Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 1 [Дэн Абнетт] (fb2) читать онлайн

Warhammer Битвы в Мире Фэнтези: Омнибус Том I

История изменений

1.0 — книга произведена в Кузнице книг InterWorld'а.

1.1 — добавлен роман Уильяма Кинга "Истребитель великанов".

1.2 — исправлены некоторые ошибки.

1.3 — добавлен роман Грэма Макнилла "Стражи Леса" и рассказ Джоша Рейнольдса "Хозяин Моркейна".

1.4 — добавлен рассказ Бена Маккаллума "Пророчество" (Гортек и Феликс).

1.5 — добавлен рассказ Энди Смайли "Последние приказы" (Гортек и Феликс).

1.6 — добавлен рассказ Джоша Рейнольдса "Боги требуют" (Время Легенд).

1.7 — добавлен рассказ К.Л. Вернера "Испытание веры" (Время Легенд/Чёрная чума).

1.8 — добавлен рассказ Ника Кайма "Город мёртвых сокровищ" (Время Легенд/Эра Легенд).

1.9 — добавлен роман Грэма Макнилла "Империя" (Время Легенд/Легенда о Зигмаре), исправлены ошибки в романе "Король Теней".

2.0 — добавлена новелла Гэва Торпа "Кроваворукий" (Время Легенд/История Раскола).

Время Легенд

Гэв Торп История Раскола

Аэнарион (не переведено)

Не переведено.

Малекит

Ни одно из событий Времени легенд не является столь значимым и одновременно столь презренным, как падение Малекита. История его жизни — это повесть о великих битвах, грозной магии и завоеванном мечом и заклинаниями мире.

Когда-то повсюду царил порядок, но сейчас эти годы настолько далеки от нас, что ни одно смертное создание уже не помнит о них. С незапамятных времен на острове Ултуан жили эльфы. Там, от своих создателей, загадочных Древних, узнали они секреты колдовства. Под властью Вечной королевы они жили на своем благодатном острове и не знали бед.

Приход Хаоса разрушил цивилизацию Древних, эльфы оказались беззащитными. Демоны Хаоса бесчинствовали и убивали эльфов на Ултуане. Но из тьмы и беззакония поднялся Аэнарион-Защитник — первый из Королей-фениксов.

Жизнь Аэнариона проходила в войнах и лишениях, но благодаря принесенной им жертве и подвигам его сподвижников, демоны были побеждены, эльфы уцелели и как будто бы вернулись в эру процветания. Но все их усилия оказались тщетными. И виною тому стал сын Аэнариона, князь Малекит.

Там, где когда-то царил порядок, настал раздор. На смену миру пришла кровопролитная война.

Слушайте же повествование о Расколе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Смерть Аэнариона Завоевание Элтин Арвана Великий Союз Князь Малекит узнает о своей судьбе

ГЛАВА ПЕРВАЯ Нарушенное престолонаследование

Никто не подозревал, что спаситель эльфов станет и причиной их гибели. Лишь один предвидел грядущую тьму и смерть, и то был Каледор Укротитель Драконов. Когда Аэнарион-Защитник, гонитель демонов и первый из Королей-Фениксов, высвободил из черного алтаря Меч Каина, Каледору, величайшему из магов Ултуана, было видение.

Каледор увидел, как, прикоснувшись к темному мечу, выкованному для бога убийства, Аэнарион разбудил кровожадный дух, спавший глубоко в душах эльфов. Сильнее, чем в любом другом, в роду Аэнариона пробудилась жажда войны, и мирные времена Вечной королевы навсегда остались позади.

Аэнарион потянулся к мечу от отчаяния и гнева, и зов проклятого оружия терзал его до того дня, когда он перед смертью вернул клинок на алтарь Каина. То же отчаяние подвигло его жениться на провидице Морати, которую Король-Феникс спас из лап Хаоса.

Волшебница Морати жаждала покорить великую энергию, выпущенную в мир Хаосом. Некоторые считали ее занятия опасной ересью, по острову ходили слухи, что Морати приворожила Аэнариона. Многим казалось, что она рвется к власти, но Аэнарион не слушал их предостережений.

Двор Аэнариона и Морати располагался в Анлеке, и в те смутные времена их дворец служил прибежищем воинам и магам. Самые сильные воины приходили учиться у Аэнариона, а наиболее одаренных из заклинателей Морати посвящала в известные ей секреты. Копьем и магией воители Анлека вырвали из хватки демонов княжество Нагарит — и в их руках сверкало страшное оружие, выкованное в кузне бога-кузнеца Ваула.

И вот родился Малекит, сын Аэнариона и Морати. По обычаю, в час рождения королевского наследника был выкован меч, и мальчик научился владеть им, как только рука окрепла достаточно, чтобы удержать грозный клинок.

Отец научил Малекита искусству правления и воинскому делу, а от матери ему достался дар подчинять своей воле самую непокорную магию.

От Короля-Феникса Малекит унаследовал не только мудрость, но также и жажду мести демонам, отобравшим первую жену и детей Аэнариона. Морати привила сыну волю к достижению цели, невзирая на цену, а также жажду славы и власти.

«Помни, что ты сын Аэнариона, — говорила она мальчику с младенчества. — Помни, что ты сын Морати. В тебе течет кровь достойнейших обитателей этого острова».

«Ты рожден воином, — говорил Аэнарион. — Меч и лук — продолжение твоей руки, и ты будешь управлять целыми армиями, как простые воины управляют обычным оружием».

День за днем повторяли они это сыну, день за днем с тех пор, когда он еще плохо понимал их слова, — и до самого смертного часа Аэнариона.

К великому горю Аэнариона, нападения демонов на остров не прекращались, и его победы на поле битвы оказывались бессмысленными. Тогда Каледор создал огромный портал, через который стала утекать прочь из этого мира сила Хаоса. Демоны исчезли, однако Каледор и его маги оказались пойманными порталом — их постигло проклятие вечно сражаться там с силами Хаоса. Аэнарион отдал свою жизнь, защищая Каледора и его помощников, и последним усилием воли возвратился на Оскверненный остров, где вернул Убийцу богов черному алтарю Каина.

После гибели Аэнариона правители эльфов, чьи воины и маги сражались бок о бок с ним, сошлись, чтобы решить судьбу Ултуана. В лесах Авелорна, где когда-то правила Вечная королева, через год после смерти Аэнариона состоялся Первый совет.

Правители встретились на поляне Вечности — великолепном природном амфитеатре, в центре которого высился храм Иши, богини Природы и покровительницы Вечной королевы. Меж серебристых стволов и покрытых изумрудно-зелеными листьями ветвей, на которых круглый год цвели цветы, Аэйн Ишайн светился таинственной силой. Первый совет заседал при свете луны и звезд, под сенью священного дерева.

Там была и Морати с Малекитом. Темноволосая, холодная и прекрасная провидица приехала в черном платье — тонком, словно облако, сквозь которое просвечивала ее мраморная кожа. Волосы цвета воронова крыла придерживали переплетенные серебряные нити, унизанные рубинами, а губы ее были подкрашены в тон сверкающим камням. Стройная, с благородной осанкой, она держала в руках посох из черной стали.

Малекит выглядел не менее впечатляюще. Он унаследовал высокий рост и темные глаза отца, а его золотистую кольчугу украшала нагрудная пластина со свернувшимся драконом. У пояса в отделанных золотом ножнах висел длинный меч с навершием из драгоценного металла: золотая лапа дракона сжимала сапфир величиной с кулак.

С ними приехали и другие князья Нагарита, уцелевшие в сражении на острове Мертвых. На князьях были длинные, до лодыжек, темные плащи поверх сверкающих доспехов, а шрамы и трофеи свидетельствовали о храбрости, проявленной в схватках с демонами. Суровые князья севера были вооружены ножами, копьями, луками, мечами и щитами с выкованными на них рунами Ваула — свидетельствами мощи Нагарита и Анлека. За их спинами стояли знаменосцы с черно-серебряными флагами, а герольды встретили их прибытие пением труб и завыванием волынок. Правителей Нагарита сопровождал кабал колдунов в черных и фиолетовых робах, с покрытыми татуировками и ритуальными шрамами лицами и обритыми головами.

Были и другие — правители княжеств, основанных Каледором на юге, а также жители новооткрытых земель на западе: Котика, Эатана, Ивресса и других. Их возглавляли юный маг Тириол и золотоволосый Менит, сын Каледора Укротителя Драконов.

По сравнению с нагаритянами, южные эльфы выглядели как день по сравнению с ночью. Хотя все они участвовали в войне с демонами, их князья оставили боевое снаряжение дома и при них были только посохи и скипетры, а вместо тяжелых шлемов их головы украшали золотые короны. Их одежды были белого цвета, в знак скорби по погибшим. Нагаритяне же не стали следовать этому обычаю, хотя и потеряли в войне больше других.

— Аэнарион погиб, — обратилась Морати к совету. — Убийца богов, Сеятель вдов вернулся на алтарь Каина, чтобы избавить нас от войны. Мой сын желает править в мирные времена, но боюсь, что они остались только в наших воспоминаниях, а когда-нибудь мы вообще сочтем их легендой. Не стоит думать, что зло можно победить малой кровью. Хотя мы изгнали демонов, силы Хаоса не покинули наш мир окончательно. Я заглянула далеко в будущее и увидела перемены, которые принесет нам падение богов.

— В войне я не последовал бы ни за каким другим королем, — заявил Менит, выходя в центр круга правителей. — Но война окончена. Нагарит явил самую грозную боевую силу этого острова. Цивилизация одолела Хаос на Ултуане, и нам следует принести ее в другие страны — пусть эльфы правят там, где пали боги.

— Подобное высокомерие привело бы нас к краху, — возразила Морати. — Положим, далеко на севере лежат выжженные пустоши, где обитают извращенные темной магией существа. Невежественные дикари возводят алтари из черепов и поклоняются новым богам, принося им в жертву кровь соплеменников. И если мы принесем наш свет в те земли, вскоре он засияет на остриях копий и стрел.

— Тяготы и кровопролития — неизбежная плата за выживание, — возразил Менит. — Но мы должны одолеть охватившую нас страсть к кровопролитию и искать мирный путь построения нового мира. Из посеянных во время правления Аэнариона семян ненависти и насилия должны взойти любовь и дружба. Нам не следует забывать о его наследии, но нельзя позволять его ярости поселиться в наших сердцах.

— Мой сын — наследник Аэнариона, — тихо произнесла Морати. В ее мягком голосе прозвучала угроза. — И все мы стоим здесь только потому, что мой покойный муж сумел спасти нас от уничтожения.

— Но не в меньшей мере победе способствовала жертва моего отца, — возразил Менит. — Целый год со времени гибели Аэнариона и Каледора мы размышляли, какой путь избрать. Нагариту следует занять достойное место среди других княжеств. Достойное, но не выше остальных.

— Величие заслуживается деяниями, а не определяется людьми! — Морати встала напротив Менита. Она воткнула свой посох в землю возле его ног и вызывающе взглянула на князя. Пальцы колдуньи стиснули железную рукоять.

— Не следует нам ссориться после того, как мы победили демонов и пожертвовали столь многим ради этой победы, — поспешил вмешаться Тириол. Его бело-желтая роба переливалась золотыми нитями. Юный маг положил руки на плечи Морати и Менита. — Нам надлежит умерить жар страстей прохладой разума, как только что выкованный клинок остужают в холодной воде.

— Так кто же здесь считает себя достойным надеть корону Короля-Феникса? — спросила Морати, презрительно оглядывая князей. — Кто считает, что станет лучшим преемником Аэнариона, чем мой сын?

На поляне воцарилась тишина; никто, кроме Менита, не осмеливался встретиться с Морати взглядом. И тут из тени деревьев раздался голос:

— Я выбран!

На поляну вышел Бел Шанаар, князь Тиранока. За ним шагало странное существо, похожее на дерево, которое внезапно обрело способность передвигаться. Его звали Сердцедуб. Энт Авелорна, он охранял Вечную королеву и присматривал за храмами родины эльфов.

— Так кем же ты выбран? — презрительно спросила Морати.

— Князьями и Вечной королевой, — спокойно ответил Бел Шанаар.

Он остановился возле священного дерева Иши.

— Астариэль мертва, — ответила Морати. — Правление Вечной королевы закончилось.

— Вечная королева жива, — пронесся над поляной призрачный женский голос.

— Астариэль погибла от рук демонов, — настаивала Морати. Прищурив глаза, она окинула взглядом поляну, чтобы понять, откуда доносится этот голос.

Листья на деревьях задрожали, будто в кронах зашептал ветер, хотя не чувствовалось ни малейшего дуновения. Высокая трава под ногами заколыхалась под тем же невидимым ветерком — все травинки склонились к Аэйн Ишайн в центре поляны. Сияние священного дерева усилилось, заливая всех золотистым светом с искорками небесной голубизны и изумрудной зелени.

В переливающемся сиянии рядом с узловатым стволом дерева возник силуэт юной эльфийки. Морати ахнула — ей показалось, что Астариэль действительно жива.

Заплетенные в длинные косы золотистые волосы эльфийки доставали до талии; их украшали цветочные бутоны. Девушка была облачена в зеленую мантию Вечной королевы, а на лице светились голубые глаза цвета ясного летнего неба. Но когда сияние потускнело, Морати лучше рассмотрела лицо девушки и убедилась, что это вовсе не Астариэль. Она имела известное сходство с покойной королевой, но чем больше Морати разглядывала ее, тем больше успокаивалась.

— Ты не Астариэль, — уверенно произнесла она. — Ты самозванка!

— Ты права, я не Астариэль, — ответила эльфийка. Ее мягкий голос долетал до самых отдаленных уголков поляны. — Но я не самозванка. Я Иврейн, дочь Аэнариона и Астариэли.

— Обман! — закричала Морати, поворачиваясь к князьям с выражением такой злобы на лице, что многие даже отшатнулись. — Иврейн тоже мертва! Это заговор, чтобы лишить моего сына законного наследства!

— Это Иврейн, — произнес Сердцедуб мелодичным голосом, похожим на шелест легкого ветерка в листве. — Астариэль приказала нам спасти ее детей. Я отнес их в долину Гаен, где не ступала нога эльфа. Там я и мои сородичи сражались с демонами, и я охранял Иврейн и Морелиона многие годы.

В толпе нагаритян раздались изумленные возгласы, но они не заглушили слова Малекита.

— Так мой сводный брат тоже жив? — выкрикнул князь. — Старший сын Аэнариона жив?

— Успокойся, Малекит, — произнес Тириол. — Морелион сел на корабль и уплыл с Ултуана. Он не стремится править Нагаритом. На нем лежит благословение Иши, а не Каина, и он не ищет власти и славы.

— Вы скрыли это от Аэнариона, — не веря своим ушам, произнесла Морати. — Вы позволили ему считать, что его дети мертвы, и вырастили их вдали от отца? Вы спрятали их…

— Я любимица Иши. — Строгий тон Иврейн заставил Морати замолчать. — Во мне возродился дух Вечной королевы. Анлек превратился в город крови и ярости. Он никогда не станет моим домом. Я не смогу жить под благословением Каина.

— Теперь я все понимаю, — произнесла Морати, подходя к Вечной королеве. — Вы совещались втайне, оставив нагаритян в стороне. Вы решили сами стать наследниками Аэнариона и получить власть над Ултуаном.

— Мы посылали в Анлек гонцов, но вы даже не хотели их принять, — ответил Тириол. — Мы пытались посвятить вас в происходящее, но вы отказывались от переговоров. Мы дали вам возможность заявить о правах вашего сына, но вы решили идти своим путем.

— Я вдова Аэнариона и, значит, королева Ултуана, — прорычала Морати. — Когда за нами охотились демоны, разве Аэнарион и его полководцы просили советов у рядовых воинов? Когда Каледор собрался читать заклинание, разве он обсуждал последствия этого с несведущими в волшебстве? Править — это значит одному решать за всех.

— Ты больше не королева, Морати, — произнесла Иврейн. Она неслышно пересекла поляну — ее ноги касались травы тихо, как падающие снежинки. — Вечная королева вернулась. И я буду править с Бел Шанааром, как Аэнарион правил с моей матерью.

— Ты выйдешь замуж за Бел Шанаара? — спросила Морати, поворачиваясь к Иврейн.

— Как Аэнарион женился на моей матери, так и Вечная королева выйдет замуж за Короля-Феникса, и так будет во веки веков, — провозгласила Иврейн. — Я не могу выйти замуж за Малекита, каковы бы ни были его личные качества и права на трон, поскольку он мой сводный брат.

— Узурпаторы! — взвизгнула Морати и подняла посох.

Малекит подскочил к разъярившейся матери и вырвал у нее оружие.

— Довольно! — закричал князь Нагарита.

Затем Малекит успокаивающе погладил мать по щеке и вернул ей посох. Бросив на Иврейн и Бел Шанаара ненавидящий взгляд, Морати повернулась к ним спиной.

— Я не хочу самовольно занять трон Ултуана, — сказал Малекит князьям. — Да, я хотел бы стать Королем-Фениксом, чтобы почтить память отца и продолжить его дело. Но я не требую признать за мной это право и полагаюсь на решение собравшихся здесь. Если совет решит, что Бел Шанаар должен жениться на моей сводной сестре и стать королем, я не буду против. Я только прошу вас спокойно все обдумать, не поддаваясь голосу страсти.

Выслушав такую рассудительную речь, князья закивали.

Они совещались до рассвета, пока солнце не коснулось красными пальцами крон деревьев, а над землей не заколыхались утренние туманы. Одних тронула искренность Малекита. Они верили, что хотя он и был сыном своего отца, но не держал в руках Убийцу богов, и темная натура меча не затронула его. Другие напоминали совету о предсказании Каледора, что на потомках Аэнариона лежит печать Каина и дитя Анлека никогда не освободится от этого проклятия.

— Мы приняли решение, — наконец объявил Тириол. — Хотя Малекит и достойный князь, он пока слишком молод, ему надо еще многое узнать о мире. К тому же сейчас настало время мудрости, а не железной воли, и поэтому мы считаем Бела Шанаара более подходящим королем.

Морати вскрикнула было, но Малекит жестом заставил ее замолчать.

— Один эльф не должен решать судьбу Ултуана, поэтому я подчиняюсь решению совета, — провозгласил Малекит. Он пересек поляну и, к всеобщему изумлению, преклонил колено перед Белом Шанааром. — Пусть Бел Шанаар унаследует трон моего отца и с его мудростью настанет новая эра для нашего народа. Да ниспошлют боги новому королю силы, чтобы править справедливо, а если его воля поколеблется или решимость развеется, Нагарит всегда наготове.

Малекит повел себя весьма достойно, однако решение совета сильно огорчило его. Вместе с матерью они вернулись в Нагарит и не появились на ритуальном бракосочетании Бел Шанаара и Иврейн. И все же Малекит приехал на остров Пламени, чтобы присутствовать при прохождении Бел Шанаара через священный огонь Азуриана.

Храм представлял собой высокую пирамиду, воздвигнутую над горящим огнем повелителя богов. Пламя танцевало и мерцало в сердце святилища; оно поднималось на высоту в три эльфийских роста и горело тихо и без жара. Мраморные плиты пола вокруг огня украшали выложенные золотом руны, и сияли они не только отсветом пламени. На белоснежных стенах висели выкованные в виде фениксов с расправленными крыльями светильники, и в них тоже горел магический огонь, наполняя храм золотистыми переливами света.

В храме собралась вся знать Ултуана, в плащах и парадных мантиях, высоких шлемах и коронах из золота и серебра, украшенных драгоценными камнями всевозможных цветов. Среди этого пиршества красок нагаритяне выделялись скромными черными и фиолетовыми робами. Морати стояла рядом с Малекитом и с недоверием наблюдала за церемонией.

Там же присутствовали и семеро астромансеров — именно они выбрали этот день для коронации нового Феникса. На их темно-синих мантиях сияли вышитые бриллиантами звезды, а блестящие серебряные и платиновые нити соединяли их в созвездия.

Астрологи стояли рядом с читающими над Бел Шанааром молитвы жрецами Азуриана — молитвы должны были помочь будущему королю пройти через огонь невредимым. За жрецами сидели оракулы Азуриана: три эльфийские девственницы с бледной кожей и светлыми волосами, одетые в переливающиеся в сверкающих отсветах серебристые накидки.

Из Авелорна приехала Иврейн с женской свитой, чтобы наблюдать за коронацией своего супруга. Женщины-воины носили юбки из серебристой чешуи, отделанные по краю зеленой тесьмой, а вместо привычных копий и луков держали сейчас цветочные гирлянды, ибо через порог храма Азуриана никому не разрешено переступать с оружием в руках.

Перед огнем, рядом с верховным жрецом, стоял Бел Шанаар. С его плеч ниспадал плащ из черных и белых перьев — символ верховной власти у эльфов.

— По примеру Аэнариона-Защитника я отдаю себя в руки высшей власти, — торжественно провозгласил Бел Шанаар. — Пусть ритуал докажет мою чистоту, чтобы я мог взойти на трон Короля-Феникса и править мудро и справедливо, во имя повелителя богов.

— Твой отец не нуждался в защитных заклинаниях, — проворчала Морати. — Это представление, не имеющее никакой законной силы, как и позорная свадьба с Иврейн.

Малекит не слушал ее слов, все его внимание и мысли занимала предстоящая церемония.

Жрецы зажигали фимиам и совершали приношения Азуриану, оракулы монотонно пели. Однако, едва лишь Бел Шанаара подвели к пламени, звуки пения вознеслись под самую крышу храма. Будущий Король-Феникс обернулся и посмотрел на князей, причем на его лице не отражалось ни страха, ни радости.

С почтительным кивком Бел Шанаар медленно поднялся по невысоким ступеням, ведущим к алтарю, на котором горел очистительный огонь. Среди присутствующих разом воцарилась выжидательная тишина, а Бел Шанаар ступил в пламя. Огонь взметнулся слепящей белой стеной, и собравшимся пришлось отвернуться, чтобы сохранить зрение.

Когда глаза немного привыкли к яркому свету, князья разглядели в огне силуэт Бел Шанаара — с воздетыми руками он приносил клятву верности Азуриану. Затем Король-Феникс медленно повернулся и вышел из огня невредимым. По храму пронеслись вздохи облегчения — князья выражали радость, что ритуал прошел удачно. Нагаритяне молчали. Вскоре свита удалилась, остался лишь Малекит. Он долго стоял и смотрел на пламя, размышляя о собственной судьбе. После яркой вспышки во время ритуала отсветы священного огня казались блеклыми. Малекиту подумалось, что это Бел Шанаар осквернил пламя.

Не замечая ничего вокруг, Малекит медленно подошел к алтарю. В голове у него вертелись противоречивые мысли. А что, если он сам попробует пройти испытание пламенем? Если он выживет без защитных заклинаний жрецов, то можно с уверенностью сказать, что Азуриан желает видеть его преемником отца. Но вдруг он недостаточно силен? Что, если пылающий огонь поглотит его? Что тогда останется от его надежд и мечтаний о будущем Нагарита?

Плохо понимая, что делает, Малекит остановился перед огнем. Изменчивые узоры пламени зачаровали его. Князя охватила непреодолимая тяга, и он едва не положил руку в огонь, но тут раздались шаги возвращающихся в храм жрецов. Малекит отдернул руку и устремился к выходу, не обращая внимания на их вопрошающие взгляды.

Предстоял долгий многодневный пир, но Малекит уехал сразу же по окончании церемонии. Ему не хотелось задерживаться там, где его отец отдался на милость великого бога и стал спасителем своего народа. Если Бел Шанаар пожелал стать Королем-Фениксом, что ж, Малекит подчинился его воле. Успокоенный, он возвратился в Анлек.

ГЛАВА ВТОРАЯ Путешествие в Элтин Арван

С упорством и изобретательностью принялся Малекит за восстановление Нагарита, в то время как другие князья занимались своими владениями. Города Ултуана поднимались из пепла, а леса отступали перед топором дровосека и плугом крестьянина.

Охотники меж тем находили в горах странных зверей, извращенных темной магией: многоголовых гидр, загадочных химер, визгливых грифонов и прочие создания Хаоса. Одних эльфы убивали, других отлавливали и приручали. Птицы также изменились, и эльфы подружились с огромными орлами, которые парили в теплых потоках воздуха и умели говорить.

Строились корабли, и большие эльфийские флотилии уходили исследовать новые земли за морями. Тиранок, королевство Бел Шанаара, получало от колоний огромные доходы.

Малекит тоже решил повести своих нагаритян в поход для исследований и завоеваний. Он чувствовал, что рожден для чего-то более значительного, чем постройка крепостных стен и сбор налогов.

На двести пятьдесят пятом году правления Бела Шанаара Малекит собрал флотилию, чтобы отправиться на восток, в Элтин Арван. Правительницей Нагарита оставалась Морати.

Под весенним небом они простились на причале порта Галтир. Морати куталась от холода в шаль из черной медвежьей шерсти, на Малеките блестела золотистая броня. За спиной князя, в гавани, покачивался его корабль, белые паруса упруго хлопали на ветру, высокая корма сверкала на утреннем солнце. Дальше, в открытом море, дюжина военных кораблей Нагарита переваливалась на пенистых гребнях волн, а на верхней палубе каждого стояло по пять сотен рыцарей и солдат. Только такая свита и пристала сыну Аэнариона.

— Ты обретешь славу в этом походе, — с любовью произнесла Морати. — Я видела это во сне, и сердце подсказывает мне то же самое. Ты станешь героем.

— Мне нечего кому-либо доказывать, — ответил Малекит.

— Нечего, — согласилась Морати, — ни мне, ни твоим верным слугам. Но когда ты вернешься и другие князья разглядят твое подлинное величие, ты станешь Королем-Фениксом.

— Даже если они не оценят меня, Бел Шанаар не бессмертен, — произнес Малекит. — Я переживу его, и настанет время, когда князьям придется выбирать нового короля. Тогда корона Ултуана вернется к ее законному хозяину, и я сделаю все, чтобы быть достойным памяти отца.

— Хорошо, что ты уезжаешь, потому что я не могу больше смотреть, как мой сын чахнет здесь, как спрятанная от солнца роза. Но однажды твое имя будет на устах у каждого эльфа. Так говорят звезды, и это твоя судьба. Недаром Морай-хег подарила мне мудрость, чтобы видеть будущее.

Морати на миг отвернулась и обратила взгляд на север. Малекит открыл было рот, но мать подняла руку, и он промолчал. Затем Морати поглядела на сына так, как, наверное, львица оглядывала бы стоявшего перед ней ягненка.

— Тебя ждут великие дела, сын мой, и слава под стать отцовской. — Морати начала тихо, но с каждым словом голос ее повышался. — Пусть Бел Шанаар сидит на своем троне и богатеет от трудов своего народа! Как ты верно сказал, он не бессмертен. Не обращай внимания на других — иди вперед и поступай так, как считаешь нужным. Поступай как князь Нагарита и вождь эльфов!

Корабли эльфов были остойчивы и быстры, и флотилия Малекита пересекла Великий океан без происшествий всего за сорок дней. Радостное возбуждение переполняло эльфов, когда они смотрели на восток и гадали, что их там ждет.

Малекит кипел энергией и то вышагивал по палубе своего корабля, то запирался в каюте и рассматривал карты, составленные мореходами-первопроходцами.

Порой он перебирался с корабля на корабль, чтобы провести время с другими принявшими участие в походе князьями и рыцарями. Путешественники пировали пойманной рыбой и поднимали бокалы с ултуанским вином за своего князя. Настроение у всех было праздничное, будто поход сам по себе уже стал победой. Порой им встречались корабли, которые направлялись на запад с грузом ценной древесины и руды из новых земель. Каждая встреча с капитанами этих кораблей и приносимые ими новости подстегивали энтузиазм путешественников.

Восточные земли, в сущности, все еще оставались непокоренными. Там, среди величественных гор и темных лесов, лежали богатства и ждали, пока кто-то наберется смелости взять их.

Малекит поклялся своим спутникам, что они создадут там новое королевство, достойное памяти Аэнариона, империю, которая превзойдет Ултуан по величине и богатству. Эти слова воодушевляли их, поскольку каждый князь хотел видеть себя королем, а каждый рыцарь рисовал себе картины княжеской жизни. А при таком вожде, как Малекит, решительно все казалось возможным.

Малекит, в свою очередь, говорил чистую правду и смотрел на дикие земли Элтин Арвана как на место, где призрак отца прекратит его преследовать и он перестанет ощущать себя орудием, воплощающим амбициозные планы матери.

С восходом сорок первого дня моряки заметили землю: пляжи белого и черного песка тянулись на многие мили. Но не это было причиной оживления — штурманы и без того знали, что сегодня их ожидает высадка, — а огромный столб дыма над северным горизонтом. Малекит приказал капитанам немедленно повернуть на север, и флотилия без усилий заскользила по прибрежным волнам.

Вскоре после полудня они подошли к порту Атель Торалиен, первой в этих землях эльфийской колонии. Из моря деревьев в небо вздымались величественные белые башни, а высокий волнорез выступал далеко в океан. Как и опасался Малекит, в городе бушевал пожар. В гавани, на берегах которой раскинулся Атель Торалиен, эльфы не обнаружили ни одного корабля. Малекит предположил, что местные жители бежали из-за случившейся катастрофы и оставили Атель Торалиен пустым. Но он ошибся: когда корабли вошли в залив, из корабельных вороньих гнезд раздались громкие крики. На стенах города шло ожесточенное сражение!

Стоило кораблю Малекита поравняться с узким пирсом, как князь, не дожидаясь спуска трапа, соскочил на выбеленные морской солью и солнцем доски. За ним поспешили его воины. Малекит ринулся по пирсу к высоким складам на краю порта. Оттуда высыпало несколько эльфов. Главным образом это были неухоженные, перепуганные женщины. За платья матерей цеплялись дети с выпученными от страха глазами — они держались так крепко, словно боялись выпустить из рук саму жизнь.

— Слава Азуриану! — кричали женщины и со слезами обнимали Малекита и его воинов.

— Что тут у вас случилось? — перекрикнул возгласы и рыдания князь.

— Орки! Они осаждают город!

— Кто у вас командир?

— Никто, мой господин, — ответили ему. — Князь Анерон уплыл восемь дней назад, и с ним многие из его воинов. Но на кораблях не хватило места для всех. Капитан Лорхир защищает город, но у орков мощные боевые машины, и они уже много дней закидывают город горящими камнями.

Малекит приказал свести с кораблей лошадей. Пока рыцари строились, он самолично повел два отряда копейщиков и лучших стрелков к городской стене. Когда они пробегали по городу, князь заметил, что разрушения не так обширны, как ему показалось. Боевые машины орков не отличались точностью стрельбы. Когда Малекит подбежал к ведущей на стену лестнице, над его головой пролетел обмазанный горящей смолой камень и врезался в башню. Огненные обломки посыпались в разные стороны. Перепрыгивая через три ступеньки, Малекит поднялся на гребень возвышавшейся на тридцать футов стены. Оборонительная стена Атель Торалиена загибалась полукругом длиной около мили. За ней, насколько видел глаз, тянулся огромный лес — его пересекали прямые лучи дорог, расходившиеся из трех городских ворот.

Всюду возле стены лежали тела эльфов и уродливых зеленокожих созданий с торчащими изо рта клыками и каменными мышцами. Сейчас орки атаковали воротную башню в двух сотнях ярдах от той, где стоял князь. Кучка эльфов, некоторые в доспехах, другие в робах, отбивалась от толпы дико вопящих орков.

И все больше орков карабкалось на стену по четырем грубо сколоченным приставным лестницам.

— Выстроиться для атаки! — прокричал Малекит и вытащил из ножен свой меч Авануир.

Копейщики моментально построились в ровные шеренги по шесть воинов в ряд; края щитов переднего ряда перекрывали друг друга, а перед ними торчала стена из направленных вперед копий. Малекит жестом приказал им наступать, и копейщики двинулись уверенным, ровным шагом.

— Очистить лестницы! — приказал князь лучникам и бегом бросился занимать место во главе наступающей колонны.

Лучники перешли к краю стены, некоторые заняли места у бойниц и дали первый залп по карабкающимся дикарям. Эльфы всегда отличались исключительной меткостью, так что дюжины зеленокожих созданий кувырком полетели на землю с торчащими из глаз и шей стрелами.

Тем не менее оркам удалось закрепиться на стене, и все больше нападающих с грубыми топорами и дубинами переваливало через край, подбадривая себя боевыми криками. Нагаритяне шагали вперед, от лавины орков отделялись группки и бежали им навстречу.

Когда первый орк добежал до одетых в черных доспехи эльфов, Малекит одним ударом разрубил его от плеч до паха. Следующего он убил прямым выпадом в грудь, а еще одного возвратным замахом меча, выпустив его кишки на камни.

Малекит продолжал двигаться вперед, и с каждым его шагом падал очередной орк. Копейщики за его спиной убивали тех, кто ускользнул от внимания князя. Нагаритяне переступали через тела дикарей и, не сбавляя скорости, направлялись к плотной толпе зеленокожих рядом с осадными лестницами. Эльфы Атель Торалиена, воодушевленные их примером, ринулись в бой с удвоенной отвагой, не позволяя оркам продвинуться дальше.

Авануир пронзал щиты, доспехи, кости и плоть, и за князем тянулась полоса мертвых тел, отмечая его путь.

Малекит подал копейщикам сигнал заняться другими лестницами, а сам взбежал на стену и тут же встретил пинком появившуюся над краем парапета морду орка. Тот отшатнулся, но не упал. Авануир описал дугу и снес голову орка с плеч — безжизненное тело покатилось вниз по лестнице, сшибая своих былых сотоварищей.

Малекит пронзил еще одного дикаря и поднял левую руку. Вокруг сжатого кулака возник светящийся ореол. Князь с рыком выкрикнул заклинание и протянул руку в сторону орков. Ветвистые синие и фиолетовые молнии прыснули из растопыренных пальцев. Черепа ближайших орков раскалывались, плоть вспыхивала огнем, а доспехи плавились. Вспышка молнии извивалась по лестнице, перепрыгивая от орка к орку и сбрасывая их на землю. С громким треском лестница взорвалась осколками дерева — острые щепки посыпались в стоящих внизу орков.

Копейщики опрокинули еще две лестницы, а когда Малекит отвернулся от стены, четвертая, и последняя, рухнула, и лезшие по ней орки посыпались на землю. Лучники расстреливали теперь скопившихся возле опрокинутых лестниц дикарей — они пронзали стрелами всех, кто пытался поднять осадные лестницы, до тех пор, пока орки не отчаялись и не отступили.

От группы защитников города отделился эльф в окровавленной кольчуге и помятом шлеме. Он медленно подошел к нагаритянам, с гримасой стянул шлем, под которым оказались слипшиеся от крови светлые волосы, и устало уронил его на камни.

При его приближении Малекит нагнулся, оторвал лоскут от одежды мертвого орка и принялся очищать свой клинок. Князь взглянул на подошедшего эльфа, вопросительно изогнув бровь.

— Капитан Лорхир? — спросил он и убрал меч в ножны.

Эльф кивнул и протянул в приветствии руку. Малекит не обратил внимания на его жест, и эльф тут же ее опустил. На мгновение на лице Лорхира отразилась растерянность, но он быстро пришел в себя.

— Благодарю, ваше высочество, — выдохнул Лорхир. — Слава Азуриану, что он привел вас сегодня к нам. Утром я боялся, что мы встречаем последний рассвет в своей жизни.

— До спасения еще далеко, — ответил Малекит. — На кораблях место только для моих солдат, больше туда никто не поместится. И не думаю, что отсюда можно сбежать по суше.

Малекит указал на землю внизу, где вдоль дороги и под деревьями кипело зеленое море орков. Полдюжины огромных катапульт стояли в наспех прорубленных в лесу просеках, рядом с ними горели костры. Вокруг качались и падали на землю деревья — это орки собирались строить новые лестницы.

— С вашей помощью мы сможем удержать город до возвращения князя, — сказал Лорхир.

— Не думаю, что ваш князь скоро вернется, — возразил Малекит. Остальные защитники Торалиена сгрудились рядом и ловили каждое его слово. — Да и зачем мне и моим солдатам проливать кровь за этот город?

— Даже если боги будут милостивы к нам, мы не сможем выстоять против этой орды и дня. Вы должны спасти нас!

— Должен? — зло прошипел Малекит. — В Нагарите капитаны не говорят князьям, что те что-то должны им.

— Простите меня, ваше высочество, — взмолился Лорхир. — Мы в отчаянии, и некому нас спасти. Мы посылали гонцов в Тор Алесси, в Атель Марайю и другие города, но они не вернулись. Либо гонцы погибли, либо наш зов о помощи дошел до безучастных ушей. Я не могу удержать город один!

— А я не могу жертвовать жизнями своих людей, защищая земли князя, который не захотел защитить их сам, — резко ответил Малекит.

— Разве мы не такие же эльфы, как вы? — спросил другой горожанин, пожилой эльф. Он держал в руке меч с выщербленным от долгого использования лезвием. — Неужели вы готовы бросить нас на произвол судьбы?

— Если бы это был мой город, я бы защищал его до последнего вздоха, — ненадолго смягчился Малекит. Но его лицо тут же посуровело. — Но Атель Торалиен не мой город. Мы приплыли сюда не затем, чтобы проливать кровь за князя, который сбегает при первых признаках опасности. Поклянитесь в верности мне, примите покровительство Нагарита, и я буду защищать этот город.

— А как же наша присяга князю Анерону? — спросил Лорхир. — Я не буду предателем.

— Анерон из Эатана сам не сдержал слово, — твердо заявил Малекит. — Да, я знаю его. Он пользуется трудами своего отца и не защищает своих людей. Он не достоин клятв верности. Служите мне, примкните к нагаритянам, и я спасу ваш город. Отсюда мы и начнем завоевание этих диких земель.

Эльфы собрались на совещание; порой они бросали печальные взгляды то на расположившуюся внизу зеленокожую армию, то на сурового князя.

— Возьмите нас на ваши корабли, и мы принесем клятву верности Анлеку, — наконец заявил Лорхир. — Что смогут несколько сотен сделать против орды чудовищ?

— Ваши глаза, наверное, очень устали, — сказал Малекит и махнул рукой в сторону порта. — Взгляните еще раз.

При виде сошедших на берег нагаритян эльфы открыли от восхищения рты. По пирсу тянулись длинные черно-серебряные колонны с развевающимися знаменами. Во главе войска ехали на черных боевых конях рыцари. Ряд за рядом на набережной выстраивались копейщики — они двигались с уверенностью и точностью, рожденными в долгих, длиной в жизнь, тренировках и сражениях.

— Тысяча рыцарей, четыре тысячи копий и тысяча луков ждут моей команды, — провозгласил Малекит.

— Врагов слишком много даже для вашего войска, — заспорил Лорхир. — Князь Анерон располагал десятью тысячами копейщиков и не смог удержать стены.

— Его воины не нагаритяне. Каждый солдат моей армии стоит пятерых эатанцев. И возглавляю их я. Я сын Аэнариона, и за взмахом моего меча следует смерть. Поклянитесь в верности мне — и я спасу ваш город. Я князь Нагарита, и, если я прикажу, ваш город выстоит!

И таким величием дышали слова Малекита, что Лорхир и его воины упали на колени и произнесли слова верности новому князю.

— Так тому и быть, — сказал Малекит. — К ночи орки умрут.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Резня в Атель Торалиене

Вскоре отряды лучников заняли стену, и после нескольких беспорядочных атак орки усвоили, что приблизиться к стене на сотню шагов означает верную смерть. Зеленокожие пытались нацелить свои катапульты, но только один удачный выстрел снес часть парапета — остальные снаряды или не долетали до стены, или попадали в залив.

Малекит разбил копейщиков на отряды, выставил их у западных ворот и приказал капитанам наступать. Под звуки горнов ворота распахнулись, и армия Нагарита вышла за пределы крепости. Наконечники копий сияли в отблесках орочьих костров. Перед войском двигалась стена из черных щитов, и ни одна из пущенных наудачу орочьих стрел не могла ее преодолеть.

Авангард остановился в пятидесяти шагах от ворот, а орки начали собираться в беспорядочные толпы вокруг своих потрепанных знамен. Их вожаки орали, толкали и пинали остальных, чтобы добиться хоть какого-то подобия порядка. Основная часть эльфийской колонны разделилась надвое и выстроилась по бокам авангарда, отчего получилась непрерывная стена копий. Один фланг защищала крепостная стена, второй — море.

Половина лучников быстро сбежала со стены и заняла позиции позади пехоты. Малекит наблюдал за передислокацией из сторожки над воротами, куда поднялись также Лорхир и несколько видных горожан.

— У нас тоже есть отряд воинов, и я не хочу, чтобы потом говорили, будто мы не сражались за будущее нашего города, — произнес Лорхир.

— Я не сомневаюсь в вашей доблести, — ответил Малекит. — Но лучше наблюдайте, и вы увидите, почему ни один эльф не сравнится с нагаритянином, пока не проведет сотню лет в боевых учениях на полях Анлека.

Князь дал сигнал стоявшему рядом горнисту, и герольд трижды протрубил.

С безупречной точностью нагаритяне, стоявшие справа, самые ближние к стене, повернулись и двинулись на север. Копейщики перестроились так, чтобы дать возможность выйти вперед лучникам. Капитаны скомандовали, и лучники произвели первый залп. Стрелы темным облаком взлетели высоко в небо и затем ударили по оркам, выкосив сотни врагов.

Как только первая стрела вонзилась в цель, последовал еще один залп, и так повторилось восемь раз — движущиеся потоком стрелы протыкали доспехи и зеленую плоть; после этого в лесу и на дороге остались груды орочьих трупов.

Многие орки бросились бежать от неминуемой смерти, но самые крупные и злобные с криками ринулись в атаку. По мере их приближения к ним присоединялись и те, кто повернул назад.

Малекит дал еще один сигнал горнисту, и тот выдул из трубы долгий, переливчатый, постепенно понижающийся звук. Между противниками оставалось уже не более пятидесяти шагов, но одетых в легкие доспехи лучников приближение врагов совершенно не беспокоило. Их линия разделилась, каждый второй лучник отступил на шаг вправо. Через образовавшиеся проходы мгновенно выдвинулись копейщики и за мгновение до удара первой волны орков сомкнули свои ряды.

Даже стоявшие на стене услышали треск, с которым орки навалились на нагаритян: копья протыкали зеленые шкуры, тяжелые клинки прорубали щиты. То тут, то там под яростным натиском падали эльфы, но их места тут же занимали товарищи, не оставляя брешей в стене из щитов. По всей линии эльфийские копья выбрасывались вперед в едином ритме, оставляя наземле сотни трупов.

Тем не менее численное превосходство противника сказалось, и эльфы постепенно начали отступать, спокойно и уверенно отходя к крепостной стене. Схватка то затихала, то возобновлялась с новой силой. И только тогда Лорхир осознал, что происходит.

— Вы подманиваете их к стене, — восхищенно произнес он.

— Да, а теперь смотрите, как мощна армия Нагарита, — ответил Малекит.

Два коротких звука трубы, один пронзительно долгий — и оставшиеся на стене лучники двинулись к бойницам. Оттуда они начали обстрел орков. Стрелы пролетали на ладонь выше сражавшихся эльфов: лучники брали прицел с такой точностью, что не попадали в своих.

Орки у катапульт сумели навести их на копейщиков, и несколько удачных выстрелов открыли бреши в эльфийской линии обороны. Тем не менее лучники сдерживали наступление орков, а копейщики перестроились и снова сомкнули ряды. Камни и обмазанные смолой и подожженные бревна попадали в самих орков гораздо чаще, чем в эльфов, но и это доставляло стоявшим у катапульт подлинное наслаждение. Казалось, им все равно, кто погибает от их сокрушающих выстрелов. Малекит тем временем подал сигнал к последнему акту этой пьесы.

Пропел горн, и открылись северные ворота. Оттуда выехали рыцари Нагарита. На пиках развевались вымпелы, гордо реяли черные хоругви, и тысяча всадников ринулась на зеленокожих. Под боевой клич Нагарита и пение горнов рыцари Анлека косой врезались во фланг армии орков.

Против этого орки оказались беззащитны: они не могли развернуться и встретить атакующих, одновременно не подставившись под копья пехоты. В первые же секунды от ударов пик и под копытами боевых коней умерли сотни. Рыцари влетели в середину орды, и пехота двинулась вперед.

В этот момент Лорхир указал на восток. Не все орки участвовали в атаке, и несколько сотен их сейчас приближались к месту боя. Они могли зайти в тыл кавалерии либо броситься в открытые городские ворота.

— Мы должны остановить их! — сказал Лорхир и кинулся было к лестнице, но Малекит поймал его за руку.

— Я же сказал, что вы еще не стали частью армии Нагарита, — строго заметил он.

— Но у вас нет резерва! Одни лучники не смогут их задержать, кто же их тогда остановит?

— Я, — ответил князь. — Если каждый из моих воинов стоит пятерых ваших, то я стою не меньше сотни!

С этими словами Малекит развернулся и побежал по стене в сторону приближавшихся орков. На бегу он начал читать заклинание, притягивая к себе ветры магии. Он чувствовал, как они завиваются в воздухе вокруг него, поднимаясь сквозь камень под ногами. Колдовство набирало силу, наполняя тело Малекита энергией.

Наконец он с криком выхватил меч из ножен и с парапета спрыгнул вниз. За его спиной раскрылись серебристые магические крылья, не позволившие князю упасть на камни и разбиться.

В полете меч Малекита начал разгораться волшебной силой, по клинку заструился пронзительный голубой свет. Он растекался все шире, пока не покрыл все тело князя, так что тот превратился в светящуюся молнию. Орки спотыкались и в изумлении глазели на эльфа. Малекит приближался к ним с вытянутым вперед сжатым кулаком, меч в другой руке занесен для удара.

Князь Нагарита врезался в толпу орков подобно метеору, оставляя за собой взрывы голубого пламени, от которых во все стороны разлетались орки и дымящиеся комья земли. Несколько дюжин зеленокожих сбило с ног, их плоть лизали языки пламени. Из возникшей воронки поднимался дым, а когда он немного рассеялся, стало видно, что князь сидит на ее дне. С криком он вскочил на ноги, выставив перед собой меч как пику, и клинок пронзил грудь ближайшего врага.

Скорее повинуясь инстинкту и врожденной жестокости, нежели храбрости, орки ринулись на него с поднятым оружием. Воздух разрывали утробные крики. Малекит двигался с невероятной скоростью, рубя блистающим клинком. С каждым его взмахом один из орков падал на землю. Через несколько мгновений орки устремились прочь от гневливого князя. Остался лишь один — огромный, в два раза выше Малекита. С головы до ног его покрывали толстые металлические пластины, расписанные кровью. Он рассматривал князя крохотными красными глазками и поудобнее пристраивал пальцы на рукояти гигантского боевого топора.

С рычанием орк занес топор над головой и с ужасающей силой опустил его. В самый последний миг Малекит спокойно отступил в сторону, и топор ушел в землю там, где только что стоял князь. Пока орк в фонтане кровавых сгустков вырывал топор из земли, Малекит сделал несколько шагов вправо. С яростным ревом орк обеими руками схватился за рукоять и снова взмахнул топором, но Малекит легко поднырнул под удар и скользнул мечом по плечу орка. На землю посыпались обломки доспеха. Орк пытался удержать равновесие, но князь шагнул ему за спину и рубанул по бедрам. Чудовище с криком ярости упало на колени и слепо рванулось к князю, но тот отступил назад, так что орк рухнул лицом вниз. Ловким выпадом Малекит пронзил оголенное плечо противника, затем рубанул по запястью другой руки. Орк взвыл, а его топор упал на землю — отрубленный кулак еще сжимал грубую рукоять.

Малекит обошел орка, рассматривая его с презрительной усмешкой. Беспомощный противник мог только реветь и пускать пену изо рта. Небрежным жестом Малекит вскинул меч в последний раз — и голова орка взлетела в воздух. Она упала на утоптанную землю у самых ног князя. Тот вонзил блестящий клинок в отрубленную голову и поднял ее для всеобщего обозрения.

Немногие уцелевшие в бою орки бежали к лесу. Эльфы же трижды прокричали имя своего князя, каждый раз поднимая мечи, луки и пики в победном салюте. Рыцари какое-то время развлекались преследованием убегающих орков, а Малекит вернулся в город.

Когда до Ултуана дошли вести о геройстве Малекита, князь Анерон с многочисленной свитой приехал в Тор Анрок и попросил аудиенции у Короля-Феникса. Все скамьи в тронном зале были заняты благородными эльфами, а воздух гудел от спорящих голосов.

При появлении Короля-Феникса все уважительно замолчали. Тот неторопливо прошел через огромные двустворчатые двери, длинный плащ из перьев развевался за ним по мраморному полу. Как только Бел Шанаар уселся на свой трон, Анерон выступил вперед и отвесил ему небрежный поклон.

— Малекит должен быть наказан! — прохрипел он.

— Наказан за какое преступление? — спокойно спросил Бел Шанаар.

— Он отнял мои земли, — ответил Анерон. — Город Атель Торалиен был основан моим отцом и перешел ко мне по наследству. У злодея из Нагарита нет на него прав.

— Если вы позволите Малекиту сохранить украденное, вы подадите ужасный пример другим князьям, — добавил Галдиран, один из меньших князей Эатана. — Если мы начнем отбирать друг у друга земли, то воцарится полнейший хаос!

Некоторые придворные негодующе шикали, другие, напротив, издавали крики в поддержку Малекита. Сумятица продолжалась некоторое время, но, когда Бел Шанаар поднял руку, снова воцарилась тишина.

— Кто-нибудь выступит в защиту Малекита? — спросил Король-Феникс.

Раздалось деликатное покашливание, и все взгляды обратились к верхнему ярусу скамей. Там, окруженная небольшой свитой мрачных нагаритов, сидела Морати. Она неторопливо встала и грациозно вышла на середину тронного зала — шлейф платья тянулся за ней золотистыми рассветными облаками.

— Я говорю не от лица Малекита и не от нагаритян, — произнесла она нежным, но сильным голосом. — Я говорю от лица жителей Атель Торалиена, которых князь Анерон оставил умирать.

— У меня на кораблях не было места… — начал Анерон.

— Тихо! — прорычала Морати, и эатанский князь умолк. — Не смей прерывать старших! Князь Анерон и эатанское княжество отказались от всех прав на Атель Торалиен, когда забыли о своей обязанности защищать его жителей.

Поначалу Морати обращалась к Белу Шанаару, но теперь обернулась лицом к залу.

— Князь Малекит не захватывал трон, — провозгласила она. — Ни один клинок не поднялся на воинов Эатана, и не пролилось ни капли эльфийской крови. Князь Нагарита защитил брошенный на произвол судьбы город от орков. Этим поступком он спас сотни эльфийских жизней. То, что когда-то эти земли принадлежали князю Анерону, не имеет больше никакого значения. Если начать вести подобные споры, то, может быть, следует пригласить сюда и представителей орков, — как-никак, это их историческая родина!

По залу пронесся смех. Уже несколько лет по Ултуану ходили легенды о жестокости и глупости орков. Бывшая правительница Ултуана снова повернулась к Королю-Фениксу.

— Мой сын не совершал никаких преступлений, — произнесла она. — Малекит не просит о награде и славе, он всего лишь хочет удержать то, за что сражался. Неужели ты откажешь ему в этом?

Большая часть собравшихся встретила доводы Морати аплодисментами. Бел Шанаар размышлял, какое решение принять. Впрочем, большинство жителей Ултуана восхищались Малекитом и героическим спасением обреченного города. Князь же Анерон никогда не пользовался особой популярностью даже среди своих подданных-эатанцев. Король-Феникс слышал, как эльфы под окнами дворца встретили прибытие Анерона презрительным улюлюканьем.

— У меня есть доказательство, — добавила Морати.

Она сделала знак своей свите, и один из эльфов поднес ей свернутый пергамент. Морати передала его Бел Шанаару. Он не стал разворачивать свиток, но вопросительно взглянул на провидицу.

— Это послание от жителей Атель Торалиена, — сказала та. — Его подписали все четыреста семьдесят шесть воинов, что отбивали нападение орков. Они клянутся в вечной преданности князю Малекиту. Более того, они приглашают своих друзей и родственников приехать в город, ибо убеждены, что под защитой Нагарита он будет процветать.

Придворные и князья разразились торжествующими криками. Анерон осклабился, поскольку даже некоторые эатанцы присоединились к насмешкам.

— Судя по всему, прецедент создан, — произнес Бел Шанаар, когда шум утих. — Если князь оставляет свои земли без защиты, то он теряет все права на владение. Князь Анерон бросил свои земли и подданных. Поэтому Атель Торалиен следует рассматривать ничейной территорией и доступной для завоевания любым князем. Князь Малекит заявил на эти земли право, и мой суд признает это право законным. Пусть этот случай станет предупреждением для всех, кто ищет богатство и власть в новом мире. Идите вперед во имя Ултуана, но не забывайте о своих обязанностях.

Посрамленный князь Анерон этим же вечером тайно отплыл от берегов Ултуана на восток, к заросшим берегам Люстрии. А Малекит был признан правителем Атель Торалиена. Завоевание Нагаритом колоний началось.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Неожиданные союзники

Атель Торалиен стал первым в длинной череде побед Малекита и нагаритян. Они усмирили лесных зеленокожих и двинулись дальше на восток. Спустя полстолетия Атель Торалиен превратился в крупный порт, а рядом с ним возникли богатые эльфийские поселения Тор Алесси и Тор Катир. Восточнее Малекит вознамерился основать еще один город.

За это время многие из нагаритян переселились в колонии, и теперь армия Малекита насчитывала более двадцати тысяч воинов. С ними он направился по великой реке Анурейн, которая начиналась в горах и через много сотен лиг впадала в океан. По дороге князь предал огню лагери гоблинов и оттеснил зверолюдей и прочих гнусных тварей в самую глубь непроходимых лесов.

За ним по пятам следовали мирные колонисты: они вырубали леса и строили укрепленные поселки. Правители других эльфийских колоний с готовностью заключали союз с князем Нагарита. Объединенные силы эльфийских князей продвигались на восток. Но вскоре кое-кто еще узнал о вожде эльфов. Это были гномы. На третий год продвижения на восток Малекит впервые повстречался с этим горным народом.

По мере приближения эльфов к подножиям гор леса начали редеть. И однажды разведчики вернулись к Малекиту с донесением о необычных находках. Они обнаружили участки леса с аккуратно, совсем не по-орочьи спиленными деревьями. Также они заметили следы обутых ног и остатки больших, хорошо организованных лагерей.

Малекит собрал лучших воинов и возглавил отряд, который несколько дней шел на восток, к горам.

Эльфы находили остатки временных поселений и с удивлением отмечали точность, с которой натягивались тенты, вырывались костровые ямы и вырубались деревья, — поляны получались почти идеально квадратными. Земля была утоптана множеством ног, а также виднелись остатки временных изгородей и следы рвов, которые выкопали, а затем засыпали. Не оставалось сомнений, что местные обитатели отличаются хорошей дисциплиной, и потому Малекит приказал своим разведчикам сохранять бдительность днем и ночью.

Прошло почти три дня, прежде чем эльфы вышли на дорогу. Она начиналась от самого большого найденного ими лагеря. Землю не просто утоптали, но сперва посыпали щебнем, а потом утрамбовали, чтобы идущие по ней не поскальзывались. Дорога тянулась на юго-восток через холмы и лес и, насколько видел глаз, нигде не сворачивала.

Малекит приказал своим воинам не выходить на дорогу; они шли вдоль нее по лесу, скрываясь за деревьями. При наступлении ночи эльфы заметили в нескольких милях впереди огни костров и поднимающийся к небу дым.

Малекит никак не мог решить, как поступить. Если неизвестные дровосеки окажутся враждебны, лучше всего окружить их лагерь ночью. С другой стороны, появление эльфов среди ночи сильно встревожит их и может привести к напрасному кровопролитию.

В конце концов князь выбрал компромиссное решение. Он оставил несколько быстроногих воинов рядом возле дороги и приказал им что есть мочи бежать в военный лагерь эльфов, если он не вернется или не даст о себе знать до рассвета. Самых хитроумных лучников Малекит послал окружить лагерь и ждать в засаде, на случай если его обитатели решат сражаться. Они пробирались вдоль дороги так тихо и незаметно, что не потревожили даже птиц. Остальные направились с князем к лагерю незнакомцев, и он велел им ожидать поблизости и быть начеку.

Вместе с двумя лейтенантами, Еасиром и Аландрианом, князь подошел к лагерю. Оружие они не обнажали, а плащи откинули назад, чтобы было видно, что они не скрывают ничего подозрительного. Возле лагеря эльфы увидели большие светильники, которые освещали с обеих сторон дорогу.

В их свете стояла группа маленьких существ — самый рослый из них был по грудь эльфу. Коренастые, с широкими, мускулистыми плечами и твердыми большими животами, создания отличались буйной растительностью на лицах: их бороды доставали до пояса, а у двоих свисали почти до носков их тяжелых башмаков.

Все они были в тяжелых кольчугах, подпоясанных широким кожаным ремнем с крупной пряжкой. Голые руки украшали золотые браслеты замысловатой работы, а носовые пластины шлемов закрывали большую часть широких лиц.

На шлемах были изображены фигуры прыгающих кабанов или стилизованных драконов, а у троих украшались торчащими рогами. После тщательного изучения Малекит убедился, что рога все-таки прикреплены к головному убору незнакомцев, а не растут из их черепов. В руках они держали топоры с одним лезвием — такой вид оружия Малекиту еще не встречался. Также у каждого имелся большой круглый щит, обитый закаленным железом и украшенный затейливыми узорами свернувшихся змеев, наковален и крылатых молотов.

Неизвестные создания сгрудились возле одного светильника и вели беседу. Тонкий слух князя уловил обрывки гортанных слов, похожих на катящиеся с горы камни или хруст веток под ногой. Их язык действовал Малекиту на нервы, и он с трудом остановил потянувшуюся к рукояти меча руку.

Часовые заметили приближающихся эльфов и уставились на них. Малекит с двумя лейтенантами остановились на месте, на грани светового круга. Незнакомые воины обменялись торопливыми взглядами, после чего один опрометью метнулся в лагерь. Двигался на своих коротких ножках он на удивление быстро. Эльфы и неизвестные стояли и рассматривали друг друга довольно долгое время.

Наконец из лагеря вышли и направились к ним около дюжины карликов. Один из них, с заплетенной в четыре косы с золотыми заколками бородой, выделялся как предводитель. Под обширной бородой Малекит разглядел голубой жакет с золотыми узорами. Остальные следовали за ним в нескольких шагах и держали руки на рукоятях топоров и молотов.

Малекит развел руки в стороны, чтобы продемонстрировать свои мирные намерения, хотя он прекрасно знал, что в любом случае успеет выхватить из ножен меч. Еасир и Аландриан последовали его примеру. Среди листвы скрывались эльфийские лучники: их стрелы были направлены на приближающегося вожака незнакомцев. Тот остановился между светильниками и жестом приказал трем эльфам приблизиться, а затем плотно скрестил руки на груди и наблюдал, как они медленно шагают по дороге. Малекит сделал знак своим лейтенантам остановиться в десяти шагах от гномов, а сам сделал еще несколько шагов вперед. Главный гном смотрел на него, насупив брови, хотя Малекит и не мог сказать, является это знаком недовольства или таково обычное выражение гномьего лица.

На таком расстоянии до князя долетал запах гномов. Он попытался подавить отвращение, когда его ноздрей достиг смешанный запах сырой земли и пота. Глава гномов продолжил оглядывать Малекита, а затем повернул голову и рявкнул что-то своим подчиненным. Те немного расслабились и чуть опустили оружие.

Предводитель протянул грязную руку и процедил нечто, звучавшее примерно как «Кургрик». Малекит смотрел на протянутую ему грубую лапу и старался не измениться в лице.

— Малекит, — представился он, быстро пожал руку гному и отдернул свою.

— Малкит? — переспросил тот. На лице его наконец-то появилось некое подобие ухмылки.

— Вроде того, — ответил князь и растянул губы в улыбке, отработанной за многие годы, когда ему приходилось скрывать свои истинные чувства.

— Эльф, — добавил Кургрик, указывая на Малекита, и князь не сумел сдержать удивления. Гном широко заулыбался, издал хриплый смешок и кивнул. — Эльф, — повторил он еще раз.

Гном взмахом пригласил эльфов следовать за ним, а когда Малекит направился к лагерю, он подал своим воинам в лесу едва заметный знак. Не потревожив и листочка, те беззвучно отступили.

Лагерь был разбит по тому же плану, что и виденные эльфами покинутые стоянки. Пять рядов по пять палаток располагались на вырубленной рядом с дорогой поляне. В конце каждого ряда горел небольшой аккуратный костер в глубокой, выложенной камнями яме.

Все гномы сбежались поглазеть на гостей и без стеснения таращились на высоких, стройных эльфов. Те же старались шагать медленно и чинно, чтобы не обгонять провожатых. Темные, любопытные глаза смотрели на них со всех сторон, но Малекит чувствовал в них только любопытство, но не враждебность.

Со своей стороны, эльфы смотрели на гномов с нейтральным выражением лица и вежливо кивали, если встречались с кем-то взглядом.

Гномы провели их к дальнему концу лагеря: там горел большой костер, окруженный низкими деревянными скамьями. Старейшины присели по бокам предводителя, а тот жестом пригласил Малекита и его свиту последовать его примеру. Князь постарался сохранить достоинство, но на низких гномьих скамейках его колени торчали выше пояса, и, чтобы принять более удобное положение, ему пришлось полулечь. Гномы прямо прыснули, но никакой злобы в их смехе не слышалось.

Эльфам впихнули в руки жестяные кружки, и вперед вышли три гнома: два из них несли бочку. Третий помог им осторожно поставить ее перед главой гномов, а затем торжественно выбил деревянным молотком пробку. Налил немного пенной жидкости в ладонь, понюхал и попробовал на язык. Затем показал Малекиту поднятый вверх большой палец. Малекит улыбнулся в ответ, но воздержался от повторения жеста — вдруг такой поступок сочли бы неуместным.

Главный гном встал, подошел к бочке и наполнил свою золотую кружку. Его примеру нерешительно последовал Еасир и принюхался к содержимому. Малекит вопросительно посмотрел на лейтенанта, и тот ответил недоуменным пожатием плеч. Двое других эльфов тоже наполнили свои кружки и вернулись на скамью.

Гном поднял свою чашу, кивнул эльфам, поднес ее к губам и осушил в три гигантских глотка. Затем довольно причмокнул и с грохотом опустил кружку на скамью рядом с собой. В его бороде осталась пена, которую он смахнул рукой и подмигнул Малекиту.

Князь медленно поднес посуду к губам и попробовал напиток. Тот оказался довольно густым и обжег ему язык горечью. Малекит закашлялся, что вызвало в рядах гномов новый смешок.

Задетый насмешкой Малекит осклабился и сделал глоток. Ему пришлось подавить тошноту, когда напиток попал в пищевод, но князь отпил еще и еще. От ядовитого вкуса на глазах выступили слезы — напиток сильно отличался от благородных вин Ултуана.

Проглотив пойло, Малекит игриво перекинул кружку через плечо и вопросительно приподнял бровь. Гномы покатились от хохота, хотя на сей раз смеялись они над своим главой, а тот фыркнул и одобрительно кивнул.

Малекит посмотрел на Еасира и Аландриана — оба лейтенанта вроде бы прикончили свои напитки. Однако на земле рядом с ними он заметил мокрые пятна и догадался, что они воспользовались прикованным к нему вниманием гномов, чтобы опорожнить свои кружки наземь.

Остаток ночи они провели в попытках общения, называя на своих языках различные предметы. Малекит отправил Еасира к остальному войску, чтобы тот доложил, что с князем все в порядке. Аландриан остался с ним. Лейтенант обладал исключительными способностями к языкам и уже начинал немного понимать гномов.

Следующие четыре дня Малекит и Аландриан почти целиком провели с гномами, а также пригласили Кургрика в лагерь нагаритян. Через Аландриана они узнали, что Кургрик является таном, одним из вождей могучего города под названием Караз-а-Карак. Насколько чужими казались в лагере гномов эльфы, настолько же гномы чувствовали себя неуютно на стоянке нагаритян.

В качестве хозяина Малекит предложил им золотые бокалы с лучшим котикским вином. Гномы охотно его заглатывали, а эльфы потягивали из своих бокалов. Гномы отличались любопытством, но не были слишком уж настырны. При помощи Аландриана они задавали вежливые вопросы: можно ли осмотреть палатки, оружие, фляги с водой и прочие предметы? Они на удивление бережно поглаживали огрубелыми руками доспехи с элегантной чеканкой и одобрительно хмыкали, изучая наконечники копий и стрел.

Вечером четвертого дня Аландриан вернулся из лагеря гномов, когда Малекит сидел в своей палатке и наблюдал, как один из слуг чистит его доспех. Аландриан позвал с собой Еасира, и оба лейтенанта с поклоном вошли в палатку.

При одном взгляде на них Малекит отпустил слугу и жестом пригласил их сесть на пушистые толстые ковры.

— Какие-то новости? — спросил князь, лениво перекатывая вино в серебряном бокале.

— Да, ваше высочество, — ответил Аландриан. — Завтра утром Кургрик собирается уезжать.

Малекит ничего не сказал, и Аландриан продолжил:

— Кургрик приглашает вас посетить царство гномов.

— Неужели? Очень интересно. И что ты думаешь о его мотивах?

— Я не знаток, ваше высочество, но его приглашение показалось мне искренним. Он говорит, что вы можете взять с собой свиту из пятидесяти воинов.

— Будьте осторожнее, ваше высочество, — вставил Еасир. — Хотя пятьдесят нагаритян легко справятся с небольшими силами Кургрика, только богам известно, что будет дальше. Даже если поверить гномам — а я им не верю, — вам придется полагаться на их защиту от неизвестных опасностей. Вдобавок тут еще обитают орки и всяческие чудовища. Если они нападут, кто знает, не испугаются ли гномы и не бросят ли вас?

— Не думаю, чтобы гномы уходили так далеко от родного дома, если были бы трусами, — сказал Аландриан. — Я не видел в них страха, когда они приходили в наш лагерь, хотя тут они находились полностью в нашем распоряжении.

— Храбрость и долг разные вещи. — Еасир встал и начал расхаживать по палатке. — Одно дело сражаться за себя, но будут ли они сражаться за нашего князя?

Он подошел к входу в палатки и отдернул занавеску.

— Каждый нагаритянин там, снаружи, отдаст жизнь за нашего господина, — продолжил Еасир. — Но ни один из них не станет рисковать ради Кургрика, если только наш князь ему не прикажет. Я предполагаю, что гномы поведут себя так же, если не хуже. Что, если Кургрик падет? Будут ли его воины сражаться за Малекита?

— Мы можем потребовать от них клятвы, — ответил Аландриан. — Они высоко ценят честь, и я бы сказал, что их слово почти так же крепко, как и слово эльфа.

— Все это несущественно! — отрезал Малекит. — Если я поеду, я сам о себе позабочусь и не собираюсь полагаться на гномов. Более важный вопрос — стоит ли мне тратить время на эту поездку?

— Ваше высочество, я думаю, что такой визит будет очень полезен, — сказал Аландриан. — Мы сможем многое узнать не только о гномах, но и о землях на востоке.

— Мы сможем оценить размер их армии и навыки воинов, — добавит Еасир. — Лучше узнаем своих врагов.

— Если они враги, — возразил Аландриан. — Но если рассматривать приглашение как проявление добрых намерений, то мы сможем приобрести ценных союзников.

— Союзников? — переспросил Малекит. — Нагарит полагается только на собственные силы и не нуждается в чьей-либо милости.

— Я выразился недостаточно ясно, ваше высочество, — виновато поклонился Аландриан. — Все прочие князья Ултуана завидуют вашей мощи, и никто в Эльтин Арване не сможет сравниться с князем Малекитом. Хотя в настоящее время все мы едины сердцем и духом, но отношения между княжествами могут измениться. Положим, Бел Шанаар сейчас не думает о колониях, они далеко от Тор Анрока. Но если его взгляд обратится к нашим берегам, то сколько князей встанет на нашу сторону, если Король-Феникс пожелает контролировать и эти земли?

— И как нам тогда помогут гномы? — спросил Малекит. Он отставил свой кубок с вином и пристально уставился на лейтенанта.

— Ултуан не имеет на них никакого влияния, — ответил Аландриан. — Если гномы станут нашими друзьями, вы приобретете еще больший вес в Эльтин Арване, и тогда Бел Шанаару придется проявлять осторожность в отношениях с вами.

— Мой ум не создан для политики, — заявил Еасир. Он отошел от входа в палатку и встал перед господином. — Политику я оставляю вам. Тем не менее то, что я видел из экипировки гномов, сделано хорошо и надежно. Сейчас мы во многом зависим от поставок из Нагарита — только они поддерживают доспехи и оружие нашей армии в должном состоянии. Если мы сумеем найти местных оружейников, это укрепит нашу независимость.

— Ты всегда практичен, Еасир, — произнес Аландриан. — Князь, представьте себе союз между Ултуаном и гномами, выгодный обоим. Кто более достоин возглавить его, как не Малекит Нагаритский?

— Твоя лесть чересчур груба, Аландриан, но Еасир меня убедил, — заявил, вставая, Малекит. — Аландриан, передай тану гномов, что я составлю ему компанию при поездке в его родные земли. Объясни ему, какой чести он удостоился, и получи заверения, каковые, по твоему мнению, необходимы в подобном случае.

— Конечно, ваше высочество, — с поклоном ответил Аландриан.

— Еасир, для тебя другая задача, — продолжал князь.

— Готов служить, выше высочество.

— Сегодня ночью я напишу два письма и отдам их тебе. Одно предназначено для Бел Шанаара. Я не допущу, чтобы Король-Феникс мог обвинить меня в том, что я скрываю от него важные новости.

— А другое, ваше высочество? — спросил Еасир.

— Другое для моей матери, — с сухой улыбкой ответил Малекит. — Доставь его первым. Если Морати узнает о наших событиях из вторых рук, никто и гроша ломаного не даст за наши жизни.

На следующий день Малекит, Аландриан и пятьдесят нагаритских воинов вместе с гномами Кургрика отправились к горам. Поначалу все шагали в полном молчании. Малекит шел рядом с Кургриком, поблизости находился Аландриан для перевода, и хотя князь держался как на непринужденной прогулке, он был начеку.

В своем лагере гномы чувствовали себя уверенно, но в дороге вели себя настороженно. В войске Кургрика насчитывалось примерно две сотни воинов, а также множество тележек, нагруженных тяжелыми бревнами, которые везли коренастые пони. В полумиле впереди двигался авангард из пятидесяти гномов, а остальные шли медленнее, рядом с тележками. Все гномы держали оружие наготове. Они не теряли бдительности ни днем ни ночью и постоянно высылали вперед разведчиков.

Двигалась процессия небыстро; Малекит и другие эльфы при желании могли бы идти гораздо скорее. Тем не менее гномы шагали вперед без устали, а лагерь разбивали и сворачивали так споро, что каждый день позади оставалось много миль.

К ночи гномы быстро рыли защитные рвы, обрамленные заостренными бревнами с телег, и частокол охраняли бдительные сторожа. Кургрик продолжил развлекать гостей пивом и рассказами, достаточно доступными, чтобы Аландриан мог перевести.

Через четыре дня леса начали уступать место полянам и обдуваемым ветром холмам. Впереди нависали горы — их заснеженные вершины терялись в облаках. Даже самые высокие пики Кольцевых гор на Ултуане казались карликами по сравнению с ними, тянувшимися по горизонту с севера на юг и казавшимися бесконечными.

Холмы покрывала высокая трава и вереск, сквозь них проглядывали вековые валуны, которые в незапамятные времена скатились с гор. От большой дороги разбегались протоптанные зверьми тропки, но сама дорога упорно шла на восток через болота и папоротники. Когда путешественники приблизились к горам, они увидели первый из построенных гномами фортов.

Приземистое строение в два этажа совсем не походило на величественные башни и шпили Ултуана и показалось Малекиту уродливым. Форт венчали бойницы, а каждый угол охраняла квадратная башенка. Он стоял на холме над дорогой, на стенах его дремали большие катапульты и стреляющие огромными стрелами арбалеты.

Вооруженные топорами и молотами гномы вышли навстречу Кургрику и его гостям, а поскольку шел проливной дождь, путешественников очень быстро проводили внутрь. Малекита всегда угнетал вид голого камня. Вот и здесь он не понимал, почему гномы не прикрыли стены гобеленами и картинами. Настроение князя немного улучшилось, когда их провели в длинный зал с низким потолком и трещащим очагом в центре. Сколь бы унылыми ни выглядели серые каменные стены, тепло очага было гораздо предпочтительнее лютовавшей снаружи непогоде.

Кургрик представил Малекиту командира форта Гробримдора. Почтенному гному перевалило за четыре сотни зим, и белая борода доходила ему до колен. Гробримдор носил толстую кольчугу, а за его поясом был заткнут боевой топор. Он представил гостям лучших воинов своего гарнизона. Малекит видел, что гномы явно опасаются чьего-то нападения.

Гробримдор и Кургрик дали эльфам толстые короткие одеяла и миски с густым супом, а затем вежливо попросили Малекита рассказать об эльфах и Ултуане. Князь уселся на низкий табурет у огня, рядом встал Аландриан.

— Далеко на западе, за обширными лесами, лежит Великий океан, — начал князь. — Если много дней плыть по его волнам, то можно достигнуть берегов Ултуана. Наш остров плодороден и зелен, как изумруд посреди сапфировых волн. Над высокими деревьями и цветущими пашнями вздымаются белые башни, а за ними сверкающие пики Кольцевых гор.

— И вы живете в тех горах? — спросил Кургрик.

— Мы там только охотимся. В горах расположены два княжества — Крейс и Каледор, — там сплошные холмы и скалы.

Кургрик встретил такой ответ разочарованным хмыканьем, но затем в его глазах снова загорелся интерес.

— А есть в тех горах золото и драгоценные камни? — спросил он.

— Есть золото, и серебро, и алмазы, и другие благородные камни, — ответил князь.

— А может твой король торговать ими с моим народом? — оживленно поинтересовался Кургрик.

— Король-Феникс не может один принимать такие решения. У нас есть много князей, каждое княжество Ултуана управляется одним из них. Князь решает судьбу и будущее своего народа. Я правлю Нагаритом, крупнейшим из княжеств Ултуана, а также его колониями на западе вашей земли.

— Это хорошо, — произнес Гробримдор и жестом приказал слугам подлить эля. — Также и у нас. Наши короли правят городами, а Верховный король управляет ими из Караз-а-Карака. Ваш король должен быть мудрым вождем, чтобы командовать многочисленными князьями.

Малекит проглотил готовый сорваться с языка ответ. Он глотнул эля, чтобы собраться с мыслями.

— Бел Шанаар, Король-Феникс, умный политик и дипломат, — ответил он. — Мой отец, первый Король-Феникс, был нашим лучшим воином и спасителем от темных сил.

— Если твой отец был королем, почему на трон не сел ты, его сын? — спросил Кургрик. Его кустистые брови сошлись на переносице.

Малекиту снова пришлось тщательно продумать ответ, чтобы случайно не обидеть гномов.

— Я стану править Ултуаном, когда он будет готов для меня, — произнес князь. — Нашей стране нужно время, чтобы излечиться от оставленных войной с северными демонами ран. Поэтому князья решили не передавать трон по линии моего отца, а выбрать другого. В интересах порядка и мира я не стал оспаривать их решение.

И Гробримдор, и Кургрик одобрительно закивали, и Малекит немного расслабился. Но его мысли все еще метались. Расспросы гномов разбудили давние амбиции, а ведь Малекит проделал длинный путь до Элтин Арвана в первую очередь для того, чтобы оставить их позади. Чтобы помочь смущенному князю, Аландриан нарушил тишину.

— Вы говорите о торговле? — спросил лейтенант. — Наши города растут с каждым годом. Что вы можете предложить в обмен на наши товары?

Беседа вернулась к любимой гномами теме, и разговор о престолонаследовании быстро ими забылся. Малекит мало говорил и позволил себе погрузиться в собственные мысли — он знал, что позже Аландриан все ему перескажет.

Задолго до полуночи гномы проводили эльфов в спальню. Малекит провел ночь на полу в одном помещении со своими солдатами, поскольку кровати гномов были слишком коротки для эльфов.

Спал Малекит плохо и проснулся очень рано. Однако многие гномы уже встали либо вообще не ложились. Князь наскоро оделся и покинул спальню. Гномы ворчливо приветствовали его по дороге в главный зал, но не пытались остановить. Повинуясь прихоти, Малекит поднялся по невысокой лестнице и вышел на смотровую площадку угловой башенки.

Солнце висело за горами, излучая мутное сияние, — вершины прорезали темно-синее небо бесконечной неровной грядой. Форт окутал густой туман, а дыхание часовых облачками поднималось в стылом воздухе. На волосах и стальных доспехах блестели капли росы. Мирную тишину нарушало лишь клацанье подбитых железом сапог по камням и бренчание кольчуг. Малекит некоторое время смотрел на восточные горы, но тут внизу зазвучали эльфийские голоса — его свита просыпалась. Он уже собирался спуститься в зал, как на башню взлетел Аландриан. При виде князя лейтенант расслабился, и на его лице появилось смущенно-виноватое выражение. Малекит вопросительно поднял брови.

— Я проснулся и не нашел вас, — сказал Аландриан, быстрым шагом прохаживаясь по каменной стене. — Я испугался, что с вами приключилось что-нибудь дурное.

— Ты думал, что меня взяли в заложники? — спросил Малекит. — Что при помощи неведомого колдовства меня сумели взять в плен?

— Я правда не знаю, что я думал, ваше высочество. Меня внезапно охватил страх, и я вспомнил о предостережениях Еасира.

Малекит повернулся обратно к величественному пейзажу. Туман почти рассеялся, и горы были видны во всем их монаршем величии. Князь глубоко вдохнул и с чувством выдохнул чистейший горный воздух.

— Я бы не променял это на тронный зал Феникса, — провозгласил он. — Пусть Бел Шанаар чахнет в судах и на приемах, а меня ждет огромный мир.

Аландриан с непонятным выражением глядел на него.

— Что такое? — спросил Малекит.

— Бел Шанаар сделал главным королевским занятием домоводство. — Лейтенант тоже повернулся к горам. — Я не сомневаюсь, что, если бы вы были Королем-Фениксом, вы стали бы во главе победоносной армии, а не отдавали бы приказы из глубокого тыла. Со временем князья поймут истинную цену Нагарита и его князя, я уверен в этом!

— Возможно, что когда-нибудь они и поймут.

Они еще немного постояли в тишине, созерцая горы: каждый углубился в собственные мысли о том, что принесет Нагариту союз с гномами. Солнце поднялось над горами и залило окрестности золотистым светом.

Негромкий кашель отвлек внимание Малекита, и князь повернулся к стоящему в дверях башни гному.

— Выше высочество, пора собираться, — сказал Аландриан. — Кургрик скоро выступает.

— Подготовь наших воинов к отъезду. — Малекит бросил последний взгляд на горы, но его мысли кружили далеко на западе, над Ултуаном. — Я скоро спущусь.

За время пути эльфы и гномы останавливались еще в нескольких фортах. Все они казались эльфам одинаково унылыми.

Гномы во всех фортах обменивались с гарнизоном новостями и хвастались своими необычными спутниками. Эль и пиво, с которыми Малекит познакомился при первой встрече с гномами, лились рекой, и из вежливости князь пробовал подносимые ему командирами фортов разные сорта этих напитков. Хотя вульгарный эль по-прежнему ему не нравился, он вскоре научился быстро проглатывать его, чтобы по возможности избегнуть неприятного послевкусия. Он решил, что гномы пьют его так быстро по этой же причине: им самим не особо нравится это напиток. Тем не менее частота, с которой гномы прикладывались к своим бочонкам по вечерам, свидетельствовала о противоположном.

Когда они подошли к подножию гор, гномы предупредили, что здесь следует оставаться начеку. Леса тут кишат обитателями царства Хаоса и кровожадными зверями. А дальше, в горах, живут орки, гоблины, а также иные твари: тролли, великаны и гигантские птицы.

— Когда-то наши форты осаждало множество демонов и чудовищ, — сообщил эльфам Кургрик благодаря все улучшающемуся переводческому мастерству Аландриана.

Холмы постепенно переходили в горы. Вереница путешественников тянулась по вьющейся дороге. Кургрик ехал в своей тележке, а Малекит с лейтенантом шагали рядом.

— Солнце спряталось, и горы накрыла бесконечная тьма, — повествовал тан гномов. — В долинах эхом разносились вой и крики северных созданий. Они ломились в наши ворота и бросались на стены. Многие гномы погибли, защищая свои дома.

— Мы тоже пережили нашествие созданий Хаоса, — откликнулся Малекит. — Мой отец Аэнарион возглавил войну против демонов.

— Нашим величайшим воином был Гримнир, — с улыбкой протянул Кургрик. — Грунгни, мудрый мастер рун, выковал для него два топора. С их помощью Гримнир разбил армию чудовищ. Валайя соткала плащ, и его дар защищал Гримнира от самых опасных врагов. Но даже умелый и яростный Гримнир не мог победить всех демонов, потому что они шли нескончаемым потоком.

— Так было и на Ултуане, — согласился Малекит. — Легионы Хаоса наступали без устали. Мы потеряли надежду в сражении с ними, пока Аэнарион не принес последнюю жертву. Он пролил свою кровь на алтаре Каина в обмен на победу.

Кургрик немного нахмурился, когда князь перебил его, но продолжил:

— Гримнир отправился далеко на север с одним топором и прорубил себе путь до великих врат богов Хаоса. Его больше никто и никогда не видел, а топор пропал вместе с ним. Он разрубил сами ворота и даже сейчас воюет с демонами в их собственном царстве, не давая им выйти оттуда.

— Портал Каледора перекрыл врата их царства, — произнес князь. — Магия эльфов остановила поток демонов.

Аландриан замешкался и не стал переводить слова господина.

— Почему ты молчишь? — спросил тот.

Аландриан бросил князю предупреждающий взгляд:

— Мне кажется, гномам лучше не знать, что мы заперли их любимого героя в царстве Хаоса. Такие новости могут им не понравиться.

— Мы не можем оставить их в неведении, — настаивал Малекит. — Благодаря силе эльфов, а никак не гномов войска темных богов не затопили наш мир.

— А разве можно сказать с уверенностью, что предки гномов не помогли каким-то образом плану Каледора? — спросил Аландриан. — И то, что они тоже пострадали от Хаоса, еще больше сближает нас. Пусть гномы празднуют свои победы — ведь они не уменьшают заслуг вашего отца.

Малекит обдумал услышанное, но в глубине души все равно не хотел позволять гномам приуменьшать достижения Аэнариона. Кургрик наблюдал за их разговором с удивлением. При виде его некрасивого, но честного лица князь сдался.

— Скажи, что и гномы, и эльфы заслужили право жить в свободном мире, — произнес он. — Скажи, что я надеюсь, что больше нам не придется сражаться с Хаосом поодиночке, мы будем делать это сообща.

Лицо Аландриана отразило его изумление.

— Что? — рявкнул Малекит. — Что я сейчас не так сказал?

— Ничего, ваше высочество. Как раз наоборот. Это самое дипломатичное высказывание, которое я услышал из ваших уст за последнее столетие!

Проблеск смеха в глазах Аландриана подавил гневный ответ, который уже рвался с языка Малекита, и князь просто кашлянул, будто прочищал горло.

— Пусть гном порадуется, — наконец произнес он и скрыл довольную улыбку.

Их путешествие до города, или оплота, как говорили гномы, заняло тринадцать дней. Город назывался Карак Кадрин и был одним из самых северных поселений гномов.

Город можно было увидеть еще издалека, и он разительно отличался от гномьих фортов. Высокие башни украшали его, над входными воротами нависали сторожевые вышки с часовыми и военными машинами. На склоне горы были вырезаны огромные лица: эльфам сказали, что это изображения богов-предков.

Когда дорога свернула и начался извилистый подъем, стали видны выложенные из темного камня караульные вышки над воротами. Фундамент огромных строений был монолитной скалой, а на нее подняли тысячи тщательно обработанных тяжелых камней, и получились укрепления, с которыми не могли сравнитьсядаже великие морские ворота Лотерна. В лучах солнца сверкали золотые знамена и вышитые рунами флаги, а с башен свисали украшенные странными гномьими узорами полотнища.

Ворота были закрыты. Их украшали золотые пластины с чеканными лицами предков и символами кузнечного дела: наковальнями, молотами и кузнечными мехами. Ворота охраняли облаченные в кольчуги и тяжелые пластинчатые доспехи воины; выражение их лиц скрывалось за шлемами с выкованными стилизованными лицами.

Когда путешественники приблизились к воротам, долину заполнили долгие переливчатые звуки горнов — их повторило многократное эхо. По их сигналу в воротах открылась небольшая, по сравнению с воротами, дверь: в три эльфийских роста высотой.

Малекита впечатлили ворота, но, когда князь прошел через них, он остановился как вкопанный и восхищенно огляделся. Зал, где они оказались, был вырублен в скале, но, в отличие от грубого камня фортов, его отполировали до блеска, и пролегающие в породе жилы сверкали драгоценными украшениями в свете сотен светильников.

Длинный и широкий, как ворота, коридор вел в глубь горы. Высокий сводчатый потолок поддерживали стоявшие вдоль стен колонны. С высокого свода на толстых цепях свисали фонари. Огромные светильники сияли магическим светом. В их свете становились ясно видны вырезанные в камне рисунки: сражающиеся воины, добывающие руду горняки и стучащие молотами кузнецы. Прорезанные в полу желоба были залиты цветным стеклом, и пол переливался всевозможными цветами.

Гномы-часовые стояли вдоль стен; их доспехи блестели золотом, а обоюдоострые топоры украшали драгоценные камни. Вперед были высланы гонцы, и поэтому прибывших встречали весьма торжественно.

Когда путешественники вступили под свод, первая пара часовых вскинула в салюте оружие, и волна покатилась по рядам по всему протяжению их следования. В дальнем конце стояла группа гномов в ярких кафтанах, со шлемами, украшенными золотыми рогами и крыльями, и с каждым их движением в ярком свете вспыхивали и переливались драгоценные камни браслетов, колец и ожерелий.

За ними стояли знаменосцы со штандартами, где тонкими серебряными и золотыми нитями всех мыслимых оттенков и переливов были вытканы гербы танов. Как и прочие украшения, они представляли собой различные комбинации топоров и молотов, наковален и молний, изображенных с исключительным мастерством.

За встречающей группой находилась дверь, чуть меньше, чем та, через которую только что прошли эльфы. Вырезанное из гигантского горного дуба дверное полотно пестрело бронзовыми болтами с головками в виде пары скрещенных молотов.

Гномы низко поклонились, одной рукой придерживая бороды, чтобы не мести ими по полу. Малекит кивнул в ответ, а прочие эльфы тоже склонились в поклоне. Один из благородных гномов держал в руке жезл, украшенный искусным орнаментом. Он трижды стукнул им по двери, по залу прокатились гулкие удары. Открылось окошко на уровне гномьего лица, и гном перебросился несколькими словами со стоящим за дверью. Малекиту показалось, что они о чем-то спорят, но он подозревал, что это некий ритуал, смысл которого ему неизвестен.

Тяжеленная дверь легко и бесшумно отворилась, и стало видно помещение за ней. Оплот представлял собой настоящий лабиринт из коридоров, залов и галерей, и хотя князь поначалу старался запоминать дорогу, вскоре он понял, что безнадежно заблудился в бесконечных проходах и лестницах. По его впечатлению, они поднимались к вершине горы, хотя и окружным путем, который то поднимался, то снова нырял вниз. Внутренняя обстановка оплота уступала приемному залу, но тем не менее всюду встречались украшения из драгоценных камней и металлов. Иногда они проходили мимо светящихся ярким светом кузниц, где из открытых арочных проемов веяло жаром и доносился звон молотов. Мало кто отвлекался от работы, хотя порой какой-нибудь кузнец или подмастерье и бросал на них любопытный взгляд. В городе гномов постоянно кипела работа, мимо них по коридорам то и дело проходили гномы в спецовках и кожаных фартуках.

Наконец процессия подошла к тронному залу короля Газарунда. По стенам зала были развешены щиты и знамена. По бокам горели два длинных очага, а дым от них уходил в хитроумную систему труб и выводился на поверхность. Инкрустированные золотом плиты пола блестели в красных отсветах очагов.

Кургрик знаком приказал эльфам остановиться, а остальные таны и знатные члены королевского совета выступили вперед.

Король Газарунд сидел на троне из черного гранита с золотой отделкой. Лицо правителя гномов не выражало особого гостеприимства, из-под кустистых бровей сурово блестели черные глаза. На его обнаженных бицепсах сверкали замысловатые браслеты. Поверх простого бело-синего жилета лежала густая черная, с проседью борода, и даже несмотря на то, что была заплетена в косички и продета в петли на ремне, она едва не касалась пола. Лицо короля покрывали морщины, складки и боевые шрамы.

Но более всего бросалась в глаза золотая повязка на правом глазу, и, как показалось Малекиту, она вросла в кожу.

Корона стояла на столике возле трона. Даже очень крепкий гном не смог бы выдержать тяжести этого огромного головного убора. Выполненную в виде боевого шлема корону венчали огромные, как у орла, крылья, а закрывающие щеки заслонки переливались дюжинами бриллиантов. А вместо короны на голове гнома красовалась простая стальная каска.

Таны гномов поднесли королю петицию, — по крайней мере, именно так Малекит истолковал церемонию, каковой оказался свидетелем. Король кивнул, и эльфов жестами подозвали к нему.

Неторопливо, выверенно начался ритуал приема гостей. Король Карак Кадрина и его таны следовали ему с серьезностью и достоинством. Малекит и король обменялись подарками: князю поднесли выкованную гномами золотую брошь, а короля он одарил серебряным эльфийским кубком тонкой работы, отделанным сапфирами.

Малекита представили танам оплота, хотя он тут же забыл длинный список их неудобопроизносимых имен, а затем эльфов провели в отведенные для них покои.

Спальни оказались удобными, но далеко не роскошными. Мебель в них была сделана для гномов, то есть слишком маленькая и низкая для эльфов. Малекит обнаружил, что ему легче встать на колени рядом с приставленной к стене глиняной чашей для умывания, чем нагибаться к ней.

Очага в комнате он не обнаружил, но из отверстия в стене шел непрерывный поток теплого воздуха. Вероятно, его каким-то образом направляли сюда из расположенных ниже кузниц. Покрывало и обивка кресел, а также набивка матраса оказались очень жесткими. Впрочем, Малекит привык к неудобствам за долгие годы походов.

Немного отдохнув, Малекит дал знать стоявшему за дверью гному, что готов приступить к трапезе, — ему пришлось прибегнуть к языку жестов и показывать, как он подносит ко рту пищу и поглаживает живот. Гном понимающе закивал, пробурчал что-то в ответ и остался стоять на месте.

Малекит послал за Аландрианом и снова попросил еды. В ответ он услышал, что в их честь вечером устраивают пир.

Пир был горой, рекой лился эль, и произносились длинные речи, которых Малекит не понимал. Зал украшало множество флагов и медных щитов с эмблемами различных кланов и гильдий оплота.

За тремя поставленными в ряд столами сидело по сотне гостей, а Малекита и его свиту усадили вместе с королем и его приближенными за отдельный стол.

Блюда из жареного мяса и овощей оказались довольно приятными на вкус, к ним в изобилии подавалась густая подливка, тяжелые клецки и кувшины с элем различной крепости. Малекит привык к деликатным специям и ароматам Ултуана и далеких островов на другом конце мира, и подобная пища камнем опускалась в его желудок. Он начал понимать, откуда у гномов столь внушительное сложение.

Каждую перемену приносили на огромных блюдах, и, после того как король накладывал порцию себе, к угощению тянулись остальные сидящие за столом. По дощатой столешнице вовсю лился эль, и князь подозрительно присматривался к подползавшей все ближе к нему лужице соуса.

Сидевший слева Кургрик весь вечер следил за тем, чтобы его гость не голодал: он половниками накладывал на тарелку князя рагу и украшал его небольшими холмами из картофеля, ячменных лепешек и прочих незамысловатых яств.

После четвертой перемены случилось нечто, порядком удивившее Малекита. В пиршестве наступила небольшая пауза, со столов убрали тарелки, и все гномы достали небольшие мешочки с сухими толчеными листьями. Затем насыпали их в трубки всех видов и размеров, подожгли и стали с явным удовольствием ими попыхивать. Зал наполнился дымом из трубок. Он повис над столом, отчего многие эльфы, включая Малекита, начали кашлять. Кургрик принял реакцию князя за тонкий намек и предложил ему свой мешочек с табаком. Малекит с вежливой улыбкой отказался, Кургрик пожал плечами и без видимой обиды убрал мешочек в складки платья.

На столе снова появились тарелки с картофелем, жареной олениной и огромными сосисками, а затем в зале воцарилась тишина. Прозвучало еще несколько речей, которые Аландриан постарался перевести. В большинстве из них говорилось о семейной чести и боевой славе, так что через какое-то время Малекит перестал прислушиваться к переводу и погрузился в свои мысли.

Тут он почувствовал короткий толчок в ребра и увидел, что Аландриан многозначительно на него смотрит. Быстро окинув взглядом затянутый клубами дыма зал, князь убедился, что все гномы выжидательно уставились на него.

— Я думаю, что пришла ваша очередь произнести тост, — с озорной улыбкой прошептал Аландриан. — Мне переводить?

— Лучше не стоит. Я знаю, что ты хорошо изучил их странный язык, но я предпочел бы, чтобы ты случайно не обозвал их короля раздутым бородавочником от моего имени. Я произнесу речь настолько величественную и изысканную, что понимать точное значение моих слов вовсе не обязательно.

Князь Нагарита поднялся, а Кургрик потянулся и наполнил его кружку пивом настолько густым и темным, что его можно было принять за деготь.

— Ваше здоровье, — произнес Малекит, поднимая чашу.

Гномы в вежливом ожидании держали руки рядом с кружками. Они даже не догадались, что он только что сказал.

— Что с ними такое? — уголком рта прошипел Малекит, не убирая с лица благородной улыбки.

— Думаю, они ждут речи подлиннее, — ответил Аландриан. — Вам придется сказать что-то более пространное, чтобы они сочли это полноценным тостом.

— Ладно, — сказал князь, поворачиваясь к королю оплота. — Ваши покои величественны и полны чудес. Я восхищаюсь мастерством вашего народа, и сердце уверяет меня, что союз с вами принесет много пользы моим людям.

Взглянув на кивающего Аландриана, Малекит понял, что он на верном пути. На лицах гномов отражалось полнейшее непонимание, и князь решил немного себя порадовать:

— Вы очень милые существа, хотя немного немыты и коротковаты.

Эльфы тихо рассмеялись, и их примеру неуверенно последовали гномы.

— Мне очень приятна наша встреча, но должен признаться, что я совершенно не помню, как кого из вас зовут, да и на вид вы все одинаковы.

Бросив быстрый взгляд на Аландриана, Малекит увидел, что тот поджал губы, но не обратил на это внимания и продолжил:

— Меня очень удивило, что из ваших ртов идет дым, как из трубы, и, если я не задохнусь до конца вечера, мне останется лишь поблагодарить богов за нежданное спасение. Я понимаю, что мы только что познакомились, но надеюсь, что со временем вы поймете, какую милость я оказал вам своим присутствием. На моей родине очень много народу, который никогда не удостаивался чести встретиться со мной, а тут я сижу, ем ваши похлебки и обращаюсь с вами как с равными. Меня заверили, что все вы достойные гномы, так что не обманите моих ожиданий.

Малекит встал и поставил ногу на стол. Для эльфа это оказалось совсем несложно, поскольку стол был чуть выше его колен.

— Так знайте же! — чистым, разносящимся по всему залу голосом провозгласил князь. Возглас привлек внимание даже самых пьяных гостей. — Нам лучше оставаться друзьями. Нагаритяне не тратят время впустую даже с эльфами из других княжеств. Если вы нас обманете, вас ждет быстрая и неотвратимая месть. Мы сожжем эти залы и закидаем костры грудами трупов — выше, чем ваши горы. Мы оставим вам ваши скалистые вершины, а себе заберем равнины и леса. Если вы решите противостоять нам, мы вытесним вас отсюда, как уже сделали с орками и гоблинами. Я с нетерпением ожидаю встречи с вашим Верховным королем, поскольку он почти равен мне по положению, и я надеюсь, что у него достаточно ума для ведения с нами дел. Но предупреждаю: если он мне не понравится, я могу убить вас всех. Если подумать, стоит кому-то исковеркать мое имя, и он попробует моего клинка. Так что лучше не позорьте наследие моих предков своими уродливыми губами и толстыми языками.

С широкой улыбкой Малекит поднял кубок.

— Да восторжествует над вами воля Нагарита! — провозгласил он.

Не успел князь добавить и слова, как Аландриан вскочил на ноги, вскинул свой кубок и издал торжествующий вопль. На лицах многих эльфов читалось потрясение, другие смотрели на князя с одобрением, но все они последовали примеру лейтенанта; через несколько мгновений к ним присоединились гномы, и по залу прокатился хор криков и стук кубков по столу.

— Благодарю! — Малекит вскинул руку, призывая к тишине.

Гномы не поняли его жеста и продолжили стучать и хлопать.

Рука Аландриана потянула его вниз, и Малекит уселся с довольной улыбкой на лице. Его речь завершила торжественную часть, и гномы понесли на стол огромные миски с дымящимся пудингом из вареного зерна и меда и кусками тяжелого пирога, который следовало макать в сладкий соус. За ними последовали блюда с твердым сыром и маленькими бисквитами, вкусом напоминавшими сушеный тополь.

Малекит полностью потерял чувство времени и не мог понять, полночь стоит или приближается рассвет. Но наконец эльфам позволили вернуться в отведенные для них покои. Многие гномы остались пировать, хотя довольно большая их часть заснула мертвым сном прямо за столами. Высокопоставленным гномам слуги принесли маленькие подушки и осторожно подсунули их под храпящие головы. Менее знатные гномы продолжали спать в крошках и пролитом эле.

Малекита пир утомил больше, чем путешествие, но он улегся в кровать бодрым, даже несмотря на переполненный желудок.

С одной стороны, гномы казались ему чересчур шумными и довольно невоспитанными, но он видел и много доказательств того, что они отличаются любознательностью, наблюдательностью и верностью. Внимание, которое они уделяют своему ремеслу, не уступало эльфийским мастерам, а в производстве оружия и создании механических устройств они превзошли Ултуан. По многим признакам становилось ясно, что гномы знакомы с магией, но Малекит не видел в оплоте ни одного колдуна, а когда по его просьбе Аландриан задал несколько вопросов на эту тему, ему вежливо, но решительно ответили, что у гномов нет волшебников.

ГЛАВА ПЯТАЯ Верховный король

Малекиту не терпелось продолжить путешествие к оплоту Верховного короля, поэтому его обрадовало известие, что Кургрик также не хочет терять времени понапрасну. Древесину следовало срочно доставить в шахту под Караз-а-Караком, и компания эльфов и гномов покинула город Карак Кадрин на следующий же день.

Король пришел их проводить, причем за пределами тронного зала он выглядел куда дружелюбнее и доступнее. Он по очереди пожал руки всем эльфам и с приязнью потрепал князя по руке. Затем произнес что-то на своем языке, а Малекит кивал и улыбался в ответ — он больше не прислушивался к переводу Аландриана.

Широкий, так что две тележки могли легко в нем разминуться, вымощенный камнем подземный коридор вел на юг. Его освещали фонари, а гладко отшлифованные стены не оставляли места теням. Высокий, в пять-шесть эльфийских ростов, потолок поддерживали мощные колонны из дерева и металла.

Теперь путешественники ехали в тележках. Поездка получалась довольно приятной, но отсутствие дня и ночи начало сказываться на нервах Малекита. Через три дня он начал гадать, сколько еще будет тянуться этот туннель. Через шесть он всерьез заскучал по солнцу, звездам и даже грозовому небу.

Время от времени им встречались сторожевые посты, слегка похожие на встреченные на поверхности земли форты. Их окрестности патрулировали гномы со странными механическими луками.

От основного туннеля постоянно отходили переходы и боковые коридоры, и всюду шагали гномы и ехали их тележки, нагруженные самыми разными товарами: металлическими заготовками, мешками с зерном, корзинами с углем, шахтерским инструментом и многим другим.

К восьмому дню Малекит вновь стал проявлять интерес к путешествию, потому что он только теперь осознал размеры царства гномов. Каждый день они проезжали не меньше пятнадцати лиг, таким образом, позади уже осталось более трехсот шестидесяти миль. Туннель шел практически прямо, то есть они двигались на юг. Если боковые проходы вели к другим оплотам и поселениям, то горы, стало быть, прямо кишели гномами.

Теперь, когда князь размышлял о последствиях союза с этим народом, его былая надменность немного поубавилась. Если нагаритянам удастся заключить союз с гномами, то это значительно укрепит положение Малекита. Теперь он уделял больше внимания отношениям гномов между собой и старался при помощи Аландриана овладеть азами их языка. Он приложил усилия, чтобы запомнить имена своих спутников: такие нелепые прозвища, как Гундгрин, Бордин, Нагрин и Баррнок. Также князь выучил слова, обозначающие «меч» и «топор», и узнал, что проход называется Унгдрин Анкор.

Малекита научили слову «золото», затем еще и еще одному, пока он совершенно не запутался. Во время остановки князь подозвал Аландриана в укромную нишу и потребовал объяснений.

— Азгал, чурк, брин, галаз, гнолген, горл, конк, тиг, рил, скроттиз… — жаловался князь. — Ужасные слова, я до сих пор не могу понять, какое из них значит «золото»!

— Все они означают «золото», ваше высочество, — терпеливо ответил лейтенант.

— Золото золотое! Ну и зачем им для него столько слов?

— Золото и правда золотое, ваше высочество. — Аландриан вытащил из-под мантии цепочку, на которой висел подаренный ему Кургриком амулет. — Но для гнома существует много видов золота. Золото, по внешнему краю чуть красноватое, — это конк. А если внутренний узор выполнен из более мягкого металла — это они называют горл.

— Понимаю. — Хотя на самом деле Малекит ничего не понял.

Аландриан прочел на его лице сомнение.

— Мы видим только один металл, который мы называем золотом, — медленно объяснил он, возвращая амулет на место. — Гномы же видят множество разных металлов и каждый называют своим именем.

— Так каждое слово обозначает один из видов золота? — спросил Малекит. — Мягкое золото, твердое золото, блестящее золото, так?

— Примерно так, ваше высочество, — закивал Аландриан.

— Но ведь не может быть столько видов золота.

— Физически нет. — Лоб лейтенанта сморщился от напряжения, пока он раздумывал, как объяснить свою мысль. — Но для гномов золото обладает не только физическими свойствами.

— А какими еще?

— Для начала — есть счастливое золото.

— Счастливое золото? — нахмурившись, переспросил Малекит.

— Например, золото, найденное совершенно случайно.

— Странно, но, с другой стороны, и сами гномы довольно странный народ.

— Вид золота также меняется в зависимости от того, где оно добыто, где находится сейчас и какую имеет историю, — под требовательным взглядом князя продолжал Аландриан. — Существует слово для золота, которое находится в слитках и еще не обработано. Есть другое слово для золота, из которого уже что-то делали, но потом расплавили. Есть золото для трат, которое они называют «нетерпеливым», и есть золото для хранения. Его название очень похоже на слово, которое они используют для обозначения терпения или ожидания. Есть золото, которым еще никто не владеет: например, жила или займ. И конечно, есть слова для золота, которым ты хотел бы обладать или когда-то обладал…

— Достаточно! — отрезал Малекит. — Значит, у них много слов для обозначения золота. Я не собираюсь учить их все.

— О нет, ваше высочество. Даже сами гномы не знают всех имен золота. Тем более что они могут придумывать названия по своему вкусу, и сородичи, скорее всего, их поймут.

Аландриан бросил взгляд на своих спутников: гномы забирались в тележки и готовились к отправлению.

— В любом случае лучше не говорите о золоте очень часто, — сказал лейтенант. — Когда я говорю о нем, у гномов появляется мечтательный взгляд, а некоторые перевозбуждаются. Во время рассказа о золотых воротах Лотерна Кургрик чуть сознание не потерял.

— Значит, лучше не говорить им о сокровищах Атель Торалиена? — спросил Малекит. — На случай, если они решат их отобрать?

— Да, ваше высочество, лучше не говорить.

Малекит понимающе кивнул и бросил взгляд на Кургрика. Тот слегка насупленно смотрел на их беседу. Князь жизнерадостно улыбнулся и помахал рукой — он старался прогнать появившуюся перед глазами картину, где тан гномов с пеной у рта оглаживал золотую монету.

На десятый день они свернули с основной дороги и, насколько мог судить Малекит, направились на восток. Движение здесь оживилось, из чего князь заключил, что до столицы уже недалеко. Кургрик тоже становился все возбужденнее, и из нескольких выученных слов и перевода Аландриана князь узнал, что гномы планируют достигнуть цели путешествия на следующий день.

Малекит также испытывал некоторую нервозность и постоянно теребил Аландриана, чтобы тот рассказывал ему как можно больше о гномах — и в частности о Верховном короле. Но при расспросах Кургрик по непонятной причине замыкался; от него удалось лишь узнать, что короля зовут Снорри Белобородый и что он первый правитель, объединивший все оплоты. На следующий день Малекиту предстояло встретиться с этим правителем.

Пока караван готовился к последнему переходу, князь Нагарита достал из сундука свой лучший плащ — фиолетовый, с вышитыми золотом двумя свернувшимися драконами. Затем надушил волосы и расчесал их серебряной щеткой, инкрустированной пятью рубинами и тремя алмазами размером с кончик пальца. После такого туалета он почувствовал себя достаточно величественным и уселся рядом с Кургриком в передней тележке. Гордость князя немного задело то, что ему пришлось практически упираться подбородком в колени.

Чтобы попасть в столицу гномьего царства, нужно было проехать через широкие золотые ворота. Встроенные рычаги и шестеренки позволяли им открываться от единственного нажатия, совершенного без усилий. Ворота украшали вертикальные ряды рун, разделенные сверкающими алмазами.

Обрамляли вход две колонны из черного мрамора со старательно вырезанными хмурыми лицами предков. Плиты пола пестрели узорами.

Кургрик произнес что-то, обращаясь к Аландриану.

— На этих плитах вырезаны символы всех оплотов, — перевел лейтенант.

Малекит ничего не ответил и взглядом опытного воина оценил защиту ворот. Боковые башенки с железными дверьми нависали над проемом. Множество бойниц и узких окошек позволяли защитникам простреливать пространство перед воротами безопасно для себя. Вверху обнаружились отверстия для кипящего масла.

Князь отметил все эти хитрости и понял, что столица гномов практически неприступна. Унгдрин Анкор связывался с другими гномьими городами под землей, так что даже долгосрочная осада была невозможна, — ведь если не контролировать подземные проходы, то не удастся перекрыть доставку продовольствия. Малекит по опыту знал, что ни одна крепость не является абсолютно неприступной, но цена взятия гномьей столицы столь высока, что гораздо разумнее подружиться с гномами, чем без нужды злить их.

Когда гномы слезли со своих тележек, Кургрика и его товарищей встретили похлопыванием по спинам и радостными восклицаниями. На эльфов местные гномы бросали любопытные взгляды, но совсем без того изумления, каким их встретили в Карак Кадрине.

По мере продвижения по столице уверенность князя все возрастала: эти гномы уже знакомы с эльфами. А если вспомнить первую реакцию Кургрика, то сейчас становилось ясно: тан удивился не потому, что увидел эльфов впервые, а потому, что не ожидал их встретить в том лесу.

Когда эскорт из вооруженных до зубов гномов провел их в тронный зал Верховного короля, опасения Малекита подтвердились. Роскошью и размерами зал превосходил даже Карак Кадрин, а стены его украшало так много щитов, флагов и золотых эмблем, что лишь кое-где проглядывала каменная кладка. Пол устилали золотые плиты, инкрустированные рубинами, а с потолка свисало множество светильников. К помосту с большим, отделанным золотом и драгоценными камнями троном вела целая сотня ступеней. В зале собралось несколько дюжин гномов благородного вида в дорогих одеждах.

Но что более всего поразило Малекита, так это то, что возле трона он увидел двух эльфов.

Одного Малекит узнал сразу же. Это был князь Аэрнуис из Эатана, известный мореплаватель, который провел через океан первые эльфийские корабли. Больше сорока лет о нем никто ничего не слышал, и на родине считали, что последнее путешествие окончилось его гибелью. Но теперь Малекит понял причину его столь длительного отсутствия.

Второго эльфа князь Нагарита не знал, но предположил, что это один из советников Аэрнуиса. Эльфы обернулись и заметили входящих сородичей. Хотя яркий свет фонарей слепил глаза, князю показалось, что бледные лица эльфов побелели еще больше.

Кургрик заторопился вперед, чтобы представить Малекита Верховному королю. Правитель гномов сидел на троне, облокотившись на колено и подперев рукой подбородок. При приближении Кургрика он выпрямился и внимательно выслушал длинную речь тана. Затем кивнул и перевел строгий взгляд на Малекита.

— Добро пожаловать в Караз-а-Карак, — произнес Снорри Белобородый, и князь непроизвольно поморщился при звуках ломаного эльфийского, хотя больше его удивило, что король вообще знает этот язык.

— Приветствую тебя, король. — Малекит быстро овладел собой и вложил во фразу все свои знания гномьего языка. Он не обратил внимания на усмешки на лицах Аэрнуиса и его приближенного, а на лице короля не отразилось ни удивления, ни злости. — Я Малекит.

Снорри удовлетворенно кивнул и жестом пригласил князя подойти к длинному подъему на помост. Малекит оглянулся на Аландриана, чтобы подать ему знак следовать за ним. Шагая через ступеньку, князь в развевающемся плаще взлетел по лестнице.

— Малекит? — сказал незнакомый эльф. — Тебя мы никак не ожидали здесь увидеть.

— Мне тоже так показалось. Ты знаешь меня, но я до сих пор не знаю, кто ты. Будь добр, сообщи свое имя Аландриану, чтобы я знал, кого мне придется убить за пренебрежение моим титулом.

— Сутерай, — выдавил эльф, бросив боязливый взгляд на своего князя. Малекит недовольно приподнял бровь, и с видимым содроганием Сутерай добавил: — Ваше высочество.

Верховный король с интересом наблюдал за их стычкой; совершенно очевидно, что он уловил оскорбительный тон Малекита, хотя и не понял, что именно произошло. Затем Снорри пристально поглядел на Аэрнуиса, но тот улыбнулся и ответил что-то на гномьем языке.

— Неслыханно! — вспыхнул за спиной князя Аландриан, и Малекит с вопросительным видом обернулся к нему.

По лицу Сутерая пробежала судорога, а Аэрнуис дернулся от смущения.

— Насколько я понял, князь только что представил вас королю как некоего мелкого дворянина, — тихо пояснил лейтенант и тут же торопливо добавил: — Не реагируйте слишком резко, у меня есть предчувствие, что Аэрнуис пригрел здесь себе местечко и на хорошем счету у короля.

Малекит внял его предостережению и подавил гнев.

— Представь меня Верховному королю полным титулом, чтобы он понял, с кем имеет дело, — ровным голосом приказал Малекит, не спуская пронзительного взгляда с Аэрнуиса.

Аландриан говорил довольно долго, и князь догадался, что лейтенант и правда перечисляет все его титулы и регалии. Короля его речь не слишком впечатлила, но он бросил вопросительный взгляд на Аэрнуиса и только затем ответил Аландриану.

— Король Снорри спрашивает, почему эльфы считают необходимым иметь так много титулов, — перевел Аландриан. — Его самого называют просто Верховным королем.

«Потому что мы ценим престиж и звание гораздо больше вас, пещерные дикари», — мысленно взорвался Малекит, но вовремя прикусил язык.

— Скажи ему, что такие длинные титулы используются редко, — после короткого раздумья произнес он вслух. — Например, в том случае, когда низший по званию забывается и выказывает неуважение.

Аландриан постарался перевести его фразу как можно точнее, и Верховный король недовольно перевел взгляд на Аэрнуиса. Правитель гномов поджал губы и обдумывал происходящее. После затянувшейся паузы Снорри встретился взглядом с Малекитом — и в его глазах блеснул подозрительный огонек. Затем король расплылся в улыбке, не сдержался и расхохотался. Князь обнаружил, что и сам улыбается: веселье короля оказалось заразительным, ведь в нем не было и намека на насмешку.

Снорри поднялся с трона и подошел к Малекиту, схватил его за руку и принялся крепко ее пожимать и похлопывать его по плечу. Когда король вернулся на свое царственное место, Малекит не смог сдержать коварную усмешку в сторону Аэрнуиса, отчего соперник разъярился еще больше.

Затем король пробурчал что-то на гномьем языке и жестом отослал их. Малекит задержался для поклона — он решил закрепить свою небольшую победу. По лестнице он спускался вместе с Аэрнуисом.

— Я жил здесь три года, — объявил Аэрнуис. — Я потратил много сил, чтобы завоевать доверие Верховного короля. Вы не можете просто войти в Караз-а-Карак и получить те же привилегии, что и я.

— Не забывай, с кем ты разговариваешь, Аэрнуис, — предостерег Малекит. — Я знаю, что гномы не любят смертоубийство еще сильнее, чем наш народ, но, если я не получу от тебя удовлетворительных ответов, я просто перережу тебе горло.

— В этих залах ваши угрозы пусты, — фыркнул эатанский князь. — Я нахожусь под защитой короля Снорри; если вы попробуете причинить мне зло, гномы расценят это как нападение на самого короля.

— Посмотрим, сколько продлится его милость. Ты не сможешь прятаться за его бородой вечно. Ты низко поступил со мной, князь, а такого я не прощаю и не забываю.

У нижних ступеней лестницы Малекит чуть повернулся и положил руку на плечо Аэрнуиса — с помоста, где сидел король, его жест выглядел выражением дружбы. На самом же деле эатанский князь съежился под железной хваткой Малекита.

— С нетерпением жду времени, когда твой скелет будут обгладывать вороны, — самым ласковым тоном произнес Малекит. — Единственный способ вернуть мою милость — это служить мне верой и правдой. Расскажи мне все, что знаешь о гномах, и то, как ты оказался здесь, и я подумаю об отмене приговора.

Аэрнуис заглянул в глаза нагаритского князя, надеясь увидеть там хотя бы намек на шутку, но не нашел ничего подобного: взгляд, абсолютно лишенный эмоций, как у голодной акулы. Аэрнуис высвободился из хватки Малекита и расправил складки на платье. Затем развернулся и зашагал прочь под насмешливое хмыканье стоявших у входа нагаритян.

Этой же ночью, хотя Малекит и не мог сказать с уверенностью, день или ночь стоит на поверхности, Аэрнуис пришел в его покои. Он вел себя так, будто искал примирения, и даже отвесил при входе формальный поклон — его величавость немного подпортил тот факт, что рослому эльфу и без того основательно пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь.

Малекит сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Он переоделся в просторное фиолетовое платье, а доспех князя аккуратно лежал на полу рядом, ведь в комнате не нашлось достаточно высокой подпоры для него. Меч и шлем слуги положили на низкие полки. Князь вертел в пальцах подаренную ему в Карак Кадрине брошь, и после первого взгляда на гостя вернулся к изучению мастерской работы.

— Боюсь, что произошло досадное недоразумение, — начал Аэрнуис. — Я, естественно, готов поделиться выгодами, которые может принести дружба с гномами. Я здесь почти один и, живя среди гномов, приобрел, видимо, кое-какие дурные привычки. Одним словом, я буду счастлив послужить вам в любом качестве на благо Ултуана.

— Продолжай, — приказал Малекит, не поднимая глаз.

— Мне потребовалось много лет, чтобы выстроить отношения с гномами. И только последние три года я провел в окружении Верховного короля. До этого я жил на юге, в Карак Изриле, — этот город отстоит так же далеко от столицы, как и Карак Кадрин, откуда прибыли вы. В свое время мы искали проход на восток, но штормы отнесли нас к юго-западному гористому побережью. Корабль мы не смогли спасти и высадились на берег с небольшими припасами, совершенно не представляя, где оказались.

— Звучит мрачновато, — пробормотал Малекит. Он все так же рассматривал брошь.

— Так оно и было. — Аэрнуис не обратил внимания на иронию князя. — Прибрежная полоска земли между морем и горами кишит орками, жуткими созданиями, которые живут ради разрушения и убийств.

— Да, нам тоже они попадались. — Малекит продолжал выказывать полное равнодушие к рассказу. — Мой меч близко познакомился со многими.

— На нас напали ездящие верхом на волках гоблины и отогнали еще восточнее. Мы сражались как могли, но их атаки не прекращались. Мы блуждали несколько месяцев, пытаясь выйти к горам, но слишком часто наш путь пересекали банды мародеров и отряды орков. Дичи в тех землях немного, так что голод преследовал нас наравне с гоблинами. Когда нас осталась всего горстка, выжившие решили вернуться к побережью в надежде, что на поиски нас отправился какой-нибудь корабль. Я знал, что это неразумно, ведь нас вынесло сюда совершенно случайно, но не смог переубедить команду, и мне пришлось их отпустить. Со мной остался только верный Сутерай.

— Очень трогательно, — произнес Малекит. Он кинул брошь на стоящий рядом с кроватью столик и встал напротив эатанского князя. — Так расскажи мне, добрый адмирал, чем же ты занимался последние сорок лет?

— Мы с Сутераем добрались до подножия гор. Шли по ночам, а днем прятались. — Затравленное выражение Аэрнуиса выдавало пережитый когда-то страх. — Мы вышли к странному зданию — оно показалось нам заброшенным, и мы решили в нем укрыться. Орки к нему не приближались, так что мы провели там некоторое время. Как вы понимаете, мы нашли гномий форт, и через шесть дней в него вернулись хозяева. Поначалу они собирались убить нас, но, видимо, мы выглядели настолько потрепанными и жалкими, что это остановило занесенные топоры. Любопытство возобладало, и гномы отвели нас в Карак Изрил, где мы и прожили много лет.

Аэрнуис заметил недоверие на лице Малекита и вздохнул.

— Мы остались вдвоем, оторванные от родной земли, — сказал он. — Мы не знали, есть ли тут эльфы, а если есть, как с ними связаться. И даже когда мы немного изучили язык гномов и те начали нам доверять, мы не могли уйти. Куда бы мы пошли? В пустоши — искать друзей, которых, скорее всего, там нет? Я чувствовал себя так, будто нашел все сокровища мира, но рядом не было никого, с кем можно ими поделиться.

— Сокровища? — нагаритский князь отбросил безучастную маску.

— Вы же видели обстановку их залов, серебряные и золотые украшения, мастерски изготовленное оружие. И это всего лишь крохотная доля таящихся в горах богатств. Я видел ломящиеся от драгоценных камней и металлов сокровищницы в каждом оплоте. Гномы ценят золото превыше всего и собирают его, как белки копят орехи к зиме. И если мы сможем установить торговлю с гномами, мы с вами станем самыми первыми среди князей Ултуана.

— Я и так стою выше всех князей, — ответил Малекит.

— Ваши солдаты так не думают.

— Что ты имеешь в виду? — зло переспросил Малекит.

— Сутерай говорил со многими из них, и ему рассказали, что Бел Шанаар обладает огромной властью. Да, ваше влияние в колониях значительно, но кто может сказать это и про метрополию? Однако если вы сумеете договориться с гномами и выступите в качестве посредника между ними и троном Феникса, то судьба Бел Шанаара окажется в ваших руках.

— Аландриану следует научиться держать язык за зубами, — проворчал Малекит.

— В моем лице вы получите союзника, который готов говорить от вашего лица с королем Снорри, — продолжил Аэрнуис. — А без моего вмешательства вам потребуется не менее двадцати лет, чтобы заслужить его доверие, за такое время многое может измениться. Мы оба случайно встретили этот народ, но наши города растут, и все больше эльфов перебираются жить в колонии, так стоит ли ждать, пока с гномами встретится кто-то еще? У нас есть возможность создать нечто, что внесет наши имена в историю, но судьба не будет ждать вечно.

— Видимо, я ошибся в тебе, — протянул Малекит, и на лице Аэрнуиса вспыхнула надежда, которая тут же погасла при виде выражения лица нагаритского князя. — Я решил, что ты трус, а ты, оказывается, торгаш. Я князь Нагарита, воин и командир, а не купец, чтобы заключать сделки и торговаться со всякими ничтожествами.

— А насколько славной станет армия Нагарита, обладая богатством этих гор? — с улыбкой спросил Аэрнуис. — С выкованными гномами копьями в руках и стрелами в колчанах? Вы видели их постройки из камня. Пусть они выглядят грубовато, но благодаря их опыту мы можем строить прекрасные дворцы, в которых будем проводить нашу долгую жизнь, а вздымающиеся к облакам замки будут защищать наше царство вечно. Нынешние изделия гномов незатейливы, но подумайте, на какие чудеса будет способно их мастерство при руководстве эльфов. Союз с гномами принесет нам не только торговые выгоды, но эру подлинного эльфийского владычества.

— Не думаю, что они легко выдадут нам свои секреты, — возразил Малекит.

— Конечно нет. Но если они вообще с кем-то ими поделятся, то определенно с нами!

Малекит снова сел и задумался. Он представил легионы Нагарита, марширующие по проложенной среди холмов дороге, по мостам через широкие реки и горные ущелья. Он давно приметил странные механические луки гномов и несколько раз уже прикидывал, чего бы могли достичь эльфы, обладай они таким оружием.

Только некоторое время спустя он вспомнил, что Аэрнуис все еще в комнате. Малекит поднял взгляд на эатанского князя — пока он рисовал себе картины будущего, того терзали сомнения.

— Хорошо, — принял решение Малекит. — Ты доказал, что можешь быть мне полезен, и пока я оставлю тебя в живых. Теперь иди.

Аэрнуис поклонился, пытаясь сохранить достоинство, и вышел. Малекит снова взял со стола брошь и оглядел ее, обводя пальцем тонкие узоры. Затем с улыбкой встал, прицепил ее к мантии и послал за Аландрианом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Звери в горах

Сказанное Аэрнуисом оказалось правдой. Гномы старались не иметь дела с чужеземцами. Но благодаря долгому пребыванию в Караз Изриле и примерному поведению Аэрнуис снискал уважение гномов, которое распространилось и на Малекита.

Правитель Нагарита отправил часть своей свиты обратно в Атель Торалиен, чтобы в Караз-а-Карак прибыли писцы и дипломаты. Гномы поступили так же: ото всех горных оплотов в столицу были направлены представители, поскольку предстоящие переговоры касались не только столицы, но и всего гномьего королевства.

Подготовка заняла все лето, и Малекит постоянно отсылал в Ултуан обычные донесения, чтобы не возбудить на родине каких-либо подозрений. Он передавал как можно меньше информации, чтобы оставаться необходимой для переговоров фигурой. Позиции его способствовало то, что единственные эльфы в мире, которые понимали язык гномов, были на его стороне: Аэрнуис, Аландриан и Сутерай.

За время ожидания Малекит постарался заслужить расположение короля Снорри. Сперва он искал в этом лишь выгоду, но затем неожиданно проникся настоящей симпатией к Верховному королю. Князь проводил в компании короля все больше и больше времени, благо уже неплохо освоил язык гномов.

— Что в Нагарите лучше всего? — однажды спросил его Верховный король.

Они беседовали в приемной возле покоев короля. Малекит сидел на специально изготовленном для него стуле, а король откинулся в глубоком кресле с обивкой из оленей кожи. На низком столике между ними слуга поставил кувшин с элем и большую тарелку с пирогами.

— Голубое небо, — не раздумывая, ответил Малекит. — Холодный воздух и северный ветер так бодрят! Иногда ветер пролетает через сосновые леса, в другой раз завывает над горными вершинами.

— А что ты думаешь о наших горах? — продолжал Снорри. — Они похожи на твои?

— Они выше гор Нагарита, — засмеялся Малекит. — Но я путешествовал только под ними и еще ни разу не ходил по ним.

— Это плохо! — провозгласил Снорри и вскочил на ноги. — Я буду никудышным хозяином, если познакомлю тебя только с красотой моих покоев, но не покажу мои земли. Ты любишь охоту?

— Очень. В Кольцевых горах я выслеживал и убивал многих опасных зверей.

— Ты когда-нибудь убивал тролля? — с энтузиазмом спросил Снорри. — А скального змея или саблезуба?

Малекит покачал головой. В Ултуане такие звери не водились, или их называли другими именами.

— Тогда мы устроим охоту на троллей! — Бородатое лицо Снорри расплылось в улыбке.

Через два дня Малекит стоял на продуваемом ветром валуне над глубоким горным ущельем. Он, Аландриан, Верховный король и десятки охранников находились в нескольких милях к северу от Караз-а-Карака. Хотя была уже середина весны, горный воздух оставался ледяным, и охотники кутались в меховые плащи.

Снорри указал на густой лес по другую сторону ущелья. Стволы невысоких деревьев поражали своей толщиной и сильно походили на гномов.

— Вутруф, — произнес король. — Самое крепкое горное дерево. Этот лес старше Караз-а-Карака, и мы срубаем только пять деревьев в год. Тут обитают странные и опасные звери.

— Так вот почему мы здесь, — с улыбкой сказалМалекит.

— Именно так.

Верховного короля переполняла энергия, и он первым двинулся вниз по извилистой дороге между скалистыми выступами. Снорри перепрыгивал с камня на камень с удивительной для его веса резвостью. На ходу король выполнял роль гида.

— Вершина на западе, с пурпурными откосами, называется Караг Казор. В ее огненном чреве Грунгни выковал первый топор для Гримнира.

Над их головами пролетела стая темных птиц с ярко-красными клювами.

— Кровавые вороны! — воскликнул Снорри. — Хороший знак. Они падальщики. Если они обитают здесь в таком количестве, значит, им есть чем поживиться. И значит, поблизости есть какие-то хищники!

Снорри рассказывал о всех встреченных минералах и растениях, зверях и птицах. Солнце поднялось к зениту, потеплело, и охотники наконец подошли к опушке леса.

— Я скоро вернусь, а вы можете пока немного передохнуть, — сказал Снорри.

В сопровождении горстки своих воинов король углубился в лес. Оставшиеся гномы расселись на камнях и пнях, вынули из заплечных мешков хлеб и пахучий сыр и приступили к трапезе.

Малекит не успел проголодаться, поэтому просто наблюдал за гномами. Те вели себя вполне непринужденно, но время от времени бросали быстрые взгляды по сторонам. Князь решил, что они на всякий случай охраняют Верховного короля и от эльфов тоже.

Снорри вскоре вернулся, на его простоватом лице сияла улыбка.

— Следы, здоровенные! — сказал он. — И насколько я могу судить, свежие.

Король велел сниматься с места; гномы встретили приказ тихим, незлобным ворчанием. Гномы предпочитали оставаться под землей, и свита Снорри не отличалась в этом отношении от своих соплеменников. Тем не менее они успели привыкнуть к странной любви их короля к открытому небу и свежему воздуху и потакали ему в этой слабости.

Несколько сотен шагов в лес — и они вышли на след. Малекит опустился на колено. Князь увидел след длиной в локоть и очень широкий. Он немного походил на следы орков или гоблинов, но был крупнее, а отпечатки четырех пальцев заканчивались ямками от изогнутых когтей.

— Тролль, — довольно закивал Снорри. — Тебе повезло. Обычно тролли в это время года уходят на север. Наш либо чересчур глуп, либо гораздо умнее обычного тролля.

— Почему? — спросил Малекит.

— Если он глуп, то не понимает, что летом тут для него станет слишком жарко, — объяснил король. — А если он умен, то понял, что другие тролли ушли и ему достанется много добычи.

— А для нас есть разница? — поинтересовался Аландриан.

— И да и нет, — пожал плечами Снорри. — Глупого тролля легче поймать, но он будет драться. Умный догадается, что ему угрожает опасность, и попытается убежать.

Они пошли по следу на северо-восток, все глубже в лес. То тут, то там им встречались обглоданные останки животных и кучи невероятно вонючих экскрементов. По ним Снорри заключил, что тролль близко.

— Уже полдень, так что, скорее всего, он прячется где-нибудь в тени, — объяснил Верховный король. — Недалеко есть несколько пещер. Надо поймать его до наступления ночи, иначе он может уйти отсюда, и мы никогда его не найдем.

Охотники продолжили идти по следу, и тот действительно привел их к пещерам. Солнце уже начинало клониться к западным склонам гор. Через плотные кроны деревьев иногда проглядывали кусочки неба: оно темнело и затягивалось тучами.

Короткий горный день подходил к концу, когда Снорри вывел их из леса на высокий утес. Белый склон испещряли темные отверстия.

— Он в одной из пещер, — довольно пророкотал Снорри.

Король сделал знак одному из гномов, и тот подал ему арбалет. Изделие работы лучших мастеров было украшено драгоценными камнями и серебром, а спусковой крючок отделан золотом. Король с размеренной точностью зарядил арбалет, а Малекит вынул из колчана на спине лук и быстро натянул тетиву. Затем достал оперенную черными перьями стрелу и вгляделся в темные отверстия пещер всего в нескольких десятках шагов.

— И как надо охотиться на тролля? — спросил он.

— Мои парни выманят его, — ответил Снорри. — Или он выгонит их наружу… В любом случае лучше вывести его на открытое место.

— И куда надо целиться, чтобы убить его?

Снорри засмеялся:

— Это вам не олень или медведь, которых можно убить одним выстрелом. У троллей крохотный мозг, и я видел, как они продолжают сражаться с тремя арбалетными болтами в голове. Сердце укрыто за толстенными ребрами. Лучше всего действует огонь, потому что спаленная плоть не вырастает заново.

Для наглядности король сунул в руки Малекиту один из болтов и указал на его наконечник. На острие была выцарапана крохотная, переливающаяся нездешним огнем руна.

— Но чтобы его добить, может понадобиться меч, — добавил он, забирая болт.

Тем временем дюжина гномов уже направилась к пещерам с горящими факелами в руках. Князь не чувствовал страха: не родилось еще в этом мире создания, которое было бы ему не по силам. Но сердце забилось в предвкушении, и он видел, что Снорри тоже не терпится встретить добычу.

Верховный король почувствовал его взгляд и подмигнул эльфу.

— Весело, да? — хмыкнул он.

Гномы с факелами уже вошли в пещеры, и огоньки исчезли в темных ходах. Вскоре послышались крики, из одной пещеры выскочили три гнома. На бегу они оглядывались — не в панике, но чтобы убедиться, что добыча следует за ними.

Действительно, в дюжине шагов от них бежал тролль.

Высокий и нескладный, вдвое выше Малекита, с мускулистыми конечностями и огромным вздутым брюхом. На морде выделялись плоский нос и крохотные глаза без малейшего проблеска разума. На его голове и плечах виднелись островки шерсти. Большие рваные уши развевались по бокам, а из широкого разинутого рта торчали сколотые зубы. Длинные руки-лапы заканчивались похожими на дубины кистями с поломанными когтями.

С визгливым воем тролль вприпрыжку бежал за гномами, иногда опускаясь на четвереньки и принюхиваясь. Снорри сделал первый выстрел. Арбалет громко щелкнул, и в полете острие болта вспыхнуло пламенем. Болт попал в левое плечо тролля и заставил того зарычать.

Гномы-загонщики разбежались в стороны, а тролль понесся по склону к Малекиту и Верховному королю. Князь сделал вдох и прицелился. Он пробормотал простое заклинание, и наконечник стрелы вспыхнул голубым пламенем. С легким вздохом Малекит отпустил тетиву, стрела пролетела через поляну и впилась в левый глаз тролля.

Тот с воем покатился по земле, молотя в воздухе руками. Князь повернулся к Снорри — Верховный король снова заряжал арбалет.

— Не с первого выстрела? — с улыбкой спросил Малекит.

— Не считай золото, пока не отобрал у орков, — проворчал Снорри, не поднимая глаз от арбалета.

Малекит перевел взгляд на тролля и открыл от удивления рот. Тот уже поднялся на ноги. Из левого глаза торчало оперение стрелы, а пылающий наконечник выходил из его затылка. Зверь повернулся к охотникам и издал злобный рев, а затем с удивительной скоростью бросился к ним.

— О… — только и смог выдавить князь.

Он быстро взял себя в руки и выпустил в приближающееся чудовище еще три стрелы — каждая со вспышкой синего пламени вонзилась троллю в грудь. Тролль рассвирепел еще больше, нагнул голову по-бычьи и ринулся на князя, из-под когтистых ног летели комья земли.

Снорри выпустил еще один болт, который проткнул над коленом правую ногу чудовища. Тролль споткнулся и упал. Он немного постоял на четвереньках, очумело потряхивая головой, но снова поднялся и бросился в атаку.

Гномы начали перекрикиваться, и в тролля полетел целый рой арбалетных болтов. Некоторые пролетали мимо, другие достигали цели, но особого урона ему не наносили. Тролль развернулся к ближайшему из них, гному по имени Годри, одному из близких компаньонов короля. По доспеху гнома проскрежетали когти, на землю посыпались окровавленные железные кольца кольчуги, и гном завалился на спину.

Затем тролль снова повернулся к Малекиту и Снорри — его лицо и руки были забрызганы кровью.

Снорри еще не успел перезарядить арбалет, а тролль приблизился уже почти вплотную к нему. Малекит выхватил Авануир и прыгнул навстречу зверю. Сверкающий синий клинок одним взмахом рассек ребра чудовища. Тролль не обратил на рану никакого внимания.

Снорри бросил в морду зверя незаряженный арбалет, выхватил из-за пояса топор и нанес удар. Тут же оба они покатились по склону. Тролль кусался и рвал когтями, Снорри пытался еще раз ударить его топором. Троллю удалось подмять под себя Верховного короля, и он уже открыл пасть, чтобы откусить своей добыче голову.

Малекит воспользовался моментом и метнул Авануир, направив его полет при помощи магии. Меч завертелся в воздухе, ударил тролля в затылок и снес ему полчерепа, затем развернулся в воздухе и поразил тролля в грудь.

С последним содроганием огромное безжизненное тело рухнуло на короля гномов.

Малекит тут же подбежал к королю и с облегчением обнаружил, что тот жив. Эльфийский князь не без труда столкнул труп тролля с придавленного гнома, и Снорри смог подняться на ноги.

Кровь тролля перепачкала бороду и кольчугу короля, с навершия его шлема свисали окровавленные ошметки. Затянутой в кольчужную перчатку рукой Снорри с омерзением почистился как мог, затем повернулся к Малекиту и принял величественную позу с высоко поднятой головой.

— Поздравляю, — торжественно произнес Верховный король. — Ты только что убил своего первого тролля.

Дружба между князем и Верховным королем крепла. Дней за двадцать до начала назначенных переговоров до столицы дошли слухи, что к югу от горного озера Черные воды обнаружена большая армия зверолюдей и короли Карак Варна и Жуфбара начали опасаться за безопасность своих оплотов.

Малекит воодушевился — ведь он провел большую часть лета совершенно без дела в залах Караз-а-Карака. А узнав, что король Снорри планирует военную экспедицию против порождений Хаоса, Малекит пришел в тронный зал и предложил услуги своего отряда. Поначалу Снорри отнесся к его предложению с сомнением.

— В моем распоряжении вся армия Караз-а-Карака, — сказал король. — Зачем мне горстка в пятьдесят воинов?

— В спокойные времена союзники могут многое узнать друг о друге, но в бою они узнают гораздо больше, — ответил Малекит.

— Ты прав, — кивнул Снорри. — Тем не менее я бы не хотел, чтобы потомки называли меня «гном, который рисковал жизнью своих друзей».

— Не бойся за нас, мы рождены воинами. Армия Нагарита лучшая на Ултуане и самая сильная в мире, за исключением, возможно, твоей. Пусть со мной лишь горстка моих солдат, но я хотел бы показать тебе, на что мы способны. Мы можем стать торговыми партнерами, но в наше опасное время гораздо важнее стать товарищами по оружию.

— Твоими устами глаголет истина, — с улыбкой согласился Снорри. — Никто не дерзнет сказать, что я не готов показать эльфам подлинную мощь гномьего топора! Битва демонстрирует смелость и дисциплину. Возможно, настала пора оценить эти качества у эльфов.

— А мы посмотрим на гномов, — поддразнил его Малекит.

— Тоже верно.

Снорри наградил его задумчивым взглядом. Оба понимали, что, увидев друг друга в битве, каждый сможет лучше оценить возможного союзника, его силу и, если дело пойдет скверно, слабость.

Поэтому через два дня после аудиенции нагаритяне выступили вместе с армией Караз-а-Карака. Возглавлял гномов Снорри, и его войско являло собой внушительную силу. С вышки над городскими воротами перед эльфийским князем открывался великолепный вид на широкую горную дорогу и марширующие по ней колонны.

Каждый гном имел персональное оружие. Кто-то нес топор, другой — молот, у многих за спинами болтались луки или столь любимые гномами арбалеты. На щитах переливались эмблемы и руны разных кланов. Рядом с князем стоял Аэрнуис. Эатанский князь и его компаньон не получили приглашения присоединиться к походу: Малекит решил, что лучше не подрывать готовящуюся демонстрацию военной мощи Нагарита присутствием двух эльфов-соперников.

Барабанщики выбивали военные ритмы, а трубачи извлекали из своих инструментов низкие, скорбные ноты. Некоторые гномы несли только что выкованное оружие, а другие вооружились наследными реликвиями, с вошедшими в историю названиями.

Снорри выделялся даже в этой весьма пестрой толпе. Он шагал впереди, его окружало четверо знаменосцев с вытканными из металлической нити знаменами с магическими рунами.

— Тот, кто идет перед королем, несет хоругвь Верховного короля, — объяснил Аэрнуис. — Гном справа держит штандарт клана Снорри, слева — знамя оплота, а четвертый несет личный флаг короля.

Короля защищал полный доспех. Вырезанные на полированной стали магические руны светились силой. Топор короля выглядел не менее внушительно, три выгравированные руны на клинке несли смерть всем врагам Верховного короля. Обоюдоострый топор светился мистической энергией, а король держал его над головой как перышко. Его взмахом он отправил армию в поход. Золотой боевой шлем Снорри тоже был украшен магическими символами, дарующими отвагу.

— Шлем короля выкован самой Валайей. По крайней мере, так утверждают гномы, — сказал Аэрнуис. — Руны на нем заколдованы: любой, кто глянет на Верховного короля, проникается благоговением; врагам же король кажется жутким кошмаром и наполняет их сердца страхом.

— Я ничего не чувствую и не вижу никаких кошмарных видений, — произнес Малекит.

— Тогда, возможно, вы не друг и не враг.

Князь строго посмотрел на Аэрнуиса, но не заметил на его лице усмешки.

— Может быть, я просто слишком далеко стою.

Рядом со Снорри собирались таны и телохранители, отобранные из лучших воинов. Они носили огромные топоры и молоты и доспехи настолько толстые, что те могли отразить практически любые удары.

Длинные бороды достойных воинов доставали до лодыжек; чтобы защитить драгоценную растительность, они носили привязанные к косичкам бород слоеные пластинки, так что никакой порез не смог бы повредить их. За проведенное в Караз-а-Караке время Малекит многое узнал о гномах и их бородах и понимал, что гладкие лица эльфов вызывают у них подозрение. «Бороденками» часто называли молодых гномов, а «безбородый» считалось смертельным оскорблением, синонимом бесчестия.

— И все-таки они похожи на какой-то сброд, а не на настоящее войско, — заметил князь.

Гномы выходили из ворот без определенного порядка и ритма, каждый шагал, как ему вздумается. Они посасывали трубки, что-то жевали, болтали и вели себя совсем не по-военному. В их рядах напрочь отсутствовала выправка, к которой Малекит привык, глядя на своих копейщиков.

Армия гномов выглядела так, будто отправлялась на прогулку, а не навстречу возможной смерти. Малекит заподозрил, что, после того как много лет назад гномы обрели власть над горами, они не сталкивались с серьезным противником и расслабились.

И пока Малекит размышлял об этом, его посетила еще одна мысль. Отсутствие тревоги, который он наблюдал в поведении гномов, может свидетельствовать о тайных мотивах похода.

— Что ты слышал об армии зверолюдей? — спросил он Аэрнуиса.

— Только то, что она велика.

— Очень странно, что Верховный король решил выступить именно сейчас. Может, он хочет запугать меня своей мощью?

— Все может быть, — с сомнением протянул Аэрнуис.

Про себя Малекит рассмеялся мысли, что гномы надеются запугать его таким способом.

— Когда они увидят нагаритян в деле, они поймут, как бесполезны скрытые угрозы, — произнес он вслух.

— Уверен, что так и будет, Малекит, — ответил Аэрнуис. Тон и выражение лица эатанского князя не позволяли судить о его истинном мнении.

Наиболее впечатляющей частью армии гномов были боевые машины. Гномы шли в бой с огромным их количеством. Небольшие механизмы они несли на спинах: пружинные рогатки, которые стреляли горшками с огнем, и натягиваемые специальным рычагом луки — одним выстрелом они выпускали полдюжины стрел. Машины помощнее везли на особых тележках.

— Для чего так много машин? — спросил князь.

— Каждую делают на заказ лучшие столяры и кузнецы оплота. Они относятся к созданию боевых машин с такой же страстью, какую можно ожидать от ювелира или поэта. В каждую вложено немало труда и выдумки.

— И каждая машина уникальна? — Малекит смотрел на вытекающий из ворот бесконечный поток тележек.

— Да, — ответил Аэрнуис. — Как и все производимые гномами вещи, каждая машина имеет собственное имя и записанную в летопись историю, а ее заслуги ценят наравне с подвигами героев.

— Мне это кажется излишеством. Я бы сказал, что гномы слишком много думают о прошлом и недостаточно вглядываются в будущее. Такой подход станет когда-нибудь причиной их поражения.

— Нет, они всегда обдумывают свои действия, — возразил Аэрнуис. — Хотя да, им не хватает нашего эльфийского порыва.

— А что это? — Малекит указал на боевую машину огромных размеров.

— «Волчье копье», — после недолгого раздумья ответил Аэрнуис. — Если память меня не подводит, «Волчье копье» — первая боевая машина для охраны ворот Караз-а-Карака. Легенда гласит, что, когда первые орды Хаоса начали наступать на оплот, она сразила четырех великанов.

— А там что за катапульта? — Малекит указал на машину, за которой следовала нагруженная обтесанными камнями тележка.

— А, это «Разрушитель врат». Загадочная машина. Я слышал, что она разбила ворота темной цитадели Тагг-а-Дурз. Когда я спросил, кто еще, кроме гномов, умеет строить крепости, все замолчали. Недовольные выражения лиц заставили меня отказаться от дальнейших расспросов.

— Получается, что у гномов есть враги, о которых мы ничего не знаем?

— Больше я ни разу не слышал упоминаний об этой крепости, — ответил Аэрнуис.

— Ну, скоро мы собственными глазами сможем увидеть наших возможных союзников в деле, — сказал Малекит.

Затем он развернулся и, не обращая на эатанского князя внимания, спустился с башни.

Гномья армия двигалась на север по извивающейся каменистой дороге, она пересекала широкие ущелья по мостам, вздымающимся на сотни футов над бурлящими реками внизу.

Гномы шагали вперед без устали, ни на что не жалуясь. Ели они прямо на ходу, а когда все-таки разбивали лагерь, каждый гном знал свои обязанности и выполнял их быстро, без указаний командиров.

Князь отметил, что именно это дает гномам силу: каждый полностью полагается на товарищей. Он ценил нагаритян за дисциплину, внимание к своим обязанностям и преданность, но также понимал, что его люди никогда не прославятся исключительным дружелюбием, гостеприимством и любовью к ближнему.

Король выслал вперед разведчиков, и вечером второго дня они вернулись с сообщением, что видели огни в нескольких милях к северо-востоку.

Король позволил солдатам отдохнуть ночью, хотя он несколько раз объяснил Малекиту, что это решение вызвано вовсе не тем, что гномы не могут сразу ринуться в битву, а его желанием ночью посовещаться с командирами, чтобы вступить в сражение, имея четкий план.

Незадолго до рассвета снова выслали разведчиков, и они вернулись, когда армия уже готовилась выступать: костры погасили и припасы грузили в тележки. Дикая орда из нескольких тысяч зверолюдей всех видов и размеров провела ночь в веселье — накануне они разграбили большую пивоварню гномов.

Новость о нападении была встречена проклятиями и размахиванием многочисленных бород. Гномы посерьезнели, и Малекит нашел такую перемену не только быстрой, но и впечатляющей. Одна мысль о том, что зверолюди напали на их собратьев, наполнила гномов гневом.

В считаные мгновения зверолюди превратились из досадной помехи в лютого врага, и армия гномов проделала последние приготовления в спешке — гномы буквально рвались в бой, боясь, чтобы зверолюди каким-нибудь образом не ускользнули от возмездия. Смолкли веселые разговоры, и армия исполнилась целеустремленности. Вместо трубок гномы достали точильные камни и натягивали тетиву на арбалетах. Доспехи проверялись по нескольку раз, а таны двигались вдоль своих отрядов, отдавая суровым тоном приказания и напоминая о принесенных клятвах.

Уверенным шагом войско двинулось на север. Разведчики впереди показывали дорогу — она лежала через глубокое ущелье с густыми зарослями по скалистым склонам. Чем глубже в горы уходило длинное ущелье, тем гуще становились заросли на склонах.

При приближении к неприятелю колонна гномов перестроилась в боевой порядок: король и его ветераны заняли позицию в середине войска, а вооруженные арбалетами гномы и воины в легких доспехах выдвинулись вперед. Стрелки огнем переместились на фланги, а механики начали готовить свои машины.

Около полудня ущелье вывело гномов к глубокой котловине, окруженной скалами. Там и расположились зверолюди. Почву устилали разбитые кувшины и раздавленные бочонки с захваченной на пивоварне добычей. На вертелах виднелись обгорелые останки гномов — с них кусками срывали мясо и пожирали его.

При виде подобной мерзости по войску прокатился ропот.

Несколько более-менее трезвых зверолюдей заметили выходящую из ущелья армию и с воем побежали прочь. Один подхватил с земли рог и поднес с губам.

Но не успел он выдуть ни единого звука, как в шею рогатого зверочеловека вонзилась стрела с черным оперением, и он рухнул на землю. Гномы в изумлении обернулись и увидели, как Малекит достает из колчана следующую стрелу.

Зверолюди начали просыпаться и подниматься на ноги. Они хватали суковатые дубинки, кривые ножи и кое-как сколоченные деревянные щиты.

Разнообразие зверолюдей решительно не поддавались описанию. У одних были козлиные головы и ноги, длинные спиральные рога антилоп или торчащие изо рта изогнутые клыки. Другие походили на баранов, скорпионов или змей. С тягучими криками и бессмысленным ревом на гномов надвигалась толпа многоглазых и многолапых тварей.

Тревога разносилась по лагерю, котловина гудела от вскриков, кряхтения, визга и лая. Но ветер доносил до Малекита не только звуки, но и запахи. Князя чуть не вырвало от вони. Эльфы кашляли и сплевывали, и даже гномы морщили носы и прикрывали лица затянутыми в кольчужные перчатки руками.

По величине зверолюди сильно отличались друг от друга. Некоторые не превосходили в росте гномов, хотя и выглядели не такими кряжистыми, — тонкие, с перекошенными лицами и короткими рогами. Другие были ростом с эльфов, только шире их в плечах. Некоторые же возвышались над Малекитом вдвое — их мощные грудные клетки венчали бычьи головы.

Среди зверолюдей нередки были альбиносы и существа с полосатой или пятнистой шкурой. С бугристых подбородков свисали длинные бороды, а черные, красные и зеленые глаза смотрели на приближавшихся гномов со смесью страха и ненависти.

Топот подкованных железом сапог гномьего войска тонул в криках и вое; зверолюди собирались в группы вокруг своих предводителей и готовились встретить нападение.

Колонна гномов растянулась в линию по всей ширине котловины. Стрелки с луками и арбалетами заняли фланги, а более крепкие пехотинцы удерживали центр. Боевые машины сняли с тележек и установили на возвышениях для прострела всей котловины, и, как и предполагал Малекит, все приготовления были проделаны лишь благодаря паре выкрикнутых команд, нескольким коротким сигналам горна и барабанов. Сейчас, на пороге битвы, все движения гномов стали гораздо расчетливее, хотя им все же не хватало выверенной тренировками точности и организованности нагаритян.

Малекит расположил своих воинов поближе к страже Верховного короля в надежде, что таким образом Снорри получит наиболее полное представление об их боевом мастерстве. Из-за недостатка солдат для формирования должного построения Малекит выстроил эльфов так: впереди копейщики, а лучники за ними, готовые стрелять поверх их голов. Князь и Аландриан встали в середине переднего ряда.

— Я не вижу никаких сложностей, — произнес князь. — Беспорядочная толпа против боевых машин и луков будет разбита без труда.

— Какая жалость, ваше высочество, — ответил Аландриан.

Как и весь авангард эльфов, он был вооружен копьем и высоким щитом. Шлем лейтенанта закрывал почти все лицо, оставляя открытым только рот, и Малекит не видел его выражения. Энтузиазма в голосе Аландриана он не услышал.

— Сдается мне, что ты проводишь слишком много времени в разговорах и недостаточно — с клинком в руках, — отрезал князь.

Аландриан поджал от злости губы.

— Я нагаритянин, ваше высочество! — заявил он. — Я рожден воином, и страх мне неведом. Не путайте миролюбивый характер с трусостью.

Малекит улыбнулся запальчивому ответу; его успокоило сознание, что лейтенант по-прежнему остался тем же яростным бойцом, каким он его знал.

Между зверолюдьми и гномами еще оставалось некоторое расстояние, когда в бой вступила первая машина. В воздух взлетела куча камней размером примерно с голову гнома. Они упали в самую гущу зверолюдей, сокрушая их черепа и кости.

Тотчас раздались ликующие крики гномов, которые повторились раз и другой, когда в лагерь зверолюдей полетели новые порции камней и заостренных кусков железа.

Залпы подвигли орду к действию, и зверолюди помчались на неприятеля. Самые быстроногие вырвались вперед, другие отстали, так что получилось, что на гномов надвигается не единая линия, а отдельные группки. Малекит вздохнул: он понимал, что гномы остановят эту толпу и без его помощи.

Катапульты продолжали поливать зверолюдей камнями, но теперь к стрельбе присоединились арбалетчики и эльфийские лучники. Под смертельным дождем зверолюди замешкались и повернули обратно.

Только самые тупые из тварей продолжили атаку, и гномы сосредоточили обстрел на них. Ползущие, скачущие чудовища не знали боли и страха — их вел инстинкт убийства, но очень скоро их покрытые чешуей и шерстью тела были утыканы стрелами и изранены камнями.

Малекит убрал свой лук в колчан и перевел взгляд на Снорри. Он хотел узнать, намерен ли Верховный король преследовать уцелевших, — самому князю очень хотелось отдать приказ о погоне, чтобы показать наконец выправку своих воинов. Однако внезапно его остановило давно забытое чувство страха.

Прозвучал короткий глухой звук горна. Но причиной страха послужил не сам звук, а направление, откуда он раздался. Отзвуки прокатились по всей котловине, но чуткое ухо Малекита уловило, что идет он из-за деревьев на восточном склоне ущелья, по которому армия гномов попала сюда.

Через миг горн прозвучал снова, но на этот раз ему откликнулись: ветер донес немелодичные звуки труб и грубые крики. При их звуках разбегавшиеся по котловине зверолюди начали останавливаться и разворачиваться, чтобы снова двинуться на гномов.

Вот теперь Малекит в полной мере оценил дисциплину и собранность гномьей армии. Снорри выкрикивал команды, таны отвечали ему. Машины и отряды арбалетчиков снова накрыли огнем зверолюдей, в то время как королевская стража и еще две трети войска развернулись и начали перестраиваться для битвы в ущелье.

Малекит пока не понимал, какой боевой план выбрали гномы, поэтому он разделил свой отряд и послал лучников вперед для поддержки атаки на лагерь зверолюдей, а копейщиков развернул лицом к новой угрозе.

В голове его метались мысли. Как получилось, что их так легко заперли в этой котловине? Неужели у разведчиков не хватило ума изучить окрестности?

И тут на ум князю пришла более мрачная догадка: возможно, зверолюдей направляет некая умная злобная сила.

Но времени на размышления уже не осталось, поскольку среди криков и грохота боевых машин прозвучали новые звуки. Тело Малекита ощутило их прежде, чем князь услышал. Земля задрожала, будто где-то рядом был мощный водопад.

Он еще ничего не видел сквозь густые сосновые заросли, но наконец определил источник нарастающей дрожи — это был топот нескольких тысяч ног.

Его внимание привлекло темное пятно в воздухе, и когда князь вскинул голову, то увидел летящий на гномов валун. Камень ударился о землю и покатился по рядам, оставляя за собой раздавленные тела.

Сперва Малекит подумал, что одна из боевых машин выстрелила по своим, либо зверолюди научились обращаться с катапультами — ведь он видел в свое время грубые подобия боевых машин у орков. Однако тут же его внимание привлекло движение на восточном краю котловины, и он увидел там огромную фигуру. Рост пришельца превосходил эльфийский по меньшей мере раз в десять. Обнаженное тело прикрывали потрепанные, окровавленные овечьи шкуры.

На глазах Малекита великан наклонился и поднял еще один валун, затем метнул его через вершины деревьев в армию внизу.

Из рощи в западной части котловины выбегали сотни зверолюдей. С воинственными криками они швыряли камни и палки. Они выскочили из-под прикрытия деревьев совсем рядом с батареей боевых машин, так что их расчетам пришлось защищать себя. Но против такого количества нападавших долго они продержаться не смогли, и вскоре орда зверолюдей ринулась на главные силы гномов.

Гномы перестроились, чтобы встретить атакующих. Когда расстояние между армиями сократилось, гномы начали кидать во врагов метательные топоры, а те в ответ неумело бросали копья. Зверолюди падали, как колосья под серпом, потери среди затянутых в прочные доспехи гномов были незначительны.

Но волны извращенных Хаосом созданий шли и шли — и казалось, нет им конца.

Армии столкнулись в раздирающем уши грохоте, и началась яростная схватка по всей передовой линии. Гномы держались твердо и рубили врагов без устали, но на место убитых тварей немедленно вставали новые. Зверолюди напирали, и Снорри послал на подмогу часть своей охраны.

Малекит не забывал, что первые звуки горна прозвучали на восточном склоне котловины. Он оглянулся и заметил, что Верховный король совещается с танами. Видя, что усилия гномов сосредоточены на западе, Малекит решил, что лучший способ привлечь внимание к опасности на восточном склоне — это действовать.

— Нагаритяне, за мной! — прокричал он и выхватил меч. Копейщики, как один, подняли щиты в знак внимания. — Наступаем!

Малекит повел своих солдат назад, к горловине ущелья. По следующей его команде отряд перешел на бег, далеко оторвавшись от фланга армии гномов. Сзади тут же раздались их гневные крики, но Малекит не обратил на них внимания. Он рассудил, что гномы решили, будто их будущие союзники убегают. Из небольшой рощи, оказавшейся на их пути, доносилось рычание и вой, и князь приказал отряду остановиться: ему вспомнился рассказ Аэрнуиса о встрече с гоблинами.

И действительно, из-за деревьев появилось несколько дюжин волков со всадниками на спинах. Волки эти выглядели крупнее своих собратьев, с темной шерстью, красными глазами и бешеной пеной, капающей из пасти. Вооружение гоблинов состояло из копий и небольших круглых щитов. Многие на скаку стреляли из коротких луков.

Нагаритяне подняли щиты на уровень голов — и кривоватые стрелы безвредно защелкали по ним: гоблинскому оружию не хватало силы настоящего эльфийского лука. Когда же первые гоблины достигли эльфов, скакавшие сзади продолжали стрелять, и их ничуть не заботило, что они могут попасть в своих.

— Поднять копья! — прокричал Малекит.

Нагаритяне опустили щиты, как раз когда первый из волков прыгнул в атаку; его насадили на копье, а наездник с визгом вылетел из седла. Еще один эльф сделал выпад, и его копье вошло в горло гоблину. Одним поворотом кисти воин освободил оружие и вернулся в исходную позицию.

Некоторые волки попытались перепрыгнуть через переднюю линию и оказаться в середине отряда, но стена поднявшихся копий воспрепятствовала этому.

Другие нападавшие действовали более осторожно. В последний момент они развернулись и попытались отрубить наконечники у копий, но нагаритяне сделали стремительный бросок вперед, значительно проредив ряды гоблинов.

Наездники на волках носились взад-вперед; когда им казалось, что эльфы чуть ослабили бдительность, они бросались в атаку, но ни копье в зеленых руках, ни волчья пасть не коснулись ни одного из нагаритян. Но хотя их атаки не наносили никакого урона эльфам, Малекит увидел, что из рощи идет пешее подкрепление гоблинам и скоро его маленький отряд окажется полностью окружен.

Князь оскалился, потянулся к потокам магии и впитал их в себя. Он чувствовал, как кружится внутри сила, мурашками бегает под кожей и бурлит в венах. При помощи заклинания он слепил непослушную магию, и в его левой руке засверкало золотое копье. С проклятием Малекит метнул его в волков. Магическое копье пронзило троих зверей и взорвалось дождем золотого пламени. В панике волки с визгом и тявканьем бросились наутек, причем трусливые наездники не только не пытались их остановить, но даже подгоняли.

Нагаритяне развернулись и растянулись в полукруг, чтобы не оставлять фланги открытыми для врага. Их спины защищали почти отвесные стены ущелья. С шипением гоблины отказались от прямого нападения и пока рассматривали мертвых сородичей и волков — их трупы грудами лежали вокруг эльфийского отряда.

— Кажется, они передумали, — рассмеялся рядом с князем Аландриан.

Малекит не спускал с гоблинов глаз, а подкрепление все прибывало. Вскоре их окружало уже несколько сотен злобных коротышек; они кривлялись и выкрикивали оскорбления, но не подходили даже на расстояние броска копья.

Что-то огромное продиралось сквозь деревья позади гоблинов так, что ломались ветки и трещали стволы.

С ревом на поляну вышел великан, — вероятно, ему надоело кидать камни сверху, и он спустился в ущелье. В правой руке он держал бревно с воткнутыми в него обломками доспехов, топоров, клинков и изогнутых остатков щитов. Воодушевленные появлением гиганта, гоблины начали ближе подбегать к эльфам, при этом они подбадривали себя криками и колотили оружием по щитам.

Малекит уловил внезапный свист ветра. Повернувшись, он заметил, как над головами армии гномов летит огромное железное копье. К облегчению Малекита, это механики «Волчьего копья» установили его на холме и выбрали подходящую цель.

Он проследил за снарядом и увидел, как копье ударило великана в грудь. Оно пронзило грудную клетку и вышло меж лопаток. С предсмертным бульканьем великан проковылял еще два шага и рухнул на землю, подмяв под себя дюжину гоблинов. Перепуганные зеленокожие испустили крик отчаяния и в панике заметались.

— Убить их! — приказал Малекит и бегом ринулся вперед.

Нагаритянам не потребовалось дальнейших приказаний, и они что есть мочи ринулись на врага.

Как замирающие от ужаса кролики, гоблины несколько мгновений стояли неподвижно. Потом с жалкими визгами они развернулись и побежали к роще.

Несмотря на развитую от ужаса скорость, короткие ноги гоблинов несли их гораздо медленнее, чем эльфов, так что Малекит догнал добычу без труда. Меч в его руке взмахивал во все стороны, снося головы и разрубая спины. Вскоре нагаритяне догнали основную толпу — и началась резня.

Князь чувствовал, как его охватывает подогреваемая Каином лихорадка, и продолжал кружиться в смертельном танце, его не заботила ни ядовитая кровь на губах, ни кровавые ошметки на золотом доспехе.

Нагаритских воинов переполняла жажда крови, ведь они провели много дней в оплоте гномов без дела. Во все стороны разлетались головы и конечности, а нагаритяне не остановились, пока не убили последнего врага.

Лишь тогда, когда перед ними не осталось ничего, кроме растоптанных внутренностей и окровавленных трупов, они опустили мечи и копья и полной грудью втягивали воздух, но не от усталости, а от чувства глубокого удовлетворения.

Малекит лишь теперь ощутил на лице вонючую гоблинскую кровь, обтер рот и огляделся вокруг. Гномы все еще бились со зверолюдьми. Малекит видел колышущиеся над схваткой четыре штандарта Верховного короля и выбрал такое направление атаки, чтобы встретиться в центре битвы со Снорри.

Теперь, когда резня гоблинов их немного успокоила, нагаритяне наступали более медленно, методично истребляя попадавшихся на пути зверолюдей. Самые крупные яростно сражались на передней линии, а твари помельче и потрусливее жались сзади, чтобы не попасться под руку эльфов. Многие разбегались, хотя некоторые не видели опасности до последнего момента. Их жизнь заканчивалась на острие копья или клинке Авануира.

Но тут внезапно что-то отвлекло внимание Малекита. В потоках магии вокруг себя он ощутил легкое смещение.

Князь остановился, подал знак своим воинам продолжать наступление и сосредоточился на загадочной силе. Малекит двинулся по следу, позволив магии направлять себя, и его взгляд остановился на одном из зверолюдей.

Его светло-зеленую шкуру покрывали странные, похожие на мох наросты и клочья шерсти, на чудовище был рваный плащ из похожей на гномью кожи. Зверь горбился, из его спины торчала сжимающаяся и разжимающаяся рука. Рогатую голову покрывал капюшон из грубой, перемазанной в высохшей желчи ткани. В узловатом кулаке он сжимал длинную деревянную палку с примотанными к ней светящимися осколками камня. Эти осколки и обжигали волшебное зрение Малекита злобной, темной магией.

Шаман поднял свой посох и наставил светящийся конец на эльфов. Малекит слишком поздно понял, что происходит.

Князь попытался вернуть высасываемую шаманом энергию, но не смог остановить заклинание. Из посоха вырвался черный рой мух. С оглушительным жужжанием, которое заглушало все остальные звуки, они поднялись над войском зверолюдей и полетели в сторону нагаритян.

Облако мух с раздирающим уши жужжанием опустилось на эльфов. Каждая муха несла с собой разложение. Доспехи начали покрываться ржавчиной, а древки копий — плесенью. Малекит увидел, как один из нагаритян прихлопнул муху щитом, но через мгновение щит раскололся и рассыпался оранжевой пылью. Пластины доспехов трескались, кожа рвалась, а крепления кольчуг превращались в ржавую труху.

И вдруг, как при глубоком вдохе, темная магия исчезла. Будто свежий ветер развеял густой дым, какое-то новое течение изменило поток энергии и рассеяло его. Мухи растворились настолько быстро, что нагаритяне остались махать ржавыми перчатками и обломанными древками в пустом воздухе. Ветер становился сильнее и постепенно перерос в вихрь, будто на морском дне открылась огромная воронка и поглотила всю воду.

Внимание князя привлек слепящий свет, и через головы сражающихся зверолюдей он разглядел стоявшего рядом с королем гнома с металлическим шаром в руках. Из выгравированных на сфере рун исходил белый свет, и в него втягивались магические ветры.

В эфире образовалось противоположно направленное течение — это шаман пытался сражаться с силой шара гномов. Но что-то пошло не так. Малекит чувствовал, как магия становится колючей и опасной, будто домашний зверь внезапно разъярился и оскалил острые как бритва клыки.

На мгновение князю показалось, что он углядел что-то краем глаза: тень тени, похожую на демона. Она появилась над шаманом и засунула в него прозрачную руку. Но тут видение пропало, и Малекит решил, что ему все почудилось.

В мощном выплеске магической энергии, который разметал зверолюдей и гномов на много ярдов вокруг, шаман взорвался. Земля под его трупом треснула, а воздух зазвенел от невидимой силы. Малекит почувствовал, как магическое поле ударило его наподобие штормовой волны, но сжал зубы и позволил энергии прокатиться мимо.

Магический меч и выкованный Баулом доспех Малекита ужасающее заклинание не затронуло, но его воины оказались в плачевном состоянии. Некоторые не могли скинуть севшие от ржавчины доспехи и катались по земле, чтобы избавиться от них. Многих покрывали нарывы и язвы от укусов демонических мух. Большинство оказалось безоружными, в том числе и Аландриан; и Малекит не видел другого выхода, кроме отступления, как бы такой выбор ни ранил его гордость. Но не успел он отдать команду, как перед ними возник новый враг.

Раздался раскат грома, и над поляной неестественно быстро начали собираться грозовые тучи. По темному небу пробежала молния и рассыпалась в ослепляющих стрелах. Над поляной завывал ветер; деревья гнулись, в воздух поднимались пыль и капли крови.

Падали вырванные с корнем сосны. Из рощи на восточном краю ущелья появилось ужасающее чудовище. Оно походило на дракона, хотя было меньше размером, с покрытыми чешуей ногами, телом и хвостом. Чешуя его отсвечивала багровым, а когти поражали угольно-черным цветом. Вместо шеи и головы дракона возвышался покрытый красной кожей торс, широкие плечи с шипастыми наплечниками и крупная голова. Ее венчала пара загнутых рогов, а крохотный плоский рот был полон крупных клыков.

В руках монстр держал пару одинаковых огромнейших мечей. По клинкам их клубились сгустки энергии, а гарды и рукояти были сделаны из позвоночников и украшены навершиями-черепами. Широкие глаза чудовищного кентавра мерцали грозовой энергией.

— Шаггот! — закричал один из нагаритян, и князь понял, что он прав.

В легендах говорилось о подобных созданиях, но Малекит считал их мифами еще доэльфийских времен, даже до прихода Древних и изгнания злых богов. Двоюродные братья драконов будто бы правили миром до прихода богов. Шагготы продали души Хаосу задолго до восстания темных богов и их попытки завоевать мир. Если верить драконам, то они воевали с шагготами веки вечные, пока наконец не загнали их в небытие.

Но с приходом Хаоса шагготы выползли из своих логовищ, и вот сейчас одно из этих гигантских созданий устремляло на князя свой смертоносный взгляд. Из тучи ударила молния и растеклась по груди шаггота. Она не причинила ему никакого вреда, — наоборот, по шкуре его пробежала волна энергии.

— Наши союзники смотрят на нас! — воскликнул Малекит. Некоторые эльфы в ужасе попятились от чудовища. — Не выказывайте страха! Бейтесь без сомнений! Убивайте во имя Нагарита!

Все еще сверкающей молнией шаггот прыгнул вперед и схватил передней лапой одного из эльфов. Ржавый доспех и кости затрещали от его хватки. Удар меча перерубил пополам еще троих воинов. Остальные нагаритяне сомкнули ряды и бросились в атаку — в их ушах еще звенелпризыв Малекита, — но даже те, чье оружие осталось неповрежденным мухами, не нашли в его шкуре и чешуе ни одного уязвимого места.

С оглушающим рыком шаггот отбросил останки сжатого в лапе эльфа в атакующий его отряд, сбив с ног еще несколько солдат. Мечи доисторического чудовища светились энергией, и оно размахивало ими с жестоким азартом.

Малекит призвал оставшиеся после заклинания шамана крохи магической энергии и поспешил на помощь своим воинам. В завитках голубого волшебного огня Авануир уставился в брюхо шаггота.

Монстр взметнулся со злобным ревом, и князю пришлось отскочить, чтобы избежать нацеленных в горло когтей. Малекит поднырнул под замах гигантского меча, затем перехватил Авануир обеими руками и ударил чудовище по ногам. Однако даже зачарованный клинок Авануир лишь слегка поцарапал бронированную шкуру.

Магическое чутье вовремя предупредило эльфа, и он снова попытался увернуться от меча, но шаггот ухватил его за плечо и швырнул вверх. Малекит, упав, сильно ударился о землю и никак не мог перевести дыхание, чтобы подняться. С неожиданной быстротой шаггот схватил его снова и поднял в воздух. Правая рука монстра замахнулась для смертельного удара — по его мечу метались завитки энергии.

С беззвучным криком Малекит глубоко вонзил Авануир в бедро шаггота, отчего тот дернулся и упал на землю. Князь поднырнул под громоздкое туловище и там встал, поводя кончиком Авануира по более мягкой коже живота. Из раны закапала густая темная кровь, и шаггот начал пятиться, чтобы не прикрывать врага своим телом. Малекит перекатился между скребущими по земле лапами, уклонился от меча — тот оставил глубокую трещину в земле — и воткнул Авануир шагготу в основание хвоста.

Для любого другого врага такая рана оказалась бы крайне серьезной, но шаггота она не остановила. Малекит подкатился под следующий замах и едва успел вскинуть Авануир, чтобы отразить удар, хотя отдача вырвала меч у него из рук.

Невредимый, князь поднялся на ноги лицом к лицу с чудовищем и вызывающе взглянул ему в глаза. В чернильных зрачках проглядывал разум. Другие нагаритяне кололи и рубили шаггота мечами и кинжалами, пытаясь отвлечь его внимание от князя. Монстр быстро развернулся и отбросил их ударом хвоста. Малекит остался где стоял, его сжатые кулаки горели магическим огнем.

Шаггот навис над князем Нагарита и высоко занес над головой оба меча. Из призванных им грозовых туч снова ударила молния — точно в острия древнего оружия. Монстр скрестил мечи перед собой в насмешливом салюте, его губы изогнула злобная ухмылка.

Первый удар пришелся Малекиту в грудь — взрыв электрической энергии подбросил его в воздух. Искры отлетали от магического доспеха князя, когда, пролетев дюжину футов, он с грохотом рухнул на каменистую почву. Спину пронзила боль, и он понял, что несколько ребер сломано, но гордость не позволила ему умирать, лежа на спине.

Со стоном он поднялся на ноги.

— Я сын Аэнариона. — Князь сплюнул кровь под ноги шагготу. — Мой отец убил четырех величайших демонов, посланных темными богами. От его клинка гибли целые армии. Мир трепетал от его поступи. И все запомнят меня, как сейчас помнят его.

Шаггот опустил левый меч, и Малекит поднял руку, чтобы защититься. Зачарованное золото доспеха вспыхнуло и завизжало от удара. Улыбка на губах шаггота померкла, он нахмурился от злости и разочарования. Следующий удар мог бы выкорчевать деревья и разбить камни, но князь всего лишь отлетел назад со сломанной рукой и порезом на лице. Он сплюнул кровь и снова встал на ноги.

— Твое время давно прошло, — поддразнил он монстра. — Теперь наше время. Возвращайся в свою нору и молись своим грязным богам, чтобы мы тебя не нашли.

С злобным ревом шаггот рубанул наугад, и это позволило Малекиту легко уклониться. Князь поднырнул под клинок, затем высоко подпрыгнул — ему помогали гнев и магия — и ударил шаггота в лицо светящимся кулаком. Тот отшатнулся на несколько шагов, встряхивая головой.

Малекит приземлился на ноги и приготовился ударить снова, но тут шаггот издал громкий вопль боли. Он развернулся, и князь увидел, что хвост шаггота наполовину перерублен. Где-то за спиной чудовища полыхнула вспышка, и в фонтане густой крови в воздух взлетела передняя лапа.

Малекит пригнулся, чтобы разглядеть под животом шаггота, что происходит, и увидел Верховного короля с полыхающим рунами топором в руке. Каждый удар разрубал шкуру и кости без усилий, отчего шаггот, как пьяный, качался из стороны в сторону.

Малекита охватило упрямство: он не позволит Снорри перещеголять себя, и он прыгнул к лежащему неподалеку Авануиру. Хотя левая рука князя висела плетью, Малекит ринулся вперед и вскочил на спину шаггота. Тот брыкался и вертелся, а эльф пробежал по костистому хребту до головы. Сжав зубы от боли, он уперся ногой в плечо чудовища.

С торжествующим криком он опустил Авануир на шею монстра. Меч глубоко вонзился в мускулистую плоть. Еще три раза опускался волшебный клинок, и наконец шаггот дернулся в предсмертной судороге и рухнул на землю. Последним усилием Малекит отсек голову и швырнул ее к ногам Снорри. Короля гномов с ног до головы покрыла кровь чудовища. Безжизненное тело шаггота распласталось по земле, отчего Малекит полетел в смешанную с кровью грязь рядом со Снорри.

Верховный король блестящими сквозь забрало глазами оглядел Малекита. Затем сделал любопытный жест, который Малекит не раз наблюдал у гномов, — поднял в знак одобрения большой палец.

— Я думаю, этот трофей мы можем поделить, — со щедростью заявил Малекит.

И только тогда позволил себе расслабиться и потерял сознание.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Скрепленный союз

Когда шаггот пал, у зверолюдей мигом пропала охота драться и они дали деру. Ни гномы, ни эльфы были не в силах отправляться в погоню.

Возвращение в Караз-а-Карак было медленным и грустным. У Малекита болело все тело, спина и рука вспыхивали болью при каждом шаге. Гномы предложили ему место на тележке, но Малекит отказался от подобного позора. Пусть с трудом, но он шагал рядом с гномами, изо всех сил скрывая боль.

Он гордился тем, что те из его воинов, кто еще мог стоять, последовали его примеру, хотя семеро эльфов получили настолько тяжелые ранения, что князь разрешил их везти. Тела еще девятнадцати с почестями несли вместе с телами поверженных гномов.

В Караз-а-Караке армию встретили восторженно. При проходе сквозь городские ворота гномы выкрикивали имя короля Снорри. Эльфов встречали с неменьшим энтузиазмом.

В ту же ночь Верховный король устроил пир и обрушил на своих воинов и эльфов целую лавину угощений и эля. Он оказал Малекиту честь, усадил его по правую руку и поднес князю королевский кубок. Произносилось много тостов, и в этот раз речь Малекита была гораздо более лестной для гномов, нежели в Карак Кадрине. Он поблагодарил их за гостеприимство и превознес их храбрость. Князь поклялся в вечной дружбе гномьему народу и связал себя клятвой братства с Верховным королем.

Что бы ни принесли предстоящие переговоры и грядущие торговые договоры, Малекит знал, что он останется союзником Снорри, и даже более того — что он рад такому повороту. И не только ради выгод, которые принесет такое положение, но и потому, что он искренне восхищен правителем гномов.

На следующий после церемонии день Малекит вызвал Аландриана. Князь поручил ему некое секретное задание. Лейтенант выслушал приказ без возражений и вышел в поисках Аэрнуиса. Эатанского князя он обнаружил на одной из верхних галерей.

— Нам следует обсудить кое-что очень важное, — заговорщицким тоном произнес Аландриан. — Пойдемте со мной.

Аэрнуис последовал за ним без дальнейших расспросов. Нагаритянин вывел его из оплота через одни из малых ворот, и они зашагали по обдуваемому ветром горному склону.

— Куда мы идем? — наконец спросил Аэрнуис, когда Аландриан начал подниматься по винтовой лестнице, что вела к обрыву.

— Нас не должен никто подслушать или увидеть, — ответил Аландриан.

Без лишних слов они поднялись по ступенькам и остановились у самого обрыва. В глубоком ущелье у них под ногами бурлила быстрая речка, срываясь с уступа. В воздухе висели мириады брызг, а шум водопада заглушал все остальные звуки.

— Так что ты хотел мне сказать? — спросил Аэрнуис.

— Мне поручено передать тебе послание от князя Малекита.

— Какое?

Быстрее нападающей змеи Аландриан шагнул за спину эатанского князя, выхватил из-за пояса кривой нож и вонзил ему в спину. Аэрнуис дернулся и упал на колени.

— Ты больше не нужен ему, — прошипел на ухо жертвы Аландриан. — Малекит заслужил полное доверие Верховного короля, но твоих оскорблений он не забыл. Он никогда не славился отходчивостью.

Аэрнуис извивался и плакал, но хватка Аландриана не ослабевала.

— Мой князь не может оставить тебя в живых, — объяснил нагаритянин. — Он позволил бы свету своего величия освещать твою жизнь, но делить с тобой власть не желает.

Аландриан легко избавился от цепляющихся за него пальцев. Без тени удовольствия или сожаления на лице полоснул ножом по горлу Аэрнуиса и столкнул с обрыва. Затем сделал шаг к краю и проследил, как тело, кувыркаясь, упало в воду, тут же смывшую кровавые следы. Аландриан бросил нож следом за телом и повернулся к ступеням. Теперь его занимало, где найти Сутерая.

Через пятнадцать дней приемный зал короля Снорри заполнила толпа гномов и эльфов. Верховный король сидел на троне и с усмешкой наблюдал за происходящим. Малекит стоял по его правую руку.

— Жаль, что двое твоих соплеменников не видят завершения своих трудов, — заметил Снорри.

— Очень жаль, — без запинки согласился Малекит. — Не могу понять, что им взбрело в голову, чтобы отправиться за пределы города без охраны.

— Я тоже.

Малекит не почувствовал в его тоне обвинения, хотя, быть может, далекое от совершенства знание языка гномов помешало ему уловить какие-то нюансы.

— Я рад, что их исчезновение не повредило переговорам, — гладко продолжил князь. — Хорошо, что их внезапный отъезд не посеял между нами безосновательных подозрений. Такое происшествие могло уничтожить несколько месяцев тщательной подготовки.

— А ты думаешь, что есть повод для подозрений? — Снорри вопросительно посмотрел на князя.

— Нет, но я могу предположить, что не все разделяют мое мнение. Не думаю, что тут таится какой-то заговор. Просто князь Аэрнуис провел так много времени в изоляции, что, возможно, нервы его расшатались.

— Как бы там ни было, но, скорее всего, он уже стал пищей троллей. — Снорри повернулся к толпе под помостом. — Или хуже.

— Печальный конец для ултуанского князя, — вздохнул Малекит.

Оба немного помолчали, вслушиваясь в шум зала. Вскоре князь решил нарушить молчание.

— Пожалуй, нам стоит присоединиться к нашим делегациям и познакомить их, — предложил он.

— Да, нечего тянуть пони за хвост, — согласился Снорри и поднялся с трона.

Переговоры между эльфами и гномами тянулись больше года, было подписано много соглашений и принесено много клятв.

У Малекита тем временем зажили полученные в битве со зверолюдьми раны. Теперь князь проводил время в разъездах между Атель Торалиеном и Караз-а-Караком и подарил эльфам немало побед над порождениями Хаоса. В качестве признания его заслуг Бел Шанаар прислал князю богатый подарок — белого дракона с гор Каледора. Подобно отцу, Малекит возглавлял теперь свою армию, сидя на спине могучего зверя, и ни один враг не мог устоять против него. Много раз за последующие столетия князь Нагарита выходил на войну бок о бок с Верховным королем, и их дружба стала символом единства между гномами и эльфами.

Союз с гномами принес эльфам начало золотого века: их колонии возникали по всему миру, а богатства стекались в их сокровищницы. Их корабли плавали везде, куда хотели попасть эльфы, а города поднимались в самых отдаленных уголках земли.

Вместе с колониями росли и города Ултуана, так что теперь даже самый захудалый князь обитал в роскошном замке. Владения эльфов простирались до гор, а в горах властвовали гномы — их империя тоже процветала благодаря союзу с эльфами.

И только далеко на севере оставались земли, свободные от эльфийского влияния. Это были выжженные Пустоши Хаоса. Гномы предупреждали, что там нечего искать, кроме смерти и страданий.

Именно там царство Хаоса соприкасалось с этим миром; там сбилась с привычного русла магическая энергия, извращая и портя землю.

И хотя дракон князя погиб от руки великана, когда нагаритяне сражались с ордой орков, Элтин Арван был полностью завоеван Малекитом. Поэтому князь решил заняться северными землями и первым вступил в холодное царство Пустошей Хаоса.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Конец золотого века

Именно там, в горьком холоде северных земель, Малекит впервые встретился с людьми. Некоторые из их племен оказались совсем дикими, а другие убегали при первом взгляде на армию эльфов и гномов либо выходили из пещер и примитивных хижин, чтобы вступить в безнадежную битву с эльфами. Поначалу Малекит принимал их за один из видов зверолюдей.

Но вот однажды, когда Снорри и Малекит вели свою армию через горы, им навстречу вышло несколько людей. Они несли в виде подарков гостям хлеб и жареное мясо. Они приблизились к Малекиту и Снорри без страха и что-то бормотали на своем маловразумительном языке.

Верховный король принял протянутый ему хлеб и одарил вождя людей золотым браслетом, сняв его со своего запястья. Человек взял браслет и поднял, любуясь блеском. На его грязном бородатом лице проступила улыбка. Вождь жестом пригласил правителей следовать за ним и шаркающей походкой направился к пещерам.

Снорри разобрало обычное для гномов любопытство, и он последовал за вождем. Эльфийский князь пошел следом; жестом он приказал своим воинам оставаться готовыми к любым неожиданностям. Вход в самую большую пещеру был занавешен звериными шкурами. Из глубины пещеры тянулся дым.

Поднырнув под свисающие шкуры, Малекит оказался в просторной пещере с высоким сводом.

Внутри сбились в кучу около дюжины женщин и детей. Старшие женщины присматривали за очагом, на котором жарилась оленья туша. Люди смотрели на пришельцев вполне осмысленно, и князю пришлось признать, что они совсем не походят на орков или зверолюдей.

Снорри потянул Малекита за рукав и указал на стену пещеры. Ее украшало множество рисунков — они изображали различные жизненные сцены вперемешку с непонятными символами. Верховный король указал князю на изображение небольшой круглой фигурки с топором в руках. Голову изображенного гнома венчала пышная рыжая шевелюра, длинная рыжая борода развевалась, и он сражался с похожими на демонов существами с рогами и длинными когтями.

— Гримнир, — с улыбкой произнес Снорри, и Малекит кивнул.

Нарисованное на стене существо определенно походило на бога-предка гномов с изукрашенным рунами топором, отправившегося в царство Хаоса. Гримнир совершал свои подвиги более тысячи лет назад, но живопись на стенах пещеры выглядела совсем свежей. Неужели люди передавали из поколения в поколение то, что видели много столетий назад? Такое невозможно, если не обладать острым умом и любознательностью.

Снорри и Малекит покинули стоянку людей, при помощи знаков и жестов пообещав вернуться. По дороге они углубились в спор о будущем людей.

— Они дети Древних, как и мы с вами, — сказал Верховный король. — Они не создания Хаоса или тьмы, хотя их разум еще очень примитивен, а культура отсутствует.

— Еще? — переспросил Малекит.

— Конечно. Без какой-либо помощи они сумели пережить падение Древних и приход темных богов. После некоторого обучения с нашей стороны они станут полезны.

— И зачем нам их учить? — засмеялся князь. — Ты хочешь получить смышленых работников или у тебя какая-то иная цель?

— Я научу их языку и письму, — искренне ответил Снорри. — Пусть даже не языку гномов, но такому, который мы сможем понимать. Они появились тут не просто так, я это нутром чую. Наша обязанность защитить их от опасностей этого мира и убедиться, что у них есть все необходимое.

— Но кто мы такие, чтобы судить, чему быть, а чему нет? — возразил Малекит. — До сих пор они выживали благодаря собственному разуму, и будет правильнее не трогать их. Мы не знаем воли богов и Древних, и хотя я согласен, что их существование имеет цель, нам она неизвестна. Так следует ли нам вмешиваться? Не лучше ли позволить всему идти своим чередом?

— Хм, в твоих словах есть доля правды, — протянул Снорри. — Кстати, тебе не кажется странным, что они живут именно здесь, близ Пустошей Хаоса? Я знаю от сородичей, что в горах и ледяных пустынях много таких племен. Так, может быть, люди и станут защитой от армии темных богов?

— Я бы предпочел видеть в них туповатых друзей, а не умных врагов, — согласился Малекит. — Что, если они используют полученные знания против нас? С каменными топорами и кремневыми наконечниками копий они нам не опасны. Но что случится, если научить людей обрабатывать металл. В один прекрасный день не позавидуют ли они нашей власти?

— Мы многого не знаем, — согласился Снорри. — И не стоит решать такие вопросы за один день.

В итоге правители решили, что подождут и понаблюдают за людьми. Они видели в них надежду, но также и то, что могла бы использовать в своих целях тьма. Эльфы и гномы будут слегка направлять своих диких соседей, но в целом оставят будущее на их, людей, собственное усмотрение.

Время шло, и Малекит был доволен. Ему хватало войн и приключений, и он редко возвращался в Атель Торалиен, предпочитая походы по диким землям.

Пусть Бел Шанаар правит скучным Ултуаном, говорил себе Малекит. Пусть Король-Феникс проводит свои дни в разговорах с изнеженными князьями. Правителя Нагарита влечет совсем другое.

Но внезапно все изменилось.

Двенадцать сотен лет колонии росли и расширялись, и Малекиту не было равных, за исключением разве что правителя Караз-а-Карака. И тут пришло известие, что Бел Шанаар, разбогатевший сверх всякой меры на торговле, хочет приехать в столицу гномов и встретиться со своим союзником, Верховным королем.

— Зачем он едет сюда? — спрашивал Малекит Аландриана. Князь только что получил от Морати письмо с предупреждением о намерениях Бел Шанаара.

Они с лейтенантом сидели в просторном зале зимнего княжеского дворца. Малекит возвращался сюда во время сезона льда, когда приходилось сворачивать походы. В сооруженном гномами камине горел огонь, и эльфы в теплых шерстяных робах полулежали на мягких диванах.

— Мне неизвестны его намерения, ваше высочество, — ответил Аландриан.

— Не прикидывайся, — отрезал Малекит. — Как ты думаешь, что он затеял? Моя мать считает, что в Ултуане власть Короля-Феникса ослабла и он хочет повысить свою популярность.

— Вашей матери легче судить о положении в Ултуане, ваше высочество. — После холодного взгляда правителя Аландриан поспешил продолжить: — Ее слова подтверждают мои догадки. Хотя Тиранок богатеет, некоторые князья считают, что Бел Шанаар ведет наш народ в никуда. Истинная слава эльфов добывается в колониях. На Ултуане жизнь стала настолько праздной и роскошной, что никому не нужны ни сражения, ни труд. Поля не вспахивают, на дичь не охотятся. Все, что необходимо, получают из колоний: зерно, драгоценные камни и изделия гномов. Ултуан развращается, и живущие там ищут смысл существования в поэзии и песнях, вине и разврате.

Малекит нахмурился и погладил подбородок.

— Я не могу просто отказать ему, — произнес князь. — Остальные города дорожат его покровительством.

— Многие завидуют вам, хотя прячут зависть за льстивыми улыбками и речами, — ответил Аландриан. — В Короле-Фениксе они ищут опору, которая позволит им стать более независимыми от Атель Торалиена.

— Они всего лишь променяют одного господина на другого, — отрезал Малекит. — Я помогал строить эти города. Я слежу за безопасностью их земель. И как они хотят мне отплатить? Побежав плакаться к Бел Шанаару?

— Возможно, его приезд будет нам на руку. Если гномы решат, что Бел Шанаар слаб по сравнению с вами, ваши позиции только укрепятся.

— Нет, так не пойдет, — ответил Малекит. — Король Снорри верит, что наш народ един, как и гномы. Если он сочтет Бел Шанаара слабым, то будет смотреть на всех эльфов сверху вниз, включая и меня. Он верит, что Ултуан и его князья не уступают в силе Нагариту и мне. Мы не можем разрушать его заблуждения.

— Тогда не вижу, как обратить приезд Короля-Феникса нам на пользу, — признал Аландриан.

«Почему именно сейчас? — размышлял Малекит. — Почему Бел Шанаар решил посетить нас именно через тысячу двести лет, не раньше и не позже?»

Малекит задавался этим вопросом долгие месяцы. Князя сильно задевало, что теперь в колониях только и говорили что о визите Короля-Феникса, а рассказы о его приключениях и славе уже стерлись из памяти переменчивых эльфов.

Еще больше князя оскорбило известие, что первым Бел Шанаар планирует навестить город Тор Алесси. На первый взгляд такое решение можно было признать разумным, ведь Тор Алесси основали князья из Тиранока, родного княжества Короля-Феникса. И все же Малекит знал, что на самом деле за планами короля кроется легкое пренебрежение, поскольку Атель Торалиен превосходил по размерам и мощи все остальные города Элтин Арвана. Атель Торалиен давно стал негласной столицей колоний и вполне мог сравниться с Тор Анроком. Бел Шанаар явно хочет показать, что, несмотря ни на что, в колониях все еще остались земли, неподвластные Малекиту.

Король-Феникс и его свита прибыли в город нагаритян в середине лета. Малекит приложил немало усилий, чтобы прием наглядно показал Бел Шанаару, откуда правят Элтин Арваном. Он созвал большую часть своей армии, двести тысяч нагаритских воинов, и выстроил вдоль подходящей к городу дороги отряды одетых в черное лучников, сияющих великолепными доспехами рыцарей и суровых копейщиков.

Такого военного парада не видели даже на Ултуане. Армия нагаритян затмевала прибывшую с Королем-Фениксом гвардию, даже в совокупности с выделенными в Тор Алесси отрядами. Малекит надеялся, что остальные князья мысленно сравнили эти два войска.

Чтобы не позволить Королю-Фениксу перещеголять его богатством, Малекит осыпал гостей роскошными подарками и тридцать дней подряд устраивал пиры в их честь. Причем в этом заключалась довольно откровенная насмешка: Малекит посвящал каждый пир одному из гостей — Королю-Фениксу и двадцати девяти князьям его свиты. Намек Малекита был очевиден: он считал Бел Шанаара лишь первым среди равных.

За день до отъезда Бел Шанаара Малекит пригласил его осмотреть воинские силы Атель Торалиена. Войска выполняли упражнения перед городскими стенами, а нагаритский князь и Король-Феникс наблюдали за ними с башни северных ворот.

— Я вижу, что мое войско впечатлило вас, ваше величество, — сказал Малекит.

— И против кого ты собрал такие силы? — спросил Бел Шанаар, оторвав взгляд от марширующих колонн копейщиков.

— В землях Элтин Арвана все еще живут звери и орки. Я держу гарнизоны в десятках крепостей, расположенных между океаном и царством гномов. Также нельзя забывать об опасности с севера.

— Банды мародеров и рассеянные по пустыне племена людей-варваров? — засмеялся Бел Шанаар.

— Темные боги и легионы их демонов. — Малекит с удовольствием отметил, как передернуло от страха князей.

— Портал Каледора по-прежнему крепок, — пренебрежительно отозвался король. — Я не нахожу такие предосторожности необходимыми.

— Я унаследовал эту обязанность от моего отца, — Малекит чуть повысил голос, чтобы его услышала вся собравшаяся на смотровой площадке знать. — Я буду защищать свой народ от любой угрозы, и моя защита распространяется и на Ултуан.

Бел Шанаар бросил на князей косой взгляд и промолчал. Нагаритское войско продолжало маневры до тех пор, пока солнце не начало опускаться за океан.

— Весьма познавательно. — Бел Шанаар разок хлопнул в ладоши, затем оглядел одну из надворотных башен и повернулся к Малекиту. — Очень жаль, что мне надо уезжать так скоро, но другие князья тоже просили посетить их города и дворцы. Я нужен не только нагаритянам.

Не успел Малекит ничего ответить, а Король-Феникс уже отошел.

Малекит в ярости устремился в другую сторону. Ему требовалось выплеснуть раздражение, и он задумался, где бы найти Аландриана.

Кульминацией поездки Короля-Феникса стало посещение Караз-а-Карака. Чтобы показать свою мощь и величие, Бел Шанаар прибыл в сопровождении трех тысяч эльфов и личной гвардии, которой было в десять раз больше. Высокопоставленных сопровождающих разместили по домам гномов, а остальные жили в огромном лагере, который протянулся на мили вдоль ведущей к оплоту дороги.

Ни эльфы, ни гномы еще не видели столь пышной церемонии, ибо обе стороны старались перещеголять друг друга в великолепии и зрелищности. Верховный король созвал всех правителей оплотов; Короля-Феникса сопровождали сотни малых князей колоний и все князья Ултуана, включая Малекита. По желанию Снорри именно Малекит представил его Королю-Фениксу, и из уважения к гному Малекиту пришлось присутствовать на приеме Бел Шанаара, куда он захватил с собой охрану из пяти сотен нагаритских рыцарей.

В назначенный для приема день процессия растянулась почти на милю, и над колонной развевалось более сотни флагов. Вдоль дороги выстроились гномы, они кричали и хлопали в ладоши, многие начали выпивать заранее, чтобы прийти в надлежащее расположение духа. Личная гвардия Верховного короля состояла из пяти сотен королей и танов, и каждого окружали знаменосцы и щитоносцы, а рядом, под штандартами гильдий, стояли повелители рун и механики, и их, в свою очередь, окружали старшины кланов.

Как и ожидалось, гномы задали великолепный пир и было произнесено множество речей, так что прием затянулся на целых восемь дней — ведь каждый король и тан хотел быть представленным эльфам, хотя многие сражались и жили бок о бок уже сотни лет.

Во время празднований Малекит все время держался рядом с Королем-Фениксом. Он сам назначил себя переводчиком Бел Шанаара. Кульминация праздника наступила на восьмой день, когда Верховный король и Король-Феникс встали рядом на помосте перед троном в приемном зале Снорри. Бел Шанаар долго говорил о преимуществах союза. Он восхвалял князей за создание такого великолепного уголка огромной эльфийской империи и закончил речь заявлением, которое едва не вывело Малекита из себя.

— Эльфы и гномы должны навеки сохранить свою бессмертную дружбу, — провозгласил Бел Шанаар. — Пока существуют наши империи, да царит между нами мир. И в качестве преданности союзу мы назначаем одного из величайших наших сынов послом при этом дворе. Он является строителем моей империи и основателем этого союза, и его власть в этих землях будет равняться моей. Его словам будут следовать как моим приказам. Его желания станут моими желаниями. Я назначаю князя Малекита послом при Караз-а-Караке, и да помогут ему боги во всех его начинаниях.

Внутри Малекит кипел от злости, но ему пришлось потрудиться, чтобы придать лицу благодарное выражение.

«Моя империя». «Его желания станут моими желаниями». Всего несколько слов — и Бел Шанаар отобрал у него все, за что он сражался многие столетия. Какое право Король-Феникс имеет на все, что стало возможным лишь благодаря Малекиту?

Посол? Малекит и так имеет абсолютную власть над этими землями, и ему не требуется одобрение Бел Шанаара. Колонии принадлежат ему; собственными руками он вырвал эти земли из лап диких орд. Он проливал кровь и терпел боль, в то время как Бел Шанаар восседал на троне в Тор Анроке и наживался на трудах нагаритян. Но князь сумел сдержать гнев, повернулся и натянуто поклонился Королю-Фениксу. Он старательно не смотрел в глаза Снорри, чтобы тот не уловил бурлящей в нем злости.

Остаток визита Малекит провел вдали от Бел Шанаара — он заявил, что его срочно ждут в Атель Торалиене. На самом деле он хотел уединиться, ибо его обуревал такой гнев, что он не желал видеть эльфийские лица.

В конце концов князь успокоился и вернулся к обычной жизни. За пять последовавших за приездом Бел Шанаара десятилетий Малекит постоянно посылал Морати письма, и она отвечала не менее регулярно. Она никогда не забывала похвалить сына за достижения, но в тоне ее писем чувствовалось и порицание за то, что он забыл о землях отца на Ултуане. Она постоянно настаивала на том, чтобы Малекит вернулся на остров и получил то, что полагается ему по праву, а после визита Бел Шанаара в Караз-а-Карак Морати стала еще более строгой. Она тоже чувствовала себя оскорбленной и обвиняла Бел Шанаара в том, что он способствует падению нравов в Нагарите.

Последнее замечание взбудоражило Малекита, и он начал интересоваться делами Ултуана. В течение нескольких лет он ненавязчиво расспрашивал о жизни Нагарита как в письмах к матери, так и у проезжей знати — многие из них странствовали между колониями и родным островом.

Его взволновало услышанное. Говорили о возрождении культов самых зловещих эльфийских богов, о сектах, члены которых погрязли в роскоши и распутстве. Письма Морати только подогревали подозрения Малекита.

«Многие князья завидуют процветанию Нагарита, несмотря на то что двор Короля-Феникса по-прежнему находится в Тор Анроке, — писала провидица. — Они плетут интриги против меня. Прямо они не решаются ни в чем меня обвинить, но распространяют слухи, что я связалась с неведомыми темными силами».

Малекит прекрасно представлял, что зависть может довести князей до подобных действий и верил заверениям матери, что так называемая секта наслаждений и темные культы — это всего лишь древние и вполне невинные ритуалы нагаритян.

«Король-Феникс теперь даже порицает связи нагаритян с Каином, — продолжала Морати. — Он бы хотел, чтобы мы забыли о наших древних богах, а сам украшает свои залы добытым воинами Нагарита золотом».

В ответном письме Малекит приказал матери не раздражать князей и не выступать открыто против Короля-Феникса. Она ответила обещанием так и поступить, хотя и очень недовольным тоном.

Что-то из услышанного князем начало проникать и в жизнь колоний. Эльфы всегда любили вино, песни и чтение лирических стихов и сатир. Тем не менее Малекит проводил месяцы, а иногда и годы вдали от городов, и поэтому даже крохотные перемены резко бросались ему в глаза.

Мягкость духа и леность, которые Малекит презирал в Ултуане, начали проникать и в культуру Атель Торалиена. Среди его подданных было уже много колонистов во втором и даже третьем поколении, а им еще не доводилось браться за меч для защиты своих земель, и князь начинал бояться, что мир и покой, ради которого он боролся, разлагают его народ. Он не хотел выглядеть тираном и поэтому не протестовал открыто против винных домов и притонов удовольствий, что возникали почти в каждом городском квартале.

Вместо этого, он приказал своим чиновникам учредить практику призыва совершеннолетних нагаритян в армию. Малекит сделал из традиции закон в надежде, что дисциплина и армейская жизнь воспитают в новом поколении силу воли первопроходцев.

Однажды князь решил навестить гномов в Карак Кадрине. Войдя в приемный зал короля Брундина, несколько лет назад унаследовавшего престол своего отца, Малекит сразу заметил мрачное настроение гномов. Короля окружали серьезные, суровые гномы, среди которых князь заметил и достопочтенного Кургрика, чье состояние значительно возросло со времен его скромных сделок с древесиной.

Старый знакомец заторопился по ступеням помоста к князю, взволнованно поглаживая длинную бороду.

— Что случилось? — спросил Малекит.

— Верховный король на пороге смерти, — ответил Кургрик, с трудом убирая руки от бороды. — По всему северу за тобой разосланы гонцы. Он хочет увидеться с тобой, князь эльфов. Ты должен отправиться в Караз-а-Карак!

Малекит бросил взгляд на помост, увидел осунувшиеся от горя лица и понял, что Кургрик не преувеличивает размеры беды.

— Передай королю Брундину мои извинения, — сказал Малекит, развернулся и выбежал из зала.

Не обращая внимания на крики и вопросы свиты, выскочил в дверь и помчался по коридорам и галереям, пока не добрался до главных ворот. Снаружи, на склоне холма, паслись лошади эльфов. Малекит перескочил через ограду загона и направился к своему коню, самому быстрому из всех. Он не стал ждать, пока коня оседлают, и вскочил ему на спину. Затем развернул его на юг, и конь сорвался в галоп по одному нашептанному ему на ухо слову. Он перескочил через ограду и направился в Вершинный проход.

Хотя Малекит мчался без остановки, его снедал страх, что он может опоздать. Когда жеребец уже падал замертво от усталости, князь повернул его к одной из эльфийских дозорных башен, что сторожили границы великого леса Элтин Арвана. Там он потребовал новую лошадь и продолжил путь на юг. Малекита обуяла настолько сильная тревога, что он, не останавливаясь для еды и сна, продолжал ехать и днем и ночью. Через три дня он достиг оплота Жуфбар. Недалеко от дороги гномы трудились над новой шахтой, и князь направил лошадь к ним. Гномы смотрели на него в полнейшем изумлении.

— Какие новости из Караз-а-Карака? — спросил Малекит.

— Пока новостей не было, — ответил мастер, потрепанный, загорелый гном с седеющей бородой и крюком вместо левой руки.

— Верховный король еще жив?

— Насколько мы знаем, да.

Без дальнейших разговоров Малекит пришпорил коня и поскакал к Черной воде, где много лет назад они сражались бок о бок с Верховным королем. Не поддаваясь ностальгическим воспоминаниям, Малекит полностью сосредоточился на том, чтобы добраться до Снорри, пока тот еще жив. Он скакал по берегу в брызгах воды, погоняя коня.

На следующий день Малекит свернул на южную дорогу, что вела от Карак Варна в Караз-а-Карак. Широкая, рассчитанная на ряд из нескольких тележек дорога была вымощена камнем, и лошадь могла скакать по ней быстро. Князь лавировал среди фургонов и тележек гномов, пока не углядел караван эльфов. Он остановил выдохшегося коня у главы каравана, спешился и знаком приказал вознице остановиться.

— Князь Малекит, — удивленно произнес тот. — Что привело вас сюда?

— Мне нужна лошадь.

Малекит принялся снимать упряжь с одной из трех запряженных в фургон лошадей.

— Вы можете ехать с нами, — предложил возница, но князь больше не обращал на него внимания и ускакал без каких-либо объяснений.

Еще двое суток Малекит мчался вперед, пока наконец не увидел величественные ворота Караз-а-Карака. Впервые он не остановился, чтобы полюбоваться их золотым великолепием. Он погнал взмыленного коня в ворота, и часовой ступил было вперед, чтобы преградить ему путь, но князь не остановился. Охранники узнали князя и бросились врассыпную, отталкивая с его пути других гномов. Под дробный, отражающийся от свода арки стук копыт Малекит промчался через ворота. Во дворце при его приближении гномы вжимались в дверные проемы и разбегались во все стороны. Малекит остановился, только когда увидел толпу королевских советников, сгрудившихся возле покоев Снорри. Князь соскочил с коня, подбежал к ним и схватил за грудки ближайшего гнома, конюшего по имени Дамрак Золотой Кулак.

— Я опоздал? — выдохнул Малекит.

Потрясенный гном ничего не смог вымолвить и только покачал головой. Князь отпустил его и обессиленно прислонился к стене.

— Вы не так поняли меня, посол, — сказал Дамрак и положил узловатую ладонь на локоть Малекита. — Король еще ждет вас.

По коридорам и залам Караз-а-Карака разносился мрачный бой барабанов. В маленькой комнате застыли две фигуры. Бледный, как его борода, король Снорри лежал на низкой, широкой постели с закрытыми глазами. Рядом с кроватью на коленях стоял Малекит, положив руку на грудь короля. Он оставался рядом со старым гномом уже третий день, почти не ел и не спал все это время.

Комнату украшали тяжелые гобелены с вышитыми сценами, где они со Снорри сражались бок о бок, хотя подвигам Верховного короля было уделено чуть больше внимания. Впрочем, Малекит не завидовал славе короля, ведь его собственное имя звучало в Ултуане на каждом шагу, а имя Снорри Белобородого едва упоминалось. Каждому народу свое, подумал эльфийский князь.

Веки Снорри дрогнули и поднялись над мутными, бледно-голубыми глазами. Губы растянулись в слабой улыбке, и дрожащая рука накрыла ладонь Малекита.

— Если бы срок жизни гномов мог сравниться с эльфийским, — сказал Снорри, — мое правление длилось бы еще тысячу лет.

— И все равно мы смертны, — ответил Малекит. — Нас оценивают по тому, что мы сделали за свою жизнь и какое наследие оставили, как и вас. Жизнь длиной в тысячелетия ничего не стоит, если все труды оказываются напрасны.

— Правда, правда, — кивнул Снорри. Улыбка сошла с его губ. — То, что построили мы, войдет в легенды, не так ли? Два великих царства вытеснили с этих земель чудовищ и демонов, и теперь наши подданные живут в безопасности. Торговля никогда не шла лучше, и оплоты растут с каждым годом.

— Твое правление было славным, Снорри, — согласился Малекит. — Твоя семья сильна, и сын сохранит великие начинания.

— А почему бы и нет? — согласился Снорри. С кашлем он сел на кровати и утонул в пышных, вышитых золотом белых подушках. — Пусть мне трудно дышать и тело не слушается меня, но моя воля крепка, как камень, из которого сложены эти стены. Я гном, а в нашем народе живет сила гор. Я слаб телом, но мой дух отправится в Залы предков.

— Там его встретят Грунгни и Валайя, — продолжил Малекит. — Ты с гордостью займешь там свое место.

— Я не закончил, — нахмурился Снорри. С мрачным выражении король продолжил: — Слушай мою клятву, эльф Малекит, товарищ на поле битвы, друг у очага. Я, Снорри Белобородый, Верховный король гномов, передаю свой титул и права моему старшему сыну. Когда я пройду через ворота Зала предков, я буду наблюдать за своим королевством. Пусть знают враги и союзники, что моя смерть не станет концом моего правления.

Гнома охватил приступ жестокого кашля, с губ брызнули капельки крови. Суровое морщинистое лицо повернулось к Малекиту. Эльф смотрел ему прямо в глаза.

— Если нам будет угрожать страшный враг, я вернусь к своему народу, — поклялся Снорри. — Если самые гнусные создания этого мира будут захлебываться воем под вратами Караз-а-Карака, я снова возьму в руки свой боевой топор и горы сотрясутся от моего гнева. Слушай меня, Малекит с Ултуана, и запоминай. Мы вершили великие дела, и я оставляю это наследие тебе, мой боевой товарищ и друг. Поклянись на моем смертном одре, что ты слышал мою клятву. Поклянись на моей могиле моему духу, что ты не предашь идеалы, за которые мы боролись. И знай, что нет никого более презренного в этом мире, чем клятвопреступник.

Малекит взял руку короля в свою и стиснул его ладонь.

— Клянусь, — сказал он. — Клянусь на могиле Верховного короля Снорри Белобородого, правителя гномов и друга эльфов.

Глаза Снорри затуманились, и его грудь больше не поднималась от дыхания. Чуткий слух Малекита не мог обнаружить никаких признаков жизни, и он не знал, услышал ли король его слова. Князь отпустил руку Снорри, сложил его руки на груди и легким движением длинных пальцев закрыл другу глаза.

Затем он встал, бросил на мертвого короля последний взгляд и вышел из комнаты. Снаружи, среди нескольких дюжин придворных гномов, стоял сын Снорри Трондик.

— Верховный король умер. — Малекит обвел глазами собравшихся гномов, пустой тронный зал, затем перевел взгляд на Трондика. — Теперь ты Верховный король.

Не произнеся больше ни слова, Малекит пробрался через толпу и вышел в тронный зал. Там он остановился на полдороге к трону и уставился на высокий помост. Он прекрасно помнил первый свой визит. В тот раз все внимание Малекита было уделено Аэрнуису, на Верховного короля он почти не обратил внимания. А сейчас он мог думать только о лежащем в маленькой спальне гноме.

Трон стоял пустым. Все опустело. Войны с орками и чудовищами выиграны. Эльфы усмирили леса, а гномы завоевали горы. Бел Шанаар украл у него власть над колониями. Казалось, что Снорри, пусть и неумышленно, забрал с собой в могилу последние дни славы. Теперь его друг мертв, и бороться больше не за что. Кроме как за трон Феникса.

За следующее десятилетие Малекит еще более отдалился от своего двора в Атель Торалиене. Он поступил так, как в свое время в Нагарите, — назначил мудрый, уважаемый совет из князей и прочих сановников править от своего имени и передал титул посла Карнеллиосу, князю Котика, который участвовал еще в первых переговорах с гномами и которому те вполне доверяли. Когда Малекит убедился, что дела находятся в надежных руках, он объявил, что намерен отправиться на север, в многолетний поход, из которого может не вернуться, и пригласил с собой добровольцев.

После такого заявления Малекит провел инспекцию замков и крепостей, защищавших земли Атель Торалиена, и повторил свой призыв перед всеми гарнизонами. Из добровольцев он отобрал лучших капитанов, рыцарей и лучников и вернулся в столицу с семьюдесятью воинами.

На подъезде к Атель Торалиену князь и его отряд наткнулись на огромный лагерь за пределами городских стен, размером почти в полмили. Для знати были раскинуты роскошные шатры и павильоны, а палатки поскромнее насчитывались сотнями.

У восточных ворот повелителя встретил Еасир.

— Слава богам, что вы вернулись. — Лейтенант ухватил под узды коня Малекита, чтобы помочь князю спешиться.

— Что-то случилось? — спросил Малекит и перекинул поводья одному из воинов. — Орда орков? Чудовища с севера?

— Нет, нет, — заверил его Еасир. — Никакой угрозы.

— Тогда почему у ворот расположилась целая армия каких-то проходимцев? — Малекит окинул взглядом палаточный город у дороги.

— Они хотят идти с вами в поход, — выдохнул Еасир.

— Все? — приподнял бровь князь.

— Шесть тысяч семьсот двадцать восемь. По крайней мере,так выходит по списку, который завел для добровольцев Аландриан. Сперва они заполонили город, и на верфях и рынке не осталось места. Пришлось выселить их за городские стены и предоставить им провизию.

— Я не смогу взять с собой больше пяти сотен, — ответил Малекит. — Отошлите всех, у кого есть жены и дети, и тех, кому не доводилось проливать кровь в битве. Так мы немного сократим их численность.

— Да, ваше высочество. Многие из них не из Нагарита; вы возьмете их с собой?

— Только если они принесут клятву верности Нагариту, — нахмурился князь. — И не надо брать никого моложе трех сотен лет. Мне нужны опытные воины.

— Тут восемнадцать князей из разных княжеств. С ними что прикажете делать?

— Они хотят урвать немного от моей славы, — отрезал Малекит. — Отошли обратно всех, кто не родился в Нагарите. Я поговорю с теми, кого ты сочтешь достойным моего внимания.

— Как пожелаете, ваше высочество. — Еасир с поклоном удалился.

Малекит смотрел на лагерь и видел, как на глазах начинает расползаться новость о его возвращении. Трубили рога, эльфы выходили из палаток и начинали собираться под воротами. Сотни выкрикивали его имя, чтобы привлечь к себе внимание. Малекит отвернулся и вошел в город.

— Закройте ворота, пока они не уйдут, — приказал он одному из часовых.

Малекит выбрал себе в спутники пятьсот эльфов: достаточно для управления кораблем и сражений, и при этом такое количество можно будет прокормить в дикой местности. Почти половина из них были ненамного моложе самого князя, а некоторые даже прибыли с ним сюда с Ултуана. Все они не имели семей, поскольку Малекит знал, что ведет экспедицию в неизведанное, и не хотел плодить вдов и сирот.

Аландриан занимался обеспечением похода и отправкой тех, кому отказали. Среди забот он умудрился найти одним вечером своего князя.

— Все готово? — спросил Малекит.

Он сидел в низком кресле на балконе своего городского дома. На маленьком столике стоял хрустальный графин, и князь жестом предложил Аландриану угощаться. Лейтенант налил себе бокал золотистого вина и присел рядом.

— Если позволите, я хотел бы дать вам совет, ваше высочество, — деликатно начал он. — Возможно, вам подойдет пятьсот первый доброволец.

— Пятьсот первый? — Малекит со смехом кивнул. — Ты предлагаешь, разумеется, себя?

— Да, ваше высочество. Еасир едет с вами, и я тоже хочу.

— Это невозможно, — ответил Малекит. — У Еасира нет семьи. А у тебя красавица-жена и двое чудесных дочерей. Я лучше отрублю себе руку, чем лишу их отца.

— Вы рождены для славы, — произнес Аландриан. — Я служил вам верой и правдой. Я прошу только, чтобы вы позволили мне продолжить службу.

— Срок твоей службы окончен, — ответил Малекит и поднял руку, чтобы остановить протесты лейтенанта. — Я уже подготовил бумаги, в которых титулы князя Нагарита и правителя Атель Торалиена переходят к тебе.

— Князя? — выдавил Аландриан.

— Верно, — Малекит рассмеялся над потрясенным выражением лица друга. — Я хотел немного подождать перед оглашением, но ты невольно подтолкнул меня. Ты станешь моим регентом в Элтин Арване. Еасир прежде всего солдат, и я назначаю его главнокомандующим Нагарита — этот титул носил я при жизни отца. У тебя достаточно терпения и мудрости, и ты обладаешь даром слова. Ты лучше послужишь мне не копьем, но пером. Правь Атель Торалиеном в лучших традициях Нагарита. Всегда будь готов прийти на помощь родине. Но главное, радуйся данной тебе богами жизни и старайся получить от нее лучшее!

Малекит поднял свой кубок, и Аландриан оторопело ответил на тост — он все еще не мог прийти в себя после откровений князя.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Поздний отъезд

За несколько месяцев до отъезда Малекита навестил неожиданный гость. Князь сидел в верхней комнате возвышающейся над Атель Торалиеном башни и просматривал договор передачи власти преемникам. Хотя у него было несколько дворцов в городе и в лесных угодьях, он предпочитал заниматься делами именно здесь, в построенной на старой части стены башне, где он защищал город от орков.

Малекит третий раз перечитывал один из запутанных параграфов, когда его отвлек шум за окном. В башне послышалось оживление: хлопали двери, кто-то с топотом сбегал по ступенькам. Он попытался снова сосредоточиться на запутанном бюрократическом языке документа, но шум не стихал, и вскоре Малекит раздраженно отшвырнул бумаги и встал. В тот же момент в дверь торопливо постучали.

— Что? — спросил князь.

Дверь распахнулась, и в комнату с коротким поклоном вошел Еасир.

— Я пытаюсь сосредоточиться! — прорычал Малекит.

— Простите за вмешательство, ваше высочество, — выдохнул Еасир и снова поклонился, уже более церемонно. — Будьте добры, выгляньте в окно.

— В окно? — переспросил князь.

Он повернулся и вышел через открытый проем на маленький балкон. По улицам внизу толпы эльфов спешили в порт, а некоторые даже бежали. Малекит поднял голову и через крыши оглядел гавань.

Тихие воды блестели под ярким весенним солнцем. Дюжины кораблей качались на якоре, все выглядело спокойным, и Малекит не заметил ничего необычного. Затем он перевел взгляд на юг и увидел ряды приближающихся черных парусов.

Он прикрыл ладонью глаза и стал рассматривать армаду. Десять кораблей, девять из них ничем не примечательны, за исключением черных с серебром флагов Нагарита на мачтах. Но внимание его привлек десятый корабль.

Он без усилий скользил по волнам, четыре огромных треугольных паруса наполнял ветер, волны разбивались о золоченый нос. Малекит еще никогда не видел такого огромного корабля, не меньше замковой башни, с тремя корпусами: центральный корпус поддерживали два по бокам, причем каждый не уступал в размерах военному кораблю. На его палубе возвышались башни из темного дерева, отделанного переливающимся золотом. Малекита поразили величественные и в то же время элегантные очертания: он никогда не видел судна настолько великолепного.

Подобно льву среди стаи собак, корабль рассекал волны в центре армады. При подходе к берегу паруса сложились, и судно скользнуло к самому длинному причалу. С других кораблей послышались звуки горна — так они приветствовали благополучное прибытие своего флагмана.

Малекит поборол желание спрыгнуть с балкона и бежать к пристани; вместо этого он приказал Еасиру принести плащ и меч. И ждал, нетерпеливо постукивая пальцами по узорному парапету балкона и наблюдая, как приближается огромное судно. Он уже мог разглядеть команду на палубе в нарядных красно-белых камзолах. По неслышной ему команде матросы бросились сворачивать грот.

Еасир снова вошел в комнату, прицепил к поясу Малекита ножны и набросил ему на плечи пурпурный плащ. Немного торопливее, чем ему бы хотелось, князь вышел из комнаты и спустился по длинной винтовой лестнице. При его приближении часовые распахнули двери, но Малекит даже не удостоил их взглядом, так не терпелось ему оказаться снаружи. На улице толпились жители города, и, хотя многие расступались перед ним, некоторые так торопились на набережную, что не замечали князя. Еасир шагал перед ним и расчищал дорогу; когда неосмотрительные эльфы понимали свою ошибку, они падали на колени и просили прощения. Таким образом Еасир быстро расчистил путь до пристани, но выход на причалы оказался полностью перекрыт толпой сбежавших поглазеть на эльфийскую армаду.

Некоторые осознали, что создают препятствие, но могли только пожимать плечами и кланяться. Они попытались освободить проход, но собравшаяся толпа не позволяла этого. Гомон стоял такой, что выкриков Еасира никто не слышал, и в конце концов Малекиту пришлось прибегнуть к чрезвычайным мерам.

Он вытащил из ножен Авануир и поднял его перед собой острием в безоблачное небо. От одного слова лезвие окутала магическая сила. На кончике меча появилась огненная стрела, которая с пронзительным визгом взлетела в воздух и привлекла внимание всех вокруг.

Эльфы начали расступаться перед своим правителем — некоторые неуклюже вспрыгивали на вытащенные на берег лодки, другие карабкались на балконы и навесы. Подобно расступающейся перед кораблем воде, толпа раздалась перед Малекитом. С довольным кивком князь убрал меч в ножны и зашагал по освободившемуся проходу к причалу.

Он прошел по выбеленным доскам изгибающегося пирса, упер руки в бока и наблюдал, как огромный корабль медленно заходит на швартовку. Эльфы с толстыми тросами в руках ловко прыгали через борт и закрепляли судно.

С корабля спустили широкий трап. Малекит сделал несколько шагов и остановился у основания трапа.

На первой ступени трапа появилась высокая элегантная женщина. Морской бриз заставлял трепетать шелковые ленты ее одежд. С кошачьей грацией она начала спуск, и Малекит смог наконец-то разглядеть лицо Морати, такое же красивое и молодое, каким он его помнил.

Вдова Аэнариона грациозно спустилась на берег и остановилась перед сыном. Она протянула ему руку, и Малекит поцеловал ее, а затем помог матери сойти на причал, отбросив в сторону плащ.

Морати повернулась к нему и улыбнулась.

— Мой милый сын, — промурлыкала она.

— Драгоценная матушка, — ответил Малекит с церемонным кивком.

Когда толпа на пристани лучше разглядела происходящее, от пирса до складов пронесся потрясенный шепот. Затем воцарилась почтительная тишина, в которой слышались лишь крики чаек и шум волн. Эльфы потихоньку снова начали пробираться вперед; те, кто стоял далеко, вытягивали шеи и вставали на цыпочки, чтобы разглядеть королеву Нагарита. Многие родились уже в Атель Торалиене и никогда ее не видели.

Мать и сын рука об руку неторопливо направились к башне. Они не смотрели друг на друга, но поглядывали на толпу с приветливыми улыбками. Лицо Малекита полностью скрывало его истинные чувства.

А ведь он совершенно не ожидал прибытия Морати и боялся привезенных ею новостей. В голову не приходило ни одной безобидной причины, по которой мать променяла бы комфорт Анлека на пребывание в колонии. Неужели она перегнула палку в отношениях с Бел Шанааром и тот отправил ее в ссылку? Корабль тоже оставался загадкой. Очевидно, что делали его в Нагарите, но ни одна верфь за пределами Лотерна не смогла бы произвести такого великана. Как такое сокровище попало в руки Морати и что она собирается с ним делать?

Хотя Малекита терзали все эти вопросы, он заставил себя шагать медленно и с достоинством принимать поклоны и приветствия все увеличивавшейся толпы.

Мать отвечала на приветствия, исполненная всегдашнего самодовольства. Он видел, что вызванный ее приездом фурор доставляет Морати немалое наслаждение. С самого раннего детства Малекит замечал, что его мать всюду привлекает к себе внимание, и только мощный свет Аэнариона может затмить ее. Подобно тому как камень впитывает тепло полуденного солнца, так и Морати сейчас купалась в восхищении эльфов Атель Торалиена.

Дорога до башни заняла продолжительное время. Когда они входили в ворота, Малекит оглянулся через плечо и заметил, что к Еасиру присоединился Аландриан. Жестом он предложил матери взойти по лестнице первой и повернулся к своим лейтенантам.

— Оставьте нас пока наедине, — приказал князь. — Но не уходите далеко, вскоре я вас позову. Еасир, пошли кого-нибудь на пристань, чтобы проводили слуг матери в Звездный дворец.

Эльфы с поклоном собрались удалиться, но тут Малекиту пришла в голову еще одна мысль.

— Предупредите моих слуг.

Ответом ему послужили недоуменные взгляды.

— Мать привезла с собой огромную свиту. И их всех надо кормить.

Лейтенанты кивнули и ушли, а Малекит поспешил за матерью. Он перепрыгивал лестницу через три ступеньки, но, несмотря на это, Морати уже ждала его наверху. Она встретила его улыбкой и протянула руку. Со вздохом князь взял ее под руку и вывел на балкон. На сей раз провидицу и князя Нагарита встретили восторженными криками. Улицы были забиты эльфами, и изо всех окон выглядывали любопытные лица.

— Зачем ты приехала? — прошептал Малекит и помахал рукой восхищенной толпе.

— Я приехала навестить тебя, мой замечательный сын, — ответила Морати с ослепительной, предназначенной для зрителей улыбкой. — Ты должен понимать, что мать волнуется за сына. До меня дошли слухи, что ты собираешься в дикие места в поисках каких-то нелепых приключений, и я решила, что лучше навестить тебя до отъезда.

— Ты не сумеешь отговорить меня, — предупредил Малекит. — Я собираюсь выступать через несколько дней.

— Отговорить? — с легким смешком переспросила Морати. — А зачем же мне отговаривать тебя? Разве не я стояла на пристани Нагарита, когда ты отплывал сюда, и велела тебе снискать славу и величие? Разве ты не выполнил мое пожелание, и с тех пор я смотрю на твои достижения с любовью и гордостью?

— Прости меня, — ответил князь. — Если ты приехала лишь для того, чтобы поддержать меня, я очень признателен.

Морати ответила не сразу, незаметным жестом предложив вернуться в комнату. Последний раз махнув рукой толпе, Малекит открыл балконную дверь.

— Так все-таки зачем ты здесь? — спросил он. В его тоне звучало искреннее любопытство.

— Тебе не нужна моя поддержка, — заявила Морати.

Она указала на бутылку на столе, князь достал чистый бокал и налил ей вина. Мать кивком поблагодарила его, сделала глоток и продолжила:

— Ты слишком давно не был на Ултуане. Я собиралась настаивать на твоем возвращении, но затем поняла, что такой поступок не принесет пользы и только озлит тебя.

— Ты права, я не вернусь на Ултуан. Почему ты считаешь, что мне нужно вернуться именно сейчас?

— Не сейчас, но довольно скоро, — ответила Морати. — Я чувствую, что правление Бела Шанаара заканчивается. Его узурпация твоих заслуг в отношениях с гномами стала последней попыткой повысить свою популярность. Но теперь, когда колонии процветают и все княжества купаются в роскоши, Тиранок ничем не выделяется среди прочих. Лучшие из нагаритян давно покинули остров, и новое поколение желает подражать тебе, а не Бел Шанаару. В спокойствии таится слабость, ибо, прежде чем вложить меч в ножны, его нужно выковать в пылающем огне. Но на Ултуане огня не осталось. Хотя империя эльфов растет, Ултуан угасает.

— Если Ултуан угасает, это вина правящих там князей, — заявил Малекит. Он тоже налил себе вина.

— Я о том и говорю, — отрезала Морати. — У Бел Шанаара нет достойного преемника, а его двор так же слаб, как и он сам. Результатом твоих подвигов в колониях воспользовались другие. И тебе следует вернуться, чтобы забрать то, что по праву принадлежит тебе.

— А как ты посмотришь на то, что я вообще не вернусь на Ултуан? — спросил Малекит. — Что, если я решил прожить свою жизнь здесь, вдали от удушающих объятий нашего острова?

— Тогда я прокляну тебя как последнего глупца и отрекусь от тебя. Но я знаю, что ты сейчас неискренен. Наш остров похож на когда-то любимую тобой девушку, которая вышла за другого. Но даже если ты больше не хочешь смотреть на ее лицо, любовь продолжает жить в твоем сердце, чтобы она ни сделала.

— Да, ты права, — признался Малекит. — Наша страна — как возлюбленная, которая отвергала меня много раз, и все же ее взгляд не отрывается от меня и манит обещанием, что однажды она все-таки примет мои ухаживания. Тем не менее, если ты говоришь правду, быть может, уже слишком поздно: красота увяла и Ултуан ждет забвение и скорая смерть. Возможно, будет лучше, если мы порвем последние связи с этим маленьким островком и отправимся в большой мир.

С перекошенным от ярости лицом Морати подошла к сыну и отвесила ему пощечину. Повинуясь рефлексу, он поднял руку, чтобы ответить на нападение, но быстрая, как змея, Морати перехватила его запястье. Длинные и острые ногти вонзились в кожу, и по руке Малекита потекла кровь.

— Как ты смеешь! — прошипела провидица. — Твой отец посвятил всю свою жизнь борьбе за Ултуан и спас его ценой собственной жизни. Я думала, что воспитала тебя лучше. Я думала, что ты не станешь одним из самовлюбленных идиотов, которых при дворе Бел Шанаара считают князьями. Как смеешь ты своим равнодушием приговаривать Ултуан к смерти!

Малекит, оскалившись, отдернул руку и попытался было отвернуться, но Морати не отставала и развернула его лицом к себе.

— Ты имеешь наглость поворачиваться ко мне спиной и собираешься точно так же отвернуться от родного острова! — прорычала она. — Возможно, Первый совет оказался прав в том, что выбрал не тебя: не из-за нависшей над тобой тьмы, но потому, что ты слаб и не заслуживаешь большего.

— Что еще я могу сделать? — спросил князь. — Во имя Нагарита я завоевал новые земли и создал величайший союз в истории нашего народа. Что еще я могу дать Ултуану?

— Себя. Править — значит служить. Аэнарион понимал это. Он служил Каину, поскольку ни один другой господин не был достоин его верности. Ты тоже должен быть готов служить высшим целям и силам.

Морати сделала глубокий, успокаивающий вдох.

— Служи Ултуану — и ты станешь Королем-Фениксом. Защити его от внешних и внутренних врагов — и остров сам потянется к тебе. Отправляйся на север и изучи людей. Преодолей ледяные пустыни и сразись с темными богами, что угрожают нашему миру. Но затем возвращайся на Ултуан и займи место правителя, чтобы защитить нас. Боюсь, что только ты сумеешь спасти нас от опасностей, которые я предвижу. Я видела, как Ултуан снова охватят пожарища и жажда крови. Колонии сгорят, и все, что нам дорого, канет в пустоту.

— Так что ты видела и когда это произойдет? — спросил Малекит.

— Ты же знаешь, что будущее не предопределено, — ответила провидица. — Я заглядываю вперед и вижу смерть. Снова к нам придет война, и эльфы призовут Нагарит, как это уже было при твоем отце. Я предупреждала Первый совет, что так случится, но они не послушали меня. Ты должен узнать все, что сможешь, о Хаосе и о людях, потому что наше будущее переплетено с ними. А затем возвращайся и забери то, что так долго ускользало от тебя. Пусть Анлек снова станет маяком надежды.

На лице матери в одинаковой мере отражались и надежда, и страх — и Малекита захлестнула волна любви к ней. Он обнял ее за плечи. Морати дрожала, хотя он не мог сказать, от тревоги или предвкушения победы.

— Пусть будет, как ты говоришь, — произнес князь. — Я отправлюсь на север и найду там свою судьбу. Затем я вернусь на Ултуан и буду охранять его от опасностей.

— А у меня есть достойный твоего путешествия конь, — сказала Морати.

Она взяла сына за руку, подвела к окну и указала на огромный корабль, который теперь стоял на якоре в гавани.

— Он назван «Индраугниром», в честь дракона, с которым был дружен твой отец. Сидя на нем, он сражался с демонами. Они умерли вместе на Оскверненном острове, после того как Аэнарион вернул Убийцу богов на черный алтарь. Этот драконий корабль заменит тебе дракона. Его имя не останется незамеченным народом Ултуана.

— Это великолепный корабль. Однако нагаритяне не сумели бы построить подобное судно. Откуда он взялся?

— Мы говорим об Ултуане как о кокетливой девице, и это правда, — ответила Морати. — Многие князья восхищаются нашим островом и готовы помогать ему. Князь Аэлтерин из Лотерна — один из таких. Он построил первый драконий корабль и подарил его тебе. В ближайшие годы на верфях Лотерна построят еще несколько, но «Индраугнир» останется первым и самым величественным.

— Значит, у тебя есть союзники и за пределами Нагарита.

— Их немало. Некоторые из принимавших участие в Первом совете князей уже умерли от старости или ран, а их наследники задумываются, правильный ли выбор сделали отцы. Не все были счастливы постоянно, а тысяча лет — это долгий срок для того, чтобы находиться под властью правителя куда менее достойного, чем Аэнарион. У нас есть сторонники в каждом из княжеств и во всех колониях. Недовольство растет, ибо, хотя эльфы и живут в комфорте, их дух остается неудовлетворенным. Я делаю что могу, чтобы расшевелить их. Сейчас никто не знает, что такое голод, страх и лишения. И все же многие считают, что Ултуан превратился в золотую клетку. Мы молимся богам, и они отвечают мне в видениях и снах.

— Я много слышал о твоих молитвах. Ты испытываешь судьбу, связываясь с подобными богами. Морай-хег и Нету не те божества, с которыми можно общаться по своему усмотрению. Отец заплатил чересчур высокую цену за милость Каина; не стоит недооценивать силы, с которыми ты связалась.

— Тебе нечего бояться, — ответила Морати. — Настоящие темные ритуалы проводят только посвященные жрецы и жрицы. Наши же церемонии больше походят на обычные вечеринки. Бел Шанаар будто возмущен нашими ритуалами, но даже он знает, что Атарту, Гекарту и других богов нельзя оставить в полном забвении.

— Но если ты открыто выступишь против Бел Шанаара, такой поступок сочтут изменой, — предостерег Малекит. — Я знаю, что ты хочешь ослабить его власть, но будь осторожнее и не погуби Нагарит. Ни один из ултуанских князей не пойдет против Короля-Феникса, и если ты поспешишь, то оставишь Нагарит слабым и без союзников.

— Я не буду предпринимать никаких решительных действий. — Морати села в кресло у письменного стола. Она откинула назад длинные черные волосы и посмотрела на сына. — Я не собираюсь подрывать авторитет Короля-Феникса и добывать тебе потрепанную корону, которая стоила бы меньше крестьянской шапки. Пусть слабым сочтут Бел Шанаара, но не его титул. И когда ты взойдешь на трон Феникса, мощь Анлека возродится. Я всего лишь орудие, которое необходимо для достижения этой цели. Я не могу стать Королем-Фениксом. Только ты, сын Аэнариона, можешь потребовать то, что принадлежит тебе по праву.

Малекит, обдумывая слова матери, снова наполнил свой стакан. Затем подошел к окну и глянул на «Индраугнир». Название было очень удачным: как о драконе отца слагали легенды, так и этот корабль прославит Малекита. Мать прекрасно умеет управлять общественным мнением, и теперь, привлекая внимание Ултуана к невиданному кораблю, она заставит всех вспомнить первого Короля-Феникса и, в свою очередь, подготовит трон для его сына.

— А что же с Вечной королевой? — после раздумий спросил князь. — Если я сменю на троне Бел Шанаара, то все равно не смогу жениться на своей сводной сестре.

— Это не имеет значения, — ответила Морати. — Я убедила многих князей в том, что свадьба Бел Шанаара и Иврейн — всего лишь пустая формальность, потому что Король-Феникс должен быть потомком Аэнариона. После войны с демонами эльфы мечтали вернуться к идиллическому правлению Вечной королевы, но сейчас лишь единицы помнят эпоху до правления Аэнариона. Вечная королева всего лишь политическая фигура, и не более того, а подлинная власть Ултуана принадлежит не Авелорну, а Тор Анроку. Вечная королева не имеет никакого веса, она всего лишь поднявшаяся выше своего положения жрица.

— А что с Морелионом? — спросил Малекит.

— Старший сын Аэнариона живет в одиночестве где-то на западных островах. У него нет желания становиться преемником отца, а даже если он и захочет занять трон, у него нет ресурсов, чтобы серьезно претендовать на это. Верь мне и верь Нагариту. А вот когда ты захочешь продолжить дело отца, моментально найдутся те, кто поможет тебе.

— Тогда я буду ждать исполнения воли богов, — заявил Малекит. — Когда они подадут мне знак, я пойму. Я верну Ултуану славу, а память о моем правлении будет греметь в истории не менее громко, чем легенды об отце.

— Хорошо, — с улыбкой сказала Морати. — А теперь скажи, какой дворец ты порекомендуешь для отдыха усталой матери?

Как и предполагал Малекит, Морати приехала в сопровождении многочисленной свиты: охрана, повара, садовники, музыканты, художники, поэты, актеры, летописцы, прислужники, дуэньи, цирюльники, жрецы и портные — всего около семи сотен. Все они были уроженцами Нагарита, и таких эльфов жители Атель Торалиена видели впервые. Уже несколько десятилетий с Ултуана прибывало все меньше и меньше эмигрантов, поэтому новейшие веяния моды оставались для колонистов загадкой. Морати глубоко презирала придворных модников, но не упускала возможности обернуть ситуацию в свою пользу и здесь.

Провидица тщательно поддерживала свою репутацию законодательницы мод и щедрой меценатки. Она покровительствовала молодым талантливым поэтам, певцам и лицедеям. Таким образом Морати давала понять, что двигается в ногу с новым поколением, в то время как Бел Шанаар и его сподвижники выглядели весьма старомодно. Благодаря колдовству Морати внешне не постарела ни на день, в то время как годы не пощадили Короля-Феникса. Одним словом, и старикам, и молодежи Морати казалась идеалом: она хранила традиции и вместе с тем не отставала от времени.

Огромная свита ясно показывала широкий спектр интересов правительницы Нагарита. От поэтов, которые стенали об увитых белым плющом винных домиках, до жонглеров с вызывающей татуировкой и глотателей огня — никто из сопровождающих Морати не остался незамеченным в Атель Торалиене. Но самое сильное впечатление на местных эльфов произвело прибытие жрецов и жриц.

Малекит не поощрял развитие религии в Атель Торалиене. Аэнарион воспитал его в недоверии к жрецам, которые в свое время отказали ему в поддержке. Хотя князь никогда открыто не запрещал строительства храмов, но любой жрец, осмелившийся на подобную наглость, очень скоро раскаивался в своей дерзости. При таких обстоятельствах жрецов в Атель Торалиене очень скоро можно было по пальцам пересчитать. Но с прибытием Морати как будто прорвало плотину, и жрецы всех мастей буквально заполонили город.

В ранние дни правления Вечной королевы эльфы ублажали богов в определенных местах, посвященных тому или иному божеству. Эльфы приходили к священным гротам, непорочным ручьям, зловещим пещерам или вершинам, чтобы договориться с богами или воздать им хвалу.

Но теперь, когда эльфы расселились по всему миру, Морати потихоньку изменила роль жрецов. Когда-то они лишь ухаживали за храмами. Но благодаря провидице они стали сосудами власти богов. Теперь не эльфы совершали паломничества к святым местам, а жрецы сами несли по миру благословение богов.

Жители Атель Торалиена были долго лишены духовного наставничества и поэтому с восторгом приняли прибывших и толпами шли на их ритуалы. Однажды князь пожаловался матери на это, но она со смехом отмахнулась.

— Твоя нелюбовь к религии противоестественна, Малекит, — сказала она. Провидица с сыном прогуливались по внешней стене города над взъерошенным ветром заливом. — Если ты хочешь избавиться от своей ненависти, тебе придется преодолеть тайные страхи.

— Я ничуть не боюсь жрецов, — фыркнул Малекит.

— И тем не менее ты никогда не заходишь в храмы и не возносишь богам самой скромной хвалы. — Морати остановилась и прислонилась спиной к парапету. Низко висящее солнце ласкало ее светлую кожу. — Возможно, тебя пугают сами боги?

— Боги никогда не благоволили к Нагариту. Не вижу причин унижаться перед ними.

— И все же боги играют в твоей жизни серьезную роль, — предупредила мать. — Твой отец стал Королем-Фениксом с согласия Азуриана, и он освободил наш остров с мечом Каина в руке. Его первая жена была избранницей Иши. Твоя кровь взывает к богам.

— Теперь сильны другие боги. — Взгляд Малекита невольно потянулся к северу, к невидимому царству Хаоса. — Боюсь, даже Азуриан сейчас мало на что способен.

— Все равно прими богов, пусть не душой, но ради усиления твоей власти. Не имеет значения, веришь ты в то, что боги тебя слушают, или нет. Главное — это помнить, что твой народ верит. И если они убедятся, что на тебе лежит милость богов, их преданность только возрастет.

— Я не собираюсь править, прибегая ко лжи, — ответил Малекит. — Когда-нибудь мы совсем освободимся от богов, и это будет только к лучшему.

Морати промолчала.

Прибытие Морати нарушило привычный порядок в городе, и Малекит знал, что мать сделала это неслучайно. Морати прекрасно понимала, сколь переменчивы эльфы, и поэтому приложила максимум усилий, чтобы демонстративное прибытие, передача сыну «Индраугнира» и его отъезд запомнились надолго.

Из всей огромной свиты только несколько дуэний и провидиц намеревались возвратиться с Морати на Ултуан. Остальные, по словам матери Малекита, были ее даром Атель Торалиену.

И вот настал день отплытия. Князь нагаритян стоял на борту качающегося на волнах залива «Индраугнира». Рядом стояли верные Аландриан и Еасир. Лучшую из просторных кают заняла Морати. Трое эльфов оглядывали город, который вырос, наверное, вдесятеро по сравнению с тем поселением, куда они приплыли около тринадцати сотен лет назад. Все знали, насколько изменилась с тех пор их жизнь, и молча предавались воспоминаниям.

— Итак, куда вы отправитесь? — спросил Аландриан.

— Сначала на запад. А потом… — Малекит указал на север. — А потом — навстречу судьбе, какой бы она ни была — великой или бесславной.

— Великой, я уверен, — с добродушной улыбкой ответил Аландриан. — Боги избрали вас для великих дел, мой князь. В то время как мы, простые смертные, трудимся в вашей тени.

— Ну, я и моя тень скоро уплываем, — улыбнулся Малекит. — А в мое отсутствие наслаждайся теплом и светом. Если сказанное тобой правда, то когда я вернусь, я буду способен затмить солнце и звезды!

Князь попрощался с Аландрианом. Лейтенант обещал, что будет охранять город и хранить верность Нагариту. На палубу вышла Морати, чтобы помахать толпе, которая собралась на пристани. Ветер наполнил паруса, и «Индраугнир» тронулся в путь; к полудню город уже скрылся за горизонтом.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Зов Каина

Как и сказал Малекит, они плыли на запад. Сперва следовало доставить Морати в Нагарит, а значит, ее нужно было высадить в Галтире. Через тридцать дней после отплытия из Атель Торалиена попутный ветер принес их к северным островам возле Ултуана.

Возвышавшиеся из морских глубин скалистые острова защищали берега Нагарита и Крейса от высоких волн, нагоняемых северным ветром. Один из островов на западе архипелага возвышался над другими — Оскверненный остров. Там находилось святилище Каина, черный плоский валун, из которого торчал Сеятель вдов, меч Каина.

Морати стояла на палубе и вглядывалась в туман и брызги волн. К ней подошел Малекит.

— Ты думаешь об отце? — спросил он.

— Да. Более тысячи лет назад он прилетел сюда на «Индраугнире» и сделал последний вдох. Сейчас Аэнарион всего лишь воспоминание, легенда, которую рассказывают детям, а они восхищаются его деяниями, хотя и не очень-то верят в них. Даже я знала только Короля-Феникса, потому что мы встретились уже после того, как он вытащил меч. Даже я до этого знала его только понаслышке, а его жизнь до получения благословения Азуриана остается загадкой. Сейчас же величайшего из эльфов нет с нами. Но после него остался ты.

Малекит немного постоял рядом с матерью. Он глядел на темные тусклые камни, а морские брызги растекались по его лицу.

— Осталось кое-что еще, — наконец произнес он.

— И что же? — спросила мать.

— Никто не высаживался на Оскверненный остров после того, как Аэнарион вернул меч Каину. Они с «Индраугниром» лежат тут и по сей день. Нужно вернуть их тела в Анлек и похоронить с честью, чтобы князья со всего мира могли прийти и выказать уважение первому Королю-Фениксу. Даже Бел Шанаару придется преклонить колени перед его останками на глазах у князей. А когда моего отца положат в мавзолей, не уступающий пирамиде Азуриана, и поставят скелет величайшего из драконов Каледора охранять его, я возьму себе его доспех. Князья запомнят, как Бел Шанаар кланялся этому доспеху, и люди снова увидят, что я — сын Аэнариона, возрожденный Аэнарион.

— Так ты вернешься со мной в Нагарит? — спросила Морати.

— Только с телом отца!

Князь приказал приготовить лодку и поставить «Индраугнир» на якорь. Затем Малекит сменил княжескую мантию на боевой доспех. Морати наблюдала, как лодку спустили на воду, и улыбнулась сыну, когда тот перепрыгнул через борт и ухватился за канат. С мальчишеской озорной улыбкой князь Нагарита соскользнул по канату в лодку.

Моряки оттолкнулись от борта корабля, и лодку тут же подхватили бурные волны. Вскоре они нашли крохотную бухту, где стали на якорь. Малекит спрыгнул на берег — остальные эльфы старались даже ненароком не прикоснуться к проклятой каменистой почве.

На Оскверненном острове не было никаких признаков жизни. В трещинах меж камней не тянулась к солнцу трава. В тени валунов не ползали жуки. В темных озерках прибрежной полосы не таились крабы. Чем дальше вглубь острова продвигался Малекит, тем тише становился даже ветер.

Князь довольно долго бродил по острову, ничего не находя. Наконец он взобрался на скалистый утес и только тогда обнаружил, что день клонится к вечеру и солнце уже нависло над горизонтом. Хотя он и с пренебрежением относился к суевериям, но тем не менее перспектива заночевать на Оскверненном острове Малекита не прельщала, и поэтому он заторопился найти останки и вернуться на ожидавшую его лодку.

Гораздо более энергично он продолжил поиски, однако без какого-либо результата. Малекит уже начинал думать о возвращении, когда его внезапно остановило странное ощущение.

Он не слышал голосов, не видел знаков, но со всей определенностью его тянуло на юг, будто кто-то его звал. Малекит бросил взгляд на садящееся солнце и, торопливо перескакивая с камня на камень, последовал на зов.

Довольно скоро он вышел на широкое, плоское место примерно в центре Оскверненного острова. Черные неровные камни с красными прожилками образовывали грубый круг. Плоская земля внутри его была гладкой, как стекло, и черной, как полночь. В середине круга стоял кубический блок из такого же камня, а над ним что-то переливалось, едва видимое. Малекит огляделся, но не обнаружил никаких следов отца или «Индраугнира». Они должны были побывать здесь, ведь Аэнарион вернул меч Каина на его алтарь, перед которым сейчас и стоял его сын.

Стоило мыслям коснуться Убийцы богов, как до ушей Малекита донеслись приглушенные звуки. Князь осмотрел алтарь Каина более пристально. Звуки усилились. Это были крики боли и вой ужаса. Над площадкой разносился звон металла, грохот боя. Малекит услышал биение колотящегося сердца, и ему показалось, что он краем глаза видит, как клинки кромсают плоть, а от тел отрываются конечности.

Красные прожилки на алтаре запульсировали, как артерии. С алтаря потекла кровь. Малекит понял, что слышит шум собственного сердца, ведь оно колотилось в груди, как молот кузнеца.

Тонкий свист, подобный тому, когда меч рассекает воздух, прозвучал в ушах Малекита. Князь какое-то время прислушивался к нему, а загадочный зов манил его подойти еще ближе к алтарю. Шаг, другой — и вот князь Нагарита оказался возле окровавленного святилища, как когда-то его отец.

Наполовину погруженное в камень оружие переливалось перед глазами Малекита: оно принимало очертания то топора, то меча, то копья. Наконец мерцание прекратилось, и перед Малекитом появился украшенный драгоценными камнями жезл с навершием в форме луковицы. Князь в недоумении разглядывал его — вряд ли этот предмет можно было назвать оружием, скорее он напоминал скипетр, символ верховной власти. Когда Бел Шанаар приезжал в Атель Торалиен, в его руках был очень похожий жезл.

И тут Малекит понял значение видения. Весь Ултуан станет его оружием. Но в отличие от отца, чтобы сокрушить своих врагов, ему потребуется не меч и не копье. В его распоряжении будут армии, и они выполнят любое его приказание. Если он возьмет в руки скипетр Каина, никто не сможет противостоять ему. Перед глазами Малекита замелькали картины будущего.

Он возвращается на Ултуан и отправляется в Тор Анрок. Он приносит Бел Шанаара в жертву Каину и становится правителем эльфов. Он делается правой рукой бога убийства и правит целую вечность. В его тени селится смерть, он разрушает царство гномов, поскольку эльфы становятся настолько сильны, что им не нужны уже никакие союзники. Он вырезает тысячи зверолюдей, а колья вдоль длинных дорог его империи украшаются трупами орков и гоблинов.

Малекит рассмеялся, когда увидел, как горят деревни людей, их мужчин кидают в огонь, женщинам вырезают сердца, а головы детей разбивают о камни. Подобно штормовой волне, эльфы завоевывают все, что лежит перед ними, и Малекит правит империей, которая занимает весь земной шар, а дым от жертвенных костров затмевает солнце. Его носят в огромном паланкине, сделанном из костей уничтоженных врагов, а дорогу перед ним поливают реками жертвенной крови.

— Нет! — внезапно закричал Малекит.

Он оторвал взгляд от скипетра и бросился плашмя на каменистую землю.

Он долго лежал с зажмуренными глазами и колотящимся сердцем и пытался отдышаться. Наконец он успокоился и открыл глаза. На первый взгляд ничего не изменилось. Он не видел ни крови, ни огня. Только немые камни и свист ветра.

Последние лучи заходящего солнца залили святилище оранжевым светом. Малекит поднялся на ноги и, спотыкаясь, побрел прочь от каменного круга. Он не осмеливался оглянуться. Теперь он точно знал, что не найдет останков отца, поэтому направился прямо к лодке.

Когда князь оказался на «Индраугнире», он приказал капитану взять курс на север и поднять все паруса, пока Оскверненный остров не скроется из виду. Никто не пытался оспорить его приказания, хотя Морати с любопытством оглядела сына, когда тот быстрым шагом прошел мимо нее в свою каюту.

Поскольку Малекит не нашел останков отца, он отказался возвращаться на Ултуан и пересадил мать на один из торговых кораблей, идущих на остров. Несмотря на ее протесты, Морати проводили с «Индраугнира» без лишних церемоний, а потрясенный капитан купеческого судна оказался обладателем небольшого состояния в золоте и драгоценных камнях за провоз королевы-провидицы в Галтир.

К концу короткого путешествия, в течение которого Морати постоянно выказывала недовольство, а ее колдуньи пугали команду, капитан уже жалел, что не запросил больше.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Найденная корона

Малекит упивался свободой, как вином. Он повернул «Индраугнир» на север и направился к ледяным землям, что обрамляли царство Хаоса. Несколько лет князь и его команда исследовали побережье холодных северных островов, намереваясь составить карты для будущих путешественников. Попытки эти остались безуспешными, поскольку близость Пустошей Хаоса и постоянно меняющаяся линия льда перекраивали пейзажи каждый сезон.

Составить карту человеческих поселений тоже оказалось невозможно: люди вели кочевой образ жизни и следовали за непредсказуемой миграцией лосей и мелкой дичи.

Земли эти были суровы и бедны ресурсами. Тем не менее Малекита не оставляло желание подчинить север своей воле.

И вот Малекит с большим отрядом добровольцев высадился на ледяной берег. Они нагрузили на запряженные коренастыми лошадками сани еду и палатки и завернулись в меховые плащи. На «Индраугнире» осталось всего несколько человек; им было приказано возвращаться к месту высадки каждые пятьдесят дней и ожидать возвращения экспедиции. И Малекит с воинами отправились в путь, чтобы узнать, какие же секреты скрывают северные земли.

В Пустошах Хаоса нагаритяне встретили больше врагов, чем где-либо раньше. Пустоши буквально кишели чудовищами, извращенными магией Хаоса, и каждый раз, когда эльфы разбивали лагерь, на часовых совершали нападение очередные ужасные твари.

Здешние люди были намного более развитыми, чем их сородичи с юга. То ли им помогали неведомые союзники, то ли темные боги Хаоса, но они носили доспехи из кожи и бронзы и закаленное оружие. Они с удивительным искусством сражались мечами и топорами, а некоторые обладали шаманским даром и осыпали нагаритян заклинаниями темной магии.

Многие тамошние люди носили на себе отпечаток Хаоса: у них были чрезмерно мускулистые тела и зверские черты лица. У некоторых было заколдованное оружие, подаренное богами Хаоса. Малекит как-то убил вожака с крыльями, как у летучей мыши, и чешуйчатой кожей; тот сражался зазубренным мечом, который постоянно кричал что-то на жутком древнем языке. Авануир так же оборвал жизнь главы племени с телом змеи и доспехом из твердой, как сталь, кости.

Хотя Малекит никогда не заходил на территорию царства Хаоса, его отряд нередко подбирался очень близко к его неопределенным границам. Воздух там дрожал от магических излучений. На грани видимости реяли просторные безумные пейзажи: кошмарные леса из плоти, горы костей, реки крови и горящие небеса. В Пустошах Хаоса, окраинах царства Хаоса, правили демонические неестественные силы. И впервые за тысячу лет Малекит скрестил меч с демонами.

Малекит вел армию все дальше на северо-восток в поисках знака, который был бы понятен только ему одному. По правде говоря, его начинало охватывать отчаяние. После отъезда из Атель Торалиена миновало пятнадцать лет, но князю казалось, что он ни на шаг не приблизился к желаемой цели. Перед ним не было огромной вражеской армии, лишь немногочисленные племена людей и демонические создания. Не было здесь и богатств, которые можно было бы с почестями отослать на Ултуан. Лишь бесконечный блеклый снег, камень и лед.

Из-за лишений и тягот армия Малекита сильно уменьшилась, и князю все чаще казалось, что экспедиция его закончится ничем. Они все дальше углублялись на север, к самой границе царства Хаоса. Нагаритяне чувствовали его разочарование и беспокоились, что он решится на какие-либо отчаянные действия.

Однажды они попали в сильную снежную бурю, Малекит приказал остановиться и переждать.

Ночью, когда палатки нагаритян бомбардировал снежный ураган, Еасир решил поговорить со своим господином. Они сидели наедине в палатке Малекита. Им пришлось завернуться в меха и согреваться у магического горящего камня — обычный огонь разжечь не удалось. Полотнище билось и трещало на ветру.

— Если бы вы дали нам знать, чего ищете, мы бы сумели вам помочь, — произнес лейтенант.

— А что, если я скажу, что хочу постучаться в ворота Хаоса? —спросил Малекит. — Ты последуешь за мной?

Еасир ответил не сразу, но выражение ужаса на его лице было красноречивее слов.

— Значит, есть границы, которые даже нагаритянин не смеет переступить? — сказал князь.

— Я бы посоветовал так не поступать, ваше высочество, — Еасир с осторожностью подбирал слова. — И все же, если после моих слов вы будете настаивать на своем, я последую за вами, как и все остальные ваши солдаты.

— И какие доводы ты приведешь, чтобы разубедить меня?

— Ни одна живая душа еще не возвращалась из царства Хаоса.

— Но если мы отправимся в сердце Хаоса и вернемся оттуда, разве о нас не будут слагать легенды? — спросил Малекит.

— Если вернемся, — предостерег Еасир.

— Я и не знал, что холод так пагубно влияет на тебя, Еасир, — презрительно бросил князь.

— Меня сдерживает не страх, — резко возразил капитан. — Я с радостью выступлю против любого врага, смертного или демона. Но нас запомнят как глупцов, и мы покроем себя позором, а не славой, или, что еще хуже, нас вообще не запомнят, если мы отправимся в царство Хаоса и не вернемся. Наша история закончится ничем.

Малекит осклабился — не от злости, но от разочарования. Он знал, что в словах Еасира есть резон, однако князь не мог вынести мысли о том, что ему придется вернуться в Нагарит с поджатым хвостом.

— Пока я не стану принимать решения, — провозгласил он. — Утреннее солнце может принести свежие мысли.

Так и вышло.

Перед рассветом буран утих, и над тундрой воцарилось спокойствие. В палатку Малекита заглянул взволнованный Еасир. Следом за ним князь выбрался наружу, чтобы посмотреть, что же так взбудоражило его солдат.

На севере, в свете зарождающегося дня, виднелись какие-то строения. На усыпанном снегом холме из ледяной почвы вырастали облепленные инеем дома. С такого расстояния он не мог рассмотреть их точные очертания, но сразу становилось ясно, что странные грани вытесала из серого и черного камня не природа. Свет раннего утра блестел на свисающих с необычных балконов сосульках и искрами рассыпался на непривычной формы куполах. Малекит отдал приказ сворачивать лагерь и готовиться к выступлению.

Сперва он оценил расстояние в две-три мили, но безликая тундра обманчива, и только спустя несколько часов нагаритяне приблизились к неизвестным постройкам.

Эльфы никогда не видели подобных домов — ни у гномов, ни у людей. Стены этих строений казались не вытесанными, а сплавленными из камня без каких-либо швов. Стены пересекались под непривычными углами, а окна и двери чернели странными проемами. Малекит не видел ни изгибов, ни закругленных арок. Некоторые здания были настолько низкими, что их крыши оказывались на уровне его головы, в то время как другие возвышались на несколько этажей по дюжине футов в высоту.

Поначалу нагаритяне просто бродили по широким, неровным улицам, просторным террасам и лестницам со ступеньками разной высоты. Дороги пересекались через неравные участки и выводили на неровные площадки в форме звезд. Малекит не заметил других материалов, кроме камня, — ни дерева, ни металла — и убедился, что поселение очень древнее. Вскоре стало ясно, что город огромен, гораздо больше всех виденных когда-либо эльфами.

Тут, на границе царства Хаоса, расстояния были крайне обманчивы, и это в полной мере относилось и к городу. Короткие переулки при приближении становились шире, улицы оказывались длиннее, чем можно было предположить по фасадам расположенных на них зданий, а парадные проезды, по которым, казалось, можно прошагать целую милю, заканчивались в мгновение ока.

Наконец Малекит и его отряд решились зайти в одно из зданий. Они выбрали дом в пять этажей, который неестественно расширялся кверху, к серым небесам. Плоские стены испещряли сотни маленьких темных окон. На первом же этаже находилась только широкая лестница, которая вела вниз; эльфы не обнаружили ничего, что помогло бы подняться на верхние этажи.

Они достали сделанные гномами фонари, где горел серебристый огонь, и спустились по ступенькам. Лестница привела их в запутанный клубок туннелей и залов, и довольно быстро Малекит начал опасаться, что они заблудятся. Он приказал на каждом перекрестке оставить по воину с зажженным фонарем, чтобы не потерять из виду обратный путь. Таким образом они медленно осматривали катакомбы. Они не нашли никаких признаков строителей города — лишь голый камень без узоров и цвета.

После целого часа поисков — гораздо дольше, чем можно было предположить, судя по внешним размерам здания, — они подошли к другой лестнице. Она вела вверх, но пролеты совершенно странным образом пересекались. Становилось несомненным, что лестница поднималась гораздо выше потолка, хотя с виду достигала лишь середины первого этажа.

От дыхания в воздухе поднимался пар. Малекит с воинами поднимались по лестнице, оставляя на каждой площадке по часовому. Они преодолели подъем за удивительно короткое время и вышли на еще один пустой этаж с широкими окнами, через которые виднелось затянутое облаками небо.

Малекит подошел к ближайшему окну, выглянул наружу и тут же отпрянул с удивленным вздохом. Лестница привела их на этаж выше того, где они вошли в здание, потому что внизу он видел оставленных у входа часовых. Город простирался во всех направлениях, докуда доставал взгляд, и там терялся в сером тумане.

Князь прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Затем, немного придя в себя, высунулся из пустого окна и позвал часовых. Те с испуганными вскриками подняли головы; их голоса едва долетали до Малекита, как будто с весьма значительного расстояния.

Малекит приказал нагаритянам покинуть здание, что заняло еще около часа. Когда он поднял голову к небу, солнце полностью скрылось за облаками, так что пришлось полагаться на инстинктивное чувство времени. По его расчетам, была середина дня, и князь знал, что в это время года солнце садится рано, — весь путь от горизонта к горизонту занимает у него несколько часов. Малекит приказал покинуть город до наступления ночи, а завтра вернуться.

Без солнца никто из нагаритян не мог указать, с какой стороны они вошли в город. Они отправились по своим следам на снегу, но вскоре следы пропали, хотя снегопада не было. Малекит, встревожась, обнаружил вдобавок, что пятеро воинов его отряда пропали. Никто не мог вспомнить, где их видели в последний раз, и князь боялся, что они затерялись в городе, и скорее всего, навсегда.

Малекит чувствовал, что тревога солдат перерастает в панику, поэтому приказал отряду оставаться на месте. Очевидно, близость царства Хаоса влияла на восприятие, и он уже не мог доверять собственным глазам. Поэтому Малекит обратился к более глубоким чувствам — плывущей из Врат Хаоса магии.

Князь закрыл глаза и отключил все внешние ощущения. Он вошел в медитативное состояние. Этому его еще в юности обучила Морати. Обычно ему не требовалось особых усилий для поимки ветра магии, но сейчас он искал идеальной точности.

Он представил себя крошечной точкой, пылинкой, и позволил внутренним чувствам потянуться наружу, совсем недалеко. Ветры магии дули здесь равномерно во всех направлениях. Князь немного расширил сферу своих поисков и охватил большую часть города. Сейчас же он нашел более-менее постоянный поток энергии, текущий в одном направлении. Малекит мысленно отметил его расположение и открыл глаза.

Он снова собрался с мыслями и теперь чувствовал легкую, но настойчивую тягу Хаоса и знал, в какой стороне находится север. Малекит повернулся на юг и приказал нагаритянам следовать за ним.

Они прошагали почти час, когда князь почувствовал другое течение магии. Что-то поблизости создавало завихрение в потоке, наподобие заклинательного камня гномов. Теперь он был уверен, что при необходимости сумеет вывести свой отряд из города, так что Малекит решил отклониться от пути и исследовать это завихрение. Теперь Малекит безошибочно выбирал дорогу и вел нагаритян к источнику аномалии.

Его внимание привлекло одно из зданий. Оно возвышалось башней из пяти ярусов, где каждый следующий ярус отклонялся от предыдущего немного в сторону. От этого все здание казалось покореженным рукой древнего неизвестного бога. В стене первого яруса зияло несколько арочных проходов, но на верхних ярусах Малекит ничего не разглядел. Хотя он и не смог бы сказать почему, но здание напоминало храм.

Малекит приказал половине воинов растянуться по периметру здания, которое стояло на огромной восьмиугольной площади с неровными сторонами. Другую половину он взял с собой внутрь. Некоторое время они бродили по коридорам, лестницам и туннелям. Малекит чувствовал, как магия кипит вокруг, но на стены здания наложено заклинание, которое удерживает ее внутри.

Наконец он нашел место, где яростно клубился магический вихрь. Жестом он приказал воинам остановиться и подошел к точке, где сходились несколько потоков энергии. От такого наплыва магии даже князю стало дурно.

Там он разглядел треугольную дверь, незаметную с любого другого места. Он указал на нее и велел Еасиру точно следовать всем его указаниям. Ничего не понимающий лейтенант, повинуясь жестам князя, подошел к двери. Еасиру казалось, что Малекит направил его к сплошной стене, и в шаге от нее он замешкался, но окрик князя заставил его шагнуть вперед. С гримасой, с прищуренными в предвкушении удара глазами Еасир сделал последний шаг, но едва не упал, когда оказался на верхней ступени странной асимметричной лестницы, похожей на найденную в первом обследованном ими здании.

Из-за колдовства лестницу никто не видел; ведущая к ней дверь находилась как бы немного в стороне от этого мира. Когда Еасир прошел через нее, он пропал из виду, но через несколько мгновений вернулся и жестом пригласил следовать за ним.

Короткая лестница вела вниз, хотя в этом невероятном городе такие понятия, как время и направление, были очень зыбкими. Ступени привели их в абсолютно черную комнату, ее освещал только свет эльфийских фонарей. Казалось, что воздух здесь прямо всасывает в себя свет, и даже в сиянии ламп Малекит не видел дальше десяти шагов перед собой.

Он осторожно сделал пару шагов и обнаружил, что ступает по выложенному плитами полу, — причем каждая плита занимала свое строго определенное место в непонятном геометрическом узоре. Серые, как и весь камень построек в городе, плиты слегка прогибались под ногами. Малекит поводил фонарем вправо и влево и увидел вырастающие из мрака фигуры — они стояли на пьедесталах по сторонам широкого прохода. Князь поднял руку, чтобы идущие следом воины остановились, и повернулся к левому ряду фигур.

В серебристом свете фонаря фигуры казались сделанными из какого-то тусклого сплава, но вблизи Малекит рассмотрел, что перед ним скелеты из серой кости. По пропорциям торса и длине конечностей они соответствовали скорее эльфам, хотя толщина костей больше подходила людям, а рост — гномам. Их черепа чуть отличались от всех виденных прежде Малекитом.

Скелеты покрывали черные саваны с натянутыми капюшонами. На шеях и запястьях висели нити темных бус, возможно черного жемчуга. В правых руках они держали зазубренные мечи, а в левой — треугольные щиты, без каких-либо украшений.

Малекит прошел немного вдоль шеренги неподвижных стражей, но не смог представить, сколь далеко она тянется, хотя и почувствовал, что расстояние между ними сужается и два ряда сходятся где-то за пределами видимости.

Князь оглянулся на свой отряд и пораженно остановился. Хотя он мог бы поклясться, что прошел не более пятидесяти шагов, свет фонарей эльфов блестел отдаленными звездочками на затянутом туманом небе, причем слева и выше.

Малекит крикнул, чтобы к нему прислали группу воинов, и его голос заметался между далеких стен. Судя по эху, комната оказалась гораздо просторнее, чем можно было предположить снаружи. С дрожью Малекит подождал подкрепления — свет фонарей приближался с каждым ударом сердца, будто с каждым шагом эльфы покрывали несколько ярдов.

Еасир округленными глазами смотрел на парад скелетов. Он ничего не говорил, но Малекит заметил выражение тревоги на лице своего лейтенанта. С ободряющим кивком князь развернулся и пошел по проходу. Тот действительно постепенно сужался и привел нагаритян к огромной ступенчатой пирамиде, чья вершина терялась в тени. Малекит поднялся на несколько ступеней, обошел пирамиду и увидел, что к ней тянутся расположенные с неравными промежутками еще пять линий скелетов. Князь вернулся к своим воинам и приказал нескольким встать у подножия ступеней, а остальным следовать за ним.

Ступени вывели на ровную площадку шириной — насколько невозможным это ни казалось — с подножие пирамиды. На низких табуретах сидело семь фигур. Они походили на скелеты внизу, только их украшало больше бус из черного жемчуга и броши из того же темного материала. Шестеро смотрели наружу, на каждый из сходящихся к пирамиде рядов. Вместо капюшонов их головы венчали простые тонкие обручи с черными матовыми камнями. Седьмая фигура сидела лицом к Малекиту, хотя князь подозревал, что она встречала бы пришедших независимо от того, откуда бы те появились. Ее корона была гораздо больше и сделана из серебристо-серого металла с похожими на рога завитками — единственный природный узор, который заметил во всем этом городе Малекит.

— Ваше высочество! — выкрикнул Еасир — и рука Малекита дернулась к мечу.

Только тогда он осознал, что его другая рука уже тянется к мертвому королю, чтобы снять с его черепа корону. Князь даже не понял, когда подошел к нему, и встряхнул головой как после удара.

— Не следует ничего трогать здесь, — сказал Еасир. — Это место проклято — богами или кем-то еще.

Малекит рассмеялся, но звук оказался придушенным и плоским, без звенящего эха, которым разносился его предыдущий крик.

— Думаю, этот великий король больше не правит здесь, — сказал князь. — Вот он, мой знак, Еасир. Я не могу придумать лучшего заявления о своей судьбе, чем вернуться на Ултуан с этой короной на голове. Свидетельство предшествующих времен.

— Предшествующих чему? — спросил Еасир.

— Всему! Хаосу, Вечной королеве, даже богам. Разве ты не чувствуешь древности этого места?

— Чувствую, — прорычал Еасир. — Тут живет древнее зло, разве вы не видите? Я повторяю, это место проклято.

— Ты был готов следовать за мной во Врата Хаоса, — напомнил Малекит. — Ты предпочтешь, чтобы мы оставили это сокровище здесь?

Еасир пробурчал что-то нечленораздельное, но Малекит воспринял его слова как согласие. Князю и так не требовалось разрешения, чтобы взять то, что он хотел и откуда хотел. Его привела сюда магия, и он знал, что это неслучайно. Чья воля за ней скрывалась — богов или чья-то еще, но она привела его к древнему королю, чтобы забрать его корону.

С улыбкой Малекит снял корону с черепа мертвого короля; она снялась очень просто и оказалась легкой как пушинка.

— Корона у вас, пора уходить, — резким от страха тоном сказал Еасир.

— Успокойся, — произнес Малекит. — Разве она не придает мне величественности?

Князь Нагарита надел на голову корону — и мир исчез…

По огромному залу разливался золотистый свет. Он исходил не из определенного источника, а просто сиял со всех сторон. Еасир заморгал, чтобы прошли поплывшие перед глазами яркие пятна. Когда зрение восстановилось, он лучше разглядел, где находится.

Зал оказался больше любого парадного зала Ултуана или царства гномов. Когда Еасир повернулся, чтобы оглядеться, то увидел, что стен становится то больше, то меньше: только что он стоял в восьмиугольной комнате, но тут же она превратилась в треугольную.

Он поднял голову вверх и увидел далекий потолок, который тянулся к горизонту, — настолько протяженный, что он не мог определить, где тот встречается со стенами. С него под странными углами свисали огромные неровные сталактиты. Еасир оторвал взгляд от безумного зрелища и повернулся к своему повелителю.

Малекит выглядел так, будто его заморозили. Он стоял рядом с королевским скелетом на середине площадки в той же позе — его пальцы прилипли к странной железной короне. Еасир с воплем ринулся вперед, он боялся, что на его князя наслали какое-то заклинание. Но его остановил крик одного из воинов, лейтенант повернул голову и увидел, как несколько нагаритян указывают на что-то в зале.

Еасир проследил взглядом и увидел то, чего опасался с первых минут пребывания в древнем зале: скелеты сошли со своих постаментов и разворачивались к центральной площадке. Они тоже светились и целенаправленно двигались вперед, держа наготове оружие и щиты. Еасир бросил быстрый взгляд на сидящие на пирамиде фигуры и с облегчением увидел, что хотя бы те не шевельнулись. Лейтенант ринулся к противоположной стороне помоста — мертвые воины наступали со всех сторон.

— Приготовиться к обороне! — приказал Еасир, и нагаритяне сомкнули кольцо из щитов и копий. — Князь!

Капитан пробежал по площадке и положил руку на плечо Малекита, будто хотел его разбудить.

Но стоило ему коснуться князя, как по телу Еасира побежали искры и его отшвырнуло в сторону. Тело онемело, а мышцы дергались в спазмах от магической энергии. Еасир сжал зубы и попытался взять свое тело под контроль, но у него не осталось сил. Он лежал и стонал, руки и ноги налились свинцовой тяжестью, в глазах темнело.

Раздались встревоженные крики, но лейтенант не мог разобрать слов сквозь звон в ушах. В кратких вспышках просветления он видел, как нагаритские лучники натягивают тетиву и выпускают с края помоста стрелы, но не мог сказать, попадают ли те в цель. Со стоном он перевернулся на живот, онемение начало проходить — его сменила режущая боль в костях и теле.

Еасир попытался заговорить, но смог только шипеть сквозь сжатые зубы. Боль пронзила позвоночник и растеклась в голове. Среди заполнившего череп жужжания и визга лейтенант расслышал крики и ужасный топот костяных ног по каменному полу. В затуманенном болью мозгу метнулась паническая мысль: «Мы обречены».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Изначальные враги

Вокруг Малекита метался калейдоскоп режущих глаз цветов. Князя наполняло странное ощущение, будто его подняли высоко в воздух и в то же время он стремглав летит вниз, в бездонную глубину. Голова кружилась, а по коже бегали мурашки. Все тело пульсировало и наливалось неведомой энергией.

Через какое-то время — мгновение или вечность — кружащиеся цвета начали сгущаться. Они образовали виденный только в страшных снах пейзаж, над которым и парил эльфийский князь. Небеса полыхали огнем, по ним ползли черные облака, а внизу простиралась бесконечная равнина — царство Хаоса.

В одной стороне Малекит заметил заброшенный сад. Над иссохшими стволами согнутых и поваленных деревьев витал вонючий туман и роились мухи, а между зарослями лишайника текли ручейки пузырящейся гнили. Болотистые лужи вспучивались пузырями, испуская ядовитые газы.

В центре зарослей возвышался невероятных размеров обветшалый мавзолей из крошащегося камня и изъеденного червями дерева. Краска отшелушилась, а голые пятна закрывали болезненного вида желтые лианы и крупные черные розы. Из сотен дымоходов вырывался дым, а украшенные горгульями трубы выплевывали на потрескавшиеся плиты комья ихора.

В дыму и ядовитых парах ковыляли демоны чумы и смерти — огромные раздутые создания с покрытой чирьями плотью и изрытой оспинами кожей. Их сопровождали слюнявые животные, похожие на слизней с гроздями щупалец, откуда капали ядовитые выделения. Мириады клещей ползали по просевшим стенам и крыше, а по запущенному саду бродили легионы циклопических демонов с одним потрескавшимся рогом и монотонно что-то напевали.

Малекит отвернулся, и его взгляд упал на могучую цитадель из сверкающих зеркал и хрусталя. Ее поверхность переливалась всеми цветами радуги, почти прозрачными, замутненными лишь извивающимися потоками магии. Двери зияли распахнутыми ртами, а окна уставились на князя лишенными век глазницами. На шпилях тонких башен горели разноцветные огни и осыпали землю внизу фонтанами искр.

Вокруг невиданного дворца раскинулся огромный лабиринт с хрустальными стенами. Извивающиеся проходы пересекались во всех направлениях и проходили над и под друг другом. Арки из пламени соединяли между собой части лабиринта; они переливались синим, зеленым, фиолетовым огнем, а потом сменялись цветом, не предназначенным для глаз смертных.

Небо над ужасной башней наполняли стаи парящих в магических потоках существ, жутких и похожих на акул. Вокруг лабиринта резвились бесформенные, хохочущие создания — они скакали и прыгали в безумном веселье. Взгляд Малекита вернулся к цитадели, и князь увидел, что огромная галерея открылась.

Там прогуливались загадочные существа с разноцветными крыльями и птичьими лицами, в блестящих голубых и розовых робах, с перекрученными посохами в руках. Одно из созданий остановилось и поглядело на князя. Его глаза зияли колодцами бесконечного безумия, глубокими океанами клубящейся силы, что грозила затянуть в них навсегда.

Малекит оторвался от завораживающего взгляда и осмотрел выжженную пустошь, окруженную длинной цепью вулканов, по черным склонам которых текли реки лавы, а над кратерами поднимались клубы сажи. В скальной породе были высечены огромные сторожевые башни, украшенные черепами бастионы, а с зубцов стен свисали тысячи тысяч пурпурных знамен.

Землю покрывали разрывы и провалы, которые наливались кровью, будто раны от постоянных ударов божественного меча. Между алыми озерами кучами были навалены скелеты немыслимых созданий, а вокруг колыхались барханы из серой костной пыли. По руинам бродили гончие размером с лошадь, покрытые красной чешуей и с огромными клыками; их вой наполнял воздух и мешался с треском и скрипом костей.

В сердце разрушения стояла гигантская башня — настолько огромная, что она закрывала весь горизонт. Башня на башне, стена из черного камня и бронзы на стене — замок мог сдерживать армию, собранную со всей вселенной. Горгульи сплевывали вниз кипящую кровь, а краснокожие воины с поджарыми телами и раздутыми, увенчанными рогами головами патрулировали стены. На самом высоком парапете стояло существо, рожденное из самой ярости, которой дали звериное, крылатое тело. Оно било себя в обнаженную грудь и завывало, подняв голову к темному небу.

Малекит с содроганием повернулся в другую сторону, где его заворожила картина невиданной красоты. Прекрасные поляны с нежно колышущимися изумрудными деревьями обрамляли золотистые пляжи. Там пенились голубые волны, а блестящие безмятежные озера так и манили к себе. Усыпанные белейшим снегом вершины величественных гор блестели под невидимым солнцем. Крошечные создания в деревенских костюмах резвились в этом раю; они смеялись и болтали, ласкали друг друга. На изумрудных лугах паслись стада великолепных зверей, чьи тела переливались и меняли цвет. Князь не мог оторвать глаз от переменчивых, разноцветных узоров. Его завораживала их красота и тянуло туда, к ним.

Внезапно Малекит разгадал ловушку, в которую чуть не попал, и оторвал взгляд от гипнотических видений. Он чувствовал, что за ним наблюдают внимательные глаза потусторонних созданий. При мысли, что вот-вот его душу препарируют и она, совершенно беззащитная, предстанет перед богами Хаоса, князя охватил страх. Он хотел бежать, но со всех сторон лежали владения темных богов. Последним, подстегнутым ужасом усилием воли он пожелал оказаться в другом месте — и его тут же подхватили крутящиеся водовороты магии.

Когда зрение прояснилось, Малекит обнаружил, что парит высоко над миром, будто стоит на пороге мироздания и оглядывает оттуда царства людей, эльфов и гномов, а также всех прочих созданий. Он видел джунгли Люстрии, где по руинам городов Древних ползали человекоящеры. Видел зеленые волны марширующих по выжженной пустыне орочьих племен.

Над миром витали ветры магии, и сейчас он видел их так ясно, как никогда в жизни. Князь наблюдал, как они вытекают из Врат Хаоса на севере и разлетаются по северным землям. Портал Ултуана выглядел огромным завихрением, которое подпитывалось энергией всего мира. Он видел глубокие дыры темноты и яркие горы света.

В тот миг в голове Малекита все встало на свои места. Перед ним лежал целый мир, и он видел его так, как умела только его мать. Над землей струились потоки силы, которых никогда не касалась воля смертного. Над океанами и равнинами проносилось дыхание богов; оно спускалось в ущелья и колыхало леса. Вся магия, добрая или злая, шла из Хаоса. Картина поражала своей красотой — так взлохмаченное штормом море завораживает тех, кому не грозит его смертельная хватка.

Малекит ненадолго задержался в видении. Теперь он понимал, что за корона обжигала ему голову. Она выступала в роли некоего ключа, и создала ее раса, жившая задолго до появления эльфов — даже до прихода Древних. Ему не составило бы труда остаться здесь вечно и восхищаться изменчивой географией магических ветров. Он может провести тут вечность, изучая их при помощи короны, но так и не открыть все их секреты.

Но что-то не давало ему покоя, что-то в глубине души грозило вмешаться и прервать наблюдение.

Еасир с трудом поднялся на колени; он еще чувствовал слабость после магического удара. Встревоженные крики эльфов все нарастали по мере того, как скелеты начали подъем по ступеням пирамиды. Лейтенант подполз к краю верхнего уровня и взглянул вниз на мертвый легион, который безупречным строем надвигался на эльфов. Скелеты маршировали в ногу, будто их вела общая воля. Стрелы не производили почти никакого эффекта, отскакивая от светящихся костяков, а чаще просто пролетали сквозь них, как сквозь призраков.

Когда первый ряд скелетов достиг верхней ступени, нагаритяне ударили копьями. Вонзающиеся в черепа и ребра серебряные копья нанесли существенно больший урон, чем стрелы, и немало скелетов рассыпалось и исчезло в затухающем сиянии золотистого света. Но наступление продолжалось неумолимо, как прилив, и едва один ряд падал, его место занимал следующий.

Клинки скелетов ничуть не затупились с того дня, как их выковали, и без устали впивались в щиты и плоть. Вокруг Еасира звенели крики боли и страха, а он пытался вытащить свой меч, но ножны оказались прижаты к полу, а у него не хватало сил, чтобы приподняться.

Слева от него эльф с криком покатился по ступенькам с перерезанным призрачным клинком горлом. Скелет встал на освободившееся в линии обороны эльфов место и повернул скалящееся лицо к Еасиру. Древний воин занес над головой черный меч со сверкающим золотистым светом клинком. Еасир вскинул перед собой щит, и клинок ударился в него с глухим звоном.

Снова и снова меч ударялся в щит с упорной, методичной жестокостью. После десятого удара руки Еасира окончательно ослабли, и от одиннадцатого край щита ударил его по лицу. Оглушенный ударом, лейтенант не мог уже ничего сделать, когда меч скелета снова взлетел в воздух. Он уставился в глаза мертвого часового и не увидел в них ничего, кроме наполненных тьмой колодцев.

Заполнивший комнату золотистый свет ярко вспыхнул и ослепил Еасира. Эльф вскрикнул и зажмурил глаза в ожидании смертельного удара. Но меч все не опускался, и Еасир приоткрыл один глаз, в ужасе от того, что может увидеть.

Скелет все еще нависал над ним с поднятой рукой, но аура вокруг него погасла, оставив лишь легкое свечение, и он не двигался.

Еасир открыл второй глаз и осмелился выдохнуть. Затем он услышал за спиной хриплый смех и медленно повернул голову, боясь представить, что за видение его ждет.

На середине площадки стоял Малекит; корона на его голове сияла мощью. Лицо князя сияло энергией. Лицо приняло пренебрежительное выражение, величественное, но в то же время жестокое. Взгляд оставался отрешенным. Князь довольно долго смотрел на Еасира, но, казалось, не видел его. Затем Малекит протянул руку, и по его команде скелеты ожили, развернулись и зашагали вниз по ступенькам. С облегченным вздохом Еасир наблюдал, как они вернулись на свои постаменты и замерли там.

При помощи короны Малекит видел магические силы, заставлявшие скелеты двигаться. Остановить их не составило труда, и следующим мысленным приказом князь вернул их в вечный сон. Весь зал заполняли огромные золотистые арки и блестящие колонны, невидимые для всех, кроме него. Благодаря короне он видел магию древних архитекторов города, изогнутые галереи и вытянутые балконы, сооруженные при посредстве магических сил, о которых не подозревал даже он. Вот почему в зале не было другой магии: там уже имелась собственная сила, гораздо мощнее прихотливых ветров магии. Подобно тому как воздух не может проникнуть в твердый предмет, так и ветры магии не могли ворваться в переполненный заклинаниями зал.

Теперь, при помощи внутреннего зрения короны, у князя появилась возможность самому управлять магией Хаоса. Мать предупреждала, что Хаос — самый страшный враг. Ожидаемые от армий орков и зверолюдей опасности — сущие пустяки в сравнении с легионами демонов. Боги Хаоса строили планы и ждали — ведь в их распоряжении была вечность. Князь внезапно понял, что эльфы не смогут всегда прятаться за силой портала, он лично ощутил медленно растущую силу богов Хаоса, когда стоял среди них.

Все части головоломки сложились в сознании Малекита. Люди севера служат сосудами для темных богов, и их процветание будет усиливать влияние их тайных повелителей. Придет день, когда портал падет и в мир снова ворвутся орды Хаоса. Ултуан окажется к ним не готов, Бел Шанаару даже в мечтах не стоит надеяться достойно встретить такую угрозу. У Малекита не осталось сомнений, что благодаря этой короне он станет орудием, которое защитит эльфов от величайшей опасности.

Медленно, с усилием Малекит снял с головы корону. Величественная магическая архитектура пропала из виду, и князь обнаружил, что находится в странном зале под древним городом. Его окружили верные нагаритяне: они уставились на своего господина полными страха и восхищения глазами.

Малекит улыбнулся. Теперь он знал, что должен сделать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Культы Китарая Возвращение князя Возрождение Анлека Воля Азуриана

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Беспокойство роскоши

Когда Малекит взял магическую железную корону, далеко на юге Ултуана другой эльф тоже принял вызов судьбы. Скромный капитан лотернской гвардии Каратриль вел свой отряд по прибрежной дороге. Ему дали секретное задание, о котором знали лишь единицы при дворе Эатана. И совсем уж никто не знал, что эта ночь положит начало целой серии событий, которые завершат эльфийский золотой век.

По ночному небу гуляли отблески света из тысячи окон Сверкающей башни. Волны в пенных искрах разбивались о камни, на которых стоял маяк. По свету Сверкающей башни корабли пересекали залив и проходили под огромной аркой Изумрудных врат, за которым лежали тихие воды пролива Лотерна.

Их белые паруса отбрасывали на спокойные воды отблеск.

За крутыми откосами, застроенными домами и башнями, где в бесконечном дозоре двигались часовые, вздымалась громада Сапфировых врат. Кованое серебро створок переливалось в магическом свете огромных драгоценных камней. В лунном свете за воротами лежала тихая безмятежная лагуна.

По берегу тянулись многочисленные причалы с пришвартованными кораблями. Вдоль берега дрейфовали крохотные ялики и прогулочные яхты, увешанные золотистыми фонариками, и над шелковистыми водами разносились смех и пение. Среди леса мачт торговых судов и поджарых яхт выделялись мощные военные корабли. Огромные «драконы» уверенно покачивались на якоре, золоченые носы и отделанные серебром бортовые арбалеты не давали забыть об их суровом предназначении. Стремительные «ястребы» мелькали среди линейных кораблей; морская гвардия была начеку.

На противоположной стороне лагуны раскинулся на холмах город Лотерн. Зеленые террасы, пышные виноградники и просторные виллы связывали извилистые дорожки: они поднимались от берега к великолепным дворцам и стройным башням на лотернских холмах. В городе было тихо — но то было затишье перед бурей.

Лотерн одолевала тревожная истома, как и весь остров эльфов, буквально утопавший в распутстве и всевозможных излишествах. То, что начиналось с безобидных поэтических музыкальных вечеров, продолжилось в кровавых жертвоприношениях, извращенных ритуалах и заигрывании с запретными силами.

Культ наслаждений привлекал последователей простыми чувственными ловушками, ведь эльфы всегда переживали эмоции и ощущения очень сильно. Привычные нормы морали были отброшены.

Немногие понимали, насколько глубоко темные культы пустили корни в их обществе. Еще меньше эльфов знало об истинных масштабах распространения зловещего культа наслаждений. Бел Шанаар и верные ему князья искали способ ослабить влияние расплодившихся мрачных сект, пресечь появление их новых последователей и восстановить спокойствие в обществе.

На Каратриля была возложена задача уничтожить недавно появившуюся в Лотерне секту. Вот куда он и вел свой отряд по извилистым улочкам города.

В особняке князя Аэлтерина, на окраине Лотерна, церемония подходила к кульминации.

В воздухе мраморного зала клубились фиолетовые и голубые пары — они поднимались от жаровен, сделанных из перекрученных костей неизвестных животных. Опьяненные наркотическими испарениями, гости извивались на покрытом красным ковром полу: рыбаки и дворяне, слуги и законодатели вперемешку. Кто-то рыдал в кошмарном видении, другие истерически хохотали, некоторые просто постанывали от возбуждения.

Вокруг извивающегося клубка тел стояла дюжина обнаженных до пояса жрецов. Их тела покрывали выписанные лисьей кровью символы, а длинные волосы, смазанные жиром этого животного, торчали иглами.

Верховная жрица Дамолиена негромко распевала заклинание; ее голос почти терялся в какофонии, царившей в огромном зале. На плечах жрицы красовалась окровавленная шкура лисы, и время от времени женщина замолкала и пропускала сквозь пальцы мех. Дамолиена вздрагивала от наслаждения, когда шелковистый мех касался особо чувствительной от наркотика кожи.

Гости один за другим впадали в ступор, в зале воцарилась тишина. С удовлетворенным кивком Дамолиена отослала одну из жриц за князем Аэлтерином, хозяином дома, чтобы тот смог принять участие в последней стадии церемонии. Но стоило жрице направиться к двойным дверям зала, снаружи раздался шум. Громкие голоса и вскрик заставили всех жриц повернуться к дверям. Дамолиена вытащила из-за пояса серповидный жертвенный нож, и тут дверь с грохотом распахнулась.

В нее ввалился князь Аэлтерин, натыкаясь на бесчувственные тела гостей. Из раны на его груди текла кровь, и алые капли полетели в лицо Дамолиены, когда князь споткнулся об одно из тел и рухнул на землю. В дверной проем ворвались воины в серебристых доспехах, с обнаженными мечами в руках. Голову командира украшал высокий шлем с выгравированными золотом прыгающими львами, а с его меча стекала кровь. Он вытащил из-за пояса листок пергамента и одним взмахом раскрыл его, так что стала видна печать Короля-Феникса Бел Шанаара.

— Князь Аэлтерин из Лотерна! — провозгласил воин. — Я Каратриль, капитан лотернской гвардии, и вот королевский приказ о вашем аресте.

Аэлтерин пополз через тела сонных эльфов на полу. Он не отрывал умоляющих глаз от Дамолиены.

— Защити меня… — прошипел князь.

— Сложите оружие и сдавайтесь, — спокойным голосом приказал Каратриль. — Отдайтесь на милость Короля-Феникса.

Дамолиена улыбнулась. Быстрым, как у змеи, языком, она слизнула с губ кровь Аэлтерина.

— Милость для слабых, — промурлыкала жрица и прыгнула через комнату.

С дьявольскими визгами остальные жрицы последовали за своей госпожой. Их растопыренные пальцы украшали острые длинные ногти. Каратриль отпрыгнул, и острие кинжала Дамолиены чудом не проткнуло ему глаз. Один из солдат выступил вперед с занесенным мечом и вонзил его в грудь верховной жрицы. Та беззвучно упала, но ее последовательницы продолжали бросаться на стражу.

Атаковали они яростно, и двоим из гвардейцев Каратриля острые когти разодрали горло, прежде чем их товарищи сумели остановить обезумевших жриц взмахами меча. Каратриль брезгливо прошелся между бесчувственными искателями наслаждений, вложил в ножны меч и протянул князю Аэлтерину руку.

— Князь, вы ранены, — мягко сказал он. — Пойдемте с нами, чтобы лекари могли обработать ваши раны. Бел Шанаар не желает вам зла, он лишь хочет помочь.

— Бел Шанаар? — прорычал князь. — Самозванец! Узурпатор! Его правосудие пристало воронам над прогнившим трупом. Я проклинаю его! Пусть Нету заточит его в самом черном провале!

С последним усилием Аэлтерин, герой битвы в Мардальской долине и защитник Линтуина, поднялся на ноги. С пренебрежительной усмешкой он подхватил одну из бронзовых жаровен и высыпал дымящиеся угли на свою мантию. Прозрачная ткань моментально вспыхнула — и князя охватило голубое пламя. Оно переметнулось на ковер, Аэлтерин упал, и вскоре огонь уже охватил висящие на белых стенах гобелены.

В дыму и смертельных языках пламени Каратриль и его отряд принялись бегом вытаскивать наружу бессознательных эльфов, но пожар быстро разгорался, и внутри оставалось еще не меньше дюжины беспомощных эльфов. Когда один из солдат ринулся обратно в зал, Каратриль ухватил его за руку.

— Слишком поздно, Аэренис, — сказал капитан. — Огонь успокоит их. Может быть, теперь они обретут покой, который искали.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Двор Короля-Феникса

Величественные орлы кружили над головой; их тени мелькали на шершавых камнях горного перевала. Огромные птицы с крыльями в два эльфийских роста в размахе могли поднять в воздух горного льва. Каратриль придержал коня и какое-то время просто смотрел в голубое небо, где парили среди снежных пиков Кольцевых гор великолепные крылатые хищники. Звон упряжи нарушил его созерцание — это сопровождающий капитана Аэренис остановил рядом своего коня.

От холодного горного воздуха эльфов защищали синие шерстяные плащи. Плащ Каратриля был оторочен золотой каймой, что отмечало капитанское звание. Оба носили легкие кольчужные юбки, отделанные выбеленной кожей, и широкие пояса, украшенные драгоценными камнями и серебром. К седлам были приторочены вытянутые белые щиты; щит Каратриля украшало изображение вставшего на дыбы льва, а Аэрениса — простая золотая руна, «Саратай», символ независимости и несгибаемой защиты. На обоих красовались высокие шлемы, столь любимые эльфийскими воинами. У Каратриля — с львиным семейным гербом, у Аэрениса — без украшений, за исключением одного бирюзового пера на плюмаже.

Они были вооружены копьями с лезвиями в форме листа и длинными луками — луки с ненатянутой тетивой были приторочены к седлам, а за спиной висели колчаны со стрелами с белым оперением. К счастью, оружие применять пока не приходилось: путешествие протекало вполне мирно.

Несмотря на это, эльфы не расслаблялись. Они пересекали хребет Кольцевых гор, где портал Ултуана образовывал кольцо мистической энергии. Тут и воздух, и земля прямо дрожали от пульсирующей магии. Каратриль и Аэренис имели повышенную чувствительность к магическим потокам, так что вполне ощущали ее присутствие и мощь.

Сюда влекло и других созданий, и те вырастали на подпитке магической энергией до необычайной величины. Кроме орлов, тут водились гораздо менее дружелюбные существа, например грифоны с телом огромного льва, головами и крыльями птиц. Они сооружали на горных пиках логова, в то время как гигантские змеи и василиски прятались в пещерах и омытых магическими бризами ущельях.

Лейтенант посмотрел на Каратриля блестящими за забралом глазами.

— Капитан, — тихо спросил он, — вас что-то беспокоит?

— Ничего серьезного, — успокоил помощника Каратриль. — Это просто причуда, если можно так сказать.

— Так что за причуда?

— Их ничего не тревожит, этих орлов, — негромко произнес капитан. — Они едят, размножаются и выращивают птенцов и так далеки от наших бед. Они свободны, они летают и охотятся, и их не смущают печали и страх. Ты знаешь, поговаривают, что маги в Сафери умеют превращаться в лебедей и ястребов.

— А вы бы хотели парить как птица? — с сомнением спросил Аэренис. За Каратрилем не водилось славы фантазера или поэта. — О саферийцах говорят многое, да и вообще там живет странноватый народ. Но я сомневаюсь, что они умеют превращаться в птиц. Магия не действует так просто, — по крайней мере, мне так кажется. Да и в любом случае — зачем вам становиться птицей? Вы не беззаботны и не капризны. А вдобавок как тогда быть с клятвой верности Королю-Фениксу?

— И вот поэтому-то нам следует поскорее доставить вести королю. — Каратриль с мрачной улыбкой повернулся к младшему эльфу.

Они тронули лошадей и направились вниз по извилистой горной дороге. Лошади осторожно выбирали путь среди серых камней, а ущелье все сужалось, пока не стало шириной в бросок камня. Свет утреннего солнца не проникал сюда через густые кроны деревьев, и всадники ехали в прохладной тени.

Воздух над ними плясал и переливался — это едва заметное магическое зарево играло над горными пиками.

Время от времени над головами проносилась тень парящего орла. Землю устилали бледные изломанные камни, так что приходилось ехать медленно и тщательно выбирать дорогу. Разбросанные тут и там кусты белого чертополоха из последних сил цеплялись за жизнь под нависающими каменными грядами, на них еще виднелись последние яркие цветы. Тут и там текли тонкие ручьи талой воды с ледников.

Царила тишина, ее лишь иногда нарушал шелест ветра. Эльфы ехали молча, каждый был погружен в собственные мысли. Каратриль хорошо знал своего лейтенанта и еще никогда не видел его в таком состоянии.

— Плохие мысли? — спросил он и направил коня так, чтобы тот шел рядом с лошадью лейтенанта. — Тебя беспокоит случившееся во дворце князя?

— Да, — признался Аэренис.

— Мне жаль, что мы не смоглиспасти всех. — Каратриль догадался, что его товарища мучит чувство вины.

— И не только это. Я увидел там знакомую. Это была подруга моей сестры, Гларионель.

— Пламя разгорелось слишком сильно, ты бы не сумел спасти ее. — Каратриль положил руку на плечо младшего эльфа.

— Я знаю, — кивнул тот. Он поднял лицо к небу и продолжил, будто говорил сам с собой: — Хотя меня печалит ее смерть, но боль причиняет другое. Зачем она пришла туда? Она всегда начинала смеяться первой и замолкала последней. Почему она решила искать милости запретных богов? — Аэренис прикрыл на мгновение глаза и затем посмотрел на Каратриля. Из темно-синих глаз лейтенанта катились слезы. — Как могла такая прекрасная девушка опуститься так низко?

Каратриль ответил не сразу, он обдумал свои слова. Он не мог утешить Аэрениса, поскольку не мог понять его страданий. Сам капитан был единственным в роду: его семья погибла в войне с демонами. Он всецело посвятил себя долгу.

— Я не знаю, — произнес Каратриль. Он убрал руку и отвел с лица прядь серебряных волос. — Возможно, ее привело любопытство, а удержала страсть. Я слышал, что не все ходят на такие собрания по доброй воле. Некоторых обманывают, других силой забирают из дома и приучают к наркотикам. Те, у кого можно было найти ответы на твои вопросы, сейчас мертвы. Ищи утешение в том, что мы спасли хотя бы кого-то.

— Вы мудрый советчик. — Аэренис встретил взгляд командира грустной улыбкой. Затем ее сменило серьезное выражение, и лейтенант отвел глаза. — Возможно, вам, а не Аэлтерину следовало стать князем.

Каратриль искренне рассмеялся, и Аэренис бросил на него потрясенный взгляд.

— Что вы находите смешным? — нахмурился он.

— В моих венах нет княжеской крови, — объяснил Каратриль. — Мои отец и дед не были князьями, которым пристало управлять землями. Меня вполне устраивает моя роль, потому что я сын простых крестьян. Когда Аэнарион и князья сражались с демонами, моя семья пряталась за их щитами и благодарила их. Их убили в полях пшеницы, а не на поле брани. Я не стыжусь, ибо даже самому могущественному князю необходимы вода и хлеб. Я верю, что жизнь и судьба найдут место для всех нас, и эта мысль меня утешает.

— Будем надеяться, что этой ночью жизнь приготовила нам постели в Тор Анроке, — пошутил Аэренис. Ему очень хотелось развеяться.

— И конечно, одну из златовласых тиранокских красавиц, которая согреет ее для тебя!

По ущелью эхом разнесся их смех, и стая птиц взлетела в темнеющее небо.

Осеннее солнце уже висело над горизонтом, когда Каратриль и Аэренис выехали на заросшие высокой травой равнины Тиранока. Теперь эльфы позволили лошадям перейти на рысь.

В Тираноке, как и во всех Внешних княжествах, было холоднее, чем во внутренних землях, поскольку тут дули морские ветры, а центр острова защищали Кольцевые горы. И солнце пригревало, и поездка получалась приятной, тем более что Каратриль и Аэренис проводили ее в непринужденной беседе.

Впереди, всего в двух лигах, на белоснежном холме раскинулся Тор Анрок.

У подножия холма, среди свежевспаханных полей, сгрудились белые дома с красными черепичными крышами. Из труб поднимались тонкие струйки дыма. Над ними вздымались окрашенные закатным солнцем в оранжевые и розовые тона стены Тор Анрока; от них две широкие дороги спиралью спускались к подножию холма. С высоких стен свисали сине-желтые флаги Тиранока, и легкий ветерок едва шевелил их.

Каратриль и Аэренис пустили лошадей в галоп и поскакали напрямик по полю. Скоро они выехали на вымощенную шестиугольными красными плитами дорогу, ведущую к городу.

По обе стороны дороги росли яблони и вишни, упорно не желавшие расставаться с уже золотыми и красными листьями. Урожай был собран, и земля за невысокими изгородями тихо и мирно готовилась к зимнему сну.

Вскоре эльфы подъехали к городским воротам. Въезд в Тор Анрок обрамляли две башни с узкими бойницами, из которых простреливались все подходы к воротам. На плоской крыше каждой башни стоял мощный стреломет.

Золотые ворота Тор Анрока были открыты, но проезд преграждали две стоящие бок о бок колесницы. Их украшали вырезанные из дерева орлиные головы, а загнутые назад крылья образовывали борта. В каждой колеснице застыли два суровых воина: один с длинным посеребренным копьем, а второй с натянутым луком. Часовые внимательно следили, как Каратриль и Аэренис заставили своих лошадей перейти на шаг и подъехали к воротам.

— Кто приехал в Тор Анрок, столицу Тиранока, к трону Короля-Феникса? — грозно спросил копейщик с левой колесницы.

— Капитан Каратриль из Лотерна, с посланием к его величеству Бел Шанаару, — ответил Аэренис, когда они остановились в дюжине шагов от ворот. — И я, его помощник, Аэренис, лейтенант Лотерна.

— Да брось, Фирутал, к чему такие строгости, — произнес, спешиваясь, Каратриль.

Копейщик с мрачным выражением лица сошел с колесницы и приблизился к ним.

— Это не моя прихоть, дружище. — Фирутал протянул в приветствии руку, и Каратриль пожал ее. — По приказу Бел Шанаара охрану удвоили. Нам велено патрулировать дороги и границы и присматриваться к чужакам.

— Но я не чужак, — возразил Каратриль. Он повернулся и жестом подозвал Аэрениса. — Я привез Королю-Фениксу важные новости, а когда твое дежурство закончится, мы сможем распить кувшин вина; как ты смотришь на это?

Фирутал без улыбки кивнул.

— Мое дежурство заканчивается в полночь; я отыщу тебя.

— Не забудь. — Каратриль под звон упряжи запрыгнул обратно в седло.

Фирутал быстро дошагал до своей колесницы и вскочил в нее. Одним словом он тронул лошадей с места и освободил проезд Каратрилю и Аэренису.

— Поторопитесь, я сообщу Королю-Фениксу, что вы тут, — сказал он и бросил через плечо взгляд на возвышающуюся над городом дворцовую башню. — Он с нетерпением ожидает известий.

Дорога за воротами разделялась, и они свернули налево. Внимание их привлек крик птицы: к башне Тор Анрока летел посланный Фируталом сокол. Вокруг них от гор до моря протянулись багровые в сгущающихся сумерках поля. Вскоре дорогу окружили низкие домики, и они въехали на окраины Тор Анрока.

Звон посуды и кухонные запахи напомнили Каратрилю, что последний раз ели они довольно давно, и он понадеялся, что встреча с Бел Шанааром окончится быстро, а потом они наконец-то поужинают.

Капитан обратил внимание на тишину и спокойствие в городе. Когда они проехали вторые ворота, внутреннюю стену и оказались на территории города, ему бросилось в глаза отсутствие людей на улицах. Дорога продолжила подъем — она закручивалась вокруг вершины холма все более тугой петлей, а здания с каждым витком становились все выше, пока не начали нависать над дорогой, и вскоре двое эльфов обнаружили, что едут по длинному, освещенному фонарями туннелю. Они немного проехали в мигающем свете ламп; от стен эхом отражался стук копыт и позвякивание упряжи. Белые стены оживляли яркие фрески, изображавшие сбор урожая и соревнования колесниц, охоту на оленей и ломящиеся от товаров базары.

Наконец всадники выехали на широкую площадь, где стоял дворец. Вымощенная теми же красными плитками, что и дорога, площадь простиралась на три сотни шагов. В центре площади в темнеющее небо вздымался дворец Короля-Феникса. В его узких окнах сиял золотистый свет.

— Туда, — указал налево Каратриль.

Перед дверьми башни дорога оставалась пустой, и там двумя рядами стояла стража из пятидесяти колесничих, полностью перекрывая проход во дворец.

Однако никто не попытался им помешать, а слуга принял лошадей, когда они спешились у ворот дворца. Высокие дубовые двери охотно распахнулись перед прибывшими; за ними оказался просторный, освещенный золотыми фонарями зал со сводчатым потолком. В дальнем конце мраморная лестница витками поднималась вверх. К ней вела красная ковровая дорожка, и Каратриль с некоторым смущением приподнял запятнанный дорожной грязью подол плаща.

С лестницы быстро спускался эльф в просторной синей робе с вышитыми золотом птицами.

— Капитан Каратриль, я Палтрейн, дворецкий его величества, — представился он с небрежным кивком на нижней ступеньке лестницы.

Каратрилю бросились в глаза острые скулы и большие темные глаза под гривой черных волос. Неторопливым жестом дворецкий пригласил воинов следовать за ним.

На лестнице он не отрывал глаз от Каратриля.

— Его величество с нетерпением ждет новостей из Лотерна, — произнес он. — Мы не получали никаких известий от князя Аэлтерина и его придворных уже несколько недель.

Каратриль на мгновение замешкался и бросил быстрый взгляд на Аэрениса.

— Не беспокойтесь, капитан, — все, что услышит от вас Король-Феникс, я узнаю немедленно.

— Боюсь, у нас не слишком радостные вести, — ответил Каратриль.

Палтрейн встретил его слова понимающим кивком, но по-прежнему не отрывал от капитана глаз.

Они поднялись на несколько пролетов. Широкие арки выводили с лестницы в коридоры и галереи. На четвертом уровне Палтрейн свернул с площадки и провел их в просторный внутренний амфитеатр. Пустые сейчас деревянные скамьи окружали круглую площадку. В дальнем конце зала, на свободном от расположенных подковой скамей, сидел на золотом троне с высокой спинкой Король-Феникс; рядом с ним стояли несколько важного вида эльфов.

Когда воины подошли поближе, они увидели, что Бел Шанаар занят разговором. На короле красовалась мантия: она состояла из нескольких слоев золотой и белой ткани с деликатной вышивкой серебряными завитками и рунами. С плеч свисал длинный плащ из белых перьев, подшитый золотой нитью и сапфирами. На лице Короля-Феникса проступали тонкие морщины, единственный признак возраста у эльфов, а зачесанные назад светлые волосы удерживал золотой обруч с одним изумрудом. Ярко-синие глаза внимательно смотрели на советников, и король слушал их с поджатыми губами и нахмуренным лбом.

— Его величество, Бел Шанаар, Король-Феникс Ултуана, — благоговейно прошептал Палтрейн, когда они ступили на покрытый лаком деревянный пол.

Он незаметно указал на невысокого молодого эльфа слева от короля — тот стоял со скрещенными на груди руками и недовольным выражением лица.

— Элодир, сын Короля-Феникса, наследник тиранокского трона.

Фамильное сходство бросалось в глаза.

С другой стороны стоял высокий, плотного сложения эльф в длинной позолоченной кольчуге, подпоясанной широким черным поясом, с которого свисал меч.

— Имрик из Каледора, сын Менита. Внук величайшего мага, Каледора Укротителя Драконов.

— Кто же не знает Имрика, — ответил Каратриль. Он с восхищением рассматривал легендарного воина.

— Третий, и последний, королевский советник, Тириол, — продолжил Палтрейн. — Один из могущественных князей-магов, правитель Сафери.

Серебристые волосы Тириола свисали до пояса тремя перетянутыми черными кожаными полосками косами. Его пышная желто-белая мантия постоянно переливалась, потому что советник то и дело переминался с ноги на ногу.

— Это тот Тириол, который возглавлял Первый совет? — благоговейно спросил Аэренис.

— Тот самый, — ответил Палтрейн. Он повысил голос и провозгласил: — Капитан Каратриль из Лотерна, ваше величество.

— Благодарю, Палтрейн, — ответил Бел Шанаар. Он так и не повернулся к вошедшим.

Дворецкий поклонился и без единого слова вышел из зала. Каратриль и Аэренис остались предоставленными самим себе. Им ничего не оставалось, как прислушиваться к дискуссии.

— Мы не можем выказывать милость, — покачал головой Имрик.

— Но многие из них не столько нарушители, сколько жертвы, — предостерег Бел Шанаар. — Их одолевают страхи, а жрецы искусно этим пользуются. Я говорил со многими, и они даже не понимают, как низко пали. Тут замешана темная магия, некая злая воля, которую мы еще не обнаружили.

— Тогда надо найти главарей и допросить их, — предложил Элодир. Князь сделал шаг к своему отцу. — Мы не можем позволить культам бесконтрольно распространяться по стране. Тогда наша армия окажется под угрозой, а про мирных эльфов я уж и не говорю. Хотя некоторым это может показаться чересчур суровым наказанием, но мы должны настаивать на строгом исполнении законов.

— Ты правильно говоришь, Элодир, но кого мы должны заставлять? — спросил Тириол. Как обычно, голос Тириола звучал тихо и многозначительно.

Князь провел тонкими пальцами по серебряным волосам — он тщательно подбирал слова. Взгляд темно-зеленых глаз обвел по очереди придворных.

— Мы все догадываемся, где корень зла, но никто не решается назвать его по имени. Значит, это придется сделать мне. Нагарит.

— Слухи и пересуды не являются поводом для решительных действий, — ответил Бел Шанаар. — Возможно, наши гости принесли важные известия.

Каратриль ошарашенно молчал, так внезапно король обратил на него внимание. Король-Феникс и три князя вопросительно смотрели на него, и капитан прочистил горло и собрался с мыслями.

— Я принес плохие новости, ваше величество, — наконец тихо произнес он. — Мы с моим товарищем торопились изо всех сил, чтобы сообщить вам, что князь Аэлтерин из Лотерна мертв.

Имрик нахмурился, а остальные князья склонили головы.

— Нас постигло несчастье, и великий князь лишился милости богов, — продолжал Каратриль. — Мне неведомо как, но князь Аэлтерин сам стал последователем культа наслаждений. Мы не знаем, как долго он там пробыл. Судя по всему, некоторое время князь состоял в союзе с темной жрицей Атарты и, пользуясь своим положением, мешал нам выведать замыслы служителей культа. Только благодаря случайности, когда одна из пленниц во сне прошептала его имя, мы напали на след, который и привел нас в особняк князя.

— И почему же князь Аэлтерин не стоит перед нами, чтобы опровергнуть эти обвинения? — спросил Элодир. — Почему ты не привел его сюда?

— Он убил себя, ваше высочество. Я пытался образумить его, убедить предстать перед судом, но его охватило безумие, и он не слушал моих доводов. Не знаю, что заставило его так поступить, и не имею смелости строить догадки.

— Правящий князь состоит в сговоре с силами тьмы, — пробормотал Тириол, поворачиваясь к Королю-Фениксу. — Дела обстоят даже хуже, чем мы предполагали. Когда весть о падении Аэлтерина разнесется по Ултуану, за этим последует волна страха и пересудов.

— Без сомнения, именно этого и добиваются участники заговора, — сказал Бел Шанаар. — Если князьям больше нельзя доверять, к кому обратятся подданные? Чем меньше они будут доверять власть имущим, тем сильнее их умами будет овладевать страх и все больше эльфов станет обращаться к культам.

— Но при чем тут остальные князья? — спросил Имрик.

— Предательство князя Аэлтерина запятнает репутацию всех князей, — грустно покачал головой Бел Шанаар. — Если мы хотим избавить народ Ултуана от искушения, нам необходимо объединиться. Но как мы сможем действовать сообща, если среди нас есть предатели?

— Если мы разделимся, то придем к ужасной анархии, — предупредил Тириол. Он начал расхаживать вокруг трона. — Власть в княжествах сейчас и так хрупка, а лучшие правители далеко за океаном, в колониях.

— Наш лучший правитель сидит на этом троне, — возразил Элодир.

— Я говорю не об отдельных личностях, — успокаивающе поднял руку Тириол. — И все же хотелось бы, чтобы князь Малекит приехал на Ултуан, пусть даже только для того, чтобы уладить дела со своими нагаритянами. Не хотелось бы проводить расследования в Нагарите в его отсутствие.

— Ну, Малекита тут нет, зато есть мы, — резко ответил Бел Шанаар. На мгновение он замолчал, провел рукой по лбу. — Тириол, каково заключение магов Сафери?

Князь-маг прекратил расхаживать и развернулся на каблуках лицом к Королю-Фениксу. Сложил в рукавах своей просторной мантии руки и задумчиво поджал губы.

— Вы были правы, когда говорили о темной магии, ваше величество, — произнес Тириол. — Наши предсказатели ощущают рост темной энергии, и она собирается в портале. Она копится в Кольцевых горах, откуда ее черпают жрецы культов. Является ли это целью культов, мы пока сказать не можем. Эта магия сильна и опасна и не подвластна никому из магов.

— А разве нельзя разрушить эту магию? — спросил Имрик.

— Портал со временем сделал бы это, если б темную магию постоянно кто-то не подпитывал, — объяснил Тириол. — К несчастью, мы не можем ничего сделать для ускорения этого процесса — только заставить культы прекратить практику.

— И мы снова возвращаемся к главному вопросу, — вздохнул Бел Шанаар. — Как избавиться от культов?

— Решительные действия, — прорычал Имрик. — Созвать князей; разослать им приказы собрать войска. Лечить болезнь огнем и мечом.

— Твое предложение угрожает гражданской войной, — предостерег Тириол.

— Но бездействие также угрожает разрушением, — возразил Элодир.

— И ты возглавишь такое войско, Имрик? — спросил Бел Шанаар, поворачиваясь на троне к каледорскому князю.

— Нет, — резко ответил тот. — В Каледоре пока нет заразы, и я буду охранять его покой.

— В Сафери нет знаменитых полководцев, — пожал плечами Тириол. — И думается мне, что другие княжества не захотят рисковать и вести открытую войну.

— Тогда кто же возглавит охоту? — с раздражением в голосе спросил Элодир.

— Капитан Каратриль, — произнес Бел Шанаар.

Каратриль вздрогнул — его удивило, что король еще помнит о его присутствии. Он предположил, что князья уже выслушали все, что хотели, и ожидал предлога, чтобы уйти.

— Как я могу служить, ваше величество? — спросил он.

— Я снимаю тебя с должности капитана гвардии Лотерна. — Бел Шанаар встал во весь рост. — Ты верен и надежен, предан нашему народу и сохранению мира и справедливого правления. Я назначаю тебя моим герольдом, вестником Короля-Феникса. Ты донесешь мои слова до князей других государств. Ты спросишь, найдется ли среди них такой, кто захочет возглавить борьбу с вредоносными культами. Мы должны избавить Ултуан от бесчестных последователей порока. Тот князь, который сумеет спасти нас от наступающей тьмы, получит благодарность всей земли и трона.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Дерзкая клятва

Каратриль устал так, как не уставал уже много лет. Уже восемьдесят дней, с тех пор как он стал герольдом Короля-Феникса, он ездил вдоль и поперек по Ултуану. Он несколько раз пересек Кольцевые горы — в южном направлении, где в высоких замках жили Наездники драконов, и в северном, где воины носили шкуры свирепых белых львов, которых убивали голыми руками.

Каратриль пересек море Сумерек и море Снов на пути в Сафери, где правили маги и поля вспахивались зачарованными плугами, а города освещались призрачным огнем. Он сел на корабль, шедший в Авелорн, и посетил прекрасные леса Вечной королевы, хотя и не увидел ритуальную жену Короля-Феникса, а лишь ее строгую свиту из служанок и жриц Иши. В Иврессе он лавировал на лодке между восточными островами и спал под раскидистыми кронами Атель Иврейна. Он донес приказ Бел Шанаара до князей Внешних княжеств тогда, когда зима уже смыкала свою ледяную хватку.

Лишь тогда он вернулся к Королю-Фениксу с ответами: никто из князей не захотел возглавить армию Ултуана в борьбе с культом наслаждений.

Теперь он отдыхал и уже седьмой день сидел на одной из скамей в приемной короля, подремывая под монотонные голоса князей внизу. Они постоянно приезжали и уезжали, советовались с королем Бел Шанааром и друг с другом и из всех княжеств Ултуана приносили зачастую невеселые новости.

Насколько мог судить Каратриль, конфликт с культом наслаждений и излишеств стремительно нарастал. По собственному опыту в Лотерне он знал, что стоит уничтожить одну секту, как ее место тут же занимает новая. Становилось очевидно, что уже некоторое время секты процветают и за пределами крупных городов. Отдаленные, стоящие на отшибе охотничьи домики нередко становились местами встреч приверженцев запрещенных ритуалов. Повсюду можно было встретить члена той или иной секты, и никто не мог сказать, сколько чиновников, дворян и военачальников им сочувствуют.

Главная беда заключалась в том, что каждое княжество считало себя способным побороть возникающий фанатизм и подозревало соседей в потворстве ему. Хотя княжества и были формально объединены под короной Феникса, каждое являлось суверенным владением своего князя.

Никто из князей не позволил бы другому командовать его армией и не допустил бы в свои земли чужие войска. Прямолинейному Каратрилю казалось, будто они постоянно позируют и просят помощи, но сами никогда не предлагают ее. Когда-то он издали восхищался величавыми правителями, но вблизи величие их представлялось сомнительным.

Впрочем, некоторые князья оказались единомышленниками герольда. По наблюдениям Каратриля, Имрик больше других разделял его взгляды на ситуацию. Он всегда говорил прямо, хотя считали его резким и даже грубым. Больше всего на свете он боялся бездействия.

Внук великого Каледора Укротителя Драконов считался самым влиятельным среди князей, и его положение вызывало в сердцах многих зависть. Все боялись каледорцев, потому что их армия была гораздо мощнее тех, которыми могли похвастаться другие княжества.

Каратриль очень скучал по родному Лотерну, но Бел Шанаар постоянно вел переговоры с князьями, и Каратриль обязан был выполнять его поручения.

В окружении высокопоставленной знати капитан чувствовал себя одиноким. Аэренис вернулся в Лотерн через несколько дней после приема у короля. Знакомых в Тор Анроке у него было немного, и вдобавок вскоре ему стало ясно, что должность герольда не только лишает его свободного времени, но и мешает окружающим откровенно говорить в его присутствии. Все настойчиво переводили свои разговоры на пустяки, а сами искали у него подтверждения слухов о происходящем при дворе Короля-Феникса. Каратрилю же не хотелось делиться тем, что он знал, чтобы король не счел его сплетником, недостойным оказанного доверия.

Чем больше Каратриль узнавал о тайной стороне сект: о том, как эльфы ведут нормальную на первый взгляд жизнь, но при этом тайно участвуют в извращенных ритуалах за закрытыми дверями, — тем более недоверчивым он становился. Со временем он решил прекратить свои редкие вылазки в город и, когда приезжал в Тор Анрок, вообще не выходил из дворца.

Каратриля разбудило оживление среди двора: к совету присоединилось еще двое эльфов. Он сразу же узнал князя Финудела, правителя Эллириона, и его сестру, княжну Атиель. Они приехали два дня назад и произвели переполох обещанием предоставить для борьбы с культом кавалерию и отряды копейщиков. Каратриль наклонился вперед, подпер рукой подбородок и начал прислушиваться к обсуждению.

— Против кого же они выступят, мой дорогой Финудел? — говорил князь Батинаир из Ивресса. — Ведь ты не можешь провести их маршем по всем деревням и городам Ултуана.

— Вероятно, ты просто ищешь возможность нарушить согласие между княжествами ради собственной выгоды, — добавил Каладриан, еще один представитель знати Ивресса. — Ни для кого не секрет, что в последнее время казна Эллириона истощилась. Война нужна тем, кому нечего терять, а платят за нее другие. Наши экспедиции за океан приносят на родину богатство и товары из колоний. Возможно, Эллирион нам завидует.

Финудел с перекошенным от злости лицом открыл было рот, но Атиель положила руку на плечо брата.

— Не стану отрицать, что наше княжество не преуспело так, как другие, — тихо ответила княжна Эллириона. — Частично потому, что Внутренним княжествам приходится платить пошлины Лотерну за проход наших судов в Великий океан. Я подозреваю, что Внешние княжества обладают монополией на торговлю только благодаря этим пошлинам.

— Мы не можем нести ответственность за причуды географии, — презрительно процедил князь Лангарел, один из родственников Харадрина Лотернского. — Наши военные корабли несут охрану всего острова. Таким образом, вполне справедливо, что остальные княжества вносят свой вклад в поддержание обороны.

— И от кого вы собрались нас оборонять? — прорычал Финудел. — От людей? Этим дикарям и через реку-то не под силу перебраться, а от нас их отделяет океан. От гномов? Они счастливы в своих горах и пещерах. От рабов Древних? Их города лежат в руинах, а цивилизацию поглотили джунгли. В вашем флоте нет никакой необходимости, это всего лишь проявление высокомерия Лотерна.

— Неужели вам необходимо каждый день обсуждать в моем присутствии свои старые обиды? — резкий голос Бел Шанаара осадил князей. — Ссорами мы ничего не достигнем, а потеряем многое. Пока мы спорили о доходах с колоний, наши города на родине погрязли в разврате. Вы хотите, чтобы мы все забыли о своих корнях и перебрались на новые земли? Давайте прекратим эти бесконечные споры, в мире хватит богатства для всех.

— Секты набирают силу, это очевидно, — произнес Тириол со своего места.

Все выжидающе повернулись к магу.

— Пока портал сдерживает ветры магии, но в горах ее становится все больше. На самых высоких пиках бродят странные создания, рожденные силой Хаоса. Меч Аэнариона и портал Каледора одолели не всю тьму на нашем острове. В диких землях по-прежнему живут отвратительные монстры. Темная магия подкармливает их, делает смелее и сильнее. Даже сейчас на горных перевалах путешественников подстерегают опасности. А что будет зимой, когда охотники и солдаты не смогут сдерживать этих чудовищ? Мантикоры и гидры спустятся на равнины и станут разорять наши деревни и хутора? Если мы позволим культу наслаждений процветать и дальше, даже портал может не устоять, и в мир снова придет эра тьмы и демонов. Есть среди собравшихся кто-то, кто готов предупредить ее приход?

В воцарившейся тишине князья встали и подозрительно разглядывали друг друга, стараясь не встречаться взглядом с Королем-Фениксом.

— Возможно, у одного из князей есть такое желание, — эхом прокатился от дверей властный, глубокий голос.

В сопровождении вздохов и перешептываний новоприбывший уверенно прошел по покрытому лаком паркету. Стук его сапог для верховой езды разносился по залу громом военных барабанов. Позвякивали кольца длинной кольчужной юбки, а золотой нагрудник украшал свернувшийся кольцами, готовый напасть дракон. Черный как ночь плащ удерживала на плечах застежка в виде золотой розы с черным самоцветом. На согнутой в локте руке он держал высокий шлем с надетым на него странным обручем из темно-серого металла с выступающими шипами. Сложная повязка из золотых нитей придерживала надо лбом волосы цвета воронова крыла, заплетенные в косы и перехваченные костяными кольцами с высеченными на них рунами. Темный пронзительный взгляд обвел присутствующих. Фигура его излучала власть и силу, подобно тому как фонарь излучает свет.

Князья расступались перед ним, как вода перед идущим на всех парусах кораблем. В спешке они спотыкались и наступали на длинные плащи и мантии. Некоторые чопорно склоняли головы или невольно отшатывались, пока он быстро шагал к трону Короля-Феникса. Затянутая в черную перчатку рука незнакомца лежала на золотом навершии спрятанного в ножны из черного дерева меча.

— Князь Малекит, — ровным голосом произнес Бел Шанаар, поглаживая нижнюю губу тонким пальцем, — если бы я знал о вашем приезде, я подготовил бы подобающую встречу.

— Нет никакой необходимости в церемониях, ваше величество, — ответил Малекит. — Я решил, что лучше вернуться неожиданно, чтобы наши враги не проведали о моем прибытии.

— Враги? — переспросил Бел Шанаар и оглядел князя зорким, ястребиным взглядом.

— Даже по другую сторону океана, где я сражался с мерзкими чудовищами и жестокими орками, до меня доходили слухи о постигших родину несчастьях. — Малекит развернулся лицом к князьям. — Плечом к плечу с гномами, рядом с их королями, я и мои товарищи сражались за безопасность наших земель. Мои друзья отдавали жизнь за защиту колоний, и я не позволю, чтобы их жертвы оказались напрасными.

— Так ты вернулся к нам, услышав, что потребовалась помощь, Малекит? — надменно спросил Имрик. Он скрестил руки и встал лицом к лицу с нагаритским князем.

— Наверное, ты знаешь о самой большой нашей беде, — мягко произнес Тириол. Он сделал несколько шагов и встал между Малекитом и Имриком. — Мы хотим объявить войну вероломному злу, которое расползлось уже по всему Ултуану. По всему.

— Именно поэтому я и вернулся. — Малекит, не дрогнув, встретил пристальный взгляд мага. — Нагарит запутался в этих сетях не меньше, чем другие княжества, а некоторые говорят, что даже больше. Мы живем на одном острове, под правлением Короля-Феникса, и Нагарит не станет потворствовать темной магии и запрещенным ритуалам.

— Ты наш лучший военачальник и самый дальновидный стратег, князь Малекит, — с робкой надеждой произнес Финудел. — Если все присутствующие согласятся, поднимешь ли ты знамя Короля-Феникса и возглавишь ли борьбу против этих негодяев?

— Из всех князей именно в тебе течет самая благородная кровь, — зачастил Батинаир из Ивресса. — Бок о бок с отцом ты боролся с тьмой, и ты сможешь вернуть Ултуану свет!

— Эатан с тобой, — прижал к сердцу сжатый кулак Харадрин.

Хором зазвучали просьбы, но все замолчали, стоило Малекиту поднять руку. Князь Нагарита повернул голову и молча посмотрел на Бел Шанаара. Король-Феникс сцепил под подбородком пальцы и какое-то время сидел с поджатыми в раздумье губами. Затем он посмотрел на сурового Имрика и вопросительно поднял брови.

— Если такова воля Короля-Феникса и его двора, Каледор не будет чинить препятствия князю Малекиту, — медленно произнес Имрик, после чего повернулся и вышел из зала.

Морщины на лбу Бел Шанаара чуть разгладились, он откинулся на спинку трона и кивнул нагаритскому князю.

— Я буду действовать только с одобрения совета, — провозгласил Малекит. — К Анлеку уже подъезжает отряд моих лучших воинов, закаленных в схватках за океаном. Я соберу армию, и ни один дом, погреб или пещера не ускользнет от нашего внимания. Гонцы отправятся во все стороны и донесут до наших ушей все слухи, так что врагу будет негде укрыться. Мы не станем отказывать в милости, потому что не хотим убивать без нужды тех, кто всего лишь заблуждается. Мы выкорчуем это дающее гнилые плоды дерево, которое кормит ложью наш честный народ, и освободим попавших в его тень пленников. И неважно, как высоко вздымается крона, неважно, какой властью обладают его вожди, — им не избежать правого суда!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Путешествие во тьму

Караван Малекита двигался на север. Князь возглавлял колонну верхом на огромном черном жеребце в сбруе из черной кожи с серебром. За ним ехало шесть сотен нагаритских рыцарей; в прохладном осеннем воздухе развевались и щелкали их серебряно-черные штандарты. Стало известно, что многие последователи культа наслаждений уже сдались на милость князя. Жители Нагарита выходили навстречу отряду — они давно жили в страхе перед сектами, которые приобрели значительную власть в отсутствие Малекита. Многих заставляли служить культам против воли и запугивали угрозами принести в жертву. Им казалось, что они сбросили тяжелое иго; все улицы заполонили эльфы и прославляли победное возвращение своего законного правителя.

Для демонстрации поддержки Короля-Феникса с Малекитом ехало три сотни колесниц Тиранока. Из Эллириона по приказу князя Финудела тоже прибыло подкрепление. Семь сотен рыцарей пересекли Кольцевые горы через перевал Единорога и встретились с караваном в сотне лиг от Анлека. За ними следовало десять сотен копейщиков, набранных в Эатане и Иврессе; сейчас они пересекали Внутреннее море, чтобы присоединиться к армии, выступающей против темных культов.

За караваном тянулся длинный обоз. Фургоны Тор Анрока походили на знаменитые колесницы, только были гораздо крупнее, и каждый тянула упряжка из четырех лошадей под яркими попонами, увешанными символами и флагами королевства. Всего за армией следовало не менее сотни фургонов с поварами и мастерами по изготовлению стрел, кузнецами и конюхами, пекарями и оружейниками, и каждый вез с собой все необходимые инструменты и материалы. Также с ними ехали жрецы и жрицы Азуриана и Иши, астромансеры Лилеат и предсказатели Коурданрина, отобранные для экспедиции Бел Шанааром.

И если эльфы Тиранока и Эллириона радовались своим мистическим попутчикам, нагаритяне, и особенно Малекит, не обращали на них решительно никакого внимания.

Среди прочих ехал и Каратриль, уполномоченный действовать от имени Короля-Феникса.

Ясным утром они подъехали к вздымающемуся над пенистой рекой каменному мосту. Это был Наганат — река, бравшая начало в горах и бурлящим потоком несшаяся к морю. За ее бурными водами лежал Нагарит.

Малекит смотрел на север отрешенным взглядом. На его лице не отражалось никаких эмоций, но в голове кружилось множество мыслей. Он клялся себе, что никогда не вернется сюда, пока не будет готов занять свое законное место.

Внутри кипело возбуждение. Но к нему примешивались грусть и сожаление. Перед тем как перебраться через реку, Малекит приказал колонне остановиться и спрыгнул с коня. Он почувствовал на себе взгляд Каратриля, повернулся к капитану и улыбнулся.

— Я не ступал на эту землю более тринадцати сотен лет, — тихо произнес князь.

— Должно быть, вы рады возвращению, — сказал Каратриль.

— Да, очень рад, — кивнул Малекит. Он еще раз кивнул и вдруг усмехнулся. Затем расхохотался, и взгляд его заблестел. — Очень рад!

Каратриль засмеялся вместе с ним: он только сейчас понял, какую глупость сказал. Взгляд Малекита помрачнел.

— Я пренебрегал обязанностями правителя, — сказал он. — В мое отсутствие появились эти мерзкие секты. Из моих земель, из выкованного кровью моего отца княжества расползлась чума, которая губит Ултуан. Но я искореню ее!

— Нельзя винить себя за слабость и испорченность других, — покачал головой Каратриль. — На вас нет вины.

— Я соглашусь, что вина не только моя. Но все мы несем ответственность за вырождение и забвение традиций, и я — в большей степени, чем остальные.

Князь запрыгнул в седло черного жеребца и повернулся лицом к колонне. В утреннем воздухе его голос разносился далеко и четко.

— Помните, что перед вами земли Нагарита! — выкрикнул он. — Именно здесь Аэнарион-Защитник построил Анлек, и отсюда он выезжал на битвы с демонами. Мы пришли сюда не как завоеватели. Мы освободители. Мы спасем это княжество от упадка и бесчестия. Мы принесем свет туда, где поселилась тьма. Мы не будем наказывать тех, кто свернет с пути порока и вернется к нормальной жизни. Сражайтесь, но слушайте свое сердце и лишь потом поднимайте меч.

Малекит вытащил из ножен и высоко вскинул свой меч; по украшенному рунами клинку заструилось голубое пламя. Он закончил торжественным кличем:

— Эта земля пропитана кровью ваших прадедов! Это Нагарит, а он не склоняет головы перед тьмой! Я его князь, и это мои земли!

Армия взорвалась громкими криками — кричали как нагаритяне, так и эльфы из других княжеств.

Малекит убрал в ножны меч и выхватил из рук знаменосца штандарт. Лихо пришпорив коня, он галопом поскакал через мост с развевающимся над головой серебристо-черным нагаритским флагом. С победными криками колонна последовала за ним.

По мере того как солдаты продвигались по Нагариту, ситуация становилась яснее. В первой же деревне радостные толпы устилали им путь цветами, а дети пели солдатам под аккомпанемент флейт и арф. Деревенская староста, достопочтимая эльфийка с седыми волосами до пояса, надела Малекиту на голову венок из лавровых листьев и без устали благодарила Каратриля.

Темноволосые девушки подносили проходившим мимо солдатам букеты цветов, а некоторые из них запрыгивали на колесницы, обнимали и целовали воинов. Каратриль не видел такого праздника даже на карнавале Иши, и его сердце пело.

Когда они подошли к центральной площади, настроение изменилось. Там беленые дома пестрели пятнами сажи и зияли обгорелыми дверными и оконными проемами. В центре столпились три десятка эльфов, а их окружали жители с копьями и кинжалами на изготовку.

Изорванные черные платья и мантии пленников покрывала кровь, и на многих лицах виднелись синяки и порезы. У некоторых были и более серьезные ранения. Головы одних были небрежно обриты наголо, в то время как на обнаженной коже других проглядывали нарисованные белой краской руны Азуриана.

Последователи культа встретили солдат хмурыми вызывающими взглядами и гримасами; на лицах многих застыло отрешенное выражение, а некоторые опускали от стыда глаза и рыдали, прикрыв лицо руками. Жалость наполняла сердце Каратриля, когда он смотрел на отступников. Князь жестом приказал войску остановиться. С каменным лицом он рассматривал пленников со своего великолепного коня.

— Предатель! — закричал один из них, молодой эльф в набедренной повязке. Его голое тело покрывали дюжины порезов; скорее всего, он сам себя изранил. — Каин не простит тебе измены!

Малекит ничего не сказал, а продолжал смотреть на почитателей культа наслаждений, хотя краем глаза он заметил, как сморщился Каратриль при упоминании бога убийства.

— Эрет Хиаль поглотит тебя, сын Аэнариона! — сплюнул второй, старик в изорванной в лохмотья черно-синей мантии.

— Тихо! — приказал Каратриль. Он вытащил из ножен меч и подстегнул коня. Пленники отшатнулись от него. — Существуют причины, по которым мы не произносим эти имена вслух. То, что вы связались с подобными богами, уже является достаточным доказательством вашей вины. Приберегите проклятия для другого раза!

Стройная эльфийка с покрашенными в рыжий цвет и уложенными при помощи воска в длинные иглы волосами встала и одним движением оголилась перед солдатами с похотливой улыбкой. На ее груди, животе и бедрах синей краской были выписаны картины разврата.

— Может быть, милость Атарты придется тебе по вкусу, мой господин. — Она провела рукой по своей бледной коже. — Тут найдутся эльфы, которые охотно удовлетворят любую твою прихоть.

Малекит жестом отослал Каратриля назад, спрыгнул с коня и встал перед служительницей Атарты. Хотя девушка была привлекательной, он чувствовал к ней отвращение. Ее красивое тело пропитывала темная магия. Князь спокойно снял свой плащ и прикрыл им обнаженную девушку.

— В унижении других нет никакого наслаждения, — сказал он и погладил ее по волосам. — Мы несем любовь, а не похоть. Я вижу в твоих глазах страх, и я понимаю его. Тебя пугает месть смертных, а не богов. Но не бойся. Мы не палачи. Мы не будем утолять жажду мести кровью. С тобой будут обращаться честно и с достоинством. Мы не будем судить тебя за сомнения и отчаяние. Твоя слабость вызывает сожаление. Я не сомневаюсь, что некоторые ступили на этот путь добровольно и со злыми намерениями, и со временем правосудие доберется до них. Но даже им будет предоставлена возможность исправиться. Лекари исцелят ваши раны, как физические, так и душевные. Мы выманим поселившуюся внутри вас тьму и освободим вас из ее хватки. Со временем вы снова познаете мир и гармонию.

Малекит велел жителям принести пленникам чистую одежду, воду и пищу и приказал большей части армии двигаться к Анлеку. Накормленных и одетых пленников взяли под стражу, и Малекит продолжил поход.

От деревни дорога повернула на северо-восток, к горам, и несколько миль шла вверх, пока не вывела к густому лесу. Высокие сосны образовывали стены по обоим сторонам колонны, и ее окутали предзакатные сумерки. Не раздавалось ни звука; жутковатая тишина поглотила все издаваемые птицами и зверями звуки.

— Странное место, — пробормотал себе под нос Каратриль.

Его услышал один из рыцарей Анлека и придержал свою лошадь рядом с герольдом.

— Это Атель Саруи, — сказал он.

Это означало «Лес тишины», Каратриль никогда прежде не слышал этого названия.

— Понимаю, почему его так назвали, — произнес он. — Ты родом отсюда?

— Нет! — выпалил рыцарь. Вопрос явно привел его в замешательство. — Здесь нет ни единой живой души. Говорят, что за этим лесом у подножия гор есть огромная пещера. В ней находятся одни из Адир Кинат, врата Мираи, подземного мира. Если бродить около гор, то рискуешь привлечь внимание Эрет Хиали и один из ее рефалимов унесет тебя во тьму.

При упоминании запретных имен темной богини и ее бестелесных слуг Каратриль содрогнулся. В Лотерне никогда не произносили их вслух, поскольку законопослушные граждане не поклонялись Китарай, как иногда называли темных богов. Рыцарь заметил его беспокойство.

— Не бойтесь, капитан, — спокойно сказал он и вытащил из-под ворота кольчуги серебряный амулет. Руну Йенлуи, символ баланса, украшали три сверкающих алмаза. — Это подарок друга из Сафери, и он защитит нас. Жителям севера часто приходится упоминать запретные имена, поскольку многие храмы темных божеств находятся в наших землях.

— Но почему же на родине Аэнариона допускаются служения им? — спросил Каратриль.

— Китарай надо время от времени ублажать. Нельзя забывать о богах безнаказанно, особенно если эти боги обладают гнусным, вспыльчивым характером. Когда-то за храмами ночных богов ухаживал всего лишь один жрец или жрица. Они служили им, чтобы не гневить темных господ, и задабривали их невинными жертвами. — Рыцарь опустил взгляд. — Иногда, в отчаянные времена, приходилось посещать их зловещие храмы, потому что есть вещи, о которых не знают даже Азуриан и Иша. Даже Аэнарион обращался к их мудрости.

— Но как же поклонение отвратительным богам распространилось так широко? — спросил Каратриль.

— От праздности или с горя многие эльфы стали обращаться к Китарай, чтобы облегчить душу или найти ответы на вопросы, которые лучше не задавать. Об умерших любимых, о неразрешимых загадках, о забытых с приходом Хаоса радостях. Довольные полученной милостью, эти заблудшие души начали открывать для себя темные секреты. Они извратили ритуалы умиротворения и превратили их в восхваление. Они хранили свои церемонии в тайне и строили новые храмы в других землях.В тени, незаметно для законопослушных граждан, они совершали свои преступления и заманивали новичков. За пять сотен лет они заполонили весь Ултуан и проникли во дворцы и лачуги, к богатым и бедным. Знайте, что наша задача будет нелегкой.

— А как получилось, что ты не попался в их сети? — спросил Каратриль.

Рыцарь заправил талисман под кольчугу и отвел длинные черные волосы. Сзади на шее у него красовался шрам в форме изогнутого кинжала.

— С чего вы так решили? Много лет я трудился с клинками Каина в руках и был священным палачом Анлека. Отец воспитал меня в морали культа, и я не знал ничего другого. Но когда он приказал мне вырезать сердце моей сестры, я убил его и сбежал с нею. Мы пересекли море, чтобы оторваться от погони. Со временем я встретил князя и рассказал ему о бедствиях нашего народа. Я Маранит, капитан Нагарита на службе князя Малекита, и он послал меня, чтобы собрать к его возвращению эту армию. Я не могу надеяться смыть со своей души это пятно, но, если мои старания помогут освободить других, я умру довольным.

— И я горжусь тем, что буду сражаться бок о бок с тобой. — Каратриль протянул руку.

Рыцарь крепко пожал ее затянутой в кольчужную перчатку ладонью.

— Наш поход изменит Ултуан навсегда, — произнес Маранит. — Сражайтесь рядом с князем, и история запомнит вас.

Каратриль кивнул и отъехал в сторону. Его переполняло любопытство, и он немного отстал от колонны и поехал рядом с пленниками, наблюдая за ними. Одетая в белые льняные одежды девушка, которая вызывающе предлагала себя на площади, сейчас выглядела вполне целомудренно. Она вымыла и заплела в косы волосы и смыла мерзкие рисунки. Порой она бросала на Каратриля робкие взгляды, и ее глаза совсем не сверкали былой наглостью. Каратриль улыбнулся ей и помахал рукой. Затем спрыгнул с лошади и повел ту в поводу.

— Как тебя зовут? — спросил он девушку.

— Друтейра.

— Я Каратриль из Лотерна. Я никогда не видел нагаритских девушек с такими светлыми волосами, как у тебя.

— Я не из Нагарита, господин.

— Не нужно называть меня «господин». Я не князь, а всего лишь капитан гвардии. Можешь звать меня Каратриль или капитан, как тебе больше нравится. И как ты здесь оказалась?

— Я из Эллириона, капитан. Довольно давно, около двадцати лет назад, мы с братом пасли табун у подножия гор. Появились одетые в черные плащи всадники, и мы сперва подумали, что им нужны лошади. Галдарин, мой брат, пытался сопротивляться, но его убили. Они не тронули лошадей, но забрали меня и привезли сюда, в храм Атарты.

— Двадцать лет? — выдохнул Каратриль. — Как ужасно, должно быть, участвовать в их жутких ритуалах!

— Сначала было очень страшно, — согласилась Друтейра. — Меня били и хлестали кнутом, пока я не перестала чувствовать боль. Я перестала плакать. Мне стало безразлично, что происходит со мной. Затем они принесли черный лотос, и мы пировали в честь Атарты. Меня научили искусству любви, и я каждый день предавалась утехам Атарты. Затем умерла Хелреон, и я унаследовала титул жрицы и изучила сокровенные тайны нашей богини.

Голос девушки зазвучал заносчиво и вызывающе, но внезапно она замолчала и разрыдалась.

— Впервые за двадцать лет я увидела, во что превратилась, — простонала она. — Я приказывала приводить в храм других девушек, и их притаскивали силой, как в свое время притащили меня. Я видела жуткие вещи, но смотрела на них с радостью. Что я наделала!

Каратриль успокоил ее и положил девушке руку на плечо. Она не смотрела на него, но опустила голову и продолжила плакать. Он искал слова, чтобы ее утешить, но ничего не приходило в голову.

Они так и шли некоторое время, пока плач не прекратился. Каратриль повернул голову и заметил, что она смотрит на него покрасневшими, заплаканными глазами.

— Что со мной будет? — спросила она.

— Как и обещал князь Малекит, тебе не причинят зла, — заверил капитан. — Скорее всего, когда ты полностью излечишься, тебя отправят обратно в Эллирион. Уверен, что семья считает тебя мертвой и обрадуется, когда ты к ним вернешься.

Девушка молча кивнула.

— Расскажи мне об Эллирионе, — попросил Каратриль.

Ему не хотелось шагать в тишине. За время службы герольдом он посетил многие царства, но ему хотелось услышать от Друтейры воспоминания о ее родине.

— Краше всего он по вечерам, когда солнце садится за горы и заливает поляны золотом, — произнесла девушка. — Насколько видит глаз, тянутся пастбища с зеленой, как изумруд, травой. Белые дикие лошади скачут у подножия гор; они зовут наших коней и уводят их с собой. Мы слушаем, как разносит их ржание ветер, слышим, как они дразнят своих сородичей, которые ходят под седлом.

— Разве это не печально? — спросил Каратриль. — Разве тебе не хотелось, чтобы все лошади бегали на свободе?

Друтейра засмеялась:

— Вы говорите глупости, капитан. Лошади Эллириона гордятся нашей дружбой и называют своих диких собратьев глупцами. Им нравится перезвон упряжи и блеск серебряного мундштука. Вы бы видели, как гордо они бегут. У них есть сочная трава и теплые стойла, а когда приходят зимние дожди, они приглашают родичей на постой.

Каратриль хотел что-то сказать, но услышал, как во главе колонны выкрикивают его имя.

— Прости, меня зовут, — с сожалением улыбнулся он. — Я с удовольствием еще поговорю с тобой.

— И я с вами, — ответила Друтейра. — Вы расскажете мне о Лотерне.

— Обязательно, — пообещал он и вскочил в седло. Он уже собирался пришпорить коня, но тут его посетила неожиданная мысль. — Скажи мне, Друтейра из Эллириона, а что мой конь думает обо мне?

Девушка немного нахмурилась и вдруг улыбнулась. Она положила ладонь на морду коня, наклонилась к нему и что-то прошептала на ухо. Тот с коротким ржанием заплясал на месте, и эльфийка захихикала.

— Что? — обиженно спросил Каратриль. — Что он сказал?

— Он счастлив носить вас на себе, — сообщила Друтейра. — Вы хорошо с ним обращаетесь.

— А что тебя рассмешило?

— Он говорит, что за время путешествия вы стали тяжелее. Ему кажется, что вы набираете жирок.

Каратриль возмущенно фыркнул и рассмеялся.

— Слуги во дворце князей не позволят герольду Короля-Феникса голодать. Наверное, мне стоит научиться говорить «нет».

Он пустил коня рысью и не видел, как за его спиной хитро улыбнулась Друтейра. Она вернулась к остальным пленникам, и они зашептались между собой.

Когда Каратриль доскакал до головы колонны, князь Малекит разговаривал с одним из вороньих герольдов. Новоприбывший сидел на черном жеребце, а с его плеч свисал плащ из темных перьев. Усталое, бледное лицо закрывал капюшон. Всадник держал в руке длинное копье, а с его седла свисал короткий лук и колчан со стрелами с черным оперением. Князь Нагарита повернулся к Каратрилю.

— Позволь представить тебе капитана Каратриля из Лотерна, герольда Бел Шанаара, — произнес Малекит. — Это Эльтириор, один из вороньих герольдов Нагарита.

— Большая честь для меня, — сказал Каратриль.

Эльтириор ответил ему кивком.

— Очень хорошо, — сказал князь своему герольду. — Призови своих собратьев в Анир Атрут; вы будете следить за шпионами культа. Встретимся там через три дня и выступим к Эалиту.

Малекит послал коня рысью, и Каратриль последовал его примеру.

— Ты не встречал прежде герольдов из вороньего ордена? — спросил князь.

— Я слышал о северных герольдах. Но мне сложно сказать, какие рассказы о них являются вымыслом, а какие правдой. Но все они звучат довольно зловеще.

Малекит рассмеялся.

— Соглашусь, что в них есть что-то мрачноватое, — кивнул князь. — Немногим эльфам доводилось с ними встретиться; большинство видело лишь одинокие фигуры на далеких барханах и диких горных перевалах, а рассказывают о таких встречах непременно шепотом.

— Откуда они взялись? — спросил Каратриль.

— Из Нагарита. Их орден основал мой отец в те времена, когда наши земли осаждали демоны. Созданные магией демоны Хаоса могли появляться где и когда хотят, а вороньи герольды следили за их появлением и доносили о нем армии Аэнариона.

— И они до сих пор хранят верность вам? — спросил капитан.

— Они хранят верность Нагариту. Меня устраивает, что у нас общие цели. Эльтириор принес невеселые новости. Кажется, мы подтолкнули врагов к действию. Когда слухи о нашем прибытии разошлись по Нагариту, многие последователи культов покинули Анлек и отправились на юг. Они устроили себе пристанище в Эалите, к югу от Анлека. Это старая крепость, ее построил мой отец для защиты дороги, по которой мы сейчас едем. Мы не сможем попасть в Анлек без стычки с ними.

— Будет битва? — спросил Каратриль.

— Вороньи герольды выступят в роли разведчиков. — Малекит проигнорировал заданный вопрос. — Ни у кого нет глаз зорче, чем у северных всадников, а наши враги не заметят их приближения. Они не отдадут Эалит добровольно. Передай остальным капитанам, что я жду их сегодня ночью в своей палатке; надо подготовиться к битве.

Тут он заметил нахмуренные брови Каратриля.

— Ты прав, что испытываешь беспокойство, — сказал князь. — Мы не должны с радостью идти в бой, и в нем должны участвовать только добровольцы.

— Я не сомневаюсь в нашем деле, — заверил его капитан. — Я уничтожу тьму даже ценой собственной жизни, если потребуется.

— Не торопись отдавать жизнь, — предупредил Малекит. — Я защищал этот остров более тысячи лет, и я видел, как многие мои товарищи отдали жизнь буквально ни за что, в то время как выжившие пожинали плоды победы. Я вырос в Анлеке, когда вокруг бушевали демоны. Мои самые ранние воспоминания — это копье, меч и щит. Мои первые слова — это война и смерть. Я вырос среди кровопролития в тени меча Каина, и я не сомневаюсь, что он все еще висит надо мной. Возможно, правду говорят, что семья моего отца проклята и война будет преследовать нас вечно.

— Не могу представить, каково было жить тогда, — сказал Каратриль. — Страх, жертвы, боль множества потерь. Должен признаться, я благодарю богов, что не застал те времена.

— Очень мудро с твоей стороны. Не стоит искать войну ради войны, ведь она не оставляет за собой ничего, кроме могил и пепла. И все же надо помнить, что, хотя цивилизация построена на фундаменте мира, защищают ее военными методами. Существуют силы, которые хотели бы видеть нас уничтоженными, стертыми с лица земли и сгинувшими навечно в темноте. С ними невозможно договориться: им неведомо понятие свободы и они существуют только для того, чтобы уничтожать и подавлять других.

— Но наши враги не демоны, нам предстоит встретиться со своими земляками, — произнес Каратриль. — Они дышат, смеются и плачут совершенно так же, как и мы.

— Именно поэтому мы приложим все усилия, чтобы обойтись с ними милосердно, — заверил его князь. — Всю свою жизнь я сражался с жестокими врагами. Последние годы я блуждал по самым дальним закоулкам мира и навидался всякого. В лесах Элтин Арвана мы сражались с гоблинами — наездниками на огромных пауках, и я боролся с троллями, которые умеют залечивать свои самые страшные раны. В ледяных пустынях севера жуткие крылатые создания расшвыривали моих солдат, как тряпичных кукол, а обмазанные кровью своих соплеменников дикари кидались на наши копья. Иногда мы рыдали от встреченных кошмаров, и я видел, как закаленные воины разбегались в страхе. Но я также видел примеры такого геройства, о которых не расскажут даже самые великие саги. Я видел, как лучник запрыгнул на спину чудовища с головой быка и стрелой выколол ему глаза. Я видел, как мать зарезала дюжину орков, чтобы защитить своих детей. Как триста копейщиков двадцать дней удерживали узкий проход против бесчисленной орды бесформенных чудовищ. Война — это грязь и кровь, но она полна смелости и самопожертвований.

— Не знаю, хватит ли у меня сил устоять в подобных ситуациях, — сказал Каратриль.

— Даже не сомневаюсь, что хватит, — заверил его Малекит. — Я вижу горящий в твоем сердце огонь, преданность долгу, и я без колебаний буду сражаться бок о бок с тобой, Каратриль из Лотерна.

Дорога свернула на запад и наконец-то вывела их из леса. К полудню голова колонны вышла на высокий уступ. Внизу раскинулась Урительт Орир, болотистая пустошь, которую оживляли лишь засохшие деревья и величественные черные камни. На тощей почве кое-где росли островки жесткой травы, а по берегам тощих ручейков цеплялись за жизнь пучки камыша.

На востоке виднелись Кольцевые горы; к северу их обрывистые склоны становились все выше, и самые отдаленные вершины венчали белые снежные шапки. Над ними собирались облака, но над Урительт Орир небеса сияли голубизной, а воздух бодрил осенней прохладой.

Дорога снова повернула на север и прямой стрелой побежала через равнину, пересекая по широкими мостам многочисленные речушки. С приближением заката войско остановилось и разбило лагерь. Вскоре в сумерках засияли дюжины костров, а звездное небо затянуло дымом. Шатер Малекита установили в центре, в окружении палаток его рыцарей. На шесты повесили серебряные фонари, которые отбрасывали на землю круги желтого света.

То там, то тут раздавались грустные звуки арф и флейт. Негромко пелись старинные жалобные песни, от которых на ум приходили пережитые в прошлом горести, — так воины готовились к горестям будущим.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Поход на Эалит

Когда опустились сумерки, Каратриль бродил по лагерю в поисках пленников — ему хотелось снова увидеть Друтейру. Но он никак не мог их найти, а в ответ на его расспросы все только пожимали плечами. Эльфы Эллириона и Тиранока считали, что пленники находятся в лагере нагаритян, а нагаритяне отрицали подобное предположение. В конце концов Каратриль неохотно вернулся в свою палатку.

Та находилась недалеко от центрального круга. Пока он ужинал привезенными из Тор Анрока припасами — в этих краях не водилось дичи, — из лагеря нагаритян до него доносился смех и веселье. Он слышал старинные военные гимны, прославляющие величие Нагарита и его князей. Капитан запил сухой хлеб и сыр водой из фляги, и тут появился посланец Малекита с приглашением на совет.

Стража пропустила его, Каратриль поднырнул под полог и оказался на толстом красном ковре, расстеленном на земле. С потолка свисали на цепях золотые светильники, заливая все мягким светом. Дюжина раскаленных жаровен наполняла шатер теплом. Слуги в синих мантиях разносили вино. Каратриль жестом отказался от предложенного бокала и принялся высматривать знакомые лица. В шатре была уже как минимум дюжина эльфов; некоторые в красивых нарядах рыцарей Анлека, пара тиранокцев в синих одеяниях с белым поясом (такой же широкий пояс повязывал поверх доспехов и Каратриль) и трое в темно-красных плащах, в них он узнал командиров эллирийских штурмовых отрядов.

Каратриль заметил первого помощника Малекита, Еасира, — тот говорил с эллирийцами, — и капитан подошел к ним.

— Дружище Каратриль! — обрадовался Еасир. Он обвел жестом собеседников. — Ты знаком с Гариедином, Анельтайном и Беллаэнотом?

— Увы, лишь мельком. — Каратриль поприветствовал их наклоном головы.

— Я надеялся поговорить с тобой, герольд, — произнес эльф, которого представили как Анельтайна. — Но ты почти все время с князем Малекитом, я просто не мог выбрать подходящий момент. Наверное, неплохо, если князь прислушивается к твоему мнению.

— Я бы не сказал, что князь прислушивается ко мне, — оторопело ответил Каратриль. — Хотя я с удовольствием провожу время в компании князя Малекита.

— А он в твоей, — сказал Еасир. — Я и парой слов с ним не перекинулся за последнюю неделю.

— Я не хотел отнимать все время князя… — начал Каратриль, но Гариедин протестующе замахал рукой.

— Не извиняйся, — сказал эллирийский капитан. — Мы просто завидуем, вот и все. Уверен, что если бы любого из нас назначили герольдом Бел Шанаара, нам уделяли бы такое же внимание.

— Итак, что на уме у князя? — спросил Беллаэнот. — Кто поведет нас на Эалит?

— Уверен, что эта честь достанется рыцарям Анлека, — сказал Еасир. Он протянул пустой кубок одному из слуг, и его тут же наполнили. Капитан сделал глоток и продолжил: — В конце концов, Эалит принадлежит Нагариту, и не пристало нам быть в хвосте, как каким-то иврессийцам.

— Что касается меня, я с радостью уступлю эту честь тебе, — ответил Беллаэнот. — Говорят, что там мощнейшая система укреплений. Не хотел бы я быть в первых рядах, штурмующих эту крепость.

— Вы плохо знаете Малекита, — заверил их Еасир. — Он храбрее крейсийского льва и сильнее каледорского дракона. Но, что самое важное, он хитрее саферийского лиса. Он не пошлет нас на битву, не составив подробнейший план. Нет, я уверен, что наш доблестный князь уже придумал, как выбить оттуда еретиков, и не заставит нас без необходимости бросаться на стены Эалита.

— Возможно, добрый герольд знает что-либо об этом плане? — предположил Гариедин, и все повернулись к Каратрилю.

— Я? — выдавил тот. — Вы заблуждаетесь, если думаете, что князь Малекит посвящает меня в свои планы.

Лица других эльфов выражали недоверие.

— К тому же, — добавил Каратриль, — у меня нет привычки говорить о вещах, которые князь предпочитает держать в тайне.

— Значит, тебе что-то известно, — произнес Беллаэнот. Он заметил кого-то за спиной Каратриля и закивал. — В любом случае мы скоро это узнаем.

В палатку вошел Малекит, подхватил с подноса ближайшего слуги бокал и осушил его одним глотком. Затем поставил бокал на золотой поднос и оглядел, ни на ком не задерживаясь взглядом, помещение.

— Мои доблестные капитаны, — произнес он, — мои верные товарищи. Я вынужден попросить у вас прощения. В наши суровые времена трудно сказать, кому можно доверять, и поэтому я решил не доверять никому. Я не могу быть уверен, что в моем лагере нет шпионов, и поэтому мне пришлось ввести в заблуждение всех вас.

По шатру пробежал встревоженный шепоток, но он тут же стих, когда князь продолжил говорить.

— С тех пор как мы вышли из Тор Анрока, я знал, что наши враги скрываются в Эалите. Я не хотел, чтобы они догадались о моих подозрениях, поэтому держал тайные советы только с вороньими герольдами: им я доверяю не только свою жизнь, но и само княжество. Как я и надеялся, наши враги уверены в своих силах, поскольку знают, что мы выступили без специальной подготовки к штурму. Они считают, что нам придется сооружать осадные башни и тараны и ждать подкрепления. Они верят, что у них достаточно времени, чтобы укрепить оборону и добрать войско. В лесах вокруг Эалита прячутся отряды: они ждут сигнала, чтобы уничтожить наши припасы и потрепать войско. Но они просчитаются!

Двое слуг поставили посредине кресло из темно-красного дерева с высокой спинкой в виде обвившегося вокруг стройной башни могучего дракона. Ножки и подлокотники трона были вырезаны в виде покрытых чешуей когтистых лап. Малекит расстегнул пряжку черного плаща и бросил его на спинку трона, но сам пока не садился. С прищуренными глазами он повернулся лицом к капитанам.

— Двое наших пленников украли лошадей и сбежали; они и принесут в Эалит подслушанные у болтливых солдат новости, — продолжил князь. — В них говорится, что мы будто бы выступаем к Энит Атруту, что в двух днях пути на запад от Эалита. Мятежники убедятся, что нападение им пока не грозит, и не будут готовы к нему. К закату Эалит станет нашим.

— Простите, ваше высочество, но армия не может двигаться так же быстро, как одинокий всадник, — произнес один из эллирийцев. — Даже если мы доберемся до Эалита за день, мы не сможем скрыть наше приближение.

— Ты прав, Артенрейр. — Князь наслаждался разыгрываемым спектаклем. — Неважно, достигнем мы Эалита за день или за сотню дней: у нас все равно недостаточно сил, чтобы взять крепость штурмом. Более того, такая победа была бы для нас весьма нежелательной, потому что я хочу пролить как можно меньше крови. Там, где не спасет грубая сила, поможет хитрость.

— Я же вам говорил, — с улыбкой прошептал Еасир.

Каратриль продолжал внимательно слушать Малекита.

— Наши враги думают, что Эалит в безопасности, но они ошибаются. На протяжении долгих столетий цитадель никто не атаковал, и многие позабыли ее секреты. Многие, но не я и не вороньи герольды. Эалит возведен на скале, к которой ведет единственная дорога, а над ней нависают башни и стены. Вернее, так думают наши враги.

Малекит понизил голос до шепота и встретился глазами с ближайшими князьями, будто посвящал в секрет каждого из них.

— На самом деле в Эалите имеется и другой вход. Существует прорубленный в камне туннель, который ведет в цитадель. Его проделали, чтобы предоставить защитникам крепости возможность выбраться наружу и атаковать осаждающих с тыла. Выход из него лежит в пещере в миле от крепостной стены. Мы выступим до рассвета отрядом из ста воинов и под покровом темноты войдем в древний туннель. Он приведет нас в самое сердце врага, и наш удар станет полной неожиданностью. Армия выступит за нами и отрежет пути к отступлению. Мы убьем или возьмем в плен предводителей и заставим остальных сдаться. Когда кукловоды перестанут дергать за ниточки, наши враги из воинов превратятся в трусливых любителей разврата.

— Кто поедет с вами, ваше высочество? — спросил Еасир.

— Отряд будет сборным — из самых умелых наездников: сорок нагаритян, тридцать эллирийцев и тридцать лучших всадников Тиранока. Если взять больше, мы не сможем подобраться к Эалиту незамеченными, а наша сила в скорости и скрытности, а не в числе.

Малекит заметил разочарование на лице Каратриля. Капитан Лотерна с натяжкой мог назвать себя хорошим наездником. Он отлично владел копьем и мечом, но верхом ездил не слишком умело. Малекит поднял руку, чтобы привлечь внимание капитана, и улыбнулся:

— Мой доблестный Каратриль, ты поедешь с нами, не беспокойся! Я не оставлю воина с таким храбрым сердцем и верной рукой в арьергарде!

— Я буду благодарен вам, ваше высочество, — с глубоким поклоном произнес Каратриль. — Поход с такими благородными товарищами — большая честь для меня.

Когда капитаны вышли, Малекит уселся на трон. Через несколько мгновений Еасир привел в шатер небольшую группку завернутых в темные мантии эльфов. Они откинули капюшоны, и Малекит увидел перед собой сдавшихся на его милость последователей культа.

Когда Малекит выступал, лагерь еще окутывала темнота. Отряд собрался на окраине лагеря, и вдоль выстроившихся воинов прошли трое укутанных тенями вороньих герольдов. Они раздали всадникам длинные черные плащи, чтобы прикрыть доспехи, и полностью снаряженный отряд выступил в тишине и тайне.

Сотня всадников следовала на север за одним из герольдов по извилистой дороге, спускавшейся с уступа, где армия устроилась на ночлег. Ехали быстро, но осторожно, и Малекит радовался ровной поступи своего жеребца. Когда дым костров остался позади, в сером предрассветном небе стали видны последние звезды. Тишину нарушал только глухой топот копыт. Они ехали теперь по пастушьей тропке через гряду невысоких холмов в тени гор. Тропу то и дело пересекали ручейки и ключи, а почва тут была достаточно плодородной: на ней рос кустарник и густые островки жесткой травы.

Они замедляли ход лошадей перед сложными участками, а порой, чтобы следовать за вороньим герольдом, приходилось ехать гуськом. Второй герольд ехал позади отряда, а третьего нигде не было видно: он еще затемно поспешил вперед на разведку.

Ближе к полудню они сделали недолгий привал, чтобы размять затекшие конечности и позавтракать хлебом и холодным мясом. Благодаря ярко светившему в ясном небе солнцу, тонкому, но теплому плащу и быстрой езде, Малекит совсем не чувствовал осеннего холода, хотя изо рта всадников и поднимался в воздух пар.

По пути они не встретили ни души, хотя время от времени проезжали мимо заросших руин древних домов и башен, рассыпанных по холмистым равнинам, будто брошенные богом игральные кости. Дорога постепенно пропала, князь нигде не видел даже тропки — становилось очевидно, что жители давно покинули эти места. В середине дня они снова остановились и напоили лошадей из бодро журчащего ручейка. Камни фундамента отмечали положение старинной мельницы, но никаких иных следов от нее не осталось.

Каратриль обратил внимание на одинокий холм недалеко от ручья: посреди желтеющей травы возвышались стены из черного камня. На вершине капитан разглядел опрокинутый белый монолит.

— Эльтуир Тарай, — раздался рядом низкий шепот.

Каратриль вздрогнул от неожиданности. За спиной стоял один из вороньих герольдов. Лицо всадника скрывал капюшон, но Каратриль разглядел изумрудно-зеленые глаза Эльтириора.

— Что ты сказал? — переспросил капитан.

— Вон тот холм, — герольд указал на голый каменный откос, — его называют Эльтуир Тарай. Там Аэнарион впервые обнажил Убийцу богов в битве. Тысячу лет назад здесь был город Тир Анфирек. Но пришли демоны и отравили своими заклятиями землю. На том холме Аэнарион в ярости занес меч Каина и сразил целый легион демонов. Мой дед Менретор сражался бок о бок с королем.

— Значит, ты князь?

— Это только титул, — отвел взгляд Эльтириор. — Когда-то эти земли принадлежали моей семье, но теперь они ничьи.

— А что случилось с городом?

— Говорят, ядовитая кровь демонов просочилась в землю и отравила ее. Тир Анфирек зачах и умер, как цветок без воды. Темная магия проникла во все камни, корни и ветви. Скот околел от болезней, а дети стали рождаться мертвыми. Потом сюда пришел Каледор и поставил впитывающий камень — он как раз готовился к созданию своего портала. Камень оттягивал темную энергию, и за прошедшие столетия жизнь медленно стала возвращаться. Крупные живые существа еще не могут здесь обитать, но уже появилась трава, и то тут, то там попадаются насекомые. Затем, лет пятьдесят назад, появились последователи темных культов, опрокинули камень и сняли все заклинания Каледора. Теперь темная магия снова собирается здесь.

— Почему же вы не подняли камень? — спросил Каратриль.

— Никто в Нагарите не знает, как это сделать. По крайней мере, никто из тех, у кого есть желание возродить эту землю. Возможно, в Сафери найдутся знающие волшебники и, когда снова воцарится мир, они сумеют поднять камень. Но боюсь, что на Эльтуир Тарае уже никогда не вырастет ничего, ведь именно на его склоне Аэнарион заключил договор с Каином.

Малекит отдал приказ собираться в путь. Эльтириор вспрыгнул в седло и ускакал, оставив Каратриля наедине с его мыслями. Капитан снова глянул на мертвый холм и содрогнулся.

По мере продвижения на север земля становилась более гостеприимной, трава достигала коленей всадников. В свете дня даже болота казались менее унылыми. До Каратриля долетали обрывки разговоров, а иногда всадники даже шутили и смеялись, будто хотели отогнать нарастающую тревогу.

Каратриль обнаружил, что едет рядом с эллирийскими рыцарями, бок о бок с их командиром Анельтайном. Их доспехи были более легкими, чем у рыцарей Анлека, и состояли только из кирасы и наплечников. В бою эллирийцы больше доверяли быстроте и ловкости. Высокие шлемы украшали длинные разноцветные птичьи перья. Белые лошади их уступали в росте нагаритским жеребцам, а их упряжь блестела голубым лаком. Каждый рыцарь имел при себе короткое копье с широким наконечником в форме листа и небольшой, но мощный лук со стрелами с синим оперением.

Из всех эльфов эллирийцы отличались наибольшей словоохотливостью и на ходу постоянно болтали между собой. Анельтайн тут же завел разговор с Каратрилем.

Сперва, по обычаю всех воинов, они поговорили о своих родных землях: сравнили женскую красоту, качество вина и прочие достоинства своих княжеств. Но вскоре разговор перекинулся на товарищей по отряду, а затем на нагаритян.

— Ничего не скажешь, они сдержанны, — говорил Анельтайн. — Конечно, по нашим меркам, все остальные эльфы молчуны, но нагаритяне говорят одно слово там, где надо бы сказать десять, и вообще молчат тогда, когда можно обойтись одним.

— Князь Малекит достаточно красноречив, — возразил Каратриль.

— Князь? Еще бы, он умеет произносить речи не хуже других, — признал эллириец. — Но он был послом Бел Шанаара к Верховному королю гномов, а я слышал, что их народ тоже не особо словоохотлив. Подозреваю, что последние две сотни лет ему приходилось говорить только для того, чтобы заполнить тишину. Нет, нагаритяне отличаются от нас: на них лежит тень.

— Ты не доверяешь им? — шепотом спросил Каратриль и бросил взгляд на едущих впереди рыцарей Анлека.

— Это слишком сильно сказано, — ответил Анельтайн. — Я с радостью буду сражаться бок о бок с ними, и я доверю им в бою свою жизнь. Просто мне неловко в их обществе. Мне не нравится их серьезность. На мой вкус, они слишком мало смеются, да и то чаще с горечью.

— Согласен, их бывает трудно понять, — сказал Каратриль. — Мы порой даже не в состоянии представить, что ими движет. Они остались людьми Аэнариона. Даже те, кто не застал страшные времена, выросли на рассказах о них. Возможно, они правы, что не смеются, потому что им есть о чем горевать. Они пострадали гораздо больше прочих, и их раны по-прежнему кровоточат.

— Смех лечит любую рану. Он поднимает дух и изгоняет страх.

— Боюсь, что бывают раны слишком глубокие. Я, например, рад, что выступаю вместе с ними, а не против них. Многие нагаритяне покинули Ултуан и уплыли в колонии, потому что их гнала жажда схватки и тяготил мир. Мне трудно представить, как можно добровольно искать опасности, но в Нагарите воинское ремесло почитают за самое почетное. Не сомневаюсь, что любой из этих рыцарей пролил за морями больше крови, чем любой из нас прольет за всю свою жизнь.

— Наверняка, и от этого они еще больше беспокоят меня, — произнес Анельтайн. — Я слышал, что в Анлеке все еще в ходу заведенные Аэнарионом ритуалы: с рождением ребенка для него выковывают копье и меч и дарят ему. Они узнают названия оружия раньше, чем имена родителей, и младенцами спят в щитах, как в колыбели. Словом, как ты верно говоришь, лучше быть в битве на их стороне.

В полном согласии в этом вопросе они перешли к разговору об обычаях своих земель.

Солнце начало двигаться к западному краю горизонта, и тут Малекит снова объявил привал. Отряд собрался вокруг князя. Вороньих герольдов нигде не было видно.

— Скоро наступит ночь, и нам необходимо быть начеку, — заявил князь. — Вороньи герольды расчищают путь через лес, чтобы мы могли пробраться незамеченными. Когда они вернутся, мы помчимся что есть мочи. До полуночи над горами взойдет Сариор, и мы должны войти в туннель до того, как она прольет на нас свой свет. Мы не знаем, что нас ждет там, и, когда мы выступим, я не смогу отдавать приказы, потому что придется двигаться в полной тишине.

Малекит развернулся на месте и встретил яростные взгляды смотревших на него воинов.

— Я могу сказать вам только одно. Щадите тех, кто сдается, и не жалейте тех, кто сопротивляется. Я не знаю, каких ужасов нам следует ожидать и какие мерзости творятся за стенами крепости. Пусть ничто вас не смущает. Пусть вас ведут ваши мечи, потому что, хоть мы и несем милосердие, я не хочу, чтобы кто-то из вас погиб этой ночью. Молитесь Азуриану, благодарите Ишу, но не забудьте замолвить словечко перед Каином, потому что мы вступаем в его кровавое царство!

После речи князя отряд ожидал разведчиков молча. Солнце зашло, и небо зажглось звездами. Ветер усилился и принес с севера холод, так что Малекит плотнее закутался в плащ. Всадники проверяли доспехи и упряжь.

Малекит спешился, чтобы размять ноги, и прохаживался взад-вперед в ожидании. Ждать пришлось, впрочем, недолго — вскоре, почти невидимый в темноте, вернулся один из вороньих герольдов. Князь снова вскочил в седло, и отряд тронулся рысью.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Враг разоблачен

Всадники Малекита сделали небольшой крюк, чтобы объехать Эалит и подобраться к крепости с севера. В темноте князь издали разглядел замок — от зажженных огней его стены отсвечивали красно-желтым сиянием. Крепость стояла на огромном каменном утесе. Оттуда доносились смех и пронзительные крики, а вокруг башен плясали странные тени.

Самая высокая башня поднималась к звездам, а из ее узких окон лился неестественный зеленый свет. Свет на мгновение мигнул, и Малекит поморщился: князя охватила необъяснимая уверенность, что его обнаружили. Но это невозможно, ведь, укутанные в черные плащи вороньих герольдов, эльфы двигались как тени.

Эалит скрылся из виду за деревьями, и Малекиту пришлось пригнуться, чтобы поднырнуть под раскидистые ветки. В лесу царила темнота, лишь редкие отблески звездного света пробивались через густые кроны. Следуя примеру князя, отряд спешился и повел лошадей в поводу.

В центре рощи рос огромный дуб высотой не меньше сторожевой башни, и, когда Малекит провел своего коня под массивными корнями, остальным почудилось, что он исчез. Оказалось, что как раз тут вход в туннель, по высоте и ширине под стать городским воротам. Малекит вытащил из ножен меч, и его голубое пламя засветилось в темноте путеводным маяком. По рядам передали фонари, и каждый десятый всадник приторочил горящую лампу к седлу, чтобы освещать дорогу едущим за ними. Отряд двинулся по извилистому подземному ходу.

Вскоре проход начал подниматься, заворачиваясь спиралью и сужаясь. Но затем проход снова расширился, и отряд перестроился в шеренги по пять всадников. Малекит поднял руку — и воины остановились.

Впереди стояла стена голого камня. Малекит подъехал к ней и принялся тихо читать заклинание. Затем он поводил в воздухе перед собой мечом, и за светящимся кончиком оставались сверкающие в темноте линии голубого огня. В воздухе повисла яркая голубая руна. С последним словом Малекит разрубил ее мечом — и туннель наполнился ослепительным светом. На месте стены образовался широкий арочный проем, за которым лежал крепостной двор.

— Вперед! — выкрикнул Малекит и пустил коня в галоп.

Всадники пришпорили лошадей и, выставив перед собой копья, ворвались в замок.

Двор замка представлял собой кромешный ад. От дюжины медных жаровен поднимался ядовитый дым. На белых стенах кровью были выписаны грязные руны, а рядом наготове кучками сидели скованные, завывающие пленники.

Когда рыцари выехали на мощеный двор, еретики вскочили с криками тревоги и ужаса. Их встретила стена копий и мечей, которые разили все, до чего дотягивались. Малекит с беззвучным криком рубил направо и налево, и с каждым его ударом становилось на одного последователя культа меньше. Звон стали эхом отражался от высоких стен, с ним смешивались воинственные крики и стоны умирающих. Малекит заметил новую цель: эльф с парой зазубренных кинжалов в руках, одетый в килт и плащ с яркими узорами, стоял над съежившейся девушкой. Когда Малекит кинулся на него, еретик с выражением полнейшего ужаса повернул голову. Князь одним ударом перерубил ему шею.

Задыхаясь от возбуждения, князь приостановился, чтобы высмотреть нового врага. Землю устилали десятки трупов, по белым плитам двора расплылись лужи крови. Повсюду враги бросали оружие и падали на колени с криками о пощаде. Немногие пытались сопротивляться, но их тут же безжалостно уничтожали.

Малекит соскочил с коня и ринулся к цитадели, которая возвышалась над двором на добрые две сотни футов.

— Эллирийцы остаются на страже! — прокричал князь. — Остальные за мной!

Ворота были заперты, но это не остановило нагаритского князя. Он высоко поднял горящий магической энергией меч и вспышкой голубого огня ударил по створкам, отчего те разлетелись обгорелыми щепками. Без промедления Малекит прыгнул в открывшийся проем.

Хотя с начала атаки прошли считаные мгновения, еретики уже оправились. Внутри цитадели спиралью поднималась широкая лестница. Из зала во все стороны вели арочные проходы, и из комнат за ними набегала визжащая толпа приверженцев культа.

Визжа, словно бешеная кошка, эльфийка с красными узорами на теле и обритой головой бросилась на Малекита. Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, и она без чувств упала на пол. Князь тут же отбил нацеленный в горло кинжал и зарубил безумного еретика.

Князь взмахнул Авануиром — и еще один взрыв магической энергии вспыхнул синим огнем. Дюжина еретиков взлетела в воздух и врезалась в стены. Малекит поднял левую руку — и с его пальцев сорвались голубые молнии. С криками боли и страха еретики ринулись прочь; некоторые бросились ниц с безумными причитаниями, остальные бежали к дверям, чтобы спастись.

— Наверх! — Малекит указал на лестницу.

Следом за князем Каратриль понесся через три ступеньки, а за ними бежали еще несколько рыцарей. Другие преследовали еретиков в помещениях внизу. Следующий уровень цитадели оказался пустым, и они продолжали подниматься, пока не достигли просторного зала на верху башни. Жаровни светились зеленым светом, который Малекит разглядел еще снаружи, и в призрачном освещении он увидел множество эльфов, предающихся чудовищному разврату.

Верховная жрица, стройная и сильная, присматривала с усыпанного костями и залитого кровью помоста за омерзительной церемонией. Ее белые одежды были запятнаны кровью, а лицо закрывала демоническая бронзовая маска. Из прорезей желтоватым светом горели глаза с крохотными черными точками зрачков.

В одной руке она держала кривой посох из костей и железа, украшенный рогатым черепом с тремя глазницами. В другой — изогнутый кинжал, липкий от крови многочисленных жертв.

Малекит ринулся через зал, повергая наземь всех, кто осмеливался преградить ему путь. До помоста оставалось лишь несколько шагов, когда жрица выставила перед собой посох, и в грудь князя ударил сорвавшийся с него поток черноты. Ему показалось, что сердце вот-вот разорвется. С криком боли Малекит упал на колени. Он был потрясен, потому что он не знал ни одного волшебника, который мог бы сравниться с ним, обладателем железного венца.

Он изумленно рассматривал жрицу. Та грациозно сошла с помоста и медленно двинулась к раненому князю, не спуская нацеленного на него посоха.

— Мой глупый сын, — процедила она.

Жрица разжала пальцы — и жертвенный кинжал в брызгах крови со звоном упал на пол. Освободившейся рукой она стянула маску и отбросила ее в сторону. Каратриль пораженно вскрикнул. Перепачканные кровью черные волосы жрицы разметались по обнаженным плечам. Безупречно чистое, гладкое лицо являло собой идеал красоты, а благородная осанка дополняла величественное впечатление.

— Мама… — прошептал Малекит, и меч выскользнул из его онемевших пальцев.

— Сын, — с коварной усмешкой, от которой по спине Каратриля поползли мурашки, ответила правительница Нагарита. — Как грубо с твоей стороны было перебить моих слуг. За время, проведенное среди варваров, ты утратил все манеры.

Малекит молча смотрел на Морати, жену Аэнариона, свою мать.

— Ты был слаб, Малекит, и мне пришлось править вместо тебя, — сказала она. — Ты бегаешь по миру на посылках у Бел Шанаара, готовый рисковать ради него жизнью, а твои земли приходят в упадок. Ты преклоняешь колени перед заносчивым Королем-Фениксом и, как щенок, готов получать объедки со столов Тиранока, Ивресса и Эатана, пока твой народ голодает. Ты строишь города за океаном и исследуешь мир, а твой дом гниет и разрушается. Ты не князь и тем более не король! Воистину, в тебе нет крови твоего отца, потому что ни один сын Анлека не позволит надеть на себя узду!

Малекит поднял взгляд на мать, и его лицо исказилось от боли.

— Убейте ее, — выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Его слова будто разорвали заклятие, и Каратриль обнаружил, что снова может двигаться. Он выхватил из-за спины лук и натянул тетиву. Но тут Морати взмахнула посохом — и капитану пришлось отскочить, потому что в пол у его ног ударил черный разряд. Еретики тоже очнулись от транса и ринулись на отряд Малекита с рычанием и криками. Князь с трудом поднялся на ноги, но еще один заряд магии Морати опрокинул его на пол.

Еретики боролись с животным ожесточением, их поддерживали наркотические вещества и преданность Морати. Каратриль отбросил лук и снова вытащил меч — на него бежала эльфийка с утыканными драгоценными камнями губами и щеками и раскаленной кочергой в руке. Комнату наполнили крики, проклятия и вонючий дым из опрокинутых жаровен. Каратриль пригнулся — и его обожгло жаром пронесшейся над головой кочерги.

Он ударил по обнаженным ногам эльфийки и опрокинул ее. Но, даже лежа на спине, та выкрикивала оскорбления и пыталась ткнуть в него кочергой. Капитан пронзил ей грудь, и женщина неподвижно распласталась на мраморных плитах пола.

— Тебя никто не ждет в Анлеке! — прорычала Морати; она снова взошла на помост. — Возвращайся к своему узурпатору!

С воплем, от которого Каратриль едва не оглох, Малекит наотмашь рубил стоявших перед ним еретиков. В результате между князем и его матерью образовался проход, и Малекит побежал к ней, выставив перед собой светящийся магической энергией меч. Стоило его ноге ступить на помост, как Морати двумя руками подняла над головой посох. Ее окутала тень, расправляя призрачные крылья. Крылья трижды взлетели вверх-вниз — и тело правительницы растаяло.

По лестнице бегом поднимались рыцари Анлека, и вскоре все еретики были убиты или пленены. Каратриль перевел взгляд на князя, который стоял на помосте. Он ожидал увидеть его потрясенным или охваченным горем, но Малекит был исполнен холодной ярости. Его стиснутый двумя руками меч горел белым пламенем, а в глазах блестела едва сдерживаемая магия.

Князь обвел взглядом зал и остановился на Каратриле. Капитан невольно дернулся, но горящая в глазах князя ненависть остановила его, хотя на миг ему показалось, что князь сейчас убьет его. И тут Малекит обмяк, и Авануир со звоном упал на пол.

— Нагарит поглотила тьма, — прошептал он, и глаза князя наполнились слезами.

Рассвет Малекит встретил в этой башне. Он смотрел, как поднимается над Кольцевыми горами солнце, и в свете наступающего дня ночные события казались ему поблекшими и размытыми. Неужели за всеэтим стояла Морати? Однако, все обдумав, он понял, что удивляться тут нечему. Все это было вполне в духе его матери: сеть шпионов на Ултуане, помыкание слабыми князьями и их армиями. Он проклинал себя за то, что позволил Морати запустить руки в Атель Торалиен, и боялся того, что она посеяла в Элтин Арване.

На дороге к цитадели князь разглядел быстро скачущего всадника, одного из вороньих герольдов. Закутанный в черное эльф пронесся под аркой ворот, и вскоре Эльтириор кивком поприветствовал князя.

— Плохие новости, Малекит, — произнес герольд. — Эалит наш, но Нагарит намерен поддержать Морати.

— Как так? — выкрикнул князь.

— Ваша мать переманила даже некоторых герольдов из моего отряда, — признался Эльтириор. — Это они и завели нас сюда, в ловушку Морати. Мы не знаем ее намерений, но мне кажется, что она хотела обратить вас в свою веру.

— У нее ничего не вышло. Я не попался в ее капкан.

— Пока нет, — предупредил герольд. — Однако культ наслаждений очень силен, а большая часть армии хранит верность вашей матери. Прямо сейчас войска идут на Эалит, чтобы окружить и уничтожить нас.

— Благодарю, Эльтириор, — произнес князь. — Я хотел бы попросить тебя еще об одном одолжении. Отправляйся на запад с теми, кто еще верен мне. Собери всех надежных князей и воинов и отошли их в Тиранок.

— А вы?

Малекит долго не отвечал, потому что правда резала больнее ножа.

— Я должен отступить, — наконец признал он. — Я еще не готов бросить вызов Морати, и она не должна поймать нас здесь.

Все свершилось по приказу Малекита. Армия двинулась на запад в полной боевой готовности — теперь они знали, что повсюду собираются толпы почитателей темных богов. В Тирече Малекит встретился с разношерстным войском из нескольких тысяч еретиков, но без должного командования, и его рыцари легко обратили их в бегство.

Четыре дня и пять ночей армия практически без отдыха шла к Галтиру.

На восходе пятого дня после битвы в Эалите они подъехали к его стенам. Малекит велел войску остановиться на расстоянии выстрела из лука. По приказу князя Еасир подъехал к воротам — ему пришлось прикрыть глаза от блеска солнечных лучей на белых стенах. За парапетом выстроились эльфы с натянутыми луками. Еасир остановил лошадь возле воротной башни.

— Я Еасир, капитан князя Малекита! — прокричал он. — Готовьтесь к приему князя!

Довольно долго ему никто не отвечал, но наконец на башне появилось несколько эльфов, и они уставились на капитана. После краткого совещания один из них поднес к губам золоченый рог и выдул чистый, далеко разлетающийся звук. Тут же по флагштоку быстро пополз вверх и затрепетал на ветру серебряный с черным флаг.

— Флаг Анлека! — рассмеялся Малекит. — И символ моего дома!

Войско ответило радостным криком, когда Малекит жестом приказал двигаться вперед и ворота распахнулись перед ними. Всадники галопом въезжали в город, пехотинцы торопились за ними. Стоило последнему воину пройти под аркой, ворота с грохотом захлопнулись.

Галтир превратился в руины, многие здания обгорели или были разрушены. Раненые солдаты лежали прямо на площадях, где за ними ухаживали лекари Иши. Малекита встретил князь Дуринн.

— Я вижу, что не только мы сражаемся, — произнес Малекит.

— Не только, — подтвердил комендант Галтира, пожимая его руку. — Твой флот находится в безопасности в гавани, но моим воинам это стоило немалых усилий.

— Еретики?

— Да, некоторые жители города оказались приверженцами культа, но мы сумели их выгнать, — объяснил Дуринн. — Однако два дня назад они вернулись с армиями князей Кераниона и Тураеля Лирайна. Князья потребовали, чтобы я открыл ворота и сдал им город. Им не очень понравилось, что их предложение встретили стрелами…

— Благодарю тебя, — сказал Малекит. — Кажется, список моих союзников становится короче с каждым днем. На кораблях немного места, но ты можешь отправиться со мной.

— Галтир способен постоять за себя. Когда вы уплывете, наш город потеряет ценность для Морати. В ее распоряжении другие порты.

— И все же она может уничтожить вас просто из мести, за то, что вы осмелились сопротивляться. Плывите со мной.

— Я не брошу свой город и своих людей! — воскликнул Дуринн. — Если придет время оставить его, у меня найдутся для этого средства. Не стоит беспокоиться обо мне, Малекит.

Князь Нагарита положил ему руку на плечо: этот жест выражал его благодарность лучше любых слов.

Малекиту не хотелось задерживаться в Галтире: он был уверен, что уже сейчас корабли Морати плывут сюда, чтобы перекрыть ему выход в море. Прилив и попутный ветер благоприятствовали, так что войско немедленно погрузилось на «Индраугнир», на два других драконьих корабля и семь «ястребов». Еще три «ястреба» Малекит выслал на север, чтобы задержать преследователей.

Несколько дней потрепанное войско Малекита плыло на юг, где их встретили корабли Тиранока и сопроводили в порт Атель Рейнин. Там Малекит оставил большую часть своих рыцарей и отослал эллирийцев обратно в родные земли. Он наказал им не нападать на Нагарит своими силами, но охранять горные перевалы. Каратриль и колесничие Тиранока, которым пришлось сжечь свои колесницы в Галтире, стали личной охраной князя. С наблюдательной башни Атель Рейнина послали сокола с посланием. Малекит вкратце описал случившееся и советовал Бел Шанаару выставить войска на северной границе.

Через одиннадцать дней после битвы в Эалите Малекит снова стоял в приемном зале Короля-Феникса. До сих пор при мысли о вероломстве Морати он испытывал тошноту. Князь добился аудиенции у Короля-Феникса и попросил Каратриля сопровождать его. Король восседал на своем троне, а князь и Каратриль уселись перед ним в кресла.

— Ты понимаешь, что, пока Морати держит в своих руках власть, ты не наведешь порядок в Нагарите? — по окончании рассказа спросил Бел Шанаар. — А чтобы отобрать у нее власть, ее надо убить или заключить в темницу.

Малекит ответил не сразу. Он встал и прошелся по залу. Он презирал Бел Шанаара, но еще больше презирал себя — за то, что нуждался в его помощи. Однако, как бы он ни относился к Королю-Фениксу, Малекиту было ясно, что он никогда не займет свое законное место, если не восстановит власть над Нагаритом. А в одиночку он не в силах сражаться с Морати, так что придется обуздать гордость и унижаться перед сидящим на троне узурпатором. Истина заключалась в том, что Малекит нуждался в Бел Шанааре и на время ему придется забыть о собственных амбициях.

— Я отрекаюсь от нее! — провозгласил Малекит. — Она всегда жаждала власти и нашептывала на ухо, что это мне принадлежит по праву твоя корона. С самой смерти Аэнариона она без устали подталкивала меня к тому, чтобы захватить власть над нашим островом. Ты же помнишь, как она кричала, когда я впервые преклонил перед тобой колено, и с тех пор она пыталась управлять мной, чтобы снова стать королевой. Я с самого раннего детства помню ее острый язык и неукротимые амбиции. Подозреваю, что сейчас она взращивает какую-нибудь послушную марионетку, готовую занять мое место. Она не остановится, пока не получит власть над всем Ултуаном. Но я не допущу этого.

— И все же она твоя мать, — с сочувствием произнес Бел Шанаар. — Если дойдет до худшего, сможешь ли ты пронзить ее сердце? Не дрогнет ли твоя рука, когда придет пора отрубить ей голову?

— Это необходимо, и я не позволю это сделать никому другому, — ответил Малекит. — Страшная ирония, но мне придется лишить жизни ту, которая подарила ее мне. Я не знаю, какой властью она обладает над князьями и дворянами Нагарита. Некоторые сопротивляются ей, но их немного. Наверняка она извратит мои действия в глазах тех, кто еще колеблется, чтобы они решили, будто я им угрожаю. Наш народ верен, но он не отличается богатым воображением. Нас воспитывают выполнять приказы, а не задавать вопросы. Но все же найдутся нагаритяне, которые встанут на сторону законного князя. Я отправлюсь в Анлек и свергну королеву-ведьму!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Война Малекита

Близилась зима, и Малекит решил пока что собирать армию, в то время как вороньи герольды постоянно пересекали границы Нагарита и докладывали ему о происходящем на севере. Новости были неутешительные: Морати открыто объявила себя ведьмой, отбросила все попытки соблюдать приличия и полностью отдалась своей темной природе.

Когда наконец-то настала весна, из колоний пришли сообщения, что культ наслаждений начал пускать корни и там. В ответ на просьбу о военной помощи Аландриан смог выслать лишь незначительную часть войска из Атель Торалиена: основные силы он оставил для отражения двигающихся на Элтин Арван орков.

К армии князя присоединялись и другие воины Нагарита: поодиночке или небольшими группами они тайно проникали в Тиранок, рискуя навлечь на себя гнев Морати. Малекит надеялся, что их будет больше. Однако многие его бывшие капитаны и лейтенанты предпочли служение Морати — то ли из страха, то ли из преданности культу. Часть же верных Малекиту князей оказалась заперта в горах Нагарита.

Малекит хорошо усвоил полученный в Эалите урок. Он знал, что армия под его командованием не сможет пройти от Тиранока до Анлека без помех, ведь Морати будет подготовлена к нападению. И все же он не поддавался отчаянию и, когда искал поддержку других князей, особое внимание обратил на Харадрина Эатанского, обладателя самого мощного флота в Ултуане. У Малекита еще оставался «Индраугнир», и он был уверен, что, если получит из Лотерна в помощь еще несколько драконьих кораблей, сможет победить нагаритский флот.

В результате к тому времени, когда в горах начал таять снег, у Малекита уже был в запасе дерзкий план действий.

Следовало начать с подхода армии Тиранока к границам Наганата. Малекит прекрасно знал, что шпионы матери сразу же сообщат ей об этом, и надеялся, что нагаритяне в ответ оттянут свои силы к югу.

В последние дни зимы Малекит один отправился в Кольцевые горы, к востоку от Тор Анрока. Он взял с собой железный обруч и поднялся на один из самых высоких пиков. Там он нашел укрытое от леденящего ветра место и уселся на землю. Надел корону, прикрыл глаза и отдался на волю древнего артефакта.

Мысленно Малекит полетел над равнинами Тиранока, где траву еще покрывал иней. Затем к Наганату и через его ледяные воды в Нагарит. Он увидел собирающиеся на Бьяннанских равнинах армии Морати и выставленные вдоль реки пикеты. На западе он заметил расположившееся под стенами Галтира войско, хотя осаждающие, казалось, просто держали Дуринна взаперти. Дальше к западу еретики грабили города и деревни и проводили кровавые церемонии во славу Китарай.

Затем видение князя перенеслось к Анлеку. Всюду в городе стояли железные клетки: в них рычали и бесились мантикоры, грифоны, многоголовые гидры и шипящие химеры. Вокруг клеток суетились дрессировщики, вооруженные кнутами. Они мучили зверей и кормили их эльфийским мясом. Кузнецы трудились над раскаленными волшебством печами и ковали для огромных зверей доспехи и шипастые ошейники с тяжелыми цепями. Кожевники шили прочные седла и украшенную костями упряжь.

Вокруг города стояли жуткие алтари, посвященные Эрет Хиали, Менелоту, Нету и прочим жестоким богам. На покрытых кусками кожи алтарях стояли перепачканные кровью чаши, а в жаровнях шипели окровавленные сердца и почерневшие кости. К жертвенникам волокли закованных в цепи, одетых в лохмотья эльфов — их ждали острые ножи и пылающий огонь в честь проголодавшихся богов.

И за всем этим наблюдали дворяне Нагарита. Князья в темных мантиях сидели на боевых конях в серебристых чепраках, а закрытые масками жрецы с нарисованными на голой коже рунами читали заклинания и молитвы. Камни мостовой окрасились красным, а в сточных канавах тощие собаки глодали эльфийские кости.

Князь перевел взгляд на центральную башню, дворец Аэнариона, но обзор ему преградила огромная тень. Он услышал шепот — голос матери. Малекит напрягал слух, но так и не смог разобрать, что же она говорит. Обруч давал ни с чем не сравнимую силу; князь с содроганием подумал: что за сделку заключила Морати, если сумела преградить ему путь?

Князь послал гонца к Бел Шанаару, чтобы Король-Феникс отправил часть своей армии к границе. В течение следующих дней Малекит следил за передвижениями нагаритян при помощи обруча. Только когда он убедился, что легионы Нагарита выступили к границе, он вернулся в Тор Анрок. Оттуда он отослал почтового сокола в Лотерн с приказом «Индраугниру» в сопровождении эскадры сняться с якоря и выступить на север. Они должны были направиться к Галтиру. Малекит снова воспользовался обручем и увидел, что в портах собирается нагаритский флот, ожидая атаки с моря. К побережью направлялось и пешее подкрепление, чтобы отразить возможное нападение.

Следуя приказу Малекита, вороньи герольды сеяли в рядах врага смятение и панику. Они нападали на склады с припасами и отбившиеся от основных сил отряды и перехватывали послания командиров в Анлек. Их атаки совершались на западе и юге, чтобы поддержать иллюзию о походе Короля-Феникса.

Малекит же планировал повести настоящее наступление отнюдь не с запада или юга, а с востока. Под покровом темноты небольшие отряды перемещались к горам Эллириона. Они прятались на горных фермах и в деревнях, а князь Финудел снабжал их провизией.

Когда взошла первая весенняя луна, Малекит направился к Драконьему перевалу, Калад Энру, который находился в двух сотнях миль южнее Анлека. Там он поднял знамя Анлека и приказал войску готовиться к битве.

Армия насчитывала много тысяч воинов, и среди них ехали князья Нагарита и Тиранока, Эллириона и Эатана. К походу присоединились маги Сафери, в том числе Тириол. Как и предвидел Малекит, Морати не подумала о возможности его альянса с Эллирионом, и нападение оказалось для нее полной неожиданностью. Они полностью перебили гарнизон Арир Тонраеира у западного склона Драконьего перевала и двинулись на Анлек.

Войско повернуло на север, за двойные вершины Анул Награйна, форсировало реку Нарут и вышло на равнины Хиравала. Когда-то это был цветущий край, но сейчас, под правлением Морати, все пришло в упадок. Обгорелые остовы хуторов то и дело попадались в полях, а в них селились спустившиеся с гор стаи свирепых волков и медведи. Армия продвигалась по заросшей травой дороге. Она шла через опустевшие деревни; пустые дверные проемы и окна горестно смотрели на князя. Чем больше он видел, сколько тягот выпало на долю его княжества, тем яростнее разгорался его гнев.

От вороньих герольдов пришло известие, что дорога в Анлек свободна, и Малекит продолжал двигаться вперед — через Хиравал и далее на северо-восток, к болотам Менруира. Через пятнадцать дней после вступления в Нагарит войско достигло Анлека, столицы Нагарита.

Малекит рассчитывал не только на воодушевление своих солдат, но и на слабость обороны, которую держали по большей части последователи культа, а не профессиональные воины, которых он искусно оттянул на юг.

Пока армия готовилась к штурму, ясное весеннее небо заливало светом черные мраморные здания Анлека, на которых еще поблескивал иней. Черно-серебристые флаги развевались на холодном ветру на шпилях башен, а часовые в черных кольчугах и золотых шлемах расхаживали по стене. Город-крепость дрожал от топота сапог и скрежета металла — это отряды упражнялись на площадях. Крики лейтенантов эхом отражались от каменных стен и смешивались с треском жертвенных костров и воплями пленников.

Цитадель внушала страх, ведь ее построил при помощи Каледора Укротителя Драконов сам Аэнарион. Город охраняли восемьдесят высоких башен и высокие стены. Над тремя городскими воротами нависали башни с установленными там военными машинами.

В качестве внешнего круга обороны были выстроены одиночные башни, окруженные утыканными кольями рвами, причем военные машины простреливали пространство между башнями.

А непосредственно перед городскими стенами был вырыт ров в пятьдесят шагов шириной. И наполняла его не обычная вода, но яростно шипящее зеленое пламя. Через огненный ров был перекинут мост, который защищали охранные башни.

Однако, несмотря на мощные оборонительные сооружения, Малекит не испытывал страха и сомнений. Облаченный в золотые доспехи князь сидел перед войском на жеребце со светящимся Авануиром в руке и волшебным обручем на голове. За ним стояли две сотни его рыцарей, закаленные в колониях ветераны, а их возглавляли капитаны, что сражались бок о бок с Малекитом в северных пустошах. Их золотые кольчуги были скрыты под черно-фиолетовыми плащами. Копья светились от наложенных на них заклинаний, а на щитах были выжжены руны защиты. Они мрачно, но без страха рассматривали темную цитадель.

К северу и югу от рыцарей стояли копейщики, общим счетом в семь тысяч. Их возглавлял Еасир, и они выстроились в шеренги по десять рядов. Над копейщиками развевались штандарты, а серебряные горны передавали команды. Еасир ездил перед колонной и напоминал воинам, что они сражаются за истинного правителя Анлека, призывал их не выказывать жалости и оставаться стойкими. За копейщиками стояли три тысячи лучников с полными стрел колчанами.

Дальше на север стояли рыцари Эллириона. Князь Финудел и княжна Атиель с радостью присоединились к войску Малекита с двумя тысячами своих солдат. Финудел держал в руке Кадрати — пику с лезвием в форме звезды, которой его отец сражался рядом с Аэнарионом. Атиель взмахивала белым лезвием Амрейра, зимним клинком, — ее мать сразила им князя демонов Актурона. Над кавалерией развевались бело-синие знамена с изображением золотых лошадей. Кони эллирийцев рвались в бой, взбрыкивали и храпели, а рыцари непринужденно болтали друг с другом, не выказывая никакой тревоги при виде грозной крепости.

Южным флангом армии Малекита командовал Батинаир, князь Ивресса. Он сидел на жуткого вида грифоне, пойманном еще птенцом в Кольцевых горах и выращенном в Тор Иврессе.

Грифона звали Красный Коготь. Он телом походил на огромную кошку, но был в три раза больше лошади, а шкуру его покрывали черные и белые полосы. Шею венчала голова орла с плюмажем из красных и синих перьев, и передние лапы напоминали лапы могучей хищной птицы с алыми мечами изогнутых когтей. На спине росли два мощных крыла с черно-серыми перьями. На грифоне под флагами Ивресса восседал на троне из белого дерева Батинаир. Серебряное древко его ледяного копья Награйна переливалось в утреннем свете, а кристальный наконечник был прочнее любого металла. Красный Коготь закинул голову, издал оглушительный крик и заскреб когтями по земле в предвкушении охоты.

Батинаир прибыл из Ивресса не один, с ним стояли две тысячи воинов с длинными копьями и синими щитами, все в белых мантиях скорби.

Карилл, один из князей Крейса, тоже выступил на стороне Малекита. Он стоял в запряженной четырьмя величественными горными львами колеснице. Белоснежные хищники взрыкивали и взбудораженно метались, насколько позволяла упряжь. Карилл был вооружен знаменитым боевым топором Акилларом, и двойное лезвие потрескивало от пробегавших по нему искр. Рядом стоял его сын Лорикар и гордо держал в руках знамя Крейса с вышитой серебряной нитью на алом фоне головой льва. Оба князя закутались в длинные плащи из львиных шкур, отделанные черной кожей и увешанные драгоценными амулетами. Их окружали колесницы с возничими в золотых кольчугах, топорами и копьями в руках.

Также с ними пришли и горные охотники, голубоглазые воины с заплетенными в косы золотистыми волосами и накинутыми на плечи львиными шкурами. Их доспехи состояли из посеребренных нагрудных пластин с изображенными львами и коротких килтов, прошитых золотой нитью. У воинов были тяжелые топоры разных видов, украшенные плетеными кистями и рунами.

И наконец, князья Сафери: Мернеир, Эльтренет и главный из них — Тириол. Они оседлали пегасов, крылатых лошадей, живущих на самых высоких вершинах Аннулийских гор. С их плеч свисали разноцветные переливающиеся плащи, а в руках магической энергией горели мечи и посохи. Они кругами летали над войском Малекита, и солнце играло на золотой упряжи крылатых коней.

Малекит видел, что все готовы к битве, и его сердце пело от радости. Уже много столетий ему не доводилось командовать столь мощной армией. Чем бы ни закончился сегодняшний бой, в историю он войдет, и имя Малекита будут помнить еще много поколений эльфов. Но князю мало было грядущей славы, ему нужна была сегодняшняя победа. Он развернул коня так, чтобы оказаться лицом к своим солдатам. Затем вскинул над головой Авануир и заговорил. Его голос без усилий разносился над всем войском.

— Взгляните на эту цитадель страха! — Он указал на Анлек светящимся синим огнем магии мечом. — Когда-то тут родилась надежда нашего народа, а сейчас таится его погибель! В этих залах обитают призраки наших отцов, и как же им горько при виде такого падения великого города! Мы пришли для того, чтобы потушить зловещий огонь и возродить свет феникса! Вы видите высокие стены и неприступные башни, но я вижу иное. Могущество Анлека не в его камнях, а в крови его защитников и бесстрашии их сердец! А в этом осажденном городе сейчас нет такой силы, поскольку всю его честь и славу сокрушили цепи рабства и несчастий!

Затем князь взмахнул мечом, и светящийся клинок пронесся над длинными рядами воинов.

— Вот где я вижу истинный эльфийский дух! — провозгласил Малекит. — Никто из пришедших не явился по принуждению или ради выгоды, но добровольно отправился сражаться за правое дело. Свирепый Карилл! Доблестный Финудел! Величественный Тириол! Запомните эти имена и гордитесь тем, что вам довелось сражаться бок о бок с ними, как горжусь я. Все, что произойдет сегодня, запомнится в веках, и ваши имена прославятся. Благодарности нашего народа не будет конца, и памятью о тех, кто сражался сегодня, будут дорожить вечно! Посмотрите направо и налево и запомните лица ваших боевых братьев. Вы не увидите в них слабости — только упорство и отвагу. Каждый, кто стоит здесь, достоин стать князем, потому что награда находит того, кто готов рисковать ради нее. Ни разу со времен моего отца не собиралось вместе столько доблестных воинов. Вы все герои, и боги прославят вас, как и полагается героям.

Малекит поднял меч.

— И не забывайте, что веду вас я, князь Малекит! — выкрикнул он. — Я истинный правитель Анлека! Наследник Нагарита! Сын Аэнариона! Мне неведомы отчаяние, страх и поражение! Этим мечом я создал новое царство на востоке. Я заключил союз с гномами. Мои глаза без содрогания смотрели на темных богов. Я побеждал чудовищ и преодолевал смертельные опасности, и сегодня будет так. Мы победим, потому что победа идет по моим следам. Мы победим, потому что моя судьба — побеждать. Мы победим, потому что я так приказываю!

Малекит встал в стременах и поднял Авануир высоко над головой. Над войском разнесся крик, от которого затряслась земля. Одним взмахом руки князь послал армию в атаку.

— Слава ждет нас! — провозгласил он.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Битва за Анлек

По сигналу Малекита войско двинулось к мосту над пылающим рвом. Со сторожевых башен полетели стрелы, битва началась.

С диким криком Красный Коготь взмахнул крыльями и поднял Батинаира в воздух. Ивресский князь поднимался все выше и выше, пока не оказался вне досягаемости вражеских стрел. Так же поступили и маги Сафери.

Копейщики прикрылись щитами и пошли вперед. Они не мешкали ни секунды, даже когда их накрыло дождем стрел.

С устрашающим визгом Красный Коготь бросился с неба на ближайшую башню. Лучники на крыше направили на него свои стрелы, но они даже не поцарапали толстую шкуру грифона. Пика Батинаира сияла силой и без устали пронзала врагов, а когти и клюв грифона разрывали всех без разбору.

Соседнюю башню настиг гнев Тириола, который опускался к ней с пылающим зеленым огнем посохом. Когда его пегас приблизился к крыше, маг выкрикнул заклинание — с посоха сорвался зеленый огненный ястреб и взорвался среди отряда лучников, раскидав куски их тел через парапет.

Подкрепление высыпало на крышу башни, но их встретила красная молния посоха Мернеира, от которой с башни полетели обгорелые камни и тела. Армия Малекита двинулась между башнями, не представлявшими больше опасности, а Батинаир и маги кружили над головами под радостные крики солдат.

Мост казался гораздо более серьезным препятствием. Он состоял из четырех мощных башен с подъемной частью. На каждой башне стояла боевая машина, стрелявшая огромными бревнами, которые были утыканы острейшими клинками. Поэтому, прежде чем войско приблизилось к мосту на расстояние выстрела, Малекит отдал приказ остановиться.

Сам он в одиночку выехал немного вперед, будто предлагая защитникам нацелить свои чудовищные машины на него. Сцена выглядела очень странно: одинокий князь на коне перед мрачным крепостным мостом.

Малекит спокойно поднял вверх открытую ладонь. Он почувствовал, как вокруг закружилась магия, и перевел взгляд на огненный ров. Обруч пульсировал на голове, и князь ощущал кипящую внутри рва энергию. Он был хозяином Анлека и знал слова, необходимые для того, чтобы погасить огонь, но сейчас он улавливал действие посторонних заклинаний: мать знала, что он попытается отменить защитное заклятие. Но она не приняла в расчет силу обруча, которая многократно увеличила мощь Малекита.

Внутри князя бурлила энергия, которая просто разорвала бы менее сильного мага, и, по мере того как она нарастала, Малекит начинал дрожать от возбуждения. Он произнес заклинание, открыл свой разум обручу и выплеснул в ров поток магической энергии. Пламя стало черным и поднималось все выше, а нагаритский князь продолжал подпитывать его своей волей и упорством, пока черный огонь не взметнулся на целую сотню футов.

От усилий с Малекита пот тек ручьями, но вот он поднял дрожащую руку. Магия извивалась и дергалась, пытаясь вырваться из его хватки. Малекит с усилием свел руки, и в ответ пламя начало свиваться в высокие волны по сторонам мостовых башен.

Затем князь оглушающе хлопнул в ладоши — и две волны пламени ринулись навстречу друг другу. Черный огонь обжигал бойницы и изливался на крыши башен. В мгновение ока защитники и боевые машины превратились в облако пепла, которое ветер тут же разнес над мостом.

С криком облегчения и радости Малекит повернулся к войску и жестом приказал двигаться вперед. Его лицо расплылось в широкой улыбке. Когда копейщики Нагарита подошли к нему, он придержал своего коня, оказавшись рядом с Еасиром. Капитан смотрел на князя с изумлением.

— Вы знали, что это сработает? — спросил Еасир.

— Как тебе сказать, — улыбнулся Малекит. — До Эллириона дорога долгая, мне бы не хотелось проделать этот путь понапрасну.

Смех Еасира еще отдавался в ушах князя, когда тот развернул лошадь, чтобы подъехать к южному флангу и посоветоваться с Кариллом и крейсийскими охотниками. Пока Малекит отдавал приказ, маги Сафери приземлились на дымящиеся крыши башен и опустили подъемную часть моста. Та с грохотом перекинулась через огненный ров, и путь к стенам Анлека оказался открыт. Малекит первым проехал по настилу, пустив лошадь размеренным шагом, чтобы своим видом подбодрить войско.

По правде говоря, следующая стадия штурма волновала князя больше всего. До крепостных ворот оставалось около пяти сотен шагов, из них сотня — под дождем стрел и арбалетных болтов. Конечно, Батинаир и маги сделают все, что в их силах, чтобы отвлечь защитников города, но Малекит знал, что главным их союзником является скорость и, даже если двигаться очень быстро, потери будут велики.

Еасир повел наступление к восточным воротам, и с укрепленных на стенах машин в его воинов полетели болты величиной с копье. Каждый выстрел поражал полдюжины бойцов, и от них не спасали ни доспехи, ни щиты. Еасир сорвал голос, подгоняя воинов ближе к стене, — ведь он знал, что пространство возле стены не простреливается.

Пока копейщики бежали по окровавленному полю, пало не меньше тысячи эльфов. Рыцарей держали в резерве для атаки после того, как сломают ворота. Еасир не знал, как князь намеревается это сделать, но после чуда у моста он полагал, что у его господина и тут имеется не менее хитроумный план.

Воины колоний принесли копейщикам небольшое облегчение. Они выдвинулись вперед, прикрываясь толстенными деревянными заслонами. Вооружены они были новым оружием: оно походило на арбалет, но могло стрелять почти непрерывно. Прикрывшись передвижными заслонами, они поливали стены залпами болтов, выбирая в качестве мишеней команды боевых машин, и заставили тех отступить в укрытие.

Тириол, Мернеир и Эльтренет били врагов сверху. По стене плясали вихри фиолетовых и голубых молний, перепрыгивая от одного воина к другому. Огненные заклинания в образе ястребов, драконов и фениксов оставляли за собой обугленные руины. Боевые машины рассыпались в щепки, а доспехи раскалялись, обжигая тела. Кинжалы магической энергии пронзали плоть, а материализовавшиеся из воздуха мечи рубили отступающих в укрытие.

Батинаир тоже участвовал в расправе с приверженцами культа. На северной части стены они с Красным Когтем оставили за собой гору растерзанных, обезглавленных тел, но в конце концов огонь защитников стал настолько плотным, что князю пришлось отлететь в сторону. И его, и грифона покрывало множество ран. С клюва и когтей зверя на головы Еасира и его копейщиков капала кровь.

У капитана не оставалось времени рассматривать батальные сцены. Треть его отряда лежала на земле, а остальные еще только приближались к крепостной стене. И тут внезапно тяжелые ворота распахнулись.

Из-под высокой арки хлынул поток защитников города. Полуобнаженные, лишь в набедренных повязках и прозрачных лохмотьях, с торчащими, как иглы, волосами, последователи Каина с криками и визгом бежали в атаку. Мужчины и женщины с расписанной кровью кожей в чудовищных украшениях из жил и внутренностей держали в руках длинные зазубренные кинжалы и мечи. Почитатели кровавых жертвоприношений выливались из открытых ворот бурными волнами. Жажду битвы в них подогревали наркотические снадобья, которые готовили жрицы культа.

Малекит приказал копейщикам замедлить бег и, сомкнув ряды, приготовиться к столкновению с почитателями Каина. Так они оказались гораздо более уязвимы для лучников и арбалетчиков на стене, которые ничуть не боялись при стрельбе попасть по своим. Тем временем ворота с грохотом закрылись.

Внимание Еасира привлек топот копыт. Он повернулся и увидел приближающихся галопом рыцарей Эллириона. Они по флангам обтекали отряд копейщиков, пригибаясь и наклоняясь в седлах, чтобы уклониться от стрел. Рыцари выхватили на скаку луки и, в свою очередь, принялись поливать стрелами еретиков. Они носились по полю вперед-назад, налево и направо, кое-кто практически выворачивался в седлах, чтобы пустить стрелу во врага. Некоторые направили оружие на стены, причем, несмотря на быстроту скачки, их выстрелы отличались меткостью и всегда попадали в цель.

Всадники образовали вокруг копейщиков два живых круга, вращающиеся в противоположных направлениях, и под прикрытием их стрел Еасир приказал снова двигаться вперед. Круги всадников тоже перемещались вместе с пехотой.

Когда осталось всего несколько десятков еретиков, эллирийцы прекратили стрелять и убрали луки, а вместо них взялись за копья. С Финуделом и Атиель во главе они ринулись в атаку. Еретики не отступали даже теперь: их настолько одурманила жажда крови, что они сражались, пока последний с проклятием на устах не упал на кучу тел.

Путь был открыт, и эллирийцы отступили, пропуская к огромным воротам Еасира и его воинов. За ними двигались Карилл и его охотники, а замыкали ряды копейщики Ивресса.

Над копейщиками уже нависала тень городской стены, и они начали поглядывать на ее внушительную высоту, ожидая, что в любой миг им на головы может пролиться смерть. Еасир рискнул бросить взгляд назад, чтобы определить намерения Малекита. Князь с непринужденно скрещенными на груди руками сидел на лошади чуть позади войска. Он как-то почувствовал на себе взгляд капитана и помахал ему рукой, а затем указал на сторожку у ворот.

Еасир перевел взгляд на нависающие над головой башни и увидел высыпавших на стены эльфов в черных плащах с капюшонами.

— Готовьсь! — крикнул Еасир и поднял свой щит.

В тот же миг над сторожкой взлетел черный флаг и тут же упал, будто кто-то перерубил флагшток. На его месте поднималось другое знамя: белое с серебром, с эмблемой когтистого крыла грифона. Еасир от изумления споткнулся и чуть не упал — он сразу узнал знамя дома Анар.

Воины Анара перекидывали через зубцы окровавленные трупы еретиков и верных Морати воинов со вспоротыми животами и перерезанным горлом. Ворота снова распахнулись, и Еасир издал оглушительный торжествующий вопль.

Он боялся, что проход в город может закрыться в любой миг, поэтому перешел на бег, и копейщики поступили так же. Воины Крейса и копьеносцы Ивресса следовали за ними по пятам, но Еасир первым-вошел в Анлек. Когда он оказался в тени ворот, он снова закричал от радости: ведь он вернулся в родной город!

Внутри город оказался совсем не таким, каким Еасир его помнил. Широкую площадь за воротами, где когда-то высилось изваяние сидящего на спине Индраугнира Аэнариона, теперь обрамляли статуи Китарай.

Обнаженная Атарта выплясывала на мраморном постаменте, ее руки и ноги обвивали змеи. Анат Раема, охотница, в одной руке держала лук, а в другой — голову эльфа, а ее талию украшал пояс из отрубленных рук и голов. Бог Хиркит присел на корточки над грудой костей и вожделенно рассматривал зажатое в руке ожерелье.

Перед каждой из многочисленных статуй богов разрушения и смерти горела жаровня с омерзительным содержимым, а кровавые пятна на постаментах наглядно говорили о характере еретических ритуалов.

Когда Еасир оставил Анлек, вдоль площади располагались лавки с товарами со всего мира. Теперь из них сделали загоны; в темноте за решетками таились чудовищные звери.

Твари, отдаленно напоминавшие медведей, рычали и грызли прутья, двухголовые грифоны трубно гаркали, а из клеток полубыков-боннаконов на площадь текли ручейки ядовитого дыма. Химеры издавали сильную вонь, а чудовищной длины змеи плевались ядом. Прочие создания выли, подскакивали и угрожающе взрыкивали из темных углов своих загонов. Из одной клетки шел густой дым, в котором плясали языки пламени. Ее решетчатая дверь открылась, и раздался оглушительный визг. Из полутьмы выступило огромное чудовище — семиголовая гидра с пышущими огнем ноздрями. Множество шрамов на незакрытых синей чешуей участках кожи говорили о жестокости ее хозяев. Головы гидры защищали золотые шлемы.

За гидрой шла пара дрессировщиков с жуткого вида кнутами — ими они подстегивали чудовище. Разъяренная гидра двигалась вперед, оставляя борозды на каменных плитах площади, а ее головы крутились и наклонялись. Из другой клетки выпустили еще одного огромного зверя — с серебряным доспехом, приклепанным прямо к плоти, и с шипастыми ошейниками на пяти шеях. Утыканный шипами хвост тоже защищал доспех, и зверь размахивал им во все стороны, а дрессировщики кололи его в бока пиками и подстегивали кнутами. Капитан справился с первым потрясением и приказал солдатам перестроиться и поднять щиты, хотя и сомневался, что это поможет защититься от монстров.

В это время вперед вырвались львиные колесницы Карилла. Укротители ближайшей гидры развернули ее к крейсийцам и жестокими ударами кнутов послали в атаку. Из глоток чудовища вырвалось семь струй желтого пламени, но вокруг князя и его львов вспыхнула голубая аура: украшенный драгоценными камнями амулет на шее Карилла светился энергией и пламя обошло его колесницу, не причинив никакого вреда.

Львы прыгнули в атаку. Они кусали и рвали когтями покрытую чешуей плоть гидры. Головы гидры поднимались и опускались, а острые зубы впивались в залитую кровью шкуру львов. Над площадью разносился вой боли. Гидра с зажатыми в пасти двумя львами встала на дыбы и подняла их высоко в обрывках упряжи, отчего колесница перевернулась. Карилл и Лорикар успели спрыгнуть с нее, а в атаку понеслись другие колесницы.

Крейсианцы носились вокруг чудовища, их топоры и львиные клыки оставляли на теле гидры кровоточащие раны. Колесничие ловко уворачивались от хлеставшего из стороны в сторону хвоста и щелкавших зубами голов гидры. Но хотя чудовище покрывали уже десятки ран, оно не отступало.

Карилл снова ринулся в атаку с горящим белым пламенем Акилларом в руках. Он взмахнул знаменитым топором и перерубил одну из шей. Отрубленная голова упала на землю. Из обрубка брызнул было фонтан крови, но, к ужасу Карилла, рана мгновенно затянулась. Плоть закипела, из нее образовались мышцы, вены и артерии, и через несколько мгновений на месте прежней головы выросла новая.

Но теперь гидру окружали десятки воинов. С беззвучным криком Лорикар прыгнул вперед с нацеленным в грудь чудовища заостренным флаговым древком. Он воткнул древко между чешуйками и навалился на него всем телом. С искаженным от усилия лицом он вонзал его все глубже и глубже.

У Еасира не было времени наблюдать за тем, что произойдет дальше, потому что дыхание второй гидры уже обжигало нагаритян.

— Где князь Малекит? — спросил находящийся рядом с ним Фенреин.

Еасир не ответил, хотя сам задавался тем же вопросом. Он не видел князя с того момента, как они вошли в город, и капитан горячо желал, чтобы повелитель оказался сейчас рядом. Волшебство и Авануир без труда справились бы с жутким монстром.

Капитана на миг отвлекли скрежет и грохот, и он заметил, что еретики открывают другие загоны. Из них с воем и визгом выбегали всевозможные чудовища. В чешуе и перьях, величественные и безобразные, обитатели Кольцевых гор заполонили площадь. Им навстречу с выставленными копьями двигались иврессийцы.

Еасир перевел взгляд на гидру в двух десятках шагов от него. Увидев, как она занесла головы, он предупреждающе крикнул. Как один, все воины упали на одно колено и подняли над головами щиты, когда из глоток гидры вырвались струи пламени. Щит в руках Еасира раскалился и обжигал пальцы; копейщиков охватило пламя. Послышались крики, и запахло горелым мясом. В облаке дыма он взглянул и увидел, что большая часть отряда мертва, а несколько воинов с криком катаются по земле в попытках сбить огонь. Над головой засвистели стрелы с черным оперением — это со сторожевой башни стреляли лучники дома Анар. Они целились не в гидру, а в спрятавшихся за ее тушей еретиков. Несколько стрел нашли свою цель, и двое укротителей упали, пронзенные стрелами.

Неожиданно освободившись от кнутов и пик дрессировщиков, гидра замедлила шаг. Три головы обернулись к телам еретиков, остальные четыре высоко поднялись и принюхивались к запаху выпущенных на площадь василисков и халтавров. С капающим из пасти ядом гидра развернулась, заметив врагов своей горной родины. С оглушительным шипением она ринулась на чудовищ.

Ближайшей добычей оказался волк со светящимися глазами и стальными клыками. При приближении гидры он развернулся и прыгнул на одну из ее голов. Гидра разорвала его одним махом и ринулась дальше, сокрушая хвостом и когтями зверей помельче. Позабыв об укротителях, горные монстры бросились друг на друга; среди них плясали вспышки пламени и молний, а площадь заливала разноцветная кровь. Изорванный в клочья труп василиска полетел в толпу иврессийцев, они с криками отскочили от обжигающих капель ядовитой крови.

Еасир против воли засмеялся — скорее от облегчения, чем от подлинного веселья. Один взгляд на крейсийцев позволил убедиться, что те расправились со своей гидрой, и сейчас стояли над ее телом, изрубая его на кусочки для верности. Местонахождение Малекита продолжало оставаться загадкой, и Еасир снова начал оглядываться в поисках князя. Он заметил его на стене разговаривающим с князем дома Анар. Капитан приказал своим копейщикам ждать его и направился к князю.

Малекит заметил, что Еасир поднимается по лестнице, и жестом подозвал его. Рядом с князем Нагарита стоял Эолоран, его сын Эотлир и внук Алит. Все они были в серебряных доспехах и черных плащах и держали в руках луки с высеченными магическими символами. Лица троих хранили мрачное выражение. Малекит представил своим спутникам Еасира и одобрительно хлопнул капитана по плечу.

— Спасибо, ваше высочество, но мне кажется, что это в большей степени ваша заслуга. — Еасир перевел взгляд на наследников дома Анар. — И без этих доблестных воинов я бы все еще топтался под стенами или лежал на земле со стрелой в горле.

— Их я уже поблагодарил, — ответил Малекит. — Лучше не осыпать их чрезмерными почестями, а то кто знает, что за мысли придут им в голову.

— Как они здесь оказались?

— Много дней назад Малекит отправил нам послание, — сказал Эолоран. — Когда он сообщил нам о намерении напасть на Анлек, мы сперва сочли его безумцем. Но когда он поделился некоторыми секретами, нам стало ясно, что это все не прихоть. Мы счастливы принять участие в освобождении Нагарита от темного правления. Десять дней назад мы вошли в город под видом сальтитов, каинитов и прочих гнусных поклонников Китарай и ждали атаки вашего войска. Мы не могли открыть ворота раньше, ведь площадь наполняли каиниты. Но как только они вышли из города, мы захватили ворота.

— Я премного вам благодарен, князь, — глубоко поклонился Еасир. Затем нахмурился и повернулся к Малекиту. — Должен признать, меня терзает обида, что вы не сочли меня достойным доверия, чтобы посвятить в этот план.

— Я доверяю тебе больше, чем своей правой руке, Еасир, — ровно ответил Малекит. — Но я не рассказал тебе о моих намерениях, чтобы это не повлияло на твои действия в бою. Если бы ты знал о помощи дома Анар, ты бы держался позади, пока они не откроют нам ворота. Я считал необходимым, чтобы внимание защитников крепости было приковано к тому, что происходит снаружи, а не внутри нее.

Затем Малекит повернулся к Эолорану.

— Прошу прощения, но моя мать ждет меня, — совершенно серьезно произнес князь Нагарита.

На площади все еще шла яростная битва, и рыцари Анлека не упустили своей доли славы. Их копья без устали поражали еретиков и чудовищ.

Анлек строился как крепость, и ни одна из улиц не вела прямо к дворцу. Армия Малекита осторожно продвигалась по извилистым улицам, а с крыш и из окон их обстреливали лучники. В любом переулке или подземном укрытии могла таиться засада; враг мог ударить из-за любого угла.

Впрочем, защитники больше всего сил отдали обороне стен в уверенности, что враг не проникнет в город. Так что уцелевшие защитники были разобщены, и их нападения без труда отражали.

В какой-то момент продвижение замедлилось: с неба спустилась жуткого вида мантикора. В ее седоке Малекит признал старого знакомого, князя Кераниона.

Керанион был облачен в доспех из итильмара с защитными рунами и заклинаниями, выкованный в храме Ваула. Никакое оружие смертных не могло поразить того, кто надевал этот доспех. Огромное львиное тело мантикоры украшали крылья как у летучей мыши; они накрыли улицу тенью, когда предатель направил зверя вниз, на войско нагаритян.

Рыцари в голове отряда растерялись, когда на них спланировал летучий монстр, разрывая зубами и когтями доспехи и опрокидывая лошадей.

В руках князь держал пику Архалуин, Тень смерти, которую Каледор выковал для Аэнариона до того, как тот взял в руки меч Каина. Малекита от ярости бросило в дрожь. Он послал коня в галоп так, что подковы высекали искры из мостовой.

Капитан Морати поднял мантикору в воздух и сделал круг над крышами, чтобы миг спустя снова послать зверя в атаку, на этот раз на иврессийских копейщиков, чуть дальше по улице.

Из дверных проемов и окон в наступавших летели стрелы. Еретики в красных мантиях затаскивали воинов в люки и потайные двери так быстро, что товарищи не успевали ничего сделать. Малекит криками гнал свою армию вперед. Нагаритский князь знал, что впереди лежит большая площадь, где войско станет особо уязвимым, но другого выхода не было. Вскоре становящиеся все более широкими улицы вывели их на треугольную площадь, которую со всех сторон обрамляли высокие стены, буквально усыпанные бойницами. Тут же на армию Малекита пролился дождь стрел, и Малекит вновь призвал энергию для заклинания.

Тут, в центре Анлека, скопилось много темной магии; ее привлекали смерть и страдания жертв еретиков. С помощью обруча Малекит вошел в ее поток и попытался подчинить своей воли. Он попробовал создать магический щит вокруг войска, но темная энергия вырывалась, изворачиваясь, из его хватки.

С рычанием Малекит выплеснул отчаяние и злость, и от него во все стороны разлетелось магическое облако черных дротиков. Они вертелись в воздухе, выискивая бойницы и амбразуры. Оттуда раздавались крики и стоны — это дротики нашли свои цели, а из бойниц хлынула кровь.

Керанион снова опускался с поднятым для удара копьем. Малекит метнул в мантикору молнию, но Керанион отразил ее серебряным щитом.

Керанион и сам обладал магическим даром. Вот его окружил темный нимб и распался на стаю ворон, которые опустились на воинов Малекита, выклевывая им глаза и раня в незащищенные доспехами места. Взмахом руки Малекит развеял заклинание, и вороны исчезли в сполохе горящих перьев.

Кенарион, увлекшись магической дуэлью с Малекитом, не заметил появившуюся в облаках точку. Сперва это была лишь точка, но она быстро разрасталась в размерах, пока не превратилась в сидящего на грифоне Батинаира. На крик грифона Керанион обернулся, но было уже поздно. В руках Батинаира Награйн рассыпал ледяные осколки, а его кристальный наконечник впился в плечо мантикоры, где из львиного тела вырастало крыло. С оглушительным воплем мантикора извернулась и забила когтями по груди Красного Когтя. Оба зверя с рычанием и ревом терзали друг друга.

Батинаир увернулся от удара копья Кераниона, а их сцепившиеся летучие животные неумолимо планировали на землю. Снова сверкнул Награйн, Кенарион отбил удар щитом, а его магическое копье пронзило горло Красного Когтя. В предсмертных судорогах грифон вцепился клювом в переднюю лапу мантикоры, и оба зверя и их наездники врезались в крышу, а затем рухнули на землю.

Мантикора хлестнула шипастым хвостом по груди Батинаира и выбила его с сиденья на спине грифона. Керанион отбросил Архалуин и вытащил меч с клинком из пламени. Князь неумолимо надвигался на распростертого Батинаира. Мантикора кое-как поднялась и заковыляла за хозяином, волоча по земле раненое крыло.

Малекит вытащил из ножен Авануир и пришпорил коня, не спуская глаз с Кераниона.

Его накрыла еще одна тень — это Мернеир пролетел над площадью на своем пегасе с сияющим золотым светом посохом в руке. С выкриком маг выпустил шар голубого пламени, тот пролетел через площадь и взорвался за спиной Кераниона. Князя подбросило в воздух, а мантикору отшвырнуло в сторону. На сверкающем золотыми подковами пегасе маг спустился к мантикоре и, пока Керанион приходил в себя от удара, мечом отрубил хвост с ядовитым шипом.

Батинаир тем временем тоже встал на ноги, стискивая в обеих руках Награйн. С перекошенным от злости лицом он взмахнул копьем — и из наконечника вылетел рой ледяных осколков. Они ударили в скрытую доспехом грудь Кераниона и снова свалили князя с ног. Огненный меч выпал у него из рук.

Лежа на земле, Керанион вскинул руку — и в грудь Батинаира ударил магический разряд, который отбросил его на десяток футов. Князь врезался в стену и, тяжело дыша, упал на одно колено, а Керанион, стоя на четвереньках, спешил подобрать меч.

Но стоило его пальцам сомкнуться на рукояти заколдованного оружия, как подоспел Малекит. Он пригнулся в седле, и одним взмахом Авануир рассек доспех предателя. Малекит на скаку спрыгнул с лошади и ловко приземлился рядом с поверженным врагом. Керанион встретил его взгляд и увидел в глазах нагаритского князя свою смерть.

— Пощади! — взмолился он, с трудом перекатываясь на спину и отбрасывая меч. — Я ранен и не представляю опасности!

Малекит видел, что он говорит правду: ноги князя волочились по земле, когда тот пытался отползти в сторону.

— Так, может, положить конец твоим страданиям? — спросил Малекит.

Он сделал шаг вперед и поднял Авануир.

— Нет! — закричал Керанион. — Хороший лекарь еще может исцелить мои раны.

— Но зачем мне оставлять тебя в живых? Чтобы ты снова мог укусить меня, как прирученная змея?

Керанион всхлипывал от боли и страха и вытянул перед собой руку, будто собирался остановить последний удар.

— Я отрекаюсь от Морати! — выкрикнул он. Его голос эхом разнесся по площади. — Я снова приношу клятву верности Малекиту!

— Ты изменник, и у тебя даже не хватает смелости оставаться на своем предательском пути, — прорычал Малекит. — Предательство я еще могу простить, но трусость — никогда!

Князь занес Авануир, и Керанион вскрикнул, но кончик меча остановился в миллиметре от его горла.

— И все же я поклялся проявлять милосердие. — Малекит убрал меч. — Хотя ты совершил много мерзостей, но я должен держать слово и миловать тех, кто раскаивается.

С болезненным стоном Керанион подполз к Малекиту, обнял его ноги и всхлипывал от благодарности. Малекит с омерзением оттолкнул его прочь.

— Ты жалок. — С этими словами князь отвернулся.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Явление судьбы

Чем ближе Малекит и его войско подходили к дворцу, тем более жутким выглядел город. Многие здания превратили в темные храмы, их ступени потемнели от крови, а стены украшали внутренности и кости жертв. Везде горели сотни жаровен, и по улицам тянулся ядовитый дым. В воздухе стоял запах смерти, а тишину нарушало только потрескивание огня и шаги солдат. Наконец они вышли к дворцу Аэнариона. Он выглядел заброшенным, с открытыми нараспашку широкими дверями. На ведущей к ним лестнице валялись гниющие тела и разбитые скелеты.

Малекит остановился у первой ступени и осмотрел дверь в поисках засады. Светильники излучали кровавый свет, и рядом не было ни единой живой души.

Князь медленно поднялся по лестнице, сжимая в руке Авануир. Его рыцари спешились и следовали за ним. Малекит остановился у порога и снова осмотрелся. Никакой угрозы он не ощутил, поэтому шагнул наконец в дверной проем.

Внутри все оставалось таким, как и тысячу лет назад. От дверей начинался длинный зал с колоннами, похожий на вход в цитадель Эалита. Тут не было никаких следов убийства и насилия. Пол украшала мозаика, где на фоне затянутого штормовыми тучами неба изображался золотой меч, — Малекит помнил ее с детства.

Он помнил, как ползал по этому полу и поглаживал золотистые плитки, а отец объяснял ему смысл картины. Та изображала видение, которое посетило Аэнариона и подвигло его возглавить войну против демонов. Хотя отец тогда и не знал этого, но его за тысячу лиг позвал проснувшийся от долгого-долгого сна меч Каина, а разбудил его гнев Аэнариона.

Звук захлопнувшихся за спиной дверей отвлек князя от мыслей, и он развернулся в ожидании нападения. Снаружи доносились стук и удары — это солдаты пытались открыть дверь, но Малекит знал, что их попытки тщетны: дверь защищала древняя магия, наложенная еще во времена Каледора.

— Иди ко мне, — эхом прозвучал по пустому залу голос, и Малекит узнал голос матери.

Все мысли о детстве разом вылетели из головы. Князь настороженно заглядывал на ходу в арки и боковые галереи, выискивая затаившихся убийц, но никого не видел. Он миновал огромный арочный проем и оказался в проходном зале, откуда направо и налево поднимались две винтовые лестницы.

Левая вела к спальням, караульням и прочим хозяйственным помещениям, а правая вела в тронный зал Аэнариона. Без промедления Малекит повернул направо и медленно поднялся по мраморным ступеням. Темно-синий ковер полностью глушил его шаги, и князь начал различать некие едва слышные звуки: плач, низкие, на одной ноте, всхлипывания. Малекит остановился и прислушался, но звук тут же прекратился. Малекит сделал шаг и услышал отдаленный вскрик и мольбы о пощаде. Когда он снова остановился, звуки тоже смолкли.

— Пощади нас! — произнес голос за спиной, и Малекит развернулся с занесенным мечом, но позади никого не было.

— Смилуйся! — взмолился шепот у правого уха.

— Только не меч!

— Освободи нас!

— Подари нам покой!

— Правосудия!

— Яви нам жалость!

Малекит поворачивался направо и налево, но не видел на лестнице никого.

— Исчезните! — прорычал князь и поднял Авануир.

В мерцающем свете клинка он наконец увидел движение: призрачные фигуры едва отражали голубое сияние пламени меча. Он мог разглядеть только отблески духов и видел мелькание безголовых тел, детей с вырванными сердцами, искалеченных женщин и прочие жертвы жутких пыток. Они тянулись к нему сломанными руками, с которых свисали клочья кожи. Некоторые лишились глаз, у других рты были зашиты грубыми нитками, у кого-то из щек торчали острые шипы.

— Убирайтесь! — выкрикнул Малекит, развернулся и помчался вверх по ступеням, оглядываясь через плечо.

Кружащиеся призраки преследовали князя, он размахивал Авануиром — и прозрачные фигуры расступались перед светящимся лезвием.

Тяжело дыша, князь добрался до верхней площадки и высоких двустворчатых дверей, что вели в тронный зал. Двери беззвучно отворились перед ним, и Малекита омыл золотистый свет.

В дальнем конце зала сидела Морати в одежде из прозрачной золотистой ткани, которая почти ничего не скрывала. На коленях у нее лежал посох из кости и железа, пальцы королевы играли черепом на его конце. Морати сидела в простом деревянном кресле рядом с величественным троном Аэнариона. Тот в свое время высекли из цельного куска черного гранита в виде вздымающегося на дыбы дракона; трон Бел Шанаара являлся лишь весьма скромным его подобием. В клыкастой пасти дракона играло магическое пламя, им же горели и его глаза.

Взгляд Малекита поневоле задержался на троне — это было его самое сильное воспоминание об Анлеке: отец, в полных военных регалиях, сидящий на троне в окружении своих знаменитых полководцев.

Воспоминание оказалось настолько живым, что Малекит услышал, как разносится по тронному залу мягкий, но сильный голос отца. Маленький князь сидел на коленях матери рядом с Королем-Фениксом, и Аэнарион иногда замолкал и бросал на него взгляд. Много лет Малекит смотрел в эти сильные темные глаза и видел огонь, что горел за отраженным в них спокойным достоинством. Князь думал, что лишь ему одному ведомо, что за зловещий дух скрывается в теле благородного правителя.

Душа разрушителя, хозяина Убийцы богов.

И меч! На коленях Короля-Феникса лежал Сеятель вдов, Кусающий души, меч Каина. Даже в детстве Малекит замечал, что только они с отцом смотрели на кроваво-красный клинок, а все прочие эльфы старательно отводили глаза. Он всегда считал, что это их общий с отцом секрет.

— И тем не менее ты не взял клинок, когда его тебе предложили, — произнесла Морати.

Ее голос заставил князя вернуться в настоящее. Он встряхнул головой, чтобы освободиться от мастерски сплетенного заклинания. Колдовство матери сделало его воспоминания слишком реальными.

— Не взял, — медленно ответил Малекит.

Он понял, что Морати прочла его мысли и узнала о случившемся на Оскверненном острове: ведь он никому об этом не рассказывал.

— Это хорошо.

Несмотря на едва прикрытую наготу, Морати сидела в величественной позе и излучала подлинное королевское величие. Сейчас она не походила ни на варварскую жрицу, которая живьем вырывает сердца у своих жертв, ни на соблазнительную провидицу, в каждом слове которой таятся ложь и желание манипулировать собеседником. Сейчас перед ним сидела королева Нагарита, полная спокойного достоинства.

— Меч управлял твоим отцом, — тихим, ободряющим тоном продолжила она. — После его смерти меч ждал, пока ты начнешь его искать. Я волновалась, что ты тоже попадешь под его власть, но теперь горжусь тем, что ты сумел воспротивиться кровожадному зову. Никто не сможет стать его повелителем, а если ты собираешься править, тебе должно подчиняться абсолютно все.

— Я предпочту гибель нашего мира от руки демонов, но не выпущу снова в него это гнусное оружие. — Малекит убрал Авануир в ножны. — Как ты говорила: если обнажить меч Каина хоть единожды, он станет поглощать своего хозяина до тех пор, пока не останется только одно кровопролитие. Никто не сможет стать с его помощью королем, только рабом.

— Присядь, — Морати указала на величественный трон.

— Мне там пока не место.

— Да? — удивленно спросила она. — Почему же?

— Если я буду править Нагаритом, то буду править один. Без тебя. Когда ты умрешь, армия Нагарита снова вернется под мое командование. Я искореню культ наслаждений и затем займу трон Феникса.

Морати немного помолчала, разглядывая сына древними, много повидавшими глазами. Наконец на ее губах заиграла усмешка.

— Так ты собираешься убить меня? — прошептала она с деланым ужасом.

— Ты всегда будешь моим соперником, потому что не способна служить никому, кроме самой себя. — Игра матери не на шутку разозлила Малекита. — Я не стану делить с тобой Ултуан, потому что ты сама никогда не разделишь его со мной. Даже отец не был твоим господином. Я мог бы отправить тебя в изгнание, но ты опять поднимешь восстание в каком-нибудь всеми забытом краю и станешь оспаривать все, за что я боролся.

— Ты не можешь поделиться властью? — спросила Морати. — Или не хочешь?

Малекит замолчал и некоторое время обдумывал ответ.

— Не хочу, — решительно произнес он.

— И к чему же ты стремишься, сын? — Морати жадно подалась вперед.

— Унаследовать дело отца и стать Королем-Фениксом. — Малекит чувствовал, что это его истинные желания.

Никогда раньше он не признавался в этом столь открыто, даже самому себе. Слава, честь, возрождение — все это ступеньки на пути к трону Феникса. Обруч показал ему истинную природу тех сил, что правят миром, и он не позволит Ултуану увязнуть в их паутине.

— Да, Хаос силен, — подтвердила мать.

— Не лезь в мои мысли, — прорычал Малекит и положил руку на рукоять Авануира.

— Мне не нужна магия, чтобы знать, что у тебя на уме. — Морати пристально смотрела на сына. — Между матерью и сыном существует связь, для которой не требуется волшебство.

— Ты принимаешь свою судьбу? — спросил Малекит.

Он не обратил внимания на ее напоминание о родстве.

— Зачем ты задаешь бессмысленные вопросы? — ответила Морати, и сейчас ее голос звучал строго, даже резко. — Разве не я всегда говорила тебе, что ты должен стать королем? Но ты не сможешь стать королем, если не являешься повелителем своего княжества, а я не отдам его добровольно. Докажи, что ты достоин править Нагаритом. Докажи другим князьям, что ты сильнее их.

По ее безмолвной команде из теней выступило четыре фигуры — две справа от Малекита и две слева. Судя по одежде, волшебники — две женщины и двое мужчин в черных робах и с темными татуировками на коже.

С пальцев Малекита сорвалась магическая молния. Морати тут же закуталась в полупрозрачную сферу, которая с пульсацией поглотила разряд. Адепты королевы атаковали своими заклинаниями: на князя неслись огненные разряды в виде завывающих волчьих голов, и ему пришлось поднять темный щит, чтобы отразить их.

Колдуны приближались к нему в дожде огненных шаров и вспышек темной магии. Малекит защищался, под каскадом заклинаний ему приходилось вытягивать все больше клубящейся в тронном зале энергии.

Морати с довольным видом сидела в своем кресле и с интересом наблюдала, как Малекит отбивает заклятия ее последователей. Кипящая магия порывами носилась по залу, ее насыщенность все возрастала, а Малекит и его противники тянулись все дальше и дальше и уже поглощали энергию города снаружи.

— Довольно! — рявкнул князь и выпустил впитанную магию.

Она вырвалась чистым потоком, без какой-либо формы.

Поток вспыхнул и разделился, охватив каждого из колдунов. Он наполнил их мистической энергией до такой степени, что они уже не могли ею управлять. Первой начала дрожать рыжая ведьма: внезапно ее скрутила настолько сильная судорога, что Малекит услышал, как хрустнул ее позвоночник. Вторая колдунья закричала и забилась в агонии: ее кровь превратилась в огонь и вырвалась из вен, охватив эльфийку пламенным коконом. Третий взлетел в воздух как от удара — из ушей, носа и глаз у него текла кровь, — тряпичной куклой он ударился в стену и мешком рухнул вниз. Последнего окутала мощная энергия: и он складывался мятым комком бумаги, пока не осыпался пеплом.

— Твои последователи слабы, — Малекит развернулся к матери.

Провидица оставалась спокойной.

— Всегда можно найти новых слуг, — пренебрежительно махнула она рукой в драгоценных кольцах. — Эта игрушка на твоей голове дает немалую силу, но тебе не хватает тонкости и контроля.

Быстрее, чем следовал взгляд, Морати выкинула вперед руку — и ее посох нацелился в грудь князя. Малекит упал на колени — сердце заколотилось, начало наливаться болью. Он чувствовал идущие от посоха Морати тонкие, почти невидимые щупальца магии.

Малекит прошептал ответное заклинание, перерубил ладонью призрачные нити и заставил себя встать на ноги.

— Ты никогда не учила меня такому, — насмешливо укорил он мать. — Нехорошо иметь секреты от сына.

— Тебя не было здесь, чтобы учиться. — Морати грустно покачала головой. — Я многое узнала за последнюю тысячу лет. Если ты отбросишь свою глупую зависть, я смогу снова приняться за твое обучение.

В ответ Малекит собрал свивающуюся вокруг магию и направил ее в королеву. Заклинание материализовалось в виде чудовищной змеи. Посох Морати поймал ее в воздухе и отсек голову появившимся из набалдашника блестящим лезвием.

— Грубо. — Королева покачала пальцем. — Ты мог бы поразить подобными выходками дикарей Элтин Арвана и незнакомых с волшебством гномов, но на меня не так легко произвести впечатление.

Провидица встала, подняла обеими руками над головой посох и принялась быстро и напевно начитывать заклинание. В воздухе вокруг нее начали появляться кристальные клинки. Их становилось все больше, пока Морати полностью не скрылась за вихрем ледяных лезвий. С презрительным смехом Малекит собрал силу, чтобы отбросить их.

Тем не менее его заклинание не сработало. Магия Морати не поддавалась ему. Через мгновение ураган клинков полетел в него — и князю пришлось отскочить, чтобы они не изрубили его в клочья.

— Медленно и предсказуемо, дитя мое. — Морати сделала шаг вперед.

Малекит промолчал, но хлестнул ее огненным кнутом энергии. Двойной хвост кнута пролетел по залу и свернулся вокруг посоха провидицы. Резким движением руки князь выдернул посох из рук матери, и тот заскользил по гладким плиткам пола. Еще одним быстрым взмахом Малекит швырнул посох в стену, где тот рассыпался на осколки.

— Мне кажется, ты старовата для таких игрушек, — произнес Малекит, вытаскивая Авануир.

— Да, — прорычала Морати. Сейчас ее лицо искажала настоящая злоба.

Что-то невидимое пролетело по воздуху и врезалось в ноги Малекита. Он почувствовал, как раскололись коленные чашечки, и с воплем боли рухнул на пол. Князь выпустил из рук Авануир и схватился за переломанные ноги, извиваясь и крича.

— Прекрати издавать такие звуки, — раздраженно отрезала Морати.

Она сжала руку в кулак и произнесла заклинание, от которого горло Малекита перехватило и он начал задыхаться. В голове взорвалась боль, князь взмахивал руками и никак не мог собраться с мыслями, чтобы отразить заклинание.

— Сконцентрируйся, мой мальчик, давай, — выплюнула Морати. Она шагнула вперед, выставив перед собой сжатый кулак и поворачивая его налево и направо, а Малекит дергался в ее невидимой хватке. — Ты думаешь, что сумеешь править без меня? Я бы не удивилась такой неблагодарности от Бел Шанаара. Но от собственного сына…

Упоминание Короля-Феникса подействовало на Малекита как удар молнии, и он выбросил перед собой поток пламени. Огненная стена охватила королеву, и хотя та осталась невредимой, ей пришлось отпустить заклинание, чтобы защитить себя. Малекит с кашлем и судорожными вздохами перекатился на бок.

Его тут же перевернуло на спину, а грудь придавило чем-то тяжелым. По телу разлилась слабость, и князю пришлось бороться с ней, чтобы не потерять сознание. Перед глазами танцевали черные точки и яркие сполохи, и сквозь них он разглядел это бестелесное создание. На его груди скорчился рогатый демон с широкой клыкастой пастью и тремя глазами. Князь постарался отрешиться от боли и сосредоточиться, но тело его не слушалось.

Морати равнодушно смотрела на него. Затем протянула руку и сняла с его головы венец. Некоторое время королева изучала каждую царапину и вмятину на серой поверхности. Она поводила пальцами над обручем, но ни разу не коснулась его. Потом она присела рядом с Малекитом и положила венец на пол, подальше от него. Без обруча он чувствовал себя беспомощным. Но князь поборол приступ паники.

— Если ты не знаешь, как правильно его использовать, лучше ему находиться в других руках, — нежно сказала провидица. Она погладила Малекита по щеке, а затем положила руку ему на лоб, как больному ребенку. — Тебе всего лишь стоило спросить меня — и я бы помогла тебе узнать его истинную силу. Без нее твоя магия слаба и груба. Надо было внимательнее слушать, чему учит тебя мать.

— Возможно, — ответил князь. С воплем боли он вскинул затянутый в кольчужную перчатку кулак и ударил Морати по лицу, от чего она отлетела на спину. — Я учился у отца!

Морати потеряла концентрацию — и заклинание испарилось. Невидимый вес исчез с груди Малекита. С немалым усилием он напитал сломанные ноги магией, на ходу сращивая кости и мышцы.

Снова в полном здравии, князь встал над матерью. От взмаха его кисти Авануир прыгнул ему в руку, и кончик меча нацелился в лицо Морати.

С каменным лицом Малекит взмахнул мечом и начал опускать, чтобы перерубить шею королевы.

— Стой! — выкрикнула она, и рука князя замерла в воздухе.

Лезвие остановилось на расстоянии ладони от шеи.

Его остановило не заклинание, а тон ее голоса. В нем не было отчаяния или страха, но, скорее, злость и раздражение. Князь помнил этот голос с детства: он часто слышал его, когда делал что-то неправильно.

— Что? — спросил он и удивился собственной реакции.

— Подумай, как сделать лучше, — медленно произнесла Морати. — Как повернуть ситуацию себе на пользу.

— Что ты имеешь в виду? — Малекит подозрительно сощурился.

Он опустил Авануир, но держал меч наготове.

— Ты считаешь, что моя смерть принесет тебе трон Нагарита? — Морати лежала неподвижно, как статуя, и не отрывала взгляда от глаз сына. — Ты считаешь, что моя смерть сделает тебя правителем Ултуана?

— Она не повредит моему делу, — пожал плечами князь.

— Но и не поможет ему. Если ты убьешь меня здесь, вдали от всех, никто не узнает правды о твоей победе. «Малекит убил свою мать», — напишут в хрониках. Ты этого хочешь?

— А если я оставлю тебе жизнь? — настороженно спросил Малекит.

— Я обращу последователей культа на твою сторону. А сам ты не сможешь контролировать их.

— Если я оставлю тебе жизнь, ты снова начнешь использовать культ наслаждений против меня. Ты будешь подрывать мою власть. Не думай, что меня так легко обмануть. Лучше тебе умереть здесь, даже если потом мне придется все начинать заново.

— Есть и другой способ, Малекит. Чтобы добиться лояльности культов, ты можешь взять меня заложницей. Разве заключение королевы-провидицы Нагарита в темницу не станет лучшим доказательством твоей силы? А еще лучше отвезти меня пленницей Бел Шанаару. Это поможет тебе снискать уважение при дворе Короля-Феникса и в других княжествах. Разве не лучше прославиться как широкий душой победитель, чем как безжалостный убийца? Как ты думаешь, кого они с большей радостью выберут преемником Бел Шанаара? Один раз они уже побоялись твоего восшествия и назвали тебя кровавым убийцей, который недостоин править. Разве кровь матери заставит их переменить мнение в твою пользу?

— Меня не заботит мнение других князей! — Малекит снова поднял Авануир.

— Тогда ты глупец! — выплюнула Морати. — Если ты собираешься забрать корону Ултуана силой, то отправляйся на Оскверненный остров и возьми меч, который носил твой отец, потому что он поможет тебе лучше всего остального. Если ты хочешь заявить права на законное наследие и править в славе, то надо заручиться поддержкой других князей. Они уже смотрят на тебя снизу вверх; многие бы хотели видеть тебя на месте Бел Шанаара. Очаруй их! Покажи им качества, достойные короля!

Малекит опустил меч во второй раз. Он заглянул глубоко в глаза матери в поисках лжи, но она говорила искренне.

— Ты опозоришься перед всем Ултуаном, — произнес Малекит. — И даже положение и статус не помогут тебе.

— Меня это заботит даже меньше, чем тебя, — ответила Морати. — Я верю в тебя, и у меня достаточно терпения. Когда ты станешь Королем-Фениксом, я верну себе прежнее положение. Мне уже приходилось склоняться перед жрецами и богами, чтобы получить то, что я сейчас имею. Мне не составит труда какое-то время изображать из себя пленницу Бел Шанаара.

Малекит убрал Авануир в ножны и поднял мать на ноги. Затем положил руку ей на плечо и притянул к себе.

— Я пощажу тебя, — прошептал он ей на ухо. — Но если ты причинишь вред моему делу или попытаешься меня обмануть, я убью тебя не задумываясь.

Морати крепко обняла сына и приблизила губы к его уху.

— Ты уже доказал это, — выдохнула она. — Вот почему я так горжусь тобой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Колеса власти поворачиваются

Весть о победе Малекита мгновенно разнеслась по Ултуану. Когда Анлек оказался под его контролем, князь отправился в Галтир, чтобы снять с города осаду. Командиры нагаритян сдались на милость Малекита и принесли ему новые клятвы верности. По тайному приказу Морати многие еретики бежали в дикие земли, а их предводители скрылись среди простых жителей Нагарита. Князь Малекит разослал послания другим правителям Ултуана о том, что ему удалось установить порядок, и по острову прокатилась волна праздничных пиров.

Малекит повез Морати к Королю-Фениксу; их сопровождали три саферийских мага: Тириол, Мернеир и Эльтренет. В их задачу входило пресечь все попытки колдовства королевы.

Через много дней после выхода из Анлека они приблизились к цитадели Короля-Феникса, огромному дворцу с сотней залов и пятьюдесятью спиральными башнями. Закутанные в черные плащи всадники проехали под аркой ворот, и там их встретил Палтрейн. Слов не требовалось, поскольку все было подготовлено заранее. Дворецкий проводил их по длинным коридорам и галереям в тронный зал Бел Шанаара.

Пол устилали золотые плиты, а на стенах висело шесть сотен гобеленов с вытканными пейзажами различных ландшафтов империи эльфов. Волшебные, выкованные гномами фонари заливали зал радужным светом. Малекит откинул капюшон и вместе со спутниками прошел к сидящему в задумчивости Бел Шанаару. Рядом с королем стояли Имрик, а также Батинаир, Элодир, Финудел и Карилл.

— Мой король и князья, — начал Малекит, — сегодня знаменательный день. Как и обещал, я привел вам ведьму-королеву, мою мать.

Морати сбросила плащ и встала перед судьями. Она была в свободном голубом платье, заплела в волосы сияющие сапфиры и подкрасила веки лазурными тенями. До кончиков пальцев она выглядела королевой, свергнутой, но не сломленной.

— Ты обвиняешься в разжигании войны против Короля-Феникса и других князей Ултуана, — произнес Бел Шанаар.

— Это не я переходила через границы Нагарита, — спокойно ответила Морати и по очереди встретилась глазами с каждым из князей. — И вовсе не нагаритяне искали битвы с другими княжествами.

— Ты хочешь представить себя жертвой? — засмеялся Финудел.

— Ни один из правителей Нагарита никогда не станет жертвой.

— Ты не отрицаешь, что культ наслаждений, распространившийся столь широко, подчиняется тебе? — спросил Бел Шанаар.

— Последователи культа хранят верность Китарай. Если ты собираешься казнить меня за существование культа, то накажи и себя самого за присвоение мантии избранника Азуриана.

— А разве ты не устраивала заговора против моего отца? — произнес Элодир.

— Выше всех других я почитаю должность Короля-Феникса. — Взгляд Морати не отрывался от Бел Шанаара. — Я высказала свое мнение на Первом совете, но остальные предпочли не обратить внимания на мою мудрость. Я храню верность Ултуану, процветанию и силе его жителей. И я не меняю своих мнений из-за чьей-то прихоти.

— Да она просто змея! — прорычал Имрик. — Ее нельзя оставлять в живых!

Морати засмеялась, и горький смех разнесся по залу угрожающим эхом.

— Кто желает войти в историю как убийца королевы Аэнариона? — спросила провидица. — Кто из собравшихся здесь князей готов на такой подвиг?

— Я готов, — ответил Имрик, и его рука потянулась к серебряной рукояти меча.

— Я не позволю убивать ее. — Малекит заслонил собой мать.

— Ты поклялся мне, что готов к этому, — сказал Бел Шанаар. — А сейчас отрекаешься от своих слов?

— Я также поклялся, что проявлю милосердие к каждому, кто о нем попросит. Нет нужды убивать мою мать. Ее кровь прольется, только чтобы утолить жажду мести каледорцев.

— Это правосудие, а не месть, — ответил Имрик. — Кровь за кровь!

— Если оставить ее в живых, она будет представлять большую опасность, — вставил Финудел. — Ей нельзя доверять.

— Я не могу принимать решение в этом деле, — обратился к князьям Малекит. Затем он обернулся к Королю-Фениксу. — Пусть решает Бел Шанаар. Воля Короля-Феникса сильнее клятвы князя. Но разве слово сына Аэнариона ничего не значит? Или в князьях Ултуана не осталось достаточно чести, чтобы проявить сочувствие и простить?

Бел Шанаар наградил его недовольным взглядом. Король понимал, что все происходящее сейчас в тронном зале станет известно народу Ултуана. Малекит не оставил ему выбора: какое бы решение он ни принял, оно повредит его репутации в глазах тех, кто выискивает слабости Короля-Феникса.

— Мы не можем отпустить Морати без наказания за ее проступки, — медленно произнес Бел Шанаар. — Некуда отправить ее в изгнание, потому что она отовсюду сумеет вернуться, еще более озлобленная, чем сейчас. Но поскольку она превращала в рабов других, то пусть и сама теперь лишится свободы. Она останется во дворце и будет содержаться под стражей. Никто не сможет навещать ее без моего разрешения.

Король-Феникс встал и уставился грозным взглядом на провидицу.

— Знай же, Морати, — сказал Бел Шанаар, — смертный приговор еще висит над тобой. Ты жива только благодаря моей милости. Если ты еще раз попытаешься повредить моему правлению, тебя казнят без суда и следствия. Твое слово больше ничего не значит. Принимай эти условия, или тебя ждет смерть.

Морати оглядела князей и увидела в их глазах лишь ненависть. Они походили на волков, что загнали в угол раненого льва: волки знали, что надо добить его, пока есть возможность, но боялись, что у льва еще остались силы постоять за себя.

— Твои требования справедливы, Бел Шанаар из Тиранока, — ровным голосом произнесла она. — Я согласна стать твоей пленницей.

Морати осталась пленницей, а Малекит вернулся в Анлек, чтобы очистить свои земли от еретиков. На первый взгляд в Нагарит вернулся порядок, хотя на самом деле сеть приверженцев Морати раскинулась по стране шире, чем прежде. Шли годы. Жители Ултуана вновь чувствовали себя в безопасности, но чувство это было ложным.

По одному, по двое еретики снова начали собираться, но на сей раз проявляя большую осторожность. Их предводители обменивались посланиями, и главы темных культов возвращались в Анлек под новыми личинами. Они становились советниками при дворе Малекита и хранили верность князю.

Время от времени Малекит отправлялся в Тор Анрок для доклада к Бел Шанаару, и однажды князь даже признал свой провал в поимке тех, кто служил его матери.

При возможности он навещал мать, — как все думали, затем, чтобы проведать о ее здоровье и добиться от нее раскаяния. На двадцатом году заточения Морати Король-Феникс разрешил ему повидаться с провидицей наедине. Их отвели в великолепный сад в центре дворца. Высокие изгороди скрывали их от любопытных глаз, а плеск пяти десятков фонтанов заглушал слова, пока князь с матерью прохаживались по мягким зеленым лужайкам.

— И как тебе гостеприимство Бел Шанаара? — спросил Малекит.

Они шли рука об руку под рядами цветущих вишен.

— Я терплю, потому что мне все равно не остается ничего другого.

Морати подвела Малекита к скамье из светлого дерева, и они присели: рука матери лежала на колене сына, а сын обнимал мать за плечи. Некоторое время они сидели молча, обратив лица к ясному небу и наслаждаясь солнечным теплом. Первым нарушил молчание Малекит.

— В Анлеке все хорошо, — сказал он. — Мое милосердие стало легендарным. Схваченные другими князьями поклонники Китарай требуют, чтобы им предоставили такую же возможность для раскаяния, как и тебе. Они приходят в Анлек, и я выслушиваю их признания и извинения.

— Сколько их уже скрылось в твоей тени? — спросила Морати.

— Несколько тысяч, и все полностью мне преданы, — улыбнулся князь.

— Значит, ты готов выступать?

— Еще нет. — Улыбка Малекита испарилась. — Имрик по-прежнему чинит мне препятствия при дворе.

— Ты никогда не завоюешь доверия Имрика. Он не только завистлив, но еще и проницателен. Он догадывается о наших намерениях, но не в состоянии ничего доказать.

— Нагарит тоже еще не совсем объединился, — грустно покачал головой князь.

— Как так? — спросила Морати.

— Еще остались князья и дворяне, которые по-прежнему боятся моей власти. Их возглавляет Эолоран из дома Анара. Они хотят установить собственное правление у себя в горах.

— Тогда необходимо убить Эолорана, — отрезала провидица.

— Не могу. После твоего падения его влияние заметно возросло. Его уважает не только знать. Некоторые командиры моей армии тоже охотно его слушают. Его земли за морем приносят огромный доход. Он должен впасть в немилость у Бел Шанаара, прежде чем я смогу устранить его.

Морати задумчиво прищурилась и замолчала.

— Предоставь это мне, — наконец сказала она. — Когда придет пора действовать, я дам тебе знать.

— Не буду спрашивать, что ты задумала. И все же я не понимаю, как ты сумеешь что-то сделать отсюда, прямо под носом Бел Шанаара.

— Доверься матери. У меня остались кое-какие возможности.

Небо стало серым, и солнце затянуло облаком. В его тени мать и сын встали и в задумчивости направились обратно во дворец.

Как и предсказывала Морати, Имрик из Каледора с подозрением относился к Малекиту и неизменно отвергал его предложения о союзе и дружественных отношениях. Особого значения эти отказы не имели, но Малекит на всякий случай пустил слухи, что князь завидует его популярности. Он никогда не выступал открыто против Имрика и всегда охотно восхвалял его деяния и знатное происхождение. Малекит зашел даже так далеко, что заявил однажды: дескать, не будь судьба столь превратна, отец Имрика мог бы стать Королем-Фениксом вместо Бел Шанаара. Похвальное на первый взгляд заявление произвело желаемый эффект на князей, которые всегда втайне завидовали статусу Каледора. Вдобавок оно породило слух, будто Имрик считает себя обиженным, поскольку Первый совет не выбрал его отца.

Через тысячу шестьсот шестьдесят восемь лет после того, как Малекит впервые преклонил колено перед Бел Шанааром, князь почувствовал себя готовым заявить права на трон Короля-Феникса. Ему требовался лишь повод, чтобы побудить остальных князей к действию. Посредством серии тщательно спланированных провокаций Малекит вознамерился снова погрузить Ултуан в хаос, чтобы поймать золотую рыбку в мутной воде.

Все началось весьма невинно — с вести о том, что воины Малекита арестовали Эолорана Анарского, потому что появились неопровержимые доказательства того, что повелитель дома Анар связался с почитателями Атарты. По всему Нагариту и Ултуану еретики снова подняли головы, предположительно в ответ на заточение своего предводителя. Те, кто не поверил обвинениям, возмутились и тоже выступили против Малекита.

В Нагарите воцарилось смятение. Никто не знал, кто положил начало насилию, но между еретиками и верными дому Анар солдатами постоянно вспыхивали стычки. Остальные князья недоуменно смотрели, как Нагарит быстро катится к анархии, семьи раскалываются и брат поднимает руку на брата. Среди воцарившегося хаоса Малекит делал все, чтобы восстановить порядок, но даже его войско разделилось на борющиеся за власть фракции.

Начавшиеся в Нагарите беспорядки быстро распространились по всему Ултуану. Почитатели культа выходили из укрытий и нападали на князей. Дворцы горели, жителей городов убивали прямо на улицах. В результате Малекиту пришлось бежать из Анлека с несколькими тысячами верных солдат, и князь обратился к Бел Шанаару с просьбой об убежище.

Вот так и получилось, что осенью Малекит оказался в Тор Анроке и предстал перед Бел Шанааром. Они были в тронном зале наедине.

— Я исправлю свою ошибку, — заявил Малекит, стоя со склоненной головой перед Королем-Фениксом.

— Какую ошибку ты совершил? — спросил Бел Шанаар.

— Меня обуяло желание примириться с последователями запретных богов, и я позволил им снова расползтись по стране. Я наивно поверил, что дом Анара стал моим врагом. А сейчас Нагарит пылает ненавистью, и меня выгнали оттуда.

— И каких действий ты ждешь от меня? Я не могу управлять твоими подданными.

— Я хочу искоренить вражду и восстановить мир. — Малекит встретился глазами с вопросительным взглядом Короля-Феникса.

— Мы все этого хотим, — произнес Бел Шанаар. — Тем не менее одного желания недостаточно. Я снова спрашиваю: каких действий ты ждешь от меня?

— Мы должны объединиться, — выпалил князь. — Культ расцветал, потому что все мы действовали поодиночке. Все князья должны заговорить единым голосом. Все княжества должны собраться воедино, чтобы победить зло.

— Каким образом? — нахмурился король.

— Принесенные много лет назад клятвы противостоять культу еще в силе. Князей Ултуана по-прежнему объединяет общая задача.

— И все же я не понимаю, чего ты у меня просишь.

— Мы должны сражаться одной армией, под командованием одного полководца. — Малекит прошелся вперед, обоими руками стиснул ладонь Бел Шанаара и опустился на колено. — Как во времена моего отца, войско Ултуана должно стать единым. Надо очистить все княжества поочередно и на сей раз не отпускать предателей безнаказанно.

— Я не могу командовать армией всего Ултуана, — медленно произнес Бел Шанаар. — Я пообещал тебе поддержку Тиранока и сдержу свое обещание. Но одно дело — просить несколько тысяч солдат для усмирения бунта еретиков. А объявлять общую мобилизацию, собирать целые армии, тем более накануне зимы, — это гораздо сложнее.

— У нас нет времени, — прорычал Малекит. — За зиму гражданская война поглотит весь остров. Я не могу сейчас объехать всех князей и просить их повторить клятву. Поэтому ты должен созвать правителей княжеств на совет и там решить этот вопрос.

— Вот это в моей власти, — согласился Бел Шанаар. — Но у некоторых князей путешествие в Тор Анрок займет немалое время.

— Тогда созови их в храм Азуриана на острове Пламени, — предложил, вставая, Малекит. — Тридцати дней хватит на сборы и дорогу всем, и мы встретимся в том месте, где боги назначили тебя преемником моего отца. Там мы посоветуемся с оракулами и с их помощью выберем наилучший план действий.

Бел Шанаар молча размышлял о предложении. По давней привычке он поглаживал подбородок, когда погружался в размышления.

— Так тому и быть, — кивнул он наконец. — Через тридцать дней мы будем держать совет князей в храме Азуриана и там решим этотвопрос.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Совет собран

Перед отъездом Каратриля в Лотерн с посланием князю Харадрину капитана позвали в приемную Короля-Феникса. Каратриль оказался наедине с Бел Шанааром.

— Подойди ко мне, Каратриль, — король жестом подозвал его поближе. — Ты уезжаешь в Эатан сегодня, правильно?

— Завтра утром, ваше величество. — Каратриль остановился в шаге от трона. — В Атреаль Аноре меня будет ожидать корабль, и я доберусь из Лотерна до острова Пламени меньше чем за день.

— Ты всегда бы предан мне… — Бел Шанаар помедлил, пальцем поманил капитана ближе и продолжал уже шепотом: — У меня есть для тебя задание. Как сказал князь Малекит, мы должны собрать наши силы. Но я не уверен, что возглавить их стоит именно ему. Хотя он выглядит полным рвения, нельзя считать, что он абсолютно свободен от влияния Морати.

— Он сражался с нею в Эалите, я видел это собственными глазами, — произнес Каратриль. — И по-моему, только если армией будет командовать законный хозяин Нагарита, нас никто не сможет назвать захватчиками.

— Боюсь, что Морати уже давно посеяла в Нагарите ядовитые семена. Нагаритяне всегда держались обособленно от других княжеств и отличались независимостью в делах и мыслях. Многие в Нагарите, и не только Морати, считают, что настоящий наследник Аэнариона — это Малекит, а я всего лишь узурпатор. Если я передам командование армией князю, этот поступок многие расценят как слабость. Меня назовут недееспособным правителем. Армией Ултуана должен командовать кто-то другой, причем от моего имени. Я заставлю Малекита согласиться с таким условием, прежде чем мы отправимся на остров Пламени.

— Понимаю, ваше величество, — ответил Каратриль. — Только мне по-прежнему не ясно, какое поручение вы хотите мне дать.

Король-Феникс достал из складок мантии свиток пергамента и передал капитану.

— Храни его при себе и не спускай с него глаз.

— Что это?

— Лучше тебе не знать, — ответил Бел Шанаар. — Передай этот свиток на совете князю Имрику.

— И это все, ваше величество? — Каратриль недоумевал, что же это за послание, если оно заслуживает такой таинственности.

— Никому его не показывай! — настаивал Бел Шанаар. Он нагнулся вперед и ухватил Каратриля за запястье. — Никто не должен знать, что свиток у тебя!

Король вздохнул и откинулся на троне.

— Я верю в тебя, Каратриль, — улыбнулся он.

Каратриль выехал еще до полудня; послание Короля-Феникса он поместил в кожаный футляр и спрятал под мантией, рядом с сердцем. С капитаном ехали князь Элодир и отряд тиранокских рыцарей — в их задачу входило убедиться, что совет готов к прибытию Короля-Феникса. С точки зрения Каратриля, путешествие протекало обыденно, ведь он проезжал Орлиный перевал уже дюжину раз с тех пор, как стал герольдом Бел Шанаара. Шесть дней они ехали на восток, благополучно пересекли горы и на восточном склоне перевала, к югу от Тор Элира, встретились с князем Финуделом. Оставшиеся два дня пути до Атреаль Анора отряды проехали вместе, а там сели на ожидавшие их корабли. Каратрилю нужно было заехать в Лотерн для встречи с князем Харадрином, в то время как Финудел и Элодир отправились прямиком на остров Пламени — готовить храм Азуриана к совету.

Оба корабля поплыли на юго-восток, затем пересекли вдоль берегов Каледора Внутреннее море. Взятый курс позволил им далеко обойти остров Мертвых, где в вечной мерзлоте ултуанского портала до сих пор пребывал Каледор Укротитель Драконов и его сподвижники. Чтобы не подходить близко к проклятому острову, корабли прошли пролив Каль Эдрас, между Анель Эдрасом и Анель Хабиром, самыми дальними островами отходящего от Каледора архипелага. Наконец, пройдя через врата Каль Эдраса, корабли разошлись.

Залив Шепотов кишел торговыми судами, курсировавшими между прибрежными поселениями Каледора и Сафери. Каратриль переговорил с капитанами некоторых из них и обнаружил, что они даже не подозревают о масштабах охватившей север Ултуана трагедии.

Слухи об изгнании Малекита дошли и сюда, но почти все были уверены, что князь сумеет вернуться в Нагарит.

Порт Лотерна, как обычно, бурлил. Многочисленные торговые суда возвращались из колоний или готовились отбыть туда с товарами из Ултуана. За тысячелетие правления Бел Шанаара Ултуан привык к относительному покою. Войны и кровопролития происходили только в колониях, и эльфы становились все более безмятежными. Теперь же Каратриль видел, что привычка к спокойствию стала благодатной почвой для кровожадного культа наслаждений.

Стража не встретила Каратриля у причала, поскольку его прибытие хранилось в строгой тайне, чтобы еретики Лотерна не проведали о плане Малекита и Бел Шанаара. Капитан ехал по городу, не обращая внимания на толпу. Его охватила такая тревога, такой страх перед будущим, что он даже не испытывал радости от возвращения домой. Погруженный в мрачные мысли капитан поднимался по извивающимся улочкам на холм, где находился дворец.

В отличие от Тор Анрока или Анлека, дворец князя Харадрина строился не как крепость. Он представлял собой комплекс строений, разбросанных в прекрасных садах на вершине Аннуи Лотейл, откуда открывался вид на город и залив.

Каратриль сразу направился к Зимнему флигелю, где проводил холодное время года князь. Часовые у ворот узнали его и без слов уступили дорогу.

Князь Харадрин принял его без промедления.

Каратриль подробно обрисовал положение в Нагарите.

— Бел Шанаар призывает князей Эатана вспомнить принесенные в тронном зале клятвы, — завершил свою речь герольд.

— И чего именно Бел Шанаар ожидает от Эатана? — спросил князь Харадрин.

— Морская гвардия и гвардия Лотерна должны подготовиться к войне, ваше высочество, — ответил Каратриль. — Король призывает князя Харадрина посетить совет на острове Пламени.

— Кто еще приедет на совет? — спросил Харадрин.

— Приглашены все князья Ултуана; они должны поклясться в верности делу Короля-Феникса. — Каратриль невольно поклонился, будто извиняясь.

— Хотя сейчас ты служишь герольдом Бел Шанаара, родился ты в Лотерне. — Харадрин встал с трона и подошел к капитану. — Скажи честно, что задумал Бел Шанаар?

Письмо короля к Имрику прямо обожгло Каратрилю грудь, но он не опустил глаз перед князем.

— Он хочет избавить свой народ от проклятия культов, — ровным тоном произнес Каратриль. — Грядет война, ваше высочество.

Харадрин молча кивнул и повернулся к стоящим возле трона придворным.

— Эатан выступит вместе с Тираноком, — провозгласил он. — Передайте морской гвардии, что им следует вернуться в Лотерн. Пусть патрулируют залив Шепота и докладывают мне о проходящих по Внутреннему морю кораблях. Пока мы не будет проводить мобилизацию, но подготовьте все для этого. Если нас ждет война, Эатан не окажется в стороне.

Каратриль посвятил следующий день прогулке по городу. Он был спокоен от мысли, что свою часть дела выполнил. Скоро он поплывет с князем Харадрином на остров Пламени, доставит письмо Короля-Феникса Имрику и будет ждать прибытия Малекита и Бел Шанаара. Каратриль уже принял решение, что попросит короля освободить его от обязанностей герольда, чтобы вернуться в родной Лотерн. А если разразится война, Каратриль хотел бы сражаться в рядах армии Эатана.

Каратриль, бродя по городу, попытался навести справки о Аэренисе, но никто не знал, что случилось с его другом. Знакомые называли ему совершенно разные места, где, по их мнению, находится лейтенант. Все сходились в том, что после возвращения из Тор Анрока его мало кто видел. Одни полагали, что он несет службу во дворце, другие считали, что его отправили в один из приграничных городов тренировать юных копейщиков. Некоторые же утверждали, что он оставил военную службу и уплыл за море.

Каратриля встревожило отсутствие известий о друге, но он все равно ничего не мог сделать, потому что пришло время отплывать на остров Пламени. Королевская свита приготовилась к отъезду за три дня до назначенного Бел Шанааром срока. Каратрилю досталось место на орлином корабле Харадрина, хотя официально он еще и не вернулся в гвардию Лотерна.

Корабль поднял паруса; с его борта Каратриль оглядывал Лотерн, будто видя его первый раз в жизни. Он рассматривал гигантские изваяния богов на берегу залива: охотник Курноус, мать Иши, кузнец Ваул и праотец Азуриан. Раньше он не обращал на них внимания, ведь он рос в их тени. Но теперь капитан смотрел на их строгие лица и задумывался, какую роль они сыграют в надвигающихся событиях. Еще он гадал, стоят ли где-то в городе спрятанные ото всех глаз изображения темных богов: Нету, Анат Раемы, Хиркита, Элинила и прочих.

Огромные золотые, отделанные рубинами врата Внутреннего моря стояли открытыми, и в них понеслись юркие ястребиные корабли, чтобы очистить фарватер от рыбачьих лодок и купеческих судов. Когда эскадра вышла из ворот Лотерна, капитаны дали полный ход и орлиный флагман заплясал на волнах. Над головой ярко сверкало солнце, блестели голубые воды, и какое-то время Каратриль просто стоял у борта и наслаждался красотой Ултуана. Он с радостью позволил всем горестям и тревогам раствориться в переливах воды и солнца.

Ночью они убрали часть парусов, и в середине следующего утра на горизонте уже показался остров Пламени. Хотя Каратриль проплывал его много раз на пути в Сафери, Котик и Ивресс, храм Азуриана не переставал поражать его. На мощенном мрамором дворе посреди заросшей травой равнины вздымалась огромная белая пирамида.

Стены храма горели отраженным солнечным светом, заливая траву и воду своим величием. По берегам острова протянулись пляжи с белым песком и длинными пирсами. У них уже стояло четыре судна; кто-то из князей их опередил.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Предательский поступок

За день до назначенного отъезда в Тор Анрок Король-Феникс пригласил князя Нагарита в тронный зал. Малекит тут же откликнулся на зов — привыкший к придворным интригам, он с нетерпением ждал, что скажет ему король.

— Я тщательно обдумал твои слова, — заявил Бел Шанаар.

— Рад слышать это, — ответил Малекит.

— Войну против культа, как ты и хотел, поведет единая армия, собранная со всех княжеств.

— Очень рад, что вы согласились с моими доводами. — Малекит недоумевал, зачем Бел Шанаар сообщает ему то, что и так известно.

— Я также много размышлял о том, кто больше всех достоин возглавить такую армию, — продолжал Бел Шанаар, и сердце князя забилось в предвкушении.

— Почту за честь, — ответил он.

Бел Шанаар открыл было рот, но передумал, а его лоб прорезали морщины.

— Ты не понял меня, — после паузы произнес король. — Я собираюсь назначить главнокомандующим Имрика.

На некоторое время Малекит потерял дар речи.

— Имрика? — наконец выдавил он.

— А почему нет? — ответил король. — Он прекрасный полководец, а Каледор сейчас одно из самых стабильных княжеств. Имрик пользуется уважением других князей. Я считаю, что это хороший выбор.

— И зачем ты мне это говоришь? — отрезал Малекит. — Или ты решил посмеяться надо мной?

— Посмеяться? — недоуменно переспросил Бел Шанаар. — Я сообщаю тебе о своем выборе, чтобы ты поддержал меня на совете. Я знаю, что ты пользуешься немалым влиянием, и твое слово станет решающим доводом в пользу Имрика.

— Так ты предпочтешь внука Каледора сыну Аэнариона? — спросил Малекит. — Разве не я во главе армий создавал по всему миру новые владения? Даже если забыть о родословной, разве мои свершения не ставят меня выше прочих?

— Мне очень жаль, что ты так воспринимаешь мое решение, Малекит. — Бел Шанаар не выказывал раскаяния. — Совет подчинится моему выбору, и тебе лучше поддержать меня.

И тут Малекит окончательно потерял самообладание.

— Поддержать тебя? — прорычал он. — Охотник не поддерживает свою собаку! И хозяин не поддерживает своего слугу!

— Следи за словами, Малекит, — предупредил Король-Феникс. — Помни, к кому ты обращаешься!

Князь Нагарита сумел справиться со своей досадой и прикусил язык.

— Думаю, ты понял, что я не согласен, — с усилием выдавил он. — Я прошу тебя пересмотреть свое решение.

— Ты можешь высказать свое мнение на совете, — ответил Бел Шанаар. — Ты имеешь право оспаривать назначение Имрика и предложить на его место себя. Пусть решают князья.

Без единого слова Малекит напряженно поклонился и вышел в безмолвной ярости. Он не вернулся в свои покои, но направился к тому крылу дворца, где содержалась его мать. Не обращая внимания на стражу у ее дверей, князь постучался и вошел.

Покои пленницы отличались изысканной мебелью и роскошными гобеленами на стенах. Даже в заключении мать не потеряла вкуса к прекрасному и за проведенные во дворце годы сумела собрать впечатляющую коллекцию произведений искусства. Но она терялась на фоне выгравированных на стенах серебряных рун: защитные символы не давали ветрам магии залетать в покои и блокировали волшебную силу Морати. Бел Шанаар лично настоял на этих мерах предосторожности.

Малекит не нашел мать в приемной и прошел в следующую комнату, столовую. Там, у небольшого стола перед блюдом с фруктами, сидела Морати. Она выбрала виноградину, перевела взгляд на мрачного сына и вопросительно подняла бровь.

— Бел Шанаар собирается назначить главнокомандующим Имрика, — проворчал Малекит.

Морати уронила виноградину на тарелку и встала из-за стола.

— Ты думаешь, что он победит при голосовании? — спросила она.

— Конечно победит, — отрезал князь. — В конце концов, он Король-Феникс, а Имрик является лучшим претендентом после меня. Если Имрика назначат командующим армией, то можно считать, что Бел Шанаар выбрал его и своим преемником. Я упущу свой шанс, а Ултуан будет обречен на медленное угасание под правлением вырождающихся королей. Наследие отца затеряется в истории, а его род зачахнет и вымрет. Но я не позволю такому случиться.

— Тогда нельзя позволить Бел Шанаару привести свои доводы на совете, — тихо произнесла Морати. — Время терпеть и строить планы подошло к концу. Пора действовать, и действовать быстро.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Малекит. — Как я могу помешать Бел Шанаару выступить на совете?

— Убей его.

Малекит замолчал; больше всего его поразило, что идея эта не привела его в ужас. Если подумать, то она ему даже нравилась. Он ждал трона Короля-Феникса шестнадцать столетий — слишком долго даже для эльфа. Так зачем же стремиться к должности главнокомандующего и потом ждать еще неизвестно сколько, пока Бел Шанаар умрет естественной смертью? Лучше взять инициативу в свои руки.

— Что же я должен сделать? — твердо спросил Малекит.

— Палтрейн служит мне, — ответила Морати. — Долгое время он был моим шпионом в Тор Анроке. Он спрячет в комнатах Бел Шанаара нужные вещи, которые докажут служение Короля-Феникса темным богам. Ты найдешь эти предметы и отправишься к королю, чтобы потребовать от него объяснений. Но к твоему прибытию он будет уже мертв, потому что предпочтет отравиться, чтобы не встретиться лицом к лицу с подобным позором.

— Завтра он отплывает на остров Пламени, — с досадой прорычал Малекит. — У нас нет времени!

— Нет времени? — засмеялась Морати. — Ты иногда бываешь сильно близорук, мой милый сын. Улики уже на месте, они лежат там многие годы. Я долго думала, как избавиться от этой негодной свиньи, и вот время наконец-то пришло. Найди Палтрейна и забери у него яд. Затем придумай повод навестить узурпатора и напои его отравленным вином. Обо всем остальном я уже позаботилась.

Малекит остановился, обдумывая последствия своего грядущего поступка.

— Если ты говоришь правду, то почему ждала до сегодняшнего дня? — спросил он. — Зачем терпела унижение и неволю, если давно могла избавиться от того, кто мешает нам обоим?

Морати встала и обняла сына.

— Потому что я любящая мать, — тихо сказала она. Затем отступила на шаг и разгладила складки на платье. — Если Бел Шанаар погибнет от руки убийцы, Имрик с готовностью займет его место. Разразится война между Нагаритом и Каледором. Я не хотела вручать тебе чашу с таким ядом. Но сейчас ты сильнее, и одинокий голос Имрика не станет препятствием.

— Но Палтрейну наверняка доверяют больше, чем мне. — Малекит присел на стул с элегантной резьбой. — Ему гораздо легче поднести королю яд.

Морати недовольно покачала головой и скрестила на груди руки.

— Палтрейн не станет Королем-Фениксом, — строго заявила она. — Покажи мне, что у тебя хватит воли унаследовать трон отца. Более того, докажи это себе. Трон нужно только взять, и только ты, своими руками, можешь взять его и сидеть на нем. Бел Шанаар стал правителем по воле других. Настоящие короли берут власть сами.

Малекит молча кивнул; его поразила звучащая в словах матери правда. Если он сможет выполнить такое простое дело, то уже ничто не встанет между ним и мечтой о троне.

— Давай же! — Морати хлопнула в ладоши, будто поторапливала непослушного ребенка. — У тебя будет достаточно времени в путешествии до острова Пламени, чтобы отрепетировать речь перед князьями.

— Я стану Королем-Фениксом, — прошептал Малекит, наслаждаясь этой мыслью.

После визита к матери князь нашел дворецкого. Они с Палтрейном вышли в сад, где Малекит поведал ему о желании последовать заготовленному матерью плану. Палтрейн без вопросов выслушал его и сообщил, что Бел Шанаар привык ужинать на закате. Он согласился встретиться с князем у покоев Короля-Феникса в это время и принести ему отравленное вино.

Остаток дня Малекит провел, расхаживая по своим покоям. Хотя он не сомневался, что поступает ради блага всего народа, князь волновался, что плану могут помешать. Он хотел бы снова поговорить с матерью, но прекрасно понимал, что навестить ее снова — значит возбудить подозрения.

К концу дня Малекита начали одолевать сомнения. Можно ли доверять Палтрейну? Может, сейчас дворецкий последовал долгу и доложил о заговоре Королю-Фениксу? Всякий раз при звуке шагов в коридоре он вздрагивал в ожидании королевской стражи.

Как загнанный зверь метался Малекит по своей комнате и с трудом верил, что успех так близок. Он постоянно подходил к окну и проверял передвижение солнца по небу, будто мог приблизить закат усилием воли.

Прошла, казалось, целая вечность, солнце наконец опустилось к горизонту, и Малекит отправился к Палтрейну. При встречах в коридорах со слугами и стражей он старательно сохранял невозмутимое выражение лица. Затем князь осознал, что такое равнодушие для него, скорее, необычно, и нахмурился — с этим выражением все жители Тор Анрока успели хорошо познакомиться за последнее время.

В коридоре за углом главных покоев Бел Шанаара стоял Палтрейн. В руках он держал поднос с серебряным графином и бокалом, а также блюдо с хлебом и копченым мясом. Дворецкий передал ему поднос, но руки Малекита настолько тряслись, что Палтрейну пришлось тут же забрать его обратно.

Малекит сделал глубокий вдох, будто собирал силы для сложного заклинания. Не обращая внимания на абсолютно невозмутимое лицо Палтрейна, он снова взял у него поднос, но теперь полностью контролировал свои действия.

— Ты уверен, что это сработает? — требовательно спросил князь. — Первый раз должен стать последним!

— Его используют в ритуалах каинитов для притупления чувств, — ответил Палтрейн. — В малых дозах оно приводит жертву в бесчувственное состояние на несколько часов. То количество, которое я положил в вино, должно стать смертельным. Сперва жертву парализует. Затем ему станет трудно дышать, легкие перестанут работать, и он умрет.

— Безболезненно? — спросил Малекит.

— Насколько я знаю, да, ваше высочество.

— Какая жалость.

Нагаритский князь неторопливо прошел к комнатам Бел Шанаара, чтобы не привлекать к себе внимания. Там он постучал в дверь и дождался приглашения войти.

Король-Феникс сидел за письменным столом, — без сомнения, он вносил последние поправки в свою речь на совете.

— Малекит? — удивленно спросил он.

— Простите меня за вторжение, ваше величество, — с низким поклоном произнес князь.

Он прошел к столу и поставил на него поднос.

— Почему ты здесь? И где Палтрейн?

— Я должен извиниться за то, что взял на себя его обязанности. Но я хотел принести вам ужин в качестве примирения.

— Примирения?

— Я желаю принести свои искренние извинения. — Малекит налил в бокал отравленного вина. — Мной руководила злость, и я незаслуженно вас обидел. Причина моей злости не в вашем решении, я буду счастлив его поддержать.

С застывшим на лице выражением вежливости князь передал бокал Бел Шанаару. Король-Феникс на мгновение нахмурился, и Малекит испугался, что тот что-то заподозрил. Затем король взял бокал и поставил его на стол.

— Твои извинения приняты, — произнес Бел Шанаар. — Я верю тебе, друг мой. Я знаю, что у тебя есть личные заботы, которые важнее долга передо мной. Я выбрал Имрика не из-за его способностей, но потому, что тебе в первую очередь следует заняться проблемами своего княжества, не отвлекаясь ни на что другое.

Бокал продолжал стоять на столе.

— Я тронут вашим участием. — Малекит не отрывал глаз от Короля-Феникса, чтобы не бросать на вино предательские взгляды.

— Так ты поддержишь меня на совете? — спросил Бел Шанаар.

Он наконец-то поднес бокал к губам и сделал глоток. Но явно недостаточно для того, чтобы яд сработал, и князь мысленно подтолкнул его выпить еще.

— Когда начнутся дебаты, я буду доказывать свое мнение яростнее всех, — улыбнулся Малекит.

Бел Шанаар кивнул и отпил еще немного вина.

— Если это все, то позволь пожелать тебе доброго вечера и приятного совместного путешествия, — с вежливым кивком сказал Бел Шанаар.

Малекит ждал какого-нибудь признака, что яд начал действовать.

— Что ты так смотришь? — спросил король.

— Разве вам не понравилось вино? — Князь сделал шаг к столу.

— Я не хочу пить, — ответил Бел Шанаар и отставил бокал.

Малекит поднял его и поднес к носу.

— Это чудесное вино, ваше величество.

— Уверен, что так, Малекит. — Бел Шанаар поджал губы. В его голосе появились настойчивые нотки. — Меня почему-то клонит в сон. Я отправлюсь на покой, и мы встретимся утром.

С разочарованным криком Малекит ринулся вперед и схватил короля за горло. Глаза Бел Шанаара в ужасе округлились, а князь силой открыл ему рот и вылил туда содержимое бокала. Под конец бокал выскользнул из его пальцев и покатился по полу, разбрызгивая по выбеленным доскам алые капли.

Малекит одной рукой зажал рот и нос короля, другой за волосы запрокинул ему голову и душил его до тех пор, пока тот не проглотил смертельный напиток. Затем разжал хватку и выжидательно отступил.

— Что ты… — выдохнул Бел Шанаар, хватаясь за горло.

Малекит взял со стола пергамент. Как он и предполагал, это был черновик речи Бел Шанаара перед советом. Князь решил не оставлять доказательств того, что король поддерживает Имрика, поэтому подошел к очагу и кинул в него свиток. Повернувшись, он обнаружил, что в выпученных глазах короля еще теплится жизнь.

Малекит подошел к нему вплотную и пригнулся к уху умирающего эльфа.

— Ты сам виноват, — прошипел князь.

С последним захлебывающимся вздохом Бел Шанаар умер. Малекит рассеянно смотрел на его багровое лицо с вывалившимся языком и не мог поверить, что все кончилось.

— Ну, мне пора, — наконец сказал он и потрепал Короля-Феникса по голове. — Меня ждет трон.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Гнев Азуриана

Посланцы Ивресса, Котика, Сафери и Эллириона расположились лагерем на окружающей храм поляне в шатрах ярких красных, синих и белых расцветок. Над шатрами развевались штандарты князей, а затянутые в кольчуги часовые охраняли лагерь по периметру. Для князя Эатана и его свиты было заранее приготовлено место, и пока слуги Харадрина разгружали судно, Каратриль отправился в храм.

Храм обрамляли колоннады с рельефами Азуриана во всевозможных ипостасях: любящего отца, парящего орла, поднимающегося из пепла феникса и другие. Между колоннадами и самим храмом стояли гвардейцы Феникса, священные воины Азуриана, в высоких шлемах, с блестящими алебардами в руках. Их белые плащи украшали вышитые красно-синие языки огня, а кольчуги сияли натертым до блеска металлом.

Все они несли стражу в полной тишине, поскольку на них лежал обет молчания. Каждый из них проходил подготовку в покоях Дней, где была записана история Аэнариона и всех будущих Королей-Фениксов. В секретном зале становилось известным прошлое, настоящее и грядущее, и гвардии Феникса запрещалось говорить.

Двое гвардейцев Феникса под сводчатым входом храма выступили вперед и опустили при его приближении алебарды. Каратриль показал печать Короля-Феникса, и ему позволили пройти. Каратриль оказался в притворе храма, небольшой комнате без украшений за исключением вырезанного над внутренней дверью величественного феникса. По обе стороны двери стояли две бадьи с чистой водой, и капитан остановился, чтобы ополоснуть лицо и руки.

Он открыл дверь — за ней тянулась широкая галерея, которая обрамляла центральный зал храма. Проходы справа и слева перегораживала гвардия Феникса, поэтому Каратриль двинулся вперед, через еще одну арку в святая святых главного храма Ултуана.

Его взгляд тут же приковал к себе священный огонь. Он вздымался из пустоты, горел без топлива и висел посредине зала. Языки пламени постоянно меняли цвет, переходя от синего к красному и затем к золотому. Огонь не давал жара, — по крайней мере, Каратриль ничего не чувствовал, но чем ближе он подходил, тем больше ощущал волну спокойствия. Он не слышал ни потрескивания, ни шипения огня; пламя было таким же тихим, как и его часовые.

— Не подходи слишком близко, — предупредил чей-то голос.

Каратриль обернулся и увидел старого эльфа в сине-желтой мантии с увенчанным золотым фениксом посохом. Он тут же узнал Миандерина, верховного жреца храма, — тот служил здесь столько, сколько Каратриль помнил себя. Капитан отметил, что в зале кипит жизнь: жрецы и послушники расставляют столы и скамьи и раскатывают по полу ковры с огненными узорами.

— Завтра все будет готово, — произнес Миандерин. — Я могу тебе чем-то помочь?

— Нет, — Каратриль покачал головой. — Нет, мне ничего не нужно… если только ты не расскажешь мне кое-что.

— И что ты хочешь узнать?

— Есть новости от князя Имрика?

— Вчера приехал гонец, — ответил Миандерин. — Князь Имрик и князь Корадрель уехали на охоту в горы, и он не смог их найти. Видимо, умышленно.

У Каратриля опустились руки: и как же теперь он вручит Имрику послание Бел Шанаара? Оставалось только надеяться, что в нем нет ничего важного для грядущего совета.

— Спасибо за помощь, — рассеянно пробормотал он и повернулся, чтобы уйти.

— Да пребудет с тобой мир, — ответил старый жрец.

Каратриль остановился и обернулся к нему.

— Я очень на это надеюсь.

С этими словами капитан покинул храм.

Близился уже полдень назначенного для совета дня, но никто не видел ни Бел Шанаара, ни Малекита, ни Имрика с Корадрелем. Общим числом собралось около двух десятков князей, некоторые из них являлись правителями своих княжеств, другие влиятельными дворянами, владельцами земель и военачальниками. Как и всегда, сколько помнил Каратриль, они сплетничали и пререкались, бросались завуалированными оскорблениями и в то же время обещали друг другу дружбу и поддержку. Хотя король известил всех о несчастьях в Нагарите, никто толком не знал, почему их попросили собраться, а Король-Феникс все не появлялся. Задиристый характер начинал брать свое: тут и там вспыхивали ссоры.

Группа князей, возглавляемая Батинаиром, жаловалась на неуважение короля. Шепотом произносились угрозы о возврате в родные княжества, но доводы Тириола и Финудела пока удерживали горячие головы от отъезда. Присутствие Элодира тоже помогало сгладить ситуацию: он то и дело извинялся за опоздание отца и заверял князей, что совет будет стоить потраченного времени.

Уже после полудня, когда осеннее небо начинало темнеть, в залив бесшумным призраком вошел огромный «Индраугнир» под развевающимся на грот-мачте флагом Нагарита. Собравшиеся встретили его хлопаньем в ладоши и криками, хотя некоторые из них звучали слегка иронично. Под их сопровождение с трапа спустился Малекит с дюжиной вооруженных рыцарей.

Прислуга князя металась на борту, сгружая на причал мешки и сундуки. Малекит взмахом руки предложил князьям проследовать в храм, что они и сделали. На берегу остались Малекит, Каратриль, гвардия Феникса, рыцари Анлека и несколько слуг.

— Князь, а где Король-Феникс? — спросил Каратриль.

Он догнал князя и пошел рядом с ним. Малекит ничего не ответил, просто отмахнулся от него. Каратриль обиженно хмыкнул и зашагал к храму.

Внутри храма князья и их свита уселись за выставленные подковой перед священным огнем столы, а в кресле перед пламенем, с посохом на коленях, сидел Миандерин. Остальные жрецы обносили столы вином, водой, фруктами и сластями.

Самый ближний к входу стол оставался пустым — он ждал Бел Шанаара. Малекит встал рядом с ним, чем заслужил хмурые взгляды Миандерина и некоторых князей. По бокам стояли двое рыцарей со свертками в руках. Князь Нагарита оперся на стол затянутыми в кольчужные перчатки кулаками и вызывающе оглядел совет.

— Слабость торжествует, — выплюнул он. — Слабость охватила наш остров. Самолюбие привело нас к бездействию, и сейчас, может быть, уже поздно что-то сделать. Вместо князей правит равнодушие. Вы позволили расцвести культам разврата и ничего не делаете. Вы смотрите на чужие берега и подсчитываете золото, а в ваши города проникли воры и крадут ваших детей. И вы позволили предателю носить корону Феникса!

Последнее восклицание вызвало изумленные вздохи и крики ужаса. Рыцари Малекита открыли свои свертки и высыпали на стол их содержимое: корону и плащ из перьев Бел Шанаара.

Элодир с занесенным кулаком вскочил на ноги.

— Где мой отец? — закричал он.

— Что случилось с Королем-Фениксом? — спросил Финудел.

— Он мертв, — прорычал Малекит. — Убит слабостью своего духа.

— Этого не может быть! — севшим от злости голосом выкрикнул Элодир.

— Может, — вздохнул Малекит. Теперь его лицо выражало глубокую грусть. — Я обещал искоренить зло и был до глубины души поражен, когда моя собственная мать оказалась одним из главных его предводителей. С того момента я решил, что никто не должен быть вне подозрений. Если Нагарит заражен этой проказой, то и Тиранок тоже мог не избежать ее. Я задержался из-за расследования, поскольку мне сообщили, что приближенные Короля-Феникса могут находиться под влиянием еретиков. И представьте себе мое разочарование и недоумение, когда всплыли доказательства, указывающие на самого Короля-Феникса.

— Что за доказательства? — требовательно спросил Элодир.

— В покоях Короля-Феникса нашли талисманы и фигурки идолов, — спокойно объяснил Малекит. — Поверьте, я чувствовал то же, что и вы сейчас. Я не мог подумать, что Бел Шанаар, самый мудрый из наших князей, избранный в свое время советом эльфов, может пасть так низко. Я не хотел предпринимать поспешных действий, поэтому решил предъявить доказательства самому Бел Шанаару в надежде, что произошла ошибка или подлог.

— И он опроверг твои обвинения? — спросил Батинаир.

— Он признал вину. Как оказалось, некоторые из моих приближенных тоже попали под влияние культов и сговорились с узурпаторами Нагарита. Я советовался с ними, а они предупредили Бел Шанаара о моих находках. Тем вечером, семь дней назад, я отправился в покои короля, чтобы в лицо высказать ему свои подозрения. Я нашел его мертвым; его губы запеклись от яда. Он избрал путь труса и покончил с жизнью, вместо того чтобы вынести позор моих открытий. Собственной рукой он положил конец возможности узнать о планах еретиков. Он боялся, что не сможет сохранить все секреты, и забрал их в могилу.

— Мой отец никогда бы такого не сделал, он всегда был верен Ултуану и своему народу! — закричал Элодир.

— Признаюсь, я очень тебе сочувствую, Элодир, — ответил Малекит. — Ведь меня обманула собственная мать. Я тоже чувствовал себя преданным и разбитым.

— Должен признать, и я нахожу случившееся… сомнительным, — произнес Тириол. — Слишком… удобное время.

— Получается, что даже после смерти Бел Шанаар продолжает сеять среди нас раздор, — возразил Малекит. — Пока мы обсуждаем права и обиды, островом правит анархия. Пока мы ведем бесконечные споры, культы набирают силу и уводят наши земли у нас из-под носа, в конце концов мы потеряем все. Они действуют сообща, а мы разобщены. У нас нет времени для раздумий, надо действовать.

— И что ты предлагаешь сделать? — спросил Миллион, один из князей Котика.

— Мы должны выбрать нового Короля-Феникса! — выкрикнул Батинаир прежде, чем Малекит успел открыть рот.

Оказавшись на берегу, Каратриль наблюдал, как нагаритские моряки трудятся на корабле Малекита. Среди них он заметил знакомое лицо — Друтейру. Ее волосы выгорели добела, но герольд сразу узнал ее. Он поднялся на палубу, где девушка как раз поднимала тюк с тканью. Она увидела его и улыбнулась.

— Каратриль! — воскликнула эльфийка и обеими руками схватила его ладонь. — Я думала, что никогда больше тебя не увижу! Какая радость!

— Может быть, хоть ты мне скажешь, что случилось с Королем-Фениксом, — спросил Каратриль, и ее улыбка пропала.

— Почему тебя волнует, что с ним произошло? Разве ты не рад видеть меня?

— Конечно, — неуверенно ответил капитан.

Встреча с Друтейрой как-то неожиданно затмила его разум. Глаза девушки блестели горными озерами, и Каратрилю пришлось потрудиться, чтобы собраться с мыслями.

— Как ты здесь оказалась? — выдавил он. — Ты служишь Малекиту?

— Он очень благородный князь. — Друтейра положила руки ему на плечи.

По телу капитана пробежала дрожь, и кожа загорелась жаром от ее прикосновения.

— Доблестный и щедрый! Когда он станет Королем-Фениксом, мы все будем награждены. И ты тоже, Каратриль. Он очень тебя ценит.

— Малекит — Король-Феникс? — выдавил Каратриль. Что-то было не так, но он не мог думать ни о чем, кроме бледной кожи и запаха волос Друтейры. — Бел Шанаар…

— Тсс, — певуче выдохнула Друтейра. Она приподнялась на цыпочки, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Дыхание девушки щекотало ему щеку. — Не вмешивайся в дела князей. Разве не чудесно, что мы сможем быть вместе?

— Вместе? Что? — Каратриль отступил на шаг.

Такое влечение было неестественным. Что-то билось в голове Каратриля и рвалось на волю. Как только он избавился от прикосновения эльфийки, его разум начал проясняться.

— Ты станешь его герольдом, а я — одной из служанок, — терпеливо, будто ребенку, объясняла ему Друтейра. — Мы сможем жить вместе в Анлеке.

— Я не собираюсь в Анлек, — сказал Каратриль. Чары Атарты начали рассеиваться. Каратриль наконец-то собрался с мыслями и вернулся к беспокоившему его вопросу. — Что случилось с Королем-Фениксом?

Друтейра зловеще засмеялась, а блеск ее глаз расшевелил в сердце Каратриля страх.

— Этот глупец Бел Шанаар мертв. Малекит станет Королем-Фениксом и вознаградит тех, кто поддерживает его.

Каратриль отшатнулся. В замешательстве он споткнулся о моток троса и упал. Через миг Друтейра уже присела рядом с ним на корточки и положила на щеку ладонь.

— Бедный Каратриль, — промурлыкала она. — Ты не можешь воспрепятствовать судьбе, так прими ее.

Снова ее прикосновение начало на него действовать, но тут же вернулась ясность, будто далекий голос произнес: «Бел Шанаар мертв, а Малекит хочет стать Королем-Фениксом. Этого нельзя допустить. Малекит не годится для правления».

С рычанием Каратриль оттолкнул Друтейру и вскочил на ноги. Он бросился бежать по причалу к берегу.

— Измена! — крикнул он. — Измена!

Некоторые из слуг Малекита пытались его задержать, но капитан их оттолкнул и спрыгнул на причал.

— К оружию! — продолжал кричать он. — Среди нас предатели!

Рыцари Анлека обнажили мечи. Некоторые повернулись к Каратрилю, остальные направились к храму. Перед ними гвардия Феникса подняла в боевой стойке алебарды.

— Мы не можем выбирать нового Короля-Феникса сейчас, — сказал Элодир. — Такие дела нельзя решать быстро, и даже если бы это было возможно, здесь присутствуют не все князья.

— Нагарит не будет ждать! — Малекит ударил по столу кулаком. — Культы слишком сильны, а к весне они будут контролировать всю армию Анлека. Мои земли будут потеряны, и еретики двинутся на ваши!

— Так ты хочешь, чтобы мы выбрали тебя? — тихо спросил Тириол.

— Да, — без промедления и смущения ответил Малекит. — До моего возвращения никто из собравшихся тут не желал действовать. Я сын Аэнариона, его наследник, и если предательства Бел Шанаара недостаточно, чтобы убедить вас в глупости выбора короля из другой семьи, то посмотрите на мои достижения. Бел Шанаар выбрал меня послом к гномам потому, что их Верховный король был моим близким другом. Наше будущее не только на берегах Ултуана, оно простирается по всему миру. Я долго жил в колониях за океаном, я боролся за их защиту и процветание. Пусть там живут выходцы из Лотерна, Тор Эллира или Тор Анрока, но они уже другие, и в первую очередь они обратятся ко мне, а не к вам. Никто здесь не обладает моим опытом ведения войны. Бел Шанаар был подходящим правителем для мирных времен, я промолчу о том, что под конец он подвел нас всех, — но настали другие, суровые времена, — и нам нужен другой правитель.

— А тогда как насчет Имрика? — предложил Финудел. — Он опытный полководец и тоже сражался в новых землях.

— Имрик? — презрительно переспросил Малекит. — А где он сейчас, во время великой нужды? Он прячется в Крейсе, охотится со своим кузеном в горах! Вы хотите, чтобы Ултуаном правил эльф, который ведет себя как избалованный капризный ребенок? Когда Имрик созывал армию против Нагарита, вы прислушались к нему? Нет! Но когда я поднял знамя войны, вы на пятки друг другу наступали.

— Выбирай слова, такая заносчивость не пойдет тебе на пользу, — предупредил Харадрин.

— Я говорю это не для того, чтобы задеть вашу гордость, — пояснил Малекит. Он разжал кулаки и сел за стол. — Я хочу показать вам то, что вы и так знаете: в глубине души вы с радостью пойдете за мной.

— И все же я настаиваю, что совет не может принять такое важное решение сейчас, — произнес Элодир. — Мой отец умер при неясных обстоятельствах, и ты хочешь, чтобы мы передали корону тебе?

— Он прав, Малекит, — поддержал Элодира Харадрин.

— Прав? — Малекит с криком вскочил на ноги, опрокинув стол, от чего корона и плащ взлетели в воздух. — Прав? Ваша нерешительность приведет к тому, что ваши семьи попадут в рабство, а подданные сгорят на жертвенных кострах! Более тысячи лет назад я преклонил колено перед первым нелепым решением этого совета и позволил Бел Шанаару отобрать то, что Аэнарион завещал мне. Больше тысячи лет я с радостью смотрел, как ваши семьи растут и процветают — и препираются между собой как дети, пока я и мои люди проливали кровь на чужих берегах. Я не обращал внимания на боль в крови, потому что ради общих интересов нам следовало держаться вместе. Но теперь пришло время объединиться под моим знаменем! Я не буду лгать, я стану суровым правителем, но я вознагражу тех, кто будет верно служить мне, а когда снова воцарится мир, мы сможем насладиться трофеями наших битв. Кто здесь имеет больше прав на трон, чем я? Кто здесь…

— Малекит! — рявкнул Миандерин, указывая на пояс князя. Разгоряченный своей речью Малекит отбросил через плечо плащ. — Почему ты вошел в святилище с оружием? Это запрещено древними законами храма. Сейчас же убери меч!

Малекит замер на месте; с раскинутыми в стороны руками он был почти смешон. Князь посмотрел на свой пояс и висящие на нем ножны с мечом. Затем он вытащил Авануир и прищуренными на подсвеченном магическим огнем лице глазами оглядел князей.

— Хватит болтовни! — прошипел он.

Каратриль поднырнул под меч нагаритского рыцаря, прокатился вперед и вскочил на ноги, но ему тут же пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы уклониться от летящего в грудь клинка. У капитана не было при себе оружия, ведь он пришел на совет. Но сейчас он сильно жалел об этом.

Еще один рыцарь нацелился мечом ему в горло, и Каратриль отшатнулся и ухватил его за руку. Рывком он вывернул нагаритянину руку; меч выскользнул и воткнулся в щель между мраморными плитами двора.

Каратриль отбросил рыцаря на обнаженный клинок его товарища; лезвие вонзилось в тело между лопатками и вышло из груди в ладони от лица капитана. Каратриль подхватил упавший меч и отбил следующий удар. Он рискнул бросить взгляд через плечо: до храма оставалось около сотни шагов, и повсюду гвардия Феникса сражалась с рыцарями Нагарита. Бой шел в полном молчании, тишину нарушал лишь лязг железа. Каратриль оттолкнул плечом еще одного врага и бросился к храму.

— Стать Королем-Фениксом — это мое право! — прорычал Малекит. — Вы не можете им распоряжаться!

Он перегнулся через стол, смахивая на пол бокалы и блюда. Князья и жрецы истошно кричали и метались по залу.

Элодир почти добрался до Малекита, но тут его перехватил Батинаир. Оба покатились по полу в вихре ковров и мантий. Элодир ударил иврессийского князя, тот с рычанием выхватил изогнутый кинжал длиной в палец и полоснул им Элодира по горлу. Кровь забила фонтаном, заливая белые плиты пола.

В зал ворвались рыцари Нагарита; они держали в руках окровавленные клинки.

Малекит же безмятежно смотрел по сторонам, все следы его злости испарились. Он медленно шел за своими рыцарями, которые методично вырезали князей, не отрывая взгляда от священного пламени в середине зала. От стен отражались крики и стоны, но князь Нагарита не обращал внимания ни на что, кроме огня.

Из свалки кнему побежал Харадрин с занесенным над головой мечом. С презрительным оскалом князь шагнул в сторону от дикого замаха и вонзил Авануир в живот Харадрина. Один миг они стояли и смотрели друг другу в глаза, потом с губ Харадрина закапала кровь, и он рухнул на пол. Малекит разжал руку, так что меч упал из рук вместе с телом, и продолжил шагать к огню.

— Азуриан не признает тебя! — выкрикнул Миандерин. Он упал на колени перед Малекитом и вытянул в мольбе руки. — Ты пролил кровь в его святилище! Мы не произнесли нужных заклинаний, чтобы защитить тебя от пламени. Ты не можешь войти в огонь!

— Ну и что? — сплюнул князь. — Я наследник Аэнариона. Мне не нужны ваши заклинания!

Миандерин схватил было Малекита за руку, но князь выдернул ее.

— Я не слушаю ваших увещеваний! — воскликнул Малекит и пинком отбросил Миандерина.

Малекит поднял руки ладонями вверх и сделал шаг в пламя.

Каратриль прислонился к колонне, чтобы перевести дыхание. Он видел, как несколько рыцарей вошли в храм. Сражение снаружи почти закончилось. Двор устилали трупы — как в белых мантиях, так и в черных доспехах. С колотящимся сердцем Каратриль оттолкнулся от колонны и сделал шаг к храму. В тот же миг земля содрогнулась — и он упал.

Земля тряслась, колонны падали — остров Пламени охватило землетрясение. Остров колыхался, и Каратриля швыряло направо и налево. Он едва успел отскочить в сторону от сыплющейся сверху черепицы — та с треском рассыпалась по мраморным плитам.

Над головой собрались темные тучи, и остров поглотил мрак. Засверкали молнии, подул леденящий ветер. Громовой рев сотрясал землю. Среди рева и грохота Каратриль услышал перепуганный крик: вопль чистой боли пронзил ему душу.

Внутри храма князей, жрецов и рыцарей швыряло из стороны в сторону. Скамьи катались по полу, столы опрокидывались. Со стен и потолка сыпалась штукатурка. По плитам разбегались широкие трещины, а у восточной стены открылся пролом в три шага шириной, откуда вырвался удушающий столб каменной пыли.

Пламя Азуриана бледнело, из темно-синего оно стало ослепительно-белым. В его середине виднелся силуэт Малекита с распростертыми руками.

С оглушающим хлопком священное пламя вспыхнуло, наполнив зал белым светом. Внутри огня Малекит упал на колени и схватился за лицо.

Он горел.

Князь запрокинул голову и закричал — пламя пожирало его. Крик боли заметался по храму, отражаясь от стен и становясь все громче. Извивающийся в огне силуэт медленно поднялся на ноги и выскочил из пламени.

Дымящееся, обгорелое тело Малекита рухнуло на пол — лежащий рядом коврик вспыхнул, в воздух поднялась сажа. Почерневшая плоть и расплавленные куски доспеха падали на землю. Князь протянул перед собой руку и снова упал. Его одежды сгорели, тело местами прогорело до кости. Лицо казалось черно-красной маской, с которой смотрели темные глаза без век. Из лопнувших вен поднимался пар. Князь Нагарита содрогнулся и замер… — Азуриан вынес свое решение.

Скоро весь Ултуан поглотит пламя.

Кроваворукий

Глава первая Небольшое унижение

В двести пятьдесят пятом году царствования короля-феникса Бел Шанаара гражданами Атель Торалиена становятся эльфы Нагарита. Брошенные своими князьями, оставленные на растерзание вторгшимся орочьим ордам, город и его жители были спасены от смерти князем Малекитом, и благодарные атель торалиенцы принесли новые клятвы верности своему спасителю-наггароти.

Под управлением князя Малекита Атель Торалиен процветал и разрастался, увеличивая как население, так и богатства, уважение и силу. От западного побережья Элтин Арван армии наггароти отправлялись на восток, и под защитой их щитов и копий эльфы строили фермы и города, прокладывали дороги и мосты, воздвигали замки и цитадели, укрощая дикие земли колоний, лепя из новых территорий подобие покинутой родины предков, острова Ултуан.

Уже более ста тринадцати лет Атель Торалиен процветал под руководством Малекита. И поэтому, когда князь объявил, что должен покинуть колонии, дабы найти свою судьбу в суровых пустошах севера, многих жителей охватили серьёзные опасения за будущее их города.

Доки и винные дома, особняки и фермы наполнились разговорами — эльфы по своей природе были склонны к распространению слухов и политиканству, и столь знаковое событие стало темой, не прокомментировать которую не мог даже самый погружённый в себя эльф. От высоких башен, до лепившихся к стене гавани домов сплетни были не менее оживлёнными, однако среди небольшой группы эльфийских дев была одна, исполненная непоколебимой уверенности.

— Мой отец — правитель каждой части города, — заявила Хеллеброн.

Её горничная, Лианнин, расчёсывавшая длинные волосы своей госпожи, пробормотала в знак согласия. Отец Хеллеброн, Аландриан, недавно получил титул князя Наггарита, и она наслаждалась внезапным, но оттого не менее заслуженным повышением в статусе. «Княжна Хеллеброн» — эти слова приятно ласкали слух.

— Он был правителем Атель Торалиена во всём, кроме названия, последние пятьдесят лет, пока Малекит носился со своими сражениями и приключениями, — продолжила юная княжна. Она выпрямилась, её бледную шею украшала золотая цепь, по центру которой крепился большой рубиновый кулон. Солнечный свет отражался от драгоценного камня, окрашивая изящное личико Хеллеброн алым. — Вот увидишь, это только сделает нашу жизнь ещё лучше.

— Для тебя, возможно, — сказала Ариендил, темноволосая эльфийка лет на десять старше Хеллеброн. Две других подруги юной княжны, Миталиндин и Друйтана, сохраняли нейтральное выражение на лицах, постреливая глазами то на Хеллеброн, то на Ариендил, и внимательно наблюдая за спорящими эльфийками. — Без сомнения, солнце твоего дома продолжит восхождение. И я надеюсь, что ты не оставишь нас в темноте.

— Как поэтично! — хихикнула Хеллеброн.

Княжна встала и, отпустив служанку, разгладила складки на своём шёлковом платье.

— Я не сомневаюсь, что мой отец продолжит оказывать протекцию твоей семье. Вы же по-прежнему мои подруги, в конце концов. Возможно, в будущем, мы все сможем стать княжнами.

Когда Лианнин приблизилась к двери, створки резко распахнулись, врезавшись в белые стены. Горничная отшатнулась, и в комнату ворвалась Лириэт. Несмотря на то, что сестра Хеллеброн была на двадцать лет моложе, она была столь похожа на неё, что, если не знать об этом, их можно было принять за близнецов. Взгляд её тёмных глаз блуждал по комнате, поочерёдно останавливаясь на каждой из присутствующих, пока, наконец, не упёрся в Хеллеброн.

— Ах, сестра, вот ты где! — голос Лианнин был мягок, даже несмотря на охватившие её волнение. — Ты что, никогда не смотришь в окно?

— А что там? — спросила Друйтана.

— Взгляните сами, — ответила Лианнин.

Хеллеброн ничего не сказала. Она нежно отодвинула Ариендил в сторону и подошла к высокому окну с видом на гавань.

Был солнечный весенний день, и спокойные воды залива сверкали в дневном свете. В центре гавани покачивались на волнах десятки судов. Вереница чёрных парусов причаливала к пристани. Кораблей было десять, девять ничем не примечательные, за исключением того, что на их мачтах развевались серебристо-чёрные вымпелы Нагарита. Однако истинной причиной столь большого любопытства был десятый корабль.

Он без усилий скользил по волнам, четыре огромных косых паруса наполнял ветер, позолоченный таран на носу разрезал пенные буруны. Хеллеброн видела много куда больших судов, прибывающих и уходящих из Атель Торалиена, но ни в одном из них не было столько величия, как в этом корабле. Размеры его поражали — он был словно замковая цитадель, раскинувшаяся на три корпуса: одна центральная структура в окружении двух выносных корпусов, каждый из которых сам по себе был размером с военный корабль. На его палубе возвышались высокие башни из окрашенного в чёрный цвет дерева, окаймлённые и украшенные блестящим золотом. Хеллеброн затаила дыхание и сразу же поняла, что такое судно должно было нести самого благородного из пассажиров. Она подумала было, что вернулся король-феникс, но казалось маловероятным, что такое событие могло произойти без соответствующего объявления и подготовки.

Словно изящнейшая из танцовщиц, корабль миновал остальную часть флота, прежде чем, аккуратно лавируя, направить нос к самому длинному из причалов. Звуки горнов с остальных девяти кораблей разнеслись над волнами гавани, возвещая о прибытии их лидера.

— Кто это? — спросила Ариендил, выглядывая через плечо Хеллеброн.

— На них флаги Нагарита, — сказала Друйтана, которой, чтобы что-нибудь увидеть, пришлось встать на цыпочки.

— Оставаясь здесь, мы ничего не выясним, — заявила Хеллеброн. Она отвернулась от окна, заставив разойтись подруг, и повернулась к своей горничной. — Ступай, принеси наши плащи и уличную обувь.

— Слушаюсь, госпожа, — Лианнин на секунду задержалась, невысказанная просьба задержалась на полуоткрытых губах.

— Да, ты можешь пойти с нами, — ответила на чаяния горничной Хеллеброн. — Если бы я тебя не взяла, ты бы потом извела меня расспросами.

— Спасибо, госпожа, — улыбнулась Лианнин, присела в реверансе и умчалась выполнять распоряжение хозяйки.

— Нам стоит поспешить, — заметила Ариендил, снова выглядывая в окно. — Похоже, посмотреть на это собрались все горожане, до самого последнего эльфа.

Воздерживаясь от неприличной поспешности, Хеллеброн тщательно подготовилась к выходу, когда вернулась Лианнин. Она накинула на плечи малиновый плащ, застегнув его серебряной пряжкой в форме головы дракона. После чего натянула чёрные сапоги из телячьей кожи, убрав несколько случайных нитей, прилипших к ворсу. Лианнин подала зеркало и помогла Хеллеброн заколоть волосы так, чтобы они каскадом спадали на правую сторону.

— Ну что, ж — заявила Хеллеброн, когда, наконец, обрела презентабельный вид. — Давайте поглядим, из-за чего вся эта шумиха. — Она посмотрела на остальных эльфиек, которые выжидательно смотрели на неё. — Пойдём, времени дрожать больше нет.

Лианнин сделала всё возможное, чтобы проделать путь через собирающуюся толпу, однако за несколько улиц до доков, пройти стало уже окончательно невозможно. Хеллеброн и Лириэт, будучи на голову выше своих спутниц и имея возможность смотреть поверх моря эльфов, комментировали происходящее в гавани.

— Сейчас большой корабль просто идёт вдоль гавани, — сказал Хеллеброн.

— Смотри! — вскрикнула Лириэт, вставая на цыпочки и кладя руку на плечо сестры. — Это князь Малекит!

Хеллеброн тоже видела его. Малекит был облачён в тонкие чёрные одеяния, его багровый плащ развевался на ветру, ножны хлопали по ноге, пока он целеустремлённо шёл к пристани. Однако вскоре и ему уже стало трудно протискиваться через сгрудившихся эльфов.

— А ваш отец тоже там? — спросила Лианнин.

Хеллеброн оглядела толпу, но нигде не увидела Аландриана.

— С князем Еасир, отца нигде не видно, — ответила Лириэт.

В это время в небе над толпой с рёвом возник шар синего огня.

— Что это было? — спросила Друйтана.

— Князь Малекит выстрелил молнией из Авануира, чтобы расчистить себе дорогу, — рассмеялась Хеллеброн. — Вы бы видели, как все прыснули в стороны, это восхитительно!

Больше ничего интересного не происходило, хотя Хеллеброн и Лириэт удерживали внимание своих подруг, комментируя наряды и внешность других знатных эльфийских дам. И большинство замечаний были весьма нелестны для последних.

Хеллеброн отвлеклась от разбора украшений эльфийки по имени Лариссия, когда корабль, наконец, причалил.

— Они опускают трап, — поведала она остальным. Капитан стражи с особенно высоким гребнем на шлеме, заслонил её обзор. Хеллеброн раздражённо зашипела и обратилась к Лириэт. — Что происходит. Я ни черта не вижу.

— Кто-то сошёл с корабля. Я не могу ясно разглядеть, кто именно, — сказала Лириэт. — Она обнимает князя. О, боже!

После этого восклицания, Лириэт замолчала, прикрыв рот от удивления и широко распахнув глаза. Подруги тут же подняли визг, требуя рассказать, что происходит. Капитан стражи немного переместился, и Хеллеброн увидела, как Малекит и его спутница отходят от причала. Эльфийка рядом с ним была высокой, с белой кожей и иссиня-чёрными волосами. Даже на таком расстоянии она излучала красоту и силу, и то, что она шла рядом с Малекитом, могло означать лишь одно.

— Это Морати! — почти провизжала от волнения имя королевы Хеллеброн. — Боги, сама Морати прибыла в Атель Торалиен!

На Хеллеброн незамедлительно обрушился шквал вопросов её подруг. Они хотели знать, как она выглядит, во что одета, был ли с ней её знаменитый посох? Хеллеброн проигнорировала их и продолжила пристально рассматривать мать Малекита, ощущая благородство и уравновешенность в каждом движении Морати. Более того, Хеллеброн ощущала возбуждение, охватившее всю толпу, собравшуюся на причале и вокруг него. Преклонение перед женой Аэнариона, первого короля-феникса, было почти осязаемым.

Сердце Хеллеброн всколыхнули противоречивые чувства. С одной стороны она испытывала то же, что и остальные, но с другой — её сердце уколола острая ревность. Это чувство не было направлено напрямую на Морати, скорей на реакцию, которую вызвало появление королевы. Простое прибытие жены Аэнариона, столь величественное и элегантное, заставило город замереть. Хеллеброн задумалась о том, каково это, удерживать такое внимание, обладать подобной силой и властью.

— Я должна встретиться с ней, — заявила Хеллеброн, обращаясь к Лириэт. — Можешь представить себе это? Мы должны поговорить с отцом! Он сможет это устроить.

— Представить, что, дорогая сестра? — удивилась Лириэт.

— Да всё, что угодно, конечно же, — ответила Хеллеброн, покачав головой от невежества своей сестры. — Мы могли бы поехать в Анлек, стать княжнами при дворе Морати. Атель Торалиен это, конечно, неплохо, но он не сравнится с Анлеком. Последние моды, бравые князья вокруг, поэты слагают поэмы о нашей красоте. О, сестра, это будет замечательно!

Чёрная и белая плитка коридора вторила нетерпеливым ударам носка туфли Хеллеброн, пока она ждала звонка, чтобы войти в комнаты Морати. Княжна сжала кулаки, чтобы скрыть нервную дрожь. Она помечтала, чтобы в прихожей было зеркало, дабы последний раз осмотреть причёску и поправить платье. Лианнин ушла, а вокруг не было ничего, что могло бы помочь. Убеждённая в том, что сложные косички и копьевидные булавки, скрепляющие её причёску, незаметно распались, она внимательно вгляделась в слабое отражение в окне в конце коридора.

Мягкий кашель привлёк её внимание. Хеллеброн резко развернулась к двери и увидела бритоголовую служанку, которая изумлённо смотрела на неё. На каждой бледной щеке служанки была вытатуирована капля крови, а тёмное платье расшито серебряными рунами, многие из которых Хелллеброн не смогла распознать.

— Королева Морати с радостью примет вас.

По-прежнему убеждённая, что её причёска напоминает неряшливое птичье гнездо, Хеллеброн, тем не менее, горделиво подняла подбородок и улыбнулась. Уверенным шагом она вошла в покои Морати. Служанка закрыла за ней дверь, и Хеллеброн неожиданно обнаружила, что осталась с королевой один на один.

Морати возлежала на низком диване под открытым окном, ветер развевал её волосы, напоминавшие танцующие языки чёрного огня. За окном простирался город, а за его стеной — поля и леса Элтин Арван. Но Хеллеброн не видела этого, она во все глаза смотрела на Морати, облачённую в платье из золота и пурпура, её кожа была белая словно снег, её губы — красны словно кровь.

Несмотря на расслабленную позу королевы, само её присутствие испугало Хеллеброн. Глаза Морати были устремлены на юную княжну, оценивая её так, как горный лев мог бы смотреть на свою будущую еду, магическое ощущение Хеллеброн, бессознательное чувство, которым обладали все эльфы, показало ей наличие могучей силы. От этого чувства кожа эльфийской девицы покрылась мурашками, а в желудке возникло неприятное ощущение.

Хеллеброн не обратила внимания на лёгкую тошноту, списав всё на нервы. Она с трудом сглотнула и поняла, что в течение нескольких ударов сердца тупо смотрела на Морати. Выражение лица королевы было выжидательным, и Хеллеброн поняла, что должна что-то сказать.

Она склонилась в реверансе, слегка отведя назад подол своего длинного платья, и отвела взгляд от Морати.

— Это большая честь, чем я могла бы выразить словами, ваше величество, — произнесла Хеллеброн, выпрямившись, но по-прежнему опустив глаза. Даже произнеся эти слова, Хеллеброн испытала ужас, поняв, что выпалила их единым духом. Она сделала вдох, чтобы успокоиться, и заставила себя встретиться с неподвижным взглядом королевы. — Спасибо, что приняли меня.

В ответ Морати махнула рукой, тяжёлой от надетых на неё серебряных браслетов, в сторону стула с прямой спинкой, стоявшего рядом с диваном. Хеллеброн, сложив на коленях руки, неподвижно сидела на стуле, в то время как Морати смотрела на неё сквозь полуприкрытые веки, словно сытый кот.

Королева молчала, и Хеллеброн задумалась, а хотела ли она вообще хоть что-нибудь сказать. Она поняла, что Морати играла с ней, наслаждаясь её неудобством. Хеллеброн успела остановить хмурую гримасу за мгновение до того, как та бы сморщила кожу на лбу, вместо этого заставив себя улыбнуться.

— Я надеюсь, что вам понравился наш маленький городок, ваше величество, — сказала она.

Морати кивнула и спустила ноги с дивана, сев прямо, одна её рука при этом, по-прежнему томно возлежала на спинке кресла.

— Атель Торалиен прекрасный город, и его жители восхитительны, — Морати наклонилась к Хеллеброн и провела пальцем по подбородку молодой эльфийки, устремив прямо на принцессу взгляд своих тёмных глаз из-под густых ресниц. — Итак, дитя, что же именно ты хочешь от меня?

Хеллеброн собралась было спросить, что королева подразумевала этим вопросом, но рука Морати резко поднялась, остановив её.

— Не играй в невинность или невежество, девочка. Хотя есть и те, кому достаточно просто понежиться в моём присутствии, я вижу, что тебе нужно что-то конкретное. Скажи мне, что, и избавь меня от ненужной лести.

Хеллеброн ответила своей прямотой на прямоту королевы.

— Я хочу пользоваться вашим покровительством, отправиться вместе с вами обратно в Анлек и стать частью вашего двора.

Смех Морати был колючим, обрубая все надежды Хеллеброн.

— Ты? Ты хочешь, чтобы я связала себя с тобой? — рассмеялась королева. — Многие желают этого, но немногие получают. И что же ты можешь предложить мне взамен?

— Мой отец…

— Твой отец служит моему сыну. Ты не нужна мне, чтобы гарантировать его послушание, — Морати откинулась на спинку, и выражение её лица смягчилось. — Скажи мне, дитя, что ты умеешь? Что ты знаешь о магии?

— Очень мало, ваше величество, — ответила Хеллеброн. — Возможно под вашим руководством я бы…

— Нет, не могла бы. Любой талант выше среднего, которым ты могла бы обладать, уже бы был виден всем.

— В колониях лишь несколько магов, ваше величество, — ответила Хеллеброн, стараясь сохранить спокойствие и не дать своему несогласию прорваться наружу. — Здесь слишком мало возможностей для изучения тайного.

— И, тем не менее, если бы магия была твоим призванием, ты бы нашла возможность. У меня нет времени на тех, кто позволяет так легко угаснуть своим амбициям. Может быть, ты хорошо поёшь?

— От силы сносно, ваше величество.

— Поэтический дар?

— Не больше, чем детские стишки, должна признать.

— Ну хотя бы скажи, что ты умеешь танцевать.

Хеллеброн вздохнула.

— Я боюсь, что танцы, которые мы танцуем здесь, слишком старомодны для нынешнего Ултуана. У меня есть друзья, которые намного изящней.

Морати разочарованно надула губы, лёгкое неудовольствие скривило изящные брови.

— Твоя честность — это достаточно редкое явление, дитя.

— Я предпочитаю быть честной сейчас, чем пойманной на лжи позже, ваше величество. Любую ложь, которую бы я могла сказать сегодня, было бы легко раскрыть, это дело времени. У меня нет ничего больше, но и меньше, чем моя преданность.

Морати мягко покачала головой.

— Тогда тебе нечего предложить вовсе. Весь Нагарит предан мне, и льстивые капитаны, и дворяне, и все легко заменимы. Что изменится от того, что у меня появится ещё один подобострастный прихлебатель?

— Ничего, ваше величество, — ответила Хеллеброн, сдерживая слёзы, поклявшись, что её слабости королева не увидит.

— Превосходная попытка, дитя, — сказала королева. — Но твои губы дрожат, и я вижу по твоим глазам, что стыд уже сломил тебя. Не думай, однако, что жалость может поколебать меня. Ты слаба и испорчена, как и многие из твоего поколения. Я разочарована в том, что твой отец не воспитал тебя лучше. Я ожидала большего от дочери Аландриана. Может быть, в этом вина твоей матери.

Плотина, наконец, прорвалась и Хеллеброн разрыдалась, закрыв лицо руками. Она почувствовала, как королева встала. Морати положила руку ей на плечо и прошептала в ухо.

— Запомни это унижение, моё прелестное дитя, — сказала королева. — Запомни этот момент слабости и осознай, что будущее Нагарита находится в руках тех, кто гораздо сильнее тебя. Приходи ко мне, когда у тебя будет что-то, что ты сможешь предложить своему народу.

Хеллеброн почувствовала крепкую хватку на руке и смахнула слёзы с лица, когда Морати подняла её вверх.

— Я сожалею, — произнесла она.

— Сожалеешь за меня, или сожалеешь за себя, дитя?

Умоляюще повернувшись к королеве, Хеллеброн увидела, что ни капли сочувствия не было в глазах Морати, чёрных и твёрдых, словно гранит. Королева провела её к двери и едва ли не вытолкнула в коридор, где дожидалась бритоголовая служанка, которая с хитрой ухмылкой посмотрела на растрёпанную принцессу.

— Морай Хег жестока, и она сплела для тебя ничем не примечательную судьбу, Хеллеброн, — сказала Морати. — Завтра я даже не вспомню твоего имени.

Служанка зашла внутрь, и дверь закрылась, стук захлопнувшейся двери был для Хеллеброн как глухой звук воткнувшегося в плаху топора палача, отрубившего мечты Хеллеброн.

Оставшись одна, принцесса вытерла слёзы и метнула острый, словно кинжал, взгляд на закрывшуюся дверь. Она проклинала себя за то, что прибегла к слезам — слезам, что на протяжении многих лет работали для её отца и матери — и прокляла себя ещё раз за то, что не попыталась произвести лучшее впечатление на королеву.

Это было не важно. Хеллеброн знала, что королева всё равно видела её насквозь, к каким бы уловкам она ни прибегла. Впрочем, Морати была не права. Хеллеброн не была слаба. Да, кое-кто и думал, что она действительно была беспомощной пустышкой, но это была просто маска. Гораздо проще заставить других сделать что-либо за вас, если они думали, что вы не в силах сделать это самостоятельно. Как оказалось, Морати была к этому невосприимчива.

Страдая от уязвленной гордости, Хеллеброн шла по коридору, раздумывая, как бы могла доказать Морати, что та ошиблась. Она была княжной, и она заслуживала лучшего. И пусть она пока ещё не знала, как, но она заставит Морати увидеть, что та ошиблась, вышвырнув Хеллеброн с таким презрением. Она не могла изучать магию, и никакие учителя не сделали бы из неё прекрасную танцовщицу или певицу, но она должна найти способ, которым бы смогла получить то, что, она считала, должно принадлежать ей. Она отправится в Анлек как законная княжна Нагарита.

«Да, — подумала Хеллеброн. — Придёт день, и Морати вспомнит моё имя и увидит меня такой, какая я есть».

Глава вторая Властелин убийства

Несмотря на то, что Хеллеброн весьма расплывчато описала свою встречу с Морати — и напускное безразличие, если не антипатию, в противоположность раннему восхищению двором Анлека — свет Атель Торалиена быстро смекнул, что она была унижена королевой. Никто не говорил прямо, но Хеллеброн ясно видела это в мелькавшей в глазах окружающих скрытой усмешке, и в как бы случайных ремарках, тонко принижавших её статус истинной княжны.

Никогда не уходившая от борьбы, Хеллеброн не стала делать этого и сейчас, и не скрылась от шепчущих обвинений. Она присутствовала на каждом празднестве и маскараде, устраивала вечеринки в палатах своего отца и высоко держала голову, когда бывала в общественных местах.

Однако наедине с собой всё было иначе. Оставаясь в одиночестве, она чувствовала, как разочарование переполняло её душу. Несмотря на все напряжённые размышления после встречи с Морати, Хеллеброн никак не могла придумать способа поднять свой статус. Она уже и так получила двойной удар: от нахождения в колониях и от рождения от правителя, который был князем по званию, но не по крови.

В Нагарите не имело никакого значения, что Атель Торалиен был крупнейшим городом колоний и держал в своих руках ключ к будущему народа наггароти. В сердцах рождённых в Нагарите эльфов всегда оставались сомнения в отношении Атель Торалиена, ибо был он спасён князем Малекитом и по закону наггароти являлся завоёванной территорией. Князья и командиры Нагарита с радостью носили золото и драгоценности, прошедшие через порты города, но в их глазах атаель торалиенцы были лишь частично наггароти, лишь чуть выше других княжеств Ултуана, однако для эльфов колоний с этой малости было немного толку.

Так Хеллеброн страдала втайне ото всех, снося завуалированные оскорбления и произносимые с ухмылкой двусмысленные комплименты, каждую ночь обливая слезами подушку, пока острая тоска гнала прочь сон.

После торжественного визита Морати Атель Торалиен изменился. Королева привезла с собой множество жрецов и жриц из Нагарита. Несмотря на то, что князь Малекит относился к ним менее чем приветливо, имея мало времени на слабости богов и богинь, однако после его отбытия в пустоши Севера для культов наступило время расцвета.

Различные секты стали частью общественного устройства города, и Хеллеброн, как и остальная знать, также не миновала их. Популярность богов менялась, словно моды и формы стихосложения: за сезон знать города могла присутствовать на мрачном поминании умерших, наблюдая за жрецами Эрет Кхиал, следующие полгода — за распущенными танцами и оргиями в храме Атарти, а летом банды дворян отправлялись на долгие охоты, посвящая убийства Анаф Раэма.

Церемонии сект стали неотъемлемой частью общественного календаря, и Хеллеброн прикладывала все возможные усилия, чтобы присутствовать на самых значимых, и расточала своё внимание на наиболее уважаемых и благочестивых лидеров. Однако, несмотря на всю её самоотверженность, она всегда находилась где-то на периферии, её не звали выступать на жертвоприношении, не упоминали, как одного из благодетелей культа, никогда не предлагали глубже погрузиться в тайны богов, как бы она не демонстрировала своё желание узнать больше.

За пять лет политических игр и покровительства положение Хеллеброн не стало выше ни на йоту. Отчаяние вновь угрожало захлестнуть её, когда религия не смогла дать ей того, что она так отчаянно жаждала. Лидеры культов были недалёкими, жрецы и жрицы боролись друг с другом за большее признание и влияние. Оставаясь разобщёнными, ни одна секта не сможет взять в свои руки достаточно власти, необходимой, чтобы выйти за грань первых на периферии и привлечь внимание Морати.

Однажды в жаркий летний вечер Хеллеброн сидела и смотрела в окно. Она глядела на бескрайние просторы Великого океана и с горечью представляла себе высокие башни Анлека далеко на западе, на Ултуане. Пока солнце опускалось в золотистые волны, её наполняло чувство, что Нагарит может вполне быть для неё в другом измерении, и так там и остаться, несмотря на все её потуги. Конечно, отец мог бы нанять корабль и отправить её в Анлек, но Хеллеброн сама не отправилась бы туда, если бы у неё не было ничего, что она могла бы предложить, пусть богатство её отца и намного превосходило оное некоторых древних княжеских родов. Однако, спустившись на пристань Галтира, Хеллеброн бы всё равно оказалась на одной ступени с дочерью какого-нибудь фермера или купца.

Стук в дверь прервал её размышления. Она поправила несколько мятежных локонов, приняла задумчивую позу и пригласила посетителя войти.

— Добрый вечер, сестра, — сказала Лириэт, входя в комнату в тени высокого капитана, облачённого в чеканную яркую броню, с украшенным сапфирами нагрудником.

— И тебе привет, сестра, — ответила Хеллеброн вставая. Она вежливо поклонилась спутнику Лириэт. — А это, должно быть, Маэнредил.

— Для меня удовольствие и честь встретиться с вами, княжна, — сказал Маэнредил. Волосы у него были чёрные как смоль, зачёсаны назад и удерживались золотым обручем. У него был живой взгляд — на мгновение замерев на Хеллеброн, быстро пробежал глазами по её комнате, на лету схватывая все детали. — Вы столь же прекрасны, как и ваша сестра.

Хеллеброн всё ещё испытывала удовольствие, когда её называли княжной, и могла заметить веселье в глазах капитана. Её сестра мудро выбрала себе любовника, Хеллеброн поклялась себе, что никогда не выйдет замуж меньше, чем за князя.

— У меня есть кое-что интересное для тебя, — сказала Лириэт. — Маэнредил хочет показать нечто особенное, подобно которому ты ещё не видела.

— Весьма расплывчатое приглашение, сестра, — заметила Хеллеброн. Её взгляд скользнул к Маэнредилу. — Если это какая-то форма атартийской оргии, то я вынуждена отказаться. Хотя есть много плотских утех, которые вызывают наслаждение, но я не могу заставить себя делать это в компании родной сестры.

К его чести, Маэнредил смутился и отвёл взгляд. Лириэт, впрочем, похоже этого не заметила.

— Нет, сестра, это кое-что иное. Это воинская церемония.

— У меня нет желания смотреть на расхаживающих туда-сюда солдат, — ответила Хеллеброн.

— О, это очень сильно отличается от подобного, — хихикнув, ответила Лириэт. — Я не хочу портить сюрприз, но, прошу тебя, пойдём с нами. Что ещё тебе делать сегодняшним вечером? Сидеть здесь, обижаясь на звёзды за их красоту и на волны за их мелодичные голоса?

Хеллеброн оглядела парочку, стоявшую на самом пороге. Игривое выражение в глазах Маэнредила вернулось.

— Я думаю, вы найдёте этот вечер весьма интересным и поучительным, — сказал капитан. — Очень немногие леди принимали в нём участие, но те, кого всё же допустили, не отзывались иначе, как с восторгом.

— Ну, ладно, — ответила Хеллеброн, делая вид, что позволила себя уговорить. На самом деле, она была весьма заинтригована. Она не видела, чтобы её сестра была так увлечена другим эльфом с той поры, когда та была ещё ребёнком, и было вполне разумно провести некоторое время с Маэнредилом, чтобы поближе узнать эльфа, который потенциально мог стать близким родичем.

Когда Хеллеброн спросила, что ей стоит надеть, Лириэт сказала, что встреча произойдёт за пределами города. С помощью Лианнин она быстро выбрала одежду для верховой езды, туго заплела волосы и натянула длинные сапоги. Они уже неслись вскачь по восточной дороге, когда солнце, наконец, закатилось за Атель Торалиен. Маэнредил достал фонарь, и они последовали за его свечением, когда воин свернул с главной дороги и повёл их на юг, в сторону леса.

Они ехали до тех пор, пока единственными источниками света не остались фонарь Маэнредила и звёздный полог на небесах. Когда тропинка скрылась под лесным карнизом, Хеллеброн разглядела проблески света впереди: факелы. Вскоре они догнали других эльфов, что верхом и пешком следовали на юг. Большинство в доспехах, некоторые, однако, были облачены в более изящные одежды.

Они выехали на поляну, освещённую костром, пламя которого поднималось на уровень верхушек деревьев. В его багровом свечении Хеллеброн могла видеть сотни эльфов. Дым относило под деревья и задерживало между ветвями, словно багровый туман. Хеллеброн почувствовала запах куда более сильный, чем запах сжигаемой древесины, запах равно едкий и сладкий, который она никак не могла узнать.

— Посвящение Анаф Раэма? — вздохнула Хеллеброн. — Я присутствовала на большем количестве жертвенных охот, чем хотела бы помнить. Знаешь, сестра, это весьма разочаровывающее.

Ответом Лириэт стала улыбка и кивок головой в сторону костра. Маэнредил помог Лириэт слезть с коня, а после то же самое сделал и для Хеллеброн. Взяв под руки обеих сестёр, он подвёл их к краю поляны. Подойдя к костру, Хеллеброн показалось, что она смогла узнать этот странный запах в дыму — запах обжаренных кабанов. Она вгляделась в тушу, висящую над огнём, но было трудно что-либо разобрать. Прищурившись, ей удалось разглядеть несколько костей среди брёвен. Теперь, оказавшись на поляне, Хеллеброн могла видеть, что земля была тёмной, покрытой плотным слоем пепла от многочисленных церемоний.

Некоторое время они молча ждали, Хеллеброн тщательно пыталась скрыть подступающую скуку. Изучение остальных участников лишь слегка отвлекло её: почти все были солдатами разных рангов. В доспехах, с мечами на бёдрах, они терпеливо ждали, ничего не говоря.

— Когда уже что-нибудь начнётся? — прошептала Хеллеброн. — Я не собираюсь нюхать дым всю ночь.

— Тихо, — ответил Маэнредил. Его голос был скорее успокаивающим, чем резким, но Хеллеброн всё равно почувствовала себя оскорблённой. Она была княжной, и не какому-то капитану было затыкать её подобным образом.

Однако её протесты умерли, так и не сорвавшись с губ, когда эльфы справа от неё расступились. Эльф — лет семисот, не менее — неспешно вышел из-под линии деревьев. Он был обнажён, за исключением куска ткани красного цвета, обёрнутой вокруг бёдер. Ткань выглядела странно жёсткой, пока Хеллеброн не поняла, что она задубела от пропитавшей её крови, грудь и руки эльфа покрывала сеточка мелких шрамов. Его белые волосы были спутаны в неряшливые колтуны, торчавшие из головы, словно шеи гидры. В одной руке он держал длинный нож с зазубренным краем, в другой — большой, оправленный в золото глиняный кубок.

За ним в две линии шествовал десяток прислужников — из которых двое были девицами, а остальные мужами — облачённых лишь в красные плащи. На их телах были нарисованы багровые руны — кровью, как догадалась Хеллеброн. Каждый держал в руках различные инструменты: лезвия, крюки, блюда и чаши.

Первосвященник остановился перед пламенем и повернулся к собравшимся. Чётко вырисовывавшийся на фоне огня, он поднял руки и запрокинул голову. И тут из горла жреца вырвался настолько потусторонний визг, что Хеллеброн от неожиданности отшатнулась. Визг был непохож ни на что, слышанное ею ранее: в нём слился вой раненного животного и рёв дикого хищника.

Прислужники один за другим присоединили свои голоса к долгому крику, каждый новый вопль поднимал крик на новую высоту, разнося его над лесом. Несколько десятков эльфов в толпе также присоединились к хору, их бессловесные вопли вызвали у Хеллеброн мысли о боли и голоде.

Руки жреца упали. Он скрестил их на груди, заставив собравшихся умолкнуть.

— Хвала Кхаину! — его голос был сух, как трут, но легко разнёсся над поляной, достав до самых дальних её уголков. — Воздадим же благодарность Ему за последние победы и попросим приложить Его божественную руку к будущим завоеваниям! Слава Владыке Крови, Князю Смерти, за то, что привёл он наших врагов на наши клинки!

— Многие из вас отправятся на юг и на запад, в места, где орды назойливых тварей собираются в тёмных лесах. Давайте восславим сегодня Кхаина, а завтра принесём его проклятие нашим врагам. Пусть познают они красную ярость Его последователей, и с Его именем на губах сразите врагов, что посмели посягнуть на наши земли. Да изопьёт Кхаин глубоко из подношений, что сделаем мы этой ночью, как обещание насытить Его голод по плоти и утолить кровавую жажду в битве.

Жрец изучающе оглядел толпу. Хеллеброн почувствовала, как его взгляд пал на неё, и шагнула назад, бессознательно укрывшись за спиной Маэнредила. Взгляд жреца скользнул дальше, и она с облегчением выдохнула. Хеллеброн дрожала, хотя и не могла понять причину внезапно охватившего её страха.

— Это прекрасно, — продолжил жрец, — видеть новые лица среди уже знакомых. Наш владыка Аэнарион, основатель Нагарита, король Ултуана, был бы горд, увидев тех, кто пошёл по его стопам. Разве не благословение Властелина Убийств было запечатлено на хмуром челе Аэнариона, что позволило ему сокрушить демонов? Разве не благословлённый Кхаином клинок взял в руки наш король, чтобы разить врагов? И теперь, как и тогда, Владыка Убийства с удовольствием смотрит на кровавые деяния, выкованные в Его честь и с Его именем на устах.

Хеллебон почувствовала лёгкое головокружение. Сквозь туман, заволокший её мысли, она поняла, что, кроме дыма и запаха горелой плоти, было что-то ещё, что-то, исходящее от костра, какой-то наркотик. Она не была чужда некоторым наиболее экзотическим листьям и кореньям, добываемым в колониях, лежавших дальше на восток, но позволяла себе пробовать подобное лишь в компании тех, кого хорошо знала. В глубине души она возражала против того, что её погрузили в наркотический дурман против воли, но любой протест, который она могла бы высказать, остался глубоко внутри, сдерживаемый усыпляющим эффектом паров, которыми она дышала.

Взглянув на Лириэт, она увидела, что сестра, широко раскрыв глаза, ловила каждое слово жреца. Лицо Маэнредила раскраснелось, его дыхание стало прерывистым. Пытаясь вырваться из дурмана, Хеллеброн заметила и других в толпе, которые были затронуты подобным образом, их зубы обнажились, руки сжалась в кулаки. Покачнувшись, она развернулась к жрецу, который продолжал свою речь.

Его слова потеряли всякий смысл, и тепло пламени напоминало обжигающий лёд на коже Хеллеброн. Это было приятное ощущение, расслабляющее и бодрящее одновременно, словно томный танец с прекрасным женихом, который обещал куда более бурные деяния чуть позже. Хеллеброн почувствовала тяжесть плаща, давившего на плечи, и рывком сбросила его на землю, радуясь освобождению от его удушающего захвата.

Прикосновение руки к коже вызвало дрожь возбуждения. Она провела длинными ногтями по изящному горлу, наслаждаясь новыми ощущениями. Каждое чувство было усилено пением жреца и его последователей: дым, потрескивание пламени, ветер, касающийся кожи, мягкость земли под ногами.

Хеллеброн хотелось ещё усилить эти чувства и удержать их. Она сорвала сапоги и отшвырнула в сторону, упиваясь прикосновением земли к обнажённым ступням. Её одежда была слишком тугой, она душила её, была барьером между ней и миром. Она вцепилась в воротник своей свободной рубашки и собралась было освободиться от её тканой тюрьмы, когда почувствовала на плече руку Маэнредила.

Внезапное касание вырвало Хеллеброн из транса. Но, по-прежнему находясь под воздействием дурмана, она не испытывала ни малейшего смущения за свои действия, ибо неожиданно обнаружила, что была не одна.

Что-то рычало и ворчало во тьме за пределом света костра. На миг Хеллеброн охватил страх, что какое-то существо пробралось в лес, возможно, кровожадный дух самого Кхаина. Она прижалась к Маэнредилу в поисках защиты и увидела, что Лириэт вцепилась в другую руку их спутника, широко раскрыв глаза от волнения, тонкая струйка крови стекала по её подбородку из прокушенной губы.

Что-то продиралось через подлесок.

Отблески огня, отражаясь в глазах, приближались из тьмы. Эльфы замолчали, во все глаза уставившись на приближающееся создание. В наступившей тишине задыхающийся хрип разнёсся надо всей поляной.

Зверь из леса, наконец, появился. Ростом он был примерно с эльфа, но гораздо шире в плечах и груди. Козлиная голова с шестью вьющимися рогами, руки и ноги покрыты шерстью, и, хоть и в вертикальном положении, но ходил он на копытах, а не ногах.

Хеллеброн вздрогнула, но вокруг, казалось, никто не выказал даже намёка на беспокойство. Только оправившись от первоначального шока, она заметила, что руки зверолюда были завязаны за спиной, а чуть позади за зверем шли солдаты-наггароти с копьями наперевес.

Красные глаза раздражённо взрёвывавшего зверолюда впились в окружающих его эльфов, сердитых и растерянных. С рычанием, обнажившим ряд заострённых зубов, он ринулся на собравшуюся аудиторию. Ближайший охранник среагировал мгновенно, врезав древком копья по ногам существа и свалив его в центр покрытой золой, вытоптанной поляны. Тварь скорчилась в пепле, и подошедший второй воин врезал копьём по челюсти зверолюда, оглушив создание.

Вздёрнутый обратно на ноги, пошатывающийся зверолюд был подтащен к первосвященнику. Прислужники мгновенно облепили жертву, поставив зверя на колени и оттянув назад голову за рога и шерсть, обнажая его могучую груди и увитое венами горло. Первосвященник осторожно провёл кинжалом по собственной груди, прочертив тонкий разрез на коже. Единственная капля вытекла из ранки. Первосвященник позволил ей упасть в подставленный кубок.

Повернувшись к огню, он поднял кубок в здравице.

— Я приношу в жертву собственную кровь, потому что вся кровь течёт быстрее во имя Твоё, могучий Кхаин, — первосвященник повернулся обратно к своим последователям. — Со временем мы все будем молить, чтобы отказаться от себя во имя Твоё на поле кровопролития.

— Хвала Кхаину, — выдохнула толпа.

Хеллеброн во все глаза смотрела на зверолюда, когда тень от нависшего над ним первосвященника накрыла зверя. Нож блеснул в свете костра, и на тёмной коже груди зверя появилась красная полоса. Снова и снова опускался острый как бритва нож, едва касаясь тела жертвы. Вскоре кровь текла из двух десятков ран по всему телу и рукам зверолюда. Порезы были настолько тонкими, что казались Хеллеброн красной паутиной, сплетённой каким-то неизвестным пауком. Кровь стекала по грубой коже зверя, пропитывая шерсть и собираясь в складках плоти.

Прислужники снова вздёрнули зверя на ноги, и кровь ещё сильнее заструилась из его ран, пятная вытоптанную землю.

— Пусть это будет первой из многих жизней, которую Ты отведаешь в ближайшие дни! — крикнул первосвященник. — Хвала Кхаину!

Он вонзил кинжал в живот существа.

— ХВАЛА КХАИНУ! — взревела толпа.

Дико взревев, зверолюд попытался было сопротивляться, но был брошен наземлю. Четверо прислужников напрыгнули на зверя и, вонзив в порченую плоть длинные ногти, прижали его лодыжки и запястья. Остальные мгновенно приступили к работе, клинками и крюками разрезая кожу, мышцы и жир, обнажая кости и внутренности. Кусок за куском зверолюд был вскрыт и выставлен на всеобщее обозрение.

Хеллеброн была очарована. Замысловатость работы увлекла её. Каждый росчерк кинжала был приложен с любовью, напоминая смертоносную ласку. Кровь гипнотизировала: эссенция жизни, постепенно покидающей крепкое тело создания. Показались скользкие трубки и странного цвета органы, и прислужники принялись за рёбра создания, разрезая их и отжимая одно за другим, открывая взглядам лёгкие и сердце. И всё это время первосвященник держал чашу, наполняя её хлещущим багрянцем.

— Хвала Кхаину! — пронзительно выкрикнул первосвященник.

— ХВАЛА КХАИНУ! — взревела толпа.

Первосвященник закончил работу, передав чашу с кровью помощнику, чтобы самому вырезать дико бьющееся сердце создания. Мгновение оно ещё билось в его руке, выкачивая кровь на обнажённую плоть руки эльфа.

— ХВАЛА КХАИНУ!!! — разнёсся над лесом вопль, и Хеллеброн поняла, что и сама присоединила свой голос к взревевшим в поклонении эльфам.

Первосвященник швырнул окровавленное сердце в яростное пламя, его лицо было обращено к небу. Хеллеброн подняла голову, и показалось, что сами звёзды на мгновение полыхнули красным. Она ощущала энергию, закручивающуюся вокруг поляны: в воздухе, в земле, в эльфах вокруг неё.

Это была сила. Это была сила, к которой она могла прикоснуться, контролировать, формировать её узор.

Кубок с кровью пустили по кругу, каждый эльф, бравший его в руки, делал глоток. Пока кубок совершал круг вокруг поляны, Хеллеброн беспокойно переминалась с ноги на ногу, сгорая от желания приобщиться к силе зверолюда, отчаянно жаждая ощутить благословение Кхаина.

Лириэт испила первой, слегка смочив губы, краткие морщины отвращения появились на её лбу. Маэнредил же набрал полный рот, с удовольствием проглотив звериную кровь. Он улыбнулся Хеллеброн, обнажая испачканные кровью зубы и багровые дёсны.

Хеллеброн чуть ли не вырвала кубок из его рук. Она была последней. Содержимое кубка она выхлестала одним судорожным глотком, ощутив железо, и лес, и голод. Густая жидкость скользнула по горлу и наполнила её теплом — не теплом крови, а чем-то другим. Она провела пальцем по краю бокала и слизнула последние липкие пятна.

Хеллеброн вдруг осознала, что все взоры обращены на неё. Беспокойный ропот разнёсся над толпой. Она повернулась и бросила пытливый взгляд на Маэнредила.

— Последняя кровь для Кхаина, — тихо сказал капитан. — Она должна быть вылита в пламя.

Испуганная, Хеллеброн развернулась к первосвященнику.

— Я не собиралась проявить неуважение! — выкрикнула она. — Я не знала.

Первосвященник ничего не сказал, когда один из прислужников вырвал бокал из рук Хеллеброн.

— Стой! — прорычала Хеллеброн. Она вырвала кубок и оттолкнула протестующего прислужника. После чего прошествовала через поляну и остановилась прямо перед первосвященником, протягивая ему кубок.

— Сделайте это, — сказала она.

Жрец-кхаинит взял кубок, но Хеллеброн не выпустила его, вместо этого притянув его к своему животу. Другой рукой она схватила жреца за запястье и потянула руку, которая держала жертвенный кинжал.

— В знак извинения я предлагаю могучему Кхаину свою кровь.

Хеллеброн заставила руку первосвященника опуститься. Лезвие кинжала чиркнуло по груди эльфийки, прорезав кожу. Кровь хлынула из раны и полилась в кубок. Ощущение было почти непреодолимым, белый жар, который прожёг её до самого сердца.

— Слава Кхаину! — выкрикнула она, отталкивая первосвященника прочь.

Кхаинит в замешательстве смотрел на Хеллеброн. Разочарованная, она выхватила кубок у него из рук и подошла к огню. Перевернув сосуд, она отдала пламени собственную кровь.

— Прими это подношение, Владыка Смерти, Принц Убийства! — Хеллеброн подняла кубок над головой и повернулась к остальным эльфам на поляне. — Благослови меня Твоим божественным гневом. Подари мне вечную ярость.

Она упала на колени, слёзы радости текли по её лицу. Ошеломлённые эльфы на мгновение замерли.

— Хвала Кхаину! — первым выкрикнул Маэнредил. Остальная часть собравшихся подхватила крик, и Хеллеброн упала на живот, корчась от радости и выкрикивая молитвы Владыке Кровопролития.

Она не знала, как долго это продолжалось. В конце концов, красный туман, заволокший её сознание, развеялся. Остальные покидали поляну. Лириэт и Маэнредил стояли в стороне, ожидая Хеллеброн. Она ощутила жгучую боль чуть выше груди. Засохшая кровь пропитала её блузку. Послеобразы мелькали в голове: умирающий зверолюд, поднимающееся пламя, её кровь на кинжале. Она не могла поверить, что всё закончилось так быстро.

Хеллеброн встала, отряхивая пепел с одежды, и повернулась к первосвященнику.

— Я прошу тебя, пророк Кхаина, научить меня большему, — сказала она. Хеллеброн вновь схватила его за руку с кинжалом и притянула к себе так, что кончин ножа упёрся в грудь, чуть выше её сердца. — Позволь мне служить Кхаину моей жизнью, или мне останется предложить Ему лишь собственную смерть.

Кхаинит улыбнулся и приложил покрытую запёкшейся кровью ладонь к щеке Хеллеброн. Она посмотрела ему в глаза, и на мгновение ей показалось, что он вонзит кинжал ей в грудь.

Убийственная жажда покинула взгляд кхаинита и он отвёл кинжал.

— Он прикоснулся к вам так, как редко прикасался к кому другому, моё дитя, — сказал первосвященник. — Я приду к вам завтра, и мы посмотрим, захотите ли вы остаться верной этому пути.

— Я честна, — ответила Хеллеброн. — Я стану возлюбленной Кхаина, преданной ему без остатка.

— Завтра, — сказал кхаинит. — Когда взойдёт солнце, и ваша плоть охладится, мы увидим, будете ли вы чувствовать то же самое. Пока это моё последнее слово.

Хеллеброн отступила и кивнула. Отвернувшись, она лёгким шагом пересекла поляну и присоединилась к Лириэт и Маэнредилу. Её глаза открылись. Она могла чувствовать прикосновение Кхаина в своей душе, оно всегда было там, но теперь оно пробудилось. Она знала, что должна была сделать.

Хеллеброн нашла то, что искала. Она поедет в Анлек, как жрица Кхаина, и все будут бояться и трепетать перед ней. И никто, кроме Аэнариона, не будет величайшим слугой Кхаина.

Глава третья Путь крови

Хеллеброн даже не была уверена, какой именно из хрящеватых органов был сердцем. Она порылась в груди гоблина, ища что-то, что могло быть главной артерией. Её нож кромсанул здесь и там, пока в лицо, наконец, не ударила тугая струя едкой крови.

— Нашла! — радостно вскрикнула она, вырывая орган.

Летриус, первосвященник, терпеливо улыбнулся. Хеллеброн выжала орган, до последней капли тёмной крови, в кубок, а затем бросила сердце на жаровню, где оно зашипело и зашкворчило. Тени плясали на стенах и потолке маленькой каменной комнаты. Она с сомнением посмотрела на напоминающую ил субстанцию в кубке.

— Я должна выпить это?

— Если жертва недостаточно хороша для тебя, то что говорить о Кхаине?

Хеллеброн со вздохом согласилась и поднесла кубок к дрожащим губам. На мгновение остановившись, она нагнулась, чтобы вдохнуть немного опьяняющего дыма, исходившего от жаровни. Сожжённый дремокорень наполнил лёгкие и её тело расслабилось.

— Это может помочь, — сказал Летриус, высыпав землянистый порошок в гоблинскую кровь. — Яд клинков делает вкус крови слаще и увеличивает эффект дремокорня.

Надеясь, что это правда, и понимая, что больше ничего другого ей всё равно не остаётся, Хеллеброн залпом выхлестала кубок и сразу же проглотила, чтобы не успеть распробовать гоблинскую эссенцию на вкус. Это было отвратительно, в крови зеленокожего не было ни капли жизненной энергии, которую она вкусила с кровью зверолюда на первой церемонии.

— Хвала Кхаину, — сказала она, выливая остатки на жаровню. Пламя едва не погасло, но всё же удержалось. Оно сжалось и на мгновение полыхнуло синим, прежде чем вновь окрепнуть и вернуться к нормальному цвету.

Летриус удовлетворённо кивнул.

— Ты способная ученица, — сказал жрец. — Ты внимательна, преданна и готова учиться.

— Спасибо, — ответила Хеллеброн, беря полоску ткани, протянутую Летриусом, и вытирая губы.

— Уже свыше ста дней ты приходишь ко мне, чтобы познавать пути Кхаина, — сказал Летриус. — Однако если ты хочешь по-настоящему овладеть путями Владыки Убийства, мы должны проводить вместе намного больше времени. Приходить сюда каждые несколько дней — недостаточно. Если ты действительно хочешь стать апостолом Кхаина, то должна отказаться от своей жизни и всё своё время посвятить служению Ему. Если ты не готова сделать это, то никакого смысла в продолжении обучения нет.

— Но вы же собираетесь покинуть Атель Торалиен, — ответила Хеллеброн. — Вы хотите, чтобы я отправилась с армией? Покинула город?

Летриус пожал плечами.

— Если ты не готова полностью отдать себя в кровавые объятия Кхаина, я больше не буду учить тебя.

— Мой отец не одобрит этого.

— Не все жертвы приносятся огнём и кровью, Хеллеброн. Ты стоишь перед выбором. Не спеши. Приходи ко мне через два дня, в ночь перед началом нового похода.

Хеллеброн кивнула, с почтением поклонилась и быстро вышла из алтарной комнаты. Она медленно поднималась по каменным ступенькам, до сих пор испытывая лёгкое головокружение от дремокорня и яда клинков. Недолгий подъём вывел её под открытый купол храма, крыша и колонны были вырезаны из черного гранита, на поверхности выгравированы руны Кхаина.

Армия собиралась на окружающем храм поле, захватывая пространство чёрными и фиолетовыми шатрами, загонами, складами, оружейными и кухнями. Наггароти готовились к походу далеко на юг и восток, чтобы захватить новые земли для князя Малекита и Ултуана.

Когда Хеллеброн пересекла полосу истоптанной грязи, действие наркотиков прошло, и в голове запульсировала боль. Однако она почувствовала и другую боль — боль нерешительности. Летриус поставил её перед простым выбором, но сделать его оказалось не так-то и просто. Действительно ли она хочет отказаться от своего наследия как дочери правителя Атель Торалиена? Сможет ли она обходиться без удобств, к которым была приучена с самого детства и наслаждаться которыми уже привыкла, жить в каком-нибудь тёмном храме и взад-вперёд таскаться по миру по пятам армии?

Это заставляло её в нерешительности задуматься. Она вспомнила, чем привлёк её Кхаин, что было в стороне от монументального ощущения могущества и энергии получаемой от жертвы: власть. Первосвященники обладали серьёзным влиянием, а роль Кхаина в армии Нагарита и узы Аэнариона были мощным инструментом. Любая сила была ничем, если Хеллеброн не могла взять её с собой, когда, наконец, отправится на Ултуан.

Она подошла к колодцу, набрала немного воды и смыла кровь с рук и лица. Стоявшая неподалёку красная палатка была отведена первосвященнику и его послушникам. Хеллеброн нырнула внутрь, сняла окровавленную одежду и облачилась в тёмно-красное платье, перетянув его плотным чёрным поясом.

Всё в палатке являлось инструментами Кхаина: чаши и ножи, крюки и гравировальные пилы. Диадема из чёрного эмалированного железа лежала на небольшом каменном алтаре. Хеллеброн никогда не видела, чтобы Летриус носил корону Жертвоприношения, и задумалась, что бы это означало. Она знала только её название, так что решила спросить первосвященника, когда вернётся.

Краткое отвлечение успокоило её мысли. Связав свою судьбу с Летриусом, Хеллеброн нисколечко не поможет своему возвышению. Для Морати это не будет означать ровным счетом ничего — Хеллеброн станет просто одной из множества жрецов и жриц Кхаина, обслуживавших армии Нагарита. Она должна была сделать нечто большее. Подобно тому, как Морати принесла поклонение Эрет Кхиал, Мораи Хег, Анаф Раэма и другим богам и богиням, Хеллеброн должна была донести до народа Атель Торалиена мощь Кхаина.

Летриус был слишком закостенелым, но всё-таки оставался истинным жрецом. На данный момент он всё ещё был полезным кладезем знаний. Когда она узнает всё, что первосвященник может поведать ей, Хеллеброн изберёт свой собственный путь. Целые дни она проводила в библиотеке отца, исследуя историю Нагарита, вновь и вновь перечитывая легенды об основании королевства Аэнариона. Рассказы о войнах Аэнариона, несущего меч Кхаина, Сеятель Вдов, взволновали её. Она узнала, как бог Убийства благословил наггароти, чтобы они смогли изгнать демонов, окруживших Ултуан.

Многие из нынешних наггароти уже забыли про это наследие. В то время как прожигатели жизни потеряли себя в навеянных наркотическим дурманом оргиях, а болезненные поэты воспевали Эрет Кхиал, сердце Нагарита осталось лежать на обочине. Хеллеброн же была княжной, а её отец — гордым воином и одним из самых могучих эльфов в колониях. Это была её обязанность, её долг — напомнить сородичам об их великой истории, и позаботиться, чтобы княжество Нагарит сохранило крепкие, чистые традиции Аэнариона.

Она принесёт Кхаина народу Атель Торалиена и создаст второй Анлек в землях Элтин Арвана. Став жрицей Кхаина, она затмит земные свершения остальных служителей Кровавого бога.

Хеллеброн ехала обратно в город, её разум наполняли видения, она видела армии последователей Кхаина, готовых выполнить любые её приказы. Она вспомнила эффектный приём Морати в Атель Торалиен и мечтала о том дне, когда и её будет приветствовать восторженная толпа, а имя Хеллеброн будет воспето поэтами на протяжении веков.

Князь Аландриан принял известие куда лучше, чем ожидала Хеллеброн.

— Для тебя действительно будет неплохо узнать что-то о наших подданных за пределами городских стен и увидеть мир, не ограниченный гобеленами и подушками, — сказал её отец. Он наклонился вперёд в своём кресле и положил руки на заваленный свитками стол. — Однако Лириэт тоже должна отправиться с тобой.

Хеллеброн колебалась. Разговор шёл слишком хорошо, и она ожидала подобного подвоха.

— После того, как ты выйдешь за границы города, то окажешься вне пределов моей власти, — продолжил Аландриан. — Тебе не будет предоставлено ни особого обращения, ни поклонения или командования армией. Хорошо, что ты хочешь стать сильнее, но сделать это тебе предстоит собственными силами.

— Я понимаю, отец, — ответила Хеллеброн. Она смотрела на его искреннее лицо и понимала, что это не просто разговоры, чтобы поднять её дух: он имел в виду каждое произнесённое им слово. Он не собирался отрекаться от неё, но и не собирался использовать своё влияние в её интересах. — Когда мы с Лириэт вернёмся, семья будет гордиться нами.

— Вы с сестрой должны заботиться друг о друге, — сказал он. — Я знаю, что вы близки, но вскорости вы будете нуждаться друг в друге куда больше, чем думаете.

— А если Лириэт не захочет уходить?

— Захочет, — тепло улыбнулся Аландриан. — Она обожает тебя, и если ты позовёшь, то она последует за тобой.

Хеллеброн задумалась. Это была ответственность, которую она не предвидела. Одно дело — связать свою судьбу с культом Кхаина, другое — сделать то же самое за свою сестру. Но разве не Лириэт в первый раз отвела Хеллеброн к кхаинитам? Да и к тому же, Лириэт будет рада сопровождать Маэнредила в походе.

— Я не стану давить на неё, отец, но, если она захочет пойти со мной, мы станем сильнее вместе.

Аландриан кивнул.

— Ещё кое-что, дочь. Если ты хочешь познать путь Кхаина так, как это сделали я и многие другие, то должна искать не только церемонии и жертвоприношения, ты должна принять все дары Кхаина и научиться вести войну. Именно это является наследием Аэнариона наггароти, не забудь.

Теперь уже пришла очередь кивнуть Хеллеброн.

— Я изучу все кровавые пути как в храме, так и в битве. Покажем тем, в Нагарите, что истинный дух наггароти по-прежнему жив в эльфах Атель Торалиена.

Принц Аладриан обошёл вокруг стола и, обняв Хеллеброн, погладил её тёмные волосы.

— Я уверен, ты заставишь меня гордиться собой, — сказал он. Выпустив дочь из объятий, князь на мгновение задержал руку на руке Хеллеброн. — Весь Атель Торалиен будет гордиться.

«И Морати? — задумалась Хеллеброн. — Будет ли впечатлена королева?»

Если звезда Хеллеброн будет ярко светить в колониях, то Морати будет вынуждена признать её достижения.

Хеллеброн и Лириэт душевно простились с отцом и покинули Атель Торалиен. Жизнь эльфов не измеряется днями, сезонами и даже годами. Сёстры увидели свой первый бой в предгорьях к югу от Атель Торалиена. В то время как она скандировала восхваления Кхаину и призывала благословение Повелителя Убийства, Хеллеброн смотрела, как армия наггароти вырезала орду искривлённых Хаосом зверей. Её восхищала жестокая эффективность отрядов наггароти, ударивших уверенно и с убийственной точностью, словно нож Летриуса.

Два десятка раненных врагов были доставлены в лагерь, и костры Кхаина в тот вечер пылали горячо. Хеллеброн и Лириэт заняли свои места среди других прислужников, неся святые орудия Кхаина, в то время как Летриус занимался жертвоприношением. Воины наггароти, что отметились исключительными деяниями на поле боя, были помазаны кровью павших врагов, получив за свои жестокие подвиги похвалу от Летриуса и благословение от Кхаина.

Днём сёстры тренировались вместе с солдатами, учась сражаться как одно целое, два копья среди нескольких тысяч. Ночью же слушали рассказы Летриуса об Аэнарионе и его войне с демонами.

С каждой историей амбиции Хеллеброн лишь увеличивались, и она понимала, что выбрала правильный путь. В службе Кхаину была слава мифа, а для наггароти не было славы выше.

Хеллеброн демонстрировала куда больше усердия и терпения, чем в любом другом деле, которым она увлекалась. Она без жалоб терпела долгие переходы, утомительные рассветы и ужасающие столкновения с орками и зверолюдами. Она упивалась жертвами Кхаину и смогла собрать несколько своих собственных последователей в рядах армии наггароти, которые приветствовали её успехи с клинком и красноречивые хвалы Повелителю Убийства.

Двадцать лет сёстры следовали за армией наггароти, сражаясь в рядах копейщиков, а накануне битв и ночами после многочисленных побед выполняя кровавые ритуалы Кхаина. Под руководством капитанов и суровым взглядом Летриуса Хеллеброн узнавала секреты копья и меча, жертвенного кинжала и молитвы.

Достижения Лириэт были не менее впечатляющи. Сёстры сражались и восхваляли Кхаина бок о бок и так и возвышались, неотделимо друг от друга. Подхваченная своей преданностью Кхаину, Лириэт отвергала знаки внимания Маэнредила, пока капитан, наконец, не заскучал, и пара не прекратила свидания. Сёстры бились друг за друга, за своих братьев по оружию и за Кхаина. Летриус частенько называл их Дочерьми Убийства, прозвище, которое Хеллеброн быстро приняла.

Через дикие горы, тёмные леса и продуваемые ветрами луга Элтин Арвана проходили наггароти, подчиняя себе всю округу. Временами они сражались в одиночку, а в других случаях соединялись с небольшими армиями других городов-колоний. Такие союзы были чреваты напряжённостью. Наггароти чувствовали, что остальные эльфы пользуются их достижениями, с другой же стороны солдаты других княжеств с подозрением относились к церемониям наггароти и их очевидной любви к убийству.

Летриус запретил своим послушникам говорить с эльфами других княжеств, но Хеллеброн игнорировала его распоряжения и при каждом удобном случае передавала секреты Кхаина тем немногим, кто был готов слушать. С каждым годом она всё больше убеждалась, что Летриус был слишком мелочным и всё сильнее ревновал к её популярности. Первосвященнику хватало кровавых проповедей перед своими, но Хеллеброн этого было мало — она стремилась распространить слово Кхаина и среди других эльфов, не только наггароти.

Трижды за эти двадцать лет армия возвращалась обратно в Атель Торалиен. Хеллеброн была придавлена своими ожиданиями на первом триумфальном параде, и принимала крики и восхваления жителей, как одна их многих. Во второй раз она вошла в город уже как жрица Кхаина, но обращался к толпе и восхвалял Кхаина Летриус. Хеллеброн снова была обманом лишена заслуженного триумфа, но ничего не сказала. Вместо этого она прислушалась к словам Лириэт, призывавшей её к терпению и самоотверженности.

Третий же визит вызвал тревогу у Хеллеброн. Народ Атель Торалиена легко пресыщался, и после нескольких лет, когда Дочери Убийства были предметом легенд и сплетен, интерес к их подвигам постепенно угас. Успех армий наггароти принимался как данность, и каждая последующая победа праздновалась с куда меньшим энтузиазмом, чем предыдущая. Зверолюды с Севера были истреблены почти полностью, а орков с Востока вытеснили гномы. Земли Элтин Арвана стали почти столь же безопасны, как пастбища Котика, но наггароти были эльфами действия и не бросили свои войны.

Хеллеброн раздражало быть одной из многих: как в бою, так и в служении Кхаину. Вместе с Лириэт они искали наиболее умелых мастеров меча и более опытных капитанов, чтобы получать новые навыки, познавать новое оружие и команды. Некоторые из них с удовольствием передавали свои знания. Другие же были тщеславными, самовлюблёнными гордецами, прожившими не одну сотню лет. Этих сёстры соблазняли удовольствиями плоти, покоряя их своей красотой, манипулируя ими, чтобы узнать всё, что те могли им дать, прежде чем вышвырнуть ставших бесполезными любовников прочь.

Слухи об этих «подвигах» достигли Летриуса, и первосвященник жестоко наказывал сестёр, запрещая им присутствовать на церемониях Кхаина. Хеллеброн страстно желала вырвать контроль из рук Летриуса, но старик был слишком осторожным, чтобы его удалось обмануть, и слишком закостенелым, чтобы она могла поделиться с ним своим грандиозным видением будущего культа.

Без сцены популярность Лириэт и Хеллеброн в армии пошла на спад. Идя наперекор Летриусу, они скрывали от него своих собственных посвящённых Кхаину, проводя тайные кровавые обряды перед избранной аудиторией из наиболее влиятельных воинов и капитанов. По сравнению с догматическими, застывшими во времени обрядами Летриуса, их жертвоприношения были полны энергии и новизны. Хеллеброн позволяла и другим погружать кинжал в грудь захваченных зверолюдов, орков или гоблинов, разделяя с ними восхваление Кхаина, в то время как Летриус обеими руками держался за свою роль посредника между эльфами и их кровожадным божеством.

Пройдя по землям, принадлежавшим колонистам других княжеств, наггароти добрались почти до пустынь юга. Здесь, вдали от городов гномов и эльфов, собрались орки, и именно здесь армии Атель Торалиена предстояло вновь испытать себя.

Орочий посёлок был обнаружен конным разъездом, и на следующий день эльфам предстояло принести туда кровопролитие. Летриус приказал Лириэт и Хеллеброн присоединиться к нему для предбоевых ритуалов, но никакой роли в церемонии они не получили. Хеллеброн раздражённо молчала, глядя, как Летриус без лишней суеты расправляется с жертвами, вырезая сердца и бубня одни и те же устаревшие банальные обращения к Кхаину, которые он произносил уже не одну сотню лет.

Она смотрела на собравшихся — едва ли треть армии соизволила присутствовать на церемонии — и чувствовала, как даже здесь, среди самых пылких воинов наггароти, поклонение Кхаину ускользает прочь. Воины скандировали «Хвала Кхаину», но глаза их были пусты, а голоса — безжизненны, и это разрывало сердце Хеллеброн.

Двадцать лет она с трудом создавала собственный миф, и вот даже эта, столь маленькая слава, постепенно уплывала прочь с каждым монотонным песнопением. Завтрашняя битва вполне может стать последней на ближайшие годы, и перед Хеллеброн замаячили серые будни, проведённые в безвестности.

Когда последнее сердце было брошено в огонь, Хеллеброн сгорала от желания схватить Летриуса и бросить туда же. И причиной тому были не только её амбиции, которые разрушал старый жрец, но и желание, как никогда горячее, чтобы с уст каждого эльфа срывались хвалы Кхаину. И пусть Летриус произносил священные слова и хранил легенды, но с каждой бесцветной, безжизненной церемонией старый первосвященник уничтожал наследие Аэнариона. И вскоре Кхаин, спасший эльфов через Аэнариона, сгинет навеки, оставив её народ слабым и беззащитным.

Когда толпа разошлась, Хеллеброн и Лириэт отправились к своей палатке. Некоторое время Хеллеброн сидела молча, пока сёстры готовили оружие к завтрашней битве.

— Всем плевать! — наконец не выдержала Хеллеброн. — Завтрашний бой станет просто ещё одной схваткой против зеленокожих варваров. Охотничьи ястребы вскоре будут цениться выше, чем мы.

— Мы по-прежнему делаем работу Кхаина, сестра, — ответила сестра, проводя точильным камнем по изогнутому лезвию клинка. — Кровь по-прежнему будет литься.

— Этого недостаточно! — отрезала Хеллеброн, в раздражении швырнув меч на ковёр, устилающий пол их палатки. — Сколько пали от наших рук, сестра? Тысячи душ отправились к Кхаину на поле битвы и в жертвенном костре, и что, хоть слово прозвучало из уст тех, кто должен бы был восхвалять наши имена?

— Тогда мы должны дать нечто для рассказов, — ответила Лириэт. Она подняла клинок и осмотрела заточенный край. Удовлетворившись, она вложила меч в ножны, отложила их в сторону и вытащила зазубренный кинжал. — Нельзя бесконечно рассказывать одну и ту же сказку, сестра. Если это та слава, которую ты ищешь, то тебе надо дать им что-то новое. Они непостоянны, поэтому мы должны захватить их воображение.

— Или, возможно, мы просто слишком долго отсутствовали, и наши лица и имена забылись, — Хеллеброн подняла меч, прошептала извинение Кхаину за проявленное к оружию неуважение и провела по лезвию камнем. Точило издало плачущий визг.

— Мне кажется, сестра, что если ты вернёшься сейчас, то будешь сильно разочарована. Если ты надеешься вернуться и получить лесть, равную той, что получила Морати, то будешь весьма разочарована.

Хеллеброн зарычала.

— Неблагодарные льстецы. Чем таким обладает Морати, чего нет у нас?

— Наследие, — ответила Лириэт. — Она была королевой Аэнариона, и за одно это её всегда будут почитать. Если ты не собираешься выйти замуж за короля-феникса, то тебе стоит придумать что-то ещё, чтобы захватить воображение наших сородичей.

— У князя Малекита ещё не было жены…

— Это была шутка, сестра. Если Малекит до сих пор не женился, то весьма маловероятно, что он вообще когда-нибудь свяжет себя узами брака. А даже если и нет, то есть куда более реальные претендентки на его руку, стоящие в иерархии наггароти куда выше, чем ты или я. Свою славу мы должны заработать своими руками. Разве не ради этого мы начали всё это? Если ты просто хотела выйти замуж за репутацию, то это можно было сделать намного раньше.

Хеллеброн опробовала заточку, без особого усилия разрезав кусок шёлка. Удовлетворённая, она вытерла смазку с инкрустированного серебром лезвия. Она увидела своё отражение и на мгновение замерла, залюбовавшись собой. Она знала, что была красива, но красота не была чем-то уникальным. Она всматривалась в своё отражение, в свои рубиновые губы, в подведённые тёмной краской глаза, в белизну крашеных волос и бледную кожу.

— Страх, — сказала она.

— Что ты имеешь в виду, сестра?

— Морати боятся не меньше, чем уважают. Она колдунья, не знающая себе равных. Её окружение запугивает всех своими странными обычаями и таинственными силами. Сама по себе она всего лишь опасна, но как лидер, воплощает в себе намного больше. Мы должны заполучить своих собственных последователей, сестра.

— Отец однажды сказал, что природа власти имеет два аспекта, — сказала Лириэт. — С одной стороны — награда, которую обещают тем, кто служит хорошо, с другой — наказание, тем, чья служба неудовлетворительна. Что можем предложить мы?

— Для второго у нас есть нужные силы, — ответила Хеллеброн, поднимая клинок и касаясь кончиком лезвия кинжала в руках сестры. — Смерть. Возможно, пришло время предложить Кхаину вкусить нечто получше выродившихся зверей и недалёких орков?

— Зачем подслащивать каждый приём пищи нашей кровью, когда можно весь банкет сделать намного слаще? — улыбнулась Лириэт, понимая, что задумала её сестра.

— Завтра, во время битвы, — сказала Хеллеброн, — мы покажем истинные желания Кхаина. Мы дадим армии жертвоприношение, которое не забудут никогда.

Глава четвёртая Помазанные в битве

Следующее утро выдалось мрачным, словно бы предвещающим нечто дурное. С серого неба крапал мелкий дождик, охладивший пыл лагеря наггароти. Размокшую под дождём землю прорывали сверкающие влажные камни и пятнали глубокие болотистые участки. Горы на востоке были не видны из-за тумана, и пустыню окутал вызывающий уныние мрак.

Посреди ночи вернулись разведчики, подтвердив местонахождение большого орочьего стана, образованного сделанными из шкур шатрами и палатками. Оценить количество врага было трудно, но разведчики сошлись на том, что зеленокожих было никак не меньше десяти-пятнадцати тысяч — возможно, около полудюжины племён, если не более, объединившихся под давлением успехов эльфов и гномов. Надежда на то, что битва станет чем-то большим, нежели непримечательной, была небольшая — маленькая, с низким боевым духом армия противника и посредственная погода предоставит немного развлечения или зрелищ голодным до битвы наггароти.

Заглушаемые дождём рожки взвыли, призывая воинов к оружию. Эльфы споро собирались в серебряные, чёрные и фиолетовые линии. Строились полки копейщиков, по бокам занимали свои места лучники и воины, вооружённые сконструированными на манер гномьих арбалетами. Обслуга баллист разобрала свои машины, установленные для охраны по краям лагеря, и поплелась на свои места позади основной линии. Князь Малриад, командующий армией, оседлал укрытого серебряной попоной боевого скакуна и занял своё место во главе рыцарей Атель Торалиена, вымпелы на их копьях безвольно повисли во влажном воздухе.

Солнце ненадолго пробило серый полог над головой, и покрытые влагой кольчуги и наконечники копий и стрел мгновенно вспыхнули. Ослепляющее действие миновало почти мгновенно, когда облака стали гуще и дождь зарядил с новой силой. Жаровни вокруг лагеря зашипели, палатки затрещали и захлопали, воины наггароти стояли в унылом молчании, огонь, пылающий в их сердцах, был почти затушен отвратной погодкой.

На юг отправили всадников для слежки за орками и гоблинами. Когда разведчики скрылись с глаз, Малриад подал сигнал к наступлению и трубы проревели приказ строиться в колонну. Хеллеброн и Лириэт заняли свои места, по бокам от штандарта их полка: длинный щит на левой руке, копьё с листовидным наконечником в правой, мечи и кинжалы на бёдрах. Они обменялись согласными взглядами из прорезей своих серебряных шлемов.

— Всё будет, как мы решили? — спросила Лириэт.

— Да, — ответила Хеллеброн.

— О чём вы там шепчетесь? — спросил Нхалек, знаменосец.

— О работе Кхаина, — прошипела Хеллеброн. — Занимайся своими делами.

Их рота перешла на устойчивый походный шаг, они были третьими в колонне. Рыцари сформировали авангард с полком арбалетчиков позади. За ними следовали ещё четыре тысячи наггароти, извилистая змейка с позвонками из штандартов и серебрившихся копейных наконечников. Дорог не было, так что наггароти шли напрямик через высокую траву, и вскоре их сапоги заляпала грязь, а подолы облачений насквозь промокли.

Хеллеброн игнорировала размокшую землю, вцепляющуюся в её сапоги и с влажным чмоканьем отпускающую свою жертву, и крепко обхватила древко своего копья, пытаясь скрыть охватившее её волнение. Если какой-то день и нужно была зажечь кровавым спектаклем, то, определенно, сегодня было как раз таким днём.

Утро уже добралось до середины, всё такое же серое и безжизненное, когда вернулись разведчики, принёсшие известия, что орки снялись с лагеря и отправились на запад к побережью. Отряды гоблинов на волках патрулировали окрестности, но их умения оставляли желать лучшего, так что разведчикам удалось вернуться незамеченными. Зеленокожие не подозревали об армии, что надвигалась на них.

Когда эта новость добралась до солдат, эльфы приободрились. Князь Малриад приказал ускорить темп наступления. Наггароти перешли на быструю трусцу, эльфы покрывали милю за милей лёгкими, размашистыми шагами, без особых усилий преодолевая заросли кустов и неровности почвы, попадавшиеся на их пути. Позвякивала сбруя скакунов рыцарей и длинная, до колен, кольчуга пехотинцев.

Дождь прекратился незадолго до полудня, хотя небо по-прежнему оставалось пасмурным. Ближе к побережью поднялся ветер и, наконец, защёлкали и затрепетали флаги и вымпелы, и взъерошились синие, красные, фиолетовые и чёрные гребни на шлемах воинов.

Воздух был солёный. Хеллеброн облизнула губы, вспомнив вкус крови. Земля под ногами стала твёрже, грязь пустошей уступила место каменистому побережью. Она увидела, как с юго-запада прискакали разведчики, и вскоре звучно взвыли рожки, приказывая разбить колонну и сформировать боевую линию.

Пока армия наггароти вытягивалась с севера на юг, Хеллеброн, наконец, впервые увидела орду зеленокожих. Впереди земля поднималась, образуя холм, и на его склонах колыхалось зелёное море. Они сгрудились под грубыми тотемами из черепов и костей. Самые крупные орки суетливо носились среди орды, вопя и раздавая тычки, чтобы установить своё господство.

Мелкие гоблины, рассевшись на спинах серошкурых волков, ждали по краям орочьей армии, вглядываясь в эльфов из-под опушенных мехом шлемов, их маленькие кулачки нервно стискивали кривые древки копий с каменными наконечниками. Ещё больше мелких зеленокожих глумились в передних рядах орочьей армии — сброд, вооружённый кинжалами, дубинками, короткими мечами и круглыми щитами.

Изменившийся ветер принёс вонь зеленокожих, пронёсшуюся над рядами эльфов. То была влажная смесь из навоза, гниющих потрохов и дёрна, напомнив запах тела животного, сдохшего в лесу и ставшего пищей для червей. Хеллеброн даже не поморщилась: она пила кровь полудюжины орков и гоблинов, и это даровало ей почти полную нечувствительность к их вони. Другим вокруг неё повезло меньше: среди эльфов раздался ропот омерзения, и рычащие оскорбления были выплюнуты в сторону грязных врагов.

В центре вражеской армии несколько десятков здоровенных орков сидели на спинах не менее впечатляющих кабанов. Их «скакуны» были облачены в разномастную шипастую броню, клыки — обиты металлом. Орки носили грубые безрукавки из недублёных шкур, их зелёную кожу покрывали рубцы старых шрамов, грубые татуировки и боевой раскрас. Злобные красные глазки уставились на эльфов, грубые мечи и жестокие цепы взмахнули в вызове.

— Глядите, тролли! — крикнул Нхалек, указывая на юг.

Больше десятка огромных существ брели вниз по склону позади толпы гоблинов. Каждый тролль был раза в три выше эльфа, и раз в пять — гоблина. Их брюхо напоминало котёл, ноги были коротки, а руки — нескладны. Их кожа была глубокого зеленовато-голубого цвета, уши на плоской голове — длинные и оборванные, словно грубая пародия на эльфийские. Тролли облачились в тканые лохмотья и случайным образом расположенные куски плотной кожи, однако их собственная была намного крепче, чем любая броня, которую могли бы сделать орки. Когтистые лапы потрясали вырванными с корнями деревьями и костяными дубинками, усеянными металлическими шипами.

Позади орочьей армии шайка гоблинов пыталась привести в рабочее положение военную «машину». Это была смехотворная попытка повторить гномью катапульту. Дышащая на ладан конструкция из вымазанной красным древесины и кое-как скреплённая верёвками, камнеметалка выглядела так, что, казалось, развалится ещё до того, как гоблины попытаются метнуть с её помощью камень. Под кнутом орка-надсмотрщика гоблины забили в землю опоры, чтобы обеспечить конструкции устойчивость, в то время как другие медленно, с помощью лебёдки, опускали вниз метательный рычаг, а ещё больше мелких зеленокожих тащили камни для швыряния, которые им удалось собрать в округе.

Хеллеброн уловила шёпот, пронёсшийся с юга по линии эльфов. Волна недовольства прокатилась по рядам, пока, наконец, не добралась и до Хеллеброн. Слух о том, что ночью разведчики заметили виверну, однако сегодня огромное существо нигде не было видно. Хеллеброн подняла голову, пытаясь высмотреть в небе полудракона, однако нигде не было ни единого признака крылатой зверюги. Другие тоже всматривались в небеса, испытывая неудобство при мысли о могучей твари, незаметно пикирующей на них сверху.

Не в первый раз Хеллеброн отметила, как спокойна была армия перед битвой. В то время как орки суетились и собирались в беспорядочные толпы, тихие ряды эльфов терпеливо ждали приказов своего командира. Копейные наконечники образовывали прямые линии серебра, а щиты создавали нерушимую красно-чёрную стену. Музыканты сыграли команды, короткие звуки, которые перестроили линию, когда орочья армия, наконец, построилась, и полки без лишней спешки спокойно перешли на свои новые позиции.

Это было затишье перед бурей, холодный очаг перед тем, как вспыхнет пламя.

На мгновение Хеллеброн задумалась, что чувствовали зеленокожие, глядя на замершие внизу безмолвные линии эльфийских воинов. Впрочем, она тут же отбросила подобные мысли: орки и гоблины были тупыми тварями, неспособными осознать величие того, что предстало перед ними. И так же точно, они были неспособны узнать поражение, смотревшее им прямо в лицо. Раз за разом армии наггароти уничтожали их орды и сжигали дотла их варварские поселения, но зеленокожие всё равно пытались сражаться.

Насилие было единственным языком, который они понимали. И наггароти предстояло даровать им его столько, чтобы зеленокожие поняли — эти земли принадлежат эльфам.

Грохот барабанов разнёсся над толпами орков и гоблинов. Сначала это был беспорядочный грохот, просто шум без ритма или цели. Но постепенно грохот сливался воедино, выбивая медленный ритм, к которому присоединились орки, стуча оружием по щитам и топая ногами. Грубые рога проревели вызов, дерзкий и немелодичный. К барабанному грохоту и рёву рогов присоединили свои голоса и орки, выкрикивая басовитые вызовы и оскорбления, изредка прерываемые визгливыми воплями мелких гоблинов.

Барабанный ритм постепенно ускорялся, вопли становились громче, шум заволок холм в тщетной попытке запутать армию наггароти.

Князь Малриад вылетел из рядов своих рыцарей, за ним следовал его личный знаменосец. Два всадника проскакали вдоль линии и встали перед лицом воинов. Малриад выхватил меч, его чёрный скакун нетерпеливо бил копытом.

— Мы можем и громче! — выкрикнул князь.

— За Аэнариона! — в один голос воскликнули эльфы, стуча копьями и пиками, и на мгновение заглушив ор и грохот зеленокожих.

— За князя Малекита!

Выставив щиты и копья, тысячи воинов сделали шаг, и от их поступи затряслась земля.

— ЗА НАГАРИТ!

Этот последний клич превратился в оглушающий рёв, вырвавшийся из глотки каждого воина наггароти.

Орки не собирались отставать, они увеличили шум и грохот, воя и крича, несомненно выкрикивая разнообразные оскорбления и пустые похвальбы на своём гортанном наречии. Их вожаки, огромные создания выше и шире эльфов, топтались перед своими сородичами, обнажив длинные клыки и рыча.

Возможно поддавшись страху или волнению, обслуга орочьей военной «машины» открыла стрельбу из камнеметалки. Рычаг резко рванул вперёд. Облако камней размером с кулак прочертило дугу в воздухе. Тысячи глаз в обеих армиях напряжённо следили за его полётом.

Камни рухнули на землю, взметнув в воздух фонтаны грязи, не долетев сотни шагов до линии эльфов. Ветер донёс до орков смех наггароти, что лишь ещё сильнее распалило зеленокожих. Самые нетерпеливые шайки бросились вниз по склону, с грохотом топая к эльфийской линии. Боясь остаться позади, остальные отряды рванули вслед за ними, и вскоре уже вся зеленокожая орда пришла в движение, беспорядочной толпой разлившись по склонам холма.

Взмахнув напоследок мечом, Малриад снова присоединился к своим рыцарям. Резкие щелчки возвестили о том, что в дело вступили баллисты эльфов. Словно тёмные пятна, копья пронеслись через сужающееся пространство между армиями. Там, куда они попадали, орки отбрасывались назад, пронзённые насквозь острыми снарядами.

Хеллеброн поймала взгляд Лириэт, и сёстры кивнули. Бой вскоре должен был начаться всерьёз, и удобный случай будет потерян.

Сёстры сломали строй и пошли в сторону надвигающейся орды. Лириэт достала пузырёк с темно-красной жидкостью и сделала глоток, после чего передала его Хеллеброн. Она проглотила остаток приправленной наркотиками крови и отбросила хрустальный флакон. Гневолист и злобоцвет сработали мгновенно, наполнив всё тело покалывающей энергией. Пульс ускорился, дыхание стало прерывистым, когда наркотическое зелье потекло по венам.

Дочери Убийства отбросили щиты и копья, пока изумлённое перешёптывание охватывало армию наггароти. Сбросили кольчугу и шлемы. Затянув пояса с оружием вокруг полуобнажённых тел, Лириэт и Хеллеброн обнажили клинки и повернулись к своим изумлённым товарищам.

— Мы не нуждаемся в алтаре, чтобы принести жертву Кхаину! — выкрикнула Лириэт. — Поле битвы должно стать нашим храмом. Боевые кличи должны быть нашими литаниями. Убийство должно стать нашими подношениями!

— Вы называете нас Дочерьми Убийства, — выкрикнула Хеллеброн. — Сегодня мы предложим нашу кровь и души Кхаину и посвятим себя Богу Убийства в одиночку. Сегодня мы станем Невестами Кхаина!

Несколько смешков и пренебрежительных замечаний раздалось среди недоверчивых наггароти. Хеллеброн впилась в армию взглядом, обнажила зубы и зарычала.

— Да не будет никаких сомнений, что мы избраны Кхаином, — подхватила Лириэт. — Мы не станем искать укрытия за щитами или защищать своё тело кольчугой, потому что если Кхаин хочет взять нашу кровь, то Он волен забрать её! Наши клинки должны быть нашей защитой, как и учит нас Кхаин. Убивать ине быть убитыми — вот истина Кхаина!

Одинокая фигура вырвалась из рядов и поспешила к сёстрам. Это был закутанный в окровавленную робу Летриус. Его лицо исказилось от ярости, когда он набросился на Лириэт и Хеллеброн.

— Это позор! — прорычал он. — Немедленно прекратите это богохульство.

— Это ты позор! — крикнула Хеллеброн.

Лириэт вложила в ножны своё оружие и схватила Летриуса. Жрец бился изо всех сил, но хватка эльфийки была крепкой, словно железо, и она заставила старого эльфа опуститься в грязь на колени. Хеллеброн метнулась вперёд, её нож остановился в волоске от горла Летриуса. Жрец опустился ещё ниже, испуганные глаза остановились на Хеллеброн. Остальные прислужники бежали к ним, растерянно крича.

— Не подходить! — рявкнула Хеллеброн.

— Кто здесь рискнёт вызвать неудовольствие Кхаина? — воскликнула Лириэт. — Кто из истинных наггароти отвернётся от Того, кто благословил Аэнариона и вложил в наши руки дар смерти?

— Что ты делаешь? — вопрос пришёл от князя Малриада. Командующий подъехал к ним и спрыгнул с коня, одна рука двинулась к рукояти меча. — Это ты собираешься вызвать гнев Кхаина, подняв руку на Его жреца.

— Он не истинный слуга Кхаина, — Хеллеброн вложила в эти слова всё своё презрение, до последней капли. Она возвысила голос, чтобы ближайшие к ним воины могли услышать её. — В каждом сражении мы кладём свои жизни на край клинка Кхаина, в то время как Летриус и его дружки просто смотрят.

— Пришло время перемен, — сказала Лириэт. — Кхаин требует жертв, а всё, что мы предлагаем ему — это кислая кровь гоблинов и грязь зверолюдей.

— Это безумие, — прохрипел Летриус. — Враги почти добрались до нас.

— Без благословения Кхаина нет победы, — ответила Хеллеброн. — Разве Аэнарион пресмыкался пред взором Кхаина, прежде чем взял в руки Сеятель Вдов?

— Мы предлагаем тебе выбор, жрец, — продолжила Лириэт. — Твои обещания Кхаину должны быть выполнены. Разве не говорил ты, что мы все молимся, чтобы отказаться от себя во имя Кхаина на поле кровопролития? Подними же клинок и бейся во славу Его, или мы сами предложим Ему твою кровь!

— Вы свихнулись, обе, — взвизгнул Летриус. — Я не могу сражаться!

— Да, ты не можешь, — сказал Малриад. — Ты требуешь нашего послушания и возносишь молитвы к Кхаину от нашего имени. Невесты Кхаина правы — мы не нуждаемся в тебе. Кровь на наших клинках — достаточное подношение.

Хеллеброн подняла взгляд в удивлении. Хотя наркотики затуманили её мозг, она всё же почувствовала возможность, большую, чем могла надеяться. Она думала, что либо Летриус станет сражаться и умрёт, ибо не имеет нужных навыков, либо она прикончит его сама. Однако то, что происходило сейчас, было даже лучше.

— Вы наш командир, владыка этой армии, орудие Кхаина, — сказала Хеллеброн, заткнув нож за пояс и кладя руку на нагрудник князя. Топот орков был всё ближе. Стрелы разрезали воздух, и крики раненых присоединились к рёву зеленокожих.

— Быстрее, наш храбрый князь! — рыкнула Лириэт, угадывая намерения своей сестры. — Обнови свои клятвы Кхаину кровью этого труса и приведи свою армию к победе!

— Или поверь его лжи и преклони колено перед ничтожеством, которое может убивать только слабых и беззащитных, — добавила Хеллеброн.

Малриад выхватил меч и перешагнул через сжавшегося Летриуса. Дыхание Хеллеброн перехватило, когда Лириэт выпустила жреца и отошла.

— За Кхаина, — выдохнула Хеллеброн.

Князь вонзил меч в горло Летриуса. Кхаинит упал, кровь фонтаном хлынула из раны. Хеллеброн и Лириэт бросились к телу, позволив крови пропитать их одежду, размазывая её по лицам и голым рукам.

Пьянящее возбуждение момента едва не свалило Хеллеброн в обморок. Кровь стекала по коже, чувствовать её запах, ощущать её вкус — было восхитительно. Она взглянула на Малриада и увидела беспокойство, чуть ли не раскаяние в его глазах. Сделка с Кхаином ещё не была закреплена окончательно.

Она погрузила пальцы в рану на шее жреца, после чего повернулась к Малриаду. С неспешной целеустремлённостью Хеллеброн начертала руну Кхаина на щеке князя, кровь засверкала на его бледной коже.

— Кхаин благословляет вас, князь, и ожидает достойного восхваления от вашего клинка, — сказала она.

Неуверенно подошли остальные послушники. Они смотрели на двух вымазанных в крови сестёр и командира и, со смесью ужаса и презрения, на безжизненное тело Летриуса.

— Не бойтесь, братья и сёстры, — сказала Лириэт. — Вы стали жертвами лжи Летриуса. Кхаин говорит через нас, и мы поведём вас по пути истинного поклонения. Заберите это.

— Подождите, — окликнула Хеллеброн, когда послушники подняли безжизненное тело. Быстро работая кинжалом, она вскрыла грудную клетку старого эльфа. Быстрыми взмахами Хеллеброн вырезала сердце и подняла над головой, чтобы это видели все. — Нет жизни без смерти — ни одно сердце не бьётся без благословения Кхаина!

Как только мёртвый жрец был утащен прочь, Малриад вскочил на коня и вернулся к своим рыцарям, проревев подчинённым поток приказаний. Хеллеброн впервые за прошедшее время посмотрела на орков. Они были, возможно, шагах в ста от них. Кривые стрелы падали в траву вокруг, и ещё один валун пролетел над головой. Она посмотрела на свою роту, и они показались ей чужими. Они так сильно отличались от них, от этой безжизненной, безликой стены металла и ткани. Хеллеброн посмотрела на свою сестру, зная, что та разделяет её чувства. Лириэт представляла собой грозное зрелище: её лицо превратилось в кровавую маску вокруг сверкающих глаз, гладкие волосы приобрели тёмно-красный оттенок.

Они встали бок о бок и обнажили оружие, и вдвоём встретили нахлынувшую на них орочью волну. Хеллеброн не испытывала страха, пусть её и накрыло вражеское море. Гневолист пульсировал в теле, питая праведный гнев, злобоцвет наполнил силой конечности и разогнал сердце так, что его грохот оглушал. Вкус крови Летриуса на губах был слаще любого котикского вина. Она могла слышать резкие вдохи Лириэт и ощущать тепло, исходящее от стоявшей рядом с ней сестры.

— За Кхаина, сестра, — сказала Лириэт. — Пусть кровь течёт.

— За Кхаина, — ответила Хеллеброн.

Орки были массой из металла и зелёной плоти, надвигавшейся на Хеллеброн. Звериное хрюканье наполнило её уши, яркие красные глаза и рычащие клыкастые пасти — всё, что видела. Меч и нож в руках ощущались как свет, как воздух. Она не будет стоять сложа руки и ждать, пока надвигающаяся волна сметёт её.

Хеллеброн рванула вперёд, бросившись прямо на орков, и Лириэт отстала от неё лишь на шаг. Кровь, запёкшаяся на теле Хеллеброн, стала для неё более крепкой защитой, чем любая кольчуга или броня, и в каждом нерве гудела сила Кхаина.

Её первый удар вскрыл горло орка, едва не оторвав голову зеленокожего. Хеллеброн рассмеялась, ликуя от ощущения свободы. С копьём и щитом она была одной из многих, дисциплинированной и спокойной. Теперь же её дух, наконец, был свободен, не сдерживаем строем или приказами.

Наступающие орки пронеслись мимо неё. Она ныряла и уклонялась между их звероподобными тушами, лезвия мелькали, каждое их прикосновение оставляло глубокие раны на мордах и конечностях зверей. Даже стеснённая окружившей её массой плоти, она ни на мгновение не останавливалась, парируя прямолинейные удары, а её клинки плели кровавые завораживающие узоры.

Это было крайне безрассудно, но Хеллеброн было всё равно. Она снова рассмеялась, когда скользнула в сторону, уклоняясь от метнувшегося к ней щита, и взвизгнула от восторга — поднырнув под опускающийся тесак.

Грохот металла накрыл её. Она повернулась, одновременно чиркнув краем клинка по затылку зеленокожего, и увидела, что наггароти перешли в контратаку. Линия копейщиков врезалась в орков, пробивая кожаные куртки, выкалывая глаза, сокрушая и терзая зеленокожую плоть.

Срубив очередного орка, Хеллеброн лицом к лицу встретилась с Лириэт. Глаза сестры были широко распахнуты от волнения, как и во время первого жертвоприношения Хеллеброн Кхаину. Они обменялись взглядами и снова разошлись. Развернувшись на каблуках, Хеллеброн вонзила кинжал в раззявленную пасть орка, протыкая нёбо и поражая зеленокожего прямо в крошечный мозг. Она вырвала руку за мгновение до того, как челюсти зверюги инстинктивно захлопнулись. За спиной раздался звон металла и, обернувшись через плечо, она увидела клинок Лириэт, едва ли на расстоянии руки от своей спины, отбивающий в землю тесак очередного орка.

— Не только Кхаин присматривает за мной, сестра, — сказала Хеллеброн, подныривая под вытянутую руку Лириэт, чтобы проткнуть брюхо орка, что уже занёс дубинку, чтобы ударить её сестру.

Лириэт перекатилась, подрезав поджилки зеленокожего. Хеллеброн выпотрошила зверя, когда тот рухнул, и качнулась направо, избегая нёсшегося к ней края щита. Пнув ногой, она отбросила щит в сторону, и рванула вперёд, погружая нож в шею его владельца.

Орки отступали от сестёр и копейщиков, обращаясь в бегство. Хеллеброн услышала сигнал, приказывающий держать линию, но он был заглушен стуком крови, грохотом её сердца.

— Никто не должен уйти! — выкрикнула она, поворачиваясь к наггароти. Воины в нерешительности остановились, разрываясь между желанием броситься за убегающими зеленокожими и поступившим приказом. — Кхаин требует их смерти!

Лириэт и Хеллеброн бросились за улепётывающими орками. Увлечённые их порывом, воины бросились вперёд, не обращая внимания на приказы командиров. Подобно окровавленному наконечнику копья рота врезалась в убегающих зеленокожих, глубоко вонзившись в их ряды, одного за другим убивая пытавшихся сбежать врагов.

Хеллеброн преследовала зверей, кромсая открытые спины, рассекая подколенные сухожилия и хребты.

— Сестра!

Крик Лириэт моментально остановил Хеллеброн. Поскользнувшись, она остановилась в грязи и крови и вдруг ощутила дрожь земли. Обернувшись направо, она увидела орков на кабанах, что с грохотом неслись на неё со склона. Копейщики спешно восстанавливали растянувшиеся в поспешной погоне за зеленокожими ряды.

Орочья кавалерия уже была в шаге от Хеллеброн. Она чувствовала вонь кабанов, чувствовала дрожь земли, видела комья грязи, вылетающие из-под обитых железом копыт. Орки, сгорбившись над своими «скакунами», сжимая толстые пучки шерсти как «вожжи», опустили копья, изготовившись к удару. Она ощущала гневное возбуждение зеленокожих, когда те неслись вниз к своей, вроде бы, беззащитной жертве.

Взгляд назад показал Хеллеброн, что она была слишком далеко от безопасности фаланги, и попытка убежать стала бы лишь приглашением воткнуть копьё ей в спину.

Хеллеброн выбрала самого крупного наездника, темнокожего зверя почти в два раза крупнее эльфа. Орк носил пластины из дублёной шкуры, окрашенные в чёрный цвет и укреплённые костяными шипами, звенья кольчуги, несомненно, снятые с мёртвых гномов, свисали с его брони. Его шлем был простой металлической полусферой, с закреплёнными по бокам лоскутами кожи, свисавшими по обе стороны вопящего лица.

Лёгкими движениями кистей Хеллеброн крутанула меч и кинжал. Она встретилась взглядом с орком и позволила зеленокожему увидеть свою собственную ярость, её губы поднялись, обнажив окровавленные зубы, когда орк ощерил огромную пасть и заревел на неё.

Хеллеброн ждала, сердито ворча и шипя, пока орк надвигался на неё. Она почувствовала дыхание кабана и его наездника, вонь экскрементов. Потрёпанный в битвах наконечник орочьего копья приближался к ней, целясь прямо в грудь. Глаза Хеллеброн сузились, когда она смотрела на рассекающий влажный воздух наконечник, на капли воды, отскакивающие от металла.

В последний момент Хеллеброн подняла кинжал, легко отбивая копьё в сторону. Как только она прошло над её правым плечом, эльфийка прыгнула вперёд, поставив ногу прямо между глаз кабана. Когда импульс существа пронёс его вперёд, Хеллеброн подпрыгнула в воздух, сделав сальто, и разрубила мечом плечо наездника.

Приземлившись в грязь, она сразу же нырнула вправо, чтобы избежать копыт другого кабана, и вскочила на ноги перед следующим. Хеллеброн зажала под рукой копьё орка-наездника и перерезала запястье зеленокожего. Потеряв равновесие, дикарь с грохотом свалился с кабана. Мгновение спустя она воткнула захваченное копьё в щёку орка, пригвоздив его к земле.

Куда больше орков проносилось мимо, слишком тупоголовые, чтобы заметить Хеллеброн. Она воткнула меч в грудь одного, пока зеленокожий отчаянно пытался направить на неё своего кабана. Толчок от удара чуть не свалил её с ног, и лишь отчаянный акробатический кульбит не дал Хеллеброн упасть лицом в грязь.

И вдруг орки закончились, пронёсшись мимо и обрушившись на копейщиков.

Хеллеброн повернулась, чтобы посмотреть, что случилось с Лириэт. Кабанница врезалась в первые ряды наггароти, отшвыривая эльфов, топча и коля всё, что вставало у них на пути. Потрясённые, но не сломленные, наггароти расступились перед напирающими орками, а затем обрушились на их фланги, мгновенно окружив зеленокожих.

В хаосе щитов, копий и мечей, Хеллеброн на мгновение увидела промелькнувшую бледную фигуру, вытаскивающую орка из седла, кинжал раз за разом втыкался в грудь существа. Лириэт была жива и по-прежнему сражалась с яростью Кхаина.

Руки и ноги Хеллеброн налились тяжестью, в голове глухо били барабаны. Она задыхалась и чувствовала боль под рёбрами. Опустив глаза, она увидела расползающийся под изорванной одеждой кровоподтёк. Кроме того, на плече тоже был порез, которого она правда не чувствовала, а мышцы дрожали от усталости.

Она ощущала себя как в конце жертвоприношения, когда действие злобоцвета начинало уходить. Земля под ногами была изрыта копытами кабаньей кавалерии орков. Хеллеброн споткнулась о пучки травы, её ноги словно налились свинцом. Сморщившись от боли, она повернулась, чтобы посмотреть, что происходит в других частях сражения.

На севере князь Малриад и его рыцари рассеяли сотни гоблинов, и теперь гонялись за мелкими зеленокожими, рубя их клинками и топорами. За ними Хеллеброн увидела тёмно-зелёную тушу виверны, нашпигованную болтами, слабо машущие крылья испещряли рваные прорехи. Ещё один залп из баллист засадил болтами её открытое брюхо. Её наездника нигде не было видно.

Повсюду вокруг наггароти победоносно наступали. Всадники носились туда-сюда, передавая приказы, пока остатки зеленокожей орды улепётывали на запад. Рядом кабаньи наездники один за другим падали под ударами копейщиков.

Однако и наггароти смерть не обошла стороной. Раненные эльфы брели по разбитой, превратившейся в жижу земле, или переносились на носилках товарищами. Оружие и щиты валялись по всему полю рядом с облачёнными в кольчуги телами погибших. Несколько флагов, сорванных со сломанных древков, валялись в грязи. Там же были и грубые орочьи штандарты, их ржавые железные лики и черепа-тотемы уныло глядели на окончательное избиение.

Хрюкающие и фыркающие раненные орки привлекли внимание Хеллеброн. Некоторые ковыляли прочь, зажимая зияющие раны и баюкая сломанные конечности. Другие, с раздробленными костями, валялись под тушами дохлых кабанов. Кое-кто всё ещё продолжал злобно рычать, нетвёрдо шатаясь и ползая вокруг, вцепившись в свои клинки и дубины, раны рассекали их лица, у некоторых не хватало руки или ноги.

Засунув кинжал за пояс, Хеллеброн развязала небольшой мешочек и достала щепотку измельчённых пурпурных лепестков. Она быстро их разжевала, не обращая внимания на горький вкус: вымоченный в крови, злобоцвет был куда приятней.

Потребовалось некоторое время, чтобы наркотик начал действовать. Так же быстро, как покинула, энергия вновь наполнила Хеллеброн. Боль исчезла, сделав Невесту Кхаина столь же свежей, словно она проспала целую ночь.

Копейщики шли по полю, добивая выживших зеленокожих.

— Стойте! — крикнула Хеллеброн, направляясь к воинам. — Возьмите их живьём. После столь великого благословения Он наверняка будет испытывать адский голод!

Во главе с Хеллеброн и Лириэт жестокие празднества наггароти длились несколько дней. Закрепляя свою идею, что все могли одинаково поклоняться Кхаину, Хеллеброн организовала ритуалы, в кровавых празднествах которых смогли принять участие как воины, так и маркитанты и другие лагерные слуги. В плен попали почти две сотни зеленокожих разного размера и состояния, и каждую ночь, три ночи подряд, они предлагались Богу Убийства.

Князь Малриад председательствовал на величайшем из обрядов, в первую ночь после победы, расчленяя останки Летриуса, осуждая бывшего первосвященника, как предателя Кхаина, Нагарита и князя Малекита. Пока Летриус обугливался в костре, Хеллеброн объявила, что настала эра наггароти. Вместе с князем, она призывала армию гордиться своими деяниями и не забывать свой долг перед Кхаином, даже когда они вернутся домой.

Лириэт открыла запасы культа, выдавая злобоцвет, лист грёз и тенепыль тем, кто сильнее всех проявил себя в восхвалении Кхаина. Каждая рота имела свой собственный костёр и свою собственную жертву. Некоторые умерщвляли зеленокожих быстро, с торжественной церемонией, другие же следовали примеру Хеллеброн, нанося крепким орочьим телам ужасающие раны, прежде чем вырезать их органы и швырнуть в голодную пасть костра. Некоторые даже предлагали свою собственную кровь, нанося себе раны своими же клинками, чтобы вылить свои багровые подношения в жертвенный костёр или испить жизненные соки друг друга.

Дым от костров закрыл небеса. Огромнейший могильный курган рос с подветренной стороны от лагеря, там, где на старых пепелищах и в костровых ямах были свалены растрескавшиеся, обгорелые кости зеленокожих. Освобождённых Хеллеброн и Лириэт от своих утомительных обязанностей бывших прислужников Летриуса обуяла дикость, они визжали и кричали, пока лилось всё больше и больше крови, призывая кротчайших из наблюдателей подойти и взять жертвенные кинжалы во имя Кхаина.

На третьей и заключительной ночи последний пленник был живым брошен в огонь. Когда вопли агонии орка стихли, Хеллеброн и Лириэт вышли перед толпой, облачённые лишь в запёкшуюся кровь, их волосы свалялись от пропитавшей их крови жертв.

— Мы свободны! — объявила Лириэт. — Кхаин освободил нас!

— Дух Кхаина наполнил сегодня каждого, — продолжила Хеллеброн. — Завтра, когда костры догорят, мы смоем кровь с наших клинков. И всё же, Кхаин по-прежнему голоден. Он насытился дарами нашего могущества, как мы познали победу силами Его благословения. Кровью эльфов был спасён Ултуан, кровью великого Аэнариона мы были спасены от великих несчастий. Своей кровавой работой мы вырвали эти земли из лап дикости и сейчас можем обманывать себя тем, что мир будет длиться вечно.

— Этот мир никогда не познает покоя, ибо Кхаин никогда не насытится. Может пройти год, десять лет или сто, прежде чем мы снова будем призваны пролить нашу кровь. Тем не менее, в те тихие часы, в те дни ложного спокойствия, помните, что во тьме по-прежнему живут тёмные создания, которые стремятся разрушить нашу жизнь, украсть наши души и поработить нас для своих проклятых прихотей.

— Мы не можем позволить Кхаину погрузиться в сон. Без Его даров, без Его кровавой воли, что будет вести нас, мы будем слабеть, пока не обратимся в ничто. Наши враги вернутся — и мы должны быть готовы. Храните Кхаина в своих сердцах, удержите в себе Его силу, которую Он даровал нам.

— За Кхаина! — вскричала Лириэт, подняв окровавленный кинжал.

— ЗА КХАИНА! — взревела в ответ армия, потрясая оружием.

Хеллеброн смотрела на море лиц, мерцавших в отблесках пламени, так что казалось, в их глазах танцует жестокое ликование. Она увидела окровавленные мечи, кинжалы и копья и, наконец, почувствовала обожание, которое, она боялась, ей так и не удастся обрести. С каждым новым выкриком имени Кхаина, Хеллеброн всё глубже погружалась в данное мгновение, и оно было слаще всего, что она могла представить.

Это была слава. Это была сила.

Завтра они отправятся в Атель Торалиен. Но теперь не к бесславию, не к тихому незаметному приёму. На этот раз её имя разойдётся по всему городу, каждый эльф будет говорить о её деяниях.

Кхаин указал ей путь, и она готова выплатить Ему долг.

Глава пятая Культ разрастается

Письма и гонцы были посланы впереди армии, чтобы объявить о возвращении верных воинов Малекита. Хеллеброн и Лириэт также написали своему отцу, настойчиво требуя устроить празднество по случаю их триумфального возвращение. Хотя и не рассказав, что именно случилось, сёстры всё же с гордостью сообщили Аландриану, что вся армия восхваляла их имена, и что он также должен показать, что гордится своими дочерьми, устроив для армии грандиозные чествования и организовав невиданные ранее торжества.

Хеллеброн добавила к письму и своё собственное личное дополнение, осыпав отца похвалами и благодарностями за ту поддержку, что он оказал ей. Она писала ему, что, когда вернётся в Атель Торалиен, всё изменится, и что вскорости не останется ни одного эльфа, который бы сомневался в его верховенстве. Он выйдет из тени Малекита, великий князь в ореоле собственной славы, и его имя будет навеки запечатлено в хрониках Нагарита.

Вернувшиеся вскоре гонцы принесли ответ Аландриана. Хеллеброн с упоением читала о ликовании, охватившем город, раздуваемом князем Малриадом и другими благородными. Аландриан обещал устроить торжественный приём для своих дочерей и заявлял, что не постоит за ценой, организуя достойные празднования успеха армии.

То и было причиной, почему Хеллеброн проснулась, охваченная большим ожиданием, в утро перед торжественным входом армии в город. Пока Лириэт ещё дремала, Хеллеброн вышла из палатки. Воздух был холодным, солнце ещё не поднялось из-за горизонта. Факелы и жаровни освещали ряды шатров, тишину нарушал лишь изредка лязгавшие доспехи прохаживавшихся патрулей.

На севере, меньше чем в полудне пути, её ждал Атель Торалиен. Одетая в плащ Хеллеброн подошла к краю лагеря, босые ноги легко ступали по построенной гномами дороге, на обочине которой армия остановилась на ночлег.

Впереди сверкал поток, освещённый серебряными фонарями, установленными вдоль всего моста. Хеллеброн подошла к берегу и посмотрела вниз, на медленно бегущие воды. Она могла видеть краешек своего лица, её отражение искажалось. Волосы падали длинными косами, узкое бледное лицо тут и там прорезали тонкие шрамы от ран, которые она нанесла себе сама во время самых глубоких погружений в пучину ритуалов кхаинитов.

Она скинула плащ и сорвала короткое платье. Скользнув в воду, она коротко, по-девичьи, вскрикнула, когда холод охватил её, заколов кожу. Закрыв глаза, Хеллеброн окунулась с головой, опустившись на самое дно, ил поднимался между пальцев, пока течение ласкало тело.

Повернувшись на спину, она посмотрела из-под воды вверх. Свет фонарей качался и тёк над ней, так что казалось, что она плывёт в потоке звёзд. Хеллеброн подняла руки, потянувшись к мерцающим звёздам, руки, которые пролили столько крови. Её тонкие пальцы ковырялись в потрохах стольких жертв, что их невозможно было сосчитать, и неясные очертания каждого из них сейчас возникли в её разуме. Сменяющиеся лица и нехватка кислорода затуманили память.

Вода мягко поднимала Хеллеброн на поверхность. Лёгкими движениями она поплыла обратно к берегу, наслаждаясь абсолютным покоем. Она знала, что в то мгновение, когда её нога вновь ступит на камни улиц Атель Торалиена, начнётся настоящая борьба за власть. Найдётся много тех, кто расценит её как угрозу, и так же, как она ради своих целей принесла в жертву Летриуса, найдутся, со временем, и среди её последователей те, кто увидит в Хеллеброн противника.

Не раз за прошедшие годы, полные подобострастия и разочарований, Хеллеброн сомневалась в том, стоили ли её амбиции всех выпавших на долю трудностей. Такие сомнения всегда были недолговечны, рассеиваясь с первыми лучами солнца следующего дня.

Теперь, безмятежно плавая в реке, она вкрадчиво задала себе другой вопрос: было ли это тем, что она действительно хотела? Впереди её ждёт, Хеллеброн ни капли не сомневалась в этом, ещё больше боли, ещё большие жертвы. Если её приверженность этой жизни не была полной — она дрогнет.

К тому же оставалась ещё Лириэт. Она была частью растущей легенды, и Хеллеброн знала, что сестра сделает всё, о чём она попросит. Куда бы ни повела Хеллеброн, Лириэт последует за ней из чувства любви и долга. Лириэт приняла голод Хеллеброн, как свой собственный, выстраивая свою жизнь так, чтобы её сестра процветала. Хеллеброн не могла отказаться от сестры сейчас, не могла попросить её отойти и дать Хеллеброн выйти на первый план. Была ли она вправе впутать Лириэт в эту судьбу, даже не дав ей возможности выковать иной путь?

Солнце выползло на небо, осветив красным и багровым рваные облака. Шум просыпающегося лагеря нарушил тишину утра.

Вскоре Хеллеброн станет центром бури, захваченная работами по сворачиванию лагеря, суматохой по подготовке возвращения армии и того, что наступит после. Это была последняя возможность, её самая последняя возможность, чтобы ясно подумать о том, чего она хотела.

И сразу же мысли Хеллеброн вернулись к Морати, к усмешке на лице королевы, к презрению в её голосе. Спокойствие растворилось в воде, оставив Хеллеброн кипящей от гнева — столь же разъярённой и оскорблённой, как и в тот день, когда Морати выставила её за дверь своих палат.

Она не хотела угодить Морати, но при этом страстно желала произвести впечатление на королеву. Хеллеброн поняла, что не признание или утверждение она искала — жизнь, которую она выбрала, вышла уже далеко за пределы подобного. Хеллеброн хотела, чтобы Морати узнала боль, которую она — наверняка, намеренно — заставила испытать Хеллеброн. Морати пожалеет о собственном высокомерии и будет вынуждена признать величие Хеллеброн.

Все другие мысли исчезли, когда это решение оформилось в её разуме. Ничто другое не имело значения. Кхаин станет ключом к её власти, её средством, чтобы подняться наверх и без стыда посмотреть в глаза Морати. Меньшее стало бы провалом, лишь доказывающим, что Морати была права, когда столь пренебрежительно отнеслась к Хеллеброн. Никогда больше она не будет чувствовать себя столь маленькой, столь ничтожной.

Хеллеброн вырвалась из воды, полная сил. Накинув одежду, она прошествовала обратно в лагерь, в её голове толклись разнообразные планы. Она поднимется к вершинам власти или умрёт, пытаясь. Что-то меньшее было предательством по отношению к себе, сестре и самому Кхаину.

Несмотря на заверения в письме Аландриана, население Атель Торалиена не испытало особого восторга от возвращения Малриада и его армии. Да, гарнизон города выгнали из казарм, дабы воздать долженствующие почести, стены и башенные врата украсили знамёнами, и трубы ревели во всю мочь, отмечая возвращение наггароти, однако не было ни эльфов, выстроившихся вдоль улиц, ни приветствующих армию фестивалей, полных песен и танцев.

Малриад, с ехавшими рядом Хеллеброн и Лириэт, прошёл через тень главных ворот и вышел на площадь. Несколько сотен эльфов, вырядившихся в лучшие одежды, ждали их там с цветами и подарками, большинство были членами семей возвратившихся воинов. Дети вырывались из толпы, чтобы приветствовать своих отцов, в то время как жёны и родители воинов смотрели со строгой гордостью.

Когда армия втянулась в город и роты выстроились на площади, появился Аландриан. На восточном краю площади была возведена деревянная сцена, увешанная яркими гирляндами и серебряными цепями. Пылало раннее полуденное солнце. Правитель Атель Торалиена вышел на середину подиума, облачённый в лучшие доспехи, совершенно чёрный плащ спадал с его плеч.

Для Хеллеброн оказалось небольшим потрясением напоминание о том, что её отец не всегда был гражданским правителем. Он сражался, чтобы защитить этот город от орков, и вместе с Малекитом ходил очищать земли от зла. Аландриан присутствовал на первой встрече наггароти с гномами. Она слышала рассказы о тех событиях, пока росла, но они никогда не были чем-то слишком важным для неё. Теперь же он стоял там, облачённый в серебристо-золотой доспех, который носил в дни приключений и славы. На мгновение она позабыла про свою досаду на жалкий приём и упивалась моментом гордости за отца.

— По милости богов, наши доблестные воины вернулись к нам, — начал Аландриан. — Вы — олицетворение величия наггароти и являетесь воплощением лучших традиций Нагарита. День, когда мы позабудем о тяготах, с которыми сталкиваются наши воины, день, когда мы отбросим наш долг отваги и свирепости, в этот день мы лишимся права называть себя наггароти.

Ещё несколько местных сановников гурьбой выбрались на сцену и продекламировали несколько расплывчатых приветствий и банальностей. Хотя неподвижные ряды воинов и внимательно слушали, Хеллеброн кожей чувствовала их разочарование, и понимала, как плохо это может отразиться на ней. На долгом пути домой, чтобы заинтересовать своих последователей, Хеллеброн потчевала их обещаниями фанфар и празднеств, которые им устроят по возвращении. Теперь же оказалось, что её обещания были пустышкой, и Хеллеброн кипела от злости: частично на себя, за наивность, но в основном, правда, на отца — за пустые обещания.

В конце концов, тоскливая церемония подошла к концу. Как только прозвучал отбой, роты разошлись, и солдаты хлынули в город, уводя с собой друзей и родных.

Хеллеброн сделала шаг к сцене, но остановилась, почувствовав руку на плече. Лириэт притянула Хеллеброн поближе, поглядывая на собравшихся на сцене сановников.

— Не делай ничего безрассудного, сестра, — предупредила Лириэт.

— Это оскорбление, — ответила Хеллеброн. — Из всех именно отец должен был знать, как это было важно для нас. Это просто неприемлемо.

Хеллеброн развернулась, чтобы идти дальше, но Лириэт крепко держала её.

— Мы вернулись в цивилизованные края, сестра. Будь осторожна. Ещё ничего не потеряно. Не позволяй своему гневу сделать всё ещё хуже.

Лириэт запустила руку в маленький мешочек на поясе и вытащила несколько серых листьев.

— Сон-дерево. Сжуй несколько, это поможет тебе успокоиться.

Хеллеброн несколько мгновений неуверенно смотрела на успокаивающее растение. Она любила свой гнев: он давал ей цель, давал силу. Однако, увидев умоляющий взгляд Лириэт и понимая, несмотря на всё своё разочарование, что сестра права, Хеллеброн выхватила листья и сунула в рот. Она яростно жевала, пока успокаивающее действие сон-дерева распространялось по телу. Руки расслабились, дыхание замедлилось. Дневной свет потускнел, ослепительно белый цвет зданий Атель Торалиена — стал более мягким.

Воздействие листьев смягчило гнев Хеллеброн, но даже они не могли убрать его полностью. Взявшись под руку с Лириэт, она заставила себя безмятежно подойти к подножию лестницы, ведущей на подиум, и подойти к ожидавшему их на нижних ступеньках отцу. Слуги уже снимали гирлянды, а рабочие принялись разбирать сцену.

Первый взгляд Аландриана был полон извинений, и Хеллеброн почувствовала, как её гнев стал ещё слабее, впрочем, возможно, это было воздействие сон-дерева. Взяв протянутую ладонь отца, она поцеловала её, а затем подошла, чтобы неискренне обнять его. Лириэт сделала то же самое.

— Обстоятельства помешали нам, — сказал Аландриан, положив руки на плечи дочерей и притянув их поближе. — Подошло время сборки урожая, к тому же завтра отправляется торговый конвой в Галтир. Боюсь, кошельки в такие моменты имеют куда более весомое значение, чем я.

Аландриан повёл их в сторону дороги, ведущей к северу от города, где на самом высоком холме расположился семейный дворец, возвышающийся над гаванью. Хеллеброн могла разглядеть красную черепицу крыши центральной башни над домами и виллами квартала знати.

— Впрочем, всё это было не зря, — продолжил князь. — Сегодня вы будете хозяйками самого блестящего бала из всех, виденных Атель Торалиеном за долгие годы. Придут все великие и богатые, также будут и ваши старые друзья.

Хеллеброн подавила резкий ответ: это был не какой-то день рождения, отмечаемый вином и песнями, но поворотный момент в истории города. Глашатаи должны выкрикивать эти новости на каждом перекрёстке, поэты — петь песни о грядущем величии.

Она почувствовала мягкое пожатие руки Лириэт за спиной Аландриана, и немного успокоилась. Они двадцать лет трудились ради этого момента, так что могут позволить подождать ещё чуть-чуть.

— Звучит замечательно, папа, — сказала Хеллеброн. — Я уверена, мы произведём незабываемое впечатление.

Праздник начался тёплым осенним вечером, охватив весь сад и внутренние дворики, окружавшие виллу и башни князя Аландриана. Собрались несколько десятков самых влиятельных атель торалиенцев, во всём блеске своего великолепия. Слуги в красных мантиях ходили между общавшимися гостями с блюдами изысканно приготовленной еды со всех концов Элтин Арвана, а также вина виноградников вокруг города. Поздно цветущие растения увили арки и ворота, соединяющие внутренние дворики, террасы и лужайки, и наполняли воздух пьянящей смесью ароматов.

Князь был облачён в чёрный, сотканный из местной шерсти балахон с короткими рукавами, на шее висело золотое ожерелье гномьей работы, которое дополнительно украшал добытый в горах на юге рубин. Пищу подавали на лакированных подносах из древесины окрестных лесов, вино пили из фарфоровых бокалов, сделанных в ремесленных кварталах Атель Торалиена. С Ултуана не было ни единого зёрнышка, виноградинки или цветка.

Это было тонко спланированная Аландрианом демонстрация, не только показывавшая его личное богатство и влияние, но и напоминавшая о силе колоний, и Атель Торалиена в частности. Этот посыл был напоминанием об общей судьбе, и он не прошёл мимо собравшихся сановников. Сплетни из колоний занимали почти все разговоры, Ултуану досталось едва ли больше, чем мимолётное упоминание, так, пара слов, брошенных вскользь. Многие эльфы даже никогда не были на родном для их расы острове: колонисты первого и второго поколения, считавшие себя равно наггароти и торалиенцами.

Хеллеброн вступила в общественную битву рука об руку с Лириэт. Сёстры были одеты одинаково: длинные платья алого шёлка с глубокими вырезами, открывающими руки, спину и грудь почти на самой грани приличий. Волосы были покрашены под цвет платьев и уложены в замысловатые причёски: туго скрученные и торчащие, словно шипы, косицы, вместе их удерживали булавки с черепом на конце. Губы — накрашены ярко-красным, глаза подчёркивали чёрные тени, бледная плоть была припудрена, чтобы казаться надетой маской. На каждой была подвеска в виде руны Кхаина и тяжёлые браслеты, на которых змеились надписи, посвящённые богу Убийства.

Как будто уже одного этого не было достаточно для перешёптываний, Хеллеброн и Лириэт были вооружены. Несмотря на то, что некоторые из князей тоже носили мечи в ножнах, сёстры, с их парными кинжалами, заткнутыми за пояса, выглядели весьма неортодоксально.

Болтовня стихла, когда они появились из-за дверей своих комнат и, держась за руки, начали спускаться по ступенькам во двор. На мгновение всё застыло, тишину нарушал лишь шелест листьев, подхваченных ветром, и отдельные изумлённые вздохи. Хеллеброн сохраняла на лице безмятежное выражение, пусть её сердце и забилось сильнее от столь пристального внимания. Даже Морати не смогла бы заставить собравшихся отвести глаза.

Согласно предварительно тщательно согласованному сценарию из группки слуг вышла Лианнин и подошла к сёстрам с подносом, на котором стояли два хрустальных бокала, наполненных чем-то, что выглядело, как красное вино. Хеллеброн взяла один бокал и передала его сестре, прежде чем поднести другой к своим губам.

Сёстры одновременно отпили, их губы стали ещё темнее. Опустошив бокалы, они поставили их обратно на поднос, остатки содержимого толстым слоем прилипли к хрустальной поверхности. Хеллеброн деликатно вытерла капельку в уголке губ и улыбнулась уставившимся на неё во все глаза гостям.

Во взглядах собравшихся воцарились ужас и отвращение, когда до них дошло, что в бокалах было не вино, а кровь. С особым удовлетворением Хеллеброн отметила выражение ужаса на лицах многочисленных высших жрецов и жриц города. Вне всякого сомнения, слухи о подвигах сестёр уже разошлись по городу от вернувшихся домой солдат. Лидеры многочисленных культов Атель Торалиена тут же собрались вместе и яростно зашептались друг с другом.

Той, кто выступила из толпы и стала голосом собравшихся, оказалась Алаириат, высшая жрица Анаф Раэма. Её светлые волосы были тщательно уложены в причёску, имитирующую дикую гриву, вместе её скрепляли кости мелких животных. Так же её украшали висевшие на нитях из сухожилий, многочисленные ожерелья из клыков и когтей различных зверей. Её роба была сшита из десятков разных шкурок, а плащом выступала мохнатая медвежья шкура. Она носила маленькое декоративное колье, а золотая пряжка тяжёлого пояса была отлита в форме головы оскалившегося волка.

Взгляд жрицы порхал по толпе, которая становилась всё больше, когда во дворе собирались гости из других садиков. Она разок оглянулась на своих коллег, ища поддержку, и остановилась в нескольких шагах от сестёр.

— Где Летриус, помазанник Кхаина? — Алаириат пыталась говорить смело, но Хеллеброн уловила опасливые интонации в голосе и отметила, что жрица, посвящённая Беспощадной Охотнице, старательно избегала её взгляда.

— Мы убили предателя, — ответила Лириэт. Волна потрясения пронеслась по толпе.

— Он подвёл Кхаина, за что и был наказан, — сказала Хеллеброн.

— Его сердце было вырезано, а тело предано пеплу в позоре, — продолжила Лириэт с ноткой веселья в голосе.

Алаириат дважды открыла и закрыла рот, не вымолвив ни слова.

— Мы стали Невестами Кхаина, — сказала Хеллеброн. — Князь Кровопролития говорит через нас, и Он недоволен. Кхаин больше не желает быть изгоем, которого избегают те, кто живёт лишь благодаря Его долгой снисходительности.

— Вы убили Летриуса? Это неприемлемо! — эти слова произнесла Мелтис, лидер секты, посвящённой Нетху, стражу городских мавзолеев и усыпальниц. Она теребила свой белоснежный халат и умоляюще посмотрела на Хеллеброн и Лириэт. — Вы не должны были уничтожать его тело!

Хеллеброн улыбнулась, показав крапинки крови, окрасившие её зубы.

— Летриус жил силой Кхаина, так почему бы ему и не умереть от неё? — ответила она. — Он принадлежал Кхаину весь, и душа, и тело, и Кхаину мы отослали и то и другое.

— Мы пришли сюда не с угрозами, — сказала Лириэт, обращаясь ко всем собравшимся эльфам. — Мы ищем только равенства и свободы исповедания нашей веры, согласно договорённостям, которыми пользуются все остальные. Слишком долго мы плохо относились к Кхаину, покровителю Аэнариона, основателя Нагарита, величайшего из всех эльфов.

— Но теперь с этим покончено, — подхватила Хеллеброн. — Завтра мы будем прорицать подходящий облик нового храма Кроваворукого Бога, и со временем каждый сможет выразить своё почтение богу, который избавил нас от катастрофы.

— Это недопустимо, — рявкнул Кхелтион, первосвященник Эрет Кхиал.

Как глава культа Мёртвых, отдававших дань уважения мрачной богине, которая властвовала над жизнью и смертью, Кхелтион был негласным лидером всех городских культов. Многие считали, что он мог призвать свою покровительницу, чтобы выпустить рефаллимов, бесплотных духов, которые приносили кошмары и даже могли вырвать жизнь из спящей жертвы. Богатеи щедро платили секте для получения и передачи посланий душам умерших, а также поддержания дорогих саркофагов в залах Вечного сна, где упокоились их предки.

— Кто ты такой, чтобы говорить о недопустимости? — все взоры обратились к князю Аландриану, вставшему рядом с Лириэт, сердитая гримаса искривила его лицо. — Не забывайте о постных временах, когда городом правил князь Малекит. Не я ли был тем, кто приветствовал вас в нашем городе, дабы позволить нашим согражданам жить в мире со своими богами, чтобы Атель Торалиен процветал, а вы, соответственно, могли продолжить распространять свои послания поклонения и успокоения? Я был покровителем для всех вас, и к вере своих дочерей я отнесусь с не меньшим уважением. Или вы хотите, чтобы я лишил вас своей поддержки и выгнал из города, чтобы вы продавали свои молитвы и обряды на фермах и диких землях?

— Это не слишком мудро — обижать китарай, — сказал Кхелтион, приближаясь к Аландриану. — Их пути скрыты, а неудовольствие приносит смертным гибель.

Словно молния, Хеллеброн пришла в движение и в мгновение ока оказалась рядом с первосвященником, острие её кривого кинжала упёрлось в горло.

— Кхаин не скрывает Своего неудовольствия. Тем не менее, Он один из наиболее легко выходящих из себя богов и скор на гнев. Если ты столь сильно восхваляешь Эрет Кхиал, то, возможно, не будешь против вскоре встретиться с Нею?

— Ты не посмеешь, — уверенность Кхелтриана была абсолютной, когда он посмотрел в глаза Хеллеброн. Его высокомерие напомнило ей о Морати.

— Не испытывай меня, — сказала Хеллеброн.

— Одно дело убить Летриуса в окружении целой армии воинов, и совсем другое — хладнокровно убить жреца на глазах многочисленных свидетелей, в самом центре нашего города.

— Это, — сказала Хеллеброн, проведя кинжалом по горлу жреца, — это ещё слаще.

Кровь хлынула на белую дорожку, забрызгав босые ноги Хеллеброн. Она толкнула Кхелтиона в сторону Лириэт, которая легко подхватила умирающего эльфа. Взглянув на сестру и получив одобрительный кивок, Лириэт погрузила один из своих кинжалов в грудь служителя Эрет Кхиал. Аландриан сделал было шаг к дочери, но быстрый взгляд Хеллеброн заставил его остановиться. Он посмотрел на других эльфов и увидел то, что видела она: настоящий ужас и благоговейный страх. Однако кое-где в толпе попадались и лица, которые с удовлетворением смотрели на происходящее, возможно, радуясь, что, наконец, избавились от господства Кхелтиона.

— Сделайте же что-нибудь! — Хеллеброн не видела, кто выкрикнул это, но среди эльфов пронёсся шепоток согласия.

— Сделайте, что? — спросил Аландриан. — Думаете, ни один эльф никогда не умирал от руки другого эльфа? Кхаин забрал то, что принадлежит Ему. Этовопрос религии, и меня это не касается.

Слуги с пепельными от ужаса лицами подошли, чтобы забрать тело Кхелтиона, но Хеллеброн остановила их.

— Его забрал Кхаин, — сказала она. — Не для бедного Кхелтиона нескончаемые сумерки Мирай. Ему будет оказана честь присоединиться к Аэнариону и другим сынам Ултуана, которые закончили свою жизнь в крови.

Лириэт подхватила слова своей сестры.

— Огонь отправит его душу в следующий мир, — сказала она. — Это великая ночь, и вы все приглашены стать свидетелями этого чуда превращения. В полночь зажжётся пламя, и вы все сможете воочию узреть величие и великолепие работы Кхаина.

Хеллеброн была поражена количеством эльфов, пришедших на жертвенное сожжение останков Кхелтиона. Многие были связаны с разнообразными сектами, они с ненавистью следили за церемонией, стоя позади своих лидеров. Присутствовали и несколько сотен солдат, а также пара-тройка капитанов, сражавшихся вместе с Хеллеброн и Лириэт. В частности, принц Малриад вместе со многими родичами.

И ещё заявилось множество обычных жителей Атель Торалиена, ужасно заинтригованных этим внезапным поворотом. В то время как правящие князья, важнейшие торговцы, флотоводцы и вожаки сект были сосредоточены на будущем Атель Торалиена, остальная часть его жителей по-прежнему внимательно прислушивалась к новостям с Ултуана. И новости, покидающие прародину, оставили даже самого замкнутого на себе эльфа с пониманием того, что Нагарит находился в муках религиозного возрождения под руководством Морати. В последние несколько лет приток колонистов был небольшой, но весьма примечательный, принёсший с собой слухи о конфликтах с культами и преследовании сектантов любого рода.

И то, что Атель Торалиен стал свидетелем вновь наполнившихся энергией поклонников Кхаина, наполняло воздух одновременно ожиданием и опасением. Хеллеброн сохранила краткость ритуала, говоря о кровавом начале и возрождении власти Кхаина. Однако она игнорировала события на родном острове, вместо этого предупреждая эльфов, что придёт время, когда им вновь придётся смотреть на мир поверх своих клинков: демоны Хаоса были загнаны в клетку, но не побеждены, и кто мог сказать, какую угрозу в будущем могли представлять ныне бывшие обычными варварами люди?

Тело Кхелтиона было расчленено со всем кровавым искусством, на которое Хеллеброн была способна. И в толпе она увидела эльфов, что испытали то же чувство очарования, что и сама Хеллеброн на своём первом ритуале. Это была не перегруженная панихидами траурная церемония, устраиваемая адептами Эрет Кхиал, а энергичный, бодрящий праздник жизни и смерти, тонким лезвием клинка, отделяющим одно от другого, свидетельство слабости смертной формы.

Хотя многие зрители и покинули церемонию, когда она достигла своего кровавого апогея, те, что остались, были ошеломлены представшим перед их глазами. Хеллеброн и Лириэт удерживали внимание толпы театральностью и мастерством речей. Через всю церемонию единой нитью проходило обещание, что Кхаин даст эльфам силы, чтобы защитить себя, но он же отыщет тех, кто окажется не в состоянии воздать Ему должные почести.

Сила толпы было явлением, которое всегда поражало Хеллеброн. Пока песнопения во славу Кхаина из уст солдат и моряков, капитанов и торговцев, князей и учёных разносились над улицами города, Хеллеброн поражалась силе господства над своими сородичами моды и популярности. Оно было одним из главных на поле боя, и это было не менее верно для непрекращающейся борьбы за власть, что процветала в обществе наггароти.

Когда пламя умерло, и последний из зрителей вернулся домой, удовлетворённый или испуганный не имело значения — Хеллеброн осталась с Лириэт и отцом.

— То, чем вы стремитесь овладеть — весьма опасно, — сказал Аландриан, пока его дочери смывали с себя кровь жертв. — Вы мои дочери, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вашему делу. Но будьте осторожны — от некоторых вещей вас не смогу защитить даже я: ревность, страх и амбиции создадут вам множество врагов.

— Будь спокоен, папа, — ответила Хеллеброн. — Сегодня было лишь началом, первым шагом. Вскоре наши родичи узнают, что путь Кхаина — прямой путь, и его дары приходят быстро.

— Я видела это сегодня вечером в глазах многих собравшихся, — сказала Лириэт. — Были и те, кто видел не тело Кхелтиона, а расчленённый труп другого: соперника, возлюбленного, отвергнувшего их ухаживания, избалованного родного брата или сестру. Да, у нас будет много врагов, но Кхаин дарует лекарство от множества недугов, которые остальные хотели бы вычеркнуть из своей жизни, а это принесёт ещё больше союзников.

Мгновение, Аландриан молчал. Он лишь смотрел на своих дочерей и красные лужи, образовавшиеся у их ног и растекавшиеся по брусчатке.

— Вы не можете позволить вырваться этому зверю, — наконец тихо сказал он. — Вы должны держать его в узде, или он развернётся и пожрёт нас всех.

— Наши руки — и твои — отец, будут крепко держать поводок, — ответила Хеллеброн. — Другие секты слабы, их лидеры — безвольны. Сколько лет они уже проводили свои обряды, а жители Атель Торалиена по-прежнему ощущают несчастье и разочарование. Приближается время, когда новый ветер вычистит город, и наши сородичи увидят истину такой, какая она есть.

Уверенные прогнозы Хеллеброн нашли подтверждение спустя несколько дней. В одиночку или небольшими группами жители города посетили сестёр в их новом храме. Они оставили подношения в виде драгоценных камней, золота и серебра, а также обещание поддержки Кхаина и его расцветающего культа. Некоторые пришли к Хеллеброн и Лириэт с жалобами, обвиняя конкурентов в делах, свете или любви в том, что те были врагами Кхаина и предателя Нагарита.

Через несколько дней Хеллеброн уже понимала, кто был её главными противниками. Лидеры остальных культов и их самые преданные последователи были величайшими среди них. Ходили сплетни об ответном ударе, о том, что другие культы объединяют силы, чтобы показать выскочкам их реальное положение. Хеллеброн с презрением отнеслась к подобным угрозам и заверила своих новых последователей, что Кхаин благословляет тех, кто берёт власть собственными руками. Она напомнила своим постоянно увеличивавшимся в числе ученикам, что именно Аэнарион решился взять меч Кхаина, и наггароти возвысятся и приобретут ещё больше власти и богатств лишь через действия, а не слова. Она говорила о будущем, а не о прошлом.

Но куда большее беспокойство вызывали новости об одном конкретном критике, критике, который яростно противился подъёму любых сект и который теперь обратил свою ярость на Хеллеброн и Лириэт.

Её звали Мириэт, и она была их матерью.

Она уже давно отдалилась от семьи, а решение Хеллеброн и Лириэт покинуть Атель Торалиен стало окончательным разрывом между матерью и дочерьми. Больше двадцати лет они не разговаривали ни друг с другом, ни друг о друге. Теперь же Мириэт выступила против культа Кхаина и отправляла письма ко всем дворянам Атель Торалиена. Прошёл даже слушок, что Мириэт отправила сообщения и в другие города Элтин Арвана, чтобы заручиться поддержкой князей других княжеств.

— Пусть пишет свои пасквили, — сказала Хеллеброн в ответ на озабоченность Лириэт. Младшая из сестёр навсегда оставила толику нежности к матери, хотя в сердце Хеллеброн Мириэт умерла уже много лет назад. — Её мольбы попадут в глухие уши.

— Но её семья сильна в Нагарите, сестра. Её брат — один из фаворитов Морати, а дядя — могучий князь. Когда мать с отцом разошлись, это сделало его непопулярным во многих кругах, и эти письма могут стать оправданием для решения раздавить его. Именно это он и имел в виду, когда предупреждал нас об опасностях выбранного нами пути.

Хеллеброн с раздражением посмотрела на сестру.

— У тебя появились сомнения? Ты хочешь повернуться спиной к нашим клятвам Кхаину, к обещаниям, которые мы дали самим себе?

— Вовсе нет, сестра. Рука семьи матери может и сильна, но она не настолько длинна, чтобы так легко пересечь океан. Я предупреждаю против чрезмерного ответа. Атель Торалиен непопулярен, но ещё достаточно желанен, и многим родам Нагарита нужен лишь небольшой толчок, чтобы куда сильнее начать интересоваться нашими делами.

— Что, ты думаешь, я собиралась сделать? Я не настолько неблагодарна, чтобы убить ту, кто дала мне жизнь! Пусть Мириэт разглагольствует и пишет всё, что ей заблагорассудится, если на то пошло, пусть все крикуны объединятся против нас — их сопротивление лишь сделает нас сильнее.

— Воля народа станет известна, и, в конце концов, они заставят нас действовать. Когда толпа возжаждет крови наших конкурентов, — сказала Лириэт, — тогда и только тогда, мы нанесём удар.

Хеллеброн подумывала об этом. Это имело некоторую привлекательность — позволить их врагам самим приблизить своё падение, но для уверенности нужен был толчок в правильном направлении.

— Мы не можем позволить другим быть слишком кроткими, — сказала она. — Если мы перейдём черту, это станет для них подарком, и они с удовольствием воспользуются им и обвинят нас в излишнем властолюбии и эгоизме, однако мы должны понять, чем излишняя мягкость грозит и для нас. В данный момент мы обольщаем новизной, и нам стоит сделать некоторые шаги для усиления наших позиций, пока удача благоволит нам.

— Ты думаешь о чём-то конкретном? Надеюсь, это не слишком очевидное?

— О да, у меня есть кое-что, сестра. Высокомерие Кхелтиона было ко времени, однако остальные больше не совершат подобной ошибки. И именно призыв к жертве привлечёт в наши ряды ещё больше сторонников. Мы должны найти другого кандидата для жестоких целей Кхаина, кого-то, кто является крупным сторонником наших противников, однако сам не входит в секты.

Они провели довольно долгое время, вчитываясь в записи Хеллеброн, предоставленные ей эльфами, которые надеялись уладить свои мелкие разногласия, и изучая представленные в них имена. Большинство были мало кому интересной мелочью, многие же другие — слишком сильны для Хеллеброн, понимавшей, что, если она выступит против них, их союзники незамедлительно нанесут ответный удар.

Просеивание злобы наггароти заняло довольно много времени. Лианнин вошла с парой мерцающих фонариков и повесила их на крюки в углах комнаты. Хеллеброн едва заметила её, однако, когда горничная замялась у выхода, подняла взгляд. Лианнин склонила голову, однако выражение на лице говорило о том, что у служанки явно было что-то на уме.

— Говори, — сказала Хеллеброн. Она встала и пальцем приподняла подбородок служанки. — Разве я не считаю тебя почти своей второй сестрой? Что тебя беспокоит?

— Я боюсь, — ответила Лианнин.

— Кто-то тебе что-то сказал? — спросила Лириэт, отложив свиток. — Кто-то угрожает тебе?

— Не мне и не напрямую, — ответила эльфийка. — Я боюсь за вас, — она схватила руку Хеллеброн и с беспокойством посмотрела на сестёр. — Ходят слухи, что Анеллион, преемник Кхелтиана, собирается осудить вас в городе и привезти влиятельного эльфа с Ултуана, чтобы тот сделал то же самое. Друг моего кузена работает в доках, и он рассказал, что вчера Анеллион отправил гонца на быстроходном корабле.

— Кому было отправлено это сообщение? — спросила Хеллеброн, подводя Лианнин к стулу и мягко усаживая её. — Ты узнала имя?

— Кхорландир.

Имя было знакомо, однако Хеллеброн никак не могла вспомнить его. Она посмотрела на сестру и увидела, что Лириэт то как раз вспомнила. Её брови поднялись в испуге.

— Я знаю это имя, — сказала Лириэт. — Я слышала его из уст Летриуса.

Эти слова заставили проясниться и воспоминания Хеллеброн.

— Не тот ли это Кхорландин, от которого Летриус узнал секреты Кхаина?

— Это он, сестра. И наверняка обладает влиянием, возможно, он даже является первосвященников в Анлеке. Для нас было бы не очень хорошо, если бы он приехал в Атель Торалиен.

— Этого не произойдёт, — сказала Хеллеброн. Она заметила, что Лианнин внимательно прислушивается к разговору. Встав за её спиной, Хеллеброн положила руку на плечо горничной. — Не бойся. Ты правильно сделала, что предупредила нас. Для нас было бы весьма полезно, если бы тебе удалось узнать побольше о намерениях Анеллиона. Можешь ли ты сделать это для нас?

Лианнин подняла полный благодарности взгляд.

— Конечно, я буду держать глаза и уши открытыми, — сказала горничная. Снова последовала небольшая заминка, и Хеллеброн взмахом руки показала, чтобы Лианнин продолжила. — Если моя просьба не слишком велика, то я бы хотела просить разрешения принять участие в одной из ваших церемоний. Я не смогла увидеть вас в ту ночь.

Хеллеброн и Лириэт улыбнулись друг другу.

— О, это вообще не проблема, дорогая Лианнин, — сказала Лириэт. — Наоборот, это с нашей стороны было большим упущением не пригласить тебя.

— Мало того, мы гарантируем, что когда в следующий раз ты посетишь наше следующее посвящение, то станешь почётной гостьей, — добавила Хеллеброн.

С благодарной улыбкой Лианнин вскочила на ноги, нежно пожала руку Хеллеброн и поспешила к двери.

— Благодарю вас. Если это не будет излишне дерзким с моей стороны, то я хотела бы взять с собой несколько друзей, слуг других благородных семей.

— Приводи кого хочешь, — с улыбкой ответила Хеллеброн. — И чем больше, тем лучше!

Из Лианнин вышел отличный шпион, и уже на следующий день она принесла новость о том, что у жреца, Анеллиона, была тайная любовница, серебряных дел мастер, жившая в квартале ремесленников недалеко от набережной. Он проводил с ней много времени, якобы чтобы приобретать ювелирные украшения и другое снаряжение для своих последователей, но эти двое были куда большим, чем торговец и его клиент.

Эта информация приятно совпала с планируемым на следующую ночь ритуалом. После зрелища с телом Кхелтиана, новые сторонники Хеллеброн и Лириэт будут ожидать нечто столь же эффектное.

Как только луны ускользнули с глаз, пара призрачных фигур появилась на пустых улицах Атель Торалиена. Они были одеты в тёмно-серые одежды, закутаны в чёрные плащи — тени во тьме. Они без происшествий обнаружили ювелирную лавку и незамеченными проникли внутрь. Обутые в мягкие туфли ноги беззвучно ступали по полированному деревянному полу, пока пришельцы пересекали торговый зал и поднимались вверх по лестнице к жилым комнатам.

За аркой они увидели пожилую пару, спящую на большой кровати. Пришельцы прошли мимо, проверяя остальные комнаты, пока не нашли темноволосую любовницу Анеллиона, которая, свернувшись калачиком, лежала под шерстяным одеялом, её красивое лицо купалось в золотистом свете фонаря, висевшего на коньке крыши снаружи комнаты.

Лириэт вытащила что-то из-за пояса: длинную шпильку с короткой деревянной ручкой. Она проткнула ею деревянную пробку, закрывавшую небольшой пузырёк, и вытащила обратно, на конце повисла одинокая капелька жидкости. Склонившись над молодой мастерицей, Лириэт кольнула девушку в шею. Появилась кровь.

Девушка проснулась, рука потянулась к источнику боли. Рукой в перчатке Хеллеброн закрыла рот, собравшейся закричать эльфийке. Жертва сопротивлялась несколько мгновений, а потом внезапно резко обмякла, когда яд сон-лозы добрался до её мозга. Невидящими глазами молодая эльфийка уставилась в потолок, её рот безвольно раскрылся.

— Слушай нас очень внимательно, — прошептала Хеллеброн, склонившись к уху девы. — Когда утром ты проснёшься, то не вспомнишь об указаниях, которые мы оставим тебе. Ты без колебаний будешь следовать им. Ты понимаешь?

Девушка вяло кивнула.

— Хорошо, — сказала Лириэт. Она выхватила кинжал из-за пояса и вложила в безвольную ладонь одурманенной жертвы. — Слушай внимательно.

Фонари были погашены, так что свет давал лишь огонь полыхавшего на площади костра. На стенах домов и лавок вокруг танцевали тени, а собравшихся эльфов заливал оранжевый свет.

Хеллеброн радовала собравшаяся толпа, ставшая ещё больше — почти тысяча эльфов. Как и раньше, среди собравшихся царило смешанное настроение. Она заметила эльфов других культов, окружавших своих жрецов и готовых испортить церемонию: пока слово Кхаина распространялось по городу, другие секты также сплачивали своих последователей. Запах противоборства витал в воздухе, но Хеллеброн знала, что сегодняшняя ночь спровоцирует нечто намного большее, чем мрачные взгляды и выкрики.

Лириэт начала с обычного вступления, прославляя силу Кхаина, вызывая в воображении видения великой войны с демонами, и спасение эльфов Аэнарионом, взявшим в руки меч Кхаина.

Хеллеброн подхватила её историю, вновь напомнив эльфам, что их народ никогда не знал мира, и что именно наггароти всегда были на переднем крае битвы, и нуждались в благословении Кхаина намного сильнее, чем другие княжества.

— Пусть дух Кхаина наполнит наши сердца и заставит быстрее течь кровь! — воскликнула Лириэт. — Кто ещё чувствует дух Кхаина?

Хеллеброн и Лириэт расхаживали перед толпой, их глаза ощупывали толпу, обнажённые клинки в их руках блестели в свете костра.

— Кто готов открыться князю Крови? — крикнула Хеллеброн.

Раздалось несколько выкриков, то были эльфы, что раньше шли за Летриусом, а теперь стали последователями невест Кхаина.

— Хвала Кхаину! — взорвалась криком толпа. Зов был подхвачен, а затем повторён, и свирепость, наполнявшая его, всё росла.

Пронзительный визг расколол скандирование, и из толпы вырвалась эльфийка, держа в руке изогнутый кинжал. Это была серебряных дел мастерица, безумен был её взгляд, разорвана одежда.

— Я чувствую дух Кхаина! — взвизгнула она. Упав перед Хеллеброн на колени, она откинула голову, и мучительный крик вырвался из самого нутра. Первобытный звук, полный ярости и боли. — Он обжигает! Моя душа в огне!

Расталкивая эльфов плечами, из толпы выбралась ещё одна фигура. Это был Анеллион во всём своём жреческом облачении.

— Майнет, что за безумие? — спросил он, схватив девушку за руку, чтобы поднять на ноги.

Майнет вырвалась из его рук и попятилась к костру. Всё её тело дрожало, кинжал в её руке колебался. Остекленевшими глазами она посмотрела на Анеллиона, прежде чем повернуть безумный взор на остальных эльфов. Майнет, казалось, изо всех сил боролась с чем-то, кинжал плёл перед ней случайные узоры.

Хеллеброн и Лириэт молча наблюдали за происходящим, мысленно молясь Кхаину, чтобы сон-лоза подействовала.

— Я не могу этого сделать! — закричала Майнет. Хеллеброн сделала шаг, чтобы вмешаться, но Майнет отшатнулась от её протянутой руки. — Я не могу отдать вам того, кого люблю, возьмите взамен меня!

Майнет погрузила кинжал в свою вздымающуюся грудь. Кровь залила мостовую, эльфика упала, кровавая пена выступила у неё на губах. Толпа взорвалась криком. Противостоящие Хеллеброн и Лириэт жрецы и их последователи бросали обвинения, в то время как верные поборники Невест Кхаина взывали к Князю Крови. Ещё не определившиеся со стороной эльфы кричали в ужасе или, рыдая, рухнули на мостовую.

Анеллион подбежал к Майнет и упал перед ней, положив голову своей возлюбленной на колени. Жрец вытащил кинжал и выбросил его прочь, кровь покрывала его руки и ноги, пятная красным золотисто-белую мантию. Его пальцы коснулись волос, окрашивая их в пурпур, размазывая ещё больше крови по её лицу.

Первосвященник поднял на Хеллеброн полный ненависти взгляд. Осторожно положив Майнет на землю, Анеллион встал, дрожа от ярости.

— Кхаин забирает то, что принадлежит Ему, — заявила Лириэт, вставая рядом с сестрой и держа кинжал наготове.

Хеллеброн всё ещё была в шоке от действий их жертвы: ей было приказано напасть на Анеллиона, впрочем, так было даже ещё лучше. Собравшись с мыслями, она встала лицом к лицу с Анеллионом.

— Этот гнев, что ты чувствуешь, эта злость, что кипит в тебе — есть дар Кхаина, — сказала Хеллеброн. — Ты не можешь обвинять жрецов за деяния их бога. Кхаин выбрал тебя, как Свою жертву в эту ночь, и будь благодарен, что твоя любовница решила отдать себя вместо тебя.

— Это нападение на меня, на культ Эрет Кхиал, — ответил Анеллион. — Не думайте, что это останется безнаказанным.

— И кто же принесёт твоё возмездие? — спросила Лириэт. — Эрет Кхиал? Анаф Раэма? Нет, то, что ты жаждешь — это сила Кхаина. Это к Кхаину ты должен обратиться, когда возжелаешь нанести удар в ненависти и страхе. Кхаин сделал свой выбор и нашёл тебя недостойным.

Хеллеброн заметила волнение в толпе: последователи Анеллиона схлестнулись с кхаинитами. Однако время для открытого противостояния ещё не пришло.

— Прекратите свои мелкие свары! — закричала она, указывая кинжалом на скандаливших эльфов. — Сегодня священнодействие состоялось. Не унижайте этот прекрасный момент жертвоприношения своими мелочными склоками. Майнет отдала свою душу Кхаину и мы должны освятить её плоть для Него.

Лириэт нагнулась над телом Майнет, её кинжал завис над раной в груди.

— Нет! — Анеллион набросился на Лириэт. Невеста Кхаина отступила в сторону и лёгким движением врезала жрецу в челюсть, отшвырнув его на камень площади.

— Не гневи Кхаина ещё сильнее, — прорычала Хеллеброн, вставая между ним и телом его возлюбленной. — Он выбрал сегодня одного из вас. Не вынуждай Его вновь обратить взор на тебя.

Слёзы потекли по щекам Анеллиона, когда Лириэт присела перед Майнет и вырезала сердце из её груди. Она почтительно подняла его перед толпой, которая застыла в безмолвии, наконец поняв, что произошло.

— Хвала Кхаину, — мягко сказала Лириэт. — Возьми эту жертву и поддержи нашу жизнь Своей окровавленной рукой. Насыться этим подношением крови и плоти.

Она бросила сердце в огонь и опустилась на колени. Хеллеброн сделала то же самое, склонившись к пламени. За их спинами и другие эльфы последовали примеру Невест, склонив голову и опустившись на колени в преклонении.

— Хвала Кхаину, — то был не победоносный крик, а испуганный шёпот сотен эльфов.

Невидимая, Хеллеброн улыбнулась.

Эффект от самопожертвования Майнет ощущался по всему Атель Торалиену. Хеллеброн и Лириэт были затоплены волной посетителей, ищущих защиты от гнева Кхаина. Большинство пришли, чтобы просто воздать хвалу, однако оказалось и довольно много тех, кто хотел изучить все пути Кхаина: не только молитв и обрядов, но и сражений во имя Кроваворукого бога.

Лириэт и Хеллеброн приветствовали этих новых последователей. Пользуясь деньгами и влиянием отца, они захватили одну из вилл, выходившую на площадь жертвоприношений. Были нагнаны рабочие, чтобы превратить здание в храм. Спустя много дней, чёрная гранитная статуя, изображающая Кхаина, вознеслась перед воротами, а вдоль стен выстроились железные жаровни, в которых горело колдовское пламя. Невесты Кхаина собрали своих наиболее перспективных последователей и начали учить их искусству войны, а также знакомить с различными наркотиками, которые позволяли сражаться без страха и усталости.

Другие же секты временно признали своё поражение. Опасаясь того, что случилось с Майнет, другие жрецы и жрицы протестовали лишь в кругу собственной паствы. Хеллеброн была довольна возникшим затишьем: всё её внимание было сосредоточено на удержании тех, кто хлынул в новый храм.

Многие из новых последователей были безнадёжны: их преследовали рассказы о Кхаине, овладевшем Майнет и заставившим её покончить с собой. Они регулярно пускали себе кровь, предлагая её богу Убийства в надежде, что подобные мелкие жертвы смогут отвести от них внимание Князя Крови. Хеллеброн и Лириэт председательствовали на подобных кровопускательных церемониях, наблюдая за тем, чтобы их последователи не нанесли себе слишком серьёзных ран, и давая уверенность, что жажда Кхаина могла быть утолена, если кровь была предложена с подходящим смирением.

Осень сменилась зимой, зима — весной, и новый ритм жизни укоренился в Атель Торалиене. Культ Хеллеброн насчитывал несколько тысяч, что было больше, чем даже у секты Эрет Кхиал. Когда её власть окрепла, мысли Хеллеброн обратились к более широким вопросам. Быть самым сильным культом в Атель Торалиене было недостаточно: кхаиниты должны были полностью доминировать и за пределами города.

Невесты Кхаина отправили своих самых верных и способных последователей в ряд других городов соседних колоний. Их задача была проста: вовлекать эльфов других княжеств в объятия Кхаина. Это была рискованная миссия, ибо, хотя среди наггароти и не было никаких сомнений по отношению к Князю Крови, в других княжествах поклонение Кхаину не приветствовалось. Вестники должны будут работать втайне, тонко расширяя своё влияние и привлекая лишь тех, кто был готов.

В течение следующего года уверенность Хеллеброн становилась всё больше. С сильным, но пока ещё не полным подчинением города, с казной, разбухавшей от пожертвований верных последователей, она написала письмо к Кхорландиру, первосвященнику Кхаина в Анлеке. В этом послании она превозносила достоинства кхаинитов и рассказывала Кхорландиру о том, что создала в Атель Торалиене. Она надеялась, что слухи о её достижениях, которые после этого письма могли начать ходить по Анлеку, смогут проложить путь к её возможному прибытию. Она думала, что, возможно, даже Морати вновь услышит её имя.

Когда новая зима закончилась и пришла весна, Хеллеброн получила, наконец, ответ от Кхорландира. Он высоко оценил её труды во имя Кхаина и заверил, что такая преданность будет вознаграждена.

В письме также было и предупреждение. Возвышение Кхаина в Атель Торалиене было частью большего движения, и в Нагарите другие секты предпринимали всё более отчаянные шаги, чтобы остановить увеличение популярности кхаинитов. Кхорландир советовал Хеллеброн внимательно наблюдать за шагами жрецов других городских культов, беспокоясь о том, что соперничающие секты могли использовать кхаинитов Атель Торалиена, чтобы выместить на них свою зависть.

Хотя Хеллеброн была склонна скорее не обратить внимание на подобные предупреждения, однако Лириэт довольно быстро сумела развеять излишнюю самоуверенность сестры. С помощью Лианнин, которая проявила себя довольно восторженным и популярным, и исключительно полезным членом секты, сёстры узнали о шёпоте недовольства. Почти два года минуло с самопожертвования Майнет и многие последователи начали разочаровываться в Невестах Кхаина. Лириэт подозревала, что это противоборствующие секты мутят воду, однако даже Лианнин не могла указать на кого-либо из заводил, стоявших во главе тихого бунта.

Прежде чем Хеллеброн успела разработать план действий, из рядов её последователей пришла ещё более тревожная весть. Несколько эльфов пропали без вести, и обвинительный перст указал на жрецов Эрет Кхиал. Пошли уверенные разговоры, что именно последователи богини Мёртвых ворвались в дома кхаинитов и похитили эльфов, верных Князю Крови, хотя и не было ни одного свидетеля, который мог бы поклясться, что видел это собственными глазами.

— Нет дыма без огня, — в один прекрасный день сказала Лириэт Хеллеброн, когда сёстры сидели вдвоём в небольшой прихожей рядом с главным храмом Кхаина, смешивая тайные микстуры и мази, используемые кхаинитами. — Это то, о чём предупреждал нас Кхорландир: другие культы готовят против нас что-то серьёзное.

— Они стремятся посеять раскол среди нас, — ответила Хеллеброн. Она взяла щепотку порошка из колбочки и с помощью ступки и пестика смешала его с измельчённым злобоцветом. — Если мы не ответим, наше главенство будет поставлено под сомнение и смута лишь усилится.

— Нам нужна ещё одна живительная жертва, — согласилась Лириэт. — Кровопускание уже не занимает наших последователей так, как пару лет назад.

В этот момент занавески, закрывающие комнату, раздвинулись, и внутрь вошла Лианнин, неся исходящую паром кастрюлю с водой. Она поставила её рядом с сёстрами и собралась было уйти, когда Лириэт схватила её за руку.

— Какие настроения среди наших братьев и сестёр? — спросила младшая из сестёр.

— Они злятся сильнее, чем боятся, — ответила Лианнин. Она очень изменилась, по сравнению с той горничной, что была когда-то: кожа была выбелена с помощью краски, волосы и губы выкрашены в чёрный цвет. Крошечные шрамы покрывали руки и плечи, и маленькая руна Кхаина была выжжена на левой щеке. — Они видят похищение наших собратьев как вызов самому Кхаину.

— Мы должны нанести ответный удар, и он должен быть достаточно сильным, чтобы исключить любые попытки возмездия, — сказала Хеллеброн. Она посмотрела на Лианнин. — Разошли слово нашим последователям, что сегодня мы проведём специальную церемонию. Лириэт, собери наших лучших бойцов и приведи их сюда до наступления сумерек. Пришло время послать сообщение, которое уже не сможет быть проигнорировано.

Хеллеброн и Лириэт гордо прошествовали по улицам во главе пятидесяти самых ревностных своих последователей. Все кхаиниты были вооружены мечами и кинжалами, в руках несли зажжённые факелы. По всему храмовому округу их встречал стук захлопывающихся дверей и скрип закрывающихся ставен. Даже эльфы, которых религия не волновала, не могли не знать о последних событиях, и мрачный вид кхаинитов заставил многих жителей пуститься наутёк.

Вместо того чтобы сразу атаковать сторонников Анеллиона, Хеллеброн привела своих последователей к храму Атарти. Искатели наслаждений были лёгкой мишенью, в основном молодые и неудовлетворенные, вступавшие в случайные связи и совместное опьянение. Храм богини удовольствий был высоким, узким залом с колоннами, выстроившимися вдоль всего пути к главному входу. Над пределом красовался фриз: непристойное изображение сплётшихся тел. Под фреской вилась надпись: «Нет жизни без удовольствий».

Хеллеброн перешла на бег, и верные последователи лихо рванули за ней вверх по лестнице. В храме не было двери, что могла бы преградить им путь, и кхаиниты быстро пронеслись под высокой аркой. Внутри храма их встретил запах дурманящего ладана атартийцев, несколько фонарей тускло поблёскивали сквозь фиолетовый туман.

Почитатели богини удовольствий, различной степени раздетости, возлежали группками на коврах. Некоторые уставились на расходившихся по залу с оружием в руках кхаинитов затянутыми наркотическим дурманом глазами. Обнажённая верховная жрица, Илинталия, развалившаяся на алтаре, с лёгкой полуулыбкой томно повернулась к вновь прибывшим.

Хеллеброн ухватила жрицу за волосы и рывком сдёрнула с алтаря. Илинталия взвизгнула от боли, но оказать какое-либо более серьёзное сопротивление потащившей её на улицу Хеллеброн не смогла. Крик верховной жрицы разбудил остальных её последователей, но, опьянённые наркотиками, эльфы-атартийцы оказались лёгкой добычей для кхаинитов. Любителей удовольствий легко вздёрнули на ноги и погнали на улицу, не понадобились даже верёвки.

В окружении сверкающих обнажённых клинков кхаинитов, атартийцы, спотыкаясь и еле шевеля ногами, выползли из храма, лопоча от неожиданного испуга. Некоторые смогли прийти в себя: шок вымыл из них последствия потворства собственным слабостям. Пинки и удары быстро заставили умолкнуть их протесты.

Кхаиниты прошествовали назад через город, их пленники шли в центре построения поклонников Кхаина. Из дверей и окон раздавались вопросы и обвинения, когда сектанты проходили мимо, но Хеллеброн молчала, а остальным кхаинитам было строго-настрого приказано не причинять вреда никому, кроме их пленников.

Лианнин отлично выполнила свою часть: собрание кхаинитов было столь велико, что выплеснулось из храма и растеклось по прихрамовой площади, на которой проводились первые церемонии. Сама Лианнин стояла в дверях, кинжал поблескивал в руке, а собравшиеся последователи Князя Крови насмехались и издевались над слабыми атартийцами.

Илинталия к этому времени окончательно пробудилась от своей фуги и отчаянно заизвивалась. Хеллеброн и Лириэт подхватили верховную жрицу и подняли в воздух, внеся главу культа удовольствий в храм на собственных плечах, словно не замечая её попыток вырваться. Громкое приветствие встретило их внутри, где кхаиниты стояли тесно плечом к плечу, занимая почти всё пространство, кроме небольшого пятачка перед огненной ямой. Осыпая оскорблениями Илинталию, они расступились перед Лириэт и Хеллеброн, позволив Невестам Кхаина добраться до окровавленного каменного алтаря, стоявшего перед костром.

Сёстры швырнули жрицу Атарти на плиту, оглушив её. Пока Лириэт защёлкивала кандалы на конечностях Илинталии, Хеллеброн метнулась в прихожую и спустя минуту вышла с золотой чашей, наполненной мощным наркотическим раствором.

По-прежнему не произнося ни слова, Хеллеброн вытащила кинжал и полоснула по запястью пленницы. Из раны хлынула кровь и Хеллеброн тут же подставила широкую чашу, а затем, перемешав содержимое кинжалом, сделала большой глоток.

Уже и так возбуждённое захватом жертвы, тело Хеллеброн вспыхнуло огнём, когда смесь крови и наркотиков начала действовать. Она передала чашу Лириэт, которая быстро отхлебнула, а после передала Лианнин, и далее.

Хеллеброн, воздев кинжал, стояла на Илинталией. К гулу, наполнявшему разум кхаинитки, добавился треск костра и возбуждённое дыхание собравшихся. Дым от огня был не толще, чем туман, окутавший её мысли, когда она искала какое-либо подходящее для жертвоприношения заклинание или молитву.

Она посмотрела на своих последователей. Ещё больше эльфов протиснулись внутрь храма, уже намного превысив его вместимость. Им были не важны слова, их заботило только одно: кровь!

Не произнеся ни слова, Хеллеброн вонзила кинжал в грудь Илинталии, а затем ещё, и ещё, рубя и кромсая тело жрицы в приступе кровожадности. Она вырвала сердце жертвы и, поднеся к губам, впилась зубами и оторвала кусок кровоточащего органа. С залитыми багровым грудью и подбородком, она подняла сердце вверх, демонстрируя его собравшимся единоверцам.

— Хвала Кхаину!

Храм встрянуло от раздавшегося в ответ дикого вопля и рёва. Хеллеброн бросила сердце в огонь. Она чувствовала себя так, словно плыла, подпитываемая возбуждением и лестью. Кхаиниты взвыли ещё сильнее, когда на алтарь возложили одного из остальных захваченных атартийцев, труп же Илинталии утащили прочь и разорвали на куски последователи Кхаина, которые тоже хотели заполучить свои собственные сувениры этой славной ночью.

Теперь дело в свои руки взяла Лириэт: более уравновешенная в своих действиях, она тщательно взрезала свою жертву, плач и мольбы молодого эльфа заглушил хор восхвалений Князю Убийства. Он вопил, пока она не вонзила кинжал под его открытые рёбра. Лишь тогда, испустив пронзительный жалобный крик, он умер.

Снаружи, разочарованные кхаиниты, словно дикий шторм, пали на остальных пленников, разрывая их голыми руками и рубя клинками. Кости и кровь покрыли мощёную площадь, когда верные Кхаину разрывали своих жертв, воспевая хвалу своему кровожадному божеству и перекидываясь внутренностями несчастных атартийцев, словно неприличными игрушками.

Ещё долго продолжалось ночное убийство, погребальный дым валил из храма, закрывая звёзды, эхо сотен голосов бродило по улицам Атель Торалиена, в то время как простые граждане в страхе съёжились в своих домах.

Великое жертвоприношение атартийцев не осталось безнаказанным. На следующую ночь отряды приверженцев других богов набросились на кхаинитов и потащили на алтари своих храмов. Пламя осветило ночь и небеса над городом, когда запылали дома последователей Князя Убийства. Однако никто не решился подойти к самому храму или напасть на Хеллеброн или Лириэт.

Когда наступил рассвет, и жертвы были подсчитаны, оказалось, что более сотни кхаинитов нашли свою смерть, и в половину этого количества последователей остальных культов. Хеллеброн выступила перед своим адептами и пообещала, что Кхаин не позволит этим преступления остаться безнаказанными. Зная, что многие жители не были связаны с какой-либо конкретной сектой, Хеллеброн постановила, что кханиты должны вызывать наибольший страх: она не могла позволить ни одному другому культу противопоставить себя кхаинитам.

На следующую ночь последователи Кхаина были спущены с поводка и по всему храмовому району и на улицах вокруг него закипели стремительные схватки. Никто не мог сравниться в свирепости с кхаинитами и сотни умерли, убитые на улицах или схваченные и заколотые на алтаре.

Рассвет не принёс мира — схватки продолжились. Взошедшее солнце осветило залитые кровью, заваленные трупами городские улицы. Рука об руку с Лириэт Хеллеброн стояла в дверях храма и призывала своих уставших последователей продолжать резню.

Послышался стук копыт по мостовой и на площадь перед храмом выехал отряд рыцарей. Более сотни всадников появились перед храмом, копья опущены, мечи обнажены в готовности нести смерть. За ними шеренга за шеренгой ступали солдаты с луками и копьями, заполняя улицы вокруг храма Кхаина.

Капитан рыцарей направил своего скакуна к храму и остановился на небольшом расстоянии от Невест Кхаина. Хеллеброн не смогла узнать его.

— По приказу князя Аландриана все религиозные культы должны немедленно прекратить беспорядки, — капитан посмотрел на Хеллеброн. — Это относится и к вам. Ваш отец очень недоволен.

— Мы сражаемся, чтобы защитить себя, — ответила Лириэт. Хеллеброн была слишком взбешена. Как отец смеет мешать ей сейчас, в момент её триумфа?

— Больше драк не будет, — сказал капитан. — Все храмы должны быть закрыты. В городе вводится комендантский час от заката до рассвета. Любой, кого обнаружат имеющим наглость продолжать эти культистские безобразия, будет арестован и предан суду, как предатель.

— Я требую встречи со своим отцом! — взвизгнула в бешенстве Хеллеброн.

— У нас есть друзья в армии, — заметила Лириэт.

Капитан рассмеялся.

— Любой солдат, который откажется повиноваться приказам князя Аландриана, будет казнён без суда или апелляции. Что же касается вашего отца, он послал меня сюда, чтобы привести вас к нему, — закончил капитан, внезапно утрачивая всю весёлость. — Вы задержаны.

Глава шестая Наследие Кхаина

Вдалеке горизонт, запятнанный зеленью лесов, раскалывала блестящая змея реки. На севере Хеллеброн видела лишь вспаханные поля, а рядом — казалось, стоило лишь протянуть руку — землю покрывали волны покрытых вереском холмов. Непосредственно под узкими окнами башни взрывались цветом сады, расцветавшие в упоении весны. Дорожки из белой гальки вели между клумбами к безупречной лужайке, где слуги, встав на колени и перемещаясь ровной линией, подстригали траву.

Это была весьма живописная тюрьма.

Сады граничили с высокой изгородью, и Хеллеброн замечала блеск доспехов солдат, патрулировавших дорогу. Если бы она высунулась из окна, то внизу увидела бы шлемы солдат, стоявших на страже у дверей.

Первый год был самым трудным. Хеллеброн спорила и неистовствовала, с дюжину раз переломала всю мебель, разбила позолоченные зеркала, подожгла дорогие ковры, но отец так и не смягчил своего решения.

Второй год Хеллеброн провела в глубокой задумчивости, придумывая сотни способов побега. Она обладала достаточным мастерством, чтобы силой пробить дорогу на свободу, но до города было полдня пути. Ни одной лошади не было в конюшне, так что её поймают раньше, чем она сможет хотя бы краем глаза увидеть Атель Торалиен. А даже если ей вдруг повезёт, и она сможет добраться до города, то попасть в него незамеченной было ещё меньше надежды. Другой возможностью было уйти на восток, но жизнь изгнанника будет отличаться от тюрьмы лишь меньшим количеством удобств.

Третий год Хеллеброн провела за написанием писем к сестре, которая томилась в подобном же заключении, только дальше на севере. В ответных письмах Лириэт рассказала о высоких скалах, на которых стояла её темница, и волнах, что днём и ночью бились об их подножие.

Хеллеброн не сомневалась, что все её письма вскрывались и читались, а всё подозрительное немедленно сообщалось отцу. Однако это не остановило её от описания своих планов и желаний: сестры были настолько близки, что даже думали почти одинаково, так что могли распознать тончайшие значения в, казалось бы, невинной переписке. Лириэт всегда писала о терпении, а Хеллеброн призывала сестру оставаться сильной.

Князь Аландриан частенько навещал дочерей. Сначала Хеллеброн наотрез отказывалась встречаться с ним, заходя так далеко, что даже швырялась из окна подсвечниками. Однако, когда он перестал приходить, она всё же написала ему письмо, извинившись за своё поведение. Она по-прежнему лелеяла надежду, что сможет объясниться, или, возможно, даже добиться своего освобождения, надавив на отцовские чувства.

Её отец предложил простой выбор: отказаться от Кхаина или оставаться в заключении. Хеллеброн не дала никакого ответа, и много дней раздумывала, что ей делать. Она не сможет притворно отказаться от Кхаина: было слишком много эльфов, готовых следить за ней, чтобы убедиться, что она осталась верна своему слову. Отказаться же на самом деле от своего статуса Невесты Кхаина означало признать поражение и навсегда забыть обо всех своих мечтах.

Хеллеброн не могла этого сделать, поэтому с неохотой ответила отцу, что не откажется от любви к Кхаину. Он кивнул, возможно, даже с оттенком гордости, после чего сказал, что эти двери будут всегда открыты для неё, если она решит изменить своё решение.

Три с половиной года не были каким-то серьёзным временем для долгоживущих эльфов, но для Хеллеброн они стали медленной пыткой. День проходил за днём, и она чувствовала, как ускользают её мечты. Отец позволил остаться с ней Лианнин, и через неё Хеллеброн посылала тайные сообщения своим последователям и получала ответные письма с описанием того, что происходило в Атель Торалиене и других городах.

Спустя год, Аландриан сдался перед настойчивыми требованиями культов, и храмы вновь открылись, даже храм Кхаина. Однако без Хеллеброн и Лириэт кхаиниты стали гораздо меньшей силой, вновь вернувшись к статусу милостивого потворства воинам, а не истинного культа. Изредка к городу подходили зверолюды или зеленокожие, а иногда и отряды людей-грабителей с севера, и их кровь насыщала жажду Кроваворукого. Казалось, Летриус всё же выиграл и теперь смеётся из могилы.

Стук в дверьвывел Хеллеброн из задумчивости.

— Войди.

Лианнин шмыгнула в дверь. Её лицо было испуганно.

— Пришёл князь Аландриан и хочет увидеть вас.

— Он был здесь всего три дня тому назад. С чего это он так быстро вернулся?

— Он не сказал мне. Он ждёт вас в Южном зале.

Хеллеброн кивнула и встала.

— Передай, что я приду, как только приведу себя в порядок.

Лианнин ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь и оставив Хеллеброн наедине с внезапно нахлынувшей на неё бурей мыслей и вопросов. Только что-то исключительное и срочное привело бы её отца обратно столь быстро. Хеллеброн уселась перед зеркалом и начала расчёсывать волосы, успокаивая себя и отгоняя поток предположений, приходивших в голову. Переодевшись в бальное платье с короткими рукавами, она скрепила волосы золотой застёжкой и вздохнула.

Никогда не стоило забывать, что, в конце концов, она оставалась княжной.

— В Нагарите гражданская война.

Хеллеброн, раскрыв рот, уставилась на отца, после чего покачала головой, думая, что ослышалась. Аландриан сидел во главе длинного обеденного стола, в камине за его спиной горел огонь. Он встал и посмотрел на пламя, после чего продолжил.

— Князь Малекит вернулся на Ултуан из северного похода, и Морати попыталась лишить его трона, — Аландриан говорил сухо, словно бы читая письмо. — Я узнал об этом только вчера, хотя самой новости уже много дней. Капитан корабля, который принёс её мне, сказал, что Малекит вступил в Анлек, а Морати будет доставлена к королю-фениксу и предстанет перед судом по обвинению в государственной измене.

Хеллеброн расхохоталась, она смеялась так долго и сильно, что по щекам покатились слезы, и ей даже пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть. Всё это время Аландриан в замешательстве смотрел на свою дочь. В конце концов, Хеллеброн вернула небольшую толику контроля.

— Морати будет судима Бел-Шанааром и другим князьями? — Хеллеброн снова рассмеялась, представив унижение королевы. — Это чудесная новость. Просто великолепная!

Её отец, впрочем, не видел здесь ничего весёлого.

— Нагарит разрывает сам себя, — сказал князь. — По-прежнему остались группировки, верные Морати, которые продолжают сопротивление князю Малекиту.

Хеллеброн наконец успокоилась, разум внезапно наполнили возможности.

— Эти проблемы доберутся и до Атель Торалиена, — сказала она. — Ты был заместителем князя. Именно Малекит передал тебе власть над городом. Культы же поклялись в верности собачонкам Морати — куклы, чьи хозяева все эти годы сидели в Анлеке. Твои враги увидят в этом возможность устранить тебя.

— Это уже началось, — ответил Аландриан, снова садясь. Он махнул Хеллеброн, приглашая присесть рядом, и положил на стол облачённую в защитную перчатку руку. Жест вышел умоляющий. — У меня есть для тебя предложение.

— Проси что угодно, папа, — мило улыбнувшись, сказала Хеллеброн. — Всё, что угодно.

Хеллеброн пришлось ждать ещё пару лет, пока её отец лавировал и политиканствовал в Атель Торалиене, постепенно заменяя или перемещая чиновников, которые были известными последователями других культов, продвигая офицеров, преданных ему лично, подмазывая других князей города и заключая тайные союзы с самыми могущественными торговцами.

Когда приготовления были закончены, прибыл конный почётный караул, чтобы забрать Хеллеброн. С ними была Лириэт, и встреча сестёр получилась очень эмоциональной, со слезами и объятиями. После столь долгого ожидания, теперь, когда она была так близка к достижению власти, которой столь долго жаждала, дорога до Атель Торалиена, на взгляд Хеллеброн, заняла целую вечность. Отец собирался вручить ей город на блюдечке с золотой каёмочкой, а мысли Хеллеброн по-прежнему были полны грандиозных проектов. Контроль над Атель Торалиеном не был вершиной её устремлений, её цель лежала на другом берегу океана, в Анлеке, и с Морати, заключённой в темницу короля-феникса в Тор Анроке, вряд ли будет ещё лучшее время для исполнения мечтаний Хеллеброн.

В конце лета, после полудня город купался в солнечном свете, и это зрелище наполнило Хеллеброн энергией. Свет отражался от серебряных крыш и позолоченных башен, блестевших на фоне ясного неба. Она смотрела на высокие стены города, который столь долго был закрыт для неё, и представляла себе спешащих по своим делам простых атель торалиенцев, даже не подозревающих о том, как вскоре должна была измениться их жизнь.

Её мысли обратились к соперникам, жрецам и жрицам других культов, которые, без сомнения, смеялись над её заточением и шутили между собой о дурной судьбе Невест Кхаина. О, вскоре они узнают, насколько тяжела плата за отрицание Кхаина, равно как и любое противодействие возрождению Его славы.

Хеллеброн мгновенно ощутила подавленную атмосферу, царящую в городе, стоило войти внутрь. Повсюду, куда падал взгляд, были солдаты: вряд ли граждане Атель Торалиена не могли не заметить увеличение их количества, по сравнению с последними днями.

Несколько князей ждали в воротах, окружённые личной гвардией. Хеллеброн узнала Малриада и ещё двоих, остальные трое были ей незнакомы: нагаритские князья, бежавшие с Ултуана в последние годы владычества Морати.

Маэнредил тоже был там, щеголяя капитанским гребнем на шлеме. Лириэт помахала своему бывшему любовнику, который улыбнулся в ответ и приказал своей роте выразить должное приветствие. Когда Хеллеброн и Лириэт проехали мимо, солдаты склонили перед ними копья, изрядно развеселив сестёр.

Аландриан ждал их в центре предвратной площади. Он был облачён в лучшие доспехи, длинный плащ, спускавшийся с плеч, полностью закрывал круп его лошади, на руке висел позолоченный щит. Он до последней частички выглядел князем, которым и являлся, и это заставило Хеллеброн ощутить прилив гордости, когда она осадила своего скакуна рядом с отцом и склонила голову в поклоне.

— Нам всё же придётся приложить некоторые усилия, — сказал Аландриан. — Наша подготовка не смогла пройти полностью незамеченной. Твоя мать подозревает что-то неладное, и собрала народ на рыночной площади. По моим подсчётам, её речи слушает больше тысячи наших сородичей.

— Что с Анеллионом и другими лидерами культов? — спросила Хеллеброн.

— Они собирают своих последователей к храмам, просто из предосторожности. Достоверно знать, что мы планируем, они не могут.

Хеллеброн оглянулась на собравшихся солдат, затем на отца.

— Когда начинаем? — спросила она.

Город вспыхнул пожарами, и ночь обратилась в день. Весь храмовый район полыхал, и крики тех, кто остался в храмах, вторили треску огня. Грохот боя стих, когда прошла его наивысшая точка, и отряды кхаинитов и солдат выискивали последних культистов.

Хеллеброн и Лириэт возглавляли атаки, врываясь в храмы с копьём и мечом и вырезая всех, кто оказался у них на пути. Большинство кротких сектантов уже сдались, и теперь их выстраивали в длинные ряды на площади перед храмом Кхаина. На этот раз Хеллеброн не собиралась повторять свою ошибку и перебить всех жертв за одну ночь: на этот раз пленников было достаточно, чтобы костры Кхаина не голодали долгое время, если, конечно, ей удастся умерить пыл своих последователей.

Невесты Кхаина стояли перед храмом Анаф Раэмы, наблюдая, как последователей Мстительной Охотницы вытаскивают наружу. Лириэт рассмеялась, когда один из старых жрецов споткнулся и упал, расквасив лицо о мостовую. Солдаты подхватили его под руки и потащили прочь, ноги жреца безвольно волочились по улице.

Конский топот объявил о прибытии Маэнредила. Капитан соскочил с лошади, выглядел он довольно расстроенным.

— Что-то случилось? — спросила Хеллеброн.

— Ну, как сказать, — протянул Маэнредил. Он помялся мгновение, явно ощущая неудобство, прежде чем посмотрел на Лириэт. — Это твоя мать. Она привела толпу на виллу вашего отца и требует немедленно прекратить чистку.

— Ну и что? — ответила Хеллеброн. — Проигнорируйте её, и всё.

Маэнредил отвёл глаза, на его лице появилось покорное выражение.

— Это не так просто. С ней заявилось несколько тысяч жителей. Её неповиновение является вызовом вашему отцу, открытым выступлением против его правления. Она требует, чтобы он отказался от власти в её пользу.

— Тогда пусть наш отец ей и займётся, — сказала Лириэт. — Почему ты пришёл с этим к нам?

— Вас долго не было, — сказал Маэнредил. — Положение в культе Кхаина слегка… изменилось.

— Что ты имеешь в виду?

Маэнредил вздрогнул от резкости в голосе Хеллеброн. Капитан перевёл дыхание.

— Когда вас обеих удалили из города, князь Малриад решил возглавить культ. Многие по-прежнему верны вам, в том числе и он сам, но если вы хотите вновь стать нашим безоговорочными лидерами, то должны расправиться с теми противниками внутри культа, которые могут пошатнуть ваше влияние. Открытая дерзость вашей матери придаёт вес их словам о том, что вы недостаточно сильны, чтобы вести нас. Пока Малриад удерживает их под контролем, но если вы ничего не сделаете, то может показаться, что вы действительно слишком слабы. Они говорят, что ваш отец не будет правителем вечно, а без его поддержки вы не сможете защитить нас.

Лириэт вздохнула, в то время как Хеллеброн прорычала проклятие.

— Хорошо, мы займёмся этим, — сказала Хеллеброн. — Найди нам лошадей, и мы отправимся с тобой и взглянем на это сборище.

Влияние Мириэт значительно возросло за время отсутствия её дочерей. Убеждённый критик культов, она ухватилась за запрет мужа, чтобы получить широкую поддержку своему движению. Многие устали от культов и их лидеров, и тысячи покинули свои дома, чтобы присоединиться к этой протестной акции Мириэт.

Когда Хеллеброн и остальные въехали на площадь, Мириэт стояла перед линией копейщиков, закрывавших ворота во дворец Аландриана. Сам князь стоял на балконе, за стеной, в окружении своих сторонников. Там было несколько поигрывающих оружием жрецов-кхаинитов — лица, которые Хеллеброн не признала. Они были узурпаторами, их власть была создана стараниями Хеллеброн и Лириэт.

Последователи Мириэт стояли в молчаливой акции протеста. Там были представители всех слоёв общества и всех районов. Поодаль на протестующих гневно посматривали последователи Хеллеброн, помахивая обнажёнными клинками над взятыми в плен последователями других культов. Эти кхаиниты приветственно заорали, увидев прибывших сестёр. Бросив взгляд на окружавших Аландриана сановников, Хеллеброн заметила, что у некоторых их прибытие вызвало отнюдь не радость. Было очевидно, что подобное незначительное восстание в культе было им не по нраву.

Мириэт развернулась, когда Невесты Кхаина спрыгнули с коней. Мгновение Хеллеброн не могла распознать выражение на лице матери. Однако затем понимание мгновенно осенило её: жалость. Жалость, родившаяся из любви, несомненно, но она обожгла гордость Хеллеброн. Жалость — для слабаков. Не жалость послала Аэнариона на Осквернённый остров, чтобы взять меч Кхаина. Не жалость прислала Малекита под стены Атель Торалиена, чтобы спасти город от орков. Жалость была притворством меньших княжеств, и ей не было места в сердцах наггароти.

Сёстры медленно и осторожно подошли к Мириэт, ожидая какой-нибудь ловушки. Настроение толпы изменилось, угрюмость сменил гнев, когда архитекторы чистки подошли ближе. Хеллеброн и Лириэт уставились на них в ответ, сопоставляя гнев толпы со своим собственным. Тихая, кипящая ярость торалиев, которую сёстры некогда использовали в своих целях, теперь обернулась против самих Невест Кхаина.

— Я знаю, что у вас нет любви ко мне, но выслушайте то, что я должна сказать, — произнесла Мириэт. Хеллеброн остановилась в шаге от матери и свирепо уставилась на неё. Мириэт без страха встретила полный ненависти взгляд родной дочери, её бледно-голубые глаза смотрели твёрдо, пока она изучала лицо Хеллеброн. А затем глаза Мириэт заблестели, едва удерживая наполнившие их слёзы. — Пора остановить это безумие.

— И ты думаешь, что у тебя есть для этого силы? — спросила Лириэт.

Мириэт повернулась к толпе и подняла руки, и тут же на площадь опустилась тишина.

— Наша родина расколота, — сказала она толпе, однако слова были направлены её дочерям и их отцу, смотревшему с балкона. — Нагарит балансирует на грани разрушения, и причина этого не происки врагов, а наша собственная гордыня, превознесение себя над другими. Мы забыли уроки, оставленные нам Аэнарионом. Прежде чем он взял Сеятель Вдов, Аэнарион предложил себя другим богам, и они отвергли его, Только тогда, когда он пожертвовал собой, бросившись в огонь Азуриана, боги прислушались.

Мириэт повернулась к Хеллеброн и Лириэт, но её голос по-прежнему разносился над всей площадью.

— Аэнарион не жертвовал собой ради славы Кхаина. Аэнарион пожертвовал собой ради выживания нашего народа. Чтобы изгнать смерть и страдание — вот ради чего Аэнарион отдал свою жизнь. Из любви ко всем эльфам, наггароти и остальным, он взял в руки меч Князя Крови, зная о погибели, которую он тем самым навлекает на себя. Чтобы изгнать безвластие, развеять разногласия, Аэнарион повернулся к Кхаину, как к последнему выбору. Он испытывал гнев и печаль от того, что стал Кроваворуким Королём.

Мириэт в умоляющем жесте протянула обе руки к своим дочерям. Она упала на колени, слёзы текли по щекам.

— Это была любовь, не ненависть, вот что я скажу вам. Не позволяйте Кхаину забрать ваши души. Он сожрёт вас, а через вас и весь наш народ. У вас ещё есть выбор, вы ещё можете встать на путь света, а не ходить по тёмным тропам смерти. Ваши амбиции мимолётны, ибо все смертные, в конце концов, умрут, неважно сколь высок был их статус или велики армии.

— И когда вы умрёте, как вспомнят вас? Как вестников раздора? Как убийц родичей и душегубов? Даже Аэнарион в хватке самого Кроваворукого никогда не поднимал меча на другого эльфа. Пока Нагарит в смятении, пусть же Атель Торалиен станет маяком света и надежды, новым Анлеком. Пусть единственным нашим наследием останется гармония, понимание, любовь.

Хеллеброн встала над матерью и положила руку ей на плечо. Посмотрела на своих последователей, что замерли, словно готовые наброситься звери. Взгляд перешёл на сторонников Мириэт, многие из них были в слезах, на лицах других написан страх.

Наконец, она посмотрела на дворец своего отца. Аландриан смотрел со скрещенными на груди руками, его лицо — невыразительная маска. Рядом с ним новый главарь кхаинитов фыркнул и с ненавистью посмотрел в ответ, окатив презрением Хеллеброн и её сестру.

Хеллеброн опустилась перед Мириэт на колени. Подняв лицо матери, она поцеловала её в лоб и в каждую щёку. А затем, наклонившись, прошептала на ухо Мириэт.

— Слишком поздно для мира, — сказала она. — Если этого не сделаю я, то сделает кто-нибудь другой. Лучше править с благословением Кхаина, чем служить без него.

Хеллеброн выпрямилась, грубо поднимая Мириэт. Её кинжал блеснул. Кровь хлынула из горла её матери. Дав телу Мириэт упасть на площадь, Хеллеброн подняла окровавленный кинжал и пошла к плачущей толпе. Лириэт шла по пятам. Некоторые из толпы обратились в бегство, другие демонстративно остались на месте, однако, когда Хеллеброн оказалась от них в нескольких шагах, дрогнули и отступили.

— Кхаин пришёл в Атель Торалиен, — вскрикнула Хеллеброн. — У вас есть выбор. Примите Его и отдайте Ему свою жизнь. Или отрекитесь от Него, и тогда Он возьмёт вашу смерть!

Хеллеброн повернулась и указала кинжалом на главу кхаинитов и своего отца.

— Я только что убила собственную мать во славу Кхаина. Я сделала это быстро и с любовью. Любому другому эльфу, что рискнёт встать у меня на пути, так не повезёт!

Последователи Невест Кхаина обрушились на протестующих, как голодный волк на отару овец. Крики сотрясли площадь, когда эльфы побежали прочь, спасаясь от последователей Кроваворукого. На балконе, над площадью, Аландриан погрузился в себя, оставив жрецов Кхаина нервно глядеть на бойню внизу.

Лириэт и Хеллеброн подняли кинжалы и закричали в унисон, зная, что отныне город принадлежит им.

— Хвала Кхаину!

Король Теней

Часть I Дитя Курноуса Смута в Нагарите Неотступная Тень Предательство Малекита

Глава 1 Юный охотник

В эпоху своего правления первый Король-Феникс, Аэнарион-Защитник, основал в суровой северной области Ултуана княжество Нагарит. Там наггаротты — так называли подданных Аэнариона — изучали искусство войны и создали внушительную армию для защиты от демонов Хаоса.

Оплотом Аэнариону служила неприступная крепость Анлек — там он жил со своей королевой Морати и держал двор. Там они произвели на свет сына, Малекита. На пике своей власти, когда до победы над демонами оставалось совсем немного, Аэнарион погиб, и правление Нагаритом перешло в руки его сына. Малекит исполнил обещания отца и защитил земли и состояние князей, которые сражались бок о бок с Аэнарионом. Но затем его увлек дух войны и приключений, и Малекит отправился сражаться в колонии.

Вторым после великого Каледора Укротителя Драконов король Аэнарион почитал Эолорана из дома Анар, который был знаменосцем Короля-Феникса. Ему Малекит отдал лежащие среди холмов и подножий Кольцевых гор земли на востоке Нагарита. Эолоран правил от имени Аэнариона и Малекита, и его подданные наслаждались покоем и благополучием.

Он был мудрым князем и расширял влияние своего дома, не вступая в конфликты, хоть и отправил сына Эотлира ненадолго в колонии, чтобы тот узнал, что такое война. Княгиня погибла во время войны с демонами, после ее смерти Эолоран стал замкнутым, но тем не менее никогда не отказывал в помощи низкородным дворянам Нагарита. Шли годы, и стремящиеся к свершениям князья обретали известность — деяния Эолорана начали стираться из памяти эльфов за пределами Эланардриса.

Когда Малекит покинул Нагарит и отправился на завоевание новых земель, в его княжестве стали прорастать всходы раздора. Морати завидовала дарованной Эолорану власти, к которой тот прибегал лишь изредка, и плела интриги, чтобы поссорить дом Анар с остальными княжествами Ултуана. В то же время вдовствующая княгиня все больше прибирала к рукам власть над Анлеком и Нагаритом. Эолоран не желал говорить о заговорах даже со своей семьей, так что родным оставалось только догадываться, какие планы строит старый эльф для возрождения семейной славы и строит ли вообще. Эолоран запретил всем жителям Эланардриса посещать Анлек и довольствовался тем, что рассылал другим князьям письма, напоминая о полученной столетия назад помощи и принесенных дому Анар клятвах верности. Сын Эолорана, Эотлир, пытался поддерживать былой статус княжества, но его не отпускало чувство, что грядут перемены. Он не мог объяснить, что именно его настораживало: какие-то видения на краю зрения, звуки за пределами слуха, неуловимый запах в воздухе.

Стоял сезон холодов тысяча сорок второго года правления Короля-Феникса Бел Шанаара. На родине анарцев гулял северный ветер и нес с гор зимний холод. С высоких вершин, неторопливо вихрясь, летел снег. Дальние опушки сосновых лесов накрылись белыми шапками, и суровая зима с каждым днем подбиралась все ближе. Майет плотнее завернулась в длинную шаль из темно-синей шерсти — они с мужем Эотлиром стояли в саду особняка Эланардриса. Князь обнял ее за плечи и улыбнулся.

— Внутри ждет тепло очага, зачем ты стоишь на холоде? — спросил он.

— Слушай, — ответила женщина.

Оба замолчали, и какое-то время тишину нарушал только шелест ветра. Затем до них донеслось отдаленное карканье.

— Одинокая ворона зимой, — произнес Эотлир. — Думаешь, это плохой знак?

— Да. Хотя вряд ли он сулит что-то худшее, чем полный дом нежданных гостей из Анлека, которые ищут у нас убежища.

— Это временно. Когда-нибудь князь Малекит вернется и положит конец выходкам Морати. Нам нужно набраться терпения.

— Выходкам? — Майет горько рассмеялась. — Ты называешь убийства и разврат «выходками»?!

— В Анлеке много ее сторонников. Но хватает и тех, кто считает правление княгини незаконным и готов сопротивляться.

— Когда? — требовательно спросила Майет. Она высвободилась из объятий мужа и уставилась на него. — Уже много лет они ничего не делают, и мы тоже бездействуем.

— Морати — мать князя Нагарита, вдова Аэнариона; откровенный бунт против нее будет считаться предательством. На данный момент достаточно того, что мы правим своими землями и не пускаем сюда охватившую Анлек проказу. Если Морати попытается открыто посягнуть на нашу власть, то ее ждет гораздо более сильное сопротивление, чем она предполагает.

— А как же Тарной, Фаергиль, Лохстет и прочие, которые сейчас живут в нашем доме и боятся вернуться в Анлек? — спросила Майет. — Разве они не князья Нагарита? Они тоже когда-то считали, что Морати не посмеет открыто выступить против них.

— Ты хочешь, чтобы я стал предателем и узурпатором? — резко спросил Эотлир. — Или, что еще хуже, остаться вдовой и лишить нашего сына отца? В Анлеке Морати имеет власть, но тут, в горах, у нее руки коротки. Она может попробовать разделаться с нами по одному, но пока мы держимся вместе, она не решится выступить против нас. Треть нагаритского войска находится за границей вместе с Малекитом. Еще одна треть в свое время приносила клятву верности отцу и его союзникам. Морати не умеет создавать солдат из воздуха, тут ей не поможет колдовство и предсказания.

— Твой отец имеет в своем распоряжении половину военных сил Нагарита — и что он делает? — презрительно бросила Майет. — Он прячется здесь и пишет письма. Разве все мы не сыновья и дочери Нагарита? Наше войско должно встать под воротами Анлека и потребовать отречения Морати. Достаточно бед она причинила народу.

— А как насчет Малекита, наследника Аэнариона, нашего законного правителя? — Эотлир взял жену за плечи. — Ты думаешь, ему понравится, что кто-то штурмует Анлек без его ведома? И как он отнесется к тем, кто угрожает его матери? Скажу тебе сразу, мой отец умрет от стыда, если его станут считать предателем. Вот почему он собирает сторонников единственным доступным ему способом.

— Тихо, — вдруг быстро проговорила Майет и обняла мужа.

Эотлир повернулся и заметил юного эльфа, лет тридцати от роду, который спускался по широким ступеням особняка. На нем был кожаный охотничий костюм, отороченный пятнистым мехом и перетянутый ремешками, а в руках он держал тонкий черный лук и колчан со стрелами.

— Снова тренировка, Алит? — спросил Эотлир и высвободился из рук жены. — Ты же и так знаешь, что ни один князь в горах не сравнится с тобой в меткости и никто не может похвастаться такой твердой рукой.

— Ты преувеличиваешь, отец, — серьезно ответил юноша. — Хурион говорит, что его кузен из Крейса, Менхион, может попасть на лету в куропатку с сотни шагов.

— Хурион много чего говорит, сынок, — улыбнулась Майет. — Если верить его рассказам, то четверо его кузенов зададут жару любому войску.

— Я знаю, что он преувеличивает. Тем не менее, я с ним поспорил и докажу, что он врет. Весной я буду соревноваться с Менхионом. Я должен поддержать честь дома Анар. А сейчас мне нужно практиковаться, пока не лег снег.

— Ладно, но возвращайся до темноты, — разрешил Эотлир.

Алит кивнул, закинул колчан за плечо и зашагал прочь. Он знал, что родители считают его замкнутым, даже нелюдимым. Они часто перешептывались и замолкали, стоило ему оказаться рядом, но юноша отличался наблюдательностью и острым слухом и прекрасно понимал, что дела в Нагарите идут плохо. Дом был полон беглых князей, которые отказались поддерживать Морати и ее жуткие культы.

Он также знал, в отличие от отца и деда, что подобные дела улаживаются не дипломатией, а силой. Молодой князь очень ценил, что его семья избегает прямого конфликта с правителями Нагарита, но понимал, что однажды наступит и его черед возглавить дом Анар, и его переполняла решимость за время своего правления сделать мир лучше того, в котором они жили сейчас. Пусть за ним следуют из уважения, а не из страха — а завоевывать уважение надо как можно раньше, иначе потом окажется поздно.

Алит оставил позади ухоженные сады и через серебряные ворота в высокой ограде вышел к холмам — они громоздились у подножья Сурил Анарисы, Лунной горы, вздымаясь все выше и выше. Гора и ее окрестности тоже считались землями анарцев и были подарены им самим Аэнарионом. Неприветливая зимой, эта местность в теплое время года изобиловала дичью, а на лежащих ниже лугах располагались отличные пастбища для овец и коз. Когда-нибудь здешние земли перейдут ему, поэтому юный князь выбирался на прогулки но ним как можно чаще, чтобы знать их не хуже родного дома.

Сегодня он направился на северо-восток, вдоль русла Инна Бариты. Холодная река начинала свой путь в скрытых на склоне Сурил Анарисы пещерах и питала холмы Эланардриса чистой водой, а потом исчезала под землей в Хайметских водопадах далеко на юге.

Алит шел по извилистому берегу и наблюдал, как сверкает в прозрачной воде серебристая чешуя — это рыба прыжками преодолевала каменистые протоки. Юноша решил перебраться на северный берег и ловко запрыгал с камня на камень, не обращая внимания на скользкую поверхность и омывающий подошвы бурный поток.

На другом берегу он нашел старую, ведущую к холмам тропинку и зашагал среди темных валунов и облетевших кустарников. Через некоторое время он вошел под полог соснового леса, где под ногами хрустела прихваченная инеем хвоя. Легкая походка эльфа почти не оставляла следов, и вскоре он перешел на бег, быстро пробираясь под переплетенными раскидистыми лапами сосен.

Алита вело внутреннее чутье, подпитываемое теплом солнца, выглядывавшего из-за высоких облаков, омывающим лицо ветром и легким наклоном почвы под ногами. Он продвигался на восток вдоль подножия гор так уверенно, будто держал перед собой карту. В ветвях хлопали крыльями птицы, а в подлеске шмыгали мелкие четвероногие охотники, даже не догадываясь о близости эльфа. Наконец князь вышел к каменному откосу, могучим уступом рассекающему лес в глубину на несколько сотен футов. У подножия пряталась пещера с низким сводом. По горному склону спустилось облако и затянуло поляну полупрозрачной серой дымкой, в которой растворялись цвета и звуки.

Алит нырнул в каменный проем и оказался в широкой пещере, освещаемой лишь льющейся через вход полоской солнечного света. Эльф протянул руку вправо и нашарил скобу на стене, а в ней связанный из веток факел. Князь произнес нужное слово, по веткам пробежала искра, и вспыхнул огонь. Освещая себе дорогу факелом, Алит углубился в пещеру.

Она расширялась во внушительных размеров подземный зал, выточенный природой. Слившиеся за века сверкающие сталактиты и сталагмиты образовывали колоннаду под стать величественному собору. Зал не случайно походил на храм, ведь Алит вошел в одно из тайных святилищ Курноуса, бога-охотника. Свет мигающего факела заплясал по дюжинам черепов, размещенных в стенных нишах: волчьих и лисьих, медвежьих и оленьих, ястребиных и кроличьих. Некоторые украшала позолота, на других были вырезаны тонкие руны с просьбами и благодарностями.

Все черепа были подношениями Курноусу.

Хотя больше всего его почитали в Крейсе, который славился своими охотниками по всему Ултуану, Курноуса не забывали и в тех уголках острова, где население еще не перебралось в постоянно растущие города. В Эланардрисе тоже поклонялись богу-охотнику, ведь тут близкий к природе образ жизни еще не вытеснился чопорностью и формальностью Азуриана и прочих богов.

Земляной пол дикого храма покрывали мертвые листья. Стены украшали нарисованные краской сцены охоты, где хищники преследовали добычу. Самые древние изображения потускнели и стерлись, но они перемежались более яркими, недавними рисунками. Алит знал, что приходит сюда не он один, однако он никогда не встречал в святилище других охотников.

Сегодня у юноши не нашлось богатого подношения, хотя раньше он всегда радовал Небесного Волка великолепными жертвами. Молодой эльф преклонил колени перед алтарем — каменной колонной, усыпанной ветками, пеплом и прочим мусором. Факел он воткнул в выдолбленную в камне дыру, затем взял пригоршню наломанных заранее веточек и сухих листьев, вытащил из факела один горящий прут и принялся раздувать пламя. Со словами благодарности Алит бросил объятую огнем ветку в миниатюрный жертвенный костер. Затем вытащил из прикрепленного к поясу мешочка тонкую полоску вяленого мяса оленя, убитого им дюжину дней назад. Насадил приношение на похожий на вилку сучок и положил на костер — мясо тут же принялось шипеть и плеваться жиром.

Алит присел со скрещенными ногами перед алтарем и положил на колени лук. Прикрыл его руками и прошептал обращенные к Курноусу слова; он благодарил божество за подаренную добычу и просил удачи в следующих охотах.

Некоторое время он молча просидел в раздумье со склоненной головой. Юноша пытался отвлечься от своих тревог и сосредоточиться на грядущей охоте. Он представлял, как стоит на вершине Сурил Анарисы: горное солнце обжигает его лицо, и перед ним простираются дикие земли. Затем нарисовал в голове звериные тропы, источники, куда звери приходят на водопой, места их охоты. Перед внутренним взором возникла карта Сурил Анарисы, хотя ее там и сям прерывали темные пятна — те места, куда он еще не забредал.

Когда Алит почувствовал, что воздал богу достаточное почтение, он встал и направился к выходу; карта гор еще держалась перед мысленным взглядом. При помощи очередного известного охотникам слова он погасил факел и воткнул его на место, для следующего посетителя; кто им окажется, сам князь или кто-то другой, значения не имело. Пригнувшись, Алит вышел из пещеры и застыл на месте.

Прямо перед ним в сгущающемся тумане стоял олень. Великолепный самец, в холке выше его самого, с ветвистыми рогами шире, чем размах рук молодого князя. Абсолютную белизну шкуры нарушало лишь черное пятно на груди. Олень смотрел на Алита карими глазами, не боялся и не делал попыток напасть.

Юноша медленно выпрямился и уставился на зверя. Олень пригнул голову и встряхнул рогами, провел по земле копытом. Алит уверился, что перед ним посланное Курноусом знамение, но не мог разгадать его смысл. Олень начал тревожиться, закинул голову и издал трубный звук. Алит сделал шаг ему навстречу, успокаивающим жестом вытянул перед собой руку, но олень посмотрел на восток и умчался в лес.

Алит проследил за направлением его взгляда и увидел спрятавшегося за деревьями эльфа. Закутанный в плащ из черных перьев незнакомец сидел на вороном коне, а его лицо и волосы полностью скрывал капюшон.

Князь невольно потянулся к своему луку, и ему пришлось отвернуться, чтобы вытащить его из чехла. За это ничтожное мгновение всадник исчез. Алит наложил стрелу на тетиву и метнулся к опушке. Следов на земле не осталось — ни нога эльфа, ни копыто лошади даже не примяли присыпанную инеем хвою.

Два непонятных явления одно за другим сильно встревожили Алита; он внимательно оглядел поляну, но больше ничего не заметил. Князь убрал стрелу с тетивы и бегом бросился обратно к особняку. Все мысли об охоте мигом вылетели у него из головы.

Наследник дома Анар решил не рассказывать семье о странных встречах, ведь у родных и так достаточно было хлопот помимо приключений сына. За зиму воспоминание поблекло, в конце концов, Алит и сам уверовал, что ему привиделся сон наяву. Мысли о странных знамениях и таинственных всадниках сменились более насущными волнениями: к юноше пришла любовь.

Накануне дня середины лета Алит наслаждался солнцем. Он лежал на траве, одетый в короткую, без рукавов, тунику из белого шелка и смотрел в безоблачное небо, а лицо, руки и ноги омывало приятным теплом.

— Какое редкое зрелище, — произнесла Майет и присела на склоне поросшего травой холма рядом с сыном. За ее спиной на откосе горы сверкал белоснежными стенами особняк дома Анар, столица Эланардриса. В садах группками собирались эльфы; они пили вино и разговаривали, а одетые в серебристо-серые ливреи слуги разносили подносы с деликатесами.

— Что? — Алит повернулся на бок и приподнялся на локте.

— Улыбка, — в свою очередь улыбнулась мать.

— Я не могу грустить в такой чудесный день, — провозгласил Алит. — Голубое небо и сияние лета — тьма не в силах омрачить его.

— И?.. — Майет пристально взглянула на сына. — В этом году было много подобных дней, но я не видела тебя таким счастливым с того момента, как ты выпустил свою первую стрелу.

— Тебе мало того, что я счастлив? И почему бы мне не радоваться лету?

— Не пытайся меня перехитрить, упрямец, — игриво продолжала Майет. — Может, есть причины твоей безудержной радости? Может, дело в завтрашнем празднике середины лета?

Алит прищурился и сел.

— Ты что-то слышала, — сказал он и встретился с матерью взглядом.

Немного тут, немного там, — небрежно махнула рукой она. — По дороге сюда я встретила Каентраса. Ты, манерное, его знаешь — это отец Ашниели.

При упоминании молодой эльфийки Алит отвернулся, и Майет рассмеялась при виде его внезапного смятения.

— Значит, это правда! — триумфально улыбнулась она. — Если судить по счастливому настроению и влюбленному выражению лица, которое появляется у тебя при виде Ашниели, она согласилась пойти с тобой на танцы?

— Да, — с крайним смущением ответил Алит. — Если отец разрешит, конечно. А что именно он тебе сказал?

— Только то, что ты бегаешь по лесам как заяц и одеваешься как пастух, — ответила Майет.

Расстроенный Алит собрался встать, но мать положила ладонь ему на руку и остановила его.

— И он очень рад, что за его дочерью ухаживает сын дома Анар, — быстро добавила она.

— Он разрешил?

— Разрешил. Надеюсь, ты занимался танцами, а не бегал все время с луком в руках.

— Калабрет учил меня, — заверил мать Алит.

— Пошли. — Майет встала и протянула сыну руку. — Ты должен поздороваться с Каентрасом и поблагодарить его.

Она помогла сыну подняться с земли, и тот неуверенно выпрямился, оглядывая собравшихся эльфов будто стаю голодных снежных волков.

— Он уже дал согласие, — напомнила Майет. — Просто не забывай о вежливости.

Глава 2 Тьма Анлека

Для эльфов, чья жизнь измеряется веками, время летит быстро. Год для них равняется дню в исчислении обычных людей, поэтому интриги и отношения у них всегда развиваются медленно. Юный и нетерпеливый Алит Анар завоевывал сердце Ашниели два года, от середины лета до середины лета, письмами и ухаживаниями, танцами и охотами. Зачарованный холодной красотой нагаритской девушки, наследник дома Анар отложил в сторону все свои заботы и какое-то время просто предавался счастью — или, по крайней мере, мечтам о будущем счастье. Так и получилось, что он почти не прислушивался к тревожному перешептыванию родителей и проводил гораздо меньше времени в лесах; вместо этого он поселился в своем кабинете и библиотеке Эланардриса, где изучал поэзию, чтобы произвести впечатление на возлюбленную, или слушал мать, когда та пересказывала ему древние легенды о двух божественных влюбленных, Лилеат и Курноусе.

Чтобы доказать Ашниели свою любовь, юный анарец заказал лучшим мастерам плащ из ткани цвета полуночи, расшитый бриллиантовыми звездами. Тонкие серебряные нити связывали их в созвездия. Алит просмотрел астрономические записи семьи и сам выбрал узор — тот показывал расположение созвездий на небе Ултуана в день рождения Ашниели. Все это он проделал втайне от семьи, потому что хотел порадовать Ашниель подарком на грядущий праздник середины лета и не желал, чтобы до ушей девушки дошли слухи о нем.

Наступил долгожданный вечер, и слуги принялись развешивать на деревьях волшебные фонари. Их желтый свет растворялся в бронзовых лучах заката, но когда солнце скрылось за горизонтом и небо замигало первыми звездами, сияние фонарей разлилось по саду золотистыми озерками. В воздухе висела беззаботная болтовня, по дворикам и дорожкам ухоженных садов Эланардриса под звон хрустальных бокалов и журчание фонтанов прохаживались гости.

Алит торопливо пробирался сквозь толпу, выискивая Ашниель. Завернутый в шелковую бумагу из восточных колоний плащ он держал под мышкой. Сверток получился легким, как перышко, но юноше он казался свинцовым. В душе бушевали радость и страх. Алит обогнул очередную пышно украшенную лужайку и направился обратно к вымощенной камнем площадке, где подавали угощение.

Гости на мгновение расступились, и Алит заметил Ашниель. В свете фонарей она казалась прекрасной: серые глаза блестели, на лице застыло выражение спокойного достоинства. Алит начал пробираться через толпу к девушке, но в нескольких шагах от нее путь юноше преградил высокий эльф, вынудив того резко остановиться. Алит поднял глаза, собираясь уже обойти помеху, и увидел Каентраса, на лице которого застыло подозрительное выражение.

— Алит, — произнес князь Каентрас. — Я тебя искал.

— Искал? — Алит растерялся и заволновался. — Зачем? То есть, чем я могу служить?

Каентрас улыбнулся и положил руку ему на плечо.

— Не надо так пугаться, Алит, — покровительственно сказал эльф. — Я принес приглашение, а не плохие новости.

— О. — Лицо юноши просветлело. — На охоту?

Каентрас вздохнул и покачал головой.

— Далеко не вся наша жизнь проходит в лесах, Алит. Нет, меня посетили гости из Анлека, и я хочу тебя с ними познакомить: это жрицы, которые предскажут судьбу тебе и Ашниели. Я думаю, если пророчества окажутся благоприятными, можно будет обсудить союз между нашими домами.

Алит открыл рот и понял, что не знает, что ответить. Юноше пришлось сжать челюсти, чтобы удержаться от какой-нибудь глупости, поэтому он просто кивнул и постарался выглядеть мудрым. Каентрас нахмурился.

— Я думал, ты обрадуешься.

— Я рад! — запаниковал Алит. — Очень рад! Все просто чудесно. Хотя… А если жрицы предскажут что-то плохое?

— Не волнуйся, Алит. Я уверен, что знамение будет к нам благосклонно.

Каентрас оглянулся на Ашниель, затем бросил взгляд на пакет в руках Алита. Князь кивнул и притянул юношу к себе, ведя его через окружающую Ашниель толпу.

— Дочь моя, свет зимних небес, — произнес Каентрас. — Взгляни, кого я нашел — он прятался тут, как мышонок в норе! Мне кажется, он хочет тебе что-то сказать.

Каентрас подтолкнул Алита, тот споткнулся и встал перед Ашниелью. Юный князь взглянул в серые глаза и растаял; поэма, которую он много раз повторял в библиотеке, вылетела из памяти. Алит сглотнул, пытаясь собраться с мыслями.

— Здравствуй, любовь моя, — сказала Ашниель, наклонилась и поцеловала Алита в лоб. — Я ждала тебя весь вечер.

Запах ее духов, настоянных на осенних полевых цветах, наполнил ноздри Алита, и у юноши закружилась голова.

— Я принес тебе подарок, — выпалил он, отступил на шаг и протянул перед собой сверток.

Ашниель взяла у него подарок, провела рукой по мягкой упаковке и бросила восхищенный взгляд на искусно завязанную ленточку. При помощи Алита она развязала ее, и шелковая бумага бабочкой порхнула на пол. Алит взял плащ за ворот и встряхнул, развернув во всей его сияющей красе. Из толпы раздались восхищенные вздохи, а на губах Ашниели заиграла довольная улыбка.

Юноша оглянулся и увидел, что, оказывается, во дворике собралось много народу, и за разворачивающейся сценой наблюдало уже несколько дюжин эльфов, в том числе его мать, отец и дед. Он внезапно осознал, что, возможно, его тайный план не был таким уж хитроумным.

— Позволь мне, — произнес Каентрас.

Он выступил вперед и взял у Алита плащ. Затем набросил его на Ашниель и ловко застегнул пряжку в виде полумесяца на ее правом плече. Когда Алит увидел свой подарок на возлюбленной, к нему вернулся дар речи.

— Ты сияешь в моей жизни подобно прекрасной звезде. — Юноша стиснул перед собой руки и поднял глаза к небесам. — Твой мимолетный взгляд способен перевернуть мир, а я расцветаю в твоей тени ночным цветком. Даже когда яркая Лилеат изливает с неба свою красоту, ее сияние не сравнится с тем светом, что исходит от тебя.

Снова послышались вздохи из толпы и перешептывания — многие сочли, что Алиту не следует сравнивать красоту смертной с Богиней Луны. Алит не удостоил их вниманием — пусть себе ворчат.

— Мое сердце пылает горячим солнцем, и только твоя душа способна отразить его свет, — закончил он.

Ашниель с кокетливый улыбкой оглядела собравшихся девушек — ей льстила их зависть. Затем положила ладони на щеки Алита и улыбнулась.

— Лилеат отвергла Курноуса, но я не последую ее примеру, — сказала она. — Охотник поймал свою добычу в сверкающую ловушку, и ей не убежать.

Раздались радостные возгласы, им вторило все больше голосов, и Алит с Ашниелью обнаружили себя в середине веселой толпы, которая с удовольствием их поздравляла и осматривала прекрасный плащ. Юный князь почувствовал спокойствие, которого он не ощущал нигде, кроме как стоя на вершине горы с натянутой тетивой, и он позволил событиям просто течь вокруг него. Довольный, он взял у слуги бокал вина и поднял его, благодаря Каентраса, который одобрительно кивнул и исчез среди гостей.

Две луны только поднялись над горами, когда появился канцлер дома Анар Геритон — он желал поговорить с Эолораном и Эотлиром о чем-то, не терпящем отлагательства. Алит извинился перед Ашниелью и присоединился к отцу и деду.

— Он настаивает на разговоре с вами, — сказал Геритон.

— Тогда проведи его к нам, — ответил Эолоран. — Послушаем, что он скажет.

— Да, пусть выскажется перед всеми, — поддержал Эотлир.

С покорным вздохом Геритон зашагал обратно к особняку. На какой-то момент Алиту подумалось, что их посетил темный всадник, которого он видел в лесу несколько лет назад. С той встречи Алит замечал загадочного эльфа — по крайней мере, он предполагал, что это тот самый эльф, хотя и без особой уверенности, — еще несколько раз: тот наблюдал за юным князем то с горного перевала, то из-под раскидистых ветвей дерева.

И всегда всадник исчезал прежде, чем Алитуспевал до него добраться, и не оставлял за собой никаких следов.

Алит никому не говорил о странном наблюдателе; он опасался, что напрасно взбудоражит родных и все равно не получит ответов. Но эльф, который следовал от особняка за Геритоном, совсем не походил на таинственного всадника. Либо же он надел маскарадную личину, потому что на незнакомце красовался наряд, достойный ярого поклонника культа удовольствий.

Странного эльфа облаком окутывало несколько слоев прозрачной фиолетовой ткани, задрапированной так искусно, что складки скрывали срам и даже придавали его фигуре некое подобие достоинства. В правой брови сверкало серебряное кольцо с овальным рубином, и похожее украшение свисало из левой ноздри. Кончики темных, до плеч, волос были вытравлены до белизны, а в пряди вплетены бусины красного и голубого стекла. Алит заметил, что, несмотря на холеный и изнеженный вид, пришелец носил на поясе длинный, узкий меч с крестовой рукоятью, выполненной в виде двух сжимающих клинок ладоней.

— Почтенные князья, — низко поклонился незнакомец. — Позвольте представиться. Я Гелиокоран Хайтар. Я приехал из Анлека, чтобы поговорить с вами.

— Мы не желаем слушать послания из Анлека, — ответил Эолоран.

Вокруг уже собралось большинство празднующих и несколько слуг, и в воздухе повисла ощутимая враждебность. Гелиокоран, казалось, ничего не замечал и безмятежно продолжил:

— Ее величество королева Морати желает предоставить дому Анар аудиенцию, — сказал он и оглядел гостей. — И от своего имени я передаю приглашение также всем присутствующим здесь князьям.

— Королева Морати? — выпалил Эотлир. — По моим сведениям, Нагаритом правит князь Малекит. У нас нет королевы.

— Как прискорбно, что даже здесь прихлебатели Бел Шанаара чувствуют себя как дома, — гладко парировал Гелиокоран.

При близком рассмотрении Алит заметил, что у посла очень странные глаза — с крошечным зрачком, а зеленая радужка практически полностью закрывает белок. Тонкая черная подводка только подчеркивала их необычный вид и создавала неприятный контраст.

— Мы сами разберемся, где правда, а где ложь, — произнес Эолоран. — Говори, зачем тебя послали, и покинь наш дом.

— Как пожелаете, — с преувеличенно церемонным поклоном ответил герольд. — Все княжества едины в глубокой неприязни к Нагариту, и желают сделать Малекита своей марионеткой. Поэтому сейчас он боится возвращаться на Ултуан. Чтобы обеспечить покорность князя, его близких друзей держат заложниками. Вот ваша правда. Бел Шанаар, обманом перехвативший у наследника Аэнариона трон Короля-Феникса, предал наггароттов. За минувшие несколько лет Бел Шанаар все громче выражает протест против наших традиций и обычаев, и королева Морати устала от его двуличия. Она созывает всех князей, капитанов и лейтенантов, которые еще хранят верность Нагариту, и приказывает им прибыть в Анлек, чтобы держать совет с величайшими правителями наших земель.

К концу тирады его голос посуровел, но тут же снова опустился до мягкого шелеста, а манеры скорее подходили умоляющему просителю, чем высокопарному послу.

— Приспешники Бел Шанаара, Феникса-узурпатора, убивают и держат в заточении невинных эльфов; их наказывают за развлечения и веру, за следование древним ритуалам нашего народа. Если вы позволите заговору безнаказанно разрастаться, Нагарит падет, и низкородные князья поделят его силу, как грызущиеся собаки. Если вы хотите увидеть, как отнимают ваши земли, забирают в плен детей, а слуг превращают в трясущихся от порки рабов, тогда оставайтесь здесь и ничего не делайте. Но если вы хотите, чтобы Морати сохранила земли и народ Малекита, чтобы он смог вернуть принадлежащий ему по праву трон наследника Аэнариона и короля Ултуана, возвращайтесь со мной в Анлек.

— Я не питаю особой любви к Морати, но я не питаю ее и к Бел Шанаару, — выступил из окружающий посла толпы Каентрас. — Если воины Короля-Феникса двинутся на мои земли, Анлек мне поможет?

— Это будет обсуждаться на совете, — ответил посланник.

— Какие у нас гарантии, что это не ловушка? — спросил Квелор, один из союзных с Анаром князей. — Откуда нам знать, может, в Анлеке нас ждут темница и цепи?

— Подобный раскол подарит преимущество нашим врагам, — ответил Гелиокоран. — Они мечтают стравить наггароттов друг с другом. Королева Морати не в состоянии дать гарантии, которые полностью развеют посеянные шпионами сомнения. Поэтому она взывает к чувству долга и текущей в ваших жилах силе. Вы все исконные сыновья и дочери Нагарита, и каждый знает, что поддерживать честь нашего княжества — это его право и обязанность. Если вы не хотите запутаться в чарах трусливых колдунов из Сафери и смотреть, как наши владения за морем захватывают торговцы из Лотерна и Котика, прислушайтесь к предостережениям королевы Морати.

— Ты искусно изложил свою позицию, — произнес Эолоран. — Мне еще никогда не доводилось слышать столько желчи, смешанной с медом. А сейчас ты передал, что хотел, и убирайся из моих земель.

— Ты не сможешь остаться в стороне в этой битве, Эолоран, — искренне воззвал посланник. — Уже много лет дом Анар отказывается выбирать, кому он служит, и вы собрали здесь своих друзей в попытке защитить их от грядущего конфликта. Но настало время открыто заявить о своей позиции. Ты можешь выбрать правильный путь и защитить свои земли от захватчиков из других княжеств, и твой род будет вознагражден властью и благосклонностью. У тебя еще есть время, чтобы отвернуться от Бел Шанаара и его приспешников. Но если ты решишь поддержать узурпатора, долго тебе не выстоять. Королева Морати сурова, ее гнев не минует предателей Нагарита. Ты лишишься власти, тебя начнут презирать все, на чье уважение ты привык рассчитывать, и твоя семья проведет остаток своих дней нищими кочевниками.

— Итак, угроза выдвинута, — сказал Эотлир. — Ты пытаешься представить дело так, будто мы зажаты между скалами и прибоем, и должны либо броситься на камни, либо утонуть.

— Тогда скажи мне, Эотлир, что подсказывает тебе сердце? — спросил Гелиокоран. — Что из сказанного мной является ложью? Неужели ты настолько доверяешь Бел Шанаару, что готов доверить ему судьбу своих владений?

Взволнованный Геритон снова торопился к ним от особняка.

— Снаружи вооруженные солдаты, мой князь, — сообщил он. — По меньшей мере три дюжины, насколько я разглядел. Их предводитель спорит с часовыми у ворот.

— И почему же посол прибывает к нам с оружием и готовым к схватке? — спросил Эотлир и указал на меч у пояса Гелиокорана. — И зачем воины у наших дверей?

— Стоят беспокойные времена, — ответил Гелиокоран. — Приспешники Бел Шанаара рыскают по лесам, как волки. Кому, как не тебе, знать, что надо быть начеку. Ведь как прискорбно даже представить, что враги подстерегут кого-то из твоей семьи.

— Убирайся! — прогремел Эолоран. — Забирай свои посулы и угрозы — и уходи!

Гелиокоран дернулся, будто на него замахнулись оружием, и метнулся к дому. Напоследок развернулся, наградил всех злобным оскалом и побежал, проталкиваясь сквозь толпу. С подноса упавшей служанки со звоном посыпались хрустальные бокалы. Не успел посол добежать до особняка, как Эотлир ринулся за ним.

— За мной! — крикнул князь. — Он откроет двери и впустит своих солдат!

Алит не побежал следом за остальными, а понесся к восточному крылу, где находились его покои. Высокие окна стояли открытыми, он без труда запрыгнул внутрь и откинул крышку сундука в ногах кровати, где держал лук и стрелы. С натужным вздохом он ловко натянул тетиву и подхватил колчан.

Рывком распахнув дверь, Алит побежал по коридору и отделанному деревянными панелями проходу к обеденному залу в середине особняка. По дому разносились крики и звуки сражения. Алит подобрался к окну и увидел, как группа затянутых в черные доспехи солдат силой пробивается через внешние ворота и собирается во внутреннем дворике с колоннами. Они прорывались к дому и напирали на дерущихся в проходе товарищей.

Алит распахнул широкие двойные двери, что вели в вестибюль — там бок о бок сражались отец и дед, размахивая отнятыми у врагов мечами. Минтир и Лестран истекали кровью на полу — он не мог сказать, живы они или нет — а рядом лежали три мертвых вражеских солдата.

Алит вскинул лук и прострелил одному из нападающих бедро. Выстрел спас деда от направленного в плечо удара. На освободившееся место тут же прыгнул Эолоран и воткнул клинок в руку второго воина. Из противоположного крыла здания торопились вооруженные снятыми со стен парадного зала мечами и кинжалами гости. Подбежал Каентрас с длинным копьем и воткнул его в спину одного из атакующих Эотлира солдат.

В столовой раздался оглушительный звон стекла. Алит повернулся и увидел, что в зал через высокие окна прыгают воины в черных доспехах с обнаженными мечами. Он выстрелил в первого, но еще двое успели запрыгнуть в то же окно за спиной падающего товарища. Алит выпустил следующую стрелу — она лишь скользнула с глухим звоном по золотистому шлему. Не успел юный князь выхватить еще одну стрелу из колчана, как его цель развернулась и бросилась к нему.

Юноша отпрыгнул от выставленного вперед меча, плавным движением натянул тетиву и выстрелил. Стрела пронзила нагрудную пластину доспеха. Раненый, но не смертельно, эльф издал хриплый крик и рубанул мечом по шее Алита. Алит отшатнулся, кончик лезвия скользнул по тунике, и по ткани на груди расползлась красная полоса. Чтобы не закричать от боли, он стиснул зубы и хлестнул луком по лицу противника. Тот отшатнулся с прижатой к глазу рукой.

В дверях появился Тарион с двуручным мечом, подсек им ноги эльфа и вдруг издал тревожный крик. Алит повернулся и увидел, что на него надвигаются еще три солдата, а четвертый бежит к пылающему в огромном очаге огню. Он подхватил оттуда полено и сделал шаг к висящим на противоположной от окон стене гобеленам.

Не долго думая, князь натянул тетиву и прицелился в поджигателя. С медленным выдохом отпустил стрелу, та вонзилась в шею эльфа; пылающая головня выскользнула из мертвой руки и мирно покатилась по каменному полу.

Наследник дома Анар успел пробить стрелой плечо следующего солдата, и тут перед ним прыжком оказались Каентрас и Тарион, потрясающие обнаженным оружием и выкрикивающие боевой клич. Алита поразила ярость двух эльфов почтенного возраста, ветеранов армии Аэнариона и закаленных воинов.

Копье Каентраса пронзило горло одного из одетых в черное эльфов, и тот задергался, как марионетка с обрезанными нитями, а потом неопрятной кучей тряпья осел на пол. Тарион отбил удар по ногам, затем поворотом обоих запястий с силой опустил меч и отсек в локте руку неприятелю. Последовавший замах отбросил назад с разрубленной нагрудной пластиной доспеха — его черная одежда насквозь пропиталась кровью.

Топот копыт по камням двора привлек внимание Алита, и юноша бросился к окну. Гелиокоран боролся с коричневым жеребцом, пытаясь запрыгнуть в седло. Пока Алит пролезал в окно, стараясь не порезаться о торчащие осколки, Гелиокоран справился с лошадью, хлестнул ее поводьями и направил к главным воротам.

Прицел заслонял ряд обрамляющих подъездную дорожку елей, поэтому князь ринулся к крыльцу. Там он ухватился за резной верх колонны и мигом взобрался на крышу. Оттуда прекрасно просматривался двор до самых ворот.

Из сторожки перед воротами с трудом выбрался одетый в цвета дома Анар солдат, из раны у него на ноге текла кровь. Гелиокоран пригнулся в седле и на скаку стегнул мечом по груди солдата.

Алит припал на колено и прицелился. Звон мечей и крики битвы внизу перестали занимать его мысли; он полностью сосредоточился на удаляющейся фигуре Гелиокорана.

Он представил, что преследует в лесу кабана или оленя. Чуть сместил прицел с учетом поглаживающего левую щеку ветра и немного приподнял лук, чтобы пущенная навесом стрела догнала быстро убегающую добычу.

Сад освещали лишь мигающие огоньки фонарей, и герольда почти полностью поглотила тьма — еще чуть-чуть, и он спасется, — но мысленным взором Алит четко его видел.

С произнесенной шепотом молитвой Курноусу юноша отпустил тетиву. Украшенная черным оперением стрела понеслась в темноту; ее наконечник блестел в свете развешанных на стенах внутреннего дворика факелов. Алит узнал, что она попала в цель, по донесшему до него вскрику. Гелиокоран распластался на спине лошади, но не упал, и вскоре скрылся за воротами.

Из дверей, пошатываясь, выскочили трое солдат герольда, и Алит одну за другой выпустил еще три стрелы. Каждая попала в цель. Эолоран, Эотлир, Каентрас и прочие выбежали следом, но остановились, когда увидели, что враги мертвы. Эолоран оглянулся на внука.

— Кто-нибудь сбежал? — напряженно спросил он.

— Я подстрелил Гелиокорана, но не знаю, выжил он или нет, — признался Алит.

Эолоран выругался и знаком приказал внуку спуститься с его насеста.

— Это последний из анлекцев, но придут и следующие, — произнес Эотлир. — Когда они явятся, я не знаю. Думается мне, что дом Анар все же выбрал свою сторону.

Хотя на лице отца застыло угрюмое выражение, его заявление наполнило Алита гордостью. С самого его рождения дом Анар отказывался вмешиваться в большую политику Нагарита. Но сейчас все изменилось. По сути, Морати объявила дому Анар войну, и Алита радовало, что томившее его безделье скоро закончится.

В конце концов, он тоже родился наггароттом, и в его крови пела битва, а сердце томила жажда признания.

Теперь ему должен был представиться шанс доказать свои способности и вернуть семье прежнюю славу; до нынешней ночи ему казалось, что он еще не заслужил своей доли в этой славе.

Алит спрятал улыбку и спустился в вымощенный плитами дворик.

Глава 3 Возвращение князя

После нападения на особняк прошел почти год — он запомнился анарцам бешеной суетой и напряжением. Эолоран и Эотлир боялись, что воины Анлека могут выступить в любой момент и нападут на Эланардрис раньше, чем будет подготовлена оборона. Всадники скакали из одного уголка анарского княжества в другой; их отправляли к младшим князьям и командирам с приказами привести в родовое гнездо войска и подготовиться к битве. Некоторые князья, например, главы домов Атриаф и Ценеборн, давние союзники дома Анар, открыто выбрали Эланардрис, что ясно демонстрировало их сопротивление Анлеку.

Несмотря на висящую над княжеством Анар тревогу, угрозы Гелиокорана не перешли в действие. Все лето, осень и весну к особняку подходили верные Эолорану отряды и разбивали лагеря на окрестных холмах. Их численность доходила уже до десяти тысяч. На крыше дома развевался анарский флаг — белое полотнище с золотым крылом грифона; этот же символ красовался на штандартах пришедших по зову властителя земель отрядов.

И все же Алита одолевало разочарование. Почти половина войск не откликнулась на призыв. Многие повернулись к гонцам спиной и отправили их обратно, отказавшись выступить против Анлека. Эотлира тоже печалил подобный поворот дел — Алит видел, как вытягивалось лицо отца, когда ему передавали такие сообщения.

Юный князь, как и его отец, догадывался, что отказавшиеся купились на посулы и угрозы Морати. Никто не знал, потребует ли она от них просто забыть о своем долге, либо самозваная королева замыслила более темную интригу. Неужели люди Эолорана повернутся против него? Поднимут оружие на своего правителя? На всех советах анарцев лежала тень неуверенности. Откуда ждать основной угрозы — от легионов Анлека или от предателей под собственной крышей?

В Большом зале Эланардриса столпились эльфийские князья и лорды, и все пытались говорить одновременно. Алит сидел в углу рядом с холодным камином и пропускал их болтовню мимо ушей. Но громкий голос деда, призывающий к тишине, сразу привлек его внимание.

— Я просил вас приехать сюда не для того, чтобы вы ссорились друг с другом, — провозгласил Эолоран.

Он сидел за столом в противоположном конце зала, между Эотлиром и Каентрасом, а за их спинами стояло несколько нагаритских князей.

— В Нагарите и так царит раздор, не стоит подливать масла в огонь.

— Мы требуем, чтобы ты принял меры! — выкрикнул один из малых князей южного Нагарита по имени Юртриан. — Морати отобрала наши земли и выгнала нас из дома!

— И кто эти «мы», которые выдвигают требования? — строго спросил Каентрас. — Кто позволил культам спокойно расти у себя под носом? Кто стоял в стороне, пока агенты Морати подрывали нашу власть? Где были призывы к справедливости год назад, когда Морати объявила анарцев предателями Анлека?

— У нас нет возможности защитить себя, — сказал Халион — его земли граничили с Эланардрисом с запада. — Мы вверяем свою судьбу великим домам и поддерживаем их налогами и войском уже много столетий. Сейчас же настало время отплатить нам за нашу поддержку.

— Войска и налоги? — засмеялся Эолоран, отчего замолчали все. — Вы хотите отправиться в Анлек и свергнуть правление Морати?

Раздалось несколько выкриков в поддержку такого предложения, но Эолоран поднял руку, призывая к молчанию.

— Вашим войскам не сравниться с воинами Анлека, — произнес глава дома Анар. — Во всяком случае, в княжестве, которое кишит враждебными нам еретиками и верными слугами Морати. Я был готов предоставить вам убежище, мое предложение остается в силе, и я ничего не потребую взамен. Но я не могу дать вам гарантий. Уже год Морати довольствуется тем, что ничего не предпринимает и перекладывает на великие дома груз заботы о малых семействах — ведь она знает, что пока ее сила растет, наша способность действовать ослабевает.

Эотлир встал и зло улыбнулся собравшимся дворянам.

— Если Морати выступит против нас открыто, мы будем сражаться, — заявил он. — Несмотря на это, мы не можем — и не станем — начинать войну с Анлеком. Горы способны укрыть всех, кто бежит от тирании Морати, и тут мы не уступим ни шагу. Не пристало анарцам рушить поспешными действиями надежду на будущее. Мы верим в Малекита и ожидаем его возвращения. Под его правлением вы восстановите свои земли и титулы и будете благодарны за полученную защиту.

— И когда это случится? — спросил Юртриан. За последние годы до кого-нибудь доходили известия от князя Малекита? Его не заботят наши трудности, если он вообще о них знает.

Снова поднялся шум, посыпались упреки, и Алит со вздохом встал и выскользнул из зала. Подобные перепалки велись весь год после стычки с Гелиокораном. Анарцы ожидали первого удара, но его так и не последовало. Целый год они патрулировали границы и принимали под свое крыло всех, кто бежал от охватившего Нагарит бедствия. Начинало создаваться впечатление, будто самозваную королеву Анлека устраивает, что ее враги прячутся в горах. Алита раздражало бездействие, но даже он понимал, что анарцам не под силу выступить против прочной власти Морати.

Следуя приобретенной за последнее время привычке, юноша оставил князей с их спорами и вернулся в свои покои за луком и стрелами. В поиске уединения он покинул особняк и направился к горам. Алит сам не знал, чего ищет, поэтому шагал по старым звериным тропам, повинуясь прихоти, а она вела его на восток, вглубь гор.

Самым большим горем для юноши стало то, что за последний год он очень мало виделся с Ашниелью. Каентрас опасался выпускать ее из надежных стен своего особняка, и Алиту редко выпадала возможность навестить девушку, ведь и сам он исполнял долг наследника дома Анар. В его спальне хранился сундучок с ее письмами, но содержавшаяся в них вежливая симпатия мало утешала юношу.

Разрываемый между отчаянием и злостью, Алит присел на валун рядом с бурлящим ручейком и положил лук на землю. Он взглянул в летнее небо, где по солнцу скользили прозрачные белые облака. За один-единственный год все изменилось, и он не знал, как разорвать текущее противостояние — ни один из вариантов не сулил анарцам хорошего исхода.

Внимание молодого князя привлек белый всполох, он быстро подхватил свой лук и встал. Среди покосившихся камней и кустов чуть ниже по течению ручья он заметил склонившуюся к воде рогатую голову. Это был тот самый белый олень, которого он видел рядом с храмом Курноуса. Неслышно ступая по гальке, Алит начал красться между валунами к величественному зверю. Тот замер на краю воды, высоко поднял голову. Потом скосил глаз в сторону князя, и Алит вжался в тень нависающего утеса. Олень не подавал признаков тревоги и неторопливо зашагал по склону к лесным зарослям.

Алит проследовал за ним на расстоянии — он тщательно следил за тем, чтобы не подходить слишком близко и не вспугнуть зверя, но в то же время не хотел потерять его из вида. Тропинка увела их под кроны сосен и дальше на восток, в места, куда юноша еще не забредал. Во время преследования Алит внезапно осознал, что вокруг не так много примет, и испугался, что заблудится в бесконечном лесу. Но когда они вышли на небольшую, залитую лучами солнца поляну, страх испарился. Что бы ни случилось, он сумеет добраться до Эланардриса.

Олень замер в солнечном свете, наслаждаясь теплом. Эльф подкрался ближе и заметил, что черное пятно на груди зверя имеет отнюдь не случайную форму — оно походило на грубое изображение руны Курноуса. Совершенно очевидно было, что олень является знамением свыше или посланным богом охотников проводником.

Как и раньше, белый олень внезапно испугался и помчался в лес, на север. Алит вскочил и бросился следом, но не успел он выбежать на поляну, как олень скрылся из вида среди протянувшихся вечерних теней.

Юноша остановился и оглядел поляну; его взгляд привлекла тень под деревьями на восточной опушке.

Недолго думая, Алит натянул тетиву и выпустил туда стрелу. Тень качнулась, втянулась в темноту, и стрела улетела в лес. Затем тень появилась снова, и теперь она походила на фигуру эльфа. В мгновение ока Алит натянул и выпустил еще одну стрелу, но цель снова ускользнула от него. Темный силуэт просто-напросто слился с окружением, и стрела просвистела сквозь пустоту.

— Постой! — по-эльфийски воскликнул низкий голос с акцентом северного Нагарита. — Я не хочу, чтобы ты зря тратил такие славные стрелы.

Алит все равно наложил на лук следующую стрелу и настороженно наблюдал, как таинственный незнакомец выходит на солнечный свет. Он был одет в черные одежды, а плащ из перьев и капюшон полностью скрывали очертания тела и лицо. Незнакомец показал пустые ладони, а затем откинул капюшон.

Кожа эльфа поражала снежной белизной. На ее фоне ярко блестели изумрудного цвета глаза, а лицо обрамляли длинные черные, ничем не перехваченные волосы. Незнакомец медленно двигался вперед, храня серьезное выражение и подняв руки в знак мира. Острый взгляд Алита заметил висящие у пояса пустые ножны; князь не ослаблял натяга тетивы.

— Алит, сын Эотлира, наследник дома Анар, — тихим, низким голосом произнес эльф. Меня зовут Эльтириор, и я принес важные новости.

— Почему я должен слушать шпиона, который прячется в тени и выслеживает меня, как добычу? — требовательно спросил Алит.

— Я могу лишь принести извинения и надеяться на прощение. — Эльтириор опустил руки. — Я следил за тобой не со злыми намерениями, а чтобы наблюдать и охранять.

— Охранять от чего? Кто ты?

— Я уже сказал, меня зовут Эльтириор. Я один из вороньих герольдов, и я получил приказ наблюдать за тобой от своей госпожи.

— Госпожи? Если ты один из убийц Морати, нападай — и покончим с этим.

— Я храню верность Морай-хег, а не королеве-ведьме, которая сидит сейчас на узурпированном троне Анлека. Много лет назад, еще до твоего рождения, во сне ко мне явилась богиня ворон. Она послала меня в горы, искать дитя луны и волка, наследника Курноуса. Того, кто станет Королем Теней — и будет держать в руках грядущее Нагарита.

Алит задумался над словами незнакомца, но ничего не понял. В известной ему легенде не говорилось о детях луны и волка, потому что Лилеат и Курноус расстались, так и не родив наследников. И он не знал других королей, кроме Бел Шанаара.

— Я не понимаю, почему ты считаешь, что нашел того, за кем тебя посылали. Какое сообщение оставила для меня воронья богиня? Какое будущее она увидела для моего рода?

Эльтириор молча, призрачной неслышной походкой подошел ближе, пока не оказался в двух шагах от наконечника стрелы.

— Я принес послание не от Морай-хег, а от князя Малекита.

Над вершинами гор начали собираться облака; когда они закрывали солнце, холодными порывами налетал ветер. Алит не спускал с Эльтириора глаз, пытаясь обнаружить в выражении его лица злые намерения. Вороний герольд встретил его взгляд без враждебности и терпеливо ожидал ответа. Они довольно долго стояли молча, пока юноша настороженно разглядывал Эльтириора.

— Где ты говорил с князем Малекитом?

— Прошлой ночью, на северной границе Тиранока у реки Наганат, — ответил герольд.

— Я думаю, мы бы услышали о возвращении князя, — нахмурился Алит.

— Он вернулся втайне, по крайней мере, он сам так считает. Сейчас он продвигается на север, чтобы вернуть себе власть над Анлеком.

— Тогда анарцы и наши союзники выступят вместе с ним!

— Нет, — горестно покачал головой Эльгириор. — Морай-хег показала мне кое-что из будущего. Малекит не дойдет до Анлека. Он еще не готов свергнуть правление матери и вернуть свои земли.

— Может, с нашей помощью… — начал Алит.

— Нет. Время еще не пришло. Все наггаротты, которые хотят видеть на троне князя Малекита, скрываются в Эланардрисе. Если они выступят сейчас, питающая их силы надежда испарится.

— Я не могу принимать такие решения. Почему ты пришел ко мне?

Эльтириор повернулся, чтобы уйти, но затем остановился и пристально уставился на юного князя.

— Я иду туда, куда приказывает богиня, хотя причины не всегда мне известны, — мягко произнес вороний герольд. — Тебе отведена роль в грядущих событиях, но я пока не знаю, какая именно. Возможно, даже судьба еще не знает наших ролей или оставляет выбор за тобой. Я не могу просить тебя слепо довериться мне, потому что ты совсем меня не знаешь. Все, что в моих силах — это передать предупреждение: не выступайте вместе с Малекитом. Только никому не говори, что услышал его от меня.

— Ты поделился со мной этими сведениями и ожидаешь, что я буду хранить их в секрете? Отцу и деду необходимо их знать.

— Твой дед не особо жалует мой орден, а меня тем более, — ответил Эльтириор. — Все, что я скажу, прозвучит для него ядом, поскольку он все еще винит меня в смерти твоей бабушки.

— Моей бабушки?

— Не важно, — опустил голову Эльтириор. — Тебе достаточно знать, что в Эланардрисе мне не рады, и там не прислушаются к моим словам. Анарцы не должны покидать родину. Время еще не пришло.

Эльтириор заметил, что юного князя разрывают противоречия, и с искренним выражением наклонился к нему.

— Ты можешь поклясться, что всем, кто сейчас живет под крышей дома Анар, можно доверять? — спросил вороний герольд.

Алит задумался. Осознание принесло ему боль, но он действительно не мог с чистой совестью утверждать, что в Эланардрисе нет шпионов Анлека. Там собралось слишком много князей и их челяди. Эльтириор прочитал смущение на лице юноши.

— Если тебя не убедили мои доводы, тогда молчи хотя бы ради князя Малекита. Он тоже желает сохранить свое возвращение в тайне. Известия о нем и так скоро дойдут до твоей семьи, но пусть их принесет кто-то другой. Если князь хочет прибыть в Нагарит неожиданно, нам остается только подчиниться его желанию. Любые просочившиеся к врагам слухи могут обернуться против нас. Я говорю это для того, чтобы ты смог подтолкнуть отца и деда к верному решению.

Алит потряс головой, и уставился себе под ноги, собираясь с мыслями.

— Когда… — начал было юноша, но стоило ему поднять голову, как он обнаружил, что Эльтириор исчез.

От вороньего герольда не осталось ни следа. Только тени под деревьями да кружащая над соснами одинокая ворона.

Глава 4 Герольд Каина

И снова Алит возвращался в Эланардрис с тайной, только теперь она жгла его изнутри. Откровения Эльтириора и возвращение Малекита раздули огонь в сердце юноши, и ему не терпелось объявить семейству, что война за Нагарит началась. И все же, несмотря на желание поделиться новостями, Алиту не давала покоя искренность голоса и лица Эльтириора. Вороний герольд оставил о себе тяжелое воспоминание. Он принес плохие известия, его появление не было поводом для праздника, поэтому юноша продолжал хранить молчание.

Довольно скоро Алит с облегчением услышал, что в Эланардрис приехал гонец с запада с сообщением о возвращении князя. В особняке закипела бурная деятельность, и вскоре новости дошли до Каентраса и других союзных дому Анар князей.

Через три дня после встречи с Эльтириором Эолоран созвал всех князей и дворян в большой зал Эланардриса, чтобы обсудить план действий. На сей раз Алит сидел за высоким столом вместе с отцом и дедом, хотя его и снедала неуверенность, какую роль он играет на совете. Предупреждение Эльтириора о том, что Эланардрис покидать нельзя, затмевало все его мысли. В то же время Алит понимал, что остальным анарцам не терпится выступить навстречу вернувшемуся правителю.

— Это радостные новости, — провозгласил Каентрас. — Настал день, которого мы так долго ждали, и вскоре мы сбросим жестокие оковы правления Морати. Мы достаточно страдали от наложенных ради собственной безопасности ограничений, пришло время дать свободу своему духу и сражаться!

Собравшиеся, в том числе Эотлир, встретили его слова одобрением. Отец Алита встал и обвел взглядом зал.

— Мы долго испытывали страх перед Морати и ее культами, — заявил он. — Мы стали рабами этого страха, но хватит! До нас дошло известие, что Малекит движется к крепости Эалит, и оттуда он планирует наступать на Анлек. Помочь ему — наш долг. Грядет битва не только за наши земли, но и за весь Нагарит.

И снова князья разразились криками, соглашаясь, а Алит изо всех сил старался держать рот на замке. В зале царило воинственное настроение, наггаротты наконец-то, впервые за долгие годы разочарований, видели какой-то выход. Алиту не шли в голову слова, способные повернуть вздымающуюся волну гнева вспять, — особенно потому, что гнев накрыл и его самого. Юношу разрывало между собственными желаниями и предупреждением Эльтириора.

Молодой князь внезапно понял, что все глаза устремлены на него — оказалось, он встал. Алит посмотрел на деда, а затем обвел взглядом обращенные к нему лица. Если он выступит против отца, то навлечет на себя презрение или жалость. Его все равно не послушают и сочтут за труса. Он наследник дома Анар, и все ожидают, что его голос присоединится к протестам против Анлека.

Какой-то миг он стоял и молча страдал. По залу пробежал встревоженный шепоток, и лица начали хмуриться. Алит с трудом сглотнул, его сердце билось часто-часто.

— Я тоже жажду возмездия, — провозгласил Алит. Толпа одобрительно закивала, и он поднял руку, чтобы остановить нарастающий гул голосов. — Настали тяжелые времена, и они требуют холодных голов, а не горячих сердец. Я многому научился от своего мудрого деда, в том числе и терпению.

Раздалось несколько насмешливых замечаний, но Алит продолжал:

— Если бы сам князь Малекит попросил нашей помощи, я бы с гордостью выступил с его войском. Но он ни о чем не просил. С нашей стороны станет дерзостью поднять оружие на сородичей-наггароттов без приказа законного правителя. Если мы самовольно решим отомстить за причиненные нам обиды, в чем будет разница между теми, кто верен идеалу свободы, и теми, кто насаждает тиранию на остриях мечей?

Ворчание сменилось презрительными выкриками. Алит не осмеливался поднять глаза на отца и уставился на одного из эльфов в переднем ряду.

— Халион. — Юноша вытянул перед собой руку. — Что изменилось по сравнению со вчерашним днем? Ты больше не веришь в то, что князь вернет твои земли и восстановит законное правление, о котором мы все мечтаем? Почему мы готовы развязать войну сегодня, когда вчерашнее солнце видело только стремление к миру? Нас поглотило горе, оно разъедает наш дух, но мы не должны подкармливать его кровью сородичей. Мы правим на землях Эланардриса только благодаря воле князя Малекита, и мы обязаны уважать его власть. Стоит пролить кровь, и начнется война, которой мы так долго пытались избежать. Нужно усмирить пыл, иначе наши действия приведут к непредвиденным последствиям.

На лицах князей явно читалось недовольство, многие пренебрежительно махали руками и насмешливо скалились, глядя на Алита.

— Не обращай внимания на их презрение, Алит, — провозгласил Каентрас и встал рядом с юношей. Почтенный князь вызывающе оглядел собравшихся, отчего их уверенность несколько поутихла. — Я ценю твое мнение и восхищаюсь честностью и смелостью. Я не согласен с твоими доводами, но не стану думать о тебе хуже из-за того, что ты их высказал.

Алит глубоко выдохнул, сел и прикрыл глаза. На его плечо опустилась чья-то рука, юноша поднял голову и встретился взглядом с отцом.

— Голос самого молодого из нас оказался самым мудрым, — произнес Эотлир. — Я знаю, что каждый из присутствующих здесь выступит на войну только под знаменем Анар, так что перед нами стоит трудное решение. Мы долго гадали, что произойдет с нами в эти темные времена. Что касается меня, я бы гораздо охотнее отправился прямиком навстречу судьбе, нежели остался здесь, ожидая, пока она сама не настигнет нас. Тем не менее не я правитель Анара.

Все лица повернулись к Эолорану, который в задумчивости положил подбородок на согнутую руку. Князь обвел взглядом комнату, причем на Алите он задержался дольше, чем на остальных. Эолоран выпрямился, прочистил горло, положил ладони на стол.

— Как вы все знаете, инстинкт всегда подсказывал мне избегать конфликтов, — сказал глава дома Анар. — Мы долго терпели тьму и смуту, а сейчас начинает казаться, что в нашу жизнь вернулись свет и уверенность. Я выслушал твою речь, Алит, но меня снедает один-единственный страх. Малекит сделал ставку, и я не могу допустить, чтобы анарцы стояли в стороне и смотрели, как он проигрывает эту игру. Именно нам выпала честь принести успех кампании князя во имя мира и благополучия всех наших подданных. Мы долго наблюдали, ожидая возвращения князя. Время пришло. Если ни у кого нет более убедительных доводов, тогда я принял решение.

Алит открыл было рот, но понял, что ему нечего больше сказать, нечем убедить анарцев, что лучше им остаться в безопасности Эланардриса. Поэтому он покачал головой и откинулся на спинку стула. Эолоран кивнул и посмотрел на сына и внука.

— Анарцы выступают на рассвете!

С плохим предчувствием Алит шагал в рядах анарского войска. Оно собиралось со всех окрестных холмов и гор по зову разосланных Эолораном быстроногих гонцов. Войско насчитывало около двадцати тысяч воинов и продвигалось на восток, к древней цитадели Эалит.

Анарцы выступили пешком, здешний ландшафт плохо подходил для кавалерии; еще со времен Аэнариона они сражались при помощи луков и копий, а не верхом, с пиками наперевес. Тем не менее войско двигалось быстро и должно было добраться до Залита за четыре дня. Алит шел рядом с отцом во главе отряда лучников, почетной гвардии дома Анар. Большую часть пути они проделали в тишине: Эотлира одолевали тревожные мысли, и такое же настроение было у большинства солдат. Еще ни разу эльфы не выходили на войну против сородичей.

Когда первые сумерки растеклись тенями по холмам, Алит заметил в небе на западе ворону. Юноша проследил за ее полетом и на мгновение углядел на вершине одного из холмов закутанного в черное всадника. Тот быстро растворился в тенях, но Алит не сомневался, что видел Эльтириора.

Войско остановилось на привал, и Алит извинился перед отцом и пообещал принести к ужину дичи. С луком в руках он быстро миновал растущие на глазах ряды палаток и направился на запад.

Огни лагеря остались позади, и его путь освещали лишь звезды. Через какое-то время юноша достиг седловины, где ранее видел темного всадника, и быстро, прыгая с валуна на валун, взобрался по крутому склону на вершину. Над горизонтом поднималась белая луна, Сариоур, и в ее свете князь разглядел черного жеребца, послушно стоящего в каменистом распадке. Алит сделал шаг вперед и тут же остановился, поскольку услышал скрежет оселка по металлу.

Алит повернулся и увидел сидящего на камне Эльтириора. Тот точил кинжал с раздвоенным лезвием. Как и прежде, герольда укутывал плащ из вороньих перьев, а капюшон почти полностью скрывал лицо. Только светлые глаза блестели в лунном свете, и они не отрывались от юноши, когда тот подошел и присел рядом.

— Прости, — произнес Алит.

— Вполне возможно, что некоторые вещи нельзя изменить, — ответил вороний герольд. — Морай-хег плетет нити наших жизней, и нам приходится извлекать лучшее из тех узоров, что она составляет. Никто не может обвинить тебя в принятых другими решениях.

— Я пытался, — вздохнул юноша.

— Не важно. Путь выбран. Мы не можем отыграть все назад, но твое войско должно вернуться домой.

— Слишком поздно, дед решительно настроен на поход к Эалиту.

— Он не дойдет до цитадели, — сказал Эльтириор. — Малекит возьмет Эалит, но Морати приготовила ему ловушку. Сейчас к крепости приближаются десятки тысяч воинов и еретиков. Если вы отправитесь на помощь князю, попадете в ту же западню. Я предупреждал, что час еще не пришел, и все равно анарцы разожгли гнев Морати.

Какое-то время Алит сидел в полном недоумении и пытался понять сказанное Эльтириором.

— Малекит в ловушке? — наконец выдавил он.

— Еще нет, и князь достаточно изворотлив, чтобы выскользнуть из нее, — улыбнулся Эльтириор. — Сейчас я поеду к нему, чтобы предупредить об опасности. До завтрашнего вечера к вам прибудут другие гонцы из Залита, посланные Малекитом. Проследи, чтобы твой дед прислушался к их словам. Поддержи их при необходимости. Анарцы должны повернуть назад, или вы никогда больше не увидите Эланардрис.

Алит склонил голову и сжал руками щеки, пытаясь найти выход. Когда юноша выпрямился, он ожидал, что Эльтириора уже не будет рядом, но вороний герольд не сдвинулся с места.

— Ты еще тут? — спросил юный анарец.

Эльтириор передернул плечами.

— У меня резвый конь, и мне хватит времени, чтобы немного насладиться ночным воздухом.

Алит принял его слова на веру и поднялся. Затем начал спускаться по склону, но обернулся на оклик герольда.

— Я подарю тебе немного времени, — сказал тот и бросил юноше какой-то предмет.

Алит инстинктивно поймал завернутый в широкие листья, перетянутый лозой сверток. Когда он поднял взгляд, то увидел, что на сей раз Эльтириор исчез.

По дороге вниз князь раскрыл сверток: в нем оказались тушки двух связанных за лапы белых зайцев.

Пока Алит спускался по склону, его внимание привлекло движение на севере. Вглядевшись, он различил на горизонте мигание множества костров. Юноша не знал, насколько важно увиденное, поэтому заторопился к лагерю и вбежал в палатку отца. Эотлир был погружен в разговор с Каентрасом, Эолораном, Тарионом и Фаергилем. Когда запыхавшийся Алит ворвался под полог, они сердито подняли головы.

— Враги близко, — выпалил Алит и бросил зайцев на пол. — На севере много костров.

— И как так получилось, что наши патрули их не заметили? — недовольно уставился на сына Эотлир.

— Они находятся за западным склоном, — поспешил сгладить неловкость юноша. — Я сам увидел их лишь благодаря случаю.

— Сколько костров? — спросил Каентрас.

— Точно не знаю. Несколько дюжин.

Эолоран кивнул и жестом приказал Тариону подать сделанный из выдубленной кожи тубус. Из него он достал нарисованную на широком листе пергамента карту и разложил на столе.

— Где примерно ты видел их лагерь? — спросил он, подозвав Алита поближе.

Алит оглядел карту и нашел, где расположен лагерь анарцев. Затем проследил путь на восток до холма, где встречался с Эльтириором. Оттуда пальцем он прочертил приблизительную линию в направлении замеченных костров. Линия остановилась на невысокой, протянувшейся с северо-востока на юго-запад гряде.

Они разбили лагерь у подножия этих холмов, — сказал юный князь. — Не думаю, что они заметили наши костры, разве что волей случая.

— Тогда у нас преимущество неожиданности, — прорычал Эотлир. — К восходу солнца нужно приготовиться к нападению.

— А что если мы встретим врага, с которым не сможем справиться? — спросил Алит. Ему на ум снова пришли страшные предупреждения Эльтириора.

— Сначала мы оценим их силы, — кивнул Эолоран, который обладал большей осторожностью, чем его сын. Он сурово поглядел на Тариона и Эотлира. — Соберите небольшой отряд разведчиков и узнайте расположение и количество солдат противника.

— Алит, ты проведешь нас туда, где видел эти костры, — произнес Эотлир, и юноша с готовностью закивал: его обрадовало, что отец не забыл о нем. — Тарной, выбери самых зорких воинов из своего отряда и пришли их ко мне. Затем убедись, что все готовы выступить с первыми лучами солнца.

Тарной кивнул, взял со столика свой высокий шлем, ухмыльнулся и вышел.

— Остерегайтесь часовых, — предупредил Эолоран. — Если враги еще не знают о нашем присутствии, пусть и дальше остаются в неведении. Оцените размер их войска и понаблюдайте за ними, но без моего приказа ничего не предпринимайте.

Он пристально уставился на Эотлира, чтобы убедиться, что тот его понял, и отец Алита согласно кивнул.

— Не волнуйся, князь, — сказал он. — Я не вспугну их и не лишу тебя возможности снова повести анарцев в битву.

Эотлир собрал свой небольшой отряд на краю лагеря. Они закутались в темные плащи и выступили незадолго до полуночи. Алит указывал дорогу. Он провел отряд по западному склону, но взял немного севернее того места, где встретился с Эльтириором. Хотя князь и сомневался, что вороний герольд все еще прячется где-то поблизости — или что анарцы сумеют его заметить, если тот этого сам не захочет. — Алит решил не рисковать.

С вершины склона огни виднелись отчетливо. Юноша задержался и пересчиталих: перед ними лежало более тридцати костров, причем два из них были просто огромными. Из-за неровной линии холмов анарцы не могли разглядеть лагерь, не приближаясь к нему вплотную, поэтому Эотлир засек их расположение по звездам на ясном небе и свернул на северо-восток.

Довольно скоро на западе ярким зеленым серпом поднялась вторая луна и залила Кольцевые горы болезненным призрачным светом. Эльфы быстро передвигались по ребристым склонам — они полностью сливались с тенями от камней и деревьев вокруг. К тому времени, как ветер донес до них первые звуки, раздающиеся из вражеского лагеря, Сариоур уже закатилась, и тени вытянулись.

Враги не пытались соблюдать осторожность: из лагеря время от времени доносились пронзительные крики, которым вторил одобрительный рев. До разведчиков долетел грубый смех, и Алит бросил на отца взволнованный взгляд — его тревожило, какие извращения и жестокости они могут увидеть в лагере.

Отряд ползком перевалил через седловину между невысокими холмами, и перед анарцами раскинулась стоянка наггароттов.

Огромный костер окружало скопище черных, конической формы шатров. В свете огня Алит разглядел беснующиеся силуэты, тени от них метались по скользкой от крови земле. На костре извивались и кричали агонизирующие жертвы. Алит увидел группу эльфов, скованных вместе шипастыми цепями — проходившие мимо еретики пинали и мучили их.

На его глазах из группы выбрали одну из плачущих пленниц и потащили к огню. Там ее швырнули на землю у ног обнаженного эльфа в железной маске демона и потрепанной набедренной повязке из кожи. Алит сразу признал в нем верховного жреца Каина, повелителя убийств. Жрец держал в руке длинный клинок, очень похожий на тог, который точил прошлой ночью Эльтириор, и на мгновение Алит испугался, что вороний герольд ввел его в заблуждение. Но эльф в маске казался выше Эльтириора, его волосы были вытравлены добела и украшены вплетенными в них костями.

Алит против воли наблюдал за тем, как жертву силой поставили на ноги. Каинит полоснул лезвием по ее рукам и груди, и еретики заторопились к нему с выдолбленными из черепов чашами, чтобы наполнить их плещущей из ран кровью. В попытках набрать как можно больше крови они царапали и кусали друг друга, а затем подносили омерзительные сосуды к губам и жадно заглатывали содержимое. Жертва ослабела и упала на колени. Жрец ухватил ее за волосы и срезал скальп, затем отбросил трофей в накопившуюся за его спиной кучу. Кричащую от боли девушку снова поставили на ноги; ее слабые попытки вырваться не произвели на мучителей никакого эффекта. Полумертвую эльфийку насадили на кол и засунули в костер. Над лагерем снова разнесся одобрительный рев — от звучащей в нем радости пробирали мурашки.

— Мы не сможем разглядеть отсюда всех, — произнесла Анадриель.

Алит помнил ее столько же, сколько себя. Много лет она помогала тем, кто вызвал гнев Морати, избежать жадных лап культов и провожала их в Эланардрис. Ее лицо с острыми, резкими чертами было безучастным, и Алиту оставалось только догадываться, сколько раз она уже наблюдала подобные сцены.

— Надо подобраться ближе.

Эотлир кивнул и знаком предложил Анадриели идти впереди отряда. Они спустились по извивающейся тропинке в небольшую рощу у подножия склона. Анадриель уверенно вела их между тонкими стволами на свет костров.

Внезапно она остановилась и вскинула лук с наложенной стрелой. Алит вгляделся в темноту впереди и заметил две подсвеченных огнем костра фигуры. Он медленно наложил стрелу на тетиву и встал рядом с эльфийкой, затем бросил быстрый взгляд по сторонам в поисках других врагов.

— Твой тот, что слева, — произнесла Анадриель, не отрывая глаз от бредущих неровной походкой еретиков — мужчины и женщины.

Их намерения были очевидны, и при виде удаляющейся рука об руку перемазанной кровью пары Алита захлестнуло отвращение.

— Давай, — выдохнула Анадриель, и юный князь отпустил натянутую тетиву.

Стрела уверенно пролетела между стволов и вонзилась в горло мужчины. Наконечник стрелы Анадриели вошел в глазницу его подруги. Оба упали без единого звука. По прежнему не замеченные никем, анарцы перебежали под укрытие шатров, в отбрасываемую ими глубокую тень.

Алит повернулся на визг металла и короткий влажный всхлип. Отец одной рукой поддерживал тело еретика, а в другой сжимал окровавленный кинжал.

— Быстрее, церемония не может длиться бесконечно, — сказал Эотлир, опустил труп на землю и оттащил его подальше в темноту.

Анарцы ловко пробирались между шатрами, пока слова высшего жреца не начали доноситься до них совершенно отчетливо. Эотлир отправил Анадриель направо, а Лотерина налево, чтобы сосчитать вражеские силы.

Алит почувствовал на своем локте чью-то ладонь и понял, что сам уже собрался было встать, крепко сжимая в руке древко лука. Эотлир молча покачал головой.

Завтра, — прошептал он. — Завтра они заплатят за все.

— А те, кого принесут в жертву? — спросил юноша.

При мысли о том, что должно произойти, его пронзила физическая боль.

Эотлир снова покачал головой и опустил глаза.

Алит заставил себя вслушаться в изливаемую верховным жрецом тираду ненависти.

— Слушайте меня, вестника Каина. Помните, что мы купаемся в возлияниях Кровавому Королю, и не забывайте, каких деяний он ожидает от нас. Отрекитесь от неверных и докажите их слабость, подари те нашему господину их плоть. Восславляйте их гибель, и властелин смерти наделит вас великой силой! Тогда и только тогда вы сможете уничтожить всех, кто посмел презирать нашего бога!

Толпа еретиков разразилась яростными криками и воем. Верховный жрец поднял над головой левую руку — по ней стекала кровь из зажатого в кулаке сердца.

— Великий Каин, взгляни на наши подношения с милостью! Подари нам свою силу, чтобы мы смогли принести голову отрекшегося от тебя предателя и его заблудших последователей на костры твоей славы!

Снова раздался вой и крики, толпа начала превращаться в визжащую звериную стаю.

— Пусть тот, кто повернулся к тебе спиной, будет порезан на куски, а его внутренности мы швырнем на костер во искупление его деяний. Пусть недостойный наследник твоего любимого сына рассыплется пеплом мести. Пусть его труп истекает кровью, и только она смоет скверну его постыдных деяний.

Жрец кинул сердце в толпу, где тут же завязалась схватка как в стае голодных собак. Голос вестника Каина стал тише, хотя по-прежнему разносился по лагерю.

— Нас много, а их мало, — сказал он каинитам. — Даже сейчас ненавистный враг думает, что он на пороге победы. И не подозревает о поджидающих его муках. Его победа ничего не стоит, ведь она одержана без благословения Каина. И пока он радуется ей, он даже не ведает, что стоит над распахнутым капканом. Никто не выйдет из Залита живым. Смерть Малекиту!

— Смерть Малекиту! — отозвалась толпа.

Охваченные безумием, эльфы рассекали себе грудь и руки кинжалами и обмазывали кровью волосы.

Толпа набросилась на оставшихся пленников. Алит отвернулся; его переполняла смесь отвращения и страха. По лагерю разносились жуткие крики каинитов, и от издаваемых тысячами глоток кровожадных хвалебных возгласов по коже бежали мурашки. Порыв ветра донес из-за шатров запах горящей плоти, от которого юношу затошнило.

Слева заколыхались тени, из них с угрюмым видом появился Лотерин. Алит заметил порез на его щеке и кровь на руках.

— Десять тысяч каинитов, а возможно, и больше, — сообщил разведчик Эотлиру. — Дальше на западе есть еще один лагерь, там разместилось войско Анлека — около пяти тысяч хорошо вооруженных копейщиков и лучников.

Эотлир кивнул с отрешенным выражением на лице. Вскоре к ним присоединилась Анадриель и подтвердила подсчеты Лотерина. На ритуал собралось несколько тысяч еретиков, еще больше разбрелось по лагерю в состоянии транса.

— Я видел достаточно, — сказал Эотлир и жестом велел уходить. — Завтра нас ждет битва.

Алит расхаживал по палатке деда, словно пойманный волк, и слушал, как командиры обсуждают тактику сражения. Ему не давали покоя слова Эльтириора, заключенное в них туманное, но явно зловещее предупреждение. Когда Эолоран принялся обрисовывать позиции отрядов анарцев, раздражение в душе юного князя взяло верх.

— Постойте! — воскликнул Алит, и внезапно все глаза уставились на него. Он заставил себя успокоиться и продолжил, глядя только на отца: — Ты слышал слова герольда Каина. Малекит попал в ловушку в Эалите, и у нас нет надежды добраться до него вовремя. Зачем тогда мы собираемся ринуться в гущу врагов?

— А какой путь предложишь ты? — холодным презрительным тоном спросил Каентрас. — Прошмыгнуть обратно в горы и ожидать там гнева Морати? Мы должны прорваться через это войско и объединить наши силы с князем Малекитом.

— А что если мы потеряем все силы в одном бессмысленном походе? — возразил Алит. Он пытался выглядеть рассудительным, а не испуганным, хотя гнев князя сильно задел его. — На охоте иногда удается сделать один-единственный выстрел, чтобы убить дичь. Охотник должен научиться терпению, он должен знать, когда стрелять, а когда выжидать. Если мы выстрелим с излишней поспешностью, мы спугнем добычу, и она может ускользнуть.

— А если медлить, мы упустим возможность нанести удар, — прорычал Каентрас. Он сделал глубокий вдох, покосился на Эолорана, который выглядел недовольным его вспышкой, и снова повернулся к Алиту. — Прости мой гнев, Алит. Многие годы мы ничего не делали, выжидая момент, когда можно будет перейти в наступление. Промедление сейчас равно катастрофе. Я не смогу сидеть в своем особняке и смотреть, как мы упускаем единственную возможность — ведь потом нас станут преследовать угрызения совести, что мы прохлаждались, когда надо было действовать. И к тому же, на чем ты предлагаешь основывать тактику? На хвастливых речах одурманенного жреца? Мы не можем сказать с уверенностью, что положение Малекита настолько печально, насколько внушил своим последователям герольд Каина.

Алита неприятно задел намек в словах Каентраса, но он сдержал ответный выпад — ведь он не мог признаться, что речи герольда Каина предшествовало предупреждение Эльтириора. Каентрас повернулся к Эолорану и уперся кулаками в разложенную на столе карту.

— Хотя мы не можем помочь князю Малекиту в открытом бою, мы все же сумеем принести ему пользу. Наша атака отвлечет врага, и князь ускользнет из-под колпака. Если мы не предпримем ничего, тысячи солдат из северного лагеря отправятся к Эалиту и захлопнут ловушку. Разве мы не должны вмешаться? Разве мы не должны сделать все, что в наших силах, чтобы ослабить петлю?

— Твоя тактика имеет свои преимущества, — произнес Эолоран. — Чем меньше будут силы, с которыми придется встретиться Малекиту, тем больше у него останется шансов на спасение.

— Меня тревожит и кое-что еще, — добавил Алит. — Кто будет охранять Эланардрис, пока мы сражаемся здесь? Кто может поручиться, что следующий удар Морати обрушится на нас, а не на наши дома? Какая победа ждет нас завтра, если потом мы вернемся домой и обнаружим, что наши земли захвачены?

Этот довод пришелся к месту, и лицо Эолорана исказила мучительная гримаса. Какое-то время он переводил взгляд с Алита на Каентраса и обратно, и наконец посмотрел на Эотлира.

— Сын мой, это не только мое решение, — размеренно произнес Эолоран. — Да, пока я возглавляю анарцев, но я лишь служу их будущему, которое пройдет под твоим правлением. Ты долго молчал. Я бы хотел услышать твое мнение.

Дай мне немного подумать, — ответил Эотлир.

Он медленно вышел из палатки, оставив остальных в тишине дожидаться его. Каентрас разглядывал карты на столе, не встречаясь ни с кем глазами, а Алит придвинул стул и сел в стороне. Тишину заполнила давящая тревога, и юному князю захотелось уйти, поскольку он все равно уже высказал все, что было у него на уме. Но он заставил себя остаться, хотя и ощущал кожей презрение некоторых эльфов, в том числе Каентраса.

Он очень боялся разгневать отца своей возлюбленной и в душе даже надеялся, что Эотлир примет сторону Каентраса, что потом позволит Алиту загладить вину. Ранее Каентрас поддерживал его, но юный князь не знал, как поступит гордый эльф, если Эотлир присоединится к мнению сына.

Полог палатки распахнулся, и все подняли головы. На лице Эотлира застыло решительное выражение.

— Мы будем сражаться, — провозгласил он. — Я не могу оставаться в стороне, пока творятся подобные извращения, хотя только боги судьбы знают, какую цену нам придется заплатить за вмешательство. Преступления еретиков нельзя оставлять безнаказанными, к чему бы это ни привело. Есть времена, когда мы обязаны думать о других, и времена, когда необходимо думать о своем народе. Ради будущего Нагарита князь Малекит должен вернуть свой трон, и мы обязаны помочь ему всем, что в наших силах.

— Я согласен, — объявил Эолоран. — Завтра мы уничтожим каинитов, а затем подумаем, по какому пути нам двигаться дальше. Вы согласны?

Каентрас тотчас же кивнул. Алит медленно поднялся со стула и посмотрел на отца и деда.

— Никто не будет сражаться яростнее меня, — заявил он. — Мы отомстим.

Доспехи и наконечники копий блестели в свете восходящего солнца — армия анарцев свернула лагерь и выступила на север. В планы Эолорана входило напасть на еретиков как можно быстрее, прежде чем они двинутся на запад, к запертому в Эалите Малекиту.

Каиниты плохо подчинялись приказам и рвались устроить бойню, поэтому властитель Анара разделил свое войско на три части. Впереди двигались быстрые разведчики — им предстояло незаметно окружить врага и оставаться в укрытии до начала битвы. Алиту поручили возглавить правый фланг, а Анадриель командовала левым. Эолоран особо подчеркнул, что они должны напасть на тренированных воинов Анлека и выманить их из лагеря. Необходимо было оттянуть их от основного сражения, но в то же время не позволить подобраться вплотную к разведчикам. Алит получил приказ отступать, как только враг подойдет достаточно близко, и увести солдат от каинитов.

В то же время Эотлир с отрядами копейщиков должен был вести основную линию нападения и занять оборонительную позицию на холмах над лагерем противника. Оставшиеся лучники под командованием Эолорана получили приказ обстреливать еретиков и загнать их на склоны, где те окажутся в невыгодном положении.

Пока Алит шагал на север во главе пяти сотен эльфов, его переполняли тревога и возбуждение. Неровная местность и слабый рассветный свет успешно скрывали отряд, и вскоре основная часть анарского войска потеряла их из вида. Алит внезапно осознал, что все происходит по-настоящему, а не в легенде о древних героях; он ведет отряд эльфов в битву. В отличие от отца и деда ему еще никогда не доводилось командовать войском, и все происходящее было очень непохоже на его любимую одиночную охоту. Впервые в жизни юноша почувствовал себя правителем Анара, и его в равной степени наполняли гордость и чувство тяжелой ответственности.

Он подумал об Эланардрисе и оставшейся там матери: как она сидит в особняке и тревожится за семью. Алит твердо решил вернуться домой со славой. Затем его мысли переметнулись к Ашниели. Станет ли она гордиться им? Алит надеялся, что да. Девушка боготворила своего отца-воина, и военный опыт непременно должен был вознести молодого князя в ее глазах.

Солнце встало, разведчики быстро двигались на север, и Алит позволил себе немного помечтать, представляя сцену триумфального возвращения. Вот Ашниель встречает его на ступенях особняка, свободное платье развевается на ветру, по плечам разметались распущенные волосы. Алит бежит к ней по длинной дорожке, они обнимаются. Девушка проливает горячие слезы радости, и они остывают на его щеках. Юношу настолько захватила фантазия, что он споткнулся о камень, и вспышка боли тотчас вернула его в настоящее. Он мысленно обругал себя за детское поведение и быстро оглядел воинов: вроде никто не заметил его промашки или все из вежливости не подавали вида. Князь знал, что вскоре ему понадобится все возможное внимание и сноровка, поэтому сжал зубы, покрепче перехватил лук и зашагал вперед.

Отца Алита одолевали совсем другие мысли. Он уже бывал в сражениях, так как провел несколько сотен лет в колониях, перед тем как вернуться в Эланардрис и обзавестись семьей. Но сейчас все происходило по-другому. Его войско ожидали не дикие орки, гоблины или звероподобные создания из темных лесов Элтин Арвана; ему предстояло сразиться с врагом, которого он не думал встретить. Даже в самые темные времена, что окутывали последние годы правления Морати, Эотлир никогда не помышлял о гражданской войне. Схватка в особняке случилась внезапно, и там его вел инстинкт выживания. Сейчас князь возглавлял несколько тысяч подданных, которым предстояло пролить кровь сородичей.

Подобные мысли тревожили его еще и потому, что князь не считал предстоящее сражение неотвратимым. Он мог бы убедить отца вернуться в Эланардрис, так и не обнажив оружия, но выбрал другой путь. Вокруг гулким эхом отдавался топот обутых в сапоги ног, а Эотлиру не давала покоя мысль, что он хочет этой битвы. Его пугала догадка, что где-то в темных закоулках его души жила такая же жажда крови, что толкала каинитов на совершение жутких преступлений.

Тревоги напомнили ему о рассказанной некогда отцом истории. Эолоран заговорил о тех событиях только однажды, и потом отказывался снова вспоминать о них. Это произошло вскоре после того, как Король-Феникс вытащил Сеятель Вдов, в котором по легендам заключалась необходимая для убийства богов и уничтожения целых армий сила, из алтаря Каина. Эолоран отказывался называть меч Каина по имени и часто говорил о нем как о Проклятии или о «том жутком клинке». И каждый раз, когда отец заговаривал о нем, его взгляд становился загнанным — возвращались давние воспоминания о сценах, которые Эотлиру не суждено увидеть никогда, даже в кошмарном сне.

История, что вспомнил Эотлир, относилась к сражению в Эалите, той самой крепости, что держал сейчас Малекит. В горах появилось огромное войско демонов и бесконечным потоком хлынуло по холмам и равнинам, которые позже стали принадлежать анарцам. Вороньи герольды, стремительные глаза и уши Аэнариона, принесли Королю-Фениксу новости, и тот выступил из Анлека навстречу легионам Хаоса.

В Эалите Аэнарион укрепился и в течение бесконечной ночи, когда небо вспыхивало призрачными огнями, а земля горела под ногами, демоны без устали бросались на стены цитадели. Хотя большую часть войска Хаоса удалось разбить, Аэнарион настаивал на полном уничтожении противника. Верхом на великом драконе Индраугнире Король-Феникс вывел свою армию из крепости; рядом с ним шагал маг Каледор, а Эолоран и сотня эльфийских князей выступили в арьергарде. Эолоран описывал лихорадочную жажду битвы, которая его охватила, звенящие в ушах восторженные песнопения Каина, исходящие от «того жуткого клинка». Больше он не запомнил ничего, кроме непрерывных взмахов меча, выпадов копья и радостного наслаждения смертью.

Эолоран вспоминал о том сражении со стыдом, хотя дело, ради которого он убивал с остервенением и чувством счастья, было самое что ни на есть правое: спасение своего народа. Эотлир так и не смог до конца понять, что значила война против демонов для целого поколения эльфов, но если то отвращение к себе, что он испытывал сейчас, составляло хоть десятую часть их бед, он мог представить мучающие их во снах кошмары.

К нему пришло другое воспоминание, совсем недавнее: гнусная служба герольда Каина и сваленные на костре тела принесенных в жертву. Пока Эотлир будет видеть, что на Ултуане творятся подобные мерзости, он не прекратит сражаться за то, чтобы остановить эту проказу. Она поглотила Нагарит, и князь не сомневался, что оставленное на произвол судьбы варварство продолжит расползаться и дальше. Эта мысль укрепила его решимость, и Эотлир отбросил тревоги до тех времен, когда сможет позволить себе роскошь сомнений и сочувствия. Он знал, что нельзя сражаться с радостью и злостью, поскольку такие искушения могут пробудить древний зов Каина, который все еще доносится через прошедшие со времен Аэнариона века.

Сегодня ему предстоит убивать эльфов; оплакивать их он станет завтра.

Алит во главе небольшого отряда пробирался по окружающим каинитский лагерь холмам, остерегаясь часовых. Осторожность оказалась излишней, поскольку никто не стоял на страже, и когда Алит поднялся на вершину холма, он увидел, что лагерь тих — разврат предыдущей ночи утомил и насытил еретиков.

На севере и западе, в лагере анлекских воинов, наблюдалось гораздо большее оживление. Капитаны прохаживались между палатками и выкрикивали приказы, выстраивая лучников и копейщиков. Сперва Алит решил, что они обнаружили разведчиков Анадриели и принимают ответные меры. Но после недолгого наблюдения его страхи улеглись, поскольку солдаты Анлека выстраивались ровными рядами на большом расстоянии друг от друга, маршировали и выполняли упражнения под присмотром офицеров. Это были всего лишь обычные лагерные учения.

Алит сделал полукруг на восток, двигаясь, пока лагерь каинитов не скрылся из вида, — только дым от костров помогал лучникам не потерять из виду его расположение. Яркое светило вставало над горами на востоке, по холмам растекался утренний свет. Несмотря на солнце, в воздухе еще стоял холодок, и дыхание поднималось легкими облачками пара.

Алит рассудил, что уже достаточно обогнул стоянку каинитов, поэтому снова свернул на запад, к анлекцам. По мере приближения к лагерю к нему вернулась осторожность. Анарские воины небольшими группками перебегали между кустами, камнями и деревьями, чтобы оставаться незамеченными. Довольно скоро они собрались у почти отвесного склона, готовые занять позицию над палатками врага.

Алит подал сигнал паре своих воинов, Анранейру и Хиллраллиону, а сам взобрался на вершину холма и оглядел построение анлекской армии. Солдаты все еще выполняли упражнения с копьем и луком, по точности и быстроте их движения походили на хорошо отрепетированный спектакль.

Князь замер в тревожном ожидании — он не знал, успела ли Андриель занять свою позицию. С равным вниманием он наблюдал как за врагами, так и за небом, и вздохнул с облегчением, когда заметил на западном горизонте силуэт ястреба. Ястреб немного покружил над вражеским лагерем, а затем полетел низко над землей, задевая кончиками крыльев траву на склоне. С резким криком птица уселась на голой ветке куста у правой руки Алита. Юноша поднял руку, и хищник перепрыгнул к нему на запястье; когти обхватили кожу крепко, но бережно, не оставляя царапин.

— Мы начинаем атаку, — прошептал Алит птице.

Ястреб кивнул, расправил крылья и снова поднялся в воздух.

Князь наблюдал, как тот облетел лагерь и исчез в маленькой хвойной рощице на западе от них.

Алит кивнул Анранейру и Хиллраллиону. Те повернулись и спустились ползком, чтобы передать приказ другим лучникам. Вскоре отряд спрятался в высокой траве на вершине холма, наложив стрелы на тетивы луков. Алит приподнялся на четвереньки и бросил последний взгляд на врагов.

Их укрытие располагалось в сотне шагов от окраины лагеря; несколько часовых с копьями и луками обводили взглядом холмистый горизонт.

— Начали! — рявкнул Алит и выпустил стрелу в ближайшего врага.

Она пронзила посеребренную пластину доспеха на груди, и воин с криком упал. Одновременно в воздухе свистнуло еще несколько стрел, нацеленных в других часовых.

Воины Анлека не зря считались лучшими на Ултуане и быстро ответили на атаку. Они перестроились в колонны с лучниками впереди и разбились по отрядам. Авангард из тысячи солдат наступал на анарцев быстрым маршем по широким проходам, специально оставленным между рядами палаток. По мере их приближения анарцы пускали стрелы высоко, с навесом, чтобы те падали в ряды противника. Хотя выстрелы поразили уже несколько дюжин врагов, колонна продолжала безупречное наступление.

За авангардом из лагеря выступили остальные отряды. В рядах наггароттов гудели медные рога, и от трубного звука по коже пробегали мурашки. Когда-то те же ноты предупреждали о нападении демонов и звали в бой верных последователей Аэнариона. Алиту казалось насмешкой то, что их сочли предателями, которые сражаются против власти Анлека. Топот сапог тяжело разносился в утренней тишине, ему вторил звон кольчуг и лязг металла.

С дальней стороны лагеря донеслись крики, и Алит увидел, как замелькали в воздухе стрелы лучников Анадриели. Авангард Анлека продолжал свой марш, в то время как под окриками командира другие отряды замешкались. Капитан наггароттов не мог понять, какая атака является отвлекающим маневром, а какая нет.

— Продолжайте стрелять! — приказал Алит и сам встал с луком наготове.

На противника посыпался новый град стрел.

Авангард подошел к краю лагеря, и лучники отделились от копейщиков. Вскоре над головами анарских разведчиков засвистели стрелы с черным оперением. Алит услышал вскрики боли и бросил взгляд налево — несколько его эльфов упали в густую траву с торчащими из тел стрелами. Двое не двигались, а еще двое быстро выдернули стрелы и перетянули раны.

Копейщики находились уже в семидесяти шагах, и шторм стрел со стороны защитников лагеря казался бесконечным. В их облаке анарцы потеряли еще дюжину ранеными.

— Подбирайте мертвых, помогите раненым! — закричал Алит и выпустил последнюю стрелу в надвигающихся копейщиков. — Уходите на северо-восток, оттяните их от лагеря каинитов.

Под непрерывным обстрелом разведчики соскользнули с вершины и побежали направо. Они выбежали из-под прикрытия холма, промчались следом за князем по лощине и поднялись на противоположный склон. Там Алит приказал остановиться, поскольку стрелы оставшихся в лагере лучников не могли их достать, и анарцы снова направили луки на поднимающихся на холм копейщиков.

Те отступили было вниз, но вскоре снова появились, уже с поддержкой стрелков. Алит опять приказал своему отряду отходить. Он беспокоился, как обстоят дела у Анадриели и удалось ли выманить каинитов. Потом он перевел взгляд на врага впереди и понял, что их всех ждет долгое утро.

Кружащий высоко в небе ястреб дал Эотлиру понять, что Алит и Анадриель вот-вот начнут нападение. Воины на позиции над лагерем каинитов тоже были готовы к бою. Князь стоял рядом с отцом и рассматривал еретиков. В левой руке Эотлир держал свернутое знамя дома Анар, а в правой — золотистый клинок Циарит, Меч Утренней Мести. Оружие было теплым на ощупь, его подпитывали лучи утреннего солнца, в этот момент встающего над горами, а острое лезвие блестело магической энергией.

За Эолораном стоял Каентрас с изогнутым бараньим рогом, перетянутым серебряными полосами. Когда князь кивнул, Каентрас поднес рог к губам, и тот издал долгий, высокий, жалобный звук. Воин повторил его трижды, зов эхом раскатился по холмам и пронесся по лагерю внизу.

Эотлир выждал несколько мгновений, глядя, как ошеломленные звуком рога каиниты просыпаются и приходят в себя. Он увидел, как из шатра с заляпанными кровью стенами вышел вестник Каина в блестящей полированной маске. Жрец бурно размахивал руками, созывая последователей. Когда вокруг него собралась толпа еретиков, Эотлир распустил удерживающий знамя узел и высоко поднял огромное полотнище в воздух, чтобы его видели отовсюду.

Затем он воткнул древко флага в мягкую землю и сделал шаг вперед. Каентрас взял еще одну высокую ноту, и все глаза обратились к вершине холма.

— Встречайте великого Эолорана Анара, хозяина этих земель, — прокричал Эотлир. — Вы нарушили границы нашего княжества. Правитель Анара приказывает вашей оборванной шайке немедленно убраться отсюда и забиться по тем темным дырам, откуда вы вылезли. Он не хочет, чтобы его обвинили в трусости и нападении на тех, кто не в состоянии защитить себя, и вызывает недостойных врагов скрестить клинки с истинными воинами. Ему не чуждо милосердие, поэтому он выслушает мольбы тех, кто раскается в совершенных преступлениях. Всех, кто отречется от ложной веры, ждет прощение Иши.

Каентрас снова подул в рог, и Эотлир сделал шаг назад, чтобы показать, что закончил свою речь.

— Должно привлечь их внимание, — с мрачной улыбкой заметил Эолоран. — Я думаю, что «прощение Иши» особенно их задело.

Эотлир и сам поневоле улыбнулся, он знал, что подначки приведут к желаемому результату. Он оглянулся через плечо на тысячи анарских воинов, которые стояли наготове. Лучники выстроились чуть ниже линии окружающих холмов, за ними встали отряды копейщиков. В утреннем воздухе развевались знамена, на острых наконечниках копий и стрел блестело солнце. Одетое в темно-синие цвета войско в ярком солнечном свете выглядело глубоким горным озером.

— Вот и они, — пробормотал Каентрас.

Эотлир повернулся к лагерю и увидел, как от палаток к ним несется несколько сотен каинитов. Он слегка покачал головой — великого князя немного смущало, что его ловушка сработала так просто. Воистину, эти враги давно потеряли право называться разумным цивилизованным народом.

Эолоран развернулся, подал лучникам сигнал выступать и сам начал спускаться по холму. Он взял немного в сторону и добежал до правого фланга как раз вовремя — когда первый каинит подошел к подножию склона.

Фанатиков с испещренной кровавыми отпечатками пальцев кожей и склеенными в острые сосульки волосами совершенно не заботила собственная жизнь, и они оголтело рвались вперед с ножами и мечами в руках. Их бег не замедлился, когда на вершине холма внезапно возникли тысячи лучников.

Эотлир услышал, как отец отдал команду, и равнодушно проследил взглядом за черным облаком взвившихся в воздух стрел. Темный шторм накрыл поднимающихся по склону еретиков. Никто из наступающих не пережил первого залпа. Вторую волну воинов верховный жрец собирал более осмысленно. Ветер доносил его хриплые крики, пока вестник и его помощники прохаживались вдоль неровной линии каинитов, опрыскивали их жертвенной кровью и призывали уничтожить обидчиков бога убийств. Как и во время вчерашней церемонии, еретики визжали и выли, восхваляли Каина или без слов давали выход кипящей внутри ярости.

К какофонии криков присоединились барабаны — они выбивали частый ритм, который гулко отдавался среди холмов. Даже у Эотлира сердце забилось быстрее, а в ушах застучала кровь. Он не сомневался, что в ритм вплетено какое-то волшебство, потому что князь чувствовал, как закипает внутри гнев, и ему пришлось подавить желание ринуться вперед. Взгляд по сторонам показал, что Каентрас и остальные испытывают такое же искушение.

— Стоять! — крикнул Эотлир. — Ждать моей команды!

Он вскинул правую руку и поднял Циарит на уровень плеча, будто преградил дорогу тысячам копейщиков за своей спиной. На миг рука дрогнула, рукоять налилась жаром, поскольку возбуждение хозяина подпитывало силы древнего меча. Эотлир чувствовал, как клинок вбирает энергию из окружающего воздуха, и облизнул сухие губы.

Вестник Каина шагал во главе своих последователей. Стук барабанов не умолкал, к нему присоединился топот босых ног по пересохшей земле. Беспорядочные вопли еретиков слились в монотонный крик: «Каин! Каин! Каин!», от которого по коже Эотлира побежали мурашки. В небе над головой забурлила темная энергия. Хотя воздух оставался прозрачным, розовый утренний свет потемнел и превратился в окутывающий фанатиков алый саван. Магические чувства Эотлира гудели от незримой пульсации в одном ритме с частым биением сердца.

Жрец вырвался вперед и остановился в дюжине шагов от своих воинов. Он вытащил из-за пояса два кинжала, и Эотлира передернуло при виде жертвенных ножей. Хотя даже зоркие глаза эльфа не могли различить детали на таком расстоянии, князь чуял выгравированные на лезвиях руны Каина — перед внутренним взглядом они светились горящими метками.

Вестник скрестил руки так, что лезвия легли ему на плечи, и одним плавным движением провел ими по груди. Из ран потекла кровь, и он раскинул руки в стороны. Алые капли слетали с кончиков ножей и повисали в воздухе.

С подступающей к горлу тошнотой Эотлир наблюдал, как капли растворяются в облаке красного тумана, которое все росло, пока не поглотило жреца окончательно. И даже после этого оно продолжало разбухать, расползаясь по склону вверх, к Эотлиру, и вниз, к каинитам.

— Стреляйте! — крикнул Эотлир отцу.

Он понял, что враги скоро полностью скроются в алом тумане.

Эолоран не стал спорить с приказом сына и подал сигнал лучникам. Те навесом пустили стрелы в кричащую толпу внизу. Многие каиниты покатились по земле, но выживших вскоре укутал красный туман. Лучники продолжали стрелять в кипящее облако, которое катилось на них, без особой надежды попасть в цель.

Эотлир осознал, что вскоре заклинание накроет весь холм, и стрелки окажутся беспомощными. Не дожидаясь приказа отца, он повернулся к выстроенным позади копейщикам.

— Выступайте на позиции, живо! — прокричал он и взмахнул над головой мечом, будто одним движением мог передвинуть свое войско.

Горны подали сигнал к наступлению, и через несколько мгновений по холму затопали тысячи обутых в тяжелые сапоги ног.

Алый туман докатился до середины склона, и Эотлир сперва почувствовал на языке привкус крови, а через миг облако поглотило его. Но лицу побежали красные струйки, они пачкали серебряную кольчугу и собирались между тонкими кольцами. Рукоять Циарита стала скользкой, и Эотлир неожиданно понял, что сжал кулак так сильно, что ногти впились в ладонь. Его кровь смешивалась с бурлящим облаком.

В тумане вокруг него появились темные фигуры, восходящее солнце подсвечивало багровые силуэты. Со вздохом облегчения Эотлир различил знакомые лица — Торинана, Касадира, Лирунейна и прочих верных анарцев. С выставленными перед собой изящными белыми щитами и опущенными черными копьями воины дома Анар собирались вокруг своих командиров.

Сотни стрелков выстроились по окружающим анлекский лагерь холмам; их было не меньше, чем луков под началом Алита. Разведчики растянулись вдоль откоса на западе и, как смогли, укрылись среди редких кустов и высокой травы.

Анранейр похлопал князя по плечу, чтобы привлечь его внимание, и указал на юг. Алит заметил странный свет в той стороне: красное сияние окутало холмы вокруг лагеря каинитов. Он не знал, что там происходит, но не сомневался, что видит плохой знак.

В тот же миг князь услышал топот сапог у подножия холма напротив. Хотя он и не видел, кто это идет, через какое-то время стало ясно, что звук перемещается на юг. С нарастающим страхом Алит осознал, что копейщики Анлека вышли из лагеря и направляются к основной армии Анара в полной уверенности, что засевшие сверху лучники прикроют их отход.

— Кажется, наша добыча больше не хочет глотать наживку, — произнес Анранейр.

Алит кивнул и задумчиво свел брови. План заключался в том, чтобы оттянуть воинов Анлека, но он провалился. Несколько сотен стрелков не смогут задержать целую армию, особенно если враг не больно-то и хочет тратить на них время.

— Надо их отвлечь, — произнес князь. Он начал спускаться по склону и жестом приказал Анранейру следовать за ним. Когда добыча убегает от охотника, охотник обращается к Курноусу.

Анранейр удивленно смотрел на то, как Алит вытащил из колчана за спиной стрелу. Юный князь задумчиво погладил ее от оперения до острого наконечника, в каких-то местах его палец задерживался.

Затем он произнес слово огня, которое использовалось в святилищах Курноуса, и наконечник вспыхнул ярко-желтым пламенем. Алит нацелил лук высоко в небо и выпустил горящую стрелу в направлении вражеского лагеря. Мигающий огонек взлетел в воздух и пропал из виду.

— Передай всем, — велел князь, — пусть поливают лагерь огнем.

Анранейр одобрительно хмыкнул и поспешил к редкому ряду лучников, чтобы передать им приказ Алита. Князь вытащил еще одну стрелу, повторил ритуал зажигания и снова выстрелил. Вскоре холм осветился огненными дугами, которые спускались к лагерю позади вражеских лучников. Алит не знал, как много выстрелов попало в цель, но после нескольких залпов над лагерем начал подниматься густой черный дым.

— Получается, — засмеялся рядом Анранейр.

Алит подполз к краю седловины и увидел, что стрелки Анлека натянули луки и перешли в наступление. Если разведчики убегут от надвигающихся врагов, вскоре их стрелы перестанут долетать до палаток.

— Забирайте на север, не попадайтесь им на глаза, — приказал Алит, убрал лук и пополз обратно к Анранейру. — Хотя я лишь недавно научился танцевать, я знаю, кто должен вести в танце.

— И что за веселый танец нас ждет, — поддержал князя Анранейр.

Красный туман затягивал все на двадцать шагов вокруг, и Эотлир напряженно вглядывался в бурлящие глубины в поисках врагов. Их вой и крики становились ближе, но колдовское облако растворяло и искажало звуки.

— Тихо! — проревел Эотлир, и ряды копейщиков замерли. Тишину не нарушал ни лязг доспехов, ни шепот.

Эотлир внимательно вслушался в приближающийся шум каинитов. Вроде слева звуки доносились громче.

— Следите за западными подступами! — предупредил он.

Не успели слова слететь с его губ, как тьма сгустилась и распалась на бегущие фигуры. Тысячи каинитов, тяжело дыша, с воплями поднимались по склону и размахивали страшными на вид кинжалами с зазубренными лезвиями. Их лица искажала гримаса ненависти и ярости, затмивших все остальные чувства.

Фанатики бросились на анарских копейщиков; они высоко подпрыгивали и опускались с занесенными над головой ножами. Анарцы подняли щиты, чтобы отразить удары, и туман наполнился глухим звоном металла.

Боевой клич дома Анар и восхваления Каина вторили лязгу клинков.

Эотлир не мог четко разглядеть происходящее, но вскоре его внимание переключилось на склон, по которому взбегало все больше каинитов.

— Берите пленников, — прорычал Эотлир. — Мой отец допросит тех, кто помогает Морати строить заговоры. Жреца по возможности взять живым!

Каиниты находились уже в дюжине шагов и продолжали бежать к анарцам. Эотлир поднял Циарит в одной руке, а второй вытащил из-за пояса кинжал. Когда до врагов оставалось всего шесть шагов, анарский князь бросился в атаку; Циарит снес голову одному каиниту, в то время как нож полоснул по голой груди другого.

Князь увернулся от нацеленного в лицо удара, отбил второй и воткнул меч в горло еще одного противника. Через миг линия копейщиков врезалась в неровные ряды фанатиков. Закипел хаос битвы.

Стена копий скосила передний ряд каинитов, и анарцы продолжали теснить врагов; они кололи копьями и отбрасывали щитами раненых. Продуманная жестокость фаланги пересилила животную ярость, и контратака отбросила еретиков назад.

— Не спускайтесь ниже! — выкрикнул Эотлир.

Он беспокоился, что воины увлекутся и сойдут с холма.

Сохраняя строй, отряд анлекцев попятился обратно к вершине. Каиниты возобновили натиск; теперь они подныривали под копья, чтобы добраться до ног противника. Эотлир отбивал удары, размахивал и наотмашь рубил Циаритом, и любой, кто подходил к нему слишком близко, падал мертвым. Раненых у обеих сторон становилось все больше: тут и там в траву со стонами падали эльфы. Каиниты не обращали внимания на свои потери и продолжали напирать, их вела только жажда крови. Копейщики перед лицом безумных убийц держались мужественно, и занимали место упавших товарищей, чтобы закрыть пробоины в первом ряду.

Запертому в гуще клинков Эотлиру ничего не оставалось, кроме как сражаться за свою жизнь. Он отрубил руку одному врагу и вонзил кинжал в пах другого. По его доспеху с визгом скользнул клинок, и князь ударил следующего каинита в лицо с такой силой, что кольчужная перчатка раздробила кости. Широкий взмах Циарита оставил еще одного противника без ноги, и тот покатился вниз по склону, выкрикивая грубые ругательства.

Эотлира накрыла волна отчаяния, почти ощутимая, похожая на холодный порыв ветра. Она налетела справа, ее сопровождали резкие крики боли и плач. Князь срубил еще нескольких фанатиков и пробился к источнику звуков. Ему пришлось оттолкнуть плечом одного из своих солдат, но наконец он увидел вестника Каина.

Жреца, облитого с головы до ног кровью, окружала куча трупов. Он широко раскинул в стороны руки с длинным кинжалами. Выжженные на геле руны горели темным пламенем, а демоническая волшебная маска извивалась и рычала сама по себе. Жрец прыгнул вперед — за ним потянулись призрачные красные тени — и рубанул ножом, зажатым в правой руке. Клинок без труда пробил щит, а сжимавшая его рука копейщика полетела в воздух. Ни один доспех или оружие не могли выдержать удар заклятых Каином кинжалов, и все больше анарцев падало на землю.

Позади вестника Каина один из раненых копейщиков с трудом поднялся на ноги; для этого ему пришлось опереться на свое оружие. С заметным усилием он воткнул копье в спину жреца и давил, пока наконечник не вышел у того из живота.

Жрец упал на колени, но в следующий момент он взвился на ноги, повернулся и вырвал копье у эльфа. Один взмах руки, и в лицо копейщика воткнулся кинжал, от чего эльф с криком упал на землю. Жрец переломил древко копья, вырвал из раны наконечник и швырнул оба обломка в траву. Из раны хлестала кровь и собиралась лужицей у ног вестника.

Прими это подношение, мой любимый господин! — выкрикнул он и поднял окровавленные руки в воздух.

Из кончиков его пальцев вырвалось черное пламя, оно растеклось по рукам и охватило все тело жреца. Плоть горела и потрескивала, но когда чешуйки сажи опали, кожа выглядела нетронутой, а от страшной раны не осталось и следа.

Магический огонь потух в треске последних вспышек, и жрец наклонился к мертвому копейщику, чтобы вытащить свой нож. Затем вестник снова бросился в битву, прорубая в рядах анарцев кровавую просеку.

Эотлир раскидывал ринувшихся за предводителем еретиков. Он отсекал конечности, Циарит в его руке вертелся в бесконечном танце и ломал ребра и шеи.

— Сразись с истинным сыном Нагарита! — Анарский князь с ревом прорвался сквозь падающие тела.

Вестник Каинавихрем повернулся на голос — в глазных прорезях его маски пылало белое пламя. Жар этого взгляда пригвоздил Эотлира к земле: ему в ужасе показалось, что он смотрит в глаза самого Кроваворукого Бога.

— Твои мучения порадуют моего господина больше, чем страдания других, — возликовал жрец. Хриплый голос лязгал металлом. — Никто не может одержать победу в битве без его благословения, так что ты обречен.

Жрец ринулся вперед, и цепь их взглядов разорвалась. Скорее повинуясь инстинкту, чем разуму, князь пригнулся и отпрыгнул вправо — и тем самым едва избежал свистнувших в воздухе кинжалов.

Эотлир перекатился на ноги, парировал следующий удар Циаритом и сделал выпад ножом. Вестник отшатнулся от атаки и быстро попятился. Он выписывал кончинами ножей сложные узоры, их отточенные движения завораживали. Эотлир не сводил глаз с маски противника и старался не обращать внимания на то, как от нарисованного в воздухе знака вверх по спине бегут мурашки ужаса.

Князь опустил левое плечо и сделал резкий финт вправо. Циарит метнулся к запястью жреца. Все еще сжимающая зловещий кинжал кисть руки полетела в сторону. Быстрый как змея вестник ответил выпадом; Эотлиру пришлось отпрыгнуть, чтобы избежать мелькнувшего у горла ножа. Он обходил противника сбоку и выискивал возможность ударить по второй руке каинита, чтобы лишить его таящейся в заколдованном оружии силы.

Стоило князю увидеть слабину в обороне врага, как мимо него с гневным боевым кличем пронесся Каентрас, обеими руками сжимающий свое копье Хиратот, Коготь Смерти. Он с размаха вонзил острый наконечник в грудь жреца. Хиратот полыхнул синим пламенем. Оно разорвало герольда Каина на части, оставив от тела лишь дымящиеся ошметки. Не глядя на поверженного противника, Каентрас прошел по тлеющим останкам жреца и бросился на фанатиков. Те замерли, с отчаянием оплакивая кончину своего предводителя.

Атака друга застала Эотлира врасплох, и он на миг остановился, ожидая, пока прояснится голова. Некоторые еретики побежали прочь от Каентраса, но многие другие с рычанием и воем продолжали напирать, желая мести. Эотлир собрался с мыслями, копейщики вокруг сомкнули ряды, готовясь встретить свежую волну нападающих.

Несмотря на усилия Алита, войско Анлека оттеснило его разведчиков за пределы выстрела. Враги расположились на границе досягаемости — на противоположном холме блестели доспехи выстроенных рядами копейщиков. Солнце шло к полудню. Два войска стояли друг напротив друга, их командиры выжидали следующего хода противника.

— Итак, мы привлекли их внимание. Что будем делать дальше? — спросил Анранейр.

— Меня кое-что беспокоит, — ответил Алит. Он решился наконец дать голос тому, что глодало его изнутри. — Я вижу луки и копья, но я не вижу лошадей. Армия Анлека состоит из лучников, копейщиков и рыцарей.

— И где же рыцари? — спросил Анранейр. Он оглянулся через плечо, будто ожидал увидеть приближение вражеской кавалерии.

— Возможно, каиниты съели их лошадей, — рассмеялся Хиллраллион.

— Я бы скорее предположил, что они заранее выдвинулись к Эалиту, чтобы припугнуть Малекита, — сказал Алит.

— А что если они вернутся? — поморщился Хиллраллион. — Мы не сможем убежать от всадников.

— Мы должны оставаться здесь, чтобы каиниты не получили подкрепления, — ответил юный князь. — Нет смысла гадать, все равно сейчас мы ничего не можем сделать. Если мы отступим, солдаты двинутся на юг и нападут на войско деда.

— Неплохо бы придумать план на тот случай, если в битву вступит кавалерия, — возразил Анранейр.

Алит огляделся, но увидел лишь редкие заросли кустарника и деревьев, характерные для подножия Кольцевых гор. Хотя эти земли тоже принадлежали его семье, он знал их намного хуже, чем родные горы. С таким же успехом он мог находиться в Сафери или Крейсе.

— Вот что, вероятно, способно помочь. — Анранейр протянул свернутый пергамент.

Алит принял свиток у него из рук и развернул: это оказалась одна из карт Эолорана.

— Где мы сейчас? — спросил князь. Теперь он жалел, что уделил картам так мало внимания на совете.

Со вздохом Анранейр указал на северо-запад, а затем на карту.

— Там Эалит, мы на краю гряды холмов, вот тут, — объяснил разведчик. — Если нам потребуется укрыться от кавалерии, я предложил бы долину Атриан на северо-востоке отсюда. Если подойдут рыцари, мы добежим до деревьев раньше, чем они настигнут нас.

— При условии, что мы узнаем об их приближении заранее, — вставил Хиллраллион.

— Хорошее замечание, — согласился Алит. Он кивнул Анранейру и передал ему обратно карту. — Возьми пятерых разведчиков и отправляйся на север, будешь высматривать неприятные сюрпризы.

Анранейр засунул карту в свой мешок и рысцой пустился вдоль ряда стрелков, на ходу выкрикивая имена. Алит в глубоком раздумье постукивал пальцами по крупной серебряной пряжке пояса. Копейщики напротив не двигались с места и не подавали признаков, что готовят атаку.

Внезапно князь повернулся к Хиллраллиону.

— Есть предложения, чем нам сейчас заняться? — спросил он.

Хиллраллиион немного задумался, затем его рот растянулся в улыбке.

— Я знаю неплохие песни…

Кто бы ни командовал войском Анлека, Алит восхищался его терпением. Наступил и прошел полдень, воздух становился все горячее, а солдаты в черных доспехах стояли безмолвными рядами и ждали атаки разведчиков. С их стороны стало бы глупостью гоняться за лучниками в легких доспехах, потому что закованные в тяжелую броню копейщики все равно не догнали бы их. Поэтому анлекского командира устраивало ожидание. Но Алита спокойное неподвижное противостояние как раз беспокоило. Он волновался, что пропустил какую-то ловушку, и его противник знает нечто, о чем неизвестно ему, — например, когда вернется кавалерия.

Время от времени Алит передвигал своих лучников, они выпускали по вражеским рядам несколько стрел, а затем переходили на новую позицию. Князь занимался этим в основном от скуки, хотя убеждал себя, что подобные вылазки ослабляют боевой дух анлекцев. Но, по правде говоря, даже у самых запасливых стрелков оставалось в лучшем случае по полдюжины стрел, и если противник решит перейти в наступление, им придется бежать.

Полдень клонился к раннему вечеру, и Алит то и дело поглядывал на юг в поисках каких-нибудь сигналов от отца и деда, после чего поворачивался на север, откуда ждал предупреждения о приближающейся кавалерии. Он не сомневался, что основное войско разобьет каинитов, но чем дальше, тем больше хотел увидеть над холмами флаги дома Анар.

— Смотри, — произнес Хиллраллион и кивком указал на юг.

— Наконец-то, — выдохнул Алит, когда увидел за дальним холмом характерное серебристое сияние доспехов.

Вражеский командир тоже заметил подкрепление. Не обращая более внимания на лучников, его отряды быстро развернулись на юг и зашагали навстречу новому врагу. Алит собирался отдать приказ преследовать колонну анлекцев, когда крик привлек его внимание к северному горизонту.

— Всадники! — кричал Анранейр. Он бежал вдоль гребня холма к северу. — Сотни всадников!

— На северо-восток! — прокричал Алит, поднимаясь на ноги. — Бежим!

Ловко перепрыгивая через кусты и камни, стрелки понеслись вниз по склону. Быстро, но уверенно они направлялись к лесам Атрианской лощины. На бегу многие бросали взгляды на север. Алит заметил на горизонте облако пыли, которое довольно быстро приближалось, хотя отдельных всадников ему разглядеть не удалось.

— Быстрее! — крикнул он, подгоняя свой отряд, и сам прибавил скорости.

Алит взбежал на вершину высокого холма, впереди показались деревья лощины Атриан. В долине внизу блестел стекающий с далеких гор ручей. Стройные сосны густо росли по его берегам и дальше, в глубокой лощине, где ручей расширялся, — достаточно густо, чтобы укрыть бегущий отряд.

Земля под ногами дрожала от топота тысяч копыт, он становился все громче, но Алит уже сделал последний рывок к деревьям на опушке леса. Теперь он мог различить крики и звон упряжи. Алит поднырнул под ветки и рискнул бросить быстрый взгляд налево — там, на вершине холма всего в двух сотнях шагов, вытягивались длинные ряды всадников.

Но странно: всадники, окутанные летящей из-под копыт резвых коней пылью, оказались вовсе не зловещими рыцарями Анлека в черных доспехах. На них оказались голубые и белые одежды, прикрытые кольчугами серебристого плетения. Развевающиеся флаги несли изображения белых лошадей и лошадиных голов, а шлемы украшали яркие разноцветные перья.

— Эллирионцы! — рассмеялся Алит.

Он опустился на мягкий ковер из сосновых иголок под темными ветвями деревьев. Князь не знал, каким образом эллирионцы забрели так далеко от родного княжества, но широко улыбался, глядя на них. Он повернулся и побежал обратно к лесной опушке, чтобы не упустить из виду рыцарей-налетчиков Эллириона, которые волной спускались по склону. Остальные стрелки стояли рядом и наблюдали за разворачивающейся сценой.

Всадники сжимали в руках копья с листовидными наконечниками, а начищенная упряжь их лошадей блестела на солнце. Когда они подъехали ближе, Алит смог разглядеть отдельные лица, и от их выражения по телу пробежала дрожь. Мрачные рыцари опустили копья для атаки. Другие натянули луки и сделали первый залп в отряд анарцев.

— Под деревья! — закричал Алит, ринувшись к ближайшему стволу; на ветку он взлетел не хуже кота.

Юноша взобрался повыше, перебежал к концу толстой ветки и присел на корточки.

— Мы друзья! — закричал он, приложив руки ко рту, чтобы его услышали поверх фырканья лошадей и топота копыт. — Опустите оружие!

Дюжина налетчиков окружила дерево с натянутыми луками. К ним подъехала группка рыцарей под длинным, отороченным белым конским волосом флагом с гарцующей серебряной лошадью на синем кругу.

— Дом Анар! — выкрикнул Алит, хотя и не знал, говорит ли это имя о чем-то эллирионцам.

Всадник в золотом шлеме с плюмажем из конской гривы выехал из круга эльфов. В одной руке он держал копье, а в другой золотой щит с изображением взвившегося на дыбы жеребца.

— Я князь Анельтайн из Эллириона, — выкрикнул эльф. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше разглядеть Алита.

— Алит Анар, — представился юноша и осторожно приподнялся. — Кому ты служишь и что делаешь в наших землях?

— Я служу Королю-Фениксу, и прошлой ночью сражался бок о бок с князем Малекитом, законным правителем Нагарита. Сейчас я направляюсь к перевалу Единорога, чтобы доставить новости моему господину, князю Финуделу.

Алит ловко спрыгнул с ветки и приземлился в высокую траву рядом с Анельтайном. Всадники угрожающе сомкнули круг, и юноша поднял в приветствии руку.

— Я сын Эотлира, внук Эолорана Анара, — представился он. — Мы сражаемся с тем же врагом, что и вы.

Он повернулся и указал на юг.

— Сейчас воины дома Анар бьются с предателями Анлека. Мой дед будет очень рад вашей помощи. А позже вы сможете рассказать нам, как обстоят дела у князя Малекита в Эалите.

Анельтан наклонился и сказал что-то одному из своих рыцарей. Тог перекинул со спины изогнутый золотой рог и выдул протяжный сигнал. По его команде эллирионцы отошли от деревьев и выстроились длинной колонной, а Алит остался наедине с Анельтайном. Эллирионский князь подъехал поближе и пригнулся в седле.

Теперь Алит разглядел свежий порез на его щеке и дорожную грязь на плаще.

— Эалит оказался ловушкой, — горестно покачал головой Анельтайн. — Малекит отступает на запад, чтобы сесть в Гальтире на корабль. Вам лучше вернуться домой. Мы поговорим обстоятельнее, когда ваши враги будут уничтожены.

Не успел Алит ничего ответить, как Анельтайн послал лошадь в галоп и направился к своему войску. Снова загудел рог, и рыцари тронулись на юг — туда, где сражалась анарская армия.

Палатку Эолорана наполнял смех; Алит не слышал его уже довольно давно. Анельтайн и его капитаны поднимали серебряные чаши с вином за победу. Эотлир тоже улыбался, а вот лицо Эолорана было задумчивым.

— Дом Анар выражает вам свою признательность. — Эолоран поднял перед Анельтайном свой золотой бокал.

— Ты говорил это дюжину раз, Эолоран! — ответил эллирионский князь. — Ты ничем нам не обязан. Не окажись здесь твоего войска, нам бы пришлось сражаться с каинитами в одиночку. Будем благодарить судьбу или сети Морай-хег за то, что князь Малекит попросил меня отвести часть моих сил на юг. Иначе тот отряд рыцарей, что мы уничтожили неподалеку от Залита, составил бы немалую угрозу для твоей армии.

Алит снова задумался: он уже слышал рассказ о том, как Малекит разыскал после битвы при Эалите эллирионского князя и приказал ему отправляться домой через перевал Единорога. Юноша не считал просьбу Малекита совпадением, ведь Эльтириор обещал, что найдет способ доказать, что князь попал в ловушку. Он также не сомневался, что законный правитель Нагарита прекрасно осведомлен о делах анарцев, поэтому и послал в их сторону помощь. Как и раньше, Алита смущало, что ему приходится скрывать то, что было известно ему одному, поскольку если он сообщит об этом семье, то нарушит заключенное с Эльтириором соглашение.

— Как думаете, Малекит доберется до Гальтира? — спросил Каентрас, поднимая взгляд от карты, лежавшей на столе. Он не отрывался от нее с того момента, как в палатке появился Алит. — Какой дорогой он направляется к порту? В чьих руках сейчас город?

Анельтайн пожал плечами.

— На эти вопросы я могу ответить не лучше вас, — сказал он. Несколько дней назад я впервые переступил границу Нагарита. Тут не мои земли, я ничего не знаю о здешнем населении. Но я хочу сказать, что если кому-то и удастся ускользнуть из лап еретиков, так это Малекиту. У него сильное войско, а переход до Гальтира не особо долгий. Сам князь — великий воин и командир такой опытный, каких мне еще не доводилось видеть. В Гальтире его ожидает верный флот, и я надеюсь, что правители города не служат Морати.

— В наши времена не стоит на это надеяться, — посерьезнел Эотлир. — И все же меня обнадеживает, что не только анарцы сопротивляются власти Анлека.

— Малекит собирается возвращаться? — спросил Каентрас. Он пристально разглядывал эллирионцев.

— Я думаю, что до весны он не вернется, — ответил Эолоран. — Нельзя сказать, что он потерпел решительное поражение, но его выступление было… поспешным. Невозможно просто подойти к Анлеку и постучать в ворота, ожидая, что они распахнутся перед тобой.

— Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы подготовиться к его возвращению, — откликнулся Эотлир. — Теперь Морати известно о намерениях Малекита, и преимущество неожиданности потеряно. Мы сами подняли оружие против Анлека и пока не знаем, что за ответный удар нас ждет.

— Нам следует напасть на войска Морати, отвлечь ее, пока Малекит собирается с силами, — возразил Каентрас. — Когда Малекит вернется, он не должен встретиться с единым, хорошо подготовленным врагом.

Алита взволновали его слова и задумчивый взгляд Эолорана. Анарцы почти не пострадали в битве; значит, предупреждение Эльтириора относилось к событиям, о которых юноша еще не знал.

— Это будет неразумно, — к великому облегчению юного князя произнес Эотлир. — Сейчас мы растревожили осиное гнездо, так что следует на время укрыться в Эланардрисе.

— По тем немногим сведениям, что мне довелось услышать от вороньих герольдов, такое решение представляется наилучшим, — вставил Анельтайн.

Упоминание вороньих герольдов немедленно привлекло внимание Алита, впрочем, как и его деда.

— От вороньих герольдов? — переспросил с подозрительным прищуром Эолоран. — Что за дела у тебя с темными всадниками?

Анельтан в замешательстве передернул плечами.

— Они служат князю Малекиту разведчиками и провели нас в Эалит по тайным проходам, — ответил эллирионец. — В цитадели до нас дошли известия, что на севере, на востоке и на юге собираются войска, чтобы запереть князя в крепости и уничтожить его армию. Боюсь, что дом Анар постигнет та же судьба, если вы останетесь тут, на открытом месте.

— Мы уже помогли Малекиту, — произнес Алит. Он обращался к отцу и деду. — То войско, которое мы сокрушили сегодня, уже ничем не угрожает князю, и мы подарили ему время для отступления, как и предлагал Каентрас. Пока что мы несем сравнительно малые потери, но если останемся тут, все может измениться. И кто знает, какие силы двинутся на наши дома, когда Малекит ускользнет от погони?

Эолоран сел за стол перед разложенной картой и потер переносицу — обычно он делал это в минуты глубокого раздумья. Затем он прикрыл глаза, чтобы окружающие не помешали ему вынести взвешенное решение.

Мы возвращаемся в Эланардрис, — объявил он, не открывая глаз.

Алит подавил вскрик облегчения. Тревожная энергия, что переполняла его с момента встречи с Эльтириором, испарилась, и внезапно юноша ощутил чудовищную усталость. Он не стал участвовать в дальнейших обсуждениях, извинился и, утомленный, но счастливый, направился к своей палатке. Эланардрис был в безопасности, и скоро ему предстояло снова увидеть Ашниель.

Глава 5 Окутанный тьмой

Зимний ветер казался Алиту суровее, чем когда-либо раньше. Он приносил с гор кружащиеся хлопья снега, но князя беспокоил не холод, а неотступное ощущение, что он попал в западню.

С тропинки на перевале высоко в горах юный анарец оглядывал северо-восточную область Эланардриса. Он видел особняк, укрытые саваном снега сады. Из трех труб на крыше дома поднимался дым, и порывистый ветер уносил его на юг. Позади особняка темными заплатами плетней по белому одеялу раскинулись огороды. Дворовые постройки с белеными стенами и сторожевые башни едва проглядывали в густой пелене — их выдавали яркие черепичные крыши и струйки дыма. И вдалеке, почти у горизонта, холмы Эланардриса уступали место волнистым равнинам центрального Нагарита. Там затянутое облаками небо окутывал темный дым — костры огромного лагеря. Войско Анлека уселось мрачным черным зверем на границе Анарского княжества и ждало окончания снегопадов. С такого расстояния да сквозь мельтешение приносимых с севера снежинок даже острый взгляд Алита не мог ничего разобрать. Вражеский лагерь кляксой растекся по белым холмам, черные ряды его строений протянулись с севера на юг.

Дед называл их «друкаи» — темные эльфы. Они отвернулись от света Аэнариона и от повелителя богов, Азуриана. Эолоран отказывался считать их наггароттами. Они изменили трону Феникса и предали Малекита, своего законного князя.

Враги думали то же самое об анарцах. Они рассматривали отказ Эолорана признать власть Анлека как оскорбление памяти Аэнариона. Алит знал это из допросов захваченных в последней битве пленников — друкаи тогда попытались силой пробиться на холмы. Глупая, продиктованная отчаянием попытка как раз перед тем, как Энагруир сковала Нагарит своей ледяной хваткой. Эотлир и Эолоран остановили друкаев — причем не в первый раз, потому что после возвращения Малекита уже три подобных нападения было совершено на анарцев — и теперь темные эльфы ждали благоприятной погоды и подкрепления.

Одиночество князя только усугублялось невозможностью увидеться с Ашниелью. Триумфальной встречи, о которой он мечтал во время похода, так и не произошло, — отец увез девушку в один из горных замков подальше от опасности.

Иногда Алит получал от нее коротенькие письма, в которых она выражала сожаление о расставании и говорила, что надеется на скорую встречу. Юноша редко отвечал ей, поскольку проводил большую часть дней в горах, наблюдая за войском друкаев. Вопреки собственному желанию, он не мог найти времени для сложения стихов и признаний в любви и понимал, что его ответные послания звучат сухо и неуклюже.

Однажды, когда князь стоял, погруженный в печальные мысли, из горных облаков с пронзительным криком спикировал львиный ястреб с белым плюмажем. Его перья были как снег. Алит прислушался к клекоту птицы и с пониманием кивнул: ястреб принес послание от Анадриели. Юноша, благодаря, погладил его по голове, поднял руку и отпустил в полет, к родному гнезду. Когда ястреб понадобится снова — по зову князя он вернется.

— Всадник, на перевале Эйтрин, — сообщил Алит сопровождающим его двум десяткам эльфов.

Все они носили белые, отороченные темным медвежьим мехом мантии с наложенным заклинанием скрытности. Его знали лишь посвященные Курноуса. Даже вблизи Алит с трудом различал своих подчиненных на фоне снега.

— Анадриель двигается на юго-запад. Нам следует перехватить шпиона на северо-востоке. Быстрее, иначе вся слава достанется ей!

Не в первый раз разведчики перехватывали друкайских воинов, которых посылали наблюдать за войском и обороной Анара. Насколько было известно юноше, ни один из них не вернулся к своим командирам. Но сейчас их ждала встреча с необычным шпионом. Считалось, что никто не сумеет пересечь перевал Эйтрин незамеченным, тем более верхом, именно поэтому друкаи сосредоточили свои силы на северо-западе. Внутренний голос твердил Алиту, что незваный всадник вовсе не из числа врагов, — неужели ему посчастливится наконец-то застать врасплох Эльтириора?

Тем не менее у Алита не было веских причин подозревать, что всадник окажется вороньим герольдом. Юноша ничего не слышал об Эльтириоре после сражения с каинитами. Да, он предполагал, что тот благополучно добрался до Залита и уговорил Малекита послать отряд Анельтайна на юг. Однако на самом деле Эльтириор мог погибнуть в битве, попасть в плен к Морати или спрятаться в тайном логове вороньих герольдов, где они обычно скрывались от врагов.

Подобно зимним призракам, разведчики скользили по заснеженному каменистому склону к перевалу Эйтрин. Они прятались за редкими деревьями и ловко перебегали по снегу, не теряя равновесия даже на проплешинах блестящего под солнцем льда. На спуске их накрыла тень Анил Нартайна, и воздух стал заметно холоднее. Алит на бегу согревал пальцы дыханием — ведь ему надо будет уверенно держать в руках лук, если окажется, что незваный гость представляет угрозу. Под ногами похрустывал снег. Князь и его лучники двигались на юг, внимательно высматривая нарушителя границы.

Ближе к полудню отряд пересек взгорок, снова вышел на согреваемую зимним солнцем седловину, и, наконец, они увидели всадника. Им оказался не Эльтириор. Хотя до эльфа оставалось еще далеко, Алит разглядел, что тот ниже вороньего герольда, да и одет он был в серый плащ, из-под которого проглядывали золотая кольчуга и белая мантия. Незнакомец вел свою лошадь под уздцы по длинной полосе нанесенного вдоль перевала снега. Алит подал беззвучный сигнал своим лучникам, и те веером растянулись к востоку, чтобы окружить пришельца полукольцом.

Путь князю преградила впадина, где каменистый склон резко нырял вниз и поднимался почти отвесно. На какое-то время он потерял добычу из виду. Алит бегом взобрался по крутой стене заполненной снегом чаши и снова увидел незнакомца — тот стоял в трех сотнях шагов. Почему-то он остановился и торопливо оглядывался; Алит заподозрил, что пришелец заметил кого-то из лучников.

Резкий крик над головой дал знать о приближении львиного ястреба Анадриели, и на снегу возникло шестеро невидимых до сих пор эльфов. Они образовали полукруг в паре сотен шагов от незнакомца; от нежеланных глаз их скрывала такая же одежда, что носили разведчики Алита, в руках они держали натянутые луки. Князь поднялся на ноги и побежал по снежному склону, на ходу натягивая тетиву.

Незнакомец поднял руки и откинул в сторону плащ, чтобы показать, что у него на поясе нет ножен, только длинный нож — вполне уместный в путешествии по диким местам. Он обратился к Анадриели, и до Алита донесся обрывок его фразы:

— …нужно поговорить с Эолораном и Эотлиром.

Анадриель заметила, что с противоположной стороны приближаются Алит и его разведчики, и вскинула в кратком приветствии руку. Незнакомец медленно повернулся и оглядел князя. Его лицо привлекало спокойным, уверенным выражением. Затем нарочито неторопливо он откинул капюшон, из-под которого показались рыжеватые волосы, перетянутые золотистой нитью. Сразу становилось ясно, что пришелец родом не из Нагарита.

— Назови себя, — крикнул Алит и остановился в полусотне шагов. Стрела на его луке нацелилась в грудь эльфа.

— Я Калабриан из Тор Андриса, — ответил тот. — У меня послание правителю Анара.

— Мы знаем, каких посланий ждать от Морати, — ответил Алит. Он натянул тетиву. — А ты знаешь, какого ждать ответа.

— Я приехал не из Анлека, а из Тор Анрока, — терпеливо пояснил Калабриан. — И мое послание исходит от князя Малекита.

— И какие доказательства ты можешь предоставить? — требовательно спросил Алит.

— Если вы позволите мне подойти, я покажу их.

Алит снял с тетивы стрелу и жестом приказал Калабриану приблизиться. Посланник опустил руки и шагнул к своей лошади. Он вытащил что-то из притороченной к седлу сумки и поднял предмет вверх. Это оказался круглый чехол-тубус для свитков. Затем, поглядывая на других стрелков, Калабриан зашагал к князю — чехол он держал на виду. Когда гонец приблизился, Алит жестом остановил его и протянул руку. Калабриан передал ему чехол и отступил на несколько шагов, не спуская глаз с лица князя.

Печать на пергаменте совершенно точно принадлежала Малекиту и была целой. На вес чехол оказался легким, так что Алит сомневался, что в нем припрятано оружие. Но для уверенности он не стал возвращать чехол, а заткнул его за пояс.

— Это послание предназначено только для глаз Эолорана Анара, — сказал Калабриан и отступил назад. В тот же миг Алит вскинул лук, и наконечник стрелы снова нацелился в сердце гонца. Тот остановился. — У меня есть и другие гарантии, но их поймет только Эолоран.

— Я Алит Анар, внук правителя, которого ты ищешь, — заверил его Алит. — Я отведу тебя в особняк, и там ты встретишься с Эолораном. Но знай, если твои заверения окажутся лживыми, тебе не стоит ждать хорошего обращения. Если хочешь, мы сейчас проводим тебя до границы Эланардриса, и ты вернешься к своему господину живым и невредимым.

— Князь сказал, что мое задание очень важно, — ответил Калабриан. — Мне придется положиться на вашу милость и благоразумие.

Алит долго выискивал на лице Калабриана признаки обмана, но не увидел их. Быстрый взгляд через плечо посланника подтвердил, что Анадриель не теряет времени и осматривает его дорожные сумки.

— Там нет ничего необычного, — не оборачиваясь, произнес Калабриан. — Несколько личных вещей и необходимые для путешествия зимой припасы, вот и все.

Алит молча ждал, пока Анадриель закончит обыск.

— Все в порядке, — наконец сказала она. — Оружия нет.

— Сейчас опасно путешествовать по Нагариту безоружным. — На князя с новой силой накатило подозрение. — Как ты не побоялся проскользнуть мимо анлекского войска, которое расселось у нас на пороге?

— Я пришел не с юга. Я вышел из Эллириона и пересек горы.

Ответ посланника не убедил князя.

— Опасное путешествие, — процедил он.

— Тем не менее мне пришлось его совершить. Мне неизвестны заключенные в послании князя Малекита подробности, но он не оставил сомнений в срочности и важности поручения. Когда я получу ответ князя Эолорана, мне придется вернуться тем же путем.

Искренность незнакомца наконец-то убедила Алита.

— Хорошо. — Юный князь опустил лук и засунул стрелу в колчан. — Добро пожаловать в Эланардрис, Калабриан из Тор Андриса.

Юноша не удивился, когда Калабриан настоял на том, чтобы послание князя Малекита увидели лишь Эолоран, Эотлир и сам Алит. Гонец попросил, чтобы его провели в особняк втайне, и четко дал понять, что никому не доверяет и опасается, что в Эланардрисе скрываются агенты Морати. Алит оставил его с Анадриелью на горном склоне к северу от особняка, а сам отправился на совет к отцу и деду.

Вот почему Алит вел Калабриана к летнему домику в восточной части сада в кромешной темноте укутанной облаками ночи. В помещении горела одинокая лампа. Князь знаком пригласил посланника внутрь. На низком столике в единственной комнате стоял дымящийся кувшин с пряным чаем в окружении узких кубков. От кувшина поднимался ароматный пар, и юный князь тут же подошел к столу, налил себе горячего напитка и обхватил изящный кубок замерзшими руками.

Эолоран в темно-синей, отороченной мехом мантии и перчатках из кожи ягненка стоял у окна и смотрел на юг; его дыхание паром поднималось в воздухе. Эотлир сидел на одной из скамей у выбеленной стены и вертел в руках чехол с посланием.

— Ты говорил, что предоставишь доказательства искренности своих намерений, — произнес Эолоран, не отрывая взгляда от темноты за окном. — Настало время выполнить обещание.

Калабриан бросил на Алита вопросительный взгляд, и тот налил ему чая. Посланник сделал осторожный глоток и повернулся к Эолорану.

— Малекит велел мне передать следующее: «Отсветы пламени ярче всего горят по ночам». — Калабриан произнес пароль с выражением крайней серьезности.

Эолоран резко развернулся и испытующе уставился на посланника.

— Что это значит? — Эотлира поразила реакция отца.

Эолоран ответил тихим, отрешенным голосом.

— Слова принадлежат Аэнариону. Это случилось еще до возведения Анлека, как раз после того, как демоны разорили Авелорн и убили Вечную Королеву. Я хорошо помню то время. Князь поклялся отомстить за смерть жены и детей и, объятый горем, решился вытащить тот проклятый меч. Я спорил с ним. Я предупреждал Аэнариона, что… подобное оружие не предназначено для руки смертного. Я предвидел, что отчаяние поглотит его, и так и сказал ему. В ответ я услышал эти слова. Той ночью он сел на Индраугнира и улетел на Оскверненный остров. Когда он вернулся, прежний Аэнарион исчез, и началась жизнь полная кровопролитий. Где ты услышал эту фразу?

— Тебе придется спросить князя Малекита, — ответил Калабриан и поставил на стол пустой бокал. — Он приказал мне выучить эти слова наизусть, но не объяснил, зачем. Теперь вы верите мне?

Эолоран кивнул и жестом приказал Эотлиру передать ему чехол.

— Их слышали только Аэнарион и я, но мне кажется вполне достоверным, что Аэнарион сказал их сыну, — произнес старый князь.

Он взял чехол, осмотрел печать и, удостоверившись, что она цела, сломал большим пальцем кружок из черного воска. Затем откинул крышку и вытряхнул лист пергамента. Бережно отложил чехол на стол и развернул свиток.

— Это письмо. — Эолоран просмотрел исписанный элегантным почерком лист и начал читать вслух. Его голос прерывался от волнения.

«Предназначено для глаз Эолорана Анара, любимца Аэнариона, истинного защитника Нагарита. Сначала я должен поблагодарить тебя, хотя слова не способны выразить ту признательность, которую я испытываю к тебе за твою поддержку. Я знаю, что ты шел мне на помощь в Эалите, и, хотя тот поход оказался обречен на поражение, мне удалось сбежать, в немалой степени благодаря действиям твоего войска. Я понимаю, что ты подверг себя риску, открыто выступив на моей стороне. Позволь заверить, что, когда я верну себе трон Нагарита, тебя ждут почести и награда. Ты был верным другом моему отцу и, надеюсь, станешь моим союзником».

Эолоран остановился, чтобы прочистить горло — на глаза старика навернулись слезы. Он с усилием сглотнул и потер лоб, будто хотел избавиться от воспоминаний. Когда к нему вернулось спокойствие, князь твердым голосом продолжил:

«Увы, но сейчас мне снова приходится просить тебя о помощи. Моя просьба связана с большим риском, поэтому я не буду держать обиду, если ты решишь, что не в силах справится с нею. Пришли ответ с моим посланником, Калабрианом, ему можно доверить любые тайны. Тем не менее я прошу посвятить в суть моей просьбы только тех, кого ты сам сочтешь нужным, иначе слухи могут достигнуть ушей Морати — обычными либо мистическими путями. С приходом весны я выступаю к Анлеку. Сейчас мое войско стоит в Эллирионе, подальше от острых глаз моей матери и ее шпионов. Верные Королю-Фениксу отряды отвлекают ее внимание на себя. Я уверен, что сумею пробиться к Анлеку, но оборона города практически неприступна.

Я прошу тебя взять воинов, которым ты полностью доверяешь, тайно проникнуть в Анлек и там ожидать моей атаки. Не могу точно сказать, когда она последует, так что тебе придется отправиться в город с первым весенним солнцем. Ни одно войско не сумеет пробить ворота Анлека, но если они откроются передо мной, я буду стоять наготове с армией таких солдат, каких не видали на берегах Ултуана уже много столетий. С нетерпением ожидаю твоего ответа, и да помогут тебе все благосклонные к нам боги.

Остаюсь твоим верным союзником и благодарным князем».

— В конце стоит руна и печать Малекита, — закончил Эолоран.

— Вполне законная просьба, — произнес Эотлир, когда отец передал ему пергамент.

— Мы же поможем князю, правда? — спросил Алит.

— Конечно, — сказал Эолоран. Алита удивил его немедленный ответ. Эолоран никогда не принимал таких важных решений поспешно. — Даже если князь попросит броситься на стены Анлека, я подчинюсь его приказу. Нам следует покончить с правлением Морати ради Нагарита и всего Ултуана. Если мы хотим снова жить в мире, князь Малекит должен вернуться на трон.

Эолоран задумчиво постоял, потирая подбородок. Затем взглянул на Калабриана; тот смиренно прослушал содержимое послания, ради которого совершил столь опасное путешествие, и сейчас ожидал решения.

— Что тебе известно о намерениях Малекита? — спросил Эолоран.

— Не больше, чем вам, — ответил посланник. — Я оставил Малекита в Тор Анроке, я ничего не знал о его плане переправить войска в Эллирион — и тем более о намерении штурмовать Анлек.

— Тогда я напишу ответ твоему господину, и тебя отведут через горы в Эллирион. Думаю, что с анарскими проводниками обратное путешествие пройдет легче, чем дорога сюда.

— Кого послать с ним? — спросил Эотлир. — И, что еще важнее, кого взять с собой в Анлек? Каким способом мы можем проникнуть туда, не привлекая внимания?

— Анадриель и ее стрелки уже знают о прибытии Калабриана, — вставил Алит. — Им можно доверять, все они связаны с домом Анар родством в той или иной степени. Анадриель исходила горы не хуже меня, а возможно, и лучше. Не могу представить более подходящего проводника и более опытного воина.

— Я бы хотел, чтобы ты проводил Калабриана, а затем вернулся в особняк — охранять земли, пока нас не будет, — сказал Эотлир. — Рисковать всеми анарскими князьями в одном походе кажется мне безрассудным, а бросить Эланардрис на произвол судьбы немыслимо.

— Нет, — произнес Эолоран, оборвав протесты Алита. — Алит показал себя в битве, и во всем Эланардрисе не найти более меткого стрелка. Если он собирается править анарцами, он должен сражаться вместе с нами. Один из командиров присмотрит за защитой Эланардриса. К тому же, если Малекит пойдет на Анлек, цели наших врагов быстро поменяются!

Алит почувствовал огромную благодарность к деду за то, что он вмешался, но сидел молча, чтобы радостным возгласом не испортить мнение о себе.

— А сейчас, — Эолоран бросил на внука лукавый взгляд, — он может сбегать в дом и принести мне пергамент, перо и чернила.

— Конечно. — Алит благодарно склонил голову.

Когда он вышел из летнего домика, до него донесся тихий, гневный голос отца, но слов он не разобрал, так как уже бежал со всех ног по дорожке к особняку.

Зимние дни тянулись как никогда; на вершинах гор разлеглось тяжелое облако, и из него то летели бурные метели, то неспешно сыпали хрупкие снежинки. Анадриель провела Калабриана по горам туда, где пролегала граница Нагарита, Крейса и Эллириона, и направила на юг к Малекиту.

Перемещаясь по тайным тропам и неизвестным никому, кроме них, наблюдательным пунктам, анарские разведчики находили лагеря друкаев и пересчитывали количество солдат. Эти сведения поступали Эолорану — тот составлял карту расположения вражеских войск. При помощи Алита и Анадриели правитель дома Анар выбирал маршрут, по которому небольшая группа воинов сумеет обойти врагов и покинуть Эланардрис незамеченной. Дважды Калабриан проделывал опасное путешествие через горы, чтобы посоветоваться с анарцами, донести заверения Малекита, что его силы готовы, и подтвердить обещание Эолорана. Затем зима туго стянула свою хватку, горные пики замели снежные бури, и новости от князя перестали доходить до Эланардриса.

Эотлир выбрал тридцать воинов — самых верных и самых опытных. Все они служили анарскому княжеству уже несколько столетий, а некоторые приходились Алиту дальними родственниками.

Среди них оказались Анадриель, Касадир и Хиллраллион. Эотлир начал называть выбранных воинов Тенями, поскольку им предстояло полагаться скорее на скрытность, чем на силу.

Тени часто собирались, чтобы обсудить путь из Эланардриса в Анлек. Хиллраллион проверял выходы из Эланардриса и возвращался к особняку. Его задачей было убедиться, что за время похода там не появлялся ни один эльф. Пока шла подготовка, Эолоран занялся уловками: он начал создавать легенду, чтобы объяснить союзникам их грядущее отсутствие.

При помощи Каентраса правитель дома Анар распространил слух, что ему удалось связаться с князем Дуринном из Гальтира, портового города на западе Нагарита. Эолоран якобы нечаянно дал просочиться сведениям, что собирается весной встретиться с князем, заново подтвердить договор о союзе и обоюдной поддержке. Каентрас с энтузиазмом встретил новости и часто говорил о том, что ждет возвращения Малекита. Эолоран предпочитал отмалчиваться, поскольку не знал, как Каентрас отнесется к правде. Старого воина воодушевило сражение с каинитами, и сейчас он явно тяготился сидением в осажденном княжестве. Эолоран опасался, что, узнай Каентрас об истинном положении дел, он отправился бы навстречу Малекиту и оставил Эланардрис без защиты, хотя вынужденная ложь другу и причиняла старому князю боль.

Каждый день Алит просыпался и глядел на небо в надежде увидеть первое весеннее солнце. В Нагарите зимы стояли холодные и суровые, но стоило ветру с севера повернуть на запад, как облака расходились, и весна и лето наступали быстро. Знак, что Малекит выступил, приближался с каждым днем.

Алит свернулся на лежанке из листьев в задней части пещеры, на одном из наблюдательных постов Теней. От тихого шороха юноша мгновенно проснулся и потянулся за лежащим рядом обнаженным мечом. На фоне чуть более светлого, чем окружающие стены, круглого входа в пещеру виднелся силуэт эльфа. Загорелся бездымный фонарь и осветил лицо Анранейра. Тот широко улыбался.

— Вставай, засоня, и погляди вокруг, — сказал он и отступил от входа.

Алит вскочил и направился наружу; он уже догадался о причине радости Анранейра. Ветер дул на запад, в нем чувствовалось едва заметное тепло. На востоке над Анулир Эрайной, Белой Матерью, самой высокой горой к югу от особняка, сияли розовые лучи восхода.

— Первое весеннее солнце! — засмеялся Алит.

Анранейр на радостях обнял его; юный князь полностью разделял его душевный подъем. Пусть весеннее солнце и означало наступление опасного периода в их жизни, но возможность приступить к делу после скучной зимы не могла не радовать.

— Надо вернуться в особняк, — сказал Анранейр. — Готов поспорить, что твой дед захочет выступить уже сегодня вечером.

— Мне придется дождаться, когда Митастир сменит меня на посту, — возразил Алит. — Кто-то должен наблюдать за врагами. Ты отправляйся прямо сейчас. Я не хочу, чтобы наше исчезновение вызвало подозрения.

— Как скажешь. — Практичный подход князя умалил радость Анранейра.

Он махнул рукой, погасил фонарь, прошептав волшебное слово, и исчез в сумраке.

Алит присел на пороге пещеры, поджал под себя ноги и уставился на булавочные головки огней в лагере внизу. В ожидании Митастира он шепотом повторял благодарность Курноусу за раннюю весну. Князь счел ее приход хорошим знаком от своего покровителя, Властелина Охоты.

По одиночке и парами Тени собирались в небольшой рощице под названием Ателин Эмейн недалеко от южной границы Эланардриса. Алит прибыл одним из первых и в темноте ждал остальных. Когда за тонкими облаками тускло засияли обе луны, наконец-то появились Эолоран и Эотлир — как и все Тени, они укутались в темные плащи. Впервые в жизни Алит видел на отце и деде подобную одежду, совсем не похожую на величавые мантии и сияющие доспехи, к которым он привык. Правитель дома Анар собрал своих воинов в тени огромного дерева. Льющийся сквозь голые ветки лунный свет испещрял землю причудливыми тенями.

— Мы должны пересечь линию осады до рассвета, — сказал Эолоран, пристально оглядывая тридцать избранных воинов. — Все мы знаем, на какой путь ступили и какая опасность ожидает нас в случае разоблачения. Я предлагаю вам последнюю возможность вернуться домой. Как только мы взойдем под сень этих деревьев, начнется путешествие, которое мы должны будем пройти до конца, до самого Анлека и до той судьбы, что приготовила нам Морай-хег. Некоторые из нас не вернутся из этой битвы, и вполне может оказаться, что все усилия пропадут впустую.

Отряд ответил тишиной. Алиту не терпелось положить конец совещаниям и ожиданию и отправиться в путь.

— Хорошо, — с мрачной улыбкой произнес Эолоран. — Значит, наши мысли сходятся. Имена тех, кто сегодня идет со мной, прославятся; их ждет великая благодарность дома Анар и князя Малекита.

С этими словами Эолоран повернулся на юг, и Тени выступили навстречу опасности.

Довольно скоро Тени столкнулись с первым препятствием. Касадир, как самый опытный разведчик, ушел вперед и вернулся, когда Эолоран с остальными покидали прикрытие Ателин Эмейна. Они планировали направиться на запад, а затем свернуть на север, но Касадир принес тревожные новости.

— Друкаи передвинули северную границу лагеря, — доложил он столпившимся при его неожиданном возвращении эльфам. — А еретики переместились к югу от дороги.

— Мы сможем обогнуть их? — спросила Анадриель.

— Конечно, — ответил Касадир. — Хотянам придется пройти по болотам Энниун Морейр, чтобы избежать часовых. Места там опасные, обход займет несколько дней.

— Сложный выбор: добраться до Анлека слишком поздно или рисковать разоблачением, — произнес Эотлир и взглянул на отца. — Я бы предпочел скорость и прямой путь. Если нас заметят, мы сумеем справиться с друкаями, а вот опоздание может стать роковым.

— Согласен, — кивнул Эолоран. — Если мы прибудем слишком поздно, то окажемся вне городских стен, вместе с Малекитом, и наш поход потеряет смысл.

— Возможно, нам даже повезло, — предположил Алит. Он повернулся к Касадиру. — Какого размера лагерь еретиков? Насколько он близок к остальным?

— Две сотни фанатиков, может, чуть меньше, — ответил разведчик. — Они стоят на подветренной стороне холмов, на берегу Эрандафа, рядом с мостом у Анул Тирана.

— Что ты задумал? — спросил у примолкшего сына Эотлир.

— Мы можем одним выстрелом убить двух зайцев, — ответил Алит. Я бы предложил перебить еретиков в лагере и проникнуть в город под их личиной. Если мы оденемся как фанатики, то сможем свободно передвигаться по дорогам, и не придется идти в обход; время пути сократится на много дней.

— А если они поднимут тревогу? — спросил Эолоран. — Ты предлагаешь рискнуть и вступить в заведомо неравную битву. Наш поход может прерваться в самом начале.

— Еретики не готовы к сражению, нашим основным оружием станет скрытность, — возразил юноша. План полностью сложился у него в голове, и он кивнул. — Мы достаточно наблюдали за каинитами и знаем — у них нет военной дисциплины. Они не ожидают нападения и, скорее всего, лежат в палатках, одурманенные наркотиками.

— Я видел очень мало движения в лагере, — подтвердил Касадир. — Если мы решим напасть, будет несложно подобраться к ним незамеченными.

— Перебить их во сне? — переспросил Эотлир. — Я даже думать не хочу о подобном предложении, оно отвратительно. Мы не убийцы, мы воины.

— Тогда подумай о тех, кто погиб от их ножей, и о тех, кого они принесут в жертву в будущем, если Малекит потерпит поражение, — прорычал Алит. — Правосудие давно оставило Нагарит. Чудесно, когда удается вступить в бой под развевающимися знаменами, под звуки горнов, но в этой войне большинство сражений ведется исподтишка. Или мы назвали себя Тенями просто так?

На лице Эотлира по-прежнему застыла гримаса недовольства, но он смолчал и вопросительно повернулся к отцу. Эолоран медленно покачал головой; его тоже смущал вставший перед ними выбор.

— Ты не видел того, что видели мы в лагере каинитов, — продолжал Алит. — Я не спорю, что мой план может показаться хладнокровным убийством, но, по крайней мере, мы подарим жертвам достойную, быструю смерть. Их не будут швырять на костер под крики ужаса и боли и раздирать живьем на куски! Охотник не сожалеет о каждой отнятой жизни. Он знает, что так устроен мир — кто-то должен умереть, чтобы выжили остальные. Он не будет оплакивать оленя или медведя, и я тоже не собираюсь щадить тех, кто решил поохотиться на своих собратьев.

— Ты приводишь сильные доводы, Алит, — произнес Эолоран. — Если мы выдадим себя за друкаев, то получим огромное преимущество, особенно когда доберемся до Анлека.

— Вот именно, мы долго строили планы, как добраться до города, а что потом? Личина еретиков даст нам возможность войти в него у всех на виду и не вызвать подозрений. Придется смириться с тем, что в каждой тени есть доля тьмы. Будем черпать силы из осознания, что совершаем это преступление лишь для того, чтобы другим не пришлось идти на подобные жертвы.

Решение о нападении было принято, Тени разделились на группки по трое и окружили вражеский лагерь. Когда все вышли на позиции, наступила полночь, и над палатками повисла полная тишина. Не было ничего похожего на оргию, которую видел Алит ранее, но сделанные из костей жаровни еще дымились наркотическими смесями. Скорее всего, фанатики действительно погрузились в опьяняющий сон.

Алит подкрался к ближайшему высокому шатру из фиолетовой ткани и присел перед входом на корточки, сжимая в руке кинжал. Внутри никто не двигался, доносились лишь звуки медленного дыхания. Князь огляделся, чтобы убедиться, что его никто не заметил, откинул полог и проскользнул внутрь.

Там, на сшитом из пушистых шкур огромном ковре, переплелись во сне семеро нагих эльфов. В углу горел фонарь с красным стеклом и заливал все вокруг алым светом. Двое из спящих были мужчинами, остальные женщинами; их тела украшали нарисованные синей краской руны. В переплетении завитков и линий Алит распознал руну Атарты, богини удовольствий.

Когда Алит присел над ближайшим эльфом, никто не шевельнулся. Князь чуял запах черного лотоса, мощного наркотика, — если вдыхать дым его разогретых лепестков, тебя посетят красочные сны. Князь обмотал лицо и рот шарфом, наклонился и приставил лезвие к шее лежавшей перед ним эльфийки. Кинжал засиял красными отблесками, и Алит замешкался.

Он уже убивал в пылу битвы, но хладнокровно резать беспомощную жертву юному князю еще не приходилось. От одной мысли задрожала рука, и внезапно его охватил страх. Затем в голове всплыли воспоминания о церемонии каинитов, и ненависть к фанатикам пересилила отвращение.

Уверенным, почти нежным движением Алит провел ножом по шее эльфийки и перерезал артерию. Из раны хлынула кровь; алый фонтан насквозь пропитал мех ковра и собрался лужицей у черных сапог Алита. Князь поборол омерзение и двинулся к следующему, а затем еще к одному.

Вскоре все было кончено и, не оглядываясь на дело своих рук, Алит с окровавленным кинжалом вышел из палатки.

— По чьему дозволению вы путешествуете? — требовательно спросил анлекский капитан и потянул из ножен меч.

За ним стояло несколько дюжин воинов с шипастыми пиками. С шеи до колен их прикрывали длинные черные кольчуги, а лица прятались за тяжелыми накладками шлемов, которые защищали нос и рот.

По дороге в Анлек Тени встречали уже не первый патруль, и каждая проверка становилась тяжелым испытанием для Алита и остальных. Они переоделись в одежду поклонников Атарты, Каина и прочих культов, спрятали оружие в тюках и стали совершенно беззащитными перед внезапным нападением.

Все путешествие прошло в изматывающей тревоге. Маскарад служил единственной хлипкой защитой против любых вопросов. Маленькая группа эльфов шагала по главной дороге в столицу уже семь дней. Внешне они не отличались от фанатиков культов, но ничего не знали о ритуалах и внутренних отношениях, поэтому по возможности избегали себе подобных. Несколько раз Теням приходилось сворачивать с тракта и проводить ночь в лесу — так было проще избегать назойливых приглашений переночевать в лагере поблизости.

Также их сильно задерживало большое количество солдат на дорогах. Становилось очевидно, что план Малекита оттянуть войска на юг сработал, и навстречу Теням, к границе Тиранока, маршировали десятки тысяч солдат. В большинстве случаев отряды не лезли в чужие дела и не обращали внимания на бредущих куда-то поклонников культов, но несколько раз, как сейчас, скучающие офицеры затевали дознание.

— Я не знал, что дороги закрыты для тех, кто идет отдать дань уважения королеве Морати, — ответил Эолоран и смущенно поклонился.

Алит прекрасно представлял, какой стыд переполнял деда от необходимости лгать и лебезить, но гордость давно стала самой малой жертвой их маскарада.

— Ты сам знаешь, что идет война, — прорычал капитан. — Дороги должны быть свободны для армий королевы.

— Мы никак не задерживаем вас, мой благородный друг. — Эолоран не поднимал глаз от земли. — Наоборот, мы идем в храмы Анлека, чтобы просить богов подарить удачу досточтимым воинам Морати. Мы не умеем воевать и полагаемся на великих бойцов Нагарита: только они сумеют защитить нас от притеснений Бел Шанаара.

Эолоран тщательно продумывал и репетировал эту льстивую фразу, и она произвела на капитана впечатление.

— В городе нет места для бродяг и нищих, — проворчал тот. — И я тебя сразу предупреждаю, все жители Анлека обязаны поставлять солдат для нашей армии. Не знаю, что получится из вашего сброда, но королева приказала, чтобы все готовились защищать княжество.

— Ты прав, мы ничего не знаем о войне и сражениях, — ответил Эолоран. — Но если враги станут угрожать Нагариту, я буду сражаться за наши традиции яростнее всех!

Игра слов, да еще из уст деда, заставила Алита отвернуться и подавить смешок. Конечно, анарцы будут сражаться до последней капли крови — только они будут сражаться за то, чтобы вернуть трон Малекиту.

Капитан долго обдумывал ответ. Покорность Эолорана его явно утомила, поэтому он взмахом руки приказал Теням посторониться. Тем пришлось сойти на грязную траву на обочине дороги. Солдаты построились и затопали дальше, бросая на Теней недовольные взгляды и корча гримасы.

Эолоран тоже подгонял своих воинов — ему не терпелось оторваться от друкаев. Заговорил старый князь довольно нескоро.

— По моим расчетам, до Анлека остался день пути. Надо держаться начеку, предупредил он. — Пока обман Малекита работает. Если бы друкаи подозревали, что Анлеку угрожает опасность, ни по одной дороге было бы не пройти. Мы должны попасть в город до того, как они узнают о готовящейся осаде, иначе ворота наглухо закроют для всех. Я чувствую, что события начнут развиваться очень быстро. Придется пожертвовать осторожностью ради скорости. Мы должны подойти к Анлеку завтра вечером.

Анлек представлял собой скорее крепость, чем город, хотя в нем жили десятки тысяч эльфов. Он считался самой великой цитаделью мира; его пос троили Аэнарион и Каледор Укротитель Драконов для противостояния осаждающей Ултуан орде демонов. Город окружали высокие толстые стены, на всем их протяжении стояли двадцать башен, причем каждая была укреплена не хуже небольшого замка. На весеннем ветру на многочисленных флагштоках развевались серебристо-черные знамена, и даже издалека путник мог заметить блеск оружия — это сотни часовых прохаживались по укреплениям на стенах.

У ворот стояло три сторожевых здания, каждое размером с особняк в Эланардрисе. Их защищали военные машины и несколько дюжин солдат.

Сами ворота из черной стали походили на гигантский портал, оплетенный могущественными защитными заклинаниями Каледора. Стены по бокам выдавались мощными контрфорсами. Пространство перед воротами называли «площадкой смерти», потому что оно простреливалось болтами, стрелами и магией со всех сторон. Круг внешних башен, с гарнизоном по сотне воинов на каждой, защищал подходы к воротам. Но наиболее устрашающим выглядел широкий огненный ров. Кольцом зеленого магического пламени он окружал весь город, а пересечь его можно было по трем огромным подвесным мостам.

По одному из этих мостов и шли сейчас Тени. Жар от потрескивающих внизу языков огня окутывал их с обеих сторон. За Анлеком садилось солнце; город высился в сумерках огромным черным чудовищем, а шпили и башни казались рогами и когтями.

Когда-то Анлек считался маяком надежды, крепостью Аэнариона Защитника. Сейчас от одного вида черных гранитных зданий Алита пробирала дрожь, и он все время искал глазами отца и деда. Уже много столетий, с тех самых пор, как Морати вырвала власть из рук оставленного Малекитом совета, они не посещали столицу. От рассказов о черных церемониях и кровавых ритуалах по коже бежали мурашки, и при виде города лица Эолорана и Эотлира вытянулись и побледнели.

Анарцы быстро перешли опасный участок. Алит бросал взгляды на высокие стены по обеим сторонам моста и мысленно причитал — его охватывала жуть, стоило подумать о воинах, которым выпало несчастье штурмовать Анлек. Не оставалось сомнений, что многие тысячи верных Малекиту эльфов сложат здесь голову, когда князь начнет осаду. Юноша отгонял мрачные мысли и утешал себя тем, что Тени прибыли вовремя. В их задачу входило открыть ворота и спасти воинов от напрасной гибели. Теперь, когда Алит своими глазами увидел Анлек, его решимость только укрепилась. Юного князя переполняла гордость от сознания важности той роли, которую Малекит отвел анарцам в войне за Нагарит.

Сквозь зев открытых ворот виднелись огни — они мигали на темных камнях осадных башен и огромной арки прохода. Когда Тени вошли в привратный зал, по телу Алита пробежал холодок, будто весь свет в мире погас. Князь подавил желание бросить последний взгляд через плечо, и город поглотил его.

Глава 6 Возрождение Анлека

Ночь разрывали крики приносимых в жертву и пронзительные молитвы обезумевших фанатиков. Алит стоял у окна заброшенной гарнизонной башни и глядел на Анлек. В темноте сияли разноцветные огни, жаждущие крови толпы творили бесчинства на улицах внизу: они дрались между собой и хватали неосторожных прохожих, чтобы принести их в жертву темным богам китараев.

Тени устроились в пустом здании недалеко от северного угла городской стены. Когда-то там обитали сотни солдат, но их перевели на юг страны, чтобы отразить надвигающуюся из Тиранока угрозу. Как и во многих районах Анлека, гам царила жутковатая тишина; еретики предпочитали центр города, где стояли огромные храмы. Поскольку культы боролись между собой за власть, их последователи старались держаться вместе.

В подвале располагались комнаты, куда Алит не заходил после первого обследования башни, настолько напугали его покрытые пятнами крови полы, шипастые оковы, кривые лезвия и жуткие клейма. Тени содрогнулись от одной мысли о мучениях, которым подвергаются их сородичи-эльфы, заперли ведущие вниз двери и не покидали верхних этажей.

— Я не знал, что мы можем пасть так низко, — произнес Эолоран. Старый князь внезапно появился за плечом Алита. — Когда-то здесь процветали доблесть и честь, а сейчас мне больно видеть, во что мы превратились.

— Мы не такие, — ответил Алит. — Морати купается в слабости и пороке, но Малекит вернет Анлеку силу и решительность. У нас еще осталось будущее, за которое стоит бороться.

Эолоран не ответил. Алит повернулся к деду и обнаружил, что тот смотрит на него с улыбкой.

— Ты внушаешь мне гордость за то, что я анарец. — Эолоран коснулся плеча внука. — Твой отец станет мудрым главой нашего дома, а ты будешь достойным князем Нагарита. Когда я гляжу на тебя, то воспоминания о давно прошедших днях улетучиваются и боль уходит. Мы сражались и проливали кровь во имя таких, как ты, а не ради тех отбросов, что шастают сейчас по городу Аэнариона.

Слова Эолорана согрели юному князю сердце, и он ухватил деда за руку.

— Я вырос таким потому, что у меня перед глазами был твой пример, — ответил он. — Меня ведет твое наследие, и когда я называю себя анарцем, меня охватывает гордость, которую я не могу передать словами. Многие запутались и погрязли во тьме, но ты продолжаешь держаться своих принципов. Ты стал для нас путеводным лучом света.

На глазах Эолорана заблестели слезы, и дед с внуком обнялись. Они нашли утешение в чувстве любви друг к другу — она на время помогла забыть о происходящих снаружи ужасах.

Потом Эолоран отодвинулся, отвернулся к окну, и его лицо снова посуровело.

— Тех, кто совершает подобные зверства, ждет наказание, — тихо произнес он. — Но не надо путать наказание с местью. Культы питаются страхом и злостью, завистью и ненавистью. Они взывают к темным чувствам, что таятся в глубине души у каждого из нас. Если мы не предадим своих идеалов, победа будет за нами.

Девять дней Тени прятались в самом сердце враждебного города. Большую часть времени они старались не попадаться горожанам на глаза, но иногда осмеливались выйти на улицы по одиночке и парами за свежей информацией и едой. При свете дня город был менее опасен, чем в темноте, поскольку после ночных оргий и жертвоприношений еретики ненадолго насыщались, и улицы становились спокойнее.

Ночь принадлежала культам, а днем Анлеком правил военный гарнизон: солдаты патрулировали улицы и сурово поддерживали порядок, иначе город давно погряз бы в полной анархии. Становилось ясно, что Морати старается соблюдать равновесие между своими сторонниками; она делала поблажки культам, но все же сдерживала их излишества и сохраняла какое-то подобие порядка.

К вечеру девятого дня настала очередь Алита и Касадира идти в город за новостями. Они оделись в элегантные мантии, спрятали в складках одежды мечи и отправились на главную площадь рядом с дворцом. На ступенях, ведущих к огромным дверям цитадели, стояла стража, по мостовой прогуливалась толпа эльфов.

Вокруг слышался гул разговоров, но внимание Алита привлекли витавшие в воздухе отголоски страха.

— Давай разделимся и посмотрим, что удастся услышать, — сказал он Касадиру, — Потом встретимся здесь.

Касадир кивнул и зашагал направо, вдоль ступеней дворца. Алит повернул налево, к рыночным прилавкам на краю площади. Он пошел вдоль ряда палаток, будто рассматривая, что продается, но на самом деле внимательно прислушивался к разговорам в толпе вокруг.

Среди обычных рыночных товаров встречались на редкость зловещие предметы. Ритуальные кинжалы со страшными рунами, посвященные китараям талисманы и свитки с молитвами подземным богам. Пока Алит разглядывал серебряный амулет в виде символа Эрет Кхиали, он услышал упоминание о Малеките. Князь тут же развернулся и проследовал через площадь за небольшой группкой. Пятеро эльфов выделялись среди неспешно прогуливающихся горожан тем, что быстро шагали к храмовой улице, лежащей на западе города.

— Ранним утром показались всадники, — говорила одна из женщин.

Хотя в воздухе еще стоял зимний холодок, ее единственную одежду составляло лишь просторное, полупрозрачное платье, которое открывало бледную плоть на всеобщее обозрение. По спине тянулись шрамы в форме рун, и кожу во многих местах украшали золотые колечки.

— Мой брат стоял на южных воротах и слышал, что говорят стражники. Всадники донесли, что князь Малекит ведет на Анлек огромное войско.

Спутники встретили ее слова испуганными возгласами.

— Он же не станет нападать на город? — воскликнул один.

— Мы здесь в безопасности? — спросил другой.

— Может, стоит бежать отсюда? — предложил третий.

— Уже нет времени! — визгливо прокричала женщина. — Всадники сказали, что войско князя остановилось в дне пути. Его гнев настигнет нас завтра на рассвете!

По телу Алита пробежала дрожь возбуждения. Ему хотелось последовать за группой дальше, по они свернули к ступеням храма Атарты, а Алит не испытывал ни малейшего желания входить в это проклятое место. Он срезал дорогу по боковой улочке и быстро вернулся на площадь. Касадир уже ждал его там.

— Малекит близко, — прошептал Касадир, когда юный князь подошел к нему. — Я слышал, как капитан стражи послал свой отряд на стены, чтобы подготовиться к обороне города.

— Он в дне пути, — подтвердил Алит. Они зашагали к заброшенным казармам. — По крайней мере, так считают некоторые еретики.

— Пока Морати держит эти новости в тайне, — сказал Касадир. — Она боится паники, когда жители узнают, что князь собрался осаждать Анлек. Возможно, стоит распространить слухи о его возвращении и надеяться, что они посеют страх и смятение и подорвут ее планы.

— Хорошая идея, но сначала надо поговорить с отцом.

— Тогда я немного задержусь и посмотрю, что еще удастся узнать. Я вернусь в башню до заката.

— Береги себя, — откликнулся Алит. — Я боюсь, что многие еретики могут впасть в истерику, когда до них дойдут слухи о Малеките. Жертвенные огни этой ночью будут гореть особенно ярко.

Касадир успокаивающе кивнул и исчез в толпе. Алит быстрым шагом направился к логову Теней; ему хотелось добраться туда поскорее, но князь боялся привлечь к себе ненужное внимание. Если Малекит действительно находился в дне пути и воины Морати держали его приближение в тайне, у авариен оставалось совсем мало времени для подготовки. Хотя близкая возможность приступить к действиям наполняла Алита радостью, было опасение, что план Теней провалится, и войско князя уничтожат под городскими стенами.

Как и предсказывал Алит, ночь заполнилась шумом, стуком барабанов и воем рогов — слухи о приближении Малекита разошлись по городу. Среди хаоса молитв и жертвоприношений по улицам разносился вибрирующий топот ног: гарнизон вставал но тревоге, в город стягивались расположенные поблизости войска. Пока друкаи предавались истерике, Тени не выходили из темной башни, боясь попасться им в руки.

Алит, как и остальные, провел бессонную ночь; он то обходил башню, то обсуждал грядущие действия с отцом и дедом. Когда над горизонтом засветилось розовое марево рассвета и первые лучи солнца потянулись к каменным стенам города, Алит вместе с Эотлиром и Эолораном сидел в комнате на последнем этаже. В свете встающего солнца и факелов они увидели множество выстроенных наготове воинов.

С момента прибытия в Анлек Эолорана глодал один и тот же вопрос, и когда рассветные лучи упали на подоконник, он снова задал его вслух.

— Откуда Малекит начнет атаку? — спросил он. Вопрос не предназначался никому конкретно. Мы должны знать, какие ворота открыть.

— Слухи противоречат один другому, — сказал Эотлир. — Некоторые считают, что он идет из Тиранока, то есть с юга, а другие утверждают, что князь приближается из Эллириона, что на востоке.

— Если вспомнить письма князя, мы знаем, что он собирался готовить войско в Эллирионе, — вставил Алит. — Так что восток кажется более подходящим направлением.

— Скорее всего, но сейчас стоит полное смятение. Я даже слышал, что он высадился в Гальтире и наступает с запада. Хотя я подозреваю, что Алит нрав, тем не менее можно допустить, что планы Малекита изменились — либо по его собственной ноле, либо из-за действий друкаев. Неправильная догадка будет стоить нам жизни и обречет Нагарит на мучения еще на долгие годы.

— Тогда мы сами должны увидеть, с какой стороны он идет, — сказал Алит.

— И откуда ты собираешься смотреть? — спросил Эотлир. — На стенах полно солдат, к тому же они все равно слишком низкие. Только цитадель достаточно высока, чтобы увидеть его войско.

— Если перед нами только один путь, придется следовать ему. Не важно, опасен он или нет, — ответил юноша. — Я обследую цитадель и найду наблюдательный пункт, откуда можно заранее заметить приближение Малекита. Нам требуется время, чтобы подготовиться и добраться до нужных ворот, а для этого необходимо узнать о намерениях Малекита как можно раньше.

— Если бы найти способ связаться с князем, — произнес Эолоран. — Может, послать птицу?

— Боюсь, что Морати зорко следит за подобными вещами, и мы рискуем быть разоблаченными, — ответил Эотлир. Он прошелся к окну и обратно в явном волнении. — Мне кажется неразумным посылать тебя одного, Алит.

— Лучше будет, если поймают одного, чем всех сразу, и я не стану просить кого-то еще рисковать жизнью, — ответил юный князь. Не надо отчаиваться. В городе еще царит анархия, хотя я уверен, что в скором будущем последователи Морати начнут бояться ее больше, чем Малекита. На рассвете тени еще глубоки, и одинокий путник легче проберется незамеченным там, где группа эльфов привлечет внимание.

Я еще не одобрил твой план, — протянул Эолоран.

— Тогда вам лучше связать меня и оставить здесь, потому что я намерен его осуществить! — отрезал Алит, причем его так поразила собственная решимость, что юный князь на миг запнулся. Затем продолжил более рассудительным гоном: — Обещаю, что не буду рисковать без необходимости, и если по пути услышу что-то определенное о подходе Малекита, прекращу вылазку и сразу же вернусь сюда. Сейчас все взгляды направлены за стены, никто не заметит одинокую Тень.

Эолоран ничего не ответил и отвернулся; его жест выражал согласие, которого он не мог произнести вслух. Эотлир встал перед Алитом и положил руку ему на затылок. Притянул к себе и поцеловал в лоб.

— Пусть светлые боги хранят тебя, — сказал он и отступил на шаг. — Ты должен действовать быстро, но не быть безрассудным.

— Поверь, больше всего на свете я хочу вернуться сюда целым и невредимым, — ответил с нервным смешком Алит.

Юноша отмахнулся от тревог отца и направился к двери.

Алит скинул стесняющую движения робу и переоделся в простую набедренную повязку и красный плащ, какие носили многие каиниты. Обернул вокруг талии потрепанный ремень и заткнул за него раздвоенный кинжал. В новом обличии он выскользнул из башни, не сказав другим Теням о своих намерениях.

Улица снаружи пустовала, а башня перекрывала вид на стены. По одной стороне улицы стояли дома с высокими крышами, где когда-то размещались тысячи солдат. Алит спрятался в их тени и зашагал к центру города.

Он решил, что вызовет меньше подозрений, если будет держаться больших улиц, а не красться по задворкам, поэтому выбрал прямую дорогу до центральной площади, которая выходила к дворцу Аэнариона с северо-запада. Здесь стояли дома многих правителей Анлека. Сейчас они в основном пустовали, поскольку их хозяева командовали солдатами на стенах или находились со своими отрядами на юге страны. Алит перепрыгивал через садовые ограды, проскакивал мимо журчащих фонтанов и на ходу придумывал способ пробраться в цитадель.

Там, где когда-то в центре города одиноко вздымался шпиль дворца Анлека, за прошедшие столетия поднялось много зданий, и каждое из них вырастало ближе к дворцу, чем предыдущее. Хотя южная часть дворцовой площади оставалась незастроенной, несколько поколений назад дома благородных анлекцев вплотную слились с северной стеной дворца, и вот туда-то и направлялся юный князь.

Так же легко, как он перескакивал с камня на камень в родных горах, Алит запрыгнул на голые ветви дерева рядом с крыльцом одного из особняков. Оттуда он перебрался на крышу. Затем проскользнул мимо открытого окна мансарды, пригнулся и побежал по наклонной черепице крутого ската. Между крышей и стеной цитадели еще оставалось какое-то расстояние, так что Алиту пришлось с разбега перепрыгнуть его. Пальцы нашли выемки на изъеденном годами камне, после некоторого барахтанья обнаженные ступни тоже обнаружили опору. Как прилипший к стене паук, Алит пополз вверх. На самом верху он огляделся, убедился, что его не заметили, и проскользнул между высокими зубцами на стену.

Наблюдательный пункт оказался ничем не лучше любого другого. Внешняя стена города закрывала обзор. Чтобы оглядеть прилегающие равнины и заметить приближение Малекита, придется взобраться выше.

Восходящее солнце еще не добралось до западной стены цитадели, поэтому Алит решил держаться ее. Он карабкался по орудийным и дозорным башням, скользил вдоль подоконников и забирался на крутые крыши, пока не оказался высоко над городом. Под одним из полукруглых окошек он остановился, глянул вниз и увидел невероятно крохотные фигурки на улицах внизу. На центральной площади собралась огромная толпа, и широкая храмовая улица ломилась от прихожан. Остальные районы пустовали. Теперь Алит мог заглянуть за городские стены, но он видел лишь темные западные пригороды, откуда Малекита стоило ждать в последнюю очередь. Ему требовалось найти возможность увидеть восточные подходы к городу и убедиться, что армия князя идет именно оттуда.

Алит прополз вдоль узкого водостока и выбрался на край крыши, что нависала над открытой орудийной башней.

У двери внизу стояло трое часовых, но они не отрывали глаз от равнины за стеной. Поэтому Алит не обратил на них внимания, переполз через пролет над их головами и начал беззвучно карабкаться выше.

Когда он обогнул круглую луковку дозорной башни, юношу залило светом солнца. Теплый ласковый свет пробудил неожиданное воспоминание. Он вспомнил, как лежал с матерью на лужайке перед особняком и разговаривал об Ашниели. Князя охватило чувство вины — он только сейчас понял, что не думал о своей невесте с тех пор, как покинул Эланардрис, так захватило его грядущее путешествие. Воспоминание согрело Алита, ведь если сегодня они победят, Малекит снова сядет на трон, и Ашниели больше не придется прятаться в горном замке отца.

Любовь придала Алиту новые силы, он огляделся в поисках опоры и заметил чуть выше небольшой балкон. Подпрыгнув, юноша ухватился за витые каменные балясины и перемахнул через изысканную балюстраду. Широкая стеклянная дверь была открытой, в комнате за ней царила темнота.

Алит услышал голоса и замер.

Через несколько мгновений голоса превратились в отдаляющееся эхо, и князь расслабился. Он встал сбоку от дверного проема, чтобы его не увидели изнутри, и огляделся. Перед ним раскинулись юго-восточные подходы к Анлеку. Начинающиеся от городских ворот дороги убегали прямыми стрелами за горизонт, их линию прерывали лишь поднятые над огненным рвом мосты. Алит простоял так некоторое время в поисках подсказки, которая могла бы подтвердить приближение Малекита. Но минуты шли, и сомнения начали разъедать его решимость. Чем выше поднималось солнце, тем меньше оставалось надежды. Время от времени из цитадели доносились шаги, и тогда Алит хватался за кинжал в испуге, что его обнаружат.

С последними каплями чаяния он заметил отблески на юго-востоке. Алит прикрыл глаза сложенной козырьком ладонью и всмотрелся вдаль. Характерный блеск солнца на металле. На горизонте клубилась пыль. Князь восхищенно наблюдал, как войско Малекита марширует к городу.

Он никогда не видел столько воинов сразу. Тысячи тысяч рыцарей, копейщиков и лучников наступали, развернувшись широким веером с юга. Армия приближалась. Алит разглядел запряженные страшными львами белые колесницы и развевающиеся над бесконечными рядами солдат знамена других царств: Эллириона, Ивресса, Тирапока и Крейса. Над авангардом и в середине войска реяли серебристо-черные нагаритские штандарты личной гвардии Малекита. С такого расстояния Алит не мог разглядеть князя, хотя заметил его рыцарей в черных доспехах. В облаках над армией кружили крылатые создания: три пегаса и могучий грифон со всадниками на спинах.

Становилось ясно, что Малекит направляется к южным ворогам; его армия перестраивалась перед подвесным мостом. Алит с облегчением собрался было приступить к долгому спуску, когда его внимание привлекли громкие голоса в цитадели. Он рискнул бросить взгляд внутрь комнаты и обнаружил, что она пуста. Тем не менее через арку в дальней стене виднелся прилегающий зал, и сердце князя замерло, когда он заметил в нем эльфийку.

Высокая, величественная, с вьющимися по спине черными кудрями, она была одета в пурпурное одеяние из прозрачной ткани, которое легкой дымкой вилось по ее телу. За ней следовала странная тень: едва заметное облако тьмы жило собственной жизнью. Алиту показалось, что он разглядел в нем крошечные горящие глазки и клыки. В руке женщина держала железный посох с набалдашником в виде странного рогатого черепа, а ее волосы украшала золотая тиара, усеянная бриллиантами и изумрудами.

Морати!

Ее красота приковала Алита к месту, хотя в душе он знал, что королева порочна до мозга костей. Она стояла к нему спиной, но изгиб плечей и бедер разбудил в князе страсть, о которой он даже не подозревал. Ему хотелось утонуть в роскошных волосах и коснуться пальцами гладкой кожи.

Звук голосов оборвал волшебство, и Алит понял, что королева не одна. Через арку туда-сюда ходили закутанные в черные мантии фигуры с обритыми наголо головами и странными татуировками. Он не мог расслышать отдельных слов, и в нарушение данного отцу обещания проскользнул в комнату, чтобы подобраться поближе к проклятой Королеве-Ведьме.

Отсюда он мог лучше разглядеть центральный зал, и князя передернуло от увиденного. За спиной Морати горели разноцветные языки огня, при виде его Алит вспомнил рассказы о пламени Азуриана, которое благословило Аэнариона на трон на рассвете времен. Но в этом огне не было ничего святого, вздымающиеся языки удивляли неровностью и угловатостью. В сердцевине извивающегося пламени дремало бесформенное существо. Состоящие из огня, но как бы отделенные от него расплывчатые черты напоминали голову птицы — орла или стервятника — и менялись на глазах. Взгляд существа лучился силой, а окружающие языки огня казались Алиту парой огромных сложенных крыльев.

— Их время еще придет, — произнес серьезный, глубокий голос.

Он эхом разнесся по залу. Слова доносились из пламени, но звучали не по-эльфийски, хотя Алит понял их без труда. Будто они произносились на языке, который связывал все языки мира — понятном, но совершенно чужом.

— У кривой дороги много извивов, — со смешком предупредил другой голос.

— И мы увидим, куда ведут все пути, — ответил первый.

— Но не сейчас.

Алит ничего не понимал. Оба голоса принадлежали пылающему созданию, но они явно спорили друг с другом.

— И в обмен на свою помощь я хочу получить награду, — прервала ссору Морати. Ее голос был таким же манящим, как и ее тело. — Когда я зову, на мой зов должны откликаться.

— Оно выставляет требования, — сказал второй, скрипящий голос.

— Требования, — повторил глубокий голос, утробно хохотнув.

— Я не боюсь тебя, — сказала Морати. — Это ты пришел ко мне. Если ты желаешь отправиться обратно на свою адскую родину, так и не заключив сделку, я не стану тебя задерживать. Но если ты хочешь вернуться с тем, за чем пришел сюда, тебе придется обращаться со мной как с равной.

— Равной? — визгливый голос занозами вонзился в уши Алита, и князь поморщился.

— Мы равны во всем, — произнес глубокий голос ободряющим, мягким тоном. — Мы заключим эту сделку как партнеры.

— Не забывай, что есть деяния, которые может совершить только смертный, места, куда может попасть только смертный, и они за пределами твоей досягаемости, демон, — произнесла Морати. При упоминании демонов Алита пробрала дрожь, и ему захотелось бежать. Он затрясся, но справился со страхом и заставил себя слушать дальше. — Мои родичи заточили тебя в темницу. Если ты хочешь выбраться из нее, помогут тебе только руки смертного.

— Такая заносчивая, — насмешливо отозвался резкий голос. — Нас заточили смертные? Ты прекрасно знаешь, что никакая темница не сможет удерживать нас вечно, и ни одна преграда не остановит нас навсегда. Мы еще посчитаемся со смертными, о да. Посчитаемся.

— Заткнись, старый глупый ворон, — сказал другой голос. — Не слушай его пустую болтовню, королева эльфов. Мы заключили сделку, договор совершен. Твои последователи пойдут на север и научат людей волшебству, а в обмен ты получишь силу Вечно Меняющейся Вуали.

— Я подпишу договор кровью, — ответила Морати.

Ее посох метнулся к одному из колдунов, и внезапно из сотни крохотных порезов на его теле хлынула кровь. В зале раздались крики. Взмахом посоха Морати презрительно швырнула все еще кричащего жреца в огонь. На миг пламя яростно, ослепительно взметнулось, и между стен заметался хриплый смех.

— Нити твоей судьбы сплетены, — сказал демон.

Еще одна вспышка, и пламя исчезло. Зал погрузился в темноту.

Алит заморгал, чтобы убрать пляшущие под веками пятна. Он не сразу заметил, что Морати развернулась и направляется к арке. В панике князь ринулся обратно на балкон и метнулся через перила, ухватившись за опоры. Там он повис и зажмурился по каменному полу зацокали каблуки. Когда Морати снова заговорила, ее голос раздался прямо над головой Алита, и от близости Королевы-Ведьмы по коже у него поползли мурашки.

— Как замечательно, — сказала Морати. — Я думала, что он не справится с огнем. Кажется, мой сын наконец-то вырос.

— Разве вы не чувствуете, ваше величество? — прошипел один из колдунов. — Венец на его шлеме, в нем горят древние силы.

— Да, — вздохнула Морати. — Но хватит ли у него воли подчинить их себе? Вскоре мы это узнаем. Артефакт сделали, когда Ултуан еще не поднялся из моря. Будьте осторожны, дорогие мои, иначе нас ждут неприятные последствия.

— Князь Малекит пересек огненный ров, ваше величество, — произнес другой жрец. — Что, если он возьмет город?

— Разошлите своих фамильяров к нашим агентам в горах и в других городах, — промурлыкала королева. — Одна битва не решит исход войны. Если он войдет в Анлек, то придет ко мне.

Зазвучали шаги — они удалялись вглубь комнаты, и Алит выдохнул, отчего чуть не соскользнул с испещренного выбоинами камня. Слишком много новой информации и недостаточно времени для размышлений. Он сосредоточился на самом важном: Теням необходимо открыть южные ворота, причем как можно быстрее.

На улицах Анлека было мало эльфов, и редкие прохожие не удостаивали взглядом тридцать нагаритских воинов, одетых в короткие кольчуги и черные плащи и куда-то направлявшихся с луками в руках и мрачным выражением на лицах. Со стен доносились крики и стоны, но, находясь внутри города, было невозможно понять, как идет битва. Время от времени Алит видел, как один из сидящих верхом на пегасах магов пролетал над бойницами и поливал их волшебным огнем или хлестал молниями. Эльфийский князь верхом на величественном грифоне врезался в солдат на стене, и предсмертные крики зазвучали чаще. Ледяная пика князя и когти монстра оставили в рядах друкаев зияющие прорехи. Кроме крылатых зверей и роя летящих через стены стрел Алит ничего не видел.

— Погодите! — прошипел Эолоран, когда Тени вышли на открытое пространство перед южными воротами. На площадке у самых створок толпились воющие и орущие эльфы — каиниты. Их жрецы и жрицы прохаживались вдоль рядов визжащих поклонников, опрыскивали их кровью и наставляли убивать осаждающих во имя Каина. От ворот и из прилегающих зданий неслись полные ненависти клятвы убить Малекита. Некоторые каиниты падали на колени, рычали, завывали и орошали себя кровью из серебряных сосудов, склеивали волосы, царапали товарищей и их кровью рисовали на теле руны. На плитах лежали тела — это некоторые разгоряченные фанатики напали на соседей с ножами. С мертвых срывали кожу, вытаскивали органы и пожирали их.

Алит перевел взгляд на высокие башни сторожевого здания и увидел бурную деятельность. На прилегающих стенах выстраивались лучники и поливали стрелами подошедшего на расстояние выстрела неприятеля.

— Мы должны занять воротную башню! — прошипел Алит и сделал шаг вперед.

— Нас разорвут на куски, — ответил Эотлир, схватил сына за руку и оттащил к остальным анарцам, которые укрылись в тени высокой стены.

— Они перебьют всех солдат Малекита. — Алит вырвался из хватки отца.

— И нас тоже, — прорычал Эолоран. В цитадели трижды прозвонил колокол. Через миг по площади разнесся громкий скрежет. Эолоран указал на надстройки над воротами: — Смотри!

Под грохот огромных цепей ворота Анлека распахнулись. На воротных башнях голые рабы склонились над двумя гигантскими колесами, а надсмотрщики полосовали им спины шипастыми плетями. Фанатики хлынули из города под радостные кровожадные вопли, будто вода из открывшейся дамбы.

Когда последние каиниты миновали арку, ворота с сотрясающим землю грохотом захлопнулись. Площадь перед ними опустела и затихла. Только из-за стены доносились крики и шум битвы.

— Вот наш шанс! — сказал Эолоран и жестом подогнал вперед Алита и остальных.

Держа луки и стрелы наготове, Тени быстро перебежали через площадь. Как уже обсуждалось перед выступлением из укрытия, Алит с Эотлиром повели половину отряда к восточной башне, в то время как Эолоран повел остальных к западной. Воины Элорана скрылись в дверном проеме, когда Алиту до башни оставалась еще дюжина шагов.

В дверях перед князем появился затянутый в кольчугу стражник. При виде анарцев его глаза изумленно округлились, но тут ему в лицо вонзилась стрела Анадриели, от чего он отлетел к каменной стене. Алит перепрыгнул через тело и нырнул в едва освещенный факелами полумрак.

Справа спиралью поднималась лестница. Алит понесся по ней, перескакивая через ступеньки. Другие Тени не отставали от юноши. На подъеме им больше никто не встретился, и когда Алит выскочил через верхнюю дверь на площадку, перед ним раскинулся вид на равнины Анлека и на сражающуюся армию Малекита.

Ему едва хватило времени, чтобы заметить бесконечные ряды копейщиков, рыцарей и лучников, как движение слева привлекло внимание юного князя. На стене рядом с башней стояло несколько дюжин воинов, и самые ближние начинали поворачиваться в его сторону.

Без раздумий Алит прицелился и выпустил первую за сегодня стрелу. Она пронзила позолоченный нагрудник ближайшего солдата. Пока юный князь доставал следующую и прицеливался, Эотлир с Тенями встали справа и слева от него и начали обстрел. За считанные мгновения две дюжины друкаев, мертвых и раненых, оказались на полу.

— Колесо, — крикнул Эотлир и указал на следующий уровень башни над парапетом.

— Пятеро со мной, остальные держат дверь, — приказал Алит и побежал по ступеням на стене башни.

На последнем пролете перед крышей он на бегу засунул лук в колчан и выхватил меч.

Надсмотрщики успели подготовиться, и как только Алит выбежал на открытое пространство, его встретил звонкий удар кнута. Левую руку пронзила боль. Беглый взгляд показал, что рукав рубахи изорван в клочья, а на предплечье кровоточит рана. Князь зарычал, поднырнул под свистящую в воздухе шипастую плеть и бросился на ее владельца. Свободной рукой друкай выхватил нож, но Алит оказался проворнее и воткнул в обнаженную грудь врага меч.

Спину обожгла боль — это умелый удар кнута разорвал плащ и глубоко рассек кожу. Князь споткнулся, но Касадир проскочил мимо него и отрубил надсмотрщику руку по локоть. Обратный замах снес друкаю голову.

Истощенные эльфы у колеса бросились на мучителей, избивая их цепями своих кандалов. Анадриель помогла князю подняться на ноги, и он бросил беглый взгляд на соседнюю башню. Тени перекидывали через парапет тела в черных кольчугах. Далеко внизу, на «площадке смерти» между бастионами фаланга копейщиков пробивалась к воротам, прикрывшись от сыплющихся сверху стрел поднятыми щитами.

— Ворота! — закричал Алит, схватил ближайшего раба и толкнул его обратно к рычагу. — Ради вашей свободы, откройте ворота!

Князь сам прыгнул к ближайшему вороту и надавил на него; рыдающие рабы занимали своиместа рядом с ним. Спину пронзила огненная боль, но Алит сдержал крик и продолжал толкать колесо изо всех сил. С мерным лязгом цепи натянулись, завертелись шестерни.

— Продолжайте! — крикнул Касадир за спиной князя. — Ворота открываются!

Колесо набирало обороты и вскоре вращалось уже свободно, а ворота внизу открывались под собственным весом. Алит с проклятием упал на пол. Касадир оттащил его в сторону из-под ног рабов. Колесо продолжало вращаться.

Ворота распахнулись, створки с оглушительным треском ударились о стены.

Копейщики внизу разразились криками радости, и Алит с помощью Касадира поднялся на ноги и доковылял до парапета. Тысячи воинов вбегали в город. На стене у бойницы Эотлир высоко поднял развернутое знамя дома Анар.

Касадир перевязал раны Алита обрывками его же плаща, и тут один из Теней наверху башни издал крик отчаяния. Алит бросил взгляд на воротную площадь и увидел, что дрессировщики-друкаи спустили на войско Малекита своих чудовищ. На копейщиков надвигались две огромные гидры; из их пасти вырывался огонь и валил дым.

Когда первый монстр приблизился к отряду, копейщики перестроились так, что их щиты образовали сплошную стену, из-за которой серебристыми шипами торчали копья. Под стук колес о камни мостовой через ворота пронеслись колесничие Крейса. Запряженные белыми львами экипажи обогнули отряд копейщиков и направились к одной из гидр; князь Крейса, высокий эльф с блестящим лабрисом в руках, возглавлял строй.

Справа продолжали открываться клетки, и невиданные доселе чудовища скакали, ползли и бежали по камням. Выловленные в Кольцевых горах и лежащих по другую сторону моря северных пустошах монстры Хаоса рвались в бой. Их подгоняли крики и кнуты дрессировщиков. Рядом с наггароттами выстраивались копейщики под голубыми знаменами с гербом Ивресса.

По площади пронеслись языки пламени; им вторил рев раненых львов. Алит повернулся к воинам Нагарита. Еще одна гидра подошла к копейщикам почти вплотную. Она задрала головы, и тут царящую на площади какофонию перекрыла громкая команда. Копейщики как один опустились на одно колено и подняли над головами щиты. Из пастей гидры вырвался огонь, струей плеснул по щитам. Некоторые упали с пронзительными криками, извиваясь в огне и дыме. Пламя утихло, от обожженных воинов потянулся черный дым.

— Убейте дрессировщиков! — выдохнул Алит и вытащил лук.

На дрессировщиков позади гидры посыпался дождь стрел, который не оставил в живых никого из них. Тени взяли под обстрел выбегающих из клеток друкаев, но Алит продолжал наблюдать за гидрой.

Когда кнуты и копья дрессировщиков перестали подгонять зверя, его шаги замедлились. Три головы повернулись назад, изучили неподвижные тела дрессировщиков, а остальные четыре поднялись и жадно втягивали раздутыми ноздрями запахи василисков и кхалтавров. С челюстей закапал яд, огромная туша гидры развернулась — она заметила своих горных врагов. Из многочисленных глоток донеслось шипение, и гидра перешла на бег, устремившись к другим чудовищам.

— Алит! — позвал снизу Эолоран. — Спустись к нам!

Касадир затянул узел на самодельных повязках вокруг торса князя, затем снял собственный плащ и набросил на плечи Алита. Тот кивнул в знак благодарности и заспешил вниз по лестнице. Боль утихла, но спина онемела, и на пути вниз юноша дважды споткнулся.

Когда он ступил на стену, то обнаружил отца и деда, занятых беседой с величественным князем в золотом доспехе. Черноволосый и темноглазый, он был выше ростом и крепче сложением, чем Эолоран или Эотлир. Когда Алит вышел из башни, князь с улыбкой повернулся к нему.

— Алит, я хочу познакомить тебя с особенным эльфом. — Эотлир обнял сына за плечи и притянул поближе. — Перед тобой князь Малекит.

Повинуясь инстинкту, Алит поклонился, но не смог отвести глаз от лица князя. Малекит нагнулся к нему, взял за руку и поставил вровень с собой.

— Не тебе следует кланяться, а мне, — сказал Малекит. Он откинул в сторону полы плаща, на миг опустился на одно колено и сразу поднялся. — Я в долгу перед тобой, и этот долг нелегко вернуть.

— Освободи Нагарит, и мы будем в расчете, — ответил юноша.

— Алит! — рявкнул Эолоран, но Малекит со смехом взмахнул рукой.

— Мальчик из рода Анар, в этом нет сомнений, — сказал князь. Он снова посмотрел на Алита, и его лицо приняло задорное выражение. — Я согласен выполнить свою часть сделки. Сегодня тирании Морати придет конец.

Внимание князя отвлек капитан копейщиков, который поднимался по ведущей на стену лестнице. Малекит жестом подозвал его к себе.

— Это благородный Еасир, командир армии Нагарита и мой верный лейтенант, — представил его Малекит.

Еасир немного неуверенно наклонил голову в приветствии. Малекит хлопнул его по плечу.

— Отличная работа! — воскликнул князь. — Я знал, что ты не подведешь меня.

— Ваше высочество? — спросил Еасир.

— Город наш, глупец, — рассмеялся Малекит. — Теперь, когда мы вошли внутрь, остальное — дело времени. И я должен сказать тебе спасибо.

— Благодарю, ваше высочество, но я думаю, что вашей заслуги в штурме больше, чем моей, — ответил Еасир. Затем он перевел взгляд на анарцев. — А без этих доблестных воинов я бы по-прежнему стоял снаружи или лежал на земле со стрелой в животе.

— Да, я уже поблагодарил их, — ответил Малекит. — Но я боюсь перестараться с почестями, а то кто знает, что придет им в голову.

— Как они оказались здесь? — спросил Еасир.

— Много дней назад Малекит прислал нам письмо. — Эолоран вкратце рассказал о придуманном Малекитом плане и о том, как анарцы проникли в город.

— Я вам очень признателен, князь. — Еасир глубоко поклонился. Затем нахмурился и повернулся к Малекиту. — Должен заметить, меня немного задевает тот факт, что вы не решились довериться мне, ваше высочество.

— Доверился бы, если б мог, — непринужденно ответил Малекит. — Я доверяю тебе больше, чем своей правой руке, Еасир. Но я не стал посвящать тебя в план, иначе он повлиял бы на твои действия в битве. Я не хотел, чтобы защитники что-то заподозрили до того, как ворота откроются во всю ширь. Нам требовалось держать натиск, чтобы их глаза смотрели наружу, а не внутрь.

Затем Малекит повернулся к Эолорану.

— Прошу прощения, но я думаю, что меня ждет мать, — сказал князь Нагарита, и на сей раз в его голосе не было смеха.

Часть II Изгнание в Тираноке Прихоть узурпатора Возвращение надежды Падение флага

Глава 7 Горькое прощание

На лужайках особняка Анар разговоры и смех мешались с журчанием фонтанов, а тихие звуки флейт и арф вторили им мелодичным эхом. В саду сразу бросались в глаза три красно-белых павильона, украшенных золотыми цепями с драгоценными камнями. Вокруг и внутри огромных шатров прохаживались, беседовали и наслаждались летним теплом гости.

За двадцать лет относительного спокойствия положение анарцев снова возросло, и на праздник к ним приехали многие богатые и влиятельные князья Нагарита. Сегодня отмечали совершеннолетие наследника, значительное событие для семьи и союзников дома Анар. Даже князь Малекит прислал теплые поздравления, хотя дела при дворе Анлека не позволили ему посетить торжество, о чем он глубоко сожалел.

Элорана не удивило отсутствие князя. Алит тоже понимал, что, хотя Малекит вернул себе трон, в Нагарите еще хватало проблем. Многие предводители еретиков избежали плена и прятались в Нагарите и других княжествах Ултуана. Иногда поднимались робкие бунты, но они не приносили особых хлопот и без труда подавлялись воинами Малекита.

Угроза, которую представляло правление Морати, отступила, но не исчезла окончательно. Малекит пообещал сохранить матери жизнь, и сейчас бывшая королева жила пленницей при дворе Короля-Феникса в Тираноке. Бел Шанаар запретил навещать ее всем, кроме сына, колдунью содержали под охраной в покоях с ограждающими заклинаниями, но кое-кто верил, что Морати даже оттуда умудряется заправлять делами культов.

В знаменательный для себя день Алит позабыл обо всех волнениях и подозрениях. Он наконец-то стал настоящим лордом Эланардриса и князем Нагарита. Кроме того, он собирался сделать заявление, которого ждал уже несколько лет.

Полуденное солнце начало спускаться к горизонту, и слуги проводили гостей в главный павильон. Жаровни испускали в воздух струйки прозрачного дыма, который наполнял помещение свежим запахом горных цветов. Поддерживающие высокую крышу колонны обвивали гирлянды белых роз и алых каелентов. Слуги сновали в толпе гостей, держа серебряные подносы, уставленными самыми редкими деликатесами Ултуана и далеких колоний.

В одном конце павильона возвели помост из белого дерева с гербом дома Анар — позолоченным крылом гриффона. С кресла с высокой спинкой Эолоран оглядывал море гостей, заполонившее павильон и лужайку перед ним. Все они нарядились в лучшие одежды: в толпе пестрели и переливались украшенные перьями шляпы и блестящие короны, драгоценные браслеты и ожерелья, расшитые серебряными нитями и золотыми звездами плащи.

Эотлир стоял по правую руку отца, а Алит по левую. Рядом с Эотлиром возвышался Каентрас, Ашниель составила пару Алиту. Рукава ее светло-желтого платья были собраны у запястий пышными шелковыми облаками, и девушка выглядела восхитительно. Золотые цепочки удерживали заплетенную в сложный узор прическу, а мраморную шею украшало золотое ожерелье с одним крупным алмазом. Среди гомона и оживления девушка излучала безмятежность, сохраняя сдержанный и благородный вид. Алит исподволь бросал взгляды на свою возлюбленную, и ее красота омывала его прохладными нежными волнами.

Когда все гости наконец собрались в павильоне, Эолоран встал и поднял в приветствии руку.

— Добро пожаловать в Эланардрис, мои благородные друзья, — с улыбкой провозгласил он. — Мне выпала честь наблюдать за вступлением моего внука во взрослую жизнь в такой прекрасной компании. Много раз он доказал, что достоин этого, и сейчас настало время воздать должное его свершениям.

По павильону пронесся согласный шепот, и в воздух поднял лес рук с хрустальными бокалами и золотыми чашами с темным вином.

Эолоран взял со стоящего перед троном низкого столика сосуд и двумя руками поднял его над головой.

— Я князь Эолоран Анар, лорд Эланардриса, — негромким, уверенным голосом произнес он. — Моя кровь течет в жилах сына Эотлира, и от него передалась его сыну Алиту. Сегодня мой внук достиг совершеннолетия, и на него возлагаются обязанности лорда и князя Ултуана.

Он сделал глоток вина и опустил чашу.

— Когда-то мы проливали кровь, чтобы защитить свой народ, и сражались бок о бок с великим Аэнарионом. Сейчас мы пьем вино в память о принесенной им жертве, — серьезно продолжил Эолоран и отпил еще глоток. — Недавно нам снова пришлось воевать, чтобы вернуть мир на наши земли, и Алит достойно проявил себя в битве. Хотя все мы желаем, чтобы у нас никогда больше не возникло необходимости повторять эти подвиги, мой внук доказал, что обладает боевым духом и мужеством и сумеет победить тьму, если она снова будет угрожать нашей родине.

Настроение в павильоне посерьезнело. Эльфы искренне закивали, а некоторые даже тихо заплакали при мысли о том, что довелось пережить Нагариту. Эолоран позволил собравшимся погрузиться в свои чувства и воспоминания и сам склонил голову, сокрушаясь о темных деяниях, которые ему пришлось совершить. Но когда правитель Эланардриса выпрямился, он снова улыбался.

— И все же мы собрались не для того, чтобы предаваться воспоминаниям о прошлом, а чтобы с надеждой взглянуть в будущее. Алит, как и все наши дети, является частью наследия, которое мы оставим всему миру. Я передаю ему этот сосуд, и вместе с ним я отдаю свои мечты и надежды в руки грядущего поколения и желаю им мира и счастья — не меньше, чем выпало на нашу долю. Мы доверим им великую цивилизацию, которая раскинулась от Эланардриса до Анлека, от Тиранока до Ивресса, от Ултуана до дальних колоний. Мы вверим их заботе благополучие нашего народа — от крестьянина до князя, от слуги до короля.

Эолоран повернулся и протянул сосуд Алиту. Тот церемонно медленно взял чашу.

— Сегодня я оставляю позади детство и вступаю во взрослую жизнь. Я принимаю возложенные на меня обязанности, — сказал юноша. — Я наслаждался выпавшей мне честью расти и учиться под опекой отца и деда, и я обещаю сохранить их мудрость для тех, кто придет после меня.

Алит поднес чашу к губам и отпил глоток вина. Он посмаковал глубокий, богатый вкус и только затем проглотил напиток — сделав это так же медленно и степенно, как впитывал важность происходящей церемонии. Он больше не ребенок, а равноправный лорд дома Анар. Его наполнила гордость. Гордость, что он анарец, и гордость, что он уже успел доказать, что достоин титула князя.

Алит вдруг обнаружил, что прикрыл глаза. Когда он поднял веки, то увидел ожидание на обращенных к нему лицах отца и деда, Каентраса и Ашниели и еще многих дюжин эльфов, которые собрались на церемонию со всего Нагарита.

Каентрас выступил вперед и поднял руки, призывая к молчанию. Постепенно воцарилась тишина, и эльфийский лорд задумчиво поглядел на юношу.

— Позвольте и мне поздравить Алита, — сказал он и пересек помост, чтобы обнять нового князя дома Анар. — А так же позвольте объявить, о чем мы договаривались несколько лет назад.

Алит внезапно смутился, отстранился от Каентраса и повернулся к Ашниели. Он взял ее левую руку в свою; в другой руке он все еще держал чашу.

— Сегодня мое совершеннолетие. Наконец-то пришло время объявить о том, чего мог не заметить только слепой, — сказал юный князь. Он перевел взгляд на гостей, и радость тут же смыла чувство неловкости. — Ровно через год дом Анар и дом Моранин соединят не только дружба и договор о взаимной помощи, но и узы брака. Я намерен жениться на Ашниели, и она станет анарской княгиней, а я моранинским князем. Я не могу представить себе более глубокой любви, чем та, что я питаю к Ашниели, и более достойного будущего для наших домов.

— Я благословляю союз между семьями, — сказал Эолоран.

— Я горжусь тем, что смогу называть Алита сыном, — добавил Каентрас.

Алит сделал еще глоток вина и поднес чашу к бледным губам Ашниели. Девушка глядела на него блестящими глазами. Прохладные пальцы легко сжали его ладонь, и она наклонила чашу так, чтобы вино смочило ей губы. Затем Ашниель отвела бокал в сторону и поцеловала Алита в лоб, оставив легкий красный отпечаток. С изысканной точностью повернулась, поцеловала отца в щеку и обратилась к толпе.

— У меня нет слов, чтобы передать сейчас свои чувства. Это не под силу даже поэтам, хотя они всю жизнь оттачивают свое мастерство, — произнесла она. — В анарцах заложена великая сила, как и в моем доме. Кровь благородных князей Нагарита течет в наших венах и в нашей земле. Наши наследники обретут известность благодаря доблести и чести, храбрости и силе, милосердию и мудрости. Все, что есть в Нагарите великого, станет еще более великим.

Алит подал Ашниели руку, и они сошли по невысокой лесенке с помоста; внизу их окружила напирающая толпа. Все спешили поздравить молодую пару, обнять и поцеловать их. Слуги подняли боковые пологи павильона, нежный летний ветерок далеко разнес ароматический дым и закружил в воздухе лепестки цветов.

Алит проснулся мгновенно. Он не знал, что его разбудило, но спустя миг до него донесся шум из главной части особняка. Через незавешенное окно свободно лились лучи вечернего солнца — последний знак протеста против быстро приближающегося сезона холодов. Алит не помнил, как заснул, хотя на столике рядом с кроватью лежал открытый толстый том Аналдириса из Сафери, повествующий о воинской поэзии Элинуриса Принимающего.

Алит поборол оставшуюся после нежданного сна вялость, заставил себя встать с кровати и разгладил одежду. Он услышал, как отец зовет его по имени. Юный князь открыл дверь и обнаружил в коридоре пару спешащих куда-то слуг с фонарями в руках.

— Что случилось? — требовательно спросил Алит, ухватив за руку пробегающего мимо Циротира.

— По дороге приближается отряд солдат, ваше высочество, — ответил слуга. — Ваш отец ждет вас во дворе.

Алит замешкался: он не мог решить, брать ли с собой лук. В конце концов он оставил его в комнате; двадцать лет мира развеяли атмосферу подозрительности, что висела когда-то над особняком. Скорее всего, солдаты — это лишь почетная гвардия какого-то важного гостя. Алит схватил из сундука у изножия кровати плащ и выскочил через холл в сад.

Там стоял Эотлир с несколькими слугами. Эолоран был в отъезде, он отправился подписывать договор с одним из благородных домов, а Майет навещала Ашниель в особняке дома Моранин — женщины обеих семей готовились к свадьбе. Отец приподнял брови и посмотрел на сына.

— Мне ничего не сообщали о важном госте, — сказал Эотлир.

Алит заметил, что у отца за поясом висит короткий меч. Видимо, память у Эотлира оказалась долгая, и он не желал забывать прошлые беды.

По мощеной дороге застучали копыта, перед воротами остановился отряд всадников. Алит разглядел колонну из нескольких дюжин рыцарей с черными флажками на серебряных пиках. Их командир спешился и быстро подошел к той половине ворот, где стоял Геритон. Они обменялись короткими фразами, Геритон поклонился и с пригласительным жестом повернулся к особняку.

Рыцарь уверенно зашагал по вымощенной дорожке. Его покрытый черной эмалью доспех переливался масляным блеском, а сзади развевался черный плащ. Когда он подошел поближе и снял шлем, Алит расслабился: перед ними стоял Еасир, капитан Малекита и командир армии Нагарита. Эотлир тоже перестал волноваться и сделал шаг навстречу офицеру.

— Надо было предупредить о приезде, мы бы встретили тебя более подобающим образом, — с улыбкой произнес Эотлир и протянул руку.

Лицо Еасира не отражало радости от встречи, и он быстро встряхнул протянутую руку.

— Прошу прощения, — сказал капитан, и его взгляд заметался между Эотлиром и Алитом. — Я принес плохие новости.

— Проходи в дом, и мы выслушаем тебя, — предложил Эотлир. — Твои солдаты могут разбить лагерь рядом с особняком.

— Боюсь, что вашего гостеприимства поубавится, когда вы услышите, зачем я приехал, — неловко ответил Еасир. — Я здесь для того, чтобы поместить вас под домашний арест по приказу князя Малекита, правителя Нагарита.

— Что? — прорычал Алит и сделал шаг вперед, но его остановила вытянутая рука отца.

— Объясни, — потребовал Эотлир и заставил сына отступить назад. — Малекит считает дом Анар одним из своих союзников, даже друзей. Что заставило его издать приказ об аресте?

Лицо Еасира исказилось болезненной гримасой, и он бросил тоскливый взгляд на своих рыцарей.

— Я заверяю вас, что князь Малекит не имеет дурных намерений против дома Анар, — выдавил капитан. — Если приглашение еще в силе, я бы с радостью воспользовался гостеприимством вашего особняка.

Алит уже собирался сказать Еасиру, что тот не заслуживает теплого приема, но Эотлир поймал его взгляд и покачал головой.

— Конечно, — кивнул Эотлир. — Твои рыцари могут разместить лошадей в стойлах и расположиться в крыле для слуг. Геритон!

Канцлер заспешил по дорожке, бросая через плечо опасливые взгляды на страшных рыцарей за воротами.

— Окажи прибывшим подобающее гостеприимство, — приказал Эотлир. — Сообщи на кухню и приготовь все свободные постели. Командир Еасир остановится в главной части дома.

— Конечно, князь, — с поклоном ответил Геритон. Он немного замешкался, но продолжил: — А как долго гости пробудут у нас?

Эотлир посмотрел на Еасира, и тот вздохнул.

— Боюсь, что до зимы, — признался он, избегая встречаться с князем глазами.

— Мне кажется, или в этом году холодает очень быстро? — процедил Алит и плотнее завернулся в плащ. — А может, меня пробирает дрожь по другой причине?

Он зашагал к дому, но окрик отца заставил его остановиться и повернуться.

— Жди в моих покоях, — приказал Эотлир. — Когда гости разместятся, мы присоединимся к тебе.

Алит молча развернулся и ушел; в голове металось множество путаных мыслей.

Если Алит исходил злостью, то Эотлир являл собой образец терпения и понимания. Они с Еасиром сидели на балконе в покоях князя-отца, откуда открывался вид на острые вершины гор, вздымающиеся за ухоженными садами. Старшие присели на кушетки, между которыми стоял низкий столик с графином вина и бокалами. Пока никто из них не прикоснулся к напитку. Алит стоял у балюстрады и оглядывал Кольцевые горы; его ладони яростно сжимали перила.

— Я понимаю, что для вас все крайне неожиданно, — говорил Еасир. — Не сомневаюсь, что это какой-то заговор, чтобы обесчестить и уронить в глазах наггароттов дом Анар. Мы вскоре сумеем все разъяснить.

— Кто обвинил анарцев в том, что мы поклоняемся культам? — спросил Эотлир. — Какие доказательства они предъявили?

— Не могу сказать, потому что не знаю. Князь Малекит поклялся перед Королем-Фениксом покончить с культами, и даже его мать сейчас находится в заточении из-за данной клятвы. Против анарцев были выдвинуты обвинения, и честь обязывает его поступить с ними так же, как с остальными. Вы же понимаете, что если он проявит излишнюю благосклонность, его мнение будут считать предвзятым, и правление потеряет твердую опору?

Эотлир нехотя согласился с логикой капитана и кивнул.

— Это целенаправленная атака на дом Анар, — прорычал Алит, все еще глядя на горы. Затем повернулся и наградил Еасира гневным взглядом. — Очевидно, что за ней стоят фанатики. Они готовы обвинить нас, чтобы отвлечь внимание князя от себя. Им выгодно поссорить тех, кто занимается уничтожением культов. Обвинение выдвинул предатель, и он явно служит другому господину, а не Малекиту.

— Хотя я не знаю имени обвинителя, князь Малекит заверил меня, что его допрашивают не менее строго, чем вашу семью.

— Что мы можем сделать, чтобы скорее избавиться от подозрений? — спросил Эотлир.

Алит снова отвернулся.

— Мне необходимо провести тщательный осмотр особняка и окрестностей, — ответил Еасир. — Мы с вами знаем, что я не найду ничего подозрительного, но необходимо продемонстрировать это двору и князю. Без каких-либо доказательств обвинение будет признано беспочвенным и забыто, подобно другим, сделанным после возвращения Малекита и развала культов. Сейчас многие пытаются уладить старые счеты при помощи ложных доносов.

— Я не могу дать разрешение на обыск, — сказал Эотлир и поднял руку, чтобы остановить протесты Еасира. — Анарским княжеством по-прежнему правит мой отец, и вам придется подождать его возвращения.

— Понимаю. И благодарю за то, что вошли в трудное положение, в котором я сейчас оказался.

— Геритон проводит тебя в твои комнаты, и позже мы ждем тебя за ужином. — С этими словами Эотлир поднялся.

— Я пойду на охоту, — пробормотал Алит, скользнул мимо Еасира и вышел из покоев отца.

Когда Эолоран вернулся в Эланардрис, его очень расстроил такой поворот событий, хотя он понимал, что у него нет другого выбора, кроме как согласиться на обыск. Рыцари отнеслись к своим обязанностями с исключительной дотошностью: они осмотрели в особняке каждую комнату, коридор и альков в поисках амулетов и идолов, что могли бы выдать поклонение китарай. Они обыскали винный погреб и библиотеку и даже заглянули под ковры в холлах, чтобы убедиться, что там нет скрытых люков.

Еасир занялся измерением особняка и отдельных комнат. Он пытался обнаружить тайные ходы и помещения, где можно спрятать часовню богов нижнего мира. Несмотря на личное отвращение к происходящему, Алита впечатлило и заинтриговало прилежание Еасира. Как-то, несколько дней спустя после начала обыска, Алит шел через сады на охоту и заметил на южной лужайке капитана. Тот расхаживал взад-вперед вдоль розовых кустов по краям лужайки. В руке он держал лист пергамента и угольком записывал на нем измерения.

— И что ты ожидаешь здесь найти? — спросил Алит, подходя поближе.

Еасир удивленно остановился.

— Я, э-э-э, я ищу скрытые входы, — сказал он.

— Ты думаешь, что под нашим садом спрятана пещера, с потолка до пола украшенная костями и внутренностями несчастных жертв?

Еасир пожал плечами.

— Я должен с уверенностью сказать, что ее нет, иначе сомнения останутся. Я верю в невиновность вашей семьи, но Малекиту необходимы доказательства, а не слова. Анарцы не единственный благородный род, попавший под подозрение. Я лучше избавлю тебя от описания некоторых находок. Если после всего достигнутого допустить небрежность, она пойдет на руку тем, кто стремится подорвать спокойствие Ултуана.

— Князь полностью доверяет тебе. — Алит уселся со скрещенными ногами на траву.

— Я заслужил его доверие за сотни лет знакомства. — Еасир скатал пергамент. — Он назначил меня командиром армии Нагарита в награду за верную службу. Я служу князю с тех пор, как он спас Атель Торалиен от орков. Я прошел с ним через Элтин Арван и командовал его войсками как в колониях, так и в Нагарите.

— Я слышал, что ты сопровождал Малекита в походе на север, — как бы невзначай вставил Алит.

Еасир нахмурился и отвел глаза.

— Это правда, но никто из вернувшихся не хочет вспоминать о нем, — произнес капитан. Он посмотрел на север и на миг прикрыл глаза. Когда он их открыл, Алит прочел в его взгляде страх, которого прежде не замечал. — На границе княжества Хаоса есть такое, о чем лучше забыть и никогда не тревожить воспоминания.

Алит с поджатыми губами обдумывал ответ капитана.

— Я слышал, что после северных земель Малекит изменился, — через какое-то время произнес юноша. — Он стал серьезнее и потерял вкус к приключениям и битвам.

— Некоторые приключения и битвы заставили нас понять, чего мы хотим от жизни. — Еасир крутил уголек, пачкая пальцы черным. — Князь Малекит пришел к выводу, что его место здесь, на Ултуане, на троне Нагарита. Мне кажется, что он правильно сделал, вернувшись именно сейчас.

— Если бы он вернулся раньше, — вздохнул Алит, — возможно, нам бы удалось избежать кровопролития и горя.

— Князь не был готов вернуться раньше, и он бы не смог совершить того, что от него требовалось, — ответил Еасир. — Я рад, что меня не оказалось в Нагарите во время правления Морати, но тьма миновала.

— Разве? А как же предводители культов, которым удалось избежать правосудия? Как же извращенцы-фанатики, спешно покинувшие Анлек и Нагарит?

— Их найдут и приведут к Малекиту. Так гласит изданный им закон, а я никогда не видел, чтобы князь отступился от задуманного, даже если окружающие считают его затею невыполнимой.

Еасир хотел добавить что-то еще, но остановился.

— Что такое?

— Спасибо, что поговорил со мной, Алит, — сказал капитан. Я знаю, что тебе неприятно дело, которое привело нас сюда, но мне бы не хотелось терять твое расположение из-за того, что я выполняю приказы князя.

Алит подумал над словами капитана и над тем, как они соотносятся с честным выражением его лица. Он вспомнил радостную благодарность на стенах Анлека и внезапно понял, что Еасир считает, будто обязан анарцам жизнью. Алит верил, что капитан обладает колоссальным чувством чести, и если юный князь доверяет суждению Малекита, то ему придется доверять и Еасиру тоже.

Он встал и протянул капитану руку, которую тот с радостью пожал.

— Мы оба наггаротты, и мы не враги, — сказал Алит. Он посмотрел на собирающиеся в небе над ними облака. — Мне нужно отправляться на охоту, пока погода не ухудшилась. Когда ты закончишь с садами, я провожу тебя в охотничий домик, и ты своими глазами убедишься, что мы ничего там не прячем.

— И, возможно, я сумею загнать одного из знаменитых оленей Эланардриса?

— Возможно. Если твой глаз окажется не менее зорким на охоте, чем при обыске, — засмеялся Алит.

Последние дни короткой осени подходили к концу, и на пиках Кольцевых гор расселись темные тучи, несущие в чреве огонь. Еасир закончил свой грандиозный обыск и не нашел никаких доказательств того, что семейство Анар или их подданные — приверженцы культов. Командир отправил в Анлек сообщение с полным — вернее, полностью пустым — списком своих находок. Как он извиняющимся тоном объяснил хозяевам дома, до получения новых приказов Малекита ему придется держать анарцев под домашним арестом. Алит настолько привык к расположившимся вокруг особняка и садов молчаливым рыцарям, что почти перестал их замечать, да и они практически не мешали его ежедневным делам.

С каждым днем ветер все чаще дул с севера, и вскоре следовало снова ожидать снегопадов. Однажды утром, за несколько дней до наступления зимы, Алит сидел в боковой комнате своих покоев и читал альманах Тальдура Саферийского с описанием птиц, живущих в Сараельских горах — так называлось огромное княжество гномов на восточной границе колоний в Элтин Арване. Алит внимательно изучал акварельные зарисовки и восхищался разнообразием видов хищных птиц. Юный князь надеялся, что когда-нибудь совершит путешествие в Элтин Арван и поохотится в просторных лесах и высоких горах колоний.

Его мысли прервал стук колес по камням двора, и Алит отложил обернутую в изысканный шелк книгу на столик. Он встал и подошел к высокому окну, откуда открывался вид на парадные сады особняка. Через ворота въезжало несколько повозок с гербами дома Моранин. Окрыленный мыслью, что среди пассажиров его ждет Ашниель, Алит быстро сменил кожаный охотничий костюм, который предпочитал носить во время отдыха, на выходной наряд из мягкой черной шерсти с широким поясом из выбеленной кожи, перетянул длинные волосы расшитым серебряной нитью шнурком и направился вниз.

Когда князь спустился в главный вестибюль, он увидел, что из окна одной из повозок выглядывает Ашниель, и помахал ей рукой. Девушка заметила его, но ее взгляд оставался пустым, и сердце Алита сжало тяжелое предчувствие. Ашниель задернула занавеску.

Алит хотел подойти к ней, но из первой повозки выбрался Каентрас и загородил ему дорогу.

— Сходи, найди отца, — хмуро пробурчал эльфийский лорд. — И приведи его сюда.

— Хозяин дома Анар принимает гостей должным образом, а не на крыльце, — ответил Алит. — Если вы немного подождете, я пошлю слугу сообщить ему о вашем прибытии.

— Твои капризы сейчас неуместны, — буркнул Каентрас. — Отведи меня к Эотлиру.

Алит все еще кипел от проявленного Ашниелью равнодушия, но подчинился требованию Каентраса и провел его в дом. Он знал, что отец сейчас в библиотеке.

Каентрас молча поднялся следом за ним по винтовой лестнице, что вела на второй этаж особняка. Алит злился; ему хотелось потребовать объяснений, но он прикусил язык, потому что боялся разгневать Каентраса еще больше. Возможно, твердил слабый голос внутри, он что-то недопонял. Умом Алит понимал, что надежды бессмысленны, что случилось нечто непоправимое, но продолжал хранить молчание.

Эотлир сидел у широкого белого стола, заваленного картами, — их удерживали на месте кубки, тарелки и прочие попавшиеся под руку предметы. Библиотека была небольшой, всего несколько дюжин шагов по периметру, но все стены от пола до потолка занимали полки со свитками и книгами всех возрастов и тематик.

В юности Алит проводил здесь не так уж много времени — не больше, чем требовали от него учителя; его манило открытое небо, а не письменность. Теории он предпочитал практические уроки, и постоянно испытывал терпение учителей своим пренебрежением к поэзии, политике и географии. Теперь он получал больше удовольствия от нахождения дома, а в библиотеке хранилось множество карт и дневников путешественников из колоний. Князь мечтал, как однажды отправится в эти странные земли вместе с Ашниелью.

Эотлир поднял голову, и его лицо озарила добродушная улыбка, но стоило ему заметить суровый взгляд Каентраса, как ее тут же сменило выражение тревоги.

— Боюсь, мне не понравится то, что я сейчас услышу, — сказал он, взял кувшин с водой и протянул главе дома Моранин.

Каентрас взмахом руки отказался от питья.

— Ты прав, — ответил он. — Ты знаешь, что ваш дом я уважаю больше всех остальных, за исключением только князя Малекита.

— Рад это слышать, но мне кажется, что сейчас я увижу доказательство обратного, — произнес Эотлир.

— Да. Прежде всего я верен Нагариту и семье. Поэтому когда передо мной стоит сложный выбор, на мои решения влияет забота о них.

— Хватит, друг мой. Говори то, ради чего приехал.

Каентрас все же замялся. Его взгляд не отрывался от Эотлира; он не удостоил стоящего рядом с отцом Алита ни малейшим вниманием.

— Ашниель пригласили ко двору в Анлеке, и я принял приглашение от ее имени, — наконец сказал он.

— Что? — вырвалось у Алита.

Эотлир покачал в недоумении головой.

— Между Анлеком и восточными областями Нагарита залегло немало обид, и это прекрасная возможность залечить старые раны, — продолжал Каентрас. — Подумай о том, сколько добра мы принесем восточным князьям, если получим голос при дворе Малекита.

— А как же свадьба? — спросил Алит.

Только тогда Каентрас посмотрел на него. Его лицо приняло суровое выражение.

— Ашниель отправится в Анлек до наступления зимы, — сказал князь. — Ты можешь присоединиться к ней по весне, если пожелаешь. Но не раньше, поскольку у нее будет много обязанностей, которым придется уделить внимание, и я боюсь, что ей предстоит еще многое узнать о жизни в столице. Твое присутствие станет отвлекать ее.

— Это совершенно неприемлемо! — отрезал Алит. — Она должна стать моей женой, а ты принимаешь такие решения без совета со мной.

— Она моя дочь, — тихо, но с угрозой проговорил Каентрас. — Даже после свадьбы я продолжу отвечать за ее судьбу. Я не хочу, чтобы Ашниель впустую потратила свою жизнь в горах и лесах, тогда как в Анлеке она сможет достичь гораздо большего.

— Однажды я стану правителем этих гор и лесов, — сказал Эотлир. — А затем мой сын. Ты настолько презираешь нас, что предпочтешь водить компанию с модной элитой Анлека? С теми, кто менее двадцати лет назад с готовностью преклонил колено перед Морати и ее культами?

— Времена изменились, Эотлир, — спокойно ответил Каентрас. — Теперь власть в Нагарите принадлежит Малекиту, и, возможно, когда-нибудь он будет править всем Ултуаном.

— Ты хочешь увидеть его на троне Короля-Феникса? — спросил Эотлир.

— Для меня это станет естественным завершением событий, — ответил Каентрас. — Если ты считаешь его наследником Аэнариона, то должен понимать, как понимают многие, что Малекит имеет право не только на трон Нагарита, но и на власть над всем Ултуаном.

— В твоей логике есть изъяны, Каентрас, — ответил Эотлир. — Меня не заботит, кто носит корону Феникса и плащ из перьев. Я борюсь за стабильность и процветание Нагарита, а не за высокие цели.

— Тогда это ты заблуждаешься. Или твой отец, который задурил тебе голову своими ошибочными суждениями. Может, обвинения в предательстве более обоснованы, чем я думал. Разве верный сын Нагарита не захочет увидеть на Малеките корону Короля-Феникса? Или анарцы считают свой дом наследниками Аэнариона?

Эотлир поднялся.

— Хорошенько подумай, прежде чем продолжать разговор. У дома Анар осталось мало друзей, но мне не хотелось бы добавлять дом Моранин в список наших врагов.

— Выходит, интриги Морати вышли на новый виток, и теперь недоговоренности и угрозы стали твоим оружием, не так ли? — сплюнул Каентрас.

— Морати была права в одном, — прорычал Эотлир. — Пришло время сражаться, и не все битвы еще выиграны. Мы не сможем сохранять нейтралитет. Я заявляю; что дом Анар не имеет никаких дел с культами, и если ты отвернешься от нас, то поможешь раздуть ложь, которая поселилась в Нагарите после возвращения Малекита.

— Я приехал сюда из уважения к твоей семье и к тебе — ведь когда-то я называл тебя другом. — Каентрас с заметным усилием сдержал гнев. — Я думал, что ты окажешь мне равное уважение. Я не буду выступать против тебя, Эотлир, но я не смогу дальше помогать тебе. Надеюсь, что когда-нибудь скоро мы встретимся, забудем этот день и снова станем друзьями. Я не желаю тебе зла, Эотлир, но я не хочу иметь дела с теми, кто противится воле Анлека.

Без дальнейших слов Каентрас развернулся на каблуках и вышел из комнаты. Лицо Эотлира превратилось в терзаемую гневом и болью маску. Алит уставился на удаляющуюся спину Каентраса со сжатыми до хруста зубами.

— Проследи, чтобы они уехали без происшествий. — Эотлир взмахом отослал сына и сел, обхватив руками голову.

Алит поспешил за Каентрасом — тот вернулся к кортежу и подал сигнал к отъезду. Юный анарец не отрывал глаз от повозки, где сидела Ашниель: он надеялся, что девушка отодвинет занавеску и подаст ему какой-то знак о своих чувствах, но вотще. Повозка с грохотом выехала со двора, а он так и не увидел свою невесту.

Алит про себя проклинал дом Моранин и трусливого Каентраса. С рычанием он направился обратно к особняку; солдаты и слуги разбегались, страшась его гнева, как стадо овец перед волком.

Как в детстве, Алит отправился искать покоя в диких лесах Эланардриса, невзирая на недовольство отца и плохую погоду. Он часто поднимался на выстуженные морозом вершины — порой для охоты, а иногда просто чтобы побыть вдали ото всех.

Однажды он сидел на камне на берегу узкого ручейка и свежевал подстреленного горного зайца. Когда юноша наклонился к ледяной воде, чтобы ополоснуть нож, то заметил отражение черного силуэта ворона в небе.

— Давно не виделись. — Алит выпрямился.

— Да, давненько, — ответил Эльтириор и присел рядом.

Как и раньше, вороний герольд завернулся в плащ из черных перьев, а его лицо скрывал низко опущенный капюшон. Из глубин виднелись лишь зеленые глаза.

— И ты знаешь, что мое появление не несет радостных вестей.

Алит вздохнул, закончил чистить нож и убрал его за пояс. Только потом он повернулся к Эльтириору.

— И что за новая угроза нас ждет? — спросил он. — Может, гномы собрали флот из каменных кораблей и решили пересечь океан, чтобы погубить Ултуан? Или все маги Сафери до единого превратили себя в бешеных козлов?

— Подобное поведение не пристало князю Ултуана, — отрезал Эльтириор. — Позволь благородству своей крови взять верх над дурным настроением.

Алит снова вздохнул.

— Прости, но у меня сейчас многое на уме. Наверное, ты хочешь предостеречь меня от посещения Анлека?

Эльтириор удивленно выпрямился.

— Как ты узнал?

— За последнее время не случалось ничего такого, что могло бы стать причиной твоего возвращения по прошествии двадцати лет, — объяснил Алит. — Ты всегда появляешься накануне важного решения, чтобы отговорить меня от того или иного выбора. Сущность Морай-хег заключается в том, чтобы загонять нас в тупики, а потом смеяться, когда мы пытаемся выбраться из сотканной ею запутанной паутины.

— Ты знаешь, почему тебе нельзя ехать в Анлек?

Алит встал и поглядел сверху вниз на Эльтириора.

— Что мне сказать? Я не могу обещать, что не поеду в Анлек. Ашниель теперь живет там, и если ты скажешь, что в столице меня подстерегает опасность, как мне не беспокоиться о своей невесте? Твои доводы только разожгут желание отправиться к ней, а не наоборот.

— Ашниель потеряна для тебя, Алит, — с сожалением произнес Эльтириор, встал и положил князю руку на плечо. — Анлек совсем не такой, каким ты его себе представляешь.

Алит рассмеялся и отмахнулся от сочувственного жеста.

— Думаешь, я тебе поверю? Ты считаешь, что слухи разрушат связывающие нас нити?

— Вскоре они перестанут быть слухами. С самого возвращения Малекита я и те мои собратья по ордену, кто сохранил верность Нагариту, преследовали сбежавших от наказания фанатиков. Культисты не сидели сложа руки, как в Нагарите, так и по всему острову. Теперь они действуют более скрытно, но у нас есть способы выследить еретиков и выведать их тайны. Выдвинутое против анарцев обвинение стало частью обширного плана, хотя пока мне неизвестна его цель. Новости еще не дошли до Эланардриса, но в некоторых областях Нагарита недавно прокатилась волна мятежей. Фанатики вернулись, но сейчас они заявляют, что служат не Морати, а Элорану из дома Анар!

— Не может быть! Ты же знаешь, что мы ничем не запятнали себя!

— И тем не менее они протестуют против наложенного на вашу семью ареста, что придает их лжи некоторую видимость правды. Анлек перестал быть безопасным местом для анарцев, и я боюсь, что вам недолго осталось править в Эланардрисе.

— Еасир…

— Возможно. За ним нужно пристально наблюдать. Не думаю, что он до конца знает об отведенной ему роли. Он всего лишь пешка в руках более сильного игрока.

— И кто этот игрок? Морати? — Алит отмахнулся от собственного предположения. — Ее держат взаперти в Тор Анроке. Не думаю, что она способна по-прежнему управлять культами.

— Ты знаешь поговорку «Яблоко от яблони…»?

— Неужели ты подозреваешь, что за клеветой стоит сам Малекит?

— Я ни в чем не уверен, — горько рассмеялся Эльтириор. — В эту игру играют при помощи обмана и уловок. В ней делают расчет на мысли и чувства эльфов, и большая ее часть проходит в тени. Но я не игрок, я могу только следить за чужими ходами и сообщать о них остальным.

— Так ты знаешь тех, кто в это играет?

— Безусловно, одна из них Морати, хотя она делает свои ходы на расстоянии. Некоторые фигуры наверняка передвигает Малекит, но я не могу сказать, преследует он собственные цели или чужие. Его придворные тоже связаны нитями со своими марионетками, и пока мне трудно проследить, чья рука их держит. Как я уже предупреждал, ты не можешь доверять никому, кроме себя.

— И что мне тогда делать? Получается, что нам нечего сказать в свою защиту, если культы признали в нас пособников. Мы всего лишь фигурки на доске и не можем повлиять на исход игры или действия игроков.

— Тогда ты должен найти игрока, который будет представлять твои интересы, и изменить положение на доске в свою пользу.

Алит отвернулся и уставился напокачивающееся на воде отражение.

— Король-Феникс, — наконец сказал он. — На Ултуане нет игрока могущественнее его.

Эльтириор не ответил. Когда Алит повернулся к нему, он обнаружил, что вороний герольд по своему обыкновению исчез, не прощаясь. Над горами разнесся долгий крик ворона, и Алит остался наедине с журчанием ручья и шепотом ветра.

Алит несколько дней размышлял над словами Эльтириора и взвешивал различные действия, которые он мог предпринять. С каждым днем возрастал риск, что до Эланардриса дойдут известия о восставших в поддержку анарцев культах. Алит боялся, что они вынудят Еасира ужесточить охрану особняка. К тому же приближалась середина зимы, и вскоре путешествие через горы станет невозможным; последний довод и побудил юного князя созвать родных на совет.

Втайне от Еасира, его солдат и даже собственных слуг Алит собрал семью в комнатах деда. Эолорана он усадил рядом с потрескивающим очагом, а Эотлир и Майет рука об руку стояли у запорошенного снегом окна.

Я покидаю Эланардрис, — заявил Алит и плотно закрыл дверь.

— Куда ты направляешься? — спросила Майет. Она пересекла комнату и остановилась перед сыном. — Ты же не собираешься ехать в Анлек по такой погоде?

— Судьба ведет меня не в Анлек, — произнес Алит. — Сейчас анарцев кто-то использует в своих целях, и у нас нет возможностей, чтобы раскрыть интригу. Я поеду к Бел Шанаару и попрошу у него помощи.

— Не стоит, — ответил Эолоран. — Король-Феникс не станет вмешиваться во внутренние дела Нагарита. Да и другим князьям не понравится начатое Тор Анроком расследование. Король почти ничего не знает о происходящем здесь, и я не могу с уверенностью назвать его союзником.

— Иметь возможного союзника лучше, чем не иметь никакого, — вмешался Эотлир. — Дом Моранин нас покинул — без сомнения, чтобы не повредить репутации Каентраса. За последние годы друзей у нас все меньше. Я считаю, что Алит прав, и сейчас нужно искать сильных союзников, поскольку время против нас.

— Многие скажут, что мы подрываем правление Малекита, — возразил Эолоран. — Если мы перестанем верить в князя, то останемся ни с чем.

— Мы не знаем, какие советчики окружают Малекита. — Алит присел в кресло напротив деда и возбужденно наклонился вперед. — Если ты собираешься во всем доверять Малекиту, надо убедиться, что ему говорят правду. А принесенная князем клятва чести делает его уязвимым для лжи окружающих. Ты не знаешь, считать Бел Шанаара союзником или нет. А разве Малекит успел доказать, что он надежный правитель?

— А как же Ашниель и свадьба? — спросила Майет. — Каентрас еще не отказался от союза между нашими домами. Если он настолько настроен против нас, то не допустил бы помолвки. Еще есть надежда, Алит. И я боюсь, что, обратившись к Королю-Фениксу, ты разрушишь свой брак. Каентрас всегда выступал за независимость Нагарита от трона Феникса.

Алит грустно покачал головой и наконец решился высказать вслух заключение, которое не давало ему покоя после отъезда Ашниели.

— Свадьбы не будет, — произнес он. — Каентрас может говорить что угодно, но я подозреваю, что он настроил Ашниель против меня. Он ходит по грани между врагом и другом. Он не хочет, чтобы его обвинили в связях с домом Анар, но боится полностью разорвать отношения на случай, если мы ему еще понадобимся. В Анлеке я окажусь попавшей в паутину мухой. Я не могу ехать туда. Получится так, что отказом я обижу дом Моранин и дам Каентрасу прекрасный предлог выразить неудовольствие нашей семьей. Мне интересно, как долго его цели не совпадают с нашими. Сдается мне, он давно принял меры, чтобы остаться в выигрышном положении при любом исходе.

— Мне так жаль, Алит, — сказала Майет.

Со слезами она присела рядом с сыном и погладила его по волосам. Алит поцеловал ее в лоб и поднял на ноги.

— Сейчас у меня такое чувство, будто я наконец-то прозрел, — продолжал он. — Хотя я любил Ашниель, теперь я понимаю, что она никогда не отвечала мне взаимностью. Наш союз был продиктован политикой; Каентрас его задумал, а Ашниель, как и положено прилежной дочери, подчинилась. Я видел ее при отъезде, и не заметил даже намека, что она огорчена расставанием. То, что казалось мне благородным достоинством, на самом деле было прохладным отчуждением.

Алит почувствовал смущение, отчего разозлился и вскочил со сжатыми кулаками.

— Она считала себя такой умной, ведь наивный анарец несся на ее зов, как охотничий сокол к хозяину, — прорычал он. — Обращалась со мной как с дурачком, и я отлично сыграл эту роль. Я перечитал ее письма, вспомнил все наши разговоры и понял, что в них заключалась только моя любовь, а ее ответные чувства были мечтой, которую я сам для себя придумал! Сейчас она, наверное, развлекает служанок в Анлеке рассказами о ручном князе и не сомневается, что весной я прибегу к ней по первому щелчку поводка!

Майет обняла Алита и успокаивающе погладила по спине. Он позволил себе ненадолго окунуться в чувство материнской любви, но затем мягко отстранился.

— Меня обманули, но я собираюсь обратиться к Королю-Фениксу не из мести, — сказал он. — Я искренне верю, что анарцам угрожает опасность, и она все ближе.

— Какая опасность? — спросил Эотлир. — Откуда ты узнал о ней?

— При всем желании я не могу открыть вам источник моих сведений.

Эотлир собрался было возразить, но Алит упреждающе вскинул ладонь.

— Я обещал. Если вы мне доверяете, то вам придется положиться на мое слово.

— Мы всегда будем доверять тебе, Алит. — На лице Эолорана появилось озабоченное выражение. — Расскажи все, что тебе известно.

— Начались протесты против наложенного на анарцев домашнего ареста.

— Значит, у нас еще остались союзники, — начал Эотлир. — Не вижу, почему…

— …их возглавляют лидеры культов, — перебил его юный князь. — Еретики создают иллюзию, будто действуют заодно с нами, и вскоре по Нагариту разнесутся слухи о наших связях. По неведомым мне причинам и наверняка с расчетом на будущую выгоду культы открыто восхваляют дом Анар. Вскоре мы окажемся полностью беззащитными перед последующими обвинениями.

— И все же я не понимаю, как Бел Шанаар сумеет нам помочь, — произнесла Майет. — Почему ты считаешь, что он поверит в твою половину истории?

— Я не могу ручаться, что он мне поверит. Поэтому я и должен приехать к нему. Лучше представить перед троном нашу версию событий, чем дожидаться первого хода противника.

Алит жестом попросил Майет присесть. Когда она подчинилась, он встал за спиной матери и положил руки ей на плечи.

— Я все тщательно обдумал, — сообщил он семье. — Неразумно держать всех трех князей дома Анар, настоящих и будущих, взаперти. Один из нас должен покинуть Эланардрис, чтобы при любом исходе защитить честь семьи перед правителями эльфов. Мне будет проще уехать, не возбуждая подозрений, потому что Еасир и его солдаты отпускают меня на охоту без охраны. Они привыкли, что я много времени провожу в горах, так что погоню вышлют через пару дней, не раньше. Никто из вас не пользуется подобной свободой. Когда мое отсутствие заметят, можете сказать, что я не дождался весны и сбежал в Анлек повидаться с Ашниелью.

Алит сделал паузу и бросил многозначительный взгляд на отца и деда.

— А при худшем исходе я стану наименьшей потерей.

— О каких потерях ты говоришь? — воскликнула Майет. — Ты мой сын, и твоя безопасность для меня превыше всего.

— Никто из нас не огражден от опасности, мама, — строго ответил Алит. — И я не собираюсь прятаться и оттягивать неизбежное. В прошлый раз, когда Анлек обрушил на нас свой гнев, мы сумели выстоять только благодаря прочности древних союзов. Сейчас, если мы не получим помощь из других источников, дому Анар придется отражать нападение в одиночестве.

Эолоран и Эотлир обменялись долгим взглядом. Судя по выражению их лиц, можно было предположить, что они читают мысли друг друга. Эолоран заговорил первым:

— Бесполезно сожалеть о том, чего нельзя изменить. Я не вижу ошибки в твоих рассуждениях, — он встал и сжал руку Алита. — Я напишу Бел Шанаару рекомендательное письмо. Мы с ним давно знаем друг друга, хотя не разговаривали лично уже много столетий. Надеюсь, что Король-Феникс честно выслушает тебя, хотя и не могу с уверенностью предвидеть его ответ.

— Не появляйся при дворе открыто, — предупредил Эотлир. — В Тор Анроке живет Морати, и, даже несмотря на ее заточение, у нее наверняка есть шпионы. Если Король-Феникс захочет нам помочь, необходимо держать его помощь в тайне как можно дольше. Теперь я понимаю, почему Малекит вернулся без предупреждения. Неожиданность и скрытность до сих пор остается одним из самых мощных средств.

— Когда ты планируешь уехать? — спросила Майет. — Только не говори, что прямо сейчас.

— Через день или два, самое позднее, — ответил Алит. — Хотя Еасир еще не слышал о выступлениях культов, слухи скоро дойдут до него, и неизвестно, какие действия он предпримет.

— Еасир и несколько дюжин рыцарей не представляют для нас угрозы, — произнес Эотлир. — Если понадобится избавиться от них, мы справимся без труда.

— Нет! — возразил Эолоран. — Мы должны хранить безупречную репутацию, даже сейчас, когда нам никто не верит. Еасир находится здесь по закону, и мы приняли его как гостя. Нельзя разжигать подозрения еще сильнее.

— Как мы будем получать весточки, и как нам связаться с тобой? — спросила Майет. — У тебя есть на примете гонец, которому можно доверять?

— Есть один эльф. Возможно, он поможет мне, но я пока не могу назвать его имя, — ответил Алит. Он перевел взгляд на Эолорана. — Ты узнаешь его, и должен доверять ему так же, как доверяю я. Больше я пока ничего не могу сказать.

Майет снова обняла сына и подавила рыдания.

— Я напишу рекомендательное письмо, — повторил Эолоран и, поклонившись, вышел из комнаты.

Эотлир обнял за плечи жену и сына, и они еще долго стояли молча.

Алит три дня готовился к отъезду в Тор Анрок. Вылазки в горы не вызывали подозрений у солдат, и под предлогом охоты Алит сумел собрать небольшой запас провизии и одежды в одной из дозорных пещер. На седьмое утро после встречи с Эльтириором юный князь был полностью готов к путешествию — он не стал прощаться с семьей, поскольку сделал это заранее. Теперь, когда Алит определился с решением, ему не терпелось покинуть Эланардрис: его подгоняли как соображения практического рода, поскольку погода постепенно ухудшалась, так и желание вступить в борьбу с объединившимися против дома Анар силами. Он вышел из особняка, будто на охоту, в середине утра. Небо укутывали серые облака, хотя за последние дни снега выпало не много. Когда Алит покидал особняк, он увидел, что Еасир собрал своих рыцарей во дворе на построение. Князь жизнерадостно помахал им рукой и зашагал через сады к восточным воротам в высокой изгороди.

Когда Еасир и его воины остались далеко позади, Алит свернул на юго-восток и направился прямиком к пещере, где спрятал запасы. До пустого сторожевого поста он добрался уже в середине дня. Повалил густой снег. В воздухе кружилась белая пелена, и Алит ничего не видел за дюжину шагов. Ветер трепал серый плащ с капюшоном и длинные волосы, а на меховой оторочке охотничьего камзола оседали снежинки. Пока он пробирался по сугробам, ботинки облепил лед. Алит оглянулся — падающий снег на глазах засыпал неглубокие следы. Князь улыбнулся от ощущения вновь обретенной свободы, поправил мешок на плече и зашагал дальше.

Снег шел весь день и ночь. Алит позволял себе редкие короткие передышки, искал укрытия под ветками и в каменных расщелинах, где выпивал несколько глотков приправленной специями воды из фляжки и съедал немного заячьего и птичьего мяса, которое наготовил и тщательно завернул в предыдущие дни. Когда через густые облака начали пробиваться лучи заходящего солнца, князь задумался об укрытии на ночь.

После долгих поисков он обнаружил небольшую густую рощу ниже по склону. Он забрался на одну из самых высоких сосен и быстро сплел примитивную крышу из ветвей. Она более-менее защищала от падающего снега, и Алит прислонился спиной к стволу, вытянул ноги вдоль толстого сука и заснул чутким сном.

Алит проснулся до рассвета с ощущением, что за ним наблюдают. Он чуть приоткрыл глаза и заметил сидящего на суку крупного ворона. С грустной улыбкой юноша огляделся в поисках Эльтириора.

Вороний герольд сидел внизу на корточках и разжигал костерок. Между голыми ветками дерева вилась тонкая струйка дыма. Эльтириор поднял голову и встал.

— Рад видеть, что ты не пропустил мои предупреждения мимо ушей, — сказал он.

— Извини, если при последней встрече я вел себя слишком резко. — Алит спрыгнул в снег. Мы часто чувствуем, когда что-то не так, но отказываемся посмотреть правде в глаза. Я знал, что дела с Ашниелыо обстоят плохо, но не хотел в это верить. Глупо стрелять в гонца, если он принес плохие новости.

Эльтириор жестом подозвал юношу поближе.

— Хотел бы я хоть иногда приносить хорошие новости, но увы. В обязанности вороньих герольдов не входит быть вестниками счастья, — сказал он. — Наш орден создавался в тяжелые времена, вот почему наши глаза и уши открыты для известий, которые приносят горе, а не радость.

— Это одинокий путь, — сказал Алит и присел у костра. Внезапно ему пришла в голову беспокойная мысль. — Разве не опасно разжигать огонь? Дым видно издалека.

— Поблизости никого нет. Ты хорошо выбрал дорогу, высоко в горах. Куда ты хочешь направиться дальше?

— Я собирался еще два дня идти на юг, пока не выйду к Наганату, затем свернуть вдоль реки на запад, а потом снова на юг, к Тор Анроку.

— Я бы посоветовал другую дорогу, — покачал головой Эльтириор. — У Наганата стоит оставленное на страже границы войско Бел Шанаара. Вряд ли твое появление с той стороны останется незамеченным. Если тебя поймают при переходе границы Нагарита, то доставят к Бел Шанаару на глазах у всего двора.

Алит тихо выругался.

— Я совсем не знаю Тиранока, — признался он. — И если хорошенько подумать, глупо надеяться, что я смогу тайно встретиться с Королем-Фениксом, не вызывая подозрений. Даже если я проберусь в город, как мне связаться с Бел Шанааром?

— На второй вопрос у меня нет ответа, но с первым могу помочь. Держись южных троп, пока не выйдешь к Орлиному перевалу. Оттуда уже свернешь на запад, к Тор Анроку. Через несколько дней пути погода станет более мягкой. Некоторые путешественники еще передвигаются между Эллирионом и Тираноком в это время года. Не могу обещать, что никто тебя не заметит, но твое появление с востока привлечет гораздо меньше внимания, чем с севера.

— Спасибо, — произнес Алит. — Не знаю, что бы я делал без твоих советов.

— Тебе придется научиться выживать самому. На меня не всегда можно полагаться, — ответил Эльтириор. Его голос звучал негромко, но строго. — Ты не единственная моя забота, и ты уже взрослый. Я хоть и твой союзник, но не смогу помогать и направлять тебя вечно. Ты умеешь выбирать верный путь, но постоянно споришь с собой. Дай волю своим инстинктам, Алит. Морай-хег говорит с нами в наших снах и чувствах.

Если ты не доверяешь ей — многие мудрые эльфы так и делают — найди того, за кем ты готов следовать.

Алит некоторое время обдумывал его слова, согревая руки у костра.

— Ты не ответил на самый первый вопрос, — наконец сказал он. — Ты чувствуешь себя одиноким?

Будто в ответ на его слова ворон каркнул и перелетел с дерева на плечо Эльтириора. Там он удобно устроился в перьях, которыми был отделан плащ герольда.

— Одиночеству могут предаваться лишь те, у кого есть на это время, — ответил Эльтириор. — Некоторые заполняют пустоту бессмысленной болтовней с окружающими. Другие выбирают служение высокой цели, и оно утешает их больше, чем компания смертных.

— Тогда скажи мне еще кое-что. — Алит ухватился за ниточку, которая связывала его сейчас с вороньим герольдом. — Ты когда-нибудь любил?

— Любви моя семья лишилась еще во времена Аэнариона, — с каменным лицом ответил Эльтириор. — Возможно, она еще вернется ко мне, но я сильно сомневаюсь. Наступает эпоха, в которой нас всех ждет очень мало любви.

— Почему? Что ты видел?

— Мне снится черное пламя. — Эльтириор уставился на языки огня. Когда он поднял глаза на Алита, князь невольно отшатнулся от ледяного взгляда. — Это плохой знак.

Большую часть следующего дня они проехали вместе, направляясь на юг. Эльтириор оставил его на закате.

— Мне нельзя показываться в Тираноке, — сказал вороний герольд. — Меня там считают еретиком, к тому же я поклялся защищать Нагарит, и в нем мои способности достигают своего пика. Ты без труда найдешь дорогу до Орлиного перевала.

К закату снегопад прекратился, и Алит продолжал шагать ночью, пока дорога давалась легко. Он пересек несколько ручьев и одну довольно широкую реку — истоки Наганата, отмечающие границу между Тираноком и Нагаритом. Когда Алит перешел реку, то оставил позади княжество Малекита и вступил в королевство Бел Шанаара. Теперь он шел по чужой земле.

Тучи на западной окраине неба рассеивались, вдалеке на равнинах отсвечивали мутные отблески лагерных костров. Это войско Короля-Феникса приглядывало за соседом — будто Бел Шанаара не успокоили двадцать лет мира, что последовали за возвращением Малекита. Алит начинал разделять его сомнения.

Глава 8 Темный план

В Тираноке оказалось гораздо теплее, чем в Эланардрисе. Постоянный западный ветер приносил с моря теплые потоки воздуха из Люстрии, и морозы не успевали разыграться. Но небо все же затягивали облака, и прилегающая к величественному дворцу Короля-Феникса площадь пустовала. Несколько эльфов торопливо шли по своим делам — они явно предпочитали проводить как можно меньше времени вдали от уюта своих очагов.

Алит присел на мраморную скамью у стены и принялся рассматривать парадные ворота, что вели во дворец. Над ними вздымались две круглые белые башни, увенчанные остроконечными золочеными куполами с жаровнями, где горело голубое магическое пламя оно оповещало горожан, что Король-Феникс пребывает во дворце.

Город сильно отличался от Анлека. Тор Анрок строили и перестраивали в мирные времена, извилистые улочки чередовались с открытыми площадями и парками, в то время как столица Нагарита с ее грозными стенами и казармами упорно цеплялась за воинственное прошлое. Тор Анрок строился вокруг одинокой горы на равнине Тиранока. Часть его находилась под открытым небом, а вторая половина лабиринтом вырезанных в скале туннелей уходила в толщу скал. Подземные коридоры ярко освещались серебряными фонарями. Куда бы ни обращался взгляд Алита, повсюду преобладало обилие света и красок, в отличие от суровых серых и черных камней Анлека.

Город не нравился князю. Он видел показуху, и не более. Даже огромные дворцовые ворота ни на что не годились. Большинство зданий были роскошными особняками князей и знати или просторными посольствами для гостей из других царств Ултуана. Основная часть населения Тиранока проживала в окружающих столицу пригородах, и каждое утро отправлялась в Тор Анрок верхом и на повозках, а вечером возвращалась домой. Только приближенные к Королю-Фениксу придворные могли позволить себе дорогостоящую жизнь в столице.

Алит пробыл в Тор Анроке уже три дня. Он последовал указаниям Эльтириора и держался ведущих от Орлиного перевала дорог. Его обрадовало, но в то же время и встревожило то, что он сумел пристроиться к каравану купцов и войти в город незамеченным. Для него обстоятельства сложились удачно, но становилось очевидно, что после перенесенных государством тягот бдительность ослабла, и даже в городе короля эльфов к культам и их шпионам относились спустя рукава. На стене и воротах стояли часовые, но они рассматривали проходящие мимо толпы с ленивым интересом.

Третий день Алит приходил на площадь и думал, как проникнуть во дворец и тайно встретиться с Королем-Фениксом. Он прислушивался к разговорам торговцев и выбирающей товары знати. В болтовне преобладали обсуждения модных веяний в одежде и литературе, сплетни из колоний и пересуды о романах между княжескими домами. Никто не упоминал Нагарит или князя Малекита. Алиту начинало казаться, что к наггароттам здесь относятся как к чудаковатым родственникам те порой обращают на себя внимание очередной странностью, но в остальное время в их дела предпочитают не вмешиваться, чтобы не смущать себя излишними подробностями.

Тем не менее размещенное на берегу Наганата войско свидетельствовало об обратном, и юного князя поражало, что этот факт вызывал так мало разговоров. Даже заточение Морати давно потеряло остроту, и Алит ни разу не слышал, чтобы кто-то упомянул ее имя.

Юноше пришлось признать, что он в растерянности и не знает, что делать дальше. Он стал настолько подозрительным, что не хотел сообщать о своем приезде никому, кроме Бел Шанаара, хотя как князь Нагарита мог по праву войти во дворец и потребовать аудиенции у Короля-Феникса. Он слышал, что Бел Шанаар постоянно проводит открытые приемы, во время которых к нему может обратиться любой эльф, но также уловил некий подтекст, из которого сделал вывод, что попасть на прием непросто. Всех просителей предварительно опрашивали и только потом разрешали предстать перед троном Феникса. Даже если ему и позволят обратиться с просьбой, Алит не хотел обсуждать свое дело публично — а в зале наверняка соберется много просителей, и он не сможет высказать свои подозрения наедине.

Приближался полдень, рынок начал оживать; столицу наполняли жители окрестных городков. Алит неспешно бродил среди растущей толпы. Его серо-коричневая одежда, подходящая для путешествий по диким местам, резко выделялась на фоне ярких воздушных нарядов городской элиты Тиранока. К счастью, большинство принимало его за слугу и не обращало внимания, как принято среди знати, когда под носом у них оказывается низший по положению.

Именно подобное ощущение невидимости и навело Алита на идею.

Ночью он остался в городе, хотя ночлег стоил ему доброй части серебряных монет, выданных на дорогу отцом. После наступления темноты, когда ворота закрывались, в городе начиналась другая жизнь. Зажигались красные и синие фонари, и скромного достатка эльфы, что еще жили в Тор Анроке, заканчивали работу и выходили на улицы. Винные дома открывали двери и погреба, торговцы складывали свои лотки и спешили в соседние заведения.

Алит вошел в одну из таверн недалеко от дворца, и его приятно удивило обилие посетителей в ливреях Короля-Феникса. Среди них попадались старые доверенные слуги, юные пажи, служанки, конюхи, повара и прочие занимающиеся обыденной работой эльфы, что стремились устроить свою жизнь при дворе. Алит приметил подходящую группу — трое мужчин и одна женщина — и расщедрился на приличных размеров кувшин горячего пряного вина. Оно стоило ему всех оставшихся денег, поэтому князь очень надеялся, что потратился не зря. Он поставил на поднос с кувшином пять покрытых красной глазурью глиняных кубков и присел рядом с дворцовыми слугами.

— Добрый вечер. — Алит принялся расставлять на столе кубки. — Меня зовут Атенитор. Я недавно в столице и ищу помощи.

— У тебя эллирионский акцент? — спросила одна из служанок, и Алит начал разливать вино.

Девушка отличалась хрупким сложением даже для эльфийки, а ее улыбка радовала искренностью и теплом.

— Крейсийский, — ответил князь.

Он рассудил, что если бы кто-то знал разницу, то уже заметил бы, что он наггаротт. Видимо, жители Нагарита не часто посещали столицу Ултуана.

— Я Миландит, — представилась девушка и протянула руку.

Алит взял ее ладонь в свою и пожал. Вокруг стола раскатился смех.

— При приветствии надо целовать руку, — объяснил один из молодых эльфов. Он взял ладонь Алита и быстро коснулся губами костяшек среднего пальца. — Вот так. Меня зовут Лиасерин. Рад знакомству с тобой, Атенитор.

Алит повторил его жест, стараясь не выдать смущения. В Нагарите рукопожатие считалось достаточным, а семью и любимых друзей встречали объятием.

— Кажется, я уже продемонстрировал незнание ваших обычаев. — Алит смехом попытался сгладить неловкость. — Хорошо, что у меня появились друзья, способные поправить меня. Понимаете, я охотник, а в горах редко выпадает случай научиться утонченным манерам.

Он обошел вокруг стола, поцеловал руки остальным и кивал, когда они называли свои имена.

— И что привело охотника в Тор Анрок? — спросила Ламендас.

Она выглядела немного старше остальных; Алит дал ей около восьмидесяти лет, может чуть больше.

— Амбиции! — с улыбкой воскликнул Алит и залихватски поднял брови. — В южном Крейсе мой отец считается лучшим охотником, но сдается мне, что князья начали ценить его работу меньше, чем когда он был молод. Я понял, что если хочу прославиться, мне придется отправиться в Тор Анрок или в колонии — знаете, я еще ни разу не ступал на палубу корабля!

На сей раз смех за столом прозвучал дружелюбнее. Алит почувствовал, что новые знакомые начинают относиться к нему теплее, и продолжил:

— Естественно, я ищу место при дворце. Могу я поинтересоваться, как получить там работу?

— Это зависит от того, что ты умеешь делать, — ответила Ламендас. — Нужды в охотнике во дворце нет.

— Я могу разделывать мясо, — быстро ответил Алит. — Охотник умеет обращаться с ножом не хуже, чем с луком, вот я и подумал, что могу пригодиться на кухне.

— Тебе повезло, — вставил Ачитерир, совсем молодой мальчик не старше тридцати лет. — Повара вечно ищут помощь. Каждый прием Короля-Феникса собирает все больше и больше гостей. Поговори с Малитрандином, Смотрителем Дворцовых Очагов.

— Малитрандином?

Миландит, которая располагалась справа от Алита, наклонилась к нему и указала на стол по другую сторону камина. Там сидели шестеро эльфов более почтенного возраста и увлеченно спорили над листом бумаги. Другая рука девушки нежно, будто невзначай погладила его по бедру.

— Это мой отец, он сидит с другими дворецкими. — Под столом она положила руку на колено Алита. — Я могу вас познакомить, если хочешь.

— Буду очень признателен, — ответил Алит и попытался встать. Пальцы Миландит на его колене сжались, и юноша остался сидеть.

— Не сейчас, дворецким не понравится, если мы потревожим их во время отдыха. Я отведу тебя к нему утром.

— А где мне найти тебя утром?

Ну, если ты нальешь мне еще бокал вина, — промурлыкала Миландит, — то найдешь меня в своей постели…

В фонаре в углу маленькой комнатки Миландит мигал магический огонь, заливая все вокруг приглушенным желто-зеленым светом. Алит вытянулся на спине и уставился в потолок; его согревало тепло лежащей рядом девушки. Князь боялся, что совершил ужасную ошибку. Дома казалось бы немыслимым провести ночь с Ашниелью до свадьбы, и Каентрас был вправе потребовать сурового наказания за такой проступок, не говоря уже о том, что Алит покрыл бы позором репутацию семьи. Может, у низших сословий дело обстояло по-другому? Остальные слуги не выказали ни подозрений, ни осуждения, когда Миландит привела его в свою комнату в одном из длинных крыльев дворца.

Алиту пришла в голову неожиданная мысль, от которой он невольно улыбнулся. А если Миландит узнает, что провела ночь с князем Ултуана — более того, наследником одной из самых влиятельных семей Нагарита? Но пока он представлял ее удивление, настроение снова помрачнело. Откровенная, полная страсти ночь разительно отличалась от отношений с Ашниелью. Никакого кокетливого флирта и еле уловимых намеков на физическую близость, просто взаимное желание двух эльфов. Казалось, что Ашниель намеренно сдерживала оказываемое ему внимание, чтобы завлечь и раздразнить влюбленного юношу, а потом увильнуть от обещанного.

Миландит шевельнулась, и князь повернулся к ней, провел взглядом по гладкому изгибу обнаженной спины и разметавшимся по золотистой подушке каштановым волосам. Девушка придвинулась к нему поближе и полуоткрыла глаза.

— Я думала, усилия прошлой ночи утомили тебя, и ты спишь, — прошептала она, поглаживая его грудь.

Алит наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Мне надо многое обдумать, — ответил он. — Город полон неожиданных соблазнов, а простой охотник не привык к ним.

Миландит улыбнулась и потянулась. Этим же движением она подкатилась вплотную к Алиту и положила голову ему на грудь. Затем принялась перебирать его волосы.

— В городе много удовольствий, но мне показалось, что наша ночь в новинку для тебя, — сонно пробормотала она.

Алит не ответил, и она посмотрела на него. Глаза девушки округлились, и ей пришлось прикрыть рот ладонью, чтобы подавить смешок.

— Я не знала, что в Крейсе такие целомудренные охотники! — захихикала она. — Если бы знала, я бы вела себя… нежнее.

Алит посмеялся вместе с ней — его совсем не смутила собственная неопытность.

— Если ты не поняла, что это был мой первый раз, то у меня, наверное, талант!

Миландит сжала ладонями его щеки и поцеловала в губы.

— Новичкам везет? — сказала она. — Конечно, существует простой способ это проверить.

Когда Алит прижал к себе девушку, все прочие мысли разом вылетели из его головы: Нагарит, Каентрас, Ашниель, культы — все растворилось в миге счастья и удовольствия.

Алит старательно трудился на кухне, а в свободное от работы время исследовал дворец Короля-Феникса. Когда он не был занят свежеванием кабанов, птицы или кроликов для поваров, его внимание делилось между изучением плана дворца и общением с другими слугами, особенно с Миландит. За бокалом вина или сонным шепотом поздно ночью в постели Алит узнал от нее добрую часть придворных сплетен. Девушка отличалась природной наблюдательностью и общительностью и многое могла поведать о повседневных ритуалах дворцовой жизни, кроме того, она была знакома с большинством слуг и стражников, населявших цитадель. Алит ощущал некоторую вину за то, что втайне использует их отношения, но Миландит всегда с удовольствием рассказывала новому возлюбленному о Тор Анроке и особенностях жизни в столице. Она не скрывала желания иметь рядом родственную душу и предаваться физической близости, не накладывающей серьезных обязательств.

То, что узнал Алит, не внушало ему особой надежды. Бел Шанаар редко оставался один, его дни были заполнены приемам и встречами с важными персонами. Его семья, особенно сын Элодир, постоянно сопровождала короля на торжественных церемониях. Даже когда государственные и семейные дела не требовали его непосредственного внимания, за Королем-Фениксом тенью следовал его дворецкий, Палтрейн. Его роль походила на роль Геритона в Эланардрисе — верный канцлер дома Анар заправлял многими делами от имени Эолорана. Палтрейн был главным советником и приближенным Бел Шанаара. Он приглядывал за работой дворца и мог призвать к ответу любого его обитателя, от служанки до капитана гвардии. В его обязанности входил не только присмотр за домашними делами; Палтрейн принимал самое живое участие в переговорах между Тираноком и другими княжествами.

Внимание Алита привлекла еще одна заметная при дворе фигура — Миландит как-то вечером мимоходом упомянула о нем. Меланхоличного вида эльф по имени Каратриль служил главным герольдом Короля-Феникса. Родом он был из Лотерна, и когда Алит навел справки, то узнал, что в свое время Каратриль носил звание капитана гвардии, а затем выполнял обязанности посла Бел Шанаара во время первого похода Малекита, когда тот попытался захватить Анлек и попал в ловушку в Эалите. Алита заинтриговала новость о том, что Каратриль был немного знаком с Нагаритом и князем, и он решил при первой же возможности поговорить с герольдом.

Юноша пробыл во дворце около двадцати дней, прежде чем обстоятельства сложились в его пользу. В большинстве случаев работа на кухне нравилась Алиту, к его немалому удивлению, поскольку отнимала немного сил и давала время подумать о других делах. Он освобождался во второй половине дня. Вечером он занимался изучением дворца, но нормы приличия требовали после наступления темноты проводить сколько-то времени с другими слугами. И вот в один прекрасный день Алиту представился случай увидеть парадный зал Короля-Феникса.

Шел тот самый открытый прием, о которых слышал Алит, и ловким горожанам, сумевшим дать страже взятку или иным способом проскользнуть в зал, позволили наблюдать за действом. Алит в неприметной белой мантии без труда затесался в группу эльфов, а когда вошел в парадный зал, отделился от них и сел на одну из скамей высокого амфитеатра.

Пока князь поднимался по ступеням, он заметил одинокого эльфа; тот сидел в стороне от других, подальше от толпы, что толкалась на нижнем, самом близком к Бел Шанаару, ярусе. По внешнему виду, ливрее и манере поведения Алит предположил, что перед ним Каратриль. Князь обошел верхний ярус скамей и присел рядом с эльфом.

— Ты Каратриль? — Алит решил говорить начистоту, а не пытаться выудить информацию окольными путями.

Эльф удивленно повернулся и кивнул.

— Герольд Короля-Феникса, — ответил он и протянул руку.

— Можете называть меня Атенитором. — Алит поцеловал протянутую руку. Герольд отдернул ее быстрее, чем требовал этикет, и Алит догадался, что его тоже смущает тиранокский обычай. — Мне это тоже кажется странным.

— Что именно? — спросил Каратриль; герольд уже повернулся к неторопливо входящей в открытые двери процессии.

— Целование рук. Я родом не из Тиранока, и некоторые местные обычаи кажутся мне эксцентричными.

Каратриль не ответил, но приложил палец к губам, призывая к тишине, и кивком указал на двери. Алит посмотрел вниз: в зал вошел Палтрейн в темно-фиолетовой мантии с широким голубым поясом, расшитым сапфирами. Он встал сбоку от трона и поклонился.

Алит впервые в жизни увидел Бел Шанаара. Король-Феникс гордо стоял, одетый в просторный белый наряд, украшенный восстающими из пламени золотыми фениксами. Плащ из черно-белых перьев свисал с плеч и стелился по полу. На голове красовалась великолепная золотая корона — она сверкала в льющемся через стеклянные вставки купола солнечном свете. Лицо было строгим, глаза смотрели только вперед. Бел Шанаар ровным шагом прошел по залу и приблизился к трону. Затем он откинул роскошный плащ и оглядел зал. Даже с такого расстояния Алит видел, как острый взгляд, от которого не могла укрыться ни одна мелочь, прошелся по посетителям. Когда очередь дошла до него, князь едва не вздрогнул.

— Пусть выйдет первый из просителей, — провозгласил Бел Шанаар. Глубокий голос без труда разносился по самым отдаленным уголкам зала.

— После двадцати лет наблюдений это зрелище уже не кажется увлекательным, тихо произнес Каратриль. — Все равно никто не приходит сюда с серьезными проблемами. Обычно прошения подают для того, чтобы намекнуть на новую возможность для торговли или сообщить о смертях и свадьбах. Все, что сейчас происходит, обычный спектакль; настоящие дела вершатся за закрытыми дверями.

— Хотел бы я увидеть совет Короля-Феникса, — тоже шепотом ответил Алит. Скамьи вокруг них стояли полупустыми, но все же поблизости сидело немало эльфов. Говорить в полный голос он не решился. — Я слышал, что ты побывал в Нагарите.

— Верно, мне выпала честь участвовать в походе князя Малекита. Но это происходило давно, хотя величайший из князей отметил мои заслуги.

— Я тоже сражался на стороне Малекита, — едва слышно прошептал Алит.

Каратриль бросил на него резкий взгляд и наклонился поближе.

— Ты одет как слуга, но заявляешь, что сражался в войске князя Нагарита, — произнес герольд. — Либо одно, либо другое. А может, оба заявления ложь?

— Я говорю правду. Я работаю на дворцовой кухне, и я встречался с князем Малекитом. Я бы хотел поговорить с тобой, но это неподходящее место.

Каратриль одарил его подозрительным взглядом, но все же кивнул.

— Ты не простой слуга, — тихо сказал он, не сводя глаз с Алита. — Очевидно, что ты не тот, за кого себя выдаешь, даже если говоришь правду. Не знаю, какое у тебя ко мне дело, но не забывай, что я всего лишь посланник и не имею власти при дворе.

— Мне нужно, чтобы ты выслушал меня, — ответил князь и со вздохом откинулся на спинку скамьи. — Я понимаю, что у тебя нет причин доверять мне, и не могу привести доказательств, чтобы убедить тебя. Но если ты согласен встретиться, назови время и место по своему выбору и прими любые предосторожности, какие сочтешь нужными. У меня только одно условие — мы должны поговорить наедине.

— Я не люблю интриг, — сказал Каратриль. — Эта черта сильно отличает меня от обитателей дворца. Я поговорю с тобой, но если мне не понравится твой рассказ, я позову стражу, и тебя отведут к Палтрейну. Я согласен на встречу, но не даю никаких обещаний.

— Они мне не нужны. Где и когда мы встретимся?

— Скоро перерыв, можешь подняться в мои покои. Не вижу смысла ждать дольше.

Алит поблагодарил его улыбкой и вернулся к происходящему внизу. Каратриль оказался прав, церемония протекала скучно: один за другим просители восхваляли Короля-Феникса и испрашивали его благословения для грядущих предприятий. Некоторые приходили пожаловаться на установленные Лотерном налоги на проход Морских Врат, хотя один из посетителей решил, что Бел Шанаару крайне важно узнать о его намерении отплыть в Люстрию и обеспечить деревом свою деревню в Иврессе.

После десятого выступления Палтрейн объявил, что сессия окончена. В зал вошли слуги с подносами, где лежало нарезанное ломтиками мясо, и стояли маленькие бокалы и кувшины с подслащенной водой и экзотическими соками. Слуги ходили между рядами скамей, предлагая посетителям освежиться в перерыве.

— Пошли. — Каратриль встал.

Алит последовал за ним по ступеням. Внизу Каратриль повернулся и поклонился Бел Шанаару. Король-Феникс поприветствовал его кивком и бросил любопытный взгляд на спутника герольда. Алит тоже поклонился, но старался избегать внимания Бел Шанаара, чтобы не возбуждать подозрений. Когда князь выпрямился, король уже разговаривал со своим сыном.

Каратриль повел Алита к северной башне и вверх по винтовым лестницам. Эта часть дворца была неизвестна Алиту, поскольку доступом к ней обладали лишь те слуги, которые имели при себе печать Короля-Феникса, и стояли они в придворной иерархии намного выше обычного кухонного работника. Каратриль прошел между часовыми в дверях четвертого этажа беспрепятственно; Алит робко следовал позади. Через несколько шагов по коридору герольд бросил на Алита предупреждающий взгляд: напоминание, что, если возникнет нужда — стража Короля-Феникса рядом.

Они прошли по длинному, застеленному ковром коридору — полы в крыле слуг были просто каменными — и Каратриль свернул направо, в другой проход. Там он открыл широкую дверь слева и жестом пригласил Алита внутрь.

Покои герольда состояли из двух комнат. Первая отводилась под гостиную с низкими кушетками, столиками и небольшим очагом. Через открытую арку в стене Алит разглядел скромно обставленную спальню.

— Я провожу здесь мало времени, — пояснил Каратриль, когда заметил любопытство гостя. — Я решил, что лучше не обставлять свои покои во дворце как дома, иначе я буду скучать по нему еще больше.

— Еще больше?

— Я очень скучаю по Лотерну. Но что поделать, служение Королю-Фениксу — великая честь, и я не могу отказаться от своих обязанностей, повинуясь прихоти. — Каратриль закрыл дверь и жестом пригласил Алита присаживаться. — Я бываю там достаточно часто, чтобы вспомнить, как сильно я люблю этот город, но в то же время моих визитов не хватает, чтобы удовлетворить желание остаться там подольше.

— Да, тяжело жить вдали от дома, — с искренней симпатией согласился Алит.

Он покинул Эланардрис не так давно, но его частенько посещало желание поскорее вернуться туда. Даже если оставить позади болезненные воспоминания об Ашниели, он все равно любил горы больше всего на свете.

— Да, и вот что любопытно. — Каратриль уселся напротив князя. — Я путешествовал по всему Ултуану и узнал множество вещей, которые могли остаться незамеченными для тех, кто повидал свет меньше меня. Ты называешь себя Атенитором, именем крейсийского происхождения, но акцент выдает, что родом ты не оттуда. Если не ошибаюсь, ты говоришь как эллирионец.

Алит улыбнулся и покачал головой.

— Близко, но неверно, — он закинул руку на спинку кушетки. — Я наггаротт. Хотя мой акцент может быть тебе незнаком, поскольку я родился на востоке, рядом с горами.

— Я никогда не посещал те места.

— Очень жаль, потому что тебе не довелось увидеть не только захватывающую дух красоту Эланардриса, но и мудрость и дружелюбие дома Анар.

— Я еду туда, куда посылает меня Король-Феникс. Я не выбираю цель путешествия сам, — со вздохом ответил Каратриль. — Если я где-то не бывал, так это потому, что Бел Шанаар не нашел причины отправить меня туда.

— Все может измениться, — произнес Алит. — Я думаю, что интерес Короля-Феникса к Нагариту вскоре значительно возрастет.

— Почему? — Каратриль нахмурился и наклонился вперед.

— Я буду говорить чистую правду, потому что доверяю тебе, хоть и не могу понять почему. Но я хочу, чтобы ты доверял мне.

— Бел Шанаар говорит, что у меня честное лицо. — На губах Каратриля заиграла улыбка, и Алит впервые заметил, что у герольда есть чувство юмора. — Он доверяет мне больше всех после своей семьи и дворецкого. Я сохраню в тайне все, что услышу от тебя, если твой рассказ не будет представлять угрозы Королю-Фениксу. Мое положение при дворе основано на заслуженной репутации благоразумного эльфа.

— Я наслышан о твоей репутации. — Алит встал и обратился к Каратрилю. — Я Алит, сын Эотлира, внук Эолорана Анара. Я князь Нагарита и пришел в Тор Анрок для того, что просить помощи Короля-Феникса.

Каратриль долго молча рассматривал Алита. Улыбка полностью сошла с его лица. Но затем она вернулась, еще шире чем раньше.

— У тебя есть способности к драме, Алит, — произнес он. — Я весь внимание.

Князь пересек комнату и сел рядом с герольдом.

— Мне нужно поговорить с Королем-Фениксом наедине, —сказал он. — Ты сможешь мне помочь?

Каратриль отстранился, увидев искреннюю мольбу на лице юноши, и снова принялся рассматривать своего гостя. В конце концов он встал и направился к шкафчику у стены. Достал из него два хрустальных бокала и бутылку серебристого вина. Мерными движениями разлил его по бокалам и вернул бутылку в шкаф. Один из бокалов он предложил Алиту и снова сел рядом с ним. Алит взял напиток, но не притронулся к нему. Он пристально изучал лицо Каратриля, пытаясь угадать его намерения.

— Ты поставил меня в весьма сложное положение, — произнес герольд. — Я не могу поверить тебе на слово, по крайней мере сейчас. Тем не менее если ты говоришь правду и приехал в столицу тайно, то мне будет трудно навести справки и не выдать тебя.

— У меня есть рекомендательное письмо от деда, оно в моей комнате, — начал Алит, но Каратриль отмахнулся.

— Я не обладаю правом судить о подлинности подобного документа, — ответил он.

Герольд снова задумался. Он рассматривал Алита с цепкостью и бдительностью ястреба, который пытается предугадать движения добычи. Алит сидел тихо — он понимал, что никакими словами не сможет подтолкнуть выбор Каратриля в ту или иную сторону.

В конце концов герольд принял решение и кивнул.

— Принеси мне письмо, и я передам его Бел Шанаару, не открывая, — заявил он. — Если Король-Феникс согласится принять тебя, то мой долг будет исполнен. Если нет, то тебя ждет плохой конец. Хотя со стороны может показаться, что мы ослабили бдительность по отношению к культам и прочим нарушителям, на самом деле мы остаемся начеку.

Алит поставил бокал на стол и сжал руку Каратриля.

— У меня нет слов, чтобы поблагодарить тебя за доброту! Я сейчас же принесу письмо и надеюсь, что Король-Феникс сочтет его подлинным.

— Я подожду тебя в юго-восточной обеденной зале, — с этими словами Каратриль поднялся и открыл дверь, чтобы показать, что разговор окончен.

Алит в нетерпении ринулся к выходу, но все же вспомнил о манерах, остановился и поклонился герольду. Каратриль ответил на его поклон и жестом отослал прочь.

Весь день после разговора с Каратрилем Алит провел в нервном ожидании. Наследник дома Анар был сам не свой во время вечерней встречи с Миландит и прочими слугами и решил отправиться спать пораньше — и в одиночестве.

На следующее утро он с радостью принялся за привычную работу на кухне: она немного отвлекла его от беспокойств, но юноша так и не смог привести мысли в порядок. Правильно ли он поступил, когда доверился Каратрилю? Убедит ли Короля-Феникса письмо деда? Даже если Бел Шанаар согласится принять Алита, как добиться встречи наедине?

Каждый раз, когда двери кухни открывались, Алит поднимал голову. Он сам не знал, кого ждет: посланника или стражи. То и дело бросаемые на дверь взгляды вызвали недовольство главного повара, властного эльфа по имени Ятдир, который командовал кухней, как капитан своими солдатами.

К середине дня пришло известие, что Бел Шанаар попросил подать в его покои легкий обед. К огромному беспокойству Малитрандина, все кухонные слуги оказались заняты на пиру княгини Лириан, жены Элодира. Малитрандин приказал Алиту отнести йодное с приправленным травами мясом и пряным хлебом и взялся сам проводить его на верхние этажи дворца, где находились королевские покои.

На верхних этажах тянулись широкие, величественные коридоры. Их украшала мозаика из граненых камней и скульптуры, как классические, так и современные. Алит не стал тратить время на то, чтобы любоваться искусством, да и желания у него не возникло, поскольку Малитрандин торопливо шагал по коридору и бросал на него через плечо нетерпеливые взгляды. Они прошли мимо часовых, одетых в легкие кольчуги с золотыми нагрудными пластинами и вооруженных висящими на поясе парными мечами — длинным и коротким. Часовые не обратили внимания на Малиграндина, зато наградили презрительными взглядами Алита, когда он проходил мимо. В конце длинного коридора обнаружилась неприметная дверь из выбеленного дерева. Малитрандин негромко постучался и открыл ее, жестом пропуская Алита вперед.

Покои короля очень удивили юношу. За скромной дверью его ждала полная противоположность пышным украшениям и одеждам двора. Он мог бы сравнить ее с изящной красотой лебедя рядом с вызывающим великолепием павлина.

Личные комнаты Короля-Феникса были обставлены неброско, но изысканно, и даже несведущий взгляд Алита оценил элегантную отделку и мастерство работы: точеные ножки высоких столов, причудливое чередование геометрических и природных узоров в резьбе вокруг очага. Все было белым, включая ковер на полу. Единственным пятном цвета среди белизны оставался сам Король-Феникс — он сидел у огня в переливающейся алой мантии и держал на коленях открытую толстую книгу. Без церемониальных одежд и короны он выглядел более доступным и напомнил Алиту деда, хотя Эолоран обычно выглядел суровее.

— Поставь сюда, — сказал Бел Шанаар, указывая на низкий столик рядом с собой.

Алит с поклоном повиновался. Бел Шанаар наклонился вперед и принялся изучать содержимое подноса. Он осторожно приподнял двумя пальцами ломтик мяса и бросил взгляд на Алита; стоявший у двери Малитрандин не мог разглядеть его лица.

— Это ивресский лев? — спросил Бел Шанаар и помахал ломтиком перед Алитом.

— Саферийский, ваше величество, — ответил тот.

— Правда? — воскликнул король. — И в чем же разница?

Алит замешкался и бросил взгляд на Малитрандина.

— О, дворецкий, ты можешь идти, — пренебрежительно взмахнул мясом Бел Шанаар. — Когда мы закончим, стража проводит мальчика на кухню.

— Да, ваше величество, — выдавил Малитрандин и с поклоном удалился, хотя король и так уже перестал обращать на него внимание.

— Ну? — спросил Король-Феникс. — В чем отличие саферийского льва?

— Его мясо коптят три года, ваше величество, на костре из волшебного дуба и белой травы, — ответил Алит. Он благодарил судьбу за то, что Ятдир взял на себя труд не только обучить его правильной разделке мяса, но и основам приготовления. Потом его вымачивают в…

— Можешь заканчивать представление, Алит, — прервал его Бел Шанаар. Он ловко сложил тонкий ломтик и закинул его в рот. Алит терпеливо ждал, пока Король-Феникс прожует пищу. Тот наконец проглотил мясо и улыбнулся. — Ты неплохой актер, да и мясник тоже. Скажи-ка, почему бы мне не позвать стражу и не арестовать тебя как наемного убийцу?

Алит открыл было рот, но тут же и закрыл, настолько его ошеломило внезапное обвинение. Он быстро собрался с мыслями.

— Разве вы не читали письмо моего деда?

— Ко мне следует обращаться «ваше величество», — спокойно сказал Бел Шанаар. — Даже если ты князь — я твой король.

— Конечно, ваше величество, приношу глубокие извинения, — поспешно поправился Алит.

— Письмо действительно написано Эолораном Анаром, в этом я уверен. — Король-Феникс вытащил из складок мантии пергамент. — Оно заверяет личность и надежность доставившего его и просит оказать ему посильную помощь. И больше оно не говорит мне ни о чем. Ни о твоих намерениях, ни о политических симпатиях твоего деда. Я давно знаю Эолорана Анара и очень уважаю его, но, по всей видимости, он не питает ко мне ответной симпатии. Я не видел Эолорана при дворе уже семь сотен лет. Как ты можешь объяснить это?

И снова Алит не знал, что сказать.

— Я не могу говорить за деда, ваше величество, равно как и отвечать за его поступки или их отсутствие, — выдавил он. — Мне известно только, что он не любит анлекский двор и отстранился от светской жизни, чтобы наслаждаться покоем и уютом Эланардриса.

— Да, это похоже на того Эолорана, с которым я сражался под Бричан Тор. — Король-Феникс засунул письмо обратно в карман мантии и жестом пригласил Алита присесть в кресло напротив. — Нагарит остается для меня загадкой, Алит, и я не могу сказать, что полностью тебе доверяю. Ты тайно проник в мой дворец и выдаешь себя за слугу. Ты застал врасплох моего главного герольда и выпросил аудиенцию со мной. Меня успокаивает лишь то, что мои покои охраняются заклинаниями, и никому не удастся пересечь порог с оружием и не поднять тревогу. Так что можно считать, что я в безопасности. Что тебе нужно от меня?

— Я и сам точно не знаю, — признался Алит. — Мне известно только, что анарцы, верный Нагариту и Ултуану род, стали жертвами некой политической игры или вендетты, и мы не сможем выбраться из нее без посторонней помощи.

— Рассказывай.

Алит пересказал все случившееся с недавних пор в Эланардрисе, начиная с возвращения Малекита и угроз Морати — и до обвинения в поддержке культов и домашнего ареста. Князь не отличался даром рассказчика и частенько путал порядок событий, от чего Королю-Фениксу приходилось постоянно задавать вопросы или заставлять его возвращаться к моментам, которые он пропустил. Тем не менее Алит старался сохранить в тайне содействие Эльтириора, и когда Бел Шанаар спрашивал его, откуда взялись те или иные сведения, он давал расплывчатые ответы.

— Ты сам понимаешь, что я не имею особой власти в землях за пределами Тиранока, — произнес Бел Шанаар, когда рассказ подошел к концу. — Жители других княжеств отвечают перед своими правителями, а князья отвечают передо мной. Возможно, если бы речь шла не о Нагарите, я бы и сумел вмешаться, но между троном феникса и Анлеком всегда существовали крайне натянутые отношения.

Король встал и подошел к высокому, узкому окну; полуденное солнце залило лицо Бел Шанаара. Он продолжал говорить, не поворачиваясь, будто не хотел встречаться взглядом с Алитом в тот момент, когда тому предстояло услышать о его решении.

— Я не смогу ничего сделать, пока твой дед не обратится ко мне напрямую. Или ваш князь, Малекит, хотя последнее кажется мне маловероятным. Ваши противники сплели сети лжи с завидным умением, и в то же время никак не затронули мой авторитет.

Бел Шанаар повернулся, и юный князь увидел на его лице сочувствие.

— Все, что я могу предложить, — это убежище в Тор Анроке. Я сохраню твой секрет и сделаю все, что смогу, чтобы твоя жизнь во дворце протекала приятно, не выдавая твоего имени и не привлекая к тебе внимания.

Конечно, ты сможешь вернуться в Нагарит, когда пожелаешь, и я предоставлю документы и эскорт, который проводит тебя до границы. Я также наведу справки у Малекита о его планах, но не буду упоминать дом Анар. Если пожелаешь, я могу отослать твоему деду сообщение — может, он решит приехать в Тиранок и открыто поговорить со мной о ваших проблемах. Я приведу в дело все рычаги давления, но не могу ничего обещать.

Для Алита зима тянулась медленно, хотя все же оказалась отмечена некоторыми событиями. Бел Шанаар приложил усилия, чтобы не привлекать к нему внимания и, не вызывая подозрений, взять его под свою опеку. По дворцу прошел слух, будто Король-Феникс решил, что новый работник весьма сообразителен, и из кухонного работника Алита повысили до личного слуги правителя Тиранока и королевской семьи. В частности, в его обязанности входила забота о Юрианате, старшем племяннике Бел Шанаара. Новая должность позволяла князю носить печать Короля-Феникса, и его возможности по изучению дворца значительно возросли.

Какое-то время другие слуги обсуждали это повышение, но уже не в первый раз Бел Шанаар выделял кого-то из прислуги, и большинство сходилось во мнении, что звезда Алита скоро закатится. Хотя все отмечали, что юноша ловок и прилежен, его находили несколько неотесанным для дальнейшей карьеры при дворе. Завистники списывали неожиданную милость на эксцентричность Короля-Феникса и его добродушную симпатию к деревенским манерам Алита.

После повышения Алит заметил, что их отношения с Миландит изменились. Носитель печати Бел Шанаара получил доступ к тем частям дворца, куда девушка не могла попасть, и теперь она часто, выпытывала у него последние сплетни о королевской семье. Алит понимал, что связывающая их страсть угасает, и если раньше Миландит относилась к нему как к источнику удовольствия, то сейчас рассматривала в качестве бездонного колодца слухов. Он также не мог упустить иронию того, что их ожидания друг от друга поменялись местами. Постоянные расспросы девушки сильно расстраивали князя; они шли вразрез как с его врожденным чувством такта, так и с растущим убеждением, что любые сплетни — проявление предательства по отношению к семье Бел Шанаара.

Алит старался не привлекать к себе лишнего внимания и не поссориться с Миландит и ее друзьями, поэтому в течение зимы виделся с ней все реже и начал делать вид, будто безразличен к ее заигрываниям. Как и следовало ожидать, к середине зимы до него дошел слух, что девушка решила оставить его в покое, и ее внимание привлек один из дворцовых стражников. За кувшином ивресского вина оба сошлись на том, что хорошо провели вместе время, а дальше каждый пойдет своей дорогой, не тая обиды.

Хотя теперь Алит чувствовал себя в безопасности, его начало одолевать одиночество. Дворец казался ему клеткой, и он скучал по дому. Тиранокские горы находились в нескольких днях пути от столицы, и хотя зимы здесь стояли более мягкие, чем в Нагарите, у него не оставалось времени на охоту.

Одиночество только усугублялось тем, что с севера не доходило никаких известий. Бел Шанаар заверил юношу, что отправил в Эланардрис гонца, но Алит боялся, что герольд не добрался до цели, либо что его семья не смогла переслать ответную весточку. Сведения из Нагарита поступали крайне скупо, и в долгие зимние месяцы Алиту начало казаться, что родное княжество отделяют от Тиранока не ледяные воды Наганата, а широкий океан.

Поэтому расстроенный и одинокий Алит часто бродил по коридорам королевского дворца или поднимался на рассвете на стены Тор Анрока и смотрел на север. Некоторых из его новых друзей тревожило подобное поведение. Алит заверял их, что просто устал и скучает по дому, и обещал, что с приходом весны оживет. Но весной его тревоги отнюдь не рассеялись. Когда купцы пытались проехать в Нагарит, их заворачивали на границе без объяснений. Те скудные новости, что доходили до столицы, вызывали недоумение. Снова завязались стычки между армией Анлека и культами удовольствия, и казалось, будто князь Малекит с трудом держится за свой трон. Некоторые князья выступили против него и поддерживали культы, другие сохраняли нейтралитет и выжидали, чем закончится для Нагарита борьба за власть. Алит становился все возбужденнее и при любом удобном случае старался выяснить, какие семьи замешаны в противостоянии — но он ни разу не услышал упоминания о доме Анар.

Поскольку тревожные новости продолжали поступать в столицу, Алит принял решение вернуться в Эланардрис. При помощи Каратриля он сообщил Бел Шанаару о своем намерении, и в ответ его снова позвали в покои Короля-Феникса.

Бел Шанаар с мрачным выражением на лице стоял у высокой арки окна и оглядывал южные окрестности Тор Анрока. Он повернулся на звук закрываемой двери.

— Я не могу позволить тебе покинуть Тор Анрок, — сказал король.

— Что? — выпалил Алит, совершенно позабыв о манерах. — Что вы хотите сказать?

— Я имею в виду, что сейчас будет глупо отпустить тебя из-под моей защиты. И я не думаю, что такое решение принесет тебе пользу.

— Но я нужен моей семье…

— Нужен? — строго переспросил Бел Шанаар. — Ты что, великий воин, и, если дойдет до сражения, твое появление перевесит чашу весов?

— Я не это хотел сказать, ваше величество, — юноша постарался взять себя в руки.

— Тогда, может, они считают, что здесь, вдали от кровавых споров, тебе угрожает опасность, и в Нагарите тебя будут охранять лучше?

Алит в недоумении покачал головой. Он знал, что должен вернуться в Эланардрис, но Бел Шанаар сбивал его с мысли своими вопросами.

— Уверен, мои родные считают, что я в безопасности, — произнес юноша. — Но если дому Анар грозит беда, мой долг помочь им.

— А мне кажется, что твой долг сохранить в живых будущее своего дома, — с непреклонным видом заявил Бел Шанаар. — Хотя мне больно говорить это, но может статься, что ты последний из анарцев. Ты позволишь умереть своему роду, чтобы удовлетворить любопытство? Ты поставишь под угрозу будущие поколения анарцев, потому что боишься неопределенности?

Алит промолчал, хотя на лице юноши ясно читался ответ — да, он бы поступил именно так. Бел Шанаар нахмурился.

— Позволь мне высказаться откровенно, Алит, — произнес Король-Феникс. — Я не разрешаю тебе покидать дворец, пока ситуация не прояснится. Я взял тебя под опеку, но происходящее в Нагарите, а именно сражения между отрядами Малекита и еретиками, сильно меня беспокоит, и я собираюсь не спускать с тебя глаз.

Алит без труда догадался о том, о чем король умолчал.

— Ты собираешься держать меня заложником, на случай, если анарцы окажутся предателями.

Бел Шанаар пожал плечами.

— Я должен принять в расчет все возможности, — ответил он. — Хотя на данный момент я верю, что ты и твоя семья соблюдаете принесенные клятвы верности, в первую очередь вы храните верность Анлеку и Нагариту. А куда повернет это княжество, мне пока неизвестно. Будет довольно глупо позволить возможному шпиону, который хорошо изучил Тор Анрок, вернуться в Нагарит. И будет еще глупее упустить преимущество при переговорах с твоим домом. Твой дом решил вовлечь меня в эту игру, так что теперь наши судьбы сплетены. Я использую все фигуры, что есть в моем распоряжении.

Алит пораженно смотрел на короля: он не мог поверить своим ушам.

— Я требую обещания, что ты не будешь предпринимать попыток покинуть мой дворец. Если ты откажешься его дать, я заключу тебя под стражу. — Тут лицо Бел Шанаара смягчилось, и он подошел к юноше. — Я не желаю тебе зла, Алит, и я молю богов о том, чтобы твоя семья выжила и смятение в Нагарите закончилось как можно быстрее.

Алит отчетливо понимал, что у него нет выбора. Если он откажется дать слово, его бросят в темницу в подземельях дворца. Он не только лишится свободы, но даже в такое неспокойное время скандал не пройдет незамеченным, и многие будут задаваться вопросом, кто он такой. Излишнее внимание — это угроза его жизни и безопасности семьи. Князь сделал глубокий вдох и собрался с мыслями.

— Именем богов, что нас слышат, я клянусь честью князя Нагарита и Ултуана оставаться под защитой Бел Шанаара и не делать попыток покинуть Тор Анрок без разрешения короля или до изменения обстоятельств.

Бел Шанаар кивнул.

— Мне жаль, что так получилось, Алит. Когда ты станешь правителем дома Анар, ты поймешь, что власть вынуждает нас принимать тяжелые решения. Если я что-нибудь узнаю, то сообщу тебе, и ты должен пообещать поступить так же.

— Обещаю, ваше величество, — с церемонным поклоном ответил Алит. — Я могу что-то сделать для вас, пока я здесь?

Бел Шанаар покачал головой.

— Нет, это все.

Лето слабеющими пальцами еще пыталось удержаться в Тор Анроке, когда до Алита начали доходить слухи о донесениях командиров с северной границы. В них говорилось, что в небе над Нагаритом стоит дым. Высланные через реку разведчики находили сгоревшие до основания деревни и множество трупов на улицах. Провидцы предвещали, что с севера идет тьма, и вскоре всю столицу охватила волна тревожных пересудов.

Князья через своих герольдов присылали известия, что культы снова набирают силу. Двадцать лет они провели в укрытии, завлекали последователей и плели заговоры. А сейчас по чьему-то приказу начали нападать на войска правителей Ултуана, осквернять храмы и похищать неосторожных эльфов.

Даже в Тор Анроке подняли головы малые секты, которые поклонялись Атарте и Эрет Кхиали, и фанатики предпочитали сражаться до смерти, чем сдаться в плен. При возрождении культов во дворце воцарилась всеобщая подозрительность, и несколько сотен солдат было отозвано с границы для охраны цитадели и города.

Через пятнадцать дней после начала беспорядков Алит получил послание, где говорилось, что Король-Феникс желает его видеть. Следуя указаниям, юноша заторопился в южный зал. Там уже собралось огромное множество князей Тиранока с семьями, а также небольшая армия советников и слуг. Алит не мог разглядеть, что происходит, поэтому начал незаметно протискиваться в передние ряды.

Бел Шанаар и его сын Элодир стояли рядом с троном в дальнем конце зала. Возле них Алит увидел Каратриля. Но его взгляд привлек высокий эльф в золотом доспехе с изображением свернувшегося дракона на нагрудной пластине и пурпурном плаще до пят. На поясе у воина висел длинный меч, что само по себе было крайне необычно, поскольку посетителям дворца не разрешалось носить оружие в присутствии короля, а под мышкой он держал украшенный серебристо-серой короной боевой шлем. Лицо эльфа отличалось суровыми, резкими чертами, а черные глаза и волосы блестели темным светом. Алит сразу узнал князя Малекита.

— Со мной пришло три тысячи солдат и рыцарей, и им нужен постой, — говорил князь. — Снова обстоятельства сложились таким образом, что насущные нужды отодвигают гордость на второй план, и я вынужден просить убежища в Тор Анроке.

Бел Шанаар спокойно, с каменным лицом разглядывал Малекита.

— Это тяжелая ситуация, Малекит, — произнес Король-Феникс. — Без сомнения, постигшие Тиранок беды не идут в сравнение с бедствиями Нагарита, но даже в столице фанатики пытаются подорвать законную власть. Боюсь, что сейчас я не смогу предоставить такую же помощь, какую оказывал в прошлом.

— Мне ничего не нужно от Короля-Феникса, кроме понимания и терпения. — Малекит едва заметно склонил голову. — Те, кто стремится лишить меня власти, уже выдали себя, и на сей раз, когда я нанесу ответный удар, он не пощадит никого. Многие в Нагарите готовы сражаться за меня, но сейчас дорога в Анлек для меня закрыта. Мне нужно убежище, чтобы собрать верные мне силы. Вскоре я начну новую кампанию за освобождение Нагарита от укоренившейся там заразы, и избавлюсь от нее навсегда.

Суровое лицо Малекита пылало гневом: щеки подергивались, а глаза горели глубокой яростью. Длит уже видел похожее выражение — тогда Малекит говорил о том, что идет повидаться с матерью после прорыва в ворота Анлека.

— Хотя благодаря неожиданности враги сумели одержать несколько побед, у них не хватит смелости и ресурсов для ведения длительной войны, продолжал князь. — Ранее я предлагал им милость. Теперь я обещаю лишь скорую расправу.

— Быстрое восстановление стабильности в Нагарите послужит интересам всего Ултуана, — сказал Бел Шанаар. — Я не могу отказать тебе в праве получить убежище, но сразу предупреждаю, что больше никто из наггароттов не пересечет границу без моего разрешения. Это понятно?

— Согласен, — ответил Малекит. — В такие времена трудно отличить друзей от врагов, так что я воздаю должное твоей осторожности. А теперь прошу прощения, мне необходимо повидаться с матерью.

Бел Шанаар ответил не сразу. Алит знал, что Малекит уже несколько раз навещал мать после ее заточения, и сейчас его просьба казалась вполне резонной, учитывая бедствия в Нагарите. Но даже в таком случае при упоминании Королевы-Ведьмы по спине Алита пробежал холодок страха, к которому примешивалась глубоко сидящая ненависть. Зал охватила тишина — эльфы ожидали ответа Короля-Феникса.

— Конечно, — наконец вымолвил Бел Шанаар. — Хоть я не питаю особой любви к Морати, я не могу отказать тебе.

Малекит снова поклонился и в сопровождении Элодира покинул зал. Бел Шанаар и Каратриль вышли через другую арку, и как только Король-Феникс скрылся из вида, толпа оживленно загомонила.

— Что случилось? — Алит ухватил за руку ближайшего эльфа, пажа.

Тот в изумлении уставился на него.

— Еретики захватили Анлек и свергли князя Малекита, — ответил паж. Судя по напыщенному виду, он считал себя очень важной персоной, поскольку ему довелось узнать новости раньше других. — Похоже на то, что нагаритские демоны снова дерутся между собой.

Алит прикусил язык и быстро вышел из зала. Он добрался до своей комнаты в крыле для слуг, сел на кровать и уставился в каменный пол. Юный князь ничего не понимал. Каким образом культы сумели снова набрать силу, да так, что никто не заметил? В голове у него было пусто. Он никак не мог осознать случившуюся катастрофу.

Целых три дня во дворце царил хаос. Среди придворных и слуг разносились самые небывалые сплетни. В городе в это время размещали небольшое войско, которое привел с собой князь Малекит, и Алит был постоянно занят поручениями своих господ. Юрианат погрузился в вопросы тиранокской торговли и строил прогнозы о том, как ее может затронуть ситуация в Нагарите, ведь это княжество имело большое влияние в колониях Элтин Арвана. Поэтому он часто не обращал внимания на Алита, что позволило юному князю подслушать немало интересных разговоров, которые обычно велись втайне от него.

Малекит попросил Короля-Феникса созвать князей Ултуана на совет. Его собирались держать в храме Азуриана на острове Пламени, в священном месте, где Аэнарион и Бел Шанаар проходили испытание перед вступлением на трон. Алит видел, как отбывали из дворца Каратриль и прочие посланники; герольд уезжал с весьма мрачным и задумчивым выражением лица.

Но Алита занимали собственные дела. Он ничего не знал о том, что происходит в Нагарите, и неведение сводило его с ума до того, что юноша не спал ночами, а в голову начали закрадываться мысли, как бы нарушить данную Королю-Фениксу клятву и сбежать из Тор Анрока. Наутро он заново приходил к заключению, что надежда на спасение его семьи лежит тут, в столице, а не на севере, и князь оставался во дворце.

Шла подготовка к отъезду Короля-Феникса на остров Пламени. Элодир уехал заранее. В отсутствие короля дворцом предстояло управлять Юриапату, как самому старшему совершеннолетнему князю. Подобная ответственность создавала множество дополнительной работы для советников и слуг Юрианата, и они трудились сутками напролет. Несмотря на усталость, Алит по-прежнему не мог спать и сделался настолько нервным, что окружающие начали избегать его.

Постоянное раздражение едва не вылилось в рукоприкладство, когда Алит услышал, как группа придворных говорит гадости о наггароттах и обвиняет их во всех бедах, что свалились на Ултуан за последние столетия. Лишь случайное вмешательство одного из дворецких с посланием от Юрианата отвлекло анарца.

Вся эта сумасшедшая суета достигла довольно спокойного апогея за день до отъезда Короля-Феникса. В редкие минуты покоя Алит выходил в сад и смотрел на мраморный водопад. Скульптура была выполнена в тончайших деталях, но ей не хватало величия настоящего потока. Горные реки Эланардриса отличались бурным характером и мощью, их брызги и поднимающийся над водой туман затягивали склоны. В сравнении с ними нежное журчание фонтана казалось смешным и нелепым.

— Вот ты где.

Алит повернулся и увидел на белой каменной скамье Миландит. Ее волосы каскадом рассыпались по плечам зеленого шелкового платья. В осеннем солнце она выглядела прекраснее, чем когда-либо, и на миг все мысли Алита растворились в ее красоте.

— Зачем ты так волнуешься? — спросила Миландит и провела рукой по лбу юноши, будто хотела разгладить оставленные тревогой складки.

— Тебе не кажется, что наступили темные времена?

— Кажется. — Она взяла правую руку Алита в свою. — Но что мы можем сделать? Князья все решат на совете, а мы поможем им выполнить их решение.

Она рассмеялась, но погруженному в мрачное настроение анарцу смех показался чуждым.

— Я бы не хотела взваливать на себя подобную ответственность. Ты можешь себе представить, как это: попытаться решить, что сейчас делать? Собирать армии и вести войну — нет уж, такое занятие не для меня.

Зато как раз для меня, подумал Алит. Если грядет война, сын дома Анар должен находиться в гуще битвы. Он взглянул на Миландит, впитывая ее свежесть и красоту. Как же просто будет превратить маскарад в реальность, подумалось ему. Он мог спокойно продолжать жить под именем Атенитора из Крейса, слуги князя Юрианата, и не заботиться ни о чем. Он мог снова начать встречаться с Миландит, а потом жениться на ней и завести детей. Кровопролитие и убийство, тьма и отчаяние останутся заботами князей, а он проживет отпущенный ему срок как простой житель Ултуана.

Но не получится. Его будет постоянно мучить вина, да и привитое с детства чувство долга не позволит свернуть с предназначенного пути. Он Алит Анар, наследник княжества в Нагарите, и он не будет выдавать себя за кого-то другого.

— Ты думаешь о своем, — грустно сказала Миландит. — Тебе скучно со мной?

— Прости. — Алит выдавил улыбку. Он легонько погладил девушку по щеке и волосам и коснулся пальцами ее подбородка. — Я думаю о своем, но мои мысли далеки от приятных.

Миландит улыбнулась в ответ, встала и потянула его за руку.

— Думаю, я сумею тебя отвлечь от них, — пообещала она.

Алит дремал, ощущая рядом с собой тепло Миландит. В полусне он слышал беготню и хлопанье дверей в крыле для слуг, но предпочел не обращать внимания на звуки. Расслабление уходило, мир вокруг начинал неумолимо вторгаться в блаженное забвение. В надежде хоть немного отложить болезненное пробуждение, Алит подвинулся на кровати, спрятал лицо в разметавшихся волосах девушки и нежно поцеловал ее в шею. Она что-то пробормотала, не открывая глаз, и погладила его по спине, проведя пальцем по оставшемуся от кнута шраму.

В дверь яростно застучали. Через миг ее силой снесли с петель. Алит и девушка подскочили на постели, и в комнату ворвался Хитрин, Дворецкий Залов. На его лице застыло перепуганное выражение, граничащее с истерикой. Широко распахнутые глаза остановились на Алите.

— Вот ты где! — дворецкий с криком подбежал к кровати и ухватил Алита за руку. — Твой господин срочно созывает всех слуг!

Алит вырвал руку и оттолкнул Хитрина, хоть тот и считался выше его по званию.

— Что такое? — огрызнулся юноша. — Разве нельзя оставить меня в покое хоть ненадолго? Что за спешка?

Хитрин с глупым видом уставился на него. Рог дворецкого беззвучно открывался и закрывался. Наконец он с трудом сглотнул и одним духом выпалил:

— Король-Феникс умер!

Глава 9 Тьма наступает

В главном зале царил хаос. Эльфы всех возрастов и званий собрались здесь, чтобы узнать, что случилось. Юрианат стоял за спинкой трона Феникса; его окружали придворные и советники, среди которых был и Палтрейн. Пока Алит проталкивался через толпу, его успела накрыть общая атмосфера паники и отчаяния. Кто-то кричал, плакал, многие замерли в потрясенном оцепенении и ждали, что скажет Юрианат.

— Спокойствие! — громко попросил князь и поднял руки, но шум продолжался, пока Юрианат не прорычал по весь голос: — Тихо!

В воцарившейся тишине слышался лишь шелест мантий и тихие всхлипывания.

— Король-Феникс мертв, — строго произнес Юрианат. — Утром князь Малекит нашел его тело в королевских покоях. Пока мы предполагаем, что Король-Феникс покончил с жизнью.

В зале разразился новый шторм горя и гнева, и снова Юрианат призвал к тишине.

— Зачем Бел Шанаару так поступать? — спросил один из придворных.

— Мы не можем сказать точно, — выступил вперед Палтрейн. — Князь Малекит получил некие сведения, где Король-Феникс обвинялся в сочувствии культам удовольствия. Хотя Малекит им не поверил, когда-то в этом самом зале он поклялся покарать всех еретиков, независимо от положения в обществе. Его собственная мать все еще находится в заточении во дворце. Но когда князь отправился в покои Бел Шанаара, чтобы предъявить ему полученные доказательства, он нашел тело Короля-Феникса со следами черного лотоса на губах. Получается, что обвинения были правдивыми, и Бел Шанаар предпочел покончить счеты с жизнью, чем встретиться с позором.

По залу раскатилось шумное волнение; эльфы напирали вперед и забрасывали Палтрейна и Юрианата вопросами.

— Какие обвинения?

— Какие доказательства были представлены?

— Как такое могло случиться?

— Предатели все еще среди нас?

— Где Малекит?

Последний вопрос задавался множество раз, его подхватывало все больше голосов.

— Князь Нагарита отбыл на остров Пламени, — ответил Юрианат, когда в зале воцарилось некое подобие порядка. — Он хочет сообщить Элодиру о кончине отца и посоветоваться с собравшимися там князьями. Пока Элодир не вернется с совета, мы должны сохранять спокойствие. Можете не сомневаться, мы узнаем всю правду о трагедии.

Хотя на многих лицах еще читалось потрясение, заявление князя немного успокоило эльфов. Гневные выкрики стихли, и зал наполнился заговорщицким перешептыванием. Алит не стал вслушиваться в слезные соболезнования и пересуды и повернулся к Миландит. По щекам девушки текли слезы. Он обнял ее и прижал к себе.

— Нам нечего бояться, — прошептал юноша, хотя в глубине души он знал, что обманывает ее.

В последующие дни во дворце установилась странная атмосфера. Почти никто ничего не делал, и Алит чувствовал, что все обитатели пытаются осознать случившуюся трагедию. Немногие соглашались поговорить о снедающем их горе и потрясении, что само по себе было крайне необычно, и только единицы позволяли упоминать об обстоятельствах смерти Бел Шанаара. Все вокруг заволокла плотная завеса подозрительности.

Первым порывом Алита было покинуть столицу, поскольку теперь его не удерживала данная Бел Шанаару клятва, но по здравом размышлении он передумал. Случившееся могло грозить ему разоблачением, но никому бы в голову не пришло связать его появление в Тор Анроке со смертью короля. Внезапный отъезд привлечет к себе гораздо больше внимания, чем продолжение службы во дворце.

Поэтому Алит старался держаться поближе к Юрианату, как того требовали его должность и любопытство. Князя Юрианата недавние события потрясли не меньше остальных, и сейчас он не делал никаких попыток взять руководство в свои руки, а предпочитал дожидаться возвращения Элодира.

Тело Бел Шанаара подготовили к захоронению в огромном родовом мавзолее, который находился в недрах горы под Тор Анроком. Похоронная церемония не могла состояться без участия Элодира. Придворные оказались в некоем душевном лимбе и не могли публично излить свое горе. Даже Алит заскучал по праздной болтовне, которая обычно хоть как-то его отвлекала. В дрожащей эхом тишине дворца темные мысли посещали его все чаще.

Через шестнадцать дней дворец снова всколыхнулся. Алит прислуживал Юрианату, который как раз обсуждал с Палтрейном подготовку к погребению Бел Шанаара, когда в комнату спешно провели вернувшегося с острова Пламени гонца.

— Какие новости от Элодира? — спросил Юрианат. — Когда нам ожидать его возвращения?

Герольд неожиданно зарыдал.

— Элодир мертв, вместе со многими князьями Ултуана, — выдавил он.

— Говори же, что случилось? — Палтрейн ухватил посланника за плечи.

— Случилась катастрофа! Мы не знаем, что произошло. По святилищу Азуриана прокатилось мощное землетрясение, и мы видели следы насилия. Когда мы вошли в храм, в живых осталось лишь несколько князей.

— Кто? — настаивал Палтрейн. — Кто выжил?

— Из храма выбралась лишь горстка, — у герольда подкосились колени. — Столько благородных дворян погибло…

Гонец с трудом сглотнул, вытер глаза и выпрямился.

— Пошли, — он повернулся к дверям.

Алит следовал позади Палтрейна и Юрианата. Они то ли не возражали, то ли просто не заметили его. Гонец провел их через внутренний дворик к дворцовым воротам, где собралась огромная толпа. Чуть дальше стояло множество затянутых белыми драпировками повозок. Солдаты Тиранока сдерживали толпу, но сами то и дело бросали потрясенные взгляды на повозки. Палтрейн принялся настойчиво проталкиваться вперед, и Алит проскользнул за ним.

Дворецкий откинул белое полотнище на одной из повозок, и Алит увидел на скамье тело Элодира. Наследник трона лежал на спине со сложенными на груди руками, а лицо его было белым, как снег. Юрианат вздрогнул и отвернулся. Алиту показалось, что он разглядел красную полосу на горле наследного князя, но Палтрейн так быстро задернул полотнище, что он мог ошибиться.

Среди повозок появилась эльфийка в серебристом доспехе и черном плаще. Алит сразу же признал в ней уроженку Нагарита и, хотя никогда не встречал ее раньше, поспешил затеряться в толпе. Эльфийка коротко переговорила с Палтрейном и указала на одну из повозок. На лице дворецкого промелькнуло выражение ужаса, но он быстро взял себя в руки. Затем, не говоря ни слова, развернулся и заторопился во дворец.

Юрианат разослал капитанов по казармам за подкреплением. С каменным выражением лица князь отдал слугам распоряжение перенести трупы тиранокских дворян во дворец. Алит порадовался, что его не включили в число челяди, задействованной в этой неприятной работе, и постарался пока не попадаться никому на глаза.

Тревожные крики толпы у ворот прервали мрачный груд дворцовой прислуги. Алит повернулся и увидел, как Палтрейн снова проталкивается через толпу. За ним следовали нагаритские воины, которые прибыли в столицу вместе с Малекитом. Они выстроились в две линии, и но образовавшемуся проходу быстро прошла высокая женщина.

Ее красота поражала взгляд. Длинные черные волосы роскошными локонами спадали на плечи, а гладкая кожа могла сравниться белизной с мрамором дворцовых башен. Темные глаза горели яростным огнем, и Алит невольно отшатнулся, когда женщина горестно оглядела толпу. Алит сразу же ее узнал, и сердце кулаком сжал страх.

Морати.

Толпа в ужасе подалась назад, а свергнутая королева стремительно пронеслась через ворота. Шлейф фиолетового платья крыльями развевался за ней. Каблуки звонко застучали по плитам мостовой. Полные губы исказила презрительная усмешка, обращенная к окружающей ее толпе. Стоило королеве увидеть повозки, и она уже не отрывала от них взгляда, Палтрейну пришлось перейти на бег, чтобы не отставать от нее.

Дворецкий подвел ее к одной из карет. Морати откинула занавески унизанной перстнями рукой. Затем вдруг она упала на колени и издала ужасный крик, который болью пронзил голову Алита и эхом заметался между стенами дворца. Алит заглянул за плечо Морати и увидел, что лежит в повозке.

Поначалу он не понял, что это за черное месиво. Но когда анарец заставил себя вглядеться, он заметил растекшиеся и затем затвердевшие золотые ручейки и прикипевшие к обгорелой плоти звенья кольчуги. В повозке лежал изуродованный до неприличия труп. Немигающие глаза уставились в небо, большая часть тела обгорела до кости. Ветер поднимал с трупа и уносил в воздух черные снежинки сажи. Алит подошел ближе и сумел разглядеть остатки узора на нагрудной пластине доспеха. Когда-то там был изображен свернувшийся дракон.

Морати поднялась на ноги и развернулась к наблюдающим за сценой эльфам. Ее глаза налились голубым огнем, волосы разметало невидимым ураганом, а с кончиков пальцев срывались белые искры. С криками страха толпа бросилась от колдуньи врассыпную.

— Трусы! — взвизгнула она. — Посмотрите на него! Взгляните, до чего довели ваши интриги. Это мой сын, ваш законный король. Посмотрите на него и запомните до конца вашей проклятой жизни!

Эльфы кричали, толкались и напирали друг на друга в попытках протиснуться обратно в ворота. Алит не обращал на столпотворение внимания — его заворожил ужасный вид трупа Малекита. Князя затошнило, но не столько от вида, сколько от взбирающегося по спине дурного предчувствия.

Зазвучал дробный топот марширующих ног, следом послышался перестук копыт. Оставшиеся на площади зеваки разбегались перед колонной одетых в черные доспехи копейщиков и рыцарей — остатков войска Малекита. Черной змеей отряд выполз из-за дворца, и на миг Алит испугался, что сейчас они нападут на толпу. Но наггаротты никого не тронули.

Они выстроились почетным караулом вокруг повозки, и Морати забралась внутрь. Алит ждал, что тиранокские стражи вмешаются, но те боялись подступить к стоящим перед ними суровым воинам. Князь их не винил; его самого приковал к месту вид строгой линии копий и застывших в седлах рыцарей. Морати подала сигнал вознице. Повозка двинулась с места под скрежет колес и топот марширующих наггароттов.

Один из тиранокских капитанов боязливо выступил вперед, потянулся к висящему на поясе мечу. Палтрейн протянул руку и остановил его.

— Пусть идут, в Тираноке без них будет лучше, — сказал дворецкий.

Наггаротты беспрепятственно прошли по площади и скрылись из вида в ведущем на восток подземном туннеле.

Так князь Малекит покинул Тор Анрок в последний раз.

В большом зале стояла гробовая тишина; атмосфера преклонения окружала два тела, лежащих на мраморных постаментах рядом с троном Короля-Феникса. Хотя некоторые сочли смерть Бел Шанаара позорной, он правил Ултуаном тысячу шестьсот шестьдесят восемь лет и заслужил уважение подданных. Множество эльфов прошло мимо останков Короля-Феникса, сохраненных жрецами Эрет Кхиали. Уродливых следов отравления как не бывало: об этом позаботились жрицы богини Иши.

Алит заметил, что тело Элодира обрядили в мантию с высоким воротником, которая закрывала шею; таким образом, анарец не смог рассмотреть, есть ли там рана, или она померещилась ему.

Через пять дней посещений двери зала закрыли для посторонних, и там остались лишь родственники погибших князей. Алит прислуживал Юрианату; других князей и княгинь тоже сопровождали слуги. Зал стоял почти пустым, поскольку многие дворяне Тиранока отправились с Королем-Фениксом на совет и не вернулись оттуда. Тела некоторых из них удалось спасти с острова Пламени, и сейчас они так же лежали в семейных особняках вокруг дворца. Останков многих так и не нашли, и никто не знал об их судьбе.

— Тиранок получил тяжелый удар, — провозгласил Юрианат.

Он выглядел не менее потрясенным, чем в тот день, когда впервые увидел тело Элодира. Рядом с ним стояла Лириан, вдова Элодира с сыном Анатарисом. Княгиню с головы до ног укутывали белые одеяния скорби, лицо закрывала длинная вуаль, и даже младенец на руках был завернут в белые пеленки. Алит не мог понять, о чем она думает.

— Тиранок нестанет бездействовать, — продолжал Юрианат. Его речь имела целью поднять дух слушателей, но произносил ее князь безо всякого выражения. — Любой ценой мы найдем и накажем тех, что причинил нам горе и лишил Ултуан законного правителя.

Зашелестели встревоженные голоса. Юрианат нахмурился и обвел усталым взглядом придворных.

— Сейчас не время для перешептываний и секретов. — Наконец-то голос князя приобрел властность. — Если кто-то хочет высказаться, говорите открыто.

Вперед с оглядкой на остальных собравшихся выступил Тирнандир. Он родился через двадцать лет после вступления Бел Шанаара на трон, был самым старшим придворным, не считая Палтрейна, и пользовался всеобщим уважением как один из мудрейших советников короля.

— По какому праву ты даешь подобные обещания? — спросил придворный.

— По праву князя Тиранока, — ответил Юрианат.

— Значит, ты претендуешь на трон Тиранока? — спросил Тирнандир. — Согласно традиции право на наследование переходит не к тебе.

Юрианат ответил ему недоуменным взглядом, затем повернулся к Лириан.

— Наследником Бел Шанаара был Элодир, а сыну Элодира всего три года, — сказал Юрианат. — Кому же ты предлагаешь передать правление?

— Регенту, который будет править до совершеннолетия Анатариса.

Придворные согласно закивали; становилось ясно, что решение уже обсуждалось за кулисами.

Юрианат пожал плечами.

— Тогда я даю обещания как регент. — Князь по-прежнему не видел причин для возражений.

— Если мы выберем регента, он не должен состоять в родстве с Бел Шанааром, — произнесла Иллиетрин, жена Тирнандира. — Тебе всего шесть сотен лет от роду. Многие в этом зале лучше подходят на роль регента.

Палтрейн вмешался раньше, чем Юрианат открыл рот для ответа.

— Настали неспокойные времена, и наш народ ждет, что мы позаботимся о нем, — сказал дворецкий. — Негоже отстранять королевскую семью от правления Тираноком. Другие княжества охвачены таким же горем, и наши враги не упустят возможности использовать любые разногласия в своих целях. Юрианат имеет бесспорное право на трон как кровный родственник и сможет проводить мудрую политику при помощи собравшихся здесь советников. Любое другое решение приведет к претензиям на трон тех, кто желает подорвать основы законной власти над Ултуаном.

— И где же найти такого правителя? — резко спросил Тирнандир. — Короля-Феникса больше нет, и нам ничего неизвестно о назначенном на совете князей преемнике. Морати снова на свободе. Двадцать лет заключения вряд ли поумерили ее амбиции. Без сомнения, она выдвинет своего претендента. Или ты считаешь, что выбранный нами правитель заодно унаследует корону Феникса и плащ из перьев?

— Я не хочу занимать трон Феникса, — поспешил заверить Юрианат. Он вскинул руку, будто хотел отмахнуться от подобного предложения. — Я буду править только Тираноком. Пусть другие княжества пока сами позаботятся о себе.

Ответом ему послужило недовольное бормотание, и Палтрейн жестом призвал к тишине.

— Подобные дела не решаются в одночасье, — сказал он. — Придет время, и мы тщательно обсудим все вопросы. А сейчас не пристало ругаться над телом Короля-Феникса. Совсем не пристало.

— Мы поговорим после того, как воздадим погибшим надлежащие почести и почтим память нашего господина, — с поклоном извинился Тирнандир. — Мы стремимся не к ссорам, а к единству. Соберемся через десять дней и подадим прошения в должном порядке.

Придворные поклонились телам погибших князей. Некоторые кивали Юрианату, когда уходили, другие же кидали на него подозрительные взгляды. Алит верил, что намерения Юрианата чисты, так как находился у него в услужении уже несколько месяцев и не видел и не слышал ничего подозрительного. Тем не менее внезапная смерть Бел Шанаара и Элодира оставляла вопрос о наследовании трона открытым для разного рода толкований — как и задумали те, кто стоял за их гибелью.

Велись последние приготовления к погребению. Хотя заботы Тиранока и занимали мысли Алита, гораздо больше его тревожило положение дел в Нагарите. Он решил, что сразу после церемонии отправится на север и вернется на родину. Кто знает, что там творится после смерти князя Малекита?

Погребальная церемония Короля-Феникса и его сына проходила долго, даже по эльфийским меркам, и длилась десять дней. На первый день Алит вместе с длинной очередью скорбящих воздал почести свершениям погибших. Поэты слагали стихи, славя воинские деяния Бел Шанаара под командованием Аэнариона и мудрость короля в мирное время. Под его правлением эльфийское княжество росло с каждым годом, а колонии Ултуана раскинулись по всему миру с востока на запад. Союз с гномами Элтин Арвана прославил хор из трех сотен голосов, и это разозлило Алита больше, чем он мог предполагать. Еще дома в разговорах с Еасиром командир ясно дал понять, что хорошими отношениями с гномами эльфийское государство обязано князю Малекиту, и у Алита не было причин сомневаться в его словах.

Второй день над всем Тор Анроком царила жутковатая тишина — население предавалось размышлениям и воспоминаниям о Бел Шанааре и Элодире. Некоторые записывали думы в стихах, другие держали их при себе. Краткий период одиночества дал Алиту возможность посидеть в своей комнате и подумать над тем, что случилось. Однако его мысли постоянно метались, и юноша так и не пришел к окончательному выводу о трагедии и по-прежнему не представлял, что же делать дальше. Больше всего на свете ему хотелось вернуться в горы и помочь своей семье.

Мысли об Эланардрисе вернули настроение в мрачное русло, и Алит принялся запугивать себя страшными картинами, которые могли ожидать его дома. Уже год он не получал весточек от семьи и друзей и даже не знал, живы ли они. Накопившаяся за это время тревога комком поднялась к горлу, и юноша дал ей выход в порыве бешенства: он разбивал лампы, рвал простыни на кровати и колотил по стенам, пока не ободрал до крови костяшки.

Потом, тяжело дыша, упал на пол и зарыдал. Он безуспешно пытался отогнать ужасные образы, что продолжали терзать его, и только после полуночи усталость взяла верх, и Алит забылся сном.

Когда Алит проснулся, то обнаружил, что чувствует себя вполне отдохнувшим, хотя оптимизма сон не прибавил. Вчерашняя вспышка помогла прояснить мысли, и теперь он точно знал, что нужно делать. Сейчас он понимал, что решение остаться на церемонию — всего лишь повод, чтобы отсрочить неизбежное возвращение домой. Хотя Алит мучительно переживал неведение, оно давало ему надежду — и надежда могла рухнуть, стоило пересечь границу северных земель. Алит почувствовал, что вел себя как ребенок, и сразу же принялся упаковывать необходимые для путешествия припасы.

В дверь постучали. Прежде чем открыть, юноша засунул наполовину уложенный мешок под кровать. На пороге стоял Хитрин; он оглядел следы вчерашнего разрушения, но ничего не сказал.

— Нас зовет господин, Алит, — довольно теплым тоном произнес дворецкий. — Днем к нему прибудет важный посетитель. Быстрее приведи себя в порядок и приходи в покои князя.

Он с сочувствием посмотрел на юношу и вышел. Этот взгляд больно ужалил гордость Алита, и он бросился приводить в порядок комнату, потом оделся как можно тщательнее. Незатейливая работа дала ему возможность снова собраться с мыслями, анарец обдумал, нужно ли ему выполнить распоряжение Юрианата или лучше покинуть дворец немедленно. В конце концов любопытство пересилило, и он решил ненадолго остаться, чтобы поглядеть, кого ждет Юрианат в период поминовения.

Юрианат принимал гостя в мрачной официальной обстановке. Алит вместе с другими слугами в нижних восточных покоях приготовил простое угощение из холодных блюд. Перед прибытием посетителя слуг попросили уйти, и Алит следом за всеми вышел из маленького зала с двумя галереями наверху.

Подобная скрытность его встревожила, и по дороге в крыло челяди юноша отделился от товарищей, завернул обратно и, ни кем не замеченный, проскользнул в зал по черной лестнице. Обычно по ней ходили слуги, подающие на галереи подносы с угощением и напитками. Северную и южную стены зала обрамляли высокие окна, но их свет почти не доставал до галерей — их всегда освещали фонарями. Сейчас там царил полумрак; под его прикрытием Алит подкрался к балюстраде и заглянул вниз.

Юрианат сидел во главе длинного стола. Перед ним стояли блюда с едой. Князь нервно перебирал угощение, пока наконец не раздался громкий стук в дверь.

— Входите, — крикнул Юрианат и поднялся.

Дверь открылась, и слуга с низким поклоном пропустил вперед посетителя.

Алит с трудом подавил вздох и отшатнулся к стене. В зал вошел Каентрас в полном боевом доспехе и плаще. Юрианат поспешил поприветствовать нагаритского князя у ближайшего конца стола.

Алита охватила паника. Зачем Каентрас приехал в столицу? Может, он узнал о том, что Алит скрывается здесь? Юношу захлестнуло желание бежать, пока не стало поздно, и потребовалась немалая сила воли, чтобы не поддаться панике. Он твердил себе, что зря тревожится и, если останется в зале, вскоре получит ответы на все вопросы. Алит шагнул обратно к перилам с опаской глядя на эльфов внизу.

— Князь Каентрас, рад приветствовать тебя во дворце, — произнес Юрианат. — Мы долго ожидали новостей с того берега Наганата. Присаживайся. Нас тали темные времена, но позволь встретить тебя со всем гостеприимством, на которое мы способны.

Каентрас поклонился в ответ и положил шлем на стол. Затем проследовал за Юрианатом и сел но правую руку князя.

— Твоя правда, на Ултуане стоят тревожные, опасные времена, — сказал наггаротт. — Над островом повисла неопределенность, необходимо как можно скорее восстановить порядок и власть.

— Полностью с тобой согласен. Приношу свои соболезнования подданным Нагарита, которые тоже потеряли великого правителя. — Юрианат разлил по бокалам вино.

— Я приехал в качестве официального посла Нагарита. — Каентрас покачал бокал и уставился в расходящиеся круги. — Надо устранить смятение, и всем правителям Ултуана придется действовать сообща. Беда в том, что многие княжества остались без вождей, и мы не знаем, с кем обсудить насущные вопросы. Я слышал, что Тиранок как раз охвачен спорами о наследовании.

— «Охвачен» — это слишком сильно сказано…

— Разве не правда, что в столице еще не решили, к кому перейдет титул правящего князя?

Юрианат замялся и отпил вина, чтобы оттянуть ответ. Каентрас не сводил с него настойчивого взгляда, и князь со вздохом отставил бокал.

— У нас возникли небольшие разногласия о порядке наследования, — признал он. — Я предложил взять на себя роль регента, так как я самый старший кровный родственник покойного, но оказалось, что некоторые придворные против этого.

— Тогда позволь заверить, что Нагарит поддерживает твои претензии на трон Тиранока, — с широкой улыбкой заявил Каентрас. — Мы свято верим в традиции, и бразды правления Бел Шанаара должны перейти к его родственнику.

— Если ты сумеешь убедить наших придворных, то дело можно считать решенным. — Юрианат с неподдельным интересом наклонился к Каентрасу. — Я не хочу сеять раздор, и быстрое решение принесет пользу всем. Только тогда мы сможем обратить внимание на более важные вопросы.

— Совершенно верно. — Каентрас похлопал князя по руке. — Стабильность — это главное.

Гость потянулся к еде и с видимым удовольствием разложил ее на тарелке. Затем склонил набок голову и задумчиво посмотрел на Юрианата.

— Боюсь, что слова одного князя, к тому же из другого княжества, окажется недостаточно, чтобы изменить мнение придворных Тор Анрока, — сказал наггаротт. — Я готов в знак дружбы разослать князьям и офицерам Нагарита послания с просьбой приехать в столицу и выступить в твою поддержку. Уверен, что присутствие союзников усилит твою позицию при дворе и сделает претензии на трон более весомыми. Ведь прежде всего нам необходимо добиться единства.

Юрианат задумался над предложением, но Алит уже разглядел таящуюся в нем ловушку. Если Юрианат хочет стать правителем Тиранока, ему придется добиваться этого своими силами. Многие беды постигли анарцев потому, что они полагались на других. Юноше хотелось предостеречь князя, отговорить его от сделки, в которой таился подвох, но не решился выдать себя. Поэтому он молча наблюдал, как чудовищный заговор набирает силу.

— Да, мне кажется, что ты предлагаешь хороший выход, — произнес наконец Юрианат. — Не вижу в нем ничего плохого.

— Тогда могу я попросить об одной услуге? — обратился к Юрианату Каентрас.

Начинается, подумал Алит: Юрианат на глазах заглатывал наживку как голодная рыба.

— Северная граница твоего княжества закрыта для наггароттов, — с обезоруживающей улыбкой продолжал Каентрас. — Лишь благодаря счастливой случайности я встретил офицера, который поручился за меня и так я попал в Тиранок. Я опасаюсь, что когда союзники с севера приедут поддержать тебя, им повезет меньше. Если ты выпишешь несколько пропускиых документов на въезд в Тиранок в сопровождении личной охраны, я разошлю их нашим князьям.

— Конечно. Для гарантии безопасного проезда я дам тебе свою печать. Сколько писем тебе нужно?

— Около дюжины, — улыбнулся Каентрас. — У тебя много доброжелателей на севере.

— Дюжины? — переспросил польщенный Юрианат. — Почему бы и нет, так и сделаем.

Тут счастливое выражение пропало с лица князя, и его плечи опустились.

— Что случилось? — заботливо спросил Каентрас. — В чем дело?

— Во времени, — пробормотал Юрианат. — Обсуждения начнутся сразу после окончания погребения, через семь дней. Боюсь, что мои сторонники не успеют приехать вовремя, и им не удастся повлиять на решение. Противники уже подготовили доводы против моего правления.

— Мои гонцы готовы отправиться на север в любой момент. Не могу обещать, что наши друзья успеют добраться до Тор Анрока за семь дней, но возможно, ты сумеешь как-то отсрочить слушания?

От этого предложения лицо Юрианата просветлело.

— Обсуждения в суде редко проходят гладко. — Он убеждал не столько собеседника, сколько самого себя. Князь решительно выпрямился и перевел взгляд на Каентраса. — У нас еще может получиться. Я передам тебе печать сегодня вечером. Уверен, что смогу оттянуть окончательное решение, пока не предоставлю сильные доводы в свою поддержку.

Каентрас встал, и Юрианат поднялся вместе с ним. Наггаротт протянул руку. Князь с энтузиазмом ее пожал.

— Благодарю тебя за понимание, — сказал Каентрас. — Я не сомневаюсь, что союз между Нагаритом и Тираноком вернет наши народы на путь, ведущий к величию.

— Да, пришло время оставить минувшее позади и взглянуть в будущее.

Такое прогрессивное мышление достойно похвалы. Каентрас направился к дверям, но через несколько шагов обернулся к Юрианату. — Лучше пока держать это соглашение между нами, не так ли? Оно потеряет смысл, если твои противники узнают о нем заранее.

— О, безусловно, — откликнулся князь. — Можешь положиться на меня, как я полагаюсь на тебя.

Каентрас кивнул, улыбнулся и ушел. Юрианат постоял, со счастливым видом пробарабанил пальцами по столу. Затем уверенной походкой покинул зал. Алит остался в тишине и одиночестве.

Пока он слушал разговор между князьями, страх пропал, и его сменила злость. Становилось ясно, что Каентрас уже давно манипулирует событиями в Нагарите, чтобы укрепить свою позицию при дворе. Скорее всего, он противостоял дому Анар еще в те времена, когда его считали другом. Алит не знал, как давно Каентрас преследует личные цели, но теперь он вспоминал все его поступки с подозрением. Когда-то Каентрас был настоящим союзником анарцев, но потом выбрал другой путь. Ощущение предательства огнем обожгло Алита, и вместе с ним вспыхнули ревность, страх и разочарование, которые таились внутри после разлуки с Ашниелью.

А теперь интриги Каентраса дотянулись и до трона Тиранока, что представляло угрозу для всего Ултуана. Каентрас должен был поплатиться за свои преступления.

Погребальная церемония Бел Шараара и Элодира продолжалась еще семь дней. Знаменитые поэты Тиранока читали на поминках проникновенные эпитафии Королю-Фениксу в сопровождении хора рыдающих девушек. Алиту эти декламации показались банальными и бессмысленными: пресные излияния и сожаления ничего не говорили о личностях погибших. В Нагарите подобные стихи слагались родственниками умерших, и в них звучало подлинное горе от потери любимых. У Алита осталось впечатление, что профессиональные плакальщики безлики и напыщенны.

Второй день возвещал начало священных ритуалов, во время которых жрецы и жрицы Эрет Кхиали готовили тела и души умерших к загробной жизни. Ритуалы резко отличались от распространенных в Нагарите культов мертвых. Они проводились не для того, чтобы умилостивить верховную богиню подземного мира, а чтобы защитить души усопших от призрачных рефаллимов, служащих Королеве китараев. И ритуалы, и плакальщики оставили Алита в недоумении. В Эланардрисе считали, что души мертвых проходят через врата в Мирай, где и проводят вечность под бдительным присмотром Эрет Кхиали. На его родине не боялись смерти и принимали ее как должное, естественное завершение жизни.

В отличие от диких песнопений и жертвоприношений, которые юноша видел в Анлеке, здешние жрецы омывали мертвых в освященной воде и серебряными чернилами рисовали на коже защитные руны. Из задних рядов Алит наблюдал, как они шепотом произносят заклинания, чтобы успокоить рефаллимов и обматывают холодные конечности нитями золотых бусин, чтобы тела стали слишком тяжелыми и мстительные духи не смогли утащить их.

Во время похорон Каентрас, как гость Юрианата, жил во дворце. Алиту приходилось постоянно соблюдать осторожность и не попадаться на глаза нагаритскому князю. Он не упускал случая проследить за Каентрасом, хотя подобная возможность выпадала редко, но у него хватило ума переложить на других слуг те обязанности, которые требовали его личного присутствия в покоях князя. Несколько раз Алиту пришлось прибегнуть к чрезвычайным мерам и прятаться при приближении Каетраса в нишах или убегать. Однажды он даже закутался в занавеску; раньше Алит считал, что подобное случается лишь в детских сказках.

Покарать Каентраса будет далеко не так просто, как он думал вначале. Убить его быстро и не попасться не представлялось возможным, поскольку нагаритский князь нигде не появлялся в одиночестве: его сопровождал либо Юрианат, либо Палтрейн, либо кто-то из придворных.

Хотя чувство острой ненависти к Каентрасу не угасало, данная в пылу обиды клятва убить его сменилась желанием причинить боль, какую по его вине испытал дом Анар. Нож в спину в темном закоулке лишь станет причиной еще больших подозрений и паники. Брошенный в открытую вызов выдаст Алита и поднимет множество неприятных вопросов, связывающих его тайное пребывание при дворе со смертью Бел Шанаара. К тому же Алит подозревал, что в честном бою ветеран древних войн с демонами без труда победит его.

Но если распутать затеваемую Каентрасом интригу, можно будет добиться его падения, что станет более справедливым наказанием, чем смерть. Алиту хотелось опозорить Каентраса. Для этого требовалось узнать о его планах, союзниках и приближенных. Значит, придется дожидаться приезда дворян, которые должны выступить в поддержку Юрианата. У Алита хватит терпения, чтобы сдержать жажду мести и посмотреть, как развернутся события.

Настал день упокоения погибших правителей Тиранока. Десятки тысяч эльфов приехали в столицу, чтобы отдать дань уважения и проводить их в последний путь. Многие заметили, как мало князей и дворян прибыло из других княжеств. Бурлили различные предположения. Здравомыслящие придворные приводили довод, что недавно все княжества Ултуана пережили немало бед, и их правители заняты наведением порядка в собственных землях. Любители посплетничать об интригах считали, что так выражается намеренное пренебрежение к Тираноку. Некоторые, наслушавшись подстрекательств болтливых друзей, утверждали, что смерть Короля-Феникса произошла при крайне подозрительных обстоятельствах, и жители других княжеств боятся приезжать в столицу.

Алит пришел к заключению, что те князья, которым посчастливилось пережить трагедию в храме Азуриана (а таких, по свидетельствам очевидцев, было совсем немного) занимались важными делами и не нашли лишнего времени, чтобы приехать покачать коронами над трупом. Ведь злополучному совету предшествовало возрождение культов, хотя жители Тор Анрока совсем о нем забыли. Всем свойственно помнить в первую очередь о собственных заботах, и никто в Тираноке даже не задумывался, что другие княжества понесли не меньшие потери. Но когда Алита спрашивали о его мнении, он держал его при себе, чтобы не провоцировать ссоры.

Тела Элодира и Бел Шанаара в парадных одеждах посадили в две золоченые колесницы, запряженные четырьмя лошадьми каждая. Еще три сотни колесниц, пять сотен копейщиков и столько же рыцарей сопровождали их в последний путь. Юрианат, Лириан, Палтрейн и прочие придворные замыкали процессию в каретах, украшенных серебряными цепями и штандартами их домов.

Алит вместе с прочими слугами вышел на площадь за привратной башней; туда допускали только челядь, чтобы она тоже могла проститься с господами. Длинный кортеж змеей выполз с территории дворца и встал посреди площади. Показались золотые колесницы, и все собравшиеся как один испустили крик скорби по погибшим королю и князю. С дворцовых башен полились печальные звуки труб — они сообщали городу о начале процессии — и голубые огни на воротной башне замигали и погасли.

Алит плохо знал Бел Шанаара и не одобрял его действия. И все же, когда под топот копыт кортеж выехал с площади, он не смог сдержать навернувшиеся на глаза слезы. Умер второй Король-Феникс в истории эльфов, и будущее пугало неопределенностью. Что бы ни случилось, Алит понимал, что видит конец эпохи. В глубине души его не покидало предчувствие, что его поколению придется забыть о мире. Кровь пролилась, княжества Ултуана разделились, и кто-то настойчиво пытался утянуть эльфов во тьму.

Король-Феникс и его сын упокоились в мавзолее в сердце горы, и дворец закипел в предвкушении дебатов о наследовании. Каждый из слуг точно знал, кто станет лучшим выбором для государства. Тем не менее их пересуды ни к чему не привели. Юрианат сослался на внезапную болезнь, вызванную похоронами и горем, и отказался принимать участие в обсуждениях, пока не почувствует себя лучше.

— Какая тяжкая ноша, — сказал Синатлор. Его отряд охранял башни с покоями Юрианата.

Капитан личной гвардии попивал со слугами осеннее медовое вино в общей комнате. Алит сидел в стороне от других: так он все слышал, но ему не приходилось принимать участие в разговоре.

— Не удивлена, что его одолела болезнь, совсем не удивлена, — добавила Элендарин, кастелянша. Она откинула седые волосы и обвела взглядом собеседников. — Он всегда отличался деликатным характером, с самого детства. Всегда сочувствовал чужому горю.

Алит едва подавил насмешливое замечание в ответ на слащавую похвалу, а вот Лондарис, Дворецкий Столов, не отличался вежливостью.

— Ха! Я в жизни не видел такого притворства! — заявил он. — Утром я застал князя на балконе. Он нежился на солнце, и он выглядел здоровее охотничьей борзой.

— И зачем ему притворяться больным? — возразил Синатлор. — Ведь это даст преимущество Тирнандиру и его приспешникам.

Алита часто поражала изменчивая верность придворной челяди; они с жаром отстаивали интересы своих господ, но стоило им устроиться на другое место, как мнение тут же менялось. Геритон вел себя иначе. Его семья служила дому Анар с тех пор, как Эолоран основал Эланардрис. Да и другие анарские слуги хранили верность только своему правителю и княжеству.

— Конечно, — продолжал Лондарис. — Поэтому я думаю, что князь сильно рискует. Он лучше знает, что ему делать, но пока я не вижу, чего он хочет добиться.

Во время спора Алиту пришла в голову мысль, что все собравшиеся тут слуги имеют личный интерес в грядущих слушаниях. Если претензии Юрианата на трон признают законными, они станут домочадцами правящей семьи Тиранока, со всеми вытекающими привилегиями. Так что им будет выгодно, если суд примет решение в пользу их господина.

— Он тянет время, — произнес Алит. Юноша почуял благоприятную возможность. — Разве вы не заметили, что из всех желающих аудиенции к нему допускают только наггаротта Каентраса? Даже Лириан не получила разрешения повидаться с нашим господином, а ведь после смерти мужа князь стал ее опекуном. Боюсь, что в болезни князя виноват какой-то заговор со стороны нагаритского посланника.

Некоторые эльфы нахмурились, другие закивали.

— Что ты знаешь? — требовательно спросил Мастер Очагов, Гилториан.

Алит поднял руки в примиряющем жесте.

— Я ничего не знаю, уверяю вас, — ответил он. — Возможно, это всего лишь домыслы с моей стороны, ведь я еще новичок в политике. И все же мне сдается, что посол имеет какую-то власть над Юрианатом, да и встречаются они всегда втайне. На их встречах не бывает даже Палтрейна, хоть тот и поддерживает притязания князя. Не знаю, что это значит, но мне оно кажется подозрительным.

Слуги набросились на него с расспросами, но в конце концов им пришлось оставить юношу в покое. Все согласились, что факт приезда нагаритского князя во время похорон подозрителен, и никто не стал спорить, что Каентрас пользуется расположением Юрианата. Хотя ни к каким заключениям так и не пришли, Алит ушел спать довольным. Ему удалось получить в свое распоряжение целое войско любопытных шпионов. Он надеялся, что пересуды о загадочном наггаротте вскоре долетят до других слуг и придворных, и те начнут пристальнее приглядываться к Каентрасу.

Прошло еще семь дней. Суд с каждым днем все настойчивее требовал присутствия Юрианата. На седьмую ночь Алита разбудил топот обутых в тяжелые сапоги ног в коридорах наверху.

Юноша быстро оделся и бесшумно выскользнул из своей комнаты. Во дворце царила суматоха, и Алит последовал за бегущими слугами. Когда он выскочил во двор в центре дворцового комплекса, то замер от ужаса. Там рядами выстроилось несколько тысяч копейщиков и лучников. Они носили не бело-голубую форму Тиранока, а черные с фиолетовым одежды Нагарита. С колотящимся сердцем Алит нырнул обратно во дворец.

Прибыли нагаритские князья, и прибыли не одни.

Глава 10 Верный предатель

Алит бросился к покоям Юрианата. Однако стоило ему завернуть за угол коридора возле покоев князя, как он увидел приближающегося с другой стороны Каентраса с эскортом. Юноша едва успел спрятаться на черной лестнице. Из двери вышел Юрианат; его окружала внушительная охрана. Алит все равно ничего не смог бы сделать, даже будь у него при себе оружие. Он спустился по лестнице на этаж ниже, где жила Лириан.

Там он столкнулся с четырьмя нагаритскими солдатами. Алит повернулся, чтобы бежать, но ближайший воин прыжком метнулся к нему, ухватил за руку и затащил на лестничную площадку.

— Пожалуйста, — взмолился Алит, падая на колени. — Я всего лишь никчемный слуга!

Воин осклабился и рывком поднял его на ноги.

— Тогда послужи нам, негодник, — прорычал он. Алит ударил его ладонью в подбородок и выхватил меч из ножен упавшего воина. Лезвие перерезало горло второго наггаротта прежде, чем тот успел понять, что происходит. Оставшаяся пара разделилась и наступала на Алита с двух сторон.

Юноша отбил первый выпад и отпрыгнул назад — как раз вовремя, чтобы избежать нацеленного в грудь клинка. Ответный удар пришелся в щит левого воина. Руку пронзила боль отдачи. С застывшим в горле комком Алит поднырнул под широкий замах, прокатился по полу и вскочил в защитную стойку за миг до того, как второй воин перешел в яростное нападение. Удар за ударом со звоном били по его выставленному вперед мечу. Алит пятился по коридору к покоям Лириан. Улучив миг, юноша свободной рукой сорвал со стены гобелен и накинул на одного из нападавших. Затем в прыжке ударил ногой закутанного в плотную ткань врага, и тот повалился на пол.

Второй наггаротт перепрыгнул через упавшего товарища, но Алит ожидал подобной реакции и сам ринулся вперед. Занесенный меч рубанул по ноге противника. В фонтане крови по полу запрыгали железные кольца кольчуги. Наггаротт с воплем упал, и Алит воткнул клинок в его обнаженную шею.

Последний солдат сумел выпутаться из гобелена, но потерял в складках ткани меч и щит. Он наклонился за своим оружием, и Алит с выдохом опустил меч ему на затылок. Шлем от удара раскололся, лезвие вонзилось в череп. Тяжело дыша, Алит выпрямился и убедился, что все враги мертвы. Затем прислонил к стене меч, спешно снял с одного из солдат ремень и опоясался им, засунул в ножны добытое в бою оружие и побежал по коридору к покоям княгини.

Двойная дверь стояла открытой. Алит не увидел никого через проем и неуверенно ступил внутрь. Он внимательно вслушался, но в покоях стояла тишина. Быстрый осмотр соседних с гостиной комнат подтвердил, что наггаротты успели увести Лириан с сыном.

Алит не мог позволить себе волноваться о похищенном наследнике тиранокского трона. Наггаротты обыщут весь дворец, и рано или поздно юноша столкнется с превосходящим по силам противником, от которого не удастся убежать. Его неизбежно узнают. Надо было выбираться из Тор Анрока.

Алит предположил, что наггаротты вошли в цитадель через главные ворота, поэтому заторопился по дворцовым лабиринтам к северным башням в надежде опередить отряды захватчиков. Он старался держаться боковых коридоров и черных лестниц — ими пользовались слуги, чтобы быстро передвигаться по дворцу и не мозолить глаза господам. Около крыла челяди до него донеслись крики и плач.

Юноша сменил направление и двинулся на восток через лежащий в темноте садик. Он перебегал от колонны к колонне, прятался в тенях и старался держаться края газона. Впереди начинались внешние постройки восточного крыла, откуда он мог добраться до раскинувшихся позади дворца садов.

Несколько окон первого этажа стояли открытыми, с распахнутыми ставнями, и он запрыгнул внутрь. Справа доносилось эхо гремящих по голому камню шагов, поэтому Алит бегом двинулся налево. Ноги сами вынесли его в маленький дворик у садовых ворот. Юноша собирался потянуть на себя одну из крепких деревянных створок, когда услышал за спиной шаги.

Алит повернулся. В вымощенный булыжником дворик быстрым шагом вышел отряд из дюжины копейщиков. Среди них выделялась фигура в белом — Лириан с младенцем Анатарисом на руках. Воины в первом ряду подняли оружие и медленно двинулись на Алита. Он выхватил меч и прижался спиной к воротам.

— Стоять! — крикнул из задних рядов командир.

Алит вздрогнул, услышав знакомый голос.

Небольшой отряд раздвинулся, и капитан вышел вперед. Верхнюю часть его лица скрывал шлем, но Алит без труда узнал Еасира.

При виде его командир Нагарита резко остановился. Со своей стороны, юноша не знал, что делать. Если он повернется, чтобы открыть ворота, солдаты нападут на него, а если принять бой, у него нет шансов на победу.

— Опусти оружие, Алит, — приказал Еасир.

Юноша замешкался, сжимая и разжимая пальцы на рукояти меча. Он бросил взгляд на Лириан. Княгиня казалась на удивление спокойной. Она ободряюще кивнула. Алит нехотя выпустил из руки меч, и тот с похоронным звоном упал на камни.

Юноша прислонился спиной к воротам и обреченно поднял руки.

Еасир передал свое копье одному из солдат и подошел к нему с протянутыми ладонями вверх руками.

— Не бойся, Алит, — произнес капитан. — Я не знаю, как ты оказался здесь, но я не враг тебе. Я не причиню тебе зла.

Заверение Еасира не ослабило бдительности Алита. Взгляд юного анарца продолжал метаться по двору, выискивая пути к бегству. Но их не было, юноша оказался в ловушке.

— Пошли, быстрее. — Еасир взмахнул рукой.

Лириан, держащая ребенка, выступила вперед, и Еасир указал на одного из своих воинов.

— Ты, дай мне свой лук и стрелы, — произнес командир.

Солдат повиновался, снял через плечо колчан и передал его вместе с луком Еасиру. К немалому удивлению Алита, нагаритский капитан сунул ему в руки оружие и нагнулся, чтобы поднять брошенный меч.

— У нас мало времени для разговоров. — Еасир засунул меч в ножны у пояса Алита. — Нам обоим очень повезло, что мы встретились здесь. Теперь ты проводишь наследника тиранокского трона в безопасное место.

Солдаты распахнули ворота. Лежащие по ту сторону сады заливал лунный свет. Лириан поторопилась переступить порог.

Алит не смог вымолвить ни слова и лишь молча покачал головой.

— Морати вернулась в Анлек, и не все рады ее возвращению, — торопливо объяснил Еасир. — Она желает наказать Тиранок за то, что случилось с Малекитом. Оставаться тут опасно. На востоке есть укрытие, я рассказал княгине Лириан, где оно находится. Там прячется моя жена с ребенком. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы задержать погоню, и присоединюсь к вам через несколько дней. Все вместе мы направимся в Эллирион, искать убежища там.

— Что? — только и сумел выдавить Алит.

— Иди, — прорычал Еасир. — Я должен доложить о побеге княгини, скоро начнутся поиски. Я приеду и все объясню.

Капитан без лишних церемоний толкнул юношу в ворота, которые тут же беззвучно за ним захлопнулись. Лириан уже шагала по вымощенной гравием дорожке, и Алиту пришлось догонять ее бегом. За спиной раздавались звуки кипящей в башнях дворца схватки.

Еасир повел своих воинов в главный зал, где другие отряды наггароттов собирали по приказу Палтрейна пойманных придворных. Канцлер стоял позади трона Короля-Феникса вместе с князем Юрианатом и Каентрасом. Нагаритский посол нахмурился при виде Еасира.

— Ты пришел один, — укоризненно произнес он.

— Наша добыча сумела ускользнуть, — непринужденно ответил Еасир. — Но далеко она не уйдет, особенно с ребенком, о котором надо заботиться.

— Какая жалость, — прорычал Каентрас.

— Ты считаешь, что она еще во дворце? — спросил Палтрейн.

— Вряд ли княгиня покинет Тор Анрок, — ответил Еасир. — Куда ей идти? Вот-вот наступит зима, а Лириан ничего не знает о путешествиях по диким местам. Завтра мы начнем обыскивать город.

— Я ожидал от тебя большего, — негромко прошипел Каентрас, когда Еасир занял свое место рядом с остальными.

— Я, может, и не князь, но я все еще командир войска Нагарита, — ровным тоном проговорил Еасир. — Не забывай этого.

Каентрас ответил обиженным молчанием, и тут Палтрейн призвал перепуганных тиранокских придворных к вниманию.

— Не бойтесь! — провозгласил дворецкий. — Эти воины находятся здесь по просьбе князя Юрианата. В такие неспокойные времена нельзя забывать о бдительности, даже в своем кругу. Нагаритские союзники прибыли, чтобы помочь нам.

— Ты их пригласил? — презрительно спросил Тирнандир.

— Я… — начал Юрианат, но Палтрейн перебил его.

— Сейчас важно выбрать преемника Бел Шанаара, который пользуется у наших союзников авторитетом, — сказал дворецкий. — Князь Юрианат заявил, что готов стать регентом. Кто-то из присутствующих хочет оспорить его претензии?

Тирнандир открыл было рот, но тут же закрыл его. Как и все придворные, он невольно перевел взгляд на ряды нагаритских воинов с обнаженными мечами и копьями в руках. Палтрейн немного выждал и кивнул.

— Поскольку никто не высказал возражений, я объявляю князя Юрианата регентом Тиранока; он будет править до тех пор, пока князь Анатарис не повзрослеет и не займет свое законное место. Да здравствует Юрианат!

Крики наггароттов звучали гораздо громче — тиранокцы обменивались перепуганными взглядами и бормотали восхваления себе под нос.

— Настали невиданные ранее времена, — продолжал Палтрейн. — Чтобы разделаться с узурпаторами и предателями приходится действовать быстро. Только так можно обеспечить безопасность верных короне эльфов и наказать тех, кто пытается навредить законным правителям Ултуана. Поэтому князь Юрианат издал следующие указы.

Палтрейн вытащил из рукава мантии свернутый пергамент и передал его Юрианату. Князь неуверенно взял у него свиток и, повинуясь настойчивому взгляду Палтрейна, развернул. Он быстро пробежал ряды рун, и глаза князя распахнулись от удивления. Яростный, с прищуром, взгляд Каентраса заставил его проглотить протест, и Юрианат тихим дрожащим голосом принялся зачитывать указ.

— Как правящий князь Тиранока, я приказываю всем солдатам, гражданам и прочим обитателям города всячески помогать нашим нагаритским союзникам. Пока они помогают защищать наше княжество, они будут пользоваться полной свободой действий. Все должны подчиняться приказам офицеров и князей Нагарита, как моим собственным. Неповиновение считается бунтом против моей власти и карается смертью.

Голос Юрианата прервался, и князь пошатнулся, будто едва не потерял сознание. Он прикрыл глаза, чтобы немного прийти в себя и продолжил чтение.

— Поскольку верность некоторых воинов армии Тиранока находится под сомнением, я приказываю всем солдатам, капитанам и командирам сдать оружие нагаритским союзникам. Те, кто сумеет заслужить мое доверие, в ближайшее время вернутся на свои должности. Неповиновение считается бунтом против моей власти и карается смертью.

В зале воцарилась мертвая тишина — тиранокцы пытались осмыслить услышанное. В глазах князя блестели слезы, но он продолжал, бросая жалобные взгляды на тех, кого невольно предал.

— Мой последний приказ при вступлении на трон велит распустить двор Тиранока до тех пор, пока расследование обстоятельств смерти Бел Шанаара не докажет невиновность в этом гнусном деянии каждого из придворных. Я буду править единолично как регент, и мое слово — закон. Изданные представителями двора приказы более не имеют силы и могут выполняться только после одобрения нагаритскими союзниками. Неповиновение считается бунтом против моей власти и карается смертью.

По залу побежала волна недовольного шепота, но стоило Каентрасу сделать шаг вперед и взять у князя свиток, возмущение тут же затихло. На лице наггаротта застыло суровое выражение.

— В соответствии с желанием вашего князя вас проводят до ваших жилищ и поместят под домашний арест. В скором времени вас вызовут для допроса.

По данному Еасиром сигналу нагаритские солдаты начали выпроваживать тиранокцев из зала. Когда через дверь вытолкнули последнего придворного, Палтрейн повернулся к Каентрасу.

— Все прошло лучше, чем я ожидал, — сказал дворецкий. — Теперь можно приступать к работе.

Рассвет только занимался над горами, когда Лириан вывела Алита к заросшим лесом холмам на северо-востоке от Тор Анрока. Они мало говорили по пути, к великому облегчению юноши. Он все равно не смог бы подобрать слова утешения. Он знал о сговоре Каентраса и Юрианата, но даже не подозревал о том, во что выльется их интрига. Пока они с княгиней молча шагали по дорогам, тропинкам и, наконец, по лугам раскинувшихся вокруг столицы ферм, Алит пытался понять, что же случилось.

Тропа начала подъем на укрытый черной тенью деревьев холм, и Лириан крепче прижала сына к груди. Алит искоса приглядывал за княгиней и заметил, что ее лицо осунулось от усталости. Она покинула дворец в легкой мантии, совсем не подходящей для путешествий по проселочным дорогам, и ее одежда успела порваться и испачкаться. Обычно искусно уложенные волосы падали на лицо спутанными светлыми прядями, а глаза покраснели от сдерживаемых слез. На лице княгини застыло выражение безнадежности. У Алита тоже щемило от отчаяния сердце.

Юноша пытался придумать что-то ободряющее, но так и не нашел слов. Любая фраза, что приходила ему в голову, казалась избитой или глупой. Он не мог уверить ее в успешном исходе, потому что сам в нем сомневался. Все рухнуло в одночасье, и, насколько он знал, все улики указывали на Нагарит. Алит обнаружил, что у него гораздо больше вопросов, чем ответов, и жалел, что не расспросил Еасира как следует.

Лириан остановилась и молча указала налево. В блеклом свете Алит с трудом разглядел темные очертания входа в пещеру. Он вытащил меч и жестом приказал княгине укрыться за деревом. Затем он неслышно подкрался поближе к проему, пока до него не начал доноситься шепот. Юноша различил женские голоса.

Заглянув внутрь, он увидел двух прижавшихся друг к другу женщин и завернутого в синее покрывало младенца. Фонарь с закрытыми створками едва освещал внутренности пещеры. Обе женщины кутались в теплые темно-синие мантии и вышитые шали того же цвета. Старшая эльфийка — Алит предположил, что ей около восьми сотен лет — вскочила на ноги, выставила вперед кинжал и попыталась закрыть собой вторую женщину и ребенка.

— Я друг, — произнес Алит и отвел в сторону руку с мечом. Женщины не сводили с него перепуганных глаз, и он отбросил клинок за порог пещеры. — Я помогу вам. Меня прислал Еасир.

Женщины явно не поверили ему. Юноша вышел наружу и позвал Лириан. Княгиня с опаской показалась из-под деревьев; она отказывалась идти в пещеру, пока Алит не вошел первым. Обе стороны подозрительно оглядывали друг друга.

— Кто вы? — спросила эльфийка помоложе. — Что вам надо?

— Я Алит Анар, друг Еасира, — ответил юноша. — Сейчас я охраняю княгиню Лириан и ее сына.

— Что происходит, где мой муж? — требовательно спросила старшая. — Где Еасир?

— Он в Тор Анроке, старается сбить погоню с нашего следа, — ответил Алит. — Как вас зовут?

— Сафистия. — Женщина заткнула кинжал за пояс. — Это моя сестра, Хейлет, и мой сын, Дуринитилл. Когда приедет Еасир?

— Не знаю, — ответил Алит. Он под руку провел Лириан в пещеру и усадил рядом с Хейлет. — Он приказал мне ждать здесь, но обещал скоро присоединиться к нам. У вас есть еда и питье?

— Конечно, — ответил Хейлет.

Она встала и бережно передала ребенка матери, затем повернулась к уложенным вдоль каменной стены мешкам, достала оттуда флягу и маленькие чашки и передала их Алиту. Следом ему в руки леглизавернутые пластинки копченого мяса.

— Сейчас в Нагарите не доверяют дому Анар, — произнесла Сафистия, пока Алит наливал всем воды.

— Ложь, — прорычал юноша. — Мы стали жертвой заговора. Кто-то постарался опорочить наше имя. Еасир доверяет мне, и вы тоже должны мне верить.

Он не стал дожидаться дальнейших расспросов и вышел из пещеры, чтобы забрать лежащий на палой листве меч. Какое-то время юноша оставался снаружи, вглядываясь в лес в ожидании погони, но ничего не заметил. Затем он вернулся в пещеру, взял чашку с водой и немного еды.

— Я постою на страже, — сообщил он женщинам и быстро вышел.

Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Алит уселся под деревом и прислонился к стволу. Он почти не чувствовал вкуса пряного мяса — его мысли постоянно возвращались к Нагариту. Когда приедет Еасир, Алит оставит беглецов на его попечение и уйдет на север. Пусть Еасир бежит в Эллирион, если ему так хочется, ведь его семья будет при нем. Алит вернется в Эланардрис и наконец узнает, что стало с его родными.

Наступил рассвет, но рядом с пещерой никто не появлялся — ни враги, ни друзья. Алит заглянул внутрь и обнаружил, что женщины спят. Тогда он взял лук и отправился за свежей дичью.

— Выходит, что твои предположения оказались неверны, — произнес Палтрейн. — Княгиня покинула город.

Еасир молча повесил голову, изображая стыд. Они с дворецким находились наедине в парадном зале, и ему хотелось придушить предателя. Тем не менее командир понимал, что, если он хочет снова увидеть свою семью, ему придется скрывать свои истинные чувства.

— Два дня потрачены впустую, — продолжал Палтрейн. — Она выиграла у твоих солдат два дня.

— Я уверен, что они передвигаются пешком. Наши всадники без труда их догонят.

— Они?

— Да, я думаю, что княгине кто-то помогает, — не дрогнув, поправился Еасир, хотя мысленно он проклинал себя за оговорку. — Кто-то из солдат или слуг. Не могу поверить, что у Лириан хватило ума самостоятельно организовать побег. Она всего лишь избалованная тиранокская кукла.

— И когда ты собирался поделиться со мной или Каентрасом этим заключением?

Вот теперь Еасир позволил себе выпустить злость.

— Не спорю, что ты заслуживаешь похвалы за то, что сумел воспользоваться ситуацией, но не забывай, что войсками командую я! Ты даже не наггаротт, так что не стоит разбрасываться обвинениями. Если с тобой что-то случится, Морати немного расстроится, но мы далеко от Анлека. На войне происходят несчастные случаи с непредвиденными последствиями. Будь ты наггароттом, ты бы это знал.

Его угрозы не оказали на Палтрейна никакого действия.

— Как ты собираешься продолжать поиски? — спросил дворецкий.

— Она не пойдет на север, потому что там граница с Нагаритом, — начал Еасир.

— Но в том направлении расположено много тиранокских гарнизонов. Княгиня может решить укрыться в одном из них.

— Возможно, но крайне сомнительно. Я очень сомневаюсь, что сейчас она доверяет тиранокцам. Мне кажется, что Лириан пойдет на запад, к побережью. Там она сможет сесть на корабль и добраться до любого княжества Ултуана.

— И почему она должна доверять другим княжествам, если не верит своему собственному?

— Не важно, будет она им доверять или нет. Море позволит ей уйти от погони. Если она направится на юг или восток, мы сумеем перехватить ее до того, как она пересечет границу Каледора или Эллириона. Но если Лириан сядет на корабль, нам ее не поймать.

— Твои доводы кажутся вполне логичными. — Палтрейн оперся на подлокотник трона Феникса.

— Я не спрашивал твоего одобрения, — ответил Еасир.

— Конечно, не спрашивал, — легко согласился дворецкий. — И все же, будет лучше, если ты сообщишь Каентрасу о своих планах, чтобы вы могли… согласовать усилия.

— А как же Юрианат? — спросил Еасир. Он торопился перевести разговор на любую тему, лишь бы не обсуждать, кто же на самом деле командует нагаритскими войсками. Морати поставила во главе войска его, но многие отряды подчинялись непосредственно Каентрасу и приносили клятву верности лично ему, а не Анлеку. — От него мало пользы в качестве регента, пока у нас нет наследника.

— Пока что присутствие Тирнандита создает видимость законности, — ответил Палтрейн. — Он хорошо понимает свое положение, как и остальные придворные. Когда мы поймаем Лириан с ее мальчишкой, Юрианат сможет вести дела с другими княжествами, чего мы и добиваемся.

Еасир кивнул и повернулся к дверям. Последние слова Палтрейна долетели до него уже на выходе из зала.

— Если ты найдешь Лириан.

Еасир остановился, но не стал оборачиваться.

— Когда все закончится, мы сведем счеты, — прошептал он себе под нос и вышел.

После бегства из Тор Анрока прошло четыре дня, а Еасир так и не появился. Сафистия беспокоилась все больше и постоянно просила Алита вернуться в город и узнать, что случилось с ее мужем. Алит безоговорочно отказался, потому что не мог оставить женщин без охраны.

— И сколько нам еще ждать? — спросила Лириан, когда четвертый день сменился четвертой ночью.

Княгиня немного окрепла, но большую часть времени безжизненно бродила по пещере и нашептывала что-то сыну.

— Мы будем ждать, пока не приедет Еасир, — ответила Сафистия.

— А если он не приедет? — вздохнула княгиня. — Может, он уже мертв.

— Не говори такого! — отрезала Хейлет.

Сафистия бросила на Лириан ядовитый взгляд и отошла к задней стенке пещеры, где на сделанных Алитом из листьев и плащей постелях лежало двое младенцев. В стене зияла крупная щель; за ней простиралась паутина выточенных водой туннелей, которые пронизывали окрестные холмы. Алит приметил их как запасной вариант побега на случай, если солдаты найдут убежище, и обследовал по ночам, когда на страже стояла Хейлет. Если случится худшее, то они уйдут по одному из узких туннелей на север. На входе в него юноша соорудил ловушку из камней и веток, которая должна была задержать погоню.

— Это была величественная процессия, — вдруг протянула Лириан. — Столько флагов и колесниц.

— Что за процессия? — спросила Хейлет.

— Похороны Элодира, — княгиня уставилась перед собой невидящим взглядом.

— Хватит говорить о похоронах, — прошипела Сафистия. — Еасир жив. Я бы почувствовала его смерть.

— Элодир умер далеко от меня. — Лириан перевела пустой взгляд на Сафистию. — Я ничего не почуяла.

Алит покачал головой и вышел из пещеры. Он вознес мольбу слышащим его богам, чтобы они как можно скорее привели сюда Еасира, и тогда юноша сможет покинуть переругивающихся женщин. Но стоило Алиту об этом подумать, как его внимание привлекло движение среди деревьев. В тот же миг он выхватил лук и наложил стрелу.

Анарец прислушался и различил приглушенный стук копыт. Вскоре он увидел, как по заросшему деревьями холму поднимается всадник с полудюжиной лошадей в поводу. Алит спрятался за ближайшим деревом и нацелил стрелу на пришельца. Когда тот приблизился, юноша разглядел Еасира. Он вышел из-за дерева и опустил лук.

— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, — окликнул Алит, спускаясь по склону.

— Твоя радость может оказаться недолгой, — ответил командир. — Мне надо спешить.

— Почему?

Они зашагали к пещере; лошади послушно переступали сзади.

— Воины Каентраса рыщут слишком близко, — сообщил командир. — Если я исчезну сейчас, это вызовет подозрения. Так что мне придется вернуться во дворец раньше, чем мое отсутствие заметят.

Когда они подошли к пещере, Сафистия выбежала им навстречу и крепко обняла мужа.

— Слава богам, ты жив, — выдохнула она. — С каждой минутой я все больше боялась, что произошло страшное.

Еасир успокоил жену, расцеловал ее в щеки, а затем повернулся к сыну. Поднял завернутого в синее одеяло младенца и прижал к груди, с тоской вглядываясь в крошечное личико.

— Он такой храбрый. — Сафистия взяла мужа под руку. — Ни слезинки, ни единого каприза за все время.

Будто просыпаясь от глубокого сна, Еасир выпрямился и передал ребенка Хейлет.

— Я привел лошадей с припасами, — сказал он. — Мне надо увести погоню дальше на юг, а вечером я вернусь. Мы покинем пещеру до утра, до начала поисков.

В дальней части пещеры зашевелилась Лириан.

— А что с Юрианатом? — спросила она. — Его можно спасти?

Еасир грустно покачал головой.

— Юрианат попался в сети собственной глупости, — сказал командир. — Палтрейн и Каентрас наблюдают за каждым его движением. Тебя и твоего сына надо доставить в безопасное место. Без законного наследника их претензии ничего не стоят.

Еасир снова заключил жену в долгие объятия, а когда отстранился, его лицо выдавало боль. На миг Алиту показалось, что Еасир никуда не поедет, и он задумался, каково это — так любить друг друга.

С выражением суровой покорности судьбе Еасир оторвал взгляд от жены и сына и вышел из пещеры. Алит последовал за ним.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — произнес юноша.

— Только быстро.

— Я возвращаюсь в Нагарит. Я не поеду с тобой в Эллирион. Я должен вернуться домой.

— Конечно, — взгляд Еасира метнулся к пещере. — Посторожи их до вечера, а затем можешь идти своим путем.

Алит кивнул. Он смотрел вслед Еасиру, пока тот не затерялся в лесу. Затем присел на камень и возобновил свое грустное дежурство.

Недалеко от пещеры закутанный в магические тени эльф наблюдал за отъездом Еасира. Потом запрыгнул в седло вороной лошади и откинул полу плаща из черных перьев. Беззвучно тронул коня с места и направился на юг.

С плохим предчувствием Еасир пересек дворцовую площадь. Когда он подошел к привратной сторожке, то увидел Палтрейна в окружении небольшого отряда воинов. У Еасира заколотилось сердце. Что-то случилось.

— Как продвигаются поиски? — небрежно спросил дворецкий.

— Пока безуспешно, — ответил Еасир, проходя мимо.

— Возможно, тебе повезет больше, если не станешь тратить время на посещение укромных пещер.

Еасир резко развернулся к нему. На губах Палтрейна играла хитрая улыбка.

— Неужели ты думал, что сумеешь обмануть нас? — спросил он.

Еасир выхватил из ножен меч и прыгнул вперед раньше, чем стража поняла, что происходит. Клинок без усилий проткнул легкую мантию и вонзился в живот дворецкого.

— Увидимся в Мирае, — прошипел Еасир и вытащил меч из пузырящейся кровью раны.

Он отрубил руку ринувшемуся на него солдату и перерезал горло следующему. Увернулся от копья третьего и бросился к воротам.

Еасир добежал до сооруженного на месте бывшего рынка загона, вскочил на лошадь и пустил ее галопом. Трое наггароттов попытались преградить ему путь, но он промчался сквозь заслон, на ходу вырвав из рук одного из солдат копье. Под гулкий перестук копыт командир поскакал по подземной улице, что вела вглубь холма, на котором стоял Тор Анрок.

Сзади поднимали тревогу, но Еасир не обращал на крики внимания и лишь подстегивал лошадь. Эльфы разбегались с его пути, пока он несся по городу. Сердце стучало в такт галопу коня, и Еасира все больше охватывала сжимающая горло паника. Мир вокруг исчез. Осталась лишь тревога о жене и сыне.

Когда Еасир выехал из города, над полями Тиранока уже сгущались сумерки. Командир не думал о том, что скоро загонит коня. Он сосредоточился на одной мысли: как можно быстрее добраться до поросших лесом холмов. В рубиновом свете заката к опушке маршировали нагаритские отряды.

Он завернул налево, чтобы обогнать солдат. На краю леса пришлось пригнуться, и он влетел под хлещущие по лицу и плечам ветки. Быстрый взгляд направо подтвердил, что несколько сотен нагаритских воинов окружают пещеру.

Конь споткнулся о корень дерева, и Еасир едва не вылетел из седла. С трудом втянул воздух в легкие, выпрямился и снова подстегнул лошадь. Впереди в сумерках блестело оружие и доспехи.

Последним усилием Еасир заставил коня преодолеть ведущий к пещере подъем. Среди деревьев вокруг метались крики солдат.

— Алит! — закричал командир, когда впереди показался вход в пещеру.

Юный анарец прыжком поднялся на ноги — в руке он сжимал невесть откуда взявшийся лук.

В вихре взметнувшихся в воздух листьев Еасир остановил спотыкающегося коня. Спрыгнул с седла и побежал к пещере.

— Нас обнаружили! — крикнул он.

Сафистия и Хейлет выскочили из пещеры, но Еасир отмахнулся от приветствий жены.

— Берите детей и бегите! — хрипло выдохнул он. — Враги совсем близко.

Не успел он договорить, как из леса появились первые солдаты. Они указывали на пещеру и быстро поднимались по склону.

— Бегите! — крикнул Еасир, схватил Сафистию и толкнул к пещере. Женщина упиралась и вырывалась у него из рук.

— Ты пойдешь с нами! — выдавила она сквозь слезы.

Еасир сдался и крепко обнял жену. Вдохнул запах ее волос, прижался к теплой щеке. Затем его охватила накатывающая пустота, и он отстранился.

— Бери Дуринитилла и уходи, — севшим голосом приказал он. — Спасай нашего сына. Потом ты расскажешь ему, что отец любил его больше всего на свете.

Сафистия выглядела так, будто никуда не пойдет, но Хейлет схватила ее за руку и потащила к пещере. С беззвучным криком Еасир ринулся за ними и в последний раз обнял жену.

— Я люблю тебя, — прошептал он и отпустил ее.

Еасир перевел взгляд на пробирающихся по лесу наггароттов, и горе сменилось пылающей злостью. Тело налилось гневом, руки задрожали. В его жизни было так мало покоя.

Командир думал, что обрел его, но нашлись те, кто захотел лишить его даже малой толики счастья.

— Я останусь с тобой и буду сражаться, — произнес Алит.

— Нет! Ты должен охранять женщин.

Между ними и наггароттами оставалось меньше сотни шагов. Из пещеры доносились встревоженные голоса эльфиек.

— Уведи их отсюда, — прошипел Еасир. — Ултуан погружается во тьму. Ты должен бороться с ней.

Алит замешкался, его взгляд метался между пещерой и наступающими наггароттами. Затем с подавленным вздохом он кивнул.

— Это была честь для меня, — юноша стиснул плечо Еасира. — Я не встречал более достойного сына Нагарита, и я клянусь, что отдам жизнь, чтобы защитить твою семью.

Алит не знал, услышал ли Еасир его клятву, потому что все внимание командира сосредоточилось на приближающихся воинах. Юноша побежал к пещере, но на пороге обернулся. Одетые в черные доспехи наггаротты приближались с некоторой опаской, группами по дюжине солдат в каждой, с поднятыми щитами и опущенными копьями.

Еасир стоял лицом к выходящему из-под деревьев темному войску. В правой руке он держал наготове меч, в левой — копье. Он выглядел совершенно спокойным, смирившимся со своей судьбой. Глядя со стороны, можно было подумать, что командир вышел подышать свежим вечерним воздухом. Еасир не оглядывался назад и не отрывал взгляд от тех, кто собирался убить или увести в рабство его семью. Алит никогда не видел подобного мужества. Юноша знал, что нужно сделать, но его охватывал жгучий стыд при мысли о бегстве.

Еасир вызывающе поднял над головой копье и над холмом прокатился его крик — так звучал голос командира, который привык отдавать приказы поверх шума схватки.

— Знайте, с кем вам предстоит сразиться, трусы! — крикнул он. — Я Еасир, сын Ланадриата. Я командир Нагарита. Я сражался в Атель Торалиене и в битве при Сильвермере. Я шел с князем Малекитом на север и бился с порождениями темных богов. Я первым вошел в Анлек, когда свергли Морати. Сотни тысяч врагов ощутили на себе мой гнев! Идите и попробуйте на вкус мести моего копья и ярости меча. Идите сюда, храбрые солдаты, и сразитесь с настоящим воином!

Еасир вскинул меч и от его крика наступающие замешкались и обменялись испуганными взглядами.

— Я наггаротт!

Командир сорвался с места и побежал вниз по склону. Когда он поравнялся с линией щитов, Еасир высоко подпрыгнул, копье в его руке метнулось вниз. Под лязг железа он врезался в шеренгу солдат. По склону прокатился крик боли и ужаса, когда авангард упал под натиском Еасира. В считанные моменты на земле распласталась дюжина тел, опавшие листья окрасились кровью. Меч и копье в руках Еасира превратились в серебристый ураган и разили всех, до кого могли дотянуться.

Затем Еасир скрылся из вида. Солдаты ринулись вперед и окружили его.

Алита душило отчаяние, но сердце согревала гордость. Он вбежал в пещеру и скрылся в темноте следом за остальными.

Глава 11 Маяк надежды

И снова Алит очутился в горах, хотя на сей раз не один. Горстка беглецов верхом отправилась на север, затем свернула на восток. Хитрость Алита позволила им обойти преследователей у подножия гор перед следующим поворотом на север. Утром шестого дня побега Лириан подъехала к Алиту.

— Почему мы едем на север? — спросила княгиня. — Орлиный перевал южнее. Эта дорога ведет не в Эллирион.

— Мы не едем в Эллирион, — ответил Алит. — Мы едем в Нагарит.

— Нагарит? — выдохнула Лириан. Она остановила лошадь, и Алит придержал свою. — Нагарит — самое последнее место, где мы можем спрятаться. Наггаротты хотят отобрать моего сына!

К ним подъехала Хейлет.

— Почему мы стоим? — спросила она.

— Он хочет отвезти нас в Нагарит, — взвизгнула Лириан, будто обвиняла Алита в попытке убить их во сне.

— Не весь Нагарит подчиняется Морати, — ответил юноша. — Во владениях моей семьи мы будем в безопасности. В большей безопасности, чем где-либо еще. Культы существуют повсюду, даже в Эллирионе. Вы же доверяете мне?

— Нет, — ответил Лириан.

— Откуда нам знать, что ты не бросишь нас?

— Я дал слово Еасиру, что буду защищать вас. И я должен доставить вас в безопасное место.

— И какова в наши дни цена слову наггаротта? — бросила Лириан. — Может, стоит вернуться в Тор Анрок и спросить там?

— Не все наггаротты одинаковы, — горячо возразил Алит. — Некоторые из нас ценят свободу и честь. Это и есть истинный народ Аэнариона. А тех, кто захватил Тор Анрок, мы называем по-другому — друкаи.

Лириан все еще колебалась, но Хейлет его слова убедили. Она сама была уроженкой Нагарита и лучше понимала возникший там раскол.

— Алит говорит правду, — мягко обратилась она к княгине. — Не все наггаротты молятся темным богам и желают покорить Ултуан. Если ты не доверяешь Алиту, доверься мне.

Лириан ничего не ответила, повернула лошадь и направилась обратно по дороге, по которой они приехали. Алит перегнулся в седле и поймал уздечку ее коня.

— Мы едем в Нагарит, — тихо повторил он.

Алит никогда еще не любил Эланардрис так сильно, как в тот момент, когда они пересекли перевал у Кайл Амис. Он остановил лошадь и оглядел холмы и горы. Последнее время он часто задумывался, доведется ли увидеть их снова. На миг его полностью поглотила красота белых склонов и приглаженной ветром травы. Осенние облака низко нависали над землей, но то тут, то там над блестящими снежными вершинами проглядывало солнце. Юноша набрал полную грудь холодного свежего воздуха.

Женщины остановились рядом с ним и с одинаковым потрясением оглядывали горы и самого Алита.

— Это твой дом? — спросила Сафистия.

Алит указал на северо-запад.

— Особняк анарцев лежит вон там, за лесами на склонах Хитран Анула. Верхом до него два дня пути.

Движение в небе привлекло внимание юноши, и он совсем не удивился, когда увидел кружащего над лесом ворона. Птица приземлилась на сук приземистого кустарника, каркнула и снова поднялась в воздух, направляясь на юг.

— Я принесу свежей дичи, — сказал Алит. — Езжайте вперед, я не буду отходить далеко и скоро нагоню вас. Тут безопасно.

Он повернул коня в том направлении, куда улетел ворон, и пустил его рысью, внимательно высматривая по пути Эльтириора.

Алит завернул за груду покрытых мхом валунов и обнаружил сидящего на камне вороньего герольда. Рядом пощипывала траву лошадь. Ворон сидел на плече хозяина и, когда юноша спешился и подошел поближе, наградил его неприветливым взглядом.

— Следовало ожидать, что ты нас встретишь, — произнес Алит.

Он спрыгнул с лошади и присел рядом с Эльтириором.

— Я мог бы сказать, что это совпадение, но я слишком хорошо знаю Морай-хег, — ответил вороний герольд. — Я ехал на север, и тут увидел вас. Какие новости в Тираноке? Я мало что слышал, но даже обрывочные сведения оттуда меня тревожат.

— Каентрас с сообщниками захватил власть в lop Анроке. Мне поручили охранять законного наследника Бел Шанаара, чтобы он не попал в руки Морати. Я почти год не получал вестей из Нагарита. Какого приема нам ожидать в Эланардрисе?

— Теплого. У Морати сейчас много забот, и ей не до анарцев. Ее войско разделилось на две части: та, что служила Малекиту, и та, что приносила клятву верности самой Морати. Она думает, что анарцы не представляют для нее угрозы.

Алит ничего не ответил, и Эльтириор продолжил:

— Ултуан охватило смятение. После побоища в храме Азуриана выжила лишь горстка.

— Побоища?

— Конечно. Хотя представить всю картину сложно, но я не сомневаюсь, что там случилось предательство. Культы долго выжидали, набирали силу — и наконец нанесли удар. Во многих княжествах бушуют мятежи и интриги. Сейчас все заняты только своими проблемами, а Морати готовится к войне.

— К войне? — спросил Алит. — С кем? Одно дело захватить оставшийся без правителя Тиранок, но выступить против остальных княжеств?

— И тем не менее таковы ее намерения. Когда Морати восстановит контроль над своей армией, Нагарит выступит против всего Ултуана.

— Тогда лучше не мешать ей совершить эту глупость, — сказал Алит.

— Глупость? — горько рассмеялся Эльтириор. — Нет, королевой движет отнюдь не глупость, хотя затея опасная. Ултуан разделен на княжества. Ни одно из них не сможет в одиночку тягаться с Нагаритом. У них маленькие армии, они не имеют должной подготовки, и наверняка среди них есть преданные культам шпионы. Если княжества Ултуана не объединятся, только у Каледора хватит сил, чтобы отразить атаку.

— Но они обязательно объединятся, когда увидят грозящую им опасность.

— Их некому объединить, нет такого знамени, под которым могут выступить все князья. Король-Феникс мертв. За кем еще они согласятся пойти? Смерть Бел Шанаара можно считать несчастным случаем или частью обширного заговора, но его кончина и гибель многих князей оставили Ултуан беззащитным. И если Морати нанесет удар достаточно быстро — смею предположить, что весной — никто не сможет противостоять ей.

Пока Алит размышлял над услышанным, он рассеянно выдернул длинную травинку и завязывал ее в замысловатые узлы. Ему всегда лучше думалось, когда руки были чем-то заняты.

— Мне кажется, что чем дольше в Нагарите продлится смятение, тем больше времени будет у других княжеств, чтобы оправиться от катастрофы.

— Согласен, — кивнул Эльтириор. — Что ты задумал?

— Знамя, ты сказал. Нужно собрать всех наггароттов, которые готовы сопротивляться власти друкаев. Анарцы способны взять эту роль на себя.

— В прошлый раз, когда вы попытались противостоять воле Анлека, то потерпели поражение, — возразил Эльтириор.

— В прошлый раз среди нас затесался предатель, Каентрас, — прорычал Алит. — Мы были не готовы к противостоянию и оказались в изоляции и в меньшинстве. Теперь никто не сможет усомниться в нашей правоте. Не будет препирательств о том, кому хранить верность. Семьи, которые когда-то боялись гнева Морати и ничего не делали, теперь знают, что они не смогут и дальше оставаться в стороне.

Эльтириор наградил его взглядом, в котором читалось сомнение.

— Хотел бы я, чтобы так и вышло, — произнес он.

Он встал и направился к своей лошади, но Алит окликнул его.

— Скорее всего, нам понадобятся глаза и уши вороньего герольда. Есть какой-нибудь способ связаться с тобой?

Эльтириор вскочил седло и расправил по бокам плащ.

— Нет, — ответил он. — Я прихожу и исчезаю по прихоти Морай-хег. Если Всевидящая решит, что я тебе нужен, я окажусь поблизости. Ты знаешь, как меня найти.

Ворон взлетел с его плеча, трижды взмахнул крыльями и пролетел над головой Алита. Птица издала громкий крик и начала подниматься в небо. Алит наблюдал, как ворон взлетает все выше и выше, превращаясь в точку высоко над головой.

— Я… — начал юноша, поворачиваясь к Эльтириору.

Вороний герольд исчез. Алит не слышал ни звяканья уздечки, ни стука копыт. Юноша ошеломленно покачал головой.

— Хоть раз в жизни он может попрощаться как положено?

К тому времени, когда Алит выехал на ведущую к особняку дорогу, он обзавелся внушительным эскортом. Верные семье слуги и работники выходили из домов, чтобы порадоваться его возвращению. Тем не менее радостные возгласы и улыбки казались немного вымученными — тяжесть произошедшего в Нагарите раскола отразилась и на них. Алит старался выглядеть уверенным в себе, как подобало князю дома Анар, но в глубине души он знал, что впереди ждет еще много горестей.

На суматоху у особняка собралась небольшая толпа. Из ворот выбегали солдаты и слуги и изумленно разглядывали вернувшегося господина. Среди них юноша заметил Геритона. При виде его канцлер послал нескольких слуг бегом в дом. Когда Алит подъехал к воротам, во двор вышли отец и мать — они явно спешили, но в то же время пытались сохранять должное достоинство.

Алита подобные условности не смущали. Он спрыгнул с лошади и протолкался через толпу — по дороге его награждали похлопываниями по спине и сердечными приветствиями. Юноша пустился бегом и встретил мать на полпути к особняку.

Они обнялись; Майет прижалась к груди сына, его плащ тут же промок от ее слез. Подошел Эотлир и обнял их обоих. Его лицо хранило суровое выражение, но блеск глаз выдавал радость от встречи с сыном, живым и здоровым. Алит расплылся в улыбке. И тут он вспомнил о своих спутницах.

Юноша повернулся к воротам, где остановились и изумленно осматривали все вокруг Лириан, Сафистия и Хейлет. Слуги приняли у них из рук детей и помогли спешиться. Алит быстро представил женщин семье, назвав только их имена. Хотя он знал, что здесь беглецы будут в безопасности, он не хотел лишних сплетен о Лириан и ее сыне.

— Нам нужно поговорить, — сказал он Эотлиру.

Отец кивнул и жестом пригласил женщин в дом.

— Геритон позаботится о гостях, — заверил он.

— Где Эолоран? — спросил Алит, пока они шагали по мощеной дорожке к особняку.

— Ждет внутри, — ответила Майет.

Так и было. Дед Алита сидел во главе стола в зале, положив подбородок на переплетенные пальцы. При появлении Алита он поднял голову, но на его лице ничего не отразилось. Юношу охватила внезапная тревога: он испугался, что принял неправильное решение и напрасно возвратился в Эланардрис. Или нужно было вернуться раньше?

— Ты долго отсутствовал, Алит, — серьезно произнес Эолоран. Невыразительная маска спала с его лица, и уголки губ расползлись в улыбке. — Надеюсь, ты был занят важными делами, и поэтому так долго не вспоминал о своей семье.

— Я даже не могу описать, насколько важными, — засмеялся Алит, подошел к деду и обнял его. — Но я попытаюсь.

В дверях появился Геритон.

— Ваши гости размещены в восточном крыле, господин, — сказал он.

— Спасибо, Геритон, — ответил Эолоран. — И позаботься о том, чтобы их не беспокоили.

— Конечно. — Слуга поклонился, вышел из зала и беззвучно закрыл за собой двери.

Алит вкратце рассказал о событиях в Тор Анроке и обстоятельствах своего отъезда. Его внимательно выслушали, но как только юноша закончил рассказ, раздались вопросы.

— Как ты думаешь, тиранокцы будут сопротивляться? — спросил Эолоран.

— Они попытаются и проиграют, — ответил Алит. — Придворных держат в заложниках, армией командовать некому. Если войско Морати перейдет Наганат, я сомневаюсь, что в Тираноке сумеют его остановить.

— Расскажи о Каентрасе, — потребовал Эотлир. — В чем заключается его роль? Он сознательно участвует в заговоре?

— Отец, именно Каентрас поймал в ловушку князя Юрианата. Я сомневаюсь, что он в одиночку задумал узурпировать трон Тор Анрока, но он один из главных заговорщиков. Среди прибывшего войска я видел флаги его дома.

— Ты уверен, что Еасир погиб? — продолжал отец. — Возможно, его отряды не захотят сражаться под командованием Каентраса.

— Некоторые из них давали клятву верности лично Еасиру, но я не знаю, насколько их много. И даже среди них не нашлось никого, кому Еасир мог доверить тайну о местонахождении жены и ребенка. Не стоит надеяться, что друкаи передерутся между собой. И да, я уверен, что Еасир погиб. Никто из воинов, за исключением разве что Аэнариона или князя Малекита, не смог бы выстоять против такого количества врагов. Теперь его семья находится под моей опекой.

— И мы поможем тебе позаботиться о них, — заверила Майет. — А теперь расскажи мне о Миландит.

— У нас еще будет время послушать истории о романах Алита, — проворчал Эотлир. — Сначала нужно решить, что делать дальше.

Алит кивнул — он знал, что они придут к решению только глубоко ночью. Майет махнула рукой на своих мужчин, встала за спинкой стула Алита и положила руки ему на плечи.

— Ты не сможешь скрываться от меня вечно, — она поцеловала сына в макушку и направилась к выходу. — Я узнаю, что ты там вытворял.

— Палачи Морати милосерднее любопытной матери, — произнес Эотлир, когда Майет вышла из комнаты.

Алит горячо закивал.

Глава 12 Темные топи

Как и предсказывал Эльтириор, друкаи действительно намеревались подчинить себе Ултуан. За зиму власть Анлека над Нагаритом окрепла, и противостоящие Морати силы были вынуждены постепенно уступить свои позиции. Эланардрис снова стал убежищем для несогласных с тиранией, в число которых входил кое-кто из князей и капитанов армии. Вдоль подножия гор растянулись тысячные отряды нагаритских воинов. Дуринн, правитель портового города Гальтир, сумел продержаться в осаде всю зиму, но когда стаял снег, подошли свежие силы, и друкаи захватили город. Они забрали стоявшие на зимнем причале корабли, и теперь никто и ничто на Ултуане не могло укрыться от флота Морати.

В середине весны войска друкаев выступили из Анлека. Благодаря продолжающемуся в Тираноке безвластию они сумели взять под контроль ведущие на восток перевалы и вошли в Эллирион. Флот патрулировал северо-западное побережье острова, но обходил стороной Каледор и Эатан — друкаи опасались внушительных морских сил Лотерна. И все это время анарцы ожидали, когда же ярость друкаев обрушится на Эланардрис, но нападения так и не последовало. Вполне возможно, что высокомерие Морати не позволяло ей всерьез воспринимать угрозу, исходящую от горной провинции, и королева направила усилия на быстрое завоевание других княжеств. Допросы захваченных анарскими дозорными офицеров подтверждали эту догадку: когда Морати подчинит себе весь Ултуан, у нее будет свободное время, чтобы поквитаться с Эланардрисом.

Анарцы совершали небольшие вылазки по Нагариту, но пока не могли нанести серьезного урона. Эолоран и Эотлир опасались попасть в окружение или оставить Эланардрис без охраны, поэтому не выдвигали против друкаев всех своих сил. Тысячи беглецов искали приюта в горах на их землях. Еды и прочих ресурсов не хватало. Анарцы были вынуждены перейти к партизанской войне: они нападали на марширующие в Тиранок колонны друкаев и отступали прежде, чем враги успевали нанести ответный удар.

Зимой снова созвали отряд Теней, и на сей раз их возглавил Алит. Вскоре ряды Теней насчитывали несколько сотен самых отчаянных и опытных воинов Эланардриса, и Эолоран все чаще отправлял их потрепать войска друкаев.

Под руководством Алита Тени наводили на врагов страх. Юный князь часто вспоминал об увиденном в лагере каинитов и об оккупации Тор Анрока, поэтому он не знал пощады. Тени не сражались. Они прокрадывались во вражеские лагеря и убивали во сне. Они совершали налеты на деревни, которые обеспечивали армию друкаев продовольствием, разоряли амбары и поджигали дома приспешников Морати. Вскоре верные Анлеку дворяне начали опасаться за свою жизнь, потому что Алит с Тенями охотились за ними и убивали на ночных дорогах, а порой врывались в замки и вырезали целые семьи.

Алит снова встретился с Эльтириором после нападения на Гальтир, где Тени сожгли полдюжины кораблей с командами на борту. Со дня побоища в храме Азуриана прошел почти год, и несмотря на внушаемый врагам страх Алит понимал, что анарцы мало чего добились. И все же принесенные Эльтириором новости подарили ему некоторую надежду.

— Князья выбрали нового Короля-Феникса, — сообщил вороний герольд.

Они встретились в роще неподалеку от лагеря Теней на северной границе Эланардриса. Стояла ночь, и луна еще не взошла. В темноте вороний герольд становился совершенно невидимым — бестелесный голос среди деревьев.

— Совет выбрал князя Имрика, и, хвала богам, он согласился занять трон Феникса, — продолжал Эльтириор.

— Имрик — хороший выбор, — кивнул Алит. — Он опытный воин, а Каледор второе по силе княжество после Нагарита. Драконьи князья станут для Морати крепким орешком.

— Он взял имя короля Каледора, в память о деде.

— Любопытно. Хотя и не лишено смысла. Пусть остальные князья помнят, что в жилах короля течет кровь Укротителя Драконов. Что тебе известно о его намерениях?

— Он будет сражаться, но больше я ничего не знаю, — ответил Эльтириор.

— Надо найти способ отослать в Каледор гонца, — задумчиво произнес Алит. — Если мы сумеем объединить наши силы…

С этой мыслью Алит вернулся в особняк, чтобы обсудить ее с отцом и дедом. На юг выслали четверых гонцов, но переправы через Наганат хорошо охранялись. Расчлененные, изуродованные останки трех герольдов нашли нанизанными на колья вдоль ведущей в Эланардрис дороги.

За зиму анарцы так и не получили ответного послания из Каледора, и судьба последнего гонца осталась неизвестной. До Эланардриса редко доходили новости, и еще реже они обнадеживали его обитателей. Несмотря на вступление на престол короля Каледора остальные княжества по-прежнему предпочитали действовать сами по себе, особенно восточные — они еще не ощутили полной силы натиска друкаев. Вместо того чтобы объединить силы под эгидой Короля-Феникса, князья пытались самостоятельно защитить свои земли, и в результате Тиранок, Эллирион, Крейс и Эатан сильно пострадали от наступающих армий Нагарита.

Поздней весной к особняку подъехал окровавленный гонец и потребовал аудиенции Эолорана. Глава дома Анар вызвал к себе Эотлира и Алита.

— Я Илриадан, и я принес новости от Короля-Феникса, — сказал гонец.

Ему дали свежую одежду и перебинтовали рану на руке, поставили перед ним еду и крепленое вино.

— Расскажи нам все, что тебе известно, — произнес Эотлир. — Каковы новости с войны?

Илриадан отпил немного вина.

— Мне нечем утешить тех, кто сопротивляется власти Морати, — сказал он. — Король Каледор делает все, что в его силах, чтобы сдерживать наступление, но друкаи, как вы их называете, набрали немалую силу. Король-Феникс пока не в состоянии выставить против них равное войско. Он вынужден отступать под их натиском, лишь замедляя продвижение Морати.

Новости расстроили Эолорана. Он вздохнул и склонил голову.

— А разве нет надежды, что Король-Феникс сумеет перейти в наступление? — тихо спросил он.

— Нет, — ответил Илриадан. — Его князья делают все возможное, чтобы убедить драконов Каледора сражаться на его стороне, но лишь немногие из них по-прежнему согласны помогать эльфам. А без помощи драконьих князей армия Анлека Каледору не по силам.

— Что мы можем сделать, чтобы помочь Королю-Фениксу? — спросил Эотлир.

Илриадан покачал головой.

— Друкаи захватили несколько замков и городов в Эллирионе и Тираноке. Король-Феникс задумал сжечь посевы перед их наступлением, но остальные князья воспротивились, потому что не хотели, чтобы их подданные голодали. Сейчас Морати укрепляется на захваченных землях, и мы боимся, что в следующем году начнется новое наступление.

— Не могу поверить, что на всем Ултуане не найдется силы, чтобы противостоять ей! — воскликнул Алит. — Нагарит силен, но неужели другие княжества не способны собрать равное ему по численности войско!

— Ты наггаротт, и не понимаешь нас, — ответил Илриадан. — Вас с детства воспитывают воинами. Мы живем по-другому. Наши войска слишком малы в сравнении с легионами Нагарита. Многие солдаты покинули Ултуан и перебрались в колонии, а те, кто остался, никогда не бывали в битве. Друкаи приручили горных зверей и спускают их на наши отряды, среди них много безумных фанатиков, которые жаждут крови и не боятся смерти! Изрядное число наггароттов вернулось из Элтин Арвана, чтобы сражаться за Морати. Все они — закаленные в битвах ветераны, и один такой солдат стоит пятерых наших! Как мы можем сражаться против подобного войска? Это настоящее чудовище, подгоняемое ненавистью к врагам и страхом перед командирами.

Анарцы молча пытались осознать, что они не получат помощи за пределами Нагарита.

— Сейчас мы готовим армию, но король Каледор не будет посылать неопытных бойцов против превосходящего по силе врага, — добавил Илриадан.

— Сколько нужно времени, пока ваша армия будет готова сражаться? — спросил Эолоран.

— По меньшей мере два года.

Ответ посланника встретили горестные вздохи.

— Не надо отчаиваться, — быстро продолжил Илриадан. — У друкаев нет больших кораблей, чтобы пройти через Морские Ворота Лотерна, так что они не осмелятся пересечь Внутреннее море. Каледор уверенно удерживает позиции на юге. В Крейсе врагам приходится с ожесточенным боем отвоевывать каждый клочок земли. Там правит кузен Короля-Феникса, и он не поехал на совет в храме Азуриана, так что Крейс хранит верность трону Феникса. Путь через горы станет для друкаев не таким легким, как равнины Тиранока. Даже если они захватят Крейс, дальше им еще нужно будет пройти через Авелорн. Иша не потерпит присутствия темных созданий, и энты станут сражаться бок о бок с воинами Вечной Королевы. Далеко не все жители оккупированных земель сдались. Морати придется приложить немало усилий, чтобы удержать эти земли. Неожиданность и быстрота действий подарили ей преимущество, но время станет нашим союзником. В следующем году ей не удастся одержать легких побед, а еще через год… Ладно, не будем заглядывать вперед.

Анарцам ничего не оставалось, кроме как смириться с мыслью, что пока они беспомощны. Они укрепили в меру сил холмы Эланардриса на случай неожиданного нападения. Оттуда, из безопасного убежища, Тени выходили на вылазки, а воины Эолорана терроризировали передвигающиеся по восточным дорогам отряды.

Когда через восточную границу начали прибывать беженцы из Крейса, положение в горах ухудшилось.

Отчаявшиеся эльфы шли на риск, перебираясь через опасные вершины, лишь бы спастись от друкаев, но в Эланардрисе и так не хватало еды, а тут еще прибавилось несколько тысяч голодных ртов. Алиту пришлось изменить задачи Теней. Теперь они нападали на вражеские караваны, воровали припасы и грабили амбары. Ловили одинокие патрульные отряды и забирали их вещи: палатки, одежду и оружие, так необходимые анарцам.

Алит боялся, что из внушающих страх воинов Тени превратились в фуражиров, но Эолоран твердо стоял на своем — о беженцах надо заботиться.

Прошел еще один печальный год, и еще. Крейс почти сдался на милость победителя. Группки охотников еще держали оборону в горных сторожках, но дороги в Авелорн открылись для друкаев. Эллирион оказался в окружении, хотя князь Финудел еще удерживал столицу своего княжества Тор Элир. С востока доходили весьма обрывочные новости. В землях Сафери некоторые князья-маги поддались на обещания колдовского могущества и перешли на сторону Морати. Хотя верные князю маги составляли большинство, началась гражданская война. Поля горели от всполохов заклинаний, с неба падали кометы, а воздух звенел от магической энергии. Друкаи осмелились напасть на Лотерн, чтобы захватить могучие Морские ворота. Нападение отбили с огромными потерями с обеих сторон. Верные Лотерну войска смогли одержать победу лишь после подхода армии Короля-Феникса. Княжество еще держалось перед натиском друкаев, и, подобно Эланардрису, стало прибежищем для вытесненных с родины жителей Эллириона и Тиранока.

А анарцы по-прежнему выжидали подходящего времени, чтобы нанести удар.

Только на четвертый год войны продвижение друкаев остановилось. Весной в особняк анарцев начали прилетать ястребы с посланиями Короля-Феникса. Эолоран с удовлетворением читал их семье.

— Драконьи князья наконец-то вступили в войну, — сказал он Алиту и Эотлиру. — Король Каледор при помощи флота Эатана собрал войско на границе Эллириона и наступает на север.

— Хорошие новости, — откликнулся Алит. — Когда он подойдет к Тираноку, мы можем выступить ему навстречу.

— Боюсь, что тогда мы истощим свои силы слишком рано, — ответил Эолоран. — Нужно выбрать правильное время, чтобы наш удар сыграл решающую роль.

— Но мы не можем позволить себе быть слишком осторожными, — возразил Эотлир. — Пусть наше войско меньше, чем армия Каледора, надо разбить друкаев в Тираноке. Сами по себе мы долго не продержимся. Нам не выстоять следующую зиму. Или ты хочешь ждать, пока Каледор подойдет к границе Эланардриса?

— Ты заходишь слишком далеко! — отрезал Эолоран. — Я все еще правитель дома Анар!

— Тогда и поступай как правитель! Встань во главе армии! Это наш шанс победить. Мы помогли Малекиту при Эалите, настало время оказать помощь Королю-Фениксу. Нападем на друкаев и вынудим их отозвать солдат из Эллириона и Тиранока. От наших вылазок мало толку, они лишь раздражают Морати. Давай соберем всех воинов и выступим открыто.

— Это глупо, — махнул рукой Эолоран. — Кто защитит Эланардрис?

— У крейсийцев и тиранокцев достаточно людей, чтобы удерживать холмы до нашего возвращения.

— Оставить земли в руках чужеземцев? — презрительно рассмеялся Эолоран. — Какойкнязь так поступит?

— Такой, который сумеет проглотить свою гордость и сделать так, как того требуют обстоятельства.

Алит с ужасом наблюдал за их перепалкой. Отец и дед иногда ругались, но он никогда не видел их в гневе. Они нередко спорили о принципах, но сейчас уже пытались побольнее задеть и унизить друг друга.

— Ты думаешь, меня ведет гордость? — прорычал Эолоран. — Ты думаешь, что жизни беспомощных эльфов, которые нашли приют в наших горах, ничего не стоят?

— Пока мы не начнем действовать, у них нет будущего. — Эотлир, наоборот, сохранял ледяное спокойствие перед гневом отца. — Еще до конца войны они умрут от голода и холода, потому что мы не сможем и дальше кормить и одевать их. И единственный способ прекратить их страдания — это остановить войну. Сейчас же!

Эолоран направился к двери, но бросил через плечо.

— Это твои земли, которые ты хочешь выбросить на ветер, а не мои!

Зал содрогнулся от грохота захлопнутой двери; Эотлир сел на стул и уставился в высокое окно.

— Что нам делать? — спросил Алит.

Эотлир грустно взглянул на сына.

— Я буду сражаться, независимо от пожеланий Эолорана, — сказал он. — Ты больше не ребенок, так что выбирай сам.

— Я тоже буду сражаться. — Алиту даже не потребовалось времени на раздумья. — Я лучше попытаюсь победить и погибну, чем соглашусь прозябать в плену медленной смерти. Чем дольше мы ждем, тем слабее становимся.

Эотлир кивнул и потрепал сына по руке.

— Тогда мы будем сражаться вместе, — сказал он.

Эотлиру удалось собрать около четырнадцати тысяч солдат. Все они были уроженцами Нагарита и знали, что сражаются не только за свою жизнь, но и ради грядущих поколений. Войско выступило на запад, к подножию окружающих Эланардрис холмов. На востоке тыл защищали горы, с запада и юга протянулись трясины Энниун Морейр — Темные топи. К северу лежали разоренные земли Урительт Орира.

Тысячу всадников послали на север — эта была вся кавалерия под командованием Эотлира. Их целью стал лагерь друкаев у Тор Мирансиата. С ними отправился герольд Лиасдир с флагом дома Анар. Он должен был провозгласить, что Эланардрис отвергает правление Анлека и никогда не склонится перед Королевой-Ведьмой. Этот поход задумывался как приманка. Командиры друкаев не потерпят нанесенного Морати оскорбления.

Оставшиеся тринадцать тысяч солдат, больше половины из которых были стрелками, полукругом растянулись по холмам; открытая середина этой «подковы» смотрела на запад. Лучники взяли с собой все запасы стрел Эланардриса и готовились встретить врагов штормом залпов. Перед ними фалангами выстроились копейщики; перекрывающие друг друга щиты образовали непробиваемую для стрел врага стену. Войско не пыталось прятаться, поскольку план Эотлира заключался в том, чтобы открытым выражением неповиновения спровоцировать друкаев на поспешную атаку.

Кавалерия заманит врагов в предательские топи, где до этого Алит и его Тени два дня размечали для всадников безопасные тропинки. При отступлении они уберут пометки, преследователи окажутся в трясине и станут легкой добычей для лучников. Эотлир намеревался вызвать бурный гнев Анлека: если анарцы сумеют одержать внушительную победу, Морати не останется другого выбора, кроме как отозвать войска из Эллириона, что ослабит давление на короля Каледора.

В полдень Эотлир приказал всадникам выступать. Успех зависел от верного расчета времени. В сумерках путешествие по топям станет еще более опасным, и друкаи понесут большие потери.

Алит стоял рядом с отцом. Его Тени спрятались среди кочек и камыша Энниун Морейр, собравшись потрепать врага по пути, но Эотлир настоял на том, чтобы в ходе сражения сын находился рядом с ним.

Враги показались примерно в то время, на которое рассчитывал Эотлир. Резкий пересвист Теней сообщил о приближении кавалерии, и вскоре Алит увидел осторожно выбирающих дорогу всадников — последний в каждой колонне откидывал в стороны прутики, которыми Тени пометили путь. Когда рыцари достигли холмов, они завернули на север, чтобы перехватить врагов, если те попробуют взять войско в кольцо справа. Лиасдир отделился от других всадников, соскочил с коня рядом с Эотлиром и воткнул древко флага в мягкий торф. Герольд вытащил из ножен меч и посмотрел на князей.

— Там их довольно много, — сообщил он с робкой улыбкой. — Надеюсь, мы поступаем правильно.

Эотлир не ответил; он не отрывал взгляда от появившейся на болотах темной тучи. Друкаи надвигались медленно, подобно расплывающейся кляксе. Казалось, что за ними следует черный туман, и Алит тоже чувствовал колдовство в воздухе. От прикосновения темной магии по коже побежали мурашки — заклинания друкаев притягивали ее, и магия впитывалась в горы за спиной.

Среди пехотинцев возвышались огромные чудовища. Гидры с плеском топали по болоту, их взрыкивания звучали боевым кличем.

— Сигнальщики! — крикнул Эотлир.

Трубачи подняли свои инструменты и выдули долгий сигнал, который эхом заметался среди холмов. Переливчатый непокорный звук наполнил сердце Алита гордостью. В задних рядах затянули песню, и Эотлир удивленно обернулся. Ее подхватывал один отряд за другим, и вскоре боевой гимн анарцев распевало четырнадцать тысяч голосов. Пение разносилось все громче, пока полностью не поглотило шум зверей друкаев.

Сердце Алита стучало в ритм гимну, где перечислялись подвиги Эолорана во времена Аэнариона и битвы за освобождение Эланардриса от демонов. По окончании десятого, и последнего, куплета по холмам прокатился оглушительный крик.

— Анар! Анар! Анар!

Алит присоединился к нему. Отец тоже выкрикивал имя дома, высоко подняв меч.

— Анар! Анар! Анар!

Друкаи подошли достаточно близко, чтобы оценить их количество. Алит прикинул, что перед ним по меньшей мере тридцать тысяч врагов. Он благодарил судьбу, что среди них нет рыцарей, но в то же время его встревожило, что надвигающееся войско выглядело серебристо-черной стеной. Только нагаритские воины, ни единого фанатика. Закаленные в битве, дисциплинированные солдаты будут смертельно опасным противником.

Первые стрелы Теней нашли свои цели, когда между линией анарцев и друкаев оставалось около пяти сотен шагов. Потерь было немного, но действие они возымели внушительное. Друкаи и так с трудом выбирали дорогу в топях, а сейчас многие проваливались в трясину, когда их сбивали с ног мертвые или раненые товарищи. Падали знаменосцы, и поднятые из болотной жижи флаги вяло обвисали на древках. Капитаны со страхом озирались, а Тени продолжали с убийственной точностью выбирать свои жертвы.

Помня битву за Анлек, Алит понимал, что основным слабым местом у гидр можно считать управляющих ими дрессировщиков. К несчастью, друкаи тоже запомнили тот урок, и вооруженные кнутами эльфы старались держаться за спиной огромных чудовищ. Они заставляли зверей лавировать между отрядами, чтобы Тени не могли прицелиться в них.

То тут, то там друкайские лучники пытались отвечать на выстрелы Теней, но лазутчики хорошо спрятались. Отряды с механическими арбалетами, которые выпускали по нескольку залпов один за другим, поливали болтами неуловимых врагов, и Тени начали отступать, перебегая от укрытия к укрытию.

Шаг за шагом друкаи продвигались вперед, хоть им и мешали Тени и трясины Темных топей. Солнце продолжало медленно опускаться к горизонту, сумрак сгущался.

Как только друкаи оказались в пределах досягаемости, анарские лучники открыли стрельбу. То, что они стояли на возвышенности, позволило анарцам сделать первые залпы раньше врагов. Отряд за отрядом по очереди выпускали тучи стрел. Они поразили не так много целей, но стальной град не прекращался. Залпы черных стрел с черным оперением один за другим накрывали ряды друкаев, и те падали тысячами. Трупы затягивало в болото, на твердой земле они ложились кучами; идущие позади воины оказались вынуждены наспех их растаскивать, чтобы не сворачивать с безопасных тропинок.

Когда анлекские воины начали падать, в сердце Алита стал разгораться первый огонек надежды. Хотя юноша с готовностью согласился с решением отца выступить из Эланардриса, он сомневался, что поход будет иметь большой успех — ему скорее предстояло стать отвлекающим маневром, чтобы дать Каледору на юге небольшое облегчение. Но сейчас Алит с мрачным удовлетворением наблюдал, как на его глазах анарцы выкашивают ряды друкаев.

В конце концов вражеские лучники и арбалетчики подошли на расстояние в две сотни шагов и начали обстреливать анарцев. Но Тени не только заранее пометили тропинки, они разлили тонкий слой масла по болотным озерцам. По сигналу Алита Тени выпустили подожженные стрелы. Масло быстро вспыхнуло, и по болоту заплясал пожар. Пламя охватило первые ряды отрядов копейщиков. Горящие воины пытались сбить огонь и метались в панике, разнося его все дальше.

При виде постигшей неприятеля новой неудачи Алит рассмеялся, но тут же смолк под строгим взглядом отца.

— Не следует радоваться смерти, — произнес Эотлир. — Наслаждаться разрушением значит желать его, а по этому пути идут наши враги.

— Ты прав, отец. — Алит виновато склонил голову. — Я радуюсь успеху нашего плана, но не следует забывать и о заплаченной цене.

Победа казалась близкой. Авангард друкаев, которому удалось пережить шторм стрел и огненные ловушки, выбирался из болота и начинал подъем к анарскому войску. Первыми шли копейщики; они подняли над головой щиты, чтобы закрыться от стрел. Нагаритские солдаты не сдавались перед натиском и раз за разом перестраивали ряды, поджидая отставших, чтобы не приближаться к ожидающим рядам противника по одиночке.

Когда на склоне собралось несколько сотен воинов с двумя гидрами на флангах, друкаи продолжили наступление. Барабан начал выстукивать ритм марша, копейщики опустили оружие и двинулись вперед. Гидры шипели и плевались, из их пастей вырывалось пламя, а чешуйчатые тела окутывал дым.

— Надо быстро избавиться от монстров, — произнес Эотлир. Он повернулся к Нитимнису, одному из капитанов. — Беги к отрядам Алетриели, Финаннита и Хелириана и прикажи им заняться гидрой справа. Дай сигнал кавалерии начать боковую атаку.

Капитан кивнул и ринулся к правому флангу. Эотлир повернулся к сыну.

— Передай своим Теням, чтобы заманили в сторону гидру слева.

Алит свистнул низким, протяжным свистом, и через миг над головами анарцев метнулся черный ястреб. Юноша протянул руку, и птица послушно опустилась ему на запястье. Он наклонился к ней и зашептал на языке ястребов, передавая приказ Эотлира. Ястреб повертел головой и подпрыгнул в воздух. Он полетел к трясине и исчез из вида среди зарослей камыша и кустарников.

Вскоре на гидру посыпались стрелы с обмотанными горящей паклей наконечниками. Хотя они почти не причиняли ей вреда, огонь обжигал чудовище, а некоторые стрелы попадали в глаза, рты и мягкий, незащищенный живот. После перехода через болото чешуя гидры местами покрылась маслом, которое сейчас вспыхнуло на спине и боках. Разъяренное животное ринулось на обидчиков, полыхая вырывающимся из ртов пламенем. Гидра забыла о копейщиках и побежала обратно в болото, где увязла в густой грязи по плечи, продолжая извергать огонь из разинутых пастей.

За пятьдесят шагов до противника друкаи перешли в решительное наступление. Оно совсем не походило на дикие атаки фанатиков. Авангард устремился на анарских копейщиков в дисциплинированном, продуманном рывке. Две стены закованных в тяжелые доспехи солдат с оглушающим грохотом встретились, и началось настоящее сражение.

Хотя по дороге друкаи понесли существенные потери, они по-прежнему превосходили анарцев в численности. Из болота продолжало подходить подкрепление.

Свежие силы вливались в авангард, и линия нападения ширилась. Лучники и арбалетчики начали обстрел отрядов, стоящих на вершине холмов, и над головой Алита засвистел шторм стрел.

Юноша внимательно наблюдал за сражением. Линия анарцев пока уверенно держала позиции; они стояли выше противников, и это давало преимущество — они могли пускать стрелы навесом, над щитами друкаев, в то время как те вынуждены были сохранять равновесие, чтобы не скатиться со склона. Правая гидра ворвалась в ряды копейщиков и причиняла немалый урон: она раскидывала воинов и затаптывала их в землю когтистыми лапами. Но эльфы не отступали, из дюжины ран на шкуре чудовища струилась густая кровь, а три из семи голов безвольно болтались на шеях.

Под ногами задрожала земля, и Алит оторвал взгляд от гидры. Шла в наступление кавалерия Эланардриса. Всадники с опущенными копьями ринулись на гидру, опрокинули ее дрессировщиков и вонзили оружие в тело чудовища. Раздались крики и ржание — это хвост гидры выбивал рыцарей из седла и ломал ноги их коням. Копейщики удвоили усилия, две лапы гидры подкосились под ударами мечей и копий. Пехотинцы метались вокруг нее и без устали махали мечами и копьями, в то время как кавалерия понеслась дальше, к флангу друкаев.

Их атака отбросила неприятеля вниз по склону, многие друкаи спотыкались о тела и рытвины и падали. Рыцари не стали продолжать погоню и по сигналу капитана развернули коней и отошли к северу, ожидать приказов.

Снова и снова друкаи штурмовали холм, и каждый раз их встречала стена стрел. Их командиры пытались опрокинуть левый фланг анарского войска, самый дальний от кавалерии. Эотлир выслал им на подмогу резерв из тысячи воинов, и с их помощью анарцы вынудили друкаев отступить обратно к центру «подковы».

Алит не мог сосчитать погибших и раненых. У друкаев оставалась половина тех сил, с которыми они вступили в битву. Анарцы понесли гораздо меньше потерь, хотя в первых рядах зияли дыры. Тем не менее юноша верил в способности отца и в решительный настрой солдат. Пока ему не пришлось обнажить свой меч, а битва выглядела практически выигранной.

Встревоженные крики привлекли его внимание; многие лучники подняли головы к небу и указывали на северо-восток, в направлении Эланардриса. Он тут же увидел, что вызвало их тревогу. Под облаками быстро неслась огромная черная фигура.

— Дракон! — крикнул Алит и выхватил из ножен меч.

Дракон ринулся вниз, спланировав над задними рядами войска; из его пасти вырывалось маслянистое облако. Алит никогда не видел такого огромного зверя. Размерами от морды до кончика шипастого хвоста он мог сравниться с кораблем. Змеиное тело вытянулось стрелой, огромные крылья распахнулись — зверь бесшумно опускался. Четыре лапы заканчивались массивными когтями. На его спине восседал наездник в сверкающих серебряных латах. Он сидел на похожем на трон кресле, за спинкой которого развевалось два флага. В левой руке он держал высокий щит с выгравированной руной смерти. В правой — длинную, как два лошадиных хребта, пику с наконечником из темного кристалла, откуда струилось черное пламя.

Лучники выпустили залп стрел, но с таких же успехом они могли кидать прутики в городскую стену. Мощный взмах крыльев снес с ног несколько дюжин эльфов, и дракон завис в воздухе над стрелками. Из его пасти вырвался густой дым и окутал сотни воинов. Ядовитые испарения разъедали кожу и плоть до кости. По холму прокатилась волна криков. Лучники падали на землю, как безумные, хватались за лицо и кричали от невыносимой боли.

Дракон снова поднялся, и Алита обуяло желание бежать. Юноше казалось, что желтые глаза зверя смотрят на него. Зубы дракона походили на длинные мечи, а красные когти блестели, будто смазанные свежей кровью. Черная чешуя переливалась в свете заходящего солнца, монстр казался сотканным из тлеющих углей.

В голове Алита метались перепуганные мысли, но одна из них настойчиво возвращалась: как зверь попал в руки друкаев? Драконы Ултуана обитали под горами Каледора. Со времен Каледора Укротителя Драконов никому не удавалось разбудить от векового сна даже самого юного из них. И все же князь не мог отрицать того, что видел собственными глазами.

Дракон поднимался выше, готовясь к новому нападению. От его пронзительного крика у Алита зазвенело в ушах. Крик звучал настолько ужасающе, что сотни воинов ринулись спасаться, бросая по дороге копья, щиты и луки, чтобы бежать быстрее. Алиту еще никогда не доводилось наблюдать подобной паники.

— Алит! — услышал он крик отца и только сейчас понял, что Эотлир зовет его с того момента, как появился дракон.

Юноша оглянулся через плечо и увидел, что друкаи поднимаются по склону холма. Линия копейщиков начала отступать под их натиском.

Алит вытащил меч и полностью сосредоточился на нападающих. Друкаи поднимались уверенной трусцой, плечом к плечу. С криком Алит прыгнул вперед за миг до того, как два войска встретились.

Первый удар отсек наконечник выставленного вперед копья, и юноша плечом оттолкнул щит противника. Выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в шею друкая. Следующий взмах меча проткнул врагу грудь, но тут что-то с резкой болью вонзилось в плечо Алита. Он развернулся и ударил кулаком в челюсть третьего воина, а затем полоснул по его лицу клинком.

Все вокруг смешалось в беспорядочной схватке: Алит, Эотлир и прочие анарцы кричали и сражались, друкаи скалили зубы и взмахивали копьями.

— Держать линию! — прокричал Эотлир. — Опрокинуть их в болото!

Сотни копейщиков в окровавленных доспехах с горьким боевым кличем собрались вокруг своего командира. Алит услышал вскрик боли и бросил быстрый взгляд направо. Лиасдир упал на землю; из раны на спине хлестала кровь. Он ухватился за древко флага, чтобы подняться на ноги, но друкайский копейщик проткнул ему грудь. Падая, Лиасдир уронил знамя на окровавленную траву.

Эотлир отбил выпад копья и подхватил упавший флаг. Отрубил руку еще одному нападающему и поднял знамя над головой.

— Сражайтесь, анарцы! — крикнул он.

Алита накрыла тень, затмившая сумрачный закатный свет. В ушах засвистел ветер. Над войском навис дракон, сокрушая своей огромной тушей всех без разбора. Эотлир пробивался к зверю с поднятым мечом, но когда он разглядел наездника, его глаза округлились от ярости.

— Керанион! — выплюнул он.

Алит знал это имя только по рассказам: в них говорилось о князе-изменнике, которого пощадил Малекит в битве за Анлек. Он безжалостно преследовал всех, кто противился правлению Морати и считался одним из самых жестоких палачей Нагарита. Говорили, что князь Малекит сломал ему спину, но при помощи темной магии его вылечили и поддерживали в нем жизнь приготовленными из крови жертв снадобьями.

Лицо князя в обрамлении серебристо-седых волос исказила злобная гримаса. Он молча вскинул дымящуюся пику. У Алита вырвался хриплый крик — пылающий наконечник в потоке закипающей крови вонзился в грудь Эотлира. Керанион выдернул пику так же быстро, как и ударил.

Эотлир отступил на шаг и сумел выпрямиться. Он медленно повернулся к Алиту и вдруг упал на колени. Меч вывалился из руки и скрылся в истоптанной траве, знамя дома Анар выскользнуло из разжатой ладони. Горлом у него пошла кровь. Полнейший ужас охватил Алита, когда он увидел взгляд отца: в его распахнутых глазах застыл безумный страх.

— Бегите! — выдавил Эотлир и повалился в грязь.

До Алита донесся издевательский смех Кераниона. Юноша открыл рот в беззвучном крике отчаяния и ярости и ринулся на изменника и его жуткого зверя. Не успел он сделать и пару шагов, как кто-то ухватил его за руку и потащил прочь. Спотыкаясь, Алит пытался вырваться, но его сцапали уже несколько рук, подняли и понесли.

— Отпустите! — кричал и вырывался Алит. Копейщики выстраивались между ним и драконом. — Отпустите меня!

После смерти командира боевой дух войска безнадежно упал. Тысячи анарцев бросились бежать, но несколько сотен храбрецов решили дорого продать свои жизни и задержать преследователей. Алит чувствовал, что его несут вверх но холму. Его охватило отчаяние, и юноша обмяк. Но лицу текли слезы.

Всхлипывая, он позволил воинам унести его с поля битвы.

Глава 13 Падение дома Анар

Под покровом ночи остатки анарского войска отступили на восток, к горам, но и там друкаи преградили путь, и им пришлось свернуть на юг. Алит брел, спотыкаясь, среди своих воинов. Он боялся думать о том, что произошло, и слишком устал, чтобы пытаться представить, что же их ждет дальше. Ему казалось, что он идет во сне, переставляя ноги по привычке.

Преследователи не отставали, и лейтенанты Алита снова повернули войско на запад в расчете укрыться в Темных топях. Двадцать три дня они скрывались в гнилых болотах, прятались по кустам, когда в небе раздавалось биение драконьих крыльев, и передвигались только по ночам. Войско сильно поредело, поскольку отряды и отдельные солдаты, спасаясь от погони, отбились от основной массы. Некоторые заблудились в топях, другие слишком далеко забрали на юг и наткнулись на патрулирующие Наганат отряды. Те, кто остался с Алитом, выжили, хотя юный князь не имел к их удаче никакого отношения. Он покорно следовал инструкциям Хиллраллиона и Тариона. Солдаты начали перешептываться, что Алит потерял разум, и их догадки были недалеки от правды. Юноша жил в постоянном кошмаре и никак не мог избавиться от стоящей перед глазами сцены гибели отца. Снова и снова он видел, как Эоглир падает от лики Кераниона, чувствовал ядовитое дыхание дракона в воздухе и слышал последний отчаянный приказ отца.

В конце концов друкаи прекратили охоту, и выжившие снова направились на восток, к Эланардрису. Еще два дня голодные, усталые и отчаявшиеся они шли по болоту. Ночью анарцы разбили лагерь к югу от холмов, где сражались с армией Анлека, но никто не рискнул посетить место битвы. Они боялись того, что могут там найти.

Утром над горами на востоке показался дым. Он не походил на струйки дыма от костров: у подножия гор подобно коконам покачивались густые черные столбы. Подгоняемые плохим предчувствием, анарцы заторопились навстречу восходящему солнцу. К полудню они вышли к первой сожженной деревне. Белые стены зданий покорежились и почернели от сажи, внутри виднелись обгорелые трупы. Жителей заперли в домах и подожгли. Вдоль дороги лежали зверски изувеченные тела. Куски содранной с эльфов кожи болтались на изгородях вокруг полей, а с голых веток деревьев свисали гирлянды из костей и плоти.

Дальше ждали картины еще ужаснее. Голые тела, гвоздями прибитые к почерневшим стенам сараев и башен. Головы детей, насаженные на шипастые ветки розовых кустов — будто жуткая замена увядших бутонов. И везде нарисованные кровью символы китараев.

Выжившие в битве рыдали, некоторые отбрасывали оружие и прижимали к себе останки любимых, другие покидали войско, чтобы быстрее добраться домой. Солдаты уходили сотнями, и Алит не удерживал их. Заставить их остаться было все равно, что заставить перестать дышать.

К середине дня у Алита иссякла способность чувствовать отвращение. Он и раньше почти ничего не ощущал, а сейчас сердце князя окаменело, его покинули мысли и чувства. Побоище оказалось настолько всеобъемлюще огромным, что превышало понимание, невероятные зверства просто не могли уместиться в голове. Лагерь беженцев тоже подвергся нападению, и по полям вокруг кучами лежали трупы. Некоторые эльфы умерли быстро, их зарубили на месте, но на телах многих виднелись следы варварских пыток, они скончались от ран и боли. Огромными стаями с гор спускались стервятники. При приближении войска они тяжело взлетали в воздух.

Когда Алит разглядел поднимающиеся над особняком клубы дыма, он ничего не почувствовал. Он ожидал их увидеть после первого пожарища на рассвете предыдущего дня и успел пережить леденящий ужас. Юноша уже не понимал, что кошмар продолжается.

Когда князь прошел через ворота, сперва ему показалось, что особняк перестроили, либо что длинные вечерние тени шутят над ним. Но когда он подошел поближе, то увидел, что разрушенный дом украсили прибитыми к стенам телами. Почти все безжизненно обвисли, но некоторые зашевелились при его приближении.

Он увидел приколоченного к двери окровавленного Геритона и поспешил к нему. В колени и локти канцлера вогнали железные штыри, его кровь собралась на полу алой лужицей. Старый слуга дома Анар приподнял голову и открыл один пронизанный красными прожилками глаз; второй залепили стекавшие из раны на лбу сгустки крови.

— Алит? — выдавил он.

— Да, — ответил юноша и достал из заплечного мешка флягу с водой.

Он попытался напоить Геритона, но эльф отвернулся.

— Вода меня не спасет, — прошептал он. Его глаз на миг затуманился, но затем снова уставился на Алита. — Они взяли князя Эолорана живым…

Новость подействовала на Алита как удар молнии. На миг его охватила радость, что семья выжила. Но тут же он понял, что деда ждет судьба хуже смерти. Алит взял Геритона за подбородок и приподнял ему голову.

— А мать? — спросил он.

В ответ Геритон медленно прикрыл глаз.

— Не дай мне умереть в мучениях, — прошептал канцлер.

Алит отступил на шаг; он не знал, что делать. Воины заходили в особняк и в ужасе бродили вокруг, разглядывая жуткие сцены.

— Снимите их! — крикнул Алит. Теперь его переполняла энергия. Он вытащил из-за пояса нож и быстрым движением перерезал горло Геритона. По пальцам потекла кровь, и Алит стряхнул ее на пол. — Подарите покой тем, кто еще жив и принесите все тела в особняк.

Под его руководством солдаты собрали тела и уложили их в доме. Среди мертвых встречались и друкаи, поскольку крейсийцы и тиранокцы сдержали клятву и сражались за Эланардрис. Тела врагов Алит приказал оставить стервятникам и воронам.

Когда Алит взял на себя печальную задачу, он будто ослеп и не различал переносимые тела. В его глазах они слились в сплошное пятно, и он не видел лиц друзей, слуг и родных. Он не мог сказать, переносил он тело Майет или нет. Юноша знал, что она умерла; ему не хотелось знать, каким образом ее убили.

Когда ночь накрыла все вокруг темнотой, Алит и его воины принесли дрова и масло из своих запасов, и особняк превратился в огромный погребальный костер. Алит поднес факел к дровам и отвернулся. Он не смотрел, как быстро разрастается пламя, оттесняя ночь. Он не слышал рева и треска огня, не чувствовал запаха горящей плоти и дыма.

Он потерял все, что имел; остались лишь воспоминания, и живой тенью он направился в горы.

По дороге Алит едва различал окружающих его солдат. Он ничего не замечал: ни травы под ногами, ни холодного ветра, ни сверкающих над головой звезд. Вскоре он свернул на тайную тройку и остался в одиночестве. Юноша прошел немного дальше, но каждый шаг давался с большим трудом, и наконец он с криком упал на колени. Он поднял голову к небу и завыл как волк, давая выход ярости и отчаянию. Долгий, пронзительный крик эхом разнесся среди деревьев и склонов, будто насмехался над ним.

Когда Алит уже не мог кричать, он принялся вырывать траву с комьями земли и раскидывать по сторонам. Он вытащил из ножен меч и остервенело рубил им голые ветки. Бестолковые метания по лесу вывели его к ручью, и он свалился в ледяную воду. Но даже холод не помог стряхнуть охватившее его безумие. Алит поднялся на ноги и побрел вверх по течению, рассекая воду мечом и выкрикивая оскорбления небу.

Через какое-то время он вышел к неподвижному, сияющему в свете белой луны озерку. Там князь отбросил меч, улегся на камни и обхватил голову руками. Поднимающийся от воды холод разливался по телу, но не мог сравниться со сковавшим сердце льдом. Его сердце превратилось в ледяную бездну.

Князь не помнил, как долго просидел на берегу, разглядывая свое отражение. Он не узнавал пойманного водой эльфа. Царапины перемежались на лице с разводами сажи, грязь размывали дорожки слез. Глаза смотрели темно, безумно. Незнакомец походил не на сына дома Анар, а на грязного, неухоженного сироту, жалкого и отвратительного. Алита охватила резкая ненависть к себе; он вытащил нож и принялся кромсать волосы, и на миг лезвие оказалось у горла. Вспыхнуло манящее желание покончить с болью — тем же способом, каким он избавлял от страданий умирающих.

И все же несмотря на горе князь замешкался. Если он избежит мучений, то проявит слабость. Гордость уже погубила его родных. Они решили, будто сумеют противостоять Анлеку, и теперь остались лишь в его памяти. Если он умрет, род Анар прекратит существование. Алит не мог опозорить свою семью.

Он разжал пальцы, и нож упал в озеро.

Пока князь смотрел на воду, к нему постепенно вернулись зрение, слух и обоняние, он стал слышать журчание ручья, чувствовать запах сосновой смолы. Чуткие уши эльфа различали шуршание грызунов в сухой хвое и трепетание крыльев летучих мышей. Ухали совы, плескалась рыба, потрескивали ветки.

Где-то поблизости каркнул ворон.

Перед Алитом появилась тень. Он поднял голову и уставился на Эльтириора. Лицо вороньего герольда напоминало маску и не выражало ни сочувствия, ни презрения. Немигающий взгляд уставился на юношу.

— Уйди, — хриплым, безжизненным голосом приказал Алит.

Эльтириор не двинулся и не отвел глаз.

Алита охватило желание ударить вороньего герольда. Его переполнило беспричинное отвращение, и сейчас он винил во всех приключившихся с ним бедах Эльтириора. Спокойный взгляд вороньего герольда будто дразнил Алита.

Треск ветки за спиной вторгся в мысли, Алит встал и оглянулся. В пробивающемся через кроны деревьев слабом лунном свете он разглядел трех женщин с двумя детьми.

Он моргнул и, пошатываясь, направился к ним. Когда юноша подошел ближе, то убедился, что это не видение. Перед ним стояли беглецы, которых он вывел из Тиранока.

— Я увел их из Эланардриса перед приходом друкаев, — ответил на немой вопрос Эльтириор. — Надо доставить их в Эллирион, как тебе и следовало сделать раньше.

Слова медленно проникли в мозг Алита, и всколыхнули воспоминание о клятве, которую он дал Еасиру. Он оглядел по очереди женщин, но ничего не почувствовал. Разве он что-то должен тени мертвого командира? Алит перевел блеклый взгляд на Эльтириора.

— Вам лучше уйти, — сказал он. — Без меня. Мою жизнь накрыло темное облако, и разумнее будет не стоять под ним.

— Нет, — ответил Эльтириор. — Тебя здесь больше ничто не держит, так что нет причин оставаться в Эланардрисе. Это не твоя судьба.

Юноша горько рассмеялся.

— И что за новые муки придумала для меня Морай-хег?

Эльтириор пожал плечами.

— Я не знаю, но ты не должен бесславно зачахнуть здесь, — сказал вороний герольд. — Не в твоей натуре оставлять безнаказанными тех, кто убил твою семью, даже если ты винишь в их смерти себя и меня. Ты можешь это отрицать, но придет время мести, и ты станешь ее орудием. Вспомни о клятве убить Каентраса.

Упоминание о ненавистном князе разожгло искру в сердце Алита, и на миг он что-то почувствовал. В нем разгорелся крошечный огонек жизни.

— А как же остальные друкаи? — продолжал Эльтириор. — Разве ты позволишь им спокойно жить после того, как они разорили Эланардрис? Если ты не отомстишь за семью, то можешь взять сейчас нож и вонзить его себе в сердце. Потому что даже если ты и продолжаешь дышать, ты все равно мертв. Я не могу дать тебе сочувствия и утешения. Я тоже последний из рода, и, возможно, ты станешь последним представителем своего. Все, что я делаю, я делаю в память об убитых отце и матери и о попавшей в лапы демонов сестре. Ты хочешь, чтобы о доме Анар вспоминали со стыдом, вспоминали, как враги разорили их земли и убили их народ?

— Нет, — отрезал Алит. Его воля постепенно крепла.

— Ты хочешь, чтобы друкаи хвастались, что стерли анарцев с лица земли?

— Нет. — Алит сжал кулаки.

— Ты простишь тех, кто причинил тебе столько бед? Забудешь их преступления и станешь предаваться чувству жалости к себе?

— Нет, — прорычал Алит. — Не стану!

Он шагнул в ледяную воду и достал оттуда кинжал и меч. Когда юноша с плеском выбрался на берег, Хейлет, Лириан и Сафистия со страхом отшатнулись от него. Но Алита не смутила их реакция — наоборот, их ужас придал ему сил. Будто в ответ на его настроение луна скрылась за облаком, и маленькая поляна погрузилась в темноту. Алит почувствовал, как он растет в этой темноте. Он впитывал в себя сумрак, и тени вокруг признали его своим.

Во тьме обитал страх — и ему предстояло стать этим страхом. Друкаи окровавленными ртами признают свою вину, они станут молить о пощаде, но не дождутся ее. Они считают тьму своей стихией, но они будут править там не одни. Пусть ночь принадлежит темным эльфам. Тени же покорятся Алиту.

— Пошли, — прошептал он.

Часть III Гнев Ворона Война с Нагаритом Король Теней просыпается Король-Колдун

Глава 14 Преследуемый тьмой

Перед рассветом они разбили лагерь под скальным козырьком на западном склоне Анул Ариллины. Эльтириор предупредил, что днем передвигаться слишком рискованно, и направился обратно по тропинке, по которой они пришли.

Группа разделила молчаливый холодный завтрак. Алит сидел чуть в стороне, жевал ломтик копченого мяса и смотрел, как над горами поднимаются первые лучи солнца. Когда-то картина восхода наполняла его радостью, но сейчас совсем не трогала.

— Попробуйте поспать, — сказал он женщинам и забрался на каменный уступ, чтобы нести стражу.

Взглянув вниз, он увидел, что женщины послушно забрались под одеяла и прижались друг к другу в поисках тепла, как птицы в гнезде. Юноша ждал, что в нем всколыхнутся хоть какие-то чувства: воспоминания о матери, остатки желания, которое влекло его когда-то к Миландит. Но мысли вернулись к Каентрасу и другим друкаям. Только тогда он ощутил яростный гнев, который согрел его лучше солнца.

Эльтириор вернулся почти сразу после того, как дневное светило полностью поднялось над горами. Он задыхался, и Алит разглядел порез на его лбу.

— Нас преследуют! — выдохнул он и принялся будить спящих женщин.

— Кто? — Алит спрыгнул с навеса.

— Ренегаты моего ордена, — прорычал Эльтириор. — Хотя возможно, что ренегатом следует назвать меня. Они решили связать свою судьбу с Морати, я уже довольно давно подозревал об этом. Они попытались поймать меня в ловушку, но я сбежал. Надо торопиться, они уже близко!

Беглецы второпях собрались в дорогу и последовали за Эльтириором на юго-восток, вверх по склону Анул Ариллины. Детей несли мужчины, чтобы Лириан, Хейлет и Сафистия не отставали. Они шли без дороги и старались держаться каменистой почвы и берегов ручьев, чтобы оставлять как можно меньше следов.

— Надолго мы их не задержим, — говорил Эльтириор Алиту, пока они помогали женщинам перебраться во камням через ручей. — Помимо глаз и ушей у вороньих герольдов есть и другие способы выслеживания добычи.

Они поднимались в горы, делая редкие остановки для отдыха и нескольких глотков воды. В глубине души Алит надеялся, что вороньи герольды их догонят, и тогда он сможет начать мстить друкаям. Но даже в лихорадке мести он понимал, что придется поступиться желаниями. Гораздо сильнее по планам друкаев ударит то, что сыновья Еасира и Элодира выживут.

К полудню они поднялись к перевалу на южном склоне горы. Алит обернулся, чтобы оглядеть пройденный подъем, Эльтириор встал рядом с ним. Далеко внизу между камней двигались крохотные черные точки — вороньи герольды.

Алит насчитал по меньшей мере пятерых. Все завернутые в плащи из черных перьев эльфы вели на поводу лошадей.

— В горах лошади станут помехой, — произнес Эльтириор. — Нам нужно оторваться как можно дальше, прежде чем мы выйдем на равнины Эллириона. Там верховые получат преимущество.

— Тогда пошли. — Алит повернулся спиной к преследователям.

Он еще никогда не проводил ночь так высоко в Кольцевых горах. Созданный Каледором Укротителем Драконов портал, удерживаемый возведенными по всему Ултуану заклятыми камнями, проходил через горы. На краю зрения мельтешила магия, Алит ощущал ее силу. Волшебные ветра заигрывали друг с другом, сплетались и разделялись, скользили и свистели по склонам. Каждый порыв приносил странные ощущения: затаившейся надежды, накатывающего отчаяния, тепла или холода, мудрости или скоропалительных решений. Хотя Алит жил рядом с горами всю жизнь, сегодня он впервые по-настоящему ощутил присутствие запертого в их недрах волшебства.

Но не только магические ветра тревожили сон беглецов. С вершин доносились рыки и рев — это порожденные магией чудовища делили территорию. Здесь обитали виверны и мантикоры, гидры и василиски. Друкаи научились использовать их на войне. Мощь любого из хищников намного превосходила силу мечей Эльтириора и Алита.

Хотя Алит обычно чувствовал себя в горах как дома, при выборе места для привала ему пришлось полагаться на Эльтириора. Вороний герольд знал местность и ее обитателей, а Алиту никогда не доводилось встречаться с ними. Эльтириор вел беглецов в обход гнездовищ монстров, и порой по тихому сигналу герольда им приходилось сворачивать назад. Пока женщины спали, Алит немного расспросил его.

— Я уже говорил тебе. Я следую по пути, который проложила для меня Морай-хег, — объяснил Эльтириор. — Он не хороший и не плохой, но в любом случае я не думаю, что моя госпожа захочет, чтобы я окончил его в брюхе голодного зверя.

— Но как ты узнаешь, какую выбрать дорогу?

— Нельзя думать об этом. Меня ведет инстинкт, внутреннее знание. Его невозможно увидеть, услышать или понюхать, только почувствовать сердцем. Морай-хег подталкивает нас куда-то, значит, такова ее воля. Большинство вырываются из ее нитей и отказываются следовать ее мудрости. Я принимаю волю судьбы и позволяю ее руке поворачивать меня направо и налево, останавливать и подталкивать вперед, как она сочтет необходимым.

Алит непонимающе потряс головой.

— Но если Морай-хег заранее выбирает для нас судьбу, зачем мы принимаем решения? — спросил он. — Или мы всего лишь куклы в руках богов?

— А разве нет? — улыбнулся Эльтириор. — Аэнарион, безусловно, рисковал навлечь на себя гнев богов, стремясь спасти свой народ, и все же он попал под власть Каина. Бел Шанаар отдался на милость Азуриана перед тем, как стать Королем-Фениксом. Даже Морати получила силу при помощи сделок, которые заключила с темными богами.

— А почему я должен думать о богах, если они не заботятся обо мне?

— Ты не должен. — Ответ вороньего герольда вызвал у юноши гримасу недоумения. Эльтириор подкинул веток в небольшой костерок и продолжил: — Боги — это боги, старые и молодые, сильные и слабые. Только глупцы пытаются привлечь их внимание или выдвигают требования. Друкаи не понимают этого и считают, что смогут пользоваться силой китараев без последствий, успевали бы вовремя приносить новые жертвы.

— Но что случится, если они победят? Что, если все эльфы превратятся в друкаев, и Морати будет править миром? У такой цивилизации нет надежды на покой, гармонию или равновесие. Темные боги наслаждаются раздором и кровопролитием, им невозможно угодить.

Эльтириор посмотрел на Алита горящим искренним взглядом.

— Вот почему мы не можем позволить друкаям победить, — яростно прошептал он. — Они стали проклятием нашего народа. Их победа будет для нас приговором к жестокой смерти. Эльфы не могут постоянно жить в злобе и ненависти.

— А еще не поздно? — спросил Алит. — Друкаи уже посеяли на Ултуане раздор и начали войну. Что еще ожидать от будущего, кроме кровопролития и сражений?

— Если жить без надежды, то да, — ответил вороний герольд. — Мы можем сражаться за мир, но необходимо понимать, что его нельзя сохранить без войны. Когда-то мы жили в спокойном блаженстве, но его не вернуть. Остается лишь надеяться на чувство равновесия внутри нас самих и нашего народа.

Алит задумался, и Эльтириор не стал тревожить его размышления. «Гармония» и «равновесие» были для Алита только словами, и разговор лишь укрепил убеждение, что смерть последнего друкая принесет мир эльфам и ему самому.

Еще одиннадцать дней они брели по нехоженым горам, подгоняемые холодными ветрами. Эльтириор и Алит торопили женщин, хотя путешествие полностью вымотало Хейлет, Сафистию и Лириан. Они молча и безропотно шагали за своими спасителями. Иногда Эльтириор смягчался и объявлял привал, но Алит почти не думал о спутницах. Он воспринимал их как помеху, нежеланную обязанность, которую нужно выполнить, прежде чем двинуться к настоящей цели. Под солнцем и звездами он вел их вперед до тех пор, пока они не падали с ног, и только тогда позволял им поспать.

За все время они ни разу не видели преследователей. Эльтириор порой отставал от группы, чтобы разведать окрестности, но говорил, что никого не нашел. Новости не очень радовали Алита, поскольку Эльтириор не раз предупреждал, что вороньи герольды их нагонят, как только беглецы спустятся на равнины.

После перевала путешествие протекало легче, поскольку обрывистые скалы уступили место пологим склонам Эллириона. Внутри круга Кольцевых гор погода стояла более мягкая, и ветры дули не так резко, поэтому путешественники стали продвигаться быстрее. После трех дней спуска они наконец-то оставили позади голые уступы и оказались в редких лесах и заросших травой долинах.

Со смешанным чувством облегчения и страха группа разбила лагерь в примостившемся у подножия гор урочище. Алит забрался на крутой холм и оглядел Эллирион. В рассветном сумраке на юго-восток протянулись знаменитые равнины. Неспешно встающее ото сна солнце заливало траву розовым светом, от чего та походила на колышущееся блестящее море. Когда-то у Алита захватило бы дыхание от красоты равнин, но сейчас его посетила единственная мысль — что на открытой местности им будет негде спрятаться.

— Надо свернуть на юг, найти реку и двинуться вдоль нее, — произнес Эльтириор, поднимаясь по склону.

Алит ответил ему вопросительным взглядом.

— Ни ты, ни я не знаем этих земель, — объяснил тот. — Но стадам и их владельцам нужна вода, так что у реки мы наверняка найдем поселение.

Алит покачал головой.

— Мы не знаем, кому могут служить встреченные эллирионцы. Я слышал, что князь Финудел поклялся помогать королю Каледору. Нужно идти в Тор Элир.

— И ты знаешь дорогу в столицу Финудела? — Эльтириорпосмотрел на него с сомнением.

— Пока ты учился разговаривать с воронами и слушать Морай-хег, я сидел взаперти с учителями, которые совали мне под нос карты Ултуана. Тор Элир находится к югу отсюда, на востоке от ведущего из Тиранока Орлиного перевала. Он расположен на берегу залива Внутреннего моря, где в него впадают реки Элиранат и Ирлана.

Эльтириор уважительно кивнул. Но затем на его лице снова отразилось сомнение.

— До Орлиного перевала по меньшей мере восемь дней пути, — сказал он. — Это если женщины не будут нас задерживать — а их силы на исходе. Темные всадники без труда нагонят нас по дороге.

— Да и сам перевал в руках у друкаев, — с мрачной улыбкой добавил Алит. — Я очень удивлюсь, если мы сумеем беспрепятственно добраться до Тор Элира, но женщин необходимо доставить туда. Между Элиранатом и Кольцевыми горами есть лес, Ателиан Торир, и там мы сможем найти хоть какое-то укрытие.

В доказательство Алит указал на юг. В рассветном сумраке у восточного подножия гор, на горизонте виднелись темные тени.

— Мы доберемся до Ателиан Торира за два дня, — добавил юноша.

Эльтириор поджал губы и обдумал его предложение.

— Есть второй вариант, — сказал он. — На полях пасутся эллирионские стада. Можно найти один из табунов и обеспечить себя лошадьми.

— Воровать лошадей? — презрительно откликнулся Алит. Однако после некоторого размышления его презрение улетучилось, и он одобрительно кивнул. — Если встретим табун до того, как доберемся до леса, то так и сделаем. Но сейчас мы направимся вдоль холмов на юг.

Эльтириор жестом подтвердил свое согласие, и они вернулись к лагерю.

Они выступили в путь, когда солнце уже поднялось высоко. Беглецы решили довериться скорости, а не скрытности, и пошли вдоль подножия Кольцевых гор на юго-запад. Теперь, когда у них появился план, настроение Алита немного улучшилось при мысли, что вскоре он освободится от обузы и сможет заняться личной войной против друкаев.

По дороге он размышлял о мести, мечтал о том, каким наказаниям подвергнет Каентраса и остальных врагов. Исчезла хрупкая пустота, которая поглотила его после падения Эланардриса. Он представлял себе, как вернется в Нагарит во главе войска и бросит вызов правителям Анлека.

Под темные, но увлекательные мысли время летело быстро, и вскоре наступил полдень. Путешественники вышли к бегущему с гор ручейку и остановились попить, наполнить фляги и поймать свежей рыбы на обед. Обыденные действия не принесли Алиту никакого удовольствия; его мысли сосредоточились на будущем. Эльтириор наблюдал за северными подходами, а юноша ловил голыми руками рыбу, но не ощущал ничего, кроме тихого раздражения от вынужденной задержки.

После еды и отдыха группа двинулась дальше вдоль русла ручья. Тот заворачивал на юг, и Алит надеялся, что он выведет их к Элиранату. Горные склоны впереди потемнели от деревьев, но до них оставался еще день пути. Алит подгонял беглецов, поскольку ему не терпелось добраться до леса, где они будут в относительной безопасности.

Следующий день принес надежду, потому что ручей вывел их к крупной реке, и Алит понял, что перед ними Элиранат. Река мощным потоком бежала с севера на юг.

— Если бы тут были лодки, — сказала Сафистия, — мы бы смогли быстро двигаться вперед и на ходу отдыхать.

Они обыскали берега, но не нашли ни одного суденышка. Вероятно, эллирионцы предпочитали водным путешествиям верховую езду. Но поиски не прошли зря, потому что выше по течению, где река расширялась, обнаружились свежие следы копыт. Табун лошадей останавливался там на водопой, а затем двинулся на восток.

— Я не видел следов ног, — заметил Эльтириор. — Вероятно, за лошадьми никто не приглядывает.

— Или же всадники просто не спешивались, — возразил Алит. — В любом случае нам не известно, как далеко ушло стадо. До него может быть несколько часов пути.

— Есть способ узнать наверняка.

Эльтириор повернулся, под внимательными взглядами остальных отошел от реки и взобрался на небольшой обрыв на востоке. Там он уселся на вершине, скрестил ноги и расставил в стороны руки; высокая трава почти скрыла его с головой. Некоторое время вороний герольд сидел неподвижно, и Алит начал раздражаться. Он то и дело поглядывал на север, выискивая на холмах черных всадников.

Только юноша собрался вмешаться и оборвать ненужную остановку, Эльтириор закинул назад голову и издал долгий свист, который перешел в низкое карканье. Звук закружился вокруг Алита, поднимаясь и опускаясь, отчего в нем зазвучало мелодичное эхо, будто он исходил из нескольких источников сразу. Алит чувствовал, как в зове растет волшебство, как оно расходится все дальше и выше, и поднял взгляд к чистому небу.

Сначала он ничего не увидел. Но через миг на севере появилась черная точка. Вторая точка двигалась с юга, затем Алит разглядел еще несколько. Они возникали повсюду. При приближении они оказались воронами. Алит насчитал несколько дюжин кружащихся над холмом птиц. Зов Эльтириора полностью утонул в карканье и хлопанье крыльев.

Затем наступила жутковатая тишина. Один за другим вороны опускались на землю рядом с вороньим герольдом, пока вокруг него не образовалось сплошное мельтешение взъерошенных черных перьев и острых клювов. Вороны прыгали вокруг Эльтириора и каркали по очереди, будто держали совет. Алит с изумлением наблюдал, как Эльтириор наконец встал. Стая поднялась в воздух и закружила над его головой.

Взмахом руки Эльтириор отпустил птиц, и они с прощальными криками поднялись в небо. Так же внезапно как появились, вороны исчезли — каждая птица направилась в ту сторону, откуда прилетела.

Вороний герольд с угрюмым выражением спустился по склону.

— У меня есть и хорошие новости, и плохие, — сказал он. — Табун никто не стережет, и он недалеко от нас на востоке, за теми холмами.

— Это хорошие новости? — уточнила Хейлет.

— Да, — ответил Эльтириор. Он повернулся и указал на высокий утес, мимо которого они прошли утром. — Темные всадники уже наступают нам на пятки, они где-то за той скалой. Если мы не сумеем раздобыть лошадей, нас нагонят до наступления ночи.

— Можно найти пригодную для обороны позицию дальше в холмах, — предложил Алит.

— Бесполезно, — покачал головой Эльтириор. — Они подойдут в темноте, укутанные в тени. Я точно не знаю их намерений, но наверняка нас собираются убить или взять в плен. Мы не сможем сражаться с ними. Их восемь, а у нас нет луков, которые позволили бы уравнять шансы.

— Мы должны найти лошадей! — сказала Лириан. Она прижала к груди сына, будто всадники уже надвигались на них. — Нельзя попадаться им в руки. Только подумайте, какие ужасы они способны сотворить с нами!

Эльтириор поглядел на Алита, предоставляя выбор ему. Князь обдумал доступные варианты. Ему не нравился ни один из них, но, как он ни ломал голову, лучшего плана не видел.

— Отправимся за табуном, — заявил он. — Если мы не способны сражаться, наилучшим выходом будет бежать как можно быстрее.

Хотя Алит говорил уверенно, он даже не надеялся, что они сумеют оторваться от преследователей. Возможно, им удастся выиграть день или два, но до Тор Элира далеко, а всадники не отступятся. Про себя юноша решил, что если по дороге попадется место, где можно будет укрепиться, то они остановятся и примут бой.

Когда группа направилась на восток, Эльтириор подошел к Алиту.

— Тебе надо знать кое-что еще, — тихо сказал он.

— Что?

— Я не хотел пугать женщин. Мои родичи почувствовали, что я призывал ворон. Птицы будут докладывать им так же, как и мне. Вороны не понимают верности кому-то одному. Темные всадники скоро узнают, что мы передвигаемся верхом, и будут гнать своих лошадей, чтобы поймать нас.

Наступление ночи застало группу под кронами Ателиан Торира. На лошадях они передвигались быстрее, чем пешком, но, как и опасался Алит, путешествие верхом оказалось нелегким. В юности у него не было возможности практиковаться в верховой езде; тем более никто, кроме Эльтириора, не умел ездить без седла и упряжи. Эллирионские кони оказались достаточно спокойными, и, если их пришпорить, бежали как ветер, но Сафистия и Лириан держали на руках детей и боялись пускать лошадей галопом. Временами им приходилось переходить на шаг, чтобы обойти повороты реки или пересечь впадающие в нее ручьи. Алит прекрасно понимал, что подобные препятствия не замедлят темных всадников.

В пробивающемся сквозь кроны деревьев свете звезд беглецы медленно пробирались на юг. Алит постоянно оглядывался через плечо; ему казалось, что темные всадники настигнут их в любой момент. Эльтириор выглядел спокойным и смотрел вперед; скорее всего, он просто понимал, что они все равно не узнают о нападении заранее.

Сквозь навес из листьев начал пробиваться бледный свет Сариоур. Путешественники выехали к протянувшейся на несколько сотен шагов вырубке. В воздухе висел запах свежих опилок.

— Деревья срубили совсем недавно, — произнес Эльтириор.

— Где-то неподалеку должна быть сторожка, — добавил Алит. — Надо разделиться и найти дорогу к ней.

Путешественники так и сделали, но Алит задержался и вернулся немного назад, высматривая погоню. Вскоре он услышал с северо-запада голос Хейлет. Одним словом Алит пустил своего коня рысцой и быстро пересек вырубку. Он нашел Хейлет, Лириан и Эльтириора на краю поляны. Низкую поросль и опавшую листву рассекала широкая тропа; она уводила на север, в холмы.

К ним присоединилась Сафистия, и беглецы пешком последовали по тропе. Алит шел первым, Эльтириор замыкал колонну. Впереди в лунном свете блестело что-то белое. Когда они вышли из-под деревьев, Алит увидел, что перед ними сбитая из узких досок, выкрашенная в белый цвет сторожка. Над наклонной черепичной крышей возвышалась каменная труба, но дыма не было, а высокие окна оставались темными. Лишь птицы перелетали с дерева на дерево, и ночные звери копошились в кустах. Где-то вдалеке ухнула сова, но лес оставался неподвижным, даже ветер стих. Через листья пробивался звездный свет, пятнами падая на тропу и поляну.

Справа появился Эльтириор — он обошел сторожку кругом.

— Дом пустой, — сказал он. — Дровосеки днем ушли на юг.

— Мы останемся или поедем дальше? — спросила Лириан. — Анатарис очень устал, и я тоже. Может, мы немного отдохнем? Всадники могут проехать мимо.

— И тогда они окажутся между нами и Тор Элиром, — возразил Эльтириор. — Нет, мы не будем останавливаться.

Алит собрался было согласиться с ним, но тут вороний герольд вскинул руку, призывая к тишине. Потом медленно вытащил меч и жестом указал на сторожку.

— Идите внутрь, — прошептал он, не отрывая глаз от леса.

Алит проследил за его взглядом, но ничего не увидел. Он взял под руку Хейлет и повел ее к двери, Лириан и Сафистия торопились за ним по пятам. Когда женщины зашли внутрь, Алит отвел лошадей на задний двор, где к стене был пристроен навес. Он спрятал под ним коней и вернулся к фасаду здания. Эльтириор притаился под деревом у тропинки.

Алит пригнулся и подбежал к вороньему герольду. Затем он выглянул из-за ствола дерева и позволил взгляду рассеяться, выискивая движение, а не вглядываясь. На земле и в опавших листьях шуршали мелкие грызуны, но больше он ничего не увидел.

И тут, всего в двух сотнях шагов, он заметил тень. Она двигалась медленно, от одного дерева к другому, на миг перекрывая пятна звездного света. Алит не упускал тень из вида и следил за ее перемещением по краю поляны.

— На юге еще трое, — шепот Эльтириора звучал не громче вздоха.

Вороний герольд постучал по руке Алита и жестом указал на сторожку. Они принялись медленно пробираться к дому. Снова заухала сова, и Алит вдруг понял, что слышит условный сигнал. Тень впереди остановилась и сменила направление: теперь она двигалась через поляну прямо на них.

Эльтириор ухватил Алита за руку и ринулся вперед. Они побежали к сторожке по открытой земле, делая резкие завороты направо и налево. В воздухе засвистели стрелы, одна из них задела плащ Алита и воткнулась в деревянный косяк двери. Другая попала в дверь, как раз когда Эльтириор рывком распахнул ее.

— Отойдите от окон! — прорычал вороний герольд.

По его приказу Сафистия, Лириан и Хейлет сгрудились за каменным очагом, тесно зажав между собой детей.

Внутри сторожки оказалась всего одна комната с окнами на север, юг и восток и с очагом у западной стены. Посередине протянулся длинный стол с двумя скамьями. Алит сунул меч в ножны, подошел к противоположной стене и выглянул в окно.

В дюжине шагов стояла еще одна тень и наблюдала за домом.

— Помоги мне, — произнес Эльтириор и указал на стол.

Вдвоем они сумели опрокинуть его набок и подтащить по плиткам пола с узором в виде листьев к двери.

Раздался звон разбитого стекла. В комнату влетела стрела и задела каменную доску над очагом. За ней последовали еще, все они целились в очаг. Алит скорчился под южным окном и выглянул наружу. Он увидел отблеск огня и затем оранжевую вспышку — горящая стрела влетела в окно и воткнулась в подоконник рядом с ним.

— Они сожгут нас живьем или заставят выйти! — прошипел Алит.

В окно влетело еще несколько огненных стрел; некоторые попали в деревянные лавки, другие рассыпали искры по полу.

Хейлет рванулась вперед и принялась тушить стрелы своим плащом. Она выглядела собранной и спокойной. Следующая стрела вонзилась ей в ногу под коленом, и женщина упала на спину со сдавленным криком боли. Алит подхватил ее под мышки и оттащил к остальным. Быстрый взгляд уверил его, что рана неглубока.

— Перевяжи ее, — приказал он Сафистии и повернулся обратно к окнам.

За спиной раздался звук отрываемой ткани.

Горящие стрелы не нанесли особого ущерба обработанному дереву и лишь дымились там, где упали. Алит бросил взгляд в выходящее во двор окно и заметил, как закутанная в плащ из вороньих перьев фигура подбирается к стойлу.

Под звон разбитого стекла он выпрыгнул в окно, на ходу вытаскивая меч. Вороний герольд удивленно выпрямился, когда Алит перегородил ему дорогу к лошадям. Друкай отбросил в сторону лук и затянутой в перчатку рукой вытащил из ножен тонкий меч, как раз когда Алит подбежал к нему.

Алит с замаха сделал выпад в голову врага, но тот пригнулся, и юноша едва не упал. Ему пришлось сделать шаг вправо, чтобы сохранить равновесие. Герольд бросился на него. Оперенный капюшон откинулся, и оказалось, что нападающий — женщина. Алит едва не попал под удар, настолько его поразило красивое жестокое лицо.

Он вскинул меч и парировал атаку за атакой, потихоньку пятясь к стенке стойла. Когда князь уперся и нее спиной, он увернулся от следующего выпада, и меч герольда вонзился в белые доски.

Алит уклонился от кулака и с силой размахнулся клинком. Лезвие рассекло предплечье друкая, в звездном свете ртутью полилась кровь. Эльфийка охнула и отшатнулась, но Алит не дал ей увернуться и вонзил меч в спину. Девушка извернулась и упала, с губ капала кровь и текла по бледному подбородку. Ее глаза переполняла ненависть.

Окрик Эльтириора заставил Алита вернуться к дому. По восточной стене метались языки пламени и подбирались к окну. Огонь набирал силу, комната быстро наполнялась дымом, несмотря на сквозняк, гулявший сквозь разбитые окна. Лириан закрыла собой сына и рыдала в нише около очага.

Когда Эльтириор осознал положение, в которое они попали, по его лицу пробежало выражение паники. Если остаться в доме, они задохнутся от дыма, а снаружи они станут легкой мишенью для стрел вороньих герольдов.

— К заднему окну, — отрезал Алит и протянул руки Сафистии.

Он взял у нее Дуринитилла, пока она пролезала через окно, затем вернул ребенка и жестом подозвал Лириан.

— Подожди! — произнес Эльтириор и указал на южные окна. — Слышишь?

Алит замер и затаил дыхание. Сначала он ничего не разобрал, но затем острый слух охотника уловил чуждые лесу звуки. Далекий дробный перестук. Алит бросился к углу дома и увидел быстро движущиеся по лесу белые фигуры.

Всадники!

С востока и юга приближались эллирионские налетчики на белоснежных лошадях. Они неслись между деревьями захватывающим дух галопом. Несколько дюжин всадников с луками в руках. Эллирионцы под топот копыт ворвались на поляну и растянулись по бокам тропы. Вороньи герольды пораженно обернулись. Один из них успел выпустить несколько стрел, и три рыцаря упали. Тут же сам герольд отлетел в кусты с торчащими из груди четырьмя стрелами. Остальные друкаи бежали. Они растворились в тенях среди пятен звездного света и перебегали между деревьями, пока окончательно не пропали из вида.

Всадники Эллириона быстро окружили сторожку. На Алита нахлынуло воспоминание о первой встрече с этим вспыльчивым народом, много лет назад. Он внимательно рассматривал суровые лица, но никого не узнал. Юноша забрался обратно в дом и помог Эльтириору оттащить стол от двери, потом они вышли наружу и бросили на землю мечи.

— И снова получается, что я обязан жизнью гордым всадникам Эллириона, — с улыбкой выдавил Алит.

Капитан рыцарей в серебряном доспехе, на груди которого красовался выложенный сапфирами гарцующий конь, тронул коня с места. Он убрал за спину лук и взял с седла длинное копье. На его наконечнике переливалась магическая энергия.

— Не стоит так радоваться встрече с нами, — яростно произнес он. — В Эллирионе шпионов и конокрадов наказывают смертью.

Глава 15 Зов прозвучал

Хотя эллирионцы оставили им руки свободными, Алит не сомневался, что их считают пленниками. Они ехали на юг под охраной сотни рыцарей, которые постоянно бросали на наггароттов подозрительные взгляды. Анатариса и Дуринитилла забрали у матерей, несмотря на протесты и слезы. Поступок казался жестоким, но Алит знал, что сам сделал бы так же.

Через пять дней после пленения эллирионцы привели их в Тор Элир. Над восточным горизонтом Внутреннего моря сверкало полуденное солнце, волны разбивались о гальку обрывистого берега. Две переливающиеся реки текли к побережью с запада и севера и встречались в столице Эллириона.

Она отличалась от всех городов, которые довелось повидать Алиту. Тор Элир был построен в устье двух рек на нескольких больших островах. Острова соединялись между собой мостами — изящные высокие проемы покрывала почва с растущей на ней травой, так что путешественникам казалось, будто луга по своей воле перекинулись над водой.

Башни Тор Элира походили на сталагмиты цвета слоновой кости; они были открытыми у основания и высоко вздымались на узорчатых колоннах, а внутри круга из колонн поднимались винтовые лестницы. Алит нигде не видел мощеных дорог или улиц. Все заросло травой, даже платформы башен.

Белые лошади беспрепятственно расхаживали по городу, собирались в табуны на полянках с сочной травой, переходили мосты бок о бок с эльфами. Белые корабли с вырезанными на носу лошадиными головами в золотой упряжи покачивались на воде, от огромных треугольных парусов отражались лучи солнца. Город отличался от серого, блеклого Нагарита так же сильно, как лето отличается от зимы. Столица Эллириона дышала теплом и дружелюбием; даже небо было чистым, без единого облачка, а воды Внутреннего моря отражали его голубизну.

Пока пленников вели с острова на остров по широким изогнутым улицам Тор Элира, их провожало множество любопытных взглядов. Позади вспыхивали обсуждения, эллирионцы не стеснялись выкрикивать вслед оскорбления и проклятия.

Они подошли к величественному дворцу на острове в дельте рек. Он был гораздо больше особняка в Эланардрисе, хотя не мог сравниться с цитаделью Тор Анрока. Дворец строили в виде открытого амфитеатра. Огромное внутреннее пространство окружали стены с прорезями арок, над которыми вздымалось шесть стоящих на тонких колоннах башен. В середине внутреннего поля возвышался крутой холм с вырезанными на склонах белыми рунами. Вершину венчал круглый помост из отделанного серебром темного дерева.

Вокруг помоста на высоких шестах развевались флаги великих домов Эллириона. Легкий ветерок полоскал синие, белые и золотые полотнища, украшенные бунчуками из конского волоса. Посередине стояли два трона с вырезанными в виде гарцующих коней спинками — казалось, что кони танцуют друг с другом. На помосте и на склонах холма собрались эллирионские придворные. Некоторые стояли, но многие сидели верхом на переступающих с ноги на ногу лошадях. Все как один повернулись к прибывшим, и Алит не заметил на их лицах дружелюбия.

Правый трон оставался пустым, если не считать лежащей на сидении серебряной короны. На втором расположилась княжна Атиелль, и при взгляде на нее в душе Алита зашевелились чувства, которые он считал потерянными навсегда. Длинные, до пояса, волосы эльфийки рассыпались по плечам и груди золотистыми локонами с вплетенными рубиновыми нитями. Элегантное голубое платье без рукавов с гирляндами из темнокрасных роз переливалось золотой вышивкой и красными драгоценными камнями. Кожа княжны сияла на солнце золотистым светом.

Под нахмуренными в гневе бровями сверкали удивительно зеленые глаза с карими искорками. Атиелль с поджатыми губами рассматривала Алита и его спутников, и даже кипящая злость княжны не могла убавить восхищения юноши. Скорее наоборот, живой темперамент привлекал его еще больше.

— Спешьтесь, — приказал Анатирир, капитан поймавшего их отряда.

Алит послушно соскользнул со спины коня и шагнул к трону. Рыцари тут же окружили его, загородив княжну и выставив перед собой копья. Алит не представлял, чем может угрожать правительнице, ведь у них с Эльтириором отобрали все оружие.

— Подведите их ко мне, — приказала Атиелль. — Я хочу посмотреть на них.

Рыцари расступились, и подгоняемые всадниками беглецы подошли к княжне. Они остановились в нескольких шагах, Атиелль встала и сама приблизилась к ним. Высокая, выше Алита, эльфийка расхаживала перед пленниками со сложенными на груди руками и внимательно рассматривала их.

Алит коротко поклонился и открыл рот, но Атиелль оборвала его намерение.

— Молчи! — отрезала она с поднятым пальцем. — Ты будешь отвечать только на мои вопросы!

Алит согласно кивнул.

— Кто из вас главный?

Пленники обменялись взглядами, и в конце концов все глаза остановились на Алите.

— Я буду говорить за всех нас, леди Атиелль, — произнес он. — Меня зовут…

— Разве я спрашивала, как тебя зовут? — перебила княжна. — Это правда, что вы взяли лошадей у залива Тирин Элор?

Алит глянул на спутников и ответил:

— Да, мы взяли лошадей. Мы…

— Вам дали разрешение взять лошадей?

— Нет, но нам было нужно…

— Так ты признаешь, что вы конокрады?

Алит запнулся, сбитый с толку допросом.

— Я считаю твое молчание согласием, — произнесла Атиелль. — В наши времена нет большего преступления в Эллирионе, за исключением убийства другого эльфа. Мой брат сражается, чтобы избавить наши земли от угрозы со стороны наггароттов, и тут мы находим вас у нашей границы. Вы перешли через горы, чтобы шпионить для Морати, не так ли?

— Нет! — сказала Хейлет. — Мы бежали из Нагарита.

— Но вы же наггаротты? — Атиелль развернулась к Хейлет, и женщина отшатнулась от ее гнева.

— Я — нет, — ответила Лириан. Она бросила жалобный взгляд на рыцарей за спиной. — Княжна, они забрали моего сына.

— А сколько сыновей и дочерей Эллириона забрала начатая наггароттами война? — выпалила Атиелль. Что значит один ребенок по сравнению с подобными разрушениями?

— Это наследник Бел Шанаара, — произнес Алит.

Придворные разразились изумленными вздохами.

Атиелль недоуменно перевела сердитый взгляд на него и вдруг рассмеялась без намека на веселье.

— Наследник трона Тиранока? В глуши, в компании оборванных нагтароттов? Ты думаешь, я в такое поверю?

— Ваше высочество, посмотрите на меня, — настойчиво попросила Лириан. — Я Лириан, вдова Элодира. Мы уже встречались при дворе Бел Шанаара, когда Малекит вернулся из колоний. Тогда я выглядела гораздо лучше, чем сейчас, и мои волосы были почти такими же длинными, как ваши.

Атиелль склонила голову набок и внимательно рассмотрела тиранокскую княгиню. Ее глаза широко распахнулись от изумления.

— Лириан? — прошептала она и в ужасе прикрыла ладонью рот. Затем ринулась вперед и с тиснула Лириан в объятиях, чуть не задушив ее. Дитя мое, мне так жаль! Что с тобой стало?

Княжна Эллириона отступила на шаг.

— Принесите детей, — отрезала она.

Теперь гнев княжны переметнулся на Анатирира. С пристыженным выражением капитан торопливо махнул рыцарям, и в считанные секунды двое всадников выехали вперед и передали детей матерям.

— И кто же доставил нам такой подарок? — Атиелль перевела взгляд на Алита.

— Я Алит, — с достоинством ответил он. — Последний князь дома Анар.

— Алит Анар? Сын Эотлира?

Юноша кивнул. К его немалому удивлению, Атиелль обняла и его — так крепко, что перехватило дыхание.

— Ты сражался вместе с Анельтайном, — прошептала Атиелль. — Я так давно хотела встретиться с одним из анарских князей, чтобы поблагодарить их за помощь!

Руки Алита застыли за спиной княжны: он не знал, следует ему обнять ее в ответ или нет. Но прежде, чем он принял решение, она отстранилась со слезами на глазах.

— Я прошу извинить меня, — обратилась она ко всем беглецам. — Творимые Морати жестокости вызвали ответную тьму в сердцах всех из нас! Простите мои подозрения.

Алит чуть не рассмеялся, видя произошедшую с княжной перемену. А что еще оставалось делать перед лицом такого искреннего раскаяния?

Враждебность, которая встретила беглецов при входе в столицу, по силе могла сравниться лишь с гостеприимством, которое окружило их после приема у княжны. Им отвели во дворце просторные комнаты, и одному только Алиту прислуживало несколько слуг. Его сильно отвлекало их постоянное присутствие, поэтому юноша разослал их с бессмысленными поручениями, лишь бы остаться одному. Но долгожданное одиночество оказалось нарушено приглашением на вечерний пир.

Пока слуги провожали Алита на большую арену, его раздирали противоречия. С одной стороны, он передал женщин под надежную опеку, и ему не терпелось покинуть Тор Элир. Алита преследовали воспоминания о сгоревшем Эланардрисе, и он лелеял их, поскольку приносимая ими горечь подпитывала его решимость. С другой стороны, его привлекала мысль о том, чтобы провести немного времени с Атиеллью и позабыть о горе. Подобное желание заставляло юношу чувствовать себя слабым эгоистом, поэтому на пир он прибыл в крайне дурном настроении.

Поляну-зал уставили длинными столами. Сотни фонариков горели всеми цветами радуги, отчего трава переливалась синим, зеленым и желтым светом. Эллирионские рыцари и придворные прохаживались между столами, пробовали выставленные на них вина и деликатесы. В вечернее небо неслись легкомысленные голоса, сопровождаемые частым смехом. Алит оглядел толпу в поисках знакомых лиц, но не увидел ни Эльтириора, ни женщин. Атиелль еще не пришла.

Эллирионцы пытались завязать с ним разговор, многие подходили поздороваться со странным гостем. Вежливые, но немногословные ответы Алита вскоре положили конец попыткам познакомиться с ним, а сочувственные взгляды придворных лишь подогревали тлеющую в нем злость. Ему казалось немыслимым, что можно пировать, когда неподалеку сражаются и умирают эльфы, а будущее Ултуана висит на волоске. Все происходящее резко отличалось от того, что он оставил в Нагарите, и юношу охватило желание немедленно уехать. Ему не хотелось участвовать в этой неискренней демонстрации веселья и благополучия.

Алит уже решил покинуть пир, как вдруг появилась Атиелль. В окружении охраны из рыцарей княжна выехала на поляну на высоком белом жеребце. Длинные локоны плащом развевались за спиной. В вышивке синего платья звездами сверкали бриллианты, в упряжи коня тоже переливались драгоценные камни.

Толпа расступилась перед княжной, и она быстро подъехала к трону. Рыцари разъехались в стороны, без труда пробираясь среди гостей. Атиелль непринужденно спрыгнула с коня и шепотом отослала его прочь. К ней тут же заспешили слуги с бокалами и блюдами, но Атиелль не обратила на них внимания и принялась оглядывать толпу. Ее взгляд остановился на Алите, который стоял слева, в стороне от остальных гостей.

Атиелль жестом поманила его к себе. Алит сделал глубокий вдох и поднялся на тронный холм, не обращая внимания на устремившиеся к нему взгляды эллирионцев. Его глаза не отрывались от Атиелли, а княжна смотрела только на него. Когда Алит подошел к помосту, она улыбнулась и протянула ему руку. Алит взял ее ладонь в свою и поцеловал тонкие пальцы.

— Рад снова видеть тебя, княжна, — сказал он.

К своему немалому удивлению, Алит понял, что говорит правду; все его сомнения испарились от теплой улыбки эльфийки.

— Это честь для меня, князь, — ответила Атиелль.

Она повернулась, прошептала что-то одному из слуг, и тот поспешно исчез в толпе.

— Надеюсь, ты находишь пребывание в Тор Элире более приятным, чем путешествие сюда, — княжна грациозно отняла руку и села на трон.

Алит замялся; ему не хотелось лгать, но осторожность предупреждала, что не следует выдавать терзающие его сомнения.

— Гостеприимство твоего города и народа делает честь Эллириону, — ответил он.

Подошли слуги и расставили вокруг трона стулья с высокими спинками. Атиелль жестом пригласила Алита садиться и широко улыбнулась кому-то в толпе.

— Тебе не придется страдать от моего присутствия в одиночестве, Алит, — произнесла она.

Не успел он возразить, сказав, что считает перспективу побыть с княжной наедине приятной, как Атиелль кивнула ему за спину, и Алит, обернувшись, увидел, что в зал вошли Лириан, Хейлет и Сафистия в парадных шелковых платьях и драгоценных украшениях. Ни детей, ни Эльтириора он нигде не заметил. Женщины расселись вокруг Алита. Они выглядели довольными уделенным вниманием и дорогими нарядами.

— К нашим многострадальным дамам вернулось присущее им великолепие, — произнесла Атиелль. — Они подобны породистым лошадям, которым необходим уход после долгого путешествия по лесам и равнинам.

Алит пробормотал что-то в знак согласия. Его бывшие подопечные действительно выглядели, как подобало аристократкам, коими они являлись. И все же в красоте Лириан проглядывало что-то неживое, как у прекрасно вырезанной статуи. Неуловимое ощущение напомнило ему об Ашниели. Хейлет и Сафистия выглядели более привычно, ведь они были уроженками Нагарита, но даже им умелый уход слуг придал немного искусственный вид.

Алит перевел взгляд на Атиелль и в очередной раз восхитился ее природной красотой. Хотя над внешностью княжны тоже тщательно поработали служанки, юноша видел ее внутреннее свечение, которого не смогли бы скрыть все драгоценные камни и ткани Ултуана.

Алит постарался избавиться от назойливых мыслей, но тут Атиелль наклонилась к нему, и юношу окутал ее запах. Он впитал в себя дух Эллириона: свежего морского воздуха и травы, открытого неба и просторных полей.

— Ты выглядишь так, будто тебе неуютно, Алит, — сказала княжна. — Чувствуешь себя неловко?

— Я в растерянности, — ответил он. — Прошу прощения за вопрос, но как получилось собрать здесь столько эллирионцев, когда Нагарит ведет войну по всему Ултуану?

Прекрасное лицо Атиелли исказила гримаса, и Алит пожалел о слетевшем вопросе.

— Вы попали к нам в краткий момент передышки. Мой брат сражается на севере, защищает наши земли, — голос и выражение княжны смягчились, и она продолжила: — Разве это плохо — насладиться мигом спокойствия? Если не ценить жизнь такой, какой она может быть без войны, за что тогда сражаться? Возможно, недостаток наггароттов как раз в том, что они не могут найти удовлетворения в себе и измеряют свою жизнь только действиями, а не покоем.

Слова Атиелли больно задели Алита, и он со стыдом опустил глаза. У него не было права приносить сюда тьму, омрачать другим свет праздника, но несмотря на сомнения в глубине души он возражал против подобного обвинения. Сейчас вокруг него была иллюзия, ложное веселье, устроенное в попытке забыть о бедах Ултуана, пустое и бессмысленное.

Алит прикусил язык, чтобы не нанести эллирионцам еще большей обиды. Атиелль разговаривала с женщинами, но ее вопросы и их ответы проносились мимо ушей Алита. Спустя какое-то время его внимание привлекло движение, и он поднял глаза. Лириан, Сафистия и Хейлет покидали помост. Алит поднялся, промямлил несколько прощальных слов и остался наедине с Атиелль и ее двором.

— Я вижу, что мои попытки поднять тебе настроение прошли впустую, — сказала княжна. — Присядь, и мы поговорим о делах, которые тебя тревожат.

— Простите, княжна, я очень благодарен вам за доброту. — Алит снова опустился на стул. — Я пострадал от войны больше других, и не в моем характере забывать о горе. Я бы хотел, чтобы каждый день был похож на этот, но такие желания делу не помогут.

— Не стану тебя обманывать, Алит, — серьезно произнесла правительница Эллириона. — В последнее время война идет не в нашу пользу. Король Каледор потерял все отвоеванные за лето земли, и мы опасаемся, что до конца года наггаротты попытаются захватить Тор Элир. Не знаю, сможем ли мы отбиться на этот раз. Они полны решимости сокрушить нас и потеряли головы от ненависти.

— Придется сражаться, все равно другого выхода нет, — ответил Алит. — Я видел ужасы правления Морати, жестокость ее последователей. Лучше сражаться и погибнуть, чем смириться с варварским господством.

— И как ты продолжишь сражаться, Алит? — спросила Атиелль. — Ты остался князем без княжества, командиром без армии.

Алит промолчал, все равно он не мог ответить на ее вопросы. Он знал, что должен бороться, но не знал как.

Юноша отказывался предаваться снедающему его чувству безнадежности, не хотел думать о том, чтобы сдаться. Кровь в жилах бурлила, сердце начинало биться при одной мысли о друкаях и причиненных ими страданиях.

Он поднял глаза на Атиелль, и княжна отшатнулась от пронзительного взгляда.

— Я не знаю, как я буду вести войну, — сказал Алит. — Я не знаю, кто будет сражаться на моей стороне. Но пока я дышу, я не потерплю живых друкаев рядом с собой. Это все, что от меня осталось.

Времена года в Эллирионе проходили по-иному; погода здесь стояла гораздо более мягкая, чем в Нагарите, и Алит вскоре потерял счет проведенному в Тор Элире времени. Дни сливались в бесконечную череду, и к князю вернулись терзавшие его в Тор Анроке сомнения. У него не было плана, не было продуманной стратегии, только желание сделать хоть что-то.

Он редко виделся со своими спутниками; Эльтириор пропал вскоре после прибытия в столицу, а женщины быстро влились в круговерть придворной жизни. Алит же с трудом выносил компанию эллирионцев, поскольку те отличались еще большим дружелюбием и общительностью, чем слуги в Тор Анроке. Широкие поля вокруг города не обладали мрачным обаянием Эланардриса, и залитые солнцем травы лишь подчеркивали холод в сердце. Внутреннее море тоже не понравилось Алиту — оно привлекало его лишь как один из путей, ведущих на восток, подальше от Нагарита.

Поэтому он проводил большую часть времени в одиночестве и мрачно размышлял о своей судьбе. Эллирионцы вскоре перестали обращать на него внимание, а Алит не интересовался эллирионцами. Повинуясь желанию оградить себя от всяких удовольствий, он даже отвечал отказом на приглашения Атиелли. Алит научился любить и одновременно ненавидеть свои страдания, искать утешение в горьких мыслях и предаваться темным подозрениям, глядя на окружающих эльфов.

Когда мягкая погода внутри круга Кольцевых гор начала портиться, с войны вернулся князь Финудел. Алит встретил его вместе с эллирионским двором, а вечером Атиелль лично представила двух князей друг другу. Они встретились втроем в покоях Финудела, в верхней части одной из высоких башен. Алит снова пересказал обстоятельства бегства из Нагарита.

— …У меня осталось лишь желание отомстить тем, кто уничтожил мою семью и разорил земли, — заключил Алит.

— Ты хочешь сражаться? — спросил Финудел.

Сходство между князем и его старшей сестрой сразу бросалось в глаза, хотя Финудел отличался еще более живыми манерами и перепадами настроения. Князь расхаживал взад-вперед по круглой комнате, и его руки ни миг не оставались в покое.

— Да, хочу, — ответил Алит.

— Тогда вскоре у тебя появится такая возможность, — сказал Финудел. — Вы не единственные наггаротты, которые пересекли наши горы. Не так давно, когда мы преследовали орду фанатиков, к нам присоединился большой отряд. Многие с восхищением отзывались о тебе, Алит. Они обрадуются, когда узнают, что ты жив.

— Рад слышать, что кому-то удалось избежать смерти от руки Кераниона и его войска. Как много наггароттов сумели добраться до Эллириона?

— Несколько тысяч. Сейчас они располагаются на западе вместе с моей армией. Ты окажешь мне большую честь, если поведешь их в битву под моим началом.

— С радостью, — ответил Алит. — Где мы будем сражаться?

— Друкаи снова захватили Орлиный перевал. Его восточные подходы всего в трех днях пути от столицы. Я уезжаю завтра.

— Я отправлюсь с тобой, — сказала Атиелль. — Мы не можем позволить врагам подойти к Тор Элиру. Как ты сам видишь, Алит, в нашем городе нет защитных стен, нет башен, чтобы сдержать натиск друкаев. Мы встретимся в открытом поле и будем биться до последней капли крови.

— Мы должны устранить угрозу, — добавил Финудел. — На севере остались наши подданные, которые купились на посулы Морати. Это пятно внутри Эллириона, но его нельзя стереть с лица земли, пока существует угроза с запада.

— Я буду сражаться за Эллирион как за собственные земли, — произнес Алит. — Друкаи заплатят за свое предательство высокую цену.

Глава 16 Кровь на равнинах

В лагере наггароттов Алита встретили восторженными криками, но при виде мрачного выражения на его лице радость быстро испарилась. Алит узнал многих из выбежавших ему навстречу воинов. Среди них были Тени — Анранейр и Хиллраллион, а также Тарион, Анадриель и многие другие, кто сражался в Темных топях. Все они обрадовались появлению князя, но с их лиц не сходило тревожное, загнанное выражение.

— Мы беспокоились за вас, князь, когда вы пропали из Эланардриса, — сказал Анранейр. — Многие думали, что вы погибли.

— Вы не ошиблись, — ответил Алит. — Хотя мое тело еще живо, я только сильнее страдаю от этого.

Капитаны обменялись тревожными взглядами, но промолчали.

— Какие будут приказания, князь? — спросил Тарион. Алита поразило, что один из близких друзей отца, который сражался вместе с Эотлиром в колониях, спрашивает его приказов. Поэтому он тщательно обдумал ответ.

— Сражайтесь. И с последним вздохом выплесните на друкаев всю свою ненависть.

Войско двинулось на запад, к Орлиному перевалу. Несколько сотен рыцарей ехало в авангарде, чтобы разведать позиции врага. Наггаротты шагали рядом с эллирионскими копейщиками и лучниками. Алит шел вместе с ними; он предпочел общество своих воинов компании Финудела и Атиелли.

Разведчики вернулись, когда войско было в двух днях пути от перевала. К Алиту подъехал гонец и попросил его присоединиться к эллирионским правителям для совета. Они собрались после полудня, когда войско остановилось на привал на южном берегу реки Ирланы. Для командиров разбили шатер из синих с золотом полотнищ, где они могли обсудить стратегию битвы, а заодно освежиться принесенной с реки водой и фруктами из садов неподалеку.

— С уверенностью можно сказать, что враги превосходят нас численностью, — доложил Анельтайн.

Около двадцати пяти лет прошло с их первой и последней встречи с Алитом — тогда эллирионский князь возвращался из злополучного похода на крепость Залит. Сейчас воины Анельтайна ехали в авангарде. Они-то и принесли тревожные новости.

— У друкаев по меньшей мере сорок тысяч пехотинцев и около десяти тысяч рыцарей. Большинство из них — обученные в Анлеке солдаты, фанатиков совсем мало.

— Тогда они располагают преимуществом в десять тысяч воинов, — произнесла Атиелль. Она задумчиво откусила от красного яблока.

— Да, но у нас превосходство в кавалерии, — возразил Финудел. — Наших рыцарей в два раза больше.

— Против нас — рыцари Анлека, а не налетчики, — сказал Алит. — Их силу нельзя оценивать количеством.

— Налетчики вооружены луками, — не согласился с ним Финудел. — И наши кони быстрее. Рыцари друкаев могут безуспешно гоняться за ними годами.

— Друкаям не надо гоняться за нами, брат, — сказала Атиелль. Княжна доела яблоко и кинула огрызок своему жеребцу, Среброгривому. — Враги знают, что рано или поздно нам придется остановиться, чтобы защитить Тор Элир.

— Зачем? — спросил Алит. Эллирионцы уставились на него удивленными взглядами. — Зачем вам защищать Тор Элир?

— В городе сейчас пятьдесят тысяч жителей, — с некоторой злостью ответил Финудел. — Мы не можем оставить их на произвол друкаев.

— Вывезите их. Пусть они покинут город, по морю и по суше. Тогда останутся только камни и доски. Зачем обременять себя их защитой, если преимущество вашего войска в подвижности?

— Не важно, — ответила Атиелль. — Многие из горожан смогут убежать от друкаев, но даже в Эллирионе не хватит лошадей для всех. Половина нашего войска передвигается пешком.

— Пусть они спрячутся в Ателиан Торире, враги не сунутся туда без крайней необходимости.

— Спрячутся? — сплюнул Финудел. — Ты хочешь, чтобы мы оставили свои земли на произвол врага, лишились домов и припасов?

— Это лучше, чем стать пищей для ворон, — возразил Алит. — Пока мы живы, мы можем сражаться.

— Мы не будем бежать и прятаться, — ответила Атиелль. — Так поступили многие, и им пришлось поплатиться за трусость. Чем дольше мы оттягиваем решающее сражение, тем сильнее становятся наггаротты.

Алит пожал плечами.

— Тогда будем сражаться, — сказал он. — Лучше напасть, пока они ещена перевале, там их численность обернется против них. Зайти на них со склонов, заманить на наши копья и окружить.

— Каменистые горные долины не подходят для кавалерии, — подал голос Анельтайн. — Мы потеряем преимущество.

— Мы встретимся в открытом поле и будем сражаться, как подобает эллирионцам, — решительно произнес Финудел.

— Совершенно ясно, что вы уже выбрали путь действий, — прорычал Алит. — И ни один мой довод не сможет переубедить вас. Зачем тогда меня позвали сюда, если не хотите слушать мои советы?

— А кто ты такой, чтобы нам указывать? — спросил Финудел. — Князь без земель; бродяга, все достояние которого — ненависть.

— Если хотите, чтобы вас постигла та же судьба, поступайте по-своему, — прорычал Алит. — Выходите на честный бой с развевающимися знаменами, под звуки горнов. Вы считаете, что если сумели отбросить друкаев в прошлый раз, то одержите победу и сегодня. Но они сражаются на своих условиях, и они выиграют. Они не отступятся, пока вы не перебьете всех до единого. Их подгоняет Морати, а друкайские командиры боятся ее гораздо больше, чем ваших рыцарей и копий. У вас есть маги, чтобы отразить их колдовство? А теперь представьте, что вы выиграли битву. Вы сможете преследовать и добивать в спину спасающихся бегством? Позволят ли ваши благородные сердца уничтожить их всех до одного, чтобы они никогда не вернулись?

— Нельзя победить тьму еще большей тьмой, — сказала Атиелль. — Разве ты не слышал, что я говорила в Тор Элире? Мы должны разбить друкаев потому, что они презирают мир и ненавидят жизнь. Если мы сами уподобимся им, то потеряем все, за что сражались.

— Глупцы! — выкрикнул Алит. — Я не буду участвовать в этом безумии. Истинные наггаротты уже заплатили высокую цену. Они считали, будто могут выступить против мощи Анлека лицом к лицу. Смерть моих родителей тому свидетельство.

Алит выскочил из палатки; эллирионцы расступались перед ним. Он пошел прочь от лагеря, не обращая внимания на несущиеся вслед крики. Отчаяние перемежалось яростью — отчаяние от мысли, что эллирионцам суждено погибнуть, ярость осознания, что друкаи одержат важную победу.

Капитаны встретили Алита на входе в нагаритский лагерь. Они сразу же уловили его настроение и молча последовали за ним между отдыхающими солдатами в палатку. Суровый взгляд Алита заставил их остановиться у входа, и он скрылся внутри.

Алит слышал, как музыканты эллирионцев играют сбор. От перестука множества копыт задрожала земля — это Финудел и Атиелль выстраивали свое войско. Пусть идут к бессмысленной смерти, твердил про себя Алит.

В конце концов Хиллраллион рискнул навлечь на себя дурное настроение князя и встал на пороге палатки со сложенными за спиной руками.

— Эллирионцы свернули лагерь, — тихо сказал он.

Алит ничего не ответил.

— Нам готовиться к маршу?

Князь наконец посмотрел на него.

— Мы пойдем за ними, — сказал он. — Если они попросят о помощи, я не стану отказывать.

Хиллраллион кивнул и ушел, оставив Алита наедине с бушующими мыслями.

Финудел и Атиелль решили встретиться с неприятелем на равнинах Найрейн Элира, меньше чем в дне пути от Орлиного перевала, где брала свои истоки Ирлана. Река делала резкий поворот на север перед тем, как продолжить путь на восток, к Внутреннему морю. Эллирионцы отвели пехоту на правый фланг, где ее защищала река, а кавалерия встала слева, чтобы иметь возможность отступить на просторные поля к югу. Алит расположил свое маленькое войско из четырех тысяч солдат еще дальше на юге. Там он укрылся в своей палатке и отказывался разговаривать с командирами.

На рассвете следующего дня его разбудил Тарион.

— С вами хочет встретиться один из эллирионцев, — сообщил капитан.

Алит кивнул и приказал провести посетителя в палатку. Вскоре Тарион вернулся с Анельтайном. Алит поприветствовал его кивком, но не стал подниматься с походной кровати.

— Наши разведчики выследили друкаев, — произнес эллирионец. — Их войско будет здесь около полудня.

— И вы по-прежнему собираетесь встретить их в открытом бою? — спросил Алит.

— У нас нет другого выбора.

— Спрячьте пехоту на том берегу реки, а всадников отведите на восток, — небрежно посоветовал Алит. — Тогда вам не придется жертвовать своей жизнью ради бессмысленного позерства.

— Ты прекрасно понимаешь, что мы не отступим. Анельтайн шагнул к нему с умоляющим выражением на лице. — Сражайся вместе с нами, и мы победим.

— Четыре тысячи копий и луков не помогут выиграть битву. Даже если это копья и луки наггароттов.

— Тогда хотя бы пообещай, что удержишь свою позицию. Пусть у Финудела и Атиелли будет уверенность, что ты прикроешь южный фланг нашего войска.

Алит сурово посмотрел на Анельтайна; он почувствовал кроющееся за просьбой обвинение.

— Я поклялся защищать Эллирион как собственные земли, — резко ответил князь. — Я не даю таких клятв необдуманно. Хоть я и не согласен с вашей тактикой, я не брошу своих союзников.

Анельтайн с заметным облегчением поклонился.

Я помню тот случай, когда помог анарцам, — сказал он. — И я рад, что не ошибся.

Алит поднялся с кровати, подошел к Анельтайну и уставился на него.

Может, ты считаешь, что я в долгу перед тобой? — прорычал он. — Ты думаешь, я тебе чем-то обязан?

Анельтайн с ужасом отшатнулся от ярости Алита. Выражение благодарности на его лице сменилось злостью.

Если ты не чувствуешь себя в долгу, то я не буду напоминать о нем, — резко ответил он. — Если для тебя не имеет значения, что храбрые эллирионцы, крейсийцы и иврессийцы умирали ради того, чтобы вернуть князю Малекиту трон, то тебе стоит хорошенько подумать, на чьей стороне сражаться.

Я не собираюсь сражаться за кого-то! — закричал Алит. Анельтайн быстро отступил к порогу палатки. — Я сражаюсь против друкаев!

Анельтайн наградил его ядовитым взглядом и вышел. Снаружи донесся его громкий голос, требующий лошадь. Тарион пристально рассматривал Алита.

Вы хотите лишить нас всех возможных союзников? спросил ветеран.

Остаться без союзников лучше, чем иметь плохих союзников. Алит рухнул обратно на кровать. — Они говорят о славе и чести, будто эти слова что-то значат. Они не понимают, с каким врагом сражаются, даже если встречались с ним уже дюжину раз. Друкаи признают только страх, и страх станет нашим оружием, если мы научимся его использовать. Морати и ее командиры не боятся натиска кавалерии или града стрел. Нет, их заставляет задуматься только та тьма, которую они сами выпустили в мир. От нее они просыпаются в холодном поту на рассвете. Они постоянно оглядываются через плечо и боятся увидеть, кто же занес над ними нож. Страх связывает их вместе сильнее верности, и при помощи страха мы сумеем разделить их.

Тарной с сомнением задумался.

— А чего боишься ты, Алит?

— Ничего, — ответил князь. — Меня нельзя заставить страдать сильнее, чем я страдаю сейчас. Нет таких мучений, чтобы сравнились с терзающими меня воспоминаниями. У меня ничего не осталось, за исключением существования, и оно причиняет мне боль с каждым вздохом. Я не ищу смерти, но и не боюсь отправиться в Мирай. Там я снова встречу свою семью и отомщу тем, кто их убил. Даже смерть не убавит моей ненависти.

Тарион содрогнулся и отвернулся, в ужасе от взгляда Алита.

Алит стоял на краю лагеря наггароттов и смотрел на два выстроившихся войска. Друкаи наступали. Эллирионцы вытянулись перед приближающимся черным облаком длинной серебристо-сине-белой полосой. Белые кони переступали с ноги на ногу и ржали; им передавалось волнение всадников. На серебряных древках реяли сотни флагов, золотые рога дразнили неприятеля мелодичными переливами.

Рыцари эллирионцев разделились на две части. Одну возглавлял князь Финудел, другую Атиелль. Княжна сидела на своем жеребце, Среброгривом, во главе ближайшего к наггароттам отряда. Длинные волосы свободно развевались на ветру, стройную фигуру оттенял серебряный, инкрустированный сапфирами, доспех. В правой руке она держала Зимний Клинок Амрейр, на левой висел щит в форме лошадиной головы с гривой из золотых нитей.

Финудел выглядел не менее внушительно. Он вооружился Кадрати, Звездной Пикой, выкованной самим Каледором Укротителем Драконов. Наконечник пики сверкал золотистым огнем. Золотой доспех князя оттенял темно-красный, развевающийся на ветру плащ. Его кобылу Белокопытку, родную сестру Среброгривого, покрывал длинный чепрак из позолоченного итильмара. На каждой его пластине сияла защитная руна.

Алит перевел взгляд на друкайское войско. На их флагах зловеще переливались руны кровожадных богов и развратных богинь. Многие нарисовали на щитах символы культов, от запретных знаков веяло темной магией. Грохочущие колонны наггароттов наступали подобно серебристо-черным змеям.

Рыцари Анлека свернули на юг, к всадникам Эллириона. Хриплые боевые крики и пронзительные звуки рога бросили вызов Финуделу и Атиелли. Над кавалерией Нагарита развевались черно-фиолетовые знамена на золоченых древках. Головы черных коней прикрывали серебристые доспехи с выступающими острыми шипами, а бока защищали блестящие кольчужные попоны.

Среди отрядов шли колдуны и колдуньи. Их магия собиралась кольцами и колыхалась вокруг них. По их приказу небо застилали темные облака, сверкали молнии, наступлению войска вторил гром. По равнинам прокатилась тень надвигающейся грозы, обе армии накрыл сумрак.

Алит бросил взгляд на тяжелое свинцовое небо и увидел огромную крылатую тень. Несмотря на заявление князя его охватил страх. Дракон неспешно кружил высоко над головой. Перед глазами всплыло окровавленное лицо отца, и Алит содрогнулся при воспоминании об испытанном тогда ужасе.

— Керанион, — прорычал князь. Гнев тут же смыл страх.

Он повернулся и окрикнул капитанов. Те сломя голову бросились к нему и встали рядом, ожидая приказов.

— Мы выступаем, — сказал Алит. — Трубите сбор, поднимайте солдат. Сегодня мы перебьем друкаев и сообщим об их смерти Анлеку. Принесите мне голову Кераниона.

Возражений не последовало. Капитаны заторопились к лагерю, выкрикивая музыкантов и знаменосцев. Запел горн, подавая сигнал к атаке. Алит вернулся в палатку и взял принесенные Хиллраллионом лук и стрелы.

— Тени, ко мне! — позвал он и вышел наружу. Вскоре его окружили затянутые во все черное лучники — горькие свидетели битвы в Темных топях. — Сегодня я снова поведу Теней в бой. Враги принесли с собой тьму, и она сыграет нам на руку. Не щадите никого. Пусть каждая стрела несет смерть. Пусть каждый замах меча дышит местью. Они задолжали нам всю свою кровь, до последней капли. Мы снова станем ночным кошмаром, и друкаи навсегда запомнят, почему надо бояться Теней!

Всего резню в Темных топях пережило около двух сотен Теней. Сейчас укутанные в черные плащи воины следовали за Алитом на запад, в обход правого фланга друкаев. Остальное войско стояло наготове у лагеря, получив приказ вступить в битву, если враги подойдут слишком близко. Но пока князь не вернется из вылазки, они не должны покидать позицию.

Бой начали друкаи. Они привезли с собой многозарядные метатели — военные машины, которые стреляли толстыми копьями, по полдюжины за раз. Первый залп из десятка метателей просвистел в воздухе над головами наступающих и вонзился в ряды пехоты Эллириона. Видимо, Керанион решил, что эллирионская кавалерия не представляет угрозы его колоннам, и хотел в первую очередь уничтожить копейщиков и лучников, а уже затем раздавить рыцарей превосходящей численностью. Алита заинтересовало, почему нагаритский князь остается в небе и наблюдает за сражением со спины дракона. В Темных топях он вел себя так же и вмешался лишь тогда, когда наггаротты начали проигрывать. Может, он обычный трус? Или же существует другая причина, по которой Керанион опасается вступать в схватку?

Алит на ходу размышлял об этой странности, но тут пришло время остановиться, и он вскинул руку, подавая сигнал Теням. Высокая трава Эллириона доставала до пояса, разведчики могли полностью укрыться в ней. Гроза над головой гремела и сверкала, вызванная волшебством непогода нарастала, равнины затянуло желтоватым закатным сумраком. В полутьме Тени приготовили луки и ожидали следующего приказа Алита.

Еще когда князь разглядывал друкайское войско, его удивило, что они не привели с собой гидр. Он не знал, почему боевых чудищ оставили позади, но их отсутствие обрадовало Алита. Хотя, если вспомнить о кружащем в грозовом небе драконе, радоваться пока было рано.

Друкаи остановились за пределами выстрела эллирионских лучников, и метатели продолжили без остановки поливать пехоту смертоносными залпами. Ближайшая из боевых машин стояла в четырех сотнях шагов от Теней; они видели, как быстро работает заряжающий ее расчет.

— Разделиться по пятеро и уничтожить все расчеты, — приказал Алит.

Тени разбились на небольшие группки и исчезли в высокой траве. Алит и четверо командиров направились к ближайшей машине, в то время как остальные Тени рассыпались веером вокруг батареи противника. Рядом с метателями стояли отряды копейщиков для охраны расчетов от возможной попытки эллирионцев уничтожить основную линию атаки, но их внимание было обращено на восток, а не на юг, откуда невидимками подбирались Тени.

Алит пригнулся в траве в семидесяти шагах от метателя. Затем наложил стрелу на тетиву и чуть привстал, чтобы прицелиться. Машину обслуживали два друкая в нагрудниках и шлемах, но других доспехов на них не было. Они как раз сняли с метателя пустой магазин и подтаскивали новый.

— Начали, — спокойно приказал Алит и прицелился в левого друкая.

С легким выдохом он спустил тетиву. Стрела с черным оперением свистнула над травой и вонзилась в правое плечо друкая. Следующая стрела пронзила насквозь бедро и вышла с другой стороны. Друкай уронил свой конец связки копий и рухнул в траву, в то время как еще три стрелы попали в его товарища; одна из них воткнулась в глазницу шлема.

Единственным звуком стал стук выпавших из мертвых рук копий, да и тот подхватил и унес ветер. Алит нырнул в траву и метнулся к машине, на ходу сменив лук на длинный охотничий нож. По пути он изредка оглядывался по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не заметил.

Алит полоснул ножом по веревкам, которые создавали натяжение в механизме метателя. Острое лезвие быстро перерубило намотанные вокруг одного из рычагов витки, и веревка обвисла. Чтобы заново натянуть ее, потребуется несколько часов, но Алит для верности подсунул кончик ножа под спусковой крючок и выдернул его, а затем вырвал из тонкого механизма несколько пружин и разбросал в траве.

Довольный своей работой, Алит начал продвигаться обратно на юг. На ходу он посматривал на ближайшие отряды друкаев.

Другие Тени тоже добрались до своих целей, все больше боевых машин выходило из строя. Капитаны копейных отрядов начали замечать неладное. Сплошная стена залпов поредела, копейщики поворачивались к метателям, чтобы узнать причину. Зазвучали крики тревоги, между машинами заметались черные тени. Друкайские воины вскинули оружие и выискивали в траве загадочных врагов.

Алит издал долгий ястребиный крик — сигнал Теням отступать и собраться вокруг него. Он постоянно поглядывал на ближайший отряд друкаев — те поворачивали в его направлении, хотя до них оставалось еще несколько сотен шагов. Алит не мог поверить, что кто-то выследил Теней, но тут заметил в переднем ряду воинов тонкую, полуобнаженную фигуру.

Колдунья с длинными, разметавшимися, как зигзаги молний, белыми волосами и нарисованными на теле рунами. Она подняла тонкую руку и указала шагающему рядом с ней капитану туда, где прятался Алит.

Алит успел заметить, как на кончиках пальцев колдуньи танцуют искры, и тут пропитанный магией воздух сгустился. С пальцев эльфийки слетела сверкающая молния и взорвалась слева от князя с такой мощью, что его откинуло в сторону.

Он поднялся и увидел выжженный в траве круг, а посередине его изуродованное, переломанное тело Нермиррин. Ее кожа почернела, глаза превратились в темные дыры, из которых поднимались две струйки дыма. По равнине заметались молнии — колдунья продвигалась вперед под охраной, поджигая траву и раскидывая дымящиеся тела.

— Отступаем! — крикнул Алит и поднял тело Нермиррин. Оно оказалось странно холодным на ощупь. — Мертвых не оставлять!

Тени попытались прикрыть отход стрелами, но копейщики друкаев сомкнули щиты, и колдунья отступила в середину колонны. Стрелы с черным оперением втыкались в живую стену вокруг нее.

Алит убрал лук и перекинул тело Нермиррин через плечо. Повернулся к друкаям спиной и побежал в высокой траве. Рядом он чувствовал присутствие бесшумно скользящих Теней. Бросив взгляд через плечо, князь убедился, что копейщики остановились и осыпают отступающих к анарскому лагерю Теней насмешками.

Но их оскорбления ничего не значили. Половина боевых машин оказалась выведена из строя, а большая часть других осталась без обслуживающих расчетов. Без постоянного обстрела артиллерии друкаи лишились рычага давления на противника, который вынудил бы эллирионцев атаковать, и друкаям пришлось перейти в наступление. Снова над равнинами покатился барабанный рокот, заревели рога, и огромный дракон Кераниона начал спускаться. Чудовищный зверь ненадолго приземлился посреди фронта, командующий с его спины выкрикивал приказы своим капитанам. Алит едва успел сделать несколько судорожных вдохов, как дракон снова взмыл в небо, с каждым взмахом мощных крыльев поднимаясь все выше.

Алит с интересом отметил, что Керанион старается проводить на земле как можно меньше времени. Очевидно, сила дракона и вооруженного пикой всадника заключалась в быстрых атаках с воздуха. Поскольку пока Алит не знал, как вынудить врага приземлиться, он обратился к другим заботам.

Ни одна из сторон не хотела переходить в наступление. Наггаротты и эллирионцы сошлись на расстояние выстрела и обменивались дождем стрел. Возглавляемые Атиеллью всадники вылетали вперед, выпускали залп из луков, затем уносились за пределы досягаемости метателей. И все время страшные рыцари Анлека оставались в резерве, выжидали перелома в битве, чтобы показать свою силу.

Колдуны друкаев призывали тучи острых клинков, осыпали ими ряды эллирионцев и насылали заклинания, от которых плоть сходила с костей, причиняя немыслимые мучения. Эллирионцы никак не могли защититься от проклятий и несли большие потери.

Алит снова созвал к себе Теней, и они собрались на краю лагеря.

— Ищите колдунов, — приказал он. — И пусть каждый удар попадет в цель. Истребите их, а затем незаметно отступайте на север. Мы соберемся справа от пехоты Эллириона.

Тени закивали и растаяли в сером сумраке. Алит последовал за ними. С первого взгляда попытка проскользнуть между двумя готовыми к бою войсками могла показаться безумием, но Алит хорошо знал, что делает. В свое время Тени терроризировали друкаев в Нагарите при помощи схожей тактики. Незаметно подобраться, убить врагов и исчезнуть. Солдаты думали, что их гораздо больше, и командиры начинали опасаться за безопасность своих отрядов. Сейчас отвлекающий маневр послужит на руку эллирионцам. Алит надеялся, что Финудел и Атиелль не упустят случая и воспользуются преимуществом.

Князь бесшумно и ловко пробирался в траве; его продвижение отмечалось лишь легким колыханием, неудивительным при проносящихся над равниной штормовых ветрах. Он подобрался к одному из отрядов копейщиков. Солдаты выстроились в боевом порядке и переговаривались в ожидании приказа к наступлению.

— Этим любителям лошадей в жизни не сравниться с нагаритскими воинами, — сказал один из лейтенантов, и в ответ на его слова раздался дружный грубый хохот.

Алита задело, что друкаи смеют называть себя наггароттами. Они потеряли это право, когда выступили против Малекита, наследника Аэнариона, и выгнали его из Анлека. Он считал их предателями, темными эльфами, никем. Алит заставил себя расслабиться, поскольку враги находились всего лишь в паре дюжин шагов. Нарочито медленно натянул капюшон плаща и прошептал несколько слов, которые пропитали ткань охотничьей магией.

По голове и плечам побежали легкие мурашки от ощущения близкого волшебства. Для князя ничего не изменилось. Для любого другого наблюдателя Алит исчез; только что сидела закутанная в черное фигура, а через миг осталась лишь колышущаяся трава. Невидимый Алит осторожно выпрямился в полный рост. Первый ряд копейщиков стоял совсем близко, при желании он мог бросить в них травинку. Их возглавляла женщина-друкай с красными волосами, переплетенными при помощи окровавленных жил в косы, и шрамом от правого уха до подбородка. Ее глаза отличались пронзительным льдисто-голубым цветом. Алит с трудом подавил желание дернуться, поскольку холодные глаза смотрели прямо на него. Но она не видела его, а рассматривала эллирионское войско вдали.

Алит вытащил из заплечного колчана лук и спокойно наложил стрелу. Натянул тетиву и прицелился в горло капитана. Князь наслаждался охватившим его напряжением и ощущением власти — друкайша не подозревала о неминуемой смерти. На губах князя промелькнула довольная улыбка. Друкайский знаменосец что-то сказал, и женщина повернулась к нему, обнажив в ухмылке заточенные зубы.

Без дальнейшего промедления Алит отпустил тетиву. Стрела попала точно в цель и пронзила насквозь горло капитана. Эльфийка рухнула на землю, изо рта и раны хлынула кровь, заливая соседних солдат. Темные эльфы разразились испуганными криками. Алит наслаждался их паникой и растерянностью. Он тихо опустился в траву и скользнул прочь.

Пока князь пробирался на север, он замечал по дороге свидетельства работы других Теней. Алит замечал, как падают знамена, как оседают на землю колдуньи и лейтенанты со стрелами в груди. Он чувствовал, как по рядам врага расползается неуверенность, но не всем Теням удалось остаться незамеченными. Он также видел, как летят в высокую траву арбалетные болты, и отряды копейщиков бегут за лазутчиками с оружием наперевес.

Хотя вылазка Теней вызвала некоторое смятение, друкаи продолжали наступать, и воинам Алита приходилось перебегать на север, чтобы оставаться впереди армии. Когда Тени снова собрались вместе, князь не досчитался тридцати воинов. Их тела остались лежать где-то на равнине. Черное войско Кераниона решительно надвигалось на встречающих его дождем стрел эллирионцев, и Финуделу пришлось отвести пехоту к реке. Налетчики прикрывали отход, и Алит с Тенями присоединились к маневру. Они невидимками шли рядом с отрядами эллирионцев.

Командиры Кераниона разделили свои силы. Треть пехоты выслали в погоню за отступающими эллирионцами, а остальные копейщики и лучники со зловещими рыцарями Анлека в арьегарде двинулись на кавалерию. Финудел и Атиелль приказали своим всадникам отходить на юг. Они прекрасно понимали, что не смогут противостоять более многочисленному врагу лицом к лицу. Алит с ужасом видел, что эллирионцы разделились, и войско друкаев клином вдавливается между двумя его крыльями — пехотой и кавалерией.

Прячась под укрытием высокой травы на берегу Ирланы, Алит понял, что сам совершил точно такую же ошибку. Остаток его войска все еще стоял на юге, по другую сторону фронта друкаев. Князь бросил взгляд в затянутое грозовыми облаками небо, выискивая Кераниона. Он заметил дракона на западе; тот медленно планировал над отходящей на юг кавалерией, иногда с силой взмахивая огромными крыльями, чтобы удержаться на порывистом ветру.

Вскоре план Кераниона стал очевиден. Пехота друкаев растянулась живым барьером, который прижал эллирионских лучников и копейщиков к реке. Затянутая в черные доспехи кавалерия Анлека наконец выступила из резерва. Между отрядами копейщиков и арбалетчиков понеслись извивающиеся колонны с выставленными пиками. Когда всадники оказались в авангарде, они перестроились по эскадронам. Их лица скрывали узорчатые черные забрала, отчего рыцари производили еще более жуткое впечатление.

— Бежать некуда, — произнес Лиерендуир слева от Алита. — Рыцари опрокинут эллирионцев в воду.

— Теперь эллирионцам придется сражаться, — ответил Алит.

— А мы?

Алит огляделся, изучая местность. На западе равнина становилась плоской, и река разливалась до пяти сотен шагов в ширину. На другой стороне почти от самого берега начинался Ателиан Торир, глубины леса терялись в тени. Алит кивком указал туда.

— Когда начнется наступление, мы побежим к разливу, — произнес он. — При необходимости укроемся в лесу.

— А как же воины в лагере?

— Пока что мы ничего не можем сделать для них. Мы попытаемся заманить некоторые отряды друкаев через реку и дальше в лес, чтобы дать остальным время отступить на юг и добраться до сил Каледора.

Лиерендуир поморщился, не одобряя пессимизма князя, но промолчал и отвернулся к рыцарям Анлека. Два войска стояли в пугающей тишине — каждая сторона надеялась, что противник выдаст свои намерения. Теперь, когда многие колдуны друкаев пали от рук Теней, гроза начала стихать, хотя тишину еще изредка нарушал гром, а по редеющим облакам метались отблески молний. На востоке сумрак рассеивался под лучами солнца. С такого расстояния Атиелль казалась золотым пятном среди сияющих серебристых доспехов рыцарей, и Алита охватило волнение за судьбу княжны. По сравнению с черной массой наггароттов эллирионское войско выглядело каплей в море.

Алит вспомнил широкие мосты и бульвары Тор Элира, белые башни, которым предстоит сгореть и рухнуть в случае победы друкаев. Его не заботила судьба города, но в сердце жила память о приезде туда, о встрече с Атиеллью. Ее отказ бросить город на произвол судьбы говорил о том, как она любит родину и свой народ. Эта мысль принесла с собой другие воспоминания — о сожженном Эланардрисе и прибитом к двери Геритоне.

Перед мысленным взглядом Алита обе сцены наложились друг на друга. Он видел открытый парадный зал Тор Элира, на тронах мертвых Финудела и Атиелль, окровавленные трупы эльфов и лошадей вокруг. Такая судьба ждала всех, кто осмелился сопротивляться друкаям, и Алит почувствовал угрызения совести за свои резкие слова. Финудел и Атиелль рисковали всем, что имели, не ради славы и чести, но чтобы выжить. Слова Атиелли снова и снова возвращались к нему: «Мы должны разбить друкаев потому, что они презирают мир и ненавидят жизнь. Если мы сами уподобимся им, то потеряем все, за что сражались».

Сейчас, на равнинах Эллириона, он явственно услышал ее голос. Алит не спускал глаз с далекого золотистого пятна и усилием воли прогнал кошмарные видения. Затем перевел взгляд на друкайское войско, на бесконечные черно-фиолетовые ряды, на знамена со зловещими символами, которые открыто свидетельствовали о порочности стоящих под ними эльфов.

Боги нас всех покарают, — прорычал князь и выпрямился во весь рост.

Тени озабоченно уставились на своего лидера. Алит неспешно наложил стрелу и прицелился в одного из рыцарей Анлека. С мрачной улыбкой отпустил тетиву. Взглядом проследил за стрелой, которая пронеслась над равниной и вонзилась в шею лошади. Животное взметнулось на дыбы и упало, придавив собой всадника.

Алит выпустил вторую стрелу, к нему присоединились другие Тени. В кавалерию полетел нестройный рой стрел. Некоторые находили цель, и рыцари в черных доспехах один за другим падали из седел.

Алит повернулся к Хиллраллиону.

— Дай мне свой рог, — приказал он.

Хиллраллион отстегнул от пояса изогнутый охотничий рог, добежал до князя и вложил его в протянутую руку. Алит взглянул на опоясывающие инструмент золотые полосы — в них отражались проблески молний.

Он поднял рог к губам и выдул протяжный звук, который сначала повышался, а под конец опустился до длинного басовитого раската. Эскадроны рыцарей поворачивались на звук; даже на таком расстоянии до Теней доносились их гневные крики. Несколько раз подряд Алит сыграл анарский сигнал атаки, затем перебросил рог обратно Хиллраллиону. Князь не знал, услышал ли звук рога Тарной в лагере, и что предпримет капитан, если все-таки услышал. Все, в чем на данный момент уверился Алит, — что сегодня не тот день, чтобы бежать и прятаться до лучших времен. Сегодня он будет сражаться и, если понадобится, умрет.

Он молча воздал должное Финуделу, а может Атиелли, когда услышал ответные сигналы со стороны эллирионского войска. Лучники на берегу реки вскинули луки и выпустили в друкайских рыцарей залп сверкающих в сумраке белых стрел. Тени продолжали обстрел со своей стороны. Копейщики с дерзкими боевыми криками выстраивались в порядки для атаки.

Авангард рыцарей Анлека на глазах терял уверенность в себе. Алит видел, как спорят капитаны отрядов. Они пытались решить, что делать: то ли ответить на угрозу со стороны вражеской пехоты, то ли все-таки раздавить ненавистного анарского князя, который насмехается над ними. А пока они спорили, пехота Эллириона под прикрытием града стрел подступала все ближе.

Наконец наггаротты восстановили подобие порядка, и три эскадрона рыцарей — шесть сотен всадников — развернулись к воинам Алита. Остальная кавалерия подстегнула коней и понеслась навстречу наступающим эллирионцам.

У Алита не оставалось времени, чтобы как-то спланировать неизбежное столкновение: рыцари быстро приближались к его отряду.

— В воду! — крикнул Алит.

Он понимал, что, двигаясь по суше, Тени не сумеют быстрее всадников добраться до разлива реки.

Когда рыцари перешли в галоп, он первым бросился с высокого берега в воду. От холода перехватило дыхание, а течение закрутило и понесло его. Алит вынырнул на поверхность и отстегнул плащ, чтобы тот не тянул его ко дну. Затем уверенными гребками поплыл к противоположному берегу. Рядом черно-серыми пятнами плыли другие Тени, их плащи уносило вниз по течению. Быстрый взгляд через плечо подтвердил, что рыцари осадили коней на берегу и не спешили погрузиться в бурлящую реку. Вслед уплывающим Теням неслись проклятия и оскорбления, но скоро командиры поняли, что происходит, и повели свои эскадроны по берегу на запад, в обход разлива.

На середине реки Алит глянул налево, на отступающих рыцарей, и попытался прикинуть, успеют ли те добраться до дальнего берега разлива раньше Теней. Судя по скорости наггароттов, они еще будут на пол пути, когда Тени уже окажутся на твердой земле. Справа вовсю кипела битва между пехотой эллирионцев и друкаями. Рыцари успели раздавить несколько отрядов копейщиков, путь нагаритской кавалерии устилали горы трупов. Из воды Алит не видел всадников Эллириона и собственное войско и надеялся, что они держат натиск неприятеля. Но поскольку пока князь все равно ничего не мог сделать, ему оставалось лишь плыть как можно скорее.

Тяжело дыша, Алит пробился через камыши на северном берегу Ирланы и выбрался на землю. Вокруг него черными выдрами выскальзывали из воды Тени. В мокрой одежде Алита сразу же пробрала дрожь; солнце все еще скрывали темные облака, а ветер уносил последние остатки тепла.

— Что теперь, князь? — спросил Хиллраллион. Подобное обращение на миг сбило Алита с толку. Замерзший и мокрый, он совсем не чувствовал себя князем. — Алит? Что теперь?

На западе Алит видел, как первые рыцари в брызгах воды выезжают на берег. На севере темнел Ателиан Торир, спасение от всадников Анлека.

— В лес, — приказал Алит. Он выжал, как мог, воду из рубахи. — Надо заманить их в лес. Залезем на деревья и расстреляем их сверху.

Тени не торопились; у них хватало времени, чтобы добраться до леса, прежде чем всадники нагонят их. Они поменяли тетивы на луках, достав сухие из пропитанных воском мешочков, вылили воду из колчанов и стряхнули капли с оперения стрел.

Тени пробежали уже полдороги до деревьев, до укрытия оставалось около сотни шагов, когда бегущий впереди Хиллраллион остановился и предостерегающе поднял руку. Алит заторопился к капитану — тот напряженно всматривался в густое переплетение листьев.

— Мне показалось, там что-то двигалось, — сказал Хиллраллион.

— Двигалось? — переспросил Алит, всматриваясь в темные кроны. — Что именно?

— Не знаю, — пожал плечами лейтенант. — Тени сместились. Смотри, вон там!

Алит проследил за пальцем Хиллраллиона. И точно, в темноте под кронами деревьев выделялась какая-то фигура, расплывчатая и неподвижная. Князь сразу же понял, что перед ним вороний герольд.

Приглядевшись, он заметил бесшумных всадников на неподвижных лошадях: с первого взгляда они казались лишь черными пятнами среди теней. Алит не мог пристально вглядеться и подсчитать их количество, но прикинул, что никак не меньше нескольких дюжин.

— У Морай-хег жестокое чувство юмора, — прошипел Алит.

Он бросил взгляд на запад. Все больше рыцарей пересекало реку. Один эскадрон уже построился и в боевом порядке быстро надвигался на Теней.

Хиллраллион недоуменно посмотрел на него.

— Вороньи герольды, — пояснил Алит.

Хиллраллион с новым страхом оглянулся на лес и невольно потянул стрелу из колчана. Прочие Тени последовали его примеру и стали готовить оружие к бою; по отряду пополз тревожный шепот.

— Наверняка они нас увидели, — произнес Алит. — Почему они не нападают?

— Возможно, они ждут, пока нас раздавят рыцари, не хотят рисковать жизнью.

Алита такой ответ не устроил, и князь продолжал всматриваться в расплывчатые фигуры под деревьями, будто взглядом мог выпытать их намерения. Топот приближающейся кавалерии нарастал, но Алит не сводил глаз с вороньих герольдов. Чего они ждут?

Будто в ответ, в вершинах ближайших деревьев что-то зашевелилось. На сук отдельно стоящего на опушке дерева приземлился черный ворон, склонил голову и громко каркнул.

Алит рассмеялся, хоть и не мог до конца поверить в удачу. Тени удивленно смотрели, как князь поднялся во весь рост.

— Стреляйте в рыцарей. — Алит вытащил лук.

— Герольды нападут на нас со спины! — запротестовал Галатрин.

Алит оглядел Теней и увидел сомнение на их лицах.

— Доверьтесь мне.

Он повернулся к приближающемуся эскадрону и натянул тетиву.

Когда рыцари Анлека перешли в галоп, Алит ощутил полную уверенность в себе. Все отошло на задний план: тревоги, страхи, злость. Его охватило абсолютное спокойствие, дыхание стало медленным и ровным, руки — легкими, движения точными и обдуманными. Он видел приближающихся всадников в мельчайших деталях, будто время замерло на месте. С грив и хвостов коней разлетались капли воды, и эскадрон окружала прозрачная взвесь. На черных кольчугах тоже блестела вода. Золоченые наконечники пик и серебряные шлемы сверкали от отражающихся в них вспышек молний.

За три сотни шагов Алит прицелился в знаменосца первого эскадрона. Стрела взлетела в бушующее грозой небо, понеслась вниз и ударила в голову рыцаря. Тот завалился вбок, знамя выпало из рук, но скачущий следом всадник наклонился и подхватил древко раньше, чем оно коснулось земли. Алит выпустил еще одну стрелу. Порыв ветра отбросил ее в траву перед авангардом рыцарей. Князь сделал поправку на ветер, прицелился, но следующая стрела отскочила от поднятого щита анлекца.

За двести пятьдесят шагов остальные Тени присоединились к обстрелу. Алит нащупал в пустом колчане одинокую стрелу, нарочито медленно вытащил ее и осмотрел древко и оперение. Не найдя никаких повреждений, он наложил стрелу на тетиву.

За две сотни шагов Алит отпустил тетиву, и последняя стрела понеслась навстречу всадникам. Она попала в плечо одному из скачущих в первых рядах рыцарей, выбила его из седла, и тот покатился под копыта лошадей, мчащихся следом. Алит убрал лук в колчан и вытащил меч.

За сто пятьдесят шагов темные пятна под деревьями задвигались. Земля содрогалась под топотом кавалерии, но внимание князя привлекло то, как неестественно замер лес. Вороньи герольды в жутковатой тишине длинной цепью выезжали на опушку. Несколько сотен всадников в плащах из перьев, окутанные странной тьмой, невозможно быстро скользили между стволами. За ними следовала огромная стая — сотни птиц под карканье и хлопанье крыльев черной тучей вылетали из леса.

Вороньи герольды выпустили залп стрел, и ближайший к лесу эскадрон рыцарей охватило смятение. Падали всадники и спотыкались кони. Герольды убрали на ходу луки, достали копья с узкими наконечниками и выставили их перед собой в боевой позиции.

Когда между отрядом Алита и анлекской кавалерией оставалась сотня шагов, вороньи герольды врезались во фланг строя рыцарей как черный нож в масло. Они выкашивали не ожидавших нападения всадников Анлека дюжинами. Высокое ржание лошадей и панические крики эльфов метались между деревьями, а вороньи герольды продолжали неумолимо прорубаться к реке.

Рыцари в передних рядах оборачивались и натягивали поводья.

— В атаку! проревел Алит.

Он поднял меч и бегом ринулся на врагов, не оглядываясь на других Теней.

Авангард рыцарей, зажатый между Тенями и вороньими герольдами, разворачивался то направо, то налево. Алит быстро сократил расстояние до неприятеля. Он бежал в высокой траве, в ушах стучала кровь.

Один из рыцарей развернул коня и попытался достать его пикой, но Алит успел подобраться вплотную и без труда увернулся от направленного в грудь наконечника. С боевым криком он ухватил рыцаря за руку и использовал ее как опору, чтобы запрыгнуть на коня за спиной наггаротта.

Князь воткнул меч в спину рыцаря с такой силой, что клинок насквозь пронзил толстый плащ и кольчугу. Алит отбросил тело и соскочил наземь. Лошадь продолжала галопом нестись вперед и волокла по траве рыцаря, сжимавшего мертвыми руками поводья.

Алит отшатнулся от еще одного выпада пики; наконечник прошел в волоске над головой. Затем поднырнул под ноги коня и рубанул мечом по подпруге. С криком рыцарь завалился на бок и тяжело рухнул на землю рядом с Алитом. Тот вонзил клинок в забрало шлема и огляделся в поисках следующего врага.

Впереди схватка между рыцарями и вороньими герольдами переросла в ожесточенное побоище. Звенели мечи, звучали проклятия. Лошади сражались наравне с хозяевами, били копытами и кусали, пока всадники рубили и кололи. Пешему там не было места, и Алит с Тенями держались в стороне, высматривая зазевавшихся анлекцев.

Из толпы, пошатываясь и прижимая к себе руку, выбрался рыцарь. Он упал на колено, кровь потоком хлынула по кольчужной юбке. Тени без промедления бросились на него с занесенными мечами. Алит выдернул клинок из груди мертвеца и оглядел сражение.

Кавалерию Анлека сильно потрепал первый натиск, но хотя рыцари потеряли около половины воинов, они продолжали упрямо сражаться. Те из Теней, у кого еще остались стрелы, высматривали в бьющемся клубке подходящие цели и стреляли в них. Подкованные сталью копыта коней топтались по трупам наггароттов с обеих сторон, раненые пытались отползти в безопасное место. Тени перевязывали вороньих герольдов оторванными от своей одежды лоскутами, догоняли спасающихся рыцарей и рубили их.

Вокруг схватки летали вороны, что только добавляло смятения. Птицы бросались на рыцарей, клевали в незакрытые шлемом носы и щеки и совали клювы в забрала, желая добраться до глаз. Часть стаи расселась на трупах, драла когтями одежду и отрывала ошметки окровавленной плоти.

Алит заметил, что падальщики пировали только над мертвыми анлекцами и не приближались к неподвижно лежащим в высокой траве герольдам.

Рыцари сражались до последнего эльфа — им оказался капитан в узорном доспехе, отделанном золотом и серебром. Он отбросил пику и рубил врагов длинным мечом, вдоль лезвия которого плясал магический огонь. Каждый удар играючи разрубал тела и конечности. Лицо эльфа скрывал шлем с выгравированной маской рычащего демона, глаза прятались в тени. Конь под ним плясал и вертелся. Вдруг вороньи герольды как один отскочили от друкайского офицера. У его ног уже лежало около дюжины тел.

Без единого слова несколько всадников убрали копья и вытащили луки. Кольцо герольдов растянулось. Капитан понял, что сейчас произойдет, и подстегнул коня, занеся меч для последней атаки. Восемь стрел вонзились ему в голову и грудь раньше, чем он дотянулся до вороньих герольдов, и друкай рухнул в пропитанную кровью траву рядом с погибшими от его руки.

Вороньи герольды не кричали победно, не размахивали радостно оружием. Они проехали между грудами мертвых и раненых, выискивая живых врагов. Алит безучастно наблюдал, как они втыкали копья в еще дышащих рыцарей, а затем отвернулся к югу.

Он не мог разглядеть, что происходит на другом берегу реки — там кипело черно-белое облако. Знамена Эллириона развевались рядом с флагами Нагарита, все остальное терялось в общем смятении битвы. Маневры и стратегия сыграли свою роль, но конечный исход сражения все равно оставался за силой, ловкостью и храбростью.

Алита накрыла тень, он поднял голову и увидел над собой лицо вороньего герольда. Тот держал в правой руке окровавленное копье. Перчатки и рукава промокли от крови.

Из-под капюшона сверкнули зеленые глаза, и Алит улыбнулся.

— Должно быть, у Морай-хег на меня особые планы, раз она снова решила сохранить мою жизнь, — сказал анарский князь.

— Меня привела сюда не Всевидящая, — ответил Эльтириор.

— Тогда кто прислал тебя нам на помощь?

— Княжна Атиелль. В первую ночь после нашего прибытия в Тор Элир она попросила меня вернуться на север и собрать тех герольдов, что готовы противостоять тьме Анлека.

— Тем не менее вы подоспели вовремя, — заметил Алит.

— Битва еще не выиграна. — Эльтириор кивком указал на другой берег. — Войско Финудела и Атиелли с трудом сдерживает натиск. Керанион готовит последний удар.

Алит вскинул голову и осмотрел небо. На юге с высоты темной молнией спускался огромный зверь. Дракон со сложенными крыльями и струящимся изо рта и ноздрей паром падал на кавалерию эллирионцев. На миг Алиту показалось, что он врежется в землю, но в последний момент монстр распахнул крылья и полетел над самыми головами всадников, пропахивая когтями огромные борозды в их рядах. Эльфы и кони разлетались во все стороны. Дракон началснова подниматься в небо. Напоследок он ухватил лапами еще двух эллирионцев и бросил их с высоты на землю, где они разбились насмерть среди товарищей.

Алит неподвижно наблюдал за побоищем, пока его взгляд не нашел крохотную фигурку золотого всадника — Атиелль. Дракон кружил над эллирионцами; стрелы отскакивали от его толстой шкуры, не причиняя вреда.

Алит огляделся в поисках лошади — многие остались без всадников и бродили вокруг. Он подбежал к стоящему неподалеку коню погибшего вороньего герольда и вскочил на него.

— И чего ты хочешь добиться, Алит?

Вместо ответа князь пустил коня галопом. Он то и дело оглядывался через плечо на дракона: тот поднимался в небо и нырял вниз, врывался в ряды эллирионцев и снова взлетал под облака. На таком расстоянии до Алита не доносился шум побоища, и оно выглядело вытканной на гобелене сценой, ужасной, но по-своему красивой.

Конь пронесся через брод, ноги залило водой, но Алит ничего не заметил, как не замечал холодного ветра и не слышал плеска реки. Он не отрывал взгляда от Атиелли и ее рыцарей; отряды Финудела уже теснили арьергард друкаев у берега. Дракон продолжал терзать кавалерию Эллириона, его когти и ядовитое дыхание неустанно прореживали ряды налетчиков. Многие пытались ускакать от чудовища, но группа из нескольких сотен всадников вокруг Атиелли не отступала и поливала дракона стрелами, которых он даже не замечал.

Конь Алита добрался до противоположного берега и рывком выскочил из осоки на твердую землю. Князь едва не выпал из седла. Он покачнулся, но удержал равновесие и снова обернулся к югу. На миг все мысли об Атиелли и черном драконе вылетели из его головы.

Алит увидел, как на помощь княжне спешит оставленное в резерве анарское войско, но поразило его другое. За анарцами шла огромная, в несколько тысяч солдат, армия в серебряных, зеленых и красных доспехах.

В небе над ней кружило четыре поджарых дракона, два красных и два темно-синих.

Это были драконьи князья Каледора!

Алит остановил коня и изумленно наблюдал, как легко скользит над равниной четверка драконов: они летели так низко, что кончики крыльев едва не задевали траву. Из ртов вырывалось пламя. Оно оставляло в воздухе серую дымку, которая закручивалась воронками под ударами крыльев. На спинах драконов на тронах сидели всадники; над ними развевались длинные красно-зеленые знамена.

Алит издал крик радости, настолько его поразила мощь и грациозность летящих на армию Кераниона драконов. Командир друкаев еще не заметил опасности и продолжал терзать охрану Атиелли.

Двое каледорцев свернули налево, к сражению у реки. Они пролетели в полусотне шагов от Алита; его обдало воздушной волной от взмахов драконьих крыльев. Два других дракона направились к Кераниону.

Друкайский князь со смехом вонзил пику в тело еще одного незадачливого эллирионца. Кровавый Клык рвал живую плоть зубами и когтями, наслаждаясь убийством. Керанион не спускал глаз с одетой в золотой доспех княжны и предвкушал, как позабавится с нею ночью. Ее и брата он возьмет живыми и посрамит обоих перед тем, как передать изувеченные останки жрецам и жрицам Каина.

С подобными мыслями Керанион потянул золотые цепи, которые служили поводьями Клыка. От усилия заболели руки. Дракон смахнул с коня всадника и повернул к хозяину искривленную в недовольной гримасе морду.

— Не трогай княжну! — приказал Керанион. — Она моя!

Кровавый Клык издал разочарованный рык, но не стал протестовать и вернулся к охоте на эллирионцев. Его пасть сомкнулась на одной из лошадей, движением челюстей обезглавив ее. Взмах шипастого хвоста смел троих всадников: доспехи трескались, ломались ребра и лопались внутренние органы.

Керанион почти расчистил путь к Атиелли; между ними оставалось жалкая дюжина рыцарей. Он видел, как княжна наградила его презрительным взглядом из-под разлетающихся длинных локонов. Керанион задумался, насколько непокорной она сумеет остаться, когда волосы сбреют, а прекрасное лицо узнает ласку острых лезвий. Князь ощутил возбуждение и подстегнул Клыка.

Тот сделал шаг вперед. Удар когтистого крыла раскидал нескольких рыцарей, но затем дракон внезапно остановился. Он вытянул шею, принюхался и вдруг повернул налево.

— Что ты творишь? — закричал Керанион и изо всех сил натянул цепи.

Клык не обратил на него внимания и напряг мускулы, готовясь к прыжку в небо. Керанион быстро огляделся в поисках того, что вызвало приступ непослушания у его крылатого скакуна. На юге он заметил двух огромных драконов, летящих к ним.

— Милостью Каина, — прошептал Керанион.

Кровавый Клык подпрыгнул. Поднятый его крыльями вихрь опрокидывал лошадей и выбивал всадников из седел. Керанион чувствовал, как колотится сердце дракона: похожие на удары тяжелого молота вибрации раскачивали трон и отдавались в позвоночнике князя. Пока зверь набирал высоту, его дыхание вырывалось громовыми залпами, вокруг дракона и всадника образовалось маслянистое облако.

Первый каледорский дракон повернул направо и затем резко взял влево; князь на его спине опустил длинную пику вдоль шеи чудовища. Клык увернулся, но пика пронзила перепонку его правого крыла и оставила большую рваную дыру в покрытой чешуей коже. Мощным рывком вражеский дракон залетел за спину Кераниону и ударил Клыка хвостом в бок.

Второй каледорец поднял своего зверя выше. Огромный дракон сложил крылья и сверху ринулся на Клыка. Керанион извернулся в седле, упер древко магической пики в спину дракона, чтобы уменьшить отдачу, и направил наконечник на приближающегося князя. Раненое крыло Клыка дернулось и пропустило взмах, отчего дракон завалился влево, не дав Кераниону как следует прицелиться.

Нагаритский князь уставился на противника. Искаженное гримасой ненависти лицо каледорца обрамляли длинные, разметавшиеся от ветра платиновые волосы. Темно-голубые глаза князя встретились с взглядом друкая. В них сверкал гнев.

Керанион ответил на взгляд проклятием, и тут наконечник пики каледорца вонзился в цель.

Во вспышке магического огня он пробил нагрудную пластину доспеха Кераниона, прошел сквозь легкое и раздробил позвоночник. Сила удара скинула друкайского князя с трона, переломав закрепленные в лакированных стременах ноги. Мертвые руки разжались и выпустили цепи. Каледорец дернул запястьем и сбросил с пики тело Кераниона. Кружась в воздухе, оно полетело к земле далеко внизу.

Первый дракон развернулся и прошелся когтями по морде Клыка. Фонтаном брызнула сорванная чешуя. Клык издал пронзительный рев и выплюнул облако ядовитого газа. Из раны заструилась кровь. Черный дракон взмахнул крыльями и понесся прочь, к Внутреннему морю.

Освободившийся от власти Кераниона, Кровавый Клык быстро скрылся в облаках.

Глава 17 Горькая судьба

В сопровождении Анельтайна Алит въехал в каледорский лагерь. Он уже встретился с Тарионом и узнал, что в битве погибло около четырех сотен анарцев, и в два раза больше солдат получили тяжелые ранения. С прибытием каледорцев перевес оказался на их стороне, но друкаи сражались отчаянно и отступили только после наступления сумерек. Армия Анлека бежала обратно к перевалу, преследуемая мстительными налетчиками и драконьими князьями.

В лагере царил дух праздника. Повсюду горели костры, из белых и красных палаток доносилось песни и смех.

Шатер драконьих князей возвышался над остальным лагерем. Его крышу поддерживали три крепких шеста с флагами Каледора.

Всадники спешились у откинутого полога. К ним тут же подошли солдаты, чтобы забрать лошадей. Алит перешагнул порог и оказался в окружении толпы эллирионцев и каледорцев.

Собравшиеся вели оживленные разговоры, их глаза блестели, лица раскраснелись от вина и радости победы. Четыре драконьих князя, все еще в окровавленных доспехах, встречали гостей в центре павильона. Рядом с ними с улыбками стояли Атиелль и Финудел.

При появлении Алита все обернулись, но князь смотрел только на Атиелль. Ее лицо омрачилось, и княжна отступила назад, за спину брата. Не успел Алит заговорить, как его окликнул один из каледорцев: глубокий голос звучал крайне недружелюбно.

— Чего тебе здесь надо? — спросил князь, холодно рассматривая Алита темно-голубыми глазами.

— Я Алит Анар, князь Нагарита.

— Наггаротт? — Каледорец с сомнением приподнял бровь и отодвинулся.

— Дориен, он наш союзник, — вмешался Финудел. — Если бы не помощь Алита, вы бы нашли нас уже мертвыми.

Каледорский князь склонил голову набок и презрительно осмотрел анарца. Алит ответил ему таким же пренебрежительным взглядом.

— Алит, это князь Дориен, — прервал воцарившееся неловкое молчание Финудел. — Младший брат короля Каледора.

Алит ничего не ответил и не сводил с Дориена глаз.

— А что с Эльтириором? — спросила Атиелль. Она вышла из-за спины брата, и Алит перевел взгляд на нее. — Где он?

— Не знаю, — покачал головой Алит. — Он идет по путям Морай-хег. Вороньи герольды забрали своих мертвых и исчезли в Ателиан Торире. Возможно, вы никогда больше не увидите его.

— Анар? — протянул один из каледорцев. — Я слышал это имя от взятых в Лотерне пленников.

— И что они говорили? — спросил Алит.

— Что анарцы сражались вместе с Малекитом и сопротивлялись Морати, — ответил князь. Он протянул руку. — Меня зовут Тиринор. Рад видеть тебя в нашем лагере. Не обижайся, что мой вспыльчивый кузен встретил тебя неприветливо.

Алит быстро пожал протянутую руку. Дориен фыркнул, отвернулся и крикнул слугам, чтобы принесли еще вина. Когда он удалился в толпу, Алит заметил, что князь хромает.

— Он в дурном настроении, — пояснил Тиринор. — Я подозреваю, что у него сломана нога, но он не дает лекарям осмотреть ее. После битвы в нем еще кипит огонь и кровь. Завтра он успокоится.

— Мы благодарны за вашу помощь, — сказала Атиелль. — Вполне возможно, что своевременное прибытие вашего войска спасло нам жизнь.

— Четыре дня назад мы получили донесение, что друкаи передвигаются вдоль перевала и сразу выступили за ними, ответил Тиринор. — К сожалению, мы не можем задержаться здесь. Нас ждут в Крейсе. Враги захватили почти все горные переходы, и король с войском отплыл по морю, чтобы помешать им укрепиться на границе с Котиком. Завтра мы выступаем на север, затем пройдем через Авелорн и нанесем удар с юга. Сегодня мы одержали внушительную победу, и Каледор благодарит жителей Эллириона за принесенные ими жертвы.

Алит едва не фыркнул презрительно, и ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть гримасу отвращения. Что они знают о жертвах?

— Алит? — позвала его Атиелль, и он ощутил ее присутствие за плечом.

Князь обернулся.

— Прости, — произнес он. — Я не могу разделить вашу радость по поводу сегодняшней победы.

— Я думал, ты будешь рад, что Керанион мертв. — К сестре подошел Финудел. — Можно сказать, что он заплатил в какой-то мере за гибель твоего отца.

— Нет, — тихо ответил Алит. — Керанион умер быстро.

Атиелль и Финудел пораженно замолчали. Тиринор подошел к ним и протянул Алиту кубок.

Нагаритский князь неохотно принял его.

— Не часто нам удается порадоваться победе, — произнес каледорец и поднял свой бокал в тосте. — Благодарю тебя и твоих воинов за проявленную храбрость. Будь король здесь, не сомневаюсь, что он повторил бы мои слова.

— Я сражаюсь не ради похвал, — сказал Алит.

— Тогда ради чего ты сражаешься?

Алит ответил не сразу; он прислушался к холоду, который охватил его сердце, и к теплу стоявшей рядом Атиелли. Он глянул на княжну и ощутил некоторое утешение.

— Прошу прощения. — Он выдавил слабую улыбку. — Я очень устал. Больше, чем вы можете себе представить. Эллирион и Каледор мужественно сражаются за свободу своих княжеств, и мне не следует винить вас в обстоятельствах, которые находятся за пределами вашей власти.

Алит сделал глоток вина. Оно оказалось сухим, почти безвкусным, но он заставил себя одобрительно кивнуть. Затем поднял кубок и пристально посмотрел на каледорца.

— Желаю вам выиграть все ваши битвы и положить конец войне! — провозгласил он. Метнул быстрый взгляд на Атиелль, но не смог разобрать выражения ее лица, лишь заметил слегка нахмуренный лоб и поджатые губы.

— Не будем дальше злоупотреблять вашим обществом, — заявил Финудел и взял под руку Атиелль. Она бросила последний взгляд на Алита и пропала с братом в толпе каледорских дворян.

Алит посмотрел на Тиринора.

— Вы будете сражаться до конца, даже когда не останется надежды? — спросил юноша. — Ваш король готов отдать жизнь за свободу Ултуана?

— Готов, — ответил Тиринор. — Или ты считаешь, что только у тебя хватает причин, чтобы сражаться с друкаями? В таком случае ты сильно ошибаешься.

Каледорский князь оставил Алита наедине с его мыслями и ушел искать своего кузена. Алит долго стоял и рассматривал содержимое кубка в руке. Красное вино напомнило ему кровь, а его вкус до сих пор горчил на языке. Ему хотелось разжать пальцы, выронить кубок и уйти, бежать от князей Эллириона и Каледора как можно дальше. Они сражались с друкаями, произносили красивые слова и порицали врагов, но не понимали главного. Никто из них не понимал, с кем сражается.

Пока Алит оглядывал собравшихся в павильоне эльфов и старался скрыть презрение к ним, он заметил знакомое лицо — Каратриля. Герольд держался особняком и явно чувствовал себя неуютно. Он встретился глазами с Алитом и взмахом подозвал его к себе.

— Я не ожидал увидеть тебя здесь, — произнес Алит.

Каратриль жестом указал на скамью и уселся. Алит остался стоять.

— Кажется, моя судьба послужить посланником еще одному королю, — со вздохом признался Каратриль.

— И ты будешь служить ему с радостью?

Каратриль обдумал вопрос.

— Он понимает язык действий и не тратит время на лишние слова, — наконец сказал герольд. — Это лучший командир, о каком можно мечтать.

— А когда война закончится?

— Пока не стоит загадывать, — ответил Каратриль. — Неразумно волноваться о будущем, когда не уверен в нем. Тебе лучше примкнуть к Каледору, Алит. Он достаточно силен, а упорства ему не занимать. С его помощью ты сумеешь восстановить свои земли в Нагарите.

— Я хорошо усвоил жестокие уроки последних лет, — произнес Алит. — Нельзя править, опираясь на власть других. Облако не может плыть против ветра. Мы жди ли помощи от Малекита, и он ничего не сделал, чтобы предотвратить свалившиеся на анарцев беды. Мы обратились к Бел Шанаару, и он подвел нас. Я не хочу больше тратить время на королей.

— Но ты ведь не собираешься выступить против Каледора? — с искренним ужасом произнес Каратриль.

— По правде говоря, я точно не знаю, — пожал плечами Алит. — Меня заботит только будущее Нагарита; пусть Король-Феникс и князья делают все, что им угодно. Я последний из верных князей Нагарита, и я восстановлю на своей родине законное правление. Каледор не имеет никакой власти над наггароттами; их может возглавить лишь сородич.

Дориен увел каледорцев на север, но Алит предпочел остаться в Эллирионе. Его войско понесло большие потери, и даже князь понимал, что пока оно не может участвовать в войне. С разрешения Финудела и Атиелль, наггаротты разбили лагерь па равнине неподалеку от Тор Элира и там провели зиму, собираясь с силами.

Разговор с Каратрилем взбудоражил Алита и поднял множество вопросов, на которые он пока не находил ответов. Где он будет сражаться и на чьей стороне?

Ему не хотелось преклонять колено перед каледорцами, хотя все высоко отзывались о новом Короле-Фениксе. Нагарит и Каледор с незапамятных времен соперничали друг с другом, и северяне издавна не доверяли южанам. Обращение к Бел Шанаару показало Алиту, что титул Короля-Феникса ничего не стоит, он будет бороться за чужое княжество с тем же рвением, с каким отдаст свою жизнь за травинку или лист.

Алита мало заботило будущее тиранокцев, и по большей части князь вообще не вспоминал о них. Они сами посеяли роковые семена и взрастили свою судьбу: слабость правителей привела к захвату княжества чужеземцами. Пока на троне сидел Бел Шанаар, Тиранок кичился своим статусом, князья и дворяне богатели на занимаемых при дворе должностях. Но Бел Шанаар умер, и они сразу обратили свой взгляд на юг, в ожидании, что их спасет новый Король-Феникс из Каледора. Падение Тиранока не вызывало у Алита никакого сочувствия к этому княжеству.

С Эллирионом дела обстояли по-другому. Эллирионцы сражались с друкаями и платили за непокорство тысячами жизней. Алит достаточно хорошо знал себя, чтобы понимать, что уважение к Эллириону отчасти вызвано его чувствами к Атиелли. Но Эллирион не был его родиной. На широких равнинах под открытым голубым небом князь чувствовал себя неуютно.

Пока раненые поправлялись, и Тарион занимался делами анарских отрядов, Алит предпочитал одиночество и часто уезжал к подножию Кольцевых гор, где размышлял о судьбе. Он надеялся на встречу с Эльтириором, но вороний герольд не показывался.

Потерянный и не имеющий перед собой твердого пути, Алит мучил себя воспоминаниями о горящем Эланардрисе, о смерти отца и страданиях, которым подвергся в темницах Анлека дед. Ни один план действий, что приходил ему в голову, не устраивал князя; ни один из возможных исходов не казался удовлетворительным.

Когда в Эланардрис пришло прекрасное жаркое лето, настроение Алита изменилось. Сияющее солнце и пышные травы навевали мысли об Атиелли. Его охватило тоскливое желание снова увидеться с княжной, узнать, как у нее дела. Как когда-то в саду с Миландит, Алит Не мог решить, стоит ли поддаться своим чувствам или лучше считать их непозволительной слабостью.

Со смесью предвкушения и опаски Алит отправился в столицу. Несколько дней назад князь послал Атиелль и Финуделу письмо, где говорилось, что он хочет обсудить с ними военные дела. На самом деле война в ее общем проявлении мало значила для Алита. Ни одной из сторон не удалось одержать решающей победы, о разгромных поражениях тоже ничего не было слышно. После битвы на эллирионских равнинах случилось еще две стычки, обе на границах осажденного Крейса. Пока казалось, что обе стороны готовы удерживать текущие позиции и копить силы на будущее.

Алита приняли без лишних церемоний — как он и попросил в письме. Слуги Финудела встретили его на окраинах Тор Элира и молча проводили до центра города. В амфитеатре ожидала небольшая свита во главе с Анельтайном, и вместе они прошли в круглый зал в северной части дворца.

Финудел сидел в одиночестве в дальнем конце зала. Вдоль стен стояли полукруглые скамьи для посетителей. Через высокие окна свободно лились лучи солнца и радугой рассыпались по белому полу. Между окнами в память о погибших на войне висели потрепанные, в выцветших пятнах штандарты рыцарей. Алит попытался их сосчитать и не смог: сотни, даже тысячи флагов напоминали о смерти героев.

Финудел с улыбкой поднял глаза на приближающегося князя. Легкая белая мантия правителя с вышитым синей и золотой нитью узором напомнила Алиту о сверкающем на морских волнах восходе солнца. Финудел встал и кивком поприветствовал гостя.

— Приветствую тебя, Алит, — сказал он. — Надеюсь, ты в добром здравии.

— Благодарю, — ответил Алит. Он в недоумении оглядел зал. — А где Атиелль?

Улыбка пропала с лица Финудела, и он жестом попросил Анельтайна и прочих удалиться. Когда все ушли, эллирионец пригласил Алита присесть на скамью напротив. Юный князь нахмурился, но подчинился.

— Где княжна? Я хотел поговорить с вами обоими.

— Не думаю, что это разумно, — ответил Финудел.

— Что?

Эллирионец рассеянно выглянул в окно; ему явно не хотелось произносить того, что он собирался сказать Когда он перевел взгляд на Алита, глаза его светились симпатией, несмотря на упрямо сжатые челюсти.

— Я знаю, что на самом деле ты приехал повидаться с сестрой. — Финудел тщательно подбирал слова, вглядываясь в лицо Алита. — Я видел, как ты на нее смотришь, и я очень удивлен, что ты сумел так долго избегать Тор Элира.

— Мой долг… — начал Алит, но Финудел перебил его.

— Ты сознательно ограничиваешь себя. Ты думаешь, что твои чувства к Атиелли — своего рода слабость, помеха. Тебя терзают сомнения, насчет себя и ее. Это естественно.

— Уверен, что…

— Дай мне договорить! — несмотря на резкий тон, слова Финудела звучали достаточно дружелюбно. Чтобы подчеркнуть их смысл, он поднял палец. — Ты тоже нравишься Атиелли.

В груди у Алита что-то затрепетало. Он не сразу понял, что это поднимает голову давно забытое чувство — надежда.

— Даже мне сестра не говорит о том, что занимает ее мысли, но совершенно ясно, что ей хочется увидеться с тобой, — продолжал Финудел. — Наверняка ее посещают глупые надежды, что у вас двоих есть будущее.

— Почему же глупые? — спросил Алит.

— Потому что ты плохая пара для нее, — извиняющимся, но уверенным тоном ответил Финудел.

— Позволь напомнить, что я князь Ултуана, — вспылил Алит. — Да, я лишился земель, но когда-нибудь я верну Эланардрису былую славу. Война не обошла стороной ни одного княжества, все понесли потери и переживают тяжелые времена.

Финудел разочарованно покачал головой.

— Я говорю не о титулах, землях и власти, Алит, — сказал он. — Ты не пара моей сестре. Что ты можешь ей предложить? Увезешь с собой в Нагарит, в блеклое холодное княжество, попросишь забыть о своем народе и жить там? Или оставишь в Тор Элире, а сам отправишься искать мести? И она будет бродить по дворцу и ждать твоего возвращения, даже не зная, жив ты или мертв?

Алит открыл рот, чтобы ответить на обвинения, но Финудел продолжал.

— Я не закончил! Ты можешь выбрать другой путь. Атиелль не заботит то, что ты лишился власти, земель и подданных. Ей нравишься ты. Порой я не могу понять, о чем она думает. Возможно, вас притягивает друг к другу как раз потому, что вы отличаетесь как день и ночь. Кто поймет, какими доводами руководствуется наше сердце? Мне кажется, что ты испытываешь к ней сильные чувства. Тогда спроси себя, чем ты готов пожертвовать ради нее?

— Я отдам жизнь за твою сестру. — Алит сам удивился вырвавшимся словам, но Финудел лишь покачал головой.

— Нет, ты отдашь за нее смерть, а это разные вещи. Ты готов отказаться от претензий на титул в Нагарите и жить в Эллирионе? Ты цепляешься за месть, как ребенок за подол матери, и ищешь в ее пустоте какой-то смысл. Ты готов отпустить воспоминания, которые заставляют тебя желать врагам смерти? И самый главный вопрос: даже если ты захочешь забыть о мести, способен ли ты будешь это сделать?

— Я не могу измениться, — ответил Алит.

— Не можешь или не хочешь?

Алит встал и зашагал по залу. Слова Финудела задели его за живое.

— По какому праву ты предъявляешь мне подобные требования? — спросил он.

— Я делаю это ради сестры, — спокойно ответил Финудел. — Не говори мне, что не задавался такими же вопросами. Или ты настолько поглощен своими кровожадными планами, что считаешь, будто Атиелль просто свяжет свое будущее с твоим, каким бы оно ни оказалось?

Алит зарычал от бессилия. Он злился не на Финудела, а на себя самого. Эллирионский князь озвучил сомнения, которые поселились в душе Алита, как только он увидел Атиелль.

— Ты ставишь меня перед выбором, который я не могу сделать, — сказал Алит. — По крайней мере сейчас.

— Ты уже сделал выбор, — возразил Финудел. — Тебе просто нужно понять, к какому решению склоняется твое сердце. Я велел приготовить для тебя комнаты, можешь оставаться во дворце сколько пожелаешь, при условии, что не будешь пытаться увидеть Атиелль. Жестоко разжигать ее надежды, если не сможешь их воплотить.

— Благодарю за гостеприимство, но не думаю, что смогу находиться так близко к Атиелли и не видеться с ней. Если я захочу встречи, я сумею найти княжну, несмотря на предосторожности и охрану. Я не хочу нарушать твои условия. Но я не доверяю себе, поэтому мне лучше уехать.

Алит вышел из зала и обнаружил ожидающего его Анельтайна. Обычно разговорчивый и любопытный, эллирионец при виде смятения на лице Алита прикусил язык и оставил вопросы при себе. Он приказал привести из конюшни лошадь Алита, и в молчании они дождались слуг.

Алит вскочил в седло, повернулся к Анельтайну и протянул ему руку. Эллирионец крепко ее пожал и похлопал князя по плечу.

— У меня такое чувство, что я долго не увижу тебя, Алит. Если мы вообще когда-нибудь встретимся, — произнес он.

— Может и так. Береги князя и княжну, да и себя тоже. Хотя я не могу назвать себя твоим другом, желаю тебе удачи в темные времена. Оставайся сильным и, когда будешь наслаждаться теплом и солнцем, вспоминай о тех, кто живет в темноте. Мне пора ехать. Мои Тени ждут меня.

Алит тронул коня. Он ни разу не оглянулся ни на Анельтайна, ни на дворец, где скрывалась Атиелль. Может, она в этот момент смотрела из окна высокой башни и видела его отъезд? Или стояла в дверях и глядела ему вслед, и даже не знала, что он никогда не вернется.

Вряд ли, с горьким смешком подумал Алит. Его привели сюда фантазии, осколки разбитой мечты, но Финудел оказался прав. Пока живы друкаи, он не выйдет из тени, и он не потащит Атиелль в темноту. В будущем Алита нет места любви.

Осталась лишь пустота.

Глава 18 Зов Курноуса

Алит несколько дней бездумно ехал на север: ему не хотелось возвращаться к нагаритскому войску, но в то же время он стремился уехать подальше от Тор Элира и Атиелли. Князь не торопился. Раньше он наслаждался бы ярким солнцем, свежим воздухом и просторами полей, но сейчас даже не замечал всего этого. Все его мысли были обращены внутрь: он пытался высечь искру правды из той тьмы, что окутала его сердце.

Когда Алит покидал Тор Элир, он уже знал, что не вернется к Атиелли. Финудел оказался прав, он не смог бы построить свою жизнь с княжной ни в Эллирионе, ни в Нагарите. За горами лежал сожженный дотла Эланардрис, друкаи уничтожили его семью, убили и вынудили бежать подданных. У Алита не осталось ни одного источника, откуда он мог бы черпать силы. Он превратился в качающийся лист на поверхности ручья — плыл по течению жестокости и раздора и не мог выбирать, куда его принесет.

День за днем он ехал на север, куда глаза глядят. Охотился на кроликов и оленей на равнинах и старался держаться подальше от гор — они напоминали горы Эланардриса, но в то же время отличались от родного дома.

Порой он не спал и продолжал ехать по ночам, а иногда кружил на одном месте несколько дней подряд, рыбачил и охотился. Князь не замечал рассветов и закатов и не знал, как много времени прошло после отъезда из Тор Элира. Все потеряло смысл.

В один из солнечных полдней Алит увидел на северо-востоке огромный лес и развернул коня к нему. Вдоль подножия Кольцевых гор он направился к Авелорну, владениям Вечной королевы.

На берегу извилистой реки Ардуил, что отмечала границу Эллириона, вздымались в небо высокие древние деревья Авелорна. По юго-западному берегу раскинулись эллирионские поля и равнины; на противоположной стороне реки до горизонта тянулись темные густые заросли. Вдали, за бескрайним пологом леса, едва проглядывали туманные вершины гор.

На берегу Алит натянул поводья и оглядел прозрачные воды, затем перевел взгляд на сумрачный лес. С ветки на ветку порхали яркие птицы. Их резкие крики показались князю враждебными. В зарослях кустарника в поисках корней и ягод мельтешили грызуны. В воздухе жужжали пчелы размером с палец; они собирали нектар с последних цветов на деревьях.

Алита захлестнула меланхолия. Чувство оказалось не таким острым, как отчаяние, которое часто посещало его после битвы в Темных топях. Он не ощущал горечи, только грусть, вызванную идиллической картиной, увиденной на том берегу. Авелорн не был ни светлым, ни темным — он просто был. Хотя за спиной Алита равнину обдувал порывистый ветер, деревья Авелорна стояли неподвижными и тихими, серьезными как вечность.

Родина всех эльфов, как называли его некоторые философы. Духовное сердце Ултуана; с благословения Иши там правила Вечная королева. У Алита не возникло ни малейшего желания встретиться с загадочной хозяйкой леса. В последнее время его жизнь и так изобиловала князьями, королями и княжнами. Прихоть привела его к границам Эллириона, но Алиту не хотелось идти дальше.

Тем не менее желания возвращаться у него тоже не было, потому что на юге ожидало смятение и упорно живущая в его мыслях Атиелль.

Остаток дня он сидел и смотрел на лес, наблюдая, как тот меняется по мере движения солнца по небу. Тени удлинились, сумрак под ветвями стал гуще. Блестящие в темноте глаза хищников пристально наблюдали за князем. Дневные птицы вернулись в гнезда и замолкли; их перекличка сменилась охотничьими криками сов и ночных ястребов. Густые кустарники ожили: мыши, землеройки и прочие мелкие зверьки осмелились под прикрытием темноты выйти из нор.

Завыл волк. По спине Алита побежали мурашки, скорее от радостного возбуждения, чем от страха. К одиноко воющему волку вскоре присоединились голоса сородичей. Хор доносился справа, с востока, и медленно приближался. Алит повернулся в том направлении, но не смог ничего разглядеть за темными стволами деревьев.

Его внимание привлек шорох листьев и хруст веток, и князь заметил какое-то движение. Белый зверь перепрыгнул через куст и скрылся за деревом. Алит проследил за ним взглядом и увидел, что это белый олень.

Тот быстро исчез из вида. Вой волков становился все громче. Алит не стал раздумывать — повинуясь внутреннему голосу, он спешился и вошел в реку, следуя за звуком. Вскоре ноги перестали касаться дна, и он поплыл мощными гребками. Лук и меч оставались в седельном мешке, но Алит даже не подумал об оружии. Его гнало вперед желание следовать за оленем.

Алит ухватился за свисающий над водой корень и выбрался на противоположный берег. Его сразу обдуло теплым ветерком. Волки подошли совсем близко: князь слышал их шаги по лесному ковру и тяжелое дыхание. Без промедления он пробрался через кусты на опушке и вошел в Авелорн.

Алит направлялся туда, где успел заметить оленя. Он легко бежал по извилистым звериным тропам, срезал повороты и перепрыгивал через корни. Откуда-то слева выл волк, ему отвечали сородичи справа. Но князь не обращал внимания на охотящуюся стаю и быстро и уверенно бежал вперед.

Солнце скрылось за горизонтом, лес погрузился в темноту. Глаза Алита быстро привыкли к ней, ему даже не пришлось сбавлять скорость. Острые чувства охотника позволяли ему лавировать между стволами древних деревьев не хуже, чем днем. Время от времени он замечал впереди белый проблеск и ускорял бег, пока не начинал выдыхаться.

Со всех сторон раздавалось рычание и вой, но Алит не замечал угрозы. Он ждал проводника, и олень пришел к нему. На сей раз князь твердо намеревался не упустить зверя, пока не узнает, куда тот его приведет.

Алит выскочил на небольшую поляну и едва успел остановиться. В десяти шагах замер с высоко поднятой головой олень — он чуял приближение стаи. Алит огляделся и увидел, что поляну окружили серебристые силуэты волков. Со всех сторон блестели желтые глаза и раздавалось тяжелое дыхание.

Стая подкрадывалась к краю поляны. Алит насчитал пятнадцать волков, но не все хищники вышли из-под прикрытия леса — часть стаи двигалась за темными деревьями. Олень вытянул голову с широко распахнутыми в панике глазами; мышцы под его шкурой дрожали от усталости. Он опустил голову и поскреб копытом усыпанную листвой землю.

Волки из кустов зло поглядывали на Алита и неуверенно расхаживали взад-вперед. Некоторые уселись на задние лапы, вывалили языки и терпеливо ждали, что будет дальше. Темно-серый мех крупных волков переливался серебристыми вкраплениями. Алит чувствовал на себе пристальные взгляды опаловых глаз, способных мгновенно заметить любую слабость.

— Двуногий потерялся, — прорычал голос за спиной.

Алит развернулся и увидел выходящего на поляну огромного волка — ростом почти с оленя, его плечи приходились вровень с грудью эльфа. У волка была густая шерсть, черная полоса вдоль хребта и толстый пушистый хвост. Когда он заговорил, Алит увидел острые как нож клыки длиной с палец. Все это князь отметил мгновенно, но его внимание привлекли ярко-желтые глаза зверя, в которых сверкало оранжевое пламя.

— Чую рыбу, — сказал другой волк. Звери говорили на языке Курноуса — том самом, на котором Алит разговаривал с горными ястребами. — Пересек реку.

Вожак стаи — Алит не сомневался, кем был черногривый волк — сделал еще шаг и повел ушами.

— Наша добыча, — сказал волк.

Алит не сразу понял, что волк обращается к нему.

Князь бросил взгляд на оленя; тот как вкопанный стоял в нескольких шагах за спиной. Он выглядел спокойным и не сводил одного глаза с Алита.

— Моя добыча, — ответил Алит. — Олень мой. Долго бежал за ним.

Черногривый зарычал, обнажив острые зубы.

— Твоя добыча? Нет клыков. Нет добычи.

Алит вытащил из-за пояса охотничий нож и выставил перед собой.

— Один клык, — сказал он. — Острый клык.

Волки затявкали и удивленно завертели хвостами, а вожак подошел еще ближе и остановился в нескольких шагах от князя.

— Острый клык, да, — сказал он. — У нас много клыков. Наша добыча.

Шорох листьев выдал приближение к поляне остальных волков — звери начинали вести себя увереннее. Алит сомневался, что сможет устоять против такого количества. Он снова оглянулся на оленя; мысли в голове метались. Ему вспомнились слова Эльтириора, что не нужно пытаться понять пути богов, надо просто следовать заложенным внутри инстинктам. Также он вспомнил святилище Курноуса, где впервые увидел белого оленя. Туда приносили жертвы и возлагали их на алтарь бога-охотника. Перед мысленным взглядом четко горела черная руна Курноуса на груди зверя.

Курноус бог охотников, а не жертв. И олень — его подарок Алиту.

— Моя добыча! — отрезал Алит.

Он прыгнул к оленю и обхватил левой рукой его шею, а правой вонзил нож в черную руну на груди. Лезвие вошло глубоко в сердце. Олень подпрыгнул и вырвался из хватки князя. Из раны хлестала кровь. Зверь пошатнулся, упал на бок и через миг умер.

Алита оглушила какофония рыка и лая, но он повернулся к вожаку с окровавленным ножом в руке.

— Один клык, острый клык. — Алит подошел к оленю, ухватил за рог и приподнял голову. — Много еды. Наша добыча.

Черногривый остановился, мускулы напряглись перед прыжком. Он переводил глаза с убитого оленя на нож.

— Наша добыча? — переспросил вожак.

Алит отпустил рог, наклонился над трупом, вырезал кусок мяса вокруг раны и кинул его Черногривому.

— Наша добыча, — повторил князь и отрезал мяса себе.

Он подождал, пока вожак примет предложенное мясо; тот заглотил его одним куском. Алит откусил от своей доли. По подбородку и рукам текла еще теплая кровь. Он ощущал, как сила оленя наполняет его, обостряет все чувства.

Волки осторожно приближались. Алит встал, отошел в сторону и вытер руки об одежду. В нем бушевал дух Курноуса, сердце колотилось от вкуса оленьего мяса.

Стая набросилась на оленя, а Алит поднял голову и завыл.

Алит проснулся от горячего дыхания на щеке и окружающего его тепла. Он открыл глаза и огляделся, обнаружив себя в полумраке пещеры, куда через вход проникали лучи раннего солнца. Вокруг развалились волки, их дыхание и всхрапывания разносились по пещере. По бокам от князя лежало двое из стаи — близко, но не вплотную.

Рот наполнил металлический привкус крови, и Алит облизал сухие губы. Внезапно юноша осознал, что он совершенно голый, и кожу покрывают высохшие пятна крови. Под ногтями и в складках на ладонях тоже запеклась кровь. На мордах и шерсти лежащих вокруг волков виднелись засохшие темные пятна.

Алит ничего не помнил о прошедшей ночи, за исключением красных вспышек, звука рвущейся шкуры и хруста костей. Он с трудом припоминал охватившее его возбуждение и ликование: они затмевали радость от любой удачной охоты, что ему доводилось испытывать раньше. Окружение, в котором он проснулся, казалось ему странным, но Алит не чувствовал ни угрозы, ни стеснения. Ни вины. Какая-то спящая глубоко внутри часть его естества пробудилась и впервые в жизни вырвалась на свободу. Сейчас от нее остались лишь отголоски — жестокая яростная радость, которая охватила его ночью, насытилась и заснула.

Алит медленно сел и обнаружил, что пояс с окровавленным ножом еще при нем. У входа в пещеру плотно росли деревья и шипастые кусты, и он ничего не мог разглядеть дальше дюжины шагов. Где-то недалеко шумел водопад. Звук пробудил в нем жажду.

Алит осторожно поднялся, чтобы не проснулись спящие вокруг волки. Пока князь пробирался между спящими хищниками, он заметил вольготно развалившегося рядом с крупной самкой Черногривого. Вид вожака вызвал воспоминания о вчерашней встрече, и князь содрогнулся — только сейчас он понял, что едва не разделил судьбу белого оленя.

Когда Алит вышел наружу, его очень удивило, что даже голым он не чувствует холода. Солнце едва пробивалось через кроны, но его согревало внутреннее тепло.

Алит повернулся направо, гуда, откуда доносились звуки падающей воды. Земля вокруг пещеры была испещрена следами волчьих лап, разрыта, и в воздухе стоял тяжелый запах застарелой мочи. Сама пещера оказалась трещиной в утесе, которую скрывали от глаз заросли плюща и прочих ползучих растений. Высоко над головой, на вершине утеса росли деревья, и их корни занавесью свисали над обрывом. Алит обошел основание скалы и нашел неглубокое озерцо, куда по желобу на каменной стене падал ручеек.

Князь присел на краю озера и опустил руку в чистую воду. Вода освежала, от нее веяло желанной прохладой, и он поплескал из ладоней на лицо и обтер шею. По коже побежали восторженные мурашки. Хотя Алиту очень хотелось пить, сперва он смыл следы кровавого пиршества, и только затем зачерпнул горстью воды. Затылок обожгло горячее дыхание, и Алит развернулся так быстро, что капли полетели в стороны.

В паре шагов от него стоял Черногривый. За спиной вожака виднелось еще несколько волков. На морде Черногривого блестели капли воды. Он склонил голову набок и внимательно рассматривал Алита.

— Молодое солнце, рано проснулся, — прорычал Черногривый. — Двуногий уходит?

Шерсть на загривке волка встала дыбом, и он облизнул окровавленные после ночного пира зубы. Становилось ясно, что Черногривый все еще хочет убить его.

— Жажда, — ответил Алит и бросил взгляд на озерцо. — Не ухожу.

— Ты охотишься, ты убиваешь вместе со стаей. Один из стаи?

Алит замялся, и Черногривый сделал шаг вперед. Алит не отступал, потому что знал — малейшее проявление слабости даст вожаку повод напасть. Прочие волки рассматривали его с любопытством, но он не чувствовал враждебности. Хотя, если Черногривый решит драться, он один станет достойным соперником князю.

— Один из стаи, — подтвердил Алит.

— Кто вожак стаи? — требовательно спросил Черногривый и сделал еще шаг.

— Ты вожак, — ответил Алит.

Черногривый щелкнул зубами и уселся на задние лапы, вздыбив плечи и подвернув хвост.

— Покажи! прорычал он.

Алит поначалу не понял, чего хочет волк, но затем увидел, как другие звери упали на брюхо и прижали уши. Алит как мог последовал их примеру — встал на четвереньки, припал грудью к земле и уставился снизу вверх на Черногривого.

Вожак встал; теперь он возвышался над Алитом. Волк подозрительно сощурил глаза, и Алит замер, не осмеливаясь оторвать взгляда. Через внушительный промежуток времени Черногривый расслабился, повел ушами и отступил.

— Пей, — разрешил он, повернулся и ушел обратно к пещере.

Алит с облегчением выдохнул и с колотящимся сердцем присел на корточки. К нему подошла самка с серебристой полосой на морде. Князь снова напрягся в ожидании схватки. Но волчица неожиданно облизала тяжелым, шершавым языком его щеку и подбородок.

Алит повернулся к озерцу, снова зачерпнул воды и наконец напился. Сделал несколько глотков и выпрямился. Затем погладил по голове ближайшего волка и почесал его за ухом.

— Один из стаи, — завилял хвостом волк.

Другие звери собрались вокруг Алита и с дружелюбным фырканьем терлись об него мохнатыми боками. В сопровождении новых четвероногих друзей Алит вернулся к пещере.

Глава 19 Дитя волка и луны

Алит проспал с волками большую часть дня и проснулся, когда солнце уже спускалось к горизонту. Его охватило ощущение полного покоя, какого он не знал уже несколько лет. Алит потянулся и снова направился к озерцу, чтобы утолить жажду, пока стая просыпается, собираясь на ночную охоту.

Черногривый проснулся одним из последних и прошелся по пещере, все еще с подозрением поглядывая на Алита. Когда вожак прошел мимо него к воде, князь покорно опустился на четвереньки.

Через ветви деревьев струились лучи закатного солнца. Волки начали собираться вокруг Черногривого. Стая мерной рысцой направилась на север, и Алит без труда бежал наравне с ними. Недалеко от пещеры стая разделилась, некоторые волки разбились на пары, другие уходили по одиночке. Так они могли обследовать более широкую территорию в поисках добычи.

Алиту ничего не оставалось, как идти следом, поближе к старшей самке, что выбрала его в друзья утром. Ее лоснящуюся шкуру покрывали темные и светлые серые пятна, и Алит назвал ее про себя Серебрянкой. Он также дал клички другим заметным волкам: Снежный Хвост, Сломанный Клык, Серая Старуха, Одноухий, Шрам. Остальных членов стаи он пока не отличал друг от друга.

Насколько князь знал повадки волков, почти всю стаю составляло потомство Черногривого и Серой Старухи. Некоторые оказались такими же, как он, скитальцами, подобранными стаей. Большую часть составляли самцы разных возрастов, самым старшим был Черногривый, но со стаей бегало и несколько однолеток. Молодые волки игриво плясали и боролись, хлестали друг друга лапами по морде в притворной драке, покусывали за шею и ляжки, готовясь к настоящей охоте.

Алит натолкнулся на неожиданное препятствие в общении с новымитоварищами. Они редко разговаривали на языке Курноуса и предпочитали выражать мысли позами и движениями, которые ничего не значили для князя. Он уже научился не встречаться глазами с Черногривым: подобная наглость приводила к обнаженным клыкам и необходимости падать на живот и выпрашивать прощения. Алита очень смущала подобная несправедливость, ведь ни один из волков не вызывал у вожака настолько яростного гнева. Сейчас, пока они с Серебрянкой бежали по лесу, князь размышлял, почему Черногривый вообще позволил ему присоединиться к стае, если испытывал к двуногому пришельцу неприязнь. Он никак не мог получить ответа на этот вопрос, поскольку язык Курноуса не годился для передачи сложных оттенков чувств.

Вой на востоке дал знать, что добыча обнаружена. Серебрянка остановилась, села на задние лапы, подняла голову и завыла в ответ. Услышав подтверждение, она быстро побежала на восток. По лесу разносился многоголосый хор — так волки в стае находили друг друга. Вскоре Алита окружили почти неразличимые в призрачном свете луны серебристо-серые тени.

Добычу нашел Шрам. Самец сидел на небольшой возвышенности мордой к северу. Время от времени он издавал вой, чтобы остальные волки торопились к месту охоты. Стая почуяла запах добычи, хвосты в возбуждении вытянулись. На возвышенность трусцой поднялся Черногривый, и Алит спрятался за спину Серебрянки. Волки встречали вожака радостным тявканьем и подвыванием, пока Черногривый рыком не водворил тишину.

По обрывистому склону, заросшему шипастыми кустами, стаю повела подруга Черногривого — та самка, которую Алит назвал Серой Старухой. Движение стаи сопровождалось шорохом опавшей листвы и взлетающими в воздух облачками спор. Алит шел позади всех; ему пришлось пригнуться, чтобы не спугнуть издалека добычу. По мере приближения к ней волки шли все медленнее и тише. Алит не знал, на кого они охотятся; плотно стоящие стволы деревьев не позволяли ему разглядеть зверя, которого давно унюхали остальные. Волки собрались вместе и целеустремленно двинулись через заросли кустарника. Князь снова постарался держаться позади Серебрянки.

И тут ветер донес до него запах оленя. Никогда еще Алит не чуял запах добычи так отчетливо. От этого у него быстрее забилось сердце, проснулось желание преследовать и убивать. Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и вгляделся в лес в поисках добычи.

На дне лощины Серая Старуха повернула налево, вверх по течению мелкого ручейка. Местность начала подниматься — судя по всему, стая подходила к внешним отрогам Кольцевых гор. Алит внезапно осознал, что отошел на значительное расстояние от эллирионской границы и сейчас находится почти в центре Авелорна. Он никогда еще не подвергался такой опасности, ведь из оружия при нем имелся один-единственный нож, но князь не чувствовал тревоги. Бегать голым по лесам стало для него настолько же естественным, как когда-то идти по горам с луком в руке.

Несмотря на возбуждение от погони, в душе Алита царил покой. Он пробыл со стаей всего один день, но уже проникся неким чувством родства, поскольку делил с волками пищу и спал с ними в одной пещере. Со времен знакомства с Миландит он не ощущал подобной близости и добродушного дружелюбия.

Неподалеку на севере раздался вой, и Серая Старуха остановилась. Волки собрались вокруг Черногривого и неуверенно подвывали, а один или два начинали скулить. Вой прозвучал снова, но теперь ему отвечали другие голоса, все громче и громче. Шерсть Черногривого поднялась дыбом. Вытянувшаяся в струнку, дрожащая от напряжения фигура волка выражала внимание и ярость. Он издал долгий, глубокий вой. Стая подхватила, ответив на вызов невидимых соперников.

Вой чужой стаи доносился с разных сторон, но Алит уже достаточно изучил волков. Он знал, что они постоянно передвигаются, и поэтому создается впечатление, что их гораздо больше. Черногривый возглавлял крупную стаю. Вряд ли охотники за чужой добычей превосходят ее численностью. Как ни странно, только вожак не выказывал признаков страха. Голоса остальных волков то и дело срывались в тихое поскуливание, они прижимали в ужасе уши и напряженно вытягивали хвосты.

Состязание по вою продолжалось довольно долго. Черногривый не сходил с места, в то время как вой другой стаи раздавался все ближе и громче. Затем неожиданно наступила тишина, нарушаемая лишь дыханием ветра в листьях и журчанием бегущего по дну лесной лощины ручья. Стая разделилась, чуть больше половины волков спустились вниз по течению — скорее всего, нападения стоило ждать именно оттуда — а остальные рассыпались на небольшом расстоянии друг от друга. Черногривый взобрался на камень и рыком отдавал приказы, как генерал, расставляющий свое войско перед битвой. Серебрянка передвинулась к северному краю лощины. Алит успел сделать за ней несколько шагов, как тишину прорезал голос Черногривого.

— Двуногий, иди сюда, — рявкнул старый волк.

Алит без промедления подчинился и скорчился рядом с камнем, на котором стоял вожак.

— Будет битва. — Черногривый уставился золотистыми глазами на князя. В его тоне не слышалось прежней злости; Алиту даже показалось, что в голосе вожака проскальзывает теплота. — Держись поближе. Острый клык быстро убил оленя. Острый клык не убьет быстро волка. Двуногий высокий, шея в безопасности. Защищай ноги. Кусай горло. Кусай шею.

Алит кивнул, но тут же осознал, что его жест ничего не значит для Черногривого.

— Кусать горло, кусать шею, — повторил он.

Черногривый отвернулся, Алит уселся на корточки и высматривал в быстро темнеющем лесу признаки движения. По ущелью проносились порывы холодного ветра.

Впереди раздался вой, в котором князь признал голос Серой Старухи. Он вытащил из-за пояса нож, но остался сидеть за камнем, переводя взгляд с Черногривого на стену деревьев. Вожак вытянулся в струнку, хвост подрагивал, а из глотки поднимался глубокий мерный рык. По телу Алита пробежала дрожь, кровь быстрее потекла но венам. Вблизи зашуршали листья — стая собиралась вокруг Черногривого и выстраивалась кольцом, чтобы защищать вожака.

Волчата чуяли исходящую от взрослых тревогу и начали поскуливать. Они улеглись в кустах, прижали уши и закрыли морды лапами, а старшие члены стаи встали над ними, готовые драться за потомство.

Первая волчица из вражеской стаи появилась справа. Она легко перепрыгнула через ствол поваленного дерева. Как только самка заметила Черногривого и остальных, она остановилась, ощетинилась, и вскоре к ней присоединилось еще пятеро волков, размером почти с Черногривого, но значительно старше.

Черногривый повернулся к ним и зарычал, оскалив сверкающие в свете заходящего солнца зубы.

— Уходите! — отрезал он. — Наша добыча!

Теперь, когда Алит научился лучше понимать волков, ему показалось, что чужие охотники проявляют некоторую неуверенность. Они скалили зубы и щурили глаза, но нервное подергивание ушей выдавало сомнения.

— Нет добычи, — ответила самка.

Алит заметил, что ее челюсти в крови, и она старается не наступать на левую заднюю лапу.

— Она ранена, — прошептал князь Черногривому.

— Наша добыча, — вожак не обратил на него внимания. — Уходите!

По шкуре противников пробежала дрожь страха, и они упали на брюхо, отказавшись от показного вызова. Только самка продолжала стоять и рассматривать стаю Черногривого. Наконец ее глаза остановились на Алите, она пораженно тявкнула и дернулась.

— Двуногий! — провыла она.

Самка заскулила и попятилась. Поскуливание тут же подхватила стая. Их реакция передалась волкам Черногривого — те вопросительно тявкали и поглядывали на вожака в поисках поддержки. Некоторые подозрительно рассматривали Алита и скалили зубы.

Черногривый тоже бросил взгляд на князя и обернулся к чужим волкам.

— Двуногий охотится с нами, — сказал он. — Один из стаи.

— Пришло много двуногих, — ответила самка. — Охотятся с длинными ножами. Многих убивают. Не едят.

— Двуногие не охотятся на волков, — возразил Черногривый. — Уходите!

— Двуногие убивают волков, — настаивала самка. Она даже решилась сделать шаг вперед. — Длинные клыки и острые клыки. Друг мертв. Много стай убили.

— Близко? — спросил Алит и выпрямился.

Черногривый наградил его рыком. Чужие волки снова заскулили, но князь не обратил на них внимания, засунул за пояс нож и подошел к волчице.

— Где двуногие?

— Мы бежали два солнца, — неохотно ответила самка. — Много длинных клыков. Много острых клыков. Двуногие дерутся с другими двуногими.

Алита ее рассказ совершенно сбил с толку. Сначала он решил, что с юга через горы перешли беженцы из Крейса. Но выходило, что друкаи добрались и до Авелорна.

— Все двуногие убивают волков? — спросил он.

— Черные двуногие убивают волков, — ответила самка. — Черные двуногие принесли шум. Черные двуногие принесли огонь. Черные двуногие сжигают других двуногих.

У Алита желудок свело судорогой отвращения при мысли о появлении в этом лесу друкаев. Значит, им удалось наконец захватить Крейс, и теперь нагаритская армия штурмовала Авелорн.

— Двуногие идут сюда? — спросил Черногривый. Волчица заскулила и поджала уши. — Придут двуногие, будем драться.

— Не надо драться, — провыла самка. — Двуногие придут с длинными клыками. Они убивают, а не дерутся.

— Наша добыча! — прорычал Черногривый. — Не будем убегать!

— У нашего двуногого есть острый клык, — добавила Серая Старуха.

— У двуногого нет длинного клыка, — возразил другой волк. — Острый клык не убьет длинный клык.

Только сейчас Алит понял, что «длинным клыком» волки называют лук. Скорее всего, они имели в виду многозарядные арбалеты гномов, которые друкаи привезли из колоний в Элтин Арване. Волки не смогут сражаться с охотниками, вооруженными арбалетами, а друкаи будут убивать на своем пути все живое ради удовольствия.

— Мы убежим. — Алит повернулся к Черногривому. Вожак зарычал и клацнул челюстями, но Алит не сдавался. — Не будем драться с длинными клыками. Длинные клыки убьют много волков. Волки не убьют длинные клыки.

На миг Алиту показалось, что Черногривый бросится на него. Вожак напряг мускулы, хвост выпрямился палкой.

— Мы убежим, — сказала Серая Старуха. — Длинные клыки убьют волчат. Мы убежим. Найдем новую добычу.

— Нет! — развернулся к подруге Черногривый. — Двуногие придут снова и снова. Стаи бегут, стаи будут бежать. Лучше сражаться сейчас. Заставить двуногих уйти!

— Не бежать, спрятаться, — сказал Алит. — Черные двуногие охотятся на других двуногих. Не охотятся на волков. Волки спрячутся, двуногие уйдут.

Он знал, что лжет; при любой возможности друкаи огнем и мечом пройдут по Авелону. Единственным шансом выжить для стаи будет залечь в убежище, пока Вечная королева и ее подданные сражаются с натиском друкаев.

Волки продолжали спорить, но Алит их не слушал. Его смутила собственная горячность. Почему его волновало, выживут волки или нет? Если им удастся убить хоть одного друкая, разве это не станет победой? Алит недоумевал, что случилось за два дня с горящей внутри ненавистью. Почему ему не хотелось убивать друкаев?

Один взгляд на взволнованную стаю дал ему ответ. Он увидел прячущихся волчат, услышал поскуливание их защитников. Стая была семьей. Пусть она состояла не из эльфов, волки заслуживали участи очередных жертв друкаев не больше, чем жители Эллириона или прочие создания Ултуана. Друкаи ненавидели все, что сопротивлялось их воле. Они войдут в Авелорн с плетями и цепями, чтобы покорить дикие леса. Морати жаждала власти над всеми, не только над эльфами. Алит подозревал, что Морати ненавидит Вечную королеву даже больше, чем Каледора, — та была воплощением чистоты и чести, которое Морати сможет покорить только силой.

— Мы будем охотиться, — внезапно прервал споры князь. — Не драться, охотиться! Убивать в темноте. Охотиться на двуногих.

Охотиться на двуногих? — переспросила Серая Старуха. — Плохо. Мы убьем двуногих, придут еще двуногие и убьют нас.

— Я двуногий, я знаю двуногих, — сказал нерешительно переминающимся с ноги на ногу волкам Алит. — Черные двуногие плохие. Черные двуногие убивают, убивают и убивают. Другие двуногие дерутся с черными двуногими, и волки охотятся на черных двуногих. Двуногие боятся.

Черногривый пристально уставился на Алита. Напряженная поза вожака немного расслабилась.

— Двуногие охотятся с длинным клыком. Он острее клыка, острее острого клыка, — произнес вожак.

— Да, — признал Алит. — Не будем сражаться с длинным клыком. Охотиться на двуногих. Охотиться ночью. Убивать двуногих и прятаться. Возвращаться и снова охотиться на двуногих. Не драться.

— Двуногому нужен длинный клык для охоты, — заявил вожак. — Длинный клык острее, чем острый клык.

— У меня нет длинного клыка. — Алит оставил все свои пожитки, за исключением охотничьего ножа, на границе леса.

— У воды есть длинный клык, — сказал Черногривый. — Двуногий возьмет длинный клык и будет охотиться.

Алит не понял, о чем говорит вожак. Эльфа охватило разочарование, что он не может общаться с волками на равных.

— У воды есть длинный клык? — переспросил Алит.

— Старый длинный клык, — вмешался Шрам, потрепанный волк с седой мордой и рваным, давно зажившим шрамом на правом плече. — Длинный клык в воде стар как лес, даже старше. Волкам не нужен длинный клык. Длинный клык нужен двуногому. Длинный клык прячется от двуногого. Светлое лицо ночи покажет длинный клык.

Слова Шрама звучали бессмыслицей, но произносил он их низким, почти благоговейным тоном. Алит перебрал в уме обрывочные фразы, но по-прежнему не мог разгадать иносказаний волка.

Да, — согласился Черногривый. — Вода прячет длинный клык. Скоро взойдет светлое лицо ночи. Двуногий возьмет длинный клык. Будет охотиться на черных двуногих. Стая тоже.

— Покажи мне длинный клык. — Алит понял, что волки говорят о реальном предмете.

— Светлое лицо ночи покажет длинный клык, — повторил Шрам. — Еще шесть солнц до прихода светлого лица ночи.

Алит сложил в уме обрывки повествования, и на него снизошло понимание. «Солнце» означало день, и через шесть дней луна Сариоур станет полной: светлое лицо ночи. То, о чем говорят волки, можно увидеть только в свете полной луны.

— Хорошо, — произнес Алит, и Шрам одобрительно завилял хвостом. — Спрячемся на шесть солнц. Светлое лицо луны покажет длинный клык.

— Спрячемся на шесть солнц, — повторил Черногривый, подчеркивая каждое слово рыком. — Наблюдаем за черными двуногими. Двуногий возьмет длинный клык. Охотимся за черными двуногими.

Черноголовый принял в стаю скитальцев, что бежали от друкаев, и волки направились на восток искать место для логова. Во время путешествия до них доносился вой других стай — те тоже двигались на юг или на восток, подальше от гор. Все звери бежали от вторжения друкаев. Стада оленей забыли о свойственной им осторожности и предпочитали привлечь внимание волков, нежели попасться на глаза завоевателям. Стая нуждалась в пище, и перепуганные олени оказывались легкой добычей. На закате Алит снова наелся до отвала сырого мяса, и его переполняла полученная от охоты и убийства энергия.

На следующий день стая вошла на чужую территорию. Теперь каждый восход солнца сопровождался многоголосым воем, поскольку обе стаи пытались заявить о своих правах. Ни одной из сторон не хотелось признать себя ниже соперников. Хотя другие волки оказывались в явном меньшинстве, они не отступались и вызывали Черногривого на поединок. При первой встрече Алит ожидал кровопролития, но Черногривый удивил и его, и всю стаю. Он предупредил волков об опасности и посоветовал уходить на восток. Рассказ о происходящем вызвал в них страх, и они принялись умолять Черногривого о помощи. Старый вожак собирался отказать, но Алит уговорил его взять их в стаю.

Три следующих встречи окончились так же. Теперь стая насчитывала уже около полусотни зверей. Алиту все это напоминало сбор отрядов в Эланардрисе. Разросшаяся стая столкнулась с теми же проблемами, что и анарцы в свое время. Чем больше ртов приходилось кормить, тем дальше уходили волки на поиски пищи, поскольку добыча тоже бежала под натиском друкаев. Стая передвигалась медленнее. Однажды ночью Алит унюхал костры лагеря друкаев, и ветер донес звуки буйной оргии.

Тогда Черногривый запретил охотиться и велел бежать со всех ног. Волки двигались на восток, не сворачивая, но на подходах к сердцу Авелорна обгоняли друкаев всего на день пути.

Пока стая шла вперед, от нее отделялись волки и по одиночке или парами отправлялись на север следить за друкаями. Они возвращались с новостями, что друкаи сжигают много деревьев и убивают лесных зверей сотнями. Алит пытался узнать о численности друкаев, но лучшее описание, которое смогли подобрать волки, было «стадо» или «много стай». На восьмую ночь после прихода в Авелорн Алит убедил Черногривого позволить ему собственными глазами оценить силы врага.

Алит быстро привык к звукам и ритму леса, поэтому уверенно чувствовал себя в темноте. Он выступил на закате и направился в обратную сторону по уже пройденному волками пути. Когда зашло солнце, и лес залило бледным звездным светом, он повернул на север и побежал быстрой, уверенной рысцой. Алит двигался почти всю ночь, лишь иногда останавливаясь, чтобы попить. Луны поднялись и опустились, и наконец он почуял ползущий между деревьями дым.

Алит разглядел вдали оранжево-красные всполохи огня и перешел на шаг. Легкий ночной ветер доносил вонь жертвенных костров — удушающую смесь запахов горящего дерева и обугленной плоти. Надежно укутанный темнотой, Алит направился к лагерю с ножом в руке.

Среди отбрасываемых кострами длинных колышущихся теней он выследил несколько часовых. Алит выжидал. Он наблюдал за частотой и маршрутом их обходов. Несмотря на поклонение развратным богам, друкаи отличались организацией и дисциплиной. Поначалу князь не мог придумать, как ему обойти стражу. Только после довольно длительных наблюдений он заметил, что часовые следят лишь за подходами по земле; ни один из них не всматривается в кроны деревьев. Казалось бы, зачем? Насколько они знали, сверху им ничего не угрожало.

Алит мрачно усмехнулся и бесшумно вскарабкался на возвышающееся над одним из патрульных маршрутов дерево. Там он терпеливо замер на ветке, не двигая не единым мускулом. Алит, дышал ровно и медленно и оглядывал землю внизу в ожидании врага.

Как он и надеялся, вскоре среди деревьев появился один из часовых с копьем и щитом наготове. Он прошел мимо дерева, где затаился Алит, и даже не поднял глаз.

Алит бесшумно спрыгнул на землю за спиной друкая и вонзил нож ему в шею. Часовой умер мгновенно. Алит стянул с него одежду и доспехи и оттащил тело в кусты, чтобы его не обнаружили.

Затем в одежде убитого солдата Алит направился в лагерь друкаев.

Последний князь дома Анар вошел в лагерь развязной походкой, какую часто наблюдал у друкаев. Он знал, что нагаритские черты лица позволят ему не выделяться среди солдат, и он привлечет меньше внимания, если не станет прятаться в тени. Как он и ожидал, его никто не остановил, и большинство эльфов даже не удостоили его взглядом. У Алита мурашки бежали по коже от сознания того, что он дерзко расхаживает среди врагов. Ему нравилось притворяться одним из них; невидимый враг, готовый нанести удар в самое сердце.

Силы друкаев оказались не настолько велики, как он опасался. По размерам лагеря Алит предположил, что там находится около трех или четырех тысяч солдат, причем половину из них составляли фанатики Каина. Последнее его крайне удивило — походило на то, что поклонники этого бога начали набирать власть. Он заметил несколько тотемов Салтита и слышал молитвы, посвященные Эрет Кхиали, но подавляющее большинство церемоний проходило на жертвенных кострах Повелителя убийств.

Пока Алит расхаживал между черными и красными палатками и пробирался среди лежащих в наркотическом ступоре еретиков, его поразил общий дух отчаяния. Он не выражался ни в чем конкретном, но Алит различал напряжение в голосе жрецов, когда те испрашивали милости у китараев. На жаровнях шипели не внутренности эльфов, а сердца оленей, медведей и волков. Алит не увидел ни одного пленника-эльфа.

Алит запоминал, что и где расположено в лагере. Палатки фанатиков находились в центре, их окружали шатры солдат. Видимо, командиры Морати не желали рисковать и держали ненадежных союзников под бдительным присмотром.

Алит вспомнил о том, что на равнинах Эллириона не видел ни одного последователя культов. Неужели Морати наконец устала от заигрываний с сектами? Они принесли немало пользы во время завоевания власти, но сейчас их присутствие скорее создавало помеху.

Алит сравнил по памяти нынешнее войско с армиями Анлека тех времен, когда Тени прятались в городе в ожидании Малекита. Сейчас он видел много молодых солдат, не старше трех сотен лет. Раньше такие юнцы и мечтать не смели о том, чтобы попасть в нагаритскую армию. Их вид принес Алиту надежду. Каждый год, пока друкаи сталкиваются с сопротивлением, их ряды тают.

Расчет Морати заключался в том, чтобы захватить Ултуан прежде, чем князья сумеют собраться с силами после смерти Бел Шанаара. Возможно, действия анарцев смогли в какой-то мере помешать ее планам. Алит сомневался, что история запомнит храбрые деяния его дома или трагедию в Темных топях, но сейчас воспоминание о них наполнило его гордостью. В первый раз после побоища он смог мысленно вернуться к нему без ненависти и отчаяния.

Он увидел достаточно, чтобы понять, что друкаев можно победить. Если они продолжат двигаться одним войском, рано или поздно их обнаружат и уничтожат крейсийцы или воины Вечной королевы. Если друкаи разделятся… их будет поджидать Алит и его новые друзья.

Алит неспешной походкой срезал путь через лагерь. Он положил копье на плечо и перекинул щит за спину. Князь прошел мимо костров и направился в темноту, где на наконечнике копья и кольцах кольчуги лишь изредка отблескивал свет костра. В стороне от других эльфов он завидел одинокого часового и подошел к нему, напевая себе под нос боевой гимн дома Анар. Часовой держал в руках лук, на поясе у него висел длинный меч.

Алит нарочно наступил на сучок, и ничего не подозревающий страж повернулся на хруст.

— Тебе стоит взглянуть на поклонниц Атарты, — пошло осклабился Алит. — Они узлом изогнутся и даже не вспотеют.

— Я бы не отказался заставить кого-нибудь попотеть, — с видом знатока ответил часовой.

— С меня уже хватит, а ты сходи, отдохни на празднике, — предложил Алит и повернулся к лагерю. — Я выпил отвар из лунного листа, так что сна ни в одном глазу. Постою вместо тебя. А то вдруг на нас нападут бобры или еще кто-нибудь.

— Даже не знаю. — Часовой переводил взгляд с манящих огней на палатку грозного капитана и обратно.

— Ну ладно, если хочешь, стой и дальше в темноте. — Алит сделал шаг в сторону света костров.

— Погоди! — шепотом прошипел часовой.

Алит улыбнулся про себя и снова повернулся к нему.

— Я никому не скажу, если ты не расскажешь, — подмигнул князь.

Он наслаждался, глядя на сморщенное в сомнении лицо стража. Его нерешительность вызывала у Алита ощущение власти. Он сам не знал, зачем играет с эльфом, когда легко мог подобраться и убить его незамеченным. Но вид друкая, который пляшет под дудку анарца, приносил князю немалое удовлетворение.

— Не думаю, что командир разрешит им остаться надолго, — добавил Алит.

Про себя он представил, будто подсекает рыбу. Так просто. Слишком просто.

— Я тоже слышал, — закивал часовой. — Командир говорит, что они плохо влияют на дисциплину или что-то в таком духе.

— Да, это немного отвлекает, — подтвердил Алит.

Быстрый, как змея, князь проскользнул за спину солдата и ухватил его за шею. Тот успел издать несколько придушенных вздохов и обмяк в руках Алита.

— Ужасно отвлекает, — прошептал Алит, взвалил находящегося без сознания эльфа на плечи и потащил в лес.

Тармелион пришел в себя и ощутил бушующую боль в голове и отбитую грудную клетку. Его мутило, поэтому он не рискнул открыть глаза сразу же. Когда он немного оправился, на смену растерянности пришел страх. Он ничего не чувствовал, за исключением пульсирующей рези в запястьях и лодыжках и острой боли в груди. Он замерз. На лице засохло что-то липкое.

Тapмелион открыл глаза и обнаружил, что смотрит с высоты на усыпанную листьями землю. Он не сразу понял, что висит на дереве, на нем нет одежды, а из пореза на груди капает кровь.

— Как думаешь, скоро ты истечешь кровью до смерти? — спросил сверху голос.

Вес на суку переместился, и Тармелиона начало раскачивать. Он вытянул шею, чтобы разглядеть мучителя, но не смог запрокинуть голову. Ему мельком удалось заметить укутанную тенями фигуру на суку, но та сразу же отодвинулась за пределы зрения.

— Кто ты? — умоляюще спросил Тармелион.

Боль в груди нарастала — сердце колотилось сильнее, из раны толчками выплескивалась кровь.

— Зачем вы здесь? — спросил голос. — Что вам надо в Авелорне? Сколько отрядов идет за вами?

— Я не знаю, — прорыдал обезумевший от испуга Тармелион. Он не знал, как очутился на дереве. Последнее, что он помнил — разговор с одним из часовых на окраине лагеря. — Кто ты?

Он снова и снова со слезами повторял вопрос; по лицу растекалась кровь из пореза над сердцем. Лес молчал. Тишину нарушал лишь нежный плеск капель крови, падающих на листья далеко внизу.

Скрипнула ветка. Перед Тармелионом появилось ужасающее видение — перевернутое вниз головой испачканное кровью лицо.

Лицо улыбалось. Тармелион вскрикнул и попытался отшатнуться, но в результате лишь дернул веревку и закачался из стороны в сторону. Лицо следовало за ним, так близко, что он чувствовал запах крови изо рта. Улыбка пропала, и неизвестное создание оскалило окровавленные зубы.

Ты расскажешь мне все, что знаешь, — прорычал незнакомец.

Когда Алит узнал все, что хотел, он ударил друкая по голове и подождал, пока тот потеряет сознание. Затем обрезал веревку, отнес его обратно к лагерю и оставил в кустах около тропинки. Об Авелорне ходило много странных историй и темных мифов. Алит хотел, чтобы часового нашли живым, и он рассказал товарищам об ужасной встрече с кровожадным обитателем леса. Пусть в сердцах друкаев поселятся сомнение и страх перед заколдованным местом.

Алит с радостью скинул друкайскую одежду, поскольку она пахла огнем и смертью. Он избавился от нее не только ради удовольствия, но и затем, чтобы запах друкаев не сбивал с толку волков. Если он подойдет к стае в таком виде, волки набросятся на него, как только учуют, и поймут ошибку слишком поздно. Лучше ходить в том виде, каким его создала природа, решил Алит. Но лук, стрелы и меч князь оставил при себе.

Рассвет застал Алита на бегу. Хор воющих голосов указал направление, в котором переместилась стая. Они уже вышли на охоту и ловко скользили по сумрачному утреннему лесу в поисках добычи. Алита тоже охватила жажда погони, он наложил на лук стрелу и принялся высматривать следы. Вскоре он вышел на заячью тропку. При мысли о добыче внутри поднялось возбуждение, и Алит подавил его усилием воли. Лук в руке дрожал; князю хотелось отбросить его и охотиться при помощи ножа и зубов.

Что разбудила в нем кровь убитого им оленя Курноуса?

Алит догнал стаю только на закате — волки устроили логово в редкой роще рядом с широким озером. Серебрянка встретила его первая — в ответ на лай и вылизывания Алит потрепал ее мех и почесал грудь. Их прервал Шрам.

— Пошли, двуногий, — сказал волк и отвернулся, не дожидаясь ответа.

Алит погладил на прощание Серебрянку и отправился следом за Шрамом к кромке воды. Озеро было довольно большим, в один полет стрелы в ширину и раза в два длиннее. Оно тянулось с севера на юг. Вода оказалась удивительно чистой; в ней как в зеркале отражалось в обрамлении деревьев охваченное закатным пожаром небо. Шрам повернул на север и пошел вдоль поросшего травой берега, который полого спускался к воде.

В сумерках Алит разглядел сидящего на северном берегу Черногривого. Вожак внимательно уставился на середину озера. Алит проследил за его взглядом, но ничего не заметил. Даже ветер стих, ничто не нарушало спокойствия воды.

— Вода прячет длинный клык, — сказал Шрам, когда они подошли к Черногривому. — Двуногий возьмет длинный клык, будет охотиться на других двуногих.

Шрам сел справа от вожака стаи, и Алит присел на корточки с другого бока. При их приближении Черногривый не пошевелился, но затем повернул голову и посмотрел на Алита.

— Долгое время, много жизней, с тех пор как в лес пришли двуногие, — тихо, с уважением произнес Черногривый. — Длинный клык в озере старше двуногих. Длинный клык стар как лес.

Вожак вернулся к созерцанию воды; его неподвижная поза отражала полнейший покой, что окружал озеро. Алит скрестил под собой ноги и ждал. Тишина его не смущала. В голове проносились обрывки мыслей, перемешанные с чувствами. На глади воды ему начали мерещиться какие-то картины.

Он всегда хотел мира и покоя. Поскольку у него не было братьев и сестер, Алит часто находил местечко, где мог укрыться от других эльфов и прислушаться к своим мыслям. Он вспомнил банкеты в большом зале и на лужайках. Долгие дни, проведенные в библиотеке, где он должен был внимать наукам, но голоса преподавателей сливались в монотонный шум, пока юный князь думал о горах. Ему нравилась компания друзей, но он встречался с ними, только когда сам того желал. Если ему хотелось общения, он находил общение, а когда его манило одиночество, он шел в дикие места.

Алит позволил себе войти в состояние, близкое к медитации. Его чувства обострились. Он слышал игривые визги и лай стаи на другом берегу, чириканье птиц на деревьях. Черногривый дышал медленно и ровно, в то время как Шрам пыхтел от возбуждения. Вечерний воздух приятно холодил кожу. Он ощутил вес колчана на спине и вспомнил, что все еще носит отобранный у друкая лук. Темное оружие выглядело здесь чуждым, поэтому Алит встал и пошел к деревьям на опушке. Там он снял меч, лук и нож, сложил их под деревом и запомнил место, чтобы вернуться за ними позже. Совершенно голый, князь вернулся и сел рядом с Черногривым.

Он легко окунулся в прежнее медитативное состояние. Теперь, когда смятение покинуло его, Алит почувствовал нечто другое. Магию. Со времен Аэнариона и Каледора ветра магии затягивал портал Ултуана. В детстве и юности Алит никогда не замечал пролетающих по родным горам потоков, хотя и знал о них. Он чувствовал, как они сворачиваются и обтекают его, когда благодарил Курноуса, и ему нравилась их бурлящая энергия, когда он взывал к магии, чтобы укрыться от посторонних глаз или направить стрелу в цель.

Здесь, в Авелорне, магия отличалась от ветров его родины. Она принадлежала к более древнему порядку. Она жила в корнях деревьев, покоилась в земле и пронизывала воды озера. Когда Алит сосредоточился на этом открытии, он заметил, что озеро содержит особо сильную энергию. Она напоминала серебристо-серый дождь, прозрачную росу осеннего утра и запах весеннего цветка. В озере пряталась жизнь, древняя и вечная. Вот что представляла собой магия Вечной королевы, источник ее власти. Вот что хотела уничтожить Морати. Друкаи никогда не смогли бы подчинить себе подобную силу, вот почему они стремились лишить своих врагов возможности пользоваться ею. В этом заключалась цель их жизни — уничтожить то, что нельзя отобрать, осквернить то, что способно к созиданию.

Резкий перепад в магии озера пробудил Алита ото сна наяву. Он медленно открыл глаза, чувствуя себя отдохнувшим. Сумерки кончились, на чистом звездном небе всходила полная луна. Алит повернулся к Черногривому и с удивлением увидел, что вожак и Шрам покинули его. Он сидел на берегу озера один.

Не успел он задуматься, зачем волки привели его сюда, как заметил переливы на середине озера. Сперва он решил, что там отражается луна, и встал. Но нет, источником переливающегося света была не луна — как ни странно, она вообще не отражалась в воде. Свет шел со дна озера, из глубины.

Алита охватила неуверенность, и он огляделся. Ночью деревья выглядели по-другому, да и озеро казалось страшным. Оно превратилось в сплошное черное пятно, даже звезды не отражались на его поверхности. Поляну освещало лишь сияние со дна озера; оно заполняло берег, стволы и ветви деревьев серебристыми бликами.

Князь смирил испуг доводами разума и подавил животные инстинкты, что пробудились в нем за время жизни с волками. Поляна навевала не страх, что-то другое искало отклика в сердце Алита. Чье-то глубокое горе, долгая скорбь. Он чувствовал, что очень давно здесь случилась великая трагедия. Он не мог бы назвать это чувство воспоминанием или дать ему определение, но что-то в блеклом пейзаже вокруг говорило о пустоте и потере надежды, которые мог понять лишь он. Что-то одинокое, как он сам, взывало к нему из глубины озера.

Алит вошел в теплую воду. Ему казалось, будто он входит в скользкую, упругую ртуть. Князь поплыл к странному свету медленными, размеренными гребками. Ни единая волна не нарушила гладь озера, ни единый всплеск не осквернил тишину. Алит поплыл быстрее. Озеро оставалось спокойным, как в тот момент, когда он впервые его увидел.

Он не чувствовал движения и течения времени и не знал, как долго плывет к свету. Тот не разгорался и не гас, но заливал все вокруг равномерным сиянием. Будь озеро обычным водоемом, Алит сумел бы переплыть его дюжину раз без малейших усилий, но сейчас он уже начинал задыхаться, руки дрожали от усталости. Князю казалось, что он плывет вечность, но он упорствовал и не обращал внимания на горящую боль в мышцах и давление в груди. Свет окружал его и манил к себе.

Когда Алит понял, что находится над источником света — он не знал, откуда пришла уверенность — то остановился и какое-то время держался на плаву. Затем глянул вниз, но увидел лишь заливающее все вокруг серебристо-белое сияние.

Алит сделал вдох полной грудью и нырнул к затонувшему лунному свету.

Он погружался все глубже, легкие начало жечь огнем. Но и тогда он продолжил плыть вниз; весь мир превратился в серебряный пузырь. У него мелькала мысль остановиться и вернуться на поверхность, пугала возможность утонуть. Но в то же время Алита тянуло к забвению, что обещал свет. И тут он различил голос.

Женский голос. Алит узнал его, будто слышал когда-то давно, но не смог понять, исходит он из воды или звучит в его голове. Тембр его навевал ощущение безопасности и уюта, и пока Алит плыл, голос начал рассказ.

Слова всплывали в голове будто прямо из памяти, но Алит не думал, что слышал это раньше.

Во времена, когда еще не было эльфов, боги жили в гармонии с миром и небесами. Они играли, строили заговоры и сражались между собой. И любили. Самыми известными влюбленными стали Курноус Охотник и Лилеат, богиня луны. Целую вечность Курноус ухаживал за Лилеат, но они не могли встретиться, потому что Курноус обитал в бескрайних лесах на земле, а Лунная богиня жила на небесах. Чтобы показать Курноусу, что его чувства не остались безответными, Лилеат попросила Баула Кузнеца сделать подарок для бога-охотника. Она вложила в подарок свою любовь и душу и попросила Баула передать его Курноусу в качестве знака ее внимания. Каин Воин, который завидовал любви Курноуса и Лилеат, перехватил Баула, когда тот возвращался с луны. Он потребовал, чтобы Баул отдал ему подарок, но Кузнец воспротивился, сказав, что подарок предназначен не Каину. Тогда Каин разозлился и принялся угрожать пытками хромому Кузнецу, если тот не отдаст ему подарок. Баул снова отказался и передал подарок Ише, чтобы та спрятала его от Каина. Иша, Мать Мира, заявила, что никто, кроме Курноуса, не сможет найти знак любви Лилеат. Со слезами она бросила подарок вниз, на землю. Баул претерпел великие мучения от рук Каина, но бог-кузнец не знал, где спрятан подарок. Когда Каин отпустил его, Баул рассказал обо всем Курноусу. Не было такой вещи, какую не смог бы найти бог-охотник, но подарок Лилеат ускользал от него. Каждый месяц она сверху заглядывала в мир и смотрела на свой подарок, чтобы Курноус смог проследить за ее взглядом. Охотник так и не нашел его, а затем пришли эльфы, и боги вынуждены были переселиться на небеса. Вот почему Курноус и Лилеат обречены вечно жить порознь, а дети Курноуса каждое полнолуние воем выражают любовь к Лилеат.

Алит почувствовал что-то в руке, твердое, но в то же время гибкое. Он крепче сжал кулак и погреб к поверхности воды. Сияние вокруг постепенно затихало. Усталость и недостаток воздуха играли с сознанием шутки, то вызывая обрывки воспоминаний, то оглушая какофонией звуков. Сердце колотилось, все тело кричало от пронизывающей боли. С зажатой в руке находкой Алит рвался наверх. Силы покидали его, сквозь сжатые зубы вырывались последние пузырьки воздуха.

С мощным вдохом, в фонтане брызг Алит вынырнул на поверхность. Звездное небо кружилось, луна плыла перед глазами. Тело онемело, и только в правой руке отдавалась боль от сжатых намертво пальцев. Алит жадно глотал воздух. Боль и головокружение в конце концов отступили, и князь снова почувствовал прикосновение воды к коже. Только тогда он посмотрел на свою добычу.

Он никогда в жизни не видел столь красивого лука — выкованного из серебристого металла, в котором сиял лунный свет, с украшенными полумесяцами концами. В воде лук оставался сухим, а его тонкая, тоньше волоса, тетива казалась невидимой. Он весил как воздух и прекрасно подходил для руки Алита. Теплый на ощупь металл излучал ауру покоя и любви.

С берега озера доносился шум. Алит поднял голову и увидел, что луна почти скрылась за верхушками деревьев. В сумраке он различил высыпавшую на берег волчью стаю. В темноте за ним наблюдало несколько дюжин пар светящихся глаз. Алит поцеловал лук и триумфально поднял его над головой, удерживаясь на плаву одной рукой.

Волки вокруг озера завыли — так дети Курноуса выражали свою любовь к Лилеат.

Глава 20 Укрощение волка

Алит, задыхаясь, бежал по лесу. Когда он оглядывался, то видел гонящихся за ним рыцарей; те подныривали под ветки и с трудом направляли неповоротливых коней в тяжелых попонах между деревьями. Погоня насчитывала около дюжины солдат. Они гнались за Алитом после того, как тот подстрелил их капитана на южных окраинах лагеря. Топот копыт эхом отражался от крутых склонов заросшей лесом лощины, по которой Алит вел их к ожидающей в засаде стае.

Князь сделал рывок, свернул влево и скрылся с глаз рыцарей. Он вскочил на камень и оттуда с ловкостью белки перепрыгнул на ветку дерева, легко пробежал по ветке и присел на корточках у ствола, высматривая сквозь листву приближающихся рыцарей.

Первый всадник, проезжая мимо укрытия Алита, подал сигнал замедлить бег. По телу князя пробежала дрожь страха; колонна перешла на шаг и проехала под ним, внимательно осматривая деревья в поисках добычи.

— Стоять! — крикнул рыцарь и поднял руку. — Он перестал бежать.

Алит затаил дыхание, сердце отчаянно заколотилось. Он глянул на землю внизу, но и так знал, что не оставил никаких следов. Он понимал, что его нелегко заметить в лесу. Князь натер бледную кожу грязью и кровью и, оставаясь неподвижным, полностью сливался со стволом дерева.

Алит осторожно передвинулся, внимательно наблюдая за первым рыцарем, чтобы понять, каким образом тот почуял его присутствие. Как и прочие всадники, этот рыцарь носил тяжелый серебристый доспех, а темносерого жеребца защищал чепрак из легкой кольчужной брони и черный наголовник с руной Анлека. Лицо рыцаря пряталось под высоким боевым шлемом с плюмажем из черных перьев. Перья качались из стороны в сторону, пока всадник поворачивал голову и осматривал лес. Но его шлем отличался от шлемов его товарищей — золотой обруч удерживал на нем маску, которую Алит не мог разглядеть, пока рыцарь не повернулся и не посмотрел на него. Алит задохнулся от ужаса.

Золотая маска изображала оскалившееся лицо с тонкими чертами, резкими скулами и изумрудными глазницами. Однако Алита поразило вовсе не яростное выражение боевой личины. Над глазницами к маске крепилась пара настоящих глаз; блестящие глазные яблоки пронизывала тонкая золотая сеть, которая соединяла их с металлом шлема. Глаза двигались и жили собственной жизнью. По щекам маски стекали тонкие струйки крови, а глаза продолжали вращаться в поисках беглеца. И вдруг они оба повернулись к Алиту, и всадник удивленно вздрогнул.

На миг пронизывающий взгляд магических глаз приковал Алита к месту. Князя охватил ужас, вовсе не потому, что — а потому, как его обнаружили!

— Вон там, на дереве! — крикнул всадник и указал на него обнаженным мечом.

Выкрик рыцаря вывел Алита из транса, и он одной рукой принялся карабкаться выше, на ходу доставая из-за спины лунный лук. Дар Лилеат пульсировал в руке в такт биению сердца. До князя долетали злобные выкрики. Он наложил стрелу, затем натянул немыслимо тонкую тетиву, причем ему потребовалось не больше усилий, чем если бы он просто вел рукой по воздуху. Алит нашел глазами рыцаря с чудовищной маской, и лук принялся нашептывать. Юноша не мог разобрать слов, да и вряд ли сумел бы их осмыслить. Но тон голоса успокаивал, помогал расслабить руки и унять дрожь.

Алит выпустил стрелу. Она слетела с лунного лука всполохом белого света, пробила насквозь грудную пластину доспеха и воткнулась в усыпанную листьями землю за его спиной. Рыцарь с дырой в груди завалился на бок и безжизненно рухнул в грязь. Алит не переставал изумляться мощи лунного лука с того момента, как впервые опробовал его: он без труда пробивал ствол дерева, и в то же время почти ничего не весил. Алит мог удержать его на кончике пальца.

Князь подстрелил еще одного рыцаря. Стрела вошла в плечо под углом и раздробила позвоночник коня. Животное рухнуло на землю вместе с всадником. Рыцари никак не могли ответить на его выстрелы, поэтому им пришлось развернуться и бежать, но последняя стрела Алита догнала еще одного друкая на выезде из лощины.

С лунным луком в руке Алит спрыгнул на землю. Когда он сделал шаг ктелу в золоченой маске, его накрыла волна отвращения, но Алит перевернул труп за ногу и уставился на жуткое устройство из плоти и золотой нити. Он наклонился, чтобы лучше разглядеть его, и увидел, что удерживающая глаза проволока насквозь пронизывает шлем и углубляется в само лицо рыцаря. Тот был мертв, но глаза продолжали следить за Алитом и двигались, когда он менял положение.

Хотя князя переполняло чувство брезгливости, он заставил себя вглядеться. Что-то во взгляде без век показалось знакомым. И тут он вспомнил: он смотрел в глаза часового, которого допрашивал около лагеря друкаев. Один из нагаритских колдунов наложил на его глаза заклятие, которое видело Алита, где бы он ни спрятался.

Алит вытащил меч и рассек золотую сеть. Глаза упали на землю и покатились по опавшей листве, не сводя с Алита обвиняющего взгляда. С подступающей к горлу тошнотой князь взмахнул мечом и разрубил их на множество кусочков. Когда Алит выпрямился, он на миг задумался, жив ли еще незадачливый часовой. Друкаи вполне могли ослепить его в наказание за ошибку и лишить милосердия смерти.

Алит убрал лунный лук и меч, вынул из тел драгоценные стрелы и направился вниз по лощине туда, где в засаде ожидала стая. Придется им сказать, что сегодняшняя охота не удалась.

Уже дюжину дней после находки лунного лука Алит и волки охотились на друкаев, но возможность напасть на ненавистных врагов предоставлялась редко. Друкаи неустанно наступали, и стае приходилось отходить под их натиском. Волки попытались взять севернее, а затем вернуться кружным путем. Через день они столкнулись с другим друкайским войском; оно шло на юг, к эллирионской границе.

Черные отряды маршировали на восток и, сами того не зная, гнали перед собой Алита и стаю к Айен Ишайну, святилищу богини Иши и дому Вечной королевы.

Алит не считал дни и судил о времени по фазам луны, но сейчас он снова начал волноваться. Как близко они подошли к пристанищу Вечной королевы, и как быстро передвигаются друкаи? Знает ли духовная правительница Авелорна о грозящей ей опасности?

Последний вопрос Алит отбросил, как только тот пришел ему в голову. Друкаи находились на землях Вечной королевы, с которыми она была связана гораздо теснее, чем князь со своей родиной. Она должна чувствовать смерть деревьев и зверей, как Алит чувствовал порезы и царапины на коже. Нет, Вечная королева не нуждается в предостережениях о надвигающейся на Авелорн опасности.

Алит ничего не мог сделать, чтобы остановить наступление друкаев. Он не мог придумать план действий. Когда Черногривый увидел силы врага, он захотел бежать еще дальше на восток, скрыться в чащах Авелорна и уйти в Гаенскую лощину. Старый волк считал, что там его стая будет в безопасности, хотя так и не сказал Алиту, почему.

В следующие дни Алит заметил, что лес изменился. Деревья стали выше и старше тех, что он видел во внешних лесах. Путь часто преграждали завалы из веток и сухостоя, и не раз Алиту приходилось ползти за волками через проделанные природой туннели в терновнике. Стены шипов заставляли сворачивать то на север, то на юг, и князь начал убеждаться, что сам лес старается удержать их от похода на восток.

Через шестнадцать дней после находки лунного лука стая Черногривого вышла к границам Гаенской лощины. Никто из эльфов, за исключением сводного брата и сестры Малекита — и самой Вечной королевы, — не заходил в Гаенскую лощину, хотя о загадочном месте ходило множество легенд. Некоторые утверждали, что там расположено духовное сердце не только Авелорна, но и всего Ултуана — ведь именно там Иша пролила последние слезы перед тем, как навсегда отправиться на небеса. В других мифах говорилось, что в Гаенской лощине родилась первая Вечная королева, смертное воплощение богини.

И никто не спорил с тем, что в Гаенской лощине обитали странные духи. Лес в темных глубинах обладал собственным разумом. Пропитанные жизненной энергией Иши деревья могли ходить и разговаривать. Легенды гласили, что эти духи защитили Морелиона и Иврейну, первенцев Аэнариона, от нападения демонов. Сама Вечная королева советовалась с бессмертными стражами леса, и Алит не сомневался, что друкаи им не понравятся.

Князя не заботили легенды об Ише, но он понимал, что стае необходимо надежное убежище. Гаенскую лощину соединяла с Ултуаном узкая полоска земли, и ее будет легко защитить от нападения друкаев. Поэтому Алит последовал за Черногривым. Стая бежала к безопасным землям, на пятки им наступало друкайское войско.

Стая вышла к северному концу перешейка на тридцатую ночь пребывания Алита в Авелорне. Небо затянули густые облака, лес купался в белом свете стареющей Сариоур и в болезненно-зеленых отсветах луны Хаоса. Волков охватило плохое предчувствие, и Алит полностью разделял его. В воздухе висел странный привкус. Вопреки доводам разума князь опасался, что друкаям удалось заразить Авелорн темной магией. Волки старались держаться вместе, терлись друг о дружку в поисках ободрения, тишину нарушали их поскуливание и всхлипы. Черногривый уверенно прохаживался среди своих подопечных. Его отрывистый лай немного утешал перепуганную стаю.

Алита не покидало чувство, что за ним кто-то наблюдает. Он внимательно осмотрел деревья, но никого не заметил. Затем его внимание привлекло движение в лесу, и волки заскулили громче. Теперь Алит что-то чувствовал. Ветер нес с собой странный запах осенней гнили и заплесневевших листьев. Краем глаза князь заметил, что тени зашевелились, но когда он обернулся, то увидел лишь кусты и деревья. Воздух наполнил жутковатый скрип и шорох листьев. Под ногами раздавался постоянный шелест, который доносился со всех сторон одновременно. Хотя Алит ничего не видел, он не сомневался, что лес двигается.

Деревья становились ближе.

Стая собралась вокруг Черногривого. Алит встал рядом с вожаком. Эльфа и волков окружила сплошная стена деревьев, их ветки сходились высоко над головами и полностью закрывали тусклое небо. Вокруг деревьев тернистой изгородью выросли густые кусты.

Алит вытащил лунный лук и наложил стрелу, нервно оглядываясь по сторонам. Даже яростное достоинство Черногривого испарилось, и вожак сгорбился рядом с князем с поджатыми в страхе ушами.

Справа от Алита что-то шевельнулось, и он повернулся со вскинутым наготове луком.

— Вам не рады, — прошлогодней листвой прошелестел голос на ветру.

Одно из деревьев, огромный узловатый дуб с тяжелой кроной, стояло чуть ближе остальных. Дерево содрогнулось, и желуди с громким стуком посыпались на землю.

— Оставьте нас.

— Пришли черные двуногие. — Черногривый выпрямился и сделал шаг к энту. — Убивают. Жгут. Мы бежим.

Энт развернулся к Черногривому, хотя движение могло оказаться всего лишь игрой призрачного света луны.

— Волки могут пройти, — произнес голос. — Двуногий нет.

— Почему вы отказываете в убежище союзнику? — спросил на эльфийском языке Алит. — Я буду сражаться, чтобы защитить эти земли от друкаев.

— Подойди, — сказал энт и призывно наклонил ветку.

Князь с осторожностью приблизился, не опуская лунного лука. Он остановился в нескольких шагах от энта и разглядел неровное лицо на коре, намного выше головы эльфа. Короткие сучья служили глазами, а трещина в коре выглядела грубой пародией рта, хотя она не шевелилась, когда энт говорил.

— И что за эльф бегает с волками? — спросил энт.

— Я Алит, последний из дома Анар. — Князь гордо выпрямился. Энт промолчал, и Алит продолжил: — Я сын волка и луны.

Деревья задрожали, их ветки стучали друг о друга, листья колыхались. Алит не знал, является этот жест признаком веселья или злости, но сохранял спокойную позу.

— Я прошу разрешения войти в Гаенскую лощину, чтобы найти здесь убежище от тех, кто охотится за мной и при первой возможности убьет. — Алит снял стрелу с тетивы, убрал ее и лук в колчан. — Или сделает что похуже, — добавил он.

Одна из веток опустилась и легко, как перышко, коснулась листьями-пальцами его лба. Через миг она со скрипом вернулась на место.

— Нет, — ответил энт глубоким рокочущим голосом. — Для тебя нет места в Гаенской лощине. Ты несешь с собой тьму. В тебе кроется смерть. Здесь есть место только для жизни. Ты должен уйти.

— Тьма идет за мной, но ее породили другие. — Алит решил, что речь идет о преследователях-друкаях. — Я помогу вам сражаться!

— Тьму притягивает к тебе, а тебя влечет к ней. — Энт медленно выпрямился. — Ты не можешь войти в Гаенскую лощину.

Алит ощущал на себе внимание волков, и особенно — пристальный взгляд Черногривого. Они не могли осознать смысл слов, но прищуренные глаза Алита и напряженная поза говорили им достаточно.

— Мы идем? — спросил Черногривый. — Прячемся?

— Да, — ответил Алит. — Вы прячетесь.

— Двуногий идет.

— Нет. — Алит отвернулся от деревьев и обвел взглядом волков. — Двуногий не идет. Двуногий будет охотиться. Волки спрячутся.

— Нет! — прорычал Шрам, отделяясь от стаи. — Двуногий охотится, волки охотятся.

— Волки охотятся, — подтвердил Черногривый.

— Волчатам грозит опасность, — возразил Алит. — Волчата не охотятся. Скоро придут черные двуногие. Волки спрячутся.

— Волчата спрячутся, волки охотятся, — сказал Черногривый. — Стая охотится с двуногим.

Алит хотел спорить, но ему не хватало слов, чтобы рассказать все, что он понял. Друкаи придут сюда, и их будет все больше. Волкам надо бежать, скрыться в неприступном убежище Гаенской лощины. Но Алит никак не мог убедить их в грозящей опасности. Ему придется расстаться со стаей.

— Двуногий не бежит, — присоединилась к Шраму Серебрянка. Казалось, что хитрая самка читает мысли Алита. — Двуногий останется со стаей. Стая защитит.

Черные двуногие убьют стаю! — крикнул Алит. Серебрянка шарахнулась от крика, будто ее ударили. Князя кольнуло чувство вины, но он продолжал, потому что волки должны были понять грозящую им опасность. — Много, много черных двуногих. Убьют много, много волков. Волкам надо бежать!

Под хор воя и визга Алит повернулся спиной к волкам. Он не обращал на шум внимания и направился на запад, прочь от Гаенской лощины. Но не успел он сделать несколько шагов, как за спиной раздался топот лап. Алит оглянулся и увидел, что Шрам, Серебрянка, Черногривый и еще около двух дюжин волков следуют за ним.

— Нет! — закричал Алит. Он нагнулся, подхватил горсть земли и с беззвучным криком швырнул в волков. Затем развернулся и ринулся к открывшемуся в тернистой баррикаде проему.

— Не дайте им идти за мной! — через комок в горле выкрикнул он.

— Мы защитим их, — ответил голос дерева.

Шипы зашевелились, и через миг проем закрылся.

Среди деревьев метался рык и вой. Они следовали за Алитом, пока тот со слезами на глазах пробирался по темному лесу.

Алит проплакал остаток ночи, сидя на корнях огромного дерева. Он не понимал, почему боги так жестоки к нему. Они дразнили его обещанием мира и покоя, а затем отбирали то, к чему он стремился и чего желал: Ашниель; Миландит; семью; волчью стаю. В горе ему вспомнились слова Эльтириора: «Одиночеству могут предаваться лишь те, у кого есть на это время. Некоторые заполняют пустоту бессмысленной болтовней с окружающими. Другие выбирают служение высокой цели, и оно утешает их больше, чем компания смертных».

Когда Алит попал в Авелорн, он решил, что нашел цель в жизни, но все обернулось по-другому. Может, ему не стоило убивать оленя? Он так не думал. Разве Курноус не желал, чтобы он присоединился к стае? Скорее всего, да. И если так, то что это принесло Алиту кроме горя?

Алит услышал нежный шепот, инстинктивно потянулся к колчану на спине и вытащил лунный лук. Провел пальцем по серебристому металлу, наслаждаясь его теплом. Прижал к щеке, и по луку покатились его слезы. Прикосновение оружия успокаивало князя.

Вот зачем судьба привела его в Авелорн.

Алит прижал лук к груди, встал и сделал глубокий вдох. Он сам должен найти свою цель. Пусть остальные ругают судьбу, богов или удачу. У Алита не осталось сил кого-то винить, у него есть лишь ненависть к тем, кто принес Ултуану столько бед.

Его судьбу решали не Курноус, не отец и дед и даже не Бел Шанаар. Все, что случилось с Алитом, происходило по вине друкаев — и никого больше.

Он был листком на поверхности воды, который несет куда угодно течению. Его вынуждали сражаться. Вынуждали бежать. Вынуждали прятаться. Теперь все поменяется. Олень бежит, и за ним охотятся. Волк сам выбирает свою добычу. Пришло время действовать, а не метаться. Слишком долго друкаи заставляли его плясать под свою дудку. В груди разгорелась пробужденная Курноусом первобытная страсть к охоте.

Он бросил взгляд на север, где друкаи разбивали свои лагеря и оскверняли лес. С лунным луком ему удастся убить многих. Они начнут погоню, а он будет ускользать от врагов, как делали когда-то Тени. Но этого мало. Даже с лунным луком он не сможет убить столько, чтобы друкаи остановились и война повернула вспять. Одинокий волк не угроза целой армии.

С лунным луком в руках Алит повернул на юго-запад, к Эллириону. Он не сможет охотиться один, но он знал, где найти свою стаю.

Глава 21 Исполненная клятва

Подгоняемый азартом охоты, Алит много дней бежал через Эллирион, на юг. Совершенно голый, за исключением пояса и колчана, он обходил стороной эллирионские табуны и путешествовал и днем, и ночью. Он даже не останавливался для охоты, только изредка делал передышки, чтобы утолить жажду, — настолько его захватило видение новой войны против друкаев. Его солдаты будут охотиться стаей, как Тени в старые времена.

Под покровом ночи Алит взобрался на вершину холма и осмотрел южный горизонт. На востоке блестели на водах Внутреннего моря огни Тор Элира. Князь замешкался — при виде города, где жила Атиелль, он ощутил укол вины и сожаления. Но через миг все прошло. На юге тускло горели прикрытые кожухами фонари нагаритского лагеря.

Вблизи лагеря Алита остановил окрик часового с требованием назвать себя. Только когда князь увидел выражение изумления на лице стража, он осознал, насколько странно выглядит. Он назвался, и наггаротт долго его разглядывал, разрываясь между радостью и изумлением.

— Передай Хиллраллиону и Тариону, что я хочу видеть их немедленно, — приказал Алит и без стеснения направился в лагерь.

— Князь, где вы были? — спросил солдат. Он шел немного позади правителя. — Мы боялись, что вы погибли или попали в плен.

— Такого никогда не случится, — с мрачной улыбкой ответил Алит. — Друкаи ни за что не сумеют поймать меня.

Алит отослал часового вперед, чтобы тот оповестил капитанов, и направился к грубой землянке, что служила штаб-квартирой. Из домиков и палаток выходили наггаротты и во все глаза рассматривали вернувшегося князя. Алит не обращал внимания на вопросительные взгляды, хотя он заметил, что многих смущала отнюдь не его нагота. Половина солдат не отрывали глаз от лунного лука.

Когда Алит подошел к сторожке, его настиг окрик бегущего через лагерь Тариона.

— Князь Алит! — В его голосе звучала равная смесь облегчения и удивления. — Я не сразу поверил в ваше возвращение!

Командир засыпал его вопросами о том, где он побывал и что с ним произошло, но Алит не стал на них отвечать. Пережитое в Авелорне касалось лишь его одного, этим он не собирался ни с кем делиться. Все, что требовалось знать его людям, — их князь вернулся, и у него появилась новая цель.

Хиллраллион привел с собой нежданного гостя, Каратриля. Присутствие Каратриля удивило Алита не меньше, чем вид самого Алита изумил герольда. Они прохладно поздоровались, не зная, как обращаться друг к другу.

— Что привело герольда Короля-Феникса в мой лагерь? — спросил Алит, когда все вошли в главную комнату домика.

Он осторожно положил лунный лук на длинный стол, затем снял ремень с колчаном и пристроил их сбоку. С внимательным, полным достоинства видом Алит уселся во главе стола и жестом пригласил присаживаться остальных.

— Каратриля позвал я, — ответил Тарион и обменялся встревоженным взглядом с Хиллраллионом. — Когда вы пропали, мы не знали, что делать. Поэтому обратились к королю Каледору с вопросом, как мы можем помочь его армии. Мы обсуждали совместные действия с войском короля во время следующей кампании.

— Этого не потребуется, — ответил Алит. Он повернулся к Каратрилю. — Тем не менее твое путешествие прошло не зря. Возвращайся к своему господину и сообщи ему, что огромные силы друкаев вторглись в Авелорн. Сейчас они должны подходить к границе Гаенской лощины.

В ответ на его слова Каратриль нахмурился.

— И откуда тебе это известно? — спросил герольд.

— Я побывал в Авелорне и видел друкаев своими глазами. Боюсь, что Крейс захвачен полностью, и восточным княжествам следует готовиться к новому нападению Морати.

Алиту чудилось, будто он видит, как в головах эльфов загораются вопросы, но вслух они ничего не сказали.

— Плохие новости, — произнес Каратриль. — Я передам их королю Каледору. Тем не менее причина моего нахождения здесь не изменилась. Я бы хотел обсудить то, как вы можете помочь Королю-Фениксу в войне против друкаев.

— Оставьте нас с герольдом Короля-Феникса наедине, — невыразительным тоном попросил Алит.

— Может, вам… э-э-э… принести одежду, князь? — предложил Тарион.

— Да, было бы неплохо, — рассеянно согласился Алит, не отрывая взгляда от Каратриля. Когда лейтенанты вышли из комнаты, князь наконец дал волю гневу. — Я не собака, которую можно призвать к ноге! Я сражаюсь за свои земли и наследие, но не за трон Феникса. Я буду вести войну с друкаями так, как посчитаю нужным, и не потерплю вмешательства и вопросов. Защищайте Ултуан и его жителей, но помните: Нагарит принадлежит мне.

— Ты хочешь выступить против трона Феникса? — поражении переспросил Каратриль. — Ты утверждаешь, что Нагарит твой? В чем тогда разница между тобой и Морати? По какому праву ты так заявляешь?

— Я наггаротт. В моих жилах течет холод зимы. В моем сердце бьется наследие Аэнариона. Мой отец и дед отдали жизни за Нагарит, не ради славы и почестей, но из чувства долга и любви. Я не ищу способа захватить Нагарит для себя, но я хочу защитить его земли от амбиций других. Дед Короля-Феникса решил покинуть Анлек и основал княжество на юге. Тем самым он отрекся от права претендовать на власть над Нагаритом.

— Ты никому не обязан верностью, — грустно склонил голову Каратриль. — Ты станешь королем, но будешь править голыми пустошами, где нет подданных. Ты превратишься в Короля Теней.

Выбранный Каратрилем титул заставил Алита улыбнуться и напомнил ему о сказанных давным-давно словах Эльтириора: «Она послала меня в горы, искать дитя луны и волка, наследника Курноуса. Того, кто станет Королем Теней — и будет держать в руках грядущее Нагарита».

С самой первой встречи вороний герольд настаивал, чтобы Алит сам выбирал свою судьбу и безропотно следовал ей. Теперь Алит видел заключенную в его словах истину. Он стал главным охотником, вожаком стаи.

Друкаи — его добыча, и он никогда не устанет их преследовать.

Все еще улыбаясь, Алит посмотрел на Каратриля. Герольд не разделял его веселья, и князь кивнул:

— Да, ты весьма точно предсказал мое будущее.

Алит кратко попрощался с Каратрилем, и тут вернулись капитаны с обувью, мантией и плащом. Они также принесли кувшин с водой и мыло, но Алит лишь отмахнулся.

— Мы не сможем победить друкаев в открытой войне. — Князь натянул мантию и застегнул на талии широкий пояс. — По-крайней мере своими силами. Нас слишком мало.

— Тогда следует сражаться вместе с эллирионцами или каледорцами, — сказал Тарион.

— Нет! — прорычал Алит. — Мы продолжим сражаться там же, где и раньше — где друкаи наиболее уязвимы: в Нагарите. Пройдут годы, прежде чем Каледор наберет достаточно сил, чтобы выступить на север, и что там обнаружат освободители? Непригодную к жизни пустыню, выжженную тьмой и битвами, и разрушенный до основания Анлек. Если Каледор войдет в Нагарит, он уничтожит все, чтобы выбить оттуда друкаев — все, ради чего мы готовы отдать жизнь. Мы будем вести другую войну, разъедать друкаев изнутри. Когда друкаи ослабеют, они начнут проигрывать сражения в других княжествах, и тогда мы сможем предъявить претензию на власть в Нагарите.

— Вы хотите, чтобы мы все стали Тенями? — догадался Тарион.

— Хочу, — подтвердил князь. У него возникло желание выглянуть наружу, но в комнате не было окон. Вместо этого он уставился на пылающий в очаге огонь. — Эланардриса больше нет; нашим домом станут тайные закоулки и полумрак. Темные леса, болота и холмы укроют нас. Ни один друкай не сможет расхаживать по Нагариту, не оглядываясь через плечо. Ни одно войско не сможет маршировать по дороге, не опасаясь поворотов и укромных мест. Это проверка силы воли, и мы не позволим себе отступить. За каждую смерть в наших рядах сотни друкаев с воплями отправятся в Мирай. За каждую каплю крови мы прольем реки крови.

— Обучение займет время, — предупредил Хиллраллион. Он присел на одну из скамей. — Многие солдаты служат в армии всю жизнь и привыкли к дисциплине и искусству открытой войны. Они не обладают навыками и опытом Теней.

— Мы поделим войско между Тенями, это составит примерно по пятьдесят солдат на каждого, — решил Алит. — В Ателиан Торире они научатся жить в лесу и постигнут мудрость Курноуса. В горах они узнают секреты камней и снега.

— А как же оружие? — спросил Тарион. — У нас едва наберется тысяча луков на три тысячи солдат. Такому количеству Теней потребуется целый лес стрел.

— Я узнаю, чем нам смогут помочь эллирионцы. Но нашим воинам придется научиться самим изготавливать себе оружие, либо забирать его у мертвых врагов. Только так мы сумеем сражаться в Нагарите. Святилища Курноуса часто служат охотникам в качестве складов припасов. Мы устроим по всему Нагариту хранилища и скроем их от глаз врагов заклинаниями. Помните, что мы станем Тенями, бездомными и неуловимыми. Войско должно научиться охотиться, незаметно передвигаться и не оставлять следов.

— Вы слишком многого хотите, — произнес Хиллраллион.

— Мы не будем тащить за собой тех, кто не желает учиться, — отрезал Алит. Он вызывающе уставился на своих капитанов в ожидании возражений. На миг он даже оскалил зубы и прищурил глаза, как делал Черногривый, чтобы навести порядок в стае. — Я ваш князь, и таковы мои приказы!

Хиллралион молча кивнул, в то время как Тарной в ужасе отшатнулся от дикой ярости Алита. Князь смягчился и примиряюще поднял руку.

— Мы должны стать сильными. Сильнее, чем когда-либо раньше.

— Как пожелаете, господин. — Тарион поднялся и склонился в церемониальном поклоне. — Я давал клятву верности вашему отцу и деду, но до сих пор мне не представилось возможности принести ее вам. Клянусь служить дому Анар и его князьям до конца моих дней. Я буду действовать так, как прикажет мой господин. Именем Азуриана и Иши, Каина и Эрет Кхиали я связываю этой клятвой свою судьбу с вашей.

Алит не сводил глаз с Тариона, пока тот не вышел из зала, и только тогда перевел взгляд на Хиллраллиона.

— Два года, — сказал князь. — Через два года, весной, мы вернемся в Нагарит и начнем Войну Теней. В подготовке я полностью полагаюсь на тебя. Мне не нужен в помощники другой капитан.

— И я не собираюсь следовать за другим князем, — подмигнул Хиллраллион, но сразу посерьезнел. — Дважды я думал, что потерял тебя, и ты возвращался. Тем не менее оба раза вернулся другой князь, совсем не похожий на того, кого я знал с детства.

— Недолго мне осталось быть князем. Когда мы вернемся в Нагарит, я стану Королем Теней.

Почти год наггаротты учились новому способу ведения войны. Алит послал Финуделу письмо, прося оружия, и князь Эллириона в меру своих возможностей выполнил его просьбу. И никто из них почти не упоминал Атиелль. Финудел в одном из писем между прочим сообщил, что она слышала новости об исчезновении Алита, но что о его возвращении ей говорить не стали.

Алит заверил Финудела, что будет лучше, если княжна продолжит считать его пропавшим без вести, иначе она может покинуть город и приехать в лагерь наггароттов. Подобная встреча только навредила бы им обоим.

Следующей зимой войско Алита просто исчезло с глаз эллирионцев. Всадники доложили Финуделу и Атиелли, что проезжали на рассвете мимо лагеря наггароттов и нашли его пустым, хотя прошлым вечером в нем кипела жизнь. Им не удалось обнаружить никаких следов. От обитателей лагеря ничего не осталось: ни наконечника стрелы, ни плаща, ни забытой фляги с водой. Почти три с половиной тысячи эльфов исчезли в один миг.

Алит увел своих воинов в Ателиан Торир и рассеял по лесу и горам. Каждую из групп возглавлял один из бывших Теней — солдаты с уважением называли их Идущими по Тени за умение ходить, не оставляя следов. Сам Алит не стал брать учеников. Он передвигался между отрядами, наблюдая за успехами и делясь своим горьким способом понимать мир.

Еще год они тренировались в глуши, без поддержки и припасов. Будущие Тени оттачивали мастерство стрельбы из лука, умение незамеченными подкрадываться к добыче и изучали слова Курноуса для разжигания огня и призыва ястребов, способных передавать послания. Они спали на деревьях или в выемках под корнями, разбивали логовища в пещерах и обходились камнями вместо подушек. По замыслу Алита, ни одна из групп не знала, где находятся другие, и все отряды получили приказ избегать друг друга, как волчьи стаи избегают соперников. Если кого-то из воинов замечали солдаты из чужого отряда, Идущие по Тени наказывали его изнуряющими заданиями по искусству выживания. Кому-то такой подход мог показаться жестоким, но Алит настаивал, что его войско должно уметь обходиться своими силами, не только в физическом смысле, но и духовном.

Алит укреплял умы своих воинов, а не только их навыки. Когда он навещал один из отрядов, он долго разговаривал с солдатами, напоминал о нанесенных друкаями обидах, внушал жажду мести и будил темные страсти, что жили в каждом наггаротте под тонким слоем цивилизованности. Он хотел, чтобы его Тени стали не просто умелыми бойцами, но еще и дикими, безжалостными, неутомимыми, как волки.

— Когда вы смотрите на врагов, вы не должны видеть перед собой эльфов, — говорил он. — Вы видите создание примитивнее зверя. Помните, что враги повинны во всех причиненных вам бедах. Это они выгнали вас из дома, они мучили ваших друзей и резали ваши семьи. Даже капли сочувствия не должно зародиться по отношению к тем, кого вы убиваете, потому что это приведет к провалу. Помешкать значит умереть, засомневаться — проявить слабость. Друкаи отняли у вас жизнь, сожгли ее на жертвенном костре и изукрасили своих жрецов кровью ваших родственников. В Мирае бродят призраки погибших, плачут от причиненной несправедливой обиды и взывают к живым о мести. Не желайте мира, потому что он не наступит, пока по земле ходит хоть один друкай. Любите войну, она станет искуплением и поможет смыть очернившее наш народ пятно. Принесите клятвы мести — не мне или товарищам, не безразличным к вашим бедам богам, а убитым матерям и отцам, сестрам и братьям, сыновьям и дочерям. Примите созданную друкаями тьму и обратите ее против них. Вы станете клинком, который ударит по убийцам. Вы станете Тенями, безликими орудиями правосудия.

Когда красно-желтые листья засияли под лучами последнего осеннего солнца, Алит собрал все отряды у подножия гор на восточной стороне Орлиного перевала. Ночью они разбили лагерь и молча собрались вместе в умирающем свете Сариоур и алом сиянии луны Хаоса.

— Мы готовы. — Тишину нарушал лишь тихий голос Алита. — Ожидание позади, борьба снова начинается. На восходе мы выступим к Тираноку и начнем войну. Я не прошу вас следовать за мной, поскольку вы все уже доказали верность нашему делу. Я не поведу вас на подвиги. То, что вы здесь собрались, уже говорит о вашей храбрости. Скажу лишь, что настал момент истины. Пусть восточные князья сражаются в великих битвах и жертвуют жизнью своих подданных ради бесполезного сопротивления. Война будет выиграна здесь, на западе. Мы сражаемся ради потерянных любимых. Мы сражаемся за светлое будущее. Мы сражаемся за то, чтобы вернуть себе земли, которые когда-то затмевали величием все остальные. Мы сражаемся за Нагарит.

— За Нагарит, — шепотом воскликнуло войско.

Тени таяли в темноте, направляясь вдоль перевала на запад. К Алиту подошел Тарной и зашагал рядом с князем.

— Господин, разве разумно выступать на пороге зимы? — спросил он.

— Верно, войска не начинают походы зимой, но мы не обычное войско, — ответил Алит. — Не забывай, что мы охотники. И в дождь, и в ветер, и в снег, и под палящим солнцем мы будем преследовать добычу по горам и долинам, по рекам и болотам. Пусть друкаи беспокоятся о том, как передвинуть обремененные обозами армии по льду. Пусть стоят и беспомощно смотрят, как мы сжигаем их города и убиваем их народ — как когда-то подобное видели мы, стоя перед легионами Анлека.

Тарион понимающе кивнул, и Алит увидел, как в глазах старого ветерана зажегся темный огонь. Похожий взгляд князь видел каждый раз, когда решался посмотреть на свое отражение в озере или в затянутой льдом луже.

Нападение Теней поразило весь Ултуан. Среди друкаев и их врагов стали расползаться слухи. Поначалу Алит держал всех Теней вместе; они захватили восточные наблюдательные башни Орлиного перевала, уничтожили друкайские патрули на дорогах и перехватили несколько гонцов. Гарнизонам друкаев, отрезанным от мира подступающим снегом, ничего не оставалось, кроме как прятаться в лагерях и со страхом вглядываться в ночь. Среди солдат шепотом передавались рассказы: будто армия Теней состоит из духов тех, кого принесли в жертву Эрет Кхиали, и сейчас они вырвались из подземного мира и жаждут мести.

Новости дошли до Алита, и он посмеялся над суеверием врагов. Он использовал их страхи как орудие и при любой возможности не давал друкаям покоя. Перед нападением его воины прятались в тенях и выли, чтобы испугать врагов. Они выкрикивали подслушанные имена и обвиняли друкаев в убийствах. Завывающие подобно волкам воины ходили вдоль границы света лагерных костров. Часовые успевали лишь заметить какое-то смутное движение, прежде чем анарцы исчезали. Произнесенные шепотом заклинания Идущих по Тени гасили костры, что вызывало панику среди солдат.

И только после этого Тени делали первые залпы. Ливень черных стрел накрывал лагерь, и каждая стрела находила цель. Друкаи с криками ужаса умирали сотнями, так и не увидев нападающих. И всегда Тени позволяли нескольким врагам выжить и сбежать, чтобы те смогли рассказать товарищам о пережитом страхе. Тени вытаскивали стрелы из мертвых и оставляли трупы на поживу стервятникам и воронам. Каждый новый рассвет встречал столб дыма — это горел лагерь или караван друкаев, а те смотрели на горы и гадали, станет ли следующая ночь для них последней.

На вершине Кориль Атира, в верхней точке перевала, друкаи построили форт, чтобы наблюдать за подходами с востока и запада. Два дня большая часть Теневого войска собиралась вокруг лагерей и фортов вдоль перевала. Алит выслал несколько отрядов, чтобы они тревожили гарнизоны друкаев у эллирионской границы и отвлекали внимание врагов от истинной цели.

В полночь Тени собрались на склоне под Кориль Атиром. Выступающие укрепления форта неровным рядом возвышались над долиной; белая луна Сариоур садилась на западе и заливала их серебристым светом. На флагштоках развевались тонкие вымпелы. Порывистый горный ветер не доносил никаких звуков, кроме уханья сов и редкого рыка охотящихся зверей.

На данный момент форт представлял собой самую сложную из их целей, и Алит чувствовал тревогу своих последователей. Одно дело налеты на плохо защищенные лагеря, и совсем другое — штурм крепости. Но Алита переполняла уверенность в своих силах. Он не собирался нападать в лоб, с боевыми кличами и военными машинами. Неожиданность и хитрость обеспечат Теням более весомую победу, чем могло бы добиться эллирионское войско. Алит намеревался не только оставить друкаям послание, что им нигде укрыться и что никакая крепость не сможет защитить их; Алит хотел, чтобы восточные князья — и особенно Король-Феникс — поняли, насколько опасной может стать армия Теней. После этой победы больше никто не будет недооценивать анарцев.

Когда луны скрылись за горизонтом и воцарилась тьма, Алит повел отряды к цитадели. В узких окнах башни горели фонари, но вокруг оставалось достаточно теней для укрытия. В свете фонарей Алит видел прохаживающихся по стенам часовых — их выдали красные отблески на шлемах и наконечниках копий.

Алит возглавил первую волну Теней. Они обошли вокруг стен и двинулись на крепость с севера, вдоль выступа, на котором она стояла, по горному склону. Каменная кладка башни была плотной, не оставляющей опоры для ног и пальцев. Тени без лишнего шума вбивали крепкие ножи в цемент между огромными камнями и взбирались по ним. Алит с пятью десятками воинов медленно поднимался по стене башни; они замирали каждый раз, когда над головой раздавался звук шагов, и продолжали осторожный подъем, когда опасность отступала.

Алиту их восхождение напомнило о том времени, когда он карабкался на стену цитадели Аэнариона в Анлеке. Сейчас он гадал, защищают ли Кориль Атир какие-нибудь заклинания. Князь ничего не чувствовал, кроме летящей над Кольцевыми горами энергии портала, но он не обладал даром магии. Тем более что темное волшебство отличалось скрытностью и сложностью в обнаружении. Если тут стояли магические барьеры, придется искать способ одолеть их; а пока Алит был готов к любой неожиданности.

Он взобрался к зубцам и переждал, пока пройдет пара часовых. Затем проскользнул в бойницу за их спиной и начал красться следом с ножом наготове. Сзади раздалось тихое кряхтение — это Хиллраллион перелез через стену. Алит встретился с ним взглядом, и они оба метнулись вперед, одним движением перерезали часовым шеи и скинули тела на камни далеко внизу.

Алит перегнулся через стену и подал своим воинам сигнал поторопиться. Когда весь отряд добрался до зубцов крепости, князь приложил руки ко рту и издал крик снежной совы. Через несколько мгновений с дальней стороны башни, с юга, донеслись крики: ожидавшие там в засаде Тени перешли в наступление. В ночное небо взмыли горящие стрелы, и вскоре по деревянной лестнице внутри башни затопало множество ног.

Солдаты дюжинами выскакивали на стену. Отряд Алита встречал их мечами и стрелами, убивая друкаев одного за другим, как только они появлялись. Предсмертные вопли мешались с выкриками анарских воинов с другой стороны башни, что лишь прибавляло смятения. Затем они оттащили тела, и Алит повел свой отряд в залитые красным светом внутренние помещения крепости. Снизу доносился характерный треск многозарядных арбалетов; защитники стреляли сквозь узкие, как щели, бойницы. С ними необходимо было покончить, причем быстро. Алит знаком приказал Хиллраллиону взять половину воинов и избавиться от стрелков. Сам он с остатком отряда направился к главным воротам.

Совсем как в Анлеке, с довольной улыбкой подумал князь.

Когда розовый свет восходящего солнца залил цитадель, Алит приказал своим воинам снести к главным воротам тела убитых друкаев и осмотреть арсенал в поисках копий и другого оружия. В темницах форта Тени нашли несколько избитых, окровавленных эллирионцев. Алит раздал им одежду и оружие и отослал на восток верхом на лошадях, ранее предназначавшихся для гонцов крепости.

— Когда вас спросят, кому вы обязаны свободой, скажите, что Королю Теней, — на прощание приказал эллирионцам Алит.

Анарский князь стоял у ворот. Вокруг него лежало семь сотен друкайских тел. Он бросил на своих воинов многозначительный взгляд, ухватил один из трупов за лодыжку и подтащил к открытым воротам. Там перехватил труп за рубашку и прислонил к окрашенной в черный цвет створке.

— Копье, — крикнул князь и протянул руку Хиллраллиону. Идущий по Тени подал ему оружие и отступил. — Просто убить врагов недостаточно. Они боятся своей госпожи в Анлеке гораздо больше, чем смерти. Необходимо оставить друкаям послание, понятное даже их ограниченному уму: сама смерть не спасет их от мести.

С этими словами Алит двумя руками поднял копье и пронзил наконечником горло трупа, пригвоздив его к створке. Затем подергал древко, чтобы убедиться, что копье крепко вошло в дерево.

Он вытащил из-за пояса нож и вырезал на лбу убитого друкая руну Талуй, знак ненависти и мести. После он разорвал на груди мертвеца рубаху и добавил вторую руну — Аркаин, руну ночи и теней. Осмотрел свою работу, вытер лезвие об одежду друкая и убрал нож за пояс.

Затем Алит оглядел своих воинов, ожидая увидеть на их лицах выражение отвращения или ужаса. Но Тени бесстрастно наблюдали за происходящим, некоторые даже с живым интересом.

Князь кивнул своим мыслям и указал на гору трупов.

— Оставьте послание, — велел он Теням.

— Мрачные новости, мой князь, — произнес Леотиан и передал свиток лорду Тор Анрока.

Каентрас не обратил на герольда никакого внимания и обернулся к его спутнику, лейтенанту из гарнизона Орлиного перевала. Нагаритский князь ерзал по трону Бел Шанаара, настолько неудобным оказалось сидение. Огромный зал давил на троицу эльфов своей пустотой. Голоса холодным эхом разносились между голыми стенами и высоким потолком.

Скамьи для посетителей убрали, и все просители теперь обязаны были становиться на колени перед новым правителем. Эта перемена — одна из немногих перемен в Тор Анроке — доставляла Каентрасу радость; по приказу Морати смиренным придворным Тиранока оставили жизнь, но теперь они знали свое место.

— Скажи мне, Керланрин, почему мне стоит оставить тебя в живых, — тяжело произнес Каентрас.

Воин бросил быстрый взгляд на Леотиана и снова уставился в пол.

— Я с радостью буду сражаться в открытой битве, но я не могу победить этих врагов, как я не могу пригвоздить тени к земле, — тихо выдавил Керланрин. — Наши солдаты просыпаются и находят мертвых командиров. Их внутренности развешаны на деревьях вокруг лагеря, в то время как остальные воины и часовые целы и невредимы. В лагеря возвращаются лошади с привязанными к седлам трупами разведчиков. Рты и глаза мертвых всадников зашиты нитками, а запястья связаны шипастыми стеблями горных роз. — Керланрин содрогнулся и продолжил: — Я видел эскадрон рыцарей, который шел из Артрин Атура в Элантрас. Им перерезали горло и гвоздями прибили к лицам упряжь их лошадей.

— Мы не можем допустить повторения подобных случаев, — заявил Каентрас. — Анлек требует результатов. Я дам тебе еще десять тысяч солдат, больше выделить не смогу. Как только снега начнут отступать, ты поведешь их на перевал и принесешь мне головы мятежников. Я хочу знать, кто их возглавляет, и лучше всего будет, если я пойму это, глядя на его мертвое лицо. Понятно?

Эльфы кивнули и быстро удалились, как только Каентрас отпустил их взмахом руки. Ситуация сложилась крайне постыдная. Наступление на Авелорн остановилось, потому что командиры Каентраса боялись идти через перевал. Таким образом эллирионцы получили возможность поддержать Авелорн с юга. Каентрас не знал, сколько еще продлится милость Морати, но намеревался приложить все усилия, чтобы его голова не легла первой на плаху, когда терпение королевы иссякнет.

Свежим весенним днем Алит разглядывал с отвесного уступа извивающиеся черные колонны. Хиллраллион стоял рядом с князем.

— Они будут искать нас весь сезон дождей и солнца, — произнес Идущий по Тени. — Друкаи разделят силы, чтобы прочесать перевал, а мы ударим по каждому отряду по очереди.

— Нет, у меня другие намерения, — с мрачной улыбкой отозвался Алит. — Подкрепления идут с запада. Командиры Морати опустошили лагеря, чтобы поймать нас, а Тиранок остался практически без охраны. Они считают, что мы не сумеем проскользнуть незамеченными мимо стольких глаз, но они ошибаются.

— Мы идем в Тиранок?

— Более того, мы идем в Тор Анрок, — заявил Алит.

Через десять дней после прихода подкрепления друкаев Алит находился уже далеко на западе. Он прятался в пещерах, где в свое время искал убежища с Лириан, Сафистией и Хейлет. С собой он взял лишь Идущих по Тени и оставил прочее войско на востоке, разрешив издеваться над друкаями по своему усмотрению. Он выбрал бывших Теней потому, что его планы требовали гораздо большего искусства, чем то, которым обладали недавно обученные воины. Когда Алит рассказал остальным о своих намерениях, его встретило недоуменное молчание.

— Вы собираетесь подвергнуть себя огромному риску. — Хиллраллион решился высказать то, что было на уме у всех. — И ради чего?

— Ты не прав, если думаешь, что мной движут только личные счеты, — ответил Алит. — Подумай о том, какое отчаяние охватит наших врагов, когда они поймут, что нигде не могут чувствовать себя в безопасности, даже во дворце. Мы посеем раздор в рядах друкаев, заставим их лидеров засомневаться. Подумай об их страхе, когда они поймут, что им не помогут даже легионы солдат, и никакие ворота и стены не остановят охотящихся на них Теней. Мы должны быть не только безжалостными, мы должны быть дерзкими! Мы испугаем и в то же время разозлим друкаев. Никакие замки и запоры не станут нам помехой! Мы украдем мечи у них из ножен и золото из их кошельков. Пусть они не только боятся нас, пусть возненавидят нашу смелость! Мы сведем их с ума, они станут гоняться за миражами, в то время как мы будем смеяться над ними из темноты.

— Не уверен, что ваша затея выполнима, — сказал Гилдоран.

— Она выполнима, и она будет выполнена, — спокойно ответил Алит. — Разве не мы открыли ворота Анлека под носом друкаев? Разве не я взобрался по цитадели Аэнариона и следил за Морати, пока она исполняла свои темные ритуалы? Тор Анрок ничто в сравнении с укреплениями Анлека.

— И вы просите нас рисковать жизнью ради такого сомнительного результата? — продолжал гнуть свое Гилдоран. — Можно подумать, что вами движет тщеславие.

— Я ничего не прошу! — прорычал Алит, теряя терпение. — Яприказываю, а вы подчиняетесь. Я Король Теней, и я изъявил свою волю. Если кому-то не нравится жить подобным образом, он может отправляться на восток к эллирионцам, саферийцам или котикцам. Но истинные наггаротты последуют за мной!

— Простите меня, князь, — произнес Гилдоран. — Все будет так, как вы скажете.

Подобревший Алит похлопал его по плечу и оглядел Идущих по Тени. Впервые за много лет князь с удовольствием предвкушал завтрашний день.

— Отлично! — воскликнул он. — Смерть друкаям!

Каентрас сидел на троне Юрианата. Двери медленно открылись, в них неслышно проскользнула женщина в темно-фиолетовой мантии. С ее пояса на тонких цепях свисали медальоны в виде вытянутых черепов. Каентрас сразу же узнал Хейкир, одну из герольдов Анлека. Нагаритский князь зло уставился на эльфийку, пока та неторопливо шествовала по залу. Без сомнения, она пришла, чтобы сообщить очередные требования Морати.

— Я принесла новости от нашей королевы, — с поклоном произнесла Хейкир.

Она вела себя с должным почтением, но Каентрас чуял насмешку в ее подчеркнутой церемонности. Он знал, что при анлекском дворе его считают неудачником. Предательство Еасира окончательно подорвало его позиции. Князь мечтал о власти, но превратился в одну из кукол Морати и в свою очередь манипулировал безвольным рабом, Юрианатом. Хорошо хоть, что Палтрейн умер и оставил Каентраса единственным правителем Тиранока.

— И что же это за новости? — устало спросил Каентрас.

— Королева по-прежнему ждет доклада об уничтожении мятежников на Орлином перевале.

Каентрас пожал плечами.

— Я выделил на их поиски столько солдат, сколько смог. Если королева доверит мне командование войском, я поведу его в Эллирион. Эти нападения всего лишь досадные недоразумения.

— Эти нападения — прямое оскорбление королевы Морати, — отрезала Хейкир. — Разве ты не можешь послать на поиски еще несколько отрядов?

— Тогда мне придется ослабить позиции на границе с Каледором, — ответил Каентрас. — Возможно, королева могла бы прислать мне пару волшебников из своего окружения, чтобы я мог поймать мятежников при помощи магии?

— Король-самозванец сражается в Котике, какая опасность грозит тебе с юга? — Хейкир оставила его просьбу без ответа.

— Хватит, — отрезал Каентрас. — Как ты думаешь, Морати понравится, если драконьи князья свободно пролетят над Тираноком и нападут на Анлек?

Хейкир засмеялась, но в смехе не было и намека на веселье.

— Я передам королеве, что ты… стараешься.

У Каентраса не нашлось сил на споры. Не важно, что он скажет — Хейкир передаст своей госпоже тот ответ, который сочтет наиболее приятным для нее. Каентрас подумал было, что можно послать письмо, вещественное подтверждение его тревог, но он тут же отогнал эту мысль. С одной стороны, он слишком устал. С другой, он сомневался, что его письмо попадет к адресату.

— Что-то еще? — со вздохом спросил он.

Хейкир с лукавой улыбкой покачала головой и поклонилась. Каентрас полным ненависти взглядом уставился ей в спину, пока она шла к дверям, затем поднялся. Ему пришлось приложить некоторое усилие, настолько его отяготили тревоги. Князь повернулся к левой двери, собираясь в свои покои, но замер на полпути. В тенях перед дверью стояла закутанная в черное фигура.

— Кто ты? — требовательно спросил Каентрас. — Тебя послала Морати?

Незнакомец медленно покачал головой — Каентрас угадал его жест по движению капюшона.

— Ты приехал с Хейкир? Что тебе надо?

Вместо ответа эльф скинул капюшон. Поначалу Каентрас не узнал его, но затем в памяти всплыло нужное имя. Лицо не сильно изменилось, а вот его выражение стало неузнаваемым. Когда-то оно глядело на него с обожанием и надеждой, но сейчас выражало полнейшее презрение.

— Анар! — прорычал Каентрас. Его одновременно посетило несколько озарений: он понял, кто был вожаком мятежников Орлиного перевала; он подумал, что поимка Алита вернет ему милость Анлека; он решил, что получит удовольствие от смерти последнего представителя поганого дома Анар. Правитель Тор Анрока потянулся к ножнам на поясе и вдруг вспомнил, что оружия при нем нет — меч он оставил в спальне.

Алит не двигался и не сводил с Каентраса взгляда.

— Я позову стражу! — заявил Каентрас. Он потерял часть самоуверенности.

— И я тут же исчезну, — тихо ответил Алит. — Единственный шанс поймать меня — это убить собственными руками.

Каентрас оглядел зал в поисках любого оружия, но ничего не нашел. С гримасой он повернулся к Алиту.

— Ты собираешься убить безоружного врага? — спросил он.

— Я делал так сотню раз, — ответил Алит.

— У тебя нет чести.

— Я видел, что происходит в так называемых честных поединках. Тот, у кого есть честь, обычно проигрывает.

Алит достал из-за спины великолепный лук, сделанный из блестящего металла и украшенный лунными символами. Он наложил на невиданно тонкую тетиву стрелу и вскинул лук. Внутри Каентраса все перевернулось.

Князь взвесил свои шансы. Вряд ли он успеет пересечь зал и схватить Алита прежде, чем тот спустит тетиву. Спрятаться негде. Если он позовет на помощь, Алит выстрелит и скроется.

— С тобой поступили несправедливо, признаю. — Каентрас сделал шаг вперед. — И я в том числе.

— Несправедливо? — Каентрас отшатнулся от выражения лица юноши. — Из-за тебя погибла моя семья, мои подданные попали в рабство, мои земли превратились в выжженную пустошь. От твоей руки умерли тысячи истинных наггароттов. Это твои амбиции требовали гнусной войны и разнесли тьму по всему Ултуану. И ты говоришь, что поступил несправедливо?

— Пожалуйста, Алит, пощади меня, — взмолился Каентрас и сделал еще шаг.

— Нет, — ответил князь и спустил тетиву.

Алит убрал за спину лук и вытащил меч. Быстро подошел к телу Каентраса, выдернул из его левого глаза стрелу, одним ударом отсек голову и положил ее в плотный мешок. Затем направился к двери, через которую вошел в зал, но остановился. Вернулся к трупу и с силой пнул его под ребра.

— Увидимся в Мирае, ублюдок, — прошептал Алит. — Я еще не закончил с тобой.

От беспокойного сна Юрианата подняли крики и звуки рога. Он проснулся и обнаружил, что его трясет за плечо одетый в ливрею слуга. Лица князь не узнал, но такое часто бывало. Наггаротт постоянно менял его слуг, чтобы не дать князю сговориться с ними.

— Что случилось? — спросонья выдавил Юрианат.

— Пожар, мой князь, — выдохнул слуга. — Дворец горит!

Юрианат немедленно вскочил с кровати и схватил протянутую другим слугой мантию. Теперь он чувствовал запах дыма, а когда двое слуг спешно вывели его из покоев, увидел отблески пламени в восточном конце коридора.

— В саду вы будете в безопасности, мой лорд. — Первый слуга почтительно подталкивал его к полускрытой за гобеленом винтовой лестнице. — Лучше пройти по черному ходу, так быстрее.

Юрианат позволил провести себя по винтовым ступеням и дальше по узкому коридору. Они миновали комнаты и проходы, которых он никогда раньше не видел, но князь даже не удостоил их взглядом. По пути им встретилось множество слуг, спешащих в другую сторону тушить огонь.

Они прошли мимо одной из малых кухонь и оказались в просторном садике, где выращивали специи. Оттуда его сопровождающие повернули направо и провели князя через арку в изгороди. Юрианат оказался в еще одном саду, огороженном шпалерами и цветущим по ночам хизатиуном.

— Подождите тут, князь, — попросил один из слуг.

Юрианат не привык выслушивать приказы от подданных, но сейчас он не знал, что делать, поэтому остался стоять там, где его бросили. Слуги растворились в темноте.

Он немного подождал, всматриваясь в пламя, вырывающееся из окон, и затянутое черным дымом звездное небо.

— Ты о чем-нибудь сожалеешь? — спросил вдруг голос из темноты.

Юрианат резко обернулся и осмотрел ночной сад, но никого не заметил.

— Кто здесь?

— Может быть, твоя совесть? — ответил голос. — Как ты себя чувствуешь, зная, что на твоих руках столько крови? Как думаешь, что запомнит о князе Юрианате история?

— Меня обманули! Палтрейн и Каентрас заманили меня в ловушку!

— И ты поступил так, как велела совесть, и покончил с жизнью?.. Хотя нет, все произошло по-другому.

— Где ты? — спросил Юрианат. Он вертелся на месте, выискивая того, кто устраивал ему допрос. — Покажись.

— Ты чувствуешь вину?

— Да, чувствую! — вскрикнул князь. — Каждую ночь меня преследует стыд за содеянное мною. Я знаю, что поступил глупо и недальновидно. Я не хотел никому причинить зла!

— И что ты готов сделать, чтобы исправить положение?

— Что угодно, боги, я сделаю что угодно, чтобы все исправить!

Что-то блеснуло в темноте, и к ногам Юрианата упал кинжал в ножнах.

— И что мне с ним делать? — спросил князь. Он смотрел на нож, как на ядовитую змею.

— Ты сам знаешь. Я советую перерезать горло, это быстрее всего.

— А что будет, если я не соглашусь? — Юрианат босой ногой брезгливо оттолкнул кинжал.

— Вот что будет, — произнес голос за спиной.

Зашелестела одежда, и затянутая в черную перчатку рука закрыла рот князя, оборвав его крик. Юрианат почувствовал горячую боль в спине, тело онемело. Сознание поглотила тьма, и князь упал.

Алит отрубил голову князя и положил ее в мешок вместе с головой Каентраса. Он бы избавил Юрианата от бесчестья, если бы тот набрался смелости и сам покончил с жизнью. Но теперь он тоже послужит примером. Кинув быстрый взгляд на дворец, Алит убедился, что пожар в самом разгаре. Сад заливало алым неверным светом.

Держась в тени, Алит двинулся к ограждающей дворец стене.

Горы на востоке затянули облака; в свете восходящего солнца они отдавали кроваво-красным. Над Тор Анроком стоял столб дыма, обгорелые башни дворца вздымались над городом. Внутри еще тлели угли, и искры летели через окна с выбитыми стеклами.

На улицах царила паника, но командиры друкаев безжалостно раскидывали жителей Тор Анрока и убивали на месте любого, кто попадал им в руки, по обвинению в поджоге. Страх окутывал столицу Тиранока наравне с дымом.

— Я рад, что не стоял во дворце прошлой ночью, — сказал Тиндрин. Он оперся на зубец восточной сторожевой башни Тор Анрока и прислонил щит и копье рядом с собой.

— Это уж точно, — ответил его напарник, Иллурет. — Тем, кто погиб в огне, еще повезло. Когда Каентрас закончит бушевать, у каинитских жрецов прибавится пищи для жертвенных костров.

— Или он пошлет виновных на Орлиный перевал, на растерзание мятежникам, — добавил Тиндрин. Он перестал улыбаться и нахмурился. — Не знаю, кто хуже: колдуны или мятежники.

— Да уж, — снова согласился Иллурет и подавил зевок.

Он бросил рассеянный взгляд вниз, и что-то привлекло его внимание.

— Что это?

Тиндрин глянул на ведущую к воротам дорогу и заметил в рассветном сумраке расплывчатую фигуру, худую и высокую. Сперва он подумал, что видит эльфа, но быстро отбросил эту мысль. Вторая фигура, того же размера и роста, высилась по другую сторону дороги.

— Не знаю, — ответил он. — Стой здесь, я схожу и посмотрю.

Тиндрин подхватил копье и щит и торопливой рысцой направился к внутренней лестнице. Внизу он подал знак несущему стражу у ворот Култиру открыть вырезанную в створке маленькую дверцу. Тиндрин нырнул в нее и прошел несколько шагов. Слева и справа от мощеной дороги из земли торчали копья, и сверху на них было насажено что-то округлое. Уже немного рассвело. Тиндрин подошел поближе и наконец разглядел загадочные предметы. Копье выпало у него из рук и со звоном покатилось по плитам.

Тиндрин с трудом собрался с мыслями и повернул к сторожке.

— Пошлите за капитаном! — крикнул он.

С копий смотрели пустыми глазами головы князей — Юрианата и Каентраса; на лбу первого была вырезана руна теней, на щеке второго — руна мести.

Глава 22 Клинки Анлека

Легионы Анлека несли по всему Ултуану страх и горе, а Тени Алита нагоняли ужас на друкаев. Они бесчинствовали в Тираноке и Нагарите, а норой даже забирались в сам Анлек, убивали несколько придворных и оставляли на виду их изуродованные тела с наводящими страх кровавыми символами — тени и мести. Тени редко собирались вместе в большом количестве, и нагаритское войско не знало, куда ему кидаться в погоню — на юг или на север, патрулировать горы или оставаться на равнинах.

Иногда Алит распоряжался прекратить нападения на дюжину-другую дней. В первый раз друкаи решили, что загадочный Король Теней наконец-то попал в плен или погиб. Но они ошибались, и в одну прекрасную ночь Алит провел организованные атаки по захваченным землям, убивая командиров, поджигая лагеря и похищая припасы. В следующий раз, когда случилось затишье, друкаи боялись больше, чем в периоды постоянных нападений. Наполненное тревогой ожидание неизвестных бедствий, которые вскоре обрушит на них Король Теней, занимало их мысли во сне и наяву.

И Алит не обманул их ожиданий. В середине лета идущая по Орлиному перевалу на восток армия испарилась. Она вышла из Тор Анрока, но так и не добралась до гарнизона в Корил Атир. Высланные на поиски разведчики не нашли ни тел, ни следов нападения. Пять тысяч солдат просто исчезли с лица земли.

Плач эльфийки перешел во всхлипывания, а вскоре и вовсе затих. Из горла хлынула кровь и растеклась лужей по мраморному полу. Морати задумчиво рассматривала алое отражение — оно ей нравилось. Шесть лет постоянной войны сказывались на подчиненных королевы, но она сама оставалась такой же свежей и прекрасной, как в тот знаменательный день много столетий назад.

Королева улыбнулась собственной юной наивности, вспоминая волнение и предвкушение власти, которые она чувствовала при первой сделке. Тогда она даже представить не могла, насколько далеко заведет ее договор с демонами, но не жалела ни об одном шаге на пройденном пути. Правда, у нее не вышло одержать быструю победу, как она представляла себе несколько лет назад, но, тем не менее, война продвигалась неплохо.

Морати встряхнула головой, чтобы отогнать лишние мысли, и но телу побежали мурашки от прикосновения длинных локонов. Она подавила желание погрузиться в приятное ощущение и подняла окровавленный нож.

Морати легонько надрезала кончик большого пальца; одна-единственная капля крови упала в алую лужицу на полу. Когда кровь королевы коснулась жертвенного приношения, она медленно расплылась кругом более глубокого цвета. Тени по его краям принимали четкие очертания и, в конце концов, превратились в изображение гор. По красному небу скользили облака и нависали над алыми вершинами. Нужным словом Морати сдвинула видение к Орлиному перевалу. Магический глаз прошелся над колонной воинов и рыцарей, которые ехали на восток, чтобы вступить в схватку с самозванцем Имриком. Вряд ли они смогут победить, но их усилия отвлекут короля на время, пока Морати не приведет в действие остальные части плана.

Вдруг в помещении раздалось деликатное покашливание. В одной из ведущих в зал арок стоял слуга в шелковой мантии. Он низко поклонился, и Морати поманила его пальцем, унизанным кольцами.

— Гость ждет, когда вы пожелаете его принять, ваше величество, — сообщил слуга.

— Проводи его ко мне немедленно, — ответила Морати и повернулась к вещему озеру, сразу же позабыв о слуге.

— Кто там? — спросил голос из соседней комнаты. В хриплом шепоте звучала боль. — Хотек?

— Нет, это не он, — ответила Морати. — Он все еще трудится, хотя его работа скоро завершится. К нам пожаловал кое-кто другой, и он принес очень хорошие новости.

Звяканье подбитых металлом башмаков возвестило о прибытии гостя. В дверях появился эльф в поношенном, видавшем виды доспехе со множеством царапин и вмятин. Черные волосы перехватывал серебряный обруч. По правой стороне лица тянулся длинный шрам; вместо правого глаза зияла пустая глазница.

— Князь Аландриан, рада тебя видеть, — с придыханием произнесла королева.

^— Госпожа, — поклонился тот. — Для меня честь наконец-то приехать в Анлек и лично встретиться с вами после стольких лет.

— Да, но ты достоин этой чести, — ответила Морати. — Ты привез подкрепление?

— Я оставил сильный гарнизон в Атель Торалиене, поскольку осада там продолжается, ваше величество. — Аландриан невольно дотронулся до изуродованного лица. Из остальных колоний я забрал все войска, и сейчас они плывут к Ултуану. Пять сотен самых храбрых и благородных воинов сойдут на берег еще до наступления зимы.

Морати улыбнулась в ответ.

— Это хорошо, — сказала она. — Пока ты ожидаешь прихода войск, я хочу поручить тебе небольшое задание.

— Как я понимаю, вы желаете избавиться от так называемого Короля Теней, — ответил Аландриан. — При поддержке войск Анлека я принесу вам его голову на кончике пики раньше, чем мой флот доплывет до Ултуана.

— Ты получишь всю необходимую поддержку. — Морати бросила взгляд на арку, откуда ранее доносился голос, и ее лицо неожиданно исказилось болью. — Нас сильно тревожит то, что дела в Нагарите идут неважно. Я ожидаю, что ты восстановишь здесь порядок, как сделал в свое время в Атель Торалиене.

— Я приложу все усилия, — снова поклонился Аландриан. — И собственноручно принесу вам голову Короля Теней.

— Надеюсь, так и будет.

— Еасир предал нас, — произнес из соседней комнаты хриплый голос. Он то дрожал, то поднимался и опускался, как в бреду. — Ты же не предашь нас, Аландриан?

— Еасир был силен, но когда настало время принести истинную жертву, он сдался, — добавила Морати. — Аландриан уже доказал свою верность, не так ли?

— Каин воззвал к моим дочерям, и они с радостью отдались ему, — ответил Аландриан. — К несчастью, их мать воспротивилась зову, ваше величество. Я сожалею о том, что ей не хватило мудрости, но я не сожалею о ее смерти.

— Мне докладывали, что твои дочери прилежно учатся и добились больших успехов в искусстве Каина, — подтвердила королева-ведьма. — Я помню, как старательно они прислуживали мне в Атель Торалиене много лет назад. Скажи, сейчас они так же обожают отца, как при нашей последней встрече?

— Теперь они преданы повелителю смерти. — По покрытому шрамами лицу Аландриана скользнула сдержанная улыбка. — Я очень горжусь ими и не сомневаюсь, что когда-нибудь весь Нагарит разделит мою гордость.

Морати сделала несколько шагов и нежно положила руку на изуродованную щеку командира.

— Я могу исправить это, дорогой, — сказала королева. — Ты станешь таким же привлекательным мужчиной, как при нашей первой встрече.

— Благодарю, ваше величество, но я вынужден отказаться. Шрамы напоминают мне о заплаченной за излишнюю самоуверенность цене. Я не повторю этой ошибки.

— Ты всегда… обладал здравым смыслом… больше, чем все остальные, — прошептал голос в перерывах между шипящими вздохами.

Аландриан ничего не ответил, но бросил на Морати быстрый взгляд. Колдунья, казалось, позабыла о нем и смотрела в соседнюю комнату, хотя так и не убрала руку со щеки командира. Аландриан чуть повернулся, чтобы проследить за ее взглядом, но Морати тут же заслонила ему обзор. Она медленно убрала руку и покачала головой.

— Еще рано, — тихо произнесла она. По щеке скатилась золотистая слезинка. — Вскоре ты сможешь его увидеть.

Крики чаек и плеск волн маскировали и без того практически бесшумное продвижение войска Теней. Незнакомый уроженцу гор привкус соли в воздухе напомнил Алиту о Тор Элире. Король Теней чувствовал себя неуютно. Земли Церин Хьюат лежали в дне пути к югу от Гальтира и выглядели слишком открытыми по сравнению с обычными охотничьими местами Теней. В дюнах на востоке могло укрыться две сотни воинов, но на голом скалистом берегу они будут видны как на ладони.

Несмотря на сомнения, Алита манила достойная риска добыча. До Короля Теней дошли слухи, что несколько придворных Морати, главы различных культов, что боролись за власть в Нагарите, собирались сесть в Гальтире на корабль и отплыть на север, к расположенной в Крейсе армии друкаев. Поскольку магистры понимали, что на прямой дороге из Анлека их может ждать засада, они выбрали обходной путь и сделали крюк на юго-запад, прежде чем направиться к побережью. Возможность убить или захватить в плен видных предводителей культов соблазнила Алита настолько, что он в спешке разослал приказы отрядам Теней присоединиться к нему на западе.

Два дня анарцы следили за прибрежной дорогой в ожидании процессии. Алит предполагал, что придворные отправятся в путь с малым количеством охраны, ведь выступающее из Анлека войско непременно привлечет ненужное внимание. Если двух сотен воинов окажется недостаточно для нападения, Тени просто отступят, прежде чем друкаи заметят их. Хотя дерзость Теней стала частью окружающей их короля легенды, на самом деле Алит был очень осторожным командиром и рисковал солдатами лишь тогда, когда обстоятельства складывались в его пользу. Или когда игра стоила свеч, как сейчас. С подобным подходом его потери с начала кампании составили лишь несколько дюжин воинов.

Алит рассудил, что еретики проявят осторожность и поедут быстро и налегке, чтобы их не выследили. Сам факт, что военное положение в Авелорне и Котике выманило их из Анлека, уже говорил о некоторой победе. Алит собирался по возможности развить ее. Исчезновение предводителей культов посеет смятение в рядах их последователей, в Анлеке начнется борьба за власть и конфликты, и друкаи окажутся уязвимы для дальнейших нападений. Алита радовала возможность обратить страх и беспорядки, которые всегда служили орудием культов, против них самих и принести им столько же бед, сколько они причиняли князьям Ултуана в течение столетий. Как они жили, так и умрут.

Вскоре после полудня с юга прибежал один из разведчиков. Задыхаясь, он доложил Алиту и Хиллраллиону новости.

— Всадники, господин, быстро едут по дороге. Около тридцати эльфов.

— И это придворные? — спросил Хиллраллион. — Те, за которыми мы охотимся?

— Думаю, да, — ответил разведчик. — С ними около двадцати рыцарей. Остальные вооружены, но на них дорогие одежды. У одного длинные белые волосы с вплетенными черными розами, что совпадает с описанием Дириута Хиландрерина, магистра культа Атарты. Он командовал резней в Энен Айзуине и Лауреамарисе. Второй едет под красным флагом с изображением кинжала Каина — такой несли воины Хорландира при первой осаде Лотерна. Остальных я не знаю, но на них много символов культов.

— Тогда это наша добыча, — заявил Алит. Лунный лук в колчане за спиной чуть слышно зашептал, и Алит наклонил голову. — Я чую тьму. Она волной катится перед ними.

— Приготовьтесь к нападению, — приказал Хиллраллион разведчику. — Когда отряд поравняется с твоим постом, пришлешь ястреба. Мы нападем на них с севера, востока и юга и загоним в ловушку.

Алит согласно кивнул; именно такой план он сам предложил Идущим по Тени несколько дней назад.

— Я хочу взять пленных, — напомнил он воинам. — Мы узнаем у них, что происходит в Анлеке, и расспросим о друкайских шпионах в других княжествах. К тому же они должны поплатиться за жестокость и причиненные страдания. Их смерть не должна оказаться слишком быстрой и безболезненной.

Разведчик бросился бежать к своему посту. Хиллраллион отправился оповестить о нападении других Идущих по Тени. Алит остался на месте, под прикрытием каменного утеса на обочине. Широкая, вымощенная белым камнем дорога шла вдоль берега на расстоянии полета стрелы от пенящегося прибоя. Князь выбрал участок дороги, где берег вздымался холмами и спускался к воде каменистыми откосами. На стороне нападающих будет не только неожиданность, но и хорошее знание местности. Тени тщательно прочесали отведенное под засаду место несмотря на недостаток укрытий, большинство спрячется в нескольких сотнях шагов от дороги и ударит раньше, чем анлекцы их заметят. На востоке стоял резерв. Он выступит на помощь Теням, если те встретят слишком сильное сопротивление.

Алит вытащил их колчана лунный лук и с любовью погладил металл.

— Я угощу тебя кровью, — прошептал князь и наложил стрелу на тетиву.

Алит услышал всадников раньше, чем увидел. По плитам дороги застучали копыта — друкаи спешили сделать последний рывок до относительной безопасности Гальтира. Князь ждал, отгоняя напряженное возбуждение. Он бросил взгляд назад, чтобы убедиться, что никого из воинов не видно. В этом отношении Королю Теней оставалось только радоваться. Хотя он сам прекрасно знал, где лежит в засаде каждый из его солдат, посторонний глаз их не заметил бы.

Сначала Алит увидел отряд из десяти рыцарей. Серебристые доспехи блестели на ярком летнем солнце, черные плащи и штандарты развевались на дующем с моря ветерке. Алит позволил им проехать без помех.

В нескольких дюжинах шагов за авангардом скакали остальные: еще десять рыцарей образовывали плотный заслон вокруг группки роскошно одетых придворных и слуг.

Когда магистры и телохранители почти поравнялись с Алитом, он поднялся из укрытия с лунным луком наготове. Он уже собирался спустить тетиву, когда его отвлек раздавшийся сзади крик. В ярости оттого, что один из его воинов выдал себя, Алит обернулся, желая узнать, что случилось. Но недовольство быстро сменилось тревогой, когда он увидел причину крика.

На холмах на востоке разворачивалось под длинными знаменами войско в черно-фиолетовых доспехах. На флангах стояли арбалетчики, основную часть строя составляли отряды копейщиков и мечников. Тысячи друкаев появились как будто из воздуха.

Алит не стал тратить время и задаваться вопросом, откуда здесь взялось столько воинов. Вместо того, чтобы метаться в поисках ответа, он переключил внимание на более насущную проблему: как скрыться?

Двадцать рыцарей на дороге сомкнули ряды, развернулись на восток и перегородили путь к городу. Их подопечные подстегнули лошадей и быстро скрылись из вида.

Бегущие с юга тревожно кричащие Тени дали знать Алиту, что искать спасения в том направлении тоже не стоит.

— Ко мне! — громко скомандовал Алит. — Собраться возле меня!

Король Теней смотрел, как наступает с востока волна воинов в черных доспехах. Быстрый взгляд на солнце подсказал, что друкаи хорошо выбрали время: они доберутся до дороги раньше, чем залягут первые вечерние тени.

— Нас заманили в ловушку, — торопливо сообщил Алит.

Тени сгрудились кругом — так, чтобы хоть частично укрыться в траве. Некоторые воины с отчаянием уставились на князя, другие бросали тревожные взгляды на рыцарей и войско на востоке. Всадники не хотели подъезжать на расстояние выстрела. Да и зачем? От них не требовалось рисковать жизнью, когда на подходе мощное подкрепление.

— Море — наше единственное спасение, — продолжил Алит. — Надо добраться до воды, плыть на юг и выйти на берег у Кориль Тандриса. Там мы разделимся и будем пробираться на восток, чтобы снова встретиться у Кар дай на.

— Если мы попробуем пересечь дорогу, рыцари погонятся за нами, — сказал Хиллраллион. — Мы не сможем обогнать всадников.

— Тогда придется убить их, — пожал плечами Алит.

— Луки против тяжеловооруженных рыцарей? — спросил юный эльф по имени Фаенион.

— Их всего двадцать, — отрезал Алит. — Стреляйте в лошадей; пешие рыцари не представляют угрозы. Когда расчистим дорогу, направляйтесь вдоль берега на юг, там есть удобный спуск к морю.

— По дороге приближаются еще рыцари, — вставил разведчик, который приносил новости ранее. — По меньшей мере пятьдесят всадников. Не думаю, что мы сумеем добраться до моря прежде, чем они перекроют дорогу.

Алит зарычал от отчаяния. Его расстраивало не то, что их загнали в ловушку — им и так часто везло, не стоило рассчитывать, что удача всегда будет поворачиваться к ним лицом. Враги подобрали соблазнительную наживку и точно рассчитали, где он нанесет удар. Король Теней испугался, что его действия стали предсказуемы, но тут же отбросил это предположение. Просто на сей раз тот, кто взводил капкан, оказался хитрее его.

— Будем спускаться по откосу, — наконец решил Алит. — Убьем рыцарей и добежим до склона. А там придется довериться удаче.

Тени обменялись тревожными взглядами, и среди них пробежал ропот недовольства.

— Враги не станут ждать, пока мы собираемся с духом! — зарычал Алит и указал на наступающее с востока войско. — Следуйте за мной или оставайтесь здесь и ждите смерти.

Князь встал и решительно направился к анлекским рыцарям, стоящим на дороге. Он вскинул лунный лук, прицелился во всадника во главе отряда. Стрела слетела с тетивы и ударила наггаротта в грудь; она пронзила металл доспеха, вышла из спины и проткнула горло рыцаря позади.

Всадникам потребовалось несколько мгновений, чтобы оправиться от неожиданности. За это время Алит успел уложить еще троих. Но потом анлекцы опустили пики и галопом поскакали на Теней. Алит холодно наблюдал за ними. На равнинах Эллириона и в лесах Авелорна он успел понять, что репутация нагаритских рыцарей намного превосходит их силы. Когда-то он трепетал при виде несущихся на него всадников в черных доспехах, но сейчас князь испытывал лишь презрение.

Пущенная из лунного лука стрела рассекла шею скачущей впереди лошади и вонзилась в грудь следующей, от чего обе рухнули на землю. Тени выпустили несколько смертоносных залпов. Все рыцари упали в траву мертвыми или ранеными, прежде чем одолели половину расстояния от дороги до отряда Алита.

Князь бросил взгляд через плечо. Войско быстро приближалось.

— За мной, к утесам, — крикнул он, закинул за спину лунный лук и бегом бросился к берегу.

Князь возглавлял отступление. Когда Тени добежали до дороги, он обернулся к армии друкаев. Враги быстро сокращали расстояние, но анарцы должны были достигнуть обрывистого берега раньше, чем они попадут под обстрел арбалетчиков. С юга скакали рыцари, но они тоже не успевали перехватить Теней, прежде чем те начнут спуск. Хотя ситуация выглядела суровой, сейчас Алит чувствовал себя более уверенно, чем когда заметил развевающиеся над холмами флаги. Однако, несмотря на проблеск надежды, он не позволил себе расслабиться.

— Не останавливаться! — приказал он, когда несколько воинов нацелились в приближающихся друкаев. — Мы не сумеем их задержать.

В дюжине шагов от обрыва Алит увидел море. На мгновение его поразила красота бесконечного темно-синего горизонта. Еще через несколько шагов перед ним раскинулись бескрайние воды. К Ултуану катились высокие волны, намного сильнее того прибоя, что он видел на Внутреннем море в Тор Элире. Вопреки собственному приказу Алит замер в благоговении перед увиденной картиной. Везде, насколько видел глаз, простирался Великий океан — по сравнению с ним эльфы выглядели карликами. Где-то далеко за его просторами лежали джунгли Люстрии. Там потомки слуг Древних еще цеплялись за остатки цивилизации. Разрушенные города и исходящие паром мангровые заросли, коварные болота и старинные сокровища ожидали дерзких путешественников и искателей приключений.

Алит только сейчас осознал, как мало повидал в жизни. Он никогда не бывал в Элтин Арване на востоке, в колониях Алитиса и в башнях эльфов далеко на юге. А если бы не гражданская война, он бы вряд ли посетил бы даже Эллирион или Авелорн.

Крики анарских воинов вывели его из задумчивости, и князь вернулся к насущным проблемам. Тени указывали на море, и увиденное моментально лишило Алита уверенности в благоприятном исходе задуманного: недалеко от берега стояли на якоре три черных корабля.

Алит подошел к краю утеса и глянул вниз, чтобы оценить сложность спуска. Берег обрывался не отвесно, по нему ярусами тянулись темные и светлые полосы выходов породы, скала пестрела множеством расщелин и уступов. Алиту доводилось совершать более сложные восхождения и спуски. Его воины доберутся до моря сравнительно легко, настоящие трудности ждали их внизу, где об острые камни ударял прибой и вокруг подводных валунов кружили сильные течения.

Что-то черное, тяжелое просвистело в воздухе рядом с Алитом, затем последовали еще выстрелы. Несколько Теней покатились по земле с торчащими из тел длинными копьями — это установленные на кораблях метатели сделали первый залп. Воздух наполнил свист копий. Следующий залп снова проредил ряды анарцев.

На утесе воины скидывали оружие, чтобы сбросить лишний груз, а некоторые снимали плащи и ботинки. Многие замешкались и в ужасе смотрели на поджидающие внизу черные корабли или зачарованно уставились на тела погибших.

— Не останавливаться! — снова крикнул Алит, сорвал с себя плащ и кинул на землю.

Он быстро огляделся по сторонам — воины начинали долгий спуск по обрыву. Князь потянулся к колчану, чтобы выкинуть и его, но остановился. Лунный лук сверкал в солнечном свете. Он не мог бросить драгоценный, добытый тяжелыми усилиями дар. Алит вытащил лук из колчана, перекинул его за плечо, отбросил колчан и перебрался через край утеса.

Тени отличались ловкостью и умением карабкаться по горам, так что вскоре большинство уже достигло середины обрыва. Метатели с кораблей продолжали осыпать залпами серую скалу. Некоторые снаряды попадали цель, и тогда один из воинов срывался с откоса и падал в пенящиеся воды внизу. Стальные наконечники высекали из камня мелкую острую крошку; она изорвала одежду Алита и исцарапала кожу. Одно из копий пролетело в волоске от его ноги и в пыль раскрошило уступ, на котором стоял князь. Алит повис на одной руке, судорожно ища новую опору.

Крики страха и боли мешались с шумом волн. Алит продолжал перебирать руками, переносить вес с одной ненадежной опоры на другую. Его пальцы находили малейшие трещины, а ноги опирались на выступы шириной в палец.

Все больше анарцев падало жертвами боевых машин. Их крики тонули в рокоте моря, тела исчезали в кипящих волнах. Отряд потерял уже около четверти солдат.

— Они убьют нас всех! — крикнул Алит. — В воду!

Тени боялись прыгать навстречу верной гибели, но Алит все больше убеждался, что на утесе им долго не прожить.

— За мной! — крикнул он, отпустил руки и изо всех сил оттолкнулся ногами.

Ветер трепал волосы и обжигал лицо, пока он падал навстречу морю. Князь видел, как взлетает над острыми рифами пена, но больше всего боялся подводных камней. Он закрыл глаза, вытянулся в струнку и с безмолвной молитвой морскому богу Маннанину приготовился нырнуть.

Удар о поверхность воды оказался сравнимым с пинком лошади — из легких Алита разом выбило весь воздух. Он ушибся обо что-то твердое правой рукой, и она онемела. Князя окутал кокон из пузырей, его швыряло во все стороны и только чудом не ударило о камни. Яростное течение переворачивало тело вверх ногами, вертело вперед и назад. От крови вода окрасилась в красный цвет. Свет и тьма кружились за закрытыми веками, пока князя метало между поверхностью и страшными глубинами. Кости заломило от холода.

Алит замахал руками и ногами, борясь с течением, которое грозило утащить его в глубину. Одной рукой он выгреб на пузырящуюся пеной поверхность, но и там его продолжали крутить и подкидывать волны. Дважды подводное течение хватало князя за ноги и утаскивало вниз, заставляя глотать соленую воду. Он кашлял и отплевывался, в какой-то момент его бросило на острый, как лезвие, край рифа — тот оставил на животе длинный порез, и князь завыл от боли. Течение вырывало лунный лук, тетива врезалась в руку. Лук путался в ногах и бил по лицу, но Алит не хотел бросать драгоценное оружие.

Гребок за гребком Король Теней боролся с волнами. Он сумел собраться с мыслями и повернул на юг, подальше от кораблей друкаев. Брошенный назад взгляд показал, что друкайское войско добралось до обрывистого берега. Арбалетчики поливали дождем стрел тех, у кого не хватило смелости прыгнуть в море.

По воде расходились красные пятна. Алит не знал, как много воинов погибло при прыжке. Он видел как несколько солдат, в том числе Хиллраллион, цепляются за камни и тяжело дышат. Их укрывал каменный козырек, который торчал из утеса подобно огромной серой игле. Алит подплыл к ним и ухватился за трещину в каменной поверхности.

— Нам нельзя оставаться здесь, — выговорил он.

На большее у него не хватило дыхания.

Князь указал наверх, где собирались отряды друкаев. Хиллраллион понял его, кивнул и жестом приказал остальным следовать за князем.

Преодолевая усталость, Алит оттолкнулся от камня. Он не мог думать об идущих за ним. Ему потребуются все силы и упорство, чтобы выжить.

Глава 23 Ночь Темных Ножей

Мало кому удавалось пережить недовольство Морати, но пока Аландриан поднимался по ступеням дворца, он старался держать себя в руках. Он не смог убить или захватить в плен загадочного Короля Теней, однако подобрался к нему ближе, чем кто-либо еще за последние шесть лет. Командир не питал тщетных надежд, что Морати простит его промах, но он успел разработать новый план, как захватить ловкого мятежника. Этот план не только будет иметь успех, он на деле покажет раскаяние Аландриана. Командир даже позволил себе самостоятельно испросить аудиенции, не ожидая приказа королевы.

Когда Аландриан вошел в тронный зал, его поразила улыбка на лице Морати. Королева в просторной мантии из черного шелка с отделкой из белого меха сидела в кресле рядом с величественным троном Аэнариона; обнаженные руки и ноги отливали в свете ламп бледным сиянием. На ее лице Аландриан увидел дружелюбное выражение. Искренность королевы тревожила командира гораздо больше, чем гримаса недовольства, которую он ожидал увидеть.

Аландриан подавил дрожь, когда почувствовал, как ползет но коже темная магия. Ему казалось, что краем глаза он видит мельтешащие в тенях призрачные фигуры. Отовсюду шептали что-то потусторонние голоса. Командир старался не обращать внимания на их насмешки и обещания и сосредоточился на Королеве-Ведьме.

— Ваше величество, — низко поклонился Аландриан. — Приношу свои глубочайшие извинения за неудачу в поимке преступника, который в последнее время тревожит ваши думы.

— Встань. — В голосе Морати он не услышал ни доброты, ни жестокости. Тем же безразличным тоном королева продолжила: — Мы потратим много времени, если я буду перечислять тебе твои неудачи, а ты — извиняться. Давай представим, что эта часть разговора осталась позади Аландриан содрогнулся от страха. Неужели ему не предоставят возможности оправдаться? Не исключено, что он переоценил свое положение и влияние.

— С учетом сказанного, я уверена, что твои оправдания завершатся желанием исправить ошибки. — Голос Морати смягчился.

Она встала и махнула группке приспешников, что пряталась в темном углу зала. На свет выступили трое волшебников — две женщины и один мужчина — в мантиях темно-фиолетового цвета, с вытатуированными на теле древними символами, от которых у Аландриана заскрипели зубы. Командир никогда не любил волшебство, оно казалось ему слишком опасным оружием.

— Это мои самые многообещающие ученики, Аландриан. — Морати как по воздуху скользнула к князю.

Колдуны следовали за ней. Аландриан с трудом сглотнул, переводя взгляд с манящих глаз Морати на угрюмые лица ее подопечных.

Королева-ведьма остановилась перед ним, и только командир собрался заговорить, положила палец ему на губы. От прикосновения по телу побежала энергия, забилось сердце и проснулось желание, подобного которому он не чувствовал после смерти своей жены.

— Тихо, князь, дай мне договорить, — бархатным голосом произнесла королева. — У тебя есть новый план, как поймать Короля Теней, если я проявлю великодушие и дам тебе второй шанс, не так ли?

Аландриан глупо кивнул; он слишком растерялся, чтобы говорить. Темная магия и так затмевала его чувства, а близость Морати окончательно перепутала мысли в голове. Он не мог справиться с дрожью, одновременно вожделения и страха, причем оба ощущения были из одного источника.

— Хорошо. — Морати отступила на шаг и скрестила руки на груди идеальной формы.

Через разрез в платье королевы виднелось гладкое бедро. Аландриан заставил себя перевести взгляд на прекрасное лицо и подавил желание протянуть руку и погладить восхитительную кожу.

— Меня нельзя обвинить в излишнем милосердии или великодушии, но я не могу отказать тому, кто пользовался уважением моего сына и принес великие жертвы на службе Нагариту. Твои былые подвиги и твоя верность затмевают деяния многих моих подданных, поэтому можешь успокоиться. Ты все еще пользуешься моей милостью несмотря на постигшую тебя неудачу.

Чары Морати отпустили его, Аландриан привел мысли в порядок и только было собрался рассыпаться в благодарностях, как королева остановила его, легко качнув головой.

— Не унижайся, — сказала она. — Ты выше этого.

Она повернулась, по плечам темным облаком взметнулись волосы. Аландриану пришлось отвести взгляд, пока Морати шла, покачивая бедрами, к креслу. Он снова посмотрел на нее, только когда она уселась и приняла величественную, строгую позу.

— Скажи, как мои верные слуги могут помочь твоим усилиям?

— Боюсь, что теперь никакая наживка не заманит Короля Теней в ловушку, — уверенно ответил Аландриан. Он благодарил судьбу, что заранее подготовил речь, поскольку поведение Морати полностью сбило его с толку. Сейчас он понимал, что ее намерение в том и заключалось. — Если мы собираемся убить скорпиона, придется найти его гнездо и вытащить его оттуда за хвост.

— Согласна. Как ты собираешься искать его, если никому еще не удавалось выследить мятежника?

— Я тщательно изучил прошлые нападения его воинов, — объяснил командир. — На первый взгляд они кажутся случайными: юг, север, запад, восток без какой-либо закономерности. Но закономерность есть, и я уже замечал ее ранее.

— Правда? — Морати с интересом наклонилась вперед и погладила свой изящный подбородок. — Где ты ее видел?

— В Элтин Арване я стал заядлым охотником. Леса там кишат дичью. — Аландриан сделал осторожный шаг вперед. — Кто-то охотился на кабанов, другие на оленей, но меня не интересовали подобные увлечения. Я предпочитал охотиться наохотников. Ведь если перехитрить охотника в его собственной игре — тогда победа действительно будет считаться победой.

— Мне очень нравится эта черта в тебе, особенно сейчас, — с улыбкой произнесла Морати. В ее глазах зажегся серебристый огонек. — Продолжай, прошу тебя.

— Король Теней охотится как волк, — с ухмылкой заявил Аландриан. — Трудно заметить, но это так. Нагарит его территория, и он регулярно ее патрулирует, оставляет метку в одном месте и переходит к следующему. В разные годы он нападает в разных местах, но прошло уже шесть лет, и я могу разгадать ход его мыслей.

Засада под Гальтиром провалилась по нашей вине, ее нельзя учитывать в общей картине. После следующего нападения мы узнаем, где он был и, что более важно, я пойму, куда он направится оттуда. Мы ударим быстро, пока он ни о чем не подозревает.

— Твое предложение звучит очень заманчиво, но какая помощь тебе требуется от меня? — спросила Морати.

— Нагарит слишком большой, чтобы твои волшебники смогли наблюдать за всеми его уголками, особенно если цель постоянно передвигается, — объяснил Аландриан. — Я могу предположить, где примерно окажется Король Теней, но большую территорию трудно обыскать обычными методами так, чтобы не спугнуть его. С помощью твоих волшебников мы сумеем проверить мои догадки и точно определить укрытие Короля Теней.

— И что ты собираешься делать, когда узнаешь, где он? — Морати откинулась на спинку кресла и снова скрестила руки на груди.

— Позвольте, я ненадолго отлучусь, ваше величество?

Королева ответила кивком, и командир вышел из зала. Вскоре он вернулся с двумя эльфийками, похожими как близнецы. Они носили нагрудные доспехи и золотые браслеты, украшенные рубинами. Вырезанные на них руны Каина посверкивали кровавым блеском. Серебристые волосы были убраны в длинные косы, переплетенные сухожилиями и выдолбленными костяными ободками; с расписанных кровью лиц, как с масок, смотрели ярко-синие глаза. Каждая девушка имела при себе целый арсенал колюще-режущего оружия: кинжалы за поясом и в ботинках, длинные парные мечи на поясе, ятаганы за спиной, шипы и острые лезвия на подошвах и перчатках с обрезанными пальцами. Даже кольца украшали изогнутые когти из покрытого позолотой железа.

— Две подающих надежды убийцы Каина, — с гордой улыбкой объявил Аландриан. — Позвольте представить моих драгоценных дочерей, Лириет и Хеллеброн.

Морати снова встала, оценивающе осмотрела девушек и кивнула.

— Да, — промурлыкала королева. — Да, они станут прекрасным оружием. Тебе понадобится помощник, чтобы направить их к цели.

Королева повернулась к своим ученикам и жестом поманила одну из женщин. По сравнению с дочерьми Аландриана эльфийка — невысокого роста, с короткими, до плеч, черными волосами — казалась совершенно невзрачной. Ее кожа была еще бледней, чем у королевы, а в волосах пестрели льдисто-серебряные пряди, от чего она казалась зимним духом. Эльфийка с поджатыми губами холодно оглядывала каиниток, не упуская ни одной мелочи.

— Моя лучшая ясновидящая, — заявила Морати. — Покажи ей примерное местонахождение Короля Теней, и она найдет его. Иди сюда, милая, представься князю.

Колдунья повиновалась и коротко кивнула.

— Я с удовольствием послужу тебе, князь Аландриан. — Холодный голос звучал под стать внешности. — Меня зовут Ашниель.

Смех Алита подхватили несколько воинов, но многие не разделяли его спокойствия при воспоминании о засаде на утесах. И Хиллраллиона, и Тариона тревожило то, что князь становится безрассудным, хотя они выразили свои опасения в более вежливой форме.

Алит отослал часть выживших Теней на восток, залечить раны и разнести новости о случившемся. Он понимал, что друкаи попытаются выдать стычку за побед}', и хотел, чтобы все знали о его спасении. Остальных он привел с собой в одно из укрытий, раскиданных по всему Нагариту, и созвал туда Идущих по Тени.

Алит держал совет в фермерском домике недалеко от городка Торесс на юге Нагарита. Когда-то там жило смешанное население из наггароттов и тиранокцев, но оно сильно пострадало при правлении князя Кераниона. За это время многих жителей убили или увели в рабство как «полукровок», а тех, кто осмеливался вслух возмущаться, жестоко наказывали солдаты.

Подобно прочим пережившим резню городам и деревням, Торесс стал одним из центров недовольства друкаями. Появление Короля Теней принесло жителям надежду на будущее. Хозяин фермы угощал гостей хлебом и жареной ягнятиной и бросал на князя полные благоговения взгляды.

— Я похож на крысу, которая кусает за пальцы тех, кто пытается ее поймать, — шутил Алит. Он перебирал бутылки с вином в поисках, чем бы наполнить свой кубок. — Нет ничего более досадного для наших врагов, чем украденный из-под носа успех.

— Наши враги могут считать смерть сотни воинов успехом, — тихо произнес Тарион. Он горестно покачал головой и уставился в свой опустевший кубок. — Нам долго везло, и мы потеряли бдительность. Решили, что мы неуязвимы.

Хорошее настроение Алита испарилось, он нахмурился и уставился на капитана.

— Любое дело требует жертв, — заявил Король Теней.

Тарион поднял голову и устало встретился с ним глазами.

— Бессмысленные жертвы не принесут пользы никакому делу. Спроси об этом у тысяч эльфов, сгоревших на кострах фанатиков.

— Ты сравниваешь меня с кровососами, что выпили жизнь из Нагарита? — зарычал Алит и отшвырнул кубок. — Я никого не прошу рисковать больше, чем рискую сам. Я не посылаю своих солдат умирать, сам тем временем отсиживаясь за безопасными стенами замка. Я всем дал выбор, и вы добровольно ступили на этот путь. Я повторю еще раз для тебя и для всех Теней. Если вы останетесь, то будете сражаться за меня, как за законного короля. Я знаю, что требую многого, но от себя я требую не меньше.

— Ты не понял… — начал Тарион, но Алит оборвал его.

— Пришло время нанести новый удар! — провозгласил он и отвернулся от Тариона к остальным Теням. — Пока друкаи хлопают друг друга по спине и рассказывают, как едва не поймали Короля Теней, мы заново унизим их в наказание за спесь.

— Спесь? — пробормотал себе под нос Тарион.

— Простите его, князь, — вмешался Хиллраллион прежде, чем Алит успел ответить.

Идущий по Тени взял Тариона под руку и силой поднял из-за стола.

— Его сильно расстроила мысль, что мы можем тебя потерять. К тому же он не привык к крепкому вину.

Тарион вырвал руку и разгладил рукав. Немного покачиваясь, он оглядел собравшихся воинов и обернулся к Алиту.

— Мы сражаемся за тебя, Алит, — пробормотал он. — Ты Король Теней, а мы твоя армия Теней. Без тебя не будет и нас. Или «не станет нас»? Не важно. Не дай себя убить, пытаясь доказать то, что ты и так уже доказал.

Тарион прошел через комнату; провожаемый взглядами Теней — одни смотрели на него со злостью, другие с сочувствием. Хлопнувшая дверь прекратила все разговоры, и воцарилась неловкая тишина. Многие смотрели на Алита, остальные прятали в смущении глаза.

— Он просто немного пьян… — начал Хиллраллион.

— Он начинает походить на наседку, причем назойливую наседку, — заявил Алит. — Я не беспомощный цыпленок, да и мои храбрые, очень храбрые воины — тоже. В этом и заключается суть охоты. Победи — и ешь, проиграй — и будешь голодать.

Алит со злостью развернулся к остальным.

— Или вы считаете, будто я хочу, чтобы мои последователи умирали? — воскликнул он. — Разве я просил, чтобы ваши семьи убили, а дома разрушили? Я не выбирал такую жизнь, она сама выбрала меня! Боги и друкаи сделали из меня того, кем я стал, и я не жалею об этом. Я нужен нашему народу именно таким. Я совершаю ужасные поступки, мы все совершаем ужасные поступки, чтобы их не пришлось совершать тем, кто придет после нас.

Алит разорвал шерстяную рубашку и оголил спину, где красовался шрам от полученного в Анлеке удара кнутом. Затем снова повернулся лицом, показал раны на руках и теле — они еще не успели зажить после погони на утесах Гальтира.

— Мои раны ничто в сравнении со страданиями, которые терпит наш народ! — бесновался он, раскидывая взмахами рук бутылки со стола. Алит поднял голову, но перед глазами возникли не балки потолка, а вечные небеса, где, по легендам, обитали боги. — Царапины, синяки ничего не значат. По-настоящему нас мучают лишь духовные терзания. Друкаи сокрушили дух целого поколения! Чем еще я должен пожертвовать, чтобы избавить эльфов от пережитого мною?

Алит нагнулся, подхватил с пола бутылку и разбил о край стола. Снова поднял лицо к богам, которых видел он один, и поднес отбитое горлышко к груди.

— Вы хотите еще крови? — закричал князь. — Или хотите моей смерти? Отправить меня к отцу и матери. Уничтожить последнего анарского князя. Такой исход вас устроит?

Хиллраллион схватил его за руку, отобрал разбитую бутылку и отбросил в сторону. Капитан молча обнял Алита за плечи и прижал к себе. Тот вырвался из объятия, но споткнулся и упал на колени.

— Почему я? — прорыдал Алит и уткнулся лицом в ладони. Из открывшихся ран потекла кровь.

Вокруг него столпились Тени; кто-то похлопывал князя по плечу, кто-то успокаивающе гладил по голове.

— Потому что ты Король Теней. — Хиллраллион опустился на колени рядом с другом. — Потому что больше некому.

На следующее утро никто ни полусловом не вспомнил о выходке Алита. После того, как князь ушел с трапезы, все стали говорить о солидарности с ним. Тени понимали, что им не под силу разделить его ношу, и заново прониклись верой друг в друга и в Короля Теней. Некоторые заметили, что теперь проще думать о Короле Теней, а не об Алите Анаре — едва переступившем порог зрелости юноше, который потерял все и решил стать духом мести.

После завтрака Алит созвал воинов и повел их на юг. К полудню они вышли к Наганату. Из укрытия за каменистым бугром князь указал на запад, на перекинувшийся через реку изогнутый мост с укрепленными башнями на обоих берегах. Русло в этом месте сужалось до пары сотен шагов, и река бежала довольно бурно.

— Мост Этруина, — с озорной улыбкой сообщил Алит. — Прямая дорога между Анлеком и Тор Анроком. Летом ближайшие переправы — в двух дня пути на западе и в полутора на востоке. Зимой разлив в Итин Анроре становится непроходимым, это, считайте, еще день пути по восточной дороге. Представьте себе раздражение Морати, когда марширующее на юг войско обнаружит, что моста нет.

— Раздражение, князь? — переспросил Тарион. — Две охраняемые башни — довольно крепкий орешек. Возиться с ним для того, чтобы вызвать раздражение?

— Ты не понимаешь, Тарион. Я хочу, чтобы друкаи пришли за мной. Мы едва не погибли в Гальтире, но я усвоил урок. Наши враги готовы выделить немалые силы, чтобы поймать меня. Они привыкли к нападениям Теней, но Король Теней — именно он источник их досады и неудач. Я хочу поиздеваться над ними. Я хочу разозлить их настолько, что они пойдут на все, лишь бы поймать меня. И когда они это сделают, они совершат ошибку, и мы воспользуемся ею, в чем бы она ни заключалась. Представь, что им придется удвоить гарнизоны на всех переправах Нагарита. Каждый склад и амбар будет нуждаться в охране. Пока они гоняются за Королем Теней, остальные наши воины получат свободу действий и устроят хаос.

— И ты считаешь, что, дергая по мелочам, ты разозлишь их еще сильнее? — спросил Тарион.

— Я хочу, чтобы они боялись нас. Недавний успех немного развеял их страх, по крайней мере, на время. Поэтому я должен выбрать другую стрелу для своего лука — ту, которая ударит легко, но зато много раз. Как настырный комар, я стану жалить их снова и снова, и пусть каждая рана в отдельности окажется несмертельной, но приведет их в ярость. Если они считают, что могут перехитрить Короля Теней, я докажу обратное. Они будут думать, что со мной покончено, но я стану возвращаться снова и снова, и я стану жалить их, пока они не заплачут. Пусть машут руками и кричат, пока не охрипнут, я все равно вернусь!

— Я понимаю, — сказал Тарион. — Но у меня есть еще один вопрос.

— Какой?

— Как мы уничтожим мост?

Алита тошнило от запаха рыбы. Рыбой пахла одежда, рыбой пахли волосы и руки. Князь сидел в тени паруса рыбачьей лодки, которая неторопливо плыла по Наганату к мосту Этруина. На пролетах стояли друкайские солдаты и проверяли идущие через границу телеги и повозки. Рядом с северной башней проходили учения нескольких отрядов из гарнизона моста.

Все шло по заведенному порядку, точь в точь как последние пятнадцать дней. Друкаи не препятствовали проходу по реке рыбацкой флотилии, которая промышляла здесь не первую сотню лет. Белые лодки настолько примелькались солдатам, что они редко удостаивали их взглядом. Все лодки шли из Торесса. Их хозяева не знали, что замышляет Алит, но согласились помочь Королю Теней, если он доставит неудобства их мучителям.

Вот лодка подошла к мосту, рыбаки начали снимать мачту. Алит воспользовался суматохой, чтобы соскользнуть в воду вместе с прятавшимися среди команды тремя воинами. Они быстро доплыли до отделанных камнем опор моста и вылезли из воды. Там Алит вынул несколько закрывающих тайник камней, и достал оттуда замотанные шерстяной тканью свертки, где лежали широкие долота и обтянутые тряпками колотушки.

Четверо Теней взобрались по паутине из веревок: она свисала под мостом со вбитых в кладку между камнями крюков. Тени заняли свои места и продолжили работу — они висели над текущей внизу водой и скалывали соединяющий камни раствор. Тихий стук обмотанных тряпьем молотков терялся в журчании Наганата. Когда один из камней расшатывался, тени доставали деревянные клинья и вбивали в кладку, чтобы мост не рухнул раньше времени.

Кропотливым трудом Алит и его последователи разбирали мост камень за камнем, а клинья и естественное распределение веса в арочных пролетах не давали ему рассыпаться. Через отверстия в широких головках клиньев проходили веревки — когда придет время, их можно будет легко вытянуть.

Работающие по очереди от рассвета до заката команды Теней уже подготовили к разрушению две трети моста. Работа отупляла, от нее болели все мускулы. Тени неподвижно лежали во врезающихся в тело веревочных люльках и соскабливали раствор на участках в палец длиной.

Алит и его отряд отработали свое до полудня. Когда флот рыбачьих лодок возвращался домой, их подобрали на борт, и другая команда заняла их место. Лодки причалили в Торессе, где Алит обнаружил ожидающего на пирсе Хиллраллиона. Идущий по Тени грустно посмотрел на князя.

— Плохие новости, друг? — спросил Алит.

— Возможно, — ответил капитан. Они свернули с ведущей в город дороги и пошли по заросшему тростником берегу реки. — Тарион пропал.

— Я видел его утром, когда мы отплывал из города. Он не мог уйти далеко.

— Я послал на его поиски нескольких воинов, но он хорошо изучил искусство Теней, хоть и начал учиться позже других. Он не оставил никаких следов.

— Иногда всем нам требуется уединение, — предположил Алит.

— Только не Тариону. Он не стесняется высказывать свои мысли и часто делится ими со мной. На нем сказывается возраст, и он чувствует неуместную вину за падение Эланардриса.

— Неуместную? Нашу вину нельзя считать неуместной. Мы все должны принять тот факт, что сыграли свою роль в падении дома Анар, несмотря на благие намерения.

— Я бы посоветовал не говорить подобного Тариону, если мы найдем его, — сказал Хиллраллион. — После Церин Хьюата его начало тревожить состояние анарской династии. В отличие от нас с тобой, он принадлежит к старшей породе, к поколению твоего деда. Мы все ненавидим беззаконие, что творится сейчас на Ултуане, но только старики, которые принимали участие в спасении острова от демонов, знают, что мы потеряли. Они уже проливали кровь ради нашего народа, и считали, что нам никогда не придется этого делать.

— Но почему он сломался сейчас? — Алит присел на берегу реки, и Хиллраллион опустился рядом с ним. — Мы сражаемся с друкаями уже шесть лет.

— Ты стал Королем Теней, но Тарной по-прежнему видит в тебе Алита Анара, сына и внука двух его ближайших друзей, последнего из рода. Для тебя Эланардрис превратился в воспоминание, твоим делом стала война Теней. Для Тариона ты — наследие анарцев, их традиции все еще живут в тебе. Ты не Король Теней, ты последний из дома Анар. Он не доверят каледорцам или крейсийцам и считает, что они не способны вернуть того, что потеряли наши земли. Но пока ты жив, он может тешить себя мыслью, что в Эланардрис вернется былая слава. Он боится, что, если ты погибнешь, с тобой умрет последняя надежда.

Алит молча размышлял над услышанным. Он мирился с упрямством и старомодными рассуждениями Тариона из уважения к ветерану. По правде говоря, князь старался не думать о стареющем эльфе, поскольку ему сразу вспоминался Эолоран — либо мертвый, либо, что еще вероятнее, гниющий в каком-нибудь застенке Анлека. В целом Алит пришел к выводу, что лучше не ворошить прошлое, а сосредоточиться на грядущей мести.

Он обдумал беспокойства Тариона, как их описал ему Хиллраллион. Возможно, он сам слишком цеплялся за титул Короля Теней и забыл, кем является и без того. Но тот юноша, Алит Анар, жил в постоянных мучениях, его окружали мрачные воспоминания и чувство беспомощности. Наследник дома Анар не мог ничего; Король Теней был всемогущ. Этот титул тоже нес с собой горе и боль, но они и в сравнение не шли с мукой, которая ожидала его после исполнения данной клятвы. «И что тогда?» спросил себя Алит. Кем он станет, когда война Теней закончится? Возможно, Тарной поможет ответить на этот вопрос.

— Найди его, — тихо произнес князь и положил руку на плечо Хиллраллиону. — Скажи ему, что он нужен мне здесь, и у меня для него есть важное дело.

Когда настало время приступать ко второй стадии плана с мостом, Тариона еще не нашли. После засады в Церин Хьюате прошло тридцать дней, и Король Теней собирался доказать, что он жив. Алит и его воины спрятались в деревьях и кустах вдоль реки на востоке от моста. Рыбаки с лодками ждали в гавани Торесса сигнала отплыть вниз по течению.

С наступлением темноты на севере, в лесах у анлекской дороги, стали видны огоньки. Мигающие красные отсветы и тонкие столбы дыма выдавали присутствие нескольких костров. Они не прошли незамеченными наблюдателями на башнях. Вскоре затрубили тревогу, поднимая гарнизон. Под топот ног отряд вышел на разведку.

Когда они скрылись из вида, Алит и Тени выскользнули из укрытия с луками наготове. Конечно, башни не остались без присмотра, но князь знал, что у него хватит солдат, чтобы перебить оставшихся друкаев.

Король Теней повел своих воинов к северной башне. Они бесшумно подошли к мосту; на башенных укреплениях стояла группа друкаев, но они смотрели на север. Как и в Кориль Атире, Тени беззвучно вскарабкались по стене башни. Под зубцами друкаи развесили шипастые цепи, чтобы осложнить подобный штурм, но воины обмотали руки тряпками и по очереди отодвигали их в стороны, пропуская товарищей.

Когда они взобрались на стену, одного залпа из луков хватило, чтобы уложить часовых, хотя двое друкаев успели закричать от боли. Алит на миг задумался и перебежал на южную сторону башни.

— Быстрее! — крикнул он через реку. — Мы поймали нескольких мятежников Короля Теней! Остальные убегают! Быстрее сюда!

Затем он разделил своих солдат. Часть разослал проверить комнаты, а остальным велел быть наверху. Вскоре ворота второй башни открылись, и на мост выскочило несколько дюжин друкаев.

Когда они добрались до центрального пролета Алит кивнул своим Теням. Они встали над бойницами и выпустили дождь стрел, который выкосил половину врагов. Друкаи бросились бежать к противоположному концу моста, но там их встретил другой отряд Теней — они заранее переплыли реку, чтобы отрезать отступление.

Когда последний луч солнца исчез за горизонтом, Алит захватил контроль над обеими сторонами моста. На востоке князь видел смутные белые пятна на реке — паруса приближающего рыбачьего флота. Лодки встали на якоря, их команды разбежались по мосту с длинными веревками. Они споро привязывали их к петлям свисающей под пролетами сети. Затем эльфы разошлись по обоим берегам, по дюжине на каждую веревку. Алит занял свое место и крепко ухватился за канат.

— Тяните! — проревел он и изо всех сил уперся в землю ногами.

Клинья сперва не шли, но эльфам достало сил — сначала выскочил один клин, затем еще один. Алит подгонял свою команду, и следующим рывком они вытянули все веревки. С протяжным скрежетом опорные камни посыпались в воду, а за ними рухнул и весь мост. Эльфов на обоих берегах обдало мощным всплеском. У Алита промокли ноги.

Рыбаки прыгали в свои лодки, не отпуская веревок, и тащили за собой каменные блоки. Когда блок перетаскивали через борт, с него снимали узел, и камень падал на палубу. Рыбаки заверили Алита, что двенадцати лодок хватит, чтобы перевезти камни выше по реке, где их снова опустят в воду и надежно спрячут на дне.

Король Теней повернулся к воину за спиной — юноше по имени Тириан.

— Время поработать грузчиком, — подмигнул он.

Со смешанным чувством разочарования и облегчения Келтрайн вел своих воинов обратно по дороге. Тот, кто зажег костры, сбежал раньше, чем отряд добрался до места. С одной стороны, было жаль, что преступники скрылись; с другой, Келтрайн радовался, что ему не довелось-таки встретиться лицом к лицу с жуткими призраками, отнявшими жизни стольких нагаритских командиров. Он не хотел торчать в лесу, пока еще оставалась угроза нападения, поэтому быстро развернул колонну солдат и направился к башням, таким надежным. В хорошем настроении капитан шагал по дороге и мысленно составлял доклад в Анлек. Недавно он получил строгий приказ: сообщать о любой встрече с так называемым Тенями с точным указанием времени и места.

В звездном свете впереди замаячили силуэты башен, и мысли Келтрайна потянулись к постели. Жаль, что опять придется спать в одиночестве… все-таки хорошо устроились те ловкие мерзавцы, чьи гарнизоны стоят в городах и больших деревнях… С другой стороны, его пост находился далеко от основных событий и редко привлекал внимание столицы. Келтрайн никогда не страдал излишними амбициями, и средней руки должность полностью его устраивала.

Когда отряд подошел к северной башне, что-то показалось капитану странным. Келтрайн сначала не понял, что именно случилось. Он видел неподвижных воинов на стене над закрытыми воротами. И тут он понял: под башней вместо темной полосы каменного моста блестела вода!

Келтрайн замер. Шагавший позади воин врезался ему в спину, едва не опрокинув командира. Солдат помог капитану удержаться на ногах и вдруг выпрямился с распахнутыми в удивлении глазами.

— Капитан? — нерешительно спросил он. — А где наш мост?

На трех столах лежали развернутые карты Нагарита, не меньше дюжины. Аландриан расхаживал между ними с листом пергамента в руке.

— Тут, — он указал на деревню, откуда недавно украли предназначенную для лошадей пшеницу.

Босой слуга в набедренной повязке выступил вперед с пером и кувшинчиком красных чернил. Он осторожно пометил указанное на карте место — там красовалось уже много подобных крестиков.

— И тут, — продолжил Аландриан, указывая на местность, где случилось нападение на возвращающийся из Залита патруль.

— Подожди-ка… — вдруг прошептал князь. Он остановился и перечитал лежащий рядом доклад, скинув на пол стопку документов. — Да. Ты хитрый мерзавец, не так ли?

— Князь? — переспросил слуга.

Аландриан не обратил на него внимания и подошел к карте окрестностей Наганата. Некоторое время он смотрел на нее, пока в голове крутились мысли. Затем провел пальцем вдоль реки на восток. Нет, не там. Король Теней не настолько предсказуем, чтобы затеять нападение еще на один мост. Но он пойдет на восток. Всегда после самых рискованных выходок он уходил на восток, к горам. Будто зверя тянуло домой, к логову.

Аландриан вытащил из кипы карт еще одну, где изображался район к северо-востоку от Торесса. Он рассмотрел расположенные там поселения, выискивая что-то важное. Внимание привлек желтый кружок.

— Что это? — он жестом подозвал слугу. — Около Атель Юрануира?

Слуга всмотрелся в карту и сморщил в задумчивости лоб.

— Это податный дом, князь, — наконец пояснил он. — Там складывают собранную пошлину, а потом отправляют под охраной в Анлек.

— И когда должна произойти следующая отправка?

— Могу сходить узнать, князь.

Когда слуга ушел, Аландриан в задумчивости уставился на карту. Сведения слуги наверняка подтвердят его подозрения. Аландриан уже уверился в следующем ходе Короля Теней. Он отправится на восток, подальше от Гальтира, где потерпел поражение, подальше от шутки, устроенной в Торессе. Но, поскольку его переполняет восторг от удачной выходки, он вскоре снова нанесет удар, так что не успеет уйти далеко.

— Десятину, собранную с урожая, отправят в столицу через четыре дня, князь, — объявил вернувшийся слуга. — Завтра из Залита выступает отряд рыцарей для сопровождения.

Аландриан прикрыл глаза и отрешился от всего, кроме собранных о Короле Теней сведений. Четыре дня — небольшой срок для подготовки. Сможет ли Король Теней за такое время собрать силы для нападения? Знает ли он вообще об ожидающей его возможности?

Не важно. Будь Аландриан на его месте, он направился бы именно туда. Князь твердо это знал.

— Оповести леди Ашниель и моих дочерей. — Аландриан открыл глаза. — Попроси их подготовиться к путешествию. Мы собираемся поохотиться на волка.

— Послать сообщение войску в Эалите и гарнизону в Атель Юрануире? — спросил слуга.

Аландриан посмотрел на него так, будто тот предложил ему раздеться и сплясать под детские песни.

— Не смеши меня, — сказал он. — Зачем портить ожидающее нас веселье?

Контраст между красным и золотым дарил Алиту своеобразное эстетическое удовольствие: золото монет и красный цвет крови. Князь провел большим пальцем по аверсу монеты, размазывая кровь по отчеканенной там руне Нагарита. Кровавые деньги, подумал он и улыбнулся своей шутке.

Алит кинул монетку Хиллраллиону, который сметал со стола в тяжелый мешок кучки золота. Еще пять Теней делали то же самое в других комнатах хранилища, а двадцать пять солдат стояли на страже на крыше и у узких бойниц, что служили окнами.

Алит подошел к одной из амбразур и выглянул наружу. Солнце уже село, над горами вставала луна Хаоса: болезненный свет тяжелым пологом скользил по набегающим облакам. К хранилищу направлялись сборщики налогов Алит узнал об этом из подслушанных разговоров охранников. Он перевел взгляд на их тела: лица и рты блестели от расплавленного золота, которое влили им в горло в наказание за жадность. Вряд ли рыцари прибудут ночью, так что у Теней достаточно времени, чтобы забрать все деньги и исчезнуть.

По вымощенной каменными плитами дороге застучал дождь, и Алит снова выглянул в темноту. Ему не давало покоя неясное предчувствие. С момента появления Теней в Атель Юрануире его не покидала тревога. Городок ничем не выделялся, разве что этим хранилищем, в нем не было сочувствующих Королю Теней, но и друкаи в нем не пользовались популярностью. Алит заметил, что дом старейшин украшают извращенные символы Каина — в арках стояли бронзовые жаровни, а на ступенях чернели пятна крови — но он не увидел других признаков засилия культов.

Нападение прошло в соответствии с планом. Ни один из Теней не получил и царапины. Алит не мог найти причин для тревоги, поэтому отбросил ее, списав на вполне понятное напряжение после пропущенной засады в Церин Хьюате. Ему даже нравилась придаваемая чувством неуверенности острота. Он давно не ощущал возбуждения от того, что жив.

Под темнеющим небом и усиливающимся ливнем Алит с трудом различал здания вокруг хранилища. Он оглядел рыночную площадь и едва различил дом старейшин на другой стороне. Слева стояли ряды мастерских и магазинов; их окна закрывали выкрашенные в синий цвет ставни. Справа находились конюшни и питейные дома. Последние пустовали, их хозяева при появлении Короля Теней наглухо закрыли двери. Жители Атель Юрануира не станут мешать его воинам, но и помощи от них ждать не приходилось — они попрятались, стоило начаться сражению с друкаями. Алит их не винил; большинство из них справедливо боялись наказания Анлека за содействие Теням.

— Мы почти закончили, — доложил Хиллраллион.

Алит повернулся и увидел, что тот несет полный мешок к собирающейся у двери куче.

— Хорошо, — ответил Король Теней. — В конюшнях должны быть лошади и повозки. Отправь Триндуира и Менейтона, пусть подгонят две телеги.

Хиллраллион кивнул и вышел из комнаты. Алит услышал, как он передал приказ, и снова повернулся к окну, терзаемый плохим предчувствием. Он зло уставился на завесу дождя, гадая, что скрывается за ней — чего он не может увидеть, но чует сердцем. Князь поднял взгляд выше, к вершинам хвойного леса, что окружал город и носил то же название. Отличное укрытие для Теней, если рыцари Залита успеют подойти к городу. О чем волноваться?

— Ты уверена? — еще раз переспросил Аландриан.

Ашниель кивнула; по ее лицу пробежала гримаса раздражения. Аландриан отвернулся, не желая встречаться взглядом с колдуньей. Ее глаза превратились в блестящие черные озера, где отражалось искаженное лицо Аландриана — чудовищная, изуродованная шрамами маска.

— Он там, — спокойно ответила девушка. — Его коснулась рука Курноуса, и он оставляет след на ветрах. След быстро растворяется, но я чувствую его. Твои предположения оправдались.

— Мы его убьем? — спросила Лириет, обнажая заточенные и отделанные рубинами зубы.

— Я хочу попробовать его кровь. — Хеллеброн тяжело дышала от возбуждения. — Я никогда не пробовала крови короля, ни теневого, ни обычного.

— Его кровь будет отдавать волчатиной, — засмеялась Лириет. — Разве не так, волшебница?

Ашниель с презрительной гримасой отвернулась, а Аландриан улыбнулся энтузиазму дочерей. Они охотно приспособились к переменам, и командир не сомневался, что обеих ждет успех и власть, когда на Ултуане наступит новая эпоха. Сам он с трудом понимал последние веяния, так как принадлежал к старому поколению, но Аландриан умел не упускать возможность, особенно когда она сама шла к нему в руки, и намеревался выжать из грядущих перемен все до последней капли. Морати привезла в Атель Торалиен своих жрецов и колдунов. Своеволие матери не понравилось Малекиту, но князь отправился в путешествие на север. Аландриан же разглядел выгоду и мудрость в их присутствии и позволил им процветать. Он тщательно пресекал некоторые излишества — командир опасался, что колония погрузится в варварство, которое, по рассказам Еасира, охватило Анлек.

И предусмотрительность Аландриана принесла плоды. Культ Каина быстро разрастался и уступал по влиятельности лишь двору Морати. Командиру удалось пристроить дочерей на спину этому кровожадному жеребцу, что взбирался все выше по головам других сект Ултуана. Девушки овладели навыками, которые в нынешний момент оказались весьма полезными.

— Да, скоро вы его убьете, — произнес князь.

Хотя поимка Короля Теней живым имела свои преимущества, его смерть — наиболее безопасный выход для всех заинтересованных. Глупо приводить тренированных убийц-каинитов, чтобы брать пленных.

Начинался дождь, через хвою над головой падали первые капли. В темноте между деревьями сверкали огни Атель Юрануира. Негромкий голос Ашниели заставил князя обернуться.

— Я чувствую, что он готовится к отъезду, — сказала провидица. Она смотрела сквозь Аландриана в потусторонние дали. — Нужно торопиться.

Алит работал наравне с остальными, перетаскивая мешки с золотом к телегам на площади. Волосы прилипли к его лицу, одежда промокла и натирала кожу. Происходящее казалось ему довольно бесславным концом одного из достойных приключений Теней. Князь передернул плечами и улыбнулся Касадиру, с которым столкнулся в дверях.

— Дождь поливает и друкаев тоже, — заметил солдат.

— У них есть крыша над головой, — возразил Алит. — А нам придется ночевать в лесу.

— Я бы не стал… — Голос Касадира оборвался, и он прищурился.

Алит выглянул через его плечо на площадь, чтобы понять, что насторожило воина.

Четыре фигуры спокойным шагом приближались к ним под дождем. Алит не мог разглядеть лиц, но что-то в их поведении насторожило князя.

— Все внутрь! — прошипел он и жестом подогнал Теней к хранилищу.

Они заперли дверь, и Алит расставил солдат у бойниц, а часть отослал по винтовой лестнице на крышу башни.

— Ох, — произнес Хиллраллион, выглядывая в одно из окон. — Дела плохи.

— Что там? — Алит подошел к капитану.

— Лучше тебе не видеть, — с загнанным выражением ответил Хиллраллион и заслонил телом амбразуру.

Они с Алитом переминались с ноги на ногу, пока князь не отодвинул Хиллраллиона и не подошел к узкому оконцу. Он выглянул в ночь и наконец увидел то, что так напугало капитана.

На улице стоял друкай в узорчатом серебряном доспехе князя; в левой руке он держал меч, в правой — длинный кинжал. По бокам от него стояли две молодые эльфийки, судя по одежде и оружию, каинитки. На металле блестели капли воды, острые лезвия угрожающе сверкали в темноте. Но несмотря на их устрашающий вид Алит пока не понимал, что смутило Хиллраллиона.

Его взгляд метнулся к четвертой фигуре, которая расположилась немного позади остальных. Тяжелую фиолетовую мантию подпоясывал расшитый бриллиантами пояс. В свете луны Хаоса кожа женщины выглядела бледно-зеленой, а белые пряди в волосах выделялись росчерками молний. Ее лицо…

Алит знал ее. Сейчас глаза колдуньи вращались, а на лице застыло выражение холодного безразличия. Но эти губы, тонкий нос и аккуратный подбородок он помнил.

Алит с криком отшатнулся от окна — вид Ашниели подействовал на него, как свежая рана. Он упал на колени и застонал без слов.

— Я просил тебя не смотреть, — хрипло произнес Хиллраллион, схватил Алита за плечи и поднял на ноги.

В глазах Короля Теней металась паника, как у потерявшегося ребенка.

Алит сделал бессмысленный шаг к двери, и Хиллраллион оттащил его назад.

— Ты не можешь выйти наружу, — заявил Идущий по Тени. — Они разрежут тебя на кусочки.

— Я хочу видеть Короля Теней! — прозвучал с улицы глубокий голос. — Остальным будет оставлена жизнь.

Алит немного приходил в себя, но все еще пошатывался.

— Это она, правда? — прошептал он.

Хиллраллион кивнул. Ему было нечего сказать. Алит прикрыл глаза, собрал волю в кулак и снова выглянул в окно. Князь и Ашниель стояли на том же месте; каиниток он не увидел.

— Будьте начеку, — приказал Алит. Выработанные годами инстинкты брали свое. — Смотрите за дверью и крышей!

Воцарилась напряженная тишина, которую нарушал лишь стук дождя по черепичной крыше и плеск капель в лужах на площади.

Алит переходил от одной узкой бойницы к другой, пытаясь выяснить, куда пропали каинитки. Но вскоре Хиллраллион позвал его к окну на фасаде хранилища.

Каинитки снова стояли рядом с князем. Перед ними замерли на коленях двое детей, мальчик и девочка. Женщины держали пленников за волосы, приставив им к горлу кривые ножи.

— Мне нужен Король Теней, — снова крикнул князь. — Эти дети станут первыми жертвами, если он не выйдет.

Алит выхватил из колчана лунный лук и шагнул к двери. Хиллраллион бросился на него сзади, и они покатились по полу.

— Ты не можешь выйти туда! — повторял Идущий по Тени, но Алит вырвался и встал.

Его окружали Тени, отрезая путь к двери. На их лицах читалось полное согласие с Хиллраллионом.

— Пусть будет по-твоему! — донесся крик с площади.

Алит подскочил к окну и успел увидеть фонтаны крови и сверкающие под дождем кинжалы каиниток. Кровь смешивалась с лужами на земле; маленькие тела детей сложились тряпичными куклами.

— Привести еще парочку? — насмехался князь. — Может, на этот раз прихватить детей помладше?

— Нет! — закричал Алит. Он с оскалом развернулся к своим воинам. — Мы не можем допустить еще смерти!

Воины у дверей смотрели на него с угрюмым выражением.

— Мы покончим с этим, — заявил Касадир и потянул тяжелый засов.

— Если им нужен Король Теней, они его получат. — Алит наложил стрелу на тетиву лунного лука. — Первыми убивайте каиниток. Колдунью оставьте мне.

Он бросил последний взгляд в окно, и тут дверь распахнулась. В темноту полетели стрелы. Каинитки прыгали и вертелись, отбивая стрелы в сверкающем кружении клинков. По кивку своего господина они бегом бросились вперед.

Сквозь дождь им навстречу полетел залп стрел. С невиданной скоростью пара каиниток уворачивалась и кувыркалась. Ни одна стрела не попала в цель. Они разогнались и уже подбегали к двери. Несколько Теней выпрыгнули из проема на площадь, чтобы встретить их там, и Касадир снова захлопнул дверь. Стук засова громом прозвенел в ушах Алита, будто заперли дверь камеры обреченного на смерть эльфа.

Алит кожей чувствовал каждый удар каиниток, когда те прорубали дорогу через четырех воинов. Они перерезали глотки, рассекали сухожилия и отделяли конечности от тел. Схватка закончилась в мгновение ока. Останки воинов Алита рухнули на землю, по плитам площади потекла кровь. Одна из каиниток поднесла ко рту кинжал и облизала лезвие. Затем с жестокой усмешкой повернулась к подруге.

— Больше похоже на собаку, а не волка, — сказала она.

Они заняли защитные стойки рядом друг с другом. Одна не сводила глаз с двери, вторая следила за воинами на крыше.

— Можно нам еще поиграть? — спросила каинитка с окровавленными губами.

— Мы должны положить этому конец! — Алит быстро направился к двери.

— Да, должны, — согласился Хиллраллион.

Он переглянулся за спиной Алита с другими Тенями, и те ответили ему понимающими кивками.

— Можно я оставлю одного из них себе? — спросила Лириет и бросила на отца быстрый взгляд.

— Принеси мне голову Короля Теней — и получишь все, что пожелаешь, — ответил Аландриан.

Он почувствовал холодок и обернулся направо. Рядом стояла Ашниель. Дождь вокруг нее превращался в снежинки. Вода замерзала на коже, с ресниц свисали крохотные сосульки, а волосы обметало инеем.

— Получается, что в Анлеке говорят правду? — спросил князь. — У тебя действительно ледяное сердце.

Ашниель наградила его вызывающей улыбкой, но промолчала.

Дверь хранилища распахнулась, из нее посыпались воины; одни держали в руках луки, другие мечи. Лириет и Хеллеброн кружились друг вокруг друга, отбивая дождь стрел и отрубая на лету наконечники.

Ашниель выступила вперед и вытянула руку. Аландриан почувствовал, как утекает из тела тепло, а воздух вокруг наполняется льдом и чернотой. С кончиков пальцев колдуньи сорвался шторм белоснежных клинков и косой прошел но врагу. Ледяной ветер рассекал плоть, кожа синела от холода, на землю падали замерзшие капли крови. Онемевшие пальцы роняли луки, а стрелы трескались в воздухе.

Под прикрытием залпов лучников вперед ринулись остальные воины и скрестили мечи с сестрами-каинитками. Зазвенела сталь, но схватка закончилась, так и не начавшись. Лириет пригнулась и подсекала ноги врагов, в то время как Хеллеброн обезглавливала всех, до кого могла дотянуться. Когда резня завершилась, городская площадь напоминала двор мясника. Лириет нагнулась и ловким движением руки вырезала сердце одной из жертв. Затем убрала в ножны второй меч и перекинула еще теплое сердце в свободную руку. Подняла его над головой, сжала в кулаке, и кровь потекла по руке и плеснула ей в лицо.

— Слава Каину! — завизжала она.

В дверях кто-то шевельнулся. На площадь ступил укутанный в плащ эльф с серебристым луком в руке. Быстрее, чем мог уследить глаз, он выпустил стрелу. Она вонзилась в горло Лириет и отбросила ее на мокрые плиты мостовой.

Хеллеброн издала жуткий вопль ярости и бросилась вперед. В воздухе свистнула вторая стрела, но она отбила ее мечом. От следующей увернулась прыжком, из которого приземлилась уже рядом с врагом. Левая рука каинитки метнулась вперед, лезвия на кольцах прошли в волоске от лица эльфа. Но выпад правой руки оказался точнее — тонкий меч вонзился под ребра добычи. Клинок в красном фонтане вышел из его правого плеча. На губах эльфа вспенилась кровь, Хеллеброн выдернула меч, завертелась и отсекла ему голову.

Она смахнула капли крови с оружия, убрала его в ножны и вырвала из мертвых пальцев чудесный лук. Затем Хеллеброн повернулась и протянула трофей отцу, который одобрительно захлопал в ладоши.

— Думаю, лучше будет преподнести его в подарок Морати, — произнес князь, и плечи дочери разочарованно опустились. Аландриан указал на застывшие благодаря заклинанию Ашниели ледяные фигуры воинов. — Можешь делать с ними все, что пожелаешь.

Его взгляд привлекла пара эльфов, убегающих по затянутой тенями крыше. Ашниель вскинула руку, чтобы выпустить еще одно заклинание, но князь остановил ее.

— Пусть бегут, — сказал он. — Пусть донесут новость до остальных: Король Теней мертв!

Глава 24 Сила Эланардриса

Среди Теней воцарилось горе и отчаяние. По зову Тариона они сошлись на руинах Эланардриса — послушать, что готовит им будущее. Многие после смерти Алита ощущали себя потерянными, и по рядам ходил шепот, что армия Теней не сможет продолжать существование без своего короля.

Тарион предвидел изменения в положении дел на войне. Новости о смерти Короля Теней разлетались быстро. Баланс сил мгновенно изменился — почуяв слабость врагов, друкаи обрели былую уверенность в себе. Они настойчиво прочесывали леса в поисках отрядов Теней, а воины, которые прежде верили в свою неуязвимость, становились все более робкими. Войско Теней выживало и процветало благодаря отчаянной смелости, но сейчас они слишком часто упускали инициативу в руки врага. Ход войны менялся.

Тарион прекрасно понимал, что происходит: охотники снова становились добычей.

После смерти Алита командование перешло к Тариону. Он собрал анарцев на руинах Эланардриса, чтобы онивспомнили, за что сражаются. Сотни Теней сгрудились вокруг костров с вытянувшимися от усталости, полными безнадежности лицами.

— Мы не можем допустить, чтобы наши воины теряли боевой дух, — сказал Тарион. Он стоял на остатках стены, которая когда-то отделяла восточный сад от летней лужайки. — Если друкаи перестанут нас бояться, мы проиграем.

— Мы продолжим сражаться! — заявил Касадир — единственный переживший резню в Атель Юрануире.

Он оглядел остальных, но встретил лишь вялую поддержку.

— Как мы будем сражаться без Короля Теней? — раздался голос из темноты. — Враги становятся сильнее, а нас все меньше.

— Это правда, — согласился другой голос. — Я вернулся из Крейса, новости оттуда невеселые. На Ултуан прибыло свежее войско, Морати отозвала его из колоний. Я не знаю, сколько точно там солдат, но не меньше десяти тысяч, и все они закаленные в боях ветераны. Они сошли на берег в Котике. Боюсь, что к концу года Морати наложит лапу и на это княжество.

— Тогда нам нужно удвоить усилия в Нагарите, чтобы Каледор мог бросить свои силы на борьбу с новой угрозой, возразил Касадир.

Тарион вздохнул и нахмурился.

— Все не так просто, — сказал он. — Если на восток пришло подкрепление, командиры Морати скорее всего отведут свои отряды в Нагарит, чтобы отдохнуть и пополнить запасы перед наступлением в следующем году.

— Значит, нам достанется больше добычи, — прорычал Касадир, и многие Идущие по Тени согласились с ним.

— В какой-то степени это так, — продолжал Тарион. — Но если вдуматься, солдат в Нагарите станет на несколько тысяч больше. Я сомневаюсь, что они будут сидеть без дела, пока мы нападаем на их товарищей.

Слушатели начали понимать, к чему он клонит. Среди Идущих по Тени побежал тревожный шепоток.

— И что ты предлагаешь делать, капитан? — спросил Анранейр. — Возвращающиеся войска пройдут по Драконьему перевалу и перевалу Феникса; может, мы сумеем собраться и напасть на них на марше?

— Они будут готовы к такой возможности, — покачал головой Тарион. — Нас осталось меньше двух сотен, за шесть лет мы понесли немалые потери. Мы можем совершать вылазки на проходящие колонны друкаев и при этом беречь свои силы, но мало чего добьемся. Потеря нескольких сотен солдат для них сущий пустяк.

— И все же мы можем по-прежнему вредить друкаям, я уверен, — возразил Анранейр. Юноша передернул плечами. — Пока я не могу сказать как. Если собрать все силы вместе, мы сумеем нанести еще один решительный удар, но, скорее всего, он станет последним.

— Нас все меньше и меньше, глупо это отрицать, — тихо произнес Тарион. — В прямом противостоянии у нас нет надежды на победу. Что еще происходит на востоке, Тетион?

— В целом, если мы не оттянем подкрепление друкаев на себя, расстановка сил останется такой же, — сообщил Идущий по Тени. — Враги владеют Нагаритом, Крейсом и Тираноком, а также большей частью Эллириона и Котика. Лотерн часто осаждают. В тех городах и княжествах, что еще не попали под власть Анлека, постоянно вспыхивают восстания культов. Ходят слухи, что маги Сафери сражаются между собой, поскольку в их рядах есть предатели, переметнувшиеся на сторону черной магии.

— Даже владения Каледора не избежали смуты. Пока Король-Феникс ведет войну, в его горное княжество проникли культы и сеют раздор. Многие каледорцы поддерживают короля, но в первую очередь они будут защищать собственное княжество, а не отдавать жизни за чужие. В начале года поймали нескольких жрецов Ваула, которые помогали Анлеку — делали для друкаев волшебное оружие и доспехи и контрабандой переправляли их через Тиранок. Главный жрец сбежал, прихватив с собой священный молот своего бога. Я уверен, что сейчас он трудится в Анлеке, кует новое оружие для нагаритских князей.

— Разве ни у кого не найдется обнадеживающих новостей? — спросил Тарион.

Эльфы вокруг костра тягостно вздыхали и качали головами.

— Тогда пора рассказать, зачем я собрал вас здесь, — продолжил командир. — Я разговаривал с Королем Теней перед гем, как он ушел в Атель Юрануир. Я поделился с ним своими сомнениями. Он внимательно меня выслушал и дал мне указания, которым мы и будем следовать. Армия Теней снова соберется вместе, — торжественно сказал Тарион. Ему ответом были обрадованные возгласы, но командир жестом оборвал их. — Не для сражений. Мы не сможем победить силой. Хитрость и обман полезны не менее, чем лук и меч, и при помощи хитрости и обмана мы должны поставить друкаев в выгодное для нас положение.

Некоторые эльфы закивали; на лицах других застыло непонимание.

— Друкаи полны уверенности в себе. И у них есть на это право. Если мы встретимся с новыми силами лицом к лицу, мы проиграем. Нет, мы не станем воевать подобным образом. Мы заляжем в укрытие и будем выжидать подходящей возможности. Пусть друкаи думают, что сокрушили нас. Мы позволим им наслаждаться иллюзией победы, ведь она заденет только нашу гордость. Они сосредоточат внимание на новых кампаниях на востоке и будут считать, что имеют полную власть над Нагаритом. Тогда, и только тогда мы нанесем удар, восстанем из тени, чтобы поразить врагов и заставить их снова бояться и ненавидеть нас.

— И где ты предлагаешь спрятаться? — спросил Касадир. — Если мы укроемся среди населения, нас могут выследить культы, а если по-прежнему будем жить в лесах, то почему бы не продолжить сражаться?

Тарион встал и развел руки в стороны, будто обнимая руины. Покосившиеся камни Эланардриса светились в отблесках костров рубиновым цветом; их затянуло мхом и плющом, а когда-то ухоженные сады превратились в дикие заросли.

— Тут мы появились на свет, и тут мы возродимся снова, — провозгласил Тарион. — Я много думал о прошлом и будущем. Хотя землями Нагарита управляет Морати, многие страдают под ее гнетом. Некоторые жители сочувствуют нашему делу, и среди них есть те, кто работает на Морати и ее прислужников. Мы приведем сюда тех, кому можно доверять, и детей, и взрослых, и вырастим новое поколение Теней. Война закончится нескоро, надо глядеть в будущее.

Тарион принялся расхаживать вокруг костра, обводя взглядом своих воинов.

— Вы не должны сомневаться — что бы ни случилось, мы не сдадимся. Возможно, что никто из нас не доживет до победы, поэтому надо заложить основы, чтобы армия Теней продолжала сражаться и после нашей смерти. Пока в Анлеке жив дух сопротивления, друкаям не видать окончательной победы. Эланардриса больше нет, он стал горькой историей. От процветавшей здесь династии остались голые камни и воспоминания о лучших временах. Я не буду отстраивать заново особняк или высаживать сады. Не в камнях и цементе сила Эланардриса, а в крови его жителей и в силе земли. Это по-прежнему наша земля, и она нуждается в том, чтобы на ней жили. Пока мы дышим и боремся, Эланардрис не умрет.

Тайными путями до недовольных наггароттов — тех, кто служил из страха, а не из верности — дошел интересный слух. Им предлагали бежать из родных мест. До Эланарадриса добирались немногие. Они приходили по одному и парами, исчезали под покровом ночи из домов и гарнизонов — и встречались в укромных местах с воинами Теней. Иногда через холмы и болота приходили в поисках убежища целые семьи.

Тарион опасался шпионов Анлека, поэтому лично опрашивал всех ищущих укрытия и убивал на месте каждого, кто вызывал подозрения. Он знал, что некоторые невиновны, но от соблюдения тайны зависели жизни многих эльфов. Крайне важно было держать друкаев в неведении насчет тоненького ручейка беженцев, которые прятались от тирании. Малейшее подозрение, что не все идет в соответствии с их желаниями, вызвало бы гнев Анлека.

Старые лагеря беженцев за прошедшие годы пришли в запустение, поэтому Тени и их подопечные выстроили новые. В пещерах и самом сердце горных лесов они прятали еду и одежду, одеяла и воду.

Под сплетенными из веток крышами, в укрытиях из камней, в гротах за завесами водопадов и в спрятанных в тростниках болот хижинах новые жители Эланардриса влачили свое существование. Когда Тарион посещал их жилища, его охватывало странное спокойствие: бесшумные эльфы благодарили за спасение, но все отличались крайней осторожностью. Они мало говорили об оставленной в прошлом жизни, и лишь немногие осмеливались гадать о том, что их ждет. Даже дети вели себя на удивление тихо; от них нечасто можно было услышать выражение невинной радости, а смех и вовсе стал редкостью. Выживание превратилось в цель жизни; избежать внимания друкаев и увидеть новый рассвет считалось удачей.

Несмотря на предположения Тариона, друкаи не отозвали с востока потрепанные, уставшие войска. К уже имеющимся силам добавили подкрепление из колоний, и командиры Морати подгоняли своих солдат все жестче. Благодаря агрессивной политике ведения войны, в Нагарите стало немного безопаснее, хотя остальные княжества Ултуана страдали от нее.

Тени патрулировали границы, но без необходимости не нападали. Тарион не хотел привлекать внимание к армии Теней, а бездействие подкрепляло уверенность, что смерть Короля Теней привела к ее развалу. Ветерана уязвляло то, что он позволяет друкаям злорадствовать, но гордость пришлось принести в жертву ради великой цели.

Весной восьмого года войны Теней в Эланардрисе родился ребенок, первый с начала сопротивления. Событие не праздновали, потому что оно вызвало у всех смешанные чувства. То, что в когда-то заброшенные земли пришла новая жизнь, можно было считать добрым знаком, но многие задумывались, какая судьба ожидает девочку, когда она вырастет.

В следующие годы новорожденных прибавилось. Тарион часто думал, кем им суждено стать. Он всем передал пожелание Алита, чтобы детей растили в традициях анарцев, а когда те подрастут, обучили искусству Теней. Они должны уметь ловить рыбу и охотиться, обращаться с мечом и луком, произносить заветные слова Курноуса. Хотя конца войны пока не было видно, Тарион не переставал надеяться, что указания Короля Теней окажутся ненужными. Он мечтал, чтобы дети Эланардриса росли в мире, сильными и гордыми.

Нового правителя Эланардриса также беспокоило, какие черты получат дети при таком воспитании. Его мучила совесть, когда он думал он том, что придется воспитывать детей в атмосфере ненависти к друкаям, но он обещал, что будет придерживаться заветов Короля Теней. Руны мести и теней стали гербом Эланардриса. Их рисовали на стенах пещер и вырезали на коре деревьев. Ими украшали амулеты и броши. Тариону они напоминали о культах, против которых сражались Тени, но он не мог запретить подданным выражать подобным образом страх и надежду. Многие после смерти Алита цеплялись за эти символы как за последнюю тростинку.

Годы текли медленно, и каждое короткое лето, пока войска друкаев находились на марше, несло тревогу; каждая зима давалась тяжелым трудом, еды не хватало, с севера дул холодный ветер, и снег собирался сугробами на крышах жилищ. Некоторые Тени обзавелись семьями, другие поклялись оставаться в одиночестве. Они несли стражу на анарских землях, и тайные наблюдатели были готовы поразить врага при малейшей опасности. Их отточенным навыкам редко находилось применение, негостеприимные горы пресекали интерес друкаев к Эланардрису не меньше, чем стена копий и лес луков.

Каждый год в память Короля Теней устраивали охоту. Тени гнали через горные леса оленя и подносили часть добычи Курноусу и погибшему королю.

С каждым годом Тарион старался меньше вспоминать о Короле Теней и больше — об Алите, но задача оказалась сложной. О похождениях Короля рассказывали у костров, сказки о его подвигах повторяли на ночь малышам. Он был легендой при жизни, а после смерти стал мифом. Многие из тех, кто теперь жил в Эланардрисе, даже не знали его имени и называли лишь по титулу. Тарион старался сохранить живыми воспоминания о стоящем за легендой эльфе, но порой ему казалось, что он плывет против течения. Его подданные жили в отчаянии, и сказочный персонаж утешал их гораздо больше, чем смертный из плоти и крови, который жил когда-то на землях, где теперь обитали они. Они чувствовали себя в безопасности, когда представляли, что его дух присматривает за ними. Более осведомленные заявляли, что Король Теней был волком, а не пастухом, и, скорее всего, мстит друкаям в Мирае, а не следит за своим стадом.

Народ Эланардриса влачил тяжелое существование, но выживал год за годом и следил за новостями, будучи до поры в стороне от войны. В княжестве воцарилась своего рода стабильность. Теневое общество обрастало собственными традициями и законами, верой и привычками. Никто не знал, кто первый назвал их аесанарцами — новыми анарцами, — но им помогало то, что теперь у народа есть имя. Тариону подданные дали титул первого князя аесанарцев, и он считался регентом до тех пор, пока не появится новый Король Теней. Практичные и находчивые аесанарцы залечивали раны и набирали силы в ожидании вожака и того дня, когда война Теней начнется заново.

Этот день наступил на тринадцатый год гражданской войны, он же — девятый после падения флага анарцев в Темных топях.

В тени старого особняка в свете костров снова встретились Идущие по Тени. Тарион созвал их по просьбе Касадира. Тот не хотел объяснять, зачем, и сказал лишь, что к нему прибыл гонец с важными новостями, которые следует знать всем. Касадир быстро повторил это собравшимся аесанарцам и призвал их к строжайшей секретности.

В круг света вошел закутанный в плащ из вороньих перьев эльф с конем в поводу.

— Это Эльтириор, вороний герольд, — представил его Касадир.

Среди собравшихся пробежал шепот; Эльтириор считался частью легенды о Короле Теней. Многие встречали его раньше, но далеко не все.

— Расскажи нам, что ты слышал, — попросил Касадир, сел и жестом указал на место справа от себя.

Эльтириор прошептал что-то своему коню, и тот побрел по бывшей лужайке летнего сада. Лишь тогда вороний герольд уселся со скрещенными ногами рядом с Касадиром.

— В Анлеке новая власть, — сообщил вороний герольд. Его заявление вызвало волну изумленных вздохов. — Друкаи говорят о новом правителе с почтением и называют его Королем-Колдуном.

— Кто такой этот Король-Колдун? — спросил Тарной.

— Я не знаю. Сколько я ни спрашивал и не подслушивал, никто не знает. Кое-кто считает, что это Хотек, жрец-отступник, который сбежал из Каледора несколько лет назад. Другие верят в то, что Морати приняла под свое крыло князя Аландриана и передала ему правление в благодарность за убийство Алита Анара.

— Говорят, что его благословили все китараи. Я слышал, что ни одно оружие не способно нанести ему вред, и что сама Морати обучала его колдовству. Некоторые друкаи утверждают, будто Король-Колдун станет тем спасителем, что сотрет с лица земли их врагов и принесет Нагариту великую победу.

Эльтириор обвел изумрудным взглядом Идущих по Тени — все они внимательно его слушали.

— Мы все знаем, что порой правда смешивается с легендами, но я слышал страшные свидетельства о Колдуне, — предупредил Эльтириор. — Пожалуй, правильнее спрашивать: «что такое Король-Колдун». Один из пленников сказал, что от его взгляда плоть сходит с костей. Другой — что в нем горит огонь ненависти народа друкаев. И все твердят одно: это великий правитель Нагарита, и вскоре он будет властвовать надо всем Ултуаном.

— Россказни у лагерных костров, — возразил Тарной. — Возможно, Морати опасается, что война обернется против нее, вот и придумала Колдуна, чтобы припугнуть свои войска и заставить их слушаться.

— Хотя в твоих словах есть доля правды, боюсь, что стоит надеяться лишь на небольшое преувеличение, — возразил Эльтириор. — Слух широко распространен, ему истово верят, поэтому я не сомневаюсь, что армию друкаев действительно возглавил новый лорд.

— Что мы можем сделать? — спросил Анранейр. — Тарион, ты поведешь армию Теней на войну с новым тираном?

— Если мы все сойдемся на том, что надо действовать, то поведу, — подтвердил правитель Эланардриса. — Но я не Король Теней. Я не берусь утверждать, что у меня хватит силы и хитрости, чтобы обмануть подобного врага.

— Разве без Короля Теней мы можем считать себя армией Теней? — спросила Юрайн. Она получила звание Идущей по Тени совсем недавно. Эльфийка с воодушевлением оглядела товарищей. — Король Теней обладает даром придавать отваги слабым и вселять страх в сердца друкаев. Разве имеет значение, кто носит этот титул?

— Имеет, если носитель не соответствует титулу, — произнес Касадир. — Я бы не стал примерять на себя его мантию. Быть лидером это одно, быть правителем — другое. Король Теней объединяет в себе больше, чем оба понятия по отдельности. Он должен стать гневом и местью, неотступной и бесконечной. Стать живым символом, воплощением всего, за что мы сражаемся, во что верим…

— Среди нас есть эльф, способный на такое? — спросил Тарион.

Касадир улыбнулся, но его веселье тут же испарилось. Он покачал головой, точно отрицая невысказанное.

Все молчали. Идущие по Тени оглядывали друг друга, будто высматривая добровольцев. Некоторые качали головами: то ли от разочарования, то ли отвергая саму мысль о новом Короле Теней.

Эльтириор внезапно поднялся и потянулся к мечу. Его взгляд не отрывался от места за пределами света костра, рядом с особняком. Некоторые из Идущих по Тени тоже потянулись к оружию, другие принялись тревожно оглядываться.

Огни костра мигнули и побледнели. Один за другим языки пламени угасали, пока не остался последний — он отбрасывал слабый свет на Тариона и сидящих рядом эльфов.

— Что это? — прошипел Анранейр.

Из темноты доносился шорох и тяжелое дыхание. В звездном свете сияли золотые глаза. Идущие по Тени оборачивались во все стороны, высматривая призрачные видения, которые то появлялись, то исчезали, стоило только мигнуть.

Облака над горами разошлись, и поляну залил свет полной луны Сариоур. Там, где только что клубились тени и тьма, появился затянутый в черную одежду эльф. Его лицо скрывал глубокий капюшон. Эльф стоял неподвижно, со скрещенными на груди руками и склоненной головой.

Темнота вокруг лагеря взорвалась многоголосым волчьим воем.

— Кто ты? — спросил Тарион с мечом в руке. — Что тебе нужно?

— Я Король Теней, — ответил Алит Анар и откинул капюшон. — И мне нужна месть.

Глава 25 Возвращение в Анлек

Поднялся гам; недоверчивые выкрики мешались с возгласами удивления и радости. Идущие по Тени сгрудились вокруг Алита. На границе света костров расхаживали огромные волки, их лай и визг тоже добавляли шума.

Эльтириор стоял чуть в стороне и подозрительно наблюдал за происходящим. Он встретился глазами с Алитом, и Король Теней замахал рукой своим воинам, чтобы они расступились. Алит пошел по высокой траве к дальнему краю поляны, а Тени занялись разжиганием костров. Руины наполнились оживленной, радостной атмосферой.

— Обман? — спросил Эльтириор, когда Алит подошел к нему.

Король Теней пожал плечами и улыбнулся.

— Новый миф, — ответил он. — Только Касадир знал правду.

— И какая она? — строго спросил Эльтириор. — Нечестно обманывать своих последователей таким образом.

Алит жестом пригласил вороньего герольда идти за ним. Они вышли за пределы лагеря и зашагали по заросшей, когда-то вымощенной мрамором дорожке к разрушенному летнему домику.

— Это был вынужденный обман. — Алит сорвал цветок лунного вьюнка, что разросся на обгорелой стене. — И не я его начал.

Эльтириор с сомнением приподнял бровь.

— Честно, — продолжал Алит. — В ту ночь я собирался сразиться с Аландрианом и каинитскими ведьмами, но Хиллраллион оглушил меня со спины. Я потерял сознание, он забрал лунный лук и выдал себя за меня. Когда я очнулся, Касадир уже затащил меня на крышу. Хиллраллион и другие воины заплатили за мою свободу жизнью. Я не хотел пренебрегать их жертвой и делать ее напрасной, поэтому бежал вместе с Касадиром. Он единственный, кто знает, что произошло.

— Это не объясняет, где ты пропадал последние семь лет, — возразил Эльтириор. — Ты бросил свой народ.

— Нет! — отрезал Алит. Он прикрыл глаза и заставил себя успокоиться. — События оборачивались против нас, и моему народу требовался спокойный, уравновешенный правитель. Еще до Атель Юрануира Тарной предлагай мне создать в Эланардрисе новое убежище, и я согласился. Я бы не смог построить того, что построил он. Он подарил анарцам такое будущее, которого я бы им не дал. Хотя я не планировал подобного исхода, моя смерть подарила Теням хотя бы видимость покоя. Друкаи с готовностью поверили, что армии Теней пришел конец. Мое исчезновение дало анарцам время, чтобы собраться с силами и ступить на новый путь. Останься я живым, Аландриан продолжил бы охоту. Дважды он почти поймал меня, и оба раза обошлись во множество жизней — дорогих мне жизней. Я видел, как упал Хиллраллион, и понял тогда, что наибольшую опасность для своего народа представляю я сам и та ненависть, которую испытывают ко мне друкаи. Я своего рода символ, но подобное положение вещей имеет две стороны. Я — воплощение сопротивления, и смелые наггаротты хотят примкнуть к моему делу. Но также сильно раздражаю друкаев, которые жаждут власти и полного подчинения. Я решил исчезнуть. Вернулся ненадолго в Авелорн и снова бегал с братьями и сестрами — волками. Должен признать, я наслаждался беспечностью. Но долг напоминал о себе — шел год за годом, и я начинал понимать, что не обрету покоя. Хотя Король Теней должен был умереть, он не мог оставаться мертвым вечно. Я вернулся в Эланардрис и связался с Касадиром. Он рассказал мне обо всем, что здесь происходило, а сегодня утром сообщил о твоем прибытии.

— И почему ты вернулся именно сейчас?

— Ты и сам знаешь ответ. — Алит встал, подошел к обрушившейся стене летнего домика и уставился на запад.

— Король-Колдун, — произнес Эльтириор.

Не оборачиваясь, Алит кивнул.

— Я тоже слышал о нем. Даже в Котике и Крейсе его приход к власти представляют как грядущий расцвет Нагарита. Он вызывает у друкаев одновременно страх и восхищение. Я никогда не замечал среди них беззаветной преданности, если не считать безнадежных фанатиков культов. Никто из известных мне эльфов не смог бы добиться ее, и тем не менее Колдун правит Анлеком, а Морати его поддерживает. Я должен узнать, кто он.

— Боюсь, мы все вскоре это узнаем. — Эльтириор встал рядом с Алитом. — Я рад, что ты жив, Алит Анар.

— Я тоже, — ухмыльнулся Король Теней.

Алит попросил, чтобы его возвращение держали в тайне. Он отказался рассказывать, что с ним произошло, и полностью игнорировал расспросы о смерти и воскрешении. Алит просто заверил своих последователей, что вернулся, чтобы вести их к новым победам, и по-прежнему жаждет наказать друкаев. Некоторые горели желанием разнести новость о его триумфальном возвращении по всему Нагариту, но Алит велел им придержать языки.

— Весь Ултуан вскоре узнает, что Король Теней жив, — сказал он с загадочной улыбкой, но подробностей никому добиться не удалось.

Алит также приказал, чтобы Идущие по Тени приступили к сбору войска и готовили солдат, но делали это под предлогом, что Тарной собирается выступить против Короля-Колдуна. Подготовку держали в тайне от остального населения Эланардриса. Алит должен был встретить армию Теней на развалинах особняка. На вопрос, когда произойдет встреча, Алит дал еще один загадочный ответ:

— Вы сами поймете, когда настанет время выступать.

Анлек еще никогда не выглядел таким грозным. Когда Алит впервые увидел цитадель, она показалась ему устрашающей. Друкаи расширяли и достраивали город в соответствии со своими извращенными, кровожадными представлениями о красоте и безопасности. Над сторожками у ворот на пиках торчали головы, бойницы выглядели рядами длинных клыков. Над городом постоянно кружили стаи ворон и падальщиков; время от времени они опускались и клевали выставленные напоказ трупы.

Среди фиолетовых знамен Нагарита на ветру развевались также черные и красные штандарты с символами китараев; их украшали черепа и кости тех, кто имел несчастье вызвать неудовольствие правителей города. В тысячах жаровен на стенах горел огонь, и всю цитадель затянуло плотным одеялом дыма.

Звуки города тоже ужасали. Непрерывному нестройному звону гонгов и колоколов, рокоту барабанов вторило карканье ворон и вопли стервятников — в храмах проходили кровавые ритуалы. В общем шуме то и дело слышались визгливые вопли радости и крики боли.

Ветер разносил запах горелой плоти. Темная магия струилась повсюду. Создаваемая ей завеса зла заставила Алита содрогнуться. Его разобрал неестественный холод, и князь плотнее закутался в простой синий плащ.

Он сделал глубокий вдох и направился к сторожевым будкам у восточных ворот.

Алит пришел искать ответы, он хотел узнать, кто скрывается за загадочным титулом Короля-Колдуна. Его вела и другая цель, более личная. Почти всю жизнь друкаи отнимали у него кого-то или что-то: семью, друзей, любовь, земли. Но потом они нанесли ему оскорбление, которое Алит не мог оставить безнаказанным. Они забрали лунный лук.

Длинными летними ночами в Авелорне лук нашептывал ему во сне. Когда Алит прятался в святилищах Курноуса в Кольцевых горах, в его голове отдавались крики боли. Алит не стал говорить Эльтириору, но главной причиной его возвращения стал лук. Он потерял семью. Его друзья погибли. Его земли превратились в пустоши. Все это пропало безвозвратно. Но лунный лук… У Алита еще оставалась возможность спасти его.

В городе к Алиту вернулась уверенность. Со спокойным видом он направился к дворцу Аэнариона. Он не знал, где хранят лук, но не сомневался, что тот находится в цитадели. Он выкрадет его из-под носа у Морати и таким образом объявит о возвращении Короля Теней.

Ведущая к главным воротам лестница пестрела пятнами крови. Через каждую пару ступеней на ней стояли часовые с шипастыми алебардами наготове. Несмотря на стражу, ворота были открыты, и постоянный поток друкаев двигался туда и обратно. Алит присоединился к тем, кто ожидал входа, и старался не обращать внимания на стоящих по бокам суровых воинов. Шаг за шагом очередь продвигалась вперед, и наконец Алит вошел в прохладный полумрак цитадели.

Большинство посетителей поднималось по центральной лестнице; скорее всего, они шли на аудиенцию к придворным Анлека. Алит свернул в сторону и принялся высматривать слуг. Проведенное в Тор Анроке время научило его тому, что черные ходы часто оказывались более быстрым и безопасным путем. Вскоре он заметил, как из-за гобелена с изображением Аэнариона верхом на драконе Индраугнире выскочил запыхавшийся паж. Алит на миг задумался, знал ли Аэнарион, на какой безумной женщине он женился, и догадывался ли о жестокости, которую невольно принес в мир.

Алит подошел к тайному проходу и взглянул на огромный портрет. Одетый в золотые доспехи первый Король-Феникс выглядел воплощением благородного лорда и воина — таким и описывала его легенда. И тем не менее в правой руке он сжимал меч Каина. Даже вышитое серебряной и красной нитью, мрачное оружие излучало смерть. Каледор Укротитель Драконов предсказал, что в тот момент, когда Аэнарион взял роковой клинок, он навлек на себя проклятие. Возможно, подумал Алит, он навлек его на всех нас.

Алит проскользнул за гобелен и обнаружил узкую арку. За ней начиналась ведущая наверх лестница. Алит начал подниматься по витым ступенькам — он не знал, куда направляется, но решил довериться чутью. Когда он поднялся примерно на две трети высоты башни, то свернул с лестницы в широкую галерею с множеством альковов. В них стояли мраморные изображения князей, что сражались на стороне Аэнариона. Лица некоторых статуй были стесаны, на их месте кровью написаны грубые слова. Изваяния князей, которые продолжали служить новым правителям Анлека, стояли нетронутыми. Большинства Алит не знал, но некоторые оказались знакомыми.

Одна из статуй заставила его остановиться. Мраморное лицо походило на его собственное, и через миг Алит догадался, что видит изображение молодого Эолорана Анара. В глаза статуи вбили окровавленные гвозди. Эолоран погиб, и его смерть стала одной из многих, за которые мстил Король Теней, но напоминание о деде что-то всколыхнуло в душе Алита.

Он пришел забрать украденный лунный лук. Но, возможно, у него получится прихватить с собой еще кое-что? Вдруг настоящий Эолоран жив? Может, он заперт в темницах Анлека? Алит решил, что обязательно проверит. Он развернулся обратно к лестнице и начал спуск в подземелья цитадели.

Алит ожидал увидеть жуткую картину, полную мучений и боли. Но, в противоположность его ожиданиям, подземелья Анлека освещались золотистым светом фонарей, и там царила тишина. Он не встретил стражников и, побродив по узким коридорам, обнаружил несколько чистых и пустых застенков. Вокруг не оказалось ни души. Ничего не понимая, Алит направился к главной лестнице и принялся разыскивать крыло челяди — по его расчетам, оно должно было находиться на несколько уровней выше подвалов.

Там его ждала уже привычная по Тор Анроку обстановка, но с поправкой на образ жизни друкаев. Слуги и служанки сновали туда-сюда, многих украшали шрамы и прочие следы насилия. Некоторые носили амулеты темных богов, другие одевались в броские мантии культов удовольствия. Они рычали и огрызались друг на друга при встрече и корчились в страхе, когда мимо, выкрикивая приказы и размахивая кнутами, проходили дворецкие.

Алит ухватил за руку пробегавшую мимо молодую служанку с пустым подносом. Она со страхом уставилась на него, и Алит отвел ее в сторону.

— Только пальцем меня тронь — и будешь отвечать перед князем Келтрайном, — скорее с испугом, чем с угрозой заявила она.

Алит тут же отпустил девушку и поднял перед собой руки.

— Я тут новенький, — сказал он, — Не знаю, что делать.

Служанка успокоилась, откинула черные волосы и приняла важный вид. Очевидно, он был не первым новичком, который совершал ошибки.

— Кому ты служишь? — спросила девушка.

— Князю Аландриану. — Алит выпалил первое имя, которое пришло ему в голову.

Служанка кивнула.

— Хорошо устроился. — Она показала Алиту, чтобы тот следовал за ней.

Девушка провела его в пустую кладовку, с голыми полками и пыльным полом.

— Опасайся Эрентиона, он самый жестокий из всех старших, — посоветовала служанка, и Алит благодарно закивал. — И не переходи дорогу Мендиету. Он хитрый и с удовольствием вонзит нож в спину, даже не зная твоего имени.

— Меня зовут Атенитор, — с улыбкой представился Алит, но девушка только нахмурилась.

— Чем меньше людей знает, как тебя зовут, тем лучше. Имена привлекают внимание, а излишнее внимание может плохо сказаться на твоем здоровье.

— Боюсь, что я уже привлек внимание, — с волнением признался Алит. — Мне дали поручение, но я не знаю, как его выполнить.

— И что тебе надо сделать?

— У меня есть послание для… для Эолорана Анара, от князя Аландриана, — тихо произнес Алит. Он бросил пугливый взгляд на закрытую дверь. — Я сходил в темницу, но там все камеры пустые!

Девушка рассмеялась, но Алит не смог понять, что слышит в ее смехе — презрение или веселье.

— Пленников не держат в цитадели, — хихикала она. — Их отправляют в храмы для жертвоприношений.

— Тогда меня разыграли? — Алит подавил поднимающееся волнение. — Такого пленника нет?

— Тут есть Эолоран Анар, — возразила служанка, и Алит с облегчением закивал. — Но он не пленник. Его покои находятся в западной башне.

Не пленник? Алит отложил смятение до лучших времен, расспросил, как пройти к башне, и попрощался.

В западной башне Алита снова удивило отсутствие стражи. Он пришел к выводу, что по свойственной им наглости и самомнению друкаи считают, будто никто не рискнет проникнуть в сердце их столицы. Следуя инструкциям, полученным от служанки, он быстро поднялся на этаж, где жил Эолоран Анар. Там он оказался перед полуоткрытой, ничем не примечательной черной дверью. Алит постучался, но ему никто не ответил. Тогда он огляделся по сторонам, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь.

Комната отличалась простой обстановкой. Через широкое, выходящее на балкон окно лился солнечный свет. В плетеном кресле кто-то расположился спиной к двери. Алит бросил взгляд в соседнюю спальню и тихо вышел на балкон.

Эолоран Анар сидел с закрытыми глазами, подставив солнцу лицо. На первый взгляд Алиту показалось, что дед спит. Он перенесся на много лет назад, в то время, когда еще не знал горя. Он вспомнил, как они сидели в саду, и дед так же дремал на летнем солнце. Алит с друзьями играли рядом, пока шум не будил деда. Тогда он мягко корил детей за то, что мешают старику, а потом вставал с кресла и присоединялся к играм.

Воспоминание растворилось в языках пламени и черном дыму, оставив картину выжженного Эланардриса и прибитых к стенам особняка тел его друзей. Алит невольно зарычал.

— Дед? — спустя какое-то время прошептал Алит и присел на корточки рядом с креслом.

Эолоран зашевелился и что-то пробормотал.

— Эолоран, — громче позвал Алит.

Дед повернул голову; брови сурово сошлись над закрытыми глазами.

— Кто здесь? — хриплым шепотом спросил он.

— Это я, Алит.

— Оставь меня в покое со своими трюками, — отрезал Эолоран. — Алит мертв. Ты убил их всех. Убери свои видения.

— Нет, дед, это действительно я.

Король Теней положил ладонь на руку деда и бережно сжал ее.

— Я заберу тебя отсюда, — пообещал он.

— Ты не обманешь меня, — ответил Эолоран. — Ты лишил меня зрения, но сделать из меня дурака не в твоих силах.

— Посмотри на меня, я действительно Алит.

Эолоран повернул голову и открыл глаза — под веками оказались пустые, безжизненные бельма.

— Ты все еще наслаждаешься делом своих рук, демон? — сказал он. — Я лишил тебя удовольствия слушать мои крики, когда ты ослеплял меня, и сейчас ты не увидишь, как гаснет зародившаяся надежда.

— Я найду тебе лекарей, дед. — Алит потянул Эолорана за руку, чтобы заставить его подняться с кресла. — Маги Сафери сумеют вернуть тебе зрение. Пошли, мне надо спешить.

— Ты же хочешь, чтобы я ушел, да? — Эолоран отдернул руку. — Сколько душ она пообещала тебя за то, что я уйду? Тысячу и еще одну? Я не возьму их смерть на свою совесть. Ты можешь угрожать, издеваться, искушать меня, но я не дам тебе заключить адскую сделку.

Ты должен пойти со мной, — со слезами на глазах взмолился Алит. Пожалуйста, поверь мне, я действительно Алит!

Я не собираюсь ничему верить. Мне и так достаточно мучений. Ты держишь меня в этом мерзком месте, где я чувствую запах жертвенных костров и слышу крики несчастных. Ты оставляешь мою дверь открытой и говоришь, что я могу уйти в любое время, но прекрасно знаешь, что я этого не сделаю. Моя душа останется чистой. Когда я попаду в Мирай, меня не будут преследовать тени убитых в обмен на мою свободу эльфов. Я проведу здесь тысячу лет и выдержу любые придуманные тобой страдания, но не сдамся.

Алит отступил назад; от горя и ярости его сотрясала дрожь. Он мог забрать Эолорана силой, но если старый эльф говорил правду, то он не хотел платить назначенную Морати цену. Алит вытащил припрятанный за поясом мантии нож, чтобы избавить старика от страданий. Князь потянулся к горлу Эолорана, но рука тряслась, и он отдернул ее. Он не мог убить деда. Хотя сердце Алита разрывалось, ему оставалось лишь одно: поступить так, как его воспитывали, а именно — уважить желания деда. Он наклонился и поцеловал Эолорана в лоб.

— Прощай, дед, — сдавленным голосом прошептал Алит. — Умри с миром и достоинством.

Это было еще одно унижение, за которое следовало отомстить. Горе Алита оборачивалось холодной яростью, поддерживавшей его уже много лет.

При помощи тех же хитрых расспросов и притворства, что помогли ему найти Эолорана, Алит узнал, что лунный лук выставлен напоказ вместе с другими трофеями, захваченными друкаями. Поиски привели его в полукруглую галерею над одним из главных залов. Помещение внизу пустовало, но по галерее расхаживали и рассматривали диковинки дюжины друкаев. Выставку охраняли несколько скучающих солдат.

Алит какое-то время шатался вместе с толпой. Он осмотрел сорванные со стен Тор Анрока знамена Бел Шанаара, плащ из шкуры белого льва, снятый с крейсийского князя, солнечное копье, принадлежащее когда-то князю Эур Эатану из Котика, обгорелую кору энта Авелорна. Алиту приходилось скрывать отвращение при виде мерзких реликвий, но в конце концов он вышел к лунному луку.

Тот лежал на фиолетовой подушке тусклым и безжизненным куском металла. Надпись на табличке гласила: «Лук так называемого Короля Теней, убитого Хеллеброн, жрицей Каина». Алит посмотрел на свое любимое оружие и покачал головой. Солдат неподалеку равнодушно рассматривал свои ногти. Алит протолкался через толпу и подошел к нему.

— Я позаимствую у тебя кое-что, — произнес Алит.

Молниеносно он выхватил меч из ножен на поясе солдата, воткнул клинок ему в живот, повернул и резким движением вытащил.

Поднялась суматоха, друкаи разразились тревожными криками. Некоторые пытались схватить преступника — Алит с наслаждением убивал их и отбрасывал в сторону тела, пробираясь к лунному луку. Другие пытались бежать, но Алит беспощадно рубил всех, до кого мог дотянуться.

Он добежал до лука и подхватил его с подушки — лук ожил при его прикосновении. По руке растеклось тепло, и на грани слуха запел хор нежных голосов.

Часовые приближались с обнаженными мечами. Алит вскочил на обрамляющую галерею деревянную балюстраду. Он собирался прыгнуть вниз, в зал, но тут кое-что привлекло его внимание.

В середине галереи лежал простой обруч из серебра и золота с выложенной драгоценными камнями звездой — корона Нагарита. Алит пробежал по балюстраде, перепрыгнул через пронесшийся мимо меч друкая и приземлился рядом с короной. Ловко развернулся, отбил следующий удар и проткнул противнику горло. Тут же с полуоборота князь ударил второго друкая ногой в лицо, перепрыгнул через него и вонзил меч в спину. Следующий удар он отбил лунным луком и прочертил по лицу солдата тонкую кровавую полосу мечом. Затем сбил воина с ног толчком плеча и добил уколом в бок, пока тот падал.

— Я прихвачу еще и это, — засмеялся Алит.

Он перекинул лунный лук через плечо, поднырнул под свистнувший над головой меч и свободной рукой подхватил корону Нагарита. Натянул ее на голову и отпрыгнул от целящегося в лицо клинка. От пинка по колену нападающий подался назад, но Алит продолжал теснить его, осыпая ударами, пока не нашел брешь в защите.

Прямым выпадом он прикончил последнего солдата и перепрыгнул через перила. Мягко приземлившись на ноги, он побежал к дверям в надежде, что они не заперты. Так и оказалось. Алит выскочил из зала в длинный коридор, где его ожидало неожиданное столпотворение. Слуги и придворные, толкаясь, пробирались к выходу, а отряд вооруженных солдат пытался прорваться в противоположном направлении. Алит заметил справа черный ход и запрыгнул на плечи одного из слуг. Эльф под ним пошатнулся, и Королю Теней пришлось спешно перескочить на голову визжащей аристократке. Затем он оттолкнулся и подпрыгнул к свисающему с потолка длинному полотнищу. Схватившись за него одной рукой, он пролетел над толпой и разжал руки только тогда, когда импровизированные качели перенесли его через головы стражей.

Алит сорвал скрывающий проход гобелен, швырнул его в преследователей и метнулся в темный коридор.

Он помчался вниз по ступеням, наобум проскакивая в арки и перебегая через лестничные площадки. Князь все равно не представлял, куда направляется, так что ему было все равно, куда поворачивать — направо или налево.

Он ворвался в двойную дверь и обнаружил, что оказался в приемной со сводчатым потолком. На кушетке извивалась обнаженная пара. Через окно на дальней стене комнаты виднелись крыши Анлека.

Алит на ходу воткнул меч между лопаток мужчины и пригвоздил его к эльфийке снизу. За спиной раздался топот ног, но Алит не стал оборачиваться. Он отпустил рукоять меча, обмотал плотным плащом руку и голову, с разбегу проломил окно и рухнул на вымощенный плитками пол балкона.

Там он перепрыгнул через перила и повис под ними, выискивая ногами опору на стене дворца. Опоры не находилось. Алит разжал руки и камнем упал на балкон этажом ниже. Хоть он и пытался смягчить приземление перекатом, одна лодыжка болезненно подвернулась. Алит сдержал крик боли, спрыгнул еще ниже и затерялся в лабиринте крыш и башен цитадели.

Вскорости он спустился со стены и смешался с толпой анлекцев.

Капитан стражи вполз в покои Морати на коленях. Он не отрывал глаз от пола и дрожал, как побитая собака.

— Мы нашли записку, ваше величество. — Капитан протянул лист пергамента. — Она была пришпилена стрелой к груди одного из моих солдат.

Морати подошла и вырвала пергамент из трясущейся руки. Она было отвернулась, но на полушаге остановилась.

— Встань, — прошипела она через плечо. — Город оцеплен?

— Да, ваше величество, — прошептал капитан. — Поиск продолжается.

В глазах Морати засверкал темный огонь.

— Его уже нет здесь, идиот! — взвизгнула королева и отвесила капитану пощечину.

Не обращая больше внимания на нерадивого подчиненного, Морати повернулась к нему спиной и развернула записку. Капитан потихоньку пятился к двери; одну руку он прижимал к вздувшейся царапине на лице, оставленной кольцами королевы. Текущая из раны кровь чернела на глазах, и друкай в ужасе остановился в дверях. По его лицу расползался синяк, кожа вздувалась, глаза заливало темной кровью. С влажным вздохом капитан упал на колени, схватился за горло, и тут же завалился на бок. С его губ стекала полоска черной слизи.

Морати прочла записку:

Дорогая Морати,

Представь себе, я еще жив. Если осмелишься, пришли своего нового любимца в Элапардрис.

Алит Анар, Король Теней.

Вместо подписи стояли выведенные кровью руны теней и мести.

Глава 26 Король-Колдун

Снег тихонько хрустел под ногами; армия Тенейсобиралась у развалин древнего особняка. Руины выглядели омерзительно, почерневшие камни все еще были устланы костями друкаев, а обожженная земля в тех местах, где Алит в свое время велел разложить погребальные костры, оставалась мертвой. В центре бывшего главного зала росло дерево, спальню Алита затянуло плющом и тернистым кустарником.

Шесть дней Тени тренировались здесь под началом Алита и расходились только ночью, чтобы не выдать себя огнями. Алита не покидала уверенность, что настал последний день тренировок. Разведчики донесли, что у подножия холмов расположилась армия друкаев, такая огромная, какой никто не видел за последние десятилетия. Она могла принадлежать только Колдуну.

Семь дней назад до Короля Теней дошли слухи, что войска покидают Анлек. Сначала он решил, что друкаи выступают на юг, к Тираноку, где стоял лагерем Каледор. Но на следующий день Алит узнал, что армия направляется на восток, к горам.

Пришло время встретиться с новым врагом. Алит чувствовал звенящую в воздухе неизбежность столкновения. Шел редкий снег, над горами нависли серые облака. Леса и горы охватило странное спокойствие, и лишь обостренные чувства Алита улавливали отголоски темной магии. Да, сказал он себе, сегодня я узнаю правду.

Ближе к полудню с востока донеслись крики — разведчики заметили спускающегося с гор всадника. Алит передал часовым приказ пропустить его, поскольку твердо знал, что это Эльтириор. Идущий по путям Морай-хег не мог пропустить столь знаменательный день.

И верно, вскоре к руинам подъехал вороний герольд. Его конь ловко выбирал дорогу между раскатившимися камнями и холмиками земли, которые укрывали останки погибших. Эльтириор откинул капюшон, открыв бледное, напряженное лицо. В правой руке он держал копье, но к середине древка был привязан сверток из пропитанной воском ткани. На ней сверкали капли воды.

Эльтириор заметил Алита и направил коня к нему.

— Вижу, что выманил из укрытия не только врага, — произнес Алит, когда вороний герольд спешился.

— Пришло время кое-что вернуть. — Он протянул копье.

— Что это?

— Разрежь веревки, когда приедет Король-Колдун, — ответил Эльтириор, — и увидишь.

— Ты знаешь, кто он такой? — спросил Алит.

Вороний герольд покачал головой.

— В твоем распоряжении больше глаз и ушей, чем есть у меня, — ответил он. — К тому же разве ты не ездил в Анлек, чтобы разузнать о нем?

— Меня отвлекли, — ответил Алит, хотя у него хватило совести покраснеть. — Я рад, что ты здесь.

— Нас осталось очень мало. Не думаю, что вороньи герольды переживут эту войну, — ответил Эльтириор. — Наше время прошло.

Алит поневоле встревожился. Среди его метаний и бед одно оставалось постоянным — поддержка Эльтириора. Вороний герольд был ему наставником, союзником и компаньоном. Иногда Алиту хотелось назвать его другом.

— За Нагаритом теперь присматривает Король Теней, — с невеселой улыбкой продолжал Эльтириор. — Морай-хег уступила место Курноусу и обратила всевидящий взгляд на другие земли.

Алит не знал, что ответить. Они молча стояли рядом и смотрели на запад. Довольно скоро показалось войско друкаев — по холмам на северо-западе потянулись длинные змеи колонн. Алит осмотрел небо в поисках драконов или мантикор, но ничего не увидел. Вроде все шло согласно его плану — Король-Колдун решил встретиться с ним лично.

Несмотря на все, что довелось испытать Алиту, его охватила тревога, когда друкайская армия рассыпалась по холмам. Количество солдат превышало все ожидания. На первый взгляд он оценил войско в сотню тысяч. Где противнику удалось найти столько воинов, Алит не знал. Неужели Морати копила силы все эти годы в ожидании подходящего предводителя?

Войско остановилось за пределами выстрела машин-копьеметателей. Намерения противника были ясными: он не хотел пугать Алита и сгонять его с места.

Перешептывания и крики тревоги заставили Алита обернуться к своим солдатам. Те показывали на небо, где появился и медленно опускался к земле дракон. Алит никогда не видел такого огромного зверя — вполовину больше, чем тот, на котором летал Керанион. Алит уже собирался дать приказ отступать к холмам, но остановился, когда дракон повернул обратно к армии друкаев и приземлился перед ней.

Высокий эльф легко спрыгнул на землю рядом с чудовищем. Воздух вокруг него дрожал дымкой темного тумана и жара. Алит пристально наблюдал за приближающимся Колдуном.

Тот был выше любого эльфа и одет в закрытый черный доспех. На щите с золотым узором сверкала ненавистью руна. От взгляда на нее у Алита жгло глаза. Меч в правой руке от рукояти до кончика лезвия окутывало голубое пламя; оно отбрасывало на снег пляшущие тени.

Внимание Алита привлек доспех. Пока Король-Колдун уверенным шагом поднимался на холм, Алит заметил, что латы на самом деле не черные, а подсвечены изнутри рубиновым светом. Вокруг друкая поднимались завитки пара. Алит вдруг с ужасом понял, что пластины и кольчужные вставки доспеха пылают жаром, будто их только что выковали. Там, где ступал Колдун, оставался талый снег и опаленная земля, а воздух будто отшатывался от него и сворачивался крохотными вихрями.

Тени внимательно наблюдали за Колдуном с луками наготове. Алит велел им не нападать без приказа; он хотел узнать, кто же посмел объявить себя правителем Нагарита. Численность войска Короля-Колдуна не оставляла сомнений, что за ним стоит вся мощь Анлека.

Когда Колдун вошел в покосившиеся старые ворота, Алит не смог оторвать взгляд от его глаз. В черных колодцах горело темное пламя, пустое и в то же время полное энергии. Все лицо, за исключением глаз, скрывал черный с золотом шлем с обручем из шипов и рогов из тусклого серебристо-серого металла.

Алит вспомнил, что все еще держит в левой руке подарок Эльтириора, достал из-за пояса нож и перерезал стягивающие сверток веревки. Затем потряс копье, чтобы стряхнуть с него узелок из ткани, и тот затрепетал на ветру и развернулся. Золотой нитью к древку был привязан флаг.

Потрепанное, в пятнах и дырах полотнище с истлевшей вышивкой по краям.

Когда-то флаг был белым, но с годами посерел. Герб на нем истерся, но Алит все равно узнал золотое крыло гриффона — знамя дома Анар.

Алит ощутил приток смелости. Нагоняемый Колдуном ужас пропал. Этот флаг развевался здесь со времен Аэнариона, и Алит впитывал в себя вековую силу, которую не смыла даже кровь анарцев. С высоко поднятой головой он уставился на врага.

— По какому праву ты явился на эти земли без разрешения Алита Анара, князя дома Анар, Короля Теней Нагарита? — спросил Алит и поднял потрепанное знамя над головой. — Если ты пришел угрожать мне, послушай клятву, которую я дал погибшим. Ничто не забыто, никто не прощен!

Колдун остановился в полудюжине шагов, и по коже Алита побежали мурашки от излучаемого им жара. Адские глаза уставились на флаг. Колдун убрал в ножны меч и шевельнул одним пальцем.

Черное пламя охватило знамя, и оно осыпалось обгорелыми хлопьями, которые тут же разметал ветер. В руках Алита осталось дымящееся древко. Ему пришлось разжать пальцы.

— Дом Анар мертв, — произнес Колдун. Его голос отдавался глубоким эхом, будто доносился из далекого пустого зала. — Только я правлю Нагаритом. Поклянись мне в верности, и я забуду о прошлом и прощу предательство. Я отдам тебе эти земли, и ты будешь подчиняться только мне.

Алит засмеялся.

— Ты сделаешь меня князем могил, хранителем пустоты, — сказал он. Затем прищурился и посерьезнел. — По какому праву ты требуешь моей верности?

Король-Колдун сделал шаг вперед, и Алит с трудом заставил себя не отшатнуться. На грани слуха шипели странные голоса — запечатанные в доспехе духи жертв. Жар стоял невыносимый, на глаза наворачивались слезы, а кожа трескалась. Алит облизал губы, но во рту пересохло. Хуже всего на него действовали ползущие по коже щупальца черной магии — они высасывали жизнь и холодили сердце.

— Разве ты не узнаешь меня, Алит? — Колдун пригнулся ближе. Тихий голос окутывала аура огня и смерти. — Разве ты не послужишь мне снова?

Хриплый голос создания срывался, но Король Теней узнал его. Когда-то, в другой жизни, он произнес слова, на которых держались все мечты и надежды Алита. Когда-то, давным-давно, этот голос поклялся освободить Нагарит от тирании, и Алит поверил ему. Сейчас он приказывал ему сдаться.

Голос Малекита.

Каледор (не переведено)

Не переведено.

Расплата

Когда море поглотило Нагарит, Аландриан по воле судьбы или по счастливой случайности находился в горах Аннули. Разведчики донесли принцу дома Анаров, что в Церазинском Доле скрываются мятежники, и он во главе пятисот воинов отправился в горы.

После поражения на Маледорском поле ему вместе со своей ротой удалось укрыться на болотах, но вместо того, чтобы бежать в Анлек вместе с Малекитом и Морати, он решил продвигаться дальше на север, полагая, что столица Наггарота обернётся для них западнёй, когда войска Имрика осадят город. Однако он даже не подозревал, какие безумные планы таили те, кому он когда-то поклялся в верности.

Вот так и случилось, что бывшего правителя Атель Торалиена не было на равнинах в тот день, когда море явило миру свою ярость. Аландриан и его воины с ужасом наблюдали, как с севера, сметая всё на своём пути, надвигалась гигантская приливная волна. Воды сомкнулись над Нагаритом, разом поглотив города и сёла, и даже высочайшие горные пики стали теперь островами.

Это произошло четыре дня назад. Поначалу Аландриана, как и всех остальных, охватило уныние, но он во всём мог видеть светлые стороны. Старый порядок был разрушен, и теперь тот, кто сумеет ухватиться за эту возможность, станет новым повелителем этих разорённых земель. И они отправились вперёд по долине к поселению анарцев в надежде захватить его и заставить жителей служить принцу. Скромное начало, но в прошлом он уже следовал на восток за Малекитом и основал немало колоний. Ему уже приходилось покорять дикие земли, и он намеревался проделать это снова — начиная с Церазинского Дола.

Аландриан не на шутку забеспокоился, когда не вернулись разведчики. Он немедленно приказал роте остановиться и выслал ещё воинов, чтобы те разузнали, что же могло их задержать. Когда принц понял, что пропала и вторая группа, солнце уже клонилось к закату.

Он стоял перед непростым выбором: разбить лагерь здесь или же выбираться из долины. Аландриан решил, что лучше обороняться тут, чем попасть в засаду во время перехода. Мятежники знали эти земли лучше него и могли заранее устроить ловушки на случай отступления.

Наггаротцы разложили костры по периметру, чтобы отогнать надвигающуюся темноту. Солдаты с многозарядными арбалетами встали на стражу, стараясь не выделяться на фоне костров, отряды копейщиков образовали живое кольцо вокруг своего командира.

Анарцы не заставили себя ждать. Из темноты засвистели стрелы, выпущенные воинами в серо-зелёных маскировочных плащах. В ответ защёлкали арбалеты, но к тому времени была убита уже дюжина солдат. Враги мелькали в сумерках, словно тени, и в криках караульных слышался страх.

— Выдвигайся на запад, Наэгрин, — приказал он своему капитану. — Возьми две сотни воинов и навяжи бой нашему неуловимому неприятелю. Если сумеешь, расчисти нам путь для отступления.

Из темноты всё сыпались стрелы, и Наэгрин без промедления покинул лагерь. Во главе шеренги солдат он отправился во тьму.

Аландриан ждал. Он подбадривал воинов, но всё больше их падало под градом свистящих стрел. Были убиты уже три дюжины солдат, и ещё столько же ползало в высокой траве, стеная и корчась от боли. Принц напрягал свой слух в надежде расслышать лязганье металла, которое послужило бы знаком, что Негрин напал на врага, однако вокруг раздавалось лишь мерное дыхание ветра, скрип деревьев да шелест листвы.

Поняв, что костры больше помогают врагу, чем его солдатам, Аландриан приказал затушить их. В сумерках он пытался разглядеть мелькающие возле лагеря фигуры, но ему мало что удавалось увидеть. То тут, то там заходящее солнце блеснёт на кончике стрелы, и тут же она летит, рассекая воздух, чтобы поразить очередного воина. В ответ раздаётся грохот арбалетов — солдаты осыпают кусты градом болтов, но не слышат ни крика, который мог бы означать, что их снаряды нашли свою цель.

С запада ночную тишину разорвали истошные вопли, и в глубине души Аландриан понял, что кричали не анарцы. Жалобный вой и мольбы о пощаде быстро стихли, и вихрь из стрел поднялся пуще прежнего. Аландриан чувствовал панический страх своих солдат и знал, что они вот-вот побегут. Оставаться здесь принц был не намерен — он сорвался с места и припустил назад, к холмам.

Не пробежав и двух сотен шагов, он заметил одинокую фигуру, стоящую на фоне заката. Воин в капюшоне положил стрелу на свой серебристый лук, и тотчас же Аландриан узнал Алит Анара, предводителя повстанцев, Короля Теней, как тот сам себя называл.

Он вздрогнул, увидев выпущенную стрелу, и приготовился к смерти, но снаряд вошёл ему в бедро, точно над коленом. Аландриан упал и не смог сдержать крика. Фигура пропала в темноте, и принц принялся ползти вперёд.

Далеко ему продвинуться не удалось. Чья-то тень накрыла его, и в тот же миг он получил удар сапогом по голове.

— Хорошо, что не тратишь моё время, — только и услышал он, перед тем как сознание покинуло его.

Очнулся Аландриан, сидя возле чего-то твёрдого. Было темно, но в свете костра он разглядел, что его руки стянуты верёвкой, конец которой был обмотан вокруг ветви молодого дерева, а лодыжки привязаны к выгибающемуся из-под земли корню. Принц окончательно пришёл в себя и увидел стоящую вокруг него толпу эльфов, среди которых были дети и совсем ещё младенцы.

Алит Анар выступил вперёд и скинул капюшон.

— Аландриан, породивший жестокую Хеллеброн, разорительницу Котика, — произнёс Король Теней. — Как долго я ждал этой встречи.

— Просто убей меня, и покончим с этим, — проворчал Аландриан.

— Нет, твоя смерть не будет скорой. Прежде ты будешь наказан за все те муки и страдания, что ты принёс другим.

Анарцы стали расходиться, и невдалеке, вниз по склону Аландриан увидел деревянные строения.

— Намереваешься бросить меня здесь? Чтобы я умер от голода?

— Даже это будет слишком быстрой смертью, — ответил Алит. — Каждый день сюда будут приходить дети и приносить тебе еду и питьё. Они вырастут, и перед их глазами всегда будет та друкайская мразь, что отняла у них родину.

— И это всё? — захохотал принц. — Я просто буду пленником?

Алит окинул взглядом дерево, к которому был привязан Аландриан.

— Наш народ живёт долго, и деревья успевают вырасти очень высоко, — произнёс Король Теней. — С течением лет путы натянутся, и ты припомнишь об этом.

Тёмный Путь (не переведено)

Не переведено.

Майк Ли Возвышение Нагаша

Колдун Нагаш

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Кхемри

Живой Город, некогда столица империи Сеттры

Тхутеп — царь-жрец Кхемри

Неферем — Дочь Солнца, царица Кхемри

Сухет — князь, сын Тхутепа

Нагаш — первенец Хетепа, верховный жрец Кхемри

Амамурти — верховный жрец Птра

Хетеп — бывший царь-жрец, убит в бою

Газид — старший визирь Хетепа

Архан — беспутный мелкий аристократ, впоследствии визирь Нагаша

Раамкет — беспутный мелкий аристократ

Шепсу-хур — беспутный мелкий аристократ

Кефру — слуга Нагаша

Мальхиор — колдун-друкай

Друтейра — колдунья-друкая

Ашниэль — колдунья-друкая

Зандри

Город Волн, богатый и могущественный

Некумет — царь-жрец

Амн-назир — царь Зандри, сын Некумета

Шеп-хет — верховный жрец Ку’афа

Ламия

Город Зари, экзотический и загадочный

Ламашептра — царь-жрец Ламии и брат Неферем

Ламашиззар — сын царя

Ка-Сабар

Город Бронзы, промышленный и воинственный

Акмен-хотеп — царь-жрец Ка-Сабара

Сузеб Лев — полководец царя

Пак-амн, Мастер Коня — военачальник

Мемнет — верховный иерофант Птра

Хашепра — верховный жрец Гехеба

Сухет — верховный жрец Пхакта

Калифра — верховная жрица Неру

Разетра

бывшая колония Кхемри, позднее независимый город

Рак-амн-хотеп — царь-жрец Разетры

Гузеб — верховный иерофант Птра

Экреб — полководец

Ливара

Город ученых

Хекменукеп — царь-жрец Ливары

Шеш-амун — полководец

Махрак

Город Надежды, религиозный центр Неехары

Нек-амн-атеп — верховный иерофант Птра, член Жреческого совета

Атеп-неру — верховный жрец Джафа, член Жреческого совета

Канзу — верховный жрец Ксара, член Жреческого совета

Небунефер — жрец Птра, посланник Махрака

Кватар

Белый Дворец, страж Долины Царей

Немухареб — царь-жрец Кватара, Владыка Гробниц

Нумас

главная житница Неехары

Сехеб и Нунеб — цари-близнецы Нумаса

Анк-мемнет — верховный жрец Пхакта

Бхагар

торговый город в Великой пустыне

Шахид бен Алказзар — князь Бхагара

Бел-Алияд

торговый город на юге Дороги Специй

Сухедир аль-Казем — Хранитель Потайных Путей, князь Бел-Алияда

ПАНТЕОН НЕЕХАРЫ

Народы Благословенной Земли поклоняются множеству богов и богинь, как главных, так и второстепенных. Это часть древнего пакта, известного как Великое Соглашение. Согласно легенде, неехарцы впервые столкнулись с богами в том месте, что сейчас известно как Махрак, Город Надежды. Вечных духов тронули страдания племен, и они пришли им на помощь. В ответ на поклонение и преданность неехарцев боги поклялись сделать их великим народом и благословлять их земли.

Каждый из больших городов Неехары поклоняется одному из великих богов, считая его своим покровителем. Однако поклонение Птра, Великому Отцу, преобладает везде. Верховных жрецов в храмах Неехары называют также иерофантами.

В каждом городе, за исключением Кхемри, верховный жрец Птра считается верховным иерофантом.

В дополнение к жречеству в каждом храме Неехары имеется орден священных воинов, известных как ушебти.

Каждый ушебти посвящает жизнь служению своему божеству-покровителю, получая за это сверхчеловеческие способности. Эти дары превращают ушебти в могущественнейших воинов всей Благословенной Земли. Со времен Сеттры, первого и единственного императора Неехары, ушебти в каждом городе служат телохранителями царя-жреца и его семейства.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ НАИБОЛЕЕ ВЫДАЮЩИХСЯ БОГОВ И БОГИНЬ НЕЕХАРЫ

Птра — Великий Отец, первый среди богов и создатель рода человеческого. Хотя ему поклоняются по всей Неехаре, Кхемри и Разетра считают его своим покровителем.

Неру — богиня луны, жена Птра. Она оберегает Неехару от зла ночи.

Сахмет — богиня зеленой луны. Ее также называют Зеленая Ведьма. Мстительная интриганка, наложница Птра, ревнующая Великого Отца к человечеству.

Асаф — богиня красоты, очаровательная, но мстительная. Асаф покровительствует Ламии.

Джаф — бог смерти с головой шакала, покровительствует Кватару.

Ксар — свирепый и злобный бог пустыни. Этому жестокому и вечно голодному богу поклоняются племена Великой пустыни.

Пхакт — бог неба и вершитель правосудия, человек с головой ястреба.

Ку’аф — бог змей и коварства. Ку’аф покровительствует Зандри.

Уалатп — бог-падальщик с головой стервятника.

Сокт — вероломный бог ассасинов и воров.

Баст — богиня милосердия и любви.

Гехеб — бог земли и даритель силы, покровительствует Ка-Сабару.

Тахот — бог знаний, хранитель священного закона, покровительствует Ливаре.

Усириан — безликий бог загробного мира, судит души умерших и решает, достойны ли они загробной жизни.

Настало время легенд, время богов и демонов, царей и героев.

Боги благословили засушливую землю Неехары и даровали жизнь первой великой человеческой цивилизации на берегах извилистой Реки Жизни. Неехарцы обитали в восьми гордых городах-государствах, у каждого из которых был свой бог-покровитель, чья милость определяла характеры и судьбы людей. Самый великий из городов, расположенный в центре этой древней земли, — это Кхемри, легендарный Живой Город Сеттры Великолепного.

Именно Сеттра сотни лет назад объединил города Неехары в империю и объявил, что будет править ею вечно. Он приказал своим жрецам открыть секрет вечной жизни. А когда великий император все-таки умер, его тело заключили внутри громадной пирамиды в ожидании дня, когда жрецы-личи призовут его душу назад.

После смерти Сеттры его империя распалась и власть Кхемри ослабла. Сегодня, среди призрачных теней погребального храма Кхемри, могущественный жрец размышляет над жестокостью судьбы и жаждет короны, принадлежащей его младшему брату.

КНИГА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ Молитва перед битвой

Оазис Зедри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Акмен-хотеп, Любимец Богов, царь-жрец Ка-Сабара и владыка Хрупких Пиков, проснулся в предрассветный час рядом со своими наложницами и прислушался. Звуки в тишине пустыни разносились далеко; Акмен-хотеп слышал отдаленное мычание быков там, где жрецы осматривали стада, и ржание коней в загоне на краю оазиса. С севера раздавался обнадеживающий звон серебряных колокольчиков и бряцанье медных кимвалов — юные послушницы Неру по периметру обходили военный лагерь, отгоняя прочь голодных духов пустыни.

Царь-жрец глубоко вдохнул, наполняя легкие священным фимиамом, курившимся в трех маленьких жаровнях. Разум его был ясным и дух непотревоженным — хорошее знамение перед битвой. Прохлада пустынной ночи приятно овевала кожу. Двигаясь осторожно, Акмен-хотеп высвободился из объятий своих женщин и выскользнул из-под тяжелых шкур. Он опустился на колени перед блестящим медным идолом, стоявшим в изголовье ложа, и поклонился шеду, благодаря его за то, что тот охранял его душу во время сна. Царь-жрец обмакнул палец в небольшой сосуд с ладаном, стоявший у ног идола, и умастил лоб сурового крылатого быка. Идол словно замерцал в слабом свете — дух принял подношение.

Кто-то поскреб по тяжелой ткани, закрывавшей вход в шатер. Менукет, любимый слуга царя-жреца, вполз внутрь и прижался лбом к песчаному полу. На старике была белая юбка и сандалии из тонкой кожи с ремешками, доходившими почти до коленей. Широкий кожаный ремень опоясывал его, кожаная повязка, усыпанная полудрагоценными камнями, охватывала изборожденный морщинами лоб. Чтобы согреть старые кости, Менукет укутал узкие плечи шерстяной накидкой.

— Да пребудут с тобой благословения богов, о великий, — прошептал слуга. — Твои полководцы, Сузеб и Пак-амн, ждут возле шатра. Что пожелаешь?

Акмен-хотеп вскинул над головой мускулистые руки и потянулся так, что задел ладонями потолок шатра. Как и все люди Ка-Сабара, он был гигантом, почти семи футов ростом. В свои восемьдесят четыре года он находился в полном расцвете, худощавый и сильный, несмотря на изнеживающую роскошь царского дворца.

На широких плечах и плоском лице виднелись многочисленные шрамы, каждый из которых являлся жертвой Гехебу, богу земли и дарителю силы. Цари-жрецы Ка-Сабара издавна считались грозными воинами, и Акмен-хотеп был истинным сыном божества — покровителя города.

— Подай боевое одеяние, — приказал он, — и позови полководцев.

Любимый раб склонил бритую голову и вышел. Спустя несколько мгновений в шатер вошли полдюжины рабов и внесли деревянные сундуки и кедровый табурет для царя. Как и Менукет, рабы были одеты в юбки и сандалии, но головы покрыли хек’эмами — тонкими церемониальными покрывалами, не позволявшими недостойным видеть царя-жреца во всем его великолепии.

Рабы действовали безмолвно и быстро, готовя своего господина к сражению. На угли бросили еще благовоний, Акмен-хотепу поднесли вина в золотом кубке. Пока он пил, проворные руки мыли его и умащивали маслами, заплетали бороду в косу, скрепляя ее блестящими плетеными кожаными ремешками. Царя-жреца нарядили в складчатую юбку из тончайшей белой ткани, на ноги надели красные кожаные сандалии, а на поясе застегнули ремень, сделанный из пластин чеканного золота, инкрустированных лазуритом. На запястья надели широкие золотые браслеты с начертанными на них благословениями Гехеба, а на бритую голову — бронзовый шлем, увенчанный мордой рычащего льва. Потом двое старых рабов облачили мощный торс царя-жреца в доспехи из переплетенных кожаных ремней, а шею закрыли широким золотым ожерельем с символами, защищающими от стрелы и меча.

Когда с одеванием было покончено, в шатер вошли двое других рабов, тоже в покрывалах. Они несли подносы, полные фиников, сыра и медовых хлебцев, чтобы хозяин мог подкрепиться. Следом шли два военачальника, оба в доспехах. Они упали на колени перед своим повелителем и коснулись лбами пола.

— Встаньте! — приказал Акмен-хотеп. Полководцы выпрямились и сели на пол. Царь-жрец устроился на кедровом табурете. — Каковы вести о враге?

— Армия Узурпатора разбила лагерь вдоль горной цепи к северу от оазиса, как мы и ожидали, — ответил Сузеб.

Лучшего воина Акмен-хотепа называли Львом Ка-Сабара, и был он выше остальных; даже в склоненном положении голова его находилась почти на одном уровне с головой сидящего царя-жреца, поэтому ему приходилось сильно сгибать шею, чтобы выказать подобающее почтение. Его красивое лицо с квадратным подбородком было чисто выбрито, как и голова. Шлем Сузеб держал под мышкой, прижимая его могучей рукой.

— Последние вражеские воины прибыли всего несколько часов назад, и похоже, они здорово натерпелись во время похода.

Акмен-хотеп спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Наши часовые слышат стоны и испуганный ропот из вражеского лагеря, — объяснил Сузеб. — Кроме того, там не видно ни шатров, ни зажженных костров.

Царь-жрец кивнул.

— Что сообщают лазутчики?

Сузеб повернулся к своему соратнику. Пак-амн, Мастер Коня, был одним из самых богатых людей в Ка-Сабаре. Его вьющиеся, смазанные маслом черные волосы падали на покатые плечи, а доспехи были украшены золотыми ромбами. Военачальник прочистил горло.

— Ни один из наших лазутчиков еще не вернулся, — доложил он, склонив голову. — Они должны прибыть с минуты на минуту.

Акмен-хотеп отмахнулся.

— Каковы знамения? — спросил он.

— Зеленая Ведьма спрятала лицо, — объявил Пак-амн, имея в виду Сахмет, зловещую зеленую луну. — А жрец Гехеба утверждает, что видел пустынного льва, в одиночку охотившегося среди западных дюн. Жрец говорит, что пасть льва была темной от крови.

Царь-жрец нахмурился, глядя на обоих полководцев.

— Это прекрасные предзнаменования, но что говорят оракулы? — спросил он.

Настала очередь Сузеба с сожалением склонить голову.

— Верховный жрец заверил меня, что сразу после утреннего жертвоприношения он проведет обряд предсказания, — произнес лучший воин. — Пока у него не было такой возможности. Даже старшие жрецы заняты сейчас черной работой…

— Разумеется, — прервал его Акмен-хотеп и поморщился, вспомнив тень, павшую на Ка-Сабар и прочие города Неехары всего лишь месяц назад. Все жрецы и послушники, кого задел этот прилив темноты, умерли почти мгновенно, оставив храмы опустевшими.

Акмен-хотеп не сомневался, что проклятая тень зародилась в Кхемри. Все зло, поражавшее Благословенную Землю в последние два столетия, можно было поставить в вину правящему там тирану, и царь-жрец поклялся, что Нагаш в конце концов ответит богам за свои преступления.

Жрецы Птра приветствовали рассвет пением труб. Собравшиеся на равнине к северу от великого оазиса воины Бронзового Войска Ка-Сабара сверкали, как море золотого огня. На востоке изъеденная ветрами гряда Хрупких Пиков была тронута резким желтым светом, а бесконечные барханы Великой пустыни на западе все еще укутаны тьмой.

Акмен-хотеп и его военачальники, блистая доспехами, собрались у вод оазиса, чтобы совершить жертвоприношение. Курились редкие благовония во славу Пхакта, бога небес и вершителя правосудия. Командиры резали себе руки и проливали кровь на песок, умиротворяя великого Ксара, бога пустыни, и просили его покарать армию Кхемри своей беспощадной рукой. На каменный алтарь Гехеба втащили спотыкавшихся молодых волов. Их кровь пролилась в блестящие бронзовые сосуды, которые пустили по кругу. Командиры делали большие глотки, моля богов даровать им силы.

Последнюю, самую великую жертву приберегли для Птра, могущественнейшего из всех богов. Акмен-хотеп вышел вперед, окруженный возвышавшимися над ним ушебти. Преданные телохранители царя-жреца носили отметки благосклонности Гехеба; кожа их была золотистой, и двигались они с плавной грацией и мощью льва. Они окружили царя-жреца, держа в своих когтистых руках сверкающие массивные мечи.

На краю оазиса, на виду у всей собравшейся армии, вырыли большую яму, в нее сложили закаленное дерево, доставленное из Ка-Сабара, и подожгли. Жрецы бога солнца возле костра речитативом читали заклинание победы. Акмен-хотеп остановился перед голодными языками пламени и распростер могучие руки. Крики и вопли сотрясли воздух, когда по его сигналу ушебти вытолкнули вперед два десятка юных рабов и бросили их в огонь.

Акмен-хотеп присоединился к жрецам, взывая к Птра и моля его обрушить свой гнев на Узурпатора. Дым над костром потемнел, воздух наполнился сладковатым запахом горящей плоти. Царь-жрец повернулся к Мемнету, верховному жрецу.

— Каковы знамения, о священный? — почтительно спросил он.

Верховный жрец Птра сверкал отраженной славой бога солнца. Невысокий, полный, он был облачен в мантию из ткани с золотой нитью. Золотые браслеты впивались в мягкую плоть его смуглых рук. На груди покоился сверкающий золотой диск-солнце из храма, исписанный священными иероглифами, с изображением Птра и его огненной колесницы. Мясистое лицо жреца даже в столь ранний час было покрыто потом. Мемнет нервно облизал губы и повернулся лицом к огню. Его глубоко посаженные глаза, густо обведенные черной краской, не выдавали потаенных мыслей. Сжав губы, он долго рассматривал очертания, появлявшиеся в дыму.

Среди знати повисла тишина, которую нарушал лишь голодный треск огня. Акмен-хотеп посмотрел на верховного иерофанта и нахмурился.

— Воины Ка-Сабара ждут твоего слова, о священный, — поторопил он. — И враг ждет.

Мемнет прищурился, глядя на клубящиеся ленты дыма.

— Я… — начал он и замолчал, ломая пухлые руки.

Царь-жрец подошел к нему ближе.

— Что ты там видишь, брат? — спросил он, чувствуя выжидательные взгляды военачальников, угнетавшие его. Холодные пальцы страха пробежали по спине.

— Это… это довольно неясно, — произнес Мемнет неискренним тоном, взглянул на царя, и в его обведенных черной краской глазах мелькнул испуг. Верховный иерофант снова посмотрел на жертвенный костер и сделал глубокий вдох. — Птра, Отец Всего, сказал свое слово! — воскликнул он. Его голос постепенно набирал силу, превращаясь в ритуальное завывание. — Пока солнце светит на воинов веры, победа будет бесспорной.

Среди собравшихся пронесся вздох облегчения, похожий на дуновение пустынного ветра. Акмен-хотеп повернулся к своим военачальникам и поднял свой огромный бронзовый хопеш высоко к небу. Свет бога солнца отразился от его острого изогнутого лезвия.

— Боги с нами! — прокричал царь, и его мощный голос перекрыл шум толпы. — Настало время стереть пятно зла с Благословенной Земли! Сегодня власти Нагаша Узурпатора придет конец!

Воины отозвались громкими восторженными криками. Они поднимали мечи, выкрикивая имена Птра и Гехеба. Запели трубы, ушебти запрокинули свои золотистые головы и зарычали в безоблачное небо, обнажая львиные клыки. К северу от оазиса сомкнутые ряды огромного войска подхватили клич, застучали оружием по своим окаймленным бронзой щитам и завопили, бросая вызов армии противника, стоявшего лагерем на расстоянии чуть больше мили от них.

Акмен-хотеп быстро пошел в сторону палаток, требуя подать колесницу. Никто не обращал внимания на Мемнета, кроме его испуганных и измученных жрецов. Сам верховный иерофант по-прежнему смотрел в огонь и беззвучно шевелил губами, пытаясь разгадать заключенные в нем знамения.

В миле от них, вдоль гряды холмов, пересекавших древнюю дорогу, что вела в Ка-Сабар, на каменистой почве лежали воины Кхемри, похожие на трупы.

Они шли ночь и день, сгорая на солнце и замерзая в темноте, и вели их плети командиров и непреклонная воля царя. Милю за милей отмеряли их сандалии, и лишь изредка позволялось им отдохнуть и перекусить. Годы лишений и голода изнурили их тела, от них остались кожа да кости. Войско двигалось быстро, извиваясь по дороге, как пустынная гадюка, готовая напасть на врага. Воины шли налегке, не обремененные обозом и кортежем жрецов. Когда армия останавливалась, воины падали на землю и засыпали. Когда наступало время идти дальше, они молча поднимались и брели вперед. Они ели и пили на ходу, отправляя в рот по пригоршне сырого зерна и запивая его глотком воды из кожаных фляжек, висевших на поясе.

Тех, кто умер в походе, бросали на обочине дороги. Над ними не проводили обрядов, не предлагали даров, чтобы умилостивить Джафа, бога смерти. Все это жителям Живого Города давно было запрещено.

Трупы высыхали под безжалостным солнцем. Даже стервятники их не трогали. Когда первые лучи зари упали на каменистую землю, а воины Бронзового Войска начали выкрикивать в небо имена своих богов, воины Кхемри зашевелились, приходя в себя после тяжелого сна. Заслышав крики, они поднимали головы и тупо моргали, поворачивая испачканные пылью лица в сторону оазиса и ждущей их сияющей армии.

Сухой шуршащий звук, словно шелест стаи саранчи, поднимался из тени темного шатра, возведенного позади молчаливых рядов войска. Двигаясь медленно, как во сне, армия Нагаша вставала на ноги.

— Они идут навстречу своей гибели, — заявил Сузеб Лев, глядя, как неуклюжие шеренги вражеской армии поднимаются из-за хребта и выстраиваются на краю мерцающей равнины.

Военачальник стоял рядом со своим царем в его колеснице и, пользуясь преимуществом роста, смотрел поверх голов собравшегося войска. Двойная шеренга лучников образовывала авангард армии. Они держали наготове длинные луки из дерева и рога, глядя, как враг медленно приближается. За ними ждали своей очереди копейщики, около двадцати тысяч человек, выстроившихся, как стена из плоти и бронзы, почти на две мили. Между ними имелись проходы для легкой кавалерии и колесниц, которые царь-жрец держал в резерве. Когда армия Кхемри дрогнет, он выпустит их на отступающего врага, и они уничтожат войско Узурпатора до последнего солдата.

Никто не будет просить пощады. Никто ее не даст. Обычно войны в Благословенной Земле так не велись, но Нагаш — не истинный царь. Его кошмарное правление Живым Городом вызывало отвращение, и Акмен-хотеп твердо вознамерился уничтожить Нагаша.

Царь-жрец и его телохранители находились в центре боевого порядка, на старой торговой дороге. Жрецы, окутанные облаками фимиама, все еще выходили из оазиса, неся перед собой изображения богов. Хашепра, бронзовокожий верховный жрец Гехеба, шел первым, глубоко погруженный в молитву. На его обнаженной груди виднелись полосы жертвенной крови. Своим низким голосом он читал Заклинание Непобедимой Плоти.

Акмен-хотеп смотрел, как темное войско неторопливо вытекает на равнину, расстилавшуюся перед его армией. Копейщики и воины с боевыми топорами сбились вместе, между ними виднелись небольшие отряды лучников. Они неуклюже брели вперед, поднимая пыль, и эта завеса скрывала передвижения остальных, еще не переваливших через хребет. Царю-жрецу показалось, что он увидел небольшие группы кавалеристов, ползущие вдоль хребта, но сказать точно он не мог.

Позади вражеского войска наблюдалось какое-то движение. Похоже, толпа рабов тащила что-то темное, может быть паланкины, и размещала их на вершинах холмов. От этого зрелища по спине царя-жреца пробежал холодок.

Сузеб почувствовал беспокойство царя.

— Твоя стратегия безупречна, о великий, — произнес он. — Враг изможден, он понес большие потери во время этого безрассудного марша. Посмотри, сколько воинов Живого Города пало. Нас почти вдвое больше. — Полководец показал на фланги армии. — Прикажи правому и левому крылу продвинуться вперед. Когда начнется сражение, мы просто окружим армию Узурпатора и сотрем ее в порошок.

Акмен-хотеп задумчиво кивнул. На это он и рассчитывал, когда поднял знамя войны против далекого Кхемри и призвал остальных царей-жрецов объединиться в борьбе с Узурпатором. Нагаш не терпит вызовов. Он продемонстрировал это у Зандри более двух столетий назад. Поэтому Акмен-хотеп не делал тайны из своего наступления на Живой Город, зная, что Нагаш поспешит схлестнуться с ним до того, как искра мятежа воспламенит всю Неехару. И вот враг здесь, перед ними, за многие сотни миль от своего дома. В припадке тиранической ярости Нагаш заставил свою армию совершить усилия, превосходящие человеческие возможности.

Нагаш сыграл ему на руку. Это просто дар богов, и тем не менее, глядя, как враг готовится к битве, Акмен-хотеп не мог справиться с дурным предчувствием.

— Донесения лазутчиков есть? — спросил царь.

— Ни одного, о великий, — признался Сузеб и пожал плечами. — Скорее всего, патрули Узурпатора выгнали их ночью в пустыню, и они все еще ищут дорогу обратно. Наверняка скоро мы о них услышим.

Царь-жрец сжал губы.

— И из Бхагара тоже никаких известий?

Сузеб покачал головой. Бхагар — ближайший город Неехары, по сути купеческий, располагался на самом краю Великой пустыни. Тамошние князья поклялись, что их небольшая армия присоединится к воинам Акмен-хотепа, однако Бронзовое Войско выступило в свой неторопливый поход давно, а их до сих пор нет.

— Кто знает? Их могли задержать песчаные бури, а может быть, Нагаш выслал карательную экспедицию. Это не имеет значения. Против этого сброда их помощь нам не нужна. — Сузеб сложил на груди свои могучие руки и с презрением посмотрел на приближающееся войско Узурпатора. — Это будет даже не сражение, о великий. Мы перережем их, как ягнят.

— Возможно, — ответил царь-жрец. — Но ты, как и я, слышал истории про Кхемри. Если хотя бы половина того, что рассказывают купцы, правда, Живой Город и вправду превратился в мрачное и страшное место. Кто знает, с какими ужасными силами связался Узурпатор?

Сузеб хмыкнул.

— Посмотри вокруг, о великий, — произнес он, указывая на все увеличивающуюся толпу жрецов, — Боги с нами! Пусть Нагаш советуется с демонами; в наших жилах пылает сила Благословенной Земли!

Акмен-хотеп слегка приободрился. Он чувствовал, как сила Гехеба проникает в него и ждет возможности излиться на врага. Кто может устоять против благословений богов?

— Мудрые слова, друг мой, — сказал он, пожимая руку Сузеба. — Боги привели врага прямо нам в руки. Пора нанести сокрушительный удар. Иди и командуй колесницами. Когда я подам сигнал, разотри противника их колесами в прах.

Сузеб почтительно склонил голову, и его красивое лицо осветилось радостью в предвкушении сражения. Лев грациозно спрыгнул с царской колесницы, и его место тотчас же заняли один из ушебти и высокий лучник с проницательным взглядом.

Оставшись наедине со своими мыслями, Акмен-хотеп снова принялся разглядывать приближающуюся армию противника. Он был опытным полководцем, и вид безмолвного, изможденного вражеского войска должен был наполнить его сердце радостью, но он снова попытался отогнать прочь странное жутковатое предчувствие.

Царь-жрец поманил одного из своих гонцов и приказал:

— Передай Мастеру Лука, чтобы начинал стрелять, как только враг подойдет на достаточное расстояние.

Юноша кивнул, повторил приказ слово в слово и побежал в сторону боевых порядков.

Акмен-хотеп повернулся лицом к свирепо сверкавшему солнцу и стал ждать начала битвы.

Воины Кхемри хлынули с холмов, как пролившаяся из кубка вода, выгнулись темной дугой по белой равнине и неумолимо потекли к Бронзовому Войску. Позади изнуренных отрядов шли командиры с ввалившимися глазами, гремели кимвалы, стучали барабаны, выводя похоронный ритм. Грязные всадники следовали за пехотой и напоминали призрачные тени, то исчезая в пыльной завесе, поднятой ногами пехотинцев, то снова появляясь из нее.

Когда между противниками осталось каких-нибудь сто пятьдесят футов, вдоль боевых порядков с другой стороны запели трубы. Лучники Ка-Сабара выстроились ярдах в двадцати перед пехотинцами: три тысячи человек, три полка. Каждый воткнул в песок у своих ног по дюжине стрел. По сигналу лучники вытащили из песка первую стрелу, наложили на свои могучие луки и прицелились в безоблачное небо. Бронзовые острия сердито поблескивали на солнце. Лучники ждали, мышцы рук напряглись, и тут раздалась пронзительная нота сигнального рожка, и они, как один, отпустили тетиву. Три тысячи стрел, шипя, понеслись в сторону вражеских рядов. Их подгоняли молитвы, обращенные к Пхакту, богу неба.

Воины Кхемри пригнулись и подняли свои прямоугольные щиты. Наконечники стрел с сердитым стуком ударялись о дерево. Люди, раненные в руку или ногу, пронзительно кричали и падали, а некоторые валились на землю уже без признаков жизни. Но под этим безжалостным дождем пехота лишь замедлила продвижение и все же непреклонно продолжала идти вперед. Через несколько мгновений после первого потока стрел к небу взвился второй, а за ним и третий. Но враг упорно приближался, хотя число воинов сокращалось.

Вдруг послышался грохот копыт, из завесы пыливырвались несколько эскадронов легкой кавалерии и помчались в сторону лучников. Конники натянули небольшие роговые луки, и со стороны воинов Кхемри тоже посыпался неровный град стрел. Кавалерия устремилась к лучникам. Над равниной смерти в обе стороны сыпались стрелы, лошади мчались вперед, из-под копыт летела земля и мелкие камни, но лучники Бронзового Войска не обращали внимания на огонь противника. Их защищали заклинания жрецов, и стрелы Кхемри либо ломались, либо едва задевали их обнаженные тела, не причиняя серьезного вреда.

Всадники приближались, в их руках сверкали бронзовые скимитары. Когда до столкновения оставалось не больше тридцати ярдов, лучники выпустили последний залп стрел, развернулись и побежали. Из передних рядов Бронзового Войска раздались ликующие крики — там готовились к вражеской атаке. Всадники Кхемри нахлестывали своих лошадей, но те слишком устали и не могли догнать бегущих лучников. Осознав тщетность своих усилий, всадники натянули поводья и остановились меньше чем в дюжине ярдов от орущих пехотинцев, повернули коней и поскакали назад, оставив несколько сотен павших соратников лежать на поле боя.

Однако самоотверженность кавалерии позволила пехоте Узурпатора почти вплотную приблизиться к врагу. В последний раз ударив в кимвалы и выбив дробь на кожаных барабанах, безмолвные ряды ринулись вперед, потрясая каменными топорами и размахивая булавами над истыканными стрелами щитами. Две армии схлестнулись, плоть ударилась о плоть, затрещало дерево, загремел металл, а громче всего звучали свирепые боевые кличи и пронзительные вопли умирающих.

Воины Бронзового Войска не отступили ни на шаг, несмотря на мощь вражеской атаки. Исполненные силы Гехеба, своего бога-покровителя, они, разбивая щиты и ломая кости, повергали врага на землю. Десятилетиями сдерживаемый гнев на тирана Кхемри вырвался наружу в громком бессловесном реве. Акмен-хотеп и продолжавшие свой речитатив жрецы кожей ощутили этот рев и пришли в состояние благоговения.

Вокруг схлестнувшейся массы воинов все гуще вздымалась пыль, не позволяя рассмотреть происходящее. Акмен-хотеп нахмурился, вглядываясь в самые последние ряды своих пехотинцев. Они рвались вперед, стремясь присоединиться к битве, и царь принял это за добрый знак. Он поискал взглядом жрецов Пхакта и увидел их неподалеку, окутанных клубами благовоний.

— Слава богу неба, подгоняющему наши стрелы! — прокричал Акмен-хотеп. — Да сотрет великий Пхакт пыль с наших глаз!

Сухет, верховный жрец Пхакта, стоял в центре круга жрецов, склонив бритую голову. Он открыл один глаз и выгнул тонкую бровь, глядя на царя-жреца.

— Пыль принадлежит Гехебу. Если хочешь, чтобы она улеглась, обратись к нему, а не к Ястребу Воздуха, — произнес он гнусаво.

Царь нахмурился, но не стал спорить, а повернулся к своему трубачу.

— Играй общее наступление, — приказал он.

Вдоль шеренг, вторя друг другу, запели трубы. Командиры пехоты подняли свои окровавленные мечи и прокричали приказ. Воины сделали шаг вперед, потом другой. Копья с бронзовыми наконечниками кололи и пронзали, текла кровь, и измученные воины Живого Города дрогнули.

Шаг за шагом воины Ка-Сабара теснили врага. Они перешагивали через трупы, и ноги их по щиколотку были измазаны кровью. Тем временем воины на флангах начали окружать отступающего противника. Легкая кавалерия Кхемри засыпала фланги копейщиков тучами стрел, но не могла замедлить их неотвратимое наступление.

Акмен-хотеп сделал знак своему возничему, тот взялся за поводья и хлестнул лошадей. Колесница покатилась вперед, грохоча колесами с бронзовыми ободами, и нагнала наступающую армию.

С правого фланга появился гонец с раскрасневшимся от волнения лицом.

— Сузеб просит разрешения атаковать! — прокричал он пронзительным голосом.

Царь-жрец немного подумал, проклиная пыльную завесу.

— Еще рано, — ответил он. — Скажи Льву, пусть еще немного потерпит.

Бронзовое Войско неумолимо катилось через равнину, медленно, но неуклонно приближаясь к цепи холмов. Колесница Акмен-хотепа подпрыгивала и кренилась, то и дело переезжая трупы. Жрецы остались далеко позади, за завесой пыли. Пыль скрывала и то, что находилось впереди. Царь-жрец слышал грохот колес справа и слева, слышал тревожное ржание коней — это кавалерия поравнялась с пехотой. Он внимательно прислушивался к звукам битвы, дожидаясь свидетельств того, что враг окончательно разбит и бежит.

Но воины Живого Города не желали сдаваться. Чем дальше их оттесняли к безмолвным черным шатрам на холмах, тем ожесточеннее они сражались, прижимаясь к щитам копейщиков противника, словно неминуемая смерть была для них предпочтительнее того, что ожидало позади.

Час спустя сражение переместилось к подножиям холмов. С их каменистых вершин битва казалась не более чем вихрящейся песчаной бурей, освещенной изнутри жесткими вспышками сверкающей бронзы.

На склоне в ожидании стояли молчаливые фигуры. Между темными полотняными палатками располагалась тяжелая кавалерия. Их стяги безжизненно повисли в жарком неподвижном воздухе. Небольшие отряды тяжелой пехоты в кожаных доспехах, со щитами, окаймленными бронзой, опустились на колени перед большими шатрами и дожидались команды к бою.

В центре, перед самой большой палаткой, стояла группа жрецов. Высокие, царственные, в черных мантиях погребального культа Кхемри; на бритых головах венцы, усыпанные сапфирами и рубинами, узкие бородки перевиты полосками чеканного золота. Смуглая кожа бледна, ястребиные лица костлявы. Их окутывала темная сила, подобная невидимому савану, и воздух вокруг дрожал и мерцал, как мираж.

Эти ужасные люди стояли над сутулым старым рабом, скорчившимся у их ног, и наблюдали за битвой на равнине. Раб был беззубый и слепой, его синие глаза затуманились молочной катарактой, а смуглая кожа высохла и сморщилась, как старый пергамент. Лысая голова клонилась набок, покачиваясь на тощей шее. Между дрожащих губ проступала слюна. Раб начал медленно поднимать голову. Жрецы встрепенулись. Они шагнули вперед, на лицах было написано ожидание. Губы раба зашевелились.

— Пора. Открывайте кувшины, — произнес раб голосом, исполненным боли и тяжести долгих лет.

Жрецы молча поклонились слепому и вошли в палатку. В ней стояли два саркофага, изготовленные из блестящего черного и зеленого мрамора, достойные для упокоения тел могущественного царя и его царицы. На поверхности саркофагов были вырезаны зловещие символы власти, а воздух, окружающий эти гробы, был холодным и сырым, как в склепе. Жрецы, отводя взгляды от внушающей ужас фигуры, высеченной на царском саркофаге, опустились на колени перед восемью тяжелыми кувшинами, стоявшими у его изножья.

Они взяли в руки пыльные кувшины и понесли их из палатки. Глиняные сосуды дрожали в их руках, и низкий тревожный гул пробирал жрецов до костей. Медленно, опасливо, но с благоговением жрецы поставили кувшины на неровную землю. Каждый сосуд был запечатан толстым слоем темного воска с рядами замысловатых символов на нем. Когда все восемь кувшинов оказались поставлены на место, жрецы вытащили свои ирхепы — кривые церемониальные кинжалы, предназначенные для того, чтобы извлекать органы из тел умерших перед погребением. Жрецы срезали восковые печати. Гул тотчас же сделался громче и настойчивее, напоминая жужжание множества рассерженных ос. Тяжелые глиняные крышки на кувшинах неистово затряслись. Кони отчаянно метнулись в сторону от распечатанных сосудов. Жрецы протянули дрожащие руки и откинули крышки.

Акмен-хотеп поднял руку, подавая сигнал трубачу. Настало время послать в атаку колесницы и кавалерию, чтобы покончить с врагом.

Неожиданно пелена пыли развеялась. Царь-жрец ощутил дуновение холодного ветра, обнаженная кожа поднятой вверх руки покрылась мурашками.

Пыль взлетела вверх по каменистому склону горной гряды единым стремительным порывом. На какое-то головокружительное мгновение Акмен-хотеп увидел поле боя в мельчайших деталях. Он увидел немногих вражеских пехотинцев, оттесненных к самому подножию холмов. За ними царь-жрец увидел каменистый склон, ведущий к длинному ряду черных матерчатых палаток, а между ними — устремившихся вперед всадников.

Потом он разглядел жрецов и высокие кувшины. Над открытыми сосудами маленькими смерчами вращалась пыль. Акмен-хотеп видел, как она темнела, становясь из светло-желтой темно-коричневой, а затем лоснящейся, блестящей, черной.

Вниз по каменистому склону прокатился громкий гул, захлестывая сражающихся, проникая сквозь доспехи в плоть, вибрируя в костях. Кони лягались и пронзительно ржали, глаза их побелели от ужаса. Люди бросали копья и зажимали уши руками, пытаясь избавиться от этого невыносимого звука. Царь-жрец с нарастающим ужасом смотрел, как черные словно смоль столпы поднимались вверх. Из них выплескивалась клубящаяся тьма, заливавшая небо.

ГЛАВА ВТОРАЯ Вторые сыновья

Кхемри, Живой Город, 44 год Ксара Безликого

(—1968 год по имперскому летосчислению)

На седьмой день после смерти тело царя-жреца Хетепа забрали из храма Джафа, расположенного в южном квартале Живого Города, и переправили на паланкине черного дерева в Дом Вечной Жизни. Паланкин несли не рабы. Его на своих плечах тащили ушебти Хетепа, а следом шли самые могущественные военачальники царя, низко опустив головы и измазав себя пеплом и грязью.

Толпы скорбящих заполнили улицы Живого Города, чтобы почтить память Хетепа, пока паланкин будут проносить мимо. Мужчины и дети опускались на колени и прижимались лицом к земле, а матери рыдали, рвали на себе волосы и взывали к Джафу, богу мертвых, умоляя вернуть их повелителя обратно на землю, к живым. Водой, взятой из Реки Жизни, великой Дарительницы Долгоденствия, обрызгивали паланкин и слезно молились. Горшечники принесли кубки и миски, обожженные в день смерти Хетепа, и разбивали их на кусочки, кидая вслед паланкину царя-жреца. В купеческом квартале богатые торговцы швыряли на землю перед кортежем золотые монеты, на отполированный металл попадали отблески священного огня Птра, и монеты словно пылали под ногами ушебти.

Напротив, улицы в аристократических кварталах к северу от дворца были тихи. Многие дома погрузились в траур или готовили непомерный выкуп, чтобы вернуть своих родственников, пропавших после сокрушительного поражения под Зандри неделю назад. Атмосфера печали и страха окутывала процессию, как саван. Хетеп правил Кхемри более четверти века и с помощью дипломатии и военной доблести заставил города Неехары забыть междоусобицу и зажить мирно. Неехара наслаждалась периодом процветания, невиданным здесь уже пять столетий, со времен великого Сеттры.

И все это погибло за один-единственный день на берегах Реки Жизни. Армия Хетепа была разбита воинами Зандри, а ушебти провалили свою священную миссию — защищать царя. Новость разнеслась по Благословенной Земле, как песчаная буря, сметая все на своем пути.

Молчаливая процессия пришла на дворцовую территорию, где все домочадцы царя выстроились вдоль большой аллеи, ведущей к храму мертвых Сеттры. Когда паланкин приблизился, знать и рабы одинаково распростерлись на земле. Многие всхлипывали в открытую, зная, что скоро присоединятся к великому царю на его пути в загробную жизнь.

Сеттра выстроил свой храм на востоке от дворца; он был обращен к Реке Жизни, которая текла к подножию Гор Рассвета, символизируя путь души после смерти. Аллея вела к большой площади под крышей, которую поддерживали огромные колонны из песчаника, тянувшиеся к величественному входу в храм. Широкая кедровая крыша отбрасывала прохладную благоухающую тень, особенно приятную во время свирепой, иссушающей дневной жары. Шаги между колоннами звучали странно — тяжелая равномерная поступь превращалась в траурный барабанный бой.

В дальнем конце площади были открыты ведущие в храм двери высотой тридцать футов, густо покрытые вырезанными священными символами. По обе их стороны возвышались базальтовые статуи устрашающих воинов с головами совы — хорексы, слуги Усириана, бога подземного царства.

Когда ушебти приблизились, из тени за высокими дверями вышла торжественная процессия — жрецы, одетые в церемониальные, девственно-белые мантии, на смуглой коже хной нарисованы сотни священных символов. На каждом жреце была маска чеканного золота, точно такая, как погребальные маски великих царей, лежащих в своих гробницах в песках на востоке, и широкий золотой пояс, украшенный топазами и лазуритом.

Жрецы молча ждали, пока ушебти поставят паланкин на землю и раздвинут тяжелые занавеси, скрывавшие тело царя-жреца. Хетепа плотно замотали в белый погребальный саван, а руки скрестили на узкой груди. На прикрытое саваном лицо великого царя положили богато украшенную погребальную маску.

Впервые в своей жизни ушебти опустились на колени, а потом простерлись ниц не перед своим царем и хозяином, но погребальные жрецы не обратили внимания на этих великих воинов. Они подошли к паланкину и осторожно сняли с него тело своего великого подопечного. Попарно подставили плечи под закутанное саваном тело и понесли его в храм Сеттры, куда допускались только мертвые и их слуги.

Когда-то давным-давно погребальный ритуал предназначался только для царей-жрецов Кхемри, но со временем стал доступен всем, кто мог себе позволить оплатить услуги жрецов. Стоимость этих услуг была высока. Но никто не жаловался на цену, даже если всю жизнь приходилось экономить, во всем ограничивая себя. Бессмертие того стоило.

Жрецы понесли тело царя в глубину храма, через огромные залы со стенами из песчаника, покрытыми замысловатыми мозаичными картинами семивековой давности, изображавшими Великое паломничество с Востока и Завет Богов. На этих стенах великий Птра вел свой народ к Реке Жизни и Гехеб засевал темную землю зерном и получал богатый урожай, чтобы народ был здоровым и сильным. Тахот Мудрый раскрывал людям секреты обработки камня и возведения храмов, а когда построили первые города, великолепная Асаф поднялась из тростника у реки и познакомила людей с чудесами цивилизации.

За всеми этими дивными залами находилось одно помещение, темное, с низким потолком. Гладкий красный песчаник сменялся там блестящими блоками отполированного базальта, соединенными так искусно, что невозможно было увидеть швы между плитами. Тут и там резьба слегка оттенялась серебряной пудрой или драгоценным растертым жемчугом: пейзажи плодородных долин и широкая река, а на далеком горизонте возвышалась горная гряда. Детали были расплывчаты и выглядели еще более эфемерными из-за неверного света масляных ламп, мерцавших вокруг мраморных похоронных носилок в центре комнаты. Страна Мертвых манила к себе, как манит соблазнительный мираж в пустыне, исчезающий, стоит к нему приблизиться.

Жрецы положили тело царя на носилки и с благоговением сняли с него саван. Слуги Хетепа обмыли тело еще на поле боя, а потом жрецы Джафа дополнительно обтерли его раствором древних трав и земных солей. Угловатое лицо великого царя казалось безмятежным, хотя щеки и глаза ввалились, а тонкие губы приобрели странный сине-черный оттенок.

Пока жрецы работали, в комнату молча то входили, то выходили послушники. Они принесли глиняные горшки с дорогими чернилами и тонкие кисточки из верблюжьего волоса, чтобы нарисовать на коже Хетепа символы защиты и неприкосновенности, а еще кувшины со свежими травами, ароматизированной водой и земными солями. Самыми последними пришли четверо молодых жрецов и принесли резные алебастровые кувшины, в которых будут храниться жизненно важные органы Хетепа до его воскресения.

Старшие жрецы работали быстро, подготавливая тело. Жрецы городских храмов объявили, что коронация наследника и его священное бракосочетание состоятся на закате, всего через семь часов, поэтому времени до погребения умершего царя оставалось совсем немного. Сняв саван, жрецы встали вокруг носилок и посмотрели на статуи Джафа и Усириана, высившиеся по обе стороны церемониальных дверей. Старший жрец, Шепсу-хет, поднял изукрашенные руки и приготовился произнести Заклинание Открытых Дверей — первый шаг к получению дозволения Усириана однажды вернуть дух Хетепа в Благословенную Землю.

Но едва жрец начал говорить, как ощутил холодок, пробежавший по его спине, и неприятное покалывание в затылке под тяжестью враждебного взгляда; должно быть, так страдает мышь, которую гипнотизирует кобра. Шепсу-хет обернулся и увидел, что в дверном проеме кто-то стоит. Другие жрецы тоже посмотрели туда и поспешно преклонили колени.

Нагаш, сын Хетепа, верховный жрец погребального культа Живого Города, наградил жрецов презрительным взглядом.

— И что все это значит? — требовательно вопросил он звучным голосом.

Старшие жрецы нерешительно переглянулись, всем своим видом — поникшими плечами и неуверенными движениями — выдавая беспокойство. Наконец они повернулись к Шепсу-хету. Тот собрал все свое мужество и ответил:

— Время дорого, о святейший. — Голос из-под маски звучал приглушенно. — Я подумал, ты захочешь, чтобы мы сразу же начали ритуал.

Нагаш, в тридцать два года ставший верховным жрецом, самым юным в истории Неехары, посмотрел на Шепсу-хета долгим взглядом и наградил его мрачной улыбкой. Ростом выше любого жителя Кхемри, Нагаш, казалось, заполнял собой всю погребальную комнату. Он предпочитал одежду воина мантии жреца. Белую юбку он перетягивал широким поясом из тонкой кожи, усыпанным рубинами и украшенным золотым орнаментом с изображением скарабеев. На ногах его были сандалии из красной кожи, а мускулистые плечи и руки он прикрывал одеянием с широкими рукавами. На загорелой груди ярко выделялись боевые шрамы, полученные в бурные годы юности.

Он унаследовал отцовские правильные черты лица, однако без мягкости Хетепа: квадратный подбородок, орлиный нос, глаза цвета отполированного оникса. Узкая бородка была заплетена в косичку с полосками чеканного золота, а голова чисто выбрита и намаслена так, что глянцево блестела.

— Ты еще раз продемонстрировал, почему верховный жрец я, а не ты, — произнес Нагаш, входя в комнату. Он двигался с грацией дикого кота, почти беззвучно скользя по каменному полу. — Ты старый болван, Шепсу-хет. Я сам позабочусь о своем отце. — Он махнул рукой на дверь у себя за спиной. — Убирайтесь. Если мне потребуется помощь стаи болтливых мартышек, я за вами пошлю.

Старшие жрецы дрогнули под угрожающим взглядом Нагаша. Все, как один, быстро встали и зашаркали прочь из комнаты. Шепсу-хет вышел последним, и выражение его лица невозможно было угадать под гладкой золотой маской. Когда он ушел, в дверь скользнул юный жрец. В отличие от Нагаша, юноша был в обычной белой мантии с простым золотым поясом, но его исполосованное шрамами лицо светилось дерзкой усмешкой, а карие глаза смотрели проницательно и остро.

— Этот с радостью доставит тебе неприятности, хозяин, — пробормотал он, глядя, как удаляется Шепсу-хет.

Нагаш обошел носилки и скрестил руки на груди, внимательно изучая тело отца.

— Ты думаешь, что мне следует его убить? — рассеянно спросил он.

Юный жрец усмехнулся:

— Должно быть, ему уже лет сто пятьдесят. Существуют травы, которые можно подсыпать в вино, — совсем простые, что имеются в любой храмовой кухне, но они становятся смертельными, если их правильно сочетать. Или в купальне из-под его ног может выползти гадюка.

Нагаш едва заметно пожал плечами, слушая вполуха. Его внимание занимало тело отца. Он искал признаки, по которым можно было бы определить, как умер царь-жрец. После того как жрецы обмыли с содой тело Хетепа, его кожа приобрела желтоватый оттенок, что не могло полностью скрыть серую трупную бледность. Несмотря на почтенный возраст — сто лет, Хетеп сохранил изрядную долю боевой силы, которой обладал в расцвете жизни. Нагаш внимательно посмотрел на мускулы царя и нахмурился, заметив потемневшие вены и раздувшийся живот.

— Слишком много вина и роскоши, — пробормотал он. — Твое поражение записано в обмякших линиях твоего тела, отец. Успех сделал тебя слабым.

Юный жрец фыркнул и произнес:

— А я-то думал, что в этом и есть смысл успеха.

Кефру был старшим сыном богатого торговца и с удовольствием тратил отцовские деньги на вино и игру в кости. Шрам, изуродовавший левую сторону его лица, он получил в пьяной драке на ножах рядом с игорным домом. Его противник, сын влиятельного аристократа из двора Хетепа, умер несколько дней спустя, и Кефру решил, что лучше начать новую жизнь в качестве служителя погребального культа, чем быть приговоренным к казни. Он оказался неспособным учеником и равнодушным жрецом, но обладал острым умом и исключительной кровожадностью, и Нагаш счел это полезным. Он назначил Кефру своим личным слугой в тот самый день, когда стал верховным жрецом Кхемри.

— Успех — для глупцов, — заявил Нагаш. — Это яд, лишающий воли и ослабляющий решимость. Хетеп узнал это на собственном горьком опыте.

Кефру выгнул бровь, глядя на хозяина, и сказал:

— Ты наверняка будешь править по-другому.

Нагаш злобно посмотрел на юного жреца. В шестнадцать лет он отправился с отцовской армией на восток через древнюю Долину Царей, а потом на юг сквозь знойные душные джунгли, бывшие, согласно легенде, родиной его народа. Три года Хетеп сражался с ордами тамошних людей-ящеров, одновременно начав строить огромную крепость Разетру, как бастион против их постоянных набегов на город Ливару. Когда Хетеп свалился с лихорадкой, командование экспедицией принял на себя Нагаш. Почти шесть месяцев он возглавлял воинов отца и руководил армией в жестоком сражении, в котором они наголову разбили людей-ящеров.

Эти шесть месяцев Нагаш правил как настоящий царь и держал страну железной хваткой, но когда Хетеп достаточно оправился, чтобы пуститься в долгий путь домой, он передал Разетру одному из своих военачальников и забрал Нагаша обратно в Живой Город. Тем, кто выжил после этой кампании, настрого запретили рассказывать о коротком правлении Нагаша. Его восхваляли как великого воина, но не более того, а по возвращении в Кхемри царь отослал Нагаша в храм Сеттры на обучение. Теперь, тринадцать лет спустя, Разетра превратилась в небольшой, но процветающий город с собственным царем-жрецом.

Верховный жрец взялся за украшенный драгоценными камнями ирхеп у себя за поясом.

— Если бы аристократы передавали наследство первенцам, как делают варварские племена на севере, все пошло бы совершенно по-другому, — заметил Нагаш. — А они выбирают вторых сыновей, а нас запирают в храмах.

— Первенцев отдают богам в обмен на Благословенную Землю, которую те нам подарили, — отозвался Кефру с заметной горечью в голосе. — Могло быть и хуже. По крайней мере, не приносят в жертву, как в прежние времена.

— Боги должны принимать козлов и быть довольными, — отрезал Нагаш. — Они нуждаются в нас куда сильнее, чем мы в них.

Кефру переступил с ноги на ногу, внезапно почувствовав себя весьма неуютно, и тревожно взглянул на угрюмые статуи в другом конце комнаты.

— Ты, конечно же, так не думаешь, — поспешно произнес он. — Без них страна погибнет. Древнее Соглашение…

— По древнему Соглашению нам дали миску песка в обмен на вечное рабство, — заявил Нагаш. — Боги предложили сделать так, чтобы наши поля цвели и пустыня к нам не подступала, а в награду потребовали поклонение и преданность. Подумай об этом, Кефру. Они с готовностью подарили нам рай в обмен на наши молитвы и наших первенцев. Боги были в отчаянии. Без нас они были слабыми. Мы могли их поработить, заставить склониться перед нашей волей, а вместо этого сами оказались в рабстве, отдавая им силу, которую могли бы использовать. Настоящая власть находится здесь, в этом мире, — добавил Нагаш, для убедительности постучав по мраморным носилкам, — а не в том. Думаю, Сеттра это понимал, вот почему он искал секрет вечной жизни. Если мы перестанем бояться смерти, у богов вообще не останется над нами власти.

— Секрет, который не дается жрецам погребального культа вот уже пять сотен лет, — подчеркнул Кефру.

— Все потому, что наше волшебство зависит от благосклонности богов, — ответил Нагаш. — Все наши ритуалы и заклинания подпитываются их энергией. Полагаешь, они помогут нам ускользнуть из своих рук? — Верховный жрец сжал кулаки. — Не думай, что я льщу сам себе, когда говорю, что обладаю самым великим умом во всей Неехаре. За тринадцать лет я узнал все, что известно жрецам культа о жизни и смерти. Знания у меня есть, Кефру. Мне не хватает власти.

Нагаш говорил, и глаза его лихорадочно блестели, а голос возвысился почти до крика. Взволнованность верховного жреца ошеломила Кефру.

— Однажды ты обретешь ее, хозяин, — запинаясь, выговорил юный жрец. Он вдруг испугался. — Наверняка это только вопрос времени.

Нагаш замолчал, поморгал и наконец взял себя в руки и сказал:

— Да. Конечно. Только время.

Верховный жрец посмотрел на тело отца и вытащил из-за пояса кривой бронзовый нож.

— Принеси первый кувшин, — приказал он. — Не хочу, чтобы Шепсу-хет обвинил меня в пренебрежении долгом.

Кефру быстро подбежал к стоявшим алебастровым кувшинам и выбрал один, формой напоминающий гиппопотама. Эти канопы предназначались для хранения четырех жизненно важных органов умершего царя: печени, легких, желудка и кишок. На кувшинах были вырезаны символы, которые будут охранять органы до тех пор, пока они снова не понадобятся. Юный жрец поставил тяжелый кувшин рядом с Нагашем, пробормотал молитву Джафу, богу мертвых, и снял крышку. Нагаш занес бронзовый кинжал над животом отца и замер, наслаждаясь моментом.

— Никаких следов ран, — заметил он. — Может быть, сердце не выдержало пыла битвы?

Кефру покачал головой.

— Это колдовство, хозяин, — сказал он. — Я слышал, что армия Зандри призвала чары, поразившие царя-жреца и его военачальников в стороне от поля боя. И никто из наших жрецов не смог этому помешать. Когда Хетеп пал, наше войско лишилось сердца, и воины Зандри легко отбили атаку. Все бежали в смятении.

Нагаш подумал и сказал:

— Но покровитель Зандри — Ку’аф, а это не похоже на утонченное коварство бога-змея.

— Однако мне рассказывали именно так, хозяин, — пожал плечами Кефру.

Нахмурившись, Нагаш опустил руку и сделал первый разрез, располосовав живот от пупа до грудины. Живот царя моментально опал. Из него через край носилок и дальше, на пол, хлынула зловонная, пенящаяся, черная, как деготь, жидкость.

Кефру приглушенно выругался, отпрыгнув в сторону. Нагаш тоже отступил, удивленно наморщив лоб. Через мгновение липкий густой поток иссяк, и верховный жрец, осторожно переступив через лужу, вернулся к телу Хетепа.

Острием ножа он сделал четыре дополнительных перпендикулярных надреза, чтобы расширить рану, и откинул лоскут кожи. То, что Нагаш увидел внутри, заставило его потрясенно зашипеть.

Внутренние органы царя-жреца какой-то магической силой сплавились воедино. Кишечник и желудок скрутились в узловатый шар, и невозможно было понять, где начинается одно и заканчивается другое. Точно так же диафрагма и легкие превратились в нездоровую массу, формой напоминающую луковицу, словно рак сожрал Хетепа изнутри.

Верховный жрец не знал ни одного бога, способного сотворить такое.

Кефру робко приблизился к столу. Когда он увидел, что сталось с Хетепом, его лицо искривилось от омерзения.

— Какое грязное колдовство могло это сделать? — ахнул он.

Нагаш его не слушал. Верховный жрец склонился над трупом отца, завороженно и восторженно изучая перекрученные останки великого царя, и его темные глаза засверкали странным голодным блеском.

К полудню большую площадь у дворца запрудили аристократы со своей свитой, дожидаясь, когда можно будет преподнести дары к погребению Хетепа и поклясться в своей верности его преемнику. Дворцовая челядь поставила там небольшие палатки из ярких тканей, чтобы защитить знать от зноя, а рабы бегали туда и обратно с кувшинами, полными прохладного, разбавленного водой вина. В неподвижном воздухе висела густая вонь от жертвенных животных: каждое из благородных семейств пыталось перещеголять другое щедрыми дарами — ягнятами, быками и даже драгоценными лошадьми. Нагаш грозно хмурился, глядя на это, пока они с Кефру пробирались ко Двору Сеттры. Он знал, что к концу церемонии большая площадь будет напоминать скотный двор в базарный день, а вонь останется на долгие недели.

Чем ближе они подходили к залу аудиенций, тем гуще становилась толпа. Дюжина телохранителей-ушебти Тхутепа, ослепительных в своих отполированных золотых нагрудных пластинах, со сверкающими мечами, выстроилась на широких ступенях, ведущих в зал. Лица их были юны и свирепы. Их кожа сияла благодаря святому благословению Птра, а тела еще должны были развиться и достичь совершенной физической формы. Взволнованная группка дворцовых рабов стояла за шеренгой телохранителей, держа восковые таблички и свитки тонкого пергамента. Они окружили высокого, полного достоинства человека средних лет в золотом венце, главного визиря Хетепа.

Нагаш легко, без усилий, прошел сквозь толпу — так крокодил с легкостью разрезает темные воды Реки Жизни. Рабы разбегались с дороги верховного жреца и падали ниц на горячую грязную землю. Их хозяева замолкали и почтительно склоняли головы. Старший сын Хетепа совершенно их игнорировал.

Ушебти тоже склонили головы, когда Нагаш плавно поднялся по ступеням из песчаника, а дворцовые слуги попрятались в тени. Остался только главный визирь, хладнокровно скрестивший руки на груди и дожидавшийся Нагаша.

— Да будут на тебе благословения богов, о святейший, — произнес Газид, опустив голову перед верховным жрецом.

В свои по меньшей мере сто десять лет главный визирь по-прежнему оставался худощавым и подтянутым и обладал ястребиной энергией обитателя пустынь. Легенда гласила, что в юные годы он промышлял разбоем, но решил стать союзником Хетепа, когда тот попытался подчинить себе племена пустынь. Дерзкий умный юноша быстро заслужил доверие Хетепа, и когда армия возвращалась в Кхемри, Газид присоединился к ней. Очень скоро Газид стал главным визирем и с тех пор верой и правдой служил царю. Он оказался толковым советником и преданным другом царя, и многие считали, что возродившейся славой город обязан главным образом ему. Его проницательные голубые глаза не пропускали ничего, он не боялся ни человека, ни зверя. Нагаш ненавидел его с детства.

— Молю, прибереги все добрые пожелания для себя самого, главный визирь, — холодно улыбнувшись, сказал Нагаш. — Я пришел сообщить моему брату, что ритуалы над нашим великим отцом завершены. Он упокоится в Великой пирамиде через несколько часов, согласно пожеланиям жрецов. — Верховный жрец склонил голову, изображая почтительность. — Кхемри понесет еще одну утрату, когда ты уйдешь во тьму вместе с ним.

— Увы, о святейший, ты заблуждаешься, — спокойно ответил Газид. — Несомненно, причиной тому твое горе и обязанности твоего положения. Увы, Хетеп запретил мне сопровождать его в подземный мир. Умирая на поле боя, он приказал мне помочь его сыну в первые дни правления.

— Я… понял, — произнес Нагаш. — Но это беспримерно. И разумеется, великая честь.

— И великая ответственность, — добавил Газид, не отводя голубых глаз от Нагаша. — Время мира и процветания вводит в соблазн обычно разумных людей и подталкивает их к поспешным решениям.

Верховный жрец угрюмо кивнул и сказал:

— Как всегда, мудро, Газид. Я понимаю, почему отец так высоко ценил твои советы.

Газид отмахнулся:

— На самом деле твой отец никогда не нуждался в моих советах, но достаточно долго обдумывал свои решения. Если я для него что-нибудь и делал, так это подталкивал его к действиям, когда это требовалось. Лучше нанести быстрый удар и убить змею до того, как она поднимется и нападет.

Нагаш прищурился:

— Хорошо сказано, Газид. Хорошо сказано.

Визирь усмехнулся:

— Как всегда, рад, что сумел услужить. — Он снова склонил голову, шагнул в сторону и указал на открытую дверь во двор. — Пока мы беседуем, твой брат принимает подношения от горожан. Он будет рад услышать твои новости.

Нагаш коротко кивнул и между массивными колоннами из песчаника, которые поддерживали крышу Двора Сеттры, быстро прошел дальше, к высоким базальтовым статуям Асаф и Гехеба, располагавшимся по обе стороны дверей. Гехеб стоял справа, левой рукой сжимая серп, а правую подняв в защитном жесте, отгоняя духов злобы и беды. Асаф приветственно сложила руки, ее блистательное лицо было безмятежно. Золотые листья украшали волосы богини и браслеты у нее на запястьях, а также сверкали на изогнутом лезвии в руке Гехеба. Идолы демонстрировали богатство и власть. Чтобы привезти с Хрупких Пиков на восток этот грубый базальт, потребовалось десять лет и стоило жизни более чем четырем тысячам рабов, но великолепие статуй бледнело по сравнению с огромным залом, раскинувшимся дальше.

Двор Сеттры представлял собой прямоугольное помещение размером около двух сотен шагов в длину и сорока в ширину, ограниченное со всех сторон огромными колоннами из полированного мрамора. Они поддерживали сорокавосьмифутовый потолок. Стены и пол из песчаника были облицованы квадратными плитами богатого пурпурного мрамора, пронизанного нитями оникса и сверкающего золотом в отблесках нескольких десятков начищенных бронзовых масляных ламп, расположенных по всей длине помещения. Воздух в этом величественном пространстве был прохладен и душист — бесценные благовония горели в жаровнях около возвышения в дальнем конце зала.

В прежние времена Двор Сеттры был самым большим залом для приемов во всей Неехаре. Его превзошел только причудливый Белый Дворец в Кватаре, построенный через несколько столетий после смерти Сеттры, а теперь вся знать Кхемри могла поместиться в этом просторном помещении, и еще осталось бы место для членов их семей и рабов. Но сегодня зал для приемов оказался переполнен, голоса сливались, напоминая рев прибоя и эхом отражаясь от огромных колонн. Даже Нагаша на мгновение ошеломило увиденное.

Во время своего правления Хетеп неустанно пытался объединить Неехару, пусть не в империю, но хотя бы в конфедерацию городов-государств, при этом требовалось столько переговоров, что остальным городам Неехары пришлось открыть в Живом Городе постоянные посольства. Посланники всех этих посольств сейчас заполняли зал, и каждый принес богатые дары, чтобы проводить Хетепа в загробный мир и укрепить отношения с его преемником. Со своего места Нагаш видел депутацию от Бхагара в черных накидках обитателей пустыни и головных повязках; они шептались друг с другом, а рядом стояла дюжина рабов с урнами, полными дорогих пряностей, привезенных караваном с юга. Возле них золотокожие гиганты из Ка-Сабара скрестили на груди руки, сосредоточенно наблюдая за церемонией, и в их открытых сундуках сверкали слитки отполированной бронзы. Правее верховный жрец заметил толпу придворных и аристократов в шелковых кафтанах и длинных юбках далекой Ламии, с настороженными, как обычно, взглядами. Но Нагаш обратил внимание на их усталые лица. Наверняка эти ламийцы сопровождали юную невесту Тхутепа в Кхемри вверх по реке — трудное путешествие и в лучшие времена, а тем более тяжелое сейчас, ибо все пришлось делать в спешке.

Верховный жрец лениво гадал, какие еще дары привезли с собой эти богатые гости, чтобы почтить память его умершего отца, и в этот миг внимание ламийцев, да и всех остальных в зале, сосредоточилось на величественной процессии, направлявшейся к возвышению. Шеренги аристократов, одетых в простые белые юбки и накидки, шли впереди в сопровождении высоких ушебти с лоснящейся зеленой кожей и длинными черными волосами. Нагаш сразу же узнал преданных. Избранные воины Зандри, виновника поражения Кхемри.

Кефру тоже увидел эту процессию и прошептал:

— А это что значит, хозяин?

Нагаш жестом приказал слуге молчать, нахмурился, поспешно шагнул вправо и стал пробираться вперед в глубокой тени за колоннами, тянувшимися вдоль всего зала. Дюжины царских рабов суетились там, каждый был занят своим делом и не обращал внимания на человека, шагавшего среди них.

— Некумет, царь-жрец Зандри, — человек вдумчивый и умеющий искать окольные пути, — прошипел Нагаш. — В прошлом году он подтолкнул Кхемри к войне из-за нелепой ссоры по поводу торговли, а теперь пытается заменить нас в роли главной силы Неехары? Это следующий шаг его хитроумной стратегии.

Верховный жрец двигался настолько быстро, насколько позволяло его положение, и наконец добрался до дальнего конца зала. Там стояли на страже бдительные ушебти с проницательными глазами. Юные телохранители склонили головы, увидев Нагаша, и позволили ему незаметно проскользнуть в толпу визирей и придворных, столпившихся у подножия трона.

Нагаш мгновенно заметил, что визири взволнованы. Они тихо шептались друг с другом, обсуждая разворачивающееся перед ними действо, и бурно жестикулировали. Верховный жрец нетерпеливо протиснулся сквозь толпу седобородых чиновников и оказался возле царского трона.

Трон Живого Города был древним, вырезанным из изысканного темного дерева, какое в Неехаре не встречалось. Легенда гласила, что его привезли из джунглей, расположенных на юге и востоке Благословенной Земли, во время мифического Великого переселения, но некоторые говорили, что трон сделан из дерева, срубленного на юге в ранние годы царствования Сеттры. Трон стоял под массивной статуей Птра, Великого Отца. Идол, высеченный из песчаника и обшитый листами кованого золота, почти достигал потолка. Правую руку бог солнца приветственно прижал к груди, а левую поднял в защитном жесте, оберегая царя-жреца Кхемри от всех зол мира. Там же, на возвышении, стоял еще один трон меньших размеров, правее и двумя ступенями ниже. В ранние годы существования Живого Города богом — покровителем Кхемри был Птра, и его милостью Сеттра Великий смог превратить Неехару в могущественную империю. Но властному царю этого было мало, и со временем его могущество и гордость так возросли, что он поверил, будто может отыскать способ победить смерть и править Благословенной Землей до конца времен. Вот тогда, более семи столетий назад, и создали погребальный культ, и еще при жизни Сеттры старший жрец заменил смотрителя Птра и стал верховным жрецом Кхемри.

Правящий дом Кхемри по-прежнему имел множество обязательств, и не только перед Птра, но и перед всеми богами Благословенной Земли. Хотя люди Неехары впервые столкнулись с богами там, где сейчас стоял город Махрак, во многих сотнях миль к востоку, именно в Кхемри, на берегах Реки Жизни, они заключили Великое соглашение, породившее Благословенную Землю. Птра и прочие боги поклялись обеспечивать рай, в котором станут жить неехарцы, до тех пор, пока те им, богам, будут поклоняться и возводить в их честь храмы. Вдобавок каждое знатное семейство обязалось отдавать своего первенца богам, чтобы тот служил им как жрец или жрица. В Кхемри первого родившегося ребенка отдавали Птра, в подтверждение великой клятвы людей и богов.

Когда Сеттра основывал погребальный культ, он рисковал, нарушая священное Соглашение, создавшее его блистательную империю. И поскольку он не мог отдать своего первенца богам, он решил исполнить обещание другим способом — взяв в жены жрицу Птра. Царица Сеттры, великая Хатсушепра, была дочерью царской семьи Ламии. И с тех пор дочери Ламии выходили замуж за царей-жрецов Кхемри, обеспечивая процветание Благословенной Земли.

Трон царицы был пуст. Вдова Хетепа, Софер, молилась в часовне Джафа и готовилась присоединиться к супругу этим же днем, но рядом с троном стояла женщина, собственническим жестом положив руку на красивый резной подлокотник. Странное нарушение этикета привлекло внимание верховного жреца, он поднял глаза на женщину, находившуюся всего лишь в дюжине футов от него. И у Нагаша захватило дух.

Она была совсем юной, это Нагаш заметил мгновенно, и еще не достигла полного расцвета своей красоты. Ее гибкое тело облачили в великолепный желтый шелк, привезенный из той удивительной страны, что расположена за морем к востоку от Ламии. Браслеты изящного янтаря цвета меда украшали ее смуглые запястья, ожерелье из золота и огненно-красных рубинов обвивало стройную шейку. У женщины был небольшой ротик и чуть заостренный нос, высокие скулы и большие миндалевидные глаза цвета отшлифованных изумрудов. Несмотря на молодость, она стояла возле пустого трона с большим достоинством и уверенностью. Она была безмятежна и совершенно ослепительна. Со временем нареченная Тхутепа сможет стать величайшей царицей, когда-либо известной Неехаре.

Никогда в жизни Нагаша не влекли к себе женщины. Мысль о чувственной привязанности или зависимости отвращала его, это могло лишь помешать его честолюбивым замыслам, однако в ту самую секунду, как Нагаш увидел эту женщину, его охватило невыносимое, обжигающее желание. Его руки, спрятанные глубоко в широких рукавах, невольно сжались в кулаки. Мысль об ужасах, которые он мог бы навлечь на эту священную плоть, едва не вытеснила все честолюбивые мысли из головы верховного жреца. Только оглушительные ликующие крики вывели Нагаша из задумчивости и заставили вернуться к насущным делам.

Трон царя-жреца тоже пустовал. Тхутеп, законный наследник, стоял у подножия возвышения перед богатым сановником из Зандри. Брат Нагаша до сих пор не снял церемониальное одеяние князя, был в юбке и накидке из белой ткани, прошитой золотой нитью. Золотые браслеты были защелкнуты на его смуглых руках, а на лоб надвинут венец с единственным рубином. Не обладая утонченными чертами отца и старшего брата, Тхутеп тем не менее имел достаточно выразительное лицо, а глаза его обаятельно искрились. Посол из Зандри в мантии цвета морской волны, украшенной великолепными жемчугами и гладкими изумрудами каплевидной формы, низко поклонился царю. Темные волосы и борода посла сильно вились и блестели, натертые душистым маслом, на лице сияла победная улыбка.

Нагаш нахмурился, узнавая лица молодых людей, стоявших сомкнутыми рядами за спиной у посла. Умногих были свежие синяки, а на нескольких — повязки, пропитанные кровью. Они замерли, от стыда низко опустив головы. Всё это были аристократы, захваченные в плен во время сокрушительного поражения месяц назад. Нагаш тотчас же понял, в чем заключается план Зандри, и с любопытством посмотрел на брата.

— Народ Живого Города благодарит Некумета, твоего великого царя, за милосердие, — заявил Тхутеп, сложил руки на груди и низко поклонился. — Пусть возвращение этих воинов возвестит о начале новой эпохи мира и процветания для народов всей Благословенной Земли!

Снова раздались крики ликования. Кефру наклонился к хозяину и произнес:

— Зандри возвращает пленников, не требуя выкупа? Это безумие!

Нагаш постарался не выдать горечь и смятение.

— Вовсе нет, — отозвался он. — Этот широкий жест сделан не ради Тхутепа, но ради остальных посланников. — Кефру недоуменно посмотрел на хозяина, и Нагаш кинул на него раздраженный взгляд. — Неужели непонятно? Это тщательно просчитанное оскорбление и хорошо продуманный Некуметом дипломатический ход. Демонстративно возвращая пленников без требования выкупа, он заявляет всей Неехаре, что не считает нас угрозой для себя. — Верховный жрец резко обвел зал рукой. — Хетеп мертв, и шакалы уже кружат, стараясь захватить влияние. Зандри просто выпрыгнул впереди стаи, а Тхутеп слишком наивен, чтобы понять это.

Внезапно Тхутеп обернулся, словно услышал свое имя. Взгляд его упал на Нагаша, и после короткого замешательства улыбка сделалась шире.

— Добро пожаловать, брат, — сказал он, поманив к себе верховного жреца. — Я рад, что ты здесь и видишь, как наша вражда с Зандри закончилась. Теперь прошлое можно забыть.

Нагаш окинул посла Зандри холодным, непримиримым взглядом.

— Я пришел, чтобы сообщить тебе, брат: тело нашего отца готово к путешествию, — обратился он к Тхутепу. — Мы перенесем его в Великую пирамиду за час до заката, как требуют жрецы.

Посол услышал сказанное, и его лицо сделалось печальным. Он склонил голову перед Тхутепом и произнес:

— Хотя мы враждовали с вашим отцом, он был отважным воином и великим царем, и мы скорбим о его смерти вместе со всей Неехарой. И для сопровождения Хетепа в его путешествии в загробный мир смиренно предлагаем наш дар от имени всего народа Зандри.

Тхутеп серьезно кивнул.

— Очень хорошо, — сказал он. — Давайте взглянем на ваш дар.

Посол сделал жест, и в конце процессии началось какое-то движение. Ряды бывших пленников, ожидавших разрешения Тхутепа вернуться к семьям, раздвинули в стороны коренастые рабы с голой грудью, тащившие за собой троих незнакомцев в черном. Рабы бросили троицу к ногам посла и поспешно удалились.

Нагаш внимательно посмотрел на лежавших. Все высокие и стройные, одеты в странное сочетание потрепанных шерстяных накидок и своего рода кожаных доспехов, покрывавших их торсы и животы. Двое оказались женщинами с длинными белыми волосами; нечесаные, спутанные пряди доходили до самой талии. У мужчины волосы были черными как смоль, почти такими же длинными и тоже спутанными. Кожа там, где Нагаш мог ее видеть, была белее алебастра, черты лица тонкими и изящными — заостренные подбородки, острые носы и угловатые скулы. Незнакомцы были красивы странной, почти пугающей красотой, и хотя выглядели хрупкими по сравнению с окружавшими их неехарцами, от них исходила угроза, почему-то тревожившая верховного жреца. Мужчина посмотрел вверх, на Нагаша. Лицо его было невыразительным, черные глаза пустыми. Похоже, всех троих чем-то опоили.

По двору пронеслись шепотки. Тхутеп уставился на странные создания взглядом, полным любопытства и одновременно отвращения, словно наткнулся на клубок кобр.

— Что они такое? — спросил он.

— Они называют себя друкаи, о великий, — торопливо ответил посол. — Их корабль разбился у нашего побережья во время ужасного шторма несколько месяцев назад, и с тех пор они были рабами в царском дворце.

При слове «рабы» пленный мужчина повернул голову к послу и прошипел что-то на свистящем, похожем на змеиный, языке. Зандриец побледнел, но тут же оправился.

— Они просто чудо, правда? — спросил он. — Наш царь пожелал, чтобы они ухаживали за духом Хетепа в загробной жизни.

Тхутеп пришел в замешательство. Одно дело — материальные ценности, и совсем другое — рабы, предложенные чужестранцем для службы мертвому царю.

— Что ж, это, безусловно, щедрый дар, — медленно произнес он, не желая наносить обиду.

Нагаш со все усиливающимся интересом следил за их разговором. Какую игру ведет делегация из Зандри? Ясно же, что за этим что-то скрывается. И тут он заметил, что одна из женщин немного приподнялась и сосредоточенно склонила голову. Она пыталась заговорить, невнятно произнося слова своего ужасного языка, и Нагаш тут же ощутил исходившую от нее слабую волну волшебства, похожую на дуновение ледяного ветра из пустыни.

Он замер, насторожившись. Возможно ли это?

Верховный жрец повернулся к Тхутепу.

— Предложение Зандри беспримерно, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул, — но это не значит, что оно неприемлемо. Полагаю, щедрое предложение, демонстрирующее величие духа, должно быть встречено достойно, о великий.

Тхутеп просиял.

— Да будет так, — объявил он. — Рабов нужно отвести в храм, — обратился он к Нагашу. — Ты позаботишься об этом?

Нагаш улыбнулся.

— Непременно, — ответил он.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Черный визирь

Оазис Зедри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Крики ужаса разнеслись над полем боя, когда тьма, как быстрая волна прилива, потекла вниз по каменистому склону, заливая окровавленные пески. Акмен-хотеп, царь-жрец Ка-Сабара, видел, как ужасная тень проносится над пехотой Нагаша и враги обретают новые силы. Они ринулись вперед, на передние ряды Бронзового Войска, свирепо рубили и разили гигантских воинов, но царь не знал, проистекала их вновь обретенная свирепость из отваги или из страха.

Колесница Акмен-хотепа подскочила и дернулась назад. Возничий сыпал проклятиями, пытаясь удержать обезумевших коней. Жуткий гудящий звук ритмично пульсировал, отвлекая сражающихся. Царь-жрец видел, как воины по двое, по трое пробегают мимо его колесницы в сторону залитого солнцем оазиса. Его войска дрогнули, неожиданно лишившись мужества.

Тьма залила вражеские шеренги и коснулась линии сражения. Люди в ужасе кричали. Все больше и больше воинов из арьергарда армии Акмен-хотепа поворачивались и убегали, не желая сталкиваться с колдовской тенью.

Царь-жрец выругался и огляделся с возрастающим отчаянием. Через несколько секунд тьма дойдет и до него. Нужно действовать быстро и вновь подчинить себе войско, пока оно окончательно не утратило дисциплину. Его телохранители-ушебти уже действовали, плотным оборонительным кольцом окружив царя-жреца. Акмен-хотеп заметил оставшихся рядом гонцов. Те стояли в нескольких ярдах позади его колесницы и смотрели на приближающуюся тьму с ощутимым страхом.

— Гонцы! — прокричал он, поманив их пальцем. — Сюда! Быстро!

Четверо юношей радостно кинулись к колеснице. Акмен-хотеп поднял руку.

— Наверх! И держитесь крепче! — крикнул он, перекрывая шум.

Пока юноши забирались на колесницу, он кинул взгляд на восток, высматривая Сузеба с его колесницами. Если арьергард сломлен, Лев со своими людьми должен был атаковать воинов Нагаша, чтобы дать пехоте время отступить и перестроиться. Однако колесниц царь так и не увидел. Снова поднялась пыль, и сквозь пелену Акмен-хотеп различал только неясные очертания людей, метавшихся взад и вперед.

Времени больше не было. Следовало немедленно отдать приказ, или воины сами все решат. Царь-жрец ощутил на языке привкус желчи, отыскивая взглядом сигнальщика. К счастью, тот не потерял голову и велел своему возничему держаться слева от Акмен-хотепа.

— Труби отступление! — прокричал царь-жрец.

Сигнальщик, находившийся в пяти ярдах от него, кивнул и поднес к губам бронзовый рог.

Долгая пронзительная нота разнеслась над полем боя, и тут мистическая тьма добралась до царя-жреца.

Акмен-хотеп ощутил ледяной порыв ветра, в воздухе застрекотали и затрещали крылья каких-то насекомых. На несколько мгновений царь-жрец просто ослеп — темная туча перекрыла пылавшее солнце; от ужаса перехватило дыхание. В темноте звуки странным образом усиливались. Акмен-хотеп слышал, как сыплет ужасными ругательствами его возничий, слышал, как испуганно ржут лошади, слышал лязг оружия и крики воинов, бьющихся в нескольких дюжинах ярдов от него.

Глаза царя постепенно привыкли, и он уже начал различать детали. Пелена тьмы над воинами находилась в постоянном движении, и сквозь нее пробивался тусклый свет, так что казалось, будто равнина погрузилась в сумерки. Царь-жрец видел слабый блеск копий и шлемов Бронзового Войска, все еще сражавшегося с вражеской армией, но его бойцы постепенно сдавали позиции. Десятки отставших воинов, спотыкаясь, брели через поле боя. Акмен-хотеп обрадовался тому, что некоторые из них возвращались в свои полки, но многие просто потрясенно бродили по кругу.

Еще не все потеряно, решил царь-жрец. Там, на юге, он по-прежнему видел оазис, залитый светом Птра. Если войско, поддерживая порядок, сумеет выбраться на солнечный свет, они смогут проявить твердость и отразить нападение Узурпатора, но Акмен-хотеп понимал: без помощи они этого не сделают.

Царь-жрец посмотрел на гонцов и спросил:

— Кто из вас бегает быстрее?

Четверо юношей переглянулись, и самый младший из них поднял руку.

— Меня называют Декеру, о великий, — сказал он с гордостью, — потому что я бегаю стремительно, как горный олень.

Акмен-хотеп улыбнулся.

— Декеру. Это хорошо. — Он положил широкую ладонь на плечо мальчика. — Беги и скажи жрецам, чтобы они поспешили и присоединились к нам. Если мы хотим победить, боги должны быть с нами.

Декеру кивнул. Лицо мальчика было сосредоточенным, и царь-жрец чувствовал, как юное тело дрожит под его рукой. Акмен-хотеп легонько сжал плечо мальчика, и Декеру побежал, спрыгнув с колесницы и мгновенно исчезнув в сумраке.

Царь-жрец выпрямился и попытался критически оценить происходящее. Боевые порядки на севере превратились в бесформенную толпу. Войско отошло примерно ярдов на пятьдесят и продолжало отступать.

Акмен-хотеп нахмурился. Вслед за отступающей армией через равнину, спотыкаясь, брели воины. Откуда они идут?

И тут что-то тяжелое ударилось в колесницу царя справа, возле лучника. Тот испуганно вскрикнул и отпрянул, заметив, что кто-то пытается перебраться через укрепленный бронзой борт колесницы. Акмен-хотеп увидел окровавленную руку, потянувшуюся к лучнику и вцепившуюся в его доспехи, и тут, к ужасу царя-жреца, непонятное существо с поразительной силой выдернуло лучника из колесницы.

Кони испуганно заржали. Акмен-хотеп услышал, как возничий громко выругался и хлестнул лошадь. Колесница дернулась вперед. Царь-жрец пошатнулся и схватился за свой хопеш — странное существо снова показалось над бортом колесницы и теперь потянулось к нему. От нападающего исходила невыносимая вонь. Акмен-хотеп учуял горький запах крови и лопнувших кишок, как от трупа. Существо придвинулось ближе, забулькало и зашипело. Царь всмотрелся сквозь сумрак и понял, что это такое.

Это был один из несчастных солдат Узурпатора, одетый в одну лишь рваную, залитую кровью юбку. Его грудь была раздавлена бронзовым колесом колесницы, чье-то копье оцарапало щеку воина и скользнуло ниже, к основанию шеи, оставив там кровавую зияющую рану. С бледного лица этого существа свисал лоскут окровавленной кожи, и царь-жрец успел разглядеть белую кость, когда челюсти монстра приоткрылись и оттуда снова послышалось змеиное шипение.

Прежде чем существо дотянулось до царя, ушебти Акмен-хотепа с рычанием шагнул между ними и взмахнул ритуальным мечом. Бронза лязгнула, ударившись о кость, монстр свалился с колесницы. Его отсеченная голова подпрыгнула и укатилась во тьму. Вокруг бушевало сражение, и свите Акмен-хотепа пришлось вступить в бой. Царская колесница неслась вперед, на юг, и за ее борта уцепились сразу три твари. Царь-жрец сообразил, что на одном из монстров надеты доспехи из кожи и бронзы, принадлежавшие его собственным воинам. Он с трудом подавил вопль ужаса. Нечестивая мощь Нагаша куда больше, чем он думал! Мертвые встают с окровавленной земли и выполняют его гнусные приказы!

Один из гонцов отчаянно закричал. Царь-жрец резко повернулся, но мальчик уже исчез, его уволокли во тьму. Остальные дети в ужасе взвыли, сбившись в кучку на передней части колесницы. Рядом с царем-жрецом стоял его преданный телохранитель, широко расставив ноги и подняв меч, готовый защитить хозяина от любого врага, живого или мертвого.

Слева раздался треск дерева и отчаянное конское ржание. Акмен-хотеп увидел, что один из возничих не может больше удерживать упряжку. Запаниковавшие лошади резко дернулись, и колесница перевернулась. Желудок царя сжался, когда он заметил, как сверкнула на песке бронза — рожок его сигнальщика. Более дюжины ходячих трупов направились к перевернувшейся колеснице и ее оглушенным седокам. Первым попался потерявший сознание лучник, которого монстры разрубили на куски своими каменными топорами.

Акмен-хотеп услышал пронзительный вопль обезумевшего от ужаса возничего. В этот миг ушебти, обязанный защищать сигнальщика, с львиным рыком прыгнул в гущу нежити и взмахнул ритуальным мечом. С каждым ударом гигант отбрасывал в сторону разрубленные тела тварей, пожиная жуткий урожай, но вокруг него смыкалось кольцо все новых и новых оживших мертвецов, они размахивали окровавленным оружием или вцеплялись в верного телохранителя когтистыми руками.

Колесница резко повернулась и понеслась в сторону оазиса. Акмен-хотеп с трудом удержал равновесие. Он вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что происходит на поле боя. Отступление прекратилось. Теперь его войско атаковали и спереди, и сзади. Царь-жрец в бессильном отчаянии стиснул кулаки — сигнальщик погиб, и он лишился единственной возможности сообщаться с войском. Подумав о несчастном отважном Декеру, без оружия бегущем по равнине, заполненной ходячими мертвецами, царь окончательно пал духом. Он больше ничего не мог сделать. Выживут ли они, зависит только от воли богов.

Там, позади, на залитых тьмой холмах, воздух вновь задрожал от жужжания, напоминающего звуки, издаваемые чудовищной стаей саранчи. В каждой палатке из тех, что окружали центральный шатер, находился саркофаг из отполированного базальта, который обслуживала горстка трусливых рабов с пустыми глазами. Все усиливающееся жужжание вынудило их сделать то, чего они так боялись, — взяться за тяжелые каменные крышки и сдвинуть их.

Из глубины каменных гробов послышались змеиное шипенье и жестокий алчный смех. Рабы пали на колени и уткнулись лицом в землю. Бледные руки с черными венами схватились за края саркофагов, и один за другим два десятка чудовищ, внешне весьма похожих на людей, выбрались из своих холодных постелей и исчезли во тьме.

Они двигались с надменностью князей, не признающих никаких законов, кроме собственных. Кожа их была белой как мел, а губы и ногти — иссиня-черными, с пятнами застарелой, засохшей крови. На их когтистых пальцах сверкали золотые и серебряные кольца, а на алебастровых лбах — усыпанные драгоценными камнями венцы. Все в боевом облачении — кожаные доспехи облегали торсы, а шлемы из кованой бронзы защищали головы. Один из них был выше остальных, костлявый, похожий на стервятника. Его палатка стояла справа от большого шатра. На лысой голове красовался венец визиря. Щеки его ввалились, подчеркивая скулы и заостренный подбородок. Архан Черный осмотрел поле боя, и ему понравилось то, что он увидел. Губы растянулись в злобной ухмылке, обнажив острые зубы. Визирь Кхемри провел сине-черным языком по их зазубренным краям, чувствуя молчаливый приказ хозяина.

— Будет сделано, — произнес он тонким хриплым голосом и поманил гонца, ожидавшего в тени хозяйского шатра. — Иди к Мастеру Черепов и скажи, чтоб начинал, — велел он испуганному мальчику, повернулся и быстро направился к эскадрону тяжелой кавалерии, стоявшему на склоне перед палаткой.

И кони, и всадники опустили головы и задрожали, когда к ним приблизился повелитель-мертвец. Архану предназначалась полусумасшедшая черная кобыла с колдовскими клеймами-символами, подчинявшими лошадь его воле. Она испуганно закатила глаза, вскинула голову и клацнула острыми, как волчьи клыки, зубами, когда воин взобрался в седло. Визирь повернулся к людям и жестоко усмехнулся, увидев, как они вздрогнули под его взглядом.

— Бронзовое Войско уже лежит на наковальне, — прорычал он. — Настала очередь молота.

Архан указал когтистым пальцем на сигнальщика и приказал:

— Труби кавалерии, пусть поворачивает направо. Мы нападем на левый фланг и обратим их в бегство.

Визирь Узурпатора вытащил из ножен грозный бронзовый скимитар и вонзил шпоры в бока лошади. Она, страдальчески заржав, рванула вперед. Ряды всадников поскакали следом. Вдоль всей цепи холмов бессмертные полководцы Нагаша принимали командование над людьми и вслушивались в пение сигнального рожка.

Гонец Архана пробежал между похоронными палатками, нашел тропинку через каменистую вершину и скрылся из виду сражающихся армий. На противоположном склоне дожидалась своей очереди дюжина боевых машин, сделанных из тяжелых кедровых бревен, скрепленных бронзовыми гвоздями.

Запыленная палатка стояла у древней торговой дороги, проходившей прямо между шеренгой боевых машин и их молчаливыми командами. Невысокий широкоплечий человек с маленькими темными глазками на круглом лице с двойным подбородком вышел из палатки, увидев подбегающего мальчика, и ответил на сообщение визиря коротким мычанием. Этого мастера Нагаш выбрал, чтобы он овладел секретами грозных машин, изображенных в старинных манускриптах, захваченных в некрополе Зандри. А чтобы обеспечить успех, Нагаш вырвал мастеру язык — так он ни с кем не сможет поделиться тем, что узнал.

Мастер Черепов отпустил гонца и зашагал по дороге. Команды, обслуживающие машины, тотчас же приступили к делу. Одни склонились над катапультами, заводя рычаги, другие повернулись к дюжине больших ивовых корзинок и откинули с них крышки. В корзинках лежали горы скалящихся черепов, помеченных тайными символами.

Через несколько минут рычаги катапульт оттянули назад, кожаные корзины наполнили зловещими боеприпасами. Когда все было готово, мастер поднял руку и издал пронзительный вой. Из каждой корзинки вырвался мелькающий зеленый огонь, командир каждой катапульты торопливо натянул шнур. Лапы катапульт с лязгом ударились о направляющие, и сотни свирепых, пронзительно кричащих черепов полетели во тьму за холмами.

Акмен-хотеп опустил хопеш на череп одного из своих оживших солдат. Заколдованный бронзовый меч снес ему макушку, мозги воина разлетелись по сторонам, попав на голые икры царя. Существо рухнуло и соскользнуло с колесницы. Двое царских телохранителей рассекли пополам еще двух монстров, пытавшихся забраться с другой стороны.

Царь и его свита отступали через равнину, надеясь, что встретят жрецов, двигающихся им навстречу из оазиса. Мертвецы нападали на них со всех сторон, пытались запрыгнуть на спину коням или пролезть в колесницу. Двух оставшихся мальчиков-гонцов утащила с собой нежить, кони спотыкались от усталости и множества мелких ран. Почти все ушебти еще оставались с царем, насколько он мог судить, но они находились уже почти в полумиле от сопротивляющейся армии, а святых отцов Ка-Сабара все еще не встретили.

Внезапно царь-жрец услышал странный визгливый хор нечестивых голосов, доносящийся со стороны холмов. Акмен-хотеп оглянулся и увидел град зеленых сфер, дугой сыпавшихся на его войско.

Вой черепов разносился над схлестнувшимися армиями, поражая как друзей, так и врагов, но если воины Кхемри были приучены к этому звуку, то Бронзовое Войско — нет. Вызывающие ужас снаряды взрывались в их рядах, осыпая пылающими осколками и наполняя уши пронзительными воплями страданий и отчаяния. Осаждаемое со всех сторон живыми и мертвыми воинами, включая окровавленные трупы бывших соратников, Бронзовое Войско исчерпало свое мужество. Раздались крики ужаса, боевые шеренги рассыпались, солдаты Акмен-хотепа повернулись спиной к врагу и помчались прочь, спасая свои жизни.

Царь-жрец слишком поздно заметил ловушку, расставленную для него Узурпатором. Нагаш вынудил его армию бежать через равнину, усыпанную мертвецами Кхемри. Запаниковавшие воины Бронзового Войска попадут прямо в лапы тех, кого успели убить. При мысли о грядущей катастрофе в голове Акмен-хотепа все помутилось.

Но когда он утратил последнюю надежду, воздух прорезало пронзительное пение рога с правого фланга и грохот колес сотряс землю за спиной у отступающей армии. Сузеб Лев тоже заметил угрозу и повел своих воинов в стремительное наступление. Акмен-хотеп увидел, как полководец и две сотни его колесниц вынырнули из тьмы. Тяжелые колеса давили нежить, попадавшуюся на пути. Лучники стреляли с задней подножки колесниц, целясь стрелами с бронзовыми наконечниками в черепа медленно бредущих монстров.

Колесницы прогрохотали на левый фланг, оставив за собой раздавленные тела неупокоенных мертвецов. У Акмен-хотепа появилась надежда объединить выживших и, может быть, изменить ход сражения. Если бы только он сумел найти проклятых жрецов!

— Не останавливайся! — прокричал царь-жрец своему возничему.

Тот хлестнул кнутом и заставил спотыкающихся коней перейти на рысь, направляясь все дальше на юг, к оазису.

Архан Черный любовался тем, как вторая волна вопящих черепов летит в воздухе и падает на бегущего противника. Центр уже прорван, но фланги до сих пор держатся. Где-то позади вражеских рядов он услышал завывание рога и приглушенный стук колес. Что это — тяжелая кавалерия Ка-Сабара отступает или предприняла отчаянную контратаку? На таком расстоянии понять было невозможно.

Сжимая поводья, визирь осмотрел двадцать эскадронов на тяжелых лошадях, размещенных вдоль западного края гряды холмов. В пяти сотнях ярдов к югу левый фланг вражеской армии схлестнулся в беспощадном бою с пехотой Кхемри, не подозревая об угрозе, затаившейся на склоне, подобно кобре.

Всадники ринутся вниз неукротимой волной, промчатся сквозь свои войска и ударят в ослабевшие шеренги противника, как молния. Пехота дрогнет, и начнется бойня. Архан представил себе фонтан горячей крови, хлынувшей на его кожу, и задрожал в предвкушении.

Он поднял свой кривой меч и оскалился, обнажив почерневшие зубы.

— В атаку! — закричал Архан, и тут же запели медные трубы.

Постепенно набирая скорость, пять тысяч всадников, лавина плоти и бронзы, понеслась вниз, на ничего не подозревающих воинов Ка-Сабара.

Трубы завывали, как души проклятых, всадники Кхемри с грохотом неслись вниз по каменистому склону на окруженные полки Бронзового Войска. Архан Черный хлестнул свою заколдованную лошадь и вырвался вперед, летя перед своими воинами, стремясь искупаться в человеческой крови. Воздух звенел от безумных криков — тяжелая кавалерия дала волю своей ярости и ворвалась в самую гущу битвы.

Бронзовое Войско изогнулось в длинный сверкающий полумесяц — во время сражения воины пытались окружить меньшую по численности армию Кхемри. Это давало возможность атакующим всадникам бить противника его же оружием — разить копейщиков на левом фланге и спереди, и сбоку.

Однако воины Ка-Сабара весьма ловко владели искусством ведения боя. Едва кавалерия Архана спустилась к подножиям холмов, противник попытался сомкнуть свои шеренги, чтобы встретить новую угрозу. Своим единственным глазом Архан увидел, как передвигаются ряды копейщиков, как они стараются оторваться от неослабевающих атак пехоты Кхемри и подготовиться к нападению кавалерии. Но пехотинцы Нагаша, живые и мертвые, неотвратимо надвигались на противника. Они опустили щиты и подставляли грудь под копья, прокладывая себе путь среди гигантов Ка-Сабара. За мгновение до столкновения Архан разглядел отчаяние на лицах врага — они поняли, что их героический маневр ничего не дал.

Расхохотавшись, Архан повел всадников сквозь ряды своей пехоты. Воины Кхемри падали под копытами лошадей. Но их смерть ничего не значила — через несколько мгновений мертвецы восстанут и снова пойдут в бой.

Первый удар визирь нанес собственному воину. Его скимитар сверкнул и опустился на споткнувшегося пехотинца с боевым топором — тот стоял между Арханом и выбранной им жертвой. Лезвие глубоко вонзилось между шеей и плечом. Пехотинец закричал и рухнул на землю, заливаясь кровью. От ее запаха Архан просто обезумел. Испустив голодный рев, он направил лошадь вперед, в гущу сражения. Его кривой меч разил направо и налево. Кавалеристы Кхемри врезались в ряды противника, разбивая тех на небольшие группы. Мелькали мечи и топоры, ломались копья и щиты. Копейщики падали с разбитыми черепами и разорванными глотками, хватались за обрубки конечностей. Кони пронзительно ржали и молотили копытами, мощные воины Ка-Сабара опрокидывали их на землю. Справа от Архана копейщик-ветеран вцепился в поводья вставшего на дыбы коня и с такой силой дернул его голову, что хрустнули кости и сломалась шея, а когда конь рухнул на землю, пронзил грудь всадника копьем.

Сидя верхом на своей крупной кобыле, Архан оказывался на одном уровне с этими гигантами. Даже отступая под натиском тяжелой кавалерии, они со всех сторон атаковали визиря. Сверкнувшее острие копья вонзилось ему в левый бок, прямо под ребра, а еще одно проткнуло насквозь правое бедро и вошло в ребра лошади. Шипя, как гадюка, Архан обезглавил воина справа и отрубил руку копейщику слева. Его меч сверкал, разя одного врага за другим, и в разные стороны разлетались горячие кровавые дуги. Колдовское могущество, пылавшее в жилах Архана, обеспечивало ему равную с противником силу, но гораздо большую скорость, и залитый кровью меч косил врагов, как пшеницу. Они отскакивали, видя ужасающую силу визиря, выкрикивали имена своих богов или просто вопили в смятении. Кто-то метнул копье, оно попало в грудь визиря, пробив легкие. Архан вырвал его левой рукой, усмехнулся кровавой усмешкой и швырнул копье обратно, потом приподнялся в седле и громко зашипел, произнося заклинание. Воздух вокруг него затрещал, убитые им воины зашевелились. Кровь лилась из их ужасных ран, но мертвецы неуклюже вставали на ноги, а вокруг потрясенно кричали их соратники.

Враг не выдержал внезапной атаки и того, что случилось с их павшими собратьями. Копейщики дрогнули и побежали, столкнувшись с полком позади себя и нарушив его ряды. Конники Архана пришпоривали лошадей, догоняли торопливо убегавших копейщиков и рубили направо и налево окровавленными мечами. Паника быстро распространялась. Наступавшая кавалерия едва успела доскакать до второго вражеского полка, как тот тоже дрогнул и побежал, не дожидаясь резни. В свою очередь он столкнулся с третьим полком.

Ликующие конники продолжали бешеную скачку, сея ужас среди врагов. Они уже успели обогнуть толпу бегущих воинов, когда наткнулись на заслон легкой кавалерии. Оттуда посыпался град стрел, выбив из седла больше двух десятков всадников Кхемри. Раненые кони тоже падали на землю и начинали биться. Часть конников Архана собралась атаковать врага, но всадники Ка-Сабара моментально помчались на юг, в сторону оазиса.

Третий полк все еще пытался держаться и не поддаваться напору бегущих товарищей. Их ряды были нестройными, остались лишь небольшие группы воинов, но эти люди, сделанные из более прочного материала, чем их соратники, сопротивлялись и не собирались уступать, несмотря ни на что. Конники окружили их, кидались вперед и наносили быстрые короткие удары, а потом отскакивали назад, но длинные копья воинов Ка-Сабара причиняли врагу существенный урон. Вокруг мрачных копейщиков гибло все больше людей и коней, трупы замедляли атаку Архана, давая отступавшим возможность бежать. Визирь с ненавистью сыпал проклятиями, взвешивая варианты. Атака кавалерии захлебнулась. Что сейчас делать — отступить, перегруппироваться и снова напасть или призвать бессмертных и стереть этих упрямцев в порошок?

Архан заколебался, и в этот миг загрохотали окованные бронзой колеса, неумолимо запели тетивы, и темная масса тяжелых колесниц вырвалась из пыльной завесы в самом центре отступающей армии противника и понеслась на выручку дрогнувшему левому флангу.

Стрелы зажужжали среди конников, вызывая в их рядах хаос, и колесницы ворвались в самую гущу сражения. На ступицах их колес стремительно вращались острые клинки длиной с меч, калеча ноги кхемрийским лошадям и нанося им смертельные раны. Воздух наполнился пронзительным, леденящим душу ржанием коней. Огромные бронзовые скимитары мелькали в руках воинов, стоявших сзади на своих тяжелых боевых машинах, и разрубали пополам и всадников, и ходячие трупы.

Мощь вражеской атаки ошеломила кавалерию Архана. Обитые бронзой тяжелые колесницы Ка-Сабара не походили на легкие и быстрые повозки армий других городов Неехары, и при их внезапном появлении Бронзовое Войско ликующе закричало. Дрогнувшие копейщики обрели утраченную было отвагу. Архан понял, что действовать нужно быстро, пока колесницы не нанесли слишком большой урон, иначе придется отступать обратно на холмы. Одна мысль о том, чтобы предстать перед хозяином и признаться в поражении, привела его в ужас. Он выкрикнул грубое проклятие и пришпорил свою раненую лошадь, заставив ее мчаться в самую гущу вражеских колесниц. Вокруг сердито жужжали стрелы, одна попала визирю в плечо, но он этого даже не заметил. Архан искал того, кто командует грохочущими колесницами. Если он его найдет и убьет, остальные утратят силу духа.

Визирь увидел его почти сразу: худощавый темнокожий гигант на передней колеснице. Покрытый запекшейся кровью, он держал двуручный хопеш с такой легкостью, словно это был стебель тростника. Позади осталось не меньше дюжины коней и всадников, изрубленных на куски.

Архан знал — это Сузеб Лев. Мастер Коня Ка-Сабара считался величайшим из ныне здравствующих воинов Неехары.

Визирь холодно улыбнулся. Он убивал людей, подобных Сузебу, за сто лет до того, как Лев появился на свет.

Могучий воин заметил темную фигуру визиря, и глаза Льва широко распахнулись при виде бледного бессмертного.

Архан с вызовом взмахнул окровавленным мечом и вонзил шпоры в бока лошади.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Переменчивый прилив

Оазис Зедри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Акмен-хотеп услышал грохот копыт и в бессильной ярости стиснул зубы. Легкая кавалерия Пак-амна отступала под натиском внезапной атаки Узурпатора. Крики и вопли с дальнего конца поля боя слились в беспорядочный рев. Это было не скучное лязганье металла о металл, а настоящая бойня. Если левый фланг еще не рухнул, это вот-вот случится.

Мимо царской колесницы бесконечным потоком бежали люди с изможденными лицами, искаженными страхом. А за ними следом надвигалась неотвратимая волна смерти — новая армия мертвой плоти, оживленной злобной волей.

Царь-жрец кричал до тех пор, пока не охрип, пытаясь вернуть воинов в бой. Сначала у него даже получалось собирать беглецов тут и там и приказывать им вернуться в свои поредевшие полки, но едва появились мертвецы, его воины вновь потеряли самообладание.

И если не сделать ничего, чтобы отогнать нежить, Бронзовое Войско будет уничтожено. А если доблестные воины Ка-Сабара не смогут тягаться с армией Узурпатора Нагаша, Неехара будет обречена.

И ни единого следа жрецов! Акмен-хотеп смирился с тем, что у юного Декеру не было шансов противостоять прячущемуся во тьме ужасу. Все, что теперь оставалось, — достичь оазиса и оказать сопротивление там, надеясь, что омерзительная тьма не сможет распространяться дальше.

И вдруг всего в нескольких ярдах от колесницы возникло перламутровое свечение. Возничий в тревоге вскрикнул, но царь-жрец, подбадривая, положил руку на его плечо. Акмен-хотеп уже слышал голоса, сливающиеся в ровный уверенный речитатив.

— Жрецы! — закричал он, воспряв духом.

Акмен-хотеп и его ушебти направили свои колесницы вдоль шеренги жриц Неру в белых мантиях, бесстрашно стоявших на пути приближающей нежити и читавших Заклинание Бдительного Стража. От их кожи исходило сияние богини луны, оттесняя тьму и даруя перепуганным воинам чувство безопасности. Позади жриц Акмен-хотеп заметил их предводительницу Калифру, молившуюся богине, а еще дальше — Мемнета и жрецов Птра, поглощенных спором с Сухетом и жрецами Пхакта.

Перекрывая отдаленный шум битвы и крики отступающих воинов, раздался гулкий, громоподобный голос. Это Хашепра, верховный жрец Гехеба, человек с железными мускулами, обращался к солдатам Бронзового Войска.

— Тьма приходит и тьма уходит, а земля не сдвигается с места! — воскликнул он. — Стойте неколебимо, как горы, и Гехеб благословит вас мощью, дабы поразить врагов!

Сила голоса Хашепры и его суровая, устрашающая внешность оказали желаемый эффект. Люди вновь обрели мужество и прекратили безудержный бег. Медленно, но верно восстанавливалась дисциплина. Но не поздно ли?

Странные, жуткие стоны послышались из сумрака — первые ряды нежити подошли к преграде из лунного света, созданной жрицами Неру. Существа замерли, прикрывая лица своими окровавленными конечностями. Они шипели и вскрикивали, но не могли двинуться дальше. Акмен-хотеп вознес благодарственную молитву Небесному Совету и велел возничему подъехать к Мемнету.

Заметив приближающегося царя, жрецы солнца и неба прекратили спор, но Акмен-хотеп видел, как напряжены их лица. Он спрыгнул с колесницы, не дожидаясь, когда она остановится, и побежал к мрачным жрецам.

— Хвала всем богам, что вы получили мое сообщение… — начал он.

Мемнет нахмурился:

— Сообщение? Не было никакого сообщения.

— Когда мы увидели выпущенную на свободу тьму, то сразу поняли, что нас призовут, — вмешался Сухет. — Хотя никто из нас и представить не мог, какое нечестивое колдовство подвластно нынче Узурпатору.

— Понятно, — спокойно произнес Акмен-хотеп. — А что насчет этой омерзительной тьмы? Можете вы ее разогнать?

— Все, что мы можем, — это не дать ей растечься дальше, — отрезал Сухет и хмуро посмотрел на царя. — Это не туча пыли или пепла, а нечто живое, может быть, стая жуков или саранчи, призванных адской волей. Их поддерживает ветер, и разогнать это не так-то просто.

— А как насчет света Великого Отца? — спросил Акмен-хотеп верховного жреца. — Разве вы не можете упросить Птра выжечь с неба эту черноту?

— Думаешь, я не пытался, брат? — уныло отозвался Мемнет. Лицо верховного иерофанта побледнело, широко распахнутые глаза были полны страха. — Я умолял. Я приносил жертвы. Я скормил пламени своих доверенных слуг, но Птра не слышит меня!

Акмен-хотеп покачал головой и сказал:

— Ты говоришь бессмыслицу. Соглашение…

— Верховный иерофант пытается сказать, что нам мешают, — мрачно произнес Сухет. — Но я не знаю как. — Он кинул тревожный взгляд в сторону холмов. — Там действует колдовство, о котором я в жизни не слыхивал. Это отвратительная магия, работа владыки тьмы!

— Значит, вы должны ударить по нему всей силой, которая вам доступна! — воскликнул Акмен-хотеп. — Призовите молнию! Пронзите небо огнем Птра! Поразите Узурпатора гневом всех богов!

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — ответил Сухет и задрожал. — Цена такой силы…

— Так заплатите ее! — приказал царь. — Не может быть слишком большой цены за то, чтобы избавить Благословенную Землю от этого чудовища! Наши города истекли кровью, он вселил страх в наш народ, опустошил наши сокровищницы, и если мы потерпим поражение здесь, вы думаете, что Нагаш удовлетворится выкупом в виде золотых монет или слитков бронзы? Вы забыли, что он сотворил с Зандри еще во времена наших отцов? Так это будет сущей ерундой по сравнению с местью, которую он обрушит на нас за наше сопротивление.

— Но знамения, — простонал Мемнет. — Я пытался тебя предостеречь. Пока светило солнце, мы могли добиться своего, а сейчас…

Акмен-хотеп угрожающе шагнул к старшему брату.

— Так заставь его снова светить, — прорычал он.

Верховный иерофант собрался возразить, но внезапно возник слабый, но резкий и ясный звук, раздавшийся со стороны западных барханов. Все головы повернулись в поисках его источника. Сухет, чей слух милостью его бога был острее, чем у других, наклонил голову.

— Рога, — произнес он, — но не бронзовые, а из кости.

— Еще одна хитрость Узурпатора? — спросил Мемнет.

— На этот раз нет, — ответил Акмен-хотеп, и лицо его осветилось торжествующей улыбкой. — Наконец-то прибыли князья Бхагара!

В трех четвертях мили от них, скрытые из виду противоестественной тьмой Узурпатора, из слепящих песков пустыни выехали четыре тысячи всадников. Князья-купцы Бхагара отправили каждого способного сражаться мужчину, чтобы помочь союзникам в битве против Нагаша, и во всей Благословенной Земле не было наездников лучше. В древние времена они промышляли разбоем и грабежами, нападая на неехарские караваны и снова исчезая в барханах, как призраки, но при Сеттре их приручили и приняли в империю. С тех пор они преуспевали в торговле, но не потеряли и боевые навыки.

Всадники Бхагара знали Великую пустыню, как мужчина знает свою первую жену. Они разбирались в ее переменчивых повадках и в ее свирепом характере, в ее скрытых дарах и потаенных секретах, и все же, пока они спешили на помощь Ка-Сабару, их снова и снова сбивали с пути лютые песчаные бури и ложные тропы, что стоило им драгоценных дней среди знойных песков. Когда они заметили на горизонте разливающуюся тьму, то заподозрили самое худшее и стали выжимать из своих горячих коней все силы.

Ведомые дерзким Шахидом бен Алказзаром, первым среди равных Бхагара, тем, кого родня именовала Рыжим Лисом, всадники пустыни бесстрашно ворвались в тьму, нависшую над великой равниной, и оказались позади кавалеристов, угрожавших левому флангу Бронзового Войска. Взывая к духам своих предков, они затрубили в костяные рога и ринулись в бой. Мчавшиеся впереди вытащили из колчанов, болтавшихся у коленей, короткие дротики с зазубринами и метнули их в плотную массу тяжелых кавалеристов. Те, что скакали сзади, натянули мощные сборные луки и наложили на них толстые стрелы с красным оперением. Могучие стрелы могли пробить деревянный щит с сорока шагов, и всадники хорошо знали, как ими пользоваться.

Внезапная атака посеяла во вражеских рядах смятение, и кавалерия Нагаша бросилась врассыпную, не дожидаясь резни. Быстрые, как стая волков, разбойники пустыни повернули и поскакали обратно, оставив на залитой кровью земле не меньше сотни мертвых врагов. Через сто ярдов они остановились, снова повернулись и налетели на врага еще раз, без малейших усилий лавируя между тяжелыми боевыми конями и вышибая седоков из седел. Взбешенные воины Кхемри попытались их догнать, но разбойники пустыни стали уводить их на запад, в сторону от строившихся в боевой порядок копейщиков.

Едва начав атаку, Архан услышал вой рогов всадников пустыни и понял, какая опасность угрожает его воинам. Они оказались между двумя вражескими силами, и если колесницы перегруппируются и еще раз нападут на его людей, те непременно дрогнут.

Шипя, как гадюка, визирь устремился к Сузебу Льву. Непобедимый боец Бронзового Войска тоже приказал возничему двигаться вперед и поднял свой могучий хопеш. Лучник сзади натянул тетиву, но Сузеб остановил его сердитым взглядом. Лев решил, что это будет поединок между двумя героями. Расстояние между ними сокращалось, и Архан начал читать заклинание. Он чувствовал, как темная сила бурлит в его жилах, и в последний миг вытянул левую руку и выпустил в колесницу целую тучу потрескивающих черных стрел. Визирь резко повернулся, уклонившись от надвигающейся колесницы и ее острых клинков, и услышал, как вслед ему несутся яростные вопли.

Проскакав с дюжину ярдов, он снова повернулся и увидел, что колесница остановилась. Возничий лежал у ног Сузеба, от него осталась лишь дымящаяся оболочка, а сам Лев пытался выпутать поводья из ссохшихся рук трупа. Лучник Сузеба спрыгнул с колесницы и оказался между Арханом и его врагом. Визирь расхохотался и пришпорил кобылу.

Лучник был человеком храбрым. Лицо его исказило бешенство, но двигался он хладнокровно и уверенно, натянул тетиву так, что оперение коснулось его щеки, и выпустил стрелу в надвигающегося бессмертного. Архан в последнее мгновение дернул поводья, пытаясь увернуться, и стрела попала ему не в сердце, а в левую руку.

Прежде чем лучник успел еще раз прицелиться, Архан двинулся на него, его скимитар, шипя, рассек воздух и обезглавил воина.

Однако лучник подарил Льву драгоценные мгновения. Сузеб с яростным криком дернул поводья, и колесница снова пришла в движение. Лев начал разворачивать ее, но не успел — Архан пронесся мимо, его скимитар снова описал в воздухе смертельную дугу, но клинок задрожал в руке. Похоже, бог земли высоко ценил Льва и был очень к нему благосклонен.

Несмотря на скорость, с которой скакал Архан, он ощутил ветерок от клинка Сузеба, рассекшего воздух в дюйме от него. Архан проскакал еще футов десять и только тогда натянул поводья. Его кобыла сердито тряхнула головой и ударила копытом, когда Архан заставил ее повернуть назад, на еще один заход.

Сузеб все еще пытался одной рукой удержать колесницу, оглядываясь на Архана. Ухмыляясь, как сам владыка тьмы, визирь опять устремился к Льву, на этот раз сзади, занес над головой меч и стал читать заклинание. Вокруг клинка закурились черные зловонные испарения.

В последний миг ликование Архана сменилось тревогой. Сузеб отпустил поводья и перехитрил бессмертного. Великий воин стремительно повернулся и взмахнул своим огромным мечом, нанося косой удар слева.

Бессмертного спасла только сверхъестественнаябыстрота реакции. Он резко натянул поводья, и лошадь замерла на месте. Клинок Сузеба описал сверкающую дугу и разрубил не Архана, а шею животного. Обезглавленное тело кобылы качнулось вправо, и оба они — и всадник, и лошадь — со всей силы рухнули на колесницу Льва. Послышался треск дерева и скрежет металла, Архан ударился о борт боевой машины так, что захрустели кости, и впал в забытье.

Когда окруженное Бронзовое Войско услышало пение боевых рогов Бхагара, раздались ликующие крики. Союзники прибыли как раз тогда, когда в них особенно нуждались. Акмен-хотеп ощутил прилив надежды.

Неужели они смогут вырвать победу?

Царь-жрец снова посмотрел на Мемнета и Сухета.

— Видите? Боги нас не покинули! — воскликнул он. — Теперь мы должны доказать, что достойны их помощи. Взывайте к их силе, и уничтожим Узурпатора раз и навсегда!

Сухет услышал просьбу Акмен-хотепа, и его лицо исказил страх, но он все же кивнул.

— Да будет так, — произнес он убитым голосом и повел своих жрецов в сторону, чтобы начать читать заклинания.

Царь-жрец повернулся к Мемнету и спросил:

— А как насчет тебя, верховный иерофант? Поддержит ли нас Великий Отец Птра в час нужды?

Мемнет шагнул к царю.

— Не смей разговаривать со мной таким тоном, младший брат, — негромко сказал он. — Ты что, не слышал Сухета? Боги не твои воины, чтобы им приказывать. Они потребуют слишком высокую цену за свою помощь, а платить придется нам, а не тебе!

Царь не дрогнул.

— Если боишься обратиться к своему богу, Мемнет, иди преклони колени перед Нагашем. Другого у нас не осталось.

Лицо Мемнета исказилось гневом настолько внезапным и сильным, что ушебти шагнул к царю и сжал свои огромные кулаки, чтобы защитить его. Верховный жрец сердито стиснул зубы, но когда он заговорил, из его уст не вырвалось ни единого слова брани в адрес царя, нет; он начал страстным голосом читать заклинание.

Акмен-хотеп увидел бисеринки пота, выступившие на круглом лице Мемнета, и ощутил дуновение горячего воздуха, быстро превратившееся в сильный ветер. Стрекотавшая тьма над головой забурлила, как штормовое море. Тонкие копья солнечного света пронзали бурлящую массу и успевали коснуться земли прежде, чем тьма поглощала их. Что-то черное, напоминающее град, падало вокруг Акмен-хотепа и его воинов. Царь увидел, что это хитиновые оболочки могильных скарабеев величиной с кулак взрослого мужчины.

Голос Мемнета сделался громче, перекрывая вой ветра и пронзительный речитатив Сухета. Казалось, что жрец Пхакта, бога солнца, страдает от невыносимой боли.

Акмен-хотеп боялся, что у него сейчас перепонки лопнут, и тут он услышал, как солдаты закричали в ужасе и благоговении, и в цепь холмов ударила раздвоенная молния.

Раскат грома прогрохотал так, словно настал конец света.

Архан резко распахнул глаза, услышав этот грохот, и на какой-то миг подумал, что кто-то ударил его.

Он лежал на спине в нескольких ярдах от искореженных остатков вражеской колесницы. Его лошадь разбила в щепки левое колесо боевой машины и опрокинула тяжелую колесницу. Четыре коня, впряженные в нее, в страхе унеслись прочь, волоча за собой оборванную упряжь. Вокруг в сумраке кричали люди и ржали кони, а кавалерия визиря, осаждаемая с двух сторон, пыталась спастись.

Проклиная все на свете, Архан попытался встать на ноги. С запозданием он понял, что из правого бедра торчит бронзовый обломок размером с кинжал. Он выдернул его левой рукой и заставил себя подняться. Бессмертный содрогнулся и ощутил знакомую боль в животе. Физическое напряжение и полученные раны поглотили почти весь эликсир жизни, данный хозяином, и смертельная усталость растекалась по телу визиря.

Дрожа от страха, Архан посмотрел на обломки колесницы Сузеба. Выжил ли воин? Он видел только куски дерева и металла. Тут искореженные бронзовые пластины зашевелились, и из-под них показались голова и плечи Льва.

Визирь поднял меч и прочитал Призывающее Заклинание. Переменчивая черная магия плохо слушалась, видимо, из-за его слабости, но все же трое мертвых кавалеристов Архана с трудом поднялись на ноги.

— Убейте его! — велел визирь, показав на Сузеба.

Воины-мертвецы ринулись вперед. Один вытащил из своей груди дротик и метнул его. Он попал Сузебу в левое плечо, пронзил доспехи, но не задел освященной плоти. Лев яростно взревел и удвоил усилия, пытаясь встать на колени. Правой рукой он выдернул из обломков зазубренный кусок бронзы и метнул его в ближайший ходячий труп. Удар разнес мертвецу череп, и воин визиря рухнул на землю.

Ругаясь, Архан пошел в наступление вместе с оставшейся нежитью, надеясь убить Сузеба прежде, чем тот сумеет высвободиться.

Один из мертвых кавалеристов прыгнул к Сузебу и ударил топором. Каменное лезвие скользнуло по бритой голове, оставив неглубокую рану. Второй тянулся к горлу полководца окровавленными руками. Сузеб схватил это безоружное существо и швырнул его в мертвеца с топором. Неуклюжие трупы переплелись и покатились по земле. Прежде чем они сумели снова подняться, Лев выхватил свой тяжелый хопеш и перерубил оба тела одним ударом.

Углядев возможность для атаки, Архан прыгнул вперед и полоснул Сузеба прямо по лицу. Воин попытался увернуться от удара, но скимитар все равно оставил глубокий разрез на его щеке. Визирь расхохотался при виде раны, но ликование было коротким. Хопеш Льва мелькнул в воздухе, и бессмертный едва успел отскочить назад, иначе остался бы без обеих ног. Громко взревев, Сузеб напрягся и освободился от обломков колесницы. Его огромный меч выводил в воздухе смертельный узор. Лев бесстрашно надвигался на визиря.

Архан быстро произнес заклинание и метнул в Льва колдовскую стрелу. Она ударила Сузеба прямо в грудь. Лев взревел от боли, но не остановился.

Еще одна вспышка молнии поразила землю, на этот раз попав в самую гущу кхемрийских воинов. Раскат грома заглушил крики изумления и смятения.

И тут, к ужасу Архана, луч солнечного света пронзил завесу тьмы, сотворенную его хозяином, и отразился от меча Льва. Холодная плоть визиря затрепетала, и он впервые испугался всерьез.

Сердитый ветер несся через поле боя, в его завывании слышалась ярость бога. Молнии хлестали землю, как бичи надсмотрщиков, впивались в гряду холмов под все усиливающимся градом из горящих оболочек скарабеев. Все больше и больше света проникало сквозь колышущуюся тучу, поражая ходячих мертвецов.

Позади черного шатра, перед саркофагом царя, в пыли, лежали ниц рабы, умоляя о спасении. В глубине шатра старый раб Узурпатора повернул свое слепое лицо к небу и расхохотался ужасным каркающим смехом.

Зашипел воздух, заскрипел камень, и крышка царского саркофага сдвинулась. Перепуганных рабов обдало порывом ледяного ветра и оглушило пронзительным хором воплей страдающих душ. Рабы в мольбе вскинули руки, обращаясь к своему господину и хозяину.

Нагаш Бессмертный, верховный жрец Кхемри, вышел из своего заколдованного гроба, окруженный кольцом вопящих душ. Укутанный в переливающийся туман, хозяин Живого Города не обращал никакого внимания на смиренные мольбы рабов. Из его ввалившихся глаз сверкнул зеленый огонь и затрещал на посохе темного металла, зажатом в левой руке. Четыре черепа, венчающие зловещий посох, засветились магической силой, и воздух вокруг них задрожал.

Красивое лицо царя и его мощные руки были цвета алебастра и светились, как отполированная кость. На его лысой голове была шапочка из чеканного золота, покрытая письменами на неизвестном языке.

Дрожащие рабы разбегались с дороги Вечного Царя. Нагаш повернулся ко второму, меньшему саркофагу, стоявшему рядом с его собственным. Фигура, вырезанная на нем, была безмятежной и прекрасной: богиня Благословенной Земли в самом расцвете своей юности.

Холодная улыбка тронула тонкие губы некроманта. Он вытянул правую руку, и окружавшие его духи спустились по ней на второй гроб и замелькали на его поверхности. Мраморная крышка задрожала и медленно сдвинулась в сторону.

Из саркофага послышался слабый страдальческий стон. Нагаш прислушался, наслаждаясь этим звуком, и улыбка его сделалась жестокой.

— Выходи! — приказал он.

Голос царя скрежетал, воздух со свистом вырывался из разрушенных легких.

Медленно, мучительно появилась фигура, облаченная в бесценную парчу, с золотым царским убором на голове. Она прижимала к иссохшей груди руки, похожие на когтистые лапы, а голова под тяжестью украшений низко опустилась. Из-под складок головного убора выбивались пряди потускневших ломких волос и вились вдоль впалых пожелтевших щек. Время уничтожило изящные черты лица, оставив острые скулы и безгубый рот. Суставы заскрипели, когда царица направилась к некроманту, словно притянутая невидимой нитью.

На ее высохшем лице, как изумруды, сияли яркие, красивые зеленые глаза, исполненные невыразимого страдания.

Рабы замолчали, когда царица проходила мимо них, уткнулись в землю и зажали руками уши, чтобы не слышать ее жалобных криков.

Нагаш еще раз взмахнул рукой, и тяжелое полотно, закрывавшее вход в палатку, откинулось в сторону. Он повел свою царицу наружу, не обращая внимания на гнев богов и людей. Некромант окинул взглядом поле боя, и его улыбка превратилась в презрительную ухмылку.

— А ну, покажи им, — велел он царице.

Она протянула иссохшие руки к небу и испустила долгий душераздирающий вопль.

В миле от них Акмен-хотеп почувствовал перемену. Ветер и молнии внезапно прекратились — настолько внезапно, что царь-жрец засомневался в собственных ощущениях. Шумящая тьма над головой словно разбухла, наполняя уши стрекотом, а жрецы пронзительно закричали.

Когда засверкали молнии, Акмен-хотеп повернулся к Сухету и Мемнету спиной — пусть жрецы читают свои заклинания, царь пытался разобраться, какой эффект оказывают они на сражение. Услышав вопли, он резко оглянулся и увидел, что Сухет и Мемнет упали на колени, а лица их искажены неподдельным ужасом. Царь задрожал.

— В чем дело? — спросил он. — Во имя всех богов, что происходит?

Какое-то время ему казалось, что они его не слышат, но тут Мемнет прошептал:

— Мы погибли.

— Погибли? — повторил царь-жрец. Усиливающийся страх сжал его сердце. — Что это значит? Говори!

— Дочь Солнца! — простонал Мемнет.

Лицо верховного иерофанта пылало, глаза лихорадочно горели. Акмен-хотеп буквально осязал исходивший от него волнами жар.

— Неферем? — удивленно спросил царь. — А что с ней такое? Разве она до сих пор жива?

— Он поработил ее! — прошипел верховный иерофант. — Нагаш подчинил ее себе — и тело, и душу!

Новость потрясла Акмен-хотепа.

— Это невозможно. Ведь она воплощает Соглашение! Ее дух связывает богов!

— Только не спрашивай как, — произнес верховный иерофант. Сейчас он больше походил на испуганного ребенка, чем на живое воплощение Птра. Мемнет протянул дрожащую руку на север. — Я чувствую ее, брат! Ты даже вообразить не можешь ее мучения! То, что он с ней сделал… это невыносимо!

— Значит, мы должны что-то предпринять, — заявил царь-жрец.

— Наши силы не могут затронуть ее, — вскричал Мемнет, — и нельзя обратить против нее благословения богов. Взгляни! Даже свет Неру тускнеет в ее присутствии!

Акмен-хотеп посмотрел на север. Мемнет был прав: послушницы богини с бледными от потрясения лицами столпились вокруг своей предводительницы. Калифра рыдала, прижав руки к животу, как будто его проткнули.

Царь похолодел, тело его словно налилось свинцом. Он понял, что даже подаренная Гехебом сила изменила ему.

Боги покинули людей Ка-Сабара.

Тяжелый меч Сузеба пробил защиту Архана с такой силой, что визирь упал на колени. Бессмертный больно ударился о землю и едва успел откатиться в сторону, увернувшись от следующего удара, в голову. В полном отчаянии Архан нанес удар по щиколоткам воина, но клинок неуклюже повернулся в его руке и отскочил от икры Сузеба. Архан в смятении заметил, что от удара его знаменитый клинок согнулся.

Архан откатился еще дальше, опять чудом избежав удара, нацеленного ему в плечо. Лев был силен и быстр, как зверь, в честь которого его назвали, а дарованное богами могущество могло посоперничать с мощью ушебти. Из пальцев визиря вылетела единственная колдовская стрела и ударила воина в грудь. Сузеб болезненно замычал, но не замедлил шаг. У Архана почти не осталось сил.

— Ты не уйдешь от правосудия! — прорычал Лев. — Час расплаты настал!

Сузеб подскочил к визирю одним быстрым движением и опустил свой ужасный меч. И снова Архан попытался отразить удар, но его погнутый скимитар, лязгнув, сломался.

Бессмертный отбросил бесполезный клинок и поднял руку.

— Сдаюсь! — прокричал он, скользнув левой рукой за спину, к кинжалу, спрятанному за поясом. — Милосердия! Лев Ка-Сабара, Нагаш заплатит тебе любой выкуп!

Лицо Сузеба исказилось от ярости.

— Ты смеешь просить о милосердии, слуга Узурпатора? Если боги считают нужным пощадить тебя, пусть остановят мою руку!

Лев занес меч — и вдруг пошатнулся, как будто оружие внезапно потяжелело. Архан воспользовался этим. Его левая рука взметнулась вверх, послышался глухой стук.

Сузеб замер, открыв рот, и медленно опустил взгляд на рукоятку кинжала, торчавшую из его груди. Брошенный с нечеловеческой силой, острый как игла клинок глубоко вошел в его тело. Непобедимый воин сделал неверный шаг вперед, лицо его заострилось в бесплодной попытке вдохнуть, но кинжал пронзил сердце. Огромный меч выпал из руки Сузеба, и воин медленно опустился на колени.

Архан обнажил свои острые зубы в ухмылке, нарочито неторопливо встал на ноги и поднял меч Сузеба. Потом наклонился и прошептал Льву на ухо:

— Похоже, боги сказали свое слово.

Визирь опустил тяжелый клинок на шею Льва, и люди Сузеба в ужасе закричали.

Архан был слишком слаб, и ему потребовалось ударить дважды, чтобы отделить голову от тела.

Акмен-хотеп услышал крики отчаяния с левого фланга и понял, что битва проиграна. Послушницы Неру бежали, унося с собой верховную жрицу, когда увидели, что жуткие мертвецы приближаются. Ушебти царя спешились, обнажили мечи и окружили его, дожидаясь команды. Хашепра, верховный жрец Гехеба, подошел к Акмен-хотепу. Щеки жреца были залиты слезами, но голос звучал так же уверенно, как и всегда.

— Я велел четырем полкам копейщиков построиться и ждать твоего приказа, о великий, — сообщил он. — Что мы должны делать?

Царь-жрец почувствовал, что его, как щепку, выбросило в непроглядную тьму, что одно-единственное утро полностью разрушило самые основы мира, обездолив его.

— Спасайтесь, — онемевшими губами произнес он. — Вели сигнальщикам играть отступление. Нагаш победил.

Хашепра отпрянул, как будто Акмен-хотеп ударил его, и собрался протестовать, но даже жрец не мог отрицать, что надвигается катастрофа. Помолчав, он кивнул и пошел к сигнальщику.

Ушебти помог царю-жрецу взобраться на колесницу и, хлестнув коней, помчался к оазису. Мемнет уже исчез; очевидно, его унесли жрецы.

Из колесницы Акмен-хотеп заметил труп Сухета. Жрец Пхакта лежал на спине с выражением отчаяния на лице. Он перерезал себе горло.

Час спустя Архан, хромая, поднялся по склону холма к хозяйскому шатру. Последние уцелевшие воины Бронзового Войска с боем вырвались из тьмы и упали на колени в залитом солнечным светом оазисе. Мертвецы Нагаша остановились на границе света и тени, не в силах идти дальше. Визирь подумал, что на всей равнине осталось не больше сотни живых воинов Кхемри.

Почти дюжина существ с белой, как алебастр, кожей стояли снаружи у палатки хозяина. Они посмотрели на Архана с неприкрытой ненавистью, когда он прошествовал мимо них и вошел в палатку без доклада. Нагаш ждал внутри, окруженный свитой призраков. Царица и рабы прислуживали ему. Трое бессмертных стояли на коленях у ног хозяина и шумно прихлебывали из золотых кубков, которые удерживали трясущимися руками.

Архан учуял пьянящий аромат эликсира жизни, тоже упал на колени и пополз в пыли к ногам Нагаша. Призраки окружили его, трогая ледяными пальцами и завывая.

— Я принес новости о твоей победе, хозяин, — прохрипел Архан.

— Говори, — холодно отозвался Нагаш.

Архан облизал холодные губы. Жажда была невыносимой. Каждая жилка в его теле ссохлась и болела. С большим трудом он продолжил:

— Бронзовое Войско бежало. Конников Бхагара вынудили покинуть поле боя.

— А твоя кавалерия преследует их даже сейчас, — заметил Нагаш.

— Именно так, хозяин, именно так, — ответил визирь, поднимая глаза на царя. Царица стояла справа и чуть позади Нагаша. Архан старался не смотреть в ее неморгающие, полные муки глаза. — Бронзовое Войско в полном смятении, они бегут, спасая свои жизни, по торговой дороге в Ка-Сабар. По меньшей мере половина из них лежит мертвыми на равнине внизу. Если мы пустимся за ними, то уничтожим их полностью…

Царь покачал головой.

— Никакого преследования не будет, — объявил Нагаш. — Армия должна немедленно вернуться в Кхемри. Цари Разетры и Ливары тоже восстали против нас, их войска идут сюда через Долину Царей.

Архан растерялся и на мгновение забыл даже о своей жажде.

— А что насчет наших союзников в Кватаре? — спросил он.

— Я послал гонца к царю-жрецу Немухаребу, — ответил Нагаш. — Он выступил в поход, чтобы перекрыть западный край долины, и убежден, что сумеет повернуть мятежников назад.

Визирь всмотрелся в лицо хозяина.

— Но ты не уверен, — заметил он.

— Мы должны подавить этот мятеж, — сказал некромант. — Сегодняшняя битва — лишь первая из многих. Я предвижу долгую и тяжелую войну. Нужно собрать всех союзников и приготовиться к буре. — Темные глаза Нагаша сверкнули голодным блеском. — С Ка-Сабаром разберемся позже. Неехара будет лежать у наших ног, и великая империя Сеттры возродится!

— Что делать мне, хозяин?

— Сначала напейся. Потом пойдешь и остановишь своих конников. Мы отправляемся в Кхемри после заката.

Нагаш протянул вперед руку. Газид, голубоглазый раб, шаркая, вышел из темного угла, держа в морщинистых руках золотой кубок, до краев наполненный густой темно-красной жидкостью. Когда раб приблизился, руки Архана непроизвольно сжались в кулаки.

Он вырвал из рук безумного раба кубок и жадно вылил в себя его содержимое. Все мысли о войне и победе вылетели у него из головы.

ГЛАВА ПЯТАЯ Буря на востоке

Долина Царей, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Что-то двигалось за Вратами Рассвета.

Был почти полдень. Рак-амн-хотеп, первый названный этим именем царь-жрец Разетры, потер мозолистой рукой бритую голову и прищурился от бьющего в глаза солнца. Воздух в Долине Царей мерцал, дрожал и время от времени ярко вспыхивал на фоне пыльных меловых туч, поднятых армией союзников. Тонкая блестящая пыль стала их главным врагом во время долгого, мучительного похода в эту извилистую долину. Пыль липла к коже, забивала глаза и горло, из-за нее перетирались оси колесниц. С места, где стоял сейчас окруженный ушебти царь — с невысокого холма чуть в стороне от широкой храмовой дороги, — он видел большие тучи этой пыли, застилающие узкий проход в западной части долины и скрывающие любую опасность, которая могла подстерегать их там.

Там что-то было, это точно. Но что?

Рак-амн-хотеп просунул свои крупные большие пальцы в проймы тяжелой чешуйчатой хламиды и попытался поправить ее так, чтобы стало хоть немного удобнее. Ему давно не доводилось пересекать пески Центральной Неехары, и пусть он терпеливо переносил жару, но кожа прямо горела от пыли, попавшей под тяжелые доспехи. Царь-жрец был человеком невысоким, дородным, с широкой грудью и грубым лицом, на котором застыло задиристое выражение. Копье человекоящера оставило на его левой щеке ямочку, и создавалось впечатление, что он всегда улыбается. Рак-амн-хотеп был человеком жестоким, коварным, беспощадным к врагам и безжалостным в гневе, а гневался царь-жрец Разетры часто. Его небольшой город, расположенный рядом с душными южными джунглями, часто подвергался угрозе со стороны диких племен людей-ящеров. Не проходило ни одного года, чтобы разетрийцы не отражали набегов или сами не устраивали карательных экспедиций в джунгли, сжигая деревни и захватывая заложников.

Годы борьбы с дикими племенами наложили отпечаток на царя-жреца и его воинов. Они носили длинные, ниже колен, тяжелые юбки из толстого хлопка, покрытые выделанной кожей огромных громовых ящеров, помогающей пробираться сквозь густые джунгли. Торсы они закрывали толстыми рубашками из чешуйчатой шкуры ящериц с наложенными сверху костяными пластинами, оберегающими от зубов и когтей. Странные доспехи придавали разетрийцам довольно экзотический вид, особенно на фоне союзников-ливарцев.

С другой стороны, город Ливара и не славился воинскими доблестями. Ливарцам покровительствовал Тахот, бог знания и учения, и они преуспевали за счет наук и ремесел, а не за счет жестоких набегов и завоеваний. Их знать не гналась за драгоценностями и богатыми нарядами, предпочитая вкладывать деньги в свитки, инструменты, сосуды редкого стекла и всевозможные загадочные устройства из бронзы и дерева.

С того места, где стоял царь Разетры, трудно было отличить аристократа Ливары от его раба. Оба были одеты в простые юбки мышиного цвета, кожаные сандалии и темно-коричневые накидки. Единственное отличие, скривившись, отметил Рак-амн-хотеп, в количестве стеклянных и металлических безделушек, которые аристократы носили постоянно. Даже ливарские ушебти выглядели странно, на их телах не было видно никаких следов физического благословения богов, а оружие состояло из палок, ножей и мотков сплетенных в тугие косички веревок. Только глаза выдавали их божественную природу — пронзительные, серые, светящиеся, жесткие и колкие, словно заостренный камень. Казалось, что от ушебти не ускользнет ничего и застать их врасплох невозможно.

Хекменукеп, царь-жрец Ливары, стоял справа среди шумной толпы визирей и писцов всего в нескольких ярдах от Рак-амн-хотепа. Царь пристально смотрел в длинную деревянную трубку с ободками из отполированной меди, положенную на голое плечо раба. Хекменукеп был человеком высоким и худым. Его юбка доходила до костлявых коленей, а накидка только подчеркивала покатость узких плеч. Длинную шею царя обвивала изящная золотая цепь, с нее свисали стеклянные диски, окаймленные медной, серебряной и латунной проволокой. Он скорее походит на чародея, чем на правителя могущественного города, подумал Рак-амн-хотеп.

— Ну? — требовательно спросил царь Разетры. — Видишь ты что-нибудь или нет?

Визири, окружавшие Хекменукепа, беспокойно зашевелились, услышав повелительный голос Рак-амн-хотепа, но сам царь ничуть не взволновался.

— Солнце превращает пыль в крутящуюся занавесь, — ответил он и прищурился, гладя в свое странное приспособление. — Вижу вспышки света и временами тень, но очень трудно разобрать, что все это значит. — Он выпрямился. — Может, сам поглядишь? — предложил царь-жрец, показывая на трубку.

Рак-амн-хотеп нахмурился, взглянув на необычный предмет.

— Я ничего не знаю о Тахоте и его путях, — пробурчал он. — Сомневаюсь, что он благословит меня специальным зрением.

Хекменукеп расхохотался.

— Тут не нужны особые молитвы, — заверил он. — Просто посмотри в трубку, и все. Стекло поможет работе глаза.

Рак-амн-хотеп отважился и взял в руки сомнительную трубку. На западе от холма армии Разетры и Ливары торопливо сворачивали с дороги и формировали боевые порядки под пронзительный вой рогов. Впереди и выше, у выхода из долины, в кружащейся пыли находился передовой отряд легкой кавалерии. Полчаса назад от них прискакал гонец с известием от командира: у Врат Рассвета замечены вражеские войска. И с тех пор ни слова. Может быть, легкие кавалеристы наткнулись на небольшой отрад и вытесняют его, а может быть, сражаются уже против всей армии Кватара?

Рак-амн-хотеп с самого начала знал, что поход в долину превратится в гонку со временем. Долина Царей считалась местом зловещим, преисполненным древней магии и беспокойных духов, обитавших в гробницах прежних неехарцев. Здесь ничего не росло, а ближайший источник воды находился в сотне миль. Высокие отвесные стены, ограждавшие долину, вынуждали путешественников проходить ее всю, от одного конца до другого. Восточный конец, известный как Врата Заката, охранялся городом Махрак и его войском жрецов-воинов. Западный, известный как Врата Рассвета, охраняла Стража Гробниц Кватара. Рак-амн-хотеп знал: у его войска будет шанс на успех только в том случае, если они успеют добраться до Врат Рассвета до того, как Кватар услышит об их приближении и заблокирует выход из долины. Если Стража Гробниц уже следит за Вратами Рассвета, армии союзников придется либо выдержать жестокую, кровавую битву, либо повернуть назад. После выхода из Махрака войско передвигалось по извилистой долине с поразительной скоростью, в основном благодаря парящим повозкам Ливары. При помощи знойного ветра пустыни они, нагруженные армейскими припасами, поднимались довольно высоко над землей и держались вровень с движущимся войском, а не волоклись кое-как медленными упряжками верблюдов или быков. Рак-амн-хотеп осмелился поверить, что их рискованная игра закончится успешно.

Боги смеются, когда люди позволяют себе надеяться, мрачно размышлял царь-жрец, подойдя к странному изобретению Хекменукепа и посмотрев в конец деревянной трубки.

Сначала он увидел только размытый кружок чего-то белого и, нахмурившись, уже собрался отстраниться, как вдруг изображение прояснилось. Рак-амн-хотеп застыл, поняв, что видит клубящиеся тучи с другой стороны долины почти так же четко, как если бы они находились в нескольких ярдах отсюда. Царь-жрец оглянулся на Хекменукепа.

— Как это боги делятся такой властью, не требуя ничего взамен? — спросил он.

Царь Ливары скрестил на груди тощие руки, улыбнулся и наставительным тоном изрек:

— Тахот учит нас, что дары созидания спрятаны в окружающем мире. Если у нас хватает ума, мы можем раскрыть эти тайны и использовать их. Таким способом мы почитаем богов.

Рак-амн-хотеп попытался понять, в чем смысл сказанного, но тут же сдался, пожав плечами. Ночью, когда разобьют лагерь, он принесет Тахоту жертву и будет считать, что отдал долг.

Вернувшись к трубке, царь Разетры понял, что опять ничего не может разглядеть. Он нахмурился и начал отодвигаться от трубки до тех пор, пока снова не увидел дальний конец долины.

Пыль и еще пыль, с раздражением думал он. И тут заметил, как в завесе пыли сверкнуло что-то бронзовое — возможно, шлем или острие копья. Потом на кратчайшее мгновение сгустилась смутная тень. Крупная, быстро двигающаяся — наверняка человек верхом на коне.

— Передовые части уже вступили в бой, — хмуро пробормотал он. — И сражаются они у выхода из долины.

Рак-амн-хотеп задумчиво потер покрытый шрамами подбородок. Годы боевого опыта подсказывали, что происходит за пеленой пыли. В передовом отряде легкой кавалерии насчитывалось пять тысяч человек, более чем достаточно, чтобы в какие-то полчаса одолеть небольшой гарнизон, застигнутый врасплох. А там идет настоящее сражение. Они мечутся взад и вперед в плотной завесе пыли, вместо того чтобы пробивать путь из долины, как гласил приказ.

— Чтобы Ксар с них шкуру спустил! — выругался Рак-амн-хотеп. — Стража Гробниц поджидала нас у Врат Рассвета.

Глаза Хекменукепа широко распахнулись от изумления.

— Как же так? — воскликнул он. — Мы передвигались быстрее, чем это вообще возможно, и наши лазутчики никого не заметили по дороге!

— Кто знает, какими силами обладает гнусный Узурпатор? — произнес у них за спиной резкий голос. — Он больше двух сотен лет незаконно правит в Кхемри. Я не удивлюсь, если все зло в Неехаре сейчас подчиняется ему.

Оба царя обернулись. Небунефер Справедливый одолел последние несколько ярдов подъема и с трудом подковылял к ним. Старый жрец был весь в песке. Песок покрывал его морщинистое лицо, даже бронзовая шапочка потускнела. За ним ухаживало с полдюжины старших жрецов и жриц, каждый из которых воспитывался в храмах Махрака, Города Богов. Все иерофанты были в изящных мантиях богатых расцветок — от сверкающего желтого бога солнца до темно-коричневого с ярко-зеленым Гехеба. Рак-амн-хотеп с тайным удивлением отметил свирепые выражения их лиц. Как долго Жреческий совет Махрака сдерживался, глядя на множащиеся преступления Нагаша, и говорил, что боги позаботятся о справедливости? Но все это длилось лишь до того дня, когда из Кхемри появилась тень, накрывшая тысячи жрецов и послушников по всей Неехаре. Через несколько дней после этого ужасного события Совет уже бил в барабаны войны. При посредничестве иерофантов Разетры и Ливары они сумели создать скороспелый альянс трех городов и открыли свои сундуки, чтобы оплатить кампанию по освобождению Кхемри. К несчастью, Жреческий совет ограничился только золотом. Рак-амн-хотеп просил у них, чтобы отряд знаменитых воинов-жрецов Махрака сопровождал союзническую армию, но город согласился выделить только Небунефера и его небольшую свиту.

— Если Нагаш знает, что мы идем, нам придется столкнуться с объединенным войском Кхемри и Кватара, — прорычал Рак-амн-хотеп. — Мы не в силах победить обоих.

Небунефер решительно покачал головой:

— Наши разведчики в Кхемри сообщают, что Узурпатор отвел свою армию на юг, чтобы сразиться с Бронзовым Войском Ка-Сабара. Резня святых людей по всей Неехаре подтолкнула Акмен-хотепа к объявлению войны Живому Городу.

Хекменукеп задумчиво покивал.

— Это хорошая новость, — сказал он, — но что с остальными городами?

— Нумас и Зандри примкнули к Нагашу вместе с Кватаром, — ответил Небунефер. — Что же до небольших городов, то Бхагар, вероятно, пойдет за Ка-Сабаром, а Бел-Алияд сохранит верность Кхемри.

— А Ламия? — спросил царь Разетры. — У них такая же большая армия, как у нас с Хекменукепом вместе.

— Мы отправили посольство в Ламию, чтобы подтолкнуть их к действию, — пожал плечами Небунефер, — но пока они сохраняют нейтралитет.

— Хотят понять, кто берет верх, — проворчал Рак-амн-хотеп.

— Возможно, — согласился Небунефер. — Ламия связана древними узами с Живым Городом. Очень может быть, что они не хотят обращать оружие против Неферем.

Хекменукеп нахмурился:

— Уже больше столетия никто не видел Неферем. Наверняка она уже освободилась от Нагаша.

— Нет, — с беспокойством ответил Небуферем. — Царица Рассвета не умерла. Мы бы об этом знали.

Внезапно вдоль шеренг союзных сил раздались звуки рогов. Рак-амн-хотеп повернулся и увидел настоящий хаос у входа в долину. Он различал темные фигуры, пляшущие у рваных краев пыльной тучи. Хмурясь, он прижался глазом к трубе Хекменукепа, пытаясь разглядеть, что там происходит. Некоторое время Рак-амн-хотеп видел только кипящую пыль, но затем заметил всадника из передового отряда. Конь был весь в пене, а всадник — в пыли. Пока царь наблюдал, всадник наложил стрелу на лук и выпустил ее в пыльный вихрь, а потом отъехал на дюжину ярдов от его края. То же самое происходило по всей длине пыльной тучи — потрепанная кавалерия союзников определенно отступала.

Через несколько мгновений Рак-амн-хотеп понял почему. Из завесы пыли выступила стена белых щитов. Она увеличивалась и становилась все более различимой. Медленно, но неотвратимо первые шеренги Стражи Гробниц входили в долину.

— Что там? — спросил Хекменукеп. — Что ты видишь?

Рак-амн-хотеп не верил своим глазам.

— Царь Кватара чересчур нетерпелив, — сказал он. — Он решил сразиться с нами тут. — И удивленно покачал головой. — Немухареб совершил ошибку и поступил очень опрометчиво. Если нам повезет, мы заставим его за это заплатить.

— Как? — спросил царь Ливары.

Рак-амн-хотеп снова посмотрел в трубу. Нужно признать, пусть эта штука и странная, но исключительно полезная. Он прикинул скорость, с которой двигался враг, и решил, что у них есть еще полчаса до того, как Стража Гробниц приблизится на расстояние полета стрелы. Царь повернулся к Хекменукепу и спросил:

— Сколько времени вам нужно, чтобы привести боевые машины в готовность?

Царь Ливары посмотрел на своих визирей.

— Тридцать минут, — ответил он. — Может, чуть меньше. Должно быть, сейчас они примерно в полумиле от нас.

Рак-амн-хотеп улыбнулся.

— Посмотрим, так ли они сообразительны, как ты утверждаешь, — произнес он и позвал гонцов, ожидавших у подножия холма.

Следующие полчаса пролетели, как одно мгновение, — армия союзников готовилась к грядущей битве. Лучники выдвинулись на двадцать шагов перед пехотой и приготовились к стрельбе. Позади них боевые шеренги растянулись на полторы мили поперек долины, причем храмовая дорога проходила примерно через их центр. Пехотинцы Разетры заняли центр и левый фланг, а воины Ливары выстроились справа. Легкая кавалерия из передового отряда отошла к северу, укрепив правый фланг. Тяжелая кавалерия заняла выжидательную позицию на левом фланге: около двухсот колесниц с запряженными в них злобными двуногими ящерами из джунглей вместо лошадей. Воины Разетры использовали ящеров во время сражений больше сотни лет, но впервые решились применить их против другой, неехарской армии. Рак-амн-хотеп нарочно поставил их сзади, скрыв из виду невысокими холмами. В битву их поведет полководец Экреб.

На левом фланге ливарцы все еще возились с катапультами. Они везли с собой восемь тяжелых боевых машин, и их расчеты сейчас торопливо складывали горки камней, чтобы наполнить широкие ивовые корзины.

Стража Гробниц наступала широким фронтом, разместив лучников между тяжелой пехотой. Большой отряд легкой кавалерии и два больших отряда колесниц шли следом. Легкие кавалеристы и один отряд колесниц повернули на север, угрожая правому флангу союзников, а второй отряд колесниц остался в резерве, рядом с царем-жрецом Немухаребом и его свитой. Рак-амн-хотеп внимательно вглядывался в армию противника. Стража Гробниц численностью не уступала их объединенному войску и превосходила его тяжелой кавалерией. Он повернулся к сигнальщику.

— Труби лучникам, пусть начинают стрелять сразу, как будут готовы, — велел он и обернулся к Небунеферу. — Как ты думаешь, царь Кватара решит следовать старинным обычаям или станет сражаться насмерть?

— Зависит от того, есть ли среди его свиты люди Нагаша, — пожал плечами старый жрец. — Скоро узнаем, сразу же, как только ты захлопнешь свой капкан.

Царь Разетры пробормотал себе под нос:

— При условии, что он сработает.

Там, в долине, лучники натянули тетиву и начали стрелять. Град стрел затемнил небо и полетел в воинов Кватара. Те подняли щиты, заслоняясь от несущего смерть дождя. Тут и там воины падали, пораженные стрелой в грудь или в шею, но остальные продолжали идти вперед. Вражеские лучники открыли ответный огонь прямо во время движения. Уверенность и точность попадания произвели на Рак-амн-хотепа большое впечатление. Лучники с обеих сторон падали на землю.

Справа первые катапульты с приглушенным грохотом метнули в воздух свой смертельный груз. Снаряды, каждый величиной с человеческую голову, разнеслись в разные стороны и упали в ряды наступающей пехоты. Щиты разлетались в щепки, люди падали на землю, но наступление продолжалось. Рак-амн-хотеп обернулся к Хекменукепу.

— А прочие боевые машины? — спросил он.

Царь Ливары загадочно улыбнулся:

— Они появятся, когда будут готовы.

Рак-амн-хотеп нахмурился. Будут готовы? Что это за ответ такой? Скрывая раздражение, он снова сделал жест сигнальщику.

— Труби левому флангу наступление, — приказал он.

Рог запел. Воины Разетры на левом фланге зашагали вперед, подняв щиты и приготовив тяжелые каменные булавы. Лучники, стоявшие у них на пути, выпустили последний залп, подобрали неиспользованные стрелы и отступили по узким проходам между пехотинцами. Когда прошел последний лучник, пехотинцы сомкнули ряды и направились к врагу плотным фронтом. Через несколько минут их щиты оказались истыканы стрелами, поскольку лучники Кватара продолжали стрельбу.

Два войска схлестнулись, послышался треск дерева, лязганье металла и стук камней. Грохот битвы разносился по долине, ритмично гремели катапульты на правом фланге. Там легкая кавалерия противника пыталась прорваться по краю, обойдя боевые порядки союзников, но пока кавалеристы передового отряда их сдерживали. Вражеская пехота под градом тяжелых камней продолжала идти вперед. Колесницы за ними уже готовились принять участие в атаке.

Рак-амн-хотеп оценил ход битвы и остался доволен. Войска на левом фланге уверенно держались против Стражи Гробниц. Царь посмотрел на резерв Кватара. Колесницы стояли в арьергарде, рядом с вражеским царем.

Проходили долгие минуты. Полки в центре схлестнулись с ревом и грохотом, а наступление противника справа захлебывалось под непрерывным градом камней. Разетрийцы слева уже были готовы дрогнуть, а боевые машины по-прежнему не появлялись. Рак-амн-хотеп кинул тревожный взгляд на Хекменукепа, но ничего не сказал.

Прошла еще минута, и отряды на левом фланге начали отступать. Стража Гробниц продвигалась вперед, безжалостно размахивая направо и налево тяжелыми мечами. Отступление набирало скорость. Едва один полк отходил, два соседних тоже торопливо отодвигались, и вскоре весь фланг откатывался назад.

Рак-амн-хотеп услышал слабое пение рогов где-то в центре вражеской армии. Резервные колесницы двинулись с места и направились к левому флангу, подпрыгивая на камнях. Вражеский царь уже чуял победу.

— Прикажи левому флангу полностью отступить! — скомандовал Рак-амн-хотеп.

Однако события на поле боя развивались сами по себе. Отступающие толкались, торопясь увернуться от мечей Стражи Гробниц. Враг давил, продвигаясь вперед, снова запели трубы, и колесницы Кватара помчались, перегоняя друг друга и спеша принять участие в резне.

Рак-амн-хотеп повернулся к сигнальщику.

— Труби сигнал! — прокричал он.

Сложная комбинация звуков разнеслась по полю боя, и отступающие ускорили шаг и развернулись в разные стороны, как открывающиеся ворота, освобождая путь разетрийским колесницам. Рак-амн-хотеп услышал дикий, стонущий вопль рогов джунглей, его тяжелая кавалерия перевалила через цепь холмов и обрушилась на ничего не подозревающую Стражу Гробниц.

И тут на правом фланге началась какая-то суматоха. Царь Разетры повернулся и увидел два пыльных столба, вздымающихся вверх позади боевых порядков противника, в самом центре наступающих колесниц Кватара. Слабое шипение прорвалось сквозь шум битвы, а в облаке пыли задвигались огромные тени. Потом раздался душераздирающий грохот, и царь увидел, как колесница вместе с лошадьми взлетела в воздух, словно детская игрушка.

Ливарские боевые машины наконец-то дали о себе знать.

Они на лязгающих ногах из дерева и бронзы выползли из ям, выкопанных в мягкой земле. Пар, разогретый благословением Птра, шипел в бронзовых трубках и двигал суставчатыми ногами и огромными стремительными клешнями. Хвост толщиной с боевой таран, изогнувшийся над каждой машиной, хлестал во все стороны, одним ударом разнося колесницы в щепки. Построенные по образцу громадных могильных скорпионов, эти конструкции надвигались на боевые порядки противника с повергающей в панику скоростью и мощью.

Разетрийские колесницы на левом фланге произвели неменьший эффект. Пехота Кватара, не ожидавшая нападения, растерялась, и колесницы прорвали ее ряды. Тем временем кватарские колесницы отступали в полном беспорядке, лошади перепугались огромных клыкастых ящеров, тянувших боевые повозки противника. Началась настоящая свалка, причем кватарские воины оказались зажаты между разетрийскими колесницами и пехотой, снова перешедшей в наступление.

Но последний удар был нанесен на правом фланге. При виде ливарских боевых машин легкая кавалерия Кватара просто пустилась наутек. Воспользовавшись возможностью, кавалеристы передового отряда обогнули фланг кватарцев и устремились к вражескому царю и его свите. Окруженный, не имея возможности отступить, Немухареб, царь-жрец Кватара, признал свое поражение и сдался в плен.

Путь в Кватар был открыт.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Смерть и Жизнь

Кхемри, Живой Город, 44 год Ксара Безликого

(—1968 год по имперскому летосчислению)

Когда день клонился к вечеру, Хетепа, царя-жреца Кхемри, перенесли из Дома Вечной Жизни, чтобы он начал свое путешествие в загробную жизнь. Тело царя забинтовали полосками тончайшего льна, на каждой из которых аккуратно и тщательно, чтобы защищать плоть Хетепа на протяжении долгого времени, были изображены символы Реки и Земли. Руки царя скрестили на груди и обмотали его запястья длинной золотой цепью, называвшейся анх’рам. Цепь прикует дух Хетепа к его телу, чтобы через века загробной жизни он смог его найти. Золотая погребальная маска, сделанная еще при жизни царя лучшими мастеровыми Живого Города, сияла в свете угасающего дня. Гирлянды благоухающих цветов обвивали тело царя, наполняя воздух живым ароматом.

Восемь жрецов в белых одеяниях и пелеринах, сшитых из льняных полосок, символизирующих воскресение плоти, несли паланкин. Лица их были скрыты под безмятежными золотыми масками, двигались они медленно и с ритуальной точностью. Тринадцать послушников в белых одеяниях шли следом за паланкином, посыпав головы белым пеплом и подведя глаза черной краской. Они читали Заклинание Ухода в Сумерки под мерный бой обтянутых кожей барабанов. Самым последним шел верховный жрец в траурном великолепии. В левой руке он держал Посох Веков. Нагаш был одет в ритуальное белое облачение и пелерину. На полосках ткани золотой нитью были вышиты священные символы, а на золотом нагруднике выгравированы солнце, шакал и сова. Белый пепел покрывал лицо верховного жреца, придавая его красивым холодным чертам потусторонний вид.

На огромной площади у храма кортеж ожидала безмолвная толпа. Тхутеп и царскиедомочадцы стояли по правую сторону от процессии, на фоне их сияющих одеяний выделялись грубые мазки черного пепла на щеках и лбах. Сотня слуг держала вещи, которые будут сопровождать Хетепа в загробной жизни.

Все те, кто служил царю при жизни, будут служить ему и после смерти. Они стояли по левую сторону от процессии. Четыре десятка старых слуг и писцов, все со своими орудиями труда, плотно завернутыми в ткань; более сотни рабов с запавшими глазами и пустыми взглядами; а самые последние — стоические фигуры двух дюжин ушебти, выживших в последней битве царя на берегах Реки Жизни. Ушебти в боевом облачении выстроились четырехугольником, держа наготове свои сверкающие ритуальные мечи. Внутри их четырехугольника стояли трое варваров, подаренных царем-жрецом Зандри, чтобы почтить смерть Хетепа. Друкаи по-прежнему были закованы в цепи. Варвары стояли отдельно друг от друга, не склоняя голов, их темные глаза пылали ненавистью.

Двигаясь под мерный бой барабанов, кортеж прошел через площадь и углубился в город. Следом в полной тишине шла траурная процессия. Все лавки были закрыты, большой базар опустел; безлюдно было даже в отдаленном порту. Жители Живого Города отдали дань уважения своему царю еще утром, так как по древнему закону им запрещалось видеть последнее перемещение в усыпальницу. Золотые монеты, разбросанные купцами утром, по-прежнему лежали на пыльных мостовых, их не тронули ни нищие, ни воры.

В центре города кортеж повернул на восток и вышел через Ворота Усириана за городские стены, на плодородные поля. На севере стайка цапель взлетела из тростника на берегу Реки Жизни, некоторое время держалась параллельно кортежу, а потом повернула назад и опустилась обратно в заросли тростника. Земля к востоку мягко поднималась вверх. Уже были видны самые большие гробницы, они толпились на горизонте, словно крыши расползающегося во все стороны города, а над всеми ними вырисовывалась Великая пирамида. Заходящее солнце окрасило ее грани в алый цвет.

Дорога из утрамбованных камней и песка содержалась в хорошем состоянии, горожане ежегодно приводили ее в порядок, выполняя свою общественную повинность. Всего за полчаса процессия добралась до первой из усыпальниц, высокой базальтовой статуи Усириана всего в нескольких шагах от дороги. Путешественники, направлявшиеся в большой некрополь или выходившие из него, оставляли у ног статуи подношения в виде вина и еды. Дальше процессия прошла мимо усыпальниц Неру и Джафа, Уалатпа, бога-падальщика, и даже кошмарного Сокта, бога отравителей. У каждого участника шествия имелись причины бояться того или иного бога.

Спустя час процессия перевалила через невысокий холм, и теперь перед ней расстилалась равнина, заполненная небольшими, кубической формы склепами, построенными из песчаника и грубо украшенными священными символами. Все это были склепы бедняков, тех, кто всю свою жизнь копил деньги, чтобы оплатить услуги погребальных жрецов. В одной гробнице могло покоиться все семейство: тридцать-сорок тел, сложенных одно на другое, как кирпичи. Склепы хаотично расползлись по неровной земле, нередко сами семейства их и строили. Некоторые склепы успели развалиться, и стервятники пожирали трупы. Огромные черные грифы низко парили над гробницами, садились на пострадавшие от ненастий крыши и с откровенным интересом следили за проходившей мимо процессией.

Дорога закончилась, и теперь кортеж осторожно петлял по лабиринту узких тропинок между убогими склепами. Горожане знали, что можно заблудиться, если зайти в некрополь слишком далеко, и те, кто не успевал выбраться из него до наступления темноты, иногда пропадали навечно. Однако жрецы изучили тут каждый поворот, поскольку во многих отношениях некрополь был для них таким же домом, как Дом Вечной Жизни.

Чем дальше, тем больше и богаче становились гробницы. Теперь встречались величественные строения из базальта или песчаника, покрытые символами защиты и изображениями богов. Здесь хоронили семьи преуспевающих купцов или ремесленников, окружая их статуями и скульптурами, указывавшими на их благочестие и одновременно вынуждая соседей соблюдать почтительную дистанцию. Впрочем, даже там склепы стояли близко друг к другу, заполняя каждый свободный клочок земли.

К тому времени, когда среди гробниц протянулись длинные тени заходящего солнца, процессия вышла на большую площадку в центре некрополя, где строили свои гробницы великие цари прошлого. Посредине возвышалась черная усыпальница Сеттры: массивное кубическое сооружение из черного мрамора, такое же обширное, как дворец в Кхемри. Великий царь и его домочадцы находились внутри вместе с рабами, солдатами, телохранителями, колесницами и лошадьми, дожидаясь дня, когда их призовут вернуться на землю. Двери в эту громадную усыпальницу были сделаны из камня, обшитого пластинами золота, а на массивных стенах вырезаны тысячи могущественных символов и заклинаний.

Потребовалось двадцать лет, чтобы возвести гробницу Сеттры, и за это время погибло больше двух тысяч рабов. Каждый последующий царь пытался его перещеголять, построив еще более грандиозную и роскошную усыпальницу и продемонстрировав грядущим поколениям свое величие. Хетеп начал строить свою в первый же день, как стал царем-жрецом Кхемри. Чтобы завершить строительство Великой пирамиды, потребовалось двадцать пять лет, и это стоило жизни миллиону рабов. Никто, кроме царя, не знал, сколько денег на нее ушло. В день завершения строительства Хетеп приказал задушить зодчего и замуровать его тело в специальном помещении внутри пирамиды.

Это сооружение располагалось на западном краю площадки, вздымаясь более чем на четыре сотни футов и возвышаясь над всеми остальными усыпальницами. Внутри пирамиды имелось восемь отдельных уровней и еще два подземных: достаточно места для целой династии.

К входу в Великую пирамиду вела широкая дорога, вымощенная белым камнем; ее проложили, чтобы все это напоминало фасад Двора Сеттры. Наверху лестницы уже ждали два десятка похоронных жрецов, как безмолвные призраки в тени больших статуй Неру и Гехеба. На камне перед ними располагалась дюжина высоких сосудов с вином. Десяток вооруженных жрецов из храма Усириана стояли на страже перед усыпальницей, прикрыв лица золотыми совиными масками. Когда процессия остановилась у подножия лестницы, старший хорекс вышел вперед и громко спросил:

— Кто явился сюда?

Нагаш поднял свой Посох Веков и ответил:

— Царь. Его время на земле завершено, и дух его уходит в сумерки. Это дом, где он упокоится.

Хорексы низко поклонились и отошли в сторону.

— Пусть царь войдет, — объявил старший. — Место для него готово.

Жрецы, что несли паланкин, медленно прошли мимо стражей и поднялись вверх по лестнице в усыпальницу. Следом шли послушники, чтобы помочь жрецам завершить погребение.

Нагаш поднялся по ступеням к усыпальнице и встал рядом с виночерпиями. Верховный жрец повернулся к толпе и широко раскинул руки.

— Царь вошел в свой дом, — нараспев произнес он. — Где те верные, кто будет почитать его и служить ему в грядущие века?

И тут же высокая, исполненная достоинства женщина вышла из толпы и начала подниматься по широким ступеням. Жена Хетепа Софер была одета в платье из парчи с золотым поясом, усеянным сапфирами и изумрудами. Длинные черные волосы она зачесала наверх и умастила маслом, на голову надела венец царицы. Ей было не больше ста двадцати лет, и ее лицо без единой морщины все еще оставалось прекрасным. Царица остановилась рядом с Нагашем и сказала:

— Я жена Хетепа. Мое место — подле него. Позволь мне войти и лечь рядом.

Нагаш почтительно склонил голову и протянул руку. Из толпы ожидавших жрецов выступил Кефру с золотым кубком в руках. Он наполнил кубок отравленным вином и передал его хозяину. Верховный жрец протянул вино своей матери.

— Выпей, верная жена, — улыбнувшись, произнес он, — и войди в дом своего мужа.

Софер посмотрела на кубок и на мгновение заколебалась. Потом сделала глубокий вдох и взяла у сына яд. Царица закрыла глаза, осушила кубок и вернула его Нагашу. К ней мгновенно подошел другой жрец, подхватил ее под руку и ввел в усыпальницу, где для царицы уже приготовили саркофаг.

Следующими вышли ушебти. Каждый из них принял кубок с ядом почти с благодарностью, радуясь тому, что сможет избавиться от обвиняющих взглядов живых и продолжать охранять своего царя. Еще до того, как ушел последний из преданных, среди рабов началось смятение — они почуяли, что настает их время. Не одного и не двух пришлось волочь по каменным ступеням силой и заставлять выпить священное вино — к вящему ужасу царских домочадцев.

Когда последнего раба увели в усыпальницу, пришло время жертвоприношений. Нагаш снова распростер руки над уменьшившейся толпой и объявил:

— Теперь принесем подношения Усириану, который поведет их души через тьму, чтобы путь в загробную жизнь был для Хетепа мирным. — Он повернулся к Кефру. — Веди сюда варваров, — приказал Нагаш.

Кефру кивнул и сделал жест троим жрецам. Те быстро спустились по ступеням и взялись за варваров. Друкаи шипели и плевались, как разозлившиеся коты, пока их волокли к верховному жрецу.

Кефру с кубком шагнул вперед. Обе женщины тут же начали проклинать Нагаша на своем диком свистящем языке. Мужчина оскалился и прорычал:

— Убей нас, и покончим с этим. Но знай: тот, кто нас убьет, будет проклят во веки веков. Земли его обратятся в прах, и плоть отвалится с костей.

Услышав это, Кефру нерешительно замер, но Нагаш заставил его действовать, наградив гневным взглядом. Друкаи даже не пытались сопротивляться, и когда кубок подносили к их губам, выпивали все до дна, глядя при этом Нагашу прямо в глаза. Один за другим они опустились на каменные плиты и затихли.

Когда принесли последнюю жертву, начало смеркаться. Тхутепу и царским домочадцам пришлось возвращаться через огромный некрополь бегом. До самой реки их сопровождали быстроногие послушники, а там Тхутепа ждала невеста.

Пока похоронный кортеж направлялся в некрополь, совсем другая процессия тоже покинула Кхемри. Флотилия богато убранных судов поплыла вниз по реке, чтобы подготовиться к свадьбе. Послы всех неехарских городов присутствовали на ней, а также все знатные семьи Живого Города.

Тхутеп добрался до заросшего тростником берега Реки Жизни в ту минуту, когда последние лучи солнца коснулись вод, вспыхивая расплавленным золотом. Неферем стояла на мелководье, приветственно скрестив руки, с улыбкой на ослепительном лице. Она была даром Солнца и Реки, дочерью Земли и носительницей красоты и мудрости. Тхутеп неуклюже побрел по воде, взял ее за руку и повел на берег, где уже ждал Амамурти, жрец Птра.

Когда брак заключили, а Соглашение между богами и неехарцами возобновили, собравшаяся знать разразилась ликующими криками. Новый царь повел свою царицу на борт царского баркаса, и они отплыли, чтобы принять участие в празднованиях, устроенных в Кхемри.

Никто не заметил, что Нагаша не было среди тех, кто сопровождал его брата домой и желал ему всяческих благ. Верховный жрец стоял в тени на берегу реки и наблюдал за тем, как толкают шестами баркасы, направляя их против течения. Взошла белая луна, низко над берегом закружили летучие мыши. Дальше по течению с негромким всплеском в воду соскользнул крокодил.

Верховный жрец слегка улыбнулся и пошел назад, в некрополь.

На стенах каменной комнаты шипели смоляные факелы. Это было большое помещение, по сорок шагов в длину и ширину, но незаконченное, со стенами из необработанного песчаника, и совершенно пустое, за исключением трех тел, распростертых на полу.

Каменная дверь в комнату со скрежетом отворилась. Показался Кефру с высоко поднятым факелом. Нагаш быстро вошел внутрь вслед за ним.

Верховный жрец торопливо подошел к трем не подававшим признаков жизни друкаям и долго внимательно их изучал.

— Никаких сложностей? — спросил он у Кефру.

— Никаких, хозяин, — ухмыльнувшись, ответил жрец. — Я просто дождался, когда все остальные покинут город мертвых, и тогда затащил их сюда.

Нагаш задумчиво кивнул, опустился на колени рядом с друкаем-мужчиной и вытащил из-за пояса небольшую склянку. Открыв варвару рот, он аккуратно капнул ему на язык две капли зеленоватой жидкости и перешел к первой из женщин. Когда он закончил со второй женщиной, мужчина громко, судорожно вздохнул и резко сел. Варвар разразился потоком ругательств на своем языке и диким взглядом окинул комнату.

— Где я? — спросил он. Он говорил довольно сносно по-неехарски, хотя из-за акцента его речь слегка напоминала шипение кобры.

— Глубоко под землей, — ответил Нагаш. — В подвале, на самом нижнем уровне Великой пирамиды.

Варвар нахмурился.

— Вино… — начал он.

— Вы пили из другого сосуда, нежели остальные. Кефру позаботился о том, чтобы дать вам зелье, создающее иллюзию смерти, но не приводящее к ней.

— Зачем? — настороженно спросил друкай.

Нагаш улыбнулся и сказал:

— Зачем? У тебя есть кое-что, нужное мне. И я готов заключить сделку, чтобы получить это.

— И что же такое я могу тебе предложить?

— Царь-жрец Зандри уничтожил моего отца колдовством: темной, зловещей магией, против которой наши жрецы ничего сделать не могут. — Он понимающе посмотрел на варвара. — Это ты колдовал, так?

— Возможно, — ответил друкай, холодно улыбнувшись.

Нагаш гневно сверкнул на него глазами.

— Не прикидывайся. Факты очевидны. Некумету неподвластна такая магия. А уж результат не похож ни на что, виденное мною прежде. Он заставил тебя воспользоваться твоим умением, чтобы помочь ему в бою, а потом, когда понял, на что ты способен, предал тебя.

— Продолжай, — произнес друкай, и улыбка его угасла.

— Некумет не хотел обагрять твоей кровью свои руки. Полагаю, ты пригрозил, что проклянешь его, и тогда он решил отослать тебя в Кхемри. Мы бы убили тебя вместо него и в результате пострадали.

— Умный, умный человечек, — прошипел друкай. — И весь этот спектакль разыгран только для того, чтобы удовлетворить твое любопытство?

— Разумеется нет, — рассердился Нагаш. — Я хочу знать секреты твоего колдовства. Научи меня колдовать так, как ты, и я отпущу тебя на волю.

Друкай засмеялся.

— Какая прелесть! — презрительно фыркнув, сказал он. — Некумет говорил мне то же самое. С какой стати я должен тебе доверять?

— Разве это не очевидно? — широко улыбнулся Нагаш. — Потому что ты находишься в сорока футах под землей, в гробнице, предназначенной для того, чтобы убивать тех, кто бродит по ее коридорам. — Верховный жрец скрестил на груди руки. — Я уже похоронил тебя заживо, друкай. Тебе осталось лишь одно: дать мне то, чего я желаю.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Гнев Нагаша

Торговая дорога Кхемри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

После кровавой битвы при Зедри армия Узурпатора была скорее мертвой, чем живой. Покойники, воскрешенные колдовством Нагаша, могли передвигаться только во тьме, поэтому войско поднималось на закате и шло до рассвета. Потом они останавливались и разбивали палатки для владыки и предводителей, и когда на востоке над Хрупкими Пиками появлялись первые лучи солнца, мертвецы медленно опускались на землю, и торговая дорога напоминала усеянное трупами поле боя. Немногочисленные живые подкреплялись тем, что осталось, и посменно ложились спать, дожидаясь следующего марша.

Хотя они прибыли слишком поздно и уже не смогли изменить ход сражения у Зедри, кавалерия Бхагара была исполнена решимости заставить армию Нагаша дорого заплатить за победу. Незаметно передвигаясь между барханами, разбойники пустыни следовали по пятам за медленно бредущим войском и устраивали молниеносные набеги на фланги. Они стремительно вылетали из пустыни, метали в противника дротики, выпускали град стрел и снова исчезали в песках до того, как враг успевал выставить оборону. Кавалерия Архана пыталась их преследовать, но почти всякий раз натыкалась на тщательно продуманную засаду. Потери росли, но, к великой досаде бхагарцев, погибшие враги вставали и возвращались в строй.

Дни шли, и тактика Бхагара стала меняться. Лазутчики следовали за армией по ночам и докладывали Шахиду бен Алказзару на рассвете, а потом волки пустыни нападали на лагерь в полдень, зная, что столкнутся едва ли с третью войска Узурпатора. Иногда они устраивали засаду на верховые дозоры Архана или похищали несколько десятков безжизненных воинов Нагаша и волокли их в пески, где отсекали им головы и сжигали. А иногда стремились добраться до палаток и дремлющих в них чудовищ. И с каждым разом всадники пустыни умудрялись проникнуть все глубже в лагерь.

Спустя почти неделю после великого сражения у оазиса Рыжий Лис решил, что пора ударить всерьез. Пять дней постоянных стычек измотали живых воинов Нагаша, а численностью они ненамного превосходили всадников бен Алказзара. Князь Бхагара призвал командиров и посвятил их в свой план.

Рассвет шестого дня застал армию Узурпатора на каменистой равнине, где дорога проходила недалеко от подножия Хрупких Пиков. Пустыня слегка отступила на запад, и пески начинались в нескольких милях. В первый раз живые воины армии Кхемри смогли хоть немного расслабиться, решив, что лагерь находится в безопасном месте.

Спрятавшись за барханами, бен Алказзар и две трети его командиров собрались перед Ахметом бен Иззедейном, верховным жрецом Ксара. Князь пустыни и его избранные люди оголили руки и сделали глубокие разрезы бронзовыми кинжалами, позволив крови стечь в золотой сосуд, стоявший у ног бен Иззедейна. Бог пустыни всегда голоден и одаривает только тех, кто с радостью приносит ему личную жертву.

И сразу же ветер пустыни закружил вокруг собравшихся воинов, вздымая в воздух жгучий песок. К тому времени как они вскочили в седла своих скакунов, ветер уже кружил яростным вихрем. Боевые крики воинов заглушал голодный рев Ксара, но костяные рога, как клинки, прорезали этот рев, и всадники, перескочив через барханы, понеслись по каменистой пустыне к вражеской армии.

Живые воины Нагаша увидели шипящую песчаную тучу, несущуюся на них, и поняли, что она предвещает. Они в ужасе повскакивали на ноги, хватаясь за оружие и за поводья перепуганных лошадей. Прошло всего несколько минут, и потрепанные отряды тяжелой кавалерии уже мчались прямиком в бурю, а копейщики выстраивались среди разлагающихся тел своих соратников, готовясь отразить атаку.

Из всех богов Ксар Безликий меньше всего был расположен к людям и чтил Соглашение в лучшем случае через силу. Его дары зачастую оказывались палкой о двух концах, поэтому те, кто ему поклонялся, обращались к Ксару только в состоянии крайней нужды. Яростная буря, вызванная жрецом бен Иззедейном, хлестала и друзей, и врагов, скрывая в свистящем вихре все, что происходило между волками пустыни и кавалерией Нагаша. Всадники в буквальном смысле слова сталкивались друг с другом, выныривая из мрака, обменивались несколькими неистовыми ударами, разъезжались и снова исчезали. Вопли умирающих заглушал голодный ветер, трупы превращались в скелет за несколько мгновений.

Однако всадники пустыни были в своей стихии. Прикрыв лица шарфами в знак преданности своему богу, они легко угадывали изменения ветра и знали, как смотреть сквозь мглу, чтобы увидеть врага. Они скакали с таким мастерством, словно их кони читали мысли своих седоков. Кони пустыни были совершенно особой породой, единственным даром, когда-либо по-настоящему преподнесенным Ксаром своему народу, и ценились своими хозяевами дороже рубинов. Снова и снова сталкивались волки пустыни со своими противниками, и кавалеристы Кхемри вылетали из седел и истекали кровью, упав на землю.

Лошади без всадников, спотыкаясь, выбирались из песчаного вихря и галопом мчались в лагерь Узурпатора. Копейщики видели, что буря неумолимо приближается к ним, и со страхом сжимали оружие. Командиры приказывали сомкнуть ряды, создать прочную стену из щитов и копий, чтобы встретить яростный ветер. Песчаная буря пронеслась над воинами шипящей, ослепляющей волной, колола глаза, царапала кожу. Передние ряды отпрянули, словно столкнувшись с вражеской атакой, но арьергард прикрыл головы щитами и пятился, не разбивая шеренги. Из мглы вылетали дротики, неслись в сомкнутые ряды, вонзались в щиты и впивались в плоть. Люди кричали и падали, и в криках их звучали боль и радость, словно смерть была не концом, а освобождением от пережитых ужасов.

Волки пустыни появились из песчаной бури как призраки перед стеной из щитов, заставили своих коней подняться на дыбы и обрушили на врага сабли и боевые топоры. Всадники пустыни отсекали наконечники копий, оставляли вмятины на шлемах, рубили незащищенные руки и шеи. Люди падали, но, прежде чем их соратники успевали отреагировать, всадники разворачивались и опять исчезали в песчаном вихре.

И все же ряды держались, образовав бронзовую дугу между бурей и безмолвными шатрами, стоявшими вдоль дороги. Воины криками подбадривали тех, кто стоял впереди, и заполняли бреши, оставленные погибшими товарищами. Отвага их была отчаянной — каждый помнил, что случится с его семьей, если они не сумеют одолеть армию Бхагара.

И столь велика была их решимость устоять, несмотря на песчаную бурю, что они не заметили молчаливый отряд всадников, вылетевших из предгорья на востоке и напавших на лагерь с противоположной стороны. Только горстка тяжелых кавалеристов преградила им путь, но они быстро пали, пронзенные стрелами из мощных луков. Волки пустыни пронеслись по усыпанной трупами земле и устремились к незащищенным палаткам, находившимся всего в нескольких сотнях ярдов.

В центре лагеря раздались тревожные крики и резкие звуки рогов. Рабы, пошатываясь, выходили из палаток, размахивая ножами и дубинками. Люди Бхагара сметали их, как тростник, или пригвождали к земле зазубренными дротиками, но самопожертвование рабов задержало атакующих на несколько драгоценных секунд. Когда последний раб пал, послышался оглушительный шелест бесчисленных крыльев. Всадники Бхагара в ужасе и отвращении закричали — над палатками возник столб кружащихся скарабеев, которые распространились по небу, скрывая полуденное солнце.

Архан оттолкнул тяжелую крышку саркофага в сторону и вскочил на ноги. Голова раскалывалась от гневного приказа хозяина. Шум битвы раздавался совсем рядом, и визирь тотчас понял, что произошло. Выхватив меч Сузеба из рук коленопреклоненного слуги, бессмертный выбежал из палатки в противоестественную тьму.

Два дротика тут же пронзили его, воткнувшись в грудь справа и слева. Визирь пошатнулся под двойным ударом, но все же вытянул вперед левую руку и прошипел грозное заклинание. Из кончиков пальцев вырвался град магических стрел и пронесся сквозь ряды всадников, пригвождая людей и пронзительно ржущих коней к земле.

Налетевший справа всадник полоснул Архана скимитаром. Визирь круто повернулся, взмахнул массивным бронзовым хопешем и отсек скакуну ноги. Отчаянно заржав, несчастное животное рухнуло. Всадник вылетел из седла, сильно ударился о землю, перекатился на спину и последнее, что увидел в жизни, был сверкнувший меч бессмертного, раскроивший ему череп.

Жужжали дротики и стрелы, раздавались крики. Воины Бхагара носились между палатками, убивая всех, кто подворачивался под руку, крики людей и ржание лошадей эхом отражались во тьме, а бессмертные восставали от сна и присоединялись к битве. Прорычав злобное проклятие, визирь устремился к врагу. Подгоняемый огнем нечестивого эликсира Нагаша, Архан ворвался в ряды всадников пустыни. Люди падали замертво, их придавливало телами собственных скакунов — это визирь прокладывал себе кровавую дорогу.

Вдруг послышался сердитый вой, зловещее зеленое свечение пронзило темноту слева от Архана. Вой призрачного хора делался все громче, доходя до сводящего с ума крещендо, к которому примешивались безумные крики живых. В толпе, окружавшей визиря, что-то произошло, и всадники вдруг припустили галопом в сторону пустыни. Архан резко повернулся в поисках причины их внезапного отступления, и увидел Нагаша, окруженного почти двумя десятками корчившихся от боли, вопящих людей. Некромант воздел руки к небу, его глаза пылали мрачным огнем — он выпустил на врага свою свиту призраков. Визирь смотрел, как духи, подобно змеям, обвиваются вокруг кричащих людей, втекают в открытые рты и в уголки глаз в поисках души. За ними оставались только дымящиеся оболочки, скорчившиеся в позах, в которых их застала мучительная смерть.

Внезапная неестественная тьма и гнев очнувшегося некроманта — вот что заставило волков пустыни бежать.

Почитатели Ксара уносились к барханам, песчаная буря уже стихала. Архан поднял украденный меч, глумясь над удирающими воинами Бхагара, и вдруг едва не упал, услышав безмолвный, гневный призыв хозяина.

Визирь поспешно подошел к царю и опустился перед ним на колени, быстро соображая, чем он мог вызвать неожиданный гнев Нагаша.

— Что прикажешь, хозяин? — спросил он, прижавшись лбом к земле.

— Кватар пал, — объявил Нагаш. — Немухареб и его армия побеждены. — Призраки, окружавшие некроманта, откликнулись на его гнев и зашипели, как клубок разъяренных гадюк. — Мятежные цари поместили его под арест и захватили город.

Эта новость оглушила визиря. Захватили город? Это неслыханно! Сражения между царями всегда проходили на поле боя. Проигравший платил победителю выкуп. Иногда он лишался каких-либо территорий или определенных прав, но свергнуть царя и захватить его город? Беспримерно.

— Эти мятежники не почитают закон, — осторожно отозвался Архан и провел языком по острым зубам. Было понятно без слов, что враг находится всего в нескольких неделях марша от Кхемри, гораздо ближе, чем потрепанное войско Нагаша.

— Они надеются ослабить меня, лишив Кватара, — сказал Нагаш, — но вместо этого попросту идут прямо мне в руки. Цари Нумаса и Зандри не потерпят захвата Белого Дворца и с радостью объединят свои армии с моей, чтобы выгнать мятежников обратно через Долину Царей. — Некромант стиснул кулак и злобно усмехнулся. — Тогда мы пойдем по очереди на Ливару и Разетру и поставим их на колени. И это будет первый шаг в строительстве новой империи Неехары.

Архан кинул взгляд на войско Кхемри. За последние сто лет почти все ресурсы Живого Города ушли на грандиозный проект Нагаша. Эти жалкие остатки пехоты и кавалерии — все, что удалось собрать, чтобы напасть на Ка-Сабар, а ведь и его армия — всего лишь тень былого величия. Визирь слишком хорошо знал, каких трудов стоило обязать Нумас и Зандри платить подать, чтобы получить деньги на строительство величественной пирамиды для живого бога. Их армии едва ли были в лучшем состоянии, чем войско Кхемри, и хотя могущества Нагаша хватало, чтобы оживлять тела павших, Архан прекрасно видел, что тяготы кампании истощили даже невероятные силы царя-некроманта. И если Ливара и Разетра подчинили своей власти Белый Дворец, Нагаш действительно оказался в шатком положении.

— Нумасу и Зандри потребуется время, чтобы собрать войска, — произнес Архан, — а время — это то, чего у нас нет. Наши враги могут достичь Кхемри прямо сейчас, а эти волки пустыни следят за каждым нашим шагом…

Царь-жрец оборвал его злобным смешком.

— Ты сомневаешься во мне, визирь? — осведомился он.

— Нет, о великий! — поспешно ответил Архан. — Ни в коем случае! Ты живой бог, хозяин жизни и смерти!

— Вот именно, — согласился Нагаш. — Я победил смерть и посрамил богов. Я владыка этой земли и всего, что на ней есть. — Некромант протянул руку, ткнув бледным пальцем в голову Архана. — Ты смотришь вокруг и видишь катастрофу — нашу маленькую армию в обносках, окруженную врагами, но причина в том, что твой разум слаб, Архан Черный. Ты позволил миру диктовать тебе свои условия. Так мыслит простой смертный, — словно выплюнул он. — Я не прислушиваюсь к голосу этого мира, Архан. Напротив, я им командую. Я подчиняю его своим желаниям.

Холодное красивое лицо Нагаша осветилось страстью. Облако духов окружило его, корчась и воя в отчаянии, и Архан почувствовал власть могилы, исходящую от царя, словно порыв холодного ветра пустыни.

Визирь снова уткнулся лицом в землю.

— Я услышал тебя, хозяин, — полным благоговения голосом произнес он. — Если ты пожелаешь, победа будет твоя.

— Да, — прошипел Нагаш. — Именно так. А теперь встань, визирь, — добавил он, резко отвернулся и быстро зашагал в сторону шатра. — Наши враги сделали ход. Мы должны на него ответить.

Архан торопливо пошел вслед за царем, то и дело наступая на кого-нибудь из волков пустыни, убитых Нагашем. Их тела под его ногами хрустели, как сухое дерево.

— Призови своих всадников, — велел царь. — Вы прямо сейчас отправитесь в Бхагар и обрушите мой гнев на дом князей пустыни.

Визирь кивнул, стараясь, чтобы тревога не отразилась на его лице. После кровавой битвы при Зандри и постоянных набегов после нее с ним остались меньше трех тысяч кавалеристов, живых и мертвых.

— Это будет долгая скачка по вражеской территории, — предупредил он, страшась того, что ему придется пересечь жестокую пустыню, которую так хорошо знают его враги. Ему и другим бессмертным придется закапываться глубоко в песок, чтобы избежать безжалостного солнечного света.

— Ты должен завоевать Бхагар в течение пяти дней, — объявил Нагаш.

Единственный глаз Архана расширился.

— Но ведь нам придется скакать день и ночь! — невольно вырвалось у визиря.

Некромант не обратил никакого внимания на его дерзость, сказав только:

— Возьмешь с собой два Шеку’мета. Но используй их только по одному зараз, чтобы сберечь силу.

Архан посмотрел на кружащуюся стрекочущую тень над головой. Кувшины Ночи были могущественным оружием, но большие скарабеи нуждались в постоянной пище, чтобы поддерживать магические силы. На поле боя у Зандри пищи было в достатке, а потом Нагаш выпускал скарабеев, чтобы те пировали на телах воинов-мертвецов. Архан видел, как солдаты, покрытые сплошным ковром из жуков, продолжали бесстрастно шагать по дороге, а скарабеи заползали в их гниющие тела и обдирали плоть с костей.

— Будет сделано, хозяин, — ответил визирь. А что еще он мог сказать? — А как же ты и остальное войско?

— Мастер Черепов позаботится об оставшихся в живых и вернет армию в Кхемри, — ответил Нагаш, когда они подошли к большому шатру.

Увидев приближающегося царя, рабы распростерлись на земле. Пара стонущих призраков отлетела от Нагаша, чтобы откинуть тяжелое полотнище, закрывающее вход. Измученная Неферем стояла прямо у входа. Царь поманил ее, и царица зашаркала в его сторону.

— Я вернусь в Кхемри сейчас же, — сказал Нагаш, — и призову царей Нумаса и Зандри на военный совет. — Он обернулся к Архану. — Запомни, ты должен захватить Бхагар за пять дней, не больше и не меньше. Когда луна взойдет в пятый раз, это должно быть сделано.

Визирь бесстрастно выслушал распоряжения царя. Он уставился в пылающие глаза некроманта, пытаясь изгнать из памяти образ Неферем.

— Как пожелаешь, — произнес он, когда Нагаш замолчал. — Судьба Бхагара решена.

Царь посмотрел на визиря пронзительным взглядом, словно пытался увидеть его душу, и остался очень доволен, не найдя ее.

— Запомни, Архан Черный: пойди и подчини мир моим желаниям, тогда будешь и дальше пользоваться моей благосклонностью.

Живой бог воздел руку к небесам и прокричал своим скрипучим голосом несколько слов. И тотчас же рой, круживший над ним, загудел и начал вращаться, как смерч, над ладонями некроманта. Края этой тьмы вспыхнули и завернулись внутрь, жужжащие скарабеи опустились, превратившись в столб, вращающийся вокруг Нагаша и его царицы. Обе фигуры внутри сделались почти неразличимы и внезапно совсем исчезли.

Архан почувствовал порыв ветра — воздух со всех сторон словно затягивался в воронку перед ним. И вдруг столб блестящего хитина взвился вверх, как кнут надсмотрщика, и потащил за собой клубящуюся пыль.

Нагаш и Дочь Солнца исчезли.

Визирь посмотрел на пустое место, где стоял царь, и его изуродованное шрамами лицо приняло жесткое выражение. Рабы быстро поднимались на ноги и приступали к работе, сворачивая палатки, которые ставили всего несколько часов назад. Живая тень над головой уменьшалась — насекомые, освобожденные от власти Нагаша, опускались на землю в поисках пищи. Неумолимый солнечный свет вырвал Архана из задумчивости. Сначала медленно, а потом все быстрее он начал отдавать приказы.

Спустя два часа визирь со своими кавалеристами направлялся на запад, в беспощадную пустыню. Неутомимое облако голодных скарабеев вращалось у них над головами, защищая Архана и его бессмертных командиров от палящего света Птра.

Ближе к вечеру армия двигалась на север, устало шаркая по старой торговой дороге. Мертвых, не оживленных хозяином, оставили разлагаться под знойным солнцем пустыни, и не одна измученная душа обернулась на неподвижные тела и позавидовала их судьбе.

Полоса бурлящей стрекочущей тени проплыла низко над Живым Городом почти сразу после наступления сумерек. Она задела верх южной стены, пролетела над сбившимися в кучку часовыми у бойниц и опустилась на безлюдные улицы квартала горшечников. На крышах полуразрушенных домов из глинобитного кирпича никого не было, несмотря на долгий жаркий день, и даже собаки не рылись в отбросах, валявшихся в узких переулках. Такая же тишина стояла и в купеческом квартале, где во всех домах ставни были наглухо заперты. Опустели площади Большого базара, прилавки развалились, покрылись песком и пылью плиты мостовой. Только в кварталах знати дальше к северу имелись хоть какие-то признаки жизни — там городская стража большими, хорошо вооруженными группами патрулировала улицы, проходя мимо забаррикадированных внутренних двориков и высоких стен, покрытых сверху обломками глиняных горшков и осколками стекла. Даже в широко раскинувшемся дворцовом комплексе Сеттры было темно и безлюдно. Единственный проблеск света виднелся далеко на горизонте, на востоке, уже за городскими стенами, где вспышки змеевидных молний цвета индиго ползли по стенам массивной черной пирамиды, возвышавшейся в центре огромного некрополя Кхемри.

Шипящий рой скарабеев, извиваясь, как змея, промчался к дворцу и вонзился, как стрела, в большую площадь перед Двором Сеттры. Несчастные жуки потратили всю свою энергию на тяжелый полет на север. Измученные, умирающие скарабеи с шуршанием падали на землю у ног Нагаша и его царицы. Едва царь ступил на площадь, вниз по ступеням из внутреннего двора поспешно сбежали сотни рабов и пали ниц перед владыкой. Следом за ними спустился мертвенно-бледный бессмертный, одетый в кровавого цвета юбку и красные кожаные сандалии. Торс этот воин обмотал кожаными полосками, на руки надел широкие кожаные нарукавники, а на плечи набросил накидку из человеческой кожи. Он быстро подошел к Нагашу и опустился перед ним на колени.

Царь-жрец кивнул бессмертному.

— Встань, Раамкет, — приказал он. — Как поживал город в мое отсутствие?

— Порядок восстановлен, о великий, — тотчас же ответил бессмертный. У Раамкета было широкое лицо с резкими чертами, как у грубо высеченной статуи, тяжелые брови и много раз сломанный нос. В темных глазах не светились ни живость, ни ум, их взгляд был холодным и твердым как камень. — После того как армия ушла на юг, бунтов больше не возникало.

— А зачинщики?

— Часть взята в плен, — сказал Раамкет. — Некоторые покончили с собой до того, как мы успели их схватить. Остальные бежали из города.

— Почему ты так в этом уверен? — Нагаш с подозрением прищурился.

Раамкет пожал плечами:

— Потому что мы их не нашли, владыка. Город обыскали очень тщательно, от края до края. — На бесстрастном лице бессмертного появилось некое подобие улыбки. — Я лично допрашивал многих городских торговцев. Они клянутся, что часть жрецов бежала на восток, к Кватару.

Нагаш подумал.

— Дай передышку патрулям, — приказал он, — и предложи двойную норму зерна любому, кто доложит о скрывающихся в городе бунтарях. Если какие-то мятежники остались, они осмелеют, когда услышат, что Белый Дворец пал.

Раамкет услышал новость, и его темные глаза сверкнули.

— Восток восстал против нас? — спросил он. В голосе свирепого бессмертного прозвучала радость предвкушения.

— Ливара и Разетра решили бросить мне вызов, — мрачно отозвался царь. — И подозреваю, не только они.

Нагаш быстро поднялся по ступеням во Двор Сеттры, предоставив слугам сопровождать царицу во дворец. Раамкет следовал за хозяином.

— И как мы поступим с этими предателями? — спросил воин.

— Отправь гонцов в Нумас и Зандри, — приказал Нагаш. — Призови царей, пусть явятся ко мне во Двор Сеттры в течение четырех дней. Будем держать военный совет. Кватар нужно отбить, и тогда мы потопим восток в море крови.

Раамкет улыбнулся, обнажив белые зубы, обточенные так, что они сделались острыми, словно иглы, и произнес:

— Будет сделано, владыка.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Красный дождь

Город пустыни Бхагар, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Утром пятого дня кавалерия Архана поднялась на барханы к востоку от Бхагара и обнаружила Шахида бен Алказзара и его всадников, поджидавших их неподалеку от городского караван-сарая.

На вершине бархана визирь натянул поводья своего боевого коня, отмеченного рунами, и разразился потоком самых невероятных проклятий в затянутое мглой небо. Он безжалостно подгонял своих воинов, останавливался только на рассвете и на закате, чтобы открыть Кувшины Ночи и снова их запечатать. Он десятками убивал людей и лошадей, когда их измученные тела не выдерживали, и возвращал мертвецов обратно в строй. Многие трупы он жертвовал вечно голодным скарабеям, и кости, соединенные черной магией, светились в сверхъестественном сумраке. Все это делалось, чтобы опередить всадников бен Алказзара и напасть на них до того, как те успеют организовать надежную оборону. И все же им удалось обогнать Архана!

Выкрикнув в безразличные небеса весь запас ругательств, он опустился в седло и торопливо обдумал сложившееся положение. Его кавалерия, числом почти две тысячи человек, выстроилась неровной дугой вдоль линии барханов справа и слева от него. На расстоянии пяти сотен ярдов от них дожидалась неровная шеренга всадников пустыни, сгруппировавшихся вокруг развевающихся знамен своих вождей. Передовой отряд Архана численностью чуть больше двух сотен кавалеристов образовал на нейтральной территории между двумя войсками своего рода ненадежный заслон.

— Подай сигнал Шепсу-хуру, пусть отходит назад, — скомандовал визирь своему трубачу, сделав сердитый жест.

Музыкант устало кивнул, поднес рог к губам и вывел сложную мелодию. Передовой отряд мгновенно начал отступать. Архан отметил, что волки пустыни не сделали даже попытки их преследовать.

Шепсу-хур оставил своих воинов у подножия бархана и, пришпорив коня, начал взбираться по песчаному склону. Бессмертный с ног до головы замотался в полоски ткани и кожи. Только его изуродованное лицо оставалось неприкрытым, демонстрируя ужасные раны, полученные им во время сражения у дворца всего несколько недель назад. Никакое количество колдовского зелья Нагаша не помогало затянуться зияющим ранам на щеках и лбу аристократа или восстановить его ссохшиеся губы и обрубок носа.

— Всадники прибыли сюда примерно за час до нас, — доложил изувеченный бессмертный. — Некоторые из них ушли в город, когда появились мы.

— Наверняка предупредить своих, чтобы те уходили в пустыню, — кивнул Архан.

Он знал, что часть горожан скроется — этого избежать невозможно. Люди Бхагара, преданные последователи Ксара, очень хорошо знают пустыню. Однако большинство уже попалось в ловушку. Если они попытаются бежать, его люди их уничтожат.

— Сколько там всадников? — спросил он.

Бессмертный пожал плечами, и кожаные полоски на нем заскрипели.

— Может, три тысячи, — сказал он. — Но их кони на последнем издыхании. Чтобы опередить нас, они мчались что есть мочи.

— Значит, надолго это не затянется, — мрачно кивнул визирь.

Вытащив свой огромный хопеш, Архан подозвал сигнальщика.

— Труби атаку! — приказал он.

Рог пропел свой призыв, и кавалеристы хлынули вниз с песчаного склона барханов. Шепсу-хур повернул коня и помчался вперед, догоняя свой отряд. Архан ударил коня коленями в бока, заставив перейти на рысь. Телохранители сомкнули вокруг него кольцо.

Бхагар был процветающим, но небольшим городом. Его князья не боялись разбойников, и не настолько он был богатым, чтобы привлечь внимание более крупных городов с севера и востока, а поэтому его правители не считали нужным тратить большие деньги на строительство крепостной стены. Сейчас всадники пустыни пытались создать живой барьер на пути воинов визиря, но Архан видел, что они обмякли в своих седлах, а головы их великолепных коней клонятся к земле. Лучше бы Шахид бен Алказзар поберег своих воинов, подумал Архан. Город ему не спасти, но он мог бы попытаться отомстить за него как-нибудь позже, а сейчас гордый князь пустыни погибнет вместе с ним.

Достигнув подножия барханов, всадники Кхемри рассыпались по песчаной пустыне. Бессмертные скакали впереди, за ними тащились угрюмые безмолвные трупы. Живые кавалеристы отстали, теряя присутствие духа при виде своих мертвых соратников. Далеко впереди горделивые кони пустыни вскинули головы и начали бить копытами по песку, учуяв запах мертвечины.

А волки пустыни все медлили и не предпринимали никаких действий, несмотря на приближение врага. Архан всматривался во мглу, пытаясь обнаружить бен Алказзара и его свиту. Как выглядит стяг князя? Визирь никак не мог вспомнить.

Три сотни ярдов… две с половиной. Из толпы бессмертных послышались бешеные вопли и завывания. Кони перешли на галоп. На шеренгу всадников пустыни надвигалась тень — туча скарабеев. Архан смотрел, как всадники превращаются в зловещие силуэты, застывшие на фонероскошной зелени оазиса.

И тут фигура в арьергарде всадников пустыни вскинула к небесам блестящий скимитар. Он поймал последний луч света, сверкнул гневным огнем Птра, и Архан услышал слабый крик, прорезавший усиливающийся грохот лошадиных копыт.

В рядах наступающей кавалерии зашипел знойный ветер. Архан ощутил его шершавое прикосновение к своей щеке, и вдруг шипение переросло в громкий рев, а мир исчез в яростном песчаном вихре. Громко выругавшись, Архан прикрыл лицо ладонью. Люди удивленно и испуганно кричали, кони ржали. Песчаная буря хлестала обнаженную кожу, пронзая ее миллионом невидимых клинков, даже кожаная одежда расползалась на клочки под этим безжалостным натиском. Заколдованный конь визиря взвился на дыбы и замотал головой. Архан резко дернул поводья, с трудом удерживаясь в седле.

Бешеный порыв ветра продолжался всего несколько секунд. Он пронесся сквозь войско Кхемри, а когда стена песка устремилась дальше, тяжелая кавалерия, разбросанная в разные стороны, дезориентированная, потеряла темп атаки. И тут же воины Архана услышали смертельное пение стрел и ужасающие завывания волков пустыни, ринувшихся в бой вслед за диким ветром Ксара.

Шахида бен Алказзара по праву называли Рыжим Лисом. Почти полностью выбившиеся из сил всадники Бхагара были далеко не беспомощны.

Град стрел и дротиков полетел в оглушенное войско Кхемри. Люди и кони падали на землю мертвые или корчившиеся в агонии. Всадники пустыни наступали, бронза ударялась о бронзу в бешеном бою.

Ярость и свирепость атаки Бхагара могли бы сокрушить войско Кхемри с самого начала, будь все его кавалеристы живыми, из плоти и крови. Но бессмертные и их мертвые воины не испытывали страха и с презрением отнеслись к дротикам и стрелам. Живые кавалеристы дрогнули, но мертвые подняли оружие и вступили в бой.

Мимо рванувшего вперед скакуна Архана в панике пронеслись сразу трое кавалеристов. Зарычав, визирь сразил всех троих залпом колдовских стрел, произнес жуткое заклинание Нагаша и вернул мертвецов в строй. Дымящиеся тела коней неуклюже поднялись, почерневшие всадники забрались обратно в седла. Кавалеристы на мгновение обратили изменившиеся лица к визирю и, как один, повернулись и ринулись в битву.

С громким криком волк пустыни вырвался от двух всадников Кхемри и устремился к Архану. Его темные глаза пылали ненавистью. Визирь повернул коня и воззвал к силе эликсира Нагаша. Кровь его закипела, ему показалось, что нападающий всадник движется медленно и вяло. Архан уклонился от клинка воина и пронзил ему грудь, одновременно произнося темное заклинание, подчиняющее мертвого его воле. Окровавленный труп волка пустыни, едва успев удариться о землю, тут же зашевелился. Мертвец неуклюже поднялся на ноги и, спотыкаясь, отправился на поиски своих бывших соратников.

По всему полю боя мертвые вставали с земли и снова бросались в бой. Люди Бхагара в ужасе кричали, видя, как окровавленные трупы поднимаются на ноги, хватаются за поводья или бьют кинжалом или кулаком. Волки пустыни рубили нежить мечами и топорами, отсекали мертвецам руки, разрубали черепа, но один труп падал, а другой тут же заступал на его место, а у бхагарцев после долгой неистовой скачки по пустыне сил оставалось все меньше.

Сражение было в разгаре, ни одна сторона не желала уступать. Войска перемешались, невозможно было понять, кто берет верх. Архан оглянулся в поисках своего сигнальщика и увидел юношу на земле, недалеко от себя, со стрелой, торчащей из глаза. Зарычав, визирь понял, что ему вряд ли еще потребуется рог. Мертвые и так повинуются его воле, и с каждой минутой их становилось все больше.

Внезапно Архан услышал справа свистящий звук, и в небо, как кулак, взвился столб песка и пыли. Он захватил людей и коней и швырнул их вверх, как игрушки. Визирь оскалил свои острые зубы. Это наверняка сделал верховный жрец Ксара, а значит, бен Алказзар где-то тут, рядом. Понукая коня, Архан устремился к медленно оседающему столбу песка. Следом скакали уцелевшие члены его свиты.

И снова он воззвал к силе эликсира в своей крови и помчался сквозь море раздувшихся тел и мелькающих клинков, сметая на своем пути всех — и врагов, и друзей. Каждый, кого Архан убивал, поднимался и вступал в сражение — с лицом, мучительно искаженным в миг смерти. Наконец визирь добрался до группы всадников пустыни, вокруг которых волной вздымались трупы. Архан тотчас же узнал бен Алказзара в черных кожаных доспехах и развевающейся головной повязке. Князь с окровавленным скимитаром сидел верхом на свирепом белом боевом жеребце, запятнанном кровью. Бен Алказзара окружала дюжина соратников. Они резали и рубили надвигавшуюся на них орду молча, с мрачной решимостью. Воины уже поняли, что обезглавленный труп больше не встанет, и махали мечами, как палачи, снося головы одному мертвецу за другим. Архан с изумлением заметил, что два обезглавленных трупа возле князя принадлежал бессмертным — их отличала белая, как алебастр, кожа.

Рядом с бен Алказзаром находился человек в коричневой одежде верхом на запыленном жеребце. Вместо меча он размахивал изогнутым деревянным посохом. Визирь увидел, как этот человек ткнул своим посохом в группу всадников и воззвал к Ксару. Тотчас же песок под ногами коней взорвался с ревом, напоминающим штормовой ветер, и взметнул изломанные тела на тридцать футов в воздух.

Ругаясь, Архан осмотрелся в поисках метательного оружия, заметил труп коня с торчавшим из него дротиком и поскакал туда. Несмотря на сверхчеловеческую силу визиря, зазубренный наконечник было не так-то легко выдернуть, но в конце концов окровавленное оружие оказалось в руках Архана.

В нескольких десятках шагов справа от него снова взорвался песок, разметав половину свиты визиря. С диким воплем Архан повернулся в седле, изо всех сил метнув дротик в иерофанта.

Жрец в последнюю секунду заметил летевшее в него оружие и поднял посох в отчаянной попытке блокировать бросок Архана. Если бы дротик метнула рука человека, у жреца это могло бы получиться. Но ему не повезло — он двигался недостаточно быстро, и бронзовый наконечник дротика вонзился ему в грудь.

Шахид бен Алаказзар увидел, как упал его жрец. Подняв голову, он встретился взглядом с Арханом, стоявшим в каких-то десяти ярдах от него. Визирь посмотрел в темные глаза князя, улыбнулся и произнес Призывающее Заклинание. Мгновением позже конь князя в ужасе взвился на дыбы. Бен Алказзар пошатнулся, когда восставший жрец попытался сдернуть его с седла. Они какое-то время боролись, потом, испустив дикий вопль, бен Алказзар отвел назад меч и рассек череп старшего брата.

Тело жреца безвольно опустилось на землю. Князь безумным взглядом окинул поле боя, но увидел только море тянувшихся к нему окровавленных рук и вялые, безжизненные лица. Некоторые из тех, кто жадно пытался его схватить, когда-то были его друзьями или родственниками. Бен Алказзар повернулся к Архану и прокричал:

— Довольно! Прекрати этот кошмар, и я сдамся!

Князь сорвал с головы шарф, открыв искаженное страданием красивое лицо.

Архан поднял руку. Хватило единственной мысли, чтобы мертвые воины отступили на шаг и замерли. Лязг оружия стих. Визирь подъехал к князю. Архан улыбался.

— Что ты готов отдать, чтобы твои люди остались в живых? — спросил он.

— Бери все, что захочешь, — сдавленным голосом ответил бен Алказзар. По его загорелым щекам струились слезы. — В Бхагаре достаточно золота, чтобы сделать тебя царем, Архан Черный. Я заплачу любую цену, какую ты назовешь.

Темные глаза Архана заблестели.

— Договорились, — произнес он, и судьба Бхагара была решена.

Цари прибыли в Кхемри почти одновременно, ранним вечером пятого дня после возвращения Нагаша. Цари-близнецы Нумаса, Сехеб и Нунеб, добирались через плодородные прибрежные земли к северу от Реки Жизни. С ними ехала верховая свита, состоявшая из ушебти, визирей, писцов и рабов. Они пересекли великую реку на пароме и оказались в пустом городском порту как раз тогда, когда царские баркасы Зандри причаливали. Визири двух царских свит приглядывались друг к другу с дипломатической сдержанностью, а потом шипящими голосами стали отдавать приказы рабам, веля как можно скорее выгружаться.

В течение нескольких минут площадь заполнилась лошадьми, колесницами, паланкинами и десятками рабов — процессии стремились опередить одна другую. Главный визирь Зандри предпринял хитрый тактический ход, приказав оставить царский гардероб на баркасе, и тем самым сэкономил почти полчаса. Главный визирь повелителей коней заметил коварный маневр и, не желая отставать, отправил через реку сообщение и приказал переправить через нее только колесницы царей-близнецов, распорядившись, чтобы остальная свита шла во дворец пешком. В руки паромщикам совали золотые монеты, дабы те удвоили свои усилия, а барочников оторвали от дел и заставили разгружать царское хозяйство. Рабы спотыкались, падали в реку, но никто не терял и минуты, чтобы им помочь.

В конце концов, несмотря на героические усилия и жертвы с обеих сторон, цари оказались в порту практически одновременно. Визирям, чья схватка свелась к ничьей, пришлось любезно поклониться друг другу через площадь. И только тогда чиновники заметили, как встревожены царские телохранители, и поняли, насколько безмолвным и мрачным сделался Живой Город. Они окинули взглядом опустевшие верфи, освещенные лишь серебристым сиянием Неру, и вспомнили слухи, что ходили о нестареющем царе Кхемри.

Едва царские персоны ступили в порт, с южной стороны площади появилась бледная одинокая фигура. Раамкет подошел к трем царям. Плащ из содранной целиком человеческой кожи укутывал его плечи, как призрачные крылья.

— Живой бог Нагаш приветствует вас, — произнес он, низко кланяясь. — Для меня великая честь сопроводить вас к нему.

И прежде чем потрясенные цари нашлись с ответом, визирь поманил царей-близнецов Нумаса, повернулся и быстрым шагом направился к дворцу. Порядок следования был установлен, визирь прошипел приказ, и царские колесницы загрохотали по мощеной мостовой. Амн-назиру и его недовольной свите пришлось идти последними.

Процессия тянулась по пустым улицам квартала аристократов. Приезжие глазели на обнесенные стенами здания и утыканные бронзовыми гвоздями ворота. Огромные дворцовые ворота стояли распахнутыми, но охраны около них не было. И громадная площадь перед Двором Сеттры тоже была пуста, только летучие мыши проносились над ней да в песке охотились суетливые ящерицы. Трубы не возвещали о прибытии гостей, послушники в белых одеждах не благословляли их солью и не приветствовали радостным звоном кимвалов. Обескураженные цари-близнецы Нумаса сошли с колесниц и вслед за Раамкетом поднялись на ступени Двора Сеттры, чтобы ожидать появления Амн-назира. Визири остались внизу, испуганно переговариваясь и приглядывая за нераспакованными дарами, предназначенными царю Кхемри. Бдительные ушебти царей-близнецов, одетые в белые юбки и кожаные доспехи с бирюзовыми и золотыми медальонами, окружили своих царственных подопечных и угрожающе всматривались в темные тени вокруг площади.

Пятнадцать минут спустя на площади появилась делегация Зандри. Амн-назир присоединился к своим царственным собратьям, приняв вид оскорбленного достоинства. Царь-жрец Зандри был приземист и коренаст и ходил раскачивающейся походкой моряка. Он уже достиг почтенного возраста — ста двадцати лет, и годы, проведенные на море, были далеко позади, однако царь-жрец по-прежнему оставался подтянут и крепок. В отличие от него, близнецы — повелители коней были людьми высокими и стройными, с пронзительными глазами и резкими угловатыми чертами лица. Полоски чеканного золота украшали их тонкие руки, черные волосы были завязаны в конский хвост. Правители обоих городов были богаты: в Зандри занимались торговлей рабами с дикого севера, а на равнинах вокруг Нумаса разводили прекрасных лошадей.

Раамкет не тратил времени на церемонии. Как только Амн-назир подошел к ним, визирь молча поклонился и направился мимо высоких колонн во Двор Сеттры. Статуи Асаф и Гехеба терялись в тени, ноги их были засыпаны почерневшими обломками камней.

В большом зале было темно, как в гробнице. Свет исходил лишь от царя-жреца Кхемри, сидевшего на старинном деревянном троне в окружении беспокойно мерцающей призрачной свиты.

Раамкет быстро вошел в зал, едва слышно шурша сандалиями по мраморному полу. Три царя неуверенно переглянулись, совершенно забыв о соперничестве, и по молчаливому соглашению одновременно вступили в зал. Телохранители шли сзади. Их шаги эхом отдавались в огромном пространстве. Ушебти нервно нащупывали оружие, ощущая, как чьи-то невидимые глаза наблюдают за ними из тьмы.

Подойдя к возвышению, Раамкет упал перед владыкой на колени. Светящиеся призраки пустыми глазами уставились на трех царей, испуская слабые испуганные стоны. В их мертвенном мерцании вырисовывались ноги огромной статуи Птра за троном; на золотых пластинах, покрывавших песчаник, были заметны царапины и вмятины. Справа от Нагаша виднелся край трона царицы. Время от времени мистический свет выхватывал костлявое плечо, обтянутое безупречной парчой, или великолепный золотой венец.

Нагаш ссутулился на богато украшенном троне Сеттры, задумчиво подперев щеку ладонью. Он холодно посмотрел на вошедших; его глаза напоминали куски отполированного обсидиана.

— Приветствую вас, цари севера и запада, — проскрипел некромант. — Добро пожаловать в Живой Город.

Царственные близнецы Нумаса побледнели, услышав голос Нагаша, и не сумели вымолвить ни слова в ответ. Амн-назир, старший по возрасту и более смелый, справился со страхом и произнес:

— Твое приглашение оказалось для нас большой неожиданностью. Мы думали, ты далеко на юге, отвечаешь на вызов Ка-Сабара.

— Обстоятельства потребовали моего возвращения, — ответил Нагаш. — Вы наверняка уже слышали про сражение у Врат Рассвета.

Амн-назир искоса глянул на царей-близнецов Нумаса.

— Ходили слухи, — согласился он, — будто Стража Гробниц уничтожена и цари-жрецы Разетры и Ливары захватили Белый Дворец.

— Это не слухи, — объявил Нагаш. — Хекменукеп и Рак-амн-хотеп, этот вероломный сын Кхемри, нарушили древние правила ведения войны, установленные еще Сеттрой, и лишили Кватар законного правителя. Теперь они намерены выступить против Живого Города. — Царь-жрец Кхемри медленно выпрямился на старинном троне и внимательно посмотрел на своих гостей. — Эти безрассудные люди посеяли хаос в Неехаре, и мы должны дать им отпор!

— Но… но какого ответа ты ждешь от нас? — заикаясь, спросил Нунеб. — Твои воины во многих днях пути отсюда, так?

— А у нас нет ни золота, ни времени, чтобы собрать армию, — добавил Сехеб.

— То же самое и с Зандри, — сказал Амн-назир. — И тебе это прекрасно известно, о великий.

— Стоит крокодилу отведать человеческой плоти, и он больше ничего другого не захочет, — прорычал Нагаш. — Эти цари-изгои захватили Кватар и теперь намерены захватить Кхемри. Думаете, они на этом остановятся? Если мы все вместе не поднимемся против них, они наверняка завоюют нас одного за другим.

— А как насчет Ламии? — спросил Сехеб. Взгляд юного царя беспокойно метнулся к согбенной фигуре Неферем. — Где сейчас Ламашиззар?

— Или Махрак? — добавил Нунеб. — Жреческий совет наверняка откажется признать то, что сделали Разетра и Ливара.

— Жреческий совет?! — Нагаш засмеялся презрительным булькающим смехом. — Хекменукеп и Рак-амн-хотеп — пешки в их игре. Они твердо намерены уничтожить меня, а поскольку вы мои союзники, то и вас тоже.

— Это из-за того, как ты обошелся с храмами Кхемри? — спросил Амн-назир. — Или это связано с тьмой, накрывшей Неехару несколько недель назад? Той, что убила столько юных жрецов и послушников?

— Из-за того, что Жреческий совет Махрака видит во мне угрозу своему продажному правлению, — отрезал Нагаш, прищурившись и сердито глядя на царя-жреца Зандри.

— Потому что ты — Живой Бог? — насмешливо осведомился Амн-назир.

В темных глазах некроманта мелькнуло торжество. Он ответил:

— Потому что я победил саму смерть.

— Может, и так, но это не меняет того факта, что армии Разетры и Ливары находятся на расстоянии нескольких недель ходьбы от Кхемри, — непреклонно произнес царь-жрец Зандри. — Воины Зандри не принимали участия в сражениях несколько столетий! Наше оружие затупилось, наши доспехи развалились.

— И с Нумасом дела обстоят не намного лучше, — добавил Сехеб. — Наша знать бедна, наша сокровищница опустела. — Он беспомощно развел руками. — Нам потребуются годы, чтобы восстановить армию.

Царь-жрец Кхемри выслушал их и кивнул.

— И они у вас будут, — заявил он. — Я готов удерживать врага на расстоянии столько времени, сколько вам потребуется, чтобы подготовить ваши города к войне.

Сехеб и Нунеб встревоженно переглянулись и посмотрели на Амн-назира. Царь-жрец Зандри настороженно взирал на Нагаша.

— Как такое возможно? — спросил Амн-назир.

Нагаш поднялся на ноги и усмехнулся, глядя сверху вниз на троих царей.

— Возвращайся домой и спроси своих жрецов, Амн-назир. Спроси, как их боги наказывали тех, кто бросал им вызов, и подумай, как тебе повезло, что ты стал союзником Кхемри.

Несколько часов спустя все три царя уехали. Они возвращались домой, так и не вручив свои дары, а мысли их были только о грядущей войне. На Живой Город опустилась густая тьма. Приближалась полночь, и дюжина бледных, едва волочивших ноги рабов несла паланкин черного дерева из Дворца Сеттры по пустым улицам в сторону Ворот Усириана. На востоке мерцали странные перемещающиеся огоньки и вспыхивали молнии цвета индиго.

В паланкине, скрестив ноги, сидел на подушках Нагаш. Сбоку от него лежал Посох Веков, а перед ним — большая раскрытая книга. Темные иероглифы и загадочные символы проступали на хрупких страницах пожелтевшего папируса, освещенных аурой духов, окружавших царя Живого Города. Некромант задумчиво водил пальцем по извилистым линиям, готовясь к ритуалу.

Рабы несли своего хозяина по длинной дороге в сторону некрополя, шлепая по чисто выметенным камням. Широкие поля с левой стороны дороги, когда-то колосившиеся пшеницей, теперь стояли невозделанными. На противоположной стороне, вдоль берега реки, буйно рос тростник.

Наконец процессия приблизилась к городу мертвых. Древние усыпальницы были заброшены и уже обветшали, и рабы, испуганно вглядываясь в темноту, гадали, какие злые духи наблюдают за ними из теней. Гробницы мерцали под перемещающимися потоками света: зловещие завесы зеленого и пурпурного, возникавшие словно из самого воздуха, сливались, образуя причудливые узоры над громадной пирамидой. Она была больше, чем гробница Сеттры, даже больше, чем Великая пирамида Кхемри. Сложенная из черного мрамора, добытого в Горах Рассвета, черная пирамида Нагаша казалась чернее ночи, и жутковатая буря огней, бушующая над ней, не отражалась на ее матовой поверхности. Ленты молний цвета индиго вспыхивали над четырьмя сторонами — гранями пирамиды, соединяясь над острой как игла вершиной. От монумента волнами исходила почти осязаемая мощь, омывала окружавшие его гробницы и стекала по извилистым тропам некрополя.

Рабы донесли паланкин до основания Черной пирамиды и молча опустились на колени. Ноги их дрожали не от усталости, а от страха. Нагаш тотчас же вышел из паланкина и быстро проследовал в затененную арку монумента. Огромная книга парила в воздухе рядом с ним.

За аркой располагался узкий коридор из черных камней, на которых ряд за рядом были аккуратно вырезаны иероглифы и символы. Ни золотые статуи, ни цветные мозаики не украшали стен гробницы. Черная пирамида была построена не для того, чтобы принять тело умершего царя, но затем, чтобы притягивать энергию потустороннего мира.

В огромном строении насчитывалось более сотни помещений, как в самой пирамиде, так и глубоко под землей. Страшные заклинания были наложены на коридоры и их пересечения, и все изощренное мастерство кхемрийских архитекторов было направлено на то, чтобы уничтожить незваных гостей при помощи незаметных, но гибельных ловушек. Только Нагаш знал их все и быстро шагал по темным коридорам и огромным комнатам, заполненным оккультными свитками. Он направлялся к самому центру пирамиды, в маленькую комнату, расположенную точно под вершиной этого строения, вздымавшегося на четыре сотни футов. Эта комната повторяла форму пирамиды, и пол, и каждая стена в ней были сделаны из монолитных плит черного мрамора с высеченными на них сотнями сигилов и символов. Большой и сложный знак был вырезан на каменном полу и выложен золотом самим царем-жрецом. Он провел двадцать лет, изучая искусство его создания, и только потом решился приступить к нему и никому не доверил бы такое деликатное и требующее точности дело.

Нагаш осторожно перешагнул через линии этого символа и встал в центре. Полночь почти наступила. Здесь, в самом сердце пирамиды, он чувствовал, как передвигаются над головой луна и звезды по своим веками выверенным путям. Потоки черной магии, притянутые через воздух из самого венца мира, вращались и бурлили, ударяясь о черные камни гробницы.

Воздев руки к небу, Нагаш своим скрипучим голосом произнес первые слова, сопровождающие великий ритуал.

Далеко на юге небо было ясным и звезды сверкали высоко над головой. Неру, яркая луна, низко нависла на западе, а зловещая Сахмет, Зеленая Ведьма, мрачно светила в вышине, когда Архан и его воины вывели людей Бхагара на равнину между городом и караван-сараем.

Шахида бен Алказзара, князей пустыни, членов их семей и рабов крепко связали и окружили кордоном всадников-мертвецов. Следом шаркающей походкой шли торговцы, ремесленники, крестьяне, попрошайки и воры — в общем, все обитатели Бхагара. Этот печальный караван невольников тянулся из центра города по торговой дороге больше чем на милю. Остатки кавалерии Архана ждали на равнине, окружив главное богатство города — табун превосходных большеглазых коней пустыни, чудесный дар Ксара. В Неехаре, где положение в обществе не в последнюю очередь определялось числом лошадей в конюшне, этот табун стоил дороже золота. При виде своих любимых товарищей в руках врага князья и их сыновья плакали, не стыдясь слез.

Во главе процессии шел бен Алказзар, окруженный женами и сыновьями. Лицо его словно окаменело, но темные глаза были полны боли. Любую цену обещал он Архану на поле боя, глядя на руки, залитые кровью собственного брата. Все, что угодно, лишь бы его народ остался жив. Как ни ужасны были его опасения, он никогда не думал, что дойдет до такого.

Архан вместе со своими всадниками ждал их на равнине. Их осталось меньше двух тысяч, и почти все они были окровавлены и мертвы. Волки пустыни, защищая свой дом, сражались, как демоны. Больше четверти бессмертных, сопровождавших войско, погибли, их обезглавленные тела были погребены под грудами трупов врагов. Визирь прикинул, что от его войска не осталось и половины, и лишь черная магия и воля помогли ему удержаться.

Всадники-мертвецы вывели князей пустыни на середину равнины. Караван невольников разогнали по сторонам ярдов на пятьдесят, получились длинные процессии рыдающих, обезумевших от горя людей. Архан тронул коня. Следом ехали Шепсу-хур и два десятка бессмертных с мрачными лицами. В руках они держали обнаженные клинки. Визирь чувствовал, как кровь забурлила в жилах, будто темный прилив. Слова, слишком тихие, чтобы их разобрать, прозвучали в ушах.

Архан осадил коня перед Шахидом бен Алказзаром. Князь пустыни смотрел, как визирь приближается, и в его темных глазах запылало пламя гнева.

— Пусть все твои боги проклянут тебя, Архан Черный, — произнес он голосом, охрипшим от горя. — Что это за милосердие — превратить мой народ в рабов?

— По крайней мере, они останутся живы, — холодно ответил визирь. — Хотя бы на время. Таково милосердие Нагаша.

Пульс его бился все быстрее, сотрясалось тело. Остальные бессмертные тоже это почувствовали. Они покачивались в седлах, захваченные этой силой. Рука Архана стиснула рукоятку меча.

— Я сдержал свое обещание, — сказал он и оскалился, обнажив острые зубы. — Теперь ты должен заплатить свою цену.

Непокорное выражение исчезло с лица Шахида. Он опустил взгляд на свои закованные в цепи руки и вскричал:

— Ты лишил меня свободы! Что еще я должен тебе заплатить?

Слова зазвенели в ушах Архана. Кровь стучала в висках, перед глазами все затянуло багровой пеленой, и вместо ответа у него вырвалось только рычание. Он вскинул меч.

За спиной визиря в зеленом лунном свете сверкнула бронза — всадники вытащили свои кривые кинжалы и вонзили их в шеи коней пустыни. Кони пронзительно кричали, мотали головами, ленты дымящейся крови разлетались по песку, а ножи взмывали и опускались, уничтожая бесценный табун Бхагара.

Из толпы горожан, на глазах которых убивали коней, послышались вопли отчаяния. Лицо Шахида бен Алказзара сделалось пепельного цвета. Потрясение от происходящего пронзило его сердце глубже, чем мог бы пронзить кинжал. Архан увидел, что свет покинул глаза князя пустыни еще до того, как меч опустился на его шею.

Вопли и умоляющие крики раздались среди вождей и их домочадцев, когда бессмертные вклинились в толпу, безжалостно размахивая мечами. Мужчины сами кидались на клинки, до последнего вздоха защищая своих жен, матери пытались своими телами прикрыть молчавших от ужаса детей. Щетки на ногах у коней бессмертных покраснели от горячей крови. Народ Бхагара, вынужденный смотреть на эту резню, в отчаянии рвал на себе одежду и волосы. Но всего ужаснее были призрачные фигуры, в муках отделявшиеся от изуродованных тел. Пронзительно вопящие души затягивал вихрь, который поднялся в звездное небо и устремился на север.

Воющий ветер заполнил пространство внутри черной пирамиды, одежды Нагаша развевались — ритуал дошел почти до кульминации. Темная магия стекала по стенам огромной гробницы, привлеченная символами, высеченными на ней, и проникала внутрь по хитро проделанным в каменных стенах каналам. Могущество вливалось в Нагаша, с его помощью он мог дотянуться за сотни миль и поглотить энергию смерти знатных семей Бхагара и их зачарованных коней. Он привлек к себе их замученные души, заставил их войти в черный камень пирамиды и пожертвовал в ритуале, к которому так усердно готовился. Ночное небо над громадой пирамиды затянуло тяжелыми тучами. Молнии цвета индиго отскакивали от черного камня обратно в небо и разжигали нечестивое пламя в клубящемся тумане. Боль, агония и смерть, извлеченные из тысяч страдающих душ, изливались во все усиливающуюся грозу.

Глубоко внутри пирамиды Нагаш поднял над собой Посох Веков и прокричал одно-единственное магическое слово. Вспышка света, хор воющих душ — и в одно мгновение гроза, бушующая наверху, прекратилась, оставив мир безмолвным и оглушенным.

За сотни миль отсюда часовые, охраняющие стены Кватара, заметили, что над городом с запада собираются темные тучи. Многие из них, родом из Разетры, привыкли к внезапным ураганам джунглей и поэтому не обратили особого внимания на приближающуюся грозу.

Медленно и неотвратимо тучи сгущались над городом, затягивали небо, закрывали звезды. Несколько часов спустя упали первые тяжелые капли дождя. Они глухо стучали по камням и шлемам солдат. Некоторые подняли лица к небу, ловя воду губами. Она была теплой и горьковатой, с привкусом меди и пепла. Часовые утерли подбородки, потянулись к угасающим факелам и обнаружили, что их ладони сделались скользкими от крови.

Красный дождь орошал Кватар, окрашивал Белый Дворец в алый цвет, и на улицах собирались лужи крови. Он лил на горожан, спавших у себя на крышах, струился по лицам жрецов, торопившихся домой из храмов и с широко распахнутыми глазами смотревших в небеса.

Жуткий ливень прекратился ровно за минуту до рассвета, и когда он кончился, весь город походил на жертвенный алтарь.

К вечеру начали болеть и умирать первые горожане.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Тайны в крови

Кхемри, Живой Город, 44 год Ку’афа Коварного

(—1966 год по имперскому летосчислению)

Посланники Кватара шли к царскому трону во главе процессии придворных, облаченных в ткани цвета кости, с красивыми золотыми масками на лицах, под бой обтянутых кожей барабанов и низкий звон бронзового колокола. Позади двигались два десятка бледнокожих рабов-варваров — голых, за исключением разноцветных полосок ткани на горле и руках, напоминающих перья певчих птиц. В мозолистых руках они держали открытые шкатулки сандалового дерева, украшенные полированной бронзой и полные золотых монет, а также специй и прочих экзотических вещей. День клонился к вечеру, и во Дворе Сеттры было душно из-за облаков курящихся благовоний. Прием длился уже больше четырех часов, и городская знать бросала нетерпеливые взгляды в сторону возвышения, переминаясь с ноги на ногу. Снаружи новый послушник, взяв на себя роль Птра’кафа, сладким певучим голосом призывал богатых и могущественных служить царю. Нагашу казалось, что в голосе юноши слышатся нотки отчаяния.

Верховный жрец скрывался в густых тенях позади высоких мраморных колонн, наблюдая за играми, разворачивающимися перед царским возвышением. Во времена Хетепа на ежемесячном большом приеме при дворе зал заполнился бы на три четверти и сюда явились бы все вторые сыновья аристократических семейств и посланцы всех городов Неехары. В последний раз подобная толпа собралась здесь в день погребения старого царя, а спустя два года большой зал едва заполнился на треть. Газид и остальные прислужники царя расставили прибывших от возвышения до середины зала, чтобы казалось, что их больше, чем есть на самом деле.

— Бойся знати, дары приносящей, — пробормотал Кефру над плечом Нагаша. — Похоже, старик Амамурти решил, что с него довольно. Интересно, он отправится назад в Белый Дворец или снимется с лагеря и переметнется в Зандри?

Почти невидимый в густой тени, Нагаш презрительно фыркнул в сторону посла и его свиты и произнес:

— Судя по богатству его даров, Амамурти окажется на борту баркаса, следующего в Зандри, еще до заката, а о своем расточительстве пожалеет сразу же, как доберется до берега. Старому козлу придется дорого заплатить, чтобы посостязаться за благосклонность Некумета с посольствами, которые там уже обретаются.

С момента гибели Хетепа на берегу Реки Жизни власть и влияние Кхемри вытекали из слабых рук его преемника, как песок. Первым с двором Тхутепа распрощался посланник Разетры, пообещав вечное расположение и поддержку Кхемри. Потом откланялись князья Бхагара, а следом за ними — посланники Бел-Алияда и Ливары. Спустя несколько месяцев до Кхемри дошел слух, что все эти сановники поселились в Зандри и оказывают почтение двору Некумета. Впервые за всю историю власть медленно, но верно ускользала из Живого Города, и, несмотря на все свои пылкие речи и возвышенные идеалы, Тхутеп был бессилен остановить это.

Даже знатные дома Кхемри стали терять уважение к царю. Ни одно из по-настоящему могущественных семейств не являлось по царскому призыву на большой прием. Сначала были искусные отговорки и искренние сожалеют, но теперь они просто игнорировали призыв Птра’кафа. Многие из не столь могущественных домов последовали их примеру, и верховный жрец, рассматривая собравшихся в зале скучающих аристократов, обнаружил, что не знает и половины из них.

Не то чтобы Нагаш постоянно присутствовал в свите Тхутепа после возвышения брата. В последние два года он почти каждую ночь проводил в потайных комнатах Великой пирамиды, пытаясь овладеть колдовским искусством друкаев. Долгие месяцы изучал их вырождающийся язык, долгие часы проводил, слушая их шипящие рассуждения о природе магии. Все, что они говорили, только укрепляло его уверенность: не боги являются источником могущества мира. Эта страна пропитана магией, невидимой и вездесущей, как ветер пустыни. Чувствительные к ней могли направлять ее течение при условии, что у них имелся проницательный ум и сильная воля. Так говорили друкай, и все же, несмотря на все свои усилия, Нагаш ничего не чувствовал.

Верховный жрец остановился за круглой мраморной колонной. Его красивое лицо оставалось в тени.

— Двор полон шакалов и шелудивых псов, — заметил он, с кислым выражением изучая толпу. — Кто все эти болваны?

Кефру подошел к хозяину и ответил:

— В основном третьи и четвертые сыновья без всякой надежды на наследство. Большинство из них здесь из-за общественных долгов и других мелких провинностей. Твой брат посоветовал им явиться на большой прием, пообещав замять дело. — Юный жрец презрительно усмехнулся. — Многих из них я прекрасно знаю.

— Например? — полюбопытствовал великий жрец, прищурившись.

— Ну… — протянул Кефру и качнул головой в сторону группы аристократов, стоявших с противоположной стороны зала. — Вот, например, та стая крыс. Во всем Кхемри не найти худших пьянчуг и игроков. Самый высокий, в центре — это Архан Черный. За кошель монет он готов перерезать глотку родной матери.

Нагаш выгнул тонкую бровь и переспросил:

— Архан Черный?

— Будь мы чуть ближе, чтобы ты смог разглядеть его зубы, ты не стал бы спрашивать, — негромко фыркнул Кефру. — Он жует корень юсеша, как простой рыбак, и улыбка его напоминает щербатый винный кубок. Почти все свои добытые нечестным путем деньги тратит на храм Асаф, и говорят, что ему приходится платить вдвойне, чтобы хоть какая-то жрица согласилась к нему подойти.

— Мой брат делает посмешище из нас всех, — прошипел Нагаш и с омерзением тряхнул головой.

При мысли об изуродованном трупе отца и той ужасной силе, что его убила, руки его сжались в кулаки — эта сила никак ему не подчинялась! Стоило подумать, чего бы он мог достичь, обладай хоть капелькой этого могущества, как к горлу подступала желчь. Он обернулся к Кефру:

— Любой из них подойдет. — Нагаш пренебрежительно повел рукой. — Обещай все, что угодно, только будь осторожен.

— Я знаю нужного человека, хозяин, — торопливо кивнул Кефру. — Можешь на меня положиться.

По выражению его лица Нагаш понял, что юный жрец отлично понимает, чем ему грозит неудача. Коротко кивнув, он отпустил Кефру, и они разошлись в разные стороны. Юный жрец молча скользнул в толпу, а верховный жрец, оставаясь в тени колонн, продолжил свой путь к царскому возвышению. Посланник Кватара добрался до дальнего конца зала, и его низкий поставленный голос отражался от колонн и высокого темного потолка.

— Великий царь Живого Города, от имени Кватара подношу тебе эти сокровища и пятерых рабов с севера в знак нашего уважения. Мы с большим сожалением должны покинуть тебя и надеемся, что благодаря этим дарам ты будешь помнить нас и в наше отсутствие.

Время близилось к вечеру, и как только посол получит разрешение уйти, большой прием будет закончен. Потом царица Тхутепа раздаст благословения всем детям, родившимся после последнего новолуния. Нагаш собирался остаться в тени и понаблюдать за Дочерью Солнца. Он не видел ее со дня погребения Хетепа, но часто думал о ней. Она была изысканной — безупречным цветком, выросшим в храмах Ламии, и не походила ни на одну известную ему женщину. Верховный жрец нередко гадал, каково это — обладать такой женщиной.

Погрузившись в свои похотливые мысли, Нагаш не замечал облаченную в белое фигуру, стоявшую на его пути, до тех пор, пока чуть не наткнулся на нее. Церемониальное одеяние жрицы Птра полностью скрывало ее приземистую фигуру, виднелись лишь морщинистые кисти, плотно сцепленные на талии. Лицо скрывалось за золотой маской, слабо мерцавшей в свете масляных ламп. Женщина низко поклонилась приблизившемуся Нагашу.

— Да пребудут с тобой благословения Великого Отца, о великий, — произнесла она с певучим ламийским акцентом.

Нагаш нахмурился, глядя на нее.

— Мне не нужны благословения от тебя, женщина, — отрезал он.

Похоже, ответ только позабавил ее.

— Пусть будет так, — сказала она. — Я предстала перед тобой по просьбе царицы. Неферем желает поговорить с тобой.

— В самом деле? — пробормотал Нагаш, и на его красивом лице отразилось удивление. — Неожиданная честь. Когда я должен с ней встретиться?

— Сейчас, если ты не против, — ответила женщина, указывая в темноту позади возвышения. — Она ждет в приемной за большим залом. Проводить тебя?

Нагаш фыркнул.

— Я родился в этих залах, женщина, и сам найду дорогу, — бросил он и быстро зашагал в сумрак, оставив жрицу неуклюже кланяться ему вслед. Нагаш пытался понять причину столь неожиданного приглашения, и глаза его смотрели задумчиво. Как правило, Дочь Солнца не устраивает личных встреч ни с кем, кроме самого царя.

Нагаш прошел мимо царского возвышения, и тени сделались еще гуще. Тхутеп сидел на самом краешке трона Сеттры и любезно улыбался посланнику Кватара, все еще не закончившему свою длинную прощальную речь. Небольшая группа телохранителей и чиновников, согласно царской воле, стояла в темноте сразу за возвышением. Нагаш быстро прошел мимо них и приблизился к трем широким каменным дверям в дальней стене зала. Около каждой двери стояли на страже статуи богов: Неру у двери слева, Птра в центре и Гехеб справа. Двое ушебти с огромными ритуальными мечами в руках охраняли среднюю дверь. Их кожа по благословению бога солнца мягко сияла. Около них спокойно и терпеливо стояла жрица. Нагаш подошел, она грациозно поклонилась ему и негромко заговорила с преданными. Те кивнули и отошли в сторону. Верховный жрец мельком взглянул на женщину и распахнул каменную дверь.

Небольшую приемную освещали не менее дюжины масляных ламп, стоявших в нишах, вырезанных в стенах. Превосходные ламийские ковры, привезенные на восток из Шелковых Земель, устилали пол. В воздухе густо пахло курившимися благовониями. Низкие софы широким кольцом стояли в центре комнаты и все были повернуты к мягкому креслу с орнаментом из золотых листьев. Неферем, Дочь Солнца, сидела лицом к двери, выпрямив спину и легко положив руки на подлокотники. На голову она надела ослепительный венец царицы Кхемри, а на грудь — золотое украшение, усыпанное драгоценными камнями и лазуритом. Глаза она подвела темной краской, а кожа ее в свете ламп казалась бронзовой. Царица едва заметно улыбнулась Нагашу, и верховный жрец с удивлением понял, что пульс его участился. Нет, болван Тхутеп не заслуживает такой жены!

Нагаш приблизился к царице, отметив, что в дальнем конце комнаты, на приличном расстоянии, стоят на коленях не меньше полудюжины служанок царицы. Он вежливо поклонился Дочери Солнца.

— Ты звала меня, о святейшая? — осведомился Нагаш.

— Да пребудут с тобой благословения Великого Отца, верховный жрец, — ответила Неферем голосом томным и сочным, как мед. Она говорила с мелодичным ламийским акцентом, и каждое ее движение было изящным и выверенным. Царица указала на софу справа от себя. — Прошу тебя, садись. Желаешь вина или, может быть, перекусить?

— Я не пью вина, — сказал Нагаш. — Оно затуманивает разум и оскверняет чувства, а я не терплю ни того ни другого. — Верховный жрец опустился на край софы. — Но в любом случае благодарю.

Прислужницы в другом конце комнаты беспокойно зашевелились, но царица осталась невозмутимой.

— Мой супруг на днях говорил о тебе, — начала она. — После смерти вашего великого отца он почти не видит тебя.

Нагаш пожал плечами.

— Мой брат и я никогда не были особенно близки, — отозвался он, — а обязанности в храме отнимают почти все мое время. — И прищурился. Конечно, он тщательно скрывал свои посещения Великой пирамиды оба эти года, но вдруг Тхутеп шпионит за ним?

— Разумеется, я знаю, сколь многого требуют от тебя боги, — с понимающим видом произнесла царица, — а твое влияние как верховного жреца погребального культа Кхемри распространяется далеко за пределы Живого Города на всех жрецов Неехары. Кое-кто может сказать, что твоя власть даже соперничает с властью Жреческого совета Махрака.

Нагаш едва заметно улыбнулся.

— Все люди умрут, о святейшая, — сказал он. — В этом источник нашего влияния. — Он небрежно махнул рукой. — Меня занимает великая тайна жизни и смерти, и времени на мелкие политические махинации духовенства у меня просто нет.

Молчавшие женщины снова зашевелились. Неферем внимательно посмотрела на верховного жреца, подперев подбородок кончиками пальцев, и спросила:

— Но цари Неехары почитают своих жрецов за проницательность и мудрость, разве нет?

— Одни больше, другие меньше, — пожал плечами Нагаш. — К примеру, цари-жрецы Ламии довольно равнодушны к требованиям своих святейших.

— Полагаю, все зависит от советов, — возразила царица, — и того, кто их дает.

Нагаш скрестил руки на груди и холодно взглянул на Неферем.

— И какой совет ты хочешь дать мне, о святейшая?

Дочь Солнца улыбнулась.

— У твоего брата довольно дерзкие мечты, — сказала она. — Ваш отец принес в Неехару мир и процветание. Тхутеп, опираясь на это, желает снова объединить страну.

Нагаш выгнул бровь, глядя на царицу.

— Он хочет восстановить империю Сеттры?

— Не империю, — ответила Неферем. — Союз равных, объединенных торговлей и взаимными интересами. — Ее глаза заблестели. — Мы все станем одним народом, связанным с богами Соглашением. Благословенная Земля принадлежит всем нам. Империя Сеттры давала лишь намек на блаженство, которого мы можем достичь, если забудем о соперничестве.

Верховный жрец насмешливо хмыкнул:

— Ты хочешь, чтобы народ Кхемри поверил, будто он равен блохастым конокрадам из Бхагара? Это невозможно!

Неферем выпрямилась в своем кресле, и ее прекрасное лицо сделалось надменным.

— Они уже равны, — отрезала она, — и оба города только выиграют, если поймут это. Чего добилась Неехара за столетия войн, кроме застоя и смертей?

— Смерть — это способ существования мира, — ответил Нагаш. — Зачем человек будет что-то покупать, если он может это захватить? — Верховный жрец встал на ноги. — Хетеп это понимал. Цари-жрецы Неехары склонились перед его властью, потому что он был великимполководцем, и они боялись мощи его армии.

— И посмотри, как недолго продержалось это после его смерти, — сказала Неферем. — Двор Кхемри опустел. Страх может подчинить себе людей, но не может надолго объединить их.

— Без постоянного подкрепления — не может, — прошипел Нагаш. — Тхутеп выказал свое бессилие, когда решил не мстить Зандри за гибель нашего отца. — Он сделал резкий жест в сторону Двора. — Могущественные дома презирают его, а он ничего не делает. И я не удивлюсь, если многие из них вступили в заговор против него. Как он рассчитывает создать союз царей, если не может справиться с собственным двором?

Царица застыла:

— И что, по-твоему, он должен делать?

— Мои желания не имеют значения, — рявкнул Нагаш. — Но если Тхутеп надеется и дальше править Кхемри, ему придется пролить кровь. Должны полететь головы, и здесь, и за пределами Живого Города. Только так города богатеют и становятся могущественными, а не потому, что идут к соседям и молят о помощи.

Подбородок Неферем напрягся, когда царица услышала пренебрежительный тон Нагаша, но голос ее оставался ровным.

— Не буду отрицать, что осуществить мечты моего супруга трудно, — произнесла она. — Мы не закрываем глаза на честолюбивые замыслы Зандри, верховный жрец. Я надеялась, что тебя можно убедить вмешаться от имени твоего брата. Если остальные города объединятся против Некумета…

— С какой целью? Чтобы выбросить мечи и превратиться в нацию купцов? — Нагаш с отвращением скривил губы. — И ты думала, что я отдам свой голос за такую глупость? Ты оскорбляешь меня, о святейшая.

Лицо Неферем окаменело.

— Сожалею, если обидела тебя, — без выражения произнесла она. — Не буду больше отнимать у тебя время, верховный жрец. Мой супруг много говорил мне о твоем блестящем уме, и я знаю, что значит отказаться от собственных амбиций ради служения храму. Я надеялась отвести тебе важную роль в построении будущего Кхемри.

Верховный жрец низко поклонился царице.

— Чтобы построить будущее Кхемри, мне потребуется корона, — холодно сказал он. — Но пока эта привилегия принадлежит царю-жрецу Зандри.

Нагаш круто повернулся и направился к выходу. Вслед ему летел испуганный шепот служанок. Он вернулся в тени Двора Сеттры. Пока Нагаш беседовал с Неферем, большой прием завершился, и в зале стоял гул голосов — юные аристократы спешили выйти на солнце и отправиться на поиски более интересных развлечений. Несколько взволнованных молодых матерей стояли у подножия возвышения и прижимали к себе младенцев, дожидаясь благословения Дочери Солнца. Тхутеп уже ушел, покинув Двор через дверь Неру в дальнем конце зала.

Царское возвышение опустело. Нагаш остановился рядом с ним.

— Корона, — пробормотал он задумчиво, разглядывая трон Сеттры.

Верховный жрец поднялся по каменным ступеням и встал рядом с древним троном. Положив руку на его подлокотник, он смотрел в спины уходивших аристократов, и в глазах Нагаша отражались его темные мысли.

Колдун-друкай стоял в центре каменной комнаты и хмурился.

— Ты уверен, что она выходит точно на север? — спросил Мальхиор на своем шипящем языке.

Нагаш поднял глаза от книги.

— Конечно, — сказал он, — пирамида выровнена строго по сторонам света. Жизненно важно поддерживать в ней специфическую ауру. Что, у тебя на родине не разбираются в геомантии?

— Геомантия, — презрительно фыркнул колдун. — Как это примитивно. — Он шагнул вперед и ткнул обтянутым черной перчаткой пальцем в стену из песчаника. — Этот камень — плохой проводник магии. Мрамор действует лучше.

Нагаш нахмурился, глядя на бледнокожего колдуна. Два года плена ничуть не умалили высокомерия троих друкаев. Едва приняв условия соглашения, они немедленно потребовали у Нагаша всего на свете — от хорошей еды до библиотеки и прочих развлечений, причем расценивали все полученное так, как будто он был им что-то должен. Верховный жрец потакал им, но в разумных пределах. Со временем их тюрьма расширилась и стала включать в себя больше дюжины комнат, и он приложил немалые усилия, чтобы меблировать их и создать некоторое подобие комфорта.

Самое большое помещение, то, где он оживил друкаев, превратилось в их мастерскую и все было заставлено полками с рукописями. Нагаш присел на корточки в центре комнаты, открыв большую книгу в кожаном переплете. Плотные страницы были густо исписаны словами, которые продиктовали Нагашу друкаи. Начав обучение, Нагаш решил переносить на бумагу все, что ему расскажут, — и для того, чтобы всегда иметь возможность что-то уточнить, и чтобы убедиться в честности своих наставников. На полу у его колена стоял небольшой горшочек с чернилами и лежала кисть из конского волоса.

— Мрамор и золото, — прошипела Друтейра. Гибкая беловолосая колдунья, словно греющаяся на солнышке кобра, разлеглась на низкой тахте, стоявшей поперек комнаты, и обводила изящно заостренным ногтем ряд неехарских иероглифов. — Ваша проклятая страна находится слишком далеко от севера. Я едва ощущаю здесь проблески магии.

— Может, причина в пирамиде? — предположила Ашниэль, поднимая темные глаза от рукописи, которую изучала, и с ненавистью посмотрела на Нагаша. Друкия выпрямилась, потянувшись, словно кошка. — Следовало бы учить тебя на открытом воздухе, а не запертыми в этом ужасном могильном холме.

Нагаш взялся за перо и чернила, что-то весело проворчав себе под нос.

— Именно это говорит и лев, оказавшийся в охотничьей яме, — сказал он вслух. — Может быть, виной всему ваше восприятие, друкаи? Пирамида — это мощное средоточие магических энергий. Наших царей на протяжении многих веков хоронят в таких усыпальницах, чтобы в них поддерживались Заклинания Возрождения.

За первые несколько дней плена варвары, похоже, выбрали определенные роли. Мальхиор занимался обучением Нагаша, установив напряженный темп лекций и упражнений. Друтейра помогала Мальхиору во время самых сложных занятий и, несмотря на постоянные неудачи, до сих пор не отказалась от своих попыток соблазнить Нагаша. Тем временем Ашниэль относилась к верховному жрецу с исключительным презрением, зарывалась в рукописи и жадно изучала культуру Неехары, ее религию и, что особенно важно, конструкцию усыпальниц.

Нагаш с самого начала понял, что Мальхиор и Друтейра должны его отвлекать, каждый по-своему, а Ашниэль, предоставленная самой себе, попытается найти способ сбежать из гробницы Хетепа. Зловредная колдунья старательно заметала за собой следы, но все равно недостаточно тщательно, и Нагаш с Кефру уже обнаружили, что Ашниэль умудрилась взломать первый уровень ловушек, окружавших их жилище, и медленно, но верно изучала нижний уровень усыпальницы. Состязание в изобретательности, в котором они находились на шаг впереди ведьмы, то и дело меняя расположение и характер ловушек, сделалось довольно увлекательным времяпрепровождением для Нагаша и его любимого слуги.

Верховный жрец обмакнул кисть в чернила, сверился с лежавшей перед ним книгой и начал чертить на полу сигил.

— Ты уверен, что это сработает? — спросил он, осторожно выводя замысловатые линии.

— В этом месте я ни в чем не уверен, — проворчал Мальхиор. Колдун скрестил на груди руки и стал внимательно наблюдать за вырисовывающимся на полу сигилом. — Друтейра права, это место — пустыня во всех смыслах слова. Ветры магии здесь очень слабы, едва колышут эфир, и, как я неоднократно говорил, ваше племя и в лучшие времена плохо усваивает магию.

В воздухе словно остался висеть намек: «Ты просто не способен к этому». Нагаш крепче стиснул кисть и сосредоточился на сигиле.

— Если и это не сработает, тогда что? — отрывисто спросил он.

Мальхиор пожал плечами.

— Больше ничего нет, — сказал он. — Этот ритуал даже не относится к общепринятой магии. Его практикуют только наводящие тени колдуны и ведьмы-дешевки из тех, кому не хватает силы покорить ветры магии. — Он развел руками. — Если эта попытка провалится, виноват будешь ты, человек. Я испробовал все, что мог.

Тут из коридора за мастерской послышались голоса. Нагаш оторвался от своего занятия — в комнату вошел Кефру, ведя за собой кого-то в капюшоне.

— Вот он, хозяин, — поклонился Кефру. — Позволь мне представить тебе Имхепа из дома Хапт-амн-кеша. Он будет служить тебе со всем почтением.

Закутанная фигура покачнулась. Имхеп потянулся и дрожащими руками стянул с себя капюшон. Он был лет шестидесяти или около того, с большими водянистыми глазами и срезанным подбородком. Парик с короткими черными волосами криво сидел на бритой голове.

— Это большая честь, верховный жрец, — произнес он не очень внятно. — Твой слуга сказал, что ты пригласил лично меня?

— Ты его что, опоил? — нахмурившись, спросил Нагаш у Кефру.

— Ну… да, — ответил юный жрец. — Я решил, что, учитывая обстоятельства, это будет предусмотрительно.

Верховный жрец встревоженно взглянул на Мальхиора.

— Из-за этого могут возникнуть сложности?

Похоже, это предположение развеселило друкая. Он ответил:

— Зависит от того, сколько усилий ты намерен приложить. — И показал пальцем на плавные черные линии. — Только смотри, чтобы этот болван не испортил твою работу своими разъезжающимися ногами.

Имхеп, со смутным интересом осматривая тускло освещенное помещение, заметил обеих ведьм.

— Что… это же… Как я могу услужить тебе, о святейший? — спросил он. — Мой друг Кефру упомянул о каком-то вознаграждении.

— У него полно долгов, — вмешался Кефру. — Видишь ли, Имхеп любит азартные игры.

Нагаш внимательно посмотрел на молодого аристократа, отметив, что у того нет ни колец, ни других драгоценностей, а юбка и сандалии сильно поношены.

— Полагаю, он из тех, кто чаще проигрывает. Не начнут ли его разыскивать кредиторы?

Кефру пожал плечами:

— Возможно. Однако что они выяснят? Никто не видел меня с ним, хозяин. Я был в высшей степени осторожен.

— У нас есть отличное вино, — воскликнул Имхеп, и его вялое лицо скривилось в ухмылке. — Где же оно, друг мой Кефру?

Нагаш нагнулся, несколькими искусными движениями кисти закончил свой сигил и нетерпеливо поманил к себе слугу.

— Давай его сюда, — велел он, — только осторожно, не сотри символы.

Кефру взял Имхепа за руку и повел одурманенного аристократа через всю комнату, как маленького ребенка.

— Смотри под ноги, — предупредил он, когда они подошли к сигилу. — Вот сюда. Прямо в середину.

Имхеп пьяно покачнулся в центре круга, Нагашу пришлось схватить его за руки и поставить ровно.

— Прости, о святейший, — захихикал молодой человек. — Уж не знаю, сколько от меня сейчас будет помощи. Говорю же, это очень хорошее вино!

— Сними с него накидку, — приказал Мальхиор.

По кивку Нагаша Кефру метнулся вперед и сдернул с плеч Имхепа накидку, обнажив его узкую костлявую грудь.

— Осторожней! — рявкнул Имхеп. — Это моя лучшая пелерина! Она мне еще пригодится!

Колдун медленно направился вокруг сигила.

— Где инструменты? — спросил он.

Услышав голос Мальхиора, Имхеп повернул голову.

— Что сказал этот варвар? — спросил он.

Кефру сунул руку за пояс и вытащил две длинные бронзовые иглы. Глаза молодого аристократа широко распахнулись.

— Птра милосердный! А это для чего?

Мальхиор, как змея, скользнул к Кефру. Глаза его блестели. Он протянул руку и ловко выхватил иглы из пальцев жреца.

— Да, — пробормотал он. — Эти подойдут. — И повернулся к Нагашу: — Держи его.

Нагаш схватил Имхепа за нижнюю челюсть и так повернул ему голову, что теперь они смотрели в глаза друг другу. Аристократ испуганно охнул и закричал от боли, когда друкай вошел в сигил и воткнул первую иглу в нижнюю часть его спины.

Имхеп рухнул на колени, вопя от боли. Нагаш смотрел, как Мальхиор положил свободную руку на голову Имхепа и наклонил ее вбок, обнажив сухожилия на тощей шее. С голодной улыбкой колдун вонзил вторую иглу в основание шеи, и торс Имхепа словно окаменел. Мальхиор глубже протолкнул иглу.

— Помнишь наши разговоры о нервных узлах и их использовании? — бесстрастно произнес он. — Объект будет все воспринимать и страдать, но не сможет помешать тебе.

Нагаш заглянул в глаза Имхепа — его притягивал блеск боли, исходящий из самой их глубины.

— А страдание — это важно? — спросил он.

Друтейра хмыкнула.

— Жизненной необходимости нет, — ответила она, — но это, безусловно, очень развлекает.

Колдун нахмурился, досадуя, что ему мешают.

— Раньше мы говорили про песчаник, — сказал он. — Одни физические объекты проводят и сохраняют магию лучше, чем другие, но ничто не действует так хорошо, как плоть и кость. Люди, как я уже говорил, плохо овладевают магией, но их тела, как и тела всех живых существ, со временем накапливают силу. — Мальхиор провел ногтем по щеке Имхепа. — Чувствуешь? — спросил он.

Зачарованный, Нагаш протянул руку и положил ладонь на лоб аристократа. Очистив сознание, он попытался применить технику, которой учил его колдун, но через некоторое время помотал головой и признался:

— Я ничего не чувствую.

Мальхиор улыбнулся.

— Прикоснись пальцами к игле, — велел он.

Взгляд верховного жреца упал на иглу, торчавшую из тела Имхепа. Он робко протянул руку и дотронулся до закругленного конца. Аристократ замер, глаза его расширились от боли.

Металл, к которому прикасался Нагаш, дрожал. Он был холодным… И тут он ощутил это. Словно слабый огонек пульсировал на коже.

— Да, — прошептал Нагаш. — Да… — В его глазах появился жадный блеск. — Наконец-то.

Колдун навис над плечом Имхепа, лицо его осветилось наводящей ужас радостью.

— Дай нож, — приказал он.

Рука Нагаша потянулась к поясу. Пульсация силы сотрясала его тело, ускоряясь вместе с биением сердца Имхепа. Верховный жрец не колеблясь вытащил свой кривой нож, не обращая внимания на слабые протесты Кефру, и передал его колдуну.

Мальхиор сдернул с Имхепа парик и отшвырнул в сторону.

— А сейчас мы извлечем эту силу на поверхность, — сказал он, прижимая лезвие к коже головы Имхепа. — Долгие часы агонии придадут ей форму и умножат, пока твоя жертва будет пытаться выжить. Когда время придет, мы перережем ему горло и его жизненная сила хлынет в твои руки. И тогда твое обучение начнется по-настоящему.

Медленно, осторожно друкай начал резать кожу. Нагаш внимательно смотрел, как работает колдун, потом перевернул станицу в своей книге и начал все подробно записывать.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Течения войны

Ка-Сабар, Город Бронзы, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Ветер с востока называли в Городе Бронзы Энмеш-на Гехеб, потому что именно в восточном квартале города находилось большинство литейных мастерских Ка-Сабара. Дыхание Гехеба отдавало шлаками и запахом обожженной меди — слитки руды, добываемой в Хрупких Пиках, плавили в больших тиглях и смешивали с никелем, чтобы получить высококачественную бронзу. Столетиями Ка-Сабар был известен как промышленный город и добился благосостояния, торгуя всем на свете, начиная с пряжек для ремней и кончая отличными мечами и чешуйчатыми доспехами. В эти мрачные дни подобный товар был особенно востребован, и городские горны ночами освещали восточное небо, а над кузницами поднимались облака едкого дыма. Как следует вооружившись, караваны шли по торговой дороге из Кватара со шкатулками золота и серебра и возвращались обратно, нагруженные мечами, кольчугами и щитами, копьями с бронзовыми остриями и корзинами, полными наконечников для стрел. Разетра и Ливара тратили огромные деньги, занимая их у Жреческого совета Махрака, чтобы оснастить свои растущие армии. Визири Акмен-хотепа поражались нескончаемому притоку денег, но сам царь понимал отчаяние, толкавшее на такие траты. Он тоже приводил в порядок свои войска после сокрушительного поражения у Зедри шесть лет назад. Пока это нечестивое чудовище, Нагаш, правит Живым Городом, ни одна душа в Неехаре не может чувствовать себя в безопасности.

Новости о резне у Бхагара стали известны с появлением первых беженцев меньше чем через три недели после того, как Акмен-хотеп вернулся в Ка-Сабар. Долгие недели город был буквально парализован. Люди смотрели на север со все усиливающимся страхом, ожидая появления кошмарной орды Узурпатора. И вдруг по торговой дороге прибыл гонец с письмами от царей Разетры и Ливары. Они восстали против Узурпатора и захватили Кватар, а теперь намерены освободить Кхемри! Акмен-хотеп быстро написал ответное письмо, пообещав поддержку западным царям, и остаток дня провел в храме Гехеба, благодаря богов за спасение своего народа.

Целый месяц не было новостей. Ка-Сабар оплакивал погибших сыновей и думал о будущем. Акмен-хотеп посылал в Белый Дворец одного гонца за другим, дожидаясь хоть словечка от своих новых союзников, но ни один из них не вернулся. И наконец спустя шесть долгих месяцев царь отправил в Кватар небольшой отряд ушебти, чтобы выяснить, что происходит.

Спустя еще два месяца ушебти вернулись. Пешком, с рассказами об ужасе и отчаянии. В ночь резни в Бхагаре небеса над Кватаром рыдали кровью, а через несколько дней весь город был охвачен чумой, да такой, какой еще не ведала Благословенная Земля. Болезнь с одинаковой свирепостью поражала и людей, и животных. За какую-то неделю город накрыла волна убийств и разрушений. Союзнические армии оказались уничтожены, разодраны на клочки изнутри, потому что целые полки заражались лихорадкой войны и нападали на своих же товарищей. Царям Разетры и Ливары пришлось бежать из города, покинув свои войска на милость Махрака, находившегося на другом конце Долины Царей. Согласно слухам, они собирались призвать новых солдат и вернуться в город с армией жрецов-воинов от Жреческого совета, чтобы очистить его и возобновить наступление на Кхемри, но месяцы сменяли годы, и стало ясно, что жрецы Махрака не могут найти выход и противостоять проклятию, поразившему город.

Акмен-хотеп не сомневался, что именно Нагаш стал виновником ужасной чумы. Царь угрюмо восстанавливал потрепанную армию и готовился к худшему. Нагаш не выступил из Кхемри по следам ужасной чумы. Хотя армии союзников были уничтожены, выяснилось, что судьба армии Узурпатора не намного лучше. Как будто только затем, чтобы еще более ухудшить положение дел, в Великой пустыне начались жуткие песчаные бури и пронеслись по всей Центральной Неехаре, так что любые путешествия сделались невозможными на долгие недели. Положение стало безвыходным. Остатки западных армий по-прежнему удерживали Белый Дворец в Кватаре, а Нагаш вершил дела в Живом Городе. Судьба Благословенной Земли висела на волоске и зависела только от того, кто из противников первым восстановит силы.

Визирь медленно поднимался по ступеням из песчаника, ведущим в зал Совета. Его одежды развевались под порывами знойного ветра, дующего с востока. Косые солнечные лучи отражались от его бронзового шлема и сверкали на золотых кольцах, украшавших мощные, все в шрамах руки. Визирь низко поклонился царю и небольшой группе аристократов, сидевших и стоявших в продуваемом ветром зале.

— Посол из Махрака прибыл, о великий, — сказал он.

При первых звуках грубого голоса визиря Акмен-хотеп повернулся. По своему обыкновению, он расхаживал взад и вперед по широким плитам пола за низкими колоннами, поддерживавшими восточный край крыши зала Совета. Стен в помещении не было — зал располагался на крыше царского дворца в центре города, в свою очередь раскинувшегося на одном из Хрупких Пиков. Отсюда царь Ка-Сабара мог осматривать свои владения вдоль и поперек, от окутанных дымом кузниц на востоке до храмов в жреческом квартале на западе. Колонны зала были покрыты тонким слоем сажи, небольшие вихри из песка и гравия проносились по каменному полу, напоминая царю о боге земли, которому он поклонялся.

Царский трон, массивный, сделанный из окаменелого дерева и бронзы, был обращен к лестнице, находившейся в дальнем конце зала. Два десятка небольших кресел, места для самых важных лиц, располагались перед ним полукругом, но занято было меньше половины.

По левую руку от царя сидел Мемнет, верховный иерофант Птра. По правую скорчился Пак-амн, царский Мастер Коня, а дальше сидели полдюжины сыновей из знатных городских семейств. Очень многие знатные люди Ка-Сабара не вернулись после разгрома у Зедри, и мантии власти укутали неопытные плечи. В зале Совета не было ни Калифры, жрицы Неру, ни Хашепры, верховного жреца Гехеба, и царь остро ощущал их отсутствие. Внезапное прибытие посла не позволило Акмен-хотепу собрать всех советников, а жрецы редко выходили из храмов в эти дни. Нового верховного жреца Пхакта, Тетухепа, вообще никто не видел на людях. Его представитель утверждал, что Тетухеп занят, вознося молитвы о защите города, но Акмен-хотеп подозревал, что преемник Сухета просто не готов выполнять свои обязанности. По правде говоря, Пак-амн и Мемнет тоже были не в лучшей форме. Акмен-хотеп видел, что жуткие события, происшедшие полгода назад, очень повлияли на советников. Верховный иерофант превратился в жалкое существо с запавшими глазами. Все еще оставаясь влиятельной фигурой, Мемнет становился все равнодушнее к своим делам. После возвращения в город Пак-амн сильно страдал. Акмен-хотеп не делал тайны из стремительного ухода молодого аристократа с поля боя. Его раннее, за три дня до царя, возвращение в Ка-Сабар вызвало в городе много разговоров и сомнений в мужестве Пак-амна. Он долго не появлялся при царском дворе, и ходили слухи, что он пристрастился к соку черного лотоса, пытаясь забыть свой позор. У него тоже запали глаза, он сидел с отсутствующим видом, держа в руках кубок вина, и пальцы его дрожали.

Акмен-хотеп некоторое время всматривался в своих советников, потом хмуро кивнул визирю.

— Давай его сюда, — приказал он.

Визирь еще раз поклонился и спустился по лестнице. Не прошло и минуты, как все услышали размеренную поступь царских ушебти, и на ступенях появились четверо преданных, сопровождавших очень старого жреца, одетого в ярко-желтую мантию служителя Птра. Несмотря на преклонный возраст, двигался посол уверенно и бодро, а его темные глаза были ясными и проницательными. Взгляд его упал на Мемнета. Верховный иерофант подпрыгнул на своем кресле, словно ужаленный.

— Небунефер! Да пребудут с тобой благословения Птра, о святейший! — начал Мемнет, сложил руки и низко поклонился. — Такая неожиданная честь…

Посол Махрака остановил Мемнета, подняв руку.

— Помолчи, — грубо велел он. — Я прибыл не для того, чтобы проверять твои сундуки, верховный иерофант. Я привез новости твоему брату — царю. — Небунефер почтительно склонил голову, глядя на Акмен-хотепа. — Да пребудут с тобой благословения Великого Отца, царь Бронзового Города.

— И с тобой, — спокойно ответил Акмен-хотеп. — Прошло много времени с тех пор, как из Города Надежды прибывали посланцы. Что, пустынные бури обрушились и на Махрак?

Небунефер выгнул тонкую бровь.

— Бури — наших рук дело, о великий. Жреческий совет зашел далеко, чтобы удержать святотатца в Кхемри и дать возможность тебе и твоим союзникам прийти в себя после ужасных потерь.

Царь какое-то время молча смотрел на Небунефера.

— Мы благодарим Совет за помощь, — осторожно произнес он. — Значит ли это, что Махрак готов отправить своих жрецов-воинов в бой против Узурпатора?

Небунефер коротко мотнул головой.

— Время еще не пришло, — ответил он. — Цари Разетры и Ливары собрали новые армии и готовы начать новый поход против святотатца.

— Понятно, — сказал Акмен-хотеп. — Значит, Жреческий совет очистил наконец-то Кватар от этого ужасного проклятия?

— Мы не боролись с чумой, — ответил посол. — Некоторые знатные городские семейства выжили, в том числе Немухареб и царская семья, а также несколько сотен солдат, расквартированных в Белом Дворце.

Акмен-хотеп кивнул.

— Караванщики с севера рассказывают нам страшные вещи: улицы покрыты пеплом и засыпаны человеческими костями, дома забиты обезображенными трупами, ямы на кладбище заполнены обгорелыми черепами. Кватар превратился в город мертвых.

— А значит, армия чудовища растет, — произнес Пак-амн, подняв свои покрасневшие глаза и глядя прямо на посла. Он не говорил, а хрипел, а зубы его были покрыты темно-синими пятнами, потому что он долгие годы пил сок лотоса. — Десятки тысяч мертвецов к его услугам, жрец. Кватар находится в осаде прямо сейчас, пока мы тут беседуем!

На какой-то миг Небунефер растерялся, услышав такую горячность в голосе Пак-амна.

— Жреческий совет слышал рассказы о сражении при Зедри, — сказал он, — и предпринял шаги, чтобы Нагаш не смог добраться до жителей Кватара. Выжившие члены городского погребального культа работают денно и нощно, чтобы поместить всех мертвецов в тщательно охраняемые гробницы некрополя. — Посланец снова сосредоточил все свое внимание на царе. — Более того, из сообщений очевидцев битв при Зедри и Бхагаре мы поняли: чтобы поднимать тела мертвых, либо сам Нагаш, либо один из его так называемых бессмертных должен находиться рядом, а такой возможности в Кватаре у него не будет.

Царь сцепил руки за спиной и кинул взгляд на восточный квартал города, кожей ощущая дыхание Гехеба.

— Ты сказал, что Разетра и Ливара собрали новые армии.

— Армия Разетры прямо сейчас движется через Долину Царей. Рак-амн-хотеп призвал каждого солдата из своего города и даже включил в войско диких зверей из джунглей. Хекменукеп и инженеры Ливары опустошили свои легендарные арсеналы и спешат в Кватар со множеством внушающих ужас военных машин, способных противостоять нежити. В течение месяца они разобьют лагерь в окрестностях Кватара и выступят на Живой Город, как только предзнаменования будут благоприятны.

Пак-амн что-то угрюмо пробормотал в свой кубок с вином и сделал большой глоток. Акмен-хотеп кинул на него суровый взгляд, но ничего не сказал. Он глубоко вздохнул и повернулся к Небунеферу.

— Чего Жреческий совет хочет от Ка-Сабара? — напрямик спросил он.

Посол слабо улыбнулся:

— Наши лазутчики в Кхемри сообщают, что Нагаш не бездельничал с тех пор, как наложил на Кватар проклятие. Он подчинил своей воле царей Нумаса и Зандри и опустошил собственные сундуки, чтобы собрать мощную армию. Они расположились на равнинах в окрестностях Живого Города, хотя постоянные песчаные бури сильно им мешают. — Небунефер помолчал. — Возможно, это войско выступит на Ка-Сабар, великий царь, но Совет думает, что сначала они отправятся к Кватару и перекроют движение через Долину Царей.

Акмен-хотеп кивнул.

— Нагаш не дурак, — сказал он. — Если он сумеет помешать Разетре и Ливаре, захватить Врата Рассвета, то не спеша справится и с нами.

Царь задумался. Численность восточных армий в походе будет работать против них, задерживая продвижение. А войско Узурпатора находится гораздо ближе к Кватару и может передвигаться с куда большей скоростью. В конце концов, Нагашу не нужно обременять себя добычей провианта для своей армии. При этой мысли по спине царя пробежала холодная дрожь.

— Следующие несколько недель решат все, — продолжал Небунефер. — Разетра и Ливара должны благополучно пересечь Долину Царей, а когда они доберутся до равнин за ней, получат преимущество. Значит, мы должны предпринять определенные шаги, чтобы на время отвлечь внимание Нагаша от Кватара.

В зале Совета повисла тишина, нарушаемая только шипящим дыханием бога. Мемнет опасливо переводил взгляд с брата на Небунефера и обратно.

— И что ты хочешь, чтобы мы сделали, о святейший? — нерешительно спросил он.

— Мы предлагаем нанести Нагашу неожиданный удар, — ответил посол, поблескивая темными глазами. — Несмотря на весь свой предполагаемый гений, святотатец все же весьма ограниченный и надменный царь. Любое поражение, пусть самое незначительное, — это оскорбление его чрезмерного самолюбия, и он сочтет себя обязанным ответить. — Небунефер раскинул руки. — Бронзовое Войско находится в идеальной позиции для такого удара.

Акмен-хотеп нахмурился:

— И куда мы должны нанести этот удар?

— По Бел-Алияду, с другой стороны Великой пустыни.

Пак-амн поперхнулся, расплескав через край вино из наклоненного кубка. Откашлявшись, аристократ горько рассмеялся и пьяно покачнулся в своем кресле. Многие члены Совета переглядывались с растерянностью или негодованием, но некоторые присоединились к смеху Пак-амна, решив, что поняли шутку.

— Дерзкий план горстки трусливых жрецов, — выплюнул наконец Пак-амн, впившись в Небунефера ненавидящим взглядом. — Ваш драгоценный Совет восседает на надушенных подушках и милостиво дозволяет нам идти сражаться с армией проклятых! Вы слышали, что случилось при Зедри, но вы там не были! Небо над вашими головами не затягивало тьмой! Ваши друзья не превращались в шипящие трупы!

Акмен-хотеп в два больших шага пересек зал Совета и залепил Мастеру Коня оплеуху. Тот упал. Пустой кубок с мелодичным звоном покатился по каменным плитам. Сверкнули мечи — это ушебти шагнули вперед, готовые действовать по команде Акмен-хотепа.

— Опозорь меня еще раз, Пак-амн, и я убью тебя, — холодно произнес царь. — А теперь уходи. Совет в тебе больше не нуждается.

По кивку царя четверо ушебти вышли вперед и окружили аристократа. Пак-амн неуверенно поднялся на ноги и потер покрасневшую щеку. В последний раз с ненавистью взглянув на Небунефера, Мастер Коня под конвоем покинул зал.

Царь дождался, пока Пак-амн скроется, и склонил голову перед посланцем Совета.

— Мои извинения, — сказал он. — Ка-Сабар не хотел оскорблять своих уважаемых союзников. Однако вы, несомненно, должны принять во внимание… сложности… подобного предприятия. Как вы верно сказали, Бел-Алияд расположен по другую сторону Великой пустыни. Чтобы обойти ее, потребуются месяцы, причем по пути мы окажемся в опасной близости к Кхемри.

— Мы предлагаем не обходить пустыню, а пройти через нее, — ответил Небунефер. — Существуют древние дороги, которыми в прошлые века пользовались караваны.

— Многие оазисы на этих дорогах давно исчезли, — сказал царь, — да и в любом случае их будет недостаточно, чтобы поддержать целое войско.

Посол улыбнулся:

— Пустыня хранит куда больше секретов, чем тебе известно, Акмен-хотеп. Разбойничьи князья Бхагара могли перемещать через пустыню огромные банды всадников буквально куда и как угодно, а мы знаем, что здесь, в городе, скрывается почти сотня беженцев из Бхагара. Задай вопрос им, о великий. Они сумеют провести тебя через пустыню.

— С какой стати они станут это делать? — осведомился царь.

Жреца неприятно поразил этот вопрос.

— С какой стати? Разумеется, из мести, — ответил он. — Нагаш должен заплатить за то, что сотворил с Бхагаром. Ты не согласен?

Акмен-хотеп не обратил на этот вопрос внимания.

— Допустим, мы нападем на Бел-Алияд. И что потом?

— На какое-то время вы займете город, — сказал посол. — Разграбите дома знати и базар специй. Убьете тех, кто поддерживает святотатца из Кхемри. Когда до Живого Города дойдет слух, что вы захватили Бел-Алияд, Нагаш будет вынужден приказать своей армии выступить против вас. Укрепившись в Бел-Алияде, вы станете угрозой Зандри, а этого он допустить не может. К тому времени как его армия прибудет, вы уже исчезнете в пустыне, а войско святотатца окажется в сотнях миль от Кватара, в противоположной стороне.

Предложение Небунефера сильно встревожило царя. Захватить город? Ограбить богачей и на месте убить вожаков? Так действуют варвары, а не цивилизованные неехарцы, но Узурпатор поступил куда ужаснее в Бхагаре и на этом не остановится. Как царь, Акмен-хотеп обязан защитить свой народ, не важно, какой ценой. Остается надеяться на то, что боги простят его, когда придет время судить его душу. Акмен-хотеп повернулся к брату.

— А что скажешь ты, верховный иерофант? — спросил он.

Мемнет побледнел под испытующим взглядом царя. Увы, верховный иерофант превратился в жалкую тень прежнего себя. Куда-то делась его гордость, исчез уверенный в себе религиозный вождь, шесть лет назад требовавший отомстить за смерть своих соратников-жрецов. С поля боя под Зедри вернулся совсем другой человек, раненный в самую душу тем, что увидел. С тех пор он очень отдалился от царя и никогда не упоминал о цене, которую ему пришлось заплатить за то, что он призвал огонь своего бога против Узурпатора.

Верховный иерофант засунул руки в рукава и еще раз боязливо перевел взгляд с царя на Небунефера. С заметным усилием он взял себя в руки и произнес:

— Веди нас, о царь, и мы последуем за тобой.

Акмен-хотеп шумно вдохнул и серьезно кивнул. Дыхание бога снаружи затихло.

— Значит, решено, — произнес царь-жрец. — Трубите в рога, зовите воинов. Бронзовое Войско снова идет на войну.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Игра царей

Кватар, Белый дворец, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Рак-амн-хотеп, царь-жрец Разетры, своими короткими плотными пальцами вцепился в поручни небесной лодки сразу же, как услышал предупредительный рокот духа ветра над головой. Затрещал холст, огромный воздушный пузырь сжался по всей своей тридцатиярдовой длине, и деревянная небесная лодка нырнула вниз, как корабль, переваливший через высокую волну. Царь с трудом подавил испуганный крик — лодка быстро спускалась по изящной дуге, оставив позади Долину Царей и перелетая через выстроенную в форме полумесяца стену Врат Рассвета.

Стоя на носу небесной лодки, Рак-амн-хотеп чувствовал, как горячий ветер, несущий меловую пыль, бьет его по лицу. Земля приближалась с устрашающей скоростью. Лодка меньше чем за минуту пролетела мимо укреплений, защищавших западный выход из долины, и сквозь застилавшие глаза слезы царь-жрец увидел блестящие камни Храмовой дороги, вьющейся по пологому склону в сторону Кватара. Стены города и центральный дворец были нежно-кремового цвета. Благословенное солнце Птра высветлило почти все отвратительные красные пятна, оставшиеся после проклятого дождя Нагаша. Если бог проявит свою милость, лет через десять не останется ни следа от кошмара, который навлек на Кватар Узурпатор.

За городом расстилались обширные равнины Неехары — бесконечные песчаные просторы, изрезанные торговыми путями. К радости царя, воздушный пузырь над его головой снова надулся в ответ на хоровой речитатив жрецов на корме судна, и небесная лодка выровнялась на высоте нескольких сотен футов. Пытаясь успокоить свой взбунтовавшийся желудок, царь всматривался в вершины Хрупких Пиков, тянущихся на север и юг, и в широкую извилистую ленту дарующей долгоденствие Реки Жизни, текущей на запад, к далекому морю. Южный берег реки покрывала густая яркая зелень, а вдоль северного раскинулись плодородные поля Равнин Изобилия, где повелители Нумаса пасли свои табуны и выращивали зерно, кормившее значительную часть Неехары.

К счастью, царь не увидел столбов пыли и облаченных в металл воинов, марширующих через равнины к Кватару. Расстилающиеся поля были безлюдны до самых сверкающих, окутанных туманами Фонтанов Вечной Жизни за много миль на северо-западе. Армия Нагаша все еще не выступила из окрестностей Кхемри, спрятанного за завесой зловещих пурпурно-багровых облаков на северо-западном горизонте. Во всяком случае, в настоящее время Кватару и войскам, разбившим в его окрестностях лагерь, ничего не угрожало.

Лагерь раскинулся на широких лугах к западу от города. Серовато-коричневые палатки выстроились ровными рядами, расположившись вокруг центральной площадки для парадов и муштры, палаток с провизией и походных кузниц. Рядом с временным загоном для лошадей аккуратно стояли разобранные колесницы, а невдалеке высились огромные неуклюжие сооружения, окутанные завитками пара и темного жертвенного дыма. Рак-амн-хотеп видел громадные катапульты, боевых скорпионов и возвышающихся над ними всеми гигантов, сделанных из резного дерева и бронзовых пластин. Армия Ливары прибыла со всей своей боевой мощью, и даже закаленного в битвах царя это зрелище немного пугало.

Духи воздуха шипели и рокотали над головой. Скрипели бревна, стонали канаты, большая небесная лодка развернулась и начала спускаться. Рак-амн-хотеп сообразил, что они садятся на большой луг к югу от Храмовой дороги, примерно в миле от лагеря Ливары. Три остальные небесные лодки уже приземлились на песчаную равнину, и шеренги рабов выгружали из них кувшины с припасами. Небесные лодки спрятали под огромными полотняными пузырями, полными воздушных духов, которые и удерживали суда в вышине. Перестроенные из обычных речных судов, небесные лодки висели под пузырями в паутине крепких канатов толщиной с мужскую руку. В каждую лодку помещалось большое количество груза и до сотни воинов, если их желудки могли выдержать полет.

Когда неделю назад ливарская небесная лодка нашла армию Разетры и предложила перевезти Рак-амн-хотепа в Кватар, царь оставил почти весь свой багаж на земле, а в лодку взял смешанный отряд, состоявший из ушебти и тяжелых пехотинцев. Их испуганные крики и стоны, сопровождавшие приступы тошноты, служили нескончаемым источником веселья для небольшой команды небесной лодки. Но кому царь не завидовал, так это рабам, которым поручили отмывать лодку.

Судно опускалось на луг медленно, по изящной дуге, и, скользнув, скрипя песком и гравием, остановилось в точности как речное судно, швартующееся к берегу. К тому времени как один из послушников на лодке выкинул за борт веревочную лестницу, первые из царских ушебти, спотыкаясь, выбрались на палубу и с благодарностью повернули лица к солнцу. Подавив кривую усмешку, царь приказал воинам спускаться на землю. Он не мог попусту тратить время.

Пока шла высадка, из города примчались три колесницы с придворными Хекменукепа. Один из визирей осторожно выбрался из передней колесницы и терпеливо стал ждать, когда Рак-амн-хотеп спустится по веревочной лестнице.

— Мой владыка царь-жрец Ливары приветствует тебя, о великий, — сказал визирь. — Он просит тебя встретиться с ним в Белом Дворце, где ты сможешь освежиться после путешествия.

Царь пьяно пошатнулся. Ему казалось, что тело все еще летит по воздуху, ноги подгибались.

— Веди, — приказал Рак-амн-хотеп, махнув рукой, и сосредоточился на том, чтобы пройти десять ярдов до колесниц, не рухнув на землю.

Колесницы развернулись и загрохотали через луг в сторону Храмовой дороги. По мощеной поверхности они двигались достаточно ровно, и вскоре возничие пустили коней галопом, но и это казалось медленным после стремительного воздушного путешествия.

Спустя полчаса перед взглядом предстали запятнанные стены Кватара. Рак-амн-хотеп увидел, что городские ворота открыты, но никто не въезжает и не выезжает, несмотря на дневное время. Только несколько воинов стояли дозором у стен, и царь отметил, что они одеты в серо-коричневые юбки ливарских солдат, а не в ослепительно-белые облачения Стражи Гробниц Кватара.

Он слышал, что город сильно пострадал от проклятия Нагаша, но не представлял, что это на самом деле значит, до тех пор, пока колесницы не въехали в распахнутые ворота и не помчались по пустой улице, которая раньше вела на оживленный городской базар. Дома и лавки были засыпаны тонким слоем белого пепла, многие двери испачканы сажей — во время чумы в городе то и дело вспыхивали пожары. Груды засохшего мусора заполняли узкие переулки. Над городом висела тяжелая тишина, приглушая даже грохот и скрип колес. В неподвижном воздухе едко пахло горелым деревом и гниющей плотью. Далеко на северо-востоке в небо поднимались столбы серого дыма — там жрецы погребального культа предавали очищающему огню Птра тела умерших.

Чума закончилась больше года назад, но уцелевшие все еще не до конца разобрались с трупами.

Рак-амн-хотеп проехал через пустой базар, поднимая тучи пепла и пыли, потом через купеческий квартал. Здесь опытный глаз царя отметил, что многие дома были разграблены бандами обезумевших жертв чумы, обломки мебели и осколки посуды валялись у закопченных дверных проемов. Зловещие пятна на стенах некоторых домов напоминали о страшной судьбе их хозяев.

Но разрушения в купеческом квартале не шли ни в какое сравнение с кварталами аристократов. Складывалось впечатление, что горожане возложили всю вину за постигшее их бедствие на царя и тех, кто его поддерживал. Все дома разграбили и подожгли. Когда деревянные части сгорели, стены и крыши обвалились. Лишь самая середина улиц здесь была кое-как расчищена, и колесницы одна за другой проезжали мимо гор битого кирпича и обгоревших бревен.

И только приблизившись к стенам Белого Дворца, Рак-амн-хотеп наконец-то увидел первые признаки жизни. Огромное здание, возведенное, чтобы соперничать с роскошью Дворца Сеттры в Кхемри, и в конце концов затмившее его, было окружено парком с фонтанами, вода в которые поступала из подземных источников. В парке стояло множество старых, засыпанных пеплом палаток и разваливающихся хижин, построенных из обломков глинобитного кирпича. Вокруг фонтанов толпились изможденные люди с запавшими глазами, закутанные в лохмотья. Они стирали одежду и наполняли кувшины водой. Немногие уцелевшие во время чумы провожали колесницы взглядами, полными страха и тоски.

Хотя на стенах Белого Дворца еще оставались следы мерзкого проклятия Нагаша, самого дворца совершенно не коснулся хаос, охвативший город. Воины царской стражи Кватара, облаченные в белые доспехи, стояли у дворцовых ворот и держали огромные кривые мечи. Когда колесницы прогрохотали мимо, они сурово склонили головы, и процессия двинулась дальше по широкой аллее, по обеим сторонам которой выстроились высокие статуи слуг Джафа с головами шакалов. На западе Рак-амн-хотеп увидел белую глыбу погребального храма, а на востоке виднелся зловещий Дворец Заката, храм бога смерти. Сам Белый Дворец — растянувшееся во все стороны строение, облицованное белым мрамором, — находился впереди и возвышался, как сфинкс, над всеми остальными зданиями города.

Проехав по широкой аллее, колесницы остановились нанебольшой площадке перед широкими ступенями. Там, в шеренгах по десять человек, ждали воины, одетые в тяжелые чешуйчатые доспехи разетрийской пехоты. Впереди стоял высокий широкоплечий командир. Он отсалютовал мечом, и все воины, как один, издали приветственный клич.

Рак-амн-хотеп приказал вознице развернуть колесницу так, чтобы лучше видеть своих воинов, а те лучше видели его. Величественно улыбаясь, царь приветственно вскинул руки.

— Бесстрашные души! — прокричал он. — Прошло слишком много времени с тех пор, как я лицезрел вас, и я радуюсь, найдя вас в прекрасном состоянии духа! Шесть долгих лет вы удерживали этот город, несмотря на все бедствия. Шесть долгих лет вы одни стояли между чудовищем из Кхемри и царствами на востоке! Вся Разетра знает о ваших отважных деяниях! Ваши имена с почтением перечисляют в храмах, ваши семьи получили от меня богатое вознаграждение в благодарность за вашу службу. Наши братья и кузены уже в пути, сотрясая своей яростью землю! Скоро они встанут рядом с вами, и мы отправимся на восток, чтобы завершить дело, начатое так давно!

Воины встретили эти слова ликующими криками и застучали булавами по щитам. На их лицах появились гордые улыбки, и только по жестким взглядам темных глаз можно было понять, через какие испытания им пришлось пройти. Экреб, командир этого отряда, опустился на одно колено перед царем, выходившим из колесницы.

— Не надо этого! — заявил Рак-амн-хотеп и нетерпеливо замахал рукой на полководца. — После всего, с чем тебе и твоим людям пришлось столкнуться, ты больше никогда ни перед кем не должен склоняться! — Царь быстро шагнул вперед и сжал плечи полководца, буквально силой подняв его.

— Добро пожаловать, о великий, — ответил Экреб низким голосом.

Полководец был крепко сложен и благословен силой и жизненной энергией, как один из любимых сыновей Птра, с широким лицом, тяжелым выпуклым лбом и темными глазами. Солнце светило на его бритую голову и отражалось от золотых колец в ушах.

Его губы изогнулись в кривой усмешке.

— Шесть лет без тебя — это слишком большой срок.

— Ты чересчур добр ко мне, друг мой, — ответил Рак-амн-хотеп.

— Вовсе нет. Мы думали, что ты вернешься через год. Собственно, перед отъездом ты примерно так и сказал.

— Вероятно, я слишком оптимистично оценил положение.

— На пятом году ожидания мы пришли к тому же выводу.

Оба фыркнули, но лицо царя тут же снова сделалось серьезным.

— Ну, насколько все плохо? — негромко спросил он.

Усмешка исчезла с лица Экреба, оно сделалось бесстрастным. Полководец подбирал нужные слова, но в конце концов просто вздохнул.

— Это было ужасно, — признался он. — Никто из нас после этого не сможет вести добродетельную жизнь. Нет такой преисподней, которая сравнится с тем, с чем мы столкнулись в Кватаре.

Рак-амн-хотеп поморщился, увидев взгляд полководца, и посмотрел на ликующих воинов за его спиной.

— Это все, что осталось от сорока тысяч? Едва наберется полк?

Экреб кивнул:

— Только богам известно, сколько дезертировало и сбежало домой в первые месяцы. Мы пытались их остановить, но тут началась чума, и все, что мы могли, — это попытаться остаться в живых. Ливарская армия почти вся погибла в первые шесть месяцев. Мы уцелели только потому, что заперли дворцовые ворота и не пускали сюда толпу. — Экреб пожал плечами. — Хотел бы я поведать тебе истории о мужестве, но правда в том, что мы укрылись за этими стенами и молились, чтобы выжить. В конце концов мы поняли, что чума не может проникнуть во дворец.

Рак-амн-хотеп нахмурился:

— А почему?

Лицо Экреба помрачнело.

— Мы тоже пытались это разгадать, — ответил он, — и в конце концов решили, что есть только одно разумное объяснение: Нагаш этого не хотел. Немухареб боится, что Узурпатор уготовил ему и его семье особую судьбу.

Царь нахмурился еще сильнее:

— Немухареб доставлял вам неприятности?

Экреб помотал головой:

— Нет. Он человек сломленный, топит свои кошмары в вине и млечном соке черного лотоса. Его не свергли только потому, что здесь мы.

— Я удивлен — неужели тут есть кто-то, кто желает занять его место? — угрюмо пробормотал Рак-амн-хотеп. — Сколько жителей города осталось в живых?

— Только боги знают, — ответил Экреб. — Но наверняка меньше тысячи. Поисковые отряды прочесывают поквартально весь город, и мы до сих пор находим трупы. Город превратился в одну большую гробницу. Потребуются поколения, чтобы он возродился, и то неизвестно, получится ли это.

Царь кивнул.

— Теперь мне понятно, почему армия Ливары предпочла встать лагерем за городскими стенами, — произнес он.

— А что насчет нашей армии? — спросил полководец. — Когда они будут здесь?

— Через несколько недель, — вздохнул царь. — Когда ливарская небесная лодка нас нашла, мы были в нескольких днях похода от Долины Царей. Путь от Разетры долог, и передвигаемся мы медленно. Собралось шестьдесят тысяч пехотинцев и кавалеристов, да еще двенадцать тысяч дикарей с их громовыми ящерами. — Рак-амн-хотеп покачал головой. — Не знаю, как Гузебу удалось уговорить меня взять ящеров. Пока от них больше хлопот, чем пользы. К счастью, оказалось, что Нагаш не торопится идти на город, а это волновало меня больше всего.

— За это благодари Хекменукепа и Небунефера, — сказал Экреб.

— Небунефера? — Брови царя удивленно поползли вверх. — А что здесь делает этот старый интриган?

— Прибыл вместе с ливарцами, — ответил полководец, — и почти сразу же отправился в Ка-Сабар. Ходят слухи, что он придумал план, как удержать Нагаша, пока мы соберем свои силы.

— Не уверен, что эта мысль мне понравится. — Царь нахмурился, глядя на дворец. — Пойдем, старый друг, — проворчал он, поманив за собой Экреба. — Пора выяснить, что задумали наши союзники, пока меня тут не было.

Черная башня вздымалась вверх, как каменный клинок посреди бурлящего моря песка. На краю Великой пустыни вокруг нее вечно бушевали песчаные бури. Песок отшлифовал до зеркального блеска большие базальтовые блоки, которыми была выложена поверхность башни. Звук, с которым он сыпался на камень, походил на шипение сотен тысяч голодных змей, выискивающих трещину, чтобы проникнуть внутрь.

Но работа над башней продолжалась, несмотря на ярость ветра. Продолжалась денно и нощно. Армия рабов обтесывала камни и относила их к подножию башни. Другие работники тащили их наверх по бесконечной спиральной эстакаде, на высоту более двух сотен футов. Эстакада была сделана из дерева и кож, связанных толстыми веревками. Во время бурь она раскачивалась, угрожающе дрожала и много раз падала, сорванная бешеными порывами ветра или поврежденная песком. И всякий раз под тяжестью падающих бревен и обломков камней гибли десятки и десятки рабов.

Самые счастливые не поднимались. Однако большинство отодвигали упавшие балки или выкапывались из песка ободранными руками, оставляя ошметки плоти. Их сила рождалась из чужой безжалостной воли, как плетью хлеставшей их пойманные в ловушку души.

Люди Бхагара не знали голода, боли, усталости. Последние из них умерли больше трех лет назад у подножия черной башни Архана, когда укладывали камни фундамента. Дыхание их бога беспомощно бушевало вокруг, бичевало их тела, вырывало глаза, но башня все равно продолжала расти.

Мысль о строительстве башни возникла у Архана довольно давно, еще тогда, когда только начали возводить пирамиду для его хозяина. И когда после завоевания Бхагара в его власти оказались несколько тысяч рабов, визирь уцепился за эту возможность. Пока его хозяин собирал армию в Кхемри, Архан предложил построить цитадель, чтобы охранять город от нового нападения Ка-Сабара или мятежа в Городе Специй, Бел-Алияде. Вечный Царь подумал и согласился.

По правде говоря, Архан более всего хотел находиться подальше от Нагаша по совершенно другой причине: из-за эликсира, дарящего жизнь. Он злился на то, какой властью над ним обладал Нагаш из-за этого ужасного зелья, но рецепт колдовского напитка ему по-прежнему не сообщался. Если он будет служить своему царю издалека, из черной башни, у Нагаша не останется выбора — ему придется показать визирю, как самостоятельно изготавливать эликсир. Во всяком случае, Архан надеялся на это.

Но каждые шесть месяцев из Кхемри прибывал гонец и привозил скрепленную печатями шкатулку с шестью склянками эликсира для визиря — одна на месяц. Из-за недостатка зелья Архан все время ощущал слабость, мучился жаждой и, несмотря на все свои старания, никак не мог сэкономить достаточно эликсира, чтобы изучить его свойства.

За первые два года после резни в Бхагаре рабы вырыли глубокую яму в каменистой почве, создав первый из этажей башни на глубине более пятидесяти футов. Архан вызвал из Кхемри мастеров-каменщиков, чтобы они руководили работой, а его мертвые всадники стояли на страже на вершинах барханов. Позже рабов отправили в их родной город, чтобы они разобрали свои дома на камни, необходимые для строительства.

Самый нижний из подземных этажей башни Архан отвел под свои личные нужды. Из-за постоянно бушующих песчаных бурь потребовалось больше года, чтобы перевезти все его хозяйство из Живого Города в далекую башню, и многие верные слуги погибли по пути. Остальных он отравил сразу же, как только они добрались сюда. Их сморщенные тела он завернул в чернейшую ткань и запечатал колдовскими сигилами сохранности.

Архан находился в своем святилище, просматривая свитки магической науки и изучая рубиновую глубину одной из драгоценных склянок с эликсиром, когда услышал слабый шорох в темном углу комнаты. На какой-то миг он решил, что проклятый песок, направляемый непримиримой ненавистью Ксара Безликого, чей народ он убил, все-таки просочился внутрь черной башни. Визирь ощутил настоящий ужас. Он схватил гаснущую лампу и стал осматривать комнату, разгоняя густые тени.

Лампа высветила блестящие черные хитиновые панцири. Из щелей в камне выползали скарабеи, покрывая пол убежища шуршащим ковром.

Архан отступил, крепко сжимая в руке склянку с эликсиром, и приготовился прочитать могущественное заклинание, как вдруг скарабеи устремились в середину комнаты; сухо пощелкивая крыльями, взлетели в воздух и закружились блестящим облаком.

Слова заклинания застыли на устах Архана — облако приняло знакомые очертания.

— Преданный слуга, — произнес голос из глубины шуршащего облака.

Он родился из шороха жвал и гудения крыльев, царапанья лапок о пыльные панцири, но ошибиться было невозможно. Потрясенный Архан низко поклонился образу Нагаша.

— Я здесь, хозяин, — сказал визирь, заталкивая склянку поглубже в рукав. — Что прикажешь?

— Наши враги снова выступили против нас, — ответил некромант. Смутно очерченное лицо Нагаша повернулось к визирю. — В Кватаре собираются новые армии, а Бронзовое Войско пересекает Великую пустыню, чтобы напасть на Бел-Алияд.

— Пересекает пустыню? Но это невозможно! — воскликнул Архан. — Песчаные бури…

— Бури — дело рук трусливых жрецов Махрака, — прошипел Нагаш. — Так они надеются скрыть передвижение своих войск. Прямо сейчас беженцы из Бхагара ведут воинов Ка-Сабара потайными путями племен пустыни. Они доберутся до Бел-Алияда за две недели. Да только они не знают, что среди них есть предатель, один из тех, кто поклонялся мне долгие годы после поражения у Зедри. Он доставит Бронзовое Войско прямо нам в руки, а значит, и сам Бронзовый Город!

В голове Архана все перепуталось — он пытался осмыслить новый поворот событий.

— Мои воины наготове, хозяин, — сказал он. — Что мы должны делать?

— Бери свою мертвую конницу и отправляйся в Бел-Алияд, — приказал некромант. — А когда прибудешь туда, сделаешь вот что.

И некромант посвятил Архана в свой план шипящим пощелкивающим голосом. Визирь слушал, низко склонив голову и продумывая падение Акмен-хотепа и народа Ка-Сабара.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Планы на корону

Кхемри, Живой Город, 44 год Гехеба Могущественного

(—1962 год по имперскому летосчислению')

Девушка-рабыня стояла на коленях в центре магического круга, тело ее мучительно напряглось, в то время как Нагаш читал Заклинание Жатвы. Девушка приплыла в Живой Город всего два дня назад на невольничьем судне из Зандри — ее забрали в рабство во время нападения на варварские земли на далеком севере. Ясные голубые глаза в молчаливом ужасе уставились на Нагаша, рот широко распахнулся в застывшем вопле боли, обнажив ровные белые зубы и изогнувшийся язык. Плечи дрожали — девушка пыталась сделать вдох. Верховный жрец был весьма осторожен — он оставил ее мышцы подвижными ровно настолько, чтобы она могла вдыхать достаточно воздуха и оставаться в полном сознании. Ему потребовались долгие месяцы и бесчисленные эксперименты, чтобы добиться такой точности.

Сильный голос Нагаша эхом отражался от каменных стен его святая святых под Великой пирамидой. Он продолжал свой безжалостный дикий речитатив и говорил по-неехарски, а не на умирающем змееподобном языке своих пленников. За три года, прошедшие после того, как он убил того болвана-неудачника Имхепа, его понимание варварской магии стремительно росло. Проливать кровь, выпускать душу из оков плоти и костей стало привычным делом.

Речитатив ускорялся и звучал, как колокольный звон. Нагаш полностью сосредоточился на трепещущем сердце рабыни. Оно начало биться в одном ритме с его речитативом, и воздух между магом и рабыней потрескивал от невидимой глазам магической связи. Верховный жрец стиснул кулаки, кожей чувствуя тепло жизненной силы девушки. Его голос возвысился до ликующего крика, от бледной кожи рабыни потянулись тонкие завитки дыма. Девушка больше не дрожала. На ее висках и шее проступили вены. Нагаш чувствовал, как биение ее сердца усилилось до блистательного крещендо. И тут тело рабыни неистово содрогнулось и вспыхнуло столбом шипящего зеленого пламени.

Нагаш погрузил руки в пылающее инферно и сжал горло девушки, чувствуя, как сила струится по его коже. Глубоко вдохнув, он напряг волю, и ее жизнь потекла в него. Его жилы невыносимо пекло, а последние крики рабыни беззвучно отдавались в его костях. Через миг все закончилось, и тело девушки, полностью лишенное жизненных сил, рухнуло к ногам Нагаша, превратившись в горку дымящихся костей.

Но это была только прелюдия, накопление силы перед началом настоящей работы. Укутавшись в бесплотный туман, светясь нечестивой энергией, верховный жрец снова распростер руки и обернулся к деревянной клетке, стоявшей в нескольких футах от магического круга. Внутри шевелились неясные фигуры, скрытые от неверного света угасающих масляных ламп. На этих близнецов, молодых мужчину и женщину благородного происхождения и в расцвете юности, Кефру наткнулся в винном погребе неподалеку от порта. Вообще ему крупно повезло — требования Нагаша для следующего эксперимента были весьма специфическими, пришлось ждать несколько месяцев, пока эта пара попалась в лапы молодого жреца.

Последние слова Заклинания Жатвы еще эхом звучали в комнате, а Нагаш уже начал следующий ритуал. Первые фразы были совсем простыми, они служили всего лишь для того, чтобы верховный жрец смог сосредоточиться, но ритм все убыстрялся, а текст усложнялся. Началась первая фаза превращения.

Нагаш быстро понял, что существует предел могущества человеческой души. Когда Имхеп в последний раз выдохнул и его жизненная сила перетекла в ладони Нагаша, верховный жрец почувствовал, что его жилы превратились в пламя, и вообразил себя богом. Но та чудесная энергия слишком быстро иссякла. Одна человеческая жизнь могла поддержать лишь незначительное заклинание друкаев, но не больше. Душа — всего лишь дуновение ветерка по сравнению с неистовыми ветрами магии, питающими ритуалы друкаев.

Колдун всегда это знал. Это была еще одна хитрая ловушка варваров. Мальхиор мог придерживаться их соглашения, обучая Нагаша магическим заклинаниям и ритуалам друкаев, но при этом прекрасно понимал, что верховный жрец никогда не накопит достаточно силы, чтобы приступить к более могущественным заклинаниям. Подобные попытки требовали десятков, если не сотен человеческих душ — слишком много, чтобы сделать это во время единственного обряда, и слишком масштабно, чтобы не привлечь внимания Тхутепа и городской знати. Мальхиор наверняка надеялся, что жажда власти так влечет Нагаша, что он потеряет голову и поведет себя безрассудно, а это приведет к его гибели. Однако верховный жрец, не поддаваясь искушению, стал применять новообретенную силу совсем иначе, а именно — к магической науке погребального культа Сеттры.

Более двух тысяч лет жрецы культа вечной жизни постигали темные тайны жизни и смерти. Древние свитки содержали в себе теорию ритуалов, обучая, как подчинить душу и управлять плотью. Однако практические результаты были ничтожны по сравнению с обрядами друкаев, потому что в своих заклинаниях жрецы-личи зависели от милости богов. Но все изменилось, когда жизненные силы Имхепа перетекли к Нагашу.

Это новое заклинание основывалось на древнем обряде погребального культа. Нагаш провел чуть ли не целый год, изменяя и исправляя ритуал так, чтобы он отвечал его целям, и сейчас собирался опробовать его. Магическое заклинание, насыщенное энергией, украденной у рабыни, сорвалось с языка Нагаша, как раскат грома. Верховный жрец сосредоточился на двух неясных фигурах, скорчившихся в глубине клетки, и протянул к ним руки. Близнецы тотчас же рухнули на пол, издавая стоны боли и страха. Магическая сила хлынула из его пальцев и заплясала на обнаженных телах.

Нагаш читал заклинание почти час, до тех пор, пока последние капли украденной энергии не вытекли из кончиков его пальцев.

— Шепреш, — возгласил Нагаш, завершая обряд и опуская руки.

Повисла тишина, нарушаемая лишь негромкими сдавленными звуками из клетки и шелестом кисточки в углу комнаты: Кефру еще несколько минут после окончания обряда продолжал записывать свои наблюдения в большущую книгу в кожаной обложке.

Наставники Нагаша отсутствовали. С тех пор как верховный жрец начал применять свои новообретенные способности к магической науке погребального культа, он обнаружил, что все меньше и меньше нуждается в присутствии друкаев. Нагаш подозревал, что очень скоро их соглашение подойдет к концу.

Молодой жрец сделал последнюю запись и посмотрел на хозяина.

— Ну что, обряд удался? — спросил он.

Нагаш кинул еще один взгляд на скулящие фигуры в клетке и сделал неопределенный жест.

— Еще слишком рано для выводов, — ответил он. — Превращение только началось. Приду позже, ночью, тогда уже будет что-то понятно. — Верховный жрец скрестил на груди руки. — Ты проследил за приготовлениями в городе?

Кефру кивнул, закрыл чернильницу и положил кисть. Прошедшие шесть лет оставили свой след на бывшем аристократе. Все еще молодой по неехарским представлениям, жрец, выполнявший опасные поручения своего хозяина, теперь выглядел изможденным, глаза его ввалились. Он проводил слишком много ночей в винных погребах, выбирая жертвы для хозяина, и лицо его сделалось одутловатым, землистого оттенка. Кроме того, он начал брить голову, чтобы скрыть седину на висках. Длинный неровный белый шрам, как борозда, пересекал мясистую левую щеку.

— Все готово, хозяин, — сказал Кефру. — Дом готов, и слуги знают, что делать.

Нагаш настороженно посмотрел на него.

— Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, — сказал он.

Кефру аккуратно закрыл книгу и взял ее со стола.

— Это не мое дело, хозяин, — ответил он, поставив книгу на полку рядом с такими же томами.

— Верно, — согласился верховный жрец. — Тем не менее скажи.

Молодой жрец тщательно подбирал слова.

— То, что ты задумал, слишком рискованно, — начал он. — Эти люди — трусы и дураки. Они предадут тебя в один миг…

— От меня они получат куда больше, чем от моего брата, — оборвал его Нагаш. — В точности, как и ты, если помнишь.

— Они смотрят на это по-другому, — настойчиво продолжал Кефру. — У них нет ни власти, ни денег. Тхутеп и влиятельные семейства их просто раздавят, и им это известно. И никакие аргументы их не переубедят.

Нагаш холодно улыбнулся:

— Убеждать их? Вот уж нет. Когда придет время, они сами себя убедят.

Взгляд Кефру скользнул к клетке в дальнем конце комнаты, лицо напряглось.

— Разве мы недостаточно искушали судьбу? — спросил он. — Я потерял счет людям, которых мы убили. В припортовых кварталах уже пошли слухи.

— Искушать судьбу? — словно выплюнул Нагаш. — Судьба — это то, что слабые умы придумали для оправдания своих неудач. — Верховный жрец подошел вплотную к слуге. — У тебя что, коленки трясутся, Кефру? Наше дело только началось.

Молодой жрец посмотрел в глаза Нагаша и побледнел.

— Нет, хозяин, — быстро ответил он. — У меня не трясутся коленки. Приказывай, и я все исполню.

Нагаш внимательно вгляделся в лицо Кефру.

— В таком случае идем, — сказал он.

Кефру долго смотрел вслед верховному жрецу, вышедшему из тускло освещенной комнаты и начавшему долгий извилистый путь на поверхность. Из густой тени клетки послышался влажный булькающий кашель. Кинув последний испуганный взгляд на извивающиеся внутри фигуры, жрец поспешил за хозяином.

В мире за пределами усыпальницы приближалась полночь. Неру, полная и яркая, висела над бескрайним некрополем, окрашивая каменные строения в призрачный серебристый цвет и создавая лужицы чернильной черноты в узких проулках между ними, а Сахмет, Зеленая Ведьма, светилась зловещим красным светом над восточным горизонтом. Только Нагаш и Кефру шли среди жилищ мертвецов, прислушиваясь к тявканью шакалов возле бедных гробниц на юго-западе. На пути к проезжей дороге им не грозили никакие опасности. В прежние времена шайки грабителей и осквернителей могил нередко рыскали в поисках добычи в городе усыпальниц, но в последние несколько лет это прекратилось. Город наводнили слухи о том, что в некрополе Кхемри происходит что-то мрачное и ужасное, и тех, кто рисковал появиться на его улицах после наступления темноты, уже никто никогда не видел.

И действительно, в раннюю пору своего обучения верховный жрец не испытывал недостатка в человеческом материале, а его наставники — в развлечениях.

Нагаш и Кефру молча шли по погребальной дороге, мимо заброшенных гробниц, полузасыпанных песком и заляпанных птичьим пометом. Яркий лунный свет раскрасил склоны далеких барханов и очертил силуэт взлетающей цапли. Стая шакалов некоторое время преследовала жрецов по краю некрополя; низко пригнувшись, звери бежали вдоль барханов и глазами, сверкавшими, как начищенные монеты, следили за странными мужчинами. С каждой милей звери подходили все ближе и ближе, в конце концов Нагашу надоело, он повернулся и уставился на самого крупного шакала в стае напряженным гневным взглядом. Вожак недолго смог выдержать взгляд некроманта; отвратительно затявкав, шакал перевалил за ближайший бархан и исчез. Стая помчалась за ним.

Ворота в Живой Город на ночь запирались, но верховного жреца пропустили без лишних вопросов. По древней традиции, жрецам культа Сеттры разрешалось входить и выходить через ворота Усириана в любое время дня и ночи, поскольку им надлежало выполнять свои обязанности в усыпальницах за чертой города. На улицах храмового квартала царила тишина, но в отдалении слышался речитатив жриц Неру, вышедших на еженощное бдение — они охраняли Кхемри от духов пустых земель.

Миновав храмовый квартал, Кефру повел хозяина в переулок, где их уже ждали восемь встревоженных носильщиков с паланкином. Нагаш быстро сел в паланкин, и носильщики тотчас пустились в путь, направляясь в купеческий квартал, а там свернули на север, где на боковых улочках, к югу от богатых городских районов, выстроились в ряд винные погреба и притоны.

Здесь, несмотря на поздний час, было полно народа. Группы пьяных мужчин, шатаясь, переходили от одного кабака к другому, от одного игорного дома к другому или сидели прямо на улице, передавая друг другу кувшины с вином и играя в кости. Маленькие дети с грязными лицами бегали по переулкам, предлагая пьяницам помочь добраться до нужного места, а по дороге обчищали их. Игроки в кости распалялись, пьяные споры становились все жарче, то тут, то там вспыхивали драки. Небольшие отряды городской стражи с фонарями в руках, вооруженные крепкими дубинками, прочесывали улицы, сердитыми окликами разгоняли самых рьяных смутьянов и колошматили их дубинками по плечам и ногам.

Носильщики пронесли паланкин, не замеченный ни ночными гуляками, ни строгими стражниками, и свернули в узкий переулок около улицы Медников. Бежавший впереди Кефру подошел к незаметной двери, освещенной висячей масляной лампой, и негромко постучал. Носильщики осторожно поставили паланкин на землю. Загремели засовы, дверь распахнулась в тот момент, когда Нагаш вышел в ночную тьму. Быстро посмотрев в одну и в другую стороны темного переулка, верховный жрец шагнул в дверной проем и оказался в небольшом, заваленном мусором внутреннем дворике. Двое домашних рабов Нагаша низко поклонились хозяину и торопливо заперли за ним дверь.

Верховный жрец окинул дворик презрительным взглядом. Потрескавшиеся каменные плиты были засыпаны песком, в застоявшейся воде давно не работающего фонтана росли сорняки. В тени выщербленной стены сновали крысы.

— И эта дыра — лучшее, что ты сумел найти? — спросил он Кефру.

— Но ведь ты хотел анонимности, так? — язвительно напомнил Кефру. — Или ты предпочитаешь особняк в квартале аристократов, на виду у сплетничающих рабов и назойливых вдов? — Он осмотрел рассыпающийся дом и удовлетворенно кивнул. — Места, подобные этому, часто встречаются в районах с дурной репутацией. Знать и торговцы покупают их по дешевке, используют для любовных утех, а потом снова продают. Местные видят, как люди в любое время суток приходят и уходят, и не обращают на них внимания, и дом находится чуть дальше по улице от излюбленных притонов твоих гостей.

— Хорошо, хорошо, — рявкнул Нагаш и повернулся к рабам. — Все на месте? — спросил он.

— Последний пришел час назад, хозяин, — ответил один из рабов, задвигая засов.

— Небось, уже выпили все вино, — хмуро произнес Кефру. — Не самый лучший способ начинать тайный сговор, хозяин.

Верховный жрец не обратил внимания на дерзость слуги.

— Ведите меня к ним, — приказал он рабам.

Нагаш последовал за рабами через внутренний дворик, прошел в открытую дверь и зашагал по узкому коридору, освещенному парой коптивших масляных ламп. Туда и обратно сновали рабы с винными кувшинами и тарелками. Из дальнего конца коридора слышались приглушенные голоса и смех.

Рабы провели верховного жреца сквозь анфиладу маленьких, заставленных ветхой мебелью комнат. Каждая следующая была освещена лучше, чем предыдущая, и наконец Нагаш оказался возле последнего занавешенного дверного проема. Гул голосов и звяканье кубков доносились из комнаты.

Нагаш махнул рабам, отсылая их прочь, коротко глянул на Кефру, поправил одежду и, откинув занавес, шагнул в проем.

В отличие от остальных, эта комната была обставлена мебелью из апартаментов верховного жреца. Пол устлан прекрасными коврами, сотканными в далекой Ламии, софы с шелковыми подушками располагались вокруг внушительного кресла из темного полированного дерева. Не меньше дюжины молодых аристократов развалились на софах и коврах, попивая вино, угощаясь кусочками жареной рыбы и птицы с медных тарелок. В жаровнях, стоявших по углам комнаты, курились ароматическим дымком дорогие благовония.

Верховный жрец вошел в комнату, и все головы повернулись к нему. На лицах, раскрасневшихся от вина, появилось сначала удивление и тут же потрясение. Гости узнали человека, так поздно явившегося на пир.

Нагаш шагнул вперед, остановившись возле кресла темного дерева, предназначенного для хозяина. Пьяные голоса стихли, и человек, полулежавший в кресле, со смешком выпрямился.

— И что теперь? Придут наконец танцовщицы? — спросил он, оглянувшись. — С кожей светлой, как лунный свет, и волосами черными, как… — Его распутная усмешка исчезла, сменившись изумлением, а глаза широко распахнулись — он увидел, кто стоит перед ним.

Аристократ и жрец долго смотрели друг на друга, и тут Архан Черный захохотал. Лицо верховного жреца сделалось жестким.

— Я тебя забавляю? — спросил он негромко.

Архан усмехнулся, обнажив испорченные зубы.

— Мы тут все гадали, кто же такой наш таинственный хозяин, — ответил он и снова захохотал. — Раамкет думал, что это очередная попытка царя удержать нас от посещений винных погребов. — Он отсалютовал Нагашу кубком. — А тут ты.

Раамкет, темноглазый грубиян с лицом портового скандалиста, злобно посмотрел на Архана. Остальные разразились пьяным хохотом, видя замешательство своего товарища. Один, по имени Мерухеп, выудил из тарелки у себя на коленях небольшого угря и начал изучать его, поднеся к лампе.

— Кажется, наш приятель Раамкет слишком много знает. Может быть, среди нас есть лазутчик? — спросил он, запрокинул голову и шумно плюхнул угря обратно в тарелку.

В комнате снова расхохотались. Нагаш молча дожидался, пока веселье утихнет, холодно глядя на Архана. Через пару минут ухмылка исчезла с лица молодого человека. Он угрюмо встал с кресла, и Нагаш грациозно опустился в него.

— Попытка пошутить не удалась, но настроение правильное, — произнес он. — Собственно, вы здесь, потому что вам лучше других известно, каким сомнительным и опасным стало правление моего брата.

Архан фыркнул в свой кубок с вином.

— Единственная опасность, которую я вижу, — это смерть от скуки, — сказал он. — Большие приемы с каждым месяцем становятся все более мучительными.

— Мой брат обращается с вами как с детьми, — кивнул Нагаш. — Это унизительно, и не только для вас, но и для Кхемри в целом, потому что демонстрирует миру слабость нашего царя.

— А что бы ты сделал на его месте? — гадко ухмыльнувшись, осведомился Мерухеп. — Выволок всех нас на базар и отрубил кисти рук?

Верховный жрец проигнорировал вопрос.

— Тхутеп убедил себя, что люди по природе своей доброжелательны и жалостливы, — начал он. — Он думает, что если вы долго пробудете при царском дворе, то в ваши головы, как капли холодной воды, просочатся добродетели и чувство ответственности. Он воображает, что сможет убедить царей Неехары забыть о столетних распрях, соблазнив выгодной торговлей. — Слова стекали с языка Нагаша, как яд. — И как процветает наш город в последние шесть лет? Великие дома Кхемри не обращают внимания на царские призывы и поступают согласно собственным интересам. Целые аристократические кварталы опустели, потому что посольства братских городов переманили в Зандри. Впервые за много столетий Город Волн посягает на звание самого великого города Неехары, принадлежащее Кхемри! И ради чего? Чтобы Тхутеп мог договориться с Нумасом насчет более низких цен на зерно или привозить из Ламии не облагаемые налогом ковры? Вот на что он променял наше превосходство — на бусины для абака!

Кое-кто из собравшихся беспокойно заерзал, услышав страстную речь Нагаша. Один из них, беспечный повеса по имени Шепсу-хур, откинулся на спинку софы и настороженно уставился на верховного жреца.

— Если все обстоит так скверно, как ты нам тут рисуешь, о святейший, так почему же великие дома не восстанут против Тхутепа? — осведомился он. — Разве не так твоя династия пришла к власти, если уж на то пошло?

Нагаш остро взглянул на Шепсу-хура и неохотно кивнул. В жилах Хетепа текла царская кровь, но он не был сыном Ракафа, предыдущего царя. Когда Ракаф умер, его жена, царица Расут, оспорила древний закон и на какое-то время сама села на трон, боясь, что цари Нумаса или Зандри попытаются свергнуть ее младенца-сына и объявят город своей собственностью. В конце концов Жреческий совет Махрака сумел убедить Расут оставить трон и вернуться в Ламию, где она вскоре и умерла. Хетепа, доверенного визиря Ракафа, назначили править городом в качестве регента до тех пор, пока сын Расут не достигнет совершеннолетия.

Но уже через месяц после смерти Расут ее малолетний сын скончался от внезапной лихорадки, и Хетеп стал царем-жрецом Кхемри.

— Пока положение благоприятствует великим домам, — продолжал Нагаш. — Во время правления моего отца их власть и влияние оставались под контролем, но сейчас они могут отречься от царского закона и строить свою судьбу так, как пожелают. — Он пожал плечами. — Несомненно, со временем один из них решит, что он сильнее прочих и готов захватить трон, но такого шанса у них никогда не будет. Зандри намерен стать главной силой Неехары, но, чтобы это стало возможным, Кхемри необходимо окончательно уничтожить. Царь Некумет уже собирает силы. Очень скоро, может быть, всего через несколько лет, он наберется отваги и дерзости, чтобы выступить против нас. Когда это случится, Кхемри преклонит колени перед Зандри и навеки станет его вассалом.

Собравшиеся не знали, что ответить на откровенное заявление Нагаша. Они уставились в свои кубки или исподтишка поглядывали на товарищей. Только Архан решился высказаться:

— Это и вправду мрачные предположения, о святейший, но чего ты ждешь от нас? У нас нет ни власти, ни денег. — Он криво усмехнулся верховному жрецу. — Полагаю, мы можем вызвать Некумета на состязания по выпивке или на игру в кости. Подойдет такое?

Раамкет злобно взглянул на Архана.

— Я бы и пробовать не стал. Видел я, как ты кидаешь кости, — пробурчал он.

Собравшиеся разразились хохотом, подначивая Архана. Он оскалился, обнажив свои почерневшие зубы, начал пьяно огрызаться, осыпая приятелей ругательствами, и на какое-то время разговоры о царях и завоеваниях были забыты. Нагаш сидел и, не моргая, как змея, терпеливо дожидался, когда смех стихнет, а гости снова станут серьезными.

— Власть изменчива, — продолжил он, словно ничего не произошло. — Она переходит из рук в руки куда легче, чем можно предположить, и мой брат — прекрасный тому пример. — Нагаш внимательно всмотрелся в каждое лицо. — Сейчас вы бесправны, это верно, но все может измениться.

Архан подался вперед, поставив кубок на пол.

— И ты можешь это устроить? — спросил он.

Верховный жрец холодно улыбнулся.

— Разумеется, — ответил он. — Прежние времена подходят к концу. У Кхемри появится новый царь, и ему должны будут служить люди жестокие и безжалостные, те, кто не боится испачкать руки кровью, те, что заставят других снова почитать Живой Город. — Нагаш опять по очереди всмотрелся в каждое лицо. — Вы сможете стать богатыми и влиятельными настолько, насколько никогда не мечтали, если вы и есть те безжалостные люди, которых я ищу.

Мерухеп вновь шумно плюхнул в тарелку угря.

— Ты болван, если думаешь, что можешь стать царем, — презрительно фыркнул он. — Ты жрец. Совет Махрака никогда тебе этого не позволит.

— Эти мошенники не властны надо мной! — рявкнул Нагаш, стиснув подлокотники кресла. — Их власть — обман, и в один прекрасный день я сотру их в порошок! Они слишком долго заставляли нас подчиняться своим фальшивым богам!

Молодые аристократы, широко распахнув глаза, уставились на верховного жреца, не в силах вымолвить ни слова. Мерухеп презрительно тряхнул головой и опять начал ковыряться в тарелке. После долгого молчания тишину нарушил Архан.

— Я тот самый безжалостный человек, о святейший, — негромко произнес он. — Но ты об этом уже знаешь, иначе меня бы тут не было.

— И я, — возбужденно воскликнул Раамкет. — Думаешь, нет?

Шепсу-хур тихонько фыркнул.

— Я могу быть безжалостным, если на меня найдет такое настроение, о святейший, — сказал он.

Один за другим и остальные присоединили свои голоса к общему хору. Архан не ошибся, Нагаш очень тщательно выбирал, кого пригласить, руководствуясь советами Кефру. При всей своей юношеской браваде они были людьми отчаявшимися, давно увязли в долгах и погрязли в пороках. Обещание богатства и власти манило их вопреки каким-либо доводам, и всем им было нечего терять, кроме своих бесцельных жизней.

Только один из них так и не открыл рта. Мерухеп хмурился все сильнее и сильнее, вслушиваясь в какофонию голосов, и наконец резко поставил тарелку, расплескивая вино и роняя на пол скользких угрей.

— Вы все дураки! — рявкнул он, злобно уставившись на своих приятелей, и ткнул пальцем в Нагаша. — У него нет власти! И культ его поддельный, созданный только для того, чтобы потешить тщеславие царя! Вы что думаете, знатные дома будут спокойно сидеть и смотреть, как он свергает своего братца? Или воображаете, что Тхутеп проявит милосердие, когда узнает обо всем этом? Нет. Ваши головы быстро насадят на пики около дворца! — Мерухеп повернулся к Нагашу. — И поверь мне, царь узнает, так или иначе. Такие вещи никогда долго не остаются в секрете…

Он замолчал посреди фразы, наморщив лоб. Пару секунд казалось, что он просто потерял мысль, но тут его глаза расширились, он согнулся пополам, болезненно охнув, и почти тут же начал пронзительно кричать от боли.

Остальные повскакивали с изумленными возгласами. Некоторые побросали свои кубки с вином, решив, что оно отравлено. Один юноша, дальний родственник Мерухепа, робко подошел к несчастному, но застыл на месте, увидев взгляд Нагаша. Верховный жрец пристально смотрел на корчившегося Мерухепа, и его губы шевелились — он беззвучно читал заклинание.

Шепсу-хур тоже это заметил. Он перевел взгляд на Мерухепа, и глаза его в ужасе распахнулись.

— Пресвятая Неру, — прошептал он, показывая на пол. — Угри!

Перевернутая тарелка Мерухепа валялась на полу, и в луже вина извивался и шипел, кидаясь на Мерухепа, комок вареных угрей, напоминавший клубок змей. Комната заполнилась воплями отвращения и ужаса, и молодые люди отпрянули от бьющегося в агонии Мерухепа. Через несколько секунд его крики сделались тише, в горле забулькало, и сквозь одежду начала сочиться кровь. Мерухеп беспорядочно бил руками и ногами, угри уже прогрызли ему живот, и у молодого человека начались предсмертные судороги.

Прошло всего несколько минут, и Мерухеп был мертв. В луже крови и желчи извивались длинные бледные существа, замирая одно за другим. Когда последняя тварь вернулась в небытие, Нагаш поднял глаза на дрожащих людей.

— Думаю, вы все поняли, что необходимо сохранять в тайне наши намерения, — спокойно произнес он и поманил к себе стоявших в тени рабов. Те немедленно кинулись к нему, чтобы убрать тело Мерухепа. — Пока от вас требуется только одно — ждать.

Он снова поднял руку, и из прихожей появился Кефру. Юный жрец держал в руке свиток папируса.

— Пока мне нужны только ваши имена, — сказал Кефру. — Напишите их на этом свитке вместе с именами тех аристократов, кого, по вашему мнению, можно убедить присоединиться к нам.

Первым Кефру подошел к Архану, протянул ему папирус и вытащил из рукава кисть и чернильницу. Юноша смотрел на кровавый след, тянущийся за трупом Мерухепа, со смесью живого интереса и отвращения. С заметным усилием он оторвал взгляд от кошмарного зрелища и посмотрел на пустой папирус.

— Мы должны… мы должны подписаться кровью? — нерешительно спросил Архан.

Вопрос удивил Нагаша.

— Кровью? — насмешливо переспросил он. — Конечно нет. За кого ты меня принимаешь? За какого-нибудь варвара?

Несколько часов спустя Нагаш вышел из обветшалого дома и приказал носильщикам доставить себя обратно в некрополь. Те в страхе повиновались. Их шаги эхом отдавались на опустевших улицах города. Приближался час мертвых, когда свет Неру уже почти исчезает и духи убитых могут спокойно рыскать по земле в поисках жертвы. Сахмет светила ярко, висела как раз над горизонтом на западе, и носильщики то и дело испуганно оборачивались, словно Зеленая Ведьма наступала им на пятки. Когда они все же добрались до Великой пирамиды, Кефру пришлось пообещать им двойную плату, чтобы они подождали среди этих облюбованных шакалами гробниц.

Нагаш ничего этого не замечал. Не сказав ни единого слова, он вышел из паланкина и буквально ворвался в усыпальницу. Масляные лампы в его святая святых еще горели. Он схватил одну и ринулся вперед, держа ее высоко над головой и разгоняя светом тени, укрывавшие то, что находилось в деревянной клетке у противоположной стены.

Подошедшего к клетке Нагаша встретило испуганное хныканье. Широко распахнутые обезумевшие глаза молодого человека светились желтым. Он дрожащим телом вжался в дальний угол клетки, надеясь избежать участи, постигшей его сестру. Ее останки лежали у ног верховного жреца в луже свернувшейся крови. Кожа ее раздулась, а потом лопнула, и на каменный пол излился поток разложившейся плоти и вонючей крови. Только скелет свидетельствовал о том, что это были останки человека.

Нагаш быстро отпер замок на двери клетки, протянул внутрь руку и схватил юношу за волосы. Вытащив пронзительно вопящего пленника из клетки, как делает мясник, выбирающий животное для бойни, он внимательно изучил каждый дюйм обнаженного тела.

Верховный жрец улыбнулся. Молодой человек по имени Шепреш нисколько не пострадал. Заклинание, убившее его сестру, не коснулось его, несмотря на общую кровь близнецов.

Все еще улыбаясь, Нагаш втащил воющего пленника в ритуальный круг и снова начал читать Заклинание Жатвы. Тут в комнату вошел Кефру, державший в руке свиток папируса, который принес со встречи.

— Имена! — приказал Нагаш, протянув руку. — Имена! Давай их сюда!

Близился час мертвых — и впереди его ждала кошмарная работа.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Обоюдоострый клинок

Бен-Алияд, Город Специй, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Бхагарец легко скакал по узким дорожкам между палатками, мерцая, как призрак, в предрассветном сумраке. Он стремился в центр военного лагеря, серебряные колокольчики, привязанные к кожаной сбруе лошади пустыни, издавали странные, таинственные звуки, мало сочетавшиеся с барабанным топотом лошадиных копыт, и воинов Бронзового Войска невольно охватывала дрожь. Молодыесолдаты поднимались со своих постелей и, спотыкаясь, шли следом за всадником, недоумевая, что это за срочность такая, а ветераны обменивались мрачными взглядами, тянулись за оселками или в последний раз проверяли доспехи.

Бронзовое Войско Ка-Сабара стояло лагерем на западном краю Великой пустыни, расположив палатки большим полукругом возле узкого устья вади, дававшего им приют на последних десяти милях пут. Дорога через пески заняла много недель, несмотря на безошибочные указания всадников Бхагара. Воины шли ночами и прятались от палящей жары днем, и после первой же недели даже самые сильные из них с тоской смотрели на бесконечные пески и боялись, что никогда не выберутся из пустыни. Однако их проводники держали слово, и Бронзовое Войско никогда не отходило дальше чем на три дня пути от оазиса или скрытого тайника с запечатанными кувшинами свежей воды, заготовленной впрок едой и даже кормом для коней. Проводники входили в каждый оазис и вскрывали каждый тайник с жутковатым громким воем, вытаскивали ножи и рассекали себе щеки, принося жертву своему безликому, вечно голодному богу. К тому времени как воины добрались до края пустыни, их проводники были бледными, дрожали, словно в лихорадке, и, глядя широко распахнутыми глазами, едва слышно бормотали молитвы Ксару.

Бхагарцы вывели войско на каменистую равнину всего в миле от Дороги Специй, тянувшейся вдоль западного края пустыни, чуть больше чем в пяти милях от Бел-Алияда. Воины Бронзового Войска выходили на равнину пошатываясь, как грубо разбуженные люди, а бхагарцы закутались в безупречно белые погребальные одежды и намотали на головы тюрбаны весьма сложным образом, называвшимся Эшабир-эль-Хекхет, Беспощадная Маска. Они готовились отомстить за свой жестоко уничтоженный народ.

Но пока приказа к атаке не было. Напротив, Акмен-хотеп велел разбить лагерь и вознести молитвы богам. Они только что завершили суровый переход через беспощадные пески Великой пустыни, и даже бхагарцы согласились, что армия может денек отдохнуть и восстановить силы.

Прошел день, а затем и другой. Начался и закончился третий день, но войско все еще не снималось с места. Бхагарцы начали тревожиться. Неужели царь-жрец не понимает, что рано или поздно на лагерь наткнется караван или пастух и предупредит врага? Они пытались объяснить это царю, но Акмен-хотеп был непоколебим. Он отослал всадников из лагеря, приказав им отправиться на север, все разведать и вернуться с новостями о городе и людях.

И вот спустя пять дней после выхода армии из пустыни всадник-бхагарец мчался к палатке царя с такой скоростью, словно ему на пятки наступали воющие духи убитых.

Он приблизился к палатке в ту минуту, когда Акмен-хотеп со своими военачальниками начинал утреннюю молитву. Гехебу только что принесли в жертву молодого быка — одного из пяти драгоценных животных, прошедших с войском через всю пустыню. Хашепра, верховный жрец бога земли, стоял перед своими опустившимися на колени соплеменниками, раскинув мускулистые руки и высоко подняв окровавленный нож. Двое юных послушников, оба не старше двенадцати лет, трясущимися руками удерживали огромную бронзовую чашу, стараясь не пролить ни единой капли крови умирающего быка.

Послышался топот копыт, и все головы с любопытством поднялись, а царские ушебти вскочили на ноги и с угрожающим видом перегородили всаднику дорогу. Бхагарец натянул поводья на почтительном расстоянии от телохранителей и грациозно спрыгнул на землю.

— Великий царь! — вскричал он. — Твой лагерь обнаружен! Воины Бел-Алияда собираются на равнине к югу от города и готовятся к атаке!

Раздались взволнованные крики, призывы к бою, некоторые аристократы кинулись через лагерь, чтобы поднять воинов на битву, и только Акмен-хотеп остался стоять на коленях, молитвенно вытянув вперед руки и опустив голову. Аристократы, находившиеся ближе всего к царю, тревожно смотрели на Акмен-хотепа, не понимая, что им делать.

Среди них был и Пак-амн. Мастер Коня не сумел вернуть себе благосклонность царя, однако Акмен-хотеп настоял на том, чтобы он вместе с войском отправился в поход на Бел-Алияд. По древней традиции, Мастер Коня считался одним из главных полководцев царя в военное время, а Акмен-хотеп приказал соблюдать все древние традиции. Пак-амн со своей стороны выполнял свои обязанности с бесстрастным прилежанием и усердием.

Мастер Коня окинул взглядом развернувшуюся перед ним сцену и глубоко вздохнул.

— Какие будут приказания, о великий? — сухо спросил он.

Щеки его все еще были впавшими, глаза от сока лотоса провалились, но голос звучал уверенно и твердо.

Акмен-хотеп ответил не сразу. Губы его шевелились в безмолвной молитве. Он провел ладонями по лицу и бритому черепу, словно смывал с себя страх и сомнения.

— Сначала завершим обряд поклонения Гехебу, — спокойно произнес он, — потом позовем верховного иерофанта и принесем жертву Птра, чтобы он повел нас к победе.

И царь сделал жест Хашепре. Жрец кивнул, поманил послушников, и те принесли большую, полную до краев чашу. Пак-амн недовольно сжал губы.

— Время не терпит, — сказал он. — Враг может обрушиться на нас в любое мгновение. Раз уж эти люди с таким рвением служат Узурпатору, я сомневаюсь, что они будут утруждаться долгими молитвами.

— Тем больше у нас оснований продемонстрировать свою преданность богам, — спокойно ответил царь. — Мы сражаемся не за славу и не за деньги. Мы сражаемся, чтобы защитить Благословенную Землю и почтить Соглашение между богами и людьми.

— Воины Бел-Алияда не почувствуют разницы, — недовольным тоном воскликнул Пак-амн, — когда ворвутся в лагерь, разгромят нашу не готовую к бою армию и подожгут палатки!

Акмен-хотеп невозмутимо принял жертвенную чашу и поднес ее к губам. Когда он вернул ее послушникам, подбородок его был влажным от крови.

— Что бы сегодня ни случилось — это воля богов, — сказал царь и многозначительно взглянул на послушников. — Покажешь ли ты свою преданность богу земли, Пак-амн, или намерен продолжать спорить, тем самым еще сильнее задерживая армию?

Пак-амн гневно посмотрел на царя, хотел что-то ответить, но в последний момент осекся и нетерпеливо потянулся к чаше. Кидая тревожные взгляды на север, остальные аристократы последовали его примеру.

Раннее утреннее солнце как раскаленным железом обжигало лицо и шею Акмен-хотепа. Бронзовое Войско, грохоча тысячами копыт, под бой барабанов двигалось вперед. Воздух казался густым от поднятой пыли, забивавшей горло и залеплявшей глаза. Лагерь остался в трех милях позади. Войско уверенной, хотя и неровной линией двигалось к Городу Специй и ждущей там армии. Как оказалось, страхи Пак-амна были напрасными. Хотя воинам Ка-Сабара потребовалось два часа, чтобы сформировать боевые порядки и подготовиться к наступлению, армия Бел-Алияда их не опередила. К тому времени как оба войска оказались в пределах видимости друг друга, обороняющаяся армия не сдвинулась с места ни на шаг.

Они сошлись на каменистой равнине, ограниченной с одной стороны Дорогой Специй, а с другой — восточным краем пустыни. Акмен-хотеп уже различал стены Бел-Алияда на горизонте. Защитники Города Специй наступали беспорядочно, тесня сотню бхагарцев, пытавшихся заслонить собой приближающее Бронзовое Войско. Бел-Алияд кичился собственной легкой кавалерией. Когда-то этот город основали изгнанники из Бхагара, но с тех пор прошло четыре сотни лет, и их скакуны были обычными конями, купленными в Нумасе, а не даром бога пустыни. Кавалерия наступала рывками, то мчалась, как стая разозлившихся птиц, то возвращалась под защиту пехоты. Всадники пустыни отступали, отвечая на передвижения противника презрительными насмешками и отдельными выстрелами из луков.

Основной корпус вражеского войска насчитывал восемь тысяч человек — во всяком случае, так утверждали лазутчики-бхагарцы, но, как и в случае с легкой кавалерией, им не хватало мастерства и опыта. Бел-Алияд был самым маленьким городом-государством во всей Неехаре. Чтобы защищаться от нападений всадников пустыни и оберегать бесчисленные купеческие караваны, князья города содержали постоянную армию наемников. Лучников набрали из грозных морских стрелков Зандри, а два городских полка укрепили четырьмя тысячами наемников из северных варварских племен, которых перевезли на юг зафрахтованными купеческими судами и поставили под знамена Бел-Алияда.

Варвары были огромными, вонючими волосатыми дикарями, одетыми в потертые меха и длинные засаленные туники, подпоясанные широкими кожаными ремнями. Несмотря на примитивность и неумение вести войну пристойными методами, эти наемники прекрасно владели щитом и копьем, а также кривыми бронзовыми мечами, привезенными с суровой родины. Возглавляли же войско купеческие князья и их слуги, презиравшие кавалерийскую тактику своих предков и сражавшиеся на легких, быстрых колесницах, как и в остальных цивилизованных армиях.

Бронзовое Войско могло выставить против них только четыре тысячи человек да еще сотню бхагарцев, бывших их проводниками. Ка-Сабару не хватило шести лет, чтобы восстановить свои силы, потому что тяжелые пехотинцы нуждались в длительной муштре и соответствующих условиях, чтобы научиться как следует владеть копьем и щитом, и все это — в чешуйчатых доспехах. Акмен-хотеп успел вымуштровать только два полка пехоты, отряд из пяти сотен колесниц и тысячу лучников. Остальные — новобранцы, служившие в легкой пехоте. У каждого был только круглый щит, короткий меч и колчан с легкими зазубренными дротиками. Новобранцев безжалостно муштровали на тренировочных полях за городом, но никто точно не знал, насколько боеспособными они окажутся.

Когда Бронзовое Войско покидало Ка-Сабар, все надеялись, что новобранцам вообще не придется участвовать в боевых действиях. Сейчас их расставили впереди и по краям медленно передвигающейся тяжелой пехоты, и каждый держал в руке дротик. Лучники выстроились позади пехотинцев, уже натянув луки, а следом катились колесницы.

Войско Бел-Алияда остановилось посреди равнины и начало перестраивать боевые порядки. Два ряда наемных лучников вышли далеко вперед, наложив стрелы на тетивы и приготовившись стрелять. За ними толпились шумные варвары с раскрашенными синим и красным лицами, горящие жаждой крови.

Завидев Бронзовое Войско, наемники начали стучать оружием по щитам и выть, как стая гиен. В воздухе разносились боевые кличи на странном гортанном языке. Акмен-хотепу показалось, что позади орущих варваров он увидел штандарты городских отрядов и клубы пыли, вероятно поднятые вражескими колесницами. Легкая кавалерия Бел-Алияда собралась на флангах и готовилась снова ринуться вперед, на бхагарцев, находившихся между двумя армиями.

Подняв руку, Акмен-хотеп приказал своему войску остановиться. Протрубили рога, царь повернулся и спрыгнул с колесницы. Ушебти тотчас же присоединились к нему, окружив царя сверкающим бронзовым кольцом. Пак-амн тоже остановил колесницу и поспешил подойти к царю вместе с другими полководцами, слугами и жрецами Ка-Сабара. Хашепра оделся для сражения в бронзовые чешуйчатые доспехи и взял свой молот. Калифра, верховная жрица Неру, держала в изящной руке благословенное копье. Только Мемнет был невооружен, и лицо его в свете дня казалось бледным, почти восковым.

Царь дождался, пока подойдут все, и кивнул.

— Да пребудут с вами благословения богов, — сказал он. — День битвы настал, и пока все идет так, как и ожидалось.

Пак-амн скрестил руки на груди.

— Ты хочешь сказать, что спланировал все это? — спросил он. — Вместо того чтобы ринуться на Бел-Алияд и взять его штурмом, ты хочешь сразиться с его войском в открытом поле, несмотря на их численное превосходство?

Акмен-хотеп холодно посмотрел на Мастера Коня:

— А ты хотел, чтобы мы прокрались в Бел-Алияд ночью, как воры, и перерезали его спящих жителей? Это методы Узурпатора, Пак-амн. Мы будем сражаться с людьми Бел-Алияда достойно, по правилам войны, как поступали все цари-жрецы со времен Сеттры. Если у нас попросят пощады, мы выполним просьбу и потребуем выкуп.

На лице Пак-амна мелькнуло изумление, тут же сменившееся озарением.

— Так вот почему ты столько времени удерживал нас в лагере! — насмешливо произнес он. — Хотел, чтобы они нас обнаружили! А что же ты просто не послал к ним гонца и не пригласил на бой? Это был бы еще более красивый поступок!

Хашепра шагнул к Пак-амну и грозно посмотрел на молодого человека.

— Ты опять забываешься, — предостерег он. — Здесь, на поле боя, можно убить на месте за подобные разговоры.

— Несомненно, это устроит царя, — огрызнулся Пак-амн, — да только никак не изменит той правды, что нас ожидает. Неужели вы все забыли, что произошло у Зедри? Старые правила остались в прошлом! И если мы этого не признаем, Нагаш нас уничтожит!

— Только старые правила и отличают нас от этого чудовища! — закричал царь. — Если мы отринем свою веру и начнем сражаться, как Еретик, то чем мы будем лучше его? — Он поднял кулак к небу. — Пока живы мы, будут жить старые правила! Пока я дышу, Благословенная Земля живет во мне!

Темные глаза Пак-амна засверкали презрением, но он поклонился царю.

— Так веди нас, — сказал Мастер Коня, — пока ты жив.

Хашепра гневно сверкнул на него глазами и уже поднял свой молот, но царь жестом остановил его.

— Возвращайтесь к колесницам! — приказал он воинам и повернулся к иерофантам. — Оставайтесь здесь и призывайте силу богов нам на помощь. Если Бел-Алияд в самом деле переметнулся к Нагашу, среди них нет жрецов. Ваши благословения могут повернуть удачу в нашу сторону.

Калифра царственным жестом скрестила руки, но лицо ее напряглось, и на нем появились глубокие морщины. Казалось, что эта красивая жрица постарела на несколько десятков лет после сражения у оазиса.

— Мы сделаем все, что сможем, — серьезно пообещала она.

Хашепра кивнул.

— Если Бел-Алияд переметнулся к Нагашу, жрецы им не нужны, — уныло произнес Мемнет. — Они будут взывать к силе Узурпатора.

Царь посмотрел брату в глаза, и лицо его сделалось суровым.

— Значит, будем верить в отвагу и данную нам богом бронзу, — отрезал он. — Это может сделать любой.

Акмен-хотеп обвел взглядом своих полководцев, задержавшись на агрессивно настроенном Мастере Коня. Поражение у Зедри оставило раны куда более глубокие, чем те, что видны на теле. Царь понимал, что в рядах армии назревает мятеж. Особенно тяжело далось все это Пак-амну. Можно ли ему доверять? На какой-то миг Акмен-хотеп испытал соблазн сместить Мастера Коня с его поста и отослать обратно в лагерь, но он тут же сообразил, что это будет дурным знаком для остального войска. Если воины увидят, что царь готов арестовать одного из своих полководцев, их решимость растает, как воск под лучами полуденного солнца. Нужно считать, что прежние узы долга и верности пока достаточно сильны, что соглашение между богами и людьми все еще непоколебимо и что есть в мире вещи, над которыми не властен даже Нагаш.

Глубоко вздохнув, царь принял решение и поманил к себе сигнальщика.

— Прикажи бхагарцам прощупать противника справа, — сказал он, — и отступить в пустыню.

Услышав повеление царя, Хашепра нахмурился:

— Ты хочешь лишить нас легкой кавалерии в самом начале сражения?

— Наши проводники облачились в белое и надели Беспощадные Маски, — ответил Акмен-хотеп. — Они жаждут мести, но я не позволю пролить кровь мирных жителей. Бхагарцам придется подождать, пока Нагаш и его бессмертные ответят за свои преступления.

Сигнальщики подняли изогнутые бронзовые рога и протрубили замысловатую мелодию. Когда замерли последние звуки, царь повернулся к Пак-амну:

— Я поведу половину колесниц вперед, поддержим центр войска. Когда мы тронемся и в воздух поднимется пыль, бери вторую половину и отправляйся на левый фланг. Будь осторожен и скрывай свои передвижения за отрядами новобранцев, чтобы враг не догадался, что вы там. А я отвлеку внимание князя и его колесниц. Дождись удачного момента — и рази.

Пак-амн посмотрел в глаза царю, кажется, понял, что доверил ему Акмен-хотеп, и медленно кивнул.

— Я не подведу тебя, о великий, — пообещал он.

— Значит, отправляйся к своим колесницам, — приказал царь, — и пусть боги даруют нам победу.

Когда полководцы и свита царя разошлись по своим позициям, Акмен-хотеп повернулся к иерофантам.

— Проявят ли боги сегодня свою благосклонность, о святейшие? — негромко спросил он. — Я выпил много бычьей крови, но все же ничего не чувствую. Сила Гехеба не кипит в моих жилах.

Мемнет не смотрел в глаза брату.

— Я тебя предупреждал, — произнес он тихо. — Говорил тебе еще у оазиса, каковы будут последствия того, что мы злоупотребили силой богов.

Хашепра мрачно глянул на верховного жреца и склонил голову перед царем.

— Не страшись, о великий, — сказал он. — Гехеб не забыл своих любимых сыновей. Ты почувствуешь его присутствие, когда ринешься в бой.

Калифра тронула царя за мускулистую руку и тепло улыбнулась.

— Неру всегда с нами, о великий, — сказала она. — Ее свет пылает даже в темноте. Не страшись.

Царь-жрец Ка-Сабара поклонился святейшим, и на сердце у него полегчало. Улыбаясь, он повернулся и быстро зашагал к колеснице. Следом шли львиноподобные ушебти. С каждым шагом, сопровождаемым мерным топотом ног и бряцаньем оружия и доспехов, страх и сомнения отступали. Шум битвы барабанным боем звучал у него в ушах. И на какое-то время Акмен-хотеп сумел забыть про ужасы, свидетелем которых оказался, и про страдания, которые видела Благословенная Земля за его жизнь. На какое-то время он снова вернулся во времена своего отца, и отца своего отца, ведущих бои за деньги, власть и славу богов. Акмен-хотеп ступил на свою тяжелую колесницу, крепко сжал рукоять сверкающего меча и отсалютовал сигнальщику.

— Приказывай армии наступать! — крикнул он.

На поле боя запели рога, и Бронзовое Войско, как единое целое, тронулось с места. Царская колесница, загрохотав обитыми бронзой колесами, рванулась вперед. Акмен-хотеп стоял на ней, выпрямившись во весь рост, и обозревал расположение вражеских сил. Городские полки Бел-Алияда стояли позади четырех больших наемных отрядов. Между двумя подразделениями пехотинцев Акмен-хотеп видел развевающиеся знамена, наверняка украшавшие колесницы купеческих князей и их предводителя, Сухедира аль-Казема, Хранителя Потайных Путей.

Далеко на правом фланге противника Акмен-хотеп заметил клубы пыли. Бхагарцы уже отступали в пустыню. Хотелось надеяться, что они сумеют увлечь за собой вражескую легкую кавалерию.

Словно в зеркальном отражении боевых порядков Бел-Алияда на противоположном краю равнины, в центре линии фронта выступали два тяжелых полка Бронзового Войска, а между ними неслась половина колесниц. Пак-амн со второй половиной колесниц уже сдвинулся на левый фланг, укрывшись за двумя полками новобранцев. А уже за ними шагал отряд лучников, пока не видный врагу.

Воины Бронзового Войска шли вперед, наступая медленно, но уверенно. Царь посмотрел налево, пытаясь разглядеть вражескую легкую кавалерию, но ничего не увидел. Тут раздались предостерегающие крики из рядов пехоты, вновь привлекая внимание царя к центру. Солнечное небо затмила туча темных стрел. Выкрикивая ругательства, люди высоко поднимали свои круглые деревянные щиты, а воины в колесницах пригибались, прячась за обитые бронзой борта. Стрелы грозно гудели, пронзая воздух, и тут Акмен-хотеп ощутил, как защипало кожу: на него снизошло благословение Гехеба.

Бронзовые наконечники с треском вонзались в щиты и ударялись о чешую и кожу доспехов. Люди кряхтели и спотыкались под этим зловещим дождем, выдергивали стрелы и отбрасывали в сторону. Стрелы только скользили по их загорелой коже сила бога земли ослабила их полет. Из рядов Бронзового Войска послышались ликующие крики — воины поняли, что Гехеб с ними. Акмен-хотеп оскалился и снова махнул сигнальщикам.

— Пусть новобранцы идут вперед! — крикнул он. — Лучники, готовьтесь!

Снова запели рога. В ответ раздались энергичные крики молодежи из рядов новобранцев. Приготовив дротики, легковооруженные воины ускорили шаг и перешли на бег, приближаясь к наемным лучникам и пехотинцам врага. Лучники Зандри, потрясенные неудачей первого залпа, снова приготовились стрелять. Варвары завывали, как звери, и потрясали своим оружием, глядя на приближавшуюся легкую пехоту.

Лучники противника выпустили еще один залп стрел и, заметив, что новобранцы все ближе, быстро отступили по проходам, оставленным для них в толпе варваров. В шестидесяти шагах воины ускорили бег. В пятидесяти отвели назад руки и метнули целый град зазубренных дротиков в толпы варваров. Дротики вонзались в щиты наемников, насквозь протыкали меха и тонкие туники. Варвары, завывая и вопя, катались по земле, хватаясь за древки.

В сорока шагах новобранцы снова вытащили дротики из колчанов и метнули их во врага. В тридцати шагах — еще раз, потом в двадцати, а потом повернулись и побежали обратно к своим боевым порядкам. Им вслед летели оскорбления и вопли, но, отбежав на семьдесят шагов, новобранцы опять повернули, вытащили новые дротики и повторили маневр. И снова, остановившись так, чтобы оружие варваров их не достало, новобранцы развернулись и отступили.

Во время четвертой такой атаки Акмен-хотеп услышал пение рогов и шум битвы слева. На левом фланге в бой вступила легкая кавалерия противника, пытаясь смять легкую пехоту Ка-Сабара. К этому времени наемники в центре и на правом фланге не выдержали. Доведенные до отчаяния, граничащего с безумием, варвары окончательно наплевали на дисциплину и ринулись вперед, стремясь раздавить новобранцев.

Выполнив свою миссию, новобранцы побежали через равнину, заманивая варваров туда, где их ждали тяжелые пехотинцы Бронзового Войска и лучники.

Акмен-хотеп поднял меч.

— Лучники, приготовьтесь! — прокричал он. Царь внимательно следил за наемниками, рванувшимися кипящей волной плоти и бронзы вперед, к его войску. За пятьдесят ярдов он резко опустил меч. — Стреляйте!

Град смертельных стрел вылетел из-за спин тяжелой пехоты Бронзового Войска и устремился к наступающим варварам. Наемники падали сотнями, и в какой-то миг атака захлебнулась из-за гор трупов. Однако варвары оторвались от остальной своей армии больше чем на двести ярдов, и ни лучники, ни городские полки помочь им не могли. Из гущи вражеских колесниц отчаянно трубили рога, напрасно пытаясь отозвать воинов назад и перегруппировать их перемешавшиеся ряды, но Акмен-хотеп не собирался давать им такую возможность.

Царь-жрец Ка-Сабара запрокинул голову и издал свирепый клич:

— Воины Бронзового Войска! Бейте и верните свою честь! Во славу бога земли — в атаку!

От вопля двух тысяч глоток и громового топота копыт содрогнулась земля. Армия Ка-Сабара захлопнула свою ловушку.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Кровавые пески

Западный торговый тракт, подле Фонтанов Вечной Жизни, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

— Кто-то подает сигналы, — сказал Экреб, грациозно встав с низкого кожаного дивана и показав своим кубком с вином в небо.

Рак-амн-хотеп, что-то устало проворчав, оторвался от карт и прищурился, глядя в пыльную даль. Цари Разетры и Ливары в полдень остановились на привал, укрывшись за барханами чуть в стороне от Западного торгового тракта. В тени пальмовой рощицы они составили большие скрипучие повозки Ливары в круг, в этом круге слуги-ливарцы постелили на песок толстые ковры и поставили столы и софы для удобства царей и полководцев. Когда царь Разетры впервые увидел эти массивные повозки, он насмешливо фыркнул и высказал Экребу все, что думает об изнеженности и лени Хекменукепа и ливарской знати, но спустя неделю похода на Кхемри воинственно настроенный разетриец был вынужден признать, что это не самый плохой способ вести кампанию.

Несмотря на стремление поскорее добраться до Живого Города и очистить Благословенную Землю от Нагаша и его приспешников, союзные армии передвигались ужасающе медленно. Разетрийцы потратили почти две недели, чтобы пересечь Долину Царей даже с помощью ливарских небесных лодок, а когда оба войска соединились под Кватаром, они уже не шли, а буквально ползли. Катапульты и прочие боевые машины Ливары часто ломались, и требовались долгие часы, чтобы заменить погнутую ось или треснувшее колесо, а выходцы из джунглей в армии Разетры переносили зной пустыни очень плохо и нуждались в частом отдыхе и большом количестве воды.

Союзнические армии растянулись на много миль и ползли по торговой дороге, словно червяк-землемер: хвост войска утром покидал свой лагерь, а вечером размещался на ночлег в лагере, оставленном с предыдущей ночи головой армии.

При таком медленном передвижении цари и их свиты вставали со своих мехов на рассвете, неторопливо завтракали, читали утренние молитвы и приступали к дневным делам, а войска ползли мимо. Когда ближе к вечеру становились видны последние отряды, цари проводили час-другой, совещаясь с командирами арьергарда и обоза, а когда солнце на западе скрывалось за пеленой пыли, ехали несколько часов подряд, догоняя авангард.

По предварительным прикидкам Рак-амн-хотепа, к этому времени союзные армии уже должны были добраться до окрестностей Кхемри, однако они все еще находились примерно в двух днях пути от Фонтанов Вечной Жизни, а значит, чуть больше, чем в половине пути до конечной цели. Два войска и наемники из джунглей уничтожали провизию, в особенности свежую воду, с ошеломительной быстротой. Громадных громовых ящеров периодически приходилось поливать водой, чтобы их шкуры не пересохли, и укротители сами сидели на половинном пайке, лишь бы их подопечные не погибли.

— Ну что еще такое, во имя всех богов? — проворчал Рак-амн-хотеп, вглядываясь в силуэт ливарской небесной лодки.

Это хитроумное изобретение по сравнению с другими небесными лодками было совсем крохотным: коробка размером чуть меньше колесницы, оплетенная канатами, что свисали с шаровидного пузыря, наполненного духами воздуха. Лодку запросто грузили в заднюю часть одной из громадных ливарских повозок, вытаскивали, когда цари останавливались лагерем, привязывали к двум повозкам крепкой веревкой и поднимали на высоту примерно в сто футов.

В лодке все время находились трое мальчиков. Они осматривали окрестности в умные зрительные трубки и обменивались сообщениями с авангардом войска. Рак-амн-хотеп увидел, как один из мальчиков поднял бронзовый диск размером с тарелку, поймал лучи сияющего света Птра и направил серию ярких вспышек на запад. Потом опустил свое сигнальное устройство и пристально всмотрелся в даль, дожидаясь ответа. Экреб сделал глоток вина и вытер со лба пот.

— Наверное, кавалеристы сообщают, что добрались до источников, — сказал он.

Царь с горестным изумлением хмыкнул:

— Твой оптимизм не перестает меня поражать.

Экреб философски пожал плечами:

— Я шесть лет выживал в Кватаре. Теперь меня ничто не может взволновать.

— Это верно. Давай сыпь мне соль на рану, — буркнул царь, поднялся на ноги и поправил тяжелые чешуйчатые доспехи. — Продолжай в том же духе, и я обращусь с просьбой к верховному жрецу назначить тебя царем-жрецом вместо меня, и тогда я смогу вести беззаботную жизнь ветерана.

— Храни нас боги! — в притворном ужасе воскликнул Экреб. — Ты слишком уродлив, чтобы стать настоящим полководцем-ветераном.

— А то я не знаю, — фыркнул царь, но смех его умолк, потому что один из мальчиков бесстрашно перелез через борт небесной лодки и съехал вниз по одной из длинных веревок. Юный гонец исчез из виду за одной из гигантских повозок; Рак-амн-хотеп быстро зашагал к расстеленным коврам, чтобы вместе с царем Ливары дождаться появления мальчика.

Как и почти ежедневно во время похода, Хекменукеп сидел за низким широким столиком, заваленным листами папируса, которые были исписаны магическими символами и заклинаниями. Вокруг стола столпилось с полдюжины придворных, погрузившихся в дискуссию об алхимии, а сам царь изучал свиток, глядя в один из своих обрамленных бронзой дисков, и делал пометки, обмакивая в чернила кисть тонкого волоса. Слева от Хекменукепа стоял на коленях раб и держал кубок с вином, чтобы царь мог освежиться. Второй раб помахивал над ученой царственной головой опахалом из павлиньих перьев. Погрузившись в мир пропорций и расчетов, царь чувствовал себя совершенно непринужденно, и Рак-амн-хотеп вдруг ощутил горькую зависть к ливарцам.

Хекменукеп поднял глаза как раз тогда, когда гонец проворно обежал повозки и под пристальным взглядом ушебти помчался в его сторону. Царь Ливары растерянно перевел взгляд с Рак-амн-хотепа на широко распахнувшего глаза мальчика.

— Да? В чем дело? — спросил он.

— Солнечный сигнал от Шеш-амуна, — воскликнул мальчик, имея в виду ливарского полководца, командующего авангардом союзников. — Он говорит: вражеская кавалерия обнаружена к востоку от священных источников.

— Проклятье! — прорычал Рак-амн-хотеп и сжал покрытые шрамами руки в кулаки. — И много их там?

Услышав свирепый голос царя, мальчик попятился.

— Тысячу извинений, о великий. Он не сказал.

— Будь их немного, Шеш-амун не стал бы докладывать, — хладнокровно произнес Хекменукеп.

Разетрийского царя эта новость не обрадовала. Он повернулся к Хекменукепу.

— Мне казалось, ты говорил, что Бронзовое Войско оттянет армию Нагаша в Бел-Алияд, — упрекнул он.

— Говорил. — Царь Ливары задумчиво пожал плечами. — Возможно, Нагаш решил разделить свое войско, а если так, это нам на руку.

— Если бы мы успели захватить священные источники, я бы с тобой согласился, — буркнул Рак-амн-хотеп. — А сейчас… наши запасы воды подходят к концу, и если мы очень скоро не окажемся у источников, жара убьет наши войска быстрее, чем это мог бы сделать Нагаш.

Хекменукеп нахмурился:

— И сколько у нас времени?

Разетрийский царь с трудом подавил раздражение. Ну как он может не знать потребностей собственного войска?

— День, может, два, но уж никак не больше, — отрезал Рак-амн-хотеп. — Сейчас дело идет к вечеру. — И начал расхаживать по ковру, обдумывая возможности. Если им очень, очень повезет, кавалерия окажется всего лишь отрядом лазутчиков. Приняв решение, он посмотрел на царя Ливары. — Я отправляюсь вперед, приму командование авангардом и посмотрю, с чем нам придется столкнуться, — объявил он и повернулся к Экребу. — Собирай смешанный отряд из легкой пехоты, лучников и всадников, до которых можешь добраться, и присоединяйся ко мне как можно быстрее, — приказал Рак-амн-хотеп.

Экреб кивнул и легко вскочил на ноги.

— Каков план? — уточнил он.

Похоже, вопрос позабавил разетрийского царя.

— Мой план? — переспросил он. — Буду мчаться по дороге, собрав всех воинов, каких только смогу, и убивать всякое живое существо, оказавшееся на пути между мной и источниками. — Он хлопнул Экреба по плечу. — Не мешкай, старый друг, — добавил Рак-амн-хотеп и поспешил в лагерь, отрывисто призывая возничих колесниц.

Над шумом и грохотом битвы запели трубы, раздались предостерегающие крики, а варвары Бел-Алияда неблагозвучно завопили. Акмен-хотеп поднял окровавленный хопеш и хрипло заорал:

— Они опять наступают! Готовьтесь!

Рога затрубили, подавая сигнал Бронзовому Войску и находящимся в отдалении жрецам, и, лязгая металлом, пехотинцы снова приготовились. Уже несколько часов бой перемещался туда и обратно по усеянному трупами полю. План Акмен-хотепа единой стремительной атакой заставить варваров бежать провалился. Несмотря на тяжелые потери, варвары не сдавались и сражались с безрассудной храбростью, граничившей с отчаянием.

Уже много раз за эту битву царь гадал, что же за страшные вещи рассказали им купеческие князья о владыке Кхемри. Если бы не своевременная поддержка колесниц Пак-амна на левом фланге, армию окружили бы во время первой атаки. В течение дня Мастер Коня снова и снова доказывал свою доблесть, отражая кавалерийские атаки и спасая легкую кавалерию на своем фланге от полного уничтожения.

И если бы не дисциплина и мастерство ветеранов Бронзового Войска, сражение бы уже проиграли. Опять и опять противостояли они смертельному граду стрел и сокрушающим атакам варварской пехоты. От вражеских наемников остались всего четыре потрепанных полка, лучники Зандри стреляли все реже, и можно было надеяться, что у них кончаются стрелы.

Но на правом фланге по-прежнему успешно действовал отряд легкой кавалерии. Они уже дважды нападали на легкую пехоту Акмен-хотепа, жестоко ее потрепав, и теперь выжидали очередного удобного момента для атаки. Царь не раз пожалел, что отослал бхагарцев в арьергард, и отправил за ними гонца, но прошло уже почти два часа, а они так и не появились. Уставшие ветераны сомкнули ряды и ощетинились копьями, и тут Акмен-хотеп заметил какое-то движение. Колесницы Бел-Алияда и два городских полка, все сражение бывших в резерве, пошли вперед прямо в центре вражеских боевых порядков. Приближался вечер, его войска устали, и вражеские наемники тоже. Купеческие князья пришли к выводу, что следующая атака решит исход битвы. Окинув взглядом свои потрепанные войска, царь подумал, что они, возможно, правы.

— Гонец! — заорал Акмен-хотеп, и мальчик тут же подбежал к колеснице царя. — Скажи лучникам, пусть стреляют в городские полки.

Мальчик слово в слово повторил приказ и помчался к лучникам. Царь немного поколебался, не послать ли гонца к жрецам — пусть еще раз обратятся за помощью к богам, но передумал, пожав плечами. Боги не слепцы, они и сами видят, насколько отчаянно их положение, и, если откажут, войну можно считать проигранной. Царь широко взмахнул мечом.

— Вперед! — вскричал он, обращаясь к своим людям, и колесницы тронулись с места. Они находились в нескольких дюжинах ярдов позади основной линии сражающихся, между двумя ветеранскими полками. Промежуток временно прикрывал небольшой отряд легкой пехоты, которую царь переместил сюда с левого фланга. Измученные новобранцы услышали приближение колесниц и с благодарностью ретировались. Накидки на них были изорваны и залиты кровью, многие держали в руках погнутые или поломанные дротики, вытащенные из трупов. Отступая в резерв мимо набирающих скорость колесниц, многие салютовали царю своим оружием.

Варвары ускоряли шаг, и шум из их рядов становился все громче. Дикая натура влекла их в бой, как мотыльков влечет огонь, и они уже обгоняли размеренно шагающих воинов городских полков. И тут первые стрелы лучников Ка-Сабара просвистели в воздухе, смертельным дождем заливая пехоту противника. Стрелы пронзали тонкие кожаные жилеты и бронзовые шлемы, люди пошатывались, спотыкались и падали. Крики раненых только возбудили наемников. Их хриплый боевой клич перерос в безумные вопли, и они ринулись в неистовую атаку, надеясь сцепиться с противником раньше, чем лучники успеют выстрелить еще раз.

Ветераны выкрикивали команды, и Бронзовое Войско приготовилось отразить атаку. В душе Акмен-хотепа мелькнул проблеск надежды, когда он увидел, что варвары-наемники нарушили ряды и оторвались от городских полков. Он внимательно следил за набирающими скорость колесницами, дожидаясь реакции купеческих князей. Линия боевых машин на мгновение остановилась, потом прозвучал нестройный хор военных рогов, и колесницы ринулись вперед, пытаясь остановить атаку наемников.

Акмен-хотеп довольно усмехнулся. Похоже, боги все-таки улыбнулись им. Царь внимательно следил за наступающим вражеским войском, дожидаясь, когда наемники будут вынуждены атаковать.

Вражеская пехота хлынула слева и справа и врезалась в плотный ряд копейщиков в бронзовых доспехах, не трогая новобранцев, — пехотинцы по собственному горькому опыту поняли, что парни с дротиками тут же отступят, и на них снова посыплются стрелы. Новобранцы терпеливо выжидали, подняв свое зазубренное оружие; как только начнется свалка, они ринутся вперед и будут метать дротики во фланги варваров.

Два войска схлестнулись, затрещало дерево, загремел металл. Обе ветеранских полка дрогнули было под натиском, но сила Гехеба наполнила их, и они удержались. Варвары падали, пронзенные копьями Бронзового Войска, их сбивали с ног щитами, но они все равно ломились вперед с каким-то зверским бешенством, прорубая себе путь топорами и уже затупившимися клинками. И хотя воины Ка-Сабара были закованы в превосходные бронзовые чешуйчатые доспехи, оружие врага то там, то здесь отыскивало цель, и воины падали на землю.

И в то время как варвары были сосредоточены на противнике, находящемся впереди, а городские полки пытались защититься от града стрел, колесницы купеческих князей, оказавшиеся в середине схватки, остались без всякой поддержки. Акмен-хотеп снова усмехнулся и поднял меч.

— В атаку! — прокричал он.

Запели рога, раздались свирепые крики, и тяжелые колесницы Бронзового Войска с грохотом понеслись вперед, обогнули сражающихся пехотинцев и врезались в смешавшиеся фланги двух варварских полков. Тяжелые колеса с бронзовыми ободами и острейшие клинки в ступицах отрубали ноги и распарывали тела. В воздухе звенели тетивы — лучники стреляли в воющую толпу противника. На столь близком расстоянии стрелы насквозь пронзали цель и нередко поражали и следующего воина. Аристократы и ушебти рубили наемников кривыми мечами, опуская их на непокрытые головы и плечи и нанося смертельные раны.

Варвары дрогнули почти сразу, разбегаясь под натиском грозных колесниц. Акмен-хотеп рвался вперед, сквозь боевые порядки, подгоняя возничих, — он стремился к купеческим князьям. Знатные воины Бел-Алияда увидели несущиеся на них огромные бронзовые боевые машины и в панике остановились — так останавливается караван, когда на него налетает внезапная сильная песчаная буря. Превосходя колесницы Ка-Сабара числом, они уступали им в тяжести и уж никак не могли сравняться с ветеранами Бронзового Войска в мастерстве и опыте. Несколько воинов по краям строя пытались развернуться и убрать свои боевые машины с дороги надвигающейся стены металла и плоти, но остальные самоуверенно ринулись вперед. В результате начался полный хаос, лишивший войско Бел-Алияда главных сил в решающий момент.

Повсюду в воздухе летали стрелы — лучники обеих армий обменивались выстрелами. Одна стрела попала в борт колесницы Акмен-хотепа, срикошетила и зацепила ему бедро. Царь отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Люди кричали, кони ржали, но все эти звуки заглушил громовой грохот, когда колесницы обоих войск столкнулись.

Акмен-хотеп услышал предостерегающий крик своего возничего, и колесница резко свернула вправо. Мимо промчалась вражеская колесница, слишком быстро, чтобы ее преследовать. Острые клинки, прилаженные к ступице тяжелой колесницы Ка-Сабара, ударили в борт вражеской машины и с легкостью пробили плетеный корпус. Во все стороны полетели стебли тростника. Лучник с колесницы Бел-Алияда выпустил стрелу, просвистевшую над головой царя, и вот уже машина скрылась в туче пыли.

Поле боя содрогалось от лязга оружия и криков умирающих. Ушебти в колеснице Акмен-хотепа, слева от царя, взмахнул ритуальным мечом и ударил по пролетающей мимо вражеской машине с такой силой, что разрубил не только ее корпус, но и возничего. Справа, в клубах пыли, затрещало дерево, и мимо царя прокатилось колесо.

Акмен-хотеп подался вперед, вцепившись в борт колесницы, и попытался разобраться в бурлящем хаосе. Он высматривал развевающиеся знамена, пытался найти предводителя Бел-Алияда. Один быстрый рывок мог прекратить бой, если, конечно, у купеческих князей осталось хоть какое-то понятие о чести.

Справа загрохотали колеса, и из пыли выскочила колесница Бел-Алияда. Возничий опытной рукой вывернул свою машину, удачно проскочив мимо колесницы царя и не задев ее. Лучник, стоявший сзади, натянул тетиву и выстрелил в тот же миг, как Акмен-хотеп взмахнул мечом. Стрела попала в правое плечо царя, проткнув бронзовые чешуйки и войдя глубоко в плоть, но меч царя успел отсечь правую руку возничего. Тот отчаянно закричал и упал набок, невольно дернув поводья. Кони резко свернули влево и перевернули колесницу.

Царь, взревев, выдернул стрелу и швырнул ее в сторону, чувствуя, как под доспехами хлещет кровь. Насколько он мог судить, его войска пробили боевые порядки врага почти насквозь. Акмен-хотеп слышал отдаленный, подобный прибою, рокот слева, но это было слишком далеко и в данный момент не имело для него никакого значения. Царь дико оглядывался, пытаясь обнаружить предводителя вражеского войска.

Вот он! Справа, в нескольких дюжинах ярдов, он заметил несколько стоявших на месте колесниц, над которыми развевались яркие знамена. Это наверняка князь противника и его телохранители. Акмен-хотеп ткнул в ту сторону мечом, привлекая внимание своего возничего, и тот резко развернул колесницу. Они понеслись на врага, как пущенное копье, целясь прямо в центральную колесницу.

Князь и его свита мгновенно заметили опасность, но им не хватило времени тронуть коней с места. Двое телохранителей попытались кинуться вперед и перегородить дорогу Акмен-хотепу, но не успели. Царская колесница врезалась в колесницу князя, как молния, смяв ее плетеный корпус и опрокинув набок.

Акмен-хотеп выпрыгнул из колесницы на полном ходу и помчался к высокому сухощавому воину в блестящих бронзовых доспехах и ярком желто-синем облачении. Его люди — лучник со сломанной рукой и невооруженный возничий — бросились под ноги царю, но Акмен-хотеп отшвырнул их в сторону, как маленьких ребятишек. Однако князю хватило этой заминки, чтобы вытащить меч и приготовиться к нападению.

Князь Бел-Алияда был храбрым человеком, но плохим воином. Он неуклюже попытался рубануть Акмен-хотепа по лицу своим скимитаром, но царь легко отразил удар, стремительно взмахнул мечом и приставил его к горлу князя.

— Сдавайся, Сухедир аль-Казем, — прорычал Акмен-хотеп, — или готовься к встрече со своими предками в загробной жизни.

Князь покачнулся, и меч выпал из его дрожащей руки.

— Сдаюсь. Клянусьбогами, сдаюсь! — воскликнул он, оседая на колени, словно его придавило тяжелой ношей, и сдернул с головы желтый тюрбан. Юное лицо князя было костлявым, изнуренным и искаженным от напряжения. — Пощади моих людей, о великий, и все богатства Бел-Алияда будут твоими!

Царь Ка-Сабара испытал огромное облегчение, но он не подал вида, глядя на князя сурово и неумолимо.

— Мы не чудовища, — сказал он. — Будешь вести себя с честью, и мы отнесемся к тебе так же. Прикажи своим людям прекратить сражение, и обсудим условия выкупа.

Князь позвал сигнальщика и с радостью отдал приказ. Судя по его лицу, он был искренне рад, что проиграл битву: теперь ему не придется подчиняться приказам чудовища, что сидит на троне в Кхемри.

Рога трубили снова и снова, прорезая грохот сражения. Прошло несколько долгих минут, прежде чем шум начал утихать, а пыль оседать. Бронзовое Войско разразилось ликующими криками, но они внезапно оборвались, сменившись криками растерянными и гневными. Акмен-хотеп посмотрел на князя, но тот и сам ничего не понимал.

С северо-запада послышался грохот колес. Акмен-хотеп обернулся и увидел потрепанную колесницу Пак-амна, несущуюся к ним через все поле сражения. На лице Мастера Коня застыло потрясенное выражение.

— Что? — закричал Акмен-хотеп, едва колесница остановилась. — Что случилось?

Пак-амн покосился на Сухедир аль-Казема и повернулся к царю.

— Из лагеря вернулся гонец, — сказал он.

Акмен-хотеп нахмурился:

— Ну? И что из этого?

— Он не сумел найти бхагарцев, — мрачно ответил Пак-амн. — Часовые сказали, что они там так и не появились.

Царь на мгновение растерялся.

— Так куда же они могли деться?.. — начал он, и тут кровь у него в жилах похолодела.

Акмен-хотеп медленно повернулся на север, в сторону Бел-Алияда, и прищурился, всматриваясь. Сухедир аль-Казем, прислушивавшийся к их разговору, испустил крик отчаяния.

Над Городом Специй поднимались первые клубы дыма.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Уроки смерти Кхемри

Живой Город, 45 год Птра Сияющего

(—1959 год по имперскому летосчислению)

Лучшие зодчие Кхемри постарались обеспечить покойному царю Хетепу удовлетворение любой его потребности в загробном мире. Они построили в Великой пирамиде специальные погреба для хранения высоких кувшинов с зерном и сушеной рыбой, засахаренными финиками, вином и медом. Там были комнаты с роскошной мебелью и сундуки кедрового дерева, набитые богатыми одеяниями. В одной комнате положили связку мумифицированных соколов и любимый лук царя на случай, если ему захочется поохотиться в райских лугах. В других помещениях его ждали мумифицированные кони и большая колесница, сделанная из бронзы и позолоченного дерева.

Имелась даже низкая длинная комната, где стояло превосходное речное судно с мумифицированными гребцами, — вдруг царь пожелает поплавать по Реке Смерти?

Но самая лучшая комната из всех была построена над царскими погребальными помещениями, в самом центре Великой пирамиды. Архитекторы создали великолепный тронный зал со вздымающимися вверх колоннами и плитами полированного мрамора. В дальнем конце зала размещалось возвышение, и на нем располагался одинокий трон, изготовленный не из дерева, а из темного полированного обсидиана. По бокам трона стояли статуи Птра и Джафа — с суровыми лицами, но приветственно поднятыми руками.

Между колоннами по обеим сторонам тронного зала разместили статуи других богов: Неру и Асаф, Гехеба и Тахота, всех богов Неехары, и каждый из них ждал появления души покойного царя, потому что трон на возвышении предназначался не для Хетепа, а для Усириана, зловещего бога преисподней.

Именно в этот тронный зал Хетеп придет на суд богов. Если он прожил добродетельную жизнь, ему позволят уйти на золотые поля рая. А если нет — Усириан ввергнет душу царя в воющие просторы преисподней, где ему придется страдать вечно. Ну, или до того времени, когда жрецы погребального культа сумеют призвать обратно его душу и вернуть царя в мир живых.

Именно здесь Нагаш собирал своих союзников числом более сорока и, сидя на черном троне Усириана, расшатывал и без того ненадежные устои правления своего брата. Если Архана, Раамкета и остальных молодых людей и смущало святотатство некроманта, им все же хватало ума не говорить об этом вслух. Кроме того, он сдержал свое слово, и все они стали очень богатыми и могущественными людьми.

Прошло три года с тех пор, как они внесли свои имена в список заговорщиков на улице Медников, и за это время ужасная чума пронеслась по самым известным домам Кхемри. Болезнь в буквальном смысле слова растворяла свои жертвы изнутри за какие-то дни, иногда — недели. Чтобы исцелиться, храмам Асаф и Тахота отдавали целые состояния, но все, что могли сделать жрецы, — это чуть-чуть продлить агонию. Никто из пораженных чумой не выжил, а лекари так и не сумели понять, как она передается. Болезнь не коснулась ни рабов, ни стражей, ни чиновников — опасности подверглись только люди благородного происхождения. За исключением тех, чьи имена были записаны на папирусе Нагаша.

Смерть собирала свою дань, знатные дома пустели, и многие важные посты при дворе Тхутепа оказались свободными, в том числе и такие, которые столетиями занимали члены одной и той же семьи. В конце концов у впавшего в отчаяние царя не осталось выбора — ему пришлось отдавать эти посты тем, кто еще откликался на приглашение появиться на большом приеме. Удача изменила Кхемри. Про Живой Город забыли все посланники, вспомнив о нем лишь раз, пять лет назад, когда они крайне ненадолго явились сюда, отдавая дань уважения при рождении сына Тхутепа, Сухета.

— Как идут дела с торговлей? — осведомился Нагаш, подперев подбородок сложенными домиком руками и изучая собравшихся.

Жаровни в большом тронном зале горели, протянув длинные пальцы света к высоким колоннам. Каменные боги отбрасывали зловещие тени на мраморные плиты пола. Между союзниками некроманта бесшумно расхаживал Кефру, предлагая желающим прохладительные напитки.

Шепсу-хур взял кубок вина с деревянного подноса проходившего мимо жреца. Тхутеп назначил его на должность Мастера Врат, и теперь он отвечал за взимание пошлин с купеческих караванов, приходивших в Кхемри и покидавших его. Сюда включались корабли, следующие из Зандри, и суда с зерном, приходящие с юга, из Нумаса.

— Цены на базаре выросли почти вдвое, — ответил он, отхлебнув вина. — Зерно, специи, бронза: торговцы из других городов очень усложняют нашу жизнь.

Некромант кивнул.

— Работа Зандри, — объявил он. — Царь Некумет прижимает нас. Он убедил остальных царей повысить цены, чтобы задушить нашу торговлю. — Нагаш повернулся к Раамкету. — И контрабанда наверняка увеличилась раз в десять.

Раамкет скрестил на груди свои толстые руки. Этого дородного аристократа назначили Мастером Наказаний, и теперь он отвечал за городскую стражу. С помощью Нагаша Раамкет очень быстро воспользовался своей властью, чтобы заодно установить контроль над городскими преступными шайками.

— Разбойники в порту и в районе южных ворот занялись очень бойким ремеслом, — фыркнул он. — Собираются отдавать товары торговцам на базаре за половину нормальной цены. В наши дни это очень выгодная сделка, а разбойники здорово наживутся.

Нагаш покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Скажи, пусть продают свои товары по тем же ценам, что и чужеземные торговцы.

Раамкет нахмурился:

— Они об этом и слышать не захотят!

— Не захотят слышать, избавь их от ушей, — отрезал некромант. — Когда придет время Тхутепу отдать свою корону, будет… предпочтительнее, чтобы население поддержало его свержение. — И повернулся к Архану. — В каком настроении сейчас простой народ?

Архан дождался, когда к нему подойдет Кефру, взял кубок, одним большим глотком выпил сразу половину и сердито посмотрел на остаток. Став Мастером Рекрутов, он отвечал за ежегодную перепись и обеспечивал исполнение обязательной ежегодной общественной повинности каждым взрослым горожанином. В военное время он также станет предводителем копейщиков, входящих в основной корпус армии Кхемри.

— Ходят слухи, как ты и хотел, — сказал он. — Боги будто бы наказывают знатные дома за то, что те позволили Тхутепу потерять превосходство Кхемри. Потребовалось не слишком много усилий, чтобы заставить народ повторять это.

Шепсу-хур задумчиво глотнул вина.

— Если люди начнут думать, что чуму наслали боги, — произнес он, — не кинутся ли они прямиком в объятия жрецов? Мне казалось, мы этого не хотим.

Нагаш холодно улыбнулся:

— Они могут отдавать жрецам все свои деньги и преданность заодно, если хотят, — все равно святые люди не в состоянии остановить чуму. — Некромант подался вперед на своем черном троне. — Время Тхутепа на троне Сеттры истекает. Люди волнуются. Еще несколько недель голода и лишений, и они решатся свергнуть моего брата. А мы пока должны восстановить силы и приготовиться к еще одной, последней вспышке так называемой чумы. На этот раз она распространится среди городского купечества. Этого должно быть достаточно, чтобы разжечь беспорядки. — Нагаш махнул рукой, отпуская всех. — Завтра новолуние. Возвращайтесь в полночь со своими жертвоприношениями, прочитаем Заклинание Жатвы.

На этом аудиенция закончилась. Аристократы допили вино, поставили кубки на мраморный пол и без единого слова вышли из зала. Спустя несколько мгновений в нем остался один Кефру, старательно собиравший кубки на деревянный поднос. Нагаш внимательно всмотрелся в своего слугу.

— Ты чего-то недоговариваешь, — произнес он.

Кефру помотал головой:

— Я не знаю, о чем ты, хозяин.

— Я сужу по тому, как старательно ты избегаешь моего взгляда, — холодно сказал некромант. — Не оскорбляй меня жалкими попытками отговориться, Кефру. Это глупо.

Плечи юного жреца задрожали. Он немного помолчал, собираясь с мыслями, поставил деревянный поднос и выпрямился.

— Я боюсь, что ты становишься слишком дерзок, хозяин, — сказал он. — Тхутеп не слепец и не дурак. Исчезновения привлекают все больше и больше внимания. Твои так называемые союзники дюжинами хватают людей на улицах для твоих ежемесячных ритуалов…

— Архан и остальные должны познакомиться с зачатками искусства некромантии, чтобы быть для меня полезными, — прорычал Нагаш, пресекая дальнейшие объяснения, — а проклятие требует очень много силы, чтобы поддерживать его все время оборота луны. — Некромант раздраженно поерзал на троне. — Энергия исчезает слишком быстро.

— Но риск… — начал Кефру, беспомощно разведя руками. — И союзники твои стали чересчур дерзкими. Хватают первую попавшуюся жертву, а у многих есть семьи, и их исчезновение замечают. Я точно знаю, что люди ходят в храмы и требуют официального расследования. Это только вопрос времени — рано или поздно богатый купец или несколько скорбящих семей заплатят жрецам достаточно, и те всерьез этим займутся. А уж потом пройдет совсем немного времени, и все дойдет до царя.

— И что? — рявкнул Нагаш. — Мы последние три года постепенно лишали царя власти. Знатные семейства почти вымерли, и мои люди контролируют все жизненно важные функции города. Я вот думаю, что пора придумать способ повернуть расследование нам на пользу и представить жрецов как толпу продажных, сующих нос не в свое дело болванов. — Тут Нагаш увидел, как побледнел Кефру, и сильно подался вперед. — Ага. Теперь я понимаю, в чем дело. После всего, что мы узнали, после всего, что сделали, ты до сих пор боишься жрецов!

— Нет… нет, они тут ни при чем, — заикаясь, ответил Кефру. Его землистое лицо исказилось от страха. — В этом мире я не боюсь никого, кроме тебя, хозяин, но как же быть с богами? Мы обманывали Джафа и Усириана, лишив их не одной дюжины человеческих душ. Должно быть, гнев их воистину велик.

— И все-таки они ничего не делают, — презрительно бросил Нагаш. — И знаешь почему? Потому что мы восстали, чтобы лишить их власти. Мы постигаем тайны жизни и смерти, Кефру. А если не останется страха и угрозы их суда, боги утратят свою власть над человечеством.

— Да. Да, я все это понимаю, — сказал молодой жрец, и его шрам подчеркнул страдальческое выражение лица. — Но мы пока не бессмертны. Смерть все еще поджидает нас, а после нее — божественный суд. Мы… мы делали ужасные вещи, хозяин. И в учении Усириана нет преисподней достаточно страшной, чтобы расплатиться за наши преступления.

— Оставь это мне, Кефру, — холодно произнес Нагаш. — Всему свое время. А пока мы должны сосредоточиться на том, чтобы отнять у Тхутепа корону. Ты меня понял?

Кефру неохотно кивнул.

— Я понял, хозяин. — Он быстро поклонился и снова вернулся к своему занятию, собрал винные кубки и пошел к боковому проходу, ведущему в нижние уровни, где находились усыпальница Хетепа и кабинет Нагаша. Уже дойдя до колонн на северной стороне зала, Кефру вдруг остановился.

— Еще одно, хозяин, — сказал он. — Твои гости за последние несколько дней здорово преуспели в изучении гробницы. Думаю, Ашниэль почти нашла выход. Поставить новые западни?

Нагаш откинулся на спинку трона. Лицо его было задумчивым.

— Это тоже оставь мне, — бросил он.

Жаровни в большом тронном зале Великой пирамиды не потушили. В течение почти четырех часов после полуночи они тлели, испуская приглушенный красный свет, придававший огромному помещению зловещий кровавый оттенок. Красноватые отблески на каменных колоннах едва достигали высоты человеческого роста и растекались лужицами на широких ступенях тронного возвышения.

В холодном воздухе воцарилась тишина, которую нарушал лишь едва слышный шорох могильных жуков.

Потом послышался негромкий звук, похожий на шелест кожи о камень, и шипение, лишь слегка напоминающее человеческую речь.

Тени у колонн на северной стороне зала сгустились, в них зашевелилось что-то темное. Снова послышался свистящий шепот, будто там переговаривались змеи. Потом гибкая тень скользнула из тьмы и вышла на середину тронного зала. Вверх поднялись бледные руки и скинули черный капюшон, открыв резкие черты лица Ашниэль, ведьмы-друкии. Она медленно покрутилась на месте, словно пытаясь определить расположение тронного зала в пирамиде и понять, близка ли свобода.

Через несколько мгновений к Ашниэль присоединились ее соплеменники. Друтейра тоже откинула капюшон, и ее белые волосы рассыпались по узким плечам. Ее красивое лицо превратилось в напряженную маску. В руках она сжимала самодельный кинжал из обломка обсидиана. Следом за ней хромал Мальхиор, негромко ругаясь себе под нос. Из его левого бедра торчал дротик, и после каждого шага на мраморном полу оставались блестящие лужицы крови. Очевидно, Ашниэль не так хорошо разобралась в многочисленных западнях гробницы, как ей хотелось.

Трое друкаев сошлись вместе и о чем-то зашептались, видимо, спорили, куда идти дальше. И тут из темноты послышался холодный голос, эхом отразившийся от стен и пригвоздивший их к месту.

— Вы уже совсем близко, — произнес Нагаш из темноты, окружавшей черный трон.

По камню зашелестела одежда — некромант поднялся на ноги и медленно спустился по ступеням вниз, в красноватый свет. В левой руке он держал Посох Веков, темные глаза не отрывались от варваров. Нагаш улыбался, но в его улыбке не было и намека на веселье.

— Подсказать, куда идти дальше? — спросил он, указывая на дверь в дальнем конце зала. — Когда дух умершего царя предстанет перед судом и будет допущен в рай, он сможет покинуть Великую пирамиду и отправиться в загробную жизнь. Поэтому зодчие построили там длинный коридор с уклоном вниз, чтобы облегчить переход.

Ашниэль кинула на некроманта взгляд, исполненный неподдельной ненависти.

— Жаль, что духу не требуется настоящая дверь, — прошипела она. — Коридор этот чисто символический и заканчивается тупиком. — Она выпрямилась в полный рост и презрительно усмехнулась, глядя на некроманта. — Я провела очень много времени, читая о причудливых погребальных обрядах твоего народа. — Ведьма повернулась и показала на тень у южной стены зала. — Там должна быть еще одна дверь, ведущая в верхние помещения. А за ней — коридор наружу.

Нагаш насмешливо склонил голову.

— Коридор ждет, ведьма. Все, что стоит между тобой и свободой, — это я. — Он широко развел руки. — Победи меня своим колдовством, и можешь уходить.

Мальхиор, хромая, шагнул к возвышению.

— И в чем подвох? — словно выплюнул он. Но движение было обманным — быстрее, чем можно заметить, колдун вскинул вверх руку и зашипел. Целый поток мелодичных слов заставил воздух перед ним затрещать от магической силы.

Нагаш отреагировал не колеблясь. Он взмахнул Посохом Веков и произнес клятву отречения в тот самый миг, когда из пальцев Мальхиора вырвался луч бело-синего света. Разрушительное заклинание устремилось к Нагашу, но замерло на полпути, столкнувшись с контрзаклинанием некроманта, и исчезло с оглушительным грохотом.

Отдельные завитки магической энергии все же достигли Нагаша, и он сменил тактику. Выкинув вперед руку с открытой ладонью, он выкрикнул свое заклинание. Пыхнуло жаром, воздух между некромантом и друкаями пронизали стрелы мерцающего огня. Варвары попятились, отражая магические стрелы встречными заклятиями. Стрелы прожигали мраморные плиты, на них оставались расплавленные воронки, а от высоченных колонн отлетали куски.

Ашниэль зашла слева от Нагаша, прокричала еще какое-то нечестивое заклинание и швырнула из пригоршни поток шипящей тьмы. Нагаш быстро направил его в сторону своим встречным заклятием. Тьма ударила в Посох Веков, с громовым ревом пронеслась мимо некроманта, угодила в черный трон Усириана и расплавила его, превратив в дымящуюся лужу.

Мгновение спустя Мальхиор ударил Нагаша копьем энергии, попав некроманту в бок. Нагаш сумел лишить заклятие основной силы, но оставшаяся впилась ему в ребра, словно львиные когти. Мантия запылала.

Некромант пошатнулся, взревел и изрек целый поток слов. Пламя, лизавшее мантию, начало затухать и снова запылало неистовыми языками, но уже вокруг Ашниэль. Ведьма с легкостью отсекла от себя этот поток энергии.

Внезапно Нагаша окружил водоворот теней, из него вынырнула бледная фигура, протанцевала мимо некроманта, и его руку пронзила мучительная боль. Нагаш резко повернулся, но Друтейра уже ускользнула, с полным ненависти смехом исчезнув в магической тьме. Кровь струей лилась из раны, нанесенной кинжалом ведьмы.

Воздух в зале дрожал, насыщенный магической силой. Из мантии тьмы, в которую закуталась Друтейра, вырвался еще один колдовской поток, и левый бок Нагаша взорвался болью — заклинание задело его бедро. Некроманта развернуло, как детскую игрушку, он едва не упал с возвышения, тяжело рухнув на правый бок, но это спасло Нагаша от сверкающих стрел, выпущенных Ашниэль.

Верховный жрец заставил себя не думать про боль, терзавшую его и пытавшуюся лишить разума. Друкаи, безусловно, были больше искушены в колдовстве, нежели он, но некромант надеялся, что без неукротимой магии — они называли ее ветрами магии — друкаи слабы, и он с легкостью сможет отразить их чары. Теперь-то ясно, что варвары рассказали ему далеко не все, что знают сами. Однако у Нагаша были и собственные тайны.

Чернильная тьма снова сомкнулась вокруг него. Не пытаясь отразить ее встречными заклинаниями, некромант обеими руками сжал посох и стал дожидаться, когда во тьме мелькнет бледная кожа.

Друтейра, словно танцуя, опять приближалась к Нагашу сквозь тьму, заходя сбоку. Он позволил ей подойти поближе и замахнулся посохом. Ведьма это заметила и хотела отскочить в сторону, но некромант схватил ее за правую лодыжку, резко дернул и ударил. Визжа, она упала и покатилась вниз по ступеням возвышения.

Нагаш приподнялся на одно колено и прокричал заклинание, разогнавшее тени, как дым. Горло саднило, тело дрожало от напряжения. Он тотчас же ощутил давление воздуха и выставил перед собой Посох Веков. Спереди и сбоку его ударили потоки силы, огненные когти впились в лицо, а двойной удар, сотрясший тело, оглушил некроманта. Грудь разрывала мучительная боль, словно железные пальцы вонзились глубоко в плоть.

Некоторое время Нагаш балансировал на краю беспамятства, но удержался исключительно усилием воли и поискал взглядом раненого Мальхиора — тот все еще стоял в центре тронного зала. Сжав правый кулак, некромант начал читать заклинание.

Нагаш знал, что зазубренный дротик, воткнувшийся в бедро колдуна, смазан ядом — страшным, истощающим ядом, сейчас струившимся по жилам друкая. Но колдун каким-то образом все еще мог сражаться, несмотря на страдания. Однако сейчас некромант усилил их вдесятеро. Друкай застыл, не дочитав заклинания, мышцы его напряглись. На губах колдуна показалась пена; он упал и начал корчиться на изуродованных плитах пола. И тогда из пальцев некроманта стремительно вырвались обжигающие стрелы, располосовавшие тело друкая, как ножами. Кипящая кровь хлынула на пол, и тело колдуна замерло.

Однако Нагаш еще не покончил с Мальхиором. Произнеся Заклинание Жатвы и поглощая душу колдуна, он ощущал вкус крови. Жизненная сила Мальхиора хлынула в него, как ледяная река, успокаивая боль от ран и наполняя жилы энергией.

Друтейра лежала у подножия возвышения, скрючившись от боли. Она приземлилась на правую руку, теперь согнутую под странным углом. Зарычав, Нагаш ткнул в ведьму пальцем и выкрикнул злобное заклинание. Друтейра вскинула вверх здоровую руку и попыталась прочитать встречное заклинание, но сила некроманта накрыла ее, как песчаная буря. На бледной коже ведьмы появились капли крови, их становилось все больше, яростный магический ветер извилистыми лентами срывал плоть с ее костей. В мгновение ока от дикарки остались одни лохмотья, и только внутренности разлетелись кровавым веером над дымящимися костями. Нагаш снова прочитал Заклинание Жатвы и поглотил жизненную силу ведьмы.

Поток обжигающей силы ударил в некроманта, но Нагаш едва ощутил его, благодаря энергии, полученной от души Друтейры. Он повернулся к Ашниэль, все еще стоявшей у южной стены зала, и выпустил в нее магические стрелы. Ведьма отреагировала на его атаку с пугающей скоростью, отражая одни стрелы и растворяя другие. В зале с треском разбивались камни, вокруг друкии взвивались клубы пыли, но Ашниэль даже не задело.

Завизжав, ведьма нанесла удар сама. Нагаш почувствовал, как возвышение у него за спиной закачалось и стало рушиться. Он направил всю свою волю на камни, черневшие у него на глазах и сливавшиеся в одно целое, как утроба зияющей ямы. Некромант прокричал встречное заклинание, вложив в него всю полученную энергию, и заставил камни снова обрести твердость.

И прежде чем Ашниэль успела предпринять новую атаку, Нагаш выпустил в нее еще один поток стрел. И на этот раз она отразила их почти небрежно. Зал сотрясали все новые и новые удары, в воздухе свистели острые, как клинки, обломки камней.

Ашниэль пошатнулась, одарив некроманта злобной усмешкой.

— Умно, человек, — прокричала она, — но эти двое по сравнению со мной были любителями. Твои атаки хоть и мощные, но неуклюжие, а энергия уже кончается. Я же могу бесконечно отражать твои заклинания и, когда ты выдохнешься, сделаю из твоей кожи пару новых перчаток.

Лицо Нагаша исказилось от ярости, он опять начал читать заклинание. Дикий ревущий ветер поднялся вокруг некроманта и устремился вниз, к ведьме. Ашниэль вскинула вверх руки, и ветер просто закружил вокруг нее. Плиты пола у нее под ногами разлетались на кусочки, ветер подхватил и вихрем закружил обломки камней.

— Видишь? — захохотала она. — Твои чары меня не тронут.

Нагаш сделал глубокий вдох. Сила, полученная от душ друкаев, уже иссякала. Горло болело, словно разорванное.

— А почему ты решила, что они были направлены на тебя? — прохрипел он.

Улыбка Ашниэль исчезла. Глаза настороженно сощурились, она зашипела, как рассерженная кошка, резко повернулась и увидела потрескавшиеся и разбитые ноги Асаф, богини любви.

В замешательстве ведьма повернулась обратно к Нагашу, и в этот самый миг каменная голова богини величиной с колесницу обрушилась на нее, раздавив друкию всмятку.

Нагаш прочитал Заклинание Жатвы в последний раз и выпил жизненную силу Ашниэль. Боль утихла, сменившись холодным блаженством торжества.

Некромант осмотрел сцену битвы. В воздухе висела завеса пыли, пронизанная красноватыми отблесками угасающего света жаровен.

— Спасибо за урок, — произнес Нагаш, улыбнувшись.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Надвигающаяся тьма

Бел-Алияд, Город Специй, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

К тому времени как Акмен-хотеп со своими воинами добрался до Бел-Алияда, бхагарцы уничтожили всех, кого смогли отыскать. Горы трупов лежали на узких улочках, людей убивали, когда они пытались убежать от стремительных волков пустыни. Когда перепуганные горожане прятались в домах, безжалостные бхагарцы бросали в окна факелы и трофейные масляные лампы и ждали с луками наготове. Старики, женщины, дети лежали на порогах своих домов, пронзенные стрелами и копьями. Бхагарцы наслаждались резней, их белые одежды и конская упряжь насквозь пропитались кровью невинных.

Повсюду в воздухе висел тяжелый густой запах крови, даже на знаменитом базаре специй. Яркие навесы рынка были разорваны, редчайшие экзотические травы высыпались из разбитых сосудов и были втоптаны в грязь. Всего лишь за полдня Бел-Алияд превратился в руины. В отместку за все то, что утратили, всадники пустыни вырезали его сердце и теперь спокойно сидели верхом на своих конях, опустив мечи, и безмолвно, темными глазами, лишенными мыслей и чувств, смотрели на сотворенный ими ужас.

Акмен-хотеп в окружении ушебти и легкой кавалерии Пак-амна тяжелым шагом направился на базар специй. Они оставили колесницы на окраине города — на тяжелых боевых машинах невозможно было проехать по улицам, не передавив трупы жителей Бел-Алияда.

Окровавленный меч задрожал в руке царя, когда он увидел безмолвные фигуры бхагарцев. Ярость и отчаяние кипели в крови Акмен-хотепа, и когда он попытался заговорить, из горла его вырвался только страдальческий вопль, эхом отразившийся на заваленной трупами площади. Кони пустыни шарахнулись в сторону, услышав этот ужасный вопль, они вскидывали головы и пятились от наступающего на них царя, но бхагарцы бесцветными голосами успокоили лошадей и грациозно соскользнули с седел. Пройдя несколько шагов в сторону царя, они остановились и осторожно сложили свое оружие на землю у его ног.

Некоторые из них стянули с головы тюрбаны, обнажив шеи, другие разорвали на себе залитые кровью одежды и подставили царю грудь. Они отомстили за свой народ и теперь были готовы присоединиться к нему в загробной жизни.

В этот миг Акмен-хотеп с радостью сделал бы им такое одолжение. Он вгляделся в эти мертвенные глаза, и его затошнило от ярости.

— Какое злодеяние! — вскричал он. — Эти люди вам ничего плохого не сделали! Неужели вы думаете, что те, кого вы любили, одобряют то, что вы натворили? Вы убили матерей и их младенцев! Так поступают не воины, но чудовища! Вы ничем не лучше Узурпатора!

Его слова хлестнули бхагарцев, как хлыстом. Один из них взвыл, как пустынная кошка, и схватил свой меч, но успел сделать всего два шага к царю, как один из ушебти Акмен-хотепа вышел вперед и зарубил его. Царские телохранители устремились к бхагарцам, сверкая ритуальными мечами, но их остановил командный окрик — не Акмен-хотепа, а Пак-амна, Мастера Коня.

— Стоять на месте! — прокричал он. — Жизни этих всадников может забрать царь, но не вы!

Верные своей клятве, преданные остановились, дожидаясь приказа хозяина. Акмен-хотеп повернулся на голос Пак-амна, осадившего коня рядом с царем, и гневно сверкнул на него глазами.

— Ты что, намерен просить меня пощадить их, Пак-амн? — рявкнул он. — Только жизнью они могут расплатиться за то, что здесь наделали!

— Ты считаешь меня слепым, о великий? — огрызнулся полководец. — Я видел то же самое, что и ты, но с казнью придется подождать, если мы с тобой надеемся еще раз увидеть Ка-Сабар!

Акмен-хотеп уже хотел ответить резкостью, но прикусил язык. Как ни ужасно, но Пак-амн был прав. Без бхагарцев они просто не найдут обратную дорогу через бесконечные пески Великой пустыни, а долг царя перед народом превыше любых других соображений. Бел-Алияду придется подождать справедливости.

— Схватить их, — приказал он ушебти глухим голосом. — Заберите у них коней и мечи и отведите их в лагерь.

Ушебти неохотно опустили оружие, но повиновались царю. Всадники пустыни не сопротивлялись, когда им связывали за спиной руки веревками, снятыми с их же седел, не возмущались, когда посторонние уводили их священных коней. Они считали, что их жизнь уже закончилась.

— Мы проведем их кружным путем, — предложил Пак-амн. — Чтобы городская знать не увидела. Потом я соберу войска и прикажу разжечь костры.

Акмен-хотеп тяжело кивнул.

— Что я скажу Сухедиру аль-Казему? — пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от искалеченных тел на площади.

Мастер Коня набрал побольше воздуха в грудь.

— Мы скажем, что часть наших кавалеристов слишком увлеклась во время сражения и немного пограбила город. Больше ничего. Если мы расскажем правду, начнется мятеж.

Даже потрепанная и разоруженная, армия Бел-Алияда вместе с оставшимися в живых членами городских полков представляла собой значительную угрозу, а по условиям выкупа, предложенным царем, она разместилась в лагере под минимальной охраной. Наемников-варваров закуют в цепи и отправят в Ка-Сабар вместе с Бронзовым Войском — таковы были правила войны в Благословенной Земле.

Акмен-хотеп обдумал это и кивнул. Князю и его людям в конце концов придется сказать правду, но не сегодня. Сегодня у него нет на это мужества.

— Позаботься об этом, — устало произнес он и жестом велел Пак-амну уйти.

Царь в одиночестве стоял на залитой кровью площади, пока бхагарцев уводили, а Пак-амн отдавал приказы своим конникам. Опустив широкие плечи, Акмен-хотеп склонил колени среди тел невинных.

— Простите меня, — повторял он, прижимаясь лбом к горячим камням. — Простите меня.

Закатное солнце, красное, как свежепролитая кровь, опускалось в туман над Источниками Вечной Жизни. Белые клочья тумана медленно ползли в знойном воздухе, обвиваясь вокруг высоких барханов всего в нескольких милях от места, где стоял Рак-амн-хотеп, покрытый коркой из пота, пыли и песка после заварушки, случившейся этим днем, а левое плечо у него ныло, задетое вражеской стрелой. В горле и ноздрях запеклась грязь, а когда он на несколько секунд закрыл глаза, ему показалось, что он уже никогда не сумеет их открыть. Рак-амн-хотепу чудилось, что туман кружится и тянется к нему, как нежные руки любовницы. Он просто жаждал ощутить это прохладное чистое прикосновение, но туман оставался недосягаем под надежной охраной длинного ряда нумасийских конников и копий Кхемри.

Вражеские силы растянулись вдоль подножия низких барханов, расположенных на юге, причем левый фланг пересекал Западный торговый тракт, ведущий в Живой Город. Корпус вражеской кавалерии находился там наверняка для того, чтобы не допустить движения в этом направлении. Нумасийские кавалеристы верхом на своих конях были настоящими дьяволами, почти равными волкам пустыни из Бхагара, и, несмотря на то что они уступали числом, все же сумели взять верх над ливарцами во время дневной стычки.

Рак-амн-хотеп давил сильно, поначалу решив, что это не нумасийская кавалерия, а всего лишь отряд лазутчиков, отправленный собирать сведения о положении в Кватаре. Под их натиском враг медленно отступал, время от времени разворачиваясь, кидаясь вперед и выпуская град стрел или скрещивая мечи с ливарцами, если те слишком приближались.

Большая часть ливарской кавалерии расположилась по обе стороны от разетрийского царя, образовав широкий полумесяц: почти три тысячи легких кавалеристов и ударный отряд в пятнадцать сотен тяжелых кавалеристов. Тяжелые кавалеристы разместились слева от царя, и к концу дня силы их оставались относительно свежими.

Рак-амн-хотеп удерживал их и своих ушебти в резерве, не желая, чтобы они утомились в постоянной погоне, потому что они могли понадобиться позже. Справа от царя лошади легкой кавалерии ждали, опустив головы. Их бока были влажными. Всадники поливали лошадей драгоценной водой из фляжек, мочили толстые тряпки и давали их лошадям лизать.

Рак-амн-хотеп, нахмурившись, смотрел на солнце. До заката осталось не больше двух часов. Если они не сумеют прорваться сквозь вражескую линию обороны, это будет означать еще один день среди песков, а воды осталось совсем мало. В армии Узурпатора насчитывается не меньше пятнадцати тысяч человек, включая две тысячи нумасийских кавалеристов, с которыми они уже столкнулись. В основном это легкая пехота и несколько отрядов лучников. Разетрийский царь был готов положиться на Птра и попытаться пойти в массированную атаку, но его войско уже по-настоящему устало. Хватит ли им сил прорвать оборонительную линию противника?

Царь обернулся и поманил к себе командира ливарского войска, стоявшего вместе со своей свитой в нескольких футах от него. Шеш-амун был одним из самых верных союзников Хекменукепа и, несмотря на преклонный возраст, держался по-прежнему энергично, как полный сил молодой человек. Худощавый и поджарый, загоревший до черноты за долгие годы, проведенные под солнцем пустыни, полководец был человеком грубоватым и прямым, не переносил дураков и не мнил о себе слишком много, поэтому его можно убедить прислушаться к резонным доводам. Разетриец сразу почувствовал к нему расположение. Когда Шеш-амун приблизился, Рак-амн-хотеп перегнулся через борт колесницы.

— Мы должны пройти мимо этих шакалов, — сказал он негромко. — Твои люди выдержат еще одну схватку?

— О, они с радостью будут сражаться с тем, кто не поворачивается и не убегает при первых признаках опасности, — пророкотал Шеш-амун. — А эти нумасийские конокрады здорово сумели их разозлить, но мне кажется, это и есть главная причина. — Полководец повернулся и сплюнул в пыль. — Они рвутся в бой, и кони тоже, но я не удивлюсь, когда они начнут падать замертво, если сражение продлится слишком долго.

Царь Разетры хмуро кивнул:

— Пообещай им всю воду, которую они сумеют выпить, если мы прорвемся и доберемся до источников. Может, тогда они продержатся подольше.

— Передам, — ответил Шеш-амун и только начал поворачиваться, собираясь уходить, как за барханами с востока от измученных конников послышался звук рога. Полководец прищурился, глядя вдаль. — Ты кого-то ждешь? — спросил он.

Рак-амн-хотеп выпрямился и тоже посмотрел на восток. От торговой дороги действительно поднималась лента пыли.

— Вообще-то, жду, но уже почти потерял надежду, — ответил он. — Это подкрепление, — сказал царь Шеш-амуну. — Пусть твои люди будут готовы действовать.

Полководец быстро поклонился и поспешил уйти. Спустя несколько минут Рак-амн-хотеп услышал конский топот. Из-за барханов вырвался отряд легкой кавалерии и помчался к линии измученных всадников. В авангарде зазвучали слабые крики радости — там тоже заметили подкрепление. Царь ждал, когда среди шеренг войск покажется колесница Экреба, и увидел ее сразу — она слегка подпрыгивала позади войска. Рак-амн-хотеп приветственно поднял меч, легкая колесница отделилась от шеренг и остановилась подле царя.

— Я оставил тебя в лагере три часа назад! — заорал Рак-амн-хотеп. — Ты что, заблудился? Всего-то и нужно было ехать прямо по проклятой дороге!

Экреб выпрыгнул из колесницы и в два больших шага оказался рядом с царем.

— Вот это славно, — снисходительно произнес полководец. — Ты делаешь мне выговор за опоздание. За каких-то два часа я собрал для тебя шесть тысяч человек! Может, отослать их обратно в лагерь?

— Не груби, — отрезал царь. — Ты же знаешь, я могу за это приказать отрубить тебе голову.

— Ты это уже говорил, — ответил Экреб. — Много-много раз.

Рак-амн-хотеп уже заметил полк разетрийской легкой пехоты, трусцой выступающий из-за барханов.

— Так кого именно ты привел? — спросил он.

— Тысячу легких кавалеристов, четыре тысячи легкой пехоты и тысячу наемников из джунглей, — отрапортовал Экреб. — Подумал, что эти чешуйчатые могут вселить страх в сердца противника.

— И ни одного лучника? — резко спросил царь.

Экреб с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.

— Ты ничего не говорил про лучников, о великий.

Царь стерпел саркастическое замечание. В конце концов, Экреб прав.

— В таком случае придется рассчитывать только на лучников из легкой кавалерии, — пробормотал он.

Экреб скрестил руки на груди и всмотрелся в далекие боевые порядки противника.

— Их не так и много, — заметил он. — Похоже, Акмен-хотепу удался отвлекающий маневр.

— Возможно, — отозвался царь, — но пока они не подпустили нас к источникам, это ничего не меняет.

Изучив диспозицию, Рак-амн-хотеп уже строил планы.

— Выстрой пехоту в линию прямо здесь, — приказал он полководцу, — а наемников из джунглей — справа. — И поманил к себе Шеш-амуна. Ливарец подошел, и царь ему сказал: — Отведи свою легкую кавалерию назад за барханы, и начинайте заворачивать к нашему правому флангу, в сторону дороги.

Шеш-амун нахмурился:

— Они именно этого и ждут.

Царь отмахнулся.

— Иногда нужно дать противнику именно то, чего он ждет, — объяснил он полководцу. — И не пускай своих людей в бой до тех пор, пока в этом не возникнет крайняя необходимость. Просто обойди наши порядки с фланга как можно дальше. Даю тебе десять минут, чтобы начать выдвигаться, и мы идем в наступление.

Несмотря на очевидное сомнение, Шеш-амун поклонился царю и начал выкрикивать команды своему войску.

Экреб передал все распоряжения царя прибывшему подкреплению, и легкие пехотинцы уже выстраивались в неровную линию позади кавалерии, а темно-зеленые наемники из джунглей передвигались между царскими колесницами и ливарской легкой кавалерией. Люди-ящеры были огромными неуклюжими созданиями с татуировкой на чешуйчатой шкуре — странными спиральными узорами, растягивающимися на их перекатывающихся мускулах, и мощными клиновидными головами, словно у страшных громадных крокодилов из неехарских легенд. В когтистых лапах они держали массивные дубины, сделанные из тяжелых кусков дерева и утыканных зазубренными обломками блестящих черных камней. Со шнурков из сыромятной кожи, завязанных на поясницах, свешивались человеческие черепа. Даже вышколенные боевые кони вращали глазами и нервно шарахались, учуяв едкую вонь, исходившую от людей-ящеров, но те не обращали на это внимания.

Пока пехота выстраивалась, готовясь к сражению, легкая кавалерия на правом фланге медленно начала отступать за восточные барханы. Рак-амн-хотеп ждал хоть какой-то реакции со стороны вражеских боевых порядков, но ее не последовало.

Экреб скрестил на груди мускулистые руки и опытным глазом следил за передвижениями войск.

— Куда прикажешь пойти мне? — спросил он царя.

— Тебе? — буркнул Рак-амн-хотеп. — Разумеется, ты должен оставаться рядом со мной, тогда ты не сможешь сказать, что заблудился и поэтому не участвовал в бою.

Экреб недовольно посмотрел на царя.

— Я живу, чтобы служить, о великий, — сухо произнес он. — Что теперь?

Рак-амн-хотеп мысленно отсчитывал минуты.

— Приказывай центру и левому флангу наступать, — скомандовал он. — Тяжелая кавалерия пойдет вместе с пехотой.

Полководец кивнул и тотчас же передал его приказ дальше. Запели рога, и неровная линия воинов, подняв щиты, устремилась в сторону противника. В дюжине ярдов за ними шла легкая кавалерия.

На разоренной земле между двумя армиями, выстроившись перед пехотой в две линии, ждали вражеские лучники. Глядя на то, как сокращается расстояние между двумя войсками, царь подумал, что ему очень не хватает нескольких ливарских небесных жрецов — пусть бы они сбили цель лучникам! Эта мысль невольно вызвала у царя вопрос: а где колдуны врага? Он слышал рассказы о том, что несколько лет назад случилось у Зедри, и сейчас, когда его войско уже шло в атаку, он не мог не гадать, что за ужасные сюрпризы готовит ему армия Узурпатора.

Небо над сближающимися армиями почернело — вражеские лучники произвели первый залп. Разетрийская пехота немедленно ускорила шаг, вскинув вверх деревянные щиты, чтобы защититься от смертельного дождя. Стрелы попадали в цель, бронза с громким стуком ударялась о дерево. Люди кричали, в шеренгах появились первые бреши, но воины продолжали идти вперед. В воздух взвились еще стрелы — легкая кавалерия ответила врагу, стреляя поверх голов наступающей пехоты. Далеко слева послышался грохот копыт — тяжелая кавалерия пустила своих коней в стремительный галоп, и вражеские полки на этом фланге выставили сверкающие копья, готовясь встретить противника.

Лучники противника выпустили еще один залп стрел и отступили. Воины Разетры обрушились на врага. Рак-амн-хотеп кивнул.

— Отлично, — сказал он Экребу. — Командуйте наемникам идти в атаку.

Экреб прокричал приказ, ему ответил рокот барабана, выбивающего низкую грозную дробь. Зашипев, как ветер пустыни, люди-ящеры поднялись с корточек и размашистым шагом устремились к вражеским боевым порядкам, быстро к ним приближаясь. Послышались пронзительные крики и вопли, и Рак-амн-хотеп с удовлетворением отметил, что левый фланг дрогнул.

Воины сшиблись в грохоте дерева и лязге бронзы. Над общим шумом были хорошо слышны крики умирающих, раненые отступали. Слева тяжелая кавалерия с громовым топотом клином врезалась в стену из щитов, раскидывая по сторонам тела. Мечи опускались сверкающими дугами, отсекали головы и разрубали пополам тела, обезумевшие кони взвивались на дыбы и молотили по кричащей толпе грозными копытами. Справа, под нечеловеческий вой, от которого в жилах стыла кровь, на врага налетели люди-ящеры. От их чешуйчатой шкуры отскакивали дажесамые крепкие копья, а дубинки в щепки разбивали деревянные щиты и дробили кости. Царь смотрел, как вражеская пехота в ужасе отступала, но основное его внимание было приковано к легкой кавалерии на правом фланге. Кони взвивались на дыбы и ржали, учуяв незнакомый запах людей-ящеров, однако кавалеристы продолжали удерживаться на своей позиции, перекрывая дальний конец дороги. Некоторые стреляли в людей-ящеров, но без какого-либо эффекта.

Шли минуты, и сражение продолжалось. Вражеское войско вначале дрогнуло под натиском союзных армий, но потом воины сумели собраться с силами, и их численное превосходство начало сказываться. Тяжелую кавалерию слева постепенно окружало море ревущих и бьющих копьями воинов. Пехоту на левом фланге и в центре противник оттеснял своей массой. Только справа, там, где свирепствовали люди-ящеры, еще сохранялся какой-то успех. Однако Рак-амн-хотеп знал, что люди-ящеры не смогут держаться долго, особенно в такую изнуряющую жару. Они очень скоро начнут спотыкаться, и тогда ему придется их отозвать — или они погибнут.

И тут царь отметил какое-то движение чуть дальше справа. Отряд вражеской кавалерии развернулся и направился на север. Минуту спустя за ним последовал еще один, потом еще. Враги заметили обходной маневр ливарской конницы и стремились отразить эту атаку, оставив потрепанную пехоту справа без поддержки.

Рак-амн-хотеп улыбнулся и поднял меч.

— Пора с этим кончать! — прорычал он и обратился к Экребу: — Ушебти будут наступать справа. — Он показал мечом туда, где правый фланг противника соединялся с центром. — Прорвитесь сквозь них, и вперед, к источникам!

Ушебти, как один, прокричали имя Птра Сияющего и подняли к небу свои сверкающие мечи. Запели рога, возничие начали нахлестывать лошадей, и колесницы рванулись вперед, набирая скорость. Грохоча колесами, они изменили боевой порядок, вытянувшись клином, нацеленным, как копье, в самое уязвимое место вражеских рядов.

Земля дрожала под грохочущими колесами боевых машин. Разетрийцы, шедшие в последних рядах, увидели приближающегося царя и разразились ликующими криками, подстегнувшими их соратников удвоить усилия. На какой-то миг союзные войска вырвались на шаг вперед, и тут в боевые порядки врезались колесницы. Упряжки неудержимо несущихся лошадей смяли пехоту, многих давили копытами и окованными бронзой колесами. Лучники на колесницах стреляли не целясь, а гиганты-ушебти пожинали чудовищный урожай своими громадными, острыми, как серпы, мечами. Рак-амн-хотеп опустил меч, разрубил череп пронзительно кричавшего воина и успел уклониться от нацеленного в него копья.

— Вперед! — прокричал он своему возничему.

Тот изо всех сил хлестнул кнутом, призывая Птра придать силы рукам.

Пехота отступала, закаленные в битвах разетрийцы воспользовались своим преимуществом, вгоняя клин все глубже. Враг на правом фланге оказался отрезан от своих соратников и оставлен на милость умирающих от жажды людей-ящеров. Те отрывали головы мертвым и раненым и отправляли их в пасти, дробя своими ужасными челюстями. Без поддержки кавалерии копейщики тоже дрогнули, мгновение спустя решимость им изменила, и они побежали, спотыкаясь и цепляясь за склон бархана. Воины джунглей пустились в погоню, шипя и издавая дикие боевые кличи.

Рак-амн-хотеп ликующе взревел.

— Направо! — приказал он.

Колесницы повернули и надавили на незащищенный центр вражеских боевых порядков. Стрелы вонзались во врага со всех сторон, началась паника. Увидев, что левый фланг смят, воины противника повернулись и побежали. За какие-то несколько мгновений все склоны барханов были усыпаны бегущими. Разетрийцы хватали их за пятки, как волки, и убивали каждого, до кого могли дотянуться.

Облегчение и ликование захлестнули измученного царя. Сражение продолжалось меньше получаса, если судить по солнцу. Пылающий нимб Птра исчез, окрасив западную линию горизонта в алый цвет. Если повезет, думал царь, авангард доберется до дарующих жизнь источников к сумеркам.

Разетрийские пехотинцы взобрались на бархан вслед за противником и исчезли из виду. Кавалерии и колесницам приходилось труднее — песок расползался под копытами лошадей. Рак-амн-хотеп уже обдумывал, как будет теснить врага, отправив вдогонку свежие силы легкой кавалерии. Колесница наконец-то поднялась на вершину, дернулась и остановилась.

Рак-амн-хотеп вскинул руку, пытаясь удержаться при резком рывке, с его губ было готово сорваться ругательство, и тут он сообразил, что преследование прекратилось по всему фронту. Остатки вражеской армии в беспорядке бежали через широкую каменистую равнину в сторону источников. И, похолодев, царь понял почему.

Там, на дальнем конце равнины, у окутанных туманом источников, от одного края горизонта до другого вытянулась линия пехоты и лучников. Солнце бросало кровавые отсветы на чащу поднятых вверх копий и на круглые отполированные шлемы. Их было не меньше десяти тысяч. За копейщиками стояли крупные формирования тяжелой кавалерии, а небольшие отряды легкой кавалерии сновали перед боевыми порядками, как стаи голодных шакалов.

— Во имя всех богов, — в благоговейном ужасе прошептал Рак-амн-хотеп.

Теперь он понял: войско, которое он только что разбил, было всего лишь авангардом главных сил Узурпатора.

Экреб остановил колесницу рядом с царем.

— Что будем делать теперь? — спросил он.

Рак-амн-хотеп потряс головой, глядя на легионы безмолвных воинов, ждущих с другой стороны равнины.

— А что мы можем сделать? — с горечью произнес он. — Придется отступить и сообщить печальное известие остальной армии. Завтра соберем все наши силы и будем сражаться не на жизнь, а на смерть.

КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Атака и отступление

Бел-Алияд, Город Специй, 63 год Птра Сияющего

(— 1744 год по имперскому летосчислению')

Вино из фиников было густым и приторно-сладким. Акмен-хотеп поднес кубок к губам, сделал глоток и поморщился. Воздух в царской палатке был прохладным и неподвижным. Не горела ни одна лампа, не тлел уголь в жаровне, несмотря на ночную прохладу. Царю прислуживали всего двое рабов; в страхе широко распахнув глаза, они робко стояли на коленях у входа в палатку.

В лагере царила тишина, только издалека слышалась негромкая музыка послушниц Неру, как обычно проводивших ночное бдение. Царь поднял глаза на силуэт, вырисовывавшийся в холодном лунном свете.

— Чего ты хочешь, брат? — спросил он голосом, охрипшим от вина.

Мемнет ответил не сразу. Верховный иерофант еще немного постоял у входа, привыкая к темноте, и только потом устало прошаркал внутрь и сел в кресло рядом с царем. Он сделал жест, раб торопливо прополз по песчаному полу и вложил кубок в руку жреца.

— Решил, что мы с тобой можем выпить вместе, — задумчиво произнес Мемнет, принюхиваясь к сильному запаху фиников и морщась. — А воды нет?

Акмен-хотеп сделал еще глоток.

— Я пью его не ради вкуса, — негромко ответил он.

Верховный жрец кивнул, но ничего не сказал, сделал пробный глоток и произнес:

— Не нужно винить себя за случившееся. Это война.

— Война, — буркнул Акмен-хотеп в кубок. — Это не та война, которую знали наши отцы. Это… это абсурд! — Допил остатки и гневно сверкнул глазами на раба. Тот быстро подполз к нему с новым кувшином. — И чем жестче мы сражаемся, тем становится хуже.

Он резко повернулся. Раб от неожиданности плеснул тягучее вино на руку царю.

— Что с нами происходит, брат? — воскликнул Акмен-хотеп. Его красивое лицо исказило отчаяние. — Неужели боги нас покинули? Куда я ни повернусь, везде смерть и разруха. — Он поднес к лицу наполненный до краев кубок, глядя пустыми глазами. — Иногда я боюсь, что, даже если сумею победить Узурпатора, мы уже никогда не избавимся от него.

Мемнет долго смотрел в свой кубок, потом сделал глоток.

— Возможно, и не должны, — негромко сказал он.

Царь замер. Мемнет не отвечал. На его лице появилось затравленное выражение, и Акмен-хотеп внезапно увидел, как изменились черты брата с того рокового дня под Зедри. Лицо жреца теперь походило на маску, неловко насаженную на череп. Мемнет сделал большой глоток и тяжело вздохнул.

— Ничто не вечно, — произнес он наконец. — И не имеет значения, во что мы верим. — Верховный жрец откинулся на спинку кресла, покрутил в руках блестящий кубок. — Кто помнит имена богов, которым мы поклонялись в джунглях, до того, как пришли в Благословенную Землю? Никто. О них не упоминается даже в самых древних свитках в Махраке. — Он поднял глаза на царя. — Они нас покинули или мы их?

Акмен-хотеп нахмурился, глядя на брата.

— Кто знает? — пожал он плечами. — Это совсем другие времена, и мы больше не те люди, которыми были когда-то.

— И я об этом, — сказал жрец. — Ты спрашиваешь, не покинули ли нас боги. Возможно, лучше спросить, не охладели ли мы к ним. А Нагаш, быть может, просто предвестник новой эры для нашего народа.

— Да как ты можешь такое говорить? — возмутился Акмен-хотеп.

Кажется, обвинительный тон царя ничуть не задел Мемнета.

— Роль жреца — это нечто большее, чем приносить жертвы и собирать десятину, — сказал он. — Мы еще хранители истин. Такова плата, наложенная на нас богами. — Он опустил глаза на тени на земле. — И эти истины не всегда приятно слышать.

Акмен-хотеп обдумывал это, уставившись в свой кубок. Он побледнел, его мучило отчаяние. Но постепенно лицо его стало суровым, брови сошлись в одну линию, губы поджались.

— Я скажу тебе, что я думаю, — медленно произнес он. — Я думаю, истина — это то, что мы делаем сами. Иначе зачем вообще нужны цари? — Царь допил вино одним долгим глотком и поднял пустой кубок к глазам. Кулак его сжался, мышцы на исполосованной шрамами руке напряглись. Акмен-хотеп смял металлический кубок в лепешку. — Ничто не предопределено до тех пор, пока у нас есть мужество сражаться за то, во что мы верим. — Он швырнул кусок металла на землю. — Мы свергнем Узурпатора и выгоним его дух в пустые земли, где ему самое место. И наша страна снова станет прекрасной, потому что я царь и прикажу, чтобы так было!

Мемнет поднял на него взгляд и долго всматривался в его лицо. Глаза жреца походили на темные колодцы, бездонные и непроницаемые, а на губах появился намек на улыбку.

— Ничего другого я от тебя и не ожидал, брат, — сказал он.

Царь хотел что-то ответить, но ему помешали звуки снаружи. Он нахмурился и прислушался. Мемнет склонил голову набок и тоже прислушался.

— Кто-то кричит, — заметил он.

— И не один человек, — добавил царь. — Может быть, это Пак-амн ведет своих солдат обратно в лагерь? Они весь вечер тушили пожары в городе.

Верховный иерофант уставился на остатки вина в своем кубке.

— Присматривай за ним, брат, — предупредил он. — Этот человек с каждым днем становится все опаснее.

Акмен-хотеп помотал головой.

— Пак-амн молод и горд, это верно, но разве опасен? — Однако, едва успев это произнести, он вспомнил их стычку перед самым сражением. «Так веди нас. Пока ты жив».

— Он вернул себе часть уважения, утраченного под Зедри, — сказал иерофант. — Кавалеристы славили его имя после битвы.

— И что в этом плохого? — спросил царь, хотя его уже мучили дурные предчувствия.

— Мастер Коня ясно дал всем понять, что он против войны с Узурпатором, — ответил верховный иерофант. — Кто знает, что он сделает, если поймет, что в состоянии повлиять на довольно большую часть армии?

Отдаленные крики с каждой минутой становились все громче. В конце концов царь понял, что больше не в силах это выносить.

— И что ты хочешь, чтоб я сделал, брат? — спросил он, потянувшись за мечом. — Сегодня на поле боя Пак-амн отлично мне послужил. У меня нет оснований его подозревать.

— И не будет, если он не дурак, — отрезал Мемнет. — Пристально следи за ним, это все, о чем я прошу.

Акмен-хотеп сердито посмотрел на жреца.

— Уже то плохо, что нам приходится остерегаться интриг Еретика, — проворчал он. — А теперь ты заставляешь меня сомневаться в чести моих полководцев!

Прежде чем Мемнет успел ответить, царь схватил свой меч и быстро вышел в холодную ночь. Усилием воли постаравшись выкинуть из головы слова брата, он поспешил на звук голосов. Четверо ушебти, стоявших на страже у палатки, окружили его со всех сторон.

Крики далеко разносились в ночном воздухе и раздавались с западной стороны лагеря. Акмен-хотеп ускорил шаг — крики были исполнены тревоги. Люди выбирались из палаток, полуодетые, держа в руках оружие, и исчезали в темноте. Справа от царя что-то мелькнуло. Он повернул голову и увидел двух послушниц Неру. Спотыкаясь, они шли по боковой дорожке, поддерживая под руки третью. Их церемониальные одеяния были в пятнах крови. Пробормотав ругательство, царь побежал.

Приближаясь к краю лагеря, Акмен-хотеп стал натыкаться на группы перепуганных людей, бегущих ему навстречу, — в юбках, испачканных пылью и сажей, с лицами, бледными от страха. Они не замечали царя, пролетая мимо него, как стайки вспугнутых птиц, и хотели только одного — убежать как можно быстрее.

Пять минут спустя царь оказался на краю расползшегося во все стороны лагеря, в самом центре хаоса и смятения. Верховой воин выкрикивал приказы, одновременно пытаясь удержать коня, а небольшая группа воинов отпирала грубо сколоченный загон, в котором содержались взятые в плен варвары. Второй загон, сделанный для пленных из Бел-Алияда, уже открыли, и те растерянно метались по залитой лунным светом равнине.

Акмен-хотеп подбежал к орущему всаднику, в последний момент сообразив, что это Пак-амн.

— Что происходит? — прокричал он Мастеру Коня.

Пак-амн повернулся в седле и, вытаращив глаза, уставился на внезапно появившегося царя.

— Они идут! — хрипло ответил он.

— Что? — растерялся царь и огляделся, пытаясь сообразить, в чем дело. — Кто идет?

Юный полководец посмотрел на толпу мечущихся пленников, выругался и наклонился так низко, что его лицо оказалось всего на несколько дюймов выше царского.

— А кто, по-твоему? — прошипел он. — Жители Бел-Алияда вернулись к жизни, о великий. Они напали на нас, когда мы уходили из города, и убили треть моих людей. Остальные бежали всю дорогу до лагеря, но времени у нас немного. Мертвые воскресают на поле боя и идут сюда прямо сейчас, пока мы тут беседуем.

Акмен-хотепу показалось, что кровь в его жилах превратилась в лед.

— Но в городе нет колдунов, — беспомощно возразил он. — Сухедир аль-Казем поклялся мне в этом!

— Пойди и посмотри на резню, которую они устроили у городских ворот, если не веришь мне! — заорал Пак-амн. — Старики со вспоротыми животами, матери с перерезанными глотками и растоптанные дети. Они вышли из боковых улиц и переулков и разорвали моих людей на куски голыми руками!

Царь уловил язвительную интонацию в голосе полководца и, гневно сверкнув глазами, сказал:

— Даже если так, у нас есть защита. Жрицы Неру…

— Мертвы или умирают, — отрезал Пак-амн. — На них напали из засады, когда они совершали свой обычный обход. Мы слышали конский топот дальше, на севере. Вероятно, легкая кавалерия, вооруженная луками. Святая защита Неру не охраняет от града стрел.

Царь заскрипел зубами, вспомнив послушниц, которых видел чуть раньше, быстро начал обдумывать сложившееся положение, и сердце его упало: он понял, что оказался в западне. Дневное сражение было всего лишь прелюдией, предназначенной для того, чтобы измучить его людей и увеличить численность вражеских войск. Царь глубоко втянул воздух.

— Хорошо, что ты додумался освободить пленников, — тяжело бросил он.

Пак-амн оскалился.

— Если боги так хороши, наши враги сначала отправятся за ними и дадут нам возможность унести отсюда ноги, — прошипел он.

Безжалостность полководца потрясла царя.

— Мы выстроим войско здесь, — сказал царь, — между Бел-Алиядом и лагерем. Может, сумеем найти запасное оружие и раздать его городским полкам…

Совершенно забывшись, Пак-амн злобно уставился на царя.

— Ты рехнулся? — рявкнул он. — Люди измучены, кони выдохлись, а мертвым все равно — они не будут выстраиваться для боя. Они обойдут нас с флангов и накинутся на лагерь, как муравьи.

— И что ты прикажешь мне сделать, Мастер Коня? — угрожающе прорычал Акмен-хотеп.

Пак-амн заморгал и, кажется, понял, что перешел все границы.

— Мы должны бежать, — ответил он более покорным тоном, — прямо сейчас, пока у нас еще есть время. Собери бхагарцев, может, они помогут нам затеряться в песках.

Царь с отвращением скривил губы, но слова юного полководца имели смысл. Если он начнет бой, то опять сыграет на руку врагу. При мысли о таком позорном бегстве царя замутило, но они сделали то, зачем сюда пришли, выполнили свои обязательства перед союзниками. А теперь у них остались обязательства только перед самими собой и перед своим городом.

Группа варваров слева от царя что-то закричала; они показывали на запад и говорили на своем гортанном языке. Акмен-хотеп отошел от коня Пак-амна и всмотрелся в ту сторону.

Сначала ему почудилось, что равнина колышется медленными волнами, подобными тем, что лениво лижут берега реки, но потом глаза царя привыкли к темноте, и он начал различать круглые опущенные головы и поникшие, покрытые лохмотьями плечи, темные под серебристым светом Неру. Толпа неуклюжих существ молча, шаркая и хромая, направлялась к лагерю. Одни размахивали топорами и копьями, другие тянулись к далекой еще добыче голыми окровавленными руками. Жуткая орда находилась меньше чем в миле от лагеря, двигаясь медленно и неумолимо. Акмен-хотеп ощутил их голод так, словно кто-то прижал к его коже холодный клинок.

Люди из городских полков тоже увидели приближающуюся нежить. Некоторые неуверенно окликали их, решив, что это родня пришла заплатить за них выкуп.

Через несколько минут начнется кровавая бойня, и паника распространится по лагерю, как ветер пустыни. Если у них есть хоть один шанс избежать этого, действовать нужно быстро. С тяжелым сердцем царь повернулся к Пак-амну.

— Иди поднимай своих всадников, — приказал он. — Будете нашим арьергардом. Попробуем уйти.

Пак-амн посмотрел на царя долгим взглядом — его темные глаза скрывала тень. Потом коротко кивнул, пришпорил коня и пустил его в галоп. Царь дождался, пока Мастер Коня скроется в лагере, и начал отдавать приказы телохранителям.

— Немедленно поднимайте командиров, — велел он. — Скажите, чтобы собрали свои отряды и забрали все, что смогут унести. Выступаем через пятнадцать минут.

Ушебти поклонились и помчались в темноту. Акмен-хотеп осмотрелся и увидел, что наемники уже исчезли и сломя голову бегут на юг. Воины Бел-Алияда беспорядочной толпой направлялись на запад, окликая тех, кого узнали в приближающейся орде.

Сгорая со стыда, Акмен-хотеп вознес короткую молитву Усириану, прося, чтобы их души легко нашли свой путь в загробной жизни, повернулся и побежал в центр лагеря.

Ходячие мертвецы Бел-Алияда трудились очень методично. Спотыкаясь, они шли за своими пронзительно вопившими соплеменниками, валили их на землю, пронзали копьями или рвали зубами и когтями. Воины городских полков убегали во все стороны, но они слишком устали после целого дня сражений, а при виде окровавленных чудовищ, бывших когда-то их женами и детьми, замирали, скованные ужасом. Некоторые пытались вступать в бой, хватали камни и палки, швыряли их в надвигающуюся толпу безжалостных мертвецов, но все напрасно. Кто-то пробовал укрыться за валунами или закопаться в песок, но неуклюжие пальцы впивались им в глотки. Кто-то молил о милосердии, взывая к тем, кого когда-то знал по имени, но всякий раз результат был один и тот же. Человек умирал медленно и страшно, а через несколько минут поднимался и присоединялся к орде кадавров.

Когда от городских полков не осталось ни одного человека, армия нежити начала прочесывать тьму в поисках бледнокожих северян. Громадные варвары сражались, осыпали нежить дикими ругательствами, взывали к своим грубым богам, крушили черепа и дробили кости до последнего мгновения, даже когда холодные сухие зубы уже впивались им в глотки. Несмотря на сопротивление, нежить уничтожила их всех.

Последними умерли гордые правители города. Они выбрались из опустевшего лагеря Бронзового Войска и увидели свой народ, ждущий их на разоренной равнине. Медленно, благоговейно мертвецы Бел-Алияда окружили своих князей и разорвали их на части. Сухедира аль-Казема живьем сожрали три его дочери, и он, охваченный немым ужасом, до последнего смотрел, как они впиваются пальцами в его живот и вытаскивают оттуда кишки.

Все это время Бронзовое Войско Ка-Сабара все дальше и дальше уходило в пустыню, взяв с собой только то, что измученные солдаты могли унести за плечами. Они шли молча, бросая испуганные взгляды назад, на свои покинутые палатки, и думали лишь об одном — когда первые своры ходячих трупов нападут на их след и начнут охоту.

Сидя на своем разлагающемся коне на вершине песчаного бархана, Архан Черный смотрел, как Бронзовое Войско отступает в беспощадную пустыню, и усмехался. На какой-то миг, как раз перед тем, как городские мертвецы добрались до лагеря, он испугался, что Акмен-хотеп откажется отступить и ввяжется в бой, а это нарушило бы планы его хозяина.

К счастью, обреченный царь сам решил войти в западню.

Бессмертный терпеливо дождался, пока последний вражеский воин не исчезнет за пологими песчаными холмами, и направил своего коня вперед. Тот зашагал, скрипя кожей и гремя костями. Следом в угасающем лунном свете тронулся отряд всадников-скелетов, и только конская упряжь глухо побрякивала, нарушая тишину.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Замурованный в камне

Кхемри, Живой Город, 45 год Птра Сияющего

(—1959 год по имперскому летосчислению)

Истошные вопли перепуганных жертв резко контрастировали с речитативом, эхом отдававшемся в большом тронном зале в глубине Великой пирамиды. Нагаш стоял в тщательно очерченном ритуальном круге недалеко от того места, где неполных двадцати четыре часа назад нашла свою страшную смерть ведьма варваров Друтейра. Кефру неистово трудился, чтобы избавиться от трупов, а потом выбрал на полу место, где можно начертить ритуальный круг. Только осколки каменной головы Асаф и останки под ней напоминали о магической дуэли, состоявшейся тут прошлой ночью.

В жаровнях ярко пылал огонь, над собравшимися аристократами висели клубы благовоний. Присутствовали все сорок соратников Нагаша, две группы по двадцать. Два десятка людей стояли по периметру магического круга и тоже читали заклинания, остальные внимательно следили за будущими жертвами. Большая их часть была рабами, купленными на невольничьем рынке в порту в этот самый день. Остальные — пьяницы и игроки, которым не повезло; они оказались не в том месте не в то время, а мимо как раз проходил кто-нибудь из людей Нагаша. Одурманенные вином, корнем черного лотоса или запахом курившихся благовоний, оказывавшим слабое наркотическое воздействие, они тем не менее сознавали, какая ужасная судьба их ожидает. Нагаш проводил обряд. Его мощный голос усиливался до крещендо, когда схваченная им жертва начинала гореть. Он выпивал их души и вплетал энергию в заклинание, начатое несколько часов назад, — оно подпитывало проклятие чумы, по-прежнему бушевавшей в Кхемри. Тело некроманта под ритуальной мантией было забинтовано от талии до плеч, на щеках виднелись ожоги, оставленные колдовством друкая. Руки, особенно та, которую распорола Друтейра, страшно болели. Нагаш едва мог ими шевелить, уж не говоря о том, чтобы удерживать вырывающихся рабов и вытягивать из них душу. Его радовали только воспоминания о победе над бывшими наставниками и мысль о том, что корона, которой он так долго добивался, уже почти на его голове. Еще неделя, может быть, две, и он будет готов к решающему шагу.

Жертва ослабла, крики перешли в едва слышный скулеж, и тело вспыхнуло шипящим зеленым пламенем. Нагаш почувствовал, как колдовское пламя лизнуло ему руки, и ликующе запрокинул голову — его пронзили жизненные силы этого юноши. Некромант ощутил головокружительный прилив юности и снова подумал, нет ли способа превратить эту энергию в свою.

Нагаш едва почувствовал, как тело раба превратилось в пепел, добавил украденную жизнь к ткани своего проклятия, завершил Заклинание Жатвы и слегка пошатнулся, опьяненный таким количеством силы. По его подсчетам, они уже успели принести в жертву половину ночной добычи.

— Свободны, — сказал он тем, кто стоял вокруг него. — Идите и пришлите мне остальных. — И поманил к себе Кефру, ждавшего в тени возвышения. — Вина, — приказал Нагаш.

Слуга подошел с небольшим кувшином и кубком чеканного золота. Нагаш вырвал кувшин из рук Кефру и поднес его к губам. Он пил жадно, заливая жгучую жажду.

— Уже лучше, — произнес некромант хрипло, возвращая кувшин слуге.

Тот выпал из дрожащих пальцев Кефру и разбился о камни. Вино смешалось с пеплом, оставшимся от жертв.

— Неуклюжий болван! — рявкнул Нагаш. — Промокни это немедленно! Выпей! Если из-за твоей небрежности смажутся ритуальные надписи… — Некромант замолчал, внезапно заметив выражение немого ужаса на лице молодого жреца, и дернул его за ухо. — Ты услышал хоть слово из сказанного?

Землистое лицо Кефру побледнело. Трясущимся пальцем он показал на клубок воющих жертв.

— Девушка вон там, — пробормотал он. — Юная. С золотым браслетом на руке.

Нагаш раздраженно нахмурился, всматриваясь в толпу несчастных, и через миг обнаружил среди них ту, о ком говорил жрец. Очень юная, гибкая и сильная, глаза с экзотическим оттенком. За такую на рынке могут заплатить слиток серебра ее веса.

— Ну и что с ней такое, будь ты проклят? — прорычал он.

— Она не рабыня, — ответил Кефру глухим от страха голосом. — Разве ты не видишь? Она ламийка. Я встречал ее раньше. Это одна из личных служанок царицы!

Нагаш помедлил.

— Наверняка нет, — произнес он, внимательнее вглядываясь в девушку. — Может, ее схватили во время налета на караван из Ливары или даже Махрака.

— Нет! — простонал Кефру. — Я видел ее во дворце! Какую рабыню выставят на продажу, не сняв с руки золотой браслет? — Забывшись, жрец схватил Нагаша за левую руку. — Я все время, тебя об этом предупреждал! Кто-нибудь, Шепсу-хур или Архан, окончательно обленился и повел себя беспечно! Схватил первую же, кто привлек его внимание, и теперь мы пропали! Царица не успокоится, пока не выяснит, куда делась ее служанка!

Нагаш стряхнул с себя руку Кефру и нетерпеливым жестом подозвал вторую группу аристократов, в которую, что интересно, входили и Шепсу-хур, и Архан.

— Быстро! — рявкнул он. — Давайте ее первой, ту, юную, с золотым браслетом на руке. Сейчас же!

Кефру в ужасе широко распахнул глаза.

— Но ты же не собираешься ее убивать? — спросил он.

Некромант сжал кулаки.

— А что ты думаешь, мы отошлем ее обратно во дворец после всего, что она тут видела? — прошипел он. — Соберись с мужеством, если у тебя от него хоть что-то осталось! Мы уже почти закончили. Еще неделя, от силы две, и все это не будет иметь никакого значения!

К удивлению Нагаша, Кефру отказался повиноваться.

— Ты не можешь этого сделать! — закричал он. — Я не…

Но прежде, чем он успел произнести еще хоть слово, с южной стороны тронного зала раздался свирепый окрик, а вслед за ним — удивленные и испуганные голоса сподвижников Нагаша. Толпа, стоявшая вдоль южной стены зала, словно отпрянула от яркого золотистого сияния, вспыхнувшего между двумя колоннами в самом центре помещения. Нагаш увидел во главе второй группы аристократов Архана, тащившего за руку юную служанку. Тот глянул направо и в ужасе побледнел. Всхлипывая от облегчения, девушка вырвалась и помчалась к сиянию.

Нагаш резко повернулся, кинулся к возвышению и быстро поднялся по разбитым каменным ступеням, чтобы увидеть всю мечущуюся в панике толпу. И тут же понял, что смотрит прямо в разгневанные глаза своего брата Тхутепа. Молодой царь был одет так, словно собрался на войну: бронзовая пластина на груди и плетеные кожаные перевязи на ногах и руках. В правой руке он держал сверкающий хопеш, а на голову надел золотой венец Сеттры. Тхутепа окружала дюжина его ушебти. Именно от них исходил яркий золотистый свет Птра, разгонявший жуткие тени тронного зала. Преданные тоже были в доспехах и с оружием, а на их красивых лицах застыла праведная ярость. В защитном кольце телохранителей, чуть позади царя, стояла, как всегда с царственной осанкой, Хапшур, верховная жрица Неру, сжимая в руке свой изящный посох и гневно глядя на суматоху вокруг. Слева от царя опустилась на колени юная служанка царицы, прижавшись лбом к каменным плитам пола.

Тхутеп заметил брата, и лицо его исказилось от ярости, смешанной со скорбью.

— Газид пытался предупредить меня насчет тебя, — сказал он Нагашу, и его властный голос прорезал шум в тронном зале, как ножом. — Он говорил, что ты представляешь опасность, и не только для меня, но и для Кхемри. И, боги, теперь я вижу, что все это время он был прав!

Нагаш холодно улыбнулся царю.

— Это ты источник всех бед, брат. Ты всегда был чересчур сентиментален, слишком боялся обидеть тех, кто тебя окружает. Хотел, чтобы тебя любили, — презрительно фыркнул он, — а если царь хочет править, его должны бояться!

Некромант широко раскинул руки, жестом обведя весь зал.

— Никто в Неехаре не боится тебя, брат, и меньше всех — я.

— Святотатец! — вскричала Хапшур, потрясая посохом. — Ты оскорбляешь богов, ты предал свой жреческий сан! Настал час расплаты!

Тхутеп направил свой меч на Нагаша и произнес:

— Бежать некуда, брат. Городская стража уже окружила пирамиду, и нам известны все выходы из нее. Именем Птра, Великого Отца, ты и твои приспешники арестованы. Завтра утром, когда взойдет солнце, вы предстанете перед судом и ответите за все свои преступления на храмовой площади Кхемри. И слуги богов вынесут вам приговор.

Среди соратников Нагаша послышались стоны отчаяния, но некромант ощутил только прилив ледяной ярости.

— Так ты хочешь расплаты, брат? — спросил он. — Да будет так.

Он вскинул руку и прокричал длинное заклинание, выпустив целый поток обжигающих, раскаленных стрел, пролетевших над головами его сподвижников и разорвавших на части Хапшур. Верховная жрица испустила всего один отчаянный вопль, когда ее тело раздирали на мелкие кусочки колдовские зубы. Тхутепа и его телохранителей залило фонтаном крови и ошметками мяса.

— Уничтожить их! — приказал Нагаш.

После такой демонстрации силы его приспешники не колебались ни мгновения. Они вытащили мечи и кинжалы и со всех сторон устремились на телохранителей царя, но, несмотря на то что люди Нагаша значительно превосходили их числом, они не могли победить сияющих ушебти. Наделенные сверхчеловеческой быстротой и силой, не говоря уже о боевом искусстве, юные преданные встретили аристократов мощным ликующим криком, и началась страшная битва.

Несмотря на юность и относительную неопытность, ушебти поражали своим мастерством и свирепостью. Аристократы падали, как скошенная пшеница, прежде чем успевали нанести хоть один удар, бой мог закончиться в считаные мгновения.

Нагаш прошипел Заклинание Жатвы и выпил всю жизненную энергию своих павших сподвижников. Чувствуя, как в его жилах кипит сила их душ, он снова вскинул руки и начал выкрикивать одно заклинание за другим. Стрелы летели в темноту, в плотный круг телохранителей, и каждая находила свою цель, с легкостью пронзая доспехи преданных и разрывая плоть и мышцы под ними. Ушебти шатались под ударами, но продолжали сражаться, верные клятве, данной Птра.

Приспешники некроманта сделались более осторожными, сосредоточив усилия на раненых телохранителях. Один из ушебти пошатнулся, когда стрела Нагаша впилась ему в правую щеку. Воспользовавшись этим, один из аристократов метнулся вперед и погрузил меч в горло телохранителя. Преданный упал, но его меч успел взлететь вверх и разрубить напавшего пополам. Оба испустили дух одновременно.

Нагаш выпивал души умирающих и продолжал направлять в преданных потоки смертельной магии. Когда ушебти устремились вперед, пытаясь за спинами людей Нагаша защититься от его заклинаний, он распахнул у них под ногами ямы тьмы. Они бросились назад, на надежный пол, и тогда он метнул в них обжигающее черное пламя. Ушебти приходилось обороняться не только от Нагаша; Архан и несколько наиболее успешных в магии приспешников присоединились к нему. Они метали острые стрелы в осажденных ушебти, поражали их с неожиданных сторон и тем самым давали шанс своим соратникам. Тхутеп все это время не сходил с места, криками поддерживая своих телохранителей. Он несколько раз попытался присоединиться к битве, но преданные отталкивали его назад. Их отвагой и верностью оставалось только восхищаться, но один за другим они погибали. Через несколько минут после начала сражения последний ушебти упал, вонзив меч в грудь одного из людей Нагаша.

Оставшиеся в живых аристократы перебрались через тела своих погибших товарищей и, как шакалы, окружили царя. Тхутеп гневно взглянул на прихвостней некроманта и поднял меч. Поддавшись порыву, он опустил глаза на девушку, скорчившуюся у его ног, и быстро что-то пробормотал. Стремительная, как лань, она вскочила на ноги, кинулась в темноту позади Тхутепа и помчалась к свободе. Это был последний свободный поступок, совершенный Тхутепом. Нагаш произнес властное заклинание, опутавшее сознание Тхутепа. Царь замер на месте, его лицо застыло в ужасе — он понял, что Нагаш сковал его волю и навязал ему свою.

Прихвостни некроманта, увидев, как переменился царь, опустили мечи. Многие отходили, измученные, довольные тем, что сражение закончилось. Царя и его павших телохранителей окружали изуродованные окровавленные трупы. Больше половины людей Нагаша погибли. Выжившие считали, что им крупно повезло.

Нагаш спустился с возвышения, по-прежнему удерживая брата на месте с помощью своего колдовства и чудовищной воли. Он подошел к Тхутепу, и его холодные черты засветились торжеством. Некромант стоял перед Тхутепом, и глаза его пылали. Нарочито медленно он протянул руку и снял с брата царский венец. Тхутеп задрожал от бешенства, но он не мог заставить свои мускулы повиноваться. Некромант улыбнулся.

— Ну давай, — произнес он, — убей меня. Ты все еще держишь меч. Тебе нужно только желание, чтобы им воспользоваться. — Он неторопливо надел венец Сеттры себе на голову, протянул руку и взял Тхутепа за запястье. — Давай. Позволь тебе помочь.

Нагаш поднял руку Тхутепа с мечом и приставил кривой клинок хопеша к своему горлу.

— Вот. Всего-то и нужно слегка повернуть запястье, и вспорешь артерию. Что может быть проще? Давай. Я не буду тебе мешать.

Тхутеп дрожал всем телом. Глаза широко распахнулись и не моргали, лицо побагровело от усилия. По щеке покатилась одинокая слеза. Хопеш не шевельнулся.

Нагаш презрительно фыркнул.

— Как трогательно, — бросил он и отвернулся. — Хватайте его и идите за мной.

В тот же миг путы, сковывавшие царя, исчезли. Тхутеп, все еще пытавшийся с ними справиться, не удержался и упал на руки приспешников Нагаша. Меч у него вырвали, руки заломили за спину и потащили вслед за Нагашем из тронного зала. Царь беспомощно обмяк и сопротивляться уже не мог.

Аристократы протащили царя по северному коридору вниз, в глубину пирамиды, туда, где почил его отец Хетеп. Усыпальница покойного царя была предназначена не только для его жены, телохранителей и слуг, но также и для детей. Предполагалось, что в Великой пирамиде упокоится не один царь, а целая династия.

Нагаш шел впереди, освещая путь бледным мрачным светом, исходившим, казалось, от его кожи. Тхутеп быстро понял, что происходит, и начал вырываться.

— Ты не можешь этого сделать, брат! — воскликнул он. — Народ тебе не позволит! Ты жрец, посвященный богам. Ты не можешь сесть на трон!

— Я не посвящен ни единому богу, брат, — выплюнул в ответ Нагаш. — Я служил воле Сеттры, царя царей, но и это время прошло. Сегодня началась новая эпоха. Жаль, ты не увидишь, как взойдет ее слава.

Тхутеп стал вырываться с новой силой, но двое приспешников Нагаша крепче схватили его за руки и поволокли по влажным камням.

— Ты сошел с ума! — закричал Тхутеп. — Остальные цари восстанут против тебя! Разве ты не понимаешь?

— Я понимаю политическую реальность куда лучше тебя, братец, — отрезал Нагаш. — Пусть приходят. Я готов.

Некромант остановился. Они дошли до конца длинного коридора с гладкими пустыми стенами. Зодчие оставили их без украшений специально, чтобы после смерти Тхутепа пришли мастера и создали здесь изысканные мозаики, отражающие его славное правление. В конце коридора находился узкий дверной проем с хорексами по обе его стороны. Справа у стены лежала огромная каменная плита.

Свет некроманта проник немного вглубь погребального зала, и стали видны небольшая комната с пустыми стенами и пьедестал, на который предполагалось поставить саркофаг царя. Нагаш сделал жест, и его люди втолкнули Тхутепа внутрь. Тот сильно ударился о каменный пьедестал и резко повернулся все с тем же вызывающим выражением на лице.

— Тебе хватит смелости убить меня собственной рукой, брат? — вскричал он. — Или выйдешь в коридор и прикажешь своим шакалам завершить дело? Боги не одобрят убийства царя. Убив меня, ты навлечешь их проклятие.

Нагаш засмеялся. Его приспешники окружили некроманта.

— Я не собираюсь убивать тебя, брат, — ответил он. — И ни один из моих людей не поднимет на тебя руку. Я не решусь, но не по той причине, по которой ты думаешь. Видишь ли, есть другой закон, которого я должен остерегаться, закон куда более древний, чем тот, что ты мне сейчас описал. Тот, где говорится, что убийце нельзя жениться на вдове его жертвы.

Выражение ужаса на лице Тхутепа показалось Нагашу великолепным. Некромант наслаждался им до последней секунды, пока Архан и остальные закрывали каменной плитой дверной проем, хороня царя заживо.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Кровь и вода

Фонтаны Вечной Жизни, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Пока армия готовилась к сражению, жрецы всю ночь были заняты. Послушницы Неру по периметру обходили большой лагерь союзных войск, поднимали глаза к своей богине и оглашали прохладную ночь пением, чтоб не подпускать к лагерю духов пустых земель. Вокруг костров звенели по бронзе молотки — воины чинили колесницы или боевое снаряжение. Работая, они молились. Кто-то взывал к Птра с просьбой обратить противника в бегство, кто-то молил могущественного Гехеба даровать силу, чтобы победить врага, кто-то обращался к пепельнолицему Джафу, богу смерти, прося, чтобы удары были точными и уверенными. Шум огромного войска смешивался с мычанием быков и блеянием коз, которых жрецы выводили из загонов и тащили к окровавленному алтарю в центре лагеря. Шум перекатывался над песками, как беспокойное дыхание огромного зверя.

Армия Узурпатора ждала всего в каких-то трех милях отсюда, за гребнями барханов и широкой каменистой равниной. Среди сотен темных палаток горели небольшие костерки, да время от времени до ушей союзнических часовых доносилось беспокойное конское ржание, но в остальном вражеский лагерь был безмолвен.

В центре своего лагеря, окруженный двумя десятками бдительных ушебти, Акмен-хотеп выслушивал сообщения лазутчиков и обдумывал план сражения. И еще долго после того, как царь отправил своих военачальников спать, сам он сидел на табурете и размышлял над разложенной перед ним большой картой, изучая позиции своих и вражеских войск. Время от времени полководец Экреб вставал с табурета у входа в большую палатку и наполнял царский кубок смесью травяного отвара и разбавленного водой вина. В дальнем конце главного помещения палатки, на пыльной кушетке, дремал царь Ливары. Когда Хекменукеп всхрапывал, опустив подбородок на узкую грудь, свитки папируса, лежавшие у него на коленях, слегка колыхались.

За два часа до рассвета рабы встали с холодной земли и начали готовить завтрак. Миски с кашей передавались тысячам угрюмолицых воинов, а еще каждому доставался кусок пресного хлеба величиной с ладонь и единственная чашка воды. Аристократы в своих палатках могли позволить себе хлеб и оливы, козий сыр и водоплавающую дичь. Зато тратить воду, чтобы разбавить вино, они не могли, и оно было густым и вязким.

За полчаса до того, как взошло солнце, а небо на востоке просветлело, армия начала строиться. Лошади с грохотом проносились по узким дорожкам — цари отдавали первые приказы. Головные колонн выкрикивали команды своим отрядам, выгоняли воинов из палаток и выстраивали в шеренги. В северо-восточной части лагеря загрохотал гром и бешено засвистела бьющая вверх струя пара; разетрийские кони взвивались на дыбы и в страхе били ногами — там заводили ливарские боевые машины. Шесть громадных фигур медленно поднимались в светлеющее небо. Когда они прикасались друг к другу, их тяжелые доспехи скрипели и стонали.

Земля содрогнулась, когда великаны неуклюже выпрямились. Их вырезанные из дерева и украшенные полированной медью морды были изготовлены в угоду богам: рычащая морда волкодава в честь Гехеба; хитрый загадочный шакал, любимый Джафом; надменный жестокий сокол Пхакта. Воины Разетры и Ливары с благоговейным ужасом смотрели, как эти механизмы подняли громадные каменные булавы и сделали первые шаги к полю боя. Многие обратили внимание, что боевых скорпионов нигде не видно. Как и их покровитель Сокт, хитроумные машины тайно ускользнули ночью, оставив за собой только горки обожженного песка.

В ответ на передвижение боевых машин послышался рев в юго-восточной части лагеря — живые боевые машины разетрийской армии подняли свои бронированные морды, словно кидая вызов далеким гигантам. Громовые ящеры были созданиями массивными, горбатыми, с лапами толщиной в три ствола и мощными хвостами с наростом на конце, напоминающие булавы. Ранним прохладным утромзвери были вялыми, несмотря на то что спали на песке, согретом теплом нескольких десятков костров. Их укротители, худощавые и проворные люди-ящеры из южных джунглей, заставляли их подняться, тыкая длинными, похожими на копья палками, и забирались в паланкины из дерева и холста, установленные на бронированных спинах зверей. Люди-ящеры, толпившиеся вокруг здоровенных родичей, переговаривались на своем шипящем, щелкающем языке. Некоторые бахвалились окровавленными черепами, завоеванными во вчерашнем сражении, и приглашали сотоварищей попробовать трофеи на вкус, лизнуть их темными раздвоенными языками.

И едва первые лучи солнца показались из-за горизонта, из центра лагеря послышалось пение множества рогов, и пехота тронулась с места. Передовая линия боевых порядков, двадцать тысяч человек, разделенных на десять полков, растянулась почти на пять миль с севера на юг. Наступали под бдительными взглядами командиров-аристократов; грозные окрики предводителей колонн тоже подгоняли воинов. Кавалерия двигалась следом за ними: восемь тысяч легких кавалеристов, пять тысяч тяжелых и две тысячи колесниц — да еще в придачу двадцать тысяч резерва и вспомогательных войск. Позади них, вздымая густые клубы пыли, двигались огромные боевые машины Ливары и ревущие громовые ящеры Разетры, а самой последней шла разноцветная процессия жрецов: слуги Птра и Гехеба, Пхакта и Неру и даже жрецы Тахота-Ученого в сверкающих одеяниях из меди и стекла.

Армия Востока маршировала к месту сражения, и восходящее солнце светило им в спины, а ночные тени отступали перед ними.

Нос небесной лодки нырял вниз и снова поднимался вверх, пока солнце нагревало воздух над пологими барханами, и Рак-амн-хотеп порадовался, что не поддался искушению хорошенько позавтракать перед полетом. Хекменукеп рядом с ним раскачивался, как пальма во время грозы, и передавал распоряжения своим сигнальщикам с такой же легкостью, как если бы отдыхал в палатке в лагере. Царь Разетры так вцепился в поручни, что побелели костяшки пальцев, и поклялся себе, что не опозорится перед ученым коллегой.

Десятки ливарцев толпились на палубах небесной лодки, парившей в высоте позади наступающей армии. Четыре команды сигнальщиков стояли вдоль поручней, крепко сжимая бронзовые диски отражателей и периодически оценивая угол палящего солнца. За ними посередине палубы сидели, скрестив ноги, лучники. Они болтали, играли в кости, но луки лежали так, чтобы их можно было тотчас пустить в ход. На корме, окружив сложную систему рулей небесной лодки, две дюжины юных жрецов распевали заклинания, обращенные к духам воздуха, которые удерживали судно в небе. На востоке, довольно далеко от наступающей армии, виднелись остальные небесные лодки Ливары — семь величавых кораблей, отбрасывающих длинные тени на землю.

Двумястами футами ниже союзная армия уверенно маршировала через равнину в сторону противника. На таком расстоянии Рак-амн-хотеп не слышал ни грохота, ни лязга, и это только усиливало его беспокойство.

— Я чувствуя себя здесь зрителем, — произнес он, обращаясь в основном к себе, и глянул на Хекменукепа. — Ты уверен, что все получится? А если войско не сумеет прочитать наши сигналы?

Царь Ливары снисходительно улыбнулся Рак-амн-хотепу.

— В каждом полку имеется сигнальщик, — сказал он так, словно утешал взволнованного ребенка. — Мы несколько столетий совершенствовали эту систему и тщательно проверили ее на учениях. Она не подведет.

Рак-амн-хотеп задумчиво уставился на ливарского царя.

— А сколько раз вы использовали ее в настоящем бою? — спросил он.

Уверенная улыбка Хекменукепа погасла.

— Ну… — начал он.

— Вот этого я и боялся, — проворчал царь Разетры и мельком подумал, не попросить ли Хекменукепа высадить его на землю, к остальной армии, но если отдавать приказы и с земли, и с воздуха, значит, только увеличивать риск все перепутать. Нахмурившись, он снова переключил внимание на поле боя внизу и попытался разобраться в диспозиции противника.

Отсюда армия Узурпатора выглядела как значки на карте. Отряды одетых в синее лучников Зандри образовали неровную линию примерно в пятидесяти ярдах перед внушительной стеной копейщиков, закрепившейся на торговой дороге и полукругом растянувшейся больше чем на четыре мили к югу. По числу полков войско противника им уступало, но каждый полк по отдельности был больше, чем в армии союзников: пять шеренг против трех. Царь заметил также немало воинов в резерве, они усиливали вражеский центр и правый фланг. Насколько он мог судить, объединенные силы Узурпатора превосходили пехоту союзников больше чем на двадцать тысяч человек. Большие отряды нумасийских легких кавалеристов расположились на обоих флангах, а за барханами вдоль левого фланга стоял большой отряд тяжелой кавалерии. Еще два каких-то формирования располагались в тылу войска Узурпатора, но их скрывал туман, поднимавшийся от фонтанов. Колесницы, предположил царь, а может быть, катапульты.

— Семьдесят, а то и восемьдесят тысяч, — проговорил Рак-амн-хотеп. — Похоже, отвлекающий маневр Ка-Сабара оказался не таким успешным, как мы надеялись. Должно быть, здесь собрались все, кто способен сражаться, из Кхемри, Нумаса и Зедри. — Он перегнулся через поручни, еще внимательнее всматриваясь в армию врага. — И по-прежнему никаких палаток, как в свое время под Зедри. Так где же Узурпатор и его бледнокожие чудища?

Хекменукеп подумал:

— Возможно, спрятались в тумане, окутывающем фонтаны.

— Возможно, — согласился Рак-амн-хотеп. — У Зедри он появился в самый последний момент, когда армия была на грани поражения. Может быть, и тут он надеется обойтись силами одного только войска. — Царь скрестил на груди руки и нахмурился, глядя на вражескую армию. — Нет. За этим скрывается что-то еще, но я никак не пойму, что именно.

Хекменукеп подошел к царю Разетры и довольно долго обозревал равнину. В конце концов он спросил:

— А где тела?

— Тела?

Ливарский царь обвел равнину рукой и произнес:

— Ведь это тут ты вчера сражался с вражеским авангардом, верно? И говорил, что с обеих сторон были сотни убитых.

— С их стороны больше, чем с нашей, — поправил его Рак-амн-хотеп.

— Так что случилось с телами? — повторил ливарец. — Равнина должна быть просто завалена раздувшимися трупами. И где стаи стервятников? Ничего такого нет.

Рак-амн-хотеп задумался.

— Вот оно! — воскликнул он в конце концов. — Да, так и есть! Нагаш воспользовался своим проклятым колдовством и оживил мертвых… — Он обвел поле боя взглядом и добавил: — Должно быть, он отвел их в туман, чтобы не пугать живых.

— Почему бы просто не похоронить их там, где они пали? — удивился Хекменукеп. — Тогда они могли бы просто выскочить позади нас, когда мы начнем наступление.

Разетрийский царь покачал головой:

— Земля слишком каменистая. Кроме того, отсюда мы увидели бы, что она перекопана. — Он снова вгляделся в диспозицию противника. — Смотри. Они укрепили свои ряды в центре и справа, а левый фланг оставили относительно слабым. Они хотят, чтобы мы бросили основные силы на левый фланг, потом они будут отступать, заманивая нас вперед, и затем начнут контратаку тяжелой кавалерией, чтобы нас остановить. Тогда наш правый фланг окажется слишком слабым, растянутым и готовым для их контратаки с юга. — Рак-амн-хотеп показал на барханы позади правого фланга противника. — Мертвецы ждут там, в песках, — объявил он. — Вот что запланировал Нагаш, могу поклясться жизнью.

Хекменукеп обдумал сказанное.

— Не вижу ошибок в твоих рассуждениях, но что мы сможем предпринять?

— Передвинем основную часть нашего резерва на юг, — ответил разетрийский царь. — Предупредим командиров, чтобы остерегались контратак. И попробуем на севере отплатить Узурпатору его же монетой.

Рак-амн-хотеп начал отдавать приказы ливарским сигнальщикам, причем все увереннее и быстрее, потому что отдельные детали плана сражения аккуратно вставали на нужные места. Спустя каких-то несколько минут сигнальщики принялись за дело, вспышками передавая сообщения войскам на земле, а царь Разетры усмехнулся. Союзная армия начала действовать.

Несмотря на скорость солнечных сигналов, перестроение боевых порядков союзной армии заняло почти все утро. Над равниной клубились густые тучи пыли, скрывая передвижения союзных полков, направлявшихся на новые позиции. За исключением нескольких бесцельных вылазок вражеской легкой кавалерии с юга, армия Узурпатора не делала никаких попыток помешать маневрам союзников.

Когда союзное войско завершило все перемещения на равнине, Рак-амн-хотеп сделал глоток вина. Хекменукеп стоял рядом с разетрийцем, глядя на вражескую армию.

— Четыре часа, а они даже не шелохнулись, — произнес он. — Как будто мы не имеем для них никакого значения!

— Имеем, — заверил его Рак-амн-хотеп, — просто им невыгодно начинать первыми. Помнишь ошибку Немухареба у Врат Рассвета? Он мог бы просто сидеть и оборонять свои укрепления и, возможно, сумел бы отбросить нас, но гордость взяла верх. Нагаш знает, что время работает на него. У него в тылу фонтаны. Все, что ему нужно делать, — это не подпускать нас к ним, а жара довершит остальное. — Разетриец сделал еще глоток вина. — Вот почему нам приходится ставить на карту все, — добавил он. — Мы или прорвемся сквозь его боевые порядки с первого раза, или вообще этого не сделаем. Каждая последующая атака будет слабее, чем предыдущая.

Сигнальщик у правого борта послал вспышку, сообщая, что принял сигнал с земли. Аристократ, отвечавший за сигнальщиков, быстрым шагом подошел к царям, низко поклонился и произнес:

— Все готово, о великие.

Рак-амн-хотеп кивнул.

— Прекрасно, — сказал он, улыбнувшись Хекменукепу. — Пора бросать кости. — И повернулся к сигнальщику. — Посылай приказ: начать наступление.

Приказ передали по рядам, и спустя несколько мгновений бронзовые диски стали посылать сигналы короткими жаркими вспышками света. Царь услышал, как запели рога на равнине внизу, раздался приглушенный рев голосов, и восточные армии начали наступление.

Рак-амн-хотеп перенес всю мощь союзной пехоты к югу, выстроив ее так, чтобы главный удар пришелся на центр и правый фланг войска Узурпатора. Десять тысяч разетрийских воинов плечом к плечу маршировали, подняв перед собой широкие деревянные щиты. Они раскрасили темные лица яркими мазками желтого, красного и белого на манер варварских людей-ящеров, а к каменным булавам привязали амулеты из перьев и костей. В арьергарде каждого полка шагали лучники, одетые в тяжелые и длинные, до щиколоток, доспехи из кожи ящеров. Рядом с каждым лучником шел раб и нес связки стрел с бронзовыми наконечниками, чтобы лучник мог стрелять на ходу.

За разетрийцами двигались полки ливарской легкой пехоты, вооруженные тяжелыми мечами и топорами. Они шагали почти вплотную к тяжелым пехотинцам, как шакалы, следующие за семейством пустынных львов. Перед ними стояла задача не сражаться с живым врагом, а использовать свое оружие против павших воинов, в том числе и союзных, остающихся позади наступающей армии. Еще дальше на восток резерв пехотинцев был выстроен полукругом, охватывающим южный фланг наступающей армии. Эти ждали внезапной атаки из-за барханов.

Боевые порядки наступали, и тут пришли в действие ливарские катапульты, метавшие поверх голов союзных войск круглые валуны размером с колесо повозки. Снаряды попадали в плотные ряды вражеской пехоты, круша все на своем пути. Оттуда летели обломки дерева, кости и ошметки плоти. Над глухим топотом марширующей армии разносились вопли раненых и умирающих.

Когда союзные полки оказались в двухстах футах от противника, испуганные лучники Зандри оттянули тетивы и затмили небеса градом стрел. Бронзовые наконечники ломались, ударяясь в щиты разетрийской пехоты, или глубоко вонзались в толстые чешуйчатые доспехи. То тут, то там воины падали, если стрелы попадали между чешуек, но вскоре разетрийские лучники начали отвечать на стрельбу Зандри, и интенсивность вражеского огня ослабла.

Лучники противника отступали перед надвигающимся войском союзников, стреляя до тех пор, пока не истощили скромный запас стрел. После этого они скрылись за потрепанной пехотой. Разетрийцы продолжали медленное неуклонное наступление, и в конце концов обе армии сошлись, лязгая оружием и грохоча доспехами. Вражеская пехота встретила союзные войска щит в щит, пронзая противника длинными дротиками, а разетрийцы крушили их своим безжалостным оружием с каменными набалдашниками.

Свирепые воины джунглей устроили настоящую резню среди противника — их доспехи отражали практически любой удар. Вражеские боевые порядки дрогнули под натиском, но тяжелая пехота уже начала уставать под весом своего снаряжения и зноем, и атака стала ослабевать. Резерв противника устремился в центр и к правому флангу, поддерживая боевые порядки Узурпатора.

— Атака захлебывается, — сказал Хекменукеп. — Твои люди долго не выдержат.

Рак-амн-хотеп положил руки на поручни небесной лодки и кивнул. Он ясно видел, что прорыв центра и правого фланга противника не удался, хотя тяжелая пехота пыталась пробить себе путь сквозь море вражеских сил. Тем не менее атака выполнила свою задачу: боевые порядки Узурпатора переместились, оставив левый фланг еще более уязвимым. Вражеские командиры на земле не могли видеть расположения сил так, как видел его Рак-амн-хотеп, и, используя преимущество своей богоподобной позиции, он точно знал, где и когда ударить. Будь у него другой противник, разетрийский царь мог бы его пожалеть.

— Есть какие-нибудь признаки нападения с юга? — спросил он.

Хекменукеп покачал головой:

— Пока ничего.

— Ну что ж, они ждали слишком долго, — сказал Рак-амн-хотеп и удовлетворенно повернулся к сигнальщику. — Подавай сигнал: начинать атаку на левом фланге.

Внизу, на поле боя, ливарские жрецы-ученые прочитали мигающие сигналы и подняли вверх руки, давая знак возвышавшимся перед ними фигурам. Распевая заклинания и тщательно подобранные команды, они пустили своих подопечных вперед.

Бревна скрипели, гигантские механизмы трещали и стонали — шесть великанских боевых машин загромыхали на левый фланг противника. Следом за ними вприпрыжку неслись стаи огромных людей-ящеров со своими боевыми зверями, оглашая воздух яростными криками и воющими кличами.

При виде наступающих боевых машин неровная линия вражеских лучников дрогнула, а когда первый залп стрел защелкал по дереву и бронзе, не причиняя никакого вреда, лучники поспешно ретировались за спины копейщиков. Но пехота Кхемри не сдавала позиций, несмотря на приближение гигантских механизмов, — видимо, так верила в своего Вечного Царя.

Великаны в несколько дюжин шагов покрыли разделявшее противников расстояние и вломились в плотно стоявшие ряды пехотинцев, расшвыривая во все стороны вопящие тела. Их громадные булавы опускались, как маятники, оставляя за собой кровавое месиво. Обезумевшие, пронзительно кричащие воины кидались на гигантов, вонзали копья в стыки между тяжелыми пластинами, но их оружие не могло проникнуть достаточно глубоко. Боевые машины не замедляли шага, все так же ровно и упорно продвигаясь вглубь, а по широким, залитым кровью бороздам, пропаханным их ногами, мчались дикие люди-ящеры, добивая ошеломленных воинов каменными булавами.

На левом фланге противника началась паника, захлестнувшая воинов, как песчаная буря, и под этим всесокрушающим натиском войска Узурпатора покатились назад. Командиры Кхемри пытались перестроить отступающие полки, но тут земля позади них взорвалась обломками камней и почерневшего песка — из засады выскочили ливарские боевые скорпионы. Бронзовые клешни и хлещущие во все стороны жала скорпионов крошили испуганных воинов. За несколько минут организованное сопротивление прекратилось, копейщики Кхемри утратили последние капли отваги и ринулись назад.

Едва левый фланг противника рухнул, стремительно отступив под натиском великанов, воздух над головами взорвался диким визгом, и из катапульт, спрятанных в тумане в тылу вражеского войска, полетели дуги мерцающего зеленого пламени. Гроздья заколдованных визжащих черепов дождем падали на шагающих великанов, ударялись об их деревянные и бронзовые пластины и рассыпались, вспыхнув колдовским огнем. Прошло всего несколько мгновений, и два громадных механизма уже корчились в языках пламени — осколки черепов проникли внутрь сквозь щели бронированных пластин и воспламенили уязвимые каркасы. Наступление замедлилось — все усиливающийся жар размягчал бронзовые колеса и пожирал каркасы. Толстые медные тросы лопались, хлестали, как гигантские кнуты, и разрывали механизмы изнутри. Великан с головой шакала — обликом Джафа — погиб первым, разлетевшись зазубренными осколками металла и деревянными щепками, когда его паровой сосуд с грохотом взорвался. Великан с головой сокола пал следующим — его бронзовое колено развалилось, и машина рухнула головой вперед на дюжину отступающих копейщиков Кхемри. Пришедшие в ужас ливарские жрецы неистово выкрикивали заклинания своим боевым машинам, приказывая уходить, но те не успели — и еще два великана загорелись.

И хотя зеленый огонь был разрушительным, атака не захлебнулась. Два уцелевших великана отступили, но вспомогательные отряды людей-ящеров усилили натиск при поддержке хлещущих хвостами боевых скорпионов, и левый фланг противника снова начал рассыпаться. Однако тут далеко на западе запели рога, и тяжелая нумасийская кавалерия получила приказ вступить в бой.

Хекменукеп разразился потоком злобных ругательств, когда второй великан содрогнулся, остановился и развалился на части, засыпав поле боя кусками расплавленного металла.

— Я говорил тебе, что они не годятся для таких сражений! — в смятении воскликнул он. — Великаны предназначались для осады, чтобы разрушить городские стены, когда мы доберемся до Кхемри!

— Если мы разобьем армию Узурпатора здесь, осада не понадобится! — рявкнул Рак-амн-хотеп. — Твои машины отлично послужили. Вражеский фланг дрогнул, победа почти у нас в руках. — Разетрийский царь указал на запад. — Направляй свои небесные лодки на вражеские катапульты и готовься насладиться местью, Хекменукеп. Пора наносить решающий удар. — С этими словами он повернулся к сигнальщику и в третий раз начал отдавать ему приказы для войска на земле.

Царь Ливары печально покачал головой, глядя на горящие обломки, усеявшие северо-западную часть поля боя.

— Ужасное расточительство, — произнес он, видя, как десятилетия упорного труда превращаются в пепел у него на глазах.

По неистовым воплям рогов нумасийские кавалеристы поняли, что что-то пошло не так. Пришпорив коней, они перевалили через вершину бархана, и перед ними развернулась картина ужасающего разрушения. Они бесстрашно сомкнули ряды и рванули прямо к врагу.

Восемь тысяч лучших во всей Неехаре тяжелых кавалеристов хлынули вниз по склону на безумствующих людей-ящеров, и копья их зловеще сверкали в лучах полуденного солнца. Как лавина из плоти и бронзы, они понеслись на воющих варваров, но в последний момент их кони учуяли едкую вонь, исходившую от людей-ящеров, и в страхе и смятении отпрянули. Всадники боролись с запаниковавшими лошадьми, и в стройных рядах кавалеристов возникло смятение, однако они все же атаковали врага.

Огромных людей-ящеров смели на землю, их пронзали копьями и топтали копытами обезумевших коней. Некоторые варвары увлекали за собой лошадей, сомкнув челюсти рептилий на шеях животных. Людей вышибали из седел каменными булавами и стаскивали на землю мощными когтистыми лапами. Громадные громовые ящеры ревели и хлестали кавалеристов могучими хвостами, убивая одновременно и всадника, и коня.

Две армии рвали друг друга на части словно два обезумевших зверя. Люди-ящеры и их боевые звери были существами более сильными, но значительно уступали числом. Опытные нумасийцы сумели снова подчинить себе лошадей и согласованно атаковать противника. Один за другим варвары падали на землю — их толстую шкуру пронзали сразу несколько дюжин копий.

Измученный сверх всякой меры, один из громовых ящеров испустил панический вопль, повернулся к нумасийцам хвостом и понесся туда, откуда пришел. Будучи по природе своей зверями стадными, остальные ящеры последовали его примеру, догоняя убегающего сородича. Нумасийская кавалерия, страшно потрепанная во время боя, остановилась и начала переформировывать свои ряды, но тут зловещий грохот с востока предупредил их о надвигающейся опасности.

Две тысячи разетрийских колесниц загрохотали по равнине, устремившись к выдохшимся нумасийцам. В измученных кавалеристов полетели стрелы, вышибая воинов из седел и убивая коней. Исполнившись ужаса при виде надвигающихся колесниц, командиры приказали кавалеристам отойти в надежде выиграть немного времени и организовать контратаку, но отступление мгновенно превратилось в настоящее паническое бегство.

Позади разетрийских колесниц по равнине мчались пять тысяч ливарских и разетрийских тяжелых кавалеристов. Они свернули на юг, к центру боевых порядков противника. Не выдержав флангового удара, вражеские полки дрогнули и побежали. В тылу армии Узурпатора неистово затрубили рога. Оставшийся резерв ринулся вперед, чтобы прикрыть отступление. Сверху над бегущими вражескими войсками скользили ливарские небесные лодки, направлявшиеся к катапультам Узурпатора. Пролетая над осадными машинами, воины сбрасывали вниз корзины, полные камней, нанося катапультам непоправимый урон. Охваченные паникой под этим неожиданным смертельным дождем, команды, обслуживавшие катапульты, тоже дрогнули и побежали, скрываясь в тумане у фонтанов.

На равнине армия Востока подняла окровавленное оружие и разразилась ликованием, выкрикивая в бледно-голубое небо имена своих богов. Позади измученной тяжелой пехоты воины Ливары продолжали свой мрачный труд, поднимая и опуская тяжелые клинки по всему широкому полю, усеянному телами мертвых.

На палубах небесной лодки раздались радостные крики, когда вражеский осажденный арьергард под упорным градом стрел отступил в туман, окутавший фонтаны. Хекменукеп повернулся к своему союзнику и восхищенно поклонился.

— Победа за нами, Рак-амн-хотеп, — сказал он. — Твоя стратегия оказалась безупречной.

Разетрийский царь пожал плечами.

— Кто бы не победил с такими машинами, как твои? — произнес он, постучав костяшками пальцев по поручням летящего корабля. — Я же видел каждое перемещение врага внизу, словно играл в «Князей и царей». Может быть, мы в конце концов выясним секрет гнусного колдовства Нагаша.

На равнине внизу кавалерия союзников преследовала отступающего врага, как стая волков, все ближе и ближе подступая к клубящимся облакам тумана и скрытой за ними сладкой, дарующей жизнь влаге. Хекменукеп указал на всадников.

— Прикажешь начать общее преследование? — спросил он.

Рак-амн-хотеп покачал головой.

— Как бы мне ни хотелось покончить с врагом, наши войска измучены и умирают от жажды, — ответил он. — И еще мы должны заняться трупами. — Он кивнул в сторону клубящегося тумана. — Пусть вперед идет кавалерия. Мы захватим фонтаны и позаботимся о своих раненых у священных источников.

Фонтаны Вечной Жизни, древний дар богини Асаф, вошли в легенду благодаря своим целительным свойствам, и по законам Неехары только Реку Жизни почитали больше. Хекменукеп кивнул.

— Раз уж небесные лодки сбросили свой груз, мы можем двинуться туда вместе с кавалерией и набрать воды, пока остальная армия разбирается с погибшими и ранеными.

Разетрийский царь немного подумал.

— Разумно, — признал он и махнул ближайшему сигнальщику: — Передай кавалерии и колесницам, пусть продолжают наступление.

Приказ передали, и семь небесных лодок подплыли к краям тумана. Вслед за царской лодкой вся армада с благодарностью начала спускаться в жемчужно-белые облака. Люди столпились у бортов, мечтая о первых прикосновениях прохладного влажного воздуха.

Рак-амн-хотеп смотрел, как туман поднимается из-под киля небесной лодки и безмолвно переливается через поручни. Вот он уже клубится вокруг его вытянутых рук, как вуаль, закрывает лицо, но вместо дарующей жизнь влаги он ощутил на пересохшей коже лишь сухой мертвый воздух, а в горле возник вкус пыли и дыма. Хекменукеп закашлялся, члены команды в замешательстве начали что-то выкрикивать.

Мгновения спустя небесная лодка прошла сквозь слой тумана и вырвалась на чистый воздух, оказавшись меньше чем в ста футах над землей. Рак-амн-хотеп поморгал пересохшими горящими глазами и опустил их вниз, на большую котловину и серебристые пруды священной воды. То, что он увидел, привело его в ужас.

В огромной котловине, созданной союзом Асаф и могущественного Гехеба, находились дюжины прудов различного размера, соединенные извилистыми тропинками, заросшими сочным зеленым мхом. Однако в каждом пруду горой лежали разлагающиеся трупы людей, убитых в сражении днем раньше. Кровь и желчь осквернили дарующие жизнь пруды Асаф, покрыв их грязной, гниющей пеной. Отступающие воины Узурпатора шли через котловину по когда-то священным тропинкам. Паника их уже улеглась, и они постепенно переформировывали свои полки.

Люди на борту небесной лодки упали на колени. Чудовищность преступления Нагаша потрясла их. Руки Хекменукепа, лежавшие на поручнях, дрожали.

— Как? — выдавил он, не в силах оторвать глаз от этого кощунства. — Как он мог?

Рак-амн-хотеп не знал ответа. Никаких слов не хватало.

Котловина была заполнена морем палаток, окруженных полками воинов в тяжелых доспехах.

Укрывшись от солнца мерзкими испарениями, бледнокожие бессмертные Нагаша стояли внизу, окружив большую черную палатку в самом центре лагеря.

Разетрийский царь смотрел вниз, на это сборище чудовищ, и вдруг ощутил на себе тяжелый бездушный взгляд, словно холодный нож, прижатый к коже. И впервые в жизни царь-воин по-настоящему испугался.

И тут из толпы бледных бессмертных высоко в воздух взвился вращающийся столб тьмы. Он ударился в клубы тумана и разлился, как лужа кипящих чернил. Черная волна устремилась к небесной лодке, и Рак-амн-хотеп услышал стрекот саранчи.

— Поворачивай! — задыхаясь, крикнул он. — Слышишь? Поворачивай! Сейчас же!

Вокруг царя послышались вопли — рой голодных насекомых перевалил через борт небесной лодки. Рак-амн-хотеп пошатнулся, чувствуя, как тысячи крохотных лапок царапают его кожу, и тут темная волна захлестнула его. Твари облепили ему лицо, впивались в глаза, кусались. Царь-жрец взревел в ярости и отвращении, тщетно отмахиваясь от них руками. Кисти и запястья охватила жгучая боль. Рак-амн-хотеп отпрянул и упал на палубу, раздавив спиной сотни и сотни голодных насекомых.

И над яростным стрекотом саранчи, над криками испуганных людей разетрийский царь услышал треск рвущейся ткани. По лицу струилась кровь, но Рак-амн-хотеп сумел отогнать насекомых от глаз на долю секунды и увидеть, как бурлящий ковер саранчи облепил большой пузырь, удерживавший небесную лодку в воздухе. Ткань лопнула и разошлась, выпустив на волю духов воздуха. Раздался зловещий треск дерева, желудок Рак-амн-хотепа свело — небесная лодка устремилась к земле.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Долгий мучительный путь

Великая пустыня, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Всадники-скелеты атаковали снова прямо перед рассветом. Они хлынули вниз, к отступающей армии, и кроваво-красное солнце светило им в спину. Высохшие до костей кони и их всадники словно скользили по песку. От их тел, прокаленных зноем пустыни, не осталось ничего, кроме лохмотьев кожи, костей и сухожилий, и все вместе они вряд ли весили больше, чем один живой человек. Воины во главе колонны едва успели прокричать предупреждение, как первые стрелы взвились в воздух.

Вопли и конское ржание в голове войска вывели Акмен-хотепа из ступора. Он и выжившие остатки армии шли с полуночи, уходя все глубже и глубже в пустыню после кошмара у Бел-Алияда. Вражеская кавалерия изводила их всю дорогу, пролетая сквозь беспорядочную колонну и оставляя после себя убитых и раненых. Всадники-мертвецы, числом около тридцати, не могли причинить большого урона, но недостаток численности с лихвой покрывался их неутомимой, полной ненависти решимостью. Боясь, что их догонят мстительные мертвецы Бел-Алияда, Акмен-хотеп не разрешал войску останавливаться, и они шли всю ночь и весь знойный день. А теперь, спотыкаясь, шатаясь, как пьяные, они брели через пески, начиная бредить от изнеможения и безжалостного солнца.

Царь поднял голову, услышав шум в голове колонны.

— Щиты! — хрипло выкрикнул он, заметив первых вражеских всадников.

Конь-скелет мчался галопом. Сквозь дыры в его шкуре Акмен-хотеп видел, как двигаются его кости, слышал, как негромко шлепают растрескавшиеся копыта по песку. С побелевшего черепа всадника свисали ленты похожей на пергамент кожи, развеваясь на ветру, как чудовищные вымпелы. Скелет скакал вдоль колонны, держа наготове изогнутый роговый лук. Проносясь мимо одной из уцелевших колесниц, он натянул тетиву и спустил стрелу. Раздался леденящий кровь крик, и одна из лошадей рухнула на землю.

Ругаясь пересохшими губами, спотыкаясь, Акмен-хотеп направился к скачущему галопом всаднику. Вокруг послышались крики, но царь не обратил на них никакого внимания. Все, что сейчас имело значение, — это необходимость остановить проклятое чудовище, пока оно не убило еще одну лошадь. Взревев от ярости и досады, Акмен-хотеп поднял свой тяжелый хопеш и замахнулся, но всадник-скелет был еще далеко. Он проскакал мимо, натягивая тетиву для следующей жертвы.

— Я здесь! — прокричал Акмен-хотеп удаляющемуся всаднику. — Вернись и сразись со мной, дрянь! Убей царя Ка-Сабара, если осмелишься…

Тут чья-то мощная рука схватила его сзади за шею и подняла вверх, словно он был беспомощным ребенком. В воздухе просвистело оружие. Акмен-хотеп учуял пыльный запах кожи и костей и услышал ужасный треск. Что-то острое ударило его в щеку. Он увидел разлетевшийся на кусочки скелет коня и его всадника, рухнувших перед ним на песок.

— Осторожнее, о великий, — пророкотал возле уха царя низкий голос Хашепры, верховного жреца Гехеба. Огромный жрец скользнул в сторону, держа молот наготове, и потащил Акмен-хотепа за собой. — Преодолей себя, если не хочешь, чтобы твои люди лишились последней надежды. Мы и так в крайне тяжелом положении.

Акмен-хотеп с трудом справлялся с ревом бессильной ярости, рождавшимся в груди. Мимо проскакал еще один вражеский всадник, из его тела торчали стрелы. Это существо вырвало из груди одну из стрел, наложило ее на свою тетиву и выстрелило в живую лошадь. Странное, почти абсурдное зрелище наполнило царя отчаянием и безысходностью.

— Во имя всех богов, как нам сражаться с этими тварями? — хрипло прошептал он. — Каждый, кого мы убиваем, воскресает. Каждый соплеменник, которого мы теряем, обращает свои мертвые руки против нас. — Он с усилием встал на ноги и вырвался из хватки Хашепры. — И на место каждого чудовища, которого мы убиваем, встает сразу десять. — Он повернулся к иерофанту. — Скажи мне, жрец, как можно победить врага, если он неисчислим, как песок в пустыне?

Верховный жрец Гехеба долго смотрел в глаза царю, и Акмен-хотеп увидел на лице жреца отражение собственного отчаяния.

— Одни боги знают, — произнес он наконец и отвернулся. — Возвращайся в колесницу, о великий. Скоро станет темно, а мы многое должны обсудить.

Акмен-хотеп смотрел в спину жрецу, устало тащившемуся к колесницам, стоявшим в какой-то дюжине ярдов от них. При виде безрадостных глаз Хашепры его пронизало холодом до костей.

— Боги знают, — сказал Акмен-хотеп, пытаясь почерпнуть силу в этих словах. — Боги знают.

Словно в оцепенении, царь уселся в колесницу Хашепры. Во время отступления боевые машины использовались как обычные повозки, чтобы погрузить в них припасы, которые удалось захватить из лагеря, а также обеспечить транспортом раненых и знать. Среди мешков с зерном и кувшинов с водой в царской колеснице беспокойно зашевелились двое. Калифру, верховную жрицу Неру, устроили среди груза как можно удобнее. Из ее левого плеча торчал обломок стрелы, и лицо ее во сне было измученным и пылало. Рядом с ней сидел Мемнет, его лоб заливал пот. Толстый жрец прикладывал ко лбу Калифры мокрую тряпку.

— Мы должны остановиться, — сказал Мемнет. — Люди и животные измучены сверх всякой меры. Если мы будем идти дальше, то убьем людей больше, чем это удастся врагу.

— Если мы остановимся, враг нападет в полную свою силу, — устало возразил царь. — Они нас просто задавят.

— Мы же не знаем, есть ли там еще кто-нибудь, кроме этих проклятых всадников, — сказал Хашепра. — О великий, рано или поздно нам придется остановиться. Лучше сейчас, пока у нас еще есть силы оборонять лагерь.

— Кроме того, нужно посчитать людей и посмотреть, сколько их осталось, — заметил Мемнет. — И сколько осталось провизии.

— И поговорить с бхагарцами, — продолжал Хашепра. — Необходимо как можно скорее отыскать тайник с провиантом или оазис.

— Хорошо, хорошо, — сдаваясь, вскинул руку Акмен-хотеп. — Разобьем лагерь здесь и пойдем дальше завтра, до первых лучей солнца. Передайте людям.

Похоже, с принятием решения силы окончательно оставили царя. Ноги словно налились свинцом, и он хотел только одного — заползти в сомнительную тень под колесницей и уснуть. Хашепра начал отдавать приказы гонцам, и тут от конца колонны послышался топот копыт.

Акмен-хотеп резко повернулся, решив, что конники Нагаша вернулись и сейчас снова нанесут удар, но, едва вскинув меч, царь заметил, что и конь, и всадник из плоти и крови, а не из кожи и костей. Он приблизился, и Акмен-хотеп увидел, что это не кто иной, как Пак-амн, и тут царь сообразил, что не видел Мастера Коня после вчерашнего нападения.

— Где ты был? — спросил он, как только юный аристократ осадил своего измученного коня возле колесницы.

На лице Пак-амна мелькнуло раздражение.

— Организовывал арьергард и оценивал наше положение, — отрывисто сказал он. — Думал, тебе захочется узнать, в каком состоянии наше войско, о великий.

Хашепра ощетинился, услышав высокомерный тон молодого аристократа, но Акмен-хотеп жестом остановил его.

— Что ж, докладывай, — приказал он Мастеру Коня.

— У нас осталось две тысячи и пять сотен людей, чуть больше или чуть меньше, — начал Пак-амн. — Примерно треть из них ранены, кто тяжелее, кто легче. Примерно четверть воинов покинули лагерь, захватив в поясных сумках припасов на пару дней. — Пак-амн качнул головой в сторону колесниц. — Надеюсь, вам с обозом повезло больше.

— Это еще нужно проверить, — отозвался Акмен-хотеп. — А что там с бхагарцами?

Лицо Пак-амна помрачнело.

— Уж не знаю, что это — воля богов или так задумал сам Нагаш, но этой ночью бхагарцы пострадали больше всех. Кое-кто клянется, что всадники-скелеты сворачивали с пути, чтобы убивать разбойников пустыни. Из сотни, что вышли с нами из Ка-Сабара, осталось меньше двадцати. — Он пожал плечами. — Возможно, если бы у них имелись мечи, они сумели бы защититься.

Лицо Хашепры потемнело от ярости.

— Самое время вбить в тебя правила приличия, мальчишка, — негромко произнес он.

— Довольно, о святейший, — остановил его Акмен-хотеп. — Вспомни, что ты говорил насчет того, чтобы быть примером для других. Этим поведением Мастер Коня не оскорбляет никого, кроме своих предков.

Пак-амн саркастически фыркнул.

— При чем здесь предки? — сказал он. — Я просто говорю правду. И если царь недостаточно силен, чтобы ее выслушать, значит, он просто не истинный царь.

— Есть правда, а есть подстрекательство к мятежу, — вмешался Мемнет. — Царь вправе казнить тебя за такие речи, Пак-амн.

Мастер Коня злобно взглянул на верховного иерофанта и сказал:

— Я могу назвать не меньше тысячи людей, не согласных с тобой, жрец.

Акмен-хотеп оцепенел. В его голове пронеслось предупреждение Мемнета: «Кто знает, что он сделает, если поймет, что в состоянии повлиять на довольно большую часть армии?»

Стоит сказать слово, и Хашепра убьет юного полководца одним ударом своего молота. И когда приказ был готов сорваться с его уст, Пак-амн повернулся к нему и произнес:

— Прости меня, о великий. Я, как и ты, очень устал и издерган. Но я счастлив сказать, что еще не все потеряно.

— Это как же? — осведомился царь.

— Я поговорил с уцелевшими бхагарцами, — ответил полководец. — Они знают о тайнике с провиантом в дне конного пути отсюда.

— День конного пути — это два или даже больше дней пешком, — возразил Хашепра. — Половина войска погибнет, пока мы доберемся туда.

Пак-амн кивнул.

— Да, если мы не разгрузим колесницы и не отправим их вперед, чтобы забрать продовольствие, — сказал он. — Я могу взять уцелевших бхагарцев в проводники и отобрать еще несколько сотен надежных воинов. А через день вы с остальным войском встретите нас на полпути назад. Это будет непросто, но возможно.

Акмен-хотеп молчал, потирая засыпанные песком глаза. Он пытался вникнуть в план полководца. Звучит разумно… если бы он мог доверять Мастеру Коня. Но можно ли рисковать, отсылая от себя колесницы и проводников, отдавая их под командование Пак-амна? Даже если он назначит командовать экспедицией кого-нибудь другого, откуда ему знать, что этот человек не сторонник Пак-амна? И тогда Мастер Коня может ночью ускользнуть и спокойно вернуться в Ка-Сабар, оставив войско на произвол судьбы.

Царь вопросительно посмотрел на брата. Мемнет промолчал, но взгляд темных глаз был очень красноречивым. Акмен-хотеп вздохнул и покачал головой.

— Мы не можем рисковать ни колесницами, ни проводниками, — сказал он. — Распределим свои припасы и направимся к оазису все вместе.

Пак-амн широко распахнул глаза, услышав решение царя, и гневно стиснул зубы.

— Да будет так, — сдержанно произнес он. — Но в результате люди просто бессмысленно погибнут. Ты пожалеешь о своем решении, Акмен-хотеп, помяни мое слово.

Полководец резко повернулся и быстро направился к своему коню. Акмен-хотеп смотрел ему в спину, обдумывая, следует ли арестовать Пак-амна. Сможет ли его арест предотвратить мятеж или, наоборот, спровоцирует его?

Следующее, что он помнил, — это то, как Хашепра осторожно тряс его за плечо.

— Так что будем делать, о великий? — спрашивал жрец.

Акмен-хотеп встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна.

Конь Пак-амна скакал уже довольно далеко, направляясь в хвост колонны.

— Разбивайте лагерь, — хмуро бросил царь. — Потом выберешь самых надежных людей, и пусть они займутся распределением провизии. И отправь посыльных на поиски слуг Неру. Нам потребуется защита для лагеря, потому что уже темнеет.

Хашепра кивнул.

— А потом? — спросил он.

Царь пожал плечами.

— Потом попробуем пережить ночь, — глухо произнес он.

Сквозь тьму медленно возвращались ощущения: пульсирующая боль в груди, плечах и спине, а потом все усиливающийся рев тысяч голосов. Прохладная, слегка маслянистая вода плескалась о его ноги, лаская пересохшую кожу. На какой-то миг его охватили два противоречивых чувства — совершенного ужаса и головокружительного облегчения.

Спустя пару минут чудовищная какофония голосов превратилась в привычный шум битвы. Вокруг Рак-амн-хотепа вскрикивали раненые, умоляя о помощи, а где-то вдалеке сотни людей яростно требовали крови врагов. Разетрийский царь подумал, что речь, возможно, идет о нем.

Медленно моргая, он понял, что лежит на животе на краю одного из священных прудов, но не мог вспомнить, как сюда попал. Последнее, что он помнил, — это лопнувший воздушный пузырь и то, как палуба словно ушла из-под ног, когда корабль устремился вниз.

Поморщившись, Рак-амн-хотеп уперся на руки и попытался приподняться, но правую сторону груди тут же пронзила острая боль. Скорее всего, он сломал ребро, когда падал. Наверняка его выбросило за борт, когда деревянная небесная лодка ударилась о землю. Милостью богов он упал не в глубокий пруд, а рядом. Приземлись он на три фута дальше, и непременно утонул бы в священной воде Асаф.

Нет, больше не священной, поправил себя царь. Зашипев от отвращения, он поспешно вытащил ноги из пруда, забитого трупами, и стер с кожи маслянистый осадок человеческого разложения. Вонь ощущалась очень сильно, словно пленкой покрывая горло Рак-амн-хотепа.

С трудом кашляя, царь перекатился на бок и попытался разобраться в том, что его окружает. Обломки небесной лодки валялись ярдах в десяти от него. Куски бревен были прикрыты лохмотьями, оставшимися от воздушного пузыря, и бурлящим ковром жующих насекомых. К своему ужасу, царь разглядел под массой саранчи несколько отбивающихся фигур. Один вскинул руку к небесам, словно взывал к богам о помощи. Три пальца на этой руке были обглоданы до костей.

Остальным ливарским лодкам точно так же не повезло. Рак-амн-хотеп видел поврежденные каркасы, разбросанные по восточному изгибу огромной котловины, и дюжины оглушенных, раненых людей, пытавшихся выбраться из-под обломков.

С западной стороны через котловину волнами накатывался шум армии Узурпатора. Насколько разетрийский царь мог понять, отступающие полки перемешались с резервом Нагаша, и теперь бессмертные полководцы Узурпатора переформировывали свои ряды. Огромная масса пришедших в беспорядок войск — вот то единственное, что находилось сейчас между уцелевшими союзниками и нетерпеливыми полками Нагаша, но это изменится в считаные минуты.

Рак-амн-хотеп заковылял к нескольким ливарцам, выползавшим из-под обломков его небесной лодки.

— Где ваш царь? — хрипло спросил он. — Где Хекменукеп? — Оглушенные воины молча смотрели на него, и разетрийцу пришлось пройтись сандалией по их спинам. — Проклятье, да поднимайтесь же на ноги! — приказал он. — Нужно выбираться отсюда, но никто не уйдет, пока мы не найдем Хекменукепа!

Командный голос царя вынудилливарцев заползти обратно туда, откуда они только что выкарабкались, и торопливо начать обыскивать обломки.

— Вытаскивайте оттуда раненых! — крикнул вслед Рак-амн-хотеп. — Каждого, кто не может двигаться сам, нужно вынести!

Пока команда искала Хекменукепа, царь занялся уцелевшими на остальных небесных лодках. Некоторые подошли к нему, услышав его голос, и он тут же приставил их к делу. С земли поднимали большие куски разорванных воздушных пузырей, чтобы смастерить из них хоть какие-то носилки для самых тяжело раненных. Организовав небольшую группу, царь сразу посылал ее к восточному изгибу котловины.

— Здесь! — закричал один из ливарцев и неистово замахал рукой. — Он здесь! Царь здесь!

Хекменукеп лежал всего в нескольких ярдах от раздавленного носа небесной лодки. Каким-то чудом рой саранчи его даже не задел, хотя еще двое, упавших на землю на несколько футов ближе к носу, были обглоданы до костей. Когда Рак-амн-хотеп подошел к царю, двое подданных Хекменукепа помогали ему подняться на ноги. Правитель Ливары был бледен и корчился от боли, а в уголках рта виднелась кровавая пена. Рак-амн-хотеп негромко выругался.

— Похоже, что сломанное ребро проткнуло ему легкое, — сказал воин-ветеран. — Положите его на носилки и как можно скорее доставьте в тыл. И нечего беспокоиться об удобствах, сейчас главное — это быстрота.

Члены команды торопливо повиновались, и тут воздух сотряс рев военных рогов и голосов тысяч рвущихся в бой воинов. Там, за котловиной, армия Узурпатора пришла в движение.

Разетрийский царь зарычал. Времени у них не осталось.

— Вперед! — скомандовал он. — Помогите раненым, как сможете. Уходите, быстро!

Ливарцам не требовалось новых приказов, они пустились бежать, спасая свои жизни. Через несколько мгновений царь остался один перед надвигающейся армией. Побежденный, но не покорившийся, он повернулся спиной к врагам и пошел вслед за своими людьми.

Позади воины Узурпатора кровожадно заорали и ринулись вперед, ломая ряды, так им хотелось поскорее догнать ливарцев. Вражеские воины находились примерно в полумиле, и им приходилось бежать по извилистым тропинкам меж отравленных фонтанов, но то же самое вынуждены были делать и люди Рак-амн-хотепа, многие из которых едва могли передвигаться. С каждым мгновением вопли врагов звучали все громче.

И тут впереди Рак-амн-хотеп заметил группу всадников, осторожно прокладывающих себе путь меж прудов. Это были легкие кавалеристы Ливары. Всадники помогли многим своим товарищам взобраться на коней и помчались обратно. У тех же, кто нес носилки, выбора не было — им пришлось и дальше тащить свою ношу, но теперь их прикрывали кавалеристы.

Один из них увидел Рак-амн-хотепа, что-то выкрикнул и пришпорил коня. Осадив его рядом с царем, он, не колеблясь, спрыгнул с лошади.

— Ваш полководец ждет вас с колесницами Разетры вон там, — задыхаясь, произнес он и качнул головой в сторону тумана на востоке. — Возьмите моего коня, о великий. Враг уже рядом.

Рак-амн-хотеп посмотрел в ту сторону, откуда шел, и потрясенно понял, что вражеские копейщики уже меньше чем в сотне ярдов от него.

— Давай назад в седло, — скомандовал он. — На коне спокойно могут уместиться двое. Кроме того, если я поскачу сам, то, скорее всего, просто свалюсь с лошади.

Кавалерист с благодарностью запрыгнул в седло и помог царю устроиться сзади. Справа просвистела стрела, за ней еще одна. Кавалерист дернул поводья и пришпорил коня. Он с большим искусством лавировал между отступающими соратниками, иногда пуская коня прямо по мелкой воде, чтобы миновать скопления людей.

Спустя некоторое время они добрались до края котловины, туда, где клубился туман. Сотня разетрийских колесниц так и стояла там. Узкие колеса и значительный вес помешали им проехать дальше по неровной местности. Экреб ждал там же, приказывая тем, кто нес носилки, укладывать своих подопечных на колесницы. Когда полководец увидел приближающегося царя, на его лице отразилось заметное облегчение.

Рак-амн-хотеп спрыгнул с коня, с благодарностью сжал запястье кавалериста и подошел к Экребу.

— Проклятый Узурпатор все время опережал нас на несколько шагов! — прорычал он. — Сражение на равнине должно было нас измучить и заставить использовать последнюю воду. А теперь он отравил единственный источник на расстоянии пятидесяти миль. Если мы останемся здесь, его резерв прорвет наши ряды еще к сумеркам и начнется резня.

Экреб хладнокровно выслушал зловещее предсказание.

— Что будем делать? — спросил он.

Рак-амн-хотеп заскрежетал зубами.

— Опять отступать, будь оно все проклято. Назад в Кватар, хотя только богам известно, как нам это удастся. Нагаш станет нас преследовать — он будет дураком, если не сделает этого. Мы заманим его к стенам города и попытаемся разбить.

— А что если Узурпатор опять опередит нас на несколько шагов? — спросил полководец.

Рак-амн-хотеп нахмурился.

— Ну, скорее всего, мы погибнем от жажды задолго до того, как возникнет такая опасность, — отрезал он.

Экреб невольно хмыкнул.

— Ну и кто из нас не верит в лучшее? — спросил он и повел царя к ожидающей колеснице.

Полотнище, закрывавшее вход, откинулось. В сумрак палатки Нагаша проник слабый серый свет. Внутрь торопливо вошел Раамкет, радуясь, что спрятался от блеска обжигающих лучей Птра. Почти все его тело скрывалось под доспехами и кожаными обмотками, только голова и кисти рук оставались открытыми. Плащ из человеческой кожи трепетал у него за спиной, как крылья стервятника. Он подошел к Вечному Царю и опустился на одно колено.

— Вражеское войско отступает, владыка, — сказал бессмертный. — Каковы будут приказания?

Нагаш сидел на древнем троне Кхемри, впервые за много столетий вынесенном из Дворца Сеттры.

Он размышлял в окружении своей призрачной свиты. Ее слабые крики сплетались в этом гнетущем сумраке в жуткую погребальную песнь. Цари-вассалы некроманта ждали, доставляя этим немалое удовольствие Нагашу: Амн-назир, некогда гордый повелитель Зандри, с затравленным видом сидел на продавленном стуле слева от Нагаша и пил вино, приправленное черным лотосом. Цари-близнецы Нумаса расположились справа от некроманта и нерешительно шептались о чем-то. В глубине палатки стоял мраморный саркофаг Вечного Царя рядом с саркофагом царицы. Саркофаг Неферем был закрыт. Газид, слуга некроманта, опустился на колени рядом с каменным гробом и гладил его полированную поверхность дрожащей морщинистой рукой, бормоча что-то тонким слабым голосом.

Вечный Царь поднялся на ноги, взметнув вверх страдающих духов, и быстро зашагал к выходу из палатки. По его жесту духи скользнули вперед и откинули полотнище.

Нагаш посмотрел из сумрака палатки в угасающий свет дня и улыбнулся.

— Идем к Кватару, — объявил он. — И там мы сотрем этих мятежных царей в порошок.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Эликсир жизни

Кхемри, Живой Город, 46 год Уалатпа Терпеливого

(—1950 год по имперскому летосчислению)

Царь-жрец Кхемри скрестил руки на груди и нахмурился, глядя на большой лист пергамента с картой, развернутый на столе.

— Где они сейчас? — спросил Нагаш визиря.

Архан Черный быстро обошел длинный стол и встал рядом с царем. Он сверился со своими записями, нацарапанными на клочке пергамента, и провел пальцем вдоль линии Большого торгового тракта к западу от Кхемри.

— Согласно последним сообщениям наших лазутчиков, армия Зандри сейчас здесь, — сообщил он, показав на точку примерно в неделе пешего марша от Живого Города.

Полдюжины аристократов, в том числе жестокий Раамкет и изможденного вида Шепсу-хур, подались к столу, чтобы как следует расслышать Архана. Библиотека занимала целое крыло во дворце. В молодости Нагаш провел немало времени, изучая древние свитки. Теперь, став царем, он превратил это большое помещение в свой кабинет, где и занимался государственными делами.

Хотя уже давно наступил вечер, в комнате было много писцов, гонцов и замученного вида рабов; все они занимались своими делами под неодобрительным взором старшего служащего библиотеки. Это продолжалось уже много дней — с тех пор, как во дворец прибыл купец-бхагарец, продавший важную новость: царь Зандри Некумет собрал войско и готовится освободить Живой Город от Нагаша Узурпатора. Впервые за последние восемнадцать лет Кхемри оказался на военном положении.

Новость о грядущем нападении не стала большим сюрпризом. Собственно, Нагаш ожидал чего-то подобного и делал необходимые приготовления. Известие о падении Тхутепа пронеслось по Неехаре, как буря, вызвав негодование во дворцах других городов-государств.

Претило не столько низвержение Тхутепа, ибо молодого царя повсеместно считали наивным дурачком, сколько тот факт, что Нагаш нарушил Соглашение с богами, заявив о своих правах на корону. Его жизнь, как перворожденного, принадлежала богам, и своим поступком он создал опасный прецедент, с которым остальные цари мириться не хотели. Хуже того, Нагаш запретил Неферем, жене Тхутепа, присоединиться к мужу в загробной жизни, как того требовал обычай, тем самым поставив под угрозу Соглашение и нанеся богам жестокое оскорбление.

Нагаш потерял счет разгневанным делегациям из священного города Махрака, требовавшим от него немедленно отречься от престола в пользу сына Тхутепа.

Тем временем, как он подозревал, Жреческий совет отправлял посланников в другие города, надеясь собрать армию и силой сместить его. Однако до сих пор цари Неехары предпочитали тянуть время в надежде, что боги (или, что более вероятно, возмущенное население Кхемри) вмешаются и уберегут их от затрат на дорогую военную кампанию.

Целых девять лет боги, как это ни странно, молчали, а народ Кхемри принял правление Нагаша покорно. Его приход к власти ознаменовался окончанием чумы и возвестил начало эпохи покоя и стабильности. Царь пополнил ряды аристократов, возвысив выдающихся купцов, и подавил преступность с помощью тайных соглашений, заключенных с городскими преступными элементами. Инакомыслящих вычисляли очень быстро, и с ними разбирались агенты Раамкета, дав царю возможность заниматься другими делами.

Нагаш с самого начала знал, что это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно царь Некумет почувствует себя достаточно сильным, чтобы выступить против Кхемри. И сейчас настал час проверить, что дали труды прошедших лет.

— Что нам известно о его армии? — вопросил царь.

Архан снова сверился со своими записями:

— Наши лазутчики сообщают, что у него восемь тысяч пехотинцев, смешанные отряды копейщиков и варваров, а также две тысячи лучников и пятнадцать сотен колесниц.

Аристократы обменялись взглядами и беспокойно зашептались. Армия Зандри почти в два раза превосходила числом армию Кхемри. Нагаш задумчиво покивал.

— Царь Некумет собрал идеальное войско для того, чтобы сразиться с нами, — сказал он. — Очевидно, шпионы превосходно информируют своего царя. — И взглянул на Раамкета. — Что насчет наших войск?

— Последние полки копейщиков и лучников покинули город в середине дня, как ты и приказал, — ответил тот. — Легкая кавалерия и колесницы заканчивают последние приготовления сейчас, пока мы разговариваем.

Нагаш коротко кивнул и повернулся к Шепсу-хуру.

— Что с твоими войсками? — спросил он.

Красивый аристократ высокомерно усмехнулся.

— Все готово, — беспечно бросил он. — Можем выступить в любую минуту, о великий.

Нагаш еще какое-то время всматривался в карту, а потом удовлетворенно кивнул.

— Значит, и обсуждать больше нечего, — сказал он. — Кавалерия выступает через два часа, как запланировано. Шепсу-хур, ты покинешь Кхемри через час после полуночи. Встретимся здесь, — добавил царь, показывая на точку на берегу Реки Жизни, — на рассвете.

Шепсу-хур поклонился царю, и остальные аристократы восприняли это как сигнал расходиться. Архан быстро свернул карту Неехары, торопливо поклонился и вышел. Два часа для подготовки — это очень мало. Нагаш тут же выкинул все из головы и вернулся к книгам и пергаментам, до того прикрытым картой. Книги и свитки лежали на листе с планом величественной пирамиды. Предполагалось, что в ней будет более десяти уровней с тщательно обустроенными помещениями, больше половины — глубоко под землей. На полях плана размещались точные измерения и списки материалов, требующихся для возведения пирамиды: несколько тонн черного мрамора, сотни фунтов серебра и множество кувшинов драгоценных камней.

Одни лишь затраты на строительные материалы разорят все крупные города Неехары. И все же, с точки зрения Нагаша, каждая мелочь здесь была жизненно важной. Он основывался на знаниях, полученных от друкаев, и на собственных опытах последних полутора десятков лет, и понимал, что именно это необходимо для того, чтобы привлечь ветры черной магии в Неехару и сохранить их силу.

Но его заботила не стоимость сооружения. Пугало время, которое потребуется, чтобы возвести такую громадную конструкцию. Царь обвел пальцем ряд цифр на полях, снова приходя к тому же неизбежному заключению: от двухсот до двухсот пятидесяти лет.

Нагаш прижал ладони к столу и снова перепроверил подсчеты, пытаясь найти способ воплотить грандиозный проект за срок меньший, чем одна человеческая жизнь, и так сосредоточился на этом, что прошло несколько долгих минут, прежде чем понял, что в библиотеке стало совершенно тихо.

Нахмурившись, он поднял глаза и увидел Неферем и ее свиту, стоявших в центре помещения. Дочь Солнца была в царском наряде, включая церемониальный венец и тяжелое золотое солнце с лучами, полагавшееся царице Кхемри. Зеленые глаза она подвела углем, а губы слегка припудрила толченым жемчугом, но все эти ухищрения выглядели дешево в сравнении с природной красотой Неферем. Даже ледяной презрительный взгляд, устремленный на царя, не портил ее потрясающую внешность.

Все в библиотеке: рабы, ученые, даже вечно всем недовольные библиотекари — упали на колени и склонили головы.

— Оставьте нас, — приказал Нагаш, и все присутствовавшие торопливо выскочили за дверь.

Царь оценивающе посмотрел на Неферем. Прошло почти двадцать лет, она полностью расцвела, превратившись в ту легендарную красавицу, какой боги ее задумали, и Нагаш против своей воли еще острее ощутил силу желания.

— Я вижу, ты наконец-то сняла эти проклятые траурные одежды, — заметил он. — И снова выглядишь царицей. Значит ли это, что ты передумала?

Неферем проигнорировала вопрос.

— Я хочу видеть моего сына, — произнесла она. Ее голос с годами сделался ниже, огрубев от горьких рыданий.

— Это исключено, — холодно ответствовал Нагаш.

— Ты берешь Сухета с собой на войну, — сказала царица, и голос ее задрожал от гнева. — Он же еще ребенок, ты, бездушное чудовище.

— Мне прекрасно известен возраст Сухета, — пожал плечами царь. — Поверь, я бы с радостью не брал его, потому что во время очень тяжелой кампании он будет только обузой, но ты не оставляешь мне выбора. Как иначе я могу быть уверен, что ты не натворишь глупостей, пока меня здесь нет?

В глазах Неферем заблестели слезы. Она их проглотила и заговорила с большим достоинством:

— Мое место рядом с моим супругом. И ты знаешь это лучше всех прочих.

— Со временем ты к нему присоединишься, не бойся, — ответил Нагаш. — И как скоро это произойдет, зависит только от тебя.

— Я никогда за тебя не выйду! — закричала Неферем, и слезы все-таки хлынули из глаз. Горячие от ярости, они текли по ее безупречным щекам, оставляя на них черные следы. — Меня тошнит от твоей навязчивой идеи! Продержи меня пленницей во дворце еще сотню лет, и моя ненависть к тебе станет только сильнее!

Нагаш обошел стол и уже был на полпути к царице, когда понял, что происходит. Его рука взлетела вверх, готовая ударить. Служанки Неферем взвыли от ужаса и отчаяния и кинулись вперед, чтобы заслонить от Нагаша возлюбленную царицу. Дочь Солнца даже не дрогнула. Она гневно сверкнула глазами на царя, словно подстрекая его ударить.

Царь замер, ноги его будто прилипли к полу. Тяжело дыша, он с трудом разжал кулак.

— Заткнитесь, вы, коровы! — заорал он на всхлипывающих девушек и жестко посмотрел на царицу. — Твои чувства не имеют ни малейшего значения, — произнес царь сквозь стиснутые зубы. — Посмотрим, останешься ли ты такой же упрямой через пятьдесят лет, когда твой сын окончательно о тебе забудет. — Он подошел еще ближе. — Выбор за тобой, Неферем. Ты подчинишься мне, сейчас или позже.

Царица содрогнулась от гнева и тоски. Слезы текли по ее щекам и падали на каменный пол, но Неферем не сдалась.

— Позволь мне увидеть моего сына, — повторила она. — Пожалуйста. Пусть он перед уходом на войну получит материнское благословение.

Нагаш посмотрел на нее, обдумывая просьбу, сделал еще шаг к Неферем, приблизил свое лицо к ее лицу, посмотрел прямо в глаза царице и улыбнулся.

— Сухет не нуждается в твоих благословениях, — негромко произнес он. — Он все время будет находиться рядом со мной. Думай об этом в наше отсутствие, Неферем, и будь довольна.

Два часа спустя последние подразделения небольшой армии Кхемри покинули город под звук фанфар и грохот копыт. Нагаш ехал во главе колесниц, укомплектованных недавно возвышенными сыновьями из новых знатных домов. Рядом с царем стоял Сухет, серьезный юноша пятнадцати лет, в плохо сидящих на нем отцовских доспехах. Они выехали из города через западные ворота и повернули на Большой торговый тракт на виду у шпионов царя Некумета, которые находились в городе. Делегации от всех городских храмов смотрели, как царь уезжает, но никто его не благословлял. Нагаш не принес жертв богам перед уходом на войну и не попросил жрецов поддержать армию, и подобный поступок был беспрецедентным.

Они ехали глубокой ночью по широкой мощеной дороге, и скоро быстрые кони догнали пехоту. Нагаш потребовал короткой остановки, чтобы объяснить командирам, как важно успеть на встречу вовремя, и кавалерия поскакала дальше.

Через час после полуночи всадники добрались до главного лагеря армии Кхемри у берегов Реки Жизни. Там царь в последний раз посовещался с Арханом, на которого возлагалось командование всеми кавалерийскими силами, и больше ему не оставалось ничего, как только дожидаться зари.

Шепсу-хур прибыл точно вовремя, когда первые лучи рассвета забрезжили на востоке над Хрупкими Пиками. Огромные пузатые грузовые баркасы с длинными веслами покачивались, как гиппопотамы, на волнах широкой реки, освещенные сзади восходящим солнцем. Как только первый баркас пристал к берегу, царь приказал грузиться на него.

В течение дня четыре с половиной тысячи человек, пройдя мелководье возле берега, забирались на суда Шепсу-хура. Ближе к вечеру все пятнадцать судов загрузились, на берегу остались только легкие кавалеристы и колесницы. Архан с кавалерией продолжит свой путь на запад, совершая набеги на армию Некумета и отвлекая ее внимание.

Четыре ночи спустя флот грузовых баркасов незамеченным проскользнул мимо сторожевых костров войск Зандри и вышел в море.

Суда из Кхемри добрались до устья Реки Жизни на рассвете шестого дня и выплыли во вздымающиеся синие воды Великого океана. Оттуда оставалось всего несколько миль до гавани Зандри. Грузовые баркасы прошли мимо волнорезов и пристали к первому же пустому пирсу, который увидели. Поначалу туповатый причальный мастер и его помощники не поняли, что нужно делать с этими нежданными судами — то ли они привезли рабов, то ли это торговый флот, прибывший раньше времени. Флагов на судах не было, и внешне они ничем не отличались от торговых кораблей Зандри. Так что причальный мастер почесал в затылке и полез проверять свои записи, а баркасы пришвартовались и войска начали выгружаться, прежде чем он сообразил, что происходит, и поднял тревогу.

Армия Кхемри взяла город приступом. Поскольку все войско ушло далеко на восток, Зандри оказался совершенно беззащитным перед нападением Нагаша. Городская стража попыталась помешать высадке, но ее сопротивление удалось сломить за какой-то час.

Разорение Зандри длилось три ужасных дня. Воины Нагаша методично грабили и сжигали все на своем пути. Опустошили большие невольничьи рынки, а весь живой товар погрузили на суда Кхемри. Мародерствовали в знатных домах города, людей брали в рабство. В лавках не осталось товаров, а баркасы забили под завязку. Все остальное сожгли, в том числе и две трети кораблей, стоявших в порту. Посольства других крупных городов нашли убежище в городских храмах и оттуда униженно наблюдали за погромом, учиненным Нагашем в отместку за унижения, которым царь Некумет подверг Кхемри.

Утром четвертого дня исстрадавшиеся люди, которым удалось выжить, робко выбрались на улицы города и обнаружили, что их мучители исчезли. Баркасы, груженные награбленным добром и несколькими тысячами рабов, ночью уплыли. А в это время армия Нагаша уже прошла сквозь восточные ворота Зандри и по Большому торговому тракту устремилась в сторону войска царя Некумета.

Нагаш установил для своей армии жесткий темп, заставляя воинов идти весь день и половину ночи, чтобы догнать войско Зандри. Они разбивали лагерь на обочине дороги и перекусывали тем, что имелось под рукой, потом несколько часов отдыхали, а на заре снова поднимались и шли дальше. По пути они несколько раз грабили купеческие караваны, направлявшиеся на восток с припасами для зандрийцев.

Прошли две тяжелые недели, и наконец лазутчики армии Кхемри увидели костры лагеря Зандри. Продвижение врага замедлилось, теперь его войска едва ползли, потому что их изматывали неослабевающие атаки кавалеристов Архана, к тому же стало заканчиваться продовольствие. Отправив лазутчиков искать армию Нагаша на восток, царь Некумет не имел не малейшего представления о том, что основной корпус военных сил Кхемри стоит лагерем в нескольких милях — в тылу его собственного войска.

Пока армия Кхемри устало располагалась на песке по обе стороны дороги, Нагаш приказал своим людям поставить для него палатку в нескольких сотнях ярдов западнее. Сухета, юного князя, оставили на попечение Раамкета, а Кефру царь отправил за двумя десятками рабов из тех, кого армия увела из Зандри. Сражение должно было начаться сразу после того, как забрезжит рассвет, но в эти холодные ночные часы Нагаш собирался как следует к нему подготовиться.

Начертить ритуальный круг было сложно из-за неровной земли, на которой стояла палатка, и это напомнило Нагашу о почти неразрешимой проблеме, с которой ему придется столкнуться утром. Его войско уступало противнику в численности в два раза, а люди после долгого похода окончательно измучились. В грядущей битве колдовство должно стать решающим фактором, но как он сможет получить жизненные силы, необходимые, чтобы произносить заклинания? Он окажется слишком далеко от линии фронта, чтобы воспользоваться гибелью воинов, как своих, так и вражеских, к тому же на открытом воздухе будет очень сложно создать и поддерживать хороший ритуальный круг. Нагаш как раз закончил рисовать круг, когда вернулся Кефру, волоча за собой молодого раба. Юноша, длинноногий и длиннорукий северный варвар, едва шевелился от усталости, голода и страха. Он ввалился в палатку, как жертвенный бык, плохо соображая и не понимая, что за судьба его ждет. Царь представил себе, как Кефру перерезает варвару горло и сливает кровь в медную чашу, как это делает самодовольное дурачье в лагере Зандри.

Внезапно Нагаш замер и нахмурился. Кефру уловил перемену настроения хозяина и обеспокоенно посмотрел на варвара.

— Он что, не подходит? — спросил жрец. — Заверяю тебя, он сильный и здоровый.

Нагаш махнул на Кефру рукой, чтобы тот замолчал. Он лихорадочно думал. Наконец, кивнув самому себе, царь провел ногой по ритуальному кругу, стирая начерченные линии.

— Что ты делаешь? — удивился Кефру, в замешательстве морща лоб.

— Сними с него тунику, — велел Нагаш, подошел к кедровому сундуку, стоявшему у входа в палатку, и вытащил из него кисть и склянку с чернилами. — И найди мне медную чашу. Хочу провести опыт.

Жрец растерянно покачал головой, но повиновался. Нагаш воспользовался двумя медными иглами, чтобы раб не мог пошевелиться, и начал рисовать ритуальные символы Заклинания Жатвы прямо на бледной коже варвара. К тому времени как Кефру вернулся с подходящей чашей, тело раба было полностью покрыто иероглифами.

— Что это, во имя всех богов? — ахнул Кефру, уставившись на раба.

— Во имя богов, в самом деле, — отозвался Нагаш. Рисуя, он кое в чем улучшил ритуальные знаки, подгоняя заклинание к новому процессу, который себе представил. — Ответ все это время был прямо у меня под носом, Кефру. Жрецы сливают в чашу кровь жертвенного быка и делят ее между царем и его людьми перед сражением. Для чего?

Кефру, задумавшись, нахмурился.

— Чтобы усилить действие ритуала.

— Именно! — воскликнул Нагаш. — А почему кровь? Потому что в ней содержится жизненная сила животного. Понимаешь? Сила — в крови! — Некромант выпрямился и вытащил кривой кинжал. — Иди сюда, держи чашу наготове.

Протянув руку, некромант схватил раба за волосы, наклонил вперед его голову и подсунул нож под подбородок. Кефру едва хватило времени подставить чашу, как Нагаш перерезал горло варвару от уха до уха. Дымящаяся кровь хлынула в чашу, и некромант начал читать Заклинание Жатвы.

Несколько мгновений спустя безжизненное тело раба рухнуло на землю. Нагаш вытер кинжал о его волосы и поднял дрожащую руку над чашей. Глаза его жадно сверкали.

— Я чувствую ее, — прошептал он. — Сила здесь, в крови. — Он вытянул руки. — Дай ее сюда. Быстро!

Кефру протянул ему чашу, и Нагаш, не колеблясь, поднес ее к губам. Кровь была горячей и горькой, она текла по подбородку и капала на одежду, но нервы его словно запылали. Энергия раба хлынула в него, наполняя царя небывалой силой. Он жадно делал большие глотки, кровь широкими струйками текла по груди.

И вот опустевшая чаша выпала из его рук. Сила исходила от него, как жар от кузнечного горна.

— Еще! — прошипел некромант. — Еще!

И кинул на Кефру такой взгляд, что жрец, спотыкаясь, в ужасе выскочил из палатки.

Пылая украденной жизненной силой, Нагаш запрокинул голову и разразился жутким торжествующим хохотом, а потом начал сплетать заклинание, которое окончательно решит судьбу Зандри.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Духи унылых пустых земель

Великая пустыня, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

В первую ночь всадники-скелеты атаковали временный лагерь несколько раз, и так продолжалось все последующие ночи.

Мертвецы выезжали из темноты, топот копыт по песку почти не был слышен, выпускали один-два залпа стрел в самую гущу людей, а потом резко поворачивались и снова исчезали в ночи. Воины просыпались от крика раненых и с трудом поднимались на ноги, думая, что орды нежити из Бел-Алияда их все-таки догнали. Пошатываясь от усталости, дрожа от страха, они сжимали оружие так, что белели костяшки пальцев, и пытались отыскать врага, но к тому времени он уже исчезал. Замерзшие, возмущенные собственным бессилием, они снова заворачивались в короткие плащи и пытались успокоиться, чтобы поспать еще немного, но через час-другой всадники нападали опять.

Иногда они стреляли наугад. Иногда выбирали определенные цели — целились в любого увиденного жреца, в особенности в послушниц Неру, уцелевших во время резни под Бел-Алиядом. Защита, которую те выстраивали вокруг лагеря, не позволяла нежити приблизиться, но магические чары следовало поддерживать постоянным ночным бдением. Акмен-хотепу пришлось посылать воинов в прочных доспехах, чтобы уберечь послушниц от вражеских стрел, пока они по периметру обходят лагерь под сияющей луной.

Это было рискованно, и телохранители послушниц каждую ночь получали ранения, но без защитных чар армия подвергалась бы опасности не только со стороны всадников Нагаша. Великая пустыня служила пристанищем множеству голодных и злобных духов, охотившихся на людей, и их завывания слышались среди барханов, когда лунный свет тускнел.

А на заре воины обнаруживали, что их стало меньше. Раненые умирали ночью от ран или от холода. Лихорадка Калифры усилилась, потому рана воспалилась. Жрица бредила еще четыре дня и, несмотря на постоянный уход и молитвы Мемнета, все же сдалась. Послушницы, как могли, обработали ее тело и завернули в чистую ткань, приготовив к долгой дороге домой.

Тела простых воинов уносили из лагеря под присмотром Хашепры, верховного жреца Гехеба. Вдалеке от посторонних глаз трупы расчленяли, извлекая внутренние органы, чтобы Нагаш не смог воскресить мертвецов и включить в ряды своей армии. Хашепра поручал их души Джафу и Усириану, а изувеченные тела хоронили в песке.

Воды было мало, еды еще меньше. Спустя три дня пришлось начать забивать раненых коней и тщательно делить их мясо, чтобы каждый воин мог хоть что-то съесть. Не пропадало ничего, даже кровь тщательно собирали в большие жертвенные чаши Гехеба и давали каждому выпить по глотке. Постоянные ночные атаки всадников-скелетов изматывали людей и замедляли передвижение.

Прошло восемь дней, прежде чем Бронзовое Войско достигло первого из бхагарских тайников. Уцелевшие волки пустыни после отступления из Бел-Алияда сделались замкнутыми и агрессивными. Они злились на то, что царь отнял у них мечи, оставив на милость умерших жителей города, но при этом, как ни парадоксально, возмущались, что им не позволили умереть и соединиться со своим родом, как они рассчитывали. Воины Бронзового Войска относились к ним с неприкрытой враждебностью, обвиняя бхагарцев в своем нынешнем жалком положении даже больше, чем Нагаша. После того как одного из проводников подстерегли новобранцы и чуть не забили насмерть, царю пришлось приказать своим ушебти охранять бхагарцев от собственных воинов.

После недели в пустыне, убегая от неумолимой армии мертвецов, оголодавшие люди Акмен-хотепа стали злейшими врагами друг другу.

— Сколько? — спросил царь, сидя в прохладной тени возле оврага.

Он уже не говорил, а хрипло сипел, и губы его потрескались от жажды. Как и воины, он выпивал три чашки воды в день и в последний раз пил больше четырех часов назад.

Войско дошло до третьего тайника бхагарцев — пещер, что располагались вдоль узкого ущелья, образованного утесами из песчаника, которые торчали словно изъеденные ветрами и непогодой памятники. Добравшись туда, воины, как ящерицы, заползали в тень, не думая о змеях и скорпионах, наверняка живущих под камнями. Многие бросили тяжелые бронзовые доспехи много дней назад, потом настала очередь щитов и даже блестящих шлемов. Некоторые расстались и с оружием, избавившись от ненужного груза. Одежда превратилась в лохмотья, глаза потускнели, все были грязными и всё больше напоминали животных, пытающихся выжить во враждебной обстановке. Только царские ушебти сохранили доспехи и оружие, по-прежнему верные священной клятве служить богу и царю. Львиноподобных преданных словно не коснулись лишения мучительного отступления, тело их и дух поддерживали дары могущественного Гехеба. Ушебти являлись десницей царя и, возможно, тем единственным, что еще объединяло армию после всего, что пришлось пережить.

Хашепра вздохнул, стряхнул грязь с ладоней и оглянулся на вход в пещеру, видневшийся в дальнем конце ущелья.

— Там внутри есть источник, хвала богам, — сказал он. — И восемь кувшинов зерна.

Акмен-хотеп с трудом скрыл разочарование. Сидевший рядом Мемнет молча заерзал на месте. За время кампании верховный иерофант сильно похудел. Его когда-то круглые щеки впали, а живот висел, будто полупустой мешок. Хотя Мемнет имел полное право требовать себе больше еды, чем остальные, жрец ел даже меньше, чем царь. Кошмарный переход через пески как будто сделал верховного иерофанта сильнее и увереннее, чем когда-либо раньше, и Акмен-хотеп внезапно обнаружил, что теперь, когда положение ухудшилось, он очень зависит от брата.

— Тайники становятся все меньше, — устало произнес царь.

Хашепра кивнул.

— Честно говоря, мне кажется, что бхагарцы не собирались дожить до возвращения и не беспокоились об обратной дороге, — сказал он. — Полагаю, мы опустошили их основные тайники по пути в Бел-Алияд, и все, что осталось, — это разбойничьи укрытия вроде этого.

Акмен-хотеп потер сморщенной рукой лицо и вздрогнул, задев воспаленные места на лбу и щеках.

— Восьми кувшинов хватит на пару дней, не больше. Далеко до следующего тайника?

Иерофант Гехеба поморщился и сказал:

— Три дня, может, чуть больше или чуть меньше. Но бхагарцы говорят, что он расположен к северу отсюда, а не к востоку.

— А ближайший на восток?

— Они говорят, что до того не меньше недели пути.

Царь покачал головой:

— Придется убить еще коней. Сколько их осталось?

Хашепра помолчал, пытаясь вспомнить. Мемнет поднял голову и хрипло кашлянул, прочищая горло.

— Двенадцать, — сказал он.

— Двенадцать из тысячи, — пробормотал Акмен-хотеп, с горечью думая об утраченном богатстве.

Отступление оказалось более разорительным, чем любое поражение в битве. Царь даже представить себе не мог, как город будет оправляться после этого.

— У бхагарцев по-прежнему двадцать, — заметил Мемнет. — Можно начать с них.

— Да они скорее отдадут правые руки, — отозвался царь. — Кони — это единственное, что обеспечивает нам их поддержку.

Хашепра опустился на корточки рядом с царем.

— Люди этого не поймут, — негромко произнес он. — Они и так уже ворчат, что бхагарцы кормят своих коней, в то время как армия голодает. Скоро тебе придется ставить часовых и возле них.

Акмен-хотеп встревоженно глянул на жреца и сказал:

— Что, все настолько плохо?

Хашепра пожал мощными плечами.

— Сложно сказать, — ответил он. — Мои послушники слышали разговоры. Люди голодны и боятся. Они не доверяют бхагарцам, и им не нравится, что ты их защищаешь.

— Но это же безумие! — прошипел царь. — Я их тоже терпеть не могу, но без них мы не выберемся из пустыни.

— Это не имеет никакого отношения к логике, о великий, — покачал головой Хашепра. — Сейчас люди вряд ли в состоянии рассуждать разумно.

— Нет, — вмешался Мемнет. — Дело не в людях. Это все Пак-амн. Он настраивает их против тебя, брат, а ты ему позволяешь.

Акмен-хотеп уставился в землю у себя под ногами и нахмурился. После той ночи в пустыне он почти не видел Мастера Коня. Юный аристократ держался в арьергарде, заявив, что должен находиться там на случай, если Нагаш нападет на колонну, но пока этого не случилось.

Хашепра с сомнением посмотрел на Мемнета и сказал:

— Возможно, Пак-амн и вправду наглец, но он не предатель. Он отлично служил царю после того, как мы выступили из Ка-Сабара.

— Правда? Интересно, — заметил верховный иерофант. — Ему нравится восхищение воинов, но он не желает делать ничего, чтобы помочь армии выжить. Предпринял он хоть какие-нибудь усилия для того, чтобы уменьшить недовольство людей?

На этот вопрос Хашепра ответить не смог. Акмен-хотеп упрямо выпятил челюсть.

— Мятеж не увеличит наши шансы выжить, — возразил он.

— Пак-амну не нужна армия. Его интересует трон, — сказал Мемнет. — И ему плевать, если даже он выйдет из пустыни один, лишь бы Ка-Сабар принадлежал ему.

— Довольно! — вспылил царь, резким жестом заставив брата замолчать. — Все это я уже слышал. Если Пак-амн надумал выступить против меня, пусть. А пока давайте вытаскивать все из тайника и пойдем дальше. Мы зря теряем драгоценное время.

Царь неуверенно поднялся на ноги. Ушебти, как один, тут же грациозно вскочили и пошли вслед за Акмен-хотепом, направившимся к колесницам. Хашепра задумчиво смотрел вслед царю.

— Происходит что-то зловещее, — произнес он. — Послушницы Неру обнаружили места, где их ночная защита повреждена. Кто-то ночами тайком уходит из лагеря, но пока часовые не сумели его поймать.

Мемнет напряженно взглянул на Хашепру.

— Ты сказал царю? — спросил он.

— Еще нет, — ответил жрец. — Боевой дух армии и так неустойчив. Я со своими послушниками потихоньку пытаюсь с этим разобраться. Скажи, у тебя есть хоть какие-то доказательства намерений Пак-амна?

— Нет, — покачал головой Мемнет. — Для этого Мастер Коня слишком умен. Мы можем лишь следить за ним и ждать, когда он соберется сделать решительный шаг. Боюсь только, что тогда времени у нас останется совсем мало, вот почему я и просил брата что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.

Хашепра кивнул.

— Ну, по крайней мере теперь я знаю, на что обратить внимание. — Он поднялся на ноги. — Буду приглядывать за Пак-амном, надеюсь, пойму, что он задумал. Может быть, я сумею отыскать свидетельства против него.

— Буду молиться богам за твой успех, о святейший, — кивнул Мемнет, но особой надежды в его голосе не прозвучало.

Три дня спустя Хашепра погиб. Его, плотно завернутого в плащ, ранним утром нашли послушники. Размотав потертую ткань, они обнаружили гигантского скорпиона, угнездившегося в углублении между плечом и шеей жреца. Он был далеко не первым человеком, погибшим таким образом во время отступления, потому что дети Сокта с удовольствием поселялись среди живых и досаждали им своими ужасными жалами. От яда черного скорпиона тело становится неподвижным, как камень, и Хашепра умер в мучительном молчании, не в силах выдавить ни звука, пока яд прокладывал себе путь к его сердцу.

Известие о смерти Хашепры вселило в остальных воинов суеверный страх. Люди начали делать подношения Сокту из своего и так скудного рациона в надежде, что бог отравителей пощадит их. Акмен-хотеп пытался прекратить эту практику, доказывая, что страх уже сам по себе яд, но воины его не слушали и поэтому слабели все больше.

В конце концов царю пришлось приказать зарезать еще четырех коней и тщательно разделить мясо и кровь, чтобы люди смогли дотянуть до следующего разбойничьего тайника, но оказалось, что пещеры кто-то опустошил. Гнев и отчаяние сделались осязаемыми, а негодование по отношению к бхагарцам едва не привело к мятежу. Только царские ушебти сумели остановить попытку убить волков пустыни. Однако этой же ночью кто-то зарезал и разделал двух коней бхагарцев, и когда всадники пустыни на следующее утро нашли их кости, они взвыли от ужаса и горя. Виновников содеянного, разумеется, не обнаружили.

Ночью, на пятнадцатые сутки пути, послушниц Неру и их измученных телохранителей жестоко убили из засады прямо перед рассветом. Опытных воинов, превосходно умевших замечать малейшие признаки вражеского присутствия, застали врасплох. Дюжина лучников-скелетов поднялась из песка с обратной стороны защитного круга и выстрелила в них. Первыми погибли тяжелые пехотинцы — им попали в горло либо пронзили стрелами со спины почти в упор. А потом враги направили луки на убегающих послушниц. К тому времени, когда прибыло подкрепление, скелеты уже исчезли, а войско лишилось и той жалкой защиты, что имело. С этого момента Акмен-хотеп был вынужден разделить войско пополам, и пока одна половина дремала, вторая их охраняла, меняясь каждые четыре часа. Нападения всадников-скелетов продолжались, и потери множились. Тех, кого ловили спящими на посту, лишали назавтра дневного пайка, что по сути равнялось смертному приговору. Колесниц осталось совсем мало, поэтому тех, кто не мог идти самостоятельно, просто бросали в пустыне.

Медленно, но верно духи пустыни приближались. Спящих мучили кошмары, а когда всходила луна, на границе лагеря появлялись странные фигуры. Иногда люди просыпались и пытались уйти в пустыню, при этом клялись, что слышали голоса жен или детей. Тех, кто все-таки уходил, уже никто больше не видел.

Бхагарцы вели армию от одного пустого тайника к другому, а на упреки царя отвечали мрачным презрением. Число лошадей сокращалось, и к двадцать четвертому дню везти колесницу было уже некому. Если верить проводникам, следующий тайник находился на расстоянии пяти дней пути, и бхагарцы не могли сказать точно, сколько еще осталось до конца пустыни.

Дни шли, пайки сокращались. Люди начали бродить вокруг ушебти, охранявших последних коней бхагарцев. Невзирая на отчаяние, никто из воинов не решался испытывать судьбу против преданных, чего нельзя было сказать про бхагарцев.

На тридцатую ночь отступления, пока странные существа выли в темноте за лагерем, всадники пустыни вручили свою судьбу Ксару и ускользнули от ушебти, все еще охранявших их. И хотя преданные были вполне в силах отразить нападение своих умирающих с голоду соратников, их силы оказались не равны хитрости и коварству бхагарцев, конокрадов, обладавших почти сверхъестественной ловкостью. Эти разбойники дошли до дозоров и вскочили на своих коней прежде, чем преданные поняли, что происходит.

Крики тревоги раздались в лагере, когда волки пустыни пришпорили своих драгоценных коней и, промчавшись мимо удивленных телохранителей, скрылись в песках. Несколько человек попытались их преследовать, но безуспешно. Божественные лошади Ксара были по-прежнему быстры, как ветер пустыни, и растаяли, словно дым. Их всадники, наконец-то свободные, запрокинули головы и протянули руки к небу, слыша, как грохочут копыта, и чувствуя, как ветер овевает их тела.

Без еды и воды последние люди Бхагара и их возлюбленные кони скрылись в бесконечной пустыне, вверив себя объятиям своего безликого бога.

После побега бхагарцев войску не оставалось ничего, кроме как идти на восток и молиться богам о спасении.

Армия убывала, как песок, высыпающийся из разбитого сосуда. Люди умирали ночами, обезумев от голода, или просто падали на землю и отказывались вставать. Враждебность воинов утихла, исчезли и остальные эмоции. Пустыня лишила их мыслей и чувств, и теперь они просто ждали смерти.

И когда Бронзовое Войско окончательно ослабло, всадники Нагаша нанесли самый жестокий удар. Ночью тридцать вторых суток они легко проскользнули мимо ничего не замечающих часовых и оставили дары, которые ошеломленные воины обнаружилипри первых лучах зари. Вокруг лагеря с равными промежутками были расставлены десять кувшинов зерна и пятнадцать кувшинов воды. Люди чуть с ума не сошли. Опустошив кувшины, они разбили эти толстые сосуды и вылизали их изнутри.

А потом, немного набив желудки, воины Бронзового Войска сели и стали думать, что означает этот странный дар.

Акмен-хотеп, вздрогнув, проснулся. Ночное небо над головой было ясным и чистым, на нем мерцали звезды.

Он не собирался спать. Царь сел, по-совиному моргая в темноте. Его окружали несколько ушебти, бдительно вглядываясь в пространство за лагерем. Остальные преданные обходили лагерь по периметру, ожидая следующего шага врага. Если скелеты собираются повторить вчерашнее, царь твердо вознамерился их остановить. Телохранителям он отдал строжайший приказ — отогнать скелеты и уничтожить любую еду и воду, которую они попытаются оставить. Акмен-хотеп не сомневался, что это единственный способ справиться с опасностью. Еда была смертельней, чем кинжал или копье. С ее помощью Нагаш с легкостью уничтожит Бронзовое Войско.

Внезапно трое ушебти вскочили на ноги, взяв мечи на изготовку. Кто-то приближался, осторожно обходя группы спящих людей, и когда подошел совсем близко, царь узнал Мемнета. Махнув рукой преданным, Акмен-хотеп поднялся, чтобы поздороваться с братом.

И сразу заметил, что верховный иерофант очень встревожен. Его изможденное лицо побледнело, в широко распахнутых глазах застыл страх.

— Час настал, — прошептал он. — Это происходит прямо сейчас.

Ужас и, что еще хуже, отчаяние охватили царя.

— Кто? — спросил он.

Мемнет заломил дрожащие руки.

— Два десятка не самых знатных аристократов и их люди. Сотня воинов, может, чуть больше. Вода и еда были последней каплей. Они считают, что смогут договориться с Нагашем и он позволит им спокойно вернуться в Ка-Сабар.

Акмен-хотеп угрюмо кивнул. Если собрать всех телохранителей, он сможет уничтожить заговор. Дюжина ушебти без труда справится с сотней умирающих от голода воинов.

— Где Пак-амн? — спросил он.

— Я здесь, — ответил Мастер Коня.

Пак-амн и дюжина аристократов приближались к царю и его телохранителям с оружием в руках. Лицо молодого полководца было искажено гневом.

— Твои люди восстали против тебя, о великий, — заявил он. — Это последствия твоей недальновидности.

Акмен-хотеп слышал звуки сражения и крики умирающих, эхом разносящиеся по лагерю. На его телохранителей напали те, кого они же пытались защитить.

— Что, хотел перерезать мне глотку, пока я сплю? — выкрикнул он Пак-амну. — Или собирался преподнести меня в дар своему новому хозяину в Кхемри?

Обвинение подействовало на молодого полководца, как удар. Он остановился с потрясенным видом. Воспользовавшись этим, царь схватил меч.

— Убейте их! — приказал он ушебти, и пятеро телохранителей без колебаний ринулись вперед, сверкая ритуальными клинками.

В воздухе звучали тревожные крики, лязгал металл — Пак-амн и его приспешники пытались отразить свирепый натиск ушебти. Под клинками преданных люди падали, как колосья пшеницы; мечи мелькали так быстро, что невозможно было уследить, и с легкостью прорубали доспехи. Пак-амн сражался яростно, выкрикивая ругательства и отражая удар за ударом. Ритуальный меч скользнул по его клинку, а второй глубоко врезался в бедро. Полководец пошатнулся, но продолжал сражаться. Кровь хлестала из раны, стекала по колену в песок, но он все отражал удары.

За какие-то несколько минут все приспешники Пак-амна погибли. Мастер Коня продержался на несколько секунд дольше, но было понятно, что меч перерезал артерию, и жизнь вытекает из него вместе с кровью. Он споткнулся. Меч ушебти вонзился ему в грудь, и Пак-амн медленно опустился на землю.

Акмен-хотеп подошел к упавшему полководцу. На сердце у него было тяжело, лицо исказилось от ярости.

— Идите помогите своим братьям, — велел царь преданным. — Но возвращайтесь как можно быстрее. — Зарычав, он пинком вышиб меч из руки Пак-амна. — С ним я разберусь сам.

Ушебти молча побежали и исчезли в темноте. Акмен-хотеп смотрел, как струя крови, вытекающая из раны Пак-амна, постепенно слабеет. Мастер Коня стоял на пороге смерти.

— Ты проклятый болван, — произнес Акмен-хотеп. — По возвращении в Ка-Сабар я бы осыпал тебя почестями. Почему ты не мог удовольствоваться этим? Зачем тебе потребовался мой трон?

Странное выражение появилось на обескровленном лице Пак-амна.

— Ты… — прошептал полководец, и из уголка его рта вытекла струйка крови, — ты сошел с ума… о великий. Боги… оставили тебя… Я пришел… тебя спасти.

С лица царя исчезло разгневанное выражение.

— Ты лжешь, — сказал он. — Я знаю, что ты задумал. Мемнет предупредил меня. — Он повернулся к брату. — Скажи ему…

Холодный клинок вонзился ему в грудь. Боль была невыносимой. Акмен-хотеп потрясенно приоткрыл рот и взглянул на брата.

Мемнет, верховный иерофант Птра, злобно смотрел на него.

— Я пытался тебе объяснить, — проговорил он. — Я пытался. Еще в Бел-Алияде, помнишь? Старая жизнь кончилась, брат. Нагаш стал владыкой смерти. Он низверг богов! И если мы хотим благоденствовать, то должны поклониться ему. Почему ты этого не понял?

Колени царя подогнулись. Он пошатнулся, выдернув клинок из трясущихся рук Мемнета, и упал на спину рядом с телом Пак-амна. Мастер Коня смотрел в небо, и в уголках его мертвых глаз высыхали слезы.

Царь-жрец Ка-Сабара поднял глаза к небу, пытаясь увидеть лица своих богов.

Архан Черный выехал из пустыни в сопровождении сотни всадников. Сражение в лагере закончилось. Ушебти жестоко отомстили за смерть своего царя, но в конце концов и они погибли. Трупы лежали повсюду, как кровавое свидетельство последней битвы Бронзового Войска. Визирь в отвратительной ухмылке обнажил черные зубы.

Люди пали ниц, когда бессмертный и его свита приблизились, они съеживались и дрожали от страха. Некоторые впивались ногтями в свои лица и стонали, как дети, — рассудок все же покинул их. Из четырех тысяч воинов, последовавших за Акмен-хотепом в эту злосчастную кампанию, в живых осталось меньше пяти сотен. Бессмертный направил своего мертвого коня на длинную, заваленную трупами тропу, что вела в центр лагеря. Предатель Мемнет ждал его там, стоя над телом собственного брата. Кровь обагрила руки падшего жреца.

Архан осадил своего разлагающегося коня перед Мемнетом и надменно посмотрел на несчастного.

— На колени перед Вечным Царем Кхемри! — приказал он.

Мемнет вздрогнул, услышав голос Архана, однако с вызовом вскинул руку.

— Я преклоню колени только перед владыкой, — заявил предатель. — И это не ты, Архан Черный.

Бессмертный хмыкнул. Внезапно среди скелетов у него за спиной поднялся резкий шелестящий ветер. Сначала Мемнет принял этот звук за своего рода смех, но исходил он не из высохших глоток, его издавали насекомые, хлынувшие из пустых глазниц, зияющих ртов или из глубины рваных ран. Рой поднялся в воздух, закружился столбом, опустился перед Мемнетом и принял облик Нагаша.

— Склонись перед хозяином, — проскрипел голос некроманта.

Мемнет с испуганным возгласом упал на колени и воскликнул:

— Я слышу тебя, о всемогущий! Слышу и повинуюсь! Все сделано, как ты велел. — Он показал на тело царя. — Видишь? Акмен-хотепа, твоего ненавистного врага, больше нет!

Существо осмотрело погибшего царя и снова повернулось к Мемнету.

— Ты послужил хорошо. Встань и получи свою награду.

Заламывая руки, Мемнет с трудом поднялся на ноги. Архан спешился, презрительно фыркнув, шагнул вперед и неохотно протянул склянку с красной жидкостью.

— Вот твое бессмертие, — произнес царь. — Выпей и иди правь Ка-Сабаром от моего имени.

Мемнет взял склянку и посмотрел на ее содержимое со смешанным чувством омерзения и благоговения.

— Как прикажешь, о Вечный, — ответил он. — Но моим людям понадобится еда и вода.

Архан запрокинул голову и расхохотался. Мемнет сжался, услышав этот кошмарный смех.

— Мы отдали тебе всю еду, что у нас была, — холодно произнес он. — Не бойся. Твои воины скоро перестанут в ней нуждаться.

— Ты помнишь все, чему я тебя научил? — спросил некромант.

— Помню, — ответил Мемнет. — Все эти сны… они до сих пор у меня в голове. Я помню заклинания, владыка, каждую строчку, каждый слог.

— Так выпей эликсир, и власть над мертвыми будет принадлежать тебе, — объявил Нагаш. — Пей. Твоя армия ждет.

Мемнет еще немного посмотрел на склянку, вытащил пробку и одним глотком выпил эликсир. Его изможденное тело содрогнулось, он вскричал и упал на землю, начав биться в конвульсиях — эликсир прожигал ему жилы.

Архан с отвращением отвернулся от этого зрелища и посмотрел на запад — там через барханы медленно переваливала армия Мемнета. Все трупы Бел-Алияда, мужчины, женщины и дети, да вдобавок убитые наемники и павшие на поле боя воины Бронзового Войска, безмолвно волочили ноги по песку. Солнце пустыни оставило лишь клочки кожи на их побелевших костях. Их насчитывались многие тысячи.

Фигура Нагаша задрожала и распалась, снова превратившись в столб шуршащих, стрекочущих насекомых. Рой взвился над песком, поглотил Архана и, как циклон пустыни, взлетел в ночное небо, забрав с собой бессмертного.

Когда ощущения вернулись к Мемнету, он был в пустыне один — за исключением сломленных душ армии брата и лишенных кожи, ухмыляющихся лиц его собственного войска.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Белые Ворота

Западный торговый тракт близ Кватара, Города Мертвых, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Шатаясь и спотыкаясь, словно раненый великан, союзная армия брела по извилистой дороге обратно в Кватар, оставляя за собой кровавый след.

Рак-амн-хотеп приказал войску отдыхать в лагере во время дневного зноя и идти ночью, считая, что преследующая их армия Узурпатора не сможет организовать серьезную атаку под палящим солнцем Птра. На закате и на рассвете кавалерия Нумаса пыталась предпринять пробные нападения, но всякий раз их отражали. Основные силы Нагаша, насколько понимал разетрийский царь, находились на западе не меньше чем в половине дня пути и не прекращали преследования.

Рак-амн-хотеп не сомневался, что Нагаш просто тянет время; так шакал ждет, когда его жертва в пустыне ослабеет, и только тогда приближается и убивает.

Поражение у Фонтанов Вечной Жизни терзало разетрийского царя, человека, который провел всю свою сознательную жизнь на поле боя. Он прочитал все отчеты о битве при Зедри и считал себя более талантливым полководцем, чем Нагаш и Акмен-хотеп, и все равно совершил роковую ошибку, сражаясь с Узурпатором так, словно тот был смертным царем и командовал обычной армией.

Однако Нагаша не взять бешеным натиском или стремительными кавалерийскими атаками. Он может выдержать удары, которые непременно сокрушили бы смертного царя, и восстать снова.

Спустя три недели после битвы у фонтанов царь мог думать только о том, как помочь армии прожить еще день. Отступление оказалось горьким, суровым испытанием, вне всяких сомнений, самым тяжелым походом за всю долгую жизнь Рак-амн-хотепа. Труднее всего было выдержать первые дни после сражения. Фляжки давно опустели. Царь приказал своим ушебти обыскать войско и доставить ему каждую каплю жидкости, которую они только смогут найти. Они конфисковали все вино у аристократов и даже жертвенное вино у жрецов.

Кавалеристы выживали, воспользовавшись старой разбойничьей уловкой — выпивать по чашке лошадиной крови каждый день. Но даже так и воины, и животные быстро слабели, а многие раненые за несколько дней умерли. И только совместные непрестанные усилия ливарских жрецов помогали их царю Хекменукепу все еще цепляться за жизнь.

Нагаш уничтожил своим колдовством небесные лодки, и союзной армии пришлось заплатить за это высокую цену — передвигаться без надлежащего обоза. У них осталось всего несколько повозок, и Рак-амн-хотеп был вынужден отправить подразделения легких кавалеристов на север, в долгий и опасный поход за водой к Реке Жизни. Всю дорогу на них нападали нумасийские конники, но от отваги и решимости кавалеристов зависела судьба армии.

И все же войско понесло огромные потери, как в людях и животных, так и в снаряжении. Ливарцам пришлось испортить все свои механизмы, лишь бы те не попали в руки Узурпатора. Механизмы были взорваны, а некоторые из ливарских инженеров, посвятивших свою жизнь созданию этих чудесных машин, от отчаяния кинулись в пылающий огонь.

Разетрийцы страдали не меньше, особенно их вспомогательные войска из джунглей. Сокращение нормы воды стало смертным приговором гигантским громовым ящерам. Последние громадные звери умерли через неделю после сражения, а затем стали быстро погибать и люди-ящеры. Во время долгих ночных переходов холодная пустыня оглашалась жутковатыми воющими погребальными песнями варваров, скорбящих о гибели сородичей. Песни делались все тише и тише с каждой ночью, и в конце концов их уже некому было петь.

От некогда гордой армии союзников осталась лишь разрозненная толпа измученных людей и лошадей, и Рак-амн-хотепу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не дать воинам бросить оружие и доспехи. Он уже несколько раз наказывал тех, кто оставлял снаряжение, но тем не менее арьергард каждую ночь находил кожаные доспехи и шлемы, бронзовые мечи и копья. Если бы у царя было лишнее дерево, он сажал бы преступников на кол. Будь он проклят, если приведет армию в Кватар и обнаружит, что они по дороге выкинули все оружие и снаряжение, необходимые, чтобы оборонять город от Нагаша.

Хвала богам, войско уже приближалось к Белому Городу, и Хрупкие Пики высились на востоке — их неровные вершины казались невыразительно черными на фоне глубокой синевы небесного свода.

Царь почти каждую ночь ездил взад и вперед вдоль войска, проверяя состояние полков и напоминая командирам об их обязанностях. Это была давняя привычка, приобретенная им в джунглях на юге Разетры, и не раз она сослужила царю добрую службу.

Он как раз находился в середине медленно шагающей колонны, проезжая мимо того, что осталось от обоза. Жрецы шли за скрипящей повозкой, в которой лежал Хекменукеп, и молились о том, чтобы царь выжил. Колесница Рак-амн-хотепа, грохоча, ехала мимо, и тут один из святейших поднял голову и преградил дорогу колеснице царя.

Рак-амн-хотеп подавил недовольство и тронул возничего за плечо, делая знак остановиться. Измученные лошади были только рады. Они опустили головы и начали принюхиваться к пыльной земле в надежде найти там хоть каплю жидкости.

Разетрийский царь прищурился, всматриваясь в приближающегося жреца.

— Небунефер? — удивился он, узнав посланника из Махрака. — Когда это ты стал целителем?

— Не нужно обладать даром целительства, чтобы молиться о здоровье великого царя, — чопорно произнес старый жрец.

Голос его звучал хрипло, осунувшееся лицо сделалось еще более суровым от невзгод, но темные глаза сверкали так же неукротимо, как и всегда.

Разетрийский царь нехотя кивнул, не выдавая сомнений. Небунефер находился среди армейских жрецов с самого выхода из Кватара, но Рак-амн-хотеп почти не сомневался, что старый интриган каким-то образом по-прежнему общается с членами Жреческого совета в Махраке и что сеть его шпионов раскидана по всей Неехаре.

— И как дела у Хекменукепа? — спросил он.

— Положение очень тяжелое, — ответил старый жрец. — Его служители опасаются, что воспаление перекинулось в легкие. — Небунефер скрестил на груди руки и уставился на царя. — Ему необходимо срочно попасть в храм, или, боюсь, он не выживет.

Рак-амн-хотеп показал на восток.

— Кватар уже почти виден, — сказал он. — Завтрашней ночью мы должны дойти до его ворот.

Небунефер не дрогнул:

— Завтрашней ночью может быть слишком поздно, о великий. Если город так близко, нужно поднажать, чтобы попасть в Кватар еще до полудня.

Услышав командные нотки в голосе жреца, разетрийский царь разозлился.

— Люди измучены, — прорычал он. — Если мы заставим их идти после рассвета, по изнуряющей дневной жаре, мы многих потеряем. Неужели жизнь одного царя важнее жизни нескольких сотен воинов?

Небунефер вскинул тонкую бровь:

— Я удивлен, что ты задаешь подобный вопрос, о великий.

Рак-амн-хотеп хмыкнул:

— Сейчас мне нужны копейщики и кавалеристы, а не цари, — отрезал он.

— Но царь — это не просто еще один человек, как ты сам прекрасно знаешь, — возразил Небунефер. — Он представляет своих воинов. Если Хекменукеп умрет, нет никакой гарантии, что ливарское войско не уйдет домой, оставив тебя один на один с Нагашем.

«Старый интриган прав», — хмуро подумал Рак-амн-хотеп, повернулся и посмотрел на восток, пытаясь оценить расстояние до Кватара. Он знал, что отряд кавалеристов должен вернуться от реки как раз перед рассветом.

— Посмотрим, как будут обстоять дела ближе к рассвету, — произнес наконец царь. — Если люди окажутся в состоянии, пойдем дальше. А если нет — что ж, вам придется помолиться еще день.

Ему показалось, что Небунефер хочет продолжать спорить, но, поймав суровый взгляд Рак-амн-хотепа, жрец просто поклонился царю и пошел дальше, догоняя повозку Хекменукепа.

Рак-амн-хотеп посмотрел ему вслед и постучал возничего по плечу.

— Поворачивай, — приказал он. — Вернемся в голову колонны.

Возничий кивнул и дернул поводья. Лошади тронулись с места, по большой дуге повернули на восток и снова выбрались на торговый тракт. Рак-амн-хотеп не обращал внимания на устало передвигавших ноги солдат, мимо которых грохотала колесница. Мысли его были заняты, он пытался решить, что хуже — риск форсированного марша или опасность потерять Хекменукепа, а вместе с ним и ливарское войско.

И очень надеялся, что других сюрпризов ночь не принесет.

Архан крался вдоль торгового тракта с отрядом нумасийских кавалеристов, преследуя отступающую армию врага. Но тут облако насекомых опустилось на бессмертного из темноты, напугав еще живых нумасийцев и их коней. Насекомые жужжали и кружились вокруг головы Архана.

— Возвращайся в мою палатку, избранный слуга, — услышал он среди шуршания хитина и шелеста крыльев. — Пришло время возмездия.

Архан передал командование нумасийскому офицеру, приказав ему ночью совершать налеты на вражеский арьергард, повернул своего мертвого коня и поскакал во тьму.

Армия Вечного Царя расположилась полумесяцем, растянувшимся на три мили. Концы полумесяца жадно тянулись к убегающему вражескому войску. Большинство воинов в передних рядах давно умерли, их плоть ссохлась в знойном воздухе пустыни, а трупы стали прибежищем для скарабеев и черных пустынных скорпионов. Мертвецы медленно и бесстрастно надвигались на врага. Когда царь и бессмертные останавливали свою армию на заре, воины стояли ровными рядами под палящим солнцем до тех пор, пока не приходило время идти дальше.

Остальное войско, уцелевшие новобранцы из Кхемри и те, что выжили в союзных армиях Нумаса и Зандри, следовали за авангардом, всего в нескольких милях. Живые трепетали при виде ходячих мертвецов и тайком, когда думали, что никто из бессмертных не смотрит, делали защитные знаки против дурного глаза. Вечный Царь безжалостно подгонял воинов. Раненых не лечили, еды давали совсем мало, лишь скудный паек из зерна и немного воды. Нагаша не волновало состояние их плоти, потому что, когда понадобится, они все равно будут сражаться, живые или мертвые.

Живые отводили глаза и дрожащими руками крепче сжимали копья, когда Архан скакал мимо. Он добрался до шатра хозяина в самом конце колонны, раскинутого на ровном участке песка в нескольких сотнях ярдов от дороги. Остальные палатки теснились неподалеку, и Архан увидел армейских инженеров, с неистовой быстротой работавших под присмотром нескольких бессмертных. До него доходили слухи о боевых новшествах Нагаша, и он предположил, что вводятся они в преддверии битвы под Кватаром.

У палатки хозяина ждали более двух десятков коней-нежити. Архан тщательно скрыл свое недовольство. Присоединившись к войску несколько недель назад, он изо всех сил старался избегать общества соратников-бессмертных. Годы одиночества, проведенные в черной башне, сделали его нетерпимым, он перестал доверять другим, в особенности таким, как он сам. Взяв себя в руки, Архан соскользнул с седла и вошел в шатер хозяина, даже не глянув на съежившихся снаружи рабов.

В шатре было тесно от стоявших на коленях людей. Архан заметил Раамкета в новом плаще из человеческой кожи и перебинтованного Шепсу-хура. Бессмертные всматривались в Архана голодными злобными взглядами шакалов. Он в ответ оскалился, обнажив черные зубы.

Нагаш, Вечный Царь, восседал на древнем троне Кхемри в глубине шатра. По бокам сидели его обеспокоенные союзники. Архан сразу увидел, что кампания оставила свои следы на всех трех царях. Амн-назир, царь-жрец Зандри, пребывал в оцепенении, глаза его остекленели, лицо обмякло под воздействием черного лотоса. Сехеб и Нунеб, цари-близнецы Нумаса, пока еще сохраняли разум, но были в сильной тревоге и непривычно замкнуты. Один из них — Архан не знал, который именно, — постоянно грыз ногти, когда думал, что на него никто не смотрит. Бессмертный учуял запах крови на кончиках пальцев царя.

Визирь прошел мимо коленопреклоненных бессмертных и опустился на колени прямо у ног Нагаша. Он слышал слабые стоны призрачной свиты некроманта, кружившей у того над головой.

— Что прикажешь, владыка? — спросил Архан.

Нагаш на троне выпрямился.

— Мы приближаемся к Кватару, — заявил Вечный Царь. — Пришло время малодушному царю Белого Города расплатиться за поражение у Врат Рассвета. — Некромант вытянул руку. — Я пошлю тебя с этими бессмертными в некрополь Кватара, и там вы поднимете армию. Они и отберут город у наших врагов. Когда мятежные цари Востока дойдут до стен Кватара, вы будете ждать их там, чтобы преградить путь и решить их судьбу.

Теперь Архан понял, в чем смысл неторопливого преследования вражеского войска. Нагаш, как стадо, подталкивал их в сторону Кватара, где намеревался загнать в ловушку у городских стен и безжалостно уничтожить. Визирь обернулся на коленопреклоненных бессмертных. Все вместе они смогут воскресить значительную армию в городе мертвых, такую, которая с легкостью сокрушит чахлый гарнизон Кватара, а потом — кто знает? Белому Городу потребуется новый царь.

Визирь улыбнулся и склонил голову перед Нагашем.

— Как прикажешь, владыка, — сказал он. — Мы — твоя стрела возмездия. Отпусти тетиву, и мы полетим прямо в сердце твоего врага.

Вечный Царь мрачно улыбнулся визирю.

— Я всегда могу положиться на тебя, верный слуга, — произнес он и сделал повелительный жест. Из тени появились рабы с кубками, до краев полными алой жидкостью. — Пейте, — приказал Нагаш. — Пусть ваши члены наполнятся энергией для предстоящей битвы.

Архан в мгновение ока вскочил на ноги, ощутив внезапное напряжение в воздухе, — бессмертные учуяли эликсир. Раб подошел к визирю и первому предложил кубок. Принимая протянутый кубок, Архан понял, что смотрит прямо в голубые глаза Газида. Держа кубок обеими руками, визирь приложился к нему, и тело его содрогнулось, вкушая силу.

Остальные бессмертные ринулись вперед, как стая шакалов к трупу. Газид смотрел, как они пьют, и смеялся, а глаза его сверкали безумием.

В предрассветный час воющий рой незамеченным пролетел над головами отступающей на восток армии. Быстрее, чем ночной ястреб, он понесся к большой равнине у подножия Хрупких Пиков, где под звездами высились башни Кватара, подобные белым усыпальницам. В ночное небо устремлялись клубы дыма из бедных кварталов, где все еще находили и предавали огню жертв чумы.

Колышущийся, бурлящий рой пролетел над почти опустевшим городом и его затаившимися часовыми, стремясь к гробницам, расположенным вдоль подножия гор к востоку от города. Огромный рой на некоторое время словно завис над некрополем, метнулся в одну сторону, в другую, будто разыскивая что-то в лабиринте усыпальниц. Потом устремился к югу, пересек дорогу, ведущую из Кватара к Вратам Рассвета, и замер над обветшалыми, рассыпающимися гробницами самых бедных горожан. Дымящиеся оболочки мертвых насекомых хлынули вниз. Бессмертные хотели немного передохнуть после своего долгого полета из шатра Нагаша. Архан остановился на минутку, чтобы уточнить, где он находится, и посмотреть, насколько высоко висит луна. До рассвета оставалось часа три, решил он. Медлить не следует. Среди бессмертных послышались шипящие команды. Сподручные Нагаша разлетелись между гробницами, следуя тайному узору, которому их научили много столетий назад. Архан стоял в центре этой колдовской паутины, в жилах его бурлила нечеловеческая сила. Он напряг чувства и ощутил магические потоки, пронизывающие воздух. Даже на расстоянии сотен миль он чувствовал пульсацию Великой пирамиды, как громоподобное биение сердца бога.

Архан вскинул руки к черному небу и начал читать могущественное заклинание. Бессмертные присоединялись к нему один за другим, и вскоре воздух дрожал от их жутких голосов. Черная магия растекалась среди гробниц, как темное пятно, проникала сквозь щели усыпальниц и заливала укутанные саванами тела внутри. Визирь знал, что бедные не могли позволить себе действенных защитных чар, обычно применяемых в гробницах знати, а значит, это упрощало выполнение задачи.

Ритуал продолжался больше часа, становясь все сложнее и мощнее, и наконец Архану показалось, что энергия гудит, прикасаясь к его коже. Над бесчисленными гробницами взвивалась пыль — их обитатели начали шевелиться и прижиматься к тонким каменным стенам. Стены трещали, раскачивались, усыпальницы обрушивались, и первые воины новой армии Архана, пошатываясь, выбирались наружу.

Сотни сотен скелетов выкарабкивались из гробниц, в их глазницах светились крохотные искры могильного света. Грязные, превратившиеся в лохмотья саваны свисали с тел. Скелеты безмолвно шаркали на запад, повинуясь воле Архана. На разоренной земле за некрополем они построились в неровные ряды, подчиняясь командам бессмертных. Спустя два часа в армии мертвецов насчитывалось полных тридцать тысяч, и это исчерпало некромантское могущество Архана.

На востоке показались первые лучи солнца. Архан знал, что на рассвете его власть ослабеет, потому что ему придется искать укрытия от солнечных лучей. Скоро народ Кватара будет, стеная, смотреть на восток и умолять об избавлении от отвратительной орды, перебравшейся через городские стены.

Но ни один из жителей Кватара не доживет до рассвета.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Кровь князей

Кхемри, Живой Город, 46 год Уалапта Терпеливого

(—1950 год по имперскому летосчислению)

Царь-жрец Кхемри стоял под палящим полуденным солнцем и старался не думать о крови. Он стоял на площадке надсмотрщика на краю Долины Царей и смотрел, как рабы трудятся над фундаментом Черной пирамиды. По приказу Нагаша большую долину в самом центре некрополя Кхемри полностью изменили. Многие десятки небольших гробниц разобрали и перенесли в другие части некрополя, чтобы высвободить место. Через долину провели широкую дорогу, ведущую к реке, чтобы с баркасов можно было перетаскивать большие блоки мрамора, при этом тоже пришлось снести немало гробниц. Пока по дороге на сотнях телег вывозили песок из котлована, предназначенного для подземных уровней пирамиды. В законченном виде Черная пирамида будет доминировать над всеми прочими сооружениями некрополя. Собственно, она станет самым высоким строением во всей Неехаре, меньшего честолюбие царя не допускало.

Нагаш крепко обхватил себя руками. Несмотря на жаркий день, он мерз, ему казалось, что кости сделались хрупкими, увеличивавшаяся слабость высасывала из конечностей силу. Скоро надо будет подкрепиться. Месяцы экспериментов позволили Нагашу отточить процесс поглощения жизненной энергии из крови. Результат ошеломлял. Нагаш за всю свою жизнь и припомнить не мог, когда обладал такой силой и ясностью мысли. Однако эффект был слишком кратким. И всякий раз, когда прилив крови ослабевал, Нагаш чувствовал себя более истощенным и несчастным, чем прежде. Ни еда, ни отдых не избавляли его от ужасного холода, проникающего в кости, и пугающей слабости, делавшей его беспомощным, как дитя. Единственное спасение — новая порция крови. К счастью, перебоев с ее поставками не было.

Вокруг некрополя для рабов разбили несколько десятков лагерей, огороженных по периметру канавами и деревянным частоколом. Патрулировались они кавалеристами из царской армии. После разграбления Зандри к выполнению грандиозного замысла Нагаша присоединили еще тридцать тысяч рабов, в том числе основной корпус войска царя Некумета и две трети его подданных, и каждый день прибывали новые — крупные города Неехары платили дань, надеясь, что их не постигнет та же судьба, что Некумета и его народ.

Сражение на дороге, ведущей к Кхемри, было быстрым в значительной степени благодаря наемным войскам Зандри. Варвары-северяне не верили в богов Благословенной Земли, поэтому заклинания жриц Неру на них не распространялись, и они оказались совершенно беззащитны перед колдовством Нагаша. Он целую ночь мучил воинов, насылая на них призрачные видения и роковые знамения. К полуночи варвары запаниковали и были на грани мятежа, а когда Некумет и его аристократы попытались призвать их к порядку, подняли бунт.

Вражеский лагерь охватил хаос. Армия Зандри повернула оружие против своих же воинов, и разразилась долгая жестокая битва. К рассвету уцелевшие наемники бежали из лагеря, направившись в пустыню, на юг. Оставшееся войско Некумета, голодное и измученное, пало духом, лагерь был разрушен. И тут на дороге позади них появилась армия Нагаша в полной боеготовности.

Несмотря на все пережитое ночью, войско Некумета все же сумело занять боевые позиции и вступить в сражение, но тут их атаковала кавалерия Архана, и боевые порядки Зандри распались под этим натиском. К середине утра царь Некумет предложил Нагашу свои условия капитуляции, однако царь Кхемри наотрез отказался. Никаких условий. Зандри безоговорочно сдается, или их всех до единого вырежут. У пришедшего в смятение Некумета не было выбора, ему пришлось согласиться. К концу дня оставшихся в живых воинов Зандри разоружили и заковали в цепи. Им предстоял долгий переход в Кхемри. С Некумета сняли корону, царский наряд, одели его в дерюгу и отправили домой на блохастом муле. И только добравшись до разрушенных ворот Зандри, он узнал, что сделал с его городом Нагаш.

Известие о сражении пронеслось по Неехаре, как зимняя буря. Потрясенные послы бежали из разрушенного Зандри. Толпы горожан в Кхемри вышли на улицы, приветствуя своего царя-победителя. Превосходство Живого Города было восстановлено одним-единственным ударом, и Нагаш смог наконец всерьез приступить к выполнению своего грандиозного замысла.

Царь еще раз осмотрел котлован и задумчиво покивал. Рядом с ним стояла свита, ученые и рабы, державшие чертежи пирамиды на случай, если Нагашу потребуется с ними свериться. Справа от царя стоял Архан Черный в богатой одежде, с пальцами, унизанными золотыми кольцами, которые он украл у аристократов поверженного Зандри. За свой вклад в разгром армии Зандри он был щедро награжден, назначен главным визирем и надзирателем за строительством Черной пирамиды. Кроме того, именно ему, первому из вассалов, Нагаш дал попробовать эликсир, чтобы снова насладиться энергией молодости.

Нагаш решил, что работы в котловане идут хорошо.

— Продолжайте, — сказал он визирю. — Пусть копают день и ночь, пока не закончат.

— Горожане тоже или только рабы? — осторожно уточнил визирь.

Чтобы ускорить возведение пирамиды, Нагаш приказал переселить в невольничьи лагеря всех городских преступников, а каждого горожанина, обязанного отбыть общественную повинность, отправлять на строительную площадку.

Нагаш обдумал вопрос и взмахнул рукой.

— Самый тяжелый и опасный труд оставляй рабам, — сказал он. — Но свой вклад должен внести каждый.

Архан поклонился.

— Как прикажешь, — ответил он. — Но тогда смертность среди рабов возрастет. Мы уже и так потеряли довольно много из-за голода и болезней.

— Болезни? — Царь нахмурился. — Как такое возможно?

Визирь тревожно переступил с ноги на ногу. Он тоже начинал испытывать муки голода, глаза его ввалились, а руки дрожали от холода.

— Жрецы Асаф и Гехеба не особенно старались очистить лагеря от болезни, — сказал он. — Я пожаловался их иерофантам, но они утверждают, что жрецы заняты другими делами.

— Например, пытаются подорвать мою власть, — прорычал Нагаш.

Со времени его возвышения жрецы постоянно чинили ему препятствия. Они требовали, чтобы он уступил Неферем и согласился уйти, как только Сухет достигнет совершеннолетия. Послушники распространяли среди населения слухи о том, что боги недовольны правлением Нагаша и накажут Кхемри, если Нагаша не свергнут. Наверняка все это делалось по приказу Жреческого совета Махрака, крайне заинтересованного в том, чтобы сохранить влияние над Неехарой. Если бы Нагаш был уверен, что это сойдет ему с рук, он бы с радостью послал воинов сровнять все храмы с землей, а проклятых жрецов отправил бы на работу в лагеря, но, к несчастью, Совет обладал слишком большой властью и влиянием на все крупные города, поэтому пока Нагашу приходилось терпеть его вмешательство.

Мощное тело царя пронзило холодом. Он крепче обхватил себя руками и нахмурился, глядя вниз, в котлован.

— Всех умерших рабочих замуровывай в пирамиду. Хорони их в фундаменте. Скрепляй стены их кровью и костями. Не важно, как именно ты это сделаешь. Понял меня?

Визирь кивнул. Архан лучше и быстрее всех вассалов царя уловил основные принципы некромантии. Энергия смерти, заключенная в пирамиду, поможет сделать грандиозное сооружение более восприимчивым к заклинаниям Нагаша и ветрам черной магии.

— Слушаюсь. — Он снова поклонился.

Нагаш уже собрался уходить, чтобы вернуться к своим занятиям во дворце, как вдруг заметил Кефру, торопливо поднимавшегося по ступенькам на площадку надсмотрщика. Как и Архан, молодой жрец пил колдовской эликсир царя, правда, Кефру согласился на это только после приказа Нагаша. Нежелание слуги приводило Нагаша в недоумение, но было ясно, что подорванному здоровью Кефру вливания колдовской энергии пошли на пользу.

Жрец приблизился к царю и поклонился. Нагаш недовольно посмотрел на него.

— Почему ты не во дворце? — спросил он.

Помимо всего прочего, Кефру должен был следить за Неферем и ее сыном, отделенными друг от друга и размещенными в разных частях дворца. Кефру немного помолчал, переводя дыхание. Под резким солнечным светом было видно, какая у него бледная, с нездоровой желтизной кожа.

— Час назад в город прибыл отряд лазутчиков с сообщением, что царское посольство из Ламии уже близко. Царя Ламашептру ожидают во второй половине дня, он станет просить аудиенции во время большого приема сегодня вечером, — сказал он.

Лицо царя помрачнело.

— Надо полагать, Ламашептра будет настаивать на встрече со своей тетей Неферем и ее сыном.

— Лазутчики о такой просьбе ничего не говорили, — осторожно произнес жрец.

Нагаш сердито посмотрел на него.

— Не будь болваном! — рявкнул он. — Иначе чего ради царь Ламии вдруг бросил свои злачные места и пересек половину страны? — По телу Нагаша пробежала легкая дрожь, но он сумел подавить ее, стиснув зубы. Он подумал, что можно успеть подкрепиться до встречи с Ламашептрой, но решил, что это проявление слабости, и отбросил подобную мысль. — Честно говоря, ничего удивительного тут нет, — продолжил он. — Это было всего лишь вопросом времени. Я ждал, когда же Ламашептра соберется с мужеством и явится сюда, чтобы проверить прочность старых союзов. — Он сердито посмотрел на Кефру. — Сколько с ним воинов?

— Несколько ушебти и сотня кавалеристов, — пожал плечами жрец.

Нагаш кивнул:

— Значит, он не собирается совершать безрассудных поступков. Отлично. — Некромант нетерпеливо махнул рукой. — Сообщи Неферем и Сухету, что сегодня вечером им предстоит присутствовать на большом приеме. Кто знает, может быть, Неферем увидит сына и наконец дрогнет. И тогда вечерний фарс будет стоить того, чтобы его посмотреть.

Делегация ламийцев явилась во Двор Сеттры под звуки фанфар и ритмичное бренчание колокольчиков на щиколотках, а заодно под шуршание шелка и шорох кожи по отполированным мраморным плитам.

Все разговоры прекратились, а головы повернулись, когда полдюжины танцовщиц закружили по сверкающему проходу в вихре оранжевых, желтых и красных лент, подобно обманчивым духам солнца. Пресыщенные аристократы Неехары забыли, о чем они говорили до того, как поймали взглядом дразнящее обнаженное плечо, пышное бедро или темные влажные глаза.

Вслед за танцовщицами по проходу размашисто шел царь Ламии, окутанный блаженным ароматом наркотических благовоний. У Ламашептры, худощавого и грациозного, шаг был таким же легким и быстрым, как у танцовщиц, а сам он, молодой и красивый, едва вышел из юношеского возраста. Цари Ламии вступали в брак очень поздно, утверждая, что лучше служат своей богине, впитывая все те удовольствия, которые мог предложить им их город. У Ламашептры с его гладким, без единой морщинки, лицом цвета темного меда и прозрачными карими глазами впереди лежали многие десятилетия поклонения богине. У него был островатый нос, пухлый, чувственный рот и коротко подстриженная бородка, а кудрявые черные волосы спускались ниже плеч. В отличие от других молодых аристократов на Ламашептре была летящая желтая шелковая туника, распахнутая на груди, и узорчатые шелковые шаровары.

На ухоженных пальцах поблескивали золотые кольца, в левом ухе виднелась серьга со сверкающим рубином. Собравшаяся знать уставилась на царя Ламии так, словно им показали экзотическое животное, но Ламашептра наслаждался их вниманием.

Еще совсем недавно, во времена больших приемов Тхутепа, царский двор был пуст, от его стен отражалось эхо, но сейчас в помещении собралось больше народа, чем когда бы то ни было. Толпы недавно возвысившихся аристократов, разодетых в кричащих цветов юбки и накидки, открыв рты, смотрели на ламийскую процессию, а послы Нумаса, Разетры, Ливары и Ка-Сабара, собравшись вместе, о чем-то перешептывались. Первые посланники стали появляться при дворе через месяц после победы царя над Зандри и со страхом вслушивались в рассказы Нагаша о переменах в Неехаре. После случившегося в Зандри никто не осмеливался возражать человеку, которого тайком начали называть Узурпатором.

В дальнем конце большого зала стояли царские визири и военачальники, служившие ему с самого начала. Они смотрели на Ламашептру и его свиту голодными глазами хищников. Среди них на темном троне Сеттры Великого восседал Нагаш. Он напряженным взглядом следил за приближавшимися ламийцами, но лицо его оставалось холодным и бесстрастным.

Примерно за дюжину шагов до возвышения танцовщицы прекратили кружиться и поклонились. Шелковые ленты обвили их, как языки пламени. Ламашептра проследовал мимо них и подошел к подножию каменных ступеней, так близко, что Архану и Шепсу-хуру пришлось поклониться и посторониться, пропуская царя.

Ламашептра приветственно раскинул руки и одарил Нагаша ослепительной заученной улыбкой.

— Приветствую, кузен, — сказал он Узурпатору. — Я Ламашептра, четвертый, кто носит это имя, сын великого Ламашаразза. Для меня большая честь наконец-то встретиться с тобой.

— Что ж, я доволен, — холодно отозвался Нагаш. Он улыбался одними губами, темных глаз эта улыбка не коснулась. — Сыны Ламии давно не появлялись при дворе царя Живого Города. Мне уже стало казаться, что ты и твой отец намеренно наносите мне оскорбление.

На лицах танцовщиц промелькнуло изумление, но Ламашептра не проглотил наживку.

— Путешествие в Живой Город весьма длительно, кузен, — вкрадчиво произнес он. — Ты мог с тем же успехом сказать, что медленно текущая река или песчаная дорога хотят над тобой посмеяться.

По толпе пронесся нервный смешок, вызвав предостерегающие взгляды со стороны избранных, но Ламашептра притворился, что ничего не заметил.

— Мне бы и в голову не пришло оскорблять того, кто сам достиг столь грозного трона.

— Неплохо сказано, — ответил Нагаш, и в его голосе прозвучала легкая угроза. — И какова же причина этого своевременного визита?

— Какая же еще, кузен? Долг и преданность, — сказал Ламашептра. — И родственные узы. Перед смертью мой благословенный батюшка заставил меня поклясться перед богиней, что я передам его благословение племяннику Сухету, которого он так и не увидел. А также наказал мне передать последнее «прощай» его сестре Неферем. Вот я и проделал столь долгий путь, чтобы выполнить волю отца.

— Ради Неферем и Сухета, но не ради меня, кузен? — спросил Нагаш.

Ламашептра рассмеялся, словно Нагаш очень остроумно пошутил.

— Будто я могу проигнорировать великого царя-жреца Кхемри! Естественно, я прибыл, чтобы выказать тебе свое почтение и заверить в бесконечном уважении Ламии.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, — ответил Нагаш. — Столетиями Кхемри ценил уважение Ламии выше, чем любого другого города. Полагаю, что Ламия присоединится к прочим городам Неехары и преподнесет нам небольшой подарок в знак своего уважения.

Улыбка ламийца не дрогнула.

— Уважению невозможно назначить цену, кузен, — сказал он. — Но какой подарок доставил бы тебе радость?

— Тысяча рабов, — пожал плечами Нагаш. — Думаю, это очень скромный дар для такого богатого города.

— Тысяча рабов в год? — слегка нахмурившись, уточнил Ламашептра.

— Разумеется нет, — негромко хмыкнул Нагаш. — Тысяча рабов в месяц, чтобы помочь мне с великим строительством в некрополе. И в интересах мира, конечно.

— Мира. Конечно, — отозвался ламиец. — И я уверен, эта цена куда ниже, чем та, что пришлосьзаплатить Зандри.

— Безусловно, — согласился Нагаш. — Я рад, что ты все понимаешь.

— Не волнуйся, кузен. Я многое понимаю. — Ламиец кивнул на меньший трон, справа от Нагаша. — Но вот почему-то я не вижу мою знатную тетушку и ее сына. Я столько слышал о легендарной красоте Неферем и очень хочу увидеть ее своими глазами. — Он слегка поклонился в направлении трона. — У меня есть для нее подарок от народа Ламии, свидетельствующий о нескончаемой любви к Дочери Солнца и преданности ей. Надеюсь, ты позволишь мне преподнести его?

— Мы всегда рады получать дары от великих городов, — небрежно сказал Нагаш. — Давай его сюда и позволь мне взглянуть.

Ламашептра широко улыбнулся и сделал знак своей свите. Из толпы телохранителей, придворных и рабов выскользнула невысокая худенькая фигурка и поспешно приблизилась к возвышению. Нагаш увидел юношу, скорее мальчика, не старше пятнадцати лет, но почему-то в ярко-желтом одеянии жрецов Птра. Мальчик остановился около Ламашептры и низко поклонился Нагашу.

Царь Кхемри недовольно воззрился на мальчика.

— Это что, такая шутка? — спросил он.

— Вполне понятная реакция, кузен, — негромко фыркнул Ламашептра, — но заверяю тебя, Небунефер — жрец, получивший полное посвящение. Жрецы Махрака утверждают, что он — один из самых одаренных юношей своего поколения и что Великий Отец предназначил ему особую судьбу. Однако пока он будет служить царице и заботиться о ее духовных потребностях, раз уж она не может участвовать в обрядах в городском храме.

Нагаш с трудом пытался скрыть раздражение. Надо признать, этот ламийский хлыщ весьма умен, но в чем его цель? Может, Жреческий совет подкупил его, чтобы заслать во дворец своего шпиона? А может, Ламашептра — добровольный союзник проклятых жрецов?

Разумеется, Нагаш мог отказаться принять этот дар, но это означало проявить слабость, а Махрак просто начнет посылать жрецов одного за другим, пока не вынудит его согласиться. Нагаш с подозрением посмотрел на мальчишку. Лицо у Небунефера было открытым и уверенным, полным самонадеянности юности. «Интересно, — подумал царь, — какова на вкус его кровь?» И улыбнулся.

— Добро пожаловать, мальчик, — обратился Нагаш к Небунеферу. — Служи царице хорошо и со временем будешь вознагражден.

Небунефер еще раз поклонился, а глаза Ламашептры загорелись торжеством.

— Так где же моя возлюбленная тетушка и ее сын? — снова спросил он. — Я надеялся увидеть ее здесь, сидящей перед гостями и верными подданными, как полагается правительнице.

Нагаш молча посмотрел на Ламашептру долгим изучающим взглядом, поднял правую руку и сделал знак кому-то в тени позади трона.

Из темноты послышался шепот, следом зашаркали шаги. Но оттуда появилась не Неферем и даже не Сухет. Первым из тени вышел старик, хромой и изломанный, с лысой, покрытой шрамами головой, с обвисшими, дергающимися губами и неожиданно пронзительными и лихорадочно-яркими синими глазами. Газид, последний великий визирь Кхемри, повернулся и поманил кого-то из тени, как ребенок, зовущий играть своих товарищей. Он не обращал внимания на лица, уставившиеся на него из толпы. Взгляды, полные ужаса и жалости, давно ничего для него не значили. Нагаш сохранил ему жизнь в ту ночь, когда заживо похоронил брата, но сохранил не из милосердия. Он отдал старика своим вассалам, изобретательно пытавшим его несколько лет подряд. Возраст и страшные муки лишили его когда-то острого разума, и теперь он был всего лишь маленьким ребенком в теле старика. И лишь тогда Нагаш вернул его Неферем и Сухету.

Газид выманил на свет высокого юношу благородной наружности, одетого как аристократ, в юбку и накидку из парчи. На голове у него блестел золотой венец князя. Сухет унаследовал красивые черты своего отца и жестокую манеру поведения своего прославленного деда, а также его пронзительный взгляд и квадратный подбородок. Похоже, даже Ламашептру поразила царственная осанка юноши.

Сухет, сын Тхутепа, держался с исключительным достоинством и уверенностью. Он прошел мимо большого трона с таким видом, словно тот стоял пустым, спустился по каменным ступеням и остановился перед царем Ламии. При виде юного князя по толпе избранных пробежал рокот недовольства. Архан, тот и вовсе смотрел на Сухета как на ядовитую змею.

Ламашептра тепло улыбнулся Сухету, нарочито не обращая внимания на неприязненные взгляды аристократов. Он начал что-то говорить, но слова застряли у него в горле, едва он увидел Дочь Солнца, появившуюся из темноты за троном Нагаша.

На ней было платье чистейшей белизны, подпоясанное ремнем из кожи и отполированной меди, свободно лежащим на бедрах. Длинные черные волосы вымыты с добавлением ароматических масел и заплетены в толстую косу, доходившую до талии. Зеленые глаза царицы, подведенные углем, ярко сверкали, но никаких других бальзамов и красок она на лицо не добавила. Шла она босой и простоволосой, не надев ни тяжелой золотистой накидки, ни прекрасного царского венца, ни золотых браслетов и колец, привезенных из далекой Ламии. Неферем, царица Живого Города и Дочь Солнца, укуталась в страдания. Ее лицо казалось бледной маской, прекрасной, но застывшей, как изображения, вырезанные на саркофагах.

Царица уже не была той юной девушкой, как когда-то. Жизнь и утраты оставили свой след на ее лице, состарив раньше времени. При виде ее в зале зашептались, и даже Ламашептра растерялся. Он отпрянул, словно от удара. На кратчайший миг взгляд его карих глаз метнулся к человеку на троне Кхемри, и царь Ламии медленно, благоговейно преклонил колени перед Неферем.

Зашелестев одеждой, весь двор сделал то же самое. Кто-то опускался на колени грациозно, кто-то просто упал в изумлении. Через несколько мгновений остались стоять только избранные Нагаша, начавшие тревожно переглядываться, и сын царицы Сухет.

Князь повернулся и впервые почти за десять лет увидел свою мать.

Нагаш, сложив ладони домиком и прижав их к губам, внимательно вглядывался в эту пару, пытаясь подавить гнев. Он совершил ошибку. Следовало устроить Ламашептре и Сухету встречу наедине. Он собирался продемонстрировать свою власть над женой Тхутепа и его наследником, позволив на короткое время появиться перед двором, но не учел предрассудки и чувствительность людей. Сухет посмотрел в глаза матери и забыл обо всем. Он кинулся к ней, растеряв все свое величие. Неферем потянулась к нему, как во сне, и только слегка наморщенный лоб выдавал ее потрясение. Князь взял ее руки в свои и почтительно прижался к ним лбом.

Царь Кхемри не обращал ни малейшего внимания на слезливую сцену. Его глаза не отрывались от Ламашептры. Ламиец с благоговением смотрел на мать с сыном, но не смог скрыть расчетливый блеск в темных глазах.

И в этот момент Нагаш понял, что Сухет должен умереть.

За ним пришли глубокой ночью, когда весь дворец спал. Келья Сухета находилась двумя уровнями ниже растянувшегося во все стороны дворца. Это была тесная комнатушка, где раньше хранились специи и вина. Весь этот уровень забросили несколько десятков лет назад, еще во времена Хетепа, и теперь только Кефру и Газид ходили по темным коридорам, и только у слуги Нагаша имелся ключ от комнаты Сухета.

Кефру показывал дорогу, держа дрожащей рукой масляную лампу. Жрец уверенно шел по лабиринтам коридоров и в конце концов остановился перед ничем не примечательной дверью из тяжелого, испещренного вмятинами тикового дерева. Кефру долго рылся в своих одеждах и наконец вытащил длинный ключ из потускневшей бронзы и вставил его в массивный замок.

Механизм издал громкий щелчок. Кефру потянул дверь на себя, но Архан Черный быстро шагнул вперед, грубо оттолкнув слугу. Масляная лампа упала на пол и разбилась. Раамкет и Шепсу-хур вслед за визирем молча ворвались в комнату.

Она была небольшой, каких-нибудь двадцать на шесть шагов. У длинной стены стояли узкая кровать и кедровый сундук для одежды. Напротив кровати располагался узкий стол с маленькой лампой и единственный стул. За этим столом князь ел и читал свитки, приносимые из библиотеки.

Хотя ему разрешалось в строго определенных границах гулять по двору, эта комнатка служила Сухету домом почти десять лет.

Газид приподнялся со своего тюфяка у двери, испуганно открыв рот, и испустил бессловесный, почти детский вопль. Раамкет схватил его за руки и отшвырнул с дороги. Слуга ударился о каменную стену и без чувств рухнул на пол.

Когда оба аристократа приблизились, Сухет встрепенулся на своей узкой кровати. Первым его схватил Раамкет, вцепившись могучей рукой в левую руку князя. Правая рука Сухета стремительно метнулась вниз. Раамкет завопил от боли — возле ключицы, всего в нескольких дюймах от шеи, торчала рукоятка столового ножа.

Шепсу-хур выскочил вперед и ударил князя кулаком в лицо, сломав его орлиный нос и разбив губу. Голова Сухета дернулась назад, ударившись о стену над кроватью, юноша упал. Раамкет и Шепсу-хур схватили его за ноги и грубо стащили на пол. Газид, пришедший в себя, съежился у стены и завыл от ужаса. Сухет сплюнул кровью и попытался вырваться из рук нападавших, но тут на него упала чья-то тень. Нагаш навис над князем, держа в руке две длинные медные иглы.

— Держите его крепче! — приказал он.

В тесной комнате повис запах крови, и у царя от голода закружилась голова.

Шепсу-хур и Раамкет сильнее сжали руки князя, лица их исказились от усилия. Нагаш метнулся вперед, как разящая змея, и воткнул иглы. Тело Сухета дернулось и сделалось неподвижным. При виде этого Газид завыл еще громче.

— Заткните его! — рявкнул Нагаш.

Раамкет начал избивать старика. По кивку царя Шепсу-хур сорвал с князя тунику и отшвырнул ее в сторону.

— Чернила! — приказал Нагаш, обернувшись и протянув руку к Кефру, все еще стоявшему в коридоре.

Жрец замялся, сжимая в руках кисть и чернильницу. Его землистое одутловатое лицо исказилось от страха, но царь не раз давал ему испить своего эликсира, и глаза Кефру тоже заблестели голодом.

— Наверняка есть другой способ, — заикаясь, выдавил он. — Мы не можем этого сделать, хозяин. Только не с ним.

— Ты осмеливаешься возражать мне?! — прошипел царь. — Он из плоти и крови, как все те люди, кого ты хватал на улицах. Он ничем не отличается от рабов, чью кровь ты выкачивал, а потом пил из золотой чаши!

— Он князь! — закричал Кефру. — Сын Тхутепа и Дочери Солнца! Боги нас не простят!

— Боги? — скептически спросил Нагаш. — Ты болван. Теперь мы боги. Секрет бессмертия принадлежит нам! — Он показал на потрясенного князя. — Его тело хранит божественную силу. Только представь, насколько слаще и могущественнее она будет. Может, после него нам в ближайшую сотню лет больше ничего не потребуется!

На лице Кефру отразилось страдание.

— Если тебе требуется божественная кровь, убей жреца! — закричал он. — Если князь умрет, ты потеряешь власть над Неферем, а Ламия объявит нам войну! Ты этого добиваешься?

— Неферем ничего об этом не узнает, — холодно ответил Нагаш, — до тех пор, пока я сам не скажу ей. Ламии тоже никто ничего не сообщит. — Он угрожающе шагнул к Кефру. — Сухет должен умереть. Он слишком опасен, чтобы позволить ему жить. Ты что, не заметил, как смотрели на него люди при дворе?

— Но царица… — заикнулся Кефру.

— Царица здесь не правит! — взревел Нагаш. — И не говори мне, что ты поддался чарам этой ведьмы! Или поддался? Поддался? Потому что если ты предпочитаешь, чтобы я напился крови жреца, то я вскрою твои вены прямо сейчас!

Кефру отпрянул, услышав злобный голос царя, и попал прямо в руки Архана. Визирь вцепился в него железной хваткой. Жрец взглянул в отвратительное лицо Архана, и мужество оставило его. Трясущимися руками он протянул царю кисть и чернила.

Нагаш взял их и снова повернулся к неподвижному телу князя. Глаза его пылали жадностью.

— Пока я наношу символы, приготовь чашу, — приказал он, опускаясь на колени возле Сухета. — И чтобы ни капли не пролилось зря.

Спустя несколько часов Нагаш шел по темному коридору к покоям царицы. Его мантия развевалась за спиной, как крылья орла пустыни. Кровь стучала в висках и пылала в жилах: украденная кровь, царская, наполненная энергией юности.

У двери царицы стояли на страже люди стойкие, жестокие и неподкупные. Будучи тюремщиками царицы, они были готовы умереть в любой миг, лишь бы не нарушилась неприкосновенность ее покоев, но они содрогнулись, как перепуганные дети, при внезапном появлении царя. Глаза Нагаша пылали потусторонним могуществом, словно глаза самого Усириана. Как один, стражи опустились на колени и прижались лбами к каменному полу, дрожа от страха. Царь не обратил на них внимания, пронесся мимо, как ураганный ветер, и левой рукой распахнул тяжелую дверь. Тут же послышались испуганные крики спавших в большой прихожей служанок. Они в ужасе вскакивали со своих тюфяков, взывали к хозяйке и молили богов о помощи.

— Молчать! — заорал Нагаш, сжал руку в кулак и мысленно прочитал заклинание.

Тени прихожей сгустились, как чернила, и поглотили женщин в ледяном объятье. Нагаш проскользнул мимо тюфяков, мимо безмолвных дрожащих тел и ворвался в спальню Неферем.

Комната была роскошной, с блестящими мраморными полами и большой террасой, выходившей на северную сторону, к реке. Неферем быстро поднялась со своего ложа и прикрыла обнаженное тело шелковой простыней. Ее распущенные черные волосы рассыпались по голым плечам, глаза блестели, как у кошки в лунном свете. Впервые на лице Неферем отразился настоящий страх.

Нагаш взглянул на нее, и его снова охватило желание. Он знал, что с могуществом, кипевшим в его теле, могуществом, высосанным из жил ее сына, он может получить от нее все, что захочет, и усмехнулся.

— Я тут кое-что подумал, — медленно произнес Нагаш.

Неферем ничего не ответила. Тело ее сильно напряглось, и Нагаш мгновенно сообразил, что она стоит спиной к балкону. Если он сделает еще хотя бы шаг в ее сторону, она просто бросится вниз. От этой мысли некромант захотел ее еще сильнее.

— Увидев тебя сегодня на приеме рядом с сыном, я понял, что поступил с тобой неправильно, — сказал Нагаш и обвел комнату рукой. — Нехорошо держать тебя запертой тут, как птицу в клетке. У тебя сильная воля, почти такая же сильная, как моя, и ты уже говорила, что скорее умрешь, чем подчинишься мне. Каждый прошедший год только отдаляет тебя от меня, и однажды ты сбросишь свою земную оболочку и присоединишься к мужу в загробной жизни.

На лице Неферем появилось настороженное выражение, а тело слегка расслабилось.

— То, что ты говоришь, — верно, — ответила она. — Но если ты думал, что сумеешь сломить мою волю, дав мне возможность встретиться с Сухетом, то ошибся. Получилось как раз наоборот.

— О, я знаю, — произнес царь. — У тебя очень сильная воля, почти как моя. Теперь я это вижу и пришел сюда, чтобы освободить тебя.

Дочь Солнца озадаченно посмотрела на Нагаша.

— Что это значит? — спросила она.

— Это значит, что у тебя есть выбор, — улыбнулся царь. — Здесь и сейчас я принесу богам клятву, что начиная с этого мгновения я не причиню Сухету никакого вреда. И никогда больше не буду использовать его, чтобы сломить тебя. — Он сделал небольшой шаг вперед. — Ты вольна выбрать собственную судьбу. Или оставайся здесь и правь вместе со мной, или выпей это, и та жизнь, которую ты знаешь, завершится.

Нагаш поднял правую руку. В ней он держал небольшой золотой кубок, до половины наполненный какой-то темной жидкостью. Эликсир был еще теплым, свежим, полученным из юного сердца Сухета. Царица посмотрела на кубок, и лицо ее сделалось неподвижным и спокойным.

— Ты клянешься, что Сухету ничего не угрожает?

— Начиная с этой минуты и навсегда он может поступать так, как хочет, — ответил Нагаш. — Клянусь всеми богами.

Дочь Солнца кивнула, мгновенно приняв решение.

— Тогда дай мне этот кубок.

— Ты уверена? — спросил Нагаш. — Сделаешь глоток, и обратного пути не будет.

Неферем вздернула подбородок и смерила Нагаша надменным взглядом.

— В жизни своей ни в чем не была так уверена, — отрезала она. — Пусть придет тьма. Я устала от этой печальной, ужасной жизни.

Некромант улыбнулся.

— Как пожелаешь, царица, — сказал он и протянул ей кубок. — Выпей все, верная жена. Результат будет быстрым и безболезненным.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Дорога из костей

Кватар, Город Мертвых, 63 год Птра Сияющего

(— 1744 год по имперскому летосчислению)

Армия Востока шла в сторону Города Мертвых всю ночь и на рассвете тоже, все ускоряя шаг.

Первые полки перевалили через барханы на западном краю Долины Усириана около полудня. Завидев белые стены, мерцающие под обжигающим солнечным светом, воины вскинули руки к небу и возблагодарили Великого Отца за спасение. Спотыкаясь и пошатываясь, они спустились по песчаному склону, ломая ряды, — так их манила прохладная вода, свежая еда и тюфяк в тени, где можно спать, ничего не опасаясь. Командиры сделали нерешительную попытку призвать всех к порядку, но в горле у них пересохло, и после нескольких недель на скудной пище они испытывали такой голод, как никогда в жизни. Следующие полки, в свою очередь перевалив через барханы, увидели, как их товарищи сломя голову бегут к городу, и присоединились к ним. И вот взгляду Рак-амн-хотепа, ехавшего в середине колонны, предстал настоящий поток загорелых тел, хлынувший через каменистую равнину в сторону стен Кватара.

Разразившись бранью, царь остановил колесницу. Толпа растянулась больше чем на милю, и он уже никак не мог их остановить, но поклялся, что устроит командирам разнос еще до того, как закончится день. Его присутствие вынуждало остальных сохранять строй. Он видел нетерпение в глазах воинов, но одного взгляда на разъяренное лицо царя хватило, чтобы вспомнить о дисциплине.

Рак-амн-хотеп, обливаясь потом и наблюдая за своим арьергардом, дожидался, пока мимо пройдут все шеренги. Долгое мучительное отступление не будет закончено, пока последний воин не пройдет сквозь городские ворота.

Возничий вытер вспотевший лоб и вытащил из-за пояса плоскую кожаную фляжку. Сначала он предложил ее царю, но Рак-амн-хотеп стоически отказался.

— Пей, — сказал он возничему. — Я потерплю.

Спустя несколько минут царь услышал скрип и грохот колес и ошеломленно прищурился.

— Так быстро? — пробормотал он. — Во имя всех богов, это все, что осталось?

Немногие колесницы и тяжелые кавалеристы проехали мимо царя в строгом порядке, уставшие, но гордые тем, что честно выполнили свой долг, прикрывая отход армии. Разетрийские колесницы тянули кони, взятые из обоза, ибо ящеры джунглей все до одного погибли от зноя. Проезжая мимо царя, возничие вскидывали оружие, салютуя.

Экреб появился вместе с последними всадниками. Он тоже ехал верхом.

— Что ты сделал со своей колесницей, глупец? — спросил царь.

— Променял ее разбойничьей княгине за чашку воды, — невозмутимо ответил тот.

— И она не пыталась соблазнить тебя?

— Может, и пыталась, но я пил воду, мне было не до нее.

Царь даже умудрился устало хмыкнуть.

— Так что случилось с твоей колесницей?

Экреб вздохнул:

— Мы слишком часто натыкались на камни, разъезжая по дороге туда и обратно. Левое колесо раскололось пополам. К счастью, у кавалеристов оказались свободные кони.

— Есть признаки преследования? — спросил Рак-амн-хотеп.

— Никого с самого рассвета. Как раз перед тем, как зашла луна, на нас напали нумасийцы, но они скрылись на западе еще до зари.

Рак-амн-хотеп покивал.

— Должно быть, они решили, что мы, как обычно, разобьем на день лагерь, — сказал он. — А теперь отстали от нас на полдня пути. Это первая хорошая новость за последние недели.

— И как раз вовремя, — согласился Экреб, показав на толпу, бежавшую через равнину. — Люди дошли до предела.

— Только половина, — раздраженно возразил царь. — Это позор, но винить нужно командиров. Уж поверь, вот немного отдохнем, и я с ними разберусь.

— И тогда в Кватаре поднимется вой и скрежет зубовный, — уныло усмехнувшись, добавил полководец, посмотрел на бегущих через равнину людей и озадаченно наморщил лоб.

Рак-амн-хотеп уже хотел приказать возничему трогать, как вдруг заметил выражение лица полководца.

— В чем дело? — спросил он.

— Не знаю, — медленно произнес Экреб. — Но тебе не кажется, что город какой-то странный?

С этой стороны Долины Усириана город Кватар напоминал мираж в пустыне. Его белые стены, когда-то испачканные красным дождем ужасной чумы Нагаша, за прошедшие годы снова побелели под безжалостным палящим солнцем и мерцали, как глиняный горшок, только что вытащенный из печи для обжига. Город Мертвых светился, словно новенькая гробница, и воины союзных армий бежали к нему, восторженно крича. Ни один из измученных бойцов не заметил, что ворота Кватара до сих пор заперты, хотя в это время в город и из города должны тянуться подводы и люди. Не удивились они и тому, что из городских труб не идет дым.

Воины добегали до прохладной тени под городскими стенами, задыхаясь, падали на колени, а некоторые даже всхлипывали от облегчения. Офицеры смотрели вверх, на городские стены, и звали стражу, чтобы им открыли ворота. Очень скоро их крик подхватили остальные воины, и орали они так, что можно было разбудить и мертвых. В темноте сторожевой будки у восточных ворот очнулись с полдюжины бледных существ. Услышав вопящие голоса, они велели своим воинам просыпаться.

По всей широкой галерее, тянувшейся вдоль крепостной стены, зашевелились тысячи воинов-скелетов. Из-за стены высовывались белые черепа и крутились во все стороны в поисках врага. Гремя и скрипя костями, воины потянулись за луками, стрелами и дротиками с бронзовыми наконечниками. Никто не выкрикивал приказов, никто не трубил в рога. Безмолвные и целеустремленные, воины-мертвецы поднимались на ноги и целились в беспомощных людей внизу.

Первых стрел на равнине почти не заметили. Люди падали замертво, не успев издать ни звука. Стоны раненых и умирающих еще какое-то время тонули в ликующих воплях и отчаянных мольбах открыть городские ворота. Но вот небо затмила туча летящих дротиков, пролившаяся смертельным дождем на взволнованную толпу. Возгласы облегчения сменились испуганными криками; сразу несколько десятков людей были ранены и убиты. Охваченные паникой и смятением воины начали орать и неистово махать руками мрачным силуэтам на стене, решив, что защитники города стреляют в них по ошибке. Командиры отдавали противоречивые приказы: кто-то действовал по наитию, пытаясь собрать своих солдат, а кто-то требовал немедленно отступать назад, к остальной армии.

Когда полетели первые стрелы, Рак-амн-хотеп не поверил своим глазам. Он потер лицо и прищурился против резкого света, надеясь, что ошибся. Затем услышал отдаленные слабые крики, резкие звуки рогов, и ему открылась ужасная правда.

— Боги на небесах, — негромко произнес царь. — Нагаш взял Кватар. Да как же, во имя всех святых…

Экреб выругался и потянулся за мечом.

— Что будем делать, о великий? — спросил он.

Царю казалось, что мир вокруг него стремительно вращается. Он пошатнулся и схватился за борт колесницы, чтобы удержаться на ногах.

— Делать? — эхом повторил он полным смятения голосом. — А что мы можем сделать? Это чудовище все время опережает нас на шаг! Он будто читает наши мысли…

— Если бы это было так, его люди сейчас наступали бы нам на пятки, сбивая нас в кучу, чтобы вырезать всех до одного! — рявкнул полководец. Его слова прозвучали настолько резко, что царю показалось, будто его ударили. — Возьми себя в руки! Нагаш — не всевидящий бог. Он взял Кватар, но нас пока не окружил. У нас еще есть возможность для маневра, но людям нужны распоряжения. Приказывай!

Жесткий тон полководца покоробил Рак-амн-хотепа, но слова произвели нужное действие. Потрясение и отчаяние сменились гневом. Царь снова начал соображать.

— Превосходно, — прорычал он. — Давай выбираться из этой заварухи. — Он посмотрел на видневшийся вдалеке город и горестно покачал головой. — Мы не можем отбить Кватар, мы не в том состоянии. — Отчаяние опять чуть не захлестнуло его, но Рак-амн-хотеп сумел справиться со своими чувствами. — Придется отступать дальше.

Полководец кивнул.

— На юг, по торговому тракту в Ка-Сабар, или на север, к Реке Жизни? — уточнил он.

— Ни то ни другое, — отрезал царь. — Если мы пойдем на север, Нагаш прижмет нас к реке и уничтожит. А Ка-Сабар находится слишком далеко. Без провианта половина армии умрет в походе. — С суровым видом он показал на восток. — Нет, нам придется обойти Кватар и попробовать добраться до Долины Царей. Ее легче защищать, а в конце долины находится Махрак. Там мы сможем найти приют.

Рак-амн-хотеп не стал подчеркивать, что такое отступление означает конец великого похода против Узурпатора. Нагаш будет их преследовать, и начиная с этого дня армиям Востока придется сражаться не ради спасения Неехары, а ради выживания своих народов. Скорее всего, союзу придет конец, и каждый царь будет сам искать способ заключить мир с Кхемри.

Рак-амн-хотеп смотрел на Долину Усириана, чувствуя, как все неумолимо ускользает из его рук.

— Строй кавалерию и колесницы, — велел он Экребу и показал на юго-восток. — Поведешь их вокруг города на случай, если враг попытается перекрыть нам дорогу в долину. Если на тебя никто не нападет, скачи к Вратам Рассвета и захвати укрепления. Там имеются склады продовольствия. Заберем все, что сможем унести, и посмотрим, может быть, ливарцам удастся обрушить Врата после того, как мы пройдем. Так мы выиграем день, а то и два.

Экреб выслушал приказ Рак-амн-хотепа и коротко кивнул. После всего, что ему довелось увидеть во время сражения у фонтанов и отступления, идея уничтожить древние Врата не произвела на него никакого впечатления.

— А ты? — спросил он царя.

— Подойду к городу, чтобы собрать этих проклятых болванов и заставить их отступить, — сказал царь и вытянул руку. — Иди, старый друг. Увидимся в долине, за Вратами Рассвета. К тому времени я придумаю тебе наказание за слишком острый язык.

Экреб взялся за поводья.

— Можешь просто освободить меня от командования и отослать домой, — предложил он. — Конечно, это будет страшным разочарованием, но думаю, я переживу.

— Такого не переживет никто из нас, — возразил царь, и они расстались, чтобы еще раз попытаться спасти армию от полного уничтожения.

Архан проснулся в темноте, ощущая передвижения своих воинов-скелетов, как жужжание ос в голове.

Он сидел на троне из слоновой кости в Кватаре, бледное лицо и руки после вчерашнего разгула были в запекшейся крови. На залитом кровью полу вокруг трона спали несколько бессмертных. Большая часть неживых собратьев визиря к рассвету разбрелась по городу в поисках уединенных убежищ, где можно переждать. Архан стал далеко не единственным бессмертным, за прошедшие годы превратившимся в недоверчивого отшельника.

Визирь некоторое время ничего не соображал, как бывает с внезапно разбуженным человеком. Он ощущал, что часть его армии чем-то занята; возможно, это лучники, расставленные на городских стенах. Хотя нежить была своего рода продолжением его воли, способность визиря чувствовать ее на расстоянии оставалась довольно слабой, несмотря на его растущее мастерство. А сейчас их связь и вовсе сделалась почти неуловимой. Архан вздрогнул, сообразив, что на улице полдень и ненавистное солнце висит прямо над его головой.

Зашевелились и остальные бессмертные, настороженно всматриваясь в темноту тронного зала. Раамкет, одетый в новую юбку и доходивший до коленей плащ из человеческой кожи, быстро вскочил на ноги. Нагаш вполне определенно высказался насчет судьбы Немухареба, царя-жреца Кватара, но про членов царской семьи ничего не сказал. Бессмертный с особым тщанием содрал кожу с детей Немухареба.

— Что происходит? — прошипел Раамкет.

Голос его прозвучал тонко и испуганно, как у ребенка.

— Враг здесь, — прорычал Архан, спрыгивая с трона.

Позади него зашуршала плоть и закапала кровь — воздух всколыхнуло то, что осталось от Владыки Гробниц. По приказу Вечного Царя с Немухареба содрали кожу при помощи колдовства аккуратно и бережно, сохранив все нервы, растянули ее на шестах и расписали некромантскими символами, используя кровь из сердца царя. Когда армия Нагаша уйдет из Кватара, они понесут перед собой развевающуюся кожу и страдающий дух Немухареба как предупреждение тем, кто будет сопротивляться воле Кхемри.

— Проклятые восточные цари заставили свое войско идти форсированным маршем до Кватара, вместо того чтобы остановиться на день, как предполагал Нагаш, — продолжал Архан, чувствуя, как усиливается его ярость.

После нескольких недель травли Акмен-хотепа и его Бронзового Войска в Великой пустыне визирь позволил себе чересчур увлечься празднованием легкого завоевания Кватара, а теперь, вместо того чтобы пригвоздить врагов к городским стенам и уничтожить их, Архану придется останавливать восточные армии с помощью сброда, вытащенного из городского некрополя. Лучники и метатели дротиков на стенах — это все, что у него имеется, а бессмертные будут вынуждены отсиживаться в своих укрытиях до тех пор, пока солнце не перестанет палить.

Испачканные кровью руки визиря невольно сжались в кулаки. Охваченный бешенством, он послал своей мертвой армии приказ.

Пока Архан не мог сделать ничего, только убить как можно больше воинов врага.

Восточный край Долины Усириана превратился в настоящую бойню. Каменистое поле под стенами Кватара было усеяно мертвыми и ранеными людьми, а стрелы все продолжали лететь. Уцелевшие воины союзной армии неслись опрометью, топча друг друга, лишь бы спрятаться от смертельного дождя, но из земли тянулись костлявые руки и хватали их за щиколотки. Люди пронзительно вопили и падали, когда земля начинала колыхаться, — из нее выбирались бесчисленные скелеты, впивались в воинов острыми зубами, вцеплялись в них похожими на когти пальцами.

Те немногие, кому удалось избежать этих клешней, отступали к основному корпусу восточного войска, сея в его рядах страх. Люди, за время долгого, тяжелого перехода дошедшие до предела, дрогнули. Командиры подбадривали их как могли и тут же осыпали гневными ругательствами, пытаясь сохранить порядок, но несколько минут армия союзников была на грани полного краха.

Но как раз тогда, когда казалось, что все потеряно, затрубили рога, перекрывая шум, и земля загудела, как барабан, от топота тысяч копыт — измученная кавалерия хлынула вниз с правого фланга и ринулась в бой. Она пронеслась сквозь шаркающую орду скелетов, топча их, разнося на куски, стирая их копытами в прах, завернула на юг и стала обходить захваченный врагом город.

Атака вернула армии утраченную было отвагу и прекратила панику. Спустя несколько мгновений Рак-амн-хотеп добрался до центра своего войска. Он осыпал отступающих воинов проклятиями, останавливал их неукротимой силой своего духа. Не обращая внимания на свистящие вокруг стрелы, он приказал полкам выстроиться в боевую линию, чтобы встретить наступающую орду.

Скелеты атаковали волнами, царапали щиты и шлемы измученных копейщиков, но, зная, что царь с ними, воины не отступали, отражая один натиск за другим. Воины в задних рядах подбирали камни и швыряли их в неуклюжие скелеты, разбивая черепа и грудные клетки.

Выдержав пять атак, Рак-амн-хотеп передал приказ сигнальщикам, и армия двинулась в наступление. Воины шли, шаг за шагом прокладывая себе путь сквозь орду мертвецов, и, медленно огибая город, направились к Вратам Рассвета. Со стен Кватара по-прежнему летели стрелы, но на таком расстоянии они не достигали цели.

Прошел час, за ним другой. Уставшие сверх всякой меры, воины обогнули Кватар и теперь двигались на восток. Разетрийский царь занялся арьергардом, сдерживавшим нежить, в то время как остальное войско было уже вне пределов досягаемости скелетов.

Лучники стреляли все реже, запас стрел у них заканчивался, а на сожженной солнцем равнине осталось не больше двух сотен скелетов, пытавшихся остановить войско. Мерзкая толпа сделала еще одну попытку атаковать, но на этот раз воины востока отреагировали с такой яростью, что ни один из вызывающих ужас мертвецов не уцелел.

Непобежденный арьергард вскинул копья и вознес хвалу богам и Рак-амн-хотепу, благодаря за победу, но когда воины обернулись, чтобы отсалютовать царю, они обнаружили, что его колесница пуста. Рак-амн-хотеп лежал на земле в нескольких ярдах от колесницы, а рядом с ним на коленях стоял возничий. Стрела, одна из последних, выпущенных с городской стены, вонзилась храброму царю прямо в горло.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Город Богов

Кватар, Город Мертвых, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Пока Архан Черный пил эликсир, он оставался бессмертным. Боль могла длиться очень долго.

Визирь, издавая булькающие звуки, корчился в липкой луже собственных выделений, задыхаясь под влажным хитиновым покровом из могильных жуков. Одежду и почти всю его кожу они сожрали уже давно, плоть превратилась в месиво, и теперь скарабеи подбирались к нежным внутренним органам. Когда Архан пытался закричать, воздух со свистом вырывался из зияющих дыр в его глотке, а изо рта раздавалось только шуршание и хруст сотен пар жвал.

Нагаш, выпрямив спину, сидел на троне Кватара, и за его спиной шелестела кожа бывшего правителя города. Бессмертные, а также вассалы — цари Нумаса и Зандри — ждали, пока царь выместит свое неудовольствие на визире. Мертвые полководцы Нагаша следили за мучениями Архана с настороженными, подавленными выражениями лиц. Никогда раньше они не видели мук, которые могут претерпевать такие, как они, и все до единого боялись, что станут следующими. Однако царям было еще страшнее. Сехеб и Нунеб, широко распахнув горевшие лихорадочным блеском глаза, лишились чувств, и их ушебти пришлось подхватить царей-близнецов под руки и поддерживать в вертикальном положении до тех пор, пока Нагаш не объявит, что аудиенция закончена. Амн-назир все пил и пил из кубка, стиснув его трясущимися руками, но никакое количество вина и накрошенного туда лотоса не могло затуманить сцену, разворачивающуюся у его ног.

Жуки трудились уже больше часа, из-под кровавых ошметков плоти Архана виднелись желтые кости. Нагаш вытянул руку, его призрачная свита зашелестела, и жуки, оставив обглоданное тело визиря, застрекотали, взлетели и закружились над мраморным полом и обутыми в сандалии ногами бессмертных.

— Ты меня подвел, — сказал Вечный Царь. Он встал с трона и подошел к изувеченному телу Архана. — Я направил врагов прямо тебе в руки, а ты позволил им ускользнуть.

Тело Архана корчилось и дергалось. Он повернул изуродованное лицо к хозяину. В пустых глазницах скопились кровь и слизь. Челюсть неуклюже задвигалась, но изо рта вырвался только тонкий страдальческий хрип.

Вечный Царь протянул руку, из тени позади трона вышел Газид, его слуга. Несчастный слепец нес широкую медную чашу, до краев наполненную густой, исходящей паром красной жидкостью. Он двигался очень осторожно, словно боялся пролить хоть каплю. Бессмертные учуяли запах эликсира, вызвавший у них дрожь. Двое настолько потеряли голову, что сделали пару шагов к чаше, вытянув пересохшие от жажды, посиневшие губы. Нагаш остановил их одним взглядом.

Несколько долгих мгновений тишину в зале нарушали только шарканье шагов слуги по мраморному полу и прерывистое, свистящее дыхание Архана.

Прошло всего семь часов после неудачной засады на городских стенах. Основной корпус войска Нагаша прибыл спустя два часа после заката. Едва царь осознал, что его обманули, он безжалостно погнал войско вперед, но было уже поздно. Армия Востока успела войти в Долину Царей, а ливарцы обрушили за ними Врата Рассвета. Орда скелетов с неутомимостью нежити рыла проход в завале, но потребуются часы, а то и дни, прежде чем они сумеют расчистить путь для армии.

Равнина перед городом мертвых была усеяна трупами. В сражении погибли тысяч пять вражеских воинов, но остальным, а их гораздо больше, удалось уйти. Вечный Царь не обрадовался этой новости.

Газид остановился возле хозяина. Нагаш заглянул в чашу и положил ладонь на красную вздувшуюся поверхность жидкости.

Взгляд некроманта упал на изувеченное тело визиря. Призрачные слуги подлетели к Архану, обвили своими эфирными завитками его руки и ноги и подняли с пола. Он вертикально висел перед хозяином, неуклюже болтаясь в воздухе, как сломанная кукла. Кровь текла по разорванной плоти тягучими струями. Нагаш шагнул вперед и прижал окровавленную ладонь к остаткам лица Архана. Бессмертный замер, кости и хрящи влажно захрустели — колдовская жидкость начала восстанавливать тело визиря. Конечности изгибались и щелкали, их втягивали на место сросшиеся мышцы и сухожилия. Как только сердце Архана заработало в полную силу, кровь потоком хлынула из разорванных артерий и вен, полилась на мраморный пол, но вот сосуды срослись и покрылись бледной пленкой кожи, и кровь перестала течь.

В горле Архана со щелчком восстановились хрящи. Грудь визиря поднялась в мучительном вдохе, он испустил один-единственный страдальческий вопль.

Вечный Царь убрал ладонь с лица Архана. Красный отпечаток его ладони исчез почти мгновенно, впитался, как вода в пересохшую землю. Архан конвульсивно содрогнулся и заговорил, медленно и сбивчиво, потому что губы еще не отросли достаточно, чтобы прикрыть зубы.

— Мы… сделали… все… — шептал он, запинаясь. — Все… что… могли… — Архан снова содрогнулся. Только что появившиеся глаза закатились. — Они… пришли… днем.

— Лучше бы ты сгорел, но выполнил мое задание! — вскричал Нагаш, и огонь в жаровнях заколыхался, словно подул пустынный ветер.

— Так убей меня! — сказал Архан. — Брось в огонь, если это тебя порадует, хозяин.

Нагаш смерил визиря расчетливым взглядом.

— Со временем, возможно. А пока ты будешь мне служить. Мы выступаем в Махрак сразу, как только расчистят проход.

Собравшиеся беспокойно зашевелились, и даже Амн-назир поднял лицо от кубка.

— В Махрак? — хрипло спросил он, словно название ничего ему не говорило.

Сехеб застонал. Нунеб окаменел.

— Это невозможно, — произнес Сехеб трясущимися губами. — Мы не смеем идти на Город Богов! Ты заходишь слишком далеко…

— Ни одному городу Неехары не требуются два правителя, — холодно сказал Нагаш, повернувшись и пригвоздив Сехеба к месту презрительным взглядом. Некромант показал на Нунеба. — Дайте его сюда.

Тотчас же полдюжины бессмертных направились к царям-близнецам, но ушебти шагнули вперед, чтобы защитить царей, их руки метнулись к мечам, висевшим за спиной.

— Нет! — закричал Сехеб и упал на колени. — Прости меня, о великий! Я… я просто оговорился. Я всего лишь хотел сказать, что мы отбросили захватчиков. Запад теперь в безопасности, а наши города заброшены. — Он опасливо осмотрелся и взглянул на Амн-назира, надеясь на его поддержку, но получил в ответ лишь бессмысленный взгляд. — Если ты хочешь завершить уничтожение Разетры и Ливары, так тому и быть, но зачем нападать на Махрак?

— А с кем, по-твоему, мы сражаемся, тупица? — гневно воскликнул Нагаш. — Ты что думаешь, все эти мелкие царьки сами осмелились бросить вызов Кхемри? Нет! Махрак — вот сердце мятежа! Жреческий совет боится меня, потому что я узнал правду про них и их никудышных богов. — Некромант поднял окровавленную руку и сжал кулак. — Когда Махрак падет, все цари сами мне поклонятся и родится новая империя.

Сехеб в ужасе уставился на Вечного Царя. Бессмертные стояли всего в нескольких шагах от него, дожидаясь приказа Нагаша. Собравшись с духом, Сехеб прижался лбом к мраморному полу, как раб.

— Как ты прикажешь, о великий, так и будет, — пробормотал он. — И пусть Махрак падет на колени перед твоим величием.

Нагаш еще немного посмотрел на царей-близнецов и махнул бессмертным рукой, отсылая их.

— Близится последняя битва, — сказал он, когда бледные фигуры вернулись на свои места. — Служите мне хорошо, и все вы будете процветать. И обретете бессмертие.

Некромант еще раз взмахнул рукой, и духи отпустили Архана. Визирь рухнул на пол, все еще слишком слабый, чтобы устоять на ногах, но кожа его уже полностью затянулась. Нагаш внимательно посмотрел на визиря и кивнул.

— Велики будут чудеса грядущей эпохи, — сказал он.

Только боги спасли армию Востока, во всяком случае, воины в этом не сомневались.

Врата Рассвета оказались практически незащищенными, чего не случалось со времен Сеттры. Экреб со своими кавалеристами легко взял укрепления и обнаружил, что склады забиты едой, водой и фуражом, причем в количестве достаточном, чтобы поддержать армию во время похода к Махраку. Войдя в Долину Царей, полки опустошили склады и даже смогли позволить себе несколько часов отдыха, пока инженеры Ливары искали способ обрушить Врата.

Среди воинов разнесся слух, что Рак-амн-хотеп, царь Разетры, убит стрелой, когда сражался, как простой солдат под Кватаром. Хекменукеп, царь-жрец Ливары, все еще цеплялся за жизнь, но никто не знал, надолго ли его хватит. Уцелевшие аристократы начали поговаривать о возвращении домой, и несколько часов само существование армии висело на волоске, но тут разнеслась весть: Рак-амн-хотеп жив! Стрела тяжело его ранила, но, по счастью, не задела жизненно важных органов.

Ливарские инженеры приготовились к обрушению Врат, на стене затрубили рога, и армия выстроилась в шеренги с западной стороны стены. Под звук фанфар через Врата проехала колонна колесниц и медленно двинулась вдоль шеренг. Несмотря на усталость, ливарцы разразились приветственными возгласами — в первой колеснице они увидели своего царя. Все, что он мог пока, — это стоять в колеснице, но его поступок произвел нужный эффект. Моральный дух войска поднялся, и оно было готово выступить в долгий поход к Махраку. Древние укрепления, возведенные первым царем Кватара, с грохотом обрушились, и в воздух поднялась огромная туча известковойпыли.

Уничтожение Врат дало армии два дня форы, и союзное войско воспользовалось этим временем в полной мере; они бежали всю ночь и полдня по широкой пыльной дороге, тянувшейся через священную долину.

На отдых остановились в тени усыпальниц, где до возникновения больших городов хоронили своих вождей древние племена. Эти гробницы испускали огромное могущество, и жрецы союзной армии впитали эту силу с рвением, какого ни разу не проявили за время всего похода. Они призвали духов пустыни и сплели хитрые миражи, чтобы запутать и заманить в ловушку преследователей.

Спустя два дня после битвы при Кватаре небо на западе почернело, как в эпицентре яростной песчаной бури, и союзная армия поняла, что Нагаш и его войско вступили в Долину Царей. Укутавшись в ревущую тьму, бессмертные и полки нежити преследовали союзную армию. Всякий раз, как орды нежити попадали в очередную ловушку, расставленную жрецами, долину сотрясали раскаты грома и странный мистический рев, и зловещие вспышки молний освещали края пыльных туч.

Медленно, но верно расстояние между двумя армиями сокращалось. Бессмертные поняли, как справляться с наведенными миражами, а их некромантическая сила позволяла уничтожать духов, посланных жрецами. Слуги Нагаша вскрыли все древние гробницы в поисках трупов, способных пополнить их ряды, и оставили после себя только руины и пыль. С каждой ночью они подходили все ближе к тем, кого преследовали, и в конце концов арьергарду армии пришлось отражать атаки лазутчиков и легкой пехоты Нумаса.

Однако Долина Царей была словно специально предназначена для успешной обороны. Скопления каменных гробниц мешали массированным кавалерийским атакам и обеспечивали защиту пехотинцам и лучникам. Места, чтобы обойти с флангов отступающую армию, не было, и защитники могли перемещаться от одной линии импровизированных укреплений к другим. Нежить напирала на арьергард, потери его множились, но защитники не подпускали Нагаша к основному корпусу отступающей армии.

Две недели спустя, окутанный тучами пыли, авангард армии Востока дошел до Врат Заката. Воины падали на колени, благодаря богов за спасение.

Врата Заката были значительно старше своего двойника на западе. Некоторые ученые даже утверждали, что огромные каменные обелиски, отмечавшие вход в долину, датируются более ранним временем, чем Великое переселение. Правда, никто из них не сказал, кто в таком случае возвел эти сооружения и для чего. Восемь каменных колонн возвышались над землей больше чем на сотню футов и располагались вдоль древней дороги. Во времена Сеттры по бокам долины начали строить стену, но работы прекратились вскоре после того, как разразилась ужасная чума. Ее сочли знаком недовольства богов, и после этого никто не предпринимал попыток дополнительно укрепить выход из долины. Поселок, в котором когда-то жили строители, находился примерно в миле восточнее Врат. Со временем храмы Джафа и Усириана приспособили под ночлег паломникам, приходившим посетить могилы своих предков в долине. Когда армия Востока заполнила узкие улочки в поисках места для отдыха, поселок вновь закипел жизнью.

Рак-амн-хотепа поместили в заброшенном особняке, когда-то принадлежавшем ливарскому зодчему. Ушебти осторожно принесли его туда в паланкине, заваленном подушками и плащами. Экреб не подпускал к процессии зевак и благожелателей.

Хотя всю армию оповестили о том, что царь чудом выжил, и это в самом деле воодушевляло воинов во время трудного перехода через долину, мало кто знал, что бронзовый наконечник стрелы застрял в позвоночнике Рак-амн-хотепа. Царь мог двигать глазами и слабо промычать что-то в ответ на вопрос, но и только. По сути от него осталась только душа, заключенная в безжизненную оболочку.

Слуги устроили Рак-амн-хотепа в уединенной части дома как можно удобнее, а Экреб и прочие военачальники стали решать, как защитить Врата Заката от орды Нагаша. Рак-амн-хотеп лежал в полумраке и прислушивался к бормотанию в большой комнате особняка. Дюжина жрецов хлопотала вокруг него, перевязывая рану и обмывая тело теплой водой с ароматическими маслами.

Близился рассвет. Внезапно царь услышал какой-то шум на улице и удивленные крики у дверей дома. Разговор в большой комнате резко оборвался, жрецы тревожно переглянулись — шум у двери усилился.

После ранения слух у Рак-амн-хотепа сделался острым, как у летучей мыши. Он слышал, что голоса приближаются, и через несколько мгновений уже не сомневался, что люди направляются к нему. Взгляд царя переместился на дверь.

Жрецы взволнованно поднялись на ноги, услышав тяги в коридоре. Загремела щеколда на двери, в комнату быстро вошел Экреб. Полководец все еще был в белой дорожной пыли, на его красивом лице читалось возбуждение. Не обращая внимания на испуганных и недовольных жрецов, он подошел к царю и поклонился.

— Пришел Небунефер с посланцами от Жреческого совета Махрака, — серьезно произнес он. — Они хотят тебя видеть.

Их взгляды встретились. Для мужчины считалось позором показаться кому-либо в таком искалеченном виде, тем более — для царя, и Экреб был готов отослать явившихся восвояси, если Рак-амн-хотеп этого пожелает. Немного подумав, царь глубоко вздохнул и промычал:

— Да.

Экреб снова поклонился и подошел к двери.

— Царь-жрец Разетры приветствует вас, — произнес он в темноту коридора.

Жрецы в комнате склонили головы, быстро отошли к стене и опустились на колени. В дверном проеме показался Небунефер. Старый жрец сменил запыленную одежду на золотое облачение старшего иерофанта Птра. За ним в комнату вошли четверо, в плащах и капюшонах, полностью скрывавших их.

Посланцы приблизились к царю и низко поклонились. Небунефер вскинул руки.

— Да пребудут с тобой благословения Птра Сияющего, о великий! — воскликнул жрец. — Твое имя с благоговением произносят в храмах великого города, и оно сладкой музыкой достигает ушей богов. — Небунефер повернулся и обвел жестом фигуры в капюшонах. — Жреческому совету сообщили о твоих подвигах, великий царь, — серьезно произнес жрец, — и он хочет преподнести тебе этот дар в знак благодарности.

Небунефер еще раз поклонился и отошел в сторону. Четыре фигуры, как одна, подняли руки и откинули капюшоны. Жрецы потрясенно ахнули.

Рак-амн-хотеп увидел перед собой четыре одинаковые золотые маски, сделанные мастером, сумевшим воплотить самую суть богини. Дух захватывало от их совершенства, от их миндалевидных глаз, изящных изгибов щек и обещания, скрытого в полных губах. Чеканное золото блестело и переливалось в свете масляных ламп, казалось, что маски любовно улыбаются царю. Черные тени заливали основание длинных бледных шей жриц. На каждой молодой женщине был ошейник из черных гадюк, охраняющий целомудрие и подчеркивающий преданность богине Асаф.

Жрицы встали у изголовья царского ложа и вытянули свои бледные руки, украшенные сложными рисунками. Рак-амн-хотеп ощутил их прохладные прикосновения — они сняли с него повязки и легко поглаживали лицо. Затем положили руки ему на рану и в унисон начали речитатив.

Заклинание было длинным и сложным, оно требовало точного расчета времени, мастерства и силы. Руки жриц плели вокруг раны царя изящную паутину, выманивая бронзовый наконечник из позвоночника Рак-амн-хотепа и сращивая за ним плоть. Когда они закончили, масло в лампах догорело, а из коридора в комнату проникали косые солнечные лучи.

Три жрицы натянули капюшоны и направились к двери, но четвертая молча всмотрелась в царя и наклонилась над ним так, что безупречная золотая маска оказалась в нескольких дюймах от его лица. Мелькающие языки гадюк задевали подбородок царя.

Большие темные глаза смотрели в глаза царя. Жрица выдохнула, и Рак-амн-хотеп каким-то образом ощутил ее дыхание через маску, словно воздух мог пройти сквозь округлые губы богини. Ее дыхание, нежное и теплое, пахло ванилью.

— Встань, — прошептала жрица. — Встань и восславь Асаф.

С этими словами жрица накинула капюшон на голову и беззвучно выскользнула за дверь. Остальные направились за ней.

Рак-амн-хотеп смотрел им вслед. Он тяжело дышал, тело его слегка дрожало, пальцы дернулись, и царь медленно, с трудом сел. Опустив ноги с ложа, он еще раз глубоко вдохнул и прижал ладони к лицу.

— Слава Асаф, — хрипло пробормотал он.

— Слава Асаф, — торжественно повторил Экреб.

Небунефер улыбнулся:

— Я рад видеть тебя исцелившимся, великий царь. Учитывая все, что ты и твои люди совершили во время долгой войны с Узурпатором, это самое малое, что мы могли для тебя сделать.

Царь Разетры опустил руки и угрожающе взглянул на жреца.

— Будь оно все проклято, давно пора! — прорычал он.

Улыбка Небунефера погасла.

— Прошу прощения?

— Не меньше тысячи человек остались лежать на пути от Фонтанов Жизни, потому что наши лекари не сумели их исцелить, — сказал царь. — И где были жрицы Асаф тогда? — Застонав, Рак-амн-хотеп встал на ноги. — Где были жрецы Махрака, когда чума безумия охватила Кватар? Мы шли и сражались ради вас, Небунефер. Нагаш уже почти у вашего порога, и давно пора тебе и святым отцам вступить в битву!

Старому жрецу не понравился тон царя.

— Мы открыли свои сундуки для тебя и Хекменукепа! — рявкнул он в ответ. — Мы заплатили вашим армиям чуть не вдвое!

— Держись крепче за свое проклятое золото! — заорал Рак-амн-хотеп. — Мы бы сразились с чудовищем, даже если бы это разорило нас! — Царь шагнул к старику, чувствуя, как его гнев усиливается, но вовремя спохватился. Взяв себя в руки, он сделал глубокий вдох и продолжил: — Ты шел с нами, Небунефер. Ты был у Кватара. Ты видел трупы. Десятки тысяч мертвецов… Даже если мы победим, наши города уже никогда не будут прежними. Если бы Жреческий совет был с нами на западе…

— Не все так просто, о великий, — перебил его Небунефер.

— Я слышал рассказы о битве при Зедри, — сказал Рак-амн-хотеп. — И знаю, что Нагаш осквернил Неферем, и это дало ему власть ослаблять ваши заклинания. Но во имя богов! То, что вы, жрецы, могли сделать, чтобы поддержать нас, не приближаясь к полю боя…

— Ты знаешь меньше, чем думаешь, — прошипел Небунефер и хотел сказать еще что-то, но замолчал и сурово уставился на жрецов, все еще стоявших вдоль стен. — Оставьте нас, — приказал он.

Когда они вышли, Небунефер настороженно посмотрел на Экреба, но Рак-амн-хотеп упрямо скрестил на груди руки и произнес:

— Он, как и я, заслуживает того, чтобы услышать это. А может быть, и больше, чем я.

Небунефер нахмурился, помолчал и пожал костлявыми плечами.

— Ну хорошо, — вздохнул он. — Ты знаешь, почему Неферем лишает наши заклинания силы?

Разетрийский царь подумал и ответил:

— Потому что она олицетворяет Соглашение между богами и людьми. Поэтому Сеттра много сотен лет назад и уговорил Жреческий совет позволить ему жениться на Дочери Солнца. Он хотел, чтобы Священное Соглашение скрепило его власть над всей Неехарой, и еще хотел, чтобы Жреческий совет Махрака никогда не смог обратить свое могущество против него.

— Но, — поднял Небунефер палец, — великий царь так и не понял до конца значения своей женитьбы. Дочь Солнца не олицетворяет Священное Соглашение, она — само это Соглашение во плоти.

Рак-амн-хотеп нахмурился, глядя на жреца, и спросил:

— Зачем боги это сделали?

Небунефер едва заметно улыбнулся:

— Как знак веры. Веры в то, что наши потомки будут помнить свое обещание приносить дары и поклоняться богам.

— А Нагаш объявил Соглашение своей собственностью… Боги на небесах, он узурпатор во всех смыслах этого слова!

Небунефер печально покачал головой и сказал:

— Несмотря на весь свой хваленый ум, Нагаш пока не до конца понимает, что он сделал. Если бы он пожелал, он мог бы распоряжаться силой богов в обмен на жертвоприношения и поклонение. Как ни ужасно обстоят дела, все могло быть даже хуже, если бы не самонадеянность Нагаша.

— Это мы еще посмотрим, — проворчал Рак-амн-хотеп. — Раз Неферем — само Соглашение, она является проводником могущества богов.

Старый жрец кивнул.

— Наши подношения больше не доходят до богов, и они больше не благословляют нас своими дарами, — признался он. — Нагаш перекрыл источник нашего могущества, о великий. Мы до сих пор ничего не сделали, потому что не могли.

Рука царя метнулась к горлу.

— Но то, что сейчас сделали жрицы… — начал он.

Небунефер вздохнул.

— Пожизненное поклонение богам изменяет нас. Наши души впитывают божественную силу. И это все, что у нас осталось. — Он кивнул на дверь. — Те четыре жрицы отдали часть своих душ, чтобы ты мог снова подняться на ноги.

— О великие боги, — прошептал Рак-амн-хотеп. — Как же нам остановить это чудовище? Мы должны остановить его у Врат Заката!

— Мы не можем здесь остановить Нагаша, — сказал Небунефер. — Врата плохо укреплены, а твое войско и так сильно пострадало.

— Зато храбрости моим людям не занимать! — прорычал разетрийский царь. — Особенно сейчас, когда зверь дышит у них на пороге.

Небунефер хмыкнул.

— После всего, что совершили твои воины, никто не посмеет сомневаться в их храбрости, — сказал он. — Но если они останутся здесь, то к рассвету будут уничтожены. Спроси своего полководца, если не веришь мне.

Царь посмотрел на Экреба. Тот нахмурился, но неохотно кивнул.

— Он прав, о великий. Стена недостаточно высока, чтобы сдержать врага. Твои люди будут сражаться, если ты прикажешь, но долго они не продержатся.

— И что же нам в таком случае делать? — спросил Рак-амн-хотеп у жреца.

— Уходить, — ответил Небунефер. — Возвращайтесь к себе в города и восстанавливайте армию.

— А как же Нагаш?

— Нагаш намерен завоевать Махрак, — сказал старый жрец. — Он долгие годы мечтал нас унизить, и теперь у него есть такая возможность. — Он посмотрел в лицо царю. — Ты прав, о великий. Настало время и нам уплатить свою десятину крови. Мы будем сражаться с Нагашем у Города Надежды до тех пор, пока вы с Хекменукепом не вернетесь и не прорвете блокаду.

— На это могут потребоваться годы, Небунефер, — отозвался царь. — Ты только что сам сказал, что Жреческий совет бессилен.

На лице Небунефера снова мелькнула слабая улыбка.

— Я не употреблял слово «бессилен», о великий. У нас еще есть ушебти, и город защищен чарами, которые даже Нагашу не так-то легко разрушить. Не бойся. Мы продержимся столько, сколько нужно.

Рак-амн-хотеп начал расхаживать по тускло освещенной комнате. Колени еще дрожали, но, узнав, что пришлось сделать, чтобы вернуть ему подвижность, он хотел пользоваться этим в полной мере.

— А Ламия? — спросил он. — Эти развратники вообще ничего не сделали даже тогда, когда Нагаш завладел дочерью их царя и убил ее сына! Сколько же еще они будут сидеть в сторонке и смотреть, как пылает Неехара?

— Мы много раз отправляли посланников в Ламию, — сказал Небунефер. — Но до тех пор, пока Неферем привязана к Узурпатору, они ничего не будут предпринимать.

Царь горестно хмыкнул.

— По мне, так это и есть самая главная причина, чтобы действовать. — Он посмотрел на Экреба. — Который час?

— Час до полудня, о великий.

Рак-амн-хотеп вздохнул. Еще столько всего нужно сделать, а времени так мало!

— Войско должно выступить отсюда к середине дня, — сказал он полководцу.

Экреб даже сумел усмехнуться.

— Опять долгий поход, — сказал он. — Люди скоро начнут сожалеть о том, что молились о твоем скором исцелении.

— Несомненно, — согласился царь. — Но по крайней мере на этот раз они пойдут домой. — Он повернулся к Небунеферу. — Любые припасы, какие вы можете дать нам…

— Они уже на пути сюда, — перебил его жрец. — Можете взять и повозки тоже. Мы надеемся, что вы вернете их в должное время.

Царь кивнул Экребу. Тот поклонился и торопливо вышел. Несколько мгновений спустя стало слышно, как он резким голосом отдает приказы командирам, ждавшим в большой комнате.

Небунефер низко поклонился Рак-амн-хотепу.

— С твоего позволения, о великий, я должен идти, — сказал он. — В Махраке нужно многое сделать до появления армии Узурпатора.

Царь кивнул, но лицо его оставалось угрюмым.

— Не стану говорить за Ливару, но я и мой народ вас не оставим. Правда, не могу точно сказать, когда мы придем. Возможно, вам предстоит держаться очень долго.

Небунефер улыбнулся и ответил:

— С помощью богов возможно все. До встречи, Рак-амн-хотеп. Или в этой жизни, или в следующей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Вечный Царь

Кхемри, Живой Город, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Вечерний ветер, задувающий в открытый проход Двора Сеттры, резко пах гарью. Издали доносились слабые крики и вопли. Кхемри, Живой Город, был объят огнем.

— Объяснитесь! — приказал Нагаш своим бессмертным. Его холодный голос отдавался гулким эхом. — В купеческом квартале третью ночь подряд беспорядки.

Одетые в черное аристократы, всего сто человек, беспокойно бродили по темному двору и тревожно переглядывались. Наконец вперед шагнул Раамкет, решившись ответить.

— Все время одно и то же, — буркнул он. — «Урожай плох. Торговля страдает». Они, как стадо овец, собираются на рынках и блеют одно и то же. А как только стемнеет, наглеют и начинают доставлять неприятности. — Он пожал плечами. — Мы убиваем зачинщиков, когда их ловим, но похоже, что до остальных ничего не доходит.

— Так, может быть, вы слишком с ними церемонитесь? — рявкнул царь. Он нагнулся вперед и вперился гневным взглядом в Раамкета. — Пошли своих людей в квартал, и пусть они убьют всех мужчин, женщин и детей, которых найдут. Нет, лучше посадят их на кол у городских стен, чтобы каждая женщина, что явится за водой, могла насладиться их воплями. Порядок должен быть восстановлен! Ты понял? Убей столько, сколько нужно, чтобы положить конец беспорядкам!

Архан Черный стоял справа от Нагаша, рядом с возвышением. Он сделал большой глоток из своего кубка и уставился в него.

— Убийство стольких людей приведет к обратному результату, — мрачно произнес он. — У нас и так мало рабочих, не говоря уж о городской страже или армии.

Замечание визиря прозвучало в пустоте Двора Сеттры. В зале, когда-то забитом до отказа подобострастными придворными и интриганами-послами, теперь оставались только царь и его бессмертные, да еще кучка рабов и молчаливая царица. Так или иначе, но Черная пирамида поглотила всех.

Это был тяжкий труд, превзошедший все худшие опасения царя. Только на добычу и перевозку мрамора потребовались десятки тысяч рабочих и опытных камнерезов, чтобы правильно отобрать и обтесать массивные черные плиты. Несчастные случаи и ошибки тоже сказывались: то рвался трос, то уставшие рабочие становились невнимательными, и люди в страшных муках погибали под тоннами черного мрамора. За первые десять лет Нагаш потерял половину рабов, вывезенных из Зандри.

И все же работы продолжались. Если темп замедлялся, Нагаш приказывал десятникам трудиться по ночам. Городская стража постоянно присылала в невольничьи лагеря, расположенные за некрополем, игроков, пьяниц и воров в попытке возместить потери. Когда преступники закончились, они отправляли туда любого человека, пойманного на улице после наступления темноты. Большие города тоже продолжали присылать в Кхемри ежемесячную десятину, покупая мир с Узурпатором ценой постоянного притока крови и денег.

И все равно рабочих рук не хватало. Строительство с каждым годом все сильнее отставало от плана, и никто в Кхемри не верил, что оно закончится при жизни Нагаша. Но годы шли, а царь Живого Города не проявлял никаких признаков старения, и его избранные вассалы тоже — их могущество и богатство только возрастали с каждым десятилетием. При дворе пошли шепотки — может, Нагаш и вправду раскрыл глубочайшую тайну погребального культа? Может, он получил благословение богов на то, чтобы править Неехарой и вести ее к новому золотому веку?

Во время больших приемов рядом с Нагашем стала появляться Неферем. Она сидела на меньшем троне, выполняя обязанности царицы, и сплетни становились все мрачнее.

Годы шли, количество смертей возрастало, и срок ежегодной общественной повинности для жителей Кхемри увеличился с месяца до шести, а потом и до восьми. Поля за городом зарастали бурьяном из-за недостатка крестьян, а Кхемри стал тратить золото для покупки зерна на севере. Торговля страдала от нехватки ремесленников и мастеровых, а цены росли. Перспектива такого золотого века не казалась привлекательной.

Ламия первой из больших городов отозвала своих послов и отказалась платить ежемесячную десятину. Остальные последовали ее примеру: Ливара, затем Разетра, Кватар и Ка-Сабар. Они подсчитали, что Кхемри не хватит населения, чтобы собрать достойное войско и силой заставить выполнять свои требования, и не ошиблись. Царь поклялся, что работы на пирамиде будут продолжаться, несмотря ни на что. Нагаш еще раз изменил закон об общественной повинности, и теперь каждый отец и старший сын в городе, будь он благородного происхождения или простолюдин, должен был работать на строительстве постоянно до тех пор, пока пирамида не будет закончена.

Двор быстро опустел. Несколько знатных семейств попытались вообще сбежать из города, надеясь укрыться на востоке. Нагаш приказал послать за ними отряд кавалеристов, пообещав по сто золотых монет за каждого пойманного беглеца. Это была своего рода азартная игра, потому что никто не знал, последуют ли кавалеристы приказу, оказавшись за пределами Кхемри, а отправить с ними бессмертных Нагаш не мог: за то, что его избранные вассалы перестали стареть и обрели могущество, недоступное смертным, им приходилось платить высокую цену. Свет солнца Неехары сжигал их кожу, как огонь, и лишал силы, вынуждая днем искать убежища в самых глубоких подвалах или склепах. Царь долгие десятилетия бился над этой задачей, но так и не нашел решения. Казалось, словно сам Птра восстает против воли Нагаша, бичуя его и бессмертных огнем.

— Жрецы, — мрачно пробормотал Нагаш. — Это все они виноваты.

Он знал, что это правда. Жрецы были освобождены от общественной повинности и проводили дни, прячась в храмах и придумывая способы уничтожить его. Они то и дело спрашивали про Сухета, и Нагаш подозревал, что у них во дворце есть шпионы, которые ищут сына царицы.

Архан беспокойно пошевелился.

— Ты, конечно, прав, хозяин, но что мы можем поделать? Напасть на них все равно что напасть на Махрак. Если мы это сделаем, против нас поднимется вся страна.

Нагаш рассеянно кивнул и перевел взгляд на Неферем. Царица сидела на троне, выпрямив спину, и будто не слышала, о чем они говорят. Ему подумалось: может, она в сговоре со жрецами?

Давать Неферем эликсир было необходимо. Нагаш твердо решил, что будет обладать ее красотой, даже если потребуется тысяча лет, чтобы сломить царицу. Он видел, как эликсир действует на волю его вассалов, — они не в силах устоять перед искушающей тягой, и надеялся, что и царица ему поддастся. Но хотя Неферем стала более покладистой, воля ее не дрогнула.

Правда, она прекратила изводить его вопросами о сыне.

Царь подозревал, что все дело было в этом двуличном жреце Небунефере. Нагаш не сомневался, что это шпион, подосланный Махраком. Он мог свободно входить во дворец и выходить из него, когда сам царь и его бессмертные отсыпались. С этим человеком нужно что-то сделать, решил Нагаш, и как можно скорее. А Махрак потом пусть протестует, сколько влезет.

Тут в открытом проеме двора мелькнула чья-то тень. Бессмертные мгновенно насторожились, руки потянулись к мечам. Нагаш нахмурился. Когда в последний раз на больших приемах появлялись горожане? Двадцать лет назад? Или больше?

— Входи! — приказал царь. Его голос резко прозвучал в тишине. — Что ты хочешь сказать?

После нескольких секунд колебаний в дверном проеме появилась одинокая фигура. Человек приближался к возвышению медленными, неуверенными шагами. Его силуэт четко вырисовывался в лунном свете. Нагаш сразу увидел, что это старик, согнутый и почти уничтоженный годами. Когда тот прошел три четверти пути по длинному гулкому двору, царь узнал его и ощутил прилив гнева.

— Сумеш? Почему ты не возле пирамиды? Что случилось?

Бессмертные зашевелились, когда последний зодчий пирамиды, болезненно шаркая, приблизился к царю. Сумеш выглядел изможденным, а тело его тряслось от старости. Скрюченные пальцы дрожали, а плечи ссутулились.

Сумеш ответил не сразу. Зодчий дошел до основания возвышения, осторожно опустился на колени и обратил лицо к царю.

— О великий, — произнес он дрожащим голосом. — Для меня честь сообщить тебе, что час назад был положен на место последний камень. Черная пирамида построена.

Нагаш несколько мгновений не мог поверить своим ушам. Затем его темные глаза зажглись торжеством.

— Ты превосходно потрудился, зодчий, — сказал он. — Я твой должник и заверяю тебя — ты будешь достойно вознагражден.

Едва последнее слово сорвалось с его уст, Архан подошел к Сумешу со спины и перерезал ему горло от уха до уха. Бессмертные голодно заурчали, увидев, как кровь старика хлынула на мраморные ступени, а труп рухнул на камень лицом вниз. Нагаш посмотрел на алую лужу у своих ног и улыбнулся.

— Похоже, решение нашлось само, — сказал он.

Царь тут же отдал новые распоряжения. Рабов вернули обратно в лагеря и выдали им по дополнительной порции еды и вина. Архана, Раамкета и остальных бессмертных отправили на улицы города подавлять мятеж любыми средствами. Оставив царицу на попечение Газида, Нагаш призвал Кефру, и тот повел его по горящим улицам к некрополю, где ждала пирамида.

Они увидели пирамиду за несколько миль. Она возвышалась над мелкими усыпальницами и словно поглощала лунный свет. Черная пирамида была чернее ночи, ее края на фоне ночного неба казались острыми, как кинжалы. Время от времени по ее отполированной поверхности ползли дуги бледных молний, и толчки невидимой силы омывали кожу Нагаша.

Пирамида притягивала и поглощала темную магию и за двести лет так пропиталась духами десятков тысяч рабов, что энергия пронизывала ее блестящие камни. И вся эта мощь предназначалась для одной-единственной цели: проведения ритуала, не сравнимого ни с чем, что уже совершил Нагаш.

Паланкин пересек широкую площадь, вымощенную плотно прилегающими мраморными плитами, и остановился перед ничем не украшенным проемом в основании пирамиды. Это был всего лишь квадратный проход в стене грандиозного сооружения, достаточно широкий, чтобы в него могли одновременно войти два человека. Нагаш и Кефру вошли в проем, и их поглотила тьма.

Царь повел рукой, и коридор осветился бледно-зеленым мрачным светом, сочившимся из самих камней. На полу, стенах и потолке коридора были выгравированы тысячи замысловатых иероглифов, с особым тщанием размещенных в нужных местах искусными каменщиками. Шагая по идущему вверх коридору, Нагаш проводил пальцами по этим символам, наслаждаясь чудовищным могуществом, заключенным в пирамиде.

— Да, — прошептал он. — Все завершено. Я чувствую, как энергия нарастает.

Кефру шел шагах в шести за ним. На его лице застыл ужас.

— Сумеш превзошел самого себя, — негромко произнес он. — Закончил на несколько месяцев раньше срока.

— Верно, — ответил Нагаш и хмыкнул. Сила, пронзающая его, была намного слаще и крепче, чем вино, и он упивался ею.

Нагаш вел Кефру вверх сквозь перламутровый свет, по извилистым лабиринтам коридоров и по большим пустым помещениям, пульсирующим некромантической энергией. И хозяин, и слуга ориентировались в лабиринте с привычной легкостью. Нагаш перенес в пирамиду все свои колдовские изыскания пять лет назад, когда рабочие бригады приступили к строительству верхней части сооружения, а потом и вовсе переселился в нее. Рабочие отлично знали о том, что пирамида буквально напичкана смертельными ловушками, и не совались дальше ее незаконченных участков.

Наконец царь дошел до самого сердца грандиозной пирамиды, ритуальной комнаты — огромного восьмиугольного зала, с наклонными стенами, образующими многогранный купол над сложным ритуальным кругом диаметром около пятнадцати шагов, который был вырезан прямо в мраморном полу и инкрустирован крошкой оникса и серебром. Тысячи замысловатых иероглифов были высечены на блестящих стенах, каждый выполнен с особым тщанием, чтобы фокусировать энергию смерти, поглощенную пирамидой, и передавать ее в ритуальный круг. Нагаш немного постоял в дверном проеме, изучая взаимодействие энергий, льющихся вдоль стен и пола, затем с мрачным удовлетворением кивнул.

— Безупречно, — сказал он с усмешкой шакала, благоговейно пересек комнату и встал в самом центре круга. — Иди в святилище и принеси мои книги, — приказал он слуге. — Сделать нужно еще очень много, а до рассвета совсем мало времени.

Кефру все стоял на пороге с обеспокоенным лицом.

— Какой ритуал, хозяин? — спросил он тусклым голосом.

— Тот, что возвестит новую эпоху, — ответил царь, опьяненный силой. — Фальшивые боги должны исчезнуть, уступив место истинному владыке человечества.

Стоя к Кефру спиной, Нагаш не увидел выражения ужаса, отразившегося на изможденном лице слуги.

— Ты… ты не можешь думать о том, чтобы убить богов, хозяин. Это невозможно.

Сказав это, Кефру сжался в комок, ожидая вспышки гнева, но оказалось, что Нагаш в благодушном настроении.

— Убить их? Нет. Во всяком случае, не сейчас, — спокойно ответил он. — Сначала мы должны лишить их силы, похищенной у людей. Когда жрецы Неехары умрут, храмы опустеют, и боги больше не будут получать поклонения, которое их питает.

Кефру в ужасе произнес:

— Но это же нарушит Соглашение! А без него земля погибнет!

Нагаш повернулся к слуге.

— После стольких лет ты так и не понимаешь? — спросил он, словно разговаривал с ребенком. — Жизнь и смерть перестанут иметь значение, когда я сделаюсь владыкой Неехары. Больше никто не будет бояться голода или болезней. Подумай об этом! Моя империя станет вечной, и однажды в нее войдет весь мир!

Кефру потрясенно смотрел на хозяина, и через минуту торжествующая улыбка сошла с лица Нагаша.

— Иди, — холодно приказал он. — Час мертвых давно прошел, а мне еще нужно подготовиться.

Царь несколько часов работал в ритуальной комнате, выстраивая основу для заклинания. Кефру был на подхвате, делая пометки и доставляя колдовские порошки и краски из святилища, расположенного несколькими уровнями ниже. Его лицо, освещенное мерцающей энергией, окружавшей хозяина, было задумчивым и озабоченным.

И когда над далекими горами забрезжила заря, Нагаш сделал передышку.

— Почти все, — сказал он. — Завтра в полночь заклинание будет готово.

Когда взошло солнце, Нагаш вышел из ритуальной комнаты и по извилистым коридорам спустился на уровень ниже, в свою усыпальницу. Многие бессмертные по приказу царя поселились в нижних уровнях пирамиды и сейчас наверняка уже отдыхали в каменных саркофагах.

Усыпальница представляла собой пирамиду в миниатюре, с четырьмя косыми стенами. На стенах были вырезаны символы, украшенные истолченными в порошок драгоценными камнями, которые усиливали их могущество. Когда Нагаш вошел в комнату, они засветились.

В центре комнаты стояло низкое каменное возвышение, а на нем — мраморный саркофаг, сделанный специально для царя. Когда Нагаш подошел к возвышению, Кефру кинулся вперед, подошел к саркофагу и взялся за каменную крышку. С нечеловеческой силой он поднял ее плавным заученным движением и отодвинул в сторону. Внутри каменного гроба лежали надушенные подушки и пучки ароматных трав. Нагаш забрался в гроб и лег. Мраморное убежище проводило энергию пирамиды и помогало освежить мозг и тело, пока он находился в своего рода каталептическом трансе. Как только царь устроился, Кефру снова поднял крышку и приготовился положить ее на место, но в последний миг замялся. Нагаш нетерпеливо посмотрел на слугу.

— Что еще? — рявкнул он. — Я вижу в твоих глазах вопрос. Выкладывай.

— Я… — начал Кефру. — Я прошу тебя изменить решение, хозяин. Твоя пирамида достроена, но Кхемри окончательно пришел в упадок. Если ты нападешь на жрецов, пути назад не будет.

Лицо царя окаменело, превратившись в маску ярости.

— Когда сила окажется в моем распоряжении, я смогу взять тысячу человек и победить любой город в Неехаре. Они не будут уставать, не будут бояться, не будут знать нерешительности и никогда не умрут. Ты болван, Кефру. Тебе не хватает силы воли противостоять жребию и выбрать судьбу самостоятельно.

Кефру опустил взгляд на царя, и его лицо сделалось бесстрастным.

— Вероятно, ты прав, хозяин, — произнес он и задвинул каменную крышку на место. — Хорошего сна.

Нагаша разбудил странный скребущий звук над головой. Сначала он не понял, что именно слышит, потому что был полностью погружен в опьяняющие грезы о мести и завоеваниях. Может, ему почудилось? Или звук родился из сновидений о пылающих городах и равнинах, усеянных белыми костями?

Тут царю на грудь посыпались камешки, и он понял, что это не сон, а гораздо хуже. Кто-то сверлил дыру в его саркофаге.

Послышался металлический скрежет — из дырки вытаскивали инструмент. Мысли путались; Нагаш пытался понять, что происходит, и тут что-то холодное потекло ему на грудь. Масло для ламп, сообразил он, цепенея от ужаса. Кто-то хотел заживо сжечь его в гробу. Зарычав, Нагаш попытался отодвинуть тяжелую крышку, но она не поддавалась. Внезапно раздались громкие крики, масло перестало течь. Значит, сейчас через дырку посыплются раскаленные угли.

Пылая бешенством, Нагаш уперся ладонями в крышку саркофага и проревел яростное заклинание. Сила пирамиды потоком хлынула в него, и каменная крышка с грохотом взорвалась, вспыхнув жаром.

Взрыв в замкнутом пространстве оглушил и ослепил царя. Его пронзила мучительная боль, пронесся порыв воздуха, и зашипело пламя. Загорелось масло, которым пропиталась его одежда. Нагаш пронзительно закричал от боли и гнева, вдохнув огонь, уже протянувший жаркие красные когти к его легким.

Оглушенный и ослепленный, Нагаш мог сделать только одно — снова воззвать к могуществу пирамиды. Из саркофага вырвался ледяной ветер, потушил пламя и сорвал с царя пропитанные маслом одежды. Он прохрипел еще одно заклинание и вылетел из гроба, как летучая мышь, широко раскинув руки.

В комнате раздавались крики, какие-то приказы, проклятия и ругательства. Нагаш сильно ударился о потолок и попытался вернуть себе зрение. Сила закипела в глазных орбитах, причинив новую боль, но цветные пятна перед глазами исчезли.

По всей царской усыпальнице лежали дымящиеся трупы, тела были разодраны на куски осколками взорвавшейся каменной крышки. Четверо оставшихся как раз вбегали в комнату, вскинув руки, словно хотели заставить царя отречься. Нагаш сразу почувствовал их могущество и узнал одеяния. Жрецы!

Один из них, юный жрец Птра, выкрикнул короткое заклинание. Вспышка золотистого света — и из открытых ладоней жреца вырвался столб пламени.

Выругавшись, Нагаш метнулся вправо, споткнулся, но успел прохрипеть заклинание отмены. Святое пламя ударило в потолок, обожгло ему лицо и руки и потухло. Не колеблясь ни мгновения, Нагаш вскинул вверх руку, и из его пальцев вырвались черные стрелы. Они пронзили юного жреца, попав в правую руку, грудь и шею. Жрец рухнул и начал корчиться, захлебываясь кровью.

Громкий голос прокричал заклинание, и Нагаш почувствовал, как задрожал воздух в комнате. Каменные обломки на полу вздрогнули и полетели прямо в него. Царь снова воспользовался своей силой, пронесся через комнату и тем избежал смертельного удара. Несколько осколков вонзилось ему в ногу, но основной поток прошел мимо.

Уцелевшие жрецы сосредоточились на царе. Поддерживающий его ветер перестал подчиняться, словно перехваченный волей другого человека. Это застало Нагаша врасплох, он рухнул на пол как раз тогда, когда вспышка пламени разорвала воздух в том месте, где он только что был. Нагаш больно ударился боком. Жрецы гневно кричали друг на друга, пытаясь скоординировать действия.

Лежа на полу, Нагаш оказался частично прикрытым дымящимися остатками саркофага. Он заметил ноги одного из нападающих и выкрикнул злобное заклинание. Пол под жрецом мгновенно превратился в яму, полную тьмы, и, успев издать единственный полный ужаса крик, тот исчез.

Царь слышал испуганные голоса двух оставшихся в живых жрецов по другую сторону саркофага. Они шепотом пытались решить, что делать дальше. Нагаш быстро отполз в сторону и огляделся, высматривая хоть что-нибудь, что можно было бы обратить против жрецов. Взгляд его упал на три трупа слева. Неожиданно он вспомнил последний разговор с Кефру всего несколько часов назад. Поддавшись порыву, Нагаш протянул руку к мертвецам и начал импровизировать.

Сила пирамиды хлынула через пальцы к трупам. Какое-то время ничего не происходило, но вдруг один из мертвецов пошевелился. Медленно, неуклюже труп перекатился на живот и попытался встать на ноги.

С другой стороны саркофага зашептались еще более взволнованно и внезапно замолчали. Нагаш собрался с силами и пристально уставился на труп. Тот неуверенно поднялся, покачнулся, жрецы заметили его и атаковали. Порыв ветра подхватил мертвеца, вознес его над саркофагом, столб пламени пронзил его грудь, и труп запылал.

Жрецы торжествующе закричали. Нагаш медленно поднялся с другой стороны саркофага и метнул в жрецов целый залп некромантических стрел.

Оба замертво рухнули на пол. Нагаш быстро кинулся к выходу. Теперь, когда упоение битвой отпустило, ужасная боль была готова захлестнуть его. Проклиная все на свете, он снова обратился к силе пирамиды, успокаивая боль и пытаясь залечить раны.

За дверью кто-то стоял. Нагаш, зашипев, вскинул вверх правую руку.

— Это я, хозяин, — сказал Кефру. Слуга вошел в комнату, потрясенно оглядываясь. — Я… я пытался предупредить тебя, — запинаясь, выдавил он. — Но они меня опередили.

— Да уж, — проворчал царь.

Голос, вырываясь из опаленного огнем горла, звучал ужасно. Кефру остолбенел, увидев обожженное тело царя.

— Ты ранен, — дрожащим голосом произнес он. — Пожалуйста, позволь мне заняться твоим горлом.

Он подошел ближе и робко прикоснулся к обожженному горлу царя кончиками пальцев. И в этот же миг правой рукой вонзил острый как игла кинжал прямо в грудь Нагаша.

Оба замерли. Кефру рычал, пытаясь воткнуть кинжал глубже, но Нагаш схватил его за запястье. Острие кинжала вошло всего на дюйм.

— Ты что думал, я не догадаюсь?! — воскликнул Нагаш. — Как еще жрецы могли попасть в мою комнату?

По лицу Кефру скользнул страх, сменившийся суровым выражением, едва он понял, что придется подчиниться неизбежному.

— Ты зашел слишком далеко! — рявкнул слуга. — Ты был самым могущественным жрецом в Кхемри! Ты мог прожить богатую беззаботную жизнь! А вместо этого отказался от всего ради… ради этого кошмара! Это отвратительно! — кричал он. — Разве ты сам не видишь, во что превратился? Ты чудовище!

Кефру навалился на кинжал из последних сил, пытаясь завершить начатое, но оружие не продвинулось ни на волос.

Нагаш выдернул его левой рукой и приставил к груди Кефру.

— Не чудовище, — ответил он. — Бог. Живой бог. Я владыка жизни и смерти, Кефру. Увы, тебе так и не хватило веры, чтобы принять меня. Но теперь я тебе докажу.

Царь сжал левую руку и призвал силу пирамиды. Кефру застыл, глаза его широко распахнулись, рот раскрылся в безмолвном крике. Нагаш стал читать заклинание, выделяя каждое слово и сосредоточив всю волю. Тело слуги начало конвульсивно содрогаться.

Нагаш убрал левую руку от груди Кефру, потянув за собой светящуюся нить энергии. Царь не отводил глаз от Кефру, вытягивая из тела слуги душу. Украденная молодость Кефру вылетела вместе с душой, а тело съежилось и разложилось на глазах у Нагаша, и когда все закончилось, из правого кулака колдуна вытекла всего лишь тонкая струйка праха. Призрак Кефру парил перед царем, стеная от страха и боли.

— Теперь ты будешь служить мне вечно, — сказал Нагаш духу. — Ты привязан ко мне, и моя судьба теперь и твоя судьба.

Колдун повернулся и увидел Архана и других бессмертных. Все они, слабые, ничего не понимающие, только что поднятые из своих гробов, толпились у входа в усыпальницу.

— Что случилось? — выдохнул Архан.

Нагаш холодно смерил своих людей взглядом.

— Нас предали, — ответил он.

Пылая ледяной яростью, Нагаш поднимался по извилистым коридорам вверх, в ритуальную комнату пирамиды. Он быстро соображал, представляя себе картину того, что намеревались сделать враги. Предательство Кефру не могло быть случайным. Он, конечно, обратился к жрецам и предложил провести их в усыпальницу, но Нагаш не сомневался, что у жрецов имелись собственные, более грандиозные планы. Возможно, они прямо сейчас находятся во дворце, ищут Неферем и убеждают ее взять в свои руки управление городом.

Враги действовали без подготовки, наверняка удивленные досрочным завершением строительства пирамиды. Будь у них чуть больше времени, чтобы все спланировать и собрать нужные средства, жрецы могли бы одержать победу. Но они проиграли, и теперь их участь решена.

Царь торопливо вошел в ритуальную комнату и сосредоточился. Все необходимое на месте. Нужно просто произнести заклинание, и эпохе богов и жрецов придет ужасный конец.

Когда Нагаш начал читать заклинание, в Черной пирамиде стала собираться сила. Каждый раб, умерший за время строительства, всего более шестидесяти тысяч душ, был включен царским гневом в единственное ужасное заклинание.

Небо над пирамидой заколыхалось и потемнело. Черные тучи закипели, освещаемые дикими вспышками молний. Плотность и мощь этой сверхъестественной грозы все усиливались, и тьма растекалась над некрополем Кхемри. Там, куда она падала, мертвецы начинали беспокойно ворочаться в своих могилах.

Энергия набирала силу больше получаса, и наконец стало казаться, что небо сейчас расколется под ее жуткой тяжестью. И тогда со страшнымпронзительным воплем разразилась неудержимая гроза, и по черному небу пошла рябь.

Тень ярости Нагаша растеклась по всей Неехаре за какие-то несколько минут. Тьма упала на большие города, и каждый жрец и послушник, кого она коснулась, мучительно умер в тот же миг. Только те, кто оказался укрытым за каменными стенами, сумели пережить удар некроманта.

Нагаш сразу понял, что ритуал удался только частично. Он действовал слишком быстро и плохо сосредоточился — мешали гнев и жажда мести. Тысячи умерли, но этого было недостаточно.

Запас некромантической силы в храме таял, но его хватало для еще одного заклинания. Нагаш произнес слова силы. Облако тьмы и пыли потянулось из некрополя и накрыло Кхемри, укутав Живой Город покровом искусственной ночи.

Царь повернулся к бессмертным. Раамкету он сказал:

— Возьми две трети избранных и утопи храмы в крови! Убей каждого жреца и жрицу, которых найдешь!

Архану, Шепсу-хуру и остальным Нагаш велел:

— Идите за мной.

Дюжины тел в мантиях усеяли площадь перед царским дворцом. Нагаш вел двадцать пять своих избранных прямо к Двору Сеттры, где и нашел царицу и верховных жрецов города. Те пререкались, как дети, у каждого имелось собственное представление о том, что делать дальше. Лица почти у всех были мертвенно-бледными; после того как город окутала тьма, они едва не впали в панику.

Взгляды Нагаша и Неферем встретились через большой сумрачный двор. На лице царицы вспыхнуло выражение откровенной ненависти, а жрецы обернулись к царю, глядя на него с гневом и страхом.

— Убейте их, — приказал Нагаш своим людям. — Всех, кроме Неферем. Она принадлежит мне.

Бессмертные не колебались. Выдернув из ножен мечи и кинжалы, они помчались через двор. Верховные жрецы все разом заговорили, начали вскидывать руки и произносить заклинания, но Нагаш был к этому готов. По мраморным плитам побежали тени, вырвавшись из темноты за высокими колоннами, расположенными по обеим сторонам центрального прохода. Тени набрасывались на жрецов, как стервятники, и лишали их воли, как в свое время Тхутепа.

Но верховные жрецы Живого Города были сделаны из более прочного материала, чем покойный брат Нагаша. Амамурти, верховный жрец Птра, отбросил от себя тень и метнул по залу огненное копье. Оно ударило Шепсу-хура в грудь, и тот мгновенно запылал. Бессмертный, охваченный паникой и болью, заорал, кожа его таяла, как жир на плите. Он пошатнулся, отчаянно хватаясь за лицо и грудь, сделал усилие и побежал дальше, сокращая расстояние между собой и ранившим его человеком.

Другой бессмертный рухнул на пол — в него метнули пригоршню камней. Ветер сбивал бессмертных с ног. Архан увидел верховного жреца Пхакта и остановил заклинание, швырнув в того кинжал. Жрец упал на колени, вцепившись в клинок, проткнувший ему горло.

Прежде чем иерофанты успели подготовить новую волну заклинаний, бессмертные напали на них. Мелькали мечи, и людей рубили на куски. Верховный жрец Джафа встретил атакующего прямым ударом, разрубив бессмертного мечом, но другой вонзил кинжал ему в глаз. Архан дотянулся до упавшего верховного жреца Пхакта и добил его.

Нагаш размашистым шагом шел по проходу вслед за воинами, читая новое заклинание. Жрецы падали, он вытягивал жизненную сущность из их тел и привязывал к себе, как сделал с Кефру. Один за другим стонущие призраки взмывали в воздух, подплывали к царю и образовывали вокруг него свиту.

Следующими пали верховные жрицы Асаф и Баст. Им отрубили головы, когда они спина к спине пытались сражаться против бессмертных. Затем настал черед верховного жреца Тахота, причем он молил о милосердии, когда Архан перерезал ему глотку. Остальные отступили, забравшись на возвышение и образовав преграду между царицей и людьми Нагаша. Верховному жрецу Сокта в ногу вонзился кинжал, и он скатился со ступенек. Бессмертный прыгнул на него, как пустынный лев, и впился зубами в лицо.

Остались только Амамурти и верховный жрец Гехеба. Верховный жрец бога земли уже истекал кровью, получив не меньше полудюжины ран, но продолжал отражать нападение, свирепо размахивая окровавленным молотом. Один бессмертный набрался смелости и попытался ударить иерофанта мечом по коленям. Тот размозжил его голову ударом молота, но при этом утратил бдительность. Архан только и ждал бреши в обороне. Стремительно, как гадюка, он прыгнул вперед, опустил свой сверкающий хопеш, и молот иерофанта вместе с рукой запрыгал по каменным ступеням.

Верховный жрец Птра выкрикнул имя своего бога и метнул шипящее пламя вниз по ступенькам на наступающих бессмертных. Оно охватило троих, превращая их в кучи почерневших костей и пузырящейся плоти. Но прежде, чем Амамурти успел произнести еще одно заклинание, в него вонзились сразу три кинжала, один из которых проткнул сердце. Верховный жрец медленно опустился на возвышение рядом с замершей Неферем. Из его открывшегося рта и глаз вытекала жизненная сила.

Нагаш неторопливо прошел вперед, взмахом руки потушил пламя, в котором обугливалось тело Шепсу-хура, поднялся по ступенькам и оказался лицом к лицу с царицей. Только сейчас он заметил перепуганного до смерти Газида, скорчившегося в тени трона Сеттры. Взгляд царя вернулся к Неферем. Дочь Солнца трясло от ярости, она пыталась разорвать путы, которыми Нагаш ее удерживал. Может, раньше ей и удалось бы это, но несколько десятков лет, в течение которых она пила эликсир Нагаша, ослабили ее волю.

— Где эта змея Небунефер? — прорычал царь. — Я знаю, это он участвовал в этом предательстве.

— Его здесь нет, — дерзко ответила царица. — Я отослала его на случай, если жрецам не удастся убить тебя. — Она попыталась шевельнуться, хотела накинуться на царя с кулаками, но воля Нагаша крепко удерживала ее. — Что бы тут ни случилось, он все равно выживет и поднимет против тебя все большие города!

— Ты осмеливаешься сопротивляться мне, законному царю? — взревел Нагаш.

— Ты убил моего сына! — прошипела Неферем сквозь стиснутые зубы. В ее голосе сквозила ненависть. — Кефру мне все рассказал.

— А он сказал тебе, что час спустя ты пила кровь Сухета? — отозвался Нагаш. — Своей вечной молодостью ты обязана убийству.

Из глаз Неферем потекли слезы, но выражение ненависти на лице не исчезло.

— Убей меня, и покончим на этом, — прошипела она. — Теперь ничто не имеет значения. Ты пролил кровь святых людей, Нагаш. Боги уничтожат тебя куда лучше, чем я.

— Думаешь, это ужасно? — осведомился Нагаш, показав на груду искалеченных, окровавленных трупов. Призраки вокруг него зашевелились, жалобно воя. — Это только прелюдия, моя глупая маленькая царица. Я еще и не начинал сеять семена смерти. А когда завершу, Махрак будет лежать в руинах, а со старыми богами будет покончено навеки. А ты останешься рядом со мной и будешь любоваться тем, как я это делаю.

Левая рука Нагаша метнулась вперед, и пальцы сомкнулись на горле Неферем.

— С той минуты, как я тебя увидел, я понял, что должен обладать тобой, — проговорил он. — И наконец это время пришло.

Неферем хотела что-то сказать, но вдруг тело ее словно окаменело — Нагаш начал читать заклинание. Сила хлынула сквозь тело царицы и выплеснулась из глаз и рта потоком мерцающего зеленого света. Ее жизненная сила уходила из нее, перетекая к Нагашу медленным неумолимым потоком. Слабый страдальческий крик сорвался с уст царицы: крик муки и боли.

Неферем задымилась, плоть ее усохла, кожа обвисла и сморщилась. Поток энергии, исходившей от ее тела, уменьшился. Плечи царицы опустились, голова на ставшей похожей на скелет шее поникла, но каким-то образом Неферем все еще была жива.

Нагаш вытягивал из нее жизнь столько, сколько мог. За какую-то минуту Дочь Солнца превратилась в чудовище, но тело ее не умерло, потому что его поддерживали узы Священного Соглашения. Иссохшие ноги подогнулись, Неферем с трудом опустилась на возвышение рядом с троном Сеттры.

Царь молча смотрел на Неферем. Бессмертные в благоговейном ужасе уставились на царя и царицу. За троном, скрытый в темноте, Газид сжал руками голову и зарыдал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Город Богов

Махрак, Город Надежды, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Голубовато-серый дым вился над тысячами храмов Махрака, наполняя воздух ароматами сандалового дерева, ладана и мирры. В узких улицах и на больших площадях, где верующие собирались на молитву и жертвоприношения, раздавался шум, трубили рога, звенели кимвалы и серебряные колокольчики. Жрецы резали быков, коз и ягнят целыми стадами, предавая огню их мясо и кровь. В некоторых домах молодых рабов опаивали вином с добавлением черного лотоса, а затем отводили на жертвенные костры, пылавшие перед Дворцом Богов. По всему Городу Надежды люди в мольбе вздымали к небесам руки, прося о спасении от ужасной тьмы, надвигающейся с запада.

Жители города имели все основания надеяться, что боги вмешаются. В центре города, на окруженной стеной площади, в самом сердце Дворца Богов, лежал Кепт-ам-шепрет, чудесный Расколотый Камень, спасший от вымирания семь племен в смутные времена Великого переселения.

Лишенные домов, лишенные богов, измученные до полусмерти солнцем и бесконечными обжигающими песками, племена добрались до этой равнины и поняли, что больше не могут сделать ни шагу. В те времена их богами были духи деревьев и источников в джунглях, духи пантеры, обезьяны и питона. Здесь, на этих бескрайних пустых землях, исполненные отчаяния племена начали молиться солнцу и синему небу, прося о спасении, и Птра, Великий Отец, был тронут их мольбами. Он протянул руку, и громадный валун раскололся с грохотом, подобным грому.

Ошеломленные люди собрались вокруг расколотого камня и увидели, как из трещин сочится свежая сладкая вода. Племена напились, разрезая до крови руки об острые края трещин, и так принесли первую жертву богам пустыни. Затем было заключено Великое Соглашение, и родилась Благословенная Земля.

Махрак начался со строительства храмов, по одному на каждого из двенадцати богов, и великолепного дворца, где племена могли собраться все вместе и вознести богам хвалу в священные дни года. Медленно, но верно рос вокруг них город, как это происходит со всеми городами: сначала кварталы скромных строений для рабочих, возводящих храмы, потом рыночные площади и базары, где продавцы предлагают свои товары. Прошли века, племена расселились по всей Неехаре, основали новые большие города, но богатство и влияние Махрака только увеличивались, потому что правители искали в храмах мудрых советов и молитв.

Храмы, растущие вместе с растущим состоянием, были колоссальны: храм Гехеба представлял собой огромный зиккурат, закрывавший горизонт с восточной стороны, и освещался ревущим на его крыше пламенем, не гаснувшим вот уже четыре сотни лет. Рядом расползся во все стороны храм Джафа, представляющий собой целый комплекс низких массивных строений черного мрамора, а к западу, за благоухающими садами Асаф, в замысловатом лабиринте, образованном стенами из отполированного песчаника, возвышалась башня Усириана из слоновой кости.

Дворец Богов, обиталище Жреческого совета Неехары, располагался у подножия массивной пирамиды, возвышавшейся больше чем на двести футов. На ее вершине находился огромный золотой диск, ловивший солнечные лучи и отражавший сияние Птра, как маяк, который было видно на много миль с восточных равнин. Все храмы, даже черные обелиски, возведенные на широкой площади в знак повиновения грозному Ксару Ревущему, сверкали золотом, серебром и бронзой и были окружены глинобитными домишками, построенными на таких узких улочках, что солнечный свет проникал в них только тогда, когда сияющий диск Птра был в зените.

Махрак, самый древний, самый большой и богатый город Неехары, стал домом для многих тысяч жрецов, жриц и ученых — и для десятков тысяч торговцев, ремесленников, рабочих и паломников, служивших им. Многие наиболее состоятельные семейства Неехары имели в городе свои резиденции, а в минувшие столетия в Махрак постоянно приезжали благородные визитеры, ищущие благословения или совета. Но все это происходило до возвышения Узурпатора.

С западной стороны клубящиеся сине-черные тучи уже проплыли над Вратами Заката и приближались к Городу Богов. Стоя на зубчатой стене около западных ворот Махрака, Небунефер спрятал тощие руки в складки мантии и с мрачным удовлетворением кивнул. Армии Разетры и Ливары уходили на юго-восток, пыль все еще клубилась в воздухе вдоль южной линии горизонта, но войско Узурпатора даже не собиралось их преследовать.

Нагаш жаждал расплатиться с Советом, несмотря на цену. Небунефер надеялся, что цена окажется выше, чем Узурпатор в состоянии заплатить, впрочем, это его не остановит. Жаркий ветер дул над стеной, нес с собой песок и заплесневелый запах могилы. Воины стояли на стенах, ожидая появления врага. Махраку никогда раньше не требовалась армия, и даже когда в Кхемри пришел к власти Узурпатор, Жреческий совет не хотел о ней думать. Это было бы равносильно признанию, что власть Нагаша превышает власть богов. Однако при каждом храме имелись свои ушебти, а во всей Благословенной Земле не было воинов лучше.

Преданные являлись паладинами богов, воинами, посвятившими жизнь служению своему божеству и защите истинно верующих. В ответ на их преданность боги преподнесли им чудесные дары, соразмерные вере каждого из ушебти и ценности их деяний. В других городах Неехары ушебти охраняли царей-жрецов, живых воплощений воли богов, но в Махраке преданные охраняли храмы и членов Жреческого совета, по своему положению уступавших только богам.

В далеком Ка-Сабаре ушебти Гехеба были темнокожими гигантами с львиными клыками и светящимися глазами. Но в Махраке преданные Гехеба преобразились, превратившись в огромных человекоподобных львов, обладающих грозной силой и быстротой кошек пустыни, со смертоносными когтями на могучих руках. У преданных Джафа были головы черных как смоль шакалов и пальцы, прикосновение которых несло холодную смерть. Ушебти Птра стали золотокожими титанами, настолько красивыми и ужасными, что на них невозможно было смотреть. Голоса их трубили, как рога, а руками они могли разломить меч.

По традиции, каждому храму разрешалось иметь не больше пяти десятков этих воинов, и сегодня они собрались на стене во всем своем блеске: шесть сотен против многих тысяч Нагаша.

Ушебти Махрака были могучими воинами, но не они одни составляли защиту города. В городские стены и фундаменты были вплетены многочисленные вечные силы: духи пустыни и священные слуги богов, и они проснулись, почувствовав приближение орд Нагаша. Эти стражи не были связаны узами Соглашения (во всяком случае в прямом смысле), поэтому воля Дочери Солнца не могла их изгнать. Узурпатору пришла пора узнать, что боги, хотя и связанные обязательствами, все же далеко не беспомощны.

По рядам преданных справа от Небунефера прошло какое-то волнение. Старый жрец повернулся и увидел, как три властные фигуры, облаченные в желтое, коричневое и черное, идут по стене в его сторону. Небунефер низко поклонился, когда приблизился его наставник, Нек-амн-атеп, верховный иерофант великого Птра. По обе стороны от верховного жреца шли Атеп-неру, верховный жрец Джафа, и нахмурившийся, агрессивно настроенный Канзу, верховный жрец Ксара Безликого.

— Неожиданная честь, о святейшие, — произнес Небунефер. — Преданных, безусловно, воодушевит ваше присутствие.

Нек-амн-атеп раздраженно взмахнул рукой, заставляя жреца замолчать.

— Избавь нас от банальностей, — проворчал иерофант. — Время, проведенное среди царей, сильно тебя испортило, Небунефер. В жизни своей не слышал такого жалкого бреда.

Небунефер развел морщинистыми руками и печально улыбнулся. Иерофант родился в Махраке и никогда из него не выезжал. Насколько было известно старому жрецу, Нек-амн-атеп впервые в жизни поднялся на городскую стену.

— Конечно же, ты прав, о святейший, — дипломатично произнес он. — При дворах наших союзников жизнь приятная и беззаботная; она ничем не напоминает суровое существование, которое мы влачим здесь.

Канзу сердито сверкнул глазами, уловив дерзкий тон Небунефера. Но Нек-амн-атеп вроде бы ничего не заметил. Спрятав руки в рукава тяжелого одеяния, иерофант подошел к краю стены и посмотрел на клубы пыли, закрывавшие линию горизонта.

— Жалею, что поддался на твои уговоры, — недовольно произнес он. — Пусть бы наши союзники остались тут и приняли на себя удар Нагаша.

— И чем бы это закончилось, о святейший? — вздохнул старый жрец. — Армии Разетры и Ливары отчаянно сражались, но их силы на исходе. Если бы они остались, как вознамерился Рак-амн-хотеп, мы бы стояли здесь и смотрели, как их убивают.

Нек-амн-атеп что-то раздраженно буркнул и сказал:

— Зато Нагаш потратил бы силы своего войска на то, чтобы уничтожить их, и может быть, слишком ослаб, чтобы бросить вызов нам.

Гнев, вспыхнувший в Небунефере из-за такого бессердечия, удивил его самого. Возможно, он и в самом деле провел слишком много времени среди царей.

— Преимущество на нашей стороне, о святейший, — твердо сказал он. — Мы позволим Нагашу обломать зубы о наши стены, пока союзники восстанавливают свои армии и возвращаются, чтобы закончить начатое.

Атеп-неру повернулся к Небунеферу.

— И сколько это продлится, жрец? — спросил он замогильным голосом. — Два месяца? Десять? Может быть, год?

Канзу раздраженно что-то проворчал, а затем произнес:

— Год? Что за глупость. Сезон войны почти закончен. Увидев, что он не может сломить нашу оборону, Нагаш отправится в Ливару или отступит в Кватар.

Небунефер сделал глубокий вдох, пытаясь скрыть раздражение. Сколько раз нужно повторять одно и то же?

— Какое Нагашу дело до сезонов войны? — спросил он. — Его воинам не нужно возвращаться в Кхемри, чтобы собрать урожай. — Старый жрец пожал плечами. — Как он считает, его несчастные подданные могут и вовсе умереть с голоду. Собственно, мертвыми они станут для него даже полезнее. Нет, он останется здесь, с этой стороны Долины Царей, до тех пор, пока все восточные города не сгорят или не склонятся перед ним. И не заблуждайтесь — здесь он только начинает свою кампанию. Он знает, что мы подняли против него Разетру и Ливару, возможно, даже подозревает, что мы стоим за нападением на Бел-Алияд. Если он завоюет Махрак, война сразу же закончится. Помяните мое слово, он нападет на нас всеми своими силами, и если не сумеет сломить нашу оборону, нам предстоит долгая и тяжелая осада.

Нек-амн-атеп сцепил руки за спиной, все еще глядя на клубящиеся тучи пыли.

— И сколько город сможет выдерживать осаду? — спросил он.

Атеп-неру постучал длинным пальцем по подбородку.

— Недостатка воды у нас нет и не будет, — сказал он. — Все баки полны, а Расколотый Камень по-прежнему остается источником для всех истинно верующих. Ограничивая выдачу провианта, имеющегося на складах, мы можем продержаться три года, если потребуется.

Нек-амн-атеп повернулся к Небунеферу.

— Три года, — эхом повторил он, и лицо его помрачнело. — Думаешь, осада протянется так долго?

Старый жрец вспомнил свой последний разговор с разетрийским царем. «Возможно, вам предстоит держаться очень долго». Небунефер посмотрел в обеспокоенные глаза наставника.

— Только боги могут ответить, — сказал он.

Войско Вечного Царя добралось до святого города через несколько часов после наступления ночи, хлынуло через барханы шипящей волной иссушенной кожи и голых костей. За время безостановочного марша по долине ряды нежити значительно пополнились. Лучники-скелеты из Зандри образовали линию нападения перед стучащими костями копейщиками, а костлявые нумасийские кавалеристы молча ехали позади всех неутомимых воинов, сопровождая бессмертных. Дальше, в самом конце молчаливой скелетообразной орды, по песку ковыляли еще более жуткие создания, ведомые волей своих непреклонных хозяев.

Когда Нагаш выступил из Кхемри к Фонтанам Вечной Жизни, его армия состояла целиком из живых, дышащих людей, а теперь от тех осталось меньше четверти. Ночами вслед за войском крались стаи шакалов, а днем над ними бесшумно вились стервятники. Поживиться им было почти нечем, но запах смерти слишком притягивал их.

Ветер шелестел в рядах нежити, срывая с мертвецов превратившуюся в лохмотья одежду и остатки сухой и тонкой, как пергамент, кожи.

Постоянная воющая пыльная буря вынуждала и бессмертных, и живых воинов шагать, укрыв плечи накидками, а на лица надвигать капюшоны. Люди Зандри и Нумаса оглохли и онемели, слушая непрестанный рев ветра, и пришлось убить многих коней, потому что песок выел им глаза. Так продолжалось несколько недель, пока Нагаш вел войско через пустыню в погоне за армией Востока.

Он рассчитывал встретиться с противником у Врат Заката. Там армия Востока держала оборону в отчаянной попытке не подпустить Вечного Царя к Городу Надежды. Последние несколько дней войска Нагаша шли форсированным маршем в надежде дойти до конца долины и застать врага врасплох, но, когда авангард скелетов-кавалеристов добрался до Врат, оказалось, что на низкой стене никого нет и в поселке за нею стоит жуткая тишина. Бессмертный, командовавший авангардом, отправил гонца в поисках живого нумасийского конника, достаточно сообразительного, чтобы разобраться в следах, обнаруженных на краю поселка. Из того, что сумел понять измученный кавалерист, следовало, что они разминулись с врагом буквально на несколько часов. Когда Нагаш узнал об этом, он приказал армии идти вперед в полном боевом порядке, рассчитывая догнать противника у ворот Махрака.

По безмолвной команде огромное войско, громыхая костями, остановилось в миле от стен святого города. Бессмертные Нагаша натянули поводья своих гниющих лошадей и подняли головы, учуяв течения силы, без устали струившиеся над песками. На полпути между Махраком и наступающей армией проходила колеблющаяся мрачная разделительная линия, где завеса тьмы Нагаша наткнулась на древние защитные чары города. Равнины, находящиеся за этой линией, были светлы и мерцали под серебристым светом Неру.

Небо над Махраком походило на кобальтовый гобелен, затканный сверкающими бриллиантовыми нитями. На городских стенах в больших жаровнях пылали сторожевые костры, излучая расплавленный оранжевый свет. Не было никаких толп впавших в панику солдат, пытающихся протиснуться в ворота Махрака, что порядком озадачило бессмертных. Если судить по мощной энергии, окружающей город, Махрак чувствовал себя на удивление спокойно.

Шли часы. Шеренги воинов подтягивались, авангард посылал гонцов с докладом к Вечному Царю. Вперед снова послали уставших нумасийских кавалеристов, и прошло еще несколько часов, прежде чем всадники выяснили, что союзная армия обошла город и отправилась по домам. Когда известие дошло до бессмертных, они решили, что преследование будет продолжено, и начали перемещать своих неутомимых кавалеристов в южном направлении.

Приказ Нагаша, отданный около полуночи, застал бессмертных врасплох. Нумасийским кавалеристам приказано было укрепить юго-восточный фланг и наблюдать за отступлением армии противника, а резервные полки расположились сразу за основными боевыми порядками. Обозные рабы начали ставить палатки и строить загоны для лошадей, оружейники распаковали походные кузницы, а осадные инженеры потащили свои громоздкие механизмы в сторону города. Следом за ними скрипели и громыхали повозки, груженные корзинами с ухмыляющимися черепами и флягами, полными смолы.

Нападение на Город Богов должно было начаться в предрассветные часы.

Архан Черный шел в предрассветной тьме, мечтая о лошади.

За последние полчаса голодный ветер заметно поутих, но в ушах по-прежнему звенело. Пыль почти улеглась, и будь у Архана сейчас конь, он сумел бы осмотреть армию с одного фланга до другого, в чем, собственно, и состояла задача. Офицерам потребуется хорошая видимость, чтобы командовать своими полками, а ответственным за осаду — возможность наблюдать за падением снарядов во время продвижения к стенам.

Больше восьмидесяти тысяч трупов стояло плотными рядами по двадцать в шеренге, расположившись грубым полукругом, растянувшимся почти на три мили с севера на юг. Еще сорок тысяч копейщиков ждали в резерве, окружив пятьдесят тяжелых катапульт, выведенных на боевые позиции. Между основной линией фронта и резервом находились отряды кавалеристов-нежити с бессмертными во главе и пять тысяч лучников-скелетов. Лучники пойдут вплотную за копейщиками, осыпая врагов на городских стенах непрекращающимся градом стрел, а атакующие двинутся штурмом на главные ворота. Когда ворота падут, будет задействована кавалерия. Она пронесется сквозь пролом, сея хаос и смерть по всему Городу Надежды.

Архан обратил внимание, что никто из живых союзников Вечного Царя в нападении участия не принимает. Нумасийцы остаются на юго-востоке, якобы охраняя фланг от отступающей армии противника. Войско Зандри Нагаш разместил на северном фланге и позволил оставаться в лагере до особого распоряжения. Было очевидно, что Нагаш не доверяет своим вассалам, в особенности теперь, когда дело коснулось Махрака.

После разгрома под Кватаром Архану не доверяли командовать даже отрядами лазутчиков. Собственно, царь запретил ему носить меч и доспехи и даже ездить верхом. Нагаш подверг Архана всем мыслимым и немыслимым унижениям, разве только не приказал идти голым за обозом, и визирь подозревал, что царь не уничтожил его лишь ради того, чтобы он постоянно напоминал остальным бессмертным об участи, которая может их постичь.

Какое-то время Архан надеялся, что наказание будет отменено и он снова обретет расположение царя, но теперь вовсе не был в этом уверен и думал, что же предпринять, чтобы добиться прощения, и возможно ли это вообще.

Визирь шел вдоль боевых порядков позади кавалеристов, разыскивая совершенно определенного бессмертного. Почти все бледные фигуры насмешливо отдавали ему салют или презрительно хмыкали. Архан шел с бесстрастным лицом, но запоминал каждое оскорбление. Если я впал в немилость, думал он, то это может случиться и с вами, а когда это произойдет, я буду наготове.

Наконец, почти в центре линии, он заметил того, кого искал. Шепсу-хур сидел в седле на своем коне-скелете, положив бронзовый шлем между ног, и точил кинжал. Словно ощутив тяжесть взгляда Архана, он замер и повернулся в седле. С его обгоревших рук свалились обрывки ткани. Увидев своего бывшего хозяина, он с любопытством повернул к нему изуродованное лицо. Немного подумав, он убрал кинжал в ножны, тронул коня и подъехал к визирю. Как и остальные бессмертные, Шепсу-хур не использовал поводья. Мертвому коню не требовалась уздечка, его направляла исключительно воля хозяина.

— Теперь уже скоро, — сказал Архан вместо приветствия, когда бессмертный приблизился.

Шепсу-хур кивнул. Его высохшая кожа при каждом движении скрипела и потрескивала.

— Я удивлен, что ты к нам не присоединился, — произнес он хриплым голосом. — Думал, Нагаш допустит тебя к командованию, когда пойдем в атаку. Глупо не воспользоваться твоими талантами, когда столь многое поставлено на карту.

Грубая лесть могла бы согреть сердце смертного, но Архан почувствовал только обиду на хозяина.

— Прошли недели, — пробурчал он. — Полагаю, Нагаш обо мне забыл. Я уверен, что Раамкет или еще кто-нибудь начал интриговать, чтобы занять мое место, когда я впал в немилость.

Шепсу-хур мрачно кивнул:

— Раамкет, конечно, и мне кажется, это для тебя не новость. Ты оказал себе плохую услугу, просидев столько лет в своей башне.

— Верно. — Визирь внимательно посмотрел на Шепсу-хура, думая, испытывал ли этот бессмертный хоть иногда такое же недовольство властью Нагаша, как и он сам. Неужели только ему одному хотелось освободиться от цепей хозяина? Наверняка нет. — Как по-твоему, много ли сторонников у Раамкета при дворе? — спросил он.

Полководец пожал плечами, на землю опять посыпались клочья одежды и кожи.

— Думаю, немного. Он никогда не был слишком популярным, особенно в самом начале, но теперь, когда привлек к себе внимание хозяина, это наверняка изменится. — Шепсу-хур задумчиво посмотрел на Архана. — А почему ты спрашиваешь?

— Просто оцениваю свои возможности, — осторожно ответил тот.

Шепсу-хур кивнул и только хотел что-то сказать, как сзади послышались крики, а вдоль боевых порядков раздалось несколько тяжелых ударов — катапульты начали стрелять. Над головами копейщиков дугой пронеслись вспышки мертвенно-бледного зеленого света — это заколдованные черепа полетели к стенам Махрака. Рядом громко затрубили рога. Справа, в нескольких десятках ярдов, Архан увидел языки заколдованного пламени. Фаланга иссохших мертвецов с белыми щитами и большими мечами появилась на склоне высокого бархана позади ждущих кавалеристов: трупы царских телохранителей Кватара, вынужденные служить Нагашу, несли развевающийся штандарт своего прежнего царя. Сам Вечный Царь стоял за рядами Стражи Гробниц, окруженный своей призрачной свитой и несколькими рабами. Около него пресмыкался Раамкет. Рядом с Нагашем стояла Неферем, ее иссохшее лицо искажалось привычной маской горя.

Архан ощутил безмолвный приказ некроманта, подобный жужжанию роя голодной саранчи в мозгу. Конники зашевелились. Шепсу-хур выпрямился в седле.

— Начинается, — проскрипел он, кивнул Архану и надел шлем. — Поговорим о Раамкете и его сторонниках, когда сражение завершится, — пообещал он.

Катапульты снова выстрелили, метнув свои вопящие снаряды в сторону города. Загрохотав костями, деревом и металлом, двинулись первые полки копейщиков. Они неумолимой волной катились к городским стенам. Архан почувствовал, как под поступью восьми тысяч ног задрожала земля.

— Как по-твоему, сколько времени это займет? — спросил он полководца.

Шепсу-хур глянул на Город Надежды.

— Час. Может, меньше. Как только ворота проломят, город обречен. — Он пожал плечами. — Возможно, они сдадутся раньше, чем это случится.

— А что, Нагаш разве заинтересован в капитуляции?

Бессмертный посмотрел на Архана сверху вниз и обнажил в ухмылке клыки:

— Вечный Царь пообещал, что каждому, кто притащит к нему живого жреца, он даст столько золота, сколько весит жрец. Остальных нужно убивать на месте.

Визирь удивился:

— Убивать? Не обращать в рабство?

Шепсу-хур помотал головой:

— Сегодня век старых богов заканчивается. Храмы сожгут, а всех истинно верующих предадут смерти.

— Люди Нумаса и Зандри будут в гневе, — заметил Архан, вспомнив реакцию царей во дворце Кватара. — И могут взбунтоваться.

Шепсу-хур повернул коня и оглянулся.

— Люди Нумаса и Зандри могут оказаться следующими, — фыркнул он и поскакал вперед.

Архан посмотрел на кавалерию, тронувшуюся с места вслед за безжалостными копейщиками, перевел взгляд на безмолвные стены Города Богов. В воздухе потрескивала невидимая энергия, она, словно тучи, сгущалась над марширующей армией. Ветерок тронул мантию визиря, взметнул вверх струйки пыли и песка. Архан не понимал, кто вызвал этот ветерок, — то ли Нагаш, то ли идущее в наступление войско поколебало невидимые силы.

На вершине ближайшего бархана Нагаш, Вечный Царь, наблюдал за тем, как идет на штурм его армия, и обдумывал судьбу Махрака.

По всей равнине, там, куда упали не долетевшие до городских стен вопящие черепа, пылали костры. Пока некромант смотрел, катапульты выпустили следующий залп, на этот раз многие снаряды попали в цель. Они ударялись о городские стены и взрывались, рассыпая тошнотворный фейерверк зеленых костей и обломков песчаника, или загорались прямо на крепостных стенах.

Полки копейщиков шли медленным, размеренным шагом, широкой линией надвигаясь на западную стену Махрака, и уже почти добрались до линии, отделявшей завесу некроманта от оборонительных чар города.

Нагаш повернулся к царице.

— Уничтожь их, — приказал он Неферем, показывая на освещенную звездами равнину.

Вечный Царь уже собирал силу, призывая энергию Черной пирамиды, расположенной в сотнях миль отсюда. Как только защитные чары ослабнут, колдовской покров падет на Город Надежды.

Первые ряды копейщиков уже дошли до линии защитных чар. Неферем подняла иссохшие руки и испустила долгий, безысходный вопль.

Внизу, на равнине, ветер усиливался, взметая ленты песка. Полки копейщиков продолжали идти вперед под огнем катапульт, следом надвигались тридцать отрядов легкой кавалерии, ведомые третью бессмертных. После кавалерии шли тысячи лучников-скелетов, держа наготове луки. Основная тяжесть сражения ляжет на их плечи; как только копейщики дойдут до городских стен, лучники будут убивать защитников города, стреляющих сверху.

Поступь копейщиков выбивала ровный уверенный ритм по песчаной земле.

Они пересекли барханы. Катапульты выпустили очередной залп. Восемь гигантских фигур, каждая высотой шестнадцать футов, сделанные из костей и толстых, как тросы, сухожилий, подняли громадные дубины, сделанные из корабельных мачт и соединенные толстыми полосками бронзы. Эти гиганты, созданные по образу и подобию металлических гигантов Ливары, нападут на городские ворота и разобьют их в щепки, освободив проход для кавалерии.

Над равниной кружился песок. Некромантский покров тьмы начал рассеиваться. Тысячи скелетов продолжали идти вперед, их побитые шлемы и наконечники копий тускло поблескивали под угасающим светом звезд.

Защитные чары города не исчезли.

На какое-то неуловимое мгновение Вечный Царь растерялся, но тут же усилил мощь своего приказа, заставив войска ускорить движение. Гиганты стали шагать шире, быстро догоняя наступающие полки. Над головой кипели тучи пыли, освещенные изнутри каким-то демоническим сиянием. Ветер ревел яростно, подобно взбешенному льву. Затем послышался оглушающий треск, словно на солнце раскололся валун, и на войско нежити пролился огонь.

Из туч вылетали камни размером с колесо повозки, за ними тянулся пылающий след. Раскаленные камни падали в плотно сомкнутые ряды копейщиков, и в фонтанах песка и пламени в воздух взлетали их кости. Каждый взрыв отдавался по равнине, как удар молота, один следовал за другим с такой скоростью, что удары сливались в титанический грохочущий рев.

В рядах копейщиков образовались огромные бреши, но воины-скелеты не испытывали ни колебаний, ни страха. Повинуясь невидимому хлысту царской воли, они смыкали ряды и продолжали идти. Трупы стремились вперед, остатки их одежды сгорали на ходу. Катапульты продолжали стрелять, но, пролетая сквозь тучи, черепа взрывались и устремлялись на восток, падая прямо на скелеты.

Нагаш в бешенстве повернулся к царице, схватил Неферем за волосы и резко повернул ее голову, разрывая иссохшую кожу на шее.

— Уничтожь чары! — приказал он. — Уничтожь немедленно!

Неферем с трудом подняла руки, лицо ее исказилось ужасом и болью. Она завыла, как потерянная душа, выплакивая свои страдания небесам, но безрезультатно.

Бессмертные оказались под куполом защитных чар. Огненные камни продолжали падать, и бессмертные ускорили шаг, прокладывая себе путь между копейщиками и стремясь к воротам. Гиганты мчались следом, безжалостно топча попадавшихся на пути копейщиков. Одному гиганту камень попал прямо в лоб, раздробив уродливый череп.

Обезглавленный монстр зашатался, восстановил равновесие и пошел дальше.

Когда атакующие кавалеристы были менее чем в сотне ярдов от городских стен, земля перед ними начала вздыматься и взорвалась. Высоко в небо взлетел фонтан песка. Кавалерия, не успевшая остановиться, врезалась в стену вздыбленной земли и исчезла из виду.

Какое-то время Нагаш не видел вообще ничего, затем из облака пыли, вращаясь, вылетело что-то небольшое, похожее на глиняный черепок. Оно ударило гиганта в грудь и разлетелось на мелкие осколки. Некромант сообразил, что это был обломок скелета лошади.

Пыль начала рассеиваться. Из ее клубов вылетали все новые и новые ошметки.

Гиганты почти добрались до завесы пыли и песка. Они подняли дубины, начали широко размахивать ими, разгоняя клубы пыли, и тогда стали видны мощные существа, очертаниями похожие на львов. Одно из них остановилось перед гигантами и прыгнуло вперед, вытянув лапы.

Оно ударило гиганта в грудь. Когти разодрали грудную клетку и глубоко вонзились в живот.

Чудовище было величиной с гиганта, с львиноподобным телом и мощным хвостом, но голова зверя принадлежала не льву. Бурая грива, желтые глаза с вертикальными зрачками и при этом человеческое лицо. Сфинкс обнажил огромные клыки и вонзил их в шею гиганта, переломив узловатые позвонки. Под весом чудовища гигант рухнул. Сфинкс разодрал его на куски своими саблеподобными когтями.

Из оседающей пыльной тучи выпрыгивали новые сфинксы, их шкуры покрывали обломки костей и лоскуты разорванной ткани. Сфинксы метались между уцелевшими гигантами, слишком быстрые для их громоздкого оружия, и рвали их клыками и когтями. Один за другим гиганты падали на землю.

Над равниной дугой взвились тучи стрел и посыпались на сфинксов — это уцелевшие лучники вступили в бой. Чудища подняли головы, перекусывая стрелы на лету так, словно это были всего лишь надоедливые мухи, и снова вернулись к своему вызывающему ужас делу.

Копейщики под защитой стрел продолжали продвигаться вперед, но теперь они наступали по одному или разрозненными группами по пять-десять скелетов. Равнина была усыпана дымящимися костями и обломками оружия и доспехов.

Оскалившись, Нагаш поднял лицо к небесам и яростно взревел. Внизу, на равнине, уцелевшие скелеты услышали его рев, пошатнулись, повернулись и начали отступление.

Сфинксы метались под стенами Махрака, как голодные коты, злобно глядя на остатки войска некроманта. Останки кавалеристов и их бессмертных командиров хрустели под их лапами. Никто из всадников не уцелел.

Огромные звери запрокинули головы и вызывающе зарычали вслед отступающим скелетам. Они стояли посреди обломков костей, оставшихся от орды Нагаша, и на их человеческих лицах было выражение гнева и торжества одновременно.

За Городом Надежды забрезжили первые лучи зари.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Владыка мертвых земель

Махрак, Город Надежды, 63 год Джафа Ужасного

(—1740 год по имперскому летосчислению)

Рабы начали работу в сумерках, сразу же после того, как солнце скрылось на западе, за колдовскими тучами. Они настороженно приближались к черте тьмы группами по пятьдесят-шестьдесят человек, треть группы волокла тележки, а остальные собирали сломанные кости и порванную кожаную упряжь и как можно быстрее грузили все это. За собирателями костей присматривали лучники, стоявшие сразу же за разделительной линией, готовые застрелить любого раба, если у него сдадут нервы и он попытается сбежать до того, как тележку наполнят доверху. Чем ближе рабы подходили к стенам Махрака, тем страшнее им становилось.

Архан Черный стоял на том же самом невысоком бархане, с которого Нагаш отдал приказ атаковать город, и следил за работой группы собирателей костей, находившейся на несколько сотен ярдов впереди остальных. Рядом с визирем на песке сидел писец, расположив на коленях складной столик и приготовившись делать записи. У них за спиной началось движение в большом палаточном городке, раскинутом осаждающими. Они просыпались после дневного сна и готовились к очередной утомительной ночи — следить за линией тьмы и ждать, когда город сдастся.

Спустя четыре года после неудачного начала осады вся равнина с западной стороны от Махрака была засыпана обломками костей, порванными доспехами и сломанным оружием. Бессчетные тысячи воинов снова и снова шли на штурм, но всякий раз их уничтожали пылающими камнями или же они гибли под лапами сфинксов.

Полк за полком направляли они, используя всевозможные тактики, какие только могли придумать Нагаш и его бессмертные. Они устраивали тщательно продуманные ложные атаки и передвижения флангов, надеясь обмануть защитные чары. Поддерживали натиск свирепой бомбардировкой камнями из катапульт и десятками неуклюжих гигантов. Даже пытались прорыть туннели, но все без толку. Защита Махрака была столь же неутомимой, как и неживые воины Нагаша. Месяцы складывались в годы, и долина перед городом превратилась в склад костей.

Потери оказались настолько большими, что осаждающим пришлось заставлять рабов расчищать дорожки в этих завалах, чтобы войска могли передвигаться. Загружали полные тележки, а затем кости сваливали в огромные груды в тылу, где рабы рылись в останках в поисках годных частей для восстановления воинов или создания гигантов. Еще дальше на запад отряды стервятников прочесывали некрополи Кхемри, Нумаса и Зандри, вскрывали могилы крестьян, чтобы пополнить поредевшую армию Нагаша.

Для поддержания осады требовались такие усилия, что накопленной энергии Черной пирамиды стало не хватать. После первого года осады Раамкет был отправлен обратно в Кхемри собирать для жертвоприношений новые души. Ходили слуги, что из Зандри вниз по реке ежемесячно приплывали баркасы, полные рабов с севера, и все они умирали в глубинах пирамиды.

Вечный Царь ясно дал понять своим вассалам: займет это десять лет или десять тысяч лет, но осада будет продолжаться до тех пор, пока от Города Богов не останется и следа.

Архан прищурился, вглядываясь во все сгущающийся сумрак за разделительной линией и оценивая продвижение отряда мусорщиков.

— Две сотни ярдов, — сказал он. Кисть писца зашелестела по папирусу. — Пока ничего.

Группа сильно опередила остальных мусорщиков. Рабы брели по колено в сломанных костях. Небо над ними оставалось ясным, как и ожидалось. Весь последний год осаждающие самыми разными способами испытывали защиту города, собирая сведения о том, как она действует, в надежде наконец-то придумать, как ее снять. Они выяснили, что группы в сто и меньше человек могут пересекать линию тьмы, не вызывая града стрел, и спокойно ходить на расстоянии в четверть мили от города. Зайдя дальше, онистановятся добычей сфинксов.

Спорили о том, сколько именно духов пустыни охраняют Махрак. Многие наблюдатели утверждали, что не больше полудюжины, а остальные настаивали, что по меньшей мере два десятка. Сложность заключалась в том, что духи появлялись и исчезали, как им было угодно, как раз в той самой четвертьмильной зоне перед городскими стенами. Они могли уходить в песок, вновь появляться из пыльной тучи, ударять со страшной скоростью и снова исчезать. Несмотря на все усилия, войскам Нагаша до сих пор не удалось ранить ни одного сфинкса, не говоря уж о том, чтобы убить.

Однако если воины Нагаша не могли войти в Махрак, то и выйти оттуда они никому не давали. За последние два года нумасийские патрули захватили множество отрядов фуражиров, и после мучительных пыток пленники признавались, что город находится в отчаянном положении. Продовольственные склады Махрака опустели давным-давно. Кони кончились, крысы тоже. У храма Баст случилась драка, когда толпы умирающих от голода горожан явились за священными кошками. Грозным ушебти Махрака, самым ужасным святым воинам во всей Неехаре, приходилось обращать свою силу против истинно верующих жителей города в отчаянной попытке поддерживать порядок.

Поначалу эти известия радовали Нагаша. Казалось, что город может пасть в любую минуту, но вскоре царь помрачнел. Махрак продолжал держаться одну ужасную ночь за другой, а цари Разетры и Ливары на юге наверняка снова готовили свои армии к сражению.

Внимание Архана привлек топот копыт на дальнем конце бархана. Визирь украдкой кинул взгляд через плечо и увидел гонца в накидке с капюшоном. Тот неуклюже сползал с седла хилой кобылы. Нахмурившись, Архан снова повернулся к рабам, подкрадывавшимся к городу. С каким бы известием ни прибыл гонец, Архан об этом скоро узнает. Вряд ли это что-нибудь важное.

Гонец медленно взобрался на бархан, шумно дыша. Архан слышал, как приближаются его тяжелые шаги, чуял исходящую от него вонь. Визирь с отвращением скривил губы. Гонец заговорил сиплым, дребезжащим голосом.

— Сначала мы предлагали кости. Теперь жертвуем львам пустыни плоть и кровь, — сказал он.

Архана охватило холодное раздражение. Когда-то давно он заставил бы этого человека сильно поплатиться за дерзость.

— У тебя для меня сообщение? — прорычал он. — Или ты решил, рискуя жизнью, зря потратить мое драгоценное время?

Гонец удивил его, невозмутимо хмыкнув.

— Пески времени быстро утекают у нас между пальцами, Архан Черный, — негромко произнес он.

Раздражение сменилось гневом. Архан резко повернулся к гонцу, сжав кулаки, и обнаружил, что смотрит в землистое, затравленное лицо Амн-назира, царя-жреца Зандри.

Бессмертный с трудом удержался и никак не выказал удивления. Взяв себя в руки, он с подозрением покосился на писца, завороженно наблюдавшего за их разговором.

— Оставь нас, — приказал Архан писцу. — Я сам передам царю свои наблюдения.

Писец попытался возразить, но тут же передумал, заметив злобный взгляд Архана. Не сказав ни слова, он схватил свои вещи и торопливо исчез за барханом. Когда он отошел достаточно далеко, Архан снова повернулся к царю.

— Что все это значит? — прошипел он.

Ввалившиеся глаза Амн-назира чуть расширились, то ли от тона визиря, то ли потому, что слова Архана с трудом доходили до его одурманенного вином и корнем лотоса сознания. Амн-назир едва заметно улыбнулся, обнажив гниющие зубы.

— Хотел своими глазами увидеть, как низко пал гордый визирь, — негромко ответил он.

Архан снова разозлился. Он широко раскинул руки.

— Так любуйся! Наслаждайся, о великий! — насмешливо произнес он.

Царь-жрец снова улыбнулся. Из уголка его рта вытекла струйка слюны, он рассеянно вытер ее дрожащей рукой.

— Даже самые могущественные из нас не ограждены от гнева Нагаша, — заметил он.

Архан проглотил колкий ответ. Какой смысл отрицать это? Амн-назир видел, как он корчился, подобно червю, во дворце Кватара. Визирь вспомнил последние слова Шепсу-хура перед тем, как тот отправился навстречу своей судьбе под стены Махрака. «Люди Нумаса и Зандри могут оказаться следующими».

Со стороны Махрака послышался гул и следом — вопли. Выругавшись, Архан повернулся к равнине и увидел, что побоище уже началось.

Три сфинкса стояли на задних лапах над впавшими в панику рабами и лупили вопящих людей огромными, скользкими от крови передними лапами. Тела взлетали в воздух, как соломенные куклы, разорванные когтищами чудищ. Половина рабов были уже мертвы, а остальные в панике помчались назад к разделительной линии.

— Ну давай, — сердито пробормотал Архан, внимательно оглядывая равнину костей. — Вылезай, будь ты проклят!

Один из сфинксов лениво прыгнул в гущу перепуганных рабов, раздавив сразу нескольких тяжелыми лапами и схватив еще одного клыками. Он перекусил раба пополам, выплюнул его и прыгнул к следующей жертве, но тут земля вокруг рабов содрогнулась, и сфинкс подпрыгнул, как испуганный кот.

Массивные создания вылезли из земли по обеим сторонам сфинкса. Зазубренные клешни величиной со взрослого человека цапнули монстра за лапу, суставчатые хвосты, составленные из блестящих костей, укололи чудовище в бок жалом длиной в меч. Три конструкции из костей, сделанные в форме громадного могильного скорпиона, окружили дух пустыни и жалили его в бока снова и снова. Сфинкс отчаянно заревел от ярости и боли.

Раненый сфинкс отступал, волоча поврежденную заднюю лапу и лязгая зубами. Скорпионы безжалостно наступали, собираясь напасть на сфинкса сразу с трех сторон. Внезапный порыв ветра взметнул над ними тучу пыли, и собратья сфинкса прыгнули. Львиноподобные монстры вынырнули из песчаного вихря, хватая своими мощными челюстями хвосты скорпионов. Кости затрещали, обломки полетели в воздух, а духи уже терзали скорпионов.

Через несколько секунд злополучной засаде пришел конец. Шесть чудищ обошли растерзанных скорпионов кругом, повернулись спиной к убегающим рабам и нырнули в водоворот песка. Их темные шкуры смешались с клубящимся песком и исчезли из виду.

Архан посмотрел на изломанных скорпионов и раздраженно покачал головой. Шесть месяцев труда и заклинаний — все пропало за несколько секунд. Визирь поморщился.

— Ну, зато на этот раз нам удалось ранить одну зверюгу, — горестно пробормотал он. — Полагаю, это достижение.

Амн-назир что-то пренебрежительно пробурчал, что вызвало приступ мучительного кашля.

— Нагаш серьезно просчитался, — сказал наконец царь. — Он держит нас тут несколько лет, в то время как наши города превращаются в руины, а наши враги собираются с силами. Если бы мы сразу пошли на Разетру и Ливару, то закончили бы войну в течение месяца. А теперь…

— Что? — оборвал его Архан, с подозрением прищурившись.

Царь помялся.

— У каждого есть предел терпения, — произнес он так тихо, что бессмертный едва расслышал.

Визирь всмотрелся в измученное лицо царя.

— Мы или выдержим, или погибнем, — ответил он.

— Все люди погибают, — сказал Амн-назир. — Иногда хорошая смерть лучше, чем жалкая жизнь.

Архан покачал головой:

— У тебя была возможность восстать против Нагаша много лет назад, но ты предпочел преклонить перед ним колени. Теперь слишком поздно.

— Может быть, — загадочно произнес царь. — А может быть, и нет.

— Хватит играть в детские игры, — взорвался Архан. — Или говори прямо, или молчи.

— Как хочешь, — отозвался Амн-назир. — Царь-жрец Ламии сейчас на пути сюда, а с ним — армия.

Глаза визиря расширились.

— Ты уверен? — спросил он, но едва вопрос сорвался с губ, понял, как глупо это прозвучало.

Амн-назир усмехнулся, наслаждаясь удивлением Архана.

— Мои лазутчики видели его вчера. Завтра он будет здесь.

Провалившаяся засада была забыта. Архан лихорадочно пытался сообразить, каковы будут последствия появления ламийцев.

— Армия, — пробормотал он. — Но зачем? Кого намерен поддержать Ламашиззар — Нагаша или Махрак?

Амн-назир пожал плечами:

— Ламийцы знамениты тем, что умеют держать нос по ветру. Ламашиззар наверняка почуял, что чаша весов колеблется, и решил обернуть это в свою пользу.

Архан подумал и спросил:

— Велика ли ламийская армия?

— Пятьдесят или даже шестьдесят тысяч, — ответил царь. — Пехота и тяжелая кавалерия, все в странных иноземных доспехах.

Визирь покачал головой. В лагере у Нагаша, у стен Махрака, людей в два раза больше.

— Если Ламашиззар выступит против Вечного Царя, он покойник.

— Если будет сражаться один — да, — медленно произнес Амн-назир, кивая.

Бессмертный и царь некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Что, люди Нумаса тоже задумали мятеж? — спокойно спросил Архан.

— Я не могу отвечать за Нумас, — ответил Амн-назир с непроницаемым лицом.

Архан шагнул к царю.

— Ты болван, что сказал это мне, — прошипел он. — За такие сведения Нагаш щедро вознаградит меня.

Амн-назир не испугался угрозы.

— И кто же сейчас играет в детские игры? — осведомился он. — Ты что, до сих пор думаешь, будто твой хозяин способен испытывать чувство благодарности? Даже если ты прошепчешь все, что я тебе тут сказал, прямо в ухо Нагашу и он тебе вдруг почему-то поверит и решит действовать, ты и вправду считаешь, что это что-нибудь изменит?

— Так зачем ты ко мне с этим подошел? — рявкнул визирь. — Ты прав. У меня больше нет ни власти, ни влияния. Когда царю хочется позабавиться, он дает мне черную работу, а едой обеспечивает ровно настолько, чтобы я мог влачить жалкое, никчемное существование.

Он собирался сказать еще кое-что, но от стыда придержал язык. Долгие годы ему давали лишь капли драгоценного эликсира, и это причиняло бесконечные страдания. Придя в отчаяние, Архан стал питаться кровью животных. Горькая кровь лошадей, шакалов, даже стервятников частично утоляла жажду, но никак не могла восстановить жизненные силы.

Уже не раз за последние несколько лет Архан подумывал, не исчезнуть ли ему в пустыне, чтобы вернуться обратно в Кхемри. Он знал, где глубоко в Черной пирамиде спрятаны колдовские книги Нагаша, и знал, что где-то в них записан рецепт ужасного эликсира. Этот рецепт навсегда освободит его от Нагаша, но долгие мили по палящей земле между Махраком и Живым Городом пугали Архана в его нынешнем ослабленном состоянии.

— Ты знаешь о Нагаше и о его могуществе больше всех, — сказал Амн-назир. — И кому, как не тебе, мечтать о его низвержении. Это твой шанс — возможно, единственный — избавиться от него. Если придешь к Ламашиззару и расскажешь ему о тайнах Нагаша, этого будет достаточно, чтобы склонить чашу весов.

Архан нахмурился.

— Склонить чашу весов? — Гнев вернулся. — Все эти храбрые разговоры о мятеже всего лишь твои фантазии, так? Ты вообще ни о чем не говорил с Ламашиззаром. Насколько тебе известно, ламийцы думают, будто Махрак вот-вот сдастся, и идут сюда, чтобы снискать благосклонность Нагаша. Ты хочешь использовать меня как прикрытие, поднять вопрос о мятеже и оценить реакцию Ламашиззара до того, как рискнешь собственной шкурой!

В первый раз с начала разговора в мутных глазах Амн-назира вспыхнул гнев.

— Думай, что хочешь, визирь, — холодно произнес он. — Я и не говорил, что знаю ход мыслей Ламашиззара. Но это не меняет ни единого слова из того, что я сказал тебе. — Он поднял трясущиеся руки и натянул на голову капюшон. — Мы с тобой лучше всех знаем, во что превратится Неехара, если Нагаш победит. Махрак долго не продержится, и Ламашиззар наверняка это почуял. Когда это случится, тьма пойдет на восток, а Вечный Царь станет владыкой мертвой страны. Мы стоим на краю, Архан. И это наш последний шанс отойти от края и не рухнуть в пропасть.

Архан ответил не сразу. Он уставился на усыпанную костями равнину, вспоминая Бел-Алияд, Бхагар и Кхемри.

— Владыка мертвой страны, — пробормотал он и глубоко вздохнул. — Я должен это обдумать, о великий. Ты сказал, что Ламашиззар будет здесь завтра?

Визирь оглянулся, но Амн-назир уже отошел и взобрался в седло своей тощей клячи. Архан смотрел ему в спину и думал о будущем.

В дюжине миль к юго-востоку от Махрака тянулась неровная гряда плоских холмов, отделенных друг от друга узкими каньонами с отвесными стенами и предательскими оврагами. Столетиями эта местность служила укрытием для разбойников, до тех пор, пока Хетеп, отец Нагаша, более двух столетий назад совершенно безжалостно не очистил ее во время военного похода на юг. Многие холмы были чуть не насквозь продырявлены пещерами, в некоторых имелись скрытые колодцы и тайники для провианта, построенные разбойниками. Умный полководец мог спрятать в этой труднопроходимой местности целую армию. Именно это и сделал Рак-амн-хотеп.

Потребовалось больше трех месяцев, чтобы перевести сюда все полки. Они шли ночами, чтобы скрыть поднятую пыль, и не разводили костров, пользуясь несколькими жаровнями, спрятанными глубоко в пещерах. Сначала сюда пришла кавалерия, наладила дозоры, чтобы не подпускать нумасийских лазутчиков, и расставила часовых у тайников с продовольствием, которое сюда привезли повозки, отправленные перед пехотой. К тому времени как в лагерь прибыл сам разетрийский царь, там собрались более сорока тысяч воинов. В следующие несколько недель прибыли еще двадцать тысяч, и армия почти достигла былой численности.

Однако это войско было всего лишь бледным подобием той гордой армии, что выступила в поход на Кхемри четыре с половиной года назад.

В нем не было ни людей-ящеров из джунглей с их громадными боевыми зверями, ни стремительных колесниц с запряженными в них шипящими саблезубыми рептилиями. Каждую лошадь в Разетре отправили на военную службу, каждого ветерана и неоперившегося юнца вооружили и обрядили в тяжелые чешуйчатые доспехи. Провал этой кампании будет концом для города. Некому станет работать на мельницах, в кузницах или торговать на рынках. И джунгли снова поглотят Разетру.

Рак-амн-хотеп полагал, что то же самое можно сказать и про Ливару. Весь последний месяц сюда прибывали воины города ученых, и ошибиться было невозможно — ряды копейщиков пополняли старики и неуклюжие юные писцы. Рак-амн-хотеп представил себе опустевшие, гулкие библиотеки, инженерные и философские школы. В Ливаре больше не было огромных боевых машин и чудесных небесных лодок, и возможно, уже никогда и не будет.

С гор на западе дул легкий ветерок, яркая Неру висела высоко в небе, а царь Разетры стоял на холме и смотрел, как прибывают последние отряды. Его ушебти, закутанные в накидки с капюшонами, стояли рядом. У подножия большого валуна сидели на корточках два писца, проверяя списки припасов и делая на восковых табличках пометки тупыми медными стилосами. Рядом с писцами остановился Экреб, внимательно изучил их записи, подошел к царю и кивнул Рак-амн-хотепу и высокому стройному человеку справа от царя.

— Все готово, — негромко произнес атлетического вида воин. — Полки взяли провиант для похода и готовы выступить с первыми лучами солнца.

Рак-амн-хотеп серьезно кивнул.

— Дозоры надежные? — спросил он.

— Последние несколько месяцев нумасийцы патрулируют не особенно активно. Редко отъезжают больше чем на несколько миль от лагеря, а то и вообще не высылают патрули. — Он вздохнул. — Надеюсь, это не означает, что Махрак капитулировал.

Они уже давно не имели никаких известий из Города Надежды. За эти годы небольшие отряды лазутчиков умудрялись подобраться довольно близко к Махраку и привезти новости о ходе осады, но Рак-амн-хотеп отозвал их всех, когда начал отправлять войска на север. Он не хотел рисковать — вдруг лазутчик попадет в плен и под пытками выдаст расположение армии!

Помолчав, отважный царь покачал головой:

— Если бы Махрак пал, войско Нагаша уже неслось бы на Ливару.

Однако интуиция подсказывала царю, что город близок к краху. То, что они столько продержались, уже было своего рода чудом. Он вспомнил о Небунефере. Интересно, жив ли еще старый жрец?

Ушебти зашевелились. Один из них показал на юг. Царь всмотрелся в сумрак.

— А вот и они, — произнес Рак-амн-хотеп.

Облако пыли, поднятое колонной, казалось грязным пятном на освещенном луной небе. Сначала Рак-амн-хотеп увидел несколько колесниц, очевидно, это были царские ушебти, а следом показалась раскрашенная в темные цвета повозка, которую тащила шестерка лошадей. За ливарской царской повозкой по пересеченной местности шагал полк копейщиков.

Пока царь смотрел, из тенистого узкого прохода выехали двое разетрийских лазутчиков и поскакали навстречу колонне. О чем-то коротко переговорили, и один из лазутчиков поскакал впереди повозки и телохранителей, указывая путь к холму, на котором стоял Рак-амн-хотеп. Второй лазутчик повернул коня и повел копейщиков к ближайшему оврагу, где они могли поесть и несколько часов поспать перед завтрашней атакой.

Рак-амн-хотеп сделал знак своим спутникам и начал спускаться с холма навстречу повозке. Первыми рядом с ним оказались ливарские ушебти. Выйдя из колесниц, они почтительно склонили головы перед царем Разетры.

Обшарпанная повозка — последнее, что осталось от блистательного передвижного двора Хекменукепа, — загрохотала колесами и остановилась несколько минут спустя. Рабы тут же подбежали к ней, распахнули деревянные дверцы и развернули лесенку. Появился царь Ливары.

После битвы у фонтанов Хекменукеп исцелился. В уголках его глаз залегли глубокие морщины, и двигался он гораздо осторожнее, чем прежде, но в остальном, казалось, пребывал в добром здравии. Он спустился на землю и подошел к Рак-амн-хотепу. Следом за ним шагал серьезный молодой человек в царских одеждах.

— Рад встрече, старый друг, — торжественно произнес Хекменукеп, повернулся и показал на своего спутника. — Позволь представить тебе моего сына и наследника, князя Кхепру.

Кхепра шагнул вперед и поклонился разетрийскому царю.

— Это большая честь, — сказал он низким голосом с юношеской серьезностью на лице.

Рак-амн-хотеп любезно кивнул молодому человеку.

— В ответ позволь представить тебе моего сына, — произнес он, указывая на изящного нарядного юношу, стоявшего чуть поодаль. — Это князь Шепрет.

Услышав свое имя, юноша в мантии шагнул вперед и поклонился, откинув с лица покрывало и обнажив резкие орлиные черты и выразительные зеленые глаза.

— Честь для меня, — сказал Шепрет.

Хотя внешне он был чуть ли не полной противоположностью своему плотному и коренастому отцу, стальной тон и резкие манеры очень походили на отцовские. Хекменукеп улыбнулся Рак-амн-хотепу.

— Похоже, мы с тобой мыслим одинаково, — сказал он.

— И в самом деле, — отозвался Рак-амн-хотеп. — Самое время молодому поколению проявить себя.

Но Хекменукеп правильно понял взгляд, сопровождавший слова разетрийца.

Оба царя прекрасно понимали, что это последний шанс спасти свои дома. Если им не удастся разгромить Нагаша, их города обречены. И пусть лучше сыновья сражаются и погибнут на поле боя, чем встанут на колени перед Узурпатором.

— Надеюсь, ты хорошо заботился о моем войске в эти последние месяцы, — сказал Хекменукеп, меняя тему.

Царь Разетры кивнул.

— Все готово, — ответил он. — И теперь, когда и ты прибыл, выступим завтра на рассвете. Нет смысла ждать дольше, нас в любой момент могут обнаружить лазутчики Нагаша.

Хекменукеп кивнул.

— Узурпатор ничего не подозревает? — уточнил он.

— Насколько нам известно, он понятия не имеет о том, что мы здесь, — сказал Рак-амн-хотеп. — Он занят Махраком, а его нумасийские союзники очень плохо охраняют фланги. Мы нападем на нумасийский лагерь завтра, промчимся сквозь него, как молния, и вылетим на позиции Нагаша раньше, чем он поймет, что происходит.

— А что армия Зандри? — спросил Хекменукеп. — Где она находится?

Рак-амн-хотеп покачал головой:

— Мы предполагаем, что она стоит дальше на севере, охраняет северный фланг Узурпатора, а это слишком далеко, чтобы как-то повлиять на нашу атаку. К тому времени как они смогут присоединиться к битве, все уже будет решено.

Хекменукеп обдумал план и кивнул. Оба царя знали, что их войско сильно уступает армии Нагаша в численности. Неожиданность — вот что жизненно важно, если они надеются победить.

— Будем молиться, чтобы нас не заметили еще несколько часов, — сказал он. — Будущее Неехары полностью зависит от нас.

В тридцати ярдах от них у большого камня лежали двое и внимательно слушали. Голоса обоих царей далеко разносились в холодном ночном воздухе. В конце концов все забрались в ливарскую повозку и направились в долину, где дожидался основной корпус армии.

Два нумасийских лазутчика подождали еще с полчаса, хотя эхо грохочущих колес давно растаяло. Медленно и осторожно они выползли из своих маскировочных ям и, как тени, скользнули к подножию холма, где стояли их кони. Не сказав ни слова, оба лазутчика запрыгнули в седла и помчались через пустыню с новостью к своему хозяину.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ Конец всего

Махрак, Город Надежды, 63 год Джафа Ужасного

(—1740 год по имперскому летосчислению)

Ламийская армия добралась до Махрака поздним утром следующего дня. Пели фанфары, над войском развевались сотни желтых шелковых стягов. Первыми под яркими разноцветными вымпелами шли полки тяжелой кавалерии, объезжая осажденный город с северной стороны. Серебряные подвески, вплетенные в конскую упряжь, сверкали на солнце, составляя резкий контраст со странными угольно-черными кольчугами и поножами кавалеристов. Следом за тяжелой кавалерией ехали небольшие отряды конных лучников на лоснящихся тонконогих лошадях. Короткие мощные луки лежали поперек деревянных седел, напоминая страшное оружие бхагарцев.

После конных лучников вышагивали длинные колонны копейщиков под шелковыми знаменами, принадлежавшими разным аристократическим домам. На копейщиках были темные металлические доспехи, такие же, как и на кавалеристах. Мечи и наконечники копий тоже были сделаны из металла.

Последними шли пехотинцы. Издали могло показаться, что это тоже копейщики, только им не хватало щитов, а количество воинов в полках было меньше обычного. У каждого воина на плече лежал шест, но, приглядевшись, становилось понятно, что это вовсе не копье. Собственно, эти шесты вообще не походили ни на какое известное оружие. На треть они состояли из твердого дерева толщиной с мужское предплечье и заканчивались утолщением из темного металла, а остальные две трети были изготовлены из неотшлифованной бронзы, скрепленной с деревянной частью ободками из того же темного металла. Мастеровые сделали на них резьбу, так что они напоминали чешуйчатую шкуру ящеров, а бронзовый наконечник походил на клыкастую крокодилью пасть. Челюсти открыты, внутри видна темная полость.

Верховые Зандри, встречавшие ламийцев, смотрели на странных воинов с любопытством и опаской. Все знали, что Ламия — место далекое и экзотическое, а ее народ торгует с таинственными варварами из Шелковых Земель далеко на востоке, и то, что зандрийцы увидели, вполне соответствовало этим представлениям.

Армия остановилась в нескольких сотнях ярдов от позиций Зандри и быстро начала вбивать колышки по периметру, словно собиралась устраивать тут лагерь. Из центра войска двинулась процессия ярких повозок. Несомненно, в них ехали сам ламийский царь и его свита. Новоприбывшие, казалось, не обращали никакого внимания ни на мрачных, уставившихся на них зандрийцев, ни на усыпанную костями равнину перед Махраком, ни на клубящуюся тьму в небе.

Того же нельзя было сказать про жителей осажденного города. Когда показались первые желтые знамена, новость сразу же разлетелась по грязным, заваленным трупами улицам Махрака. К тому времени как ламийская армия остановилась перед лагерем Зандри, полдюжины ушебти поднялись на северную стену города. Они несли хрупкого человека в мантии, весившего не больше ребенка. Медленно и осторожно поставили они Небунефера на ноги, помогли ему положить сморщенные руки на зубцы стены и отошли на почтительное расстояние.

Небунефер смотрел, как появились повозки царя Ламии, а следом за ними катились тяжело груженные повозки обоза. Ум старого жреца оставался все таким же острым, что казалось почти противоестественным. На опыте он убедился, что длительное голодание помогает концентрировать мысли, по крайней мере на короткое время.

Судя по всему, ламийцы не собирались снимать осаду. Десять долгих лет они наблюдали за тем, как разворачивается война против Нагаша, но не поддерживали ни одну из сторон. Небунефер считал, что они хотят увидеть, кто берет верх, и только потом на что-то решаться. Похоже, сейчас они приняли решение.

К жрецу подошел ушебти, поклонился и протянул ему небольшую глиняную чашку с дымящимся напитком. Небунефер взял ее обеими руками, радуясь теплу, хотя солнце светило жарко. Сделал глоток чая — ламийского чая, с горечью подумал старый жрец, привезенного за большие деньги из Шелковых Земель и купленного храмом много лет назад. Когда этот чай заваривали на воде из Расколотого Камня, он приобретал деликатный цветочный вкус. Это все, что осталось у жрецов. Они по нескольку раз заливали кипятком крохотные листики, а потом съедали их.

Никто не знал, сколько обитателей Махрака осталось в живых. Сотни погибли во время бунтов, когда продовольственные запасы подошли к концу, многие сотни умерли позже, когда все настолько ослабли, что уже не могли бунтовать. Целые семьи запирались в домах и посылали самых крепких на поиски еды, а когда надежда таяла — в аптеки за быстродействующим ядом. В городе не осталось ни одной неразграбленной аптеки, и только благодаря усилиям жрецов Гехеба и Асаф в нем еще не разразилась чума.

Ходили слухи о каннибализме в самых бедных кварталах, где отчаявшиеся, умирающие с голоду семьи ели трупы с улиц. Жреческий совет объявил, что подобные деяния будут караться смертью, однако ни один из антропофагов не был найден. На самом деле никто просто не хотел знать, сколько правды в этих рассказах.

Небунефер пил свой чай медленно, морщась от колик в животе, и смотрел, как ламийцы организуют царскую процессию для встречи с Узурпатором. Мысли его то и дело возвращались назад, к последнему разговору с царем Разетры. Хотелось бы знать, что сталось с Рак-амн-хотепом и где он сейчас. Многое могло случиться с человеком за четыре года. Может быть, царь намерен сдержать свое обещание, но если так, Небунефер боялся, что разетрийцы опоздают.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, — произнес замогильный голос прямо над ухом Небунефера.

Старый жрец заморгал, пытаясь сообразить, откуда исходит голос, повернул голову и увидел вытянутое, с ввалившимися щеками лицо Атеп-неру, верховного жреца Джафа. За время долгой осады иерофант стал походить на труп еще больше, чем раньше, но, видимо, он не так сильно страдал от лишений и голода, как Небунефер и прочие жрецы.

— Атеп-неру, рад тебя видеть, — произнес Небунефер. Он не говорил, а едва слышно шептал, несмотря на ламийский чай. — Прошло много времени с тех пор, как ты покидал свой храм. Я уже боялся худшего. — Он показал на север. — Полагаю, ты пришел, чтобы посмотреть на прибытие ламийцев.

Верховный жрец Джафа обеспокоенно нахмурился.

— Ничего подобного, — сказал он. — Я пришел, чтобы пригласить тебя во Дворец Богов. Нужно принять решение.

Небунефер отхлебнул чая и поморщился — желудок снова скрутил спазм.

— Мне нечего добавить, — проговорил он, устало покачав головой. — От имени нашего храма будет говорить Нек-амн-атеп, как всегда. Он все может решить сам.

— Нек-амн-атеп мертв, — напрямик сказал Атеп-неру. — Принял ночью яд. По праву старшинства теперь ты верховный иерофант Птра.

Небунефер долго не мог ничего ответить. Он смотрел на чашку в руках, пытаясь справиться с болью в сердце.

— Буду молиться, чтобы Усириан судил его по-доброму, — выговорил он наконец. Потом глубоко вздохнул и выпрямился. — Что нужно решить?

Атеп-неру скрестил на груди тонкие руки.

— Нек-амн-атеп настаивал на пассивном сопротивлении Нагашу, — сказал он. — Теперь, когда он ушел, Канзу высказывается за решительные действия.

Старый жрец понимающе кивнул. Верховный жрец Ксара становился все более несдержанным и сумасбродным по мере того, как тянулась осада.

— И что он предлагает?

— Нападение, разумеется, — отозвался Атеп-неру. — Причем с участием не одних ушебти. Он хочет привлечь к этому каждого оставшегося в живых горожанина. Бросить вызов, пока у нас еще есть силы сражаться.

Небунефер покачал головой и произнес:

— Это будет не сражение, а массовое самоубийство.

— Вот и я так думаю, — ответил Атеп-неру. — Канзу болван, но он сумел переманить на свою сторону многих членов Совета. Мне нужна твоя поддержка, чтобы предложить более разумное решение.

— Например? — осведомился старый жрец.

— Ну как же! Разумеется, сдаться! — воскликнул Атеп-неру. — То, что нам следовало сделать давным-давно, избавив народ от страданий. — Иерофант раскинул руки. — Нагаш наверняка и сам видит, что мы в безвыходном положении. С каждым проведенным здесь днем богатство городов Узурпатора и его союзников истощается. Я уверен, он и сам стремится к переговорам, чтобы покончить с осадой.

— Допустим, это так. Но как же наши союзники? Ведь мы их предаем, — вздохнул Небунефер.

Атеп-неру нахмурился сильнее.

— Наши союзники нас давно бросили! — отрезал он. — Прошло четыре года, Небунефер, а они так и не явились. Никто нас не спасет, кроме нас самих.

Небунефер внимательно посмотрел на Атеп-неру и увидел в его глазах абсолютную убежденность. Старый жрец вздохнул, чувствуя себя более изнуренным, чем когда-либо за свою долгую жизнь. Он повернулся, еще раз взглянул на ламийский лагерь и печально покачал головой.

— Ступай, — сказал Небунефер. — Собирай Совет во Дворце Богов. Я… — он взглянул на свою чашку, — я допью чай.

Иерофант коротко кивнул.

— Значит, увидимся во дворце. Но не заставляй нас слишком долго ждать. Раз сюда явился Ламашиззар, наше положение сделалось еще более опасным.

Атеп-неру круто развернулся и торопливо направился к лестнице.

Небунефер посмотрел вслед уходящему иерофанту и снова обратил взгляд к ламийской армии. Глядя, как развеваются на ветру их шелковые стяги, он сделал еще один глоток чая. Ощущение утраты пронзило его, как меч во время битвы.

Должно быть, это последний день Махрака. Отважное сопротивление города подошло к концу, и не важно, погибнут они в атаке или начнут торговаться, как хозяйка за дешевую ткань на рынке. Это все, что им осталось, других возможностей нет.

Старый жрец выпил горьковатые остатки чая и долгим взглядом уставился на пустую чашку. Затем вытянул руку и швырнул чашку за городскую стену.

Небунефера неожиданно озарило — существует и третья возможность.

Ламийцы не стали утруждать себя и посылать гонца в палатку Вечного Царя, чтобы потом дожидаться аудиенции. Спустя час после прибытия организованная процессия направилась в центр лагеря Нагаша. Ламийцы объявили о своем появлении ревом труб, звоном кимвалов и колокольчиков, оглашая окрестности праздничным шумом. Когда процессия зашагала по лагерю, воины Зандри отошли в сторону, дивясь на кавалеристов в темных доспехах, на черный лакированный паланкин, который несли во главе процессии, и на ярко одетых слуг с дюжинами свертков и деревянных шкатулок в руках.

Новость о прибытии армии разнеслась по лагерю. Уцелевшие бессмертные побросали все свои дела и явились прислуживать царю. Стража Гробниц расступилась и позволила бледнокожим аристократам войти в огромную, похожую на пещеру палатку своего хозяина.

Архан Черный проскользнул в палатку вместе с ними и быстро скрылся в тени в дальнем углу тускло освещенного помещения. Он осматривал толпу в поисках Амн-назира или царей-близнецов Нумаса, но нигде не видел смертных вассалов Нагаша.

Вечный Царь уже был здесь, сидел на троне Кхемри в глубине палатки. Рядом находился его слепой слуга Газид, а вот Неферем не было. Даже ее небольшой трон отсутствовал. Очень интересно. Архан прислушивался к свистящим шепоткам своих собратьев-бессмертных. Многие думали, что Ламашиззар достиг совершеннолетия и поэтому явился принести клятву верности Нагашу. Другие предполагали, что юный царь вознамерился бросить вызов их хозяину и потребовать возвращения в Ламию Неферем. А некоторые считали, что Ламашиззар решил вмешаться от имени жрецов Махрака. Архан скрестил на груди руки и стал внимательно наблюдать.

Пение рогов и звон кимвалов приближались. Двор Нагаша притих. Повинуясь тихому приказу Вечного Царя, Газид захромал по проходу между бессмертными и вышел из палатки.

Музыка смолкла, но через несколько мгновений снова заиграла, на этот раз мелодично и негромко. Полотнища, закрывающие вход, откинули, и внутрь вошли два десятка музыкантов в разноцветных нарядах, заполнив палатку хрустальными звуками серебряных флейт, кимвалов и колокольчиков. Ламийцы не обращали внимания на отвратительное сборище в полутемном помещении. Они быстро выстроились по обе стороны от входа и продолжали играть. Первые придворные Ламии потянулись к трону Нагаша.

Каждый одетый в шелк аристократ подходил к Вечному Царю с прекрасным подарком: рулонами тончайшего шелка, шкатулками с изящными нефритовыми и позолоченными ожерельями. Придворные кланялись перед троном и отходили вправо или влево, выстраиваясь в шеренги вдоль прохода.

Спустя несколько долгих минут, когда последний придворный поклонился и плавно отступил на свое место, снова громко затрубили рога, а музыканты у входа заиграли крещендо. Наконец наступила тишина, и Ламашиззар, юный царь-жрец Ламии, вошел в переполненную палатку.

Только в прошлом году до осаждающей армии долетел слух, что Ламашептра, царь Города Зари, все же скончался, не выдержав напряжений долгой жизни, полной праздности и излишеств. Уже на склоне лет он зачал с одной из своих жен сына, и его наследник, Ламашиззар, теперь достиг совершеннолетия. Юный царь, одетый в темные доспехи, такие же, какие носила вся его армия, только украшенные, шел, горделиво выпрямив спину, прямо к трону Нагаша. Шлема на ламийском царе не было, его длинные кудрявые черные волосы ниспадали на квадратные плечи. Большие карие глаза были проницательными и блестящими, как у ястреба. Юный царь благосклонно одаривал двор Нагаша ослепительной улыбкой. Необычная дубинка из дерева и металла лежала на сгибе левой руки, как скипетр. Как и шесты у его воинов, дубинка царя была сделана в виде крокодила с распахнутой пастью.

Ламийский царь подошел к Нагашу, не выказывая ни малейших признаков страха, и почтительно поклонился. Вечный Царь смотрел на Ламашиззара холодным недобрым взглядом. Губы его презрительно искривились. Призрачная свита Нагаша испуганно застонала.

— Ты забыл свое место, мальчишка, — бросил Нагаш. — На колени перед тем, кто выше тебя.

Полный ненависти голос некроманта прорезал тишину, словно ножом. И тут бессмертные беспокойно зашевелились — ламийский царь запрокинул голову и засмеялся.

— Годы неласково обошлись с тобой, кузен, — сказал Ламашиззар. — Неужели тебе изменяет зрение? Я больше не мальчик, но царь великого города, равный тебе, я тепло приветствую тебя и предлагаю дары, чтобы продемонстрировать почтение.

Среди бессмертных послышалось потрясенное шипение. Они смотрели на Ламашиззара с откровенным изумлением, решив, что молодой человек безумен. Архан подвинулся ближе, теперь ему стало особенно интересно. Нагаш выпрямился, вцепившись в подлокотники трона.

— И что это значит? — холодно осведомился он.

Ламашиззар выглядел удивленным.

— Значит? Да просто я хотел вновь подтвердить, что тесные узы связывают наши города. Я с большим интересом слежу за твоей кампанией, кузен. Мне стыдно, что ты так надолго застрял здесь, под Махраком, поэтому первое, что я решил сделать в качестве законного царя Ламии, — это собрать армию и прийти тебе на помощь.

Нагаш слегка подался вперед.

— Ты здесь, чтобы помочь мне? — медленно спросил он.

— О да, — ответил Ламашиззар, и когда продолжил, его поведение заметно изменилось. Лицо утратило веселость, в голосе появилась жесткость. — Ради любви к Кхемри и ради моей тетушки, твоей царицы, воины Ламии готовы отдать Махрак в твои руки. То, в чем боги отказывали тебе в течение четырех долгих лет, мы дадим за один день.

В палатке повисла тишина. Архан пристально всматривался в Нагаша, ожидая приступа ярости. Но губы некроманта неожиданно тронуло подобие улыбки.

— И какова твоя цена? — спросил Вечный Царь.

Ламашиззар снова поклонился.

— Мне бы и в голову не пришло искать выгоду в твоем тяжелом положении, — произнес юный царь. — Я всего лишь хочу, чтобы Кхемри и Ламия продолжали наслаждаться тесной дружбой, как это и было всегда со времен Великого Сеттры.

Лицо Нагаша посуровело.

— Хватит притворяться, — прорычал он. — Чего ты хочешь?

Юный царь развел руками.

— А чем ты можешь поделиться? — спросил он, повернувшись и с улыбкой посмотрев на бессмертных, и Архан заметил холодный расчетливый блеск его глаз. — Мы хотим власти, — объявил ламиец, вновь обернувшись к Нагашу. — Поделись с нами секретом вечной жизни, и Махрак твой.

Дерзость требования потрясла Нагаша.

— Ты забываешься! — воскликнул Вечный Царь.

Ламашиззар медленно покачал головой.

— О нет, — возразил он. — Заверяю тебя, кузен, я ничего не забыл. Это ты запутался и привел свое царство на край гибели.

Юный царь показал на восток, в сторону Махрака, и продолжил:

— Ты побеждал одну армию за другой, но город жрецов продолжает тебе сопротивляться. В конце концов все они вымрут от голода, может, через шесть месяцев, может, через два года, но даже тогда город не падет. Ты не сможешь пройти сквозь их ворота и ограбить их храмы, а твои враги воспрянут духом и будут и дальше сопротивляться тебе, в то время как твои собственные города превратятся в прах.

— И ты воображаешь, что сможешь восторжествовать там, где не смог я? — вскричал Нагаш.

Ламашиззар снова улыбнулся, но взгляд его оставался напряженным.

— Тогда наши кости усеют поле у Махрака, а ты ничего не потеряешь, — ответил он.

Бессмертные зачарованно следили за поединком двух царей. Вечный Царь пришел в бешенство, но Ламашиззар не дрогнул. Юный царь очень тщательно продумал свою позицию и не сомневался, что возьмет верх. Архан пристально наблюдал за выражением лица Нагаша и с удивлением отметил в нем напряжение, какого никогда не видел раньше. Возможно, Ламашиззар не ошибается.

Пока Нагаш обдумывал предложение юного царя, полотнище, закрывающее вход, отлетело в сторону, и внутрь вбежал бессмертный. Не обращая внимания на царившее в палатке напряжение, он низко поклонился царю и громко произнес:

— Жреческий совет прислал к тебе представителя на переговоры о перемирии!

Ламашиззар услышал новость, и глаза его удивленно распахнулись. Торжествующая улыбка исчезла. Нагаш на своем троне отпустил подлокотники и расслабился. Его глаза заблестели.

— Твое предложение о помощи выслушано, — заявил Вечный Царь Ламашиззару. — Но она не потребуется.

Ламийский царь опять повернулся к Нагашу и поклонился.

— В таком случае я ухожу, — спокойно произнес он. — Возможно, позже мы снова сможем поговорить.

Нагаш усмехнулся. Окружавшие его призраки в ужасе заметались.

— О, это безусловно, — сказал Нагаш. — Мы поговорим, и очень скоро.

Ламашиззар повернулся и величественно покинул палатку вместе со своей свитой. Богатые дары остались там, куда их положили, образуя кривую дорожку к выходу. Нагаш смотрел вслед ламийцам, наслаждаясь их смятением.

Когда вышел последний придворный, некромант сделал жест своей когтистой рукой.

— Давайте сюда этого посланца, — приказал он.

Спустя несколько минут полотнище, закрывающее вход, откинули, и двое бессмертных ввели в палатку сморщенного старика. Они шли по проходу к трону и поддерживали его под руки, так что ноги старика в сандалиях едва касались земли. Архану этот хрупкий иссохший смертный показался обыкновенным грязным попрошайкой, но Нагаш кинул на него всего один взгляд и быстро вскочил на ноги.

Бессмертные подошли к трону и заставили посланца опуститься перед Вечным Царем на колени. Нагаш посмотрел на старика, и лицо его зажглось торжеством.

— Какой неожиданный подарок, — произнес он. — А я-то думал, что найду тебя, забившегося в угол где-нибудь в городском храме. Или спрятавшегося за спинами этих болванов, что придумали так называемый Совет. Они послали тебя сюда с предложением мира, Небунефер? Чтобы уговорить меня сдержать гнев?

Небунефер уперся рукой в колено и медленно, с трудом поднялся на ноги. Бессмертные снова подались к нему, но на этот раз старый жрец метнул в них суровый взгляд. От старика исходили волны жара, он словно светился, как кусок металла, вытащенный из кузнечного горна. Оба мертвых полководца отпрянули и злобно зашипели.

Старый жрец повернулся к Нагашу.

— Я пришел на переговоры от имени жителей Махрака, — произнес он почти шепотом.

Нагаш задумчиво прищурился.

— Горожане убедили Совет сдаться? — уточнил он.

Небунефер презрительно усмехнулся, глядя на Вечного Царя.

— Ты напыщенное ничтожество, — проскрипел он. — Я здесь, чтобы обсудить условия твоей капитуляции.

Все головы повернулись одновременно. Бессмертные открыли рты, поражаясь наглости жреца, и один за другим начали смеяться. Вскоре в полумраке палатки хохотали все, однако Нагаш заставил их замолчать безмолвной командой.

— Твой драгоценный город находится на грани гибели, а ты явился сюда, чтобы насмехаться надо мной? — прошипел некромант.

— Думаешь, это шутка? — рявкнул в ответ старый жрец. — Твоя осада провалилась. За четыре года ты и на десять ярдов не приблизился к городу. Между твоим лагерем и стенами Махрака лежат сотни тысяч костей! Правду сказать, мы давно потеряли счетотраженным атакам. — Небунефер скрестил руки на груди. — Город никогда не сдастся такому, как ты, Нагаш. Боги этого не допустят.

— Боги! — пренебрежительно хмыкнул Нагаш. — Эти бестелесные шарлатаны. Их время закончилось. Грядущая империя — моя империя — будет вечной!

Небунефер хрипло засмеялся и сказал:

— Сеттра думал точно так же, но теперь жуки поедают его внутренности. И ты ничем от него не отличаешься, Нагаш. Ты просто еще один тиран, который возвысится и падет, как и все прочие, а когда ты умрешь, боги будут ждать тебя, чтобы судить. Наверняка они уже ждут не дождутся этого.

— Ни один бог не сможет меня судить! — взревел Нагаш. — Я сжег их храмы и убил их жрецов! Скоро их драгоценный город станет моим, а их имена навеки забудутся!

Небунефер покачал головой.

— Ты болван, — сказал он. — Заносчивый болван, считающий себя равным богам. Однако тебе не хватает ума, чтобы понять одну простую вещь: до тех пор, пока существует Соглашение, богов низвергнуть невозможно. Они связаны с нами точно так же, как мы связаны с ними, и ничто, сделанное тобой, этого не изменит. Неужели ты не понимаешь? Твой горестный поход против богов был обречен с самого начала!

Старый жрец откровенно провоцировал некроманта, Архан сразу это заметил, но не понимал, с какой целью. Однако Нагаш словно ослеп. Он так долго мечтал добраться до Небунефера после его предательства в царском дворце! А теперь старый жрец оказался в его руках.

Нагаш стиснул кулаки, сделал шаг к старому жрецу и вдруг застыл на месте. Глаза его расширились, на лице появилось торжествующее выражение.

— Ну конечно, — прошептал он. — Ответ все это время лежал прямо передо мной!

Вечный Царь испустил дикий вопль радости и метнулся вперед, схватив старого жреца за горло.

Глаза Небунефера широко распахнулись. Он вцепился в запястья Нагаша, пытаясь вырваться из хватки некроманта, но не мог соперничать со сверхъестественной силой царя. Нагаш оторвал старика от земли и встряхнул его, как тряпичную куклу.

— А я его не видел! — вскричал Нагаш, хохоча, как сам Владыка Тьмы. — Сила богов была у меня в руках, а я этого не понимал! Махрак обречен, Небунефер, и ты умрешь, зная, что именно ты виновен в его гибели!

Небунефер все еще пытался сопротивляться, цепляясь за запястья Нагаша, но силы его угасали. В глазах старого жреца пылала неприкрытая ненависть. Тут раздался слабый треск, словно отломился сгнивший сучок, и голова Небунефера неестественно запрокинулась.

Нагаш отшвырнул тело старика.

— Ведите сюда царицу! — прокричал царь. — Низвержение старых богов сейчас свершится!

В этот миг полотнище, закрывающее вход, снова отлетело в сторону. Внутрь, спотыкаясь, вошел гонец, весь в грязи и полумертвый от усталости.

— Идут армии Разетры и Ливары! — выдохнул он. — Будут здесь через час!

Бессмертные потрясенно зашипели, но Нагаш, Вечный Царь, только усмехнулся.

— Они опоздали, — произнес он.

Союзные армии неслись по равнине, подобно ураганному ветру, устремляясь к лагерю нумасийцев. Авангард войска составляли восемь тысяч тяжелых кавалеристов под предводительством Экреба. Остальная армия шла следом. К небу взвивались огромные фонтаны пыли, но ради скорости войска решили не таиться. Если боги с ними, нумасийцам не хватит времени организовать оборону.

Экреб в бешеной скачке подставлял лицо ветру, чувствуя прилив дикой радости. Последняя битва с врагом неотвратимо приближалась, и казалось, что тяжесть всех горьких поражений наконец-то свалилась с его плеч. По крайней мере, сейчас у них есть преимущество.

Экреб скакал в гуще войска, направляя своего могучего коня на высокий песчаный бархан, а потом устремляясь вниз. Перед ними лежала еще одна равнина, примерно полмили в длину, и заканчивалась еще одним рядом высоких барханов. Над ними клубились темные тучи, а над северной линией горизонта виднелись верхушки храмов Махрака.

Поперек равнины выстроились полки нумасийских всадников: двенадцать тысяч кавалеристов, готовых к бою. Над их рядами развевались знамена царей-близнецов.

Увидев авангард союзников, нумасийцы обнажили мечи. На отполированной бронзе заиграло солнце. И в одно мгновение радость Экреба испарилась. Каким-то образом их обнаружили.

В центре вражеских боевых порядков цари-близнецы подняли руки. Рога протрубили одну-единственную ноту, и нумасийцы двинулись в наступление.

В громадном лагере осаждающих выли рога, призывая войско нежити на битву. Бессмертные выскочили из палатки Нагаша так быстро, что и глазом не уследить, запрыгнули на своих коней-скелетов и помчались в разные стороны раздавать приказы и расставлять по местам десятки тысяч воинов, чтобы отразить неожиданную атаку врага.

От нумасийских царей на юге не было вестей, но обрывочные сообщения указывали на то, что кавалерия успела построиться и выйти навстречу противнику. Полководцы Нагаша выбрали гряду невысоких холмов в нескольких сотнях ярдов за лагерем нумасийцев, чтобы расставить там свои первые боевые порядки; полки копейщиков поспешно передвигались на юго-восток и выстраивались там вдоль склона, а гонцы мчались на юг, призывая зандрийских лучников к немедленным действиям. Буквально за несколько минут основной корпус армии Нагаша — сотня тысяч живых мертвецов, пехотинцев и кавалеристов — уже выдвинулся вперед, выстраиваясь углом на юго-восток, чтобы создать стену из костей и металла на пути наступающих сил Востока. За боевыми порядками осадные инженеры хлестали кнутами рабов, переставлявших тяжеленные катапульты.

Среди всего этого хаоса восемь полков воинов-скелетов, весь резерв числом сорок тысяч, повинуясь яростной воле Нагаша, направился к линии, разделяющей свет и тьму. Вечный Царь шел вслед за ними, окруженный Стражей Гробниц и толпой рабов. Два десятка перепуганных рабов несли на плечах каменный саркофаг царицы.

Архан Черный тащился позади мрачной процессии, отчаянно мечтая о своих доспехах и мече. Ему хотелось вернуться в свою обветшалую палатку и одеться к сражению, невзирая на злобный приказ Нагаша. Уж лучше пусть его снова пытают, чем лишиться головы, столкнувшись с вражеским конником.

Впрочем, визирь понятия не имел, что бы стал делать, будь он сейчас в доспехах и с оружием. С кем сражаться? Подспудно он надеялся, что сможет вернуть расположение Вечного Царя, если хорошо проявит себя в бою, но что потом? Опять вымаливать у хозяина капли его ужасного эликсира?

В воздухе потрескивала энергия. Выли рога, и земля содрогалась от поступи десятков тысяч ног. Архану казалось, что шатаются сами основы мира.

Двигаясь словно во сне, визирь шел следом за хозяином.

Резервные полки остановились, не доходя несколько дюймов до разделительной линии. Свет и тьма, созданные двумя враждующими магиями, перемещались, захлестывая разлагающиеся лица воинов. Издалека, с запада тяжелой поступью приближались гиганты.

Нагаш появился в самой гуще скелетов. Его мантия развевалась под порывами кладбищенского ветра, поднявшегося за армией нежити. В левой руке он держал могущественный Посох Веков, увитый страдающими душами призрачной царской свиты.

Некромант вышел на край тьмы и почувствовал, как его захлестывает сила городских защитных чар. Саркофаг царицы поставили на землю у него за спиной. Нагаш повернулся и вытянул вперед правую руку. Духи, окружавшие посох, перелетели к каменному гробу, сдвинули крышку и вытащили наружу иссохшее тело Неферем. Она висела среди них, как сломанная кукла, роняя на землю обрывки грязной одежды и лоскуты кожи. Газид, стоявший рядом с гробом, повернул слепое лицо к царице и горестно завыл.

Нагаш потянул царицу к себе. Тьма заколыхалась в ответ на присутствие некроманта.

— Ты ключ, — сказал он, глядя сверху вниз на искаженное страданием лицо царицы. — Ты — воплощение Соглашения. Иди и открой городские ворота.

Некромант поставил Неферем на землю. Она пошатнулась, поворачивая голову то туда, то сюда, словно заблудившийся ребенок. С губ сорвался страдальческий стон. И тогда Нагаш грубо вытолкнул ее за границу тьмы.

Тотчас вокруг царицы поднялся свирепый ветер, в воздухе раздался громкий треск. С маской ненависти на лице Нагаш пошел за Неферем. Несколько мгновений спустя за ним последовало войско. Десятки тысяч живых мертвецов проникли сквозь защитные чары.

Архан оскалил гнилые зубы, ощутив внезапный прилив энергии, хлынувшей от песков вокруг Нагаша и его воинов. Ее почувствовали даже рабы, они кричали и закрывали лица, ожидая, что их сейчас же поразит безжалостный гнев богов. Газид испустил еще один отчаянный вопль и ринулся вперед, вскинув руки к небесам.

С каждым шагом Неферем ярость ветра усиливалась, он взметал вверх побелевшие кости и фонтаны песка и пыли. От земли поднимались волны зноя, хотя собирающиеся на небе тучи закрыли солнце.

Нагаш упорно вел Неферем и свое войско вперед. Он чувствовал, как на защитных чарах все усиливается напряжение. Заклинание было направлено на то, чтобы защищать истинно верующих от тех, кто угрожает Городу Богов. Но мертвая царица, связанная узами с Нагашем, совмещала в себе и то и другое.

Темные тучи сердито кипели над головой, в воздухе сильно запахло серой. Вспышки оранжевого света пронизывали тучи, и на наступающее войско уже пролились первые струи огня. Жестокие удары грома раскалывали небо, и на землю падали камни, словно чары начали растрескиваться от напряжения.

Пылающие камни прокладывали огненные дорожки среди наступающих войск. Один горящий снаряд понесся, как стрела, прямо на Неферем и Нагаша, но, не долетев, рассыпался на куски и взорвался за дюжину ярдов от цели. Царицу омывало волнами невыносимого зноя, скручивая ее одежды и ставшую похожей на пергамент кожу. Нагаш погрозил посохом небу и торжествующе закричал.

С каждым шагом ревущий ветер и обжигающая жара усиливались. Тучи клубились все сильнее, а град огненных камней поутих. Теперь тучи изнутри сотрясались почти непрерывными ударами, от которых воздух над войском дрожал. Дуги фиолетовых молний хлестали по равнине, как кнут десятника.

Войско прошло почти полпути до города, когда появились сфинксы. Они возникли из клубящейся пыли, как призраки, сфинксы рычали и лязгали зубами, глядя на кошмарный облик Неферем. Вихри пыли окончательно превратили в лохмотья ее дорогой наряд и сорвали золотой венец, а кожа сползала с царицы, как ветхая ткань. Но Неферем шла вперед, подгоняемая ревущим ураганом и яростной волей Нагаша. Вой духов пустыни и ветер заглушали крики царицы. Встряхивая своими грозными головами, сфинксы отступали от нее, как побитые собаки.

Зной все усиливался, словно рядом топилась огромная печь. Нагаш заметил, что его мантия задымилась, и остановился. Его войско тоже остановилось, но Неферем он заставлял идти вперед, продолжая безжалостный натиск на древние чары. Позади некроманта разделительная линия стиралась. Нечестивая тьма, как чернила, растекалась вслед за Нагашем.

Снова раздался раскат грома, на мгновение Неферем озарило яростной вспышкой молнии, и тело ее заполыхало, но воля Нагаша продолжала толкать царицу вперед. Руки Неферем упали, когда огонь поглотил сухожилия и высохшие мышцы, а роскошные волосы сгорели, рассыпая яркие искры.

Мимо Вечного Царя метнулась чья-то фигура и шагнула в пылающий костер. Газид, верный до последнего вздоха, последовал за своей царицей. Его кожа моментально почернела, и одежда вспыхнула.

Сфинксы завыли и начали корчиться в муках — магические защитные чары рассыпались, не выдержав напряжения. Сделалось так жарко, что казалось, будто сам воздух светится. От Неферем остался только скелет, окутанный оранжевым и фиолетовым пламенем.

Архан, находившийся в полумиле от нее, ощущал такое напряжение в воздухе, словно его кожу скоблили тупыми ножами. Все рабы вокруг него погибли, из глаз и ушей у них сочилась кровь.

И вдруг, без предупреждения, напряжение исчезло, взорвалось, как пузырь, и над полем костей повисла оглушительная тишина. Неферем догорела, и тело ее превратилось в прах. Почерневший труп Газида лежал в нескольких ярдах в стороне, а руки его по-прежнему тянулись к возлюбленной царице.

Пыль, и песок дрожащими завесами опускались на равнину. Испустив последний, затихающий рык, сфинксы превратились в ленты дыма, ослабевший ветер их рассеял, и на Махрак, Город Богов, опустилась тьма.

На равнине, усеянной костями, Нагаш вскинул руки к небу и торжествующе взревел.

— Эпоха богов кончилась! — прокричал он. — Отныне и впредь народ Неехары будет поклоняться мне, Вечному Царю!

Нагаш ударил своим древним посохом, и воины-скелеты хлынули вперед. Среди них шли трое гигантов. Подняв свои массивные дубины, они надвигались на городские ворота. Через несколько минут начнется избиение жителей Махрака.

На юго-востоке затрубили рога. Архан сообразил, что это подошла армия Востока, как раз вовремя, чтобы увидеть падение Махрака.

Внезапно визирь споткнулся — его хлестнула свирепая воля хозяина. С другой стороны превратившейся в кладбище равнины Нагаш приказывал бессмертному: «Сейчас же отыщи Амн-назира и вели ему напасть на ламийцев!»

Визирь попытался ответить, но некромант уже думал о чем-то другом. Архан упал на колени посреди трупов рабов. Их страдальческие лица смотрели на него, а выражение ужаса и боли наверняка, как в зеркале, отражало его собственное.

Архан Черный с трудом поднялся на ноги и отправился на поиски царя Зандри.

Весть о гибели Дочери Солнца сотрясла Город Богов, пронеслась над сражающимися армиями и достигла самых дальних уголков Неехары. Каждый жрец и послушник, каждый отважный ушебти ощутил ее как ледяной клинок, вонзившийся глубоко в сердце. А когда клинок выдернули, они почувствовали, что сила богов вытекает из них, как кровь, и остановить этого не сможет ни один целитель. Беспомощные, потрясенные, они поняли, что Соглашение разорвано и боги отвернулись от них навеки.

Это было началом конца. Неехара потеряла благословение.

Рак-амн-хотеп и Хекменукеп тоже почувствовали, что Соглашение разорвано, и поняли, что это предвещает. Их ушебти в ужасе закричали, начали рвать на себе бороды и бить кулаками в грудь, но все напрасно — подаренная богами сила покидала их.

Цари догадались, что предрекает эта ужасная перемена, но ни один из них не произнес ни слова. Их воины по-прежнему шли вперед, и до столкновения с мертвой ордой Узурпатора их отделяло всего несколько минут.

Настал конец всему, и все, что им оставалось, — сражаться, пока тьма не поглотит их.

Бессмертные Нагаша разразились ликующими воплями, когда гиганты подошли к северо-восточным воротам города. Осада закончилась, и победа уже ждала их.

На поле боя, как раз перед рядами нежити, полки нумасийских конников отступали под натиском армии Востока. Плотная стена ливарских и разетрийских копейщиков, растянувшаяся более чем на две мили, теснила вражескую кавалерию. Когда копейщики оказались на расстоянии пятидесяти ярдов от скелетов, цари-близнецы подали сигнал, и нумасийцы начали отступать по всему фронту, быстро проскочив в узкие проходы, оставленные между шеренгами мертвых пехотинцев.

Как только нумасийцы ушли с дороги, полки лучников-мертвецов шагнули вперед, сомкнули ряды и подняли черные луки. Тучи стрел затемнили небо над полем боя, и финальная битва началась.

На севере в лагере Зандри царило смятение. Люди падали на колени и умоляли богов о прощении, выкрикивали проклятия и грозили кулаками гигантам и скелетам, осквернившим стены Махрака. Громовые удары гигантов, сокрушавших ворота города, эхом разносились по равнине.

Охваченные горем и гневом, воины Зандри накинулись на Архана с кулаками и кинжалами, когда он попытался пройти в палатку царя. Рыча от злости, бессмертный не обращал внимания на их жалкие удары и просто откидывал этих идиотов с дороги. Раза два мимо просвистели стрелы, но на них визирь тоже не обратил внимания.

Около палатки Амн-назира назревала драка. Гонцы от бессмертных яростно ругались с телохранителями и слугами царя Зандри, а те просто обезумели от гнева. Визирь заметил дюжину одетых в шелк придворных царя Ламии, стоявших в стороне. Они проводили настороженными взглядами Архана, протиснувшегося мимо спорщиков и вошедшего в палатку.

В палатке стояли Амн-назир и Ламашиззар, окруженные дюжиной ушебти. Телохранители мгновенно повернулись к Архану и обнажили свои ужасные мечи, но оба царя торопливо вмешались. Когда ушебти отошли, Амн-назир с благодарностью склонил голову перед Арханом. Ламашиззар с непроницаемым лицом изучал бессмертного. Архан почувствовал, что помешал жаркому спору.

— Ты принял решение? — спросил Амн-назир.

Архан повернулся к царю Ламии.

— Ты предлагал мощь своей армии в обмен на дар вечной жизни, — произнес бессмертный. — Вечный Царь никогда не откроет тебе тайны эликсира, а вот я могу.

С оглушительным треском городские ворота рухнули. Скелеты, стоявшие под стенами Махрака, ринулись вперед, неуклюже протискиваясь сквозь пролом. Гиганты предпочли перелезть через стены.

Сразу за воротами располагалась широкая площадь, на которой с решительным видом выстроились шесть сотен священных воинов. Ушебти Махрака вверили свои души богам, которые больше не слышали их молитв, и были готовы сражаться и умереть, верные своим обетам. Они атаковали орду скелетов с яростью урагана, уничтожая нежить сотнями. Когда гиганты перелезли через стену, ушебти подрубили им ноги, и те рухнули на землю.

Защитники города сражались, как легендарные герои, но их сила ослабевала с каждым ударом, и все больше и больше вражеских копий находили цель. Один за другим великие ушебти погибали, сокрушенные гигантскими руками или истекая кровью от множества ран. Скелеты напирали, оттесняя воинов от ворот. Нагаш командовал своей армией весьма искусно, используя переулки и боковые проходы, чтобы разделять и окружать защитников, а потом хоронить их под валом костей и металла.

К моменту гибели последнего ушебти от их сверкающих клинков пали все три гиганта и почти пятнадцать тысяч скелетов. Это было последнее деяние обреченных, дар веры и чести перед лицом всепоглощающей ночи.

Не обращая внимания на павших героев и низвергнутых богов, тысячи уцелевших скелетов обрушились на городские храмы. Нагаш, окруженный Стражей Гробниц, направился к Дворцу Богов.

Вопящие черепа прочерчивали светящиеся дуги колдовского огня в воздухе над полем боя. Армии Востока и Запада схлестнулись, разя друг друга копьями, топорами и мечами. Воины Разетры и Ливары сражались с ожесточением, оставляя глубокие бреши в рядах нежити, но они значительно уступали врагу числом. Союзные цари отправили на поле боя все свои полки, но противник все равно неотвратимо окружал их с флангов. Медленно, но верно войско нежити смыкалось на боевых порядках союзных армий, как крокодильи челюсти. Почуяв победу, половина бессмертных в сопровождении кавалеристов поскакала на правый фланг. Нумасийские цари увидели это и поняли, что настал решающий момент. Как только кавалерия окружит союзников, исход битвы будет предрешен.

Сехеб и Нунеб натянули поводья и замахали своим командирам. Без фанфар и труб кавалерийские полки двинулись, поворачивая к правому флангу противника. Когда бессмертные со своими легкими кавалеристами оказались на пути у наступающей нумасийской кавалерии, близнецы подали еще один сигнал. Мечи, сверкнув, вылетели из ножен, нумасийцы прибавили скорости, перейдя на рысь.

Бледные лица повернулись к ним. Бессмертные ухмылялись, как шакалы, салютуя оружием.

Сехеб и Нунеб ухмыльнулись в ответ и тоже отсалютовали, а потом одновременно опустили свои мечи по зловещей дуге.

— В атаку! — закричали близнецы.

Их соплеменники откликнулись леденящим душу ревом и пением труб.

Нумасийская кавалерия обошла бессмертных и их всадников с фланга и внезапно начала крушить их. Бессмертные, никак не ожидавшие подобного, опешили, потеряв на этом несколько драгоценных мгновений. Почуяв их смятение, живые мертвецы просто не стали сопротивляться. Кавалеристы-ветераны косили скелеты, как пшеницу, и очень быстро их бледнокожие предводители оказались окружены дюжинами сверкающих мечей.

Рыча от страха и бешенства, тридцать бессмертных попытались прорубиться сквозь окружение и присоединиться к своим соратникам, беспомощно наблюдавшим за битвой с расстояния в милю, но удалось это лишь нескольким.

На противоположной стороне поля боя Экреб и союзная кавалерия насторожились, услышав пение труб нумасийцев.

— Это сигнал, — сказал полководец. — Вперед.

Экреб все никак не мог прийти в себя после того, как нумасийские цари предложили переговоры. Он как раз собирался отдать авангарду союзных армий приказ об атаке на вражеских конников, но тут цари-близнецы внезапно опустили оружие и поскакали вперед под белым флагом. Они сказали разетрийскому полководцу, что насмотрелись достаточно ужасов, пока служили Нагашу, и отрекаются от клятвы верности ему. Армия готова перейти на сторону восточных царей, если те согласятся.

Главная сложность состояла в том, что времени на переговоры не оставалось. Армии уже двигались вперед, и преимущество неожиданности было скоротечным. Экребу пришлось самому решать, можно ли доверять близнецам. Одного взгляда в их затравленные глаза хватило, чтобы убедить покрытого шрамами полководца. Он слишком хорошо понимал, что они чувствуют.

Союзная кавалерия поскакала на запад, по неглубокому оврагу, указанному нумасийскими кавалеристами. Он скрывал их от дальнего правого фланга противника почти целую милю. Скелеты уже ушли далеко вперед, неотвратимо обходя с флангов армию Востока, зато их арьергард оказался беззащитен перед внезапным нападением союзной кавалерии.

Нумасийцы направились дальше, сея смятение в тылу боевых порядков врага. Сехеб и Нунеб честно держали данное слово. Свирепо ухмыльнувшись, Экреб поднял тяжелый меч.

— За Разетру! За Ливару! Во славу богов! В атаку! — прокричал он.

Отчаянно взревев, союзная кавалерия с грохотом ринулась вперед, грозно сверкая мечами в полумраке. Копейщики-мертвецы, с бессмысленным рвением сосредоточившиеся на вражеской пехоте, не замечали, что опасность пришла сзади, до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Нагаш вышел на огромную площадь, раскинувшуюся перед Дворцом Богов, и услышал далекое пение рогов на юго-западе и возбужденный рев тысяч живых голосов. Он как раз собирался приказать Страже Гробниц штурмовать дворец больше никому не нужных жрецов, но остановился и сосредоточился, глядя на поле боя глазами своих бессмертных полководцев. То, что он увидел, вызвало у некроманта поток брани.

Нумасийцы его предали! Они уже убили половину его бессмертных, а остальных вынудили бежать и теперь жестоко их преследовали. Правый фланг его армии подвергся внезапной атаке вражеской кавалерии и был готов вот-вот рухнуть. Центр и левый фланг пока держались, но офицеры были не в состоянии командовать своими лишенными разума солдатами.

Приступ бешенства охватил некроманта. Как ему хотелось сейчас распахнуть двери Дворца Богов и полюбоваться тем, как эти болваны из Жреческого совета начнут пресмыкаться перед ним, ползать на брюхе, умолять пощадить их никчемные жизни! Но оказалось, что его лишают законного вознаграждения в какой-то сотне ярдов от цели!

К счастью, его резервы сейчас не на боевых позициях. Они неистовствуют на улицах Махрака, уничтожая городские храмы. Придется взять командование полками на себя и немедленно вывести воинов из города. Благодаря этому у него будет более чем достаточно сил, чтобы отразить атаку на правом фланге и перехватить инициативу у врага. Но прежде всего необходимо пополнить войско.

Притягивая силу Черной пирамиды, Нагаш начал читать Заклинание Призыва. Мертвецы Махрака зашевелились по всему городу.

На поле боя правый фланг армии Нагаша немного оживился под хлесткими ударами воли некроманта, но под натиском кавалерии Экреба и копейщиков Разетры скелеты опять отступили. Уцелевшие бессмертные не позволили союзной армии полностью окружить правый фланг. Но войска Нагаша оказались отрезаны от своего лагеря, их оттесняли к стенам Махрака.

Бессмертные в бешенстве смотрели на север, не понимая, куда делась армия Зандри. К ним отправили почти дюжину гонцов с требованием немедленной поддержки, но ни один из них не вернулся.

В хаосе сражения бессмертные так и не заметили, что их катапульты бездействуют, и не увидели дыма, поднимающегося в колдовском сумраке от их палаток.

Пока воины Зандри громили лагерь Нагаша, войско Ламашиззара построилось и отправилось на юг, чтобы приблизиться к армии некроманта с севера. Воины свернули свои яркие желтые стяги и испачкали лица золой, чтобы хоть как-то замаскироваться в тени, окутавшей город. До вражеского правого фланга им оставалась сотня ярдов, когда первая часть подкрепления некроманта, спотыкаясь, стала выходить из ворот Махрака.

Ламашиззар, сидевший верхом на угольно-черной кобыле и следивший за продвижением армии, приказал полкам людей-драконов идти в атаку.

Мертвецов Махрака Нагаш немедленно отправил в бой. Разложившиеся тела мужчин, женщин и детей, спотыкаясь, выбирались из ворот и падали на копья, а в это время Вечный Царь формировал новые полки скелетов внутри города и отправлял их за ворота. Сам некромант вышел последним во главе Стражи Гробниц. Бессмертные, увидев своего повелителя, воспряли духом и удвоили усилия в центре и на левом фланге. Сражение бушевало уже больше двух часов, и армия Востока заметно слабела. Нагаш перебросил резерв на правый фланг и приготовился к контратаке. Ему приходилось управлять огромным войском да еще и поддерживать покров тьмы над их головами, и это быстро истощило его магические силы. На разрушительные заклинания их уже не хватало.

И тут царь заметил армию в черных доспехах, медленно приближающуюся с севера.

Проклятые ламийцы! Или они обратили людей Зандри в бегство, или воины Амн-назира тоже предали его, как и трусливые нумасийцы. Не важно. Царь понимал, что действовать нужно немедленно, иначе у его войска не останется пространства для маневра. Его прижмут к стенам города и сотрут в порошок силами, наступающими с трех сторон.

Нагаш переместил резервные полки на север, подкрепив центр Стражей Гробниц. Отдав еще ряд безмолвных приказов, он вернул контроль над армией бессмертным, а сам направился на север в окружении своих телохранителей. Вечный Царь собрал остатки своих угасающих магических сил и начал читать заклинание.

По приказу Ламашиззара четыре полка людей-драконов выбежали перед сомкнутыми рядами копейщиков и построились в плотные квадраты по четыре ряда. Передний ряд каждого полка упал на колени, а следующий положил на плечи впереди стоящих драконьи посохи.

Пять полков скелетов надвигались на людей-драконов, грохоча деревом, металлом и костями. Зрелище было жуткое, но люди-драконы не зря считались элитой ламийской армии. Лишь немногим, кроме них, хватало храбрости и смекалки, чтобы обращаться со смертельно опасным драконьим порошком, который изготавливали алхимики на далеком Востоке.

Скелеты приближались плотными рядами, неумолимо надвигаясь на шеренги ламийцев. Но тут люди-драконы вытащили из склянок, висевших у них на поясе, длинные дымящиеся хлопковые веревки. Они дули на фитили, чтобы те не погасли, а расстояние между ними и врагом все сокращалось. Два полка из четырех прицелились своими драконьими посохами в самый центр вражеских рядов. Белые щиты армии некроманта представляли собой в сумраке отличную мишень.

Когда до скелетов осталось пятьдесят ярдов, Ламашиззар отдал людям-драконам приказ. Каждый воин прикоснулся горящим фитилем к небольшой дырочке, высверленной в посохе. Две тысячи драконов выплюнули языки огня, и в ряды противника с оглушительным грохотом, воняя серой, полетели свинцовые ядра размером с камень для пращи.

Звук был отвратительным, Нагаш никогда ничего подобного не слышал, а сразу следом раздался ужасный треск — град невидимых снарядов пронзил плотные ряды его войск. Щиты разлетались в щепки, в воздух летели кости и обломки оружия. Ужасный град сыпался на полки некроманта, пробивая ряды насквозь, снаряды жужжали в воздухе, как разгневанные шершни. Что-то сильно ударило царя в левое плечо. Жгучая боль заставила его забыть про слова заклинания. Нагаш пошатнулся, поднес правую руку к плечу и увидел кровь. В мантии и доспехах зияла дыра размером с кулак.

На какой-то миг зрение некроманта застлала пелена вонючего черного дыма, а когда оно прояснилось, Нагаш потрясенно увидел, какие разрушения причинила его армии атака ламийцев. Больше всех пострадала Стража Гробниц — почти три четверти полка погибло. Едва ли не треть его войска была уничтожена. Уцелевшие упорно шли вперед, но первые два ряда врагов поменялись местами с последними, и эти ужасные посохи снова были направлены на его воинов.

На северо-востоке затрубили рога. Нагаш услышал конский топот и понял, что в бой вступила ламийская кавалерия. Всадники в черных доспехах промчались сквозь толпу восставших трупов Махрака, уничтожив последние силы Нагаша и решив исход битвы.

Покров тьмы над головой редел, пропуская на землю тонкие лучи яркого солнечного света. Среди бессмертных раздались вопли ужаса. Нагаш, Вечный Царь Кхемри, проревел неистовое проклятие, и мир вокруг него вспыхнул цветами голодного пламени.

ЭПИЛОГ Шкатулка душ

Кхемри, Живой Город, 63 год Джафа Ужасного

(— 1740 год по имперскому летосчислению)

Спустя два месяца после битвы под Махраком армия семи царей вошла в окрестности Кхемри. Некому было с ними сражаться, но не было и ликующих толп с сосудами, полными священной воды, чтобы приветствовать освободителей. Поля в окрестностях великого города пришли в полное запустение, ворота в Кхемри стояли распахнутыми, никто их не охранял. На крепостных стенах сидели стервятники, да шакалы крадучись шныряли по занесенным песком улицам. Кхемри превратился в покинутое, населенное призраками место, отмеченное столетиями ужаса и залитое кровью невинных. Лазутчики армии, закаленные ветераны, все как один, наотрез отказывались входить в город, когда не светило яркое солнце.

Преследование от превращенных в кладбища полей у Города Богов было долгим и тяжелым. Люди-драконы ламийской армии уничтожили резервные части Нагаша и здорово встряхнули остальную армию. Союзники плотно окружили орду нежити, а завеса тьмы, висевшая над городом, поредела. Сверкающие солнечные лучи пронзали мрак, укрепляя дух союзников и наполняя ужасом врага. Среди воинов Востока разлетелся слух, что Нагаш убит, и они торжествующе кричали, тесня кошмарные скелеты Узурпатора к стенам разрушенного города.

Когда солнце проникло сквозь редеющую тьму, уцелевшие бессмертные поняли, что все потеряно. У них оставалась единственная надежда выжить — прорваться сквозь сужающееся кольцо армии союзников и бежать. Бессмертные собрали остатки своей кавалерии и кинулись на воинов союзников, растянувшихся вдоль западного края равнины. На правом фланге находились копейщики и кавалеристы, которым в этот день досталось больше всех, и они были на грани изнеможения.

Внезапная кавалерийская атака застала их врасплох, и, несмотря на отчаянное сопротивление, бессмертным удалось прорваться сквозь их ряды. Прислужники Нагаша бежали сквозь хаос и огонь в своем лагере к Вратам Заката, надеясь спрятаться в Долине Царей до того, как покров тьмы окончательно исчезнет.

Бессмертные жертвовали целыми полками пехоты, чтобы не подпустить к себе погоню. До Долины Царей добрались не больше десятка тысяч воинов, а сотня с лишним осталась лежать на поле боя. К концу дня армия Узурпатора была окончательно разгромлена.

Победители обнаружили, что от Махрака осталось только название. Дома и рынки в городе были пусты, во многих храмах бушевали пожары. Поздно вечером, после того как сражение закончилось, выжившие горожане собрались во Дворце Богов, оплакивая погибших. Половина когда-то могущественного Жреческого совета да несколько сотен обезумевших жрецов и умирающих с голода горожан — вот и все, кто остался. Большая часть жрецов умерла, не в силах перенести мысль, что боги навсегда отвернулись от них.

Воины осматривали равнину в поисках живых. Трупы бессмертных сволокли в город и бросили в ревущий костер, разведенный на площади перед Дворцом Богов. Тела Узурпатора так и не нашли, не нашли и его визиря, Архана Черного. И тогда союзные армии решили пуститься в погоню за остатками войска Нагаша. Они преследовали отступающую армию по Долине Царей, но столкнулись с упорным сопротивлением вражеского арьергарда и бесконечными засадами. Основная часть уцелевшего войска Узурпатора попыталась задержать их у Врат Рассвета, но союзная армия сумела пробиться сквозь руины после трех дней ожесточенных боев. У ворот Кватара преследователи наткнулись на кошмарный штандарт Узурпатора, сделанный из живой кожи, содранной с царя Немухареба. Кто-то поместил его так, чтобы он был обращен к опустевшим улицам города. Почему его тут оставили, объяснить не смог никто.

На торговых дорогах, ведущих на запад от Кватара, взяли нескольких пленников, преимущественно перепуганных до смерти купцов, тащивших слитки бронзы из Ка-Сабара в Кхемри. От них союзные цари узнали о предательстве Мемнета, бывшего верховного иерофанта Ка-Сабара, и о его кошмарном правлении Городом Бронзы. Еще они выяснили, что Раамкет, один из старших командиров Узурпатора, все еще удерживает Живой Город с помощью небольшого гарнизона бессмертных и армии мертвецов. Войско двигалось дальше, готовясь к штурму Кхемри, но обнаружили союзники только город призраков и пустые гулкие улицы.

Раамкета с его гарнизоном не было. Огромный дворец Сеттры пустовал, хотя имелись все признаки того, что его ограбили, а под конец попытались поджечь. Лазутчики предположили, что Раамкет со своими воинами бежал больше недели назад, возможно, в Зандри или в Нумас, а может быть, по Дороге Специй в Бел-Алияд, но точно сказать не мог никто. Когда гарнизон ушел, немногочисленные уцелевшие горожане тоже бежали, оставив город стервятникам.

На второй день прибытия в Кхемри на союзные дозоры напали из засады скелеты, прятавшиеся в городском некрополе. Остаток дня союзная пехота посвятила истреблению живых мертвецов, укрывавшихся между гробницами.

Вскоре стало понятно, что оставшиеся воины Узурпатора организовали кольцо обороны вокруг Черной пирамиды. Потребовалось еще два дня ожесточенных боев, чтобы уничтожить последнюю нежить.

Крики и звериное рычание доносились из темноты. Воин в коническом шлеме, с блестевшим от пота лицом, отвернулся от ничем не примечательного входа в пирамиду и прокричал:

— Вытаскивают еще одного!

Семь царей встали с кресел, стоявших в тени большого шатра, раскинутого в дюжине ярдов от входа в пирамиду, и снова вышли под лучи палящего солнца. Тысячи воинов заполняли большую, вымощенную мраморными плитами площадь перед пирамидой Нагаша. Они стояли на страже у входа с самого рассвета, наблюдая за вооруженными до зубов поисковыми отрядами и группами инженеров, входившими в усыпальницу и выходившими из нее целый день. Воины расправили уставшие плечи и снова обнажили оружие, когда пирамида выдала им еще одного из своих чудовищ.

Бессмертный завопил от боли, когда его вытащили на солнечный свет. Он был высоким, мощного сложения, с обнаженной грудью и раззявленным ртом. С зубов его капала кровь. Охотники крепкой веревкой связали ему руки за спиной, а потом воткнули два копья в спину, под лопатки. Два человека на каждое копье, они выволокли монстра на площадь, на окровавленный участок, вымощенный булыжниками. Двенадцать обезглавленных трупов бессмертных лежали тут, их бледная кожа уже почернела от зноя.

На месте казни охотники опустили копья, заставив воющего бессмертного встать на колени. Цари подошли в окружении телохранителей и полководцев. Хекменукеп и Рак-амн-хотеп шли бок о бок, в сопровождении Канзу, верховного жреца Махрака и фактического владыки разгромленного города. Цари Запада, Сехеб и Нунеб из Нумаса и Амн-назир из Зандри, шагали на некотором расстоянии от восточных царей, погруженные в собственные мысли. Ламашиззар, царь-жрец Ламии, шел сам по себе, отхлебывая вино из золотого кубка и негромко беседуя со своими прислужниками. Подойдя достаточно близко, чтобы видеть лицо бессмертного, все они остановились.

Рак-амн-хотеп всмотрелся в лицо чудовища и покачал головой.

— Я не знаю его, — сказал он и повернулся к Амн-назиру. — Кто это?

Царь Зандри нахмурился. Его тело казалось еще более изможденным и костлявым, чем обычно, левый глаз дергался. Ходили слухи, что он пытается отвыкнуть от черного лотоса, но это давалось ему тяжело.

— Полагаю, это Текмет, — проскрипел Амн-назир. — Один из офицеров Раамкета. Ничего особенного.

— Предатель! — прошипел бессмертный, выплевывая на камни кровавую слюну. — Хозяин еще отомстит тебе! Тебе и твоим нумасийским трусам! Всем вам предстоят вечные муки!

Рак-амн-хотеп коротко кивнул Экребу. Полководец шагнул вперед, держа на плече громадный окровавленный хопеш. При виде клинка бессмертный начал корчиться и выть от страха, отступая назад до тех пор, пока наконечники копий не пронзили его насквозь и не вылезли из груди. Экреб сделал четыре уверенных шага и без всяких церемоний описал тяжелым мечом широкую дугу. Голова Текмета дважды подпрыгнула на камнях и замерла у ног Амн-назира.

Воины из поискового отряда вытащили копья из тела Текмета и поклонились своим правителям, тяжело дыша.

— Это был последний, о великие, — доложил их предводитель. — Мы очистили все усыпальницы в основании пирамиды. Многие из них выглядят так, словно покинуты давным-давно.

Рак-амн-хотеп кивнул и сказал:

— Вы храбрецы. Могу вас заверить, что вы будете достойно вознаграждены за то, что сегодня совершили.

В поисковые отряды пошли только добровольцы, сами захотевшие рискнуть и спуститься в глубины пирамиды Нагаша в поисках царя и его слуг. В течение дня больше половины из них встретили страшную смерть в угрюмой усыпальнице.

Канзу посмотрел на трупы на мостовой.

— Тринадцать, — произнес иерофант. — А значит, еще больше дюжины врагов неизвестно где, в том числе Раамкет и тот дьявол Архан Черный, уж не говоря о самом Нагаше.

Рак-амн-хотеп заметил, что Амн-назир поежился, и понял, что царь Зандри в упор смотрит на Ламашиззара. Царь Разетры нахмурился и тоже взглянул на ламийца.

— А ты нам что-нибудь скажешь? — спросил он.

Ламашиззар пожал плечами.

— Остальные бессмертные наверняка прячутся где-нибудь в другом месте. Может, в Ка-Сабаре или даже в Зандри или Нумасе. Разве те купцы, которых мы поймали на торговой дороге, не упомянули, что у Архана есть цитадель где-то севернее Бел-Алияда? — Юный царь покачал головой. — Эта война еще далеко не окончена, друзья мои. Помяните мое слово — мы еще многие десятилетия будем отлавливать бессмертных.

Хекменукеп задумчиво скрестил руки на груди и сказал:

— Но если это так, значит, Нагаш больше их не контролирует. Должно быть, он умер или по крайней мере тяжело ранен.

— У ворот Махрака он был вместе со Стражей Гробниц, — произнес Ламашиззар. — В этом я могу поклясться. Узурпатор и его телохранители были сражены моими людьми-драконами. Или бессмертные сумели оживить его тело и забрать с собой, или он похоронен под грудами костей у Города Богов.

— У стен Махрака Нагаша не нашли, — упрямо произнес Рак-амн-хотеп. — Я послал тысячу человек обыскать все у основания крепостных стен. Он где-то в другом месте. Текмет и остальные бессмертные вернулись сюда не просто так.

Один из людей Хекменукепа вынырнул из глубин пирамиды и подошел к царям. Ливарец поклонился Хекменукепу и нервно сказал:

— Нам кажется, мы нашли царскую усыпальницу, о великий. Она сразу под ритуальной комнатой в центре пирамиды. — Ученый вытащил из-за пояса платок и вытер пот с лица. — Подходы к комнате охраняются великим множеством ловушек. Ради вашей безопасности молю вас, подумайте, стоит ли вам входить в эту комнату. Думаю, полководцы и без вас прекрасно с этим справятся.

Хекменукеп покачал головой, но ответил ученому человеку Рак-амн-хотеп.

— Уже восемь воинов погибли сегодня в этой проклятой гробнице, — сказал разетриец. — Так что это мы должны сделать сами.

Ливарец снова поклонился и попятился к входу в пирамиду.

Рак-амн-хотеп окинул взглядом соратников-царей.

— Готовьте мечи, — сурово произнес он. — Настало время Нагашу ответить за свои преступления.

К разетрийскому царю подошел слуга, протянув ему меч. Рак-амн-хотеп молча взял его и направился к входу в пирамиду. Следом шагал Экреб. Когда они прошли полпути, кто-то потянул Рак-амн-хотепа за рукав.

Царь обернулся и увидел Амн-назира. Царь Зандри был без оружия, с очень мрачным лицом. Он бросил встревоженный взгляд назад, на остальных царей, и прошептал:

— Нам нужно кое о чем поговорить, Рак-амн-хотеп.

Разетриец подавил прилив гнева и сказал:

— Я понимаю твое нежелание, Амн-назир, но очень важно, чтобы мы встретились с Нагашем все вместе.

— Нет! — воскликнул царь Зандри. — Дело не в этом! Ты должен кое-что узнать о Ламашиззаре и о том, что случилось во время битвы при Махраке. Ламийцу нельзя доверять!

Рак-амн-хотеп нахмурился, глядя на Амн-назира.

— Что, во имя всех богов, ты такое говоришь?

Амн-назир уже открыл рот, но Экреб сделал предупредительный жест.

— Ламашиззар подходит, — негромко произнес он.

Зандриец кивнул.

— Поговорим сегодня ночью, — сказал он Рак-амн-хотепу и отошел в сторону.

К ним присоединились остальные цари.

На миг Рак-амн-хотеп испытал искушение надавить на Амн-назира, но солнце уже опускалось к горизонту, а ему совсем не хотелось оказаться внутри пирамиды после заката. Что бы царь ни собирался ему сказать, это не столь важно по сравнению с тем, что ждет их в убежищеНагаша.

— Ну что ж, — обратился он к ученому ливарцу. — Веди нас!

Ливарец вел семерых царей в глубину огромной гробницы, освещая путь масляной лампой и сверяясь со сложной картой, начерченной на куске пергамента. Рак-амн-хотеп мало что различал, пока они шли по лабиринту коридоров, тускло освещенных комнат и извилистых переходов. Казалось, что темнота пирамиды отталкивает от себя слабый свет ламп и окутывает царя, словно саваном. Судя по ссутулившимся плечам и полным тревоги лицам, остальные цари чувствовали то же самое.

Дорога показалась им вечностью, но вот ливарец остановился в начале длинного наклонного коридора, тянущегося вверх почти на шестьдесят футов и заканчивающегося у высоких двойных дверей. Вдоль всего коридора с промежутками в десять футов были развешаны лампы, освещавшие пометки, сделанные мелом на стенах с замысловатой резьбой и на полу. Группа ливарских инженеров ждала у входа в коридор, тревожно глядя вверх на двери.

— В коридоре полно самых разных ловушек, — предупредил их проводник. — Мы пометили мелом все спусковые устройства, которые нашли, но… — Он беспомощно пожал плечами.

Разетриец кивнул и спросил:

— В усыпальницу царя никто не заходил?

— Святой Тахот, конечно нет!

— Хорошо, — сказал Рак-амн-хотеп, вытащил меч и осторожно вступил в коридор.

Не так-то просто было обходить все меловые отметки на полу, приходилось исполнять своего рода медленный и осторожный танец. Двери в конце коридора были сделаны из базальта, а на них вырезан барельеф Нагаша — тот держал в руках Посох Веков, грозно нависая над множеством коленопреклоненных царей и жрецов. Нахмурившись, Рак-амн-хотеп уперся ладонью в левую половину тяжелой двери и толкнул ее.

За дверью находилась четырехугольная комната, базальтовые стены которой в точности повторяли форму пирамиды. На стенах, на полу и на потолке были вырезаны тысячи тысяч сложных иероглифов, выложенных раздробленными драгоценными камнями; они зловеще поблескивали в свете лампы. Мраморный саркофаг, покрытый замысловатой резьбой, покоился на каменном возвышении в центре комнаты.

В помещении пульсировали волны магической энергии, и нервы Рак-амн-хотепа напряглись до предела. Он слышал отголоски эха, крики ужаса и горя. При каждом шаге его словно окатывало волной отчаяния.

Крепче сжав меч, Рак-амн-хотеп подошел к темному саркофагу. Чутье подсказало ему, что гроб не пуст. Наконец-то наступил час расплаты.

Разетрийский царь остановился возле саркофага, дожидаясь, когда к нему подойдут остальные шестеро. Все, кроме Амн-назира, были вооружены и держали оружие наготове.

Рак-амн-хотеп положил руку на крышку саркофага. Остальные цари сделали то же самое.

— За Ка-Сабар и Бхагар, — произнес разетриец. — За Кватар, Бел-Алияд и Махрак.

— За Акмен-хотепа и Немухареба, — добавил Хекменукеп. — За Тхутепа и Шахида бен Алказзара.

— За Небунефера, верного служителя Птра, — сказал Канзу. — И за Неферем, Дочь Солнца.

Рак-амн-хотеп поднял меч.

— Пусть свершится правосудие! — вскричал он и толкнул крышку гроба. Она сдвинулась, и из темноты хлынул поток саранчи и блестящих жуков, наполнив воздух сухим шуршанием крыльев. Цари отшатнулись от саркофага, яростно отмахиваясь от волны насекомых. Шуршание и стрекот в этом замкнутом пространстве просто оглушали. И вдруг, так же внезапно, как и появились, насекомые исчезли, скрывшись в проходе.

Потрясенный Рак-амн-хотеп дрожащей рукой провел по лицу. На какой-то миг он словно перенесся назад во времени, туда, где такой же рой облепил его небесную лодку над Фонтанами Вечной Жизни. Прогнав ужасное воспоминание, разетриец снова приблизился к гробу. На этот раз он навалился на каменную крышку всем телом. Она упала на пол и раскололась. Подняв меч, Рак-амн-хотеп заглянул внутрь.

Саркофаг Вечного Царя был пуст.

Когда настала ночь, охранять пирамиду оставили целый полк. В центре большой площади разожгли костер, тела бессмертных предали огню. Позже, когда семь царей вернулись в лагерь, разбитый в окрестностях населенного призраками Кхемри, рабочие завалили вход в пирамиду массивным гранитным блоком, найденным в некрополе. Конечно, это была только временная мера, а утром ливарские инженеры собирались как следует запечатать пирамиду, чтобы никто и никогда не смог воспользоваться ее могуществом.

Но это не имело значения для небольшой группы людей, пробравшихся к дальней стене пирамиды вскоре после полуночи. В гробницу имелось несколько входов, главное — знать, где они находятся. Предводитель группы прикоснулся к нескольким едва заметным выемкам на гладкой стене пирамиды, и, легонько заскрежетав, каменная плита скользнула в сторону, открывая узкий проход.

Оказавшись внутри, вошедшие зажгли небольшие масляные лампы и направились вслед за своим проводником по лабиринту узких коридоров и огромных гулких комнат, ведущих в самый центр пирамиды. Добравшись до пустой стены в дальнем конце длинного наклонного коридора, они остановились. Проводник провел пальцами по камню, нашел крохотную выемку. Раздался слабый щелчок, и часть стены открылась внутрь.

Фигуры в плащах и капюшонах молча скользнули в щель. Проводник уже шел вдоль стен большой комнаты, привычными движениями зажигая висевшие на них большие лампы. Свет падал на бесконечные полки, заваленные свитками и заставленные толстыми книгами, на широкие столы со множеством загадочных предметов из стекла, металла и кости. Искусно сделанные, соединенные проволокой скелеты, как человеческие, так и звериные, стояли в углах комнаты. Люди с благоговейным ужасом осматривали комнату, поражаясь обилию знаний, заключенных в ней. Один из них, стоявший в центре группы, протянул руку и скинул капюшон. Ламашиззар поднял лампу высоко над головой и жадно уставился на полки.

— Ты не говорил, что их так много, — прошептал он. — Мы никогда не сможем вынести отсюда все.

— Все нам и не нужно, — ответил Архан. Бессмертный пересек библиотеку Нагаша и остановился перед ничем не заставленной частью стены. Он очень осторожно ощупывал камень в поисках скрытого рычага, остерегаясь ловушек, встроенных в стену. Наконец нашел то, что искал, потянул, и кусок стены отошел, открыв небольшую нишу, в которой стояли четыре книги в кожаных переплетах. Губы бессмертного растянулись в омерзительной улыбке. — Во всех остальных книгах просто записаны опыты Нагаша. Вот те четыре, где хранится то, чему он научился, в том числе и секрет эликсира.

Архан взял книги в руки, и пульс его участился. Вот наконец то знание, которого он так жаждал. Он вернется в свою башню с этими книгами и раскроет все их тайны, а начнет с рецепта эликсира. Голод его был так силен, что казалось, будто внутренности режут ножом. Но скоро он снова обретет силы и постигнет самые тайные заклинания хозяина. И кто знает, что случится потом? Власть прежних богов уничтожена, а страна разорена войной. В грядущие мрачные времена людям Неехары будет нужен новый вождь.

— Ты говорил, что пирамиду запечатают, — обратился Архан к царю Ламии, положив книги в кожаный мешок, висевший у него на плече. — Чем потом займутся цари?

— Будут продолжать поиски, — ответил Ламашиззар. — Рак-амн-хотеп намерен отправиться в Ка-Сабар. Сехеб и Нунеб сказали, что хотят вернуться к себе в Нумас и обшарить город в поисках твоих собратьев-бессмертных. А Канзу и Хекменукеп собираются в Кватар. Поговаривают, что один из сыновей ливарца станет царем здесь.

Архан рассеянно кивнул, все еще стоя спиной к Ламашиззару и его людям. Их всего пятеро, и он со своим сверхъестественным чутьем точно знал, где каждый из них находится. Рука нырнула и вытащила узкий кинжал, который он до сих пор прятал в рукаве. Пусть визирь и ослаб, он все равно может справиться с пятью обычными людьми.

— А что с Амн-назиром? Не боишься, что он расскажет кому-нибудь о нашей маленькой договоренности? — спросил он.

Ламашиззар нарочито тяжело вздохнул и ответил:

— К сожалению, царь Зандри пострадал, когда мы покидали сегодня пирамиду. Боюсь, я случайно задел одну из ловушек Нагаша, несмотря на отметки мелом, оставленные ливарскими учеными. Как это ни ужасно, но Амн-назир шел как раз за мной. Отравленные стрелы не попали в меня, но одна из них вонзилась ему в руку. Он умер еще до того, как мы смогли вытащить его из пирамиды.

Визирь ухмыльнулся еще шире. Отлично. Значит, об этом можно не беспокоиться. Когда Ламашиззар и его люди умрут, он просто заберет книги Нагаша и исчезнет в пустыне.

— Какое незаурядное вероломство, — одобрительно произнес Архан. — Полагаю, мне можно и не удивляться.

Быстрый, как змея, бессмертный повернулся и прыгнул к первому ламийцу. Тот едва успел вскрикнуть, как визирь схватил его за плечо, резко развернул, перерезал горло кинжалом и метнулся к Ламашиззару.

Но тут мелькнула оранжевая вспышка и раздался грохот. Что-то сильно ударило Архана в грудь, прямо над сердцем.

Бессмертный пошатнулся и взглянул на ламийского царя. Тот держал в вытянутой руке миниатюрный драконий посох. Из бронзовых челюстей курился дымок.

Взгляд Архана упал на черную дыру в груди, а глаза его уже заволакивало тьмой. Он попытался что-то сказать, но не смог. Бессмертный медленно опустился на пол.

Ламийский царь подошел к телу Архана и внимательно всмотрелся в его лицо.

— Заберите чудовище и столько книг, сколько сможете унести, — стальным голосом приказал он своим слугам. — Завтра утром я хочу отправиться в Ламию.

Ламашиззар наклонился и вытащил книги из мешка Архана. Пока его слуги грабили библиотеку некроманта, он открыл первый из тайных томов Нагаша и погрузился в чтение.

В сотнях миль к северо-востоку от Кхемри, там, где Равнины Изобилия сменяются ломаным предгорьем Хрупких Пиков, кипящий рой саранчи из последних сил стремился на восток, оставляя за собой хвост из дымящихся оболочек. С сердитым стрекочущим жужжанием последние насекомые упали на землю и лопнули с отвратительным хитиновым треском. Во все стороны брызнула кипящая жидкость. Окутанная испарениями тысяч погибших насекомых, из середины умирающей массы поднялась человеческая фигура, спотыкаясь, сделала несколько мучительных шагов в сторону и рухнула на колени.

Он не знал, как именно оказался на этой ничейной пустой земле. На краю сознания, как призраки, мелькали воспоминания, мучая и исчезая сразу, как только он пытался ухватиться за них.

Боль пронзила его, как раскаленный нож. Левая рука была крепко прижата к груди. В предплечье виднелась рваная дыра, там была раздроблена кость, и мышцы невольно сжались. Еще две дыры были в груди, одна справа от ключицы, а вторая на ладонь выше пупка. Из ран вытекала желчь и еще какие-то вонючие жидкости. Видимо, раны загноились.

Лицо пылало от жара. Он поднял здоровую руку и прижал ее ко лбу, где обнаружил еще одну страшную рану. В черепе была пробита дыра, рядом с виском. Острые края вонзались ему в пальцы, как иглы. От прикосновения в голове застучало, ее снова окатила жаркая волна боли.

Было сражение. В голове раздавались звуки битвы: лязганье бронзы, сухой стук костей… мертвецы наступают на врага… армия, его армия идет прямо в стену оранжевого огня и взрывается, разлетаясь на части. Он ощущает несколько невидимых ударов, один за другим, и падает во тьму.

Он помнит руки, они его тянут сквозь тьму… лязг, шум, вопли сражения… Когда свет все-таки вернулся, он был серым и неясным. Над ним мелькали темные фигуры, он слышал резкий шепот, пару раз перешедший в злобные крики.

«Посмотрите на него! Плоть не восстанавливается, несмотря на всю кровь, что мы ему даем! Что это за колдовство такое? Давайте отнесем его в пирамиду. В ней достаточно могущества, чтобы исцелить его».

«Убейте его! Сами воспользуемся его кровью! Если мы не разбежимся, восточные цари убьют нас всех!»

«Трус! Иди и будь проклят! Когда владыка исцелится, посмотрим, как ты будешь мучиться!»

Спор продолжался, но он не мог больше выдержать и проклял голоса словами силы. Они разлетелись, как испуганные птицы.

Позже, много позже, его перенесли в прохладную пульсирующую тьму. Сила, мягкая и чувственная, ласкала его кожу и проникала в раны. Голоса вернулись, они умоляли: «Воззови к пирамиде, хозяин. Исцелись. Враг все ближе!»

Он воззвал, и сила хлынула в него. Он попытался заставить ее исцелить раны, но она ему не повиновалась, как он ни старался. Казалось, что у него отняли секрет укрощения силы.

Его лишили многого, это он знал точно.

Какое-то время спустя снова раздались испуганные крики и звуки боя. Голос велел ему спасаться, и снова воцарилась тишина. А потом долго была только тьма.

Потом он услышал другие голоса, полные гнева и обещания уничтожить. Враги его все-таки нашли. Его охватили ярость и ужас, и сила, копившаяся под кожей, угрожала разорвать его на части. Камень заскрежетал о камень, впустил внутрь клинок обжигающего света, и тут зашумели крылья.

Нагаш поворачивал голову из стороны в сторону, осматривая пустые земли. Ничто не двигалось среди разбитых камней и безжизненного песка. Издав полустон-полурык, некромант заставил себя подняться на ноги, повернулся и посмотрел на след из пустых хитиновых оболочек, тянувшийся до зеленого горизонта на юго-западе.

Кости промерзли насквозь, мышцы ослабли. Только боль заставляла его идти, не давая покоя. Нагаш воззвал к силе, которую чувствовал в прохладной темноте пирамиды, но ее не было. Он был таким же пустым и изломанным, как дымящиеся оболочки под ногами.

Стиснув здоровую руку в кулак, чародей Нагаш запрокинул голову и яростно завыл в небеса. Он проклинал зеленую землю на краю мира, принадлежавшую когда-то ему.

Пошатываясь в изнеможении, он повернулся и посмотрел на север, в пустоту. Каким-то образом враги приговорили его к этому месту. Наверняка рассчитывали, что он умрет, а душа его навеки затеряется в пустой и бесплодной земле.

И тут он ощутил силу, там, далеко, среди изломанных пиков на северо-востоке. Слабая и эфемерная, тотчас же исчезающая из сознания, стоило ему попытаться сосредоточиться на ней. Но это уже не важно. Сила была там и манила его из этой глуши.

С мрачным лицом Нагаш сделал один неуверенный тяг вперед, потом другой. Боль пронзала его тело, но он черпал в ней силу, с трудом передвигая ноги. Холодный ветер сотрясал его тело, запускал ледяные пальцы ему в раны, но он с радостью принимал эту боль.

Пустые земли поддержат его, и однажды он вернется к своим врагам, и тогда от мира не останется ничего, кроме воющих духов и высохших отбеленных костей.

Нагаш Непобежденный

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Ламия

Город Зари, странный и декадентский

Ламашиззар — царь-жрец Ламии

Неферата — царица Ламии

Халида — юная аристократка, находящаяся под опекой царской семьи

Убайд — великий визирь Ламашиззара

Тефрет — самая любимая прислужница царицы

Айа — прислужница царицы

Абхораш — царский военачальник

Анхат — богатый и могущественный аристократ

Ушоран — богатый и могущественный аристократ

Зухрас — беспутный юный аристократ, кузен царя

Адио — беспутный юный аристократ

Кхенти — беспутный юный аристократ

В’соран — ученый, родом из Махрака

Принц Ксиан Ха Фет — посол Восточной Империи

Разетра

бывшая колония Кхемри, сейчас независимый город

Шепрет — царь Разетры

Ливара

Город Ученых

Кхепра — царь-жрец Ливары

Анхур — царевич Ливары

Кватар

Белый Дворец, Страж Долины

Парей Найим — царь-жрец Кватара

Нумас

главный зерновой район царства

Амунет — царица Нумаса

Зандри

Город Волн

Теремун — царь-жрец Зандри

ПРОЛОГ Начало

Ламия, Город Зари, 63-й год Ксара Безликого (—1739 год по имперскому летосчислению)

Дочь Луны почувствовала, как мягкие ладони нежно потрясли ее за плечо. Чьи-то голоса настойчиво шептали ей в уши, звали обратно, тянули сквозь бездну грез. Наконец царица пошевелилась и открыла тяжелые веки. Было очень поздно. Неру висела низко над горизонтом, посылая лучи искрящегося лунного света сквозь высокие окна спальни. Золотистые лампы давно погасли, под изразцовым потолком витал едва уловимый аромат благовоний.

Морской ветерок колыхал занавеси вокруг кровати. Из квартала Красного Шелка, что подле городских доков, доносился еле уловимый шум веселой попойки.

Неферата, Дочь Луны и царица Ламии, перекатилась на спину и медленно моргнула, приспосабливаясь к полумраку. Тефрет, ее самая любимая служанка, склонилась у изголовья роскошной кровати царицы. Ее изящная рука все еще лежала на обнаженном плече Нефераты. Царица раздраженно смахнула руку, чувствуя, как медлительны и неуклюжи ее движения, — похоже, она переусердствовала с черным лотосом и сладким восточным вином.

— Что такое? — пробормотала Неферата хрипловатым после сна голосом.

— Царь, — прошептала Тефрет. Лицо служанки пряталось в тени. — Царь здесь, о великая.

Неферата взглянула на Тефрет, толком не понимая, что та сказала, и медленно села. Шелковые простыни скользнули по изгибам тела и сползли на колени. Царица помотала головой, пытаясь прогнать липкий туман лотоса.

— Сколько времени?

— Час мертвых, — ответила Тефрет, и голос ее слегка дрогнул. Как и все служанки царицы, она тоже была жрицей Неру, весьма чувствительной к знамениям ночи. — Великий визирь ждет вас в Зале Благочестивых Размышлений.

Упоминание о великом визире прорвалось сквозь туман, окутавший мозг Нефераты. Она опустила изящные ноги на пол и задумчиво вздохнула.

— Принеси мне хиксу, — велела она, — и шафрановое платье.

Тефрет низко поклонилась, прикоснувшись лбом к ступням Нефераты. Потом она выпрямилась и шепотом отдала приказы остальным прислужницам царицы. Полдюжины молодых женщин вскочили со своих тюфяков в дальнем конце комнаты.

Неферата осторожно встала и подошла к открытому окну. Море было спокойным как стекло, большие торговые суда из Шелковых Земель легко покачивались на якорях в переполненной гавани. Пятна красного и желтого света, отбрасываемого фонарями, метались, как светлячки, на тесных улицах Ламии — аристократы и богатые купцы возвращались в паланкинах домой после вечерних кутежей.

Огни в квартале Красного Шелка и в более аристократическом районе Золотого Лотоса все еще ярко горели, но остальные обитатели большого города уже неохотно погрузились в сон. Со своего места Неферата видела выложенный песчаником причал Асаф на краю Храмового квартала, чуть севернее городской гавани. Церемониальная площадь была пустой.

Царица нахмурилась, хотя ничего другого не ожидала увидеть.

— Из армии ничего не слышно? — спросила она. — Вообще ничего?

— Ничего, — подтвердила Тефрет. Служанка скользнула вдоль стены и опустилась перед царицей на колени, подняв вверх небольшую золотую шкатулку филигранной работы. — Слуги царя волнуются.

Неферата рассеянно кивнула, взяла из рук Тефрет шкатулку и осторожно откинула крышку — внутри вяло шевелилась хикса. Неферата взяла бескрылую осу большим и указательным пальцами и прижала ее брюшко к ямочке под своим левым ухом. Прошло несколько тревожных секунд, прежде чем она ощутила укол хиксы и ноющую боль, распространившуюся на лицо и кожу головы. В висках и за глазными яблоками застучала кровь. Через несколько секунд легкая боль превратилась в тупую пульсирующую, от которой заныли зубы, но зато в голове наконец-то просветлело. Не было лучшего средства, чем хикса, для исцеления страданий, возникающих вследствие злоупотребления лотосом и вином, это прекрасно знали все аристократы города.

Царица вздохнула, положила хиксу обратно в шкатулку, протянула ее Тефрет и подняла руки, чтобы прислужницы смогли закутать ее в церемониальные одежды. Служанка убрала золотую шкатулку и торопливо подошла к шкафчику черного дерева с позолотой, в котором хранилась маска царицы. Эту маску чеканного золота, инкрустированную рубинами, ониксом и жемчугом, точную копию лица царицы, создали ремесленницы-жрицы Асаф. Именно это «лицо» Неферата должна была показывать остальному миру, а со временем оно станет ее посмертной маской.

Неферате потребовались бы долгие часы, чтобы полностью подготовиться к возвращению супруга, поэтому она нетерпеливо отмахнулась от протянутых золотых браслетов и ожерелий, сердито посмотрела на девушек, пытавшихся подвести ей глаза толчеными панцирями жуков и углем. Едва на ней плотно завязали кушак, царица выхватила из рук Тефрет скипетр Асаф с набалдашником в виде змеи и торопливо вышла из спальни. Служанка кинулась вперед, шлепая босыми ногами по отполированным мраморным плитам и высоко поднимая фонарь, чтобы освещать Неферате дорогу.

Дочь Луны шла быстро, насколько позволяли ей сковывающие движения одежды, но все же потребовалось не меньше десяти долгих минут, чтобы пройти по лабиринту темных коридоров, роскошных комнат и декоративных садов, отделявших ее покои от остального дворца. Это был отдельный мир, дворец во дворце, служивший как святилищем, так и тюрьмой женщинам ламианской царской крови. Даже сам царь не мог к ним войти, за исключением определенных святых дней, посвященных богине Асаф и ее божественным праздникам.

Имелось всего три небольших зала для приемов, где царице и ее дочерям дозволялось общаться с внешним миром. Самый большой и величественный, Зал Солнца в Его Божественной Славе, отводился для празднования свадеб и рождений. Время от времени его открывали как для домочадцев царской крови, так и для простых жителей города. Самый маленький, темный сводчатый склей зеленого мрамора, назывался Залом Скорби и Сожалений — туда тянулись длинные торжественные процессии ламианцев, чтобы отдать последнюю дань уважения умершей царице, перед тем как начнется ее путешествие в Дом Вечной Жизни.

Между ними располагался Зал Благочестивых Размышлений, помещение средних размеров, построенное из теплого золотистого песчаника и украшенное ширмами из глянцевого отполированного дерева. Скорее храм, чем зал для приемов, и именно здесь царь и аристократические семьи горожан (а также несколько простых жителей, выбранных жребием) собирались, чтобы почтить царицу и получить ее благословение на грядущий год.

Когда Неферата вошла в Зал Благочестивых Размышлений, там уже горели огромные золотистые лампы. Курились благовония. Серо-голубыми лентами поднимался дым от жаровен, стоявших по обеим сторонам царского трона. Слуга с красным, блестевшим от пота лицом пытался в одиночку развернуть изящную деревянную ширму, которая отгораживала царскую чету от недостойных глаз. Царица остановила его коротким взмахом руки, обошла деревянный трон, украшенный элегантной резьбой, и приблизилась к человеку в мантии, стоявшему на коленях у подножия возвышения.

Как и царица, великий визирь Убайд успел надеть церемониальную шафрановую мантию, чтобы приветствовать возвращение царя. Его выбритая макушка, умащенная маслом, терялась на фоне освещенного мягким светом полированного дерева зала. Неферата едва различала вытатуированных священных змей Асаф, зловеще извивающихся по обеим сторонам головы и шеи Убайда. Она невольно отметила, что тонкий слой ароматического масла отлично скрывает следы пота, выступившего на высоком лбу Убайда.

Великий визирь низко поклонился, ткнувшись лбом в каменные плиты пола, когда Неферата спустилась по широким ступеням с царского возвышения.

— Тысяча, тысяча извинений, о великая… — начал он.

— Что это значит, Убайд? — прошипела Неферата. Ее хриплый голос под золотой маской звучал жестко и угрожающе. — Что он здесь делает?

Убайд выпрямился и умоляющим жестом вскинул руки.

— Клянусь, не знаю, — ответил он. — Прибыл чуть больше часа назад с небольшой свитой и несколькими слугами.

Как у большинства ламианцев-аристократов, у великого визиря была изящная шея, высокие скулы и выдающаяся вперед челюсть. Годы богатой жизни не смягчили его, как многих других пэров. Несмотря на возраст, тело его оставалось худощавым и сильным. Многие при дворе подозревали, что он чародей, но Неферата знала, что визирь всего лишь умеет за собой ухаживать. Он даже взял за обычай носить на концах своих маленьких пальцев золотые колпачки, каждый из которых заканчивался длинным искусственным ногтем, по моде чинуш из Шелковых Земель, расположенных за морем. Его жеманные манеры не улучшили настроения царицы.

— Где армия? — требовательно спросила она. — Последнее сообщение гласило, что она все еще в трех днях пути отсюда!

Убайд беспомощно пожал плечами:

— Это невозможно выяснить, о великая. Скорее всего, они до сих пор где-нибудь на торговом тракте, к западу от Золотой Равнины. И уж наверняка не вблизи города. Похоже, царь поспешил обогнать свое войско.

Как и большинство его благородных союзников, отметила Неферата, с каждой секундой раздражаясь все сильнее.

Все, абсолютно все в походе Ламашиззара на Махрак пошло не по плану, а теперь он рискует пробудить гнев народа, в чьей поддержке будет отчаянно нуждаться в ближайшие годы.

— Где царь сейчас? — холодно спросила она.

Тщательно сохраняемое на лице выражение спокойствия и уверенности вдруг оставило визиря.

— Он… он в подвалах, — подавленным голосом произнес Убайд. — Пошел со своими людьми прямо туда…

— В подвалах?! — вскипела Неферата. — Зачем? Посчитать кувшины с зерном и медом?

— Я… — запнулся Убайд. — Я не уверен, что могу это сказать…

— Зубы Асаф! — выругалась царица. — Это был сарказм, Убайд. Я прекрасно знаю, что он там делает. Отведи меня к нему.

Глаза Убайда расширились.

— Я не уверен, что это подобающий поступок, о великая…

Неферата расправила плечи. Ее глаза в прорезях маски злобно сверкнули. Золотое лицо оставалось невозмутимым и холодным.

— Великий визирь, царь нарушил древнюю традицию, вернувшись в город таким… неординарным… манером. По обычаю и по закону он еще не вернулся официально, что означает только одно: я продолжаю править этим городом от имени Ламашиззара. Ты меня понимаешь?

Великий визирь склонил голову. Все последние полтора года он очень старательно скрывал свои истинные чувства по поводу тайного распределения власти. По справедливости править Ламией в отсутствие Ламашиззара должен был Убайд — считалось, что царицы Ламии не должны пачкать себя земными делами государства. Сейчас, восемнадцать месяцев спустя, Убайд понял, что заставило царя сделать такой вопиющий выбор.

— Прошу вас, идите за мной, о великая, — ответил он и поднялся на ноги.

Большой дворец пронизывала сеть тайных ходов, построенных специально для многочисленных слуг. Убайд вел царицу по настоящему лабиринту из узких, тускло освещенных коридоров и пыльных кладовых. Из-под маски Неферата толком не видела, куда идет. Фонарь слуги подскакивал впереди, как некий дразнящий речной дух, заманивающий ее в глубину, навстречу року.

Внезапно повеяло холодом и сыростью, и царица поняла, что спускается в подвал по целому ряду длинных наклонных пандусов. По шее и рукам побежали мурашки, но Дочь Луны подавила дрожь. Спустя несколько минут она увидела, что узкие стены коридоров раздвинулись, и они с проводником оказались в большом помещении с низкими потолками. Стоящим вдоль стен округлым глиняным кувшинам, запечатанным воском, казалось, нет числа. В отдалении послышался шум голосов.

Убайд вел царицу из одного подвала в другой, мимо кувшинов со специями, солью и медом, тюков одежды и брусков пчелиного воска. Пространство опять начало сужаться, и царица догадалась, что они направляются в самую старую часть подвалов. Теперь голоса раздавались более отчетливо, и наконец среди них выделился приглушенный, настойчивый голос мужа.

Неожиданно великий визирь остановился и отошел в сторону. Неферата устремилась вперед и вошла в маленькое помещение, заполненное пузатыми кувшинами с вином, запечатанными царскими печатями. Влага сочилась с потолка. На стенах горели факелы, отбрасывая на пол странные, прыгающие тени.

Ламашиззар, король-жрец Ламии, Города Зари, стоял над открытым кувшином вина и жадно пил из золотой чаши. Его богатые шелковые одежды были испачканы дорожной пылью, черные волосы, завитые в тугие локоны, спутались и пропитались йотом. Вокруг царя стояли с полдюжины придворных, все в грязной одежде. Они едва держались на ногах от усталости. Некоторые пили вино, остальные бросали тревожные взгляды на рабов, лихорадочно трудившихся в дальнем конце комнаты. Царила суета, и внезапного появления царицы не заметил никто.

Неферата довольно долго рассматривала стоявших в подвале мужчин, и ее раздражение переросло в ледяную ярость. Она сделала еще шаг и глубоко вздохнула.

— Это дурное знамение, — заявила царица холодным ясным голосом.

Каменные стены отразили испуганные возгласы, аристократы обернулись. Их темные лица побледнели, а глаза потрясенно расширились. К глубочайшему удивлению Нефераты, многие потянулись за мечами и спохватились только в самый последний момент. Но никто не расслабился. Ни один из них. Взгляды метались от Нефераты к царю, словно они не знали, как поступить дальше.

Наступила очередь царицы смотреть на них в изумлении. Некоторых из этих людей она знала как ближайших сторонников Ламашиззара, остальные, хотя и ламианцы, были ей незнакомы. На лицах застыло одинаковое напряженное, суровое выражение, глаза лихорадочно блестели.

Они похожи на загнанных в угол животных, подумала Неферата, радуясь тому, что маска полностью скрывает ее недоумение и растерянность. Неужели война делает это с цивилизованными людьми?

Царь тоже ошеломленно смотрел на царицу. Его красивое лицо вытянулось. Землистый цвет лица, запавшие щеки — результат плохого питания и недостатка сна, однако взгляд стал даже более острым и пронизывающим, чем раньше. Ламашиззар опустил чашу. По его заостренному подбородку широкими струйками стекало красное вино.

— Что, во имя зари, ты тут делаешь, сестра? — проскрежетал он.

— Я? — рявкнула Неферата. Ее гнев преодолел нарастающее беспокойство. — Меня больше интересует, что здесь делаешь ты? — Она наступала на Ламашиззара, стиснув кулаки. — Существуют священные ритуалы, и их полагается соблюдать! Царь не может вернуться в город, не принеся сначала Искупительную Жертву Востока! Ты должен поблагодарить Асаф за то, что она благословила тебя перед походом на войну! — Гнев Нефераты усиливался, голос делался все громче и наконец загремел, как колокол. — Но армию ждут только через несколько дней! Причал Асаф пуст, там нет подношений горожан. Подобающих жертв еще никто не приносил!

Царица метнулась вперед и выбила чашу из рук царя.

— Что случилось? — прошипела она. — Ты выпил все вино, награбленное по пути отсюда до Кхемри? Неужели не мог подождать еще два дня, чтобы утолить жажду? Это оскорбление богам, брат!

Все замерли. Неферата буквально ощущала напряжение, потрескивающее в воздухе, как запертая в клетке молния. Царь смотрел мимо нее.

— Ты нам пока не требуешься, Убайд, — сказал он великому визирю.

Убайд поклонился, торопливо вышел, шурша мантией, и почти побежал, насколько позволяло его достоинство.

Ламашиззар уставился на царицу бездонным, странным взглядом. Он поднял руку. Кончики его пальцев коснулись золотого изгиба маски на щеке царицы.

— Богам все равно, сестра, — мягко произнес он. — Они больше не слышат наших молитв. Узурпатор Нагаш позаботился об этом на равнине под Махраком. Разве ты не читала моих писем?

— Разумеется читала, — ответила Неферата, пытаясь подавить холодок, охвативший ее при упоминании имени Нагаша. Они с Ламашиззаром родились в самый расцвет правления Узурпатора — бывший Верховный Иерофант погребального культа Кхемри держал в железном кулаке всю Неехару. Когда цари Востока подняли мятеж против Кхемри, все познали истинный ужас власти Узурпатора. В конце концов истина восторжествовала, но цена победы оказалась настолько непомерно высока, что о ней не принято было говорить.

Неферата сердито оттолкнула руку царя и прошла мимо него. В дальнем конце помещения рабы падали на колени по мере ее приближения.

— Не имеет значения, нарушен договор или нет. — Неферата остановилась. — С точки зрения государства и религии ощущения так же важны, как реальность. Ламия меньше всех пострадала от правления Нагаша, но война нарушила торговлю с Западом больше десяти лет назад. Потеряны целые состояния — и это не говоря о нашем огромном долге императору Шелковых Земель. Если бы у людей возникло хоть малейшее подозрение на ту сделку, которую мы заключили, чтобы получить драконий порошок, на улицах начался бы бунт.

— Это дело рук Ламашептры, я здесь ни при чем, — заметил Ламашиззар, наклонился и поднял свою чашу.

— Не имеет значения! — настойчиво произнесла Неферата. — Отец мертв. И теперь на троне сидишь ты. И люди в поисках поддержки смотрят на тебя. Им нужно верить, что с правлением Узурпатора покончено, что началась новая эпоха. Им нужно знать, что Ламия вновь будет процветать.

Произнося свою тираду, царица пересекла почти все помещение. Рабы замерли, как статуи, прижавшись лбами к земляному полу. На деревянных полках, уже свободных от многочисленных пыльных кувшинов, было расчищено место для…

Неферата внезапно остановилась. Глаза, спрятанные под золотой маской, широко распахнулись — она увидела на полу свертки, обернутые тканью.

— Что… — Царица запнулась, не в силах подобрать слова. — Брат, что все это такое?

Ламашиззар у нее за спиной опустил чашу в открытый кувшин. Он посмотрел в рубиновую глубину, и уголки губ царя приподнялись в ироничной усмешке.

— Заря новой эпохи, — ответил он, наполнил чашу вином и поднес к губам.

Это не спрессованные бруски листьев лотоса, мгновенно поняла Неферата. Каждый сверток был с грубо очерченными квадратными краями, высота некоторых свертков достигала ее коленей. Льняная ткань заляпана коричневыми пятнами, оставленными бесконечными лигами дороги. Все свертки перевязаны плетеной бечевкой. Неферата подошла ближе. Рабы разбегались в стороны, как перепуганные птицы. Царица опустилась на колени рядом со свертком и потянула концы узла пальцами с длинными ногтями. Собравшиеся аристократы забеспокоились. Неферата слышала сердитое бормотание и приглушенные протесты. Наконец один не выдержал.

— Останови ее! — крикнул аристократ. Неферата не узнала, кому принадлежал этот голос. — Что она вообще здесь делает, почему ушла из Женского дворца? Она должна находиться там, где ей подобает, а не…

— Она царица, — произнес Ламашиззар голосом холодным и твердым, как железо с Востока. — И ходит там, где пожелает.

Дальше Неферата не слушала. Ее пальцы уже развязали узел, и ткань сползла, обнажив…

— Книги? — воскликнула царица. Ее брови сошлись в одну линию. Она нахмурилась. Толстые тома, написанные на дорогой ливарской бумаге, в переплетах из странной бледной кожи, при взгляде на которую царице стало не по себе и по спине побежали мурашки.

— Книги Нагаша, — объяснил Ламашиззар. — Тайно вынесенные из его пирамиды под Кхемри. Все его тайны: планы, исследования, его… эксперименты. Все здесь.

Сердце Нефераты сжали холодные тиски. Она поднялась, повернулась и посмотрела на царя в упор.

— Я не понимаю, брат, — прошипела она. — Предполагалось, что ты заключишь союз с Узурпатором. Силами, собранными под твое командование, ты мог прорвать осаду Махрака и передать Нагашу Восток! Он бы согласился на любые твои условия…

— Нет, — отрезал Ламашиззар и сделал еще глоток из чаши. Страшные воспоминания исказили его лицо. — Тебя там не было, сестра. Ты не видела… существо, в которое превратился Нагаш.

— Мы знали, что он чародей… — начала Неферата.

— Он монстр, — мрачно уронил Ламашиззар. — Никакие дошедшие до нас слухи даже отдаленно не передавали истину. Нагаш больше не человек, а уж то, что он сотворил с Неферем… — У царя перехватило горло. Он помолчал, потряс головой. — Поверь, Нагаш никогда бы не согласился ни на какие условия союза и тем более не поделился бы с нами секретом вечной жизни. — Царь ткнул своей чашей в сторону обернутых тканью томов, вино расплескалось по полу. — Вот так. Лучше это, чем ничего.

Неферата всплеснула руками.

— Правда? И теперь ты чародей? — огрызнулась она. — Уж я-то точно нет.

— Тебя учили жрицы Неру, — напомнил Ламашиззар. — Ты умеешь читать заклинания и составлять эликсиры…

Царица покачала головой.

— Это не одно и то же, — возразила она.

— Этого довольно, — сказал Ламашиззар. Он метнулся вперед, схватил Неферату за запястье и потащил ее, пьяно качаясь, между украденными книгами. Позади книжных стопок лежало еще что-то. — И еще у нас есть это, — гордо заявил царь.

Это оказалось трупом. Завернутым неаккуратно, без ритуальных символов погребального культа на льняных полосках.

Царь кинул на сестру заговорщический взгляд.

— Давай, — сказал он, сжав ее запястье с неожиданной силой. — Посмотри на него. — Его глаза лихорадочно блестели.

Рука Ламашиззара сжалась еще сильнее. Неферата высвободила запястье, стиснула зубы и медленно опустилась на колени. Слыша за спиной тревожное шевеление рабов, она протянула руку и осторожно начала разматывать полоски ткани, прикрывающие голову трупа.

Лицо обретало форму постепенно: сначала похожий на клюв нос, потом выпуклый лоб и глубоко запавшие глаза. Потом резкие скулы и длинная квадратная челюсть. Рот распахнут в агонии, видны зазубренные почерневшие зубы.

Покрытая мозаикой тонких шрамов, кожа трупа была бледной, как рыбье брюхо. Вены на висках и шее почернели от старой спекшейся крови. Царицу передернуло от отвращения.

— Что, во имя всех богов… — Неферата отшатнулась.

Ламашиззар подтянул ее к себе.

— Он наш ключ, — прошептал царь, обдав ее кислым винным запахом. — Это Архан Черный. Тебе знакомо это имя?

— Разумеется, — поморщившись, ответила царица. — Великий визирь Узурпатора.

— И один из первых бессмертных, — тихо добавил царь. — Но во время войны он впал в немилость и предал Нагаша накануне большой битвы при Махраке. Предложил мне власть над жизнью и смертью, если я поддержу мятежных царей в борьбе против его бывшего хозяина. — Ламашиззар подмигнул царице. — После сражения я спрятал его в своем обозе и привез в Кхемри. Никто ничего не заподозрил. Остальные решили, что он бежал на Запад вместе с оставшимися бессмертными Узурпатора. Когда мы добрались до Живого Города и воины Узурпатора в последний раз попытались отстоять городской некрополь, я заплатил парочке солдат, и они пустили слух, что Архана видели сражавшимся до самого мучительного конца у подножия пирамиды его хозяина. Вне всякого сомнения, с тех пор байка разрослась до грандиозных размеров.

— И Архан действительно сдержал слово? — спросила Неферата.

Царь усмехнулся:

— Примерно так, как я и предполагал. Он привел меня к книгам, спрятанным глубоко, в самом сердце Черной Пирамиды.

— И ты его убил.

Улыбка Ламашиззара не дрогнула.

— Ты так думаешь?

Лицо Нефераты под маской посуровело.

— Ты пьян, — сквозь зубы сказала она. — А я не настроена шутить, братец.

Вот теперь улыбка на лице царя увяла. Он медленно, с ленцой опустил руку и поставил чашу с вином на пол.

— Значит, мне просто следует все разъяснить, — негромко произнес он и внезапно приказал голосом твердым и холодным, как железо: — Давайте их сюда.

Позади Нефераты началась суматоха, в ужасе завыли рабы. Глядя на то, как Ламашиззар срывает покровы с тела Архана, Неферата застыла. Тело бессмертного было изранено еще сильнее, чем лицо, но хуже всего выглядела почерневшая дыра размером с кулак в груди Архана.

— Он быстр, но пуля в моем драконьем посохе все же оказалась быстрее, — сказал Ламашиззар. Аристократы столпились вокруг него, подтащив к телу Архана перепуганных рабов. — Она все еще там, у него в сердце. Здесь. Дай я тебе покажу.

Царь нагнулся над телом и засунул пальцы глубоко в рану. Что-то влажно чмокнуло, Ламашиззар удовлетворенно заворчал. Когда он вытащил руку, пальцы его были покрыты черной жидкостью, густой как деготь, и сжимали большой круглый металлический шарик. Ламашиззар поднял пулю и всмотрелся в нее.

— Видишь? — спросил он. — Такая рана убила бы любого из могущественных отцовских ушебти, уж не говоря о простых смертных вроде тебя или меня. Но для Архана это всего лишь заминка.

Царь склонился к лицу бессмертного, голос его упал до шепота.

— Он все еще здесь, — произнес Ламашиззар, но кому он это сказал, Неферате или самому себе, царица не знала. — Заключен в клетку из плоти и костей. Его сердце не может биться, пока эликсир Нагаша не начнет циркулировать по его жилам и не разожжет пламя его проклятой души.

Неферата содрогнулась. Перед ней стоял не тот распутник, что повел отцовскую армию на Махрак. То, что он увидел на поле боя, а возможно, и на страницах книг, украденных из усыпальницы Узурпатора, оставило свой след в сознании юного царя. Благословенная Неру, подумала Неферата, а что, если он сошел с ума?

Ламашиззар хихикал себе под нос, совершенно не замечая растущей тревоги сестры.

— По дороге домой я много беседовал с бывшим визирем и полагаю, мы с ним пришли к взаимопониманию. Он будет служить нам, откроет секреты своего хозяина и научит нас делать эликсир. Если он будет служить хорошо, мы поделимся с ним напитком жизни. Если нет… — Он помолчал, и лицо его сделалось жестким. — Тогда мы отправим его обратно в клетку и посмотрим, сколько времени потребуется телу бессмертного, чтобы обратиться в прах.

Царь отшвырнул пулю в сторону и коротко кивнул аристократам. Не говоря ни слова, они подскочили к рабам. Сверкнули короткие ножи. Рабов ждала страшная участь — одному за другим имперерезали глотки.

Хлынула горячая кровь. Рабы бились в агонии и умирали, их жизненная сила изливалась на неподвижное тело Архана. Когда настал черед последнего, Ламашиззар взял томик в переплете из бледной кожи и начал листать страницы.

— Мир изменился, сестра, — произнес он. — Старые боги покинули нас, возникла новая сила, способная занять их место. Сила, которой обладаем только мы. Мы возвестим новую эпоху для Ламии и остальной Неехары и будем править до конца времен.

У его ног залитое кровью тело Архана Черного жутко, прерывисто вздохнуло. Изуродованные веки дрогнули, и Неферата поняла, что смотрит прямо в темные бездушные глаза.

Пустые Земли, 63-й год Ксара Безликого

(— 1739 год по имперскому летосчислению)

На Пустые Земли стремительно опустилась ночь.

Едва последние лучи ненавистного, обжигающего света Птра исчезли позади зазубренных клыков Хрупких Пиков, унося с собой дневной зной и заливая узкие овражки чернильными тенями, охотники мертвых земель начали выбираться из своих логовищ. Смертоносные гадюки выскальзывали из-под скалистых выступов и пробовали воздух раздвоенными языками. Скорпионы и громадные волосатые пауки выползали из дневных убежищ и начинали охоту, выискивая источники тепла на холодной каменистой земле.

В одном залитом тьмой овражке с полдюжины пятнистых теней принюхивались к потрескавшейся земле, выслеживая запах смерти. Шакалы шли по этому следу уже много ночей. Он петлял, то и дело возвращаясь назад, напоминая путь обезумевшего зверя, теряющего последние силы. Сейчас охотники чуяли, что жертва наконец-то рухнула на землю. Принюхиваясь к знобкому воздуху, они направились к низкому выступу скалы, словно врезанному в стену овражка.

Там, в темноте под скалистым выступом, судорожно задергалось нечто, напоминающее тюк с лохмотьями. Падальщики остановились, навострив уши. Из-под выступа высунулась костлявая рука. Кожа на костяшках лопнула и завернулась, как обрывки пересохшего пергамента, обнажая серую плоть, засыпанную песком. Ногти, месяцами царапавшие скалы и рывшие ямы в высохшей земле, пожелтели и потрескались.

Шакалы смотрели, как изгибаются длинные пальцы, впиваясь в землю. Шуршал осыпающийся песок. Три блестящие черные ящерицы испуганно метнулись прочь.

Медленно, мучительно медленно из-за скального выступа выполз человек. Сначала показалась истощенная рука, потом костлявое плечо, потом тощий торс, облаченный в грязную мантию, бывшую когда-то цвета крови.

Лысая голова, почерневшая и покрывшаяся волдырями от безжалостных прикосновений бога солнца, возникла из тени. Черные глаза, сидевшие глубоко в запавших глазницах, с горячечным напряжением разглядывали шакалов. Кожа на щеках и носу от ветра и постоянных укусов насекомых треснула и расползлась. Рваная дыра размером с большой палец взрослого мужчины зияла на лбу, ближе к левому виску. Ужасная рана воспалилась, плоть вокруг торчащего из нее осколка кости набухла и сочилась гноем.

Шакалы нагнули головы и тоненько заскулили — фигура продолжала выбираться из своего убежища. От их, на первый взгляд, такой доступной добычи исходило ощущение неправильности, которое звери не могли понять.

Смерть окутывала этого человека, как саван. Но он полз, помогая себе правой рукой. Левая была безжизненно прижата к груди. Сквозная рана в предплечье обнажила кость, стянула сухожилия в тугой неподвижный узел. Из огромной дыры в животе человека воняло прогорклой желчью, рана на груди хранила следы застарелого воспаления.

Мертвый! — скулили шакалы. Этот человек давно должен быть мертв. И все же отвердевшие мускулы двигались. Глаза пылали беспощадной яростью. Тонкие потрескавшиеся губы раздвинулись в вызывающей улыбке, обнажая почерневшие зубы.

Нагаш Узурпатор, Вечный Царь павшего Кхемри, когда-то властелин всей Неехары, уперся ладонью в камни и песок дна овражка, издал булькающий звук и встал на ноги. Выпрямившись, он пошатнулся, поднял лицо к сияющему лику луны и испустил долгий стон, полный ненависти.

Услышав этот жуткий звук, шакалы дрогнули. Вожак стаи не выдержал, нервно тявкнул и понесся прочь. Стая помчалась следом за ним.

Нагаш выл еще долго после того, как они исчезли, выдавливая из легких остатки воздуха в длинном бессловесном проклятии миру живых. Замолчав, он задрожал от изнеможения. Кожа его горела в лихорадке, не имеющей ничего общего с хворью живой плоти.

Подобно шакалам, Нагаш втянул в себя воздух, выискивая след. Запах силы витал над пустотой этих земель. Его излучали склоны темной горы, которая виднелась на горизонте. У этого запаха имелся привкус, не походивший ни на что. Не темная магия, хорошо ему известная, и не мерцающее тепло человеческой души. В нем было что-то яростное и неудержимое, первобытное и чужое одновременно. Он светил, как маяк в ночи, обещая возмездие тем, кто предал его и изгнал сюда, в Пустые Земли. Нагаш жаждал этой силы, но она, как мираж, отступала все дальше и дальше с каждым его шагом. А сейчас даже ее запах сделался едва уловимым. Ему было все труднее и труднее чуять его, превозмогая боль изувеченного тела и лихорадку.

— Ты слабеешь, — сказал чей-то голос. — Твоя сила почти истрачена. Тьма ждет, Узурпатор. Тьма вечна, и холодные ветра Хаоса тоже.

Нагаш резко повернулся, зашипев от ярости. Она стояла всего в нескольких футах от него, ее призрачное тело силуэтом выделялось в лунном свете. Фигура, облаченная в рваную парчу, с золотым царским венцом, небрежно надетым на голову. Неферем, последняя царица Кхемри, выглядела почти так, как в день своей смерти: иссохшая, изуродованная оболочка женщины, превращенной колдовством Нагаша в живую мумию. Только в глазах, больших и сияющих, как изумруды, оставался намек на отнятую у нее красоту.

Нагаш протянул руку и сжал ее в кулак. Но охваченное лихорадкой сознание подвело. Слова власти, когда-то подчинявшие всех призраков Неехары его воле, словно были украдены у него. В мозгу закипели ярость и досада.

— Ведьма! — прохрипел он. Получилось что-то среднее между стоном и рычанием. — Я Нагаш Бессмертный! Смерть не сможет меня получить! Я выскользнул из ее рук!

— Как и мы все, — беззвучно ответила Неферем. Ее глаза сверкали ненавистью. — Ты позаботился об этом под Махраком. Путей в Страну Мертвых больше не существует, они исчезли, когда ты заставил меня нарушить соглашение с богами. Теперь никому из нас не познать покоя. — Ее сморщенное лицо исказилось в подобии призрачной улыбки. — Особенно тебе.

Рыча от бешенства, Нагаш снова повернулся, втянув воздух в поисках следов потусторонней силы. Казалось, что она находится сразу за линией гор на востоке. Он рванулся вперед, царапая правой рукой каменистую стену оврага. Неверной, шатающейся походкой, Узурпатор с трудом одолел крутой склон. Почти добравшись до верха, он обернулся к мстительному духу Неферем.

— Ты преследуешь меня на свой собственный риск, ведьма! — прокаркал он. — Когда я найду ту темную гору, у меня снова будет власть! Я призову души и буду командовать духами мертвых, как я уже делал когда-то! Вот тогда я угощусь тобой и ты заткнешься навеки!

Но царица не слышала его. Она исчезла, как будто ее тут никогда и не было.

Нагаш долго стоял, что-то горько бормоча себе под нос, занятый поиском Неферем среди теней оврага. Один раз он выкрикнул ее имя, но дух царицы не откликнулся. В конце концов он повернулся и полез дальше по склону.

Наверху Нагаш увидел только ломаную линию предгорий, тянувшихся далеко за горизонт. Темная гора снова отступила. Он поднял лицо к небесам, принюхиваясь к следу, и продолжил свой тяжкий путь на восток.

Несколько часов спустя, когда бледная луна была почти в зените, другая стая охотников обнюхивала овраг, из которого ушел Узурпатор. Они кружили у скалистого выступа, шипели и переругивались друг с другом на своем странном языке. Как и в любой стае, все решал самый крупный из них, угрозами и укусами заставляя остальных подчиниться. Они тоже направились на восток, опустив влажные носы к самой земле и следуя за странным, неживым запахом Нагаша. Они бежали вприпрыжку, карабкались то на четырех ногах, а то и на двух.

Нагашу удалось ускользнуть из объятий смерти, но не из челюстей постоянной, изматывающей агонии. При каждом шаге, каждом движении его захлестывали волны жгучей, мучительной боли. Ужасные раны его почти не беспокоили — во всяком случае, не сильнее, чем агония, охватившая тело. Он понимал, что это результат использования эликсира. Магическое зелье, созданное из крови и жизненной энергии невинных страдающих жертв, позволяло ему сотни лет сохранять энергию молодости, став ключом к созданию империи, самой могущественной со времен Сеттры Великолепного.

В обычное время эликсир исцелил бы все раны, независимо от степени тяжести. Но тот день, когда под Махраком армия Ламии кинулась в бой, поддерживая царей Востока, и пустила в ход свое странное оружие против него и его войск нежити, стал роковым. Нагаш помнил стену огня и громовой грохот, доносившийся из рядов одетых в черные доспехи воинов Ламии, он видел, как шеренги его солдат-трупов рассыпались в прах. Предатели обрушились на него в миг его величайшего триумфа — священное соглашение было разорвано, власть духовных пастырей и богов-паразитов была сметена, и остался только он, Нагаш Бессмертный.

Медленно спускаясь по усыпанному валунами склону очередной темной горной гряды, Нагаш услышал чье-то свистящее дыхание, прерывистый скрежещущий голос, напоминающий вой ветра, хлещущего по сломанной ветке.

— Ты не бог, — насмехался этот голос. — Помнишь, что я сказал тебе в палатке в Махраке? Ты глупец, Нагаш. Надменный, введенный в заблуждение глупец, решивший, что он равен богам. И посмотри на себя сейчас: безумец, одетый в лохмотья, слепо бредущий по мертвой, безжалостной земле.

Яростно вскрикнув, Нагаш обернулся на голос, нога соскользнула, и он покатился к подножию вероломного склона, сильно ударившись о небольшой валун. Какое-то время он лежал без движения: ноги и руки отказывались его слушаться.

Пытаясь пошевелиться, Нагаш заметил призрачную фигуру, гневно смотревшую на него сверху. Небунефер, хрупкий невысокий старец, одетый в ту же поношенную мантию, что и в день своей смерти. Его голова вывернулась под неестественным углом, осколок сломанного позвонка упирался в туго натянутую кожу изогнутой шеи. Глаза старого жреца, как и глаза Неферем, пылали неприкрытой ненавистью.

— Как низко пал могущественный, — произнес Небунефер. — Ты осмелился назвать великого Птра паразитом? Он создал землю и все, что на ней живет. Та жалкая сила, которой ты обладал, была украдена, вырвана из душ невинных. Все кончено, и последние песчинки в часах почти высыпались.

— Еще нет, старый болван! — прошипел в ответ Нагаш. — Будь ты сейчас из плоти и крови, я бы во второй раз свернул тебе шею! Смотри!

Казалось, что конечности налиты свинцом, суставы, словно заржавевшая бронза, отказывались сгибаться, но Нагаш не сдавался. Медленно, неуклюже он заставил двигаться сначала здоровую руку, а потом и ноги. Спустя несколько минут он, дрожа, снова поднялся на ноги, но Небунефер уже исчез.

— Шакалы! — выплюнул он во тьму. — Мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним.

Нагашу потребовалось больше часа, чтобы подняться на противоположный склон, и все это время он пылал от лихорадки, изрыгая проклятия. Тело не подчинялось ему. Он тащился вперед на голой вере в то, что темная гора прямо перед ним, сразу за вершиной следующей гряды. Она обязана быть там!

Он не сдастся. Он не может потерпеть неудачу. Он законный царь Кхемри, наследник трона Сеттры, а значит, властелин всей Неехары.

Вдоль горного хребта шипел ветер. С легким порывом долетели тихие слова.

— Узурпация — это не законное право, брат.

На вершине горной гряды стоял Тхутеп, подняв лицо к низко висевшей луне. Старший брат, будь он проклят, выглядел умиротворенным, глядя вверх, в сияющий лик Неру. Только кончики пальцев, истертые до обрубков расщепленных костей, выдавали последние, самые ужасные минуты жизни — агонию человека, погребенного заживо в собственной усыпальнице.

— У сильного есть право властвовать, — прошипел Нагаш. — Ты был слаб. Ты не заслуживал трона. Кхемри страдал под твоим господством.

Тхутеп пожал плечами, не отрывая взгляда от луны и неба.

— Такова была воля богов, — ответил он. — Ты был жрецом и князем государства. Ты не хотел ничего…

— Ничего, кроме империи, — с горечью произнес Нагаш. — Родись я первым, народ Кхемри с радостью служил бы мне, а город процветал. Если тебе так хочется кого-нибудь обвинять, вини тех проклятых богов, которых ты так обожаешь. Это они сделали меня всего лишь вторым сыном. Это с их согласия тебя замуровали в гробнице.

Брат ничего не ответил. К тому времени, как Нагаш добрался до вершины, Тхутеп уже исчез. С той стороны горной гряды простиралась широкая каменистая равнина. Темная гора со своим обещанием силы неясно вырисовывалась среди дюжины других пиков на восточном горизонте. Позади зазубренных вершин тьма уже отступала под натиском зари.

Укрыться было негде. Ни пещер, ни нависающих выступов, ни слегка прикрытых впадин, где можно спрятаться от пылающего солнца. Нагаш знал, что оно за несколько минут сожжет его кожу, но это мало его волновало. Чем старше становился он и его приближенные, тем быстрее солнечный свет лишал их похищенной энергии. Когда Узурпатор со своей армией шел на войну, они передвигались в постоянной тьме, созданной его зловещим колдовством. Даже в самом расцвете сил Нагаш вряд ли пережил бы целый день под палящим солнцем.

А сейчас не продержится и нескольких минут.

Стиснув зубы, Нагаш начал царапать каменистую землю. Птра его не получит. Он скорее зароется в землю, как животное, чем признает поражение перед богом или человеком.

— Могу я тебе помочь, о великий?

Голос звучал тихо и слишком искренне — таким тоном слуга может глумиться над своим хозяином. Звучал он прямо над правым ухом Нагаша. Сделав огромное усилие, он повернул голову и посмотрел снизу вверх на призрачную фигуру, стоявшую рядом с ним на коленях.

Кефру протянул Узурпатору руку, словно хотел помочь ему встать. Бывший жрец, обучивший Нагаша секретам некромантии, а позже поддержавший его заговор, чтобы захватить трон, улыбался своему хозяину сквозь пылающую маску. Пока Нагаш смотрел, тело жреца начало корчиться в колдовском пламени, в точности как много веков назад, когда Нагаш узнал про предательство Кефру и Неферем.

— Предатель, — просипел Нагаш. — Хнычущий трус! Зря я поработил твой дух, для тебя это было чересчур хорошо! Следовало просто уничтожить тебя.

К удивлению Нагаша, пылающее лицо призрака исказилось от горечи.

— Очень жаль, что ты этого не сделал, — сказал Кефру. — Лучше полное забвение, чем целую вечность скитаться по проклятым дорогам этого мира. Скоро ты и сам это поймешь. — Бывший слуга отвернулся и посмотрел на светлеющее небо, прикидывая, сколько осталось до рассвета. — Осталось уже недолго.

Зловещие слова призрака не могли запугать Узурпатора.

— Пусть наступает! — захрипел он. — Какое мне дело, если я избавлюсь от этой изношенной оболочки? Ты никогда не был мне равным соперником при жизни, Кефру, ни ты, ни Тхутеп, ни даже Небунефер и Неферем. И снова станешь моим рабом, пес. Подожди, и увидишь.

Пламя все глубже вгрызалось в лицо Кефру, но улыбка его сделалась шире.

— Ты думаешь, нас здесь всего четверо? О нет, великий. Просто нам проще всего подобраться к тебе. Есть и остальные, там, в тени, они ждут твоей кончины. Весь народ Махрака, их тысячи и тысячи, те, кто был зверски убит и брошен на произвол судьбы, ибо не было Усириана, чтобы судить их, и Джафа, чтобы сопроводить их в загробную жизнь. Все солдаты обеих сторон, павшие в битвах, и все простые люди, умершие от голода и чумы. Ты даже представить себе не можешь, как их много, — сказал бывший слуга. — Но у тебя будет вечность, чтобы развлекать их.

На этот раз Нагаш увидел, как уходит призрак. Кефру просто поднялся и пошел прочь, даже не оглянувшись. Он направился на запад, в мелькающие тени, и вскоре рассеялся, как дым.

Охотники услышали, как он бредит, раньше, чем увидели его. Он лежал ничком посреди каменистой равнины, осыпая неизвестно кого проклятиями на языке, которого они не понимали. Пустые Земли определенно свели этого безволосого с ума, впрочем, для них это никакого значения не имело. Его мясо будет не менее вкусным.

Эти четверо умирали от голода. Когда-то их было шестеро, посланных из туннелей Большого Города в Мир Наверху, чтобы отыскать спрятанные дары Великого Рогатого. На второй год своей большой охоты они увидели коготь своего бога, прочертивший по небу зеленую дугу, и пошли по этому следу в глубь пустых земель, где нашли трещину, словно вырубленную в запекшейся почве, и горстку священных камней, лежавших кучкой, как кладка только что снесенных яиц.

Их удача была велика, так они тогда думали. А как велика будет слава, когда они вернутся со своей добычей к хозяину клана! Но отыскать обратный путь из проклятой пустоты оказалось намного труднее, чем они рассчитывали. Спустя несколько месяцев еда закончилась, а охотиться в этих, даже крысами оставленных Пустых Землях было почти не на кого. Сходя с ума от голода, они накинулись друг на друга, и двое слабейших стали пищей для остальных.

Когда больше месяца назад и это мясо закончилось, четверо охотников неделями поджидали, кто из собратьев ослабеет и станет следующей едой, но ни один пока не сдавался. В конце концов, придя в совершенное отчаяние, один из них начал глодать небесные дары Великого Рогатого в надежде, что возьмет верх над спутниками. Инстинкт самосохранения заставил и остальных грызть камень бога. Он, как ножом, рвал их внутренности, взвинчивал нервы, но давал им достаточно силы, чтобы выжить и продолжать искать путь домой.

Охотники грызли камень бога осторожно, боясь гнева хозяина клана, который обрушится на них, когда они все же сумеют вернуться в город. Их шерсть вылезала клоками, на голой коже появлялись ужасные пылающие отметины. То, что они учуяли запах безволосого, было даром самого Рогатого, рассудили они, и понадеялись, что найдут достаточно мяса на костях своей добычи, чтобы продержаться, пока не сумеют выйти из Пустых Земель.

Едва заметив съежившееся, жесткое тело, они немедленно устроили свару. Вытащили ножи. Изрыгали угрозы. За какие-то несколько минут заключили и нарушили множество союзов. И наконец, вожак небольшого отряда велел прекратить перебранку и объявил, что каждый охотник получает право на одну из конечностей добычи. Отрубив их, они разделят туловище на четыре части и по очереди будут высасывать самое вкусное из черепа. Когда над горизонтом занялась заря, отряд неохотно пришел к соглашению, и охотники с трудом потащились к безволосому. На ходу каждый выбирал себе конечность побольше и продумывал, как украдет остальное, когда возникнет подходящий момент.

Вожак вытащил нож и прыгнул на спину жертве — оттуда лучше всего добираться до внутренностей. К его удивлению, добыча еще была жива. Глаза безволосого широко открылись, когда он увидел нож в руке вожака. Охотники захихикали. Еда их еще и развлечет! Нетерпеливо шипя, вожак наклонился, вцепился в запястье здоровой руки добычи и начал разгибать ее, чтобы отрезать аккуратно, как вдруг безволосый взревел, взметнулся вверх и впился зубами в глотку вожаку.

Плоть порвалась. Кровь хлынула на каменистую землю, вожак сдавленно захрипел. Безволосый был неуклюжим и медлительным, но охотники и сами давно ослабли, а внезапная свирепость его атаки их ошеломила. Они не успели опомниться, как их предполагаемая добыча выхватила нож из руки умирающего вожака и вонзила его в грудь охотника справа. Затем с ликующим воплем безволосый прыгнул на третьего охотника, и они вместе рухнули на землю, дико тыча друг друга ножами.

За какие-то несколько секунд почти весь отряд был уничтожен. Остатков отваги четвертого хватило на то, чтобы отступить. Он бросил своих соратников и, вопя, помчался в предрассветную тень.

Нагаш вытащил грубо сработанный нож из глотки монстра. Из раны, пузырясь, потекла темная кровь. Он мгновенно наклонился и начал жадно глотать горячую жидкость, пока существо содрогалось в предсмертных корчах. Сила! Он ощущал ее вкус в крови этой отвратительной твари. Узурпатор делал большие глотки, восхищаясь огнем, струившимся по его иссохшим конечностям.

Когда монстр умер, Нагаш откинулся назад. Грудь его тяжело вздымалась, лицо было испачкано засохшей кровью. Его изнуренное тело содрогалось — последовательные волны агонии сотрясали его, но Узурпатор радостно приветствовал это ощущение. Некое подобие силы снова возродилось в нем, неся малую толику жизни.

Когда-нибудь он поблагодарит Кефру за толчок, заставивший его попытать удачу с этими животными. Если бы не бывший слуга, так разозливший его, сражение могло бы окончиться совсем не так удачно.

Узурпатор окинул взглядом равнину, высматривая, куда подевался последний из чудовищ, но существо давно исчезло из виду.

Что же это за монстры? Только сейчас Нагаш внимательно рассмотрел тех, кто на него напал. Они походили на больных людей, только с крысиными головами и голыми хвостами. Даже одеты были в грязные юбки из какой-то сплетенной из растений ткани, протершейся и грязной после скитаний в Пустых Землях. В их крысиных ушах поблескивали серебряные серьги, у одного на правом запястье болтался тонкий золотой браслет. У каждого имелся бронзовый нож поразительно хорошего качества, напоминающий вещи, выкованные в далеком Ка-Сабаре.

Остальные их пожитки представляли собой грубые кожаные мешки, туго завязанные и притороченные к кожаным ремням на поясе. Нагаш нагнулся, потянул на себя мешок, привязанный к поясу своей последней жертвы, и потрясенно ощутил силу, обжегшую ему ладонь, как раскаленным углем. Вздрогнув, он уронил мешок, подумал немного и распорол его окровавленным ножом.

В дыре мгновенно возникло зеленое свечение. Осторожно действуя ножом, Нагаш расширил дыру и вытряхнул содержимое мешка на землю.

На твердую почву выкатились два небольших светящихся зеленых камня, каждый размером с его большой палец. Они излучали сильный свет. Там, где он падал на его голую кожу, начиналось покалывание.

Нагаш наклонился и осторожно взял находку. Камень ровным жужжащим потоком излучал жар, проникший ему в пальцы. Нагаш внимательно осмотрел его и с потрясением обнаружил на грубой поверхности нечто, напоминающее следы зубов. Странные существа ели камень? Это объясняет следы силы в их крови.

Сердце Узурпатора отчаянно заколотилось. Должно быть, существа пришли с той темной горы. Иначе откуда у них сила, которую ищет и он? Любые другие объяснения лишены смысла.

Боль уже уходила из его конечностей и только в груди еще пульсировала, как тлеющие угли. Некоторое время Нагаш рассматривал светящийся камешек и внезапно принял решение. Положив находку обратно на землю, взял нож и рукояткой разбил ее на три маленьких кусочка.

Поколебавшись мгновение, Нагаш взял самый маленький кусочек из трех и проглотил его.

Огонь вспыхнул во всем теле Узурпатора. Мышцы мгновенно разбухли от силы. Покалывающая боль обожгла кожу головы. От этой бешеной атаки у Нагаша закружилась голова. Эта сила была куда более неистовой, и управлять ею оказалось значительно труднее, но все же она не шла ни в какое сравнение с той энергией, которой он обладал в прошлом. Она сотрясала его тело, разрушала плоть и кости. Нагаш обуздал ее своей волей и направил яростный поток, куда ему требовалось.

Затрещали кости, заскрипели разложившиеся сухожилия. Узурпатор запрокинул голову и завыл, изливая свою муку небесам, пока его искалеченная рука исцелялась. Затем из дыр в туловище и на лбу потек вонючий мерзкий дымок. Нагаш согнулся пополам, все еще пронзительно вопя от боли.

Бух. Бух. Бух. Один за другим три небольших металлических шарика, окутанных бледно-зеленым паром, упали на землю.

Спустя некоторое время Нагаш Узурпатор был исцелен — телом, если не сознанием.

Первые лучи зари появились над дальними пиками. Дрожащей рукой Нагаш собрал остальные камешки и сунул их в разрезанный мешок. Быстро подтянув к себе трупы остальных существ, он почуял, что в мешках убитых еще есть чем поживиться.

Этого не много, но мне будет достаточно, решил Узурпатор. Камни поддержат его и отведут к той горе, где он научится, как использовать их пугающую силу.

Когда свет Птра запылал в небесах, Нагаш свернулся в клубок на каменистой земле, спрятавшись под трупами тех, кого убил, и начал грезить о каре, которую обрушит на Неехару.

ГЛАВА ПЕРВАЯ Равновесие сил

Ламия, Город Зари, 70-й год Баст Грациозной

(—1650 год по имперскому летосчислению)

Желтая шелковая крыша Зала Возрождения, как парус, колыхалась на свежем ветру, дующем с побережья, а отполированные кедровые балки стонали, как большое судно в море. Сравнение кажется особенно подходящим, с горечью думала Неферата, если учитывать легион корабельных плотников, поспешно собранных, чтобы построить целый городок в Золотой Долине.

Подготовка к большому Совету Царей тянулась уже три полных месяца, начавшись в тот самый день, когда из Ка-Сабара пришло роковое известие. И пока по извилистым улицам города разносилась весть о том, что Город Бронзы наконец-то пал и долгая война против Узурпатора завершилась, царь Ламашиззар уже запустил руку в городскую сокровищницу, предвкушая прибытие равных себе царских особ.

Из дворца сотнями вылетали распоряжения и опускались, как стаи морских птиц, на пораженных городских купцов и торговых агентов: требовались сотни кувшинов лучшего вина, тысячи бочонков пива, изящные дары из золота, серебра и бронзы, тонны тюков шелка, не считая огромного количества лучших специй и редких благовоний.

И это только начало. Быстрые корабли бороздили коварные моря между Ламией и торговыми городами Восточной Империи, доставляя домой наилучшие, самые экзотические деликатесы, производимые в Шелковых Землях. Кроме того, из доков забрали множество опытных рабочих, чтобы возвести большой палаточный городок в Золотой Долине. Весна переходила в лето, и казалось, что все трудоспособные мужчины, женщины и дети лихорадочно работали, воплощая в жизнь грандиозный замысел царя.

Когда наконец в последний месяц лета прибыли мятежные лидеры, их на краю Золотой Долины встречал сам Ламашиззар во главе богато одетых куртизанок, артистов, музыкантов и слуг. После того как правителям вручили дары — кольца, браслеты, прекрасные мечи и великолепные колесницы, — их проводили к раскинувшемуся в плодородной долине городку из шелковых шатров. Палаточный городок поражал буйством красок: морская зелень Зандри, золото Нумаса, синий цвет Ливары и ярко-красный Разетры.

Императорская процессия спустилась к лагерю. Гостям предоставили несколько часов на отдых перед началом официальных празднеств. А на закате Ламашиззар под пение золотых фанфар торжественно провел царственных гостей по улицам города.

Народ Ламии исступленно отмечал конец войны семь дней подряд, и везде — в роскошных дворцах и на самых жалких улочках около доков — мятежных царей встречали как избавителей. А те думали только об одном — об отдыхе между пирушками. Да еще о том, хватит ли в обозах места для богатых даров Ламашиззара.

Только к концу недели, когда гости окончательно измучились и поняли, что сыты по горло богатством и щедростью ламианцев, Ламашиззар созвал Совет Царей, чтобы определить будущее Неехары.

Большой Зал Возрождения был воздвигнут городскими плотниками и кораблестроителями в величественном царском саду у дворца. Собственно, деревянное строение включало в себя сад, создавая иллюзию, что помещение Совета окружено укрощенной дикой природой. Певчие птицы ярких расцветок, большую часть которых за большие деньги привезли из Шелковых Земель, наполняли воздух дивным пением, безмятежно журчали спрятанные в густой листве невидимые фонтаны. Слуги ходили по скрытым тропинкам и разносили освежающие напитки гостям, сидевшим вокруг громадного круглого стола красного дерева на поляне в дальнем конце сада. Ни с чем не сравнимая праздная роскошь производила на правителей пустыни ошеломляющее впечатление.

Весь спектакль, от начала до конца, был просчитан так же тщательно, как любая военная кампания, поняла Неферата, и предназначен для того, чтобы соблазнить, пленить, запугать правителей Востока и Запада, сбить их с толку и разрушить любые союзы, которые они, возможно, заключали против интересов Ламии. Кроме того, этот спектакль был невероятно, сокрушительно дорогим. Городская сокровищница практически опустела. Все богатство, которое их отец, Ламашептра, так старательно копил в темные времена правления Нагаша, потрачено. Их последние резервы выброшены ради единственного выигрышного броска игральной кости. В сундуках не осталось золота даже на то, чтобы внести хотя бы четверть следующей годовой выплаты Восточной Империи. Если переговоры Ламашиззара не увенчаются успехом, Город Зари ждет неминуемая катастрофа.

Пока царь рисковал будущим города, Неферата наблюдала за происходящим с широкого балкона, опоясывающего заднюю часть большого зала прямо над столом Совета. Ее прислужницы расположились на шелковых подушках, угощались засахаренными финиками и приглушенными голосами сплетничали о скандалах, случившихся за неделю празднований. Тонкий дымок курившихся благовоний вился над их головами: мирра, приправленная черным лотосом, чтобы прогнать прочь скуку. У входа на балкон на коленях сидели слуги, готовые мгновенно выполнить любое желание царицы. Рядом с ней торопливо поставили низкий столик, на котором разложили листы бумаги и кисть для туши. Укрывшись за полированной деревянной ширмой, Неферата внимательно изучала прибывших правителей.

Сколь бы ненадежным ни виделось ей будущее Ламии, Неферата понимала, что остальные оказались в куда более плачевном состоянии. За время своего противоестественного правления Нагаш построил Империю Неехары, подчинив себе множество великих городов при помощи своей власти над Неферем, царицей-заложницей Кхемри.

Долгие столетия каждый город был вынужден золотом и рабами платить дань Узурпатору, и это привело их на грань краха. Когда жрецы Кхемри по настоянию Жреческого Совета Махрака все же попытались сместить Нагаша и положить конец его нечестивому царствованию, Узурпатор отомстил ужасным проклятием, уничтожившим две трети жречества Неехары в течение одного-единственного дня.

Именно это злодеяние вынудило царей-жрецов поднять мятеж, но Узурпатор неизменно отвечал им темной магией и кошмарными зверствами, разорившими Благословенную Землю и уничтожившими тысячи и тысячи ее жителей. И даже после того, как армию Узурпатора все же разбили, почти дюжина его бессмертных соратников избежали уничтожения и продолжали долгие десятилетия терзать несчастную землю.

Вместо того чтобы отмечать так тяжело доставшуюся победу в Махраке, царям-жрецам пришлось вести длительную и кровопролитную кампанию — они выслеживали каждого уцелевшего пособника Узурпатора. Поскольку тело Нагаша так и не нашли, все боялись, что кто-то из его соратников тайно завладел трупом Узурпатора и при малейшей возможности сумеет вернуть ужасного некроманта к жизни. Потребовалось девяносто лет, чтобы завершить начатое, и после продолжительной осады Ка-Сабара, Города Бронзы, убить последних пособников Нагаша.

Долгие годы войны оставили неизгладимый след на каждом из правителей Неехары. Все они исхудали от постоянного напряжения и лишений, и этого не смогут исправить долгие годы беспечной жизни. Лишь некоторые надели драгоценности или одежды с золотым шитьем, полагающиеся им по статусу. Но изящные ткани церемониальных облачений выглядели потертыми и изношенными. Даже здесь, среди зеленой роскоши зала, на их лицах застыло тревожное, затравленное выражение.

Неферате отчетливо вспомнилась та ночь в подвалах несколько десятков лет назад, когда Ламашиззар и его тайная клика вернулись с войны. А ведь они приняли участие всего в какой-нибудь паре сражений, в то время как эти мужчины и женщины за всю свою жизнь ничего другого и не знали, подумала она.

Да, эти правители выглядели замученными и сломленными, но их нельзя недооценивать — в этом царица не сомневалась. Когда открылись двери в большой зал, гости Ламашиззара торжественной процессией прошли по саду, во главе с царями-жрецами Разетры и Ливары и юной царицей Нумаса. Каждый из трех правителей нес в руках шкатулку сандалового дерева. Дойдя до стола Совета, они поставили шкатулки перед улыбающимся царем Ламии и достали содержимое.

Отрубленные головы Раамкета, Рыжего Владыки, и Атан-Геру, Великого Зверя, обработанные селитрой и священными маслами погребального культа, выглядели почти так же, как в миг своей смерти. Бледная кожа обожжена солнцем, а губы растянуты в дикой, почти звериной ухмылке, обнажая обточенные вверху зубы, ставшие коричневыми от человеческой крови. Третья голова, напротив, была круглой и мясистой, как у молочного поросенка, с маленькими, похожими на бусины глазками, окаймленными широкой черной полосой.

Мемнет, бывший Верховный Иерофант Ка-Сабара, убивший своего царя и перешедший на службу к Нагашу в обмен на вечную жизнь, выл, как ребенок, когда его волокли к палачу. Выражение трусливого ужаса так и застыло на его лице с двойным подбородком.

Головы лежали на столе, повернутые омерзительными лицами к Ламашиззару. Послание было очевидным, по крайней мере для Нефераты: мы выполнили свою часть, пока ты отсиживался у себя в городе за морем, теперь помоги нам восстановить наши города, или к концу дня на этом столе появится еще одна голова. Пока неясным оставалось одно — то ли демонстрация Ламашиззаром своего богатства успешно сбила гостей с толку, то ли, наоборот, укрепила их решимость.

Царица раздраженно прикусила губу. Нам следовало решить все это на поле боя, думала она. Мы всегда можем получить еще солдат. Золото добыть куда труднее.

Стояла вторая половина дня. Совет заседал почти пять часов. За это время Ламашиззар успел узнать все нужды гостей и предложить им помощь в виде денежных займов и торговых соглашений. Торговались по поводу головокружительных сумм золотом, писцы торопливо набрасывали черновики списков, определяющих потоки товаров, которыми будут обмениваться грядущие поколения Неехары. Торговля с Восточной Империей призвана восстановить экономику Благословенной Земли и открыть новый обширный рынок для товаров Неехары — и все пути будут проходить через Город Зари. Каждому из правителей дали возможность высказаться. За столом наступило временное затишье, царственные гости еще раз обдумывали свое текущее положение. Далеко на востоке послышался рокот грома — с побережья надвигалась летняя гроза.

Неферата услышала, как за спиной зашуршали занавески. Знакомой кошачьей поступью к ней приблизилась юная кузина, Халида.

— Великие боги, это когда-нибудь закончится? — спросила девушка, театрально усаживаясь на колени к царице. — Нас здесь заперли навечно! Я хотела до дождя покататься верхом.

Неферата невольно засмеялась. Халида вообще не интересовалась придворными сплетнями и положением дел в государстве. Высокая и игривая, в свои пятнадцать лет она была полна неуемной энергии, для которой не хватало даже обширного Женского дворца. Халида очень походила на своего отца, лорда Вахасема, богатого аристократа и близкого союзника царя Ламашептры, женившегося на тетке Неферат, Семунет. Родители умерли, когда Халида была совсем маленькой, и, согласно традиции, ее взяли на воспитание в царскую семью до тех пор, пока ей не подыщут мужа. Она страстно любила лошадей, стрельбу из лука, даже сражения на мечах и почти не интересовалась изящными сторонами придворного этикета. Ламашиззара приводила в смятение одна мысль о том, чтобы найти аристократа, который согласится взять за себя Халиду, но Неферата втайне гордилась девушкой. Царица потянулась и погладила ее по темным волосам, заплетенным в несколько дюжин тугих косичек, умащенных маслом, — такие прически носили легендарные нумасийские девушки-конницы.

— Настоящая работа еще толком не началась, ястребенок, — ласково произнесла Неферата. — До сих пор Совет только и делал, что спорил насчет налогов и торговли. Самые банальные вопросы.

Халида подняла голову и посмотрела на царицу. Богиня Асаф не наградила ее безупречной внешностью, которой обладала Неферата и почти все члены царской семьи Ламии. Но Халида отличалась какой-то тревожной, почти свирепой красотой — острым носом, небольшим квадратным подбородком и темными, пронзительными глазами.

— Банальные по сравнению с чем? — Она нахмурилась.

Царица улыбнулась:

— По сравнению с вопросами о власти, разумеется. Решения, которые примут здесь, будут определять равновесие сил в Неехаре в грядущие столетия. И каждый правитель, сидящий там, внизу, имеет собственное представление о том, каким должно быть это равновесие.

Халида зажала между пальцами одну из своих косичек и задумчиво начала ее крутить.

— И кто же решает, чье представление самое лучшее?

— На данный момент мы. — А уж Ламашиззар воспользуется этой возможностью в полной мере. Неферата взяла Халиду за плечи и легонько выпрямила ее. — Если ты хотя бы на минутку перестанешь думать о лошадях, я попробую тебе объяснить.

Халида тяжело вздохнула:

— Если это поможет убить время.

Царица одобрительно кивнула.

— Начинается все с Кхемри, — сказала она. — Со времен Сеттры Великолепного Живой Город был центром власти в Неехаре. И даже после того, как империя Сеттры пала, Живой Город и его погребальный культ имели громадное политическое и экономическое влияние на всю Благословенную Землю, даже самые дальние ее окраины. Следующим в очереди шел Махрак, Город Богов, потом Ка-Сабар, Нумас, Ливара, Зандри, Ламия и Кватар.

— Нумас был могущественнее, чем Ливара? — воскликнула Халида. — Они же в основном земледельцы. А у Ливары есть воздушные суда!

— Нумасийцы обеспечивали зерном почти всю Неехару, — терпеливо объяснила царица. — Воздушными судами питаться нельзя, ястребенок.

— Понимаю, — кивнула девушка. — А как же мы? Почему мы оказались так далеко в этом списке?

Неферата вздохнула.

— Начать с того, что мы находимся очень далеко от Кхемри. Зандри расположен ближе и был богаче благодаря работорговле. И в отличие от остальных городов мы всегда предпочитали держаться сами по себе.

— Но Нагаш все это изменил.

— Верно. Теперь от Кхемри остались одни руины, и от Махрака тоже, а большинство остальных городов сильно пострадали от Узурпатора. Война окончена, и все меняется.

Именно в этот момент голос царя Ламашиззара перекрыл приглушенное бормотание в зале.

— Мой уважаемый друг, царь-жрец Кхепра, вы желаете обратиться к Совету?

Скрипнул тяжелый деревянный стул — Кхепра, царь-жрец Ливары, медленно поднялся из-за стола. Сын покойного царя Хекменукепа очень походил на своего знаменитого отца: высокий и худощавый, узкоплечий, с квадратной челюстью и угрюмым лицом. Однако в отличие от отцовских, плечи и руки Кхепры были мускулистыми, а лицо покрывали шрамы после нескольких дюжин сражений.

Как и все предыдущие цари Ливары, Кхепра носил на шее массивную золотую цепь со множеством висевших на ней стеклянных линз в оправе из золотой, серебряной и медной проволоки. Это была реликвия, оставшаяся от процветающей мирной эпохи, когда жрецы-инженеры Ливары изобретали чудесные вещи во славу Тахота, бога — покровителя ученых.

Царь кивнул Ламашиззару.

— Великий царь, от имени твоих достопочтенных гостей хочу поблагодарить тебя за восхитительное проявление щедрости по отношению к нам. Я также благодарен за то, что все мы собрались сегодня здесь, чтобы обеспечить грядущее процветание наших великих городов и всей Неехары. Это хорошее начало, но все же имеются весьма серьезные вопросы, требующие нашего внимания.

Неферата прищурилась:

— Вот теперь начинается, ястребенок. Следи за лицами правителей, сидящих за столом. Как они реагируют на слова царя Ливары?

Девушка поморщилась, но сделала то, что ей велели.

— Ну… с любопытством, я полагаю. С вежливым интересом. — Она замолчала, слегка склонив голову набок. — За исключением царя Разетры.

— О? — произнесла царица, слегка улыбаясь.

— Он даже не смотрит на Кхепру. Притворяется, что пьет вино, но на самом деле наблюдает за остальными.

Неферата одобрительно кивнула:

— Теперь ты знаешь, кто на самом деле задал вопрос. Царь Кхепра говорит по распоряжению Шепрета, чтобы тот в это время мог следить за реакцией соперников.

Разетра и Ливара во время войны были ближайшими союзниками и выдержали главный удар от начала и до конца. Что бы сейчас ни задумал царь Шепрет, он, безусловно, может рассчитывать на полную поддержку Кхепры. Неферата пыталась предостеречь Ламашиззара и советовала ему вбить клин между этими двумя царями: если он не решится, это без колебаний постарается сделать кто-нибудь другой.

Неферата повернулась к стоявшему рядом столику, взяла кисть и быстро начертила остроконечными пиктограммами тайного торгового языка Восточной Империи: «Раздели Разетру и Ливару, или они тебя перехитрят». Немного подумала, постукивая кисточкой по нижней губе. «Сыну царя Кхепры как раз нужна жена. Может быть, Халида?»

Царица взяла щепотку песка из крохотной шкатулки, стоявшей рядом с чернильницей, посыпала пиктограмму, чтобы чернила подсохли, и протянула послание слуге, чтобы он отнес его вниз, царю.

— Мы тут строим планы, чтобы обеспечить стабильность собственных домов, но есть еще три города, разоренные и оставшиеся без правителей, — продолжал между тем царь Ливары. — Нельзя просто сидеть и смотреть, как они окончательно превращаются в руины.

— Очень великодушные слова мужа, который последние четыре года занимался как раз тем, что разрушал один из этих городов, — добродушно отозвался Ламашиззар. Остальные правители засмеялись, услышав эту мягкую колкость,но царь Кхепра на мгновение растерялся и запнулся, не в силах придумать достойный ответ.

— Ка-Сабар пока волнует нас меньше всего, — произнес царь Шепрет решительно. Он был высоким и мускулистым, с широкими, как у покойного отца, плечами. Однако, в отличие от непредсказуемого, со вздорным характером, легендарного царя Рак-амн-хотепа, Шепрет обладал чертами истинного патриция.

Несмотря на пожилой возраст — Шепрету давно перевалило за сотню, в его густых черных волосах едва пробивались редкие седые пряди, а зеленые, как изумруды, глаза оставались яркими и проницательными.

— Живой Город пролежал в руинах почти столетие. — Он поставил на стол кубок с вином и обратил свой пронзительный взор на Ламашиззара. — И сейчас, когда война завершилась, мы должны возродить город и восстановить законный порядок вещей.

За столом Совета возбужденно забормотали. Халида усмехнулась.

— Ламашиззар заставил Шепрета высказаться лично, — гордо заявила она и искоса глянула на Неферату. — Ведь произошло именно это, верно?

Неферата вздохнула:

— Ламашиззара иногда сложно понять. Но возможно, что и так.

— Но почему царя Шепрета волнует восстановление Живого Города? Разве у него нет своих забот с людьми-ящерами?

Царица оценивающе посмотрела на юную кузину. Похоже, Халида не так невнимательна к государственным делам, как казалось. Разетра была самым маленьким из великих городов, но близость к смертоносным южным джунглям и тамошним племенам людей-ящеров делала ее армию не знающей себе равных. Война обескровила Разетру, и теперь город боролся за выживание, отражая все усиливающиеся атаки боевых отрядов ящеров.

— Нельзя сказать, что это уж совсем неожиданно. — Неферата тщательно обдумала ответ. — Когда царь Шепрет говорит о новом царе на троне Кхемри, он имеет в виду одного из своих сыновей. Они напрямую относятся к древней царской семье и имеют неоспоримые права. Это даст Разетре могущественного союзника по западную сторону от Хрупких Пиков и позволит распространить свое влияние на всю Неехару.

За столом Совета Ламашиззар откашлялся, прочищая горло, и бормотание стихло.

— Это весьма благородная цель, достопочтенный друг, — сказал царь, — но при этом пугающая. Кхемри обезлюдел. Лишь шакалы да беспокойные призраки бродят по городским улицам.

Царь Шепрет кивнул. Еще молодым человеком он с отцовской армией дошел до Кхемри всего через несколько месяцев после сражения при Махраке и своими глазами видел засыпанные песком улицы города.

— Согласно моим источникам, многие жители Кхемри бежали в Бел-Алияд, надеясь начать там новую жизнь. — Он пожал плечами. — Их можно вернуть обратно, если будет подобающий стимул.

Халида фыркнула:

— Он имеет в виду — на кончике копья?

А ведь девочка совершенно права, подумала Неферата. Она быстро повернулась и снова взяла кисть. «Дай Шепрету то, чего он хочет, — написала она. — Отдай ему Кхемри». Слуга тотчас метнулся к ней и почтительно взял послание из протянутой руки царицы.

Халида посмотрела ему вслед.

— И что, царь в самом деле следует твоим советам?

— Такое случалось, — задумчиво ответила Неферата.

— Правда, что ты действительно правила городом, пока он сражался с Нагашем? Ну, тогда, много лет назад?

Вопрос застал Неферату врасплох.

— Кто тебе это сказал?

— О, — ответила Халида, внезапно смутившись. — Вообще-то, никто специально. Все об этом знают — во всяком случае, в Женском дворце.

— И незачем об этом говорить где-нибудь еще, — предостерегла ее царица. — Возможно, в других городах к царицам относятся по-иному, но здесь, в Ламии, такое не допускается. — Она помолчала, тщательно обдумывая слова. — Давай скажем так — это было трудное время, и мы вели непростые переговоры с Восточной Империей. Я… советовалась с великим визирем Убайдом по многим вопросам, когда царь отсутствовал, и больше ничего.

Халида задумчиво кивнула и снова повернулась, чтобы взглянуть на Совет.

— Шепрету тогда было примерно столько лет, сколько сейчас мне, — пробормотала она. — Он выглядит таким старым. А вы с Ламашиззаром до сих пор выглядите так, будто вам всего по тридцать.

Неферата замерла.

— А ты замечаешь куда больше, чем мне казалось, ястребенок.

Последние девять десятилетий Ламашиззар с преданными людьми упорно трудились, расшифровывая книги Нагаша и пытаясь воссоздать его эликсир бессмертия. Первые несколько лет царь регулярно советовался с ней, и, несмотря на свои опасения, Неферата помогала, объясняя основные методы некроманта по составлению зелий и чтению заклинаний. Экспериментирование с книгами Нагаша давало ей хоть какое-то занятие. Возвращение к спокойной уединенной жизни в Женском дворце казалось царице уделом более страшным, чем даже смерть.

Потребовалось четыре года проб и ошибок, чтобы создать слабое подобие эликсира. После этого Ламашиззар больше не приглашал ее. Неферата каждый месяц получала небольшую склянку с эликсиром, что помогало замедлить процесс старения, и это все. Насколько она знала, Ламашиззар со своими аристократами все еще экспериментировали с эликсиром в нежилом крыле дворца. Но она понятия не имела, что в конце концов сталось с Арханом, бессмертным пленником царя.

— Нам с братом очень повезло, — ответила Неферата как можно более небрежно. — Благословения Асаф очень сильны в царской семье. И всегда были.

Халида хмыкнула.

— Надеюсь, мне хотя бы вполовину так повезет, когда я доживу до ста лет, — заметила она.

— Время покажет, — сказала царица и поспешила сменить тему. — Что там говорит царь Теремун?

Девушка моргнула.

— А… кажется, он спросил Шепрета, что тот имеет в виду под восстановлением законного порядка. Что-то в этом роде.

Пока Неферата обдумывала этот вопрос, Шепрет повернулся к царю Зандри и ответил:

— За столетие войн терпение народа истончилось. Нужно ясно дать им понять, что эпоха Нагаша завершилась, а для этого требуется, чтобы на троне Сеттры появился новый царь, а рядом с ним — Дочь Солнца.

Неферата резко втянула в себя воздух. А вот это умно, Шепрет, подумала она. Просто очень умно. Предложение, которое почти точно получит поддержку Ламии. Со времен Сеттры Великолепного жрецы-цари Кхемри женились на старших дочерях ламианской царской семьи. Первая дочь ламианского царя нарекалась Дочерью Солнца, потому что являлась живым воплощением соглашения между богами и народом Благословенной Земли, и в результате этого брака возникал союз между духовной и временной властью на троне Сеттры — один из краеугольных камней силы Кхемри.

Царь Разетры, что совершенно очевидно, предлагает альянс с Ламией, один из тех, что, в теории, пойдет на пользу обоим городам. Однако ни один из великих городов этого не поддержит.

Словно по сигналу, царица Нумаса Амунет повернулась в своем кресле и посмотрела прямо в лицо Шепрету. Она была дочерью Сехеба, одного из царей-близнецов города, и единственной уцелевшей после кошмарного цикла братоубийств, случившегося после внезапной смерти близнецов. У нее были черные, как оникс, глаза и улыбка, как у голодного шакала.

— Ты ставишь колесницу впереди лошади, Шепрет, — сухо произнесла царица Нумаса. — Ламашиззар и его царица сначала должны родить детей, чтобы твоя мечта осуществилась.

Остальные члены Совета отозвались нервным смехом — все, кроме болезненного царя Кватара, Найима. Тот оперся трясущимися руками о стол и с трудом поднялся на ноги. Найим был одного возраста с остальными, но еще юным послушником он оказался запертым в Махраке во время десятилетней осады Нагаша и так и не сумел до конца оправиться после пережитых страданий. Болезненно худой, лысый, со впавшими щеками, говорил он почти шепотом, то и дело вытирая слезящиеся глаза.

— Царь Шепрет говорит о восстановлении подобающего порядка вещей, но ошибается с приоритетами, — убежденно заявил Найим. — Величайшее преступление Узурпатора в том, что он нарушил священное соглашение между людьми и богами. Благословения, поддерживавшие нас тысячи лет, исчезают. Песок с каждым годом подступает все ближе к городам, наши урожаи сокращаются. Люди с каждым годом все больше болеют и живут значительно меньше, чем наши предки. Если мы не найдем способ искупить свою вину перед богами, через несколько сотен лет Неехара превратится в царство мертвых.

У Халиды расширились глаза.

— Это правда?

Неферата раздраженно поджала губы.

— В последнее время я не имела возможности измерять площадь наших полей, — ответила она. — Звучит это, безусловно, зловеще, но не забудь, что перед тем, как стать царем, Найим долго был жрецом, поэтому его убежденность более чем подозрительна.

Девушка нахмурилась:

— Что это значит?

— Подожди и послушай.

Внизу, за столом Совета, заговорил Ламашиззар.

— И что же ты предлагаешь нам сделать? — спросил он Найима.

Судя по лицу Найима, тот не сомневался в ответе.

— Ну как же! Прежде всего, людям необходимо напомнить об их долге перед богами! — воскликнул он. — Нужно приложить все усилия, чтобы заново отстроить Махрак и вернуть Жреческому Совету подобающее ему место в Неехаре.

— Вот теперь мы подобрались к главному, — сказала Халиде царица. — Найим наслушался тех старых жалких хрычей, что удобно устроились у него при дворе.

В течение всей истории Неехары Жреческий Совет, сосредоточивший всю полноту власти в Махраке, позволял себе говорить от имени самих богов, издавал эдикты и вмешивался в дела царей. Построив храмы в каждом из великих городов и разместив религиозных советников при каждом царском дворе, они обладали ни с чем не сравнимой силой влияния. Их владычеству над Неехарой положил конец Узурпатор. После падения Махрака остатки Совета нашли убежище в Кватаре. Оттуда продолжали доноситься зловещие предостережения. Насколько знала Неферата, ни один из правителей Неехары не желал больше выслушивать их разглагольствования относительно бед, связанных с исчезновением старых обычаев. Божественная сила жрецов исчезла, а слава ушебти, их святых воинов, превратилась в поблекшее воспоминание. Их время прошло.

Ламашиззар успокаивающе поднял руку.

— Твоя благочестивая верность делает тебе великую честь, царь Найим, — мягко произнес он, — и я уверен, что собравшиеся здесь согласятся с тем, что все мы хотим однажды вновь увидеть в Махраке Совет. Разумеется, мне нет нужды рассказывать тебе, как сильно пострадали наши города во время войны…

— Если бы не Жреческий Совет, ни один из нас не сидел бы сейчас тут! — гневно воскликнул Найим. Его слезящиеся глаза расширились от справедливого негодования. — Именно они выковали великий альянс между Разетрой и Ливарой! Они финансировали создание армий и военных механизмов! Мы им обязаны…

— Никто не утверждает обратного, — ответил Ламашиззар, и в голосе его появилась стальная нотка. — Так же как никто здесь не заявляет, что у него достаточно ресурсов для восстановления Кхемри.

Неферата выпрямилась. Не будь болваном, братец, подумала она. Это же золотое дно. Не упусти его!

— Целое столетие каждый из присутствующих здесь многое делал для общего блага, — продолжал между тем Ламашиззар, с легкостью проигнорировав тот факт, что половина городов, представленных сегодня за столом Совета, поддерживала Нагаша до самой последней минуты под стенами Махрака. — Я думаю, боги простят нас, если сейчас мы займемся восстановлением собственных сил, хотя бы ненадолго. С моей точки зрения, пока эти проекты реконструкции гораздо важнее. Есть несогласные?

Царь Кватара сердито посмотрел на собравшихся правителей, но даже Шепрет откинулся на спинку кресла, молча уставившись в свой кубок с вином. Неферата с досадой стиснула кулаки.

— Значит, мы пришли к соглашению, — сказал Ламашиззар. — Но я благодарю царя Найима и царя Шепрета за то, что они сообщили нам о своих тревогах. Я уверен, когда придет время, мы непременно пересмотрим их предложения и с должным вниманием их обдумаем. — Царь Ламии улыбнулся и встал. — А сейчас предлагаю сделать перерыв и немного освежиться перед вечерним пиром.

Судя по всему, царь Найим хотел возразить, но его внимание отвлекли царица Амунет и Фадиль, молодой царь Зандри, — они, не сказав ни слова, поднялись и вышли из зала Совета. Слуги и писцы тотчас вскочили и засуетились вокруг стола, так что царю Кватара ничего не оставалось, как только подозвать свою свиту и покинуть зал Совета, сохранив остатки достоинства.

— Слава Асаф! — со вздохом воскликнула Халида. — Мне показалось, что царь Найим собирался спорить всю ночь. — Она повернулась к Неферате и с надеждой взглянула на нее. — Мы сейчас вернемся в Женский дворец?

— Иди, — сказала ей Неферата. — И забери с собой остальных. Я скоро к вам присоединюсь.

Глаза Халиды широко распахнулись.

— Я… я имею в виду, мне кажется, это не очень умно…

— Мне нужно поговорить с Ламашиззаром, — произнесла царица, и в ее голосе послышался гнев. — С глазу на глаз. Делай как велено, ястребенок.

Девушка вскочила, словно ее ужалили, и спустя несколько мгновений уже подталкивала к выходу с балкона растерянных прислужниц. Едва они ушли, Неферата выхватила из рук обеспокоенной служанки свою маску и ринулась вниз по лестнице.

Она нашла Ламашиззара на одной из извилистых садовых дорожек. Царя окружали многочисленные старшие писцы, протягивающие ему на одобрение черновики различных торговых договоров. Заметив приближение царицы, он поднял глаза, и самодовольная усмешка исчезла с его лица.

— Я должна поговорить с тобой, — ледяным тоном произнесла Неферата. — Немедленно.

Царь гневно прищурился, но Неферата встретила его взгляд не дрогнув. После довольно продолжительного молчания он отпустил писцов. Те, не тратя времени даром, поспешили прочь по дорожке.

— Я начинаю думать, что В’соран тогда, много лет назад, был прав, — прорычал Ламашиззар. — Похоже, ты перестала понимать, где твое место, сестра.

Неферата шагнула ближе и подняла к нему спрятанное под маской лицо.

— Ты прочитал хоть слово из того, что я написала, братец? Я старалась высказываться как можно проще, — прошипела она. Собственная горячность удивила ее саму, но она была слишком раздосадована, чтобы скрывать ее. — Отдай. Кхемри. Шепрету. Неужели мысль настолько сложная, что ты ее не понял?

— Да ради чего, во имя всех богов, я должен это делать? — взвился Ламашиззар. — Передать контроль над Кхемри Разетре? Это смехотворно!

— Это превосходный шанс изолировать нашего самого опасного соперника! — крикнула в ответ Неферата, и голос ее эхом отразился под маской. Ей потребовалось все ее самообладание, чтобы не сорвать проклятую штуку и не швырнуть ее в самодовольное лицо брата. — Неужели ты не видишь? У Разетры не хватит сил, чтобы заново отстроить Кхемри и одновременно удерживать на расстоянии людей-ящеров! Жадность Шепрета приведет его к гибели. А нам всего-то и нужно — что дать ему свое благословение!

— И лишить себя главного торгового партнера? Ты что, с ума сошла? — рявкнул царь. — Что, черный лотос окончательно притупил твое чутье? Эти торговые договоры дадут нам возможность выплатить долг Восточной Империи и превратить Ламию в средоточие власти Неехары!

— Ты и в самом деле настолько наивен? — ахнула царица. — Наши достопочтенные друзья не будут терпеть эти торговые договоры ни единой лишней минуты. Как только они восстановят свои города и армии, они создадут коалицию и вынудят нас к переговорам на более выгодных для них условиях. Неужели ты ничему не научился во время войны с Нагашем?

Рука царя метнулась вперед и стиснула челюсть Нефераты под маской с поразительной силой.

— Не говори о вещах, в которых ничего не понимаешь, — предостерег он. — Мне не следовало позволять тебе давать советы Убайду в мое отсутствие. У тебя в голове появилось слишком много опасных мыслей. — Он грубо оттолкнул сестру. — Если не знаешь, чем заняться, лучше подумай о более подобающих вещах, например, как обеспечить меня наследником. Или хочешь, чтобы я перестал посылать тебе склянки с эликсиром? Когда ты умрешь, я вполне могу жениться на Халиде.

Слова Ламашиззара резанули Неферату как ножом. Это была не просто угроза, она увидела правду в его глазах. Царица попала в ловушку. Он в любой момент мог перестать снабжать ее эликсиром Нагаша и спокойно подождать, пока она умрет.

На дорожке послышались торопливые шаги. Неферата обернулась и увидела двоих царских стражников, явно привлеченных их жарким спором. Ламашиззар коротко им кивнул.

— Царица перевозбудилась из-за сегодняшних событий, — сказал он. — Тотчас же проводите ее в Женский дворец и велите горничным напоить ее успокоительным снадобьем. Она должна отдохнуть.

Ламашиззар взял царицу за руку и передал стражникам, словно маленького ребенка. Они повели ее в позолоченную темницу, и Неферате казалось, что она двигается как во сне.

ГЛАВА ВТОРАЯ Пылающий камень

Горькое Море, 76-й год Асаф Прекрасной

(—1600 год по имперскому летосчислению)

Как оказалось, светящиеся камни так и не привели Нагаша к склонам темной горы. Совсем наоборот — они окончательно сбили его с пути и завлекли еще дальше, в самое сердце Пустых Земель. На разрешение этой загадки у него ушло больше сотни лет, и за это время ему пришлось заново научиться искусству колдовства, сделавшего его когда-то владыкой Неехары.

Свойства светящегося камня — со временем Нагаш стал называть его просто абн-и-хат, или пылающий камень, — по сути своей походили на ветра магии, о которых он много столетий назад узнал от своих наставников-друкаев, но управлять ими при помощи ритуалов, применявшихся им в Кхемри, оказалось не так-то просто. Насколько Нагаш понял, это было физическое воплощение чистой магии. Если он использовал кусочек камня как основу для простого ритуала, минерал поглощал сам себя, превращаясь в сухое, похожее на пепел вещество. Нагаш сумел определить, что превращение было пропорционально количеству использованной энергии. Он много раз горько пожалел, что нет ни бумаги, ни чернил для записи своих наблюдений. Со временем он понял, как нужно идеально распределять камень: крошечного кусочка величиной с ноготь хватало, чтобы обеспечить ему сил и остроты ума на целый месяц. Эти кусочки поддерживали его даже лучше, чем эликсир, но хаотическая энергия камня самым неожиданным образом заставляла его мысли разбегаться и изменяла восприятие.

Стоило чуть ослабить контроль, и камень вызывал физические изменения. Текстура кожи Нагаша осталась прежней, но сделалась алебастрового цвета с зеленоватым оттенком. Разобравшись в преобразующих свойствах источника силы, Нагаш сосредоточил все свое внимание на том, чтобы обернуть их в свою пользу — насколько это вообще было возможно. Теперь он стал намного сильнее и быстрее, чем когда-либо раньше, и не уставал много дней подряд. В последнее время у него на плечах и груди появились слабо светящиеся пятна, и он невольно гадал, какое количество съеденного им камня успело проникнуть в кости и внутренние органы. Не наступит ли однажды такой миг, когда энергии окажется слишком много и он не сумеет держать ее под контролем? Нагаш допускал такую вероятность, но все равно продолжал поглощать камень.

В непроторенных пространствах Пустых Земель время утратило всякое значение. Нагаш больше не отмечал течение дней, целиком погрузившись в попытки открыть секрет могущества минерала и оттачивая ритуалы в надежде укротить его силу. Первый ритуал он провел, стремясь создать резонанс между камнем и источником его происхождения.

Поначалу результаты его очень разочаровали. Со временем, по мере того как он лучше стал разбираться в свойствах минерала, эксперименты просто обескураживали его. И дело не в том, что возникавший резонанс не мог указать ему четкого направления — он указывал множество направлений одновременно, в том числе прямо вверх и прямо вниз. Следуя по бесчисленным путям, которые открыл ему ритуал, Нагаш много раз пересек Пустые Земли вдоль и поперек. Время от времени он находил кусочки камня, иной раз зарытые глубоко в землю, но темная гора ближе так и не стала. Спустя какое-то время он начал думать, что ненадежная энергия камня каким-то образом умышленно уводит его в сторону.

Но как-то ночью Нагаш увидел вспышку зеленого света, дугой пересекающую звездное небо, и еще один кусочек головоломки встал на место.

Чем бы ни был абн-и-хат, он определенно не принадлежал этому миру — во всяком случае, не той части мира, которую Нагаш знал и понимал. Чародей отметил, куда опустилась дуга зеленого света, как солдат, следящий за полетом стрелы, и начал долгий и тяжелый путь к месту, куда упал камень. В конце концов он добрался до неглубокого кратера в земле. Обломков зеленого камня он нигде не нашел, зато заметил вокруг множество следов, словно оставленных большой крысой. Твари добрались до кратера на несколько часов раньше, чем он. Нагаш попытался пойти по следу, но на твердой каменистой земле быстро потерял его. И тогда он исполнился решимости убивать крысоподобных тварей, где бы ни наткнулся на них, — ему стало очевидно, что они жаждут получить камень не меньше, чем он сам.

Как следует обдумав все, что он узнал, Нагаш пришел к выводу — если он на таком расстоянии сумел обнаружить силу, исходящую от горы, в ней должно быть гораздо больше абн-и-хат, чем ему удавалось увидеть до сих пор, но его хаотическая энергия очень усложняет магическое гадание, а то и делает его вовсе невозможным. Так что он решил отказаться от ритуала и довериться собственной интуиции, направившись на восток, через предгорья и горные хребты, открыв все чувства для концентрации магических сил.

Прежде всего его привлекло подернутое дымкой свечение на северо-востоке — слабое зеленоватое свечение, очерчивающее кривую линию горных пиков, настолько слабое, что его едва можно было различить на бледном фоне утреннего неба. Нагаш уже давно зашел за предгорья и сейчас пересекал первые из Хрупких Пиков, а ощущение силы словно смещало направление, как шальной горный ветер.

Как и все остальное в Пустых Землях, свечение, казалось, находилось в каких-то нескольких милях впереди, но потребовалось почти две недели, чтобы добраться до последних расположенных перед ним горных пиков, и там Нагаш обнаружил, что смотрит сверху вниз на широкое темное море. Ночь еще не сгустилась, и свечение, виденное им во все предыдущие ночи, еще толком не проявилось, поэтому он видел далеко в этом ясном горном воздухе. Вдоль юго-восточного берега моря под лунным светом неприветливо поблескивали болота, а вдоль побережья на севере и северо-западе широким полумесяцем трепетали сигнальные огни.

Все это Нагаша не интересовало. На востоке вплотную к берегу мрачного моря подступали темные склоны горы, взывавшей к нему более сотни лет. Она была больше и куда внушительней, чем окружавшие ее обломанные пики. Завитки пара просачивались из трещин на ее склонах и зеленовато светились в темноте. На многие мили возвышалась над горизонтом гора, припав к краю моря, как дракон из варварских мифов.

Глядя на гору, Нагаш вдруг понял, что до этого мига ни разу не видел ее собственными глазами. Тень могущества, скрытого в ней, каким-то образом отпечаталась перед его внутренним взором. Он понял, почему она всегда словно пряталась, ускользала от него, как он ни пытался достичь ее. Все это время он преследовал фантом, призрак настоящей горы, и эта мысль одновременно заинтриговала и обеспокоила его.

Нагаш предполагал, что внутри горы спрятаны дюжины, даже десятки дюжин камней. Но как они все собрались в одном месте? Его взгляд переместился на скопление сторожевых огней, окаймлявших северное побережье. Возможно, это те самые крысоподобные твари. Они подбирают камни быстрее, чем он. Значит, они нуждаются в них так же остро, как он.

Ему бы следовало узнать больше, прежде чем приступить к делу. Тайны горы будут принадлежать ему, что бы ни случилось. Он призовет всю силу до последней капли, чтобы снова завоевать Неехару и наказать тех, кто посмел ему сопротивляться. И если твари-крысы встанут у него на пути, он разберется и с ними.

Нагашу потребовалась почти вся ночь, чтобы спуститься по дальнему склону горы и добраться до болот. В предрассветные часы, когда ночь холоднее всего, толстый покров светящегося тумана укутывал болота и берега моря. Туман клубился и перемещался по поверхности воды, хотя не было никакого ветра. Мистический свет создавал иллюзию фигур с неясными очертаниями, скачущих и бешено вертящихся среди тумана.

Болота оказались более плотными и более предательскими, чем Нагаш предполагал. Он брел по вонючей, грязной, покрытой пеной воде, в некоторых местах доходившей ему до середины бедер. Вода оказалась неприятно теплой, а там, где она касалась кожи, Нагаш ощущал слабое прикосновение колдовской энергии. Некромант обдумывал, что означают завитки пара, извивающиеся, как змеи, по склонам далекой горы. Если внутри скрыто так много пылающего камня, что он оскверняет даже море, то месть Нагаша миру живых будет поистине страшной.

Он петлял между кочками, поросшими густой желтой болотной травой, и между чахлыми низкорослыми деревьями, прислушиваясь к тому, как плещутся существа, охотившиеся в тумане. Слабый ветерок доносил странные завывания и пронзительные вопли. Один раз он заметил пару желтых, слабо светящихся глаз, пристально наблюдавших за ним из теней слева от тропинки. Но болотные твари остерегались и избегали его, как и все прочие живые существа. Он несколько раз слышал, как что-то громадное поднимается из тумана прямо перед ним и с грохотом падает обратно в воду при его приближении. Когда солнце все же поднялось над горизонтом, некромант заполз в грязную нору между толстыми корнями почти мертвого дерева и стал дожидаться ночи.

Шум плещущей воды и голоса вырвали его из медитации много часов спустя. Уже стало темно, хотя луна еще висела в небе совсем низко. Он подполз к выходу из норы, образованной корнями, и увидел пляшущую на воде желтую дымку фонарей.

Голоса походили на человеческие, только напряженные и гортанные. Разговаривали по меньшей мере двое, возможно трое, окликая друг друга на варварском наречии, не похожем ни на что слышанное Нагашем раньше. Трудно было определить, как далеко они находились, — звуки отражались эхом от поверхности воды и окружающих деревьев.

Нагаш осторожно выбрался из своего укрытия, низко опустив голову, и начал искать источник шума. Плеск воды не ослабевал, перемежаясь ворчанием и приглушенными ударами. Звуки исходили из-за покрытых мхом деревьев, стоявших на расстоянии нескольких дюжин ярдов от него. Между искривленными стволами просачивался свет фонарей, безумно мелькая, когда мимо источника света проходили отдельные фигуры.

Некромант сохранил при себе два больших бронзовых кинжала, снятых им с трупов крысоподобных тварей много лет назад. Он вытащил один из-за кожаного ремня и, прячась в тени деревьев, подобрался ближе.

Сквозь завесу висящего мха Нагаш разглядел довольно широкую полосу воды сразу за кочкой, на которой он стоял. В каких-нибудь десяти ярдах от него низкая лодка с плоским дном подплыла вплотную к небольшому, поросшему деревьями пригорку. Четверо мужчин в круге света, отбрасываемого установленным на носу фонарем, пытались вытянуть из воды бьющееся тело, похожее на огромную рыбу с усами. Двое стояли по пояс в грязной воде, обхватив рыбину за чешуйчатые бока, и пытались затолкать ее в лодку. Третий, в лодке, старался схватить рыбину за плоскую зубастую голову, а четвертый лупил ее короткой толстой дубинкой. С того места, где находился Нагаш, было трудно понять, кто в этой схватке побеждает.

Все четверо были варварами, это он понял сразу, но имели очень мало общего с высокими светловолосыми северянами, которых продавали на невольничьих рынках в Зандри. Невысокие, приземистые, с развитыми мускулами, но с деформированными телами. Он видел горбы и бесформенные черепа, длинные, почти обезьяньи руки и выпирающие узловатые хребты, безволосые головы и кожу зеленоватого оттенка. Люди в лодке были в простых подпоясанных юбках из грубой кожи, длиной ниже колена, а голые торсы украшали витые рисунки шрамов, напоминающие татуировки неехарцев.

Значит, на северном побережье все-таки живут не крысоподобные твари, понял Нагаш. Совершенно очевидно, что эти варвары слишком долго прожили рядом с отравленной водой, возможно всю свою жалкую жизнь. Видимо, изменения, вызванные пылающим камнем, проникают глубоко. Некромант задумчиво прищурился. Если терпеливо провести исследование, эти люди многому его научат.

Держась в тени, Нагаш крадучись обошел широкий пруд, где варвары все еще пытались прикончить свою добычу. Шум борьбы скрадывал звук его шагов, и он легко добрался до дальнего конца пригорка, где стояла лодка.

Внезапно плеск воды прекратился. Нагаш услышал, как хохочут и улюлюкают варвары, а затем всего в нескольких ярдах от него кто-то затопал. Некромант стал осторожно пробираться сквозь кустарник на звук шагов.

Спустя несколько мгновений между замшелыми деревьями просочился свет фонаря. Нагаш услышал, как скребет дерево по земле, затем сочный удар. Выглянув из-за ствола искривленного старого дерева, он увидел, что варвары вытащили свою лодчонку на берег и выволокли пойманного ими монстра на сухое место, чтобы разделать его и срезать мясо. Рыбина была громадной, добрых шести футов длиной и толщиной почти с человеческий торс. Чешуя на спине темно-серая, испачкана илом со дна пруда, а широкая пасть полна небольших черных треугольных зубов.

Те двое, что вытащили тварь из подводного укрытия, натянули на себя тяжелые промасленные кожаные плащи и устало застыли над своей добычей. Их испачканные илом груди тяжело вздымались, по ногам текла вонючая вода. Один из их товарищей вытаскивал из лодки сверток, замотанный в кожу, а второй деловито привязывал суденышко к ветке ближайшего дерева.

Почуяв удачу, Нагаш беззвучно выскользнул из-за дерева и прокрался по небольшой полянке туда, где эти четверо занимались добычей. Стараясь не спугнуть варваров, он тихо подошел и встал за спиной у одного из мужчин в плащах. В последний момент, когда он уже был на расстоянии вытянутой руки от варвара, тот почуял чужое присутствие. Варвар круто повернулся, вытянув мощные руки, чтобы схватить то, что подкрадывается к нему со спины. Должно быть, он ожидал нападения какого-нибудь зверя. Увидев Нагаша, он опешил. От неожиданности глаза-бусинки изумленно распахнулись.

Не дав варвару опомниться, Нагаш стремительно метнулся вперед и перерезал ему глотку украденным у крысоподобных тварей кинжалом. Хлынула кровь, залив полянку, и варвар, приглушенно вскрикнув, рухнул на землю.

Нагаш повернулся ко второму варвару в плаще в тот самый миг, когда тот прыгнул на него с гортанным воплем. Некромант сумел обхватить варвара левой рукой за горло и едва не сшиб его с ног. Короткопалая рука вцепилась ему в запястье и сжала, как тисками, а пальцы с обломанными ногтями тянулись к глазам некроманта. Нагаш сильнее стиснул глотку варвара и попытался вырвать руку с ножом, но варвар не отпускал. Узловатый кулак врезался некроманту в голову. Нагаш в ответ двинул коленом варвару в пах. Тот взвыл от боли, но хватку не ослабил.

Варвар, привязывавший лодку, поднял с земли сломанный сук и ринулся через поляну на Нагаша. Четвертый тоже не отставал. Ход сражения быстро оборачивался не в пользу некроманта, и эта мысль его взбесила. Зарычав, он обратился к могуществу пылающего камня.

Свирепая сила пронзила его. Рука сомкнулась на глотке варвара, ломая позвоночник. Нагаш швырнул тело, как тряпичную куклу, прямо на третьего противника, и человек с трупом покатились по земле.

Нагаш обрушился на варвара прежде, чем тот успел высвободиться, и вонзил кинжал прямо ему в глаз.

Последний замер на месте, потрясенно раззявив рот. Не раздумывая, Нагаш вскинул руку, прошипел поток тайных слов, и могущество камня откликнулось. Тело варвара сделалось неподвижным, словно его сжал невидимый кулак великана. Некромант удовлетворенно зашипел.

— Хорошо, — пробормотал Нагаш, чувствуя, как сила потрескивает, изливаясь из его вытянутой руки. — Да. Очень хорошо.

Он медленно поднялся, старательно сосредоточив внимание на импровизированном заклинании. Это оказалось сложнее, чем когда-то, — магия камня была более мощной, но труднее поддавалась контролю и постоянно сопротивлялась его воле.

Нагаш осторожно приблизился к варвару. Тот все еще сжимал сверток. Некромант протянул руку и аккуратно вынул его из пальцев варвара. Предметы, замотанные в засаленную тряпку, издали металлический звон.

Некромант улыбнулся. Опустившись на колени, он положил сверток на землю и размотал его. В свете фонаря блеснули инструменты, и некромант удовлетворенно кивнул. Утварь грубая, но для его цели сгодится. Довольный Нагаш снова обратил свое внимание на пленника.

— У меня много вопросов, — сказал он перепуганному варвару. — Это странное место, и я многого не знаю о тебе и твоем народе.

Он вытащил из сумки длинный изогнутый нож и внимательно изучил лезвие, поднеся его к фонарю.

— К счастью, я надеюсь, что смогу получить от тебя все нужные сведения, — произнес он, встал на ноги и пристально взглянул на пленника. Потом поднял левую руку, сделал едва заметный жест, и руки варвара поднялись в стороны.

Нагаш улыбнулся еще шире. Прошло столько времени после его последней вивисекции!

— Начнем с групп мускулов, — сказал он варвару и приступил к работе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Нежное предательство

Ламия, Город Зари, 76-й год Асаф Прекрасной

(—1600 год по имперскому летосчислению)

Восточные жрецы пали перед царицей ниц, как большие желтые лягушки, слегка выгнув спины и прижав ладони к мраморному полу, и Зал Благочестивых Размышлений наполнился жужжащим пением без слов. Для большей сосредоточенности они плотно зажмурили глаза, под полями их чужеземных войлочных шляп блестел пот. Шестеро пожилых мужчин издавали басовитое гудение, которое Неферата ощущала кожей. Судя по блаженным лицам, делегации из Шелковых Земель это казалось вдохновляющим, но царица находила этот звук по-настоящему угнетающим, и он все тянулся и тянулся. Впервые в жизни Неферата искренне радовалась тому, что должна носить на людях маску. Чем дольше продолжалась восточная гортанная мелодия, тем в больший ужас приходила царица.

Прием императорской делегации начался вполне цивилизованно. Даже возмутительные фанфары, обычно сопровождающие появление представителя Поднебесного Дома, звучали совсем недолго. Как правило, первые имперские служители появлялись задолго до зари, чтобы украсить Зал Благочестивых Размышлений шелковыми драпировками, лакированными ширмами и ровной линией царских ковров, тянувшейся до самых дворцовых ворот. Жрецы обходили зал, читая молитвы, чтобы прогнать злых духов и обеспечить гармонию, затем уступали место музыкантам и актерам, чьим делом было использовать акустику зала в манере, услаждающей слух.

Когда наконец много часов спустя прибывала собственно делегация, ее сопровождала небольшая армия придворных, чиновников и слуг, заполнявших тесное помещение до отказа. К тому времени, как Неферата встречалась с делегатами лицом к лицу, только размещение похожих на троны кресел указывало на то, кто кому дает аудиенцию.

Однако на этот раз посол прибыл почти без помпы, появившись у дворцовых ворот ровно в полдень, и остановился лишь на короткое время, нужное, чтобы развернуть под его ногами шикарный голубой ковер, после чего прошел прямо в зал. Его сопровождала очень скромная свита: пятеро чиновников, несколько придворных и молодая женщина в богатом одеянии, с выбеленным лицом. Вся делегация смогла с удобством рассесться полукругом перед царским возвышением, придав приему необычно интимную, почти заговорщическую атмосферу.

Разумеется, полагалось соблюсти все приличия. Аудиенция началась долгим перечислением родословной царицы, за которым последовало еще более долгое перечисление родословной посла. Затем посол, говоря через своего старшего чиновника, произнес длинное, витиеватое, полное признательности приветствие, выразив слова благодарности Неферате от имени императорского двора и высказав надежду, что гармоничные отношения с Городом Зари сохранятся на долгие времена.

Подали чай. Странный восточный напиток, налитый в крохотные керамические чашечки, по-прежнему на вкус казался Неферате похожим на подогретую воду для купания, но она давно научилась вежливо кивать и с фальшивым одобрением выслушивать, как придворные посла бесконечно рассказывают об изысканной смеси листьев и утонченности аромата. После того как убрали чашки и вознесли молитву восточным богам, благодаря их за благословение, дарованное священным напитком, наступало время привычных подарков в знак уважения. Неферата от имени царя приняла красивый восточный лук и колчан со стрелами, а также полдюжины свитков стихов, три сундука изящных шелковых мантий и богатый набор экзотических специй из дальних уголков Империи. На этот раз посол привез подарок даже для очаровательной кузины царицы — царь потребовал ее присутствия на этих аудиенциях. Слуга преподнес Халиде великолепного сокола из личного питомника императора. Очевидно, предыдущий посол слышал прозвище, данное Нефератой своей кузине, чем подтвердил подозрения царицы — делегаты императорского двора безупречно владели неехарским языком, а на переводчиках настаивали, исходя из собственных необъяснимых соображений.

После вручения даров были сервированы легкие закуски из восточных деликатесов, за которыми последовало чаепитие и вежливая беседа, растянувшаяся на два долгих часа. Затем настало время переваривания пищи и спокойных размышлений. В обычное время оно сопровождалось негромкой музыкой или декламацией стихов. Жрецы продолжали гудеть. Неферата поморщилась и подумала, что культура Восточной Империи, вероятно, переживает упадок.

Встречи с посланниками из Восточной Империи — вот та единственная официальная функция, что осталась за Нефератой. Царь Ламашиззар уже много десятилетий не открывал дворец для горожан по большим святым праздникам — священнослужители давно утратили влияние при дворе, поэтому Неферата проводила почти все свое время взаперти в Женском дворце. Единственная причина, по которой ей до сих пор позволялось принимать жителей Востока, это отсутствие у Ламашиззара должного терпения выдерживать нудные ритуалы владык Шелковых Земель. Однако он не мог позволить себе пойти на риск и оскорбить главных союзников, скинув прием делегации на одного из визирей. По этой же причине царь предоставил Неферате полноту власти, когда повел армию на Махрак. В то время риск нарваться на монарший скандал бледнел по сравнению с дипломатическим столкновением с Восточной Империей.

Со времен войны официальные визиты с Востока проходили всего раз в год. Императорская делегация прибывала, чтобы забрать ежегодную плату Ламии за груз железа и драконьего порошка, купленных Ламашептрой больше столетия назад. Очередной платеж по графику должен был состояться только через три месяца, поэтому неожиданное прибытие императорского судна вызвало немало любопытства при ламианском дворе.

Что-то, вне всякого сомнения, произошло, поняла царица, вглядываясь в блистательную фигуру восточного посла. Империя не пошлет принца крови через Хрустальное море ради простого светского визита.

Ксиан Ха Фенг, августейшее олицетворение Первого Поднебесного Дома и Потомок Небес, был молод и отличался той холодной бесстрастной красотой, что присуща всем владыкам Шелковых Земель. На нем красовался многослойный наряд из голубого и желтого шелка. Верхняя мантия, расшитая извилистыми хвостатыми змеями, чешуйки на которых были сделаны из крохотных гранатов, а полоски на животах из блестящего перламутра, сверкала. Иссиня-черные волосы принца были умащены маслом и стянуты назад в тугой узел на макушке, лоб охватывал золотой ободок. Все десять пальцев принца заканчивались длинными искусственными ногтями, тоже из чистого золота. Хотя такая претенциозность являлась признаком утонченности и богатства Шелковых Земель, на царицу она производила зловещее, даже чудовищное впечатление. Неферата лениво гадала, какое место в очереди на императорский трон отводится принцу. Несмотря на многие согни лет торговли и дипломатических отношений с Шелковыми Землями, Восточная Империя до сих пор представляла для ламианцев загадку. Считалось, что она очень велика по своим размерам, но чужестранцам запрещалось путешествовать по ней, за исключением нескольких торговых городов, расположенных вдоль восточного побережья. Владыки Шелковых Земель утверждали, что их цивилизация намного старше и куда более развита, чем Неехара, но Неферата, как и большинство ламианцев, очень сомневалась в правдивости подобного утверждения. Если Восточная Империя такая древняя и могущественная, почему они боятся показывать ее чужеземцам?

Внезапно раздражающая песня жрецов прекратилась. Вместо того чтобы перейти к подобающему завершению, как бывает с приличной музыкой, гудение просто остановилось. Жрецы низко поклонились царице и быстро удалились. В неожиданно наступившей тишине Неферата на миг растерялась, не зная, что сказать, и украдкой кинула взгляд на Халиду, сидевшую справа на меньшем троне. За последние полстолетия маленький ястребенок расцвел и превратился в высокую элегантную юную женщину, так и не переросшую, однако, свою детскую страсть к лошадям, охоте и войне. Она по-прежнему оставалась одной из любимиц Нефераты, хотя после того, как у царицы родились собственные дети, им неизбежно пришлось отдалиться друг от друга. Вскоре Халиде предстоит покинуть Город Зари — во время последних торговых переговоров Ламашиззар устроил ее обручение с царевичем Анхуром, сыном Кхепры, царя Ливары.

Сидя в своем кресле, юная царевна держала спину прямо, как и Неферата, скрыв лицо под безмятежной золотой маской, но царица хорошо видела, как то и дело опускается ее подбородок, — Халида изо всех силборолась со сном.

Жрецы безмолвно вышли из зала, и все императорские посланники, как один, удовлетворенно вздохнули. Принц повернулся к чиновнику справа от себя и негромко заговорил на своем языке. Тот внимательно выслушал и склонил голову перед Нефератой.

— Потомок Небес надеется, что подаренная им песня усладила ваш слух, о великая царица, — произнес он на безупречном неехарском. — Мелодии горных жрецов приберегаются лишь для самих богов и для тех, кого Небеса сочтут достойным.

— Даже представить себе не могу, что я такого сделала, чтобы заслужить подобную честь, — без запинки ответила Неферата. Ей показалось, что она услышала приглушенный смешок из-под маски кузины. — Потомок Небес столь же проницателен, сколь великодушен.

Восточный принц выслушал перевод и слегка поклонился царице, затем снова что-то сказал, очень тихо, и чиновник улыбнулся:

— Потомок Небес сочтет за честь разделять с вами этот дар богов, когда вы только пожелаете, о великая царица.

От этого заявления по спине Нефераты пробежала тревожная дрожь.

— Право же, великодушие Потомка Небес безгранично, — равнодушно ответила она. — Наш двор почитает за честь принимать делегации Поднебесного Дома, и мы надеемся, что в грядущие годы вы будете чаще посещать Ламию.

Чиновник перевел эти слова, и принц в первый раз улыбнулся. Взгляд его темных глаз живо напомнил Неферате холодный, хищный взгляд сокола, подаренного им Халиде.

— Потомок Небес не планирует путешествовать в обозримом будущем, о великая царица, — произнес чиновник. — И с нетерпением ждет возможности поделиться с вами плодами нашей цивилизации в грядущие месяцы.

Неферата выпрямилась на своем троне.

— Правильно ли я вас поняла? — спросила она. — Неужели мы будем удостоены долгим августейшим присутствием в Ламии?

На этот раз чиновник даже не потрудился перевести ее слова.

— Потомок Небес решил избрать Ламию своим местом проживания, — ответил он. — Пока мы беседуем, его доверенные лица подыскивают подобающее жилье неподалеку от дворца.

На мгновение царица полностью забыла о восточном этикете.

— И надолго он тут останется? — спросила она.

Чиновник едва заметно нахмурился, услышав такой дерзкий и прямой вопрос, но отозвался без заминки:

— Потомок Небес желает расширить свое образование в области чужеземных культур и надеется проникнуться глубоким пониманием ваших древних благородных традиций.

Имеются в виду годы, с тревогой сообразила Неферата и немного помолчала, пытаясь взять себя в руки и обдумать ответ.

— Это беспрецедентно, — осторожно произнесла она. — Это очень важное событие в истории наших двух народов.

Чиновник перевел. Улыбка принца сделалась еще шире, а его слова были донесены до царицы с тщательно откорректированным неодобрением:

— Поднебесный Дом просто желает стать ближе к нашим восточным соседям и надеется предложить вам то скудное содействие, на какое мы способны во времена преобразований и возрождения.

Тревога Нефераты усилилась.

— Разумеется, мы глубоко благодарны Императору и высоко ценим его внимание к благополучию нашего народа, — сказала она.

Чиновник низко поклонился.

— Император Неба и Земли почтительный сын и чувствует ответственность за дары, преподнесенные ему богами, — сказал он. — Важное событие в провинции Гуаньян обогатило Империю, и он воспринял это как знак Небес — ему следует обратить свое внимание на соседей, которые нуждаются в помощи.

— Очень утешительно, — отозвалась царица, не чувствуя ничего подобного. — Позволено ли мне осведомиться о природе такого благословенного происшествия?

Чиновник горделиво заулыбался:

— Императорские землемеры обнаружили в горах провинции золото! Даже по самым пессимистическим сообщениям, эта жила больше любой другой в истории Империи. В течение двух, от силы трех лет императорская сокровищница извлечет много пользы из щедрости богов!

Неферата похолодела. Теперь она поняла, в чем причина столь внезапного появления принца.

— Право же, счастливая судьба Поднебесного Дома — это чудо для всего остального мира, — произнесла она так спокойно, как смогла.

Принц Ксиан грациозно встал с кресла и хлопнул в ладоши. Его переводчик снова поклонился.

— Потомок Небес благодарит вас за доброжелательный прием и надеется, что эта аудиенция всего лишь первая в ряду многих последующих.

Неферата тоже встала.

— Мы всегда рады приветствовать августейшего принца Ксиана, — произнесла она, — и надеемся, что он вскоре снова удостоит нас своим посещением.

Царица стояла на месте, пока принц со своей свитой выходили. Когда зал покинул последний, Халида откинулась на спинку кресла и вздохнула.

— Что за несносная кучка хлыщей, — проворчала она. — Кажется, во время еды я уснула. Пропустила я что-нибудь или нет?

Неферата глубоко и беззвучно вздохнула.

— Нет, ястребенок, ты ровным счетом ничего не пропустила.

Сообщение принца предназначалось только для нее и царя. Среди владык Шелковых Земель даже предательство обставлялось вежливо.

Дождь шелестел за толстым оконным стеклом, скрывая вид на предрассветный город и море внизу. Все прислужницы Нефераты спали. Время от времени та или другая что-то шептала во сне или вздыхала, глубоко погруженная в навеянные лотосом грезы. Царица подсунула им бутылку этого сонного зелья и настояла на том, чтобы каждая выпила по кубку. Неферата тоже сделала вид, что пьет, но даже не обмочила губы в горькой жидкости.

Самой последней сдалась Тефрет. Пожилая служанка продержалась до полуночи, даже дольше, так что Неферате пришлось сделать вид, что она уснула, иначе та ни за что бы не легла. Царица несколько часов пролежала в постели, прислушиваясь к дождю, завладевшему сонным городом, а в голове ее крутились мрачные мысли. Наконец, незадолго до часа мертвых, она встала, накинула халат, зажгла небольшую масляную лампу и села за стол.

Слова давались нелегко. «Восточные дьяволы приготовили для нас западню, — писала она. — Через два-три года цена на золото в Империи рухнет. — На первый взгляд утверждение звучало довольно невинно. Нужно ли растолковывать его Ламашиззару? Она вздохнула. — В результате наш ежегодный платеж Империи наверняка увеличится так, что мы будем не в состоянии его выплачивать».

Что заставило их покойного отца, Ламашептру, заключить такую пагубную сделку с Восточной Империей, на долгие века останется тайной. Он придумал эту схему вскоре после того, как Нагаш захватил трон в Кхемри и сделал царицу — дочь Ламашептры Неферем — своей заложницей. Многие годы тайных переговоров в императорских торговых городах за морем увенчались успехом: владыки Шелковых Земель согласились поделиться с Ламией таким же оружием и доспехами, какими были оснащены императорские грозные легионы. В том числе достаточным количеством таинственного взрывчатого драконьего порошка и орудиями, необходимыми для его использования. Уже одного этого было довольно, чтобы превратить войско Ламашептры в самую могущественную военную силу во всей Неехаре.

Взамен Император потребовал в течение трех сотен лет ежегодно выплачивать ошеломительную сумму, в то время равную десяти тоннам золота. Кроме того, обязательным условием было предоставление полного суверенитета городу для обеспечения безопасности торговли. Иными словами, если бы Ламия пропустила хоть один платеж Империи, то с этого же дня и навеки город перешел бы в императорскую собственность. Ламашептра согласился на сделку без малейших колебаний, несмотря на то что сумма, полагавшаяся ежегодно Империи, превышала городской годовой доход от пошлин.

Возможно, старый царь рассчитывал поддержать свою платежеспособность трофеями, награбленными в Кхемри, или надеялся наложить дань на остальные великие города, продемонстрировав им грозную мощь своей армии. На деле оказалось, что доставка обещанного оружия и доспехов заняла больше столетия. Последняя партия товара, сам драконий порошок, прибыла в Ламию спустя пять месяцев после смерти Ламашептры. Юный царь Ламашиззар обращался с унаследованным мощным оружием чересчур осторожно. Тем временем городская казна неуклонно истощалась, и только благодаря нескольким удачным торговым сделкам с Ливарой, Разетрой и Махраком во время войны Ламия сумела выжить.

Разумеется, Империя никогда не соблюдала чистоту сделки. Они сделали все, что было в их силах, чтобы усложнить выполнение финансовых обязательств, и сейчас, когда осталось всего несколько лет до окончательной выплаты долга, владыки Шелковых Земель пошли на исключительные меры, чтобы завладеть Ламией.

Неферата не сомневалась, что обнаружение золотого месторождения — ложь. Императорский двор наводнит рынок монетами из собственной сокровищницы, чтобы убедительно понизить стоимость своих денег, и будет удерживать курс достаточно долго, чтобы вынудить Ламию отказаться от уплаты долга, после чего все постепенно вернется на круги своя. А страдания подданных — не такая уж высокая цена за стратегический плацдарм в Неехаре.

Вопрос в том, думала Неферата, как выскочить из западни до того, как она захлопнется?

Сложная паутина торговых соглашений, выстроенная Ламашиззаром после войны, уже принесла свои дивиденды и усилила влияние Ламии на Неехару, но этого будет недостаточно, если Империя потребует больше золота. Единственный путь спасти город от лап жителей Востока — это либо захватить богатство у соседей Ламии, либо бросить вызов владыкам Шелковых Земель, но Неферата не сомневалась, что у Ламашиззара не хватит духу ни на то, ни на другое.

Если уж быть до конца честной, она даже не знала, волнует ли теперь ее брата дальнейшая судьба города.

Та стычка, случившаяся полстолетия назад, лишила Неферату последней привязанности к брату. Когда-то она думала, что любит его, надеялась, что он будет придерживаться древних традиций и относиться к ней как к соправителю, а не как к своей собственности. Теперь-то она знала: ему требовалось от нее только одно — наследники, чтобы продолжалась династия, пока сам он будет разгадывать тайну бессмертия. Все остальное не имело для него никакого значения.

Ну что ж, зато Ламия многое значит для нее самой. Будь она проклята, если допустит, чтобы Город Зари превратился в игрушку для чужеземных владык. Неферата сумеет править городом куда более уверенной рукой, чем ее братец.

Царица отложила кисть и вслушалась в шелест дождя за окном, снова и снова обдумывая возникшую проблему и приходя все к тому же выводу.

Необходимо что-то предпринять. Если Ламашиззар не станет ничего делать, значит, придется всю ответственность брать на себя.

Неферата взяла исписанный лист и уставилась на него долгим взглядом. Лицо ее посуровело. Медленно, осторожно она скормила записку пламени, горевшему в масляной лампе.

До рассвета оставалось не больше часа. Неферата встала со своего места, надела темное платье и туфли. На черные волосы, собранные в пучок, она накинула капюшон темного шерстяного плаща, взяла с туалетного столика маленькую золотую шкатулку и заткнула ее за кушак. Золотая маска осталась лежать на своей деревянной подставке, ее изящные изгибы прятались в тени.

Служанки все еще крепко спали, но едва рассветет, они начнут просыпаться. Нельзя терять время! Царица бесшумно выскользнула из спальни и торопливо вошла в темный коридор, ведущий к Залу Благочестивых Размышлений.

Она шла так быстро, как могла, держась по возможности мало используемых проходов. Дважды заметила предательский свет фонаря, падающий из примыкающего коридора, но оба раза успела найти достаточно глубокую тень и спрятаться в ней до того, как мимо пройдет сонная служанка. Вскоре царица уже стояла перед высокими бронзовыми дверями, ведущими в зал приемов. Металлическая поверхность оказалась холодной на ощупь, когда Неферата потянула одну створку на себя и приоткрыла ее ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь.

С отчаянно колотившимся сердцем она метнулась через зал и прижала ухо к дверям, ведущим наружу. Стоят ли с той стороны стражники? Этого Неферата не знала. Она тщетно прислушивалась несколько долгих минут, потом сдалась и решила попытаться, взялась за тяжелое медное кольцо и слегка приоткрыла дверь. Коридор был пустым и темным.

Проскользнув через порог в сам дворец, Неферата почувствовала возбуждение. Сейчас она официально считалась беглянкой, нарушившей как царский, так и религиозный законы. Но только в том случае, если меня поймают, напомнила она себе и невольно усмехнулась.

В самом дворце пришлось идти медленнее — она не слишком хорошо знала его планировку и здешний распорядок. Во всяком случае, стражников тут не было. Когда-то коридоры патрулировались царскими ушебти, быстрыми и смертоносными, как ужасные змеи Асаф. У Нефераты остались о них только смутные образы еще с тех пор, как она была девочкой. Ей вспоминались бесшумные грациозные движения и бездонные черные глаза. Все это осталось в прошлом — сейчас о них напоминали только громадные статуи, охранявшие царские усыпальницы за городом.

Неферата двигалась, соблюдая максимум осторожности, и чудом сумела избежать столкновения с несколькими слугами, приступившими к работе в такой ранний час. Ей потребовалось минут сорок, чтобы достичь дальней стороны дворца, того пыльного заброшенного крыла, где Ламашиззар хранил свои самые мрачные секреты. Главные двери в это крыло оказались заперты, но Неферата этого ожидала. За какие-нибудь несколько минут она обнаружила вход для слуг и стала нащупывать путь в гнетущей тьме, лежавшей по ту сторону.

Паутина призрачными нитями задевала лицо царицы. В узком коридоре без окон было темно, как в гробнице. Неферата слышала, как из-под ног, шурша, разбегаются крысы, и бранила себя за то, что не догадалась захватить огарок свечи. Стиснув зубы, она протянула руку, нащупала слева стену и пошла, держась за нее.

Было холодно и сыро. Пальцы то и дело задевали скользкие участки, покрытые плесенью. Один раз из-под пальцев выскочило что-то большое, многоногое, и она с трудом удержала крик. Насколько Неферата знала, сам царь или его соратники могут находиться где-то рядом, и если ее поймают… Она даже думать не хотела, что с ней тогда сделают.

Примерно через двадцать футов рука нащупала деревянную дверь. Неферата пошла дальше, отсчитывая дверные проемы. Прошло больше ста лет с тех пор, как она последний раз заходила в святая святых Ламашиззара, но царица помнила, что находится его убежище в центре крыла, далеко от окон, сквозь которые можно увидеть предательский свет ламп, горящих поздно ночью. Добравшись до десятой двери, она остановилась и попробовала открыть щеколду. Та подалась, проржавевший металл заскрежетал, и звук показался в этой гнетущей тьме оглушительно громким. Неферата застыла, боясь вздохнуть. Прошло несколько томительных секунд, но ничего, кроме возни разбегающихся крыс, она не услышала.

Дверь открылась, слегка скрипнув деревом о песок, собравшийся на плитах песчаника. Сквозь окна с восточной стороны дворца сочился предутренний свет. Его едва хватало на то, чтобы различить окружающее. Неферата оказалась в узком коридоре, ведущем на восток и соединяющемся с широким центральным проходом, что тянулся через все крыло.

Передвигаясь как можно тише, она прокралась в конец коридора для слуг. Со стен центрального прохода много лет назад содрали все драпировки, вытащили отсюда всю мебель, все украшения и тайком продали на городском рынке в самые бедные годы, чтобы выплатить долг владыкам Шелковых Земель.

Толстый слой пыли, лежавший на полу в центральном проходе, посредине был вытерт. Вглядываясь в сумрак, Неферата пошла по широкому коридору, придерживаясь этого следа. Он закончился у ничем не примечательной двери справа от нее.

Сердце опять заколотилось. Она положила руку на засов, понимая, что это решающий момент — стоит пересечь порог, и пути назад не будет.

Это не ради меня, напомнила себе царица. Это ради Ламии.

На сей раз смазанный засов негромко звякнул, когда она на него нажала. Неферата толкнула дверь кончиками пальцев, принюхиваясь к слабому запаху благовоний и пролитой крови.

В жаровне, стоявшей в дальнем конце комнаты, еще тлели угли. Неферата помедлила на пороге, пытаясь разглядеть, что там внутри. Столов было больше, чем ей помнилось, почти на всех валялись кучи бумаг, папирусные свитки и неаккуратные стопки книг в кожаных переплетах. Тут и там стояли деревянные стулья и драные диваны, кубки с вином и подносы с недоеденной пищей. Царица с отвращением скривила губы. Больше всего это напоминало захламленную библиотеку какого-нибудь богатого молодого аристократа.

Убедившись, что ни Ламашиззара, ни его приспешников поблизости нет, Неферата вошла внутрь и плотно прикрыла за собой дверь. Осторожно пробираясь по комнате, она подошла к жаровне и спустя несколько минут аккуратно раздула пламя.

Свет проник в дальние углы большой комнаты, стали видны еще какие-то полки и широкие столы, заставленные пыльными глиняными горшочками и стеклянными бутылками с экзотическими жидкими снадобьями и порошками. Все это находилось по другую сторону расчищенного участка пола, с которого тщательно смели пыль и грязь и нарисовали сложный магический символ, не похожий ни на что, виденное ею раньше.

Неферате потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть фигуру, вытянувшуюся вдоль стены на противоположной стороне от колдовского круга. Царица пошарила на столах в поисках масляной лампы, нашла одну, зажгла фитиль от уголька в жаровне и, собрав все свое мужество, боязливо подошла к царскому пленнику.

Архан Черный ни капли не изменился за прошедшие сто пятьдесят лет. Одетый в грязные лохмотья, с синеватой кожей, покрытой грязью. Лицо бессмертного выглядело в точности так же, как много лет назад, в тот день, когда царица впервые увидела его. Шею Архана обхватывал толстый железный ошейник, от него тянулась тяжелая цепь, прикрепленная к болту, утопленному глубоко в стену. Рядом с ним валялся перевернутый винный кубок, широкая струйка темной жидкости вытекла на пол.

На губах бессмертного виднелись черные пятна. Корень лотоса. Хотя его грудь не поднималась и не опускалась, как у живого, Неферата знала, что Архан погружен в наркотический сон. С самого начала Ламашиззар держал пленника под строгим контролем, вливая в него смесь из своего слабенького эликсира и такого количества корня лотоса, что его хватило бы для убийства полудюжины человек. Когда не требовалось переводить тайные записи Нагаша, Архана погружали в оцепенение, чтобы он не мог сбежать.

Глядя на обмякшие черты бессмертного, Неферата гадала, сохранил ли он хоть сколько-нибудь разума, но утешила себя мыслью о том, что, если бы от Архана не было больше пользы, Ламашиззар избавился бы от него без малейших колебаний.

Царица сделала глубокий вдох и вытащила из-за кушака золотую шкатулку. Откинув филигранную крышку, она вынула хиксу и прижала ее к шее Архана. Пришлось сделать несколько попыток, пока насекомое не изогнуло брюшко и не вонзило жало в плоть бессмертного.

Какое-то время ничего не происходило. Неферата предполагала, что Архан застонет, когда яд осы выжжет действие лотоса, но бессмертный даже не вздрогнул. Его глаза просто открылись, словно до этого он всего лишь дремал, и бессмертный уставился на Неферату вялым, безразличным взглядом.

Неферата ждала, что Архан удивится, увидев ее тут, но он ничего не сказал. Томительное молчание тянулось несколько долгих минут, и царица просто не могла больше его выдержать. Не раздумывая более, она протянула руку и сжала его предплечье. К ее удивлению, от этого прикосновения Архан Черный вздрогнул.

Царица Ламии попыталась дружески улыбнуться этому жуткому созданию.

— Приветствую, Архан из Кхемри, — хриплым от волнения голосом произнесла она. — Ты меня помнишь? Я Неферата, царица Ламии, и у меня есть к тебе предложение.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Холмистые Земли

Ущербный Пик, 76-й год Асаф Прекрасной

(—1600 год по имперскому летосчислению)

Теперь Нагаш понимал, почему варвары так любят эти длинные промасленные плащи. Все дело в дожде — постоянном, надоедливом, неослабевающем дожде.

К северу от большого моря побережье представляло собой плоские болотистые равнины вперемежку с холмами, окруженными чахлыми серо-зелеными колючими деревьями. Большая часть варварских деревень примостилась на этих лысых холмах. Их убогие хижины, слепленные из ила и травы, припали к земле, как кучки поганок под бесконечной пеленой дождя. Более мелкие деревеньки или кланоподобные общины приютились между желтыми водорослями на болотистых равнинах. Их связывали между собой извилистые полузатопленные тропинки, проложенные поколениями охотников и лазутчиков. Нагаш выяснил, что варвары избегают ходить по этим тропам ночью: когда луна стоит высоко в небе, их выбирают не только люди. Некромант много раз слышал из темноты мяуканье больших кошек и рев какого-то свирепого существа. Иной раз, когда Нагаш бродил ночами по этим тропинкам, до него доносились осторожные шаги — кто-то пробирался сквозь водоросли, следя за ним, но не приближаясь.

Узурпатору потребовалось много недель, чтобы пройти от южных болот до северного морского побережья. Он продвигался от одного варварского поселения до другого с большой осторожностью, собирая сведения о них там, где мог. Это был примитивный, подозрительный народ, враждебный к чужакам и способный на любое вероломство и трусливую злобу.

Выживая на той жалкой пище, какую могли собрать со своей земли или поймать в темных горьких морских водах, варвары немногим отличались от животных. Они одевались в грубую кожу и пользовались примитивными деревянными и каменными инструментами, хотя время от времени Нагаш, украдкой заглянув через порог деревенской хижины, вдруг замечал потускневший бронзовый меч или наконечник копья, свисавший с колышка рядом с доморощенным каменным очагом. По неехарским меркам это было плохо обработанное оружие, но вполне годное к делу. Варвары берегли его, как сокровище. Некромант подозревал, что все это военные трофеи, потому что торговать поселянам было нечем. А это значило, что где-то неподалеку есть и другая, более преуспевающая и развитая варварская культура.

Буквально все варвары, каких он видел, имели на себе те или иные отметки пылающего камня. Воды Кислого моря (так Нагаш назвал его, потому что воды его были темными и горькими от минеральных солей, выделяемых абн-и-хат) пропитали и деформировали все в округе. Физические дефекты стали здесь привычным явлением — по большей части незначительные, а некоторые даже полезные. Как-то вечером он подкрался, чтобы заглянуть в жилище деревенского старосты, и с удивлением понял, что смотрит на мальчишку лет восьми, чьи глаза сверкали, как кошачьи, отражая свет очага. Мальчишка отлично видел в темноте и поднял такой крик и шум, заметив Нагаша, что вся деревня поднялась с оружием в руках, пытаясь его поймать. Преследование длилось всю ночь, и несколько раз они едва не схватили некроманта.

Сначала его интерес к варварам был скорее вопросом выживания и в некоторой степени связан с научным любопытством, но чем больше узнавал Нагаш, тем яснее видел открывающиеся перед ним возможности. Здесь находился источник могущества, причем такой, что мог соперничать даже с силой Черной Пирамиды в Кхемри, а примитивный народ легко использовать в качестве солдат и рабов.

Совсем необязательно стремиться в Неехару в неистовом желании вернуть свое владычество. Его империя может заново начаться здесь, на берегах Кислого моря.

Варвары производили впечатление народа капризного, живущего родовым строем. Они имели много общего с племенами пустыни, знакомыми Нагашу по прошлым временам. Ими правил атаман — тот, кому хватало силы и жестокости, чтобы заставить остальных подчиниться. Из родственников и союзников, поддерживающих его, состояла боевая дружина. Для некроманта они никакой угрозы не представляли — даже крупные племена, обитавшие на холмах, жили в изоляции от соседей, так что сломить их можно было по одному. Но куда больше его беспокоили тотемные святыни из отполированного дерева, имевшиеся в каждой деревне, и странствующие жрецы, ухаживающие за ними.

Тотемы представляли собой резные деревянные колонны высотой более пятнадцати футов и очертаниями напоминали высоких, мощно сложенных мужчин и женщин — настоящий подвиг в стране, где деревья походили на скрюченный кулак и не вырастали выше восьми-девяти футов. В каждом тотеме вырезалось от четырех до восьми фигур, всегда парами. Они должны были, как подозревал Нагаш, олицетворять силу, мудрость и процветание.

По неехарским меркам сработано было грубо, и в тотемах не имелось общей иконографии, чтобы предположить наличие своего рода пантеона. Некромант сумел выделить единственный общий фактор — ни у одной вырезанной фигуры не прослеживались дефекты, обычные для тех, кто им поклонялся.

Все тотемы располагались в центре деревень. Поселяне жертвовали святыням еду и простенькие, вырезанные из дерева безделушки. Нагаш предполагал, что возле них устраиваются все самые важные варварские церемонии.

Жрецы, ухаживающие за святынями, переходили от деревни к деревне, никогда не оставаясь на одном месте дольше нескольких дней. Как в свое время жрецы в Кхемри, эти святые люди получали все самое лучшее. Их кожаные юбки были хорошей выделки и нередко украшены кусочками металла или самоцветных камней. Они ходили с деревянными, прекрасно отполированными посохами, используя их и как оружие, и как знак кастовой принадлежности. Все жрецы были одинаково высокими, упитанными и физически развитыми, без малейших признаков уродства.

Путешествовали они группами по шесть-восемь человек. Как правило, пожилого жреца сопровождали двое-трое юных послушников и пара помощников. Остановившись в деревне, ночевали они в хижине атамана. Иногда это означало, что сам атаман и его семья будут спать на улице.

Насколько Нагаш понял, в обязанности жрецов входило помазание тотемов и чтение перед ними молитв, сбор дани в виде еды, пива, одежды и инструментов (все это послушники тащили потом на спинах) и иногда вмешательство в дела жителей. Они решали, кто на ком может жениться, разбирали споры о наследстве, а один раз приказали убить молодого мужчину, чьи бредовые речи заставляли предположить, что пылающий камень лишил его рассудка.

Влияние и авторитет жрецов могут сильно помешать, понял Нагаш. Но что более важно, отсутствие у них физических дефектов заставляло думать, что они научились контролировать пагубное влияние абн-и-хат, в точности как он сам, а значит, это делало их по-настоящему опасными.

Чем ближе подходил Нагаш к большой горе, тем больше и аккуратнее становились деревни варваров. Склоны холмов жители превратили в грубые террасы, ряды хижин с круглыми крышами тянулись по ним вниз через полузатопленные поля, где в лужах горькой воды рос рис и какие-то клубни. Дороги здесь были шире, по ним чаще ходили, а леса не такие густые. Почти нескончаемый дождь оказался некроманту на руку, позволяя прятать лицо под капюшоном плаща и не вступать в разговоры с варварами, встретившимися на грязных дорогах. Иногда безлунными ночами он присоединялся к большой группе путешественников и молча шел вместе с ними многие мили — еще одна неясная, укутанная в плащ тень.

А сейчас с ветвей на него капала вода. Нагаш стоял в небольшой рощице, недалеко от места, где тропа поворачивала на юго-восток, в сторону горы, и наблюдал за странной процессией, прокладывающей себе путь вниз с холма, от самой большой из виденных им деревень.

Вообще-то грубые обычаи варваров не представляли для него никакого интереса, но на этот раз внимание его привлекли дюжины зеленых огоньков, помогавших процессии спускаться в темноте.

Некромант плотнее закутался в промокший плащ и попятился как можно дальше в тень деревьев. Насколько он понимал, процессия должна пройти по грязной дороге мимо того места, где он стоял, а это означало, что направляются они к горе.

Очень длинная процессия. Нагаш прикинул, что находится примерно в двух милях от деревни, а хвост процессии еще спускается с холма. Низкий скорбный речитатив сплетался с шумом дождя. Несколько минут спустя над грязной дорогой появилось знакомое сияние и показались двое юных жрецов в красивой одежде, сжимавших сучковатые деревянные посохи. Послушники с обнаженными головами, подставленными горькому дождю, шли впереди процессии, понурив плечи и распевая похоронным речитативом. Зеленый свет сочился из круглых кожаных мешков, подвешенных на концах деревянных посохов. Мешки, похоже, специально протерли так, что они сделались полупрозрачными, а потом наполнили водой. Внутри плавало что-то светящееся зеленым цветом, время от времени мечась от одного конца своей темницы до другого.

Следом за жрецами с их тяжелыми светильниками шла большая группа поющих речитативом святых мужей с обнаженными головами. Все до единого в грубом облачении из ткани и кожи, украшенном блестящими кусочками металла и драгоценными камнями. Лица они раскрасили светящимся маслом, подчеркивающим красоту их чистых, ничем не испорченных черт.

Следом за фалангой поющих святых мужей шла колонна стонущих послушников, которые несли грубо сработанный деревянный паланкин. В паланкине ехал надменный старик, известный Нагашу как верховный жрец варваров. Закутавшись в несколько тяжелых мантий, украшенных цепями из настоящего золота и чего-то, похожего на полированную медь, он восседал на троне с прямой спинкой. Его голову украшал золотой обруч со вставленным в него овальным светящимся камнем. Этот кусок абн-и-хат по размеру мог сравняться с птичьим яйцом. Нагаш ощущал его потрескивающее могущество на расстоянии примерно дюжины ярдов. При виде камня он стиснул кулаки. Будь у него сейчас больше силы, он вполне мог впасть в соблазн, уничтожить всех этих святых мужей и забрать камень себе.

Верховный жрец проплыл мимо, не подозревая о лихорадочно горящем взгляде некроманта. Следом шли еще двое жрецов с фонарями, а за ними погребальная процессия, неприятно напомнившая те, что Нагаш возглавлял когда-то в Кхемри.

Он постепенно понял — произошло сражение. Варвары шли за жрецами семейными группами в зависимости от положения, занимаемого в деревне. Нарядные одежды они испачкали серой золой, многие женщины в знак скорби обрезали волосы. Своих мертвецов они несли на голых плечах, уложив их в носилки, сотканные из болотных водорослей. Трупы были обнажены, и Нагаш с удивлением отметил, что ни в одних носилках нет трофеев или погребальных даров, чтобы поддержать души умерших в загробном мире. Для выживания племя нуждалось абсолютно во всем, а мертвецам, несмотря на почет и уважение при жизни, придется заботиться о себе самим.

Двое жрецов с фонарями на примерно одинаковом расстоянии шли вдоль процессии, оглашая воздух монотонным речитативом. Нагаш смотрел, как колонна, извиваясь, заворачивает на юго-восток, явно направляясь к холмистой долине у подножия большой горы. Заинтригованный, он дождался, когда вся процессия пройдет мимо, и двинулся следом. Темнота и непрекращающийся мелкий дождь надежно скрывали его.

Варвары шли по каменистой плоской равнине, лишенной каких-либо признаков жизни. К удивлению Нагаша, трона со временем расширилась и оказалась вымощена неровными плоскими камнями. Вдоль этой грубо выложенной дороги на некотором расстоянии друг от друга стояли тотемные святыни. Лица тотемов были раскрашены все тем же светящимся маслом, что украшало и жрецов, придавая этим вырезанным из дерева статуям жутковатое подобие жизни. Тянулись долгие часы. Варвары шли милю за милей в темноте, под дождем, упорно приближаясь к горе. В конце концов Нагаш увидел вдалеке светящийся зеленоватый ореол, висевший в воздухе. Примерно полмили спустя он сумел разглядеть ряд высоких, грозного вида строений. Казалось, что вдоль зданий в воздухе через равные промежутки висят светящиеся сферы, а может, просто сочился свет из щелевидных окон, расположенных по бокам. Вскоре некромант понял, что смотрит на крепость довольно странного вида. Перед ним стояли длинные здания с высокими стенами, построенные из ила, камней и дерева. Они соединялись между собой и тянулись от скалистого отрога на северо-востоке до самого берега Кислого моря, наверное, на две мили на юго-восток. Широкие ворота обеспечивали единственный доступ к деревням варваров. Нагаш в первый раз видел в этих краях настоящую попытку построить некое подобие оборонительного сооружения.

Процессия прошла в ворота. Послушники дожидались, когда мимо пройдут последние скорбящие, чтобы закрыть ворота, и уже начали соединять тяжелые деревянные створки, как из темноты и дождя вынырнул Нагаш. Они обеспокоенно взглянули на фигуру в плаще и капюшоне, но не сделали ни малейшей попытки остановить его.

Нагаш зашагал по длинному, освещенному факелами туннелю между первыми и вторыми воротами с таким видом, словно имел все основания находиться здесь. Он рассматривал вырезанные на поддерживающих балках и арках лики: опять безупречные лица, а иной раз что-то похожее на падающую звезду на фоне темной горы. Выйдя из вторых ворот, Нагаш прошел еще несколько ярдов и повернулся, чтобы посмотреть на крепость. С этой стороны окон было больше, а кроме них — длинные галереи под крышей, позволяющие обитателям видеть гору и широкую равнину. Он разглядел там довольно много жрецов и послушников, стоявших небольшими группами и наблюдавших за процессией, приближающейся к подножию горы. Некромант понял, что громадные строения представляют собой одновременно и крепость, и храм. Отсюда жрецы могли регулировать доступ варваров к горе — и главное, к могуществу, которое она могла дать.

Нагаш посмотрел вверх на жрецов, таких самодовольных, чувствующих себя абсолютно защищенными в своей деревянной крепости, и губы его растянулись в омерзительной усмешке. Однажды он покажет им, что такое настоящее могущество.

Примерно через десять миль процессия покинула мощеную дорогу и вышла на каменистую пустошь, раскинувшуюся между вздымающимися курганами, которые, как наконец догадался некромант, вовсе не были природными холмами.

Сотни рукотворных холмов, они затопили равнину перед горой. Их бесконечные ряды тянулись вдоль восточного берега так далеко, как только мог видеть глаз. Величина курганов разнилась: некоторые не превышали размерами грубую варварскую хижину, а другие были больше естественных холмов. Некромант предположил, что построили их жрецы, ибо больше никто доступа на равнину не имел. Сначала из камней выкладывался фундамент, а затем сверху настилался слой из хитро уложенных камней и утрамбованной земли. Самые старые курганы превратились в настоящие холмы, поросшие желтой травой и даже небольшими деревьями.

Это был своего рода некрополь, чем-то похожий на огромные города для мертвых в далекой Неехаре. Нагаш шел между курганами, мысленно лихорадочно перебирая открывающиеся возможности. Здесь, замурованная в земле и камне, покоилась его армия, его воины. Ему не хватало только могущества и знания, чтобы поднять их.

Покинув дорогу, варвары разбрелись между холмами. Каждое семейство шло к своему кургану вслед за двумя жрецами, несущими фонари. Дальнейшее не интересовало Нагаша. Он поспешил к светящимся сферам через равнину, почти к подножию горы.

Именно туда, где остановились верховный жрец и его свита.

Вокруг жрецов собралось не меньше дюжины семей; несомненно, они представляли собой родню атамана и его дружины. Тела, которые они несли так долго, сейчас лежали рядом перед темным входом в курган. Все трупы были обнажены. Волосы им срезали вплотную к черепу, а физические дефекты засыпали темной золой, так что тела практически сливались с темнотой. На каждом трупе виднелись жуткие раны. Нагаш видел достаточно подобных вещей и сразу распознал раны от копий и топоров, нанесенные умелой рукой. Атаман и его избранные воины сражались с куда более превосходящим их противником и потерпели горькое поражение.

Нагаш держался на расстоянии, прячась в тени старого кургана, и наблюдал за тем, как верховный жрец встал со своего трона и распростер руки над погибшими. Гортанным сильным голосом старик начал говорить. Слов некромант не понимал, но легко узнавал интонации и ритм. Жрец проводил своего рода ритуал. Спустя несколько мгновений вступили старшие жрецы, и Нагаш снова ощутил течение невидимой силы, возрастающей с каждым мгновением.

Речитатив тянулся долгие минуты. Ритуал был простым. Ни магических символов, ни тщательно нарисованных кругов: всего-то потоки энергии, исходящие из ободка на лбу у верховного жреца, и остроумно использованные светящиеся налеты на чешуе рыб в фонарях остальных жрецов. Медленно, неуклонно ритуал набирал мощь — и тут некромант увидел, как один из трупов дернулся.

В толпе поднялся вой. Словно в ответ, дернулся еще один труп. Потом еще один. Скоро все они дрожали, сотрясаемые невидимой энергией.

Затем послышался треск мертвых суставов, и мертвецы один за другим сели. Они двигались, как статуи, неуклюже и скованно, словно их вели невидимые руки. Скорбящие снова зарыдали. Некоторые попытались подползти по мокрой земле и дотянуться до своих близких, родственникам пришлось оттаскивать их назад.

Трупы оставались безучастными. Первым на ноги поднялся атаман, за ним — его соратники. Ни разу не оглянувшись, они медленно направились ко входу в ждущий их курган.

К изумлению Нагаша, жрецы продолжали свой речитатив… И тут до него дошло, что скорбному плачу варваров вторят голоса по всей равнине. Верховный жрец не просто оживил тела вождя и его соратников — он предавал земле всех погибших одновременно. Мысли Нагаша лихорадочно метались. Сколько тут тел? Сотня? Больше? Достаточно, чтобы создать небольшую армию, уж в этом-то он уверен.

Верховный жрец и его последователи не святые мужи. Они такие же некроманты и черпают силу из пылающего камня, чтобы управлять телами мертвецов. И в данное время они куда более могущественны, чем он.

ГЛАВА ПЯТАЯ Слово Царей

Ламия, Город Зари, 76-й год Джафа Ужасного

(—1599 год по имперскому летосчислению)

Архану Черному снилась скачка под бесконечным небом пустыни, откуда на него смотрели лишь звезды и сияющая луна. Бхагарский жеребец словно плыл через дюны, его копыта стучали негромко, напоминая биение сердца. Серебряные колокольчики, вплетенные в гриву жеребца, нежно звенели в такт его бегу, сухой ветер, пахнущий пылью и увядшими специями, ласкал кожу Архана.

Не было конца ни пескам, ни пустоте ночи. Он не заслуживал этого благословения, этого дара. И все же, когда грубые руки схватили Архана и затрясли его, мучительная тоска оказалась ужаснее любой раны.

Он лежал на боку, прижавшись щекой к грязному полу тайного убежища царя. Собственные веки казались Архану непослушными и хрупкими, как древняя бумага. Бессмертный с трудом открыл их и взглянул на фигуру в мантии, стоявшую рядом с ним на коленях.

Лысая костлявая голова и длинная шея В’сорана сильно напоминали Архану грифа. Морщинистое лицо с глубоко посаженными глазами, крючковатым носом и скошенным подбородком отлично смотрелось бы на статуе самого бога-стервятника. Когда-то давно он вполне мог быть жрецом Уалатпа. Архан знал, что старик более ста лет назад явился в Ламию из превратившегося в руины Махрака и в конце концов отдался на милость Ламашиззара, поскольку ни один из городских храмов не пожелал иметь с ним ничего общего. Вне всякого сомнения, он обладал тайным знанием и колдовскими способностями, с какими не мог сравниться ни один из союзников Ламашиззара. Именно этим объяснялось то, что он сумел примкнуть к секретной заговорщической клике Ламашиззара.

Холодные черные глаза изучали Архана с бесстрастным интересом.

— С каждой ночью его все труднее будить, — заметил В’соран и сжал плечи и предплечья Архана, проверяя закостенелость мускулов и суставов. — Никаких очевидных признаков болезни, но его жизненная сила определенно убывает, — произнес он с кислым выражением лица.

Архан услышал, как кто-то движется в дальнем конце комнаты. Зажглась масляная лампа, наполнив помещение оранжевым светом и слабым запахом растопленного сала.

— Может быть, мы стали давать ему слишком много лотоса? — послышался голос Ламашиззара.

В’соран что-то буркнул, наклонился ниже и стал всматриваться в глаза Архана, словно искал там признаки обмана.

— Ему дают ровно столько же, сколько и всегда, — категорически отрезал он. — А следовательно, его способность восстанавливаться после лотоса понизилась. Он слабеет. — Его маленькие темные глазки сощурились. — Или…

Архан услышал приближающиеся шаги. На столе звякнула бутылка с вином, зашуршала бумага.

— Что? — раздраженно спросил царь.

В’соран несколько долгих мгновений всматривался в глаза бессмертного, будто мог проникнуть в сознание Архана и прочитать его, как запыленный свиток. Архан уставился на него недвусмысленно хищным взглядом. Будь у меня хоть малейшая возможность, говорил этот взгляд, я бы свернул твою тощую шею.

В’соран видел это каждую ночь в течение долгих десятилетий и не находил тут ничего нового. Вот чего он не знал, так это того, что впервые за прошедшие полтора столетия Архан был достаточно силен, чтобы выполнить свою угрозу.

В’соран выпрямился, его колени громко щелкнули. Еще только появившись в Ламии, он уже был в преклонных годах, а эликсир Ламашиззара не мог полностью остановить неумолимое течение времени. Старик пожал узловатыми плечами.

— Может быть, эликсир становится менее эффективным, когда физическое тело стареет, — пробормотал В’соран, повернувшись спиной к бессмертному. — Его плоти и органам уже четыреста лет. Вполне возможно, что мы приближаемся к пределу твоего колдовского мастерства.

В голосе В’сорана безошибочно угадывались обвинительные интонации. Ламашиззар ничего не ответил, но Архан почувствовал, как между ними возникло напряжение.

— Подойди сюда, Архан, — холодно произнес царь.

Бессмертный сосредоточенно сощурился, подтягивая под себя ноги и пытаясь встать. Его тело сделалось неуклюжим — не из-за черного лотоса, а из-за того, что его много месяцев жалила хикса Нефераты. Яд осы копился в мышцах, а не выводился наружу, как это происходило с живым телом, и затруднял даже самые простые движения. Архан старался обратить этот истощающий эффект себе на пользу, нарочно замедляя движения, чтобы создать у царя и его приспешников впечатление полного изнеможения. Если у Ламашиззара возникнут хоть малейшие подозрения о том, что он больше не может полностью контролировать своего пленника, план Нефераты провалится и Архан уже никогда не станет свободным.

Царь с озабоченным лицом стоял рядом с длинным деревянным столом, расположенным всего в нескольких футах от начерченного на полу ритуального круга, и пытался навести хоть какой-то порядок в кипах бумаг и груде свитков. В тени дальнего конца комнаты передвигались еще какие-то фигуры, что-то негромко бормоча и передавая друг другу кувшины с вином. Сегодня Ламашиззара сопровождала чуть не вся клика: помимо В’сорана Архан узнал высокую мускулистую фигуру Абхораша, царского военачальника, а также расплывающиеся фигуры Анхата и Ушорана, старейших и самых могущественных союзников царя при дворе. Великий визирь Ламашиззара Убайд стоял в стороне от остальных, вежливо отказываясь от предложений выпить и ожидая приказов царя. Молодой Зухрас напротив двери тыкал своим кинжалом в уголь на жаровни, пытаясь заставить его разгореться. Лукаво усмехнувшись, он нанизал уголек на кончик ножа и с его помощью раскурил небольшую глиняную трубку, которую держал во рту. Едкий запах восточного трубочного табака наполнил комнату.

Не хватало только двоих распутников, Адио и Кхенти. Архан подозревал, что они охотятся за шлюхами или швыряют деньгами в игорных трущобах квартала Красного Шелка. Скорее всего, они, шатаясь, ввалятся сюда позже, воняя кислым вином и хохоча, как гиены, чтобы потребовать свою долю эликсира Ламашиззара. Почему царь до сих пор не утратил терпения и не приказал перерезать им глотки, оставалось для Архана загадкой. Он слишком хорошо знал, что Ламашиззар готов обрушить свой гнев на любого, кто мог помешать исполнению его планов.

Звеня железными цепями, едва волоча ноги, Архан подошел к царю и остановился, осторожно его рассматривая. Внешне Ламашиззар слегка изменился — постарел, виски поседели, мясистое лицо говорило о долгих годах потакания собственным желаниям, но держался он по-прежнему с уверенностью молодого человека. Эликсир оставил на царе не один отпечаток, это Архан знал точно. Он замечал приподнятые скованные плечи Ламашиззара, замечал его быстрые хищные взгляды. Бессмертный много раз видел это при дворе Вечного Царя. Жажда бессмертия превращала в скотов даже самых сильных мужчин, делала их беспощадными, подозрительными и непредсказуемыми. Если царица говорит правду, Ламашиззару давно наплевать на судьбу его царства. У него осталась единственная страсть — овладеть ужасными заклинаниями Нагаша, а это превращало его в по-настоящему опасного человека.

Архан свел руки вместе и поклонился. Железный край ошейника впился в его израненную шею.

— Чем могу служить, о великий? — спросил он своего тюремщика. Слова жгли язык, как расплавленный свинец.

— Это правда? — спросил царь, не отводя взгляда от оккультной диаграммы, разложенной на столе. — Эликсир больше не поддерживает тебя так, как раньше?

Бессмертный тщательно обдумал свой ответ. Он знал, что в ту же секунду, как он перестанет быть полезным Ламашиззару, царь прикажет его убить.

— Не буду отрицать, что мне стало труднее стряхивать с себя воздействие лотоса, — произнес Архан. — Возможно, что сведущий В’соран прав. Безусловно, в книгах Нагаша содержится еще очень много знаний. Ты едва прикоснулся к поверхности, под которой скрыта глубина могущества Вечного Царя.

С того мгновения, как он очнулся в подвалах царского дворца, Архан знал, что его единственная надежда выжить заключается в том, чтобы выдавать секреты Нагаша неохотно, выделяя Ламашиззару ровно столько знаний, чтобы лишь раззадорить его аппетит, и искать возможности совершить побег. Царь отнюдь не был дураком, он следил за тем, чтобы Архан не имел доступа к книгам Нагаша, и поддерживал его существование той же самой жидкой болтушкой, которую пил сам вместе со своими приспешниками. У Архана едва хватало сил, чтобы шевелиться, уж не говоря о том, чтобы вырваться из железного ошейника, надетого на него царем. Даже черный лотос почти не приносил облегчения; он так ослаб, что зелье не даровало грез, а всего лишь холодное забытье.

В’соран тотчас подхватил слова Архана.

— Прислушайся к нему, о великий! — воскликнул он. — Мы должны вернуться к первоисточнику и начать все сначала. — Он шагнул вперед и положил руку на одну из книг Нагаша. — Выполнять указания Узурпатора в точности, до последней буквы! Мы знаем, что ритуалы действуют, — Архан живое тому доказательство.

— Однако они привели к падению Узурпатора! — рявкнул Ламашиззар. — Все знают, какие ужасы творились в Кхемри перед войной. Как, по-твоему, долго мы еще сможем ловить дворцовых слуг и преступников, прежде чем люди начнут замечать?

— Ты можешь купить рабов с Востока! — возбужденно предложил В’соран. — Никому не будет дела до того, что ты с ними сделаешь! Или согнать сюда сотни попрошаек, которые толкутся на улицах бедных районов! Ты же царь, или ты забыл?

Слова едва успели сорваться с губ В’сорана, как послышался лязг металла, и внезапно рядом с ним оказался Абхораш, уже вытащивший меч из ножен. На широком, крупном лице военачальника не отражались чувства: он выглядел так, словно собрался убить заползшую к нему в дом змею.

Ламашиззар ничего не сказал ни тому ни другому. Он просто уставился в глаза старику и смотрел до тех пор, пока В’соран не отвел взгляд.

— Приношу свои извинения, о великий, — буркнул В’соран. — Мои слова были несдержанными и опрометчивыми. Я не хотел проявить неуважение.

— Разумеется, — ответил царь, но его натянутая улыбка резко противоречила милостивому ответу. Он искоса взглянул на Абхораша, и воин послушно, хотя и с явной неохотой, убрал меч в ножны. Только тут Архан почувствовал, как сильно он напрягся. Руки сжались в кулаки, обломанные зубы едва не оскалились. В точности как тогда, при дворе Нагаша, подумал он. Мы так же кружили вокруг друг друга, как голодные шакалы, готовые вонзить зубы в слабейшего сразу же, как он подставит нам спину.

Архан заметил, что военачальник слегка расслабился. Ламашиззар снова занялся бумагами на столе. Когда казалось, что инцидент уже исчерпан, лорд Ушоран отхлебнул вина из чаши и небрежно произнес:

— Вообще-то, наш гость из Махрака прав, кузен.

Царь обернулся, Абхораш тоже, оба с негодующими лицами. В’соран сузил глаза, пытаясь понять истинную цель слов Ушорана. Лорд Ушоран давно прославился своими интригами как при дворе, так и вне его. Царь терпел это в основном потому, что Ушоран был отпрыском одной из древнейших семей в Ламии, и ему хватало мозгов не втягивать в свои козни никого из царской семьи.

Несмотря на свое дальнее родство с царской семьей, Ушоран не получил от Асаф благословенных красоты и обаяния. Такое лицо, как у него, легко сливалось с толпой — коротко подстриженные темные волосы и невыразительные карие глаза. Архан предполагал, что Ушорану за последние десятилетия пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть от чужих глаз свое участие в тайной группе.

— А теперь ты подвергаешь сомнению мое право на трон? — недобро усмехнувшись, спросил царь.

Ушоран фыркнул.

— Ну разумеется нет, кузен. Просто хочу подчеркнуть, что за последние пятьдесят лет мы почти никуда не продвинулись. Мы продолжаем стареть, хотя и очень, очень медленно, и не обладаем ничем даже близко похожим на то могущество, которое его племя… — Он ткнул в сторону Архана своей чашей с вином, — продемонстрировало нам во время войны. — Ушоран поерзал на диване. — Сомневаться не приходится, ты следуешь заклинаниям Нагаша не так, как полагается.

— Кровь есть кровь! — рявкнул Ламашиззар, поддавшись гневу. — В ней заключена жизнь, козья она или человеческая! И никто не поднимет шума, если мы решим раз в месяц приносить в жертву животное, скорее, наоборот — нас будут превозносить за благочестие! Так мы вызовем меньше подозрений, и вы все это знаете!

Лорд Анхат, сидевший рядом с Ушораном, выпрямился и опустил ноги с дивана. Он был неменьшим дилетантом, как и Ушоран, хотя принадлежал к роду столь же древнему и уважаемому. Невысокого роста, он тем не менее был в очень хорошей форме, с пронзительным взглядом и острым умом, проявить который в должной мере ему мешала нетерпеливость.

— Я знаю, что эту силу необходимо использовать, иначе она бессмысленна, — заявил Анхат, вперив в царя решительный взгляд. — Обладай мы полным могуществом Узурпатора, мы бы не боялись других городов.

— Не сомневаюсь, что Нагаш думал точно так же, — огрызнулся Ламашиззар, кинув взгляд на Архана, словно ждал от него подтверждения, но бессмертный молчал.

— Сейчас все изменилось, — настойчиво сказал Анхат. — От остальных великих городов осталась лишь тень былой славы, а власть жрецов навеки сломлена. Они не решатся бросить нам вызов.

— Поодиночке возможно, а если все вместе? — Ламашиззар покачал головой. — Союз великих городов уничтожит нас так же, как уничтожил Нагаша.

Анхат презрительно фыркнул:

— И кто возглавит такой союз? Все великие цари мертвы. За исключением тебя, конечно.

Царь проигнорировал неуклюжую лесть Анхата.

— Нам нужно только время, — сказал он. — С каждым годом города Неехары все больше зависят от нашей торговли с Востоком. Наше влияние распространяется вплоть до Зандри и далеко на юг, до самого Ка-Сабара. Еще сто лет, может быть, двести, и никто не решится выступить против нас. Не потребуются ни кровавые авантюры, ни разрушительные войны. Мы просто должны подождать, и все само упадет нам в руки.

Какое-то время все молчали. Даже невозмутимый Абхораш почувствовал себя неуютно. Сама мысль о сдержанности была чужда этим людям, привыкшим получать то, что хотят, по щелчку пальцев. Но ни один из них не мог позволить себе возразить царю. По крайней мере пока.

«Но долго ли они еще выдержат? — подумал Архан. — Скоро ли они почувствуют зловещее течение времени и станут одержимы своей увядающей жизнестойкостью? Когда они поймут, что тщательно обоснованная осторожность Ламашиззара всего лишь маска, скрывающая нечто куда более простое и незамысловатое? Этот человек слаб. Он унаследовал свою власть от Ламашептры и один раз даже попытался пойти на риск, но мгновенно утратил силу духа. Не появись я в его палатке под Махраком, он бы и вовсе не повел свою армию в бой, и Нагаш, скорее всего, победил бы».

Бессмертного до сих пор уязвляло то, что он позволил Ламашиззару взять над собой верх там, в Черной Пирамиде. Даже слабак может стать опасным в определенных обстоятельствах, напомнил он себе. Алчность иной раз может превратиться в отвагу.

В’соран глубоко вздохнул и подбоченился, став похожим на жреца, делающего выговор послушникам.

— Ты упомянул приносимых в жертву животных и благочестие, о великий, — начал он. — Но забыл упомянуть о том, что величайшие священные ритуалы требуют проливать человеческую кровь. — Он раскинул руки. — Если в крови козла могущества столько же, сколько в человеческой, то почему боги делают между ними различие?

Царь повернулся и злобно посмотрел на В’сорана, наморщив лоб в поисках достойного ответа, но так и не смог ничего придумать. Тогда он обернулся к Архану.

— Это правда? — спросил Ламашиззар.

Бессмертный пожал плечами.

— Я жрец не больше, чем ты, о великий, — осторожно ответил он, понимая, что входит в опасные воды. Если бы Ламашиззар хоть раз чуть внимательнее прочитал комментарии Нагаша, он бы сразу понял, что В’соран не ошибается. — Вполне возможно, что В’соран прав, но ведь дело не в этом, верно? Вопрос в том, получится ли эликсир из крови животных достаточно эффективным, чтобы подарить бессмертие. А это нам еще нужно доказать, тем или иным способом. — Архан одарил царя чернозубой улыбкой. — И конечно, у тебя еще есть возможность усовершенствовать чтение заклинаний.

Ламашиззар посмотрел на Архана жестким, пронзительным взглядом, и на мгновение бессмертному показалось, что он перегнул палку. Но тут царь уныло усмехнулся.

— Ну вот, пожалуйста, — произнес он, поворачиваясь к своим приспешникам. — Я во всем виноват.

Ушоран вежливо хмыкнул.

— Слова истинного царя, — сказал он и, салютуя, поднял чашу с вином.

Остальные к нему присоединились, и Архан слегка расслабился. Он подошел к столу и притворился, что изучает ритуальные символы. Он видел, где можно предложить крошечные изменения в геометрии, которые кое-что исправят, но эликсир от этого лучше не станет.

Бессмертный поклонился царю и ощерился своей отвратительной улыбкой.

— Ну что, начнем, о великий? — спросил он.

Резкая, жгучая боль резанула по нервам, разгоняя густой туман, наведенный корнем лотоса. Его мышцы дрожали, как натянутая тетива. Архан застонал в мучительной агонии, оскалив сломанные зубы, и усилием воли открыл непослушные веки.

Она стояла над ним, омытая теплым светом, льющимся из масляной лампы, которую держала в правой руке. В уголках безупречных губ залегли крохотные морщинки.

— Ты не болен? — спросила Неферата.

Голос ее звучал сладко и тягуче, как густой мед. Он притягивал Архана даже в его жалком состоянии. Большие миндалевидные глаза озабоченно сощурились. Она подняла изящную руку, и на мгновение бессмертному показалось, что сейчас она положит ладонь ему на лоб, как мать больному ребенку. Но в последний момент царица спохватилась, и рука ее замерла в нескольких дюймах от его лба.

— Это пустяки, — проскрипел Архан. Даже челюсть словно онемела, несмотря на выпитый чуть больше часа назад эликсир царя.

Бессмертный оторвал взгляд от лица царицы, ухватился за конец железной цепи, подтянулся и встал на ноги. На минутку прислонившись к грязной стене, он попытался взять себя в руки. Казалось, что он только что проглотил горькое вино, смешанное с корнем лотоса, которое заставлял его пить В’соран. Архан поморгал, приспосабливаясь к тусклому освещению. Ему все еще казалось, что сейчас он увидит в комнате царя и его приспешников.

— Сколько времени? — пробормотал он.

— До рассвета чуть больше часа, — ответила царица, и в голосе ее послышалась напряженная нотка. — Царь пробыл здесь дольше, чем обычно. Мне пришлось прятаться в соседней комнате, пока они с В’сораном не ушли. Мне показалось, они ссорились.

Архан с трудом кивнул.

— В’соран теряет терпение, — сказал он. — Старый стервятник жаждет получить не только эликсир Нагаша, но и все его заклинания. И похоже, остальные с ним согласны.

Неферата задумчиво сощурила свои темные глаза.

— Все? — Она повернулась и подошла к заваленному бумагами столу, у которого всего пару часов назад стоял ее муж.

Каждое движение царицы было чувственным и плавным, почти гипнотизирующим. Как одна из священных змей Асаф, подумал Архан. Один вид Нефераты заполнял его приводящим в замешательство сочетанием восторга, голода и ужаса.

Она так похожа на Неферем, думал он, и одновременно так не похожа на нее. Женщины Ламии славились своей соблазнительной красотой, но царские дочери походили на саму богиню. В то время как ошеломительная красота Неферем приглушалась ее ролью Дочери Солнца, очарование Нефераты было более порочным и необузданным, напоминая саму Асаф. Единственного ее взгляда достаточно, чтобы свергнуть царство, подумал бессмертный. Ничего удивительного, что цари Ламии запирают своих дочерей и прячут лица цариц под золотыми масками.

— Абхораш все еще кажется преданным царю, но этого следовало ожидать, — ответил Архан. — С другой стороны, Ушоран и Анхат устали от полумер Ламашиззара. Они были под Махраком и знают, насколько слаб на самом деле эликсир царя.

Неферата стояла у стола и смотрела, как лежат на нем бумаги, старательно запоминая их расположение, прежде чем начать в них рыться. Если хотя бы один листок окажется не на месте, завтра ночью Ламашиззар сразу это заметит.

— А что Убайд?

Бессмертный пожал плечами:

— Должен признаться, не знаю. Ламашиззар пригласил его в свое тайное общество только потому, что ему нужна помощь великого визиря в сохранении секрета. Он очень осторожен и мнения своего не высказывает.

— Как типично, — бросила царица. — Но тем не менее довольно обнадеживающе. А остальные?

Архан хмыкнул:

— Эти юные развратники? Их преданность отдана тому, кто будет снабжать их эликсиром. Честно говоря, тебе лучше бы обойтись без них.

Неферата осторожно переложила несколько листов, пока не нашла давно пожелтевший, с изображением сложного ритуального круга. Это была одна из нескольких версий Заклинания Бессмертия, которое Архан пытался воссоздать из книг Нагаша. К бесконечному негодованию бессмертного, Вечный Царь не доверил бумаге окончательный вариант ритуала — и тайна умерла вместе с ним. Без помощи Архана Ламашиззар толком не мог увидеть разницу между тем или другим листом, но воспитание Нефераты у жриц Асаф наделило царицу проницательностью, которой так не хватало ее брату.

Примерно восемь месяцев назад она начала обучение под руководством Архана, и мастерство царицы в искусстве некромантии стремительно возрастало. Тайком проникая в убежище каждую ночь, следом за царем и его приспешниками, она за несколько украденных часов узнавала больше, чем Ламашиззар узнал за столетие.

Разумеется, помогало и то, что Неферата не была такой щепетильной, когда дело касалось используемой крови.

Царица внимательно изучила написанное, взяла кусок мела из глиняной миски на ближайшей полке и начала вносить точные поправки в круг, начерченный на полу святилища.

— Все происходит быстрее, чем я думала, — произнесла она, не отрываясь от работы. — Должно быть, скоро мы будем готовы.

Архан поймал себя на том, что неотрывно смотрит на царицу, глядя, как движется ее тело в свете лампы. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

— Если ритуал пройдет успешно, ты получишь всю необходимую тебе силу, — отозвался он. Вместе они создали несколько вариантов эликсира, в несколько раз превосходящих по действию все, сделанное до сих пор царем. Бессмертный облизал губы. — Конечно, очень многое зависит от качества исходного материала.

Неферата бросила на Архана ледяной взгляд.

— Полагаю, кровь царской прислужницы достаточно эффективна.

Бессмертный усмехнулся.

— Лучше молодая, чем старая, — сказал он. — И конечно, еще лучше живая жертва.

Царица сделала последнюю поправку и поднялась на ноги.

— А почему? — спросила она, проверяя работу.

— Чем моложе кровь, тем больше в ней жизненной энергии, — ответил Архан.

— А использование живой крови в ритуале дает еще больше энергии?

Архан замялся, не зная, как далеко может зайти. Неферата уже успела вытянуть из него куда больше тайн, чем он собирался ей выдать.

— Можно выразиться и так.

— Ну, это подождет до следующего раза, — сказала царица. — А сейчас придется довольствоваться тем, что у нас есть.

Она прошла мимо него к столу в дальнем конце комнаты, стараясь держаться как можно дальше от его железной цепи, невольно отметил Архан. Неферата взяла маленький глиняный кувшин, размером не больше чаши для вина, и поместила его в центр ритуального круга. Бессмертный почувствовал жар. Неферата ни разу не говорила ему, что берет кровь у своих прислужниц, да, по правде сказать, его это и не волновало.

Неферата опустилась на колени рядом с кувшином, сделала вокруг него несколько дополнительных пометок и отступила за край круга.

— Скоро взойдет солнце, — сказала она, воздевая руки к потолку. — Давай начинать.

Архан отошел к дальнему краю круга, следя за тем, чтобы не протащить цепь по колдовским иероглифам, и тоже поднял руки — онемевшие, но все равно дрожащие — в зеркальном отражении рук Нефераты. И они вместе начали читать.

Теперь слова силы легко слетали с уст Нефераты, и воздух начал потрескивать от потоков невидимой энергии, укрощенной волей такой сильной, какой Архан не встречал ни у кого, за исключением самого Нагаша. Бессмертный эхом повторял каждый слог, добавляя свою волю к ее, и наконец ритуальный круг закипел могуществом.

Заклинание было длинным и сложным, прошло много долгих минут, прежде чем Архан почувствовал, как энергия ритуала возросла до неистового крещендо. Кувшин задрожал, его крышка бешено задребезжала — содержимое бурлило, излучая пары энергии. Губы Архана растянулись в омерзительном жестоком рыке — он учуял душистый аромат быстро сгущающегося эликсира. Архан запрокинул голову и выкрикнул последние слова заклинания ликующим голосом. Ему казалось, что внутри его разматываются столетия, и на какое-то мгновение он снова стал могучим воином, мастером магии и победителем, когда-то заставлявшим всю Неехару в страхе трепетать.

Голоса бессмертного и царицы слились, и ритуал завершился фонтаном сверкающих искр, вылетающих из иероглифов, начерченных на стенках кувшина. Неферата покачнулась — ее ошеломила сила, которую она себе подчинила, но чувства Архана оставались обостренными до предела. В одно мгновение он оказался в середине круга и сомкнул ладони на изгибах кувшина, ощущая, как остаточная энергия заклинания прожигает ему кожу.

Бессмертный чувствовал на себе взгляд царицы. Он проникал сквозь его яростную жажду, как кинжал. Архан крепко сжал кувшин, воображая, что ощущает силу эликсира даже через глазурованную глину. Если выпить все до капли, эликсир может дать ему достаточно силы, чтобы разорвать ошейник и наконец-то убежать.

Но может и не дать, и где он тогда окажется? Вряд ли Неферата легко отнесется к его предательству, а она уже сейчас знает больше, чем нужно для того, чтобы продолжать изучение книг Нагаша без его помощи, понимает она это или нет.

Архан медленно опустился на колени и на предельном усилии воли протянул кувшин Неферате, как слуга предлагает хозяину чашу с вином.

— Вот, о великая, — глухо произнес он. — Испей плодов своего труда. Выпей и возродись.

Неферата улыбнулась ему, и Архан втайне устыдился того, как его мертвое сердце подскочило в груди при виде этой улыбки.

Она подошла к нему, грациозная, как змея, и взяла кувшин из рук, не хотевших его отдавать.

Царица поднесла исходивший паром сосуд к губам и сделала большой глоток. Ее изящную фигуру пронзила дрожь восторга.

— О, — шепнула она. — О!

Архан молча смотрел на нее в безнадежном отчаянии. Она выпьет все, он знает. Восемь месяцев назад она поклялась, что разделит с ним каждую порцию созданного вместе эликсира, в точности как когда-то давно пообещал Ламашиззар. Но для царей и цариц обещания не значат ничего, за исключением тех случаев, когда им удобнее их выполнить. Нагаш хорошо преподал ему этот урок.

И поэтому он очень удивился, когда царица наклонилась и снова протянула ему кувшин.

— Возьми, доверенный слуга, — произнесла она с царственной улыбкой на губах, красных от сладкого вина украденной жизни. — Это твоя доля.

Ему пришлось собрать в кулак все остатки воли, чтобы не вырвать кувшин из рук Нефераты. Когда Архан поднес его к губам и глотнул, руки у него затряслись.

Эликсир хлынул в рот, как расплавленный металл, и каждый нерв бессмертного затрепетал, оживая. Он замер, жадно глотая, и почувствовал, как в его истощенные конечности возвращается часть прежней силы. Всего лишь тень того, что он когда-то чувствовал, будучи правой рукой Вечного Царя, но куда больше, чем то, что когда-либо создал Ламашиззар.

Архан допил и, задыхаясь, сел на корточки. Царица изучающе смотрела на него задумчивыми темными глазами. Он решительно встретил ее взгляд, слишком опьяненный в эту минуту, чтобы устрашиться ее сверхъестественной красоты.

— Зачем, о великая? — спросил Архан. — Чего ты хочешь добиться всем этим?

Губы Нефераты искривились в усмешке.

— Помимо вечной юности и могущества? — уточнила она.

— Да.

Улыбка царицы исчезла.

— Ламия в опасности, — ответила Неферата. — А царь слишком слаб и глуп, чтобы защитить ее. Поэтому придется мне. — Она склонила голову набок и оценивающе взглянула на бессмертного. — А ты? Чего ты хочешь сейчас, когда Нагаш мертв и его больше нет?

Архан какое-то время молчал. Чувствуя, как сила струится по его жилам, он глубоко вздохнул.

— Чего я хочу? Хочу снова вскочить на коня и пересечь пески пустыни, залитые лунным светом.

Неферата вопросительно изогнула бровь.

— И все?

Бессмертный усмехнулся плотно сжатыми губами и приподнял железную цепь.

— Сорок семь звеньев, — сказал он. — Что равняется двадцати трем с половиной шагам. За последние сто сорок лет этим ограничивалась длина и ширина всего моего мира. И то, чего я хочу, о великая, для меня больше, чем райское блаженство.

Неферата посмотрела на него и, к огромному изумлению Архана, наклонилась и положила руку ему на щеку. Ее кожа пахла сандаловым деревом и была теплой, как летний ветерок.

Она наклонилась еще ниже, и ее глаза словно поглотили его целиком.

— Я знаю, что такое каждый день быть пленником, — негромко произнесла она. — Сохрани свою верность мне, Архан Черный, и клянусь, твое желание исполнится.

И она исчезла — вышла из круга и положила бумаги с ритуалом туда, где оставил их Ламашиззар. Архан не почувствовал, когда она вынула кувшин из его рук. Он заметил это только через несколько минут после того, как она ушла.

Архан еще долго сидел в ритуальном круге, потом выполз из него и свернулся, как пес, у стены святилища. Когда сознание его наконец немного успокоилось, ему приснились бесконечные, залитые лунным светом пески и мелодия серебряных колокольчиков. Теплый воздух пустыни пах сандаловым деревом и ласкал его лицо.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Замогильный вор

Ущербный Пик, 76-й год Джафа Ужасного

(—1599 год по имперскому летосчислению)

В конце концов удача ему улыбнулась, и Нагаш, добравшись до горы, всерьез приступил к работе. Первые месяцы он провел, прочесывая склоны, заползая, как паук, в каждую трещину и разыскивая способ проникнуть глубоко в сердце горы. Он надеялся, что залежи абн-и-хат находятся близко к поверхности и что кратеры — это признаки древних толчков и они могут указать путь к пылающему камню. Однако почти сразу он понял, что его теория верна только наполовину. Трещины в большинстве своем были всего лишь плоскими изломами и, углубляясь в гору, быстро сужались. Они вовсе не были шрамами от множественных сотрясений, а лишь отметками какого-то единственного, сильнейшего толчка, случившегося в далеком прошлом. Пылающий камень тогда ушел глубоко в гору, заставив гранитные бока горных склонов потрескаться, как упавшую мраморную чашу.

Узурпатор методично обыскивал гору, начав с подножия и поднимаясь на вершину по приблизительной спирали. Днем он прятался в какой-нибудь глубокой трещине и вдыхал светящиеся испарения в попытке возместить часть потраченной силы. Нагаш понимал, что для восстановления сил ему необходимо съедать больше абн-и-хат, но кожу при этом ужасно разъедало, а в костях накапливались светящиеся следы минерала. Иными словами, кроме положительного эффекта имелся и отрицательный. Свечение проникало в плоть, разъедая мышцы и обнажая ссохшиеся узлы, в которые превратились органы у него в груди. Однако до тех пор, пока мозг работал хорошо, а конечности подчинялись его воле, Нагаш не обращал на изменения особого внимания.

И наконец много недель спустя, добравшись почти до самой вершины, он нашел трещину, уходящую на глубину больше двадцати футов. Когда он спустился в нее, то обнаружил широкую пещеру с низким сводом, каменистые своды которой светились из-за осевших на стенках многовековых подземных испарений. С этого мгновения пещера стала крепостью Нагаша, его укрытием от палящего солнца и вмешательства слабоумных варваров.

Нагаш провел много месяцев, исследуя туннели, ответвлявшиеся от большой пещеры, открывая для себя обширную запутанную сеть проходов, пронизывающих гору. Каждую ветку он отмечал иероглифами, пользуясь острием бронзового кинжала, и медленно выстраивал карту лабиринта, постепенно прокладывая путь в его глубину. Он соскребал остатки испарений с каменных стен и хранил эту пыль в капюшоне плаща, изобретал различные способы фильтровать минерал, отделяя его от пара, бившего из самых глубоких частей горы. Но, несмотря на все усилия, так и не смог отыскать путь к залежам абн-и-хат. Необходимо было расширять туннели, пробивать шахты в глубину, создавать конструкции для подъема камня на поверхность. Ему требовалась армия рабов, чтобы победить гору и заполучить ее сокровища.

И тогда некромант обратил свое внимание на поверхность.

Час стоял поздний, и хотя сезон дождей давно прошел, гора была окутана плотными слоями тумана. Светящиеся ленты пара заставляли более холодные клубы тумана извиваться и плясать, создавая призрачные образы. Нагаш остановился на краю трещины и прислушался. На склонах горы и на равнине стояла мертвая тишина, и он слышал, как вдалеке плещут волны о скалистый берег Кислого моря.

Некромант плотнее завернулся в свой изношенный плащ и начал спускаться. В его иссохших жилах потрескивала сила. Он проглотил последние кусочки украденного камня и большую щепотку пещерной пыли, чтобы быть уверенным, что его хватит на завершение задуманного ритуала.

У подножия горы он снова остановился, до предела обостряя чувства. Всю последнюю неделю он украдкой бродил между курганами, наблюдая за жрецами и подыскивая место для проведения задуманного эксперимента. Он выяснил, что группы послушников под руководством одного или нескольких старших жрецов каждую ночь по несколько часов патрулировали северную сторону широкой равнины. Они редко заходили южнее, туда, где высились куда более древние курганы, и спешили вернуться в храмовую крепость до наступления часа мертвых. Нагаш подозревал, что эти дозоры скорее служили наказанием для ленивых послушников, чем были подлинными попытками охранять курганные поля от вторжения. Во время своих разведок он нередко ходил по дорогам следом за дозорами, и они ни разу не заподозрили его присутствия. Прислушиваясь к разговорам варваров, Нагаш начал понемногу понимать их язык.

Некромант решил, что лучше всего попробовать провести ритуал после того, как дозоры вернутся в храм, чтобы свести к минимуму риск обнаружить себя. Приходилось соблюдать осторожность — он не знал, как далеко можно уйти от своей горной берлоги, чтобы успеть вернуться до зари.

Курган, где жрецы погребли атамана и его воинов, был еще относительно цел. Во время дождливого сезона под каменный фундамент натекла грязь. На вершине холма выросла желтоватая острая трава, но до деревянного щита — круглого, как колесо от повозки, сделанного из нескольких слоев струганых плашек и вставленного в каменную раму, еще можно было добраться без труда.

Нагаш вступил в тень, которую отбрасывал курган, и вытянул костлявую, слабо светящуюся руку. Слова срывались с его губ, как камни, когда он произносил короткое мощное заклинание. Сила вспыхнула, и он сосредоточил всю свою волю на деревянном щите.

Зеленый свет лизнул кончики пальцев некроманта, сорвался с них и заплясал на деревянной поверхности. Плашки мгновенно побелели и затрещали — энергия пожирала живую материю. Треск становился все громче и мощнее, и вдруг с глухим грохотом щит рухнул вниз. Нагаш торопливо вошел внутрь, вздымая босыми ногами тучи пыли. За входным отверстием находился короткий туннель из ладно пригнанных друг к другу камней, и вел он прямо в середину кургана. Нагаш легко ориентировался в темноте — его глаза давно приспособились к мраку туннелей в горе. Примерно через тридцать футов туннель закончился входом в могильник: куполообразное помещение из камня и утрамбованной земли, вонявшее плесенью и разложением. Ни на стенах, ни на гниющих постаментах из дерева и кожи, где лежали трупы, не было никаких украшений. Ничего похожего даже на самые убогие гробницы Неехары.

Тело атамана лежало на возвышении в самом центре могильника, окруженное телами его избранных воинов. Сырость и жуки уже успели здорово попортить трупы, плоть и мышцы размягчились и начали отслаиваться от костей. Почти всю кожу на черепе атамана сожрали жуки, обнажив часть скулы и провал рта.

Нагаш с отвращением скривил губы. Дилетанты. Он надеялся найти трупы в лучшем состоянии. Гораздо проще послать силу в мышцы, чем оживлять голые кости. Осмотревшись, он понял, что остальные трупы выглядят еще хуже. Нагаш раздраженно поморщился, вытащил кинжал и приступил к работе.

В сырой земле вырезать ритуальный круг было легко, но чертить магические символы с необходимой точностью оказалось значительно труднее. Приходилось врезаться глубоко в землю, чтобы провести правильную линию, и это отнимало заметно больше времени, чем он предполагал. К тому времени, как Нагаш был готов начать, до рассвета оставалось не больше часа. Он еще ни к чему не приступил, а эксперимент уже здорово осложнился.

Спрятав кинжал, Нагаш ступил на край круга и воздел руки к потолку. Он начал с длинной литании проклятий, сосредоточив весь свой гнев и желание на именах тех, живых и мертвых, кто поступил с ним подло и изгнал в Пустые Земли. Кефру. Неферем. Небунефер. Хекменукеп. Рак-амн-хотеп. Ламашиззар… Литания продолжалась и продолжалась, и под конец он уже шипел от ярости. В какой-то миг имена уступили место словам силы, и сырой воздух затрещал под напором воли некроманта.

Он обратился к поглощенной им силе, изливая ее в круг и на тело атамана.

— Встань! — приказал Нагаш. — Встань, тебе приказывает твой хозяин!

Помещение медленно наполнилось зеленоватым свечением, исходившим сначала от Нагаша, а потом прямо от тела атамана. Зеленым светом зажглись глазницы трупа. Гниющую плоть сотрясла дрожь: сжались мышцы, потревожив колонию жуков и извивающихся червей. Нагаш с ликованием увидел, как изогнулся позвоночник трупа. Одна рука соскользнула с возвышения, гниющая плоть полетела на пол. И наконец, медленно, словно его тянула невидимая веревка, атаман сел. Череп повернулся в сторону некроманта, обнаженная челюсть задвигалась, словно мертвец пытался заговорить.

— Встань! — приказал Нагаш. — Иди вперед!

Труп немного помедлил, словно сомневаясь в своих силах, и Нагаш сосредоточился сильнее. Тело атамана содрогнулось под ударом воли некроманта и неуклюже перекинуло ноги через край. Постамент затрещал под его весом, едва не опрокинув труп на пол. Пошатываясь, мертвец ступил на голый пол, покачался, но постепенно обрел равновесие. Медленно, осторожно выпрямилась спина. Труп повернулся в сторону того, кто его призвал. Там, где раньше были глаза, теперь сверкали яркие огни.

Нагаш растянул губы в омерзительной ликующей ухмылке. Жестокий смех клокотал у него в груди. И тут труп атамана вскинул вверх костлявые руки и прыгнул, пытаясь вцепиться некроманту в глотку.

Узурпатор был так уверен в том, что держит труп под контролем, что не сразу распознал опасность. Только когда согнутые пальцы атамана оказались в нескольких дюймах от его горла, Нагаш в шоке отпрянул.

— Назад! — приказал он и взмахнул рукой, вложив в заклинание еще немного энергии.

Но труп не остановился. Он, спотыкаясь, шел вперед, пальцы сжимались и разжимались, костлявые челюсти алчно щелкали. Зарычав, Нагаш попытался оттолкнуть руки монстра. Тот покачнулся, но восстановил равновесие с пугающей скоростью. Казалось, что с каждой минутой он набирается силы и ума. Проклиная хаотическую энергию абн-и-хат, Нагаш гневно отозвал силу, прекращая ритуал.

Он ожидал, что труп рухнет на пол. Вместо этого тот прыгнул вперед и вцепился в горло Нагаша. Костлявые пальцы глубоко вонзились в неживую плоть некроманта, разрывая восковые мышцы. Ошеломленный, Нагаш начал вырываться из рук атамана. Он взглянул в пылающие зеленым огнем глазницы трупа и внезапно понял, что им управляет чужая воля.

Из темного туннеля, от входа в могильник, доносился слабый речитатив. Жрецы! Они оказались отнюдь не такими беспечными и слепыми, как он думал!

Борясь с атаманом, Нагаш заметил, что остальные тела тоже зашевелились. Энергия его ритуала исчезла. Некромант положил руку на грудь атаману и хлестнул его своей волей. Труп пошатнулся, но почти мгновенно возобновил атаку.

Будь атаман один, Нагаш справился бы с ним, но остатки дружины атамана медленно окружали его.

Некроманта захлестнула ярость. Он, управлявший энергией Черной Пирамиды, когда-то командовавший армией как живых, так и мертвых, погибнет здесь по вине нескольких трупов и шайки завывающих дикарей? Немыслимо!

Взревев, Нагаш обратился к сильно сократившимся резервам энергии и ощутил, как его конечности наливаются сверхъестественной силой. Правой рукой он схватил атамана за запястье, сжал, ломая мелкие кости, и оторвал руку от горла, затем вытащил один из своих бронзовых кинжалов и вонзил его в лоб трупу. Монстр пошатнулся, но не упал. Рыча, Нагаш раскачивал кинжал влево и вправо до тех пор, пока не сломал шейный позвонок и не оторвал трупу голову. Тело мгновенно рухнуло и рассыпалось на части, словно оживившее его колдовство внезапно рассеялось.

Пока остальные воины приближались, Нагаш успел выхватить второй кинжал. Его окружали пятеро неуклюжих созданий, глаза их пылали злобой, они тянули к нему свои когтистые пальцы. Он направо и налево махал тяжелыми клинками, отсекая пальцы, пробивая насквозь руки, но трупы упрямо смыкали кольцо. Они хватали его сломанными костями, лязгали своими гниющими челюстями. Он, как сгнившую дыню, раздробил череп одному ухмыляющемуся трупу и разрубил колено другому. Падая, тот успел уцепиться за ноги некроманта.

Еще одна рука обхватила Нагаша за горло и сжала с пугающей силой, а четвертая тварь сомкнула челюсти у него на руке. Он почувствовал, что его вот-вот собьют с ног. Зарычав, Нагаш пнул труп, вцепившийся ему в ноги, и сумел сломать ему шею и плечо одним свирепым ударом. Тот упал на спину, откинув руки в стороны. Освободившись от его хватки, Нагаш извернулся и вонзил кинжал в глотку той твари, чьи зубы терзали его бок. Сгнившая плоть распалась, как мокрая тряпка; некромант крутанул запястьем, и голова монстра оторвалась с влажным хлопком.

Остальные трупы навалились на него. Нагаш упал на спину, неистово размахивая кинжалами. Твари прижали его сверху, пригвоздив к полу, и начали рвать зубами. Некромант извивался и лягался. Зубы впились ему в щеку, отрывая куски восковой плоти. Нагаш поднял левую руку и так глубоко вонзил в грудную клетку трупа кинжал, что тот безнадежно застрял. Разъяренный, он отпустил рукоятку и сунул руку еще глубже, мимо ссохшихся внутренних органов и жестких мышц. Пальцы его сомкнулись на позвоночнике твари. Он сжал, дернул, ломая позвонки, и оттолкнул искалеченного монстра. Несколько мгновений спустя рухнул последний труп — Нагаш раздробил ему череп рукояткой второго кинжала.

Рыча, как хищный зверь, Нагаш пинками скинул с себя трупы и с трудом поднялся на ноги. Лицо, грудь и руки были покрыты ужасными ранами, но боли он не чувствовал. Плоть горела, кости тряслись. Из дыр на щеках, едва прикрытых оторванными лоскутами кожи, курился зеленоватый дымок.

Он ринулся вон из могильника с боевым кличем Неехары, глаза его пылали гневом. Полдюжины жрецов поджидали его снаружи, они выстроились полукругом и нараспев читали заклинания, воздев руки к небу. Им помогали около дюжины послушников, высоко подняв свои шары-фонари.

Нагаш раскинул руки и выкрикнул слова силы. Из кончиков его пальцев вырвались дуги зеленого огня, пронзив половину жрецов. Они попадали с воплями, кожа их почернела — пламя сжигало людей изнутри. Шесты с фонарями рухнули на землю, шары взорвались, когда послушники в панике бежали.

Оставшиеся жрецы в ужасе попятились. Нагаш думал, что они ударят в ответ, выпустят свои сгустки пламени, но контрудара не последовало. Нагаш надвигался на них, подняв кинжал. Короткий взмах, и один из дикарей упал с перерезанным горлом. Двое оставшихся повернулись и попытались убежать, завывая и осыпая проклятьями небеса. Нагаш прыгнул на них, рубя и коля до тех пор, пока оба не рухнули к его ногам.

Некромант пошатнулся, окровавленный, весь в рваных ранах, грудь его тяжело вздымалась от изнеможения. Он истратил почти всю силу, плоть его была изуродована схваткой и огнем абн-и-хат. Он еще слышал вопли послушников, но они уже затихали где-то далеко. Нагаш запрокинул голову и завыл им вслед. Я приду, свирепо думал он. Нигде в этом проклятом месте вы не будете в безопасности!

Мышцы дрожали. Он стоял, терзаемый одной-единственной мыслью — поскорее вернуться в свое горное убежище, и тут увидел, что он не один. Один послушник остался. Он смотрел на некроманта широко распахнутыми глазами, в ужасе открыв рот. Совсем юный, еще не доросший до зрелого мужчины, он стискивал побелевшими пальцами свой шест с фонарем.

Когда на него упал безжалостный взгляд Нагаша, послушник медленно опустился на колени и низко поклонился. Некромант несколько мгновений смотрел на него, решая, что ему делать, затем просто кивнул и пошел прочь. Если быть честным перед собой, он сомневался, что ему хватит сил убить мальчишку, а потом добраться до подножия горы.

Сила. Все упирается в силу. Он думал, что ее достаточно, и едва не заплатил за эту ошибку собственной жизнью. С трудом тащась по безжизненной равнине к далекой горе, зная, что до рассвета осталось не больше получаса, Нагаш поклялся себе, что больше никогда не совершит подобной ошибки.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Право царицы

Ламия, Город Зари, 76-й год Джафа Ужасного

(—1599 год по имперскому летосчислению)

— Пожалуйста, о великая. Попробуйте вот эти. — Тефрет сунула свою старую, дрожащую руку в золотую чашу и попыталась выудить оттуда несколько засахаренных фиников. — Вы простоисчезнете, если ничего не будете кушать.

Для царицы накрыли легкий ужин на берегу небольшого пруда, расположенного в центре дворцового сада. Неферата прислонилась к стволу маленького декоративного деревца, окруженного целым созвездием золотых блюд, полных засахаренных фруктов и восточных деликатесов. Стояла поздняя весна, сезон дождей, однако ночь была на удивление ясной. Высоко в небе светила Неру, дождевые капли после вечернего ливня сверкали, как алмазы, в венчиках садовых цветов. Теплый ночной воздух кружил голову сладкими ароматами. Большие рыбины лениво плавали кругами у поверхности воды, их переливчатая чешуя призрачно поблескивала под лунными лучами. Если прислушаться, можно было услышать плеск воды, взбитой хвостами рыбин.

Неферата остановила Тефрет ласковым прикосновением и тепло улыбнулась. Они сидели в огромном саду вдвоем, остальных служанок царица отослала сразу же, как только они накрыли ужин.

— Боюсь, вся эта чужеземная пища утратила свой вкус, — сказала Неферата.

Морщинистая кожа Тефрет оказалась мягкой на ощупь. Сто шестьдесят пять лет — ее самая любимая служанка приближалась к концу своей долгой и преданной жизни. Царица видела, как из нервной девушки она превратилась в седовласую женщину, и за все это время ее преданность не подвергалась сомнению. Неужели она ни разу не задумывалась о том, почему ее хозяйка не утратила цветение юности? Неужели ее никогда не возмущала неувядающая красота Нефераты, хотя ее собственная с годами увяла? Если такие мысли и посещали Тефрет, то она никогда не подавала виду. Остальные служанки появлялись и исчезали, но она всегда оставалась, и царица не представляла себе, как ей быть без нее.

Тефрет улыбнулась в ответ, ее слезящиеся глаза заблестели.

— Так может быть, поймать вам рыбу? — спросила она, и внезапное воспоминание заставило ее фыркнуть. — Помните тот случай, когда вы дали малышке Исмаиле ту чашу разетранского ликера и она так опьянела, что залезла в пруд и попыталась поймать рыбину руками?

— И чуть не утопила половину из нас, пока мы пытались ее оттуда вытащить, — добавила Неферата. — У меня в волосах запутались водоросли, а тебе лягушка прыгнула на платье.

— Точно! — воскликнула Тефрет, и лицо ее просветлело. — А я и не заметила, пока мы не вернулись в вашу спальню! А потом мы полночи ловили ее по всей комнате! — Она запрокинула голову и рассмеялась, словно вернувшись в то время, и Неферата с удовольствием присоединилась к смеху.

— Ой, она была такая глупышка, — сказала Тефрет, вытирая уголки глаз. — Но хорошая девушка, да благословят ее боги. А что с ней случилось?

Неферата вздохнула.

— Семья выдала ее замуж за какого-то мелкого лордика. Кажется, его звали Сухейр. Но это было давным-давно.

— Давным-давно, — эхом повторила Тефрет, качая головой. — А мне кажется, что только вчера.

— Я знаю, — мягко ответила Неферата, ощутив внезапный укол совести при виде тоскующего взгляда Тефрет, и ласково взяла служанку за руку. — Наверное, тебе приходилось тяжело — видеть, как другие девушки уходили и создавали собственные семьи?

— О нет, — отозвалась Тефрет, все еще медленно покачивая головой. — У меня никогда не было таких иллюзий. И некому было искать мне подходящего мужа.

— Я бы могла, — сказала царица. — Я должна была. Это был мой долг. Просто я не хотела расставаться с тобой.

Служанка печально улыбнулась:

— Очень мило, что вы так говорите, о великая.

— Нет, — произнесла царица. — Называй меня Неферата, и больше никак. Давай сегодня поговорим как подруги, хорошо?

Тефрет растроганно помолчала, не зная, что сказать, потом кивнула.

— Ты была мне подругой, — сумела выговорить она. — Может быть, моей единственной подругой. Разве это не странно?

— Только не мне, — откликнулась Неферата, и слезы обожгли ей глаза. — Держи, — добавила она, поднимая чашу с вином. — Выпей, и давай немножко поговорим о старых временах.

Служанка поколебалась. Тефрет никогда не нравился вкус вина. Она единственная всегда сохраняла трезвую голову, когда Неферата и остальные служанки слишком увлекались горячительными напитками. Старая служанка начала что-то говорить. Слова отказа готовы были сорваться с ее губ, но решимость ее испарилась, стоило ей наткнуться на взгляд царицы. Без единого возражения Тефрет взяла чашу обеими руками и аккуратно поднесла к губам.

Глядя, как служанка пьет, Неферата улыбалась своим мыслям. Когда-то она могла приказать Тефрет выпить вина, но теперь научилась повелевать другими, просто мягко предлагая. Более того, они хотели ей повиноваться, будто ничто не могло доставить им большего удовольствия. Царица знала, что это еще один дар эликсира Нагаша. Со временем он проявился и постепенно набирал силу, пока они с Арханом продолжали оттачивать формулу некроманта. До сих пор царица старалась осторожно использовать этот свой новый дар, но сегодня решила испытать его до предела.

Долгие часы они сидели и негромко разговаривали. Тефрет пила вино. Текла беседа о прежних временах. Неферата внимательно следила за продвижением луны по небу. Когда время приблизилось к полуночи, она глубоко вздохнула и поинтересовалась:

— Сколько времени прошло с тех пор, как ты пришла в Женский дворец, Тефрет?

Служанка замолчала и безмолвно зашевелила губами, вспоминая. Было уже совсем поздно, и Тефрет, по подсчетам царицы, выпила большую часть вина из кувшина.

— Благословенная Асаф, дай-ка подумать… — пробормотала служанка. — Должно быть, это случилось в шестьдесят втором году Гехеба. В тот год меня представили царю, и он назначил меня твоей служанкой, а было мне тогда восемь лет… Это произошло…

— Больше ста пятидесяти лет назад, — закончила за нее царица, посмотрела на Тефрет, протянула руку и забрала у служанки пустой кувшин. — Пойдем со мной, — сказала она, взяла Тефрет за руку и помогла старухе подняться.

Тефрет озадаченно нахмурилась:

— Куда? Пора возвращаться в спальню, или ты хочешь навестить свою кузину Халиду?

Царица покачала головой.

— Халида уехала, ты забыла? — напомнила она Тефрет. — Много лет назад вышла замуж за принца Анхура. Сейчас она царица Ливары.

— Ой, конечно! — воскликнула Тефрет, браня себя за забывчивость. — Простите меня, о великая! Временами память играет со мной злые шутки.

Царица сжала ее руку.

— Тут нечего прощать, разве только то, что ты забыла называть меня по имени. Пойдем же.

— А куда же мы идем?

— В главный дворец, — ответила царица. — Ты пробыла взаперти слишком долго, Тефрет. Пора тебя освободить.

К удивлению царицы, Тефрет застыла на месте и с поразительной силой выдернула руку.

— Мы не можем! — воскликнула она, широко распахнув глаза. — Это запрещено!

Неферата шагнула вплотную к старой служанке и заглянула ей в глаза.

— Ты доверяешь мне, милая Тефрет? — спросила она.

Служанка молчала, на ее губах застыл почти готовый ответ. Но, взглянув в глаза царицы, она тут же успокоилась.

— Всей своей жизнью, — слабым голосом ответила она. — Но… но что скажут царские слуги? И как же твоя маска?

— Они ничего не скажут, — твердо произнесла Неферата. — Сегодня ночь всех ночей, мы пойдем туда, куда захотим, и не будем скрывать, кто мы такие. Ты поняла?

— Нет, — покачала головой Тефрет. — Но это не важно. Я пойду туда, куда и ты.

Неферата сжала ее руку и улыбнулась:

— Вот это правильно, моя дорогая. Просто иди за мной.

Царица вела свою самую любимую служанку по освещенным коридорам, так хорошо знакомым. Слуги расступались перед ними, дивясь тому, что царица и служанка идут рука об руку, как близкие подруги, болтают, делятся воспоминаниями и смеются.

Все еще занятые воспоминаниями, они прошли через Зал Благочестивых Размышлений. Тефрет на мгновение приостановилась, когда царица дошла до конца зала и потянула на себя тяжелую дверь. Две дворцовые служанки как раз проходили мимо, когда появилась царица. Одна из них, более молодая, кинула на царицу единственный взгляд и лишилась чувств. Вторая словно прикипела к месту, широко распахнув глаза и открыв рот. Неферата подошла к ней.

— Займись своей приятельницей, — приказала она, глядя в глаза служанке. — И никому не рассказывай, что ты видела.

Дрожа, лишившись дара речи, служанка упала на колени и уткнулась лбом в пол. Царица со своей спутницей проплыли мимо.

Тефрет шла следом за царицей, как послушное дитя, сжимая руку Нефераты и откровенно пугаясь незнакомой обстановки. У Нефераты кружилась голова, пульс лихорадочно бился, пока она, не скрываясь, шла по коридорам, где ходила тайком почти целый год. Другие слуги попадались им на пути, и каждый из них оставался распростертым на мраморных плитах, ошеломленный и дрожащий от шока. Неферата наслаждалась их потрясенными лицами, их распахнутыми ртами, их мгновенной покорностью. Вот так теперь будет всегда, поклялась она себе. Я буду ходить по этим коридорам, когда мне заблагорассудится. Я снова увижу своих детей. И никто не посмеет сказать мне слова поперек.

Все так же не скрываясь, Неферата дошла до заброшенного дворцового крыла гораздо быстрее, чем ожидала. На какое-то мгновение она остановилась у входа для прислуги, не в силах сдвинуться с места и чувствуя, что сердце бьется прямо в горле.

Тефрет топталась рядом. Поздний час и выпитое вино лишали ее способности соображать.

— Что мы тут делаем? — потерянно спросила она.

Царица подавила глубокий вздох.

— У меня есть для тебя подарок, — тихо ответила она. — Теперь уже недалеко.

Служанка всмотрелась в дверной проем.

— Там так темно.

— Знаю, — сказала Неферата. — Знаю. Просто держи меня за руку. Все будет хорошо.

Вот и свершилось. Теперь она не могла повернуть назад, ей просто гордость не позволит.

Тефрет, не колеблясь, шагнула за ней в темноту. Она не произнесла ни слова, пока они шли по пыльному коридору, ни разу не отшатнулась, когда под ногами с шумом разбегались крысы. Служанка просто крепче сжимала руку царицы и шла вперед.

Неферата, не останавливаясь, толкнула дверь в убежище, словно входила в самую обычную комнату в Женском дворце, подвела Тефрет к жаровне и помешала угли, раздувая пламя.

Оранжевый свет залил комнату. Служанка медленно поворачивалась на месте, скользя взглядом по заставленным книгами полкам, испачканным диванам и заваленным всякой всячиной столам. Неферата заметила на ее лице выражение невинного изумления и поняла, что служанка ищет обещанный подарок. Вот Тефрет наткнулась взглядом на ритуальный круг в дальнем конце комнаты… и увидела скорчившуюся фигуру Архана на границе тьмы и света. Тефрет отпрянула и схватила царицу за руку.

— Там кто-то есть! — произнесла она дрожащим голосом.

— Знаю, — ответила царица. — Все хорошо, Тефрет. Тебе нечего бояться.

Заслышав голос служанки, Архан пошевелился, медленно поднял голову, подался вперед, в круг света, и Тефрет увидела его лицо.

— О! — вскрикнула Тефрет, и глаза ее в ужасе распахнулись. Она прижала ладонь к губам, пытаясь подавить вопль. — О милосердные боги! Да защитит нас Асаф!

Неферата откинула руку Тефрет, схватив служанку за подбородок.

— Тихо! — приказала она, повернув голову служанки, чтобы посмотреть ей в глаза. — Не бойся. Тут нечего бояться, ты поняла?

Тефрет жалобно заскулила. Неферата услышала лязг тяжелой железной цепи, и тут Архан заговорил.

— Что происходит? — требовательно спросил он. — Что она тут делает?

— Пора, — сказала царица, не отрывая взгляда от Тефрет. — Прошел месяц. Ламашиззар соберет заговорщиков, чтобы создать эликсир. Верно?

— Да, — согласился Архан. — Но какое отношение это имеет к ней?

— Значит, это тот самый случай, которого мы ждали, — сказала Неферата. — Но чтобы бросить вызов царю, мы должны быть на пике своих сил.

Бессмертный раздраженно выдохнул.

— Да, но это не объясняет…

Неферата отвела глаза от служанки и взглядом пригвоздила Архана к месту.

— Много месяцев назад ты сказал мне, что эликсир может стать значительно более могущественным, если использовать живой сосуд. — Какой-то частью сознания она удивленно отметила, что прозвучало это очень хладнокровно.

Архан растерялся.

— Нет, — выдавил он, тряся головой. — Ты неправильно поняла. Она… она слишком старая…

— И что? — рявкнула Неферата. — Она живая, и она здесь. Если ты наполовину так искусен, как утверждал, то сумеешь это сделать.

С трясущихся губ Тефрет сорвался стон. Она уже плакала, дрожа от напряжения и страха.

— Что происходит? — спросила она испуганным, почти детским голосом. — О чем это вы говорите? Я не понимаю…

Неферата прижала палец к губам служанки.

— Ш-ш-ш, дорогая, — произнесла она, выдавив улыбку. — Сейчас ты получишь свой подарок.

Она взяла Тефрет за руку и повела через комнату, неотрывно глядя служанке в глаза.

— Ты столько для меня сделала, — сказала ей Неферата. — Так много лет ты служила мне, не жалуясь и не сомневаясь. И сейчас, дорогая моя, я дам тебе свободу. — Царица ловко провела Тефрет в центр круга и взяла ее ладонями за щеки. — Не бойся, — сказала царица, обратившись к силе эликсира, текущей в ее крови. — Все будет хорошо. Постой здесь немножко, и никто в Ламии больше никогда не будет тобой распоряжаться. Ты поняла?

Медленно, неуверенно Тефрет немного расслабилась.

— Я поняла, Неферата, — произнесла она голосом жалким и слабым.

Царица улыбнулась, чувствуя на своих губах слезы.

— Вот и хорошо, дорогая моя. — Она наклонилась и прикоснулась губами ко лбу Тефрет. — Ты так много для меня сделала за все эти годы. Ты заслужила отдых. Часть тебя навсегда останется со мной, — добавила она и шагнула назад, выходя из круга.

Архан уже ждал ее. У него на лице было странное, обеспокоенное выражение.

— Ты не понимаешь, — произнес он так тихо, что его услышала только царица. — Если ты в самом деле ее любишь, то не должна этого делать.

Царица внимательно посмотрела на Тефрет и покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Слишком поздно. Она послужит мне последний раз.

Неферата повернулась к бессмертному и обрушила на него всю тяжесть своего взгляда.

— Делай то, что должен, — велела она. — Царь будет здесь через час с небольшим.

Архан застыл.

— Очень хорошо, — глухо произнес он. — Приготовься, о великая.

Неферата кивнула, вытирая льющиеся из глаз слезы.

— Я готова.

Бессмертный поклонился ей и подошел к столу. Она с удивлением смотрела, как он берет небольшой ножик и пробует его остроту на подушечке большого пальца.

Она не была готова к тому, что произошло дальше. Совсем не была готова.

Звуки шагов эхом отдавались в темноте. Неферата сосредоточилась на этом звуке. Все чувства у нее резко обострились, она различала шаги не меньше девяти пар ног. Одна пара передвигалась с кошачьей грацией — это наверняка Абхораш, военачальник царя. Еще двое шагали неуклюже, волоча ноги. Пьяницы могли оказаться буквально кем угодно.

Шаги приближались, кто-то удивленно зашипел, и все разом остановились прямо перед дверью святилища. Неферата услышала настойчивый шепот Ламашиззара. Надо полагать, он заметил, как из-под двери пробивается свет жаровни.

Раздался скрип металла — едва слышный, но отчетливый, как музыкальная мелодия. Дверь медленно отворилась. Ступая по-кошачьи, вошел Абхораш, держа меч наготове, а следом за ним царь и остальные заговорщики.

Неферата ждала их на краю ритуального круга, высоко подняв голову. Архан стоял рядом, сцепив руки за спиной. Кровавые останки Тефрет все еще лежали в центре круга. Царица распростерла руки ладонями кверху как приветствующая своих адептов богиня. Ворот льняного платья покрывали алые пятна, а подбородок был еще красным от свежей крови.

Абхораш, мрачный, безжалостный воин, потрясенно вскрикнул и отпрянул, увидев царицу. Даже Ламашиззар, знавший Неферату всю жизнь, увидел ее лицо без маски, залитое кровью, и на мгновение остолбенел. Остальные заговорщики смотрели на нее, как на мстительную богиню, явившуюся, чтобы всех их покарать. Убайд, застонав, упал на колени, лицо его исказилось от страха.

Только царь сумел обрести дар речи. Ламашиззар неуверенно шагнул к Неферате.

— Как ты осмелилась! — сказал он. Слова застревали в горле, вырываясь наружу задушенным шепотом. — Это возмутительно. Оскорбление короны!

Неферата, не дрогнув, ответила на его взгляд. Она видела вовсе не своего мужа и брата. Перед ее мысленным взором все еще стояли ужасы прошедшего часа. Она все еще слышала пронзительные крики Тефрет. Служанка продержалась очень долго, если вспомнить все те кошмарные вещи, которые проделывал с ней Архан, и царица видела каждую страшную секунду агонии.

— Это, — произнесла Неферата свинцовым голосом, — только ради будущего Ламии. Ты забыл о своем долге перед народом, брат, поэтому я беру дело в свои руки. Начиная с этой минуты.

Лицо Ламашиззара побелело от ярости.

— Ты, тупая, надменная сука! — прорычал он, ринулся к сестре, схватил ее за руки и грубо встряхнул. — Вернув тебя в Женский дворец, я буду пороть тебя до конца твоей жизни! Ты слышишь…

Маленькая изящная рука Нефераты метнулась слишком быстро, чтобы это смог заметить простой смертный. Она положила ладонь на грудь царя и толкнула, и Ламашиззар отлетел назад, словно был соломенной куклой. Абхораш проворно отскочил в сторону, и царь врезался в абсолютно пьяных Адио и Кхенти. Он сбил их с ног, и все трое кубарем полетели на пол.

— Я царица, — холодно произнесла она. — И начиная с этой ночи во дворце для меня не будет запрещенных мест. Ты останешься царем Ламии, брат, но знай, что я — царица Ламии, и когда я заговорю, ты будешь очень внимательно меня слушать. Впредь мы будем править Ламией вместе. Ты меня понял?

Ламашиззар наконец-то поднялся. Его лицо превратилось в маску ненависти, но Неферата заметила страх в его глазах. И все же он сумел вызывающе фыркнуть.

— Хватай ее! — приказал он Абхорашу. — Она сошла с ума! Убей ее!

— Он этого не сделает, — спокойно отозвалась царица, посмотрела на царского военачальника и улыбнулась. — Теперь эти люди мои, брат. Каждый из них. Они будут с радостью служить мне, потому что я дам им то, чего ты дать не можешь.

В’соран шевельнулся, глаза его загорелись.

— Эликсир! — прошипел он.

Неферата кивнула.

— Я предлагаю вам силу, которой вы так долго жаждали. А в ответ вы будете служить мне, как служили бы своему царю.

— Мне не нужна сила, — произнес Абхораш низким голосом.

Царица шагнула к нему, не приближаясь, впрочем, на расстояние вытянутого меча.

— Нет, ты жаждешь кое-чего более неуловимого. Ты жаждешь совершенства, — сказала она. — Тебе недостаточно быть военачальником царя. В Неехаре есть еще шестеро, которые по праву могут претендовать на то же самое. Нет, ты хочешь быть величайшим из воинов, воплощением всех воинов. Вот почему ты принял предложение царя, правда? Чтобы иметь в запасе вечность для совершенствования своего мастерства сверх возможностей любого смертного.

Могучий воин побледнел, услышав беспощадные слова царицы. Остальные смотрели на нее как на оракула, не забывая о том, что именно от Архана она узнала все их надежды и чаяния за последние сто лет.

Неферата обвела взглядом собравшихся аристократов.

— Ламашиззар привел вас в последний раз, — сказала она. — Склонитесь передо мной, и я дам вам все, чего вы желаете. Выбор за вами.

В’соран не колебался ни секунды. Он опустился на колени и распростерся перед царицей. Анхат и Ушоран последовали его примеру, а за ними и трое молодых развратников, Адио, Кхенти и Зухрас.

Убайд, уже стоявший на коленях, просто почтительно кивнул царице, как делал это много раз раньше.

Оставался один Абхораш. Царица повернулась и посмотрела на него, вскинув бровь. Он выдерживал ее взгляд долгую безмолвную минуту, затем убрал меч в ножны.

Ламашиззар, всего несколько мгновений назад бывший неоспоримым правителем величайшего города Неехары, мог только метать взгляды, полные бессильной ярости.

— Чего ты хочешь, сестра? — прорычал он.

Неферата улыбнулась.

— Для начала принеси молоток и долото, — приказала царица Ламии, наслаждаясь своим триумфом, и указала залитым кровью пальцем на Архана Черного. — Ты его освободишь.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Глаз Пылающего Бога

Ущербный Пик, 76-й год Джафа Ужасного

(—1599 год по имперскому летосчислению)

После нападения на могильный курган жрецы организовали большие поисковые отряды, чтобы прочесать равнину, склоны горы и найти логово Нагаша. Они обыскивали гору несколько недель, заставляя послушников спускаться как можно глубже в каждую найденную трещину. Почти два десятка послушников погибли во время этих поисков, надышавшись концентрированных светящихся испарений. Несмотря на все усилия, охотники так и не приблизились к некроманту — он слишком хорошо наловчился передвигаться по лабиринтам туннелей и пещер, расположенных гораздо глубже трещин. Когда они оказывались чересчур близко, Нагаш просто углублялся в лабиринт и отсиживался там, пока они не теряли присутствия духа и не уходили.

В конце концов стремление варваров отомстить ослабло и они бросили поиски. Как раз приближался сезон гроз, и старые жрецы не испытывали никакого желания проводить день за днем под дождем на горных склонах. Они вернулись в свой храм-крепость и усилили дозор на могильной равнине на случай, если ужасный расхититель гробниц вернется.

Нагаш провел много недель, изучая передвижения дозорных отрядов, иногда даже присоединялся к ним по ночам, если ливень шел особенно сильный, а над поверхностью Кислого моря грохотали медные раскаты грома. Он уже понял, что жрецы не были настоящими некромантами, мастерство их не шло ни в какое сравнение с силой, что подчинялась Нагашу. Однако нехватку знаний они восполняли числом и неограниченным источником, откуда черпали энергию. Те жрецы, с которыми он столкнулся на равнине, очень серьезно относились к своим обязанностям. Проницательные и бдительные, они знали равнину куда лучше, чем он. Нагаш не сомневался, что победит, если дело дойдет до сражения, но битва стоила бы ему тех запасов сил, потратить которые он вряд ли мог себе позволить. Каждую ночь некромант прочесывал туннели в поисках светящейся пыли — ее осталось совсем мало. Он наполнил капюшон плаща примерно на три четверти; возможно, два фунта, чуть больше, чуть меньше, но смешанной со всякой грязью. Это оставалось единственным источником силы. Его ждет печальная участь, если, конечно, он не отыщет способ добраться до залежей камня, скрытых глубоко в недрах горы.

Нагашу пришлось оставить большую часть могильной равнины жрецам, ограничив свою деятельность южным ее краем, который редко обходили дозоры. Курганы там были очень старыми, многие обрушились под тяжестью веков, и содержимое обратилось в прах. В уцелевших могильниках если и оставались трупы, то они давно превратились в скелеты и управлять ими намного сложнее. Однако приходилось довольствоваться тем, что есть.

Нагаш довольно долго исследовал южную часть могильной равнины, тщательно изучая курганы, и наконец наткнулся на один, отвечающий его целям. За несколько столетий каменный фундамент ушел в землю, полностью скрыв вход. Несколько недель постоянных дождей размягчили земляную крышу, и некромант сумел прокопать ее голыми руками. Ночь за ночью он рыл мягкую землю, выгребал ее пригоршнями и отбрасывал в сторону. Пока он трудился, вспышки зеленой молнии освещали его почти превратившуюся в скелет фигуру. Тошнотворный изумрудный свет сочился из костей, вырисовывая темные, похожие на веревки мышцы под разорванной кожей. Со щек и лба свисали ошметки кожи, обнажая зловеще ухмыляющийся череп, глаза некроманта давно сгнили, выжженные изнутри жаром пылающего камня. Все, что осталось, это два сгустка зеленого пламени, холодно мерцающего в глубине запавших глазниц. Конечности удерживались в суставах не сухожилиями, а исключительно колдовством и силой воли.

В конце концов однажды ночью усилия Нагаша принесли свои плоды. Он разгреб последний слой земли и корней, прикрывавший могильник, и оттуда вырвалось шипящее облако ядовитого воздуха, который убил бы человека за несколько секунд. Удвоив усилия, Нагаш расширил дыру настолько, чтобы проскользнуть внутрь.

Он выбрал именно этот могильник, потому что он был самым большим из неповрежденных в южной части долины. Нагаш надеялся, что он принадлежал какому-нибудь великому военачальнику или вождю, а значит, там должны покоиться останки немалой свиты, которую он тоже сможет поднять из мертвых. Но то, что некромант нашел, оказалось куда лучше, чем он мог надеяться.

Нагаш проскользнул по грязному туннелю, выкопанному им в крыше могильника, пролетел примерно двенадцать футов до пола и тяжело приземлился. Правая ключица треснула, как сухая ветка. Раздраженный, Нагаш направил свою волю на окружавшие ключицу мышцы, чтобы вернуть сломанные концы на место, и исцелил место перелома, потратив немного силы. Нахмурившись, он наклонился и положил ладонь на пол могильника, вымощенного грубыми булыжниками, потрескавшимися и липкими от времени.

Высоко над головой сверкнула молния, столб ярко-зеленого света проник в дыру на крыше могильника, прорезал сумрак, осветив резное каменное возвышение в центре гробницы. На постаменте лежал скелет когда-то очень мощного человека. Покрытые плесенью толстые кожаные доспехи закрывали кости. Пояс из тяжелых золотых звеньев свисал с высохшей талии воина, костлявый лоб трупа охватывал золотой обод, почерневший от гнили. Руки воина покоились на рукояти длинного черного меча, лежавшего у него на груди. Прямой, обоюдоострый, казалось, он был сделан из единого куска обсидиана. На поверхности клинка были высечены топорные символы, заполненные знакомой зеленой пылью. Абн-и-хат даже после стольких лет продолжал слабо светиться.

Нагаш медленно поворачивался на месте, охватывая своим горящим взором все помещение. Вместе с военачальником погребли не меньше дюжины других тел, они лежали на каменных возвышениях, расположенных кольцом вокруг их вождя так, что ноги указывали на стены могильника. Десять из них определенно были воинами, одетыми в сгнившие кожаные доспехи и державшими грубо обработанное каменное оружие. Еще два, похоже, принадлежали женщинам, судя по истлевшим обрывкам ткани и потускневшим золотым украшениям на шее и пальцах. Возможно, жены? Теперь уже не узнать. Впрочем, Нагашу это в любом случае было безразлично. Пока они могут копать, от них будет польза.

Вытащив кинжал, Нагаш начал чертить на каменном полу могильника ритуальный круг. Он выглядел совсем по-другому, чем тот, что некромант использовал несколько месяцев назад, и походил на тайные круги из Черной Пирамиды в Кхемри. В этом круге не содержится магической силы, он воссоздаст ее особым образом.

Закончив круг, Нагаш неторопливо проверил сто, убеждаясь, что каждая линия, каждый символ начерчены правильно. Потом отошел к дальней стене помещения и вытащил из потрепанного кожаного пояса плотно закрытый мешочек. Очень осторожно Нагаш развязал свой самодельный мешок и всмотрелся в светящуюся пыль. Меньше половины мешка. Из его изуродованного горла вырвался возглас досады. Сила. В конечном итоге все упирается в силу — и в желание ее использовать.

Нагаш поднял мешочек, запрокинул голову и высыпал светящуюся пыль себе в рот. В груди вспыхнул вихрь пламени, с ревом устремившийся прямо в мозг. Казалось, что земля дрогнула у него под ногами. Опустив мешочек, некромант мог расслышать стук дождя по земляной крыше кургана, ощутить малейшие складки на коже мешка, который по-прежнему сжимал в руках. Взор его пронзал сумрак могильника, и каждая деталь четко запечатлелась в мозгу. Только сейчас Нагаш понял, что стены помещения не земляные, как ему казалось раньше. Строители покрыли их некой смесью, похожей на известь, и тщательно разгладили, а поверх разрисовали. Художник изобразил сцены сражения между человеческими племенами, особое внимание уделив триумфу высокого темноволосого человека, наверняка того самого воина, чьи кости сейчас покоились в гробнице. Куда больший интерес у Нагаша вызвала женщина, стоявшая рядом с воином, — ее глаза горели зеленым огнем, она метала сгустки пылающей энергии, убивая ими вражеских воинов. Он перевел взгляд на два женских скелета, покоившихся у головы военачальника, и только сейчас заметил фреску на стене.

Свирепо сверкая глазами, Нагаш подошел к выцветшей фреске и поднял голову. На полукруглой стене была изображена темная широкая гора, грозно возвышавшаяся над пустой каменистой равниной. Длинная яркая линия, как копье, вонзалась в склон горы, пронизывая ее до самой сердцевины, где в центре матово светился зеленый глаз без века.

Горящее сердце Нагаша дрогнуло. Он быстро повернулся и вошел в ритуальный круг. Подняв руки над трупом военачальника, он сосредоточился, называя имена тех, кого ненавидел, а когда в сознании замерцали сцены мрачного отмщения, начал читать заклинания пробуждения.

Некромант вкладывал в каждый произнесенный слог всю свою силу. Его усохшие губы онемели, но воздух звенел, как кимвалы.

Нагаш обратил свою непреклонную волю на древний труп.

— Встань! — приказал он. — Твой хозяин призывает тебя. Встань!

Сила омывала скелеты, отрывая куски от разложившихся доспехов и разметав вокруг лохмотья заплесневевшей ткани, и тут почерневшие кости начали излучать слабый зеленоватый свет. Затрещала сгнившая кожа, заскрипели стягивающиеся сухожилия, и Нагаш увидел, что руки воина сжались вокруг рукоятки меча.

— Встань! — вскричал Нагаш голосом, возвысившимся до яростного рева. — Вечный Царь приказывает тебе!

Заскрежетал металл и кости. Воин медленно сел, как человек, очнувшийся после долгого сна. Крохотные точки зеленого огня мерцали в пустых глазницах. Скелет посмотрел на некроманта. Остальные мертвецы в могильнике делали то же самое. Они поднимались со своих каменных лож и изучали Нагаша в холодном, безжалостном молчании. Некромант ликующе стиснул кулаки.

— Подойдите ко мне! — приказал он.

Гремя костями, военачальник и его свита соскользнули с каменных постаментов, неуклюже подошли и остановились перед Нагашем. Казалось, что с каждой секундой они распрямляются, их движения становятся более уверенными и четкими. От костей исходил могильный холод, древняя злоба сверкала в их мерцающих глазах.

Нагаш указал костлявым пальцем на фреску на стене.

— А сейчас покажите мне это место, — приказал он своей наводящей ужас свите. — Отведите меня к пылающему глазу!

Ожившие мертвецы не обращали внимания ни на дождь, ни на грязь, ни на могильные курганы, возведенные на равнине после их смерти. Они вели Нагаша через курганную долину на восток. Потом долго шли вдоль южного склона горы до тех пор, пока не обнаружилась тропа, которую только они могли как-то почуять. Нагаш гадал, видел ли военачальник и его спутники гору такой, какой она была, или же просто следовали дорогой своих древних воспоминаний, не замечая окружающей их реальности.

Они упорно поднимались сквозь тьму вверх по склону, и чем сильнее вглядывался Нагаш в окружающую местность, тем яснее видел едва различимые остатки дороги и очертания фундаментов, видимо когда-то поддерживавших деревянные строения. Во время своих изысканий он не обращал на них внимания, сосредоточившись исключительно на природных пещерах и трещинах, но теперь отчетливо разглядел предательские развалины большого здания, возможно дворца или храма, много сотен лет назад построенного на этом склоне горы.

Молчаливые слуги вели некроманта к широкой впадине в горе. Теперь, зная, что искать, он замечал очертания фундаментов. Когда-то давным-давно тут было построено огромное деревянное здание, и вполне вероятно, имелись и туннели, уходившие в глубь горы. Совершенно очевидно, что именно здесь в гору врезался громадный кусок пылающего камня, а потом его засыпало сотнями тонн обломков и дымящейся земли. Видимо, предки варваров оказались свидетелями падения большого камня и решили поклоняться ему.

Военачальник без капли колебаний взбирался на гору в кромешной тьме, под проливным дождем. Подножие впадины окаймлял широкий округлый земляной вал, насыпанный, как догадался Нагаш, в те прошедшие века, чтобы служить основанием для строений. Залитый дождем череп посмотрел налево, направо, словно ожидая увидеть приземистые деревянные башни или высокие статуи по обеим сторонам входа в священное место поклонения. Помедлив секунду, военачальник двинулся дальше, неуклюже прошел примерно тридцать шагов в глубину впадины и резко остановился перед крутым откосом, заросшим травой.

Нагаш удовлетворенно улыбнулся.

— Копайте! — приказал он.

Тотчас же скелеты женщин выступили вперед и начали руками рыть землю. Воины сначала положили оружие, а затем присоединились к женщинам.

К тому времени, как сквозь летящие над головой тучи проступил свет утренней зари, скелеты выкопали в глине небольшую пещеру. Нагаш укрылся в ней от света, продолжая наблюдать за тем, как его слуги неутомимо работают весь день. К вечеру скелеты начали вытаскивать из земли квадратные куски камня — видимо, когда-то лежавшие в основе фундамента этого здания. К ночи они докопались до обломков рухнувшей каменной арки. Проход, лежавший когда-то за аркой, был завален камнями.

Ночью Нагаш снова спустился в курганную долину и вернулся, ведя за собой еще дюжину скелетов в помощь своей рабочей силе. В его мешочке оставалась неполная пригоршня пыли. Теперь или все, или ничего. Они должны добраться до пылающего камня. Должны.

Скелеты работали всю ночь и весь следующий день. Шахта под крутым углом уходила в глубь горы. Им приходилось укреплять стены разбитыми камнями и утрамбованной землей. На третью ночь скелеты разобрали очередной слой земли и камня и оказались в узком туннеле, выложенном плотно пригнанными камнями.

Нагаш услышал глухой стук костей по каменным плитам и пошел вперед. Почуяв его мысли, скелеты остановились и разошлись в стороны, пропуская некроманта.

Нагаш стоял на широкой каменной лестнице, уходившей в глубь горы. На стенах были вырезаны замысловатые барельефы, изображавшие мужчин и женщин, которые несли подношения (еду и зерно) вниз по ступеням и складывали перед ждущим богом. Быстро, как мог, Нагаш спускался по скользким ступеням, пытаясь понять, долго ли еще идти до самого низа.

Через несколько минут он вошел в небольшой зал. Четыре толстые каменные колонны подпирали низкий потолок; на них были вырезаны барельефы, изображавшие пары мужчин и женщин — те умоляющим жестом прижимали руки к груди. Они напомнили Нагашу тотемы в варварских деревнях на северо-западе, хотя эти фигуры выглядели не такими идеализированными, как те. На полу валялись широкие глиняные чаши. Подношения, собранные когда-то здесь, давно превратились в пыль.

Нагаш пересек небольшое помещение и подошел к высокому прямоугольному проему. Деревянные двери, когда-то закрывавшие вход, лежали грудами обломков на широком пороге. Он перешагнул через щепки, разметав их босыми ногами, и вошел в большую четырехугольную комнату. Здесь потолок поддерживали четыре пары приземистых каменных колонн, каждая из которых изображала мужчину или женщину, почтительно стоявших на коленях и смотревших куда-то в дальний конец комнаты. Здесь, в темноте, Нагаш почуял ровное гудение магической силы.

Некромант осторожно прошел мимо древних колонн. Те, что слева, изображали мужчин, те, что справа, — женщин, и каждая последующая статуя весьма заметно менялась. Нагаш шел в глубину комнаты, и вырезанные фигуры становились все совершеннее, все красивее, все идеальнее. Добравшись до конца, он оказался между двумя каменными статуями, все еще застывшими в умоляющих позах перед невидимым богом.

Здесь, в этом конце комнаты, имелась еще одна пара высоких дверей, сделанных из серого металла, совершенно сливающегося с окружающим камнем. Нагаш провел по ним руками и с удивлением осознал, что они теплые. В каждой двери на высоте плеч имелись четыре дырки, сделанные так, чтобы в них можно было просунуть пальцы. Не колеблясь, некромант скользнул костлявыми пальцами в отверстия и потянул дверь на себя.

Сначала металлические панели не дрогнули. Нагаш нетерпеливо зашипел и обратился к своей угасающей силе. Мышцы запылали, он дернул дверь изо всех сил. Заскрипел ржавый металл, завизжали петли, и двери подались. Они оказались невероятно тяжелыми, намного тяжелее бронзы, но не такими тяжелыми, как золото. Когда дверь распахнулась, в древний зал хлынуло свирепое зеленое свечение, омыв Нагаша с ног до головы.

От прикосновения колдовского света кожа запылала. За металлическими дверями находилась ниша из грубо обработанного куска скалы, в которой лежала полусфера светящегося зеленого камня величиной с колесо повозки. Целую вечность назад какой-то безрассудно храбрый варвар не побоялся прикоснуться к обжигающему камню, чтобы вырезать на нем некое подобие зрачка и радужной оболочки, превратив его в немигающий горящий глаз.

Нагаш алчно поднял руки к глазу Пылающего Бога и захохотал. Это был смех, исполненный безумия и отчаяния. Это было предзнаменование краха царств человеческих.

Далеко, за туннелем, там, где все усиливался бушующий ветер, военачальник и его соратники продолжали ждать приказаний хозяина.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Среди воров

Ламия, Город Зари, 76-й год Ксара Безликого

(—1598 год по имперскому летосчислению)

Гнедой нумасийский боевой жеребец ни в чем не уступал белому коню из его грез. Он был таким же прекрасным, как и любой другой скакун, на котором когда-либо ездил Архан. Длинноногий, с широкой грудью, мускулистым крупом, резвый, сильный и выносливый — все эти качества помогали всаднику выжить на поле боя. Повелители коней привели жеребца в дар царю Ламии, и с тех пор он стоял в конюшне, окруженный тонконогими верховыми лошадками, от которых не требовалось ничего, кроме участия в редких охотах и церемониальных парадах. Архана сразу пленило это угрюмое недоверчивое создание. Их слишком многое объединяло — долгое время, проведенное взаперти.

Бессмертный рысью пролетел сквозь дворцовые ворота, не дожидаясь ответа царского стража, и направил коня по широкой дороге, вьющейся вниз по холму между величественными виллами городской элиты. Наступал вечер, и юные городские фонарщики обходили узкие улицы города. Юноша с длинной тростниковой свечой едва успел отскочить в сторону, уступая дорогу жеребцу Архана. Из открытых окон вилл, обнесенных стенами, лилась музыка, слышались разговоры — аристократы собирались на ранний ужин перед тем, как отправиться в город на долгую ночь кутежа.

Почти пустынные улицы наполняли сердце Архана радостью. Он уже с нетерпением предвкушал возможность выехать на широкую дорогу, к вздымающимся холмам на запад от города. Прошло всего шесть месяцев с тех пор, как Неферата приказала царю освободить Архана — к вящему унижению Ламашиззара, она заставила его лично работать долотом. Воспоминания о последних ста пятидесяти годах постепенно таяли, как долгий и мучительный бред.

Неферата решила обосноваться в Женском дворце, подальше от мужа, и вела себя достаточно осмотрительно, не устраивая большой шумихи вокруг обретенной свободы. Архан, ранее прикованный к единственному углу большой грязной комнаты, получил в свое распоряжение все крыло дворца. Слугам приказали отмыть коридоры и поставить мебель в покои, кроме того, бессмертного обеспечили прекрасным гардеробом — богатыми темными шелками и превосходным кожаным снаряжением.

Неферата зашла так далеко, что вручила ему меч — не изогнутый бронзовый хопеш, какие предпочитали большинство неехарцев, а тяжелое обоюдоострое оружие, выкованное из темного восточного железа. Архан понимал, что это всего лишь жест доверия и благодарности. Кроме того, царица таким образом демонстрировала свою власть как ему, так и всей небольшой группе тайных соратников Ламашиззара. Неферата дала Архану меч в знак того, что не боится его. И открыла царские конюшни, показывая, что понимает — бессмертному больше некуда идти.

Архан мчался вперед, подставляя лицо порывам ветра. Дорога у подножия холма влилась в восточный купеческий квартал города. Богатые торговцы продавали отличные товары со всей Неехары городским аристократам. Несмотря на поздний час, дела шли бойко. Торговля с Западом снова возрождалась, каждые несколько месяцев приходили караваны из далеких Нумаса и Зандри. Небольшие толпы горожан и слуг бродили по освещенному лампами базару, покупая бронзовые товары из Ка-Сабара, кожаные седла из Нумаса и экзотические специи из джунглей к югу от Разетры. Купцы из городов пустыни в коротких накидках и льняных юбках торговались с разодетыми в шелка ламианцами и даже несколькими надменного вида торговцами из Восточной Империи, выбирающими предметы роскоши. Архан вдруг услышал громкий треск и хриплые вопли на другом конце широкой площади и, обернувшись, увидел, как двое городских стражников волокут прочь от прилавка разетранского торговца специями вырывающегося, плюющегося в толпу калеку. Если молодому вору повезет, городской судья приговорит его всего лишь к году работ на ламианском купеческом судне. Если нет, его прикуют цепью к скале на северном побережье города и оставят на съедение крабам.

За купеческим кварталом лежал район, густо заселенный городскими ремесленниками и рабочими. Тут улицы уже затихли, ремесленники и их семьи разошлись по домам и теперь отдыхали после долгого рабочего дня на крышах или в небольших, обнесенных стенами садиках. Дети бегали по прохладным вечерним улицам, играли, наслаждались несколькими драгоценными часами свободы. Мимо Архана пробежала группа ребятишек под предводительством высокого мальчишки в отвратительной глиняной маске. Их преследовала другая группа — дети в самодельных венцах и коронах, сплетенных из речных водорослей, размахивали палками. Они пытались поймать мальчишку в маске, а его товарищи отмахивались отпреследователей своими палками.

— За ними! — весело орали юные «цари». — Смерть Узурпатору и его приспешникам! Смерть Нагашу!

Мальчишка в маске повернулся и показал своим преследователям непристойный жест, вызвав новый взрыв хохота и угроз. Они помчались через улицу прямо перед Арханом, так что ему пришлось осадить коня. Мальчишка в гротескной маске на мгновение обернулся в его сторону и тут же убежал, увлекая своих юных «бессмертных» в тень ближайшего переулка.

Архан все еще удивленно покачивал головой, когда тесно стоявшие дома из глинобитного кирпича сменились хижинами в окружении плетеных изгородей, взбиравшихся вверх по холмам на западной окраине города. Здесь в основном жили потомки беженцев из далекого Махрака, всеми забытые и влачившие жалкое существование среди изгоев Ламии. Нищие, шлюхи и воры затаились по обочинам торговой дороги, уставившись хищными взглядами на богатую одежду бессмертного. Архан одарил самого дерзкого из них своей чернозубой ухмылкой, и они быстро ретировались, переключившись на другую добычу.

Он пришпорил коня, стремясь как можно быстрее вырваться из вони и запустения квартала неимущих. Спустя несколько минут жеребец уже поднимался на поросший лесами холм, оставив наконец позади шум и огни большого города. Чахлые деревья жались к обочине дороги, небо над головой представляло собой всего лишь узкую полоску звезд и лунного света. Архан глубоко вдохнул прохладный воздух, напоенный ароматами сосны и кедра, и дал коню волю. Жеребец легко перешел на галоп, и на какое-то время бессмертный отбросил все мысли о формулах и заклинаниях, просто наслаждаясь ветром, обдувающим его лицо.

За прошедшие несколько месяцев они продвинулись далеко вперед, ведь теперь Неферата могла использовать для своих экспериментов людей. Для Архана не составляло труда схватить где-нибудь на окраине шлюху или попрошайку, опоить их корнем лотоса и под покровом ночи проскользнуть с ними обратно во дворец. Потом тело выбрасывали рядом с осужденными ворами к северу от города, и через несколько дней от него оставались одни кости, остальное обгладывало вечно голодное море. До тех пор пока они будут проявлять необходимую осторожность, квартал беженцев останется для них надежным источником снабжения на сотни лет вперед. Они еще далеко не полностью овладели сложным ритуалом Нагаша, но созданный ими эликсир был достаточно эффективным, чтобы обеспечить преданность заговорщиков Ламашиззара.

Что касается захвата власти, то царица провела его не только умно, но и хитро. Без ведома горожан Ламашиззар за одну ночь превратился из царя в подставное лицо и теперь издавал указы Нефераты от своего имени. Он не мог раскрыть коварный план Нефераты горожанам, не сообщив, что сам занимался некромантией, и не мог выступить против нее, потому что его бывшие соратники воспротивились бы этому.

После того как Ушоран, Абхораш и остальные поняли, как по-настоящему может действовать эликсир, они бы повели себя как последние идиоты, если бы вдруг захотели вернуться к той жалкой болтушке из козьей крови, которую предлагал им царь. Ламашиззар, сохраняя лицо, вынужден был мириться с новой расстановкой сил. Он проводил почти все время у себя в покоях, ища забвения в вине. Не исключено, что переворот окончательно лишил его уверенности в себе; Неферата именно так и думала, но Архан сильно в этом сомневался. Одно дело потерять корону и совсем другое — лишиться эликсира.

Бессмертный поднимался все выше на холм, стремясь к дальнему краю большой Золотой Долины, где множество фермеров собирали урожай зерна, кукурузы и бобов. Обширные сжатые поля дремали, ожидая возвращения весны. Архан осадил коня и остановился, наслаждаясь чудесным видом. Белые камни торгового тракта мерцали под лунным светом, как мираж, манили его туда, на запад, к Хрупким Пикам и землям, расположенным за ними.

Жеребец немного устал и перешел на шаг, бока его высоко вздымались после долгой скачки, так что Архан позволил коню самому выбирать темп. Как и каждую ночь, его так и тянуло просто ехать и ехать вперед, мимо Ливары, мимо заброшенных улиц Махрака, через Долину Царей и далекие Врата Рассвета. Там он смог бы проскользнуть мимо ненавистного Кватара и добраться до цитадели, построенной им в южной пустыне, а то и до самого Кхемри.

Черная Пирамида по-прежнему высилась в центре городского некрополя. Огромную гробницу строили, чтобы она пережила века и продолжала стоять даже после того, как само солнце потемнеет и замерзнет. В ней хранились секреты, о которых не знал ни один смертный, и если принести подобающие жертвы, темные ветра магии смогут принадлежать ему.

И тогда… что? Воспоминания об ужасном правлении Нагаша еще свежи в сознании большинства неехарцев. Если цари великих городов узнают, что Архан жив, они приложат все силы, чтобы уничтожить его. Ему придется либо прятаться, как крыса, в надежде, что его не заметят, либо попытаться собрать армию и отражать их объединенные усилия.

С другой стороны, Ламия обещает подарить ему бессмертие и комфортную жизнь в богатом и могущественном царстве. Он почти не сомневался, что под умелым руководством Нефераты город скоро станет неоспоримым центром всей Неехары. Возможно, через несколько столетий отсюда начнется новая могущественная империя — недоступная мечта самого Нагаша.

И когда этот день наступит, Неферате потребуется твердая правая рука, чтобы вывести армии на поле боя и начать расширять границы своих владений; преданный и безжалостный командир, возможно, со временем даже консорт.

Только послушай себя, презрительно фыркнул он. Архан Черный, лысый, со сломанными зубами — консорт царицы Города Зари. Что за болван! Проклятая баба околдовала тебя, разве ты сам не видишь? И чем дальше от нее ты уберешься, тем лучше.

Здесь имеется одно «но», напомнил он себе, и заключается оно в том, что идти тебе некуда.

Размышляя о своей судьбе, Архан еще больше часа ехал по дороге мимо фермерских домов и потемневших, оставленных под паром полей. Где-то далеко лаяли собаки, ухали, охотясь, совы, летучие мыши то и дело пересекали светлый лик луны. Спустя какое-то время он добрался до того места в долине, где еще оставались разделявшие ее участки густого леса. Всякий раз, доехав до такой рощи, он останавливался и глубоко вдыхал ночной воздух.

Довольно скоро бессмертный сверхъестественным чутьем уловил, что в свежую прохладу вплетается запах костра. Архан съехал с дороги и направился на юг, вдоль звериной тропы, ведущей глубоко в чащу деревьев. Конь осторожно выбирал, куда поставить ногу. Даже сам Архан видел едва ли больше, чем жеребец. И все же очень скоро бессмертный почуял, что за ним наблюдают.

Большой лагерь надежно скрывали толстые деревья. Несколько полянок объединили, вырубив подлесок, а ветви использовали для навесов вокруг небольшого огороженного костра. Больше дюжины костлявых грязных мужчин, а также немало женщин и детей, одетых в пестрые тряпки или юбки пустынников, вскочили и с подозрением уставились на Архана, когда он выехал из леса и оказался в свете костра. Женщины быстро позвали детей и увели их подальше, а мужчины вытащили мечи и копья.

Архан осадил коня и посмотрел на сборище долгим оценивающим взглядом, растянув губы в хищной усмешке.

— Приветствую вас, друзья, — сказал он. — Я почуял запах горящего хвороста, когда проезжал по дороге мимо. Найдется ли у костра местечко для еще одного путника? — Он снял с крючка на седле толстый бурдюк и показал его мужчинам. — У меня есть два меха ливарийского красного, и я с радостью обменяю его на горячий ужин, а потом поеду дальше.

Архану было трудно понять, сколько народа обитает в лагере: их могло быть и несколько десятков, и несколько сотен. Подобные банды, как кочевники, перемещались вверх и вниз по долине, никогда не задерживаясь надолго на одном месте, если не хотели привлечь внимание городских властей. В основном они обретались у торговых дорог, выслеживая купеческие караваны и отбирая у них еду, товары и коней. Архан уже несколько месяцев искал подобные стоянки. Многие из этих разбойничьих шаек научились хорошо прятаться в лесах и оврагах, раскиданных по всей долине, но бессмертный учился ремеслу охотника, выслеживая бхагарских всадников пустыни, а здесь, в лесистой долине, было не так уж много мест, где такие большие отряды могли разбить лагерь, не привлекая внимания.

Разбойники бросали вопросительные взгляды на невысокого коренастого мужчину, стоявшего ближе всех к костру. Он внимательно посмотрел на Архана и коротко кивнул.

— Можешь сесть рядом со мной, — произнес он. Остальные опустили оружие. — У нас есть каша и осталось кроличье мясо, можем поделиться. Куда направляешься?

Архан легко соскользнул с седла, швырнул мех с вином предводителю разбойников и пожал плечами:

— То туда, то сюда. Ты же знаешь, как это бывает.

Может, ему и некуда было идти, но в этом Архан был далеко не одинок.

Разбойники выпили все вино Архана, до последней капли, а взамен дали ему миску жирной похлебки и рассказали кое-какие новости о появлениях и исчезновениях в долине других разбойничьих шаек. Бессмертный задумчиво жевал хрящи и очень внимательно слушал. Он понимал, что в основном все это вранье и преувеличение, разбавленное парой подлинных фактов о соперничающих бандах, — на случай, если он лазутчик городской стражи. Позже, вернувшись во дворец, он сопоставит услышанное с записями, сделанными после прошлых вылазок, и поищет совпадения.

Время приближалось к полуночи, когда он собрался покинуть разбойников. Вожак и его помощники, выпившие львиную долю вина, не возражали. Архан попрощался и повел коня обратно в лес, в сторону торгового тракта. Он чувствовал, что разбойники крадутся вслед за ним в темноте. Проводили они его до самой опушки леса и даже дальше — как тени следовали за ним по пятам через голые поля, сливаясь коричневыми накидками с темной землей. Скорее всего, просто хотели убедиться, что он не помчится с докладом к ожидающему его отряду городских стражей, но вполне вероятно, что положили глаз на его прекрасного коня и дорогой железный меч. И пополнили бы список тех, кто уже пытался это сделать.

Разбойники крались за ним до самого торгового тракта, не подходя, впрочем, ближе, чем на несколько дюжин ярдов. Едва конь ступил на твердую дорогу, Архан взлетел в седло, помахал на прощание преследовавшим его теням и пустился в сторону города быстрой рысью.

Он прикинул, что шайка состоит из сотни или около того разбойников плюс примерно треть от этого числа женщин и детей, — и это одна из самых больших, встретившихся ему до сих пор. По Золотой Долине бродило немало мужчин с оружием, в основном неплохо организованных и вооруженных до зубов, — вполне достаточно, чтобы составить небольшую армию. Чтобы объединить их под одним знаменем, не хватало только сильного предводителя.

Чем больше таких шаек находил Архан, тем сильнее верил в успех своего плана. Можно начать с самой крупной банды, добившись их верности при помощи личного обаяния, страха и подкупа, потом начать налаживать связи с другими, более мелкими шайками. Если правильно сочетать жестокость и вознаграждение, он сумеет довольно быстро получить под свое начало вооруженную силу, занявшую Золотую Долину. Это даст ему внешний источник власти, которого пока так не хватает, рычаг, который можно будет применить к любым неудобным препятствиям.

Погруженный в свои мысли, Архан добрался до конца долины и начал спускаться по поросшим лесами холмам. На горизонте мерцали огни города, которым не препятствовали высокие городские стены. Из всех великих городов Неехары только Ламия пренебрегла подобными укреплениями. До войны с Узурпатором об осадах и не слыхивали, а старый царь Ламашептра твердо верил в то, что драконолюды сумеют уберечь город. Интересно, царица предпримет какие-нибудь шаги, чтобы исправить ошибку отца?

Внезапно жеребец вскинул голову, остановился и фыркнул. Бессмертный не успел сообразить, в чем дело, как стрелы нашли свою цель.

Две стрелы мощно вонзились ему в левый бок — одна сразу под грудную клетку, вторая в бедро. Обжигающая боль пронзила тело. Архан упал на шею жеребца, чувствуя во рту привкус крови и запутавшись в поводьях. Стиснув зубы, он пытался пришпорить коня, но понял, что не может шевельнуть левой ногой. Стрела прошила бедро насквозь и вонзилась в толстую кожу седла, пригвоздив его к месту.

Из темноты послышался свист третьей стрелы, пролетевшей над головой бессмертного, а четвертая вонзилась глубоко в левое плечо. На этот раз он вскрикнул, проклиная нападавших из засады. Слишком беспечным он стал за время долгого заключения и теперь попал в такую глупую ловушку. Луна заливала светом вымощенную белым камнем дорогу — с таким же успехом он мог повесить себе на шею масляную лампу! Лучники отлично видят его, а он словно слепой.

Конь шагнул в сторону и снова фыркнул, не понимая противоречивых команд всадника. Даже если Архану удастся снова подчинить себе жеребца, лучники прострелят ему шею до того, как он успеет проскакать пол-ярда. Насколько бессмертный понимал, у него остался единственный выход. Стиснув зубы, он выдернул стрелу, застрявшую в бедре, и просто упал с седла.

Приземлился он справа от коня, ударившись о дорогу с такой силой, что кости затрещали, и его снова окатило волной слепящей боли. Инстинкт заставил его двигаться, скатиться с дороги и спрятаться в кустах. Продравшись сквозь колючие ветки, Архан упал, притворившись мертвым. Если бы не эликсир, струившийся по его жилам, скорее всего, этим бы все и кончилось.

Освободившись от всадника, жеребец рванулся вперед, галопом поскакал по дороге и мгновенно скрылся из виду. Какое-то время бессмертный не замечал никакого движения. Подавив мучительную боль, он внимательно прислушался.

Очень скоро на противоположной стороне дороги послышались шаги. Похоже, разбойников всего двое. Должно быть, покинули лагерь задолго до него, чтобы устроить тут засаду. Но откуда они знали, что он направится обратно в город?

Архан услышал, как они осторожно приближаются, и начал медленно вытаскивать из-под себя правую руку, пытаясь дотянуться до меча.

Нападавшие остановились посреди дороги, всего в нескольких ярдах от него.

— Не такой уж он крутой, как мы думали, — сказал один. Архану показалось, что он знает этот голос.

Послышался шорох вытаскиваемого из ножен меча.

— Он потребует доказательств, — произнес второй до боли знакомый голос. — Отвезем ему голову. Вытащи тело из кустов.

Оба подошли еще ближе. Чья-то рука схватила его за плечо и потянула. Архан перекатился на спину и со звериным рыком выдернул свой меч. Нападавшие громко вскрикнули, их лица ярко осветила луна.

Это вовсе не разбойники! Архан смотрел прямо на Адио и Кхенти, известных развратников.

Архан выругался вслух. Какой он болван! Совершеннейший, полный болван!

Оба распутника в растерянности уставились на бессмертного широко распахнутыми глазами. Кхенти все еще сжимал левой рукой мощный нумасийский лук. Адио бросил свой на белой каменной дороге, чтобы двумя руками ухватить кривой бронзовый хопеш. Оба с головы до ног были одеты в черное, на плечи накинули короткие плащи, и, насколько видел Архан, ни один не позаботился о доспехах. Вне всякого сомнения, они рассчитывали убить его градом стрел, затем забрать кровавые трофеи и вернуться обратно в город. Будь они хорошими лучниками, могли бы и преуспеть.

Беспечность, гневно думал бессмертный. Ему даже в голову не пришло, что на него могут устроить засаду. Заговорщики догадывались о его ночных поездках в долину, а несколько монет, сунутых в руку помощника конюха, помогли точно узнать, когда именно он уехал. Всего-то и потребовалось, что отправиться по тому же маршруту, выбрать удобное место и подождать. Два дурака еще не убили его, но мощные стрелы с широкими наконечниками нашли свои цели. Левая нога налилась свинцом и отказывалась слушаться, а из-за стрелы в левом плече он с трудом двигал рукой. Третья стрела глубоко засела в груди. Когда бессмертный скатился с коня, древки сломались, и теперь наружу торчали окровавленные обломки. Мучительная боль накатывала ледяными волнами, но Архан едва ее ощущал. Он давно научился с ней справляться. Еще с Кватара.

Ему остались считаные мгновения, чтобы начать действовать. Если он будет по-прежнему лежать на спине, когда Адио оправится от шока, даже этот изнеженный ламианский повеса легко порубит его на куски. Стиснув сломанные зубы, Архан перекатился на правый бок и, оттолкнувшись правой ногой и опираясь на меч, встал. Стоило перенести вес на левую ногу, как она подогнулась. В отчаянии Архан обратился к могуществу эликсира царицы, чтобы обрести силу и скорость.

На какую-то секунду в жилах его запылал огонь, но жар стал угасать почти мгновенно. Зелье Нефераты было сильнодействующим, но в определенных пределах. Перед глазами сгущалась тьма, и Архан на мгновение испугался, что исчерпал отпущенные ему силы и тем самым сейчас выполнит за Адио его работу. Голова сильно закружилась, боль отступила… и тут же нахлынула снова, отогнав прочь грозные тени. Нога по-прежнему оставалась слабой, но теперь мышцы отзывались на его приказы.

Адио со сдавленным криком метнулся вперед. Он был высоким юношей, с длинными худыми руками, узкими плечами и узловатыми суставами. Карие глаза, полные страха, блеснули над длинным крючковатым носом, узкие губы были все в темных пятнах из-за долгого пристрастия к корню лотоса. Он взмахнул мечом, но ему не хватало опыта и мастерства. Архан легко парировал удар железным клинком и попытался вонзить меч в горло аристократа, однако полтора столетия бездействия давали о себе знать — вряд ли сейчас он владел мечом лучше Адио. Юноша неуклюже блокировал удар и отступил на дорогу, шаркая сандалиями по камням. Лязг бронзы о железо словно оживил Кхенти. Испуганно вскрикнув, пузатый аристократ повернулся и побежал туда, откуда пришел.

Изрыгая проклятия, Архан бросился на нападавших. Он предполагал, что Адио дрогнет и тоже побежит, но либо аристократ не верил, что бегает лучше бессмертного, либо был храбрее, чем Архан думал. Адио нанес еще один неистовый удар, промахнувшись на целый фут, быстро отпрыгнул в сторону и оказался слева от бессмертного. Архан пытался повторить его движения, но подвела раненая нога. Повеса снова взмахнул мечом, и бессмертный не сумел блокировать его удар. Бронзовое лезвие рассекло предплечье Архана. Будь оно чуть острее, прорезало бы мышцы до кости.

Рыча от злости, Архан перенес вес на здоровую ногу и резко повернулся. Железный клинок сверкнул в лунном свете, описал дугу и опустился на Адио. Повеса отреагировал с поразительной быстротой, успев приподнять свой кривой клинок и блокировать тяжелый меч бессмертного. И испустил пронзительный вопль — оружие Архана рассекло правую руку Адио прямо над локтем.

И тут что-то сильно ударило бессмертного в спину, чуть ниже правого плеча. Архан споткнулся, удивленно и гневно вскрикнув. Кхенти вовсе никуда не убежал; пузатый ублюдок просто отходил, чтобы поднять брошенный лук.

За полтора столетия ты слишком размяк, обреченно подумал Архан, когда Адио восстановил равновесие и снова ринулся на него, высоко подняв хопеш, чтобы расколоть ему череп. С холодной ясностью Архан осознал, что, видимо, ему суждено умереть от руки неоперившегося юнца. И его обезглавленное тело останется лежать в канаве, на радость стервятникам.

Хопеш со свистом полетел вниз, и все последующие действия Архана происходили без участия его сознания, исключительно на инстинктах, отточенных в бесконечных сражениях. Железный меч взлетел вверх, встретив хопеш на середине дуги. Легкий бронзовый клинок громко лязгнул и разлетелся пополам.

Адио попятился, потрясенно глядя на сломанный меч, и Архан налетел на него, как волк. Косым ударом слева он сломал правую руку аристократа, испустившего вопль мучительной боли. Вопль мгновенно перешел в булькающий вой — второй удар бессмертного рассек горло Адио до самого позвоночника. Повеса полетел назад, пытаясь левой рукой остановить хлынувшую из зияющей раны кровь, и не успел удариться о землю, как бессмертный снова занес меч и прекратил судороги аристократа одним сильным ударом.

Из темноты с шипением вылетела еще одна стрела, плашмя ударившись о согнутую спину Архана. Бессмертный выдернул свой меч из треснувшего черепа Адио и, завыв, как гиена, кинулся через дорогу.

Раненая нога затрудняла движения, превратив стремительную атаку в ковыляние, но Архан шел вперед так быстро, как мог. От деревьев эхом отражался его вопль, от которого кровь стыла в жилах. Он кричал сознательно, рассчитывая, что Кхенти дрогнет. С каждой секундой бессмертный приближался к врагу, и требовались каменные нервы, чтобы хладнокровно натянуть тетиву и выпустить стрелу в лицо атакующему противнику с мечом в руках.

Архан заметил на той стороне дороге движение, услышал приглушенное ругательство. Оскалившись, он устремился на звук, пытаясь идти быстрее. Мгновение спустя он сумел различить голову и плечи Кхенти, затем увидел поднятый лук. Бессмертный подошел достаточно близко, чтобы услышать резкий щелчок тетивы, и тут стрела вонзилась ему в грудь, не попав в сердце, но пронзив левое легкое. Архан пошатнулся, заметил, что Кхенти потянулся за следующей стрелой, и снова ускорил шаг.

Вскрикивая от страха, Кхенти нащупывал стрелу в колчане, висевшем у него на бедре. Архан сделал еще восемь больших шагов, подскочил к нему и ударом меча выбил лук у него из рук. Забыв про свой хопеш, повеса попытался бежать, но левая рука Архана метнулась вперед и крепко вцепилась ему в горло, а острие железного меча уткнулось в грудь Кхенти прямо над сердцем.

— У меня есть к тебе вопросы, — проскрипел Архан. На его бледных губах выступила темная сукровица. — И от того, как ты на них ответишь, зависит, сколько ты проживешь. — Чтобы подчеркнуть свои слова, он чуть глубже воткнул меч в грудь Кхенти. Молодой аристократ в ужасе застонал.

— Кто еще в этом участвует? — требовательно спросил бессмертный.

Он не знал, чувствовать ли облегчение или оскорбиться из-за того, что Ламашиззар натравил на него этих двух развратников. Будь на их месте Абхораш, его обезглавленное тело уже остывало бы сейчас на обочине. Значит ли это, что царский военачальник не участвует в заговоре или его просто приберегли для более важного задания?

Кхенти извивался и дергался, пытаясь вырваться из хватки Архана. Его жирное лицо побледнело и пошло пятнами от страха.

— Царь…

Архан тряхнул аристократа, как шелудивого пса.

— Я знаю, что за этим стоит царь, идиот, — прорычал он, снова оскалив залитые сукровицей зубы. — Кто еще?

— Я… я не знаю, — заикался Кхенти, широко распахнув свои крохотные глазки. — Клянусь! Он сказал, что есть и другие, но не назвал их!

А это может означать все, что угодно, быстро соображал Архан. Вполне возможно, что Адио и Кхенти оказались единственными болванами, решившими предать Неферату, а царь просто солгал, чтобы внушить им отвагу.

Бессмертный сильнее стиснул горло толстяка.

— Царице угрожает опасность? — спросил он. — Все это затеяно, чтобы убить только меня или царь строит планы и на Неферату тоже?

Кхенти испустил громкий стон. По его жирным щекам катились слезы.

— Слишком поздно, — умоляюще произнес он. — Она уже мертва. Ты… гхуррркл.

Тело повесы содрогнулось. Архан даже не понял, что проткнул его насквозь, пока острие меча не выскочило из спины Кхенти. Аристократ обмяк, бессмертный отпустил его, и тот рухнул на землю. Оставив меч торчать из груди Кхенти, Архан правой рукой угрюмо выдернул стрелу из своей груди. С той, что попала в спину, было намного сложнее. Архан долго нащупывал ее, но кончилось все тем, что он просто обломил древко вплотную к спине. От напряжения сильно закружилась голова. Бессмертный поднял лицо к звездному небу. Интересно, сколько еще украденной жизни у него осталось? И что ему теперь с ней делать?

Если Неферата погибла, то Ламия для него закрыта. Ламашиззар убьет его, едва увидит. Но с другой стороны, если Кхенти ошибся и заговорщики еще не добрались до царицы…

Он стоял там долго, глядя в ночное небо, замерзший и ослабевший. Пытался думать о бесконечных дюнах, о цитадели, построенной им в глубине безлюдной пустыни, но то и дело возвращался мыслями к прикосновению нежной руки к его щеке, к бездонным глазам царицы.

Очень может быть, что Кхенти ошибся. Скорее всего, он действительно ошибся и еще есть шанс добраться до Нефераты, пока не захлопнется западня Ламашиззара. Во всяком случае, Архану очень хотелось в это верить.

— Да будь я проклят! — прорычал он, глядя в холодный лик луны. — Сначала Нагаш, теперь это. — Бессмертный наклонился и выдернул свой меч из груди Кхенти. — Когда я уже научусь?

Стиснув зубы, Архан, пошатываясь, побрел по дороге в сторону Ламии. Если ему повезет, проклятый конь не успеет уйти далеко.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Час мертвых

Ущербный Пик, 76-й год Ксара Безликого

(—1598 год по имперскому летосчислению)

Разразившаяся буря оказалась самой ужасной за весь сезон и обрушилась на берега Кислого моря внезапно.

День стоял облачный, ветреный, морось то и дело сменялась порывами дождя — в общем, ничего особенного для этого времени года. Но вскоре после заката ветер набрал силу, завывая над курганной равниной, как хор злобных призраков, а тучи над морем прорезали вспышки молний. Варвары, жившие на северном побережье, услышали зловещие раскаты грома, оценили высоту волн, что обрушивались на берег, и поторопились спрятаться в своих низких круглых хижинах.

Племена с низины поднялись выше, на холмы, умоляя атамана предоставить им укрытие от надвигающейся бури.

Зато Хранители Горы, как называли жрецов варваров, не поддавались панике. Их дозоры сообщили Верховному Хранителю об усилившемся ветре и зловещих тучах. Немного подумав, он велел удвоить дозорные отряды на равнине курганов, пока буря не набрала силу.

Верховный Хранитель был человеком старым, хитрым и сообразительным, иначе он ни за что не возвысился бы до такой должности — охранять Глаз Бога. Старшие жрецы не сомневались, что монстр, грабивший могильники и убивавший их братьев, сбежал, испугавшись поисковых отрядов, но Верховный Хранитель считал по-другому. Он предполагал, что это существо до сих пор прячется где-то в горе. Если так, буря выманит его. Под прикрытием дождя и ветра он вновь примется за свое жуткое занятие, а дозорные Хранителей уже будут его поджидать.

Спустя несколько часов, когда вечер перешел в ночь, буря обрушилась на побережье со всей яростью. Бушевал ветер, слепящие потоки дождя хлестали тех, кто находился среди могильников. Видимость сократилась до двадцати футов, потом до пятнадцати, потом до десяти. Не знай Хранители равнину как свои пять пальцев, они бы давно заблудились. И все равно дозорные старались держаться вместе. Под бешеными порывами ветра они перебирались от одного могильного кургана к другому, веря в то, что Пылающий Бог приведет их к монстру, если он еще где-то здесь.

Примерно около полуночи, когда буря еще завывала, дозорные отряды заметили колонны зеленого огня, свирепо пылающего на юге, в той стороне, где находились старые могильники. Хранители воодушевились, решив, что это ответ на их молитвы, и в печально ироническом смысле оказались правы.

Четыре дозорных отряда независимо друг от друга направились на юг, стремясь к источнику огня. Первое столкновение с монстром их многому научило. На этот раз послушники не стали брать с собой фонари, зато прихватили бронзовые мечи и копья из древнего арсенала крепости. Хранителям в каждом отряде доверили еще более драгоценные сокровища: ковчеги из отполированной бронзы, сделанные больше тысячи лет назад, в каждом из которых лежали шарики из камня бога для усиления заклинаний. Каждый дозорный отряд считал, что сумеет справиться с монстром самостоятельно, и рвался вперед в надежде опередить других и добиться славы.

Нагаш стоял в самом центре бушующей бури, окруженный вращающимися колоннами силы. Там, за огненными столбами, ревел ураган, пытаясь прорвать его защиту, как обезумевший зверь, но внутри все было спокойно, и только скрежет кинжала по сырой земле нарушал тишину. Там, где проходило острие клинка, земля чернела и начинала дымиться.

Абн-и-хат жег ссохшийся желудок, как расплавленный свинец. Нагаш вырезал кусок камня размером с собственный кулак из самой середины глаза Пылающего Бога и затолкал его себе в горло. Буря, бушующая сейчас в его животе, не шла ни в какое сравнение с ураганом. Некромант ощущал каждый свой нерв, каждый мускул, каждый дюйм плоти и костей. Он чувствовал каждую травинку у себя под ногами, каждую каплю силы — и даже следы жизненной силы в шкуре плаща, накинутого на плечи. В нем бушевало настоящее море ощущений, сменяя друг друга, — то ли боль, то ли удовольствие, то ли и то и другое одновременно.

Сознание оставалось абсолютно ясным. Мысли сверкали и были острыми, как обсидиановый клинок, и сменялись со скоростью молнии. Какие великие дела он мог бы совершить в Кхемри с такой ясностью мыслей! Сила Черной Пирамиды блекла в сравнении с могуществом абн-и-хат.

Для ритуала некромант выбрал плоский участок, окруженный четырьмя могильными курганами, почти в центре равнины. Он обратил на него внимание не только потому, что это позволяло накрыть заклинанием всю равнину, но и потому, что отсюда он мог контролировать пути, по которым пойдут дозорные отряды. Нагаш ничуть не сомневался, что они появятся сразу же, как только начнется серьезная работа.

Их оказалось больше, чем он ожидал, и ему повезло, что они ударили почти одновременно. В завывании бури стали вплетаться слабые крики — это вооруженные мечами и копьями послушники слепо ринулись к пылающему маяку. Позади них светились крохотные точки зеленого света, похожие на угасающие угли, — это дюжина жрецов размахивали бронзовыми ковчегами, готовясь к сражению. Некромант выпрямился, оценивая опасность. По его мнению, нападавшие выглядели неповоротливыми и неуклюжими, когда брели в его сторону, спотыкаясь на мокрой земле под порывами ветра. Дождавшись, когда они пройдут примерно половину пути, Нагаш поднял кинжал к небу и отдал мысленный приказ:

— Убейте их!

Ослепленные яростью и хлещущей пеленой ливня, послушники не замечали поднявшихся с темной земли фигур до тех пор, пока те не кинулись в атаку. Скелеты двигались с угрожающей скоростью (с их потемневших от времени костей потоками струился дождь) и мгновенно обступили послушников со всех сторон. Засверкали обсидиановые клинки, отрубая конечности и вспарывая животы. Костлявые руки цеплялись в послушников, хватались за одежду, за волосы, валили на землю. Зловеще ухмыляющиеся черепа были повсюду, челюсти клацали, в глазницах пылал зеленый огонь. Очень скоро кровожадные вопли послушников сменились растерянными криками боли, перемежающимися звоном и лязганьем клинков, — уцелевшие боролись за свою жизнь из последних сил.

Жрецам потребовалось несколько долгих секунд, чтобы разобраться в происходящем, а когда до них дошло, они ответили мощно, но несогласованно. Нагаш ощутил нескладный залп заклинаний, долетавших с равнины, — это Хранители пытались подчинить себе его воинов. То тут, то там один из скелетов спотыкался под ударом, на него тут же накидывались послушники и рубили на куски. Варвары почуяли, что битва вот-вот примет другой оборот, но тут Нагаш вскинул к небу левый кулак и прошипел ужасное заклинание собственного изобретения.

В тучах раздался грозный рокот, за которым последовали вспышки молний. Несколько мгновений спустя жрецов ошеломила дуга пылающего зеленого света, полетевшая к земле и с оглушительным шипением вонзившаяся в могильный курган. Из разорванных туч метнулось к земле еще одно светящееся пятно, за ним еще, раздался раскат грома, и на жрецов с послушниками посыпались пылающие градины размером с камни для пращи.

Люди падали замертво с разбитыми черепами и сломанными шеями. Другие отчаянно кричали, потому что их одежды охватило зеленоватое пламя, которое не мог потушить дождь. Жрецы разбежались в разные стороны. Увидев это, послушники окончательно утратили присутствие духа. Многих постигла страшная участь — костлявые пальцы скелетов намертво вцеплялись в обезумевших варваров, опрокидывали их на землю и рвали на куски. Последнее, что слышали сумевшие уцелеть, когда бежали прочь, — бездушный насмешливый хохот, доносившийся до них с воем ветра.

Скелеты не преследовали убегавших варваров. Не обращая внимания на обжигающий град, живые мертвецы, еще не имевшие собственного оружия, выдергивали мечи из трупов, а вождь и его воины добивали раненых. Примерно треть от общего числа живых мертвецов уничтожили во время сражения, их кости разметало по дымящейся земле, но эта потеря ничего для Нагаша не значила. Около сорока мертвых варваров лежали сейчас на поле боя, некоторые еще горели — магический огонь продолжал пожирать их плоть. Они с лихвой восполнят тех, кого он потерял.

Жестоко ухмыляясь, Нагаш обратил свое внимание на ритуальный круг. Его армия только начинала расти.

Потребовался еще час, чтобы закончить большой круг, а ветер и дождь все с той же силой бушевали над равниной курганов. Приближался час мертвых. Нагаш отбросил бронзовый кинжал и вытащил из-за пояса мешочек из промасленной кожи. Нагнувшись над большим кругом, он высыпал остатки каменной пыли в каналы, прожженные им в земле. Когда он закончил, ритуальные символы загорелись зеленым светом.

Время настало. Некромант отшвырнул мешочек в сторону и шагнул в центр круга. Он ощущал каждое незначительное колыхание энергии в созданной им паутине — сети колдовской силы, и теперь достаточно было произнести нужные слова, чтобы накрыть ею равнину.

Нагаш бросил взгляд на своих воинов. Скелеты ждали в темноте, безмолвные и терпеливые, как сама смерть. Военачальник стоял среди них, его меч с рунами грозно сверкал.

Сжав кулаки, Нагаш запрокинул голову и стал произносить заклинание, выплевывая магические слова в небо. Таинственные символы в ритуальном круге запылали, а разорванные тучи над головой словно отпрянули, расходясь в разные стороны по мере того, как сила заклинания некроманта мощной волной растекалась над равниной курганов.

Сила потоком хлынула из тела Нагаша, заливая равнину и погружаясь в сотни могильных курганов. Энергия вливалась в каждый труп, проникала в сгнившую плоть и пожелтевшие кости, будила воспоминания о прежних временах. Заклинание взывало к наихудшим страстям человеческой души: гневу, жестокости, ревности и ненависти — и давало жутким телам некое подобие жизни.

Мертвецы трепетали. Конечности дергались. Сжимались мертвые кулаки, из разложившихся суставов сыпался прах. Безжалостный огонь загорался в глубине давно высохших глаз.

Нагаш чувствовал, как они шевелятся — сотни трупов, пойманных в его колдовскую паутину. Изуродованные губы растянулись в торжествующей ухмылке.

— Вперед! — скомандовал он в сильном возбуждении. — Ваш хозяин приказывает вам!

Мертвецы, лежавшие в своих могильниках, услышали приказ Нагаша и повиновались.

Руки царапали грязную землю и раздирали деревянные доски. Поверхность могильных курганов качалась и колыхалась. Вспышки молний высвечивали четкие силуэты скелетов, выползавших из могил.

Безмолвные фигуры неуклюже шли сквозь грозу и ночь, повинуясь приказу Нагаша. Когда южные курганы опустели, и орда больше чем тысячи скелетов собралась у него за спиной, Вечный Царь вышел из светящегося круга и приказал своей армии наступать.

Орда нежити направлялась на север, увеличиваясь по мере продвижения. Хранители и послушники, попадавшиеся по дороге, погибли первыми, их душераздирающие крики почти мгновенно заглушил рев ветра. Живые мертвецы бросали окровавленные трупы там, где те погибли, и шли дальше, к храму-крепости на севере. Спустя несколько минут искалеченные тела начинали дергаться, потом поднимались, пополняя ряды зловещей армии.

Укрывшиеся от грозы в крепости считали свое убежище надежным ровно до того времени, как уцелевшие дозорные появились из темноты. Так жрецы узнали о приближающейся смерти. Скрывая страх, Верховный Хранитель велел братьям немедленно вооружиться, а также трубить в древние рога, призывая помощь из деревень на северо-западе. Огромными рогами никто не пользовался уже многие столетия, и только два из дюжины инструментов уцелели. Настойчивый воющий сигнал звучал больше часа, то усиливаясь, то затихая вместе с ветром. Вожди ближайших к крепости деревень услышали тревожный призыв, но воинам оказалось не под силу бросить вызов урагану, они собрались выступить на рассвете.

Веря, что подкрепление вот-вот прибудет, Хранители опустошили склад оружия и забаррикадировали южные ворота. Часовым приказали подняться на стены, но в темноте, под дождем они почти ничего не видели и заметили ходячих мертвецов в последний момент.

Те, кто охранял ворота, услышали первые вопли ужаса от послушников на стенах. Несколько мгновений спустя раздался странный жутковатый звук царапающих дерево когтей. Один из Хранителей, надеясь подбодрить остальных, расхохотался, услышав эти жалкие звуки.

Царапанье мгновенно прекратилось. Защитники крепости затаили дыхание, крепче сжимая в руках такое непривычное оружие. Чей-то юный голос на стене причитал, в ужасе умоляя Пылающего Бога спасти их.

И тут Хранители ощутили, как их окатила невидимая волна силы, и южные ворота начали гнить прямо у них на глазах. Твердые, как железо, доски затрещали и рассыпались, наполнив коридоры клубами пыли и затушив факелы. И тут же снова послышалось царапанье, громче и настойчивее, а следом треск расщепляемого дерева.

Через секунду из темноты возникло несколько пар мерцающих зеленоватых огоньков. Под натиском зловещих воинов рушились деревянные баррикады Хранителей. Люди кричали, взывали о помощи к своим богам. Те, кто находился впереди и уже не мог убежать, подняли оружие и ринулись на врага. Бронзовые и каменные клинки рубили и кололи.

Хранители Горы не были трусами. Хотя и не привыкшие к сражениям, они стояли насмерть. Узкие ворота сдерживали натиск врагов, и какое-то время защитникам крепости удавалось отражать атаки нападающих. Старшие Хранители принесли ковчеги с камнями бога и попытались отогнать нежить силой воли. У некоторых ворот им это даже удалось, они удерживали мертвецов достаточно долго, предоставляя возможность послушникам добивать ожившие трупы.

И все же враг был неумолим и безжалостен. Он не знал страха, боли и усталости. Когда скелетам отрубали ноги, они ползли по земле, цепляясь когтистыми пальцами в ноги Хранителей. Когда им отрывали руки, они впивались в плоть защитников сломанными зубами.

Но самое плохое состояло в том, что каждый павший брат оживал и присоединялся к врагам. Очень скоро Хранители обнаружили, что сражаются со свирепыми трупами тех, кого знали годами и даже десятилетиями. Послушники, пронзительно вопя от ужаса, бежали в самые дальние части крепости, прятались там в деревянных коробах, пустых баках и в ларях с пыльным зерном, дрожа, рыдая и шепча молитвы о спасении. Но костлявые руки находили их повсюду, хватали и вытаскивали навстречу року.

Главные ворота с южной стороны храма продержались дольше всех. Большинство старших жрецов ордена расположились здесь. С их помощью послушникам удалось отразить три атаки подряд. Жрецы решили использовать новую стратегию обороны: вместо того чтобы швырять свою энергию просто в массу наступающих, пытаясь их остановить, они сосредотачивали волю на отдельных мертвецах, пытаясь перехватить контроль и повернуть их против остальной орды нежити. Хотя воля Нагаша значительно превышала волю каждого Хранителя по отдельности, он быстро понял, что довольно сложно управлять армией и одновременно сопротивляться десятку атак, так что проклятые жрецы успели нанести ему значительный урон.

Жрецы восторженно закричали, когда и третья атака нежити захлебнулась. Груды изломанных трупов заблокировали ворота, в воздухе повис тяжелый запах разложения. Получив небольшую передышку, послушники спешно возводили новые баррикады, а жрецы разделились на три группы. Одна сражалась, вторая занималась тяжелым делом уничтожения трупов своих братьев, павших в битве, чтобы те не обернулись против них. Третья группа отдыхала и ухаживала за ранеными или же строила новые баррикады. Это была действенная и эффективная оборона, и пока они сохраняли головы на плечах, могли удерживать ворота довольно долго.

Нагаш улучил момент, когда защитники менялись группами, и нанес сокрушительный удар. Горы старых костей внезапно засветились свирепой зеленью и взорвались, забив туннель зазубренными обломками костей. Люди кричали и падали, пронзенные острыми как иглы осколками, а остальные в шоке отпрянули. Прежде чем защитники успели прийти в себя, Нагаш сам ворвался в ворота; его безобразное тело было охвачено колдовским пламенем. Он выкрикнул слова заклинания, из его пальцев вырвались стрелы огня — там, куда они попадали, люди падали в агонии, пламя пожирало их тела изнутри. Следом за некромантом шла его свита древних воинов. Мертвый военачальник прошел мимо Нагаша. Испещренным рунами мечом он начал убивать ошеломленных жрецов.

Уцелевшие защитники отступили за очередные баррикады и образовали там еще одну, хоть и небольшую, линию обороны. Нагаш кинул оценивающий взгляд на Верховного Жреца и его старших помощников, а также на несколько десятков послушников и святых мужей. Они отошли назад почти на всю длину туннеля. Нагаш в предвкушении близкой победы сжал кулаки. Оскалившись и беспощадно зарычав, он надвигался на защитников. Послушники и более молодые жрецы в ужасе смотрели на него. Свет зеленоватого пламени, охвативший Нагаша, падал на их бледные лица. Вслед за повелителем в туннель хлынули скелеты, заполнив его сухим стуком костей.

Верховный Жрец понял, что может победить, только если удастся уничтожить эту светящуюся тварь! Его старческий голос властно зазвенел, к нему присоединились голоса старших помощников, слова священного речитатива постепенно обреталисилу. Остальные защитники вновь обрели мужество, встали плечом к плечу и подняли оружие, готовясь к приближению врага.

Нагаш вскинул руку и прокричал злобное заклинание. Сгусток зеленого пламени ринулся вдоль туннеля, но жрецы дали отпор, сосредоточив свою энергию на грубом контрзаклинании. Пламя распалось в нескольких футах от перепуганных защитников, никому не повредив.

Улыбаясь, Нагаш метнул следующий сгусток пламени. И еще один. Холодный насмешливый смех эхом отражался от стен туннеля. Жрецы отразили второй удар и третий, но каждый новый сгусток пламени останавливался все ближе к ним. Четвертый подлетел так близко, что поджег мантии защитников. На лицах святых мужей появилось выражение обреченности, но они все равно пытались противостоять нападению.

Отражен пятый удар. Шестой. Громовые раскаты сотрясали узкое пространство туннеля, оглушая людей. Седьмой сгусток взорвался с ослепительной вспышкой, мантии защитников занялись огнем. Один из старших жрецов молча рухнул на землю, из его носа, глаз и ушей текла кровь.

Восьмым взрывом убило пятерых послушников, прежде чем сгусток окончательно распался. Еще один старший жрец упал, застонав и схватившись за грудь. Линия обороны дрогнула, и тут один из послушников, обезумев от ужаса, кинулся на приближавшиеся скелеты с отчаянным, яростным воплем. За ним еще один послушник, еще один, и линия обороны сломалась — все они разом бросились в последнюю отчаянную атаку.

Нагаш в упор испепелил кинувшегося на него послушника и толкнул пылающие части тела обратно к Верховному Жрецу. Старшие члены ордена были готовы дрогнуть — они понимали отчаянность своего положения. Нагаш захохотал еще громче. С диким смехом он метнул последний сгусток огня прямо в лицо Верховного Жреца.

Святые мужи собрали последние силы, и сгусток с громовым раскатом взорвался всего в футе от них, разметав жрецов в разные стороны. От страшного удара о стены туннеля ломались старые кости, разбивались черепа. Многие погибли на месте — охватившее их пламя мгновенно превратило тела в обуглившиеся трупы.

Уцелел только Верховный Жрец — его защитили от взрыва стоявшие впереди. В дымящейся мантии старик пытался отползти назад, прочь от некроманта.

Нагаш навис над варваром, склонился и схватил старика за морщинистую шею. Он поднял его вверх так, что их лица разделяли всего несколько дюймов. Верховный Жрец посмотрел в пылающие глаза некроманта и увидел в них смерть всему живому. Кулак Нагаша сжался; старые косточки треснули, и голова Верховного Жреца безжизненно повисла. Ноги варвара еще несколько секунд судорожно дергались, потом замерли.

Нагаш медленно опускал тело старика вниз до тех пор, пока ноги его не коснулись пола. Он разжал руку, но Верховный Жрец остался стоять. Зеленое пламя замерцало в глубине его остекленевших глаз. Подчиняясь воле некроманта, старик опустился на колени, поднял морщинистые руки и взялся за золотой ободок на голове. Медленно, неохотно, словно какая-то часть души старого жреца все еще сопротивлялась, мертвец снял ободок и протянул его Нагашу.

Некромант взял символ ордена костлявыми руками, жестоко усмехнулся и скрутил мягкое золото, так что оправа, удерживавшая абн-и-хат, лопнула. Нагаш вытащил пылающий камень из ободка и отбросил бесполезное золото прочь.

Гроза бушевала всю ночь и все утро. Ближе к полудню, словно истратив последние силы, начала стихать. Когда ветер утих, вожди ближайших деревень созвали своих воинов и как можно быстрее пустились по грязным дорогам к крепости-храму.

Крепость встретила их тишиной и безмолвием. Ворота с северной стороны были заперты, и сколько прибывшие ни кричали, ни один Хранитель не появился на стене. Наконец один из вождей послал гонцов в деревню за длинной лестницей и велел юному воину забраться на стену и посмотреть, что там происходит.

Юноша исчез из виду. Воины молча ждали. Минуты тянулись одна за другой, вожди обменивались тревожными взглядами. Через полчаса они поняли, что случилось нечто ужасное.

Наконец главные ворота открылись, появился юноша, бледный, дрожащий. Никакие вопросы, уговоры и угрозы не могли вынудить его рассказать, что он видел внутри, и никакими силами нельзя было заставить его войти туда снова.

Приготовившись к бою, вожди повели свои войска к открытым воротам. Внутри их взорам предстало ужасное зрелище: крепость хранила следы недавней битвы — стены и полы, залитые кровью, пропитанные тяжелым запахом смерти. Не успев отойти и десяти ярдов от северных ворот, один из вождей испуганно вскрикнул и поднял с земли измятый золотой ободок. Остальные вожди тут же его узнали. Если Божий Глаз исчез, значит, Верховный Хранитель погиб, а орден уничтожен.

Но, как они ни старались, тел в крепости им найти не удалось. Ни единого.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Необходимые жертвы

Ламия, Город Зари, 76-й год Ксара Безликого

(—1598 год по имперскому летосчислению)

Убайд склонил голову, покрытую татуировками.

— Все готово, о великая, — произнес он таким тоном, словно говорил всего лишь о грядущем пире во дворце.

Неферата кивком поздоровалась с визирем. Время приближалось к полуночи. Аудиенция Ксиана Ха Фенга продлилась дольше, чем она рассчитывала, но было чрезвычайно важно не повести себя грубо и не завершить ее слишком рано. Неферате требовалось, чтобы августейшая особа благосклонно отнеслась к ее заигрываниям, чтобы принц поверил, что завоевал ее доверие, а значит, получил рычаг воздействия на царя. Пока Ксиан Ха Фенг думает, что имеет над ней власть, она может спокойно расставлять ему ловушку, в которую рано или поздно попадется он сам и, возможно, вместе с ним вся Восточная Империя.

Тонкая полоска теплого света пробивалась из-под двери в святая святых. Убайд провел тут много часов, готовясь к ритуалу. Великий визирь был единственным членом клики заговорщиков, кого Неферата впускала в помещение, — остальным теперь приходилось свидетельствовать ей свое почтение и пить эликсир в мрачных пределах Зала Скорби и Сожалений. Она выбрала это место по одной-единственной причине — из трех помещений для аудиенций, полагавшихся царице, это использовалось реже всех. А еще потому, что Ламашиззар и его бывшие союзники не должны забывать — лишь она стоит теперь между ними и царством мертвых.

Ламашиззар, конечно, с трудом сдерживал ярость. Неферата знала, как опасно провоцировать его таким мелочным способом. Да, ему недоставало честолюбия, но, если задевалась его гордость, он становился безжалостным. Возможно, со временем она освободит его от данных им обязательств, но пока он должен склониться перед ней и признать ее власть. Его необходимо заставить покориться. Он должен понять, каково это — жить, завися от прихоти других.

В основном царица вела себя очень осторожно, властью не злоупотребляла. Несмотря на репутацию декадентов, в некотором смысле жители Ламии оставались в неведении, как и остальные неехарцы. Никто за пределами дворца не догадывался, что Неферата больше не прикована к Женскому дворцу, и никто, кроме членов клики заговорщиков, не знал, что городом давно правит не царь.

Неферата хотела, чтобы так продолжалось всегда. Нагаш верил, что сможет стать Вечным Царем и править Кхемри, не вызывая гнева остальных великих городов, но царица была куда осмотрительнее. Теперь, снова имея возможность общаться с детьми, она, помимо своих внешнеполитических планов, хотела обеспечить продолжение правящей династии. Когда ее сын Ламазу достигнет брачного возраста, Неферата подыщет ему подходящую жену, а Ламашиззару придется присоединиться к предкам в загробной жизни. Естественно, сама она, как и подобает покорной жене, сделает вид, что пьет из отравленного кубка, чтобы сопровождать мужа в стране мертвых, и для всех просто умрет.

Фокус в том, чтобы убедить остальных заговорщиков изобразить собственную смерть. Их долгие жизни (и поразительная жизненная сила) уже вызвали нежелательные слухи как при дворе, так и в соседней Ливаре. По сведениям шпионов Ламашиззара, царица Халида уже не раз высказывала свои подозрения, но пока еще не обвинила своих царственных кузенов в противоестественных деяниях публично.

Неферата неоднократно пыталась достучаться до Халиды в надежде, что их прежняя дружба поможет завязать более прочные узы между двумя городами, но до сих нор царица Ливары всякий раз находила уважительные причины, по которым не могла принять приглашение своей кузины.

Кроме того, нужно решить, что делать с Арханом. Пока что его знания о колдовском искусстве Нагаша перевешивали риск, которому она подвергалась, сохраняя ему жизнь, но равновесие быстро смещалось. Неферата уже и сама улавливала тончайшие нюансы заклинаний Узурпатора. Скоро она позволит В’сорану приступить к изучению скрытых аспектов некромантских знаний Нагаша. Когда это произойдет, Архан будет полезен ей только своим искусством владения мечом и умением поставлять жертв для ритуалов. Однако со временем и с тем и с другим наверняка с легкостью справятся Абхораш и Ушоран. Было до трогательного просто завоевать преданность монстра, хотя и пришлось открыться Архану больше, чем хотелось. Неферата уже с нетерпением ждала того дня, когда сможет приказать Абхорашу избавить ее от бессмертного и положить конец этому утомительному предприятию.

Царица толкнула дверь убежища и торопливо вошла, помня о песке, с шорохом вытекающем из часов. Убайд уже разложил все необходимое для ритуала и зажег благовония для заклинаний. Жертву тоже приготовили — в центре круга стоял человек. Ему промыли раны и дали зелье, прогоняющее усталость. Это позволит ему бодрствовать во время грядущей церемонии.

Человек был частью эксперимента, который проводила Неферата, пытаясь улучшить результаты ритуала Нагаша. Архан отыскал его в убогом квартале беженцев в западной части города: молодой мужчина, в неплохой физической форме, достаточно здоровый, чтобы выдержать неделю мучений. Его приковали к железному кольцу, вделанному в потолок над центром ритуального круга. Темные камни у его ног были залиты кровью. Надрезы на израненном теле, складывающиеся в точный замысловатый рисунок, были сделаны согласно диаграммам из книг Нагаша и представляли собой вершину искусства мучителя. От этих ран каждая жилочка в теле жертвы отзывалась нестерпимой болью.

Согласно экспериментам некроманта, ни одна жертва не выдержала кошмара непрерывной боли дольше восьми дней. По оценке Нефераты, на седьмой день энергия жертвы достигала своего пика; после этого она ослабевала, так как тело начинало умирать.

И сейчас настало время истинной проверки предположений. Неферата подошла к столу у ритуального круга. Острые как бритва пыточные инструменты, тщательно вычищенные, лежали в стороне на чистой ткани. На их место Убайд положил кривой жертвенный нож, поставил золотую чашу и инкрустированный драгоценными камнями кубок, из которого Неферата любила делать первый глоток эликсира. Тяжелый том с описанием великого ритуала лежал, открытый на нужной странице, на краю стола, но она едва взглянула на него, давным-давно выучив наизусть все нужные фразы и жесты.

Неферата глубоко вдохнула, упиваясь изысканным ароматом благовоний, наполнявшим комнату. Протянула руку и потрогала лезвие жертвенного ножа — остро заточенная бронза была холодной на ощупь. Царица улыбнулась, провела пальцем по узкой деревянной рукоятке и взяла нож, такой легкий и удобный.

Она осторожно ступила в круг и посмотрела юноше в глаза. Его взгляд устремился на нее, одновременно испуганный и полный надежды. С разорванных губ сорвался слабый стон.

Царица смотрела ему прямо в глаза. Архан научил ее обращаться к силе, заключенной в эликсире. Этим она сейчас и воспользовалась, отметив, как разгорается искра желания во взгляде юноши. Он глубоко, судорожно вздохнул, и по выражению его лица Неферата поняла, что агония, терзавшая его тело, преобразовалась в нечто более острое, более сладкое и намного более мучительное, чем все, что он испытывал до сих пор. Она заставила его ужасно страдать все последние дни его жизни, и все же он любил ее, любил всей душой и сердцем. Он жаждал ее через боль, снова и снова.

Улыбаясь, Неферата засунула нож за пояс и подошла к нему так близко, что его затрудненное дыхание овевало ее щеку. Она потянулась почти лениво и расстегнула цепи, сковывавшие его запястья. Когда оковы упали, он пошатнулся, но устоял на ногах. Его удерживал ее взгляд.

Неферата улыбнулась еще шире.

— Ты доставил мне удовольствие, — произнесла она, и юноша содрогнулся. — Теперь осталось сделать только одну последнюю вещь, и тогда, мой сладкий, ты навечно будешь со мной. — Она вытащила нож. — Ты сделаешь это ради меня?

Его губы шевелились, с них срывались обрывки звуков, и наконец в глазах юноши заблестели слезы досады. В конце концов, он просто слабо кивнул.

— Я знала, что ты меня не подведешь, — мягко сказала Неферата. — Возьми это. — И протянула ему нож.

Юноша вытянул дрожащую руку и схватил сверкающий клинок.

— Хорошо, — прошептала Неферата. — Подожди немного.

Она отошла к краю круга. Час настал. Рядом с ней возник Убайд, безмолвный и решительный.

Неферата вскинула руки, не отводя взгляда от глаз жертвы.

— Пора, — сказала она. — Повторяй за мной.

Она начала произносить слова заклинания, медленно и значительно. Юноша в центре круга присоединился к ней. Неферата ввела его в ритуал, вплетая в заклинание его боль и страсть, и он подчинялся охотно, жадно. В этот миг он хотел отдать ей все, чего пожелает ее сердце.

Заклинание плелось медленно, но уверенно. Минуты перетекали в часы, и вот время совсем потеряло свое значение. Кульминация наступила неожиданно для них обоих.

— Сейчас! — выдохнула она. — Нож! — Неферата указала трясущимся пальцем на артерию, пульсирующую на горле жертвы. — Отдай мне кровь твоего сердца!

Блаженная улыбка разлилась по изуродованному лицу юноши. Он поднес нож к горлу и перерезал его одним плавным, грациозным движением. Убайд мгновенно подскочил к нему, подставив золотую чашу. Юноша оставался стоять с выражением экстаза на лице, а из него вытекала жизнь. Неферата удерживала его взглядом до тех пор, пока сердце его не перестало биться, и лишь тогда безжизненное тело рухнуло на каменный пол.

Неферата длинно, прерывисто выдохнула. Нервы ее пылали. Убайд отошел от трупа жертвы, держа в руках исходившую паром, полную до краев золотую чашу.

Медленно, осторожно великий визирь налил порцию крови в сверкающий кубок. Неферата жадно вдохнула пьянящий аромат. Он был слаще любых духов.

Внезапно в коридоре раздался какой-то звук. Неферате показалось, что это чьи-то кожаные сандалии шлепают по каменным плитам. Убайд нахмурился, аккуратно поставил жертвенную чашу на пол и вытащил из-за пояса легкий и острый кинжал. Обойдя чашу, он крадучись направился к двери.

Неферата повернулась, следя за ним взглядом. Что-то случилось. Она подумала про Ламашиззара, и у нее вдруг возникло дурное предчувствие.

Кубок согревал руки. Она уставилась на неподвижную поверхность эликсира, чувствуя, как в нем бурлит сила. Неферата поднесла кубок к губам и сделала большой глоток. Вкус оказался мучительно горьким, но он наполнил ее силой, какой она еще не знала.

Убайд боролся с кем-то у двери. Кто это, Ламашиззар? Царица не знала, и в данный миг ей было все равно. Она гортанно рассмеялась.

— Отойди, — приказала царица Убайду. — Пусть войдет.

Кто бы это ни был, он склонится к ее ногам и будет умолять о прощении за нежелательное вторжение.

Великий визирь отошел от двери, и в помещение, спотыкаясь, ввалилась чья-то фигура. Неферате потребовалось какое-то время, чтобы понять, кто это.

— Архан? — спросила она, чуя запах крови на его одежде. — Что все это значит?

Бессмертный кинулся к ней, и когда вошел в круг света, царица увидела, что из его тела торчат окровавленные обломки стрел. Призрачное лицо было бледнее обычного. В руке он держал подаренный Нефератой железный меч с лезвием, тоже испачканным засохшей кровью.

— Царь выступил против тебя, — прокаркал Архан. Голос его звучал так, словно он был на пределе сил. — Ламашиззар послал Адио и Кхенти убить меня на торговом тракте. Он хочет убить и тебя тоже.

Неферата тряхнула головой. Архан нес какую-то чушь. Она негромко рассмеялась, опьяненная неожиданной силой, и вдруг ее сердце пронзила холодная боль.

Царица удивленно ахнула, но тут яд подействовал и увлек ее во тьму.

Архан в ужасе смотрел, как Неферата падает. Золотой кубок выпал из ее руки, заливая ступни царицы последними густыми каплями эликсира. Он ринулся к ней, чувствуя, каким неповоротливым и неуклюжим стало израненное тело.

— Помоги мне! — прорычал он великому визирю, падая на колени рядом с царицей.

— Тут уже ничего не поделать, — мертвым голосом ответил Убайд.

Неферата лежала на боку, головой на откинувшейся руке, и кожа ее была холодной на ощупь. Архан прижал пальцы к нежному горлу, но не сумел нащупать пульс. Приблизив щеку к ее губам, он с трудом уловил намек на дыхание.

Взгляд бессмертного упал на помявшийся кубок. Алые капли эликсира на его краях прямо у него на глазах потемнели, а потом почернели. Осознание свершившегося пронзило его, как ножом. Одно дело убить человека на торговом тракте и бросить тело в канаву, и совсем другое, куда более рискованное, — убить царицу. Ее телом займутся жрецы погребального культа, его увидят тысячи скорбящих горожан. Смерть царицы должна выглядеть естественной.

— Этого не может быть! — прорычал Архан. — Ни один яд в Неехаре не в силах преодолеть эликсир Нагаша!

— Это яд сфинкса, — ответил Убайд. — Даже до падения Махрака он был исключительно редким. Одни боги знают, как Ламашиззар его раздобыл. — Великий визирь подошел к царице и с непроницаемым лицом всмотрелся в неподвижное тело Нефераты. — Согласно древним текстам, яд разрушает кровь и делает ее безжизненной. Смерть наступает незамедлительно. — Он покачал головой. — Чудо, что царица еще жива.

Что-то в бесстрастном голосе Убайда воспламенило черную ярость в сердце Архана. Он вскочил на ноги и сжал горло великого визиря. Бессмертный чувствовал, как последние капли эликсира кипят в его жилах. Он смутно сознавал, что Убайд по-прежнему держит в руке нож, но бессмертному было плевать. Острие его собственного меча упиралось в живот визиря.

— Почему? — прорычал Архан.

Великий визирь гневно сверкнул глазами.

— Потому что, как и Абхораш, я служу трону, — отрезал он. — Ламашиззар слаб и беспомощен, но Ламия и раньше существовала при подобных правителях. — Убайд дернулся, пытаясь ослабить хватку Архана, и досадливо повысил голос: — Царица не сдержала слово! Вместо того чтобы давать царю советы, она полностью захватила власть. Это неправильно…

Архан сильнее стиснул горло Убайда.

— Она думает только о городе! Под ее правлением Ламия бы процветала! И ради этого ты ее предал?

Убайд гневно расширил глаза.

— Да кто ты такой, чтобы судить меня? — прошипел он. — Архан Черный, предавший собственного царя ради Узурпатора, а потом изменивший ему, когда это стало тебе выгодно? Что ты можешь знать о верности и преданности? — Он раскинул руки. — Убей меня, если хочешь, но ты не смеешь осуждать меня!

Архан сжал эфес меча. В голове у него отчаянно метались мысли. Зарычав от омерзения, он повернулся и отшвырнул великого визиря к двери. Убайд, спотыкаясь, сделал несколько шагов, непонимающе глядя на бессмертного.

— Пусть царица сама решает твою судьбу, — холодно произнес Архан. — Убирайся.

Убайд покачал головой. Вытатуированная на шее змея словно ползла куда-то вверх в этом неверном свете.

— Ты что, не понимаешь? Царица никогда не очнется. Сила эликсира может замедлить действие яда, но это всего лишь вопрос нескольких часов. Может быть, дней.

— Я сказал — убирайся! — взревел Архан и шагнул в сторону Убайда. Великий визирь увидел его убийственный взгляд, и мужество ему изменило. Заталкивая нож за пояс, он выскочил из комнаты.

Архан, пошатнувшись, прислушался к затихающим в коридоре шагам великого визиря. Должно быть, я сошел с ума, подумал он, я позволил Неферате себя околдовать.

Он повернулся, осматривая комнату. Убайд направится прямиком к царю и расскажет, что тут произошло. Царь примчится сюда, как ястреб, чтобы схватить тело царицы и завладеть книгами Нагаша. Времени терять нельзя.

Дрожащей рукой Архан убрал меч в ножны и, хромая, подошел к золотой чаше. Опустившись на колени, бессмертный положил ладони на закругленные края чаши, поднес ее к губам. Жидкость внутри все еще оставалась теплой и ароматной.

Он выпил все. Эликсира было куда больше, чем ему требовалось. Казалось, что все внутри сейчас взорвется, но он не оставил ни единой капли. Сила эликсира чуть не сбила его с ног. Он был почти таким же мощным, как эликсир Нагаша, и намного слаще. Безрадостно улыбаясь, Архан выдернул обломки стрел из своего тела и отшвырнул их в сторону.

Бессмертный осмотрелся, нашел большой льняной мешок и сложил в него полдюжины тщательно отобранных томов. Если этот эликсир может противостоять яду сфинкса, вероятно, есть шанс полностью победить его. Но прежде всего нужно найти место, где можно работать в относительной безопасности. И пока он видел только одну возможность.

Архан осторожно опустился на колени и взял царицу на руки. Ее тело уже закостенело, словно мертвое, и казалось легким и хрупким. Бессмертного снова поразило безрассудство того, что он делает. Нужно немедленно бежать из города, захватив столько книг Нагаша, сколько получится! Оказавшись в Золотой Долине, он с легкостью избежит гнева Ламашиззара.

Бессмертный снова посмотрел на лишенную чувств царицу и вспомнил Неферем, другую дочь Ламии, ставшую пешкой в игре царей и страдавшую много столетий, в то время как он был рядом и просто наблюдал.

Неферата не обязана была освобождать тебя, сказал он себе.

Вполголоса ругаясь, Архан вынес царицу из комнаты. Если ему повезет, он сможет добраться до Женского дворца, пока царь не поймет, что она осталась жива.

Как оказалось, царь Ламашиззар даже не рассматривал вероятность того, что его жена останется жива после того, как выпьет яд. Дворцовые стражи не шныряли по коридорам, когда Архан торопливо шел в южное крыло дворца. Для надежности он прошел в Женский дворец через редко используемый Зал Скорби и Сожалений. Пронося тело царицы мимо величественного мраморного постамента, у которого владычицам Ламии воздавали последние почести вот уже тысячу лет, бессмертный пытался подавить мрачные предчувствия.

В Женском дворце было пусто. Больше ста лет в этом огромном убежище жила только Неферата с очень ограниченным числом служанок, которых по этикету был обязан обеспечить ей царь, и все-таки появление бессмертного в пыльных залах заметили почти мгновенно. За какие-то несколько минут Архана окружили бледные, разгневанные женщины, причем некоторые вооружились небольшими, но опасными на вид ножами. Будь он один, они, без сомнения, накинулись бы на него, как разъяренные львицы. Вид неподвижного тела царицы удержал их от нападения. В немом шоке они метались вокруг бессмертного, пока он бесцельно кружил по дворцу.

Наконец терпение почти лопнуло. Архан повернулся к женщинам и спросил, где спальня царицы. Они уставились на него, как на сумасшедшего. Только одна юная дева в красивой одежде вышла вперед и молча поманила его за собой.

Звали ее Айа. Значительно позже Архан узнал, что она прислуживала царевне Халиде, когда та еще жила во дворце. Несмотря на молодость, она вела себя перед лицом катастрофы спокойно и собранно. Айа отвела Архана в покои царицы и выгнала толпу слуг в коридор, в то время как бессмертный положил тело Нефераты на ложе. Когда девушка вернулась, Архан уже распаковал книги Нагаша. Айа спокойно остановилась у двери — никаких протестов, никаких занудных вопросов, никаких истерик. Она просто ждала, терпеливая и собранная, готовая служить царице. Первым порывом Архана было выставить ее прочь, но чем больше он думал о том, как сложно будет работать в пределах этого святилища, тем скорее пришел к мысли, что ему потребуется ее помощь. Он знал, что пройдет много времени, прежде чем Ламашиззар сообразит, куда делась царица, — несколько часов, возможно, целый день. Так что Архан рассказал девушке частичную правду: царь решил отравить Неферату, потому что не мог простить ей обретенной свободы. Айа выслушала его без единого замечания. Бессмертный взял кисти и чернила и начал рисовать на полу спальни ритуальный круг. Служанка тихонько выскользнула из комнаты, и Архан понял, что его история уже распространяется в Женском дворце и что теперь слуги царицы воспрепятствуют любым попыткам Ламашиззара проникнуть в их святилище. Да и дворцовые стражи будут сопротивляться приказам войти в запретные залы дворца — хотя Женский дворец сейчас считался открытым, столетние традиции преодолеть очень трудно. Значит, остаются только заговорщики, соратники царя, а бессмертный не сомневался, что справится с любым из них, кроме Абхораша, если военачальник царя вообще втянут в эту историю. Архан все еще не знал, насколько глубок этот тайный сговор.

Остаток первой ночи он провел, сидя у постели царицы и перелистывая книги Нагаша в поисках заклинания или ритуала, который может очистить кровь Нефераты от яда. Шли часы, и Неферата начала бледнеть. Дыхание по-прежнему оставалось едва заметным, и только сверхъестественные чувства Архана позволяли ему услышать ее сердцебиение. Эликсир блокировал действие яда, но царица явно слабела. Когда над морем занялась заря, Архан нимало не приблизился к решению задачи. Он велел Айе плотно задернуть занавески на высоких окнах и продолжил поиски. Когда снова наступила ночь, он все еще ничего не нашел, а состояние царицы заметно ухудшилось.

Архан, придя в отчаяние, отложил книги и поместил тело царицы в ритуальный круг. Айа внимательно наблюдала за тем, как бессмертный открыл три колдовских тома, положил их на пол возле круга и снова взял чернильницу и кисть из конского волоса.

— Раздень ее, — приказал он служанке, шурша страницами книг.

Девушка заколебалась.

— Что ты собрался делать? — холодно спросила она.

Архан посмотрел на служанку суровым взглядом.

— Ей необходимо справиться с отравой, текущей в ее жилах, — сказал он. — Пока ее… кровь достаточно сильна, чтобы замедлить действие яда. — Он замолчал, изучая рисунок человеческой фигуры на пожелтевшей странице, покачал головой и начал листать дальше. — Поэтому я должен найти способ укрепить ее жизненную энергию, чтобы помочь преодолеть его.

Служанка шагнула ближе к кругу и нахмурилась, не отрывая темных глаз от странных значков на полу.

— Я бы могла послать за аптекарем, — предложила она. — Жрицы Неру заботились о здоровье царской семьи много веков. У них большой опыт работы с ядами…

— Если бы существовали травы или зелье, которые могли бы ее спасти, я бы сам отнес ее в храм! — рявкнул Архан.

Айа сделала глубокий вдох.

— Но это… — начала она. — То, что ты делаешь…

— То, что я делаю, это попытка спасти царицу, — отрезал бессмертный, перестал перелистывать страницы, всмотрелся в рисунок, кивнул и вытащил пробку из чернильницы. — Чем дольше мы ждем, тем слабее она становится.

Девушка поколебалась еще чуть-чуть, озабоченно сведя брови, и приняла решение. Аккуратно вступив в круг, она опустилась рядом с царицей на колени и начала проворно раздевать Неферату.

Архан тщательно рисовал руны. Работа отняла не один час. Он старательно выводил замысловатые узоры на теле Нефераты — от головы до кончиков пальцев на ногах. Бессмертный остро осознавал каждую уходящую минуту; ему казалось, что кожа царицы становится все холоднее.

К тому времени, как он завершил все приготовления, час мертвых давно прошел. Архан встал и сунул книгу в руки Айи.

— Встань вон там, на краю круга, у ее ног, — велел он. — Когда я начну, повторяй слова за мной. Они отмечены тут, на странице.

Айа с сомнением посмотрела на него, но книгу взяла.

— И это все?

— Ты хочешь, чтобы царица выжила? — спросил он.

— Конечно!

— Тогда пусть это будет самым главным у тебя в голове, — сказал Архан. — Не думай больше ни о чем. Если нам повезет, этого окажется достаточно.

Сам он встал на противоположной стороне круга, у головы царицы, распростер руки и начал читать.

Ритуал немного отличался от заклинания жатвы, которое использовалось для создания эликсира Нагаша. Архан внес кое-какие изменения в расположение рун, чтобы усилить действие эликсира, уже попавшего в ее тело. В теории это казалось довольно простым.

Черпая излишек эликсира из ее тела, Архан вложил в заклинание ровный поток силы. Воздух над кругом мгновенно потяжелел, тело царицы задрожало. От сигилов, нарисованных на ее коже, потянулись завитки пара.

Бессмертный ощутил, как эликсир кипит в его жилах, и направил освобожденную энергию в колдовские слова, срывающиеся с губ. Тело Нефераты внутри круга внезапно судорожно задергалось. Спина мучительно изогнулась, руки раскинулись, грудь выгнулась. Архан увидел, что сухожилия у нее на шее и на кистях рук натянулись, как тетива, рот широко раскрылся, из него выплыл колыхающийся поток черных испарений.

Кожа царицы начала меняться. Сочный коричневый оттенок, уже побледневший, утратил все краски, кожа сделалась цвета холодного алебастра. Архан замолчал, боясь, что уже поздно. Остатки силы разрывали его, он пошатнулся, схватившись за грудь, — невидимые клинки вонзались во внутренние органы. По подбородку потекла струйка сукровицы.

Бессмертный медленно опустился на колени. Тело Нефераты снова обмякло, укрытое завитками пара. Руны, начерченные на ее коже, уже начали выцветать, стекаясь в темно-синие струйки и образуя на полу лужицы. Айа упала на колени, потрясенно распахнув глаза, осторожно проползла в круг, положила трясущуюся руку на тело Нефераты и тут же отдернула, словно ее ужалили.

— Она холодная! — воскликнула Айа. — Холоднее, чем ночь в пустыне! Что случилось? Что ты наделал?

Архан смотрел на почти безжизненное тело царицы. Руны уже полностью растаяли под действием жара, исходившего от ее тела. Под голубоватыми разводами чернил было видно, что вены на висках и горле царицы почернели.

Бессмертный потер губы тыльной стороной руки, на ней осталась липкая пленка гноя. В его груди бушевали гнев и отвращение. Какой ужас спустил с привязи Ламашиззар?

— Не знаю, — глухо бросил Архан.

Прошло еще пять дней. Архан не сдавался, снова и снова перелистывая страницы книг Нагаша в поисках чего-то, что можно использовать, чтобы победить яд сфинкса. Царица уже едва дышала, а кожа ее сделалась холодной и твердой, как мрамор. Ее сердце все еще билось, упрямо прогоняя эликсир по жилам, но с каждой ночью его действие становилось все слабее. И любой ритуал, какой пытался испробовать Архан, только ухудшал состояние Нефераты. Казалось, что смертельный яд сфинкса каким-то образом соединился с заколдованной кровью царицы, изменяя ее изнутри. Любая попытка усилить энергию эликсира одновременно усиливала действие яда.

И сейчас, когда на город опустилась седьмая ночь, Архан решил, что нашел ответ. Он сидел за столом Нефераты и в последний раз просматривал слова и символы заклинания, тщательно проверяя, не сделал ли ошибок. Удовлетворенный, он взял большой лист бумаги и положил его на пол рядом с кругом, возле него аккуратно разместил инструменты, необходимые для ритуала, и опустился на колени подле царицы. Бессмертный поднял ее тело на руки, перенес на кровать, осторожно положил на шелковые простыни и снова вернулся к ритуальному кругу. Отстегнув пояс с мечом, Архан позволил своим одеждам соскользнуть на пол, повернулся к Айе и раскинул руки.

— Точно следуй рисункам, — велел он. — Символы и их место имеют решающее значение, иначе энергия будет проходить неправильно.

Служанка кивнула, но Архан уловил в ее взгляде усталость и опаску. Она трудилась так же усердно, как и он, но ее не поддерживал эликсир. Когда она не принимала участия в ритуалах Архана, то пыталась разузнать что-нибудь про Ламашиззара и его клику, однако, несмотря на все свои усилия, так и не сумела выяснить, кто из них решил поддержать Ламашиззара после исчезновения Нефераты. Айа узнала только одно — царь заперся в своих покоях и общается только со своими советниками. Архан понимал, что тот просто дожидается известия о том, что царица наконец-то умерла. Если повезет, можно использовать стратегию царя против него самого.

Сегодня их последний шанс. Если и этот ритуал подведет, Архан не сомневался — царица не доживет до рассвета.

Айа шагнула вперед, держа в руках кисть и чернильницу. Она внимательно всмотрелась в бумагу, обмакнула кисть в чернила и приступила к работе. Сначала движения кисти были робкими, но постепенно девушка обретала уверенность. Шли часы, и колдовские символы сплетались в узор на коже Архана, но только ближе к рассвету она нарисовала последние из них на коже бессмертного.

— Отличная работа, — сказал Архан, понадеявшись, что это правда. Все равно точно он ничего видеть не мог. — А теперь быстро занимай свое место в круге. Времени осталось совсем мало.

Бессмертный встал в центр круга.

— Не важно, что произойдет со мной, главное — не дрогни! — велел он служанке. — Заверши заклинание, что бы ни случилось. Ты понимаешь?

Айа кивнула. Глаза ее испуганно распахнулись.

— Тогда давай начинать, — угрюмо произнес Архан. — Мы почти опоздали.

Как и прежде, они читали заклинание вместе. Бессмертный сразу же почувствовал, как ему жжет вены, — слова ритуала воздействовали на остатки эликсира. Но этот ритуал предназначался не для того, чтобы черпать украденную силу, а для того, чтобы изменять ее, превращая в инструмент для совершенно особой цели. Приступы боли пронзали тело бессмертного. Архан стиснул зубы. Перед глазами все расплывалось и затягивалось красноватым туманом, в ушах слышался глухой рев. Кожа болезненно натянулась, и ему казалось, что сейчас она начнет рваться, но, несмотря ни на что, он ни разу не запнулся.

Время утратило всякое значение. Заклинание тянулось бесконечно, и муки делались все ужаснее, став безграничными, как пустыня. Голос Архана превратился в болезненный вой, но он продолжал произносить слова заклинания. Все его тело пылало, и какая-то часть сознания не сомневалась, что плоть и кости плавятся в этом жаре.

Прошла целая вечность. Архан не почувствовал, когда наступила кульминация ритуала, просто в реве, наполняющем его уши, произошла едва заметная перемена, подсказавшая ему, что Айа замолчала. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем ей удалось заставить бессмертного понять ее слова.

— Сейчас? — эхом отразился в его черепе едва слышный голос служанки, доносившийся откуда-то издалека.

Архан попытался разглядеть что-нибудь среди красного тумана, застившего ему глаза. Он кивнул — по крайней мере, ему показалось, что кивнул.

— Нож… — проскрипел он. Собственный голос прозвучал невыносимо громко.

Айа выпустила бумагу из рук, взгляд ее упал на небольшой кривой нож, лежавший у ее ног. Лезвие, острое как бритва, ярко сверкало в свете лампы. Девушка произнесла сдавленным голосом:

— Ты… ты уверен?

Бессмертный отозвался страдальческим стоном, от которого Айа вздрогнула.

— Делай! — выдохнул он. Его глаза налились темной краснотой, зрачки полностью скрылись, но она все равно ощущала тяжесть взгляда бессмертного. — Это… ее единственная надежда, — выдавил Архан. — Иначе… она… наверняка умрет.

Айа сделала глубокий вдох, быстро наклонилась и подняла нож. Ей показалось, что он ужасно тяжелый. Девушка подошла к кровати. Если бы не противоестественно белая кожа, можно было подумать, что царица спит, погрузившись в грезы, навеваемые лотосом. Айа положила трясущуюся руку на лоб Нефераты и поморщилась, таким он был холодным.

— Да простит меня Асаф, — прошептала служанка, подняла нож и одним движением рассекла сбоку горло Нефераты.

Черная жидкость, горячая и вонючая, хлынула из раны, заливая шелковые простыни. Неферата слабо содрогнулась и замерла, как мертвая.

— Сделано, — сказала служанка и отошла от кровати, чтобы ее не забрызгало кровью. Черные капли летели на пол.

— Хорошо, — ответил бессмертный, неуверенно вставая на ноги, и поманил к себе девушку. — Помоги мне. Быстро!

Айа поспешила к бессмертному, схватила его протянутую руку и повела, спотыкаясь, к кровати царицы. Архан опустился на колени и наклонился так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Нефераты. Он кивнул.

— Уже недолго, — проскрипел он. — Дай мне нож.

Айа протянула ему нож и отступила назад, заламывая руки.

— Я не думала, что ее будет так много! — воскликнула она, в ужасе глядя на все увеличивающуюся лужу сукровицы и гноя. — Я ее убила! Она умрет!

— Это необходимо сделать, — настойчиво произнес Архан. — Кровь заражена, разве ты сама не видишь? Мы должны ее заменить, иначе она обречена.

Бессмертный еще минуту смотрел на медленно иссякающий поток. Когда тот превратился в ручеек, он взял нож в левую руку, вдавил острие в кожу чуть повыше своего правого запястья и сильно ударил, рассекая одну из главных вен. Боли не было, только страх.

Нож, зазвенев, упал на пол. Трясущейся левой рукой Архан обхватил голову Нефераты и приподнял ее с пропитавшейся кровью подушки.

— Живи, о царица, — произнес он дрожащим голосом и прижал пульсирующую рану к бледным губам. — Пей из меня и живи.

Архан почувствовал, как задрожало тело Нефераты, когда жидкость коснулась ее губ. Кожа его загорелась — губы царицы коснулись его предплечья, почти поцеловали… И тут она начала пить.

— Да… да! — выдохнул Архан. Красный туман перед глазами рассеивался. — Пей!

И она пила. Жадно, алчно, все сильнее тянула жидкость из его раны. Рот приоткрылся, зубы впились в плоть. Архан стиснул кулак. Рана на шее Нефераты затягивалась с пугающей скоростью.

— Действует! — выдохнул он. — Айа, ты видишь? Получается!

Рев в ушах затихал. Еще несколько секунд, и он уже снова хорошо видел, боль прошла. Мышцы Архана слабели, в кости проник холод. Неферата все еще пила, не открывая глаз.

Вдруг тело ее изогнулось и начало биться в конвульсиях. Мышцы на шее извивались, как змеи. Она вырвалась из рук бессмертного, широко открыв рот. Подбородок царицы был темным от крови. Неферата билась на кровати, молотила руками и ногами. Изо рта вырвалось облачко пара, а следом долгий, ужасный вой.

Архан в ужасе смотрел, как тело царицы начало меняться. Плоть съеживалась, кожа растягивалась, роскошные черные волосы поседели. Глаза Нефераты провалились, щеки втянулись и выступили скулы, лицо превратилось в омерзительную, жуткую маску.

Пронзительно вопя, Неферата протянула к бессмертному руку, вцепилась ногтями в простыню всего в нескольких дюймах от него. Архан не сумел заставить себя прикоснуться к ней.

Пронзительные вопли Нефераты сменились сдавленным хрипом. Она рухнула на кровать, повернув голову к Архану, и бессмертный увидел ее широко открытые, уставившиеся на него глаза, все еще ярко-зеленые, но с узкими, как у кошки, зрачками.

Неферата смотрела на него какое-то мгновение, и лицо ее было искажено страданием, а потом весь воздух вышел из ее легких, и тело обмякло. Архан услышал долгий, душераздирающий стон Айи.

Неферата, Дочь Луны, царица Ламии, была мертва.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Канонизация

Ущербный Пик, 76-й год Ксара Безликого

(—1598 год по имперскому летосчислению)

За массовым убийством жрецов-варваров скрывалось куда большее, чем просто акт мщения со стороны Нагаша. Оно послужило и более практической цели. Гора должна стать средоточием его власти, в точности как Черная Пирамида в Кхемри. Отсюда он будет поднимать армии, которые потом обрушит на царей Неехары. Нагаш уже представлял себе многочисленные шахты, литейные цеха, арсеналы и огромные лаборатории, с помощью которых он будет совершенствовать искусство некромантии. Одно строительство займет несколько столетий, причем армия нежити будет трудиться денно и нощно. Чтобы жрецы не мешали исполнению его проектов, их необходимо было уничтожить, заодно пополнив ряды рабочей силы.

Строительство началось на следующую же ночь после сражения в храме-крепости. Живые мертвецы поднимались по всей курганной равнине и устремлялись к южному склону горы. Ведомые волей Нагаша, они начали возводить первый ряд укреплений, положивших начало сложной системе сооружений.

В течение первого же месяца живые мертвецы разобрали все могильные курганы с южной стороны равнины и втянули камни из их фундаментов на гору, чтобы построить первые здания. Использовались также земля и камни, извлеченные из горы, но некромант понимал, что ему потребуется куда больше материалов, чтобы он мог сказать — работа действительно началась.

Пройдет немало столетий, прежде чем строительство крепости будет завершено, и большая ее часть окажется под землей, укрытая от обжигающего солнечного света.

Одновременно Нагаш внимательно следил за храмом-крепостью. Он знал, что убил далеко не всех членов ордена. Не менее сотни молодых жрецов и послушников бродили по деревням варваров, ухаживая за статуями-тотемами и проводя церемониальные ритуалы ордена. Спустя почти два месяца после битвы несколько десятков святых мужей вернулись в крепость и снова начали делать из нее пригодное для жизни место. В ту же ночь некромант послал туда большое войско, чтобы убить всех и присоединить к своей армии. Особое удовольствие он получал от иронии происходящего, используя погибших членов ордена для убийства братьев. После сокрушительного поражения уже никто не пытался поселиться в большой крепости.

Нагаш подозревал, что полные предрассудков варвары считали, что в храме обитают привидения. В некотором смысле так оно и было.

Как ни странно, на равнине продолжали хоронить. Семьи усопших на лодках пересекали Кислое море, высаживались на берег сразу после заката и несли своих покойных родственников на северную сторонуравнины. Они брали с собой инструменты, при свете луны выкапывали в земле глубокие ямы и опускали туда тела, а затем, что особенно забавляло Нагаша, поворачивались к горе и произносили своего рода нелепую молитву, прежде чем засыпать могилу. Когда семья уходила, некромант призывал труп к себе и отправлял его в одну из рабочих команд.

Прошел год. Работы на горе продолжались вплоть до начала сезона дождей. Вскоре после этого число погребений на равнине резко возросло. Трупы десятками перевозили через море и укладывали на вечный покой, обычно большими группами. Нагаш заметил, что в основном это были мужчины боеспособного возраста, и каждый из них погиб от меча, копья или стрелы. Варварские племена снова воевали. Как-то ночью некромант увидел на горизонте к северо-западу оранжевое зарево и понял, что горит одна из крупных деревень, расположенных на вершине холма.

Нахлынула еще одна волна погребений, в два раза больше, чем все предыдущие. Похоже, война продолжается с неослабевающей силой, решил Нагаш, и варвары терпят поражение. Впрочем, их поражение — это его победа. И тут случилось нечто неожиданное.

Как-то ночью, во время очередного наплыва похорон, через равнину в направлении горы прошествовала небольшая группа варваров. Они волокли за собой сани, на которых лежал большой цилиндрический предмет, замотанный в рваные куски муслина.

Варвары тащили сани по грязной земле, пока не добрались до восточного края равнины. Там, в буквальном смысле в тени горы, они вытащили из саней инструменты и стали копать яму. Когда один из них решил, что глубина достаточная, он сделал повелительный жест своим товарищам, а сам опустился на колени перед ямой, склонил голову и распростер руки то ли в мольбе, то ли в молитве.

Остальные вернулись к саням, размотали муслиновые покровы, встали по обеим сторонам цилиндра и вытащили его наружу. Пошатываясь под тяжестью предмета, они мелкими шажками направились к яме, после долгих усилий опустили один конец цилиндра в яму и поставили его вертикально. Коленопреклоненный поднялся на ноги, триумфальным жестом вскинув руки, а остальные начали забрасывать землю в яму, обеспечивая предмету устойчивость. Убедившись, что он стоит прочно, они собрали инструменты и пустились в обратный долгий путь к берегу. Нагаш следил за ними глазами нескольких своих слуг, стоявших на страже по всей равнине, чтобы не упустить появления погребальных команд. Оставленный у подножия горы предмет заинтриговал его, и, когда варвары скрылись на западе, некромант послал одного из своих мертвых часовых на разведку.

Часовой увидел тотем, похожий на те, что размещались в деревнях варваров, но с некоторыми отличиями. Остальные статуи были четырехсторонними и изображали две пары мужчин и женщин, а эта представляла собой только одну фигуру.

Сработана она была грубо. Нагаш, глядя глазами своего слуги, довольно долго рассматривал статую и наконец разглядел на ее плечах подобие плаща. Тут он понял, что похожий на скелет монстр, вырезанный из дерева, изображает его самого!

Нагаш не знал, что и думать, — то ли это жалкая попытка запретить ему проход по равнине, то ли стремление бросить вызов. В конце концов он решил просто подождать и посмотреть, придут ли они снова к статуе.

Варвары не заставили себя долго ждать. Спустя всего несколько ночей, когда на берег хлынула очередная волна погребений, они появились снова. Нагаш смотрел, как варвары приблизились к статуе, и на этот раз обратил внимание на то, что все они молоды и одеты в мантии. Что еще важнее, ни у одного не было физических увечий, характерных для остальных жителей деревень. Значит, все они — члены древнего ордена, а ведь Нагаш считал, что он уничтожен!

К его изумлению, пришедшие окружили статую и поставили у подножия тарелки, полные подношений, опустились на колени и начали молиться, а затем умастили статую маслами. Ритуал занял почти час, после чего варвары торопливо удалились.

Нагаш всю ночь изучал статую, пытаясь разгадать значение ритуальных приношений и молитв. В самом ли деле жрецы поклонялись статуе или же эти приношения — попытка подкупить его, чтобы он не совался в их дела? От него не ускользнул тот факт, что ритуал совпал по времени с очередным витком массовых захоронений.

Некромант продолжал ждать и наблюдать, правда, теперь позаботился о том, чтобы небольшая группа его воинов каждую ночь находилась неподалеку от статуи. Жрецы возвращались всякий раз, когда на равнине кого-нибудь хоронили, выставляли приношения и ухаживали за статуей. На пятый раз терпение Нагаша было вознаграждено.

Едва жрецы собрались вокруг статуи и выложили свои подношения, как с севера, где как раз происходили очередные похороны, появилась еще одна группа мужчин и женщин. Они накинулись на молящихся, потрясая дубинками и выкрикивая угрозы. Предводитель молящихся — молодой мужчина, чья внешность показалась Нагашу странно знакомой, — попытался урезонить людей, но те остались глухи ко всем его доводам. Угрозы становились все серьезнее, и молящиеся решили отступить. Вторая группа некоторое время даже преследовала их, размахивая дубинками. Потом, удовлетворенные, они вернулись на север, к погребальной церемонии.

Эта стычка многое объяснила Нагашу. Молящиеся сочли его богом и решили ему поклоняться, но их новообретенное рвение не снискало популярности среди остального населения. Чего они надеялись достичь? Возможно, стычка убедила их отказаться от ереси? Все эти вопросы только подогревали его интерес.

Прошла целая неделя, прежде чем последовал новый наплыв погребений и молящиеся опять пересекли равнину, чтобы преклонить колени перед статуей. На этот раз Нагаш уже поджидал их.

Молящиеся едва успели начать ритуал, как из темноты появилась куда большая группа жителей деревни, потрясая дубинками и ножами и выкрикивая в сторону коленопреклоненных угрозы. Молодой предводитель поднялся на ноги и подошел к селянам, но Нагаш ясно видел, что на этот раз толпа не склонна к переговорам. Они жаждали крови.

Нагаш отдал несколько команд воинам, лежавшим в засаде совсем близко к тотему Они безмолвно поднялись из своего укрытия и подкрались к ничего не подозревающим варварам. Предводитель молящихся начал что-то говорить, но дородный селянин вышел из толпы, взмахнул дубинкой, ударил юношу по голове и сбил его на землю. Нападение подстегнуло толпу. Они ринулись вперед, яростно вопя. Святые мужи попадали на землю, прикрывая головы руками, чтобы уберечься от ударов.

Никто не замечал живых мертвецов до тех пор, пока не стало поздно. С полдюжины скелетов возникло из темноты. Они кололи селян копьями и рубили потускневшими бронзовыми клинками. Крики ярости сменились воплями ужаса и боли — беспощадные скелеты рассекли толпу на части. Уцелевшие кинулись бежать в темноту, бросив своих раненых соотечественников на произвол судьбы. Вожак чуть задержался, желая в последний раз как следует пнуть предводителя молящихся. Когда он повернулся, то оказался лицом к лицу со зловеще ухмыляющимся скелетом. Клинок мертвого воина плашмя опустился вожаку на голову, и тот без чувств рухнул на землю.

Битва закончилась. Двое скелетов схватили вожака селян за плечи и поволокли прочь. Двое других направились к предводителю молившихся, который пытался подняться, несмотря на полученные побои. Они подхватили его под руки и потащили с собой.

Двое оставшихся скелетов стали одного за другим добивать раненых варваров. Молившиеся в ужасе смотрели, как их противники с воплями умирали, — а затем трупы, из ран которых еще струилась кровь, встали на ноги и пошли в ночь вслед за своими убийцами.

Среди уродливого скопления зданий, шахт и укреплений, опоясавших южный склон горы, возвышалась единственная башня. Высотой в пять этажей, квадратная, построенная из камня, башня могла показаться топорной и безвкусной в цивилизованных городах Неехары, зато она господствовала над окружающей местностью и обеспечивала отличный обзор южной части могильной равнины и гор, расположенных на юго-востоке. Совсем не дворец, но она давала Нагашу возможность наблюдать за работами на горном склоне и продолжать занятия некромантией в уединении, до тех пор пока не будет построено подобающее убежище.

Верхний этаж башни представлял собой единственную комнату без окон, освещенную лишь пульсирующим зеленым сиянием огромного куска пылающего камня, что лежал на грубом металлическом треножнике слева от нового трона Нагаша. Кресло с высокой спинкой было сделано из дерева и бронзы и формой напоминало Трон Сеттры, стоявший когда-то в Кхемри. Некромант сидел, откинувшись на спинку и задумчиво соединив ладони, когда его воины втащили в помещение двоих варваров.

Бывший вожак деревенской толпы вырывался из рук скелетов, сыпля ругательствами и проклятиями на своем языке. Из раны на его виске обильно текла кровь — только и всего. Зато юного адепта избили чуть не до потери сознания. Он безвольно висел в костлявых руках воинов. Ему приходилось прилагать огромные усилия, чтобы держать голову прямо, с тупым интересом разглядывая затененную комнату.

Нагаш мысленно приказал воинам втащить вожака толпы в центр ритуального круга, нарисованного им незадолго до этого. Они заставили варвара опуститься на колени, а когда тот попытался встать, одни из скелетов еще раз ударил его по голове.

Адепта оставили на полу недалеко от круга, на самой границе тени и света, отбрасываемого куском пылающего камня. Взгляд его широко распахнутых глаз упал на Нагаша, и юноша тотчас же распростерся перед троном. Движение вызвало воспоминание: это был тот самый юный послушник, которого некромант видел там, у могильного кургана, во время засады. Нагаш едва заметно усмехнулся. Интуиция его не подвела — этот мальчишка может быть ему полезен.

Нагаш неторопливо встал с трона. Он был в одеянии, украденном из храмовой крепости, которое скрывало почти все изменения в его теле, вызванные временем и абн-и-хат. Только руки и лицо давали представление об ужасе, спрятанном под грубо сотканной одеждой. Плоть некроманта, когда-то тонкая, как бумага, начала разжижаться под воздействием жара, который излучали кости, и выглядела совершенно тошнотворно. Там, где плоть и кожа исчезли, блестели открытые мышцы и сухожилия. На щеках и лбу Нагаша оставались лишь крохотные ошметки кожи, придавая какое-то подобие жизни его скелетоподобному лицу.

Он подошел к деревенскому вожаку, и глаза того расширились в неприкрытом ужасе. Варвар начал осыпать некроманта проклятиями, и голос его все возвышался. Когда Нагаш ступил в ритуальный круг, варвар вскочил на ноги, но не успел сделать ни шагу — некромант схватил его за горло.

Задыхаясь, варвар начал биться и лягаться. Нагаш произнес одно-единственное слово, и мускулы варвара резко сократились — с такой силой, что кости рук и йог сломались, как сухие ветки. Ругательства перешли в вопли боли, которые делались все пронзительнее и безумнее — некромант протянул левую руку и начал методично срывать клоки темных волос с головы вожака. Когда кровоточащий череп остался совершенно лысым, Нагаш вытащил из-за пояса нож и стал чертить на коже руны.

Приготовления отняли почти полчаса. Завершив их, Нагаш бросил варвара в центр круга, как кучу тряпья. Оказавшись за пределами ритуального круга, некромант поднял руки и начал читать заклинание. Тотчас же сигилы, запечатленные в круге, вспыхнули и ожили, и заклинание стало проникать в сознание и душу варвара.

Это был вариант заклинания жатвы, которое он использовал в Кхемри, а потом восстановил в памяти в годы, когда скитался по Пустым Землям. Разница с оригиналом заключалась в том, что новая версия могла разделять составляющие элементы в душе жертвы. Вырывая душу варвара из тела, Нагаш оставлял нужные ему элементы и отбрасывал все остальное, как аристократ, выбирающий самое вкусное из еды во время великолепного пира.

Воспоминания варвара ничего для него не значили, он отбросил их презрительным движением запястья.

Вот оно! В похлебке мыслей варвара некромант ощутил терпкий привкус знания местного языка. Это он извлек и поглотил. Грубые гортанные слова возникали в его сознании и снова исчезали, одно за другим запечатлеваясь в памяти.

Под конец некромант поглотил жизненную энергию варвара, попробовав на вкус ее силу. Губы Нагаша скривились от отвращения.

— Разочаровывающе, — презрительно хмыкнул он, когда съежившийся труп рухнул на пол. Взмахнув рукой, Нагаш послал поток силы в этот мешок с костями и отправил его в шахту.

Некромант повернулся к адепту, наблюдающему за ритуалом, не скрывая ужаса, и поискал в памяти нужные слова.

— Кто ты?

Адепт прижался лбом к полу.

— Ха… Хатурк, о могущественный, — заикаясь, выдавил он.

— Хатурк, — повторил Нагаш. — Кто ты такой, что поклоняешься мне? Раньше ты служил храму.

Некромант ожидал, что бывший послушник начнет врать, но Хатурк кивнул.

— Я служил Хранителям Горы, — с готовностью признался он. — Со временем я бы и сам стал Хранителем. Но их время закончилось. Предсказание древних сбылось.

— Как это?

Хатурк осмелился оторвать взгляд от пола.

— Древние говорили нам, что однажды гора проснется, — объяснил он. — И бог придет. А теперь ты здесь.

Интересно, подумал Нагаш.

— И где предсказание Древних… — Он замолчал, сообразив, что у варваров нет письменности. — Как сохранялось предсказание Древних?

— Его передавали от поколения к поколению, от Хранителей к послушникам.

Нагаш задумчиво покивал.

— А деревенские вожди о нем знают?

Хатурк замотал головой:

— Они недостойны, о могущественный. Это невежественный, суеверный народ.

— Действительно, — произнес Нагаш.

Но его сарказм был недоступен таким, как Хатурк. Адепт быстро закивал.

— Но они знают о тебе, — продолжал он. — Мы ходили по деревням и рассказывали о твоем появлении. Говорили вождям, что ты тот, кто пришел за Хранителями, потому что Верховный Хранитель отказался признать, что предсказание Древних сбылось.

— Они поверили? — спросил Нагаш.

Адепт покачал головой:

— Еще нет, о могущественный. Они упрямы и не любят менять свое мнение. Но, — торопливо добавил он, — начался сезон войн, и племена Отрекшихся пришли к нам с северных земель с огнем и мечом. Без помощи Хранителей деревенские дружины терпят одно поражение за другим. Уже уничтожены две деревни, женщин и детей они убивают прямо в домах. Остальные вожди открыто говорят о союзе против Отрекшихся, но даже этого будет недостаточно. Если они хотят победить, им потребуется сила горы.

Нагаш задумался: ему нужны вассалы, чтобы трудиться в шахтах и разыскивать источники камня и дерева для строительства крепости.

Вечный Царь пересек помещение и снова сел на трон. Глаза его задумчиво мерцали.

— Рассказывай дальше, — велел он.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Кровь за кровь

Ламия, Город Зари, 76-й год Ксара Безликого

(—1598 год по имперскому летосчислению)

— Царица! Царица! — в ужасе завывала Айа. — Благословенные боги, что мы наделали?

Архан, пошатываясь, отошел подальше от кровати и иссохшего трупа Нефераты. От увиденного он потерял дар речи. Бессмертный покачал головой, чудовищность происшедшего просто ошеломила его.

— Не понимаю, — с трудом выдавил он. — Я ни в чем не ошибся. Ритуал должен был подействовать. Он должен был подействовать!

Бессмертный потер лицо окровавленной рукой, с некоторым опозданием сообразив, что из нее все еще течет кровь. Сделав над собой усилие, он сосредоточил всю свою волю и заставил рану затянуться. Архан чувствовал себя окончательно ослабевшим. Он отдал царице почти всю свою жизненную энергию. И все напрасно, с горечью подумал он. Сейчас она выглядит не лучше, чем Неферем.

Архан заставил себя закрыть глаза, глубоко вздохнул и усилием воли отогнал от себя образ мертвой царицы. Почти мгновенно сожаление рассеялось, как жар пустыни на закате, а сознание сделалось яснее и четче, чем в течение последних лет. Неферата ушла, и ее чары растаяли вместе с ней. Архан удивлялся и одновременно стыдился того, как остро он ощущал утрату. В нем кипели горечь и ненависть, заполняя образовавшуюся пустоту.

Но теперь он снова стал собой и ясно понимал, что ждет его впереди.

Бессмертный медленно встал на ноги и собрал свою одежду. Айа свернулась в комок у изножия кровати Нефераты и безнадежно всхлипывала.

— Довольно, — сказал Архан, одеваясь. — Ее больше нет. И все слезы мира не вернут ее.

К тому времени, как он застегнул пояс с мечом, служанка сумела взять себя в руки. Она села, вытирая следы угля с мокрых щек.

— И что мне теперь делать? — спросила она.

Архан поднял с пола у стола Нефераты дорожный мешок и начал засовывать в него книги Нагаша.

— Думай сама, — ответил он. — На твоем месте я бы взял смену одежды и столько драгоценностей царицы, сколько смог унести, а потом украл быструю лошадь из царской конюшни. Любой купеческий караван с радостью возьмет тебя с собой за подобающую плату. Не советую путешествовать по торговой дороге одной.

Служанка с недоумением уставилась на него.

— Покинуть город? — тупо спросила она. — И куда же я поеду?

— Да куда угодно, лишь бы подальше отсюда, дурочка! — рявкнул Архан, закидывая тяжелый мешок на плечо. — Ну, если, конечно, ты не предпочтешь выпить из отравленного кубка и последовать во тьму за своей царицей.

Айа испуганно смотрела, как он направляется к выходу из комнаты.

— А куда идешь ты? — спросила она.

— Повидаться с царем, — пробурчал Архан. — Я давным-давно мечтаю кое-что ему подарить.

В эти предрассветные часы в коридорах дворца царила тишина. Архан скользил от одной тени к другой, прикрыв бледное лицо шарфом и натянув на руки темные кожаные перчатки. Ему не нравилось красться по дворцу, как крыса, но он подозревал, что, если Ламашиззар узнает о его приближении, этот слабак просто спрячется, а бессмертный не мог понапрасну тратить время, разыскивая царя в громадном дворцовом комплексе. Он хотел как можно скорее свести счеты с Ламашиззаром и исчезнуть из города до наступления зари. В Золотой Долине хватало уединенных мест, где он мог залечь на дно и обдумать свои следующие шаги.

Архан не собирался уходить далеко, это он для себя уже решил. Царица умерла, царь скоро последует за ней, и среди благородных домов начнется хаос и смятение — многие выдающиеся аристократы будут соперничать за право стать регентом при маленьком сыне Ламашиззара до наступления его совершеннолетия. Это затянется на много недель, а то и месяцев — ему вполне хватит времени, чтобы собрать разбойников из долины в некое подобие войска. Если ему немного повезет, городская знать все еще будет занята интригами и кознями, когда его головорезы перелезут через городские стены.

Улицы Ламии превратятся в кровавые реки. Виллы запылают, и суда в гавани тоже. На разграбление города уйдет не один день, а когда он с этим покончит, в Ламии камня на камне не останется. Тогда Архан поведет свою завывающую толпу на восток, и горе тому, кто окажется у него на пути. Жалкие заботы смертных вызывали в нем презрение; он хотел только одного — бичевать человечество за его незрелость и тупость, погрузив Неехару в пучину страданий и отчаяния. И когда он завершит свое дело, уцелевшие будут с тоской и завистью вспоминать время царствования Нагаша.

Бессмертный передвигался так быстро, как только осмеливался, время от времени встречая по дороге немногочисленных слуг и дворцовую стражу. Царские покои представляли собой множество роскошных комнат для самого правителя, его детей и любимых наложниц, соединенных между собой целой сетью общих помещений, библиотек, небольших часовен и садов для медитаций. Покои целиком занимали северо-западный угол дворцового комплекса с видом на город и синее море.

То немногое, что Архан об этом знал, ему рассказала Неферата, которая жила там в раннем детстве. Он представления не имел, где располагается спальня, но провел достаточно времени в царском дворце в Кхемри, чтобы предполагать. Если возникают сомнения, иди вслед за слугами, подумал он.

Оставив позади главный дворцовый сад и зал для царских приемов, Архан прошел через небольшие дворцовые комнаты, где царь встречался со своими советниками и обсуждал повседневные дела города. Небольшие помещения сменились чередой коридоров и проходов, где все чаще Архан сталкивался с заспанными слугами, спешившими по своим делам. Вскоре он оказался перед высоким и широким дверным проемом. По обе стороны от двери стояли базальтовые статуи Асаф и Птра. Иероглифы, вырезанные в камне, гласили: «Здесь обитает любимец богов, смертное семя Асаф Прекрасной и великого Птра во славе его». С волчьей ухмылкой бессмертный вытащил меч, осторожно открыл дверь и скользнул за порог.

За дверью находилась небольшая пустая приемная, из которой вели три коридора. Архан прошел в центральный и оказался в маленьком тенистом садике. Узкие дорожки вились между декоративными деревьями и островками папоротников. Где-то неподалеку журчал фонтан, птицы сонно щебетали в ветвях. Что это — главный сад царских покоев или всего лишь один из нескольких? Уверенность Архана постепенно таяла. Он не мог позволить себе обыскивать каждую тропинку и каждый проход в поисках царя, у него не было на это времени. Бледное небо уже окрашивали первые лучи занимающейся зари.

Внезапно он услышал приближающиеся негромкие голоса. Архан как можно тише сошел с дорожки и спрятался за большой пальмой. Несколько мгновений спустя мимо прошли двое рабов с обнаженными торсами, негромко переговариваясь между собой. Один нес отполированную бронзовую чашу, полную исходившей паром воды, а второй — стопку чистых полотенец и небольшой бронзовый нож для бритья.

Бессмертный удивился. Он понятия не имел, что Ламашиззар стал такой ранней пташкой. Архан подождал, пока рабы не скроются из виду, вернулся на дорожку и пошел за ними следом.

Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы дойти до дальнего конца сада. Дорожка бесцельно вилась среди роскошной зелени, создавая иллюзию, что сад намного больше и уединеннее, чем это было на самом деле, и надежно скрывала входы и выходы в открытое пространство. Сад разбили настолько хитро, что Архан не догадывался, что достиг его противоположной стороны, пока не прошел очередной крутой поворот дорожки и не оказался прямо перед высокой внушительной дверью, которую охраняли два дворцовых стража.

Архан застыл на месте, опустив меч. Оба стража были в железных доспехах и шлемах, а вооружены такими же тяжелыми прямыми мечами, как он сам. Они не заметили бессмертного — его темная одежда сливалась с тенью. К тому же годы спокойствия отучили их быть бдительными.

Они стояли в каких-нибудь пятнадцати шагах от него. Архан тщательно оцепил расстояние и обратился к силе, что осталась от эликсира царицы. Энергия закипела в его членах, он ринулся вперед так быстро, что стражники и глазом не успели моргнуть. Меч просвистел в воздухе. Первый часовой так и не понял, что произошло, как его голова полетела с плеч. Второго залило кровью. Архан увидел потрясенно расширившиеся глаза — часового ошеломила свирепость и стремительность атаки, и эта заминка оказалась для него фатальной.

Задержавшись лишь для того, чтобы оттащить оба тела в ближайшие заросли папоротника, Архан осторожно прокрался через порог в личные покои царя. За дверью находилась комната, в которой клубился густой туман благовоний. Бессмертный мельком глянул на низкие софы и деревянные столы, расположенные тесными группами. Почти на всех столах стояли пустые кувшины из-под вина и бронзовые подносы с остатками еды.

На противоположной стороне виднелась открытая дверь, откуда лился неровный оранжевый свет от зажженных жаровен. Архан задержался на пороге, рассматривая еще одну прямоугольную комнату. В дальнем конце его внимание привлекла высокая, выкрашенная в голубой цвет дверь с вырезанными на ней замысловатыми иероглифами защиты, богатства и удачи. За этой дверью и находится царская спальня, понял он. Архан старался набраться решимости, остро сознавая, как мало у него осталось жизненной энергии. Нужно будет все сделать очень быстро. Эта мысль раздражала его. Крепче сжав эфес залитого кровью меча, он помчался к двери.

Стражи кинулись на него в ту же секунду, как он переступил порог.

Их было шестеро, с мечами наготове, по трое с каждой стороны двери. Скорее всего, они обратили внимание на шум в саду и устроили засаду. Стражники с торжествующими криками бросились на него, стараясь отрезать от царской спальни.

У Архана не оставалось другого выбора, как снова обратиться к силе эликсира. На его счастье, часовым недоставало опыта. Торопясь, они путались друг у друга под ногами, мешая как следует взмахнуть мечом. Бессмертный зарычал по-звериному и ударил первый — низко пригнувшись, он резко повернулся, чтобы достать стража сзади и чуть справа от себя. Тяжелый железный клинок рассек бедро часового, попав точно в узкий промежуток между латной юбкой и железными наголенниками. Часовой рухнул, заливая пол кровью.

Слева от Архана страж с силой опустил меч. В последний момент бессмертный отразил удар и заставил противника отпрянуть, сделав ложный выпад к его горлу. Воины ругались, осыпая проклятиями и бессмертного, и друг друга. Чей-то клинок задел его спину, другой вонзился в бедро. Архан почти не ощутил этих ударов. Он крутанулся влево, взмахнув мечом снизу вверх, и попал стражнику по запястью, отрубив ему руку. Тот с воплем отшатнулся и упал, поскользнувшись в луже темной крови, натекшей из раны его товарища.

С двумя покончено, решил Архан. Но теперь у остальных оказалось больше места для маневра. Бессмертный отскочил в сторону, избежав страшного удара мечом сверху вниз, и тут же резко повернулся, чтобы не попасть под удар, нанесенный слева. Мощный удар по спине рассек лопатку, едва не сбив его с ног. На этот раз Архан ощутил острую боль в сломавшейся кости. Сосредоточившись, он тут же мысленно запечатал рану и продолжал сражаться. Его неожиданный выпад снизу вверх увенчался успехом — острие меча пронзило глотку стража.

Беспорядочные удары сыпались на него со всех сторон. Оставшиеся в живых окружили его, испытывая на прочность его умение защищаться и не давая сосредоточиться. Архан поворачивался на месте, отражая удары и выжидая удобного момента. Воин справа сделал выпад, пытаясь пронзить бессмертному руку, в которой он держал меч. Архан крутанулся на пятках, отбив его клинок своим, и вынудил стража невольно качнуться вперед. Тот почуял опасность и попытался обрести равновесие, но опоздал. Меч Архана сверкнул, и голова часового покатилась по полу.

Двое оставшихся стражей ударили сзади одновременно. Один меч вонзился глубоко в правое бедро бессмертного, царапнув по кости, а второй в спину, прямо под левой лопаткой. Архан пошатнулся, ощущая во рту привкус крови. Он повернулся, буквально вырвав меч из руки ранившего его стража, и нанес удар по лицу. Часовой с воплем упал. Страшный удар лишил его глаз — рассек кожу до кости чуть ниже лба. Его меч так и застрял между ребрами Архана.

Отчаянным рывком последний страж выдернул свой меч из бедра Архана. Видя, что противник серьезно ранен, страж нанес целый ряд звучных ударов, пытаясь сломить оборону. Железные клинки сшибались, высекая искры, и контрудары бессмертного становились все слабее. Страж ранил его трижды в очень быстрой последовательности, один раз над правым локтем, затем в левое бедро и грудь. Предчувствуя победу, воин удвоил усилия и стремительно взмахнул мечом, целясь в шею Архана, — тот едва успел уклониться. Торс его при этом остался незащищенным, и страж с криком прыгнул вперед, целясь точно в сердце Архана.

И промахнулся. Архан нарочно открылся, заманивая стража, вихрем крутанулся на месте, и меч скользнул мимо. Его собственный клинок опустился на голову воина, разрубив железный шлем; осколки костей вонзились в мозг стража. Воин умер раньше, чем его тело рухнуло на пол.

Архан пошатнулся, едва не упав. Сражение длилось всего несколько минут, но наверняка разбудило всех, кто находился в пределах слышимости. Архан пошарил по спине, нащупал меч, торчавший между ребер. Потребовалось еще несколько мучительных секунд, чтобы выдернуть его, и еще мгновение, чтобы сосредоточить волю и запечатать рану, использовав часть так необходимой ему силы. Теперь ее оставалось совсем мало. Если он снова обратится к ней, пожалуй, сил не хватит даже на то, чтобы потом скрыться.

Должно хватить, подумал он, стискивая свои сломанные зубы. Должно хватить.

Архан помчался вперед, увеличивая скорость, и толчком распахнул дверь в царскую спальню. Комната была большой, куда больше той, что принадлежала царице. В центре возвышалась широкая кровать, заваленная шелковыми подушками. В двух жаровнях у правой и левой стены недавно разожгли огонь, который освещал изысканные картины, выложенные на плитах песчаника, изображавшие великий исход народа Неехары из южных джунглей тысячу лет назад. Высокие базальтовые статуи Птра и Асаф охраняли покой царя. На их каменных лицах непривычно застыли довольные улыбки. Диваны, заваленные подушками, и низкие столики группами располагались по периметру комнаты, а на противоположной стороне, близ высокого окна, стоял письменный стол. Прозрачные занавески лениво колыхал дующий с моря ветерок.

Двое слуг испуганно скорчились у изножья кровати, широко распахнув полные ужаса глаза. У их ног валялись перевернутая миска и бронзовый нож. Архан не обратил на них внимания, он искал царя. Тут ветерок сменил направление, откинул занавеску, и бессмертный заметил между двумя окнами чей-то силуэт. Человек внезапно двинулся с места, подняв правую руку, но Архан оказался быстрее. Его левая рука взметнулась вверх, он выпрямил пальцы и произнес одно-единственное слово. Остатки силы вытекли из пальцев, и силуэт застыл на месте.

Беспощадная улыбка появилась на лице бессмертного.

— Думаешь, я забыл? — спросил он царя. — О нет. Во второй раз этот маленький фокус тебе не удастся.

Хромая, Архан двинулся через комнату, миновал огромную кровать, и оба слуги молнией выскочили из спальни. Он слышал, как затихают их истерические вопли. Приближаясь к окну, бессмертный хорошо рассмотрел царя. Ламашиззар был в шелковой ночной сорочке, залитой вином. Напряжение последней недели заметно сказалось на нем — лицо вытянулось и сделалось землистого цвета, глаза глубоко запали. На губах царя виднелись пятна — результат постоянного употребления корня лотоса. Сколько же времени Ламашиззар провел здесь, взаперти, окружив себя стражей и дожидаясь известия о смерти Нефераты?

Короткий драконий посох был зажат в вытянутой руке царя. От фитиля, который он продолжал держать в левой руке, шел слабый дымок. Короткий красный уголек тлел в опасной близости от пальцев царя, но бросить его тот не мог. Прикованный к месту, Ламашиззар смотрел на Архана, как птичка смотрит на приближение кобры.

Архан заглянул в глаза царю, упиваясь увиденным там ужасом.

— Как видишь, я тоже научился нескольким полезным фокусам, — сказал он. — Потребовалось некоторое время, чтобы отточить технику, но я знал, что однажды мой день придет. Благодаря тебе времени у меня было предостаточно.

Не отрывая взгляда от царя, Архан осторожно положил свой меч на пол и выпрямился. Его отвратительная улыбка сделалась еще шире.

— Мне давно хочется кое-чем поделиться с тобой, — произнес он. — Знаешь, с твоей стороны было очень умно выстрелить мне в сердце из этого твоего проклятого посоха. Когда пуля его пронзила, я думал, что ты меня убил. Все почернело, но потом я понял, что все еще могу слышать и ощущать то, что меня окружает. Как я тогда вопил! Как бушевал! Прошло какое-то время, и я даже умолял. Взывал к богам, от которых отрекся много веков назад, и молил о милосердии смерти. Естественно, она так и не пришла. Я пережил самую страшную пытку из всех, что мне довелось пережить, и если ты хоть что-то знаешь о моем прошлом, то поймешь, каково мне пришлось.

Архан протянул руку и аккуратно взялся за драконий посох. Один за другим он разогнул пальцы царя, сжимавшие оружие.

— И знаешь, что поддерживало меня в той тьме? Единственное, что помогало хоть как-то сохранять рассудок, — это слабая надежда, что однажды я сумею отплатить тебе той же монетой.

Он осторожно вынул оружие из руки царя.

— Ради этого стоило обучать тебя секретам эликсира Вечного Царя. Без него я не смог бы осуществить свою месть. Но теперь, когда пуля пронзит твое сердце, ты познаешь ту же самую удушающую тьму, ту же самую беспомощность. То же самое отчаяние.

Бессмертный прижал зияющую пасть дракона к груди Ламашиззара. Царь едва заметно задрожал, глаза его чуть расширились. Ему потребовалось непомерное, отчаянное усилие воли, чтобы сделать это крохотное движение.

Архан вынул из левой руки Ламашиззара фитиль и легонько дунул. Маленький уголек запылал.

— Когда твои слуги тебя найдут, они, конечно, решат, что ты убит, — продолжал бессмертный. — Вне всякого сомнения, они позовут погребальных жрецов, которые отнесут тебя в Дом Вечной Жизни и подготовят к грядущим векам. Если тебе повезет, ты умрешь, когда они извлекут из тебя сердце и поместят его в погребальную урну. Если нет… у тебя будет очень много времени для сожалений о том, что ты осмелился перейти мне дорогу.

Архан прикоснулся фитилем к запальному отверстию посоха.

— Царица умерла, — сказал он Ламашиззару, — но по крайней мере она свободна. Надеюсь, ты будешь гнить в темноте до скончания времен.

Оружие выстрелило с яркой вспышкой и приглушенным хлопком. Выстрел сбил царя с ног. Он ударился о стену и сполз по ней на пол, тело его обмякло. Архан опустился на колени, заглянул в расширенные глаза царя и кончиками пальцев медленно закрыл ему веки.

Немного полюбовавшись делом рук своих, Архан встал и отшвырнул еще дымящееся оружие. Небо за окном светлело. Его время почти вышло.

Схватив меч, Архан пересек спальню, уже лихорадочно обдумывая, как добраться до царских конюшен. И тут из соседней комнаты послышался шум. Архан выглянул за дверь и увидел два десятка царских стражей — они ворвались в комнату из сада, а возглавлял их военачальник царя. Лицо Абхораша побледнело от ярости. Два длинных железных меча сверкали в его покрытых шрамами руках.

Убежать не получится, это Архан понял мгновенно. Он растратил все свои силы, а Абхораш слишком опытный противник, чтобы поймать его на какую-нибудь уловку. Бессмертный на мгновение вспомнил своего боевого коня, ждущего его в конюшне, ощутил на лице дуновение ветра пустыни…

Он отомстил царю, и этого довольно. Подняв меч, Архан шагнул навстречу своей судьбе.

Масштаб бедствия был несоизмерим ни с чем. Кровавое побоище настолько ужасно, что на него не осмеливались взглянуть. Царские покои напоминали поле боя, заваленное расчлененными останками доблестных стражей Ламашиззара. Хотя Абхораш все же сумел убить негодяя, но победа для народа Ламии была слишком горькой. Ламашиззар, великий царь, погиб.

Царский двор с трудом перенес этот сокрушительный удар. Известие одинаково потрясло и аристократов, и слуг, но это было лишь частью величайшей катастрофы. Только Убайд, великий визирь, и несколько служанок Женского дворца знали, что Неферата тоже мертва. В течение нескольких часов после наступления рассвета Убайд держал судьбу города, да и всей Неехары, в своих руках. Прежде всего, он приказал царскому военачальнику перекрыть все входы и выходы из дворца и никого не впускать и не выпускать под страхом смерти. Одна из прислужниц царицы уже исчезла, вероятно сбежала еще до зари, но остальных слуг решили удерживать во дворце, чтобы печальная весть не распространилась по всему городу. Также он приказал не сообщать детям царя о его гибели, но крайней мере пока. Таким образом во дворце сумели выиграть несколько драгоценных часов, чтобы все как следует организовать.

Тщательно все обдумав, Убайд созвал тайный Совет царя. Господа Анхат и Ушоран сразу откликнулись на призыв, старик-ученый В’соран чуть позже. Господина Зухраса, младшего кузена царя, не могли отыскать несколько часов, он всю ночь пьянствовал со своими дружками в квартале Красного Шелка. Только ближе к полудню слуги доставили его, бледного и дрожащего, к дворцовым воротам.

Пока Совет тайно заседал, обсуждая невероятный поворот событий, собрались жрецы погребального культа, чтобы приступить к отправлению своих обязанностей. Прежде всего, началась подготовка великого царя к переносу его в Дом Вечной Жизни. Процедура, предусмотренная для царицы, несколько отличалась от этого ритуала. По традиции ее тело обмывали и одевали прислужницы, а на закате относили на своих плечах в Зал Скорби и Сожалений. Там умершую царицу должны были передать на попечение жрецам, которые будут следить за ее телом предписанные три дня и три ночи. Только после этого жителям города выделят время, чтобы оказать ей последние почести. И наконец, Неферата присоединится к своему супругу в Доме Вечной Жизни.

Незадолго до назначенного часа, когда солнце садилось далеко в море, великий визирь Убайд появился на пороге спальни царицы.

Последние прислужницы Нефераты — полдюжины женщин от самых юных до самых пожилых — стояли на коленях вокруг кровати царицы. Традиционные приготовления тела длились почти целый день. Все служанки молчали, едва не падая от изнеможения. Они медленно покачивались на пятках и негромко скорбно плакали.

Убайд остановился на пороге и внимательно осмотрел комнату. Ему рассказали, что обнаружили служанки, войдя в спальню этим утром, но все следы отчаянных ритуалов Архана были тщательно уничтожены. Служанки отскребли ритуальный круг и лужи засохшей крови на полу у кровати, сняли постельное белье, скрутили в тугой узел и затолкали в угол спальни. Великий визирь сделал себе мысленную пометку — непременно сжечь его до окончания ночи.

Неферата лежала на голой белой кровати, ее тело завернули в тонкую хлопковую мантию, которую расписали иероглифами защиты и умастили освященными маслами. Руки скрестили на груди, лицо закрыли золотой маской. Только ее обнаженные руки, разрисованные замысловатыми узорами, выдавали, как ужасно исхудала она ко времени смерти. Увидев их, великий визирь ощутил укол вины, но усилием воли подавил это чувство. Что сделано, то сделано. Теперь он должен смотреть в будущее и обеспечить продолжение династии.

Одна из старших прислужниц заметила Убайда и выпрямилась.

— Тебе нельзя здесь находиться! — воскликнула она. — Это не подобает!

— Времена наступили неподобающие, — ответил Убайд, приближаясь к кровати. Служанки, как одна, вскочили на ноги и образовали непреодолимый барьер между ним и царицей.

Великий визирь обратился к старшей из них.

— Прости меня за вторжение, — произнес он, почтительно склонив голову. — Я не хочу проявлять неуважение. Сегодня у нас выдался тяжелый день, и я просто хотел убедиться, что о царице и ее покоях позаботились как положено.

— Мы умеем выполнять свой долг, — отрезала служанка, с негодованием скрестив на груди руки. — Неужели ты думаешь, что мы бы допустили хоть малейшее неуважение к ее чести?

— Нет, разумеется нет, — ответил Убайд. — Должно быть, это было тяжело, подготовить царицу и… привести ее комнаты в надлежащий вид. Неужели вы справились сами?

— Всего вшестером, — хмуро сказала она, продолжая высоко держать голову. — Мы не могли доверить такое важное дело кому-нибудь другому.

— Да, конечно, — произнес великий визирь, в душе облегченно вздохнув.

Он по очереди всмотрелся в каждую из прислужниц, запоминая их лица. Всем им придется умереть. Хочется надеяться, что все они добровольно решат последовать за царицей в ее загробную жизнь, но если нет, он возьмет это дело в свои руки. Когда они умрут, не останется никого, кто знает о настоящих обстоятельствах смерти Нефераты.

Клика царя, точнее, то, что от нее осталось, может тайно продолжать свои изыскания. Убайд не сомневался, что В’соран сумеет продолжить с того места, где остановилась царица. Анхата или Ушорана объявят регентом, и жизнь в городе пойдет своим чередом. Собственно, думал великий визирь, возможностей, власти и влияния у уцелевших членов тайной клики будет даже больше, чем при жизни царственных особ.

Убайд сделал шаг назад и, совсем успокоившись, торжественно поклонился служанкам.

— Пора, — сказал он. — Жрецы и тайный Совет ожидают царицу в Зале Скорби и Сожалений. Пусть народ Ламии в последний раз взглянет на Неферату и оплачет ее.

Услышав скорбные слова великого визиря, служанки смягчились. Самая старая вздохнула и подала знак другим. Они снова обратили все внимание на возлюбленную царицу. Три женщины встали полукругом у дальнего конца кровати, все они опустили головы и начали читать церемониальную молитву Усириану, богу подземного царства. Убайд вслушивался в негромкий скорбный речитатив. Солнце скрывалось за горизонтом, и комнату покидал свет. Когда молитва закончилась, спальня погрузилась в траурный полумрак. Служанки снова завели свой поминальный плач и склонились над неподвижным телом царицы.

Внезапно со стороны кровати послышался жуткий звук — слабый, влажный, дрожащий хруст, словно щелкали затекшие суставы. И вдруг поминальный плач служанок перерос в ужасающие пронзительные вопли.

Затрещали кости, рвалась плоть со звуком, с каким нож разрезает влажную ткань. Две служанки, ближе всех стоявшие к изголовью кровати, в фонтане крови отлетели назад с разорванными горлами. Ошеломленный Убайд едва успел это увидеть, как над кроватью что-то мелькнуло, раздался хруст ломающихся костей, и еще две служанки упали с разбитыми головами.

Не было времени вдохнуть, не то что отреагировать. Последние из самых преданных прислужниц царицы отскочили от кровати, словно в замедленном движении, прикрывая лица, а гибкая, залитая кровью фигура тянулась к ним костлявыми ищущими руками.

Великий визирь потрясенно смотрел, как Неферата хлестнула одну из служанок открытой ладонью. От удара череп женщины раскололся, как дыня, а труп отлетел к дальней стене. Последняяслужанка, самая молодая и быстрая, повернулась и помчалась к Убайду, моляще протянув руки, с лицом, превратившимся в маску абсолютного ужаса.

Она успела сделать всего полдюжины шагов, когда Неферата прыгнула ей на спину, как пустынная львица. Пальцы, заканчивающиеся длинными изогнутыми когтями, вонзились в горло девушки. От столкновения золотая смертная маска слетела с лица царицы, и холодное гладкое совершенство сменилось рычащим обличьем монстра.

Лицо царицы ужасающе вытянулось, щеки впали, кожа натянулась, как пергамент. Глаза превратились в две точки ледяного безжалостного света и засверкали животным голодом, когда она обрушилась на свою добычу. Ссохшиеся губы Нефераты растянулись в диком рыке, изящная челюсть отвисла, обнажив торчащие львиные клыки. Служанка едва успела вскрикнуть, когда голова царицы резко опустилась вниз, и эти ужасные клыки вонзились в горло девушки. Разорвалась плоть, затрещали позвонки, и крики девушки сменились задушенным хрипом.

Убайд закрыл рот дрожащей рукой, пытаясь подавить собственный вопль. Он пятился назад, к двери спальни, а его ноги тряслись. Как он ни старался, все равно не мог отвести глаз от тела служанки. Визирь не осмеливался повернуться и побежать.

Последний шаг тянулся целую вечность. Тело девушки дергалось, пока царица разрывала ее горло и наслаждалась кровью. Кажется, я уже около двери, думал Убайд. Еще несколько футов, и…

Внезапно великий визирь понял, что ужасающие звуки прекратились. Неферата подняла голову, губы и подбородок были испачканы алой кровью. Она перевела свой потусторонний взгляд на визиря, и кровь в его жилах заледенела.

— Убайд, — произнесла царица мелодичным зловещим голосом, взглядом пригвоздив визиря к месту. Сердце Убайда болезненно трепыхалось в груди. — Верный слуга. На колени перед своей царицей!

Тело великого визиря повиновалось. Колени болезненно ударились о камень, Убайд простерся на полу перед ужасающим обликом Нефераты.

Царица улыбнулась. Зубы ее были красными от крови, а глаза жестоко блестели.

— А теперь расскажи мне обо всем, что здесь произошло.

Собравшиеся в Зале Скорби и Сожалений были молчаливы и подавленны. Единственные звуки, которые раздавались в похожем на склеп помещении, это шуршание погребальных мантий жрецов, готовившихся принять тело царицы. Курились благовония, на мраморном постаменте начертили положенные сигилы сохранности. Абхораш стоял в изножье холодной каменной плиты, склонив голову и положив руки на эфес древнего церемониального меча. Ушоран и Анхат встали поодаль друг от друга, каждый погрузившись в свои мысли и обдумывая предстоящие им тяжелые дни.

Когда известие о смерти царя распространится, вся страна содрогнется. Потребуется много искусных маневров, чтобы удержать под контролем остальных царей-жрецов. Позади могущественных аристократов стоял В’соран, сложив руки на поясе и склонив голову, словно в молитве, но на лице старого ученого читалось нетерпение. Теперь он получит неограниченный доступ к трудам Нагаша, и ему не терпелось приступить к работе. За спиной В’сорана юный господин Зухрас держался ближе к двери, словно готов был выскочить из зала в любую секунду. Кузен царя выглядел бледным и потрясенным, но никто не мог с точностью сказать, от горя или от чувства вины.

Все они ждали уже больше часа, собравшись еще до заката, чтобы взглянуть на тело царицы. Решили, что, как только тело Нефераты положат для последнего прощания, городу объявят о смерти ее и Ламашиззара. Когда двери в дальнем конце зала беззвучно отворились, небольшая группа собравшихся слегка оживилась — все готовились к началу новой эпохи.

Никто не ожидал увидеть царицу, появившуюся из теней Женского дворца, бледную и ужасную в своем триумфе. Ее красота, когда-то бывшая даром Асаф, теперь обрела божественную силу. Никто не увидел темной крови, залившей ее одежды и запачкавшей руки и лицо. Из глаз царицы, темных и бездонных, как море, исчезла мысль, сменившись жаждой, более глубокой и всепоглощающей, чем что-либо известное раньше.

Рядом с царицей шел Убайд, великий визирь. Он прошел мимо Нефераты, склонив голову и сгорбив плечи, спустился вниз по ступеням, что вели к погребальному постаменту, и окинул собравшихся затравленным взглядом.

— Возликуйте, — произнес он бесцветным голосом. — Возликуйте, идет ваша царица.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Темный пир

Долина Черепов, 76-й год Пхакта Справедливого

(—1597 год по имперскому летосчислению)

Воины Отрекшихся разбили свои палатки в Долине Черепов, широкой равнине, расположенной примерно в трех лигах северо-восточнее Кислого моря. Будучи единственной проходимой территорией между побережьем и деревнями северян, равнина являлась местом, где варвары (или Ягхуры, как называл их Хатурк) и Отрекшиеся уже много столетий встречались на поле сражения. По древнему обычаю боевые дружины обеих сторон вставали лагерем вдоль северного и южного концов долины. Однако после нескольких недавних побед над Ягхурами северяне перестали придерживаться старых правил. Они заметили отсутствие Хранителей и решили, что сила племен сломлена и близится полное уничтожение Ягхуров.

Весь последний месяц отряды лазутчиков Отрекшихся наносили удары из долины, как им заблагорассудится, уничтожив множество равнинных поселений и две деревни на вершине холма. После себя они оставляли кучу обугленных черепов как жертву своему четырехликому богу Малаху. Теперь Отрекшиеся обратили внимание на запад, проверяя, хорошо ли защищены оставшиеся деревни Ягхуров. Если их не остановить, захватчики опустошат деревни настолько, что уцелевшим не останется никаких шансов пережить зиму.

По словам Хатурка, война между Отрекшимися и Ягхурами не имела никакого отношения к дележу ресурсов или территории. Ягхуры не обладали ничем таким, чего могли бы пожелать Отрекшиеся. На самом деле, по рассказу Хатурка, Отрекшиеся когда-то правили всем побережьем и территорией за большой горой, где узкий пролив ведет в большое Хрустальное море. Это они оказались свидетелями падения камня-звезды, пробившего склон горы; они построили огромный храмовый город, чтобы почитать своего новообретенного бога. И позже именно они использовали силу пылающего камня, чтобы властвовать над окружающими племенами и создать собственное царство. В те дни их называли Ягхурами, что переводилось с языка Хатурка как «правоверные».

Но дни славы этого царства оказались короткими. Знатные дома, что правили храмовым городом, расположенным на южном склоне горы, сделались жестокими и недоверчивыми. Безумие заразило правящие кланы, и вскоре царство погрузилось в пучину гражданской войны. Кланы сражались за божественный камень, скрытый глубоко в горе, и погибали тысячами. В конце концов князь-изгнанник вернулся из северных земель с учением о новом боге: Малахе, Темном, Владыке Четырехкратного Пути. Учение о Темном Владыке собрало много последователей, и со временем они завоевали храмовый город и убили сумасшедших аристократов-Ягхуров, принеся их в жертву своему богу.

После этого князь приказал запечатать туннели под храмовым городом и повел свой народ на север, где они и поселились вдали от горы и ее порочного бога. Но ненасытные желания Малаха оказались такими же ужасными (если не хуже), как и безумное правление прежних царей Ягхуров, и страну снова захлестнула волна насилия. В конце концов произошел раскол. Те, кто отверг Малаха, вернулись на берега Кислого моря в тщетной надежде возродить славу утраченного ими царства.

С тех пор война продолжает бушевать. Отрекшиеся не успокоятся, пока не принесут в жертву своему четырехликому богу последнего Ягхура. Меньшим Малах не удовлетворится.

В Долине Черепов горели костры, отблески выхватывали из темноты то закругленные бока палаток, то высокие деревянные трофейные шесты, увешанные гниющими черепами. Тут и там воины дремали у костров, забывшись пьяным сном. Насколько они знали, вокруг на многие мили не было ни одной боевой дружины Ягхуров, а если вдруг и появятся, лазутчики вовремя предупредят их.

В это же время лазутчики, на которых возлагалась надежда, безмолвно подкрадывались к лагерю Отрекшихся, и глаза их пылали некромантским огнем. Воины Нагаша поймали их всех до единого. Кроме того, небольшая армия скелетов находилась меньше чем в пятидесяти ярдах от лагеря Отрекшихся, подползая к нему по каменистой земле с неутомимым терпением мертвых.

В сотне ярдов южнее начала военных действий ждали Нагаш и Хатурк вместе с вождями варваров. Ягхурам потребовалось много времени, чтобы объединиться против северян. Долгие месяцы сражений обескровили немногочисленный народ: вожди с трудом могли выставить две сотни воинов против вражеских сил, превышающих их числом раз в десять. Большинство были вооружены топорно сработанными копьями и дубинками, и ни один не имел ничего хотя бы отдаленно напоминающего доспехи. Нагаша не удивляло, что Ягхуры не сумели выиграть ни одного сражения с Отрекшимися, скорее, его удивляло, что они сумели выжить. Должно быть, Хранителям пришлось немало потрудиться, чтобы поддерживать хотя бы такое противостояние.

У самих вождей имелись доспехи и оружие с бронзовыми наконечниками, привезенное из северных земель во времена раскола. Они нервно трогали потускневшие клинки, сжимали древки копий с бронзовыми наконечниками и бросали испуганные взгляды в сторону Нагаша и его мертвых телохранителей. Хатурк предложил некроманту подкупить вождей, но тот выбрал более откровенный подход. Когда деревенские вожди собрались, чтобы официально заключить союз, он явился без предупреждения во время вечернего пира — его принесли в паланкине трупы Верховного Хранителя и его старших помощников. Это помогло привлечь внимание деревенских вождей, приложив минимум усилий.

Нагаш восседал в принадлежавшем когда-то Верховному Хранителю паланкине, который покоился на плечах его неподвижных слуг. Так он лучше видел поле боя, видел воинов, упорно ползущих под увядающим светом луны. Еще несколько минут, и они доберутся до сторожевых костров. Некромант пошевелился, обратив свой горящий взор на вождей.

— Время пришло, — сказал он. — Час вашей победы близок. Мы уничтожим северян и выгоним их из долины, как я и обещал.

Вожди украдкой обменялись взглядами, и один вышел вперед — крупный для Ягхуров мужчина с темными волосами и нависающим лбом. Третий глаз, прикрытый зеленой пленкой, лениво смотрел из его лба. Звали его Айгуль, и среди варваров он считался могучим воином. Вождь выпятил грудь и крепко сжал рукоятку своего бронзового топора, но не смог заставить себя посмотреть в пылающие глаза Нагаша.

— А как насчет второй части твоего обещания? — спросил Айгуль. — Ты говорил…

— Я сказал, что поведаю вам секрет доблести северян, — рыкнул в ответ Нагаш, — и я это сделаю. После того, как вы выиграете это сражение.

— И после того, как вы подчинитесь великому Нагашу и признаете его новым богом горы! — добавил Хатурк суровым тоном истинно верующего.

Нагаш подавил желание немедленно убить каждого из них. Такие, как они, не годились даже на невольничий рынок в Зандри. Эти люди ненамного лучше животных и недостойны внимания царя. Даже доверчивое благоговение Хатурка вызывало в нем отвращение.

— Вперед! — приказал он Ягхуру. — Мои воины уже почти на месте.

Судя по лицу Айгуля, тот хотел сказать что-то еще, но в последний момент ему изменило мужество. Вожди коротко кивнули и разошлись в темноту к своим дружинам. Очень скоро Ягхуры выступили в путь, пробираясь по каменистой равнине с завидной ловкостью. Нагаш внимательно следил за ними. Варвары передвигались значительно быстрее воинов-нежити, поэтому пришлось придержать их до тех пор, пока его собственное войско не добралось до лагеря.

Хатурк и его последователи столпились вокруг паланкина с серьезными лицами.

— Чем мы можем помочь, хозяин? — спросил юный адепт.

— Ничего не делать и поменьше болтать, — прошипел некромант. — Я должен сосредоточиться.

Ягхуры уже почти перегнали его воинов. Нагаш мысленно отдал приказ, и тотчас же двести пятьдесят скелетов и гниющих, спотыкающихся зомби поднялись на фоне лунного неба и приблизились к северянам, спящим у сторожевых костров.

— Быстро. Тихо, — мысленно скомандовал Нагаш.

Он давно понял, что нет никакой необходимости руководить каждым движением нежити. В этих гниющих телах сохранялись воспоминания и рефлексы, хотя он не мог точно сказать, каким образом. Достаточно дать им толчок, а остальное они сделают сами. Те, кто действовал плохо, являлись отличным кормом для вражеских мечей, пока остальные выполняли его приказы.

Длинные угловатые тени набросились на северян. Нагаш видел, как поднимались и опускались мечи, как могучие руки зажимали рты и сдавливали глотки. Северяне погибали, истекая кровью, но их смерть длилась всего лишь несколько мгновений.

Нагаш улыбнулся себе под нос и прошептал в ночной воздух заклинание. Большинство убитых северян медленно поднялись на ноги.

— Теперь огонь! — приказал Нагаш.

Несколько скелетов повернулись к кострам. Десятки рук скользнули в умирающее пламя и выхватили горящие головешки. Один за другим мертвецы подняли свои факелы к небу, подавая сигнал Ягхурам. Варвары на равнине увидели сигнальные огни и кинулись в стремительную атаку. И тут один из Ягхуров, обуреваемый жаждой крови, запрокинул голову и разразился свирепым боевым кличем.

— Идиоты! — зарычал Нагаш. Вой и рев разорвали ночную тишину — остальные Ягхуры яростно заревели, требуя крови врагов. Из лагеря северян тут же послышались запоздалые крики.

— В атаку! — скомандовал некромант. — Убивайте! Жгите! — Его губы зашевелились, произнося следующее заклинание.

Мертвецы ринулись вперед, двигаясь с неожиданной скоростью и ловкостью. Северяне выскакивали из палаток, сонные, еще хмельные и неуклюжие. Большинству едва хватило времени, чтобы потрясенно уставиться на нападавших, как в следующее мгновение они уже падали мертвыми. Факелы коснулись промасленных шкур, и в какие-то несколько секунд дюжина палаток уже пылала.

Завывая, как гиены, в лагерь ворвались Ягхуры. Они били дубинками все, что двигалось, внося свою лепту в столпотворение. По команде Нагаша нежить продвигалась дальше в лагерь. Главное — быстрота, это некромант отлично понимал. Нападающие должны все время опережать противника, не давая ему времени организовать достойную оборону, иначе чаша весов перевесит — численность защитников намного превышала число атакующих.

Несмотря на то что на счету был каждый воин, многие Ягхуры продолжали топтаться на краю лагеря, разрывая на куски палатки и обыскивая трупы. Копи Нагаша проскребли бороздки в подлокотниках кресла.

— Вперед! — приказал он трупам, несущим его паланкин. Если варвары все еще будут там, когда он доберется до лагеря, он убьет их на месте!

Весь лагерь был объят огнем.

Северяне были громадными воинами мощного телосложения, намного крупнее калек-южан — почти такими же, как бронзовокожие гиганты из далекого Ка-Сабара. Нижнюю часть тела закрывали кожаные юбки, отороченные большими бронзовыми дисками, с широких ремней свисали отполированные черепа и длинные цепочки из костей фаланг пальцев. Одни воины предпочитали сражаться с обнаженной грудью, их кожу украшали замысловатые узоры из шрамов, вившиеся от толстых шей до пояса, на других были тяжелые кожаные жилеты, покрытые слоями небольших бронзовых квадратов.

Они не проявляли ни малейшего страха, увидев воинов Нагаша. Напротив, кидались очертя голову в самую гущу, размахивая громадными топорами или мечами с длинными клинками и выкрикивая имя своего странного бога. Отрекшиеся, пренебрегая опасностью, ломились сквозь толпы врагов. Трещали кости, гниющие тела разлетались на куски. Северяне сражались, несмотря на ужасные раны, стремясь убить как можно больше врагов, прежде чем упадут сами.

Хаос усиливался. Нагаш понимал, что если ему удастся раздуть замешательство врага, подобно уже пожирающему лагерь пожару, то северяне, кроме чужих, начнут по ошибке убивать и своих.

И тут воздух в центре вражеского лагеря вспыхнул красным и оранжевым, и несколько громовых ударов последовали один за другим. Нагаш почувствовал, как от невидимой энергии задрожал эфир, и понял, что несколько дюжин его воинов уничтожены. Хатурк предупреждал его, что Отрекшихся часто сопровождают три ведьмы. Теперь некромант почувствовал, что недооценивать их нельзя.

Сразу вслед за взрывами запели рога. Нагаш злобно выругался. Полководцы пытались собрать своих воинов и начать контратаку. Некромант понимал, что нужно расправиться с предводителями северян, причем незамедлительно, иначе те быстро сокрушат его скудные силы.

Паланкин уже донесли до лагеря. Нетерпеливо рыча, Нагаш встал со своего сиденья и спрыгнул на землю. Повсюду из темноты выскакивали воины Отрекшихся, их клинки жадно блестели в свете костров. Ягхуры оборонялись с гортанными криками, но мощные клинки без устали рубили ничем не защищенные тела.

Нагаш по широкой дуге взмахнул рукой и выпустил веер зеленых обжигающих сгустков, сразивших наповал троих северян, оказавшихся у него на пути. Он ринулся в центр лагеря, передвигаясь со сверхъестественной скоростью. Палатки здесь размещались не аккуратными рядами, как в военном лагере Неехары, и это вынуждало его петлять, переходя от одного укрытия к другому. На открытом пространстве лежали трупы, едва видные в свете костров.

Новые вспышки осветили воздух над лагерем, за ними последовал громовой грохот. Его воинов уничтожают. Нагаш отозвал тех, кто еще уцелел, в надежде, что это заставит главного полководца и его ведьм последовать за ними. Очередная палатка преградила ему путь, он обогнул ее и оказался на небольшой полянке, где десять Ягхуров обменивались ударами с шестью северянами. Нагаш выпустил целый залп светящихся снарядов, поразивших как врагов, так и друзей. Уцелевшие разбежались в разные стороны, очистив некроманту дорогу.

Спустя несколько мгновений Нагаш оказался на краю большой открытой поляны. Высокие шесты для трофеев, увешанные гроздьями свежих черепов, стояли на всех четырех углах, а в центре около двух десятков воинов Нагаша отступали, сражаясь с превосходящими силами Отрекшихся. Впереди отряда северян шел, прокладывая себе путь бронзовым мечом, высокий мускулистый воин в бронзовых чешуйчатых доспехах. По всей длине тяжелого клинка были выгравированы руны, и воздух вокруг меча дрожал, словно знойное марево в пустыне.

Когда появился Нагаш, живые мертвецы прекратили отступление, и Отрекшиеся воющей волной навалились на них. Взгляды Нагаша и вражеского предводителя скрестились поверх голов воинов, и оба сразу поняли, кто есть кто. Некромант сделал вывод, что тот представлял собой не основную опасность во вражеском лагере. Нагаш забросил колдовские сети в стороны, отыскивая источник магической энергии, уничтожившей столько его воинов.

Вот оно! Крутящийся водоворот силы на дальнем конце площадки, далеко позади линии свирепых северян. Там находится сердце войска Отрекшихся. Необходимо как можно быстрее схватить его и разорвать на части.

Нагаш мысленно призвал к себе всех уцелевших воинов. Он пробормотал могущественное заклинание, в три раза увеличивая энергию тех, кто находился рядом с ним. Они ринулись вперед, сминая оборону противника, их оружие мелькало в воздухе, сливаясь в размытое пятно. Внезапный натиск застал северян врасплох. Несколько упали сразу, кто убитый наповал, кто истекая кровью от смертельных ран. Остальные, включая их предводителя, поняли, что вынуждены защищаться. Тем самым Нагаш выиграл время, необходимое для того, чтобы разобраться с ведьмами.

По крайней мере, он на это надеялся. Почти тотчас некромант ощутил завитки магической энергии, пытающиеся развеять его заклинание. Разозлившись, Нагаш выбросил вперед руки и прошипел еще одно заклинание. Между его ладонями вспыхнули три пылающих зеленых шара. Шаровыми молниями взлетели они по дуге над вражеской линией и понеслись к ведьмам. Но, не успев поразить свою цель, шары взорвались с оглушительным грохотом. Контрмагия ведьм оказалась по-настоящему могущественной.

Через несколько мгновений Нагаш обнаружил, что их наступательная магия не менее убийственна. Завитки темного тумана поползли из темноты к его воинам и обвились, как веревки, вокруг их рук и ног. За несколько секунд они плотно опутали нежить, ограничив движения. Воины Отрекшихся победоносно завопили и бросились в атаку, разбив на куски чуть не всю первую линию скелетов. Нагаш не обратил на это ни малейшего внимания. Он не мог отвлекаться во время противоборства с ведьмами Отрекшихся. До тех пор, пока туман опутывает его воинов, по меньшей мере одна ведьма плетет эти чары, а это значит, что как минимум одна колдунья (а может, и больше) не способна сражаться непосредственно против него. Он метнул еще один залп сверкающих сгустков поверх голов воинов, но и они растворились до того, как достигли цели.

К тому времени со всех сторон к поляне подходили все новые живые мертвецы. Нагаш метнул еще один залп колдовских снарядов и погнал прибывшее подкрепление на фланги северян. Враги скоро обнаружили, что их осаждают уже с трех сторон. Многие северяне пали, и, несмотря на увещевания командира, отвага Отрекшихся начала убывать.

Почуяв удачу, Нагаш метнул очередной залп снарядов, на этот раз прямо в лица Отрекшихся. Под огонь попали и некоторые из его воинов, но это для него мало что значило. По обеим сторонам от командира падали люди, и тела их тотчас же охватывало зеленым пламенем. Сам полководец отпрянул, но какая-то магическая защита отражала снаряды Нагаша, не давая им приблизиться к нему.

И наконец, сквозь брешь, образовавшуюся в рядах противника, Нагаш увидел ведьм. Они стояли полукругом, держа высокие деревянные посохи, увенчанные черепами и ритуальными шнурками. Нагаш метнул еще один залп шипящих молний в их сторону, ведьмы торопливо взмахнули посохами и забормотали контрзаклинание. Около них взорвалась неистовая энергия, опять не нанеся им ни малейшего ущерба. Но не только магия угрожала ведьмам. Едва они успели отразить последнюю атаку Нагаша, к ним полетели копья с правого фланга. Копье, пущенное недрогнувшей рукой, поразило стоявшую справа ведьму прямо в грудь. Она рухнула на землю, изо рта у нее хлынула кровь, а ее потрясенные сестры в страхе отскочили.

Крики ужаса со стороны ведьм Отрекшихся оказались последней каплей для северян. Воины пришли в замешательство, решив, что их вот-вот окружат и убьют. Полководец отступал вместе с ними, изрыгая проклятия, но никакие ругательства и угрозы уже не могли заставить их сражаться.

Взревев, Нагаш послал своих живых мертвецов вперед, на полководца и двух уцелевших ведьм. Он метнул новый залп молний и увидел, как одна из ведьм начала извиваться, охваченная зеленым пламенем. Энергия подожгла ее мантию, оставила на теле множество ужасных ожогов, но каким-то образом она сумела уцелеть.

Теперь Отрекшиеся беспорядочно отступали, бежали через площадку на север, углубляясь в лабиринт горящих палаток. Ведьмы оставались на месте. Полководец добежал до них и встал рядом. Он повернулся, и в его глазах полыхнула ненависть. Нагаш приготовился обрушить на них лавину колдовской мощи, но, едва он начал читать заклинание, ведьма свирепо прокричала несколько слогов и ударила посохом о землю. Тьма сгустилась, накрыла ведьм и полководца, словно плащом, и поглотила их. В то же мгновение они исчезли прямо на глазах у некроманта.

Что же это за колдовство? Нагаш никогда не видел ничего подобного. Даже его наставники-друкаи в Кхемри никогда не упоминали ни о чем в этом роде. Что еще знают эти варвары, чего не знает он?

Нагаш приказал своим воинам начать преследование убегающих северян. Теперь, оценивая ход сражения, некромант думал о том, что положение оказалось рискованным, куда рискованнее, чем он мог предположить заранее. Его небольшое войско нежити почти уничтожено, и неизвестно, сколько Ягхуров осталось в живых. Продлись сражение на площадке еще несколько минут, исход битвы мог оказаться совсем другим.

Некромант пересек площадку, переступая через разбитые скелеты и истекающие кровью тела. Он подошел к ведьме и остановился, внимательно рассматривая труп. Она была одета в темную мантию, на боку у нее висел кривой кинжал, а на шее — ожерелье из бронзовых пластинок с выгравированными на них странными рунами.

Нагаш опустился рядом с ней на колени и взял посох. Деревяшку венчал не человеческий череп. Нагаш рассматривал его в неверном свете костра несколько минут, пока не понял, что это череп огромной крысы.

Неожиданно воздух разорвали громкие крики. Нагаш обернулся. На площадке появились Айгуль и остальные вожди. Их лица украшали боевые раны, с оружия капала кровь. С ними пришел и Хатурк, глаза его пылали торжеством.

— Они бегут! — кричал адепт. — Северяне бегут домой! Все произошло так, как ты сказал, хозяин!

Это вряд ли, подумал Нагаш. Он недооценил Отрекшихся. Они оказались куда более могущественными, чем он ожидал. Мы победили, потому что противник был не готов и слишком уверен в себе. В следующий раз все будет по-другому.

А следующий раз обязательно будет. И сражения будут продолжаться до тех пор, пока Отрекшиеся окончательно не покорятся. Кампания может отнять годы, а то и десятилетия, но закончится она только после того, как одна из сторон будет разбита наголову.

Нагаш намеревался превратить их в подданных своей империи. От них будет куда больше толку, чем от Ягхуров.

Айгуль медленно приблизился к некроманту, на его лице читались страх и изумление. Остановившись в нескольких шагах от Нагаша, он опустился на колени.

— Все приветствуют бога горы, — глухо произнес он, согнулся в пояснице и прижался лбом к пропитанной кровью земле. Один за другим остальные вожди последовали его примеру.

Нагаш поднялся на ноги. Их поклонение ничего для него не значило. Он помнил, как в самом начале варвары чуть не испортили нападение, и не испытывал к ним ничего, кроме презрения.

Хатурк подошел к некроманту с выражением исступленного восторга на грубом лице и низко поклонился.

— Вожди готовы получить свою награду, хозяин, — гордо произнес он.

Нагаш подавил злобный смешок. Обещая сообщить им секрет силы северян, он имел в виду нечто вроде умения обработки металла или простой тактики ведения боя. Но рассказывать такое этим скотам — зря тратить время. Наверняка они ждут от него какого-нибудь магического дара или, что еще хуже, паршивого чуда!

И тут ему в голову пришла жестокая идея. Он взглянул на Хатурка и улыбнулся, как человек улыбается покорному псу.

— Они хотят, чтобы сила Отрекшихся перешла к ним? Отлично. Скажи им вот что: сила человека заключена в его плоти и костях. Сердце — источник силы. Печень — источник доблести. Если вы хотите стать как они, съешьте их, глодайте до костей.

Глаза Хатурка потрясенно распахнулись.

— Ты… ты имеешь в виду…

— Скажи им! — приказал Нагаш. — Приказываю! Скажи, что они должны съесть мертвых. Это единственный способ!

Адепт уставился на некроманта, и на его лице застыл ужас. Подождав немного, Нагаш решил, что Хатурк не решится, но этот болван снова ему поклонился и повернулся к вождям, чтобы сообщить им первый приказ нового бога.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Тень ястреба

Ламия, Город Зари, 76-й год Пхакта Справедливого

(—1597 год по имперскому летосчислению)

Новость о смерти царя Ламашиззара разлетелась во все стороны через несколько часов после официального объявления. Быстроногие гонцы помчались через Золотую Долину, неся весть в Ливару и Разетру, а оттуда мимо разрушенного Махрака в Долину Царей и города на западе. Не прошло и нескольких месяцев, как царские процессии каждого из семи городов пустились в путь, направляясь на восток, чтобы отдать последние почести умершему царю и оценить положение дел в Городе Зари. В великих городах Неехары считалось редкостью, если трон занимала царица, а в самой Ламии и вовсе неслыханно. Строились предположения о том, как это повлияет на сложную сеть торговых сделок, сплетенную в городе во время правления Ламашиззара. Цари-жрецы поспешили как можно скорее попасть в Ламию, подозревая, что тот, кому раньше всех удастся добраться до царицы, получит наилучшие шансы извлечь выгоду из нового режима.

Первой прибыла царица Амунет из далекого Нумаса, проплыв на баркасе вверх по Реке Жизни. Потом караван продолжил путь в горах, вплоть до торговых баз, построенных на берегах Озера Жизни. Там нумасийцы сняли груз с двух десятков своих лучших коней, оседлали их и поскакали по извилистым горным перевалам к северному краю Золотой Долины.

Царь Теремун из Зандри двигался тем же путем и прибыл чуть позже во главе процессии северных рабов, нагруженных подарками для новой царицы. Когда делегация из Зандри пересекала долину, на нее напали разбойники, так что они потеряли несколько человек, прежде чем укрылись в городе.

Следующим в Золотую Долину прибыл суровый седовласый царь Кватара Найим в сопровождении торжественной свиты жрецов, осыпавших себя пеплом в знак траура. Осаждаемый со всех сторон оставшимися без крова иерофантами Махрака, правитель Кватара провел всю свою жизнь, пытаясь восстановить как свой город, так и Махрак, причем с минимальным успехом. Если бы не толковый капитан у городских ворот, делегацию вполне могли бы принять за нищих попрошаек и погнать прочь.

Спустя две недели после делегации Кватара явилась куда большая процессия во главе с царем Ка-Сабара Амун-хотепом и двумя десятками аристократов в древних доспехах когда-то могущественного Бронзового Легиона. Хотя город после ужасной осады, случившейся полстолетия назад, в основном лежал в руинах, Амун-хотеп стремился продемонстрировать остальным царям, что он и его город остаются силой, с которой нужно считаться. Его слуги несли богатые дары для царицы, причем скорее всего ради них пришлось обчистить до нитки сам царский дворец, а судя по испачканным кровью наконечникам копий царских воинов, бандиты из долины сильно пожалели, что попытались отнять эти сокровища у Амун-хотепа.

Как ни забавно, но города, расположенные ближе всего к Ламии, последними прислали свои делегации для чествования царицы. Сначала прибыл царь Шепрет из Разетры, с суровым лицом, экипированный как для военных действий, во главе процессии царских гвардейцев в доспехах из глянцевитой чешуи ящеров. В отличие от прочих делегаций, везущих в дар золото и драгоценные камни, разетранцы привезли богатства джунглей: необработанный янтарь, отполированный рог громовых ящеров и кувшины, полные экзотических трав, которые больше нигде в стране не росли.

Несмотря на роскошь даров, делегация явилась своего рода предупреждением царице: после смутных послевоенных лет Разетра вновь обрела силу, сумела оттеснить племена ящеров глубоко в джунгли и вернула себе почти всю свою территорию. Короче говоря, разетранцы хотели продемонстрировать царице, что Ламии лучше относиться к ним как к друзьям и союзникам, чем как к соперникам.

Самыми последними, спустя три месяца после прибытия нумасийской делегации, приехал царь-жрец Ливары и его свирепая воительница-царица. Они прибыли с еще меньшей помпой, чем непреклонные разетранцы, и сопровождала их свита аристократов и копейщиков в доспехах из блестящих пластин темного железа.

Зрелище потрясло ламианскую знать. Многие годы ходили слухи, что ливарцы усердно трудились, пытаясь отыскать месторождения железной руды в Хрупких Пиках. Очевидно, им удалось не только это. В искусстве обработки плотного металла они добились таких успехов, каких не сумели достичь даже царские мастеровые Ламии. Кроме того, стало ясно, что слухи о сотрудничестве с Разетрой подтверждаются мастерством воинов, состоявших под началом царя Ливары. В отличие от Ламии Городу Ученых приходилось иметь дело с бродячими бандами разбойников, свирепствующими на торговом тракте в сфере их контроля, и поговаривали, что царица Ливары неоднократно лично возглавляла экспедиции с целью уничтожения самых крупных шаек. В полном вооружении, в латных доспехах, с волосами, заплетенными в тугие косы, она въехала в город во главе своих воинов с таким же свирепым и беспощадным лицом, как у птицы, в чью честь ей дали прозвище.

Вместо того чтобы разместить царские делегации в шатровых городках в отдалении от дворца, как делал когда-то Ламашиззар, Неферата приглашала каждую в царский дворец. Им всем отвели роскошные покои, как подобало их статусу, и относились к ним с весьма щедрым гостеприимством. Это не ускользнуло от гостей, каждый из которых решил использовать близость к трону, чтобы навязать царице свой план действий.

Несколько недель Неферата встречалась с каждым из правителей наедине, обсуждая положение дел иной раз до поздней ночи, — со всеми, кроме царей Разетры и Ливары, которые с любезной учтивостью отклоняли приглашения царицы, предпочитая беседовать с ее представителями.

К тому времени, как собрались все цари и царицы, Ламашиззар уже шесть месяцев покоился в своей усыпальнице. Вместо погребальной процессии приехавшие правители приняли участие в торжественном ритуале поминовения, проведенном в некрополе к северу от города, а последующие шесть дней посещали долгие послеобеденные совещания и пышные пиры, которые устраивались в большом дворцовом саду.

Гости во время этих совещаний пытались выяснить, насколько успешными оказались их частные переговоры с царицей, и определить свое положение относительно остальных правителей. Но каждый скоро обнаружил, что, как бы жестко он ни пытался навязать свой план действий, ни один не сумел оказаться в более удачной позиции, чем остальные. На их сильных и слабых сторонах очень ловко играли, чтобы создать статус-кво, при котором каждый город оставался стабильным и процветающим только в том случае, если выполнял свои обязательства перед Ламией.

Неферата сумела туго затянуть сеть торговых и долговых обязательств, задуманную еще Ламашептрой и воплощенную в жизнь его сыном Ламашиззаром, и все же поймать великие города в западню. И ни один из правителей Неехары не мог сказать, как именно это произошло. Они почуяли опасность, когда собирались ехать в Ламию, они интриговали и продумывали различные способы, чтобы противостоять этому, но вся их хитрость оказалась пшиком, столкнувшись с уловками и ухищрениями коварной и обольстительной царицы Ламии.

К концу шестого дня всем приехавшим правителям стало ясно, что они прибыли в Ламию не только для того, чтобы проститься с царем, но еще и для того, чтобы официально оформить превращение города в центр благосостояния и могущества Неехары.

Во время частных встреч, нередко выпив лишнего, царственные гости унылым шепотом признавались друг другу в своем смятении. Они совершенно не понимали, как могли рухнуть все их ловкие планы, составленные против неискушенной царицы, ведущей монашеский образ жизни.

Правители Разетры и Ливары внимательно слушали, но свои подозрения держали при себе.

Зал Царей сверкал, как сокровищница, в косых лучах послеполуденного солнца. Пятеро великих царей и цариц выложили свои дары на блестящий мраморный пол у подножия высоких базальтовых статуй, обрамлявших длинный проход, ведущий к ламианскому трону. Не меньше восьми утраченных богов Неехары смотрели сверху вниз на просителей при дворе. Ближе всех к огромным двойным дверям зала стояли первые двое — неумолимый Джаф с шакальей головой, носитель смерти, и безликий, в капюшоне, Усириан, который судит души умерших. В шестидесяти шагах дальше львиноголовый Гехеб, бог земли и даритель силы, стоял напротив Пхакта, ястреболикого вершителя правосудия. Еще через шестьдесят шагов, у подножия широких ступеней, ведущих к трону, высилась чувственная Баст с лицом кошки, дарительница любви и красоты; ее кошачьи глаза лукаво смотрели через зал на изящного Тахота, дарителя знаний и хранителя закона. И наконец, возвышаясь над троном с двух сторон, стояли богиня-покровительница Ламии Асаф, дарительница магии и создательница священного соглашения, и могущественный Птра, бог солнца и отец всего сущего.

Стражи трона смотрели на запад, в сторону моря. Солнечный свет струился сквозь высокие прямоугольные отверстия, сделанные над входом в зал, и статуи купались в этом золотистом свете. Только большой тронный зал в Кхемри мог когда-то соперничать с роскошью и царственным великолепием этого зала. А сейчас ему не было равных в стране. Большой трон Ламии, сделанный из того же тонковолокнистого темного дерева, что и трон, стоявший когда-то во дворце в Кхемри, впечатлял. По легенде, его привезли из самых дальних уголков южных джунглей во время Великого Переселения человечества. Трон был глубоким, с высокой спинкой, весь в извилистых линиях и изгибах. Складывалось впечатление, что он просто вырос, а не сделан рукой человека. Его толстые круглые подлокотники, гладкие и лоснящиеся, были отполированы поколениями царственных рук. Неферата положила ладони на теплые подлокотники, откинулась на спинку древнего трона и внимательно всмотрелась в приближающиеся фигуры имперской делегации. Даже на расстоянии ста шагов она чувствовала, как им неуютно, — дыхание с тонким присвистом вырывалось из плотно сжатых губ, десятки обутых в туфли ног шаркали, почти не отрываясь от пола.

Для этой встречи царица выбрала самые богатые одежды: платье из нескольких слоев насыщенного шафранного цвета с вышивкой золотом и тысячами крохотных жемчужин. Кушак из золотых нитей и лазурита опоясывал ее тонкую талию, широкое ожерелье из золотых пластин покоилось на алебастровой шее. Ее роскошные волосы подняли вверх и закрепили золотыми шпильками и нитками жемчуга, на изящные запястья надели широкие золотые браслеты. В сгибе левой руки покоился скипетр Асаф — тяжелый жезл из цельного куска золота в форме двух извивающихся аспидов, покрытых крохотными чешуйками из оникса. Лицо прикрывала холодная безжизненная золотая маска. Неферата надела ее в первый раз после того, как восстала со своего смертного ложа, решив, что строящие козни варвары с дальнего Востока ничего другого не заслуживают.

Солнечный свет отражался от полированной поверхности маски, слишком яркий, чтобы на него смотреть. Неферата ощущала солнечные лучи на обнаженных руках, но испытывала всего лишь легкий дискомфорт — так отступает боль после укуса хиксы. Даже Нагашу и его бессмертным приходилось избегать обжигающих лучей Птра, но царица обнаружила, что солнце не причиняет ей вреда. Она ничем не походила на некроманта и его приспешников: каким-то образом она заново родилась в тигеле, где плавились яд, колдовство и смерть. Взаимодействие яда сфинкса с силой эликсира и ритуалов Архана превратило ее в существо из плоти, недоступное смерти.

Она была не просто бессмертной. Неферата стала подобна самой Асаф, и все тайны мира лежали у ее ног. Она ощущала, как солнце движется по небу, чувствовала ритм приливов сквозь камни у себя под ногами. Она ощущала присутствие каждого человеческого существа в этом зале для приемов, от членов личного Совета, стоявших у подножия трона, до принца Поднебесного Дома и его свиты и даже бесстрастных царских стражей, охранявших зал с той стороны двери. Она слышала каждое движение, чуяла запахи их кожи и ощущала богатый, сладкий вкус крови, бежавшей по их жилам.

Кровь, всегда кровь — вот что было главным у нее в мозгу. Если и имелось хоть какое-нибудь слабое место в ее новом существовании, это была бесконечная жажда человеческой крови. Она являлась источником ее могущества, в тысячу раз чище и мощнее, чем жалкий отвар Нагаша, но стоило царице напиться досыта, как она тут же начинала жаждать еще. Неферата уже выяснила, что для поддержания сил ей необходимо пить кровь каждую ночь. К счастью, в ее полном распоряжении имелся целый город человеческих душ, и она знала, что недостатка в крови не будет. Царица вяло улыбнулась под суровыми изгибами своей маски и всмотрелась в юное, красивое лицо принца Ксиана с ледяной напряженностью голодной львицы. На его лице застыло выражение рассчитанного презрения. Он и его свита, не дойдя дюжины шагов до личного Совета царицы, внезапно остановились, словно только сейчас заметили ламианских аристократов. Как и раньше, Потомка Небес сопровождали раболепный переводчик, несколько высокомерных чиновников и безмолвная спокойная молодая женщина, лицо и руки которой были выбелены в точности как у Нефераты. Царица не знала, жена это князя или просто любимая наложница. Незнакомка сцепила руки на талии, а взгляд устремила в точку сразу за каблуками Ксиана.

Ксиан едва заметно шевельнул длинным пальцем, увенчанным позолоченным ногтем, и его переводчик немедленно сделал маленький шажок к трону.

— Потомок Небес выражает свои соболезнования по поводу смерти вашего супруга, — скованно произнес он. — Он не мог не заметить вашу скорбь, столь глубокую, что даже самые простые церемонии являются для вас сейчас слишком тяжелой ношей.

Улыбка Нефераты сделалась резкой.

— Потомок Небес ошибается, — произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально и безучастно. — Я вполне сознаю свои обязательства правительницы и хозяйки. Разве к нему отнеслись без должной учтивости и уважения?

Переводчик помолчал, крепко сжав губы, словно подбирал подобающий ответ.

— К моему вечному стыду, вынужден сообщить вам, что ваши стражи отказались впустить слуг Потомка Небес, чтобы они подготовили зал к его прибытию. — Он развел руками. — Где мой господин и владыка может насладиться покоем и отдыхом, угощая вас превосходным чаем и ведя изысканную беседу?

— В Зале Царей всего один трон, — холодно ответила Неферата, с наслаждением заметив, как вздрогнул переводчик. — Кроме того, это место для ведения государственных дел, а не для праздной болтовни. — Царица небрежно повела рукой. — Хотя Потомку Небес можно простить его заблуждение, поскольку его впервые допустили к этому трону.

Один из чиновников принца приглушенно ахнул. Остальные держали себя в руках, но Неферата слышала, как гневно бьются ихсердца. Она не могла бы оскорбить принца сильнее, даже если бы подошла к нему и влепила пощечину.

Переводчик окончательно растерялся. Не зная, что делать дальше, он повернулся и уставился на Ксиана, чье лицо казалось высеченным из камня. Потомок Небес еще раз шевельнул изогнутым ногтем, чиновник низко поклонился, глубоко вздохнул и снова повернулся к царице.

— Потомок Небес имеет честь передать вам известие от его божественного отца, Императора Неба и Земли, — произнес переводчик с видом оскорбленного достоинства. — Он желает сообщить вам, что Империи даровано огромное состояние в виде золотых приисков в провинции Гуаньян. И оно настолько велико, что ценность золота значительно понизилась по сравнению с тем, какой была, когда ваш отец заключил договор с Империей. — В глазах чиновника сверкнула крохотная искорка удовлетворения, когда он поклонился трону. — Остается последняя выплата, чтобы уладить дело между Ламией и Поднебесным Домом, но, чтобы соответствовать условиям долгового обязательства, она должна быть в три раза больше, чем оговоренная ранее сумма.

В большом зале повисла тишина. Принц и его свита смотрели и молчали, ожидая гневных выкриков и начиная понемногу беспокоиться, когда их не последовало. Наконец после долгой паузы царица покачала головой:

— Нет.

Вот теперь послышались гневные крики, но это возмущалась свита принца, выражая негодование оскорблением, нанесенным чести Потомка Небес. Один из чиновников зашел так далеко, что шагнул в сторону трона и погрозил царице кулаком. Прежде чем он успел сделать еще шаг, на его пути встал Абхораш, а кончик железного меча военачальника уперся в ямку на горле чиновника.

— Довольно, — произнесла Неферата, и ее голос легко перекрыл начавшийся шум. — Принц Ксиан, дерзость вашей свиты оскорбляет меня. Они немедленно уберутся отсюда.

Переводчик выпятил узкую грудь.

— Не вам распоряжаться…

— Прочь! — приказала Неферата, напрягая волю.

Имперские чиновники кинулись бежать, наступая на полы своей одежды, торопясь выполнить приказ царицы. Спустя несколько секунд в зале остались только принц и его женщина.

Неферата медленно встала с трона. Движения ее были плавными и грациозными и завораживали, как движения кобры. Она спустилась вниз по ступеням и подошла к Потомку Небес, продолжавшему стоять на месте исключительно из упрямой гордости. Царица подошла так близко, что могла прикоснуться к нему, и заглянула в темные глаза.

— То, о чем просит ваш отец, невозможно, — негромко произнесла Неферата, напрягла волю и с удовлетворением услышала, как в ответ сердце князя заколотилось быстрее. — И вы знаете это не хуже, чем я. — Она изучающе всмотрелась в его лицо, слегка наклонив золотую маску. — Вы умный человек, принц Ксиан. И прагматичный, иначе вы ни за что не согласились бы приехать сюда. Поэтому не исключено, что существует способ выплатить долг Ламии другой валютой, не золотом.

Принц Ксиан слегка нахмурился и поколебался немного, прежде чем ответить царице.

— И что вы можете предложить? — спросил он на беглом неехарском.

Царица сделала еще шаг и положила руку ему на грудь, прямо на то место, где шея соединялась с ключицей. Она ощущала, как сладко пульсирует кровь прямо под кожей принца. Губы ее приоткрылись, задев кончики острых как бритва клыков.

— Вам, о принц, — прошептала она, — я предлагаю дар вечной жизни.

Глаза Ксиана широко распахнулись. Она чувствовала его внутреннюю борьбу, чувствовала, как рассудок борется с соблазнительной силой ее воли. Он желал не поверить ей, выполнить волю отца и захлопнуть ловушку, в которую попала Ламия, но сердце его отказывалось повиноваться.

На гладком лбу принца появилась небольшая морщинка.

— Как это? — слабым голосом спросил он.

Неферата подняла крохотную керамическую бутылочку. Внутри находилась единственная капля ее крови.

— Возьмите это, — сказала она. — Вернитесь в свой городской дом, а когда солнце сядет, выпейте. Тогда и поймете.

Двигаясь как во сне, принц протянул руку и взял бутылочку. Энергия, заключенная в ней, таяла намного быстрее, чем от эликсира Нагаша, но мощь была в сотни раз выше. Неферата уже испытала ее на членах тайной клики и осталась очень довольна результатом.

— Возвращайтесь ко мне завтра, — продолжала она, — и мы более подробно обсудим наше соглашение.

Ксиан крепко стиснул бутылочку. Сердце умоляло его повиноваться, но сознание все еще пыталось сопротивляться.

— Я… я не могу не выполнить волю Императора, — возразил он.

— Разве воля Императора не изменится, когда он услышит об этом? — спросила Неферата, легонько постучав по бутылочке лакированным ногтем. — Или, обладая таким могуществом, сын не восстанет, чтобы заменить отца и самому стать Императором?

— Я… — начал принц. На лице его отразилось беспокойство, но он медленно кивнул. — Я подумаю.

Неферата улыбнулась.

— Так идите, — произнесла она, — но никому не говорите, о чем мы беседовали. — Ее взгляд переместился на женщину, стоявшую в тени князя, и, подчиняясь внезапному порыву, царица добавила: — А она пока останется здесь как залог вашего благоразумного поведения.

Ксиан повернулся и посмотрел на женщину так, словно только что вспомнил о ее существовании.

— Она? — переспросил он, явно удивленный просьбой царицы. — Она для меня ничего не значит.

Неферата заметила, что женщина слегка напряглась.

— Значит, она останется здесь ради моего удовольствия, — холодно произнесла царица. — Благодарю за ваш дар. А теперь идите, ваши слуги вас ждут.

Ксиан повернулся к ней, словно собравшись возразить, но заглянул Неферате в глаза, и всю его решимость как рукой сняло. Он неуклюже, неуверенно поклонился и, двигаясь как в тумане, вышел из зала.

Царица задумчиво посмотрела на женщину. Ее тонкие плечи легонько дрожали, но она упорно продолжала смотреть в пол. Неферата нахмурилась, протянула руку, прикоснулась пальцем к ее подбородку и мягко заставила ее поднять голову. Они какое-то время смотрели друг на друга, спрятав истинные чувства за масками.

— Как тебя зовут? — спросила Неферата. Женщина слегка нахмурилась. Царица вздохнула. Естественно, она не разговаривает по-неехарски. — Убайд! — резко окликнула Неферата. — Проводи ее в Женский дворец и проследи, чтобы ее там удобно устроили.

Убайд торопливо подошел к женщине. Последние события сломали когда-то гордого великого визиря; он склонился перед волей царицы, съежившись, как побитый пес. Убайд смотрел на Неферату широко распахнутыми испуганными глазами, а руки его дрожали, как у паралитика. Молча взяв женщину за руку, он повел ее к выходу из зала.

Когда они ушли, царица повернулась к трону и уставилась на свой личный Совет. Уже не в первый раз она гадала, кто же из них до последнего поддерживал Ламашиззара. Зухрас, юный кузен царя, скорее всего, входил в число его сторонников. Возможно, Абхораш? Наверняка не В’соран — царь никогда не дал бы ему той свободы для изучения трудов Нагаша, какую предоставила Неферата. Или дал бы? Такое предложение — мощный инструмент для заключения сделки.

А теперь никто из них не знал, как вести себя с ней. Она чувствовала их беспокойство, как бы они ни старались его скрыть. С одной стороны, их отталкивала ее метаморфоза, с другой — они жаждали могущества, которым она теперь обладала. Похоже, только на Абхораша, стоического мастера-воина, никак не действовала притягательность ее новообретенной силы. В конце концов, каждому из них придется испить из отравленного кубка, решила Неферата, хотят они этого или нет. Чтобы править городом, ей требовалась их поддержка, и единственный способ, которым она могла эту поддержку обеспечить, — это заставить их разделить с ней одинаковую степень риска. Теперь в ее распоряжении имелись записи Архана, а Убайд показал ей, где в покоях Ламашиззара спрятана склянка с ядом сфинкса. Неферата не сомневалась, что сумеет восстановить весь процесс.

Анхат дождался, пока принц Ксиан не выйдет из зала, и только тогда заговорил.

— Может получиться, — протянул он. — Все зависит от того, каким влиянием он обладает дома. Император может просто отправить другого, более властного посланника, чтобы потребовать вернуть долг.

Анхат оказал царице просто неоценимые услуги после смерти Ламашиззара. Именно он придумал байку о том, что жрец Сокта, бога-покровителя всех убийц, ночью прокрался во дворец, чтобы убить царя в отместку за его отношение к беженцам из Махрака. Как гласила эта история, жрец-убийца сначала напал на царицу, зверски убил всех ее прислужниц и воткнул в Неферату отравленную иглу, потом с боем прорвался в покои царя и убил его, после чего сам пал от руки Абхораша и царской стражи. Очень хитроумный получился ход, сосредоточивший жажду отмщения на группке чужаков, которых большинство населения и так презирало. Что еще более важно, выздоровление Нефераты приписали чуду, напомнив Ламии и остальной стране о ее божественном происхождении. Так что поддержка народа была ей обеспечена.

Кроме того, именно Анхат позаботился об обезглавленном трупе Архана. В’соран и даже Абхораш упрямо требовали сжечь труп бессмертного, но в последний момент Неферата поняла, что не может этого допустить. Вместо этого Анхат тайно купил в некрополе города гробницу какого-то нищего и поместил туда бессмертного в то же время, когда царя Ламашиззара устраивали на покой в его собственной, куда более великолепной усыпальнице дальше на север. Неферата чувствовала, что обязана жуткому созданию хотя бы этим.

Царица обдумала совет Анхата и задумчиво кивнула.

— Вероятно, прибытие новой делегации займет много месяцев, возможно даже лет. А это даст нам время пополнить сокровищницу и объединить силы. — Она пожала плечами. — Если Император в самом деле такой прагматичный правитель, он возьмет наш последний платеж и примет как данность тот факт, что его уловка провалилась. Если нет… что ж, к тому времени мы окажемся в куда более выгодной позиции, чтобы защищать свои интересы.

Абхораш повернулся и посмотрел прямо на нее. Это случалось так редко, что царица поняла — он удивлен.

— О великая, ты имеешь в виду войну с Шелковыми Землями? Но она будет для нас губительной!

— Разумеется, это не входит в мои намерения, — спокойно ответила Неферата. — Но я буду защищать наш город всеми силами, которые окажутся в моем распоряжении, уж в этом ты можешь быть уверен.

— Тогда тебе следует больше беспокоиться о врагах, которые ближе к дому, — негромко произнес Ушоран.

Неферата выпрямилась. Владыка Масок был печально известен своими городскими интригами, и царица знала, что он очень щедро тратит деньги, чтобы создать обширную сеть шпионов как в самой Ламии, так и за ее пределами.

— Враги в городе?

— В настоящее время да, — отозвался Ушоран. — Мои источники сообщают, что царь Ливары… весьма обеспокоен твоим восхождением на трон. И делится своими тревогами с остальными.

Царица нахмурилась:

— Например?

— Для начала с царем Разетры. Со времени своего приезда сюда он также устраивал ночные совещания с царем Кватара и царицей Нумаса.

— И о чем именно он так тревожится?

Ушоран покачал головой:

— Вот этого я не знаю, о великая. Но могу предположить, что Разетра проявит сочувствие и понимание, хотя бы ради давней дружбы между двумя городами. Пока Кватар и Нумас вряд ли с готовностью пойдут нам навстречу, но…

Неферата раздраженно вздохнула.

— Что лежит в основе всего этого? В чем конкретно заключается беспокойство Ливары?

Владыка Масок пожал плечами:

— Не могу сказать, о великая. Царь Анхур ведет себя очень осторожно и не делится подробностями.

Зухрас тревожно переступил с ноги на ногу, явно разрываемый между желанием оказаться полезным и страхом привлечь к себе внимание царицы.

— Может быть, ты могла бы спросить царицу Халиду? Она наверняка тебе расскажет.

Неферата едва слышно вздохнула. Сколько времени прошло с тех пор, как они с Халидой разговаривали в последний раз? Годы, это уж точно. Помолчав немного, она покачала головой.

— Нет необходимости, — отрезала царица, вставая с тропа. — Я уже запланировала парочку объявлений на сегодняшний пир, и они положат конец всем этим интригам. Понятно же, что Ливара жаждет власти Ламии, но мы действовали очень осторожно. Договоры уже подписаны и скреплены печатями. Ничто, кроме войны, не сможет их нарушить.

Неферата сдернула с себя маску. Собравшиеся аристократы, как один, склонили головы — разумеется, из чувства уважения, но не без некоторой доли страха. С точки зрения Нефераты, это было очень неплохо.

Царица улыбнулась, глядя на них сверху вниз.

— Час торжества Ламии близок. Наслаждайтесь этой минутой и благодарите забытых богов, что сумели до нее дожить.

Вечером для гостей Нефераты устроили праздник в большом дворцовом саду. Их рассадили за тем же широким круглым столом, за которым проводились долгие совещания с Ламашиззаром больше полувека назад.

Пир начался через час после заката и длился до глубокой ночи. Сытные блюда из рыбы и дичи, приготовленные с острыми специями, привезенными из Шелковых Земель, подавали с кувшинами превосходного вина и чашами густого пенистого пива. Музыканты и одетые в шелка танцовщицы развлекали царственных гостей между переменами блюд, давая возможность пище усвоиться, а крепким напиткам смягчить настроение. По краям поляны курились спрятанные в густой листве благовония, и воздух наполнялся сладкими, чуть наркотическими ароматами.

Царица сидела на высоком стуле, когда-то принадлежавшем ее супругу, и наблюдала за гостями из-под прикрытых век. Когда подавали новое блюдо, она делала вид, что ест, а слуги получили указания уносить ее тарелки раньше других. После метаморфозы еда и вино потеряли для нее всякий вкус. Собственно, даже небольшая порция заставляла горло сжаться, а желудок завязаться узлом. Корень лотоса и наркотические благовония тоже не могли притупить ощущения. К счастью, небольшие кубки с горячей красной жидкостью, которые Убайд подавал ей между блюдами, вполне заменяли Неферате пищу.

Она пристально всматривалась в собравшихся правителей, выискивая признаки подозрительности или недовольства. Царь Зандри Теремун много выпил, громко смеялся и нашептывал непристойности на ухо бледнокожей наложнице из варваров. Сидевшая слева от него царица Нумаса Амунет даже не пыталась скрыть своего презрения, ковыряясь в миске с пряными угрями медной вилкой с длинными зубцами. Царь Найим, седовласый и угрюмый не по годам, сидел среди стайки ворчливых старых жрецов, упорно не желавших принимать участия в развлечениях, предложенных царицей.

Оставались цари Ливары и Разетры. Царь Шепрет сидел слева от Нефераты, прихлебывая из кувшина пиво, как простой солдат. Пожилой царь Разетры, все еще крепкий и бодрый, несмотря на свой возраст, отлично перекусил, попробовав все, предложенное за праздничным столом, и с удовольствием наблюдал за одетыми в шелка танцовщицами, крутившимися рядом с ним в течение всего вечера. И все же Неферата не могла не заметить напряженных плеч царя-воина и настороженных взглядов, которые он бросал на сидевших за столом, когда думал, что этого никто не видит. И еще она отметила, что кинжал, висевший на поясе царя, никак нельзя назвать церемониальным.

Царь Ливары сидел слева от Шепрета так близко, что чуть не соприкасался с ним, однако эти двое с начала пира перекинулись друг с другом всего лишь парой слов. Анхур провел почти весь вечер в негромкой, но довольно возбужденной беседе со своей царицей. Неферата едва узнала свою любимую кузину — годы, проведенные в Ливаре, превратили ее не в покорную царицу, но в свирепую ослепительную воительницу, какой она всегда мечтала стать. Избавившись от мягкой девичьей пухлости затворницы, ведущей монашеский образ жизни, Халида стала худощавой, загорелой и мускулистой, со шрамами на руках и татуировкой разетранского воина, нанесенной красными чернилами на правую сторону изящной шеи. Черные волосы, заплетенные в два десятка тугих косичек и заколотые золотой шпилькой у основания шеи, подчеркивали острые черты лица. В царском обществе к ней относились как к явлению скандальному; даже царицам воинственной Разетры не позволялось учиться обращению с мечом и копьем, тем более — выступать в походы с простой солдатней. Но Халида поступала так, как ей хотелось: ездила верхом, сражалась и охотилась, как любой мужчина, и плевать хотела на общественное мнение. Похоже, народ Ливары любил ее. Эта мысль наполняла сердце Нефераты одновременно и гордостью, и горькой завистью. Они ни разу не поговорили после прибытия Халиды в город, даже за пиршественным столом та избегала взгляда Нефераты. Когда царица-воительница не беседовала со своим супругом, она шепталась о чем-то с молодой, явно нервничающей женщиной, причем Неферата была уверена, что где-то видела ее раньше.

Может быть, она каким-нибудь образом оскорбила Халиду? Неферата не представляла, чем и как, разве что кузина обиделась на то, что ее выдали замуж за Анхура. Она поймала себя на том, что всматривается в молодого царя Ливары и размышляет, не улучшатся ли ее отношения с кузиной, если с Анхуром произойдет несчастный случай. Во всяком случае, в этой мысли имелись свои плюсы.

Наступал поздний вечер. Слуги уносили со стола остатки последней перемены блюд. Рядом с Нефератой возник Убайд и поставил очередной полный до краев кубок, чтобы царица могла утолить жажду. Пока слуги заканчивали свою работу, Неферата отхлебывала из кубка, наслаждаясь приливом сил и жизненной энергии, наполнившим ее члены и прогнавшим прочь ночную прохладу.

Когда слуги закончили работу и исчезли, Неферата сунула кубок в трясущиеся руки Убайда и медленно встала со стула. Аристократы из ее тайного Совета, сидевшие по обе стороны царицы, тотчас же поставили свои напитки и устремили на нее полные ожидания взгляды. Спустя несколько мгновений царственные гости заметили это и тоже обратили на нее внимание. Царь Шепрет с безучастным выражением лица рассматривал Неферату, глядя поверх своей чаши с пивом. Анхур плотно скрестил на груди руки, его взгляд тревожно метался от Халиды к Неферате. Только Халида так и не посмотрела на царицу — кузина сидела, упрямо уставившись на стол, и обкусанным ногтем чертила замысловатые узоры на его полированной поверхности.

На какое-то мгновение Неферата испытала искушение воспользоваться своим могуществом и заставить всех этих царей и цариц склониться перед ее волей. Это было так соблазнительно, так просто… однако предостережение Ушорана насчет Разетры и Ливары вынудило ее остановиться. Если она попытается, но что-то пойдет не так, последствия будут катастрофическими. Да и нет смысла идти на такой риск, когда есть возможность получить всю полноту власти иным путем.

— Возлюбленные мои друзья, — произнесла Неферата, разведя руки и тепло улыбаясь, словно собиралась заключить их всех в объятия. — Невозможно выразить словами, какая это честь для меня — то, что все вы пустились в столь долгое и тяжелое путешествие, чтобы отдать последнюю дань уважения моему супругу. Мы молимся, чтобы он присоединился к своим предкам в Стране Мертвых. Его утрата оказалась ужасным ударом для всей Неехары. Поговорив почти со всеми вами в течение последних нескольких месяцев, я преисполнилась надежды на то, что его наследие — процветание и восстановление страны — будет и дальше воплощаться в жизнь.

Тут Неферата позволила своей улыбке угаснуть, и сияющее выражение ее лица сменилось задумчивой печалью.

— Если я чему-то и научилась в результате этого мучительного переживания, так это тому, что на свете существует еще множество неехарцев, до сих пор страдающих от ужасов, причиненных Узурпатором. Нарушение священного соглашения и уход наших богов оставили в наших душах незаживающую рану. Мы больше не можем считать благословенной нашу землю, а себя — благословенным народом.

Ее слова привлекли внимание царя Найима и его жрецов. Кислые выражения на их лицах исчезли, сменившись искренним изумлением и слабой, едва пробуждающейся надеждой. Впрочем, остальные правители тоже проявили заинтересованность, а растерянное лицо Анхура стало настороженным.

— Возлюбленные друзья, досточтимые цари и царицы, и все же я скажу, что боги по-прежнему с нами. Благословения Асаф не покинули нас даже в эти смутные времена! Именно она, богиня красоты и магии, убедила великого Птра сжалиться над нашим народом и превратить нашу землю в рай.

Неферата обвела взглядом сидевших за столом, заглянув в глаза каждому правителю.

— Послушайте меня, друзья. Богиня продолжает жить во мне, как жила в каждой из моих предшественниц начиная с зари цивилизации. Мы не покинуты. Если мы объединимся и восстановим то, что разрушил Нагаш, может быть, мы сумеем выковать новое соглашение — такое, что приведет нас к золотому веку возрождения.

— Восславьте богов! — воскликнул самый старый иерофант, вскочил на ноги и воздел руки в старческих пятнах к небу. — Восславьте их! Наконец-то мы услышаны!

Царица ласково улыбнулась старику. Вот и верь в это дальше, подумала она. Поможешь убедить остальных.

— В прошлом мой супруг верил, что мудрее и сострадательнее думать о нуждах живых, чем вспоминать умерших, — продолжала она. — И не мне подвергать сомнению мудрость его политики. Но сейчас, когда наши города находятся на пути к восстановлению, а у нас есть план, гарантирующий продолжение торговли и всеобщего процветания, я уверена, что настало время стереть последние следы злодеяний Нагаша. Махрак, Город Надежды, должен быть отстроен заново. Кхемри, Живой Город, должен вернуть себе былую славу.

Все, даже пьяный царь Теремун, в шоке уставились на нее. Несколько жрецов начали шептать благодарственные молитвы богам, по их морщинистым щекам беззвучно текли слезы. Неферата помолчала, давая время переварить сказанное, и наконец царь Шепрет заглотнул наживку.

Старый царь-воин Разетры отставил в сторону свое пиво и наклонился вперед, упершись локтями в стол.

— И как ты собираешься надзирать за этим восстановлением? — спросил он.

Неферата уважительно кивнула, давая понять, что поняла вопрос.

— По правде говоря, я вовсе не собираюсь этого делать, — сказала она. — Есть более достойные люди. Ты, например, уже продемонстрировал всем свое желание предпринять такие усилия. Разетра родилась от далекого Кхемри; кровь ее царского дома течет в твоих жилах. По праву именно ты и твои дети должны определить будущее города. Я всего лишь хочу поделиться частью богатства Ламии, чтобы это стало возможным.

Шепрет не сразу нашелся, что сказать. Он явно ждал совсем другого ответа.

— Сколько… и сколько ты предлагаешь? — спросил он наконец.

— Десять тысяч талантов золотом каждый год — до тех пор, пока мы не решим, что восстановление города завершено, — отозвалась царица.

Царь Теремун потрясенно ахнул. Глаза царицы Амунет стали огромными, как обеденные тарелки.

Царь Найим с присвистом втянул в себя воздух и прижал ладони к столу. Судя по его лицу, он боялся, что ему снится сон.

— А как насчет Махрака, о великая царица? — спросил он. — Наверняка ты не можешь сделать меньше для Города Надежды.

Неферата снова кивнула.

— Правильно. Ты будешь получать десять тысяч талантов золотом каждый год и тратить их на восстановление города.

Началось что-то невообразимое. Жрецы Махрака разразились громкими радостными криками, с одинаковым пылом восхваляя царя Найима и царицу Неферату. Царица Амунет встала из-за стола, подошла к царю Шепрету, у которого от шока остекленели глаза, и стала что-то настойчиво ему говорить. Царь Теремун запрокинул назад голову и взревел, требуя еще вина.

Неферата назвала баснословные суммы денег, куда больше, чем могли надеяться оба правителя, но на самом деле это было чуть больше половины того, что Ламия ежегодно платила Империи. Ламия по-прежнему будет получать прибыль, в то время как пройдут десятилетия, в течение которых Разетра и Кватар приложат все силы для восстановления двух городов, которые уже никогда не будут обладать прежними богатством и властью. К тому времени, как они поймут, что их одурачили, превосходство Ламии станет неоспоримым. Это был венец тщательно продуманного плана.

— Ложь!

Крик прорезал общий шум, как вопль боевого рога. Халида вскочила на ноги, стиснув кулаки. Ее трясло от гнева. Бледное лицо, на котором застыло страдальческое выражение, было обращено к царице.

— Царица Неферата лжет, — заявила Халида. — Не благословения Асаф дарует ей красоту и противоестественную молодость, а мерзкая некромантия! Она якшается с монстрами и практикует проклятое колдовство самого Нагаша!

Неферата в потрясенном молчании уставилась на свою кузину.

— Халида? — с трудом выдавила она. — Как… как ты можешь такое говорить?

— У меня есть свидетель! — рявкнула Халида и показала на сидевшую рядом с ней женщину. — Айа была там, когда существо с бледной кожей появилось в Женском дворце с твоим телом на руках! Она видела ритуалы и отвратительное кровопускание! Чудо, что она сумела убежать из дворца, добраться до Ливары и рассказать правду!

Вот теперь Неферата поняла, где она видела эту девушку раньше. Айа, служанка, не смотрела царице в глаза, словно боялась, что поплатится за это своей душой. Предана простой служанкой? Одна эта мысль уязвляла царицу.

— Не знаю, о чем говорит эта дурочка, — процедила Неферата в ответ. — Ты веришь слову служанки больше, чем словам законной царицы Ламии?

Халида продолжала, словно и не услышала.

— Как долго? — требовательно спросила она. — Как долго ты корчишься в восторге у ног Узурпатора, поклоняясь ему? Я всегда удивлялась, почему ты не стареешь, кузина. А Ламашиззар об этом знал? Потому он тебя и отравил?

Неферата с грохотом ударила кулаком по столу.

— Ты зашла слишком далеко! — заорала она, переплавляя шок и внезапный страх в пылающую ярость. — Как смеешь ты, сидя за моим столом, деля со мной хлеб и соль, обвинять меня в таких ужасных вещах, когда одна я во всей Неехаре еще не утратила метку благосклонности богов?

— Берегись, кузина! Если боги все еще слышат нас, они не потерпят такой ереси! — отрезала Халида.

— Это ты богохульствуешь, Халида! — выкрикнула Неферата. — Невинным нечего бояться богов!

— Так брось мне вызов, — предложила Халида. — Докажи свою невиновность, сними даже тень сомнения. — В глазах царицы-воительницы сверкнула искра торжества. — Давай скрестим клинки и посмотрим, кому боги по-настоящему благоволят.

Слишком поздно Неферата сообразила, что зашла слишком далеко. Халида расставила ловушку, и она опрометчиво ринулась в нее. Отказаться она не посмеет, в особенности перед толпой жрецов и иерофантов. Это перечеркнет все, ради чего она так усердно трудилась и чего стремилась достичь.

— Да будет так, — онемевшими губами произнесла Неферата. — Абхораш, принеси мне клинок.

Подготовка проходила в полном молчании. Анхат сопроводил Неферату от стола к дальнему концу поляны. Как ни странно, туч над головой почти не было, и царица с восторгом посмотрела на небесный свод, усыпанный холодно сверкающими над дворцом звездами. Халида подошла несколько минут спустя. За ней по пятам семенил царь Анхур, что-то настойчиво нашептывающий супруге на ухо, но она не обращала на него никакого внимания. Свои пышные рукава она подвернула и подвязала кожаными шнурками, подол праздничного платья заколола сзади наверх так, чтобы он не путался у нее под ногами. Неферата отметила, что на Халиде не туфли без задников, а прочные кожаные сандалии вроде тех, что надевают на время сражений солдаты. В любой другой день это бы ее позабавило, но сейчас, увидев их, Неферата похолодела. Она задумала это с самого начала, поняла царица. Так или иначе, но этот вечер все равно закончился бы кровью.

Перед ней появился Абхораш, сжимая в руках бронзовый клинок. Встревоженно глядя на царицу, протянул его рукояткой вперед, и Неферате потребовалось какое-то время, чтобы понять — он хочет, чтобы она взяла меч. Кожаная оплетка показалась ей прохладной. Оружие, короткое и прямое, напоминавшее кинжал фута два длиной, удобно легло в ладонь. Неферата с омерзением уставилась на острие.

— Не железо? — спросила она.

Абхораш покачал головой.

— Халида тоже выбрала не железный, — пояснил он, коротко кивнув в сторону соперницы. — Бронза легче и быстрее. Она надеялась, что ты потребуешь железный и подаришь ей преимущество. — Он помолчал, сжав губы, словно не знал, что еще сказать. — Ты вообще умеешь с ним обращаться, о великая? Хоть чуть-чуть?

— Не будь болваном, — огрызнулась Неферата.

Абхораш поморщился.

— Тогда тебе придется сделать все быстро, — посоветовал он. — Ты быстрее и сильнее, чем она, но она этого пока не знает. Оберни это себе на пользу. — Он чуть подался вперед и крепко сжал ее запястья, глядя в глаза царице горящим взглядом. — Халида убьет тебя, если сможет.

Неферата вырвала руки.

— Давай покончим с этим, — сказала она и вошла в круг, образованный толпой.

Халида мягко оттолкнула мужа и встала напротив Нефераты. Она держала бронзовый меч, почти такой же, как у царицы, только Халида обращалась с ним умело, словно он являлся продолжением ее руки. Лицо ее сделалось бесстрастным, глаза холодными и чужими, как у палача.

Неферата обвела взглядом толпу, высматривая жрецов. Необходимо соблюсти формальности.

— Есть здесь жрец или жрица Асаф?

Иерофанты и жрецы беспокойно зашевелились.

Самый старый пожал плечами.

— Эта честь выпала тебе, о великая, — произнес он.

Неферата что-то буркнула себе под нос, закрыла глаза и воздела руки к небу, изо всех сил пытаясь вспомнить нужные слова.

— О великая Асаф, богиня красоты и всех тайн мира, мы молим тебя судить этот поединок справедливо, даровать свою силу правой и развенчать ложные слова обманщицы. Пусть правосудие свершится твоим именем.

— Пусть правосудие свершится, — негромким эхом отозвалась Халида и рванулась вперед, скользя сандалиями по граве, словно спешила заключить кузину в свои объятия. Неферата заметила блестящее острие ее клинка буквально в последний момент, отпрыгнула в сторону и вскинула свое оружие по неуклюжей широкой дуге. Клинки с лязгом встретились.

Меч Халиды снова мелькнул, острие зацепило развевающийся рукав Нефераты. Царица повернулась вправо, пытаясь уклониться от свистящего меча и забыв про свой собственный. Почувствовав в левой руке жгучую боль, она с криком отпрянула. Клинок Халиды аккуратно располосовал ее ладонь. Неферата в ужасе уставилась на рану, глядя, как в ней набухают темные бусинки крови.

Но Халида не останавливалась. Она прыгнула вперед, схватила царицу за правое запястье и ткнула ее мечом в грудь. Неферата почувствовала, как острие клинка Халиды прорвало платье и вонзилось в кожу под левой грудью. Без единой мысли в голове она раненой левой рукой машинально вцепилась в правое запястье кузины, не дав той воткнуть меч до конца.

Какой-то мучительный момент они удерживали друг друга, стоя нос к носу, ощущая на коже свистящее дыхание противницы. Халида крепче уперлась в землю и надавила изо всей силы. Неферата чувствовала, как напрягаются мускулы на руке кузины, пытавшейся воткнуть меч глубже. Губы Халиды злобно растянулись, темные глаза горели жаждой сражения.

Холодный ужас стиснул горло Нефераты. Не задумываясь, она призвала свою силу и оттолкнула Халиду назад. Кузина отлетела почти на пять футов и с грохотом упала на спину. Впрочем, она тут же кувыркнулась и снова вскочила на ноги. На кончике ее меча блестела кровь.

Теперь она знает, какой силой я обладаю, подумала Неферата, и во второй раз такой ошибки не сделает.

Они какое-то время кружили напротив друг друга, обдумывая, что делать дальше. Левая рука Нефераты тупо ныла, а рана в груди словно пылала огнем. В мозгу всплыли слова Абхораша: «Тебе придется сделать это быстро».

Она умоляющими глазами уставилась на Халиду.

— Не делай этого, — прошептала Неферата.

Но Халида ничего не желала слушать. Зарычав, она снова ринулась вперед, опустив меч, и оказалась рядом с царицей в долю секунды. Неферата опять хотела отскочить в сторону, но почувствовала, как меч Халиды вонзился ей в бедро. Царица вскрикнула, снова инстинктивно схватила Халиду за запястье, но то был только ложный выпад. Быстрая, как змея, Халида выдернула меч и совершила стремительное круговое движение, целясь прямо в горло Нефераты.

Та краем глаза заметила опускающийся на нее клинок. Пронзительно закричав, Неферата снова призвала силу и кинулась вперед, в объятия Халиды. Меч кузины промахнулся на какой-то дюйм, оцарапав шею Нефераты сзади.

Царица пару секунд не отпускала Халиду, чувствуя, как сердце кузины неистово бьется под тонкой тканью платья. И вдруг объятия разомкнулись. Халида сделала шаг назад, лицо ее обмякло, взгляд упал на эфес меча Нефераты, торчавший под углом из ее бока. Медленно, удивленно она взялась за эфес левой рукой, сдавленно ахнула и выдернула клинок. Темная кровь хлынула из раны.

Неферата в ужасе смотрела, как ее кузина опускается на землю. Мучительный вопль разорвал ошеломленную тишину. Кричал Анхур, лицо которого превратилось в страдальческую маску.

Царица упала на колени рядом с Халидой. Ужас ушел, сменившись неизбывной печалью. Не задумываясь, она прижала ладонь к ране в боку кузины, но кровотечение не останавливалось. Теплая жидкость струилась по пальцам и впитывалась в рукав платья. Халида издала какой-то сдавленный звук и попыталась шевельнуться, но уже слишком ослабела. Взгляд ее широко открытых глаз метался по сторонам, ища кого-то или что-то.

— О боги, — прошептала Неферата. — О великие боги! — Глаза жгло, но из них не выкатилось ни одной слезинки. Она положила трясущуюся руку на щеку Халиды, испачкав ее кровью. — Прости меня, ястребенок. Пожалуйста, пожалуйста, прости меня…

Ее еще можно спасти, сообразила вдруг Неферата. Она укусила себя за нижнюю губу, ощутив привкус крови, и кусала до тех пор, пока не почувствовала горечь.

Неферата приподняла голову Халиды, повернула ее так, чтобы глаза их встретились, и приблизила свое лицо к лицу кузины.

— Поцелуй меня, — тихо сказала она Халиде. — Поцелуй меня, ястребенок, и ты будешь жить вечно.

Халида замерла. Глаза ее наполнились слезами, она задрожала и слабо попыталась оттолкнуть Неферату. Голос ее прозвучал едва слышно.

— Нет, — прошептала она.

— Пожалуйста, — умоляла Неферата. Она наклонилась еще ниже, но Халида из последних сил оттолкнула ее. — Я этого не хотела. Я никогда ничего этого не хотела, но Ламия нуждается во мне. Пожалуйста, давай поцелуемся и снова станем друзьями, как раньше.

Халида снова попыталась ее оттолкнуть, и вдруг Неферата ощутила, как тело ее обмякло. Облегченно выдохнув, царица прижалась окровавленными губами к губам Халиды.

Кузина не ответила на поцелуй. Тело Халиды оставалось совершенно неподвижным.

Спустя долгую мучительную минуту Неферата подняла голову и заглянула в пустые глаза Халиды. Затем услышала, что вокруг кричат люди и скорбно воет мужской голос. Чьи-то руки взяли Неферату за плечи и оттащили от тела Халиды. Одежда царицы отяжелела от пропитавшей ее крови.

К ней подошел Анхат и зашептал на ухо.

— Скажи что-нибудь, — настойчиво повторял он. — Все ждут вердикта богини.

Взгляд Нефераты упал на тело кузины, и она почувствовала, что сердце ее разорвалось.

— Правосудие свершилось, — глухим голосом произнесла она.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Величие Нагаша

Северная часть Долины Черепов, 96-й год Птра Сияющего

(—1350 год по имперскому летосчислению)

Костлявые руки мертвецов схватили жрецов и поволокли их к возвышающейся деревянной статуе Малаха, стоявшей в центре церемониальной площади в крепости на холме. У подножия статуи уже высилась пропитанная смолой гора щепок из разломанных ворот крепости.

Жрецы Отрекшихся вопили и лягались, взывали к своему богу, умоляя его обрушить кровавую месть на головы захватчиков, но палачи-скелеты не обращали на это никакого внимания. Четыре старика — вот все, кто остался в живых из храма на Магхур’кане, главной крепости на холме жалкой империи северян. Тех членов культа, кто не погиб при ожесточенной защите главных ворот, вытащили из подвалов храма и бросили истекать кровью на грязной улице.

Каждого мужчину, женщину и ребенка, уцелевших после месячной осады Магхур’кана, согнали на площадь, чтобы они стали свидетелями гибели своего бога. Ночной воздух дрожал от их приглушенных завываний.

Нагаш восседал в паланкине полированного дуба на южном краю площади, окруженный воинами-скелетами из своей охраны и двумя десятками вассалов-северян, которых притащили сюда из крепостей на холмах, завоеванных во время этой долгой войны. Борьба против Отрекшихся длилась не годы и не десятилетия, но века — почти двести пятьдесят лет прошло с той первой, беспорядочной ночной битвы в Долине Черепов.

Северяне оказались могучими воинами, а их ведьмы обладали огромным мастерством и хитростью. Нагаш давно потерял счет сражениям, произошедшим за эти годы, тем более что в большинстве случаев Отрекшиеся были достойными противниками. В конечном итоге решающим стал тот простой факт, что Отрекшиеся должны были что-то есть, а его армия — нет. Осаждая крепости, он не давал северянам нормально возделывать поля и заготовить достаточно еды на зиму. В результате голод и болезни настолько изматывали их, что они уже не могли сопротивляться постоянным атакам Нагаша. Так он порабощал северян, одну крепость за другой, пока не осталась только Магхур’кан.

Некромант смотрел, как жрецов привязывают к огромному тотему их бога. На восточной стороне, ближе к закругленной стене крепости, один из Ягхуров испустил душераздирающий вопль, от которого кровь застыла в жилах. Дети в ужасе захныкали, прячась за материнские юбки. Надо полагать, этой ночью варвары пировали.

Когда веревки затянули, Нагаш встал со своего сиденья и шагнул прямо в вонючую грязь площади. Тяжелые кожаные одежды, покрытые отполированными бронзовыми медальонами с рунами защиты, хлопали по его тощим конечностям. Глубокий капюшон, отделанный по краю крохотными золотыми дисками, скрывал пламя, пылающее в его глазах. Телохранители шагнули за ним, сухо затрещав костями, но некромант остановил их коротким жестом и мысленной командой.

Его легион нежити так разросся, что он больше не мог держать их всех под контролем одновременно. Большая часть действовала более или менее автономно, опираясь на строгий ряд приказов, отданных в зависимости от их функций. В силу необходимости некроманту пришлось довести эту систему до совершенства во время долгих кампаний в северных землях. К сожалению, он еще должен был найти способ установить такой же строгий контроль над человеческими существами, не убивая их. Пока же приходилось полагаться на такие неосязаемые вещи, как преданность и благоговение. Впрочем, с его точки зрения, это тоже было своего рода колдовство.

Приближаясь к обреченным, Нагаш думал, что и смерть жрецов тоже ритуал, причем во многих смыслах слова.

Верховный жрец Малаха, привязанный к статуе, не отрывал от Нагаша пламенного взгляда. Двое старших жрецов — на тотемах справа и слева от него — смотрели на некроманта с беспримесной, фанатичной ненавистью.

— Ты не победил! — выплюнул верховный жрец. Отрекшиеся говорили на более чистом и в некотором роде более культурном наречии, на котором когда-то разговаривали Ягхуры. — И ты не победишь великого Малаха, лишив нас жизни! Он вечен! Он восторжествует после того… — Проклятие застряло у него в горле.

— После того как мои труды превратятся в прах, а от меня останутся одни кости. — Нагаш жестоко рассмеялся. — Твои проклятия ничего для меня не значат, старик. Что твой жалкий бог может сделать с тем, кто перешагнул границу жизни и смерти?

Верховный жрец забился в путах.

— Пусть чума поразит твой дом! Пусть стены его обрушатся и поглотят твои сокровища!

Нагаш досадливо покачал головой. Отрекшиеся были достойными противниками. Он надеялся, что сможет предложить верховному жрецу лучшую участь. Некромант поднял правую руку. Энергия пылающего камня пропитала оставшуюся плоть — та распухла раковыми опухолями и медленно гнила. Черные вены, толстые, пульсирующие неестественным подобием жизни, пронизывали мускулы и сухожилия, уходя корнями в кости, в залежи пылающего камня, откуда и черпали силы. Нагаш протянул руку и стиснул челюсть жреца, оборвав его пылкую тираду. От пальцев некроманта на щеках северянина остались полоски слизи.

— Твой бог не может сделать мне ничего такого, чего я охотно не навлек бы на себя сам, — произнес он. — Дни Малаха окончены. Скажи ему, когда твоя душа будет скитаться по Пустым Землям за порогом смерти.

Нагаш отпустил верховного жреца и отошел на несколько шагов. Тотчас же Тестус, предводитель его вассалов из Отрекшихся, вышел вперед с горящим факелом в руке. Северянин, бывший когда-то вождем почти такой же большой, как Магхур’кан, крепости на холме, носил доспехи из кожи и бронзы в неехарском стиле и наголо брил голову. Его грубые черты лица не выражали никаких эмоций, когда он подошел к привязанным жрецам и поднял факел. Было очень важно, чтобы народ Магхур’кана увидел, как их бога предает огню один из своих.

— Смотрите! — вскричал Тестус. — Малах здесь больше не правит! Сейчас и всегда Магхур’кан служит только Нагашу, Вечному Царю!

Верховный жрец плюнул в Тестуса. Воин Отрекшихся наклонился и бросил свой факел в хворост прямо под ноги святого мужа.

Огонь мгновенно охватил пропитанный смолой хворост, голодные синие языки пламени начали лизать тотем и привязанных к нему людей. Жрецы пронзительно закричали. Крики агонии пронизывали тишину ночи. Со стороны крепости в тон мученикам завыли Ягхуры. Нагаш некоторое время стоял, наслаждаясь от души, вслушиваясь в жуткий хор, потом оставил Тестуса и его воинов и направился на противоположную сторону площади, где возвышался дом военачальника.

Отрекшиеся строили дома по тому жепринципу, что возводили могильные курганы: большие, с потолком-куполом, крышей из дерева и тростника. Почти всегда это было единственным строением на территории крепости, имевшим прочный каменный фундамент. Когда Нагаш подошел к дому, из теней выскользнули человекоподобные существа и затрусили рядом, метались взад и вперед, как стая двуногих собак, тяжело дыша и принюхиваясь к сладкому запаху поджаривавшейся на костре плоти.

У большой круглой двери, ведущей в зал, не стояли стражи. Только две жаровни тщетно пытались разогнать ночные тени. Ягхуры вскинули руки, прикрывая лица от ненавистного им света. Глаза их сверкали, как у шакалов.

Нагаш вошел в открытую дверь, отметив колдовские знаки, вырезанные в дереве. Защита от неудач, мора и злых духов… От старых символов не исходило ни малейшего дыхания силы. Возможно, они умерли вместе с людьми, сгоревшими сейчас на площади.

За дверью широкий проход вел в центр зала; вправо и влево от него ответвлялись коридоры, опоясывающие здание. На стенах висели гобелены с изображением славных побед над многочисленными врагами северян. Нагаш увидел человеческие племена, побежденные и порабощенные, и свирепые битвы с гигантскими зеленокожими монстрами, ходившими вертикально, как люди. Еще он заметил один старый потертый гобелен, изображающий победу Отрекшихся над ордой крысоподобных существ, подобных тем, с которыми он столкнулся в Пустых Землях.

Как ни странно, здесь не было гобеленов, изображавших славные победы над старыми врагами северян, Ягхурами. Интересно, что думают о таком упущении его давние вассалы, если, конечно, они вообще что-то об этом думают.

Коридор вывел в большую круглую комнату, в центре которой, потрескивая, горел очаг. Вокруг умирающего огня безмолвно стояла толпа воинов с мрачными, покрытыми шрамами лицами, полными ярости и отчаяния. Когда некромант появился, они повернулись к нему и медленно отступили к стенам комнаты.

Здесь по требованию Нагаша собрались оставшиеся в живых немногочисленные союзники Отрекшихся, а также уцелевшие из его собственной дружины, чтобы стать свидетелями того, как некроманту покорится сам Брагадх Магхур’кан. Поверх языков потрескивающего пламени некромант видел Брагадха, последнего из военачальников Отрекшихся. Даже потерпев поражение, юный предводитель северян казался гордым и непокорным. Справа от него стоял Дьярид, его седовласый, весь в шрамах военачальник, а слева — Аката, последняя из его ведьм. Обе сестры Акаты погибли страшной смертью во время сражения у главных ворот крепости. Она сумела уцелеть, несмотря на колдовские молнии Нагаша, только благодаря героизму второго военачальника Брагадха, закрывшего ее собой и погибшего вместо нее. Как и Брагадх, она была совсем юной, возможно лет двадцати пяти — двадцати шести. В Кхемри они бы считались еще детьми. Это было показателем того, как сильно пострадали северяне за последние, самые горькие годы войны.

Войдя в комнату, Нагаш остановился, нарочито игнорируя ненавидящие взгляды Отрекшихся, и начал рассматривать военные трофеи, развешанные по стенам. Наконец его взгляд вернулся к месту, где стоял Брагадх. Некромант холодно улыбнулся.

— Я по меньшей мере ожидал трона, — произнес он.

Воин кивнул на бревно, пылавшее в очаге.

— Ты на него смотришь, — прорычал этот широкоплечий гигант с раздвоенной рыжей бородой и тяжелым нависшим лбом.

Нагаш слегка склонил голову перед воином. Такую полную горечи злобу он понять мог.

— Пора, — сказал он.

Брагадх упрямо вздернул подбородок.

— Сначала давай услышим твои условия.

— Разве я их уже не изложил? — возразил Нагаш.

— Я хочу, чтобы мои люди тоже услышали то, что ты скажешь.

Нагаш обдумал просьбу. Брагадх был грозным военным вождем — храбрым, хитрым и беспощадным. Некромант не мог считать его жалким человеком.

— Ну что ж, — произнес некромант. — Условия те же самые, что и для остальных сдавшихся мне крепостей. Прежде всего, вы отрекаетесь от Малаха. Далее — две трети твоих воинов возвращаются со мной в мою крепость и служат в моей армии до самой смерти и после нее. Остальные останутся здесь вместе с женщинами и детьми, чтобы обрабатывать поля и увеличивать население. Две трети каждого поколения мужчин будут призваны на службу, а деревня — обеспечивать их мясом и зерном дважды в год. Это все ваши обязательства передо мной как перед своим хозяином.

Отрекшиеся украдкой переглядывались. С точки зрения Нагаша, условия были исключительно великодушными.

Дьярид скрестил на груди мускулистые руки. Как и у Брагадха, его длинное лицо украшала темная раздвоенная борода, а в волосы он вплел отполированные кости фаланг пальцев.

— А как наш народ будет защищаться от других врагов? — спросил он. — Ты оставляешь нам слишком мало воинов, чтобы выжить.

Нагаш хмыкнул.

— Я прошел ваши земли от края до края, — ответил он. — Здесь очень много могил. Достаточно для большой армии. Их можно призвать на войну в любое время.

Темные глаза задумчиво сощурились. Смысл сказанного постепенно дошел до юного предводителя. Если какой-нибудь деревне хватит глупости, чтобы восстать, их же собственные предки поднимутся и накажут их.

Брагадх кивнул:

— И во всем этом ты нам поклянешься, если деревни тебе подчинятся?

— Иначе я бы этого и не предлагал, — ответил Нагаш.

— Нет! — закричал вдруг один из Отрекшихся — пожилой человек с проседью в бороде и похожим на бочонок телом, облаченным в доспехи из кожи и бронзы. Он шагнул вперед и погрозил кулаком сначала Брагадху, а потом Нагашу. — Мы истинный народ, а не рабы! — заявил он, повернув к Нагашу свирепое лицо. — Я скорее выберу смерть, чем предам моего бога и стану служить такому, как ты!

Нагаш пару секунд смотрел на старого деревенского старосту.

— Как пожелаешь, — сказал он.

Ягхуры мгновенно накинулись на старика. Лоснящиеся бесформенные фигуры промчались мимо своего хозяина и прыгнули на Отрекшегося. Тела их были сгорбленными, обнаженными, покрытыми слоями засохшей крови и грязи, и мчались они по утрамбованной земле на четвереньках, как обезумевшие кровожадные обезьяны.

Хор кошмарных завываний заполнил зал, когда они схватили старика своими лапами с острыми когтями и повалили на пол. Зазубренные гнилые зубы вонзились в лицо и шею варвара. Он пытался сопротивляться, крича от ужаса и боли, но существа держали его крепко. Плоть рвалась, как сгнившая ткань, горячая кровь брызнула в воздух, а крики старика сменились предсмертным хрипом. Ягхуры рвали его тело когтями, раздирали доспехи, чтобы добраться до теплого мяса. Монстры приступили к пиру, и вой сменился влажным чавканьем.

— Еще до того, как взойдет солнце, все мужчины, женщины и дети в этой крепости умрут, — произнес Нагаш в наступившей тишине. — Поля и дома останутся целыми и перейдут во владение тех, у кого больше здравого смысла. — Он обвел толпу взглядом. — Ваш выбор прост. Служите мне, и ваш народ останется жив. Он даже будет процветать, как и должны процветать верные вассалы. Или же они умрут, а их кости станут служить мне в шахтах все грядущие века. Вы меня поняли?

Все молчали. Наконец ведьма — высокая темноволосая женщина с большими глазами и узким лицом — скрестила на груди руки и сердито уставилась на мужчин.

— Не будьте глупцами! — рявкнула Аката. — Время сопротивления прошло. Мы должны быть практичными. Истинный Народ должен уцелеть.

Услышав слова ведьмы, один из Ягхуров поднял голову. Из его рта капала кровь, плоские ноздри раздулись, и он что-то голодно прорычал. После четверти тысячелетия пожирания человеческой плоти Ягхуры особенно полюбили мягкое мясо женщин и детей.

Брагадх с ненавистью посмотрел на вурдалака, и Ягхур поспешно вернулся к своей трапезе. Вождь вздохнул.

— Ведьма говорит правду, — устало произнес он. — Теперь нужно думать наперед и позаботиться о том, чтобы наш народ выжил.

Стон исторгся из дюжины глоток, когда Брагадх обошел очаг и направился к Нагашу. Остановившись перед некромантом, он вытащил из ножен свой большой, защищенный рунами бронзовый меч и опустился на колени.

— Я Брагадх Магхур’кан, — сказал он. — Военный вождь Истинного Народа. — Он осторожно положил меч у ног Нагаша. — И я покоряюсь.

Некоторое время никто не двигался. Затем деревенские вожди один за другим начали подходить и складывать свое оружие у ног некроманта.

Нагаш принимал их поклонение молча, а исполненное торжества лицо прятал в складках капюшона. На противоположной стороне комнаты избранные воины Брагадха и Дьярида с потрясенными лицами смотрели, как их честь и традиции ложатся к ногам давнего врага.

Только Аката встретилась с некромантом взглядом, и лицо ее было жестким, как камень. Здравомыслящая, но при этом не скрывающая ненависти, отметил про себя Нагаш. Ну и ладно. До тех пор, пока служит мне.

Ягхуры наблюдали за церемонией со звериным безразличием, продолжая шумно жевать.

Длинная процессия вышла из Магхур’кана сразу после заката на следующий день. Первым несли Нагаша в его дубовом паланкине, окруженном телохранителями-скелетами. Сразу за ним шли командиры-вассалы, Брагадх, Тестус и Дьярид и ведьма Аката. Их лица были безрадостными, несмотря на высоко поднятые головы.

Следом маршировали колонны пехотинцев Нагаша — люди и нежить, числом больше четырех тысяч. Дальше, спотыкаясь от изнеможения и ран, понурив головы, шли остатки когда-то могучего войска Отрекшихся: четыре сотни воинов-варваров. Далеко не все они смогут пережить трехнедельный поход к горе. Ягхуры галопировали вдоль рядов, дожидаясь того, кто упадет первым.

Колонна вилась на юг, через завоеванные территории, уже много десятилетий жившие под властью Нагаша. Крепости на холмах содержались в полном порядке, поля обрабатывались, с дорог счищали грязь. Однако над всем краем витали безмолвие и отчаяние, тяжелые, как погребальный покров. Солдатам-людям приносили еду и воду мужчины и женщины с запавшими потухшими глазами. Казалось, что никто из них не понимает простейших вопросов, что задавали Брагадх и его соратники.

К концу второй недели армия приблизилась к северному краю Долины Черепов. Луна осветила пелену темно-серых туч, нависших над южным горизонтом. Сначала решили, что это штормовые тучи над Кислым морем, но проходила ночь за ночью, а вид оставался все таким же.

Спустя еще три ночи армия добралась до Долины Черепов. Старое поле боя очень изменилось за последние два с половиной столетия, с тех пор как Нагаш развернул кампанию против северян. Поперек узкой дороги, ведущей к долине с севера, построили каменную стену, с обеих сторон которой высились цитадели, где размещались как люди, так и нежить. Широкие ворота в центре стены со скрипом отворились, когда армия приблизилась, и воины зашагали по каменному туннелю. Примерно через десять ярдов открывался выход в широкую израненную равнину. За прошедшие столетия каждый ее квадратный фут был перекопан лопатами и кирками в поисках костей тех, кто пал на этой равнине за тысячу лет, — они присоединялись к армии живых мертвецов Нагаша.

Пелена вонючей пепельной тучи висела над равниной, погружая ее в вечную тьму, и тяжелая, почти осязаемая тишина давила на разоренную землю. Эта тень, отбрасываемая с юга, приглушала даже лай Ягхуров.

Теперь армия день и ночь маршировала в постоянном сумраке. Стойкие воины, пережившие тяжелую осаду и мучительный поход на юг, теряли присутствие духа, ковыляя по кошмарной местности. Некоторые, нарушая ряды, пытались бежать, неся какой-то бред или просто вопя от ужаса, — легкая добыча для Ягхуров, которые тут же валили их на землю и разрывали на части. Другие просто падали на обочину — сердца их переставали биться под грузом страха и невыносимого отчаяния.

Спустя еще два дня, когда закончилась равнина, и начался долгий спуск к побережью, вассалы впервые увидели великую гору. Нагашиззар, как она сейчас называлась (на неехарском это означало «величие Нагаша»), за четверть тысячелетия непрестанной работы превратилась в большую неприступную крепость. Высокие стены опоясывали склоны семью концентрическими кругами, каждый более высокий и грозный, чем предыдущий. Шпили сотен башен, разбросанных между бараками, складами, литейными цехами и шахтами, упирались в мертвенно-бледное небо.

Колеблющиеся языки призрачного зеленого пламени вырывались из нескольких десятков бронзовых кузниц; извивающиеся облака вредоносных испарений выползали из бесчисленных шахт, вырытых в склонах горы. Огромная равнина могильных курганов, когда-то тянувшаяся на запад к побережью, теперь была завалена кучами битого камня и ядовитых отходов из шахт, и все это постепенно становилось добычей темных морских волн. На севере, там, где до сих пор обитали Ягхуры, болота превратились в отравленную пустошь, лишенную каких-либо признаков жизни, за исключением пожирателей плоти и их грязных, запущенных берлог.

Армия спускалась к побережью, и страхи варваров усиливались. На пустоши поднялся вой — Ягхуры почуяли возвращение хозяина. Им вторил пронзительный рев рогов из казавшихся призрачными башен. Процессия спускалась все ниже, по безжизненному склону, сквозь руины старой храмовой крепости, затем по широкой дороге, вымощенной битым камнем, что вела к первым крепостным воротам.

Приблизившись к темному порталу, люди в ужасе взвыли. Он широко распахнулся, как пасть голодного зверя, жаждущего поглотить их души. И в определенном смысле так оно и было.

Медленно, неотвратимо ворота крепости проглотили их всех, но эхо испуганных криков Отрекшихся звучало еще долго — до тех пор, пока огромные ворота с грохотом не захлопнулись.

Крепость Нагашиззар снаружи выглядела огромной и зловещей — высокие грозные стены, остроконечные башни с бойницами. Но это являлось лишь видимой, малой частью истинного размера. Основная часть этой твердыни была спрятана в горе, где тянулись мили и мили туннелей, шахт, лабораторий, складов и подвалов. Денно и нощно живые мертвецы Нагаша трудились в темноте, прокладывая туннели все дальше, рыли новые пещеры, чтобы разместить там растущее население Нагашиззара. Никто точно не знал, как глубоко и далеко тянутся ходы и куда многие из них ведут.

В некоторые туннели и шахты никто не заходил больше сотни лет. Глубоко-глубоко под землей, на самых нижних уровнях неприступной крепости, когтистые лапы без устали рыли землю и выворачивали камни. Настал долгожданный день, когда туннелепроходчики наконец прорвались в широкую, наполовину достроенную галерею. Измученные, израненные, они долго лежали на гладких камнях, тяжело дыша, слушая, как в огромном пространстве затихает многократно усиленное эхо. Их гладкие розовые носы внюхивались в сырой воздух: масло и металл, старые кости и дразнящий запах человеческой плоти. А вдруг это то самое место, которое Серый Провидец велел им отыскать?

Да! В этот самый миг искатели учуяли запах. Дрожа, с трудом поднялись они на ноги. Они лизали свои носы, пробуя на вкус горькую пыль. Небесный камень! Дар Великого Рогатого в неисчислимых количествах!

Искатели замерли неподвижно, как статуи, лишь подергивались носы и уши — они проверяли, не обнаружил ли их кто-нибудь.

Всегда, всегда имелся риск, что в темноте их поджидает что-нибудь бодрствующее, какой-нибудь ужас с зубами или клинками, готовый разорвать на куски крысиную плоть. Каждый из Искателей тайком выбрал одного из своих товарищей, которым можно пожертвовать, если возникнет опасность, в то время как сам он будет спасаться бегством.

Но ничто не шевелилось в покинутой галерее. Такая удача! Такая слава тому, кто первым принесет весть Совету! Грезящие о власти и уже замышляющие предательство, Искатели повернулись и помчались обратно тем же путем, каким пришли, взмахивая длинными розовыми хвостами.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Бессмертный Двор

Ламия, Город Зари, 96-й год Птра Сияющего

(—1350 год по имперскому летосчислению)

Днями Неферата спала, но снов не видела. Ее омывал шум большого города, заполняя сознание фрагментами смертной жизни, существовавшей за пределами холодного дворца.

Матросы непристойно похвалялись перед шлюхами или распевали песни с чужеземных берегов, готовя свои корабли к долгому морскому плаванию. Слуги сплетничали на рыночных площадях или торговались из-за цен на дыни и зерно. Нищие взывали к прохожим, умоляя подать медяк или корочку хлеба. Владельцы таверн отпирали двери, бормоча молитвы и надеясь на хороших клиентов. Влюбленные ссорились из-за воображаемых обид. Вор, удачно сбежавший от городской стражи, насмехался над ней. Молодая мать пела колыбельную ребенку. Старик негромко всхлипывал, оплакивая умершую в прошлом году жену.

Дочь Луны проснулась на закате, в полной темноте. Ноги запутались в шелковых простынях. Конечности затекли и замерзли. Жажда стискивала горло. Сколько бы она ни пила предыдущей ночью, жажда всегда мучила ее при пробуждении.

За дверью спальни кто-то уже едва слышно двигался. Неферата торопливо смахнула со щек слезы — прислужницы вошли в комнату, чтобы приготовить царицу к предстоящей долгой ночи. Свет лампы залил спальню, и женщины приступили к своему делу с быстрой и молчаливой четкостью. Все они были жрицами высшего ордена в тайном Ламианском культе: сироты, воспитанные в пределах бывшего Женского дворца в духе беспрекословного подчинения священному роду Асаф, воплощенному в личности царицы. Только избранный круг культа знал истинную природу живой богини, которой они служили, но к этому времени их сердца и умы целиком принадлежали Неферате. Посвященные носили белые одежды из парчи и маски тончайшего чеканного золота с изображением самой Асаф.

Неферата ждала, пока жрицы достанут ее одежду и откроют тяжелые бронзовые ставни, прикрывавшие окна и защищавшие царицу от солнца. Морской ветерок колыхал занавески, ласкал ее ледяную кожу, она слышала отдаленное бормотание волн. Рев голосов в городе утих до неясного шума, чем-то напоминающего неутомимый прибой.

Жрица опустилась на колени рядом с кроватью Нефераты. Ее маска была вылеплена с лица самой Нефераты, причем с исключительной точностью. Обеими руками жрица протянула царице золотой кубок, до краев наполненный кровью.

— Для вас, о священная, — проговорила она глухим голосом. — Предложение любви и жизни вечной.

Неферата взяла у жрицы кубок, прижала его к груди, наслаждаясь теплом. Жажда внезапно, резко сделалась острой; рука сильнее стиснула металлические края, и царица мучительно ощутила изогнутые клыки, вжавшиеся в нижние десны. Как и каждую ночь, она заставила себя сидеть спокойно и ждать, когда этот звериный порыв утихнет. Медленно, аккуратно она поднесла кубок к губам и осушила единым глотком. Ни одна капля не пролилась.

Допив, она вернула кубок жрицам. Ритуал повторится в полночь, а потом перед рассветом. Кровопускание в малых дозах стало главной доктриной Ламианского Культа; все, от ничтожнейшей послушницы до самых старших жриц, еженощно отдавали небольшую порцию своей крови — это сделалось своего рода ритуалом, олицетворяющим близость к богине.

Часть умного плана, разработанного В’сораном, Ламианский Культ стал прикрытием их хищничества и одновременно безопасной гаванью, откуда они могли править городом. Кроме того, под руководством Нефераты культ явился полезным политическим инструментом. Благодаря ему на трон Ламии был накинут флер божественной власти, аналогов которой не имелось в других городах Неехары. Главным храмом культа стал преображенный в последние дни официального царствования Нефераты Женский дворец. Во внутреннее святилище храма — небольшой комплекс строений, живших отдельной жизнью, — входили личные покои Нефераты и старый дворцовый центральный сад. Там по-прежнему царила роскошь прежних дней. Книги Нагаша хранились в тайной лаборатории святилища, и двери, запечатанные как обычными, так и магическими замками, могли открыть только Неферата и В’соран вдвоем.

Свежие силы хлынули по жилам Нефераты, ей стало чуть теплее. Она встала с постели и подняла руки, позволяя жрицам одеть себя. Они приготовили для нее наряд императрицы: платье из лучшего восточного шелка, состоящее из слоев шафранного, алого и сапфирового цвета, расшитое золотыми и серебряными нитями и сотнями крошечных жемчужин. Кушак из тонкого чеканного золота с темными рубинами обвивал ее бедра. Искусные руки служанок надели на запястья дорогие браслеты и застегнули на шее ожерелье из тяжелых золотых звеньев.

Облаченную в изысканный наряд, жрицы подвели Неферату к туалетному столику и попросили сесть. На ноги ей надели украшенные драгоценностями туфли, глаза подвели углем. Все это время Неферата смотрела в окно и слушала море. Размеренный шепот бездны успокаивал ее, как ничто другое.

Пока жрицы трудились, в спальню проскользнула еще одна бледная фигура и грациозно села на кровать Нефераты — хрупкая, с утонченными чертами лица, как у фарфоровых кукол, предпочитающая элегантные шелковые наряды в восточном стиле. Иссиня-черные волосы, поднятые высоко на затылке и скрепленные золотыми шпильками и гребнем из полированного нефрита, привлекали внимание к ее изящной шее и искусно подчеркивали изящество ее осанки.

Все в ней было идеальным — от точеных рук, сложенных на коленях, до чуть опущенного заостренного подбородка. Когда-то она была наложницей, получила прекрасное образование, и с самого раннего детства ее учили составлять компанию князьям и императорам. Своими утонченными манерами она должна была усмирять низменные аппетиты аристократов и оживлять их появление на публике. Она была украшением, как драгоценные певчие птицы, порхавшие над плечами богатых и могущественных. В те времена она не имела даже нормального имени. Хозяин, принц Ксиан, знал ее как Белую Орхидею. Неферата называла ее Нааймой.

Жрицы закончили работу и удалились так же безмолвно, как вошли. Наайма встала с кровати и подошла к хозяйке. Запустила изящные пальчики в длинные волосы Нефераты, искусно разобрала запутавшиеся пряди и взяла с туалетного столика щетку с серебряной ручкой.

— Ты кричала во сне, — негромко сказала Наайма на странном щебечущем языке Шелковых Земель, длинными плавными движениями проводя щеткой по волосам Нефераты.

Наайма спала в роскошной комнате, расположенной напротив спальни Нефераты. Несколько столетий назад, вскоре после того, как Неферата уговорила ее принять отравленный кубок, она удерживала Наайму как можно ближе к себе, нередко даже во сне ища утешения в объятиях бывшей куртизанки. Впрочем, это продолжалось недолго. Со временем Неферата поняла, что чувствует в объятиях Нааймы только холод и мертвенную неподвижность ее тела. В объятиях мертвых не найти утешения.

Слова Нааймы вызвали раздражение.

— Может быть, мне приснился сон, — холодно произнесла Неферата. Даже сейчас, через двести лет, язык жителей Востока казался ей странным. — Ты что, всегда прислушиваешься, когда я сплю?

— Иногда, — ответила Наайма, не обращая внимания на едкие нотки в голосе Нефераты, и ненадолго замолчала, продолжая ее причесывать. Взяв с туалетного столика горсть золотых шпилек и собрав назад длинные волосы Нефераты, она добавила: — Мне показалось, что ты звала ястреба.

Неферата даже не шелохнулась. Боль оставалась все такой же острой, как вонзенная в сердце иголка. Она давно поняла, что годы уносят с собой более мягкие эмоции, оставляя навечно тягостные и жестокие.

— Должно быть, ты ошиблась, — негромко сказала она. — Я ничего не знаю про ястребов. Ловчие птицы никогда меня не интересовали.

— Ну конечно, — тут же ответила Наайма и больше об этом не заговаривала.

Закончив причесывать Неферату, она подошла к деревянной шкатулке, стоявшей на пьедестале в углу комнаты, открыла ее и вынула золотую маску царицы. Тонкий металл маски словно впитал тяжесть прошедших веков. Наайма посмотрела на маску и нахмурилась.

— Тебе нужна корона, — сказала она. — Ты заслуживаешь лучшего, чем эта штука.

— Корона предназначается для царицы Ламии, — ответила Неферата. — А я всего лишь правительница. — И поманила Наайму к себе. — Давай ее сюда. У меня много дел.

Она заставила себя сидеть смирно, пока Наайма надевала маску ей на лицо. Всякий раз, ощутив прикосновение металла к щекам, Неферате казалось, что она находится на собственных похоронах. Маска напоминала лишь о смерти и утратах, ни о чем другом. Неферата без единого слова встала и пошла прочь из спальни. Наайма последовала за ней на расстоянии ровно шести шагов. Прижизненные привычки было невозможно преодолеть даже после смерти.

Коридоры внутреннего святилища в тишине казались похоронными. Здесь, как правило, присутствовали больше трехсот послушниц и посвященных одновременно, и всех их беззвучно поглощал огромный храмовый комплекс. Неферата молча шла по тускло освещенным коридорам, затем пересекла широкое открытое пространство бывшего дворцового сада. Деревья и папоротники давно одичали, многие редкие цветы погибли без ухода садовников. Над головой кружили летучие мыши, метались в разные стороны и танцевали в лунном свете. Неферата, как и каждую ночь, прислушивалась к их странным, горестным крикам и гадала, к кому или к чему они взывают.

Они прошли одичавший сад и вступили в галерею безмолвных комнат, а спустя некоторое время подошли к бронзовым дверям, которые охраняли молчаливые жрицы в масках. Рядом ждал Убайд. Хотя он выглядел таким же молодым, как в день, когда впервые попробовал эликсир Ламашиззара, спина его согнулась, руки дрожали, как у старика, а глаза были круглыми и блестящими, как полированное стекло. Он неуклюже поклонился, едва Неферата приблизилась.

— Двор ждет, о священная, — произнес он дрожащим голосом. Бывший великий визирь производил впечатление человека, разбитого на множество кусочков, а потом небрежно собранного.

Неферата не обратила на него никакого внимания. Коротко кивнув, жрицы отворили дверь. Теплый желтый свет залил царицу, едва она переступила порог зала для приемов. Блоки из отполированного песчаника и лакированные деревянные ширмы, стоявшие раньше в Зале Благочестивых Размышлений, разобрали на части и снова собрали, когда перестраивали Женский дворец. Неферата понимала, что ей вряд ли когда-нибудь потребуется огромный, эхом отдающийся придворный зал в основном дворце, из которого она когда-то правила городом. Однако, подумав, пришла к выводу, что знакомая обстановка станет ей утешением в грядущих веках. Как мало она тогда понимала!

Поднявшись на возвышение, Неферата обошла высокий деревянный трон. Он стал единственной уступкой ее самолюбию, которую она позволила себе, отказавшись от короны. Пришлось потратить целое состояние, чтобы отправить небольшую экспедицию в южные джунгли на поиски такого же дерева, которое использовалось для трона-оригинала, и еще больше заплатить за то, чтобы найти ремесленника, достаточно искусного для выполнения точной копии. Весь процесс изготовления трона занял почти столько же времени, сколько возведение самого храма. Неферата никогда не спрашивала Ушорана, что впоследствии сталось с тем ремесленником. Во всяком случае, тела его никто так и не нашел.

Царица грациозно опустилась на трон и окинула взглядом собравшихся в зале. Ближе всех к возвышению стоял Анхат, рядом с ним застыли два прислужника, нагруженных стопками книг и связками свитков. Ушоран с отстраненным выражением лица ждал на безопасном расстоянии от Анхата, полностью погрузившись в обдумывание своих интриг. Этим вечером здесь присутствовал и В’соран в сопровождении увлеченного юного писца, деловито писавшего под приглушенную диктовку хозяина. Зухрас, как всегда, томился дальше всех от трона, плотно скрестив на груди руки. Судя по его лицу, он бы предпочел сейчас проигрывать свое богатство в каком-нибудь паршивом игорном притоне.

Жизнь после смерти на каждого наложила свой отпечаток. Анхат, к примеру, стал еще более аристократичным и властным, чем раньше, и теперь обладал подавляющей силой, которая могла соперничать с влиянием самой царицы. Ушоран же, совсем наоборот, казался куда более легкомысленным и непостоянным, чем когда-то. Иногда у Нефераты складывалось впечатление, что даже черты его лица время от времени меняются. К несчастью для Зухраса, его характер не менялся. Кроме того, Неферата склонялась к мысли, что и внешне с каждым прошедшим годом он становился все более похожим на грызуна.

И наконец, В’соран. Старый ученый первым попросил у Нефераты отравленный кубок, а поднявшись со смертного ложа, стал еще более костлявым и напоминающим скелет, чем раньше. Сейчас, несколько веков спустя, он превратился в омерзительное создание, больше напоминающее ходячий труп, чем человека. От одного взгляда на него Неферату охватывал ужас. Долгое время она боялась, что какая-то ошибка в ритуале вызвала в нем такие перемены и что В’соран втайне ненавидит ее за это, но Ушоран утверждал, что старик страшно доволен тем, каким он стал.

Когда все расселись, Наайма обошла возвышение и села справа от Нефераты, склонив голову и скрестив руки на талии. Несколько секунд спустя Убайд откашлялся, прочищая горло.

— Все внимание на трон Ламии, — произнес великий визирь, и голос его эхом отразился в почти пустом зале. — Двор Нефераты Вечной собрался. Восславим же ее.

— Прибыли последние ежегодные подати, — сказал Анхат, просматривая содержание своих книг. — У Зандри опять недостача.

Неферата вздохнула.

— Какое оправдание на этот раз?

Анхат пожал плечами:

— Пираты, разумеется. По их словам, сбили доходы от работорговли почти на треть.

Она прищурилась:

— Они говорят правду, Ушоран?

Владыка Масок покачал головой. Его шпионская сеть теперь охватывала всю Неехару от края до края. Ламия стала центром цивилизованного мира, сделавшись богаче, чем все остальные великие города, вместе взятые, ежегодно выплачивающие ей подать и проценты в счет долгов. И существовало множество могущественных людей, которых это сильно возмущало.

— Флот Зандри так же силен, как и раньше, — сказал он. — А пиратов в их водах не видели более столетия.

— И что, Нумас поддерживает безрассудное поведение Зандри? — спросила Неферата.

Анхат фыркнул:

— Учитывая, сколько мы платим им за зерно? Надеюсь, что нет.

Город Нумас, расположенный на широко раскинувшихся Равнинах Изобилия, давно стал главным поставщиком продуктов в Неехаре. А сейчас, когда, согласно донесениям, плодородные берега Реки Жизни высыхали, и пустыня с каждым годом все сильнее и сильнее подступала к остальным городам, их власть и влияние удесятерились. Даже Ламия обнаружила, что все больше зависит от этого далекого города, поскольку все увеличивающееся число бандитских шаек вынуждало крестьян покидать Золотую Долину.

— Нет никаких признаков того, что Нумас поддерживает Зандри, — согласился Ушоран. — За последние двести лет Запад сильно изменился, и единственное, что связывало когда-то эти два города, — короткий период их преданности Нагашу. Более того, я подозреваю, что Зандри начинает выражать недовольство в связи с усиливающимся влиянием Нумаса.

— Не представляет ли Нумас угрозу для нас? — спросила Неферата. Наайма часто упрекала ее за то, что она везде видит угрозу, но когда фактически правишь Империей, подозрительность — единственный способ выжить.

Ушоран снова пожал плечами:

— Сейчас? Нет. Через сто лет? Возможно.

Неферата вздохнула.

— Как быстро они все забыли, — проворчала она. — Триста лет мира и процветания их определенно испортили. Может быть, пора послать в Зандри карательную экспедицию?

Ушоран глянул на Анхата. Тот тревожно пожал плечами.

— Подозреваю, что для этого нам потребуется армия, — сказал Анхат.

Неферата выпрямилась.

— А что случилось с той армией, что у нас была? — сердито воскликнула она.

— Триста лет мира и процветания, — повторил ее слова Анхат. — Ламашиззар начал сокращать численность армии сразу после войны, и с тех пор она все сокращалась и сокращалась. Не было смысла содержать дорогостоящее войско, если так хорошо действовала политика торговли, кроме того, крайне маловероятно, что драконий порошок сохранил свои свойства после стольких лет хранения.

Неферата гневно сверкнула глазами. Вряд ли у них теперь появится возможность купить экзотический порошок. Восточная Империя оставалась все такой же таинственной и изолированной от всего мира, как и раньше, но шпионы Ушорана в торговых городах доносили, что в стране произошло несколько переворотов. Принц Ксиан Ха Фенг, потомок Поднебесного Дома, не обращал внимания на эдикты Императора два года после того, как впервые отведал кровь Нефераты, тем самым эффективно разрешив проблему, связанную с взысканием долга Ламии.

Когда августейший отец все же сумел отозвать его назад, принц отправился в Шелковые Земли и увез с собой две склянки с кровью царицы и обещание получить еще в будущем. Но вскоре после возвращения Ксиана контакты с Восточной Империей внезапно прекратились, а всем чужестранцам запретили появляться в торговых городах под страхом смертной казни. Прошло больше ста лет, прежде чем контакты возобновились, после чего стало известно, что со старым Императором неожиданно произошел несчастный случай. Принц Ксиан пропал в хаосе разразившейся гражданской войны, и никто не знал, какая судьба его постигла. Теперешний Император смотрел на Неехару с благожелательным отсутствием всякого интереса.

— А что мы делали со всеми теми деньгами, что предположительно уходили на армию? — спросила Неферата.

— Часть из них ушла на флот, — ответил Анхат. — А в основном потрачена на содержание Городской Гвардии и дополнительных патрулей на торговых трактах, идущих через Золотую Долину.

— И много нам от этого толку, — с горечью бросила Неферата. — Ничего удивительного, что Зандри спокойно задерживает подати. — Она ткнула пальцем в сторону Анхата. — Эту политику меняем прямо сейчас. Сколько потребуется времени, чтобы собрать новую армию и вымуштровать ее?

Анхат моргнул.

— Не знаю точно, — признался он. — Мне помнится, что твоему отцу на это потребовались десятилетия…

— Это потому, что он вел переговоры с проклятыми жителями Восточной Империи, — отрезала Неферата, бросив виноватый взгляд на Наайму.

— Абхораш мог бы нам сказать, — заметил Анхат, — если бы, конечно, был здесь.

Неферата посмотрела на Ушорана.

— Слышно что-нибудь про Абхораша? — спросила она.

Владыка Масок снова пожал плечами.

— Ходят слухи, что в прошлом году его видели в Разетре. Последнее, что мне известно точно, — он направлялся в джунгли, но это было двадцать лет назад. Он вполне мог за это время погибнуть.

Абхораш последним из тайной клики выпил из отравленного кубка, на десять лет позже, чем даже Наайма. Став свидетелем добровольных превращений остальных членов тайного Совета Нефераты, он заявил, что не желает существования, которое не даст ему возможности сражаться на поле боя. Он считал, что ста пятидесяти с лишним лет верного служения трону достаточно, чтобы доказать — он никогда не предаст тайный Совет, но Неферату это не убедило. В конце концов она потеряла терпение, и когда он пришел во дворец, чтобы получить у царицы обычную порцию эликсира, она дала ему отравленный кубок.

Проснувшись бессмертным, Абхораш пришел в бешенство и решительно отказался смириться с тем существованием, на которое оказался обречен. Поразительно, но он боролся со своей жаждой много ночей, словно это недуг, который следует преодолеть. Неферата даже испугалась, что могучий воин просто зачахнет. Но затем, в одну из безлунных ночей, Абхораш сдался. К тому времени, как снова взошло солнце, в городе погибли двенадцать человек — мужчины, женщины и один маленький ребенок. На следующую ночь Анхат и Ушоран прочесывали город в поисках Абхораша, но нигде не смогли его отыскать. Он бежал из города, и с тех пор никто в Ламии его не видел.

— Абхораш не умер, — заявила Неферата. — Нет ничего в южных джунглях, да и вообще нигде, что может его убить. Когда он поймет это сам, мы его снова увидим. — Она глянула на Анхата. — А пока, сударь, нам нужна армия.

Анхат поклонился:

— Я немедленно проинформирую царицу о нашей новой политике.

В зал проскользнула группа жриц с кубками для утоления жажды Совета. Уже полночь. Они обсуждали дела целых шесть часов! Это удивило и напугало Неферату. Она первой взяла кубок, выпила его до дна и стала смотреть, как пьют остальные. Превращение подействовало на каждого по-разному. Каждый справлялся со своей жаждой по-своему — и это отражалось в том, как они питались. Анхат взял предложенный кубок, всмотрелся в его глубину и выпил медленно, как вино. Ушоран принял свой почти рассеянно, будучи, как всегда, занят своими мыслями. Он выпил кровь торопливыми глотками — для него это было топливо, и больше ничего. Зухрас со страхом посмотрел на свой кубок, поморщился и осушил одним глотком. Наайма взяла чашу с заученным спокойствием, как делала абсолютно все, и выпила без видимого интереса.

В’соран коротко мотнул головой, как всегда отказавшись от кубка. Неферата удивлялась отсутствию у него аппетита и тому, как он вообще умудряется его удовлетворять.

Когда жрицы удалились, Неферата вздохнула:

— Есть еще что-нибудь, что мы должны обсудить?

Анхат и Ушоран сверились со своими записями.

— Новые сообщения из Нумаса о странных тучах, видимых над горами на востоке, — сказал Ушоран. — Царь Амос подумывает послать экспедицию и выяснить причину их возникновения.

— Толку-то, — пожала плечами Неферата. — Что-нибудь еще?

К ее удивлению, подал голос В’соран.

— У меня есть просьба, — сказал он.

— Выкладывай.

Старик-ученый вздернул подбородок, словно бросал вызов.

— Мне на время нужен доступ к книгам Нагаша, — заявил он. — Хочу начать новые исследования.

— Какие именно? — уточнила Неферата, хотя подозревала, что знает ответ на этот вопрос.

— Один из аспектов некромантии… — начал В’соран.

— Мы уже обсуждали это раньше, — буркнула Неферата. — Много-много раз…

— Не поднимать мертвых, — прервал ее В’соран. — Нет. Мой интерес лежит только в области вызывания духов и общения с ними. Если я правильно помню, Нагаш делал кое-какие пометки о призывающих кругах в одной из своих книг.

Неферата подумала.

— И чего ты надеешься этим достичь? — спросила она.

В’соран пожал плечами:

— Знаний, конечно. Чего же еще?

Первым ее порывом было отказать, но она знала, что В’соран захочет знать, по какой причине, а таких у нее не имелось.

— Хорошо, — сказала Неферата. — Но я рассчитываю, что ты будешь держать меня в курсе своих трудов.

— Конечно, — согласился В’соран и благодарно поклонился.

— Есть еще вопрос о Кхемри, — произнес вдруг Анхат. — Восстановление города практически закончено, и жители требуют царя. Ты это одобришь?

Новость удивила Неферату, но она тут же побранила себя — прошло несколько столетий с тех пор, как она дала обещание помочь ныне уже покойному царю Шепрету восстановить разрушенный город.

— Не вижу причин, почему не одобрить, — сказала она, помолчав. — Прошло почти четыреста лет. От Нагаша осталось лишь дурное воспоминание, больше ничего. И чем раньше в Кхемри появится свой царь, тем быстрее мы сможем перестать оплачивать восстановление города.

— Может, лучше подождать и посмотреть, выживет ли предполагаемый царь, после того как заявит свои претензии на трон? — сухо спросил Ушоран.

Неферата повернулась к мастеру шпионажа:

— Это еще что значит?

— Царица Разетры ждет ребенка, но она никогда не отличалась завидным здоровьем, — пояснил Ушоран. — Беременность протекает очень тяжело. Насколько я понимаю, мало шансов на то, что дитя выживет.

Анхат кивнул.

— Собственно, она сейчас здесь. Молится в храме.

— Что? — ахнула Неферата, выпрямившись на троне.

— Она бдит рядом с богиней и молится за жизнь ребенка, — объяснил Ушоран. — Жаль, что это ей мало поможет.

Неферата ответила не сразу. Молчание все тянулось, и Ушоран занервничал.

— Что-то не так, о великая? — спросил он наконец.

И опять Неферата ответила не сразу, а когда все-таки заговорила, все пришли в замешательство.

— Нагаш стал просто дурным воспоминанием, — повторила она. — Легендой. Такой, что с каждым годом становится все более туманной.

Анхат нахмурился.

— Хочется надеяться, — осторожно произнес он.

Неферата покивала — сначала задумчиво, а потом решительно.

— Дитя будет жить, — объявила она.

Ушоран растерянно взглянул на нее.

— Как ты можешь быть так уверена?

— Потому что я собираюсь его спасти, — отрезана Неферата. Она говорила, и идея в ее сознании обретала все более отчетливые очертания. — Царица на все время беременности останется в Ламии как наша гостья, и я дам ей эликсир, смешанный с моей кровью.

Новость ошеломила тайный Совет, особенно она потрясла Анхата и В’сорана.

— Почему ты решила, что она на это согласится? — спросил Анхат.

— Будучи беременной, она отправилась в долгое путешествие только ради того, чтобы помолиться о жизни своего сына, — рявкнула Неферата. — Эта женщина готова на все, что угодно, лишь бы спасти свое дитя!

Ушоран нахмурился:

— А потом?

— Когда ребенок родится, он останется здесь до своего совершеннолетия, — заявила Неферата. — В прежние времена прямые наследники великих городов приезжали в Ламию, чтобы получить тут образование.

Мастер шпионажа уставился на нее:

— Заложники! Ты говоришь о заложниках!

— Вовсе нет, — ответила Неферата. — Я говорю о будущем Неехары. Только подумайте: что, если через сто лет мы будем править Империей отсюда и до Зандри и делать это открыто?

— Остальные города ни за что не согласятся! — воскликнул Анхат.

— Согласятся, если цари нас поддержат, а они скоро это сделают, — возразила Неферата. — Мы слишком долго существовали под тенью Нагаша. Я устала скрываться. После того, что я сделала, чем пожертвовала, я всего лишь поменяла одну тюрьму на другую. — Ее кулаки сжались. — Большеникогда. Слышите? Никогда!

Она встала с трона.

— Передайте царице, пусть пошлет вызов в остальные города, — велела Неферата. — А с царицей Разетры я поговорю сама. Хочу, чтобы первые дети появились здесь в следующем году. Если потребуется, предложите им понизить подать.

— А если они откажутся? — засомневался Ушоран.

— Не откажутся, когда узнают, что храм спас будущего царя Кхемри, — возразила Неферата. — Мы продемонстрируем им, что мы не дети Нагаша. Мы нечто совершенно другое. Со временем они могут начать поклоняться нам как богам.

Они замерли в потрясенном молчании. Неферата вышла из зала и стремительно двинулась по темному коридору внутреннего святилища. Открывающиеся возможности кружили ей голову. Наайма кинулась следом за ней, впервые утратив самообладание.

— Ты пугаешь меня, — тихо сказала она.

— Мы все слишком долго боялись, — отрезала Неферата. — Я говорила совершенно серьезно. Мне надоело прятаться тут, пока мир живет без меня. Может быть, Абхораш поступил правильно, покинув Ламию в поисках своей судьбы.

— Это не имеет никакого отношения ни к судьбе, ни к состраданию, — напряженным голосом ответила Наайма. — Все дело в Халиде…

Рука Нефераты взметнулась и схватила Наайму за горло. Только что они торопливо шли по коридору святилища, а в следующий миг Наайма бессильно повисла в железной хватке Нефераты.

— Никогда больше не произноси этого имени, — прошипела Неферата, и ее клыки блеснули в тусклом свете. — Никогда. Ты меня поняла?

Наайме пришлось собрать все свои силы, чтобы просипеть:

— Я… я поняла…

Неферата стискивала тонкое горло еще несколько мучительных секунд, душу переполняли безумие и ярость. Медленно-медленно гнев покидал ее, и наконец она сообразила, что делает. Вздрогнув, Неферата отпустила бывшую наложницу. Наайма сильно ударилась об пол и замерла, держась за горло.

— Прости меня, — мягко произнесла Неферата. — Я не хотела сделать тебе больно.

Наайма покачала головой. Сердце болело так, что она не могла дышать.

— Ты не сможешь вернуть ее обратно, — выдохнула Наайма. — Что бы ты ни сделала, это не вернет Халиду. Почему ты этого не понимаешь?

Но ответа не последовало. Неферата ушла, не оглядываясь.

ЭПИЛОГ Предвестники краха

Ламия, Город Зари, 98-й год Асаф Прекрасной

(—1325 год по имперскому летосчислению)

— Они идут! — заорал наставник своим хриплым, севшим во время сражений голосом. — На ноги, парень! Поднимайся!

Четверо в бронзовых чешуйчатых доспехах подхватили оружие и ринулись через тренировочную площадку, взбивая сандалиями клубы пыли. Косые лучи утреннего солнца падали на площадь, оставляя большую ее часть в тени — за исключением того места, где лежал юный Алкадиззар. Воспитанник Хаптшура вжимался спиной в песок и камни, сверху его накрыла перевернувшаяся колесница. Босые ноги запутались в постромках, тяжелый мешок с зерном, изображавший тело убитого возничего, придавил ему грудь. Щит юноши был привязан к его левой руке, меч отлетел на десять шагов назад, в ту сторону, откуда якобы ехала колесница. Как последний штрих, Хаптшур испачкал лицо воспитанника свиной кровью. Старый воин считал, что уроки следует делать как можно более реалистичными, воспроизводя суровую действительность поля боя.

Помощники Хаптшура отбросили всякие понятия о честной игре, твердо решив не предоставлять Алкадиззару ни малейших шансов высвободиться и дотянуться до меча. Они мчались к нему стремительно, как будто спешили как можно быстрее разрубить его на кусочки.

Спрятавшись в глубокой тени за полированной деревянной ширмой, Неферата со все возрастающей тревогой следила за неизбежным столкновением. Несчастные случаи во время тренировок не были редкостью. Даже деревянным оружием вполне можно сломать кости или раздробить череп. До сих пор ни с одним царственным воспитанником Хаптшура такого не случалось, но… Она прижала пальцы правой руки к хрупким планкам ширмы, словно пыталась влить силу в тело юноши. Не то чтобы Алкадиззару это требовалось — несмотря на возраст, разетранский принц был уже выше шести футов ростом и сложен куда более мощно, чем коренастый Хаптшур и его люди. Его мать сделала все, о чем ее просила Неферата, — она оставалась в храме и пила эликсир каждую неделю до того, как дитя появилось на свет, и результат оказался потрясающим.

Нападающие пересекли песчаную площадку за считаные секунды, но Алкадиззар не терял времени даром. Холодный и собранный, несмотря на гневные вопли и кровь, заливавшую глаза, он замер всего на мгновение, вырабатывая план, и тотчас же приступил к его выполнению. Неферата увидела, как он подсунул ладони под тяжелый мешок, лежавший поперек груди, и метнул его через голову прямо под ноги бегущим. Снаряд застал нападающих врасплох. Избегая столкновения, им пришлось метнуться в стороны, и это замешательство подарило Алкадиззару несколько драгоценных секунд.

К удивлению Нефераты, принц не стал тратить время на то, чтобы выпутать ноги из кожаных постромок: вместо этого он подтянул мускулистые ноги к груди, уперся подошвами в плетеный борт колесницы и надавил изо всех сил. Заскрипело дерево, колесница перевернулась, а Алкадиззар нырнул под нее.

Нападавшие вынуждены были остановиться. Алкадиззар забился в колесницу, как загнанная в угол гадюка, и его враги могли подобраться к нему только с одной стороны. Более того, теперь верхний борт колесницы представлял собой своего рода крышу у него над головой, не давая противнику наносить удары сверху. Им придется подходить к нему и пытаться ударить кривыми хопешами, что затрудняло задачу.

Трое противников рассредоточились, обмениваясь жестами и взглядами. Один из них кивнул и побежал к царевичу, а двое других начали обходить колесницу с обеих сторон. Неферата нахмурилась. Что это они задумали? И тут она поняла. Один будет отвлекать Алкадиззара, а остальные схватятся за колесницу и поставят ее на колеса, тем самым дезориентируют царевича и откроют его для ударов.

Но Алкадиззар имел собственный план. Когда первый нападающий подлетел к нему, неуклюже действуя кривым клинком, то невольно вступил в запутавшиеся петли кожаных ремней. Алкадиззар мгновенно дернул за постромки, и противник с воплем повалился на спину. Царевич прыгнул на него, как пустынный лев, и стал наносить один мощный удар за другим. Рыча от злости, тот попытался взмахнуть мечом, но Алкадиззар схватил его за запястье и, с хрустом обрушив удар ему в подбородок, оглушил противника.

Как раз в этот момент колесница дернулась и с грохотом встала на колеса. Натянувшиеся постромки рывком отдернули Алкадиззара от противника, но он успел выхватить хопеш из руки потерявшего сознания парня. Царевича волокло по песку, однако он извернулся и, дрыгая ногами, попытался высвободиться из кожаных петель.

Оставшиеся двое почти мгновенно поняли, что происходит. Они выскочили из-за колесницы, стремясь отомстить за павшего друга. Алкадиззар, так и не сумевший освободиться, сделал то единственное, что мог, — перекатился по песку навстречу нападающим, сокращая расстояние. Они быстро сориентировались и попытались окружить царевича, но юноша катился со сверхъестественной скоростью. Его деревянный хопеш рассек воздух — царевич сделал ложный выпад, якобы целясь в икру одного из нападающих, но внезапно рука его взметнулась вверх, и он поразил противника в пах. Тот, приглушенно застонав, упал на песок.

Раздался звучный удар. Неферата не заметила, что произошло, но увидела, как на правом бедре Алкадиззара вспухает красный рубец. Царевич не издал ни звука, несмотря на боль. Его меч размытой дугой взлетел в воздух и поразил левую руку противника. Тот вовремя отдернул руку, но не обратил внимания на другое: левая нога царевича зацепила его правую ногу. Подсечка — и противник, громко вскрикнув, полетел на землю; от удара из него вышибло дух. Прежде чем он успел прийти в себя, Алкадиззар уже прыгнул на него и приставил к горлу свой хопеш.

— Довольно! — крикнул Хаптшур.

Алкадиззар с ухмылкой тотчас же отодвинулся и отбросил учебное оружие. Спустя несколько секунд трое молодых людей, только что пытавшихся задать царевичу трепку, хлопали его по спине и уныло посмеивались, помогая выпутаться из кожаных постромок.

Подошел Хаптшур. Его задубевшее лицо сияло от гордости. Он бросил царевичу кусок ткани, чтобы тот вытер с лица кровь.

— Он вырос достойным молодым человеком, — негромко произнес Анхат. — Уверен, отец гордился бы им, если бы видел его сейчас.

Услышав голос, Неферата едва не подпрыгнула. Анхат стоял в дальнем конце галереи, рядом с дверью, что вела в секретный коридор внутреннего святилища храма. Несмотря на то что он полностью оставался в тени, даже близость солнечного света заставляла его чувствовать себя неуютно.

— Господин Анхат, — произнесла Неферата. — Я не слышала, как ты подошел.

Раньше Наайма предупредила бы ее, но теперь она редко виделась с бывшей наложницей. Та стала сторониться людей и проводила вечера, либо гуляя в заброшенном саду, либо просматривая книги в библиотеке храма. Сначала Неферату это задевало, но потом стало больше занимать рождение и воспитание Алкадиззара, и со временем она совсем перестала скучать по Наайме.

— Прости, если я тебя испугал, — безрадостно усмехнувшись, сказал Анхат. — Несомненно, все твое внимание было отдано юному царевичу.

Против своей воли Неферата гордо взглянула на царевича. Он стоял рядом с Хаптшуром, возвышаясь над наставником на две головы, и с напряженным лицом выслушивал, как коренастый воин разбирает сражение. Его лицо, даже покрытое коркой из пыли и крови, оставалось красивым и утонченным — квадратный подбородок, сильные скулы и острый нос. У Алкадиззара были черные волосы, темные глаза и ослепительная, обезоруживающая улыбка.

— Он просто чудо, — согласилась Неферата. — Истинный царевич. Наступит время, когда весь мир будет лежать у его ног.

Разумеется, он получил наилучшее в стране образование. Об Алкадиззаре и других царственных детях, живущих теперь при дворе Ламии, заботились превосходно. Цари остальных великих городов, возможно, без особого удовольствия отправляли своих детей на воспитание, но они не могли сказать, что об их сыновьях и дочерях заботились хуже, чем дома (а в большинстве случаев намного лучше).

Анхат внимательно посмотрел на Неферату.

— Этот день уже совсем близок, — заметил он. — Из Разетры пришли письма. Царь говорит, что Алкадиззару пора приступить к своим обязанностям царя Кхемри.

— Сейчас? Чушь! — воскликнула Неферата. — Ему всего двадцать пять!

— Его отец в этом возрасте стал царем Разетры, — сказал Анхат. — Теперь люди живут не так долго, как жили их отцы.

— Он будет жить долго, — отрезала Неферата. — Посмотри на него. Видишь, что сделал эликсир? Он проживет сто двадцать лет, а то и дольше!

Анхат пожал плечами:

— Возможно, о великая. Тем не менее он достиг того возраста, когда должен стать царем.

Неферата повернулась к учебной площадке. Алкадиззар уже уходил, все еще беседуя с наставниками и стирая пыль с обнаженных плеч. Улыбка на его смуглом лице ослепляла. Убайд поджидал царевича с чистой одеждой на дальнем конце площадки. По распоряжению Нефераты бывший великий визирь стал личным слугой Алкадиззара с самого детства, дав ей возможность постоянно наблюдать за ребенком. Магнетизм юного царевича очаровал даже Убайда — в присутствии Алкадиззара к нему как будто возвращались прежняя осанка и ясность ума.

— Нет, — сказала Неферата, покачав головой. — Он еще не готов. Скажи разетранцам, что пока они его не получат.

Анхат моргнул.

— Но он принадлежит им…

— Он принадлежит мне, — прошипела Неферата. — Если бы не я, он бы умер еще в утробе матери! Я сделала его тем, кто он сейчас, и я говорю, что еще не завершила все, что собиралась!

Сила ее воли ударила Анхата, как штормовой ветер. Он даже пошатнулся под ее взглядом.

— Это опасно, о великая, — выдавил Анхат. — Остальные цари и так неохотно посылают сюда детей. Отказ вернуть Алкадиззара будет иметь скверные последствия.

Глаза Нефераты сощурились, губы слегка оттянулись назад, обнажив клыки.

— Ты мне угрожаешь?

Анхат нахмурился.

— Я просто указываю тебе на риск твоей… привязанности к юному царевичу, — ответил он. — Это опасно для всех нас.

— Нет, — сказала Неферата. — Вот тут ты ошибаешься. Алкадиззар — это будущее. С его помощью мы переделаем всю Неехару по нашему вкусу и будем править ею до конца времен.

Тренировочная площадка уже опустела. Неферата торопливо пошла по галерее, задев по дороге ошеломленного Анхата.

— Скажи разетранцам то, что должен, — бросила она через плечо. — Кхемри получит своего царя, когда я скажу, и ни днем раньше.

Едкий дым плотным синим облаком висел над ритуальным кругом во внутреннем святилище храма. После долгой ночной работы в жаровнях все еще курились благовония, смешиваясь с дымом от горящих свечей и колдовскими испарениями, которые, как давно выяснил В’соран, очень помогали вызывать духов. За последние двадцать пять лет он вызвал бесчисленное количество духов из унылых Пустых Земель за порогом смерти и теперь считал себя настоящим мастером в этом искусстве. И все же конечная цель упорно ему не давалась.

Одна мысль об этом уязвляла его самолюбие. В’соран никогда не славился особой силой, зато не сомневался, что во всей Неехаре лишь один человек мог когда-то сравниться с ним интеллектом.

Писарь с остекленевшими глазами подошел к нему и протянул расшифровку ночного ритуала. В’соран выхватил папирус из рук невольника и сравнил записи с заклинаниями, записанными Нагашем в книге с пожелтевшими страницами, раскрытой перед ним на столе. Его губы злобно растянулись, когда он увидел отвратительный почерк писца. Если невольников постоянно не подталкивать, из них получались ужасные помощники, но В’сорану никогда не хватало терпения на такие глупости. Он бы предпочел уверенную неутомимую руку слуги-мертвеца! Старик не удержался, и в очередной раз обругал указ Нефераты, запрещающий создание подобных существ. Она ничуть не лучше своего покойного мужа: амбициозная, но слишком робкая, чтобы правильно воспользоваться огромной властью, которой они обладали. Специальные книги, учившие, как создавать нежить, она заперла в другом подвале вместе с записями Архана по ритуалу превращения, который тот провел над Нефератой. И там они и останутся до конца времен, если ей разрешить поступать по-своему.

— Тупая лупоглазая стерва! — пробормотал он, разглаживая папирус рядом с древней книгой и потянувшись за кистью.

— Насколько я понимаю, ночь прошла неудачно?

В’соран резко повернулся, стиснув кулаки. Тонкие губы растянулись, обнажив длинные и острые, как иглы, клыки. Он не разглядел размытые черты лица стоявшего в дверях человека, зато узнал его голос.

— Ушоран! — воскликнул старик-ученый. — Как ты сюда попал?

Ушоран одарил похожего на скелет В’сорана призрачной улыбкой.

— Дверь отперли давным-давно, — ответил он. — Собственно, ты сам об этом попросил.

— Что за нахальство! — рявкнул В’соран. — Тебе нельзя сюда входить! Если Неферата узнает…

Улыбка Ушорана сделалась ледяной.

— Если она узнает, что я сюда заходил, она, безусловно, рассердится, тут я не спорю. Но это не сравнить с тем, в какую ярость она придет, если узнает, что ты на самом деле замышляешь.

Гнев В’сорана мгновенно испарился.

— О чем это ты? — спросил он, моментально насторожившись.

Ушоран вздохнул.

— Ты призываешь и подчиняешь себе духов вот уже четверть века. Не хочешь же ты мне сказать, что до сих пор не научился это делать?

— Я овладел этим искусством много лет назад! — вспылил В’соран.

— Значит, остается предположить, что ты проводишь здесь ночь за ночью не потому, что учишься вызывать души умерших, а потому, что пытаешься призвать совершенно определенного духа.

В’соран мысленно обозвал себя дураком. Ушоран заманил его в ловушку, а он этого даже не заметил. Старик изобразил презрительный смешок, надеясь, что сумел скрыть свое беспокойство.

— И что из этого? Думаешь, Неферате есть дело до того, что я призываю какого-то особого духа?

— О да, — ответил Ушоран. — Еще какое дело — если дух, о котором мы говорим, это Нагаш.

В’соран застыл на месте. Как он узнал?

На какое-то мгновение в голове мелькнула безумная мысль — убить Ушорана и избавиться от его тела. Владыка Масок часто исчезал на недели, а то и на месяцы. На его отсутствие долго не обратят внимания.

Он медленно повернулся к столу и начал небрежно перебирать книги Нагаша в поисках нужной. В ней имелись страшные заклинания, которые за секунду оставят от Ушорана только почерневшую оболочку.

— И как ты узнал? — спросил В’соран, надеясь, что вопрос отвлечет Ушорана.

Аристократ хмыкнул.

— Это моя работа — узнавать, — небрежно ответил он. — Я не понимаю другого — зачем?

— Как зачем? — воскликнул В’соран. — Потому что нам давно следовало раздавить остальные города и на их костях построить новую империю! Весь мир готов принадлежать нам, а Неферате достаточно прятаться за спинами своих потомков и править городом торговцев! Возможно, когда-то у нее имелись нужные задатки, но убийство той дурочки Халиды ее подкосило. — Он презрительно махнул рукой. — Только посмотри на все эти глупости с мальчишкой из Разетры. Чистой воды идиотизм.

— И чем же нам поможет дух Нагаша?

Забыв о книге заклинаний, В’соран резко повернулся к Ушорану.

— Только подумай о знаниях, которыми он обладает! Он был единственным человеком в мире, которого я могу назвать себе ровней! По сей день я проклинаю судьбу, волей которой я родился слишком поздно, чтобы отправиться в Кхемри и служить ему! — Старик развел руками, словно пытаясь охватить всю комнату и полки с колдовскими книгами. — Располагая теперешними знаниями, я могу подчинить себе даже дух могущественного Нагаша и заставить его служить мне. — Он мрачно улыбнулся. — И тогда мир в самом деле изменится, Ушоран, в этом ты можешь не сомневаться.

Ушоран некоторое время молчал, рассматривая В’сорана непроницаемым взглядом.

— Ты занимаешься этим четверть столетия, — произнес он наконец. — Почему до сих пор не сумел его призвать?

Ответ словно застрял в глотке В’сорана, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы признаться:

— Не знаю.

— Это как же так? — удивился Ушоран.

В’соран снова повернулся к книге.

— Вызвать духа вообще довольно несложно, — объяснил он, начав снова перелистывать страницы. — Нарушение соглашения с богами привело к появлению бесчисленного множества душ умерших, застрявших между миром живых и мертвых. Они скитаются в Пустых Землях между двумя мирами и отчаянно жаждут покоя. — Внезапно он нашел страницу, которую искал, прищурился и торопливо прочитал заклинание. — Призвать определенного духа уже сложнее, — продолжал он рассеянно, ведя пальцем по записям некроманта на хрупкой странице. — Нужно обладать силой, способной сосредоточить заклинание именно на этом духе.

— Разве нельзя просто назвать духа по имени? — спросил Ушоран.

В’соран замер. Он всегда считал Владыку Масок дилетантом, но, возможно, в нем таился куда больший потенциал, чем казалось.

— Сначала я и сам так думал, — медленно произнес старик. — Но или имя не обеспечивает достаточно надежной связи, или ритуалы, с которыми я работаю, недостаточно эффективны.

— Ну хорошо, — сказал Ушоран. — И что же сможет обеспечить достаточно надежную связь с духом?

В’соран горько хохотнул.

— Кусочка его тела вполне хватит. А если такого нет, возможно, кусочек тела близкого родственника, к примеру отца.

— Или брата?

В’соран опять замер и медленно повернулся к Владыке Масок.

— Брат Нагаша погребен в усыпальнице рядом с Кхемри, — проговорил он.

Владыка Масок усмехнулся и небрежно пожал плечами:

— Это не такое великое препятствие, как ты думаешь.

Вот теперь он полностью завладел вниманием старика.

— И ты можешь это сделать?

— Если передам достаточное количество золота в нужные руки… да, это возможно.

А вдруг это ловушка? В’соран ни в чем не был уверен, но соблазн в нем боролся с чувством самосохранения. Наконец он решил, что Ушоран уже и так имеет достаточно доказательств, чтобы пойти к Неферате, и никаких дополнительных ему уже не нужно.

— Почему ты будешь мне помогать? — спросил В’соран.

Владыка Масок еще раз пожал плечами. По его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Как оказалось, — произнес он, — мы все тут заложники судьбы. Неферата позаботилась о том, чтобы наши судьбы были неразрывно связаны с ее судьбой, но так больше продолжаться не может. Мы должны найти способ уравнять наши шансы до того, как вся эта история с юным Алкадиззаром не потащит нас за собой навстречу гибели. — Он внимательно посмотрел на В’сорана. — Только смотри, колдун, позаботься о том, чтобы можно было обуздать то, что вызовешь, иначе Неферата запросто станет наименьшей из наших проблем.

Нагашиззар, 98-й год Птра Сияющего

(—1325 год по имперскому летосчислению)

Поначалу Дети Великого Рогатого Бога быстро откликнулись на сообщения о священном камне, спрятанном глубоко под горой. За какой-то год стаи одетых в черное лазутчиков хлынули в глубь горы и безмолвно растеклись по нижним туннелям крепости. Медленно, осторожно шли они по горькому запаху, оставленному следом Великого Рогатого, и наконец добрались до первой из действующих шахт. Но то, что они обнаружили в этих тускло освещенных туннелях, заставило лазутчиков в ужасе ринуться обратно в глубину.

«Светящиеся скелеты!» — клялись они вожакам стай. Скелеты, размахивающие кирками, выворачивают камни и уносят их прочь, а кости их светятся от пыли камня бога. Первых лазутчиков, явившихся с такими сообщениями, убили на месте, ибо вожаки стай обладали скверными характерами, были существами подозрительными и плохо реагировали, когда думали, что над ними насмехаются. Остальных отправили обратно и предупредили, чтобы возвращались с доказательствами, если хоть немного дорожат своими плешивыми шкурами. И вот черные плащи крались по туннелям, наблюдая и дожидаясь удачного случая. Очень скоро трое из них заметили скелет с раздавленной костью ступни, так что он не поспевал за своими спутниками. Как только рабочий отряд скрылся за поворотом туннеля, крысолюди навалились на искалеченное создание. Сверкали ножи, лязгали зубы, и за какие-то несколько секунд скелет ловко разобрали на части. Для верности лазутчики размозжили ему камнем череп, затолкали светящиеся кости в мешки и пустились в темноте в обратный путь.

К концу дня вожаки стай выхватили кости из лап лазутчиков и помчались обратно в Большой Город. Вид костей ошеломил Серых Провидцев, в силу собственных эгоистичных интересов хорошо осведомленных в том, как добывается камень бога. Кости истерли в порошок и смешали с разными зельями, чтобы определить их потенциал. Результаты превзошли самые безумные ожидания. Даже если предположить, что лазутчики здорово преувеличивают, количество пыли в костях указывало на залежи камня бога, превосходящие все, что Дети Великого Рогатого видели до сих пор. Провидцы мгновенно поняли, что новости любой ценой следует держать в секрете от Совета Тринадцати. Вожаков стай, которые доставили кости в Большой Город, вознаградили кубками отравленного вина, все записи уничтожили, но было поздно. Дюжина шпионов уже доставила своим хозяевам в Совете зашифрованные сообщения с подробностями об открытии.

Совет Тринадцати, правящий орган скавенов, как называли себя крысолюди, состоял из двенадцати самых могущественных лордов этой подземной Империи. Тринадцатое место было символическим и предназначалось для самого Великого Рогатого. Зашифрованные сообщения магическим путем разлетелись в самые отдаленные уголки империи, и за какие-то несколько дней все запутались в интригах — члены Совета планировали, как захватить и присвоить богатство горы. Заключались и тут же вероломно рушились альянсы, взятки переходили из рук в руки, начались убийства и диверсии.

Лорды собрали несколько экспедиций и поспешно погнали их к горе, но по дороге они угодили в многочисленные засады, так и не добравшись до места назначения. Все это тянулось двадцать пять лет. Наконец члены Совета уступили здравому смыслу и устроили общий сбор в Большом Городе, чтобы решить, кто имеет больше прав на скрытое в горе богатство.

Разумеется, каждый лорд имел на него исключительные права. Многие подделали документы, чтобы доказать это. В конце концов лорд-провидец, главный среди Серых Провидцев скавенов и член Совета, вышел вперед и весьма недвусмысленно объяснил, что они получили от Великого Рогатого знак, который привел их к горе, и что все заключенные в ней богатства принадлежат скавенам в целом, а не отдельным кланам. Закончил он свою тираду крайне убедительной мыслью — каждый день, пока они тут спорят, они дарят скелетам возможность обладать камнем.

Это помогло Совету сосредоточиться. Прошло еще три месяца и еще один яростный виток политической активности, интриг, подкупов и убийств, и лорды скавенов договорились заключить весьма продуманный и сложный альянс. Снова собрали экспедиционное войско, на этот раз состоящее из воинов всех крупных кланов и их вассалов, и назначили полководца, который будет отвечать перед Советом за все. По условиям соглашения каждый кусок камня бога, добытый из горы, станет собственностью Совета и будет поровну разделен между кланами.

Разумеется, все это было абсолютной чушью. Ни один из членов Совета не имел ни малейшего намерения делиться с кем-то таким сокровищем, но всем им хватило здравого смысла, чтобы подождать, пока добыча окажется у них в руках, а уж потом начинать интриги.

Могучее экспедиционное войско покинуло Большой Город с большой помпой, а лорду Иикриту, полководцу объединенных сил, Совет приказал вернуться с сокровищами как можно быстрее. Войско скавенов было громадным — равные доли от каждого из основных кланов делали его самой большой армией в истории расы. Совет не сомневался, что с такими силами и под командованием лорда Иикрита разграбление великой горы займет не больше месяца.

Когда лорд Иикрит прибыл в глубины могучей крепости Нагаша, его встретила небольшая колония лазутчиков, начертивших карту почти всех нижних туннелей горы и проходов к каждой шахте.

Число шахт и приблизительная оценка количества камня бога, добываемого каждый день, ошеломили лорда Иикрита. Богатство, скрытое внутри горы, превосходило его самые дерзкие представления. Потребуются месяцы, чтобы перетащить все это в Большой Город, может быть даже годы. Сокровища пробудили в нем лихорадочные амбиции. Он уже представлял себе, как завоюет великую гору, объявит ее своей собственностью и будет править как один из лордов, заседающих в Совете. В прошлом расы имелись подобные прецеденты. Но состав его войска делал осуществление этой амбициозной мечты почти невозможным. Он мог положиться на крыс из собственного клана (и то лишь до тех нор, пока они сочтут это выгодным для себя), но остальные мгновенно повернутся против него. Совет создавал это войско весьма хитрым образом. Иикрит от души проклял их коварные, черные сердца!

Во всяком случае, победа будет быстрой и несомненной. Лазутчики заверили его, что в шахтах работают всего несколько тысяч скелетов и ни один из них не устоит против стаи крепких крысолюдей. Войско лорда Иикрита насчитывало почти пятьдесят тысяч воинов, не считая орды никчемных рабов, которых можно использовать, чтобы сломить любое серьезное сопротивление. Они заполонят нижние туннели, очистят их от скелетов, потом прорвутся на следующие уровни и увидят, откуда добывается весь этот драгоценный камень. И никто не встанет у них на пути.

Дары Великого Рогатого Бога принадлежат скавенам, и только им одним.

Нагаш Бессмертный (не переведено)

Не переведено.

Собирая кости (не переведено)

Не переведено.

Война возмездия (не переведено)

Ник Кайм Великое предательство

Не переведено.

Крис Райт Владыка драконов

Не переведено.

К.Л. Вернер Проклятие Короны Феникса

Не переведено.

Гэв Торп Рок Драконьего Хребта (не переведено)

Не переведено.

Грэм Макнилл Легенда о Зигмаре

Молотодержец

Эпоха Тьмы, крови, демонов и колдовства. Время битв и смерти. Но средь огня и ярости есть место великим героям, отваге и мужеству.

Племена людей живут в центральной части Старого Света, и правят ими враждующие между собой вожди.

Племена земли разобщены. На севере король Артур, вождь тевтогенов, гордо взирает на противников с вершины величественной горы Фаушлаг, а королю-берсерку, который правит тюрингами, ведомы только война и кровопролитие.

Помощь грядет с юга.

В городе Рейкдорфе живут унберогены во главе с могучим королем Бьёрном и его сыном Зигмаром, которому предопределена великая роль. Унберогены стремятся воплотить в жизнь мечту об объединении племен. Ибо врагов у людей великое множество, и, если племена не смогут преодолеть разногласия и объединиться, участь их решена.

На стылом севере живут агрессивные норсы — дикари, которые чтут Темных богов. Они жгут, убивают и грабят. В болотах бродят зловещие призраки. В лесах полно жутких зверолюдей. Но самая большая опасность таится на востоке, где пришли в движение силы Тьмы. Бич земель — зеленокожие, бесчисленными полчищами идут они войной против людей с одной-единственной целью — навсегда истребить их.

Но люди не одиноки в борьбе. Чтобы сразиться с врагом, они объединились с горными гномами — искусными кузнецами и инженерами. Все они должны встать плечом к плечу на борьбу со злом, ибо от этого зависит судьба мира.

Книга первая КАК ВЫКОВАТЬ ЧЕЛОВЕКА

Когда отдыхает солнце,

Во тьму погружается мир.

Тогда зажигают большие костры

И в кубках пенится эль,

Приходит время петь саги, как это делают гномы.

И самая великая из них —

Сказание о могучем воине Зигмаре.

Внимайте же и услышьте эти слова.

Да пребудет с вами надежда!

Глава первая Накануне битвы

По утоптанной земле крались два мальчика. Ориентируясь по едва различимым звукам песен, они пробирались к Большой палате, находившейся в самом центре Рейкдорфа. Их путь лежал между высокими заборами, скрывавшими бревенчатые дома, навесами для сушки рыбы и еще теплыми стенами кузницы. Движения мальчиков были вороваты и осторожны. Им совсем не хотелось, чтобы их обнаружили, особенно сейчас, когда наступила темнота и на стенах выставили стражу.

За этот проступок их, как минимум, выпорют. В худшем случае может грозить даже изгнание.

— Тихо, ты! — шикнул Кутвин, когда Венильд наткнулся на невысокий штабель досок, который они днем не приметили.

— Сам тихо, — отвечал второй мальчик, придерживая доски, чтобы они не повалились на землю. Оба вжались в стену. — Ни звезд, ни луны. Ничего не видно.

«Что ж, и то верно», — признал Кутвин. Ночь выдалась абсолютно темной. Фонари, установленные на стенах городка, отбрасывали трепещущие оранжевые блики. В кольце света вышагивали часовые, направляя острия копий в сторону окрестных густых лесов и темного берега Рейка.

— Эй, — снова подал голос Венильд, — ты слышал, что я сказал?

— Слышал, — отозвался Кутвин. — Да, темно. Так что лучше ориентируйся по звукам. В ночь перед походом воины всегда начеку.

Оба мальчика застыли, словно изваяние Ульрика над вратами Рейкдорфа, и впитывали поток ночных звуков и запахов. В кузнице Беортина, который ковал мечи и топоры, потрескивало охлаждающееся железо. Слышались низкие взволнованные голоса женщин. Они ткали плащи сыновьям, которые на рассвете отправятся на войну. Из конюшни доносилось тихое ржание лошадей. Чувствовался сладковатый запах горящего торфа и аппетитный аромат жареного мяса.

А еще Кутвин слышал плеск набегающих волн, скрип качающихся на воде лодок и низкое завывание ветра в сохнущих сетях. Звуки казались ему печальными, но это было немудрено: из тьмы лесов, чтобы убивать и терзать людей, постоянно выходили монстры.

Летом родителей Кутвина убили зеленокожие. Разорвали на части, когда те пытались защитить хутор от кровожадных извергов. Вспомнив это, мальчик замер и непроизвольно сжал кулаки в необоримом желании когда-нибудь отомстить свирепым варварам, лишившим его отца и матери. Слава Ульрику, Кутвина приютил у себя в Рейкдорфе дядя.

Внезапно он услышал приглушенный смех и пение, доносившиеся из-за толстых стен и тяжелых дверей. На каменной кладке заплясали огненные блики.

На краткий миг базарная площадь в центре Рейкдорфа озарилась, но свет лишь мелькнул — и тут же погас. Мальчики обменялись восхищенными взглядами: ведь они подсматривали за воинами короля Бьёрна в ночь перед их сражением с зеленокожими. А перед боем в королевскую Большую палату допускали лишь совершеннолетних воинов, и уже сама мысль о нахождении рядом вызывала у мальчиков восхищение.

— Видел? — спросил Венильд, ткнув пальцем в сторону палаты.

— Конечно, — отвечал Кутвин, опуская руку приятеля. — Я ведь не слепой.

Хотя Кутвин прожил в Рейкдорфе и недолго, он уже знал все местные секреты не хуже любого другого мальчишки. Но в полной тьме все вокруг сделалось совсем незнакомым и странным.

Запечатлев в памяти мельком осветившуюся картину, Кутвин взял товарища за руку.

— Пойдем на звуки веселья, — позвал он. — Следуй за мной.

— Но ведь так темно, — запротестовал Венильд.

— Ничего, — твердо сказал Кутвин. — Я отыщу путь, только руку не отпускай.

— Не отпущу, — пообещал Венильд, но в его голосе слышался страх.

Кутвин и сам немного побаивался, ибо попадись он сейчас — и дядя не поскупится на розги. И все-таки он отбросил страх, ведь он унбероген, а значит, бесстрашный воин.

Он глубоко вздохнул и трусцой побежал туда, где только что плясали яркие блики. Затаив дыхание, пересек он базарную площадь, старательно избегая тех мест, где еще при свете углядел рытвины и осколки глиняной посуды, которые могли хрустнуть под ногой. Хотя он лишь мельком взглянул на предполагаемый путь, маршрут столь же твердо запечатлелся у него в памяти, словно фигуры волков на одном из боевых знамен короля Бьёрна.

Кутвин хорошо усвоил науку, в которой в гуще лесов наставлял его отец; он, словно призрак, бесшумно миновал площадь, считая шаги и не выпуская руку Венильда из своей. Потом замедлил бег и закрыл глаза, полагаясь только на слух. Шум веселья сделался громче, звуки соединились в некую как бы карту.

Кутвин протянул руку и улыбнулся, когда пальцы коснулись каменной кладки. Стены Большой палаты были сложены из камней прямоугольной формы, высеченных из скал Краесветных гор гномами, которые в самом начале весны привезли их в Рейкдорф в дар королю Бьёрну.

Мальчик помнил, как со страхом и трепетом взирал на гномов. Вид они имели весьма устрашающий: коренастые, закованные в сверкающую броню, они едва обращали внимание на людей. Гномы переговаривались между собой грубыми голосами и занимались постройкой Большой палаты, на что ушло у них меньше дня. Они не задержались здесь ни на минуту, отвергли любую помощь и все, кроме одного, как только закончили работу, отправились восвояси.

— Мы уже пришли? — шепнул Венильд.

Кутвин кивнул и тут же вспомнил, что в такой темноте друг все равно ничего не видит.

— Да, — тихо-тихо ответил он. — Ни звука. Если нас поймают, придется целую неделю чистить выгребные ямы.

Кутвин чуть помедлил, ожидая, когда выровняется дыхание, а потом двинулся вдоль стены до угла, который оказался таким же безупречно гладким, как лезвие топора. Он обогнул его и поглядел вверх, в небеса, где в просвете среди туч вдруг ярко сверкнули звезды.

Возведенные гномами стены тотчас заиграли светом, словно в самом камне тоже таились звезды, и Кутвин поразился такому чуду.

Дальше виднелся дверной проем с наличниками из толстого бруса, украшенными темным железом с узором из молотов и молний. Ставни закрывали окно над головами мальчиков, причем дерево и камень были так плотно подогнаны друг к другу, что в зазор не вошло бы и лезвие ножа. Из палаты доносились звуки застолья: стук кубков, воинственные песни и звон мечей по щитам.

— Ну вот. — Кутвин показал на ставни. — Попробуем заглянуть внутрь.

Венильд кивнул и заявил:

— Я первый.

— Почему это? — удивился Кутвин. — Ведь привел нас сюда я.

— Потому что я старше, — стоял на своем Венильд.

Кутвин не стал спорить и сплел пальцы так, чтобы получилось что-то вроде стремени — притороченного к седлу приспособления для ноги, с помощью которого люди из племени талеутенов ездят на лошадях.

Потом он прислонился спиной к стене и сказал:

— Отлично, полезай и попробуй приоткрыть ставень.

Венильд нетерпеливо кивнул, поставил ногу в кольцо из сплетенных пальцев Кутвина и взялся за плечи друга. Крякнув, Кутвин подкинул его вверх, одновременно отвернувшись в сторону, чтобы не получить коленом по лицу.

Пришлось немного изменить позу, чтобы лучше распределить тяжесть тела Венильда, а потом изогнуть шею, чтобы увидеть, что тот делает. Ставень оказался прикрыт так плотно, что Венильд прижался лицом к дереву, пытаясь хоть что-то разглядеть в щелочку.

— Ну? — спросил Кутвин, даже закрыв глаза от напряжения, с трудом удерживая изрядный вес. — Что там?

— Вообще ничего не видно — щелей совсем нет.

— Таково гномье искусство, — раздался чей-то мощный голос, и мальчики замерли.

Кутвин медленно обернулся и, открыв глаза, увидел в свете звезд фигуру могучего воина, который казался высеченным из того же камня, что и стены Большой палаты. Это так поразило Кутвина, что пальцы, державшие ногу друга, сами собой разжались. Венильд попытался ухватиться за край ставня, но не смог — взяться там было не за что, — и оба в страшном конфузе грохнулись на землю.

Кутвин выбрался из-под проклинавшего судьбу друга. Быстро вскочив на ноги, он смело повернулся к тому, кто их обнаружил, и тут же буквально затрепетал при виде открытого благородного лица воина. В звездном свете серебром сияли его зачесанные назад волосы, голову обхватывал крученый медный обруч. На сильных руках красовались железные браслеты. С плеч ниспадал длинный плащ из медвежьей шкуры, и Кутвин обратил внимание на то, что под ним блестит кольчуга, прихваченная широким кожаным поясом.

В ножнах на поясе висел охотничий нож с длинным клинком, но не это оружие завладело вниманием мальчика.

Воин держал громадный боевой молот, и Кутвин удивленно моргнул при виде рукояти, которая была испещрена странной резьбой, мерцающей в свете звезд. Рукоять явно выковал из неведомого металла какой-то древний мастер. Ни одному нынешнему кузнецу не под силу создать столь грозное оружие.

Венильд вскочил на ноги, готовый дать деру, но тоже прирос к месту при виде внушающего трепет воина.

Воин наклонился, и Кутвин понял, что тот еще очень молод, может лет пятнадцати, и в глубине его холодных глаз, один из которых был светло-голубым, а другой — ярко-зеленым, светилось изумление.

— А ты отлично пробрался через площадь в темноте, мальчик, — похвалил воин.

— Меня зовут Кутвин. Мне без малого двенадцать, и я почти мужчина.

— Почти, да не совсем, Кутвин. Здесь собрались воины, которые, быть может, скоро встретят смерть на поле боя. Эта ночь принадлежит им, и только им. Не торопись, чтобы участвовать в таких пирах. Наслаждайся детством, пока можешь. А теперь уходи.

— Ты нас не накажешь? — спросил Венильд и тут же получил тычок локтем в ребра.

Воин улыбнулся:

— Мне следовало бы вас наказать, но готов признать: пробраться незамеченными сюда требует большого мастерства. Мне это по душе.

Кутвин почувствовал, что чрезвычайно польщен похвалой воина, и сказал:

— Отец научил меня двигаться так, чтобы никто не видел.

— Что ж, наука пошла тебе впрок, и отец явно преуспел, обучая тебя. Как его зовут?

— Отца звали Гетвер. Его убили зеленокожие.

— Мне очень жаль, Кутвин. Мы идем сражаться как раз с ними, и многим тварям суждено погибнуть от наших рук. А теперь не медлите, потому что, если вы попадетесь на глаза кому-нибудь менее милосердному, чем я, вас непременно высекут.

Кутвину не пришлось говорить дважды: в ту же секунду он повернулся и что есть силы понесся прочь через базарную площадь, активно работая руками. Ярко светили звезды, поэтому он мчался напрямик. За спиной он слышал топот и обернулся на бегу. За ним во весь дух несся Венильд.

Приятели, тяжело дыша, прислонились к стене амбара и, мысленно пережив треволнения краткого плена и счастливого избавления, разразились диким смехом.

— Когда я вырасту, хочу стать таким, как этот воин, — сказал Кутвин, когда наконец отдышался.

Тяжело переводя дух, Венильд спросил:

— Разве ты не знаешь, кто он?

— Нет, — качнул головой Кутвин. — А кто?

— Это сын короля. Зигмар.

Зигмар смотрел, как удирают мальчишки, словно за ними по пятам гонятся ульфхеднары, и улыбался, вспоминая, как сам пытался пробраться к прежней Большой палате в ночь перед сражением с тюрингами. Он не сумел прокрасться столь бесшумно, как этот паренек, и поэтому был хорошенько выпорот по приказу отца-короля.

За спиной послышался звук шагов. Зигмар знал, что это идет его самый близкий друг и брат по мечу Вольфгарт.

— Ты слишком мягко обошелся с ними, Зигмар, — сказалВольфгарт. — Я отлично помню побои, которые выпали на нашу долю. Почему бы и им не внушить поркой раз и навсегда, что нехорошо подглядывать за воинами в Кровавую ночь?

— Нас поймали только потому, что ты не смог держать меня столько, сколько было нужно, — напомнил Зигмар, оборачиваясь к мускулистому молодому мужчине в кольчуге и прекрасном плаще из волчьих шкур.

В заплечные ножны воина был вложен двуручный меч, на лицо падали темные волосы, заплетенные в косы. Вольфгарт был тремя годами старше Зигмара, его лицо раскраснелось от обилия выпитого.

— А случилось это потому, что годом раньше ты сломал мне руку своим молотом.

Взгляд Зигмара невольно скользнул по локтю Вольфгарта, куда пять лет назад он нанес удар, разгневавшись на то, что старший мальчик одолел его в тренировочной схватке. Его давно простили, но Зигмар никогда не забывал ни о своем недостойном поступке, ни об уроке, который преподал ему тогда отец.

— Что верно, то верно, — признал Зигмар. Он хлопнул друга по плечу и развернул его лицом к дверям в Большую палату. — Ты никогда не позволишь мне об этом забыть.

— Еще бы! — пророкотал Вольфгарт. Щеки у него алели от эля, сдобренного хмелем и восковницей. — Я выиграл, а ты ударил меня сзади!

— Знаю, знаю, — согласился Зигмар, направляя его обратно к дверям.

— А что ты тут вообще делаешь? Там ведь еще пьют!

— Вышел подышать свежим воздухом, — сказал Зигмар. — А ты, по-моему, выпил уже достаточно.

— Подышать свежим воздухом? — переспросил Вольфгарт, обходя молчанием вторую фразу Зигмара. — Завтра утром надышишься всласть. А сейчас время пировать. Есть, пить и воздавать хвалу Ульрику. Не приносить жертвы богам перед битвой — дурной знак.

— Мне это известно, Вольфгарт. Отец научил меня этому.

— Так и пойдем в палату, — стоял на своем Вольфгарт. — Вдруг король спросит, где ты. В Кровавую ночь не годится расставаться с братьями по мечу.

— Тебя послушать — так все не к добру, — заметил Зигмар.

— Верно. Посмотри на мир, в котором мы живем. — Тут Вольфгарт прислонился к стене Большой палаты, и его вырвало прямо на гномьи камни. На подбородке повисли блестящие нити слюны, и он утерся тыльной стороной руки. — Я хочу сказать, подумай об этом. Всюду человеку приходится высматривать, кто это пытается его грохнуть: то ли спустившийся с гор зеленокожий, то ли лесной зверочеловек, а быть может, воин из другого племени — азоборн, тюринг или тевтоген. Мор, голод и колдовство. Куда ни плюнь — все не к добру. Вот и доказательство тому, что во всем имеется дурной знак, верно?

— Кто это тут набрался? — донесся от двери, ведущей в Большую палату, чей-то голос.

— Иссуши тебя Ранальд, Пендраг! — проревел Вольфгарт, заваливаясь набок и прижимаясь лбом к прохладному камню.

Зигмар перевел взгляд с Вольфгарта на двух воинов, которые только что вышли из палаты. Оба были ему ровесники и поверх темно-красных туник носили кольчуги. Волосы того, что повыше, цветом напоминали заходящее солнце, на плечи он накинул толстый плащ из мерцающих зеленых чешуек, который сиял и переливался, отражая свет звезд. Его худощавый товарищ кутался в длинный волчий плащ и казался озабоченным.

Высокий воин с огненно-рыжими волосами, к которому обращался Вольфгарт, проигнорировал оскорбление и спросил:

— Неужели завтра он сможет сесть на коня?

Зигмар кивнул:

— Само собой, Пендраг, ибо корень валерианы лечит все.

Пендраг явно сомневался, но пожал плечами, повернулся к спутнику в волчьем плаще и сказал:

— Тут вот Триновантес думает, что лучше бы тебе пойти в палату, Зигмар.

— Твой друг опасается, что я простужусь? — съехидничал Зигмар.

— Он утверждает, что видел предзнаменование, — сказал Пендраг.

— Предзнаменование? — переспросил Зигмар. — И какое?

— Плохое, — вымолвил Вольфгарт. — Какое же еще? Нынче никто не говорит о хороших.

— Был добрый знак о рождении Зигмара, — напомнил Триновантес.

— Ага, только поглядите, как все чудно сложилось, — тяжело вздохнул Вольфгарт. — Едва он успел родиться, как его обагрила орочья кровь, а мать его умерла от рук мерзких тварей. Хорошее предзнаменование, нечего сказать.

При упоминании о смерти матери Зигмар опечалился, хотя знал ее лишь по рассказам отца. Вольфгарт прав. Что бы ни говорили знамения о его рождении, все свелось только к кровопролитию и смерти.

Он наклонился, взял Вольфгарта под мышки и поставил на ноги. Друг был тяжел, ноги едва держали его, и Зигмар даже закряхтел. Триновантес подоспел на помощь и подхватил Вольфгарта под другую руку, и они потащили перебравшего товарища в тепло Большой палаты.

Зигмар взглянул на Триновантеса. Преждевременно повзрослевшее лицо молодого человека было серьезным и искренним.

— Скажи, — спросил Зигмар, — что за предзнаменование ты видел?

— Все это ерунда, Зигмар.

— Давай выкладывай, — вмешался Пендраг. — Нельзя увидеть такое и ничего не сказать Зигмару.

— Ну хорошо. — Триновантес глубоко вздохнул. — Я видел, как этим утром на крышу королевской Большой палаты сел ворон.

— И что? — спросил Зигмар, потому что Триновантес больше ничего не добавил.

— И все. Это и есть знамение. Ворон — знак беды. Помнишь, эта птица в прошлом году села на дом Бейтара? Тот через неделю умер.

— Бейтару тогда уже сравнялось сорок, — напомнил Зигмар. — Он был старик.

— Вот видишь, — рассмеялся Пендраг. — Или ты не рад, что мы тебя предупредили? Ты должен остаться дома, а на войну поедем мы. Яснее ясного, что тебе слишком опасно соваться за пределы Рейкдорфа.

— Вы можете смеяться сколько угодно, — буркнул Триновантес, — только не говорите, что я вас не предупреждал, когда получите по орочьей стреле в сердце!

— Орк не может пронзить мое сердце стрелой. Я не позволю ему натянуть тетиву! — вскричал Пендраг. — Как бы то ни было, если уж мне суждено погибнуть от руки орка, то я, скорее, умру в кольце убитых моей рукой тварей от удара топором, угодившим мне в грудь. А не от какой-то там паршивой стрелы!

— Хватит о смерти! — проревел Вольфгарт, видимо обретая второе дыхание и сбрасывая руки поддерживающих его. — Говорить о ней накануне битвы — дурной знак! Мне нужно выпить.

Зигмар улыбнулся, глядя, как Вольфгарт провел руками по спутанным волосам и смачно сплюнул на землю. Никто, кроме друга, не мог с такой быстротой переходить от тяжкого похмелья к потребности выпить еще. Невзирая на опасения Пендрага, Зигмар знал, что с утра Вольфгарт будет действовать столь же ловко и уверенно, как всегда.

— Что мы тут топчемся? — требовательно вопросил Вольфгарт. — Давайте выпьем, пришла пора!

Не успели они ответить, как ночь пронзил волчий вой: из чащи темного леса до Рейкдорфа долетела многоголосая дикая песнь, в которой звучала примитивная радость древних дней. К ней присоединились другие волки, и казалось, будто боевой клич объединил все стаи Великого леса.

— Братья, вы хотели получить знак, — проговорил Вольфгарт. — И вот он. С нами Ульрик! А теперь пойдем в палату. Все-таки сегодня у нас Кровавая ночь, да и мы сами пока что полны крови, которую нужно принести ему в жертву.

Тысячей светлячков взметнулись искры, когда в громадный очаг посредине Большой палаты полетело очередное полено. Было очень жарко от огня и сотен собравшихся в помещении воинов, смех и песни взмывали вверх, к сходящимся там тяжелым балкам.

Палату для короля унберогенов выстроили гномы в благодарность за мужество его сына и великую службу, которую тот сослужил их королю, Кургану Железнобородому, когда спас его от орков. Крепкие каменные стены переживут многих королей, а сейчас они вместили сотни воинов, собравшихся почтить Ульрика славословиями и жертвоприношением. Мужчины спешили пировать, ибо для многих это была последняя ночь, которую они проведут в Рейкдорфе.

Через толпу Зигмар пробирался к возвышению в конце зала, где на резном дубовом троне сидел отец, по бокам которого стояли двое. По правую руку находился Альвгейр, маршал Рейка и телохранитель короля, а по левую — Эофорт, старинный друг и доверенный советник.

Всякого ошеломило бы зрелище пиршества: пот, песни, кровь, мясо, эль и дым. Перед деревянным изваянием Таала, божества охоты, жарились на вертелах туши трех огромных кабанов, они потрескивали и брызгали жиром в огонь. Хотя Зигмар съел уже столько, сколько обычно съедал за неделю, от запаха жареного мяса рот у него наполнился слюной, и он улыбнулся, когда в руки ему сунули кружку с пивом.

Вольфгарт осушил ее и принялся мериться силами с братьями по оружию, сцепив ладони. Триновантес раздобыл тарелку еды, налил себе воды и с напускным безразличием поглядывал на Вольфгарта, а Пендраг разыскал приземистого бородатого гнома, который сидел в углу зала и наблюдал за кутежом.

Гнома звали Аларик. Вместе с Курганом Железнобородым он пришел в Рейкдорф с грузом каменных глыб. Когда строительство было закончено, все гномы, кроме Аларика, ушли, а он остался обучать унберогенов секретам обработки металла. Теперь у них были такие отличные доспехи и замечательное оружие, как ни у одного из западных племен.

Зигмар не мешал друзьям развлекаться, как они того желали, ибо каждый мужчина должен провести Кровавую ночь по-своему. Пока он пробирался к отцу, воины хлопали его по плечу, желали удачи в бою или хвастливо возвещали о том, сколько орков убьют в его честь.

С тяжелым сердцем он выслушивал похвальбу вояк, потому что в голове неотвязно мелькал вопрос: сколько из них выживет, чтобы увидеть еще один такой пир? То были суровые мускулистые мужи, жадные как волки до битв, давно сражавшиеся под знаменем отца, а теперь готовые встать под его стяг. Он вглядывался в их лица, слушал слова, но не слышал, не понимал смысла.

Он знал и любил этих воинов, чтил в них отцов и мужей и знал, что каждый из них готов ринуться вперед по его приказу.

Вести таких людей в бой — большая честь, и Зигмар спрашивал себя: заслужил ли он ее?

Выбираясь из толпы вооруженных мужчин, чтобы предстать перед отцом, Зигмар отбросил сомнения. Бьёрн, король унберогенов, восседал на троне между двумя резными изваяниями рычащих волков и, несмотря на возраст, был все таким же грозным.

Чело короля украшала бронзовая корона, волосы стального цвета были заплетены во множество кос. Подобные кремню глаза, безбоязненно взиравшие на многие ужасы мира, сейчас с отеческой любовью глядели на воинов, что собрались здесь, чтобы славословить Ульрика и просить даровать им храбрость в грядущей битве.

Хотя отец не ехал на войну, он был одет в кольчугу работы Аларика. Никто из кузнецов-людей не мог бы выковать столь же замечательную железную рубаху, а гном ее сделал меньше чем за день. На коленях короля лежал страшный топор Похититель душ, на двойном лезвии плясали красные отблески огня.

Когда Зигмар приблизился к трону, Альвгейр ему чуть кивнул, золотом блеснули бронзовые доспехи, неулыбчивое лицо было словно высечено из гранита. Эофорт Зигмару поклонился и отступил на шаг. Он единственный среди воинов носил длинные одежды. Благодаря острому уму он стал одним из самых доверенных советников короля. Мудрые и прозорливые советы Эофорта не раз приносили пользу племени унберогенов.

— Сын мой, — Бьёрн знаком указал Зигмару на место подле себя, — все ли в порядке? Ты как будто обеспокоен.

— Со мной все в порядке, — отвечал Зигмар, занимая место по правую руку от отца. — Просто с нетерпением жду рассвета. Я жажду убить Костедробителя и отшвырнуть его армию обратно в горы.

— Будь проклято его имя, — сказал Бьёрн. — Столько лет этот треклятый предводитель зеленокожих терзает наш народ! Чем скорее его голова займет место над этим троном, тем лучше.

Зигмар проследил за взглядом отца. На копья были насажены головы орков, чудищ и отвратных бестий с громадными клыками, витыми рогами и омерзительной чешуйчатой кожей, кровь их смертей обагрила стену страшными пятнами.

Здесь же висела и голова Скарскана Кровожадного — того самого орка, что грозил изгнать эндалов из родных земель до тех пор, пока Бьёрн не пришел на помощь королю Марбаду. Была там и шкура громадной безымянной твари из Стенающих холмов, что наводила страх черузенов много-много лет, пока король унберогенов не обнаружил ее чудовищное логово и не снес голову одним могучим ударом Похитителя душ.

Там висели и другие трофеи; с каждым была связана история о доблестных деяниях, так волновавших маленького Зигмара, который любил улечься в ногах у отца и без конца слушать рассказы о подвигах героев.

— Есть ли вести от всадников, которых ты отправил на юг? — спросил Бьёрн.

— Да, — отвечал Зигмар, — но ни одну из них хорошей не назовешь. Великое множество орков спустились с гор, и похоже на то, что убираться обратно они не спешат. Обычно они совершают набег, убивают и возвращаются к себе в горы, но на сей раз этот Костедробитель сумел их объединить, и с каждой кровавой резней под его знамя стекается все больше и больше орочьих отрядов.

— Значит, нельзя терять время, — кивнул отец. — Ты сослужишь земле великую службу, если завоюешь щит. Мой мальчик, достичь поры возмужания — немалое дело, и из всех испытаний храбрости это будет одним из самых серьезных. Тут вполне уместно испытывать страх.

Под суровым взглядом отца Зигмар расправил плечи и сказал:

— Отец, я не боюсь. Мне доводилось убивать зеленокожих, и смерть меня не страшит.

Король Бьёрн наклонился к нему и понизил голос так, чтобы его слышал только сын:

— Я говорю не о страхе смерти. Мне ли не знать о том, что ты не раз смело встречал опасность. Махать мечом способен каждый дурак, но вести воинов в бой, держать их жизни в своих руках, быть в положении того, кого станут судить братья по оружию и король, — тут немудрено испугаться. Змей страха терзает тебя, сын мой. Я знаю это, ведь то же самое мучило меня тогда, когда Дрегор Рыжая Грива, твой дед, послал меня заслужить щит.

Зигмар вгляделся в туманно-серые глаза отца и увидел в них истинное понимание и сочувствие. И от сознания того, что такой могущественный воин, как Бьёрн, чувствовал то же самое, он испытал облегчение и улыбнулся.

— Ты всегда знаешь, о чем я думаю, — сказал Зигмар.

— Ты же мой сын, — отвечал Бьёрн.

— Я твой единственный сын. А что, если у меня не получится?

— Этому не бывать, ибо сильна кровь твоих предков. Когда моя могила зарастет высокой травой, ты, вождь унберогенов, будешь творить великие дела. Не стоит отворачиваться от страха, сын мой. Если понять, что секрет его могущества над человеком коренится в готовности избрать простой путь, спрятаться, удрать, тогда можно его победить. Истинный герой не бежит, когда можно драться, и никогда не предпочитает легкий путь тому, который считает правильным. Помни это, тогда не дрогнешь.

Зигмар кивнул и обвел взглядом Большую палату, где по-прежнему звучали песни и раскаты веселья.

Словно в ответ на его испытующий взгляд, Вольфгарт вскочил на стол, загроможденный пивными кружками и тарелками с мясом и фруктами. Когда воин выхватил из ножен громадный меч и взмахнул им высоко над головой, стол угрожающе затрещал под его тяжестью. Недрогнувшая рука нацелила оружие прямо в крышу, что говорило о неслыханной силе Вольфгарта, ибо вес меча был огромен.

— Зигмар! Зигмар! Зигмар! — взревел Вольфгарт, и все находившиеся в Большой палате воины стали скандировать вместе с ним.

Казалось, от мощи их голосов стены трясутся, и Зигмар знал, что не подведет этих людей. Пендраг тоже вскочил на стол к Вольфгарту, и, даже обычно сдержанный, Триновантес присоединился к охватившему всех ликованию.

— Вот видишь, — проговорил отец, — они готовы сражаться и умирать по твоей команде. Они верят в тебя, так черпай же силу в их вере — тогда узнаешь, чего ты стоишь на самом деле.

Имя Зигмара все еще гремело под сводами зала, когда Вольфгарт опустил меч и провел лезвием по ладони. Брызнула кровь, и он намазал ею щеки:

— Ульрик, бог войны, в Кровавую ночь я прошу тебя дать мне силы храбро сражаться во имя твое!

Каждый воин последовал его примеру, чтобы принести свою кровь в жертву суровому и беспощадному богу зимних волков. Чтобы уважить своих воинов, Зигмар вышел вперед, вынул из поясных ножен охотничий нож с длинным лезвием и полоснул себя по голому предплечью.

Ратники взревели, одобряя поступок вождя, и ударили рукоятками мечей и топоров себя в грудь. Все еще раздавались приветственные возгласы, но тут под немалым весом Вольфгарта и Пендрага стол наконец-то развалился, и оба они оказались завалены мясом и залиты пивом. Теперь уже от хохота сотрясались стены палаты, и пиво лилось рекой за здравие двух свалившихся со стола воинов, которые, взявшись за протянутые Триновантесом руки, встали на ноги, сами надрываясь от смеха.

Отец спросил Зигмара:

— Как может у тебя что-то не получиться, когда среди твоих воинов есть столь отважные мужи?

— Вольфгарт — изрядный плут, — улыбнулся Зигмар, — но в его жилах течет сила Ульрика. А густоволосая голова Пендрага очень умна.

— Я знаю достоинства и недостатки обоих, — наставлял сына Бьёрн. — И ты должен научиться читать в сердцах тех, кто будет давать тебе советы. Окружи себя достойными людьми, изучи их сильные и слабые стороны. Оставь при себе лишь тех, кто делает тебя сильнее, и избегай тех, кто ослабляет, ибо такие могут погубить тебя. Когда находишь достойных мужей, почитай их, цени и люби, как родных братьев, ибо они встанут с тобой плечом к плечу и услышат клич ринувшегося в бой волка.

— Да будет так, — пообещал Зигмар.

— Мы, люди, сильны вместе, а по отдельности слабы. Приближай к себе братьев по мечу, будьте в согласии друг с другом. Поклянись мне, Зигмар.

— Клянусь, отец.

— А теперь иди к ним, — велел отец. — И возвращайся ко мне после боя, со щитом или на щите.

Глава вторая Битва у Астофенского моста

Резкий и пронзительный барабанный бой сопровождал движение полчищ орков, шедших на штурм Астофена. Целое море закованных в доспехи зеленых тел окружило город на реке, над которым нависло облако обреченности, сотканное из смрада немытых тел и первобытной свирепости.

— Недолго они продержатся, — заметил Вольфгарт. Рядом с Зигмаром он затаился среди высокой травы на холме примерно в лиге от осажденного города. — Ворота уже трещат.

Зигмар кивнул и сказал:

— Надо подождать Триновантеса.

— Если мы станем мешкать, некого будет спасать, — заявил Пендраг, почти невидимый в зеленом чешуйчатом плаще.

— А если мы атакуем до того, как Триновантес займет позицию, мы все пропадем, — стоял на своем Зигмар. — Для лобовой атаки орков слишком много.

— Орков много не бывает! — огрызнулся Вольфгарт, сжимая кулаки. — Столько дней мы были в пути и не повстречали ни одного. И вот наконец эти зеленокожие прямо у нас под носом! Полагаю, нужно трубить в рог, и пусть Морр заберет гадов!

— Нет, — отрезал Зигмар. — Идти сейчас в атаку означает верную смерть, а я не желаю вернуться в Рейкдорф на щите.

Несмотря на сказанное, Зигмар всей душой рвался в бой, стремился развернуть знамя и мчаться вперед, чтобы ветер развевал волосы, а в ушах раздавался громкий призыв рога. Но он знал, что нужно обуздать этот порыв.

Конечно, на их стороне будет фактор внезапности, потому как внимание орков всецело приковано к городским стенам. Но для того, чтобы победить тысячную орду, одной внезапности недостаточно.

Город располагался среди невысоких каменистых холмов на берегу быстрой реки, берущей начало в Серых горах. При виде столь огромных открытых пространств молодые люди, выросшие в лесах, безмерно удивились.

Город окружали стены из заостренных сверху толстых бревен, с оборонительными башнями по углам. По краю стен шла деревянная галерея, откуда жители Астофена метали в орков копья.

С радостью отмечал Зигмар каждый удачный бросок, хотя единичные смерти не могли воспрепятствовать натиску противника.

Зеленокожие наступали толпой, сражаясь без какого-либо плана, но с первого взгляда было ясно, что победа благодаря многократному численному превосходству и жестокости будет за ними.

Гоблины-лучники посылали в город горящие стрелы, и многие ближайшие к стенам дома уже пылали.

Громадные орки с темно-зеленой, почти черной, кожей сгрудились около примитивного стенобитного орудия на корявых колесах, которое выглядело так, словно его построил слепец. Тяжелые метательные машины отправляли в город самые разнообразные снаряды: камни, горшки с горящей смолой и даже истошно вопящих орков с занесенными топорами.

От сотен костров в небо поднимались столбы черного дыма, в твердую землю были воткнуты ужасные тотемы, на громадных рогатых черепах висели грубые амулеты и кровавые трофеи. Никогда прежде орки не собирались вместе в таком количестве. Каждый из них обладал стальными мускулами, был защищен доспехами и вооружен мощным клинком, а сверх того, был обуреваем нестерпимой жаждой крови.

Над всей ордой возвышался орк в темных доспехах, который размахивал топором чудовищного размера. Даже издалека было видно, что он среди зеленокожих за главного.

— Ну же, Зигмар! — воскликнул Вольфгарт. — Чего же мы ждем?!

— Смерти хочешь? — спросил Пендраг. — Нужно выждать. Триновантес не подведет.

Страстно надеясь на то, что Пендраг не ошибается, Зигмар вглядывался в изрытую колесами грунтовую дорогу, которая по берегу реки вела от Астофена к каменному мосту примерно в лиге от города. За мостом дорога исчезала в сени деревьев, а дальше тянулась равнина, покрытая жесткой низкой травой. Пейзаж то тут, то там оживляли рощи.

Зигмар прикрыл глаза от солнца рукой в надежде увидеть развевающееся зеленое знамя. Ничего. Он безмолвно послал другу приказ поторопиться.

— На все воля Ульрика, — прошептал Зигмар, кусая нижнюю губу.

Он следил за разворачивающимся у него на глазах сражением и знал, что город падет, если они не придут на помощь в самое ближайшее время.

Предводитель орков швырнул громадный топор в ворота Астофена, и зеленокожие взвыли, давая выход распиравшему их бешенству. Темп барабанной дроби убыстрился, и к городу устремился поток закованных в броню орков.

Обливаясь потом, зеленокожие с ревом толкали вихляющий из стороны в сторону таран, ударная часть которого была выкована в форме громадного кулака. Над ордой вновь взмыли огненные стрелы, и боевым кличем к дерзким богам войны вознесся звон железных клинков.

— Смотрите! — вскричал Пендраг. — У моста!

Сердце Зигмара подпрыгнуло, когда возле рощицы к востоку от моста он увидел трепещущее на ветру зеленое знамя.

— Я же говорил! — рассмеялся Пендраг, вскакивая на ноги и бросаясь к коню.

Зигмар с диким боевым кличем последовал за Пендрагом, не отставал и Вольфгарт. Две сотни унберогенов ждали в засаде, под ними нетерпеливо ржали кони, лица воинов пылали в предвкушении битвы. В лучах полуденного солнца блестели наконечники копий, золотом вспыхивали бронзовые обода деревянных щитов.

Пендраг взлетел на спину скакуна и взмахнул знаменем Зигмара — затрепетал на ветру алый треугольник с изображением огромного черного вепря.

Солнечный свет сгустил краски, и Зигмару показалось, что знамя — это обагренный кровью кусок ткани. Он схватился за гриву своего серого жеребца и взлетел ему на спину.

Сердце яростно билось в груди, и он рассмеялся оттого, что ожиданию пришел конец. Теперь он больше не будет бессильно наблюдать, как его народ встречает смерть. Зигмар выхватил из притороченного к лошадиной шее чехла длинное копье с тяжелым железным наконечником и принял от воина щит.

Он высоко поднял копье и щит, и Вольфгарт начал скандировать имя вождя.

— Унберогены! — возвысил голос Зигмар. — Вперед!

Зигмар ударил коня пятками, и тот рванулся вперед, не менее всадника стремясь в бой. Из уст воинов вырвался боевой клич, и, потрясая копьями, они последовали за предводителем. Вольфгарт поднес к губам боевой рог, и в воздухе завибрировал высокий протяжный звук.

Конь в несколько прыжков оказался на гребне холма. Когда копыта мчащегося вниз скакуна загремели по склону, Зигмар приник к его шее. Взглянув через плечо, он увидел своих воинов, следующих за ним в два ряда. На солнце мерцали доспехи, крыльями драконов струились за плечами яркие плащи.

От тяжелых ударов копыт сотрясалась земля, Вольфгарт снова и снова дул в боевой рог, и в воздух выплескивались взывающие к доблести звуки. Зигмар несся вперед, побуждая коня скакать еще быстрей. Сражение приостановилось, ибо орки обернулись на звуки рога и крики воинов Зигмара.

Когда защитники Астофена увидели скачущих им на помощь воинов, стены города огласились приветственными возгласами. Зигмар сжал бока коня коленями и высоко поднял щит с копьем, чтобы следующие за ним воины видели его жест.

Выражая презрение противнику, Зигмар не надел доспехов и скакал вперед даже без кольчуги. Словно воинственный варвар прошлого, он мчался, выпрямившись во весь рост на спине жеребца, золотым потоком развевались светлые волосы, мускулы на груди напряглись.

С каждым мгновением рев орков нарастал. Стеной сомкнулись доспехи, защищавшие зеленую плоть. В сторону нежданно нагрянувших всадников обратились щиты, на каждом были изображены или зловещие черепа, или клыкастые пасти. Ощетинились копья. Со стен Астофена с возрожденной надеждой полетели в орков стрелы и дротики. Громадный орк, заправлявший в центре орды, взревел и заорал, подкрепляя команды ударами копья толщиной чуть не в руку Зигмара.

Орки были уже так близко, что чувствовался смрад их тел и уже можно было разглядеть жуткие шрамы от родового клейма, впечатанного в их руки и головы. На грубых свиноподобных мордах с огромными клыками, выпиравшими из нижних челюстей, дико светились ярко-красные, глубоко посаженные глаза.

Когда уже казалось, что грозные всадники вот-вот врежутся в ощетинившуюся копьями железную стену, Зигмар со всей силы метнул копье. Удар попал в цель: тяжелый наконечник расколол щит и пронзил орка насквозь. Наконечник вышел из спины и поразил второго зеленокожего. Оба повалились на землю. Еще сотня копий взмыла в воздух, и десятки орков попадали с ног. Зигмар схватился за гриву коня и резко дернул в сторону, крепко сжимая бока скакуна коленями.

Жеребец всхрапнул, немедленно повернул и поскакал галопом вдоль линии стоящих плечом к плечу орков на расстоянии копья от вражеских клинков. Когда все выпущенные в него орками стрелы пролетели мимо, Зигмар издал торжествующий клич.

За спиной послышалось радостное гиканье — это за ним скакал Пендраг. В деревянном щите знаменосца покачивались три стрелы, но густо-алый с черным стяг Зигмара по-прежнему гордо реял в высоте. Лицо друга сияло дикой радостью, и Зигмар возблагодарил Ульрика за то, что ни Пендраг, ни знамя не пострадали.

Сомкнувшись твердыней из щитов и клинков, орки держали строй, который, как уже заметил Зигмар, был готов вот-вот дрогнуть, ибо они стремились схватиться с конниками.

Нарастающий грохот копыт возвестил о прибытии второй цепи всадников с Вольфгартом во главе. Каждый воин держал в руках короткий изогнутый лук с туго натянутой тетивой и контролировал бешеную скачку движениями бедер.

Пронзительно зазвучал боевой рог Вольфгарта, и в орков полетела сотня стрел с оперением из гусиных перьев. Все они вонзились в зеленую плоть, но не все принесли смерть. Когда Зигмар еще раз развернул жеребца и выхватил второе копье, он увидел, как многие орки просто выдергивают за древко стрелы из своих тел и с ревом отбрасывают их. За первым залпом последовал второй, и воины Вольфгарта тут же развернули скакунов и умчались прочь.

На сей раз зеленокожие сдержаться не смогли, и, когда орки без дозволения начальника нарушили боевой порядок и бросились за всадниками Вольфгарта, разорвалась сплошная линия щитов. Вдогонку конникам полетели стрелы и копья, и Зигмар закричал в гневе, когда увидел, что с лошадей упали несколько воинов.

Вольфгарт остановился рядом с Зигмаром, убрал боевой рог и из ножен на спине выхватил огромный меч. Его лицо было отражением лика Зигмара: блестело от пота, зубы обнажились в свирепом оскале.

Подъехал вооруженный боевым топором Пендраг и сказал:

— Пора пустить кровь этим тварям!

Зигмар еще раз напомнил:

— Когда дважды протрубит рог — скачем к мосту!

— Скорее не мне, а вам нужно об этом не позабыть! — рассмеялся Пендраг, а Вольфгарт уже послал коня вперед, размахивая над головой громадным мечом.

Зигмар и Пендраг помчались вслед за другом. Отряд всадников, перестроившись, двинулся за своими предводителями. Каждый воин подхватил протяжный боевой клич и метнул копье, перед тем как выхватить меч или взмахнуть топором.

Зигмар пронзил толстотелого зеленокожего в большом рогатом шлеме копьем, которое пробило нагрудник и пригвоздило монстра к земле. Древко еще дрожало в груди орка, а Зигмар уже схватил молот Гхал-мараз — великий дар, преподнесенный ему королем Курганом Железнобородым.

Всадники атаковали строй орков, словно кулак Ульрика, что снес вершину с горы Фаушлаг в северных землях тевтогенов. Кололись щиты, мечи рассекали зеленокожую плоть, сокрушительное нападение поколебало ряды неприятеля.

Зигмар размахнулся и вдребезги разнес череп орка — против древних рун молота гномов не мог спасти даже шлем из толстого железа. Зигмар наносил удары направо и налево, с каждым взмахом разбивая головы, раскалывая кости и доспехи. Кровь врагов забрызгала его обнаженное по пояс тело и замочила волосы, а с бойка Гхал-мараза стекали орочьи мозги.

Щитом он отбивал удары топоров и зазубренных мечей, конь храпел и бил чудовищ копытами, взбрыкивал задними ногами и крушил ребра и черепа гоблинов, норовящих пырнуть его кинжалами.

— Во имя Ульрика! — вскричал Зигмар, посылая коня в самую гущу вражеского войска и расчищая путь могучими ударами молота.

В центре орды Зигмар видел предводителя зеленокожих, орка-военачальника по прозвищу Костедробитель. С ног до головы он был закован в доспехи из темного металла, скрепленного с плотью здоровенными гвоздями. Громадную голову защищал рогатый шлем. Слишком крупные челюсти говорили об удивительной даже для орка драчливости, из них торчали желтые клыки, обагренные кровью.

Похоже, что монстр тоже знал о Зигмаре, потому что указал на него своим толстым копьем, после чего орки с удвоенным усердием накинулись на унберогенов. Зигмар сознавал, что с каждым ударом молота время, отпущенное на атаку, истекает, и рискнул найти взглядом братьев по мечу, на секунду отвлекаясь от теснивших его со всех сторон орков.

По правую руку от него Вольфгарт размахивал длинным мечом, за раз сокрушая полдюжины орков. Позади — огненная копна волос Пендрага сияла под стать знамени, которое реяло над ним, и кривые лезвия обоюдоострого топора с оглушительным лязгом и стуком вгрызались в броню и плоть зеленокожих. Стяг вовсе не затруднял движения воина, который даже знамя смог превратить в оружие против нечисти: бил окованным железом черенком в прорези шлемов или опускал на незащищенные головы.

Зигмар развернул коня, мощным ударом Гхал-мараза откидывая с размаху одного орка и возвратным ударом сокрушая грудную клетку второму. Унберогенские воины прорубали в строе орков кровавые тропы, но, несмотря на учиненную ими резню, даже такие потери не могли пагубно сказаться на огромном войске врага.

Сотни чудищ вставали на смену павшим собратьям, и теперь, когда начал ослабевать напор атаки, Зигмар видел, что орки готовятся к контрнаступлению. При такой расстановке сил выстроившиеся спиной к стенам Астофена зеленокожие в конце концов их разобьют.

То одного, то другого всадника стаскивали с коней, которые с жалобным ржанием падали на землю, когда гоблины быстрыми ударами кинжалов вспарывали им брюхо. Пришла пора отступать.

— Вольфгарт! — крикнул Зигмар. — Труби!

Но его друга со всех сторон теснили ревущие орки, бешено размахивая мечами и топорами. У Вольфгарта не было щита, кольчуга была повреждена и опадала слезами железных колец. Длинный меч без отдыха кромсал и рубил, но на место каждого убитого орка вставали два новых.

— Пендраг! — вскричал Зигмар, поднимая окровавленный молот.

— Я с тобой! — откликнулся Пендраг и пришпорил коня. Знамя билось высоко над его головой.

Зигмар и Пендраг вдвоем атаковали наседавших на Вольфгарта зеленокожих, молот с топором проложили через их строй кровавые тропы. Гхал-мараз снес с плеч орка гнусную голову, и Зигмар закричал:

— Вольфгарт, труби!

— Да знаю! — ответил запыхавшийся Вольфгарт, пронзая мечом грудь последнего из атакующих. — Что за спешка? Я бы и сам с ними справился.

— У нас нет времени, — отрезал Зигмар. — Труби в рог, черт бы тебя побрал!

Вольфгарт кивнул и, взяв меч в одну руку, снял с пояса витой бараний рог и выдул два резких сигнала.

— Вперед! — проревел Зигмар. — Скачите через мост на равнину!

Не успело стихнуть эхо сигнала, как унберогены уже мчались на юг. Взмахнув молотом, Зигмар напутствовал их криком:

— Во имя Ульрика, скачите во весь опор, братья!

Едва ли нужно было подгонять всадников. Они склонились к лошадиным шеям и во весь опор неслись под вопли орков, радовавшихся бегству противников. Зигмар удержал коня и обвел взглядом поле боя, желая удостовериться в том, что там не осталось ни одного воина племени унберогенов.

Поле боя усеяли плоды войны: трупы и кровь, хрипящие лошади, расколотые щиты. Подавляющее большинство мертвецов были орками и гоблинами, но и людей полегло немало.

— Мы чего-то ждем? — спросил Пендраг.

Его лошадь нервно мотала головой. Зеленокожие собирались броситься в погоню. Их капитаны утробным рыком отдавали приказы, и вот грохочущие отряды орков, вооруженных топорами, пустились вдогонку за всадниками.

— Так много погибших, — проговорил Зигмар.

— Их будет на два больше, если мы сейчас же не уберемся отсюда! — вскричал Пендраг, перекрывая вопли бросившихся вдогонку им орков.

Зигмар кивнул, повернул коня и, когда в воздухе засвистели стрелы, призвал на головы зеленокожих проклятие. Он скакал к мосту и слышал отчаянные крики жителей Астофена: рухнула их надежда на спасение.

— Не теряйте веры, люди мои, — прошептал Зигмар. — Мы вас не оставим!

Воины Триновантеса затаились в сени деревьев по обе стороны от моста, а их предводитель с волнением и печалью следил за отступлением всадников. Много коней без седоков скакало к мосту, и сердце Триновантеса саднило от печали, когда он узнавал их и вспоминал их владельцев.

— Приготовьтесь! — приказал Триновантес. — И пусть Ульрик направит наши удары!

Рядом с ним выстроились двадцать пять воинов в тяжелых кольчугах и доспехах, вооруженные копьями. То были самые рослые и сильные воины из отряда Зигмара, им было неведомо отступление, точно так же как орки не знали сострадания. Еще двадцать пять прятались в куще деревьев по другую сторону дороги. Пятьдесят воинов, которые должны были выполнить особый приказ своего молодого предводителя.

Триновантес сам грустно улыбнулся, вспоминая страдальческую улыбку на лице Зигмара, когда он вышел вперед и вызвался руководить этой отчаянной операцией.

— Я рассчитываю на тебя, брат мой, — сказал ему Зигмар. — Сдерживай орков, пока мы не перевооружимся и чуть-чуть не отдохнем, не дольше. Когда услышишь длинный сигнал рога — мы придем, ясно?

Триновантес кивнул:

— Я понял.

— Мне хотелось бы… — начал Зигмар, но Триновантес прервал его, качнув головой:

— Вести этот отряд следует мне. Вольфгарт чересчур необузданный, а Пендраг со знаменем должен скакать подле тебя.

Зигмар прочел на лице друга решимость и сказал:

— Да пребудет с тобой Ульрик, брат!

— Если я буду храбро сражаться, он не оставит меня. А теперь иди. Да сохранит тебя бог волков! Убей их всех.

Зигмар вернулся к своему отряду, а Триновантес проводил его взглядом и отсалютовал мечом, а потом быстро провел воинов к мосту за восточными холмами, подальше от орочьих взглядов.

Вглядываясь в лица воинов, Триновантес читал в них напряжение, гнев и торжественное ожидание грядущей битвы. Некоторые касались талисманов — волчьих хвостов — или обагряли кровью из порезов на щеке волчью шкуру. Никто не шутил, не бахвалился, не подтрунивал друг над другом, как обычно бывает перед боем, и Триновантес знал, что все они осознают важность возложенной на них задачи.

Потрепанные унберогенские всадники скакали к мосту группами по три-четыре человека, утомленные после боя. У них не осталось ни стрел, ни копий, мечи погнулись и затупились. Их щиты раскололись, броня была готова развалиться, но в них по-прежнему пульсировал дух родной земли. Триновантес это чувствовал — звенящую связь между ними и родиной, а не просто грохот копыт приближавшихся коней.

В последние мгновения перед боем он инстинктивно осознал то, что связывало эту богатую, изобильную землю с населявшими ее людьми. В давние времена пришли они сюда и средь диких лесов построили себе дома, начали возделывать землю и теснить злобных существ, стремящихся отобрать у них то, что даровали им боги.

Люди ухаживали за землей, и она сторицей вознаграждала их. Это земля людей, и никакому вождю зеленокожих не удастся отобрать ее.

Топот копыт стал громче, и Триновантес отвлекся от мыслей, чтобы увидеть первых воинов из отряда Зигмара, промчавшихся по мосту, который давным-давно построили гномы. Бревна, лежащие на резных каменных быках, поистерлись за прошедшие столетия, их выбелило солнце и непогода.

Всадники проскакали через мост дальше к югу, где за рощей отряд Триновантеса сложил целую гору нового оружия. Бока лошадей были в пене, поту и крови.

— Кто бы мог подумать, что Зигмар уедет с поля боя последним! — воскликнул Триновантес, когда увидел Вольфгарта, Пендрага и Зигмара, скачущих позади всех.

Невеселый смех был ответом на его слова, и Триновантес опустил забрало шлема, когда увидел орков, преследующих всадников. Сквозь облако пыли, поднятое лошадиными копытами, они казались уродливыми темными духами с согбенными телами и горящими угольями глазами. Несмотря на толстые, неуклюжие с виду ноги и тяжеленные железные доспехи, орки развивали внушительную скорость, и Триновантес знал, что пришло время сослужить службу сыну короля.

Он приподнял топор с ярко сияющими отполированными лезвиями и поцеловал изображение оскалившегося волка наверху рукояти. Потом устремил оружие в небо и содрогнулся: над ними кружил ворон.

По мосту проскакал последний всадник, и Триновантес оторвал взгляд от небес как раз вовремя, чтобы встретиться глазами с Зигмаром. Время словно застыло на мгновение, и Триновантес почувствовал бесконечную признательность к другу за то, что тот наполнил его силой.

— Унберогены, вперед! — крикнул он и вывел отряд на дорогу.

Объехав тайник с копьями и мечами, сложенными за мостом, Зигмар сплюнул набившуюся в рот пыль и резким рывком за гриву остановил коня. Оружие лежало в форме нацеленного на мост клина, и в этом Зигмар узнал руку Триновантеса.

— Торопитесь! — крикнул он, спрыгивая с коня и принимая из окровавленных рук воина бурдюк с водой.

Он жадно пил, а потом вылил оставшуюся влагу на голову, смывая с лица кровь. И тут он услышал за спиной рев атакующих орков и лязг оружия.

Ладонью Зигмар смахнул с лица капли и пробрался сквозь толпу воинов, чтобы лучше видеть завязавшийся на мосту бой.

На острых копьях вспыхивали солнечные блики, в самом центре сражения Зигмар увидел гордо реющее зеленое знамя Триновантеса. Боевые кличи орков смешивались с воззваниями к Ульрику, и, хотя копьеносцы дрались с несгибаемой решимостью, Зигмар видел, что зеленокожие теснят их.

— Разбирайте копья и мечи и скорей по коням! — приказал Зигмар, и его голос звенел от напряжения. — Триновантес дорогой ценой платит за нашу передышку, и нам нельзя понапрасну тратить время!

Воинов можно было не подгонять: они поспешно побросали погнутые и затупившиеся мечи и разобрали новое оружие. Каждый знал, что цена времени — жизнь друзей, поэтому на пустую болтовню не ушло ни секунды.

Прогремело имя Ульрика, воины посвящали страшному богу войны только что свершенные убийства, и Зигмар позволил им возрадоваться тому, что они выжили.

Пендраг кивнул ему. Друг воткнул древко знамени в землю, а сам водил по лезвию топора точильным камнем.

— Триновантес? — вопросил Пендраг.

— Держится, — ответил Зигмар, сердито вытирая боек Гхал-мараза клочком кожи, не желая, чтобы орочья кровь с мозгами оскверняли славное оружие.

— И сколько сможет продержаться?

Зигмар пожал плечами:

— Недолго. Должно быть, скоро протрубят отступление.

— Отступление? — переспросил Пендраг. — Нет, они отступать не собираются. Сам знаешь.

— Должны, — сказал Зигмар. — Иначе им конец.

Пендраг протянул руку, останавливая остервенелую чистку молота.

— Отступать они не станут, — повторил Пендраг. — Они знали это. Как и ты. Так не порочь же их жертву отрицанием.

— Отрицанием чего? — проревел Вольфгарт, который только что подъехал к ним с таким нетерпеливым выражением лица, словно они воевали с немудреной шайкой разбойников, а не со взбесившимися от вида крови орками.

Игнорируя вопрос Вольфгарта, Зигмар заглянул в глаза Пендрага и увидел в них уверенность: он приказал Триновантесу идти в бой, прекрасно понимая, что означает этот приказ.

— Ничего, — проговорил Зигмар, крутанув тяжелый Гхал-мараз так, словно тот ничего не весил.

— Оружие короля Кургана оправдывает свое имя, — отметил Вольфгарт.

— Да, — кивнул Зигмар. — Дар воистину королевский — что верно, то верно. И сегодня еще не все черепа им раздроблены.

— Так и есть, — согласился Вольфгарт, многозначительно поднимая свой громадный меч. — Скоро мы до них доберемся.

— Нет, — сказал Зигмар, снова садясь на коня и глядя на север, где кипело сражение на мосту. — Не очень скоро.

В сапоге Триновантеса хлюпала кровь. Изглубокой раны в бедре она стекала по ноге, шерстяная туника намокла и прилипла к коже. Орочий нож в щепки разбил щит и вонзился в ногу за секунду до того, как Триновантес рубанул его сплеча боевым топором.

Казалось, что руки налиты свинцом, мускулы мучительно пульсировали от натуги. Пот ручьями струился по лицу, в шлеме оглушительным эхом гремели вопли и ненавистный рев.

Его воины бились с отчаянным героизмом, их копья вонзались в промежутки грубой брони орков, жалили плоть. Мостовой настил под ногами потемнел и стал скользким от крови. Пахло потом и медно-красным запахом смерти.

Слышался лязг копий и топоров, ломалось дерево и железо, удары крушили мускулы и кости, но ни одна из сторон не собиралась уступать.

Упал сражавшийся рядом с Триновантесом воин: клинок врага рассек ему плечо, глубоко вошел в плоть и застрял в груди. Орк попытался высвободить оружие, но зубчатое лезвие зацепилось за ребра несчастного. Триновантес шагнул в сторону, и боль раскаленным железом пронзила ногу. Сжимая рукоять боевого топора двумя руками, он остервенело размахнулся и стукнул зеленокожего прямо в открытый рот и снес ему череп.

— Во имя Ульрика! — вскричал Триновантес, вкладывая в удар всю свою ненависть к оркам.

Он пошатнулся, чувствуя, что вот-вот упадет, и вскрикнул — раненая нога не слушалась.

Кто-то его поддержал, и Триновантес поблагодарил неизвестно кого — он даже не знал, кто протянул ему руку помощи. Казалось, что шум сражения нарастал, крики умирающих людей и рев орков звучали в ушах.

Триновантес споткнулся и упал на одно колено, в глазах потемнело, и грохот сражения вдруг стал едва слышен, словно доносился издалека. Опершись на топор, он попытался подняться.

Вокруг гибли воины племени унберогенов. Кровь хлестала из вспоротых животов и перерезанных глоток. Он видел, как орк поднял раненого копьеносца и с силой бросил его на каменный парапет моста, почти разломив надвое.

Гоблины-лучники стреляли в гущу сражающихся, нимало не заботясь о том, в кого попадут их стрелы. Триновантес ощущал теплую влагу под собой, лучи солнца на лице и холодящий пот под доспехами.

И все же, несмотря на столько смертей, здесь нашлось место героизму и дерзкому вызову судьбе.

Триновантес видел, как воин, в спину которому вонзились два копья, раскинул руки и прыгнул на орков, пытавшихся обойти унберогенов с фланга. Трое зеленокожих полетели с моста в реку и тут же скрылись под водой. Унберогенские воины сражались плечом к плечу, только их становилось все меньше, а орки, стремясь перейти мост, наступали все яростнее.

К Триновантесу приближалось копье, и инстинкт пробудил его к жизни, а вместе с тем в полном объеме вернулись звуки и краски сражения. Взмахнув топором, он отсек от древка наконечник и с воплем гнева и боли вскочил на ноги. Он покачнулся, превозмогая боль в раненой ноге, и обрушил топор на нападавшего.

Ударом орку отсекло руку, но это не помешало атаке зеленокожего, который всем телом налег на Триновантеса и повалил его. На Триновантеса брызнула кровь монстра и даже попала в рот, пришлось сплюнуть отвратительную вонючую жижу.

Противник был слишком близко, чтобы рубануть его топором еще раз, поэтому пришлось садануть его рукоятью в морду так, что хрустнули клыки. Голова орка запрокинулась, и Триновантес выбрался из-под туши, встал на одно колено и нанес удар топором в голову.

И тут его спину пронзила страшная боль, Триновантес опустил глаза и увидел торчащий из груди наконечник копья шире собственной руки. По обе стороны металлического лезвия текла кровь. Его кровь. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но тут страшное оружие выдернули из его тела, и у Триновантеса перехватило дыхание.

Он уронил топор, красным потоком из него вытекала сила и жизнь. Воин оглянулся на поле битвы: люди больше не могли сопротивляться, орки убивали их и рвали на части.

Зрение затуманилось, и он упал ничком, лицом повалился на кровавые бревна.

Подле него лежал топор, и Триновантес, собрав последние силы, потянулся к нему и сжал рукоять. Безоружному воину не место в чертогах Ульрика.

Звуки кровавой бойни вдруг уступили место какому-то странному пронзительному крику, Триновантес поднял голову и увидел на каменном парапете моста крупного ворона, который буравил его неморгающим взглядом бездонных глаз.

Несмотря на кипящее вокруг сражение, птица недвижимо сидела на камне, а рядом с ней Триновантес увидел свое трепещущее на ветру знамя — зеленое на фоне ярко-синего неба.

Он, опустив голову, с горечью вспомнил брата-близнеца и старшую сестру. Услышал нарастающий грохот конских копыт. И улыбнулся, ибо знал природу этих звуков: это неслись в атаку унберогенские всадники.

Увидев, как Триновантес упал, пораженный копьем Костедробителя, Зигмар испустил мучительный вопль, в котором слышалась боль утраты и гнев. Орки все-таки перешли мост и теперь петляли среди деревьев. После схватки на мосту от их единства не осталось и следа. Воины Триновантеса погибли все до единого, но от их рук пало великое множество зеленокожих.

Зигмар видел, как перед атакой всадников Костедробитель отчаянно пытался выстроить своих воинов.

Слишком поздно.

Пылая ненавистью, Зигмар скакал первым и вел за собой сто пятьдесят выстроившихся клином конников. Он высоко, чтобы видели все, поднял молот Гхал-мараз. От топота копыт дрожала земля, и Зигмар чуял несомненный и верный запах победы.

Слева от предводителя скакал Пендраг — на ветру билось алое знамя. Справа был Вольфгарт, который обнажил меч, готовый рубить головы монстров.

Зигмар крепко вцепился в гриву своего скакуна. Мощный конь устал, но с готовностью нес седока в бой.

Полетели стрелы, засвистели копья — это перед сближением всадники унберогенов выпустили последний залп по неприятелю.

Удар достиг цели и скосил многих орков, вопли зеленокожих утонули в победных криках унберогенских воинов.

Клин врезался в нестройные ряды орков. Сверкали мечи, лилась кровь — это конники мстили за гибель своих братьев. Выкрикивая имя погибшего друга, Зигмар крушил черепа и ломал кости.

Его руки наполнились такой силой, что ни один враг не мог сойтись с ним и уцелеть. Гхал-мараз стал продолжением руки Зигмара, и мощь молота была такова, что противиться ей не представлялось возможным.

Всадники топтали орков, сделавшихся легкой добычей: их стало меньше, они уже не могли держать строй. Унберогены маневрировали и атаковали с разных сторон. Каждый удар копья и меча попадал в цель. Открытая местность была на руку всадникам, они кружили вокруг неприятеля, нападали снова и снова, железные подковы крушили орков, впечатывали их в землю.

Зигмар убивал орков дюжинами, молот вышибал из них жизнь, будто из надоедливых кровососов.

Зигмар видел в центре орды могучего вожака орков. Унберогены окружили Костедробителя, стремясь убить вражеского военачальника и снискать славу. Однако он силой и свирепостью превосходил всех прочих орков, а посему сам убивал всех, кто к нему приближался.

— Да направит мой молот Ульрик! — вскричал Зигмар и устремил коня туда, где Костедробитель заправлял яростной сечей.

Конь Зигмара перескакивал через груды вражеских трупов и сокрушал тех, кто по глупости оказывался у него на пути.

Краски и звуки сражения постепенно ослабевали. Теперь Зигмар слышал лишь собственное тяжелое дыхание и лихорадочный стук сердца. Он скакал к противнику.

Костедробитель увидел Зигмара и взревел, на клыках показалась кровавая пена. Он нацелил копье в коня. Когда жеребец перескочил через последнюю груду трупов, Зигмар отпустил гриву и спрыгнул на землю.

Скакун увернулся от копья, а Зигмар двумя руками замахнулся боевым молотом.

Когда Зигмар обрушил на предводителя орков молот, в его боевом кличе звучала родовая ненависть к зеленокожим.

Гхал-мараз опустился на голову Костедробителя, превратив ее в кровавую жижу. Зигмар подскочил к падающим останкам и нанес обезглавленному вражьему предводителю последний страшный удар пятками в позвоночник.

Вождь зеленокожих рухнул на землю.

Неистовыми и неотвратимыми ударами вождь унберогенов разметал приспешников предводителя орков. За какие-то несколько мгновений были убиты самые крупные и сильные орки, и Зигмар, весь с головы до ног вымазанный в крови, вознес к небесам победный клич.

Перед ним остановилась лошадь, и Зигмар поднял глаза на Вольфгарта, взирающего на него с изумлением и даже некоторым страхом.

— Они разбиты! — вскричал Вольфгарт. — Они бегут!

Зигмар опустил молот и огляделся, оценивая масштабы урона, нанесенного оркам.

Землю устилали сотни трупов зеленокожих. Жалкие остатки орды в беспорядке бежали. После смерти предводителя им больше не хотелось воевать.

— В погоню, брат! — яростно вымолвил Зигмар. — Настигни их и убей всех до единого.

Глава третья Жертвоприношение Морру

Равенна любовалась тянувшимися к югу холмами, почти забывая о том, что туда, на войну и, быть может, смерть, отправились многие воины племени.

Внизу, на речной отмели, раскинулся Рейкдорф, приземистый и грубоватый, но все-таки родной. Без воинов высокие деревянные стены казались пустынными, и Равенна вознесла молитву к богам с просьбой о том, чтобы они позаботились о воевавших на юге мужчинах.

Заслонившись от солнца рукой, девушка пыталась разглядеть, не возвращаются ли домой всадники Рейкдорфа.

— Герреон, я их не вижу, — сказала она, оборачиваясь к младшему брату, который шел вместе с ней по изрытой колесами дороге, ведущей к воротам Рейкдорфа.

— Неудивительно, — фыркнул Герреон, поудобнее перемещая кожаную перевязь, в которой покоилась сломанная рука. — Лес-то дремучий. Они могут быть почти дома, а ты их не увидишь.

— Пора бы им вернуться, — заметила сестра, останавливаясь, чтобы пригладить темные волосы и перевязать ленту на голове.

Герреон тоже встал и сказал:

— Верно. А ведь я тоже должен был сражаться вместе с ними.

Равенна услышала горькие нотки в голосе брата и ответила:

— Да, я знаю, что и тебе пришел черед воевать, но все же рада, что ты остался.

Герреон встретился с сестрой взглядом, и она поразилась гневу, исказившему бледное лицо брата.

— Тебе этого не понять, Равенна. А ведь надо мной смеются. Я пропустил свой первый бой. Как бы ни был я храбр впредь, все запомнят, что в первый раз воевать я не пошел.

— У тебя сломана рука, — напомнила Равенна. — Ты не можешь сражаться.

— Знаю, только это не оправдание.

— Триновантес не даст тебя в обиду.

— Значит, придется брату-близнецу меня защищать, так?

— Нет, я не это хотела сказать.

Равенну утомила раздражительность Герреона, и она ушла вперед. Она любила обоих братьев, хотя Триновантес был спокойным, вдумчивым и сдержанным, а Герреон — шустрым и настолько красивым, что матери хорошеньких дочерей очень его опасались. Еще он частенько бывал жесток.

У Герреона были такие же блестящие черные волосы, как у сестры, и длинные, что было в обычае у унберогенов. Юноша весьма гордился своей шикарной шевелюрой и вообще так заботился о своей внешности, что на прошлой неделе Вольфгарт решил поддеть его и сказал, что он выглядит совсем как бретон-катамит. После чего Герреон в бешенстве бросился на обидчика.

Справиться со старшим по возрасту юношей он, конечно же, не смог, а потому тотчас полетел на землю со сломанным запястьем. Триновантес остановил брата, помешав ему наделать очередных глупостей, и под хохот Вольфгарта отвел к лекарю Крадоку, который вправил сломанную кость и наложил шину.

В результате, когда Зигмару пришло время заслужить щит и отправиться в бой с зеленокожими, Триновантес дал брату понять, что тот останется дома.

— Кому нужен воин, который не сможет усидеть на лошади и держать оружие? — мягко сказал он Герреону, и Равенна обрадовалась, потому что ей была невыносима мысль, что на войну уедут оба брата.

По дороге домой Равенна вглядывалась в лес за рекой, но ничего не увидела. В лучах вечернего солнца ярко вспыхивали лениво текущие воды реки, огибавшей Рейкдорф, и, несмотря на беспокойство, девушка невольно залюбовалась красотой природы.

С самого рассвета они с Герреоном помогали собирать урожай. Здоровой рукой брат орудовал серпом, а сестра носила на плече корзину. Работа была тяжелой; каждому жителю города приходилось трудиться в полях. Несмотря на скверное настроение брата, Равенна была рада, что они вместе. На войну Герреона не взяли, зато он мог работать в поле.

На сегодня труды остались позади, и девушка предвкушала отдых и горячий ужин. Урожай в этом году был отменный. С помощью новых насосов, которые под руководством гнома Аларика построил Пендраг, некогда скудные и истощенные земли сделались плодородными.

Амбары были полны, а излишки зерна с вооруженной охраной еженедельно отправляли на восток, чтобы обменять у гномов на оружие и доспехи. Ибо нет более искусных мастеров, чем горный народ.

Герреон догнал сестру и извинился:

— Прости, Равенна, я не хотел тебя рассердить.

— Я не сержусь. Просто устала и волнуюсь.

— С Триновантесом все будет в порядке, — заверил ее Герреон, в его голосе звучала гордость и любовь к близнецу-брату. — Он великий воин. Не такой первоклассный фехтовальщик, как я, но с топором он управляется отменно.

— Я за них всех тревожусь. За Триновантеса, Вольфгарта, Пендрага…

— И Зигмара? — с хитрой усмешкой уточнил Герреон.

— Да, и за Зигмара тоже, — ответила Равенна, не глядя на ухмылку брата и опасаясь покраснеть.

— Если честно, сестра, то я не понимаю, что ты в нем нашла. То, что он сын короля, не делает его особенным. Он такой же, как и все остальные: грубиян, который недалеко ушел от варвара.

— Замолчи! — воскликнула Равенна, выдавая свои чувства и ругая себя за это, когда брат рассмеялся.

— Что, боишься, что придет Вольфгарт и сломает мне другую руку? Ну уж нет, на сей раз моя очередь, и я вспорю ему брюхо.

— Герреон! — уже не на шутку рассердилась Равенна, прерывая напитанный ядом поток слов.

Но не успела она урезонить брата, как увидела, что он вглядывается куда-то у нее за спиной. Равенна повернулась и тут же забыла о его дерзости.

Из леса за рекой показалась колонна всадников. Они выглядели усталыми, но голоса звучали победно. Высоко в небе плыли знамена и копья.

Со стен их приветствовали радостными криками, тут же разнесся слух о возвращении войска, и все жители поспешили к воротам.

Равенна почувствовала, как все в ней искрится от ликующего смеха. Но он замер у нее на губах при виде воинов в полном боевом облачении, которые шли впереди колонны и на носилках из щитов несли тело павшего героя.

— О нет! — закричал Герреон. — Нет… ради всего святого, нет!

Сердце Равенны упало, когда мозг пронзила мысль: это Зигмар. Но потом в числе тех, кто нес павшего, она увидела сына короля. К тому же его алое знамя реяло высоко в воздухе.

Зигмар жив, и девушка облегченно вздохнула, но тут же сердце пронзила боль. Она узнала изумрудно-зеленое знамя, которое покрывало тело погибшего воина, — стяг Триновантеса.

Впереди поднимались грозные стены Рейкдорфа, строгие и черные на фоне неба цвета тусклой слоновой кости. Зигмар с нетерпением ждал и вместе с тем страшился возвращения домой. Он помнил, как жители радостно встречают победителей, у которых ярко блестят щиты и сияют на солнце наконечники копий.

Его воины тоже возвращались с победой: они разгромили грозную армию Серых гор и убили предводителя орков. На больших погребальных кострах у стен Астофена они сожгли почти две тысячи трупов орков и гоблинов, победа была блистательной.

Повелитель Астофена, кузен короля Бьёрна, после сражения радушно принял воинов у себя в городе, жители лечили раненых и угощали победителей наилучшим мясом и отличным пивом.

Зигмар праздновал победу вместе со всеми, ибо тоска по убитому Триновантесу оскорбила бы храбрость победителей. Но в душе он оплакивал его гибель. И страдания усугублялись тем, что на смерть друг пошел по его, Зигмара, приказу.

Дорога спускалась к Суденрейкскому мосту — грандиозному сооружению из дерева и камня, которое Аларик с Пендрагом возвели всего два месяца назад. Воины шагали неторопливо и величественно — они несли благородного героя домой, к месту последнего упокоения.

В плечо Зигмара вгрызался зубчатый край одного из щитов, на которых лежал побратим, но он терпел эту боль, ибо знал: бремя смерти Триновантеса ему предстоит нести еще долго после того, как носилки опустят на землю, а друга похоронят на краю Брокенвалша, на Холме воинов.

Дорога вывела их на ровное место, и воины с носилками прошли между возвышавшимися по обе стороны от моста резными столбами, которые венчали изображения оскалившихся волков. По внутренней поверхности парапета были высечены сюжеты сражений из преданий племени унберогенов. Подвиги героев из этих сказаний издавна волновали детей.

В камне были увековечены сражения с орками и драконами таких славных воинов, как Дрегор Рыжая Грива и его отец. Напротив изображения Бьёрна, убивающего огромное чудище с бычьей головой, камень был пуст: сюда впишут историю Зигмара. Наверняка здесь высекут сюжет, повествующий о победе при Астофене, которая навсегда останется началом его легенды.

Зигмар смотрел, как распахнулись тяжелые ворота: их со всей силы толкали два отряда воинов. Стены Рейкдорфа по высоте превосходили астофенские, да и сам город был больше и насчитывал более двух тысяч жителей. Столицу короля Бьёрна называли одним из чудес западных земель, но Зигмар хотел превратить ее в величайший город мира.

Над воротами была деревянная арка, которую венчала статуя непреклонного и свирепого бородатого воина в доспехах и плаще из волчьей шкуры, с громадным двуручным боевым молотом. По бокам от него сидели два волка. Зигмар склонил голову перед изображением Ульрика.

Посреди распахнутых ворот стоял отец и сопровождавшие его Альвгейр и Эофорт. Увидев родителя, Зигмар очень обрадовался, ибо знал: не важно, как далеко он пойдет в поход и сколь громкой станет легенда о нем, — он всегда будет сыном своего отца.

Жители Рейкдорфа толпились у ворот, но ни один не выходил из-за стен, чтобы не мешать вернувшимся с войны победителям воспользоваться их священным правом — с высоко поднятой головой войти в ворота своего города.

— Что ж, прием радушный, — сказал Пендраг, который тоже шагал рядом с Зигмаром и нес тело Триновантеса.

— Какой и должен быть, черт возьми! — заметил Вольфгарт. — За последние десятилетия наше племя не знало столь громких побед.

— Да, — сказал Зигмар. — Как и должно быть.

Дорога пошла вверх, воины поднимались по склону к стенам Рейкдорфа. Настроение Зигмара улучшилось, когда он увидел приветствующих их возвращение соплеменников. Несмотря на все те невзгоды, которые судьба посылала им на пути к царству Морра, — чудищ, болезни, голод и трудности, — они все же умудрялись выживать, не теряя при этом достоинства и храбрости.

Так разве может какая-то сила сломить такое племя?

Да, случались разочарование и боль, но человеку присущи мечты о лучшей доле. Зигмар знал, что его ждет немало испытаний, прежде чем он сумеет претворить в жизнь те великие стремления, которые зародились в нем в День определения среди могил предков.

Зигмар ввел своих воинов в ворота Рейкдорфа, и сотни собравшихся громко и радостно приветствовали их. Родители со слезами радости и горя бросились к сыновьям.

Когда матери находили своих отпрысков гордо восседающими на конях или перекинутыми через лошадиные спины, они приветствовали их сердечными словами или горестными криками.

Зигмар шел вперед, пока не оказался перед отцом. Король, как всегда, выглядел внушительно и величественно, а лицо его светилось радостью — ведь сын вернулся с войны живым и невредимым.

— Давайте осторожно опустим, — сказал братьям по мечу Зигмар, и они поставили носилки с телом Триновантеса на землю.

Зигмар стоял перед отцом и не знал, что сказать, но король Бьёрн просто крепко обнял сына.

— Сын мой, — сказал он, — ты вернулся ко мне мужчиной.

Зигмар тоже обнял отца. Этот отважный человек сумел один, без жены, вырастить сына. Зигмар знал, что всем обязан отцу, и заслужить его одобрение было самой высшей наградой на свете.

— Я же говорил, что ты будешь мною гордиться, — сказал Зигмар.

— Верно, — согласился Бьёрн. — Говорил.

Король унберогенов отпустил сына и сделал шаг вперед, желая приветствовать вернувшихся воинов, и, отдавая дань их храбрости, поднял вверх руки:

— Воины унберогенов, вы вернулись к нам, за что я возношу хвалу Ульрику. Ваша доблесть будет вознаграждена, и каждый из вас сегодня станет пировать как король!

Всадники встретили речь короля громкими возгласами, которые взлетели до облаков, а Бьёрн обратился к Зигмару и тем воинам, которые принесли носилки.

— Триновантес? — глядя на знамя, спросил король.

— Да, — подтвердил Зигмар, и голос его дрогнул. — Он пал на Астофенском мосту.

— Хорошо ли он сражался? Была ли славной его смерть?

Зигмар кивнул:

— Да. Если бы не отвага Триновантеса, нам бы несдобровать.

— Значит, Ульрик приветливо встретит его в своих чертогах, и мы будем завидовать ему, — заявил Бьёрн. — Ибо там, где сейчас Триновантес, пиво крепче, еда обильней и женщины краше земных. В свое время мы встретимся и с гордостью пройдем с ним по великим чертогам.

Зигмар улыбнулся, зная, что отец говорит правду, ибо для настоящего воина нет большей награды, чем славная гибель и радушный прием на пирах загробной жизни.

— Я всегда думал, что самое трудное дело на свете — вести воинов в бой, — продолжал Бьёрн. — Но теперь знаю, что куда тяжелее участь отца, который ждет сына с войны.

— Думаю, что понимаю тебя, — проговорил Зигмар, оборачиваясь и проводя взглядом обезумевших от горя родителей, ведущих в поводу коней с мертвыми сыновьями на спинах. — При всей своей славе, война — грязное дело.

— Значит, ты усвоил важный урок, сын мой. Победа — день радостный и в равной мере трагичный. Чти первое и учись справляться со вторым, иначе тебе не стать вождем.

Бьёрн обратился к братьям по мечу Зигмара:

— Вольфгарт и Пендраг, у меня сердце наполнилось радостью, когда я увидел вас в живых.

Оба воина просияли от ласковых слов короля, а тем временем по дороге загрохотали три телеги, везущие пиво из подвалов пивоварни. На первой повозке ехал гном Аларик, и воины громко загомонили, когда увидели угловатые руны на боках бочонков.

— Эль гномов? — поразился Вольфгарт.

— Возвратившимся героям причитается самое лучшее, — улыбнулся Бьёрн. — Я хотел приберечь эль для пира в честь свадьбы сына, но он, кажется, с этим не спешит. Лучше выпить сейчас, пока пена не осела.

— А я все слышал, — отозвался Аларик. — Пена на эле гномов не оседает никогда.

— Образно выражаясь, мастер Аларик, — пояснил Бьёрн. — Я не хотел тебя обидеть.

— Тем лучше, — проворчал гном. — Ты же знаешь, я всегда могу вернуться к своим.

— Не будь же таким занудой! — рассмеялся Пендраг, хватая гнома за руку и стискивая дружеским пожатием. — Давай наливай!

Вольфгарт кивнул Зигмару, а король подошел к Пендрагу и пивным бочкам.

— Ты разве не присоединишься? — спросил Бьёрн.

— Непременно, — отвечал Зигмар. — Только побуду с Триновантесом, пока за ним не пришли его родные.

— Ясно, — кивнул Бьёрн и понимающе улыбнулся сыну. — Вполне справедливо. Тогда подробно расскажи мне о вашем походе, пока мы ждем.

Зигмар улыбнулся:

— На самом деле рассказывать особенно не о чем. Сначала мы выслеживали зеленокожих на юге и на западе, а потом разбили их под стенами Астофена.

— Сколько их было? — как всегда, без лишних слов поинтересовался Альвгейр.

— Около двух тысяч.

— Двух тысяч?! — ахнул Бьёрн и гордо переглянулся с Альвгейром. — И он говорит, что рассказывать не о чем! А Костедробитель?

— Мертв, я его убил. Гхал-мараз упился его кровью.

— Две тысячи! — вздохнул Эофорт. — Я даже не предполагал, что одному вождю под силу собрать такое количество зеленокожих. И вы всех убили?

— Именно так, — подтвердил Зигмар. — Их трупы превратились в пепел.

— Кровь Ульрика! — воскликнул Бьёрн. — Надеюсь, Адхельм оказал героям достойный прием в своем городишке. А если это не так — я с ним поквитаюсь.

— Так, — подтвердил Зигмар. — Твой кузен шлет привет своему королю и клянется в случае нужды прислать нам всех воинов, которых соберет.

— Он — хороший человек, Адхельм. Похож на Рыжую Гриву.

Зигмар заметил, что в глазах отца появилось предостерегающее выражение, и, обернувшись, увидел, как в ворота Рейкдорфа вошла девушка с волосами цвета ночи, в длинном зеленом платье. Он узнал Равенну, и в горле неожиданно пересохло.

Лицо девушки было так печально, что Зигмар почувствовал: сердце у него вот-вот разорвется при виде ее тоски. Вслед за ней шел младший брат, близнец Триновантеса, и по бледным его щекам струились скорбные слезы.

Равенна приблизилась к покрытому зеленым знаменем телу брата, кивнула Зигмару и королю, опустилась подле Триновантеса и возложила руки ему на грудь. Герреон преклонил колени рядом с сестрой. Вся его тонкая фигура сотрясалась от безудержных рыданий.

— Тихо, мальчик, — проговорил Бьёрн. — Оплакивать павших воинов — женское дело.

Герреон поднял глаза и впился в Зигмара взглядом.

— Ты убил его, — всхлипнул Герреон. — Ты убил моего брата!

В королевской Большой палате еле теплился свет, чуть тлели торф и поленья, и от убаюкивающего тепла воинов стало клонить в сон. Победу праздновали долго, далеко за полночь. В жертву Ульрику и Морру приносили лучшее мясо и пиво — первого благодарили за дарованную воинам храбрость в сражении, а у второго просили провести павших к месту упокоения душ.

В Большой палате воцарилась тишина, ее нарушал лишь треск поленьев да спокойное дыхание сотни воинов, которые, завернувшись в шкуры, уснули прямо на полу. Семейные воины ушли по домам, а холостые или же перебравшие спиртного остались здесь, уткнувшись физиономиями в столы.

По традиции в ночь возвращения из похода король и наследник охраняли покой воинов — чтили их доблесть. Зигмар устроился подле отца на троне, который вырезал сам Бьёрн в ожидании совершеннолетия сына, когда он мужчиной воссядет рядом с королем. На нем был длинный волчий плащ. Гхал-мараз покоился на постаменте, который сделали специально для грозного оружия, сработанного гномами.

Для пира зарезали целое небольшое стадо, а когда вышло все гномье пиво, настал черед другим запасам пивоварни. Бывалые воины подкрепляли клятвы братства, а те, кто только что заслужил свой щит в кровавой битве при Астофене, клялись в первый раз.

Зигмар праздновал победу вместе со всеми. Только из головы у него не шел образ застывшей Равенны и рыдающего Герреона, когда они оба опустились на колени подле тела брата. Зигмар знал, что при Астофене они одержали небывалую победу, только для него она была омрачена гибелью друга.

Он знал, что подобные мысли весьма эгоистичны: выходило так, словно гибель других воинов, не побратимов, не имела значения. Триновантес был хорошим, верным другом, всегда давал вдумчивые и трезвые советы, рассуждал разумно и честно. Там, где Вольфгарт предлагал действовать с помощью насилия, а Пендраг — дипломатии, совет Триновантеса часто объединял самые сильные стороны того и другого. Не компромисс, но баланс. Да, этого воина будет очень не хватать.

— Снова думаешь о Триновантесе? — спросил отец.

— Что, так заметно?

— Он был твоим побратимом, — сказал Бьёрн. — Это правильно, что тебе его не хватает. Помню, что день гибели Торфина в Рейковых трясинах тоже выдался печальным. Да.

— Кажется, я его помню. Великан? Ты о нем мне почти не рассказывал.

— Ах… тогда ты был совсем мальчик, и обстоятельства его смерти не годились для детских ушей, — отмахнулся Бьёрн. — Да, Торфин был самый настоящий исполин — сложно поверить, но он возвышался даже надо мной. Этот человек был словно вырезан из дуба, крепкий как камень. О лучшем побратиме нечего и мечтать.

— Что с ним случилось?

— Он умер, что суждено каждому из людей.

— Как? — спросил Зигмар.

Он видел, что отец неохотно говорит о друге, но чувствовал: возможно, он желает, чтобы его уговорили рассказать о смерти побратима.

— Это случилось лет пять назад, — начал Бьёрн, — когда мы воевали на стороне Марбада, короля эндалов. Помнишь?

Зигмар попытался припомнить именно эту войну, но отец так часто уходил в походы, что удержать в голове их все было сложно.

— Нет? — продолжал Бьёрн. — Ну, Марбад — человек хороший, его народ живет по краю болот, в устье реки. Они поселились там с тех пор, как король ютонов Марий ушел из родных мест после вторжения на их земли тевтогенов. Подозреваю, что жить там можно, только зачем кому-то это нужно — непонятно. Болота опасны, там полно трясин, трупных огней и демонов-кровопийц.

В Большой палате было жарко, но Зигмар содрогнулся, вспомнив ужасные истории о существах с мертвыми глазами, бледной кожей и зубами-иглами, крадущихся в тумане и подстерегающих неосторожных путников.

— Так вот, мы с Марбадом знакомы давно. Двадцать лет назад мы с ним сражались бок о бок, когда с Серых гор спустились орки из племени Кровомордов, — он тогда спас мне жизнь. Я оказался у него в долгу. Когда туманные демоны болот восстали, угрожая народу Марбада, он позвал меня на помощь, и я выступил в поход.

— Ты дошел до самого побережья?

— Конечно. Ибо никогда нельзя нарушать обещание, сынок. Мир держится на клятвах верности и дружбы, в нем нет места клятвопреступнику, а также тому, слову которого грош цена. Помни об этом.

— Непременно, — пообещал Зигмар. — Так что же случилось, когда ты добрался до побережья?

— Армия Марбада ждала нас в Марбурге, мы соединились с ней и вступили в болота, словно шли на какое-то великое приключение, ожидая чести и славы.

Зигмар видел, как взгляд отца подернулся пеленой, словно туманы, о которых он говорил, всколыхнулись в его памяти и он снова следовал тем давно пройденным путем.

— Отец? — позвал Зигмар, когда Бьёрн надолго замолчал.

— Что? А, да… Мы пробирались по болотам, и против нас вышли туманные демоны. Они затаскивали воинов в трясины, топили, а потом отправляли сражаться с нами — уже раздутых и белесых. Я видел, как один из них схватил Торфина, мне этого вовек не забыть. Существо было белым, таким белым, словно белила. Будто зимнее небо, а глаза — холодно-голубые. Как огни на северном небе зимой. Оно глядело на меня и, клянусь, потешалось, умерщвляя моего побратима.

— Вы их победили?

— Победили? — переспросил Бьёрн. — Не уверен. Мы едва унесли ноги из этих проклятых болот. У Марбада есть меч, выкованный дивным народом, — могущественный клинок, который зовется Ульфшард. Уж не знаю, какой еще он наделен силой, но демонов убивает. Марбад искусно владеет оружием, он расчистил нам путь сквозь туман, уничтожая подбиравшихся демонов. Хотя даже не это было самым неприятным.

— Не это?

— Отнюдь нет. Когда мы добрались до конца болот, я услышал, что кто-то зовет меня по имени. Помню, какая радость обуяла меня, когда я узнал голос Торфина. И вот он появился, вышел из тумана прямо ко мне. Глаза у него закатились, мертвая кожа стала восковой, а изо рта потоком хлестала черная вода, словно вместо легких у него были мехи с этой жижей.

У Зигмара расширились глаза и мурашки поползли по коже, когда он представил себе это жуткое зрелище и ужас, обуявший Бьёрна при виде того, что произошло с его другом.

— И что ты сделал?

— А что я мог сделать? — переспросил Бьёрн. — Марбад дал мне Ульфшард, я сразил Торфина и отправил в чертоги Ульрика. Ибо для воина смерть утопленника все равно что проклятие. Поэтому я убил его мечом, и если в боге волков есть хоть капля справедливости, то он допустил Торфина в свои чертоги, ибо нет человека более достойного, чтобы там пировать.

Зигмар понял, что у отца выбора не было, ему пришлось убить Торфина, чтобы тот смог попасть в чертоги Ульрика. Юношу покоробила мысль о том, что, возможно, однажды и ему самому придется биться с одним из побратимов, и он тут же решил собрать самых близких друзей и дать друг другу клятву вечного братства.

— Мы ушли с болот, я вернул Ульфшард королю Марбаду, и мы с ним побратались. Именно поэтому теперь, когда нам или эндалам нужна помощь, другой обязан ее оказать — мы связаны клятвой. Точно так же после сражений с лесными зверолюдьми нашими союзниками стали черузены и талеутены. Так что все дело в клятвах, Зигмар. Чти свое слово, и другие последуют твоему примеру.

В знак согласия Зигмар склонил голову.

Равенна застегнула на брате тунику и потуже затянула тесьму, перед тем как разгладить мягкую ткань на груди. Одетый в лучшую одежду, Триновантес лежал на той самой кровати, с которой всего несколько дней назад встал, чтобы идти на войну. Их родители умерли, поэтому перед погребением, назначенным на новолуние следующей ночи, сестра сама обмыла погибшего брата и причесала.

Она провела рукой по холодной щеке Триновантеса и погладила его красивые темные волосы. Смягчились черты лица покойного, но озабоченные морщинки навсегда избороздили его благородное лицо.

— Даже в смерти ты выглядишь печальным, — проговорила Равенна.

Рядом с ним на постели лежал острый топор, на лезвиях плясали блики огня. Девушка хотела дотронуться до оружия, но в последний момент отдернула руку. Ведь это было орудие сражения, с которым ей не хотелось соприкасаться. Война — измышление безумцев, игра воинов, и у нее может быть лишь один исход.

Напротив сестры за столом, уткнувшись головой в согнутую руку, сидел Герреон и безутешно оплакивал брата-близнеца. На смертном одре мать поведала дочери о том, что сказала ей принимавшая роды старуха: навсегда мальчики будут связаны друг с другом, но лишь одному суждено вырасти и изведать величайшее наслаждение и самую страшную боль.

Равенна никогда не говорила об этом Герреону, а теперь задавалась вопросом: была ли той предсказанной страшной болью для него гибель брата-близнеца? И что же тогда станет величайшим наслаждением?

Равенне очень захотелось обнять брата и укачивать, пока он не заснет. Так она делала много раз в детстве, когда старшие мальчики дразнили Герреона за тонкий стан и тонкие черты лица. Такова была роль старшей сестры, но сейчас столь простое лекарство вряд ли подействует.

Девушка встала и прошла по комнате. Трубы не было, и дым очага собирался под крышей, которую нагревал и сушил. Над огнем на железных крюках висел горшок, в нем варилось мясо из королевских запасов, но Равенна подозревала, что еда пропадет, ведь аппетита у них с Герреоном совсем не было.

Она опустилась рядом с братом и положила ему на голову ладонь. И все же обняла Герреона и прижала к себе. Он тоже обнял ее за талию, и Равенна начала медленно покачивать его взад и вперед.

— Успокойся, — тихонько сказала она. — Герреон, нельзя больше плакать в этом доме. Ты привечаешь злых духов, и брат не захочет идти в чертоги Ульрика с последним, что услышит на земле, — твоими стенаниями.

— Ничего не могу с собой поделать. — Герреон приподнял голову с плеча сестры. Глаза юноши покраснели, на верхней губе и подбородке смешались слезы и сопли.

Свободной рукой он провел по лицу и сказал:

— Мой брат мертв.

— Знаю, — кивнула Равенна. — Триновантес был и моим братом.

— Но он был моим близнецом; ты даже не представляешь себе, каково потерять того, кто, по сути, составляет часть тебя самого. Я мог чувствовать то же, что и он, будто это случилось со мной самим.

— Триновантес был воином. Он сам избрал этот путь и знал, чем рискует.

— Нет, — помотал головой Герреон. — Я ведь все выяснил.

— О чем ты?

— О том, что виноват в его смерти Зигмар! — рявкнул Герреон. — Я говорил с очевидцами, и они рассказали, что Зигмар послал Триновантеса удерживать Астофенский мост. И приказал ни в коем случае не отступать. Где же здесь выбор, скажи на милость?

Равенна взяла брата за плечи и развернула лицом к себе. Она ведь тоже хотела узнать, как умер Триновантес, поэтому спросила Пендрага и так выяснила правду о славной кончине брата.

— Нет, Герреон, — твердо сказала девушка. — Триновантес сам вызвался стать во главе отряда и удерживать мост. Пендраг мне рассказал, как было дело.

— Пендраг? Ну, само собой, он поддержит своего побратима, верно? Они ведь связаны клятвой или чем-то вроде того. Он скажет все что угодно, лишь бы выгородить Зигмара!

Равенна покачала головой:

— Пендрага можно назвать кем угодно, только не лжецом. Я ему верю. Триновантеса убил зеленокожий. Который потом пал от руки Зигмара.

Герреон вырвался от сестры и вскричал:

— Как можешь ты защищать его в такой момент?! Это потому, что ждешь не дождешься раздвинуть перед ним ноги? Да?

Равенна сильно ударила брата по лицу, на щеке остался яркий след от ладони.

— Так я прав, — проговорил Герреон, и девушка занесла руку, чтобы ударить его еще раз.

Но брат перехватил ее руку.

— Не делай этого, — сказал он.

Равенна выдернула руку из железного захвата брата, который стоял, сжав кулак. На бледной шее вздулись вены.

Равенна отшатнулась, испуганная внезапным приступом бешенства брата.

— Прости за эти слова, сестра. Но тебе не изменить моего мнения. Зигмар убил нашего брата, и это столь же верно, как если бы он сам пронзил его сердце копьем!

Глава четвертая Братья по мечу

На поросшем травой склоне Холма воинов свистел холодный ветер, и Равенна плотнее закуталась в зеленый плащ. Она не спускала глаз с вереницы воинов, которые вышли из Рейкдорфа. Процессию возглавлял Зигмар, облаченный в сияющие бронзовые доспехи и железный шлем. Рядом с ним шел король, а следом — Пендраг и Альвгейр: один нес знамя Зигмара, а другой — знамя короля.

Воины в броне на носилках из щитов несли Триновантеса, покрытого зеленым знаменем, и при виде тела брата Равенна почувствовала в горле ком.

Слева от нее стоял Герреон, похожий на туго натянутую струну. Процессия приближалась. Равенна взглянула на брата. Черты его красивого лица казались высеченными из камня. Он надел самую лучшую тунику из алой шерсти и не подвязал больную руку, здоровая же покоилась на рукояти меча.

Сестра сняла его руку с оружия и вложила в нее свою ладошку. Герреон нахмурился, но тут же смягчился, увидев скорбь в ее глазах.

— Не волнуйся, сестра, — сказал он. — Я не собираюсь глупить.

— Я и не думала, что собираешься, — солгала Равенна.

Брат пожал ее руку и снова устремил взгляд на приближавшихся воинов, которые были уже на полпути к холму. Равенна тоже смотрела на них. Вот они прошли могилу Дрегора Рыжая Грива, и Зигмар с отцом поклонились своему предку.

Отец короля умер задолго до рождения Равенны, но истории о нем по сей день волновали молодых унберогенов, и подвиги Дрегора знали все в этих землях.

По извилистой тропинке похоронная процессия поднялась к месту последнего упокоения Триновантеса — вырубленной в склоне холма пещере, обрамленной высокими колоннами из выветрившегося камня. Триновантес был одним из стражей королевской палаты, поэтому ему выпала посмертная честь упокоиться в таком месте и лежать на каменной плите позади своего отца. Сбоку от входа покоился тяжеленный валун, по грязному земляному следу было видно, где его катили, готовясь к погребению героя.

Король Бьёрн остановился у отверстой пещеры, а Зигмар торжественно поклонился Равенне и Герреону. Какое-то время никто не шевелился, слышалось лишь жалобное завывание ветра, который оплакивал утрату красноречивее всяких слов.

Наконец король Бьёрн шагнул к пещере и опустился на колени, склонив голову перед темным входом. На ветру развевался темно-синий плащ короля, в лучах полуденного солнца сияла бронзовая корона.

— Воина предают земле, за которую он с честью сражался, — рокотал голос Бьёрна. — Звали его Триновантес, он умер смертью героя, обагрив топор кровью врагов и получив много ран. Узри его, могущественный Ульрик, и даруй ему подобающий герою прием!

Король достал бронзовый кинжал и резанул по ладони. Потом сжал пальцы в кулак, чтобы кровавые капли обагрили землю перед темным входом в склеп.

— Приношу тебе в жертву кровь королей, — продолжал Бьёрн, — и почтение его братьев по мечу.

Зигмар провел воинов, которые несли Триновантеса, мимо короля и шагнул во мрак склепа. Пальцы Герреона сильно сжали руку Равенны. Девушка не сводила взгляда с тела брата, которого вносили внутрь.

Когда из могильного склепа донесся скрежет металла и тихие голоса, из глаз Равенны брызнули слезы. Вот на свет вышли воины в доспехах и, гордо выставив перед собой щиты, встали позади короля. Последним из склепа, где теперь лежал ее брат, появился Зигмар, в его руках был щит Триновантеса, который он держал перед собой наподобие блюда. Натянутая на дереве кожа порвалась, на ободе не хватало нескольких медных гвоздей.

Зигмар медленно подошел к Равенне и Герреону, на его лице застыло страдание. Несмотря на горечь утраты, сердце Равенны стремилось к нему. Девушка почувствовала, как напрягся Герреон, когда Зигмар протянул ему щит.

— Триновантес был самым отважным человеком из всех, кого я знаю, — сказал Зигмар. — Это его щит, который теперь переходит к тебе, Герреон. Носи его с честью и заслужи славу, как и твой брат.

— В чем слава-то? — зло спросил Герреон. — В том, чтобы идти на смерть по приказу друга? И где тут слава?

Зигмар не выказал никаких признаков гнева, но Равенна прочла в его взгляде тлеющую, порожденную скорбью ярость. Сын короля все еще протягивал щит, и Равенна высвободила ладонь из руки брага, чтобы он мог его взять.

— Он был моим другом, Герреон, — проговорил Зигмар. — Я оплакиваю его гибель так же, как ты. Да, я дал приказ, который привел к его смерти, но таковавойна. Достойные мужи умирают, и мы чтим их подвиг. И продолжаем жить, храня память о павших.

Равенне очень хотелось, чтобы Герреон взял щит Триновантеса, но похоже было, что ее брат решил усугубить положение и не принять от Зигмара щит.

Юноши смотрели друг другу в глаза, и Равенне хотелось кричать от досады. Но вместо этого она взяла щит брата и держала его перед собой, склонив голову перед Зигмаром.

Зигмар удивился, когда она забрала у него щит, но гнев его улетучился, и в глазах мелькнуло понимание.

— Благодарю тебя, — сказала Равенна, и, несмотря на горе, голос девушки прозвучал сильно и гордо. — Я знаю, что ты нежно любил нашего брата, и он тоже тебя любил.

Зигмар ответил:

— Триновантес был моим братом по мечу, память о нем навсегда останется в наших сердцах.

— Да, — подтвердила Равенна, — будет жить.

Герреон так и не шевельнулся, но щит уже перешел из рук в руки, а потому Зигмар отошел и встал рядом с Пендрагом. На ветру развевалось и хлопало алое знамя.

Король свирепо посмотрел на Герреона, но ничего не сказал и встал на прежнее место рядом со своим Рыцарем-Защитником. Зигмар и Вольфгарт вышли вперед и встали около камня, который должен был запечатать вход туда, где теперь покоился Триновантес. Пендраг передал знамя Зигмара другому воину и присоединился к побратимам.

Они уперлись плечами в каменную глыбу, на ногах напряглись мышцы. Равенна подумала, что они не смогут сдвинуть валун, однако он подался, сначала медленно, потом быстрее.

И наконец глыба загородила вход в пещеру. Когда она встала на место с каменным стуком страшной завершенности, Равенна закрыла глаза.

Надвигалась ночь. Бьёрн сидел на камне и смотрел на могилу Триновантеса. Перед ним стоял мешок с бычьим сердцем. Он ждал с нетерпением, и небольшой, разложенный перед склепом костер не мог спасти от холодного ветра, который, словно грабитель, похищал тепло из тела короля. Эта необходимая часть погребального обряда всегда огорчала Бьёрна. Но он король, а потому ему надлежит исполнять положенное.

Он перевел взгляд на небо. В вышине медленно проступали первые звезды, появлялись еще и еще огоньки, казавшиеся тусклыми крапинками. Эофорт говорил, что это дыры в мир смертных, через которые боги из своего царства взирают на людей. Бьёрн не знал, правда ли это, но идея казалась ему неплохой, а потому он готов был преклоняться перед мудростью советника.

Когда король услышал тихие звуки приближавшихся с другой стороны холма шагов, он отвлекся от созерцания звезд и взялся за рукоять топора. В темноте он не мог ничего разглядеть, ведь сумерки были временем теней и призраков, а глаза Бьёрна уже не видели так хорошо, как в молодости.

— Успокойся, Бьёрн, — произнес кто-то тихим, но сильным голосом. — В эту ночь я не причиню тебе зла.

Из-за могильника появилась согбенная старушка в черном, но, увидев ее, Бьёрн не выпустил из рук топор. Она опиралась на сучковатый посох. И волосы ее были белыми, словно скрывающий демонов туман.

Сравнение расстроило Бьёрна, который поднялся навстречу ведьме из Брокенвалша, не собираясь выказывать эмоций при виде этой гостьи.

— Принес жертвоприношение для бога мертвых? — спросила ведьма.

На морщинистом и очень старом лице сияли глаза молодой девы, умные и озорные.

— Да, — ответил Бьёрн, наклоняясь к мешку.

— Тебя что-то огорчает, Бьёрн?

— Такие, как ты, всегда меня огорчают, — отвечал Бьёрн.

— Такие, как я? — насмешливо переспросила старуха. — Однако же именно я помогла тебе, когда в твои земли явилась чума. И я предупредила тебя о гигантском звере из Стенающих холмов. Благодаря мне ты процветаешь и унберогены ныне стали одним из самых сильных племен запада.

— Все это верно, — согласился Бьёрн. — Только сказанное тобой никак не влияет на мое мнение: Тьма облепила тебя наподобие плаща. Ты наделена властью над людьми.

Ведьма рассмеялась горьким, сухим смехом:

— Так что именно тебя беспокоит? Что моя сила больше, чем у людей?

— Да, это, — признал Бьёрн.

— По крайней мере, честно, — кивнула ведьма и опустилась на корточки подле склепа. — Давай скорей сердце.

Бьёрн бросил мешок, колдунья поймала его на лету и вывернула содержимое в костер. Сердце тут же зашипело, и в воздухе сильно запахло паленым мясом. Оно потрескивало и стреляло жиром; от мясного духа рот Бьёрна наполнился слюной.

— Бог мертвых к тому же ведает сновидениями, — сообщила ведьма. — Он посылает видения тем, кто проводит в его царство души умерших.

Бьёрн ничего не сказал, не желая поддерживать разговор о культе смерти. Ведьма посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

— Хочешь услышать о моих снах?

— Нет, — отрезал Бьёрн. — Что из того, что мне интересно, может тебе присниться?

Колдунья пожала плечами, ворочая в костре охваченное пламенем сердце, сморщившееся и почерневшее.

— Сны — врата в будущее, — сказала она. — За суетой, гордостью или отвагой не спрячешься от бога мертвых, а ведь раньше или позже все попадают в его царство.

— Ритуал еще не окончен? — спросил Бьёрн, рассерженный болтовней ведьмы.

— Подходит к концу. Только ведь ты должен лучше всех знать, что не следует торопиться, когда приносишь жертву богам.

— Что это значит? — вопросил Бьёрн, угрожающе возвышаясь над колдуньей. — Говори прямо!

Старуха посмотрела на него, и Бьёрн почувствовал, что его сердце будто сжалось в ледяных тисках. Он ощутил ледяную руку так же точно, как огонь пожирал бычье сердце. В глазах колдуньи отражалось пламя костра, только тепло от него совсем исчезло.

Завывал холодный ветер, и за спиной короля, словно живой, бился плащ. Бьёрн перевел взгляд на небо — оно стало черным и беззвездным. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким.

— Ты стоишь на краю бездны, король Бьёрн! — прошипела ведьма, и голос ее ножом полоснул безмолвие ночи. — Так что слушай внимательно. Дитя грома в опасности, ибо силы Тьмы ополчились против него, только он еще не знает об этом. Если он выживет, то человеческая раса восторжествует и будет властвовать над землей, морем и небом, но стоит ему споткнуться — и мир потонет в крови и огне.

— Дитя грома? — переспросил Бьёрн, отрываясь от созерцания мертвых небес. — О чем это ты?

— Я говорю о далеком будущем, когда ни тебя, ни меня уже не будет на свете.

— Если меня не будет в живых, какое мне дело?

— Ты великий воин и хороший человек, король Бьёрн, но после тебя придет тот, кто станет воином величайшим.

— Мой сын? — уточнил Бьёрн. — Ты говоришь о Зигмаре?

— Верно, — кивнула колдунья. — Я говорю о Зигмаре. Он стоит перед вратами Морра, и богу мертвых известно его имя.

Сердце Бьёрна сжалось от страха. В Кровавую ночь он потерял жену, и возможность пережить сына ужасала его пуще всего на свете.

— Спаси же его! — взмолился король.

— Нет. Только ты можешь его спасти.

— Как?

— Дав мне священную клятву, когда я попрошу, — отвечала ведьма, взяв Бьёрна за руку.

— Проси же! — вскричал Бьёрн. — Я поклянусь, в чем пожелаешь.

Старуха покачала головой, ветер утих, и вновь засветили звезды.

— Я еще не попросила, Бьёрн, но будь готов, когда я спрошу с тебя обет.

Король кивнул и отшатнулся от ведьмы. Он оглянулся по сторонам и заметил, что небо вновь стало обычного сумеречного цвета. Он тяжело вздохнул и снова взглянул на склеп Триновантеса.

Огонь потух, бычье сердце сгорело дотла.

Колдунья исчезла.

Зигмар видел, как померк крохотный мерцающий огонек на Холме воинов, и поник головой. Он знал, что закончился погребальный обряд по его умершему другу. Отца на склоне он разглядеть не мог, но точно знал, что Бьёрн не станет пренебрегать обязательством перед мертвыми.

Зигмар содрогнулся и взглянул на садящееся на западе солнце. Скоро стемнеет, часовые на стенах уже зажгли светильники, освещавшие открытое пространство перед стенами Рейкдорфа. Ночь — опасное время, когда живущие в лесах и горах монстры заявляют права на землю.

«Нет, с этим покончено, — подумал Зигмар. — Настала эра людей».

— Я прогоню тьму, — прошептал он, положив ладонь на тяжелый квадратный камень в самом центре Рейкдорфа.

Камень был шершавый и красный, с тонкими золотыми прожилками, — ничего подобного к западу от гор не встречалось. Солнечные лучи нагрели его поверхность, и Зигмар ощутил тепло, словно камень выражал согласие с мыслями и чувствами юноши. Услышав топот приближающихся шагов, Зигмар поднял голову.

По городу, гордо задрав головы, шествовали все еще облаченные в доспехи Вольфгарт и Пендраг. Зигмар обрадовался и улыбнулся, ведь он так сроднился с этими храбрецами, которые сражались и истекали кровью бок о бок с ним.

— Ну, чем ты тут занимаешься? — вопросил Вольфгарт. — Пора бы выпить, к тому же немало женщин жаждут приветствовать наше возвращение.

Зигмар поднялся и сказал:

— Хорошо, что вы пришли, друзья мои.

— Все ли в порядке? — поинтересовался Пендраг, уловив тон Зигмара.

Зигмар кивнул в ответ и снова сел на корточки подле красного камня.

— Знаете ли вы, что это? — спросил он друзей.

— Само собой, — кивнул Вольфгарт и опустился рядом с Зигмаром.

— Это Клятвенный Камень, — ответил Пендраг.

— Верно, — улыбнулся Зигмар. — Первые вожди племени унберогенов привезли Клятвенный Камень из далеких восточных земель и положили там, где решили основать город.

— И что с того? — недоумевал Вольфгарт.

— Вокруг этого камня вырос Рейкдорф. Племя наше процветает, обрабатывает землю, которая вдесятеро возвращает нам заботу о ней. — Зигмар положил на Клятвенный Камень ладонь. — Когда мужчина клянется женщине в верности, над камнем соединяются руки влюбленных. Когда новый король обещает вести свой народ, то именно здесь приносит клятву. И если воины заключают союзы, их кровь падает на камень.

— Ну, — начал Пендраг, — ты пока не король, и я надеюсь, что ты не собираешься жениться на одном из нас.

— Уж лучше бы не собирался! — вскричал Вольфгарт. — На мой вкус, он слишком тощий да жилистый.

Зигмар покачал головой:

— А ты прав, Пендраг. Я позвал вас сюда для того, чтобы вы оба запомнили навсегда этот момент. При Астофене мы одержали великую победу, но это только начало.

— Начало чего? — не понял Вольфгарт.

— Нас, — пояснил Зигмар.

— Ты, Пендраг, кажется, был не прав, — сообщил Вольфгарт. — Может, он все-таки хочет жениться на нас?

— Говоря «мы», я подразумеваю расу людей. Астофен — только начало, но я предвижу наше великое будущее. На наши поселения вечно нападают дикие твари, нам досаждают зеленокожие, а мы с мрачной настойчивостью продолжаем сражаться друг с другом. Тевтогены и тюринги вторгаются в наши владения на севере, а мерогены — на юге. Норсы вечно враждуют с удозами, а ютоны и эндалы воюют вообще с незапамятных времен.

— Что ж, так было всегда, — пожал плечами Вольфгарт.

Пендраг кивнул и сказал:

— Людям свойственно воевать. Сильный отнимает у слабого, а могущественный всегда хочет больше.

— Пришла пора положить этому конец, — заявил Зигмар. — Давайте же поклянемся сделать так, чтобы племена не воевали между собой. Ежели мы хотим не просто выжить, а процветать, тогда нужно объединиться.

Зигмар снял с пояса Гхал-мараз, положил его поперек Клятвенного Камня и сказал:

— В День определения я бродил среди могил предков и видел нашу землю как на ладони. Я видел дремучие леса с городками, похожими на островки среди темного моря. Мне явилась сила народа, но также слабость и страх людей, прячущихся за высокими стенами, отделяющими их друг от друга. Я чувствовал недоверие и подозрительность, делающие нас уязвимыми перед лицом врага. Затем меня посетило видение могучей Империи людей, где правит справедливость и сила. Если нам суждено претворить в жизнь это видение, мы должны отказаться от всех мелочных соображений.

— Высокая цель, — решил Пендраг.

— И достойная.

— Достойная — это да, — заявил Вольфгарт. — Только невыполнимая. Племена живут ради войн и сражений, так было и будет всегда.

Зигмар покачал головой и положил руку на плечо Вольфгарта:

— Ошибаешься, друг мой. Вместе мы можем воплотить в жизнь нечто великое.

— Вместе? — переспросил Вольфгарт.

— Верно. Вместе. — Теперь ладонь Зигмара легла на боек грозного боевого молота. — Одному мне не справиться, нужна помощь моих братьев. Так поклянитесь же вместе со мной, друзья мои. Давайте присягнем, что отныне все наши деяния будут направлены на воплощение в жизнь видения о единой Империи людей.

Вольфгарт с Пендрагом переглянулись, словно считая его сумасшедшим. Но Пендраг, улыбаясь, обратился к нему:

— Эта клятва… нужна кровь, так? А ведь мы только что пролили ее немало.

— Нет, друзья. Пусть наша кровь принадлежит Ульрику, мне же достаточно вашего слова.

— Я даю слово, — кивнул Пендраг, опуская ладонь на рукоять молота.

— Вольфгарт?

Улыбаясь, тот качнул головой:

— Вы оба спятили, но это великое безумие, так что я с вами.

Вольфгарт положил руку на Гхал-мараз, и Зигмар сказал:

— Над этим грозным оружием я клянусь перед лицом всех богов нашей земли в том, что не успокоюсь и буду трудиться во имя объединения всех племен в могучую Империю.

— Я тоже клянусь.

— И я.

Сердце Зигмара возликовало, когда в глазах братьев по мечу он прочел безграничную веру в себя.

Вольфгарт кивнул и спросил:

— И что теперь? Ты хочешь, чтобы мы втроем выступили в поход и сегодня же завоевали целый мир? Задача не из легких.

— Пока что нас трое, но это лишь начало, — заверил друга Зигмар. — Нас станет больше.

— Многим наш путь придется не по вкусу, — предупредил Пендраг. — Без кровопролития не обойтись.

— Путь будет долгим и трудным, — согласился Зигмар, — но я уверен, что некоторые вещи стоят того, чтобы за них сражаться.

Вольфгарт взглянул куда-то вдаль от Клятвенного Камня и сказал:

— Верно. Должно быть, ты прав.

Зигмар проследил за взглядом побратима, и сердце его забилось быстрее, когда на краю площади он увидел Равенну. Девушка куталась в зеленую шаль, по плечам рассыпались волосы цвета воронова крыла. Зигмар понял: никогда еще Равенна не казалась ему столь прекрасной.

Разрываясь между торжественностью только что произнесенной клятвы и желанием поспешить к Равенне, Зигмар взглянул на друзей.

— Не мешкай, — сказал Пендраг. — Ты будешь глупцом, если не пойдешь.

Они шли к реке и смотрели, как последние лучи заходящего солнца исчезают за горизонтом. С востока наползала тьма, и тишину тревожило лишь бряцание брони часовых и плеск речных волн.

Равенна ничего не сказала, когда к ней подошел Зигмар, и вдвоем они молча направились к реке, несущей на юг темные, словно деготь, воды. В доспехах Зигмар чувствовал себя очень неуклюжим, и, в отличие от бесшумной и грациозной поступи Равенны, каждый его шаг сопровождался лязгом.

Они петляли средь лежащих на берегу лодок и сохнущих сетей и наконец оказались у небольшой дамбы, где в речное дно для укрепления берегов были вбиты длинные бревна. Равенна ступила на мол и дошла до самого конца, глядя на воды Рейка, стремящиеся к далекому западному побережью.

— Триновантес любил плавать, — вспомнила Равенна.

— Точно. У него одного хватало сил переплыть реку, борясь с течением. Всех остальных сносило вниз, и приходилось возвращаться в Рейкдорф пешком.

— Даже тебе?

— Даже мне, — улыбнулся Зигмар.

— Я скучаю по нему.

— Всем нам его не хватает, — заверил сестру погибшего друга Зигмар. — Если бы можно было найти слова, которые облегчили бы горечь утраты…

Равенна покачала головой:

— Слова тут бессильны, Зигмар. К тому же я не желаю смягчать боль.

— Не понимаю тебя, — удивился Зигмар. — К чему упиваться страданиями?

— Потому что иначе я могу его забыть, — сказала девушка. — Если душа не будет болеть, тогда можно забыть, что была война, что воины, в том числе ты, видели его смерть.

— Ты меня обвиняешь в гибели брата?

Равенна отвернулась, и последние лучи заходящего солнца расплавленной медью вспыхнули у нее на волосах. Она проговорила:

— Орк пронзил моего брага копьем, не ты. Я не виню тебя в смерти Триновантеса, но ненавижу то, что воины — как ты и как он — вынуждены защищать нас от мира, в котором мы живем. Не выношу то, что приходится строить стены и прятаться за ними, не терплю то, что нужно ковать мечи и сражаться с врагами.

Зигмар коснулся плеча девушки и сказал:

— Мир — смутное место, Равенна, без мечей и воинов все мы обречены на погибель.

— Знаю, — кивнула она. — Я не так наивна и понимаю, что без вооруженных воинов не обойтись, но мне это не нравится. Как и то, что из-за войны я лишилась брата и, быть может, расстанусь с тобой.

— Я не собираюсь в поход! — рассмеялся Зигмар.

Равенна обернулась, и смех замер у него в горле: в глазах девушки стояли слезы.

— Ты воин и сын короля, — проговорила она. — Твоя жизнь — война. Вряд ли тебе суждено умереть от старости, лежа в постели.

— Прости меня. — Зигмар протянул к девушке руки.

Равенна упала в его объятия и горько зарыдала — только теперь, когда уже завершились все похоронные обряды. Она долго держалась. Вместе стояли они над рекой, пока за горизонт садилось солнце и зажигались звезды. Ночь выдалась безоблачной, и, глядя на темное небо, Зигмар видел созвездие Большого Волка, Копье Мирмидии и Весы Верены.

Ему не хотелось шевелиться, чтобы увидеть другие звезды, не хотелось портить этот удивительный миг. Долго Равенна оплакивала погибшего брата, и Зигмар безмолвно обнимал девушку, понимая бессмысленность слов утешения. Наконец слезы Равенны иссякли, и она посмотрела на него припухшими, но такими же решительными глазами, как тогда, когда на Холме воинов взяла из его рук щит Триновантеса.

— Спасибо тебе, — сказала она, вытирая слезы кончиком шали.

— Я ничего не сделал.

— Еще как сделал.

Озадаченный, Зигмар ничего не сказал. А Равенна чуть отступила от него и снова обхватила себя руками.

— Знаешь, там, у Клятвенного Камня, все показалось мне таким торжественным, — вдруг резко перескочила на другую тему Равенна. — Я имею в виду вас с Вольфгартом и Пендрагом.

Зигмар колебался, подбирая ответ.

— Мы клялись, — наконец сказал он.

— Клялись? В чем?

Зигмар не знал, стоит ли рассказывать Равенне об их планах, но тут же понял, что сможет претворить в жизнь мечту об Империи лишь тогда, когда она поселится в сердцах и умах людей. Ибо идея — штука могущественная и двигается скорее любой армии.

— В том, чтобы положить конец войне, — ответил Зигмар, — объединить племена и основать Империю, которая сможет противостоять порождениям Тьмы.

Девушка кивнула и поинтересовалась:

— И кто же будет править этой Империей?

— Мы. Унберогены.

— То есть ты.

Зигмар спросил:

— Что, разве это так плохо?

— Нет, Зигмар, потому что у тебя золотое сердце. Я в самом деле уверена в этом. Если тебе когда-нибудь удастся основать Империю, то она будет сильной и справедливой.

— Ты говоришь «если»? Не веришь в мои силы?

— Если такое вообще возможно, то ты справишься, — сказала Равенна, делая шаг вперед и взяв Зигмара за руку. — Только пообещай мне кое-что.

— Все что угодно.

— Осторожней. Ты же не знаешь, о каком обещании пойдет речь.

— Не имеет значения, — улыбнулся Зигмар. — Твое желание для меня закон.

Равенна погладила его по щеке:

— Ты милый.

— Я серьезно! Проси, я исполню.

— Тогда пообещай мне, что когда-нибудь войнам придет конец, — сказала Равенна, глядя ему прямо в глаза. — Когда ты достигнешь желаемого, опусти оружие и перестань сражаться.

— Обещаю, — не задумываясь ответил он.

Глава пятая Мечты королей

Зима подступила к Рейкдорфу: день ото дня становилось все темнее и холоднее, и вот землю накрыл белым покрывалом первый снег. Величаво и медленно текли воды Рейка и несли с собой льдинки от самых Серых гор.

Унберогены готовились зимовать. Амбары ломились от зерна. Хлеба было вдоволь, ни одной семье не грозил голод. Король Бьёрн отправил обозы с зерном на запад, в край эндалов, ибо тамошнюю, и без того бедную, землю отравляли злые болотные воды.

С обозами ехали вооруженные воины, ибо даже зимой в лесах было небезопасно. Разбойников останавливали глубокие снега, но жутким тварям, таящимся в лесах, снег и холод — не помеха.

В Марбург воинов племени унберогенов вел Вольфгарт, который ехал во главе отряда в новой кольчуге, совсем недавно выкованной Алариком и Пендрагом. Сначала воин не желал расставаться со своим бронзовым нагрудником и латами, но, когда гном продемонстрировал преимущества железных доспехов, Вольфгарт тут же сбросил старую броню и с удовольствием облачился в новую кольчугу.

Отряд Вольфгарта собирался зимовать у эндалов. Назад их ждали только весной, и в холодные и безрадостные зимние дни Зигмару очень не хватало верного друга.

Студеные недели шли своей чередой. Зигмар жаждал приступить к исполнению клятвы, но, пока над миром властвовала зима, ничего поделать он не мог. Зимой воевать нельзя, и выступить в такой мороз было бы равносильно самоубийству. День за днем жители Рейкдорфа наверстывали упущенное во время страды, ибо лишь в зимнее время могли забыть о тяжком сельском труде.

Ремесленники изготавливали украшения, ткали гобелены, обучали молодежь резьбе по дереву, обработке камня и многим другим искусствам.

В кузнице Аларика стучал молот, из высокой трубы вырывались облака горячего пара. Пендраг ежедневно наведывался в кузницу, чтобы изучить секрет ковки железных мечей, которые долго не тупились и не ломались.

Зима полностью вступила в свои права, и торговля почти прекратилась. В холодную пору лишь караваны гномов осмеливались тронуться в путь, их низкие и тяжелые дроги тянули столь же коренастые и мускулистые лошадки. Каждый обоз привозил руду, искусно сработанное оружие и доспехи, а также бочонки крепкого пива.

Обоз сопровождали гномы в мерцающих кольчугах и тяжелых латах, причем казалось, что им глубокие сугробы нипочем. Из-под бронзовых шлемов виднелись только длинные, заплетенные в косы бороды. Аларик лично приветствовал каждый караван и говорил на резком языке горного народа, а унберогены смотрели на все это в щелочки закрытых ставнями окон.

Едва кончалась разгрузка повозок, их тут же нагружали зерном, мехами и другими товарами, которых не было в царстве гномов. Король Бьёрн обменивался посланиями с королем Курганом Железнобородым: правители делились новостями.

Зигмар много времени уделял тренировкам воинов, оттачивая их и без того грозное мастерство.

Конечно, вовсе без боев дело не обходилось и зимой. Несколько раз попеременно то Зигмар, то его отец вели воинов в лес, чтобы сразиться со звероподобными тварями, нападавшими на отдаленные поселения. И каждый раз всадники возвращались в Рейкдорф с насаженными на копья головами.

Звери были не единственными врагами. Тевтогены нагло вторгались на территорию унберогенов и угоняли крупный рогатый скот и овец. Однако не всегда они успевали добраться до своих земель, обычно их ловили и убивали. Настал черед Герреона поучаствовать в такой стычке, и он заслужил уважение своим мастерским обращением с мечом. Хотя, как он и предполагал, его с ровесниками разделяла пропасть, ведь он не участвовал в сражении при Астофене.

Дни становились длиннее, и воины унберогенов уезжали все дальше от дома, присматривали за границами. С приходом весны там участились стычки, вновь и вновь приходилось обращать в бегство разбойников, которые вторгались на земли племени унберогенов.

Шли дни. Жители Рейкдорфа пережили зиму. Потеплело, и на сердце у людей полегчало. Солнце дольше гуляло по небу, снег начал таять, и с каждым новым днем в лесу прибывало золотистых и зеленоватых тонов.

Крестьяне потянулись на поля, готовясь к севу с помощью сеялок, изготовленных мастером Пендрагом. Старейшины Рейкдорфа объявили, что столь благополучная зима выдалась на их памяти впервые.

Когда появились первые подснежники, на северном берегу Рейка был замечен отряд, движущийся к городу. Вооруженные воины бросились к стенам, но вскоре признали развевавшееся над всадниками знамя и распахнули ворота. В Рейкдорф вернулся Вольфгарт, который провел своих воинов под мрачным изваянием Ульрика и был встречен приветственными криками жителей города.

Радостно оказаться дома. Чтобы отпраздновать благополучное возвращение воинов, было решено закатить великий пир. Все желали услышать новости с запада, и Вольфгарт упивался ролью рассказчика.

— Марбад, — объявил он, — сам скоро пожалует в Рейкдорф.

В кузнице было душно, дышалось тяжело, под потолок взлетали искры и горячий дым, кузнечные мехи неистово нагнетали в горн воздух. Докрасна раскалились кирпичи горна, ревел древесный уголь, через который нагнетался воздух.

— Эй, человече, нужно больше воздуха! — кричал Аларик. — Чтобы удалить примеси, температура в горне должна быть выше!

— Аларик, никак невозможно быстрее гнать воздух, — отвечал Пендраг. — Напор воды ослаб.

— Эй, а утром все было в порядке.

— Так то утром, — жалобно отозвался Пендраг, выпуская из рук изогнутую рукоятку кузнечных мехов. — Придется подождать, пока вода не поднимется.

Вода из Рейка крутила большую лопасть, которая, в свою очередь, приводила в действие кузнечные мехи, раздувавшие горн до температуры, необходимой для выплавки железа.

Прежде воины унберогенов сражались бронзовыми копьями и мечами. И лишь прошлой весной, когда Аларик впервые появился в Рейкдорфе, Пендраг с его помощью первым из людей выковал железный меч.

Вскоре у каждого воина появился железный клинок. Кузнецы Рейкдорфа обучились технике обработки металла, известной гномам, и каждый день занимались изготовлением кольчуг.

— Прилив, — покачал головой Аларик. — Нам в Караз-а-Караке до приливов нет дела. День и ночь в самое сердце наших владений льют великие водопады с вершины горы. Ах, человече, тебе нужно взглянуть на громадные горны гор! От жара самое сердце царства пылает красным цветом, от ударов молотов трясутся горы!

— Что поделать — тут у нас нет водопадов, — напомнил Пендраг. — Придется обходиться приливами.

— А какие машины! — не унимался Аларик, не обращая внимания на слова Пендрага. — Огромные железные поршни с шипением вращают колеса, ревут мехи. О горные боги! Да разве я мог предположить, что пожалею о том, что нет со мною рядом инженера!

— Инженера? А кто это? Кто-то вроде кузнеца?

— Нет, — рассмеялся Аларик. — Инженер — это такой гном, который придумывает машины наподобие вот этих вот кузнечных мехов, только намного больше и гораздо лучше.

Пендраг взглянул на шипящие и пыхтящие мехи, складывающиеся в гармошку и надувающиеся по мере того, как вертится в канале лопастный насос. С помощью гнома лучшие мастера города целый месяц трудились над мехами, которые приводит в действие вода, и они казались Пендрагу верхом изобретательности.

— Мне казалось, что мы здорово сработали эти мехи, — защищался он.

— Вы, человечки, обладаете кое-какими способностями, это верно, — буркнул Аларик, тем не менее Пендрагу стало ясно, что даже такую сомнительную похвалу гном выдавил скрепя сердце. — Но нет никого искуснее гномов, а потому нам придется обходиться этим вот хитроумным, так сказать, изобретением, пока я не уговорю кого-нибудь из инженеров спуститься с гор.

— Ты же сам помогал соорудить мехи, — заметил Пендраг. — Разве ты не инженер?

— Нет, парень, — хмыкнул гном. — Я кое-кто другой. Я могу выковать такое оружие, которое ты и вообразить не можешь, нечто наподобие боевого молота сына короля.

— Ты о Гхал-маразе?

— Да, Череполом — могущественное оружие, что верно, то верно, — кивнул Аларик. — Король Курган благословил ваш народ, когда подарил Зигмару этот молот. Скажи-ка, парень, известно ли тебе значение слова «уникальный»?

— Думаю, да. Так говорят про что-то особенное. Единственное в своем роде.

— Верно, — кивнул Аларик, — это то, что не имеет себе равных, нечто неповторимое. Таков Гхал-мараз, уникальное оружие, выкованное в древние времена с таким мастерством, что ни один гном не смог сделать такое же.

— Значит, и ты не можешь?

Аларик раздраженно зыркнул на Пендрага, словно тот подвергал сомнению искусство гномов вообще, и сказал:

— Парень, умение мое велико, но даже мне не изготовить такого оружия, как Гхал-мараз.

— Даже если бы в твоем распоряжении был инженер?

Гном захохотал, бородатое лицо просветлело.

— Точно, даже с инженером не смог бы. Таким, как я, не нравится жить без каменной крыши над головой, так что вряд ли мне удастся убедить кого-нибудь спуститься с гор и остаться.

— Но ты-то сам ведь остался, — заметил Пендраг, глядя, как блекнет пылающий горн, меняя цвет с золотисто-оранжевого на гневный тускло-красный.

— Верно, но знаешь, как за это меня прозвали в Караз-а-Караке?

Пендраг покачал головой:

— Нет. Так как же?

— Аларик Безумный, — отвечал гном. — Вот так-то. Все считают, что я тронулся умом, раз поселился с людишками.

Сказано было беспечно, только за словами явно стояло что-то серьезное.

— Тогда почему ты остался с нами? — спросил Пендраг. — Отчего не вернулся домой, в горы? Только не подумай, что я хочу, чтобы ты уехал.

Гном отошел от горна и взял клинок с низкой деревянной скамьи, протянувшейся во всю длину стены. Железо было темным, рукоять и гарда еще нуждались в отделке.

— Вы, людишки, раса молодая, к тому же жизнь ваша так коротка, что гномы считают обучение человека пустой тратой времени. Гнома назовут опытным кузнецом лишь тогда, когда он будет упражняться в этом ремесле на протяжении нескольких ваших жизней. По сравнению с искусством гнома, работа человека примитивна и груба.

— Так почему же ты?.. — донесся голос от двери. — Я хочу спросить, отчего ты возишься с нами?

В дверном проеме темным силуэтом вырисовывался Зигмар, плотно закутанный в плащ из медвежьей шкуры. В кузницу влетел поток холодного воздуха, сын короля шагнул внутрь и плотно прикрыл за собой дверь.

Аларик положил клинок на место и опустился на толстоногий стул подле скамьи. Кивнув Зигмару в знак приветствия, он отвечал:

— Потому что вы на многое способны. Страшен этот мир — орки, чудища и те, о которых лучше не упоминать, — и все норовят утопить нас в крови. Эльфы в страхе бежали на свой остров, и теперь остановить порождения зла могут только люди и гномы. Кое-кому из нашего народа кажется, что нужно просто запечатать врата в наше царство и предоставить вам с орками сражаться между собой. Но я считаю иначе: если мы не поможем вам достойно вооружиться и не научим это оружие создавать, тогда погибнет раса людей, а потом придет и наш черед.

— Ты думаешь, мы настолько слабы? — спросил Зигмар, пересек кузницу, остановился у скамьи с незаконченными клинками и взял один из них.

— Слабы?! — вскричал Аларик. — Не глупи, парень! Я достаточно прожил среди вас, чтобы понять: вы сильны, только ссоритесь из-за пустяков, словно дети, и вам нечем сражаться с врагами. Когда ваши предки пришли из-за гор, у них были бронзовые мечи и доспехи, верно?

— Так говорят старцы, — подтвердил Пендраг.

— У народа, обитавшего на здешних землях до вас, было каменное оружие да кожаные нагрудники, и вот смотрите, что вышло: этого племени больше нет. Я видел орков к востоку от гор, их так много, что вы помрачились бы рассудком, если бы всех их узрели. Без железного оружия и доспехов они вас перебьют.

Зигмар повертел в руках клинок и спросил:

— Пендраг, ты сможешь выковать железный клинок сам, без помощи мастера Аларика?

— Думаю, что смогу, — кивнул Пендраг.

— Ты уверен? — спросил Зигмар, положил заготовку для меча обратно на скамью и подошел к Пендрагу. Горн дышал жаром, кожа королевского сына покрылась потом, но взгляд его был пристальным и твердым. — Скажи честно, ты можешь выковать меч?

— Могу, — отвечал Пендраг. — Я знаю, как очищать руду от примесей, теперь у нас есть кузнечные мехи, и можно разогреть горн до нужной температуры.

— В момент прилива, — проворчал Аларик.

— В момент прилива, — согласился Пендраг. — Да, могу выковать. Кстати, я даже размышлял о том, как будет эффективнее удалять…

Зигмар улыбнулся и остановил поток слов друга движением руки:

— Отлично. Когда сойдет снег, я соберу всех кузнецов наших земель, и ты научишь их ковать железные мечи. Мастер Аларик прав: без хорошего оружия и доспехов мы пропадем.

— Ты хочешь, чтобы именно я обучал их? — удивился Пендраг. — Почему не мастер Аларик?

— При всем уважении к мастеру Аларику, придется признать, что он не останется с нами навсегда, пришло время самим научиться ковать.

— Совершенно верно, — согласился Аларик. — Вдобавок назавтра можно и помереть, и что тогда вас ждет?

Пендраг сердито глянул на Аларика, а Зигмар тем временем продолжал:

— Король постановил, что к концу лета в каждой унберогенской деревне будут ковать железо. Вы с мастером Алариком изготавливаете замечательные вещи, но вдвоем вы не сможете обеспечить оружием всех воинов.

Пендраг встал, плюнул на ладонь и протянул побратиму руку со словами:

— К концу лета?

— Думаешь, справишься? — спросил Зигмар, тоже плюнул на ладонь и пожал руку Пендрагу.

— Справлюсь! — заверил Пендраг.

Всего неделю назад сошел снег, а к Суденрейкскому мосту уже ехал король Марбад. Над ним развевался стяг с изображением ворона, а впереди шагали волынщики в длинных килтах из кожаных полос и в блестящих нагрудниках из многослойных бронзовых дисков.

Рослые юноши-музыканты играли на волынках, которые представляли собой мешок и две деревянные трубочки, в одну из которых нужно дуть, а на другой — перебирать пальцами.

Музыка неслась над рекой, и рыбаки на дальнем берегу Рейка, когда увидели знамя с вороном и того, кто ехал под ним, стали хлопать в такт веселой и ритмичной мелодии.

Унберогены хорошо знали короля эндалов — седого старца с морщинистым и обветренным лицом. На склоне лет он стал худощав, но бронзовые доспехи, отлитые для мускулистого молодца, говорили о некогда могучем телосложении. На голове у него красовался высокий шлем, украшенный черными крыльями, крепившимися на прикрывавших щеки пластинах, с плеч на круп коня ниспадал длинный темный плащ. Рядом с королем ехал отряд Вороновых шлемов — высоких воинов в черных плащах и таких же крылатых, как у Марбада, шлемах. Это были лучшие воины племени эндалов, которые поклялись защищать короля ценой своих жизней.

Король эндалов перешел по мосту через Рейк и начал подъем к городу. Навстречу ему широко распахнулись ворота, и сам король Бьёрн вместе с Зигмаром вышел встречать почетного гостя. Следом шел Альвгейр, а за ним — стражи Большой палаты, в плащах из волчьих шкур и с боевыми топорами с длинными рукоятями.

Опытным взглядом Зигмар окинул всадников, оценив дисциплину в строю. Лица Вороновых шлемов были сосредоточенны, они никогда не расслаблялись, не теряли бдительности и всегда сжимали рукояти мечей. Даже на дружественной территории. Эти мужчины были сильны, выносливы и сухопары, как хищники, только вот их тщедушные кони не шли ни в какое сравнение с широкогрудыми скакунами унберогенов.

— Чертовски рад вновь свидеться с тобой, Марбад! — взревел король Бьёрн, и его мощный голос долетел до реки.

Зигмар улыбнулся, услышав в голосе отца подлинную радость, потому что за всю зиму ничего подобного не замечал.

С тех пор как похоронили Триновантеса, потух огонь в глазах отца, и Бьёрн украдкой странно посматривал на сына.

Король Марбад поднял глаза, и его только что мрачное лицо расплылось в широкой улыбке. В последний раз король эндалов приезжал в Рейкдорф давно, поэтому Зигмар весьма туманно его помнил. Наездники в черном проследовали к воротам Рейкдорфа, разъехались и встали в ряд так, чтобы король оказался посредине. По краям выстроились волынщики, а знаменосец остался около Марбада.

— Рад видеть тебя в добром здравии, Бьёрн. — Голос Марбада оказался весьма мощным. — Слышал, тебе пришлось нелегко.

— Вольфгарт чересчур сгустил краски, — отвечал Бьёрн, отлично понимая, откуда ветер дует.

Марбад перекинул ногу через шею лошади, легко соскочил на землю, и короли обнялись, похлопывая друг друга по спине, словно встретившиеся после долгой разлуки братья.

— Как долго мы не виделись, Марбад! — воскликнул Бьёрн.

— Что верно, то верно, друг, — ответил Марбад и взглянул на стоящего подле отца юношу. — Неужели это Зигмар! Когда я видел его в последний раз, он был совсем мальчишкой.

Все еще обнимая друга, Бьёрн повернулся к сыну и сказал:

— Верно! Я и сам не могу в это поверить. Кажется, что только вчера он сосал грудь и мочился в постель!

Зигмар хоть и рассердился, но досады не выказал, а Бьёрн подвел к нему своего побратима. Несмотря на то что оба друга не виделись целую вечность, они вели себя так непринужденно, словно расстались день назад. Вложенный в ножны из потертой кожи меч на боку Марбада притягивал взгляд Зигмара. Рукоять украшала блестящая серебряная резьба и голубой самоцвет, украшавший навершие эфеса.

То был Ульфшард — клинок, выкованный дивным народом в стародавние времена, когда по земле бродили демоны, а люди жили в пещерах и общались посредством мычания и завываний.

Зигмар прервал созерцание оружия и расправил плечи, когда на них легли обтянутые перчатками ладони короля Марбада, лицо которого светилось от гордости.

— Ты стал очень хорош, Зигмар, — проговорил Марбад. — О боги, я вижу в тебе мать!

— Отец говорит, что у меня ее глаза, — отвечал Зигмар, польщенный комплиментом.

— Так и есть. Хорошо, что ты уродился в нее, мальчик, — рассмеялся Марбад. — Ты же не хочешь быть похожим на этого старикана, верно?

— Он думает, что может оскорблять меня на моей земле только потому, что мы побратимы, — сказал Бьёрн и подвел Марбада к Альвгейру.

— Друг мой, — Марбад стиснул руку Королевского Защитника воистину воинским рукопожатием, — благоденствуешь ли ты?

— Да, мой господин, — кивнул Альвгейр.

— Как всегда, словоохотлив, да? — улыбнулся Марбад. — А где же Эофорт? Старый мошенник все еще выдает свою околесицу за мудрость?

— Он просит его простить, Марбад. Он уже не молод, и нынче ему непросто встать с постели.

— Ничего, ведь я увижусь с ним вечером?

— Непременно, мой добрый друг, непременно, — обещал Бьёрн и обратился к Альвгейру: — Напоите и накормите воинов и проследите за тем, чтобы их лошадям дали отборного зерна.

— Непременно, мой король, — склонил голову Альвгейр и начал отдавать указания стражам Большой палаты.

Марбад вновь обратился к Зигмару:

— Вольфгарт рассказывал мне о сражении на Астофенском мосту, но мне хотелось бы услышать повествование из твоих уст. Может, на сей раз в нем не будет драконов и злых чародеев, а? Что скажешь, парень? Уважишь старика рассказом?

— С удовольствием, мой господин, — почтительно склонил голову Зигмар.

И снова в Большой палате унберогенов собрались на пир воины, и от пива и жареного мяса ломились столы. Зигмар пил со своими ратниками, а отец сидел вместе с Марбадом во главе стола и беседовал. Прислуживающие девушки сновали вдоль стола, обнося воинов блюдами с сочным мясом, мехами с вином и кружками с пивом.

Обстановка в зале настолько располагала, что даже воины из отряда Вороновых шлемов расслабились, сняли доспехи и присоединились к пирующим. Накануне пира Зигмар долго разговаривал с воином по имени Ларед и узнал от него много интересного о племени эндалов, что дополнительно расположило его к дружественному народу.

Эндалов силой изгнали из вотчины их сородичи-ютоны, продвигавшиеся на запад из-за того, что их в свою очередь теснил воинственный Артур Тевтогенский, и им пришлось обосноваться в негостеприимных землях в устье Рейка.

Так далеко на западе Зигмару бывать не доводилось, да и не хотелось после описаний Лареда и рассказов отца о битве с туманными демонами. Хотя сам Марбург, видимо, был весьма внушителен: на возвышавшейся над болотами высокой черной скале вулканического происхождения стоял окруженный земляными валами город, высокие, увенчанные крылами башни Замка Ворона возвели на руинах крепости дивного народа.

Волынщики играли вовсю, и, хотя Зигмару пришлась не особенно по вкусу пронзительная и ритмичная музыка эндалов, другим воинам она явно нравилась. Они парами брались за руки и кружились. Вольфгарт как сумасшедший отплясывал среди молоденьких девушек, которые хлопали в ладоши и смеялись над его выкрутасами.

Зигмар тоже расхохотался, когда Вольфгарт врезался в прислуживавшую девушку и по воздуху полетел поднос с жареной свининой. Куски мяса попадали на пол, к радости королевских псов, бросившихся в гущу танцоров. Собаки с лаем опрокидывали плясунов, и воцарилась веселая кутерьма.

— Он порой такой неуклюжий, правда? — улыбнулся Пендраг, усаживаясь напротив Зигмара.

Сын короля перевел взгляд на друга и согласился:

— Да, иногда я диву даюсь, как он до сих пор не снес собственную башку, когда крутит над ней громадным мечом.

— Слепая удача, полагаю.

— Да, удача подчас бывает как нельзя кстати, — заметил Зигмар, допивая последний глоток пива и ударяя кружкой по столу, требуя еще.

— Все равно, полагаться на нее не стоит, — заявил Пендраг. — Она весьма непостоянная дева: сейчас она с тобой, а через минут предпочтет кого-то другого.

— Что верно, то верно, — согласился Зигмар.

Симпатичная светловолосая девушка заново наполнила ему кружку и обольстительно улыбнулась. Когда она отошла, Пендраг рассмеялся:

— Похоже, тебе, Зигмар, не придется раздумывать, в какую постель прыгнуть сегодня ночью.

— Она мила, но не в моем вкусе, — буркнул Зигмар,отпивая большой глоток.

— Конечно, ты ведь предпочитаешь брюнеток, да?

Зигмар почувствовал, что краснеет, и смущенно спросил:

— Ты о чем?

— Да ладно тебе, не нужно меня обманывать, брат, — сказал Пендраг. — Я же знаю, что ты не видишь никого, кроме Равенны, это ясно как белый день. Или же ты думаешь, что я настолько погряз в обучении стариков ковке железных мечей, что даже не заметил золотой булавки для плаща, которую делал для тебя Аларик?

— Что, со мной все так ясно?

Пендраг нахмурился, словно пребывал в глубоких раздумьях, и изрек:

— Да.

— Она завладела моими помыслами, — признался Зигмар.

— Так поговори с ней, — посоветовал Пендраг. — Нет причин избегать Равенны только потому, что ее брат — сущий змей. Я же видел, как она на тебя смотрит.

— Ты видел? — ободрился Зигмар.

— Ну конечно, — заверил его Пендраг. — Если бы ты не был настолько одержим имперской идеей, ты бы тоже заметил. Она замечательная девушка, эта Равенна, а тебе когда-нибудь понадобится королева.

— Королева? — вскричал Зигмар. — Так далеко я не загадывал!

— Почему бы и нет? Она прекрасна. А когда Равенна взяла у тебя из рук щит, думаю, что даже я сам чуть-чуть в нее влюбился.

— Да неужели?

Зигмар перегнулся через стол и вылил остатки пива на Пендрага, который едва не захлебнулся от притворного негодования, а потом то же самое проделал с Зигмаром. Друзья рассмеялись и обменялись рукопожатиями. Зигмар чувствовал, что у него словно груз с плеч свалился.

Он вновь опустился на скамью, посмотрел во главу стола и встретился взглядом с отцом, который кивком подзывал его к себе.

— Я нужен отцу, — сказал Зигмар, вставая и приглаживая руками пропитавшиеся пивом волосы. Осмотрел промокшую кожаную безрукавку. — Прилично я выгляжу?

— Истинный сын короля с головы до пят, — заверил его Пендраг. — А теперь послушай: когда Марбад попросит тебя рассказать об Астофене, не забудь описать мою роль самым захватывающим образом.

— Непременно. — Зигмар хлопнул друга по плечу и проследовал к королям.

— Послушай, пиво, вообще-то, пьют, а не льют на себя, — посмеялся Марбад над видом Зигмара.

— Мой сын окружил себя плутами, — пояснил Бьёрн.

— Настоящего мужчину и должны окружать плуты, — кивнул Марбад. — Они и позволяют ему выглядеть честным, верно?

— Может, именно поэтому я все никак с тобой не расстанусь, а, старина? — проревел Бьёрн.

— Не исключено, — согласился Марбад. — Хотя мне нравится думать, что виной тому мое обаяние.

Зигмар сел рядом с Марбадом и вновь не смог оторвать взгляд от клинка короля эндалов. Как ему хотелось взглянуть на меч древнего волшебного народа, узнать, чем отличается такое оружие от творения гномов!

Заметив внимание Зигмара, Марбад достал клинок из ножен и протянул юноше. В свете пламени полыхнул голубой самоцвет, на гладкой поверхности клинка заплясали, словно пойманные в ловушку, отблески факелов.

Зигмар поднял меч и подивился его легкости и сбалансированности. Даже по сравнению с весьма хорошим мечом Зигмара, Ульфшард был настоящим шедевром оружейного ремесла, как и Гхал-мараз, исполненным могущественной силой. Клинок светился сам по себе.

— Потрясающе! — оценил Зигмар. — Никогда не видел ничего подобного.

— И не увидишь. Дивный народ выковал Ульфшард перед своим исходом из земли людей, и он останется единственным, если только они не вернутся.

Зигмар отдал оружие владельцу, ладонь его покалывало от заключенных в клинке таинственных сил.

— Юный Зигмар, твой отец рассказал мне об обуревающей тебя мечте, — начал Марбад, одним легким движением убирая клинок в ножны. — Империя людей. Готов признать, звучит весьма пафосно!

Зигмар кивнул и налил из медного кувшина еще пива. Сказал:

— Это слишком смело, да, но полагаю, что эту идею все-таки можно претворить в жизнь. Больше того — нужно.

— С чего же ты начнешь? — поинтересовался Марбад. — Большинство племен ненавидят друг друга. Лично я не питаю любви ни к ютонам, ни к тевтогенам. Ваш народ воюет с мерогенами и азоборнами. Ну а норсы вообще никому не друзья. Ты знаешь о том, что они приносят людей в жертву своим богам?

— Слышал, — кивнул Зигмар. — Это говорили и о берсерках-тюрингах, только все это выдумки, как оказалось.

Отец покачал головой:

— Я сражался с норсами, сын мой. И своими глазами видел, какие кровавые расправы чинили они над людьми, Марбад говорит правду. Это варвары без чести и совести.

— Значит, мы изгоним их с земли людей, — решил Зигмар.

— А он храбр, надо отдать ему должное, Бьёрн! — рассмеялся Марбад.

— Идею можно воплотить в жизнь, — упорствовал Зигмар. — Эндалы и унберогены — союзники, еще отец сражался бок о бок с черузенами и талеутенами. Такие союзы станут отправной точкой в деле объединения племен.

— А как быть с тевтогенами и остготами? — спросил Бьёрн. — С азоборнами? С бригундами? С остальными?

Зигмар отпил большой глоток пива и ответил:

— Пока не знаю, но при желании способ найдется. Словом или мечом я привлеку на свою сторону племена и выкую державу, достойную тех, кто придет после нас.

— Мечты твои велики, мальчик мой, истинно велики! — воскликнул король Марбад и гордо похлопал Зигмара по плечу. — Если боги будут к тебе благосклонны, ты можешь стать величайшим из нас. А теперь расскажи мне о том, что случилось на Астофенском мосту.

Глава шестая Встречи и расставания

Король Марбад неделю провел у унберогенов. Наслаждаясь гостеприимством короля Бьёрна и жителей Рейкдорфа, эндалы рассказывали легенды запада и повествовали о борьбе с ютонами и бретонами. Земля в устье Рейка была лакомым кусочком, и на эту плодородную почву претендовали целых три племени.

— Почему Марий ушел и не стал биться с тевтогенами? — как-то раз, ужиная вместе с отцом и Марбадом, спросил Зигмар.

— Во время первого сражения Артур разбил Мария, — объяснил Марбад, — а король ютонов не тот человек, которому нравится, когда его побеждают. Тевтогены — жестокие воины, но они дисциплинированны и многому научились у гномов, которые помогли им вгрызаться в ту проклятую гору.

— Гора Фаушлаг, — проговорил Зигмар. — Просто невероятно.

— Точно, — согласился Бьёрн. — Когда смотришь на нее, кажется, что лишь боги смеют жить так высоко.

— Ты ее видел? — удивился Зигмар.

— Один раз. Мне кажется, что она касается небес. Самая высокая гора из тех, что не входят в гряду.

— Юный Зигмар, твой отец верно подметил, — сказал Марбад. — У человека, живущего столь высоко на громадной горе, меняется взгляд на вещи. Некогда Артур был достойным человеком, благородным королем, но, взгромоздившись на гору и оттуда глядя на землю, он стал алчным и захотел завладеть всем, что мог охватить его взор. Он повел своих воинов на запад и в великом сражении на берегу разбил армию Мария и оттеснил ютонов южнее устья Рейка. Следом явились каменотесы, построили башни и высокие стены. В течение нескольких лет дюжина этих сооружений выросла на земле, некогда принадлежавшей ютонам. Нужно признать, что Марий — хороший военачальник, его охотники-ютоны мастерски владеют луком и стрелами, но даже их одолела хитрость Артура. Чтобы выжить, им пришлось перебраться южнее.

— В твои земли, — закончил за Марбада Зигмар.

— Верно, в мои земли. Но у нас есть Замок Ворона, и нас не так просто оттуда выгнать. Мы все еще владеем землями севернее устья и будем сражаться за них. Но и они не отступят. У них выбора нет, ибо в прибрежных землях едва ли можно вырастить хоть что-то.

— Наши мечи в твоем распоряжении, брат, — пообещал Бьёрн, пожимая руку Марбада.

— Спасибо, они нам понадобятся, — кивнул Марбад. — А если здесь будет нужда в отряде Вороновых шлемов, они придут к тебе на помощь.

Зигмар смотрел, как Марбад с отцом клянутся помогать друг другу, и понимал, что через такие союзы может воплотиться мечта об Империи. С тяжелым сердцем вышел он проводить Марбада.

Солнце стояло высоко, звонким и ясным было весеннее утро. В воздухе все еще стоял отголосок зимних холодов, но в каждом вздохе чувствовалось обещание лета. Отряд Вороновых шлемов в темной броне уже проехал через врата Рейкдорфа, сбоку от всадников шли волынщики, в высоте гордо реяло знамя короля.

С недовольным ворчанием Марбад взгромоздился на коня: негнущиеся суставы усложняли эту задачу.

— Да, прошла молодость, — вздохнул он и расправил плащ, удобнее пристраивая ножны с дивным мечом Ульфшард.

— Мы уже не те, Марбад, — подтвердил Бьёрн.

— Верно, но такова жизнь, брат. Старики должны уступать дорогу молодым, да?

— Полагаю, так и должно быть, — согласился Бьёрн, бросив на Зигмара пытливый взгляд.

Марбад повернулся к сыну друга и, наклонившись, протянул ему руку со словами:

— Прощай, Зигмар. Надеюсь, однажды ты осуществишь свою мечту. Только вряд ли мне суждено дожить и увидеть твою Империю.

— Надеюсь, что увидишь, мой господин, — сказал Зигмар. — Я не знаю более верных союзников, чем эндалы.

— Так ты еще и льстец? — рассмеялся Марбад. — Далеко пойдешь! Ты уговоришь всякого, кого не сможешь победить.

Король эндалов развернул коня, проехал в ворота и присоединился к ожидавшим его воинам. Отряд двинулся в долгий обратный путь, а собравшиеся горожане провожали их пожеланиями доброй дороги.

Всадники переехали реку по Суденрейкскому мосту, проследовали мимо строящихся новых домов на том берегу Рейка. Рейкдорф разрастался, и работы по возведению новых стен для защиты города на противоположной стороне реки не прекращались ни на минуту.

— Нравится мне Марбад, — обернулся к отцу Зигмар.

— Как же его не любить, — согласился Бьёрн. — Когда-то он был могучим воином. Будь он помоложе, то непременно атаковал бы ютонов и прогнал их прочь. Возможно, для племени эндалов было бы лучше, если бы власть поскорее перешла к одному из его сыновей.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Зигмар.

Бьёрн положил руку на плечо сыну и сказал:

— В волчьей стае вожак всегда самый сильный, так?

— Конечно, — согласился Зигмар.

— Он остается вожаком лишь до тех пор, пока ему хватает сил сражаться с молодыми, — продолжал Бьёрн. — Волки понимают, что однажды их вожак состарится, и тогда ему перегрызут глотку. Иногда главарь чувствует, что кончается его время, и уходит из стаи, живет в одиночестве среди чащи и потом с достоинством умирает. Это ужасно, когда с годами мы слабеем и делаемся беззащитными, превращаемся в обузу. Лучше перейти в мир иной, когда еще остались силы, чем умереть беспомощным. Ты понимаешь меня?

— Да, отец.

— Это непросто. Человек любит власть не меньше, чем прекрасную женщину, но нужно уметь вовремя отказаться от нее. Ничто не вечно под луной, и ужасен тот, кто пытается существовать дольше отпущенного ему срока. Он слабеет и бросает тень на память о былой славе.

— Куда мы? — спросила Равенна, которую Зигмар вел через лес на звуки бегущей воды.

Он улыбнулся при виде охватившего девушку нервного возбуждения. Она страшилась того, что оказалась с завязанными глазами так далеко от Рейкдорфа, но также радовалась возможности быть с Зигмаром в это чудное весеннее утро.

— Еще чуть-чуть, — ободрил девушку Зигмар. — Осталось только спуститься. Осторожно, не споткнись.

День выдался ясным, солнце еще только приближалось к зениту, лес звенел от птичьих голосов. Среди деревьев гулял легкий ветерок, тихонько журчала вода по камням.

С приходом весны Равенна приободрилась. Она опять улыбалась. Когда девушки возвращались с полей, Зигмар снова слышал ее смех, который, будто солнечный луч, согревал его сердце.

С той ночи, когда Зигмар рассказал Равенне о своей грандиозной мечте, он начал как-то немного по-другому думать о девушке: вспоминал волосы цвета ночи и покачивание бедер. Да, он мечтал о великих свершениях во имя своего народа, но при этом был мужчиной, а Равенна воспламеняла его кровь.

Они виделись настолько часто, насколько позволяли дела, но обоим было недостаточно этих встреч, но лишь сейчас, когда весеннее солнце отогрело землю, они нашли время вместе исчезнуть на целый день.

Лесными тропами они углубились в леса, ехали верхом по широким полянам и по изрытым колеями дорогам. Наконец Зигмар свернул, они спешились и привязали лошадей к низким ветвям молодого деревца. Из переметной сумы Зигмар достал кожаный узел и завернутый в тряпицу сверток и перекинул их через плечо. Потом взял Равенну за руку и повел вперед.

— Скажи же, Зигмар, — попросила Равенна, — где мы?

— Мы в лесу примерно в пяти милях западнее Рейкдорфа, — ответил юноша и за руку повел ее по тропинке, сбегавшей к реке.

Глаза девушки были завязаны, поэтому Зигмар мог открыто любоваться ею, наслаждаясь изгибом шеи и гладкостью кожи, такой светлой на фоне платья цвета охры.

Ладони у нее были грубые, а пальцы — мозолистые, но от тепла ее рук Зигмара охватило восторженное возбуждение.

— В пяти милях? — осторожно ступая, воскликнула Равенна. — Так далеко!

Хотя они не покинули земель своего племени, углубляться в леса было опасно.

— Разве это далеко? — удивился он. — Совсем близко! Скоро я отвезу тебя полюбоваться на южные равнины. А потом мы поедем на север и увидим океан. Вот тогда ты сможешь сказать, что это далеко.

— Ты и сам не видел тех мест, — заметила девушка.

— Правда, — согласился Зигмар, — но непременно увижу.

— Ах да, — отвечала Равенна. — Ты же хочешь построить Империю.

— Точно. Ну вот… мы пришли.

— Я чувствую лучи солнца на лице. Мы на поляне?

— Сейчас увидишь. Уже можно снять повязку.

Он встал позади девушки и развязал полоску ткани. Она моргнула, привыкая к свету, но через миг лицо ее просияло.

Они вышли к излучине реки. Берег зарос шелковистой травой. Перескакивая через гладкие валуны, вросшие в отмель, белыми барашками пенились кристально чистые воды. Поверхность реки искрилась солнечными бликами, и было видно, как носятся серебристые рыбки.

— Здесь так красиво! — выдохнула Равенна, схватила его за руку и потянула к берегу.

Зигмар улыбался, упиваясь удовольствием девушки. Он бросил свертки на траву и с радостью позволил увлечь себя вперед. Стоя на самом берегу, Равенна глубоко вздохнула и закрыла глаза, впитывая ароматы дикого леса.

Но Зигмар не замечал окружающих их красот, любуясь лишь девушкой.

— Благодарю тебя за то, что привел меня сюда, — улыбнулась она. — Как ты узнал об этом месте?

— Это река Скейн. Здесь нам встретился Черный Клык.

— Громадный вепрь?

Зигмар кивнул и показал на один из валунов у противоположного берега:

— Да, он самый. Он вышел из леса вон там, и, помню, Вольфгарт чуть не свалился замертво от страха.

— Вольфгарт? Испугался? — рассмеялась Равенна, нервно поглядывая на дальний берег реки. — Вепрь все еще жив?

— Не знаю, — отозвался Зигмар. — Надеюсь, что да.

— Надеешься? Говорят, это настоящий монстр, который убил целый отряд охотников.

— Было дело, — согласился Зигмар. — Но это благородный зверь, и, думаю, мы с ним чем-то схожи.

— Не хочу тебе льстить, но все же ты на хряка не очень похож, — рассмеялась девушка, разуваясь и усаживаясь на берегу.

Равенна, болтая ногами в студеной воде, подняла лицо к солнцу.

— Ну, я не в том смысле, — сказал Зигмар. — Хотя тебе доводилось видеть меня с похмелья.

— Тогда о чем ты?

Зигмар сел рядом с ней. Вода была прохладна, и, погрузив ступни в быстрый поток, он ощутил приятное покалывание.

— Я знаю, это звучит самонадеянно, но я почувствовал наше сходство, — объяснил Зигмар. — Черный Клык так огромен, крупнее зверя я не встречал. Ноги словно стволы деревьев, а грудь шире, чем у самой крупной лошади из королевских конюшен. Он просто уникален.

— Да, — согласилась Равенна. — Это действительно звучит самонадеянно.

— И все-таки это не так, потому что я единственный, кто мечтает о лучшем, а не смиряется с тем, что есть. Короли довольны судьбой: ссорятся друг с другом, сражаются с орками и тварями, когда те нападают.

— А ты не таков?

— Нет. Но я привел тебя сюда не для того, чтобы говорить о сражениях и смерти.

— Да? — Равенна брызнула на Зигмара водой. — Так для чего же?

Зигмар встал и принес свертки, которые заблаговременно извлек из переметной сумы. Он положил кожаный тюк подле себя, а сверток вручил Равенне.

— Что это? — спросила девушка.

— Открой — и узнаешь.

Равенна принялась нетерпеливо разворачивать ткань. И изумленно ахнула, когда увидела свернутый плащ изумрудного цвета, вышитый завитками спиралей. Серебряная нить переплеталась с золотой, а воротник был обшит мехом горностая.

У ворота красовалась конусообразная золотая булавка, широкий конец которой украшала ляпис-лазурь. Посредине была выкована змея, пожирающая собственный хвост. Тонкое тело змеи украшало изображение двухвостой кометы. Искусство мастера, который изготовил эту вещицу, было выше любых похвал.

— Я… я даже не знаю, что сказать, — выдавила ошеломленная Равенна. — Это прекрасно!

— Эофорт сказал, что пожирающая хвост змея символизирует возрождение и обновление, — говорил Зигмар, пока Равенна вертела булавку в руках, раскрыв рот от изумления. — Начало нового… два соединяются в одно…

— Два в одно, — улыбнулась Равенна.

— Так он сказал, — подтвердил Зигмар. — Я попросил мастера Аларика сделать мне такую булавку, и он согласился. Наверное, только потому, что ему ужасно надоело с утра до вечера ковать кольчуги.

Равенна провела пальцами по золотому кружку.

— Ничего подобного у меня никогда не было, — призналась девушка, и Зигмар заметил, что голос у нее дрожит. — А этот плащ…

— Он принадлежал моей матери, — сказал Зигмар. — Отец говорит, что в нем она стала его женой.

Равенна приколола булавку на место и поблагодарила:

— Ты преподнес мне совершенно необыкновенный подарок, Зигмар. Спасибо тебе огромное.

— Рад, что тебе понравилось, — вспыхнул Зигмар.

Он был счастлив, что его дары пришлись Равенне по вкусу.

— Больше чем понравилось, — уточнила девушка. Потом показала на кожаный мешок. — А что там? Еще подарки?

— Не совсем, — улыбнулся он, доставая оттуда завернутый в тряпицу сыр и несколько кусков хлеба. Следом появился запечатанный воском глиняный кувшин и два оловянных кубка.

— Ты позаботился обо всем, — умилилась Равенна.

Зигмар сломал восковую печать и разлил напиток цвета светлого яблочного сока. Подал кубок Равенне со словами:

— Это вино — дар короля Марбада.

Они отведали вина. Напиток был более тонким, чем привычное пиво, и приятно свежим.

— Нравится? — спросил он девушку.

— Да, — кивнула она. — Сладкое.

— Осторожно, Марбад предупреждал, что вино крепкое.

— Ты пытаешься меня напоить?

— А надо?

— Это зависит от того, каковы твои планы.

Зигмар сделал еще глоток, чувствуя, что уже пьян. Только не от вина.

— Не знаю, как бы сказать так, чтобы вышло умно, — начал Зигмар. — Поэтому буду говорить, как получится.

— Что говорить?

— Я люблю тебя, Равенна, — незамысловато начал Зигмар. — И всегда тебя любил. Но я не слишком искушен в речах, поэтому смог признаться только сейчас.

У Равенны округлились глаза, и Зигмар уже решил было, что допустил ужасную ошибку, но тут она свободной рукой погладила его по щеке.

— Ничего лучше в жизни не слыхала, — улыбнулась девушка.

— Каждый день я думаю о тебе. — Слова бурным потоком пробивались наружу. — Стоит мне тебя увидеть, как хочется обнять.

Она улыбнулась и склонилась к нему, чтобы остановить поток его красноречия. На губах Равенны вино смешалось с целой тысячей восхитительных привкусов, и этот миг Зигмар запомнил на всю жизнь. Он обвил руками тонкий стан и опустил девушку на траву.

Руки Равенны так естественно обвились вокруг его плеч. Молодые люди долго предавались поцелуям, их руки в конце концов нащупали застежки и ремни друг на друге. Легко соскользнули одежды, и, хотя Зигмар знал, что неразумно оставаться беззащитным посреди леса вдали от Рейкдорфа, при виде обнаженной Равенны всякая осторожность отступила на задний план.

Кожа ее была светлой и гладкой, работа в поле сделала ее тело сильным и гибким.

Зигмару доводилось бывать с деревенскими девушками, но стоило ему дотронуться до Равенны, как он забыл о прежних забавах. Каждое прикосновение казалось восхитительно новым, он исследовал и вкушал. Доставляя ему небывалое удовольствие, пальчики Равенны гладили его сильную мускулистую грудь и руки.

Они неистово целовались, с каждым движением чувствуя себя все увереннее. Зигмару хотелось, чтобы этот миг длился вечно! Спину его обдувал ветерок, в ушах громом отдавалось журчание реки и быстрое дыхание Равенны.

Потом они лежали, обнявшись, на берегу, забыв обо всем на свете.

Зигмар перекатился на бок, оперся на руку и провел кончиками пальцев по нежной коже Равенны.

— Я женюсь на тебе, когда стану королем, — сказал он.

Равенна улыбнулась, и Зигмар был окончательно покорен.

В пещере было темно. Густой полумрак пропитался отголосками прошлого: здесь жила память о великих свершениях, злодейских предательствах и кровавых бойнях. Некоторые из них воплотились, кое-какие удалось предотвратить, но, как всегда, их первопричиной был человек со своими желаниями.

В центре пещеры, перед черным железным котлом, кипящим на слабом огне, сидела ведьма. Над мутной жижей, шипящей на дне горшка, поднимался зловонный пар. Старуха швырнула туда горсть гнилых трав и плесени.

Пар повалил гуще, и колдунья глубоко вдохнула его, чувствуя, как тело наполняется веющей из северных краев силой. Людям неведома была эта энергия, ибо они страшились ее способности преображать живых существ в мерзких монстров. В своем невежестве они называли это колдовством или даже просто злом, но ведьма знала: то была стихийная сила, которую можно формировать с помощью волевого усилия.

Еще ребенком ее посещали видения того, что впоследствии происходило в реальности. Легко удавались ей самые удивительные трюки. На кончиках пальцев она заставляла плясать огни, ее приказаниям подчинялись тени и переносили ее туда, куда она пожелает.

Девочку боялись, и родители умоляли ее держать эти способности при себе. Они любили дочь и с ужасом думали о том, что с нею будет, когда она повзрослеет. Малышка слышала, как они плачут и клянут богов за то, что те послали им такого невозможного ребенка.

Девочка была мала, а искушение использовать свои способности — слишком велико. Играми с огнем и светом она развлекала деревенских детишек, которые с визгом разбегались по домам рассказывать о ее диковинных способностях.

Об этом она, не таясь, однажды рассказала отцу, и сердце ее было разбито, когда она увидела муку, исказившую его лицо. Без лишних слов он схватил топор, взял дочь за руку и повел в сумрачный лес.

Они шли очень долго, несколько часов, и девочка стала засыпать на ходу, тогда отец понес ее на руках. Теперь он пробирался по мелким топям Брокенвалша. Если постараться, она и сейчас могла бы припомнить запах его кожаной безрукавки и торфяной дух болота.

Высоко в небе светила зеленая луна. Среди камышей, черной воды и гула насекомых отец поставил ее на ноги. В ночной тишине явственно слышался плеск болотных жаб. Родитель поднял топор, на остро отточенном лезвии вспыхнул свет луны, и девочка горько заплакала. Вместе с ней рыдал отец.

Ведьма разгневалась, но тут же подавила непрошеное чувство. Ярость провоцирует бешеные порывы северного ветра, они отшвырнут ее в мрачные глубины ненависти. Для того чтобы воспарить, нужна светлая голова. Гнев туманит рассудок.

Дрожащими руками, ужасаясь тому, что предстояло ему совершить, отец занес топор, но не успел оборвать жизнь дочери — по мрачным топям разнесся сильный голос, наделенный неистовой властью:

— Не тронь дитя. Девочка принадлежит мне.

Отец попятился, топор выпал у него из рук и с тяжелым плеском упал в воду.

Девочка заплакала пуще прежнего, позвала отца, но он исчез в темноте. Больше она его никогда не видела.

Через топь к ней решительно шла облаченная в черные одежды высохшая старуха. Девочка тотчас почувствовала устрашающую близость с незнакомкой и жуткую неотвратимость происходящего, отчего испугалась еще больше, но ноги будто приросли к месту.

— Дитя, ты наделена даром, — сказала старуха, останавливаясь перед девочкой.

Но малышка лишь замотала головой, на что старая карга лишь горько рассмеялась:

— Не нужно лгать. Я вижу в тебе дар столь же ясно, как моя предшественница увидела его во мне. Иди со мной. Мне нужно многому тебя научить, а силы Тьмы уже замышляют оборвать мои дни.

— Не пойду! — воскликнула девочка. — Я хочу домой. Хочу к папе.

— Папа собирался тебя убить, — напомнила старуха. — Если ты вернешься домой, жрецы бога волков обвинят тебя в колдовстве и сожгут на костре. Ты умрешь в страшных мучениях. Разве этого ты хочешь?

— Нет!

— Правильно, — согласилась карга. — А теперь давай руку, и я научу тебя, как раскрыть твой дар.

Девочка рыдала и не двигалась. Старуха ударила ее по щеке.

— Не плачь, дитя! — рявкнула ведьма. — Прибереги слезы для мертвецов. Если хочешь жить и пользоваться данной тебе властью, ты должна стать сильной. — Старуха протянула руку со словами: — Теперь в путь. Надо многому научиться, а времени в обрез.

Глотая слезы, девочка взяла ее за руку и позволила отвести себя в самую глубь болот, где узнала о могущественном ветре, который дует с севера. Долгие годы, прошедшие с тех пор, многому ее научили: она знала заклинания и проклятия, понимала приметы и предзнаменования и, самое главное, могла читать в сердцах и умах людей.

— Люди возненавидят тебя за данную тебе силу, но все равно будут обращаться за помощью, стремясь избежать назначенного им судьбой, — наставляла ученицу старуха, которая так и не сказала, как ее зовут.

— Зачем им вообще помогать? — спросила девочка.

— Потому что такова наша роль в этом мире.

— Но почему?

— Не могу тебе сказать, дитя, — отвечала старуха. — В Брокенвалше всегда жила и всегда будет жить ведьма. Мы такая же частица мира, как племена людей и города. Опасна власть, сосредоточенная в наших руках, — она может испортить сердце самого благородного человека и превратить его в создание Тьмы. Нам суждено прожить одинокую жизнь. Мы используем силу для того, чтобы она не досталась другим. Люди не умеют с ней обращаться. Человек слишком слаб, чтобы противостоять искушениям.

— Значит, такова уготованная нам судьба? — спросила девочка. — Направлять и защищать тех, кто нас ненавидит и боится? Никогда не знать ни любви, ни семьи?

— Верно, — согласилась старуха. — Такова наша ноша. Теперь довольно об этом, ибо времени мало. Я уже предвижу, как в топоте тяжелых башмаков и блеске острых ножей приближается мой рок.

Через год старуха была заживо сварена в собственном котле орками.

Девочка смотрела, как убивают старуху, не испытывая ни печали, ни желания вступиться за нее. Старая ведьма заранее узнала о своей кончине. Точно так же и новая ведьма знала день своей смерти и время, когда ей предстоит отправиться на поиски дитя силы. Когда следующая девочка, вопреки своей воле, станет ее преемницей.

Вслед за орками в разгар ужасной грозы явился отряд людей. Воины разбили зеленокожих. Их вождь крушил врага двуручным боевым топором, а женщина, что пришла с воинами, кричала от боли. Близился конец битвы. Затихли женские стоны, вместо них истошно завопил младенец.

Поняв, что женщина умерла, в отчаянии закричали мужчины. А новая ведьма Брокенвалша смотрела, как опечаленный предводитель воинов поднял с земли измазанного кровью ребенка. В тот же миг небеса содрогнулись от страшного грома. В черном небе, сверкая, промчалась громадная комета с двойным огненно-красным хвостом.

— Дитя грома… Он родился под звуки боя, орочья кровь выпачкала его тельце… — прошипела ведьма. — Ему суждена великая жизнь в вечной борьбе.

Со временем она убедилась в том, что ее внимание недаром привлекает дитя, рожденное под знаком двухвостой кометы. Ибо вокруг него вихрились потоки энергии и кружили судьбы.

Еще ведьма знала, что с рождением мальчика высвободились великие энергии, только пока они бездействовали. С ним многое должно было произойти до того, как он раскроет свой потенциал: ему суждено было, познав радость и горе, гнев, предательство и большую любовь, навсегда изменить судьбу земли.

Ведьма позволила духу покинуть тело, освободиться от согбенного, иссушенного тела и воспарить туда, где плоть не имеет никакого значения, а сила духа является всем. Воздух наполняли невидимые течения, их колыхали воинственные сердца людей и бесчисленных существ мира сего. Потоки эти окутывали землю невидимыми тучами энергий.

Болота Брокенвалша бурлили древними энергиями, все здесь пропиталось необузданной мощью стихии, вскипающей из глубин мира. Словно на ладони, раскинулась перед ней земля: на юге и востоке высились большие горы, на западе расстелился океан, а за ним — земли эльфов.

С севера налетал великий ветер, гнавший красноватые и фиолетовые облака. Среди воинственных облаков попадалось лишь несколько белых и золотистых пятен. Темные облака наливались силой; тенью безбрежного мрака накрывала землю грядущая война, которая принесет разрушения и голод.

Духовное зрение ведьмы спустилось ближе к земле, и она увидела одинокого худощавого человека, который осторожно пробирался через болото, кутаясь в зеленый плащ. Она ждала его. Но ведьму слегка рассердило то, что он уже дошел до холма, бывшего ей домом, а она только сейчас заметила его приближение.

Вокруг него водоворотом кружили ярко-красные, малиновые и багряно-пурпурные вихри. Разумеется, к ней направляется орудие темных сил. Но цель этого человека на сей раз соответствовала ее собственным намерениям.

Она поспешно вернулась в тело и охнула, ибо тяжело нести груз лет после свободного полета бесплотного духа. Когда умрут такие, как она, никто и не вспомнит, каково парить на ветрах силы. Эта мысль опечалила ведьму, и тут у входа в пещеру послышалось влажное шлепанье промокших башмаков.

Она моргнула от едкого дыма и стала поджидать молодого человека, задумавшего месть и предательство.

Юноша был поразительно красив, и при виде его стройной фигуры в старой ведьме родилось неведомое прежде желание. Он был просто до неприличия хорош собой, черты его лица являли совершенную комбинацию мужественной твердости и женственной мягкости.

Темные волосы он убрал в короткий хвост, на боку у него в черных кожаных ножнах висел меч.

— Добро пожаловать, Герреон-унбероген, — приветствовала его старуха.

Книга вторая КАК ВЫКОВАТЬ КОРОЛЯ

Могуч Зигмар,

Тот, что спас короля гномов

От бесчестья.

Как же его наградить?

Боевым молотом,

Молотом железным,

Упавшим прямо с небес,

С хвостом из двух огненных языков,

Прямо из кузни богов,

Сработанным руническими кузнецами.

Имя ему Гхал-мараз,

Молот Череполом.

Глава седьмая Весь наш народ

Отблески пламени озаряли лица окружавших Зигмара воинов, и он, заметив Свейна и Кутвина, темными тенями пробиравшихся вниз по склону холма через подлесок, кивнул Вольфгарту и Пендрагу. Оба юноши двигались совершенно бесшумно. Ловкость, с которой они умели сливаться с ландшафтом, делала их самыми ценными лазутчиками Зигмара.

— Возвращаются.

Братья по мечу всматривались в густой сумрак.

— Брат, ну и зрение у тебя, — заметил Вольфгарт. — Я ничего не вижу.

Пендраг кивнул на ряд деревьев неподалеку:

— Вон там. Думаю, они под вязами.

Вольфгарт изо всех сил вглядывался туда, куда указал Пендраг.

— Они словно призраки, — покачал головой он.

— Если бы их было просто разглядеть, какие бы тогда они были лазутчики? — фыркнул Пендраг.

Двое разведчиков бесшумно выскользнули из-за деревьев. Зигмар махнул им, призывая подойти к отряду, скрывавшемуся в кустарнике на краю кратера. Обрыв порос лесом, земля здесь была усыпана острыми черными камнями.

Предание гласило, что много веков назад здесь упал кусок луны, отчего и образовалась громадная яма. Так ли это было на самом деле или нет, но почва вокруг воронки была бесплодной, ничего путного тут не росло. К тому же дурно пахло и деревья искривились, словно от боли. Края кратера заросли гибким колючим кустарником с шипами, выделявшими зеленоватый сок, который вызывал лихорадку у каждого, кому случалось, на свою беду, оцарапаться о них.

Из-за каменистого края кратера доносился приглушенный бой барабанов, гортанный рев и нечленораздельное мычание.

Лазутчиков ожидали пятьдесят воинов в плащах из волчьего меха, и Зигмар молился о том, чтобы все сложилось благоприятно, потому что чувствовал: в сердце каждого пылает жажда мести. Ибо беспрецедентна была бойня, которую учинили зверолюди в поселках на границе унберогенов и азоборнов.

— Что вы узнали? — спросил Зигмар, когда лазутчики подошли достаточно близко, чтобы услышать заданный шепотом вопрос.

— Зверолюдей от шестидесяти до семидесяти, — так же тихо ответил Свейн. — Все пьяны.

— Пленники?

Обычно веселое, лицо Свейна ожесточилось, он кивнул:

— Там, но в ужасном состоянии.

— Они не знают, что мы здесь? — спросил Вольфгарт.

Кутвин покачал головой и объяснил:

— Мы подобрались к стоянке с подветренной стороны. Ни один из них не смотрит по сторонам, слишком они… заняты пленниками.

— Уверен? — снова уточнил Вольфгарт.

— Я-то уверен! — огрызнулся Кутвин. — А если они и обнаружат нас, то только из-за вашего идиотского гвалта.

Пряча улыбку от Вольфгарта, Зигмар ухмыльнулся при воспоминании о том, как шесть лет назад он обнаружил Кутвина, которому удалось незамеченным пробраться к Большой палате. Это случилось в ночь перед сражением у Астофенского моста, и Зигмару запомнилась хитрость и дерзкая храбрость мальчишки. Эти черты характера очень пригодились возмужавшему Кутвину.

Услышав смелые слова молодого лазутчика, Вольфгарт рассвирепел, но ничего не сказал.

— Пендраг, — приказал Зигмар, — возьми пятнадцать воинов. Отъедете на триста шагов к востоку. Вольфгарт, то же самое, только на запад.

— А ты сам? — спросил Вольфгарт.

— Я с оставшимися конниками поскачу прямо через кряж и ворвусь в центр лагеря, а вы нападете с флангов и добьете тварей.

— Отличная идея, — оценил Вольфгарт. — Хорошо и просто.

Казалось, что Пендраг хочет возразить, но он лишь пожал плечами и поехал собирать воинов. Зигмар кивнул Вольфгарту, и тот последовал примеру Пендрага и тоже отправился отдавать приказы своим людям.

В лагере зверолюдей нарастал темп барабанного боя. Зигмар обернулся и спросил:

— Ты готов, Герреон?

Брат-близнец Триновантеса подъехал к нему и скривил губы в волчьем оскале:

— Я готов, брат.

Шесть лет назад Зигмар с Герреоном заключили мир.

Тем далеким днем брат Триновантеса разыскал сына короля, который вместе с Пендрагом упражнялся во владении мечом и копьем на Поле мечей у подножия Холма воинов. Полем мечей называлась большая территория в пределах городских стен, где бывалые воины обучали владению оружием молодых.

Вольфгарт считал, что изучать приемы ведения боя перед гробницами умерших — дурная примета, но Зигмар утверждал, что каждому воину полезно знать, что его ждет, если он дрогнет в бою.

Под жесткой опекой Альвгейра молодежь училась сражаться мечом и копьем, а Вольфгарт наставлял в стрельбе из лука. На поле стояли мишени, вырезанные в форме орков, и лязгу железных мечей вторил свист стрел.

Теперь у каждого воина в Рейкдорфе был железный меч. Пендраг с мастером Алариком уже не один год ездили в разные уголки земель племени унберогенов и проверяли, все ли кузницы оснащены мехами с водным приводом, необходимым для производства железного оружия. Мало кто теперь пользовался бронзовой броней, у большинства всадников были рубахи из железных колец или же панцирь из наложенных друг на друга чешуек.

Посланцы ютонов, черузенов и талеутенов заметили, какой резкий скачок сделали унберогены, и король Бьёрн был доволен, что сила его племени известна так далеко.

— А вот и ходячую проблему несет, — сказал Пендраг, заметив Герреона.

Зигмар, заранее напрягшись в ожидании колкостей по поводу его отношений с Равенной, опустил меч и повернулся к ее брату. Не секрет, что они с Равенной стали близки, и лишь слепец мог бы не заметить этого. Удивляло только то, что братец так долго никак не реагировал на случившееся.

Герреон выглядел, как всегда, безукоризненно. На нем были штаны из оленьей кожи, черная безрукавка, вышитая серебряной нитью, и сапоги из замши. Рукой юноша слегка касался рукояти меча. Зигмар знал, сколь умело владеет он этим оружием. Искусство Герреона было поразительно, чему сын короля становился свидетелем на многочисленных тренировках и в бою.

Сам Зигмар был хорошим фехтовальщиком, но Герреона восточные роппсмены назвали бы мастером клинка. Сын короля напрягся, ожидая взрыва негодования, и заметил, что Пендраг подошел ближе к нему.

— Герреон, — начал он, — если ты хочешь говорить о Равенне…

— Нет, Зигмар, — отвечал Герреон. — Моя сестра ни при чем. Это касается лишь нас двоих.

Неужели Герреон хочет вызвать его на бой? Только это чистейшей воды безумие. Даже если ему удастся победить, королевская стража потом убьет его.

— Тогда в чем же дело?

Герреон отпустил рукоять меча и сказал:

— После смерти Триновантеса прошло достаточно времени, чтобы я мог все обдумать. Я стыжусь своих тогдашних речей и поступков. Вы с братом были друзьями, и ты в самом деле его любил.

— Да, Герреон, это так.

— Я бы хотел, чтобы ты знал: я не виню тебя в смерти брата. Моя сестра верно сказала: не ты убил его, а орк. Если ты меня простишь, я предложу тебе дружбу, как когда-то сделал мой брат. — Герреон ослепительно улыбнулся и протянул Зигмару руку, добавив: — И как сейчас делает моя сестра.

Зигмар почувствовал, что краснеет.

— Ты унбероген, — произнес он, пожимая руку Герреона, — и тебе нет нужды просить у меня прощения. К тому же я давно уже все забыл.

— Спасибо, — сказал Герреон. — Это много для меня значит, Зигмар. Не знаю, есть ли у меня шанс удостоиться твоей дружбы.

— Ну конечно! — воскликнул Зигмар. — Как же я смогу выковать Империю, если не будет согласия даже среди унберогенов? Герреон, ты один из нас, и так будет всегда.

Они пожали друг другу руки, и Герреон улыбнулся, словно у него гора с плеч свалилась.

Вольфгарт и Пендраг подозрительно отнеслись к внезапному раскаянию Герреона, но шли годы, и доверие Зигмара вполне оправдалось. В многочисленных боях Герреон заслужил уважение соратников. В битве на Пустых холмах Герреон спас Зигмару жизнь, ловко обезглавив военачальника орков, придавившего его тушей убитого волка.

Когда унберогены сражались с разбойниками-тевтогенами, Герреон убил лучника, уже готового пустить стрелу в спину Зигмару.

Вновь и вновь Герреон шел в бой рядом, и каждый раз Зигмар был благодарен ему за то, что он нашел в себе силы попросить прощения. Равенна была счастлива. Они втроем с удовольствием ездили на охоту и лесные прогулки или просто допоздна засиживались за разговорами, мечтая об объединении племен.

Теперь среди тьмы, когда братья по мечу разъехались в разные стороны, Зигмар был благодарен Герреону за то, что он рядом. Сын короля досчитал до ста и послал жеребца вперед, за ним последовали двадцать оставшихся воинов.

Когда кони вынесли всадников на каменистые склоны кратера, барабанный бой сделался громче и Зигмар обернулся к воинам. Каждого из них защищала железная кольчуга, многие дополнительно использовали нагрудники и наплечники. За спиной воинов развевались красные плащи. Каждый всадник был вооружен копьем и тяжелым мечом.

— Мы обрушимся на них неожиданно и стремительно, — сказал Зигмар. — Во время атаки шумите сильнее, нужно, чтобы они все смотрели только на нас.

По лицам воинов он понял: каждый из соратников знал, что от него требуется.

— Доброй охоты! — пожелал он.

Приближался возвышавшийся по окружности кратера кряж, посеребренный лунным светом. Огни пылавших в котловине костров окрасили облака в оранжевый цвет. Ночную тьму буквально разорвал душераздирающий крик, и Зигмар почувствовал, как от этого вопля ужаса и боли возросла его ярость.

— Ты понимаешь, что мы рискуем, — сказал Герреон.

— Да, но медлить нельзя, — отвечал Зигмар. — Если мы не атакуем сейчас, твари уйдут в чащу и мы не сможем отомстить за погибших. Нет. Этой ночью их настигнет возмездие.

Герреон кивнул и достал из ножен меч. Зигмар поднял тяжелое копье с железным наконечником.

— Унберогены! — крикнул он, толчком пяток посылая коня вперед. — Отомстим за наших людей!

Жеребец Зигмара выскочил на край кратера. За ним с громким боевым кличем следовали остальные воины.

Открывшееся их взорам зрелище напоминало кошмарный сон. В котловине кратера ревело пламя, языки огня взмывали ввысь, свора безобразных тварей предавалась пьянству и издевалась над пленниками.

Природа наделила этих монстров чертами человека и зверя, их тела покрывала шерсть. У монстров были косматые козьи головы, мускулистые торсы и выгнутые коленями назад ноги. Между грудами трупов резвились краснокожие рогатые чудовища с длинными хвостами, а похожие на безумный сплав коня и всадника страшные существа пьяно пошатывались и грохотали копытами, бесцельно слоняясь вокруг лагеря.

В самом центре котловины возвышался огромный черный камень — обсидиан колоссальногоразмера, покрытый отвратительного вида рунами. Очень крупный зверочеловек, с бычьей головой, в черном рваном плаще, вырвал сердце у еще живого пленника. Безумные создания непонятного происхождения в припадке обожания приплясывали и скакали вокруг черного камня.

Завываниям страхолюдин вторил барабанный бой. Крупные волкоголовые существа молотили когтистыми лапами по грубой коже больших барабанов.

По всему лагерю валялись связанные мужчины, женщины и дети. Многие были уже мертвы, и все без исключения истерзаны. Кого-то сожрали живьем. Ярость грозила овладеть всем существом Зигмара. Он понял это, когда почувствовал нисходящий на него красный туман.

Берсерком он не был, а потому преобразил ярость в жгучее копье холодного гнева.

Жеребец помчался вниз по склону, и с губ Зигмара сорвался вопль ненависти. Взвыл боевой рог унберогенов, и воины стремительно понеслись навстречу врагу.

Месть настигла зверолюдей в самый разгар кутежа, следовательно, оказать достойное сопротивление они были не в силах. Бычьеголовый оглушительно взревел, эхо многократно повторило жуткий вопль. Барабанный бой стих.

Горстка краснокожих монстров ощетинилась копьями и метнула их в приближающихся всадников, но оружие у зверолюдей было довольно примитивное, и ни один унбероген не пострадал. Настал черед Зигмара метнуть копье, тяжелый наконечник прошиб спину чудовища и пригвоздил к стволу дерева. Все воины бросили копья, и кратер огласился хриплыми предсмертными воплями.

Кутвин и Свейн выстрелили сверху из луков, и обе оперенные гусиными перьями стрелы попали в цель. Времени метать второе копье у Зигмара не было, поэтому на голову рычащего жуткого чудища с медвежьей головой он обрушил Гхал-мараз.

Под ударом боевого молота хрустнул и раскололся череп. Зигмар продолжал пробиваться в гущу врагов. Вокруг лязгали челюсти, царапали желтые когти. Круп жеребца резануло острое копье, и животное взвизгнуло от боли. Ударом слева Зигмар обрушил Гхал-мараз на грудь нападавшего, сокрушил монстра и отшвырнул прочь.

Неистово работая мечами, унберогены продирались через лагерь зверолюдей. Кололи копьями, рубили когтистые лапы. Вооружившись топорами с длинными рукоятями и дубинками с шипами, взревели кентавры и с боевым кличем бросились в бой.

Зигмар видел, как от мощнейшего удара не удержался на коне один из его всадников и замертво свалился на землю.

От зверолюдей воняло мокрой шерстью, кровью и экскрементами. Когда позади Зигмара на круп его коня вскочил устрашающего вида зверочеловек и вонзил острые, словно иглы, клыки ему в руку, он чуть не задохнулся от зловония.

Зигмар треснул его локтем, разбил волчью харю и вырвался из объятий монстра. Свободной рукой он вытащил кинжал, наугад ткнул клинком назад и попал нападавшему в живот. Чудище свалилось с коня. Зигмар ударил кинжалом в глаз рычащего зверочеловека, который набросился на него с топором. Оружие тотчас выпало из лап чудища. Зверолюди все-таки опомнились и стали сражаться.

В центре жуткого лагеря, вытянув руки, стоял громадный зверочеловек, и на его ладонях плясали молнии. Услышав боевые кличи побратимов, Зигмар взглянул налево и направо. Сперва появился Пендраг, затем — Вольфгарт, за ними скакали в атаку воины.

— Унберогены! — вскричал Зигмар, бросаясь в гущу сражения.

Он размахивал молотом Гхал-мараз, каждым ударом убивая зверолюдей. Когда Вольфгарт и Пендраг вступили в бой, кратер заполонил многократно повторяемый эхом стук копыт, лязг мечей и топоров.

И тут ударила молния.

Испепеляющее копье бело-голубого света, словно посланное каким-то злым божеством, вонзилось в землю посреди отряда унберогенов. Тут же раздался страшный взрыв, и люди, кони и монстры взлетели в воздух.

Запахло паленым. Зигмар моргнул, ослепленный яркостью вспышки, и ужаснулся учиненным разрушениям. В землю вонзилась очередная молния, оставляя за собой зигзагообразный поражающий след, а слепящий свет расколол небеса.

Смешались вой и крики, лошади грохнулись наземь: сила молнии лишила их ног, превратив в беспомощные культи. На поверженных всадников с ревом напали монстры, кололи копьями, резали ножами. Перескакивая со всадника на всадника и прыгая по лошадям, в воздухе потрескивали дуги энергии.

Зигмар увидел, как подкинуло в воздух Вольфгарта, а следом еще одна карающая молния угодила в гущу всадников.

Воины Пендрага врезались в ряды зверолюдей, мечами и копьями вынудили их отступить. В плоть врага вгрызались острые стрелы, в страхе взвыли твари поменьше, пытавшиеся удрать и избежать резни. Но всадники не знали пощады. Много монстров погибло под копытами лошадей, кое-кого догоняли с силой брошенные копья.

Но вот вновь ударили молнии, раздался сопровождаемый голубой вспышкой взрыв, содрогнулась земля. В кратере трещали энергетические дуги. При виде учиненного им разрушения возликовал бычьеголовый. Жуткий зверочеловек призывал молнии с помощью могущественного черного камня в центре кратера, на котором держал когтистую лапу. Зигмар повернул коня туда. Он высоко поднял Гхал-мараз, а с неба шипящей стрелой уже неслась очередная молния. Которая на сей раз попала в огромный боек молота.

В рукояти заполыхал страшный жар, — это славное оружие старалось побороть черную энергию. Зигмар вскрикнул, когда доля этих энергий, пульсируя, прошла сквозь него.

Вокруг Зигмара плясали голубые дуги света, гудящими и трещащими искрами срывались с бойка молота. Когда он пытался совладать с силами, которые грозили его разорвать, из глаз посыпались молнии.

Бычьеголовый видел, что к нему приближается Зигмар, и гортанным рыком проревел приказ своим приспешникам. Тут же они примчались на защиту повелителя. На пути у сына короля встали самые причудливые твари, но мелькнул сонм стрел — и многие из них упали на землю.

Зигмар издал боевой клич, и жеребец взмыл в воздух.

Загомонили, завыли зверолюди, когда над ними пролетал Зигмар. Он размахнулся и с силой бросил молот в повелителя молний.

Вращаясь и потрескивая энергией, летел Гхал-мараз. В один и тот же миг коснулись земли копыта коня Зигмара и обрушился на врага молот. Громадный зверочеловек не сумел избежать удара — одна рука его лежала на черном камне, а другую пригвоздила молния.

Великий молот угодил прямо в голову монстру и раздробил череп, превратив его в кровавое месиво. Из обезглавленного тела фонтаном брызнула светящаяся энергия, и, пока вызванная бычьеголовым сила извергалась, труп подергивался, словно прыгал.

Погиб страшный зверочеловек, его некогда громадное тело превратилось в груду горелого мяса. Глаза его уже не пылали ярким светом, и последние молнии покидали тело своего создателя. Зигмар глубоко, порывисто вздохнул и переключил внимание на бой.

Увидев гибель предводителя, зверолюди горестно завыли. Их тут же смяли унберогенские воины. В центре кратера Вольфгарт своим длинным мечом истреблял последних истекавших слюной волкоголовых барабанщиков. Пендраг выпускал стрелу за стрелой в тех, кто пытался спастись бегством.

Зигмар мрачно ухмыльнулся. Скоро ни одного монстра в живых не останется.

Он соскользнул со спины скакуна и похлопал его по крутому боку.

— Каков был прыжок, Отважный! — воскликнул он, поглаживая шею коня и причесывая пятерней гриву.

Отважный радостно заржал и вскинул голову. Конь последовал за Зигмаром, который направился за своим боевым молотом. Молния нисколько не повредила оружие, и руны на бойке по-прежнему светились силой.

— Пожалуй, это был наиглупейший твой поступок, которому я стал свидетелем, — вынес вердикт Герреон, подъезжая и останавливаясь за спиной Зигмара.

— Ты о чем? — обернулся к воину Зигмар.

— Да о том, как ты швырнул молот. Ты сам себя разоружил.

— У меня есть меч.

Герреон указал Зигмару на ошметки кожаного ремня на поясе — все, что осталось от меча в ножнах. А ведь Зигмар даже не заметил удара, который его отсек. Зато сейчас почувствовал себя на редкость глупо потому, что метнул Гхал-мараз.

— Во имя Ульрика! — воскликнул Вольфгарт, подбегая к ним. — Какой бросок, Зигмар! С ума сойти! Снес башку громиле!

Герреон покачал головой и сказал:

— А я как раз говорил Зигмару, как глупо он поступил.

— Вовсе нет! — продолжал восхищаться Вольфгарт. — Ты что, не видел? Я вот ничего подобного ни разу не встречал. Молнии! И как летел молот!

— А если бы промазал? Тогда что? — спросил подъехавший к собравшимся Пендраг.

— Тогда я бы забил его до смерти, — заявил Зигмар, встав в стойку кулачного бойца.

— С его-то размерами? — расхохотался Пендраг. — Ты не успел бы и рукой махнуть, как он бы тебя расплющил.

— Это Зигмара-то?! — воскликнул Вольфгарт. — Да никогда!

— Вот если бы у тебя был молот, который сам назад возвращается после броска, — проговорил Герреон, — тогда я был бы впечатлен.

— Не говори глупости, — отмахнулся Пендраг. — Молот, который возвращается назад после того, как его метнули? И как такой можно сделать, скажи на милость?

— Кто знает? — пожал плечами Вольфгарт. — Думаю, что мастер Аларик смог бы такой выковать.

Пендраг покачал головой и напомнил собравшимся:

— Давайте пока отложим обсуждение тонкостей мировосприятия Герреона и Вольфгарта, потому что сейчас нужно сжечь трупы и поскорей убраться отсюда. Запах крови привлечет хищников, к тому же среди нас есть раненые, которым нужна помощь.

— Ты прав, — сразу посерьезнел Зигмар. — Вольфгарт и Герреон, пусть ваши люди устроят погребальный костер вокруг этого камня, соберите сюда все трупы зверолюдей. Мне бы хотелось побыстрее покончить с этим и тронуться в путь. Пендраг, помоги мне с ранеными.

Обратный путь в Рейкдорф занял шесть дней. Всадники проезжали мимо отдельно стоящих поселков и деревушек. Зигмар отвез уцелевших после набега людей к руинам трех разрушенных деревень.

Частоколы вокруг поселений были сломаны. Зверолюди рубили их тяжелыми топорами или просто с нечеловеческой силой выдергивали колья из земли. Воины Зигмара проезжали мимо пепелищ, что еще недавно были благоденствующими деревнями. Унберогены вместе с чудом уцелевшими жителями хоронили трупы, провожали мертвых в царство Морра.

Зигмар, задумавшись, стоял около свежих могил и вдруг почувствовал чье-то присутствие. Он поднял глаза и увидел Вольфгарта. Друг выглядел очень уставшим, глаза покраснели от дыма.

— Мрачный выдался день, — заметил Зигмар.

— Бывало и хуже, — пожал плечами Вольфгарт.

— Тогда что тебя беспокоит?

— Вот это все, — махнув рукой в сторону могил, сказал друг. — Резня, которую устроили зверолюди, и месть, ради которой мы потеряли пятерых.

— К чему ты клонишь?

— Эта деревня находится на территории азоборнов, и люди, которым мы помогаем, — азоборны.

— И что же?

Вольфгарт вздохнул и объяснил:

— Они не унберогены, так почему мы должны их спасать? Мы потеряли пятерых, еще трое больше не смогут сражаться. Так скажи мне, зачем мы делаем это? Разве стала бы помогать нам королева Фрейя?

— Может, и нет, — признал Зигмар, — но это не имеет значения. Все они — наш народ: и азоборны, и унберогены, и тевтогены… Той ночью у Клятвенного Камня мы собирались все наши дела, все помыслы направить на благо Империи людей… Это для тебя что-то значит, Вольфгарт?

— Ну конечно же! — воскликнул Вольфгарт.

— Тогда почему тебе не нравится, что мы помогаем азоборнам?

— Сам не знаю, — пожал плечами Вольфгарт. — Возможно, я полагал, что мы завоюем другие племена и так построим Империю.

Зигмар опустил руку на плечо друга и развернул его так, чтобы он видел кипящую в деревне работу. Все вместе. Бок о бок с крестьянами трудились воины, извлекая из-под руин погибших. Их руки и лица были испачканы сажей и кровью.

— Взгляни на этих людей, — проговорил Зигмар. — Это азоборны и унберогены. Ты знаешь, кто из них кто?

— Само собой, — кивнул Вольфгарт. — Шесть лет я вместе с ними ходил в походы. И отлично знаю каждого нашего воина.

— Предположим, ты лично ни с кем не знаком. Сможешь ты понять, кто азоборн, а кто унбероген?

Вопрос смутил Вольфгарта, но Зигмар продолжал настаивать:

— Говорят, все волки ночью серы. Слыхал такую поговорку?

— Да.

— С людьми то же самое, — объяснял Зигмар. И показал на мужчину, который с опечаленным лицом нес на руках мертвого ребенка. — Все мы люди. Различия не важны. Все мы одной крови, причем то же самое думают наши враги. Полагаешь, зверолюдям или оркам есть дело до того, кого они убивают: азоборнов или унберогенов? Или талеутенов, или черузенов? Или остготов?

— Думаю, им без разницы.

— Верно. — Зигмара неожиданно разозлила ограниченность Вольфгарта. — Так и для нас разницы быть не должно. Что касается завоевания племен… Друг мой, я не хочу прослыть тираном. Деспот рано или поздно падет, и враги разрушат построенное им царство. Я же хочу основать Империю, которая сохранится навечно. Это должна быть держава, мощь которой зиждется на справедливости и умелом руководстве.

— Кажется, я тебя понял, брат.

— Вот и отлично, — улыбнулся Зигмар. — Мы разобщены как раз из-за таких надуманных расхождений, нужно возвыситься над ними.

— Прости.

— Не нужно просить прощения, — сказал Зигмар. — Просто стань лучше.

Спустя пять дней Зигмар со стен Рейкдорфа смотрел, как у пирса на противоположном берегу остановилась баржа. Это была широкая посудина с высокими бортами, прикрытыми осадными щитами. Судя по изображению двух свернувшихся соболей и черепа, судно принадлежало ютонам.

Верхняя палуба баржи была заставлена бочонками и деревянными ящиками, а нижняя — тяжелыми брезентовыми мешками и узлами со связками мехов и красками. Болота вокруг Ютонсрика изобиловали минералами для производства красок. Торговцы, которые могли позволить себе заплатить воинам, готовым рискнуть сунуться в облюбованные призраками болота, возвращались нагруженные яркими красящими веществами, которые даже со временем не тускнели.

Выше по реке плыло еще одно судно, на сей раз с черным гербом короля Марбада. Зигмар отдал себе мысленный приказ не забыть напомнить ночным стражам получше присматривать за прибрежными пивными, потому что там, где встречаются эндалы и ютоны, непременно вспыхивают драки.

С недавно построенной пристани взгляд Зигмара скользнул на новые дома на том берегу реки. Суденрейкский мост стал одной из самых оживленных артерий города, и уже велись работы по возведению третьего моста через реку, потому что вторым пользовались главным образом для перевозки строительных материалов в новый район города.

Пендраг многому научился у мастера Аларика и даже основал в этом районе школу, куда дважды в неделю дети приходили узнавать о мире за пределами Рейкдорфа и о том, как там живут люди.

Многие родители жаловались королю Бьёрну, что дети попусту тратят там время, тогда как им надо заниматься посевами и выполнять работу по дому. Но Зигмар убедил отца в необходимости образования, и уроки продолжались.

Южные леса расчистили под посевы, оборудовали новые пастбища для скота, построили зернохранилище и бойню. За последние несколько лет в Рейкдорф пришло так много тех, кто надеялся найти здесь работу, что город рос быстрее, чем можно было вообразить.

Под прикрытием защищавших город с южной стороны стен селились ремесленники: сапожники, бондари, кузнецы, ткачи и гончары, а также конюхи и шинкари. Через год после возведения высоких деревянных стен здесь возник второй рынок.

Тем временем укрепляли и северные стены. Вместо бревен устанавливали привезенные из леса каменные блоки, которые под бдительным оком Аларика обтесывали недавно обученные этому ремеслу работники.

По мере того как в окрестностях Рейкдорфа разрабатывались карьеры по добыче камня, все больше и больше домов в городе возводили по замысловатым и продуманным проектам.

Зигмару еще не довелось повидать Замок Ворона, где жил Марбад, и обитель Артура на горе Фаушлаг, но сын короля все же сомневался, что окружавшие эти замки территории были столь же благоустроены, как Рейкдорф.

Залогом процветания унберогенов стала река Рейк и плодородные земли по ее берегам. Торговля с гномами и племенами людей приносила в казну много золота, амбары ломились от зерна. Высок был боевой дух войска, и, поскольку каждый кузнец в землях унберогенов трудился на благо вооружения армии, теперь каждый боец имел в своем распоряжении железную кольчугу, литой нагрудник, оплечья, ножные латы, наручи и латные воротники.

Во время военного марша доспехи всадников сияли на солнце, и серебристые воины унберогенов выглядели великолепно и воинственно. Мастер Аларик даже предложил выковывать броню для лошадей, но она оказалась слишком тяжела для скакунов и была под силу лишь самым крупным из них.

Вольфгарт занялся покупкой самых сильных рабочих лошадей и самых могучих боевых коней. Он мечтал вывести такую породу, которая будет быстронога и настолько вынослива, что вес доспехов не станет для нее помехой. Он считал, что через несколько лет получит таких коней.

Скоро настанет пора сказать об Империи и за пределами племени унберогенов.

Скоро Зигмару исполнится двадцать один год. Молодой человек с улыбкой смотрел на Рейкдорф.

— Я сделаю его величайшим городом Империи! — воскликнул он, спускаясь с наблюдательного пункта на стене и направляясь к Большой палате.

Когда он проходил по базарной площади, солнце садилось. Большинство торговцев уже укатили свои тележки. Вытоптанная земля была усыпана мусором и отбросами, в которых рылись собаки. Придерживаясь середины улицы, чтобы не наступить в собиравшиеся у домов грязные лужи, Зигмар прошел мимо кузницы Беортина.

Обогнув Большую палату, он увидел на Поле мечей сияющие доспехи Альвгейра. Несмотря на поздний час, Королевский Защитник наставлял молодых унберогенов в искусстве владения мечом. Зигмар решил прогуляться до учебной площадки.

На поле в тренировочном бою сошлись шесть пар мальчишек. Бронзовые доспехи Альвгейра сияли, отражая лучи вечернего солнца. Королевский Защитник единственный из всех унберогенских воинов все еще пользовался бронзовыми доспехами. Рядом с Альвгейром стоял Герреон, ибо никто из унберогенов не фехтовал лучше его, следовательно, и обучать подрастающее поколение тоже надлежало ему. Зигмар бросил взгляд на гробницу Триновантеса на Холме воинов. Потом вновь переключил внимание на тренировку, упиваясь летящими искрами и звоном оружия. Глядел, как Альвгейр распекает последнюю пару учеников, один даже получил оплеуху. Зигмар сочувственно поморщился. Хоть он и сын короля, но во время обучения на Поле мечей ему тоже перепадало такое.

Опытным взглядом воина он отмечал самых быстрых, ловких и решительных мальчиков. Смотрел, у кого из них взгляд героя. Первым этому качеству дал определение Вольфгарт.

— Это можно прочесть в глазах, — как-то раз сказал он. — Такой замечательный сплав благородства и храбрости. У тебя самого такой взгляд.

Зигмар пытался отыскать в лице побратима насмешку, но Вольфгарт был совершенно серьезен. Пришлось принять похвалу за чистую монету. Теперь Зигмар подмечал тот же самый взгляд у некоторых своих друзей. Он знал, что ему страшно повезло. Ибо его окружали такие замечательные товарищи.

Герреон заметил остановившегося на краю поля сына короля, подбежал и встал рядом с ним.

— Они далеко продвинулись, — заметил Зигмар.

— Да, — согласился Герреон. — Отличные парни. Через несколько лет они станут так хороши, что о лучших воинах тебе и мечтать не придется.

Зигмар кивнул и снова переключил внимание на юношей, потому что один из них вскрикнул от боли и уронил меч. Из глубокой раны на бицепсе струилась кровь, мальчик упал на колени.

Тут же Герреон и Зигмар подбежали к нему, а Альвгейр крикнул:

— Позовите лекаря!

Приказ прозвучал отрывисто и кратко.

Зигмар опустился подле раненого на колени и осмотрел рану, которая оказалась глубокой. Мышца была рассечена надвое. Из нее, пульсируя, хлестала кровь. Лицо мальчика сделалось серым.

— Посмотри на меня, — велел Зигмар.

Мальчик оторвался от созерцания окровавленной руки и поднял глаза. В них стояли слезы, но Зигмар видел, что парень решил не распускать нюни перед сыном короля.

— Как тебя зовут?

— Брант, — выдохнул мальчик.

— Туда не смотри! — приказал Зигмар, опуская руку на плечо мальчика. — Смотри на меня. Ты унбероген. Ты потомок героев, а герои не боятся крови.

— Больно, — сказал Брант.

— Знаю, — сказал Зигмар, — но ты воин, а воину сопутствует боль. Тебя ранили в первый раз, запомни эту боль — и все последующие раны покажутся тебе пустяком. Ты понимаешь меня?

Мальчик кивнул. Он скрежетал зубами от боли, но Зигмар видел, что Брант собрался с силами и готов ее победить.

— В тебе есть железный стержень, Брант. Мне это ясно как белый день, — говорил Зигмар. — Ты станешь могучим воином и великим героем.

— Благодарю тебя… мой господин.

По полю уже бежал лекарь Крадок.

— У тебя останется шрам. Гордись им и носи с честью.

Крадок склонился к мальчику, а Зигмар вытер руку о тунику и взял меч Бранта. Как он и предполагал, лезвие оказалось острым как бритва. Он повернулся к Альвгейру и Герреону и спросил:

— Разве во время тренировок они дерутся острыми мечами?

— Само собой, — вызывающим тоном отвечал Альвгейр. — Дал маху — получай, и в следующий раз ошибаться уже не захочешь.

— Я никогда не тренировался острым оружием, — заметил Зигмар.

— Это была моя идея, — вступил в разговор Герреон. — Я подумал, что так они скорей узнают цену боли.

— И я согласился, — добавил Альвгейр. — Король тоже.

Зигмар вручил меч Бранта Альвгейру и сказал:

— Не нужно оправдываться. Я не собираюсь бранить вас за это. На самом деле я согласен с вами. Тренировка должна быть настолько сложна и приближена к реальной схватке, насколько возможно. Таким образом они будут знать, чего следует ожидать в бою.

Альвгейр кивнул и посмотрел на мальчиков, которые наблюдали, как их раненого товарища уводят с Поля мечей.

— Кто вам разрешил останавливаться! — взревел он. — Тренировка закончится только тогда, когда я скажу!

Зигмар перевел взгляд с Королевского Защитника на Герреона.

Бледностью лицо друга было под стать Бранту.

— Герреон, что с тобой?

Брат Равенны смотрел на него расширившимися глазами. Взглянув вниз, Зигмар увидел на своей тунике, в центре груди, кровавый отпечаток руки. Он хотел было коснуться друга рукой, но тот отшатнулся.

— Да что с тобой? Просто я немного испачкался кровью.

— Красная рука… — прошептал Герреон. — Раненый меч…

— Ты какую-то чушь городишь, друг мой. Что-то стряслось?

Словно пробуждаясь от забытья, Герреон покачал головой. Зигмар заметил, какими холодными стали его глаза.

Не успел Зигмар задать следующий вопрос, как послышался тревожный и настойчивый гул набата. Рука машинально потянулась к молоту Гхал-мараз.

— Собирай воинов! — отдал приказ Зигмар, развернулся на каблуках и помчался к стенам.

Глава восьмая Вестники войны

Крепко сжимая рукоять молота, Зигмар мчался по улицам Рейкдорфа. Сердце бешено стучало. Много лет не звучал набат, и Зигмар задавался вопросом: что заставило стражей принять столь серьезные меры?

Он завернул за угол самого большого амбара. Воины унберогенов на бегу натягивали кольчуги и торопливо пристегивали ножны. Колокола звонили вовсю.

Зигмар добрался до ведущих на бастионы лестниц. Подвесил молот к поясу и стремительно взобрался наверх. Его удивило то, что лица собравшихся на стенах воинов не выражали ни страха, ни напряженного ожидания. Ни один из них не натягивал лука и не сжимал в руках копья, готовясь отразить нападение врага. Зигмар подбежал к зубчатой стене.

— Что происходит? — требовательно вопросил он.

— Только что разведчики принесли весть, — ответил ближайший к сыну короля воин, указывая куда-то вдаль, за стену. — Сюда по Срединной дороге идут целые толпы беженцев.

Зигмар посмотрел в указанном направлении и увидел длинную колонну людей. Из северных лесов к Рейкдорфу устало брели сотни и сотни мужчин и женщин в грязных, изодранных одеждах. Среди них попадались крытые повозки, на них ехали дети и старики.

— Кто это?

— Похожи на черузенов.

Люди с опаской подходили к воротам Рейкдорфа и грозно возвышавшейся над ними статуе Ульрика с волками по бокам. Зигмар присмотрелся и узнал девушку, шагавшую рядом с колонной. Поддерживая светловолосую женщину с орущим ребенком на руках, шла Равенна, подол ее длинного зеленого платья был в грязи.

— Открыть ворота! — велел он. — Сейчас же!

Воин кивнул и отдал приказ стражам. Пока мужчины в доспехах отворяли тяжелые громадные створки, Зигмар спустился со стены.

Когда ворота распахнулись достаточно широко, Зигмар вышел из города и направился вдоль колонны, чувствуя на себе умоляющие взгляды людей.

Он дошел до Равенны и спросил ее:

— Что это? Откуда они?

— Зигмар! — воскликнула девушка. — Слава богам! Мы уже заканчивали работу на далеком пастбище, когда я увидела, что они идут.

— Кто они? Похожи на черузенов.

Равенна положила ладонь ему на руку, и Зигмар заметил, как девушка измученна.

— Это те, кто остался в живых, — молвила она.

— Остались в живых после чего? — переспросил сын короля.

Равенна молчала, словно боялась говорить о том, что заставило людей покинуть родные места.

— Норсы, — наконец сказала она. — Они пошли на юг войной.

Настроение собравшихся в королевской Большой палате было на редкость скверным. Зигмар чувствовал, как в сердце каждого воина клокочат гнев и жажда мести. То же самое чувство недавно охватило самого Зигмара, когда были обнаружены бесчинства, учиненные лесными зверолюдьми.

Норсы…

Много лет прошло с тех пор, как кровожадные северные племена в последний раз вторглись в южные земли, сея смерть, разрушения и ужас. Южанам земли крайнего севера казались таинственными. Мало у кого возникало желание тронуться в путь из родных мест, не говоря уж о совершенно беспрецедентном путешествии за Срединные горы. В сказаниях фигурировали живущие в лесах драконы и племена свирепых воинственных людоедов, почитающих кровавых Темных богов.

С последнего похода норсов на юг прошло много десятилетий, но старцы Рейкдорфа до сих пор помнили и рассказывали о супостатах, с которыми им довелось воевать. То были жестокие воины в черных доспехах и шлемах с рогами, вооруженные грозными топорами и треугольными щитами выше человеческого роста, неистовые и огромные всадники верхом на черных огнедышащих скакунах с горящими красными глазами.

Владельцы грозных кораблей-волков, разбойники-норсы держали в страхе всю береговую линию и оставляли после себя лишь дымящиеся развалины и трупы. Мало кому удалось выжить после встречи с ними.

Говорили, что на стороне норсов сражаются громадные кровожадные псы и жуткие чудовища, старики шепотом рассказывали о злых колдунах, которым под силу вызвать страшных демонов, мечущих пламенные копья, способные насмерть сжечь целое войско облаченных в доспехи воинов.

Хотя Зигмар не сомневался в том, что многое из этих ужасов было явно преувеличено, но все же к вести о нашествии северян отнесся очень серьезно.

Около четырехсот человек удалось разместить в городе и еще двести устроить за стенами Рейкдорфа в шатрах и под полотняными тентами. К счастью, уже миновали зимние холода и ночи стояли не такие студеные, так что без крыши над головой уже можно было прожить.

Альвгейр накинулся на стражей за то, что они посмели открыть ворота, и грозил пороть их до тех пор, пока кожа с их спин не слезет. Зигмар объяснил, что такой приказ отдал он.

— И как же мы прокормим всех этих людей? — бушевал маршал Рейка.

— Амбары ломятся от зерна, — сказал Зигмар. — При разумном использовании вполне хватит.

— Юный Зигмар, ты слишком много на себя берешь, — отчеканил Альвгейр и ушел, грозно ступая.

Через час воины унберогенов собрались в Большой палате, дабы услышать речь посланников Кругара, короля талеутенов, и Алойзиса, короля черузенов, прибывших вместе с беженцами.

Король Кругар прислал худощавого воина с ястребиным лицом, по имени Ноткер, вооруженного кривой саблей. Он брил голову, однако до самого пояса у него свешивался длиннейший чуб. Одежда и слегка косолапая походка выдавали в нем конника. Каждое его движение было быстрым и точным.

Посланца короля Алойзиса звали Эбрульф. Этот был самым настоящим исполином с мускулистыми плечами и таким тяжеленным топором, что с трудом верилось, что им можно взмахнуть. Зигмару очень понравился этот воин, потому что держал себя он гордо и благородно, но отнюдь не высокомерно.

Зигмар стоял подле сидевшего на дубовом троне отца, который с мрачным выражением лица внимал посланникам братьев-королей. Новости были тревожные.

— Сколько норсов? — спросил Бьёрн.

— Около шести тысяч, мой господин. — Ноткер ответил первым.

— Шесть тысяч?! — воскликнул Альвгейр. — Невозможно. Они не могли собрать столько воинов.

— При всем моем уважении к твоему Защитнику, — обращаясь к королю, вступил в разговор Эбрульф, — это возможно. К ним присоединились затерянные племена из-за моря. Сотни кораблей-волков стоят на северном берегу, и ежедневно прибывают новые.

— Затерянные племена? — выдохнул Эофорт. — Они вернулись?

— Совершенно верно, — отвечал Ноткер. — Высокие всадники верхом на черных конях, с длинными копьями и доспехами из черного железа, они служат забытым богам. С ними идут шаманы, которые могут взывать к могуществу этих богов и умерщвлять врагов колдовским огнем.

При упоминании о затерянных племенах — жутких кровожадных воинах, которые воевали на заре заселения земли, — собравшиеся воины охнули от ужаса. В легендах говорилось о храбрых героях старины, сотни лет назад прогнавших этих дикарей за моря, в заколдованные пустоши севера.

— Говорили, что затерянные племена вымерли в необитаемых пустынных землях, — усомнился Эофорт, — которые давным-давно прокляты богами. Там никто не способен выжить.

Эбрульф погладил рукоять топора и заверил:

— Поверь мне, старец, они живы. Мой Шееруб снес с них не одну голову во время сражения.

— Думаю, что вы явились ко мне не только затем, чтобы принести эту весть. Говорите же, о чем вы хотите просить.

Ноткер обменялся с Эбрульфом взглядами, и черузен холодно кивнул бритоголовому талеутену, который шагнул вперед и отвесил королю унберогенов низкий поклон.

— Наши короли уполномочили нас предложить тебе присоединиться к могучему войску, которое готовится сразиться с северянами и прогнать их обратно за море, — сказал Ноткер.

Следом взял слово Эбрульф:

— Король Алойзис призывает воинов встать под его знамя в тени Срединных гор, король Кругар выстраивает войска конников на Фарлийских холмах. Наша сводная армия насчитывает около четырех тысяч человек, но, если ты добавишь своих воинов, мы встретим северян на равных.

— Вы называете это предложением присоединиться к могучему войску?! — рявкнул Альвгейр. — Иначе говоря, вашей армии придет конец и всех вас перебьют до зимы, если мы не придем вам на помощь?

Эбрульф сердито взглянул на Альвгейра и ответил:

— У тебя, королевского Защитника, язык ядовитой змеи. Если ты еще раз выкажешь ко мне неуважение, то мой топор перерубит тебе шею!

Покрасневший Альвгейр шагнул вперед и потянулся за мечом.

Мановением руки Бьёрн повелел Альвгейру вернуться на место. И сказал:

— Хотя слова Альвгейра необдуманны, но право на них он имеет: ваши короли просят меня оказать большую услугу. Если я пошлю войско на север, мои земли останутся беззащитными.

Ноткер кивнул:

— Король Кругар осознает все значение своей просьбы, а потому обещает тебе Клятву меча, если ты выступишь нам на помощь.

— Мой господин, король Алойзис дает тебе тот же обет, — обещал Эбрульф.

Зигмар поразился, но отец, казалось, ожидал этого и кивнул.

— Значит, в самом деле страшна угроза с севера, — заметил король Бьёрн.

— Так и есть, мой господин, — заверил Ноткер.

Посланцев поблагодарили за доставленные новости и отпустили. Их отвели в приличествующие королевским гонцам покои, накормили и напоили. В мрачном расположении духа расходились воины унберогенов, ибо каждый думал только о грядущей войне.

Король Бьёрн позвал Альвгейра и Эофорта. Пока они обсуждали, как следует поступить ввиду приближающейся с севера угрозы, Зигмар молча сидел рядом с отцом. Маршал Рейка был настроен весьма агрессивно: прибытие беженцев и посланцев поколебало свойственную ему невозмутимость.

— Отвратительно, — возмущался Альвгейр. — Лучше бы они послали эту парочку молить нас о помощи. Предлагают Клятву меча… Разве можно давать ее с такой легкостью?!

— Нельзя, — согласился Эофорт. — Однако и нашествие северян — угроза, к которой нельзя относиться легкомысленно.

— Тьфу, да ведь северяне всего лишь люди, — отмахнулся Альвгейр, — которые истекают кровью и умирают, как и все другие.

— Один раз мне довелось сражаться с норсами, — поведал Бьёрн. — Верно, они истекают кровью и умирают, но это могучие и свирепые воины. А если с ними идут затерянные племена…

— Мне всегда казалось, что затерянные племена выдумали в сказках, чтобы пугать детей, — сказал Зигмар.

— Так и есть, — решительно кивнул Альвгейр. — Просто они хотят нас запугать, чтобы мы помогли им.

— Не думаю, — покачал головой Эофорт. — И не считаю, что посланцы лгут.

— Нет, конечно. — Бьёрн явно придерживался мнения советника. — Зигмар, ты как считаешь?

— Я согласен с тобой, отец. Обмана в их словах я не почувствовал. Думаю, они говорят правду, и нам нужно прийти на помощь братьям-королям. Нам очень выгодно получить Клятву меча от двух таких могущественных соседей. Это гарантирует нам безопасность северных границ. К тому же иметь в числе союзников конницу талеутенов и войско черузенов — не так-то мало.

— Говоришь, как настоящий король! — рассмеялся Бьёрн. — Мы конечно же им поможем. Ибо если черузены и талеутены потерпят поражение, то следом норсы нападут на нас.

— Интересно, — задумчиво проговорил Эофорт, — отчего Алойзис и Кругар не обратились за помощью к тевтогенам?

— Вполне возможно, что они это сделали, — предположил Бьёрн. — Но Артур сидит на вершине горы Фаушлаг и чувствует себя в безопасности. И без сомнения, с радостью предвкушает вторжение в земли соседей, когда норсы разгромят черузенов и талеутенов, да и сами ослабеют от войн.

— Тогда необходимо поскорей выступить, — решил Зигмар.

— А как же наши земли?! — воскликнул Альвгейр. — Они останутся беззащитными, если мы пошлем слишком много воинов на север. Зверолюди наглеют с каждым днем все больше, да и зеленокожие всегда по весне выходят на тропу войны.

— Мы не оставим наши земли без защиты, в поход пойдет столько воинов, сколько мы сможем выделить, — сказал Бьёрн. — А самого могучего воина я оставлю здесь, чтобы он хранил наши дома.

— Кого же это? — спросил Альвгейр, и Зигмар почувствовал, как в предвкушении ответа в животе у него образовался ком.

— Пока армия воюет на севере, наши земли будет защищать Зигмар.

В Рейке отражалась луна. Из пивных на противоположном берегу реки по воде разносились звуки пьяного кутежа. У кромки воды в смятении стоял Герреон и вновь и вновь переживал случившееся на Поле мечей.

Несчастные случаи там были не редки, но дело в том, что пролившаяся этим вечером кровь напомнила Герреону почти забытый день из далекого прошлого.

Он закрыл глаза и явственно представил себе красный отпечаток руки на тунике Зигмара. С неожиданной ясностью всплыли в памяти слова ведьмы, словно он слышал их только вчера.

«Когда ты увидишь знак красной ладони одновременно с раненым мечом, знай: время мести пришло. Когда в Рейкдорфе не будет править король, отыщи в болотах болиголов».

Тогда он ушел из пещеры колдуньи в совершеннейшем трансе. От опиатов, которые старуха сжигала в огне, и причастности к задуманному голова у него была словно в тумане. Едва ли Герреон помнил обратный путь через Брокенвалш, но тем не менее пробрался через топи и утром очнулся дома в постели. Голову ломило от пульсирующей боли, во рту пересохло.

Он лежал, прислушиваясь к шепоту ведьмы, и ужас мешал ему встать с постели, пока слова старухи медом вливались ему в уши.

«Стань миротворцем… твердо держись тропы мщения, но скрывайся под маской дружбы. Помни, Герреон-унбероген: красная рука и раненый меч».

Словно во сне, юноша встал с постели, вышел на улицу и двинулся через Рейкдорф. Ярко светило солнце, небо поражало удивительным оттенком синевы. Герреон постоял возле Клятвенного Камня и, чувствуя болезненное беспокойство, двинулся дальше по направлению к Полю мечей.

Там он нашел Зигмара и заключил с сыном короля мир, хотя чуть не поперхнулся сказанными словами. Шесть долгих лет он хранил в сердце ненависть, ежедневно лелеял ее и всякий раз, когда она грозила потухнуть, заново подливал масла в огонь.

И все же…

Шли дни. Герреон обнаружил, что ненависть отступает и уменьшается боль потери близнеца-брата. Однажды утром он, к своему ужасу, понял, что Зигмар ему даже нравится. Вольфгарт и Пендраг, которых он в юности совершенно не выносил, стали ему вполне симпатичны. Пришлось признать, что, если не оглядываться на юношеские предрассудки, можно найти в этих людях массу достоинств.

Вскоре он пропитался непринужденным духом товарищества воинов, которые сражались плечом к плечу и не раз спасали друг друга от смерти. Шли годы, и они с Зигмаром стали словно братья, будущее сияло радужными тонами, а ненависть испарилась, словно утренний туман.

И вот на тебе…

Когда Герреон увидел знаки, о которых предупреждала ведьма, его разум вновь заполонили темные воспоминания о гибели Триновантеса, хлынувшие, подобно прорвавшему дамбу потоку. Причем злость, гнев и боль от предательства Зигмара он ощущал столь же явственно, как в тот день, когда сын короля вернулся домой с телом его брата-близнеца.

«Раненый меч…»

Он даже не предполагал, что это может быть за знак, но, глядя на истекающего кровью посреди Поля мечей юного воина, вдруг все ясно понял. Мальчик сказал, что его зовут Брант, — старинное имя. Отличное имя с гордым наследием.

На древнем языке унберогенов слово «брант» означает «меч».

А Рейкдорф без короля? Как же такое могло случиться во времена расцвета могущества и влияния племени? Идея казалась совершенно неправдоподобной, но нынче король Бьёрн принял решение о созыве войска.

Весть об этом в разные уголки поскакали разносить верховые гонцы, и в течение десяти дней в Рейкдорфе должны были собраться те, кто присягнул в верности королю унберогенов. Каждый должен был иметь при себе меч, щит и кольчугу и приготовиться к походу на север длиной в несколько месяцев.

Во время отсутствия Бьёрна в городе будет править Зигмар…

…И это значит, что Рейкдорф останется без короля.

Темное предвкушение кровопролития и удовольствия, которое он получит от мести за Триновантеса, боролись с узами братства, окрепшими за последние шесть лет. Герреон отвернулся от реки и посмотрел на Холм воинов, темным силуэтом возвышавшийся на фоне ночного неба. Там лежал его брат.

— Как бы ты хотел, чтобы я поступил? — прошептал Герреон.

По его лицу текли слезы.

Десять дней собирались в Рейкдорфе воины со всех концов унберогенских земель. В столицу съезжались мужи из прибрежных поселков и плодородных долин Рейка. Они подчинялись приказу короля и зову долга.

В полях на восток от города устроили лагерь. Для ежедневно прибывавших сотен воинов из разных уголков королевских земель раскинулись длинные ряды холщовых шатров. По Суденрейкскому мосту проезжали мрачные всадники с тяжелыми топорами, мечами и копьями, лучники в легкой броне с кожаными нагрудниками и с луками из превосходного тиса и колчанами стрел, прямыми, словно солнечные лучи.

К северу от города Вольфгарт устроил временные пастбища для коней новобранцев, а Зигмар разбивал воинов на отряды. С каждым днем прибывали новые люди, и вскоре задача вести учет собравшимся пала на Пендрага.

Торговцы уже давно пользовались знаками чисел и примитивным шрифтом для того, чтобы отслеживать товарооборот. Воспользовавшись опытом рунической письменности гномов, Пендраг с помощью Эофорта создал примитивное письмо. Быстро осознав выгоду этого начинания, Зигмар приказал Пендрагу усовершенствовать новую форму общения и научить ей детей в школе.

Войску пришло время строиться. Королю Бьёрну предстояло повести армию численностью почти в три тысячи мечей. Пендраг тщательно записал каждого воина и деревню, из которой он прибыл.

Между тем Зигмар, Вольфгарт и Пендраг проявили чудеса организации, готовя собравшуюся армию к походу. Они приняли необходимые меры для того, чтобы из Рейкдорфа она вышла с достаточным количеством провианта, которого хватило бы на весь поход. Для обеспечения жизни армии была собрана длинная вереница фургонов с сопровождавшими их мастеровыми.

Король Бьёрн не занимался организационными вопросами, вместо этого он проводил все время вместе с теми, с кем ему скоро предстояло бок о бок сражаться с врагом. Каждый день король обходил разраставшийся лагерь и разговаривал с воинами. Порой его сопровождал Зигмар, которому очень нравилась шутливая манера общения отца. Ему приходилось изо всех сил скрывать разочарование, ибо он страшно жалел, что остается дома.

Когда отец объявил о решении оставить сына в Рейкдорфе, Зигмар, неописуемо рассерженный тем, что лишился шанса сразиться со столь могучим врагом, прямо из Большой палаты отправился к Равенне.

Девушка сразу же заметила мрачное настроение Зигмара, тут же налила двойную порцию рейкскогопива и села. Зигмар, словно запертый в клетке волк, вышагивал по комнате, а она терпеливо ждала, пока он не успокоится.

Когда он наконец сел, Равенна тут же дала ему в руки кубок.

— Скажи, — начала она, — в чем дело?

— Отец меня оскорбил, — горячился Зигмар. — Армия скоро выступит на север, будет сражаться с норсами. Нас молят о помощи короли черузенов и талеутенов, и отец решил удовлетворить их просьбу.

— Это оскорбило тебя? Отчего?

— Я не приму участие в походе, — рыкнул Зигмар и отпил большой глоток пива. — Я останусь здесь, словно какой-то забытый, никому не нужный ветеран, а другие в это время обретут славу в бою.

Равенна покачала головой и сказала:

— Тебе только так кажется, Зигмар. Порой ты бываешь совершенно слеп.

Гневно и удивленно взглянул он на Равенну.

— Отец оказал тебе честь, Зигмар, — объяснила девушка. — Он вверяет тебе безопасность всего того, что дорого его сердцу. До его возвращения ты будешь заботиться обо всем том, что он создавал годами. Это великая честь.

Зигмар глубоко вздохнул и отпил еще пива:

— Надеюсь.

— Безо всяких «надеюсь».

— Но битва с норсами! — воскликнул Зигмар. — Слава ждет тех, кто сражается в таких битвах! Их…

— Глупец! — отрезала Равенна. — Ты так ничему и не научился? В битвах нет никакой славы, только боль и смерть. Ты говоришь о славе! Где же слава для тех, кто не вернется? Где слава тех, кто останется на поле боя пищей воронью и волкам? Я говорила тебе, что ненавижу войну, но еще больше я не выношу того, как вы, мужчины, восхваляете ее вечными разговорами о славе и благородстве. Войны ведутся не ради славы, свободы или какой-то еще радужной нелепицы. Короли желают заполучить больше земли и богатств, а самый быстрый и простой способ добиться этого — завоевание. Так что не смей за моим столом говорить о военной славе, Зигмар. Она убила моего брата.

Лицо Равенны исказилось от гнева, и следующие слова Зигмар подбирал уже более тщательно.

— Ты права, но иногда без войны все же не обойтись, — сказал он. — В войне с норсами мы будем сражаться не за богатство и даже не за славу, а ради того, чтобы выжить.

— Именно поэтому я рада, что ты не поедешь с отцом.

— Рада? О чем ты?

Уже более мягким голосом Равенна ответила:

— Думаешь, опасности, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, куда-то денутся на время войны с норсами? Все равно придется отражать нападения зверолюдей, разбойников и зеленокожих. К тому же об отъезде твоего отца скоро прознают другие племена. Что, если или тевтогены, или азоборны, или бригунды попытаются захватить земли унберогенов, пока нет короля? Воины, которые пойдут в поход с твоим отцом, будут бороться за то, чтобы мы выжили. И я благодарю богов, что ты останешься здесь ради этой же цели. Думаю, пока король Бьёрн воюет на севере, у тебя не будет недостатка в битвах.

Глава девятая Оставшиеся позади

Деревню Уберсрейк поглотил огонь, в дымном воздухе пахло пожарищем. Из ста жителей не уцелел ни один. По разоренной деревне бродили волки, каркало воронье. Зигмар въехал в разоренную деревню на сером жеребце, и его сердце терзала глубокая печаль.

Воздух пропитался запахами разложения, и Зигмар сплюнул на вытоптанную землю комок собравшейся в горле мокроты. Рядом с ним были Вольфгарт и Пендраг. Следом в деревню въехали тридцать всадников — четверть оставшихся в Рейкдорфе воинов. Месяц назад королевская армия ушла в поход на север.

Куда ни глянь — всюду смерть.

Целые семьи были умерщвлены прямо в домах. Потом трупы вытащили на улицу и расчленили. Животных с проломленными черепами свалили в кучи. Посреди дороги разлагалась половина коровы.

— Кто же мог совершить такое? — Голос Вольфгарта клокотал от гнева и муки. — Зеленокожие?

— Нет, — покачал головой Зигмар.

— Говоришь уверенно, — менее эмоционально сказал Пендраг, но за внешним самообладанием друга Зигмар чувствовал глубочайшее возмущение учиненным произволом. — По мне, так это похоже на работу орков.

— Нет, — стоял на своем Зигмар. — Орки не оставляют трупов, когда разоряют земли людей. Они их едят. Здесь нет ни следов орков, ни их рисунков. Да, они не менее жестоки, верно. Но здесь побывали более изощренные убийцы.

Лицо Пендрага выражало отвращение, и он отвернулся от почерневших, изувеченных трупов, сваленных в кучу на пороге обгорелого дома.

— Тогда кто? — допытывался Вольфгарт. — Думаешь, люди? Но кем же надо быть, чтобы так свирепо разделаться с женщинами и детьми!

— Берсерки? — предположил Пендраг. — Говорят, что тюринги пьют огненную воду, от которой приходят в бешенство.

— Не думаю, что король Отвин одобрил бы такое, — покачал головой Зигмар. — Говорят, он человек крутого нрава, но я не стал бы обвинять его воинов в таком живодерстве.

— Времена изменились, — напомнил Пендраг. — Он все еще правит тюрингами?

— Насколько мне известно, да, — ответил Зигмар. — Не слышал, чтобы его трон занял кто-то другой.

— Тогда, может, какой-то главарь шайки разбойников решил разделаться с деревней в назидание другим, — предположил Пендраг.

— Вряд ли, — возразил Вольфгарт. — Разбойники просто обчистили бы деревню, но зачем им сжигать ее дотла? Ведь если убить людей, на следующий год некого будет грабить.

Зигмар остановил коня в центре разоренной деревни и, поворачиваясь в седле, рассмотрел все самым тщательным образом, чтобы в полной мере оценить чудовищность содеянного. Он думал о погибших людях, и им овладело отчаяние. Как они кричали, когда гибли в огне и от мечей врага!

— Почему они не сражались? — задал вопрос Вольфгарт, который ехал рядом с Зигмаром.

— Ты о чем? — не понял сын короля.

— Ни одного меча не попалось мне на глаза. Никто не оказал сопротивления врагу.

— Они всего лишь крестьяне, — заметил Пендраг.

— Но ведь они не только крестьяне, но еще и мужчины! — рявкнул Вольфгарт. — Могли бы сражаться и защищаться. Я вижу топоры и несколько кос, но ничто не говорит о том, что здешние жители боролись за свою жизнь. Если в дом приходит враг, надо его убить. Или, по крайней мере, бороться с ним по мере сил. Хоть кухонным ножом или топором.

— Брат мой, ты воин, — объяснил Зигмар. — В твоих жилах течет жажда сражений. А здесь жили крестьяне, которые наверняка устали и измучились после трудового дня. На них напали ночью, люди не смогли защититься.

Вольфгарт не желал соглашаться и стоял на своем. Он покачал головой и сказал:

— Мужчина всегда должен быть готов к борьбе вне зависимости от того, крестьянин ли он или воин.

— Они рассчитывали на нас, думали, мы их защитим, — сказал Зигмар. — Но мы подвели их.

— Друг мой, мы не можем одновременно находиться повсюду, — сказал Пендраг и снял шлем. — Наши земли велики, небольшой оставшийся в Рейкдорфе отряд не в силах патрулировать все поселения.

— Верно. Было бы слишком самонадеянно предположить, что мы сможем защитить всех. Но Вольфгарт прав, каждый мужчина должен быть готов к борьбе. Мы старались каждого воина вооружить железным мечом, а следовало бы подумать о том, что боевой клинок должен быть у каждого мужчины.

— Это, конечно, очень хорошо, когда есть меч, — заявил Вольфгарт. — Но уметь с ним обращаться… это нечто другое.

— Само собой, друг мой, — отвечал Зигмар. — Нужно повсеместно начать тренировки и научить каждого мужчину владеть мечом. Для защиты от нападений в каждой деревне должны быть воины.

— На это нужно время, — задумчиво проговорил Пендраг. — Если такое нововведение вообще возможно.

— Мы должны сделать так, чтобы оно стало возможным! — рявкнул Зигмар. — Зачем нужна Империя, если мы не сможем ее защитить? Когда отец вернется, мы разработаем план по созданию в каждой деревне войск, их обучению и вооружению. Ты прав, наша территория слишком велика, чтобы защищать ее с помощью только одной армии. Значит, каждой деревне нужно уметь самой обороняться от врагов.

Обсуждение прервало появление Кутвина и Свейна, которые вышли из леса на северной оконечности деревни и подошли к трем воинам.

По выражению лица Свейна Зигмар понял, что родившиеся у него в уме подозрения оказались правильными. Когда лазутчики подошли к ним, Свейн сел на корточки и начал рисовать чертеж в пыли, и Зигмар спрыгнул с коня.

— Около пятидесяти всадников, мой господин, — начал Свейн. — На заходе солнца они появились с запада. Прошли по деревне, сжигая все на своем пути. Часть отряда обогнула поселок с востока и отлавливала тех, кто пытался спастись бегством. Большинство жителей были убиты прямо на улице, остальных загнали обратно в дома и сожгли.

— Куда всадники поехали после расправы? — допытывался Зигмар.

— На запад, — ответил Кутвин. — Через леса они двинулись к побережью.

— Но они не придерживались выбранного направления, верно?

— Нет, мой господин, — подтвердил Кутвин. — Примерно через три мили они свернули на север, следуя течению реки.

— Молодцы, ребята! — похвалил лазутчиков Зигмар, вставая.

— Ты ведь знаешь, кто за это в ответе, да? — спросил Пендраг.

— Предполагаю.

— Кто же? — допытывался Вольфгарт. — Скажи, и мы покараем негодяев!

— Думаю, тевтогены, — ответил Зигмар.

— Тевтогены? — воскликнул Вольфгарт.

— Артур знает, что наша армия сражается на севере. Пользуясь отсутствием отца, он решил проверить, на что мы способны, — объяснил Зигмар. — Вывод вполне логичный.

— Тогда мы сровняем с землей одну из его деревень, — прорычал Вольфгарт, — и покажем ему, что значит нападать на унберогенов!

Зигмар в упор посмотрел на друга. Когда он рукой махнул в сторону обугленных, искалеченных тел, в глазах его пылал гнев.

— Хочешь спалить деревню тевтогенов? Ради мести убить женщин и детей?

— А ты предлагаешь оставить резню без ответа? — парировал вопрос Вольфгарт.

— Артур сам заплатит за это, — пообещал Зигмар. — Но не сейчас. Нас слишком мало, чтобы его наказать. И мы не дадим ему шанс выступить против нас большим отрядом. Пока армия унберогенов воюет на севере, придется поступиться гордостью.

— А когда вернется король? — спросил Вольфгарт.

— Тогда мы и сочтемся, — дал слово Зигмар.

Северный холод и пронизывающий ветер пробирали до костей. Король Бьёрн поправил плащ из белого волчьего меха, удивляясь, как можно мерзнуть, если ты укутан с головы до ног. Они зашли далеко на север. Здешний климат, как день от ночи, отличался от свежих зим и благоуханных весен родины короля.

Здесь, в краю темных сосен, суровых долин и продуваемых всеми ветрами равнин, могли выжить лишь самые стойкие. Северное лето было сырым и коротким, а зима — настолько лютой, что порой за ночь вымерзали целые деревни.

Столь суровый климат воспитал выносливый народ, и во время сражений жители северных земель удивили Бьёрна храбростью и упорством.

Король унберогенов шел по лагерю армии союзников и по пути с улыбкой восхвалял отвагу каждого отряда. Голые, разукрашенные татуировкой дикари-черузены, в одних только набедренных повязках плясали вокруг горящих синим пламенем костров. Талеутены пили крепкие напитки и обсуждали, кто сколько сегодня проломил черепов.

В битву пошли семь тысяч человек. Около тысячи с поля боя не вернулись, став пищей воронью и червям. Сотни раненых вопили от боли, пока лекари пытались их спасти. Долину заполонили неровные ряды шатров, но большинство воинов, завернувшись в шкуры, спали у сотен походных костров.

Рядом с королем шагал Альвгейр, с головы до ног закованный в бронзовую броню. На голове у него красовался шлем в форме оскалившегося волка, с поднятым забралом. Сверху Королевский Защитник был облачен в такой же, как у короля, плащ из белых волчьих шкур — дар короля Алойзиса в честь того, что армия унберогенов перешла Талабек и вступила на земли черузенов.

За двумя предводителями шли десять вооруженных тяжелыми боевыми молотами воинов. Нагрудники у них были выкрашены в красный цвет, а длинные бороды заплетены в тугие косицы, как принято у талеутенов. Они были настолько убеждены в своем мастерстве, что считали излишним защищаться шлемами и щитами. Бьёрн знал, что самоуверенность десятка смельчаков вполне оправданна.

По крайней мере трижды за время сражения они спасли его жизнь: могучими молотами крушили черепа норсов и сшибали громадных монстров, которые пытались подобраться к королю. Каждый член свиты Бьёрна носил плащ из белых волчьих шкур, и уже поговаривали о том, что эти воины наделены силой Ульрика.

Армия норсов вторглась далеко вглубь страны, и столица короля удозов Вольфилы, прибрежная крепость, все еще была осаждена врагом. Чтобы прогнать норсов обратно к морю, предстояло пролить еще немало крови. Пока их удалось потеснить, но эти схватки были лишь краткими стычками, прелюдией перед большим сражением к востоку от Срединных гор.

Норсы славились неистовством и свирепостью, но им явно недоставало дисциплины южных племен. Три короля сформировали из своих армий могучее войско и подавали всем личный пример храбрости, когда неслись в самую гущу сражения, воодушевляя воинов.

Семь тысяч воинов южных королей дали бой шеститысячному войску убийц с ледяными глазами и хищным разбойникам из-за моря, облаченным в черные доспехи. Бой начали отряды неистовых воинов, измазанных запекшейся кровью и краской, с зубчатыми гребнями волос. Они отделились от рядов врага, выкрикивая ужасные молитвы своим Темным богам и размахивая цепями.

Стрелы сразили этих безумцев, но слюнявых псов с запекшейся в шерсти кровью и завывающих монстров так просто не остановишь, они разрывали горла союзников желтыми клыками и зажатыми в страшных ручищах лезвиями могли одним махом сразить дюжину человек.

Бьёрн помнил ужасный миг, когда атакующий клин темных всадников на храпящих, отливавших синевой черных конях вломился в брешь, пробитую псами. Много воинов полегло от их черных копий, многих смяла неистовая ярость ринувшихся вперед конников. Но дикари-черузены, не страшась опасности, бросились в гущу закованных в броню всадников и принялись стаскивать их с седел, а воины унберогенов ловкими ударами топоров мрачно расправлялись с упавшими.

Отважные южане стойко держались. Шло время, атаки норсов сделались менее яростными, и Бьёрн почуял в рядах врага некую слабину.

Союзники наступали, размахивая топорами и мечами, а всадники талеутенов обошли вражеские фланги и изводили противника смертоносно-точными стрелами. Воины унберогенов убивали десятками, крушили ряды северян, которые подались назад, и теперь их строй напоминал дугу туго натянутого лука. Бьёрн понял, что пришел момент оказать влияние на ситуацию, и приказал знаменосцу пробиваться вперед. Сам он яростно атаковал и, чтобы все его воины видели, высоко над головой замахнулся топором.

Короли черузенов и талеутенов увидели бросок Бьёрна и тоже ринулись в битву. Запели боевые рога, затрещали барабаны. Сотни конников вломились в ряды северной армии, во множестве убивая врагов и разметая их, словно солому.

Воздух в долине задрожал от победных криков, и казалось, исход сражения уже решен. Тогда военачальник северян, воин в алых доспехах с рогатым шлемом, проехал сквозь войско к передним рядам под сенью кроваво-красного знамени. Под ним был черный конь с глазами, похожими на два ярко пылающих горна. Предводитель восстановил порядок в своих рядах. И северяне, продолжая отбиваться, отступили из долины.

Для погони у армии союзников не хватило ни сил, ни слаженности действий. А потому Бьёрн с тяжелым сердцем выслушал лазутчиков, которые доложили, что северяне перегруппировались и исправным строем отошли в густо поросший лесом горный кряж.

Этим вечером воины трех королей хорошенько отдохнули и плотно поели, ибо все знали, что им предстоит еще одно сражение и многих ждет смерть.

Несколько дней союзники тревожили северян, стремясь выманить их из убежища. Однако дерзкие выходки талеутенских лучников не могли заставить врага покинуть занятые позиции.

Командующие армией союзников размышляли, как же теперь воевать против северян. Для ответа на этот вопрос созвали военный совет.

— Кругар захочет атаковать на рассвете. Наверняка Алойзис тоже, — сказал Альвгейр, когда они приближались к окруженному вооруженными воинами и пылающими факелами шатру, где был назначен совет.

— Знаю, — кивнул Бьёрн. — Я отчасти тоже сторонник атаки.

— Дорого обойдется наступление вверх по склону, — заметил Альвгейр, когда они подошли к шатру короля Алойзиса. — Погибнет много людей.

— И это я тоже понимаю, Альвгейр, но разве у нас есть выбор? — спросил Бьёрн.

Зигмар пришел к выводу, что время — величина непостоянная, совсем не железная и непреклонная, а гибкая и растяжимая, словно нагретое золото. С тех пор как из Рейкдорфа уехал отец, недели тянулись болезненно-медленно, а когда между патрулированием земель ему удавалось урвать несколько Часов и провести их с Равенной, они пролетали подобно молнии.

Едва он въезжал в ворота Рейкдорфа и падал в ее объятия, как ему опять приходилось надевать кольчугу, брать щит и быть готовым к сражению. Набеги на обособленно стоящие деревни продолжались, но лютость нападения на Уберсрейк не повторилась ни разу.

В каждую деревню Зигмар отправил мечи и копья, а также воинов, которые должны были обучить крестьян искусству боя. Вместе с оружием сын короля отправлял зерно из амбаров Рейкдорфа, чтобы женщины и дети не голодали, пока мужчины-крестьяне учатся быть воинами.

Эофорт придумал круговую систему очередности: соседи крестьянина обрабатывали его участок земли, пока он учился защищать деревню. Таким образом, каждый мужчина мог спокойно обучаться ратному ремеслу и не беспокоиться о том, что его земля останется необработанной или урожай пропадет.

Среди забот о жителях племени унберогенов мысли Зигмара непременно возвращались к лежащим за границами отцовского королевства землям. Шло лето, в горах воевали племена орков, и король Курган Железнобородый присылал вести о великих сражениях. Зигмару очень хотелось помочь осажденным гномам, однако у него самого каждый воин был на счету.

Ожидая новостей от отца, неимоверно уставший, Зигмар мерил шагами королевскую Большую палату. И пил вино. Алкоголь вроде бы помогал справляться с мучительной головной болью.

— Тебе лучше бы отдохнуть, а не пить, — заявила Равенна, глядя на него из дверей Большой палаты.

— Мне нужно поспать, — ответил Зигмар. — Вино поможет уснуть.

— Нет, — покачала головой Равенна. Она подошла к нему и взяла из его рук кубок с вином. — Пьяный сон не снимает усталости. Может, ты и уснешь, только утром не почувствуешь себя бодрее.

— Может, и нет. — Зигмар нагнулся и поцеловал ее в лоб. — Только без вина мысли не дают мне уснуть, кружат и кружат в голове, и я лежу всю ночь без сна.

— Тогда пойдем ко мне, Зигмар, — предложила Равенна. — Я помогу тебе уснуть, и утром ты проснешься новым человеком.

— Правда? И как же ты сотворишь это чудо? — спросил Зигмар, следуя за ней к выходу.

— Увидишь, — улыбнулась девушка.

Когда Зигмар откинулся на спину, тело его блестело от пота. Равенна положила руку ему на грудь, а ногой обвила бедро. Темные волосы разметались по убранной шкурами постели. Зигмар чувствовал аромат розового масла, которым она натерла кожу.

Огонь в очаге едва горел, но в комнате было тепло и комфортно.

Зигмар улыбнулся, чувствуя, как к нему подкрадывается приятная дремота. Вино и объятия Равенны успокоили тревоги и отогнали мирские заботы, казавшиеся теперь чем-то далеким.

Пальчики Равенны пробежали по его груди, и Зигмар погладил волосы цвета ночи, а между тем события прошлых дней уносило прочь, они переставали давить на него. Ему очень хотелось узнать об отце и воинах унберогенов, но, как любил говорить Эофорт, «если бы мысли были конями, то люди разучились бы ходить».

— О чем ты думаешь? — мечтательно шепнула Равенна.

— О сражении на севере, — ответил Зигмар и тут же вздрогнул, потому что Равенна ущипнула его.

А потом сложила руки у него на груди и оперлась подбородком на предплечье, с лукавой улыбкой глядя на него.

— И зачем ты это сделала? — поинтересовался Зигмар.

— Когда женщина спрашивает, о чем ты думаешь, на самом деле она не ждет честного ответа.

— Правда? А чего же она ждет?

— Она хочет, чтобы ей сказали, как она прекрасна и как сильно любима.

— Ах вот оно что! Почему же прямо не спросить об этом?

— Если приходится спрашивать прямо, то это совсем не то, — заметила Равенна.

— Но ты действительно прекрасна, — сказал Зигмар. — Нет никого красивее тебя на землях от западного океана до Краесветных гор. Я действительно тебя люблю, и ты знаешь об этом.

— Тогда скажи.

— Я тебя люблю. Всем сердцем.

— Вот и отлично, — улыбнулась Равенна. — Теперь мне лучше, а когда мне становится лучше… то и тебе лучше.

— Не будет ли эгоистично с моей стороны просто говорить тебе то, что ты хочешь услышать, чтобы мне самому потом стало лучше?

— Разве это имеет значение? — Голос Равенны стал тише, потому что веки ее уже слипались от усталости.

— Нет, — улыбнулся Зигмар. — Думаю, что нет. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Тогда расскажи мне о будущем.

— О будущем? Любовь моя, я не провидец.

— Да нет, просто расскажи, чего ты ждешь, — прошептала Равенна. — Не надо говорить о великих мечтах и Империи, просто расскажи о нас.

Зигмар крепче обнял Равенну и закрыл глаза.

— Ну так вот, — начал он. — Я стану королем, а ты будешь моей королевой, самой любимой женщиной на земле.

— В этом радужном будущем у нас будут дети? — тихонько пробормотала Равенна.

— Несомненно. В конце концов, нужен же королю наследник. Наши сыновья будут сильными и храбрыми, а дочери — почтительными и прелестными.

— И сколько же у нас будет детей?

— Столько, сколько захочешь ты, — пообещал Зигмар. — Среди унберогенов наследники Зигмара станут самыми красивыми, гордыми и отважными.

— А мы? — шепотом спросила Равенна. — Что ждет нас?

— Нас ждет счастливое мирное будущее, мы будем жить долго и счастливо, — ответил Зигмар.

По лицу Герреона текли слезы, и он чуть ли не бегом влетел во тьму Брокенвалша. Пришел конец прекрасным сапогам из мягчайшей лайковой кожи: в них через край хлынула вода вперемешку с черным илом. Все дальше и дальше он пробирался вглубь мрачного и унылого болота.

У самой земли клубился туман, Моррслиб заливала болота изумрудной зеленью призрачного света. В тумане плавали огоньки, похожие на горящие свечи, но даже в своем нынешнем состоянии Герреон понимал, что идти на этот свет не стоит.

В болотах Брокенвалша полно трупов тех, кого заманили болотные огни, завели на погибель в простиравшиеся вокруг Рейкдорфа топи.

Герреон вцепился в рукоять меча, и ярость разгорелась пуще прежнего, когда он представил себе Зигмара, предающегося разврату с сестрой в его собственном доме. Когда они заявились вдвоем, Герреон как раз точил меч, и ему пришлось улыбнуться, постараться сдержаться, чтобы не заколоть сына короля прямо там.

Герреон вздрогнул, когда Зигмар вздумал положить руку ему на плечо, и полыхнувшая в глазах ненависть чуть было не выдала его.

В каждом их слове читались похотливые желания, и, хотя Зигмар и Равенна просили Герреона отужинать с ними, он извинился и сбежал во тьму еще до того, как огонь очага успел осветить его истинные чувства.

Герреон поскользнулся на краю пруда, вновь зачерпнув сапогами болотной грязи, и упал на колени. Ладони окунулись в вонючую жижу, и, когда он вгляделся в воду, с лица закапали черные слезы.

На поверхности пруда виднелось его лицо, искаженное движущейся водой. У Герреона перехватило дыхание, когда он заметил над своим плечом луну, отражение которой по непонятной причине было неподвижным.

Герреон достал из воды руки — пальцы покрывала тонкая пленка маслянистой черной жижи. В ночной темноте она выглядела совсем как кровь, и он стряхнул эту мерзость.

— Нет… пожалуйста… — прошептал он. — Я не могу!

Лунный свет освещал высокое растение на краю пруда. Герреон оторвался от созерцания воды и перевел взгляд на него. Стебли венчали плоские соцветия с огромным количеством крохотных белых цветков. От растения исходил тошнотворный запах, и с тяжелым сердцем Герреон узнал болиголов — одно из самых ядовитых растений этих мест.

Налетел ветерок, и на какое-то мгновение Герреону показалось, что болиголов кивает, манит его к себе. Пока он смотрел на растение, стебель согнулся, а потом надломился — и из полой трубки выступил и закапал маслянистый сок.

Герреон поднял лицо к темному небу. На него сверху глядела луна, холодная, безжалостная и враждебная.

Считалось, что смотреть в глубины злой луны даже недолго — не к добру, ибо Темные боги видят сердца людей, которые поступают столь опрометчиво, и насаждают в них семена зла.

Когда Герреон вглядывался в изменчивый свет, ему показалось, что он видит два мерцающих ока, неописуемо прекрасных и жестоких.

— Кто ты? — крикнул он в темноту.

Бездонные озера глаз сулили мрачные чудеса и неизмеримые познания, и Герреон вдруг ясно понял, что нити судьбы были сплетены задолго до его рождения и протянутся после его смерти.

Он встал и через пруд двинулся к поникшему болиголову.

— Вот и славно, — сказал Герреон. — Если невозможно избежать уготованной мне судьбы, значит, нужно следовать ей.

Глава десятая Алая заря

Солнце встало среди золотистых облаков. Лучи света заиграли на бронзовых доспехах норсов, и казалось, что лесистый горный хребет объят пламенем. Грозные северяне, выстроившиеся на склонах широкого скалистого горного кряжа, стучали топорами по щитам, из их глоток вырывались жуткие боевые кличи.

Бьёрн верхом сидел у подножия хребта, с ним рядом был Альвгейр и личная стража — Белые волки, как их прозвали. На ледяном ветру, дующем с севера, трепетало знамя с изображением волка, слева и справа на фоне выстроившейся армии в вышине развевались знамена королей-побратимов Бьёрна.

Оглядев ряды воинов, король унберогенов с гордостью признал, что его бойцы, без сомнения, самые грозные и величавые. Вооруженные копьями мужи ждали приказа к наступлению, и соплеменники Бьёрна ответили на боевой клич норсов ничуть не менее грозными воинственными криками.

Дикари-черузены повернулись к норсам спиной и показали им голые задницы, а талеутенские всадники с пренебрежением проскакали галопом под носом у врага.

Высок был дух войска, а ледяной ветер жрецы Ульрика расценили как добрый знак — благословение бога зимы и предзнаменование победы.

Бьёрн повернулся к Альвгейру. Отполированные доспехи славного Рыцаря-Защитника сияли, словно золото. С поднятым забралом неподвижно сидел маршал племени унберогенов подле своего короля, но Бьёрн углядел напряженность в его лице, чего раньше никогда не замечал перед боем.

— Тебя что-то волнует? — спросил Бьёрн.

Альвгейр посмотрел на короля и покачал головой:

— Нет, я спокоен.

— А мне кажется, что ты нервничаешь.

— Мы сейчас начнем сражение, и я должен защищать короля, который готов ринуться в самый тяжелый бой, даже не думая о том, как бы выжить, — сказал Альвгейр. — Такое кого угодно обеспокоит.

— Ты думаешь только о моей жизни? — удивился Бьёрн.

— Да, мой господин.

— И тебя не волнует собственная смерть?

— А разве должна волновать, мой король?

— Думаю, что большинство собравшихся здесь мужчин хоть немного, но боятся умереть.

Альвгейр пожал плечами и сказал:

— Если Ульрик пожелает меня призвать, он так и поступит, я ничего с этим поделать не смогу. Мне надлежит храбро сражаться и молиться о том, чтобы бог счел меня достойным и позволил войти в его чертоги.

Бьёрн улыбнулся, ибо столь длинную беседу они с Альвгейром вели впервые.

— Ты удивительный человек, Альвгейр. Тебе так просто живется, верно?

— Пожалуй, — согласился Королевский Защитник. — У меня долг перед тобой, и, кроме того…

— Что же «кроме того»? — Бьёрна вдруг охватило любопытство.

Альвгейр утверждал, что не боится смерти, но в преддверии грядущего сражения разговорился так, как ни разу в жизни. Подумав, Бьёрн понял, что это вовсе на Альвгейр молол языком, а он сам.

— Кроме того… не знаю, — сказал Альвгейр. — Я всегда был твоим Рыцарем-Защитником.

— А когда я умру, ты станешь защищать Зигмара, — закончил Бьёрн, и во рту у него вдруг пересохло, когда он понял, что теперешнее желание говорить и общаться с другим человеком проистекало из необходимости увериться в том, что после его смерти народ унберогенов будет в безопасности.

— Ты в мрачном настроении, мой господин, — заметил Альвгейр. — Что-то не так?

На этот простой вопрос у Бьёрна не было ответа.

Король проснулся среди ночи от ощущения опасности — ему показалось, что в шатре кто-то есть. Как такое возможно, когда его сон охраняют Альвгейр и Белые волки, он не знал, но мигом нащупал рукоять Похитителя душ.

Бьёрн открыл глаза и почувствовал, как холод сковал сердце: по полу шатра стлался серебристый туман, а в углу притаилась согбенная фигура, закутанная в черный плащ с капюшоном.

Бьёрн свесил ноги с походной кровати и замахнулся топором.

— Кто ты? — взревел он. — А ну, покажись!

— Мир тебе, король Бьёрн, — приветствовал короля хорошо знакомый голос. — За обещанным явилась путница из подвластных тебе земель.

— Ты?! — прошептал Бьёрн, когда, откинув капюшон, ведьма Брокенвалша открыла морщинистое лицо. Волосы сияли тем же серебристым светом, что и туман, и сердце Бьёрна сжалось от стылого ужаса — он знал, зачем явилась старуха. — Как ты здесь оказалась? — спросил король.

— Я не здесь, король Бьёрн, — отвечала ведьма. — Я не более чем тень в густой темноте и посредник неведомых сил. Никто меня не видел и не увидит. Я явилась только тебе, и никому больше.

— Что тебе угодно?

— Ты сам знаешь, — сказала колдунья, подходя ближе.

— Вон отсюда! — вскричал Бьёрн.

— Хочешь, чтобы погиб твой сын и пропало королевство? — прошипела ведьма. — Ибо именно это поставлено на кон.

— Зигмар в опасности?

Старуха кивнула и сказала:

— Прямо сейчас близкий друг замышляет зло против него. К этому времени завтра твой сын уже должен пройти через врата царства Морра.

У Бьёрна подкосились ноги, и он упал на кровать. Несказанный ужас обуял его при мысли о том, что тело Зигмара найдет последнее пристанище на Холме воинов.

— Что же мне делать? — вопросил он. — Я слишком далеко, чтобы помочь ему.

— Нет, — отвечала ведьма. — Помочь ты можешь.

— Но ты… ты же в Брокенвалше, верно? Ты явилась мне в видении?

— Правильно, король Бьёрн.

— Ты же знаешь, кто замышляет недоброе против Зигмара, так почему не спасешь его? — потребовал ответа Бьёрн. — Ты же властна над тайным. И можешь избавить его от опасности!

— Нет, потому что убийцу на него я наслала сама.

Бьёрн вскочил на ноги и взмахнул топором, желая сокрушить ведьму, но лезвие ничего не встретило на своем пути, ибо тело колдуньи было всего лишь сгустком тумана.

— Почему? — допытывался Бьёрн. — Зачем ты это сделала? Для чего подсылать убийцу, чтобы потом пытаться предотвратить преступление?

Ведьма приблизилась к Бьёрну, и в глазах старухи король увидел темное знание, которое погубило бы его навсегда, стоило приподнять завесу тайны. Он отвел взгляд.

— Человек — это смесь переживаний, Бьёрн, — сказала колдунья. — В нем, как металлы в хорошем мече, сочетаются все пережитые им чувства: любовь, страх, радость и боль. В некоторых людях все сбалансировано, и потому они служат свету. В других — баланс нарушен, и они становятся орудием Тьмы. Чтобы стать тем, кем ему надлежит, твоему сыну суждено пережить громадную боль и страшную потерю.

— Я так понимаю, что спасти Зигмара могу только я?

— И ты это сделаешь. Когда мы встречались на могильном холме, я тебя предупредила, что приду за священной клятвой. Помнишь?

— Помню, — ответил Бьёрн, которого сковал ужас.

— И вот я здесь, — объявила колдунья.

— Хорошо, — согласился Бьёрн. — Проси.

— Когда утром начнется бой, разыщи алого предводителя армии норсов и сразись с ним.

— И все? — прищурился Бьёрн. — Никаких загадок? Я даже как-то неловко себя чувствую.

— Только это, — кивнула старуха.

— Тогда я, король племени унберогенов, клянусь тебе в этом. Я буду биться с этим негодяем-норсом и отсеку его поганую голову.

— Надеюсь, так и будет, — улыбнулась ведьма.

Сгустился туман, а утром Бьёрна разбудил утренний свет. Он сел и в мельчайших подробностях припомнил явление ведьмы.

Бьёрн разжал кулак и обнаружил кулон на кожаном ремешке. Король внимательно рассмотрел его — это оказалась маленькая бронзовая подвеска в форме закрытых ворот. Первым импульсом было швырнуть эту находку с обрыва в быструю реку, но вместо этого Бьёрн надел подвеску на шею и спрятал под шерстяной безрукавкой.

И теперь, когда король готов был выступить против армии северян, загадочный дар висел у него на шее, грозя своей тяжестью утащить под землю.

Альвгейр протянул руку вперед и показал на хребет:

— Явился негодяй.

Бьёрн посмотрел вверх. Перед армией норсов ехал вражеский военачальник. Сияли алые доспехи, гордо развевалось знамя с изображением дракона. Вздыбился черный конь полководца, в лучах солнца вспыхнул направленный в небо грозный меч.

Взвыли трубы, застучали барабаны, и армия южных королей двинулась вперед — тысячи вооруженных мечами, боевыми топорами и копьями воинов, готовых изгнать норсов со своих земель.

Вдалеке завыл волк. Бьёрн грустно улыбнулся.

— Думаешь, это хороший знак? — спросил он своего Рыцаря-Защитника.

— С нами Ульрик! — сказал Альвгейр, подавая королю руку.

Бьёрн сильным пожатием воина сжал протянутую ладонь:

— Пусть он дарует тебе силу, Альвгейр.

— И тебе, мой король, — ответил Рыцарь-Защитник.

Король унберогенов Бьёрн, крепко сжимая рукоять топора по прозвищу Похититель душ, не спускал глаз с воина в красных доспехах. Собирались вороны.

Зигмар проснулся свежим, но было ему неспокойно: в памяти кружили обрывки сна про отца, которые окончательно ускользали от него. Он глубоко вздохнул и посмотрел на спящую рядом Равенну. Ночью одеяло из шкур соскользнуло с нее, обнажив плечо, и Зигмар склонился, чтобы поцеловать золотистую, загорелую кожу.

Равенна улыбнулась, но не проснулась, и Зигмар тихонько встал и начал одеваться.

Потом взял с тарелки кусок жареного цыпленка и тут же понял, насколько проголодался. Они с Равенной приготовили поесть, но, когда ушел Герреон, занялись удовлетворением голода иного рода, и потому еда осталась нетронутой.

Он уселся за стол и поел, налил воды и прополоскал рот. Равенна пошевелилась, и Зигмар довольно улыбнулся.

Его уже не так волновали мысли о войне, он уже меньше беспокоился за свой народ. Но нельзя бросать управление землей вне зависимости от того, королевский ты сын или нет. Зигмар чуть пожалел о беспечных заботах юности, когда мечтал лишь о том, чтобы сразиться с драконом и стать похожим на отца.

Детские желания уступили место мечтам более серьезным. Ему очень хотелось, чтобы его народ жил в мире, чтобы им управляли достойные люди и на земле установилась справедливость. Зигмар выбросил из головы подобные грандиозные мысли, желая сейчас быть просто мужчиной, которому посчастливилось разделить ложе с прекрасной женщиной, а потом как следует поесть.

Равенна перевернулась и подперла щеку кулачком, черные волосы растрепались и теперь походили на гриву берсерка. Придумав это сравнение, Зигмар усмехнулся, и Равенна улыбнулась ему в ответ, откинула одеяла и голая прошествовала за своим изумрудным плащом.

— Доброе утро, любовь моя, — поздоровался Зигмар.

— Утро воистину доброе, — отозвалась Равенна. — Отдохнул ли ты?

— Я свеж, — кивнул Зигмар, — хотя только Ульрику известно отчего, потому что ты, женщина, мне спать совсем не давала!

— Отлично, — улыбнулась Равенна. — Когда ты в следующий раз придешь ко мне в постель, я оставлю тебя одного.

— Ах, я не это имел в виду.

— Вот и славно.

Зигмар отодвинул тарелку с куриными костями, а Равенна сказала ему:

— Хочется искупаться. Пойдем со мной.

— Я не умею плавать, — покачал головой Зигмар. — И к сожалению, сегодня мне надо заняться делами.

— Я тебя научу, — пообещала Равенна и распахнула плащ, щеголяя своей наготой. — Если будущий король не может уделить себе самому время, то кто тогда может? Пойдем, я знаю славную заводь недалеко отсюда, где приток Рейка пробегает по укромной маленькой долине. Тебе там непременно понравится.

— Ну что ж, — подчинился Зигмар и всплеснул руками, признавая свое поражение. — Для тебя — все что угодно.

Они быстро оделись, собрали в корзину хлеб, куски жареного цыпленка и фрукты. Зигмар прикрепил к поясу меч в ножнах, потому что Гхал-мараз остался в королевской Большой палате, и они вдвоем рука об руку пошли через Рейкдорф.

Они направлялись к северным воротам, и по пути Зигмар махнул Вольфгарту и Пендрагу, которые упражнялись с воинами на Поле мечей. Когда они выходили через ворота, им кивнули охранявшие въезд в город воины, и Зигмар с Равенной уступили дорогу фургонам остготов, запряженным косматыми лошадьми.

Ведущие в Рейкдорф дороги были весьма оживленными, и воины были заняты досмотром желающих въехать в королевский город.

Вдалеке завыл волк, и у Зигмара по спине поползли мурашки.

Зигмар с Равенной вскоре свернули с дороги. Рейкдорф скрылся из виду, и они шли по лесу на звук журчащей воды. Девушка уверенно шагала вперед и вела друга туда, где по уединенной долине протекала тонкая лента серебристой воды, сбегавшей со склона и стремящейся к могучему Рейку.

Хотя здесь деревья росли далеко друг от друга, с дороги не было видно маленького водопада. К тому же широкий природный бассейн, куда падали струи воды, был загорожен торчащими из земли огромными камнями, похожими на древние зубы.

Чаша под водопадом была глубока, и Равенна, сбросив платье, нырнула под воду, словно ножом прорезая четкую дорожку. Вот она всплыла на поверхность и встряхнула головой, отбрасывая волосы с глаз.

— Давай! — крикнула она. — Прыгай в воду.

— С виду холодная, — медлил Зигмар.

— На самом деле — бодрящая, — сказала Равенна и поплыла, рассекая воду сильными грациозными гребками. — Она разбудит тебя.

Зигмар поставил корзину с едой на краю поляны и сказал:

— Я уже проснулся.

— Что такое? — рассмеялась Равенна. — Могучий Зигмар боится прохладной водицы?

Он мотнул головой, расстегнул пояс с ножнами и положил возле корзины, потом стянул сапоги и снял остальную одежду. Подошел к краю чаши и встал, наслаждаясь мельчайшими капельками отрывавшейся от водопада воды, приятно холодящей кожу.

На ветке дерева, растущего напротив Зигмара, сидел ворон и с интересом поглядывал на него. Зигмар кивнул на птицу-предвестника.

— Вечером перед отъездом в Астофен Триновантес тоже видел ворона, — донесся из-за спины чей-то голос.

Рука Зигмара инстинктивно метнулась к поясу, прежде чем он понял, что оставил меч рядом с корзиной. Он обернулся и расслабился, увидев на краю поляны Герреона.

И тут же понял: что-то не то.

Одежда Герреона была грязной, вся в черных пятнах. Сапоги прохудились, кожаная безрукавка превратилась в лохмотья. Лицо брата Равенны казалось удивительно бледным, под глазами залегли тени, а черные волосы, обычно так аккуратно причесанные, спутанными жгутами падали на лицо.

— Герреон! — воскликнул Зигмар, вдруг осознав, что стоит совершенно голый. — Что с тобой?

— Ворон, — повторил Герреон. — Уместно, не так ли?

— К чему уместно? — спросил Зигмар, смущенный враждебным тоном Герреона.

Краем глаза он видел Равенну, которая плыла обратно к берегу, и шагнул вперед.

И забеспокоился пуще прежнего, потому что Герреон передвинулся так, чтобы встать между Зигмаром и мечом.

— К тому, что вы оба перед смертью видели воронов.

— О чем ты, Герреон? — спросил Зигмар. — Надоела мне твоя околесица.

— Ты его убил! — крикнул Герреон и выхватил из ножен меч.

— Кого убил? Ты несешь чушь.

— Ты знаешь кого, — всхлипнул Герреон. — Триновантеса. Ты убил моего брата-близнеца, а теперь за это я убью тебя.

Зигмар знал, что должен скорее уходить, просто прыгнуть в воду и поплыть вместе с Равенной по течению, но в нем текла кровь королей, а короли не спасаются бегством даже тогда, когда у них нет надежды на победу.

Герреон был искусным фехтовальщиком, а Зигмар — безоружный и нагой. Если бы перед ним стоял любой другой противник, Зигмар рискнул бы пойти на сближение, не опасаясь получить смертельную рану. Но с таким искусным и быстрым, как змея, воином шансов у него не было.

— Герреон! — вскричала Равенна, которая уже приплыла к берегу. — Что это ты делаешь?

— Не выходи из воды, — предупредил ее Зигмар, медленно приближаясь к Герреону.

Он слегка забрал влево, но Герреон был слишком умен, чтобы попасться на такую простую уловку, и все равно оставался между Зигмаром и мечом.

— Ты послал его на смерть. Тебе не было дела то того, что он погибнет за тебя, — произнес Герреон.

— Это неправда, — сказал низким успокаивающим голосом Зигмар, тихонько приближаясь к нему.

— Конечно же правда!

— Значит, ты — проклятый трус! — рявкнул Зигмар, подначивая Герреона к опрометчивому поступку. — Если кровь твоя жаждала мести, ты должен был поквитаться со мной давным-давно. Вместо этого ты выжидал, искал случая неожиданно напасть на меня. Я думал, что ты такой же отважный, как Триновантес, но ты в подметки ему не годишься. И сейчас он проклинает тебя из чертогов Ульрика!

— Не смей произносить его имя! — вскрикнулГерреон.

Зигмар увидел в глазах Герреона намерение броситься на него и отскочил, когда тот сделал выпад. Клинок промелькнул рядом, и Зигмар крутанулся, собираясь нанести удар кулаком.

Но Герреон уклонился от удара, а Зигмар оступился и потерял равновесие. Тут он почувствовал, как бок ему словно обожгло раскаленным железом, — удар меча пришелся по ребрам и скользнул по бедру. Из раны хлынула кровь, от боли перед глазами вспыхнули мириады звезд, и Зигмар моргнул, чтобы прийти в себя.

Герреон сделал первый выпад, и Зигмар отклонился назад. Еще чуть-чуть, и меч распорол бы ему брюхо. Зигмар пытался перевести дух, но вдруг у него закружилась голова, и он упал на колени.

Равенна уже выходила из воды и окликала брата. Зигмару все же удалось заставить себя встать. Герреон переступал с ноги на ногу, одну отведенную назад руку он поднял вверх, а правую, с мечом, вытянул вперед.

Зигмар сжал кулаки и двинулся к Герреону. Он дышал с трудом, хватал ртом воздух.

На миг все затуманилось перед глазами. Зигмар почувствовал, как задрожали руки. Герреон засмеялся. Зигмар прищурился, заметив на клинке Герреона маслянистый желтый налет. Взглянув на свою рану, он увидел то же самое вещество вперемешку с кровью.

— Чувствуешь ли ты действие яда, Зигмар? — спросил Герреон. — Я намазал меч так, что хватило бы убить боевого коня.

— Яд… — прохрипел Зигмар. Грудь словно сдавили громадные тиски мастера Аларика. — Я же… сказал… что ты… трус.

— Один раз я рассердился на тебя, но больше этой ошибки не повторю.

Теперь у Зигмара дрожали не только кисти, но и руки до самого плеча, они едва его слушались. Накатила ужасная вялость, но он, пошатываясь, все же приближался к Герреону — клокочущая ярость прибавляла Зигмару сил.

— Что ты наделал?! — вскричала Равенна, кидаясь к брату.

Герреон обернулся и свободной рукой небрежно отпихнул ее так, что она упала на землю.

— Молчи лучше! — рявкнул Герреон. — Зигмар убил Триновантеса, а ты распутничаешь с ним?! Ты для меня ничто. Нужно тебя тоже убить за то, что опозорила память нашего брата.

Дрожь усилилась, ноги отказывались держать, и Зигмар опять упал на колени. Он пытался что-то сказать, но грудь давило так, будто огонь полыхал в легких.

Равенна вскочила на ноги. С искаженным от ярости лицом она бросилась на брата.

Герреон с легкостью уклонился.

— О боги, нет! — вскрикнул Зигмар, когда Герреон вонзил меч ей в живот.

Клинок прошел насквозь, Равенна вновь свалилась на землю и, падая, вырвала меч из рук брата. Зигмар вскочил на ноги. Боль, гнев и горечь утраты стерли все мысли, кроме жажды мести.

На Зигмара снизошел красный туман берсерка. Исчезла боль в боку, потух пожар в легких, и Зигмар бросился на убийцу любимой.

Пальцы его впились в шею Герреона, сжали его горло изо всех сил.

— Ты убил ее! — брызгал слюной Зигмар.

Он заставил Герреона упасть на колени и почувствовал, как убывает его сила, но все же знал, что ее хватит на то, чтобы убить ничтожного предателя. Он посмотрел ему в глаза, желая отыскать хоть тень раскаяния в содеянном, но не нашел. В них было лишь…

Зигмар увидел рыдавшего мальчика, который оплакивал погибшего брата, и душу, ввергнутую в страшную бездну. Он увидел острые когти чудовищной силы, нашедшей пристанище в сердце Герреона, и отчаянную борьбу, которая шла в его истерзанной душе.

В миг, когда пальцы Зигмара выжимали из Герреона жизнь, было видно: темная сила все-таки победила и полностью подчинила себе великого фехтовальщика. Глаза полыхнули жутким огнем, и на лице заиграла коварная усмешка победоносного зла.

Герреон толкнул его, и пальцы Зигмара разжались. Иссякла сила берсерка, еще миг назад его наполнявшая. Тело подвело, и Зигмар пошатываясь побрел прочь от Герреона. Тот расхохотался, выдернул меч из чрева мертвой сестры и глядел, как едва переставляет ноги Зигмар.

— Ты тоже покойник, Зигмар, — произнес Герреон. — Ты мертв, и твоя мечта тоже.

— Нет, — прошептал Зигмар.

Мир с бешеной скоростью закрутился вокруг него, и он навзничь свалился в воду. Она была такой холодной, что Зигмар почувствовал это, несмотря на парализующее действие яда. Вода хлынула в рот, проникая в легкие.

Течение подхватило его, развернуло и понесло вниз по реке.

Все вокруг стало серым, и последнее, что увидел Зигмар, было улыбавшееся лицо Герреона, уплывавшее в водовороте стремящихся к поверхности воды пузырьков.

Глава одиннадцатая Серые земли

Хорсту Эдселю было несвойственно предаваться размышлениям о причудах богов, ибо себя он считал самым ничтожным актером в их величественных трагедиях. Это короли ведут армии в бой и сражаются с врагами. Великие военачальники воюют за чужие земли. Хорста же, как и многих других, ход истории не затрагивал. История протекала мимо них.

Он не был умен, и талантов у него никаких не было. Ему посчастливилось рано жениться, еще до того, как женщины Рейкдорфа распознали его полную никчемность. Жена подарила ему двух детей — мальчика и девочку. Девочка умерла вместе с матерью во время тяжелых родов, а мальчика тремя годами позже скосила тяжелая болезнь.

Богам было угодно даровать ему счастье, а потом забрать. Хорст даже не думал проклинать их за это, ибо та радость, которую он познал в течение недолгого времени, оказалась столь велика, что ни до, ни после он ничего подобного не испытывал.

Хорст оттолкнулся от берега и, упираясь в дно веслом, провел лодку через густые заросли камыша и водорослей. Здесь, вдали от пристаней, благоденствовала речная растительность. Скудного улова хватало лишь на то, чтобы прокормиться и продать несколько рыбин на базаре. Так что где уж наскрести денег на швартовочный налог, взимаемый королем Бьёрном.

Вдоль борта маленькой рыбацкой лодки были аккуратно сложены сети и удочки, на корме свернулся кот. У животного не было имени, потому что если есть имя, значит, есть и привязанность, а Хорст больше не хотел никого любить, опасаясь, что боги опять заберут у него того, кого он любит. Он не хотел давать коту имя и таким образом навлекать на него проклятие и смерть.

Солнце давно гуляло по небу, и Хорст сказал:

— Кот, уже поздно.

Зверюга зевнул, обнажив острые клыки. Ему явно не было дела до времени суток.

— Не надо было допивать это талеутенское пойло, — сказал Хорст, морщась от желчи во рту — следствия дешевой выпивки, которой торговали вразнос торговцы с весьма сомнительной репутацией. — Мы проспали всю рыбу, кот. Ведь ее уже выловили те, кто встал пораньше. Кажется, нас ждет голодный денек. Ну, меня-то уж точно.

Выбравшись из зарослей камыша, Хорст вставил весла в уключины и погреб к середине реки. Ему наперерез в Рейкдорф шли торговые суда, и рыбаку постоянно приходилось оборачиваться через плечо и следить, чтобы они не потопили его.

Ему вдогонку неслась брань, но Хорст с молчаливым достоинством не обращал на грубиянов никакого внимания и греб туда, где сбегавший с Холмов пяти сестер приток впадал в Рейк. Часто это место оказывалось весьма рыбным, и сегодня он решил плыть туда.

Хорст бросил за борт привязанный к веревке камень. Импровизированный якорь устроил славный всплеск, и кот презрительно глянул на него. Потом рыбак насадил на крючок кусок тухлого мяса.

— Ну что, кот, остается только ждать, — сказал Хорст, забрасывая снасть в воду.

Он задремал на солнце, предварительно намотал лесу на палец, чтобы знать, когда клюнет рыба.

Когда лесу дернуло, рыбаку показалось, что он закрыл глаза только секунду назад. Он понял, что рыбина попалась большая.

Хорст попытался подтянуть добычу, потом намотал лесу на специальный крепеж на борту. Лодка так раскачивалась, что кот удивленно озирался по сторонам.

— Что-то очень уж большое, кот! — воскликнул Хорст, мечтательно представляя себе прекрасную свежую форель, или кефаль или, быть может, даже камбалу, хотя эта рыбина так далеко в реку обычно не заходила.

Он снова стал подтаскивать добычу, но вскоре его надежды о вкусном обеде испарились: он увидел тело.

Оно подплывало к лодке на спине, крючок зацепился за кожу на груди. Хорст прищурился, увидев голого окровавленного мужчину мощного телосложения. Вокруг головы, словно водоросли, покачивались на воде светлые волосы. Рыбак дотянулся до тела и подтащил вплотную к лодке.

Мужчина действительно оказался мускулистым и могучим, а потому Хорсту пришлось изрядно попотеть и покряхтеть, прежде чем удалось затащить его в лодку.

— Знаю, что ты думаешь, — обратился он к коту. — И зачем только возиться с этим бедолагой, который уже явно умер, да?

Кот спрыгнул с кормы и отправился осматривать добычу, без особого интереса обнюхивая мокрое тело. Хорст присел, чтобы отдышаться, и тут он заметил, что из длинных порезов на боку тела все еще сочится кровь.

— Хо-хо, да парень-то еще не совсем помер! — сказал он и наклонился, чтобы откинуть мокрые пряди волос с лица неизвестного.

Рыбак охнул, тут же схватился за весла и что есть мочи погреб к пристани Рейкдорфа.

— Ох, кот, только не это! — причитал он. — Это плохо… очень плохо.

— Он будет жить? — спросил Пендраг, боясь услышать ответ.

Крадок не отвечал, ибо не видел смысла в объяснениях, которые воин либо не поймет, либо, даже если поймет, все равно принимать не захочет. Сын короля балансировал на самом пороге царства Морра, и никакие земные знания не могли удержать его на этом свете.

Когда к Крадоку ворвался бледный и перепуганный Пендраг, лекарь врачевал юного воина со сломанной рукой — очередную жертву слишком жестких тренировок на Поле мечей. Не успел вошедший открыть рот, как Крадоку стало ясно: стряслось что-то воистину ужасное.

Быстро собрав необходимые снадобья, Крадок с трудом припустил за Пендрагом, а в его возрасте поспевать за молодым воином было уже весьма непросто. Когда они наконец добрались до Большой палаты, Крадок запыхался и во рту у него пересохло.

Дурные предчувствия лекаря подтвердились, стоило ему увидеть собравшихся вокруг королевской Большой палаты горожан с вытянувшимися от страха лицами. Пендраг провел его через толпу, и, хоть Крадок был уже готов к худшему, он все же содрогнулся, увидев лежащего на тюфяке Зигмара, мокрого и бледного.

Вокруг на коленях стояли Эофорт и побратимы Зигмара, а сбоку, обнажив клинки, будто в преддверии сражения, выстроились воины. В стороне нервно жался сгорбленный незнакомец в драной кожаной безрукавке, с маленьким котиком на руках, который с ужасом поглядывал на королевских волкодавов.

Крадок тут же разогнал всех и начал обследовать Зигмара, хотя опасался, что ему уже не помочь, но тут увидел, что из глубоких ран на боку и бедре все еще течет кровь.

— Я спросил, выживет ли он? — допытывался Пендраг. — Это же Зигмар!

— Вижу, не слепой! — рявкнул Крадок. — Помолчи и не мешай!

Зигмар был бледен, он явно потерял много крови, но это не могло вызвать симптомы, которые наблюдал Крадок. Зрачки расширены, кончики пальцев дрожат…

Крадок тщательно осмотрел раны на боку, нанесенные, очевидно, мечом.

— Что случилось? — спросил он. — Кто на него напал?

— Пока неизвестно, — прорычал Вольфгарт. — Но кто бы это ни был, его ждет смерть до захода солнца!

Крадок кивнул и ниже склонился над раненым, когда заметил остатки какой-то желтоватой смолистой смазки на коже вокруг раны. Он нагнулся еще ниже, принюхался и отпрянул, уловив сероводородный растительный запах.

— О Шаллья милосердная! — прошептал он, приподнимая веки Зигмара.

— Что? — воскликнул Пендраг. — Что с ним, человек?! Отвечай!

— Болиголов. Зигмара отравили. Его ранили мечом, смазанным соком болиголова из болот Брокенвалша.

— Это плохо? — спросил Вольфгарт, вышагивавший позади Пендрага.

— А как ты думаешь, идиот! — рявкнул Крадок. — Разве ты слышал о хороших отравах? Перестань задавать дурацкие вопросы, лучше сделай что-нибудь полезное и принеси чистой воды! Сейчас же! — И отвернулся от собравшихся воинов. — Мне доводилось видеть скот, который щипал траву возле болот или пил воду, в которой находились корни этого растения.

— Это смертельно? — озвучил Эофорт вопрос, задать который опасались остальные.

Крадок колебался, не желая отнимать малую толику надежды у тех, кто любил Зигмара.

— Обычно да, — наконец сказал лекарь. — Отравленным животным трудно дышать, потом у них подкашиваются ноги, они начинают биться в конвульсиях. В конце концов легкие отказывают — и животное больше не дышит.

— Ты сказал «обычно», — заметил Эофорт, и среди охватившей Большую палату паники его голос прозвучал странно спокойно. — Некоторые выживают?

— Да, но таких немного, — согласился Крадок. Он достал закупоренный воском глиняный пузырек. — Ну, где же вода?

— Сделай все возможное, — попросил Эофорт. — Зигмар должен жить.

Появился Вольфгарт, и Крадок велел:

— Очисти раны. Тщательно. И не брезгуй промыть раны внутри. Все вычисти оттуда, не должно остаться даже следа желтоватой смолы. Ясно? Ни следа!

— Ни следа, — повторил Вольфгарт, и Крадок прочел в глазах воина бесконечный страх за жизнь друга.

Лекарь вложил в руки воина глиняный флакон и продолжал наставления:

— Чистую рану надо смазать этой настойкой таррабета, потом пусть кто-нибудь, у кого не дрожат пальцы, зашьет рану.

— И он будет жить? Тогда он поправится?

Крадок по-отечески потрепал Вольфгарта по плечу и сказал:

— Тогда мы сделаем для него все, что можем. И боги решат, будет он жить или умрет.

Вольфгарт принялся за раны. Крадок попытался встать, но суставы у него так разболелись, что Пендраг даже помог ему подняться.

— Где нашли Зигмара? — спросил лекарь.

— Это важно?

— Думаю, что жизненно важно! — рявкнул Крадок. — Прекрати отвечать мне вопросом на вопрос и говори, где его нашли.

Пендраг сокрушенно кивнул и показал на сутулого мужчину в драной безрукавке:

— Вот Хорст. Он выловил Зигмара из реки.

Прищурившись, Крадок взглянул на взволнованного человечка. От него пахло рыбой и мокрой кожей. Лекарь вспомнил, что несколько лет назад встречался с ним. Лечил его сына от такой болезни, когда мясо отстает от костей. Врачевал изо всех сил, но мальчик все-таки умер.

— Ты нашел его? — спросил он мужчину. — Где?

— Я рыбачил у берега реки и увидел сына короля, — сказал Хорст.

— Где именно? — требовательно продолжал расспрос Крадок. — Говори же, человек, это может оказаться жизненно важно!

Хорст весь сжался, а кот навострил уши.

— Прошу прощения, — извинился Крадок. — У меня суставы ломит, а сын короля Бьёрна умирает, так что времени на вежливость у меня просто нет. Нужно, чтобы ты, Хорст, точно сказал, где нашел Зигмара.

Голова рыбака склонилась в подобии кивка.

— Это случилось у одного из притоков, господин. Того, что сбегает с Холмов пяти сестер. Я рыбачил, и на крючок попался сын короля.

— Знаешь это место? — спросил Крадок, обращаясь к Пендрагу.

— Да, знаю.

— Зигмар был без одежды, что говорит о том, что он собирался купаться. Только он попал в воду уже после нападения, — размышлял Крадок, ладонями потирая виски. — На этом притоке есть что-нибудь вроде запруды?

— Да, — кивнул Пендраг. — Это излюбленное место молодых влюбленных.

— Ведите меня туда, — приказал Крадок. — И если хотите отомстить тому, кто напал на Зигмара, возьмите с собой лучших следопытов.

— Что? — изумился Пендраг. — Что ты хочешь этим сказать?

— Не думаю, что жертвой нападения оказался один Зигмар, — покачал головой Крадок.

Зигмар очнулся в унылом пепельно-сером мире. Вокруг простиралась каменистая равнина, иссушенная и мертвая, по которой гулял ветер. Порой попадались искривленные деревья, тянувшие в безжизненное небо черные сучья.

Голый, одинокий, затерялся Зигмар в пустынной дикой местности. Здесь не было даже звезд, чтобы вычислить путь, и никаких ориентиров, чтобы установить местоположение. Такой земли Зигмар не знал.

Вдали виднелись горы — огромные и монолитные. Даже далекие вершины Серых гор не казались столь величественными, как эти.

— Есть тут кто? — крикнул Зигмар, и голос прозвучал так же плоско и невыразительно, как все вокруг.

Крик поглотила тишина. Тогда Зигмар пошел в сторону гор, ибо больше идти все равно было некуда, и им овладело странное чувство неправильности происходящего.

Он не знал, как тут очутился, да и о прошлой жизни воспоминания были весьма мимолетными. Он знал, как его зовут и что он унбероген, а значит, принадлежит к племени свирепых воинов, живущих к западу от гор, но, кроме этого…

Зигмар шел долго, как ему показалось, много часов, но небо над головой оставалось прежним, а мертвое солнце все там же стояло средь серых облаков. Мог пройти миг или целая вечность, но ноги у него ничуть не устали и были полны сил, как тогда, когда он только пустился в путь. Зигмар не сомневался в том, что сможет без устали ходить по этому безжизненному царству вечно.

Вдруг ему в голову пришла такая удивительная мысль, что он даже остановился.

Он что, умер?

В этом странном краю явно не хватало жизни, но где же тогда золотые чертоги Ульрика, где великий пир и воины, павшие в славных битвах? Ведь жизнь его была храброй и доблестной, разве не так?

Неужели ему не суждено попасть в чертоги предков?

Страх заполз в сердце, вокруг стали собираться тени. Там, где остановился Зигмар, все казалось таким же пустынным и запустелым, как и везде, но Зигмар чувствовал приближение опасности.

— Покажитесь! — взревел он. — Выходите и умрите!

Едва он это сказал, как из земли показались тени, которые превратились в мрачных призраков. К Зигмару подкрадывалась пара громадных слюнявых волков с красными глазами и клыками, словно кинжалы; чешуйчатый демон с рогатой головой и раздвоенным языком грозил ему мечом, с которого капала слизь, он шипел и предвещал ему скорую смерть.

Зигмар пожалел, что нет у него оружия для защиты от них, и тут же в руках у него оказался золотой меч. Он поднял клинок и мысленно нарядил себя в самые лучшие железные доспехи. И не удивился, когда тело его оделось в превосходную броню с блестящими от смазки соединениями.

Зигмара окружили исчадия Тьмы. Он не стал ждать, когда они набросятся на него, а сам сделал первый выпад. Меч рассек одного из призрачных волков, и тот исчез в вихре темного дыма.

Прыгнул второй волк и тут же со вспоротым брюхом упал на пыльную землю. Теперь на Зигмара, замахнувшись мечом, бросился демон. Клинок был нацелен ему в горло, но Зигмар увернулся и сам нанес удар в бок. Но призрак почему-то не пропал, а вместо того испустил такой визгливый вопль, исполненный отчаяния и боли, что Зигмар от неожиданности даже упал на колени и выронил меч, который исчез, стоило ему коснуться земли. На сей раз демон взревел уже победоносно и хотел было снести поверженному Зигмару голову… как страшный удар отразил могучий двуручный боевой топор.

Зигмар увидел величественного воина в мерцающем панцире из полированных железных чешуек и в бронзовом крылатом шлеме. Топор воина отбросил меч демона и следующим ударом сокрушил его, отправив обратно в ад, из которого тот явился.

Расправившись с демоном, воин повернулся и протянул Зигмару руку. Даже не глядя спасителю в лицо, Зигмар знал, кто перед ним.

— Отец, — вымолвил Зигмар, когда Бьёрн заключил его в медвежьи объятия.

— Сын мой, — сказал Бьёрн, — при виде тебя мое сердце наполняется гордостью, хотя огорчительно видеть тебя здесь.

— Где мы? Я умер? И… ты тоже?

— Это Серые земли. Пограничная полоса между жизнью и смертью, где скитаются души.

— Почему я оказался здесь?

— Не знаю, сын мой, но мне нужно удостовериться в том, что ты вернешься в мир людей. А теперь пойдем, нам предстоит долгий путь.

Зигмар жестом указал на бесплодную пустыню вокруг и удивился:

— Долгий путь? И куда тут идти? Я целую вечность блуждал здесь, но ничего не нашел.

— Нам нужно добраться до гор. Там есть врата.

— Какие врата?

— В царство Морра, — поведал Бьёрн. — В мир мертвых.

Армия южных королей выиграла битву, только победа досталась очень дорогой ценой, как и опасался Альвгейр. Норсы сражались, словно настоящие демоны, их стена из щитов казалась неприступной крепостью на вершине хребта. Снова и снова топоры и мечи воинов талеутенов, черузенов и унберогенов пытались пробить защиту северян, пока щиты не расщепились и копья не обломались.

Дюйм за дюймом обагряли южане землю своей кровью, взбирались по склону и теснили норсов, и каждый ярд стоил многих людских жизней. Отряды норсов становились все меньше, таяли на глазах, но, даже когда армия королей-союзников наконец взяла вершину холма, держались они до последнего и пощады не просили.

Король Бьёрн бился как одержимый и с самого начала лез в самое пекло, его могучий топор с каждым ударом уносил жизни северян. Белые волки старались не отходить от него, только поспеть за королем было невозможно.

Альвгейр видел, куда пробивается Бьёрн, и отчаянно пытался не отставать, но на него прыгнул обезумевший от крови пес и вцепился в латный воротник. Зверя он убил, но догнать короля уже не мог, ибо путь преградили сражавшиеся.

Альвгейр закрыл глаза, когда вспомнил, как величественно стоял король перед вражьим предводителем в алых латах. Никогда он так не гордился, что служит королю, как в тот миг, когда боевой топор Бьёрна снес голову вождю северян. Упало поверженное знамя с изображением дракона, тревожно и гневно вскричали норсы и обратили мстительные взоры на виновника гибели своего предводителя.

Маршал Рейка вернулся из воспоминаний и пошел к кострам, где врачевали целители. Оттуда доносились вопли умирающих и жалобные мольбы к женам и матерям, разрывавшие сердца тех, кто пытался облегчить их последние часы жизни.

Все еще горели победные костры на вершине холма, где жертвоприношением Ульрику пылали горы трупов. Но победа для Альвгейра была приправлена пеплом, ведь он не выполнил свой долг.

Король Бьёрн лежал на наспех сооруженном тюфяке, перед ним кровавой грудой возвышалось то, что осталось от его доспехов. Он был даже не бледен, а сер. Хотя бинты скрывали многочисленные раны от мечей и копий, кровь все равно сочилась через повязки и капала на землю.

Как только Бьёрн убил вождя норсов, его телохранители в черных доспехах бросились на короля, воспылав жаждой мести. Альвгейр помнил каждый удар меча и копья так, словно испытал это сам.

— Он будет жить? — спросил Альвгейр.

Один из лекарей взглянул на маршала Рейка, по его лицу струились слезы. Лекарь сказал:

— Мы зашили раны, мой господин. Смазали их факсторилом и настойкой паучьего листа.

— Но будет ли он жить? — допытывался Альвгейр.

Целитель неопределенно покачал головой и ответил:

— Мы сделали все что могли. Теперь боги решат, выживет король или умрет.

Долго шли по Серым землям Зигмар с Бьёрном, а пейзаж все не менялся. Зигмару казалось, что горы не становятся ближе, но отец был уверен, что они на верном пути.

Ландшафт не менялся, и они шли не одни. На краю визуального восприятия мелькали темные тени, которые в тот раз набросились на Зигмара. Их можно было увидеть лишь краем глаза, мельком, словно они сопровождали путников и при этом боялись показаться на глаза.

— Кто они? — спросил Зигмар, в очередной раз заметив юркую тень.

— Души тех, кто проклят навеки, — печально сказал Бьёрн. — Эофорт говорил, что в Серых землях живут неупокоенные души мертвецов, чьи тела подняли черные маги. Они никак не могут попасть в царство Морра.

— То есть те, кто здесь обитает, не совсем мертвы?

— Фактически да. При жизни они могли казаться вполне добродетельными существами, но, оказавшись здесь, принимают жуткие формы из-за ненависти ко всему живому. Наше тепло и свет напоминают им о том, чем они когда-то были и чего лишены навсегда.

— Тогда почему они не нападают?

— И слава богам, Зигмар, потому что вряд ли у нас хватит сил им противостоять.

— Тем более они должны были бы атаковать.

— Возможно, — согласился Бьёрн. — Хотя мне кажется, что они вполне осознанно куда-то нас ведут.

— Куда?

— Не знаю. Но пока мы можем получать удовольствие от прогулки, верно?

— Удовольствие? — удивился Зигмар. — Здесь? Это место ужасно.

— Да, верно, но все-таки мы идем вместе, отец и сын, а мы так долго не беседовали по-мужски.

— Твоя правда. — Зигмар кивнул и попросил: — Может, расскажешь мне о войне на севере?

Лицо Бьёрна помрачнело, и Зигмар почувствовал, как колеблется перед ответом отец.

— Неплохо, неплохо. Твои воины сражались, словно волки Ульрика, и черузены с талеутенами тоже хорошо воевали. Мы выбили норсов из занятых ими земель и прогнали обратно в их стылое царство. Когда станешь королем, ты должен почтить Кругара и Алойзиса, сын мой. Они наши благородные и верные союзники.

Зигмар обратил внимание, как отец выстроил ответ на его вопрос, но подавил тревогу.

— Эти врата, к которым мы идем… Врата Морра. Зачем нам нужно попасть туда? — поинтересовался он.

— Спроси, когда мы там окажемся, — посоветовал отец, и Зигмар уловил предостережение в его голосе.

Некоторое время они шли молча, потом Бьёрн сказал:

— Я горжусь тобой, Зигмар. Твоя мать тоже гордилась бы тобой, если бы была жива.

Зигмар почувствовал, как щемит в груди, и хотел уже ответить, как вдруг увидел, что внимание отца приковано к чему-то впереди.

Горы были по-прежнему далеки, как и раньше, но теперь они вздымались по-другому — исполинские черные стражи неведомой загробной страны. Пока Зигмар смотрел, склоны гор перемещались и изгибались, словно по воле бога принимая новую форму.

Утесы отделились от гор и сомкнулись вместе, образуя устрашающе-огромные пилястры. С тектонической силой сжимались высокие хребты, а когда крышей мира оформилась громадная перемычка, полетели обломки скал и клубящиеся облака пыли.

За какие-то мгновения в склоне горы появились огромные врата, настолько широкие и высокие, что могли вместить земли, насколько хватало глаз. Между пилястрами клубился зияющий мрак — столь глубокая беспросветная тьма, что вырваться из ее полночных объятий никому не под силу.

Разнесся голодный жадный стенающий вопль, и из земли появились тени, которые шли за ними по пятам. Страшные волки, демоны и другие твари, настолько жуткие, что и вообразить невозможно…

Явились черные звери с жуткими клыками и горящими, словно угли, глазами, парящие на крыльях ночи; ползающие драконы с зубами, словно мечи; скелеты-ящеры с острыми, будто лезвия топоров, хвостами и отвратными черепами вместо голов.

Неизвестно, кем они были при жизни, но здесь стали сущими исчадиями ада.

Переправившись по воздуху, армия теней выстроилась сплошной линией между отцом с сыном и горами. Из рядов чудищ вышел высокий воин, он единственный из всех теней не был черным.

Высокий воин носил кроваво-красные латы, шлем напоминал оскалившегося рогатого демона. В руках он держал двуручный меч, который направил прямо в сердце Зигмара.

— Ты?! — прошипел Бьёрн. — Как можно? Я же тебя убил.

— Неужели ты, старик, думаешь, что только тебе можно заключать сделки с древними силами? — спросил воин, и Зигмар отшатнулся, когда разобрал, что дьявольская морда была вовсе не железным шлемом, а истинной личиной воина. — Служба древним богам со смертью не заканчивается.

— Отлично, — сказал Бьёрн. — Значит, придется убить тебя снова.

— Отец, о чем он? — спросил Зигмар.

— Не важно, — отмахнулся Бьёрн. — Вооружайся.

Подумав, Зигмар еще раз вооружился, только на сей раз не золотым мечом, а могучим молотом Гхал-мараз.

— Должен пройти мальчик, — сказал красный демон. — Пришло его время.

— Нет, — отрезал Бьёрн. — Я дал священную клятву!

Демон расхохотался отвратительным смехом и с издевкой спросил:

— Кому? Пещерной ведьме? Думаешь, жалкой любительнице тайных обрядов под силу тягаться с древними богами?

— Иди сюда — и узнаешь, подлец!

— Отдай его нам, все равно мы заберем его силой, — зарычал демон. — Так или иначе, он умрет. Давай его сюда, а сам можешь возвращаться в мир живых. Ты еще не так стар, чтобы перспектива жизни тебя не вдохновляла.

— Демон, моей жизни хватило бы на десятерых, — пророкотал Бьёрн. — И ни одной трусливой твари вроде тебя не забрать от меня сына.

— Старик, тебе нас не победить, — угрожал демон.

Зигмар смотрел на отца, и грудь его распирало от гордости. Он не совсем понимал сущность стычки, но знал, что страшная сделка заключена ради его спасения.

Армия демонов пошла в наступление, волки щелкали челюстями, а крылатые монстры разбежались и поднялись в воздух. Зигмар держал наготове молот Гхал-мараз, а Бьёрн — топор Похититель душ.

Зигмар почувствовал, как сгустился вокруг него воздух, и посмотрел налево и направо, ощущая присутствие бесчисленной силы. С обеих сторон от него встали по два призрачных воина в кольчугах, каждый из них держал боевой топор с длинной рукоятью. Еще сотни воинов выстроились вокруг и сзади, и Зигмар рассмеялся, глядя, как недоуменно исказилась физиономия демона.

— Отец! — воскликнул Зигмар, узнавая воинов.

— Вижу, — сказал Бьёрн. По его щекам текли слезы благодарности. — Это павшие воины унберогенов. Даже смерть не помешала им встать на защиту своего короля.

На безжизненной равнине Серых земель сошлись армии демонов и призрачных воинов, и никогда еще Зигмар не был так горд.

— Сын мой, прими мой последний дар, — сказал Бьёрн. — Мы должны прорваться сквозь ряды демонов и дойти до врат. Когда сделаем это, ты должен мне повиноваться, несмотря ни на что. Ясно?

— Да, — отвечал Зигмар.

— Обещай же мне.

— Обещаю, отец.

Бьёрн кивнул и зло посмотрел на красного демона:

— Хочешь его заполучить? Ну, попробуй!

Со страшным боевым кличем алый демон взмахнул мечом и бросился в атаку.

Глава двенадцатая Суждено пройти одному

С пронзительными воплями мчались демоны к унберогенам. У них не было ни стратегии, ни расчета, и вперед они ринулись с одной-единственной мыслью: поскорее разделаться с врагом.

— За мной! — взревел Бьёрн и бросился в бой.

Призраки молча последовали за королем, выстроившись в форме грозного клина, в верхушке которого стояли Бьёрн и Зигмар. Армии сошлись с глухим иллюзорным лязгом железа, казалось, звук шел откуда-то издалека.

Призрачные воины схлестнулись с демонами, мечами и топорами прорубали дорогу к вратам царства Морра.

Молотом Гхал-мараз Зигмар сокрушил первого демона. Подарок короля Кургана Железнобородого был смертоноснее любого меча. В здешних мрачных землях удивительная сила, которой наделили оружие гномы, стала ничуть не меньше, если не больше, чем в царстве живых. Каждый удар находил свою цель и крушил демонов. Казалось, что само присутствие молота причиняет им боль.

Бьёрну в сражении помогало отточенное за столько лет умение воевать, и могучий топор Похититель душ, подтверждая свое ратное имя, яростно вгрызался в ряды врага. Демонов было много. По мере того как клин унберогенов глубже таранил орду, его со всех сторон начали окружать враги, замедлив продвижение к цели.

Несмотря на свирепость, битва не была кровавой. В тот миг, когда бойца пронзал меч или разрывали клыки, он исчезал — мерк свет или тьма его существования.

Сражение разгорелось под сенью великих врат, и Зигмар видел, как в ожидании переливается мрак портала и с каждым мигом возрастает таящееся там нетерпение.

Бок о бок сражались Зигмар и Бьёрн, пробивались сквозь войско демонов и вели за собой клин призрачных воинов. Меж горных стен вскипала тьма, и Зигмар заметил, как от кулона на шее отца полилось золотое сияние.

— Я вижу тебя, Дитя грома! — вскричал алый демон, пробиваясь к нему.

Зигмар обернулся и замер на месте от отвращения.

Демон атаковал его мечом, и Зигмар, превозмогая сковавший его ужас, увернулся. Снова и снова смертоносный клинок стремился оборвать его жизнь, пролетая всего лишь на расстоянии ладони.

Зигмар понял, что демонический воин много веков потратил на совершенствование боевого искусства. И в отчаянии осознал, что ему дан лишь один шанс его победить.

В ответ на очередную стремительную атаку демона Зигмар отступил, прикидываясь, будто колеблется, а сам блокировал удар, нацеленный обезглавить его.

С победным криком демон подпрыгнул, чтобы нанести смертельный удар, но Зигмар выпрямился, крутанулся и с размаху треснул врага по коленям. Доспехи не помешали боевому молоту сокрушить суставы, и демон с воплем упал на землю.

Зигмар перехватил оружие и саданул прямо по завывающей морде. Боек Гхал-мараза уничтожил череп монстра, который с ужасным воплем сгинул в адское забвение, его ожидавшее.

После смерти предводителя армия теней отшатнулась от Зигмара, и он устремился вперед, а за ним по пятам следовали призрачные воины унберогенов.

Обернувшись, Зигмар нашел взглядом отца и увидел его в кольце демонов. Размахивая топором, Бьёрн отчаянно отбивался от них. Не задумываясь, Зигмар бросился в драку и начал пробиваться к отцу, раздавая удары направо и налево. Демоны отступили перед ним, и вдвоем они разметали врагов и соединились со своим призрачным войском.

Демоны пришли в замешательство, их строй разорвался, с каждым мигом их становилось все меньше и меньше. Чуя победу, воины унберогенов поднажали, и Зигмар с Бьёрном снова заняли место во главе клина.

С каждым ударом демоны и призраки исчезали с поля боя. Уже ничто не могло помешать неумолимому продвижению унберогенов вперед. И Зигмар, проломив череп демона-волка, вдруг заметил, что между ним и вратами не осталось врагов.

— Отец! — крикнул он. — Мы прошли!

Бьёрн для начала разделался с жутким существом с черными кожистыми крыльями и усеянным шипами хвостом, а потом взглянул в сторону гор. Черные створки дверей рябились, словно кипящая смола, и на краткий миг Зигмару почудилось, что меж ними даже можно различить неясные очертания громадной, манящей фигуры в черных одеждах, стоящей сразу за колоссальными вратами.

Зигмар ощутил мудрость громадного призрака, спокойствие, порожденное принятием смерти как неизбежного конца всего живого. Он опустил Гхал-мараз, потому что знал, что должно произойти.

Зигмар шагнул к высоким вратам, зная, что сейчас ему откроются чертоги Ульрика, где он обретет покой. Но его удержала чья-то мощная рука, и, обернувшись, Зигмар увидел отца.

— Мне нужно идти, — сказал Зигмар. — Теперь я знаю, зачем я здесь. В том, верхнем, мире я умираю.

— Да, — подтвердил Бьёрн, снимая с шеи сияющий подвес. — Но я дал священную клятву, что ты не умрешь.

— Значит, это ты… ты… умер?

— Если не сейчас, то скоро. Да. — Бьёрн держал в руке кулон.

Зигмар увидел, что эта немудреная вещица была бронзовой копией врат, перед которыми они стояли, только закрытых.

Отец надел талисман на шею Зигмару со словами:

— С помощью этой вещицы я смог задержаться здесь и помочь тебе. Теперь она твоя. Береги ее.

— Значит, это я должен был умереть?

Бьёрн кивнул и объяснил:

— Так задумали слуги Темных богов, но те, кто им противостоит, тоже наделены властью.

— Ты отдал жизнь за меня… — прошептал Зигмар.

— Я сам не до конца разобрался во всем этом, сын мой, но пренебрегать законами мертвых нельзя даже королям. В эти врата суждено пройти одному.

— Нет! — крикнул Зигмар, глядя, как очертания отца постепенно расплываются и он становится таким же призрачным, как воины, что сражались рядом с ними. — Я не позволю тебе это сделать ради меня!

— Дело уже сделано, — заверил его Бьёрн. — Тебя ждут великие свершения, сын мой, и я горд за тебя, ибо знаю: они превзойдут деяния величайших королей древности!

— Тебе известно будущее?

— Да, но не спрашивай меня об этом, потому что тебе нужно уйти отсюда и вернуться в мир живых, — сказал Бьёрн. — Тебе придется нелегко, ведь ты познаешь великую боль и отчаяние.

Пока отец говорил, он вместе с армией призрачных воинов приближался к вратам Морра.

— Но также славу и бессмертие! — с последним вздохом сказал Бьёрн.

Пока отец вместе с преданными воинами переходил из мира живых в царство мертвых, Зигмар оплакивал их. Они вошли во врата и пропали, словно их никогда не было, и Зигмар остался один среди пустынных Серых земель.

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

И вновь открыл их для страшных мучений.

Вершину Холма воинов продували ветра. Зигмар даже не пытался закутаться в плащ из волчьей шкуры, добровольно отдав себя на растерзание непогоде. Теперь холод следовал за ним повсюду, и он привечал его как старого друга.

Как только Зигмар очнулся и открыл глаза, на него тут же нахлынули воспоминания о случившемся у реки, и он в ужасе закричал.

Он помнил, как говорил раненому на Поле мечей мальчику о том, что у воина есть постоянная спутница — боль, но теперь понял, что не она, а отчаяние ежесекундно подстерегает воина — отчаяние от тщетности войны, мимолетности счастья и нелепости надежд.

После нападения Герреона прошло пять недель. С тех пор Зигмара всегда сопровождали шестеро телохранителей. Его побратимы вели себя, как боязливые старухи, но Зигмар не порицал их за это, ибо кто мог предвидеть, что еще задумает Герреон?

Закрыв глаза, он упал на колени, и при мысли о Равенне слезы потекли у него по щекам. Когда он увидел ее, такую бледную, безжизненно окоченевшую на соломенном ложе… Охватившее Зигмара горе с тех пор ничуть не уменьшилось.

Ушла она живая, солнцем светившая в его сердце, и на ее месте осталась зияющая рана, которая не заживет никогда. Пальцы сжались в кулаки, и Зигмар постарался справиться с растущим гневом, потому что это чувство, бессильное вырваться наружу и кого-то наказать, оборачивалось против него самого.

Нужно было разглядеть зло в сердце Герреона. Поверить друзьям, которые чувствовали, что его раскаяние ложно. Наверняка он упустил какой-то знак, который мог бы насторожить его и оповестить о предательстве.

С каждым днем Зигмар все больше замыкался в себе и отгораживался от Вольфгарта и Пендрага, которые тщетно пытались пробудить его от меланхолии. Он искал спасения в вине: оно помогало ослабить боль и отогнать еженощные видения меча, пронзающего Равенну.

Сердце Зигмара разрывалось не только из-за потери любимой. Он знал, что отца тоже нет в живых. С севера пока вестей не приходило, но Зигмар не сомневался в гибели Бьёрна. Народ Рейкдорфа с нетерпением ждал возвращения короля, но Зигмар-то знал, что скоро им тоже суждено испить горечь утраты, которая ежедневно терзала его.

Какая-то потаенная частица его существа даже злорадно радовалась оттого, что страдать предстоит не ему одному, но душевное благородство восставало против подобной мелочности. Он никому не рассказывал о Серых землях и участи отца, ведь ему не пристало говорить о гибели короля, пока об этом не будет достоверных известий. Он не хотел, чтобы его правление началось с дурного предзнаменования.

Очнувшись, Зигмар узнал, что целых шесть дней пролежал холодным и неподвижным. Он не жил и не умирал. Жизнь его висела на тончайшем волоске, и целитель Крадок недоумевал и никак не мог объяснить, отчего сын короля не просыпается или не засыпает навечно.

Пока он лежал на пороге царства Морра, подле него безотлучно находились Вольфгарт, Пендраг и даже почтенный Эофорт. Зигмар знал, что должен благодарить судьбу за то, что она послала ему таких верных друзей. Тем сложнее было объяснить его отчуждение.

Как он понял с годами, горе и разум несовместимы.

Зигмар пытался опровергнуть то, что видел собственными глазами на берегу реки, и жаждал обрушить возмездие на виновного, но даже в этом ему было отказано. Ни Кутвин, ни Свейн не смогли отыскать следов Герреона. Исчезли даже личные вещи предателя, и он, словно тень, растворился невесть где.

Когда Зигмар очнулся к жизни, Вольфгарт снарядил коня и собрался ехать в леса на поиски предателя. Однако Зигмар запретил это, поскольку знал, что преимущество будет на стороне Герреона, который к тому же слишком умен, чтобы позволить себя изловить.

Отныне имя Герреона стало проклятием, и нечего ему ждать поддержки в землях людей. Он пропал и, вероятно, умрет изгоем где-нибудь в лесу.

Зигмар покачал головой, отгоняя тягостные думы, и сгреб в ладонь пригоршню земли с вершины холма. Богатая черная почва струилась сквозь пальцы, и он чувствовал: что-то в нем самом превращается в камень.

Он окинул взглядом растущий Рейкдорф, могучую реку и плодородные земли, простиравшиеся так далеко, насколько хватало глаз.

Когда из пальцев Зигмара выпала последняя былинка, он погладил ту золотую булавку, которую когда-то подарил Равенне у реки; теперь она скрепляла его собственный плащ.

— Никогда я не полюблю другую, — обещал он. — Моей неизменной любовью будет только эта земля.

Зигмар бежал последний круг по Полю мечей. Каждый шаг пронзал усталые ноги тысячей огненных стрел. Дышалось с трудом. Несмотря на то что все мышцы горели огнем, он продолжал тренировку — нужно обрести силу, прежде чем армия вернется с севера.

Когда-то от такой пробежки Зигмар едва запыхался бы, но сейчас приходилось напрягаться что есть мочи, чтобы переставлять ноги. Сила постепенно возвращалась, но, как ему казалось, слишком медленно, хотя старый Крадок дивился его успехам.

Зигмар тренировался каждый день. Чтобы восстановить скорость реакции, он упражнялся с мечом и кинжалом. Тягал гири, которые специально выковал для него мастер Аларик. Чтобы вернуть выносливость, дюжину раз обегал Поле мечей.

Пендраг предложил Зигмару заниматься на виду у молодых воинов. Он утверждал, что они будут черпать надежду в том, что он с каждым днем становится все сильнее и сильнее.

Вообще-то, в глубине души Зигмар знал, что идея Пендрага, скорее, была направлена на то, чтобы помочь ему самому преуспеть в задуманном. Если бы онтренировался в одиночестве, то в случае неудачи огорчился бы только сам. Но если он даст слабину на людях, то уже обманет других, а этого Зигмар допустить не мог.

Глаза заливал пот. Зигмар отер лоб рукой и, согнувшись в три погибели, остановился рядом с Вольфгартом, который едва ли хоть чуточку устал. Пендраг выглядел весьма невозмутимо, и Зигмар с трудом подавил приступ озлобленности.

— Ты будешь сильным, как прежде, но на это нужно время, — сказал Пендраг, угадывая его состояние.

У Зигмара закружилась голова, и он опустился на корточки, несколько раз глубоко вздохнул и занялся растяжкой мышц ног.

— Знаю, — согласился он. — Но меня все равно ужасно раздражает… что я… не такой… как хотелось бы.

— Не спеши, — посоветовал Пендраг. — Шесть недель назад ты был при смерти. Весьма самонадеянно считать, что ты так скоро станешь прежним.

— Что верно, то верно, — поддержал Вольфгарт. — Даже ты не настолько силен.

— Что ж, все-таки придется поднапрячься, — огрызнулся Зигмар и встал на ноги, игнорируя протянутую Пендрагом руку. — Хорош из меня будет король, если я не смогу трудиться в полную силу и стану дышать с присвистом, словно беззубый старик.

Он тут же пожалел о вырвавшихся словах, но сказанного не воротишь.

Вольфгарт подбоченился и покачал головой:

— Сохрани нас Ульрик, ты нынче в скверном настроении.

— Думаю, у меня есть на то причины, — буркнул Зигмар.

— А я не говорю, что нет. Только ума не приложу, почему ты должен срываться на нас. Герреон, будь он проклят, пропал, — сказал Вольфгарт. — И Равенны уже нет с нами.

— Я знаю. — Голос Зигмара ожесточился.

— Послушай меня, брат, — молвил Вольфгарт. — Равенна мертва, и я тоже скорблю о ней, но нельзя же стоять на месте. Чти память о ней, но иди вперед. Ты найдешь другую, которая станет нашей королевой.

— Не желаю другой королевы! — крикнул Зигмар. — Ею всегда была Равенна.

— Но теперь ее нет. Королю нужна королева. Если бы даже брат ее не убил, Равенна никогда бы не смогла стать твоей женой.

— О чем ты?

Вольфгарт не обратил внимания на предостерегающий взгляд Пендрага и продолжал развивать начатую тему:

— Она — сестра предателя. Народ бы этого не позволил.

— Вольфгарт! — одернул друга Пендраг, глядя, как побагровело лицо Зигмара.

— Подумай об этом — и увидишь, что я прав, — стоял на своем Вольфгарт. — Равенна была замечательной девушкой, но разве ее бы приняли королевой? Люди бы сказали, что твой род запятнала кровь предателей, и не пытайся заверить меня, что этот знак — добрый.

— Думай, что говоришь, Вольфгарт! — вскипел Зигмар, приближаясь к побратиму, но Вольфгарт и не думал отступать.

— Хочешь меня ударить, Зигмар? Давай бей, только ведь ты знаешь, что я прав.

Горе и гнев слились воедино и нашли выход в ударе, который пришелся Вольфгарту прямо в челюсть и свалил его с ног. Тут же Зигмаром овладело чувство жгучего стыда.

— Нет! — крикнул он и мысленно оказался в детстве, когда разбил Вольфгарту локоть, поддавшись порыву гнева.

Он поклялся, что никогда не забудет урока, полученного в тот день, но вот опять он с поднятыми кулаками стоит над упавшим товарищем.

Зигмар разжал кулаки, гнева и след простыл.

Он опустился на колени рядом с другом:

— О боги, Вольфгарт, мне так стыдно!

Вольфгарт угрюмо взглянул на него, ощупывая нижнюю челюсть и потирая наливавшийся синяк.

— Я не хотел бить. Я просто… — начал Зигмар и запнулся, потому что не нашел слов, способных описать одолевавшие его чувства.

Вольфгарт кивнул и обратился к Пендрагу:

— Похоже на то, что у нас тут еще непочатый край работы, Пендраг. Он пихается, словно баба.

— Хорошо еще, что наш брат пока не вошел в полную силу, а не то бы снес вовсе твою глупую башку, — заявил Пендраг, помогая им обоим подняться.

— Да, вероятно, — согласился Вольфгарт. — Но тогда бы я и не нарывался.

Зигмар вгляделся в лица побратимов и увидел в них страх за него и прощение гневной вспышки, горе было виною которой. Снисходительность друзей дополнительно посрамила Зигмара.

— Простите меня, друзья мои, — сказал он. — Никогда еще мне не было так тяжело. Не выразишь словами, как трудно пережить все это, но то, что вы всегда рядом, очень помогает мне. Я скверно обращался с вами, за что прошу прощения.

— Ты страдаешь, — признал Пендраг. — И нет нужды извиняться перед нами. Мы твои братья и будем с тобой и в радости, и в горе.

— Пендраг верно сказал, — согласился Вольфгарт. — Только настоящие друзья могут тебя выносить. Другие уже давно развернулись бы и ушли прочь от такого зануды.

Зигмар улыбнулся и сказал:

— Именно поэтому я и должен извиниться перед вами, друзья мои. Вы мои братья и самые близкие друзья, и с моей стороны низко так обращаться с вами. С тех пор как умерла Равенна, я замкнулся в себе, отгородился от всех. Никого к себе не подпускал и оборонялся от тех, кто пытался проникнуть в возведенную мной крепость. Но тот, кто заперся в твердыне и прячется за крепкими воротами, непременно начнет страдать, ибо без братьев прожить нельзя.

Зигмар говорил и чувствовал, как его наполняет сила, и улыбнулся в первый раз с тех пор, как вернулся из Серых земель.

— Вы простите меня? — спросил он.

— Все в порядке, — кивнул Пендраг.

— С возвращением, брат, — произнес Вольфгарт.

На следующее утро шел дождь. В королевской Большой палате медленно пробуждался Зигмар, в голове кружили обрывки сна. Суть уже ускользала, но он цеплялся за видение, словно за дар небес.

Он будто бы бродил возле реки там, где когда-то ему встретился вепрь Черный Клык. Ноги утопали в мягкой траве, легкий ветерок был полон летними ароматами. На берегу стоял отец, высокий и могучий, и щеголял отменной железной кольчугой. Над бровями отца сияла бронзовая корона короля — солнечные лучи вспыхивали на металле, и казалось, что на голове Бьёрна одета огненная лента.

От отца веяло уверенностью и силой. Он повернулся к сыну, снял с головы корону и протянул ему.

Дрожащими руками принял Зигмар корону. Как только его пальцы коснулись металла, отец исчез, а Зигмар ощутил на голове вес целого царства.

Послышался смех. Зигмар обернулся и радостно улыбнулся при виде кружащей по траве Равенны. На ней было платье изумрудного цвета, которое так ему нравилось, и плащ матери Зигмара, скрепленный золотой булавкой работы мастера Аларика. Ветерок играл с ее прекрасными волосами цвета ночи.

Зигмар не мог припомнить о чем, но они проговорили целую вечность, а потом любили друг друга совсем как тогда, когда он впервые привел Равенну на берег.

Как ни странно, Зигмар не испытывал страданий, а чувствовал лишь любовь и безмерную благодарность за то, что ему посчастливилось узнать такое. Для него Равенна останется навсегда юной. Не состарится, не озлобится, никогда не увянет.

Навеки будет молодой и любимой.

Зигмар открыл глаза и впервые за долгие недели почувствовал себя отдохнувшим, глаза у него сделались яркими и ясными, а руки и ноги — сильными и гибкими. Он глубоко вздохнул и занялся разминкой, думая о значении ночного видения. Обычно ему было больно видеть отца и Равенну во сне, но на этот раз все вышло по-другому.

Священнослужители говорили, что сны посылал Морр. Видения дают возможность счастливцам заглянуть за преходящую пелену бытия и увидеть царство богов. Такой сон означает предвестие огромной важности и благоприятное время для новых начинаний.

Был ли приснившийся ему сон последним даром богов, перед тем как он начнет ковать Империю людей?

Зигмар закончил упражнения, ополоснулся из кадки с водой, стоявшей в углу Большой палаты, вытерся льняным полотенцем, натянул штаны и тунику. Снаружи доносились крики, и ему было известно, что они означают.

Он надел кольчугу и пошевелил плечами, пока она не легла должным образом. Пробежал пальцами по волосам и тонким кожаным ремешком связал их на затылке в короткий хвост.

Крики на улице сделались громче, и Зигмар взял в одну руку стоявшее возле его трона алое знамя, а в другую — Гхал-мараз. И пошел к толстым дубовым дверям Большой палаты в сопровождении королевских псов, которые бежали за ним. «Теперь они мои», — подумал Зигмар.

Он распахнул дверь и увидел процессию воинов, идущую сквозь дождь. На носилках из щитов они несли тело. Вокруг толпились сотни жителей Рейкдорфа, а на холмах вокруг города, провожая короля в последний путь, застыла армия унберогенов.

Перед носилками ожидал Альвгейр, в потускневших бронзовых доспехах с многочисленными вмятинами и зазубринами. Голова его была понуро опущена, но, когда открылись двери королевской Большой палаты, он поднял глаза.

Взгляд маршала Рейка сказал Зигмару то, что он уже давно знал.

Дождь промочил все вокруг, с доспехов Альвгейра срывались капли воды, стекали с длинных волос. Маршал Рейка упал на одно колено. Зигмару никогда не доводилось видеть Королевского Защитника столь несчастным и пристыженным.

— Мой господин, — произнес Альвгейр, достал меч из ножен и протянул его Зигмару, — твой отец мертв. Он погиб, сражаясь с северянами.

— Я знаю, Альвгейр, — сказал Зигмар.

— Знаешь? Откуда?

— Многое изменилось с тех пор, как отец ушел на войну. Я больше не тот мальчик, которого ты знал прежде, и ты тоже стал другим.

— Верно, — согласился Альвгейр. — Я не выполнил свой долг, и король мертв.

— Ты выполнил свой долг, — заверил маршала Зигмар. — И оставь себе меч, друг мой. Он тебе пригодится, если ты хочешь стать моим Рыцарем-Защитником и остаться маршалом Рейка.

— Твоим Защитником? — переспросил Альвгейр. — Нет… Я не могу…

— Ты ни в чем не виноват, — объяснил Зигмар. — Отец отдал жизнь за меня, и никакое, даже самое лучшее, искусство владения оружием не могло бы ему помочь.

— Я не понимаю.

— Мне не до конца все ясно самому, — признался Зигмар. — Но я сочту за честь, если ты станешь служить мне так, как служил отцу.

Альвгейр поднялся. Капли дождя блестели на лице Защитника, словно слезы. Он вложил меч в ножны.

— Я буду служить тебе верой и правдой, — обещал Альвгейр.

— Знаю, так и будет, — сказал Зигмар и подошел к носилкам из щитов.

Отец лежал, прижимая к груди могучий боевой топор по прозванию Похититель душ. Ярко сияли его вычищенные и отполированные доспехи. Благородные черты лица были спокойны, и теперь, когда душа его отлетела, сгладился даже страшный шрам.

Зигмар приказал воинам:

— Внесите короля в его палату.

Когда процессия прошествовала по лужам и внесла короля внутрь, Зигмар обратился к скорбящим, собравшимся перед ним. В толпе было много друзей, и каждое лицо ему было знакомо.

Теперь это был его народ.

Зигмар опустил древко стяга прямо в грязь перед дверями Большой палаты — словно среди штормовых облаков мелькнул солнечный луч, осветив все вокруг. На ветру колыхалась алая ткань, и Зигмар взмахнул молотом Гхал-мараз над головой и крикнул так, что голос его услышали даже собравшиеся на холмах за городом воины:

— Народ унберогенов! Король Бьёрн ушел в мир иной и сейчас размахивает могучим топором, Похитителем душ, в чертогах Ульрика вместе со своими братьями — Дрегором Рыжая Грива и великим Беронгунданом. Он умер так, как хотел, — в сражении, сжимая в руках боевой топор и сокрушая врагов. — Зигмар опустил Гхал-мараз и воскликнул: — Я пошлю гонцов во все концы земли с вестью о том, что в новолуние следующего месяца мой отец будет похоронен на Холме воинов!

Глава тринадцатая Собрание королей

В честь вернувшихся в Рейкдорф воинов и для поминовения погибших устроили великий пир. Не только в пивных, но и на каждом углу скальды восхищали публику сагами о сражениях с жестокими норсами и повествовали о славной гибели короля Бьёрна. Сказания эти были весьма эпичны и мрачны, и Зигмар знал, что в них ни слова не говорилось о благородстве и искупительной жертве последнего сражения отца, когда он сошел в подземный мир ради спасения сына.

Он счел, что не стоит раскрывать эту тайну, — пусть лучше в веках сохранится отчаянный героизм и трагическая неизбежность смерти Бьёрна, чем семейная драма, разыгравшаяся в сумрачном царстве Серых земель.

Дни после возвращения армии были радостными, ибо жены и матери снова обрели мужей и сыновей, но также глубоко печальными, потому что многие семьи недосчитались своих отцов и братьев. А гибель короля Бьёрна стала для всего племени унберогенов сокрушительным ударом.

Павших воинов почтили тысячей погребальных костров, которые зажглись среди окружающих Рейкдорф холмов на следующий день после захода солнца. Северян прогнали обратно в их стылые земли, но Зигмар знал, что через некоторое время придет другой вождь, который воспламенит тлеющие угли их воинственных сердец.

Однако унберогены не предавались унынию, народ верил в Зигмара. Он ощущал это столь же точно, как и землю под ногами. Зигмар прославился воинским искусством, благородством и честностью; он чувствовал, что народ им гордится, и знал, что это чувство усилено печалью из-за гибели Равенны. Никто не смел упоминать о Герреоне, имя его предали забвению, и вскоре оно должно было изгладиться из памяти.

Куда бы ни шел Зигмар, всюду его встречали улыбки тех, кто знал и верил в него.

Он готов был стать королем, а народ — принять его правление.

За день до новолуния в Рейкдорф прибыли короли. Одним из последних прибыл король эндалов Марбад в сопровождении отряда Вороновых шлемов, и знамя его в память о павшем Бьёрне было обагрено кровью. Зигмар стоял вместе с Пендрагом и смотрел, как под музыку волынок подъезжает король, и вновь его поразила военная выправка королевских воинов.

В последний раз Зигмар видел этих величественных рыцарей шесть лет назад, когда стареющий король вместе с Вольфгартом, зимовавшим на западе, прибыл навестить своего брата-короля. С тех пор Марбад постарел еще больше, совсем поседел и болезненно исхудал, но держался по-прежнему прямо. Старик тепло приветствовал Зигмара и крепко его обнял.

Вороновы шлемы по-прежнему казались грозными и настороженными, и на сей раз у них были на то причины. Из-за реки на эндалов с неприязнью глядели несколько облаченных в бронзовые доспехи воинов, в шлемах с перьями и с копьями, украшенными разноцветными вымпелами. То были ярко разодетые ютоны, посланцы короля Мария, который сам не соизволил явиться в Рейкдорф.

Также не приехал король тевтогенов Артур, причем даже не позаботился направить для участия в похоронных обрядах посланников. Зигмара это не удивило, и, по правде говоря, он даже обрадовался тому, что ни один тевтоген не войдет в Рейкдорф, ибо не простил им набега на Уберсрейк и другие пограничные деревни.

Лично приехали короли, сражавшиеся вместе с отцом против норсов: король племени талеутенов Кругар и король черузенов Алойзис. Оба они были воистину мужи железной воли и произвели на Зигмара впечатление искренней похвалой отца.

Королева азоборнов Фрейя прибыла с кортежем воительниц. С запада с улюлюканьем неслись колесницы, так перепугавшие работающих на полях крестьян, что волна паники докатилась до самого Рейкдорфа, пока не выяснилось, в чем дело. Королева ехала на инкрустированной золотом колеснице из темного дерева, с лезвиями наподобие кос по бокам. С озорной улыбкой на устах прекрасная рыжеволосая Фрейя предстала перед Зигмаром, воткнув в землю свой трезубец.

— Королева Фрейя! — объявила она. — Победительница племени Красномордов, покорительница низкорослых воров и убийца Большого Клыка! Возлюбленная тысячи мужчин и владычица Восточных равнин, я явилась к тебе, чтобы засвидетельствовать почтение твоему отцу и помериться силами с тобой!

Затем она сломала трезубец и швырнула обломки к ногам Зигмара, а потом притянула его к себе и поцеловала прямо в губы, заодно схватив его между ног. Пендраг с Альвгейром настолько опешили, что вовремя не среагировали, а когда потянулись за мечами, королева уже отпустила Зигмара, запрокинула голову и захохотала.

— У сына Бьёрна отцовская сила в чреслах! — воскликнула Фрейя. — И я просто обязана провести с ним ночь!

Тут Фрейя собрала своих сопровождающих — свирепых, раскрашенных краской азоборнских воительниц, которые ездили на колесницах голыми, — и выехала из Рейкдорфа, намереваясь разбить лагерь в поле за пределами города.

— О боги небесные! — за обедом в Большой палате говорил друзьям Зигмар. — Да эта женщина совершенно безумна!

— Ну, по крайней мере, она оценила твою силу, — улыбнулся Пендраг. — Представляешь, что было бы, если бы эта твоя… сила ее не впечатлила.

— Вот уж точно, — ухмыльнулся Вольфгарт. — Будь я король, я бы с радостью провел с нею ночку.

— Верно, опыт был бы весьма любопытный, — согласился Пендраг. — Если бы ты выжил, конечно.

— Да вы оба спятили, — решил Зигмар. — Я бы скорее бешеного волка пустил в постель, чем Фрейю.

— Ну что ты как старая бабка, — никак не хотел угомониться Вольфгарт, явно смакуя неловкость Зигмара. — Ночь получится незабываемой, и только подумай, какие шикарные шрамы тебя украсят после этой битвы.

Зигмар покачал головой:

— Мой отец всегда говорил, что мужчина не должен ложиться в постель с женщиной, которую не сможет превзойти в бою. Вы оба думаете, что могли бы одолеть Фрейю?

— Может, и нет, — ответил Вольфгарт. — Но выяснить было бы занятно.

— Надеюсь, этого никогда не случится, друг мой, — сказал Пендраг.

В ночь проведения похоронного обряда, когда солнце уже зашло, отношения в Рейкдорфе накалились. В полдень в Большой палате начался пир. Собрались сотни мужчин и женщин со всей земли, и Зигмара очень тронуло то, что из дальних стран приехало так много народу.

Для пира закололи самый лучший скот, испекли сотни хлебов. На столах вдоль стены стояли бочонки из пивоварни на берегу Рейка и множество кувшинов с вином. Помещение обогревал огромный очаг.

Эндалы играли на волынках, барабанщики вторили им. В зале царила торжественная атмосфера. Теперь, когда Бьёрн занял достойное место в чертогах Ульрика, пришло время вспомнить великие дела героя и воспеть его легендарную жизнь. Тело короля лежало в Палате целительства, за ним присматривали служители Морра — те, что на прошлой неделе пришли из Брокенвалша, дабы охранять покой повелителя перед похоронами.

Пока атмосферу в Рейкдорфе можно было назвать хоть и напряженной, но не буйной. Каждое племя уважало перемирие, а воинов враждующих племен Эофорт старательно рассадил как можно дальше друг от друга. Для поддержания мира Альвгейр с Белыми волками бдительно присматривали за порядком с боевыми молотами на поясах и пили сильно разбавленное водой вино.

Зигмар сидел на своем троне подле пустого отцовского и присматривал за собравшимися. От стропил эхом отдавался громкий гул разговоров и песен.

Король Марбад рассказал о туманных демонах болот, а потом унберогенские воины возжелали услышать о сражениях, в которых старый король эндалов в молодости бился бок о бок с Бьёрном. Кругар и Алойзис повествовали о последней войне с норсами и о том, как Бьёрн прорвался в самую середину вражеского войска и в поединке срубил голову с плеч военачальнику северян.

У каждого правителя было о чем рассказать. Королева Фрейя поведала о решающем бое против орков из племени Кровавых кинжалов. После этого сражения на целых десять лет восток избавился от нападений зеленокожих. Многие из собравшихся здесь воинов унберогенов принимали участие в той войне, и они принялись стучать по столам рукоятями топоров, вновь переживая ярость сражения.

В заключение рассказа королева Фрейя поведала о постельных подвигах Бьёрна, чем повергла Зигмара в шок. Теперь он понял, что возможность возлечь с королевой азоборнов была наградой за помощь в бою против орков. Интересно, позовет ли его самого Фрейя разделить ложе с ней, дабы склонить на свою сторону, и содрогнулся от этой мысли.

Зигмар заметил непорядок за секунду до стычки. Ютон, с раздвоенной бородой, заплетенными в косицы волосами и со шрамами на лице, самодовольной походкой подошел к игравшим на волынках эндалам.

Он остановился рядом с юношей-музыкантом, который хоть и был намного выше ютона, но годами сильно моложе, еще даже не воин.

— О боги! От этого визга у меня ушные перепонки лопнут! Как будто овцу режут. Почему бы не сыграть что-нибудь нормальное? — взревел ютон, вырвал у юноши волынку и швырнул в очаг.

Волынщики умолкли, несколько эндалов в гневе вскочили на ноги. Сидящие напротив воины-ютоны в ярких безрукавках повскакивали с мест. Альвгейр тут же заметил назревавшую стычку и поспешил туда сквозь толпу.

Ютоны и эндалы сердито мерили друг друга взглядами, а король Марбад кивнул волынщикам, приказывая играть. Вновь полилась музыка.

— Эй, ютон, эта музыка хороша! — воскликнул один из эндалов, вытаскивая из огня обуглившиеся остатки волынки. — Не то что режущая ухо чушь, которая по душе вам.

Наконец маршал Рейка добрался до ютона и развернул его к себе, но тот уже не на шутку разошелся и униматься не желал. Он занес кулак, но Рыцарь-Защитник ожидал нападения и пригнул голову. Удар ютона пришелся по лбу. Альвгейр сделал шаг назад и треснул забияку молотом в живот, отчего тот с резким свистящим вдохом скрючился в три погибели. Тут же появилась пара Белых волков, они подхватили буяна под руки и поволокли прочь.

Остальные ютоны бросились на Альвгейра, нацелив кулаки ему в голову. Маршал блокировал удары и в ответ ткнул рукоятью молота прямо в оскалившуюся физиономию одного ютона, сломал ему нос и выбил зубы. На помощь Альвгейру пришли эндалы, и скоро уже воины вовсю размахивали руками и ногами: прорвалась наружу давно сдерживаемая вражда.

Рассерженный глупостью бессмысленной потасовки, Зигмар спрыгнул с трона и помчался туда. Готовые к схватке, повставали со своих мест воины. Зигмар проталкивался к своему Защитнику, и его встречали воинственные крики, которые быстро стихали, когда воины понимали, кто их толкнул.

Бой в дальнем конце Большой палаты распространялся подобно ряби на воде, в него вступали воины, которым поначалу не было никакого дела до ссоры. Словно баньши, подлетела к месту схватки королева Фрейя, а между тем талеутены схватились с ютонами, черузены сцепились с пронзительно визжащими азоборнскими воительницами.

Пока оружие достал только Альвгейр. Но клинки могли обнажиться в любой момент. Не раздумывая Зигмар высоко замахнулся Гхал-маразом и прыгнул в самую гущу размахивавших кулаками воинов.

Могучий молот резко взлетел вверх, а потом вниз и опустился на стол, разбив его вдребезги. С оглушительным грохотом Гхал-мараз обрушился на землю, и от этого места пробежала трещина, а мощная волна повалила всех с ног.

Наступила внезапная тишина. Зигмар возвышался среди попадавших воинов.

— Довольно! — крикнул он. — Здесь действуют законы перемирия! Или мне надо размозжить кое-кому черепа, чтобы это дошло до всех?

Никто не ответил, а ближайшие к Зигмару явно устыдились.

— Мы собрались здесь для того, чтобы проводить в последний путь моего отца, воина, который сражался бок о бок с вами в столь многочисленных битвах, что их невозможно перечесть. Он свел вас вместе как воинов чести, и вот как вы поминаете его? Ссорясь, словно зеленокожие?

Зигмар обвел взглядом собравшихся и продолжал:

— В старинных сагах говорится, что на этой земле живут люди, которых боги сделали безумными, именно потому для них одна радость — войны и потому печальны их песни. Доныне мне были непонятны эти слова, но теперь я уразумел их смысл.

Из Зигмара потоком хлынули слова, над ними он не задумывался. Держа перед собой могучий боевой молот, Зигмар мерил шагами отцовскую Большую палату и рассуждал об Империи:

— Что мы за раса? Отчего льем кровь ближнего своего, когда вокруг нас полно врагов, которые с радостью сделают это за нас? Каждый год, защищая наши земли, погибает множество наших воинов, но орды орков и зверолюдей все равно становятся сильнее и сильнее. Если все пойдет по-прежнему, то скоро мы погибнем или окажемся на грани вымирания. Если мы не изменимся, то не заслуживаем и права на жизнь.

Зигмар высоко поднял Гхал-мараз, в свете огня поблескивали руны, испещрявшие могучий боек и рукоять.

— Земля по праву принадлежит нам. Но так будет продолжаться только в том случае, если мы перестанем обращать внимание на наши различия и поймем, что у нас есть одна общая цель — выжить. Разве мы не люди? Разве не хотим одного и того же для наших семей и детей? Ведь все мы смертны, все живем в этом мире, дышим одним воздухом и пожинаем плоды земли.

Король талеутенов Кругар вышел вперед и сказал:

— Зигмар, такова природа людей — сражаться. Так было всегда, и так будет.

— Нет! — воскликнул Зигмар. — Больше не будет.

— Что ты предлагаешь? — спросил король черузенов Алойзис.

— Мы должны стать одним народом! — воскликнул Зигмар. — И сражаться как один. Потому что когда враги угрожают какой-то отдельной стране, значит, они грозят всей земле. Когда один король просит поддержки, все должны прийти к нему на помощь.

— Друг мой, ты мечтатель, — сказал Кругар. — Мы обменялись Клятвами меча с соседями, но зачем сражаться за королей далеких племен?

— Как это зачем?! — воскликнул Зигмар, и голос его громом пролетел по притихшей Большой палате. — Подумайте о том, чего мы сумеем достичь, если объединимся. Чему сможем научиться, если наши земли будут в безопасности. Какие чудеса откроются нам, если ученым и мыслителям не нужно будет заботиться о добыче пропитания и защите и они смогут всецело посвятить себя делу улучшения жизни людей!

— И кто же будет править этим раем? — поинтересовался Алойзис. — Ты?

— Если лишь я понимаю, как этого достичь, то почему бы и нет? — вскричал Зигмар. — В любом случае правитель Империи должен быть мудрым, справедливым и сильным властелином, которого будут поддерживать воины и короли племен. Они все будут верны ему, а взамен получат поддержку целой державы.

— И ты в самом деле полагаешь, что этого можно достичь? — поинтересовался Алойзис.

— Я считаю, что это необходимо, — кивнул Зигмар, сжимая Гхал-мараз. — Мы сами должны позаботиться о своей судьбе. Мы должны объединиться и вместе бороться за существование, это единственный выход. Этот могучий боевой молот дал мне верховный король гномов. Грозное оружие принадлежало его предкам, и я клянусь силой Гхал-мараза в том, что достигну желаемого в течение моей жизни!

Холодный ветер пролетел по Большой палате, и грубый звучный голос сказал с сильным акцентом:

— Неплохо сказано, человече, только Гхал-мараз — нечто большее, чем просто оружие. Я думал, что ты понял это, когда получил молот.

Зигмар улыбнулся и повернулся к квадратному приземистому существу, появившемуся в раскрытых дверях. Отблески пламени плясали на сияющей броне, столь великолепной, что при виде ее у каждого воина перехватило дыхание. Мерцающий нагрудник украшали золотые и серебряные молоты с молниями, а короткие ноги воина защищала наипрекраснейшая броня.

Лицо его скрывал шлем в виде стилизованного изображения божества гномов. Шагнув в палату, воин снял его.

Почти все его лицо закрывала густая борода и заплетенные в косицы волосы. В древних глазах светилась неведомая людям мудрость, и Зигмар опустил Гхал-мараз и встал на одно колено.

— Король Курган Железнобородый, — приветствовал он новоприбывшего, — добро пожаловать в Рейкдорф!

Взгляды всех собравшихся устремились к верховному королю. Он прошествовал к возвышению, где сидели Зигмар и Эофорт. Быстро разлетелась весть о прибытии повелителя гномов, и, чтобы выслушать его, собрались все воины.

Из кузницы пришел мастер Аларик и приветствовал своего короля как давнего друга, и они кратко переговорили на своем языке.

С королем пришли могучие гномы в выполненных с удивительным мастерством доспехах из металла, которые сияли ярче полированного серебра и ослепительно вспыхивали в свете факелов. Каждый был вооружен топором, который могли бы поднять лишь самые мощные воины унберогенов. Глаза гномов казались серьезными и злыми. Ни один человек не отваживался заговорить с ними, ибо гномы казались сверхъестественными существами, к которым опасно даже приближаться.

Король Курган ответил на приветствие Зигмара и прошел сквозь толпу к возвышению; собравшиеся расступались перед ним, словно воды перед кораблем.

— Человече, ты помнишь день, когда я дал тебе молот? — спросил верховный король.

— Очень хорошо, мой король, — ответил Зигмар, следуя за Железнобородым.

— А мне кажется, что забыл, — пророкотал Курган. — Иначе бы ты сохранил в памяти то, что Гхал-мараз сам тебя выбрал. Мальчик, в тот день я увидел в тебе нечто особенное. Не заставляй меня пожалеть о том, что я передал тебе фамильное сокровище.

Король Курган обратился к собравшимся воинам с вопросом:

— Думаю, всем известно, как у этого юноши появился Гхал-мараз?

Никто не решался ответить королю, пока Вольфгарт не крикнул:

— Мы слышали эту историю от других, но почему бы тебе самому не рассказать ее нам, король Курган?

— Верно, — кивнул гном, — может, и расскажу. Похоже на то, что кое-кому нужно напомнить, что это значит — обладать родовым оружием гномов. Только сперва я выпил бы пива. Долгой была дорога с гор.

Мастер Аларик быстренько налил Кургану кружку. Король сделал большой глоток и благодарно кивнул, перед тем как поставить кружку на подлокотник трона Бьёрна.

— Так вот, людишки, — начал Курган, — внимайте как следует. Никогда больше из уст гнома вы эту историю не услышите, ибо речь тут пойдет о моем позоре.

Собравшиеся в молчаливом нетерпении готовились выслушать удивительный рассказ. Даже у Зигмара, который знал историю молота Гхал-мараз лучше кого бы то ни было, дух захватило от волнения, ведь он и не мечтал, что король гномов поведает о своем спасении перед представителями людских племен.

— Это случилось словно вчера, — начал Курган. — Ведь для меня такой промежуток времени словно мгновение ока, и я, к сожалению, все прекрасно помню. Мы с родней шли лесом к Серым горам, чтобы навестить клан Каменносердных — один из великих южных кланов. Они отлично управляются с камнем, только уж очень жадные до золота. Любят его больше всех гномов, а это о чем-то да говорит, уж поверьте мне. Так вот, треклятые зеленокожие напали на наш след, когда мы переправлялись через реку. Их отряд возглавлял громадный черный орк по имени Ваграз Пробивающий Головы. Коварный, словно ласка, он выждал, пока мы расположимся на ночлег и выпьем пива. Только тогда орки напали на нас. Черные стрелы вонзились моему родичу Треки прямо в горло. Его белая борода сделалась багровой, как закат, — никогда мне этого не забыть. Гоблины безжалостно изрубили нашу стражу, а ведь этих гномов я знал дольше, чем двойная жизнь вашего самого древнего старца. Они искалечили наших лошадей. Зеленокожие погубили моих друзей и родичей, и я, помнится, подумал, что день выдался воистину черный, — уж лучше бы они нас всех сразу убили, а не брали нескольких в плен. Они захапали наше золото и сокровища, а также оружие. Точно выдался черный день, и я отлично помню, как подумал: «Курган, если тебе удастся выпутаться из этой переделки…» Но я забегаю вперед, да и во рту у меня пересохло со всей этой историей…

Король гномов опять отхлебнул пива, а его восхищенные слушатели замерли, завороженные голосом Кургана.

— Итак, нас привязали к воткнутым в землю шестам, и мы сделались посмешищем орков. Нам оставалось только разорвать путы и умереть с честью. Но даже в этом нам было отказано, потому что нас связали нашей собственной веревкой, то есть хорошей гномьей веревкой, которую не могу порвать даже я. Вокруг нас на нашем богатстве, будто короли, восседали орки с Вагразом во главе. Они пили выдержанное пятьсот лет пиво, цена которому целая армия в золоте, и пировали, пожирая наших друзей. Я старался изо всех сил, но никак не мог справиться с веревками. Я посмотрел большому черному орку прямо в глаза, и мне не стыдно признать: был он ужасно страшный. В его глазах, красных, словно огонь в слабо горящем горне, пылало столько зла и ненависти, столько лютости… Он задумал поиздеваться над нами. Решил забавы ради одного за другим расчленять моих друзей и родичей у меня на глазах. Он хотел, чтобы я упрашивал его, только гномы никого никогда не молят, а проклятых орков подавно! Тогда я поклялся, что непременно увижу, как эта тварь до утра подохнет!

Послышались удивленные возгласы, вызванные неожиданным поворотом в повествовании Кургана, и Зигмар вдруг заметил, что тоже ахнул. Все собравшиеся в Большой палате воины завороженно стояли, слегка подавшись вперед, чтобы лучше слышать рассказ короля.

— Смелые слова, человечки, весьма смелые. Когда моего старого советника Снорри поволокли к огню, признаюсь, я подумал, что время моей жизни на этом свете истекло и скоро мне предстоит присоединиться к предкам. Но этому не суждено было случиться.

Курган подошел к Зигмару и дружески ткнул его кулаком в кольчужной рукавице:

— И вот, когда зеленокожие уже собирались замучить старого Снорри, в воздухе засвистели стрелы. Человечьи. Я даже не понял, что произошло, но потом увидел вот этого молодца, который обрушился на орочий лагерь во главе отряда тощих, разукрашенных краской юнцов, вопящих и улюлюкающих, словно дикари. Сначала мне показалось, что мы все еще не выбрались из передряги и вместо орков нас прикончат и ограбят эти молодчики, но потом они принялись убивать зеленокожих и сражались с яростью, достойной Бронеломов. Прежде я ничего подобно не видал. Чтобы люди столь мужественно и смело бились с орками! Потом этот вот парень прыгнул в самую гущу зеленокожих, колол их и рубил маленьким бронзовым мечом. Чистое безумие, подумал тогда я, но он все-таки не просто выжил, а поубивал уйму орков. Знаете ли, меня нелегко удивить, но молодой Зигмар бился так, словно за ним наблюдали души всех его предков. Он даже выдернул из земли кол, к которому был привязан старый Боррис, а я своими глазами видел, как вбивали этот кол целых три орка. По ходу дела кое-кого из наших уже освободили и мне путы тоже перерезали, потому я обратился к молодому Зигмару и сказал, что без особого вспоможения все его воины погибнут. Видите ли, у нас с собой было кое-какое магическое оружие, и я точно знал, где его искать.

Курган умолк и виновато переглянулся с Зигмаром.

— Ну, не совсем точно, но вроде того. Я знал, что оружие Ваграз наверняка собрал у себя в шатре, чтобы оно никому другому не досталось, ведь даже орки умеют распознавать хорошее оружие. В тот миг Зигмар сражался как раз с этим черным чудовищем, они наносили друг другу удары, только бронзовый клинок Зигмара проигрывал по сравнению с топором и доспехами Ваграза. Не знаю, какие чары применяют шаманы орков, но их темные заклятия весьма сильны. Топор орка светился черным огнем, а на самом Вагразе не было даже царапины.

Вспоминая бой с громадным орком, Зигмар содрогнулся. Ни один из наносимых ударов не попадал в цель, а лезвие топора монстра то и дело пролетало всего в волоске от него. Даже спустя шесть лет он все еще порой просыпался в холодном поту, ибо отчаянная схватка никак не могла стереться из его памяти.

— Так вот, я помчался к шатру главаря в поисках моего старого друга, Гхал-мараза. Но там было слишком много всего навалено. Свои доспехи я нашел, но никак не мог отыскать что-нибудь достойное взамен бронзового меча, от которого совсем не было проку. А люди Зигмара между тем ежесекундно гибли; я слышал, как чудище смеется над ним, а черные орки собираются всех нас прикончить. И тут я нашел Гхал-мараз. Я ругал орков всеми известными гномам проклятиями, когда моя рука неожиданно сомкнулась на холодном железе. Едва коснувшись, я тотчас понял, что это он, и вытащил молот из груды.

Зигмар протянул гному могучий Гхал-мараз, и Курган взял его и провел рукой по всей длине молота. Руны сверкали и переливались: то ли на них играл свет факелов, то ли их пробудило прикосновение одного из расы творцов. Зажглись и глаза короля Кургана, и он улыбнулся:

— Я взял Гхал-мараз и уже готов был ринуться в битву, несмотря на то что валился с ног от боли и усталости, но ведь гном никогда не отлеживается во время сражения. Потому что предки спросят с него, когда он попадет на тот свет. Но стоило мне взмахнуть молотом, как я сразу понял, что не мне предстоит идти с ним в бой. Знаете, в Гхал-маразе заключена древняя даже для нас, гномов, сила, и он сам знает, кто понесет его в битву. По правде говоря, я думаю, что он всегда был твоим боевым молотом, Зигмар, даже до твоего рождения. Мне кажется, что он ждал тебя много долгих одиноких столетий. Ждал, когда ты будешь готов овладеть им. Так что вместо того, чтобы броситься в бой, я кинул Гхал-мараз Зигмару, который оборонялся от Ваграза, стремящегося срубить его молодую голову. Если бы Зигмар не поймал молот или на пути встретился топор орка… Но теперь силы стали равны, с Ваграза вмиг слетела спесь, он принялся трепать языком, рычать и скрежетать клыками. Но юного Зигмара не одурачишь. Он видит, что тварь волнуется, и набрасывается на него с Гхал-маразом. И потихоньку добивает орка, пока тот не падает на колени, весь израненный.

Зигмар улыбнулся, вспоминая охватившее его чувство выполненного долга, когда он замахнулся великим боевым молотом, готовясь сразить врага.

— Помнишь, что ты тогда сказал? — спросил Курган.

— «И это все, на что ты способен?»

— Верно, — кивнул Курган. — И потом ты одним ударом размозжил ему череп. Не думаю, что многие смогли бы сделать это даже с помощью молота гномов. Ход битвы переменился. Орки не любят, когда убивают их главаря, от этого их храбрость ломается наподобие хрупкого железа. Гибель Ваграза сломила их. После сражения, помню, ты попытался вернуть мне Гхал-мараз. Я тогда подумал, что для человека это благородный жест. Вглядевшись в твои глаза, я увидел таящуюся в них невиданную энергию.

Когда рассказ короля гномов подошел к концу, в помещении чуть померк свет, словно построенная горным народом палата стремилась придать особый вес его словам.

— Темно было лицо Зигмара, лишь глаза его светились огнем, и, клянусь, огнем сверхъестественным. Даже взгляд предводителя зеленокожих не обладал такой необузданной мощью. Тогда я понял, что в этом человеке есть нечто особое. Совершенно отчетливо я увидел это, как запросто различаю камень и пиво. Я взглянул на Гхал-мараз, зная о том, что пришло время передать великое оружие и реликвию нашего рода человеку. Подобного в хрониках гномов еще никогда не встречалось, но я считаю, что такой дар, как Череполом, вполне достоин короля гномов.

Курган еще раз вручил Зигмару Гхал-мараз и поклонился молодому королю, перед тем как снова обратиться к восхищенным слушателям:

— Я дал Зигмару этот молот не просто так. Верно, это оружие, причем оружие грозное и великое, но не только. Гхал-мараз — это символ единства и символ того, чего мы можем достичь, если объединимся. Молот благороден, это сила и господство. И, кроме того, в отличие от прочего оружия он может как разрушать, так и созидать. Узрите сей великий дар как он есть — оружие и символ всего будущего. Люди земель к западу от гор, прислушайтесь к словам Зигмара, ибо его устами глаголет мудрость древних!

Под гром рукоплесканий король Курган сошел с помоста. Почтенный гном поднял руки, прося тишины:

— А теперь давайте выпьем и почтим память короля Бьёрна. И в славе проводим его к праотцам!

Книга третья КАК ВЫКОВАТЬ ЛЕГЕНДУ

И распространилась повсюду слава о Зигмаре, обладателе молота, подаренного верховным королем гномов.

Зигмар — могучий повелитель унберогенов и других людских племен.

Глава четырнадцатая Месть

Зарево от горящих кораблей подсвечивало облака. Бухта сейчас напоминала преисподнюю, в которую, говорят, верят норсы. Зигмар стоял на возвышавшемся над громадой океана утесе и смотрел, как внизу гибнут тысячи северян, сгоравших заживо на кораблях или уходивших на дно под тяжестью доспехов.

Он убивал их и не испытывал жалости, ибо эти люди были известны своей бесчеловечностью. В большом заливе пылали сотни кораблей, ночью стало светло, как днем, и лучники унберогенов и удозов стреляли зажженными стрелами по пытавшимся спастись кораблям.

— О борода великого Ульрика! — прошептал Пендраг. — Ты хочешь их всех погубить?

Зигмар кивнул.

— Поделом им! — прорычал король Вольфила. — Пролитая норсами кровь моего народа требует отмщения.

— Но это же… — начал Пендраг, — это просто бойня.

Зигмар ничего не сказал. Как заставить побратима понять? Норсам не было места в его мечте, и быть не могло. Северные боги взывали к кровопролитиям и грабежам, норсы были варварами, приносящими человеческие жертвы. Разве таким место в Империи Зигмара? Они никогда не примут его правления, а следовательно, их нужно уничтожить.

На фоне грозного зарева резко выделялось красиво очерченное лицо Зигмара, взгляд разноцветных глаз был твердым, словно камень. Двадцать пять лет прошло с тех пор, как он родился в разгар сражения на холме в Брокенвалше, и теперь Зигмар превратился в такого мужчину, каким лестно стать каждому.

На лбу его сияла корона короля племени унберогенов. К нему она перешла с тех пор, как на Холме воинов в золоченой гробнице упокоился его отец — король Бьёрн. На широкие могучие плечи Зигмара был накинут плащ из медвежьей шкуры.

На утесах выстроились отряды мечников и копейщиков. Удозы радостными криками приветствовали гибель норсов, но талеутены, черузены и унберогены с ужасом взирали на то, как у них на глазах гибнет целое племя.

Как только похоронили короля Бьёрна и жрец Ульрика короновал Зигмара на царство, новый король назначил сбор войск на следующую весну. Пендраг и даже Вольфгарт выступали против того, чтобы идти войной так скоро, но Зигмар стоял на своем.

— Чтобы выковать Империю, придется изрядно потрудиться, — говорил Зигмар. — Скаждым днем шанс выполнить задуманное ускользает от нас. Нет, мы пойдем против норсов, как только сойдет снег.

Так и вышло. Оставив в Рейкдорфе крепкий гарнизон для защиты города, Зигмар повел три тысячи воинов на север, призвав черузенов и талеутенов Клятвой меча, данной дружественными королями его отцу. Кругар и Алойзис не хотели так скоро выполнять клятву, но, когда у их городов встали лагерем три тысячи воинов, у них не оставалось иного выбора, кроме как подчиниться.

Как и следовало ожидать, король тевтогенов Артур отказался дать воинов для участия в кампании. Поэтому армия продолжила путь на север, к осажденным землям племени удозов, страдающих от набегов разбойников-норсов.

Замок короля Вольфилы стоял на вершине скалистого мыса. Далеко внизу, под стенами твердыни, бушевали свинцовые волны северного моря. Вольфила понравился Зигмару с первого взгляда, как только выехал ему навстречу из черных ворот своей столицы. Меч у сурового здешнего короля был почти таким же большим, как у Вольфгарта, волосы цвета заходящего солнца он заплетал в косицы, носил килт в складку. Лицо воина покрывали шрамы и жутковатые татуировки.

Король племени удозов с удовольствием присоединился к войску Зигмара, и вскоре из отдаленных фортов в долинах и на холмах пришли неистовые, одетые в килты мужчины и женщины в боевой раскраске и с длинными мечами.

Как предполагал Зигмар, норсы храбро защищали свои земли, но ничего не могли поделать с восьмью тысячами воинов, которые все на своем пути разрушали и предавали огню.

Армии южан приходилось нелегко из-за непогоды: на нее обрушивались яростные бури и грозы с молниями, расцвечивавшими небеса зловещими ухмылками Темных богов, чей хохот слышался в завывающем штормовом ветре. Боевой дух воинов порой падал, но это не могло поколебать Зигмара, который всегда старался удостовериться в том, что у всех хватает еды и питья, и давал понять каждому, как он горд тем, что ведет их на битву.

Никто не сомневался в исходе кампании, поскольку норсов было втрое меньше, они голодали и страдали, глядя, как месть прежних жертв уничтожает все их богатства.

Зигмар задумал дать норсам отступить к самой северной точке береговой линии, где стояли их корабли. Хоть они и были жестокими воинами, но им тоже хотелось жить.

Когда они сели на корабли, дошла очередь до новейшего оружия Зигмара.

Огромные катапульты, установленные на прибрежных утесах, стреляли пылающими снарядами, которые по дугообразной траектории пролетали по воздуху и разбивались на палубах кораблей. Сильный ветер раздувал пламя, с утесов летели все новые горящие шары, и вскоре уже весь флот норсов пылал.

Удалось уничтожить практически полностью целое племя, причем на это ушло меньше времени, чем на сбор боевых машин.

Зигмар удовлетворенно взирал на гибель людей и кораблей. Норсы больше не угрожали его Империи, а угрызений совести он не испытывал.

Король Вольфила повернулся к Зигмару и протянул ему руку:

— Мой народ благодарен тебе, король Зигмар. Скажи, как тебя отблагодарить, чтобы не оставаться в неоплаченном долгу.

— Не нужно вознаграждений, Вольфила. Только поклянись в том, что мы будем королями-братьями и впредь ты со своими воинами будешь сражаться на моей стороне.

— Даю слово, Зигмар, — пообещал Вольфила. — Отныне удозы и унберогены станут братьями. Ежели будет нужда в наших клинках — ты только позови.

Оба короля пожали друг другу руки, и Вольфила присоединился к своим воинам, высоко воздев меч и щит. Отблески зарева окрасили его волосы в цвет крови.

— Они этого не забудут, — проговорил Вольфгарт, когда отошел король удозов. — Я говорю о тех норсах, которые остались в живых. Они вернутся, чтобы нас наказать.

— Будет день, и будет пища, — сказал Зигмар и отвернулся от кровавого действа, разворачивавшегося в заливе.

Но Пендраг схватил его за руку и посмотрел умоляющими глазами, заставляя повернуться к пылающему заливу:

— Так ты собираешься ковать Империю пламенем и смертью? Если да, то я не желаю участвовать в этом!

— Нет, не так. — Зигмар стряхнул руку побратима. — Что я, по-твоему, должен был делать с норсами? Вести с ними переговоры? Они же варвары!

— И кто же мы после этого?

— Победители, — отвечал Зигмар. — Слушая их крики, я вспоминаю тех, кто погиб от их мечей и топоров. И я рад, что мы сделали то же самое с ними. Я думаю об изнасилованных и угнанных в рабство женщинах, о принесенных в жертву на кровавых алтарях детях — и рад, что мы так поступили. Я знаю, что благодаря сегодняшнему бою выживет много людей, поэтому я счастлив, что мы сделали это. Ты понимаешь, Пендраг?

— Думаю, что да, брат мой, — сказал Пендраг и отвернулся. — И мне грустно от этого.

— Куда ты? — вопросил Зигмар.

— Не знаю, — отвечал Пендраг. — Подальше отсюда. Теперь я понял, зачем все это, но не желаю слышать вопли людей, которых мы сжигаем заживо.

Через ряды вооруженных воинов Пендраг пошел по тропинке вниз с утеса. Зигмар хотел было пойти за другом, но Вольфгарт его остановил:

— Пусть идет, Зигмар. Поверь, ему нужно побыть одному.

Зигмар кивнул и спросил:

— Хоть ты-то понимаешь, что нам ничего другого не оставалось?

— Да, — кивнул Вольфгарт. — Понимаю, но лишь потому, что сердце мое устроено иначе, чем у Пендрага. Он у нас мыслитель, и такие моменты… ну, для него словно проклятие. Не волнуйся, он придет в себя.

— Надеюсь.

— Что же теперь?

— Мы принесем жертвы Ульрику и Морру. С концом сражения наступает черед воздать должное павшим.

— Я не о том. Теперь домой?

— Нет еще, — покачал головой Зигмар. — Мне нужно уладить еще одно дело здесь, на севере. Потом вернемся в Рейкдорф.

— И что это за дело?

— Артур, — сказал Зигмар.

После разгрома норсов армия унберогенов двинулась вдоль северных отрогов гор, взяв курс на земли племени тевтогенов. Опасным было путешествие по здешним лесам, и Зигмар ощущал взгляды нечеловеческих глаз, словно из облюбованной призраками чащи за ним следила целая армия монстров.

Наконец после длительного перехода они выбрались из тенистых лесов, и Зигмар увидел гору Фаушлаг.

Даже на расстоянии ста миль удивительная гора казалась громадной и посрамляла равнинный пейзаж, вонзаясь прямо в небо. Ее вздымавшаяся громада будоражила воображение. Высоченная остроконечная вершина возносилась отдельно от горной гряды, которая тянулась восточнее. Конечно же, такое количество воинов не могло остаться не замеченным тевтогенами, и Зигмар с каждым шагом все сильнее ощущал на себе взгляды врагов.

Дорога свернула к югу, в леса уже менее дикие, и наконец они дошли до подножия великой северной твердыни.

Гора оказалась столь высока, что город на вершине не был виден с земли, зато клубы дыма сразу привлекли внимание к находящемуся у подножия замку.

По обе стороны от широких ворот из толстенного дерева, обитого темным железом и укрепленного большими болтами, возвышались башни из гладкого гранита. На стенах собралось множество воинов в доспехах. В солнечном свете вспыхивали наконечники копий, развевались на ветру бело-голубые знамена.

С вершины Фаушлага свешивались тяжелые цепи, которые направляли вбитые в камень вертикальные линии железных колец. В следующие дни Зигмар наблюдал, как между вершиной и землей курсируют закрытые транспортировочные люльки, перевозящие людей и припасы.

Вместе с Пендрагом, который держал знамя опущенным в знак желания вести переговоры, Зигмар подъехал к замку и объявил о своем намерении призвать Артура к ответу за кровь унберогенов.

Шло время, а ответа не приходило. Зигмар ждал вестей от короля Артура, и с каждым часом досада его возрастала. Наконец, на исходе третьего дня, из потайной задней двери выехал посланник и направился к армии унберогенов.

Зигмар двинулся навстречу в сопровождении Вольфгарта, Альвгейра и знаменосца Пендрага, который едва ли перекинулся с ним словом за две недели перехода от северного побережья.

Посланец был могучим воином в выкрашенных белым, словно нетронутый снег, доспехах и с рыжими, заплетенными в косы густыми волосами. На плечи воина был накинут прекрасный плащ из волчьих шкур, а молот с длинной рукоятью лежал поперек холки огромного коня высотой ладоней в семнадцать.

— Ты Зигмар? — с сильным акцентом спросил воин грубым голосом.

— Король Зигмар, — поправил незнакомца Альвгейр и положил руку на эфес.

— Ты принес ответ от своего короля? — спросил Зигмар.

— Да. — На Альвгейра всадник не обратил никакого внимания. — Мое имя — Мирза, я Вечный Воитель короля Артура Тевтогенского, и здесь я для того, чтобы приказать вам покинуть земли нашего племени. В противном случае вас ждет смерть.

Зигмар кивнул, ибо как раз такого ответа и ждал. Он видел, что воину было неловко оттого, что Артур послал его, вместо того чтобы явиться самому.

Подавшись вперед, Зигмар сказал:

— Король эндалов Марбад как-то раз говорил мне, что сидящий в своей неприступной твердыне Артур сделался чересчур высокомерным. Когда я увидел эту каменную глыбу, то понял слова Марбада, ибо как же не возгордиться, укрывшись за такими стенами?

Услышав оскорбление в адрес своего короля, Мирза покраснел, а Зигмар продолжал наседать:

— Королю боязно выйти за их пределы, не так ли?

— Это земли племени тевтогенов, — повторил Мирза, стараясь не повышать голос. — Если ты не уйдешь, воины твои обломают зубы о Фаушлаг. Никакой армии не под силу разрушить эти стены.

— Каменные стены весьма прочны, — согласился Зигмар. — Но у меня хватит людей для того, чтобы окружить гору. Тогда все мужчины, женщины и дети умрут от голода. Мне бы не хотелось принимать крайние меры, ведь я хочу, чтобы тевтогены стали нашими братьями, а не врагами. Спроси у норсов, что ждет наших противников. И передай Артуру, что у него есть еще один день на то, чтобы предстать предо мной. Иначе я заберусь на эту проклятую гору и размозжу ему голову на глазах у его людей.

Мирза холодно кивнул, повернул коня и поехал обратно к замку у подножия горы Фаушлаг. Отворились главные ворота, за которыми исчез Вечный Воитель.

— Ты же так не сделаешь, правда? — взмолился Пендраг. — Ты не заморишь голодом целый город?

— Нет, конечно, — отвечал Зигмар. — Но мне нужно, чтобы он в это поверил.

— Тогда каковы твои намерения? — спросил Альвгейр.

— Я сделаю именно так, как передал Артуру. Если он не выйдет ко мне, я заберусь на гору и найду его там, где он прячется.

— Залезешь на Фаушлаг? — переспросил Вольфгарт, запрокидывая голову, чтобы взглянуть на вершину горы.

— Ага, — подтвердил Зигмар. — Думаешь, сложно?

Хоть чуть раньше Зигмар и хвастал, что запросто заберется на гору Фаушлаг, теперь пот заливал ему глаза, а от напряжения мышцы горели огнем. Под ним зеленой пеленой расстилался лес, за которым белыми пиками вздымались на востоке горы, а на горизонте сверкало далекое море.

Только он не мог долго любоваться открывшимся ему прекрасным видом, потому что изо всех сил цеплялся пальцами за камни, зная, что одно неверное движение — и полетишь тысячи футов вниз, навстречу смерти.

Здесь дули сильные ветры, и, отыскивая опору для рук, Зигмар то и дело запрокидывал голову и смотрел вверх, но вершины не видел. В вышине кружили птицы, и он завидовал свободе их полета.

Альвгейр вместе с побратимами пытались отговорить Зигмара от безрассудной затеи, но, раз бросив вызов, тот уже не мог отступиться. Он сказал рыцарю Артура, что залезет на гору Фаушлаг, а слово его нерушимо.

Зигмар рискнул посмотреть вниз и судорожно сглотнул, увидев свою армию средь каменистых выступов у подножия горы. Сверху воины казались маленькими точками, которые наблюдали за восхождением короля — к славе или смерти.

— Ты все еще со мной, Альвгейр? — попытался перекричать ветер Зигмар.

— Да, мой господин, — донесся снизу крик Альвгейра, сердитый голос выдавал напряжение рыцаря. — Ты все еще думаешь, что твоя идея хороша?

— Мне она начинает казаться слегка глуповатой, да, — признал Зигмар. — Ты хочешь слезть вниз?

— И оставить тебя одного?! — вскипел Альвгейр. — Ну уж нет. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас спустился. Если не упадем, конечно.

— Не говори о падении, — отрезал Зигмар, вспоминая Вольфгарта. — Не к добру.

Альвгейр больше ничего не сказал, и оба воина продолжали восхождение, дюйм за дюймом взбираясь вверх. Поверхность горы была неровной, с выступами, за которые можно схватиться или найти опору для ноги, но слишком много сил уходило на то, чтобы удержаться. Зигмар чувствовал, как от непривычных усилий болезненная судорога сводила руки.

Доспехи остались внизу, потому что лезть в тяжелой кольчуге было еще рискованнее. На поясе у Зигмара висел Гхал-мараз, Альвгейр же вложил меч в ножны за спиной, ибо оказаться безоружными на вершине горы им не хотелось.

Уже несколько раз Зигмар слышал лязг металла и видел, как на длинных цепях поднимают деревянные люльки. Одна такая штуковина как раз плыла вниз мимо них, и Зигмар прищурился, размышляя на тему подобной транспортировки тяжестей.

— Ясно, что даже большому количеству людей не под силу втянуть столько железа на вершину, — заметил Зигмар. — Наверное, наверху находится что-то наподобие ворота.

— Удивительно! — задыхался Альвгейр. — Тебе-то какая разница? Лезь вверх. И не останавливайся, иначе я не смогу еще раз стронуться с места.

Зигмар кивнул и перестал обращать внимание на гигантскую корзину, которая продолжала спускаться к находящемуся у подножия замку. Скалолазы поползли вверх и продвигались к вершине до тех пор, пока Зигмар не почувствовал, что не может сдвинуться ни на дюйм.

Он услышал, как за ним ползет Альвгейр, и глубоко вздохнул, от усилий легкие словно горели огнем. Казалось, они поднимаются целую вечность, и Зигмар клял свою гордость, обрекшую его на это безрассудство.

Зигмар вспомнил, как отец впервые показал ему, маленькому мальчику, как разводить в лесу костер. Ему хотелось разжечь громадный кострище, но Бьёрн сказал, что в этом деле главное — мера. Маленький костер тебя не согреет, а большой может запросто выйти из-под контроля и спалить лес.

С гордостью, как сейчас начал понимать Зигмар, дело обстоит точно так же. Если ее совсем мало, то человек будет неуверен в себе и никогда ничего не достигнет. Если же ее слишком много, то можно оказаться на высоченной скале, когда от смерти отделяют считаные дюймы…

Однако же этот подвиг послужит прекрасным дополнением к уже свершенным Зигмаром, и, может статься, он будет запечатлен в камне на Суденрейкском мосту. При этой мысли он даже улыбнулся и снова потянулся вверх, методично отыскивая точки опоры и заставляя усталое тело двигаться.

Ветер на каждом шагу грозил оторвать его от скалы, но он что есть силы цеплялся за нее и прижимался к камню так сильно, как ни один любовник не льнет к возлюбленной.

Зигмар так устал и измучился от боли, что даже не сразу понял, что угол восхождения изменился и ползет он уже не по отвесной скале, а по склону.

Король качнул головой, сморгнул застилавший глаза пот и увидел, что добрался до вершины. Здесь пологий откос вел к невысокой стене, возведенной по периметру вершины.

Зигмар повернул назад, чтобы помочь Альвгейру. Лицо Королевского Защитника сделалось серым от непомерных усилий. Он благодарно кивнул.

— И все-таки мы забрались на эту проклятую гору, — выдохнул Зигмар.

— Чудесно! — прохрипел Альвгейр, оглядываясь по сторонам. — Теперь осталось всего лишь пробиться к Артуру…

Зигмар обернулся и увидел выстроившихся перед стеной тевтогенских воинов в бронзовых панцирях, с обнаженными мечами и натянутыми луками.

Зигмар помог Альвгейру встать на ноги и отцепил с пояса молот Гхал-мараз. Двое унберогенов гордо расправили натруженные плечи перед лицом вооруженных до зубов воинов. Хоть и уставшие, но дерзкие и гордые оттого, что все-таки одолели неприступную гору.

Вечный Воитель Мирза стоял в самом центре, и Зигмар направился к нему, зная о том, что лучники могут выпустить стрелы в любую секунду. Альвгейр шел за ним следом и тихонько бормотал:

— Пожалуйста, скажи, какой у тебя план…

Зигмар покачал головой:

— Вообще-то, его нет… Я не думал, что мы выживем.

— Просто чудесно! — отчеканил Альвгейр. — Рад, что ты все предусмотрел.

Зигмар дошел до стены и остановился перед Мирзой, глядя ему прямо в глаза. Он подозревал, что Мирза будет их ждать.

— Где Артур? — спросил Зигмар.

Овладевшее воином волнение выдавали лишь напряженно сжатые губы, что говорило о происходящей в нем внутренней борьбе.

— Молится Огню Ульрика, — отвечал Мирза. — Он сказал, что ты упадешь.

— И был не прав. Он ведь много раз ошибался, верно?

— Возможно, но он мой король, и я обязан ему жизнью.

— Если бы я был твоим королем, то гордился бы тем, что у меня есть такой воин.

— И я бы с гордостью тебе служил, хотя весьма неразумно мечтать о том, чему не бывать.

— Посмотрим, — сказал Зигмар. — А теперь отведи меня к Артуру Тевтогенскому, если, конечно, в твои планы не входит прямо здесь меня прирезать.

Дома на горе были построены столь же добротно, как и в Рейкдорфе, и Зигмар мог только гадать, сколько усилий потребовалось для того, чтобы доставить строительные материалы на вершину. К постройке некоторых зданий явно приложили руку гномы, но большинство возвели люди. Зигмар не переставал удивляться изобретательности человека и сейчас более чем когда-либо стремился к объединению людей во имя общей цели.

Пока они шли, великое множество народу высыпало из домов, чтобы поглядеть на странного короля, который забрался на Фаушлаг. Зигмар и Альвгейр двигались в кольце воинов Мирзы, и, несмотря на то что их в любую секунду могли убить, Зигмар чувствовал себя очень уверенно.

То, что он пока наблюдал в тевтогенах, говорило об их гордости, и стоило увидеть их в обыденной жизни, как тотчас исчезало прежнее мнение о них как о свирепых и кровожадных бандитах.

На улицах играли дети, которых уводили женщины при приближении большой толпы, направляющейся в центр города.

Жрецы Ульрика утверждали, что в стародавние времена бог зимы и волков ударом кулака выровнял вершину для того, чтобы верующие в него могли там молиться. Говорили, что в самом центре горело удивительное пламя, которому не нужен ни торф, ни поленья, и Зигмара охватило искреннее волнение оттого, что ему предстоит узреть это чудо.

Воины, ведущие их в центр города, за все время не проронили ни слова, и Зигмар чувствовал, как по мере приближения к месту их волнение росло.

Наконец Зигмар и Альвгейр вместе с провожатыми прошли мимо высоких гранитных построек с черепичной крышей и оказались на площадке в самом центре горы Фаушлаг.

Широким кольцом здесь стояли менгиры, а сверху на них лежали плоские камни. Каждый из них был черным и гладким, с прожилками червонного золота, а в центре прямо из земли ярко вздымался высокий факел белого огня, который был ослепительным и чистым.

Пламя высотой в рост человека горело холодным огнем. Перед ним на коленях застыл воин в дивных доспехах, сжимающий меч, который острием упирался в землю. Он молился, сомкнув руки на эфесе и прижимаясь к ним лбом. Зигмар понял, что это король Артур.

Защищавшие спину и плечи пластины доспехов сияли, словно серебро, а бронзовая кольчуга была изготовлена столь же искусно, как те доспехи, что Зигмар видел у гномов. Рядом с Артуром на земле стоял крылатый бронзовый шлем. Когда подошел Зигмар, король тевтогенов спокойно встал и повернулся к нему.

Артур был красив, его темные волосы тронула седина, а на лице отражалась спокойная уверенность воина, которому неведомо поражение. Раздвоенная борода короля была заплетена в косицы.

Но не на короля смотрел Зигмар, а на его оружие: это был Драконий меч Каледфолх, сияющий серебряный клинок, который, как говорили, может разрубить самое прочное железо и камень. Легенды тевтогенов повествовали о том, что таинственный заморский мудрец, обладающий древними знаниями, выковал этот меч при рождении Артура с помощью осколка молнии, замороженного дыханием ледяного дракона.

Глядя на длинное лезвие, Зигмар легко мог поверить в такие рассказы, потому что казалось, будто остро заточенный край меча посеребрен сверкающим инеем.

— Ты король унберогенов? — спросил Артур, когда Зигмар вошел в каменный круг.

С четырех сторон появились четыре фигуры в темных одеждах. По плащам из волчьих шкур и талисманам из волчьих же хвостов Зигмар признал в них жрецов Ульрика.

— Верно, — подтвердил Зигмар. — А ты король Артур?

— Имею честь быть им, — проговорил Артур. — А вот тебе в моем городе не рады.

— Не важно, рады мне или нет, — заявил Зигмар. — Я явился сюда для того, чтобы призвать тебя к ответу за гибель моих людей. Пока мой отец воевал на севере, тевтогенские налетчики разрушали деревни и убивали невинных жителей. Ты ответишь за эти смерти.

— Ты бы сделал то же самое, мальчик, — покачал головой Артур.

— Даже не отрицаешь? — вопросил Зигмар. — Если ты еще раз назовешь меня мальчиком, я тебя убью.

— Ты как раз за этим и пришел?

— Да, — согласился Зигмар.

— Вероятно, ты хочешь вызвать меня на поединок?

— Да.

Артур рассмеялся, и в его роскошном баритоне слышалось неподдельное веселье.

— Ты истинный сын Бьёрна, безрассудный и витающий в облаках нелепых представлений о чести. Скажи мне, отчего бы мне просто не приказать Мирзе и его воинам тебя убить?

— Потому что он не подчинится такому приказу, — отвечал Зигмар, сжимая Гхал-мараз и ближе подходя к Артуру. — Если ты забыл о чести, это не значит, что он тоже не помнит о ней. Кроме того, какой человек откажется принять вызов прямо на глазах у жрецов Ульрика? Какому королю под силу сохранить власть, если он покажет себя малодушным трусом?

Артур прищурился, и Зигмар прочел в его взгляде нарастающий гнев оскорбленной гордыни.

— Ты только что одолел невероятный подъем — впечатляющий подвиг, истощивший твои силы! — прошипел Артур. — Ты исчерпал себя — и тем не менее хочешь меня превзойти? Да ты всего-навсего безбородый мальчишка, а я король.

— Значит, тебе нечего бояться! — рявкнул Зигмар и поднял боевой молот.

— Драконий меч рассечет твою плоть, как туман, — пообещал Артур и надел шлем.

Зигмар не отвечал, а просто кружил вокруг Артура, изучая врага и следя за его движениями. Король тевтогенов обладал могучим телосложением, широкими плечами и узкими бедрами фехтовальщика, но он давно не сражался.

И тем не менее он двигался отлично, ловко и неторопливо и обладал отменной устойчивостью и чувством равновесия, совсем как Герреон. Имя предателя всплыло непрошено, и при воспоминании о нем Зигмар споткнулся.

Артур заметил вспышку в глазах противника и бросился вперед, Драконий меч со свистом зимнего ветра рассек воздух. Зигмар вовремя среагировал и избежал удара, но холодное лезвие пролетело в опасной близости от его головы.

Почуяв уязвимость противника, Артур атаковал снова, но Зигмар уже пришел в себя и отразил удары бойком и рукоятью Гхал-мараза. При столкновении оружия летели белые искры, и Зигмар чувствовал, как с каждым ударом великий молот становится холоднее.

Меч Артура разил дальше, чем Гхал-мараз, и лишь иногда Зигмару удавалось приблизиться к королю тевтогенов настолько, чтобы атаковать. Но вот, сделав выпад Драконьим мечом, противник развернулся, и Гхал-мараз сильным ударом обрушился на его бок. От черных камней эхом отразился скрежет металла, и Зигмар отклонился в сторону, уворачиваясь от ответного удара Артура и дивясь тому, что его удар не сокрушил доспехи врага и не переломил тому позвоночник.

Заметив его удивление, Артур засмеялся и сказал:

— Ты не единственный король на свете, заключивший союз с горным народом и пользующийся его мастерством.

Зигмар отступил, глядя на работу гномов, узнаваемую в рифленом орнаменте на доспехах и в сиянии металла. Руны на рукояти Гхал-мараза сердито пылали, словно великое оружие не желало крушить другое творение его создателей.

Два короля двигались вперед и назад возле сверкающего факела Огня Ульрика, и Зигмар чувствовал, как с каждым мигом убывает его сила. Он нанес Артуру несколько ударов, которые уже трижды убили бы любого другого, но королю тевтогенов они не причинили ни малейшего вреда.

Он видел торжество в глазах Артура и в отчаянии замахнулся молотом, когда заметил направленный ему в грудь клинок. И снова в звоне неведомого человеку металла скрестились два оружия силы, но Зигмар почувствовал, как от удара у него онемели руки. Артур крутанулся и закованным в броню кулаком саданул Зигмару прямо в челюсть.

От сильнейшего удара Зигмар пошатнулся, перед глазами полыхнул свет.

Он услышал крик Альвгейра и увидел прямо перед собой ревущую белую стену.

Вскинув руки, Зигмар повалился в жгучий Огонь Ульрика, и он наполнил кости короля сверкающим льдом. Падая, Зигмар закричал от ломящего холода чего-то далекого и неведомого смертным.

Безбрежная пустота Серых земель по сравнению с резкой и беспощадной силой огня показалась ему даже приятной. В кратчайший миг, который мог равняться одному удару сердца или же целой вечности, эта сила обратила на него свой взор, и Зигмар ощутил, что жизнь его была оценена по достоинству.

Когда все закончилось, он упал по другую сторону огня, тут же вскочил на ноги, исполненный только что приобретенной мощи и энергии. За кругом черных камней собравшиеся охнули от изумления, да и сам Зигмар разделил их удивление, поскольку на нем не оказалось ни царапины: огонь нисколько ему не навредил.

Нет, не совсем так, потому что теперь с его плеч ниспадал плащ из лоснящихся волчьих шкур, а тело покрывала изморозь, словно он только что явился из недр самого глубокого ледника. Белый огонь облизал Гхал-мараз, и Зигмар чувствовал в молоте яростную энергию, дикую и необузданную, словно он держал лютого зверя.

Зигмар запрокинул голову, но из горла вырвался не смех, а торжествующий волчий вой, который пролетел по замкнутому контуру каменного круга.

В глазах его вспыхнула белая молния, в глубине притаился бескрайний зимний пейзаж, и он увидел легендарные деяния прошлого, а также будущее. Его окружили герои бывшие и грядущие, слились воедино их подвиги и храбрость, наполнив сердце Зигмара славой и честью их судеб.

Бессознательно он поднял Гхал-мараз и почувствовал звонкий удар Драконьего меча, который пришелся на рукоять молота. Словно во сне, Зигмар упал на колени, и Артур еще раз взмахнул своим древним клинком.

Зигмар поднял свое оружие, и с разрушительной вспышкой боек Гхал-мараза встретился с клинком Драконьего меча. При ударе вырвались несусветные силы, и меч Артура разлетелся на тысячу кусочков.

Ослепленный вспышкой, Артур упал на спину, а Зигмар вскочил на ноги и взмахнул молотом. Нацеленный в голову короля тевтогенов Гхал-мараз очертил смертоносную дугу.

Родовая реликвия Кургана Железнобородого со стуком опустилась на шлем Артура, смяла металл и напрочь сокрушила череп. Тело Артура пролетело по воздуху и искореженной грудой металла свалилось перед сверкающим огнем в центре каменного круга.

Зигмар стоял над телом поверженного врага, и грудь его распирало от торжества победителя. Жрецы склонили головы и упали на колени. Ни дуновение ветерка, ни голос не нарушили установившейся тишины, когда Зигмар повернулся лицом к тем, кто стал свидетелем поражения Артура.

— Король тевтогенов мертв! — возвестил Зигмар, высоко подняв Гхал-мараз. — Теперь у вас новый король. По правилам поединка земли племени тевтогенов теперь принадлежат мне!

Когда Зигмар произносил эти слова, он чувствовал их справедливость и был уверен в том, что такова воля богов. Он закрыл глаза и представил себе унберогенов и тевтогенов, вместе творящих великие дела. Это не что иное, как первый шаг к исполнению задуманного. Видение было настолько ярким, что Зигмар не заметил приближения Мирзы, пока тот не заговорил.

— Ты претендуешь на правление тевтогенами? — уточнил Вечный Воитель.

Зигмар открыл глаза и узрел Мирзу, который стоял перед ним, приставив кинжал к его горлу. Глаза Вечного Воителя были холодны, словно Огонь Ульрика, и Зигмар видел, что жизнь его висит на волоске. Взгляд его метнулся к краю каменного кольца, где он увидел окруженного тевтогенами Альвгейра, — у Защитника отобрали меч.

— Да, — подтвердил Зигмар. — Я убил твоего короля, и таково мое право.

— Есть такое право, — кивнул Мирза, — ибо сыновья Артура мертвы, и жена тоже давно перешла в царство Морра. Но тут, откуда ни возьмись, подоспел я и приставил кинжал к горлу убийцы моего короля.

— Ты говорил, что был бы рад служить мне, если бы твоим королем был я, — напомнил Зигмар. — Уже передумал?

— Как сказать.

— И в чем же причина?

— Я опасаюсь, что ты сделаешь из нас рабов и унберогены будут помыкать нами, — пояснил Мирза.

— Никогда. Никто не станет рабом Зигмара. Вы будете моим народом и братьями мне, почитаемыми и уважаемыми, как и все те, кто чтит узы верности.

— Готов ли ты поклясться в этом перед Огнем Ульрика?

— Клянусь, — кивнул Зигмар, — и еще раз спрашиваю: пойдешь ли ты за мной, Мирза?

Вечный Воитель убрал кинжал и упал перед ним на колени. Склонил голову и сказал:

— Я пойду за тобой, мой господин.

Зигмар положил руку на плечо Мирзы со словами:

— Мне нужны отважные и честные люди, Мирза, а ты как раз такой человек.

— Какое дело хочешь ты мне поручить?

— Земли к северу от гор кишат порождениями Тьмы и зверолюдьми, и однажды из-за океана вернутся Морские волки, — сказал Зигмар и подал руку только что обретенному союзнику, помогая подняться на ноги. — Я твой король, и мне нужно, чтобы ты вместе со своими воинами патрулировал северные области и берег эти земли.

Мирза кивнул и посмотрел на труп короля, которому когда-то служил. Чтобы забрать тело, к погибшему Артуру подошли жрецы Ульрика.

— Когда-то Артур был хорошим человеком, — сказал Мирза.

— Не спорю, — согласился Зигмар. — Но теперь он мертв, а у нас много дел впереди.

Глава пятнадцатая Союз

Дорога шла мимо холмов восточнее реки Штир. По ней явно часто ездили повозки и боевые колесницы, которые так запомнились Зигмару. Он смотрел на зеленые склоны, мимо которых двигался его караван, и ожидал увидеть направляющуюся к ним госпожу азоборнских воительниц.

Вокруг Рейкдорфа дороги мостили камнем — булыжниками с плоской стороной, которые укладывали в неглубокие траншеи с песком и уплотненным грунтом. Перед тем как вернуться в горные владения короля Кургана Железнобородого, мастер Аларик помог Пендрагу разработать способ устройства дорог, которые не боятся ни дождей, ни зимней стужи. В результате проделанной работы торговые караваны проезжали по землям унберогенов гораздо быстрее и проще, чем по всем остальным территориям.

Зигмар был бы не прочь сейчас путешествовать по дорогам унберогенов, потому что фургоны, которые они с Вольфгартом везли из Рейкдорфа, двигались медленно, их частенько приходилось вытаскивать из ужасной грязи.

Неделю назад здесь прошли весенние бури, и земля все еще была сырой и грязной. Запланированное на неделю путешествие длилось уже около месяца, и терпение Зигмара истощилось. За ним безупречным строем шла сотня воинов Рейкдорфа — Белые волки и стражи Большой палаты. Еще сто всадников окружали четыре повозки с оружием и броней.

Между телегами бежали охотничьи псы и шли шесть широкогрудых коней. Дюжина верховых скакала впереди и высматривала возможную опасность, подстерегавшую путешественников. Кутвин со Свейном шли впереди вереницы воинов и телег. Им Зигмар доверял больше, чем любым мерам предосторожности.

Альвгейр и Пендраг остались в Рейкдорфе, чтобы защищать земли в отсутствие короля, отправившегося собирать под свое знамя другие племена. Совсем недавно колонна воинов покинула талеутенскую территорию, где Зигмар возобновил клятвы, данные королем Кругаром, и оставил ему четыре воза с оружием и доспехами, причем кое-что было выковано гномами, а значит, бесценно.

Теперь Зигмар следовал на юг и ехал землями азоборнов, желая укрепить связь с неистовой королевой-воительницей Фрейей. Племена талеутенов и азоборнов были союзниками и дали друг другу Клятву меча, но между азоборнами и унберогенами такой связи не было.

С помощью подарков Зигмар намеревался исправить дело.

Рядом с Зигмаром ехал Вольфгарт, его клетчатый плащ и бронзовые доспехи испачкались и потускнели.

— Никогда нам не найти их поселений, ты это понимаешь? — сказал Вольфгарт. — Даже если впереди рыскает Свейн.

— Найдем, — ответил Зигмар. — Или, скорее всего, они сами себя обнаружат.

Вольфгарт беспокойно огляделся по сторонам. Вокруг возвышались холмы, вершины которых венчали редкие рощицы.

— Не нравится мне здесь, — заметил Вольфгарт. — Местность слишком открытая. И деревьев мало.

— Зато здесь отличные сельскохозяйственные угодья, — возразил Зигмар. — И холмы богаты железной рудой.

— Знаю, но наша земля мне нравится больше. К тому же отсюда рукой подать до восточных гор, где обитают орки, а самим нарываться на неприятности глупо.

— Вот чем мы занимаемся, по твоему разумению? Нарываемся на неприятности?

— А разве нет? — парировал Вольфгарт, перемещая поудобнее тяжелый большой меч на спине. — Как еще можно назвать перемещение по землям азоборнов без разрешения? Соглашусь, звучит очень заманчиво: земля полногрудых воительниц, но я слыхал, что нарушителей границ они кастрируют. Мне пока естество не надоело, хотелось бы иметь побольше сыновей.

— Кажется, ты говорил, что было бы весьма занятно провести ночь с азоборнской женщиной? Помнится, ты очень потешался, когда королева Фрейя… меня лапала.

— Точно, забавно тогда вышло, — рассмеялся Вольфгарт. — У тебя было такое лицо!

— Она женщина сильная, что верно, то верно. — Зигмар даже вздрогнул, когда вспомнил ее хватку.

— Тем более незачем сюда было соваться.

Зигмар покачал головой и дал отмашку фургонам:

— Нет. Если мы собираемся заключить с азоборнами союз, они должны увериться в том, что мы настроены серьезно.

— Что ж, для этого мы не пожалели оружия, — горько тряхнул головой Вольфгарт, — да и лошадок тоже… Лучшие мои жеребцы и самые сильные кобылы!

— Это не дань, Вольфгарт. Я думал, что ты это понимаешь.

— Неправильно все это. Если вспомнить еще и то, что мы подарили талеутенам. Это больше, чем мы можем себе позволить. Наши собственные воины вполне могли бы пользоваться этим оружием и носить эти доспехи. Так ли нам нужно, чтобы азоборны разводили более сильных и быстрых коней?

Зигмар сдержался и не стал ничего говорить. Прошло столько лет, а Вольфгарт никак не хотел принять до конца его план. Сильна была конкуренция среди племен, и Зигмар знал, что, прежде чем человеческая раса сумеет преодолеть географический эгоизм и объединиться, пройдет немало лет.

Зигмар не удостоил Вольфгарта ответом и, проскакав мимо воинов и телег, присоединился к верховым в авангарде колонны. Доспехи их были совсем легкими и состояли из кожаных нагрудников и покрытых кожей деревянных шлемов. Эти воины, вооруженные короткими изогнутыми луками, были очень опытны.

Здешний рельеф внушал опасения, поскольку в пещерах или пустых породах могли прятаться сотни неприятелей. Впереди дорога огибала струящийся со склона холма водопад, сбоку громоздились валуны и рос кустарник.

Местность была открытой, небеса широко раскинулись над головой и давили на унберогенов серыми облаками. С гор надвигался дождь, и Зигмар посмотрел на громадную стену из темного камня, вздымающуюся на самом краю мира, и содрогнулся от дурного предчувствия.

Вольфгарт прав. Негоже так близко подходить к рубежам земли людей, потому что в горах таятся ужасные существа — племена зеленокожих.

Но тем более нужно заключить союз с восточными племенами.

Об азоборнах знали немного: здесь царит матриархат и правит пылкая и свирепая королева Фрейя. О племенах, живущих дальше к югу и востоку, то есть о бригундах, меноготах и мерогенах, знали и того меньше.

Путешествие в земли азоборнов было опасно, но необходимо. Неведомое пугает людей пуще всего, однако, несмотря на риск, нужно знакомиться с другими племенами, если мечте Зигмара об образовании Империи суждено сбыться.

Начался дождь. Зигмар удостоверился в том, что всадники авангарда и разведчики, как и положено, начеку, и придержал коня, чтобы дождаться каравана.

Едва Вольфгарт вместе с телегами поравнялся с ним, как из сотен невидимых глоток вырвался громкий улюлюкающий клич, и казалось, сама земля вдруг разверзлась, породив множество воителей, которых секунду назад здесь не было.

Из укрытий среди кустов и валунов, замаскированные папоротником и пучками травы, выскочили совсем голые и полуголые воины.

— К оружию! — вскричал Зигмар, услышав доносящийся из-за поворота грохот колесницы.

Он достал из-за пояса молот Гхал-мараз, а воины, шлепая по грязи, выстроились перед караваном.

Ряды ощетинились копьями, лучники заняли позицию так, чтобы стрелять поверх голов копьеносцев. Зигмар пришпорил коня и пустил его вдоль линии войска, ежесекундно ожидая смертоносного залпа из засады. Воины унберогенов натянули тетивы, но так как азоборны не нападали, то Зигмар понял, что пускать стрелы было бы непростительной глупостью.

Да, они попали в засаду, но их не собираются убивать.

— Стойте! — вскричал он. — Ослабить тетиву. Никому не стрелять!

Воины пришли в замешательство, но Зигмар повторил приказ. Из-за дождя все сделалось серым и размытым, но Зигмар все же разглядел, что их окружили женщины, причем почти голые. На них были набедренные повязки, железные гривны на шее и бронзовые наручи. У каждой имелось по два меча и множество боевых татуировок.

Все они стояли совершенно неподвижно, что нервировало еще больше. Зигмар прикинул, что их окружили минимум три сотни воительниц, и едва мог поверить, что угодил в такую засаду. Так что же случилось с Кутвином и Свейном?

Подле него стоял Вольфгарт с обнаженным мечом, и выражение его лица было обвиняющим. Он воскликнул:

— Говорил я тебе, что тут опасно!

Зигмар покачал головой:

— Если бы нас хотели убить, то уже сделали бы это.

— Тогда что они затевают?

— Думаю, это скоро станет известно, — отвечал Зигмар, когда из-за склона холма появились и подкатились к ним множество боевых колесниц, и на ветру на увенчанных остриями древках бился тройной штандарт королевы Фрейи.

Когда с глаз сняли повязку, Зигмар моргнул и осмотрелся. Они оказались в большом помещении с земляными стенами, освещенном множеством фонарей и огромным очагом. Сильно пахло землей и сыростью. Он провел руками по лицу и волосам.

Стоящий рядом Вольфгарт тоже с удивлением озирался по сторонам.

Когда их окружили колесницы, дождь хлестал не так сильно, и, хотя действия воительниц не казались особо агрессивными, напряжение сказывалось. Высокая широкоплечая женщина, прикрытая лишь длинным плащом и татуировками, соскочила с головной колесницы и вызывающе остановилась перед ними.

В той же колеснице оказались связанные Кутвин и Свейн, которые боялись встретиться с Зигмаром взглядом. Они сконфузились до крайности.

— Ты — тот, кого унберогены называют королем? — спросила высокая воительница.

— Да, это я, — подтвердил Зигмар. — А вот это мой побратим по имени Вольфгарт.

Женщина холодно чуть поклонилась.

— Меня зовут Медба Азоборнская, — объявила она. — Королева Фрейя назвала тебя другом племени. Мы проводим вас в город Трех холмов.

— А если мы не захотим? — выступил Вольфгарт.

— Если ты не хочешь, унбероген, тогда тебе придется немедленно покинуть территорию нашего племени, — заявила Медба. — Или умереть прямо здесь.

— Мы пойдем с вами, — поспешно согласился Зигмар. — Ибо мне не терпится увидеть королеву Фрейю. Я привез дары, которые желаю ей преподнести.

— Ты желаешь ее? — уточнила Медба, жестом подзывая двух воительниц. — Это хорошо, будет не так больно.

— Больно? Что? — попытался уточнить Зигмар, когда разукрашенные татуировками азоборнки вознамерились снова завязать им глаза.

— Это еще зачем? Мы не можем везти подарки с завязанными глазами, — запротестовал Вольфгарт.

— Нельзя открывать чужим воинам секретные тропы, ведущие в покои королев азоборнов, — отрезала Медба. — Или уходите, или следуйте с нами с завязанными глазами.

— Ты нам всем хочешь глаза завязать? — продолжал брюзжать Вольфгарт.

— Нет, только вам двоим и тем, кто понесет подарки. Остальные останутся здесь.

— А теперь послушай… — начал Вольфгарт, но Зигмар жестом приказал ему замолчать.

— Отлично, — кивнул Зигмар. — Мы согласны на ваши условия. Дашь ли ты мне слово, что моим воинам не причинят вреда?

— Если они останутся здесь и не попытаются следовать за вами, с ними ничего дурного не случится.

Вольфгарт повернулся к Зигмару и прошипел:

— Ты собираешься позволить этим проклятым бабам завязать нам глаза и отвезти Ульрик знает куда? Причем без охраны? Да они позавтракают нашими яйцами, парень!

— У нас нет выбора, Вольфгарт. В конце концов, мы явились сюда затем, чтобы увидеться с Фрейей.

Вольфгарт сплюнул на землю и буркнул:

— Ежели я вернусь и не смогу подарить моему отцу внука, тогда ты сам ему все объясняй!

Несмотря на возмущение воинов, глаза им все же завязали, и азоборнские воительницы повели их неизвестно куда. На прощание Зигмар через плечо крикнул Кутвину и Свейну:

— Даже не думайте следовать за нами! Ждите нас.

Зигмар понял, что их везут через лес, но, кроме этого, ничего больше не узнал. Они проезжали холмами, укромными лощинами и через густой подлесок. Зигмар пытался запомнить путь, но вскоре безнадежно заблудился и потерял всякое чувствовремени и места.

Наконец он услышал голоса и почувствовал запахи жилища. Но даже тогда не настал конец пути, ибо их повели дальше, по длинному крытому коридору, в котором звучало эхо и где пахло землей и сыростью. Затем Зигмар почувствовал тепло и дым очага и ощутил над собой огромное пространство.

Когда с глаз сняли повязку, Зигмар понял, что попал в чертог королевы азоборнов. Ничего подобного ему прежде видеть не доводилось. Стены здесь закруглялись наверху, словно в подземной пещере. На потолке переплелись корни деревьев, там же была дыра, в которую выходил дым.

В чертоге находились сотни воинов обоих полов, одетые в полосатые узкие штаны и длинные плащи. Большинство выше пояса ничего не носили, их одеянием служили бронзовые браслеты да вихри татуировок на груди и шее. Зигмар обратил внимание на то, что все были вооружены бронзовыми мечами.

— Сохрани нас Ульрик! — прошептал Вольфгарт, увидев восседавшую на троне королеву.

Королева Фрейя была яркой женщиной в самом расцвете лет. Здесь, в своих владениях, она казалась совершенно необыкновенной. Она грациозно сидела на убранном мехом изгибе корней, дерево за сотни лет было тщательно отполировано руками людей, чтобы создать трон для королев азоборнов.

На ней были лишь золотое ожерелье, юбка из кожаных полос да накидка из мерцающих бронзовых колец. Пылающим медным водопадом струились ее роскошные кудри, на голове блестела золотая корона с рубином.

Фрейя встала к ним лицом и приняла из рук от воительницы Медбы, остановившейся подле нее, трезубое копье. Руки королевы бугрились мышцами, и Зигмар не сомневался в изрядной ее силе.

— Я знала, что ты скоро ко мне придешь, — сказала Фрейя, спускаясь с возвышения, и Зигмар не мог не восхититься ее прекрасной фигурой.

Кольчужная накидка частично прикрывала грудь, но то, что было ниже, дразняще представало при каждом покачивании бедер и плеч.

— Это высокая честь оказаться в твоих чертогах, королева Фрейя, — с легким поклоном произнес Зигмар.

— Ты пришел из земель талеутенов, — заявила Фрейя. — Зачем ты пожаловал на мою территорию?

Зигмар сглотнул и ответил:

— Я пришел с дарами для тебя, королева Фрейя.

— Железные доспехи и выкованные гномами мечи, — произнесла Фрейя, склоняя голову на одну сторону. — Я взглянула на них и осталась довольна. Лошади тоже мне?

Зигмар кивнул и сказал:

— Они твои. Вот Вольфгарт — весьма искусный коневод, и его скакуны быстрее и сильнее любых других. Эти — из числа лучших жеребцов его табуна, от них родится много прекрасных жеребят.

Фрейя приблизилась к Зигмару, и пульс у него участился, стоило вдохнуть запах масел, которыми были умащены кожа и волосы королевы. Она была высока. Жестокие пронзительные изумруды глаз хищно взирали на Зигмара.

— Его лучшие жеребцы, — с улыбкой на устах повторила Фрейя.

— Верно, — подтвердил Вольфгарт. — Лучше тебе не найти.

— Посмотрим, — сказала Фрейя.

Когда утомленный Зигмар вышел из Большого чертога королевы Фрейи и подставил лицо ветерку, солнце уже приближалось к зениту. Исцарапанные руки и ноги устали, и чувствовал себя он почти таким же слабым, как тогда, когда очнулся, вернувшись из Серых земель.

Его заливал золотистый свет, и Зигмар поднял лицо к солнцу, наслаждаясь голубизной неба. Буря миновала. У него за спиной остался земляной зал, замечательно круглый и увенчанный деревьями с красной корой, которые цвели и источали сладкий аромат. Прямо под деревьями находились чертоги королевы. Вход был скрыт так искусно, что даже самые тщательные поиски оказались бы безрезультатными.

Хотя Зигмар сам только что вышел оттуда, но все равно едва смог бы отыскать вход. Поглядывая на него, веселые азоборны шли заниматься повседневными делами. Тут и там Зигмар видел струйки дыма, вырывавшиеся из подземных домов или даже кузниц.

Жителей востока природа наделила длинными руками и ногами, светлыми или рыжими волосами. Кожа у них была разукрашена татуировками. Хотя по ловко скрытому от посторонних глаз поселению ходили представители обоих полов, Зигмар обратил внимание на то, что оружие носили преимущественно женщины.

Сердце королевы азоборнов пылало дикой гордостью, и, чтобы укротить ее, Зигмару и самому пришлось превратиться в безумного жеребца. Но все-таки сделку удалось заключить, и Зигмар с Фрейей обменялись Клятвами меча после многочисленных и неистовых любовных утех.

Спина у Зигмара болела так, словно его выпороли, а на груди сохранились отпечатки острых зубов Фрейи, спускавшиеся от ключиц к бедрам. Когда он наконец вылез из постели и натянул штаны, оказалось, что они ему трут в паху.

Зигмар бродил среди народа Фрейи и глядел на крутые, густо поросшие лесом склоны двух других холмов, которые дали название поселению. Здесь жилища строили на деревьях и среди спутанных корней. Внутри громадного дуба помещалась мельница, медленно поворачивались ее паруса и вращали жернов, который, как предполагал Зигмар, находился под холмом.

По поселку пробегал ручей, и Зигмар встал возле него на колени и сунул голову в быстрые воды, чтобы холодная влага смыла усталость и привкус настоек, которыми его опоила Фрейя, — она уверяла, что это питье продлевает любовные услады.

Зигмар сел на корточки и запрокинул голову. Вода стекала на грудь и спину. Сморгнув последние капли, он провел пальцами по волосам и собрал их на затылке в хвост, который связал кожаным шнуром.

— Итак, тебе удалось? — послышался сзади удивленный голос.

— Что удалось, Вольфгарт? — спросил Зигмар, вставая и поворачиваясь лицом к побратиму.

В отличие от него Вольфгарт выглядел свежим и отдохнувшим, а глаза воина светились озорным весельем.

— Удалось ли тебе победить Фрейю? Ведь ты наверняка не забыл отцовский наказ ложиться в постель только с той женщиной, которую сможешь превзойти в битве?

Зигмар пожал плечами и сказал:

— Может. Не знаю. Не думаю, чтобы Фрейя видела большую разницу между совокуплением и боем. А я в самом деле чувствую себя так, словно сражался.

— Брат, ты и выглядишь примерно так же, — заверил его Вольфгарт и повернул к себе спиной. — Боги живые! Тебя как будто медведь помял.

— Ну хватит. — Зигмар вырвался от Вольфгарта. — Ни слова об этом, когда придем к нашим. Я серьезно!

— Само собой, ни слова, — улыбнулся Вольфгарт. — Губы мои запечатаны крепче, чем ноги дев в Кровавую ночь.

— Крепче некуда, — заметил Зигмар.

— Ну что? — Вольфгарту доставляло удовольствие смущение Зигмара, и он не обратил внимания на его взгляд. — Мы теперь союзники с азоборнами? Они приняли наши дары?

— Да, — сказал Зигмар. — Подарки понравились королеве, твои кони тоже.

— Надо думать! — воскликнул Вольфгарт. — Я отдал ей Огненное Сердце и Черную Гриву, лучших жеребцов моего табуна. Если ремнями скрепить на них тяжеленные доспехи, то они все равно обгонят лошадей азоборнов, которые таскают их колесницы. Через несколько лет они обзаведутся боевыми конями, которых не стыдно так называть.

— Фрейя понимает это и потому дала мне Клятву меча.

Вольфгарт хлопнул друга по спине и рассмеялся, когда тот вздрогнул от боли.

— Да ладно тебе, брат, мы же оба знаем истинную причину, по которой королева дала клятву.

— Это какую же?

— Когда унберогенский мужчина чего-то хочет, ни одна женщина в мире не может ему отказать.

Позже этим же днем Зигмар и Вольфгарт вернулись к своим воинам. На сей раз им не завязали глаза, потому что теперь они стали союзниками. Когда они на глазах у унберогенов перевалили через холм, их приветствовали громкие радостные крики, и Зигмар бросил испепеляющий взгляд на Вольфгарта, который притворялся совершенно беспечным.

Зигмар обрадовался, что азоборны сдержали слово и ни один воин не пострадал. А заждавшиеся унберогены явно вздохнули с облегчением, когда к ним вернулся их король.

И снова их провожатой была воительница по имени Медба. Она ехала рядом на колеснице из черного лакированного дерева с бронзовой окантовкой, запряженной двумя выносливыми лошадьми. На колесах были установлены блестящие, похожие на косы, лезвия. Зигмар помнил, как при виде колесниц его людей обуял страх, и знал, что, если в них запрячь мощных коней, остановить их в сражении будет невозможно.

Медба осадила лошадей, сошла с колесницы и встала рядом с Зигмаром и Вольфгартом. Как и королева, воительница была исключительно хороша собой. Зигмар догадывался, зачем она подошла, но виду не подал.

— Король Зигмар, ты уезжаешь от нас как друг, — начала Медба.

— Теперь мы один народ, — отвечал Зигмар. — Если вашим землям будет грозить опасность, вам стоит только позвать — и мы придем на помощь.

— Королева Фрейя сказала, что ты очень выносливый. В племени унберогенов все мужчины такие?

— Все мы сильны, — согласился Зигмар.

Медба кивнула и подошла к Вольфгарту. Не успел тот и глазом моргнуть, как воительница одной рукой схватила Вольфгарта за шею, а другой — между ног и впилась ему в губы долгим и страстным поцелуем.

Воины унберогенов снова загомонили и разразились одобрительными возгласами, а Зигмар рассмеялся, глядя, как Вольфгарт бился в захвате. Наконец она отпустила его и взошла на колесницу.

— Возвращайся ко мне следующим летом, Вольфгарт-унбероген, — крикнула, разворачивая колесницу, Медба. — Возвращайся, мы совершим обряд скрепления рук, и у нас родятся сильные дети!

Колесница стремглав исчезла за поворотом. Зигмар хлопнул по плечу приросшего к земле Вольфгарта.

— Похоже, не один я произвел здесь впечатление, — улыбнулся Зигмар.

На берегу серого, будто сталь, моря стоял и смотрел на жалкие остатки своего народа Кормак Кровавый Топор. Он скрежетал зубами от гнева, и ярость берсерка вновь готова была его поглотить. Усилием воли он подавил бешенство. Войско Зигмара Унберогенского изгнало их из родных мест, вынудив искать убежища в мерзлых землях за морем.

Южные мрачные берега этой проклятой земли лежали в горах снега, здесь дыханием могущественного ледяного демона завывал ветер, продувая временные поселения у побережья.

Подобия домов соорудили из обломков кораблей-волков — какой бесславный конец для могучих судов, которые столько лет носили Морских волков в битвы!

Эти самые корабли привезли их сюда. Сейчас почти никто не разумел плотницкое дело. Жалким остаткам гордого народа приходилось ютиться в насквозь продуваемых лачугах и пещерах. А когда-то их чертоги были поистине великолепны.

Возле Кормака стоял Кар Одацен — сутулый шаман, который извещал о воле богов еще его отца, покойного короля Норски. Кормак презирал этого человека и хотел было его убить из-за несчастья, обрушившегося на его народ, но решил не злить богов и позволил ему жить.

Кар Одацен давал советы царям-полководцам севера столько, сколько Кормак себя помнил, а старейшины по секрету шептали о том, что он даже сидел по правую руку его великого предка — деда.

Безусловно, этот человек выглядел древним старцем, голова у него была бритой, а тело — морщинистым. Был он очень худ и чертами лица походил на ворона. Кормак содрогнулся, несмотря на толстые шерстяные штаны и тяжелый плащ из медвежьей шкуры, плотно обернутый вокруг тела. А вот Кар Одацен в своих тонких и рваных темных одеждах, казалось, совсем не мерз.

— Скажи-ка мне еще раз, старик, зачем мы здесь? — потребовал Кормак. — Если мы пробудем тут еще немного, то непременно все перемрем.

— Запасись терпением, мой юный король, — посоветовал Кар Одацен. — И верой.

— У меня предельно мало и того и другого! — рычал Кормак, а морозный порыв ветра впивался в него тысячей ледяных кинжалов. — Ежели твоя затея бессмысленна, то я снесу тебе голову с плеч.

— Избавь меня от пустых угроз. Я множество раз видел свою смерть и знаю, что умру не от твоего топора.

Кормак с трудом проглотил злость и еще раз вгляделся в море. Там, на юге, за завесой тумана и темными водами океана, простирались теплые плодородные южные земли, где некогда жил его народ.

Когда-нибудь они снова будут принадлежать им.

Кормак до сих пор чувствовал во рту привкус пепла горящих кораблей, когда непонятные машины Зигмара забрасывали их с утесов шарами с огненной смертью. Тысячи норсов погибли прямо на кораблях, сгорели вместе с ними, а еще тысячи ушли на дно морское.

Но однажды Зигмар вместе с союзниками-королями заплатит за все, и Кормак поклялся в том, что он сам и все, кто придет после него, снова переплывут океан и понесут на юг песнь войны.

Однако Кормак понимал, что мечты эти осуществятся не скоро, а потому сдерживал вспышки гнева в своем сердце. Прошлой ночью у костра Кар Одацен пообещал ему, что нового сражения осталось ждать недолго, а потому Кормаку на рассвете нужно пойти вместе с ним на этот пустынный берег.

Кормак эту затею счел пустой тратой времени и уже собирался развернуться и уйти обратно в поселок, когда Кар Одацен заговорил снова:

— Грядет тот, кто будет сильней всех нас, вместе взятых, даже тебя.

— Кто?

— С виду молод, — отвечал Кар Одацен, показывая костлявым пальцем в море.

Кормак прикрыл глаза рукой от слепящего света бледного неба и увидел маленькую лодку, беспомощно раскачивающуюся на волнах. Течение несло ее к берегу, а ветер хлопал бесполезным, порванным парусом. Лодка была явно не предназначена для того, чтобы плавать по широким просторам моря, и Кормак удивился, как она вообще уцелела.

— Откуда? — спросил он.

— С юга, — ответил Кар Одацен.

Лодка приближалась к берегу, и, когда она взмыла вверх на гребне волны, Кормак заметил лежащего в ней мужчину.

— Иди! — приказал Кар Одацен, когда суденышко оказалось в пределах досягаемости. — Вытащи на берег.

Кормак метнул на шамана недобрый взгляд, но все-таки вошел в море. Тут же его сковал холод, ноги онемели в считаные секунды. Он зашел глубже, по пояс, и уже ощущал, как стылая вода высасывает из него силу.

Лодка подплыла ближе, и он схватился за покоробившееся дерево планшира, быстро развернулся и направился к берегу. Тот, что лежал в лодке, застонал.

— Кто бы ты ни был, — прошипел через стиснутые зубы Кормак, — лучше бы тебе оказаться достойным всего этого!

Выбиваясь из сил, Кормак добрел до берега и с трудом вытащил лодку на серый песок. Холод грозил его одолеть, но Кар Одацен уже развел на берегу костер.

Неужели он провел в воде столько времени?

Кар Одацен приблизился к лодке. Лицо его аж перекосило от любопытства. Спасенный перекатился на спину и открыл глаза, и Кормак тоже повернулся к нему.

По днищу лодки разметались волосы цвета ночи. Небритый и истощенный, незнакомец все равно был поразительно красив. Рядом с ним лежал вложенный в ножны меч, и незнакомец сразу же потянулся за клинком.

Кормак нагнулся и вырвал меч из слабых рук. Достал клинок из ножен и направил в горло пришельцу.

— Осторожно, — предупредил его Кормак. — Дурна смерть от собственного меча.

Угрожая незнакомцу, Кормак восхищался яркому блеску металла, безупречному балансу и весу, который в точности подходил для его руки. Оружие было воистину великолепно, но вдруг он почувствовал настоятельную необходимость опустить клинок.

— Ты кто? — требовательно вопросил он.

Мужчина облизал губы и попытался заговорить, но во рту у него пересохло от бесчисленных дней, проведенных в море, и вместо слов из горла вылетело невнятное карканье. Кар Одацен дал ему мех с водой, и незнакомец жадно напился большими глотками.

Наконец он оторвался от бурдюка и прошептал:

— Меня зовут Герреон…

Кар Одацен покачал головой и сказал:

— Нет. Так тебя звали в прошлой жизни. Теперь у тебя другое имя, дарованное северными богами в далеком прошлом.

— Скажи… — взмолился Герреон.

— Имя тебе Азазель.

Глава шестнадцатая Что значит быть королем

В лагере унберогенов были слышны вопли, доносившиеся из расположенного в целой миле становища короля берсерков. Зигмар ощущал груз всех своих двадцати шести лет и ненавидел то, что ему приходится сражаться не с зеленокожими, а с людьми.

Ярко светило солнце, бодрил прохладный воздух, высившиеся на севере горы все еще покрывал снег, который на западном побережье уже сдул ветер. В диких землях тюрингов стояли лагерем около двенадцати тысяч унберогенов. Им предстояло сразиться с разукрашенными боевой раскраской воинами короля Отвина.

С рассвета по лесу разносились безумные завывания воинов-берсерков и даже звуки рогов — так вызывали злых духов, которые, говорят, собираются в лесу и сводят людей с ума.

Вокруг костров собрались сотни отрядов мечников, воины хрипло шутили, точили и без того острые клинки и возносили Ульрику молитвы с просьбами даровать им храбрость. Пахло мясом и овсянкой, но мужчины ели немного, ибо знали, что нехорошо идти в бой с полным желудком.

Готовясь к сражению, Белые волки приводили в боевую готовность коней: растирали их и завязывали шнурами хвосты. На скакунов пока не надевали доспехов, потому что в грядущем сражении им придется полностью выложиться, а потому не следовало их утомлять тяжестью железа.

Приближалась пора выступать, и каждый командир поднимал своих людей. Беспорядочно расположившиеся возле костров воины превращались в дисциплинированную армию. При виде этого стремительного преображения сердце Зигмара наполнялось гордостью.

Обернувшись на звук шагов, он увидел Вольфгарта, Пендрага и Альвгейра. Они уже надели доспехи и приготовились к бою. Пендраг нес алое знамя Зигмара. Мрачным было лицо маршала Рейка, и даже Вольфгарт, казалось, испытывал некоторую неловкость перед предстоящим сражением.

— Подходящий денек для битвы, — заметил Вольфгарт. — Вороны уже собираются.

Зигмар грустно кивнул. Исход сражения был очевиден всем. У противника едва набралось шесть тысяч воинов против их двенадцати, а армия Зигмара не ведала поражений.

— Лучше не бывает, — съязвил Зигмар. — Многих сегодня ждет смерть, и чего ради?

— Ради чести, — ответил Альвгейр.

— Чести?! — повторил, качая головой, Зигмар. — Где ты ее видишь? Мы вдвое превосходим войско Отвина. Победить он не может, и должен это понимать.

— Дело не в победе, Зигмар, — вступил в разговор Пендраг.

— Тогда в чем?

— Подумай. Если бы в наши земли вторглись захватчики, разве мы не сражались бы с ними? — спросил Пендраг. — Не важно, во сколько раз войско противника превосходило бы наше собственное, мы все равно защищались бы.

— Но мы не захватчики, — возразил Зигмар. — Я сделал все возможное, чтобы избежать войны. Я предлагал королю Отвину присоединиться к нам, но он несколько раз прогонял моих посланцев.

Альвгейр пожал плечами, отчего натянулись ремни нагрудника, и сказал:

— Отвин хитер. Он знает, что не сможет победить, но также уверен в том, что если не выступит против нас, то недолго ему оставаться королем. Вот когда мы победим, тогда он попытается выработать условия соглашения, ибо честь его будет спасена.

— И ради удовлетворения этой самой чести погибнут тысячи, — сказал Зигмар. — Безумие.

— Да, вероятно, — согласился Альвгейр. — Но я не могу не восхищаться им за это.

Вольфгарт достал из заплечных ножен свой могучий меч и сказал:

— Давайте же скорей покончим с этим и пойдем домой!

Зигмар улыбнулся, угадывая причину раздражения Вольфгарта и радуясь предлогу, чтобы сменить тему:

— Не волнуйся, брат. Мы сохраним тебя и в целости передадим Медбе.

— Да-да. Иначе она всем нам кишки повыпускает, — согласился Пендраг.

Хотя путешествовать зимой было опасно, Вольфгарт вскоре после возвращения из земель королевы Фрейи вновь отправился туда и всю зиму гостил у азоборнов. А когда вернулся весной, то очень гордился татуировкой на руке — символом помолвки с Медбой. После похода на тюрингов они с азоборнкой собирались соединиться узами брака у Клятвенного Камня в Рейкдорфе.

Зигмар был рад за друга и предвкушал развеселый пир, непременно следующий за обрядом скрепления рук. Только ему всегда становилось грустно при воспоминании о Равенне, к которой неизбежно возвращались его мысли. Много лет прошло с ее смерти, но не было ни дня, чтобы Зигмар не думал о ней.

Даже когда он возлег с Фрейей, перед глазами у него стояло лицо Равенны.

Зигмар тряхнул головой, отгоняя грустные мысли, потому как не к добру думать о мертвых перед сражением.

Звук военных рогов унберогенов взлетел ввысь, армия была готова к бою, и Зигмар пожал руки каждому из своих боевых побратимов.

— Сражайтесь достойно, друзья мои, — сказал он. — Если нам сейчас суждено сражаться за честь, давайте же скорей закончим этот бой.

Зигмар опустил молот на грудь тюринга, крутанулся и отмахнулся от напиравшего на него копья мечом, который сжимал в другой руке. Саданув локтем в лицо копьеносцу, Зигмар перепрыгнул падающее тело и схватился со следующим врагом. Топор берсерка уже расколол его щит, многочисленные раны кровоточили.

Воздух дрожал от криков. Тысячи закаленных в сражениях воинов бились топорами и мечами, кололи копьями и кинжалами. Армия короля Отвина не выдержала удара унберогенов и дрогнула, Белые волки Альвгейра врезались в ряды левого фланга и смяли воинов с легкой броней. Проворные всадники окружили правый фланг. В центре неустрашимые копейщики и мечники встретили неистовую атаку разъяренных берсерков.

Вместе с Пендрагом и Вольфгартом Зигмар ожидал, когда их атакуют вопящие тюринги. Большинство из них были голые и разрисованные разноцветными спиралями, а волосы с помощью глины они превратили в твердые гребни. Выпучив безумные глаза и брызгая слюной, они размахивали громадными мечами и топорами.

На Зигмара напал гигантский воин. Кожа у него на лице была проткнута железными шипами и тяжелыми кольцами. На огромном теле бугрились мышцы, а из глубоких ран, которые он явно нанес себе сам, текла кровь. Зигмар увернулся от топора великана, который со свистом пронесся мимо него и надвое рассек ближайшего к нему воина. Ошеломляюще быстро последовал новый выпад, концом топора зацепило наплечник Зигмара, и король полетел наземь.

Зигмар отчаянно пытался встать на ноги. Нацеленный на него удар копья пришлось блокировать рукой. Острый наконечник вонзился в землю, и Зигмар лягнул копьеносца, сломал ему коленную чашечку и отпихнул прочь. Скользила земля, превратившаяся в жижу под ногами воинов, и, когда Зигмар пытался подняться, по груди его рубанул меч, рассекая железные звенья кольчуги.

Разрезало стеганую рубаху, которую Зигмар надевал под доспехи, но все же львиная доля удара пришлась на кольчугу. Стукнув мечника головой, Зигмар затем треснул его молотом прямо в пах. Великан с топором снова бросился на него, и Зигмар отбил нападение Гхал-маразом. Рука онемела от ударной силы, принятой молотом, но он извернулся и вонзил меч в живот воина.

Меч вырвало из рук. Рукоятью топора великан ткнул Зигмару в лицо. Из лопнувшей губы хлынула кровь, перед глазами вспыхнули звезды, и он покачнулся.

Смертельно раненный великан вновь пошел на Зигмара, словно застрявший в животе меч нисколько его не беспокоил. Он взвыл и взмахнул топором — безумие берсерка превозмогало боль. Зигмар пригнулся и увернулся от смертоносного удара, а потом молотом вбил меч в живот великану по самую рукоять.

Но тут гигант изловчился, схватил Зигмара за волосы и запрокинул ему голову. Взмахнул топором. Зигмар нырнул вниз. Схватившись за рукоять торчащего из живота великана меча, он ударил его ногой. Затем Зигмар повернул меч и потянул. Клинок высвободился из тела, Зигмар развернулся и со всей силы обрушил удар на шею противника. Из раны пульсирующими толчками хлынула алая кровь, значит, он перерубил артерию.

Великан зашатался. Зигмар восходящим ударом сшиб его с ног. Разорванная кольчуга железными кольцами осыпалась на землю, а потому, улучив мгновение, Зигмар избавился от ее остатков и остался голым по пояс. Дикой гривой разметались растрепанные волосы, вместо лица у него была кровавая маска, и Зигмар уповал на то, что унберогены случайно не примут его за берсерка.

Появился запыхавшийся Пендраг с окровавленным топором и в потрепанной кольчуге, но при этом друг крепко сжимал древко гордо реющего алого знамени Зигмара.

— О боги, я уж было испугался, что тот громила никогда не упадет!

— Да уж, — с трудом переводя дух, согласился Зигмар. — Чересчур живучий попался.

— Что с тобой? — спросил Пендраг.

— Да так, чепуха, — ответил Зигмар, глядя на жестокую рукопашную схватку, вспыхнувшую поблизости от черного стяга тюрингов с изображением серебряных перекрещенных мечей.

— Вперед! — позвал Зигмар. — Я вижу знамя Отвина!

Пендраг кивнул, воины унберогенов окружили своего короля кольцом, и без лишних слов Зигмар повел их в гущу сражения. Опытным глазом бывалого воина он видел, что армия тюрингов обречена. Белые волки крушили войско с флангов и страшными молотами прокладывали кровавую тропу к знамени короля.

Правый фланг развалился на обособленные островки, где еще сохранилась стена из щитов. Лишь центр войска тюрингов стойко держался, и, чтобы скорее завершить сражение, Зигмару пришла пора сразиться с королем.

Обезумевшие от крови берсерки бросались на Зигмара, но падали от боевого молота или меча. Сгрудившихся вокруг своего короля унберогенов остановить было невозможно, они бились упрямо и храбро. Ярд за ярдом продвигался отряд вглубь вопящих тюрингов, скандируя имя Зигмара и пробивая в рядах врага кровавую брешь.

В гуще сражающихся Зигмар увидел Отвина и содрогнулся от страха. Воистину огромен был король тюрингов, даже мощнее того великана с топором, которого недавно убил Зигмар. Обнаженное тело короля украшали татуировки и пирсинг, а золотые зубцы короны пронзали кожу на висках. С ног до головы покрытый кровью, гигант размахивал прикованным к запястью цепью двухлезвийным топором, который был даже больше такого же оружия Бьёрна.

Вокруг короля бились подобные ему громадные воины, которые подвывали, напоминая стаю бешеных волков. Отвин увидел приближающийся клин унберогенских воинов и со зловещей ухмылкой безумной ярости повернулся в их сторону.

Не в силах сдержать жажду схватки, вперед метнулся один из его рыцарей, и Зигмар взмахнул молотом. Воин резко пригнулся и увернулся от удара, а потом вскочил на ноги и бросился, выставив вперед меч. Зигмар прыгнул вверх и, взмыв над грозным клинком, пяткой ударил великана в подбородок.

С противным хрустом сломалась шея, и гигант свалился на землю, но на смену павшему воину сразу встал другой, который без промедления атаковал. Зигмар уже замахнулся мечом, но заколебался перед ударом, потому что на сей раз нападала на него прекрасная женщина с тончайшим станом, золотыми волосами и прекрасными очами янтарного цвета. Двигалась она мощно и быстро.

Нерешительность Зигмара чуть не стоила ему жизни: два меча, которыми ловко орудовала красавица, замелькали перед ним вихрем запятнанной кровью бронзы.

— Я Ульфдар! — вскричала воительница. — Я твоя смерть!

Зигмар парировал удар одного из мечей Ульфдар, но другой огнем рубанул его по плечу. Очередной выпад он отразил клинком и ударил деву лбом в лицо. Она закачалась, сплюнула кровь и, дико хохоча, нацелилась мечом в пах Зигмару. Он отклонился от удара. Его воины уже сцепились со свитой короля тюрингов.

Второй клинок воительницы стремился добраться до его шеи. Зигмар шагнул вперед, и рука Ульфдар стукнулась о железную гривну. Зигмар слышал, как хрустнули ее пальцы и выпал меч. Тогда он пихнул ее молотом в живот, и она уже не могла вздохнуть. Ударив коленом по челюсти, он услышал, что та сломалась, и воительница свалилась перед ним на колени. От боли глаза Ульфдар очистились от безумного огня берсерка, и она с вызовом посмотрела на Зигмара.

Он знал, что должен убить ее, точно так же как она убила бы его, но его остановил неведомый приказ. Вместо этого он сильно ударил ее кулаком по щеке, ибо знал: будучи в сознании, Ульфдар от позора непременно лишит себя жизни.

Сражение кипело вокруг Зигмара, не умолкали вопли ярости и боли. К алому знамени пробивался отряд врагов, и он встряхнул головой, отбрасывая мысли о завершенном бое с прекрасной воительницей. И вот ему уже бросает вызов сам грозный король-берсерк.

Зигмар высоко взмахнул молотом Гхал-мараз, чтобы видели все его воины, и ответил боевым кличем.

Сошлись в неистовой битве два короля. Могучий топор Отвина описал в воздухе кровавую дугу. Зигмар нагнулся и сам атаковал врага молотом в бок. Король тюрингов взвыл от боли, но не упал. Топор опустился вниз, и лезвие вонзилось в плечо Зигмара. Он закричал от боли и выронил меч. Отвин ударил его кулаком по лицу, и Зигмар отлетел назад, чувствуя, что треснула скуловая кость. Король тюрингов напирал, стараясь достать Зигмара и растерзать. Но унберогену удалось увернуться и с помощью вращения нанести мощный удар молотом по бедру Отвина, отчего король тюрингов упал на колени.

Зигмар сморгнул с ресниц кровь и снова атаковал противника, который встретил его взмахом топора. Но король унберогенов был начеку и обрушил удар молота ему в запястье.

Из цепи, что приковала топор к запястью короля, посыпались искры. От яростного удара могучего молота разъединились звенья и разлетелись в разные стороны. Громадный топор выпал из рук Отвина.

Зигмар за мгновение преодолел разделявшее их расстояние и сдавил Отвину горло, перекрывая дыхание. Выпучив глаза, король-берсерк попытался встать, но Зигмар не позволил ему этого и заставил остаться на коленях, железной хваткой сдавив шею. Теряя силы, Отвин вцепился Зигмару в руку. Зигмар замахнулся Гхал-маразом над головой противника — молот с рунами завис в воздухе, грозя размозжить череп короля тюрингов.

Сражение остановилось: воины обеих армий знали, сколь важна битва гигантов. В этот самый миг решался исход войны, а потому замер звон оружия и все глаза обратились в центр поля.

Зигмар опустил молот и поднял Отвина с колен, но шеи не отпускал до тех пор, пока не увидел, что в глазах противника потух безумный огонь. Когда Зигмар ослабил хватку и встретился взглядом с поверженным королем, тот судорожно вздохнул.

— Все кончено, король Отвин, — тоном, не допускающим возражения, возвестил Зигмар. — Теперь тебе предстоит сделать выбор: жить или умереть. Дай мне Клятву меча. Вступи в основанное мною братство воинов, и вместе мы сможем построить Империю людей, которая сможет противостоять тьме.

— А если откажусь? — прорычал Отвин, у которого из уголка рта тонкой струйкой текла кровь с той стороны, где он изнутри прокусил щеку.

— Тогда я изгоню твой народ с этой земли, — пообещал Зигмар. — Каждый из здесь присутствующих будет убит, деревни сожгут, наследники умрут, и не будет конца жалобному плачу ваших женщин.

— Выбор невелик, — произнес Отвит.

— Верно, — согласился Зигмар. — Так чему быть? Миру или войне? Жизни или смерти?

— У тебя каменное сердце, король Зигмар. Но, божьей милостью, ты тот воин, с которым не стыдно идти по дороге, ведущей в чертоги Ульрика!

— Ты клянешься? — спросил Зигмар, протягивая руку королю тюрингов.

— Да. — Отвин пожал протянутую руку. — Клянусь!

В королевской Большой палате гремела музыка и под звуки волынок и барабана отплясывали танцоры, которые со смехом крутились, то приближаясь, то удаляясь друг от друга. Со стропил свешивались гирлянды цветов, в воздухе висел дивный аромат жасмина и жимолости. Зигмар радостно взирал на свадебные танцы и радовался тому, что наконец-то его воины веселятся, а не воюют.

После победы над тюрингами большинство унберогенских воинов вернулись домой, а регулярная армия с триумфом вошла в Рейкдорф. Хотя немало людей полегло ради того, чтобы добиться от короля Отвина Клятвы меча, Зигмар был доволен. И с облегчением узнал, что многие раненые выживут.

Альвгейр получил удар копьем в бок, но доспехи все-таки спасли его. Когда топор тюринга соскользнул с древка флага, Пендраг лишился трех пальцев на левой руке. Но даже без пальцев Пендраг не выпустил знамя и не дал ему упасть, отчего Зигмар очень гордился побратимом. Целитель Крадок сумел спасти два оставшихся пальца, и в память о победе над тюрингами на левой руке Пендрага навсегда останутся шрамы.

Вольфгарт вышел из боя невредимым, получив лишь несколько царапин на руках и ногах, и тут же впереди армии помчался в Рейкдорф.

Его ждала Медба, и на следующий день после возвращения войска они с Вольфгартом прошли по усыпанной лепестками цветов тропе к Клятвенному Камню, где жрица богини Реи соединила их руки гирляндой омелы и молодожены пообещали любить друг друга, плодиться и размножаться.

Зигмар благословил союз, а Пендраг поднес подарки: дивное золотое ожерелье для Медбы и кольчугу с рельефом серебряного волка для Вольфгарта.

Зигмар распахнул двери в королевскую Большую палату и пригласил отпраздновать радостное событие. Всем желающим предлагали вино и пиво. На площади перед дверями толпился народ, вскоре сюда пришли менестрели и сказители.

Зигмар танцевал со многими девушками, но через некоторое время извинился и сел на трон, откуда наблюдал за празднеством.

Теперь, когда вино и зерновая брага согревали желудок, Зигмару казалось, что до исполнения мечты — рукой подать. Лишь жители самых дальних племен пока не стали союзниками унберогенов: ютоны и бретоны на западе и бригунды и остготы на востоке.

Дальше на юго-восток лежали земли меноготов и мерогенов, только никто не знал, существуют ли до сих пор эти племена, потому что их территория находилась в опасной близости от гор, в которых обитали кровожадные орки и зверолюди.

Зигмар улыбнулся, глядя, как в кругу друзей, взявшись за руки, пляшут Медба и Вольфгарт. За столом возле танцующих сидел Пендраг и притопывал в такт музыке. Рука у него была обмотана паучьим листом.

Даже Альвгейра заставили танцевать, и почтенный Эофорт отплясывал со старыми девами города. Сегодня народ Зигмара не скупился на смех и веселье.

За последние годы Рейкдорф продолжал разрастаться. В холмах неподалеку обнаружились залежи золота и железной руды, что способствовало процветанию города. Все здесь жили в довольстве и благоденствовали. Тут трудились кожевники, пивовары, кузнецы, портные, красильщики, гончары, коневоды, мельники, пекари и учителя.

Рейкдорф звали родным городом более четырех тысяч человек, и, хотя частично его все еще окружали бревенчатые стены, уже заложили фундамент для новых, каменных стен.

Зигмару еще не сравнялось двадцати семи, а он уже достиг большего, чем отец.

Музыка замедлилась, бешеный ритм предыдущей мелодии сменился жалобной песней о потерянной любви и утраченных мечтах. Танцоры двигались медленно, пары крепче прижимались друг к другу, а друзья поминали погибших, которые теперь вместе с Ульриком бродят по чертогам мертвых.

Зигмар встал и, никем не замеченный, вышел через заднюю дверь из палаты. Ночь была теплой, легкий ветерок приятно обдувал кожу. Как мил ветер тому, кто столько дней провел в доспехах!

Обе луны ярко светили на небе, тень Зигмара была совсем короткой. За ним увязались несколько королевских псов, но Зигмар негромким свистом и хлопком ладош отправил их обратно. Чем дальше от центра уходил он, тем меньше попадалось каменных домов и тем больше деревянных. Впереди показался недостроенный участок стены.

Зигмар лучше всех знал город и скорость, с которой следует стража, поэтому для него не составило труда выйти незамеченным.

Выбравшись за пределы Рейкдорфа, он ощутил странное чувство свободы, словно в городе его держали пленником. Зигмар шел тропами, ведущими на холмы. Он обернулся и посмотрел на свой дом, в темноте похожий на пылающий факел.

Ветер донес обрывки смеха и музыки, и Зигмар улыбнулся, представив шумное веселье. Племени унберогенов удалось занять ведущее положение среди всех народов, живших западнее гор, но Зигмар знал, что еще очень многое предстоит сделать.

Лазутчики приносили известия об участившихся набегах горных орков. И когда зеленокожие дерзнут выбраться из логовищ и смертоносной лавиной двинутся на людей — вопрос времени. Но об этом можно подумать позже. Сегодняшняя ночь принадлежала Зигмару, воспоминаниям и сожалениям.

Зигмар отлично знал Рейкдорф, но окрестности он знал еще лучше. Зигмар двигался среди темных деревьев и вспоминал тот давний день, когда проходил здесь, полный надежд. Впереди послышался шум воды, и вскоре он очутился в лощине, где в мерцающий, словно усыпанный алмазами, бассейн струился маловодный водопад.

— Надо было мне раньше жениться на тебе, — прошептал он, глядя на освещенную лунным светом могилу у сверкающей воды.

Зигмар опустился на колени перед могильным камнем. Когда он представил себе черные волосы Равенны и ее улыбку, по щекам потекли горючие слезы.

Одну руку он положил на могильный камень, а другой коснулся золотой булавки, которую подарил девушке в день, когда они впервые любили друг друга у реки.

— Король унберогенов не празднует счастливый день вместе со своим народом? — донесся с опушки голос. — Тебя хватятся.

Зигмар смахнул слезы и встал, глядя на древнюю старуху с серебряными волосами, морщинистым лицом и глазами, в которых светилось запретное знание и страшные тайны.

— Кто ты? — вопросил он.

— Ты знаешь, кто я.

— Отец предостерегал меня от тебя, — сказал Зигмар, делая оградительный знак. — Ты Ведьма из Брокенвалша.

— Какое гнусное прозвище! — фыркнула ведьма. — Людям свойственно давать мерзкие имена всему, чего они боятся, а это лишь умножает их страх. Разве меня опасались бы, если бы называли Девой радости?

— Может, и нет, — пожал плечами Зигмар. — Только ты едва ли приносишь радость. Чего тебе угодно, женщина? Я не расположен к беседам.

— Жаль. Давно мне не удавалось поговорить с кем-нибудь, у кого на уме нечто большее, чем горячая еда и нежная женщина.

— Давай выкладывай! — рассердился Зигмар.

— Неразумные слова. Так похож на своего отца. Скор на гнев и обещания, а ведь не мешает сперва тщательно все обдумать.

Утомившись болтовней старухи, Зигмар хотел было уйти, но она жестом остановила его. Мышцы его внезапно затвердели и дыхание застыло в легких.

— Погоди немного, — сказала колдунья. — Мне хочется поговорить и поближе узнать тебя.

— Чего нельзя сказать обо мне, — заявил Зигмар. — Отпусти меня!

— Ах как давно не являлась я среди людей! — вздохнула ведьма. — Они забыли меня и страх, который я в них вселяла. Слушай меня, Зигмар, слушай внимательно, потому что времени у меня мало.

— Отчего мало?

— События стремительно сменяют друг друга. История творится с каждой минутой. Сейчас настало время крови и огня, когда куется судьба мира, и далеко не все пребывает в равновесии.

— Говори, я тебя слушаю.

— Тюрингов победили со славой, но предстоит еще много дел, юный Зигмар. Нужно как можно скорее собрать племена воедино, иначе все пропало. Ты должен снова отправиться в путь. Нужно, чтобы бригунды и их вассалы до первого снега дали тебе Клятву меча, иначе до лета тебе не дожить.

— Войско только что вернулось из похода на запад, — напомнил Зигмар. — Я не могу так скоро снова собрать армию. Но даже если бы мог, нам не под силу добраться до бригундов и победить их до зимы.

Ведьма усмехнулась, и Зигмар испугался до дрожи. Старуха объяснила:

— Ты не понял. Я сказала, что ты должен снова отправиться в путь. Склонить на свою сторону эти племена надо личной храбростью, а не силой.

— Ты хочешь, чтобы я один отправился в дикие леса?

— Да, потому как посредники Темных богов подстрекают горных орков к войне. Зеленокожие уничтожат все, чего ты достиг, если не соберешь под своим знаменем достаточно племен.

— Ты узнала об этом из видения? — спросил Зигмар.

— И об этом тоже. — Ведьма кивнула на могилу Равенны.

— Ты знала, что она погибнет? — прошипел Зигмар. — Могла бы предупредить меня!

Колдунья покачала головой:

— Многое запечатлено в камне мира и не может быть изменено ни смертными, ни богами. Равенна была кратким ярким огнем, который осветил тебе путь. А потом погас, чтобы ты прошел его один.

— Почему? — требовал ответа Зигмар. — Зачем одарять меня любовью, чтобы вскоре отнять ее?

— Так было нужно, — сказала старуха, и Зигмару даже показалось, что он слышит сочувствие в ее голосе. — Чтобы одолеть твой путь, нужно обладать силой воли и целеустремленностью, какие недоступны пониманию простых смертных, жаждущих лишь спокойствия. Вот что значит быть королем. Эта земля принадлежит тебе, и ты обещал любить ее, и только ее. Помнишь?

— Помню, — горько сказал Зигмар.

Глава семнадцатая Оковы долга

Перед Зигмаром расстилались открытые пространства, совсем непохожие на владения унберогенов. Даже более открытые, нежели прерии азоборнов.

Отъезд короля вызвал яростные споры в Большой палате.

— Это безумие! — бушевал Альвгейр, когда Зигмар объявил о своем намерении ехать в земли бригундов в одиночку.

— Безрассудство, — соглашался с маршалом Пендраг.

Когда Вольфгарта подняли с брачного ложа, он напоминал побитого пса, но тоже высказался против поездки:

— Они тебя убьют.

Зигмар терпеливо ждал, когда собравшиеся выскажут все возможные альтернативы: возглавляемая Эофортом дипломатическая миссия, скорая война и даже молниеносный набег на Сигурдхейм с целью убийства правящей верхушки.

Зигмар выслушал всех, хотя уже твердо решил пуститься в путь по диким лесам в одиночку вне зависимости от того, как отнесутся к этому его друзья и советники. Мучительно было говорить с ведьмой, но, когда он принял решение последовать ее совету, у него словно страшный груз свалился с плеч. А ведь он даже не подозревал, что носил эту тяжесть в себе.

Утро сменилось полднем, Зигмар собрался в путь и вышел через восточные ворота Рейкдорфа.

Братья со стен смотрели ему вслед. Вечером Зигмар приготовил много овсянки скрольчатиной и крикнул в темноту:

— Кутвин! Свейн! Я знаю, что вы здесь, поэтому приготовил ужин на троих. Идите сюда, согрейтесь и поешьте.

Через несколько минут из леса вышли двое лазутчиков и без лишних слов присоединились к нему. Когда с едой было покончено, Кутвин вымыл котелок и тарелки, а потом, когда из-за облаков показались звезды, все трое завернулись в одеяла и улеглись спать.

Когда лазутчики проснулись, Зигмара и след простыл. Отыскать короля не удалось.

Для Зигмара путешествие стало подобно пробуждению. Слишком долго он прожил в обществе друзей, и одному бродить по свету под солнцем, с дующим в спину попутным ветром оказалось ни с чем не сравнимым удовольствием.

За последнее десятилетие земли унберогенов изменились больше, чем он мог себе представить. В долинах возделывали поля, на холмах вокруг Рейкдорфа паслись стада крупного рогатого скота, коз и овец. С открытием новых шахт пейзаж изменился до неузнаваемости. Дикая природа отступила.

Здесь же — совсем другое дело. Тут мир был таким, каким его создали боги: широкие равнины с каменистыми холмами, бескрайние луга. На юге и востоке высились темные горы, увенчанные коронами молний. Здесь с Зигмаром говорила истинная и живая земля.

Невероятно очищающим оказалось чувство свободы, вдалеке от оков долга и ответственности. Глядя на табун диких лошадей, мчавшихся по равнине, Зигмар вдруг позавидовал им. С унберогенами и будущим его связывали непоколебимые железные оковы долга, но здесь, когда единственным его компаньоном была земля, Зигмар чувствовал, как ослабевают эти путы и его манит дразнящая перспектива прожить жизнь для себя.

Да, ему отказано в счастье вместе с Равенной. Но он еще молод и может тихо и незаметно сойти со страниц истории и стать… никем.

Но когда его только посетило подобное искушение, он уже твердо знал, что не поддастся ему, ибо не сможет отказаться от долга перед народом. Без него падут племена людей и мир ждет темная, кровавая эра войн и гибели. Для любого другого подобная мысль была бы свидетельством чудовищного тщеславия, но Зигмар знал, что это чистая правда.

Также ему было известно, что в принимаемых им решениях отчасти играет роль самолюбие, ибо кому не хочется остаться в веках? Чтобы последующие поколения воинов чтили его память и за кружкой пенного эля рассказывали легенды о нем?

Под бескрайними небесами проводил Зигмар дни и ночи, углубляясь на юго-восток, и темные вершины гор становились все ближе. До колоссальных, вздымающихся вверх пиков оставалось еще много миль, но исходящая от них угроза ощущалась столь явно, словно из-под мрачных темных скал и утесов на него уставились миллионы злых глаз неведомых тварей, замышлявших его погибель.

Небеса пронзило копье багряной молнии, и Зигмар вознес хвалу Ульрику за то, что земли его племени лежат вдалеке от этих тягостных гор.

Никому бы не захотелось без достаточных на то оснований поселиться здесь, хотя Зигмар видел, что земля тут черна и плодородна. Чтобы жить так близко от грозных пиков, нужна недюжинная храбрость, и с каждым шагом по направлению к столице царства бригундов возрастало восхищение Зигмара этим народом.

Он почти ничего не знал о Сигурдхейме, разве только то, что рассказывали приезжавшие в Рейкдорф торговцы. Говорили, что король Сигурд правит страной из замка, воздвигнутого на черной скале и окруженного гладкой каменной стеной. Правителя называли очень хитрым и дальновидным, и Зигмар с нетерпением ждал встречи с ним.

Он подумывал справиться о дороге в нескольких деревнях, через которые проезжал, но решил, что спрашивать нужды нет: на юг двигалось большое количество торговых караванов, явно направлявшихся в Сигурдхейм. Вот что было достоверно известно о бригундах: они обогатились благодаря торговле продуктами и железом с азоборнами и южными племенами и даже, поговаривали, отправляют зерно гномам.

Шла четвертая неделя пути. С наступлением ночи Зигмар остановился на берегу ручья у подножия холма. Склоны его были покрыты кое-где обвалившимися каменными плитами, заросли диким папоротником ржавого цвета. На непрошеного гостя скалило зубы семейство лис, но Зигмар, не обращая внимания на хищников, развел костер, и звери убрались восвояси.

Возле упавшей каменной плиты Зигмар развел костер и поджарил оленину, купленную в деревне, через которую проходил. Мясо оказалось жестким и волокнистым, — очевидно, смертоносная стрела охотника настигла зверя на бегу. Неглубокой миской Зигмар зачерпнул воды из ручья и напился, после чего ополоснул руки.

Из завернутых в дорожный плащ доспехов Зигмар соорудил подобие подушки и откинулся назад. Он смотрел на звезды и вспоминал, как любовался ими, держа в объятиях Равенну. Раньше воспоминания приносили с собой боль, но теперь казались ему драгоценным даром.

Зигмар перевел взгляд на плиту, подле которой лег, и обратил внимание на не замеченные прежде рисунки.

Он сел и низко склонился к плите — ее в самом деле испещряли древние письмена. Кое-какие буквы показались Зигмару знакомыми, и он задался вопросом: кто же мог высечь их?

Он расчистил скопившуюся вокруг плиты землю, выдрал растущие рядом папоротники и обнаружил керамические черепки и ржавые наконечники копий. Чем больше расчищал Зигмар, тем больше убеждался в том, что остановился на ночлег в древней сокровищнице. И содрогнулся оттого, что холм, который сразу показался ему похожим на могильный, и правда был курганом.

Зигмар ногой поворошил груду битой глиняной посуды, бронзовых наконечников и мечей — оружие было выполнено в незнакомом ему стиле. Длинные прямые мечи были загнуты на конце, изъеденные временем рукояти сохранили остатки кожи.

Чья это могила? Явно какого-то воина. Вероятно, его похоронили не одну сотню лет назад, и помнит ли теперь хоть кто-нибудь его имя? Давным-давно здесь упокоился король, а может, великий полководец — человек, который надеялся на то, что имя его будет жить в веках после смерти.

Все мечты о бессмертии и вечной памяти оказались так же мертвы, как сам погребенный. Вот он — удел тщеславных. Зигмар усмехнулся, подумав о том, что и его может ждать та же участь.

Вспомнит ли через сотни лет кто-нибудь имя Зигмара? Может, через тысячелетие в тени Зигмарова кургана остановится на ночлег какой-нибудь молодой человек и будет размышлять о том, что за могучий герой лежит в земле, сделавшись кормом для червей?

От подобных мыслей Зигмар пришел в уныние. Он присел на корточки у плиты, желая узнать, кто лежит в могильнике, чтобы вознести молитву духу умершего и сказать, что хотя бы один человек помнит о нем.

Может, кто-нибудь однажды так же почтит и его память.

Шрифт на плите выветрился, разобрать его оказалось непросто, но в свете костра все же удалось различить странные, угловатые буквы.

Зигмар водил по ним пальцем и шевелил губами. Пока он изучал высеченную на плите надпись, ему что-то шептал теплый сухой ветерок. По равнине разнесся заунывный и жалобный крик совы. Неожиданно страх завладел его сердцем, когда Зигмар почувствовал исходящую из глубины могильного холма жуткую жажду и тайный гнев, порожденный разбитым честолюбием и вечным страданием.

Зигмар даже застонал, когда ему явился царственный скелет в золотых доспехах, лежащий в нефритовом гробу и сжимающий два странно изогнутых меча. Пустые глазницы горели холодным голубоватым огнем, а веющие вокруг ветры шептали:

«Рахотеп… Воинственный царь Дельты… Победитель Смерти…»

Зигмар отпрянул от плиты, словно обжегшись, и перед внутренним взором возник образ короля-скелета во главе чудовищной армии мертвецов. До самого горизонта растянулись сплоченные ряды жутких костлявых воинов — серых призраков с того света, и безжизненные глазницы каждого горели тем же жутким и неестественным огнем. По грозной воле их властелина шагали они к вечности.

Дули горячие ветры далекого царства бесконечных песков и жгучего солнца, и при мысли о том, что армия мертвецов маршем топчет ту землю, что ныне была его домом, Зигмара обуял невыразимый ужас и омерзение.

Однажды они могут явиться опять…

Зигмар стремительно собрал свои пожитки и пустился наутек от древнего кургана. С каждым ярдом, отделявшим его от места упокоения жуткого царственного мертвеца, уменьшался сосущий под ложечкой тошнотворный страх.

Непросто было напугать Зигмара, но при виде этих давным-давно сгинувших воинов он устрашился холодной пустоты, в которую неминуемо попадает тот, кому отказано в вечном упокоении.

Для воина из племени унберогенов было величайшей честью умереть смертью храбрых и попасть в чертоги Ульрика. Но если дорога туда будет закрыта, если придется целую вечность скитаться по земле безмозглым мертвецом…

Зигмар бежал вперед до тех пор, пока из-за восточных гор не вышло солнце.

После привала у кургана мертвого короля Зигмар через четыре дня добрался наконец до Сигурдхейма.

Как и предполагал Зигмар, Сигурдхейм оказался весьма внушительным городом. Над речной долиной возвышалось нагромождение строений. Городу приходилось ограничиваться размерами скалы, на которой он был построен. Зигмара впечатлили оборонительные сооружения, хотя правитель позволил городу разрастаться и за пределами стен.

Многие ремесленники селились прямо на скалистых склонах. На узких выступах громоздились мельницы, кожевенные мастерские и храмы, державшиеся с помощью не особо надежных деревянных конструкций.

Зигмар выбрал дорогу, ведущую вверх по склону, и вскоре уже шагал в разношерстной толпе мужчин и женщин со всех уголков земли. Здесь были разукрашенные татуировками азоборны, раскрашенные черузены и талеутены в клетчатых плащах.

Кое-кого из толпы Зигмару определить не удалось: суровые, угрюмые мужчины в темных одеждах, — возможно, это были меноготы или мерогены, ибо всякий сделается замкнутым, если живет в вечной тревоге и опасности.

В шумном городе было полно народу, от выкриков торговцев в центральных районах звенел воздух, на многочисленных рынках продавали абсолютно все, начиная от драгоценностей, золота и серебра и заканчивая свежим мясом и яркими тканями.

Все в городе вертелось вокруг торговли, на каждой улице расхаживали продавцы всевозможных товаров, проезжали телеги, направлявшиеся от доков или ворот или, напротив, к ним. Однако, несмотря на бурную жизнь, Зигмару чудился еле уловимый страх, словно население нарочно занимало себя делами, чтобы не думать о безымянном ужасе, прячущемся за улыбками и выкриками торговцев, расхваливающих всевозможные товары.

Когда Зигмар добрался до ворот, он снял пыльный дорожный плащ и достал из тюка новый, чистый и красный. Накинул его на плечи и соединил золотой булавкой. Прохожие с любопытством посматривали на драгоценность, пришлось Зигмару впиться взглядом в потенциальных воров и смотреть до тех пор, пока те не убрались восвояси.

Многие мужчины были вооружены короткими железными мечами или охотничьими ножами, но ни у одного не имелось сколько-нибудь значительного оружия. Зигмар достал из-под плаща Гхал-мараз и положил на плечо. Ближайшие к нему люди тут же расступились. Послышались удивленные возгласы, и имя молота разнеслось словно рябь по воде.

Гхал-мараз, великое оружие короля Зигмара, знали и здесь. Все жившие к западу от гор люди слышали о великой силе могучего молота.

В считаные секунды Зигмар уже шагал к воротам один. Настолько удивительным и чудным казалось присутствие здесь короля унберогенов вместе с молотом, что дорога сама собой очистилась перед ним ничуть не хуже, чем если бы впереди него вышагивала сотня трубящих герольдов.

У ворот стояли стражники в хороших железных кольчугах и отполированных бронзовых шлемах. За доспехами явно хорошо следили. Каждый был вооружен длинным копьем с наконечником в форме листа вяза и коротким острым мечом. Глядя на то, как лица стражников попеременно отразили сначала подозрение, потом удивление и, наконец, когда узнали, страх, Зигмар с трудом удержал улыбку.

Едва ли кто-нибудь из них видел Зигмара, но веющая от него сила, красный плащ, булавка работы гнома и могучий боевой молот могли принадлежать только одному человеку.

Перед воротами Сигурдхейма Зигмар остановился.

— Я Зигмар, король племени унберогенов, — сказал он. — Я пришел повидаться с вашим королем.

— Ты прибыл из Рейкдорфа один? — спросил Сигурд.

Яркие одежды короля бригундов были оторочены мягким мехом и шиты золотой нитью. На лбу сияла усыпанная драгоценными камнями золотая корона.

Большой зал короля Сигурда очень отличался от строгой и суровой Большой палаты Зигмара, которую освещал лишь горевший посредине очаг. Стены здесь были позолочены и разукрашены яркими фресками, изображающими сцены охоты и сражений. Высокие окна давали много света, поэтому факелы и светильники не требовались, но и о безопасности в таком помещении помышлять не приходилось.

Здесь собралось много воинов. Пока стражники провожали Зигмара до приемной короля, его впечатлила дисциплина воинов.

Король Сигурд оказался внушительной личностью с военной выправкой и телосложением воина. Длинные темные волосы правителя уже тронула седина, глаза были хитры, как и говорили Зигмару. Хорошо вооруженные телохранители короля держались достойно, но у них тоже почему-то притаился в глазах страх.

— Я действительно пришел один, — отвечая на вопрос короля Сигурда, сказал Зигмар.

— Надо же! — удивился Сигурд. — Такое путешествие полно опасностей даже в лучшие времена. Пуститься в дорогу одному тогда, когда орки, того и гляди, пойдут войной…

— В землях унберогенов орков не видели уже несколько лет.

— Само собой, ибо вы живете дальше от гор. Нам повезло куда меньше.

— Именно по этой причине я и приехал к тебе, король Сигурд. Земли людей протянулись от южных и восточных гор до северных и западных морей, там живут благословенные богами народы. Мы возделываем землю, растим детей и собираемся вокруг очагов, чтобы сказаниями воспеть доблесть героев. Но всегда найдутся те, кто захочет отнять у нас заработанное тяжким трудом добро: орки, зверолюди и злые разбойники. На севере я заключил союзы со многими племенами, а до того мы напоминали стаю диких собак, которые дерутся и грызутся в то время, когда волки становятся все сильнее и сильнее. Ведь это чистой воды безумие, что мы позволяем мелким разногласиям разделять нас, тогда как нас должно связывать происхождение от общих предков. Нужно помогать соседям, иначе не выжить. Когда на помощь зовет один, прийти и оказать ее должны все.

— Мысль весьма благородна. — Сигурд сошел с трона и приблизился к Зигмару. — Рассуждения об альтруизме хороши, король Зигмар, только в человеческой природе заложено стремление служить самому себе. Когда один помогает другому, обычно это происходит в надежде на награду.

— Возможно, — согласился Зигмар, — но я помню, как в прошлом году на окраине Рейкдорфа загорелся сенной сарай. Постройку было уже не спасти, но соседи погорельца все равно сделали все для того, чтобы не допустить ее разрушения.

— Чтобы не допустить распространения огня, который мог перекинуться на их сараи, — заметил Сигурд.

— Да, без сомнения, это тоже играло роль, но, когда пожар потушили, те же самые соседи помогли заново отстроить сарай. Где же здесь для них выгода? В Рейкдорфе каждый знает, что можно рассчитывать на соседей, которые в трудную минуту помогут, и мы сильны такой общностью. То же самое с племенами. Я обменялся Клятвами меча с шестью королями на севере, и в случае необходимости наши воины сражаются вместе. Когда лесные зверолюди разоряют прибрежные поселения, лучники унберогенов скачут в бой вместе с копьеносцами эндалов. Когда восточные орки совершают набеги на деревни азоборнов, воины талеутенов и вооруженные топорами унберогены прогоняют их обратно в горы.

Сигурд поравнялся с Зигмаром, и молодой король унберогенов заметил, что его взгляд прикован к боевому молоту Гхал-мараз. Зигмар протянул оружие королю бригундов.

— Мне известна сила руки твоей и могущество заключенных союзов, — проговорил Сигурд, сжимая в руке рукоять молота и поднимая его мощным рывком. — Вы обеспечиваете безопасность тысячами воинов, которые храбро сражаются под твоим началом. Но мы, бригунды, больше полагаемся на торговлю и дипломатию. На наших полях растет то, что мы продаем азоборнам, мерогенам и меноготам, выращенное нами зерно идет в пивоварни гномов. Эти народы — друзья нам, посредством таких союзов мы оберегаем наши земли.

Зигмар покачал головой:

— Грядут времена, когда дипломатия вам не поможет. Явятся многочисленные враги, и ни одно племя не сможет выстоять в одиночку. Присоединяйся ко мне, дай Клятву меча, и наши народы станут сражаться вместе, как братья. Вместе с южными племенами мы, люди, наконец объединимся в один народ.

— Все должны объединиться? — переспросил Сигурд, возвращая Гхал-мараз Зигмару.

— Да.

— И все должны помогать соседям, если те попросят?

— Ни один человек чести не откажет, — заявил Зигмар.

Сигурд улыбнулся и продолжал:

— Тогда я, как твой брат-король, прошу у тебя помощи в сражении с великим злом, что свирепствует на моих землях.

— Я в твоем распоряжении, — отвечал Зигмар. — Что за зло тебя донимает?

— Это древняя тварь. Драконоогр.

Враждебно темнели остроконечные вершины на юге от Сигурдхейма, за склоны гор цеплялись облака. Было холодно, но через несколько часов восхождения Зигмар сначала весь вымок, а затем продрог. Волоски на руках топорщились дыбом. На скалах вокруг плясали огоньки шаровых молний.

Звуки дикой природы замерли в этом краю, даже птичий крик ни разу не прозвучал в тишине, которую лишь изредка нарушал срывавшийся из-под ног Зигмара камень.

В расселинах вздыхал ветер, и Зигмару казалось, что гора стонет в страшном сне. Острые, словно бритва, камни в кровь разрезали ему ладони.

Зигмар расстался с королем Сигурдом и его воинами далеко внизу, на берегу быстрой реки, берущей начало в горах. Там некогда была большая деревня, но теперь в ней никто не жил. Все дома были сожжены или разрушены. Бессмысленное опустошение напомнило Зигмару о поселениях азоборнов, подвергшихся набегу лесных зверолюдей.

Проходящая через развалины дорога была усеяна небольшими почерневшими кратерами, напоминавшими обуглившиеся от разрядов молний дыры. При мысли о том, что придется сражаться с монстром, наделенным такой силой, Зигмар сначала обеспокоился, но потом вспомнил предводителя лесных зверолюдей, его темное колдовство и смертоносные молнии.

Он пал от молота Гхал-мараз, то же самое ждет это исчадие ада.

Моросящий дождь покрыл все серой пеленой, и горькое чувство заброшенности стало физически осязаемым. Зигмар видел, что многие дома не сожжены, а просто сметены с лица земли — причем без помощи топоров или молотов, а грубой и яростной силой.

— Когда-то эту деревню называли Креалхейм, — грустно объяснил Сигурд, — она одна из многих, что разрушил драконоогр. Считается, что именно здесь бригунды основали первое поселение. Тут выросла моя мать. И отец.

— И ее разрушил драконоогр? — спросил ошеломленный Зигмар. — То есть одно-единственное существо?

— Да, — кивнул Сигурд. — Гномы называют его Скаранорак. Они говорят, что он настолько силен, что может крушить валуны, а когтями рассекает укрепленные рунами доспехи. Мои следопыты считают, что из глубин гор его изгнали убийцы горного короля и теперь он охотится на нас.

— Посылал ли ты отряды, чтобы обезвредить его?

— Да, только ни один из них не вернулся, — с горечью сказал Сигурд. — Последний поход возглавлял мой сын…

— Ради тебя, король Сигурд, я убью Скаранорака. — И Зигмар протянул ему руку.

— Убей его, и будет тебе моя клятва, — пообещал Сигурд, — а вместе с ней и слово меноготов и мерогенов.

— Ты волен клясться за них?

— Да. Убей чудище, и мы присоединимся к твоей великой Империи.

Зигмар нашел маленькую рыбацкую лодку и переплыл через реку, чтобы начать восхождение. И вот теперь, когда ветер свистел в глубоких расселинах, Зигмар продрог до костей и чувствовал себя так, словно его завернули в ледяное одеяло.

Под выступом нависающей черной скалы ему удалось отыскать подобие укрытия, и ложбинка под ним, к счастью, оказалась сухой и защищенной от ветра. Зигмар собрал немного хвороста и разжег костер, но тщедушно колеблющееся пламя едва обогрело окоченевшее тело. Несмотря на холод, он все же уснул.

Зигмар проснулся незадолго до рассвета. Звезды уже поблекли. Издалека донесся заунывный вой. Выл не волк, а существо гораздо более страшное. Он не знал, сколько времени проспал, но огонь почти потух, а сам Зигмар окоченел. Подбросив в огонь несколько щепок, он, пока разгоралось пламя, размял ноги, массируя уставшие бедра, и потянулся.

Зигмар согрел над огнем плащ и поел соленого мяса, которое взял в дорогу. Потом глотнул воды из меха, ибо не доверял темным потокам, струившимся по склонам.

— Пора в путь, — сказал он, и горы насмешливо ответили ему эхом.

Сквозь облака солнце тускло осветило суровые, негостеприимные горы, и, глядя на пройденный путь, Зигмара посетило разочарование — поднялся он совсем невысоко. Низкие облака заслоняли вершины, зато отсюда открывался вид на лежащие внизу земли. Зелень и золото полей, казалось, взывали к Зигмару, и как же ему хотелось ощутить под ногами траву и вдохнуть аромат цветов!

Глядя на раскинувшиеся внизу угодья, можно было понять, отчего живущие в пустынных горах твари стремятся захватить равнины себе.

Весь день Зигмар взбирался все выше и выше, стремясь поскорее оказаться как можно дальше от земли, дабы нечаянно не поддаться соблазну вернуться. Каждый раз, когда ему казалось, что терпение и силы вот-вот истощатся, в ушах раздавался голос отца.

«Все дело в клятвах, Зигмар, — шептал из чертогов Ульрика Бьёрн. — Чти данное тобой слово, и остальные последуют твоему примеру».

И Зигмар продолжал взбираться все выше и выше.

Когда на второй день пути сквозь сплошные потоки дождя забрезжил рассвет, Зигмар, с трудом вдыхая в горящие огнем легкие воздух, перекинул изможденное тело через зубчатый край горного уступа. Он тяжело опустился на колени в хрустящую кучу хвороста. Хорошо было хоть ненадолго укрыться от пронизывающего ветра и немного передохнуть, перед тем как вновь двинуться в путь.

Когда он отдышался, то понял, что стоит на коленях вовсе не в груде хвороста, а среди ломких белых костей. Он тут же насторожился и для успокоения потянулся к молоту. Теплой оказалась рукоять Гхал-мараза, и Зигмар ощутил бушующий в дивном оружии гнев, словно оно ощутило присутствие кровного врага.

Стараясь не шуметь, Зигмар осмотрелся по сторонам: широкая, образовавшаяся в результате попадания молнии расселина, заваленная костями и черепами людей в количестве целой армии.

Слева от Зигмара горный склон срывался в темную пропасть, причем дна видно не было из-за клубящихся облаков желтого пара. Впереди зиял вход в пещеру, перед которой лежала дюжина трупов. У них не хватало рук и ног, кое у кого голов — все они были частично съедены.

В воздухе потрескивала энергия, шелестел дождь. Боек молота Гхал-мараз светился голубоватым огнем.

Зигмар услышал хруст дробящихся камней под чем-то тяжелым и увидел такое чудовище, которое может явиться лишь в самых страшных кошмарах. Из тьмы пещеры вылезал Скаранорак.

Глава восемнадцатая Скаранорак

Драконоогры — одни из самых древних существ в мире. Зигмар слышал рассказы стариков о драконах вековечных гор и однажды видел забальзамированный труп гигантского воина, которого гистрион называл огром, но ничто не смогло бы подготовить его к встрече с ужасным Скаранораком.

Существо это было из плоти и крови, но казалось более древним и несокрушимым, чем горы, служившие ему домом. Сзади за ним плащом тянулась зима, голову венчала молния, а жуткое тело покрывала покореженная твердая броня. Нижняя часть туловища приобрела цвет ржавчины, была чешуйчатой и мускулистой, как у гигантской ящерицы, с мощными сочленениями конечностей, которые крепко цеплялись за гладкие и мокрые от дождя камни желтыми и острыми, словно клинки, когтями.

За туловищем скользил извивающийся змеевидный хвост с железными шипами на конце, с которых срывались голубые искры. Сзади существо напоминало дракона и как бы состояло из двух частей. Передняя половина тела имела сходство с массивным и одутловатым человеком с объемными, словно железными, мускулами и кожей, пронзенной многочисленными кольцами и шипами. С широких запястий свисали толстенные цепи, и Зигмар подивился, зачем какому-то безумцу понадобилось держать в плену столь ужасное существо.

Грудь его испещряли темные татуировки, корчившиеся на коже завихрениями, с затылка до середины спины топорщилась спутанная грива, засохшая от крови.

Голова монстра казалась до ужаса человечьей, чересчур крупные черты лица были широко разнесены на физиономии, но в целом имели большое сходство с людскими. Массивной глыбой выступал расплющенный нос, губы навечно растянулись в жуткой ухмылке парой торчащих кровавых клыков.

Под тяжелым, морщинистым, толстокостным лбом бесконечной злобой светились глаза настолько древние, что Зигмар едва мог поверить в то, что они принадлежат живому существу. Монстр осматривал свои владения.

Зигмар не сомневался в том, что чудовище узнало о его присутствии и пыталось его отыскать. Плоский нос морщился, пытаясь различить запах человека среди царящей вокруг вони.

Скаранорак поднял с земли двуручный топор такого чудовищного размера, что Зигмар даже содрогнулся. Таким можно одним ударом повалить дуб!

— Ульрик, даруй мне силу, — шепнул он и тут же пожалел, потому что голова монстра оборотилась к его укрытию, несмотря на то что услышать Зигмара он наверняка не мог из-за неумолчной дроби дождя и рокота отдаленных раскатов грома.

Оглушительный рев драконоогра эхом отразился от склонов расселины, и чудовище бросилось в атаку. Драконоогр с лязгом рванул вперед с необычайной для столь громадного существа скоростью, и Зигмар увидел, что глаза его загорелись неистовым огнем.

Молодой король вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону как раз вовремя — топор Скаранорака с силой саданул по плите, и страшный удар расколол камень. Скаранорак взмахнул топором еще раз, Зигмар вжался в землю, топор просвистел прямо над ним и чуть было не рассек его надвое.

Зигмар откатился в сторону и обрушил молот на неприкрытый бок страшилища. Но Гхал-мараз отскочил от железной брони зверя. Тогда, вскочив на ноги, король направил удар на более светлое место над чешуей, но столь же безрезультатно.

Драконоогр сильно дернул передней лапой, и Зигмар, пролетев по воздуху, упал на искалеченный, наполовину съеденный труп. Он скатился с кровавого тела и тряхнул головой, стараясь избавиться от головокружения.

Грянул раскат грома, в землю ударила молния, в воздух взметнулось ослепительное пламя. Стучал дождь, и Зигмар готов был поклясться, что вслед за громовыми раскатами прозвучал гулкий хохот.

Снова бросился на него драконоогр, но на сей раз не застал Зигмара врасплох. Унбероген в последний миг уклонился от удара, и жуткий топор громыхнул совсем рядом с ним. Зигмар прыгнул к Скаранораку и ударил молотом в грудь. На этот раз чудище взревело от боли.

Зигмар неудачно приземлился, поскользнулся на мокрых камнях и упал, и топор Скаранорака уже норовил его настичь. Зигмар укрылся за выступом, а лапа драконоогра обрушилась на камень и оставила там когтистый отпечаток.

Зигмар поспешил спрятаться среди скопления каменистых зубцов. Может быть, здесь у него окажется преимущество, потому что на открытом пространстве шансов у него не было.

Он повернулся, чувствуя нарастающее в воздухе давление, и даже попятился, когда гневом рассерженного бога грянул сильнейший удар грома и с невозможной яркостью полыхнуло копье ослепительной молнии.

Электрический разряд ударил драконоогра прямо в грудь, и не успел Зигмар обрадоваться, как тут же ужаснулся — чудовище исполнилось невероятной силой. Глаза его сверкали, тело излучало огонь, словно сами его кости состояли из неистовства бури.

Прежде Зигмару не доводилось биться с таким могучим противником, и инстинкт побуждал его сбежать от ужасного врага, ибо какому человеку под силу одолеть такого?

Однако Зигмар не удрал. Он выпрямился и держал молот наготове.

Видя, что противник не убегает, драконоогр взревел и атаковал, вдребезги разнес одну башню сталагмита. Зигмар попятился от чудовища, которое снова взмахнуло топором и сокрушило камни.

Зигмар заманивал Скаранорака все дальше в сталагмитовый лес. Он рискнул обернуться через плечо. Совсем близко зияла бездонная пропасть, курившаяся желтым паром.

Скоро отступать будет некуда.

Рев монстра заглушал раскаты грома, следовавшие один за другим столь часто, словно по крыше мира что есть силы колошматил какой-то обезумевший демонический барабанщик. Молнии одна за другой озаряли небеса, дождь хлестал непрерывным потоком.

Зигмар сжимал молот и знал, что не может затягивать схватку: сил его хватит ненадолго. Восхождение утомило его, и нелегко было сражаться с чудовищем после такого напряжения.

С дьявольской мощью драконоогр разгромил парочку сталагмитов и занес топор, собираясь прикончить противника. Когда топор полетел вниз, Зигмар перепрыгнул через обломки камня и приблизился к монстру. Страшное лезвие просвистело мимо.

Зигмар нанес удар в грудь драконоогра, свободной рукой нашарил одно из железных колец на коже чудища. Крепко вцепившись в него, Зигмар уперся ногой в живот монстра и треснул молотом ему прямо в морду.

Скаранорак взвыл от боли так, что в горах случились оползни, и неистово задергался, стремясь избавиться от повисшего на нем человека. Но Зигмар держался крепко и снова ударил его молотом по морде. И опять взревел зверь. Между проломленными костями черепа заструилась кровь. Зигмар держался изо всех сил, но передние лапы все же добрались до него.

Когда когти вонзились в спину, Зигмара словно обожгло добела раскаленным железом. Он оторвался от Скаранорака и упал, истекая кровью. Над ним, оглушительно завывая, судорожно бился драконоогр, сокрушая сталагмиты.

Стиснув зубы от боли, Зигмар снова поднялся на ноги. Ярость сотрясала ослепшего Скаранорака. Зигмару удалось взобраться на ближайший выступ. Он карабкался все выше, дождь яростно поливал его, а ветер грозил в любую минуту сорвать в пропасть.

Страшная лапа хлопнула по скале рядом с ним, когти глубоко вонзились в камень, и Зигмар повис на одной руке, едва держась за сотрясавшуюся от удара скалу.

Окровавленная морда Скаранорака была всего в нескольких дюймах от него, но ударить Зигмар не мог. Монстр загребал лапами, и Зигмар поскорее полез выше, подальше от пытавшихся нашарить его когтей. Молнии освещали небо, но вонзались в камень совершенно беспорядочно, словно без направляющей силы драконоогра ничем не могли ему помочь.

Зигмар забрался на плоскую вершину скалы и растянулся на животе. Обезумевший Скаранорак тряс ее так, что она дрожала, подобно тростнику, который колышет ветер. Вокруг бойка Гхал-мараза потрескивали голубые искры, и Зигмар вспомнил молнию, что попала в молот, перед тем как он убил вожака лесных зверолюдей много лет назад.

Удивительная сила наполнила его, он почувствовал, как в костях пульсируют небесные энергии, заполняющие мускулы и вытесняющие боль.

Внизу бушевал Скаранорак, бесполезно размахивающий когтистыми лапами: из-за слепоты он атаковал беспорядочно и наугад. Зигмар не испытывал жалости, ибо это было чудовищное и противоестественное существо.

Когда загрохотали громовые раскаты и небеса прорезала ярчайшая молния, Зигмар встал в полный рост и взмахнул Гхал-маразом.

На долю секунды молния озарила ревущего драконоогра, обратившего морду вверх, к нему.

С яростным криком Зигмар прыгнул со скалы с высоко поднятым молотом, и в тот же миг топор Скаранорака обрушился на скалу и вдребезги разнес ее. Зигмар опустился на плечи чудовища и двумя руками что есть силы ударил его в висок.

Ведомый всей мощью и яростью Зигмара, покрытый рунами боек Гхал-мараза пронзил височную кость Скаранорака и погрузился в мозг.

Замер страдальческий вопль драконоогра, и громадное его тело, заваливаясь вперед, сбило несколько уцелевших сталагмитов.

Драконоогр упал, и даже камень раскололся от удара. Зигмара отбросило назад, и он приземлился среди обломков.

Сквозь клыкастые челюсти чудовище испустило последний вздох, и вместе с его смертью затихли громовые раскаты. Среди обломков скал лежал избитый и израненный Зигмар и глядел на небо, с которого перестал лить дождь, ибо в вышине уже рассеивались темные свинцовые тучи.

Со стоном герой перекатился на живот и с помощью молота Гхал-мараз встал на колени. Неподвижно лежало тело людоеда, и, несмотря на боль, Зигмар улыбнулся. Со смертью драконоогра под его знамя встанут еще три племени.

— Ты был достойным противником, — произнес Зигмар.

Сквозь облака пробивалось солнце, и горы золотил ясный свет. Зигмар отдыхал здесь целый день, восстанавливая силы. Потом срезал огромные клыки с челюсти дракона и длинным охотничьим ножом снял прочную, словно железо, шкуру с боков монстра.

Когда Зигмар вернулся в деревню Креалхейм, он нашел у реки отряд Сигурда. Они уже не чаяли увидеть его живым. Король бригундов даже заплакал от радости.

— Мы думали, что ты погиб, — сказал Сигурд, когда Зигмар переплыл через реку.

— Меня непросто убить, — отвечал изнуренный спуском с гор унбероген.

Зигмар протянул окровавленные клыки Сигурду, который взял их и изумленно покачал головой:

— Тебе в одиночку удалось сделать то, что не смогли наши лучшие воины. Молва ничуть не преувеличивает твою отвагу и силу. Даже наоборот.

Из вшитого в плащ кармана Зигмар достал что-то маленькое и золотое. Протянул Сигурду:

— В логове драконоогра я нашел вот это.

Сигурд посмотрел на ладонь Зигмара, и мука исказила его лицо.

— Это кольцо королей бригундов, — проговорил он. — Оно принадлежало моему сыну.

— Мне очень жаль, — сказал Зигмар. — Я тоже изведал боль потери любимого человека.

— Он был нашим лучшим и самым храбрым воином, — сказал Сигурд, стараясь сохранить самообладание. Король взял с ладони Зигмара кольцо, выпрямился и расправил плечи; глядя на горы, он глубоко и судорожно вздохнул. — Мы, бригунды, народ гордый, — наконец сказал Сигурд. — Только эта наша черта не всегда приходится кстати. Когда ты явился ко мне, я придумал возможность избавиться от тебя, потому что не желал ввязываться в сомнительное предприятие. Я считал, что ты хочешь с помощью красивых слов и высоких идей поработить наше племя. Но когда ты согласился убить Скаранорака, я понял: ты говоришь правду, а я действовал эгоистично и подло.

— Теперь это не имеет значения, — отмахнулся Зигмар. — Я жив, а драконоогр мертв.

— Нет, — покачал головой Сигурд. — Имеет. Я думал, что послал тебя на смерть, и ждал здесь, терзаясь от подлости своего поступка.

Зигмар протянул руку королю бригундов и сказал:

— Значит, наша Клятва меча положит начало новой эры для унберогенов и племен юго-востока. Отныне мы будем судить наши дела как друзья и союзники.

Сигурд улыбнулся, хотя лицо его было печально.

— Да будет так.

Они отбыли из разрушенного Креалхейма и вернулись в Сигурдхейм, где в честь великой победы Зигмара вывесили на всеобщее обозрение гигантские клыки драконоогра. Сам победитель отдыхал и залечивал раны, а через неделю приехали короли дальних племен.

У короля мерогенов Генрота была грудь колесом, длинная раздвоенная рыжая борода и обезображенное шрамами лицо. На висках у него начинались толстые косы, взгляд был тверд, словно кремень, а хватка — стальная. Зигмару он с первого взгляда пришелся по душе.

Король меноготов Марк оказался бритоголовым, поджарым, как хищник, и с подозрительными глазами. Сначала он держался весьма холодно, но когда увидел клыки, которые Зигмар отрезал у драконоогра, то сразу возжелал обменяться с Зигмаром Клятвой меча.

Четыре короля скрестили клинки над клыками Скаранорака и при жрецах скрепили договор приношением Ульрику. Три ночи пировали и пили, отмечая это событие, потом Марк и Генрот вернулись в свои королевства, ибо орки вышли на тропу войны.

Зигмар пообещал прислать им на помощь унберогенских воинов. С самой высокой башни Сигурдхейма он смотрел, как его братья по оружию галопом скачут в сторону гор. На рассвете следующего дня король унберогенов собрался двинуться в обратный путь в свои земли.

Дорога до Сигурдхейма пешком заняла пять недель, но домой Зигмар должен был добраться быстрее: в дар от короля Сигурда он получил сильного чалого мерина с замечательным кожаным седлом, изготовленным умельцами племени талеутенов.

В отличие от унберогенов, которые верхом сидели прямо на спине лошади, талеутены в бой скакали на седлах с железными стременами, что помогало им лучше управлять конем и эффективнее вести боевые действия.

Еще оружейные мастера и портные сделали Зигмару удивительный переливающийся плащ из шкуры Скаранорака, обладающий поразительным свойством: даже сильнейший удар меча не оставлял на нем ни одной царапины.

Под приветственные крики собравшихся и звуки труб Зигмар выехал из города в северном направлении, наслаждаясь путешествием в седле и радуясь предстоящей встрече с друзьями.

Зигмар хотел прибыть в Рейкдорф тихо и незаметно, но в пограничных землях его окликнули лазутчики унберогенов, и весть о возвращении короля быстро достигла столицы. От эскорта Зигмар отказался и в одиночестве ехал мимо золотых полей и мирных деревень.

На волнующихся колосьях играло летнее солнце, и, проезжая по мощенной камнем дороге, ведущей через холмы к Рейкдорфу, Зигмар испытывал чувство глубокого удовлетворения. Прошло два месяца с тех пор, как он покинул столицу, и за это время плодородные поля дали богатый урожай. Земля возвращала людям заботу о ней.

Повсюду виднелись деревенские дома, крестьянам в спины светило солнце, ибо лица их были обращены к земле. Зигмар гордился тем, чего достиг он сам и его народ, и, хотя впереди их наверняка ждут испытания, в настоящий мирный момент он был доволен.

Миновав верстовой камень на дороге, означавший, что до Рейкдорфа осталось три мили, он заметил много дыма в небе — слишком много даже для такого большого города, как его столица, — и подогнал коня.

Подъехав ближе, он понял, что дым вился не над самим городом, а над сотнями разложенных в полях и холмах к северу от Рейкдорфа костров. Склоны были усеяны шалашами, шатрами и землянками, в которых нашли убежища тысячи людей. Судя по цвету их плащей и темным волосам, они не были унберогенами, тогда кто же они и почему расположились лагерем у стен Рейкдорфа?

На стенах столицы стояли воины, и полуденное солнце вспыхивало на сотнях наконечниках копий и звеньях кольчуг. Город — больше никому бы не пришло в голову назвать Рейкдорф поселением — был домом Зигмара, его стены серебряной лентой огибала животворная река Рейк, которая несла воды к далекому морскому побережью.

Вместе с направлявшимися в город торговыми фургонами Зигмар ехал по южной дороге. Когда он приблизился к воротам, воины увидели его со стен, узнали и принялись в знак приветствия махать копьями и стучать мечами по щитам.

Распахнулись ворота, и Зигмар увидел своих ближайших друзей.

Вольфгарт и Альвгейр расположились рядом с Пендрагом, который блестящей серебряной рукой сжимал древко алого стяга Зигмара. Рядом со знаменосцем в длинном плаще из блестящей чешуи и в золотом крылатом шлеме стоял кто-то с длинной бородой, невысокий и коренастый. Узнав мастера Аларика, Зигмар улыбнулся и в приветствии поднял руку.

Рядом с друзьями находился незнакомый воин — высокий и стройный, с голой грудью и ниспадавшей на спину длинной прядью волос, оставленной на бритой голове. Одет он был в ярко-красные штаны и высокие сапоги. У него были изысканно украшенные золотом ножны из черной кожи.

Зигмар уже не думал о незнакомце — Вольфгарт подошел похлопать его коня по шее.

— Не очень-то ты торопился, — вместо приветствия сказал побратим. — Небольшое путешествие, так ты сказал. Скажи хоть, что все прошло удачно.

— Удачно, — подтвердил Зигмар и спешился. — Теперь мы братья с племенами юго-востока.

Вольфгарт взял коня под уздцы и некоторое время изучал седло со стременами, потом спросил:

— Это бригунды такое выдумали?

Зигмар покачал головой:

— Талеутены. Подарок короля Сигурда.

Подошел Альвгейр и с ног до головы осмотрел самого Зигмара, обратил внимание на свежие шрамы на руках.

— Похоже на то, что нашими братьями южане стали не по доброй воле, — заметил маршал.

— О, это удивительная история, — сказал Зигмар. — Только я поведаю ее позже. Для начала объясни мне, что здесь происходит? Что за люди расположились у наших стен?

— Сперва поприветствуй своих братьев по мечу, — предложил Альвгейр. — Потом поговорим в Большой палате.

Зигмар кивнул и повернулся к Пендрагу и мастеру Аларику. Пожав серебряную руку Пендрага, он удивился, когда металлические пальцы согнулись и в свою очередь ответили рукопожатием.

Побратим улыбнулся и объяснил:

— Новую руку мне сделал мастер Аларик. Он говорит, что она не хуже настоящей.

— Даже лучше, — проворчал гном. — Эти пальцы ты не потеряешь, даже если опять будешь так неуклюже подставлять их под удар топора.

Зигмар выпустил ладонь Пендрага и схватил гнома за плечо:

— Рад снова видеть тебя, мастер Аларик! Давно ты нас не навещал.

— Да что ты! — крякнул гном. — По мне, так это было лишь вчера, молодой человек! У вас, людишки, вечно проблемы с памятью. Я едва ли от вас и уходил.

Зигмар рассмеялся, потому что в последний раз видел мастера Аларика три года назад, но он знал, что для горного народа время идет по-другому.Для них три года все равно как мгновение ока.

— Друг мой, ты здесь всегда желанный гость, — сказал Зигмар. — Благоденствует ли король Железнобородый?

— Мой король послал меня к тебе рассказать о мрачных вестях с востока. Я прибыл по тому же вопросу, что и этот вот молодец. — Гном кивнул на воина с обнаженным торсом, который стоял в стороне.

— Кто ты таков? — повернулся Зигмар к незнакомцу.

Воин шагнул вперед и поклонился Зигмару. Кожа у него была гладкой, черты лица — мягкими, а взгляд — встревоженный.

— Меня зовут Гэлин Венева. Я остгот и прибыл по поручению короля Адельхарда. Это мой народ нашел прибежище у твоих стен.

Зигмар собрал своих воинов в Большой палате, чтобы все выслушали рассказ остгота. С тяжелым сердцем он сел на трон и опустил подле себя молот Гхал-мараз. Он понял, что путешествие домой по мирным полям под золотистым солнечным светом было последним даром богов накануне кровавых дней войны.

Остгот говорил с сильным акцентом. Он сбивчиво рассказал о выпавших на долю его народа ужасах.

Орки вышли на тропу войны огромной армией. Такого числа собравшихся воедино зеленокожих никто припомнить не мог.

Зеленым потоком они хлынули с восточных гор, жгли и разрушали все у себя на пути. Целые поселения остготов они сровняли с землей. Орки не грабили и не брали людей в плен, а просто убивали ради забавы.

Горели поля. Собранные королем Адельхардом войска орда орков смела, едва заметив. Не знали пощады рычащие и завывающие воины в черных доспехах.

Жители восточных земель продолжали бороться, их король собрал под свое знамя всех, кого смог, а уцелевшие бежали на запад. Некоторые временно поселились у Таалахима — столицы короля талеутенов Кругара. Но многие хлынули дальше на запад, в земли унберогенов, опасаясь дальнейшего продвижения зеленокожих.

Зигмар отлично понимал терзания Гэлина — каково ему сейчас находиться в безопасности в Рейкдорфе, когда его родичи бьются и гибнут, защищая родину. Но он выполнял долг: его король велел ему встретиться с королем Зигмаром, передать тому дар и попросить о помощи.

Альвгейр заметно напрягся, когда остгот с черными с золотом ножнами в руках приблизился к трону Зигмара.

— Это Остварат, древний клинок королей остготов, — гордо сказал Гэлин. — Король Адельхард поручил мне передать его тебе в знак того, что мы говорим правду. Он торжественно дает тебе Клятву меча и просит прислать воинов нам на помощь. Наш народ гибнет, и, если ты нам не поможешь, мы все будем мертвы ко времени листопада.

Зигмар встал с трона и принял ножны из рук Гэлина, вынул из них клинок и полюбовался на мастерски изготовленный меч, который был гладок, отполирован и с двух сторон заточен, словно бритва. Истинно королевский клинок. Видимо, король Адельхард в самом деле отчаялся, если решился подарить свой меч.

— Я принимаю Клятву меча от твоего короля, — провозгласил Зигмар, — и взамен даю ему свою. Мы будем биться, как братья, и отстоим земли остготов. Я даю тебе слово, а слово мое — нерушимо.

Гэлин вздохнул с облегчением. Зигмар знал, что воин хочет как можно скорее вернуться на восток и сражаться за родину. Он вложил меч Адельхарда в ножны и в свою очередь вручил его Гэлину.

— Верни Остварат своему королю, — приказал Зигмар. — В грядущие дни он Адельхарду пригодится.

— Я выполню твое повеление, король Зигмар, — с облегчением сказал воин и сошел с возвышения, на котором помещался трон.

Затем Зигмар спросил:

— Мастер Аларик, каковы твои новости?

Гном вышел в центр Большой палаты и заговорил мрачно и уверенно:

— Парень верно говорит. Орки в самом деле начали войну, только те зеленокожие, что напали на земли остготов, скоро вернутся обратно в горы.

— Откуда ты знаешь? — спросил Зигмар.

— Потому что их остановит мой народ, — отвечал Аларик. — Воины короля убийцы и армии Жуфбара уже вышли сразиться с ними. Но до Караз-а-Карака дошли слухи о великой орде орков, движущейся с южных гор и из проклятых восточных земель. Эта орда столь велика, что по сравнению с ней армия, что разоряет земли короля Адельхарда, кажется чем-то вроде патруля разведчиков. Оркам нужно одно — навсегда уничтожить расу людей.

В Большой палате сгустилась тревога, и Зигмар почувствовал, как от страшных вестей сжалось сердце у каждого воина. Зеленокожие постоянно угрожали людям, так было всегда, они повсюду чинили разрушения и погибель. Но на сей раз все складывалось гораздо серьезнее.

Зигмар поднял Гхал-мараз и обвел взглядом всех собравшихся воинов, отважных и гордых. Мужей, которые встанут плечом к плечу рядом с ним и храбро встретят опасность. Это же люди Зигмара.

— Пошлите верховых к братьям-королям, — приказал Зигмар. — Скажите им, что я призываю их Клятвой меча. Пусть собирают воинов и готовятся к войне!

Глава девятнадцатая Мечи королей

Зигмар остановился на берегу реки Авер и посмотрел на южные земли, — казалось, что они горят. От погребальных костров орков в небо поднимался вонючий черный дым, когда-то плодородные луга превратились в обугленные, запорошенные пеплом пустоши.

Орки прошли здесь беспощадной ордой, уничтожая все на своем пути.

У Зигмара в груди клокотали гнев и жажда мщения. За последнее время он постарел. Лицо избороздили морщины, под глазами залегли тени, в волосах появились первые серебристые нити.

Тело короля оставалось по-прежнему сильным, мускулы — железными, а сердце — могучим, но страдания состарили его. Все у него ныло от постоянных боев, и теперь Зигмар шел по лагерю унберогенов с туго перебинтованными ранами.

Он страшно устал и хотел только одного — лечь и уснуть. Но его воины храбро сражались, нужно было пообщаться с каждым отрядом, похвалить за храбрость и поименно назвать героев. Сражение они выиграли ранним утром. Теперь уже стемнело, но он так до сих пор и не отдохнул.

Жрицы Шалльи и священнослужители Ульрика ходили по лагерю: лечили раненых, облегчали страдания умиравших или возносили молитвы богу волков с просьбой принять почивших в горних чертогах.

После того как мастер Аларик предупредил о нашествии орков, Зигмар почти не видел родных мест. За минувшие два года он наведывался в Рейкдорф лишь дважды. Но стоило ему отмыться от орочьей крови, как тут же боевые рога опять трубили сбор, и снова он вел воинов в битву.

Гномы сдержали слово и воспрепятствовали продвижению зеленокожих дальше в земли остготов, но воинам верховного короля пришлось вернуться к себе, чтобы защищать горные владения. Время, купленное ценой жизней гномов, не пропало даром: король Адельхард собрал своих воинов и объединился с Белыми волками Альвгейра, вооруженными топорами воинами черузенов, талеутенскими всадниками и боевыми колесницами азоборнов. В большом сражении на Черной дороге Адельхард разбил орков и отбросил жалкие остатки их армии обратно в горы.

Когда Зигмар собрал войско и выступил на юго-восток, земли мерогенов и меноготов кишели орками, которые осадили королей в укрепленных каменных замках.

Свирепые зеленокожие уничтожали деревни и города, сжигая все, что не могли унести. Люди гибли тысячами. Лишь естественные для орков междоусобные стычки мешали жуткому воинству продвигаться на запад и север с большей скоростью.

В земли племени унберогенов хлынули потоки беженцев, и Зигмар приказал всем давать приют. Амбары опустели, и короли дальних земель присылали посильную помощь, чтобы облегчить участь несчастных. Настали темные, тяжелые дни. Казалось, пришел конец света. Каждый день с гор спускались все новые отряды орков, тогда как армии людей уменьшались.

Зигмар остановился у высокого обгорелого дерева на вершине небольшого холма и обвел взглядом заливные луга реки Авер, где расположились армии черузенов, эндалов, унберогенов и талеутенов. У костров отдыхали около пятидесяти тысяч воинов, они ели, пили и возносили хвалу богам за то, что не стали пищей для воронья.

К нему на холм взобрался старый и хромой целитель Крадок — когда-то с его помощью Зигмар вернулся с того света после нанесенных Герреоном ядовитых ран.

— Тебе бы отдохнуть, мой господин, — сказал Крадок. — Ты выглядишь усталым.

— Непременно, Крадок. Скоро. Обещаю.

— Ах обещаешь? Говорят, что следует остерегаться обещаний королей.

— Разве не благодарности?

— И ее тоже, — кивнул Крадок. — Итак, собираешься ли ты отдохнуть, или же мне следует тебя оглушить или напоить снотворным?

— Хорошо, хорошо. Сколько?

Уточнять смысл вопроса не было нужды.

— Утром я буду знать точно, но, чтобы удержать эти мосты, мы потеряли минимум девять тысяч.

— А раненых?

— Около тысячи, но немногим суждено пережить эту ночь, — сказал Крадок. — Редко кто выживает после того, как его рубанул топором орк.

— Как много… — прошептал Зигмар.

— Было бы больше, если бы мы не удержали мосты, — сказал Крадок, обхватив руками тщедушное старое тело. — Зеленокожие убили бы нас всех и уже двигались бы к Рейкдорфу.

— Передышка лишь временная, — сказал Зигмар. — Гномы говорят, что к востоку от перевала Черного Огня собирается еще большая армия орков, которые ждут весны, чтобы спуститься с гор и стереть нас с лица земли.

— Несомненно, что так оно и есть, только об этом мы подумаем позже. Сейчас мы живы — вот что важно. Завтрашний день сам о себе позаботится, но если ты сейчас не отдохнешь, то будешь бесполезен и людям, и зверям. Ты очень силен, мой король, но все же не бессмертен. Я слышал, что ты бился в самой гуще сражения. Вольфгарт сказал мне, что, если бы не Альвгейр, тебя бы могли убить по крайней мере дюжину раз.

— Вольфгарт не в меру болтлив, — заметил Зигмар. — Я должен сражаться. И нужно, чтобы все это видели. Не хочу показаться заносчивым, но мало кто равен мне силой, и там, где дерусь я, мои воины тоже бьются отважней.

— Думаешь, я не понимаю? — вышел из себя Крадок. — В свое время я тоже немало сражался.

— Конечно, — согласился Зигмар. — Я не то имел в виду.

Крадок мановением руки простил Зигмара и сказал:

— Знаю, что при виде рискующего жизнью короля воины бьются с удвоенной храбростью. Но ты, Зигмар, совершенно необходим, причем не только унберогенам, но вообще всем племенам людей. Только представь, что будет, если тебя убьют!

— Крадок, я не могу лишь наблюдать за сражением, — покачал головой Зигмар. — Мое сердце там, где пылает кровь и парит смерть, готовая забрать того, кто слабей.

— Я знаю это, — грустно подтвердил Крадок. — И это одна из наименее привлекательных твоих черт.

На юге уже собрались армии, и король Сигурд гостеприимно распахнул для союзников ворота своей столицы, где должен был произойти военный совет. Король бригундов встречал правителей племен у золоченых дверей парадного зала, и сердце Зигмара возликовало оттого, что он стал свидетелем собрания, прежде небывалого в землях людей.

В центре зала поставили большой круглый стол, в железном центре которого помещалась жаровня с углями. Зигмар, Вольфгарт и Пендраг стояли у назначенных им мест и смотрели, как прибывают правители.

Первым вошел король эндалов Марбад вместе со старшим сыном Альдредом и двумя воинами из отряда Вороновых шлемов — высоченными, в черных плащах и хороших кольчугах. Король кивнул в знак приветствия. Зигмар обратил внимание на то, что почтенный Марбад побледнел, увидев серебряную руку Пендрага.

Вслед за Марбадом явился король черузенов Алойзис — сухопарый воин с ястребиным лицом, длинными темными волосами и аккуратно подстриженной бородкой.

Потом вошли королева Фрейя и Медба. Стоявший позади Зигмара Вольфгарт при виде жены расправил плечи. Прошло уже много месяцев с тех пор, как они были вместе. Королева азоборнов лукаво улыбнулась Зигмару и провела рукой по животу, потом села за круглый стол напротив короля унберогенов.

Доложили о прибытии короля талеутенов Кругара, и он вошел в зал с двумя громадными воинами в серебристой броне. Следом появился король удозов Вольфила, в красивом килте с поясом, и хрипловатым голосом громогласно приветствовал собравшихся. Короля северного племени сопровождали два воина устрашающей наружности, со всклокоченными волосами и бородами. Воины несли на плечах огромные палаши.

Еще одним представителем северных земель явился Мирза с горы Фаушлаг в сопровождении двух облаченных в мерцающую броню воинов, и Зигмар кивнул Вечному Воителю, когда тот занял положенное ему место за круглым столом.

Следующим объявили прибытие короля тюрингов Отвина. Его сопровождала воительница Ульфдар, с которой Зигмар бился, перед тем как сразиться с Отвином. Одеяние обоих составляли лишь набедренные повязки и бронзовые гривны.

Короли меноготов и мерогенов, Марк и Генрот, прибыли вместе, и Зигмар поразился происшедшей с ними за два года перемене. Блокаду их замков сняли совсем недавно, и оба воина были страшно худы, в их глазах как будто отражались страдания их народов.

Последним явился король остготов Адельхард в сопровождении воина Гэлина Веневы, и на Зигмара восточный правитель тут же произвел самое благоприятное впечатление. Он был высок и широкоплеч и после великой победы на Черной дороге вновь обрел чувство собственного достоинства. Адельхард почтительно и благодарно кивнул Зигмару, перед тем как сесть за стол.

Когда собрались все связанные клятвой правители, Сигурд закрыл двери зала и тоже занял свое место за столом. Слуги поставили перед каждым королем серебряный кубок с ярко-красным вином.

Сигурд встал и обратился к собравшимся:

— Друзья мои, рад приветствовать вас в моем зале. Сердце наполняется радостью при виде правителей со всех концов земли, собравшихся в моих чертогах.

Король бригундов поднял кубок и провозгласил:

— Из всех вин мои воины предпочитают именно это, поскольку его подают только в ознаменование побед. После двух лет войны мы наконец одержали большую победу и отбросили орков обратно в горы. Наслаждайтесь прекрасным букетом напитка и запомните его, потому что весной нас ждет великая битва у перевала Черного Огня, и после нее мы снова отведаем этого вина.

Окончив речь, Сигурд сел, а собравшиеся короли ударили по столу кулаками. Встал Зигмар и в свою очередь поднял кубок.

— Братья-короли, — начал он.

— И королевы! — добродушно воскликнула Медба.

— И королевы, — улыбнулся Зигмар, кивнув в сторону Фрейи. — Истинно говорит король Сигурд. Свершилось великое событие — мы все собрались здесь. Мы связаны клятвами верности и дружбы. В меня вселяет надежду то, что такие храбрецы сплотились.

Зигмар отодвинул стул и направился вокруг стола с кубком в руках.

— Последние годы выдались воистину темными, фаталисты бродят по земле, терзают нас причитаниями о том, что пришел конец света. Они говорят, что боги оставили нас и теперь нам конец, но я так не считаю. Боги наделили нас многими достойными качествами. Они дали нам ум, чтобы познать эту самую силу, а также смирение, чтобы узреть нашу слабость. Разве это не дары небес? Но говорят: на богов надейся, а сам не плошай. Настоящее собрание является следующим шагом на пути к окончательной победе.

Зигмар подошел к Марбаду и положил руку ему на плечо:

— После смерти отца я побывал в разных странах и лично убедился в наших сильных сторонах. Я видел храбрость. И решимость. Мне довелось повидать воодушевление и мудрость. Все это я узрел в деяниях собравшихся здесь мужчин и женщин. Я сражался бок о бок со многими из вас и очень, очень горд, что вы мои братья по мечу.

Зигмар высоко поднял кубок и продолжал:

— Клятвы людей собрали нас вместе, а узы крови соединили еще крепче.

Правители подняли свои кубки и, все как один, выпили вино победы.

— Никогда! — воскликнул король талеутенов. — Передать командование моими воинами другому?! За такое малодушие боги поразят меня на месте!

— Малодушие? — возразил король Сигурд. — Разве малодушно признать то, что мы должны сражаться как один, иначе нас разгромят? Я знаю тебя, Кругар. Тебе не малодушие мешает, а гордость!

— Верно, — кивнул Кругар. — Я горжусь храбростью могучих талеутенов. И они тоже гордятся своим королем, который двадцать три года ведет их в бой. Куда денется эта гордость, если я тихо отойду в сторонку и позволю другому вести их на битву?

— Молчи, человек, гордость твоих воинов останется при них! — вскричал Вольфила. — Каждый, кто сражался с сыном Бьёрна, знает: нет позора в том, чтобы предоставить командовать ему. Кто прогнал волков-норсов, стучавшихся в ворота моего замка? Ты там был, Кругар, я знаю, и ты, Алойзис, тоже, но именно Зигмар рассеял их ряды и заставил искать спасения за морем!

— Я разделяю тревогу Кругара по поводу передачи командования, — взял слово Алойзис. — Но если каждый из нас станет сражаться сам по себе, то зеленокожие нас по одному и разобьют. Я достаточно дальновиден для того, чтобы передать черузенов под начало Зигмара.

Король унберогенов кивком поблагодарил Алойзиса за поддержку.

— Я не стану лишь наблюдать за битвой, — заявил Адельхард, выхватил из ножен меч и положил на стол. — Остварат жаждет напиться орочьей крови.

— Каждый истинный воин, — грозно высказалась Фрейя, — не станет просто смотреть на битву, где волки Ульрика ждут погибших, чтобы проводить в чертоги упокоения. Я буду сражаться рядом с Зигмаром, ибо мне ведома его сила. Если кому-то из нас суждено взять на себя командование, то этим человеком должен быть он.

— А что же бретоны и ютоны? — спросил Мирза. — Их короли не с нами?

— Марий? — фыркнул Марбад. — Это не человек, а змея. Уж лучше сражаться с норсами, чем с этим коварным подлецом. С северянами, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.

— Будь что будет, — сказал Зигмар, — но я пошлю к ютонам посла и дам королю Марию еще один шанс к нам присоединиться.

— А если он откажется? — спросил Марбад. — Что тогда? Безопасность его земель будет куплена ценой смертей наших воинов, но он не прольет по ним слез. Он будет потирать руки и думать, какие же мы дураки. У этого человека нет чести, и ему не место на земле людей.

Зигмар очень любил старого короля, но знал, что ненависть Марбада к ютонам столь велика, что смягчить ее невозможно.

— Тогда мы разберемся с Марием после. Когда покончим с орками, — сказал Зигмар.

Один за другим собравшиеся короли брали слово. Хотя каждый правитель высоко ценил Зигмара, уважал его дела и восхищался дальновидностью, собравшей их, не все были готовы передать ему командование.

Зигмар чувствовал, как постепенно теряет терпение. Одни и те же аргументы снова и снова приводили ему. И он видел, как рушится то, что он пытался построить за прошедшее десятилетие.

Наконец он встал и положил на стол тяжелый молот Гхал-мараз. Взгляды обратились на него. Король унберогенов уперся ладонями в стол и подался вперед.

— Так что же, расе людей суждено погибнуть? — тихо спросил он. — Мы так и будем препираться, как вздорные старухи, вместо того чтобы встать плечом к плечу и встретить врага с оружием в руках?

— Погибнуть? О чем ты? — не понял Сигурд.

— А как иначе это назвать? — горько спросил Зигмар, и в словах его слышалось презрение. — Орки стремятся нас уничтожить, а в наших сердцах все равно горит стремление ссориться друг с другом. Орки — грубые звери, живущие лишь затем, чтобы разрушать. Они ничего не строят, не обрабатывают землю, а только убивают. С какой стороны ни посмотри, жить они достойны меньше нашего, но все же они едины, тогда как нас разделяют гордыня и эгоизм. Меня до глубины души огорчает вот что: все, чего мы достигли, тонет в мелочных дрязгах.

Зигмар выпрямился во весь рост и поднял Гхал-мараз:

— На похоронах моего отца король Курган Железнобородый рассказал, как этот молот очутился у меня, и напомнил, что это не только оружие разрушения, но и созидания. С помощью молота кузнецы куют железо, которое делает нас сильнее, но Гхал-мараз — нечто неизмеримо большее, чем молот обычного кузнеца. Это молот короля, и с его помощью я мечтал выковать империю людей, где все смогут жить в мире. Но если мы не можем отказаться от гордыни даже тогда, когда она ведет нас к погибели, то мне здесь больше делать нечего. Я вернусь в Рейкдорф и буду биться с каждым орком, который осмелится сунуться на мои земли. Я не стану ждать помощи от вас и не приду на выручку, если вы позовете. Зеленокожие явятся и уничтожат нас. На это у них уйдет много лет, но, несомненно, они достигнут желаемого, если вы не будете воевать вместе со мной. Сражайтесь под моим командованием, подчиняйтесь, и вместе мы сможем пережить это испытание. Решайте сейчас, но помните: мы выживем, если объединимся, а порознь мы погибнем.

Зигмар снова сел и опять положил Гхал-мараз на стол перед собой. Никто из правителей не осмеливался нарушить тишины до тех пор, пока Марбад не поднялся со своего места и не встал рядом с Зигмаром. Король эндалов достал из ножен Ульфшард, выкованный дивным народом сияющий клинок, и положил его подле молота Гхал-мараз.

— Я знаю Зигмара с детства, — начал Марбад. — Мне довелось сражаться бок о бок с его отцом и с дедом, Дрегором Рыжая Грива. Они были настоящие храбрецы. Я стыжусь того, что усомнился в верности избранного им курса. И радуюсь выпавшему мне случаю биться вместе с Зигмаром. Если для этого нужно передать моих воинов под его командование, значит, так тому и быть. Сколько лет мы воевали друг с другом? Скольких сынов похоронили? Много, очень много. Пока Зигмар нас не объединил, наши силы были разрозненны. И до сих пор мы не решаемся предоставить ему командование нашими армиями?! Более я не желаю держаться особняком от моих братьев. Эндалы станут сражаться под командованием Зигмара.

Затем старый Марбад сжал плечо Зигмара и сказал:

— Бьёрн бы гордился тобой, парень.

Адельхард встал и обогнул стол, обнажая на ходу меч Остварат. Он тоже положил свой клинок подле молота и сказал:

— Жизнью мой народ обязан тебе. Как я могу не поддержать тебя?!

Следующим подошел Вольфила и тоже опустил на стол перед Зигмаром огромный палаш.

Один за другим все собравшиеся правители положили свое оружие рядом с боевым молотом Зигмара.

Последним подошел Мирза, Вечный Воитель с горы Фаушлаг. Он опустил на стол рядом с Гхал-маразом свой тяжелый молот с обернутой кожей рукоятью и бойком в форме оскалившейся волчьей морды.

— Господин Зигмар, я не король, — сказал Мирза. — Воины севера — твои по праву и по их собственному выбору. Приказывай, что нам делать!

Доверие братьев-королей почтило Зигмара.

— Возвращайтесь к себе, ибо скоро зима, — проговорил Зигмар. — Пусть воины вернутся по домам — это напомнит им, во имя чего они сражаются. Готовьтесь к войне и в первый месяц весны приходите в Рейкдорф с заточенными мечами и ожесточенными сердцами.

— А потом? — спросил Мирза.

— Потом мы будем биться с зеленокожими, — пообещал Зигмар. — Мы разобьем их на перевале Черного Огня и навеки обезопасим наши земли!

Глава двадцатая Защитники Империи

— Оставь меня, парень, — задыхаясь, проговорил Свейн. В уголках губ лазутчика пузырилась кровь. — Ты… знай… ты должен…

— Помолчи, старина, — попросил Кутвин, который тащил своего друга и наставника средь запорошенных снегом камней.

Кровью были перепачканы и кожаная безрукавка, и шерстяные штаны Свейна. Из-под повязки текла кровь и красными пятнами оставалась на снегу. По этому следу отыскать их не составит труда.

Кутвин ужасно устал и воспользовался минутой передышки, чтобы осмотреться. Погони пока не видно, но она не заставит себя ждать.

Этим вечером неожиданно прилетела гоблинская стрела и вонзилась старшему лазутчику в поясницу. Из темноты появился целый отряд монстров, которые размахивали зазубренными ножами и сверкавшими в лунном свете мечами.

Маленькие и юркие, пахнущие звериными экскрементами и тухлятиной, гоблины одевались в драные черные одежды с капюшонами, которые скрывали их злобные заостренные мордочки с острыми, словно иглы, зубами. Кутвин зарубил первых двух нападавших, Свейн убил третьего, а затем монстры ринулись на них пронзительно вопящим шквалом.

Под их тяжестью Свейн осел на землю, но Кутвин отбросил липших к нему темных тварей, поражая их мечом и охотничьим ножом. Хоть и раненый, Свейн сражался, как настоящий герой: ломал шеи и быстрыми взмахами ножа выпускал кишки гнусным маленьким монстрам. По камням вновь застучали наконечники стрел, гоблины в ужасе завопили, оскорбившись на то, что их товарищи нисколько не заботятся об их собственных жизнях, развернулись и стремглав умчались прочь, скользнув в темные горные расселины.

Пока что гоблины отстали от них. Свейн упал на колени, и Кутвин бросился к другу. Наконечник стрелы, засевшей в теле друга, вышел у него из живота, Кутвин отломил каменный наконечник и выдернул древко из раны.

— Ох… Парень, я обречен, — сказал Свейн. — Оставь меня и возвращайся к нашим.

— Не говори ерунды, — отрезал Кутвин. — Все будет хорошо. Ты слишком большой и сильный, чтобы умереть от такой тоненькой стрелки.

Он быстро перевязал рану, подсунул плечо под руку Свейна и помог ему подняться на ноги. Друг застонал от боли, но нельзя было терять ни минуты: гоблины непременно вернутся с подмогой и многочисленность подстегнет их пошатнувшуюся храбрость.

Всю ночь Кутвин тащил Свейна на запад, к перевалу и безопасности. Армии королей встали лагерем неподалеку от седловины перевала. Есть надежда, что Кутвин сможет дотащить Свейна до лекарей, которые спасут его.

Однако рана продолжала кровоточить, и Кутвин опасался, что гоблинская стрела пробила почку. Также ему было известно, что гоблины часто смазывают стрелы фекалиями животных, а значит, рана, скорее всего, заражена.

Забрезжил рассвет, который не принес с собой надежды. Лицо Свейна приобрело пепельный оттенок, щеки запали. Глядя на него, Кутвин понял, что друг проживет в лучшем случае час. Нечего было мечтать о том, чтобы доставить его к своим.

Глаза защипало от слез, и Кутвин зло смахнул их. Он знал Свейна большую часть сознательной жизни. Мудрый великан научил его сокровенным тайнам лесной жизни и тому, как жить в согласии с ней, стал ему как отец — ведь его родителей много лет назад убили зеленокожие.

Двое лазутчиков провели в горах много месяцев и не раз сталкивались с гоблинами. Трусливые твари всегда норовили напасть из засады, но Кутвин со Свейном распознавали хитрости гоблинов и удачно избегали ловушек.

В горах на восточном краю мира жили всевозможные жуткие твари, причем гоблины были в числе наименее опасных. Трижды разведчикам приходилось скрываться от троллей. Один раз они прятались от жуткого великана. Было очень опасно. Но Зигмар поручил им разузнать о передвижениях и расстановке сил зеленокожих, собиравшихся в горах.

Достигнув восточной оконечности перевала, они увидели армию орков. Кутвин даже глазам своим не поверил, так огромна была орда. Насколько хватало взгляда, серые горные равнины заполонил колеблющийся океан зеленой плоти. Над ним поднимались тысячи знамен родовых кланов, стлался дым от бессчетных костров.

По горам эхом разносилась дробь боевых барабанов, вопли и рев орков походили на крик разбушевавшегося божества. В долинах стояли громадные плетеные фигуры гнусных орочьих богов, и Кутвин побелел от ярости, когда заметил, что каждый загоревшийся истукан наполнен мужчинами, женщинами и детьми, кричащими от ужаса.

Когда идолы сгорели, в воздух взлетело большое крылатое существо со змеиной шеей и омерзительной чешуйчатой кожей, на спине которого верхом сидел военачальник в ужасной броне. Несмотря на топот марширующих орков и их утробный рев, Кутвин услышал грозный, полный ненависти рык могучего зверя.

Начался марш великой орочьей орды, передвижение ее было порывистым и лишенным людской сплоченности. Впереди рыскали стаи волков, рядом с десятками тысяч зеленокожих шагали, раскачиваясь, жуткие чудовища.

Несмотря на глубокие наносы снега, зеленокожие двинулись к перевалу.

И Кутвин, и Свейн знали, что если Зигмара не предупредить, то орки перейдут через перевал Черного Огня прежде, чем армия людей сможет их остановить.

Из-за этой спешки разведчики потеряли осторожность, и на десятый день пути на запад гоблины их все-таки подловили.

За неосторожность пришлось расплачиваться жизнью Свейна.

Доставить весть Зигмару было жизненно необходимо, но Кутвин не мог оставить друга умирать одного в горах.

— Ты должен идти, — словно отвечая на его мысли, сказал Свейн.

— Нет, я не могу оставить тебя здесь, — возразил младший разведчик. — Не могу.

— Ты должен, парень, — стоял на своем Свейн. — Рана смертельная, и ты это знаешь.

Кутвин услышал тихий скрежет, словно по камню терли грубым сукном, и понял, что преследователи напали на их след. Свейн тоже обратил внимание на новые звуки, склонился вперед и схватил Кутвина за тунику, морщась от боли:

— Сейчас они явятся, и если ты не доберешься до Зигмара, значит, я умру зря, ясно тебе?

Кутвин кивнул, горло у него сжалось, глаза наполнились слезами.

— Дай мне лук, — попросил Свейн. — Тебе он не понадобится… к тому же без него ты пойдешь быстрее.

Кутвин быстро скинул с плеча лук и вручил Свейну вместе с колчаном стрел. Друг достал меч из ножен и положил на землю рядом с собой.

— А теперь уходи, и пусть Таал направляет твои стопы.

Кутвин кивнул и сказал на прощание:

— Чертоги Ульрика ждут тебя, друг мой.

— Уж надеюсь, что так, — кивнул Свейн. — Иначе ради чего я буду умирать геройской смертью? Теперь иди!

Кутвин повернулся и скользнул меж камней, хитро путая след, чтобы ни один гоблин не смог его отыскать.

Не успел он пройти и ста ярдов, как послышались первые вопли гибнущих гоблинов, затем недолгий лязг железа, затем все стихло.

Мерогены называли здешние горы Краесветными, и вполне заслуженно. Они возвышались темными стражами известного людям мира, их боялись и совсем не знали.

Склоны толстым слоем покрывал снег. После тяжелого запаха тысяч идущих маршем воинов свежий сосновый аромат показался Зигмару просто замечательным.

Ветер пах весной, но с ее приходом начинался год крови и отваги.

На востоке, пробиваясь сквозь туман раннего утра, низко висело солнце в обрамлении крутых откосов, сбегавших к перевалу Черного Огня. Настал день, к которому Зигмар готовился всю свою жизнь.

Ныне ждет человечество или погибель, или триумф.

Эофорт пробудил его ото сна, в котором он пил из чаши кровь с самим Ульриком и зубами отрывал мясо от костей только что затравленного оленя. Вокруг кружила стая волков с окровавленными мордами, их вой музыкой звучал в ушах Зигмара.

Он рассказал Эофорту о видении, и старый советник с улыбкой сказал:

— Думаю, это хороший знак.

На стойке висел серебряный нагрудник Зигмара, украшенный рельефной золотой кометой с двойным огненным хвостом. Словно новый, сиял крылатый шлем, а на бронзовых ножных латах красовались серебряные волки.

Эофорт помог королю облачиться в броню. Когда Зигмар поднял Гхал-мараз, по телу пробежала нервная дрожь. Родовое оружие короля Кургана тоже чувствовало важность этого дня. Эофорт подал Зигмару золотой щит с железным ободом, шишак которого был изготовлен в виде оскалившейся морды вепря.

Когда Зигмар вышел из шатра, его увидели и встретили приветственными криками сотни ближайших воинов. Остальная армия подхватила радостное громогласное «ура!», и вскоре уже сами горы содрогались от оглушительного рева многотысячного войска. Широкие равнины перед горными вратами наводняли воины, лошади и повозки.

Чтобы удостовериться в том, что племена собираются сдержать данное в зале короля Сигурда слово, Зигмар с Вольфгартом проехали зимой по соседним землям.

Они забрались в дальние уголки земли людей и с радостью убедились, что дезертиров нет.

Только посланцы к королю ютонов Марию вернулись ни с чем, а король эндалов Марбад принес весть о том, что бретоны тоже отказали в помощи, покинули дома и ушли к югу от Серых гор в дальние земли. Новости были неприятными, но все же Зигмар знал, что для эндалов уход бретонов обернулся благом, ибо они обрели новые земли.

Приближался первый месяц весны, и перед воротами Рейкдорфа появился посланник короля ютонов.

Сердце Зигмара преисполнилось надежды, но было безжалостно разбито, когда посол, худой сутулый муж по имени Эстерхайзен, преподнес ему дивный лук — позолоченный и изготовленный с таким искусством, которым, говорят, обладает лишь эльфийский народ за морем.

— Король Марий прислал тебе это в знак надежды на счастливый исход твоего предприятия, — сказал, низко кланяясь, Эстерхайзен. — К сожалению, он не может выделить воинов тебе в помощь, но надеется, что это великолепное оружие привнесет удачу во все твои кампании.

Зигмар взял лук — в самом деле поразительный и бесценный дар — и переломил о колено.

Швырнув обломки к ногам оторопевшего Эстерхайзена, он приказал:

— Уходи из моего города. Для победы над зеленокожими мне нужна не удача, а воины! Возвращайся в свой ничтожный дом и передай трусливому королю Марию, что после победы в этой войне я разберусь с ним.

Ютона едва ли не вышвырнули из западных ворот Рейкдорфа, и Зигмару пришлось призвать на помощь все свое самообладание для того, чтобы удержать готовый сорваться с губ приказ о немедленном походе на Ютонсрик.

Хотя ютоны отказались принять участие в войне, все остальные правители Совета двенадцати — так назвали прошлогоднюю судьбоносную встречу королей в столице Сигурда — сдержали слово и явились в Рейкдорф с войсками.

Когда Зигмар глядел на собравшихся воинов, его сердце радовалось ничуть не меньше, чем при виде наступавшей весны, ведь войска воплощали собой то, чего удалось достичь за прошедшие годы. Зимой кузницы унберогенов и других племен денно и нощно ковали мечи, наконечники для копий, стрел и пик.

Пришлось свести много лесов для топки горнов, и каждый мастер, начиная от изготовителя луков и стрел и заканчивая суконщиком и седельником, творил чудеса, стараясь к марту обеспечить армию всем необходимым.

Обычно на зиму все затихало, семьи собирались вокруг очагов и ждали, когда Ульрик вернется в свое стылое царство на небесах, а его брат Таал весной привнесет в мир равновесие.

Но на сей раз приближалась война, а потому на протяжении холодов все семьи готовились к ней, чтобы в распоряжении каждого из мужчин непременно оказались кольчуга, меч или копье. Резали целые стада и солили мясо, дабы обеспечить провиантом тысячи воинов.

Армия королей снарядилась за неделю и готовилась выступать. Никогда прежде вместе не собиралось такое количество воинов. Шумным и веселым был пир в Кровавую ночь, но также и грустным, ибо многим из выступавших утром воинов не суждено было вернуться назад. Жены останутся без мужей, а дети — без отцов.

Зигмар вместе с братьями-королями совершил жертвоприношения Ульрику, богу мертвых, и богине врачевания и милосердия Шаллье. Почтили всех богов, ибо перед грядущим сражением никому не хотелось злить даже самое низшее божество.

Когда утром перед выступлением все короли собрались вместе, Зигмар каждому из них преподнес по золотому щиту изумительной работы. Зимой Пендраг потрудился на славу и выковал их всем союзникам-королям. Внешний круг каждого был украшен символами племен, и, как предвещал мастер Аларик, навыки Пендрага в обращении с металлом превзошли все ожидания.

— В прошлом году вы торжественно обещали мне ваши мечи, — сказал Зигмар, — а теперь я дарую каждому из вас по щиту для защиты вас самих и ваших земель. Мы — защитники земли, и этот дар символизирует наш союз.

Под громкие возгласы короли повторили клятву верности, и армия выступила на юг под звуки боевых рогов, барабанов и лихих волынок.

В первые недели путешествия войско пребывало в приподнятом настроении, но горы приближались, и вскоре серьезность грядущего осознали все. Каждый понимал, что очередная пройденная миля приближает его к смерти.

Войско не торопилось, ведь снега еще покрывали горы, и через перевалы пройти не представлялось возможным. Но все изменилось, когда в лагерь пошатываясь пришел Кутвин и принес весть о том, что орки невдалеке от перевала, где уже сходит снег. Услышав о гибели Свейна, Зигмар опечалился, но пришлось ему забыть о горе и поторопить воинов.

Необходимость спешки понимали все, и воины поднимались в горы под холодным весенним солнцем. Закутавшись в меховые плащи, они взбирались все выше и выше, туда, где воздух разрежен, а ветер свищет меж скал, вцепляясь во все живое зубами острыми, словно ножи.

Зигмар посмотрел на горы, где скалистые вершины были совершенно равнодушны к той драме, которая вот-вот разыграется под их сенью.

Перед ним лежал перевал Черного Огня, где решится судьба мира.

Зигмар, Альвгейр и Вольфгарт ехали впереди. Солнце стояло высоко, горы омыли золотистые лучи, игравшие на сотнях тысяч наконечников. Грунт здесь был песчаный, за прошедшие века его утоптало бессчетное количество ног.

С незапамятных времен через перевал Черного Огня проходил основной маршрут набегов. Его седловина была шириной две мили, с обеих ее сторон возвышались отвесные скалы.

Перевал Черного Огня представлял собой естественный коридор, ведущий из проклятых восточных владений в плодородные земли запада. Зигмар на мгновение остановился и обернулся.

У него даже перехватило дыхание от удивительного множества воинов — его армии.

Бойцы заполнили перевал от края до края: отряды мечников шли плечом к плечу с копейщиками и монотонно распевавшими берсерками.

Тысячи фыркающих коней рыли копытами землю, причем большинство из них защищали железные доспехи, что говорило о таланте Вольфгарта-коневода. Всадники были вооружены пиками с острым железным наконечником, более длинными по сравнению с обычными копьями. Это смертоносное оружие стало возможным использовать благодаря крепившимся к седлам стременам.

Только Белые волки Альвгейра отказались вооружиться пиками, ибо были они отчаянно отважны и желали скакать в самую гущу сражения с боевыми молотами, которыми крушили черепа врага в честь своего господина и короля.

Во главе сотен колесниц на левом фланге ехала королева Фрейя в великолепном золотом нагруднике. Ее распущенные рыжие волосы буйным пламенем развевались на ветру. Подле нее стояла и правила королевской колесницей Медба. Когда мимо них промчались Зигмар и Вольфгарт, обе женщины в знак приветствия подняли копья.

Всадники талеутенов энергично скакали впереди, растянувшись вдоль линии войск, гордо реяли их алые с золотом знамена.

Отряд Вороновых шлемов окружил своего короля и его сына и был готов ринуться в бой. Удозы ехали в килтах, отхлебывая из мехов зерновой спирт. Они словно сумасшедшие размахивали мечами и с мрачноватым весельем поглядывали на отряд воинов, с головы до пят закованных в железные латы. Этих железных великанов вел Мирза, Вечный Воитель, и вооружены они были мечами воистину невероятных размеров, которые, как поговаривали, выковали гномы.

В самом центре армии союзников находились воины унберогенов. На всем белом свете не было им равных. Даже неистовые берсерки короля Отвина кивали им с уважением, когда те занимали свои позиции на линии фронта.

Мерогены и меноготы стояли рядом, им не терпелось отомстить врагу за свои разоренные в прошлом году земли. Жрецы Ульрика благословили их топоры и мечи на поиск глоток орков. Рядом с южными братьями выстроились бригунды в ярких плащах и замысловатой броне, а король Сигурд сиял, словно солнце, в великолепных золотых доспехах, которые, по слухам, были заговорены и наделены волшебной силой.

На ветру развевались и хлопали разноцветные знамена. Глядя на множество родовых знаков, Зигмар улыбнулся и вознес духу отца краткую молитву. Ошеломленный зрелищем столь могучей военной мощи, он отвернулся и поехал к гномам, ожидавшим его у развалин сторожевой башни.

Воины верховного короля Кургана Железнобородого застыли мрачно и неподвижно, зато люди за спиной Зигмара разразились приветственными криками. Гномов целиком скрывали кольчуги из мерцающего серебристого металла и блестящие железные доспехи, и казались они столь же неподвижными, как горы, ибо столь велик был вес защищавшего их металла. Лишь густые бороды и длинные косы выдавали в них живых существ из плоти и крови. Воины держали в руках большие топоры или тяжелые боевые молоты, и Зигмар, подъезжая к сторожевой башне, поднял Гхал-мараз и отсалютовал храбрецам.

Руины башни наводили на мысль о боях, но Зигмар знал, что нынешнее сражение затмит своей грандиозностью все бывшие прежде. Зигмар, затаив дыхание, пытался осознать то, что ему предстоит командовать всей этой массой народа.

Он спешился и привязал чалого мерина к засохшему дереву. Пригнувшись, нырнул в низкий дверной проем и поднялся по пологим ступеням. Альвгейр и Вольфгарт следом за ним вошли в гномью башню, которая внутри оказалась сравнительно мало поврежденной.

Зигмар поднялся на крышу, где его ожидал король Курган Железнобородый с двумя вооруженными могучими топорами гномами и мастер Аларик в серебристых доспехах. Король восседал на низеньком бочонке и из большой кружки прихлебывал эль.

— Значит, ты все-таки здесь?

— Я же обещал, — отвечал Зигмар. — Отец учил меня держать слово.

— Верно. Твой отец был хорошим человеком, — сказал Курган, отпивая большой глоток. Затем вытер бороду тыльной стороной руки. — Он знал, чего стоит клятва.

Потом верховный король гномов кивком показал на восток и спросил:

— Что ты об этом думаешь?

Проследив за взглядом короля, Зигмар посмотрел на пустынную ровную седловину перевала, которая по мере удаления на восток все круче уходила под уклон и становилась более каменистой. Взглянув вправо и влево, он сказал:

— Площадка хороша. Это самая узкая часть перевала?

— Верно, — отвечал Курган. — Так и есть, юный Зигмар.

— Тут зеленокожие несмогут использовать свое численное превосходство, скалы не позволят нас окружить.

— И?..

Зигмар старался сообразить, что он мог упустить.

— Орки будут идти вверх, что замедлит их продвижение, — вступил в разговор Вольфгарт. — Добравшись до вершины, они утомятся. Это даст нашим лучникам возможность сократить количество тварей.

— Вон там есть скала, Зигмар, — показал Аларик, — мы зовем ее Орлиное Гнездо. Оттуда удобно командовать. Во-первых, с возвышения хорошо видно, а во-вторых, безопасней.

Зигмар помедлил с ответом — предложение на миг повисло в воздухе.

— Ты предлагаешь мне не участвовать в сражении?

— Ничего подобного, — отозвался Аларик. — Я просто сказал, что можно командовать из безопасного места, чтобы решать, куда в нужный момент лучше наносить удары.

— Ты бы так поступил? — спросил Зигмар у короля Кургана.

— Нет, — сознался гном, — но я, знаешь ли, упертый старый дурень. Без меня бойцы мои немного теряются, приходится им показывать на личном примере, как следует убивать орков.

— Я тоже не стану прятаться за спинами воинов, — заявил Зигмар. — В грядущем сражении важнее всего будет сила и храбрость, а не военные хитрости и уловки. Я — король унберогенов и командующий армией людей. Где же мне быть, как не на передовой?

— Отлично, парень, — промолвил Курган, встал с бочонка и подвел Зигмара к зубчатым стенам башни. — Прислушайся. Слышишь?

Зигмар вгляделся в каменистый пейзаж, который с удалением на восток делался все более мрачным и негостеприимным. Примерно на расстоянии полумили ровная площадка перевала сворачивала к югу, огибая груду камней, некогда бывших громадной статуей гномьего бога. Оттуда доносился барабанный бой, эхом отражавшийся от горных склонов.

— Барабаны, парень, — сказал Курган. — Военные барабаны орков. Они уже близко. Попомни мои слова, ближе к полудню мы будем по колено в крови зеленокожих.

Зигмар ощутил страх и тут же грозно его подавил. Всю жизнь он шел к этому дню. И вот теперь, когда настал желанный миг, он не знал, готов ли.

— Я бился со многими врагами, мой король, — сказал Зигмар, и взгляд его сделался отстраненным, словно он глядел в будущее. — Я убивал лесных зверолюдей, воинов из других племен, орков, кровососущих тварей и людоедов, живущих в болотах. Я сражался с ними и побеждал, но это… сейчас совсем другое дело. Боги взирают на нас, и если мы хоть немного дрогнем, тогда прощай все мечты. Как человеку совладать с такой ужасной ответственностью?

Курган рассмеялся и дал ему кружку эля.

— Ну, не могу сказать за человека, но зато поведаю о том, как это делает гном. Все очень просто. Когда приходит время, бьешь их молотом и убиваешь. Потом берешься за следующих. И так до тех пор, пока все не помрут.

Зигмар отпил гномьего эля и уточнил:

— И это все?

— И это все, — подтвердил Курган. Тем временем бой барабанов сделался громче. — А теперь нам пора вернуться к нашим воинам. Побоище ждет нас!

Глава двадцать первая Перевал Черного Огня

Меньше чем через час показались орки, яростно надвигавшиеся сплошной зеленой стеной. Они заполонили перевал, жуткий грохот их боевых барабанов оглушал.

В вышине над головами орков плыли огромные тотемы с черепами и амулетами. С ветром долетало зловоние нечистой плоти и тухлятины вперемешку со смрадом кала и прокисшим грибным духом; этот несусветный букет гадких запахов застревал в глотке.

Хотя Зигмар слышал от гномов и Кутвина об огромном количестве орков, у него все равно перехватило дух при виде неисчислимой армии. Он посмотрел по сторонам и увидел на лицах братьев по мечу те же чувства.

Вольфгарт старался казаться беспечным, но за напускной бравадой тоже таился страх. Пендраг выглядел так, словно только что воплотился в жизнь его самый ужасный кошмар.

Орки наступали стихийной лавиной, каждое их движение воплощало неудержимую тягу к лиходейству.

Если бы кому-нибудь пришло в голову пройти весь перевал по головам орков, он мог бы проделать это, ни разу не коснувшись земли ногой. Зигмар улыбнулся нелепости этого образа, и в тот же миг разрушилось сковавшее его оцепенение.

Зеленокожие маршировали и потрясали огромными ножами, топорами и мечами с ржавыми и запятнанными кровью лезвиями. Между ними шныряли гоблины — отвратительные трусоватые существа в черных одеждах, злобно сжимавшие острые мечи и копья. Все твари скрежетали клыками и ритмично ударяли в щиты, причем создавалось такое впечатление, что каждый отряд состязается с соседним, стремясь перещеголять его в громкости и свирепости.

С фланга орды бежали лязгающие зубами широкоплечие зверолюди с валившей из пасти пеной. Верхом на отвратительных пауках, покрытых темной шерстью, скакали по камням гоблины. Над орками возвышались чудовищные тролли, которые размахивали стволами деревьев с той же легкостью, с какой люди машут дубинками.

— Что ж, их не так и много, верно? — сказал Вольфгарт, расстегивая ремень и вытаскивая из ножен свой огромный меч. — Пожалуй, при Астофене их было побольше, тебе не кажется?

— Похоже на то, — улыбнулся Зигмар. — По сравнению с тем боем нынче нас ждет заурядная стычка.

— О боги, ну и воняют же эти ребята! — заметил Пендраг, воротя нос от зеленокожих.

— Всегда подходи к орку с подветренной стороны, — наставлял Зигмар. — Разве тебя этому не учили?

— Было дело, но я позабыл, о чем сейчас очень сожалею.

— Но сейчас не время для сожалений, друзья мои.

— Похоже на то, — отозвался Вольфгарт. — Как там твой молот?

— Он знает, что враги его создателей совсем близко, — отвечал Зигмар.

С самого рассвета могучий молот в предвкушении сражения посылал мощные волны. Чувствовалось, как он содрогается от ненависти к зеленокожим и наливается силой.

— Верно, — подтвердил Вольфгарт. — Что ж, усердней маши им сегодня, друг мой. Нужно проломить как можно больше черепов.

Из приближавшегося беспорядочного строя отделился отряд более темнокожих орков в доспехах получше. Над ними гордо реял огромный тотем с бычьей головой. Они принялись реветь на своем гортанном языке и размахивать топорами и мечами — таким образом они пытались напугать противника и вызвать на бой.

— О святая борода Ульрика! — вырвалось у Пендрага, когда все они увидели, как над строем орков взлетело громадное крылатое чудовище.

Зигмар прищурился и рукой прикрыл глаза от восточного солнца. Верхом на монстре сидел громадный орк, и, судя по его габаритам, он наверняка являлся предводителем чудовищной армии.

Военачальник был невообразимо огромен, а доспехи его казались даже толще, чем у самой тяжелой кавалерии Зигмара. Его топор был выше человеческого роста и светился зеленым огнем.

Военачальник летел на виверне. Хотя этого зверя Зигмар видел впервые, он сразу узнал его, потому что союзники с востока рассказывали об этих чудовищах. И хотя при виде монстра он испугался, но все равно стремился помериться с ним силой.

— Что вы думаете? — крикнул он. — Стоит повесить шкуру этого крылатого чудища на стене Большой палаты?

— Да! — громогласно отозвался какой-то воин за спиной Зигмара. — Сдери с него кожу — на ней уместится карта всего нашего царства!

— Идея недурна, — ответил Зигмар.

Военачальник спикировал к своей армии, и яростный рев орков сделался еще громче — они явно стремились скорее ринуться в бой. Ножи и топоры еще громче загрохотали по щитам, металлический звон эхом отражался от каменных стен перевала, и в конце концов показалось, что сами горы вот-вот разрушатся и падут.

Передние ряды орков затряслись, словно в припадке, и из всех глоток в унисон вырвался устрашающий боевой клич. Громкий и мощный, он извергался из самого их жестокого естества — родовые ярость и ненависть, в крови и огне породившие их.

С первобытным ревом орки бросились навстречу людям. В глазах их светилась ненависть, клыкастые челюсти жаждали крови.

— Идут, — проговорил Зигмар. В одной руке он сжимал Гхал-мараз, в другой держал золотой щит. — Бейтесь храбро, друзья мои. Ульрик взирает на нас.

Сквозь туман, вызванный снадобьем из ведьминого корня вперемешку с болиголовом, Ульфдар наблюдала за наступавшими орками. Движения врага казались ей вялыми, словно они брели по засасывающей жиже. Рядом с ней король Отвин ударял по голой груди рукавицей с шипами так, что выступала кровь, и пуще прежнего разгоралась ярость берсерка. У короля на губах выступила пена, а на висках — кровь там, где в кожу впивались шипы золотой короны.

Ульфдар чувствовала, что с трудом сдерживает клокочущую в ней ярость, которая стремилась вырваться наружу. Перед сражением она выпила горький травяной отвар, который теперь струился по жилам и разжигал ярость. Руки и шею воительницы защищали железные гривны, новые татуировки на голом теле обладали силой отводить вражеские клинки, а золотистые волосы Ульфдар вымазала кровью и поставила гребнем на голове.

Король Отвин взмахнул громадным топором, заново прикованным к запястью, и испустил яростный и гневный вопль. Тюринги вторили боевому кличу короля, и Ульфдар почувствовала, как бешено стучит сердце.

Широко распахнув глаза и оскалившись, король крикнул вновь. Он весь затрясся, а потом, не в силах более сдерживать ярость берсерка, метнулся вперед. И бросился на орков — одинокий воин против целой орды. Жажда битвы тут же передалась всем тюрингам.

С громким воплем, ничуть не уступавшим в ярости боевому кличу врага, берсерки устремились на орков. Ульфдар легко догнала короля, скрипя зубами и размахивая на бегу мечами. Она до крови закусила щеку с внутренней стороны. Острый металлический привкус крови смешался с поглотившей ее упоительной яростью, и воительница пронзительно вскрикнула, когда увидела морду первого орка из тех, кого она сегодня убьет.

Король Отвин надвое рассек топором одного зеленокожего и бросился на других. Меч Ульфдар погрузился в тело врага и рванулся вверх, когда воительница очертя голову бросилась на следующего противника. Она почувствовала, как у жертвы сломалась кость, и, легко приземлившись, крутанулась и прошлась мечом по морде следующего зеленокожего.

К ней устремилось копье, но Ульфдар увернулась и обрушила оба клинка на горло нападавшего. Хлынула кровь. Ее окружили орки, они рубили и кололи, но она попусту не тратила энергию на оборону, а просто атаковала изо всех сил. Она крутилась среди врагов, ее мечи превратились в два стальных вихря, которые перерезали горла и вспарывали животы.

От скользящего удара булавы по плечу Ульфдар развернуло. Она перерубила нападавшему руку в локте, упиваясь болью, шумом и суетой боя. Через неприятельские ряды продирались сотни ее соплеменников — вопящих и жаждущих убивать.

Воин-берсерк, с повреждением тазовых костей, продолжал крушить орков, даже лежа на земле, пока громадный зеленый кулак не проломил ему череп. Другой берсерк задушил своего убийцу собственными внутренностями, еще один отбросил оружие и голыми руками рвал орков. От избытка переполнявших ее чувств Ульфдар пронзительно визжала.

Ужас что творилось: кровь, грохот, жестокость. Из ран текла кровь, причем Ульфдар не помнила, когда их получила, но даже боль опьяняла ее. Ее настиг удар меча, он обрушился на железную гривну, сломав воительнице руку.

Ульфдар завопила от боли и здоровой рукой обезглавила орка. Все больше зеленокожих атаковали берсерков, но ее король пробивался в ряды врага все дальше и дальше. Его громадный топор описывал одну дугу за другой и крушил все на своем пути.

Всюду кровь и смерть. Тюринги пробили кровавую просеку в войске орков. Поврежденная рука сильно болела, но этим Ульфдар подпитывала свою ярость и вновь вступила в драку, нанося удары уже только одним мечом.

Клинки норовили прикончить ее. В спину угодило копье. Воительница развернулась, мечом отрубила древко и обратным ударом прошлась по шлему орка. Металл хрустнул, и мертвый монстр повалился навзничь, выдернув меч из ее руки.

Вокруг грохотало сражение, но мир Ульфдар ограничивался противником. Воительница схватила упавший меч и с хохотом и яростным визгом бросилась вперед, вгрызаясь во вражьи доспехи и плоть.

Медно-рыжие волосы знаменем струились по плечам королевы Фрейи, которая выпускала из своего лука смертоносно точные стрелы. Каждый раз, попадая в цель, она громко вскрикивала, хотя при таком количестве врагов промахнуться было просто невозможно. С тем же успехом можно было рукоплескать лучнику за то, что он не промазал и попал в море.

У колесницы королевы были укрепленные слоями задубевшей кожи высокие борта, и катилась она на колесах с железными ободами, на осях которых крепились острые длинные ножи. Медба направляла колесницу одной рукой, а другой сжимала копье.

К войску орков устремились двести выстроившихся в шахматном порядке грохочущих боевых колесниц. Песчаная почва седловины перевала была идеальной для них. Медба направляла колесницу все ближе и ближе к врагу, и Фрейю охватила дрожь удовольствия.

Как и следовало ожидать, берсерки короля Отвина тут же устремились вперед, стоило им завидеть орков. Зигмар попросил Фрейю защитить короля тюрингов, ибо не сомневался в том, что тот кинется на врагов, не дожидаясь приказа. Берсерки замечательно бились, клином вгрызались во вражескую армию и пробивались к самому ее центру.

Но количество орков было столь велико, что они окружили и убивали тюрингов, которые угодили в ловушку. Фрейя видела короля Отвина на вершине целого холма мертвых тел, он дюжинами истреблял врагов своим громадным топором, прикованным цепью к запястью. Сотни берсерков еще пробивались вперед, но все медленнее и медленнее, и их явно ждала гибель.

Армии яростно обстреливали друг друга. Шустрые гоблины спускали стрелы с черными древками, которые в большинстве своем с глухим стуком ударялись о деревянные щиты или отскакивали от железных кольчуг. Стрелы же унберогенов и черузенов, напротив, производили в рядах орков настоящее опустошение: тысячи железных наконечников наповал сражали зеленокожих.

Всадники галопом кружили перед ордой врага, подъезжали поближе, стреляли и уносились прочь. Кто-то оказывался достаточно быстрым, а кое-кто нет, и тогда зеленокожие стаскивали конников с лошадей и разрывали несчастных на куски.

— Приготовься, моя королева! — крикнула Медба, привлекая внимание Фрейи к маневру.

Орки были близко, королева пустила последнюю стрелу и отложила лук, вооружившись палашом. Конечно, с колесницы удобнее сражаться копьем, но палаш принадлежал легендарному герою из ее рода, а потому Фрейя не могла сражаться ничем другим, как не могла перестать любить своих сыновей.

Фрейя взмахнула мечом и стала крутить им над головой. Ужасно воняло орками. От пыли першило в горле.

Яростью светились красные глаза зеленокожих, доносилось их нечистое горячее дыхание.

— Вперед, мои храбрецы! — вскричала королева.

Фрейя, надев на запястье кожаный ремешок петли, застыла на изготовку у боковины колесницы. Медба дернула вожжи, и кони повернули.

Все возничие изменили направление движения, и азоборнские колесницы помчались параллельно линии орков. Хлынула кровь, полетели отрубленные конечности, и орки попадали с ног, разрезанные косами, терзавшими их передовую линию. Медба искусно правила вдоль строя зеленокожих, а Фрейя рубила им головы.

Вслед за королевой азоборнов неслись вопли ревущих от боли орков. Передний ряд врага крушили колесницы, раненых добивали копьями, а стрелы добирались до тех, кто поодаль. Не дожидаясь приказа королевы, Медба повернула колесницу, и следовавшие за ними воительницы последовали ее примеру.

Ревущие орки бросились вперед и огромными топорами разнесли в щепы несколько колесниц.

Сражение развеселило Фрейю, она рассмеялась и снова взмахнула окровавленным мечом.

Колесницы азоборнов развернулись и опять помчались навстречу оркам.

Зигмар взмахнул молотом Гхал-мараз и размозжил башку монстру, который с ревом схватил за шею его коня. Череп зеленокожего раздробило всмятку. Зигмар отпихнул мертвеца и снова направил коня вперед. Рядом с ним скакал Пендраг и держал серебряной рукой алое знамя, которое всех вдохновляло на подвиги.

Лучшая форма защиты — нападение, и Зигмар с гордостью взирал на короля Отвина, когда тот вел берсерков в бой. Яростная схватка тут же остановила орков, и они окружили тюрингов. Но колесницы Фрейи уже спешили на помощь, пробивая в рядах зеленокожих кровавую брешь.

Когда вокруг Отвина захлопнулась ловушка, Зигмар высоко взмахнул молотом и тоже повел унберогенов вперед. Всадники в тяжелых доспехах столкнулись с орками и принялись топтать их копытами лошадей, сокрушать мечами грубые шлемы и бить копьями по незащищенным спинам.

Над головой колышущимся сводом непрерывного дождя летали стрелы, нарастающий грохот сражения теперь напоминал гул прибоя. Зигмар щитом отбил атаку меча и ударил молотом. На него брызнула кровь, и конь вздыбился.

Зигмар крепче сжал скакуна коленями, когда тот взбрыкнул, отбросив несколько гоблинов, стремящихся покалечить его. Так же как и воинов, боевых коней унберогенов учили сражаться и защищаться, и этот чалый мерин, дар короля Сигурда, был свирепостью под стать выведенным Вольфгартом боевым лошадям.

Побратим Зигмара сражался рядом, и когда его могучий меч очерчивал дугу, то непременно разбивал железные доспехи и проламывал щиты. Вокруг лилась кровь, и, хотя Вольфгарт пренебрегал щитом, пока он не был ранен.

— Унберогены! — крикнул Зигмар. — За мной!

С помощью молота Гхал-мараз Зигмар пробивался все глубже и глубже и сокрушал каждого осмелившегося приблизиться врага, а воины приветствовали продвижение армии возгласами одобрения. Вот целая дюжина зеленокожих свалилась на землю, уступив ярости короля унберогенов, потом он сразил еще дюжину. Каждый удар нес с собой смерть, и, когда Зигмар мстительным богом вырастал перед орком, каждый читал в его глазах свою участь.

Впереди, в гуще завывающих врагов, сражался за свою жизнь король Отвин. Рядом с ним бились несколько берсерков, и среди них была Ульфдар, у которой левая рука уже бездействовала и висела плетью. Орки наседали, чуя победу. Но всадники унберогенов и азоборнские воительницы приближались.

Даже если Отвин знал, что они окружены, то не подавал виду, а просто пробивался вперед, стараясь уничтожить как можно больше орков. На теле у него едва ли осталось живое место: из глубокой раны на бедре струйкой стекала кровь, в плече застрял обломок меча.

Большинство берсерков были в сходном состоянии, но продолжали биться. Зигмар заметил огненно-рыжие волосы Фрейи и даже вспыхнул от волнения при виде ее, гордо и яростно распрямившейся в колеснице и длинным палашом с золотой рукоятью рубившей головы врагов.

Зеленокожих зажали с одной стороны всадники унберогенов, а с другой — колесницы азоборнов. Умирающих орков топтали копыта, по ним проносились окованные железом колеса. Гхал-мараз пожинал страшный урожай: молот гномов с каждым ударом раскалывал черепа, вдребезги сокрушал ключицы, проламывал грудные клетки.

Зигмар обезглавил ревущего орка и щитом отбросил другого, который прыгнул на него следом за первым. Покачнувшись от силы удара, он не заметил чудовищного орка, который вырос у него за спиной и замахнулся здоровенным тесаком, готовый разрубить его надвое.

Сзади послышался ужасный крик, Зигмар развернулся в седле и увидел громадного орка в покоробившемся панцире, зеленокожий боролся с берсерком. Когда чудовище развернулось, Зигмар увидел повисшую у него на спине Ульфдар. Сломанной рукой воительница обхватила монстра за мощную шею, а другой воткнула ему в горло меч, будто кинжал.

Орк пытался сбросить ее, из раны на шее гейзером хлестала кровь. Все-таки ему удалось отделаться от Ульфдар, которая с криком отлетела прочь. Зигмар представил себе страшную боль, терзавшую ее израненную руку.

Зигмар спрыгнул с коня и молотом заехал прямо в морду чудовищу. Удар сокрушил кости, и Гхал-мараз обезглавил монстра. Зигмар бросился к воительнице. Она пыталась подняться, но рука отказывалась ей служить и выгибалась самым противоестественным образом, все тело ее было залито кровью — то ли ее, то ли убитых ею жертв.

— Я здесь! — крикнул Зигмар, перекрывая гвалт и помогая ей встать. — Пойдем.

Ульфдар не узнала его, зарычала и взмахнула мечом. Но сил у нее уже не осталось, и Зигмар, с легкостью блокировав удар, поднял ее на ноги.

— Перестань! — крикнул он. — Это же я, Зигмар!

Слова пробились сквозь красный туман ярости берсерка, и она осела — силы оставили ее.

Зигмар попятился от сражавшихся. По победным крикам унберогенов и азоборнов он понял, что первая атака орков отбита. Здоровую руку Ульфдар он перекинул себе через плечи, подхватил ее за талию и отчасти нес, отчасти тащил в безопасное место.

— Сюда, Зигмар! — окрикнули его, и в облаке пыли перед ним остановилась колесница Фрейи и Медбы.

— Где-то здесь мой конь! — прокричал Зигмар.

— Он убежал, — ответила Фрейя и показала рукой, — обратно, к нашим.

Зигмар ругнулся и подсадил раненую, Фрейя помогла ему, а затем и сам Зигмар следом вскочил в колесницу. Теперь на крохотной площадке их стало четверо, и Зигмар вплотную прижался к теплой и обнаженной королеве азоборнов.

— Совсем как в былые времена, — улыбнулась Фрейя.

День для армии людей начался хорошо, но Зигмар знал, что по первым стычкам об исходе боя не судят. Наступление орков было отбито. Орки угодили меж двух огней: унберогенов и азоборнов.

При виде возвращавшегося в колеснице Зигмара воины разразились приветствиями, но он тут же быстро спрыгнул на землю, и Ульфдар понесли к лекарям. Вольфгарт поймал мерина, и Зигмар снова вскочил в седло.

— Расквасили мы им нос, — сказал Зигмар, глядя, как уцелевшие воины авангарда орков ковыляют к своим, — но это только начало.

— Верно, — согласился Вольфгарт. Его доспехи были продавлены и покорежены, но все же с него капала не его кровь, а убитых орков. — Пришло время поработать пехоте.

Приближалась основная часть армии орков — твердая стена зеленой плоти, бронзовых доспехов и ненависти. С войском шли громадные серые монстры, покрытые похожей на проволоку растительностью. Впереди грохотали тяжелые колесницы.

— Вот этот этап сражения так запросто выиграть не удастся.

— Запросто? — переспросил Пендраг, который ехал рядом с Зигмаром и крепко сжимал древко знамени. — Тебе кажется, что эту победу можно обозначить словом «запросто»?

Пендраг, как и Вольфгарт, вышел из боя невредимым, только его коню досталось — на крупе зияло несколько ран.

— Враги проверяли, на что мы способны, — сказал Зигмар. — Теперь они поняли: им понадобятся все силы, для того чтобы захватить перевал. Но все-таки победа осталась за нами, а это приободрило наших воинов.

— Точно, — согласился Вольфгарт. — Ежели сражение пойдет в том же духе, то мы, может статься, переживем этот день.

Впереди армии кружили колесницы азоборнов, выпрямившиеся во весь рост воительницы королевы Фрейи потрясали копьями, а талеутенские всадники рванули к флангам врага в поисках какой-нибудь бреши в рядах. Но Зигмар знал: отыскать ее не удастся, ибо войско орков было воистину огромно.

— Пошли! — скомандовал Зигмар, разворачивая коня. — В этот бой нужно идти пешком.

На сей раз войско орков наступало скопом и растянулось во всю ширину седловины. Перед таким устрашающим зрелищем дрогнули сердца людей. Под знаменем Зигмара собралось большое число воинов, но ни одному из них прежде не доводилось видеть ничего подобного. Словно вся раса зеленокожих собралась вместе для того, чтобы уничтожить людей.

Гоблины верхом на слюнявых зубастых волках неслись вперед с такой невероятной скоростью, что им удалось застать талеутенских всадников врасплох. Воины выстрелили из луков, стрелы поразили нескольких, и те свалились на землю, но множество страшных зверей уцелело. Сверкнули клыки и когти — полилась кровь, многих воинов загрызли насмерть, многим коням перерезали горла.

Кое-кто попытался отступить, но с высоких утесов на крупы лошадей прыгали громадные пауки, которые срывали воинов с седел и тут же пожирали.

В долине гуляло эхо марширующих ног и грохота колес. Орочьи колымаги совсем не походили на элегантные, мастерски изготовленные колесницы азоборнов. Они были тяжелее и оснащены длинными косами-лезвиями. Эти громоздкие штуковины тащили не лошади, а грязные матерые вепри с острыми, словно мечи, клыками. Каждый из них ростом не уступал вепрю по имени Черный Клык, только ни один не обладал благородством могучего зверя.

В орков выпустили сотни стрел, которые большей частью засели в толстых бортах колесниц или тяжелых щитах. Несколько стрел попали в хряков. Звери взбесились от боли, понесли и разбили колесницы о скалы.

Но большинство уцелело, и орки ударами кнутов заставили зверей бежать еще быстрее. Тогда как азоборны искусно пользовались колесницами, орки даже не думали об этом, просто старались побыстрее домчаться до врага.

Страшные колымаги врезались в строй воинов Зигмара и пробивались вперед. Кровь лилась рекой, лезвия срубали конечности, тяжеленные колеса давили воинов. Вепри, визжа и кусаясь, продирались вперед и по ходу дела поддавали врагам острыми, как бритвы, клыками.

Сотрясаясь, подобно раненому зверю, линия воинов окружила и сгрудилась вокруг колесниц, нанося оркам удары. Но даже когда с ними было покончено, основные силы врага продвигались в быстром темпе. Не успели бригунды привести свои ряды в боевой порядок, как орки пустили в ход самое новейшее оружие.

Над головами пролетали громадные шары и со страшной силой обрушивались на землю. Упав на землю, громадные снаряды разрывались, в разные стороны со свистом разлетались осколки, убивавшие людей не хуже стрел. Катапульты запускали в воздух все больше и больше таких шаров, и в войске Зигмара образовывались изрядные дыры.

В страхе перед ужасными снарядами кое-кто разворачивался и пытался удрать, и только грозные окрики короля заставили людей вновь собраться с духом.

Орки достигли желаемого: они нанесли армии Зигмара ущерб — и в самом центре ее зазияли рваные дыры.

Король Курган Железнобородый первым заметил опасность и послал своих гномов вперед, к самой линии фронта, чтобы заполнить бреши. По приказу Зигмара король Вольфила повел своих людей вперед и воткнул меч в землю перед собой.

Король удозов поплевал на руки и взял от ближайшего к нему воина знамя, древко которого воткнул подле меча. Значение этого жеста было вполне понятно.

Здесь он будет сражаться, а отступать — ни на шаг!

Как только король снова взял в руки меч, удозы уже начали сражаться.

Орки с ревом, полным ненависти, преодолели последний отделявший их от сводных войск гномов и удозов промежуток. Воистину гномы сделаны из железа, и орки не смогли залить их своей зеленой волной. Горный народ с неукротимой смелостью вновь и вновь оттеснял врага назад.

Грубой свирепости орков не под силу тягаться с жестокой решимостью гномов, чьи топоры рассекали каждого зеленокожего, оказавшегося перед ними. Воины короля Кургана напоминали один из тех хитроумных механизмов горного народа, что убивает врага, никогда не утомляясь и не ослабляя удара.

В отличие от них воины короля Вольфилы бились со всем сердцем и жаром, в их громких военных песнях говорилось о героях прошлого. Их король сражался, совсем не думая о собственной безопасности, и два великана в килтах и черных нагрудниках оберегали Вольфилу от его же собственной безрассудности.

Две армии столкнулись с громким лязгом. Мечи наносили удары, кололи топоры. Лопались щиты, и в щепы разлетались копья.

Содрогнулись обе армии — среди первых рядов уцелели лишь единицы. Это были самые сильные или самые удачливые. Вопли, полные боли и ненависти. Лязг железа и чугуна. Возгласы отражающих атаку щитами и рык бездумной ярости — все смешалось.

Фланги сошлись в битве, когда центр уже вовсю сражался. К многоголосию боя добавились звуки клацающих клыков, терзавших человеческую плоть. На воинов короля Марка напали обезумевшие от крови волки, которые со зверской яростью рвали, кусали, терзали. Охотничьи псы короля бросились на защиту хозяина, а суровые меноготы выставили копья и двинулись вперед стройными рядами. Горстку уцелевших волков проткнули железными наконечниками, наездников меноготы тоже не пощадили.

Но недолго они упивались местью: на фланги обрушился настоящий град железных снарядов, которые выпускали большие военные машины. Каждый из них убивал дюжину воинов, пронзая их здоровенными шипами. Страшной была бойня. Меноготы не выдержали и отступили перед этим смертоносным железным градом, оставив неприкрытым фланг мерогенов. Орки устремились в брешь. Хотя Зигмар и позаботился о том, чтобы у каждого отряда мечников для защиты флангов имелся отдельный взвод, зеленокожие скоро разгромили эти небольшие подразделения.

Картина боя стала меняться. Изначально две армии сошлись ровными рядами, теперь же поле боя развернулось в форме буквы «Г», где в качестве основания выступал левый фланг, который пока держался крепко.

Мерогены гибли, их атаковали спереди и с фланга, и их полный разгром был лишь вопросом времени.

Глава двадцать вторая Гибель героев

Зигмар увидел, что правый фланг скоро будет смят, и понял, что пора спешить на помощь. Орки устремились в брешь, образовавшуюся после отступления меноготов, и мерогены истекали кровью в страшной схватке. Колоссальным преимуществом боя в седловине было то, что орки не могли использовать численное превосходство. Но если зеленокожие обойдут армию людей с фланга и зайдут в тыл — это преимущество будет утрачено.

Центр держался благодаря храбрости гномов и удозов. Левый фланг защищали воины короля Адельхарда.

— Нужно спешить на подмогу, — сказал Зигмар. — Если разгромят Генрота, нам всем конец.

— Да, — согласился Пендраг. — Мерогены отважны, но они долго не протянут, сражаясь на два фронта.

— Пендраг, мы с тобой ликвидируем прорыв, — распорядился Зигмар. — Вольфгарт, возьми пятьсот воинов и укрепи центр. Люди Вольфилы долго не смогут так биться. Чтобы удержать позицию, нужна сила наших воинов.

Вольфгарт кивнул и помчался собирать своих воинов, а Зигмар и Пендраг, спешившись, бросились к ближайшему отряду мечников. Зигмар отдал приказ. Боевой рог выдул три коротких сигнала и один длинный. Унберогены сгруппировались вокруг знамени Зигмара — шестьсот воинов в кольчугах и железных или бронзовых шлемах, с острыми злыми мечами. Каждый нес щит в форме воздушного змея.

За долгие годы военных походов унберогены привыкли к дисциплине и теперь споро маршировали на правый фланг. Над ними развевалось на ветру алое знамя, и вел воинов их король.

Зигмар чувствовал, что эти храбрецы гордятся им. И он тоже гордился своими воинами. Может, они не знали, сколь велика для него честь вести их в бой, но сердце короля переполнялось чувствами, когда он видел, с каким огнем в глазах они идут навстречу опасности.

— Воины короля Генрота — настоящие герои! Мы должны им помочь! — воскликнул Зигмар, когда боевой рог пропел сигнал сменить темп на более быстрый.

Воины ответили громкими возгласами и перешли на размеренный бег.

Зигмар видел, что орки обходят фланги мерогенов и безжалостно истребляют воинов. Меноготы пытались перестроиться под гневные крики короля Марка, но они явно не могли подоспеть вовремя и спасти мерогенов.

Некоторые орки приготовились сражаться с унберогенами, но большинство было так занято истреблением мерогенов, что не замечало ничего вокруг. Резня была страшной, и Зигмару оставалось лишь поразиться храбрости мерогенов, которые продолжали биться.

Раздался последний скрипучий сигнал рога, и Зигмар высоко взмахнул молотом Гхал-мараз, чтобы все воины увидели славное оружие, перед тем как броситься в бой. Орки попятились: древний страх перед могучим молотом наполнил их сердца страхом.

С яростными и гордыми воинственными кличами бросились унберогены на орков, и великой была сеча. Зигмар раздавал удары направо и налево, и никакая броня не могла от них защитить. Могучими ударами он раскалывал железные доспехи орков и убивал их без счету, и кровь врага заливала его броню. Унберогены обрушились на орков с такой силой, что щитами повергали их наземь, вонзали мечи в тело, перерезали шеи.

Орки развернулись к новым врагам, и большие топоры сокрушили многие щиты унберогенов. Атака ослабла, и на какой-то жуткий миг Зигмар испугался, что зеленокожих не сломить.

Он гневно зарычал и бросился на орков, продираясь вперед, вгрызаясь в их зловонные ряды. Боевой молот превратился в мечущееся пятно разящего железа, проламывая черепа и круша грудные клетки. На Зигмара посыпался град ударов мечей и копий, а топор снес с плеча защитный доспех.

Под натиском Зигмара орки отступали, и воины унберогенов вливались в пробитую королем брешь. Зигмар продолжал углубляться во вражье войско, нимало не заботясь о том, что удаляется от своих воинов.

В незащищенное плечо вонзилось копье, и Зигмар взвыл от боли. Орки наседали со всех сторон. Король пошатнулся, и тут на шлем ему обрушилась булава. Из глаз посыпались искры, и он упал на колени.

Из-под шлема потекла кровь, голова закружилась.

Погнутое железо закрывало ему обзор. Зигмар сорвал с головы шлем и швырнул в морду атаковавшего его монстра. Зеленокожий отмахнулся от него кулаком. Но тут подоспел Пендраг и полоснул орка по горлу мечом. Алое знамя полыхнуло в лучах солнца, знаменосец встал рядом с королем и высоко взмахнул стягом, сжимая древко серебряной рукой.

— Зигмар! — вскричал Пендраг и повел унберогенов вперед. — За Зигмара и за Империю!

Воины в окровавленных доспехах обходили Зигмара и крушили орков, не зная жалости. Скоро уже можно было сказать, что атака зеленокожих захлебнулась.

Зигмар поднялся на ноги и вытер кровь с глаз.

Унберогены по-прежнему напирали на орков и уничтожали их с великой яростью, и Зигмар ликовал, видя победу. Но вместе с тем он осознал и опасность.

Тысячи орков устремились к правому флангу. Скоро его воинов отрежут от основной части армии. И сокрушат точно так, как они сами только что обошлись с орками.

— Подождите! — крикнул он. — Стойте! Стойте!

Но его крики растворились в грохоте сражения. В отчаянии оттого, что не удается отозвать воинов и спасти от грозящей опасности, Зигмар огляделся в поисках трубача, но нашел на земле лишь раздавленный боевой рог. Зигмар ничего не мог поделать, чтобы подавить в своих воинах ярость и остановить их.

Король эндалов Марбад скакал так, будто туманные демоны гнались за ним по пятам, и все погонял взмыленного черного коня. Сбоку мчался сын старого короля Альдред, а сзади неслись галопом восемьсот воинов отряда Вороновых шлемов.

Много лет прошло с тех пор, когда Марбад воевал в последний раз. Как здорово оказалось скакать на таком прекрасном коне и сжимать рукоять меча Ульфшард!

Если бы рядом с ним в бой ехал Бьёрн, было бы еще лучше. Но если бы не Зигмар, этому сражению и вообще не бывать.

В последние мгновения ход военных действий кардинально переменился. Центр все еще держался благодаря прибывшей с Вольфгартом подмоге. Остготы и оставшиеся в живых тюринги закрепились там, дабы ослабить натиск врага, но запряженные вепрями колесницы все еще наносили удары по рядам союзников. Любой маневр армии Зигмара встречали и сводили на нет всё прибывающие бесчисленные полчища орков.

Люди смогли так долго держаться только благодаря храбрости и железу.

Но в конце концов жестокая арифметика войны возьмет свое — и армия людей будет разбита.

Вокруг отряда эндалов клубились облака пыли. Марбад отчаянно пытался отыскать среди водоворота схватки знамя короля унберогенов.

Старый воин вместе с отрядом Вороновых шлемов как раз искал какую-нибудь брешь в рядах врага, чтобы ударить туда, и тут увидел алое знамя, высоко взметнувшееся вверх. И держал его знаменосец с серебряной рукой.

Как только Марбад увидел стяг Зигмара, он тут же приказал воинам следовать за ним. Альдред попытался протестовать, но воля отца — закон, и потому Марбад вместе с лучшими своими воинами поспешил к правому флангу.

«…Когда ты увидишь серебряную руку с высоко поднятым алым стягом».

Тогда он спал или же так ему казалось? Двадцать лет назад рядом с его постелью в спальне Замка Ворона появилась старуха, вся в черном. Для него было загадкой, как она очутилась в его покоях, но вот она, тут как тут, и даже восседает на краю кровати.

— Кто ты? — вопросил король. — И как проникла сюда?

— Это не важно, Марбад, — отвечала седая карга. — А величают меня Ведьмой Брокенвалша. Мерзко, но пока что приходится носить эту кличку.

— Слышал о тебе, — сказал Марбад. — Имя твое — проклятие в землях унберогенов. Говорят, ты практикуешь темные искусства.

— Темные? — рассмеялась колдунья. — Нет, Марбад, если бы я их практиковала, то Зигмар был бы уже мертв.

— Зигмар? При чем тут сын Бьёрна?

— Для кого-то, может, я в самом деле проклятие, — продолжала ведьма, словно не замечая вопросов Марбада. — Но ты бы очень удивился, если узнал, как много людей в миг отчаяния ищут моей помощи.

— Мне от тебя ничего не нужно, — отрезал Марбад.

— Верно, — согласилась ведьма. — Зато мне кое-что надо от тебя.

— Что такая, как ты, может желать от меня?

— Священную клятву, Марбад, — отвечала старуха. — Поклянись в том, что, когда ты увидишь серебряную руку с высоко поднятым алым стягом, ты со всеми своими воинами поскачешь к Зигмару и поможешь ему.

— Не понимаю.

— Я не требую понимания, Марбад, мне нужна твоя клятва.

— А если я откажусь?

— Тогда погибнет раса людей и мир потонет в крови.

Марбад помолчал, ожидая, что слова старухи окажутся шуткой. Но она тоже молчала, и король понял, что ведьма говорит правду.

— А если я поклянусь?

— Тогда мир просуществует еще немного. И ты изменишь ход истории. Разве может человек желать большего?

Марбад улыбнулся, признавая лестность предложения. Причем чувствовал, что ведьма его не обманывает.

— Что ж, за это меня ждет слава?

— Да, ты прославишься, — кивнула ведьма.

— Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, — задумчиво произнес Марбад.

— Это правда. Потому что тебе это не понравится.

— Я сам буду судить, женщина! Говори.

— Как хочешь, — не стала упираться карга. — Верно, если ты выполнишь клятву, тебя ждет слава, но также и смерть.

Марбад сглотнул и сделал оберегающий знак. Сказал:

— Поделом тебя называют проклятием.

— Я стараюсь угодить всем и каждому.

Марбад хихикнул и заметил:

— Слава и возможность спасти мир! Смерть — невеликая цена за это.

— Так ты клянешься мне? — требовала ведьма.

— Да чтоб тебя! Я клянусь тебе в этом. Когда я увижу серебряную руку с высоко поднятым алым стягом, что бы это ни значило, я тут же вместе со всеми моими воинами поскачу на помощь Зигмару.

На следующее утро король эндалов проснулся хорошо отдохнувшим. О беседе с ведьмой у него остались лишь смутные воспоминания. Но стоило ему увидеть Пендрага, который высоко в небо вознес знамя Зигмара, как перед ним с невероятной ясностью встало воспоминание о событии двадцатилетней давности.

Когда Марбад скакал на помощь Зигмару вместе со всеми своими воинами, он гордо распрямился в седле.

Слава и возможность спасти мир… неплохо для старика, верно?

Бой вокруг короля унберогенов пульсировал в соответствии с не видимыми невооруженным взглядом ритмами, которые Зигмару были совершенно очевидны. Славной и блистательной была атака унберогенских воинов, упорной и бесстрашной. Но в конечном счете безрассудной.

Мечи вздымались и опускались, но руки унберогенов уже устали, словно оружие вдруг сделалось гораздо тяжелее, чем прежде. Атака во имя спасения мерогенов непременно войдет в историю легендой, только вначале не мешало бы выжить, чтобы рассказать о ней.

Унберогены порубили многих из спасавшихся бегством орков, но потом натолкнулись на твердую стену железа и зеленой плоти. Орки подобны скалам, податливость в них сыщешь едва ли, и губят людей они с безжалостной свирепостью. Зигмар видел, что эти темнокожие орки были крупнее и мускулистее тех, с которыми ему прежде доводилось сражаться.

Вначале его воины шли на помощь товарищам, теперь — бились за свою жизнь. Пендраг все еще высоко держал знамя, но у него кровоточила рана на голове, и тяжелый стяг покачивался в руке.

Зигмар молотом выбил щит у рычащего орка и кулаком треснул по свиному рылу. И охнул, потому что физиономия оказалась под стать камню. Зеленокожий взревел и бросился на него с топором. Зигмар пригнулся и всадил молот в пах монстру. Орк осел и получил щитом по морде, отчего лязгнул клыками и повалился навзничь.

Зигмара со всех сторон окружили ревущие орки. На плечо опустилась тяжелая булава, содрав последние остатки доспеха с руки и повергнув Зигмара на колени. Гхал-мараз описал понизу дугу и переломал ноги нападавшему, который покореженной кучей свалился подле него.

Зигмар встал и каблуком припечатал орку горло, одновременно отбивая щитом размашистый удар топора. Над головой пролетел меч. Теперь надо уклониться от копья, грозящего пронзить грудь. Зигмар насмерть сразил копейщика и щитом пихнул в морду другого орка, а нагрудник предохранил его от удара топора.

— Пендраг! — крикнул Зигмар, заметив нависшую над побратимом огромную тень.

Тролль. Это было чудище громадного роста, на его округлых толстенных конечностях перекатывались жгуты мышц. Огромная отвратительная голова походила на человеческую, только глаза были напрочь лишены разума. Из серой, напоминавшей камень, плоти торчала омерзительная поросль, похожая на проволоку. С собой он прихватил ствол дерева, из комля которого торчало с дюжину клинков.

Чудище пускалодымящиеся слюни и с тяжеловесной мощью передвигало ноги. Сквозь кровавую маску Пендраг взглянул вверх и поднял руки, пытаясь защититься.

Зигмар подлетел к Пендрагу и оттолкнул прочь, а ужасное оружие обрушилось на землю. Зигмар вскочил на ноги и замахнулся молотом Гхал-мараз, выставив перед собой щит. Пендраг остался лежать там, где упал, и рядом с ним покоилось алое знамя.

Тролль возвышался над Зигмаром, на слабоумной морде в злобной ухмылке растянулись толстые губы. Изо рта вырвались несколько зычных, похожих на хрюканье, звуков, и Зигмар понял, что гигантское существо смеется.

Король разгневался и, проскользнув под раскачивающейся палицей, изо всех сил треснул чудище молотом по бедру. От удара треснула шкура монстра, а Зигмару показалось, что он ударил по скале. Палица вновь попыталась его достать, и Зигмар принял удар щитом. Металл раскололся, а руку словно лошадь лягнула.

Тролль потянулся за ним, пытаясь схватить, но Зигмар увернулся от неуклюжих загребущих лап. Зигмар слышал крики своих воинов, которые заметили угрожавшую королю опасность и бросились на выручку. Люди атаковали орков с удвоенной силой.

Зигмар подскочил к троллю, собираясь хватить того по морде, но монстр вскинулся, и Гхал-мараз попал ему в грудь. В толстой прочной шкуре образовалась зияющая дыра, откуда хлынула мерзкая зловонная кровь. Зигмар зажал рот и отшатнулся.

Не веря своим глазам, он моргнул и снова уставился на ужасную рану на груди тролля, которая начала затягиваться: толстая шкура нарастала на ней с неестественной скоростью. Удивление чуть не стоило ему жизни, потому как тролль глубоко вздохнул и склонился вперед с широко раскрытой пастью.

Зигмар инстинктивно поднял щит и закричал, когда из тролля извергся поток отвратительной жижи. Невозможно передать зловоние этой гадости, от едкого запаха пищеварительных соков даже глаза защипало.

Зигмар с отвращением бросился прочь, подальше от тролля, и тут же ощутил на руке и груди испепеляющий жар. Его щит таял, шипящий металл каплями стекал на землю. От изумления Зигмар действовал не так поспешно, как следовало, и сгусток рвоты тролля капнул ему на руку.

Было очень больно, Зигмар отбросил щит и понял, что ему повезло больше тех, кто находился поблизости от тролля. Трое унберогенских воинов корчились в муках: кислотная желчь плавила доспехи и сжигала под ними кожу и мышцы. Зигмар почувствовал жжение на груди и увидел, что нагрудный доспех разъедает пузырящееся пятно желчи. Он упал на колени и попытался справиться с застежками, но до них ему было не дотянуться. Когда кислота дошла до кожи, он вскрикнул.

— Не дергайся, — сказал Пендраг, который появился у него за плечом, с ножом в руке.

— Скорей! — воскликнул Зигмар.

Пендраг перерезал ремни доспеха, и Зигмар с громадным облегчением сбросил нагрудник. Кивком он выразил благодарность побратиму и поднялся. Вокруг кипел бой.

Пендраг снова поднял алое знамя. Зигмар увидел, что, пока он боролся с троллем, воины окружили его стеной из щитов. Около ста воинов все еще продолжали сражаться, но не было ни конца ни края окружавшему их морю орков. Унберогены казались крохотным островком посреди волнующейся зеленой плоти.

Его воины попытались с боем пробиться к основной части армии, но орки отрезали все пути к спасению. Ловушка захлопнулась. Вся надежда была на то, что Альвгейр или какой-нибудь другой король заметит их отчаянное положение.

Донесся отвратительный треск, а затем послышалось мерзкое чавканье — это тролль пожрал одного из сраженных его рвотой воинов. Из шамкающих челюстей все еще торчала нога несчастного; когда тролль огляделся по сторонам, вновь обратил внимание на Зигмара и решил дубиной пробить путь к нему через стену щитов.

Удар страшной палицы обрушился на воинов, и несколько из них, перелетев через головы, приземлились среди орков. Зигмар прыгнул к троллю, несмотря на то что знал: ему одному чудовище не одолеть. Словно в ответ на его мысли, кучка воинов, включая Пендрага, присоединились к атаке и бросились на монстра.

Клинки рассекали шкуру, копья пронзали провислое брюхо, но стоило ранам начать кровоточить, как они тут же сами собой исцелялись. Тролль губил людей тяжелой дубиной, и Зигмар видел на его идиотской морде гримасу жестокого удовольствия. Они ничего не могли поделать с чудовищем, а стена из щитов все сокращалась — дубинка отбрасывала воинов прочь, на растерзание оркам.

Тут послышался стук копыт, и сердце Зигмара радостно ёкнуло — к ним пробивался отряд Вороновых шлемов короля Марбада. Облаченные в черные доспехи всадники и их тяжелые кони крушили зеленокожих, копья пронзали и губили врага.

Во главе отряда скакал величественный старый король. Он прокладывал себе путь через море зеленокожих, за спиной развевались серебристые волосы, он сжимал меч Ульфшард, который светился голубым пламенем. Оркам было не под силу совладать с клинком дивного народа. Древней силой пылал вставленный в навершие рукояти камень.

Воины из отряда Вороновых шлемов были самыми сильными из эндалов, и орки в страхе расступались перед ними. Не нуждаясь в приказе, унберогены начали с боем пробиваться навстречу Марбаду.

Тролль оглушительно взревел и вновь принялся за воинов Зигмара, пытаясь добраться до него самого. Живот чудовища распирало от только что проглоченного жуткого обеда. Снова пригнулась мерзкая голова, и чудовище широко разинуло рот.

— Зигмар! — крикнул Марбад и размахнулся.

Король эндалов с силой бросил Ульфшард — сверкающий меч дивного народа с легким изяществом полетел по воздуху.

Зигмар поймал оружие на лету. Стоило лишь коснуться его, как меч полыхнул синим огнем. Король унберогенов резко развернулся.

Со свистом высвобождающейся силы дивный клинок перерезал троллю глотку. Голова слетела с плеч монстра, и тело обрушилось на землю.

Зигмар издал победный клич и дал пламени Ульфшарда слиться с огнем, что пылал у него в сердце. Сжимая в каждой руке по магическому оружию, Зигмар отвернулся от трупа тролля и помчался к своим воинам, которые под предводительством Пендрага пробивались к отряду эндалов.

Вырвавшийся у множества воинов гневный вопль заставил его поднять голову и осмотреться по сторонам, и тут он увидел, что коня Марбада орки повалили на землю, а сам старый король пропал в гуще врагов.

— Марбад! — вскричал Зигмар, расчищая себе путь к другу.

С помощью Ульфшарда и Гхал-мараза он стремительно продвигался вперед. Но Зигмар уже знал, что ему не поспеть. Молот проломил череп орку, который не успел убраться с дороги короля унберогенов, а Ульфшард полоснул по спине другого, скрывавшего за собой упавшего Марбада.

Зигмар добрался до короля эндалов и опустился перед ним на колени. Сердце мучительно сжалось при виде страшной раны, зиявшей на груди Марбада. Возле него растеклась лужа крови, и было ясно, что надежды на спасение нет.

Угодившее в поясницу копье прошло вверх и пробило легкое, из бока торчал сломанный меч. Вокруг кольцом сгрудились воины — Вороновы шлемы и унберогены.

— Ах, старый дурень, — рыдал Зигмар, — зачем же ты бросил мне свой меч!

— Так было нужно, — закашлялся Марбад, схватив Зигмара за руку. — Она обещала мне славу.

— Ты заслужил славу, мой король. Ты настоящий герой!

Марбад попытался улыбнуться, но содрогнулся от приступа кашля.

— Сейчас совсем не больно, — сказал он. — Это хорошо.

— Да.

Зигмар вложил в руку умирающего короля Ульфшард.

— Я всегда страшился этого дня, — слабеющим голосом поведал Марбад. — И вот он настал… и я… не жалею ни о чем…

С этими словами король эндалов ушел из мира людей.

Зигмар поднялся на ноги. Ненависть к оркам разгорелась в нем пуще прежнего. Он вмиг оценил положение дел на фронте. Ход сражения изменился, и он видел, что меноготы пробиваются вперед, чтобы укрепить правый фланг, откуда они прежде отступили.

Орки с ревом и воем наседали на людей и гномов, линия защитников прогибалась, но все же держалась. Атака отряда Вороновых шлемов открыла дорогу назад, к своей армии, и Зигмар желал отдать последнюю дань брату-королю.

Сквозь кольцо воинов прошел молодой человек с перекошенным от страдания лицом, и Зигмар узнал в нем сына старого короля.

— Отец!.. — зарыдал Альдред, положив голову Марбада себе на колени.

— Позволь помочь отнести его, — попросил Зигмар.

— Не надо, — отрезал Альдред, и четверо воинов из отряда Вороновых шлемов шагнули вперед. — Мы отнесем его сами.

Зигмар кивнул и отошел, а эндалы подняли Марбада на щитах.

Глядя на то, как с поля боя уносят его друга, Зигмар понял, что окончить битву можно только одним способом.

— О боги, о чем ты, человек, думал?! — потребовал ответа Альвгейр, когда Зигмар бегом вернулся туда, где в землю было воткнуто боевое знамя племени унберогенов.

Зигмар не стал отвечать, а просто вскочил на своего мерина. Доспехов на нем не осталось, весь он был изранен и измазан кровью.

— Так нам войну не выиграть, — заявил Зигмар. — Орки нас сомнут, нам никак их не одолеть.

На такое заявление Альвгейр собрался ответить с привычной иронией, но увидел в глазах Зигмара холодный огонь и передумал.

— Что прикажешь предпринять, мой король? — спросил он.

— Пошли гонцов к каждому из королей, — скомандовал Зигмар. — Скажи, чтобы они смотрели на скалу Орлиное Гнездо и следовали моему примеру.

— Зачем? Что ты задумал?

Но Зигмар уже ускакал.

Глава двадцать третья Рождение Империи

Зигмар пришпоривал чалого коня и гнал его к Орлиному Гнезду. Он скакал совсем неподалеку от линии фронта и всей душой стремился туда, где в лязге железа кипел бой, так что ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не развернуть коня в другую сторону. Но скоро предстоит бой и ему. Только он задумал нечто более важное, чем просто влиться в ряды сражающихся.

Название выступавшей скале было дано очень метко: будто благородная голова орла, она вздымалась вверх пологой кривой. Возвышаясь в самом центре седловины, вершина находилась примерно в десяти ярдах над землей, и скоро Зигмар понял, почему мастер Аларик предложил отсюда командовать армией.

Доскакав до скалы, Зигмар спрыгнул с мерина и хлопнул его по крупу, отправляя обратно, в тыл. Король ловко забрался на скалу, что оказалось легче, чем он предполагал: помогли многочисленные выступы.

С вершины Орлиного Гнезда поле представлялось лежащим на ладони. Истинные масштабы побоища изрядно удивили Зигмара. Во время сражения воин видит лишь то, что находится в непосредственной близости: бьющихся рядом с ним товарищей и врага впереди. А со скалы взору Зигмара открывалось грандиозное и ужасное действо: великое побоище двух рас, пытающихся уничтожить друг друга.

Он даже не мог предположить, сколько на перевале собралось воинов, потому что им не было числа. С самой узкой точки перевала орда орков зеленым непрерывным потоком стекала вниз, на восток.

Им противостояли десятки тысяч воинов — стена из железа и мужества между темной страной востока и плодородными землями запада — прекрасной родиной Зигмара.

В вышине над войском зеленокожих на темнокрылой виверне парил предводитель орды, и Зигмару очень хотелось постучать ему молотом по башке.

Гоблины стали выпускать в него стрелы, которые заскрежетали по камням и со свистом пролетали мимо, но Зигмар не двигался. Наметанным глазом бывалого воина он узрел суровую реальность битвы.

Выиграть ее не удастся.

И без того его воины делают невозможное, сдерживая бесчисленный поток зеленокожих. Но это не может длиться вечно. Орки просто измотают их, сотрут в порошок, перебьют.

Гномы сражались в центре, там бой был самым жарким. Король Курган неутомимо бил орков. Рядом с ним сражался мастер Аларик, оружие которого было усилено рунами с вплетенными сверкающими молниями, которые сжигали плоть всякого, к кому прикасались.

Нет лучших союзников, чем они.

Воины увидели Зигмара на вершине Орлиного Гнезда и, не отрываясь от битвы, скандировали его имя и с удвоенной силой теснили орков. Бок о бок сражались различные племена людей, и, углядев в их сердцах новое воодушевление, Зигмар теперь понял, что надо делать.

Он крепко сжал рукоять молота Гхал-мараз, подбежал к краю скалы и спрыгнул с Орлиного Гнезда прямо в гущу ревущих орков.

Альвгейр видел безумный прыжок с Орлиного Гнезда и даже вскрикнул, когда его король летел по воздуху вниз, замахнувшись молотом. На миг время замерло, и маршал Рейка знал, что этого ему не забыть никогда: бросившийся вниз на орков Зигмар, словно герой-варвар из древних легенд.

Все воины армии видели, как Зигмар с яростным боевым кличем приземлился среди орков и пропал из виду.

Один раз Альвгейр уже потерял в бою короля и поклялся больше такого не допускать.

Он приказал:

— Белые волки! За мной! Скорей к королю!

Зигмар крепко взялся за рукоять и тяжелым бойком сокрушил доспехи огромного орка, вооруженного палицей, пропитанной кровью. Молот он держал двумя руками. Несмотря на долгий и тяжелый бой, сила короля не уменьшилась. Каждый удар он сопровождал звериным яростным воплем, им он отвечал на нескончаемый боевой клич орков.

Рекой лилась кровь врагов, и король унберогенов, словно одержимый, все глубже прорубал брешь в рядах зеленокожих. Глаза его горели холодным огнем, и вокруг него завывал зимний ветер.

Зеленокожие старались не оказываться на пути у этого окровавленного безумца, который бился с удивительной даже для орка яростью. Нимало не задумываясь, Зигмар убивал и убивал и видел перед собой лишь врагов своей расы, желавших разрушить все то, что было ему дорого, было хорошим и чистым. Он мстил им, избивал, и в этой сече не было даже намека на жажду чести и славы. Лишь стремление выжить. Гхал-мараз наполнил его ненавистью, которая защищала не хуже доспехов, а Ульрик воспламенял его кровь.

Зигмар кричал, но что — не знал сам, ибо все его существо сосредоточилось на истреблении зеленокожих. Ярость заполняла его, но это было не буйное бешенство берсерка, а вполне осознанный гнев.

Зигмар убил около сотни орков, и вокруг него образовалось большое кольцо свободного пространства, потому что зеленокожие ссорились уже друг с другом, пытаясь избежать расправы. Гхал-мараз пылал древними энергиями, Зигмару в его кровавом деле помогали силы, которые не смог бы назвать даже самый сведущий в рунах мастер.

В короле унберогенов воплотилась мощь всех его знаменитых предков, и враги не могли даже приблизиться к нему, не то что свалить с ног. Его наполняли энергии родом из самого рассвета мира, и мускулы его были тверды, словно железо, и исполнены невообразимой силы.

Зигмар продвигался вперед и раздавал направо и налево беспощадные смертоносные удары. Сзади до него доносился нарастающий гул — это короли племен последовали последнему его приказу, переданному через Альвгейра.

Сердца их гордо пылали, и армия союзников из последних сил и с последней надеждой бросилась в атаку.

Воины унберогенов и удозов атаковали орков и сражались с той же яростью и силой, что и Зигмар. Могучими ударами тяжелого меча Вольфгарт крушил доспехи зеленокожих, а Пендраг бился, словно берсерк, прорубая дорогу к Зигмару.

Мастерски владеющие мечом остготы крушили орков, дикари-черузены раздирали врагов снабженными крючьями рукавицами. Азоборнки с длинными кинжалами выплясывали меж зеленокожих, выкалывая им глаза и подрезая поджилки, а всадники талеутенов спешились и бросились в атаку с мечами.

Вороновы шлемы пронзали орков пиками, боевые кони Белых волков врезались в ряды зеленокожих, а их всадники молотами крушили черепа.

Берсерки сражались с дикими криками и не щадили своих жизней, топор короля Отвина без устали описывал смертоносные дуги. Мирза и полностью закованные в латы воины истребляли орков ударами страшных громадных мечей.

Орки дрогнули, стремительная атака смяла их ряды.

Никто не смел приближаться к Зигмару, который продвигался вперед, дальше, чем самые отважные из его воинов. Орки обтекали вокруг него, ближайших охватила паника, по мере продвижения этого новоявленного божества вперед все дальше и дальше распространялась волна страха.

Зигмар не знал и не задумывался о том, сколько орков он убил. Не важно, каково это число, ибо он знал: сколько бы их ни было, все равно будет мало. Даже учитывая отвагу и воодушевление его воинов в этой атаке, все равно будет недостаточно. Воины Зигмара остались позади, их боевые кличи поглотил рев врага.

Стоявшие позади зеленокожие напирали на передние ряды и мешали удрать тем, кто стремился избежать гнева Зигмара, а он продолжал безжалостно истреблять монстров. Вокруг него уже высились горы трупов.

В самом центре сражения путеводной звездой надежды сиял молот Гхал-мараз, перед которым враг испуганно бежал. Как настоящие герои сражались воины двенадцати племен. Орки отступали перед мощью молота, и Зигмар почувствовал, как в душе у него пробиваются первые ростки надежды.

И тут на поле боя, словно нефтяное пятно на воду, упала темная тень.

Зигмар взглянул вверх и увидел раскинувшиеся громадные изумрудные крылья и распахнутую пасть ревущей виверны, которая молнией пикировала с небес.

Виверна клацнула челюстями, пытаясь схватить Зигмара, который увернулся и, оступившись на косогоре из мертвецов, свалился среди груды расколотых черепов и изувеченных тел. Он тут же вскочил на ноги, а крылатая виверна приземлилась на гору трупов. Ее массивная рогатая голова была раза в три больше, чем у самого громадного быка, а клыки напоминали кинжалы черузенов. Мышцы играли под костяной чешуей, которая покрывала все тело вплоть до хвоста, с которого с шипением сочился черный яд. Два громадных крыла зверь откинул назад, вперед вытянул голову на длинной и толстой змеиной шее.

Черные бездушные глаза с безжалостным коварством взирали на Зигмара.

Верхом на виверне сидел самый большой орк из всех, которых доводилось видеть Зигмару. Шкура у него была угольно-черной, а доспехи состояли из тяжелых железных пластин, гвоздями прибитых к телу. Из пасти торчали такие же громадные клыки, как у виверны, а красные глаза горели с ненавистью, присущей его расе.

Даже у Ваграза Пробивающего Головы не было в глазах такой всепоглощающей злобы. Этот военачальник являлся подлинным воплощением ярости и коварства.

В руках у Зигмара пылал Гхал-мараз, и король почувствовал, что его оружие узнало врага — Урглука Кровавый Клык.

Вокруг его топора пульсировали сполохи зеленого пламени, и оружие это было наделено колоссальной силой. Лезвие напоминало гладкий обсидиан, и Зигмар знал, что никакому орку не под силу создать столь смертоносное оружие. Рукоять топора покрывала извращенная разновидность тех рун, что сверкали на молоте Гхал-мараз, и их злая сила терзала душу человека.

Вокруг двух мастеров ратного дела клубились потоки силы. От этого поединка зависела судьба мира. Человек противостоял орку. Вместе с обоими вождями пребывали души обеих армий. Воины армии людей все еще сражались далеко позади, но, хотя вокруг собрались только орки, ни один из них не смел вмешиваться в поединок двух титанов.

— Давай же нападай и умирай! — крикнул Зигмар, крепко сжимая перед собой Гхал-мараз.

Древний молот светился силой, стремясь уничтожить врага, — это ощущалось на физическом уровне.

Разинув пасть и взмахнув крыльями, виверна ринулась на Зигмара. Король унберогенов увернулся. По короткой дуге пронесся молот и ударил змея в висок. Виверна заверещала от боли и зашаталась, но не упала.

Мощный удар толстого хвоста пришелся по плечу и сбил Зигмара на землю. Он неудачно приземлился и почувствовал, как что-то сломалось в нем, но все же ему удалось с трудом подняться, когда монстр снова устремился вперед. Зигмар скользнул под щелкающими челюстями, кувырнулся под шеей дракона и схватил валявшийся меч.

Со всей силы Зигмар всадил подобранное оружие в грудь виверны. Клинок погрузился в плоть зверя, и не успел он выдернуть его, как чудище взмыло в воздух и вцепилось в него задними лапами.

В грудь Зигмару вонзились подобные мечам когти, и он закричал от боли. Взмахнув молотом, он что есть силы ударил по лапам. От боли он едва переводил дух. Но монстр еще раз спикировал на него.

Зигмар скользнул в сторону. Из свежих ран на груди и из дюжины других струилась кровь. Злость его питалась этой болью, и он выпрямился во весь рост — истекающий кровью король людей с благороднейшим из сердец.

— Спускайся и бейся со мной! — крикнул он.

Но даже если военачальник орков понял обращенные к нему слова, то виду не подал. Он дернул дракона за цепи-поводья и зарычал, показывая на Зигмара. Зверь страшно рыкнул в ответ и разинул пасть так широко, будто хотел проглотить Зигмара. Враг рванул вперед, а Зигмар перемахнул через его челюсти и хватил виверну молотом Гхал-мараз по голове.

Чудище содрогнулось и взревело от боли.

Зигмар обеими руками ударил по мечу, торчавшему из груди монстра. Гхал-мараз попал точно по рукояти и загнал меч глубоко-глубоко, прямо в сердце.

С придушенным воплем виверна рухнула на землю, крылья ее смялись, словно порванные паруса, и она испустила дух.

Зигмар бросился вперед, надеясь на то, что Кровавый Клык еще не слез с поверженной виверны, но вражеский военачальник уже стоял на ногах, поджидая его. Черный топор метнулся к Зигмару, и он отскочил в сторону. Зеленое пламя даже опалило ему шею — топор просвистел в волоске от нее.

Мускулы Кровавого Клыка бугрились и выпирали так, что врезались во вделанные в плоть доспехи. Собравшиеся вокруг орки воинственно загомонили, и Кровавый Клык, казалось, даже стал выше, подпитываясь энергией своей расы.

На протяжении долгих секунд ни один из противников не двигался. Зигмар первым бросился на врага, молот по смертоносной дуге устремился к голове орка. Топор блеснул и блокировал удар, а кулак Кровавого Клыка угодил в челюсть Зигмару.

В последний миг Зигмар заметил опасность и отпрянул, а затем пошатываясь отступил, стремясь возможно больше увеличить разделяющее их с противником расстояние. Вновь черный топор попытался его достать, и Зигмар упал, успев всадить боек Гхал-мараза в живот Кровавому Клыку.

Ударив громадного орка, молот высвободил могущественные энергии, найдя достойную мишень. Кровавый Клык отшатнулся от Зигмара, и раскаленные уголья орочьих глаз загорелись уважением к столь мощному противнику.

Враги атаковали друг друга, в сполохах зеленого и голубого огня с лязгом схлестнулись топор и молот. Преимущество Кровавого Клыка было в силе, но Зигмар был быстрее и успевал нанести орку больше ударов.

Бой продолжался. Зигмар понимал, что силы его на исходе, тогда как Кровавый Клык только начал сражаться. Орки скандировали все громче, но и боевые кличи воинов армии Зигмара приближались.

Снова враг попытался его сразить, и Зигмар обрушил на обсидиановое лезвие топора свой молот, затем сократил дистанцию, развернулся и ударом снизу нанес удар в челюсть Кровавому Клыку.

Голова вражеского предводителя откинулась назад, но не успел Зигмар отскочить, как орк вцепился в его плечо с такой силой, что хрустнули кости. Кровавый Клык тяжело повалился навзничь и увлек за собой Зигмара, силящегося отделаться от хватки врага.

Кровавый Клык выпустил топор и схватил Зигмара за голову.

Зигмар выронил Гхал-мараз и ухватил врага за запястья. Напряглись мускулы на руках, противостоя страшной силе, грозящей раздавить его череп.

Зигмар изо всех сил пытался оторвать от себя лапы монстра.

Король унберогенов встретился взглядом с мощным вождем, его разноцветные глаза без страха взглянули в сверкающие красные раскаленные угли глаз Кровавого Клыка.

— Ты… Никогда… Не… Победишь!.. — прорычал Зигмар. Холодной и неумолимой яростью нарастала в нем сила зимней бури.

Дюйм за дюймом все дальше и дальше отводил он лапы Кровавого Клыка от своей головы и с наслаждением читал во взгляде противника удивление и страх. Именно зажегшийся в глазах врага страх заставил Зигмара сделать рывок и с возросшей силой еще дальше развести лапы противника.

Зигмар победоносно усмехнулся и лбом ударил в звериную морду противника. Из поросячьего носа орка хлынула кровь, и он взревел от досады. Понимая, что голыми руками с Зигмаром не совладать, Кровавый Клык оторвал лапы, решив действовать топором.

Именно этого и ждал Зигмар.

Он опередил орка, взмахнул Гхал-маразом и со всей силы впечатал семейную реликвию гномов в морду Кровавого Клыка.

Череп вражеского военачальника рассыпался на обломки костей, ошметки плоти и мозга. Из молота вырвалась вспышка света, Зигмара отшвырнуло прочь, а труп Кровавого Клыка разнесло в клочья мощнейшими разрядами древнего оружия гномов.

Ослепленный, Зигмар моргнул и прочел ужас на физиономиях окружающих его орков.

Зигмар попытался встать, но после такого трудного поединка силы его исчерпались, руки и ноги дрожали. Он опустился и попытался нашарить хоть какое-то оружие, чтобы сражаться с этими орками, но поблизости валялись лишь обломки мечей и копий.

Широкоплечий орк в черном железном шлеме протянул руку к топору погибшего военачальника, но тут стрела с белым древком попала прямо в прорезь его шлема. Вот уже целый шквал стрел обрушился на орков, а следом прогремели победные крики.

Зигмар поднял взор к синему небу, и из его глаз потекли благодарные слезы: мимо него навстречу обескураженным оркам неслись воины его армии. Неистовые воительницы азоборнов с пронзительными воплями кинулись на врагов вместе с унберогенами, черузенами, талеутенами и мерогенами. Берсерки-тюринги под предводительством короля Отвина бросились на вражеские ряды, а за ними и меноготы. Конники отряда Вороновых шлемов жаждали отомстить за гибель Марбада и яростно крушили зеленокожих, а лучники бригундов несли в их ряды гибель смертоносными стрелами.

Король Вольфила громадным палашом с плетеной рукоятью прорубал в орочьем войске широкую просеку, а его воины с яростными воплями не отставали от своего короля.

После гибели предводителя пошатнулась храбрость и решительность орков, а перед лицом новой напасти и нежданного нападения они в считаные мгновения запаниковали и побежали.

Рядом с Зигмаром остановился конь. Лицо Альвгейра было хмурым.

— О боги, Зигмар! — рявкнул маршал Рейка. — Большего безумства я в жизни не видал!

К тому времени, когда последних зеленокожих прогнали с поля боя, стало уже темнеть. С гибелью Урглука Кровавый Клык иссякла сила, которая связывала орочьи племена воедино, и они рассыпались, подобно скверно выкованному железу. Сила воли предводителя больше не подчиняла их себе, а потому тут же прорвалась застарелая ревность. Даже в бегстве умудрялись они бросаться друг на друга с окровавленными топорами и мечами.

Уставшие воины армии Зигмара преследовали орков, пока окончательно не выдохлись. Тысячи зеленокожих погибли под копытами преследующей кавалерии. Остатки вражеской армии пытались поскорее убраться с перевала и удрать в восточные пустоши. Дальнейшей погоне помешали темнота и полное изнеможение преследователей.

Осознание великой победы пришло не сразу. Много людей погибло, и еще многих ждала смерть от ран, но, когда всадники вернулись в лагерь, послышались первые песни и смех, и оставшиеся в живых вздохнули с облегчением.

Доставили фургоны с элем, и Зигмар видел, как, подобно взлетающим от костра искрам, у воинов поднимается настроение. Эту ночь победы люди и гномы праздновали вместе, болтали и пили как братья, рассказывали о храбрости и деяниях героев.

Еще предстояло оплакать погибших. Но эта ночь принадлежала живым.

Люди дышали победой, и не было лучше воздуха. Они пили эль и знали, что вкуснее напитка им пробовать не доводилось никогда. И сидели с друзьями, что станут для них дороже всех.

Лунный свет заливал поле брани, и Зигмар улыбнулся, чувствуя пролетевшее по горам дыхание мира. А люди сообща выиграли первую великую битву. Но впереди их ждут новые сражения и враги, которых предстоит побороть.

Трупы орков оставили воронью, а павших воинов армии Зигмара перенесли на большие погребальные костры, разложенные возле разрушенной сторожевой башни. По воину от каждого племени вышли вперед и зажгли хворост, а когда пламя лизнуло умерших и перенесло их в чертоги Ульрика, перевал огласился воем горных волков.

Когда почтили погибших воинов, короли племен торжественной процессией проследовали к последней оставшейся пирамиде с носилками из золотых щитов, на которых покоился король Марбад.

К погребальному костру короля эндалов несли Отвин Тюрингский, Кругар Талеутенский, Алойзис Черузенский, Сигурд Бригундский, Фрейя Азоборнская и Альдред, сын Марбада.

Следом за погибшим королем шел Зигмар, и вместе с ним — Вольфила Удозский, Генрот Мерогенский, Адельхард Остготский и Марк Меноготский. Каждый из королей нес золотой щит. Все молча провожали брата-короля к месту его последнего упокоения, ни единое слово не потревожило торжественность последнего пути Марбада.

Король гномов Курган Железнобородый стоял у сторожевой башни. Он был великолепен в серебристых доспехах и ниспадающем золотом плаще. Подле него с печально поникшей головой стоял мастер Аларик. Зигмар приветствовал друзей почтительным кивком.

Жрец Ульрика, в плаще из волчьих шкур, ожидал похоронную процессию возле костра и держал пылающую головню. В последний путь короля провожали тысячи воинов, но ни шепот, ни даже вздох ветра не нарушили тишину.

Короли возложили Марбада на костер. Даже мертвый, старый король эндалов был прекрасен, и Зигмар знал, что будет очень скучать по нему.

Мертвого короля завернули в черный плащ. Правители земель к западу от гор отошли от костра, а жрец Ульрика воткнул горящую головню в пропитанные маслом дрова.

Проснулся и запылал костер. Пока горел Марбад, Зигмар стоял возле Альдреда. Как и отец, молодой человек был худощав. На боку в ножнах у него висел Ульфшард. В глазах Альдреда стояли слезы, и Зигмар положил руку ему на плечо.

— Этот щит принадлежал твоему отцу, — сказал Зигмар, вручая Альдреду золотой щит. — Теперь ты король эндалов, мой друг. Твой отец был мне как брат. Надеюсь, ты тоже станешь мне братом.

Альдред ничего не сказал, только быстро кивнул и вновь стал смотреть на костер.

Зигмар оставил Альдреда наедине с горем и отошел к королю гномов.

Короли отсалютовали погибшему брату золотыми щитами.

— Хорошие щиты, — заметил Курган. — Мне кажется, что в их изготовлении поучаствовал Аларик, верно?

— Несомненно, — согласился Зигмар. — Аларик — отличный мастер.

Аларик с поклоном принял похвалу, а Курган тем временем продолжал:

— Молодой Пендраг передал мне твои слова, когда ты дарил королям щиты. Отлично сказано, парень, отлично!

— Правдиво, — сказал Зигмар. — Мы действительно защитники земли.

— Так и есть, — согласился Курган. — Но воину, кроме щита, нужно оружие для защиты родины. Что ты скажешь на то, что Аларик выкует вам мечи в пару к щитам?

— Мне будет очень приятно.

— Ну что, Аларик, ты готов изготовить несколько мечей для королей, братьев Зигмара?

Аларика озадачило предложение Кургана, и он колебался с ответом, а потом сказал:

— Я… ну, это сложная задача и…

— Хорошо, хорошо, — проговорил Курган и похлопал Аларика по плечу. — Значит, решено. Клянусь, что короли людей получат по самому лучшему гномьему мечу, или же не звать меня Курган Железнобородый.

Зигмар поклонился верховному королю. Когда он распрямился и повернулся к погребальному костру Марбада, то увидел собравшихся перед ним братьев-королей. Каждый из них держал по золотому щиту, и сердце Зигмара воспарило.

Вперед выступил Сигурд и сказал:

— Мы говорили о том, что ждет нас впереди.

— И что ждет нас впереди? — переспросил Зигмар.

— Верно, — подтвердил Сигурд. — Спасены земли людей, и ты создал Империю.

Король бригундов кивнул, и все, как один, собравшиеся короли опустились на колени и склонили головы. За ними последовали воины, и вскоре все собравшиеся на перевале стояли перед Зигмаром, преклонив колени.

— Теперь Империи нужен император! — провозгласил Сигурд.

Империя

Книга первая Империя надежды

И каждый владыка клятву принес

Вместе стоять в союзе людей едином.

Сковал чудо-корону Аларик,

Гном-руноков, мастер известный,

И жрец, воле Ульрика послушный,

На чело благородное Зигмара ее возложил.

Глава первая Последние дни королей

Когда ведьма спустилась с обращенного к Рейкдорфу окутанного туманом холма, тени уже порядочно вытянулись. От пещеры среди болот Брокенвалша, которую она звала домом, ведьма шла многие мили, и теперь все ее тело ломило от долгой дороги. Ни припарки, ни отвар из паучьего листа и валерианы уже не помогали старухе, которую терзала острая боль в суставах, и она тяжело опиралась на длинный рябиновый посох, с верхушки которого свешивались ограждающие от напастей амулеты: во время летнего солнцестояния око богов обращено к миру, и негоже привлекать к себе ненужное внимание.

Ведьма вновь двинулась к городу, который, подобно маяку, сиял средь сгущавшейся тьмы. Недавно отстроенные каменные стены венчали факелы, их теплый и надежный свет заливал все вокруг.

Но кому как не ведьме знать, что кажущаяся безопасность — лишь видимость, ибо то был суровый и древний мир, где в дремучих чащах бродили жуткие твари, да и воинственные племена зеленокожих совершали набеги на земли людей, выбираясь из своих горных логовищ. Беда не приходит одна: во мраке, стремясь погубить род человеческий, собирались невиданные и неизъяснимые силы.

Ведьма содрогнулась, и по ее спине побежали мурашки, словно к ней прикоснулся хладный могильный дух. Подходило к концу отведенное ей в этом мире время, а столько всего еще нужно было сделать, столько троп проторить, столько зла отвратить. Эта мысль заставила ее ускорить шаг.

После недавнего дождя теплая земля все еще хранила влагу. Хотя мощеная камнем дорога вела прямиком к распахнутым южным воротам, ведьма шла по траве, желая ощущать под ногами живой мир. Ходить босиком — значит чувствовать таящуюся в недрах земли силу и знать, что в священных тайниках мира все еще существуют неиспорченные потоки энергии.

Только их становилось все меньше и меньше, что несказанно печалило ведьму. С каждой новой дорогой, каменным чертогом и с каждым новым шагом на пути цивилизации ослабевали связи человечества и породившей его земли. Прогресс дает людям возможность выжить в этом жестоком мире, но также отвращает их от исконных корней и истинной внутренней силы.

Перед ведьмой возвышались городские стены, высокие и мощные, сложенные из блоков темного камня. Стена насчитывала в высоту как минимум тридцать футов, в тщательной обработке каменных глыб угадывалась выучка горных мастеров. По бокам распахнутых ворот возвышались две могучие башни, в свете факелов меж зубцов бойниц мерцали доспехи воинов.

Ведьма неохотно ступила на мощеную дорогу и, минуя ряды облаченных в кольчуги и бронзовые шлемы с султанами из конского волоса бородатых воинов-унберогенов, прихрамывая, вошла в городские ворота.

Ни один воин даже не взглянул на нее, и старуха усмехнулась тому, как просто обвести людей вокруг пальца с помощью простейших заклинаний.

Перед ней лежал Рейкдорф; в последний раз ведьма приходила сюда очень давно и теперь дивилась произошедшим здесь переменам. Когда-то на берегу Рейка лежала простая рыбацкая деревушка, которая ныне превратилась в очень большой и непрерывно разрастающийся город. Не желая того, ведьма была поражена достижениями Зигмара.

На многолюдных улицах и в переулках, где теснились каменные дома, ощущалась жажда жизни и процветания. Вокруг сплошь амбары да хранилища, из благоухавших ароматами съестного трактиров доносились громогласные заверения в дружбе и братстве. Несмотря на поздний час, в ближайшей кузнице стучал о наковальню молот, в толпе сновали посыльные купцов. Улицы были заполнены народом, но никто не замечал ведьму, кроме детей и собак. Правда, мужчины, сами не ведая причины, вдруг ощущали тревогу и делали отвращающий зло знак, а женщины крепче прижимали к груди младенцев.

Впереди ведьма уже видела Большую палату унберогенов — великолепный чертог, возведенный гномами в благодарность за спасение от зеленокожих короля Кургана Железнобородого, правителя Караз-а-Карака. Распахнутые настежь тяжелые деревянные ставни, льющийся из окон теплый желтый свет, шум пирушки.

Перед Большой палатой выстроился целый лес знамен — настоящее буйство красок и разномастных символов, некогда свидетельствовавших о раздоре, теперь же возвещавших единство и общность интересов. Вот ворон эндалов, вздыбившийся конь талеутенов, вот череп на стяге короля тюрингов Отвина и много других знамен. Ведьма нахмурилась, подметив сразу бросавшееся в глаза отсутствие одного флага, покачала головой и продолжила путь к Большой палате. Туда, где правитель унберогенов и будущий император собирал своих воинов.

Широкие окованные железом двери охраняли шесть воинов в толстых плащах из волчьих шкур, вооруженные тяжелыми молотами. Ведьма опять миновала их незамеченной, затуманив им сознание и стерев из памяти воспоминание о себе. Причем каждый из них даже на смертном одре поклялся бы жизнью собственных детей, что мимо него за время службы на посту не проскользнуло ни единой живой души.

В нос шибанул запах пота и льющегося рекой пива. От пылающего в центре Большой палаты огня в очаге распространялся сильный жар. За длинными столами распевали песни и хохотали сотни воинов. Потолок коптили густые клубы дыма, аппетитно пахло жареной свининой, и у ведьмы немедленно потекли слюнки.

Здесь она постаралась держаться в тени: хоть ей легко удалось пройти незамеченной по улицам Рейкдорфа, провести собравшихся на пиру будет не так просто, ибо проницательностью они превосходили простой люд. Короли, королевы, гномы — их сложно одурачить. Ведьма пробиралась в конец палаты, держась подальше от пустующего трона на противоположной стороне зала, стену над которым украшали леденящие душу трофеи.

С балок свешивались военные знамена, и ведьму радовало то, как непринужденно ведут себя воины с разных концов империи, — так дружелюбны могут быть только братья по оружию. Они бок о бок сражались и проливали кровь на перевале Черного Огня, бились с величайшей, какой прежде не видывал мир, ордой зеленокожих. Невероятная победа и вместе пережитый ужас выковали узы братства, которые с годами будут только крепнуть.

Волынщики из Эндала наигрывали военные марши, гномы-сказители под аккомпанемент пронзительной музыки повествовали о древних битвах. Атмосфера была настолько праздничной, а настроение — радостным, что ведьма даже на миг устыдилась того, что появилась здесь в столь торжественный день. Хотелось бы ей в день коронации порадовать императора, но мало ли чего ей хотелось.

Высоко над Рейкдорфом, на холме Воинов, Зигмар опустился на колени перед могилой отца и сжал в кулаке горсть влажной рыхлой земли, черной и плодородной. Славная земля, взлелеянная древними, теми, кто уже давно мертв. Глядя на громадную каменную плиту, которая запечатала могилу короля Бьёрна, Зигмар мечтал о том, чтобы отец увидел его сейчас. Став предводителем унберогенов, он сумел многого добиться, но так много еще предстояло сделать!

— Я скучаю по тебе, отец, — проговорил Зигмар. Он разжал кулак, и земля посыпалась у него между пальцев. — Мне так не хватает силы, которую ты мне давал, а еще — великой мудрости, которой ты щедро делился со мной, хотя я не всегда тебе внимал.

Зигмар поднял с земли большую кружку пенистого пива и вылил на землю перед гробницей, затем достал из висевших на ремне ножен дар Пендрага — охотничий кинжал тонкой работы, на клинке которого красовалось изображение двухвостой кометы. Даже король Курган признал кинжал сносным, что можно было расценивать практически как комплимент, ибо невысоко было мнение гнома о способностях прочих рас в обработке металла. Быстрым движением Зигмар полоснул по предплечью. Когда кровь собралась в ране, он повернул руку так, чтобы ярко-красные капли упали на землю. Черная земля пила его кровь до тех пор, пока он не счел жертву достаточной.

— Эта земля — моя единственная неугасимая любовь, — сказал он. — Ради нее, ради своего народа я отдам все свои силы и жизнь. В этом клянусь перед всеми богами и духами предков.

Зигмар поднялся и окинул взглядом склон холма с многочисленными могилами. В каждой из них покоился родственник, друг или брат по оружию. Прощальный луч дневного светила заиграл на светлой каменной плите с выгравированными длинными спиралями, украшенной венком из диких рододендронов.

— Слишком часто отправлял я своих товарищей на этот склон, — прошептал Зигмар, вспоминая, как запечатал громадным валуном вход в темную гробницу, где лежало тело Триновантеса. Невероятно, но с тех пор прошло шестнадцать зим. За это время столько всего изменилось, что казалось: Триновантес жил совсем в другую эпоху.

Шевельнулись тяжелые воспоминания, но Зигмар отогнал их прочь, не желая искушать судьбу в день воплощения в жизнь его заветной мечты об основании империи.

На вершине великого погребального холма унбероге-нов завывал ветер, но Зигмар не боялся пробиравшего до костей холода. Его согревали шерстяной жилет и плащ из темных волчьих шкур. Светлые волосы были собраны в короткий хвост, височные пряди заплетены в косицы. Суровое лицо Зигмара дышало благородством, в удивительных глазах — одном светло-голубом, другом темно-зеленом — таилась слишком великая для его тридцати одного года мудрость и боль.

Зигмар встал и стряхнул землю с ладоней. С глубоким вздохом окинул расстилавшиеся перед ним просторы, подмечая, как на востокпротянулись длинные пурпурные тени сумерек. Внизу ярким факелом сиял Рейкдорф, вдалеке виднелись другие пятна света, каждое из них — хорошо защищенный город, в котором вдоволь мужей, готовых с оружием в руках отстаивать родину. За густыми лесами подвластной ему территории лежали сотни других городов и деревень, объединенные его властью и обязавшиеся служить на благо империи.

Следующий после сражения на перевале Черного Огня год выдался на редкость щедрым. На полях уродился богатый урожай хлеба, необходимый для того, чтобы накормить вернувшихся с битвы воинов и их семьи. Зима выдалась мягкой, лето — теплым и мирным, а по осени собрали такой богатый урожай, какой на человеческой памяти случается редко.

Эофорт уверял, что боги вознаградили воинов империи за проявленную отвагу, и Зигмар с удовольствием соглашался с толкованием многоуважаемого советника. За предшествующие сражению годы люди хлебнули горя, землю истерзали постоянные набеги зеленокожих. Человечеству грозило исчезновение, но дрожащее пламя свечи одолело мрак и засияло во сто крат ярче.

— Скоро зима, — донесся до Зигмара голос держащегося на почтительном расстоянии Альвгейра.

— Нынче мой старый друг сделался предсказателем? — усмехнулся Зигмар, поднимая с земли Гхал-Мараз — великий молот, подаренный ему королем Курганом Железнобородым.

— Чтобы почувствовать дыхание зимы в стылом ветре, не нужно бросать кости, — отвечал Альвгейр. — И спасибо тебе большое за эпитет «старый», мне еще не сравнялось сорока четырех.

Зигмар обернулся к тому, кто одновременно был и маршалом Рейка, и его личным телохранителем. Альвгейр, высокий и величественный, в бронзовых латах, являл собой олицетворение гордого воина племени унберогенов. Несмотря на испещренное шрамами и морщинами лицо и седину в некогда темных волосах, военачальник был бодр и крепок, как прежде, и горе тем юнцам, которые на Поле мечей осмеливались тягаться с ним силой.

Как и Зигмар, Альвгейр носил волчий плащ, только белый, — дар короля черузенов Алойзиса. На поясе у него висел длинный железный меч, а глаза в поисках врагов без устали прочесывали окрестности.

— Все спокойно, — заверил военачальника Зигмар, проследив взгляд Альвгейра.

— Как знать, — хмыкнул тот. — Может, там таятся зверолюди, гоблины, убийцы. Да кто угодно.

— Ты уже совсем свихнулся, — отмахнулся Зигмар, пускаясь в обратный путь к городу. И показал рукой на костры воинов разных племен, которые пылали к западу от городских стен. — Сегодня я в безопасности, никто не осмелится напасть на меня, когда вокруг столько вооруженных воинов.

— Именно это меня и беспокоит, — отозвался Альвгейр, неотступно следуя за Зигмаром. — Каждый из них мог потерять отца, брата или сына в сражениях, что ты вел, чтобы подчинить своей воле вождей племен.

— Верно, — согласился Зигмар. — Но не думаешь же ты, что кто-то из великих королей привел на мою коронацию убийцу?

— Видишь ли, я не люблю испытывать судьбу. Я уже лишился одного короля, павшего от клинка врага. И не собираюсь терять императора.

Король Бьёрн пал во время войны с норсами, когда тех изгоняли с земель черузенов и талеутенов. Альвгейр не сумел защитить своего господина, и тяжесть вины до сих пор терзала его сердце. Став предводителем унберогенов, Зигмар практически истребил все северное племя, прогнав за море и уничтожив их корабли. Он отомстил за гибель отца и вытеснил норсов с земель империи, но ненависть его не утихала.

Зигмар остановился и положил руку военачальнику на плечо:

— Этого не случится, друг мой.

— Мой господин, твоя уверенность восхищает меня, — сказал Альвгейр, — но лучше я буду начеку.

— Меньшего я от тебя и не жду, только ты уже не молод, — сказал Зигмар с улыбкой, смягчающей нерадостное замечание. — Пора тебе взять в помощники кого-нибудь из Белых волков. Может, Редвана?

— Чтобы этот щенок наступал мне на пятки? — вскинулся Альвгейр. — Хвастливый и дерзкий парень. Раздражает. К тому же, как я говорил, мне всего сорок четыре, и я моложе твоего отца, когда он выступил на север.

— Сорок четыре… — задумчиво произнес Зигмар. — Помню, когда я был мальчишкой, такой возраст казался мне самой настоящей древностью. Я никак не мог взять в толк, как это люди могут добровольно дожить до столь преклонных лет.

— Уж поверь мне, такого врагу не пожелаешь. В холод кости ноют, спина не гнется и, еще того хуже, от юнцов уважения не дождешься: им кажется, будто они лучше знают.

— Мне в самом деле жаль, друг мой, — улыбнулся Зигмар. — Идем. Мы почтили память мертвых, пришло время уважить братьев-королей.

— В самом деле, мой повелитель, — отвесил Альвгейр насмешливый поклон. — Ты же не хочешь опоздать на собственную коронацию, верно?

— Ты пьян, — констатировал Пендраг.

— Так и есть, — согласился Вольфгарт и впился зубами в очередной кусок жареного кабана. — Я всегда говорил, что ты, Пендраг, поумней меня будешь.

Тут он осушил кружку и утерся рукавом, стирая с губ пену и жир. На праздник оба надели лучшие туники, хотя сейчас Вольфгарту пришлось признать, что одежда Пендрага выглядит свежее.

Брат по оружию был дорог ему. Вместе они пережили приключения, достойные великих саг, которые не стыдно будет поведать будущему сыну. Только уж очень он любит поворчать. Пендраг обладал идеальным телосложением для сражения боевым топором, тогда как Вольфгарта природа наделила широкими плечами и узкими бедрами мечника.

Огненно-рыжая шевелюра Пендрага была заплетена в замысловатые косы, а раздвоенная борода затвердела от черной смолы. Вольфгарт предпочитал избегать подобных излишеств, поэтому его густые черные волосы просто перехватывал медный обод, который Медба подарила ему на годовщину соединения их рук.

Прислуживавшие на празднике девушки разносили блюда, на которых громоздились груды мяса и кружки пенного пива, попутно отбиваясь от ухаживаний захмелевших гостей. Улучив момент, Вольфгарт потянулся и схватил с подноса служанки медный кувшин с пивом. Даже не потрудившись перелить содержимое в кружку, он тут же отхлебнул прямо из сосуда, пролив добрую половину себе на живот. Пендраг вздохнул.

— Обязательно столько пить? Мог бы хотя бы сегодня не напиваться!

— Да ладно тебе, Пендраг! Часто ли нашего друга детства коронуют императором всех земель? Признаюсь, что когда Зигмар поведал нам свой план, он показался мне психом наподобие безумца-черузена, но поджарь Ульрик мой зад, если он не добился своего!

Широким жестом Вольфгарт обвел сотни пирующих гостей, собравшихся вокруг громадного очага. Под сводами метались взрывы хохота и счастливый смех, звуки волынки состязались в громкости с песнями о битвах так, что от шумного веселья балки ходили ходуном.

— Ты только оглянись вокруг, Пендраг! — воскликнул Вольфгарт. — Тут, под одной крышей, собрались все племена, и никто не ссорится. Да только за одно это Зигмар заслужил право зваться императором.

— В самом деле, впечатляет, — согласился Пендраг, пригубив тилийского вина. Король Сигурд привез с собой шесть бочонков этого дивного напитка, и Пендраг с удовольствием воздавал ему должное.

— Впечатляет? Да это самое настоящее чудо! — Вольфгарт уже с трудом ворочал языком, вновь обводя палату широким жестом. — Черузены бились с талеутенами за приграничные территории столько, сколько никто из нас еще не прожил, а теперь они бражничают вместе! Ты только посмотри… Тюринги с тевтогенами заключают союзы кровного братства! Это чудо, провалиться мне на этом месте. Чудо, я тебе говорю.

— Будь по-твоему, но истинное чудо случится, если ты умудришься прямо и не шатаясь пройти за королем к Клятвенному камню.

— Прямо или шатаясь, какая разница? — вопросил Вольфгарт, вновь поднося к губам кувшин, но почувствовал холодок металла серебряной руки друга. Во время битвы с королем берсерков боевой топор тюринга отсек три пальца с руки Пендрага, и гном, мастер Аларик, разработал для него особую перчатку. Пендраг клялся, что новые пальцы работают так же ладно, как и прежние, но Вольфгарт так никогда и не смог к ним привыкнуть.

— Ты опозоришь Медбу, если не сможешь подняться на ноги, — предостерег его Пендраг. — Тебе это надо?

Вольфгарт смерил Пендрага тяжелым взглядом, потом отставил кувшин.

— Проклятие, ты, как всегда, знаешь, чем меня пронять, друг, — сказал он и потянулся к кувшину с водой. — Когда я в последний раз притащился домой пьяным, три дня спал на конюшне.

Вольфгарт сделал несколько больших глотков воды, прополоскал рот, избавляясь от привкуса пива, и сплюнул на покрытый соломой пол.

— Сама воспитанность, как всегда, — раздалось над ухом у Вольфгарта, и рядом с ним уселся воин в темно-красных доспехах. — Я-то думал, что Рейкдорф ныне стал оплотом цивилизации, а варвары живут на Севере, но получается, что я ошибался?

— А, Редван! Вот так юнцы неверно толкуют деяния старших и лучших. — Вольфгарт улыбнулся и обнял Белого волка. Рыжие, как у Пендрага, волосы Редвана тоже были заплетены в косы. Открытые черты симпатичного лица лучились добродушием. Кое-кто находил его физиономию чересчур нежной, но те, кому довелось наблюдать молодого человека в бою, знали, насколько ошибочно это мнение.

— У нас на Юге считается хорошим тоном порой вести себя как полная деревенщина, — заявил Вольфгарт.

— Тогда ты самый цивилизованный человек из всего людского рода, — отозвался Редван, поправил волчий плащ, опустил рядом с собой боевой молот и взялся за пустую кружку.

Вольфгарт захохотал, а Пендраг налил Редвану пива.

— Добро пожаловать, брат, — сказал он. — Славно, что ты вернулся в Рейкдорф.

— Верно, давно не виделись, — кивнул Редван. — Сигурдхейм — прекрасный город, там холодное пиво и жаркие женщины, но дома стократ лучше.

— Почему это он пьет пиво, а я — нет? — возмутился Вольфгарт.

— Меня благословил Ульрик. — С этими словами Редван хлопнул себя по плоскому животу. — У меня утроба как у тролля, и в отличие от вас, слабаков, я могу опрокинуть целый бочонок до того, как свалюсь мертвецки пьян.

— Звучит как вызов, — буркнул Вольфгарт и потянулся за пивом.

— Довольно! — остановил его Пендраг. — Выпьешь после коронации.

Вольфгарт пожал плечами и воздел руки вверх:

— Упаси меня Ульрик от наседки с цыплятами, одному из которых едва минуло семнадцать!

— Как добрался? — спросил Редвана Пендраг, игнорируя стенания друга.

— Без приключений, — отвечал воин. — Даже обидно. После битвы на перевале Черного Огня дороги стали безопасны, о бандитах или зеленокожих ни слуху ни духу. Даже лесные зверолюди присмирели.

— Да, год выдался спокойный, — согласился Пендраг.

— Слишком спокойный, — проворчал Вольфгарт. — Меч мой висит над очагом и ржавеет, и за целых два сезона я не убил ни одного зеленокожего.

— Разве не к этому мы стремились? — возразил Пендраг. — Все годы войн и кровопролитий были ради того, чтобы наши земли стали безопасны. И теперь, когда мы достигли желаемого, ты ноешь оттого, что тебе не удается повоевать и рискнуть жизнью?

— Я воин, только и всего, — заметил Вольфгарт.

— Может, пора подыскивать новое ремесло? — предположил Редван и подмигнул Пендрагу. — Теперь в безопасных землях средь лесов народятся новые поселения, империи Зигмара понадобятся новые земледельцы.

— Мне? Возделывать землю? Ну ты и сказанул, парень. Похоже, южный воздух твоим мозгам не на пользу, коль ты возомнил, что я возьмусь за мотыгу. То, что мы истребили уйму зеленокожих на перевале, еще не означает, что они однажды не вернутся. Нет, не быть мне земледельцем, Редван. Пусть другие занимаются этим, ибо этой земле будут всегда нужны воины.

— Думаю, ты прав, — рассмеялся Редван. — Из тебя бы получился ужасный земледелец.

Вольфгарт улыбнулся и кивнул:

— Твоя правда. На то, чтобы возделывать землю, у меня терпенья не хватит. Боюсь, что я скорее гожусь на то, чтобы губить жизнь, чем ее созидать.

— Хотя поговаривают о другом. — Редван заговорщицки пихнул Вольфгарта в бок. — Ходят слухи, что весной ты станешь отцом.

— Верно, — просиял Вольфгарт при упоминании о своей мужской силе. — Медба подарит мне сына, настоящего богатыря, который продолжит мой род.

— Или дочь, — предположил Пендраг. — Женщины племени азоборнов чаще рожают девочек.

— Тьфу ты, ни за что на свете! В моем семени столько силы, что мальчишка сам выскочит на белый свет, помяни мое слово.

— Подождем до весны и увидим, друг мой, — улыбнулся Редван. — Кто бы у тебя ни родился, я помогу тебе омыть головенку наследника пивом, и мы станем целую ночь напролет распевать песни о славных битвах.

— Сочту за честь, — проговорил Вольфгарт, пожимая руку Белого волка.

Короли-союзники во всем великолепии многоцветных нарядов и искусно изготовленных доспехов ожидали Зигмара у подножия холма Воинов. В руках у каждого было по золотому щиту, теплый свет воткнутых в землю факелов заливал самых могучих воинов человеческого племени. Вместе они спасли людей от истребления, а теперь собрались здесь, чтобы засвидетельствовать величайшее историческое событие: коронацию первого императора.

Этой ночью будет подписан договор, призванный оберегать жизнь каждого мужа, женщины и младенца империи.

Зигмар любил их всех и про себя вознес хвалу Ульрику за честь стоять плечом к плечу с такими героями.

Король талеутенов Кругар, широкоплечий воин в кольчуге из блестящих серебряных чешуек, стоял между предводителем мерогенов Генротом и правителем меноготов Марком. Оба южных владыки улыбались, но от Зигмара не укрылась снедавшая их великая печаль. В войнах с зеленокожими их земли пострадали больше других, и смертоносные годы пережило чуть более тысячи их людей.

Взгляд Зигмара остановился на Фрейе, королеве азоборнов. На воительнице с огненно-рыжей шевелюрой красовалась сверкающая кольчуга, словно сплетенная из золотых нитей. Изящную шею украшала гривна из серебра и бронзы, высокий лоб венчала золотая корона, усыпанная самоцветами. Ярко-оранжевая накидка струилась с плеч, не скрывая точеных линий рук и покачивания бедер королевы, когда она повернулась к Зигмару.

Он почувствовал, как все в нем отзывается на яркую земную красоту Фрейи, как смесью удовольствия и непреходящей боли накатывают воспоминания об их ночи страсти. Волевым усилием он подавил всколыхнувшиеся чувства и сосредоточился на остальных союзниках.

Рядом с королевой азоборнов стоял Адельхард, владыка остготов, чьи вислые усы были умащены до состояния блестящих сосулек, а плащ в черно-белую клетку сочетался с рисунком узких штанов и рубахи. На поясе у него висел меч остготских королей Остварат. Некогда Адельхард предложил клинок Зигмару в обмен на помощь в битве против орков. Воины-унберогены сражались бок о бок с остготами, но меч Адельхарда Зигмар принять отказался, ибо считал, что столь могучее оружие должно оставаться при хозяине.

Алойзис, повелитель черузенов, поджарый, с хищным лицом, короткой бородой и длинным чубом темных волос. По традиции племени его лицо украшали замысловатые сине-красные завитки татуировок. За плечами черузена развевался на ветру ярко-красный кавалерийский плащ. От природы немногословный, он приветствовал Зигмара почтительным поклоном.

Король эндалов Альдред носил отороченную мехом коричневую шерстяную тунику, украшенную черной и золотой нитью. На боку у него висел символ королевской власти — эльфийский клинок Ульфшард. Зигмар помнил, как на перевале Черного Огня отец Альдреда бросил ему этот самый меч, чем спас жизнь. Но сам Марбад через миг погиб. Тень утраты до сих пор сквозила во взгляде его сына Альдреда.

Рядом с Альдредом стоял грубоватый с виду удозский воин в килте, король Вольфила — человек безудержной храбрости и великого сердца. Его народ много лет воевал с норсами. В свете факелов его светлая кожа сияла здоровьем. На спине в ножнах у него висел палаш с плетеной рукоятью, который был даже длиннее, чем устрашающий меч Вольфгарта. Вольфила осклабился во весь рот, и радость его по случаю торжества была очевидна.

Зигмар улыбнулся, обратив внимание на то, что король Сигурд превзошел самое себя, разодевшись в богатые одежды синего и пурпурного цвета, подбитые горностаем и украшенные таким количеством золота, что глаза у гномов должны были разгореться от жадности. А потому неудивительно, что король горного народа Курган Железнобородый стоял именно с ним, причем золота на самом престарелом из всех союзников Зигмара было не меньше, чем на предводителе бригундов. В кольчуге из испещренных рунами золотых пластин, серебряных наплечниках и золотом шлеме Курган скорее походил на древнего бога своего народа, чем на смертного короля. Из всех собравшихся королей только оружие гнома не пряталось в ножнах, и могучая, похожая на крылья бабочки и покрытая магической рунической вязью двулезвенная секира светилась своим собственным призрачным светом.

Король тюрингов Отвин держался чуть в стороне; был ли то его выбор или желание остальных, сказать трудно. Его корона напоминала нагромождение золотых шипов, впивавшихся в кожу головы, бедра прикрывала черная кольчужная набедренная повязка, странный наряд дополнял плагц глубокого красного цвета. Порывисто вздымалась голая грудь короля берсерков, его губы были окрашены соком дикого корня.

Воин Мирза с горы Фаушлаг, закованный в белоснежные латы, явно чувствовал себя неуютно в компании королей, но владыка северных пределов имел право быть членом этого братства. На поясе Мирзы висел боевой молот с длинной рукоятью, который не был похож на оружие Зигмара, ибо Гхал-Мараз создавался для боя верхом.

Среди собравшихся не было предводителя лишь одного племени, и Зигмар подавил вскипавшую ярость по отношению к королю ютонов. Но этим он займется потом.

А сейчас Зигмар расправил плечи и бросил беглый взгляд на Альвгейра, который едва заметно кивнул.

Зигмар глубоко вздохнул и заговорил.

— Еще ни разу не видала эта земля подобной силы, — сказал он, отцепляя с пояса Гхал-Мараз. — Даже на бесплодном поле брани перевала Черного Огня мы еще не были столь горды, сильны и могучи.

Вперед выступил Кругар Талеутенский и обнажил изогнутую кавалерийскую саблю, клинок которой был сделан из сияющего голубоватым светом металла.

— Почтил ли ты мертвых, король Зигмар? — вопросил он. — Принес ли дары земле и вспомнил ли предков?

— Да.

— Готов ли ты служить этой земле? — спросил Сигурд.

— Готов.

— Встанешь ли на ее защиту в черный час? — потребовал ответа Генрот.

— Ценой собственной жизни, — отвечал Зигмар, сжимая перед собой Гхал-Мараз.

— Тогда вперед, к Клятвенному камню! — воскликнул Вольфила и выхватил громадный палаш из заплечных ножен. — Ар-Ульрик ждет!

Глава вторая Рождение императора

С холма Воинов Зигмар повел королей в Рейкдорф. Весть об их приближении разлетелась по округе, и жители города высыпали на улицы приветствовать владык. Уйма народа выстроилась вдоль улиц с факелами в руках, отгоняя тьму и оглашая путь процессии королей радостными криками. Из Большой палаты высыпали воины, с грохотом ударяя мечами по щитам. Волынщики из племени эндалов поспешили встать во главе шествия и двинулись по направлению к Клятвенному камню, а звуки их музыки проникали в сердца, воспламеняя их.

Среди толпы воинов Зигмар приметил Вольфгарта и Пендрага и улыбнулся при виде их ликования. Да, ему удалось достичь невозможного, но Зигмар прекрасно понимал, что не преуспел бы без помощи верных друзей. Его союз с братьями по оружию символизировал империю в миниатюре: каждый в отдельности отличался великой силой, но только вместе они были непобедимы.

Правители земли людей, пристроив на плече свое грозное оружие, вышагивали подле Зигмара с высоко поднятыми головами.

Воины со всех концов империи громкими возгласами приветствовали своих высокочтимых королей.

Слепящим множеством вздыбившихся коней, воздетых кулаков в латных рукавицах, золотых колесниц и оскалившихся волков развевались в воздухе знамена. Отовсюду на дюжине диалектов доносились голоса воинов, присягавших королю унберогенов в верности, — каждый из собравшихся счел великой честью обещать ему свой меч. Вглядываясь в озаренные факелами и надеждой лица, Зигмар ощутил, как ему на плечи навалилась тяжесть их чаяний и ожиданий.

Пока что он только победил и отбил у врага эту землю, это первый шаг на пути.

Теперь предстоит ее защищать.

Процессия двигалась по мощеным улицам города, мимо величественных палат, каменных домов и деревянных конюшен.

Веселый детский смех оттенял воинственные возгласы воинов: повсюду сновали ребятишки в цветастых туниках, на бегу они играли с собаками, которые заливисто гавкали.

Процессия дошла до площади на северном берегу реки, где стоял священный камень, принесенный сюда в незапамятные времена первыми воинами-унберогенами с востока. Когда-то это был самый центр поселения под названием Рейкдорф, насчитывавший несколько мазанок, лепившихся друг к другу на берегу реки. С тех пор город разросся до невообразимых размеров, но Клятвенный камень до сих пор оставался душой и центром Рейкдорфа.

Волынщики отошли и встали у кузницы Беортина. Зигмар улыбнулся: вспыльчивый кузнец уже десять лет как умер, но кузня до сих пор носила его имя.

На площади собралась примерно тысяча людей, напиравших на выстроившиеся по периметру площади дома. Вокруг Клятвенного камня горели воткнутые в землю факелы, в круге огня возле громадного чугунного котла неподвижно замер кто-то огромный. Облаченный в волчью шкуру поверх покрытой инеем мерцающей кольчуги, незнакомец выдыхал пар, словно стояла глубокая зима, а не последние дни осени. В руках у него был посох из отшлифованного дуба, увешанный длинными полированными клыками, и венчало его широкое лезвие секиры, блестевшее, словно кусок льда. Лицо великана скрывала маска из волчьего черепа, с плеч свисала толстая белая волчья шкура.

Выше и шире в плечах, чем любой воин, коих доводилось повидать Зигмару, перед ним возвышался Ар-Ульрик — верховный жрец бога битв и зимы, воитель, путешествующий под вой ветра по дебрям в клубах вьюги. Порой поколения сменяли друг друга и видом не видывали Ар-Ульрика, ибо того, как правило, не занимали дела смертных. Бог Ульрик считал, что его приверженцы должны сами о себе заботиться. Сбоку от жреца стояли два волка, один — полночно-черный, другой — белоснежный. Вздыбленная шерсть будто замерзла, глаза — словно тлеющие угли.

Смолкли волынки, и, когда Зигмар шагнул в кольцо факелов, весь город погрузился в тишину.

Короли остановились в первом ряду, а Зигмар подошел к громадному котлу с темной водой, покрытой коркой льда.

Волки медленно двинулись вперед и начали кружить вокруг Зигмара. Из раскрытых пастей тянулись густые нити слюны, белоснежные клыки были оскалены. Пока звери рычали и обнюхивали Зигмара, Ар-Ульрик оставался недвижим. Зигмар чувствовал холод волчьих взглядов и знал, что судят его не эти волки, а силы куда более могущественные.

От волков накатывали хладные волны, ледяной мороз пробирал Зигмара до самых костей. Мигом сковала всю его плоть лютая вековечная стужа, словно кровь в жилах превратилась в лед. Ему явилось видение бескрайней тундры, которую наводнили стаи волков со слюнявыми пастями. Зигмар взглянул на королей, оставшихся за кругом факелов. Никто из них, похоже, холода не ощущал. Дыхание Ульрика коснулось только его одного.

Волки завершили осмотр и, когда вернулись к хозяину, видение померкло. Звери не сводили с Зигмара горящих глаз, и он знал, что этот взгляд будет всегда следить за ним, где бы он ни был.

Определенно довольный приговором волков, Ар-Ульрик обошел котел и остановился перед Зигмаром. От верховного жреца тоже веяло нескончаемой зимой, и воин увидел, что его секира в самом деле выточена из зубчатой ледяной глыбы.

Зигмар преклонил колени пред жрецом бога волков, но головы не склонил. Ар-Ульрика он почтил, но не собирался выказывать страха.

Грозный служитель бога возвышался над ним, давил своим присутствием, на время отлучившись от сражений в мирах за пределами человеческого познания. В боях Зигмар служил Ульрику верой и правдой, а жрец был самим воплощением бога. Велика была сила этого воина, и то, что он явился сюда из снежных диких земель, — великая честь.

— Ты ищешь благословения Ульрика, — пророкотал жрец голосом, подобным порыву ледяного ветра. — По какому праву ты считаешь себя достойным благосклонности владыки зимы?

— По праву битвы, — отвечал Зигмар, стараясь не стучать зубами от холода. — Ценой собственной крови и жертвы объединил я народы. И по этому праву я претендую на власть над этой землей от гор до морей и над всеми теми, кто здесь живет.

— Достойный ответ, король Зигмар. Ульрику известно твое имя, он с интересом наблюдает за твоими деяниями. Но почему его должна волновать участь смертного вроде тебя?

— Я прошел сквозь Пламя Ульрика и остался невредим.

— Полагаешь, этого достаточно?

Зигмар пожал плечами и сказал:

— Не все ведомо мне, но в каждый бой я шел с именем Ульрика на устах. Большего сделать я не мог.

Тут длань Ар-Ульрика метнулась к Зигмару и схватила его за голову. Пальцы жреца прикрывали волчьи когти, и Зигмар ощутил, что они пахнут кровью.

— Я гляжу в твое сердце, король Зигмар. И там я вижу не одну только преданность Ульрику, там обосновалась жажда бессмертной славы. Ты стремишься потягаться с ним в великих деяниях и вписать на страницы истории свое имя.

Гнев вскипел в сердце Зигмара.

— Разве плохо желать, — вспыхнул он, — чтобы имя мое жило в веках и после смерти? Пусть других постигнет забвение, но имя Зигмара останется на устах потомков. С благословением Ульрика я объединю земли в империю, которая будет существовать до скончания времен.

Ар-Ульрик расхохотался скрипучим, как снег, и холодным, как могила, смехом:

— Не нужно искать бессмертия в сече, ибо она несет только боль и погибель. Иди прочь, плоди сыновей и дочерей, пусть они несут твое имя в века. Не пытайся сравняться с богами в низости.

— Нет, мой путь предрешен, — отвечал Зигмар. — Жизнь у домашнего очага не по мне. Я создан для другого.

— Тут ты прав, — согласился Ар-Ульрик. — Не найдется мягкого ложа, где бы ты испустил последний вздох, это не для тебя. Тебя ждут битвы, и это радует Ульрика.

— Так ты благословляешь меня на коронацию?

— Посмотрим. Встань и призови своих братьев по оружию.

Зигмар заставил себя подняться, хотя конечности одеревенели от холода, а мышцы свело. Повернувшись к огненному кольцу, он поискал взглядом побратимов и, наконец, заметил их возле факелов.

— Вольфгарт! Пендраг! — крикнул он. — Идите сюда и встаньте рядом со мной.

Короли расступились, пропуская двух воинов. Оба надели длинные красные туники, перехваченные широкими кожаными поясами, на которых висели кинжалы и талисманы из волчьих хвостов. Наряд Пендрага был чист и свеж, а Вольфгарт успел основательно перепачкаться жиром и пивом. Воины явно обрадовались выпавшей им чести, но Зигмар подметил, что им не по себе в присутствии жреца Ульрика.

— Эх, лучше бы я напился, — прошипел Вольфгарт, глядя на волчьи обнаженные клыки и горящие глаза.

— Ты уже пьян, забыл? — отозвался Пендраг.

— Значит, маловато.

Утробный рык черного волка заставил обоих замолкнуть.

— Мои братья по оружию, Вольфгарт и Пендраг, — представил друзей Зигмар. — С юных лет бьются они плечом к плечу со мной, и дружба наша скреплена кровью.

Ар-Ульрик повернул к ним скрытое под маской из волчьего черепа лицо, и Зигмар услышал, как друзья хватают ртом воздух, когда на них обрушилась полная мощь ледяного взгляда.

Затем жрец кивнул и махнул побратимам Зигмара со словами:

— Разденьте его. Пусть останется в том, в чем мать родила.

Зигмар вручил Вольфгарту Гхал-Мараз, и друзья сняли с него все одежды. Поджарое мускулистое тело пестрело множеством бледных шрамов, змеившихся по рукам, груди и плечам.

— Это Котел скорби, — объявил жрец. — Веками он используется для того, чтобы выбрать достойных благословения Ульрика.

— Котел скорби? — переспросил Вольфгарт. — Почему он так называется?

— Потому что недостойным не пережить этого испытания, — отвечал Ар-Ульрик.

— Вечно тебе надо сунуть нос, — проворчал Пендраг, но друг только пожал плечами.

— И как же котел оценит, достоин ли я? — спросил Зигмар, хотя уже опасался, что знает ответ.

— Ты погрузишься в эти воды, и если вынырнешь живым — значит, достоин.

— Ну, не так уж и страшно, — решил Вольфгарт. — Холодновато, конечно, только и всего.

— Хочешь искупаться? — ухмыльнулся Зигмар, уже представляя, как холодна покрытая коркой льда вода.

— Ну уж нет, — отмахнулся Вольфгарт. — В конце концов, нынче твой день.

Зигмар взялся за край котла, чувствуя через железные стенки холод воды, покрытой толстой коркой льда, которую никто не поможет ему пробить. Он глубоко вдохнул и ударил кулаком по льду. Руку заломило от холода, но лед остался цел. Тогда он снова ударил кулаком, и на сей раз лед покрылся паутиной трещин.

Рука нестерпимо болела, но Зигмар бил по льду вновь и вновь, пока не проломил. Грудь его тяжело вздымалась, рука кровоточила. На лбу замерз пот, и не успел он подумать о том, насколько холодна вода, как подтянулся, перемахнул через край котла и нырнул.

Холод оглушил его, подобно удару молота, весь воздух из груди вышел. Чувствуя, как бешено колотится о ребра сердце, он едва не заорал от боли, но ледяная вода хлынула ему в рот. Перед глазами, словно отблеск зимнего солнца, вспыхнул яркий свет, и Зигмар погрузился во тьму котла.

Под водой оказалась тьма — абсолютная и бесконечная. Холод огнем жег тело. Удивительно, как ледяная вода могла вызвать подобные ощущения. Зигмар погружался все глубже и глубже, гораздо глубже, чем позволяли размеры котла. Тело опускалось в ледяные глубины, затерявшись в бесконечной зимней ночи.

Зигмар задержал дыхание, его легкие горели, сердце заходилось протестующим бешеным стуком, который отдавался в голове боем боевых барабанов орков. Перед ним в темноте мелькали образы, пролетали видения из прошлого; говорили, так случается в последние мгновения жизни утопленника.

Зигмар видел себя во главе бросившегося в атаку войска в бою за Астофен, заново пережил свирепую радость, охватившую его, когда он громил орду зеленокожих, и тяжкую скорбь после гибели Триновантеса.

Вот сражение с лесными зверолюдьми, бой с драконооргом Скаранораком, битва с тюрингами и те войны, которые он вел с норсами. И вдруг сквозь водную рябь возникло лицо: с чарующим грозным взглядом, жестокое и прекрасное, в ореоле черных блестящих волос.

Едва Зигмар узнал Герреона — предателя, убившего собственную сестру и великую любовь Зигмара, несравненную Равенну, — как его душу заполонила ненависть. После содеянного близнец Триновантеса бежал из земель людей, и судьба его была неизвестна, но Зигмар всегда помнил, что за Герреоном кровавый долг, который должен быть уплачен.

Растаяло лицо убийцы, и вместо него возникла горная долина и высокая башня жемчужного цвета, давным-давно сокрытая от людей. На вершине той башни восседало омерзительное существо, костлявый лоб которого венчала корона древней силы. Это видение тоже исчезло, сменившись изображением одинокой скалистой горы средь дремучего бескрайнего леса. На вершине был выстроен грандиозный белокаменный город, а над шпилями и башнями парил образ оскалившегося белого волка.

Зигмар узнал гору Фаушлаг, но в новом обличье. Город казался очень старым, обветшалым, стонущим под тяжестью веков неудержимого роста. Под пологом леса пролегали великолепные широкие мощеные дороги, построенные словно на века. Они вели к вершине горы, и воины, облаченные в какие-то странные туники с разрезами, сражались за них, удерживая рубежи на подступах к городу.

Орда уродливых жестоких существ, каждое из которых представляло собой жуткую смесь человека и животного, стремилась разрушить город, но не могла сломить храбрых защитников. Город осаждали воины в окровавленных бронзовых доспехах, в лесах полыхали жертвенные костры, разведенные во имя Темных богов.

Волна зверолюдей и воинов, казалось, проломила оборону города, но тут внезапно появился воитель в сияющих белоснежных латах и отразил атаку. Забрало крылатого шлема скрывало лицо воина, но Зигмару стало ясно, что кем бы ни был этот герой, жизнь его прочно связана с городом. Если погибнет он, падет и цитадель.

Не успел Зигмар узнать продолжение, как видение битвы померкло, и он еще глубже погрузился в котел. Силы покидали его, терзала нехватка воздуха.

Таков ли будет конец его мечты о создании империи? Неужели величайший воин человечества погибнет, замерзнув в Котле Скорби и доказав, что не достоин иной участи?

Ярость воспылала в сердце Зигмара, тело наполнилось новыми силами. Мощно загребая воду руками, он вознамерился во что бы то ни стало избежать такой нелепой смерти.

Едва эта мысль оформилась у него в голове, тьму пронзил столб света, и Зигмар в поисках его источника крутанулся в ледяных объятьях воды. Над головой он увидел сияющее кольцо, от которого через толщу воды к нему летели пульсирующие оранжевые вихри. Свет нес с собой тепло и обещание жизни, и Зигмар ринулся вверх через стылую воду. С каждым гребком свет становился все ярче, и жажда жизни все пуще разгоралась в венах. Мучимый нехваткой воздуха, Зигмар плыл навстречу нисходящим спиралям красной жидкости. Он догадался, что это кровь, только не мог понять, откуда она здесь.

Свет лился подобно сиянию обновленного весеннего солнца, таким ярким он был. Последним отчаянным рывком воин вынырнул на поверхность.

У Зигмара все плыло перед глазами, и он схватился за край, с трудом переводя дух и мучительно хватая ртом воздух. С него ручьями лилась вода, он старался держаться прямо, вознамерившись не показывать слабости на публике, взиравшей на его второе ледяное рождение.

Чувствуя вокруг тепло человеческих тел, Зигмар сморгнул заливавшую глаза воду и увидел: у котла сгрудились все соратники-короли, у каждого были закатаны рукава, а из глубоких ран на руках струилась кровь, от которой вода стала красной. Рядом возвышался Ар-Ульрик. Зигмар перемахнул через край котла и встал, нагой, перед своим народом, величайшим усилием воли распрямив плечи.

Приблизилось хладное присутствие Ар-Ульрика, и Зигмара укрыл волчий плащ. Теплый мягкий мех тут же унял болезненный озноб.

— На колени, — приказал Ар-Ульрик, и Зигмар без колебаний повиновался.

Прямо перед ним лежал Клятвенный камень, и Зигмар положил на него ладонь. Шершавый на ощупь, красноватый с золотыми прожилками, камень был не похож на все прочие встречавшиеся в горах, был будто теплым, и в голове у воина вдруг раздался вопль, будто кричал сам камень: радостно, а не от боли, и Зигмар улыбнулся.

Он огляделся по сторонам, желая узнать, слышал ли еще кто-нибудь этот ликующий вопль, и понял, что звук предназначался ему и только ему.

Из кольца королей вышел Курган Железнобородый с короной дивной работы: золотым ободом с рунами, украшенным слоновой костью и самоцветами. Повелитель гномов передал корону Ар-Ульрику, и Зигмар склонил голову. Грозный жрец возвышался над Зигмаром, которого уже не донимал исходящий от великана лютый холод — его оберегал магический волчий плащ.

Чтобы все могли увидеть корону, Ар-Ульрик поднял ее над головой. Весь Рейкдорф затаил дыхание при виде того, как отблески факелов играют на слоновой кости и драгоценных каменьях, подобно звездному сиянию на серебре.

— Котел рассудил, что ты выдержал испытание. Ты возродился в крови королей.

— Однажды я уже был рожден в крови, — отозвался Зигмар.

— Служи Ульрику верой и правдой, и твое имя переживет века. — С этими словами Ар-Ульрик возложил на мокрую голову Зигмара корону, которая подошла идеально. Жители Рейкдорфа возликовали и разразились радостными криками. Вновь запели волынки, загремели барабаны, затрубили рога, мужчины и женщины всех племен одобрительно загомонили, они пели и плясали и колотили мечами о щиты — ликование охватило весь город.

Курган Железнобородый подался вперед и произнес:

— Носи эту корону с честью, ибо ее сработал сам Аларик. — Тут гном подмигнул Зигмару. — Он жаждал сам преподнести ее тебе, но я так завалил его работой, что он кует обещанные тебе мечи и едва успевает перевести дух.

Зигмар улыбнулся.

— Буду носить ее с честью и гордостью, — пообещал он.

— Вот и славно, парень, — одобрил Курган.

К Зигмару шагнул Вольфгарт и передал ему Гхал-Мараз. Воин взял могучий боевой молот и в тот же миг ощутил необоримую силу, которую вдохнул в оружие горный народ. Никогда еще рукоять так ладно не лежала у него в ладони, и Зигмар знал, что этот миг будет жить в сердцах людей вечно.

— Встань, Зигмар Молотодержец! — воззвал Ар-Ульрик. — Император земель человеческих!

И снова Большая палата наполнилась королями и воинами. Вольфгарт был в ударе: померившись силой с тюрингами, черузенами и бригундами, он превзошел всех, а затем перепил меногота так, что тот свалился под стол. Гэлин Венева, воин-остгот, что когда-то принес весть о нападении зеленокожих на восточные земли, теперь подначивал его на новое состязание: на сей раз предстояло пить спирт, который перегнали из перебродившего козьего молока.

— Мы называем его кумыс, — сказал Венева. — Лучшего напитка для тостов и пития на спор не найти!

Разок отхлебнув кумыса, Вольфгарт громогласно и милостиво признал поражение.

— Все равно что расплавленный свинец хлебать, — глаза у Вольфгарта слезились от крепости напитка, и он хлопнул Веневу по спине. — Зато теперь я взял в толк, отчего восточные племена вроде вас пьют такой горлодер. Видел я ваших женщин. Чтобы с ними спать, нужно упиться в стельку.

Желая отвлечь друга от беззаботного глумления над остготами, Пендраг увел его прочь, прокладывая путь сквозь скопление раскрашенных, облаченных в латы и потных тел. Сегодня короли пировали вместе со своими воинами, и в продымленной Большой палате царила атмосфера веселья и закаленного в боях братства.

В дальнем конце палаты на троне сидел Зигмар и беседовал с Курганом Железнобородым, и золотая корона его сияла словно изнутри.

В доспехах, выкованных гномами и подаренных королем Железнобородым, император походил на сверкающее божество. Справа стоял Альвгейр, а на скамье слева сидел почтенный Эофорт, доверенный советник Зигмара. Облокотившись на секиру, Курган Железнобородый вел разговор, в перерывах между предложениями прикладываясь к элю.

Вольфгарт махнул рукой, и Зигмар кивнул ему, широко улыбаясь.

— Глянь на него, а? — пророкотал Вольфгарт. — Император! Кто бы мог помыслить о таком?

— Он и мог, — просто ответил Пендраг.

По другую сторону очага на стол взгромоздился Редван. Размахивая мечом, он хвастался своими подвигами на перевале Черного Огня перед кучкой улыбчивых служанок.

— Кое-кто сегодня в одиночестве явно спать не будет, — буркнул Вольфгарт.

— А он никогда и не спит один, — отвечал Пендраг. — К чему тратить деньги и поджидать ночную деву, коль скоро можно просто соблазнить хорошенькую служанку?

— В самую точку, — загоготал Вольфгарт. — Хотя я женат и, чтобы просыпаться рядом с теплой женщиной, мне не надо делать ни того, ни другого.

— Ты женат на азоборнке. Если бы ты вел себя как Редван, Медба бы отрезала твое мужское достоинство.

— И снова ты прав, — рассмеялся Вольфгарт, и, приметив средь толпы празднующих знакомое лицо, поспешил туда, по дороге прихватив две оставленные без присмотра кружки пива. Следом за ним Пендраг тоже направился к воину в черных доспехах, стоявшему у стены со скрещенными на груди руками.

— Ларед, старина! — протрубил Вольфгард. — Как поживаешь, во имя Ульрика?

Услышав свое имя, воин обернулся. Он носил крылатый черный шлем и такой же плащ поверх доспехов цвета ночи. Ларед был старше Вольфгарта лет на десять и служил в отряде Вороновых шлемов — элитном подразделении личной стражи королей эндалов, существовавшем с изначальных дней этого племени.

— Вольфгарт, — сдержанно приветствовал унберогена Ларед.

— Мы с тобой не виделись со времен битвы на перевале Черного Огня! — воскликнул Вольфгарт и протянул эндальскому воину кружку пива.

— Нет, спасибо. Я не пью, — покачал головой воин Вороновых шлемов.

— Что? — вскричал Вольфгарт. — Пей! Сегодня же такой повод!

— Не могу, — отозвался Ларед. — Король Альдред запретил нам пить крепкие напитки.

— Ах вот что, ну, тогда все в порядке. — Вольфгарт заглянул в кружку. — Полагаю, что это мерогенское пиво. У меня моча крепче этого пойла. Давай выпьем!

— Нет, — чопорно повторил Ларед. — Слово короля — закон, я должен подчиняться его приказам.

— Тогда хоть посиди с нами. — Вольфгарт был явно рассержен отказом. — Расскажи, какие нынче новости в Марбурге.

Но Ларед только крепче стиснул челюсти да холодно кивнул двум унберогенам.

— Простите, долг зовет: нужно вернуться к моим воинам, — сказал он.

Не успел Вольфгарт и слова молвить, как Ларед развернулся на пятках и ушел прочь.

— О, яйца Ранальда! Что это было? — обратился к Пендрагу Вольфгарт.

Пендраг не ответил, и Вольфгарт молча наблюдал за тем, как Ларед присоединился к облаченным в черные плащи Вороновым шлемам, сгрудившимся вокруг молодого короля.

— Ничего не понимаю, — бормотал Вольфгарт. — После Астофена я зимовал в Марбурге, мы с Ларедом вместе воевали против ютонских всадников. Были как братья! И вот как он теперь со мной обращается? Черт побери, мерзавец был куда дружелюбней, когда последний раз приезжал в Рейкдорф.

— Верно, — согласился Пендраг, настороженно поглядывая на эндалов и их сурового повелителя, — только в те времена королем эндалов был Марбад.

— Что-то здесь нечисто, друг мой, — подтвердил Вольфгарт, которомуопределенно не нравился тяжелый взгляд Альдреда из-под капюшона. Средь празднующих только эндалы держались особняком, глядели холодно и настороженно. Вольфгарт осушил кружку, которую предлагал Лареду, и швырнул ее в огонь так, чтобы этот жест не остался не замеченным эндалами.

— Да ладно тебе, идем. Сегодня не стоит затевать ссоры, — предупредил Пендраг и придержал друга за руку.

Тот кивнул, скорее обидевшись, нежели рассердившись на пренебрежительную холодность Лареда, которую никак не мог себе объяснить. Братство воинов — величайшая ценность и вечная связь, которую не понять тем, кто ни разу не глядел в глаза смерти на поле брани. Попрать святость этих уз значит разгневать богов, поэтому Вольфгарт плюнул в огонь, дабы отвратить злой рок, который притянет столь оскорбительное поведение. И скинул руку Пендрага.

— Не бойся, глупить не собираюсь. Раз Ларед не хочет пить с нами, так пойдем, найдем того, кто захочет.

— Я облегчу тебе поиски, — раздался у него за спиной резкий северный говор. Вольфгарт рассмеялся, вмиг позабыв обиды при виде Вечного Воителя с горы Фаушлаг.

— Мирза! О боги, как я рад тебя видеть! — взревел Вольфгарт и заключил друга в медвежьи объятия.

Облаченный в неизменно белые доспехи, Мирза хлопнул Вольфгарта по спине так, что тот крякнул, ощутив богатырскую силу. И отпустил Мирзу, который приветствовал Пендрага крепким рукопожатием.

— Я тоже несказанно рад встрече, друзья мои. Хорошо ли поживаете?

— Потихоньку, — отвечал Вольфгарт. — Хорошая сеча все излечит.

— Все у нас хорошо, — вступил в разговор Пендраг. — Рейкдорф разрастается день ото дня, наш народ сыт, на землях царит мир. Большего и желать нельзя.

— Что ж, вы оба по-своему правы, — согласился Мирза и взял кружку пива с подноса проходившей мимо служанки.

Втроем друзья расположились за ближайшим столом, и Вольфгарт раздобыл большой кусок жареного вепря и тушеных овощей.

— Пендраг размяк с годами, — заметил Вольфгарт, вгрызаясь в сочное жареное мясо. — Нынче он все время якшается с Эофортом, зарылся в книгах да бумагах. Он теперь ученый, а не воин.

— Неужели это так, Пендраг? — удивился Мирза. — Ты в самом деле забросил свою здоровенную секиру?

— Вольфгарт, по своему обыкновению, преувеличивает, — улыбнулся Пендраг, отрезая себе несколько кусков мяса. — Но я в самом деле трачу много времени на то, чтобы разобраться во всех записях и, так сказать, разложить по полочкам все, чему нас научили гномы. В конце концов, к чему нам мир, как не к тому, чтобы использовать свободное от войны время с толком? Как иначе передадим мы знания будущим поколениям?

— Знаешь, Вольфгарт, Пендраг меня убедил. Может, нам всем стоит стать на путь обретения познаний, а?

— Если судьба позволит. — С этими словами Пендраг хлопнул Мирзу по плечу. — Но довольно насмешек. На коронации ты достойно себя показал.

— Да уж, — согласился Вольфгарт, — когда Ар-Ульрик резанул тебя над котлом, я было решил, что из твоих жил студеная водица потечет. Как у всамделишного короля, а?

По лицу Мирзы скользнула тень, и он проговорил:

— Не говори так. Я не король и не желаю им быть. Я возглавляю воинов горы Фаушлаг, но вынужден все чаще передавать командование другому, потому что все мое время поглощает управление Мидденхеймом. Это ужасно, друзья мои, воистину ужасно! Я воин, а не правитель.

— Мидденхейм? Так называется твой город на вершине горы? — уточнил Вольфгарт.

Мирза кивнул и разъяснил:

— Наши ученые решили, что пора наречь город подобающим именем, и избрали название, некогда данное изначальному древнему поселению, возникшему вокруг Пламени Ульрика. Предположительно, оно произошло от старинного слова гномьего наречия, что-то вроде «сторожевой башни срединного мира».

— Как романтично, — хмыкнул Вольфгарт.

— Да будет тебе известно, — улыбнулся Мирза, — что «город на берегу Рейка» тоже весьма поэтичное название.

Вольфгарт так и не успел придумать достойного ответа, потому что появился Редван. Белого волка сопровождала статная женщина в длинном зеленом платье. Там, где не было цветастых витиеватых татуировок, кожа оставалась совсем светлой. Была она высока, широкоплеча, собранные в длинный хвост светлые волосы спускались до пояса.

Редван получил от нее затрещину.

— Медба, свет жизни моей, владычица моего ложа! — воскликнул Вольфгарт и крепко обнял жену, стараясь не давить на ее округлившийся живот.

— Муж мой, — начала Медба, — я привела к тебе этого блудливого пса, пока какой-нибудь ревнивый воин не всадил в его сердце нож. Если, конечно, у него этот орган имеется.

— Опять ты нарываешься, Редван? — спросил Мирза.

— Я? Ничуть не бывало, просто маленькое недоразумение, — запротестовал Белый волк. — Просто Кристе сделалось немного дурно от духоты, и я всего лишь вывел ее на свежий воздух. Не моя вина, что Эрик счел мои намерения по отношению к его женщине далекими от благородных!

— Этот твой жезл когда-нибудь доведет тебя до беды, — заметил Вольфгарт, хотя подивился дерзости парня, способного пристать к весьма острой на язык Кристе. — И в следующий раз моей жены не будет рядом, чтобы спасти тебя!

Редван осклабился и, пожав плечами, уселся на краешек стола, тут же угостившись из тарелки Пендрага.

— Можешь не беспокоиться за меня. — Юнец положил ладонь на обтянутую потертой кожей рукоять боевого молота. — Я уже большой.

— Не о тебе мы печемся, олух, — заверил молодого человека Пендраг, — а о том несчастном дуралее, который по глупости бросит тебе вызов. Мы не хотим, чтобы ты уложил какого-нибудь бедолагу в честном поединке только потому, что тебе взбрело в голову флиртовать с его женщиной.

Редван кивнул, но Вольфгарту стало ясно, что слова Пендрага не нашли отклика у беспечного юного воина.

— Хотя зачем разговаривать с тобой, — с досадой отмахнулся Пендраг. — Ты все пропускаешь мимо ушей. Только горький опыт заставит тебя усвоить урок, который давно тебе нужен.

— Без наставлений никак не можешь, Пендраг? — усмехнулся Вольфгарт. — Видишь, Мирза? Я же говорю, он нынче сделался ученой крысой.

Мирза кивнул и отхлебнул пива, но тут волынки смолкли, и голоса вдруг стихли. Вольфгарт посмотрел в дальний конец палаты. Зигмар поднялся с трона и обвел собравшихся острым взглядом.

— Что происходит? — удивился Редван.

— Когда нового правителя коронуют на царство, он по традиции одаривает тех, кто его поддерживает, — объяснил Пендраг. — Полагаю, то же происходит при коронации императора.

— Одаривает? Какими такими дарами?

— Земли, титулы… В таком духе.

— А, значит, сейчас короли расширят свои владения и получат титулы поцветастей, — хмыкнул Редван.

— Выходит, что так, — кивнул Пендраг. — Не волнуйся, приятель, таким, как мы, ничего подобного не грозит.

Глава третья Почести и расплата

Зигмар затворил за собой дверь спальни, располагавшейся позади Большой палаты, и тяжело вздохнул. С другой стороны двери остались на страже два Белых волка, но если они и заметили усталость повелителя, то вида не показали. Альвгейр отлично их вышколил. На медвежьих шкурах, покрывавших кровать, лежали три пса и грелись в тепле очага. Едва он вошел, собаки насторожились и подняли головы. Старший, Ортульф, оскалился, но, почуяв запах Зигмара, тут же спрыгнул с ложа. Леке и Кай мигом последовали его примеру, все трое безмерно радовались возвращению хозяина.

Псов после битвы у перевала Черного Огня ему подарил король Вольфила. Боевые собаки удозов были сущими монстрами, с трудом поддавались дрессировке и славились тяжелым характером, но если удавалось завоевать их расположение, они оставались верны и преданы хозяину до самой смерти. Как и сами удозы, так считал Зигмар.

Он опустился на корточки, потрепал псов и угостил кусками мяса, припасенными с пиршества. Собаки устроили потасовку, но все же Леке и Кай уступили Ортульфу самые лакомые куски. Псы поглощали жареную кабанину, а Зигмар потер глаза и зевнул. День выдался на редкость долгим, и ему хотелось скорей отдохнуть.

Зигмар снял волчий плащ и расстегнул застежки великолепных серебряных лат. Эти замечательные доспехи в честь коронации ему подарил Курган Железнобородый, но сидели они так ладно, будто он носил их всю жизнь. Каждая пластина была сработана с дивным мастерством, подвластным только гномам, отполированный до зеркального блеска металл покрывала руническая вязь.

Нагрудник, легче лакированного кожаного панциря, что был в ходу у всадников-талеутенов, идеально подходил Зигмару, по центру его украшала чеканка в виде золотой двухвостой кометы.

Ни одному смертному прежде не выпадала честь носить столь великолепные доспехи.

Зигмар быстро разоблачился, развесил боевое снаряжение на специальной стойке в углу и остался в тунике и короне. Затем снял дар Аларика. Как и латы, корона была прекрасна — истинное произведение искусства, она таила в себе древнюю силу, запечатленную в украшавших металл витиеватых золотых рунах.

Он опустил венец в обитую бархатом шкатулку и закрыл крышку. Гхал-Мараз он поместил в железную оружейную стойку, где уже находился острый как бритва меч, азоборнское охотничье копье и любимый черузенский кинжал. Сев на краешек кровати, Зигмар прислушался к звукам шумной пирушки; он знал, что кутеж продлится далеко за полночь.

За стеной пировали сотни воинов, но Зигмар чувствовал себя до странности одиноким, будто, став императором, он отдалился от боевых товарищей. Он знал, что оставался тем же, кем был всегда, но тем не менее что-то изменилось в корне, а что — он никак не мог взять в толк.

Он припомнил речь, которую произнес в Большой палате, и громогласное ликование, встретившее оглашенный им указ. В течение нескольких недель до коронации он размышлял о том, как наградить тех, кто поклялся ему в верности. Его союзники, гордые мужчины и женщины, будут по праву ждать награды взамен крови, пролитой их народами на его пути к короне.

И первый указ Зигмара был наиглавнейшим. Суть его состояла в том, что он упразднял титул короля, и отныне вожди племен стали именоваться графами, сохраняя за собой все территории и власть над своими народами. Клятва меча по-прежнему связывала их с Зигмаром, равно как оставалась в силе данная императором клятва.

Земли вверялись каждому графу в вечное владение. Император поклялся на Гхал-Маразе в том, что его братский союз с графами нерушим, пока они придерживаются идеалов, благодаря которым их владения были отвоеваны и спасены.

Одна страна, один народ, объединенный одним правителем, не посягающим на свободу и волю каждого из подвластных ему племен.

После того как Зигмар обнародовал свой первый указ, он перешел к наградам, предназначенным лично некоторым его сподвижникам. Он провозгласил Альвгейра Великим рыцарем Империи и вверил ему защиту Рейкдорфа и его жителей. Потрясенный Альвгейр получил в дар от императора великолепное знамя из белого шелка, купленного у смуглых торговцев с юга за баснословную цену. Показывая на изображенный в центре черный крест и череп, Зигмар заявил, что отныне это будет флаг тех, кто стоит на защите Рейкдорфа. Под бурные возгласы одобрения Зигмар назвал город столицей империи и цитаделью ее мощи, светочем надежды и центром знаний; местом, где воины и ученые смогут собираться вместе и приумножать накопленные о мире знания.

В конце своей речи Зигмар сообщил о создании большой библиотеки, первым хранителем которой станет Эофорт. Мудрый муж более сорока лет служил советником Бьёрна и вместе с Пендрагом собрал обширную коллекцию свитков, написанных величайшими мудрецами империи.

На Эофорта ложилась обязанность собирать знания со всех концов земли под одной крышей с тем, чтобы каждый желающий в стенах библиотеки мог приобщиться к мудрости веков. Зигмар надел на Эофорта серую мантию ученого и при этом заметил досаду Пендрага, который втайне желал той же должности.

Но относительно друга у императора были другие планы, поважней. Он улыбнулся, вспоминая лицо Пендрага, когда тот услышал о назначении его графом Мидденхейма, которому вверены северные территории империи. Шок его был столь же заметен, как и облегчение Мирзы, и Зигмар знал, что принял верное решение.

Император горячо поблагодарил Медбу из азоборнов, Ульфдара из тюрингов, Венильда из унберогенов, Ваша из остготов и некоторых других за проявленную в битве у перевала Черного Огня доблесть. Воздух сотрясал звон мечей и секир, ударявших о щиты, и, отдав должное храбрецам, Зигмар оставил их пировать.

Смертельно уставший, он скользнул под медвежьи шкуры, а три пса разлеглись посреди комнаты на ковре бригундской работы.

Ужасно хотелось спать, но тянулись часы, а сон не шел.

Слабо тлели угли в очаге, озаряя спальню тускло-красным светом. Несмотря на то что в комнате было тепло, да и под медвежьим покрывалом мудрено замерзнуть, внезапно кровь в жилах Зигмара стала стынуть, совсем как тогда, когда он чуть не утонул в Котле Скорби.

Он содрогнулся, когда пред ним вновь предстала вереница неясных образов, что проплывала в ледяной воде. Что это значит, как понимать? Пророчества ли то, что даровал ему Ульрик, или же порожденные нехваткой воздуха видения, ниспосланные, дабы облегчить переход от жизни к смерти? Когда окончатся празднества и графы разъедутся по своим домам, Зигмар непременно озадачит Эофорта поиском скрытого смысла образов.

Какая-то невидимая угроза заставила Ортульфа и Лекса поднять головы и глухо зарычать, и Зигмар насторожился. Незаметным движением он вытащил спрятанный в потайном кармане на медвежьей шкуре кинжал. Чуть приоткрыв глаза, Зигмар осмотрел комнату. Теперь рычали все три пса, и было ясно, что звери находятся в замешательстве. Что-то их тревожило, но они не могли понять, что.

Из темного угла вышла тень, и пальцы Зигмара сжали бронзовую рукоять кинжала.

— Оставь оружие, Дитя Грома, — раздался ненавистный голос, который Зигмар надеялся больше никогда не слышать. — Я не причиню тебе вреда.

— Мне было интересно, когда же ты явишься, — отозвался Зигмар, садясь прямо и не выпуская из рук кинжала.

— Почувствовал меня? — Ведьма, прихрамывая, двинулась к нему. — Впечатляет. Обычно смертные так заняты своими желаниями, что не способны замечать истину мира.

— Я почуял вонь, только понятия не имел, откуда она исходит. Теперь понял.

Ведьма угрюмо ухмыльнулась и приблизилась к ложу, опираясь на посох.

— Значит, таков будет тон нашей беседы. Что ж, тогда не буду говорить о дружбе. И никаких поздравлений.

Псы Зигмара оскалились и вздыбили шерсть на загривках. Ведьма выпалила в их направлении заклинание, собаки испуганно заскулили и забились в дальний угол.

— Эти твари боятся меня, а вот люди — не очень, — задумчиво проговорила старуха. — Хоть что-то.

Ведьма опустилась на край ложа, и Зигмар видел, как давит на нее тяжесть годов. Испещренная глубокими морщинами кожа, жалкие остатки седых волос. На миг воин даже ее пожалел, но потом ожесточился, вспомнив, какому горю позволила она войти в его жизнь.

— Ты в самом деле знал, что я в Рейкдорфе? — спросила ведьма.

— Да, знал. А теперь хочу, чтобы ты ушла. Я устал и не расположен беседовать о роке.

Ведьма рассмеялась, словно замерзшие зимой ветки захрустели под ногами.

— Корона Аларика обострила твои чувства, — заметила она. — Опасаюсь, как бы тебе не взбрело в голову надеть на ее место другую.

— Ты о чем?

— Ни о чем, всего лишь предупреждение, — отвечала ведьма. — Но не для того я здесь. А пришла я предостеречь тебя и кое о чем попросить.

— Попросить? С чего мне давать тебе что-либо? Ты принесла мне только горе.

Ведьма так рассердилась, что Зигмар даже отшатнулся.

— Ты ненавидишь меня. Но если бы ты знал, чем мне пришлось пожертвовать, чтобы направлять тебя, сделать сильным и подготовить к грядущему, ты бы упал на колени и дал мне желаемое.

— С чего мне верить тебе? Твои слова несут погибель.

— И все же у тебя теперь есть империя.

— Созданная доблестью воинов, а не с помощью твоих уловок и махинаций.

— Созданная твоей жаждой смерти и славы, — отрезала старуха. — Людские желания в большинстве своем просты и банальны: набитое брюхо, дом, чтобы укрыться от непогоды, женщина, которая родит сыновей. Но ты не таков… Нет, Зигмар Молотодержец — это убийца, чье сердце ликует только тогда, когда смерть совсем близко, когда окровавленный молот крушит черепа врагов. Как у всех воинов, в сердце твоем живет тьма, жаждущая насилия. Именно она толкает людей на кровопролития и разрушения, и твое сердце погубит тебя, если не сумеешь его обуздать. Сдерживай свою тьму состраданием, жалостью и любовью. Только тогда ты станешь истинным императором, который так нужен этой земле, чтобы выжить. Таково мое предупреждение, Дитя Грома.

Хотя слова ведьмы резали подобно ножу, Зигмар не мог не признать их правду. Он чувствовал себя истинно живым только в запале битвы, когда видел, как падают замертво враги, как уносят их прочь с поля боя потоки крови.

— Ты называешь это тьмой, но она помогает мне побеждать, — отозвался Зигмар. — Она нужна мне для того, чтобы защищать мои земли.

— Что ж, оставаться непонятой — мое проклятье, — вздохнула ведьма, — но отпущенное мне в этом мире время на исходе, и это мой последний шанс передать тебе знание о грядущем.

— Тебе ведомо будущее? — спросил Зигмар и изобразил отвращающий зло знак.

— Нет будущего, прошлого тоже нет. Все существует сейчас и вечно. Благословенно человечество, не ведающее безграничности мирового устройства. Существование — сложенная из множества составных частей головоломка, из коих вы видите лишь один кусочек. А я обречена видеть их множество.

— Видишь ли ты их все? — спросил Зигмар, заинтригованный против воли.

— Нет, и я благодарна за эту толику сострадания ко мне. Только боги могут знать все, ибо люди сойдут с ума, если узнают истину о своей участи.

— С предостережением все ясно. Теперь изложи просьбу и исчезни.

— Хорошо, и на сей раз речь пойдет о жизни, а не о смерти.

— О жизни? Чьей?

— Человека по имени Мирза. Вы зовете его Вечным Воителем, и справедливо. Жители горы Фаушлаг наслышаны о древнем пророчестве, говорящем, что город падет, если во время войны не будет такого воина, который поведет армии в бой, — рассмеялась ведьма. — Ложное предсказание лжепророка, стремящегося утолить амбиции своего сынка-идиота, хотя, похоже, доля правды в нем есть. Полагаю, скорее случайно, чем намеренно. Как бы то ни было, ты должен уберечь Вечного Воителя от безвременной кончины.

— Уберечь от безвременной кончины? — поразился Зигмар. — Что за странная просьба? Как может узнать человек, когда приходит время покидать этот мир?

— Некоторые знают, Дитя Грома, — заверила его ведьма. — И ты узнаешь.

И вновь Зигмар изобразил знак рогов.

— Будь ты проклята, женщина! Ни слова о моей смерти! Убирайся, или, клянусь кровью Ульрика, я убью тебя там, где ты сидишь!

— Успокойся, речь идет не о твоей смерти.

— Тогда о чем ты?

— А вот этого, — многозначительно подмигнула ведьма, — я предпочитаю тебе не говорить, ибо именно неопределенность делает жизнь интересной, не так ли?

Ярость заклокотала в сердце Зигмара, и он вскочил с кровати, выставив перед собой кинжал.

— Ты измучила меня своими загадками, женщина! Довольно! Ежели я увижу тебя еще раз, то перережу глотку прежде, чем твой гнусный язык призовет очередное несчастье на мою голову!

— Нечего бояться, Дитя Грома, ибо мы с тобой говорим в последний раз, — с грустью пообещала ведьма. — И все же мы увидимся вновь, и ты вспомнишь мои слова.

— Опять загадки! — возмутился Зигмар.

— Жизнь — сплошная загадка, — отозвалась старуха и встала. — Теперь спи, да не забудь, что я сказала, иначе рухнет все то, что ты создал.

В очаге вспыхнуло пламя, и Зигмар повалился на ложе, выпустив из рук кинжал. Навалилась дикая усталость, и мягкие объятия глубокого сна поглотили его.

На рассвете Зигмар проснулся под теплым медвежьим покрывалом свежий и отдохнувший. Ведьмы и след простыл, собаки успокоились, чего нельзя было сказать об их хозяине. Слова старухи веригами давили на шею, и всю оставшуюся неделю торжеств он то и дело ловил себя на том, что шарит взглядом по темным углам, опасаясь внезапного появления ведьмы.

В течение следующих шести дней воины пировали, поглощая горы угощений и озера пива. Графы из отдаленных уголков империи привезли вина и жгучий спирт из-за южных гор, и женщины каждого племени готовили лучшие блюда своих народов. Бочками несли унберогенское пиво — чудный эль со вкусом болотного мирта, со складов тащили ящики с азоборнским вином. Черузенскую говядину подавали на блюдах вместе с меноготской свининой, и каждый мог отведать новые экзотические кушанья разных племен. Воистину не забыть такого пира тем, кто собрался на празднество в Рейкдорфе. Щедрое угощение предназначалось не только для воинов. Зигмар приказал открыть амбары и раздавать хлеб каждой семье в городе и за его пределами.

Эофорт жаловался на дороговизну сих даров, но император оставался непоколебим, и имя его прославляли повсюду.

Обычай требовал провести день коронации в качестве надменного и властного повелителя, но остаток недели император решил побыть просто Зигмаром. Наутро второго дня к нему пришли Вольфгарт с Пендрагом, и он уже точно знал, что собирается сказать знаменосец.

— Я не могу, Зигмар, — начал Пендраг. — Правитель целого города? Это большая честь, но на это место найдутся более достойные претенденты.

Вольфгарт покачал головой и сказал:

— Он такой всю ночь, Зигмар. Убеди его.

— Взгляни, что ты сделал для Рейкдорфа, — сказал император, обняв старого друга за плечи. — Теперь здесь у нас каменные стены, новые школы, кузницы и рынки. Ты превратил этот город в сокровище моей короны, и то же самое ты сделаешь с Мидденхеймом, я знаю.

— Но Мирза… Это же его город, — стоял на своем Пендраг, хотя Зигмар понимал, что его друга уже переполняют идеи, как следует укрепить поселение и сделать его более удобным для жителей. — Честь управления Мидденхеймом должна принадлежать ему. Он почувствует себя ущемленным.

Зигмар вздрогнул, припоминая слова ведьмы, когда Вольфгарт сказал:

— Полагаю, Мирза будет счастлив избавиться от такой обузы. Что он нам вчера говорил? «Я воин, а не правитель!» Не думаю, что тебе стоит беспокоиться о чувствах Мирзы, мой друг.

— Для человека, который пил всю ночь напролет, Вольфгарт рассуждает на удивление здраво, — улыбнулся Зигмар. — Но не отдаляй Мирзу, ибо он знает город и его жителей. Он будет тебе верным союзником.

— Не уверен…

— Положись на меня, друг мой. Ты станешь великим графом Мидденхейма! А теперь идите и выпейте! — приказал Зигмар.

— Первое разумное предложение за сегодняшнее утро. — Вольфгарт взял Пендрага под руку и увел прочь.

Следующие дни прошли в общении с подданными и в беседах с графами о том, как сохранить мир. Обновили клятвы меча, наметили планы по укреплению северных и восточных границ, спланировали экспедиции по изучению дальнего юга.

Многие призывали пойти войной на ютонов, и графы были «за». Король Марий в безопасности сидел себе в своем прибрежном городе Ютонсрик, а ведь выжил он только благодаря великой победе, которую одержали другие племена. Все сходились на том, что за предводителем ютонов числится долг, его следует заставить повиноваться или уничтожить.

Королева азобронов Фрейя всю неделю следовала за Зигмаром по пятам, и ему приходилось выслушивать бесконечные истории о ее сыновьях-близнецах по имени Фридлейфр и Зигульф, которые, если верить рассказам матери, были богами среди людей. Фрейя не скрывала своей страсти к нему и была разочарована, когда Зигмар мягко отклонил ее предложения предаться бурным плотским утехам.

Кругар, владыка талеутенов, и Алойзис, правитель черузенов, попытались поднять вопрос об их общей границе и обвиняли друг друга в разорении соседских земель. Зигмар отложил решение вопроса до весны; нынче настало время единства, а не ссор. Спорщиков не удовлетворило решение императора, но обоим пришлось смириться и, поклонившись, ретироваться.

Из всех собравшихся графов Зигмару приятней всего было общаться с Вольфилой. Казалось, словоохотливый предводитель удозов обладал безграничным запасом энергии, он с удовольствием праздновал и участвовал в состязаниях в силе и воинских искусствах. Никто не мог его одолеть, пока Зигмар не положил его на обе лопатки, опрокинув одним ударом.

Придя в сознание, Вольфила потащил Зигмара в Большую палату, где откупорил бутыль лучшего зернового вина, которая хранилась со времен его деда. Парочка пьянствовала до глубокой ночи, обменивалась рукопожатиями и даже побраталась, пока изобретала все более причудливые способы борьбы со вселенским злом.

Утром четвертого дня празднований Вольфила представил Зигмара своей жене, Петре. Одетая в пестрое лоскутное платье, она была тонка и изящна, несмотря на то что сражалась в битвах с тех самых пор, как стала женой Вольфилы. Судя по округлости живота, Петра ждала ребенка, первенца, что, впрочем, не умерило ее аппетита по части угощений и выпивки.

— Крепыш родится, — погладил Вольфила живот жены. — Гроза нечисти будет наверняка и отличный воин. Как его папаша.

— Дудки, — проворчала Петра. — Ну тебя, это же девочка, ясно, как белый день.

— Не говори глупости, женщина! Мальчик! Разве старый Рувен не это сказал?

— Рувен?! — огрызнулась Петра. — Да он и дождя во время грозы предсказать не может!

Удозы — знатные спорщики, их кланы сражались меж собой ничуть не меньше, чем бились с врагами. И хотя Вольфила с Петрой очень друг друга любили, но спорили по любому поводу. И, как ни странно, явно получали от этого удовольствие.

Как и все предводители племен, больше всего времени Зигмар проводил в компании простых воинов, слушая истории об отваге и ужасах во время боя на перевале Черного Огня. Воин-тюринг сломал стол, демонстрируя, как убил громадного тролля, две азоборнки с копьями носились вокруг слушателей, изображая тактику боя на колеснице, а бритоголовые всадники-талеутены нараспев декламировали сказания о том, как гнали удиравших в конце битвы зеленокожих.

С каждым рассказом у Зигмара росло преклонение перед мужеством этих мужчин и женщин, все глубже делалась его благодарность. Его глубоко тронули слова воина-меногота по имени Торальф, который со слезами на глазах просил у императора прощения за трусливое бегство с поля боя.

— Мы делали все, что могли, — рыдал Торальф, показывая жуткий шрам на боку, где его пронзило зазубренное острие. — Мы расправились с волками и напоролись на метателей копий. Мы не знали… Мы не знали… В нас летели сотни толстенных, словно стволы деревьев, копий, каждое убивало дюжину наших воинов, пронзало нас, словно вертел поросят. За миг, годный только на то, чтобы натянуть тетиву, я потерял отца и двух братьев, но мы все шли и шли вперед… Мы шли вперед до тех пор, пока могли… А потом побежали. Прости меня, Ульрик, но мы побежали!

Зигмар вспомнил неописуемый ужас, охвативший его тогда, когда ряды меноготов дрогнули под жутким напором метающих копья орков. Зеленокожие рванули в образовавшуюся брешь и принялись громить фланги короля мерогенов Генрота прежде, чем Зигмар успел броситься в атаку во главе отряда мечников-унберогенов и отбросить орков.

— Не моли о прощении, Торальф, тут нет твоей вины, — отвечал Зигмар. — Никакие воины не смогли бы выстоять против такого напора. Нет стыда в том, чтобы спасаться от верной смерти. Важнее то, что вы возвратились. В каждом сражении кто-то удирает, спасая свою жизнь. Гораздо меньше тех, кто находит в себе силы собраться с мужеством и снова пойти в бой. Если бы не меноготы, мы бы не одержали победы.

Торальф глядел на Зигмара полными слез глазами и упал перед ним на колени, и император возложил руку на его голову. Взгляды всех собравшихся были прикованы к Торальфу, который получил благословение Зигмара, и когда сердца меноготов исцелились, Большую палату наполнило осязаемое ощущение чуда.

Несмотря на то что Зигмар не возносил ни одного из графов над другим, он вдруг отметил, что вообще не общается с Альдредом. Вовсе не оттого, что забыл о нем. Судя по всему, тот сознательно избегал императора. Отец Альдреда, король Марбад, был одним из самых верных союзников Зигмара, и его печалила растущая пропасть отчуждения между ним и новым графом эндалов.

На седьмой день, как только празднования окончились, эндалы сели на своих черных коней и покинули Рейкдорф через врата Морра, находящиеся на западной оконечности города. Вороновы шлемы окружили своего господина и поехали вдоль реки по направлению к Марбургу. Зигмар смотрел им вслед.

Один за другим графы империи разъезжались по своим владениям, и то было время величайшей радости и печали. Когда окончился праздник и отбыли гости, в Рейкдорфе стало необычно пусто. Осень подходила к концу, над северными холмами, предвещая скорую зиму, завывали холодные ветра.

Тьма скоро укутает земли.

После битвы у перевала Черного Огня зима выдалась мягкой, но в год коронации Зигмара стояла такая лютая стужа, какой никто не помнил. Землю укутало толстое белое покрывало, и лишь самые безрассудные храбрецы отваживались уходить далеко от дома и тепла.

Снежные бури налетали внезапно и неслись на юг, хороня под снегом целые деревни. Их обнаружат только весной, когда сойдут снега: несчастных заживо замерзших жителей, сгрудившихся вместе в последний миг жизни.

Короткие дни, долгие ночи. Жителям империи не оставалось ничего, кроме как жаться ближе к очагу и молить богов избавить их от жуткого холода. Однако унберогены перезимовали вполне сносно: их спасли амбары, все еще полные припасов, несмотря на щедрость Зигмара при коронации.

Земля промерзла насквозь и была твердой, как железо. Труды но расчистке лесов и прокладке дорог на севере к Мидденхейму и на юге к Сигурдхейму приостановились. Строители этих дорог перерыву только радовались, ибо голодные зверолюди грозили тем, кто хоть ненадолго выходил за стены города. Работы возобновятся весной, и славные мощеные дороги соединят важнейшие города империи.

Опасность, исходящую от лесных зверолюдей, отчетливо осознали только тогда, когда свора мутантов напала на деревню Вербург, сожгла ее дотла и пленила всех жителей. Несмотря на суровые бури, бушевавшие в землях вокруг Рейкдорфа, Зигмар организовал поисковый отряд, который должен был выследить зверолюдей и вызволить крестьян. Главный следопыт, Кутвин, обнаружил следы чудищ в миле от Астофена, и унберогенские всадники напали на тварей, когда те встали лагерем у замерзшего озера.

Расправа была быстрой: зверолюди изголодались и ослабели. В бою не был убит ни один всадник, но все пленники уже были мертвы, их сожрала голодная стая. Подавленные унберогены возвращались в Рейкдорф без привычной радости на сердце после славной битвы.

Спустя два дня Зигмар все еще остро переживал случившееся, в таком расположении духа его застали друзья, явившиеся, чтобы обсудить весенний сбор.

Огонь в очаге, расположенном в центре Большой палаты, горел слабо, но искусство построивших здание гномов было таково, что холод не проникал ни в окна, ни в двери. Зигмар сидел на троне, на коленях у него лежал молот Гхал-Мараз, а у ног свернулись верные псы.

За спиной у него стоял Редван, одна рука которого покоилась на рукояти молота, а другой он сжимал древко знамени из полированного тиса. Нынче Пендраг был в Мидденхейме, и честь носить багряный стяг Зигмара перешла к самому могучему воину из отряда Белых волков. Альвгейр советовал выбрать воина более зрелого, но император не изменил своего решения, ибо знал, как велика храбрость Редвана.

Дверь в палату отворилась, и стылый порыв ветра разворошил солому на полу. Кутаясь в меха, вошел Эофорт в сопровождении Вольфгарта и Альвгейра. Они помогли старику занять место у огня, и Зигмар сошел с трона и сел с самыми близкими ему людьми.

— Как продвигается работа в библиотеке? — поинтересовался император.

— Весьма недурно, — кивнул Эофорт. — Еще осенью многие графы привезли нам копии трудов самых выдающихся ученых мужей своих племен. Зимой представилась возможность прочесть многие из них, но вот перепись, как мне кажется, будет длиться вечно, мой господин.

Зигмар рассеянно кивнул: книги Эофорта не очень-то его интересовали. В воздухе уже чувствовалось приближение весны, и ему не терпелось затеять новую войну.

Как было обещано на коронации, кое-кого ждет расплата.

Зигмар обратился к Альвгейру:

— Сколько воинов у нас готово к весеннему смотру?

— В первый призыв наберется около пяти тысяч, — отвечал военачальник, покосившись на Эофорта. — Если будет нужда, будет еще шесть, когда переменится погода.

— Сколько времени уйдет на сборы?

— Когда мы развернем знамя войны, я разошлю гонцов, и первые пять тысяч прибудут сюда в течение десяти дней. Но перед тем, как объявить такой сбор, потребуется время на подготовку продовольствия. Лучше подождать, пока снег сойдет.

Зигмар пропустил мимо ушей последние слова Альвгейра и приказал:

— Эофорт, составь список всего необходимого для похода. Мечи, секиры, копья, доспехи, телеги, боевые машины, лошади, провизия. Учти все. Хочу получить его к завтрашнему вечеру, мы должны быть готовы поднять знамя войны, как только станет возможным проехать по дорогам.

— Сделаю, как ты велишь, — кивнул Эофорт. — Хотя планирование столь многочисленного сбора требует больше времени, чем всего один день.

— У нас нет времени, так что постарайся.

Вольфгарт откашлялся и сплюнул в огонь, и Зигмар почувствовал замешательство друга.

— В чем дело, Вольфгарт? — спросил он.

Тот взглянул на Зигмара и пожал плечами.

— Просто мне интересно, к чему такая спешка, с кем тебе не терпится воевать. Я хочу сказать, что мы порубили лесных зверолюдей и сожгли их трупы, так? О чем станет известно прочим тварям этого племени.

— Мы не собираемся воевать со зверолюдьми, — заявил Зигмар. — Мы идем на Ютонсрик. Малодушный Марий ответит за то, что отказался присоединиться к нам на перевале Черного Огня.

— Ах, Марий… — Вольфгарт понимающе кивнул. — Что ж, с ним нужно разобраться, но к чему такая спешка? Почему бы не подождать, пока снега сойдут окончательно, а потом звать мужей из домов и отрывать от любимых? Марий никуда от нас не уйдет.

— Я думал, что ты из разряда людей, которые всегда готовы воевать, — рявкнул Зигмар. — Разве не ты жаловался, что твой здоровенный меч ржавеет без дела?

— Я не меньше других готов воевать, только давай поступим как цивилизованные люди и подождем до весны, а? Моим старым костям не по нраву марши средь сугробов да ночевки на мерзлой земле. Война и без того трудное дело, к чему делать ее еще тяжелее?

Зигмар встал и обошел очаг, Гхал-Мараз покоился у него на плече. Он так ответил Вольфгарту:

— С тех пор как я вышвырнул посла Мария из Рейкдорфа, не прошло и дня без того, чтобы предводитель ютонов хоть в чем-то не усилил Ютонсрик, не сделал стены города и башни выше и прочнее. С юга его корабли везут зерно, оружие и наемников. И пока мы греемся у огня, как старухи, его город крепнет с каждым днем. Чем дольше мы будем ждать, тем больше людей потеряем в битве.

Зигмар и Вольфгарт сцепились взглядами, и последний вынужден был опустить глаза.

— Ты император, — проговорил Вольфгарт, — и всегда предвидел все лучше меня, но я не помчусь в Ютонсрик сломя голову до тех пор, пока не буду уверен, что мне в спину никто не ударит.

— О чем ты? — спросил Зигмар, останавливаясь перед Вольфгартом.

— Речь об Альдреде Эндальском, — пояснил Альвгейр.

— Об Альдреде? — переспросил Зигмар. — Эндалы наши братья, нас на протяжении многих поколений связывает клятва меча. По какому праву вы бесчестите человека, который присягнул мне на верность?

— В том и дело, — заметил Вольфгарт. — Присягал-то его отец, не он.

— И ты полагаешь, что Альдред очернит имя отца и пойдет против нас? — потребовал ответа Зигмар, рассерженный тем, что его побратим смог помыслить о подобной подлости.

— Очень даже может. Ведь тебе не ведомо, что у него на душе.

— Мне кажется, что Вольфгарт считает эндалов весьма загадочными личностями, — поспешно вмешался Эофорт. — Король Марбад был лучшим другом твоего отца и благородным союзником племени унберогенов, но Альдред…

— Я скорбел вместе с Альдредом, когда мы зажгли погребальный костер Марбада, — напомнил Зигмар. Сын знает, как я почитал его отца.

— Мы все скорбели о Марбаде, — проговорил Альвгейр. — Но я согласен с Вольфгартом. Неразумно кидаться на одного врага, когда в спину дышит другой.

Вольфгарт встал, посмотрел прямо в глаза Зигмару и сказал:

— Пока эндалы гостили у нас, я за ними наблюдал, и не понравились мне взгляды этого Альдреда. Он смотрел на тебя так, словно ты собственноручно воткнул копье в грудь его отца.

— Хочешь сказать, он винит меня в гибели Марбада?

— Ты, должно быть, ослеп, раз не заметил, — процедил Вольфгарт. — Даже Ларед вел себя очень невежливо, и я не удивлюсь, если вскоре эндалы и вовсе перестанут захаживать в наши края.

— Ты тоже так считаешь? — спросил Эофорта Зигмар.

— Думаю, стоит принять это во внимание, — осторожно ответил советник. — Как говорит Альвгейр, перед осадой Ютонсрика нужно убедиться в преданности тех, кто останется за спиной. Сначала следует удостовериться в верности Альдреда, заручиться его поддержкой, и только потом карать ютонов.

Зигмар хотел было гневно обрушиться на них за такие слова, но прошлой осенью он видел горечь во взгляде Альдреда и знал причину. Марбад был дорог Зигмару, но Альдреду он приходился родным отцом. Ничто не могло стереть из его памяти тот факт, что, не брось Марбад в разгар боя клинок Ульфшард Зигмару, смерть бы его не настигла.

Зигмар тяжело вздохнул.

— Вы правы. Злость на Мария и скорбь о гибели моих людей ослепили меня, я осерчал на мудрость моих друзей. Я видел муку в глазах Альдреда, но предпочел не замечать ее. Весьма неразумно с моей стороны.

— Все мы ошибаемся, не казни себя, — буркнул Вольфгарт.

— Нет. Я император и не могу позволить себе рубить сплеча, иначе погибнут люди. Отныне я не приму ни одного важного решения, не посоветовавшись прежде с вами, ибо вы все дороги моему сердцу, а эта корона слишком тяжела. Мудро править мне поможет ваш честный совет.

— Можешь рассчитывать на меня, я не премину указать тебе, что ты ведешь себя как осел, — заверил друга Вольфгарт. — Уж положись на меня.

Зигмар улыбнулся и пожал ему руку.

— Так как, ты все еще намерен устроить весенний призыв? — осведомился Альвгейр.

— Пока что нет. Сведем с Марием счеты позже.

— Тогда что сейчас прикажешь, повелитель?

— Когда потеплеет, собери отряд из сотни Белых волков, — сказал Зигмар. — Наведаемся к графу Альдреду в Марбург и посмотрим, что там творится у него на душе.

Глава четвёртая Город туманов

Колонна всадников продвигалась грязной, размытой дорогой средь сырых земель племени эндалов: сотня воинов в красных доспехах, каждый вооружен боевым молотом с длинной рукоятью. Во главе ехал Зигмар, рядом с ним Редван со знаменем императора в руке. Багряное полотнище стяга вяло болталось на древке, потому что не было ветра, и ткань намокла во влажном воздухе.

Путешествие начиналось вполне сносно. Снега таяли быстро, потеплело даже раньше, чем предвещали ноющие кости стариков. Удача сопутствовала путникам три дня, пока всадники ехали по мощеной дороге поблизости от столицы Зигмара.

Потом хорошая дорога закончилась, и остальную часть пути пришлось пробираться по грязным тропам и изрытым колеям. Вольфгарт и раньше путешествовал здесь, и, хотя ему вовсе не хотелось оставлять Медбу накануне рождения малыша, он настоял на том, чтобы сопровождать Зигмара.

Альвгейр остался в Рейкдорфе в качестве регента императора. Великий Рыцарь Империи, без сомнений, понимал всю важность возложенных на него как на хранителя города обязанностей, но очень тревожился при мысли о том, что защищать Зигмара будет кто-то другой. По настоянию Альвгейра вместе с отрядом поехал Крадок. По мнению Альвгейра, лучший целитель в землях унберогенов в случае беды сумеет спасти жизнь Зигмара.

Император оглядел Редвана: юный воин был всего на два лета старше его самого, когда он впервые отправился в военный поход. Молодой Белый волк почувствовал пристальный взгляд и повернул голову, лицо его сияло от возбуждения.

Зигмар едва помнил себя таким юным и порывистым и вдруг позавидовал видению жизни этого молодого человека, когда все в новинку и мир кажется полным возможностей.

— Вольфгарт, далеко ли до Марбурга? — спросил Редван.

— О боги! Слушай, парень, — рыкнул Вольфгарт, — я тебе скажу, когда мы будем близко. Перестань спрашивать.

— Просто я думал, что мы бы уже должны увидеть город.

— Ну да, ты бы вон там его и увидел, если бы не проклятый туман. — Вольфгарт подмигнул Зигмару. — На болотах вокруг Марбурга живут демоны, они насылают гибельный ветер, так что не дыши слишком глубоко, а то в такого же превратишься.

— Правда? — пробубнил Редван, стараясь не разжимать губ.

Крадок уже давился смехом, а Вольфгарт тем временем продолжал:

— Да уж, парень, так тебе скажу: эти туманные демоны — ужасно коварные твари. Король Бьёрн сражался с ними, когда тебя и в помине не было на свете. Ехал он как-то раз в Марбург, все равно как мы сейчас, и угодил в туман, а там на демонов напоролся, пришлось им с королем Марбадом биться с ними. В туман вошла сотня воинов, да тех, кто вышел, можно было по пальцам пересчитать, остальных утащили под темные воды трясин.

— Боги! Не такая смерть пристала воину! — вскричал Редван.

— И это, друг мой, еще не самое худшее, — продолжал Вольфгарт, опасливо поглядывая по сторонам, словно демонышныряли совсем близко.

— Не самое худшее?

— Нет, к несчастью, — скорбно вещал Вольфгарт, и Зигмар видел, что его друг просто упивается, изводя Белого волка. — Говорят, что души тех утопленников до сих пор обитают в болотах, и когда всходит Гиблая луна, они поднимаются из водных могил и пожирают живых. Поверь, парень, это жутчайшие создания: у каждого по мертвому глазу, острые как иглы зубы и загребущие когти. Того и гляди утянут тебя на дно, чтобы ты навечно был с ними.

Отец Зигмара рассказывал о туманных демонах, что охотятся в болотах вокруг Марбурга. Вольфгарт, разумеется, сильно преувеличивал, но, как и всякий истинный сказитель, он вплетал в правду вымысел ради красного словца.

— Демоны, говоришь? — протянул Редван. — Никогда я не дрался с демонами.

— Считай, что тебе повезло, — заметил Зигмар, вспоминая бой с нежитью в Серых землях — промежуточном блеклом мире между жизнью и смертью. Отец пересек царство Морра ради того, чтобы его спасти, и отдал жизнь за единственного сына. Ком подкатил к горлу Зигмара, когда он вспомнил жертву отца.

— Клянусь зубами Ульрика, много бы я отдал ради того, чтобы сразиться с такой тварью! Только представь, Вольфгарт: девицы меня после такого подвига просто облепят!

— Поверь, Редван, — покачал головой Зигмар, — мне довелось сражаться с тварями из жутких миров, и так я тебе скажу: моли богов, чтобы тебя не угораздило столкнуться ни с одной из них.

— Когда это ты сражался с демоном? И почему меня не было с тобой? — удивился Вольфгарт.

— Не спрашивай меня, — угрюмо отозвался Зигмар. — Не стану говорить об этом, потому как такие разговоры привлекают зло. В мире немало демонов, не нужно призывать их лишний раз.

Вольфгарт пожал плечами, а суровый взгляд Зигмара отбил у Редвана охоту задавать вопрос, готовый уже сорваться с его губ. Заморосил дождь, и всадники молча ехали еще около часа, пока наконец туман не начал рассеиваться и дорога не пошла в гору. Вдалеке виднелись деревни; перемазанные в грязи крестьяне, погонявшие лошадей с провислыми спинами, обрабатывали пропитанные водой поля.

Здешней земле не хватало цвета и жизни, все небо заволокло тучами, над высокими горами на юге сверкали молнии. Куда ни кинешь взгляд, всюду унылые оттенки серо-коричневого. Не это ожидал увидеть Зигмар. Земли вокруг Рейкдорфа были золотисто-зелеными, щедрыми, плодородными. И даже если жизнь людей не особенно баловала, в поселках унберогенов царило довольство. Здесь же император не находил ничего подобного. Здесь правила безысходность.

Несколько раз на последних этапах пути всадникам приходилось съезжать на обочину, чтобы дать дорогу похоронным телегам, на которых громоздились трупы. Каждую повозку сопровождали хмурые рыцари в черном и священнослужители Морра в темных одеяниях, чьи монотонные песнопения и унылое позвякивание колокольчиков приглушал туман. За похоронными дрогами шли плакальщики и выли, и рвали на себе волосы, и хлестали себя веревками с узлами и крючками.

Белые волки при виде этих процессий всякий раз прикрывали рты плащами и, чтобы отогнать гнилостные испарения зла, делали знак Шалльи. Зигмар ехал рядом с Крадоком, а старый целитель разглядывал повозки, где из-под холстин виднелись трупы. Окоченевшие тела, остекленевшие, выпученные глаза, что говорило о поразивших людей жутком страхе и мучительной агонии…

— Похоже на легочную гниль, — решил Крадок. — Трупы не заразны, но воздух в здешних краях явно сделался ядовитым. Что-то перемешало болота и заставило подняться из глубин вредоносные миазмы, отравившие воздух.

— Это опасно? — справился Редван.

— О да, очень опасно, — ответил Крадок. — Со временем яд накапливается в легких, там собирается жидкость, человек теряет силу до тех пор, пока не сможет ни говорить, ни двигаться.

— И что тогда? — спросил Вольфгарт.

— Тогда человек умирает в собственной постели.

— Помоги, милосердная Шаллья, — прошептал Зигмар, прикрывая рот. — Нужно принять какие-то меры безопасности?

— Нет, если, конечно, не собираешься здесь жить, — сказал Крадок.

По сырой дороге всадники проехали через рощу мертвых деревьев с голыми ветвями. Взобравшись на поросшую кустарником вершину холма, Зигмар почувствовал запах моря и увидел Марбург. Столица эндалов была выстроена на зазубренной скале черной вулканической породы, резкими очертаниями выделявшейся на фоне скупого пейзажа туманных пустошей да бескрайних трясин. Здесь могучий Рейк впадал в море, и на его обычно неторопливых водах метались клочки желтоватой пены.

В струях дождя искрился выдающийся в море черный мыс, на котором был отстроен город, а на его вершине вздымалась в небо на высоту более шести футов неровная лента из бледно-голубого камня, словно выраставшая прямо из скалы. Вот и все, что осталось от сторожевой заставы, выстроенной древним эльфийским народом, который, как говорили, переселился куда-то далеко за океан.

Даже с такого расстояния поражало великое мастерство древних каменщиков, плавные изгибы стен были выполнены с большим изяществом. В то время как манеру строительства гномов отличала простота и добротность, эти сооружения были когда-то настоящим произведением архитектуры и искусства.

А ныне на бледном камне громоздились земляные валы — убожество в сравнении с бывшим аванпостом, и Зигмар почувствовал глубокое сожаление. Он даже представил, как тот раньше мог выглядеть: изысканная прочность серебряных и золотых стройных башен, арочные окна с тонкими стеклами, множество разноцветных флагов…

Видение исчезло, как только он увидел торчащие из земляных валов толстые заостренные колья, которые одновременно укрепляли почву и защищали от нападения врага. Черные стяги повисли на флагштоках двух каменных башен, построенных по обе стороны от мощных деревянных ворот. Обе башни были выстроены из того же черного камня скалы, причем каждая формой напоминала большого ворона.

Над городом вздымались высокие столбы дыма, из-за стен виднелись крыши домов, крытые серым сланцем. Над башнями Вороновой палаты в самом сердце Марбурга кружили стаи черных птиц.

За городом темнела громада океана, простиравшегося до самого горизонта. Над водой висели серые клочья тумана, на волнах покачивались несколько суденышек, которые тащили за собой рыболовные сети. Только у Зигмара не было никакого желания пробовать рыбу, пойманную в столь мрачных водах.

— О боги, более унылое место и вообразить невозможно! — воскликнул Редван и помахал перед носом рукой. — Вонь похуже, чем из пасти орка!

— Помнится, в прошлый раз все было иначе, — сказал Вольфгарт. — Тогда Марбург был славным городом, отличался добрым пивом и вкусной едой. Право слово, я не узнаю его.

Зигмар и рад был бы возразить Редвану с Вольфгартом, только нельзя было отрицать, что над Марбургом сгустилась атмосфера несчастья и уныния. Земли эндалов были погружены в беспросветное отчаяние.

— Вперед, — скомандовал Зигмар. — Нужно выяснить, что тут произошло.

По расширявшейся на подъездах к городу и мощеной деревом дороге они приближались к Марбургу. Впереди возвышались черные угрожающие башни-вороны, и у Зигмара даже мурашки побежали по спине, едва он оказался в их тени. Врата города были раскрыты настежь, пешие эндалы в коричневых и черных одеждах расступались перед забрызганными грязью всадниками.

Отряд унберогенов производил сильное впечатление. Ехали они верхом на могучих боевых конях, вскормленных зерном, разведением которых в своих землях занимался Вольфгарт. Он еще давно пообещал вывести таких лошадей, которым будет под силу нести всадников в железных доспехах, и взялся за работу с тем же рвением, с которым Зигмар строил свою империю. И в результате селекции ему удалось получить самых крупных в округе скакунов ростом в шестнадцать ладоней, с широкой грудью, сильными ногами и крепкими спинами. Вольфгарт стал богатым человеком, ибо его кони пользовались большим спросом среди состоятельных людей, и даже несколько графов захотели приобрести их, когда увидели, как они скачут.

Белые волки выглядели не менее впечатляюще: могучие воины, одинаково хорошо владеющие тактикой пешего и конного боя. Защищали их самые лучшие доспехи, но при этом бойцы презирали шлемы и щиты, а их красные плащи аккуратными складками ниспадали на спины лошадей. В облике воинов не было места слабости, их длинные волосы и бороды развивались на ветру.

Через открытые врата Зигмар провел Белых волков на мощеный двор. Там их встретили воины в черных нагрудниках и шлемах, вооруженные длинными копьями с бронзовыми наконечниками. Зигмар мигом насторожился, ибо приветствовать императора должны по-другому. Скорее, так встречают приезд недруга, чье появление переносят с трудом.

Посреди двора стояли двое: воин в черном шлеме, полностью скрывавшем его лицо, и облаченный в зеленые струящиеся одежды мужчина. Зигмар направился к ним. Воин был настоящим богатырем, тогда как второй человек был совсем стар, борода его доходила почти до пояса. На плетеном ремне у него висел длинный изогнутый клинок. Опирался старик на посох из светлого дерева, увитый белой омелой.

— Отчего это у меня такое чувство, будто мне в спину нацелена стрела? — прошептал Вольфгарт.

— Потому что так оно и есть, — отозвался Редван, кивком указывая вверх.

Зигмар тоже заметил воинов на башнях-воронах и кивнул, зная о том, что за ними наверняка стоят лучники с натянутыми стрелами. Альдред вряд ли настолько глуп или напитан горечью, чтобы убить императора, но чутье предупреждало его об опасности.

— Будьте начеку, — шепотом приказал он. — Только ничего не предпринимать без моей команды.

Воин в черном шлеме сделал шаг вперед и сдержанно поклонился императору. Сняв шлем, он зажал его в сгибе локтя.

— Ларед. — Зигмар узнал воина из отряда Вороновых шлемов. — Где граф Альдред? Он не смог приветствовать меня лично?

— Император Зигмар, — отвечал Ларед, — ты почтил своим прибытием Марбург. Граф Альдред шлет свои извинения, но здоровье его брата становится хуже час от часу, и он не решается оставить несчастного ни на миг.

— Брат Альдреда болен? — Зигмар спешился и встал рядом с Ларедом. Если лучники собирались стрелять, он предоставит им выбор цели.

— К несчастью, мой господин. Болотная хворь одинаково опасна и князю, и нищему, — отозвался Ларед.

— Кто твой спутник? Мне он незнаком.

— Я Идрис Гвилт, — ответил старик и чуть поклонился. Он говорил странным, надтреснутым голосом. Цвет кожи его напоминал кору старого дуба, а волосы были белыми, как только что выпавший снег. Светло-зеленые глаза с любопытством впились в Зигмара, и хотя во взгляде не чувствовалось враждебности, радушия — тоже.

— На будущее: обращайся к императору «мой повелитель», — рявкнул Редван.

Зигмар остановил Редвана взмахом руки и спросил:

— Кто ты, Идрис Гвилт: жрец или целитель?

— Немного и то и другое, пожалуй, — скривился старик. — Я советник коро… графа Альдреда по вопросам духовным и мирским.

Тогда Зигмар обратился к Лареду:

— Мои люди совершили долгий путь, им нужен ночлег, добрый ужин и горячая вода. Наших коней тоже необходимо накормить и поставить в конюшню. Когда я смою с себя дорожную грязь, ты отведешь меня к Альдреду, болен его брат или нет.

— Как прикажете, — холодно отвечал Ларед.

В гостевых покоях апартаментов графа Альдреда царили порядок и чистота, только в очагах не был разведен огонь. Вскоре принесли рыбу и тушеные овощи, но Зигмару пришлось около часа ожидать, пока согреется вода для омовения. Подобное обращение нарушало все правила гостеприимства, существующие между союзниками, но Зигмар сохранял самообладание, ибо сразу два врага на западе — это слишком.

Когда Зигмар искупался и привел себя в порядок, Ларед вместе с несколькими закутанными в плащи эндальскими воинами провел его по улицам Марбурга к Вороновым палатам. Одетый в темно-красную тунику и длинный волчий плащ, Зигмар шел впереди Вольфгарта, Редвана и почетного караула, насчитывавшего десять Белых волков. Внешне спокойные, они в любой момент были готовы к схватке.

На голове императора сияла корона, он крепко прижимал к бедру пристегнутый к поясу молот Гхал-Мараз и ужасался зловещей обстановке вокруг.

По мостовым текла вода вперемешку с помоями, а там, где все это уходило в трещины, на булыжниках оставалась тошнотворная жирная пленка. В воздухе стояло зловоние протухшего мяса и порченого зерна, зажатое теснящимися друг к дружке домами, которые угрожающе нависали над редкими, жалкого вида прохожими. Затхлый воздух запечатал город, словно все жители давным-давно покинули темные, некогда оживленные улицы, и ушли в оставленные бретонами земли.

Дома были в основном сложены из покоробленных, обесцвеченных солнцем бревен на каменных основаниях. Стены покрывала плесень, из-под дырявых крыш стекали ручейки черной воды. Двери и окна были наглухо закрыты, и только из-за немногих приоткрытых щелей доносились слабые отзвуки жизни, и то лишь глухие стоны и монотонные молитвы.

— Смотрите! — Вольфгарт кивнул на вонючий переулок, где от крытого соломой дома отъезжала очередная повозка с трупами. На дверях жрец Морра в мрачных черных одеждах выводил белый крест, а горбун в уродливой маске со стеклянными глазами и длинным носом приколачивал поперек нее доску.

— Чума? — предположил Редван. — Наверное, надышались воздуха демонов!

— Помолчи, — прошипел Зигмар, хотя сам прикоснулся к талисману Шалльи, что носил на шее.

— Прав Редван, город проклят, — сказал Вольфгарт. — Стервятники кружат над улицами, будто тут полно мертвечины. Нужно скорей убираться отсюда.

— Не глупи, — отрезал Зигмар. — Какую империю я выкую, ежели отвернусь от страданий моего народа? Мы останемся и все выясним.

— Как хочешь, — пожал плечами Вольфгарт. — Только когда выплюнешь от кашля легкие и захлебнешься в собственной крови, не говори, что я тебя не предупреждал.

Зигмар пропустил предупреждение мимо ушей, ибо перед ним предстали Вороновы палаты. Родовой престол правителей эндалов поражал воображение: величественная башня была высечена из вершины вулканической скалы, коей придали вид взлетающего громадного ворона. Оба крыла палаты из блестящего камня удивительно напоминали крылья птицы, а на вершине клювом выступал балкон.

Как раз там, на балконе, Зигмар уловил движение и заметил стройную женщину в длинном черном платье со светлыми, отливавшими золотом волосами длиной до плеч. Стоило ему заметить ее, как она тут же исчезла в башне.

— Ох, святые кости Ульрика, — пробормотал Редван, — а я-то думал, что самый удивительный город на свете — Сигурдхейм.

— Да уж, тут они отгрохали нечто особенное, — согласился Зигмар. — Когда отступают туманы, отсюда видно холмы у Астофена.

— Потрясающе. — При виде этого грандиозного творения у него даже злость на Альдреда иссякла. Далеко на севере на многие мили вокруг точно так же возвышалась гора Фаушлаг, но ее сотворил кулак Ульрика. Вороновы палаты создали люди. На строительство ушли бесчисленные годы изнуряющего труда, и в заключение явилась мрачная и величественная красота.

Через охраняемые стражами из отряда Вороновых шлемов врата меж двух гигантских лап Ларед провел их в башню. На близком расстоянии Зигмар разглядел затейливый узор, покрывавший стены: на гладком камне были высечены на редкость натуралистичные птичьи перья. Совсем как настоящие.

В коридорах внутри башни было черным-черно, отблески факела на каменных стенах играли, как лунный свет на воде. Ларед вел их дальше, в самое сердце башни, и вот они оказались у высеченной из камня лестницы, ведущей во тьму. Зигмару хотелось получше осмотреть это поразительное сооружение, но Ларед достал факел из канделябра у подножия лестницы и начал подниматься вверх.

Император последовал за ним, касаясь пальцами гладкой стены. На ощупь камень напоминал отполированное стекло и был теплым, словно в недрах его все еще тлел оплавляющий огонь. Крутые ступени, следуя изгибам стен, взбирались все выше и выше, и вскоре у Зигмара заныли ноги.

— Кончится когда-нибудь эта проклятая лестница? — простонал Редван. — Такое чувство, что мы будем вечно топать вверх.

— Размяк ты в Сигурдхейме, — хмыкнул Вольфгарт. — Ослабел от сладкой жизни. У вас, юнцов, преимущество в годах перед ветераном вроде меня, но выносливости у вас нет.

— Жена твоя другое говорит, — пошутил Редван.

Даже при тусклом свете факела Зигмар заметил, как потемнело от ярости лицо Вольфгарта, который тут же схватил Редвана за шиворот и швырнул о стену. Свистнуло вытащенное из кожаных ножен лезвие кинжала, и вот оно уже прижато к горлу Редвана:

— Еще одно подобное слово о Медбе, и я вырву твое сердце, щенок!

Словно текучая ртуть, быстро метнулась рука Зигмара к запястью Вольфгарта, хотя император даже не предпринял попытки высвободить Редвана, а только проговорил:

— Редван, порой твоя глупость даже меня удивляет. Ты оскорбил честь достойной женщины, жены моего побратима и правой руки королевы Фрейи.

— Я убью его! — рычал Вольфгарт. — Ни один назвавший меня рогоносцем не останется в живых!

— Ты так не сделаешь, — отрезал Зигмар. — Иначе станешь убийцей. Парень глупость сморозил, но не то имел в виду. Ведь не то, Редван?

— Нет, конечно, нет! — вскричал Редван. — Я просто пошутил!

— Такие шутки тебя до погибели доведут, — прошипел Вольфгарт, но убрал нож и отошел прочь от Белого волка. Больше жизни юнца опасность не угрожала, но Зигмар знал, что Вольфгарт никогда не забудет этих слов. Он бросил взгляд на то место, где стоял Ларед, но воин из отряда Вороновых шлемов уже ушел наверх. Зигмар выругался, ибо знал, что Альдреду непременно будет доложено о стычке.

— Возьмите себя в руки и следуйте за мной, — приказал Зигмар и пошел вверх. — Еще один раз такое устроите, высеку каждого и отберу волчьи плащи, которыми вы все так дорожите.

Палата графа Альдреда находилась на самом верху башни и представляла собой просторный куполообразный зал. Желтый свет проникал в нее через два окна — два глаза огромного ворона. Как догадался Зигмар, за красным бархатным пологом как раз и находился тот самый балкон, который он уже видел. Путь к темному трону освещала вереница ароматических ламп, которые не только давали свет, но также перебивали отвратительный запах, доносившийся снаружи.

Альдред их ждал. Предводитель эндалов облачился в доспехи отца: бронзовый нагрудник, отлитый в форме мускулистого торса, и высокий шлем с крепящимися к нащечным пластинам крыльями с черными перьями. Длинная мантия ниспадала на пол и лежала вокруг трона, выполненного из полированного эбенового дерева с подлокотниками в форме крыльев и ножками, словно птичьи лапы. В спинке располагалось специальное гнездо, куда было вставлено древко знамени эндалов, и Зигмару вспомнилась гордость, с коей он взирал на тот же стяг во время битвы у перевала Черного Огня.

По обе стороны от владыки здешних земель стояли два трона поменьше, но такой же формы. Один из них пустовал, а на другом восседала та самая золотоволосая дева, которую Зигмар видел на балконе. Ей, пожалуй, было около шестнадцати, и ее красота отличалась свойственной худеньким девушкам хрупкостью. Как и все в Марбурге, она была нездорово бледна. На Зигмара она взирала с высокомерием, неестественным для столь юного создания, но за видимостью показного равнодушия император разглядел интерес. Ларед и Идрис находились возле своего графа.

Тщательно скрывая гнев, Зигмар двинулся к трону. Он приехал во владения эндалов для того, чтобы разобраться в намерениях Альдреда, но ему оказалось достаточно увидеть того, и уже все стало понятным. От запаха благовоний у Зигмара запершило в горле, и он внезапно придумал, что сказать этому эндалу:

— Граф Альдред, твои земли в упадке. Мор пожирает твой город, проклятье тяжким бременем легло на твой народ. Я пришел, чтобы тебе помочь.

Зигмар не подал виду, какое удовольствие испытывает, видя удивление графа, и продолжал прежде, чем молодой правитель сообразил, что на это ответить:

— Король Марбад был братом моему отцу, он спас мне жизнь во время битвы на перевале Черного Огня. Я лил слезы, когда мы провожали его в чертоги Ульрика, и пообещал тебе, что мы тоже будем как братья. И вот я здесь для того, чтобы выполнить данное мной слово.

— Ничего не понимаю, — проговорил Альдред. — Я не просил о помощи.

— Когда земли моих графов находятся под угрозой, я не жду просьб о помощи. Я просто снарядил отряд из отборных воинов и поспешил в твой город. Поможем, чем сумеем.

Идрис Гвилт склонился к Альдреду и зашептал ему что-то на ухо, но Зигмар не расслышал из-за свиста ветра над башней. Не успел Альдред ответить советнику Гвилту, как Зигмар шагнул ближе к трону и снова заговорил:

— Граф Альдред, скажи, что мучает твой город. Я привел не только воинов, со мной пришел целитель Крадок — тот, кто спас меня от смерти, когда я лежал у врат Морра. Позволь ему попытаться облегчить страдания твоего народа.

Идрис Гвилт выступил вперед, и Зигмара обдал исходящий от того дурманящий запах. Советник пах свежевскопанной почвой и зрелым урожаем, словно только что вернулся с поля, где колосились посевы. Зигмар остро ощутил мощную силу этого человека, словно странный жизненный поток и пульсацию чего-то древнего, на грани понимания.

— Император Зигмар, нас поразило проклятие, тут твои воины бессильны, — сказал Гвилт. — Туманные демоны вновь полны сил, кои черпают из глубин болот. Зло расползается и уничтожает все на своем пути. Болезнь пожирает людей и высасывает жизнь из земли, океан смывает ее вместе с нашими чаяниями. Сотни эндалов уже мертвы, несчастье коснулось даже брата моего господина, благородного Эгиля.

— Тогда пусть ему поможет Крадок. О хворях он знает почти все.

— Человек Эгилю не поможет. Сейчас его может спасти только целительная сила земли, но ей мешает растущая мощь демонов. Мы вернем Эгиля только в том случае, если принесем в жертву демонам наше самое драгоценное сокровище.

— Это величайшая глупость, — прогремел Зигмар, обращаясь к Альдреду. — Этот человек говорит о жертвоприношении демонам, будто вы их вассалы. Но они порождения тьмы и могут быть уничтожены только мечом и храбростью. Что ты на это скажешь, Альдред? Собери под свое знамя Вороновых шлемов и присоединись ко мне в битве. Вместе мы навеки очистим болота от этого зла. Наши отцы уже сражались с этой нечистью, и будет правильно, если мы с тобой завершим начатое ими!

— Наши отцы потерпели поражение, — сказала вдруг дева, которая сидела подле Альдреда. — Демоны оттеснили их с болот и перебили большую часть войска. Что заставляет тебя думать, что ты одержишь победу там, где они не смогли?

Зигмар отцепил с пояса молот Гхал-Мараз, показал ей и сказал:

— Я пока что не встречал противника, которого бы не смог одолеть. Если пойду сражаться в болота, то выйду победителем.

Глаза девы зло блеснули.

— Ты слишком самонадеян, — молвила она.

— Возможно, но я император и имею на то право. Но у тебя передо мной есть преимущество: ты знаешь, кто я, а я ведь тебя не знаю.

— Меня зовут Марика, — резко бросила девушка. — Дочь Марбада и сестра Альдреда и Эгиля. Ты говоришь о битве как о единственном способе прекращения наших несчастий, но ведь не всякое проклятье снимешь даже убийством. Есть и другие пути.

— Какие же?

— Не мне об этом говорить, — проговорила Марика, злость в ее глазах сменилась грустью, и она взглянула на Идриса Гвилта.

— Так что же предлагает моя госпожа? — еще раз спросил Зигмар.

— Сделку с демонами, — ответил Идрис Гвилт.

— Я не тебя спрашивал.

— Смертным этих демонов не одолеть, — продолжал Идрис, не обращая внимания на недовольство императора. — Землю отравило прикосновение демонов, мы не в силах восстановить ее чистоту с помощью меча.

— Почему этот человек говорит за тебя, Альдред? Править этими землями я поставил тебя, а не старика, который желает якшаться с демонами. О боги, граф, ты же не пригласишь лису в курятник, ты выкуришь ее из норы и убьешь!

— Я ему полностью доверяю, — ответил Альдред. — Мы придерживаемся обычаев наших предков, живших в Марбурге, и в их мудрости найдем спасение. Идрис Гвилт — жрец сил более древних, чем боги. Он служит земле, знает ее уклад и то, что нам следует делать. В его словах мудрость, недоступная пониманию большинства смертных, и он многое сделал, чтобы облегчить страдания моего народа. Я безоговорочно верю ему.

— Ты можешь верить ему, но не я, — проговорил Зигмар, понимая теперь источник странной и мощной ауры Гвилта. — Я думал, что старая вера уже давно иссякла.

— Она будет существовать, пока земля приносит плоды, — заявил Гвилт.

Зигмар смерил жреца взглядом и сказал:

— В Рейкдорфе мы верим в богов.

— Здесь не Рейкдорф, — отвечал жрец.

Следующие три дня Зигмар вместе со своими воинами провел в отведенных для них королевских покоях. Хотя они вольны были гулять по городу и окрестностям, косившая Марбург болезнь удерживала их от подобных вылазок. Правда, в первый день Зигмар прошелся по туманным улицам, чтобы посмотреть, как живет народ, и вернулся с тяжелым сердцем.

Город эндалов, мрачный и исполненный скорби, вовсе не походил на оживленный прибрежный город-космополит, о котором как-то рассказывал красочные истории старый король Марбад. Гиблые испарения с болот лишили Марбург цвета, жители бродили по улицам, словно призраки. Вместе с туманом с трясин надвигалось отчаяние, его душное покрывало укутывало души и высасывало жизненную силу. Вернувшись с безрадостной прогулки, Зигмар велел Крадоку сделать для людей города все, что в его силах.

Старый целитель попросил в свое распоряжение сорок Белых волков и принялся за дело. Крадок помогал больным день и ночь. Только очень часто помочь заболевшим уже было невозможно. В домах мертвыми находили целые семьи, лица их покрывала запекшаяся корка слизи, опухшие глаза были красными, словно кровавыми. Несмотря на все усилия Крадока, жрецы Морра все чаще сопровождали нагруженные трупами телеги в последний печальный путь из города.

То был неблагодарный, душераздирающий труд, но неудачи не останавливали Крадока, он все равно пытался помочь людям, и средь заболевших страдальцев безвозмездно распространялись его припарки из легочной травы и укуса. Помогали они слабо, но больше ничего нельзя было сделать до тех пор, пока не будет уничтожена причина заболевания.

Вечером третьего дня, встревоженные бездействием Альдреда, Зигмар с Вольфгартом сидели на обращенной к северным утесам и болотам высокой террасе. Они пили южное вино из глиняного кувшина, ели соленую рыбу и вели беседу, хотя уже перевалило за полночь. Вспоминали битвы, друзей из дальних земель и наслаждались редким моментом братского общения.

Хотя перемежающийся солеными шутками разговор шел бойко, Зигмар чувствовал печаль друга, и вино тут было ни при чем. Окончив повествование о схватке с невероятно здоровенным зеленокожим во время перехода через Авер, Вольфгарт тяжело вздохнул. Лицо его было грустным.

— Давненько мы так не разговаривали, — заметил Зигмар.

— Что правда, то правда. — Вольфгарт поднял бокал. — Мы взрослеем, и забот становится больше?

— Так и есть, старина, но лучше скажи, что у тебя на уме. Что тебя тревожит?

Сначала Зигмару показалось, что Вольфгарт не станет ничего ему говорить, но тут побратим его удивил.

— Да все из-за того, что Редван сказал, когда мы поднимались к Альдреду.

— Ты же не принял его слова всерьез?! Парень молод и глуп, мелет, что в голову взбредет, но ты же знаешь, что Медба никогда тебе не изменит.

— Знаю, но я не об этом.

— Тогда о чем?

— Я накинулся на него, словно олень во время гона, будто он мне соперник какой. Я знал, что все это чушь, но готов был его убить. И убил бы, если бы не ты. Мне бы лучше держать себя в руках, а я опозорил тебя на глазах у Лареда.

Зигмар покачал головой, осушил кубок и сказал:

— Верно, мы могли бы и не показывать эндалам, что готовы перерезать друг другу глотку, но что сделано — то сделано. Я не держу на тебя зла.

— Может, и не держишь, но мне не мешало бы быть более осмотрительным, — не успокаивался Вольфгарт. — Мы с тобой уже долго вместе, пора бы мне научиться сперва думать, а потом действовать, но когда он вякнул это про Медбу… Ну, ты сам видел, как это на меня подействовало.

— Хорошо еще, что сама Медба этого не слышала, — улыбнулся Зигмар.

— Верно, — расхохотался Вольфгарт. — Если бы она услыхала, то яйца Редвана уже болтались бы у нее в ушах вместо сережек.

— Ты руководствуешься чувствами и эмоциями, Вольфгарт, таким ты был, таким и останешься. И поэтому я тебя люблю. Пендраг — мой ум и моя совесть. А ты говоришь голосом моих страстей и утех. Я — император, но не будь я им, то хотел бы быть таким, как ты. Но все же постарайся сначала думать, потом делать, особенно когда на кону моя репутация, только запала не теряй. Другим я тебя видеть не желаю, к тому же без неуемного темперамента ты бы перестал быть Вольфгартом, согласись.

Побратим Зигмара допил вино и улыбнулся:

— Непременно напомню тебе об этом, когда в следующий раз выйду из себя и поставлю тебя в неловкое положение. Ты же знаешь, что это когда-нибудь опять случится?

— Знаю, — отозвался Зигмар и потянулся к кувшину, чтобы налить еще вина. — Кажется, я захмелел.

Вольфгарт взял кубок и сделал большой глоток.

— Полагаю, что так, — сказал он. — Ты никогда не мог выпить столько же, сколько я. Вино неплохое, но уж лучше кружка доброго унберогенского пива. Покрепче.

— Давай, опустоши кувшин и повтори свои слова.

— Лучше меня не искушай. Я так устал ждать событий, что вполне могу все время пить, пока мы здесь. Как думаешь, долго ли они намерены заставлять нас бездействовать?

— Не знаю, друг мой, — пожал плечами Зигмар. — Если бы не Идрис Гвилт, уверен, что смог бы убедить Альдреда выступить вместе с нами.

— Он хитрый лис, этот старикан, нужно за ним приглядывать, — согласился Вольфгарт. — Я слышал, что приверженцы древней веры приносили в жертву девственниц, чтобы их непорочная кровь стала благословением для земли. Что-то в этом роде.

— Да, так говорят, но в рассказах о древних верованиях часто встречается изрядная доля преувеличений, ибо последователям новых религий на руку радость людей, что те времена миновали. Это как сказки, которые мы слышали в детстве о величайших героях древности, защищавших мир и обещавших вернуться, когда их помощь будет очень нужна.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что когда приходят страшные времена, всем нужна надежда. Конечно же, никто из тех героев не вернулся. Скорее всего, их или пырнули ножом в спину, или они упали с лошади и сломали себе шею, но кому хочется, чтобы красивые легенды оканчивались подобным образом?

— Только не мне, — сказал Вольфгарт и громко рыгнул. — Я желаю, чтоб герои были вроде богов средь людей, чтобы они могли одним ударом крушить горы и, не задумываясь, спасали от чудищ прекрасных дев и одним-единственным словом обращали в бегство армии неприятеля.

— Ты всегда был неисправимым мечтателем, — рассмеялся Зигмар.

Когда Зигмар раскрыл глаза, уже взошла луна, которая озарила небо бледным сиянием. Он моргнул, понимая, что внезапно уснул. И застонал, чувствуя приближение жуткой головной боли. Туника была залита вином. Вольфгарт храпел, уткнувшись головой в колени. На полу террасы красовалась лужа рвоты. Зигмар провел рукой по волосам. Глаза жгло, а во рту был такой вкус, словно он выдул бочонок болотной воды.

— Начинаю вспоминать, почему я не пью, — пробормотал он, с трудом поднимаясь на ноги. — Надо прилечь.

С океана дул холодный ветер, и Зигмар, пошатываясь, побрел к стене террасы и оперся ладонями о прохладный камень. Несколько раз глубоко вздохнул. Как глупо с его стороны пытаться уйти от проблем с помощью крепкого вина! Ведь наутро они все равно вернутся.

Он взглянул вниз, на городские ворота, располагавшиеся под террасой, и удивился: они были открыты. В Рейкдорфе врата запирали с наступлением темноты и раскрывали только после рассвета. Без сомнения, трупы вывозили из Марбурга даже ночью.

Зигмар вздохнул, понимая, что придется приказать Альдреду выступить с ним в поход против демонов. Он император, как-никак; пришло время продемонстрировать характер.

— Я так надеялся, что обойдется без принуждения, Альдред, — прошептал он. — То, чего не создаст дружба, не исправит и сила.

Ночь выдалась холодной и тихой, но туман рассеялся, открыв взору болота, простирающиеся далеко к горизонту. Зрелище было не слишком вдохновляющим, потому что пустынные и неприветливые земли вокруг Марбурга в лунном свете казались и подавно зловещими.

На севере Зигмар видел только подернутые дымкой коварные болота вдоль линии побережья. Ничто там не жило, по крайне мере, ничего хорошего, и Зигмар сплюнул вниз ком горькой мокроты. И ушел бы, если бы вдруг не увидел выходящую из города колонну закутавшихся в плащи людей, только на сей раз то была не траурная процессия груженых трупами повозок. Во главе колонны Зигмар по сиявшим в лунном свете белоснежным волосам и бороде узнал Идриса Гвилта. За стариком шагал граф Альдред в своих бронзовых доспехах, потом двадцать воинов из отряда Вороновых шлемов. В руке Альдреда призрачным голубым светом, подобно замерзшей северной молнии, сиял меч Ульфшард.

Меж воинами шел кто-то, очень похожий на пленника. Зигмар прищурился и узнал сестру Альдреда, Марику. По тонкому стану и золотым волосам ее невозможно было спутать ни с кем.

Колонна свернула с дороги и направилась к болотам. Людей поглотил туман, и сердце императора похолодело, когда он осознал страшную истину. Зигмар понял, кого Идрис Гвилт приготовил в жертву демонам.

Глава пятая Демоны под луной

Из ворот Марбурга вышел отряд из тридцати воинов Зигмара. Их лица выражали решимость. В лунном свете поблескивали волчьи плащи и немногочисленные доспехи, которые воины успели надеть, когда Зигмар среди ночи поднял их с постелей. Вольфгарт и Редван шли следом за Зигмаром, когда он сошел с дороги и зашлепал по болотистой почве.

Император остановился, чувствуя, как холодная вода просачивается через протертые сапоги. За дорогой болота затянули туманы. Зигмар содрогнулся, вспоминая, как последний раз наблюдал такой пустынный безжизненный пейзаж. Десять лет назад он лежал при смерти, а душа блуждала по бесплодным пустошам Серых земель. Души проклятых населяли тот пограничный мир между жизнью и смертью, и эти трясины мало чем от него отличались. Корчился и извивался туман, вставал плотной серой массой со вспыхивающими в глубинах мглы мерцающими огоньками.

— Во имя Шалльи, что происходит? — потерял терпение Редван. — Зачем мы здесь?

— Вот-вот, — согласился Вольфгарт, одетый в ту же запачканную тунику. — Не к добру сражаться, когда светит гиблая луна, особенно полная. Ничего путного не выйдет.

— Мы здесь для того, чтобы спасти невинную жизнь. — Зигмар поднял молот Гхал-Мараз. В лунном свете сияли покрывавшие рукоять руны, словно радуясь в предвкушении славной битвы против сил зла.

— О чем это ты?

— Помнишь, ты говорил мне о древней вере и принятых в ней жертвоприношениях непорочных? — спросил Зигмар.

— Смутно.

— Выходит, это не досужие домыслы. Я видел, как Альдред повел в болота отряд Вороновых шлемов. С ними была Марика, Идрис Гвилт собирается принести ее в жертву туманным демонам.

— Ублюдок! — рявкнул Редван. — Да я раскрою ему череп своим боевым молотом и вырву из груди его проклятое сердце!

Зигмара поразила сила охватившей Редвана ярости и обрадовало гневное возмущение на лицах воинов, когда они узнали, в чем дело. Он посмотрел на Белых волков, зная, что не все переживут эту ночь. Вольфгарт прав, не к добру идти в бой под призрачным светом гиблой луны, но, если они хотят спасти Марику, выбора у них нет.

— Выживший из ума старик хочет погубить невинную девушку! — громко воззвал к Белым волкам Зигмар, но туман поглотил его слова, словно в насмешку над ним порождая странное эхо. — Я не позволю этому случиться. Чтобы остановить его, мне нужна ваша сила. Вы со мной?

Все воины как один вскинули вверх молоты и издали клич одобрения, чтобы Зигмар знал: они с ним. Да, их страшили ужасные болота, но Белые волки не могли даже помыслить о том, что их император пойдет сражаться один.

Зигмар кивнул и двинулся в туман, шлепая по вязкой грязи и лужам ледяной стоячей воды, черной, как смоль. Он понятия не имел, где именно следует искать эндалов, потому что вода мигом наполняла следы, стирая их за считанные секунды. Если бы здесь был Кутвин! Но такие мечты — удел детей и глупцов, так что придется обойтись без лучшего следопыта.

Вокруг унберогенов непроглядной стеной стоял туман. Осторожно, то и дело оступаясь, шагали они по вязкой трясине. Мертвенный лунный свет озарял им путь, болото издавало странные булькающие звуки. Из-за поднявшегося ветра похолодало, но густой туман не развеялся.

В зарослях тростника копошились какие-то мелкие ночные твари, низко над землей жужжали насекомые. В голодном сиянии луны Зигмар заметил неторопливо охотившуюся громадную стрекозу. Крылья ее ровно гудели. Мурашки побежали по коже, зашевелились волосы на затылке, словно уже замахнулась готовая обрушиться на него когтистая лапа. Нет, не похожи эти болота на топи Брокенвалша, где зло открыто заявляло о себе. Здесь смерть незаметно подбиралась к человеку, чтобы застать его врасплох.

— Смотрите! — крикнул Редван. — Вон там!

Зигмар обернулся посмотреть, куда показывает Редван, и увидел вдалеке пляшущие огоньки, похожие на раскачивающиеся фонари в руках усталых путников. Он попытался вспомнить, были ли у эндалов с собой фонари. Ему казалось, что да, но он не мог припомнить наверняка.

Зигмар был начеку. Старожилы Рейкдорфа рассказывали о таком явлении над трясинами Брокенвалша и называли роковыми огнями, потому что предательский свет давал ложную надежду на безопасность и обрекал путника на смерть. Пендраг говорил, что причина их появления — самовозгорание болотных газов или отражение лунного света от перьев ночных сов, но подобные объяснения уверенности Зигмару не внушали.

Если это светильники эндалов, то нужно идти туда.

— Вперед! — приказал Зигмар и пошел на огни. — Смотрите под ноги!

Вновь унберогены тронулись в путь, в самую глубь топей. Почва под ногами становилась все мягче, воды все больше. Над головой жужжала мошкара, вокруг стало еще больше огней, они мерцали, словно пляшущие искры. Под ногами то и дело лопались пузыри, напоминая безрадостный хохот мертвяков.

Время потеряло счет: из-за плотной завесы тумана было невозможно определить положение луны на небе. Зигмар поднял глаза и вздрогнул, когда коварный лик гиблой луны тоже уставился на него. Зигмар поспешно отвел взгляд и сделал знак рогов, ибо невзгоды следуют по пятам за теми, кто слишком долго смотрит на это злобное ночное светило.

Что-то задело его ногу, и Зигмар отпрянул, успев заметить под водой нечто бледное, вроде угря. С громким хлюпком выдернул сапог из засасывающей трясины, некогда превосходная кожа перепачкалась и протекала. С пряжек белесым сиропом стекала гниль. Вот только бы вернуться с болот, никогда он больше не наденет этих сапог.

Раздался вопль, а следом за ним — громкий всплеск. Мигом обернувшись, Зигмар увидел, как несколько воинов протягивают молоты провалившемуся в черную трясину товарищу, который бешено молотил по воде руками. Это был Волко, вместе с ним бросившийся на спасение фланга мерогенов в битве на перевале Черного Огня.

Волко ушел под воду по грудь, но тяжесть доспехов тянула его ко дну. Он пытался дотянуться до спасительных молотов, но болото не собиралось выпускать жертву. Волко набрал в легкие воздуха, чтобы крикнуть, но тут его голова исчезла под водой, а на поверхности остались лишь пузырьки.

— Упаси нас Ульрик, — прошептал Вольфгарт, пятясь назад. — Я знал, что не будет нам удачи.

Зигмар прошлепал по грязи к поглотившей Волко трясине. У ног воинов вился туман, и невозможно было отличить твердую почву от топи.

— Идем дальше, — приказал он. — Смотрите, куда ставите ногу, и держитесь ближе друг к другу.

— А как же Волко? — вопрошал Редван. — Не должен воин вот так погибать, не слыша волчьего воя.

Зигмар с опаской глянул на темное небо и проговорил:

— Твоя правда, парень, но этой ночью волки молчат. Воет одна луна.

— Значит, мы вот так бросим его?

— Оплакивать будем потом, — обещал император, вновь пускаясь в путь.

Зигмар понятия не имел, куда идти, но его тянуло на северо-восток, словно молот Гхал-Мараз лучше знал, в каком направлении искать врага, а потому император положился на творение гномов и следовал его молчаливому стремлению.

Рядом шагал Вольфгарт и шарил глазами влево-вправо.

— Живыми нам отсюда не выбраться, — мрачно изрек он.

Зигмар чувствовал снедающий друга страх, но сказал:

— Надеюсь, что тебя слышал я один.

— Но это правда, да?

— Нет, еще чего. Мы унберогены, для нас нет ничего невозможного.

Вольфгарт кивнул, с видимым усилием пытаясь держать себя в руках.

— Ты ведь понимаешь, ради спасения девушки нам придется сражаться с Вороновыми шлемами.

— Да, — кивнул Зигмар, внимательно глядя себе под ноги. — Ежели придется, мы так и сделаем. Я изгнал из империи варваров-норсов за зверства. Если потребуется, та же участь постигнет эндалов.

— Верно, — согласился Вольфгарт. — Они поступают скверно. В корне неправильно.

Зигмар остановился и поднял руку. Следом за ним с проклятиями и плеском замерли на месте воины. Впереди в темноте двигались какие-то огни, но на сей раз было ясно, что их несут в руках неясные темные личности.

— Унберогены! Приготовиться! — крикнул Зигмар.

Белые волки подняли боевые молоты, держа их наизготовку, и постарались, насколько это возможно в болоте,занять боевую позицию.

Огни приближались. Из клочьев тумана показались призрачные очертания людей.

Завидев Зигмара, Идрис Гвилт встал как вкопанный, с расширенными от удивления глазами. Ларед остановился рядом со жрецом древней веры, поддерживая под локоть плачущего графа Альдреда, его лицо выражало скорбь. Из двадцати Вороновых шлемов, которых он повел на болота, в живых осталось только двенадцать.

И сестры Альдреда нигде не было видно.

Редван кинулся к Гвилту.

— Где Марика? — прорычал он. — Что ты с ней сделал?

Зигмар видел, что Вороновы шлемы схватились за мечи, и знал, что вот-вот начнется схватка средь этих пустынных болот. Это безумие, и будь он проклят навеки, если этот неразумный бой перечеркнет долгие годы жертв на пути построения империи.

Вороновы шлемы ждали приказа повелителя, к нему Зигмар и отправился. Напряжение достигло точки кипения, но вместо обвинений император спросил:

— Граф Альдред, где твоя сестра?

Меч Ульфшард выскользнул из рук эндала и с тихим всплеском упал в воду, когда граф рухнул на колени и горько зарыдал, уткнув лицо в ладони.

— Мы оставили ее, — вскричал он сквозь плач. — Да простит меня Ульрик, она там осталась!

— Где? — пытался дознаться Зигмар. — Скажи, где, и мы вернем ее. Мы с тобой. Неправильно то, что случилось, Альдред, ты сам знаешь.

— Пришлось! Мой народ поражен болезнью, мой брат мертв!

— Эгиль умер? — Зигмар был потрясен.

Альдред кивнул, ручейки слез прочертили светлые полосы на измазанных грязью щеках.

— Умер несколько часов назад, и теперь сестра присоединится к нему в царстве Морра. Только так можно спасти мой народ!

— Ты ошибаешься.

Альдред утер лицо рукавом.

— Разве был у меня выбор? — воззвал он. — У нас все отняли, и лишь одно могло нас спасти — жертва: непорочная дева благородных кровей.

Зигмар взял графа за плечи и заставил встретиться с ним взглядом.

— Тебя ввели в заблуждение. — Зигмар обернулся через плечо туда, где стоял Редван, готовый размозжить Идрису Гвилту голову. — Это он тебе сказал?

— Демоны требуют жертвы! — вскрикнул Гвилт, отчаянно пытаясь освободиться от железной хватки Редвана. — К тому же девушка пошла добровольно! Она знала, что земля жаждет девственной крови! Так было всегда в древние времена! Альдред, ты знаешь, что я говорю только правду!

— Захлопни пасть, пес! — рявкнул Редван.

Зигмар выхватил из рук Гвилта посох. Сломал об колено и швырнул в болото. Вороновы шлемы все еще сжимали мечи, а Белые волки были готовы отбить их атаку. Одно неверное слово — и между унберогенами и эндалами вспыхнет война.

— Все слушайте меня! — призвал он. — И слушайте внимательно, ибо от этого зависит ваша жизнь. Сегодняшний день — черный для эндалов, ибо вы внемлете словам безумца. Вы — воины чести и должны стыдиться содеянного. Подло бросить юную деву в этих гиблых местах, отвести на верную смерть, и если она умрет, я навеки прокляну ваши имена. А то, что вы называете проклятием, может быть снято лишь в том случае, если мы разыщем болотных демонов и победим их. А теперь я собираюсь найти Марику и отвести ее обратно в Марбург. Вы можете пойти со мной и восстановить свою честь или разбежаться по домам и прожить остаток жизни трусами и ничтожествами, все вас будут презирать и избегать.

Альдред поднялся на ноги, и Зигмар обернулся к нему. Граф потер лицо, будто пробуждаясь от жуткого кошмара, и тут император наконец-то разглядел в нем силу его отца.

— Правильно. — Зигмар пожал Альдреду руку. — Возьми меч, брат. Клянусь, мы ее вернем.

Альдред достал Ульфшард из-под воды, и призрачное сияние клинка разогнало тьму. Ни следа болотной грязи на славном мече не осталось.

— Когда погиб мой отец, для нас померк свет. — Голос Альдреда срывался от обуревавших его чувств. — С тех пор я существую во мраке так долго, что даже уже позабыл о нем.

— Помоги спасти твою сестру, тогда свет вернется.

Альдред кивнул, и в глазах у него вспыхнула решимость. Глядя на Идриса Гвилта, он сказал:

— Верно, сейчас старый болван отведет нас обратно, или я лично перережу ему горло.

На обширном холме, высившемся над черными топями в сердце болот, обитали демоны. Подножие холма тонуло в тумане. Унберогены и эндалы осторожно крались вверх по скалистым склонам. Средь мокрых трав то тут, то там вздымались менгиры с высеченными на них спиралями, кругами и одноглазыми монстрами — будто сквозь курган прорастали зубы мертвецов.

Средь этих странных памятников как можно тише к вершине пробирались около пятидесяти воинов. Теперь им на руку был смертоносный туман, который приглушал лязг доспехов и кольчуг.

Чувствуя, как покалывает ладонь рукоять молота, Зигмар не спускал глаз с кряжа в вышине. Древнее оружие чуяло близость врагов, и в груди его владельца росла жажда сокрушить их черепа. Граф Альдред шел рядом с императором, за ними следовали Вольфгарт с Редваном. Юный Белый волк крепко держал Идриса Гвилта.

Они почти добрались до самой вершины, и Зигмар остановился, чтобы уже ползком приблизиться к скалистому гребню, возвышающемуся над логовом демонов. Заглянув в зазор между камнями, он обнаружил, что вершина холма на самом деле представляла собой гребень обширного кратера, и у него даже дыхание перехватило от представшего перед его глазами зрелища.

Освещенные луной, в кратере громоздились колоссальные белесые каменные глыбы — все, что осталось от города, возведенного неведомыми руками в незапамятные времена. Его территория равнялась по крайней мере Рейкдорфу и Марбургу вместе взятым, а по размерам улиц приходилось только гадать о росте прежних жителей.

— О, кости Ульрика, — прошептал Вольфгарт, когда тоже дополз до края кратера и увидел город. — Что это? Кто жил здесь?

— Не знаю, — отвечал Зигмар. — А ты, Альдред?

— Гвилт увел Марику в туман, направляясь к вершине холма. Мне ничего не известно об этом месте.

— Будто для великанов строили, — заметил Редван.

— Тогда понадеемся на то, что они мертвы, как и их город, — заключил Вольфгарт.

Зигмар позабыл и думать о древних зодчих города, когда увидел сполох золотых волос там, внизу, на грубой арене. Марику приковали к одному из устремленных ввысь менгиров. Увидев сестру, Альдред вскрикнул.

— Клянусь кровью предков! — воскликнул Редван. — Демоны!

Когда из тьмы явились чудовища, у Зигмара застыла кровь в жилах. Из высеченных под ареной логовищ выползла свора отвратительных тварей, омерзительных даже издалека.

Их было около сотни — безволосых, согбенных, мертвенно-бледных демонов. Траченные тленом тела защищали бронзовые латы, из-под кольчужных килтов торчали покрытые острыми шипами хвосты. Каждый демон вооружился ржавой секирой либо шипастой палицей. Клювообразные морды клацали и скрежетали острыми как иглы зубами, чудовища приближались к Марике, обступив ее плотным кольцом.

Все твари взирали на мир одним глазом, и это не оставляло никаких сомнений в их дьявольской сущности. Но самое уродливое и жуткое существо брело в центре своры. Телосложением этот отвратительный циклоп напоминал своих щуплых собратьев, зато ростом был куда как выше, с трех мужчин. Конечности у него были одутловатые, а живот такой необъятный, как у женщины на сносях. Смолеными веревками болтались на черепе жидкие волосы, двумя бесформенными мешочками свешивались морщинистые груди.

Кто это — жуткая королева демонов?

Громадная тварь наступала на Марику, и при виде светившейся в глазу циклопа кровожадности у Зигмара в душе все перевернулось.

Время действовать.

— Вперед! — приказал Зигмар и ринулся вниз, в кратер, высоко подняв молот Гхал-Мараз. Руны славного молота сияли во тьме, и при виде грозного оружия демоны встревоженно и пронзительно закричали булькающим клокочущим воплем.

Унберогены и эндалы бросились в бой следом за Зигмаром, оглашая мертвый воздух яростным улюлюкающим боевым кличем.

Рядом с Зигмаром бежали Вольфгарт и Альдред, причем граф эндалов даже вырвался вперед, отчаянно желая исправить свою ужасную ошибку и спасти сестру, что придавало сил его усталому телу. Юное лицо Редвана исказила неописуемая ненависть. Демоны неуклюже поспешили навстречу людям, размахивая ржавым оружием и сиплым ревом отвечая на боевой клич врага.

Зигмар мчался вниз, к арене. Перемахнул через упавший менгир и выкрикнул имя Ульрика. Похоже, у него не было шансов добраться до Марики первым и обогнать готовую разорвать ее на куски королеву демонов, но он хотя бы отомстит за нее.

Гулко загремели железо и бронза, когда бегущие воины сошлись с демонами. Жуткими были исчадия ада, но гибли как любое существо из плоти и крови. Вольфгарт одним ударом пронзил трех демонов сразу, а Альдред пробивался сквозь ряды тварей со сноровкой искусного фехтовальщика. Точными ударами молота разил врага Редван, то и дело взлетал тяжелый боек в форме волчьей головы.

Зигмар, стараясь не отставать от Альдреда, мощным ударом Гхал-Мараза сшиб с ног демона, который в ужасе взвыл, когда руны славного оружия гномов обожгли его плоть и сокрушили кости. Затем Зигмар увернулся от удара секиры очередного монстра и обрушил боек молота пониже его грудной клетки. Брюхо лопнуло, и наружу вывалилась пузырящаяся жижа зловонных потрохов. В чаше арены зародился туман, при каждом дуновении ветра усиливалась вонь тухлого мяса.

Зигмар продирался вперед, каждым ударом убивая монстра за монстром, но слишком их было много между ним и Марикой. Вокруг кипел бой, и беспримерна была храбрость воинов, как унберогенов, так и эндалов.

Белые волки методично прокладывали себе дорогу вперед, всегда вперед, удар за ударом круша врагов боевыми молотами. И хотя их оружие было предназначено для ведения боя верхом, пешими они сражались не хуже, чем конными.

Вороновы шлемы стремились искупить позор содеянного с госпожой и, не думая о себе, врезались в ряды демонов, мечи их обагрялись кровью врага. В каждый удар они вкладывали всю ярость и боль и стремились расквитаться с демонами за насланные теми месяцы горя и страданий.

Демоны бились с тем же неистовством, обрушивали на людей палицы и секиры с такой силой, что проламывали доспехи и рвали кольчуги, словно те были сшиты из полотна. Их тонкие руки оказались сильны и безжалостны, а многие воины пошли в бой без доспехов.

От возвышавшейся в центре орды королевы-демоницы исходили плотные клубы тумана, которые медленно ползли вверх по холму, и воняло от них, как от мусорной кучи в разгар лета. Туман полчищем влажных серых змей клубился на поле боя, и вскоре весь склон так затянуло густой пеленой, что воины не видели друг друга, словно каждый из них вел свою собственную битву, лишенный возможности отличить друга от врага.

Бились демоны и люди, и потоки крови лились на землю. Эндалы и унберогены по-прежнему наступали, но уже начинало сказываться численное превосходство их противников-нелюдей. И вот бесстрашная атака сбавила ход.

Зигмар прорвался к Альдреду, чей клинок маяком сиял сквозь толщу тумана. Мгла была не в состоянии поглотить императора и графа, словно магическая сила молота и меча держала силы тьмы на расстоянии.

К ним присоединился Редван.

— Девушка! — кричал он. — Спасите ее!

Нависая над эндальской девой громадной тушей, королева демонов тянула ручищи к извивавшейся в путах Марике и победно выла пронзительным булькающим воплем. Альдред в отчаянии закричал, но не успела демоница коснуться Марики, как вдруг отпрянула, словно обжегшись, и жутко взвизгнула, безобразное лицо ее исказилось, будто от отвращения, которое внушила ей молодая девица.

Альдред дрался подле Зигмара. Вместе они пробились через ряды демонов, и перед их заговоренным оружием расступался туман. Бок о бок сражались император и граф, разили врага, оберегая друг друга, словно с детства обучались парному бою. Раз за разом взлетало славное оружие по смертоносной дуге, и Зигмар ощущал родство между молотом и мечом, словно прежде Гхал-Мараз и Ульфшард вместе сражались с силами тьмы в руках своих творцов. Их создали мастера разных рас, но узы древних обетов связывали их судьбу до сих пор.

Наконец Зигмар почувствовал под ногами твердый мрамор арены. Он убил еще одного монстра, а Альдред разделался с остатками свиты королевы и бросился к сестре. Марика висела на цепях, которыми была прикована к менгиру, истошно крича и заливаясь слезами.

— Вот вам и добровольно, — заметил Редван, вставая рядом с Зигмаром.

Королева демонов попятилась от них прочь, не переставая шипеть и плеваться в сторону Марики. Со склона холма все еще доносились звуки битвы, но Зигмар знал наверняка, что насланное демонами проклятье будет разрушено со смертью повелительницы монстров.

— Убьем ее, — сказал Зигмар.

— С радостью, — отозвался Редван.

Оба воина кинулись на демоницу, но не успели сделать и двух шагов, как твердая каменистая почва под их ногами превратилась в зловонное топкое месиво. Редван и Зигмар ушли в трясину почти по икры.

— Колдовство! — крикнул Редван, выбираясь из грязи и снова бросаясь вперед. Зигмар вылез следом и по топи захлюпал за ним. Из нежданно превратившейся в болото земли столбами поднимался желтый туман, распространявший невыносимый смрад тухлых яиц. Чтобы не глотнуть едкого тумана, Зигмар закрыл рот ладонью, чувствуя слабость в животе. Через миг он ничего вокруг не видел.

В тумане метнулась неясная тень, и он едва успел увернуться от метившей в него огромной когтистой лапы. Зигмар шлепнулся в вонючую воду, и над головой всего на расстоянии одной ладони клацнули покрытые коркой грязи когти. В рот попала сотворенная демоницей смердящая болотная жижа.

Отплевываясь, Зигмар катался в грязи, уворачиваясь от пытавшейся его затоптать демоницы. Улучив момент, он ударил молотом в мокрое рыхлое тело, и монстр завизжал от боли. Тут молот Редвана поразил страшилище в бок, из раны хлынула кровь со сгустками. Эти сгустки извивались и корчились, будто живые, и, к счастью, затонули в трясине прежде, чем Зигмар смог разглядеть, что же это было. Размытым вихрем черного железа молот Белого волка удар за ударом врезался в плоть демоницы.

Оскальзываясь в грязи, Зигмар поднялся на ноги. Проворнее, чем можно было ожидать исходя из ее сложения, демоница устремилась к Редвану и когтистыми ручищами оторвала от земли. Их поглотил туман, и Зигмар услышал, как закричал от боли Редван, а потом его крики внезапно стихли. Раздался громкий всплеск. Зигмар взмахнул молотом Гхал-Мараз.

В тумане появились неясные очертания громадины, и на Зигмара ринулась королева демонов с налипшими на лицо космами. Держа молот обеими руками, он вскинул его вверх, и тут клювообразные челюсти монстра сомкнулись на рукояти.

После этого Зигмар опять ушел в топь, и трясина принялась жадно всасывать тело, затягивая все глубже и глубже. Тошнотворное дыхание демоницы окружало его, из мерзкой пасти капала липкая слюна, когда та пыталась заглотить Гхал-Мараз. Зигмар ушел под воду уже по пояс и продолжал погружаться вниз, окруженный пузырьками.

Что-то метнулось к демонице, и сердце Зигмара екнуло при виде Редвана. Кольчуга на молодом воине была разодрана в клочья, расцепившиеся звенья подобно каплям серебра падали вниз. На боку, куда вцепилась тварь, зияла страшная рана, из которой лилась кровь, но в ярости битвы никакая сила в мире не могла его остановить.

— Ульрик, даруй мне сил! — с этим криком Редван, замахнувшись посильней, обрушил молот на монстра. Удар пришелся на голову демоницы сбоку и напрочь снес ей нижнюю челюсть. На Зигмара брызнула зеленовато-бурая кровь, и вдруг исчезло напряжение в руках, Гхал-Мараз был свободен, и он одной рукой вырвал его из остатков хитинового клюва твари. Вложив всю силу в удар, он вогнал боек молота демонице в глаз, который лопнул, словно переполненный пузырь, обдав двух унберогенов фонтаном вонючей слизи, и демоница взвыла в предсмертных муках. Громадная туша повалилась наземь, прикрывая руками пустую глазницу. Из раны хлестала кровь, и вместе с жизнью демоницы уходил туман. Сотрясаясь в предсмертных конвульсиях, она изрыгала здоровенных лоснящихся извивающихся тварей, которые бились, словно рыбины на песке.

Зигмар пытался освободиться из трясины, ибо чувствовал, что почва начинает твердеть, а ему вовсе не улыбалось оказаться в каменной ловушке.

— Помочь? — спросил Редван. Лицо молодого воина покрывала мертвенная бледность, и Зигмар видел, какую глубокую рану нанесла ему демоница. Весь бок у него был залит кровью, и нога тоже.

— Если можешь.

— Попробую. — Редван схватил Зигмара за руку и потянул на себя. И хотя лицо его исказилось от боли, он вытащил императора без единого стона. Зигмар встал на ноги и понял, что колдовские чары рассеялись: топь вновь стала каменистой почвой.

— Ну вот, — прошептал Редван, — теперь я, пожалуй, прилягу.

Зигмар успел подхватить его и осторожно опустил наземь, снял разорванную кольчугу. Залитая кровью кожа юноши приобрела землистый оттенок. Когти демоницы глубоко исполосовали весь его бок.

— Воды! — крикнул Зигмар.

— Проклятье, ужасно больно, — прошипел Редван. — Стерва оказалась быстрее, чем я думал.

— Ты про эти царапины? — уточнил Зигмар. — Брось, парень, ерунда. Блохи Ортульфа кусают сильнее.

— Должно быть, у старого пса чертовски громадные блохи, — проговорил Редван, кривясь от боли. — Может, Вольфгарту стоит оседлать их, тогда мы сможем летать в бой верхом.

Зигмар улыбнулся и взглянул вверх, на склон холма, где Вольфгарт, Белые волки, Вороновы шлемы и Ларед стояли посреди груды трупов. Вперемежку лежали демоны и воины, ибо то была победа, добытая кровью героев. Придет черед оплакивать павших, но сейчас время тех, кто остался в живых.

— Вот вода, — услышал Зигмар голос Альдреда и поднял голову. Рядом с графом эндалов стояла его сестра. Альдред протянул кожаную флягу, и Зигмар омыл чистой водой раны юноши.

— Он выживет? — спросила Марика, опускаясь на колени рядом с Редваном.

— Раны обширные, но неглубокие, — сказал Зигмар, стараясь не думать об отвратительной грязи на когтях демоницы. — Если не загноятся, думаю, он выкарабкается.

— Рад слышать, — прошептал Редван.

— Мой император, о нем позаботятся лучшие лекари Марбурга, — пообещал Альдред.

— Я сама его выхожу, — заявила Марика.

Альдред протянул Зигмару руку и проговорил:

— Я был глупцом, друг мой. Смерть отца ослепила меня, и я усомнился в твоей дружбе. Идрис Гвилт подлил масла в огонь, и его темная вера едва не стоила моей сестре жизни.

— Он поклялся, что моя жертва спасет наш народ, — сказала Марика, и Зигмар подивился, как быстро она оправилась после всего, что пережила. Воистину, эндальские женщины так же выносливы, как женщины унберогенов. — Заставил поверить в то, что наше спасение зависит только от меня, что я должна пойти на болота и позволить этому… этому существу меня поглотить.

— За это он поплатится жизнью, — решил Альдред. — Я обреку его душу на вечные страдания, предав его тело смерти в болоте.

— Другого он не заслужил, — согласился Редван.

Марика поднялась с колен, и Альдред взял ее за руку так, словно больше не намеревался никогда отпускать.

— Туман уходит, — заметил Альдред. — Думаю, дорога обратно будет счастливей, чем дорога сюда.

— Конечно, — согласился Зигмар. — Давайте поторопимся.

Альдред кивнул и повел Марику прочь, а Вольфгарт подошел помочь Зигмару с Редваном.

— Ну что ж, парень, вот ты и сразился с демонами. Сбылась твоя мечта? — усмехнулся Вольфгарт.

— О да, всегда мечтал о том, чтобы меня покалечила жирная бесовка.

Вольфгарт ухмыльнулся в ответ, отрывая от подкладки плаща лоскуты на бинты.

Пока Вольфгарт занимался перевязкой, Зигмар смотрел на труп демоницы, припоминая, как та отпрянула от жертвы.

— Одного мне не понять, — задумчиво протянул он. — Почему тварь не убила Марику? Мне казалось, что демоны охочи до крови девственниц.

— Уж поверьте мне, — хмыкнул Редван, — эта малышка отнюдь не девица.

Глава шестая Беспокойные короли

Когда рассвет озарил небо на востоке, усталые от битвы, но торжествующие воины вернулись с болот. Они несли павших товарищей, но после тошнотворной вони топей свежий морской воздух отгонял все печали прочь.

Всю обратную дорогу к Марбургу возвращавшиеся воины наблюдали, как всплывают на поверхность болот тела жертв темных сил, словно поражение демонов освободило их и дало возможность вернуться в верхний мир. Болотная вода обладает свойством сохранять покойных не тронутыми разложением, поэтому в свое время их тоже с почестями проводят в следующий мир.

Вскоре после возвращения воинов Крадок сообщил, что эпидемия пошла на спад, и стало ясно, что худшее позади. Сократилось число груженых покойниками телег. Те, кто покинул дома, дабы избежать горькой участи, возвращались назад. Город оживал, рассеялся столь долго окутывавший его гнетущий мрак, вернулись свет и надежда. Несгибаемый человеческий дух расцвел нынче пуще прежнего и сделался крепче, пройдя страшное испытание.

На главной площади перед Вороновыми палатами граф Альдред повторил Клятву меча, данную его отцом: опустившись на одно колено перед Зигмаром, он протянул ему Ульфшард. Под восторженные крики, эхом прокатившиеся из конца в конец Марбурга, император принял древний клинок и затем снова вручил его Альдреду, скрепляя таким образом узы братства.

Всю следующую неделю Зигмар вместе со своими воинами гостил в Марбурге. Благодарные жители города чествовали их как спасителей и приносили дары. Сдержав данное слово, Марика лично выхаживала Редвана, но Зигмар знал, что Крадок всегда находился неподалеку. Когда Редван принялся сетовать на чрезмерно строгий присмотр за ним, Вольфгарт мигом его угомонил, ответив, что Редвану или придется вести себя прилично, или жениться на Марике, ибо Альдред будет в полном праве убить его, если обнаружит, что в спальне сестры уже похозяйничал Белый волк. Услышав о мрачных подробностях казни Идриса Гвилта, Редван понял, что рассчитывать на милость графа Альдреда бессмысленно, и все протесты юного воина прекратились.

Гвилта обрекли на страшную участь тройной смерти, и даже Зигмар побледнел, когда услышал подробности. Жреца напоили отваром ядовитых ягод белой омелы и отвели к болотам, закованного в цепи. Палач нанес по кое-как обритому черепу три точных удара дубинкой с железным наконечником. Едва живого Гвилта подтащили к трясине, где Альдред полоснул его по горлу мечом Ульфшард. Отравленного, умирающего от множественных переломов черепа и кровопотери из перерезанного горла Гвилта Ларед погрузил под воду и держал до тех пор, пока не прекратились слабые конвульсии борющегося за жизнь тела.

После стольких «смертей», обрушившихся на жреца за короткое время, душа запутается и не сможет отлететь от тела вовремя. Плоть Идриса навеки останется нетронутой во чреве болот, а душа будет навсегда заключена в трупе, как в темнице.

Жрецы Морра протестовали против столь сурового наказания, поскольку отказ в последнем путешествии души противоречил священным догматам их веры. Но их мольбы о пощаде остались без внимания, ибо эндалы веками практиковали эту казнь, и никто не смог бы усомниться, что столь жестокое наказание было вполне заслуженно.

Несмотря на то что девять коней оказались без седоков, унберогены ехали домой в приподнятом расположении духа. Они скакали по земле, которая вновь возвращалась к жизни, оттесняя и уничтожая остатки проклятия демонов после долгого заточения во мраке скорби.

Когда Зигмар со своими воинами пересек Суденрейкский мост на подъезде к Рейкдорфу, прошло два месяца с того дня, как они выступили в Марбург.

Зажав нос, император выпил отвар, который приготовил для него Крадок. Голову ломило, хотя он нигде не ударялся. Скорее, сильную головную боль провоцировали беспрестанные заботы. Как выяснилось, по сравнению со всем остальным объединение племен было самой легкой задачей.

Зигмар полулежал у себя в палате, в ногах свернулись Ортульф, Кай и Лекс. В очаге потрескивал недавно разведенный огонь, и умиротворяющий запах древесного дыма помогал облегчить боль за глазами. По возвращении из Марбурга император всецело посвятил себя подготовке похода на Ютонсрик, хотя случались и радостные моменты, озарявшие его будни.

Когда богиня весны благословила земли теплом и оживлением всего сущего, Медба Азоборнская дала жизнь Ульрике, которая явилась в этот мир с громким боевым кличем на губах. Счастливый Вольфгарт гордо шествовал с дочерью на руках по улицам города, слезы радости катились у него по щекам, и жители Рейкдорфа приветствовали их, осыпали пригоршнями зерна, земли и брызгали на них водой.

Вольфгарт и Медба попросили Зигмара стать опекуном-хранителем Ульрики — эту почетную обязанность по традиции исполнял ближайший друг родителей. Зигмар торжественно поклялся оберегать дитя в случае их смерти.

На церемонии по случаю рождения ребенка, состоявшейся на склоне холма к востоку от Рейкдорфа, жрица богини Шалльи Алесса разожгла огонь и смочила голову младенца тремя каплями воды из ручья. С каждой каплей она читала приветственное благословение пришедшей в этот мир Ульрике:

— Капелька с неба на маленький лобик возлюбленного чада. Капелька с земли на маленький лобик возлюбленного чада. Капелька с моря на маленький лобик возлюбленного чада.

Затем Алесса надела девочке на шею серебряный кулон в форме сердечка и сказала:

— Защити ее, сердце Шалльи, от несчастий, убереги от напастей, огради от зла, отврати демонов и наполни благодатью.

Заговорив Ульрику от сил темного колдовства, Алесса вложила ей в ручки две монеты, серебряную и золотую, чтобы почтить силы луны и солнца, и окунула в студеный ручей. Вольфгарт держал заходящегося плачем младенца в быстрых водах, а жрица взяла пригоршню земли и натерла ею животик, ручки и ножки девочки, читая молитву о даровании здоровья.

На этом участие отца в ритуале закончилось, и Вольфгарт передал Ульрику Медбе, которая взяла дочь на руки и приложила лбом к земле, читая молитву Морру. Этим последним действом мать просила бога смерти запечатать врата между прежним миром и этим, чтобы никто не смог пересечь черту жизни.

Когда все надлежащие ритуалы были совершены, девочку взял на руки Зигмар и поднял высоко к небу, чтобы уберечь ее от жалкого существования и невозможности приобрести известность и богатство.

То был редкий радостный миг той весной, когда в Рейкдорф еженедельно прибывали дурные вести. Стол перед Зигмаром был завален грудой свитков от графов, которые писали о том, что творится в их землях.

Чтение радости не доставляло.

Пендраг и Вольфила сообщали об участившихся на севере набегах кораблей-волков норсов, не только разорявших поселения на побережье, но даже не боявшихся заходить вглубь страны на многие мили. Норсы атаковали все чаще, и выбор жертв указывал на ловкую тактику их предводителей. В основном набеги происходили тогда, когда большая часть мужчин уезжала на военные сборы в отдаленные города, и Зигмар понимал, что расчет времени атак норсов не случаен.

Те, кто выжил после набегов, сообщили имена двух предводителей норсов. Говорили об огромном воине в черных доспехах по имени Кормак Кровавый Топор, который как бешеный сражался двулезвенным топором из красного пламени, да о гибком черноволосом мечнике Азазеле, который умел одним махом рассекать соперника надвое.

Но то была забота на будущее, ибо зеленокожие с восточных гор вновь начали выбираться из логовищ и разорять земли людей. В перерывах меж постоянными рассказами об успехах сыновей Фрейя Азоборнская выражала беспокойство по поводу растущих случаев нападения орков на поселения в предгорьях Краесветных гор. Тамошние разведчики не обнаружили много численных сборищ зеленокожих, но Зигмар знал, что это лишь вопрос времени. Однажды появится могучий лидер, который снова объединит разрозненные племена.

На западе существенно замедлилось строительство мощеных камнем дорог, связывающих Рейкдорф с Мидденхеймом и Сигурдхеймом. Почти ежедневно случались набеги лесных зверолюдей. Зигмар приказал послать дополнительные отряды для патрулирования дорог и защиты людей, а также повелел повысить им плату, чтобы привлечь желающих заняться строительством. Альвгейр убеждал императора отправить туда тех, кто нарушил закон, но Зигмар противился использованию преступников. Ему хотелось, чтобы люди гордились своей работой и осознавали, что трудятся во имя великой цели. Если работать по принуждению, ничего великого не создашь, и Зигмар не желал строить империю на горбах преступников.

С юга приходили новости от графа Марка. Его народ пытался отбить потерянные земли. В последнее время слишком осмелели орки, тролли и хищные мутанты. За время войн с зеленокожими многие крепости на холмах меноготов были разрушены, защитники и жители либо убиты, либо угнаны в рабство далеко на восток, за горные кряжи. Меноготы оказались на грани уничтожения и не могли вернуть вотчину с таким ничтожным количеством воинов. Марк — закаленный в боях правитель, а меноготы — выносливое и отважное племя, а посему заставить их свернуть с намеченного пути не могли даже мрачные слухи о встающих из горных могил мертвецах.

Зигмар вздохнул и допил настой целебных трав, размышляя о том, станет ли этот мир когда-нибудь настолько безопасен, чтобы ему больше не надо было защищать свой народ. Неважно, сколько воинов встанет под его знамена, угроза вечно зреет то тут, то там, если не за пределами империи, то в ней самой. Мысли Зигмара приняли и вовсе мрачный оборот, стоило ему вспомнить подробности состоявшейся днем встречи с Кругаром и Алойзисом. Когда миновала общая для всех опасность уничтожения, графы империи снова обратились к древним спорам и междоусобным тяжбам. Кругар и Алойзис слали Зигмару письмо за письмом, обвиняли друг друга в набегах, опустошении поселений, уничтожении посевов, убийстве скота и краже зерна. Оба, разумеется, отрицали причастность к таким проделкам, ссылаясь на вечные пограничные споры и обвиняя во всех своих несчастьях оппонента.

Чтобы положить этому конец, Зигмар призвал обоих графов в Рейкдорф.

Атмосфера в Большой палате была напряженной; тишину нарушал только треск дров в очаге да отдаленный шум города. В дальнем конце зала восседал на троне Зигмар. На его челе сияла корона, на коленях лежал Гхал-Мараз. С плеч ниспадал волчий плащ. Было очевидно, что император находится в мрачном расположении духа.

Рядом с ним, опираясь на обнаженный бронзовый меч, стоял Альвгейр. Слева от Зигмара сидел Эофорт с длинным скрученным пергаментом на коленях. Никто не смотрел на графов, на лицах которых читалось разочарование.

Алойзис, сухопарый, безупречной наружности, был хищного вида мужчиной с коротко остриженной бородой, татуировкой на лице и глазами под тяжелыми веками. Всегда последовательный и точный в мыслях и действиях, он являл собой полную противоположность своему народу — диким и грубым обитателям леса, искусным в обращении с луком и топором. Одежды красного и изумрудного цветов были богато украшены, на шее висела золотая цепь с серебряным орлом. Яркая желтая накидка щегольски ниспадала с одного плеча, на боку висел длинный черузенский кинжал в перламутровых ножнах дивной работы.

Напротив Алойзиса стоял Кругар, граф талеутенов, великан с мрачным взглядом. Он носил блестящий чешуйчатый доспех из мастерски выкованных железных листьев, покрытых серебром. В простых ножнах из темной кожи покоился Утенсъярл — кривая кавалерийская сабля, которую, говорят, выковал сам Таленбор, первый вождь талеутенов. Кривоногий опытный всадник, Кругар приехал с отрядом Красных косарей — копьеносцев, которые прорвали орочьи ряды в битве у реки Авер. Щеки и шею Кругара покрывали красно-золотые зубчатые узоры татуировок.

Графы даже не соблаговолили взглянуть друг на друга, и Зигмар знал, что без брани не обойдется. Он кивнул Алойзису, и тот тут же заговорил.

— Мой император, обстановка сложилась невыносимая, — начал Алойзис. — Всадники Талеутена регулярно пересекают реку Таалбек и сеют ужас и разруху средь моего народа. От их руки уже пострадало девять черузенских деревень, оставшихся без зерна и необходимых запасов на зиму.

— Тьфу! — насмешливо ухмыльнулся Кругар. — Если бы мои всадники вторглись на твою территорию, у талеутенских крестьян не осталось бы еды, чтобы протянуть хотя бы неделю. Талеутены знают, как опустошать земли.

— Слышишь? — вскричал Алойзис. — Этот хвастун открыто признается перед тобой в преступлении! Я требую справедливости!

— Я ничего не признаю, глупец, — пророкотал Кругар, хватаясь за рукоять сабли. — Это ты посылаешь своих лесорубов через реку! Они вырубают деревья, которые им не принадлежат, и сплавляют их к черузенским складам в Стенающих холмах.

— Это я-то глупец? — зарычал Алойзис, на его шее вздулись вены, а рука метнулась к рукояти кинжала. Он выпучил глаза и стал похож на типичного черузена, какими их рисовали. — Я больше не собираюсь терпеть унижения и твою ложь, Кругар!

— Ложь? Да это ты отравляешь воздух клеветой!

— Довольно! — пророкотал Зигмар, поднимаясь с трона.

Оба графа тут же прекратили препираться, а император шагнул к ним. Сперва он взглянул на Алойзиса, затем — на Кругара, лицо его смягчилось и теперь выражало огорчение.

— Прискорбно видеть, как быстро вы позабыли о братстве, которое мы скрепили кровью, — проговорил Зигмар. — Разве не помните, как ликовали ваши сердца на перевале Черного Огня, когда орки дрогнули и побежали прочь? Неужели совсем позабыли о славной победе, которую мы одержали все вместе?

— Никогда, мой повелитель! — воскликнул Алойзис. — Память о том кровавом дне пребудет со мной даже в могиле.

Кругар вынул саблю из ножен и показал Зигмару. На серебряном клинке были выгравированы гномьи руны, напоминавшие о битве у перевала Черного Огня: «Каждый раз, обнажая Утенсъярл, я вспоминаю о великой битве!»

— Тот день сплотил нас, — продолжал Зигмар. — Все люди объединились и сражались как один народ. Мы выстроились перед самой большой армией, которую видел этот свет. Нас было меньше, но мы гордо пошли в бой против этого громадного войска и разбили его.

Зигмар показал на огромный череп орка, который висел на стене над троном. Когда-то он принадлежал тому, кто командовал полчищами зеленокожих в битве на перевале Черного Огня. По размеру он превосходил череп самого могучего скакуна, из нижней челюсти торчали два здоровенных бивня, совсем как у тех мифических тварей из Южных Земель, о которых ходили легенды. Даже теперь от черепа монстра, звавшегося прежде Кровавым Клыком, исходила зловещая мощь.

— Да, свет никогда такого более не увидит, но поглядите на нас! С того великого дня прошел один год, а вы пререкаетесь с братом, чьи воины стояли насмерть плечом к плечу с вашими. Клятвы братства меча мы заключили до битвы у перевала Черного Огня, и мы обновили их у погребального костра Марбада. По крайней мере, я так думал.

— Моя клятва принадлежит тебе, как и моя жизнь, — не колеблясь, отчеканил Алойзис.

— Моя тоже, повелитель Зигмар, — поспешил присоединиться Кругар, недовольный тем, что соперник его опередил. — Я присягал на верность твоему отцу, а затем, по доброй воле, — тебе.

— Так и есть, вы оба принесли мне клятву, — кивнул Зигмар. — Данная мне клятва — то же самое, что принесенная каждому из союзников-графов. Алойзис, ты забыл, как выбивал норсов из своих земель вместе с моим отцом и Кругаром? А ты, Кругар, разве не помнишь, как атака черузенов прорвала кольцо зеленокожих и вызволила твоих всадников из ловушки у реки Авер? Нападая друг на друга, вы нападаете на меня, — продолжал Зигмар, делая знак рукой Эофорту. — Вашим землям угрожают, значит, я должен выступить вам на помощь. Каждый из вас заявляет, что на него нападает другой. Так против кого я должен идти войной?

Оба графа молчали. Эофорт вручил Зигмару свиток. Император развязал кожаный шнур и развернул прекрасной работы карту, расположив ее на одном из столов посреди обширного зала. Алойзис и Кругар подошли к Зигмару, от восхищения перед столь замечательным произведением картографии позабыв о распрях.

Леса, реки и города империи были нарисованы цветными чернилами, поражая мастерством линий и проработкой деталей. Земли каждого племени были четко обозначены, каждое крупное поселение, река и горная гряда подписаны золотыми буквами.

Зигмар ткнул пальцем в центр карты, где превосходно изображенный черными чернилами замок представлял город Хокергиг — самый большой город черузенов и престол графа Алойзиса.

— Должен ли я выступить в поход на север и напасть на черузенов, наказать за обиду, нанесенную моему брату Кругару?

Не дожидаясь ответа, Зигмар провел пальцем вниз через реку Таалбек, туда, где средь лесов синело большое озеро.

— Или же мне пойти на Таалхейм, снести ворота боевыми машинами и перебить талеутенов за то, что те осмелились напасть на моего брата Алойзиса? Рассудите, братья, как мне следует поступить?

Император посмотрел каждому графу прямо в глаза, чтобы те поняли: он говорит совершенно серьезно. Они не знали, как поступить, ибо в обоих боролось желание не потерять лица в присутствии соперника и уберечь земли и народ от гнева императора.

Зигмару вовсе не хотелось выступать на север, особенно когда он готовился в поход на Ютонсрик, а потому он дал спорщикам возможность самим найти выход. Он провел пальцем вдоль течения Таалбека — границы между территориями двух племен.

— А может, ваши владения разоряют грабители? — задумчиво проговорил Зигмар. — Возможно, несколько вооруженных банд безродных бродяг устроили тайные лагеря по обе стороны реки. Чтобы мне не пришлось выступать лишний раз на север, вы могли бы сами выследить и уничтожить бездельников. Таким образом вы разберетесь со своими трудностями и положите конец распрям. Что скажете, друзья мои?

Взглянув в глаза Зигмара, Кругар медленно кивнул.

— Полагаю, ты прав, мой император. Пожалуй, набеги действительно напоминают разбойничьи.

Хоть сказано это было не очень уверенно, но Зигмар ждал этих слов. Он посмотрел на Алойзиса.

— Ну конечно, — быстро отозвался тот, пользуясь возможностью спасти репутацию с помощью предложенного Зигмаром способа. — У меня есть умелые следопыты, которые смогут выследить бандитов.

— Замечательные новости, друзья мои, — заключил Зигмар. — Таким образом, вы положите конец спорам и вернетесь домой братьями. Такова моя воля.

— Да будет так, мой повелитель, — с поклоном отвечал Алойзис.

— Я немедля возвращаюсь в Таалхейм, — объявил Кругар.

Алойзис повернулся к Кругару, и графы обнялись. Неуклюже и через силу, но для начала достаточно. Оба поклонились Зигмару и покинули палату. Когда за ними закрылась дверь, Эофорт свернул карту, а Альвгейр сошел с помоста, на котором стоял трон. Великий рыцарь империи вложил меч в ножны и уселся на краешек стола, где Эофорт завязывал кожаные шнуры на свитке с картой.

— Думаешь, они сделают, как ты хочешь? — поинтересовался Альвгейр. — Я имею в виду Кругара с Алойзисом.

— Лучше бы так и было, это в их интересах, — сказал Зигмар. — Иначе они узнают, каково навлекать на себя мой гнев.

— Ты правда считаешь, что в лесах скрываются разбойники?

— Грабители есть всегда, — отвечал Зигмар. — Только не они разоряют земли талеутенов и черузенов. Каждый из них прав, на каждого из них нападают соседи.

— Зачем? Это же бессмысленно, — удивился Альвгейр.

— Такова человеческая природа, — вступил в разговор Эофорт. — За неимением общего врага люди обращаются к единственному источнику, в котором гарантированно его найдут: к прошлому. Черузены и талеутены веками бились за плодородные земли по берегам Таалбека. Они сплотились только один раз, когда король Бьёрн вынудил их объединиться во время Зимы монстров, помнишь?

— Как же не помнить, — сказал Альвгейр, — хищный сброд с Пустых холмов. В снегах вокруг Унтергарда я впервые изведал вкус битвы.

— Задолго до моего рождения, — улыбнулся Зигмар.

— Не очень-то задолго, — проворчал Альвгейр.

— Дело в том, — продолжал Эофорт, — что сильные люди с подвластной им армией будут всегда искать, кого бы атаковать, а старые обиды, неурегулированные виры и родовые распри — благодатная почва для таких поисков.

— К чему ты клонишь? — спросил Зигмар.

— Надо предложить нашим беспокойным королям более достойную цель для утоления воинственного пыла.

Летний сбор начался рано; чтобы призвать графов на войну, во все концы империи помчались гонцы с письмами, запечатанными сургучной печатью Зигмара с изображением двухвостой кометы.

Наступил сезон военных походов, пришло время призвать к ответу Мария Ютонского.

Когда весенние дни налились летним теплом, сотни воинов раскинули палатки в чистом поле вокруг столицы Зигмара, и в течение следующих двух лун со всех концов империи продолжали прибывать отряды мечников.

Бронзоликие азоборнки правили лакированными черно-золотыми колесницами, им вслед неслись возгласы восхищения и дружный свист бригундов, потрясающих копьями и демонстрирующих неуемным воительницам многочисленные шрамы.

С вестями от Пендрага и Мирзы прибыли облаченные в доспехи воины с горы Фаушлаг, и Зигмар с улыбкой прочел письмо старого друга, в котором тот описывал свои злоключения в попытке преобразовать общество, погрязшее в древних традициях. Пусть Пендраг находил задачу столь многотрудной, Зигмар отлично читал между строк и понял, что другу доставляет удовольствие подобный вызов судьбы; его порадовал жизнерадостный тон послания.

Южные короли снарядили по двести воинов каждый: угрюмые мерогены в своих характерных плащах ржавого цвета и стройные мечники меноготы в зелено-золотом. Талеутенские верховые лучники разъезжали по военному лагерю, демонстрируя всем свои умения, и в хвастовстве соревновались с бритоголовыми остготами, тожестрелками из лука. Последних возглавлял Гэлин Венева, который подарил Вольфгарту бутыль с кумысом вместе с обещанием устроить по окончании военной кампании питейное состязание.

В придачу к двум сотням мечников граф Кругар прислал отряд Красных косарей — облаченных в доспехи конников, вооруженных сверкающими копьями и кривыми кавалерийскими саблями. Сам граф не приехал.

Как и черузенский правитель, который прислал пять сотен разукрашенных татуировками воинов в туниках и плащах светло-коричневого цвета, что, без сомнения, было широким жестом. Также в Рейкдорф прибыла еще сотня дикарей-черузенов, чьи почти обнаженные тела покрывали витиеватые татуировки и боевая раскраска.

К концу весны под стенами Рейкдорфа собралось более девяти тысяч бойцов. В основном это были унберогены, хотя около трети войска составляли те, кто звал домом другие земли. Такое огромное количество воинов нужно было накормить и напоить. Нынешняя армия по численности значительно превосходила ту, которой располагал Зигмар, когда впервые задумал построить империю. И снабжение провиантом стало задачей непростой.

Ведение боевых действий вдали от дома требовало наличия солидного обоза, поэтому по приказу императора дровосеки отправились рубить лес, чтобы обеспечить плотников древесиной. Мастера-лучники, оружейники и кузнецы города трудились день и ночь, изготавливая тысячи стрел, мечей и секир. Рядом с тяжелыми бревнами разобранных катапульт складировали веревки, кирки, ломы, пилы, топоры и лопаты. Так велик был вес груза, что пришлось мастерить новые хомуты, чтобы волы могли его тянуть. На прочные телеги устанавливали передвижные кузни, сотни ремесленников собирались в поход, чтобы содержать в исправности военное снаряжение.

Десятки тысяч фунтов зерна, муки и соли складывали подле сотен бочонков с соленым мясом и рыбой и другой провизией, которой должно было хватить на несколько месяцев. Эофорт вместе с целой армией счетоводов и писцов вел перечень поступающего со всей страны продовольствия, повозки ожидали описи, ибо для снабжения такой большой армии необходимым без тщательного учета не обойтись.

Когда утром прекрасного летнего дня взошло солнце, Эофорт объявил, что войско готово выступить в поход. Тогда жрецы Ульрика развели на вершине холма Воинов костер и совершили жертвоприношение богу войны. Алесса провела жриц Шалльи по всему лагерю, благословляя воинов и молясь богине сострадания и врачевания, чтобы та оградила их от бед.

Зигмар, Редван и Вольфгарт проехали через ворота Морра во главе двух сотен Белых волков и заняли место во главе колонны. Восторженные возгласы эхом разнеслись над холмами, когда Редван высоко взмахнул багряным знаменем Зигмара, и вместе с императорским стягом над необъятным войском взлетел в небо хоровод цветастых флагов разных племен.

Белые волки повели армию по мощеной дороге на запад. Они выступили на войну.

Неделей спустя на переправе у города Астофен к армии Зигмара присоединились пятьсот эндальских воинов в черных доспехах. Кавалерийский эскадрон Вороновых шлемов под предводительством графа Альдреда и Лареда встретил императора в центре моста, на том самом месте, где погиб Триновантес, и Зигмар мысленно пожелал духу ушедшего друга доброй судьбы.

Теперь армия насчитывала около десяти тысяч воинов и почти тысячу маркитантов. Каждый вечер на привале конюхи, ремесленники, гуртовщики и торговцы ходили по лагерю, исполняя привычную работу и поддерживая все в полном порядке.

Настроение войска было приподнятым. Каждый вечер Зигмар сидел то у одного костра, то у другого, разговаривал с воинами и слушал их рассказы. Все с нетерпением ждали возможности проучить самонадеянного Мария за трусость и предательство и прогнать его воинов за моря. Зигмар не уставал напоминать, что ютоны тоже люди, и лучше их вернуть в лоно империи, чем уничтожить, хотя сам не очень-то верил в такую вероятность. Марий бросил их в час нужды. Какой из такого человека союзник?

Армия повернула на север, и Зигмар повел войско через плодородные равнины на северных подступах к владениям эндалов, обходя болота и топи в устье реки Рейк. Хотя огромные пространства топей все еще таили опасность страшных трясин и стоячих заводей черной воды, густой туман над землей больше не собирался, и солнце ласкало землю теплом.

На Великом северном пути, где некогда проходила граница между владениями тевтогенов и ютонов, к армии присоединился отряд тюрингов под предводительством могучего графа Отвина. Вождь берсерков привел под знамена императора отряд в четыре сотни воинов, состоящий из разукрашенных мужчин и женщин в беспорядочной смеси доспехов, кольчуг и кожаных нагрудников.

Воины Отвина с гордостью демонстрировали шрамы, полученные в битве на перевале Черного Огня, и среди них Зигмар заметил лицо воительницы-берсерка Ульфдар.

Отвин преподнес в дар Зигмару трех прекрасных быков из своих стад, а к пиру перед выступлением к Ютонсрику зарезали сотни коров мясных пород. На границе с землями Мария устроили великий праздник и не забыли о жертвоприношении Ульрику, Таалу и Шаллье.

На следующее утро Зигмар, по обе стороны от которого встали Отвин и Альдред, пересек Великий северный путь.

Война против ютонов началась.

Глава седьмая Наматир

Холодный утренний воздух прорезал свист тяжелого валуна, который описал красивую дугу и с хрустом дробящегося камня обрушился на уже поврежденную стену Ютонсрика. Резкий глухой стук и скрип веревок объявил о выстрелах других катапульт, и в сторону столицы ютонов полетели еще два снаряда.

Зигмар наблюдал за обстрелом в окружении десяти Белых волков и кивал мрачно и одобрительно. От удара в починенной кладке образовались выбоины, со скалистого уступа лавиной сыпались обломки.

— Вы строили умело, — прошептал Зигмар, обращаясь к тем, кто возводил эти мощные укрепления, — но я возьму город, чего бы мне это ни стоило.

Наконец зубчатые стены начали крошиться, но Зигмар рвал и метал оттого, что дал Марию возможность так основательно наладить оборону города, ведь чтобы поставить Ютонсрик на колени, потребуется года два осады. Возведение таких мощных стен обошлось Марию несказанно дорого, но чего-чего, а денег в Ютонсрике всегда было в избытке.

Оказавшись в защищенной песчаной бухте в устье Рейка, поселенцы-ютоны, изгнанные с родных земель тевтогенами, быстро сообразили, что это место станет отличной природной гаванью. На высоком продолговатом мысу в форме листа под названием Наматир они выстроили поселок, который за двадцать лет превратился в бурно развивающийся торговый город Ютонсрик. Ежедневно сюда на груженых экзотическими товарами кораблях приплывали торговцы из дальних южных земель, и, поговаривали, даже из мифических царств за Краесветными горами.

Возвышавшаяся над береговой линией столица ютонов поражала внушительностью укреплений и башен. Вершины зубчатых стен укрывал снег, навесные бойницы на башнях были сплошь увешаны сосульками, похожими на стеклянные клыки. За непробиваемыми стенами виднелись близко расположенные друг к другу красные черепичные крыши домов и гордо реющие флаги с изображением короны с пятью лучами, короны Мананна.

На самой высокой точке Наматира стоял замок Мария — белокаменная цитадель с изящными башнями и большими окнами из цветного стекла. В основном город занимал западный склон Наматира, беспорядочно спускаясь к гавани у края темных океанских вод. В архитектуре города отобразилась морская культура ютонов: подавляющее большинство строений были сооружены из обломков кораблей и украшены сетями, штурвалами и ярко раскрашенными носовыми фигурами.

Город окружала длинная стена из темного камня с башнями в форме корабельных корпусов и зубцами сверху. Препятствуя входу в устье реки или выходу в море, залив патрулировала дюжина боевых судов. В начале осады парусники эндалов попытались блокировать город, но в жуткой неравной схватке были потоплены ютонским флотом.

Все, что осталось от кораблей эндалов, — это торчащая из ледяной воды одинокая мачта, и граф Альдред поклялся отомстить за погибших.

С тех пор армия Зигмара вгрызалась в стены Ютонсрика, и первые попытки не увенчались успехом, дав горький урок, поскольку осаждающие недооценили противника. Воины Зигмара, считавшие ютонов слабыми и трусливыми, поскольку те предпочитали войне торговлю, бросились к стенам города с лестницами для штурма и крюками. Но когда они оказались на расстоянии выстрела, у бойниц выстроилась длинная вереница смуглых стрелков, каждый из них держал странное плоское оружие, похожее на толстый лук, прикрепленный к деревянной доске. Когда они выстрелили, сотни воинов Зигмара попадали наземь, сраженные короткими стрелами с железным наконечником, которые пробивали щиты и кольчуги.

Под градом этих стрел атака дрогнула, но все же продолжалась. Когда к стенам приставили лестницы, уцелевших воинов было так мало, что они уже не могли представлять серьезную угрозу защитникам города. Самые упорные из выживших добрались до верха стен, где и были убиты, причем ни один из них не попал за бастионы, остальные же в смятении бежали. Вооруженные секирами ютонские воины завладели лестницами, и людей Зигмара жгло это унизительное поражение.

С тех пор атаки на Ютонсрик проводились куда методичнее, у главных ворот вырыли траншею, чтобы отрезать северные подходы к городу. Вылазки ютонов то и дело мешали работе, и только через два месяца траншеи и частоколы были готовы.

Из города до собранных катапульт ютоны добраться не могли, и начался обстрел. Стены Ютонсрика по крепости не уступали камню, на котором стояли. За следующие семь месяцев их пытались прошибить сотнями огромных камней, только безрезультатно. Периодически предпринимались попытки штурма, под покровом ночи с намоченными водой щитами воины устремлялись к крепости, но пылающие соломенные шары освещали тьму, а острые клинки ютонов неизменно встречали захватчиков на стенах.

Кампания, начавшаяся в столь боевом расположении духа, теперь застопорилась, голодные и холодные имперские воины отогревались у костров и уже начали терять надежду, что этот город когда-нибудь падет. Дни становились короче, мороз усиливался, но Зигмар и слышать не желал о том, чтобы снять осаду и отступить до весны. Если они уедут, то дадут ютонам возможность еще лучше укрепить свой город. Ютонсрик падет, и падет под натиском его армии.

Приближалась зима, с моря налетали студеные шторма, которые с воем пролетали через Наматир и мчались по равнинам вокруг Ютонсрика. Запасы продовольствия подходили к концу, и от лютого голода армию спасали только обозы из Марбурга и Рейкдорфа.

С приходом весны войско воспряло духом, но надежда на то, что все это скоро кончится, недолго грела воинам душу: с юга прибыли странные корабли под неизвестными флагами, битком набитые смуглыми наемниками в ярких туниках, и трюмы их ломились от провианта.

Весну сменило лето, осада продолжалась, и ютоны отбивали любые атаки. Ко дню летнего равноденствия удалось разрушить участок восточной стены, и тюринги тут же устремились в брешь, словно сущие демоны, размахивая топорами и мечами и испуская воинственные крики. Но несгибаемые южные наемники, вооруженные длинными пиками, отбросили воинов графа Отвина.

К утру брешь уже была заложена валунами и укреплена, но катапульты сконцентрировали усилия и продолжали бить по этому слабому месту. Сначала казалось, что наконец-то судьба на стороне атакующих, но ночью ютонские диверсанты совершили отчаянную вылазку на земляной вал и успели поджечь три метательные машины прежде, чем их поймали и убили.

Зигмар приказал казнить ночную стражу и приставить к оставшимся катапультам охранные отряды по пятьдесят человек от каждого племени, ибо не мог позволить подобных потерь.

Шли месяцы, стены Ютонсрика вопреки желанию Зигмара стояли нерушимы, и армия империи готовилась встретить вторую зиму на западном побережье. При мысли о том, что вновь придется спать на холоде у костра, завернувшись в волчий плащ, и подкрепляться скудной пищей, тогда как Марий будет сладко пить и вкусно есть у пылающего очага в роскошных палатах, Зигмара брала злость. Император покачал головой, отгоняя эти мысли, и переключил внимание на обливавшихся потом унберогенов, тащивших с дальнего участка побережья груженые валунами повозки. Над спинами изможденных быков, которые тянули лебедки катапульт, засвистели хлысты, и обстрел начался снова. Зигмар уверял себя, что поврежденная часть стены вот-вот рухнет. Когда она обвалится, полчища воинов устремятся в пролом и будут биться до тех пор, пока не возьмут Ютонсрик.

Зигмар обернулся на звук шагов: на холм взбирался граф Отвин. Король берсерков — а он не расстался с этим титулом, несмотря на новый, — не очень-то кутался, спасаясь от холода, носил лишь меховую набедренную повязку да потертый плащ из лисьего меха, и, похоже, не испытывал дискомфорта от непогоды.

— Не подобает воину пробиваться вперед с помощью таких вот машин, — заявил Отвин, с отвращением глядя на то, как тяжело работают люди, обслуживающие катапульты. — Клинок против клинка, вот как должна идти война.

— Может, в использовании такого оружия нет славы, но если стенам Ютонсрика суждено рухнуть, то катапультам нужно бить по ним день и ночь.

— Только в чем здесь честь и доблесть? — наседал Отвин. — Убивать и не чувствовать, как топор рассекает плоть врага, а его клинок вгрызается в твое тело, — это все равно что отрицать радость сечи и сладость жизни, которая висит на волоске.

— Скоро тебе представится масса великолепных возможностей рискнуть жизнью, — заверил берсерка Зигмар. — Стена уже почти пробита, и до первого снега мы будем пировать в роскошных палатах Ютонсрика.

— Разрази меня гром, надеюсь, что ты прав, — отозвался Отвин, сжимая и разжимая кулаки. — Я потерял сотню воинов, когда напоролся на тех демонов с пиками, их жизни жаждут отмщения.

Зигмар не стал напоминать: воины погибли из-за того, что король тюрингов необдуманно бросился в брешь без поддержки. Даже если восхищаешься храбростью, незачем бездумно рисковать только ради битвы. На поле брани есть место необузданной смелости, но войны выигрываются тогда, когда соблюдена золотая середина между жесткой дисциплиной и куражом.

Вместо этого он махнул в сторону кораблей наемников и сказал:

— Быть может, шанса тебе не представится, друг мой. Если брешь окажется такой большой, как я рассчитываю, эти воины поспешат к себе, на юг. Они сражаются за деньги, но умирать за Мария не станут.

— Только негодяй будет драться за деньги, — вскричал Отвин. Подбородок у берсерка запачкался кровью — так сильно он кусал внутреннюю часть губы. — И только трус станет платить другим, чтобы те сражались за него.

— Марий далеко не трус, Отвин. Он хитрый воин, который уже два года водит нас за нос и не подпускает к городу. Нужно это понимать и обернуть в свою пользу. Подумай, как расцветет империя, если к нам присоединится Ютонсрик.

— Слишком много ты хочешь, Зигмар, — проворчал Отвин. — Марий никогда не покорится тебе. Даже если я ошибаюсь и он все же принесет тебе клятву меча, его род вечно будет стремиться к независимости.

— Возможно, — не стал возражать Зигмар, — но я подумаю об этом позже.

Через неделю стена все еще стояла на месте, хотя инженеры заверяли Зигмара в том, что в ней вот-вот появится проходимая брешь. Снег еще не выпал, но северные ветры сулили его скорое появление.

Лагерь Зигмара тонул в темноте, лишь несколько разбросанных по равнине костров согревали тысячи воинов ночью. Как уже повелось, военачальники собрались в палатке императора, чтобы за вином вспомнить родные края и спланировать день грядущий.

Кубки были полны, но разговор не клеился, ибо ютоны отбили очередной штурм. Армия Зигмара потеряла шесть стенобитных орудий, три осадных башни опрокинули, еще четыре сожгли дотла. Много было убитых, из палаток хирургов по всему лагерю разносились крики раненых.

Зигмар вглядывался в лица, освещенные огнем костра, знакомые ему не хуже собственного, ибо они вместе провели большую часть двухгодичной кампании. Отвин был по-прежнему огромен и ужасен, хотя основательно усох за годы сражений, и на груди у него отчетливо выступали ребра. Альдред тоже похудел, лицо его было мрачно. Во время сегодняшней атаки в первом эшелоне наступали эндалы, и большинство убитых были его воинами.

С тех пор как войско покинуло Рейкдорф, заметно изменились и Вольфгарт с Редваном. Юный Белый волк возмужал, и хотя его дерзкий дух по-прежнему пылал неукротимым огнем, за эту кампанию он повидал столько смертей, что вовек их не забудет. Зигмар знал, как страстно стремится в Рейкдорф Вольфгарт, ведь его дочери уже почти сравнялось два года, а его не было рядом с ней все это время. Зигмар даже предложил ему съездить домой, но тот отказался и объяснил, что ни за что не покроет себя позором, покинув поле боя до окончания войны.

Налили еще вина, и Зигмар изложил план по штурму мыса Наматир. Вольфгарт вдруг сказал, что название у мыса настолько странное, что даже не поймешь, какое племя избрало такое.

— Отец считал, что это слово из языка эльфов, — проговорил Альдред, не поднимая глаз и глядя на огонь, дымящий в очаге.

— Слово из языка эльфов? — переспросил Вольфгарт. — Откуда Марбад знал их язык? Ведь они давно вымерли, разве не так?

— Я слышал, что они уплыли за моря, в рай, — подал голос Редван.

— Нет. Известно, что они нарушили клятву верности гномам, и в наказание их изгнали за море, — вставил Отвин и сделал знак рогов. — Наши мудрые старцы говорят, они так жаждали этой земли, что даже подменяли младенцев невнимательным матерям.

— Зачем? — удивился Вольфгарт.

Отвин пожал плечами, и тоненькая струйка крови потекла из ран от шипов, которыми он пронзил себе мышцы на груди этим утром.

— Полагаю, назло. Эта земля принадлежит людям, и они ненавидят нас за это. Иначе зачем бы нам обвешивать новорожденных столькими амулетами? Тебе, Вольфгарт, должно быть это известно.

— Жрица Шалльи приняла все меры для того, чтобы Ульрика была надежно защищена, — кивнул он.

Лицо Вольфгарта было грустным, и Зигмару захотелось подбодрить его.

— Скоро ты увидишь Медбу и Ульрику, друг мой, — сказал он.

— Мне не хватает их тепла. Как будто от меня оторвали кусок.

Никакие слова Зигмара не могли утешить Вольфгарта, а потому он просто кивнул Альдреду.

— Ты рассказывал о том, как мыс получил свое название, — напомнил он.

— Да. Это случилось, когда отец в глубинах черной скалы нашел Ульфшард. Он обожал исследовать пещеры и тайные проходы в поисках напоминаний о прошлом, и как-то раз во время очередного путешествия в недра горы под Вороновыми палатами он отыскал потаенное помещение. Оно было надежно спрятано, но скрывавшие его заклятия ослабели за прошедшие столетия, и отцу удалось проникнуть внутрь. Там он и нашел Ульфшард воткнутым в каменный пол средь древних костей, по-видимому, останков гнома.

— Ну что я вам говорил! — воскликнул Отвин. — Я же сказал вам, что они нарушили клятву.

— Что ж, определенно создавалось впечатление, что кто бы ни орудовал мечом Ульфшард, тот и убил гнома, — проговорил Альвгейр. — Как только отец вытащил меч из пола, странные доспехи тут же рассыпались в прах.

— Что еще там было? — спросил Зигмар.

— Немного золотых монет, кое-какая одежда и несколько книг. Прочесть их отец не мог, но все свободное время пытался их перевести. Он не очень-то преуспел, ибо язык оказался очень сложным и отличался огромным количеством трудноуловимых отличий в значении слов, зависящих, видимо, от прояснявшего их произношения, но все же ему удалось кое-что разобрать. Он обнаружил, что Наматир — это часть другого, более длинного названия, затерявшегося в веках.

— И что же оно значит? — спросил Вольфгарт, когда Альдред замолчал.

— Точно отец не мог сказать, но ему казалось, что «Наматир» означало «самоцвет звезд».

— Может, под Ютонсриком спрятаны драгоценные камни? — воспрял духом Вольфгарт.

— Не исключено, — допустил Альдред. — Хотя, скорее, эльфы забрали сокровища с собой за моря.

— Они ведь оставили Ульфшард, верно?

— А что, надо бы рассказать об этом нашим воинам, — заметил Отвин. — Если они узнают, что в недрах Ютонсрика находится сокровищница, то с удвоенным рвением набросятся на стены.

— Нет, — твердо возразил Зигмар. — Когда мы возьмем город, никакого грабежа и ненужных убийств не будет. Вы меня поняли?

Заявление императора собравшиеся встретили молчанием. Каждый размышлял о том, как лучше ему ответить.

— Проще сказать, чем сделать, — наконец ответил Вольфгарт, искоса поглядывая на Отвина и Альдреда. — Ты же сам знаешь, что такое запал битвы, особенно после осады. Когда сражаешься долго и упорно, когда приходится столько вытерпеть, перенести множество потерь и лишений… И вот когда наконец пробиваешься к цели и попадаешь в город, так просто потерять контроль! Воинам, видевшим смерть братьев по оружию, по сути все равно, кого рубить, лишь бы утолить жажду отмщения.

— Вольфгарт дело говорит, — согласился Отвин. — Когда на тюрингов нисходит красный туман, никому не под силу их остановить, пока жажда убивать не остынет. Конечно, речь не о тебе, Зигмар, ибо ты выбил из меня эту дурь на поле боя, но не думаю, что за стенами крепости найдется много таких, как ты.

Зигмар встал, поднял Гхал-Мараз, чтобы все видели, и предупредил:

— Передайте своим воинам, что каждый, кто ослушается меня, поплатится жизнью.

— Нужно назначить награду за взятие города, — сказал Альдред. — Воины целых два года стояли здесь лагерем день и ночь, им нужно что-нибудь привезти домой, иначе захотят ли они в следующий раз идти в поход?

Зигмар обдумал сказанное и кивнул.

— Ты прав. Скажите всем, что когда мы возьмем Ютонсрик, я разделю часть богатств города между графами, чтобы те наградили воинов. Этого будет достаточно?

— Полагаю, вполне, — кивнул Альдред. — Позже обсудим размер вознаграждения. Предвкушая награду, воины скорее удержатся от мародерства и убийств.

— Лучше бы так. Я хочу, чтобы Ютонсрик вошел в империю, но если сжечь город дотла и перерезать всех жителей, этого не случится.

На бревенчатых стенах вокруг Зигмара плясали отблески пламени, пожиравшего осадную башню, и запах горящего дерева и обожженной плоти заставлял нервы натягиваться до предела. Потянувшись отереть пот со лба, Зигмар ощутил растущее напряжение в верхнем отсеке башни, внутри которой находился. Император был облачен в серебряные доспехи и золотой шлем, в одной руке он держал окованный железом щит с шипами по центру, в другой — Гхал-Мараз.

Рядом стоял Вольфгарт с огромным мечом наготове. Клинок был вложен в ножны, так как внутри осадной башни унберогены сгрудились настолько тесно, что могли пораниться, а потому обнажат мечи только тогда, когда дерево сломается о парапет.

— Сохрани меня Ульрик, не нравится мне все это, — посетовал Вольфгарт. — Мы можем умереть, так и не подобравшись к ютонам.

— Лучше молчи, — отозвался Зигмар, глядя в щели между бревнами.

Укрытые латами и нагрудными пластинами волы тянули ярмо, поворачивая лебедку, установленную за прикрытием, выстроенным ночью у подножия стены. С каждым рывком башня приближалась к Ютонсрику и концу осады. Наверху она так сотрясалась и раскачивалась, катясь по неровной земле, что Зигмар гнал от себя мысли о том, что будет, если она опрокинется, так и не достигнув цели.

В осадную башню, разделенную на четыре яруса, набилось сто воинов, и еще дюжина лучников укрылась за откидными щитами на крыше. Зигмар выбрал позицию на верхнем уровне сооружения, нацеленном на бастион, ближайший к защищавшим городские ворота башням. Здесь завяжется самое яростное сражение, там и следует находиться вождю.

Катапультам пришлось метать камни еще три дня, чтобы разбить поврежденный участок стены до размера, когда туда по грудам камней сможет взобраться вооруженный воин в доспехах и вступить в бой. Армию Зигмара охватила новая волна воодушевления, когда весть о пробитой бреши облетела лагерь. Воины точили мечи, до блеска полировали доспехи, которые засияли как новенькие. То будет решающий бой, на который станут взирать боги, и каждый хотел выглядеть самым героическим образом.

Как предвещал Зигмар, наемники, которые прибыли в Ютонсрик в начале кампании, вскоре после падения стены поспешили на свои корабли. Зигмар понимал причину их бегства, но все равно презирал их. Сражаться за свободу, за жизнь, за благородные идеалы или ради защиты слабых — вот повод, чтобы идти на войну. Но драться ради денег… Это противоречило идеалам воинской доблести, на которых Зигмар основал свою империю.

Он приказал воинам вложить в штурм Ютонсрика все свои силы, ибо второй возможности уже не представится. Убрали лагерь, что служил армии императора домом на протяжении двух лет, это стало верным сигналом ютонам о решающей битве, которая так или иначе положит конец осаде.

Было построено еще шесть осадных башен, их укрыли намоченными шкурами, и таким образом число этих боевых сооружений дошло до двадцати пяти. Лучники-талевтены соорудили сотни заслонов, чтобы укрываться за ними во время обстрела стен, каждый отряд мечников смастерил дюжины штурмовых лестниц, сколоченных из остатков лагерных построек.

Красные косари, Вороновы шлемы и Белые волки вскочили на коней, готовые дать отпор любой вылазке, ежели откроются врата города. Черузенские дикари выли и вопили рядом с графом Отвином и его берсерками, доводя себя до боевого транса. Отвин вызвался штурмовать брешь в стене, и Зигмар согласился, ибо знал, что это лучшие ударные части его войска. Тюринги однажды не смогли взять пролом, теперь честь требовала свести счеты.

На защищенную броней переднюю сторону башни посыпались гулкие удары, и стало ясно, что они вошли в зону арбалетного обстрела со стен города. Наемные войска удрали из Ютонсрика, но новое оружие осталось у осажденных. Император был намерен распорядиться изъять его, когда город будет взят, чтобы в дальнейшем пользоваться им.

— Долго еще, как думаешь? — спросил Вольфгарт, и Зигмар удивился звучавшим в голосе побратима боязливым ноткам.

— Уже нет, — отвечал император, прислушиваясь к неистовым воплям черузенов и тюрингов, бросившихся к пролому в стене.

Град арбалетных стрел усилился, и чем дальше тянули лебедку быки, тем сильнее зазубренные наконечники толстых стрел вонзались в обшивку башни, пробивая шкуры и дерево. Потом в башню начало ударять что-то яркое, и Зигмар почувствовал запах дыма. В дерево с глухим стуком втыкались горящие стрелы.

— Упаси нас Ульрик, мы горим! — взревел Вольфгарт.

— Ничего подобного, — отрезал Зигмар. — Ютоны стреляют горящими стрелами, но мы в безопасности. Перед отправкой башню пропитали водой.

Слова императора успокоили воинов, но усиливающийся огненный обстрел башни все же мог ее подпалить вне зависимости от того, сколько воды на нее было вылито.

Откуда-то сверху послышались крики, и с вершины башни упало тело. Зигмар слышал громогласные проклятия ютонов и топот копыт по стылой земле. Над полем битвы звучали предсмертные вопли и лязг железа, бьющего по доспехам.

— Приготовиться! — крикнул Зигмар, крепче сжимая рукоять молота и чувствуя, как колотится его сердце; во рту пересохло, когда он половчее перехватил щит. — Всем пригнуться и приготовить щиты! Когда сходня пойдет вниз, прыгаем на стены, и как можно быстрее!

Воины подняли щиты и сгорбились на деревянном настиле башни, что было сопряжено с некоторыми трудностями, учитывая, сколько в тесном помещении набилось народа.

Зигмар почувствовал, как мерило на передней части башни ударилось о стену, и вскричал:

— Да дарует вам силу Ульрик!

Ударом молота он сбил щеколду, удерживающую сходню, она пошла вниз, и в башню проник дневной свет. Сходня с грохотом опустилась на крепостную стену, и в открывшийся проем башни влетела тьма черных стрел. Некоторые пронеслись выше цели, но многие попали в унберогенов, пробив щиты и доспехи. В щите императора засело с полдюжины стрел, но он был сделан гномами и мог выдержать даже более мощную атаку.

С грозным боевым кличем Зигмар вскочил на ноги, прикрываясь щитом, от которого отскочило еще две стрелы, а третья задела императора по плечу, и он, крякнув от боли, ринулся вперед и прыгнул на стену, занеся боевой молот смертоносной дугой. На него кинулся ютон в бронзовом нагруднике, вооруженный коротким мечом, и Зигмар сбил его с ног прежде, чем тот успел замахнуться.

Воины лавиной высыпали из осадной башни, но защитники не собирались сдавать этот участок стены без боя и сбрасывали их со стен пиками с крюками на конце. Натиск выскакивавших из башни воинов был таков, что ютонам пришлось отступить, и на стене становилось все больше унберогенов.

Зигмар пробивался к невысокой привратной башне. Столкнув одного вражеского воина со стены, он повалил другого на колени ударом щита. Молот разил налево и направо, неся смерть с каждым взмахом, и Зигмар продвигался все дальше.

Каждым смертоносным ударом громадного меча Вольфгарт убивал сразу нескольких. С таким размером клинка приходилось биться в одиночку, но он расчищал путь другим воинам из башни.

Откуда-то повалил дым, но Зигмар не стал выискивать, что случилось. Страшный натиск императора и Вольфгарта потеснил ютонов, которые собирали силы для контратаки.

— Ко мне! — крикнул Зигмар. — Боевой клин!

Зигмар бросился на ютонов, круша черепа и защищаясь щитом от стрел, летящих из привратной башни. Его окружили ютоны, один из них изловчился нанести ему удар копьем в бок. Наконечник лязгнул по гномьим доспехам, и Зигмар ответил сильным ударом молота наотмашь прямо в лицо копьеносцу. Ютоны наседали, но он теснил их широкими взмахами молота, который крушил доспехи, дробил ребра и ломал конечности.

Ютоны, спасаясь от его ярости, прыгали со стен во двор или бежали в сторону большой башни, которая обороняла главные врата Ютонсрика. Вновь полетели стрелы, но все мимо. Снизу доносился лязг мечей и лошадиное ржание, и император посмотрел туда, где под горящей осадной башней билась его конница. Волы, которые тянули осадные башни к стенам города, были мертвы, заколотые тяжелыми копьями.

Зигмар мигом смекнул, что произошло. Ютонские копьеносцы выскочили из потайного входа в основании крепостной стены, чтобы убить быков. Это им удалось, и находившиеся внутри двух осадных башен воины оказались в огненной ловушке: бревенчатые стены были сплошь утыканы пылающими стрелами. Но не успели ютоны скрыться, как их нагнали и прикончили Вороновы шлемы.

Граф Альдред, который так блистательно выглядел на своем вороном мерине, вонзил меч Ульфшард в грудь капитана ютонов, вооруженного огромной секирой, а Ларед повел отряд эндалов к потайному входу.

— Унберогены! — крикнул Зигмар. — Нам нужно спуститься вниз!

Император бросился к башне. Последний ютон уже закрывал за собой дверь: сделанная из окованного каленым железом толстого дуба, на вид она была неприступна и неуязвима даже для тарана.

Но Зигмар ударил Гхал-Маразом в самый центр двери и одним махом разнес ее в щепки, она слетела с петель, и император ринулся внутрь, перескочив через обломки. В помещении толпились перепуганные ютоны, и Зигмар не дал им шанса оправиться от потрясения. Взмахнув молотом, он уложил двоих. А следом на врага бросились унберогенские воины, разя их мечами и топорами.

Зигмар вел за собой воинов вниз по ступеням лестницы. Ему навстречу летели стрелы, отскакивали от стен и щита. Нижний ярус башни тоже был полон ютонов, и унберогенов встретил ураган из деревянных и железных арбалетных стрел с чаячьими перьями. В конце концов даже гномий щит развалился, и Зигмар отшвырнул его прочь. Со страшным боевым кличем император бросился на ютонов. В самой гуще врага плясал танец смерти Гхал-Мараз. Зигмара захватила ярость битвы, и его мир сузился до размеров размаха молота. Зигмар бился изо всех сил, помогал себе локтями и ногами, используя все что можно, чтобы оттеснить ютонов. Подхватив короткий меч, он перерезал подколенные сухожилия вражескому лучнику, а затем бросился к ступеням, ведущим уже на землю.

Мимо его головы просвистела стрела, и Зигмар вжался в стену: еще один лучник целился в него с винтовой лестницы. Стрела срикошетила от стены, ударила в нагрудник, но сила ее была на излете, и вреда она не причинила. Винтовая лестница была сконструирована таким образом, чтобы помешать орудовать воину-правше и помогать защитникам-мечникам, а не лучникам. Зигмар устремился вниз по лестнице, стараясь придерживаться середины, чтобы стрелы проносились мимо.

Он слышал, как внизу требовали прислать им в подмогу еще лучников, оттуда доносился лязг мечей и щитов. Обернувшись, Зигмар взглянул на суровых унберогенов, следовавших за ним с окровавленными мечами и лицами.

— Прикончим их, — сказал он и перемахнул через последние ступени лестницы. У дальней стены нижнего этажа выстроились в ряд лучники, опустившись на одно колено, и как только появился Зигмар, они разом выстрелили. Зигмар упал и перекатился под смертоносным потоком стрел. Сзади раздались крики, и тут же последовал второй залп.

О нагрудник Зигмара ударилась стрела, другая отскочила от шлема. Оказавшись рядом с лучниками, он привстал на колени и махнул молотом, разбивая кости и раскидывая врагов, словно соломенные чучела. Очередная стрела отскочила от наплечника и полоснула его по шее. Хлынула кровь, но рана была неглубокой.

Унберогены сбегали с лестницы и бросались на ютонов. Защитники башни были обречены, но бились до последнего, и Зигмар невольно восхищался их отвагой, несмотря на то что приходилось их убивать. Один из ютонов попытался пронзить его копьем, но он оттолкнул острый наконечник рукой и обрушил молот на голову врага. За считанные секунды все было кончено. Башня превратилась в склеп.

Зигмар остановился, чтобы отдышаться и вновь обрести способность думать. Унберогены разразились победными криками, и в их кровавых улыбках Зигмар видел жажду убивать. И что еще того хуже, в их глазах отражалось его собственное такое же желание.

Уничтожая врага, Зигмар всегда ощущал свирепую радость. Но на этот раз все было иначе, и войну можно было предотвратить. Глядя на погибших ютонов, он знал, что если бы не честолюбие одного человека, эти люди были бы живы. Он опустился на колени рядом с последним убитым им воином — человеком, у которого был родной дом и мечты, — и спросил себя, чьи же устремления ужаснее: его или Мария?

Снаружи доносились звуки битвы и лился дневной свет. Зигмар глубоко вздохнул. Сражение они еще не выиграли, и многим еще суждено расстаться с жизнью в этот день.

Глава восьмая Тьма в сердце

Снаружи царил хаос. Небо заволокло клубами дыма от горящих осадных башен, на крепостных стенах раскинулось кровавое побоище, где грань между жизнью и смертью определял неверный шаг или случайный удар меча. Изнутри город напоминал Зигмару Рейкдорф, хотя в том не было ничего похожего на замок Мария, который возвышался над Наматиром подобно нагромождению сталагмитов. Это была настоящая крепость внутри крепости, защищенная железными воротами, глубоким рвом и навесными башнями на крытых стенах. Над синими черепичными крышами развевались флаги с короной Мария и трезубцем, а с высоких зубчатых стен летели тучи стрел.

За замком по склонам высокого мыса до самого моря простирался Ютонсрик, и Зигмар физически ощущал страх его жителей. Он понял, что судьба битвы висит на волоске. Рядом возник Вольфгарт, с его меча капала кровь.

— Стены до сих пор держатся, — недовольно заметил Зигмар.

— Мы тут слишком на виду, — отозвался побратим. — Если ютоны контратакуют из замка, мы обречены.

— Знаю. Нам нужно привести в город больше воинов.

— Похоже на то, что скоро они здесь будут! — вскричал Вольфгарт, окинув взглядом стену.

В двухстах ярдах слева от них граф Отвин возвышался на груде камней средь бреши в стене с победно воздетым в небо топором, и его нагое, пронзенное острыми шипами тело стало красным от крови. Вслед за бегущими противниками в проломе появились тюринги и черузены. Пробившись в город в самом кровавом сражении за всю осаду, опьяненные битвой берсерки и дикари жаждали ее продолжения.

Зигмар взял Вольфгарта за плечо.

— Иди! — приказал он. — Отвлеки как-нибудь Отвина. Если не сделаешь этого, город захлебнется в крови.

— А ты куда?

— Собираюсь привести в город побольше воинов.

— Ты к воротам?

— Да, к воротам. А теперь иди!

Вольфгарт кивнул и повел половину отряда к вопящим тюрингам и черузенам. Конечно, остановить берсерков у Вольфгарта не получится, но Зигмар очень надеялся на то, что он несколько охладит их пыл, и триумфальная ярость не превратится в подлую резню.

У самого Зигмара осталось около тридцати воинов, быть может, их хватит для воплощения того, что он задумал. Другие подтянутся, как только будет взята привратная башня, а пока он может рассчитывать лишь на эту горстку людей.

— За мной!

Вдоль изгиба стены Зигмар вывел свой отряд на мощеную дорогу, соединявшую эту башню с другой, точно такой же. В освещенной факелами тьме между двух башен неясно вырисовывались мощные врата Ютонсрика, содрогавшиеся под ударами боевого тарана по другую сторону стены.

И без того прочное деревянное сооружение было усилено брусьями, которые некогда служили килем океанского корабля. Тяжелые железные цепи протянулись от верхушки ворот к громадному механизму лебедки, который охраняла добрая сотня ютонов в ярких туниках поверх кольчуг.

Защитники города с тяжелыми пиками выстроились в три ряда перед воротами, готовые дать отпор любой атаке извне. Если ворота не выдержат, штурмующие напорются на стену из острого железа.

С самой высокой башни замка прозвучал сигнал трубы, Зигмар взглянул через плечо и увидел, как распахнулись железные врата. Наружу выехал отряд ютонских всадников в синих плащах и доспехах, которые собирались под ярким бирюзово-зеленым стягом с изображением короны и трезубца.

— Марий, — прошептал Зигмар. Часть его существа жаждала броситься на короля, из-за которого пролилось столько крови, но то в нем говорил Зигмар-воин. Чтобы выиграть войну, нужно оставаться Зигмаром-императором. Марий подождет.

А потому, обернувшись к своим воинам, он воскликнул:

— Во славу Ульрика! Эти ворота должны открыться!

И ринулся вперед, держа молот наготове. Унберогены последовали за ним, воодушевляя себя воинственным кличем. То были жестокие охотники, воины со вкусом крови на губах и текущим по жилам огнем битвы.

При виде грозного клина завывающих, словно безумцы, окровавленных воинов ютоны попытались развернуться, чтобы встретить нападавших на них с тыла, но из-за близости ворот и длины тяжелых пик их маневр был обречен на неудачу.

Зигмар наскочил с молотом на одного ютона и вонзил меч в грудь другого. Тот свалился, вырвав клинок из рук императора. Тогда Зигмар схватил Гхал-Мараз двумя руками и вновь взялся за избиение врага, глубже и глубже вгрызаясь в его ряды. Унберогенские воины разили защитников города с истинной силой Ульрика, словно в бою решили превзойти самого императора.

Ютоны побросали свои бесполезные пики и обнажили мечи. Сражение за ворота перешло в ближний бой. Молот Зигмара с такой скоростью раздавал удары направо и налево, что уследить за ним не представлялось возможным. Мечи и клинки ударялись о его доспехи, и вот острый кинжал рассек кожу на плече.

Даже несмотря на неожиданную атаку и большие потери в самом начале боя, ютонов было втрое больше, чем унберогенов. Воины Зигмара падали замертво, и он понимал, что лишь вопрос времени, когда удачный удар пробьет его доспехи.

Ютон в ярко-оранжевой тунике с воплем кинулся на императора и вонзил меч ему в бедро. Взревев от боли, Зигмар отпрянул и ударил кулаком в лицо противнику, увернулся от копья и обрушил молот на грудь ютонского воина. О панцирь лязгнуло лезвие топора, и император упал на одно колено — подвела раненая нога.

Он отразил молотом очередной удар меча, и тут ему на шлем обрушился окованный железом сапог. Зигмар повалился на землю — у него бешено кружилась голова. К нему бросились два воина-ютона, их копья были нацелены в горло императору. Они уже готовились нанести решающий удар, но тут серебряный вихрь отсек с древка наконечники. Взглянув вверх, Зигмар увидел Вольфгарта, который яростно набросился на ютонов: рассек одного и снес голову другому.

Гуляющее меж привратных башен эхо вторило нечеловеческому многоголосому вою, и на ютонов ринулись полчища полуголых раскрашенных боевой краской и татуировками воинов. Вольфгарт взял Зигмара за руку и помог ему встать. Вокруг них тюринги и черузены истребляли ютонов, в бешенстве рубили их мечами и топорами. Король Отвин ударом вышиб мозги воину, и они брызнули на мостовую, другой голый тюринг, орудующий крюками, разорвал врага на кровавые ленты.

Очень быстро с защитниками ворот было покончено, и берсерки вместе с дикарями разразились победными криками.

Зигмар, все еще нетвердо стоявший на ногах после удара по голове, пробормотал:

— Что?.. Откуда ты взялся?

— Ты приказал чем-нибудь отвлечь Отвина, — сказал Вольфгарт. — Я решил, что потасовка у ворот как раз сгодится.

Император смотрел на Отвина, который с безумным блеском в глазах продолжал терзать бездыханное тело на земле.

— Но как? — с трудом перевел дух Зигмар, которого тошнило от удара. — Он неуправляем, когда на него нисходит красный туман.

— Я сказал, что ты в опасности. — Тут Вольфгарт показал Зигмару здоровенную вмятину на своем нагрудном панцире. — Хотя пришлось дать ему несколько раз меня садануть, пока он не понял, кто я такой.

Зигмар кивнул, прислушиваясь к рогу ютонских всадников.

— Открыть ворота, или нам конец!

Тюринги с топорами бросились на подпиравшие ворота бревна и принялись их рубить. Летели щепки, иодна за другой опоры рухнули.

— Вольфгарт, лебедки! — крикнул Зигмар. — Я займусь левой, ты — правой!

— Нам сил не хватит, чтобы их открыть! — отвечал Вольфгарт, но все же помчался к подъемному механизму на правой стороне от ворот. Зигмар подбежал к другому, поднял задвижку колеса, опустил Гхал-Мараз подле себя и навалился на колесо всем телом, но ворота были сконструированы таким образом, что поднять их могла только упряжка лошадей.

— Без толку! — крикнул Вольфгарт.

— Отвин! — позвал Зигмар. — Собери воинов и помоги нам!

Вождь берсерков перестал терзать труп и взревел в ответ. Два отряда его воинов бросились на помощь Зигмару и Вольфгарту и прилежно гнули спины, навалившись на лебедку и цепи. От напряжения у Зигмара горели мышцы, трещали сухожилия, пока он силился повернуть механизм.

Между воротами и мостовой наконец образовался зазор шириной в ладонь, и граф тюрингов опять взревел, понуждая своих воинов поднапрячься. Дабы их не превзошли, черузены запихали за щеки диких кореньев и совсем обезумели от прибывших сил. Зазор ширился, ворота потихоньку поднимались, и воины унберогенов, талеутенов и эндалов подползали под ними и подкладывали под них железные бруски. Все больше воинов бросались на помощь к лебедкам, и Зигмар уступил свое место воинам посильнее.

Он приветственно взмахнул молотом Гхал-Мараз, когда под воротами проехал эскадрон всадников в черных доспехах. Во главе их скакали граф Альдред и Ларед; капитан Вороновых шлемов почтительно поднял копье, приветствуя императора. Два отряда талеутенских Красных косарей и полсотни Белых волков ехали верхом вместе с эндалами, и Зигмар увидел Редвана, который держал его багряное знамя на манер копья.

Когда ворота поднялись достаточно, чтобы пропустить всадников, задвижки на лебедках защелкнули, и воины устремились в крепость. Вместе с пешими ехали верховые, и Зигмар подбежал к коню без седока с запятнанными кровью боками. Схватившись за луку седла, он вскочил на скакуна. Когда он свободно намотал поводья на запястье, конь вздыбился и замолотил передними копытами в воздухе.

— Воины империи! — воззвал к своей армии Зигмар. — Наш час настал! Теперь мы завершим объединение наших земель! Мы одолеем врагов и сделаем их своими братьями. Все за мной!

Зигмар ринулся вперед во главе ста пятидесяти конников, в рядах которых блестели черные панцири Вороновых шлемов, мелькали бороды воинственных Белых волков, бритые головы талеутенов и луки унберогенских стрелков. Они образовали клин наподобие широкого наконечника азоборнского копья, нацеленного в самое сердце защитников Ютонсрика. За ними следовали сотни пеших воинов, которые, позабыв о тяготах двух лет осады, бросились на врага.

Над стенами зазвучали боевые рога, и атакующие разразились приветственными криками, когда увидели, как скачет вперед их император со своим знаменем, подобным кровавому сполоху в небе. С башен над вратами сбросили ютонский флаг под ноги армии Зигмара, полчищами хлынувшей в город.

Со спины своего скакуна Зигмар видел, что ютонские всадники все еще сражаются за брешь в стене, убивая всех, кому удалось уцелеть под арбалетным огнем. Их возглавлял воин в золоченых доспехах и серебряном шлеме на голове, и скакал он под знаменем Мария. Хотя лица Зигмар не видел, трудно было не узнать царственную манеру Мария держаться.

Коль скоро сам ютонский король покинул свою крепость, Зигмар направил коня в его сторону, поскольку появился шанс окончить войну одним махом. Рожок ютонов подал сигнал об опасности, и кавалеристы в синих плащах опытной рукой развернули коней.

Зигмар ждал, что они поскачут в замок, но был удивлен и немало впечатлен, когда они вместо этого развернулись к нему лицом, собираясь дать отпор. Они тоже выстроились в клин с золотым воином во главе и галопом помчались навстречу атакующим. Марий командовал сотней в тяжелых доспехах и, глядя на них, сразу становилось ясно, что это умелые воины. И пусть на стороне Зигмара имелось численное преимущество, но его всадники были выходцами из разных племен, и многие даже не имели доспехов.

Пригнувшись в седле, император пришпорил коня. Он высоко взмахнул Гхал-Маразом и издал леденящий кровь боевой клич. Между двумя клиньями конников оставалось менее ста ярдов, и сердце привычно возликовало в груди Зигмара: хорошо мчаться в бой верхом! Пьянило ощущение скорости и мощи, и он рассмеялся, крепче сжимая поводья. Воистину, всадники — короли поля брани!

Сжав коленями бока коня, Зигмар несся прямо на Мария. Король ютонов обнажил изогнутый клинок, сиявший сине-зеленым светом. Грохот стоял ужасный, топот стольких лошадей напоминал раскаты грома.

Две конницы сошлись со страшным лязгом железа. Кричали люди, ржали кони.

Копья выбивали воинов из седел, пронзали тела насквозь и ломались под их тяжестью. Звенели мечи, рубили топоры, и два войска скоро перемешались в бою. Ютонские всадники пробили среди воинов Зигмара кровавую брешь, но расплаты не избежали. Вороновы шлемы и Белые волки действовали, как всегда, споро и без устали разили врага черными копьями и тяжелыми кавалерийскими молотами. Красные косари оправдывали свое прозвище, пожиная жизни ютонов широкими мечами.

Зигмар замахнулся Гхал-Маразом на Мария, но тот увернулся и нанес ему удар мечом. Клинок лязгнул по доспехам, и вспыхнули гномьи руны, гася заключенные в мече Мария заклинания.

Зигмар взял лошадь в шенкеля и заставил остановиться; копыта высекали искры из булыжников мостовой. Рядом Редван выбил ютона из седла, проломив тому грудь. Ларед швырнул прочь расщепившееся копье и выхватил меч с черным лезвием. Граф Альдред разворачивал взбрыкивающего коня и разил врага направо и налево, меч Ульфшард в его руке летал вверх-вниз, описывая призрачные кривые голубого света.

Под натиском конников исчез боевой порядок войск. То был бой защищенных железными доспехами всадников, и талеутены в нем не участвовали, а скакали галопом вокруг сражавшихся и пускали в ютонов стрелы с гусиным оперением.

Пешие воины тоже вступили в бой против ютонов. Дикари-черузены стаскивали их с седел, а граф Отвин вскочил на спину лошади, потерявшей седока, и бесновался среди ютонов.

Воин в серебряном шлеме круто развернул своего скакуна, и Зигмар подивился искусству верховой езды всадника. Он считал Мария изнеженным торговцем, но на деле тот оказался хитроумным полководцем и, более того, отличным наездником. Чем еще нежданно удивит его король ютонов?

Зигмар пришпорил коня и с боевым кличем вновь устремился на Мария. Клинок ютона целился ему прямо в сердце, и Зигмар держал Гхал-Мараз поближе к себе.

Марий сплеча рубанул мечом, и молот Зигмара метнулся вперед, чтобы блокировать удар, только ютонский клинок поразил не императора, а коня. На мостовую хлынула кровь из перерезанного горла животного, передние ноги его подкосились. Зигмар успел спрыгнуть прежде, чем конь пал замертво. Удар вышел мощный, у него дух перехватило, когда он перекатился по мостовой.

Какой-то всадник пытался его зарубить, но Зигмар увернулся от удара и, схватив воина, стащил того на булыжники, саданул молотом и хотел было вскочить в опустевшее седло, только не успел: конь шарахнулся в сторону и ускакал прочь.

Вокруг кипел бой, и Зигмар отчаянно пытался поймать какого-нибудь коня, ведь Марий уже поворачивал своего скакуна, чтобы броситься на него. Зигмар встал прочно, как вкопанный, готовясь встретить атакующего ютона, и помолился Ульрику, прося даровать ему силу. Скакун Мария, могучее животное вороной масти с широкой грудью, поверх длинной кольчуги был покрыт шелковой синей попоной, и, глядя на такого великолепного коня, Зигмар на миг пожалел о том, что вознамерился совершить.

Зигмар не сводил глаз со скачущего на него Мария. Все вокруг, казалось, исчезло, остался только всадник и черный конь, и время замедлило свой бег. Зигмар слышал лишь дробный стук конских копыт и видел раздувающиеся ноздри мощного коня, развевающуюся на ветру гриву да сине-зеленое сияние меча Мария, рассекавшего воздух.

Зигмар взмахнул молотом и за миг до удара попросил Таала простить ему то, что приходится забрать жизнь такого великолепного создания.

Шагнув вперед, Зигмар оказался прямо перед конем и по смертоносной страшной дуге обрушил молот на голову животного. В удар он вложил всю свою силу и проломил череп, умертвив скакуна. Марий вылетел из седла. Вес мчавшегося вперед коня обрушился целиком на Зигмара.

Сила столкновения была столь велика, что его откинуло назад, на самую периферию кавалерийской схватки. В глазах потемнело, рот наполнился кровью. Зигмар застонал и попытался встать, но его бок пронзила боль. Стиснув зубы, он заставил себя подняться, чувствуя, что сломал несколько ребер. Если бы не чудные доспехи, которые подарил ему Курган Железнобородый, то в нем не осталось бы ни единой целой косточки.

Рядом, средь хаоса, порожденного его нежеланием присоединиться к империи, распростерся Марий в изорванной небесно-голубой тунике. Вокруг ютонского короля лежали сотни мертвых и раненых, булыжники мостовой стали скользкими от пролитой крови воинов — той крови, которой можно было бы избежать, подчинись Марий императору. Зигмар с неистовым криком вскочил на ноги, хотя все его тело было сплошь кровавые раны да нестерпимая боль.

Эта боль грозила раздуть ярость Зигмара в нечто нечеловеческое, и он чувствовал, как рвутся железные оковы самоконтроля. Исчез Зигмар-император, и к своему врагу бросился уже Зигмар-воитель.

Рывком поднял он Мария на колени, и тот при виде окровавленного неистового императора-воина возопил от ужаса и боли. Падая с лошади, Марий потерял серебряный шлем, и длинные светлые волосы на висках выбились из-под связывавшего их кожаного ремешка. Красивое лицо выпачкалось в грязи, и смотрел он на Зигмара через маску крови и пота.

В глазах его стоял страх, и Зигмар упивался им, отуманенный бешенством и жаждой мщения.

— Прошу! — взмолился Марий. — Пощади!

— Пощадить такого, как ты? Никогда!

И высоко замахнулся молотом, готовый раскроить голову врага так, чтобы его мозги брызнули на булыжники мостовой.

Марий поднял руки, словно защищаясь от неминуемой смерти, и Зигмар расхохотался при виде этого жалкого жеста.

— Погибнут все, кто осмелился бросить мне вызов! — Зигмар перехватил молот поудобнее.

Марий закричал вновь, но молот не успел его поразить: могучая мускулистая длань схватила Гхал-Мараз за рукоять и на полпути остановила его. Зигмар в бешенстве обернулся и увидел покрытого татуировками громадного воина, перемазанного кровью, на челе которого красовалась корона в виде золотых шипов.

Зигмар понимал, что знает этого великана, но запал неистовой злобы туманил разум, оставляя лишь жажду мести. Он ударил воина кулаком в лицо, но тот пригнул голову так, что золотые шипы короны оставили на руке Зигмара кровавые борозды. Мучительная боль заставила его отшатнуться, и ему пришлось выпустить Гхал-Мараз из рук.

Великан сказал Зигмару:

— Довольно.

— Я убью тебя! — взревел Зигмар, хватая чей-то топор. — Прочь с дороги!

— Опомнись, человек! — попытался урезонить его великан. — Убийство Мария — черное дело, которое перечеркнет все то, чего ты достиг.

— Он заслуживает смерти, — рычал Зигмар. — Взгляни на всех убитых!

— Может, так и есть, но если ты его убьешь, все смерти окажутся напрасны.

Слова эти мгновенно погасили ярость Зигмара, дикие волны ненависти схлынули с него. Он упал на колени и сморгнул слезы, выступившие на глазах от осознания ужаса того, что чуть было не совершил.

— Отвин? Ты ли это? — спросил он, глядя на окровавленного великана.

— Да, Зигмар, я, — отвечал граф тюрингов. — Ты успокоился?

Зигмар кивнул, глубоко вздохнул, бросил на землю топор и подождал, пока рассеется застилавший сердце мрак. Отвин протянул руку, и Зигмар пожал ее. Взглянул на Мария, коленопреклоненного средь павших воинов и лошадей. Пошатываясь, король ютонов встал на ноги, и в этот миг Зигмару стало ясно, что битве конец. На Ютонсрик опустилась мертвенная тишина, будто весь мир замер, ожидая завершения этой драмы.

Ютоны побросали оружие, но лихорадка убийства все еще не оставила воинов Зигмара, которые жаждали немедленно уничтожить побежденных. Воздух был пропитан злобой — рожденной в бою ненавистью, причиной всех кровопролитий и побоищ. Вот когда вспомнились Зигмару слова ведуньи и раскрылся истинный смысл ее предупреждений.

Старуха велела ему остерегаться таящейся в сердце тьмы, но Зигмар полагал, что способен ее контролировать, может ею повелевать и идти в бой без страха потерять над собой власть.

Теперь он увидел глубину своего заблуждения. Если бы не Отвин, он переступил бы грань между честным боем и убийством.

Стоит один раз ее переступить — и пути назад уже не будет.

Зигмар позволил возобладать темной стороне своей натуры, и она чуть было не разрушила то, что он возводил всю жизнь. Удивительно, что именно граф Отвин, человек, скорее склонный к кровавой резне, спас Зигмара от самого себя и показал, как близок оказался император к тому, чтобы потерять свои лучшие качества.

Будущее империи висело на волоске, и Зигмар понимал, что наступил важнейший момент его жизни. Он кивнул Отвину и протянул руку за Гхал-Маразом.

— Дай мне мой молот, — сказал он.

— Больше дурить не будешь, парень? — спросил Отвин.

— Нет.

— Уверен? Не хочется мне снова приводить тебя в чувство.

— Уверен, друг мой, — пообещал Зигмар. — И спасибо тебе.

Отвин пожал плечами и подал императору Гхал-Мараз. Рукоять знакомо легла в ладонь, ведь молот был не только оружием, но и символом власти Зигмара, и служил для объединения людей, а не для их уничтожения. Зигмар прошел мимо Отвина к Марию и остановился перед ним. Ютон шагнул назад, опасливо поглядывая на окровавленный молот.

— Король Марий, — начал Зигмар, — мы разобщены, и в этом наша слабость. Я хочу, чтобы мы объединились. Стали одной страной, одним народом.

Марий облизнул губы, провел рукой по волосам. Оправил тунику и гордо выпрямился перед императором — настоящий король.

— Ты и прежде предлагал мне это, — проговорил Марий. — Почему ты считаешь, что я теперь соглашусь?

— Оглянись по сторонам. Стены твои разрушены, воины — побеждены. Стоит мне приказать, и город твой сожгут дотла, а ютонов перебьют всех до единого.

— Угрозами ты не склонишь меня на свою сторону.

— Это не угроза. Констатация факта.

— Спор из-за пустяков, а не констатация.

— Довольно. Я пришел сюда, подгоняемый лютой злобой, и чуть не поплатился за это душой. Я считал, что ненавижу тебя, и был так ослеплен этим, что не замечал, как сам себя разрушаю. Предлагаю тебе со своим народом войти в состав империи. Всегда я мечтал об этом, и если бы ты видел наши успехи, то тоже возжелал бы стать частью великого государства.

— Мне бы хотелось, чтобы народ мой оставили в покое, — заявил Марий. — Ты несешь войну и кровопролитие.

Зигмар кивнул и проговорил:

— Я знаю, что сотворил, и буду расплачиваться за это до конца своих дней. Давай же сейчас оставим обвинения. Подумай о том, что приобретешь, если примкнешь к империи: ты сможешь рассчитывать на нашу защиту и станешь братом графам и императору. Благодаря торговле Ютонсрик богатеет, и если вся империя станет тебе открыта, разве не пойдет это на пользу ютонам? Со временем твой город станет сокровищем империи и окном в мир за ее пределами!

— Я не стану вассалом кому бы то ни было, — надменно процедил Марий, но Зигмар видел, что, воззвав к алчности и тщеславию ютона, задел того за живое. — Ты можешь разрушить мои стены, но я не стану клясться в верности никому, кто хочет склонить меня к этому силой.

— Конечно, не станешь, — согласился Зигмар и, опустившись на одно колено, протянул королю ютонов Гхал-Мараз. — В знак честного братства я предлагаю тебе молот короля Кургана Железнобородого и возможность распоряжаться моей жизнью. Возьми же в руки символ моей власти и соверши суд над моим сердцем. Ежели признаешь его чистым — будь со мной. Ежели нет — порази меня, и, клянусь, ни один мой воин более не посягнет на твои земли.

Когда Марий поднял Гхал-Мараз, внезапный страх обуял войско Зигмара. Древний молот пульсировал силой прошедших времен, и руки Мария задрожали. Злое и непокорное выражение его лица вдруг смягчилось, глаза расширились, и ютону оставалось только дивиться великой мощи, заключенной в оружии гномов.

Зигмар видел, как в Марии борются две силы: желание покончить с ним с помощью молота и правда, которую являл Гхал-Мараз, давая понять, чего может достичь человечество с такой путеводной звездой. В конце концов король ютонов судорожно вздохнул и вернул молот, протянув его Зигмару двумя руками.

— Мы вели себя глупо, — проговорил Марий. — Гордыня и злоба встали меж нами, и посмотри, что из этого вышло: горе да смерть.

— Мы всего лишь люди. Таково наше проклятие, чтоб злость и гордыня вели к вражде и страху, в коих зарождаются войны, подпитывающие ненависть. Присоединяйся ко мне, и мы покончим с разделяющим людей мраком.

Зигмар взялся за молот рядом с руками Мария так, что они теперь вместе держали Гхал-Мараз, отныне связанные братскими узами этим древним орудием мощи.

— Одна земля, один народ? — вопросил Марий.

— Навеки, — подтвердил Зигмар.

И так было решено.

Книга вторая Кровавая империя

Призвал тогда к ответу Зигмар

Всех отвернувшихся.

Великой войной пошел

На владыку, что жил ценою крови героев.

Страшен был императора гнев,

Но беззащитно изможденное сердце,

И древнее зло дорогу нашло,

Путь тайный в дни настоящего.

Глава девятая Северный огонь

Из всех удозских поселений, которые довелось повидать Цифаэлю, Хаугрвик казался самым приятным. Большинство деревень северного побережья империи продувались лютыми холодными ветрами, зарождавшимися в скованных вечными льдами землях, но высокий горный кряж к северу от Хаугрвика защищал жителей от дурной прибрежной погоды. Невысокие домики, примостившиеся вдоль полумесяца галечного берега, хранили очарование сельской природы, которое не встретишь в городах и селах Юга, за цепью Срединных гор.

Цифаэль вышел из дома, который выделил ему староста деревни по имени Макарвен, — одноэтажной мазанки на деревянных сваях с грубо обработанными стенами. Потягиваясь в лучах утреннего солнца, он тер себе виски и размышлял о том, что безыскусные красоты сельской местности хороши для тех, кому не приходится каждое утро просыпаться томимым жаждой и чудовищным похмельем.

Женщины и дети уже вовсю хлопотали на берегу, складывая сети и набивая бочки мясом и хлебом для рыбаков. На гальке ожидали отправления за уловом в Море когтей шесть баркасов. Женщинам помогали старики, ведь почти все мужчины деревни отправились на юг, к горе Фаушлаг, по призыву графа Пендрага.

Цифаэль прибыл в замок Вольфилы под названием Зальценхус месяц назад, и с тех пор вместе со своими суровыми соплеменниками ездил по северному побережью и оповещал удозские деревни о приказе явиться на военный сбор.

В основном его встречали приветливо, поскольку много лет назад армия императора Зигмара спасла удозов от норсов, а память у горцев долгая. Вернуть долг крови унберогенам и императору считалось у них делом чести, и ни один из многочисленных кланов не опозорил себя отказом.

Цифаэль набрал в этих краях три сотни воинов — более чем достаточно, потому что немыслимо оставлять деревни совсем без охраны. Северное побережье империи — место опасное, и хотя набеги норсов на эти дальние земли случались крайне редко, здесь по-прежнему опасались ужасных и могучих воинов из Норсии.

Именно поэтому на вершине невысокого холма на северной оконечности бухты стоял деревянный форт. Окруженная частоколом из заостренных бревен и широким, наполненным водой рвом, твердыня Макарвена была самой большой в здешних землях. Над стенами возвышалась смотровая башня, и хотя тягаться с могучими укреплениями Мидденхейма форт не мог, все же выглядел величаво.

Размеры крепости ясно указывали на то, что Макарвен — вождь весьма значимый и пользуется авторитетом среди как минимум шести других кланов. Он оказался радушным хозяином и просил Цифаэля остаться на несколько дней, чтобы оценить гостеприимство удозов, что главным образом означало череду бочонков крепких напитков и бесконечное поедание мяса и рыбы.

С моря налетел порывистый ветер, и Цифаэль поплотнее закутался в плащ. Мороз пробежал по коже. По каменистой тропке он направился к берегу, наслаждаясь дикими видами первозданной природы. Гору Фаушлаг он звал домом и с ее немалой высоты взирал на бескрайние просторы мира. Да, убегающие вдаль леса империи — прекрасный и дорогой сердцу пейзаж, но здесь… Здесь можно жить средь этого ландшафта.

Великолепным гобеленом простиралась перед ним земля удозов — строгая, суровая, но обладающая той притягательной красотой, которая навек останется в сердце Цифаэля. Бескрайняя сверкающая синяя гладь океана простиралась до самого горизонта, маня обещанием удивительных, неведомых земель. Так, по крайней мере, бывало прежде, но сегодня утром клочья тумана прилипли к воде, словно опустившиеся облака.

С берега Цифаэлю помахал Донагал, один из отряда Хоромных мечей графа Вольфилы. Если не считать клетчатую накидку, он был почти голым и обсыхал после утреннего купания. Грудь и плечи воина покрывали бледные шрамы. Рядом с ним стоял, упираясь в баркас, его длинный палаш с плетеной рукояткой. Донагал считался отличным воином, на которого равнялись остальные.

— Как вода, Донагал? — крикнул Цифаэль.

— Бодрит! Искупайся — сам узнаешь.

Цифаэль покачал головой и усмехнулся:

— Ну уж нет, друг мой. Мы, южане, не любим холод. Не хочу заболеть до возвращения в Мидденхейм.

— Боишься простуды? Друг, какой холод! Это все равно что искупаться в горячем источнике!

— Возможно, для тебя так и есть. У вас, удозов, лед вместо крови.

Донагал хотел было ответить, но так и не успел — раздался звон колокола. Цифаэль развернулся на звук и из-под ладони взглянул в направлении форта. Воин на верхушке сторожевой башни бил в набатный колокол и показывал на океан. Цифаэль не мог разобрать, что он кричит, но Донагал понял суть опасности по единому слову, отчасти предупреждению, отчасти проклятию:

— Норсы!

Цифаэль взглянул на воду. Из тумана, подобно призракам, показались три черных корабля. Заостренные корпуса заканчивались волчьими мордами, к берегу суда гнали согласные и мощные удары весел.

— Сохрани нас Ульрик… — прошептал Цифаэль, сожалея, что оставил меч дома. Корабли-волки скользили по воде, и на борту каждого было по меньшей мере тридцать воинов в черных латах и рогатых шлемах, мечи их и щиты грозно блестели на солнце.

— Беги! — крикнул Донагал. — Веди женщин и детей в форт!

— Я останусь с тобой!

— Не валяй дурака! Ты безоружен, к тому же это мой берег. Вперед!

У Цифаэля разрывалось сердце при мысли о том, что придется оставить Донагала, но он понимал: толку от него без меча будет мало.

— Благослови тебя Ульрик, друг мой, — сказал он напоследок. — Забери с собой как можно больше мерзавцев!

— Уж будь уверен, — усмехнулся Донагал.

Цифаэль со всех ног помчался в дом и мигом выскочил с мечом — прекрасным азоборнской работы клинком в форме листа. Застегивая на бегу портупею, он оглянулся на землю и похолодел от страха: три корабля-волка уже ткнулись в галечный берег, и воины-норсы начали высадку.

С боевым кличем удозов Донагал бросился на пришельцев и рассек первого оказавшегося на берегу воина. Ударом сверху сразил второго, третьему распорол живот, пронзив кольчугу. Но сразу было ясно, что смельчак обречен, и Цифаэль с ужасом увидел, как на гальку спрыгнул гигантский воин в черных, будто ночь, латах, с топором, чье красное лезвие словно пылало злым огнем.

Донагал бросился на этого великана, который с легкостью выбил меч из его рук и одним ударом рассек храбреца от макушки до паха. Отважный удоз свалился в окровавленную воду, его убийца обратил зловещий взгляд на деревню, и Цифаэль побежал со всех ног туда.

Он мчался мимо домов, в которых был частым гостем и которые, скорее всего, к исходу дня уже сгорят. За недолгое пребывание здесь он успел полюбить Хаугрвик, и мысль о гибели деревни от рук норсов приводила его в бешенство.

Женщины с детьми на руках по утоптанной дороге бежали к форту на холме. Следом за ними спешил Цифаэль, но, увидев что-то необычное, замедлил шаг.

Из окружавшего деревню леса вышли не меньше двухсот воинов в узорчатых красно-зеленых плащах. Головы их были гладко выбриты, лишь около ушей висели длинные тонкие косицы. Каждый из них носил кольчужную безрукавку и держал в руках небольшой деревянный щит и широкий меч.

Роппсмены!

При виде этих воинов женщины Хаугрвика с облегчением загомонили. Восточное племя роппсменов не давало клятвы верности империи, но по сравнению с норсами встреча с ними была не такой опасной.

Вел роппсменов мечник в ладно сидящих на нем серебряных доспехах, вооруженный двумя клинками удивительной красоты, и каждое его движение выдавало беспощадного убийцу. Когда воины заняли положение в центре деревни на ведущей к форту дороге, в душу Цифаэля закралось мрачное подозрение.

Он выкрикнул предостережение, только было уже слишком поздно.

Роппсмены с мечами накинулись на женщин, и сердце Цифаэля готово было разорваться от криков несчастных жертв. Выхватив меч из ножен, он бросился на ближайшего роппсмена и пронзил его. Даже будучи при смерти, тот попытался зарубить его, и Цифаэль отпрыгнул, спасаясь от смертельного удара умирающего.

Другой роппсмен тут же хотел поразить его мечом, но Цифаэль блокировал удар, развернулся на месте и рубанул противника под колени. Беспомощный воин повалился наземь с душераздирающим криком, и Цифаэль вырвал у него из рук щит. Его окружили. Ясно, что живым из этого боя ему не выйти.

— Ну же, ублюдки! — крикнул он. — Кто следующий?!

Меч поднял бритоголовый роппсмен со шрамом на лице, но человек в серебряных доспехах покачал головой и сказал:

— Нет. Этот мой.

Воин обошел вокруг Цифаэля, и тот почувствовал, как храбрость покидает его: в каждом движении противника чувствовалось грациозное проворство истинного мастера клинка. Однажды Цифаэлю посчастливилось наблюдать за остготскими мечниками, которые возвели технику владения мечом в ранг искусства. По сравнению с предводителем роппсменов они казались неуклюжими увальнями.

— Ты должен быть польщен, — произнес воин в серебристых доспехах. — Станешь первым.

— Первым?

— Первым слугой империи, которого я убью.

— Какое самомнение! — Цифаэль попытался собрать воедино остатки боевого духа. — Может, тебя убью я.

Тот рассмеялся в ответ и покачал головой.

— Нет. От страха твои потроха уже превратились в кисель. Ты знаешь, что для победы у тебя не хватит мастерства.

— Не одно лишь мастерство решает исход боя. Есть еще удача и случай. Ты можешь поскользнуться, а твой меч — сломаться. Или я сильно тебя удивлю.

— Нет. Этому не бывать.

Человек в серебряных доспехах снял шлем, и от дивной красоты этого воина у Цифаэля округлились глаза. Роскошные блестящие черные волосы были стянуты в длинный хвост, но внимание привлекало именно лицо, чувственное и очень симметричное. Тонкие черты незнакомца явно не имели никакого отношения к племенам норсов. Изящные скулы, полные губы и мягкая- линия подбородка говорили о южном происхождении. Цифаэль любил женщин и ценил мужчин лишь как соратников, но этот красавец был хорош, как никто.

— Кто ты такой? — прошептал он, опуская меч.

Молниеносный взмах клинка — и на грудь Цифаэлю хлынула кровь. Опустив глаза, он понял, что горло его рассечено, хотя он даже не почувствовал смертельного удара — таким острым оказалось убившее его оружие.

Жизнь покидала его, и Цифаэль рухнул на колени. Над ним стоял мастер меча, и умирающий благодарил смерть, что она пришла к нему от рук такого совершенного воина, а не урода-роппсмена.

— Я Азазель, — проговорил мечник. — Хотя прежде меня звали Герреон.

Цифаэль попытался ответить, но рот наполнился кровью, и он не мог произнести ни слова.

— Когда-то я звал эти земли домом, — сказал Азазель, присаживаясь на корточки и вытаскивая из ножен кинжал. — Но меня предал и изгнал человек, которого я считал братом по оружию. Зовут его Зигмар, и я пришел его убить.

Азазель схватил Цифаэля за ворот и почти вплотную поднес к его глазу сверкающее острие клинка. Жизнь покидала несчастного, и в последний миг он увидел, как лицо мечника исказилось злобой и то, что прежде казалось прекрасным, теперь выглядело омерзительным и пугающим.

— Я выколю тебе глаза и вырежу язык, — с очевидным удовольствием произнес убийца. — Ты будешь вечно бродить в пустоте слепым и немым. И муки твои будут ужасны.

Он вонзил кинжал, и Цифаэль погрузился в ничто.

Хаугрвик горел. Через час форт на холме был разрушен, старосту распяли на раскуроченных воротах. Еще живых жену и детей Макарвена швырнули на погребальный костер. Воинов и стариков насадили на колья, прежде служившие оградой форту. Женщин, слишком старых, чтобы рожать детей, отдали на поругание окровавленным воинам или же оставили для пыток Азазелю.

Молодых женщин избили плетьми, заковали в цепи и погрузили на корабли-волки в качестве военных трофеев. Детей принесли в жертву Кхарнату, темному богу крови, а их черепа на трофейных цепях привесили к знамени Кормака по прозвищу Кровавый Топор.

Кар Одацен созерцал охвативший деревню пожар и радовался победе. Он чувствовал, как обретают жизнь древние замыслы. Морщинистый сутулый шаман сидел на бревне, пока Кормак шествовал по пылавшей деревне, облаченный в кроваво-красные доспехи, которые до был в гробнице Варага Череполома. Топор — страшное оружие, в которое Кар Одацен заключил обитавшую в гробнице тварь, — теперь уже не горел красным огнем, был темным и безжизненным, ибо на время утолил жажду убийства.

Глаза шамана обладали способностью видеть больше, чем у обычных людей, и он с улыбкой глядел на окутывающую Кормака красную дымку зла. То было сильнодействующее средство в деле объединения племен норсов, и эту ярость Кар Одацен заботливо взращивал и укреплял с тех самых пор, как Зигмар Молотодержец убил отца Кормака и изгнал норсов за океан.

Издревле селившиеся на периферии южных земель норсы чтили древних богов, за что их ненавидели и боялись. Мягкотелые южане не ведали о могуществе богов Севера, а потому становились добычей норсов. Но потом ненавистный Зигмар объединил племена под своим знаменем и пошел войной на народ избранных.

Норсы ничего не могли поделать с таким могущественным врагом, им пришлось бежать в ледяные пустоши за морем. Там, средь безжизненных земель, они влачили жалкое существование и мечтали о дне, когда запоют боевую песню и поплывут на кораблях-волках на юг, неся смерть своим врагам.

Из всех норсов один только Кар Одацен был доволен новым домом, ибо в далеком прошлом уже путешествовал по этому заброшенному краю. Еще за сотни лет до рождения Кормака шаман рискнул отправиться в северные пределы мира, где сам воздух был пропитан силой, а земля дышала могуществом богов. В тело шамана влилась колоссальная энергия, боги благословили его долгой жизнью и силой изменить мир. Он мог подчинять своей воле стихии, подземные демоны покорялись ему, и во снах и видениях ему являлись образы многоликого будущего.

Вернувшись в мир людей, Кар Одацен на протяжении многих поколений жил среди норсов, выстраивая судьбу этого народа и приближая Конец Времен, когда Темные боги наконец завладеют этим миром. Кар Одацен держался старых путей и с помощью Кормака сплотил племена норсов, собрав переживших обрушившийся на них гнев Зигмара и наполнив их сердца ненавистью.

С появлением Азазеля его цель стала как никогда близка.

Кар Одацен смотрел на пылающий форт, когда из объятых пламенем развалин поселения показался мечник. Он остановился рядом с Кормаком, и они уже вдвоем пошли к шаману, который разглядывал приближавшихся к нему воинов.

Кормак Кровавый Топор стал величайшим из военачальников норсов и объединил под одним знаменем много отчаявшихся племен, обещая отмщение. В сердце его пылала ярость, которая сожжет империю дотла.

Серебряные доспехи Азазеля были залиты кровью. Этот человек получал наслаждение от мучений других, и в горящем форте было полно истерзанных тел его многочисленных жертв. За десять лет искусный мастер меча прошел большой путь с тех пор, как украденную им лодку прибило к побережью норсов. Тогда он бредил и был при смерти. Женщины племени выходили его, и когда он вновь обрел былые силы, Кар Одацен взял его с собой в северные пустоши. Там, в пределах богов, Азазель сражался с жуткими тварями, и кровь его наполнилась благословением. Там воин переродился. Как и у Кормака, у него тоже были свои причины ненавидеть империю.

Жажда мести Азазеля была мечом, нацеленным в сердце императора.

Нелегко было Кормаку принять южанина как равного, но за годы сражений Азазель показал себя искусным и безжалостным воином. Его жестокость и красота вызывали восхищение и страх, он добровольно отказался от слабых богов южных племен и стал поклоняться кровожадным божествам тьмы.

— Что ж, резня удалась на славу, — произнес Кар Одацен, когда к нему подошли два воина.

— На славу? — фыркнул Кормак, снимая шлем. — Да это так, ерунда.

Лицо военачальника норсов напоминало физиономию кулачного бойца: много раз сломанный нос стал плоским и шишковидным, глубоко посаженные злые глаза тяжелым взглядом глядели из-под нависших век. Волосы у него были цвета меди, кожа обветрилась за долгие годы жизни в тундре северных царств.

Покрывавшие лицо многочисленные шрамы свидетельствовали о горах черепов, принесенных Кормаком своему божественному покровителю. Проследив взглядом линию посаженных на кол удозов, он произнес:

— Среди них был лишь один воин, если не считать того, которого я убил на берегу. Их предводитель сразу же открыл ворота, когда мы начали убивать первых женщин. Такому не пристало быть вождем.

— Люди империи сентиментальны, — заметил Азазель. — Это их погубит.

— Верно, — согласился Кар Одацен. — Им чужд путь битв и крови, которым идут норсы. Мир и покой превратили их воинов в баб.

— Когда-то ты был одним из них. — Кормак никогда не упускал возможности напомнить Азазелю о его южном происхождении. — Интересно, в чем выражается твоя сентиментальность.

Кар Одацен ждал, что Азазель рассвирепеет, но тот просто пожал плечами.

— Убив сестру, я покончил с этой слабостью, — сказал мечник. — И больше я не один из них. Я норс.

— Так и есть, — согласился шаман. — Скажи мне, Кормак, хорошо ли сражались роппсмены?

— Неплохо, — ответил Кормак. — Они же знают, что станется с их женщинами, ежели они оплошают.

Кар Одарен ухмыльнулся. Когда вскрылись льды у побережья, Кормак и Азазель на кораблях-волках отправились через океан, напали на города и поселения роппсменов и взяли в плен женщин и вождей племен, требуя от воинов службы в течение года в обмен на безопасность заложников.

Только условий сделки шаман выполнять не собирался. Он чувствовал, как буравит его взглядом Азазель.

— Роппсмены должны понимать, что ты не вернешь пленных, — произнес мечник. — Ты сожжешь их на жертвенном костре во имя успеха грядущего похода.

Как всегда, обманчивая привлекательность Азазеля привела шамана в замешательство, и ему пришлось напомнить себе, что за удивительной красотой темного принца скрывается безжалостный воин.

— Ты, Азазель, видишь многое из сокрытого, — заметил Кар Одацен. — У тебя дар?

Тот в ответ покачал головой и, улыбаясь, сказал:

— Не нужно обладать колдовскими способностями, чтобы знать: ты их убьешь. Я бы сделал то же самое. Медленно бы всех убил.

Шаман улыбнулся. Воистину, не было больше человека по имени Герреон. Остался один Азазель, служитель Шорнаала.

— Неважно. Они не в силах этого изменить. Но время идет, нужно уходить. Дым привлечет удозских воинов из других деревень.

— Пускай, — прорычал Кормак. — Шаман, я устал резать баб да стариков.

— И все же ты получаешь удовольствие.

— Кхарнату все равно, чью кровь мы проливаем, — сплюнул Кормак. — Но нам что за радость убивать столь жалких тварей? Мой топор алчет достойных противников для сечи.

— Терпение, Кормак, пока что не время для войны. Это время ужаса.

— Ужаса? Ужасом черепа для Кхарната не добудешь и не отвоюешь земли, принадлежащие нам по праву!

Кар Одацен поднял руку, успокаивая разбушевавшегося воина.

— Ужас — могучий союзник, Корнак. Он быстрее любой армии летит по земле и лишает храбрости каждого, кого коснется. Твое имя известно на Юге, ибо звучит в каждом плаче, каждом паническом вопле. Ужас пред тем, что ты сотворил здесь сегодня, разнесется по свету подобно чуме, рассказы о твоих кровавых бесчинствах достигнут дальних уголков империи. Молва не станет скупиться на преувеличения, и ужас крадущимися в темноте крысами проберется в сердца воинов Зигмара и станет их терзать.

— Значит, пора выступать на юг? — воскликнул Кормак.

— Нет. Пока что нет. Прежде чем империю поглотит пламя, нужно кое-что сделать.

— Будь ты проклят, шаман, ты говоришь так каждый раз! Что теперь?

— Терпение, молодой Кормак, ты вынашивал ненависть целых десять лет. Какая разница, сменятся ли сезоны еще один раз?

— Говори, шаман, или я скормлю твою душу топору!

— Что ж, — сказал Кар Одацен, изображая покорность, хотя отлично знал, что не умрет от руки смертного вроде Кормака. — На юге обитает враг, который черпает силы из недр земли.

— Колдун вроде тебя?

— Нет, — прошипел шаман, — не вроде меня. Таких, как я, больше нет, но этот… Этот обладает истинной силой, и боги уже сказали слово смерти, которую не отвратить.

— Так убей нашего таинственного врага, и покончим с этим.

— Я так и сделаю, — пообещал Кар Одацен. — Для этого мне нужно углубиться в земли Юга, но пойду я не один. Меня должен сопровождать Азазель, ибо ему известен нрав южан. Он станет моим проводником и защитником.

— А потом мы поедем с мечом и огнем на юг? — допытывался Кормак.

— Потом мы пойдем с мечом и огнем на юг, — пообещал Кар Одацен.

Благодаря мощеным дорогам, ведущим от Рейкдорфа, путешествие на север, к замку графа Отвина на холмах Драконьего хребта, заняло у Зигмара и его воинов менее двух недель. Здесь они провели три ночи, наслаждаясь безыскусным щедрым гостеприимством графа тюрингов, а потом взяли курс на гору Фаушлаг.

Без особых приключений они продвигались от города к городу, и везде их встречали с распростертыми объятиями. Поселения были обнесены высокими частоколами, их защищали воины в кольчугах с хорошими железными мечами. Конечно, прибытие вооруженных до зубов трех сотен Белых волков всех только радовало.

Поселок Бекхафель находился на самой северной оконечности строившейся к Мидденхейму дороги. Зигмара порадовало усердие, с которым сотни людей трудились в лесу за деревней. Картографы и писцы обсуждали с лесниками наилучшее направление тракта, артели лесорубов валили деревья и вырубали подлесок, чтобы вооруженные конные воины могли защищать строителей дороги.

Дюжие рабочие бурами с железными наконечниками рыхлили почву, чтобы землекопы могли вырыть широкую траншею, которую затем заполнят песком и заровняют. Потом каменотесы зальют будущую дорогу известковым раствором и уложат плоские каменные плиты. Рабочие располагали множеством палаток и телег с песком, камнем и инструментами. Масштаб работ наполнял гордостью Зигмара, который вместе с Редваном ехал вдоль постоянно удлинявшейся дороги.

Люди радостно приветствовали их, Зигмар салютовал им Гхал-Маразом, чтобы все подданные могли видеть славное оружие, и не опускал его до тех пор, пока отряд не миновал последнего строителя и не въехал в лесную глушь. Мерный стук вгрызавшихся в древесину топоров вскоре поглотила густая чаща, и Зигмар содрогнулся: ему показалось, что деревья теснятся и придвигаются все ближе. По обе стороны от него было невозможно разглядеть ничего на расстоянии десяти — пятнадцати футов.

Там, во тьме, могло таиться что угодно, и ладонь Зигмара невольно опустилась на рукоять молота. Почти осязаемое волнение охватило всех воинов, едва они поняли, как оторваны здесь от мира. Их проводник, охотник по имени Томас, вел отряд все глубже в чащу, и Зигмар отчетливо сознавал, что движется в неизвестность.

Словно читая его мысли, Редван наклонился к нему и проговорил:

— Ты уверен, что этот человек знает, куда идет? Такое чувство, что уже много лет этим путем никто не ходил.

Зигмар мысленно согласился с юным Белым волком. Они пробирались через переплетения растений.

На твердой земле едва виднелась неприметная тропка, петлявшая средь деревьев.

Не оборачиваясь, Томас предложил:

— Можешь поискать другой путь, парень.

Их провожатый был высоким мускулистым тюрингом в куртке и штанах из кожи и замши под стать сероватым тонам леса. За спиной у него был приторочен топор с длинной рукоятью, а еще он носил с собой лук, судя по всему, талеутенский, что было довольно-таки необычным для подданного графа Отвина.

— Друг Томас, Редван не хотел тебя оскорбить, — сказал Зигмар. — Хотя тропа в самом деле выглядит заброшенной.

— Это не так. Просто нынче мало кто ею пользуется, только лесники да охотники. Те, в ком есть толк, следов не оставляют.

— А те, в ком толка нет? — язвительно поинтересовался Редван.

— Погибают. Лес ошибок не прощает.

— Ты часто здесь бываешь? — спросил Зигмар, а Редван за спиной у охотника корчил рожи, изображая притворный ужас.

— Часто, — кивнул Томас. — В конце каждого охотничьего сезона я вожу шкуры на север, к гореФаушлаг. В основном я промышляю волка, оленя и лису, иногда медведя. Обмениваю шкуры на припасы, чтобы продержаться зиму.

— Непростая жизнь, — заметил Зигмар.

Охотник пожал плечами, словно не видел смысла это обсуждать.

— Не тяжелее, чем у других, полагаю. Я не люблю города. Мне нравится лесная тишь.

— Далеко ли до Мидденхейма? — спросил Редван.

— Неделя. Может, меньше, если погода продержится.

С этими словами охотник углубился в чащу, а Редван, предусмотрительно понизив голос, заметил:

— Блестящий собеседник, нечего сказать. Альвгейр по сравнению с ним — настоящее трепло.

— Этот человек много времени проводит в одиночестве, — сказал Зигмар. — С тем, кто может в одиночку завалить медведя, спорить не стоит.

Редван кивнул, бросив взгляд на Томаса и его видавший виды топор.

— Приму к сведению.

— И все же я рад, что мы идем тропами, которыми пользуются единицы. Такое чувство, будто мы первооткрыватели, и империя становится меньше. — Видя замешательство Редвана, Зигмар пояснил: — Я строю дороги, которые соединят прежде недоступные области. Купцы из Ютонсрика и из-за южных гор прокладывают новые торговые пути, и порой кажется, что неизведанного в мире становится все меньше.

— Это же, наверное, хорошо?

— Да, хорошо, — подтвердил Зигмар. — Головой я приветствую идею сделать землю удобной для народа, чтобы процветали торговля и путешествия, но сердце мое скорбит об утрате ее тайн и чудес. Скоро в мире не останется укромных уголков, и светоч цивилизации выведет нас в новую эпоху.

— Звучит впечатляюще, — сказал Редван, но Зигмар знал, что юный воин не видел связи между экспансией человека и тем, что земля становится меньше. Насколько миру нужно просвещение, настолько необходимо и обещание неизведанных царств, чтобы захватывать воображение.

Зигмару вспомнилось путешествие на юг, в Сигурдхейм, и то особое ощущение бескрайних просторов вдали от цивилизации, когда идешь по ним совсем один. Эти северные леса пробудили в Зигмаре тягу к странствиям, и он чувствовал себя первопроходцем, дерзнувшим отправиться к неизведанным горизонтам.

Долго ли это продлится, ведь дровосеки сводили леса по всей империи? Каждый день возникали новые города, деревни и пастбища, люди селились в прежде дикой глухомани. Казалось, что леса и земли империи безграничны, но Зигмар знал, что это не так. Что будет, если его народу станет тесно?

Глава десятая Проклятие мертвецов

Мидденхейм, город Белого волка. Зигмара никогда не переставал удивлять высокий скалистый пик, вздымавшийся прямо из леса. Высотой более тысячи футов, величественная гора Фаушлаг возвышалась над окрестностями.

В вечерних сумерках Мидденхейм обителью богов возвышался над миром смертных — неприступный бастион с сияющей вершиной. Дорога привела Зигмара к воротам крепости у подножия скалы, высеченным прямо в горной породе, и при виде Срединных гор он ощутил непонятное беспокойство. Суровые негостеприимные пики вздымались на северо-востоке, укрытые вечными снегами и обдуваемые студеными северными ветрами. Там жили в логовах жуткие монстры, и многочисленные экспедиции по изгнанию нечисти из призрачных долин и глубоких ущелий почти всегда заканчивались трагедией.

Одолевая подъем к городу, император увидел, что лес вокруг горы вырублен почти на милю во всех направлениях, а у ее подножия раскинулось столько палаток, словно там встал осадный лагерь. На деле это оказался палаточный городок, в котором поселились плотники, строители, каменщики и прочий мастеровой люд.

Хотя Зигмар счел весьма впечатляющими работы, развернутые по строительству участка дороги между Рейкдорфом и Мидденхеймом, они не шли ни в какое сравнение с масштабами тех, что развернулись вокруг горы Фаушлаг. В каменоломнях и плотницких мастерских трудились тысячи ремесленников, обеспечивающих всем необходимым стройку гигантского сооружения, которое уже вздымалось в лесу над широкой просекой.

Подобно постоянно набирающему высоту каменному мосту, нацеленному на вершину горы Фаушлаг, с южной стороны Мидденхейма начинался исполинский виадук. Он вознесся уже футов на сто. Верхний отсек сооружения кишел многочисленными рабочими, которые висели там на ремнях и веревках и так грохотали молотками, стамесками да пилами, будто сражались.

— Борода великого Ульрика! — прошептал Редван, когда окинул взором всю картину. — Как же все-таки они…

— Пендраг очень умен, к тому же ему помогают гномы, — показал на несколько приземистых и коренастых созданий в кольчугах и шлемах на самом верху виадука Зигмар. — Это первый из четырех виадуков, которые задумал Пендраг.

— Из четырех?!

— Если Мидденхейму суждено стать одним из величайших имперских городов, к нему нужно обеспечить простой доступ, — объяснил Зигмар. — Пока виадук строится, нам придется подниматься на вершину горы с помощью цепного лифта.

Редван прикрыл глаза от заходящего солнца ладонью и проследил движение одного из лифтов, который, раскачиваясь, курсировал от земли до деревянной постройки на вершине горы. Юный воин побледнел, и Зигмар улыбнулся:

— Но если тебе невтерпеж доказать свою храбрость, можешь залезть на гору, как это сделал я.

— Ты вскарабкался туда? — поразился Редван. — До самого верха?

— Точно, — ответил император, до сих пор удивляясь, что отважился на это. — И Альвгейр тоже. Но тогда мы были молоды и глупы. Я, по крайней мере.

— И ты убил Артура, когда залез на вершину?

Зигмар кивнул, вспоминая отчаянную схватку с королем тевтогенов и свое падение в Пламя Ульрика — вечный огонь в самом сердце вершины Фаушлага. В тот миг он ощутил краткое прикосновение силы настолько могущественной, что постичь ее не в силах ни один смертный разум. Коснувшись ее, он поведал ей о своем существовании. Хладный, беспощадный отголосок того мига никогда не покидал Зигмара.

— Жаль, что мне пришлось убить Артура, — сказал Зигмар. — Когда-то он был хорошим человеком, но, пожив так высоко в своей крепости, стал ужасно заносчивым и считал себя превыше других.

— Но только не тебя?

— Нет, не меня, — грустно отозвался Зигмар.

Проводник-тюринг расстался с ними вчера, когда город Мидденхейм стал виден на вершине горы. Неразговорчивый охотник взял причитавшееся ему вознаграждение и тут же исчез в чаще, даже не попрощавшись. Зигмару было жаль с ним расставаться: ему понравились свойственные этому человеку независимость и уверенность в своих силах.

По временной дороге, мощеной камнем, отряд проехал к воротам мимо мастерских резчиков и каменотесов, плотничьих палаток, лазаретов, походных кухонь и сотен прочих необходимых атрибутов столь колоссальной стройки. Средь многочисленных знамен рабочих гильдий Зигмар узнавал стяги цехов, трудившихся в свое время в Рейкдорфе.

За годы кампании на западе столица империи разрослась и похорошела. В самом центре была построена огромная библиотека, а также многочисленные храмы. Столь спешный отъезд из Рейкдорфа после благополучного похода против ютонов расстроил Зигмара, но он не мог не прийти на помощь старому другу.

Проезжая во главе отряда через огромный лагерь рабочих, Зигмар ощущал странное беспокойство, словно его коснулось полное отчаяния ледяное дыхание ветра. Он посмотрел на восточные горы и почувствовал, как за ним следит древний взгляд неисчислимого зла. На какой-то миг Зигмара охватило чувство глубочайшей беспомощности, словно само его существование теряло всякий смысл перед лицом неизбежной гибели.

Он постарался избавиться от гнетущего ощущения, но, глядя на мрачные лица обитателей лагеря, понял, что не один подвержен подобным чувствам. Тяжкой пеленой повис над всеми страх, женщины и мужчины двигались словно в оцепенении, с выражением безнадежной обреченности. Во время путешествия на север люди встречали отряд Зигмара с улыбками и радостно приветствовали новый день, но в окрестностях Мидденхейма все словно провожали садящееся солнце и не верили, что оно взойдет вновь.

— Что, во имя всего святого, тут творится? — воскликнул Редван, который ехал рядом с Зигмаром. — У всех такой вид, словно у каждого матушка вдруг упала замертво!

— Понятия не имею, — отвечал Зигмар, глядя, как опускается подъемный мост у ворот. — Когда мы доберемся до вершины, Пендраг нам все объяснит.

Редван задрал голову вверх, посмотрел на цепные лифты, с грохотом и лязгом перемещавшиеся вдоль отвесной скалы, и нервно сглотнул. Перспектива подъема в одном из этих хитроумных приспособлений его совсем не радовала.

— А мы не можем подождать, пока достроят виадук? — спросил Белый волк.

Крытую навесную платформу поддерживали мощные кронштейны. Там Пендраг и Мирза уже ждали Зигмара. С последней их встречи прошло пять лет, и за это время брат по оружию так изменился, что Зигмару пришлось скрывать удивление. Пендраг заметно расширился в талии, а тяготы жизни, обычно отражавшиеся лишь в его глазах, теперь стали заметны больше, и виной тому был сочившийся с гор ужас. Рыжая шевелюра поредела, а радость при виде Зигмара походила на первые лучи солнца после долгой темной зимы.

Пендраг стиснул Зигмара в железных объятиях, и оба рассмеялись. Зигмар никак не мог отпустить плеч названного брата, радуясь долгожданной встрече.

— Зигмар, как же здорово вновь свидеться с тобой! — воскликнул Пендраг, когда друг наконец выпустил его из объятий.

— Как я рад тебя видеть, Пендраг! — вторил ему Зигмар. — Вольфгарт шлет тебе горячий привет.

— Разве этот плут не приехал с тобой? — Пендраг был явно разочарован.

— Он рвался ехать, но я убедил его побыть с семьей, — объяснил Зигмар. — Ульрике почти четыре года. Медба бы его оскопила, попытайся он меня сопровождать.

— Да, она буйная особа, верно, — кивнул Пендраг.

Зигмар повернулся к Мирзе и крепко сжал его запястье, как водится между воинами. Если Пендраг изменился, то Мирза оказался неподвластен течению времени, как и его скалистая обитель. Отполированные доспехи блестели и сияли чистотой, рукопожатие было, как всегда, крепким, а взгляд — колкий, словно лед.

— Добро пожаловать в Мидденхейм, мой господин, — приветствовал Зигмара Вечный воитель.

Мирза радовался встрече, но, в отличие от Пендрага, который встречал его как старого друга, Вечный воитель принимал императора. Зигмару вспомнились слова ведьмы, которая попросила его не допустить преждевременной смерти Вечного воителя. Тогда ее слова показались нелепицей, да и сейчас оставались непонятны. Как человек может обещать такое?

— Я рад приехать сюда, — сказал Зигмар, когда Белые волки выстроились за его спиной. Десять воинов вместе с императором поднялись в цепном лифте и на протяжении всего пути наверх беспокойно поглядывали на поскрипывающий деревянный пол, ведь под их ногами свистел ветер, а земная твердь осталась в сотнях футов внизу. — Слишком долго пришлось откладывать поездку на север, но были неотложные дела на западе.

— Да, я слышал, — улыбнулся Пендраг. — Два года… Крепким орешком оказался Ютонсрик.

— Крепким, — согласился Зигмар. — Надо было мне привлечь к делу твоих гномов, чтобы скорей его расколоть.

Пендраг повел Зигмара и его телохранителей в Мидденхейм, а лифт отправился за остальными Белыми волками.

Несмотря на внешнее спокойствие, Зигмар был несказанно рад почувствовать твердый камень под ногами. И вновь дух захватывало при виде неповторимых пейзажей северного города. Казалось, что тесно сгрудившиеся дома вырастают прямо из скалы — строгие, невысокие, практически без украшений. Сказывалось ограниченное пространство вершины горы. Лишь немногие постройки были выше двух этажей, ибо над Фаушлагом гуляли безжалостные ветры, которые быстро сдували крыши с осмелившихся бросать им вызов домов. Многие сооружения несли печать мастерства гномов, но они тоже льнули поближе к скале.

Народ Севера отличался строгим и прагматичным нравом, и в домах нашел отражение их суровый темперамент. Темноволосые и широкоплечие, горожане были крепкими и несгибаемыми, как сам Мидденхейм. И хотя здесь Зигмар чувствовал то же неестественное напряжение, которое владело лагерем у подножия горы Фаушлаг, на вершине ему решительно сопротивлялись.

На узких улицах было многолюдно — такого скопления народа в последний свой визит в город Зигмар не помнил. Воинам Мирзы приходилось прокладывать путь окриками и взмахами вложенных в ножны мечей.

— Сколько народу! — подивился Редван.

— Да, город почти полон, — сдержанно заметил Пендраг.

Зигмар уловил в словах Пендрага более глубокий смысл, чем казалось с первого взгляда, но оставил вопросы до более подходящего момента. А сейчас они пытались пробраться сквозь толпы.

— Сомневаюсь, что смог бы выделить тебе кого-нибудь из горного народа, — сказал Пендраг, отвечая на предыдущий вопрос Зигмара. — Без них мы бы не возвели виадук на такую высоту за столь короткий срок. Как бы то ни было, ты в конце концов взял Ютонсрик, хотя я, право слово, до сих пор удивляюсь, что Марий поклялся тебе клятвой меча. Я думал, что он скорее погибнет, чем пойдет на это.

Зигмар покачал головой и сказал:

— Марий не глуп. Когда ценой за его собственную жизнь и благополучие города стала клятва меча, он с радостью ею расплатился.

— Беспринципный малый, — буркнул Пендраг, сворачивая на улицу пошире, которая вела туда, где Зигмар бился с Артуром. Вокруг окольцовывающих Пламя Ульрика менгиров строилось высокое белокаменное здание, и Зигмара до самых костей пробрал холод, стоило ему только завидеть отблеск мерцающего огня, похожего на хоровод пляшущих льдинок. Отогнав воспоминания о погружении в страшно холодное пламя, он сказал:

— Твоя правда, но с запада в казну империи льется великое богатство. Без него у нас не будет золота, чтобы заплатить за виадуки Мидденхейма. Двадцатая часть годового дохода Ютонсрика распределена между воинами, которые храбро сражались и взяли город.

— Могу поклясться, что Марию это сильно не понравилось, — рассмеялся Пендраг, минуя стройку и выводя гостей на пустынную улицу, которая была еще уже тех, по которым они только что проходили.

— Так и было, но даже после уплаты дани сокровищницы города ломятся от богатств, которые приносит торговля. Если бы Марий знал, какую выгоду получит, обменявшись со мной клятвой меча, он бы давно заключил союз.

— И ты полагаешь, что он сдержит свои обещания? Он ведь уже предавал нас раньше.

Зигмар улыбнулся и обнял друга за плечи:

— Чтобы не мучиться сомнениями, я оставил в Ютонсрике тысячу воинов.

— Унберогенов?

— Смешанное войско, состоящее из воинов разных племен. Каждый граф прислал из своих земель по свежему отряду.

— В надежде поживиться на готовеньком, само собой.

— Само собой, — согласился Зигмар. — Но мне не хотелось, чтобы в городе стояли гарнизоном воины, которые проливали там кровь во время долгой осады и тяжелого штурма, потерявшие там друзей. Пришло время отправить армию по домам.

Пендраг кивнул и сказал:

— Два года — это долгий срок для разлуки с семьей.

— Верно. — Зигмар услышал в голосе Пендрага горячее желание вернуться на родину. — Но пора перестать предаваться воспоминаниям, друг мой. Скажи, зачем ты позвал меня?

— Мы как раз уже пришли. — Пендраг показал на простое сооружение из полированного гранита в конце улицы. Тяжелую деревянную дверь охраняли два храмовника Ульрика, малочисленные окна наглухо закрывали ставни. Над входом был изображен белый волк с красными глазами — единственное цветное пятно на здании, слишком угрюмом даже на фоне строгих построек города.

— Святилище Ульрика? — спросил Зигмар.

— Это здание принадлежит служителям Ульрика, — отвечал Пендраг, смущенно переглянувшись с Мирзой. — Но здесь не святилище расположено, а тюрьма.

— И кто же находится в тюрьме?

— Нечто бесконечно злое. И мертвое.

Внутри царил полумрак, помещение освещалось лишь сальными свечами, установленными в нишах, похожих на скалящиеся волчьи морды. У Зигмара волосы на руках и шее встали дыбом, дыхание вырывалось облачками пара. Голые стены из тесаного камня, абсолютно лишенные религиозных украшений или резьбы, были пропитаны гнетущим чувством отчаяния, словно таили все горести города.

Их ожидали четыре жреца в плащах из волчьих шкур, каждый из них держал по свече, источавшей приторный тошнотворный запах. Пендраг закрыл за Зигмаром дверь, оставив за порогом тусклый свет вечерних сумерек, и на императора навалилась тяжкая тревога, пробиравшая до самых глубин души.

Что-то здесь было абсолютно не так, и это нечто оскверняло саму суть человеческого существования. Здесь стояло зловоние забвения и разложения, будто вся разрушительная сила времени вмиг проявилась в одной точке пространства. Больше того, каждое мгновение пребывания тут несло в себе почти осязаемый страх.

— Что тут у вас такое? — прошептал Зигмар, ощущая всю тяжесть своих тридцати шести лет. Заболели старые, давно зажившие раны, заныли натруженные мускулы, плечи застонали под грузом вечно растущей ответственности.

— Я тебе покажу, — отвечал Пендраг, следуя за жрецами, которые развернулись и пошли по темному коридору. На полу влага собиралась в лужи, висевшие на потолке капли замерзали сосульками.

Храмовники вели их все дальше. Мирза поравнялся с Зигмаром и начал рассказ:

— Пока ты воевал с ютонами, норсы совершали набеги на побережье. Они сожгли десятки поселений. Зверски убивали целые деревни: мужчин, женщин, детей. Даже скот резали и бросали гнить туши.

— Ты видел это своими глазами? — уточнил Зигмар, зная, как часто искажается правда, передаваясь из уст в уста до тех пор, пока не потеряет всякое сходство с реальностью.

— Да, — кивнул Мирза. — Видел.

Зигмар не сомневался в том, что он говорит правду.

— В Мидденхейме много беженцев из тех мест, чьи деревни не подверглись нападению, — продолжал Пендраг. — В северных районах почти никого не осталось.

— Не осталось? — переспросил Зигмар. — Норсы и раньше регулярно наведывались на побережье. Что же заставило людей покинуть дома? Вы что-то недоговариваете.

— Это то, из-за чего я вызвал тебя, друг мой, — сказал Пендраг. — На подходе к Мидденхейму ты, должно быть, почувствовал исходящий из гор безотчетный страх?

— Да, — подтвердил Зигмар, заходя в гулкое помещение, уставленное высокими столами из темного дерева. — Черный ужас, рвущий сердце когтями отчаяния.

Писцов тут не было, хотя открытые книги и чернильницы с разноцветными чернилами ждали своего часа. Здесь пахло медью, уксусом и чернильными орешками, и сразу становилось ясно, что никто не сидел здесь за работой уже много-много лет.

— Что порождает этот ужас? — спросил Редван. — Происки врага, с которым нужно сразиться?

— Возможно, — отвечал Мирза. Они вышли из помещения для писцов и вскоре приблизились к толстенной деревянной двери с железными засовами вверху и внизу. — За этой дверью находится тот, кто знает о том, что нас тревожит.

По бокам двери стояли еще два жреца, и у каждого в руках было по приспособлению для ловли: длинный шест с ошейником на конце. Острые шипы, расположенные по внутреннему краю, мигом разорвали бы горло узнику, вздумай тот сопротивляться.

— Мертвяк, о котором ты говорил? — спросил Зигмар, и Редван сделал отвращающий зло знак рогов.

— Именно, — отвечал Пендраг. Отодвинул засовы и открыл дверь. Взгляду открылась винтовая лестница, уходящая под гору. Пендраг пошел вниз, и Зигмар стал спускаться следом. С каждой ступенью становилось все холоднее и холоднее. Стены тут были покрыты инеем, каждый вдох ледяным копьем вонзался в легкие.

— Два месяца назад ко мне пришли жрецы Морра, — рассказывал Пендраг, шагая вниз по ступеням, уводящим их все ниже и ниже. — Они поведали о снах, которые видят избранные и самые даровитые среди них, — видениях о давно почившем зле, что просыпается в Срединных горах. Верховный жрец сообщил, что сам Морр явился ему и предупредил, что пробудился древний ужас, который жаждет завладеть землями людей.

— Сказал ли верховный жрец, что это за ужас?

— Нет, — покачал головой Пендраг. — Он сказал только, что ужас тот налетит подобно чуме, неся человеческой расе горе и смерть. Не прошло и недели, как до нас дошли слухи о том, что творится у подножия гор.

— Слухи? О чем же? — воскликнул Редван.

— О ходячих мертвецах. За одну ночь уничтожались целые поселения, пропадали все живые, а могилы пустели. Вскоре это несчастье выплеснулось за пределы гор, и все больше и больше людей стекалось в Мидденхейм, ведь мрак напасти постепенно продвигается вперед.

— Думаешь, некромант? — спросил Зигмар. На узкой лестнице стало чуть светлее.

— Или кое-что похуже, — отозвался Мирза. — Я посылал в горы воинов — рыцарей Морра и храмовников Ульрика. Никто не вернулся.

— До сих пор, — уточнил Пендраг. Тут лестница вывела их в вырубленную прямо в скале просторную палату, которую освещал светильник, свешивавшийся на длинной цепи с потолка, и многочисленные факелы в железных подсвечниках. Начинавшийся в дальнем конце стены грубо высеченный туннель вел в темноту.

По обе стороны от него жрецы со свечами в руках негромко молились своим богам, а те, кто был вооружен шипованными ошейниками на шестах, стояли наготове прямо перед входом.

Вглядевшись во мрак туннеля, Зигмар почувствовал себя так, будто из него высасывают жизнь до последнего вздоха, а холодные липкие руки стиснули сердце словно тисками. Несмотря на то что ему много раз доводилось смотреть в глаза смерти, сейчас при виде темного туннеля его сковал необъяснимый ужас.

Зигмар крепко стиснул молот, и теплая, внушающая уверенность рукоять древнего Гхал-Мараза успокоила его и уняла страх. Руны на рукояти и бойке светились мягким теплым светом, и сковавший императора парализующий ужас начал ослабевать.

— Что там, в туннеле? — спросил Зигмар, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Лучше увидеть своими глазами, — сказал Пендраг и взял факел.

В темный туннель первыми вошли жрецы Ульрика. Пендраг, Мирза, Зигмар и Редван — следом. Тьма пожирала свет факелов, давила плотным покрывалом. Ровно сиял только свет Гхал-Мараза, и никогда прежде император не радовался так подарку короля Кургана.

Зигмар был воином и знал, что такое страх, ибо противостоял многим ужасным врагам, но на сей раз боялся не поражения, а чего-то другого. Здешнее зло проторяло путь к сердцу ужасом пред гниющей плотью, разлагающимися органами и вечной кабалой и проклятьем души.

Туннель начал расширяться, пламени факелов едва хватало, чтобы осветить стены. Зигмар обратил внимание на то, что они были неразборчиво испещрены какими-то письменами, словно кто-то перенес на голые скалы изрядные отрывки текста. Подойдя поближе, он понял, что это защитные и оградительные заклинания вперемежку с обращенными к богу мертвых молитвами. Сами стены темницы были заговорены, чтобы удерживать неведомого узника подальше от внешнего мира.

Казалось, туннелю не будет конца, хотя он мог быть около сотни ярдов. Зигмар оглянулся через плечо и увидел, как сжимается, будто отодвигаясь к невозможной дали, слабо светящееся пятно света там, где осталась палата, в которую они вошли, спустившись с лестницы. Судорожно сглотнув, он сосредоточился на мерцающих белых доспехах Мирзы.

Наконец туннель вывел их на достаточно широкий уступ в гулкой пещере. Дальше полнейшей тьмой зияла глубокая пропасть, порывы холодного ветра снизу покачивали поднятый подъемный мост. Зажгли новые факелы; пахли они столь же тошнотворно, как свечи жрецов, и Зигмар наконец признал запах падучника — травы, которую выращивают служители Морра, чтобы отвращать ходячих мертвецов.

По ту сторону пропасти кандалами из серебра и каленого железа был прикован к скалам сам узник. Белые одежды его потемнели от крови, доспехи проржавели. Он яростно бился, силясь вырваться, шипел и со звериной яростью сыпал проклятьями. Кожа человека была серой, с покрытой пятнами головы свисали редкие пряди белых волос.

Зигмар невольно ахнул, увидев на груди мужчины волчий символ Ульрика, но когда узник поднял голову, глазам императора предстал подлинный ужас его положения. Рыцарь более не был человеком, то оказалось существо, траченное тленом и разложением. Плоти, изъеденной червями и живущими в земле тварями, питающимися мертвечиной, на нем осталось совсем мало, дыхание источало могильное зловоние. Из лопнувшего живота свисали блестящие внутренности, из разрублен ной топором грудины торчали обломки ребер. Пустые глазницы светились тусклым зловещим огнем, и в том мерцании Зигмар читал обещание смерти.

— Спаси нас Ульрик, — прошептал Зигмар, непроизвольно пятясь от чудовища. — Что это?

— Это Лукас Хаук, вернее, он раньше был Лукасом Хауком, храмовником Ульрика, — отвечал Мирза. — Он возглавлял экспедицию, которую мы снарядили и отправили в горы для борьбы со злом. Весной он с отрядом ушел из Мидденхейма, а через два месяца вернулся один и едва живой. Я хорошо знал его, господин, Хаук был на целых пять лет младше меня, но когда он появился у восточных ворот, то казался старше всех стариков, которых мне довелось повидать. Жрицы Шалльи лечили его самыми сильнодействующими средствами, но каждый день он старился на год.

Рассказ Мирзы потряс Зигмара до глубины души, во рту у него пересохло, и внутренности сжались в комок.

— В конце концов он вроде как умер, — продолжал повествование Пендраг, — но когда жрецы Морра пришли за телом, Хаук вдруг поднялся со смертного одра и накинулся на них. Он голыми руками убил троих священнослужителей и еще одиннадцать жриц, пока его удалось смирить заговоренными цепями. Потом его притащили сюда.

Зигмар отцепил Гхал-Мараз с пояса, и Лукас Хаук, вернее, то, во что он превратился, со скрипом повернул в его сторону голову. Пустые глазницы сверкнули нечестивым огнем, и он смачно сплюнул черной слизью.

— Игрушка горных карликов не спасет тебя, человечишка. Это всего лишь тлеющий огонек по сравнению с могуществом короны! Знай ты мощь моего господина, ты бы покончил с жалким, бессмысленным существованием, которое ты зовешь жизнью, и посвятил бы себя Морату!

От звуков мерзкого голоса у Зигмара поползли мурашки по коже. Жуткий скрежет и бульканье наводили на мысль о пожранных разложением легких.

Император выставил молот перед собой, и, вопреки собственным же словам, тварь отпрянула от чистого света, лившегося от бойка молота.

— Кто такой Морат? — потребовал ответа Зигмар. — Говори, или я тебя уничтожу!

Хаук плюнул и загремел кандалами, когда его коснулось сияние Гхал-Мараза, но в глазницах у него по-прежнему пылал злой огонь.

— Он твой новый господин, все живое отныне — игрушки в его руках!

— Ни одного человека я не назову господином, — взревел Зигмар и пошел к краю пропасти, чувствуя, как с каждым шагом по направлению к противоестественному существу в нем растет храбрость. — Ты расскажешь мне о Морате, его планах, его мощи. Когда сделаешь это, я освобожу твою душу, чтобы она нашла путь в Чертоги Ульрика.

Сияние молота становилось все ярче, и Хаук корчился от боли. Под действием древних сил Гхал-Мараза серебряные цепи накалились и нестерпимо жгли мертвяка. В ярости он скрежетал зубами, но приводившие в движение труп отважного рыцаря силы не могли противиться этой древней магии. В потугах не выдать секрет спина его выгибалась так, что кости хрустели и ломались, рвались прогнившие мускулы.

В конце концов тело Хаука обмякло и повисло на цепях, и ему пришлось выдать тайну.

— Морат — владыка Медной башни, что господствует над Ледниковым озером, и вам на роду написано там погибнуть! — Сила молота Зигмара вытягивала слова из мертвой глотки, и каждое из них с шипением вырывалось сквозь гнилые пеньки зубов и звучало проклятьем. — Он один избежал участи Моркейна и принес в этот мир корону своего повелителя во времена, теперь уже забытые живыми.

Зигмар не понимал многое из того, что слышал. Он не знал, кто или что такое Моркейн, то ли это название места, то ли чье-то имя, но упоминание о короне пробудило в нем интерес. Противясь Зигмару, Хаук заявил, что заключенная в короне сила могущественней той, что в Гхал-Маразе.

Лукас Хаук снова забился в отчаянной попытке освободиться: серебряные цепи пылали жаром кузни. Там, где железные болты были вкручены в горную породу, посыпалась пыль, конечности мертвяка корчились с неестественной силой.

— Ты сдохнешь! — вопил Хаук. — На твоих костях не останется мяса, а ты все еще будешь служить моему господину — до тех пор, пока вечная ночь не накроет тьмой эту землю!

Последним невероятным усилием мертвая тварь вырвала цепи из камня и перемахнула через пропасть, намереваясь разорвать когтями Зигмару горло. Глазницы пылали жаждой убийства, но Зигмар был к этому готов. Одним быстрым взмахом Гхал-Мараза он снес череп Хаука с плеч. Заключенная в молоте гномья сила вышибла из павшего рыцаря злой дух, и гулким эхом отразился от стен пещеры сдавленный крик, а тело полетело в пропасть, разваливаясь на лету. В считанные секунды оно превратилось в облачко могильной пыли, но и его быстро поглотил мрак. Зигмар услышал тихий вздох облегчения и понял, что душа Лукаса Хаука освободилась.

— О боги небес и земли! — воскликнул Редван. — Что… Он умер?

— Теперь — да, — ответил Зигмар и отошел от края пропасти. — Но он был только посланец. Этот Морат хочет, чтобы мы его услышали.

— Зачем?

— Чтобы заманить нас в свое логово.

Редван вытер лоб и рискнул заглянуть в пропасть, потом спросил:

— И мы туда отправимся?

— Отправимся, — подтвердил Пендраг, взглянув в глаза Зигмара. — Нам брошен вызов, и мы обязаны ответить.

Зигмар обратился к Мирзе:

— Собери самых храбрых воинов и подними на самой высокой башне знамя Дракона.

— Будет сделано, мой повелитель.

— Мы разыщем эту Медную башню и разрушим ее до основания, — пообещал Зигмар.

Глава одиннадцатая Горы, где живет страх

На следующий день в поход на юг выступили шесть сотен вооруженных до зубов отважных воинов. Под знаменем Дракона собирались только самые храбрые, ибо выступить в поход по этим стягом означает, что пощады врагу не будет, и никто не надеется вернуться домой. С древнейших времен у унберогенов повелось считать его знаменем смерти, в последний раз его поднимали при Дрегоре Рыжая Грива.

С покрытых снегами горных вершин дули холодные ветра, и в каждом студеном порыве Зигмару чудился смех черного некроманта. Император во главе колонны воинов выехал через восточные ворота крепости и держал путь по дороге, огибавшей высящиеся горы. Двигались пешком, потому что ни один конь не сможет пробраться опасными горными тропами.

Редван шел вместе с Белыми волками, кутаясь в толстый медвежий плащ, и крепко прижимал к себе древко знамени Зигмара. Лицо молодого человека было бледно, он стал таким молчаливым, каким Зигмар его еще не помнил. Мирза и Пендраг шли с гвардейцами графа — настоящими великанами в блестящих доспехах, которые несли на плечах огромные мечи. Эти гордые северные воители ростом были выше Белых волков, и Зигмар уже подмечал, что между дюжими храбрецами намечается легкое соперничество, которое основывалось на обретенной в боях уверенности и сознании смертности. Зигмар знал, что оно поможет бойцам обуздать страх, то и дело проскальзывающий меж натянутыми шутками. Пендраг нес знамя Дракона, и в его серебряном протезе отражался бледный, безжизненный солнечный свет, который никак не мог поднять дух войска. Пока отряд проходил мимо лагерей у подножия горы Фаушлаг, вслед им неслись приветственные крики, впрочем, довольно вялые и лишенные энтузиазма, с которым провожали армию, направлявшуюся в Ютонсрик.

Никто не ждал, что эти шестьсот воинов вернутся назад.

Под небом цвета кости они начали подниматься в горы. Дорога шла вверх, с каждой милей погода портилась, простиравшиеся у Мидденхейма пологие холмы и широкие долины быстро сменились скалами и ущельями.

Дождь лил не переставая. Там, где сгустились черные тучи, небеса пронзали багряные молнии, буря будто выла и кричала в нечеловеческой ярости, и именно туда вел Молотодержец свою армию. С каждым днем воины перешептывались все более тревожно, и Зигмар никак не мог отделаться от чувства, что ведет людей на верную смерть.

По ночам выли волки, но то были не желанные посланники Ульрика. Здесь водились черные горные звери, которые в давние времена отвернулись от бога зимы и теперь скитались дикими. Их вой действовал удручающе, и с наступлением ночи воины крепче сжимали талисманы в виде волчьих хвостов и защитные амулеты.

Утром третьего дня пути Зигмар увидел на перекрестке средь последней долины предгорий похоронную процессию, которая напомнила ему о груженых мертвецами телегах, которые вывозили из Марбурга.

На краю выкопанной могилы, отмеченной простенькой оградой, стоял горбун, жрец Морра. Перед ямой преклонили колени мужчина в традиционном местном одеянии и стайка рыдающих детишек. Зигмар приказал опустить знамена. Рядом с могилой лежало тело женщины, завернутое в белый саван так, что только голова оставалась открыта. Мужчина нежно погладил ее светлые волосы, рассыпавшиеся по черной земле холма.

Жрец кивнул на то, что Зигмар вначале принял за черенок лопаты. На самом деле это оказался топор с широким лезвием. Мужчина взял его, жрец что-то сказал, и дети перевернули мать на живот. Взмах топора, и голова женщины откатилась сторону. Заливаясь слезами, вдовец уронил топор, а потом помог жрецу опустить обезглавленное тело в могилу спиной вверх.

Мужчина взял голову жены, положил в холщовую суму, и под монотонные молитвы Морру дети начали бросать пригоршни земли в могилу. Зигмар поднял руку, приветствуя жреца, который поклонился и стал помогать скорбящим засыпать яму.

Армия уже миновала границу вечных снегов и продолжала путь к высоким вершинам, следуя через ледяные долины и туманные ущелья. Зигмар выбирал путь, ориентируясь на внутреннее чутье. Он не мог до конца понять, что его ведет, ибо этот район Севера на картах был обозначен весьма приблизительно, потому что слишком мало кто ходил здешними тропами и выжил, чтобы рассказать об этом.

Казалось, что самый холодный ветер на свете дует из сердца гор, и Зигмар просто шел вперед, словно исследователь, который идет против течения реки, чтобы выйти к ее истоку. На каждом распутье он без колебаний выбирал направление и вел отряд все дальше и дальше в неизвестность. Разведчики докладывали о зеленокожих и прочих опасных монстрах, следующих за ними по пятам, но враги не решались нападать на такой большой отряд.

Когда над разбитым в скалистом ущелье лагерем незваной гостьей сгустилась тьма, Редван сказал:

— Я долго думал.

— До добра это не доведет, — натянуто улыбнулся Пендраг.

Зигмар усмехнулся и подбросил в костер хвороста. Когда сухой валежник разгорелся, Мирза протянул к огню руки.

— О чем же? — спросил Зигмар.

— О похоронах, которые мы видели. То есть я хочу понять, зачем им понадобился топор. Он что, жену ненавидел?

— Напротив, — покачал головой Мирза. — Любил безгранично.

— Так вот что на Севере любовью зовется: отрубить умершей жене голову. Здорово.

— Он сделал это, чтобы быть уверенным: она не восстанет из мертвых, — объяснил Пендраг. — Вдовец унесет голову прочь от тела и сожжет подальше от могилы. В случае, если телом завладел злой дух, он целую вечность станет искать то, чего нет.

— У них что, нет садов Морра поближе? Наверное, до ближайшей деревни не одна миля пути. Они шли до того перекрестка много часов.

— Полагаю, они ее там похоронили именно потому, что это далеко от дома, — отозвался Зигмар. — Положили лицом вниз на перекрестке для того, чтобы она не знала, какой путь выбрать, чтобы сеять хаос среди живущих. Если в ней поселился злой дух и если он проснется, то будет прорывать себе путь вниз и никогда не вернется в верхний мир.

Редван покачал головой и укутался в плащ.

— Не понимаю, почему нельзя просто умереть и отправиться в Чертоги Ульрика? Неправильно учинять такое с умершей.

— Уж лучше так, чем вернуться живым мертвецом, — заметил Зигмар. — Лучше так, чем потом убивать ходячего мертвяка с лицом любимой. Если тот некромант так могуществен, как говорил Хаук, то мы вполне можем встретиться в бою со своими братьями по оружию. Те воины, которых Мирза посылал сюда, в горы, вполне могут нас поджидать.

— А ведь верно, — буркнул Редван. — Мужчина должен погибнуть с мечом в руках. Тогда девы-воительницы отнесут его в Чертоги Ульрика. Я не хочу помереть в этих горах и вернуться ходячим трупом. Слышите? Пообещайте, что не допустите такого.

Пендраг потрепал Редвана по плечу и сказал:

— Если до этого дойдет, я собственноручно отрежу тебе голову, а тело сожгу.

— Ты сделаешь это для меня?

— Только попроси, — пообещал Пендраг. — Иначе что за прок в братстве по оружию?

Зигмар спрятал улыбку, лениво рисуя узоры в пыли. Хорошо сидеть вот так вот у костра. Но он никак не мог избавиться от чувства, что шутки таят в себе страхи куда более глубокие, чем его друзья желали признавать.

— Но сделать такое со своей женщиной! Или заставить так поступить с собой! — недоумевал Редван. — Сомневаюсь, что я бы так смог.

Пендраг даже фыркнул и спросил:

— А ты разве любил женщину? Мне казалось, что стоило тебе переспать с одной, как ты тут же бросался за следующей.

— Что было, то было, виновен, — не стал отпираться Редван. — Но то были мои юные, безрассудные дни.

— Значит, теперь ты повзрослел? Стал более зрелым и солидным? — уточнил Мирза.

— Не совсем так, но вы же понимаете, о чем я. Если у меня когда-либо будет женщина, с которой я захочу соединить руки у Клятвенного камня, то в этом случае я не уверен, что смогу так с ней поступить.

— Ежели ты когда-нибудь захочешь соединить руки с женщиной, мы поймем, что настал конец света, — заметил Пендраг.

— Я серьезно! — взвился Редван.

Зигмар видел, что скрытый глубинный страх, терзавший каждого в его отряде, особенно сильно мучит молодого Белого волка. Хотя Редван обладал изрядным боевым опытом, ему было только двадцать пять; достаточно много, чтобы считаться ветераном, и все же не так много, чтобы безоговорочно верить в бессмертие юности.

В теплых землях родного Юга так просто выкинуть из головы мысли о неизбежности смерти, но здесь, в горах, каждый порыв ледяного ветра обещал смерть, и тяжкие мысли не замечать не получалось.

Как и Зигмар, Редван очень часто рисковал жизнью, но сейчас не гибель в бою пугала его, а медленная мучительная смерть, которая придет на смену долгим годам боли и страданий, оскорбительного бесправия и безумия.

Для воина смерть — это враг, с которым нужно встретиться на поле брани и победить, она не должна терзать когтями старости немощное тело. Здесь создавалось ощущение, что с каждым глотком студеного воздуха всасываешь в себя хладный страх смерти.

Редван тряхнул головой и впился глазами в огонь.

— Я любил многих женщин, — проговорил он, — но не встретил ни одной, с которой мне бы захотелось провести остаток отпущенных мне дней. Вернее, если быть честным, ни одной, что захотела бы разделить свою жизнь со мной. — Он перевел взгляд на горы и поплотнее закутался в плащ. — И вот мы здесь, где начинаешь понимать, что больше не хочется разгула. Может, пришло время найти хорошую женщину и наплодить славных сыновей? Вам так не кажется?

Зигмар вглядывался в лица друзей и видел, что слова Редвана проникли тем в душу. Никто не ожидал, что юный волк так заговорит, а потому все были захвачены врасплох.

— Бывало, чувствовал такое, — горько признал Пендраг. — Только в любовь я не верю. Она для глупцов и поэтов.

Сколько боли таилось в этих словах! Зигмар хотел сказать брату по оружию, что жизнь без любви бесцветна и безвкусна, но тут перед его мысленным взором возник образ Равенны, и мрак гор затопил его сердце. Он не издал ни звука.

Мирза понимающе кивнул, по очереди взглянул на каждого и сказал:

— Долг Вечного воителя лишает меня возможности иметь жену и сыновей, но я смирился с одиночеством.

Редван посмотрел на Зигмара, и не успел Пендраг остановить Белого волка, как тот спросил:

— Ну а ты, Зигмар? Неужели никогда не думал найти жену? В конце концов, императору нужны наследники.

Повисло тяжелое молчание. Зигмар кивнул и проговорил:

— Да, Редван, думал. Я любил когда-то. Ее звали Равенна.

— И что же с ней случилось?

— Кости Ульрика, Редван! — напустился на парня Пендраг. — Ты редкостный дурак, это точно! Не лезь куда не следует!

Успокаивая друга, Зигмар поднял руку и сказал:

— Не вини его, Пендраг. Ведь тогда он был ребенком, а теперь об этом никто не решается говорить. — Зигмар посмотрел в сторону и продолжал: — Равенна была истинной красой унберогенов, и я полюбил ее с первого взгляда. Она любила меня со всеми моими недостатками и знала меня лучше, чем я себя.

— Ты женился на ней?

— Собирался. Пообещал, что женюсь на ней, когда стану королем, но она умерла прежде, чем это случилось. У нее было два брата-близнеца, и когда один из них, Триновантес, погиб у Астофенского моста, другой обвинил меня в этом. Как мне показалось, потом Герреон смирился с утратой, но на самом деле он вынашивал в сердце ненависть. Когда мы с его сестрой пошли купаться, он чуть меня не убил. Но меня ему не удалось одолеть, и он зарезал Равенну.

— Нет! — вырвалось у Редвана. — О боги, прости, я не хотел…

— С тех пор я поклялся любить эту землю и никого больше, — продолжал Зигмар. — Я посвятил жизнь империи, которая стала моей невестой, моей единственной любовью. Я поклялся землей унберогенов у могилы отца и буду жить и умру, выполняя клятву. Знаю, люди говорят, что мне надо жениться, им кажется, что у меня должен родиться наследник империи. Они оплакивают будущее и не видят его без меня, потому что не ведают силы, которая заключена вэтой земле и народе. Не понимают, что я строю нечто более великое, чем кто бы то ни было. В конце концов, я основал империю не для того, чтобы ею владела одна-единственная династия избранных.

Зигмар встал и пристально посмотрел на каждого из друзей, и никто не сомневался в искренности его слов.

— Образ империи должен жить в сердце каждого мужчины и каждой женщины. Когда меня не станет, империя будет продолжать существовать в них. Потому что все они — наследники Зигмара.

Долгожданный утренний свет перевалил через горные хребты и разлился по ледяным долинам и горным ущельям, лишь немного потеснив тьму. Позавтракав горячей овсянкой, воины потушили костры, которые горели всю ночь, и быстро свернули лагерь. Знамя Зигмара взмыло вверх. Император вновь повел свою армию по заснеженной долине, похожей на обширный, огороженный колоннадой вход.

Шесть дней прошло с тех пор, как войско выступило из Мидденхейма. Воины уже не подтрунивали добродушно друг над другом, ибо каждый был занят тем, что гнал непрошеные мысли о воронье, выклевывающем его мертвые глаза, да копошащихся в гниющей плоти червях.

В долине царила гнетущая тишина, окружающие ее скалы сверкали сосульками и поглощали звуки шагов и лязг доспехов. Солнечный свет не освещал лощину, и армия продолжала восхождение в темноте. Облегчение, которое принес рассвет, поглотил глухой мрак. Над головой кружили стаи черных птиц: воронов и других падальщиков, пирующих на поле брани. Их сиплые крики отдавались эхом в узкой пещере и кинжалами впивались в нервы каждого.

Пендраг шагал рядом с Зигмаром. Брат по оружию заметно похудел за время похода. Зигмар повернулся к нему, когда друг опустил ладонь на его плечо.

— Славные доспехи, — заметил Пендраг. — Можно работать всю жизнь, но так и не скопить на такие.

— Аларик — мастер своего дела, — кивнул император.

— Что правда, то правда, — согласился Пендраг. — Ты знаешь, что за руны вплетены в металл?

— Курган говорил, что это оградительные руны, созданные много веков назад кузнецом-руноковом по имени Черный Молот. Он сказал, что они уберегут меня лучше, чем самые прочные доспехи, созданные человеком.

Пендраг провел ладонью по собственной кольчуге и сказал:

— Гномы не шибко высокого мнения о нашем мастерстве в обработке металла, верно? Помнишь нагрудник, который я выковал Вольфгарту на церемонию соединения рук, с золотой чеканкой и рифлеными краями?

— Конечно, помню, очень искусная работа.

— Аларик назвал ее «сносной», что, видимо, по его меркам сродни поделке уровня подмастерья.

— Я думаю, он тебя похвалил, — заметил Зигмар.

— Я тоже так решил, — задумчиво произнес Пендраг. — Давненько он не наведывался в Рейкдорф.

— Полагаю, с головой ушел в изготовление обещанных королем Курганом мечей. Сам знаешь, Аларик не терпит спешки.

— Совсем не терпит, совсем. Может, мы могли бы нанести визит в Караз-а-Карак? — отважился предложить Пендраг.

Зигмар пожал плечами:

— Не думаю, что горный народ придет в восторг от нежданных гостей, друг мой. Разве что за исключением гномов, но даже тогда получение разрешения на въезд во владения сопряжено с рядом формальностей. Отчего тебе так хочется увидеть мастера Аларика?

— Просто так. Он мой друг, и я соскучился по нему, только и всего.

Какое-то время они шли молча. Однообразие подъема в гору и постоянный полумрак угнетали. Зигмар чувствовал, как с каждой пройденной милей он ненавидит некроманта все пуще.

— Зачем кто-то может желать этого? — вопросил Зигмар, окинув взглядом унылый, бесконечно враждебный пейзаж.

— О чем ты?

— Вот об этом. — Зигмар широким жестом показал на мрачную долину. — Я могу понять жажду власти, но если кто-то способен наводить заклятья и наделен магическими способностями, почему бы ему не выбрать местечко поприветливей? То есть я хочу сказать, зачем кому-то отправляться в добровольную ссылку в такие ужасные края?

— Некроманту необходимо одиночество, — пояснил Пендраг. — Оскорбление мертвых нарушает одно из наших самых неприкосновенных табу. Такие дела нельзя творить на глазах у всех, следовательно, приходится жить там, где больше никто не хочет.

— Допустим, — кивнул Зигмар. — Тогда возникает следующий вопрос.

— Какой?

— Зачем вообще становиться некромантом?

— Чтобы жить вечно? — предположил Пендраг. — Чтобы обмануть смерть?

— Если обмануть смерть значит жить такой жизнью, я бы и пальцем не пошевелил. Пожелай ты избежать смерти, назвал бы ты подобное существование в окружении трупов жизнью? Нет уж, если такова цена за вечность, мне ее не надобно.

— Говорят, некоторые обращаются к некромантии в надежде вернуть любимых, совсем не обязательно, что они изначально были злодеями.

— Я любил Равенну и потерял, но мне никогда бы не пришло в голову обратиться к черной магии, чтобы вернуть ее.

— Не все люди похожи на тебя, Зигмар, — сказал Пендраг, тревожно поглядывая на темные небеса. — Естественно бояться смерти.

— Поверь, Пендраг, я не ищу кончины, но и не боюсь ее. Мы смертны, таков закон нашего мира, и это тоже делает нас людьми. Именно поэтому нужно ценить каждый миг — потому что он может стать последним. Некоторые живут в страхе всю жизнь. Боятся потерпеть неудачу и не делают ничего. Можно всю жизнь прятаться от опасности, а в результате все равно умрешь. Важно, как мы используем дар жизни, делаем ли себя лучше, помогаем ли ближнему всем, чем можем. Вот почему этот Морат так опасен: он живет только для себя и ничего не делает для других. В мире некроманта ничто не растет, не живет и не умирает. Безвременье и есть смерть.

— Равно как и голод, — сказал Пендраг, обернувшись через плечо на шесть сотен воинов. — Вьючные пони и люди несут запас еды на два дня. Если мы хотим найти эту Медную башню, лучше наткнуться на нее поскорей.

— Так и будет, — пообещал Зигмар, чувствуя, как крепчают ледяные порывы ветра из сердца гор, пробирающие до самых костей и впивающиеся прямо в сердце злобными когтями. — Мы уже близко. Уверен в этом.

— Надеюсь, ты прав. Не знаю, сколько еще смогу продержаться.

Единственным свидетельством хода времени были тени, медленно ползущие по склонам долины. После полуденного привала на еду и питье воины Зигмара продолжили путь. Почва долины под ногами сделалась еще более неровной.

Острые камни рвали одежду и царапали кожу, день все не кончался, а горные склоны становились все круче. Давила гнетущая тишина, которую нарушали лишь срывавшиеся откуда-то сверху камни. В узких расселинах, созданных неустанными ветрами, мелькали бледные тени. Воины стреляли в них, но безрезультатно, и Мирза приказал не тратить понапрасну стрел.

На расстоянии мили впереди долина резко поворачивала к северу, огибая черный отрог скалы, острый, как нож. По долине последним смехом самоубийцы пронесся очередной порыв ветра, и Зигмар понял, что они достигли цели.

— Развернуть знамена, — приказал он. — Стройте войско в боевое построение.

— Боевое построение? — усомнился Редван. — Но уже почти стемнело.

— Выполняйте. Мы на месте.

Белый волк кивнул, и распоряжение разлетелось по отрядам. Получив приказ, воины мгновенно перестроились. Они обнажили мечи, воодушевленные близостью цели. Зигмар снял молот Гхал-Мараз с пояса, и вокруг него выстроился отряд Белых волков.

Справа заняли позицию гвардейцы графа с Пендрагом во главе, а слева от Зигмара Мирза возглавлял отряд воинов Мидденхейма. Двигаясь быстро, но при этом не тратя сил понапрасну, армия держала курс на черный отрог. Щит к щиту, мечи наготове.

Когда воины Мирзы добрались до поворота, он замедлил шаг, гвардейцы графа зашли флангом, и весь боевой порядок армии развернулся, словно закрывающиеся врата, вращающиеся на петлях.

За отрогом обледеневшие скалы волнистыми склонами уходили к расположенному в самом сердце гор широкому кратеру диаметром в тысячу ярдов. Поверхность его сверкала, как зеркало: огромное неподвижное озеро когда-то давным-давно замерзло здесь в одночасье. Сломанные пики и странные нагромождения камней торчали над ледяной коркой, как сталагмиты в пещере.

Над этим мрачным мерзлым пейзажем возвышалось грандиозное сооружение, которое могло быть только логовом Мората, ничем иным.

— Сохрани нас Ульрик, — выдохнул Редван при виде сверкающей твердыни.

Лукас Хаук не зря назвал крепость Медной, ибо в последнем свете дня она сияла так, словно была облицована медью. Высокие изящные башни. Гладкие стены, возведенные с большим искусством. Вход в крепость преграждала железная решетка с острыми зубцами, каждая башня светилась призрачным сиянием. В самом центре страшного замка над остальными возвышалась одиночная башня из перламутрового камня, из нее лился пульсирующий жуткий свет, и это мерцание высасывало жизнь из окружающего ландшафта, вместо того чтобы его освещать. Зигмар ощутил могучее притяжение башни, как будто именно там находился источник холодного ветра, который привел его сюда.

Он ожидал, что их встретит армия Мората, но кратер был пуст, неестественно пуст, отстали даже стаи ворон, которые кружили над ними с самых предгорий. Тысячи черных птиц обозревали армию Зигмара с выступов обледеневших скал, и император чувствовал их свирепый голод.

Птицы собрались в предвкушении пира.

— Вперед! — приказал Зигмар, и армия двинулась вниз, к Медной твердыне. Земля под ногами была скверной, многие воины поскальзывались.

Крепость тонула во мраке, налившиеся ливневым шквалом свинцовые тучи изрыгали молнии. Откуда-то издалека налетели свирепые порывы ветра, в котором Зигмару почудилась вонь мертвечины.

Когда армия вышла на гладкий лед озера, император в изумлении ахнул: глубоко подо льдом он увидел затонувший город.

Словно глядя сквозь чистейшее стекло, а не лед, Зигмар видел древний мегаполис, больше и величественнее, чем Рейкдорф, с башнями и зданиями, которые были даже выше горы Фаушлаг. Когда его воины увидели то же, что и он, по их рядам прокатилась волна восхищения и благоговейного страха.

Ничего подобного Зигмар в жизни не видел ни в одном царстве, хотя было ясно, что город выстроили умельцы из числа людей. Колоссальные строения поражали воображение. Огромные храмы, просторные дворцы, исполинские статуи… От их великолепия у Зигмара дух перехватило. Но, несмотря на все это, мертвый город был лишь насмешкой над живым, где жизнь идет своим чередом и каждый день разыгрываются драмы, как существенные, так и банальные. Едва у Зигмара возникла эта мысль, как город на миг дрогнул, словно был столь же призрачным, как утренний туман.

— Что за место такое? — спросил Редван, который не отставал и одновременно в ужасе разглядывал затонувший город. Обрушившиеся вершины самых высоких башен торчали над поверхностью озера грудами остатков былой роскоши, преданной забвению и разрушению.

— Не знаю, — отвечал Зигмар. — Может, Моркейн? Когда Лукас Хаук произнес это слово, я не понял, что это: название или имя. Теперь понимаю.

— Моркейн? Никогда о таком не слыхал. — Редван покачал головой, словно отрицая существование мегаполиса. — Будь здесь город, разве мы бы о нем не знали?

— Возможно. — Зигмар оторвал взгляд от призрачных обломков. Вокруг зубчатых стен мерцающего замка сгущался туман. — Вероятно, мы наблюдаем здесь останки того, что давным-давно исчезло с лица земли. Хаук поведал нам, что Морат избежал участи Моркейна. Может, таким образом он хранит воспоминания.

— Что же случилось с городом?

— Непременно спрошу у него, — сухо отозвался Зигмар.

— Понял, — ухмыльнулся Редван, поднимая молот. Близкая битва стерла прежние страхи Белых волков, и, глядя на решительные лица своих воинов, Зигмар возликовал сердцем при виде такой силы. Отвага пересилила страх, преследовавший армию в горах.

Почувствовав обращенный на него хладный взор, Зигмар посмотрел на жуткую башню в центре крепости. Рукоять Гхал-Мараза стала горячей.

На вершине белой, как кость, башни стоял человек в черном — он сгустком мрака выделялся даже на фоне грозовых небес, которые поглощали весь свет вокруг. Неземные ветра развевали его полночные одежды, и даже на таком расстоянии Зигмар видел бледные уродливые черты существа, которое было скорее мертво, чем живо. Некромант держал в руке посох из черного дерева, на челе его, скорее напоминавшем череп, сияла золотая корона, которая, казалось, пульсировала в такт с биением сердца самого Зигмара.

— Морат, — прошипел Зигмар, когда черный маг поднял посох. Изо льда, скал и даже самого воздуха полыхнул испепеляющий свет, будто подходил к завершению какой-то древний ритуал.

— Не отступать! — крикнул Зигмар, и голос его, ободрявший воинов, повторило эхо. С обоих флангов послышались тревожные крики: из руин выступавших надо льдом башен вылезали неуклюжие гадкие твари.

Омерзительные разлагающиеся мертвецы в драных одеждах, пошатываясь и спотыкаясь, лезли из развалин дюжинами, а затем и сотнями. Смерть настигла их столетия назад, доспехи за это время проржавели, но мечи и копья все равно несли погибель.

Костлявые кулаки разбивали лед, скелеты выбирались на поверхность из подледных башен и поднимались на ноги, обращая ухмылявшиеся, пышущие злобой черепа в сторону живых и теплых врагов. Словно по команде генерала, они маршировали в ногу тесным строем и разбивались на отряды наподобие тех, что выстроились напротив них.

Увидев столь кошмарное зрелище, армия Зигмара замялась, ибо эти мерзкие создания самим своим видом оскорбляли все живое и противоречили естественному положению вещей в природе. Сердца вновь затопил страх, который недавно подавила отвага, и никто не мог сделать даже шага навстречу полчищу мертвецов.

Но то было еще не самое худшее.

Адской пастью распахнулись железные врата твердыни Мората, и оттуда строевым шагом вышло еще одно воинство облаченных в доспехи мертвецов. Впереди летел ужас, и когда воины-мертвяки в серебристых доспехах и окровавленных одеждах подошли ближе, в армии Зигмара пронесся мучительный стон.

При виде ужасного войска Зигмар содрогнулся, ведь на вражьих нагрудниках красовались знаки Ульрика и Морра. На их костях гнила и разлагалась плоть, но смерть настигла их не так давно, чтобы до неузнаваемости изуродовать лица. Под командованием ненавистного некроманта на живых шли их братья и сыновья, и каждый человек Зигмара при виде своих павших товарищей чувствовал одновременно ужас и сострадание.

— Защитники империи! — воскликнул Зигмар, и голос его разнесся по ледяному полю и подобно стрелам истины коснулся сердца каждого солдата. — Вы самые храбрые в землях, где отвага течет в жилах каждого человека! Бросив вызов страху, вы поднялись в горы и добрались до этого жуткого места благодаря крепости духа и пылающему в сердцах огню! Хотя эти монстры надели личину ваших друзей, они не ваши братья по оружию. Их души подчинены воле злодея, и единственное, что вы можете для них сделать, — это освободить их и дать возможность перенестись в Чертоги Ульрика. Мы идем в бой под знаменем Дракона, так пусть не дрогнет рука, и клинок поразит мертвого врага, потому что они будут убивать без колебаний!

Воины ответили императору нестройными одобрительными восклицаниями, но все же Зигмару удалось пробить броню парализующего ужаса, который приковал его людей к месту. Страх перед толпой мертвых все еще не оставил их, но его теснили снова разгоравшиеся угольки храбрости.

Полчища живых и мертвых шли в бой друг другу навстречу, и Зигмар взглянул на башню некроманта. Золотая корона Мората сияла, словно путеводная звезда невообразимой мощи.

— Подлый колдун прячется на вершине своей башни! — воскликнул Зигмар. — Я сорву у него с головы корону и заберу себе!

Глава двенадцатая Битва у Медной башни

Мертвые шагали молча. Никаких боевых кличей, воззваний к взиравшему на них богу с просьбой даровать силу или же божественное покровительство. И это было очень скверно. Когда люди сражаются с людьми, их ведет ненависть и гнев, а эмоции одновременно туманят ум и дают силы, но эти отвратительные создания были совершенно бесчувственны. Они решительно надвигались на армию людей, их гниющие лица и тошнотворные ухмылки давали всем понять, что их ждет в случае провала.

Когда Зигмар вел своих воинов в бой, он всегда воодушевлял их личным примером, а потому и сейчас высоко замахнулся Гхал-Маразом и ринулся на живых мертвецов.

— За Ульрика и Волков Севера! — воскликнул он.

Белые волки последовали за ним, завывая наподобие своих тезок и размахивая молотами. Гвардейцы графа с Пендрагом во главе бросились на врага с длинными мечами, выкрикивая столь крепкие ругательства, что услышь их грузчики Ютонсрика, наверняка покраснели бы. Воины Срединных Земель слева от Зигмара с боевым кличем атаковали тех мертвяков, что вылезали из развалин подледных башен.

Вражеский воин вознамерился пронзить Зигмара копьем, но действовал слишком медленно, и император первым обрушил молот на лишенный плоти череп. Мертвец упал, кости скелета рассыпались, ибо была разрушена сила, которая связывала их воедино. Тут же на императора бросился следующий, но он увернулся и вдребезги сокрушил врагу грудь ударом сверху. Вокруг бились Белые волки, каждым ударом молота проламывая черепа и кости.

Мертвецы — не чета отважным воинам, но их было столько, что конца и края не видно. Когда падал один, на его место тут же вставало два других. Неуклюжие существа с бледной кожей, лохмотьями болтавшейся на костях, выбирались из погребенного города, и Зигмар сверху видел, как сотни других лезут на башни, чтобы подняться на поверхность.

Ржавое копье зацепило наплечный доспех императора, он покачнулся. Взмахнув молотом, сокрушил копейщика, но поскользнулся и тяжело упал на лед. Тут же на него накинулись мертвяки. С механической точностью рубили топоры и мечи, и Зигмар едва успевал перекатываться и ставить блоки. Приходилось раздавать пинки направо и налево, ломая врагам ноги и колени, но мертвецы все равно наседали. От нагрудника отскочило копье, костлявая ступня опустилась прямо на лицо. Пришлось отклониться в сторону и широко взмахнуть молотом, дробя вражьи бедра и расчищая вокруг себя пространство.

— Держись! — крикнул Редван, протягивая Зигмару руку. Белый волк временно повесил молот на пояс, но все равно держал знамя императора. Зигмар схватил его руку и поднялся на ноги, стараясь не повалить на лед себя и товарища.

— Спасибо, — поблагодарил Зигмар. — Потерял равновесие.

— Я заметил. Их тьма-тьмущая, верно?

— Неужели тебе многовато?

— Вот еще! — осклабился Редван и ринулся в бой, срывая с пояса молот.

Сражавшихся заливал бледный, отливающий зеленым злой свет. Вокруг клинка каждого воина, и живого, и мертвого, плясало мерцающее сияние. Взошла безжизненно-белая луна и коварно ухмылялась, склонившись шероховатым ликом к кровавому побоищу внизу. И тут Зигмар вздрогнул, потому что было полнолуние, как в ночь сражения средь болот Марбурга.

Белые волки сгрудились вокруг императора, защищая его, и Зигмар кивнул им, готовясь снова сражаться. Боевой клин армии с Волками в центре был словно копье, нацеленное на врата крепости Мората. Фланги оберегали острие, чтобы атака не захлебнулась. Зигмар окинул взглядом поле боя в поисках флагов и быстро их отыскал.

Под знаменем Дракона отряд гвардейцев графа сражался громадными мечами, прорубая в рядах мертвецов широкие тропы. Каждый воин бился сам по себе, ведь оружие такого размера исключало бой плечом к плечу, чтобы не изувечить своего же соратника. Для одиночного боя нужна великая храбрость, а также великая физическая сила, потому что тяжело орудовать таким большим мечом, воины быстро устают. Как долго еще смогут продержаться гвардейцы Пендрага?

Слева Мирза отбивался от стай черных волков, с костей которых свисали клочья шерсти и куски гнилого мяса. Звери дрались с неимоверной силой и скоростью, и только величайшее мастерство Мирзы, ловко управлявшегося с исполинским молотом, держало тварей на расстоянии. Окровавленные пасти впивались в воинов Мирзы, валили с ног, рвали на части и пожирали.

Бело-голубое знамя горы Фаушлаг все еще гордо реяло над полем боя, но Зигмар видел, что людям Севера приходится очень нелегко. Ярость бешеных волков делала свое дело, но северяне не сдавались. Под стягом Дракона каждый понимал, что отступать нельзя. То была схватка не на жизнь, а на смерть.

Мирза бился в центре рычащей и клацавшей челюстями волчьей стаи, и при мысли о том, что Вечный воитель может не выдержать напора хищников, Зигмар вспомнил предостережение ведьмы.

— Стража императора, за мной! — крикнул он и кинулся к Мирзе через ряды сражавшихся. Костлявые длани пытались добраться до Зигмара, но удары Гхал-Мараза и оружия стражи валили мертвецов.

Зигмар спешил на подмогу к Мирзе, а собравшиеся над Медной твердыней тучи изрыгали яркие молнии, взрывавшиеся волнами багряного огня. Разряд за разрядом со страшной силой ударял в лед так, что людей подбрасывало в воздух. Зигмар рискнул бросить взгляд в сторону крепости и увидел Мората, который воздел руки вверх и истошно хохотал, а посох его потрескивал тем же багряным огнем, что поражал воинов.

Волки прыгали и кусались, вгрызались в ряды войска Мирзы, терзали живую плоть пораженными тленом когтями, отрывали мышцы с костей клыками. Знаменосец Мидденхейма не успел даже вскрикнуть, когда на его голове сомкнулись страшные волчьи челюсти и одним махом раздробили череп. Северяне обмерли от страха, увидев, что их стяг вот-вот упадет на лед.

Зигмар рванулся вперед и подхватил знамя. Он взмахнул бело-голубым флагом над головой, а потом воткнул заостренное древко в лед.

— Знамя стоит прочно! — крикнул император. — Стойте и вы!

Два волка набросились на него, и Зигмар приготовился встретить их. Гхал-Мараз перешиб позвоночник первого. Громадные челюсти второго уже норовили схватить императора, но он нырнул под них, кувырнулся, вскочил на ноги и подхватил меч убитого знаменосца. Зверь развернулся к нему, и Зигмар вонзил клинок меж челюстей по самую рукоять. Зверь взвыл и рухнул на лед. Гнилая плоть крошилась и разваливалась на глазах.

Воодушевленные отвагой императора, воины Мирзы с удвоенной силой дали волкам отпор, загоняя зверей на копья товарищей пылающими факелами и бурным натиском.

Мирза оказался рядом, белые доспехи были залиты кровью и покрыты трещинами. В металле панциря застряли желтые когти и окровавленные клыки. Волосы Вечного воителя растрепались, и всем своим видом он напоминал северного воина-варвара, от которого пошло его племя.

— Суровая битва, — сказал Мирза.

— И она пока не закончена, — кивнул Зигмар и указал на башню, где Морат вызывал молнии. — Ты со мной?

Мирза положил молот на плечо.

— Всегда, мой господин, — отвечал Вечный воитель.

— Тогда давай покончим с этим!

Топор Пендрага разрубил череп гниющего мертвеца, и на его доспехи брызнула вонючая жижа. Он едва успевал отплевываться от гнилой плоти, пока пробивался через неуклюжие толпы мертвецов, которых косили удары гвардейцев графа, но из руин башен без конца лезли новые ходячие трупы.

Натруженная рука ныла, устав рубить тела мужчин и женщин, которых он, граф, когда-то защищал, и хотя каждый убитый им мертвец освобождался от темных оков и его душа обретала свободу, все равно на сердце у Пендрага было тяжело. Они напирали на него и гвардейцев графа, орудуя ногтями и зубами, и схватка была бы просто нелепа, если бы они были обычным врагом.

Любой нормальный противник уже давно бы дрогнул и побежал от смертоносных клинков воинов Пендрага, но эти… Подчиняясь злой воле Мората и не имея собственных мыслей, они никогда не отступят. Остановить мертвые тела могло только оружие. Очередные мертвецы валились от его топора, и Пендраг бросил взгляд влево, чтобы удостовериться, поспевают ли его воины за Белыми волками. Зигмара он не видел, но знал, что тот наверняка в самой гуще сражения, где бой самый напряженный. Знамя горы Фаушлаг все еще реяло над сражением, и на миг Пендраг почувствовал укол совести, что не бьется под тем славным стягом.

Зигмар попросил его нести знамя Дракона, и Пендраг не мог отказать, ибо такой чести удостаиваются только самые храбрые. Он взглянул на некогда белое полотнище, которое обагрилось кровью тех, кто сражался под ним, заявляя о собственной храбрости. Вышитый золотой нитью дракон мерцал в свете луны и вспышках молний, истреблявших армию Зигмара.

Налетел порыв пронзительно-холодного ветра, и Пендрага вдруг сковали лютые объятья смерти, словно он тонул в ледяном озере. Расступились ряды отвратительных трупных монстров, пропуская отряд воинов в доспехах с двуручными мечами, сияющими сверхъестественным огнем. Они шли маршем, направляясь к гвардейцам графа. Над закованными в проржавевшие доспехи из бронзы и черного железа мрачными вестниками смерти реял стяг угольно-черного цвета, который трепал буйный напористый ветер.

Когда мертвые воины столкнулись с гвардейцами графа, вспыхнули их потусторонние мечи. Предыдущие мертвяки бились неразумно, одержимые голодом, эти же сражались со всем умением и убийственной яростью, отличавшей их при жизни. В свете луны сверкали длинные клинки гвардейцев, и мертвых воинов настигали безжалостные удары тяжелого оружия. Ржавые доспехи нежити не могли выдержать веса громадных мечей гвардейцев графа, и каждый удар разбивал война-скелета вдребезги.

Но клинки мертвецов оказались смертоносны ничуть не меньше, и разили они с невероятной для столь разложившихся тел силой. Мерцающие темным светом мечи губили северян, обезглавленные гвардейцы падали на лед. Ходячие трупы орудовали оружием с невозможной для смертного человека скоростью, каждый удар был точно выверен и нес неминуемую гибель.

В самой середине новоприбывшего отряда сражался великан в бронзовых доспехах, покрытых зеленым налетом. Усохшая плоть пристала к костям, в пустых глазницах сиял потусторонний огонь. Его старинные доспехи были выкованы несколько сот лет назад, и Пендраг понял, что столкнулся с одним из древних королей-воинов, великим вождем. Когда-то похороненный в забытом кургане, он теперь по злой воле некроманта восстал от вечного сна. Неупокоенный меч короля тускло поблескивал изморосью, и Пендраг даже чувствовал, как жаждет он впиться ему в шею.

Граф Мидденхейма воткнул древко знамени Дракона в лед и покрепче перехватил рукоять топора обеими руками.

— Ты мой! — взревел Пендраг и бросился вперед, сжимая обоюдоострый топор.

Могучий король услыхал вызов на бой и не мог оставить его без внимания, совсем как живой воин. Он выдернул блестящий меч из груди последней жертвы и атаковал Пендрага, сверкая холодным огнем пустых глазниц. Свистнул размытым пятном ржавой бронзы меч, и Пендраг едва успел блокировать удар. Быстро обойдя короля, он обрушил топор тому на спину, но случилось невозможное — меч мертвеца парировал его удар.

Задубевшая кожа древнего короля треснула, когда он расплылся в торжествующей ухмылке. Он разинул рот, обдав соперника зловонным, как испарения болотных газов, дыханием. Пендраг даже оступился, терзаемый тошнотой, ослепленный дыханием могильного короля, и тут же выпрямился и поднял топор, зная, что незамедлительно последует новая атака. Меч угодил прямо в нагрудник, удар сбил его с ног. Пендраг выронил топор и покатился по льду.

Серебряные пальцы скребли сковавший озеро панцирь, и тут он ударился обо что-то вмерзшее в лед, и это остановило его. Древний король мертвецов неспешно подошел к нему и занес меч, чтобы прикончить его. Над головой Пендрага хлопало что-то красное, он взглянул вверх и увидел знамя Дракона, кроваво-красная ткань поблескивала в лунном свете.

В тот миг, когда король-мертвец собирался отрубить ему голову, Пендраг выдернул стяг изо льда, успев встать на колени уже тогда, когда меч устремился к его горлу, и рванул вперед, нацелив заостренный конец древка прямо во вражеское сердце.

Оба оружия обрушились на противников одновременно. Серебряный наконечник знамени пробил ржавую кольчугу и грудь древнего короля, а огромный меч обрушился на шею Пендрага. Вспышка яркого света ослепила графа в тот миг, когда клинок мертвеца соприкоснулся с крученым ожерельем, подаренным ему мастером Алариком много лет назад. Он закричал, так сильно жгла гривна кожу, пытаясь противостоять смертельной силе древнего клинка.

Серебряный наконечник древка пробил врага насквозь и вышел из спины. Померк, а затем и вовсе погас огонь в глазницах древнего воина, кровь героев изгнала неестественное подобие жизни из давно умершего тела. Лишенный движущей силы, труп короля развалился, и на лед посыпались кости и доспехи.

Пендраг мучительно перевел дух, все еще сжимая одной рукой знамя, а другой сорвал с шеи искореженную гривну. Выкованный из звездного железа гномов и украшенный руническими молотами металл невыносимо обжигал. Он бросил раскаленную гривну на лед, и она в облаке густого пара ушла вглубь.

Как только рассыпались кости древнего короля, его воинов настигла та же участь. Связанные клятвой служить повелителю в жизни и в смерти, их души покинули бренные останки, в которых были заперты. Пендраг вздохнул с облегчением, когда войско нежити обернулось грудой костей и железа. Его гвардейцы стояли в облаках пыли, а вокруг лежали обезглавленные тела их товарищей.

Опершись о древко стяга, Пендраг поднялся на ноги.

Вдалеке на левом фланге воины Мирзы теснили ужасную волчью стаю. Они храбро бросились вслед за императором в самую гущу битвы. И там Белые волки продирались дальше и дальше, но Пендраг все равно не видел среди них Зигмара.

Гвардейцы собрались вокруг знамени, крепко зажатого серебряной рукой их графа. Они выжидающе смотрели на предводителя, и Пендраг взмахнул алым стягом и указал им на блестящие стены крепости некроманта:

— Вперед! За Зигмара и империю!

Сражаясь плечом к плечу, Зигмар и Мирза прорубали тропу сквозь ряды ходячих трупов. Воины Мидденхейма следовали за своим императором и изо всех сил пробивались к Медной крепости. А перед громадными железными вратами их уже поджидали мертвецы в латах с отличительными знаками братства Ульрика и Морра.

Свалив очередную нежить с ног, Мирза на миг остановился, чтобы перевести дух. Монстры одним фактом своего существования внушали ужас и лишали живых желания сражаться. Мирзе пришлось собрать воедино все свое мужество, чтобы выстоять перед лицом омерзительных существ.

Рядом сражался Зигмар с такой яростью и силой, что напоминал Мирзе величайших героев древности, легендарных воинов: Остага Свирепого, Удоза Железный Череп или Крома Огненный Кулак. Гхал-Мараз летал вокруг императора размытым сполохом ярости, и там, куда он бил, падала нежить, разлетались кости и гас страшный огонь в глазницах.

Мирза отлично управлялся с молотом, но, сколько он ни старался, никак не мог сравняться в силе с Зигмаром, который размахивал Гхал-Маразом с воистину поразительной скоростью и точностью, словно молот всегда был продолжением его руки. Мирза слышал рассказ о том, как император получил оружие от горного короля, но ведь ни один гном не смог добиться от древнего молота столь сокрушительного действия. Вечный воитель совершенно точно знал, что тот, в чьих руках родился Гхал-Мараз, предназначал его именно Зигмару.

Только успел Мирза выдернуть свой собственный молот из разбитого им прогнившего черепа трупа, который бросился на него с мясницким ножом, как другой кинулся следом, размахивая серпом. То были не воины, а простые мужчины и женщины, порабощенные злой волей некроманта. С каждым ударом Мирза ярился все пуще, ведь то был его народ — жители Срединных Земель, и они заслужили лучшей участи.

Мирза занес молот над головой, готовый поразить очередного врага, но между ним и черными вратами крепости встало стеной щитов воинство в слишком знакомых одеждах и латах. Невольный стон сорвался с его губ, когда он узнал десятки знакомых лиц тех, кого отправил на поиски источника зла в горы.

Зигмар остановился перед храмовниками Ульрика и рыцарями Морра. Воины с лицами мертвецов твердо и несгибаемо, как и при жизни, ожидали врага. Мирза до глубины души был возмущен унизительной участью этих доблестных бойцов.

Взглянув на Зигмара, он прочел у него на лице то же отвращение, ибо воистину ужасно то, что сражавшиеся со злом воины теперь были вынуждены этому самому злу служить. И тут ярость пересилила ужас, и Мирза бросился на стену щитов, бешено размахивая молотом.

Воины Мидденхейма ринулись за ним, оглашая воздух диким военным кличем. Зигмар был рядом, и присутствие императора внушало уверенность.

Стена щитов несколько видоизменилась: мертвецы подняли над ними мечи.

Живые и мертвые сошлись с оглушающим лязгом оружия. Мирза парировал удар меча рукоятью молота и обрушил боек на щит. Зигмар пробил в рядах мертвецов изрядную дыру, бросился в брешь и принялся кромсать врага с умением и грубой силой.

— За мной! — крикнул он. — Сломить их строй!

Воины устремились за ним, прокладывая путь сквозь вражеское войско. Будь то нормальная стена щитов, она бы уже рассыпалась, но мертвецы оставались стоять там, где стояли, и при этом наносили и отражали удары, словно им все было нипочем.

По доспехам Мирзы клацнул меч, саданул по шлему и сорвал защиту щеки. Из подбородка хлынула кровь, он выплюнул зуб. Мертвые воины сомкнули ряды, теснили живых щитами, рубили мечами. Да, они были мертвы, но мечи их сохранили остроту, а доспехи — блеск. Лед под ногами был скользким от пролитой крови и вывалившихся внутренностей, свежих и разлагающихся, в кратере метались вопли ужасной боли, ибо людей убивали те, кто когда-то клялся бок о бок с ними сражаться.

Мирза парировал неуклюжий удар меча и сокрушил молотом щит нападавшего, одновременно оторвав тому руку. Он уже занес молот, но замер от неожиданности, увидев лицо под шлемом.

— Кристоф? — ахнул он, узнав брата по оружию с тех времен, когда он еще не принес клятву Вечного воителя. Вместе они сражались с зеленокожими в Срединных горах и с норсами на побережье, с ним же истребляли жутких лесных тварей. Кристоф столько раз спасал ему жизнь, и Мирза платил другу тем же. Выступая в поход, он понимал, что может встретить побратима или друга, но тешил себя надеждой, что этого не случится.

Мирза опустил молот.

— Брат мой… Что они с тобой сделали?

В ответ Кристоф ударил мечом — тем самым, который когда-то подарил ему сам Мирза. Он попытался увернуться, но воспоминания о потерянном друге дорого ему обошлись. Удар пришелся чуть ниже нагрудника, звенья кольчуги не выдержали напора северной стали, и меч пронзил живот. Ощутив в ране ледяной огонь, словно сама зима сразила его, Мирза закричал.

Он повалился на колени и застонал от боли, когда Кристоф выдернул из него меч. Мирза смотрел на человека, с которым был связан узами нерушимого братства, но у того в запавших глазах не отражалось ни капли памяти о былом друге.

Боль приутихла, и словно во сне Мирза смотрел, как вздымается меч для решающего удара. Блеснул металл, но вдруг раздался оглушительный лязг, когда искусно сработанный молот остановил меч Кристофа. Он отбил его, а затем молотодержец ударил торцом рукояти в лицо бывшему побратиму Мирзы. Череп раскололся. Еще один удар молота разбил грудь Кристофа.

Сильные руки подхватили Мирзу, который увидел склонившегося к нему Зигмара и его испуганные глаза. Вернулась острая боль, и он вскрикнул, глядя на залитые теплой кровью колени.

— Заберите его! — приказал кому-то Зигмар, опуская Мирзу на лед. Воины Мидденхейма склонились над предводителем, сняли доспехи и прижали руки к ране. Невыразимая боль стала с каждым мигом слабеть.

Над землей нависли черно-баргяные тучи, которые то и дело озаряли вспышки молний, и Мирза подумал, что негоже умирать под таким безобразным небом. Снова над ним склонилось лицо Зигмара.

Император сорвал что-то с шеи и протянул ему. В его руке Мирза увидел бронзовый амулет в форме ворот.

— Держи, Мирза.

— Врата Морра, — прошептал Вечный воитель. — Пришло мое время? Я умираю?

— Нет, — пообещал император, внутренне содрогнувшись. — Ты будешь жить. Когда я был между жизнью и смертью, отец дал мне этот амулет, и я уцелел. И тебя он тоже спасет.

Зигмар повернулся к воинам Мидденхейма и сказал:

— Что бы ни случилось, он должен жить.

Мирза прижал бронзовый кулон к сердцу, а Зигмар снова отправился туда, где кипела битва.

Зигмар мчался к воротам Медной твердыни. А за ним — поредевшие отряды его воинов. Последнее подобие боевого строя улетучилось после изматывающей битвы со щитоносцами. Путь к крепости был открыт.

Но какой ценой! Сотни воинов империи были ранены, и даже если Зигмару удастся нанести поражение Морату, многие не выживут, чтобы вернуться в Мидденхейм.

Эта мысль заставила спешить пуще прежнего, и Зигмар стрелой выскочил из темных ворот на мощеную площадь посреди древней крепости. Только здесь он увидел, что Медная башня на самом деле оказалась не реальней города подо льдом. Подобно затонувшему граду, крепость была не более чем созданным Моратом, чтобы вернуть былую славу и прежний триумф, наваждением, миражом.

Стены оказались просто кладкой безо всяких бастионов и лестниц, а башни представляли собой каменные колонны, и попасть наверх не представлялось возможным. Постройки во дворе были всего-навсего руинами — грудой камней. Вероятно, здесь действительно когда-то находилась горная крепость, давно позабытая расой людей.

Единственным реально существующим строением была башня из искрящегося перламутрового камня. Вокруг вершины потрескивали молнии, гиблый огонь, льющийся из посоха некроманта, озарял низкие тучи жутким нездоровым светом. У подножия башни клубился призрачный туман, выползавший из арки в форме черепа. Там мелькали неясные тени, раздавались стоны плененных Моратом душ.

Зигмар бросился к башне, воины горы Фаушлаг — за ним, ярко сверкали их мечи, а сердца жаждали отомстить ненавистному некроманту. Клубы тумана подергивались и извивались, духи, послушные воле своего повелителя, приготовились и бросились на воинов Зигмара подобно сияющим кометам.

От них исходило свечение, и Зигмар увидел, что то духи призрачных женщин; они летели по воздуху так, словно плыли под водой. Они были так прекрасны, что император опустил молот, не желая поднимать оружие против женщины, пусть даже призрачной.

И тут они разинули рты и оглушительно закричали.

Их ужасный вой огненными когтями впился в душу Зигмара. Он упал на колени и выронил Гхал-Мараз, зажимая уши. Одна из тварей повисла в воздухе перед ним, облаченная в серые могильные лохмотья, которые колыхались вокруг ее изможденного тела и жили своей собственной жизнью. Вдруг исчезло прекрасное лицо, и на его месте оказался череп с горящими ненавистью пустыми глазницами. Сзади колыхалась всклокоченная длинная шевелюра, и лишь тут Зигмар понял, что перед ним вовсе не жертва Мората, а творение зла.

Они метались средь воинов империи и визгливо кричали, изливая на живых свои вечные страдания. Когти призраков раздирали доспехи, жуткие вопли разили почище клинков. Некоторые воины обезумели от страха и побежали прочь, в ворота, другие упали замертво с искаженными от ужаса лицами, ибо увидели доступные только им кошмары.

Мысленному взору Зигмара представилось, как он лежит под землей, представилась собственная разлагающаяся плоть. Он вскрикнул, когда увидел Равенну. Некогда прекрасное лицо любимой пожрали черви, теперь, когда мир снова призвал ее, раздутая гнилая плоть посинела и стала восковой.

Слезы хлынули из его глаз, а сердце бешено трепыхалось в груди. Голова болела невыносимо, казалось, что каждый пронзительный вопль вытягивает из бренного тела душу.

А потом он услышал другой звук, который обращался к его духу, пробиваясь сквозь невероятный ужас, насылаемый женщинами-монстрами. То был глас диких мест, который представлял суть всего того, чем он был и за что боролся. Глас империи и ее божественного покровителя.

Глас волков.

Зигмар обернулся на звук и увидел, как в ворота хлынули воины: гвардейцы графа Пендрага и Белые волки Редвана. Облаченные в доспехи серебристого и красного цвета, с развевающимися плащами из волчьих шкур и знаменем Дракона над головой, они мчались так, словно спешили наперерез зимней вьюге. Распущенные волосы их растрепались, и каждый выл так яростно, как только мог. Словно стая Ульрика пришла на помощь, и Зигмар видел, как этих смельчаков вели его друзья, и все они мечом и молотом разили мертвецов.

Очнувшись от мучительной агонии пытки воплями ведьм, Зигмар в бешенстве взревел. Призрачные женщины вновь подняли крик, но они уже не имели власти над людьми империи, ибо вера в Ульрика укрепила и защитила их души.

Пендраг бросился к Зигмару.

— Ты ранен? — спросил он.

— Нет, — ответил Зигмар, поднялся на ноги и прогнал прочь видения смерти.

— Держи. — Редван протянул императору Гхал-Мараз. — Ты уронил его.

Зигмар взял боевой молот и обратил взгляд на башню Мората, ощутив при этом, как странный, почти ревнивый укол силы хлынул в его руку из Гхал-Мараза. Призрачный туман рассеивался, словно его гнал сильный ветер, вход зиял самой глубокой пещерой на свете. Тут поджидать может только смерть, и Зигмар похолодел при мысли о том, что придется туда войти.

Сверху донесся жуткий хохот, и к императору вернулась решимость прочнее выкованного гномами железа. Он повернулся к своим воинам и увидел в каждом лице ту же несгибаемую твердость.

— Воины империи, сегодня — последний день некроманта! — прорычал он.

Глава тринадцатая Предостережение, кое осталось без внимания

Зигмар повел своих воинов в башню, и как только оказался внутри, его поглотила тьма, а студеные ветры подули с такой силой, словно он попал в ледяную пещеру глубоко под землей. Башня была полой — цилиндр, стены которого возносились вверх на головокружительную высоту, к потокам бледного мертвогосвета. Внутри царила неестественная тишина, звуки жестокой битвы смолкли, стоило только переступить порог.

Повсюду разбитые надгробия, развороченные могилы — настоящее кладбище с тысячами свежих могил, словно мертвецов только что закопали, хотя что-то подсказывало Зигмару, что покойники были похоронены уже не одно столетие назад.

— Не нравится мне все это, — кивнул на могилы Редван.

— Да их тут тысячи, — добавил Пендраг.

Зигмар промолчал, глядя на потертые замшелые ступени, высеченные внутри башни. Сверху подул резкий ветер, он то ли манил, то ли дразнил, или, может, вынуждал подняться по ступеням. В этих отвратительных приказах Зигмару чудилась столь великая сила, с которой не совладать ни одному смертному, и сам он зашел слишком далеко, чтобы игнорировать этот зов.

— Сюда, — сказал он. — Останавливаться нельзя, надо идти вперед!

И он бросился к ступеням вместе с Редваном и Пендрагом. Белый волк косился одним глазом на мрачное кладбище, мертвая луна купала город в слабом зеленоватом свечении.

— Полагаю, не стоит надеяться, что в этих могилах лежали те, с кем мы уже сражались? — спросил Редван.

— Я бы не надеялся, — отозвался Пендраг, когда башню огласил душераздирающий стон. Он исходил откуда-то из глубины. Через миг земля над могилами дрогнула, рухнули запечатывающие их надгробия.

— О, кости Ульрика, да кончится ли это когда-нибудь? — вскричал Редван, когда из-под земли и из пыльных склепов показались костлявые руки. От вечного сна очнулась очередная партия оживших мертвецов, которые уже держали наготове короткие мечи и гремели ржавыми доспехами, каких Зигмар никогда не видел. Искусно украшенные волнистым узором и загнутыми шипами, они, похоже, были призваны не только защищать, но и устрашать. Последний раз эти воины сражались тысячи лет назад.

— Их слишком много, нам их не одолеть, — усомнился Редван.

— Может, и не придется, — отозвался Зигмар, глядя на исчезающую в сиянии света наверху спираль лестницы.

— Ты о чем? — не понял Пендраг. Древние воины с трудом тащились, волоча свои гнилые тела по направлению к защитникам империи.

— Морат наверху, там же источник его силы. Жрецы Морра поведали мне, что без воли некроманта подвластные ему несчастные души вернутся в царство мертвых, где им и место.

Редван кивнул, словно услышал нечто само собой разумеющееся. Потом покрепче перехватил молот и снова кивнул.

— Тогда иди, — проговорил Белый волк и приказал воинам занять позицию у основания лестницы. — Мы задержим мертвецов. Доберись до некроманта и размозжи ему череп!

Не останавливаясь для передышки, Зигмар с Пендрагом спешили вверх, перепрыгивая через ступени. Ноги нестерпимо ныли после изнурительного похода и выматывающей битвы на озере, но отдых был непозволительной роскошью. Снизу доносились крики и лязг оружия.

Пендраг отказался отпускать императора на бой с Моратом одного, и теперь побратим Зигмара пыхтел и отдувался позади. Он по-прежнему сжимал знамя Дракона, и его нежелание расставаться со стягом воодушевляло Зигмара. При виде такого мощного символа некромант сразу поймет, что пощады не будет.

Витавший над полем боя ужас в башне сгущался и, казалось, сочился сверху вниз. Во мраке мелькали силуэты — безликие фантомы, кружащие стаей ворон. Каждый раз, когда к ним устремлялись голодные тени, Пендраг взмахивал стягом Дракона, и фантомы корчились и визжали, прячась от заключенной в знамени силы.

Зигмар не знал, что это за сила, но был бесконечно благодарен вплетенным в полотнище заклинаниям… или мощи, которую оно приобрело в битвах.

Император обернулся, чувствуя, как с каждым новым шагом вверх наливаются тяжестью молот и доспехи. Он отчаянно боролся с желанием отступить и был так измотан, что тело и разум давно миновали грань выносливости человека. Повелительный безмолвный голос призывал его отдохнуть, сложить бремя с плеч и признать, что больше он ничего сделать не может. Всеми силами он противился ему.

Стиснув зубы, Зигмар опустил голову. Карабкаясь в логово драконоогра Скаранорака, он сосредоточился на том, как перебирает ногами, и тогда это сослужило ему прекрасную службу. И сейчас поможет. Но все-таки ноги его были словно свинцовые, и каждый шаг становился маленькой победой.

Сзади задыхался Пендраг, значит, побратиму ничуть не легче. Тьма сгущалась, и Зигмар видел только слабое мерцание рун на рукояти Гхал-Мараза. Подъем высосал из него все силы, подпитывал таящиеся в голове черные мысли и внушал ему, что он слишком слаб, слишком глуп и слишком смертен, чтобы преуспеть. Лишь черная магия дарует человеку надежду обмануть смерть и узреть плоды своих трудов, ибо какие великие дела можно успеть свершить на протяжении одной жизни?

Зигмар пытался заставить замолчать этот проклятый голос сомнений, который паразитом таится в каждом человеческом сердце и норовит лишить смелости.

«Не старайся понапрасну, все твои мечты — не более чем прах, — говорил голос. — Сопротивляться бессмысленно, ведь лет через сто тебя никто даже не вспомнит».

— Нет, — возражал Зигмар. — Меня будут помнить.

Раздался раскатистый хохот, в котором Зигмар уловил ноты надменного превосходства.

«Ты проиграешь, о тебе забудут, — не унимался насмешник. — Лучше сдайся».

— Если ты так уверен в моем поражении, зачем так настойчиво пытаешься меня в нем убедить? — вскричал Зигмар.

Сзади тихо застонал Пендраг, и Зигмар почувствовал, как накалился под шлемом обод короны, выкованной мастером Алариком.

— Я могу проиграть и, несомненно, умру в свое время, но не страшусь этого! — крикнул в гнетущую, удушающую тьму Зигмар. — Я не боюсь проиграть. Если чего и боюсь — это не использовать шанса!

С каждым его словом тьма слабела, и вот уже снова видны лестница под ногами и мерцающий свет на вершине башни. До квадратного проема наверху оставалось не больше двенадцати ступеней. Оттуда лился болезненный свет и свистел холодный ветер, который привел сюда Зигмара.

Император обернулся и увидел, что Пендраг моргает и дышит часто и отрывисто, словно пробуждаясь от жутких кошмаров.

— Не верь, что бы он тебе ни говорил, — сказал Зигмар.

Пендраг посмотрел на него сквозь слезы:

— Он рассказал о моей смерти.

Заметив неподдельный ужас в глазах друга, Зигмар покачал головой:

— Все умирают, Пендраг, это ясно без колдовства. Если это все, что способен наворожить некромант, то нам нечего бояться.

Пендраг смотрел мимо него, на квадрат света наверху. Лицо его исказилось, он сам себя ненавидел.

— Не могу. Боюсь.

Зигмар спустился по ступеням к другу и положил руку тому на плечо.

— Бояться нужно Морату, — сказал он. — Он знает, чего стоит сила смертных, и страшится ее. А потому стремится сломить наш дух прежде, чем мы доберемся до него.

Зигмар коснулся плотного густо-красного полотна знамени Дракона, приглашая друга взглянуть на него, и продолжал:

— Ты несешь знамя героев, Пендраг. На нем кровь храбрецов, и мы запятнаем их позором, если отступим.

Ты — воин величайшей отваги, мне нужна твоя помощь.

Пендраг глубоко вздохнул, и Зигмар видел, что темная сила больше не властна над ним. Да, страх сохранился, но остался непоколебим боевой дух, всегда выделявший Пендрага из рядов остальных.

— Я всегда буду рядом, друг мой, — обещал он.

Зигмар кивнул, и они вместе полезли в логово некроманта.

Горы простирались на сотни миль вокруг, и открывавшийся с верха башни вид был настолько захватывающим, что Зигмар едва не позабыл, что башня-то эта воздвигнута с помощью черной магии. Вдаль уходили высоченные, покрытые вечными снегами, зазубренные вершины, такие громадные, что их наверняка создали боги.

Вдалеке за них цеплялись розовые облака, похожие на перья, но здешние тучи были уродливыми и черными, как сажа, будто дым над горящей выгребной ямой. Маслянистые и воняющие тухлятиной. Небо прочерчивали вспышки молний, вокруг башни с воплями носились ведьмы с оголенными черепами.

Некромант ожидал их, и при виде его у Зигмара даже дух перехватило.

Подобно сгустку глубочайшего мрака, какой только можно вообразить, стоял на краю башни Морат — жуткое творение зла, высасывающее жизнь из мира. На некроманте развевались черные лохмотья, но ни плащ Зигмара, ни полотнище знамени Дракона даже не шевельнулись.

Морат стоял к ним спиной и даже не подал виду, что ему есть дело до двух людей. На миг в голову Зигмару пришла безрассудная мысль броситься на колдуна и столкнуть его вниз, но над таким глупым планом оставалось только посмеяться.

Морат повернул голову, и мерзость его наружности поразила Зигмара до глубины души, ибо то был истинный лик смерти. Череп еще покрывала кожа, но она ссохлась настолько, что плотно обтягивала кости. Капюшон скрывал часть головы, на лице плясали сполохи отсветов молний и жуткого сияния посоха.

Ни Зигмар, ни Пендраг не оказались готовы к тому, что со столь жуткого лица могли глядеть человеческие глаза, и это было ужасно. Император так ненавидел это исчадие ада, что представлял Мората монстром, творением тьмы и зла, с которым он сам не может иметь ничего общего.

Но призрачные глазницы колдуна пылали яростью и горечью, подпитываемые слишком человеческими эмоциями: веками страха, сожалений, потерь и неутоленных желаний, бросивших его в пучину такого безумия, порочности и ужаса, что никому, даже богам, уже было не спасти его проклятую душу. Такому человеку действительно нужно бояться суда после смерти.

— О боги… — выдохнул Пендраг. — Что ты такое?

Морат усмехнулся и облизал блестящим черным языком желтые пеньки зубов. Усмешка стерла всякое сходство этого существа с человеком, и Зигмар заставил себя шагнуть вперед, крепко сжимая Гхал-Мараз и призвав на помощь всю свою храбрость.

Он смотрел в глаза Мората, а тот поднял морщинистую усохшую руку и откинул капюшон. Зигмар невольно остановился, ведь на челе некроманта сияла древним светом золотая корона — обольстительная, созданная в давно минувшие эпохи, напоенная силою творца.

Морат зашипел и встал лицом к Зигмару и Пендрагу. Вокруг него кружили тени, словно его укутала покрывалом тьма чернейшей ночи. Теперь, вблизи, Зигмар мог разглядеть, что Морат горбат и изнурен, его физическое тело совсем зачахло и разлагалось. Сквозь лохмотья проглядывали ребра, но Зигмар понимал, что не стоит недооценивать колдуна из-за кажущейся немощи.

— Что ж, долгий путь вы прошли, чтобы найти смерть, — заметил Морат. Как ни странно, голос у него оказался роскошный, чарующий.

— Как и ты, — заметил Зигмар. — Моркейн далековато отсюда.

Морат захохотал гулко и сочно, словно они только что обменялись дружескими остротами.

— Ты упомянул место, о котором понятия не имеешь, — сказал некромант. — Эта империя пала еще до того, как твое жалкое племя появилось в этих краях.

Слова Мората ранили Молотодержца, словно ядовитые стрелы.

— Но ты не даешь ей умереть, верно? — спросил Зигмар.

— А ты бы позволил глупости одного человека погубить свою империю, а, Зигмар Молотодержец? — проговорил Морат, на шаг приближаясь к нему.

— У всего на земле есть свой срок, в который оно должно уйти.

— Нет, не у всего. Я проспал много веков вдалеке от людских глаз. Теперь я восстал и вновь силен, а твоя империя гибнет. Разве не понимаешь? Хладное дыхание смерти, которую несу я, чувствуется в каждом порыве ветра, и скоро придет конец всему, что ты так любишь.

— Нет. Прежде я убью тебя. В этой земле заключена великая сила, она справится с твоими чарами.

— Этому не бывать, — возразил Морат. — Надоело мне с тобой болтать. Пришло время твоей смерти, но не бойся: я сохраню твою душу, ты займешь место подле меня, и из костей твоей обреченной расы мы изваяем новую империю.

— Я здесь для того, чтобы этого не случилось. — Зигмар заставлял себя приблизиться к жуткому некроманту. Если бы ему только удалось подойти достаточно близко, чтобы нанести один-единственный удар… Он знал, что может покончить с Моратом!

Тот хихикнул, и холод проник в сердце Зигмара.

— Думаешь, ты попал сюда по своему желанию? Глупый, самонадеянный человек. Даже под землей я чувствовал твою силу и понял, что нужно призвать тебя ко мне. Такой, как ты, станет выдающимся генералом моей армии мертвецов, когда возродится слава Моркейна.

Морат поднял руку, и Зигмар споткнулся, ибо на него навалился тяжкий груз долга перед народом. Он мечтал править империей людей еще с тех пор, когда юнцом бродил средь могил предков на холме Воинов, только к реальности оказался не готов.

Задыхаясь под тяжестью взваленной ноши, Зигмар обмяк, безвольно опустив руки. Он понимал, что его заколдовал Морат, но сопротивляться не мог. Зигмар упал на колени.

— Не могу… — прошептал он.

Рядом с ним возвышался Пендраг, крепко прижимавший к тяжко вздымавшейся груди знамя Дракона.

— Что с тобой?!

— Это слишком… — выдохнул Зигмар.

Пендраг даже задохнулся от возмущения и посмотрел на Мората.

— Сражайся с ним! Твои воины ценой своих жизней покупают нам время, чтобы мы убили Мората!

— Уже не важно. — Зигмар сорвал с головы шлем и швырнул прочь. В полном отчаянии Пендраг беспомощно смотрел, как искусно сработанный шлем полетел в проем, и услышал, как он с лязгом покатился по ступеням.

— Вставай и сражайся! — потребовал Пендраг и дернул его за руку.

— Как ты не понимаешь? — закричал Зигмар. — Это слишком много для одного человека! Империя… Никогда мы не будем в безопасности. Никогда! Всегда кто-то или что-то пытается нас уничтожить, будь то зеленокожие с гор, норсы или кто похуже с далеких морских берегов, мутировавшие лесные зверолюди или некроманты. Не можем мы их всех победить! Мы боремся, мы сражаемся, но они снова нападают. В конце концов кто-нибудь нас одолеет и утопит эту землю в крови. Это неизбежно. Так зачем же стараться, сражаться во имя того, чтобы теплился огонек, коль скоро ему все равно суждено погаснуть?

На Зигмара обрушился торжествующей хохот Мората, и он увидел, как черный некромант раздулся, лохмотья раскинулись наподобие крыльев огромной летучей мыши.

Пендраг взревел и бросился на некроманта, но одним движением костлявой кисти тот сбил его с ног, вырвал из серебряной руки древко знамени. Скользнув по гладкому камню башни, стяг застрял на самом ее краю, и окровавленная красная ткань захлопала на кружащих ветрах.

Морат завис прямо в воздухе над Пендрагом, лицо его искривилось в мерзком злорадном предвкушении. Голову он склонил набок, словно ворон, который раздумывает, какой глаз выклевать мертвецу первым.

— Я говорил тебе о смерти, но ты все равно явился сюда, — прошипел колдун. — Станешь славным помощником моему генералу.

В простертой руке Мората вспыхнул бледный огонь, и Пендраг закричал от боли. Лицо его страдальчески сморщилось. Кожа побратима сделалась бледной и с виду жесткой, волосы начали обесцвечиваться до тех пор, пока не стали совершенно белыми. Из него высасывали жизнь, а Зигмар так же не мог подняться с колен, как не мог взмахнуть крыльями и полететь. Один из его самых старых и любимых друзей погибал прямо у него на глазах, а он не мог ничего поделать. Ничего.

Мечты Зигмара рушились, и он закрыл глаза. Видение сильной объединенной земли рассыпалось и умирало вместе с ним. Морат прав. Империя смертных не может долго существовать, ибо таков удел творений рук человеческих. Царства рождаются и процветают, затем самодовольно расслабляются. А потом возвысится один из многочисленных врагов и разрушит их.

Неизбежно, как наступление ночи.

Внутренним взором Зигмар увидел разрушенный город на берегу реки — некогда величественную столицу, выстроенную вокруг грандиозного надгробия какого-то древнего короля. Это был большой город, в котором жили тысячи людей, а теперь там селились лишь зеленокожие. Золоченые площади стали аренами, на которых сражались их главари, мраморные купальни — логовищами волков, кабанов и пещерных зверолюдей, рыскающих во мраке. Тысячелетиями собиравшиеся книги и свитки вместо хвороста горели в кострах, ради забавы уничтожались дивные произведения искусства, когда-то завораживавшие тех, кто разглядывал их.

В голове у Зигмара звучали медоточивые речи Мората:

«Таков удел твоей империи».

Зигмар оплакивал разрушенный прекрасный город, но его вдруг осенило, что этот же самый город он видел воссозданным подо льдом озера. Моркейн ли это? Град, который Морат жаждет возродить из пепла империи Зигмара.

Исчезли руины Моркейна, и Зигмар был тому рад, ибо это видение поведало о древней утрате и неизбежном крахе надежд и мечтаний. Хотя достижения строителей не стали менее впечатляющими оттого, что их творения лежали в руинах. Они отстроили великий город и создали могучую империю. Им было чем гордиться! Да, ее все же разрушили, но это не умаляет дивных творений людей.

Империи рушатся, люди умирают, так уж повелось на свете. Противиться — значит идти против воли богов, ни один человек не отважится самонадеянно бросить вызов столь могучим силам. Отец как-то раз рассказывал Зигмару, что когда стареющий вожак волчьей стаи начинает слабеть, а более сильные молодые волки готовы занять его место, он уходит прочь и один бродит в горах. Потому что знает: век его на исходе, а продлевать его — занятие грустное и неблагодарное. Печально наблюдать, как нечто великое и благородное вырождается в жалкое и убогое.

Однажды не станет империи Зигмара, и когда придет ее время, люди будут скорбеть. Возвысятся другие империи и займут ее место, но ныне — время его империи, и никакой некромант не отнимет у него это детище!

Зигмар поднял голову и посмотрел на Мората, высасывающего из Пендрага жизнь.

Сердца коснулась отрезвляющая ярость, оно ожесточилось, в члены вернулась сила. Он вскочил на ноги и вскричал, принимая неизбежность будущего и тем самым изгоняя чары некроманта из своего тела и разума. С каждым мигом беспомощность и отчаяние теряли над ним власть, ничтожные перед его стремлением раз и навсегда покончить с черной магией Мората.

— Империи возникают и рушатся, — рычал Зигмар, выпрямляясь во весь рост, — но это не имеет значения. Важно то, что они рождаются, и в свое время люди гордятся и сражаются за то, во что верят. Важно, как мы распоряжаемся отведенным нам временем.

Морат обернулся на звук голоса Молотодержца, и глаза его расширились от удивления. Взметнулись руки и вытянулись в сторону Зигмара, с пальцев некроманта сорвались снопы холодного белого огня. Вокруг императора плясали ледяные языки пламени, а он только улыбнулся, невредимый, когда вспыхнули древние руны на его доспехах. Так он шел сквозь бесовское зарево, и Гхал-Мараз пылал белым пламенем.

— Ты не властен надо мной, — говорил он. — Меня не трогает то, чем ты пытаешься удручить и сокрушить меня, ибо будущего я не страшусь. Оно не теряет смысла от того, что я умру, а все мои достижения когда-нибудь обратятся в прах. Жить вечно и не создать ничего стоящего… вот это бессмысленно! Тебе, некромант, нет места на этом свете. Давным-давно должен был ты умереть, и я пошлю твою душу в следующий мир, какие бы муки там ее ни ожидали.

Морат взмахнул руками, и Пендраг повалился на каменный пол. С каждым новым шагом Зигмара колдун отступал. Вновь он выбросил ладони в сторону Молотодержца, и вьющиеся вокруг башни призраки бросились на него, разинув пасти лиц-черепов в жутком крике.

Безумная свора истошно вопила, клацала бесплотными клыками и скребла когтями. Зигмар не обращал на них никакого внимания, надежно укрывшись щитом растущей уверенности в своей правоте. Сердце его было железным, дух — каменным, и ужасные призраки не могли помешать ему идти своим путем.

— Что ты за человек? — вопрошал Морат у Зигмара, который подходил ближе и ближе. — Смертный не может противостоять моей силе!

Посох некроманта полыхнул темным огнем, но Зигмар поднял Гхал-Мараз, и посох разлетелся на тысячи кусочков. Морат, теперь жалкий и презренный, упал на колени. Он протянул руку со скрюченными, тонкими, как сучки, пальцами, но Зигмар оттолкнул ее. Казалось, некромант усыхал на глазах и тонул в своих черных одеждах, словно поддерживавшая его на протяжении столетий сила покидала его.

— Нет… — шептал Морат, в недоумении глядя на истлевающие ладони. — Ты обещал…

Грозовые тучи над башней начали рассеиваться, ибо наступил конец создавшей их черной энергии. Подул свежий ветер, который нес аромат горных лесов и быстрых рек.

Морат морщился, его костлявый остов усыхал с каждой секундой. Золотая корона, которую он носил с такой гордостью, в конце концов свалилась с его головы и тяжелым кольцом чистейшего золота покатилась прямо к ногам Зигмара. А он схватил Мората за горло, чувствуя пальцами хрупкие кости, которые с легкостью мог переломить. В колдуне совсем не осталось веса. Император посмотрел вниз, на поле боя, где мертвецы уже перестали биться: они превращались в груды праха, а город подо льдом начал растворяться, подобно смутным воспоминаниям.

Воины Зигмара разразились приветственными криками, увидев на вершине башни императора и его пленника, Мората. Они требовали смерти некроманта, и не только они. Ветер доносил едва уловимые яростные стоны: это освобожденные души умерших просили отмщения.

— Полагаю, много душ будет ждать от тебя ответа в следующем мире, — сказал Зигмар.

Сморщенное древнее лицо исказилось от страха. Вцепившись в руку Зигмара, он пустился в путаные, бессмысленные мольбы о пощаде. Сил в некроманте совсем не осталось, он слабо сопротивлялся, и Зигмар с усилием подавил в себе жалость, грозящую остановить его руку.

— Твое пребывание здесь слишком затянулось, — произнес Зигмар и поднял Мората над пропастью. — Пришло время умирать.

С этими словами он скинул колдуна с башни и провожал взглядом тщедушное тельце, кувыркавшееся в воздухе, до тех пор пока не упало на лед. Зигмар тяжело вздохнул и почувствовал омывающие его волны благодарности. Пред внутренним взором проплыли тысячи лиц и имен, и каждое принадлежало освободившейся от вечного проклятия душе, и слезы радости текли по щекам императора.

Зигмар отвернулся от края башни и ткнул что-то ногой: корону Мората, которая даровала некроманту ужасную силу. Он поднял ее и повертел в руках. Искусность работы оказалась совершенно поразительной и ничуть не уступала мастерству гномов, только манера исполнения была незнакомой. Император никогда не видел ничего подобного. Золотой обод щедро украшали самоцветы небывалой красоты, и под стать им ощущалась могучая древняя сила, которая превосходила даже возможности горного народа.

На миг ему привиделся старинный город средь пустынь и марширующие армии под сине-золотыми стягами, причем одежды воинов были сплошь усыпаны драгоценностями. Видение исчезло, и вновь перед глазами предстали величественные виды Срединных гор. Он увидел лежащего на боку у края башни Пендрага, который пытался доползти до знамени Дракона, не в силах встать на ноги.

Позабыв о видении пустынных армий, Зигмар бросился к другу, опустился на колени, перевернул лицом к себе… и попытался совладать с чувствами, но Пендраг заметил ужас в глазах побратима.

— Что, так скверно? — прошептал Пендраг, и голос его едва ли был громче хрипа, вырывавшегося из пересохшего горла.

— Нет, просто… — начал Зигмар, но не смог заставить себя солгать.

Лицо Пендрага отощало и заострилось — точная копия физиономии Лукаса Хаука, существа, которое держали в заточении под горой Фаушлаг. Слезящиеся глаза затянула белая пленка, морщинистая кожа напоминала древний пергамент. Молодость Пендрага забрал Морат, и Зигмар держал в объятиях столетнего старца.

О, как же он желал спасти Пендрага! Если бы он не поддался черному колдовству Мората, если бы раньше разрушил чары! При мысли о смерти друга Зигмар зарыдал, ведь перед лицом такой потери все теряло смысл.

— Зигмар! — вскричал Пендраг, и тот открыл глаза, ибо корона, которую он все еще сжимал в руке, стала горячей.

Золотое тепло текло из короны в Зигмара и наполняло его светом, облегчая тяжесть ноши. Но это еще не все. Через Зигмара янтарное свечение вливалось в Пендрага, уничтожая страшную магию некроманта.

Пендраг даже вскрикнул, чувствуя, как волосы его становятся гуще. К ним вернулась прежняя рыжина, только еще более яркая, глаза заблестели, исчезли старые шрамы на руках, грудь вздымалась от могучего здорового дыхания.

Оба в совершеннейшем изумлении взирали на золотую корону. Сияние самоцветов померкло, но Зигмар чувствовал, что это лишь скромная демонстрация ее возможностей.

— Невероятно! — вскричал Пендраг, вскакивая на ноги и ощупывая каждый дюйм своего тела, словно опасаясь верить в чудо обновления. Потом он закинул голову и захохотал, и смех его искрился жизнью и надеждой, как и положено тому, кто только что стоял на пороге смерти и чудом спасся, сделавшись только сильнее.

— Корона… — проговорил Зигмар. — Никогда не видел ничего подобного… Она тебя исцелила! Воистину могущественная магия.

— Вот уж действительно, — согласился Пендраг, в радостном изумлении дивясь на древнее сокровище. — Магия, которую некромант использовал во имя зла.

Зигмар вертел корону в руках, понимая, что держит ключ к могуществу и непобедимости своей империи. Владея такой силой, он сможет защитить земли и людей. Правление его будет справедливым и сильным. Морат извратил могущество короны. Зигмар же станет врачевать, а не убивать. Править мудро и милосердно, а не порабощать.

Он взглянул на Пендрага, и друг кивнул в ответ на немой вопрос:

— Да, она твоя по праву.

Зигмар надел золотую корону. Она пришлась впору, хотя лысый череп Мората был куда меньше в объеме. Император ощутил могущество и стиснул руку Пендрага на воинский манер.

Потом послышались шаги, и на площадку высыпал отряд измотанных боем воинов, ведомых Редваном. Белый волк был перепачкан кровью, в руках он сжимал помятый и исцарапанный после падения с лестницы шлем Зигмара, выкованный Алариком, и императора пронзило смутное беспокойство.

Держа в руках шлем, Редван радостно воскликнул:

— Вечно я должен подбирать за тобой!

— Оставь себе, — рассмеялся Зигмар, проходя мимо Белого волка. — Теперь у меня другая корона.

Не желая задерживаться в долине некроманта, воины Зигмара собрали павших и раненых и в ночи двинулись в обратный путь. Знамя Дракона приспустили, и, пока луна катилась по ясному ночному небу, император поговорил с каждым воином своей армии, хвалил их за храбрость и с печалью вспоминал погибших.

Раненых несли на самодельных носилках, и когда Зигмар брал их руки в свои, тем казалось, что боль слабеет. Он разыскал Мирзу и был несказанно рад, что тот жив. Стоило ему положить ладонь на лоб Вечного воителя, как лицо раненого порозовело, а дыхание стало более глубоким.

Позабыв об обещании сровнять Медную башню с землей, император вел войско прочь из гор, выбирая более прямой путь на запад через густо поросшие лесом долины, которые должны были привести их к западным отрогам.

Через четыре дня воины империи спустились с предгорий Срединных гор и по тропе вышли к лесной дороге, что вела на юг, к Мидденхейму. Наутро пятого дня разведчики сообщили о большой колонне людей и фургонов с севера, и Зигмар вышел встретить их с новой короной на голове. Его сопровождали Редван, три Белых волка и обновленный Пендраг с темно-красным знаменем императора. Когда из-за деревьев показались первые люди, которые шли впереди длинной колонны изможденных путешественников, Зигмар даже тихонько выругался, глядя на их плачевное состояние. Он думал, что встретит бродячих торговцев или трудяг, направлявшихся в Мидденхейм в поисках работы. И совсем не ожидал увидеть сотни беженцев, ибо сразу становилось ясно, что эти люди спасаются от какой-то ужасающей напасти.

— Судя по всему, удозы, — сказал Пендраг.

— Точно, — подтвердил Редван. — Это их пледы, к тому же у некоторых палаши.

— Да что, во имя Ульрика, с ними стряслось? — не мог понять Зигмар, направляясь к повозке с оборванным лоскутом удозского флага с цветами графа Вольфилы, которую тащили два усталых пони. Правил ею однорукий широкоплечий мужик с физиономией заядлого драчуна. За ним сидела молодая женщина с тремя испуганными, измученными ребятишками.

— Приветствую, друг, — поздоровался Зигмар, шагая рядом с повозкой. — Как тебя величают?

— Рольфом. Хотя за мой удар слева многие кличут меня Дубовый Кулак.

— Понятно почему, — кивнул Зигмар, приметив многочисленные ссадины на единственном кулаке мужчины. — Откуда едете?

— Из Зальценхуса, — отвечал Рольф. — Вернее, того, что от него осталось.

У Зигмара все похолодело внутри при упоминании о замке графа Вольфилы.

— О чем ты? Что случилось?

Человек взглянул на него и сказал, словно сплюнул, одно-единственное слово:

— Норсы.

— Норсы? Они напали на вас?

— Да. Вместе со своими союзниками, этими предателями.

— Кто их союзники? Кто?

— Поганые роппсмены, — поведал Рольф. — Все лето корабли-волки разоряют побережье, на этот раз с норсами связались отряды мечников-роппсменов, они убивают, жгут и гонят людей на юг.

— Ты уверен, что это роппсмены? — спросил Зигмар, чувствуя, как в висках запульсировал гнев, стоило ему осознать услышанное.

— Еще как уверен! — рявкнул Рольф, задыхаясь от горя. — Видел их своими глазами. Бритые головы, изогнутые мечи. Спалили замок Вольфилы, а его самого изрубили на куски псам на корм. И семью тоже убили.

Жену и ребенка зарезали и распяли на единственной оставшейся башне.

От страшных вестей накатила дурнота, бешеная пульсация в висках нарастала.

Зигмар вспомнил дни коронации, когда словоохотливый северный граф Вольфила во время пиршества представил Зигмару свою жену. Звали ее Петра, и она в ту пору носила их первенца. На рождение малыша Зигмар послал в Зальценхус серебряный кубок для питья. Мальчика назвали Теодульфом. Ему должно было исполниться шесть или семь лет, но, если Рольф говорит правду, линия вождей удозов прервалась.

— Вольфила убит? — спросил Зигмар, все еще отказываясь верить в то, что одного из его графов уже нет.

— Убит, как и все, кто был способен держать меч. Даже мальчишки и старики. Твари только меня оставили в живых, потому что у меня нет правой руки. Но я все равно дрался, а они смеялись надо мной. Дочь у меня, внуки. Думал, они их заберут, но нас почему-то отпустили, словно мы не стоим того, чтобы возиться.

В голосе старика звучали стыд и вина, было ясно, что он лучше бы встретил смерть вместе со своим таном, если бы не семья. Да, на том строится гордость человека, и нет горше унижения, чем честь, отобранная врагом.

Зигмар отошел, Рольф хлопнул пони вожжами, и повозка снова тронулась в путь. Сжав кулаки, император обратил напряженный взгляд на север, словно видел врага сквозь леса.

Когда он изгнал норсов за пределы империи, роппсмены претендовали на их земли, по большей части оттого, что никто больше не желал жить на этих территориях, бесцветных и продуваемых студеными северными ветрами, пустынных и, как поговаривали, кишащих призраками жертв, сожженных шаманами на кострах.

Стремясь к объединению империи, Зигмар не ставил целью заручиться клятвой верности вождей роппсменов, потому что жили они слишком далеко на востоке. Это решение было продиктовано исключительно удобством, он не собирался вести с ними войну или налаживать дипломатические отношения со столь отдаленным государством.

— Что за напасть… — проговорил Редван, покачивая головой и провожая взглядом испуганных людей. — Роппсмены? Кто бы мог подумать! Они никогда не грабили земли империи. С чего бы им вдруг начать бесчинствовать, причем именно сейчас?

— Это неважно, — отозвался Зигмар, крепко сжимая кулаки. — Они вступили в союз с норсами, а это значит — стали моими врагами.

Зигмар повернулся к друзьям, лицо его было пугающе грозным.

— Пендраг, подними знамя Дракона, — сказал он. — Оно мне снова нужно.

— Знамя Дракона? — всполошился Пендраг. — Зачем?

Зигмар расправил плечи, словно был недоволен побратимом.

— Потому что я намерен собрать армию и выступить на восток, — сказал он, вложив в голос всю ярость и боль. — Я отомщу за смерть моего друга. Роппсмены узнают, что ждет тех, кто идет войной на мой народ.

— Что это значит?

— То, что их земли будут сожжены дотла! — прогремел Зигмар.

Глава четырнадцатая Правосудие Зигмара

Обычно болота Брокенвалш бывали угрюмы и туманны, но нынешний день выдался на удивление ярким. Солнечные блики сверкающими россыпями отражались в воде. Прохладный ветерок приятно освежал, аромат поздних цветов и пряных трав насыщал воздух мириадами чудных запахов.

Ведьма сидела на густо поросшем мхом поваленном дереве, гнилое нутро которого кишело насекомыми. Иные сочли бы подобное соседство отталкивающим и даже омерзительным, она же наслаждалась совершенным циклом смерти и рождения. После гибели что-то становится домом для одних созданий, инкубатором для других и пищей для третьих.

— У всего свой срок, — сказала старуха, ни к кому конкретно не обращаясь. На нижнюю ветку ближайшего дерева опустился ворон и каркнул, звук эхом разнесся над глубокими топями и тайными тропами болот.

— Что скажешь мне этим чудным утром, вещая птица? — улыбнулась ведьма.

Ворон посмотрел на старуху ониксовым глазом, переступил с лапки на лапку и снова каркнул.

— И как это понимать? — спросила ведьма. — Будущее теперь сокрыто от меня, и я думала, что ты хоть что-то расскажешь мне.

Ворон каркнул в третий раз и улетел. Старуха следила за ним взглядом до тех пор, пока он не исчез из виду. Пожав плечами, она встала на ноги, опираясь на рябиновый посох. Суставы совсем одеревенели и хрустнули, как сухие ветки. Ведьма вздрогнула, уж не ей ли самой было знать, что за кажущейся беспечностью прячется страх, который глодал ее с тех самых пор, как ее силы стали слабеть.

Пробуждение некроманта в Срединных горах провозгласило закат ее века. Она спасалась от жуткого чудовищного зла родом из пустыни и чувствовала, как на Севере подобно опухоли распространяется черная магия.

Злоба черного колдуна словно яд впитывалась в землю, заражала текущие по рекам энергии и насыщала воздух. С той самой ночи духу ее требовалось все больше и больше времени для того, чтобы отделиться от тела и парить в вещих волшебных туманах, плывущих над землей. В молодости ей нужно было просто лечь на спину и закрыть глаза, а теперь дух ее вовсе утратил способность летать, как она ни старалась.

И вот теперь ведьма как никогда прежде ощущала на себе разрушительную силу времени.

И, что еще того хуже, как только дух ее оказался заточен в бренном теле, словно в клетке, ведьме перестали являться многочисленные видения возможного будущего, которые прежде переполняли ее, и она осталась в абсолютном одиночестве. Здесь, в топях Брокенвалша, она вела отшельническое существование, но была свидетельницей разыгрывавшихся в мире драм и даже помогала менять его к лучшему.

И пока ей этого было вполне достаточно.

Но еще до того, как сила ее испарилась, ведьма успела проследить за успехами Зигмара и его растущего, крепнущего государства.

Она видела, как он спас принцессу Марику, и улыбнулась людской наивности. Они называли тех, с кем сражались, болотными демонами, но ведьма-то знала, что это не демоны; бессмертные слуги Темных богов куда ужасней.

Она видела и осаду Ютонсрика, и сердце ее затопила волна отчаяния, когда Зигмар занес молот, чтобы убить мятежного короля Мария. Если бы не вмешательство короля берсерков, повелитель ютонов был бы мертв. Тут бы и зародилась роковая гибель империи.

Смерти некроманта она не видела, но почувствовала ее. И все же черные миазмы древнего зла отравляли потоки целительных энергий, словно власть его не была полностью исчерпана. Это омрачало мир, и каждый день она ощущала обещание скорой кончины. Вот почему с таким трепетом она встретила сегодняшний день — чудную поэму из золота, синевы и зелени.

Впервые в жизни, лишенная силы и возможности видеть дальше, чем позволяли ей ослабевшие старые глаза, ведьма почувствовала себя одинокой. Здесь, где компанию ей составляли лишь птицы да болотные твари, разрыв с родом человеческим ощущался особенно остро, словно она больше не принадлежала к нему.

Мать-ведьма испытывала схожие чувства незадолго до того, как погибла от рук зеленокожих. Может, и ей пришло время покидать этот мир? Может, этот чудный погожий день — прощальный дар перед тем, как придется завершить путешествие по жизни? Она прожила долго, очень долго, и смерть не пугала ее, но не близость кончины торопила старуху, ускорявшую шаг по известным только ей тропам назад, к пещере.

Обогнув прозрачную заводь, по которой шла легкая рябь, ведьма увидела высокое растение, усыпанное мелкими белыми цветами, собранными в плоские соцветия. Пахло оно тошнотворно, и старуха нахмурилась. Цикута. Много лет не встречала она это растение, и теперь оно навеяло на нее неприятные воспоминания.

Мелькнула тень, и старая женщина остановилась и содрогнулась. Небо было чистым, пустым и ярким. Солнце висело низко над горизонтом, а над ней кружила черная птица. Ведьма заторопилась, чтобы не стать обедом для явно имевшего на нее виды падальщика.

Умереть от старости лучше, чем от рук врагов. Неплохо для той, которая всю жизнь старалась для других. Порой она избирала темные пути и совершала то, чем не могла бы похвастаться, но раса людей не погибла, и ведьма не собиралась теперь беспокоиться о тех прежних своих решениях, принятых ею во благо.

Перед глазами возник образ юной черноволосой женщины, но старуха отогнала мысль прежде, чем та успела сформироваться. Необходимая жертва, смерть, нужна была для того, чтобы Зигмар встал на путь зарождения империи. Будь Равенна жива, на землях людей уже хозяйничали бы зеленокожие, и давно бы уже лежало в руинах то, что она пыталась спасти.

«Так вот какие кошмары одолевают тебя по ночам?»

Мысль застала ведьму врасплох, потому что старуха уже давно смирилась со смертью Равенны. Вновь и вновь она замечала, что мысли вразнобой скачут в голове, тревожа воспоминания и былые, давно похороненные, сожаления.

«Ты убила ее, невиновную».

Ведунья решительно выбросила из головы мысли о прошлом и свернула к зазубренной темной скале — торчавшей средь болот вершине подводной горы. Ведущая к черной расселине тропка была мокрой и скользкой, каждый неверный шаг мог привести к гибели.

Прежде чем зайти в пещеру, ведьма помедлила у входа, чтобы в последний раз полюбоваться чудным днем.

Мир был суровым и беспощадным, но при этом прекрасным и удивительным. Если знать, куда смотреть, в каждом уголке можно найти чудеса. О, как она будет скучать, когда уйдет.

Ведьма пригнулась и вошла в пещеру. Глаза не сразу привыкли к темноте. Она прошла вглубь пещеры, двигаясь по памяти. Аромат трав вселял уверенность, но тут же она почувствовала запах холодного железа, пота и дорожной пыли.

Она замерла, понимая, что не одна. Темноту осветила яркая вспышка, и в кругу камней, служившем ей очагом, загорелся костер. У огня, скрестив ноги, сидел сморщенный, очень старый человек; он склонил голову и сложил руки, словно для молитвы. Ведьма прищурилась, ибо не нужно обладать даром предвидения для того, чтобы понять: этот старик — нечто большее, чем кажется. Его наполнял дух Темных богов, а сила была ощутима.

— Кто ты? — спросила она.

— Путник, идущий схожей тропой, Гранье, — отвечал старик.

Ведьма вздрогнула, услышав свое имя, и сказала:

— Никто не называл меня по имени уже много лет. Откуда тебе оно известно?

— Темные боги знают его и сказали слово о твоей смерти. — Старец поднял голову и посмотрел на нее холодными глазами, которые видели ход веков и смерть тысяч.

Ведьма поглубже заглянула в себя в поисках оставшихся крупиц силы, ибо знала: второго шанса сразиться с ним у нее не будет. Она почувствовала движение за спиной, но не успела даже пошевелиться. Сильные руки обхватили ее.

— Помнишь меня? — проговорил над ее плечом вкрадчивый медоточивый голос.

Ведьма попыталась высвободиться, но сразу перестала, увидев лицо того, кто ее держал. Он был невероятно красив и обладал замечательной, если бы не такой жестокой, улыбкой, одновременно притягательной и отталкивающей.

Даже в полумраке ведьма безошибочно узнала в нем того молодого человека, который явился к ней в пещеру много лет назад в поисках отмщения. В его лице угадывались отвратительные страсти и чудовищное высокомерие. С замиранием сердца она поняла, что то было его истинное лицо, и поразилась, как не заметила этого раньше. Глаза его были глазами не человека, но демона.

Старуха отвернулась, а шаман рассмеялся:

— Она тебя помнит, Азазель!

— Это не твое имя, Герреон, — прошептала она, зная, что все теперь бесполезно.

— Теперь мое, — прошипел Азазель, достал кинжал и поднес к ее горлу. — И оно станет последним, которое ты услышишь, умирая.

Вольфгарт сидел у очага и смотрел, как на коленях у Медбы борется со сном Ульрика. Он дивился своей удаче и благодарил богов за то, что у него в жизни были две такие замечательные женщины. Медба улыбнулась мужу и погладила золотистые, совсем как у нее самой, волосы дочки. Ульрике пять с половиной, и уже теперь, глядя на ее прекрасные, как у матери, черты, Вольфгарт знал, что придется гонять от дверей ухажеров. Он вспоминал собственную молодость, кутежи и гулянки, когда он пытался перепробовать как можно больше девиц в селении. И почище самого страшного врага его теперь пугала мысль о том, что Ульрика столкнется с таким же молодцом. Лучше не надо об этом. Об этом он подумает потом, у него в запасе есть несколько лет до тех пор, когда место отца в сердце дочери займет какой-нибудь молодой удалец, жаждущий похитить ее невинность.

В комнате было тепло, от очага струился уютный золотистый свет. Стену украшала резная панель из азоборнской древесины — подарок королевы Фрейи,который она привезла с собой в последний визит в Рейкдорф. Выполненный с поразительным мастерством узор изображал деревья с переплетенными кронами и обширными корнями, уходящими глубоко под землю и там переплетающимися. Медба говорила, что это символ азоборнских верований в связь всего сущего. Вольфгарт же находил панель просто симпатичной.

Каменный дом хранил тепло, а сложенные у северной стены дрова защищали от порывов ветра. Хороший дом. Вольфгарт заказал его Орнату Каменщику, который дорого ценил свой труд, но обладал таким талантом, что даже ходили слухи, будто он учился в горах у гномов. Вольфгарт знал, что это неправда, но способности Орната от этого ничуть не теряли.

Прошлое поколение само строило себе дома, своими руками, но через два года после снятия осады Ютонсрика золото нескончаемым потоком хлынуло с Запада, и империя расцвела пуще прежнего. Торговцы из дальних, почти мифических стран путешествовали по соединявшим города дорогам, везли экзотические товары и диковины и без устали пополняли графские сокровищницы.

Торговля принесла землям мир и процветание. Некогда враждовавшие вожди племен теперь стали лучшими друзьями. Всех сплотила борьба с общим врагом — зеленокожими, но связало всех воедино именно богатство. Разве что за исключением талеутенов и черузенов. Эти по-прежнему обвиняли друг друга в набегах и вели старинные распри, игнорируя грозные предупреждения Зигмара.

За вклад в дело взятия столицы ютонов Вольфгарт получил причитавшуюся ему часть богатства Ютонсрика, а также ему выплачивалось щедрое ежемесячное вознаграждение как назначенному Зигмаром капитану армии в Рейкдорфе. Все это вместе с коневодческими фермами и вложениями в торговлю, на которые его подвигла Медба, сделало Вольфгарта одним из самых состоятельных людей Рейкдорфа, и дом его в роскоши не уступал жилищам графов империи. В комнатах нижнего этажа всюду красовались шкуры медведей из Серых гор, на искусно сработанных столах из дуба и ясеня стояла изысканная керамика из далекой восточной страны.

Стены украшали эндальские гобелены. Но все же гордостью дома был серебряный нагрудник с рельефной золотой чеканкой в форме оскалившегося волка и рифлеными бронзовыми краями. Этот панцирь Вольфгарт получил в подарок от Пендрага, и доспех сослужил ему добрую службу. Над очагом висел огромный меч с острым как бритва клинком длиной в шесть футов.

Прошло несколько лет с тех пор, как Вольфгарт в последний раз яростно орудовал этим мечом. Он помнил последний удар, нанесенный им. Клинок разрубил щит ютонского всадника и пронзил ему грудь. Пока Зигмар сражался с роппсменами на Севере, наместником в Рейкдорфе был Альвгейр. Вольфгарт обучал молодежь унберогенов искусству ведения боя. Занятие достойное, но не чета настоящему бою.

— Ты скучаешь? — спросила Ульрика, и Вольфгарт очнулся от мыслей.

— О чем ты, моя девочка?

Ульрика показала повыше очага и сказала:

— О битвах. Ты все время смотришь на свой меч.

Вольфгарт покачал головой.

— О нет, красавица, для меня окончились дни войн. Короли поклялись Зигмару в верности, так что империя в безопасности. Ну, в основном.

— Ты в этом уверен? — с улыбкой взглянула на мужа Медба. — Мне кажется, Ульрика в чем-то права.

— Что, вдвоем против одного? — усмехнулся Вольфгарт. — Боги, уберегите меня от двух женщин в доме!

— Мы как женщины имеем на это право, муж мой, — заявила Медба. — Мы численно превосходим тебя, так что тебе лучше сдаться и прямо ответить на вопрос дочери.

Вольфгарт встал и взял Ульрику на руки. Медленно прошел он по всей комнате, останавливаясь у каждой приметной вещицы.

— Нынче человек делает себе имя, занимаясь торговлей, — сказал он. — Неважно, как он владеет мечом.

— Это не ответ, — не сдавалась Ульрика.

Вольфгарт хотел было в очередной раз отделаться отговоркой, но увидел в глазах дочери неподдельный страх. Умная девочка знала, что с войны возвращаются не все.

— Значит, хочешь честный ответ? Скучаю, да. И рад был бы не скучать, да не могу.

— Глупо, — поморщилась Ульрика. — Зачем хотеть на войну? Ведь там могут ранить… или убить. Война — это глупость.

— Тут ты права, девочка моя, но порой приходится воевать.

Вольфгарт взглянул на Медбу, призывая жену на помощь, но та лишь усмехнулась в ответ, покачав головой. На сей раз ему предстояло справиться самому.

— Империя сейчас сильна и безопасна, как никогда прежде, но все же нам есть с кем сражаться.

— С кем же? Ты говорил, что все вожди теперь наши друзья.

— Так и есть, речь не о них. Есть еще зеленокожие и лесные монстры. Вот с кем мы никогда дружить не станем.

— Почему?

— Ну… Потому… Потому что они нас ненавидят.

— За что? Что мы им сделали?

— Ничего мы им не сделали. — Вольфгарта измучили вечные «почему» дочери. — Они чудовища, им только и нужно, что убивать да разрушать. Мирно жить они не желают, такова их природа. Они только и знают, что сражаться.

— Но ты тоже хочешь сражаться, — заметила Ульрика. — Разве ты такой же, как они?

— Нет, милая моя, не такой. Потому что я сражаюсь, чтобы защитить тебя, твою маму и наших друзей. Я бьюсь с врагами, которые хотят отобрать у нас то, что принадлежит нам по праву. Я воин, и не стану отрицать, что при звуках боевого рога унберогенов у меня кровь быстрей бежит по жилам. Но я никогда не иду войной на других до тех пор, пока они первыми не нападут на меня.

— Поэтому дядя Зигмар сейчас сражается с роппсменами?

От этих слов у Вольфгарта похолодело в животе, и они с Медбой смущенно переглянулись. Придумать ответ он не успел: в тяжелую деревянную дверь дома постучали. Он подошел к Медбе и передал ей Ульрику.

— Уложи ее, — сказал Вольфгарт. — Пора спать.

— Я не устала, — заупрямилась девочка, хотя сонно обвила материнскую шею руками.

Медба понесла дочь на второй этаж, а Вольфгарт открыл дверь. На пороге, завернувшись в плащи с капюшонами, стояли Альвгейр и Эофорт.

— Припозднились вы что-то, — приветствовал их Вольфгарт.

Усадив гостей за дубовый стол работы эндальского мастера, Вольфгарт разлил по серебряным кубкам густо-красное вино. Альвгейр сразу же хорошенько хлебнул, Эофорт же только слегка пригубил. Хозяин дома налил и себе и сел во главе стола. Пришла Медба и села рядом с Эофортом.

— Тилийское, — проговорил Эофорт и отпил еще немного. — Очень недурно.

— Пендраг как-то посоветовал мне попробовать, и я пристрастился к нему в Марбурге, — поведал Вольфгарт. — Но мы собрались не для того, чтобы обсуждать запасы моего винного погреба.

— Точно, — согласился Эофорт.

— Есть новости от Пендрага или Мирзы?

— Есть, — кивнул Вольфгарт. — И весьма скверные.

Вольфгарт поднялся, откатил незакрепленный камень у очага, вытащил из углубления железный ящик, вернулся к столу, открыл его и достал несколько сложенных листов пергамента.

— Положение ухудшается, — поведал от собравшимся. — Армия Зигмара насчитывает восемь тысяч воинов, в основном это остготы и удозы, но есть и азоборны.

— Азоборны? — переспросил Альвгейр, глядя на Медбу.

— На востоке леса редкие, колесницам есть где развернуться, — пояснила та.

Вольфгарт провел рукой по волосам, все еще темным, но уже серебрящимся на висках и в бороде.

— Так вот, новости с Севера приходят скверные, — начал он. — Мирза сообщает, что норсы разоряют побережье, и их больше, чем обычно. Он считает, что они проверяют, насколько мы готовы дать им отпор, и готовят вторжение.

— Вторжение? — с досадой бросил Альвгейр. — Нужно, чтобы Зигмар вернулся.

— Нечего ждать его скоро, — проговорил Вольфгарт. — Не думаю, что он остановится до тех пор, пока не выдворит последнего роппсмена за пределы империи.

Он провел уже три генеральных сражения под знаменем Дракона.

— Пощади, милосердная Шаллья! — воскликнул Эофорт. — Каждый раз поднимали знамя Дракона?

— Да, — мрачно кивнул Вольфгарт. По словам Пендрага, погибло уже десять тысяч роппсменов. Горят деревни и города, мирные жители бегут на восток. Всякого, кто не слишком расторопен, настигает смерть.

— Полагаю, ни один честный воин унберогенов не участвует в этой резне? — с беспокойством спросил Альвгейр.

— Когда поднят стяг Дракона, меж воинами и мирным населением стирается разница, — напомнила Медба. — Воинам-унберогенам это тоже известно.

— К счастью, в армии Зигмара их меньшинство. В основном действуют удозы. В конце концов, именно их земли разграблены, их графа убили в его собственном замке.

— Это позорит нас, — покачал головой Эофорт, словно не веря своим ушам. — Подумать только, Зигмар устроил такую резню…

— Роппсмены сами виноваты, — буркнул Вольфгарт. — Они напали на земли империи и убили графа Вольфилу вместе с семьей. Чего еще они ждали?

— Возмездия, да, — кивнул Эофорт. — Но такая резня! Никто не мог предположить ничего подобного.

— Уже ползут слухи, — вставил Альвгейр. — Пришли письма от Отвина, Альдреда и Сигурда. Все хотят знать, что творится на Севере. Все говорят о «правосудии Зигмара» и об истинном его смысле.

— Они опасаются за свои земли и людей. Что с ними будет, посмей они когда-нибудь возразить императору? — добавил Эофорт. — Боятся, что их постигнет та же участь.

— Такому не бывать, — вступилась Медба. — Роппсмены наказаны за то, что предали Зигмара и убили его друга. Они получили по заслугам.

— Суровая ты женщина, Медба. Твоя правда, они заслужили кару Зигмара, но зашло слишком далеко. Деревни сожжены дотла, пленные казнены, целые семьи вырезаны. Это чересчур, и мне стыдно, что наш император опустился до такого.

— Вопрос в том, что мы можем сделать, — нахмурился Вольфгарт.

— Разве что-то можем? — пожал плечами Альвгейр. — Он император.

— Он наш друг, — твердо произнес Эофорт. — Первый и лучший. Его рассердила гибель Вольфилы, он срывает на роппсменах горечь утраты.

— Разве это оправдание для бойни, которую он учинил? — возразил Альвгейр.

— Нет, конечно. Но осознание причины помогает легче понять следствие. Когда Зигмар приведет наших воинов домой, мы поговорим с ним. Зная, что довело его до таких крайностей, мы сможем унять панику среди графов.

— Где был Зигмар в последний раз, когда тебе писал Пендраг? — поинтересовался Альвгейр.

— Последнее, что я знаю, это что остатки роппсменов стекались к великой реке, разделяющей земли, — рассказал Вольфгарт. — Это последний известный рубеж на карте, дальше простираются неизведанные земли.

— Кто-нибудь знает, что там, за рекой? — спросил Альвгейр.

— Только Ульрику ведомо, что на другом берегу, — тяжко вздохнул Вольфгарт. — Но мы точно знаем, что на нашем.

— И что же?

— Зигмар и смерть.

Когда старик счел, что пора остановиться, уже стемнело. Хотя руки у ведьмы были связаны, Герреон — а она не могла думать о нем как об Азазеле — всю дорогу крепко держал ее и нашептывал ужасы, которые сотворит с ней шаман. Старуха полагала, что смерть не пугает ее. Как же она ошибалась!

Не хотелось умирать вот так.

В бархатной темноте ночного безоблачного неба ярко сияли звезды. Они добрались почти что до самой границы болот. Шаман откуда-то знал тайные тропы средь гиблых трясин. В воде отражалась луна, ее бесстрастный лик бледным мертвенным сиянием заливал безмолвные болота.

— И как тебе удалось отыскать путь средь болот? — спросила она. — Эти тропы неведомы большинству смертных.

— Я не «большинство», Гранье, — отрезал старик. — Твоя сила исчерпала себя, но ты же все равно способна разглядеть это, верно?

— Ты служишь Темным богам.

— Я служу истинным богам, — отвечал шаман. — Тем, кто правит за пределами жалкого бытия, чье дыхание наполняет меня жизнью. Они и есть истинная сила этого мира, а не те ничтожные воплощения — выдумки человечества. Истинные боги существовали до этого мира и еще долго будут существовать после того, как он обратится в прах.

— Если собираешься меня убить, назови свое имя, — попросила ведьма. — Хоть это мне скажи.

— Что ж, — пожал плечами старик. — Звать меня Кар Одацен из рода Железных волков, шаман норса по имени Кормак Кровавый Топор.

— Далеко же ты забрался, Кар Одацен из рода Железных волков. Отчего ты уверен, что не умрешь прежде, чем вернешься домой? Ты в сердце земель унберогенов, а следопыты Зигмара весьма искусны.

— Не искуснее моего, женщина, — отрезал Герреон. — Мне эти земли хорошо известны, от следопытов я уже один раз ушел и еще раз уйду. Никто не сравнится со мной в хитрости и умениях.

Ведьма рассмеялась, ухитрившись взглянуть на своего мучителя. В глазах у него она увидела неистовое желание прикончить ее. Может, удастся избежать участи, уготованной ей шаманом.

— Думаешь, удастся от них ускользнуть? — усмехнулась ведьма. — Зигмар никого не посылал на поиски. Он нарочно дал тебе уйти во имя памяти о Равенне.

— Лгунья! — рявкнул Герреон, и старуха с удовольствием заметила, как он вздрогнул, услыхав имя сестры. Той, которую убил своими руками. Той, которую ведьма принесла в жертву ради того, чтобы закалить решимость Зигмара.

— Жаль мне тебя, Герреон, — проговорила она. — Ты потерял сначала Триновантеса, потом Равенну. Нелегко тебе пришлось. Ты стал пешкой в грандиозной партии, только я не знала заранее, что утраты доведут тебя до такого. Не предвидела я, что за твое падение мне придется расплачиваться собственной жизнью.

— Мне не нужна твоя жалость, женщина. — Он так пихнул ведьму, что она грохнулась на колени. — Еще раз назовешь меня Герреоном, я кишки тебе выпущу.

Ведьма плюнула ему в лицо.

— Надо было удавить тебя пуповиной при рождении. Еще тогда я предсказала твоей матери, что один из ее сыновей познает величайшее блаженство и тягчайшую боль. Если бы она знала, что ты убьешь ее единственную дочь, то упросила бы меня уничтожить тебя еще во чреве.

Герреон ударил ведьму кулаком прямо в лицо так, что перед глазами вспыхнули искры. Нос и скула хрустнули, и слезы потекли по лицу старухи. Она завалилась на бок, чувствуя прикосновение влажной, болотистой почвы.

Ведьма закашлялась и выплюнула сгусток крови вперемешку с болотной водой, когда Герреон рывком поднял ее на ноги.

— Сестра знала, что у тебя больная душа, но все равно старалась тебе помочь, — превозмогая боль, сказала ведьма. — А ты отплатил за добро, вонзив ей в живот меч и преждевременно оборвав ее молодую жизнь. Она бы могла родить здоровых детишек и стать матерью, сильной и доброй.

Герреон выхватил кинжал и приставил к глазу старухи.

— Не смей упоминать ее имя! — заорал он.

— Почему? Тебя ужасает то, что ты сделал?

— Она шлюха! — вопил Герреон, и глаза его пылали смертоносным огнем. — Она для Зигмара раздвигала ноги и заслужила за это смерть. Я лучше, она должна была любить меня! Я обожал ее всем сердцем, но она с презрением оттолкнула меня.

— Ей было известно твое истинное лицо, Герреон, — проговорила ведьма. — Оттого она и отвергла тебя.

— Нет! — выкрикнул мечник, он пытался обуздать себя, и плечи его сотрясались от внутреннего усилия. — Она любила меня! Понял, что ты пытаешься сделать. Не выйдет!

Герреон взглянул на шамана, и тот потащил ведьму к самому краю болота с силой, удивительной для такого усохшего, сморщенного старика.

— Нет тебе спасенья, — говорил Кар Одацен. — Темный князь занял место того, кого ты зовешь Герреоном. Вижу, ты понимаешь это, и мне отрадно знать, что ты осознаешь, что сама породила его. Каково это — быть той, благодаря кому с криками ужаса отлетают в мир иной души, которые посылает туда Азазель? И скольких еще убьет он за свою бессмертную жизнь! Азазель — твое творение, и я благодарен тебе за это.

Ведьме хотелось окатить Кар Одарена презрением, но она знала, что тот прав. Это она превратила Герреона в сосуд, который шаман Железных волков наполнил пагубным злом и пороком, сделав легкой добычей для твари родом из мрака. Да, его сотворила она, и теперь вечно будет расплачиваться за это.

— Хватит разговаривать, — глухо произнесла ведьма.

— Никакого проклятия напоследок? — ухмыльнулся Кар Одарен.

— А смысл?

— Повод потешить самодовольство, которое подначивало тебя вмешиваться в дела, тебя не касающиеся, — предположил Кар Одарен.

— В этом ты ничуть не отличаешься от меня, шаман. Ты суешь нос в миропорядок и кончишь не лучше меня.

— Мне ведомо, как суждено умереть, — сказал Кар Одарен. — Я не боюсь.

Поверженная ведьма обмякла в железной хватке Герреона.

— Я делала все возможное для того, чтобы направить человечество по верному пути. И поступала так, как считала самым правильным на тот момент. Я бы снова так сделала.

— Как самонадеянно, — фыркнул Кар Одарен. — Оправдывать собственные действия — очень в твоем духе.

— Нет. Я не ищу оправданий.

— Ладно. — И Кар Одарен наклонился и поднял камень размером с кулак. — Пора тебе умереть.

Она видела, как блеснул в лунном свете металл, и глаза ее расширились, когда на грудь хлынула горячая кровь. Тело ведьмы начало биться в конвульсиях, Герреон держал ее прямо. Ей было так больно от удара кинжалом, а Кар Одарен ударил ее в висок: камень проломил кость и вонзился в мозг. Кровь полилась теперь уже по лицу.

Жизнь вытекала из нее, и губы ведьмы беззвучно шевелились. Но прежде, чем ее настигла смерть от двух ран, Герреон перевернул ее вверх ногами и окунул головой в болото Брокенвалш.

Черная вода хлынула в рот, смешиваясь с кровью. Нестерпимо пульсировала болью голова, и ведьма забилась в руках убийцы. Было темно, но сквозь пенящиеся воды она все еще видела на небе дрожащие луну и звезды.

Они хохотали, приведя в исполнение тройную казнь.

Глава пятнадцатая Цена предательства

Выпрямившись в седле, Пендраг со снежного обрыва взирал на реку. Наверное, у потока было какое-то местное название, но на карте он значился как Большая Землераздельная река. За спиной лежала империя, а впереди — неизведанная страна открытых негостеприимных просторов тундры, продуваемая всеми ветрами. С севера налетали ледяные шквалы, продирающие до самых костей. Пендраг смотрел, как остатки уничтоженного народа бежали по потрескивающему льду через реку.

Около тысячи человек выживших в ужасе топтались в грязи у самого берега: воины, конные, простой люд. Абсурдно и жутко то, что из целого племени остались только они. Армия Зигмара вела наступление беспощадно, не оставляя роппсменам ни единого шанса. Не уцелело ни одно поселение, все ценное было разграблено. День за днем погребальные костры коптили небеса черным тошнотворным дымом, и там, где прежде лежали плодородные зеленые равнины востока, теперь чернели выжженные пустоши.

Около сотни воинов в железных кольчугах и бронзовых шлемах пытались хоть как-то привнести подобие порядка в ряды беженцев, но то было совершенно безнадежное занятие. В мыслях людей царила лишь одна мысль — уцелеть, и бегство по еще не окрепшему льду казалось им гораздо лучше гибели от рук воинов Зигмара.

Раздался глухой треск, и лед провалился. Дюжины людей ушли под обжигающе холодную черную воду. Отягощенные скарбом, они камнем пошли ко дну. Мучимый жгучим стыдом, Пендраг закрыл глаза.

— О, слезы Шалльи, — прошептал Редван, с ужасом глядя, как женщины оттаскивали детей прочь от проломившегося льда, не в силах помочь тем, кто упал в воду. — Что же мы творим, Пендраг?

— Я уже не понимаю, что происходит, — честно признался тот, потирая лоб. Взгляд его был полон бесконечной скорби. За полгода, которые прошли с тех пор, как они выступили из Рейкдорфа, Редван постарел, сделался угрюм, глаза его больше не искрились плутовским огнем.

Пендраг знал, что и сам выглядит не лучше. Целительные силы, разрушившие черную магию некроманта, вернули молодость его телу, но он чувствовал смертельную усталость и хотел одного: забыться крепким сном. Бесследно исчезла полнота, которую он приобрел за годы прежней жизни в качестве графа Мидденхейма, и в сухопаром изнуренном мужчине также мало что осталось от того молодого человека, который вместе с Зигмаром выступил в великий имперский поход.

Пендраг с Редваном за время кампании повидали слишком много мерзости, чтобы по-прежнему оставаться молодыми.

— Надеюсь, это означает конец резне? — Редван махнул в сторону перепуганных людей внизу. — Роппсмены уничтожены. Должен же Зигмар хоть теперь прекратить бойню?

Пендраг не отвечал, он смотрел, как Зигмар и граф Адельхард наблюдают за жалкими остатками беженцев. Рядом с ними один из вождей удозов держал стяг Дракона, потому что после битвы у Росковы Пендраг отказался быть знаменосцем. На этой проклятой пустоши были убиты около трех тысяч воинов-роппсменов, причем даже раненых не пощадили. Раз подняв знамя Дракона, его не опускали до тех пор, пока в живых оставался хоть один вражеский воин.

Еще дважды они вызывали на бой поредевшее войско неприятеля, и оба раза Зигмар приказывал сражаться под кровожадным стягом. Страшной была бойня, и крики умирающих, жуть горящих деревень каждую ночь являлись Пендрагу в кошмарах.

— Не знаю, сколько еще я смогу выдержать, — проговорил Редван, зябко кутаясь в волчий плащ. — Это уже войной не назовешь.

Пендраг кивнул. Со свинцовых небес посыпал снег. По обе стороны от графа Мидденхейма под стягами племен стояли тысячи воинов в меховых плащах, готовые по приказу броситься на спасавшихся бегством роппсменов.

На ветру развевались клетчатые черно-белые флаги остготов и красно-золотые — азоборнов, куда менее многочисленные, чем пестрые знамена удозов, которые с кровожадной радостью шли в бой, стремясь отомстить за гибель графа Вольфилы. Повествование о его страшной смерти было рассказано и пересказано столько раз, что правда давно позабылась, ужас преступления роппсменов оброс совершенно невероятными подробностями.

— Тем легче найти оправдание тому, что мы здесь учинили, — как-то раз сказал Зигмар вечером Редвану, когда они собрались у костра, и Белый волк пересказал последние отвратительные вымыслы.

Зигмар и Адельхард по мерзлой земле двинулись в сторону армии, и Пендрага пробрал озноб при виде того, как одет император, точно презирающий лютую стужу. В воздухе кружили снежинки, дыхание вырывалось облачками пара, а Зигмар был одет только в тонкую красную тунику с вышитым на груди серебряным волком. Воины кутались в толстые меховые плащи, но император словно не замечал холодного резкого северного ветра, пронзавшего будто тысячей кинжалов.

После того как войско покинуло Срединные горы, лицо Зигмара ожесточилось. Смерть Вольфилы петлей сдавила ему горло. Волосы сделались тусклыми и истончились, он весь словно усох. В глазах стояла горечь утраты, они горели мрачным огнем, идущим из каких-то темных глубин его естества. На челе по-прежнему блестела корона, которую он забрал у Мората, и вместо молота Гхал-Мараз на поясе у императора висел длинный палаш с плетеной рукоятью, недавно принадлежавший графу Вольфиле.

Молот короля Кургана завернули в промасленную ткань и вместе с выкованной Алариком короной хранили среди снаряжения Пендрага, который неловко себя чувствовал оттого, что у него находятся столь легендарные предметы, но Зигмар пожелал сражаться с роппсменами оружием того, кого они так жестоко убили.

Зигмар вынул из ножен меч Вольфилы. Тяжелый клинок был выкован из толстого темного железа. Оружие скорее мясника, чем мечника.

— Я жду их смерти. — Зигмар указал палашом на толпящихся у реки роппсменов. — Редван, бери Белых волков и отправляйся вниз.

— Да будет так, — кивнул Адельхард. — Я прикажу своим конным лучникам стрелять в роппсменов, а вы загоните их в реку.

— Повелитель! — воскликнул Редван и взглядом попросил поддержки у Пендрага.

— Я не ясно выразился? — прогремел Зигмар.

— Вполне ясно, но разве так необходимо атаковать их?

— Эти коварные псы убили графа империи! — в ярости прошипел Зигмар. — Поэтому необходимо! Теперь вперед, исполняй приказ!

— Нет, мой господин, — покачал головой Редван.

Зигмар всадил палаш в землю.

— Ты смеешь перечить мне, щенок? — прогремел он. — Я твой император, и ты подчинишься моим приказам или умрешь!

— Извини, мой господин, но я не поведу Белых волков на убийство.

— Ты сделаешь, как я сказал!

— Нет, — стоял на своем Редван, и сердце Пендрага наполнилось гордостью. — Не пойду на убийство.

Зигмар шагнул к Редвану, и Пендраг соскочил с коня и поспешил вклиниться между двумя воинами.

— Не надо, — сказал он. — Роппсмены разбиты. Это сломленный народ, ты сполна отомстил за гибель Вольфилы.

Зигмар обернулся к Пендрагу, и тот даже похолодел, когда увидел перекошенное от ненависти лицо императора. На какой-то миг графу Мидденхейма показалось, что из глаз Зигмара на него смотрит кто-то далекий, он же отдает приказы, но это ощущение быстро исчезло.

— Пендраг-миротворец, — ядовито прошипел Зигмар. — Твой совет остановил меня, когда я собирался полностью уничтожить норсов. Посмотри, чем обернулось милосердие. Вольфила мертв, флот норсов ежедневно нападает на наше побережье. Нет, я не совершу такую ошибку еще раз и не оставлю в живых этих гнусных тварей, чтобы они вернулись позже, исполненные жаждой мести.

— Вот ты завел речь о норсах, — сказал Пендраг, стараясь унять дрожь в голосе. — Почему же мы не готовимся встретить их? Ты знаешь, что они вскоре на нас нападут. Наш народ в ужасе трепещет пред военачальниками норсов, и с каждым днем страх все крепнет и лишает их мужества.

— Народ империи выстоит против норсов.

— Нет, — покачал головой Пендраг. — Наши северные владения открыты и не защищены. Нашими действиями здесь мы только ослабили империю. Нужно вернуться в Рейкдорф и собрать войска для укрепления северных границ.

— Слова истинного труса, — пуще прежнего взвился Зигмар. — Помню, как ты говорил мне, что не подходишь на роль правителя Мидденхейма и есть более достойные занять этот пост. Лучше бы я тогда тебя послушал.

— Лучше сейчас прислушайся к собственным речам, Зигмар, — взмолился Пендраг. — То, что мы здесь устроили, — чистое безумие! Эта резня очернила все то, что мы создавали годами. Неужели ты хочешь, чтобы тебя вспоминали как истребителя людей? Короля-тирана? Убийцу женщин и детей, который не лучше зеленокожего?

Зигмар побагровел от гнева, но каждое слово будто снимало тяжкий груз с плеч Пендрага, и он продолжал:

— Я бесконечно устал от этой резни. Наши руки запятнаны кровью невинных, мы покрыли себя позором. — Он положил ладонь на плечо Зигмара. — Пора вернуться домой, друг мой.

Император стиснул рукоять палаша и выдернул страшный меч из мерзлой земли. Зигмар смотрел на мясницкий клинок, и на один страшный миг Пендрагу показалось, что друг собирается его убить.

Хоть это и было незаметно со стороны, Зигмар дрожал с головы до пят. Яростно ходили желваки, он скрежетал зубами, стараясь обуздать страшное стремление убивать.

Когда он наконец поднял голову, сердце Пендрага чуть не разорвалось при виде глубочайшей боли, отражавшейся в его глазах.

Зигмар обернулся на тех, кто в отчаянии перебирался через реку, спасаясь от его гнева, и бессильно ссутулился.

— Ты прав, — судорожно вздохнул Зигмар. — Действительно, пора домой.

Около четырехсот кораблей-волков стояли в укромной бухте, их обшитые внахлест корпуса были сработаны из тундровой древесины и обломков разоренных удозских домов, выброшенных на берег. Стоя на высоком утесе и глядя на покачивающиеся на свинцовых волнах корабли, Кормак Кровавый Топор ощущал всю важность своих великих планов. Целый год ушел на то, чтобы отстроить боевые ладьи, и ни один из предводителей северян за всю историю норсов не мог похвастаться столь могучим флотом.

Там, где раньше ютились жалкие лачуги из обломков кораблей-волков, теперь раскинулось поселение под стать тем, что когда-то процветали на родине норсов. Подобно возрожденному племени Железных волков, безымянное поселение стало домом для тысяч воинов, которые пришли издалека, чтобы идти войной на южные земли.

Почин был положен тогда, когда первые лучи бледного весеннего солнца коснулись мерзлой земли. Закончился сезон зимней ночи, и боги напитали земли норсов силой, собирая своих последователей на битву. С востока пришли воины с золотистой кожей и миндалевидными глазами, которые называли себя вей-ту, и поклялись Кормаку в верности. Двумя днями позже из вихрей северного сияния появились отряды татуированных бойцов хангов на громадных конях, подобных мраку.

И это только начало.

На протяжении всего сезона солнца из-за северного моря прибывали воины гархаров, тахмаков, авагов, кулов, варгов и юсаков, которые тоже встали под знаменем Кормака. Каждый день на берег высаживались лучшие воины Севера, ведомые бурлящим в крови зовом сечи. Лагерь уже насчитывал более десяти тысяч норсов, в землю вонзились тотемы дюжин предводителей. Меж ними пылало жесточайшее соперничество, и в узде их держала только дальновидность Кормака вкупе с осознанием того, что его рукой сейчас творится история. Это не продлится вечно, и как только вдоль побережья растают дрейфующие льды, Кормак поведет свой флот за море, на юг.

Кормак развернулся и пошагал вниз, к Большой палате, минуя лагеря хазагов, а также мунгов — низкорослого коренастого племени с плоскими лицами, которые сражались топорами, до смешного огромными для их роста. Кормак сам видел, как один из них разрубил выдержанное бревно одним-единственным ударом, и перестал сомневаться в том, насколько нужны эти коротышки его войску.

По пути его взгляду открывались другие тотемы, а мысли Кормака обратились к Кару Одацену и Азазелю. Шаман предсказал, что грядет военный сбор невиданного размаха, и не ошибся. К гнусному старикану Кормак питал изрядное отвращение. Не сказать, что его самого ослепила фанатичная вера в Темных богов, но он вполне полагался на интуицию и проницательность шамана. От того уже несколько месяцев не было никаких вестей, и Кормак не знал, увенчалась ли успехом эта миссия на Юге. Впрочем, его нисколько не заботила судьба Кара Одацена и Азазеля. Порабощение народа Зигмара начнется со следующим поворотом мира. С ними или без них.

Год разбойничьих нападений поверг земли империи в ужас. Самое подходящее время для вторжения.

— Пришло время спалить Юг, — проговорил Кормак.

После расправы с роппсменами армия Зигмара погрузилась в уныние. Бойню войной не назовешь, ибо в имперских войнах сражаются во имя высоких целей, а никто не мог измыслить высокого благородства в уничтожении целого племени. За гибель Вольфилы отомстили, но месть не является благородным оправданием истребления целого народа.

Едва объявили об окончании кампании, как армия двинулась прочь от Великой Землераздельной реки, а азоборны повернули колесницы на юг и отправились домой с опущенными знаменами. Они не стали прощаться и приносить клятвы верности и братства, ибо воины королевы Фрейи мечтали позабыть о том, что участвовали в этом смертоубийстве.

Следующим утром граф Адельхард увел остготов на восток, а на прощанье что-то сказал Зигмару так, чтобы никто не услышал. Император никогда никому не поведал о тех словах, но когда отвернулся от восточного графа и сел верхом, лицо его было мрачнее тучи.

Только удозов не терзали угрызения совести, и они шли вместе с унберогенами до Срединных гор, а потом свернули к родным просторам на север. Им нужно было восстанавливать земли и избирать нового правителя. Их ожидали долгие месяцы внутренних ссор и интриг, ведь сильные вожди кланов будут доказывать свое превосходство, пытаясь стать новым графом удозов или же добиваясь этого титула для своих наследников.

Обходя снежные вершины гор, Зигмар вел войско к горе Фаушлаг. Стояла самая середина зимы, царило такое безмолвие, словно сама природа боялась на рушить угрюмую отчужденность императора. Огибая скалистые отроги гор, армия брела по укутавшим землю снегам, и каждый воин углубился в размышления, окутанный скорбью. Император держался в стороне от друзей и чурался разговоров, ограничиваясь лишь необходимыми распоряжениями относительно насущных нужд армии и направления пути.

По дороге домой Редван и Пендраг почти не разговаривали с Зигмаром. Учиненные ими зверства по-прежнему являлись в кошмарах, товарищам не хотелось вновь оживлять их в памяти. Пендраг все еще хранил корону Зигмара и молот, ведь император не расставался с палашом Вольфилы и золотой короной Мората.

Дни были долгими, ночи — горестными. Чтобы переждать тьму, унберогены жались к огню и кутались в волчьи плащи, с нетерпением ожидая, когда солнце позолотит Краесветные горы.

Каждую ночь Редван бродил по лагерю, не в силах сомкнуть глаз и созерцать лица убитых, которые преследовали его, словно проклятье. Проходя мимо палатки императора, он слышал, как кричит во сне Зигмар, словно его вечно терзают кошмары. Белый волк рассказал об этом Пендрагу, который часто замечал, как Зигмар беззвучно шевелит губами, словно ведет диалог с невидимыми духами. Сам император угрюмо молчал, что уже вошло у него в привычку, отвергал заботы друзей, и поход сквозь снега продолжался.

Наконец вдали показалась гора Фаушлаг, и воины воспряли духом: они возвращались домой, к женам, которых не видели уже больше полугода. Казалось, даже настроение Зигмара немного улучшилось, когда стало ясно, что один из гигантских виадуков уже построен. Лагерь мастеров у подножия горы опустел на время зимы, но зато началась работа по расчистке леса для строительства второго виадука.

Из Мидденхейма в окружении телохранителей навстречу войску спустился Мирза. Вечный воитель полностью оправился от полученных в крепости некроманта ран, но долгожданную встречу друзей омрачили дошедшие до него слухи об учиненной их армией резне и угрюмый вид императора с ввалившимися глазами. Пендраг сухо и формально попрощался с Зигмаром. Их дружба погибла где-то в землях роппсменов, но они навсегда останутся братьями по оружию. Путешествие на север заканчивалось так же, как начиналось: Зигмар с Редваном ехали во главе отряда Белых волков.

Через полтора месяца, в преддверии весны, правитель империи въехал в ворота Рейкдорфа.

С высоты городских стен Зигмар наблюдал, как по Острейкскому мосту переезжает реку отряд Красных косарей. Последние отблески садящегося зимнего солнца мерцали на кольчугах сорока воинов в ярко-красных плащах, сгрудившихся вокруг графа Кругара. Поверх доспехов владыки талеутенов струился красно-золотой плащ, и знамя такого же цвета развевалось на ветру.

В ожидании неизбежной встречи Зигмар крепче сжал рукоять меча Вольфилы. Распахнулись восточные врата, к которым уже подъезжали всадники. Император спустился на твердо утоптанную землю.

За ним следовали шесть Белых волков, которые участвовали в походе на север: в их верность император верил безоговорочно. Вернувшись из земель роппсменов, Зигмар постоянно ловил на себе пристальные взгляды. Те, кого он много лет считал друзьями, теперь исподтишка подсматривали за ним, когда думали, что он не видит. Он чувствовал подозрение в глазах людей и знал, что за спиной о нем говорят дурное.

Прежние друзья в его присутствии разговаривали между собой шепотом, они наверняка замышляли против него и мечтали о том дне, когда в спину ему вонзится кинжал предателя. Они постоянно задавали вопросы, и хотя поход против роппсменов давно закончился, Эофорт с Вольфгартом не забывали о нем и спрашивали, отчего Зигмар с такой жестокостью расправился с противниками.

Они называли это жестокостью! Но без нее нельзя руководить империей. Никак они не могли уяснить, что предательство нужно наказывать так, чтобы другим неповадно было. Верность империи необходима, война против роппсменов станет кровавым напоминанием графам о цене измены.

И не единственным.

Зигмар сошел со стены, когда талеутены проезжали в ворота. Он почувствовал, как напряглись готовые действовать Белые волки.

— Граф Кругар, добро пожаловать в Рейкдорф, — проговорил Зигмар.

Талеутен ловко спрыгнул с коня и снял шлем. Волосы у него взмокли от пота, борода была разделена на три части. Дорога утомила графа. Зигмар заметил затаившуюся у него в глазах настороженность, ибо тот не понимал, зачем его вызвали в Рейкдорф.

Взгляд Зигмара был прикован к изогнутым кожаным ножнам на поясе Кругара, где покоился Утенсъярл — меч талеутенских правителей. Впервые рассматривая его, он счел клинок лишь мастерски выполненным оружием. Но теперь он видел в нем орудие власти. Очень опасное.

— Император, — произнес Кругар сочным сильным голосом. Он крепко, по-воински, пожал Зигмару руку. — Рад видеть тебя. Поздравляю с победами на Севере.

Зигмар кивнул и выпустил потную руку Кругара, словно то была ядовитая змея.

— Да, узурпатор повержен, роппсмены более не причинят мне неприятностей. В общем, славное завершение сезона походов.

— У тебя новая корона, — заметил Кругар. — Что сталось со старой?

Зигмар коснулся золотого обруча, чувствуя, как по нему разливается ободряющее тепло могущества, и отвечал:

— Она была уничтожена. Магия гномов оказалась слаба.

— Уничтожена? Вот это да, не думал я, что увижу день, когда придет конец изделию гномов.

— Неважно. Как ты сказал, корона у меня новая. — Зигмар сменил тему: — Надеюсь, поездка прошла без приключений?

— Ничего такого, с чем мы не могли бы справиться, — с гордостью ответил Кругар. — Мои Красные косари — грозная сила.

— Верно, — согласился Зигмар. — Но, вероятно, они порядком устали. Вы так быстро добрались до Рейкдорфа. Мчались так, словно за вами по пятам гнались скриании.

— Мы быстро приехали. — Кругар передал шлем одному из воинов и пригладил волосы. — Обогнули лес по краю владений азоборнов, затем вдоль реки добрались до Рейкдорфа.

— Твой отряд накормят и напоят, за конями в конюшнях Вольфгарта будет лучший уход, — пообещал Зигмар и взмахом руки подозвал своих людей.

— Благодарю, — сдержанно кивнул талеутен. — Чтобы не забыть: королева Фрейя шлет тебе наилучшие пожелания.

— Вы виделись с нею? — нахмурился Зигмар.

— Да. Роскошная женщина, что правда, то правда. — Кругар похотливо ухмыльнулся, отчего у Зигмара свело живот. — Выехала приветствовать нас на колеснице из золота и меди, клянусь! Какие перемены, правда? Помню дни, когда она убивала нас и насаживала головы талеутенов на древко стяга! С ней были два сына, Фридлейфр и Зигульф. Славные парни, сильные и высокие. Еще несколько лет, и, глядишь, поедут на первую битву!

— Не сомневаюсь, — оскалился Зигмар и вместе с графом пошел прочь от ворот города. Конюхи и Белые волки повели взмыленных коней Красных косарей в конюшни. Кавалеристы-талеутены пошли вместе с ними, Кругара сопровождали только четверо сильных воинов.

— Надо сказать, она несколько раздосадована, что ее тоже не вызвали в Рейкдорф, — поведал Кругар. — Я тоже удивлен, потому что в твоем письме говорилось о собрании графов.

— Собрание будет для избранных, — сказал Зигмар.

— Да? И кто же еще приедет?

— Друг мой, скоро все станет ясно, — проговорил Зигмар. — Идем, хочу тебе кое-что показать.

Вместе они пошли по тихим улицам Рейкдорфа и оказались в самом центре города. Сопровождали двух правителей двенадцать Белых волков. На мир опустилась ночная тьма, и Зигмар чувствовал, как становится спокойней по мере того, как гаснет дневной свет и сгущаются тени.

Догадываясь, что тревога Кругара не утихла, Зигмар спросил:

— И что же еще говорила Фрейя?

— В основном речь шла о норсах, — отвечал Кругар. — Ты ведь слышал об их предводителях, Кровавом Топоре и Азазеле? Теперь, когда роппсмены… когда роппсменов больше нет, а удозы грызутся меж собой, Север открыт для вторжений. Кажется вполне логичным, что норсы пойдут на Юг войной, как только в северных океанах растают льды. Мы должны быть готовы к вторжению.

— Я буду готов, — пообещал Зигмар. — Уверяю тебя. Норсов встретит такая армия, какой не видели уже тысячу лет.

Кругар в замешательстве взглянул на Зигмара, но все же последовал за ним через тяжелые деревянные врата в высокой стене на мощеный двор, посреди которого высилось большое здание из темного камня с узкими зарешеченными окнами. Восемь вооруженных тяжелыми молотами стражников охраняли вход — окованную железом деревянную дверь. Они расступились, давая дорогу Зигмару.

— Во имя Ульрика, что это? — заволновался Кругар. — Это тюрьма?

— Да, — отвечал Зигмар. — Войти можем только мы с тобой вдвоем. Наши воины подождут снаружи.

— Что? Зачем?

— Верь мне, и все мигом выяснится.

— Надеюсь. Ты, полагаю, понимаешь, что мне все это не нравится.

Стражники из числа унберогенов открыли дверь, Зигмар жестом пригласил Кругара войти и следом за ним прошел в пустое помещение, освещенное масляными светильниками. Из глубины доносились крики, которые почти заглушали толстые стены. Зигмар взял светильник и повел гостя в коридор, уходивший влево. От него ответвлялись узкие проходы. Вскоре они оказались у железной двери с тяжелым замком.

Зигмар открыл ее, и по лестнице с высеченными квадратными ступенями они спустились в очередной узкий коридор меж рядов с пустыми камерами.

— Уже почти пришли, — сообщил Зигмар, направляясь к дальней клетке.

Он повесил светильник на крюк снаружи камеры и внимательно наблюдал за Кругаром, который пытался осознать то, что видел. Заслышав шаги, шевельнулась потревоженная их появлением и теплым светом долговязая фигура заточенного в камере.

Им оказался граф Алойзис Черузенский, прикованный цепями к стене и одетый в грязные лохмотья некогда шикарного богатого наряда. Узник прикрыл глаза рукой от света.

— Что все это значит? — потребовал ответа Кругар и потянулся к мечу.

Но Зигмар его опередил.

Одной рукой он отобрал у Кругара клинок, а другой схватил талеутена за горло и прижал к прутьям решетки. Острие Утенсъярла подрагивало в дюйме от шеи графа.

— Я приказалвам покончить с распрями! — проревел император. — Я велел вам стать братьями! Но, вернувшись с Севера, я узнал, что вы предали меня!

— Почему предали? — выдохнул Кругар, ловя Зигмара за руку. — Что ты говоришь?!

— Вопреки моей воле вы снова принялись за старое и продолжали сражаться друг с другом. Вы грабили земли соседнего племени, совершали набеги, убивали. Я дал вам возможность спасти свою репутацию и с миром вернуться домой, но нет, вам ведь не это нужно, так?

— Зигмар, я… — начал было Кругар.

— Зигмар, прошу тебя, — взмолился из клетки Алойзис. — Не надо!

— Довольно! — вскричал Зигмар. — Роппсмены ответили за нападение. Теперь вы оба узнаете, какова цена предательства. Завтра на рассвете вас отведут в болота Брокенвалша и казнят.

Глава шестнадцатая Искушение Зигмара

Серый рассвет возвестил о том, что наступил день казни. Зигмар возглавлял отряд из двадцати Белых волков, которые без лишнего шума и разговоров ехали по улицам Рейкдорфа. На телеге везли Алойзиса и Кругара. На головы им надели мешки из дерюги, а руки сковали кандалами. Загудел колокол на колокольне храма Ульрика, заморосил дождь.

Было еще очень рано, малочисленные в этот час прохожие останавливались как вкопанные и в ужасе и изумлении взирали на императора, возглавляющего столь странную процессию. В рот узникам вставили кляп, лишили их всех знаков отличия. С виду они не отличались от обычных преступников, но Зигмар был умен и понимал, что личности пленников уже известны всем.

Впрочем, это его совсем не волновало, потому что воинов, которые прибыли вместе с Кругаром и Алойзисом, заключили под стражу на южном берегу реки. Городские ворота закрыли для того, чтобы весть об аресте не вышла за пределы Рейкдорфа, но заставить замолчать собиравшийся в тавернах народ Зигмар не мог. Поэтому новость тут же распространилась по городу со скоростью болотной лихорадки.

Алойзис прибыл в Рейкдорф два дня назад и был обескуражен грубым приемом. Зигмар, игнорируя протесты графа, велел приковать его цепями к стене подземной темницы и продержал там до тех пор, пока к черузену не присоединился Кругар. Когда император приставил клинок к горлу графа талеутенов, его грозила полностью поглотить жажда убийства, охватившая Молотодержца после разгрома Мората. Понадобилась вся сила воли, чтобы тут же не перерезать Кругару горло.

Подобные стремления удручали Зигмара, желанию убить Алойзиса и Кругара он никак не должен был поддаваться.

Они были его друзья.

Нет, это враги, которые отвергли его и нарушили клятвы.

Эти люди совершили сумасбродные ошибки, потакая древней, давно потерявшей смысл вражде в ущерб узам братства.

Да нет же, это глупцы, заслужившие смерти!

От разлада мыслей и эмоций у Зигмара раскалывалась голова. Он знал, что творит сущее зло, но питавшая жажду убийства ярость горячими волнами пульсировала в голове, стирая проблески сострадания. Охватившее его бешенство было настолько ужасным и сильным, что Зигмар даже не понимал, его ли это собственное чувство. В своей жизни он не раз испытывал гнев, но обуявшее его на сей раз бешенство взращивалось тысячелетиями, ненависть разрослась до таких невообразимых размеров, что разум Зигмара содрогался от поглотившей его тьмы. Но даже осознавая чужеродность охватившего его чувства, он подчинялся распространявшемуся по всему телу успокаивающему теплу, которое зарождалось где-то в области висков и разливалось по груди. Оно волной вливалось в руки и ноги, усмиряя страхи и убаюкивая беспокойный разум. И все воспоминания о творимом зле улетучивались.

В предрассветном сумраке неясно вырисовывались Восточные врата Рейкдорфа, воины в доспехах уже отпирали засовы. И вот ворота раскрыли, и Зигмар проехал между двумя высокими башнями. Ни один из стражников не смел взглянуть императору в лицо, в опущенных глазах и покорных позах воинов Зигмар видел великий страх. Он порадовался этому, но тут же вновь задохнулся от гнева, заметив, что воины сочувствуют узникам.

Эти двое предали его, и как смеют его же собственные воины глядеть на них с жалостью?

Вцепившись в повод, Зигмар покинул пределы города и ровным шагом поехал по восточной дороге, огибающей Брокенвалш. Забрезжил слабый утренний свет, силившийся обогреть землю, но клочья тумана все еще висели над уходящими к северу унылыми топями. Когда тракт свернул в сторону Сигурдхейма, Зигмар остановил коня и спешился.

— Ведите узников, — приказал он холодным голосом.

Белые волки спустили с телеги двух пленников. Император подошел к ним и снял мешки-капюшоны. Оба графа заморгали от света. Заглянув им в глаза, Зигмар был удовлетворен затаившимся под маской напускной храбрости страхом. Что бы там ни говорили, человек всегда боится смерти.

— Сегодня день вашей казни, — произнес он, указывая на укутанное туманом болото. — Несколько лет назад я наблюдал, как в болотах Марбурга эндалы утопили предателя по имени Идрис Гвилт. Они называли это тройной казнью, и то была лютая смерть. Жрецы Морра пытались остановить их. Говорили, что если лишить человека жизни таким образом, его душа не сможет отыскать пусть в следующий мир. Я полагаю, что только такая смерть пристала предателю.

При упоминании о тройной смерти графы побледнели, и он улыбнулся. Слухи об участи Идриса Гвилта облетели всю империю, и глаза узников расширились от ужаса.

Зигмар свернул с дороги и повел отряд в болота, оставив нескольких воинов присматривать за лошадьми. В воздухе пахло жизнью, и в императоре тут же всколыхнулась раздражительность, он теперь не выносил этого противного аромата роста и плодородия. Удивительное место Брокенвалш, тут сходятся миры и истончается стена меж ними. Зигмар чувствовал бьющие сквозь почву потоки энергии — ключи жизни и созидания, и от их близости кожа его покрывалась мурашками.

Через болота не пролегали тропы, но Зигмар вел людей сквозь туман, словно шел хорошо известным путем. Прежде он никогда не бывал здесь, но знал наверняка, что его не засосет под черные воды. За ним тащили упиравшихся пленников Белые волки, которые то и дело оступались и сыпали проклятиями.

Болота были наполнены веселыми радостными звуками, но Зигмар старался не слушать гомон птиц, жужжание насекомых и кваканье болотных тварей. Кожа стала липкой и теплой от жизненных сил, которую источали воды. Воины ничего не замечали, а он видел зыбкий полупрозрачный зеленоватый туман, подобный гиблым испарениям болотных газов.

Зигмар понял, что пришел, поднял руку и обернулся к своим жертвам. Он остановился на берегу темной заводи мертвой воды. То, что нужно.

— Вот мы и пришли, — проговорил он. — Ведите их сюда.

Кругара и Алойзиса подтащили к краю топи и заставили опуститься на колени. В немой мольбе они смотрели на Зигмара обезумевшими глазами. Но Зигмар достал из ножен меч Кругара, который теперь носил вместо клинка графа Вольфилы. Рукоять была теплой, заключенная в Утенсъярле сила содрогалась перед мощью куда более великой.

Зигмар держал поблескивающий клинок перед Кругаром и говорил ему:

— Смерть от клинка, принадлежащего твоему роду, станет посланием, которое услышат во всех уголках империи.

Талеутен бился в оковах, но Белые волки держали его крепко.

— Казнь не доставит мне удовольствия, — продолжал Зигмар, — но предательство влечет за собой наказание.

— А убийство? — вопросил знакомый голос.

Зигмар обернулся и увидел, как из тумана выходит Вольфгарт. Побратим вел в поводу взмыленного коня, который пугливо ступал по мокрой земле.

— Что ты здесь делаешь, Вольфгарт? — возмутился Зигмар. — Это тебя не касается!

— Напротив, касается, Зигмар, — отвечал Вольфгарт. — Еще как касается!

— Эти люди ослушались моего приказа. Что будет, если мои графы станут сами решать, когда подчиняться, а когда самовольничать?

— Согласен, нужно принять меры, но не такие.

— Они заслужили казнь, — отрезал Зигмар.

— Это убийство, — стоял на своем Вольфгарт.

Зигмар затряс головой и нацелил меч на Вольфгарта со словами:

— Никогда не думал, что ты окажешься среди предателей.

Вольфгарт шагнул к Зигмару, в мольбе протянув к нему руки.

— Не предаю я тебя, друг, а пытаюсь тебя спасти, — сказал он.

— От кого же?

— От тебя самого. — Вольфгарт подходил все ближе к Зигмару. — Что-то стряслось с тобой на Севере. Я не знаю, что именно, но ты изменился, стал грубее, и… бессердечнее.

— Вольфгарт, ничего такого на Севере не произошло, — холодно проговорил Зигмар. — Разве что у меня раскрылись глаза на истинную природу человека. Люди — звери, предательство свойственно им по натуре. Человеческая раса понимает только язык крови и мести.

— Месть бессмысленна, Зигмар. Продолжая разделяющую нас вражду, мы порождаем еще большую ненависть. Ты сам так говорил.

— Тогда я был молод и глуп, — сказал Зигмар. — Не понимал, как устроен мир.

Вольфгарт стоял прямо напротив него, и Зигмар вдруг ощутил резкую тошнотворную боль в животе, словно именно близость побратима была тому виной. Вольфгарт положил руку на плечо императору, и того аж передернуло.

— Что же будет с империей, если ты убьешь Кругара и Алойзиса? Черузены и талеутены этого не потерпят. Они восстанут против тебя, разгорится гражданская война. Может, тебя поддержит кое-кто из графов, но остальные отвернутся. И что тогда? Пойдешь на них войной и сожжешь их земли, как поступил с роппсменами?

— Если надо будет, — процедил Зигмар, скидывая с плеча руку Вольфгарта.

— Я не позволю тебе это сделать, — сказал тот.

— Тебе меня не остановить! — рассмеялся Зигмар. — Я император!

Зигмар повернулся к Вольфгарту спиной.

— Хватит объяснений. Пришло время свершить правосудие над этими предателями.

— Зигмар, не надо, — взмолился Вольфгарт.

— Убирайся. С тобой я разберусь, когда вернусь в Рейкдорф.

Зигмар взмахнул мечом Утенсъярл, но ударить не успел: Вольфгарт бросился вперед, и они покатились по земле. Меч острием вонзился в грязь.

Когда Вольфгарт попытался схватить и удержать Зигмара, тот даже взревел от гнева. Он ударил друга кулаком в лицо и услышал, как хрустнула кость. Вольфгарт хотел было нанести ответный удар в челюсть Зигмару справа, но тот увернулся и изо всех сил долбанул ему прямо в лицо лбом.

Из разбитого носа Вольфгарта хлынула кровь. Тут же Зигмар треснул его коленом в пах, и побратим взвыл от боли, но хватки не ослабил.

— Это убийство, — прошипел Вольфгарт сквозь кровавую маску.

Вольфгарта схватили чьи-то руки, пытались оттащить прочь от Зигмара.

— Нет! — пророкотал Зигмар. — Он мой!

Они катались в болотной грязи, пинали, били и царапались, словно дикие звери, позабыв в пылу драки о чести и благородстве. Сплюнув залившуюся в рот стоячую жижу, Зигмар ударил локтем в шею Вольфгарта.

Тот схватился за горло и пополз прочь, пытаясь перевести дух.

Рядом блеснул металл, Зигмар протянул руку и обхватил рукоять Утенсъярла, вытащил меч из грязи. Кругом стояли воины, но императору не было дела до выражений их лиц. Он думал лишь о том, чтобы прикончить врага.

Буквально на четвереньках он пополз к побратиму по болотной жиже. Вольфгарт лежал у края воды лицом вниз, и Зигмар перевернул его на спину. Вокруг них пузырилась и чавкала вода, словно борьба двух воинов пробудила какие-то подземные силы. Вонючий болотный газ вырвался на поверхность.

Лицо Вольфгарта заливала кровь, он силился вдохнуть — и не мог. Взявшись за меч двумя руками, Зигмар нацелил клинок ему в грудь.

— Брат! — взмолился тот, и внезапно у императора на миг исчезла жажда убивать, стоило ему разглядеть в лице побратима не страх, но горькую печаль. Вновь колыхнулась вода вокруг них, раздался влажный чавкающий звук, будто от башмака, который вытаскиваешь из грязи.

На поверхность воды всплыло тело, прежде покоившееся на дне под черной водой, но теперь вернувшееся в этот мир. Труп крутанулся и встал торчком, словно поплавок; Зигмара чуть не вырвало от зловонного болотного смрада, когда он впился взглядом в бледное мертвое лицо.

Ведьма.

По лицу утопленницы стекала темная вода, болотные травы переплелись с ее волосами, но ошибки быть не могло: перед ним предсказательница Брокенвалша.

Горло у нее было перерезано, на виске зияла дыра.

Глаза ее были раскрыты и глядели прямо на Зигмара. И в них он увидел свою собственную душу. Которая смотрела на него.

Зигмар вскрикнул, увидев свое отражение в глазах ведьмы: вот он хочет убить своего старого и лучшего друга. Холодные мертвые глазницы на миг будто сделались его глазами, и он увидел скованные ужасом лица окружавших его воинов и собственное лицо, перекошенное от ярости лицо берсерка. Он сперва даже не признал себя в изможденном, обтянутом кожей страшилище, упивавшемся болью и страданиями живых.

Миг растянулся, будто застыв во времени, и Зигмар ощутил легкое, словно перышко, прикосновение силы более могущественной, чем все досель ему известное, включая Пламя Ульрика. Она была некой неподвластной пониманию первоосновой, существовала с начала времен и переживет людей и богов.

Древней была она, эта сила, древней и могущественной, и в этом почти неприметном прикосновении Зигмар признал ту силу, которой давным-давно в час отчаяния и горя поклялся служить. Ведьма обещала, что он однажды вновь увидит ее, и вдруг император понял истинный смысл ее слов о короне.

Глядя поверх голов Белых волков, он видел то, что было недоступно глазам смертных. Был ли то прощальный дар ведьмы, отзвук данных ему сил, чтобы он осознал, во что превратился?

Все его существо изнемогало от чудовищного напряжения, плоть и душа напоминали готовый лопнуть износившийся канат. Вокруг него клубилась тьма, которая стирала все то, что делало его Зигмаром, уничтожала в нем добро и благородство. И в этой черноте над ним склонилась высоченная тень — жуткий силуэт чего-то давно почившего, но все же существующего уже тысячи лет с тех пор, как свершилась его участь…

Из клубов тьмы к нему тянулась когтистая лапа из серебра и золота, пальцы из черного дыма ложились ему на голову наподобие благословляющей длани жреца. Но то было не благословение, а проклятье, ибо сущность мрачного создания постепенно вливалась в Зигмара.

— Нет! — вскричал он, бессильный что-либо предпринять, ведь он был всего лишь зрителем.

Вмиг он заново пережил войну против роппсменов — чудовищную резню, горящие селения, кровожадное буйство удозов, которое он не только позволял, но и поощрял. Истребление целого народа. Из глаз его пролились слезы, когда он понял, что отравил мраком своего сердца каждого, кто вместе с ним сражался на Севере. Души всех тех, кто принимал участие в уничтожении роппсменов, навеки будут запятнаны несправедливой войной, и Зигмару никогда не искупить своей вины. Оглядевшись вокруг, он увидел, что окутывающее его зло мглой висит вокруг тех воинов, которых он привел из Рейкдорфа. Через него зло нашло дорогу к ним и пробудило дремлющий тайный мрак их сердец.

Лишь теперь Зигмар понял, что впившаяся в душу темная тень проникла в него через надетую на голову золотую корону. Утешительное тепло, которое успокаивало страхи и подавляло мятежные мысли о сопротивлении, заставляло молчать вопиющий голос сердца, оно знало: этого делать нельзя. Ежедневно с момента поражения Мората оно заглушало его мысли, и Зигмар оплакивал долгую вереницу неправедных дней, ибо хоть и прожил их, но воспринимал так, как путник слушает рассказ о своем давно пропавшем брате.

— То был не я! — крикнул он, глядя, как склонившаяся над ним тень раздулась в предвкушении убийства. Перед ним проносились видения, и душа его боролась с захватившим его темным духом.

Равенна у реки.

Город, который поглотили пески…

Отец в Серых землях.

Кровожадный враг с не знающим пощады клинком…

Короли, которые приносят клятву верности.

Сотворение могущественной колдовской короны…

Возвышенное благородство объединившейся расы людей.

Утенсъярл выпал из рук императора, и вот он снова смотрит на мир своими глазами. Исчезли окружавшие его черные миазмы, Зигмар с болью взглянул на поверженного Вольфгарта и в отчаянии глухо, сдавленно всхлипнул.

— Зигмар? — рыдал Вольфгарт. — Ты ли это?

Зигмар заморгал, слезы стыда ручьями бежали у него по щекам, и он ощущал нацеленную на него страшную ярость чего-то древнего и ужасного, не сравнимого ни с чем сущим.

— О боги, брат мой… — прошептал он. — Что со мною стало…

Зигмар схватил золотую корону, но как только коснулся пальцами металла, в его голове словно взорвалась вспышка нестерпимой боли. Он взвыл, когда в него вонзились невыносимо острые шипы, словно непослушного пса одергивали строгим ошейником.

Он с криком вскочил на ноги. Все человеческое протестовало в нем против вторжения, превращавшего его в орудие зла. Вольфгарт с трудом поднялся на колени и протянул руки к другу, но побратим сейчас был не в силах ему помочь.

Этот бой император должен был вести в одиночку.

С мученическим воплем Зигмар развернулся и побежал прочь, в самую глубь болот.

Он мчался наугад сквозь сгущающийся туман Брокенвалша. Сзади еще доносились тревожные крики товарищей, но их вскоре поглотила жуткая тишь болот. Зигмар бежал, не разбирая дороги, хотя знал, что в любой момент может оступиться и навеки сгинуть в трясине.

Это не пугало его, и с каждым шагом он заходил все дальше в населенные призраками топи, гонимый желанием скорей убежать от тех, кого мог осквернить обуявшей его злой силой.

Как могло такое случиться?! На его руках кровь целого племени. Он бежал и содрогался от рыданий, оплакивая загубленные им души.

Туман сгустился настолько, что Зигмар едва видел на шаг вперед. Так быстро он ни разу в жизни не бегал, но нависшая над ним тьма не отставала. Он шлепал по мелким ручьям, продирался сквозь заросли папоротника и утесника, спотыкался о камни и вдоволь надышался болотным воздухом. Он бежал, пока мог бежать, и в конце концов рухнул на колени перед глубокой торфяной заводью, поверхность которой была гладкой, словно черное зеркало.

От берега по воде побежала рябь, и, почувствовав его присутствие, безглазые твари исчезли под водой. Над заводью жужжали жирные мухи с переливчатыми крыльями, по краю воды росли какие-то гнусные растения с белыми клейкими листьями, которые липли к упавшему на берег Зигмару.

Руки его по локоть ушли под воду, мерзкие черви слепо извивались вокруг них. Он вытащил ладони из грязи и держал перед глазами. Черная вода стекала по ним, словно кровь, и на императора вновь нахлынул ужас нескольких последних месяцев.

Как же он мог так поступать?

Это не он. Зигмар Молотодержец не такой плохой человек.

«Ты уверен?»

Зигмар поднял голову. Неужели он говорит вслух? Может, это голос совести? Или в болотах прячется кто-то еще?

В тумане двигалось что-то темное, похожее на закутанную в черные одежды громадную тень, но когда Зигмар огляделся по сторонам, то не увидел ничего, кроме сгустков бело-желтого тумана у края заводи.

— Покажись! — крикнул он.

«Меня здесь нет, — отвечал ему голос. — Ты знаешь, где я, и знаешь, что я могу тебе дать».

— Ничего мне от тебя не нужно! — закричал Зигмар. — Где бы ты ни был, ты — чудовище! Порождение зла!

«Верно, но если бы в тебе не было тьмы, я бы не мог добраться до тебя. Дверь была открыта. Мне оставалось только шагнуть внутрь.

— Врешь! Я хороший человек!

«Ты человек, а люди рождаются с тьмой в сердце», — шептал голос, и Зигмар вновь краем глаза увидел призрачную тень. Она кружила рядом, хотя он отчасти понимал, что это не что иное, как осколок некоей грозной далекой силы.

— Не стану тебя слушать, — сказал Зигмар и попытался сорвать с себя корону. И вновь его пронзила острая боль, и он, схватившись за голову, упал наземь.

«Станешь, ибо ты будешь моим вестником. Ты возвестишь миру об эре смерти. Ты создашь для меня царство костей, и я стану им править. Таково было твое предназначение еще до того, как вспыхнул жалкий огонек твоей жизни».

Когда его разум затопил очередной поток воспоминаний об избиении роппсменов, Зигмар вскочил на ноги.

«Видишь? Это ты. Ты таков. Прими это, и боль уйдет. Прекрати сопротивляться, отдайся мне. Ты не сможешь вечно держать мой дух на расстоянии, и, когда станешь моим, я наделю тебя такой силой, которая тебе и не снилась. Твоя жалкая человечья империя ничто по сравнению с тем, чего мы можем достичь вместе. Далеко отсюда лежат земли, которые нужно завоевать, помимо твоего ничтожного государства столько миров, которые можно покорить! Будь со мной, и тебе станет принадлежать весь мир!»

Зигмар видел все это своими глазами: воинственные государства восточных королей-драконов, таинственный остров эльфов на западе, бескрайние южные джунгли, где ящеры ходили как люди и строили величественные города, беспокойные пределы хаоса и безумия на севере…

Все это могло принадлежать Зигмару, и он видел себя во главе непобедимой армии, которая растянулась от горизонта до горизонта. Где бы она ни проходила, земля чернела и увядала, погибала под страшным чеканным шагом воинов. То была армия мертвецов — непреодолимая сила, сметающая на пути все живое, оставляющая позади себя лишь прах да пепел. Армия, которую не убить, ведомая тем, чье имя будет жить в веках.

«Это может быть твое имя».

Зигмар видел себя на первом месте в этом мире, упивавшимся властью, которую может дать такое положение. Он увидел баснословные богатства прочих миров. Добыча ждала его, иди да завоюй! Все это могло принадлежать ему, повсюду узнают имя Зигмара и будут его страшиться!

Соблазн неограниченного могущества уже посещал Зигмара, этот соблазн побудил его создать империю, обещая исполнение любого желания и достижение невозможного. Такие перспективы пьянили, но трепетный огонек человечности Зигмара восставал при виде подобного извращения идеи объединенных земель.

— Нет, — прошептал он. — Не этого я желал. Это царство мертвых.

«И оно будет существовать вечно. Как и ты».

— Нет, — твердо повторил Зигмар, и это придало ему сил. — Не буду!

«Если тебе это не подходит, постарайся ради кого-то другого».

Рассеялся туман, и из груди Зигмара вырвался мучительный стон. На той стороне заводи стояла Равенна, такая же прекрасная, как когда он видел ее в последний раз у реки. Темные пряди волос струились по покатым белым плечам, глаза сияли, словно рассвет чудного дня. Со дня ее смерти минуло около двадцати лет, но Зигмар помнил каждый изгиб ее тела и тонкий аромат ее кожи. Равенна была совсем такой, какой он представлял ее в мечтах и видел во сне.

— Любимая… — прошептал Зигмар.

Она улыбнулась ему, и сердце его заново было разбито.

«Давай объединимся, и она сможет вернуться. Перед лицом силы, которую я дарую тебе, смерть бессильна. Соглашайся, и она будет навеки твоя».

Зигмар вскочил на ноги, понимая, что видение по ту сторону заводи вовсе не Равенна. Тем не менее он шагнул в заводь, пошел к ней и увяз по колено. Сделал еще один шаг, и черные воды поднялись ему по пояс. Еще шаг, и вода уже по грудь.

«Правильно, пусть вода тебя поглотит».

Зигмар слышал ликование в голосе тени, но ему было все равно. Ему хотелось одного: перейти заводь и добраться до Равенны. Он заключит ее в объятия, и ну его, этот мир. Он жаждал вернуть утерянную любовь.

Вода уже доходила ему до шеи, и Зигмар чувствовал хладные прикосновения водорослей, которые хватали его, словно алчные руки. Вода залила глаза, и образ Равенны сиял ему призрачным туманом. Вот голова его ушла под воду, все мысли о жизни и смерти померкли, и Равенна исчезла.

Он остался один посреди кромешной тьмы. И слышал лишь гулкий смех, плывущий сквозь бездну времени.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что лежит у реки, быстрые воды звенели, словно кружащиеся в танце льдинки, дурманили запахи леса. В воде плескались дети: два мальчика и девочка. Их смех звенел, словно музыка дождя, он был радостный, заливистый и не обремененный грузом прожитых лет.

Он посмотрел на лежащую рядом жену и улыбнулся. Волосы ее поседели, и хотя ей скоро сравняется семьдесят, она была по-прежнему прекрасна. Он погладил волосы жены и заметил, что кожа его стала морщинистой и старческой. Что обрадовало его.

— Неужели это происходит на самом деле? — спросил он.

Равенна повернулась к нему и улыбнулась.

— Нет, любовь моя. Это только сон, — отвечала она. — Последняя сладостная мечта о том, чему никогда не бывать.

— Наша?

— Может быть, — сказала Равенна, глядя на играющих в воде детей. — Хотя я сомневаюсь в этом.

— Отчего? — Зигмара ранила ее честность.

— Разве ты этого желал? В самом деле?

— Полной жизни в окружении детей и внуков? Разве может мужчина желать большего?

— Ты не обычный мужчина, Зигмар, — покачала головой Равенна. — Твое предназначение всегда было вне пределов досягаемости смертных. Как бы сильно мне ни хотелось провести наши дни вместе, этого никогда бы не случилось. Теперь я это знаю.

— Так это в самом деле ты, Равенна? Не чья-то злая фантазия?

— Я, любимый, — отвечала она, и голос ее был словно бальзам на душу. — Я с гордостью наблюдала за тем, как ты достиг всего, что задумал.

— Все это во имя тебя.

— Я знаю. Но тебя портят изнутри, отравляют. Страшная сила явилась в эти земли и грозит уничтожить все то, что создано тобой и твоими предками. Даже прямо сейчас тебя пытаются уничтожить.

Зигмар сел, когда увидел, что солнце закрыла туча, и лес, прежде казавшийся таким благодатным, теперь населяли тени. Стих детский смех, и сердце забилось чаще, когда перед глазами явились незваные образы мертвых роппсменов. Деревья колыхал горячий ветер, сухой и пыльный, который нес с собой прах погибших цивилизаций.

— Скажи, что мне делать! — крикнул он. — Я не справлюсь один. Я… я совершил ужасные поступки, и теперь с каждым днем все больше перестаю быть собой. Я это чувствую, но не могу противиться. Отравляющее меня зло становится сильнее по мере того, как слабею я.

— Ты Зигмар Молотодержец, — напомнила Равенна. Она прикоснулась ладонями к его лицу. Жаркий ветер крепчал. — Ты величайший из людей, и ты не сдашься.

— Для меня это слишком, — задохнулся он, когда детский смех сменился испуганным криком, и все вокруг потемнело. Под порывами завывавших пустынных ветров гнулись деревья, и только лицо Равенны оставалось непоколебимым и спокойным. Ветер нес с собой песок, который царапал кожу, словно стремясь стереть его самого из его же сновидений. Лес исчез, и Зигмар отчаянно цеплялся за слова Равенны, которые ветер стремился унести прочь.

— Ты избран Ульриком, — говорила Равенна, и голос ее слабел, потому что его оторвало от нее ветром. — Бог волков живет в тебе, северные ветры даруют тебе силы. Ты выстоишь против возродившегося зла, отравляющего тебя через колдовскую корону. Земля должна быть едина, ибо создатель короны скоро явится за ней, и ты должен встретить его во всеоружии!

— Не знаю, как?! — на последнем дыхании крикнул он.

— Придет час, все поймешь, — пообещала Равенна, и ураган поднял его и унес прочь, во тьму.

Зигмар раскрыл глаза и ничего не увидел. Только кромешную тьму. Хотя нет… Перед глазами заплясали яркие пятна света, голову пронзила жгучая боль. Он хотел крикнуть, но ледяная вода хлынула в горло, и отвратительный вкус зловонной застойной жижи вызвал рвотный спазм.

Он закашлялся, и все тело содрогнулось в конвульсиях, когда он понял, что над головой у него воды Брокенвалша. В голове пронеслись полузабытые обрывки видений и воспоминаний, но все затмевало лицо Равенны. Ее сияющие глаза приказывали ему жить, и он забарахтался, пытаясь вырваться из смертельной хватки болота. Он старался изо всех сил добраться до поверхности, но сколько ни бился, какой-то свинцовый груз тянул его вниз.

Голова болела все сильней, словно виски сжимал докрасна раскаленный железный обруч, который сжигал плоть, добираясь до мозга. Вокруг него в воде мелькали призраки тьмы, искушая его иллюзиями богатства, могущества, женщин и бессмертия, но без Равенны все это не имело смысла.

«Если не для нее, то для твоей земли», — не сдавался голос.

Зрение Зигмара затуманилось, и он увидел пустынную, продуваемую всеми ветрами тундру — северное царство, населенное демонами и древними алчущими крови богами. Око его разума устремлялось ввысь и камнем падало вниз, словно птица, и он в миг пролетел над бесплодной и полной ненависти землей, помня, что совсем недавно тысячи людей звали это место домом.

Его дух летел сквозь бури на юг над морем Когтей, пока не нагнал пробиравшийся по бурным волнам громадный флот: корабли-волки.

Сотни боевых кораблей норсов держали курс на северные берега империи. Армия захватчиков или несущее разрушение войско — какая разница? Если он не остановит их, северяне нападут на империю и разорят его землю.

«Я тебе помогу. Я дам тебе силу, и норсы станут едой для ворон. Империя будет спасена. Однажды наступит день, когда мы пересечем северное море и сотрем эту расу с лица земли!»

Не обращая внимания на голос, Зигмар отделался от видения и сильней заработал руками и ногами, пытаясь всплыть на поверхность. С каждым мигом давление и боль в легких возрастали. Силы были на исходе. Потом пульсация в голове утихла, он сопротивлялся уже совсем слабо, налитая свинцовой тяжестью голова тянула его вниз.

И вот перед глазами замелькали очередные видения: вепрь Черноклык, похороны Триновантеса, когда тело друга несли к могиле на холме Воинов, высоченный пик горы Фаушлаг и сотни других картин из его жизни. Он все делал ради людей, главным для него всегда были честность, храбрость и жертвенность.

«Жизнь-то растрачена зря», — глумился голос.

Но вот раздался другой голос, глубокий и зычный, который вмиг перенес его в детство, когда он сидел средь бывалых воинов и слушал героические сказания о великих битвах и королях, давно ушедших в чертоги Ульрика.

«Другой сын мне не нужен, — произнес этот до боли знакомый голос. — У меня есть ты. Знаю, тебя ждет великое будущее, и в веках люди станут вспоминать имя Зигмара с уважением и благоговением! А теперь борись!»

Этот новый звучащий в его голове голос обладал абсолютной властью, и Зигмар мог ослушаться его не больше, чем дышать под водой. Он отогнал прочь посулы колдовской короны, зная наверняка, что обязан выжить. Он должен вернуться в мир света и жизни и защитить свой народ.

Все остальное — сущая ерунда, и его очень огорчило то, как легко злым чарам удалось свернуть его сердце с истинного пути.

Зигмар схватился за золотой обруч, пылающий темной магией. Корона не отпускала его и завлекала все новыми посулами могущества, но если раньше она могла ослепить истерзанную душу Зигмара, то теперь он понял, в какую зловещую ловушку угодил.

И Зигмар сорвал с головы древнюю корону.

Все его тело терзала нестерпимая боль, но даже прикосновение Шалльи не могло бы сравниться с блаженством, охватившим Зигмара после того, как он освободился от жуткой хватки короны. Собрав последние силы, он оттолкнулся ногами от дна и ощутил идущий откуда-то из бесконечной дали бессловесный отчаянный вопль.

Над ним мелькали блики света, странные звезды, неведомые миры, но Зигмар видел лишь поверхность воды над головой. Она была так близко и вместе с тем невообразимо далеко. Сил совсем не осталось, и он понимал, что не сможет выбраться на воздух.

Вдруг в воде оказалась чья-то рука, которая шарила в заводи, и Зигмар потянулся к ней, схватился за нее и порадовался железной хватке спасителя, который рванул его наверх. Зигмара вытащили из воды, грудь его тяжело вздымалась, изрыгая потоки грязи. Он повалился в ил возле берега, дивясь сладости воздуха и мириадам запахов болота. Сильные руки подхватили его и вытащили на твердую почву, где он уже смог перевернуться на спину, жадно глотая воздух изголодавшимися легкими.

На камне подле него сидел настоящий исполин — воин, с ног до головы перепачканный черной болотной грязью, с разбитым в кровь и покрытым синяками лицом.

— Думал, что не найду тебя, — проговорил Вольфгарт.

Когда Зигмар смог встать на ноги, он крепко обнял побратима. Пристыженный, он гордился таким преданным другом.

Холодный ветер болот казался ему удивительно бодрящим, все его существо ликовало — ведь он был жив.

Наконец они разомкнули объятия, и Зигмар посмотрел на корону, которую все еще держал в руке. Он бросил ее наземь, словно обжегшийся о раскаленный металл, и даже отошел прочь. Вольфгарт нагнулся было, чтобы рассмотреть корону, но Зигмар пинком отшвырнул зловещий предмет.

— Не трогай! Это зло!

— Знаю. И тебе бы следовало раньше об этом догадаться. Какой дурак позарится на сокровище некроманта?

Разумеется, Вольфгарт был прав, но как объяснить, что древняя колдовская корона заманила его в сети? Что зло сыграло на его амбициях и воинственности, которые делали его столь грозным воином? Объяснения прозвучали бы как попытка оправдаться и снять с себя ответственность за содеянное.

Нет, этому никогда не бывать.

— Роппсмены, — в ужасе схватился он за голову. — О боги, что я наделал!

Неважно то, что корона спасла Пендрагу жизнь, ибо Зигмару нет оправдания, и ничто не загладит его вину за страшные деяния, совершенные в течение нескольких месяцев после поражения Мората.

— Да, придется тебе жить с этим до конца своих дней, — покачал головой Вольфгарт. — А еще нужно будет очень постараться, чтобы вернуть доверие графов.

— А как же ты? — запинаясь, спросил Зигмар. — Я чуть тебя не убил.

— Но не убил ведь. — Вольфгарт протянул ему руку. — Вот это важно. Корона заставляла тебя творить зло. Но теперь с этим покончено.

— Да, в короне заключено великое зло, — согласился Зигмар. — Но оно было бы бессильно, если б не тьма в моей душе… Ведьма пыталась предупредить меня о том, что будет, если я заменю дар Аларика, но я не послушался ее.

— Кстати, о гномах. — Вольфгарт поднял холщовый мешок. — Я принес тебе кое-что. Надеялся отдать раньше, но… Ситуация немного вышла из-под контроля.

Вольфгарт запустил руку в мешок, и Зигмар чуть не зарыдал при виде того, что он оттуда достал.

На свету поблескивал Гхал-Мараз, и Зигмару отчаянно захотелось взять древний молот в руки.

— Откуда он у тебя? — спросил Зигмар.

— Когда ты завершил кампанию в Мидденхейме, Пендраг вручил сверток Редвану, который привез его на юг, — объяснил Вольфгарт. — Ну же, бери.

Зигмар нерешительно протянул руку к молоту и медленно сжал инкрустированную рунами рукоять Гхал-Мараза пальцами, чувствуя, как магия гномов изгоняет из него остатки наваждения золотой короны. Он улыбнулся, когда оружие знакомо легло в его руку, будто надел согретый у огня проверенный временем плащ, в котором все нипочем даже в самые суровые зимы.

Вольфгарт снова сунул руку в мешок и достал еще один дар.

Корону, выкованную мастером Алариком Безумным.

Зигмар даже сделал шаг назад.

И покачал головой со словами:

— Нет, я не заслуживаю.

— Не говори ерунды, она твоя, — подбодрил его Вольфгарт. — Темная полоса миновала, пришла пора тебе снова стать нашим императором. Начнем заново. Что скажешь?

Зигмар заглянул другу в глаза и увидел в них преданность и прощение. Вопреки всему Вольфгарт продолжал верить в него.

— Я не достоин такого друга, как ты, — проговорил император.

— Согласен, но тут уж ничего не поделаешь, — расплылся в улыбке Вольфгарт. — Держи свою корону.

— Нет. — Зигмар рухнул перед Вольфгартом на колени. — Если начинать заново, значит, ты должен снова меня короновать.

— Пусть я не Ар-Ульрик, но, пожалуй, смогу это сделать.

Зигмар склонил голову, и Вольфгарт возложил на нее корону. Как и молот Гхал-Мараз, творение Аларика приветствовало его без укоров и обид, и мудрая любовь наполнила Зигмара силой, которую он утратил, даже не подозревая об этом. Император встал и огляделся вокруг. Пробившиеся сквозь тучи солнечные лучи разгоняли туман, и, ощущая кожей их теплое прикосновение, Зигмар улыбнулся. Как славно жить на свете! Он словно заново родился. И при этом понимал, как много предстоит сделать.

— Пора возвращаться, друг мой, — сказал Зигмар. — Империя в страшной опасности.

— Разве бывало иначе?

— Я должен освободить двух графов. Я так безобразно вел себя с ними, что, боюсь, они не простят меня.

— Все будет хорошо, — заверил Вольфгарт. — Кругар с Алойзисом знают, что и сами виноваты. Одно точно: на сей раз ты их надолго присмирил, и они не станут разорять земли друг друга. Но ты ведь не об этом говорил?

— Нет. Возвращаются норсы. Сотни кораблей-волков плывут по морю Когтей, а наш север по существу открыт.

Вольфгарт пожал плечами:

— Что ж, они бы все равно напали на нас — это был только вопрос времени. В конце концов, найду мечу лучшее применение, чем пылиться над камином. Только ты сам объясни моей дочери, отчего ее отец снова отправляется на войну!

Книга третья Империя в войне

Двенадцать мечей, по одному на вождя.

Воззвал Зигмар к каждому, чтобы они

Поднимали их только на благо народа.

И друг за друга биться поклялись вожди

В вечном единстве.

И стали чертоги каждого графа

Твердынями в землях людей.

Глава семнадцатая Волки Севера

Они потерпели поражение.

Только забрезжил рассвет, а войско шагало уже восемь часов подряд. В тени Срединных гор шли на юг нестройными рядами окровавленные бойцы. Вглядываясь в лицо каждого проходящего воина, Зигмар видел в угрюмых глазах одно и то же: неверие в случившееся.

Они потерпели поражение.

Прежде войска империи никогда не проигрывали.

Как же так?

Никто не мог поверить, и менее всех — Зигмар.

Был яркий весенний полдень, идеальный для сражения. Сидя верхом и глядя, как норсы во главе с Кормаком Кровавый Топор идут в бой, Зигмар был преисполнен уверенности в победе своего войска. Восемь тысяч воинов империи — удозов, унберогенов, тюрингов и ютонов — организованно выстроились на лесистом склоне холма примерно в пятидесяти милях от северного побережья. Графы лично возглавляли свои отряды, и Зигмар радовался возможности идти в бой рядом с Отвином и Марием.

Накануне вечером вожди собрались на военный совет, и Зигмару больше обычного не хватало словоохотливого Вольфилы, потому что теперь удозами командовал Конн Карстен, вечно хмурый и начисто лишенный чувства юмора. С прошлой весны земли удозов погрязли в склоках меж вождями кланов, которые боролись за титул графа, но вторжение норсов положило конец распрям, и Конна Карстена спешно избрали воеводой. Такого человека полюбить было сложно, но он, тем не менее, был умелым и здравомыслящим воякой, который отлично знал окрестности. Под его командованием северные кланы заметно притормозили продвижение норсов вглубь страны, выигрывая для Зигмара время на сбор армии. Если бы не Карстен, Север бы уже пал.

Разработали план военных действий, присутствие императора воодушевляло воинов и укрепляло их боевой дух, армия шла за победой. Каждый уже предвкушал сладость триумфа, почести и славу, и мысленно составлял историю о славной кровопролитной битве, о которой расскажет, вернувшись домой.

Но они потерпели поражение.

Как только войско под предводительством графов заняло позиции на широком поле, расцветив его яркими знаменами, чистое небо заволокло зловещими тучами. Предвещая сильный ливень, яростно засверкали молнии. Подул порывистый ветер, полил дождь как из ведра, будто пришло время легендарных потопов, которые когда-то давным-давно обрушились на мир, о чем говорилось в старинных преданиях.

Разразилась гроза, в землю вонзались молнии, и при виде столь невероятной смены погоды содрогнулись воины империи. Но худшее было впереди.

В самой середине войска шел в бой Зигмар вместе с Белыми волками, каждый из которых стремился восстановить честь, запятнанную в войне против роппсменов.

В грохоте копыт их скакунов звучала победа.

И тут зигзаг голубоватой молнии пронзил знаменосца Белых волков.

Обугленное тело воина рухнуло с коня наземь, языки пламени пожрали стяг — символ телохранителей императора. Знамя упало в грязь, охваченное голубым огнем, которому был не страшен проливной дождь. Над склоном холма понеслись испуганные крики, и уже ничто не смогло бы унять этот страх. Потоки воды превратили землю в болото, и наступающие с трудом продирались вперед по засасывающей жиже, ослепленные вспышками молний.

Воины Зигмара еще барахтались в грязи, когда вражеские боевые рога пронзительно взвыли, и норсы пошли в атаку под увешанным черепами знаменем Кормака Кровавый Топор. Враги бились отважно, дисциплинированно и, что хуже всего, действовали по заранее разработанному плану. До этого норсы всегда мчались в бой беспорядочно, сломя голову, теперь же они определенно подражали действиям армии Зигмара, двигаясь плотными рядами. Их теперешний боевой порядок демонстрировал доселе неведомую им сплоченность.

Улюлюкающие темнокожие всадники верхом на вороных скакунах, вооруженные короткими луками, окружили тюрингов графа Отвина и обрушили на них смертоносный град точных стрел. Наступление тюрингов захлебнулось, и на их уже рассеянные ряды напало множество норсов верхом на черных как ночь конях, превосходящих размером любого племенного скакуна империи. Ведомые исполином в кроваво-красных доспехах, который мог быть только самим Кормаком Кровавый Топор, норсы безжалостно истребляли тюрингов.

Ютонские всадники бросились на помощь и смогли отбить нападение, но вражеское копье успело пронзить грудь графа Отвина. Возглавлявший контратаку Марий перекинул через седло раненого предводителя тюрингов и вывез из кровавого боя. И лекари до сих пор пытались спасти его жизнь.

Все военные хитрости Зигмара оказались просчитаны, его воинов вновь и вновь отбрасывали назад.Близился вечер, и Зигмар наконец нашел название сосущему чувству в животе — его терзало отчаяние. Сражения им не выиграть, и Зигмар приказал трубить отступление. Только тут дала трещину поразительная дисциплина норсов, которые вместе с вождями племен бросились добивать раненых.

Ужасно бросать своих на произвол судьбы, но гнусная кровожадность норсов гарантировала, что они не станут преследовать отступающих. Ночь наступила холодная, безрадостная, раны перевязывали на ходу или во время кратких остановок на отдых.

Рядом с Зигмаром ехал Вольфгарт, взмыленные бока его коня покрывали хлопья кровавой пены. Друг остался цел, разве что длинный разрез поперек безрукавки говорил о том, что вражеский клинок чудом не ранил его.

— Долгая выдалась ночка? — сказал Вольфгарт.

— И, боюсь, такая она не последняя, — отвечал Зигмар.

— Мы в следующий раз им покажем.

— Хотелось бы, чтобы так.

— Ты сомневаешься? Брось! Это варвары, звери. Сколько у них племенных тотемов! Значит, много военачальников.

— Полагаешь, это хорошо?

— Ну конечно! — воскликнул Вольфгарт. — Когда столько вождей собираются вместе, они вскоре начинают меж собой драться.

— Не уверен, друг мой. — Зигмара поразила убийственная четкость действий врага, а особенно воина в блестящих серебристых доспехах, сражавшегося сразу двумя мечами. — Готов поклясться: они досконально изучили нашу тактику. Если мы будем продолжать считать норсов сворой невежественных варваров, то потеряем всю империю сразу.

— Ты чересчур высокого мнения о них, — покачал головой Вольфгарт. — Я могу выучить всяким фокусам даже животное, только это не означает, что оно умно.

— Нет, но их действия… Такое чувство, что их вел кто-то, кто обучался в империи и знает, как сражаемся мы. Я всю ночь размышлял, вспоминая каждый их маневр. Пытался понять, как норсы смогли нас победить.

— И до чего додумался?

— Вновь и вновь я приходил к одному и тому же выводу. Я недооценил их, и за мою ошибку воины расплатились своей жизнью.

— Тогда мы ее больше не повторим, — подытожил Вольфгарт, и Зигмар подивился неистощимому оптимизму побратима, который верил в него даже после поражения.

Вольфгарт потер лицо рукой, и Зигмар заметил, как тот устал.

С тех пор как император пытался казнить Кругара и Алойзиса, Вольфгарт практически неотлучно находился с ним. Графов освободили, и Зигмар на коленях молил их о прощении. Объединенными усилиями Эофорта и Альвгейра удалось предотвратить гражданскую войну, и в конце концов Кругар с Алойзисом приняли извинения и признали, что Зигмар действовал не по своей воле, им повелевала корона некроманта.

Но уязвленная гордость требовала компенсации, и обоих графов щедро одарили золотом и землями.

Зигмар мог только пообещать, что впредь такого не повторится, ибо ненавистная корона была теперь спрятана очень надежно.

Вольфгарт предлагал просто утопить ее в болоте, но Зигмар понимал, что нельзя так небрежно избавляться от столь опасного и могущественного предмета. Он поддел золотой обод сломанной веткой рябины и отнес ее прямо к верховной жрице Алессе в храм богини Шалльи. После священной церемонии корону запечатали в самом глубоком подвале и перекрыли к ней доступ с помощью всех заклятий, известных жрецам Рейкдорфа.

Никогда больше не должна она появиться на свет, и даже если тот, кто ее сотворил, когда-нибудь осмелится явиться за ней, то для этого ему придется сразиться с каждым воином империи.

Отряд покрытых татуировками тюрингов шагал мимо Зигмара и Вольфгарта, и каждый воин нес поперек плеч топор с двойным лезвием. На поле боя они потеряли много воинов, мужчин и женщин. Они почти не носили доспехов, ибо то были Королевские клинки — самые яростные и опасные из всех берсерков-тюрингов. Они сопровождали запряженную лошадьми крытую повозку, которой обычно пользовались ютонские конники, ее граф Марий предложил раненому королю берсерков.

В отряде мелькнуло знакомое лицо, и Зигмар кивнул Вольфгарту. Вместе они поехали рядом с украшенными татуировками воинами. Глаза бойцов были полны горечи и печали поражения, на них смотрела женщина-берсерк с длинными волосами, заплетенными в косы. Ее тело прикрывали лишь кольчужные латы да браслеты.

— Как он? — поинтересовался Зигмар.

— Сам его спроси, — отвечала Ульфдар — женщина-берсерк, которую Зигмар победил в схватке с тюрингами перед тем, как получил клятву меча от их короля.

Кольчуга на ней была разорвана, и с каждым шагом воительницы на землю падали отцепившиеся кольца.

— Я видел, как ты билась, — продолжал Зигмар. — И потерял счет убитым тобою.

— Я не считала, — отвечала Ульфдар. — Вообще мало что помню о войнах. Когда нисходит кровавый туман, с трудом друга от врага отличаешь.

Зигмар возвысил голос, чтобы слышали все тюринги:

— Вчера вы бились как настоящие герои. Каждый тюринг. Я видел, как враг набросился на вас, вы стояли насмерть, но не отступали. Ваша отчаянная храбрость бесценна, ее не сломить. Норсы стали противником более сильным, чем прежде, но нас им не одолеть, мы лучше. Они вдалеке от своей страны, мы же защищаем Родину. Ни одной силе на свете не сравниться с воином, отстаивающим свой дом и любимых.

Тюринги шли мимо, словно не замечая Зигмара, и он не мог сказать, возымели ли его слова хоть какое-то действие. Приближалась повозка с графом Отвином, император подождал, пока она с ним поравняется. Перед ним расступились воины отряда Клинков, из-за парусинового полога показалось озабоченное лицо Крадока.

— Только не утомляй его, — предупредил лекарь. — Копье сломало три ребра и задело правое легкое. Ему крупно повезло, что он выжил, но послушать его, так он просто порезался, когда брился.

— Тьфу ты пропасть! — раздался из-за спины Крадока голос Отвина. — После попойки мне как-то раз пришлось гораздо хуже. К утру я уже буду на ногах.

— Уже утро, — фыркнул Крадок. — Если попытаешься встать, сразу умрешь.

Крадок спустился с повозки, поглядел прямо на Зигмара и сказал:

— Мне нужно лечить других, так что присмотри за ним. Не позволяй ему вставать. Если он умрет, то эта смерть будет на твоей совести.

— Понял. Даю слово, он останется там, где лежит.

Старый ворчун кивнул и усталой походкой двинулся меж рядов раненых, шагавших самостоятельно. Конь Зигмара ступал за повозкой, император заглянул внутрь и посмотрел на раненого друга.

Граф полулежал на койке, весь торс у него был стянут льняными бинтами. Бледная восковая кожа, частое неглубокое дыхание. Он слабо улыбнулся, и тут Зигмар понял, что друг действительно был на волосок от смерти.

— Надеюсь, ты слушаешься Крадока, — сказал Зигмар.

— Ох уж эти лекари… Что они знают о ранах?

— Да уж достаточно, старый ты мошенник, — улыбнулся Вольфгарт. — Крадок столько раз штопал меня, что не счесть, а в свое время он управлялся с мечом не хуже, чем нынче действует иглой и отварами.

— Справедливо, — неохотно согласился Отвин. — Я слышал, что ты сказал моим людям. Хорошая речь, но они не падки на красивые слова.

— Да, я заметил, — кивнул Зигмар, — но должен был это сказать.

— Верно, — одобрил Отвин. — Проклятущие норсы изрядно нас потрепали, так что, надеюсь, у тебя еще припасены подобные речи для каждого. Пусть люди услышат, почему ублюдки одержали верх, и что мы в следующий раз их прогоним их прочь.

— Как раз то же самое ему говорил я, — вставил Вольфгарт.

— Какие у нас потери? — спросил Отвин.

— Пока сложно сказать точно, но где-то около тысячи, — сказал Вольфгарт.

— О, слезы Шалльи, как много, — ужаснулся Отвин. — А норсы?

— Трудно сказать наверняка. Навскидку не больше трех сотен.

— Настоящая бойня, — покачал головой Отвин. — Если бы не Марий, было бы больше. Его конница и арбалетчики спасли нас.

— Хвала им за это, — согласился Зигмар.

Ютонский граф поразил всех храбростью и твердостью характера в преддверии поражения. Наемные арбалетчики, в чьих карманах звенело имперское золото, обрушили на неистовых норсов град толстых стрел с железными наконечниками, прикрывая отступление и не давая ему превратиться в беспорядочное бегство.

— Кто бы мог подумать, а? И это паршивый Марий! Спорим, ты рад, что я тогда удержал тебя и не дал его убить в Ютонсрике, верно?

— Еще как рад. Больше, чем ты думаешь! — согласился Зигмар.

Отвин отхлебнул из бурдюка, поморщился от боли и откинулся назад. На лбу выступил пот, хотя было весьма прохладно.

— Так что теперь? — спросил Отвин, когда перевел дух и вновь обрел способность говорить. — Полагаю, у тебя есть план, как изгнать мерзавцев обратно за море?

— Думаю, да. Кормак Кровавый Топор — умный военачальник. Но нас спасла именно та безудержная свирепость, которая делает его воинов столь опасными. Будь они хорошенько вышколены, чтобы организовать погоню, нам бы пришел конец. И этой ошибки Кормак больше не допустит.

— А что другие графы? — спросил Отвин. — Есть от них вести? Нам нужны свежие силы.

— Знаю. Нужно время, чтобы они смогли собрать войска и прийти к нам на помощь.

Немного поколебавшись, Отвин все же спросил:

— Ты уверен? Они придут после того, что случилось с роппсменами, и… недоразумения с Алойзисом и Кругаром?

— Придут, — отвечал Зигмар с уверенностью, которой сам не чувствовал. — Хотя бы потому, что если мы проиграем, норсы наверняка возьмутся за них.

— И то правда, — согласился Отвин. — Но как нам выиграть время?

— Я недооценил норсов, но больше этому не бывать, — проговорил Зигмар. — Нужно заманить их и разбить, как лекарь вскрывает гнойный нарыв.

— Как же это сделать? — удивился Вольфгарт. — Теперь их на несколько тысяч больше, чем нас.

— Пойдем в Мидденхейм, — сказал Зигмар. — Это лучшая крепость империи, которую никто никогда не мог взять приступом.

— Просто никто не пробовал, — уточнил Вольфгарт. — Крепость на вершине горы? Только полный идиот решится ее штурмовать. Они могут плюнуть на нас и пойти на Рейкдорф! Или на любой другой город, не столь неприступный!

— Их предводители думают примерно так же, как мы, и не могут просто игнорировать Мидденхейм, — объяснил Зигмар. — Крайне глупо продвигаться вглубь империи и оставлять в тылу армию неприятеля. Придется им отправляться за нами.

— Тогда будем надеяться, что ты прав насчет подмоги. Если они не придут на помощь, Мидденхейм станет нашей могилой.

Пылали костры, всю ночь складывали пирамиды из черепов, Кормак смотрел, как пытают пленных. Молитвой к Темным богам возносились крики несчастных, леса эхом вторили ритуальным песнопениям норсов.

Опьяненные кровопролитием и победой, тысячи северян ликовали в долине, где сошлись с войском Зигмара и одержали победу.

Кормак до сих пор с трудом мог поверить, что они взяли верх.

Глядя перед сражением на армию Зигмара со склона холма, Кормак чувствовал, что во рту у него пересохло, а живот крутит от дурных предчувствий. Зигмар не знал поражений, воины империи ни на секунду не сомневались в том, что разом сомнут противника в первой же битве.

Пришлось с нежеланием признать, что принесли плоды план Кара Одацена и муштра Азазеля, который два сезона обучал норсов премудростям имперской тактики ведения боя. Кормак упивался паникой, охватившей врага при виде того, что норсы сражаются как дисциплинированная армия. Шаманы Кара Ода-цена колдовали и обрушили на врага небеса, и судьба сражения была решена.

Они крушили противника с неистовством, и каждому вассалу-военачальнику Кормак выделил равную долю живой добычи. Кулы по традиции потрошили пленников, их горбатые колдуны с невнятными тенями за плечом пожирали эти внутренности. Всадники вей-ту привязывали к рукам и ногам жертв веревки и разъезжались в стороны, разрывая тела несчастных. Силачи хазаги забивали пленных кулаками до смерти.

Кормак сразился и убил две дюжины пленных на наспех сооруженной арене, окруженной мечами. Голыми руками он со звериной яростью сшибал наземь одного за другим, рвал зубами глотки и пил льющуюся кровь.

Ханги издевались над пленниками как могли, потом бросали истерзанные, оскверненные тела на потеху рабам. Из всех тяжких участей, постигших имперцев, именно эта больше всего раздражала Кормака. Каждого воина, и врага в том числе, должна постичь кровавая смерть, а череп его поднесен медному трону Кхарната.

Кар Одацен утихомиривал Кормака рассказами о множестве обличий Темных богов и о разных способах их почтить. Разве вонючие чумные могилы Оногала не служат богам Севера? Шаманы хоть и не заполучали в битвах черепов, но путешествовали средь безумия Дальнего Севера и возвращались наделенными великой силой, они были безгранично преданы Темным богам. Культы хангов Кар Одацен находил весьма почтенными, хотя Кормак так не считал. Кроме того, как подчеркнул Азазель, запрещая хангам отправлять ритуалы, Кормак может привнести раскол в свою армию. Союз племен и сейчас весьма непрочен, и если вычленить последователей Шомаала, то начнется полоса неудач, которая в течение нескольких дней приведет к развалу армии.

Кормак шагал по лагерю, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на особо необычное или извращенное жертвоприношение на алтаре. Его разгоряченная кожа покраснела от жара, пышущего от костров, ибо здесь недостатка в дереве не было. Со временем империя превратится в один громадный погребальный костер, где на вершину высоченной пирамиды из костей и пепла водрузят череп императора.

Добравшись до горловины лощины, он узрел Кара Одарена и Азазеля. Настроение сразу испортилось, ибо он считал, что эта парочка замышляет против него. Шаман и предатель. Ну и помощнички!

У ног колдуна лежал изуродованный труп, и по чудовищным увечьям искромсанного тела Кормак понял, что Азазель утолил страсть к истязаниям. Живот был вспорот, и Кар Одацен копался во внутренностях погибшего. С влажным чавкающим звуком он извлек печень и принялся ее рассматривать, поворачивая в окровавленных руках.

— И каково будет предсказание? — поинтересовался Кормак, но только Азазель неохотно взглянул на него, оторвавшись от созерцания изуродованного трупа. Кормак собирался уже переспросить, но колдун поднял руку, призывая к молчанию.

— Помолчи, — сказал шаман. — Искусство предсказания требует сосредоточения.

Кормак боролся с желанием выхватить топор и раскроить колдуну башку за подобное неуважение, но вдруг понял, что вцепился в рукоять железной хваткой. А ведь он даже не заметил, как это произошло.

— Славная победа, — промурлыкал Азазель, восторженно разглядывая собственное отражение в полированном металле меча. — Жестокая схватка, красивый финал.

Кормак кивнул, хотя не понял, к кому обращается Азазель: к нему или к своему отражению. Затем постарался ответить так, чтобы в голосе не клокотала душившая его ненависть.

— Да, так и есть, — сказал он. — Много черепов собрано, да и живые трофеи достались каждому предводителю.

— Позорно то, что ты не воспользовался нашим преимуществом, — буркнул Кар Одацен, не отрываясь от изучения внутренностей мертвеца. — Дисциплине пришел конец, и врагам удалось уйти. Теперь нам снова придется сражаться с ними.

— Значит, сразимся, — бросил Кормак. — И снова разобьем.

— Я бы на твоем месте не был так в этом уверен, — заметил Азазель. — Мы победили их, потому что они не ожидали, что мы станем сражаться так же, как они. А на ошибках учатся.

Кормак старался не смотреть на Азазеля и ждал, когда заговорит шаман.

— Ты меня слышишь? — осведомился Азазель.

— Слышу, — рявкнул Кормак, наконец встречаясь с мечником взглядом. Казалось кощунством в гневе повышать голос на такое совершенство. И он заставил себя не смотреть на прекрасные черты, скрывающие внутреннюю порочность. — Я полагал, что с помощью твоей муштры мы станем им ровней в битве.

Азазель рассмеялся, да так обольстительно, что при столь дивных звуках гнев Кормака рассеялся.

— Едва ли, — ответил он с сияющей улыбкой. — Мы упражнялись чуть больше двух сезонов. Воины Зигмара обучаются всю жизнь и годами сражаются вместе.

— Твоя армия численностью превосходит вражескую, — заметил Кар Одацен. — Сила Темных богов делает нас непобедимыми.

— Отнюдь, она делает нас уязвимыми, — отмахнулся Кормак.

— Чушь, — возразил Кар Одацен. — Я еще никогда не обладал таким могуществом.

— Ошибочно считать себя непобедимым, шаман. Чрезмерная самоуверенность нас подведет. С такими мыслями мы наделаем ошибок и дадим врагу шанс ими воспользоваться. Правильнее ждать, что наши враги после поражения станут сильнее и подготовленнее. Хозяин империи вовсе не дурак, и он наверняка извлечет верный урок из постигшего его унижения.

— Что же, по-твоему, предпримет Зигмар? — поинтересовался Азазель.

— Он отступит к Мидденхейму. У него нет другого выбора.

Азазель кивнул.

— Что ж, я заберусь хоть на самое небо и скину его оттуда.

— Не скинешь, — проговорил Кормак. — Пока что, по меньшей мере.

Лицо Азазеля стало суровым, а взгляд — холодным.

— Что? Враг совсем близко от нас, а мы не вопьемся ему в глотку?

— Нет, потому что он именно этого от нас ждет, — объяснил Кормак. — Зигмару нужно выиграть время, чтобы собраться с силами. Поэтому он заманивает нас к стенам неприступного города.

— Что ты предлагаешь? — вскинулся Азазель. — Мои клинки жаждут крови Зигмара!

— Не нужно плясать под его дудку. Пойдем не к Мидденхейму, а на восток. Сожжем леса и поселения империи, уничтожим тех, кто выступил на подмогу Зигмару. Один за другим разобьем их, и вскоре молва о наших победах приведет сюда других норсов из-за морей. И к завершению сезона империя будет пылать от края до края.

— Нет, — сказал вдруг шаман, поднимаясь на ноги и показывая им печень. Волокнистая и жесткая, она пожелтела от болезни. — Ты ошибаешься. Этому не бывать.

— Почему это? — рассердился Кормак.

Кар Одацен сжал печень, и с пальцев его потекли тягучие нити отвратительного гноя.

— Мы вслед за Зигмаром пойдем в Мидденхейм, — проговорил шаман.

— Это глупо, — стоял на своем Кормак. — Мы можем завладеть империей и при этом не сходиться с императором в бою, постепенно лишая его всего.

— Да при чем тут империя?! — вскипел Кар Одацен, зло глянув на Кормака и Азазеля. — Не в ней дело. А в Зигмаре! Думаешь, ты сражаешься за земли, которых лишился, да ради мести? Нет! Эта война первая из многих, она станет основой для последующих.

— Хотя мне претит сама мысль оставить императора в покое на вершине горы, план Кормака мне нравится больше, — сказал Азазель, и Кормак подивился нежданной поддержке с его стороны.

— План Кормака, говоришь? — прошипел шаман. — С каких пор племена Севера внимают слову смертного? Он военачальник по воле богов, и когда они говорят, он должен слушаться их!

— Какова же воля богов? — вопросил Кормак, вновь подавляя желание убить старика.

Шаман отсутствующим взглядом смотрел куда-то вдаль, и голос его тоже шел откуда-то издалека:

— Пламя Ульрика должно погаснуть, Зигмар должен умереть. Мой взгляд проникает сквозь этот мир туда, где сомкнулся мрак, и силы Темных богов готовы разрушить сей мир. Близка победа Хаоса, но одно имя сдерживает тьму, дает надежду человечеству, подпитывает храбрость всех, кто внимает ему. Это имя — Зигмар, если мы не уничтожим его здесь и сейчас, тогда он останется в веках как символ объединения наших врагов и их оплот.

Кормак содрогнулся от дурного предчувствия, когда леса вокруг его армии вдруг пришли в движение. Сначала он решил, что, пока они благодарили Темных богов за победу, вернулся со своими воинами Зигмар, но тут из-за деревьев появилось такое, и он понял, как ошибся.

В свете костров предстали тысячи ползающих, летающих и ходящих по земле существ, которые полностью окружили армию северян. Благословленные силой Темных богов, все они были совершенно разные — противоестественная помесь человека и животного. Вооруженные топорами, ржавыми мечами и палицами со стальными шипами, они явились на зов шамана целой армией монстров с головами волков, медведей, быков и прочих зверей, не поддающихся четкому определению.

Они огласили ночь ревом, криками и визгом, и при виде столь ревностного служения древним богам пошатнулась уверенность Кормака в себе как в могучем предводителе армии. Лишенные всяких стремлений, кроме как разорить империю и отомстить расе, которая так их боится и ненавидит, монстры были готовы погубить всех людей.

— Настали дни величайшей мощи, — говорил Кар Одацен. — Племена Севера, зверолюди и могущественный князь Кхарнат вместе обрушатся на Мидденхейм, и мы утопим этот мир в крови!

Наступала ночь, а они все шли и шли.

Словно волнующееся живое море шерсти, плоти и железа, орда северян без конца текла вокруг подножия горы Фаушлаг. Стоя на самом краю горы, Зигмар наблюдал за ними, и ветер трепал его волчий плащ. Рядом с ним, но на более благоразумном расстоянии от крутого обрыва, стояли соратники.

В последний раз так много его сподвижников вместе собралось у него на коронации девять лет назад. С тех пор столько всего произошло, что он едва мог припомнить надежды и чаяния того дня. Некоторые из них воплотились в жизнь, некоторые — нет. Товарищеские узы устанавливались и крепли. Эта война проверит их на прочность.

Удоз Конн Карстен стоял, скрестив руки на эфесе громадного палаша с широким клинком. Ютон Марий просто невозмутимо взирал на собиравшегося врага. Громадный топор короля-берсерка заново приковали к запястью, с ним ему суждено расстаться лишь в случае победы или смерти.

Мирза и Пендраг стояли по левую руку императора, Редван и Вольфгарт — по правую. Рядом находились лучшие друзья и союзники, исполненные веры и преданности. Несмотря на испытания, они остались ему верны.

— Они тут как тут, — констатировал Вольфгарт. — Как ты и говорил.

— Ага, — ухмыльнулся Редван. — Повезло нам, верно?

— Не думал я, что они явятся, — покачал головой Пендраг. — Должны же они понимать, что им этот город не взять.

— Не думаю, что они сунулись бы сюда, если бы не рассчитывали на победу, — сказал Зигмар.

— Цепных лифтов у них не будет, остается только виадук. У нас столько воинов, что мы сможем удерживать его вечно, — заявил Вольфгарт.

Зигмар посмотрел на соратников. На вершине горы они чувствовали себя непобедимыми и неуязвимыми. Увы, скоро они поймут, что это не так.

— Если бы попасть в город можно было только по виадуку, я бы, пожалуй, с вами согласился, — задумчиво проговорил Зигмар. — Но это не так. Верно, Мирза?

Вечный воитель покачал головой с таким видом, будто его вынуждают открывать неприятный секрет:

— Не так. Откуда это тебе известно?

— Я император и должен знать подобные вещи, — сказал он. Затем улыбнулся и коснулся испещренного рунами обруча из золота и слоновой кости на голове. — Аларик рассказывал мне, как горняки и инженеры помогали Артуру добраться до вершины горы Фаушлаг. Он говорил, что скала под нашими ногами испещрена туннелями и пещерами. Некоторые из них прорыты гномами, а кто сотворил другие — тайна даже для горного народа.

— Так и есть, — подтвердил Мирза. — У нас есть несколько карт, только они несовершенны. По правде говоря, не думаю, что кому-нибудь доподлинно известно, что находится у нас под ногами.

— Существуют тайные ходы в мой город, а я узнаю об этом только сейчас? — возмутился Пендраг. — Мирза, тебе следовало рассказать мне.

— За защиту города отвечаю я, — отозвался Вечный воитель. — Давным-давно было решено, что чем меньше людей будет знать о туннелях, тем лучше. В любом случае, нашим врагам не может быть о них известно.

— Они разнюхают, — сказал Зигмар. — Найдут их. Мы должны их защищать.

Какое-то время все молча смотрели, как собирается армия норсов. Каждый гадал, какова ее численность, ибо врагов стало заметно больше. В их ряды влилось громадное количество монстров.

— Леса, похоже, опустели, — заметил Отвин. — Никогда не думал, что этих уродов так много.

— Ничего, зато, когда все это кончится, их станет гораздо меньше, — рыкнул Конн Карстен.

Зигмар не питал особого расположения к предводителю удозов, но был благодарен ему за дерзкие слова, вернувшие соратникам решимость. Снова взглянув на вражескую армию, он отыскал острым глазом знамя Кормака Кровавый Топор. Под стягом стоял и смотрел вверх, на город, исполин в черных доспехах и рогатом шлеме. Несмотря на огромное расстояние, разделявшее их, Зигмару показалось, что Кормак стоит прямо перед ним. Стоит шепнуть — враг услышит его слова.

— Тебе не отнять у меня империю, — проговорил он.

Рядом с военачальником норсов стояли двое: некто согбенный, от него разило колдовством, и грациозный воин в серебряных доспехах, вооруженный двумя мечами. У второго были черные волосы и бледная кожа, и когда он вынул из ножен один из клинков, Зигмар его узнал.

Невозможно! Разделявшее их расстояние было слишком велико, лицо воина казалось крохотной светлой точкой средь моря воинственных физиономий северян, но Зигмар знал, что не ошибся.

— Мечник, — проговорил он. — Тот, что рядом с Кормаком.

Вольфгарт сощурился, напрягая зрение:

— Ага, тощий недомерок. Что тебе до него?

— Я его знаю.

— Что ты такое говоришь? Откуда тебе его знать? Кто это?

— Это Герреон.

Вольфгарт ахнул. Потом сказал:

— Становится все интересней.

Глава восемнадцатая Империя в тупике

Целую ночь армия Кормака Кровавый Топор выла, дудела в боевые рога, жгла костры и приносила кровавые жертвы, а на рассвете следующего дня пошла штурмовать город. До защитников долетал речитатив молитв северных племен, военные песни и посулы скорой смерти врагам.

Людям империи хотелось мира, душевного покоя и домашнего уюта, норсы же жаждали лишь сражений и завоеваний. Прогресс и развитие были лозунгами империи, движущей силой для северных племен была страсть к господству и убийствам. Боги южан хранили тех, кто почитал их и молился им, а зловещие боги хаоса требовали преклонения и взамен предлагали только сражения и смерть.

На защиту Мидденхейма встали восемь тысяч воинов империи, им противостояли вдвое более многочисленные силы врага. В атаку шли не только люди, но также быкоголовые монстры, крылатые твари, подобные летучим мышам, и жуткие, ни на кого не похожие отвратительные существа. Рев, рык стай черных волков, огромные тролли, которые несли вырванные с корнем деревья.

Зигмар уже давно разрабатывал план по защите Мидденхейма, ибо знал, что Пламя Ульрика влечет последователей Темных богов, будто светильник — мотыльков. Вражьи полчища наверняка воспользуются виадуком. Несмотря на все усилия инженеров города, каменный подиум в месте соединения его с городом разобрать не представлялось возможным. Таково уж было мастерство гномов, что ни одного камня из кладки вытащить никто не мог. К тому же крепость и башни, которые должны были защищать верх виадука, достроить не успели. Стены барбакана в высоту не превышали человеческий рост, пустые башни стояли без бастионов. Каменные блоки для постройки стены высотой в пятьдесят футов нынче использовали для того, чтобы закрыть ими недостроенные ворота, или для сооружения из них баррикад.

Именно там собрался встретить врага Зигмар во главе тысячного отряда, состоявшего из представителей различных племен, собравшихся в Мидденхейме. Плечом к плечу встали берсерки-тюринги, удозы, ютонские всадники, мечники-унберогены и воины Мидденхейма. Хотя Белым волкам было дано другое задание, Редван отказался покинуть императора, объясняя это тем, что Альвгейр непременно повесит на стену Большой палаты его шкуру в том случае, если с императором что-то случится.

Пендраг и Мирза возглавляли тысячу местных воинов и защищали северную часть города. Граф и Вечный воитель обратились лицом к родной стороне врага, как того требовала традиция. Сложив с себя обязанности по защите Зигмара, Белые волки сопровождали графа Мидденхейма и его военачальника. Перспектива сражаться вдали от императора не очень их радовала, но каждый воин принес клятву у Пламени Ульрика, что выполнит свой долг. Восточные подступы удерживал Конн Карстен с удозами, а западные — Марий с ютонами.

Вооружился каждый мужчина, а самым старым и самым юным доверили защиту улиц и перекрестков, ведущих к храму Ульрика в сердце города.

Мидденхейм трещал по швам, переполненный жителями из ближайших поселений и беженцами, спасавшимися от зверского нашествия норсов. Источники города закрыли железными решетками, к запасам провизии приставили вооруженную охрану. По скромным подсчетам снабженцев Пендрага, их должно было хватить на месяц.

Зигмар стоял под прикрытием недостроенной стены наверху виадука и смотрел, как за дымящей конструкцией из меди и кости собираются норсы. Рядом с ним замерли пять сотен воинов, вооруженных копьями, луками и мечами, готовых биться подле императора. За его спиной ждали приказа к наступлению еще пятьсот.

Далеко снизу послышались ритмичные удары — это северяне колотили топорами и мечами по щитам, двинувшись вверх по виадуку. С лязгом железа сливались монотонные песнопения, жуткую, лишающую мужества какофонию дополнял вой зверолюдей. Страшные звуки говорили о жажде разрушения во имя разрушения и о желании убивать и калечить только ради того, чтобы упиваться страданиями жертв.

Жуткий грохот лишал человеческие сердца отваги, ибо то был первобытный глас рока, преследующий род человеческий с начала времен.

Зигмар чувствовал, как в сердцах его воинов укореняется страх, а потому вспрыгнул на стену, притягивая к себе взгляды величественным обликом и блестящими доспехами, которые надевал на коронацию. Каждая пластина сияла, словно серебро, великолепная чеканка поражала мастерством исполнения. Забрало крылатого шлема было поднято, и все, кто смотрел на него, видели отражавшуюся в его лице неукротимую решимость отбить неприятеля. Вызывая норсов на бой, он взмахнул молотом Гхал-Мараз. Солнечный свет заиграл на золотом щите, даре Пендрага взамен старого, разбитого на перевале Черного Огня.

— Люди империи! — воззвал Зигмар, и его зычный голос с легкостью донесся до самых дальних укреплений. — Воинов, которые идут на штурм, закалила суровая жизнь на Севере, но вы сильнее их. Их боги — кровожадные воплощения войны, у этих людей нет вашей веры. Они живут ради сражений, и нет у них вашей широты души! Ибо они живут только ради себя, и в этом их слабость. Они не ценят жизнь ближнего своего, не ведают братства. Оглянитесь вокруг! Вглядитесь в лица воинов рядом с вами. Может, они родом из земель, далеких от вашего родного дома. Может, они говорят на другом языке, но знайте: это ваши братья. Которые будут сражаться за вас так же, как вы будете биться и умирать за них.

Зигмар повернулся лицом к норсам, величественный и могучий.

— Наша сила в единстве! — крикнул он. — Вместе мы прогоним ублюдков обратно за море и сделаем так, что они пожалеют, что появились на свет!

Пендраг поднял топор и, не веря собственным глазам, смотрел, как твари карабкаются на Фаушлаг. Они облепили гору и взбирались по совершенно отвесной скале. Однажды Зигмар залез наверх и чуть не убился, а чудовища ползли с легкостью, словно поднимались по лестнице.

В пепельно-серых небесах клубились тучи, и, глядя на северный горизонт, Пендраг чувствовал головокружение. Никто не знал, что там, под вечными снегами, но в легендах каждого племени говорилось о землях богов и монстров, где сам воздух пропитан силами безумия и мироздания.

Он глубоко вздохнул и половчее перехватил топор. Серебряную руку покалывало телесной памятью о пальцах, противно чесался шрам на шее, куда пришелся удар давно мертвого короля-воителя. Напомнили о себе все старые раны, и Пендраг старался не думать, что это за предзнаменование такое.

Рядом с ним совершенно неподвижно замер Мирза. Сам Пендраг бесчисленное количество раз бился с врагом и плечом к плечу сражался рядом с героями во время величайшей битвы за всю историю человечества, и все же сердце бешено стучало в его груди, и во рту пересохло.

Шесть сотен воинов Мидденхейма рассредоточились у окружающей город защитной стены — барьера высотой по грудь, возведенного там, где шел уклон к отвесным скатам горы Фаушлаг. Три сотни вооруженных охотничьими луками и пращами воинов заняли позиции на крышах и башнях позади. Лица их, как обычно, были суровы. За годы, проведенные в Мидденхейме, Пендраг научился видеть в их стойкости и мужестве простую практичность и осознание никчемности лишних эмоций.

Воины Мидденхейма не оглашали окрестности боевыми кличами, и личный опыт научил Пендрага тому, что таким мужам не нужны пафосные речи. Они ценили только отвагу и силу, и здесь Пендраг заслужил их уважение, а потому они встали вместе с ним на защиту города. Само их присутствие доказывало, что они приняли его. Разве может мужчина желать большего?

У него над головой развевался бело-голубой флаг города, и Пендраг почитал за честь биться под его сенью. Не так давно он разил мертвяков некроманта под знаменем Дракона, и теперь был рад сойтись с врагом под боевым флагом чести, а не убийства.

Среди воинов Мидденхейма была сотня Белых волков, которые выделялись красными доспехами и белыми плащами из волчьего меха. И хотя их место было при императоре, Пендрага радовало то, что они рядом.

От самого обрыва карабкался вверх отряд в неброской одежде лесных следопытов, который уже приближался к защитной стене. Когда они добрались до нее, то схватились за протянутые руки и очутились на стороне города.

— Они уже близко, — сообщил один из разведчиков. — Примерно в сотне футов. Лезут вверх быстро.

— Отличная работа, — похвалил Пендраг. — Присоединяйтесь к остальным лучникам.

— Будьте начеку, среди них есть крылатые монстры, — предупредил следопыт, пробираясь сквозь плотный заслон защитников.

Пендраг инстинктивно взглянул на небо, но не увидел никого, кроме собравшегося в предвкушении пира воронья.

Он повернулся к Мирзе и сказал:

— Славной тебе сечи, Вечный воитель.

— И тебе, граф Мидденхейма, — отвечал Мирза.

Трижды Зигмар вместе с воинами отбивал атаки норсов до того, как до них добралась странная конструкция из меди и кости. Утро только начиналось, а Морр уже пожинал урожай душ павших воинов. Тела убитых врагов сбрасывали с виадука, крики раненых смешивались с боевыми песнями норсов.

Каждая атака — яростная схватка, лязг клинков, кровь, вопли и мужество. Зигмар без устали дюжинами разил бешеных норсов, явившихся за его головой.

Но последняя атака явно станет иной.

— Что за штука, во имя Ульрика? — произнес вслух Редван готовый сорваться с губ каждого вопрос.

— Ума не приложу, — мотнул головой Зигмар. — Ничем хорошим это явно быть не может.

Над норсами возвышалось громоздкое сооружение — кровавый алтарь из клинков, который тянули два мощных зверя, похожих на коней с изогнутыми бараньими рогами и пылающими углями глаз. То были скорее ожившие кошмары, чем животные. Шкуры зверей курились дымом, словно раскаленные очаги. С жуткой конструкции сыпались черепа и текли бесконечные потоки кипящей крови, с шипением проливавшиеся на камни виадука. Наперекор ветру клубился и извивался черный дым, и Зигмар в недоумении поморгал, когда в его глубинах ему почудились вопящие черепа.

Сгрудившиеся вокруг алтаря норсы выкрикивали одно-единственное имя, от которого на Зигмара накатывали приступы тошноты. То было имя самой смерти, и он чувствовал, как окаянные звуки волнуют сердца его воинов. Вперед выступил исполин в окровавленных доспехах с черным знаменем, клокочущим штормовой мощью, на полотнище которого сверкали черные молнии. В последний раз выкрикнув имя своего жуткого божества, норсы бешеным полчищем покрытых татуировками воинов бросились в атаку. Их встретил град арбалетных стрел с железными наконечниками, который выпустили наемники, сражавшиеся за ютонское золото. Тяжелые стрелы расщепляли щиты и пробивали доспехи норсов. Передние ряды пали, но их место тут же заняли следующие воины. Новый залп, новые жертвы…

Стрелы лучников не обладали убойной силой арбалетных, а потому многие просто вонзались в тяжелые щиты северян и застревали, не причиняя вреда. Зигмар мысленно возблагодарил неведомого бога, который рукой Отвина остановил его и не позволил убить Мария. Если бы не арбалеты, норсы бы уже могли прорваться в город.

Но вот арбалеты и луки уже оказались бессильны.

Норсы бросились на стену, и кровь полилась рекой.

Зигмар отразил удар топора и молотом саданул в лицо противнику. Норс повалился назад, но на его место тут же встал другой воин, метивший мечом в шею императору. Зигмар уклонился и с силой ударил противника щитом в грудь.

По трупам своих товарищей норсы с воплями взбирались к стене, круша кости погибших под тяжестью обремененных доспехами тел. Зигмар стоял насмерть, истребляя врага смертоносными взмахами Гхал-Мараза, и там, где он бился, норсы отступали.

Воин взмахнул черным стягом, в вышине послышалось жуткое шипение, и за ним потянулся дым от дьявольского алтаря. Казалось, что кровавое сооружение издавало нечленораздельный воющий рев, вздыбились тащившие его вверх демонические твари и забили в воздухе подкованными железом копытами. Зигмар ощущал древнюю силу страшного алтаря. На него бросился приземистый одноглазый норе с торчащими дыбом волосами, смазанными смесью смолы и мела.

Император развернулся к нападающему, прикрываясь щитом, и тут из жуткого стяга в него метнулся мерцающий черный сполох и поразил с потрясающей силой. Щит вспыхнул, края его раскалились и сделались золотыми, словно охваченный огнем пергамент.

— О, зубы Ульрика! — вскрикнул Зигмар и отбросил остатки щита. Одноглазый тем временем набросился на него, и император упал со стены. Они тяжело рухнули вниз, Зигмар даже выпустил Гхал-Мараз. Пришлось ударить норса шлемом в лицо, но тот, казалось, не чувствовал боли. Он кусался и плевал в Зигмара, из его пальцев выросли железные когти, и он с животной яростью вцепился в унберогена.

Вдоль всей стены на защитников империи бросались норсы, напитанные яростью, и в венах у них клокотала древняя сила северных богов, способная запросто поглотить их самих. Только никто из норсов не боялся такого исхода.

Зигмар откатился в сторону. Он чувствовал, как бугрится кожа одноглазого, словно у того в груди извивается клубок змей. Норс впился ему в шею внезапно удлинившимися клыками, и Зигмара спас только серебряный латный воротник. Он ударил противника кулаком в лицо. Хрустнула кость, клацнули клыки, только плоть врага была словно железная. Кожа у него потемнела, из вспучившихся на лбу уплотнений появились рога. Тут ему в бок вонзилось копье, и он вскинулся, стремясь распороть копейщику живот. Зигмар подхватил Гхал-Мараз и взмахнул молотом, когда на него снова кинулась рогатая тварь, уже скорей монстр, чем человек. Он перехватил молот совсем у бойка, шагнул к чудищу, со всех сил ударил врага в морду и размозжил ему голову. Серокожее тело повалилось на камни, сотрясаясь в конвульсиях, оно подергивалось и лягалось, и, словно охватившее тело норса превращение еще не закончилось, из плоти появлялись все новые рога, конечности и костяные бугры.

Зигмар отпрыгнул назад, понимая, что теперь норсы будут биться в обличии монстров, ибо колдовство преобразило их тела, мало что оставив от изначального вида. Все они теряли человечье обличив, император сам видел, как кожа нескольких северян покрылась чешуей, как у рептилий. Некоторые обзавелись могучими, как у громадных быков, рогами, кожа других светилась ярким зеленым огнем. Кое-кто, обезумев от влившихся в него страшных сил, спрыгивал с виадука и летел в пропасть.

Редван сражался с норсом с бугрящимися канатами вен на мускулах, чье туловище раздулось до неимоверных размеров, распирая доспехи, разлетевшиеся на части. Тело гиганта было усыпано арбалетными стрелами, только они его, похоже, совсем не беспокоили. Редвану удавалось не подпускать его к себе до тех пор, пока ютонские воины не приперли обезумевшее чудище к стене, где унберогены, наконец, изловчились и убили его.

Посреди атакующих норсов ужасный алтарь из черепов и меди светился нечестивым огнем, наполняя северян страшной мощью. Рядом с ним глумливо хохотал воин в кровавых доспехах.

Зигмар понимал, что нужно уничтожить алтарь, иначе это сражение можно считать проигранным.

Но между ним и алтарем бесновалось целое полчище вопящих обезумевших норсов.

Шанс добраться до цели был только у одного отряда.

— Королевские клинки! — воззвал император и оказался на стене, чтобы оттуда спрыгнуть в самую гущу норсов. — За мной!

Зверей оказалось видимо-невидимо, Пендраг старался удержаться на ногах и отбивался от рыкающих и клацающих зубами чудищ с волчьими головами и тонкими жилистыми телами. С вершины горы Фаушлаг кровь лилась так, что земля у подножья стала скользкой. Графа Мидденхейма атаковала визжащая тварь с кошачьей мордой, и он ударил ее в грудь секирой. Когда он спихивал тело с лезвия топора, от нагрудного доспеха отскочила стрела, и он вовремя взглянул вверх, чтобы заметить пикирующую на него крылатую тварь с мордой как у летучей мыши. Целые тучи таких монстров вились над городом и стреляли в людей грубо обработанными стрелами с острыми кремневыми наконечниками, большинство из которых или не находили цель, или отскакивали от шлемов, но порой пронзали воинов через зазоры доспехов. Лучники стреляли в монстров с крыш, но попасть в молниеносно изменявших направление крылатых тварей было очень сложно.

Пендраг приказал им поберечь стрелы для тех зверолюдей, что карабкались вверх. Но мимо просвистела стрела с черным оперением, поразившая нападавшего на Пендрага летучего монстра прямо в грудь. Взвыв от боли, он упал на камни, получив смертельную рану, и Пендраг улыбнулся, мысленно поблагодарив ослушавшегося его приказа лучника.

Оглядев поле боя, он увидел, что вокругполным-полно рыкающих и завывавших зверолюдей. Белые волки и воины Мидденхейма бились бок о бок, не уступая монстрам ни пяди земли. Вниз с горы летели тела врага, пронзенные стрелами или рассеченные секирами и мечами. Зверолюди сражались клыками и когтями, потому что карабкаться вверх по горе Фаушлаг с оружием не представлялось возможным, но тем не менее они вплотную приблизились к тому, чтобы завоевать город.

Мирза разил врага с убийственной точностью и каждым смертоносным ударом сносил головы врагов с плеч. Он бился, не проявляя ни малейшего волнения, а каждый удар Пендрага направляла мысль, что, если они проиграют, всему настанет конец.

На всем протяжении стены Белые волки пели военные песни, тогда как люди Мидденхейма рубили врага в зловещем молчании. Они не ведали ни страха, ни ярости, просто выполняли свой долг так, будто резали скот. Противник нападал безо всякой стратегии или разумения и руководствовался лишь ненавистью да голодом. Секира Пендрага рубила лохматые конечности и рассекала оскалившиеся челюсти, рука его двигалась подобно механическому поршню в одной из паровых машин мастера Аларика.

Вперед бросился громадный монстр с бычьей головой в утыканном шипами ошейнике, и Мирза с Пендрагом одновременно поспешили ему наперерез. Вечный воитель поднырнул под вытянувшуюся в ударе когтистую лапищу и поразил его в живот. Пендраг обрушил на бок удар секиры. Полотнище топора на целую ладонь погрузилось в плоть врага, прежде чем вонзилось в кость.

Монстр взревел и вздыбился, вырвал топор у из рук Пендрага и ударил рогами. Пендраг отпрыгнул назад, но недостаточно быстро, и острый конец рога успел царапнуть скрепляющий нагрудник кожаный ремень. Удар сбил Пендрага с ног, рог вонзился ему в бок и подкинул высоко в воздух. Звенья кольчуги разъехались, и, пронзив кожаный ремень под доспехами, острый рог вошел в тело. Кровь хлынула из раны.

Пендраг упал, тяжело приземлившись, и покатился вниз, все кружилось перед глазами: небо и земля. Пытаясь затормозить падение, он хватался за что попало и в кровь сбил руку о камни. А потом под ним оказалась пустота. Мир улетал из-под него.

Последним усилием он выпростал серебряную руку, металлические пальцы, высекая искры, искали, за что уцепиться, и выкованный гномом металл победил и обрел опору. Плечо пронзила сильная боль, и Пендраг перестал катиться вниз. Сжав зубы, он тяжело дышал, беспомощно повиснув над пропастью в тысячах футов над землей. Зрение затуманилось, живот скрутило от приступа дурноты и головокружения.

Далеко внизу карабкались на гору зверолюди, в воздух взлетали крылатые твари, которые были крупнее вооруженных короткими луками летучих мышей и несли в лапах других, а кого — из-за расстояния разглядеть было невозможно. Сверху доносились звуки битвы, мимо Пендрага то и дело пролетали тела воинов и монстров. Его чуть не сбило чудовищное создание — полумедведь-полусобака, и когда он уже почти срывался в пропасть, чья-то сильная рука схватила его за руку и потащила вверх.

Второй рукой Пендраг нашарил точку опоры и пополз навстречу спасению, заливаясь после пережитого истерическим смехом. Обхватив скалу обеими руками, он смотрел на спасителя и не узнавал его. На плече у того была бело-голубая нашивка.

— Я тебя спас, граф, — произнес человек, помогая Пендрагу подняться на ноги.

— Зверолюди? — просипел граф.

— Отбились. Пока что. А теперь идем, нечего здесь торчать.

Пендраг кивнул и побрел вверх по склону средь луж крови и оторванных конечностей. Когда он добрался до стены, ноги у него изрядно дрожали. Очень осторожно он встал во весь рост под приветственные крики воинов Мидденхейма, которые обрадовались, что он жив. Спаситель исчез из виду, затерявшись средь прочих защитников города. Мирза пробрался к Пендрагу через ряды воинов, и лицо его растянулось в широкой улыбке.

— О боги, друг! Думал, что мы уже потеряли тебя! — приветствовал появление графа Вечный воитель.

Пендраг ссутулился, все еще не придя в себя после близости смерти. Он показал Мирзе покореженную серебряную руку и сказал:

— Я все еще жив только благодаря искусству мастера Аларика.

Взглянув на протез, Мирза проговорил:

— Значит, я тоже ему бесконечно обязан.

Пендраг подобрал секиру и сказал:

— Если нам удастся выжить, отправимся вместе в чертоги короля Кургана и поблагодарим его. Только у нас на подходе еще много зверолюдей.

— Оружие к бою! — отдал приказ Мирза, и воины бросились к стене, нацелив копья и луки на склон. Среди них не было паники, спешки или страха, только осознание долга и храбрость. И Пендраг как никогда гордился тем, что ему выпала честь быть их предводителем.

— Защитники Мидденхейма, пробил ваш час! — крикнул он, и как только слова графа сорвались с его губ, из-под обрыва вылетели не меньше сотни громадных крылатых широкоплечих зверолюдей с огромными крыльями. Некоторые из них несли странных воинов, которые выли и бились у них в когтях, другие — облаченных в балахоны и потрескивающих колдовским сиянием существ.

— Стреляйте! — вскричал Пендраг.

В небо взмыла туча стрел.

Сотнями футов ниже, в глубине пещеры, Вольфгарт вслушивался в темноту. Он полагал, что здесь, внизу, будет спокойно, но как же он ошибался! По камню скрежетал металл, от сотрясений в дальних пещерах и коридорах осыпались галька и песок.

Казалось, он дышит до невозможности громко, и сердце громыхает в груди болезненно и пугливо. У него за спиной слышалось тяжелое дыхание и приглушенная брань сквозь зубы — это застыла средь тьмы, слабо освещенной светом лампы, сотня воинов, вооруженных длинными кинжалами, пиками и тяжелыми булавами.

— И о чем я только думал! — тихонько прошептал он, когда Шаргалл остановился в начале грубо высеченного в скале туннеля. Горняк задержался там, чтобы разглядеть метку на стене, прислушиваясь перед тем, как перейти в другой коридор. Похоже, он знал, куда идет, хотя Вольфгарт не понимал, как можно разобраться в лабиринте извивающихся ходов, огромных пещер и скалистых галерей. На стенах, отражая свет, блестела влага. Вольфгарт утер со лба пот.

— Это только мне жарко, или всем? — спросил он.

— Только тебе, — отвечал Штейнер, вырисовывающийся в полумраке лишь силуэтом.

Осадный инженер Штейнер был худым нервным человеком, который оружию предпочитал подсчеты, измерительные линейки и чертежи стен замков. Но приказ есть приказ, и ему пришлось отправиться на подмогу воинам, которые вызвались сражаться под городом, внутри горы. Как и Вольфгарту, ему было неуютно здесь, во тьме лабиринтов, положение еще больше усугублялось тем, что первый был воином, а Штейнер — ученым.

Около пятисот воинов спустились в тайный лабиринт под городом, для пущей эффективности разделившись на пять групп. Голоса и крики разных отрядов причудливо разносились эхом, и было невозможно сказать, какое расстояние их отделяет.

— Глубоко мы забрались? Как думаешь? — спросил Вольфгарт.

— Может, несколько сот футов? — пожал плечами Штейнер.

— Разве ты не знаешь?

— Я ничего не вижу, к тому же мы столько раз спускались и поднимались, что и не счесть. Как же мне знать наверняка? — огрызнулся Штейнер.

— Тише вы, оба, — одернул их Шаргалл, неожиданно вырастая из темноты прямо перед ними. — Слушайте!

Все замолчали, и Вольфгарт судорожно сглотнул, стараясь не представлять себе все кошмары, которые могли таиться в темноте: влажных липких черных насекомых, склизких ночных тварей, которые ненавидят солнечный свет и питаются разлагающимися трупами тех, кто сгинул в туннелях…

Он прогнал прочь эти мысли и попытался сосредоточиться.

— Слышите? — прошептал Шаргалл.

— Да, — кивнул Штейнер. Вольфгарт же не слышал ни звука и прижал ухо к скале. Сперва он ничего не мог разобрать и уже было собрался сообщить об этом, как вдруг расслышал тихий повторяющийся звук: тинк, тинк, тинк. Словно кто-то легонько постукивал длинным ногтем по железному нагруднику.

— Что это?

— Как будто что-то сверлят, — сказал Штейнер. — Где-то поблизости. Полагаю, в параллельном туннеле.

— Так близко? — изумился Шаргалл.

— Да, — подтвердил Штейнер. — Слишком близко.

— Что это, как вам кажется? — спросил Вольфгарт. — Враги?

— Кому еще здесь быть? — вопросом на вопрос отвечал Шаргалл.

Шум нарастал и учащался. Вольфгарт вынул из ножен кинжал и отцепил с пояса булаву с железной головкой. Жаль было расставаться с мечом и оставлять его в наверху, в городе, но проку в туннелях от него было бы мало.

Штейнер прижался ухом к стене и нахмурился.

— Не пойму. Похоже, что сверлят, но звук теперь гораздо ближе. Ни один бур не просверлит камень так быстро. Должно быть, это доносящееся откуда-то эхо. Может, из сводчатой пещеры, которая усиливает звук.

— Значит, нужно отыскать это место, — решил Вольфгарт. — И побыстрей.

Вдруг туннель огласил резкий хруст раскалывающегося камня, которому вторили испуганные крики. Все пригнулись и с ужасом глядели вверх. Оттуда сыпалась каменная пыль, где-то совсем рядом трещали дробящиеся скалы.

— Да что, во имя посоха Ранальда, тут происходит?! — воскликнул Вольфгарт, прислушиваясь к грохоту отдаленного камнепада. Совсем рядом кричали, и он изготовил кинжал к бою, когда услышал металлический скрежет, похожий на рокот горного бура.

— Стена! — крикнул он. — Все прочь от стены!

Но слишком поздно. Рядом со Штейнером появилась глубокая трещина, и из камня с ревом показался вращающийся металлический конус. Он вонзился прямо в инженера, и туннель огласился диким воплем. Сверло вошло в спину несчастному и пробило его туловище насквозь. Из агонизирующего тела вывалились внутренности. Со стены сыпались камни, клубилась пыль и дым, и туннель залил странный зеленый свет.

Лампы упали и потухли. Люди кричали. Из образовавшейся в стене дыры хлынули полчища крыс. Но мерзкие твари не заботили Вольфгарта. Его вниманием завладело остановившееся в только что образовавшемся проеме громадное существо, чья ручища заканчивалась окровавленным вращающимся буром.

Выше самого могучего воина, безобразно раздутый монстр представлял собой мешанину звериной шерсти и металла. Прямоходящая тварь не была человеком, ибо на плечах у нее красовалась жуткая крысиная харя. Голова и конечности были обмотаны грязными, пропитанными кровью бинтами, от медных ободов к бритому черепу, где они крепились, тянулись золотые провода. Весь покрытый рубцами и шрамами монстр оглушительно взревел. За его спиной маячили тени, а потом в туннель хлынула орда согбенных созданий в ржавых доспехах, вооруженных зазубренными мечами.

— В бой! — крикнул Вольфгарт и первым бросился в атаку.

Глава девятнадцатая Герои дня

Разукрашенные татуировками тюринги спрыгнули со стены у виадука следом за Зигмаром, бросившимся в атаку на норсов. Император положил почин сражению, напав на бородатого темнокожего гиганта с пылающими глазами. На груди у него было выжжено клеймо — огромный череп, и он набросился на Зигмара, снедаемый бездумной ненавистью.

Зигмар увернулся от удара топором, которым великан собирался его обезглавить, и в ответ саданул молотом по ногам воина. Гхал-Мараз раздробил коленные чашечки и оторвал врагу левую ногу. Великан закричал и упал, но все же попытался догнать ударом пробегающего мимо него Зигмара. Берсерк Ульфдар вела отряд Королевских клинков — клин разукрашенных воинов, похожих на дикарей из прошлых времен империи. Они со всей силы врезались в норсов, и Зигмара поразила следующая мысль: какое бы колдовство ни придавало сил норсам, оно до некоторой степени влияло и на его собственных воинов.

Врагов подпитывала черная магия, в которой не нуждались Ульфдар и тюринги, ибо на них опустился красный туман, и они жаждали лишь убивать. Воин с черным стягом выхватил клинок тьмы с выгравированными на нем рунами, кощунственно переиначивавшими те, что были на Гхал-Маразе. Зигмар почувствовал стремление древнего оружия их уничтожить.

Снизу напирали тысячи норсов, но они не могли воспользоваться численным превосходством из-за ограниченной ширины виадука. Вокруг Зигмара кружили чудовища, мутировавшие благодаря алтарю Темных богов. От сил мрака плавилась и сжигалась плоть, но видоизмененные фанатики выли в безумной радости от прикосновения богов.

По обе стороны от Зигмара берсерки прокладывали кровавый путь к жуткому алтарю. Они бились, не страшась за свою жизнь, и норсы невольно дрогнули перед тюрингами, которые убивали и убивали, не отступая ни на шаг.

Зигмар сражался с воинами, сквозь кожу которых пробивались острые выросты, он крушил их смертоносными ударами молота Гхал-Мараз. Умирая, они разваливались на части, их трупы мигом разлагались в мелкий мусор.

Навстречу императору шагнул воин со знаменем, и норсы расступились, давая дорогу своему предводителю, который возвышался над ними на две головы. Исполин установил знамя рядом с собой, и вблизи оказалось, что оно соткано из тысячи чешуйчатых черных змей. От стяга исходили волны тьмы, и Зигмар ощутил прикосновение чистейшего зла.

— Тебе конец, смертный! — взревел великан, взмахнув мечом и бросаясь в атаку.

Зигмар отразил один удар и увернулся от другого. И снова с невообразимой скоростью взлетел клинок, быстрее, чем казалось возможным, и вновь ему удалось отбить атаку. Каждый раз от столкновения черного меча и Гхал-Мараза высекался сноп искр такого цвета, которому Зигмар не мог дать название. Он ощущал нечестивую силу воина и знал, что она не его собственная, а дар богов, которым он поклонялся. Зигмар же сражался сам, его сила закалилась в бесчисленных битвах и по праву побед.

Меч опять метнулся к нему, Зигмар отклонился и обрушил молот на шлем воина. От страшного удара тот рухнул на колени, и, получив следующий удар в лицо, завалился на спину. Не давая врагу возможности подняться, мощным ударом из-за головы, словно вбивая кол в землю, Зигмар размозжил воину череп, размазал его по виадуку.

Когда погиб предводитель, норсы вскрикнули, словно от боли, а тюринги ответили победным кличем. Ульфдар порубила топором черное извивающееся знамя, и клубы темного дыма взлетели над его распадающейся сущностью, неотделимой от участи воина, который его носил.

Поле боя перед стенами города было завалено обезображенными трупами мутантов, и теперь ничто не стояло на пути к проклятому алтарю. Вопящие, снедаемые маниакальной яростью тюринги набросились на жуткую конструкцию из костей и меди, но демонические скакуны вздыбились и забивали копытами любого, кто осмеливался приблизиться. Дыхание их было подобно иссушающему жару и губило все, до чего добиралось.

Пошатываясь, к Зигмару подошла Ульфдар, вся в синяках, перепачканная кровью. Ее несколько раз ранили, но женщина словно не замечала этого. Отсутствующий взгляд стеклянных глаз, в уголках рта выступила пурпурная пена. Она показала на алтарь смерти.

— Как его уничтожить? — невнятно из-за действия наркотических веществ, приводящих берсерков в боевой экстаз, спросила Ульфдар.

— Вот так, — сказал Зигмар, высоко взмахнул Гхал-Маразом и обрушил молот вниз. По его команде туча арбалетных стрел вонзилась в курящийся алтарь. Демонические скакуны закричали в предсмертных муках, распадаясь под унизанными стрелами шкурами. Когда разрушилось заклятье, вдохнувшее в них жизнь, жар их костей угас, темные сердца остановились.

— Теперь уничтожим алтарь. — Зигмар прицепил молот к поясу и побежал вперед. Оставшиеся в живых тюринги тоже мчались вместе с ним, и когда все они взялись за алтарь, с него посыпались черепа. Вблизи император разглядел, что отвратительная конструкция состояла из ужасного реликвария с костями и бурлящего котла с кровью.

Вот почему Зигмар прогнал норсов из империи. При виде этого страшного алтаря рассеялись его последние сомнения. С помощью тюрингов он подтолкнул кровавую конструкцию к краю виадука.

Ну, давайте! — крикнул он. — Поднажмем, пока они не вернулись!

Алтарь из костей завалился набок и полетел вниз, разваливаясь и расплескивая кровь.

Зигмар не стал ждать, когда он упадет на землю.

Норсы готовились к новой атаке.

Мидденхейм пылал. Столбы дыма устремились в небо, запах горящей древесины долетал до людей на стенах. Над отрядом Пендрага пролетали небольшие, похожие на летучих мышей, твари, они парили над городом и бросали горящие факелы, а их более крупные сородичи налетали на оборонные сооружения. Сухое дерево строений тут же занималось, а сильный ветер раздувал огонь.

Дюжины крупных крылатых монстров удалось сбить стрелами, но от этого защитники выиграли немного, поскольку основной задачей тварей было не сражаться, а доставить до вершины вооруженных воинов — не совсем людей, но кошмарных творений, куда ужасней и беспощаднее человека. Побоище было страшным.

Пендраг видел, как одно существо с холодящим кровь воем приземлилось в десяти футах от него. Когда-то оно явно было человеком, но тело мутировало до неузнаваемости. Оно размахивало когтистыми луковицеобразными лапами с острыми костяными наростами. В глазах его пылали ярость и безумие, оно с диким голодным ревом ринулось на испуганных защитников.

— Что они такое? — вопросил Мирза.

— Нечто проклятое всеми богами, — отвечал Пендраг.

Каждую секунду с неба падали все новые вопящие маньяки, видоизменившиеся от ревностного служения Темным богам, чей разум превратился в бешеный вихрь безрассудной ненависти. Они сражались без оружия, им не требовалось наточенное железо — чтобы убивать, вполне хватало когтей и клыков. Из-под доспехов выдвигались странные конечности и рудиментарные части тела, черные глаза свирепо пылали.

Многих страшилищ уложили копьями и стрелами, тем не менее им удалось пробить средь воинов кровавую брешь. Перепуганные люди отступали, защита была прорвана.

— Во имя Ульрика! — вскричал Мирза. — Дорога в город открыта!

Пендраг разрывался между необходимостью сражаться с безумными бойцами-мутантами и нуждой защищать склоны на подступах к стене, но, видя забиравшихся на стены тварей, сделал выбор. И схватил Мирзу за руку со словами:

— Иди! Убей их! Скоро подоспеют другие, мы должны встретить их во всеоружии!

— Будет сделано, — кивнул Вечный воитель и бросился наперерез ближайшим чудовищам.

Пендраг глядел ему вслед, когда сверху рухнуло почти разрубленное пополам тело и обдало все вокруг кровавыми брызгами. На графа легла чья-то тень, и он поднял глаза вверх.

С неба камнем падал вниз крылатый монстр с торчавшей в груди стрелой, и в когтях он нес громадного вражеского бойца.

— Берегись! — успел предупредить товарищей Пендраг. Умирающий крылатый зверь врезался в землю за стеной, его хрупкие крылья накрыли тело того, кого он с земли поднимал ввысь. Закованное в ошметки металлических доспехов, тело бойца бурлило и вспучивалось, под кожей появлялись рудиментарные выросты, шевелилось раздутое лицо — казалось, что оплывала восковая статуя, которую поставили слишком близко к огню.

Один из Белых волков бросился к чудовищу, чтобы убить его прежде, чем то поднимется, но из ноги выросли лапы-клешни, которыми чудовище схватило несчастного и отправило прямиком в огромную отверстую пасть. Окровавленные клыки вмиг с хрустом превратили голову человека в месиво. Спину монстра разили копьями, но жуткое существо не обращало на полученные раны никакого внимания.

Тогда к громадной твари кинулся Пендраг.

Может, остатки разума мутанта признали в Пендраге такого же воина, каким когда-то был он сам, и тот выпустил из клешней тело, которое потрошил, и поспешил встретить графа Мидденхейма. Послышались предостерегающие крики, но Пендраг не собирался прятаться от опасности. Жуткое существо встало на дыбы, оскалилось и ощетинилось когтями, готовясь его разорвать.

Сверкнул топор Пендрага и отсек лапу от тела, прорубил грудь аж до самого живота, из раны хлынули потоки гадкого гноя. Чудовище упало у ног графа, и люди Мидденхейма радостными криками приветствовали столь могучий удар.

— Их можно убить! — вскричал Пендраг. — Да, они заколдованы, но они смертны! Бей их всех!

Словно устыдившись минутной слабости, воины Мидденхейма набросились на тех, что когда-то были людьми, безжалостно истребляя их и тесня прочь со скалы. Белые волки разделались со зверем-бойцом, у которого вместо рук были гроздья клешней и рога, закрученные в штопор, растущие из плеч и спины. Умирая, он бросался на них даже тогда, когда под ним уже собралась целая лужа крови, так велико было его желание убивать.

Другой монстр с несколькими головами на груди расшвыривал людей хлесткими ударами щупальцев, которые заменяли руки и оканчивались клинками.

Этих монстров сначала нужно было рассечь на дюжину кусков, только тогда они умирали.

Вольфгарт пытался разобраться в бушевавшей в туннелях схватке, только ничего у него не получалось. На полу плясали сполохи огня, горели лужи масла там, где погибшие или запаниковавшие воины выпустили из рук лампы. По стенам метались тени. Непросто людям сражаться в пещерах и туннелях, где такие низкие давящие своды. Страшно умирать одному в темноте.

В пролом хлынула лавина звероподобных существ, и воины Вольфгарта бросились им навстречу. Бой был неравным и тяжким, ибо туннель наводняли потоки жирных крыс, которые кусались и валили людей наземь. Вместе с ними в туннель ворвалось зловоние сточных канав.

Такими же гадкими, как мерзкие четвероногие, были отвратительные существа с крысиными мордами, которые ходили на двух ногах, как и люди, и вселяли в воинов Вольфгарта истинный ужас. Они казались очень похожими на людей, но при этом были совсем как звери, пламя освещало их хитрые и злобные морды.

Громадный монстр с буром пробивал дорогу через туннели, а крысоподобные звери следовали за ним. Длинные зубы пробивали доспехи и терзали плоть, могучие громадные ручищи надвое раздирали человека. Вольфгарт слышал доносящиеся из дальних туннелей тревожные крики. Очевидно, не только им одним досталось во тьме под горой.

Чудовищный крысоподобный монстр бросился на Вольфгарта. Гиганту пришлось согнуться в тесном туннеле, он размахивал своим все еще вращавшимся смертоносным коническим буром, который, ударяясь о стены, откалывал целые каменные глыбы. Вольфгарт изловчился и стукнул его булавой в бок. Плоть монстра с виду казалась будто сшитой из кусков и сырой. От удара хрустнули кости и промялось мясо, только чудовище никак не отреагировало и нанесло ответный удар буром вниз. Вольфгарт отскочил и хватил по морде мутанта кинжалом так, что у того из пасти хлынула кровь. На грудь унберогену вдруг обрушился ржавый меч, соскользнув по звеньям кольчуги. Вольфгарт инстинктивно ответил ударом на удар и был вознагражден пронзительным визгом. Воин поразил существо, которое было уменьшенной копией гиганта с буром, он тем временем снова бросился в атаку. Монстр зацепил кольчугу Вольфгарта длинными когтями и с силой швырнул его о стену так, что у того дыхание сперло, и из глаз посыпались искры. Сквозь дымку боли Вольфгарт видел, как заканчивающаяся буром рука поднялась для смертоносного удара, и пригнулся. Страшное оружие сокрушило кусок стены. Вольфгарт изловчился всадить в горло монстра лезвие кинжала, и тот взревел от боли.

Железная хватка чудища ослабела, оно упало на колени, будто поражаясь тому, что не может больше биться.

Вольфгарт сплюнул кровь и рукавом отер глаза.

Ход сражения проследить было невозможно, ибо большей частью оно происходило в темноте. Слышался лязг оружия, только на чьей стороне перевес? Вольфгарт перепрыгнул через труп гигантской крысы и бросился вперед, с остервенением колол и крушил всякого, на кого натыкался в туннеле. Отчаянно боролись в темноте его воины — кучка перепуганных людей, дико отбивавшихся от визжащего врага.

Вдруг из клубка мечущихся теней на Вольфгарта напал кто-то с мечом, он парировал палицей. Мерцающий огонек осветил искаженную страхом физиономию горняка Шаргалла.

— Осторожней, чтоб тебя! — крикнул Вольфгарт, и голос его донесся до всех тех, кто еще сражался в туннелях. — Бей врага, а не друга!

— Извини! — всхлипнул Шаргалл, и Вольфгарт заметил, что тот в слезах. — Я думал, ты один из них! Спаси нас Ульрик, мы все здесь погибнем, они всех нас убьют!

— Ничего подобного, я с ними разберусь! — гаркнул Вольфгарт. — А ты лучше заткнись.

Услышав лязг металла по камню, он обернулся, замахиваясь палицей. Из темноты вынырнули согбенные твари.

— Идите сюда, ублюдки! — взревел он. — Вот он я! А ну-ка, померимся силами!

Отвратительные членистые хвосты монстров хлестали по закованным в черные доспехи телам. На Вольфгарта нацелились копья, и едва он парировал первые удары, как его атаковало со стен множество крыс.

Он метнулся к стене, раздавил штук шесть и еще больше спугнул. Копье грозило впиться ему в шею, и Вольфгарт блокировал удар рукоятью булавы. Шар-галл закричал, когда крысоподобная тварь вцепилась ему в живот, и на него накинулась целая стая крыс. Два копьеносца бросились на Вольфгарта, который, взревев, тоже ринулся им навстречу.

Первый сразу получил от Вольфгарта кинжал под ребра, который пробил защищавшие грудь ржавые доспехи. Враг завизжал в агонии, и Вольфгарт отпихнул его в сторону, ибо к нему уже устремился второй. Он встретил того ударом булавы в зубастую пасть, и тварь замертво свалилась у ног воина. Вопли и звуки боя оглушительно отдавались от стен, искажаясь эхом.

Раздался хруст ломающегося камня, и туннель утонул в удушающей пыли.

О боги, еще больше проклятых тварей!

В бок Вольфгарту ударило копье, и он взвыл от боли. Крысы полезли по его штанам и стали кусать за ноги. Острые зубы впивались в тело. Вольфгарт опять закричал и упал на одно колено, тут еще больше крыс облепило мужчину. И вот он уже как сумасшедший катается по полу и давит мохнатые тельца, вопя от безысходности. Враги пытались ударить его, кто-то доставал-таки клинком, кто-то убивал при этом крыс — казалось, им было все равно.

Вольфгарт размахивал булавой, стараясь расчистить вблизи от себя немного места, только тщетно, и он разразился бранью при мысли о такой вот смерти: мало того что вдали от мира людей, так еще и без меча в руке. Вольфгарт попытался встать на ноги, но вес повисших на нем крыс был так велик, что он не мог подняться.

— Ульрика! — вскричал он, когда на него нахлынули воспоминания о дочери. И безмерно опечалился, подумав о всех тех годах, когда его не будет в ее жизни.

Над Вольфгартом выросла очередная тварь в доспехах с длинным зазубренным кинжалом, поросшая шерстью морда подергивалась в предвкушении убийства. Вольфгарт даже чувствовал зловоние шипящего дыхания монстра и удушливый запах тела мутанта. Кинжал взмыл в воздух, но не успел нанести удар — голова крысоподобного зверя улетела с плеч, и туннель залил свет.

Впившиеся в Вольфгарта крысы поспешили спастись бегством и суетливо исчезли в темноте. Он с трудом сел и нащупал кинжал и булаву.

Унбероген прикрыл глаза от слепящего света и увидел множество невысоких фигур в мерцающих серебряных, бронзовых и золотых доспехах, которые приближались к нему.

— Прочь, гады! — взревел он, неистово моргая, пока его глаза привыкали к яркому свету.

Один из новоприбывших закинул на плечо окровавленную секиру, опустился перед воином на колени и поднял забрало своего шлема, обнаружив бородатое и строгое, но вовсе не злобное лицо.

Вольфгарт рассмеялся и судорожно вздохнул.

— Опять гномы пришли на помощь человечишкам, — плутовски ухмыльнулся мастер Аларик. — У нас это уже входит в привычку.

Виадук и северные склоны горы Фаушлаг подверглись самому яростному нападению, но на запад и восток удар пришелся тоже массированный. Удозы Конна Карстена сражались с великой отвагой и отбивались от зверолюдей мощными ударами широких палашей. Они бились под воодушевляющие и душераздирающие мелодии волынщиков, которые, невзирая на опасность для жизни, играли в самой гуще сражавшихся.

Пронзительные звуки повествовали о погибших возлюбленных и старых обидах, напоминая удозам о том, за что они бьются. Вновь и вновь зверолюдей отбрасывали назад, и каждый раз во время затишья между боями воины передавали друг другу бурдюки с зерновым спиртом. И хотя множество воинов погибло или было покалечено, удозы все равно веселились, ибо для них нет большего счастья, чем война. Воины Карстена были родом из разных кланов, эти мужчины и женщины недавно убивали друг друга в междоусобицах, сражаясь за власть, а теперь бились вместе, словно братья по оружию. Когда война кончится, они снова вспомнят о своих распрях. По-другому не бывало.

Когда Зигмар сбросил с виадука жуткий алтарь, а Пендраг разделался с последним из тех, что когда-то были людьми, на восточные скалы взобралась хищная стая зверолюдей. И вновь Конн Карстен в своей обычной мрачной и лишенной чувства юмора манере позвал в бой своих воинов, и каждый взялся за меч.

Но на этот раз атака была совсем другой.

Жуткий медведеподобный зверочеловек вскарабкался на вершину горы с косматым зверошаманом в развевающейся хламиде. На подступах к Мидденхейму появился и быко-козел с витыми оленьими рогами. Только оказавшись на виду, зверолюди тут же погибли от стрел, но шаман гортанно выкрикнул на каком-то темном языке слова силы, и они вспыхнули ярким пламенем.

Вместо того чтобы броситься на оборонительную стену, собравшиеся внизу зверолюди выли и рычали, пока зверошаман нараспев произносил мерзкие заклинания. Создание с телом полулисы-получеловека и соболиной шкурой бросилось перед шаманом на колени, откинув назад голову и обнажив шею. Чародей взмахнул когтистой рукой, и черная кровь фонтаном брызнула на него. Омывшись жертвенной кровью, зверошаман исступленно закричал, хватая руками воздух.

Сперва показалось, что ничего не произошло, но вскоре стало ясно: что-то идет совершенно не так. Началось с клана галлов. Их голоса изменились, речь перестала быть членораздельной, они замычали и зарычали.

Когда забились в конвульсиях галлы, мужчины и женщины, послышались испуганные крики. Только тогда стал ясен весь ужас колдовства зверошамана. Гордые удозские воины падали на четвереньки, их кости с треском видоизменялись и принимали ужасные формы. Плоть где-то опадала, где-то, наоборот, нарастала, розовая кожа покрывалась шерстью, испуганные крики обернулись животным рыком и лаем.

Люди пытались противиться отвратительному преображению, но все же звериная натура брала верх, и новоявленные монстры бросались на бывших соратников. Очень скоро ряды удозов расстроились, потому что жутко преобразившиеся бывшие галлы впали в кровавое буйство, рвали клыками горла и терзали когтями плоть. Смолкли волынки, стихли песни. Готовились к славной битве, а закончили отчаянной борьбой за жизнь.

Когда боевой порядок удозов рухнул, атаковали ожидавшие своего часа внизу зверолюди.

И некому было их остановить.

Совсем по-другому проходил бой на западной оконечности Мидденхейма, где город защищали войска графа Мария. Ютоны пришли в город Белого волка с войском наемников — смуглокожих южан из далекой опаленной солнцем страны. Они говорили весьма странно, но их искусство убивать в объяснениях не нуждалось.

Марий со стены наблюдал за собиравшимися внизу отвратительными мутантами. Мускулистые существа с телами медведей и волков с рыком крались по скалам, опасаясь дальнобойного оружия человека.

— Им-то это зачем? — вслух спросил граф.

— Прошу прощения, мой господин? — подал голос его адъютант, красивый юноша по имени Бастиан.

Марий махнул ухоженной рукой в сторону слюнявых тварей и сказал:

— Что эти несчастные мутанты могут знать о цивилизации и торговле? Норсы стремятся завоевать южные земли, только что они с ними будут делать? Займутся торговлей? Научатся возделывать землю? Едва ли.

— Не знаю, мой господин, — отвечал юный подхалим. Парень знал свое дело и с готовностью выполнял поручения. Иногда даже говорил что-нибудь занятное. — Может, ими движет месть. Ты сам устраивал в лесу облавы на таких вот существ.

— Верно. Но война — это способ распространить по миру некую волю, — заметил Марий. — Война ради мести совершенно бессмысленна. От нее прибыли не получишь.

— Не все войны ведутся ради прибыли, мой господин.

— Ты говоришь ерунду, Бастиан. Если взять любой конфликт и повнимательней рассмотреть, станет ясно, что в его корне лежит жажда золота.

— Норсы и зверолюди не ради золота бьются.

— Именно поэтому залпы арбалетных стрел отбили все их атаки, — проговорил Марий. — Ни одному зверочеловеку не удалось выжить и добраться до стены. — Он достал из ножен свое оружие, и в неярких лучах вечернего солнца блеснула изогнутая шашка. — Видишь? Нынче я впервые обнажил клинок, который вряд ли сегодня обагрится кровью.

Бастиан кивнул на воодушевленные лица ютонских воинов и отвечал так:

— Может статься, но мне кажется, что твоим воинам не терпится сойтись с противником в бою.

— Уверен, они так и сделают, только позже. Уж лучше пусть основная тяжесть удара зверолюдей придется на наемников.

— Ты сомневаешься в храбрости своих воинов?

— Нисколько. Дело в том, что мертвым наемникам не придется платить, — объяснил Марий.

— Само собой, мой господин, я потом внесу изменения в наши бухгалтерские счета.

Марий улыбнулся при мысли о тайниках с сокровищами в глубине Наматира. Даже после взыскания нелепых и смешных налогов и десятин, обрушившихся на него после битвы при Ютонсрике, Марий владел таким количеством золота, которое никому не снилось скопить хоть за дюжину жизней. Как-то раз один молодой придворный отметил, что любовь Мария к золоту была сродни сребролюбию гномов, и хотя замечание было метким, он запорол парня до смерти.

Среди скал собиралось все больше и больше зверолюдей, которые подбирались уже на опасно близкое расстояние. Понимая, что наемные арбалетчики позволили врагу безнаказанно приблизиться к стене, Марий нахмурился. В воздухе чувствовался странный горький привкус металла, рука стала горячей, ее покалывало.

— Да что, во имя Маннана, делают эти дураки?! — возмутился Марий. — Почему они не стреляют? — Привкус металла ощущался все сильнее, и от предчувствия опасности у него встали дыбом волосы.

— Я… не могу знать, мой господин, — пролепетал Бастиан, и голос его звучал как-то невнятно. — Быть может, они опасаются перестрелять все сундуки с золотом.

— Что за глупости ты несешь? Какое такое золото?

— Вон оно, — шептал Бастиан, продвигаясь поближе к стене. — Столько золота!

Марий в ужасе взирал на наемников, которые забирались на стену и боролись друг с другом, бесстрашно приближаясь к зверолюдям. Услышав за спиной оживленный разговор меж ютонами, граф обернулся, чтобы укорить их за нарушение тишины, но грубые слова замерли у него на губах при виде застилавшей глаза его воинов глянцевой поволоки алчности. Каждый витал в каких-то дивных мечтах.

Тепло в руке превратилось в настоящий жар, Марий взглянул вниз и увидел, что по всей поверхности клинка, словно купаясь в сумеречном свете, мерцают выгравированные надписи. Оружие граф получил в дар от золотокожего короля, который утверждал, что клинок отгоняет злых духов, хотя тогда Марий ему не поверил. Шепот зла понуждал его спрятать шашку в ножны, только граф знал, что заключенная в оружии сила — единственное, что ограждает его от ужасного колдовства, от которого обезумели воины.

Бастиан уже дошел до стены, когда Марий бросился вперед и схватил его за руку.

— А ну-ка, иди назад, — рявкнул он. Как только он коснулся адъютанта, парень вздрогнул и удивленно заморгал. Он переводил взгляд с Мария на зверолюдей и обратно.

— Что ты с ним сделал? — зарыдал он, и по щекам его текли слезы.

— С кем сделал? — допытывался граф. — Ты лишился рассудка?

— С золотом! — вскричал Бастиан. — Оно было там… Все золото мира! Оно было моим!

— Нет там никакого золота, глупец! — увещевал юнца Марий. — Забудь об этом, ты околдован!

Бастиан стряхнул руку графа.

— Конечно, что еще ты можешь сказать?! — разозлился адъютант. — Ты хочешь все захапать себе! Не можешь вынести, чтобы кому-то другому досталась хоть крупица твоего драгоценного золота!

Утомившись представлением, Марий дал Бастиану пощечину, отошел от него и прислонился к стене. Наемники с оливковой кожей почти добрались до самого обрыва. Ни один из них не достал из ножен оружия, они шли, словно во сне.

Марий видел в глазах монстров жуткий голод. С их морд капала слюна, и граф знал, что у него остались считанные секунды, чтобы спасти положение.

Он обернулся, чтобы заставить очнуться своих ютонов, но не успел даже рта раскрыть, как бок пронзила жгучая боль. Он опустил взгляд и в удивлении уставился на золотую рукоять кинжала тонкой работы, который пронзил его камзол из кожи и шелка. Из раны хлестала кровь, и Марий, недоумевая, следил за тем, как она лилась на каменные плиты.

Бастиан крутанул нож, и граф взвыл от боли, схватившись за плечо адъютанта. Силы покидали его.

— Не позволю тебе забрать золото! — прошипел Бастиан. — Оно мое. Все мое! Тебе не достанется!

— Нет там никакого золота, — прошептал Марий, оседая на землю и приваливаясь к стене. У него темнело в глазах. До него донеслись истошные вопли наемников: зверолюди рвали их на части. Началась бойня.

«Мы проиграли, — пронеслось в мозгу у Мария. — Этот город падет».

Глава двадцатая Последние дни

Но город выстоял.

На восточном фланге удозов раздирали с двух сторон зверолюди и прежние товарищи, переродившиеся в монстров. Перепуганные воины убегали в город, оставляя открытыми восточные подступы.

На западе дела обстояли не лучше. Очарованные ютоны спешили к несуществующим сокровищам и иллюзорным видениям их истинных желаний. В основном их разорвали зверолюди, но многие полетели вниз с горы навстречу своей смерти, погнавшись за призраками богатств или утраченных возлюбленных.

Воины Зигмара у виадука и бойцы Пендрага на севере были отрезаны друг от друга зверолюдьми и пожарами, бушующими в сердце города. Мидденхейм горел. Жители молились Ульрику, и молитвы их были услышаны — с севера налетел студеный ветер, который не дал распространиться пожару и спас город от полного разрушения.

Огонь потушили, но голодные зверолюди истребляли жителей города, убивали и еще пуще распалялись в процессе кровавой оргии. По улицам Мидденхейма текли кровавые реки, но в городе жили выносливые и стойкие северяне, которые не собирались сдаваться без борьбы.

Когда уже стало казаться, что город обречен, случилось невероятное — на помощь нежданно пришли два отряда.

Те, кого Зигмар счел слишком юными или слишком старыми, чтобы сражаться на линии фронта, встали на защиту города. Старый ветеран по имени Магнус Андерс объединил людей восточных районов. На перевале Черного Огня ветеран Андерс бился уже в возрасте пятидесяти лет, а теперь организовал ловкие партизанские вылазки, которые затруднили продвижение зверолюдей по городу и завлекли в тупики, где их и прикончили. Горожане и беженцы последовали его примеру и напали на злодеев с топорами, колунами, дубинами и вилами, загоняя последних в зону поражения лучников, которые отступили вслед за избиением людей Конна Карстена.

Когда на западе враг сломил защиту ютонов, в торговые кварталы города устремились стаи неистовых зверолюдей. Улочки здесь были узкие, в постройке приземистых каменных зданий сразу чувствовалась рука гномов. Когда монстры хлынули в Мидденхейм, двери этих домов распахнулись, и на лесных зверолюдей накинулись невысокие коренастые воины в блестящих доспехах из полированного громрила.

Жители горных владений Караз-а-Карака уничтожали мутантов, с беспощадным умением орудуя топорами и молотами. В рядах монстров они прорубили кровавую брешь. Аларик Безумный сражался светящимся золотистым светом топором, его воины сдерживали напор зверолюдей, подобно железной плотине. Моргая на ярком после подгорной тьмы солнце, подле Аларика бился Вольфгарт, окровавленный и изможденный, но несломленный и ликующий от того, что остался жив.

Зверолюди вновь и вновь напарывались на стойких как железо гномов, пока Аларик не счел, что пришло время подать двойной сигнал рога, означавший наступление. И гномы пошли по улицам Мидденхейма, каждый их отряд сомкнул ряды и превратился в непреодолимую, ощетинившуюся клинками железную стену. Голодный победный рев зверолюдей сменился испуганным воем, когда им пришлось отступить перед гномьей способностью убивать.

Врага оттеснили к западной окраине Мидденхейма и безжалостно сбросили с утесов. Здесь средь павших Вольфгарт нашел Мария Ютонского, который все еще сжимал в руке шашку. Его роскошная туника вымокла от крови, и хотя Вольфгарт опасался худшего, упрямец-граф цеплялся за жизнь.

Наконец солнце опустилось за горизонт, и наступила ночь. Закончился первый день сражения. Город не сдавался.

Ночь принесла столь необходимую передышку, ибо обе воюющие стороны измучились в яростной схватке. Воины, которые сражались весь день, отдыхали. Зигмар, Пендраг и Мирза обошли всех защитников, похвалили за храбрость каждый отряд. После тяжелого дня это было изнурительно, и когда Зигмар собрал графов в Зимних чертогах, он был вымотан до предела.

Величественная Большая палата в сердце Мидденхейма когда-то принадлежала Артуру, но теперь там обосновался Пендраг, при нем в Зимних чертогах воцарилось равенство и все были вольны прямо говорить то, что вздумается.

В середине помещения пылал огонь, на стенах висели шкуры легендарных волков, охотившихся в лесу Теней. Это место принадлежало воинам, и Зигмар призвал друзей и союзников, ибо им предстоял второй день сражения. Обычно на таких собраниях присутствующих обносили блюдами с жареным мясом и кувшинами северного эля, но нынче, когда было не видно конца и края осаде города, вожди империи ели мало, зато пили, как всегда, много.

Воины Аларикапринесли с собой несколько бочонков гномьего эля, ибо никто из избранных Грюнгни не шел в бой, не омочив в пиве бороды.

Прошел всего один день, а Зигмар чувствовал себя таким же утомленным, как после года осады Ютонсрика. У него ломило руки и ноги, а в голове пульсировала ноющая боль, которая не покидала его с того момента, когда он разрушил кровавый алтарь норсов.

Он устал как собака. И гордился своими воинами.

Несмотря на то что императором был Зигмар, на самом почетном месте восседал Пендраг, как и подобало графу в своем собственном городе. У него за спиной стоял Мирза, а рядом сидел Аларик, который не выпускал изо рта длинной ясеневой трубки. Оба воина явно с удовольствием разговаривали друг с другом. Вольфгарт и Редван сидели на ступенях перед троном Пендрага рядом со здоровенным кувшином эля, из которого частенько наполняли свои кружки.

У огня расположился Отвин, с ног до головы замотанный бинтами, рядом с ним стоял прикованный цепью топор. Возле тюринга на мягкой кушетке лежал граф Марий, тоже весь перебинтованный. Кожа его приобрела нездоровый серый цвет, но он был жив. Хотя рану ему нанесли глубокую, клинок не повредил жизненно важных органов. Зверолюди разорвали зачарованного юнца, который пырнул графа кинжалом, но если бы этого не случилось, Марий наверняка страшно бы ему отомстил.

Конн Карстен сидел и смотрел в огонь, и Зигмар преисполнился сочувствием к этому прямому и грубоватому человеку. В миг опасности Конн Карстен смог сплотить своих воинов, отбиться от нападавших зверолюдей и отступить в город, затем влиться в ряды ветеранов Магнуса Андерса, хотя все это не могло изменить тот факт, что удозы бежали с поля боя. То был удар по чести племени, и сердце каждого из них сжигал стыд.

Сдержанной была атмосфера в зале, ибо выдался тяжелый день, а следующий обещал быть еще хуже. Зигмар взял свою кружку с элем и встал перед Пендрагом, поклонился хозяину здешней Большой палаты и только потом повернулся к собравшимся.

— Да благословит вас Ульрик, друзья мои, — сказал он. — Сегодняшний кровавый день навеки останется в нашей памяти. Враги изо всех сил наседали на нас, но мы все еще правим Мидденхеймом.

— Верно. Только как долго мы здесь продержимся? — спросил Конн Карстен. — Сегодня я потерял две сотни воинов. Еще одну такую атаку мы не сможем пережить.

— Сможем. Переживем, — сказал Зигмар. — И сейчас я вам это обещаю. Первый день осады всегда самый тяжкий. Именно в самом начале противники прощупывают друг друга, оценивают. Атакующий надеется одним могучим ударом смести защитников, которые, в свою очередь, стремятся сломить волю осаждающих силой сопротивления. Назавтра нам придется тяжело, но легче, чем сегодня.

— Не знаю, не знаю, — проговорил Карстен. — Может, приятные слова могут кого-то одурачить, только я повидал немало сражений и знаю цену пустой болтовне. Тебе известно не хуже моего, что еще одна такая атака нас сломит!

Зигмар обошел вокруг очага и остановился перед Конном Карстеном, который тоже встал, будто ждал, что император его ударит. Похоже, что так оно и было, решил Зигмар, видя в нем свойственную всем удозам агрессивность.

— Этому не бывать, — твердо заявил Зигмар. — И я объясню тебе, почему. Нам нужно только продержать здесь норсов до того, как сюда прибудут наши братья по мечу. Осадив Мидденхейм, Кормак Кровавый Топор допустил ошибку, потому что вскоре его окружат наши армии, и он знает, что должен прикончить нас до их появления. Сегодня он удивил нас своим искусством ведения боя, но теперь у него нет времени на тонкости, он должен бросить все силы на город.

— Я не склонен видеть будущее в мрачных тонах, — с этими словами Вольфгарт отпил добрый глоток эля, — но мне кажется, что все может быть. Сегодня мы потеряли около тысячи бойцов, а оставшиеся в живых ранены и утомлены. Как они будут сражаться завтра? Я уже говорил, мы сможем удержать виадук, но Мидденхейм слишком велик.

— Да, это так, — согласился Зигмар и обошел вокруг огня, встречаясь взглядом с каждым из своих друзей. — Мы будем защищать каждый дюйм города.

— Каким образом? — потребовал ответа Конн Кар-стен. — Где взять воинов, чтобы поставить на стены?

— Отзови обратно в город тех, кто сейчас в туннелях, человечишко, — посоветовал сидящий в конце зала Аларик. — Мои воины удержат тайные пути в город. Нам они известны лучше, чем любому из вас.

— Видишь? — улыбнулся Зигмар. — Нас на каждом шагу благословляют боги. Когда в городе начался пожар, народ стал молиться о спасении. Ульрик услышал молитвы и защитил город ветром и дождем.

— На Севере каждый день льет дождь, — подал голос с кушетки Марий. — Едва ли это чудо, ибо здешний климат весьма мерзок. Должно быть, вреден для легких.

— Если тебе не по нраву погода на Севере, подожди часок, и она изменится, — посоветовал Мирза.

Зигмар улыбнулся: приятно слышать в разговоре командующих армии легкомысленные нотки.

— Когда казалось, что нас одолевают враги, народ дал захватчикам отпор, а наши горные союзники изгнали из города зверолюдей, — напомнил Зигмар. — На богов надейся, а сам не плошай. Аларик привел сюда лучших воинов из царства гномов, и они будут сражаться с нами. Аларик, сколько у тебя бойцов?

— Со мной пришли пять сотен крепких воинов из благородных кланов, — отвечал гном-руноков. — Витязи из числа гримлоков-золотарей, шкрундоков-руноковов Моргрима, а также гнолленгромы и ветераны-гримаргулы. Но самое главное — я привел Молотобойцев из личной стражи короля Кургана и сотню Железоломов для защиты туннелей.

— Сотню? — переспросил Карстен. — В туннели мы отправили в пять раз больше воинов, и они не смогли совладать с гнусными крысами!

— Да, только эти воины, человечишко, сражались в дюжину раз чаще, чем вы. Они бились с гроби, с троллями и еще кое с кем похуже, причем дольше, чем любой из вас живет на свете.

Аларик наклонился вперед, выпустил облачко ароматного дыма и предупредил:

— Советую не оскорблять их честь, сомневаясь в храбрости, человечишко.

— Конн Карстен не хотел никого обидеть, Аларик, — вмешался Зигмар.

— Нет-нет, — поспешно подтвердил Карстрен. — Вовсе не хотел. Прошу прощения, рунный кузнец.

Аларик кивнул, встал и шагнул к огню, когда ему навстречу из дальнего конца зала пошел гном в отполированных до блеска доспехах из золота и серебра с длинным узким ларцом из темного дерева.

— Да, я привел воинов, это так, — сказал Аларик. — Но это еще не все. Чтобы помочь защитить этот город, у меня есть дар более могущественный.

Рунный кузнец взял ларец от воина и повернулся, чтобы передать его Зигмару. По лицу Аларика сложно было что-то понять, ибо все оно заросло густой бородой, но, похоже, оно выражало печаль, словно его вынуждали отдать бесценное сокровище.

— Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы выковать это в величайшей кузне Караз-а-Карака, — проговорил он. — Мудро владей им, друг мой.

Зигмар расстегнул золотой замок на ларце и поднял полированную крышку.

Из обитого мехом ларца хлынул холодный серебристый свет, и у Зигмара перехватило дыханье от потрясающей красоты того, что находилось внутри.

Там лежал меч, но что это был за меч!

Клинок сиял, словно в нем поселился лунный свет, и был таким острым, что мог рассечь завесу меж мирами. Вдоль него были выгравированы руны, которые врезались в само сердце меча. Никогда еще Зигмар не видел столь совершенно выкованного клинка.

— Это?.. — прошептал Зигмар.

— Да, — отвечал Аларик. — Это первый из рунных клинков. Бери.

С величайшей осторожностью и почтительностью Зигмар взял из ларца меч. Серебряная рукоять была обтянута мягчайшей кожей, в навершии красовался золотой самородок. После битвы у перевала Черного Огня Курган Железнобородый обещал выковать для каждого короля по могучему клинку, и Зигмар никогда не держал в своей руке настолько совершенного меча: легкого, безупречно сбалансированного. Работа мастера была воистину уникальна.

А еще Зигмар сразу почувствовал невероятное родство с этим мечом. То было оружие сродни Гхал-Маразу, только изготовленное для руки человека и выкованное для жизни более мимолетной, чем гномья.

— У него есть имя? — спросил Зигмар, поворачивая клинок так, чтобы на нем заиграли отсветы огня.

— Пока нет, — отвечал Аларик. — Имя родится в битве, и изберешь его ты.

Зигмар взмахнул мечом, чувствуя, что он рассекает воздух, словно острейшая бритва, и покачал головой. Искусно сработанного великолепного клинка было даже страшно касаться грубыми человеческими руками.

— Нет, — сказал Зигмар, поворачиваясь к Пендрагу. — Не мне владеть таким мечом. Мы сражаемся за Мидденхейм, и графу этого города нужно новое оружие.

Зигмар подал меч рукоятью Пендрагу, чувствуя, как клинок одобряет его решение. Пендраг посмотрел на оружие, которое ему предлагал император, потом перевел взгляд на Аларика и с сожалением покачал головой.

— Нет, не могу, — отказался он. — Я не достоин. Ты император и должен им владеть.

— У меня уже есть оружие, которое я получил в дар от короля горного народа. Бери, друг мой, оно твое по праву.

Пендраг принял от Зигмара рунный клинок, и лицо его залило исходящее от него бледное сияние, словно свет луны в полнолуние зимой. Зигмар обернулся к Конну Карстену. Обычно кислое лицо военачальника удозов улыбалось и лучилось удивлением.

— Все еще считаешь, что мы обречены? — поинтересовался Зигмар.

— Уже нет, — признался Конн Карстен.

Город не пал в первый день и продержался еще двенадцать суток.

Каждый день норсы взбирались по виадуку и атаковали защитников, а зверолюди карабкались на гору.

Над городом Белого волка бушевали небывалые бури с ливнями и такими молниями, которых никто прежде не видывал. Маловеры и нытики кричали, что боги отвернулись от расы людей, но наступала ночь, и на следующий день защитники вновь были готовы отразить атаку. После первого дня сражения в Мидденхейме не осталось сторонних безучастных наблюдателей, каждый помогал как мог: становился бойцом, работал в больнице или на складах.

Кормак Кровавый Топор посылал в бой не только своих воинственных соплеменников, но и разные чудовищные создания. Мерзкие тролли со склизкой шкурой шли в атаку вместе с громадными людоедами с безобразными ручищами и ножищами и твердой кожей. Рядом с этими монстрами скакали черные волки и красные псы с усаженными шипами ошейниками, которые запрыгивали на стену перед виадуком, впивались зубами в защитников, пока их не умерщвляли безжалостные клинки гномов.

Сверху нападали летучие твари с большими крыльями, но охотники Срединных Земель стреляли без промаха и убили десятки этих существ. Скоро уже никто не осмеливался летать слишком низко, опасаясь получить меж ребер стрелу с оперением из гусиных перьев.

Не менее жестокие сражения проходили под городом. Каждый день в туннелях и скалистых галереях шли бои. Как и говорил Аларик, страхи Конна Карстена оказались неоправданными, ибо Железоломы Караз-а-Карака каждый раз побеждали. У них на вооружении были не только топоры и мечи: предусмотрительный Аларик запасся тремя самыми ценными разработками Гильдии инженеров.

Это оружие на языке гномов называлось барагдракк и представляло собой хитроумное механическое приспособление, изрыгающее потоки жидкого огня и истребляющее крысоподобных тварей в их скальных логовах. В туннелях сражение шло практически непрерывно, и наверху кого-нибудь из Железоломов видели крайне редко.

Зигмар с Алариком рассредоточили оставшихся гномов по городу для подкрепления сил защитников там, где были слабые места или где норсы атаковали особо неистово. Вместе с воинами клана шкрундок почтенный руноков пробивался через ряды сражавшихся для того, чтобы выбить мистические знаки на самих камнях Мидденхейма. Он не распространялся о природе этих рун, но шли дни, и постепенно слабели неистовствовавшие над городом молнии, а потом прекратились совсем. Когда бури унялись, у защитников стало легче на сердце. Вместе с нависшими над городом грозовыми тучами рассеялся тягостный мрак.

Каждый день Зигмар сражался в разных частях города и укреплял дух воинов своим невероятным мужеством. Где Зигмар взмахивал молотом, люди и гномы бились упорней и решительней.

Невзирая на уговоры Крадока, граф Отвин вышел на поле боя и сражался с отрядом Королевских клинков. Прикованный к его руке топор то и дело обагрялся кровью, которая буквально въелась в лезвие. Марий тоже вернулся в ряды сражавшихся, и Зигмар направил его туда, где битва была наименее напряженной, ибо опасался, что ютона убьют. Из страха перед бесчестьем удозы Конна Карстена усердствовали как никогда, их палаши яростно разили зверолюдей и монстров. Нет страшней противника, чем опозоренный удоз.

Пендраг тоже сражался в разных местах, и его воины видели великолепный клинок, выкованный Алариком. Пендраг бился рядом с Мирзой и Белыми волками, все, кто видел его в бою орудующим чудным рунным клинком, чувствовали, будто часть мощи переходит к ним.

Шли дни, город не сдавался, и в сердце каждого зародилась надежда на великую победу.

Все закончилось на тринадцатый день.

Кормак чувствовал, как по лицу струится кровь, и наслаждался этим, хотя его тошнило от зловония мертвечины. Из одежды на нем была только набедренная повязка, и весь он потемнел от засохшей крови, покрывавшей каждый дюйм его нагого тела. Он искромсал столько плоти, что уже болела рука, и его пьянило то, что он стоит в центре ямы.

Она была точно восемьдесят ярдов в ширину и восемь в глубину, и заполняли ее отрубленные головы в таком количестве, что доходили ему до пояса. Каждый упавший с вершины горы Фаушлаг труп тащили сюда и обезглавливали. Каждый день Кормак снимал скальпы и бросал в яму черепа. Кар Одацен поведал ему о великом принце Кхарнате. Такому могущественному олицетворению Кровавого бога требовалась великая честь.

Земля под ногами была густо залита свернувшейся кровью и завалена гниющей плотью, счищенной с черепов воинов и зверолюдей. Яму окружили самые лучшие воины и военачальники из всех племен, каждый из них держал у горла своего самого яростного бойца кинжал. Жертвой предстояло стать только самым жестоким и свирепым убийцам, поскольку если не дорожишь жертвой, какой в жертвоприношении смысл?

Сегодня Кормак проснулся с отчетливой пульсацией в жилах, зрение застилала красная пелена, словно ему на голову медленно лили бесконечный поток крови. Во рту он ощущал ее привкус, и сердце его преисполнилось бешеной ярости. Похожее чувство охватило его в склепе Варага Череполома, а еще тогда, когда Кар Одацен вселил в его топор темного духа.

Но сейчас Кормак понимал, сколь пусты и бессмысленны были те ощущения — бледное эхо нынче переполнявшей его жажды крови. Могущественные силы честолюбиво обратили взор на сей смертный мир, и сердце Кормака замирало при мысли о том, что он — их избранник среди смертных. Топор рычал и шипел, заключенный в железном полотне жестокий дух тоже знал, что этот день станет особым.

Сегодняшний день принесет небывалое кровопролитие.

Сегодня он станет сражаться рядом с одним из самых могущественных повелителей демонов — Кхарнатом.

Кар Одацен разыскал его на рассвете, и в тот миг, когда он увидел Кормака, глаза его расширились от страха и благоговейного уважения.

— Пришло время, — проговорил шаман.

В лагере это тут же стало известно, и все воины, зверолюди и монстры позабыли о штурме Мидденхейма и бросились к яме, чтобы стать свидетелями великого и ужасного колдовства.

Из воинов Кормака лишь Азазель и племя хунгов не пошли смотреть на готовящееся действо, ибо поклонялись Шорнаалу — древнему божеству, ненавистному Кхарнату. Приверженцу Темного князя находиться при рождении одного из аватаров Кровавого бога было равносильно самоубийству.

В соответствии с ритуалом Кормак обезглавил восемь раз по восемь пленных, держал их отрезанные головы над своей собственной и ждал, пока их кровь омоет его твердое как железо тело. От каждого такого кровавого крещения сердце у него учащенно билось, а когда он упал в яму с головами, то почувствовал, каким разреженным стал воздух, будто он мог голыми руками снести стену между этим миром и пустотой.

Царило полное безмолвие, никаких признаков течения времени, ибо пробивающиеся в этот мир силы были погибелью для всего живого. В голове Кормак ощущал давление, словно в преддверии бури. И он приветствовал ее, ведь то надвигался ураган крови, шторм острых клинков и великая охота за черепами.

Он взглянул на Кара Одарена. Шаман был опьянен притягивающимися к яме силами. Когда зрение затуманилось, Кормак моргнул. Мир вокруг него стал краснеть, словно его глазницы наполнялись кровью. И он приветствовал это чувство. Впервые Кормак видел дыхание богов, вокруг безмолвно завывали красные тучи, гневно и враждебно, гордо и торжественно оно прикоснулось ко всему. Ничто не осталось неохваченным. Дыхание Кхарната было повсюду, в каждом акте насилия и злобы. Оно коснулось каждого смертного сердца, и Кормак рассмеялся, увидев, что Мидденхейм так же объят дыханием Кровавого бога, как и его собственная армия.

— Я это чувствую! — взревел он. В его венах струилась красная ярость могущества.

Кар Одацен воздел руки вверх, вокруг него сгустился красный туман, а он заговорил гортанными первобытными звуками, которые гневно и ужасно крошились в воздухе. Кормак инстинктивно понял, что то были первые слова смерти, звуки первого убийства и отзвуки рождения Кхарната на рассвете сущего.

Шаман кивнул, и военачальники Севера провели лезвиями кинжалов по горлам добровольных жертв. Из сотни отверстых глоток хлынула кровь, и в честь великого бога сражений и крови зазвучали стоны, рык и вопли. Но одной только смерти было недостаточно, и клинки рассекли сухожилия и кость, отрубив каждую голову.

Кормак даже задохнулся, когда к нему в яму швырнули головы. Подпрыгивая на бугрящемся ковре из черепов, они обрызгали его рубиновыми каплями. Завывающие красные тучи высокими багряными спиралями взмыли ввысь, словно кровавые вихри, дотянувшиеся от здешних бедных пресных земель до обиталища богов.

Как бы Кормак ни желал во имя Кровавого бога очутиться во владении убийств и отсеченных голов, но нынче не ему пришло время взбираться туда, а чему-то очень древнему и куда более ужасному спускаться на смертную землю.

Кормак чувствовал, как оно переходит от своего существования к его, и, закинув голову, приветствовал перевоплощение Кхарната рвущимся наружу безудержным ревом кровавой преданности. Яма начала наполняться густой кровью, словно через невидимую прореху сюда хлынуло ее бездонное озеро. На небе вспыхивали разветвленные световые узоры, в яму ударяли багряные молнии. Вскипала кровь, стонала земля — это нечто древнее и жуткое извергалось в этот мир.

Давление в голове Кормака усилилось тысячекратно, он пронзительно закричал от мучительной боли, свалился на груду черепов и поплыл по кровавому озеру. Черепа и кровь поглощали его, он будто растворялся в них, и в плоти его пылали созидающие силы.

Слишком поздно он осознал свое заблуждение.

В этом действе ему вовсе не отводилась роль соратника бога Кхарната.

Ему предназначалось стать им.

Зигмар преклонил колени перед Пламенем Ульрика. Он знал, что этот день станет последним.

Это он чувствовал в ледяном холоде огня, пробиравшем его до костей, и читал то же самое знание в лицах окруживших его ста воинов, вместе с ним собравшихся в середине недостроенного храма. Даже Вольфгарт с Пендрагом были на грани, оттого что тоже чувствовали: этот день станет совершенно особым.

Зигмар ощущал в воздухе страшное давление, похожее на последний вздох перед тем, как опустится топор палача.

В траурном небе сверкали молнии, их красные прожилки оставляли слепящие остаточные изображения на сетчатке. У Зигмара носом шла кровь, и он видел, что не у него одного. Полученные в сражении порезы и раны кровоточили так, словно он только что их получил, душа ныла и болела. Он ощущал вкус крови и чувствовал ужасный запах, вроде того зловония, что летом распространяется вокруг выгребных ям. То был запах разложения и того, что вот-вот умрет.

— Сохрани нас Шаллья, что это? — дивился Редван. — Воняет почище дохлого тролля!

— Я-то думал, что это несет от тебя, парень, — проговорил Вольфгарт. — Твои Белые волки такие же косматые и обтрепанные, что дикари-черузены. Нынче вы — что натуральные северяне.

— Спасибо за комплимент, — ухмыльнулся Редван, прикрывая рот и нос рукой.

Зигмар уже познакомился с этим запахом в Серых долинах. Так воняли демоны. Этим утром он видел, что норсы и зверолюди собрались вокруг отвратительной ямы — раны на теле земли, целого бассейна с кровью, и ощутил страшную силу Темных богов, которых вызывали враги.

Колонна вооруженных норсов уже взбиралась по виадуку к недостроенным башням наверху, но Зигмар не сомневался в том, что Пендраг и Мирза справятся с ними. Рунный клинок дополнил побратима, словно был частицей его души, об отсутствии которой он даже не подозревал.

— Кажется, сегодня нам придется туго. — Редван потирал снова кровоточивший порез на шее. Белый волк посмотрел на свинцовое небо и покачал головой. — Помнишь, мы говорили о женитьбе? Когда шли к Медной башне?

— Помню, — кивнул Зигмар, понимая причину печали друга. — И что же?

— Жаль, что я не поторопился с этим, — сказал Редван, и Зигмар удивился, увидев слезы на его лице. — Я даже не подумал. Полагал, что женюсь потом, но ведь для нас потом не будет, так? Есть только здесь и сейчас.

— Мы, Редван, управляемся со своей жизнью по мере сил, — заметил Вольфгарт. — Мы выбираем то, что считаем нужным, будь то хорошо или плохо. Держу пари: когда все это кончится, ты найдешь отличную девушку.

— Ты по-прежнему думаешь, что мы можем победить? — спросил Зигмара Редван.

— Я знаю, что можем, — твердо произнес Зигмар.

Редван вздохнул и поверх шиферно-серых крыш домов посмотрел на величественные горные пики, вздымающие к небесам свои вершины.

— В конце концов, какая разница, разве не так? — вопросил Редван. — То есть я хочу сказать, поглядите на земли, которые мы зовем империей, они такие… вечные, а мы такие ничтожные… Что с того, если мы все здесь погибнем? Разве землям есть дело до того, какой король восседает на троне и объявляет себя их господином?

— Может, и нет, только мы все равно должны воевать, — отвечал Зигмар. — Мы сражаемся за землю и всех тех, кто находится под нашей защитой. Если мы проиграем, умрут тысячи людей, ибо воины Темных богов не остановятся, пока весь мир не предадут огню. Враг несет с собой смерть и хаос, тьму царства жутчайших кошмаров, которая поглотит все хорошее, что здесь есть. Но ты прав: в конечном итоге совсем не важно, живы мы или умрем.

— Как же так? — не понял Редван.

— Вот что важно: то, что мы здесь и сейчас, — пояснил Вольфгарт. — И противостоим злу.

— Непонятно. С каких это пор ты стал философом?

Вольфгарт пожал плечами:

— Я им не стал, но сердцем знаю, что мы должны попытаться остановить Кормака, или будет уничтожено все то, что мы любим. Медба, Ульрика. Если я не стану сражаться, они умрут. И мне не надо других причин, чтобы убивать этих мерзавцев.

Редван медленно кивнул.

— Тогда и мне этого хватит, — заключил он.

Хотя все раны Зигмара ныли, обещая еще большую боль, император улыбнулся словам Вольфгарта. Любовь к семье и стремление ее защищать — вот то, ради чего сражается воин, и это сильней всяких понятий о чести или славе.

Зигмар вдохнул горный воздух и почувствовал привкус окиси металла. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что от рун, высеченных на камнях стен, с шипением поднимается красный дым. Аларик говорил, что они неуязвимы для колдовства северных шаманов, но прямо на глазах у Зигмара камень крошился, обращаясь в песок. Уничтожить руны гномов могут только самые ужасные силы, и ледяная рука стиснула сердце императора. На солнце набежала тень, и мир поглотил мрак.

Гора Фаушлаг содрогнулась от оглушительного рева — вопля существа, более древнего, чем само время, и более жуткого, чем самый страшный кошмар. Люди с криками попадали на колени, их рвало кровью, ибо все их органы чувств оскверняло нечто совершенно враждебное смертным.

Зигмар почувствовал вкус крови и горелого мяса, мокрой шерсти и раскаленного железа.

А потом взглянул вверх и увидел худшее из возможного. И оно пришло за ним.

Глава двадцать первая Последний день

Пендраг пронзил грудь вопящего норса мечом — сияющим серебряным сполохом, зажатым в руке. Никакие доспехи не могли защитить от него, ни одному воину не выжить, столкнувшись с ним. Граф Мидденхейма сражался вместе со своим народом в самом сердце битвы: их вождь, их герой, их друг.

Граф Отвин десятками рубил врага своим громадным топором, на его мускулистом теле кровоточили многочисленные раны, лицо превратилось в густо-красную маску — это сочилась кровью кожа на висках, истерзанная шипами короны. Королевские клинки с воплями разили врага, и вместе с потом и кровью с их тел смывалась боевая раскраска.

Ютоны, блистательные в своих оранжевых туниках, копьями и мечами сражались с той точностью, которой не хватало братьям-тюрингам. Марий, которого все еще терзала боль от раны, полученной от адъютанта Бастиана, бился рядом с соратниками-графами — разил плоть и пробивал доспехи изящными взмахами восточной шашки.

Конн Карстен с удозами тоже сражался у виадука. Трое вождей в этот последний день бились вместе. Пендраг радовался, что они рядом, потому что нутром чувствовал: их место сегодня именно здесь. На эспланаде собрались гномы: Аларик вместе с гримлоками, шкрундоками, гнолленгромами и ветеранами гриммаргулами. В первых рядах по центру сражались Молотобойцы из личной стражи короля Кургана, и среди них Аларик с огромным рунным топором.

Норсы на сей раз бились яростней, чем обычно. Их боевые кличи звучали свирепей и страшней, чем вой самых жутких зверей. Виадук — вот что было важней всего, и враги оставили попытки сломать стену в других местах. На опушке леса выли зверолюди, только норсы пробивались в Мидденхейм.

На незащищенную спину Пендрага прыгнул воин в блестящей голубой броне, но молот Мирзы перехватил его еще в воздухе. Вечный воитель уничтожил врага, и тот кубарем отлетел прочь. Два властелина Мидденхейма бились плечом к плечу, словно братья, со смертоносным изяществом разили норсов и защищали друг друга.

Белые волки выли и крушили северян, обуянные яростью Ульрика, ибо бились они за город, который был с ними одного имени. С растрепанными волосами и сияющими на солнце яркими красными доспехами, с виду они казались такими же страшными, как и норсы, дикими и величественными.

Пендраг парировал размашистый удар большого топора и шагнул вперед, чтобы впечатать кулак в ощерившуюся рожу норса. Хлынула кровь, посыпались зубы, только это лишь раззадорило северянина. Снова он попытался хватить Пендрага топором, но граф увернулся и сам со свистом рассек врага мечом от плеча до паха. Рунный клинок — несравненное оружие, острее утренней зари и легче мечты. С таким грозным мечом Пендраг позабыл о своих ранах и болях и сражался с силой и скоростью воина раза в два моложе по возрасту.

Сколько они бились, Пендраг не знал. Норсы напирали, но натолкнулись на железную решимость защитников не дать им пройти. Ютоны, удозы, тюринги, воины Срединных Земель, унберогены и гномы бились как один, и норсы не могли сломить их несгибаемую храбрость.

Пендраг уже грезил победой, но мечталось ему недолго.

Когда они отбили очередную атаку, небо заволокла страшная тьма, и Пендрага пронзила такая жуткая боль, что он упал на колени. Почернела кожа на шее, там, куда пришелся удар клинка мертвого короля, а из серебряной руки полилась кровь, словно ему отсекли пальцы всего секунду назад. Он выронил рунный меч и закричал, тело его в ужасе скрючилось. Затуманенными глазами он видел, что люди, еще недавно сражавшиеся как герои легенд, спасались бегством от чудовищной тени, застилавшей небо громадной тушей.

Монстр двигался так быстро, что глазами было не уследить. От измазанной кровью шкуры несло смертью и древней яростью: широкие крылья тьмы, меди и железа, зловоние обугленной плоти и мокрой шерсти.

У Пендрага горлом и носом пошла кровь. Его вырвало на булыжники.

Тень пронеслась над виадуком — воплощение злого рока расы людей, и Пендраг всхлипнул, когда его окатило могуществом смерти. Он нашарил свой рунный меч, и как только пальцы сомкнулись на рукояти, удушающий страх рассеялся. Клинок потрескивал от переполнявшей его силы, и Пендраг ощутил родовую ненависть оружия к этой обволакивающей тьме.

Норсы скандировали имя — мерзкое и нечистое, которое скребло воздух, словно ногти — грифельную доску, только оно было не властно над Пендрагом, ибо он сжимал древний клинок. Не важно, что он был выкован недавно. То было оружие, которое существовало всегда. Иногда — как меч, порой — как копье с кремневым наконечником или бронзовый топор, но на протяжении всех эпох оно и его пока что не выкованные братья всегда были здесь для того, чтобы сражаться с вредоносной силой Темных богов.

Пендраг выпрямился во весь рост средь беспомощных защитников виадука, его рунный клинок сверкал наичистейшим светом такой яркости, что она побеждала самую черную ночь и могла прогнать самую мрачную тень. Он навел меч на небо и ударил по тьме клинком. Пробился солнечный свет, жуткая тень улетела к центру города, а воины империи, пошатываясь, поднялись на ноги — рунный клинок придал им сил.

Норсы пошли в атаку. Пендраг не сводил глаз с воина, который вел их в бой.

На нем была облегающая, дивно светящаяся серебристая броня, на плечи ниспадали чудные черные волосы. В каждой руке у него было по мечу, которыми он владел с потрясающим искусством. Глядя, как воин играет с мечами, Пендраг подивился тому, что движения его кажутся ему знакомыми. Зигмар говорил, что видел среди норсов убийцу Равенны, но до сего момента Пендраг не верил в это, считая невозможным. Чисто выбритый и очень опрятный, этот человек казался совершенно неуместным среди норсов. У Пендрага екнуло сердце, когда в лице воина он признал черты своего старого доброго друга Триновантеса.

— Герреон, — прошептал он.

Их разделяло около пятидесяти ярдов, но Герреон будто услышал его, и улыбка умопомрачительной красоты озарила его лицо. Он направился навстречу Пендрагу.

Из сотни тех, кто стоял рядом с Зигмаром, треть свалилась замертво при виде приземлившегося среди них отвратительного существа. Другие в ужасе убежали прочь. Остались несколько храбрецов, способных преодолеть охвативший всех страх. Подобно самым темным людским и звериным желаниям, связанным воедино в кошмаре, это творение тьмы появилось на свет из кровавых снов.

Громадное мускулистое тело чудовища в четыре раза превышало рост человека и стояло на ногах с выгнутыми назад коленными суставами. Заключенная в оболочку из бронзы и железа, плоть его была отвратительного цвета обуглившихся трупов, жесткая шерсть воняла смертью. Морда клинообразной рогатой головы была полна зубчатых клыков, глаза пылали, как отверстия в склонах вулкана.

За спиной колыхались огромные крылья из клубящейся тьмы, и когда громадная туша приземлилась, то каменные плиты треснули. В одном мясистом кулаке она сжимала бронзовый топор, в другом — кошку-девятихвостку, концы ее колючих плетей завершались стенающими черепами, из пустых глазниц которых капала кровь.

— Демон, — прошептал Зигмар, и тут колоссальный зверь взревел, обнажив клыки и сотрясая основание храма. На землю посыпались каменные глыбы, в городе разбились все стекла.

— Сохрани нас, Ульрик! — воззвал побледневший Редван. Словно отвечая ему, сердито вспыхнуло Пламя Ульрика, рассерженное осквернением сакрального места.

— Я тебя предупреждал: пожалеешь о своем желании сражаться с демоном, — напомнил Зигмар.

— Я думал, что мы уже прошли это в болотах у Марбурга.

— То были не настоящие демоны, а вот это — истинный демон.

— Как же нам с ним биться? — спросил Вольфгарт, державший меч дрожащими руками.

Зигмар взмахнул Гхал-Маразом, опустил молот на плечо и отвечал:

— С беззаветной храбростью, друг мой. Это все, что у нас есть.

Громадный демон шагнул к ним, раздвоенные копыта крушили камни.

В Зигмаре вскипела кровь, он разъярился при виде демона и жаждал его уничтожить. То предстала пред ним мощь Темных богов, и во рту стало горько.

Рядом с Зигмаром осталось человек тридцать храбрейших из храбрых, только мало кому суждено было пережить бой с таким могучим и сильным врагом. Вот вспыхнули тьмой крылья демона, и он уже среди них. Полдюжины человек сразу погибли, поверженные одним ударом топора. Троих рассек удар плети. Брызнула кровь и зашипела, когда демон впитывал ее своей раскаленной, словно печь, кожей.

Он двигался, словно кошмарный фантом, туша его перемещалась размытым пятном, словно глаза отказывались следить за дьявольским существом из страха безумия. Зигмар бросился в сторону, когда плеть демона с громоподобным грохотом обрушилась на каменные плиты храма, которые при этом крошились, как земля при вспашке.

Зигмар перекатился и вскочил на ноги, над ним возвышался сверкающий чернотой демон. Полетел вниз топор, император отпрыгнул назад, и громадное оружие с силой кометы вонзилось в землю. Удар отшвырнул Молотодержца, и с недостроенных стен храма снова посыпались камни. Рядом упала глыба изрядного размера, и Зигмар сплюнул каменную пыль.

И тут воин явственно ощутил длившуюся на протяжении эпох вражду двух сил: одна стремилась строить и исцелять, другая — убивать и разрушать. Он выпрямился, стоя на растрескавшихся каменных плитах.

К нему приближался демон.

Под ногами чудовища хрустели стекло и камни, оно закинуло назад голову и заревело так, что страшный рык разнесся по всему городу, и от этой первобытной силы мурашки побежали по спинам всех воинов. Казалась, гнусное существо заняло собой весь храм, заполонив нечестивой тьмой вместилище священной силы.

Десятка два воинов попытались окружить демона, копья отчаянно ткнулись в бронированную тушу. Хлестнула плеть, и многие погибли, рассеченные на части, и страшный топор напился их крови. Вот мечи очередных нападавших отскочили от шкуры монстра, и еще несколько воинов пало от топора демона.

Зигмар взобрался на большую каменную глыбу, а Вольфгарт атаковал незащищенный бок монстра. Длинный меч побратима рассек твердую как железо плоть ноги, и из раны хлынула гнойная дымящаяся черная пена. Вмиг растворился меч Вольфгарта, а те камни, на которые попала кровь демона, превратились в вонючую липкую грязь. Легким движением кисти демон отшвырнул Вольфгарта прочь, он ударился о каменную стену храма и больше не встал.

— Демон, я здесь! — крикнул Зигмар. — Сразись со мной!

Монстр услышал вызов и повернул косматую рогатую голову. В глазах чудовища была смерть — смерть и целая вечность мук и боли. Дух Зигмара дрогнул перед лицом столь грозной разрушительной силы, но тут он ощутил в голове холодный ветер, а по жилам в ответ на жар демонического противника разлилась зимняя стужа.

Редван подскочил к демону, обрушил на его колено молот и вскрикнул от боли: удар о нечестивые доспехи разорвал боек, острые осколки вонзились в незащищенное лицо молодого воина, и он упал навзничь. Демон схватил Редвана за плечо и отшвырнул далеко прочь, только кости хрустнули.

Взвыв, как все вместе взятые волки Ульрика, Зигмар бросился вперед, прыгая по обломкам камней, и в прыжке обрушил на демона Гхал-Мараз мощным ударом из-за головы. Древний выкованный гномами звездный металл угодил прямо в середину его морды, и Зигмар надеялся, что этот удар навеки окончит существование гнусной твари.

Широко разинулась клыкастая пасть, щелкнул кнут, и многочисленные плети обвились вокруг Зигмара, словно цепкие щупальца жутких морских тварей, которых моряки вытаскивают из глубин океана.

Они затянулись на нем, подобно колючей проволоке, с такой страшной силой, что покоробились доспехи. Когда костяные шипы в дюжине мест пронзили плоть Зигмара, он закричал от невыносимой муки.

Все закружилось перед глазами: земля, небо, стены, обжигающе-холодное пламя.

А потом Зигмар с размаху шлепнулся на пол храма. Гхал-Мараз вылетел у него из рук и упал около Пламени Ульрика. Виноватыми змеями прочь скользнули плети кнута, оставляя кровавый след. До Зигмара донеслись испуганные вопли, он перевернулся на спину. Руки не действовали, и, отталкиваясь ногами, он пополз к своему молоту.

Над храмом Ульрика собрались темные тени, над Зигмаром маячил черный как сажа контур демона.

Норсы атаковали защитников виадука, и сразу стало ясно, что удержать стену не удастся. Разъяренные и подпитываемые той тьмой, которая так напугала мужей империи, норсы бросились убивать с воем, дикой свирепостью и бешенством, и каждый пытался превзойти своих соратников.

В отчаянной схватке сошлись топоры и мечи, и за считанные мгновения погибло множество людей. Защитники оказывали яростное сопротивление, норсы бились в надежде на то, что древние боги отметят их храбрость.

Пендраг хватанул рунным клинком по шее воина, и тяжелая броня не смогла защитить врага от мастерски изготовленного Алариком клинка. Следующий удар пробил шлем воина с золотистой кожей и слишком большим топором. Меч метался, подобно ртути, безостановочно разил и колол. Впереди он увидел Герреона, тот поймал его взгляд и мрачновато улыбнулся, предвкушая их поединок.

Линия фронта имперцев сместилась дальше от стен, и хотя все люди Пендрага бились решительно и мужественно, этого оказалось недостаточно. Снова и снова разили врагов молоты Мирзы и Белых волков, и от их невероятной убойной силы норсы гибли целыми отрядами. Вечный воитель сражался безукоризненно, и Белые волки не отставали от него.

Удозы дрались под звуки военной музыки предков, и от пронзительных мелодий волынок врагам ужасно хотелось заткнуть музыкантов. Но заставить их замолчать могла только смерть. Линию ютонов врагу уже удалось кое-где прорвать, и хотя Марий вместе со своими самыми свирепыми уланами помогал сдерживать напор норсов, но как долго еще они смогут сопротивляться врагу, было вопросом времени.

Пендраг прорубался через ряды норсов так, словно те были неповоротливыми молокососами, и пока он, не раздумывая, безжалостно рубил врага, Белые волки остались позади. По сравнению с его изящными замахами и смертоносными выпадами движения норсов казались медленными и неумелыми.

Около Пендрага полыхнуло искристое серебро, и он широким блоком парировал удар блестящего меча. Он крутанулся, выставив перед собой рунный клинок, но перед лицом представшего ему противника его боевой запал дал осечку.

— Как насчет того, чтобы испытать твой милый маленький мечик в бою с настоящим соперником? — сказал Герреон.

Пендраг хотел ответить, но слова застряли у него в горле при виде преображения, произошедшего с тем, кого он когда-то звал братом. Кожа Герреона стала белой, словно самый лучший фарфор, а волосы — черней самой темной беззвездной ночи. Больше Пендраг не слышал шума битвы и видел перед собой лишь умопомрачительной красоты мужчину.

Его притягивали глаза — такие невинные, и в то же время абсолютно безжалостные. Пендрага очаровывали глаза Герреона и пугала его красота, которая должна была бы волновать, но вместо этого вызывала отвращение.

Меч Герреона метнулся к его горлу, но рунный клинок парировал удар без сознательной команды мозга. Как только их мечи соприкоснулись, рассеялись чары, приковавшие Пендрага к месту. Вокруг него стоял безумный лязг железа, слышались вопли.

— Охотно тебя убью, Герреон, — прорычал Пендраг и хотел нанести удар, но противник с легкостью отбил атаку и мелодично рассмеялся, легонько прыгая с ноги на ногу.

— Меня зовут Азазель, — поправил мечник. — Герреон мертв.

— Герреон или Азазель, — зло ощерился Пендраг, — каким бы проклятым именем тебя ни звали, я все равно тебя убью.

Пендраг атаковал снова. Герреон отклонился, отразил следующий выпад и нанес ошеломительный ответный удар. Пендраг вздрогнул и отступил, когда противник срезал косицу у него с бороды.

— Нравится мне твоя ничтожная самоуверенность, — ухмыльнулся Герреон, с ужасающим искусством управляясь с мечом. — Намного приятней убивать того, кто считает, будто у него есть шанс.

— Так постарайся взять надо мной верх, — бросил врагу вызов Пендраг.

— С удовольствием, — отвечал Герреон и налетел на него с серией яростных искусных ударов. Пендраг отчаянно пытался отбиваться, но все же мечи Герреона, словно в балетных па, резанули ему кожу на шее, щеках и лбу.

— Сражайся как мужчина! — прогремел граф, блокируя очередной скользящий удар. В руке у него сверкал рунный клинок, в котором нарастала сила, позволявшая Пендрагу противостоять этому страшному противнику. Он призвал всю свою храбрость, и рунный клинок закалял его желание противиться темному обаянию красоты фехтовальщика.

Ни разу в жизни Пендраг не сражался так ловко, с такой силой и скоростью.

Но он знал, что с Герреоном ему не справиться.

— Пендраг, ты не можешь победить, — насмехался над ним его враг, обводя мечом в правой руке рунный клинок и срезая еще одну косицу с бороды графа. — Ты же видишь, я значительно искусней тебя.

— Да, искусней, — проговорил Пендраг, пятясь назад. — Но у меня есть то, чего нет у тебя.

— О! — засмеялся Герреон. — Что же это?

— Друзья, — сказал Пендраг.

И наградой ему было замешательство на лице Герреона, когда топор Отвина огрел мечника по спине. От силы удара Герреон повалился на колени, его сияющие доспехи треснули от шеи до живота. Тут в бой ввязался граф Марий и нанес врагу удар мечом в живот.

Герреон упал на парапет, он скорее обозлился, чем испугался. Любой нормальный воин устрашился бы, но лицо Герреона только просияло от перспективы сразиться с тремяпротивниками.

— Все на меня? — расхохотался он. — Воистину благословен я, что могу убить вас всех.

Король-берсерк взревел, находясь под действием красного тумана, и вознамерился отсечь Герреону голову топором, и Пендраг тоже сделал выпад. Но противник, двигаясь с кошачьей грацией, избежал удара топором и блокировал атаку Пендрага почти что высокомерным легким отрывистым ударом одного из мечей. Шашка Мария не предназначалась для поединка, но он управлялся с блестящим клинком, как ветеран-фехтовальщик. Из ножевой раны в боку ютона сочилась кровь, но лишь напряженный взгляд выдавал терзавшую его боль.

Они нападали на Герреона втроем, ибо понимали: сойтись с ним один на один значит умереть. Отвин бился с маниакальной яростью, Марий — с расчетливой точностью, а Пендраг — с мастерством, порожденным желанием убить предателя. Топоры и мечи рубили сплеча и наносили удары по Герреону, но его два меча превратились в быстрые размытые ленты, которыми он блокировал, парировал и с легкостью контратаковал.

Он смеялся над ними, тряс гривой великолепных волос и обаятельнейше улыбался. Однако Пендрагу казалось, что его братья-графы неуязвимы для чар предателя. Отвин так глубоко погрузился в ярость берсерка, что его невозможно было опутать такой ерундой, как физическое совершенство. Мария заботило только золото. Ни один из троих не искал утешения в красоте, и искушения Герреона были растрачены впустую.

Раздался крик Мария — это меч Герреона обошел шашку, пробил доспех и обрушился на раненый бок графа. Ютон упал на одно колено, а Герреон нырнул вниз и другим мечом нанес удар Отвину в бедро. Не успел он выдернуть меч, как Отвин обрушил удар кулака ему на плечо. Мечник зашатался, но оружия не выпустил.

Тогда берсерк поймал рукой его меч. Герреон крутанул клинок, и из ладони короля полилась кровь. Отвин взревел, мускулы у него вспучились, он схватился за клинок предателя голой рукой и переломил его. И упал навзничь с застрявшим в бедре футом железа. Герреону же остался обломок меча, и лицо его перекосило от раздражения и злобы.

Пендраг понял, что сейчас у него есть шанс, и нацелил рунный клинок в открытую грудь противника.

Тот увернулся, меч Пендрага ударил по зеркально гладкой поверхности нагрудного доспеха и соскользнул.

Герреон бросился к Пендрагу и обхватил, словно в братском объятии.

— Слишком медленно, — прошипел он и всадил обломок меча под мышку Пендрагу. Сталь пробила кольчугу и вонзилась в сердце. У Пендрага из горла хлынула кровь, и он услышал, что кто-то выкрикнул его имя. Он выпустил рунный клинок, и мир закружился перед глазами в огненном вихре. Пендраг упал на парапет.

В лицо впечатался холодный камень, грудь затопила теплая влага. Теперь шум сражения казался слабым, совсем тихим, словно доносился откуда-то издалека. И вот он услышал отдаленный вой, который все приближался.

Было холодно, очень-очень холодно, и он слышал вой волков.

Они звали его.

Глава двадцать вторая Участь людская

Когда мечник в серебряных доспехах всадил клинок в бок Пендрага, Мирза громко вскрикнул. Граф Мидденхейма упал, обливаясь кровью, а убийца все еще сжимал в руках сломанный меч. Казалось, небеса померкли, и Мирза почувствовал, как из мира уходит что-то очень дорогое.

Живая картина перед ним словно замерла на миг: Отвин, готовый перерубить Герреону шею, и Марий, который вот-вот обрушит кривую шашку на незащищенную спину предателя. У их ног лежал Пендраг. На лице мечника застыло выражение ненависти, сменившееся ужасной печалью.

— Пендраг! — крикнул Мирза, и тут время догнало страшный миг. Герреон уклонился от удара Мария и чудом избежал топора Отвина, который пронесся в опасной близости от ютонского графа и чуть не отхватил тому голову. Герреон бросил обломок меча, которым убил Пендрага, словно то был докрасна раскаленный металл, и легко избежал неуклюжих атак врагов.

Мирзу несказанно удивило то, что Герреон рыдал так, словно переживал сильнейшую, невообразимую боль. У стены по-прежнему кипел бой, и хотя фехтовальщик не отрывал взгляда от тела Пендрага, он с блистательной точностью парировал и отбивал удары.

— Ты мой, мечник! — взвыл Мирза, и этот вопль подхватили сотни тех, кто стоял позади. И в криках этих слышалась такая сила и ярость, что борьба даже несколько приутихла. Воины Мидденхейма были мрачные люди, привычные к тяготам жизни на Севере, которые никогда не выказывали эмоций или горя, но при виде гибели своего графа у них на глаза навернулись слезы. Они несли сине-белое знамя, и никогда еще так не гордился Мирза, что зовет Мидденхейм своим домом.

Герреон видел, что к нему бросился Мирза вместе с воинами города, и покачал головой. Он отшвырнул свой меч и перепрыгнул через стену.

— Нет! — крикнул Мирза, бросаясь к скользкому от крови парапету. Тысячи вражеских воинов по-прежнему теснились на виадуке, но среди норсов Мирза с легкостью видел мечника — одинокого воина, протискивавшегося через идущий ему навстречу поток атакующих.

— Трус убегает! — крикнул Мирза, в ярости оттого, что ему не удалось отомстить.

— Вечный воитель! — окрикнул его кто-то из-за спины, и Мирза увидел графа Мария Ютонского, который показывал на стену рядом с ним. Мирза посмотрел туда и увидел привалившегося к стене мертвеца. Он в недоумении взирал на него, не в силах понять, что имел в виду граф ютонов.

А потом сообразил.

Оружие павшего: арбалет.

Мирза выронил молот и взял тяжелое оружие из дерева и железа. В стрельбе он не был особенно силен, хотя упражнялся во владении каждым выдуманным людьми оружием. Он вложил стрелу в паз, плотно упер деревянное ложе в плечо и поймал бегущего Герреона в прицел — маленький железный квадратик. Непросто стрелять по движущейся мишени, но когда Мирза уже готов был спустить стрелу, Герреон остановился и повернулся к нему лицом.

Мечник стоял недвижим, вытянув по бокам руки, и губы его беззвучно шевелились, будто он говорил что-то, только слова потонули в шуме сражения. И хотя Мирза был далеко и не мог услышать его, но знал точно, что Герреон сказал:

— Мне жаль.

— Ты еще больше пожалеешь, ублюдок, — прошептал Мирза. — Пожалеешь!

Он нажал на спусковой рычаг и следил за стрелой, которая пролетела над головами норсов и должна была вонзиться Герреону в сердце. Мирза опустил арбалет. Он знал, что выстрелил верно, и смотрел предателю в глаза ту долю секунды до того, как стрела должна была поразить цель.

Только этого не случилось. Видать, было не суждено.

Случайный порыв ветра или воля богов, кто знает? Так или иначе, оперение распуталось, и стрела отклонилась от курса. Вместо того чтобы пронзить сердце Герреона, смертоносная стрела попала в плечо. Фехтовальщик покачнулся, и, глянув удрученно и разочарованно, повернулся и побежал вниз по виадуку, став недосягаемым даже для самого меткого стрелка.

Мирза выругался и отбросил арбалет. И поспешил туда, где лежало окровавленное тело Пендрага. Король-берсерк держал графа Мидденхейма на руках, вокруг кольцом стояли Белые волки. Невероятно, но он был еще жив, хотя кровь до сих пор текла по руке Отвина, при том, что он крепко прижал к ране целую горсть тряпок. Быстро разливавшаяся под Пендрагом лужа крови сказала Мирзе все то, что он хотел узнать.

Он опустился перед правителем на колени, и Пендраг открыл глаза.

— Ты… его… убил? — задыхаясь, спросил Пендраг, и на губах у него выступала кровавая пена.

Мирза пытался заговорить, но не мог справиться с охватившим его горем. На миг он задумался, не солгать ли, не сказать ли, что Пендраг отмщен, но Мирза был воином чести, а Пендраг заслуживал правды.

— Нет, мой господин, — отвечал он. — Я его ранил, но он убежал.

— Хорошо, — прошептал Пендраг.

Мирза пытался понять, что он имел в виду, и просто кивнул. Рядом опустился на колени Марий. Он принес рунный клинок и протянул рукоять Пендрагу.

— Твой меч, брат мой, — проговорил Марий, и Мирза с удивлением заметил у него в глазах слезы. — Сожми его в последний раз и возьми с собой в чертоги Ульрика.

Пендраг обхватил пальцами обтянутую кожей рукоять удивительного меча, размазывая кровь по золотому навершию. Лицо его сделалось умиротворенным, разгладилась болезненная маска, и он улыбнулся. Одно то, что он сжимал меч, уже укрепляло Пендрага, и он посмотрел на Мирзу глазами ясными и решительными.

— Вечный воитель, — позвал он, и Мирза склонился над умирающим.

— Мой господин, ты хочешь дать мне наказ на прощание?

— Да, — сказал Пендраг, приподнимая рунный клинок, желая передать его Мирзе. — Этот меч теперь принадлежит тебе.

— Нет, — покачал головой Вечный воитель. — Я недостоин его.

— Забавно, я говорил то же самое. Но ты должен повиноваться мне. Этот рунный клинок принадлежит Мидденхейму, и перед лицом свидетелей я назначаю тебя графом Мидденхейма. Ты нужен мечу и обязан его взять!

Мирза сглотнул и посмотрел на Мария и Отвина в надежде, что они подскажут ему, как поступить.

Марий кивнул, а Отвин его подтолкнул:

— Ну же, парень. Бери.

— Внимай этому мечу, друг мой, — мягко проговорил Пендраг. Голос его затухал.

— Непременно, мой господин. — И Мирза тоже взялся за рунный клинок, накрыв ладонью руку Пендрага так, что теперь они оба держали его.

Меч выковали с использованием древнего умения, поэтому клинок обладал мудростью, недоступной смертным.

Пендраг вздохнул, и рука его соскользнула с рукояти. По щекам Мирзы катились слезы, Белые волки завыли. Их горе воззвало к небесам, призывая их принять дух великого воина в месте последнего упокоения.

Мирза взял мерцающий меч и произнес:

— Я знаю, что должен сделать.

Стоя на опушке леса далеко внизу, Кар Одацен наблюдал темный ореол вокруг города на горе и знал, что конец близок. Он чувствовал каждую жизнь, которую забрал демон-повелитель Кхарнат, и удовольствие, которое тот получал от убийства, чудным эликсиром разливалось по телу шамана. Чтобы вызвать столь могущественного чемпиона Кровавого бога, ему понадобилось собрать воедино все свои силы.

Подобные сделки чреваты определенными опасностями, но энергия, проистекавшая от совершаемых демоном-повелителем убийств, оправдывала любой риск. Кровавый бог колдовства не любил, и Кару Одацену приходилось сдерживаться перед лицом столь жестокой резни. Настоящее — пятно крови, будущее — бурлящий хаос возможностей, поэтому, чтобы не потерять сознание, шаман сфокусировался на прошлом.

Он улыбнулся, припоминая, как на лице Кормака забрезжило понимание происходящего, перед тем как он упал в озеро крови, предвосхитившее появление демонического существа. Слишком поздно понял он, что его использовали и взращивали для того, чтобы превратить в идеальное вместилище разрушителя человечества. Как только он мог подумать, что простой смертный станет орудием воли Темных богов! Смешно.

Кар Одацен наблюдал за далеким боем на виадуке. Сюда доносился лишь слабый гул сражения. Если бы люди империи знали о том, что ждет мир, то сами бы перерезали себе глотки. Близился конец света, и все же люди не видели петли висельника у себя на шее, таков их рок.

Из угла губ у шамана текла струйка крови. Он моргнул, почувствовав движение вокруг себя. Зверолюди настороженно подняли головы, принюхивались и испуганно сбивались в стаи. Кар Одацен чувствовал, что жажда поубивать их всех готова вот-вот выйти из-под контроля. Но он подавил это желание усилием воли.

Рядом с шаманом собирались зверолюди с головами волков и медведей, они рыли землю, царапали лапами воздух и ревели, и страх их передавался всему собравшемуся вокруг горы Фаушлаг племени мутантов. Кар Одацен обрушился на ближайшее к нему существо — высоченное чудовище с темной чешуей и головой громадного рогатого быка.

— Что с вами случилось? — требовал ответа шаман, чувствуя во рту сильный железистый привкус крови.

Существо не отвечало, и Кар Одацен сдержался и не уничтожил его, ведь не мог же он позволить себе использовать колдовство в присутствии демона-властелина. Громадный зверочеловек потряс косматой головой, сплюнул целую пасть кровавой жвачки и исчез за деревьями. Следом за ним помчалась вся стая.

— Куда вы? — вознегодовал Кар Одацен, но они не обращали на шамана никакого внимания.

— Они спешат домой, — проговорил у него за спиной голос, преисполненный ненависти к самому себе.

Кар Одацен повернулся, и при виде Азазеля его злость улетучилась. Из плеча мечника торчала железная стрела, серебряные доспехи были залиты кровью.

— Во имя всех Темных богов, что ты здесь делаешь? — вскричал шаман. — Ты должен быть наверху, в городе! Ты должен снести стены Мидденхейма и омыться в Пламени Ульрика! Я видел это!

— Может, как-нибудь в другой раз, — сказал Азазель, развернулся и пошел прочь. — Но не сегодня.

Тьма клубилась над храмом, и на фоне сгущавшихся теней демон вырисовывался громадой глубочайшей черноты. Стенал от страшного голода топор чудовища, кнут обвился вокруг его руки, черепа заливались сумасшедшим хохотом. Зигмар пополз прочь от гигантского монстра, сознавая, что ему осталось жить считанные мгновения.

Демон шипел, и его горячее дыхание словно вырывалось из склепа, так от него несло бесчисленными безголовыми трупами. Медь и железо доспехов монстра были залиты кровью, черная шерсть распространяла зловоние горелого мяса. Он подходил к Зигмару так, как охотник подкрадывается к раненой жертве, упиваясь ее последними тщетными попытками к сопротивлению, перед тем как убить.

Демон не спускал с Зигмара глаз, и на краткий миг император увидел в монстре человека — растерзанную душу, которую использовали в качестве врат для воплощения смерти и безумия, чтобы они могли проскользнуть между мирами. Где-то в глубине демона Кормак Кровавый Топор упивался разрушением своего тела во славу воплощения могущественного олицетворения Темных богов.

Пальцы Зигмара сомкнулись на рукояти Гхал-Мараза, и боевой молот засиял, отгоняя тени. Зигмар встал на ноги, и демон зарычал, будто радуясь тому, что нашел наконец достойное мясо. Он взмахнул топором, и Зигмар встретил удар. Очертив сверкающие багряные дуги, сошлись молот и топор — два оружия, выкованных мастерами своего дела. Громоподобная ударная волна снесла последние уцелевшие колонны и арки храма, обратив все в руины. Пламя Ульрика плясало, как пламя свечи под порывами страшного ветра, но по-прежнему горело, хотя темные силы очень старались его загасить.

Зигмар видел пылающий огонь и знал, что Ульрик с ним.

— Я готов сразиться с тобой, — сказал Зигмар, и демон, приветствуя противника, поднял топор.

Человек и демон стояли друг напротив друга в разрушенном храме, и в последний день мира закат окрашивал небеса в цвет крови.

Зигмар бросился на демона, нырнув под летящий на него смертоносный удар, и обрушил Гхал-Мараз чудовищу на бок. От силы удара разошлись медные доспехи, и полилась черная кровь, которая плавила железные клинки и камень, но только не Гхал-Мараз, он был для нее неуязвим. Демон разгневанно заревел.

Топор опять поднялся, и Зигмар бросился в сторону. Лезвие рассекло воздух, но с всплеском темного света повернулось вспять и обухом садануло Молотодержца в грудь.

В этом ударе слились воедино вся злоба и ярость, вложенные создателем в топор демона, и он рассек доспехи Зигмара. Вспыхнули раскаленным добела огнем защитные руны, разрушенные грубой силой Темных богов, и воин ощутил, как жар опалил его кожу, навсегда впечатав в него знаки гномьих рунных кузнецов. Он повалился на обломки камней, чувствуя, что у него сломаны ребра. Изо рта хлынула кровь. Все еще крепко сжимая свой молот, он упал рядом с Пламенем Ульрика. Почерневшими покореженными кусками опали с него доспехи. Зигмар перекатился на бок, оперся на локоть, глядя, как демон замахнулся топором, собираясь его прикончить.

Эхо разнесло по храму вой волков, со свистом пронесся зимний ветер. Из Пламени Ульрика взметнулись снежинки и льдинки, грудь Зигмара болезненно вздымалась в стылом воздухе. Кожа демона зашипела, когда лед встретился с огнем.

Зигмар совершенно точно знал: то было дыхание самого Ульрика.

И тут он услышал боевой клич, в котором смешались горечь потери и лютая ярость, отвага и преданность, и из живота демона показался серебристый клинок. Холодный свет омывал меч, испещренная рунами поверхность притягивала ослепительным водоворотом снега и льда дыхание Ульрика. Монстр взревел, его сущность боролась за жизнь перед лицом этой новой силы. Зигмар с трудом поднялся на ноги и увидел, что демона пронзил воин в белоснежной броне, который вогнал сияющий меч в спину чудовища.

Белый свет окружал воина, и Зигмар узнал Мирзу, Вечного воителя Мидденхейма. Не для Зигмара было дыхание Ульрика, а для героя, который поклялся защищать этот город и посвятил этому всю жизнь. Меч, которым Мирза пронзил демона, больше не был оружием, выкованным руками смертного, но стал ослепительным ледяным шпилем, осколком силы бога Волков, который он привнес на землю, чтобы убить олицетворение Темных богов.

При виде Мирзы Зигмар возрадовался, но сердце его в горе возопило, ибо Вечный воитель мог сражаться рунным клинком лишь по одной причине.

Демон дрогнул и затрепетал, его воля и сила боролись с энергиями, стремящимися его погубить. Вот он, шанс, и Зигмар знал, что ему делать. Он окунул Гхал-Мараз в Пламя Ульрика, и хладный огонь омыл боек могучего молота силой бога.

Выхватив из огня Гхал-Мараз, который весь пылал белым пламенем, Зигмар, прыгая с одного камня на другой, оказался на уровне груди монстра и бросился к его рогатой голове. Страшно сверкали глаза чудовища, но никакая порожденная демонами сила не могла удержать Зигмара от удара.

Гхал-Мараз обрушился на грудь демона, и тьма взорвалась сполохами ночи. Возопили свирепые силы, небеса разверзлись, и тело властелина демонов взметнулось туда, откуда появилось. Вокруг разрушенного храма бушевали зимние бури, и на Зигмара налетел резкий порыв ветра, хлестнувший его стылым воздухом. Плоть его горела от страшного холода, но прикосновение не было нежеланным, ледяной укус казался знакомым и божественным.

Едва дыша, он упал наземь, в то время как Пламя Ульрика вздымалось силой и жизнью. Огонь распространился повсюду, словно невидимая масляная пленка, стремящаяся покрыть все вокруг. На камнях и даже на мертвых играли голубые языки пламени.

Целый мир был объят огнем, который выплеснулся в Мидденхейм.

Словно штормовой поток, пронеслось Пламя Ульрика по городу — сверкающая бурная река голубого огня, несущая с собой вой волков и северных ветров. Пламя не обжигало, хотя ревело так же остервенело, как огонь смертных, и то, к чему оно прикасалось, уже никогда не будет прежним. В сердце города, добравшись до небес, взметнулся ввысь высокий столб зимнего пламени, который залил холодным сиянием земли так далеко, насколько хватало глаз.

Взвыли воины Мидденхейма, когда к ним прикоснулась сила их бога, в глазах их вспыхнул студеный огонь. Клинки их несли смерть, и норсы читали в беспощадных глазах противников поражение своего страшного властелина Кхарната.

Подле каждого воина, не важно, был ли он из Срединных Земель или нет, бился с норсами мерцающий, словно сотканный из голубого огня волк, который кусал и резал клыками горла и рвал мясо с костей призрачными лапами. Ни один меч не мог погубить этого зверя, никакие доспехи не защищали от него, и волки-привидения терзали норсов со всей силой своего хозяина.

Ужас обуял норсов, и они побежали, спасаясь от потока огненных волков и зимних воинов. Виадук стал для них верной смертью, ибо волки Севера и мужи города резали и рубили спасавшегося бегством врага, не ведая жалости.

И вот среди воя волков и ветра послышался другой звук, который защитники Мидденхейма уже не чаяли услышать.

Это гудели боевые рога приближающегося войска.

Они вышли прямо из леса: целых десять тысяч мечей со всех концов империи.

С востока пришли азоборны, черузены и талеутены, тысяча колесниц с королевой Фрейей во главе, за ними поспешали Красные косари графа Кругара. Дикари-черузены с улюлюканьем напали на бросившихся врассыпную зверолюдей и норсов, их разукрашенные боевой раскраской тела сияли в свете пылавшего на вершине горы Фаушлаг огня. С юга прибыли эндалы, бригунды и меноготы — воины, которые шли день и ночь, чтобы помочь своему императору и биться рядом с ним.

Вороновы шлемы нагоняли сбегавших с виадука норсов. Граф Альдред рубил северян могучими ударами Ульфшарда. Принцесса Марика скакала на вороном коне подле брата и стреляла из изящно изогнутого большого лука.

Копьеносцы-мерогены гнали конных норсов на клинки меноготов и бригундов, Марк и Сигурд пользовались случаем разить врага издалека. Мечники-остготы убивали норсов ударами клинков, столь же смертоносных, сколь изящных, и царственный меч графа Адельхарда нес смерть всякому, кто осмеливался к нему приблизиться.

В течение часа воины империи окружили гору Фаушлаг, и норсы были обречены. К ночи Пламя Ульрика возвратилось в разрушенный храм, а зимние ветры и призрачные волки вернулись в царство богов.

Избежать мести империи удалось только двоим: рыдающему мечнику в серебряных латах и вопящему безумцу, из чьих глаз текла кровь.

Они исчезли в густом лесу, где их ожидали зверолюди.

Зигмар встретил графов на виадуке.

Кругар и Алойзис стояли вместе, еще раз став братьями, ибо раз и навсегда поняли, что может случиться, ежели их дружба пошатнется. Фрейя, как всегда, была великолепна: золотые доспехи воительницы измазаны кровью норсов, пламенеющая копна непокорных волос распущена. Граф Альдред и принцесса Марика, в мерцающей черной броне, улыбались императору и махали ему руками.

Южные графы, Сигурд, Марк и Генрот, учтиво поклонились императору. Их осунувшиеся от долгой дороги лица сияли оттого, что их войско поспело вовремя.

Адельхард Остготский отсалютовал сверкающим мечом Остваратом, убрал его в ножны и склонил перед Зигмаром голову.

Конн Карстен заслужил право стоять рядом с этими героями, несмотря на то что пока официально не удостоился титула графа империи, и его обычно мрачное выражение лица уступило место тонкой улыбке — он вместе со всеми радовался одержанной великой победе. За спинами собравшихся удозские и эндальские волынщики играли торжественную музыку.

Окровавленные и измученные, но от этого не менее величественные, Отвин и Марий помогали друг другу держаться на ногах. Едва ли их можно было назвать похожими на побратимов, но они вместе сражались и проливали кровь, вместе прошли тяжкие испытания.

Не было с ними только одного графа, и сердце Зигмара сжималось от горечи потери.

Аларик, Вольфгарт, Редван и новый граф Мидденхейма стояли над телом Пендрага, своего брата по оружию и лучшего друга. Все четверо были ранены в бою, но не могли не прийти сюда в этот день. Лицо Мирзы было бесстрастным, а Вольфгарт и Редван открыто оплакивали павшего друга. Даже Аларик, представитель расы, для которой жизнь человека — не более чем скоротечный миг, тоже пролил слезы по Пендрагу.

Тело побратима Зигмара завернули в сине-белую ткань, ибо воины Мидденхейма сделали ему саван из знамени города. Император счел их поступок очень правильным. Теперь рунный клинок принадлежал Мирзе, но для того, чтобы почтить Пендрага, он положил меч на грудь погибшего господина.

Зигмар валился с ног от ран и усталости, но заставил себя стоять прямо перед графами. Ибо его долгом было почтить всех тех, кто доблестно сражался и погиб во имя победы.

Он пытался придумать слова, которые смогли бы передать всю ту огромную благодарность, которую он испытывал. Сказать, как ему повезло с такими замечательными друзьями. Но никак не мог найти слов. Зигмар стоял среди своих графов и скорбел о всех тех, кого они потеряли: друзьях, с которыми уже никогда им не посмеяться снова, братьях, отцах и сыновьях, которые никогда не вернутся домой.

Граф Сигурд выступил вперед, его ладонь покоилась на рукояти меча.

— Я не знал, придете ли вы, — наконец произнес Зигмар.

— Ты позвал нас, и мы пришли, — отвечал Сигурд. — Мы всегда явимся на твой зов.

Бог-Король (не переведено)

Не переведено.

Боги плоти и крови (не переведено)

Не переведено.

Да падёт Великий Топор (не переведено)

Не переведено.

Брат меча

Он гнал лошадь слишком быстро, её бока были в мыле, а дыхание с хрипами вырывалось из груди, но Зигмар знал, что он не может позволить себе приехать в Рейкдорф слишком поздно. Деревья, холмы и признаки жилья сменяли друг друга, когда он с грохотом проносился мимо. Дым из отдалённых селений лениво вился в небе. Дым очагов, которые давно угасли и умерли, если бы не его молот.

Зигмар не обращал на них никакого внимания, сосредоточившись на опасной дороге, по которой он мчался сломя голову в град, расположенный в самом сердце Империи. Опрометчиво было гнать вот так: его лошадь могла споткнуться о выступающий корень или угодить в кроличью нору и сломать ногу. А для любого скакуна — даже для такого сильного и смелого, как Таалхорса — это стало бы смертным приговором.

Остальные остались далеко позади: Венильд, Кутвин, Леодан, Теон и Брансуил Аэсландейрский. Они понимали, что это путешествие он должен был совершить в одиночку, поэтому не погоняли своих лошадей, как Зигмар. Их лошади были также изнурены после поездки в Убежища и обратно и, несмотря на то, что они довольно часто их меняли, с последней остановки прошло достаточно много времени. Те звери, что сейчас несли их, прошли довольно большой путь и загнать их в тот момент, когда дом был уже рядом — было явно не самой лучшей идеей.

Рейкдорф лежал за холмистой грядой впереди и Зигмар уже мог слышать звуки и чувствовать запахи большого, процветающего города даже на таком большом расстоянии.

— Я иду, Вольфгард, — проговорил он. — Когда один из Братьев Меча зовёт — остальные откликаются.

Всадник встретил их в деревне, названия которой Зигмар не мог вспомнить: растущее скопление тщательно отстраиваемых очагов, у самого западного брода через Рейк, у одного из рукавов, где реке пришлось сделать ответвление, чтобы обтечь гору. Человек тщательно выбрал место — любой человек, возвращающийся в Рейкдорф с юга, почти наверняка проследовал бы здесь. Весть взбудоражила Зигмара, как немногие с тех пор, как армия Великого Некроманта была разгромлена, и он убрал со своего скакуна каждый грамм ненужного веса, прежде чем отправиться на север со всей скоростью откормленных зерном ног Таалхорсы. Гхал-мараз тяжёлым грузом давил на плечи, покрытый рунами молот был крепко привязан за спиной Зигмара. Леодан предлагал оставить его со Братьями Меча, говоря, что он был слишком тяжёлым, чтобы брать его с собой, но Зигмар предпочел бы лишиться руки, чем оставить свой рунный молот. Лучше опоздать, чем прибыть неготовым. Это было время время великих свершений, а боги не благоволят тем, кто вступает в столь опасное время без должного почтения и осмотрительности.

Он стоял бок о бок с Вольфгардом в такие моменты, и воспоминаний об этом было достаточно, чтобы слёзы навернулись на глаза, и чувство гордости выросло в его груди. Медба никогда не простит его, если он не выполнит клятвы, данной её мужу, но, что было ещё более важно, он сам никогда не простит себя. Его долг, тяжким грузом повисший на его плечах, его бремя, от которого невозможно уклониться, которое не с кем разделить и которое никогда, никогда, никогда не сможет быть забыто.

А Зигмар не был человеком, легко относившимся к данным им клятвам.

Мир раскинулся перед ним, когда он выехал из-под тени деревьев с обрезанными верхушками и, поднявшись на лысый холм, окинул взглядом место своего рождения. За прошедшие годы он изменился до неузнаваемости, превратившись из скопления рыбацких лачуг в крупнейший город Империи. Каменные стены опоясали его сердце, но огромные стройки уже вышли за их пределы, как зёрна, высыпавшиеся из разорванного мешка. Люди, прибывающие в огромных количествах из деревень в поисках работы, жилья и возможностей, требовали всё больше места для своего размещения.

Корабли из таких далёких мест, как запертые во льдах порты северного побережья, расположились у свежесрубленных причалов, усеявших илистые берега. Рейк состоял из множества заболоченных участков, каналов и постоянно расширяющихся притоков и к этому времени уже начались работы по созданию каменной устойчивой набережной и гавани, которая могла бы стать альтернативой прибрежному Марбургу. Зигмару хватило мимолётного взгляда, чтобы увидеть всё это, пока он направлял Таалхорсу вниз по мощёной дороге к мосту Саденрейк и далее, к Южным вратам.

Воины, облачённые в медвежьи и волчьи шкуры, патрулировали бастионы, и утренние лучи солнца блистали на остриях их оружия и пластинах брони. Зигмар достиг Рейкдорфа с первыми лучами серого рассвета. Пронзительный звук рога раздался с его пилообразных стен, когда воины увидели Зигмара во весь опор скачущего к мосту.

Он скакал вдоль ухоженных полей, и мужчины, женщины и дети, работавшие на них, воспряли духом, увидя его. Они не могли знать причины, что привела его обратно, но и у него не было времени, чтобы достойно ответить на их проявления преданности. Его конь шатался, тяжело дышал и Зигмар мог слышать боль в каждом свистящем вздохе верного животного.

— Последний рывок, большое сердце, — сказал Зигмар, когда они скакали по мосту Саденрейк, минуя фрески и резные фигуры героев Унберогенов. Воины у ворот забегали в суматохе, когда он остановил своего измученного коня. Он спрыгнул с седла и сделал паузу, чтобы протереть морду взмыленного скакуна.

— Ты подходящий конь для бога, — произнёс он, прежде чем передать поводья одному из подбежавших воинов.

Зигмар повернулся и побежал по улицам города, задыхаясь и смертельно боясь, что может быть уже слишком поздно. Когда он пересёк открытую площадь на северном берегу реки, то прикоснулся к Камню клятвы у своего сердца, ослабляя перевязь, удерживающую Гхал-мараз на спине. Он резким взмахом освободил оружие, продолжив бег с молотом поперек груди. Магия, связанная с древним звёздным металлом, заблистала в ожидании.

Если повитуха была права, то Гхал-мараз ему пригодится.

В конце концов, он пришёл к дому Вольфгарта, небольшому двухэтажному зданию из вытесанного гномами камня, деревянного бруса, обработанного самим мастером Голтвином, и кованых украшений из металла, выполненных кузнецом Гованноном… Это был прекрасный дом, благословленный для великой любви и обильного смеха.

Зигмар услышал крики, разорвавшие тишину, и полные боли.

Открылась дверь, и появился Вольфгарт, плача и с руками по локоть в крови.

— Я опоздал? — спросил Зигмар.

— Нет, господин мой, — ответил Вольфгарт, задыхаясь. — Всё закончилось только что.

— И…? — спросил Зигмар, протягивая Гхал-мараз. — Права ли оказалась повитуха?

— О да, — ответил Вольфгарт, и его лицо осветилось гордостью. — Это мальчик!

Джош Рейнольдс Кровь Нагаша

Неферата (не переведено)

Не переведено.

Владыка Смерти (не переведено)

Не переведено.

Хозяин Моркейна

Гнилое мясо цепляется за белоснежные кости, тяжёлые оттенки разложения постепенно сменяют друг друга, пока плоть, наконец, не разжимает свою упрямую хватку. Как всё мирское, она не знает, когда следует уступить. Душа визжит и скрежещет, прикованная к телу человека цепями из чёрного дыма. Ветры Дхар и Шаиш резвятся на острых гранях Телесных Геометрик, сгоняя Ка, словно скот и оберегая их от посягательств извне, чтобы те оставались невредимы, полезны — гораздо полезнее, чем когда назойливая плоть цепляется к совершенной, белоснежной кости.

Покойно и безмятежно. Ночь, отныне и во веки веков.

Приди, Повелитель масок. Приди, принц Ламии.

Приди, Ушоран… Приди!

Открылись жёлтые глаза. С губ сорвалось рычание, подобное тому, что издаёт вышедший на охоту волк. Вздулись нечеловеческие мышцы, и вот он летит вперёд, распластав лапы в стороны. Мчит по ночному городу.

Чудовищные лапы напряглись в ожидании удара, он опустился в тёмный переулок и прыгнул вперёд, его пластичное, диковинное тело, легко перелетев по воздуху, оказалось возле ничего не подозревающей жертвы.

В последний момент человек инстинктивно почуял опасность и обернулся, но всё было кончено. Зубы, острые, как у акулы, вцепились несчастному в горло, забрав с бурным потоком крови его дыхание, а затем и жизнь.

— Какие хрупкие, — думал он, глотая тёплую кровь с жадностью завязавшего пьяницы. — Как легко их ранить, убить.

Так он и поступал. Всегда. Даже до наступления беспробудной ночи.

Кровь и смерть были его оружием, задолго до того, как она предала его… — Неферата, — прорычал вампир, перемалывая имя зубами, словно хрящ. Она повинна в том, что его сожгли на костре, что Ламия была сожжена. — Чем сейчас правишь, а? — проскрежетал он в темноту. От его рыка сонные вороны вздрогнули и поднялись в воздух. Он наблюдал, как они кружат над городом. Теперь Неферата лишь королева призраков и дурных воспоминаний.

Ушоран вдохнул, пробуя на вкус витающую в воздухе смерть. Моркейн смердел ею. Могильная вонь налипла на каждый кирпичик, на каждую деревянную балку. Этот запах шагал по улицам, плыл по воде, летал по воздуху. Он усиливался постепенно, с течением веков, будто плесень, разрастающаяся по мокрому камню. Жители Моркейна не замечали его, их чувства притупились, а носы переполнились им. Для них он всегда был и будет здесь.

Но Ушоран чуял этот запах и упивался им. Он было сродни аромату созревающего плода. И чем сильнее становился, тем ближе подходило время сорвать плод. Нетерпение росло в нём с течением лет. Он видел, как мелкое поселение разрастается до размеров почти настоящего города — такого, в каких он бывал раньше, в лучшие свои времена. Семена величия упали в благодатную почву, теперь пришёл час жатвы. Высунулся длинный проворный язык и слизнул кровь со рта и подбородка. Вампир поднялся и отпрыгнул от остывающего тела сначала на стену, затем на соседнюю крышу.

Как долго ждал он подходящего времени, не зная, когда оно наступит. Город подсказал ему. Показал. И Ушоран пожирал хрупкую плоть, убирая с улиц слабость. Подлинную силу можно обрести лишь после смерти. Люди доживали последние дни; теперь Моркейн — город мёртвых, хоть пока и не догадывается об этом.

Он рос по ночам, словно «трупный цветок», взращенный руками мертвецов. Вампир видел тела недавно умерших, видел забитых пленников, взятых во время рейдов, все они были воскрешены тёмной магией, чтобы исполнять капризы правителя Моркейна.

— Кадон, — произнёс Ушоран, пробуя имя на вкус.

Кадон Вечный, как он сам величал себя, или Кадон Безумный, как перешёптывались меж собой те, кто правил от его имени. Безумен он или нет, для Ушорана он был Кадоном Недостойным. Так он думал о нём, пока год за годом его время проходило в ожидании подходящего момента. Кадон, владеющим тем, что ему не принадлежит, тем, что не способно полностью раскрыть свои возможности в руках живого.

Прах осыпается с глаз воинов и королей, мёртвые шевелятся в своих могилах. Они восстанут и отправятся в бой, они выкуют новый мир, тихий и безмятежный. Телесные Геометрики покорятся и раздадутся в формы, угодные мёртвым, они погасят огни на полюсах и затушат сами звёзды.

— Но не живым, — прошептал он. — Вот зачем ты взывала ко мне. Вот для чего привела меня сюда.

Он поднял голову, выискивая вдалеке угловатые формы громадной пирамиды, в тени которой, будто гнездо поганок, разросся Моркейн. Грубая пародия на великие пирамиды Неехары, спроектированная варварскими умами и возведённая неумелыми руками. От криво отёсанных камней несло могильным запахом. Приказ начать строительство стал первым деянием Кадона, как царя. Ушоран не знал, что в ней скрывается и зачем; не подсказал ему и голос, но от неё ему было не по себе.

Он отчего-то подумал об огне. Его уже сжигали заживо, давно, задолго до того, как он услышал голос; Ламия тоже полыхала огнём, а вместе с ней и её дети. Внезапно вампиру стало неуютно, он заёрзал на своём насесте. Впервые голос стал нашёптывать ему в лабиринтах Нагашиззара, где годы спустя после падения Нагаша он гонялся за крысами и гулями в поисках… в поисках чего? Ушоран так и не решил. Что-то вцепилось в него чёрными крючьями, опутало монотонным, не оставляющим сомнений голосом. Поначалу он думал, что сошёл с ума. Он и сейчас не был уверен.

Голос воззвал к нему со стороны гор, очерчивающих край мира, и он, не в силах противиться ему, пришёл. А тот, словно поддразнивая, маячил перед ним, бежал, будто распутная девка, о которых он смутно помнил ещё со времён расцвета Ламии. Сначала они смеялись над ним, но рано или поздно начинали танцевать. Крюками, лезвиями и болью он заставлял их. Те девушки танцуют до сих пор — молчаливым прахом.

— И они снова станцуют для тебя, как только ты исполнишь, что должно, — мурлыкал голос.

Он искушал его во снах и наяву. Сулил всё то, о чём он мечтал до предательства Нефераты и вечной жажды. Он был принцем Ламии, но так и не стал царём. Даже после восхождения за порог смерти он так и не выбрался из тени. Довольствовался клочками и обрывками, что оставляли другие после себя. В Нагашиззаре с ним обращались как с падалью. Но теперь…

Он запрокинул голову и принюхался к ветру. Привычный запах смерти, но вместе с ним что-то новое, гнилостное — смрад угасания и распада. Вонь ушедших лет и слабости, запах истаявшей силы и неминуемого упадка. Неумолимый расчёт Усириана, бога тьмы и разложения, касался каждого, в том числе тех, кто мнил себя хозяином смерти.

Кадон гнил заживо вот уже целое столетие, и запах близкой кончины пропитал его логово. Даже его люди чувствовали эту вонь, хоть и не понимали, что это. Ушоран наблюдал, как они плетут интриги и строят заговоры, совсем как он когда-то. Они чуяли слабость своего бога-царя и кружили вокруг него подобно пустынным шакалам. Но тот пока был слишком силён.

Только не для Ушорана. Быть может, в прошлом, но не теперь… голос предупреждал его. Он рассказывал ему, что Кадон может управлять мёртвыми, даже такими, как сам Ушоран. На пике своей силы правитель Моркейна расправился бы с вампиром и сделал его одним из своих рабов. Или даже хуже — полностью развоплотил его.

Теперь же Кадон умирал. Его плоть слабела, дух угасал. Подобно леопарду из древних легенд Кадон был измучен и слеп, он сам превратился в добычу более могучего зверя. Ушоран веками выжидал, пока правитель оступится, и сейчас он был готов к прыжку. Эта мысль ободрила его. Вдыхая смрад живого города, он мчался по крышам, крытым соломой и шифером. Годами он рыскал по окраинам Моркейна, изучая тайные местечки и скрываясь от Кадона.

Ушоран хорошо умел прятаться, но время для игр прошло.

Голос шелестел в голове Ушорана, и тот летел на чёрных крыльях уверенности и надежды. Ему всегда недоставало мужества. Перед воинами и царями он мог быть безжалостен, холоден, жесток, скован узами неизбежности, но не храбр. До этого момента. Теперь он был готов обрести желаемое. Голос обещал ему трон и корону.

Ушоран вспрыгнул на склон пирамиды и запустил когти в камень. Фыркнув, он принялся карабкаться вверх. Кадон выстроил свой дворец на самой вершине, точно жадный гуль, скрючившийся над ямой с костями. Оттуда он правил Моркейном от самого его основания, следил за городом в трудные периоды его развития. Там же он и уединился, оставив «домну» — своих подручных — править от его имени. Люди, обуздавшие ветра смерти, часто отдаляются от мира живых. Он тускнеет в их глазах, его хватка слабеет. Вампир уже видел, как это происходило с В'Сораном — сначала в Ламии, после в Нагашиззаре.

Ушоран погнал воспоминания прочь. В'Сорана здесь нет. Нефераты здесь нет. Только он один. К нему взывал голос. Он зарычал и запрыгнул на краешек узкого проёма, коих сотни выстроились в ряд на стене пирамиды. Это не совсем окна, но придётся воспользоваться ими. Он проскользнул внутрь и без лишнего шума соскочил на твёрдый каменный пол. Воздух был затхлым — внутри гробниц другого не бывает. Темно как в недрах вековой горы.

Теперь во дворец пускали только домну; в логове Кадона не было ни живых стражей, ни придворных, ни наложниц. Коридоры были сложены из каменных плит. В прошлом Моркейн торговал с горным народом дави, и те с присущим им старанием выстроили эту пирамиду. Низкорослый народец ловко управлялся с железом и камнем, без них Моркейн никогда бы не достиг своего величия. Впрочем, сейчас дави зареклись появляться здесь. Они учуяли смрад магии смерти и, как только безумие Кадона стало очевидным, навсегда оставили Моркейн. Торговля иссякла, и теперь местные мудрецы изо всех сил стараются поддержать работу искусных механизмов, поддерживающих жизнь города.

Словно тень проплывая по коридорам, Ушоран цокнул языком. Нужно будет проследить, чтобы торговые пути снова были открыты. Крепости дави раскиданы повсюду в горах. Это будет крепкий союз. Ушоран царапнул когтем по стене. Камни буквально вибрировали от заключённой в них силы. Вампиру вспомнился Нагашиззар. Свернувшись кольцами, в камнях ждала смерть. Смерть и что-то ещё. Лёгкий запах гари заполз ему в ноздри, Ушоран отдёрнул ладонь и попытался отогнать неожиданный прилив страха, угнездившегося в самых глубинах его разума.

Он знал, что уже близко. Смрад разложения становился всё сильнее. Как и в пирамидах на его родине, коридоры были расположены зигзагом: горизонтально с востока на запад, затем по диагонали вверх — с юга на север. Будто идёшь до боли знакомым маршрутом. Он поспешил вперёд, побежал, сначала на двух лапах, после — на четырёх.

Быстрее, Ушоран! Безжизненные ветра гонят прах, и звёзды кружат всё быстрее. Мертвецы вопят в клетях из живого мяса. — Быстрее, — шипел голос. Коридор окончился комнатой и Ушоран плавно остановился.

Тронный зал опутался сетью коридоров, угнездился, словно раковая опухоль в сердце пирамиды. Повсюдубыли расставлены чадящие жаровни, исходящий от них свет открывал развешанные на стенах гобелены из высушенной кожи и переплетённых волос; до самого потолка у сходящихся кверху стен выстроились черепа. Глазницы их тускло поблёскивали, и, как только Ушоран зашёл внутрь, они принялись клацать своими челюстями.

Возвышающийся у задней стены трон был изготовлен из рёбер какого-то огромного зверя. В тени, под громадным черепом сидел тощий измождённый человек. Он наклонился вперёд, и его морщинистое лицо растянулось в ухмылке.

— Я учуял тебя, кровосос, — прокаркал Кадон. — Почувствовал твою тяжёлую могильную вонь, лишь только ты ступил на мои земли.

— И что с того? — зачем-то огрызнулся Ушоран. Если Кадон и вправду знал о нём, почему не выследил?

Словно прочитав его мысли, Кадон рассмеялся и встал с трона.

— Она хотела, чтобы я отыскал тебя, вот только я этого не желал.

Кадон был стар и сгорблен, и всё же в нём чувствовалась сила. Меха, которые он носил, были тяжелее его самого. Он цеплялся за железный посох, на вершине которого что-то извивалось. Вздрогнув, Ушоран понял, что это рука. От скрюченных пальцев его взгляд перешёл на лоб правителя Моркейна, на котором покоилось нечто прекрасное.

Сочетание необычных углов и острых граней. Кажется, оно вращалось и пульсировало словно живое. Ушоран тот час узнал его, тот источник голоса, что долгие годы увлекал вампира сюда. Он видел его прежде — украшение на черепе Нагаша — и это воспоминание заставило его вздрогнуть. Страх это или желание? Голос теперь не шептал, но гремел так, что вибрировали даже его кости.

Трон и корона взывали к Ушорану. Обладай он чем-то одним, стал бы царём. Заполучи и то и другое — пожалуй, богом. Богом, каким был бы Кадон, не будь он столь хрупок и слаб, не будь он столь жив… Лишь за порогом смерти можно быть и тем и другим. Ушоран выпустил когти и возбуждённо зарычал.

— Я почувствовал твой голод, — от души рассмеялся Кадон, глядя, как вампир готовится напасть. — Она нашёптывает мне, рассказывает о людских страстях.

Иссушённые пальцы постучали по короне.

— Она говорит и с тобой, не так ли?

Ушоран ничего не ответил, он лишь смотрел на корону. На задворках его разума плясали картины. Великие города Неехары, они давно мертвы и холодны. Вот, извергая столбы дыма, из гнилых вод Кислого Моря поднимается Нагашиззар. Средь пустошей с грохотом мчат колесницы, запряжённые костяными скакунами. Неехара была только началом. Теперь пришёл черёд Моркейна, а за ним царств севера, запада и всего мира.

С трона Моркейна он будет править безмолвным, совершенным миром. Он станет царём царей, затмит самого Сеттру. — Трон и корона, Ушоран, — прорычал голос. — Корона и…

Кадон снова прикоснулся к короне, и голос внезапно стих. Ушоран стряхнул нахлынувшие на него видения и, выпустив когти, двинулся на Кадона.

— Ты знаешь, что она хочет тебя. Она загнала меня в могилу. Как слаба плоть, — прокаркал старик, сжимая кулаки. — Она хочет тебя, но я притворялся, будто не слышу этого, не замечаю. Она обещала мне всё, но пожелала, чтобы я отдал тебе то, что завоевал? Но этому не бывать!

Раззявив пасть и выпустив когти, Ушоран прыгнул. Кадон выбросил вперёд посох, иссушённая рука на его конце скрючилась и из неё ударили потоки тёмной энергии. Ушоран взвыл от раздирающей тело боли. Прыжок оборвался, и он, опалённый, тяжело упал на пол.

— Я позволил тебе прийти сюда, потому что этому суждено было случиться. И всё же я могу убить тебя, кровосос.

— Поднимись, Ушоран. ВСТАНЬ… Забери нас! Корону, трон и весь МИР…

Вампир поднялся и с рёвом бросился на Кадона. Тощий, словно жердь, некромант едва сдвинулся с места, когда тот врезался в него. Сила Кадона поражала, он железной хваткой вцепился Ушорану в горло, и тому оставалось только порадоваться, что он мог обходиться без воздуха.

— Всё есть ночь, — рявкнул некромант. — Пляшут кости, кости строят, и повсюду тишина.

Ушоран зашипел, оторвал от себя Кадона и с размаху приложил его об пол. Посох с грохотом отлетел прочь, глаза правителя злобно сверкнули, и он, словно змея принялся извиваться в лапах Ушорана.

— Она желает тебя, — выдавил старик. — Она превратит в кладбище весь мир, она проведёт тебя чрез врата. Только если я позволю… Нет, это мой мир, не твой. Она обещала мне!

Раздался звук трущейся о металл кости. Ушоран выпустил Кадона и обернулся. Его взгляд встретился с тлеющими зелёными угольками чужих глаз. Из специально устроенных ниш в стене, по обеим сторонам трона, выступили две закованные в броню фигуры. Их древние доспехи были составлены из гниющей кожи и бронзовых пластин, в руках они сжимали грубо выкованные мечи с тупым окончанием. Его рычание было встречено безгубыми ухмылками. Подняв оружие, костяные стражи медленно двинулись вперёд.

Тело Ушорана словно струя воды покатилось им навстречу. Плоть таких, как он, может менять очертания подобно утренней дымке, и за столетия свободной охоты он многому научился. Вампир окунулся в сладкую боль, вызванную превращением, его тело расщепилось в тягучий туман и потянулось к умертвиям. Оказавшись возле них, он вновь обрёл плотность и голыми руками размозжил череп одного из воинов. Затрещали древние кости, смялся металл, Ушоран вырвал оружие из рук стража.

Он поднял меч как раз в тот момент, когда клинок второго воина прошёл в волоске его черепа. Вампир зарычал и отскочил назад. Фехтовать он никогда не умел. Дрался только руками. Страж плавно двинулся за ним.

— Лишь в забытьи обретут избавление и будут свободны только после смерти, — прошептал ему голос.

— Дарую тебе свободу, — просипел Ушоран и, увернувшись от мощного удара, погрузил меч в грудь мертвеца.

Он поднял стража в воздух и пригвоздил его к трону. Нечеловеческая сила заставила меч по рукоять уйти в кость. Ушоран оторвал стражу правую руку и бросил её извиваться на полу.

Кадон как ни в чём не бывало поднялся на ноги.

— Я знаю тебя, кровосос. Знаю, потому что она давно уже взывает к тебе, — произнёс он.

Корона гневно пульсировала на его лбу, некромант скривился.

— Она мечтает о тебе, уговаривает меня отступиться. Но я не сдамся. Я вырвал её из рук мертвецов и не отдам никому!

Ушоран с рёвом бросился на старика. Тот выплюнул ему в лицо поток острых как бритвы звуков, и вампира скрутило от боли. Он почувствовал, что его тело буквально выкипает изнутри. А Кадон всё говорил и расхаживал вокруг него.

— Она приказала мне надеть корону. А его зарыть глубоко, сковать землёй и камнем, обрушить на него гору, сдавить его кости и дух. Дабы он никогда не восстал! Только не он!

Кадон схватился за корону и пошатнулся.

— Я сделал, как ты говорила, — простонал он. — Сделал всё для тебя, и что получил взамен? Может быть, мне отнести тебя туда, где я нашёл тебя?

— Умолкни, — прорычал Ушоран и снова прыгнул на некроманта.

Из растопыренных пальцев Кадона мелькнули завитки тьмы, они схватили вампира за лапы, но тот вновь расплылся туманом, и через мгновение перед правителем Моркейна вынырнул среброшкурый волк. Зверь был уже близко, он широко раскрыл свою пасть, но Кадон отчаянно взмахнул руками, и тот с жалобным воем был отброшен назад чёрной молнией.

— Можешь принять любую форму, но тебе никогда не получить того, что принадлежит мне, — выкрикнул колдун, схватив посох.

Ушоран вскочил. Корона вспыхнула призрачным светом, и Кадон вскрикнул, будто она обожгла его. Волк бросился вперёд и вцепился в шею некроманта. Тот взвизгнул и ударил зверя посохом в голову.

Вампир распластался на полу, мысли, словно глиняные черепки, с гулким стуком перекатывались внутри черепа. Он сел на задние лапы, из его пасти свешивались куски кожи, сочилась солёная кровь. Зажав шею руками, Кадон нетвёрдой походкой шёл к трону. Ушоран вскочил и выплюнул гнилую плоть. Его челюсти онемели. В крови колдуна скрывалась злая сила, она жгла его словно яд.

Но он хотел ещё.

Задыхаясь от нетерпения, он устремился к раненому некроманту. Корона жарко пылала. Её голос ободряюще мурлыкал.

— Да, да, убей его. Он больше не нужен. Надень меня… надень и взойди на трон! Царь и бог! Ушоран!

— Нет, — пробулькал Кадон.

Его глаза бешено вращались. Воля некроманта на мгновение столкнулась с волей Ушорана и ошеломила вампира. Столетиями копившаяся сила стегала его, не давала сойти с места. Кадон переломил волю короны, и та пронзительно и негодующе закричала в голове Ушорана.

Старик потянулся к стене за троном, к одной из ниш, в которой скрывались его стражи. Он приложил окровавленную ладонь к камню и открыл потайную дверь, за которой по спирали уходили вниз ступени. Оставляя кровавые следы, Кадон ввалился в проход. Когда он исчез, Ушоран обнаружил, что снова может двигаться.

Он немедленно последовал за правителем Моркейна.

— Куда ты направился, некромант? — выкрикнул он.

Вампиру показалось, что каменные стены коридора завибрировали от его голоса. Корона подгоняла его, но голос был на удивление слаб.

— Бежать некуда. Я охочусь за тобой уже сотни лет, — неуверенно произнёс Ушоран.

Это что, дым?

Из проёма заструился странный запах и стал кольцами увиваться вокруг Ушорана, по телу вампира прокалилось нечто похожее на страх. Он оскалился и почувствовал непреодолимое желание бежать прочь. Это дым? Запах смолы? Он отогнал воспоминания. Что там, внизу? Куда направился Кадон? Там не было ничего кроме… От неожиданной мысли Ушоран зарычал. Внизу не было ничего, кроме того, что Кадон зарыл там много столетий назад. Не обращая внимания на захлёстывающий его страх, он бросился за некромантом. Бежал, перепрыгивая через несколько ступеней разом. Здесь, на глубине, огромный вес пирамиды ощущался особенно остро.

— Куда ты бежишь, Кадон? — снова спросил он, но уже чуть тише.

Ушоран замер и прислушался. Камни, казалось, тёрлись друг о друга, словно что-то шевелилось под ними. Какая-то частичка его знала, что так и было.

На стенах древними строителями были нацарапаны примитивные знаки, похожие на иероглифы с родины Ушорана; они рассказывали историю этой гробницы. Охваченный любопытством он провёл по ним когтем. «Тело было найдено в реке, петляющей через горы, в руке его зажата корона. Тело великого человека, не было ему равных в Моркейне, но и он был низвергнут в прах чужаками». Ушоран сжал когти, коверкая значки на стене.

— Нет, — прошипел он, отвернувшись.

Это один из слуг Нагаша… точно, не может же… Отчего так пахнет гарью? Ступени словно уродливый шрам петляли по внутренностям пирамиды, уходя всё глубже вниз, к самому её подножию, к чёрному кургану, в котором Кадон отыскал корону. Беспорядочные видения тех времён захлестнули разум Ушорана, корона отчаянно и беззвучно взывала к нему. Что-то не так, он был уверен. Подобно прорвавшей запруду реке, что-то набухало в этих камнях. Беззвучный шёпот короны в голове превратился в вопль. Ушоран запаниковал. Его охватила тоска по ночным просторам и свежей крови. Но вместо этого он продолжал идти, снова блуждая взглядом по знакам и закорючкам, обозначающим того, кто лежал в кургане. Он знал этот символ. Он не раз видел его в прошлом, ещё до падения Ламии.

— Нет! — снова прошипел он, тряхнув головой.

Здесь захоронен один из варваров, что прислуживали Нагашу. Вор и лицемер. Никак иначе. Злую же шутку сыграла корона над Кадоном. Ушоран рассмеялся, но звуки стихли, стоило им слететь с его губ.

Запах крови усилился, и он поспешил вперёд, отбросив любопытство и страх. Сейчас его интересовал лишь трон и корона.

Кадон ждал его у подножия лестницы в узком проходе, закрытом с одной стороны каменной плитой. Некромант завалился на камень и, прерывисто бормоча, чертил кровью какие-то знаки.

— Великий царь, — просипел он. — Принц Ламии, подойди…

На его трясущейся голове корона искрилась и вопила, по её поверхности бегали загадочные огни. Ушоран понял, что она не желала здесь находиться.

Что делал Кадон? Пытался призвать на помощь ещё одного стража? Он перепрыгнул через последние ступени и бросился к некроманту. Тот внезапно забился в судороге, из его рта пошла пена, кровь из разорванной шеи брызнула на камни. Блёкло мерцая, корона упала с его головы и со звяканьем легла на камень. Старик растянулся на полу, его глаза закатились, челюсть безвольно отвисла. Ушоран медленно подошёл к короне, к своей короне. Наконец, после стольких лет, она достанется ему. Никаких больше придворных игр. Теперь он сам воссядет на трон.

— Моя, — прошипел он, протягивая руку.

— Трон и корона, — промурлыкала она. — Царь и бог, Ушоран, всё будет твоим…

— Нет! — раздался голос, похожий на далёкий гром.

Ушоран вскинул голову. По коридору и по всей пирамиде эхом витало одно только это слово. Символы на стене заплясали и закружились. Вампир убрал руку и оглядел плиту, на которой Кадон оставлял кровавые следы. Кровь впитывалась в камень. Ушоран потянулся к стене, та была горячей… нет, раскалённой! Он зашипел и отдёрнул руку.

— Что это? — пробормотал он.

Корона кричала, чтобы Ушоран поднял её.

Каменная плита изрыгнула пламя, и оно заключило вампира в свои обжигающие объятья. Ноздри Ушорана заполнила знакомая горькая вонь, он пронзительно вскрикнул. Пахло смолой и палёным мясом. Вампир метался в узком проходе, словно слепой, натыкаясь на стены.

Он слышал чью-то громовую поступь и шипение пламени, окутавшего его с ног до головы. Взвизгнув, Ушоран попытался бежать, но куда бы ни повернулся, везде был огонь… Ничего кроме огня, и его плоть пылала, точь-в-точь, как той ночью на полях Ламии.

Нечто холодней самой глубокой подземной реки пронеслось мимо вампира, сбив пламя и заморозив его, заставило пасть на колени. Из огня родилась фигура… Великан, как помещался он в этом проходе? Так вот что магические силы Кадона сдерживали здесь, так глубоко под уродливой пирамидой. Дух того, на чьих костях был выстроен город Моркейн, чья сущность наполняла своим ядом каждую трещинку кадоновой пирамиды. Истинный хозяин Моркейна, его душа, его царь и бог.

Корона завопила.

В глаза Ушорану глядел последний властитель Кхемри, и ненависть, которая открылась вампиру, обжигала его жарче любого пламени. Он с трудом поднялся на ноги, его кожа чернела и облезала. Царь презрительно оглядел его и счёл никчёмным существом. Слова с грохотом валились на разум Ушорана, и тот сгибался под их тяжестью. Вампир чувствовал, как по венам течёт жгучий звёздный яд, ощущал ужасающий вес короны. Он чувствовал силу разума, неподвластного ни страху, ни алчности. Имя сорвалось с его губ и словно удар грома раскатилось в кипящем воздухе.

Сотканные из дыма руки обхватили его, грозя раздавить как червя. Он попытался вывернуться, уползти прочь. Зов короны стал совсем слаб, ибо страх переполнил Ушорана, и в нём не осталось места ни для чего кроме страха. Призрачная рука схватила корону, подняла её в воздух, и та вскрикнула, будто бы от боли.

— Можешь занять трон, Ушоран, — прошептало нечто. Слова эхом разлетались по закоулкам его пустой души, — корона же останется в руках истинного хозяина Моркейна.

Объятый пламенем, Ушоран во второй раз бежал без оглядки. Он выбрался из секретного прохода и, всхлипывая и рыча, задвинул каменную дверь обратно. Лишь тогда отступила нестерпимая боль и ненавистный страх. Он обернулся и безучастно оглядел тронный зал.

— Клочки и обрывки, — произнёс вампир, переводя взгляд с когтей на трон.

Как бы там ни было, трон теперь принадлежит ему.

Но не корона…

Ушоран взвыл.

Тем временем, сжимая корону в руке, хозяин Моркейна снова погрузился в сон.

Клыки гадюки (не переведено)

Не переведено.

К.Л. Вернер Чёрная чума

Мёртвая зима (не переведено)

Не переведено.

Осквернённая Империя (не переведено)

Не переведено.

Волк Зигмара (не перевдено)

Не переведено.

Чумной жрец

Возле крестьянской мазанки стояло невысокое деревянное святилище. Сложенный из брёвен алтарь был посвящён капризным духам природы, насылающим невзгоды на головы рейкландских виргатариев. Чтобы задобрить эти зловредные силы, святилище было обвешано самыми чудными подношениями: на полочке, между каменной чашей с ячменём и пучком пшеницы, выстроились надтреснутые клювы ворон и сорокопутов. К тонкой палке, висящей над алтарём, была привязана иссохшая лапка лисицы, пойманной в курятнике, а на самой верхушке — прибит человеческий палец, отрубленный у какого-то бродяги; палец указывал наверх, на небеса, на древних богов ветра и грозы.

А из тени под алтарём чёрные глаза-бусины наблюдали, как два виллана вынесли из сарая тяжёлые кули с зерном. Когда их погрузили на запряжённую волами повозку, соглядатай едва сдержал ехидный смешок. Запах пота и тяжёлого труда распространился от плечистых крестьян, смешиваясь с удушливой вонью волов и другой скотины. Однако ещё один запах, более тонкий, остался для людей незамеченным. Среди прочих ароматов этот был самым важным, ибо то был запах смерти, и поднимался он от тех самых мешков, которые ворочали сейчас крестьяне.

Прямо у них под носом, и эти глупцы даже не заметили!

В голове вспыхнуло иссушающее чувство презрения, Скрич стеганул по грязи своим длинным голым хвостом. Жалкие людишки: подлые, слепые создания, ума — не больше чем у блохи! Неважно видят и слышат, но обоняние — его попросту нет! Они и своего запаха распознать не могут, не то, что другого существа! Воистину, эти слабые, презренные твари тянут дни лишь с позволения Рогатой!

Как только люди закончили работу, Скрич бросился из убежища прочь. Если бы крестьяне в тот момент обернулись, их глазам предстало бы совершенно гротескное зрелище: крупное, крысоподобное создание в запачканных чёрных лохмотьях удирало по грязной жиже в направлении свинарника. Помимо того люди могли бы заметить ржавый меч, привязанный к поясу чудовища верёвкой из крысиных кишок, и злобный ум, блестевший в его чёрных глазах. И тогда они припомнили бы старые сказки о подземных жителях, о нелюдях, обитающих в непроглядной тьме подземного мира, и в страхе обратились бы в бегство.

Но Скрич был хитёр и передвигался лишь тогда, когда был уверен, что его не заметят. Людское невежество стало для скавенов отличным прикрытием, и они, пользуясь своей анонимностью, тайно расхищали человеческие богатства. Оружие, пища, одежда, рабы — всё это людишки, сами того не зная, поставляли своим неприметным соседям. По глупости они списывали похищения и кражи на всевозможных бандитов, волков и призраков, но об истинной причине своих несчастий догадывались лишь немногие.

Скрич бросился к свинарнику и прошмыгнул в узкую щель в плетёной стене. Плюхнувшись в навозную кучу, он тотчас же развернулся, чтобы держать крестьян в поле зрения. Не забывал скавен прислушиваться и к похрюкиванию свиней, взволнованных вторжением в их загон. Если животные расшумятся, их можно будет успокоить быстрым ударом двузубого кинжала. Лезвие было отравлено, и свиньи издохнут почти мгновенно, а когда глупые человеки будут их осматривать, они найдут две ранки от кинжала и подумают, что скотину покусала гадюка.

Хотя он не думал, что люди будут всерьёз беспокоиться о шумной свинье — они были слишком заняты погрузкой зерна. По их позам и запаху Скрич определил, что они крайне взволнованы. Скавен часто наблюдал за крестьянами и знал в чём причина. Людской вожак — человек, который владел ими и их землёй — потребовал в этом году свою долю раньше обычного, а Скрич уже видел, что случалось, когда крестьяне медлили с выполнением его приказов.

В глазах крысолюда промелькнул злобный огонёк. Скоро эти вилланы будут работать на нового господина.

Если, конечно, выживут.

Скрич подождал, пока повозка не выехала со двора и бросился прочь из сарая. Он был доволен, что смертоносный груз направился в поместье человеческого вожака. Люди, сами того не подозревая, везли смерть в сердце своего поселения.

У скавена потекли слюнки от одной мысли о том, что жители целой деревни погибнут от ужасного оружия, которое напустят на них крысолюди — это оружие повергнет их в прах со всей жестокостью и злобой Рогатой Крысы. Пусть человеки знают своё место. Скавены им ещё покажут.

Таясь в тенях, шныряя возле стен и деревьев, проползая под кустами и заборами, Скрич проследил за повозкой до самой деревни. С каждым шагом скавен всё больше давился злобным смехом — всё шло как по маслу. Он, было, испугался, когда телега подъехала к стоящему вокруг деревни частоколу, и из сторожки ей навстречу выдвинулись с сердитыми лицами сторожевые люди. Они были раздосадованы тем, что их оторвали от безделья, и с этакой напускной жестокостью принялись задирать крестьян. Для Скрича всё это было уж слишком знакомо. Иногда его даже пугало то, насколько поведение некоторых людей походило на повадки скавенов.

Когда же стражники стали колоть и тыкать кули древками копий, Скрич забеспокоился не на шутку; затаив дыхание, он смотрел, как рвётся мешковина, и из прорех тонкой струйкой сыплются зёрна. Если бы только люди присмотрелись к мешкам, если бы они заметили, что скавены подменили вилланские зёрна своими…

Нет, всё в порядке. Охранники не обнаружили ничего необычного и отступились. Копейщики пропустили телегу за ворота, и Скрич возбуждённо заскрежетал резцами.

Шпион выскочил из своего укрытия и пустился вдоль стены, специально заложив большой крюк, чтобы обойти нелепые деревянные маски, привязанные к брёвнам для отпугивания волков и злых духов. Он ухватился своей когтистой лапой за столб, неуклюже выдававшийся из частокола на южной границе, и в мгновение ока взлетел по нему вверх. Скавен приземлился на грядку с репой уже на другой стороне и прижался к земле. Он приподнял только нос, чтобы исследовать запахи деревни, и навострил уши в поисках любого звука, который мог бы означать, что его вторжение не осталось незамеченным.

Довольный, что не привлёк лишнего внимания, Скрич прошмыгнул к ближайшей мазанке. Примерившись, он запрыгнул на крышу так же легко, как до этого перелетел через частокол.

С величайшей осторожностью лазутчик пополз по соломенной крыше. Скрич уже по опыту знал, как ненадёжны эти строения.

Чтобы успешно завершить задание, нельзя было допустить ни единой ошибки. Всё должно пройти гладко. Скрич даже думать не хотел о том, что с ним сделает вождь Нашкик в случае провала. Внезапно его мускусная железа набухла от совсем другой мысли. Быть может, сейчас нужно бояться не Нашкика? Крысолюд скрежетнул резцами, пытаясь прогнать от себя эту страшную мысль. Главное — работа; на пустые волнения времени нет. А уж Скрич постарается, чтобы они так и остались пустыми.

Пользуясь близостью бедняцких хибар, шпион легко перепрыгивал с крыши на крышу. Таким манером скавену удалось быстро пробраться вглубь поселения. От крохотной хибарки у самого частокола он вышел к деревенской площади и укрылся на плоской крыше кузнечной мастерской. Дым от печи помог скрыть его запах. Люди вряд ли учуят его, но собакам это было вполне по силам.

Располагаясь на крыше, Скрич заметил въезжающую на площадь повозку. Он облизал резцы. Теперь уже не долго!

Рядом с деревенской площадью с одной стороны высился громадный каменный особняк, где обитали слуги здешнего господина, и откуда они правили его владениями. С другой стояли рубленые склады и амбары, хранилища баронских податей и богатств деревни. Напротив складов расположились несколько глинобитных строений, служивших деревенским жителям таверной и гостиницей. С левой стороны у таверны притаилась кузница и лавка травника. Оставшаяся сторона площади была отведена узкому деревянному сооружению с купольной крышей и высоким шпилем. Перед входом в здание булькал крашенный белым фонтан. Скрич предположил, что это — место, где человеки возносят хвалы своим странным божкам. Крысолюд фыркнул — что за жалкие божества — они ничто по сравнению с величием и мощью Рогатой Крысы. Но на всякий случай он решил хоть немного их побаиваться.

Бросив случайный взгляд на площадь перед часовней, Скрич понял, что бояться очень даже стоило. Аромат, исходящий из церкви, тянулся к площади, где на пути телеги встала одинокая фигура. По запаху скавен определил, что это — одна из человеческих самок. Когда она спешно прокладывала себе путь через площадь, от её белоснежной развевающейся мантии и длинных тёмных волос раздавался аромат ладана.

С растущим беспокойством Скрич наблюдал, как женщина встала на пути повозки и, раскинув руки, загородила проезд. Суровым голосом она велела крестьянам остановить телегу и не слезать с мест. В её голосе была такая властность, что рабочие, вышедшие было из складов, тоже встали как вкопанные.

— Эти люди принесли смерть в наши стены, — произнесла женщина, махнув своей худощавой рукой в сторону мешков с зерном. — Груз нужно немедленно сжечь! Хвала милосердию Шалльи, что мы успели вовремя.

Работяги повытаскивали из-под своих роб соломенные куклы-обереги и принялись плевать на эти уродливые фигурки, чтобы отвести от себя сглаз. Проделав этот ритуал, они поспешили обратно на склады собирать дерево для костра. Сидящие в повозке крестьяне беспокойно переглядывались. Они с тревогой наблюдали за тем, как увеличивалась груда поленьев, и лица их становились всё бледнее.

Когда куча достаточно выросла, женщина обратилась к людям в повозке.

— Вы внесли сюда это зло. В наказание вы его и уничтожите.

Она указала рукой на телегу и на костёр.

— Не им сжигать чужую собственность! — прогудел чей-то сердитый голос.

Говорящим оказался широкоплечий, крупного телосложения мужчина, чьё мускулистое тело только начало покрываться жирком, а волосы — седеть. По сравнению с овчинными тулупами и штанами деревенских мужиков его бордовый плащ и брюки из тонкой парчи казались верхом изящества. На шее висела тяжёлая пектораль с красивым гербом. Рядом с ним по бокам стояли двое мужчин в потрёпанных кольчугах, бляхи на груди свидетельствовали о том, что это староста и возный.

— Милорд бейлиф, — повернулась женщина к своему собеседнику, — мне кажется, вы не понимаете…

— Чего я не понимаю, так это, по какому праву уничтожается собственность моего господина, — рявкнул на неё мужчина. — Вы, верно, забыли, сестра Кэтрин, но вся деревня Морберг, её жители и земли окрест принадлежат барону фон Грайцу. И мой долг — защищать собственность, принадлежащую его светлости!

Жрица лишь недовольно поджала губы. Браниться с бейлифом она и не думала — чтобы убедить его, одних слов будет мало. Тихо шепча молитвы Шаллье, Кэтрин подошла к повозке; виллане посторонились. Ладонь жрицы окутал потусторонний свет, молитвы звучали всё жарче, а свечение становилось сильнее.

Бейлиф смотрел, как сестра Кэтрин погрузила сияющую ладонь в прореху на одном из мешков. Когда она вытащила руку, её пальцы были запачканы серой грязью, а свечение померкло. Она вытянула руку, так чтобы барон, и все, кто собрался на площади смогли увидеть. На крики бейлифа из окон высунулось множество любопытных лиц, и сейчас зрители тревожно заохали. Они уже видели, как жрица вытягивала заразу из больного, но чтобы из мешка с зерном — такого прежде не случалось.

Сестра Кэтрин прикрыла глаза, повелевая силам богини очистить скверну, которую она навлекла на себя. Живительный свет снова собрался вокруг её руки, но на этот раз он явился не так быстро. Под очищающим сиянием серые пятна начали съёживаться и скоро совсем исчезли. От перенапряжения жрица чуть было не повалилась на колени, её трясло. Магия брала своё.

Бейлиф поморщился, ему было не по себе от проявления колдовства, ставшего живым напоминанием о том, что есть кто-то выше его. Он взглянул на толпу крестьян и на испуганные лица своих стражников. Представление Кэтрин покорило их. И именно по этой причине бейлиф не намеревался сдавать позиции — дело уже касалось не просто пары мешков зерна. Теперь вопрос был в том, кто будет хозяином Морберга?

— Изящный трюк, — произнёс бейлиф, медленно хлопая в ладоши. — Видел я в Мордхейме, один фигляр тоже показывал фокусы.

— Так они подвесили эту тварь за пальцы и брюхо ему распороли. Видела когда-нибудь, как колдуны дёргаются, когда им набивают чесноком…

От угрожающего рычания лицо мужчины перекосилось.

— Это никакое не колдовство, но божественная милость Шалльи, — пролепетала сестра. — Да, много священников были забиты паствою своей, когда проявление божественной магии принималось за ворожбу…

Она заставила себя собраться с духом, выпрямилась и снова указала на повозку.

— В этих мешках зараза.

Среди жителей прошёл испуганный шёпот; бейлиф нахмурился.

— Я не собираюсь сжигать урожай из-за каких-то фокусов! — рявкнул бейлиф. — Император Борис объявил, что новый налог должен быть уплачен до первого снега, и барон приказал мне проследить, чтобы Морберг смог выплатить и его и любой другой налог, которым Император сочтёт нужным обложить нас этой зимой!

Он щёлкнул пальцами и махнул стражникам. Те с явной неохотой подошли к телеге. Отставив в сторону копья, они взялись за мешок и принялись ворочать его.

Мешок упал наземь, и ткань, разорванная копьями стражников и рукой сестры Кэтрин, разошлась, вывалив содержимое прямо на площадь. Раздались крики ужаса. Глубоко в мешках, перемешанные с зерном лежали несколько клубков волос. Человеческие скальпы!

Бейлиф отшатнулся от ужасного зрелища и сложил знак Ульрика.

— Помилуйте, боги! — воскликнул он.

— Чума, — раздался тихий, усталый голос Кэтрин. — Я почувствовала, что она скрывается там, в мешках, но даже подумать не могла, что это поместили туда намеренно.

Она нахмурилась и зло посмотрела на двух крестьян, доставивших зерно в деревню.

— На такую ересь способны только слуги Повелителя Мух.

Назвав имя мерзкого демонического бога, она сложила пальцы в знак голубя, чтобы Дедушка не смог её услышать. Жители деревни тот час же принялись делать схожие жесты — в их широко раскрытых глазах читался ужас от одного только упоминания о Древней Ночи и Губительных Силах.

Один из вилланов упал на землю. Ползая на брюхе перед жрицей, он уверял её в своей невиновности.

— Мы не знаем, откуда там взялись эти скальпы! Их кто-то подложил!

Бейлиф зло глянул на испуганного человечка.

— Всяк еретик невиновен, как его схватят. Взять этих ублюдков! Сожжём их вместе заразой!

Староста и возный с радостью убрались от телеги. Они начали было вязать вилланам руки, как вдруг староста в ужасе завопил и отскочил от заключённого, как от огня. Отпрыгивая, он зацепил рукав крестьянина, и тот оторвался, обнажив левый бок бедняги.

Собравшимся на площади жителям предстало скопление мерзких чёрных бубонов подмышкой несчастного. Все вопросы отпали сами собой — в повозке была чума, и заражено было не только зерно.

— Сжечь их! — прорычал бейлиф, тряся на стражников кулаками.

Те с очевидной неохотой двинулись вперёд, сгоняя крестьян копьями прямо к костру.

Сестра Кэтрин перегородила им дорогу.

— Не делайте этого, — сказала она, — Это мерзость. Неужели вы совершите насилие перед входом в храм Шалльи? Оскорбите богиню в час, когда нам всем так нужна её милость?

— Уйди с дороги, — приказал возный. — Эти люди пытались провезти чуму в нашу деревню.

— Может быть, они не знали, что везут, — возразила жрица. — Может, они невиновны?

— Знали или нет, но они принесли чуму в мою деревню, — рявкнул бейлиф. — А один, или уже оба — больны. Единственный способ обезопасить деревню — сжечь их и всё, что они притащили с собой!

Рёв бейлифа пробудил страх, глодавший нутро жителей деревни. Кричащая толпа повалила на площадь, торопясь скорей разжечь костёр.

Сестра с отвращением отвернулась. Она не желала принимать участие в том, на что были вынуждены пойти люди. Шаллья покровительствует милосердным и человеколюбивым, каждая жизнь для неё священна. Как бы ни было это разумно, принять безжалостного убийства двух человек Кэтрин не могла.

Она удалилась в часовню и принялась молить свою богиню, чтобы та смилостивилась над этими презренными, напуганными глупцами. Ибо милость им ещё понадобится. Без сомнения, кто-то намеренно пытался заразить жителей Морберга, и теперь, даже если драконовские меры бейлифа окажутся действенными, злодеи вполне могут попытаться сделать это снова.

Поглядев на костёр, Скрич поспешил убраться из деревни. От мысли о двух крестьянах и сгоревшем зерне ему сдавило мускусную железу. Вождь Нашкик не обрадуется, когда услышит о том, что его первая попытка столь феерично провалилась.

Всё эта глупая самка! Суёт свой нос в чужие дела! Скрич решил запомнить на будущее: у самок носы лучше, чем у обычных человеков!

Ползая возле навозных канав, крысолюд пробрался через пастбища, окружающие Морберг, к зарослям колючего кустарника. Он прошмыгнул под куст и принялся разрывать когтями кучу пересушенных сорняков. Открыв узкий лаз, он задержался на мгновение, чтобы втянуть ноздрями поднимающийся из отверстия воздух, после чего нырнул вниз.

Ход был тесен, даже для скавена, но извиваясь и дёргая плечами и бёдрами, Скричу удалось протиснуться вперёд. Сильный крысиный запах и мягкая почва, щекочущая ему усы, ободрили скавена. Внезапно сверху посыпалась земля, и Скрича передёрнуло от страха — из-за таких завалов погибало немало его сородичей. Скрич прошипел молитву Рогатой Крысе, заклиная стены туннеля не обваливаться, хотя бы до тех пор, пока по лазу не проползёт какой-нибудь другой скавен.

Скрич уже добрался до конца прохода, а его сердце всё ещё бешено колотилось. Лаз выходил в просторный туннель около двадцати футов в ширину. Повсюду были раскиданы старые кости и клочки шерсти, наполняющие коридор сладким запахом гнили. В стенах то здесь, то там были выдолблены ниши, из которых светили тусклые, источающие мерзкую вонь, лампы. Представители крысиного народа прекрасно ориентируются в полной темноте, но некоторые всё же предпочитают освещать ходы, чтобы не только слышать и чуять, но и видеть то, что может поджидать их во тьме. Токсичный дым, поднимающийся от тлеющего крысиного помёта создавал такую вонь, что она оскорбляла даже закалённые скавеновы носы. Клан Филч был слишком беден, чтобы позволить себе такую роскошь как червячное масло или варпов огонь, поэтому им приходилось пробавляться этими примитивными устройствами.

Ничего, всё ещё наладится. Вождь Нашкик очень амбициозен, он выведет клан на верхушку Подземной Империи!

От гордости, что вождь посвятил его в свои секреты, Скрич засучил хвостом. В гнезде немногие знали о тайном союзе с кланом Чумы. У монахов появились какие-то идеи насчёт нового штамма чумы, который истребит большую часть обитающих на поверхности человеков, а остальных сделает лёгкой добычей. Чтобы улучшить свой штамм, монахам нужно было испытать его не только на рабах, но и на свободных людях. Эта нужда привела их в Провал Когтерезов к Филчам. Небольшому клану Чумы, имеющему своего представителя среди серых владык, приходилось постоянно сдерживать нападки честолюбивых воинских кланов, таких как Скаб и Риктус. Несмотря на свою фанатичность и сильный иммунитет, монахи жалко смотрелись рядом с великанами Скабов и Риктусов. Случись какая заварушка, чумных попросту раздавят, если только им не удастся заручиться поддержкой кланов недовольных тем, что им не нашлось места в Расколотой Башне.

Глупцы! Мозги чумных лордов, наверное, давно сгнили! Другого объяснения их идиотской сделке не было. Заплатить клану за услуги сорок лодок зерна! Еды больше, чем гнездо когда-либо видело; её хватило, чтобы Нашкик увеличил квоту на размножение и набрал ещё больше евнухов для заботы о крысоматках и их приплоде. Население Провала вырастет, и через несколько лет у Нашкика будет войско, превосходящее прочие гнёзда.

Но что более иронично, клан Чумы, в сущности, отдал эту страшную бациллу прямо в лапы Филчам! Для проведения исследований в Провал отправились лишь несколько дюжин чумных монахов и один жрец, так что вырвать у них секреты не составит большого труда.

Скрич почувствовал, как набухла его мускусная железа. А вдруг они так просто не покорятся? Чумной жрец Пускаб Грязношерст пугал его даже больше чем вождь Нашкик. Когда он глядел на кого-нибудь, можно было почувствовать, как глаза этой твари словно сдирают с несчастного шерсть и плоть, пытаясь проникнуть глубже, до самых кишок.

Крысолюд поёжился. Хотя волноваться было не о чем — когда Нашкик и впрямь решит избавиться от своих союзников, Скрич позаботится о том, чтобы у него вдруг возникли какие-нибудь неотложные дела. В общем и целом, один скавен в битве дела не решит. К тому же Нашкик очень огорчится, если вдруг потеряет ценные навыки и проницательный ум Скрича.

Отбросив мысли о предательстве и насилии, скавен продолжил путь. Он старался держаться левой стены — ему было спокойнее осознавать, что, по крайней мере, с одной стороны на него не нападут.

Добравшись до более населённых нор, он встретил скачущих через туннель скавенов. Скрич внимательно оглядел и обнюхал их. Они определённо пахли Филчами, но было что-то ещё, за что он никак не мог зацепиться. Скрич засел в туннеле и принялся изучать запахи.

Совсем скоро шпион заметил, что со скавенами творилось что-то неладное. Шаркающая походка, обвислые хвосты, тянущиеся за хозяевами по грязи и отбросам. Даже в нашкиковых головорезах, черношкурых штурмовых крысах, была заметна какая-то слабина.

Внезапно Скричу в голову пришла мысль, ужасная настолько, что его железы непроизвольно выплеснули мускусную струю страха. Что если эта чума, над которой работал Пускаб, вырвалась на свободу?

В панике Скрич схватил проходящего мимо скавена. Бедняга запищал и стал извиваться, но он был слишком слаб, и все его усилия пропали даром. Припомнив отвратительный вид бубонов на телах крестьян, Скрич стянул с оборванца плащ и в тот же миг отшвырнул тело прочь. Одним движением он вытянул меч и пронзил им шею больного скавена. От вытекающей из раны чёрной крови пошёл острый болезнетворный запах. Дрожащими лапами Скрич старательно стёр с меча кровь и помчался по туннелю.

Так это правда! Пускабова чума гуляет по гнезду, истребляя население Провала Когтерезов! Скрич не знал, как всё произошло, но если болезнь не остановить, клан попросту вымрет. Даже если Филчи переживут эту чуму, она обескровит их, и любой другой клан сможет запросто вторгнуться на их территорию.

Скрич бежал по извилистым коридорам, шарахаясь от каждого встречного. Нужно сказать Нашкику! Если вождь поторопится, можно будет предупредить Пускаба, чтобы он не разводил больше бацилл, и предотвратить расползание инфекции. Да, за такие вести Нашкик знатно отблагодарит Скрича, сделает его вожаком, никак не меньше!

Теперь, когда скавен знал о болезни, ему чудилось, будто он повсюду чует её мерзкий запах. При всей своей подлой и подозрительности натуре, крысиный народ обладал сильным стадным инстинктом — им всегда было неуютно вдали от сородичей. Теперь же, продвигаясь через гнездо, Скрич старался подавить в себе эти чувства и держаться самых нехоженых туннелей и нор. Когда рядом с ним пробегал другой скавен, шерсть вставала дыбом, и Скрич отчаянно напрягал нос в попытке разнюхать у того хоть самый слабый запах чумы. Любой мог оказаться разносчиком, глашатаем медленной, ужасной смерти.

С узкого выступа, вьющегося над одним из главных туннелей Провала Когтерезов, Скричу открывался отличный вид на заражённое гнездо. Вялые массы скавенов шатались по своим норам, и лишь немногие проявляли ту живость, что была присуща здоровым крысолюдам. Большинство были настолько охвачены недугом, что даже не заметили, как кто-то из скавенских рабов уронил один из мешков с дарами, которые клан Чумы преподнёс Филчам. Зерно посыпалось из разорванного мешка и разлетелось по полу. Такая неожиданность должна была вызвать в настоящую свалку из пищащих и хватающих друг друга крысолюдов, но к бесхозной пище кинулись лишь несколько скавенов — остальные просто толпились рядом, словно не замечая зерна под своими лапами.

От этой неестественной и жуткой картины уши Скрича прижались к голове, было в ней что-то необъяснимо трагическое: будто скавены уже умерли и теперь двигаются просто по привычке.

Скрича словно парализовало. Отрывшийся ему вид напомнил о Морберге и его жителях. Было какое-то пугающее сходство между тем, что он увидел на деревенской площади и болезненной атмосферой, охватившей гнездо.

Может, зерно? Вдруг какой-нибудь пройдоха стянул немного зерна, предназначавшегося людям? Или чумной жрец намеренно распространил среди жителей гнезда заражённую пищу? Нужно всё разузнать. Если виноват Пускаб, в награду за такую информацию Нашкик поднимет Скрича на самую верхушку клана.

Да! Он проберётся в лабораторию Пускаба и соберёт доказательства того, что за всем этим стоит чумной жрец. Даже если доказательства эти придётся изготовить собственными лапами!

Роняя слюни в предвкушении будущих богатств, Скрич развернулся и, извиваясь, полез в узкую вентиляционную шахту. Тесный лаз был заполнен крысами, но грызуны в страхе разбегались перед целеустремлённым скавеном.

Скрич был здесь не впервой и прекрасно ориентировался в безумном хитросплетении перекрёстных туннелей. Шпионить за другими скавенами всегда было выгодно, а вентиляционные шахты открывали для наблюдательных глаз и ушей широкие возможности.

Совсем скоро Скрич уже полз по туннелю, выходящему в комнату, которую Нашкик отвёл Пускабу и его чумным монахам. Скавен почувствовал их мерзкий запах задолго до конца шахты; затхлый воздух отдавал злобой, чесоткой и разложением. У Скрича сдавило горло, ему в голову полезли картины разлагающихся чумных крыс.

Вид под отверстием вентиляционной шахты был ещё хуже. Комната, которую отдали монахам, некогда была яслями для детёнышей крысиного народа, и младенческая вонь до сих пор отсюда не выветрилась. Вероятно, этой неуютной норой Нашкик хотел прозрачно намекнуть гостям о своём превосходстве, но даже если и так, жест остался незамеченным. Пахнуть хуже, чем эти изъеденные болезнью фанатики, могла, наверное, только задница тролля. Они шаркали своими лапами по комнате, закутанные в мерзкиезелёные мантии, вращали вытянутыми омертвевшими мордами; с них жирными лишаями сыпалась шерсть, на коже проступали ранки и волдыри, глаза были мутны от катаракты. Некоторые шагали прямо по скопившимся на полу гнилым отбросам, и неистово хлестали себя шипастыми плетями, другие, со свитками из крысиных кож, пуская слюни, бормотали странные, хулительные молитвы. Один из монахов, прятавший лицо под складками своего капюшона, лязгал ржавым колокольчиком, он, очевидно, находил какое-то извращённое удовольствие в раздававшихся немелодичных звуках.

Несколько монахов всё же проявляли в своём помешательстве какую-то разумность. Они обступили клетку с тощими рабами-людьми и тыкали жалких пленников крючьями и щупами. Одного вдоха было достаточно, чтобы понять, что люди — больны, на их голых телах разрослись чёрные бубоны, которые Скрич уже видел в Морберге.

Пока чумные монахи мучили рабов, за ними внимательно наблюдал их уродливый хозяин. Разносчик Поветрия Пускаб Грязношерст, чумной жрец клана мог похвастаться крупным телосложением, его жирную тушу с трудом скрывала рваная зелёная мантия. По клочкам шерсти, сохранившимся на теле, можно было угадать белый окрас, хотя большая его часть уже переходила в желтушно-желчный цвет. Струпья на коже соседствовали с мерзейшего вида пятнами, сочившимися полупрозрачным гноем. Морда практически сгнила, и сквозь иссушённую плоть проглядывали лоскуты мышц. Венчали же это нечестивое подобие Рогатой пара оленьих рогов, выдающихся из черепа жреца.

Пускаб бродил вокруг клетки, тяжело опираясь на скрюченный деревянный посох. Иногда он останавливался, чтобы рявкнуть что-нибудь своим прислужникам, в тот же миг монахи бросались к клети и вытаскивали из неё одного из пленников. Рабы были настолько измотаны болезнью, что, не сопротивляясь, ложились на пол, и ждали, пока скавены не соберут с их волос уродливых коричневых блох.

От одного взгляда на этих отвратительных насекомых у Скрича шерсть встала дыбом — блохи были такие же толстые и упитанные, как и сам Пускаб, ещё от них разило чумой. Монахи бережно собирали блох и сажали их на небольшие мотки волос, заранее приготовленные для этой цели. После один из них осторожно уносил мотки на другой конец комнаты, где стояли несколько мешков. С мерзким смешком полоумный скавен засовывал заражённый скальп в зерно.

Когда лазутчик увидел, что произошло потом, у него внутри всё сжалось. Пускаб извлёк из-под своей просторной мантии какую-то бутыль и побрёл к зерну. Мешки с левой стороны, он пропустил, а те, что были справа, — обрызгал содержимым своей бутылки. В нос лазутчику ударил острый запах духов. Чумной жрец маскировал вонь заражённого зерна! Но если мешки предназначались людишкам, зачем было это делать?! Нет, такая обработка означала лишь одно — зерно раздадут скавенам!

Клан Чумы умышленно вредил Филчам!

Внезапно Грязношерст обернулся, его жёлтые глазки злобно уставились прямо в вентиляционную шахту. Сгнившие губы жреца растянулись в дикой ухмылке, обнажив ряд чёрных зубов. Скрич почувствовал, как земля вокруг него задрожала и начала крошиться прямо под лапами. Он попытался хоть за что-нибудь уцепиться, но земля в его когтях попросту рассыпалась в прах. Издав вопль ужаса, шпион покатился прямо в логово чумных монахов.

Скрич пребольно ушибся об пол и почувствовал, как от удара хрустнула передняя лапа. Он завыл от боли и тут же закашлялся, выплёвывая изо рта землю и песок. Из глаз выступили чёрные слёзы, и скавен принялся отчаянно моргать в безуспешных попытках разглядеть хоть что-нибудь в облаке витающей вокруг него пыли.

Это всё Пускаб. Пытаясь убить соглядатая, жрец, наверное, использовал какое-то отвратительное колдовство. Но усилия еретика пропали даром! Самое страшное Скрич уже пережил!

Облако неожиданно рассеялось, и Скрич предстал безжалостному взгляду Пускаба. Чумной жрец указал шелушащимся когтём на лазутчика.

— Чужак! — прорычал он.

Это слово вызвало гневный визг среди монахов, и сколь бы помешанными и несобранными они ни казались с виду, по приказу Пускаба безумцы окружили ошеломлённого Скрича.

Они набросились на шпиона и принялись нещадно хлестать его шипастыми бичами и колотить ржавыми булавами и цепами. Глаза застилала бешеная ярость, с морд капала пена и какая-то мерзкая жижа.

Ужас заставил Скрича вытащить меч и рубануть по лапе ближайшего монаха. В брызгах крови и гноя отрубленная конечность отлетела прочь, но покалеченный скавен не думал останавливаться, и только после удара в горло фанатик затих на полу.

Скрич понимал, что драться с толпой этих безумцев было бесполезно, и вместо попыток свалить кого-нибудь он направил свои усилия на защиту, пытаясь улучить момент и скрыться. Шпион заскрипел резцами, стараясь заглушить боль, пульсирующую в сломанной лапе. От перелома он ещё сможет оправиться, но если его сцапают монахи, дороги назад уже не будет.

Наконец, удача улыбнулась ему. Чумной монах с незрячими бесцветными глазами сослепу налетел на костлявого фанатика, чья морда была покрыта массой нарывов. Слепец, утративший в религиозном угаре остатки разума, ударил тощего и сорвал с его рыла комок волдырей. В ответ уязвлённый безумец засадил когтистой лапой тому в живот.

Через мгновение два монаха уже рвали друг другу глотки, и Скрич метнулся в образовавшийся в результате этой свалки проём. Лазутчик перемахнул через дерущихся и понёсся к выходу. Вход в логово охранял лишь один монах, и Скрич быстро разделался с ним ударом в пах.

Задыхаясь и хрипя, преисполненный ужаса Скрич мчался по туннелю, стараясь убежать как можно дальше от прокажённого логова. Только в одном месте он мог спастись от гнева клана Чумы. Нужно было бежать прямо к Нашкику и молить того о защите. Вождь обязательно поможет, как только он узнает о том, что произошло. Вождь разберётся с предателем Пускабом.

Добравшись до гнезда Нашкика, скавен почувствовал, что что-то было не так. У входа в нору не было привычной банды закованных в доспехи штурмовых крыс, в воздухе висела тяжёлая вонь от духов, и их явно было использовано больше, чем вождь обычно разбрызгивал, чтобы скрыть свой запах от врагов и убийц.

На секунду Скрич задумался, не бежать ли ему вообще из гнезда. Для любого крысолюда покинуть клан было практически самоубийством — без защиты своих сородичей, они очень скоро попадали в лапы многочисленных хищников, обитающих в подземье, или, как нередко случалось, скавенов-работорговцев. Нет, Скричу придётся остаться, а для этого ему нужна была защита, которую мог предоставить только Нашкик.

Отбросив свои подозрения, лазутчик пополз в нору вождя. И снова у него шерсть на загривке встала дыбом. Когда он был здесь в последний раз, логово было набито награбленным добром: куски ткани, украденные из людских деревень, бочонки с пивом, внесенные с гномьих заводов, ящики с пряными грибами из гоблинских пещер. Там где раньше лежала нашкикова добыча, теперь ничего не было. Гнездо было попросту разграблено!

Объяснение не заставило себя ждать. Могучий вождь Нашкик, скрючившись, лежал на мехах и одеялах, которые у него не успели утащить, и, хрипло кашляя, пускал слюни себе на усы. Он пытался заглушить запах болезни и слабости, вымочившись в духах, но одного взгляда на беднягу было достаточно, чтобы понять, что чума не обошла его стороной. Тело Нашкика было усеяно жирными чёрными бубонами.

Гадкое хихиканье заставило Скрича обернуться. Позади, у входа в гнездо он увидел мерзкую рогатую тварь — ухмыляющегося чумного жреца. Скавен замахнулся на злобного монстра мечом. Губы Пускаба растянулись в улыбке, в глазах промелькнул мертвенный зелёный свет. Из когтя жреца вырвался поток силы. Скрич в ужасе отпрянул — покрывшись ржавой гнилью, меч развалился прямо у него в руках.

— Я искал-пришёл в Провал Когтерезов, чтобы найти новую-хорошую чуму, — голос Пускаба походил на отвратительное бульканье. — Сделать хорошую-отличную чуму для Рогатой.

Неожиданно жрец хлопнул себя лапой по груди, и между его пальцами оказалась зажата жирная чёрная блоха.

— Нашёл подходящего-замечательного переносчика, — зафыркал Пускаб. — Убил много-много человеков!

Глаза жреца засветились злобным безумием.

— Узнал-понял давным-давно, — продолжил он. — Надо найти блоху, чтоб скавены болели-дохли как человеки.

Скрич упал перед Пускабом на колени. Клан Чумы пришёл в Провал Когтерезов не для того, чтобы испытать чуму на людях! Подопытными оказались крысы из Провала! Чумным монахам не нужна была болезнь, которая убивает только людей!

— Скоро-скоро все крысолюди узрят истинный облик Рогатой! — проговорил Пускаб. — Услышат-узнают настоящее имя Рогатой! Поймут-откроют подлинное величие Рогатой!

Чумной жрец поглядел на Скрича и ткнул шпиона сморщенным пальцем.

— И ты поймёшь-узнаешь совсем скоро, — прошипел он.

Скрич посмотрел на свою сломанную лапу и запищал от ужаса.

По всему плечу шли гноящиеся чёрные наросты, мерзкие бубоны, вестники неотвратимой гибели.

Чёрной смерти!

Чумной доктор

— Он умер?

Вопрос был задан с любопытством, но без особого волнения. Эрнст Каленберг всегда ненавидел в Манфреде Грау холодную, язвительную манеру выражаться, благодаря которой его слова выглядели не замечанием, а, скорее, озвученной ухмылкой. Грау был способен даже самый тёмный момент жизни сделать ещё более неприятным простым добавлением в голос интонации горечи и презрения.

Впрочем, телу, валявшемуся на обочине дороги, было уже всё равно. Все его заботы уже ушли в прошлое: смерть придала ему иммунитет даже к нездоровому юмору Грау. Каленберг перевернул труп на бок, повернув его так, чтобы его товарищ мог увидеть длинные, жестокие порезы. Спина человека напоминала товар из мясной лавки — многие из ран были так глубоки, что виднелись кости.

— Да, я думаю, что этого было бы достаточно, чтобы убить кого-то, — пошутил Грау, отводя глаза от ужасного зрелища. — Что думаешь, Эрнст? Был наш друг убит волками, или, может быть, пантерой?

Каленберг покачал головой.

— Он не выглядит обгрызенным, — ответил он. Когда Каленберг говорил, его тело напряглось, а ноги сомкнулись с заученной военной чёткостью. Это движение вызвало кривую улыбку на лице Грау. Каленберг мгновенно расслабился, упрекая себя за соскальзывание к старым привычкам. Никаких оснований для таких формальностей здесь не было, не с Грау. Да и ни с кем другим.

— Я бы сказал, что раны были нанесены клинком, — продолжил Каленберг.

— Вздор! — запротестовал Грау. — Этот человек был задран, как баран, — сидя на козлах ветхого фургона, Грау сделал широкий жест рукой, указывая на остальную часть дороги. Дорога была усеяна пёстрой коллекцией разбросанных предметов: мотки верёвки, куски дешёвой ткани, осколки разбитой посуды. Небольшая упряжка прислонилась к стволу дуба, её ярмо было треснуто, но в остальном она выглядела вполне исправной. — Не существует бандита или гоблина в этом углу Талабекланда, который оставил бы всё это добро валяться на земле!

Каленберг подошёл к фургону. Это был мужественный, крепко сложенный мужчина, достаточно высокий, чтобы смотреть в глаза Грау, даже несмотря на то, что старший товарищ сидел на козлах.

— Я думаю, что кое-что знаю о ранах, нанесённых мечом. Когда я вижу это, — ткнул он назад пальцем, указывая на тело, — я вижу лишь одно. Ты тоже должен бы был узнать некоторые вещи, если, конечно, умудрился не пропить и этот навык. Подойди и взгляни на него сам, если мне не доверяешь.

Грау нахмурился, и на его остром лице явно отобразилось отвращение, которое вызвало в нём предложение Каленберга. Он бросил осторожный взгляд на труп, а затем отвернулся.

— Я отошёл от этих дел, Эрнст, — сказал он. Грау пошарил под деревянным сиденьем и выудил оттуда глиняную бутыль. С лёгкостью, выдающей давнюю привычку, он выковырял пробку пальцем и приложил горлышко к губам. — У меня больше не хватает смелости для такого рода работы. Его превосходительство милостивый император Борис видел это.

— Поэтому ты теперь прячешься в бутылку? — с вызовом спросил Каленберг.

Выгнув бровь, Грау бросил испепеляющий взгляд на большего мужчину.

— А ты? Твой тайник намного ли чище, чем мой? Не морализируй со мной, Эрнст! Я тебя слишком хорошо знаю для этого.

Каленберг посмотрел на Грау, последние крохи достоинства и самоуважения боролись в нём. Эта битва, он знал, была проиграна ещё даже до того, как началась. В нём осталось слишком мало чести, чтобы спорить, хотя бы потому, что острый на язык Грау был прав. Каленберг скрывался от своего прошлого, от того, что делал, и от того, что должен был делать. Память была самым ужасным проклятием, которое боги могли возложить на разум человека.

— Когда определишься, наконец, с желанием свернуть мне шею, — сказал Грау, — можешь пойти глянуть на безделушки, которые наш друг разбросал по дороге. Возможно, некоторые из них можно будет продать.

— Разве нам уже и так недостаточно? — спросил Каленберг, махнув рукой на дно фургона. Всё его пространство было завалено мятыми шлемами, обломками брони, иззубренными мечами и расколотыми щитами. Груда представляла собой добычу, захваченную на многочисленных полях сражений и кладбищах. Грау был барахольщиком, столь же хитрым, как и любой стервятник: казалось, он мог учуять свежий труп за целую лигу.

Или, возможно, он слишком высоко оценивал старого негодяя. С чумой, распространившейся по всей земле, от него не требовалось каких-то исключительных усилий, чтобы найти смерть. Коса Морра пожинала обильный урожай от Зюденланда до Сильвании, истребляя целые деревни и превращая города в поражённые болезнью склепы. Каленберг почувствовал, как внутри него поднимается отвращение к цинизму, который был неотъемлемой частью торгового ремесла барахольщика. Якобы Грау был странствующим торговцем, продающим подержанную броню и оружие. Впрочем, о том, как его изделия стали подержанными, его клиентам было лучше не знать.

— Император Борис обладает самым жирным кошельком в стране, и как-то не особо удовлетворён, — сказал Грау. — Ты полагаешь, что нам, бедным бродягам, стоит быть более альтруистичными, чем возлюбленный Император?

— Оставь своё красноречие на следующий раз, — ответил Каленберг голосом, в котором сквозил горький стыд, после чего принялся за сбор вещей, разбросанных по дороге.

— Не забудь карманы, — крикнул Грау из фургона, указывая на тело у обочины.

Каленберг отбросил жалкий кусок сукна, который держал в руках.

— Сам занимайся грязными делишками, — отрезал он.

Грау уставился на труп, и его лицо скривилось от отвращения. Он сделал глоток из своей бутылки. Вытирая капли пойла с усов, старый мошенник перевёл взгляд на Каленберга.

— Мы собрались обсудить распределение обязанностей? Мне кажется, что ты забыл, кто здесь главный.

— Ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе, — возразил Каленберг. — Как ты думаешь, долго ли бы продлилось твоё путешествие из города в город, будь ты один?

Намёк заставил слегка сползти румянец со щёк Грау. Он попытался отмахнуться от угрозы компаньона.

— Я смогу найти другого наёмника, когда мне заблагорассудится.

Вдруг Грау забыл свой спор с Каленбергом. Вскочив, он взволнованно указал на какой-то предмет, валявшийся под упряжкой.

Каленберг отреагировал с нарочитой медлительностью, отлично зная, какую ярость вызовет у Грау каждая секунда промедления. Старый барахольщик подпрыгивал на козлах, поливая всё вокруг рейнвейном из бутылки, в нетерпении умоляя своего телохранителя поспешить.

В конце концов, Каленберг добрался до телеги. Согнувшись, он полез под колёса и потащил из-под обломков тяжёлую коробку. Его мозолистая рука погладила тонкую кожу, обтягивавшую находку, глаза задержались на позолоченной надписи и небольшом стальном замке, запиравшем коробку. Надпись ничего не значила для него, но Каленберг мог оценить мастерство изготовления. Он уже настолько давно вёл жизнь падальщика и мародёра, что мог не хуже матёрого вора оценить стоимость вещи с первого взгляда.

— Тащи её сюда! — закричал Грау.

На этот раз Каленберг не медлил, так как хотел увидеть, что они нашли, не меньше своего работодателя. Он передал коробку Грау. Старик бегло осмотрел её, а затем достал кинжал и начал ковыряться в стальной застёжке. Чтобы открыть коробку понадобилось несколько минут, лезвие царапало и резало дорогую кожу.

Когда, наконец, коробка раскрылась, Грау взрыкнул от разочарования.

— Порезался? — поинтересовался Каленберг.

— Нет, — прошипел Грау. Его худая рука опустилась в коробку и выудила оттуда чёрную кожаную шляпу. Каленберг признал стиль, который использовала лишь Гильдия врачей, хотя он никогда раньше ни видел никого из них в чёрном. Грау некогда носил такую одежду.

— Золото? — спросил Каленберг.

— Нет, — повторил Грау. — И серебра тоже. Просто груда грубых медицинских инструментов, вощёный плащ и перчатки, — старик горько рассмеялся и вновь запустил руку внутрь, на этот раз, вытащив странную кожаную маску, которая напоминала клюв ворона. — Наш покойный друг, кажется, был чумным доктором.

— Чумной доктор?

Грау сунул уродливую маску обратно.

— Я не думаю, что ты видел их в казармах Рейксгвардии. Чтобы сдержать чуму, вам предоставлялись услуги храма Шаллии и настоящих врачей. Ну, а для тех вилланов и крестьян, что не имели привилегий, даруемых благородным происхождением и богатством, чуму пытались предотвратить чумные доктора. Сброд мошенников и шарлатанов, которые обдирали отчаявшихся и умирающих.

— Звучит прибыльно, — заметил Каленберг.

Грау уставился на него уничтожающим взглядом.

— От наших действий страдают лишь мёртвые, — отрезал он, закрывая сумку и кладя её на пол фургона. Затем Грау щёлкнул вожжами, и фургон загрохотал вниз по дороге.

Фургон пьяно петлял по грязной жиже, которая почитала себя за главную улицу Аморбаха. Куры выметались из-под ног коня Грау, кудахтая в знак протеста, пока улепётывали через щели в заборах или вспархивали на земляные крыши полузахороненных землянок. Толстая старая свинья, лениво переваливаясь, убралась с их пути, останавливаясь, чтобы поковыряться носом в грязи, пока фургон практически не наехал на неё. Пятнистый кот, развалившийся у облицованного кирпичом входа в амбар, дёрнул хвостом и осторожно проследил взглядом за тем, как двое незнакомцев углубились в город.

Однако никаких признаков живых жителей не наблюдалось.

— Это место выглядит заброшенным, — сказал Каленберг, барабаня пальцами по ножнам меча, пристёгнутым к поясу.

Грау ответил на это одним из своих мрачных смешков.

— Тебе стоит выбраться отсюда подальше, — побранил он своего компаньона, — и поглядеть на свет, — голос барахольщика упал до злобного шёпота. — Провести некоторое время в Сильвании, где поработала Смерть. Ты бы увидел много пустынных деревень. Ты не знаешь, как выглядит запустение. Разбитые и разграбленные дома, разбросанные вещи, а по улицам рыщут волки. В таких местах приходит ощущение, которое нельзя забыть и невозможно ни с чем перепутать.

— Тогда где все люди? — упорствовал Каленберг. — Мы абсолютно точно не сможем продать мечи курам и свиньям. — Он посмотрел на здания по обе стороны дороги. Большинство из них представляли собой землянки: грубые жилища, заглублённые в грунт, с простой двускатной крышей, поднимавшейся над ними. Было всего лишь несколько настоящих зданий, в основном — глинобитные. В промежутках между жилищами царила сумасшедшая путаница из свинарников, курятников, грядок репы и капустных полей. Горстка овец, пасущихся в маленьком загоне, окружённом живой изгородью, была ещё одним доказательством наличия жизни.

Грау поднял руку, жестом приказывая Каленбергу замолчать. Старик повернул голову в сторону и закрыл глаза.

— Ты слышишь это? — спросил он с самодовольной улыбкой на лице.

С подсказкой Грау Каленберг обнаружил, что слышит слабый шум: гул голосов, доносившийся до них с некоторого расстояния.

— Они звучат сердито, — заметил Каленберг.

— Отлично, — ответил Грау, щёлкая вожжами. — Сердитый человек будет заинтересован в мечах и доспехах, — он бросил пессимистичный взгляд на расползшиеся во все стороны хижины и сады. — Хотя сомнительно, что хоть кто-нибудь из них может позволить себе стать нашим клиентом.

Фургон с грохотом покатился вниз по грязной дороге. Ни один из мужчин не заметил, как кот у дверей неожиданно вскочил и, выгнув спину, зашипел на что-то в тени рядом со складом, а затем испуганное животное с визгом шмыгнуло в капустные поля.

Красные глаза-бусинки проследили за бегством кота, а затем вернулись к фургону. Только когда тот скрылся за углом, глаза исчезли, скользнув назад в темноту.

Фургон остановился, добравшись до расползшегося болота, которое служило центральной городской площадью Аморбаха. Большой старый дуб, чей ствол практически обесцветился из-за покрывавших его грибка и гнили, возвышался над мутной трясиной. Деревянная подвесная клетка, подвешенная на его толстых ветвях, раскачивалась ветром. Осыпающиеся остатки скелета усмехались внутри, его безглазый череп глядел на людей, собравшихся под деревом.

Вопрос, где жители города, отпал сам собой. Рычащая толпа, расползшаяся по всей площади, исчислялась сотнями. Каленберг увидел здоровяков фермеров, потрясавших вилами, и сухощавых ткачей, размахивающих дубинками над головами. Кучка возбуждённых пастухов, одетых в шерстяные брюки и овчинные сапоги, начала мастерить факелы из кусков ткани и реек, вырванных из крыш землянок, граничивших с площадью. Виднелась горстка мужчин в доспехах, их простые охотничьих бригандины несли на себе герб барона фон Грайтца, но сии достойные мужи, кажется, не собирались предотвращать намечающиеся беспорядки. Наоборот, их голоса были одними из самых громких в толпе.

Средоточием всеобщего озлобления был единственный человек, одетый в чёрную рясу с алой оторочкой. Тяжёлые цепи опоясывали его талию, и с одного из звеньев свисал большой, покрытый медью молот. Клеймо в виде двухвостой кометы было выжжено на гладко выбритой макушке человека, знак делался всё более заметным, пока кровь из ран тоненькой струйкой натекала в старый шрам. Камни, капустные кочаны и даже живые цыплята летели в человека, когда он пытался смотреть на толпу. Каждый раз, когда он повышал голос, человек пытался читать из книги, зажатой в руке, но свежий шквал мусора заставлял его отступать.

— Забери своего Зигмара обратно в Альтдорф! — взревел кривозубый батрак. — Или Борис налогами изгнал из столицы и всех богов?

— Зигмар — это свет и щит, — продекламировал окружённый человек. — Он — покрови…

— Скажи это моей Хильде! — взъярилась женщина с бородавкой на носу, её лицо исказилось от гнева и ярости. — Скажи это детям, что уже умерли!

— Где милость твоего бога? — издевательски спросил один из пастухов. — Где защита Зигмара, когда она нам нужна? Почему он не может остановить чуму?

Неповоротливый виргатарий, чьи мускулистые руки сжимали тяжёлый, размером с два обычных, топор лесоруба, вразвалочку вышел из толпы.

— Всё стало хуже, чем когда-либо, из-за тебя! Из-за тебя и всех этих твоих разговоров о Зигмаре! Таал и Рия — наши боги, а не сгнивший старый Император, коего мы и в глаза не видели!

— Ты принёс на нас чуму! — отрезал маленький жилистый йомен. — Ты растревожил духов ночи, и те наслали на город вредные испарения!

Зигмарит поднял руки, пытаясь защититься от обрушившегося на него града камней. Он пытался перекричать своих обвинителей, но стоило ему шевельнуться в попытке защититься, толпа набросилась на него. Неуклюжий виргатарий врезал боёк своего топора в живот зигмарита, заставив того согнуться пополам. Пара пастухов кинулась вперёд, чтобы схватить свою беспомощную добычу.

Грау выругался под нос, когда фургон неожиданно накренился. Каленберг спрыгнул, меч оказался в его руке даже раньше, чем ботинки утопли в грязи.

— Оставь его, мужик! — крикнул Грау. — Здесь не Рейкланд и, бога ради, не наше это дело!

Каленберг проигнорировал своего товарища, вместо этого смело протолкнувшись сквозь толпу. Удивленные вилланы и батраки убирались с его пути, увидев меч, не говоря уж о мрачной ауре власти, излучаемой высоким человеком, который заставлял их отступать назад. В одно мгновение он оказался рядом с дубом, его рука схватила за шерстяной капюшон одного из пастухов, что уже изготовился схватить приготовившегося к отпору зигмарита. Грубым рывком он отбросил крестьянина прочь и тот рухнул в грязь, покрывавшую площадь.

Другой пастух забыл о зигмарите и, размахивая тяжёлым посохом, бросился на незваного гостя. Это был своего рода манёвр, которым он увечил волков и держал на расстоянии пантер, но сейчас перед ним был враг иного рода. Клинок Каленберга мелькнул и, пройдя сквозь посох, разрезал его на две части. Пастух отшатнулся, широко раскрыв глаза от потрясения. Каленберг внимательно наблюдал за ним, ожидая каких-либо признаков того, что крестьянин всё ещё хочет драки.

— Кто ты? — хрипло проворчал виргатарий. Несмотря на то, что человек по-прежнему держал топор, он сделал несколько шагов назад, отступив поближе к остальной толпе.

— Кто-то, кому не нравится видеть жреца, подвергаемого нападкам со стороны суеверной черни, — огрызнулся Каленберг в ответ. Этого говорить не стоило. Оскорбление лишь воспламенило тлеющие угли. Злой гул распространился по толпе. Бывший рыцарь был, в конце концов, всего лишь один человек.

— Встань за моей спиной, отец, — сказал Каленберг зигмариту. Медленно, двое мужчин стали пятиться от наступающей толпы. Они могли слышать злые проклятья Грау, когда несколько крестьян подобрались к его фургону. Несмотря на все усилия, он не мог предотвратить растаскивания своего товара.

— Ваша храбрость не останется незамеченной, — сказал зигмарит Каленбергу. — Мы оба будем сидеть по правую руку Зигмара в эту ночь, освещаемые ореолом славы божества.

— Я бы предпочёл, чтобы Зигмар сделал что-то, чтобы продлить моё время жизни, — ответил Каленберг.

Вдруг крестьяне, толпившиеся возле фургона, подняли крик и бросились от Грау, словно стая бродячих собак. Один из них подбежал к неуклюжему виргатарию и быстро переговорил о чём-то с ним и жилистым йоменом. Оба возвысили свои голоса и гневными криками призвали толпу сохранять спокойствие. Каленберг и священник могли лишь ошарашено наблюдать за тем, как главари бунтовщиков прошли за фургон Грау. Йомен, опустившись на колени, поднял кожаную коробку из грязи, в которую её бросил рывшийся в ней крестьянин. Он заглянул внутрь, а затем поспешно захлопнул её. После чего подошёл к Грау и почтительно протянул ему коробку.

— Простите нас, герр доктор, — сказал йомен. — Но как могли мы узнать, что это были вы!

На лице Каленберга появилось замешательство, когда он услышал слова крестьянина, но если Грау и был так же удивлён, то старый барахольщик не подал виду. С угрюмым выражением на лице он нагнулся и забрал коробку из рук йомена.

— Ты хотел, чтобы я прибыл в сей город верхом, облачённый в чёрное? — бросил он с вызовом. — Это могло бы поспособствовать репутации Аморбаха! Пусть каждая деревенька и хутор в провинции узнают, что в городе появился клювастый врач, и тогда поглядим, как быстро они найдут новый рынок для своего зерна!

Слова дали ожидаемый эффект. Новый страх пробил себе дорогу на лица толпы. Они не думали, что наличие чумы в их общине заставит соседей избегать их. Что сейчас, когда столь много жителей пострадало от поветрия, Аморбах как никогда раньше зависел от торговли с внешним миром. Мудрость и дальновидность Грау произвели на них невыразимое впечатление.

— Простите нас, герр доктор Танц, — взмолился великан виргатарий. — Мы не подумали, — он махнул рукой в сторону толпы. — Пятнадцать уже пали в объятия Смерти, и ещё тридцать больны. Мы не знали, что делать! Мы боялись, что вы не придёте! Что вы приняли наш гонорар и решили остаться в Морбурге…

— Я здесь, сейчас, — объявил Грау. Он залез в ящик и, выудив шляпу чумного врача, надел её на голову. — Кто здесь главный? — спросил он.

— Бейлиф мёртв, — ответил маленький йомен. — А возный болен, — нервный тик появился на его лице. — Я…я думаю, что это означает…Что теперь я главный.

— И кто ты? — потребовал Грау, изогнув одну бровь в выжидательном сердитом взгляде.

— Фехнер, — ответил маленький человек. — Я обозный старшина.

— Он единственный трудоспособный человек, оставшийся в городе, из тех, кого назначил барон фон Гейтц, — объяснил виргатарий. — Но если вам нужно что-либо, то просто спросите меня, — он постучал рукой по мускулистой груди. — Готлоба Больцмана.

Грау с тонкой улыбкой поспособствовал самомнению Больцмана.

— Очень хорошо, друг Больцман. Мне понадобится подходящее жильё для меня и моего помощника. Как я понял, вы предприняли шаги по изолированию заражённых? Хорошо. Вы должны убедиться, что мои помещения будут расположены вдали от района, где размещены больные. Мне понадобятся комнаты достаточно большие, чтобы я мог провести осмотр, и место, где я мог бы хранить свои…инструменты, — сказал он, указывая на награбленную броню и оружие, лежавшие в фургоне позади него.

— Всё будет сделано, герр доктор, — сказал Фехнер, низко поклонившись. — Вы будете обеспечены лучшим из всего, что может предложить Аморбах.

— К иному я не привык, — ответил Грау обозному старшине.

— Когда вы приступите к работе? — спросил Больцман.

— Утром, — заявил Грау, бросив на виргатария раздражённый взгляд. — Дорога была долгой, и я устал. Кроме того, приём, который был нам оказан, не понравился моему помощнику. Понадобится время, чтобы он смог успокоиться и оказался в состоянии помогать мне во время осмотра.

Внимание толпы медленно обратилось назад к центру площади, где спиной к дубу стояли Каленберг и священник. Медленно бывший рыцарь вложил меч в ножны.

— Я думаю, теперь вы в безопасности, — сказал он зигмариту, хлопая того по плечу. Священник отстранился, глядя на своего недавнего защитника.

— Избавьте меня от вашей непристойной безнравственности! — мужчина сплюнул. — Чумные доктора! Стервятники! Кладбищенские крысы! — он сжал ладони в кулаки и поднял руки к небесам. — Разве недостаточно того, что несчастья вонзили свои когти в эту общину, так ещё и вы готовитесь усугубить их!

Толпа холодно смотрела на разбушевавшегося священника.

— Что вы хотите, чтобы мы сделали с этим дураком, герр доктор? — спросил Больцман у Грау.

Грау ухмыльнулся и потёр подбородок, его глаза ехидно блеснули.

— Это невоспитанно: бить священников и безумцев, — сказал он. — Даже если они являются одним и тем же. Пусть говорит. Это не значит, что вы должны слушать. В конце концов, его бог не остановил чуму.

— Вот почему я здесь.

Грау потянулся в огромной кровати, вздохнув с довольным видом. После чего обратился к табурету, стоявшему рядом с кроватью, и его руки обхватили бутыль вина. Дрожащая рука поднесла сосуд к губам и сумела залить в рот больше красной жидкости в рот, чем на меховые одеяла. Грау причмокнул губами, когда кувшин опустел, и отшвырнул его прочь с чрезмерным удовольствием.

— Ранальд! — взревел он. — Ты когда-нибудь видел такое зрелище! Весь город ест из моей руки, словно я сам Император! — он привстал на кровати, сосредоточив свой взгляд на Каленберге, который сидел в кресле около окна. Грау погрозил воину пальцем. — Ты знаешь, я мог бы попросить любого из этих суеверных несчастных привести мне их дочь на вечер, и они бы сочли это великой честью! Ранальд, если бы я мог убедиться, что они не хворали, я бы попробовал это!

Грау выпрямился, нахмурив брови. Из-за пелены алкоголя окутавшей его голову он пусть и не сразу, но всё же уловил угрюмое неодобрение, излучаемое его товарищем.

— О, да взбодрись же ты, идиот! — прорычал он. — Избыток строевой подготовки и дисциплина разрушают тебя! Я знал, что ты слишком долго пробыл в чёртовой Рейксгвардии!

Каленберг поднялся со стула, его кулаки сжались.

— Ты заходишь слишком далеко, «герр доктор». Следи за языком.

Язвительный смех стал ответом на угрозу.

— Если бы не я, ты лежал бы на Кайзерплац с вскрытым брюхом. Просто ещё одна жертва Хлебного Марша.

— Хлебной Резни, — прорычал Каленберг. — Император Борис спустил своих Королевских егерей на просителей. Раздавив их, — он врезал кулаком в стену. — Дав им стали вместо муки.

— Это был долг Рейксгвардии — стоять в обороне вместе с Королевскими егерями, — заявил Грау, его голос хлестал, словно плетью. — Не поддержка бунтовщиков. Можно ли винить Императора в том, что он относился к тебе, как к предателю? — сардоническое легкомыслие покинуло голос Грау. — Конечно, я тоже предатель. Помог умирающему рыцарю, когда должен был оставить его тушу на улице, чтобы «разгребатели грязи» оттащили его прочь. Если бы не этот недостаток — совесть — я мог бы быть великим и добрым уважаемым хирургом столицы…

— И вместо этого ты решил поиграть в чумного доктора, — сказал Каленберг. — Что это ты там рассказывал мне о грабеже мёртвых? То, что мы не можем ранить их сильнее?

— Эти люди уже мертвы, — Грау встал с кровати, нетвёрдо покачиваясь на ногах. — Они этого просто ещё не знают, — он пнул кожаный ящик, на котором было имя доктор Танц. — Не существует снадобья для Чёрной Смерти, даже сёстры Шаллии не могут остановить её. Если боги не могут положить конец эпидемии чумы, что могут простые люди?

Грау открыл окно и снял кожаную маску, его рука погладила гротескный клюв.

— Что может сделать человек? Мы можем помочь обречённым, давая им надежду, заставив их поверить в то, что они могут быть спасены.

— И за это вы возьмёте с них сторицей.

— Всё, — сказал Грау. — Этот город должен предложить всё. Сейчас я не какой-то бродяга-мусорщик, Эрнст! Я — герр доктор Танц, повелитель жизни и смерти!

Каленберг вышел из комнаты, чувствуя, как тошнота поднимается снизу его живота.

— Каково это, Манфред? Каково ощущать себя столь чертовски важным?

Грау стащил с табурета ещё одну бутылку. Не в силах вытащить пробку, он отбил горлышко о край кровати.

— Хорошо, Эрнст, — он ухмыльнулся, сделав глоток из бутылки. — Чертовски хорошо!

Чумной доктор со смехом опустился на покрывающие постель меха, когда возмущённый рыцарь вышел из комнаты. Впрочем, как бы сильно Каленберг ни ненавидел его, Грау знал, что рыцарь останется на его стороне. Был долг чести между ними, обязательство, которое тот не мог отбросить. Нет, его товарищ поможет ему осуществить этот фарс. И когда Аморбах даст Грау всё, что может предложить, Каленберг будет сопровождать его в следующий город, и следующий. И тот, что будет после них. В чуме была одна хорошая вещь — не было недостатка в отчаявшихся людях, готовых сделать всё что угодно и во что угодно поверить, лишь бы избежать её сетей.

Пока он погружался в пьяные сны, Грау показалось, будто он услышал скрип открывающихся оконных ставней. Затем ему послышались скрипучие голоса, зашептавшиеся в комнате. Он попытался понять, что они говорят, но не разобрал ни слова. Усилие только ещё сильнее вымотало его, и он погрузился в сон.

Люди Аморбаха держались на расстоянии, когда на следующий день Грау и Каленберг шли по грязной улице. Грау надел регалии покойного Танца, облачив своё худое тело в чёрные одеяния чумного доктора: в длинный чёрный плащ, который скрывал его от плеч до лодыжек. Толстые чёрные рейтузы, тяжёлые ботинки и длинные перчатки укрывали остальные части его тела, которые не защищал плащ. Капюшон покрывал голову, на которую Грау водрузил широкополую шляпу врача. Плащ, капюшон, рейтузы, ботинки и перчатки были из вощёной кожи, поблёскивая с водянистым отливом от падающего на костюм чумного врача солнечного света.

Лицо Грау было скрыто за вороноподобной маской, чей длинный клюв был набит розами, камфарой и померанцевым цветом, их приятный аромат должен был противодействовать заразной вони чумы и разложения. Крошечные стеклянные линзы, расположенные по обе стороны от клюва, предоставляли чумному доктору возможность смотреть на мир.

Когда Грау шествовал по улице, пропитанные уксусом тампоны на плечах его плаща распространяли свой аромат по всей округе и бренчали крошечные медные колокольчики, прикреплённые к полям его шляпы. Печати из вощёного пергамента — некоторые несли символы Шаллии, богини исцеления и милосердия, другие — Морра, бога смерти и сна — трепетали на поясе Грау. В руке чумной доктор держал стройную деревянную трость, вырезанную в форме баклана: один конец представлял собой закрученный птичий клюв, другой — широкий коготь.

Каленберг следовал за Грау, неся кожаную коробку чумного доктора. Вынужденный молчаливо пособничать жестокой афере своего компаньона, Каленберг, тем не менее, не мог сдержать отвращения к предстоящей ему задаче.

— Не унывай, — посоветовал Грау, чей голос из-за маски звучал слегка приглушённо. — Мы посетим несколько заражённых домов, пробормочем немного впечатляющих виршей, слегка поиграем на суевериях крестьян, а затем отправимся дальше своей дорогой. Просто запомни: не трогай ничего там, куда мы собираемся.

— Помилуй нас Шаллия, — простонал Каленберг.

Грау остановился, повернувшись, чтобы посмотреть на своего товарища. Несмотря на то, что его скрывала маска, Каленберг знал, что сейчас на лице чумного врача насмешливое выражение.

— Почему бы ей это не сделать? Разве это не её работа?

Мужчины продолжили свой путь вниз по улице. Свернув на узкий переулок, они заметили изменения в атмосфере: воздух пах не просто грязью и нищетой, теперь в нём чувствовалась вонь распада. На дверях заглублённых землянок теперь виднелись меловые метки. Пока они шли, то увидели, как двое мужчин вытаскивали тело из одной из земляных хибар, используя мясные крюки для ускорения своей работы. Когда они бесцеремонно забросили тело на телегу, то сбросили перчатки и кинули их рядом с трупом.

— Они отправят их, А потом они отправятся вымачиваться в уксусе, — сказал Грау, сжимая одну из губок, свисающих с его плаща. — Как предполагается, это блокирует вредные испарения. Хотя я полагаю, что первым, кто сделал такое предположение, был один из продавцов уксуса.

Каленберг смотрел за тем, как трупная телега медленно покатилась вниз по переулку. «Чудовищно» — было единственным словом, которым он мог бы описать представшую перед ними сцену. Он видел много жестокости за свою жизнь, но что-то пугающее было в той бездушности, с которой крестьяне обращались с телом своей мёртвой соседки.

— Осмелюсь предположить, что до того, как умер местный священник Морра, они относились к телам с большей почтительностью, — заметил Грау. — Конечно, когда сей достойный муж сам пал жертвой чумы, это, возможно, слегка уменьшило привлекательность пышных церемоний, — клювастое лицо внезапно повернулось, сосредоточившись на одной из немногих полудеревянных конструкций, возвышающихся над землянками. — Ах, вот мы и на месте! — объявил Грау. — Давай посмотрим, можем ли мы что-нибудь сделать для возного Аморбаха. Я осмелюсь сказать, что было бы довольно забавно получить кого-нибудь более компетентного, чем Фехнер, из тех, кто наблюдает за происходящими здесь делами.

Используя клювастое навершие трости, Грау постучал в дверь, стряхнув при этом часть нацарапанной поперёк неё меловой отметки. Через несколько мгновений дверь открыла молодая девушка, чьё лицо сохранило отголоски былой красоты, несмотря на бледность и общую худобу тела. По качеству её платья было заметно, что она не прислуга, но кто-то из членов семьи.

Она отпрянула в испуге, увидев дьявольскую фигуру Грау, стоявшего за дверью, но быстро оправилась. Все в городе знали, что прибыл чумной доктор, чтобы помочь им. Несмотря на испугавший её внешний вид Грау, она всё же признала в нём посланника надежды, а не угрозу.

— Простите меня, герр доктор, — сказала девушка, присев в реверансе. — Пожалуйста, проходите внутрь. Я не могу выразить, как я благодарна за то, что вы посетили нас.

Грау скользнул через порог, жестом приказав Каленбергу следовать за собой.

— Мне дали понять, что Отто Зандауэр является важным человеком в Аморбахе. Где лучше начать, как не у самого важного человека в городе?

Девушка скромно потупила глаза.

— С вашей стороны весьма любезно так сказать, но мой отец был всего лишь возным. Он не был очень важным для всех…до…до…

— Мы понимаем, — сказал Грау. Он остановился, прежде чем протянул руку, чтобы утешить расстроенную девушку. — Чума не щадит ни больших, ни малых. Но, возможно, мы сможем отвратить претензии Смерти на вашего отца, — он указал тростью на ведущий вниз узкий коридор. — Если вы проведёте меня к нему.

Вспышка надежды, промелькнувшая в глазах девушки, словно кинжалом резанула сердце Каленберга. Он схватил Грау за плечо и прошептал предупреждение ему в ухо.

— Уйти? — глумливо произнёс чумной доктор. — И разочаровать этого бедного ребёнка? И кто из нас теперь жесток?

Грау дал своему телохранителю время переварить этот вопрос, в то время как сам повернулся, последовав за молодой девушкой вниз по коридору с глиняными стенами, а затем в небольшую комнату в задней части дома. В комнате было темно, тяжёлые шторы закрывали единственное окно, но с подачи Грау девушка быстро зажгла свечу.

В мерцающем свете Грау, наконец, увидел своего пациента. Он был благодарен за ароматы, исходящие от набивших нос-клюв его маски трав, потому что, естественно, не думал, что запах его пациента, был тем, что могло бы ему понравиться. Насколько сильным человеком Отто Зандауэр был перед тем, как болезнь заключила его в свои объятия, Грау вряд ли мог сказать, но то, что лежало, растянувшись на грязных простынях, было сморщенным пугалом с истощёнными чертами лица, беззубыми дёснами и с несколькими прядями волос, что ещё цеплялись за его голову. Его конечности были почти столь же тонки, как и трость чумного доктора, и Грау мог сосчитать рёбра несчастного через грязную материю ночной рубашки.

— Вы можете помочь ему? — со слезами на глазах умоляюще спросила девушка.

Грау ткнул тростью в сторону кровати, жестом понуждая девушку снять простыни со своего отца.

— Для начала я должен определить, что с ним не так, — сказал он. — Последствия заражения могут принимать разнообразные формы.

Чумной доктор подошёл к постели. Человек лежал, глядя в потолок, казалось, едва ли замечая его присутствие. Его дыхание было затруднено, каждый неровный вздох приходил лишь с величайшим напряжением сил.

Грау изменил свою хватку на трости, чтобы с помощью когтистой лапы на её конце наклонить голову Зандауэра и посмотреть на его опухшее горло. Громкий скребущийся звук, раздавшийся над головой, отвлёк внимание чумного доктора. Он пристально посмотрел в потолок, прислушиваясь, пока грубый звук продолжался. Создавалось ощущение, будто стая детей сновала по крыше. Вспомнив, что он был в нормальном доме, а не жалкой землянке, Грау отогнал от себя эти мысли.

— Крысы, — извинилась девушка. — Их становится всё больше в Аморбахе с каждым днём. Больше и смелее, чем когда-либо раньше.

Грау кивнул и вновь сосредоточил всё внимание на своём пациенте. С помощью трости он оттянул прочь ночную рубашку, обнажив грудь Зандауэра. Подталкивая тело больного человека, он вскоре смог получить хороший обзор на опухшие чёрные бубоны в подмышке человека. Тёмная жидкость сочилась из язв. За последний год Грау достаточно нагляделся на чуму, чтобы подивиться тому, что человек прожил так долго в таком состоянии.

— Это Смерть, — произнёс чумной доктор. В ответ на его заявление изо рта девушки вырвался стон ужаса. Грау перевёл взгляд на Каленберга, который стоял на пороге убогой каморки. Раздосадованный сердитым неодобрением, исходившим от его сотоварища, Грау быстро принял решение.

— Впрочем, ещё не вся надежда потеряна, — заверил девушку Грау. — Есть меры, которые мы можем предпринять, чтобы бороться с миазмами, — он щёлкнул пальцами в перчатках, призывая Каленберга в комнату. Подойдя к своему по-прежнему недовольному ассистенту, Грау открыл кожаную коробку, после чего вытащил оттуда небольшой деревянный ящичек, из которого вытащил раздутую жабу. Поставив отвратительное существо на пол, он махнул тростью девушке, чтобы она взяла её. — Мы должны сбалансировать телесную жидкость вашего отца. Привяжите эту рептилию к язвам своего отца. Она будет вытягивать пагубные последствия заражения, — чумной доктор кивнул клювастой головой. — Вы также должны принять меры, чтобы не допустить ещё большее количество злокачественных испарений в этот дом, — он поднял палец, демонстрируя важность этого пункта. — Замочите ткань в уксусе и поместите её у каждой щели, у каждой двери и подоконника. Очищающий запах уксуса предотвратит проникновение вредных испарений.

Из девушки вырвался поток благодарностей, и на её глаза навернулись слёзы. Она бросилась к руке Грау, чтобы поцеловать её, но чумной доктор удержал её, ткнув своей тростью. Глаза позади стеклянных линз были широко раскрыты от ужаса.

— Откройте лиф, — приказал Грау. Он услышал, как его напарник угрюмо что-то прорычал в знак протеста, но не обратил на это никакого внимания. Это не было каким-то похотливым злоупотреблением его власти. Была намного более важная причина для этого приказания.

Робко девушка потянула за завязки и распахнула перед ним платье. Раздражённый её медлительностью, Грау потянулся к ней когтистым концом трости и резко отбросил платье прочь. Он не обратил никакого внимания на молочно-белые формы и изгибы её тела, выставленные на обозрение, устремив взгляд на опухшие чёрные выпуклости под её руками.

— Пожалуйста, не…не говорите никому, — взмолилась девушка. — есть старая крестьянка, которая носит нам еду. Если она узнает, что я тоже больна, то перестанет это делать.

— Не волнуйтесь, мы не будем ничего говорить, — сказал ей Каленберг.

Грау вновь запустил руку в деревянный ящик, выудил оттуда вторую жабу и поставил тварь на пол.

— Следуйте моим указаниям и через несколько дней вы будете вне опасности, — сказал он ей. И снова отметил царапающие звуки у себя над головой. — После того, как вы оба встанете на ноги, вам стоит предпринять что-то, чтобы разобраться с проблемой крыс. — Грау постучал тростью по полу и махнул рукой в старинном жесте удачи.

— Мой коллега заберёт наш гонорар, — сказал Грау.

Каленберг продолжал поддерживать угрюмое молчание, когда двое мужчин вышли из обречённого дома и ступили на грязные улицы Аморбаха. Грау шёл впереди сердитого рыцаря, с каждым шагом всё более раздражаясь поведением своего спутника. Муки совести были не тем, что мог позволить себе Грау, только не после того, как его изгнали из Альтдорфа. Если человек хочет выжить в мире, то он должен быть столь же безжалостен, как и сам мир.

— Они оба умрут в любом случае, — заявил Грау. — По крайней мере, я дал им немножко надежды в их последние часы.

Каленберг ничего не сказал, лишь продолжал глядеть волком на чумного доктора.

— Ты расстроен из-за денег, не так ли? — спросил Грау. — Если бы я не взял с неё плату, она бы не поверила моим словам. В моих указаниях всё-таки есть небольшая доля истины, — чумной доктор с яростью отшвырнул тростью камень с дороги. — Ты бы предпочёл, чтобы я оставил всё для препирающихся Больцмана и Фехнера? Если ты хочешь пару стервятников, то вот отличный набор для тебя!

— Это неправильно, — проворчал Каленберг. — Вы воспользовались ими самым жестоким способом…

— Да неужели? — воскликнул Грау. — Кто ты такой, чтобы решать, что правильно! Ты вышел, чтобы помочь голодающим восставшим против тирана, и за это ты был оставлен подыхать в канаве! Это правильно? Запомни, по крайней мере, одну вещь, Эрнст. Богов мало заботят люди, и ещё меньше страдания, которые мы вынуждены терпеть. Чтобы выжить, мы должны использовать любую возможность, которая нам предос…

Грау оставил свою циничную мудрость незавершённой, его последние слова превратились в крик боли, который не смогла заглушить даже тяжёлая клювастая маска. Чумной доктор рухнул на грязную улицу, руки в перчатках вцепились в рваную рану на боку, его глаза недоумённо уставились на кровь, покрывшую пальцы.

Каленберг выбросил тяжёлую кожаную коробку прочь, разбросав по земле инструменты покойного доктора Танца. Рыцарь выдернул свой меч из ножен, движение, которое было скорее инстинктивным, чем обдуманным. Ибо, когда он смотрел на чудовищное привидение, что возвышалось над Грау, ужас хлынул в его грудь и пополз по его венам.

Они как раз проходили по грязной тропе, что извивалась между скоплением землянок. За исключением нескольких блуждавших кур, улица была лишена любых признаков жизни. Тут почти на каждой двери виднелась отметка о заражённых, и если ещё хоть кто-нибудь и был жив в этой части города, то предпочитал скрываться за запертыми дверями.

Однако один житель не стал придерживаться этого правила. Когда Грау проходил мимо особенно ветхой и гнилой хибары, нечто вырвалось из-под трухлявой крыши. Его движения превратились в размытое пятно, и оно набросилось на чумного доктора, сталь блеснула в длинной волосатой руке.

Нет, не руке. Лапе, грязной отвратительной лапе, покрытой сальной коричневой шерстью, каждый палец заканчивался длинным грязным когтем. Напавший на Грау не был человеком, или иным существом, которому бы мог даровать жизнь здравомыслящий бог. Это была крыса, огромный чирикающий грызун, чья непристойность ещё более усугублялась тем, что она ходила, как человек, и её лохматое тело было облачено в рваные лохмотья и ошмётки брони. Кривой меч в лапах твари покрылся ржавчиной из-за отсутствия надлежащего ухода, его край был иззубрен и изъеден пятнами коррозии. Кровь капала с лезвия, кровь Манфреда Грау.

Каленберг сражался с орками и гоблинами, и с отвратительными зверолюдьми в тёмных дебрях, но никогда даже не думал, что такой кошмар может ходить по земле. Крысолюд оскалил на него острые клыки, его глаза-бусинки блестели от необузданной злобы. Длинный голый хвост хлестал по грязи, извиваясь с отвратительным восторгом.

Страдальческий стон Грау вывел Каленберга из-под чар ужаса, охватившего его. Он обязан тому жизнью, независимо от преступлений и злодеяний, пятнавших душу чумного врача. Проревев имя Ульрика, бога воинов, Каленберг атаковал злобное чудовище.

Крысолюд зарычал на него, и выбросил меч, целясь в лицо Каленберга, со скоростью, которую иначе, как невозможной, нельзя было назвать. По иронии судьбы, именно скорость атаки и подвела крысочеловека: его удар оказался неточен, окровавленный клинок мелькнул в паре дюймов перед лицом атакующего рыцаря. Воин ринулся вперёд, сметая крысолюда, пока тот не успел оправиться от своей ошибки, и жестоким рубящим ударом обрушил свою тяжёлую сталь на череп монстра.

Но опять крысолюд продемонстрировал удивительную скорость. Взвизгнув от страха, существо упало на четвереньки и метнулось в сторону. Меч Каленберга не поразил ничего более существенного, чем воздух, однако ярость атаки почти заставила рыцаря оступиться и свалиться в грязь.

Его противник мгновенно метнулся к нему, пытаясь воспользоваться преимуществом над потерявшим равновесие врагом. Каленберг выбросил ногу, врезав сапогом по клыкастой морде твари. Крысолюд отлетел назад, скуля и визжа, выплёвывая выбитые зубы.

Каленберг поднял меч, приготовившись принести окончательное воздаяние съёжившемуся крысолюду. Однако, когда он повернулся к твари, то неожиданно в спине вспыхнула боль. Воин развернулся, его клинок разрезал воздух. Второй крысолюд нырнул и отбежал, прошипев чирикающую насмешку сквозь клыки. В лапах существо держало кинжал с волнистым лезвием, кинжал, который потемнел от крови. Крови Каленберга.

Воин чувствовал, как сила и жизнь вытекают из его тела. Подкравшийся злоумышленник нанёс смертельный удар. Но пока ещё есть жизнь в его костях — рыцарь будет сражаться. Честь не требует меньшего.

— Мы равны теперь, — сказал Каленберг Грау. Он слабо махнул рукой, приказывая чумному доктору поспешить вниз по улице. Еле-еле, Грау поднялся на ноги. Он сжал тонкую трость в руках, держа её так, будто хотел вонзить в мозг одного из подкрадывающихся крысолюдов. Каленберг заметил жест и покачал головой: — Беги, — приказал он. — Я не смогу удерживать их долго, — он горько рассмеялся. — Я уже мёртв.

Звука собственных слов, брошенных ему в ответ, было достаточно, чтобы погасить всплеск героической решимости, так кратко воскресшей в груди Грау. Чумной доктор знал — Каленберг прав. Оставшись со своим другом, он всего лишь увидит, как они оба напрасно умрут. Прагматизм заставил Грау очертя голову броситься прочь. За своей спиной он услышал, как загремела сталь: битва возобновилась.

Чумной доктор не оглядывался назад.

Каждый шаг приносил свежий всплеск жгучей боли, проносящейся через его тело. Он отбросил трость в сторону, обоими руками зажав рану на боку. Грау чувствовал, как кровь течёт сквозь пальцы, и изо всех сил пытался сжать рваные края раны. Если ему не окажут помощь, то, понимал Грау, ему не продержаться долго.

Впрочем, если чумной доктор думал, что у него есть хоть какое-то время, то он обманывался. Когда он хромал по грязной дорожке, тощий силуэт, завёрнутый в тряпьё, выбрался из стога сена, где скрывался. В лапах твари был меч, его край был иззубрен, словно лезвие пилы.

Грау отпрянул от крысолюда, ужас забился в его сердце. Существо подняло морду, его нос подёргивался, пока оно наслаждалось запахом его страха. Раздавшийся беспощадный смех сотряс сгорбленного паразита.

— Оставьте меня в покое! — взмолился Грау, когда крысолюд начал подкрадываться к нему. — Я вам ничего не сделал!

Монстр остановился, и его тело вновь сотряслось от смеха. Ужас Грау увеличился, когда тварь заговорила с ним на ломаном рейкшпиле.

— Враччишка, — крысолюд обвиняющее ткнул коготь в человека. — Нет-нет забывать запах-вонь! Убивать-умерщвлять одного врач-мясо! Сейчас-теперь убить-кромсать двух врач-мясо!

— Почему! — не сдавался Грау. — Зачем меня убивать? Я не сделал вам ничего дурного!

Склонив голову набок, крысолюд уставился на Грау своими глазами-бусинками.

— Слушать-слышать много-много! — существо сплюнуло. — Знает-узнает врач-тварь помогает-лечит людей-тварей! Остановить-остановить прелестную чуму!

Покрытые пушком губы приподнялись, обнажив острые клыки в зверином оскале.

— Врач-мясо нет-нет остановить-прекратить чуму!

Крысолюд отступил на несколько шагов, когда Грау начал хохотать. Его звериный мозг вряд ли бы оценил иронию проделанного Грау пути. Он должен был умереть из-за лжи, потому что, когда он сказал народу Аморбаха, что мог спасти их город, они оказались не единственными, кто поверил ему.

Крысолюд быстро оправился от смущения. Какой бы звук ни производил Грау, это не отменяло того факта, что он был один и ранен. То была ситуация, которая разожгла бы свирепость в любом убийце.

Это было незадолго до того, как чумной доктор стал всего лишь грудой окровавленного тряпья, валявшейся в грязи. Горожане обвинили в убийстве Грау и Каленберга зигмарита, вспомнив антагонизм миссионера к чумному доктору. По наущению Больцмана и Фехнера толпа схватила священника и сожгла его на костре.

Никто в Аморбахе даже не помыслил, что чумной доктор пал жертвой иного врага.

Ни один из них не поверил бы, что Грау и Каленберг пали под мечами скавенов.

Испытание веры

Тесный, закрытый со всех сторон закуток между складом Рольфа Венера и курятником Ксавера Маухера был не самым романтичным местечком, но для тайных свиданий вполне годился. Кудахтанье маухеровских кур раздражало куда меньше острого языка матери Эмиля Штуккарта и не грозило побоями от отца Ренате Альтштёттер.

Чтобы отделаться от тревожного чувства, засевшего в голове, Эмиль закрыл глаза. Ему хотелось раствориться в этом мгновении, насладиться прикосновением пальцев Ренате, игравших с его волосами, купаться в тихом счастливом смехе, трепетавшем на ее сомкнутых губах. Шуметь было нельзя. Стоит перепугать кур, и либо Венер, либо Маухер обязательно выйдут поглядеть, в чем дело, и из укрытия придется срочно выбираться. Но, как ни странно, сама опасность делала восторг от пребывания с Ренате еще более острым.

— Ты меня любишь? — мягко прошептала она.

Ее голос был робок, вопрос будто сам боялся ответа. Эмиль увидел страх, таившийся в ярких голубых глазах женщины. Она на несколько лет младше его, но уже воспитала в себе ту же уверенность, которой обладал и Эмиль, силу развиться в независимую личность, не ту, что хотели бы видеть ее родители. Он нахмурился на миг и сильно прижал ее к себе.

Сколько раз она уже спрашивала его? Все с той же робостью, той же неуверенностью. Как убедить ее, что между ними все по-настоящему? Отчего он не мог дать ей понять, что это не каприз и не жестокий обман, что он действительно верен ей? Что может понадобиться, чтобы вывести тот яд, которым Юрген отравил разум своей дочери?

Он позволил уже ответу подобраться к кончику своего языка, как в их тихое убежище ворвались звуки громких голосов. На одно страшное мгновение юные любовники решили, что их обнаружили. Но нависшая было угроза так и не воплотилась в реальность, и, стоило первому страху пройти, их охватил ужас иного рода. Шум доносился из центра деревни, со стороны храма и таверны Баумана. С такого расстояния слов было не разобрать, однако одно выделялось так, будто его выжгли в воздухе раскаленным железом.

Чума!

Эмиль почувствовал, как Ренате дрожала, прижавшись к нему. Он улыбнулся и погладил ее по плечу, стараясь не показать испуга.

— Старик Ханс опять пугает народ, — беззаботно фыркнул он. — Отец Антон скоро его утихомирит. Проберусь туда и погляжу, не нужна ли ему помощь.

В глазах Ренате мелькнуло сомнение. Она не поверила ни единому слову, однако ей хватило проницательности понять, что если скажет об этом, ничего хорошего не выйдет. После смерти старшего Штуккарта, деревенский жрец, не жалея сил, в одиночку помогал семье Эмиля встать на ноги. У Ренате попросту не нашлось бы аргумента, который мог перевесить чувство долга жрецу. Вместо этого на прощание она пылко поцеловала своего любовника.

— Будь осторожен, — сказала она.

Ее сердце сжималось от предчувствия беды.

Протискиваясь через узкий проход к грязной тропинке, Эмиль так и не заставил себя обернуться. По обеим сторонам дороги стояли небольшие мазанки, и они окаймляли ее гораздо лучше, чем бордюр из речных камней, который приказал устроить один из давнишних деревенских старост, и который с тех пор каждый новый староста исправно подновлял. Собирать камни из реки Сол стало для жителей чем-то вроде праздника, поэтому возмущались немногие.

Впереди виднелась деревенская площадь, в центре которой высился древний и седой дуб, а на дальнем ее конце вытянулся баронский амбар для зерна, единственное каменное здание в деревне. Таверна Баумана стояла пустая, толпа бездельников завсегдатаев покинула ее, двери храма были широко распахнуты, что случалось лишь по церковным праздникам. Впрочем, отыскать зачинщика этих беспорядков можно было с первого взгляда.

Собравшаяся на площади огромная толпа окружила одинокого всадника на лошади и с тяжело нагруженным мулом. Незнакомцы в Хельмштедте были делом необычным, но этот являл собой особенно мрачное зрелище. От макушки до пят он был закутан в черное, телосложения под жирно блестевшей кожаной курткой было не разобрать, голову полностью закрывали широкие поля докторской шляпы. Довершала зловещую атмосферу вокруг незнакомца уродливая маска — длинный кожаный клюв, как у грача, по бокам которого свешивались зубчики чеснока и веточки падуба.

Как только Эмиль понял, что это был за всадник, он зашагал быстрее. Чумной доктор, один из тех жутких лекарей, что противопоставляли свое искусство непомерным аппетитам Черной смерти. Подобно грифам, которых они напоминали с виду, эти люди были вестниками горя и разрушения. Ни одно дурное предзнаменование не сулило Хельмштедту больших несчастий, чем появление чумного доктора.

Это чувство и стало предметом споров между жителями. Как только Эмиль подошел поближе, он смог лучше разбирать, о чем так недовольно гудят его соседи. То, что он въехал в деревню, уже было дурно, но никто не хотел позволить этому человеку спешиться, дабы не умножить грядущие несчастья.

— Здесь не было чумы, — рявкал Оскар Хайц. В нем кипел гнев, и бородавка на его лбу раздраженно алела. — И дел ваших нам не нужно!

— Шакалы! Убийцы! — визжала на незнакомца Клаудия Мюллер. — Слыхали мы, как вы лечите! Как обкрадываете тех, кто слишком болен, чтобы гнать вас палкой!

Хотя лицо всадника было скрыто птичьей маской, Эмиль буквально видел, как он презрительно усмехается, огрызаясь толпе.

— Чернь! Да у вас не найдется, чем заинтересовать и крысолова, не то что ученого врача!

— Над теми, кто живет скромно, не насмехайся, ибо они ближе к милости Зигмара, нежели любой сребролюбец.

Замечание было сделано тихим шепотом, который разил с остротой меча. Чумной доктор повернулся в седле и, увидев, что его новым противником стал мужчина в черной мантии, священник-зигмарит, несколько съежился. Отец Антон не отличался внушительным телосложением, и даже в лучшие свои годы не походил на крепких воинов-жрецов, но на суровом лице его лежал отпечаток силы воли, которой удавалось обращать на свою сторону даже самых апатичных прихожан. Чумной доктор попытался выдержать укоряющий взгляд отца Антона, однако для его наемничьей души это было слишком.

— В Пфайльдорфе моих услуг дожидаются важные люди, — пояснил он. — Я должен добраться туда как можно скорее. — Он сложил руки в просительном жесте. — Если эти люди снабдят меня необходимыми припасами, я тот час же уеду.

Взгляд священника не смягчился.

— Ты врываешься сюда, только что обобрав какой-то городок или деревню, и от тебя несет смертью. Приходишь к нам, укрыв лицо от заразных испарений, думая, что и здесь обнаружишь смерть. Но есть ли в твоем сердце желание задержаться здесь, оказать посильную помощь? Святой Зигмар учит, чтобы обороть врага, людям должно объединиться. Он учит, что должно ценить жизнь ближнего больше, материальных благ и славы.

Чумной доктор нервно поерзал.

— Отец, в городе есть много тех, кому я смогу помочь…

— Не изрыгай здесь своей лжи! — рявкнул жрец в ответ. — Ты едешь в Пфайльдорф не лечить, а грабить! Прочь, мерзкий шакал! Здесь ты не найдешь помощи! Праведники не ведут дел с падальщиками!

Камень просвистел возле шляпы пришельца прежде, чем он смог сказать что-то в ответ на обвинения. За первым быстро последовали еще, вскоре уже буквально каждый крестьянин на площади швырял камни в доктора и его животных. Бранясь и вздрагивая каждый раз, когда булыжник стучал по натертому маслом плащу, чумной доктор развернул лошадь. Через мгновение он уже скакал с площади галопом, а его мул поспешал за ним.

Когда камни перестали долетать до него, жители Хельмштедта еще долго свистели ему вслед. Отец Антон воспользовался случаем, чтобы прочитать собравшимся проповедь, и вознести молитву Могучему Зигмару в благодарность за то, что тот уберег деревню и отвел чуму от ее жителей.

Эмиль склонил голову, но молитва все не шла. Они никак не мог отделаться от образа чумного доктора и мысли о том, не наступят ли времена, когда Хельмштедт будет с радостью встречать такого въезжающего на площадь незнакомца.

— Поджигай!

Безжалостные слова с жарким шипением сорвались с обвислых губ Яноса Унгера. Одной рукой хельмштедтский староста крепко сжимал висящую на груди пектораль^[1], отличительный знак баронского наместника, другим своим кулаком яростно стукал себя по бедру. Обычно Унгер наслаждался данной ему властью, всячески проявляя тот особенный мелочный деспотизм, который в глазах барона делал его таким хорошим управляющим. Теперь же его собственные приказы были ему отвратительны.

Первая семья — Гунтар Штарквайтер и его дети — заболела через два дня, после того, как из деревни прогнали чумного доктора. Каспар Вальтен с Оттилией Шенк присоединились к ним на следующий день. С самого первого жители опасались, что это чума. Ко второму их страх обрел голос. Заползая в каждую хижину и лачугу, Хельмштедт захлестнул ужас.

Крестьяне требовали от старосты, чтобы он оградил их от чумы, к чему этот простой, необученный человек оказался не готов. Он был обычным фермером, не ученым и не врачом, и у него не было знаний, чтобы сражаться с чумой. Он мог обратиться лишь к опыту своей крестьянской жизни. Если в стаде обнаруживают признаки хвори, больных животных следовало отбраковать, чтобы защитить здоровых.

Гунтара и его отпрысков, Каспара и Оттилию, а также всех, кто жил с несчастными под одной крышей, вытащили из дома и пригнали в старый сарай на краю деревни.

— Карантин, — выговорил Унгер в надежде, что ученое слово произведет на жителей впечатление.

Высокомерное ли поведение тому виной, но приказы старосты испуганная толпа выполнила.

Теперь же было совсем другое дело. Крестьяне виновато поглядывали друг на друга, слушая жестокие слова Унгера и жалобные крики обреченных из сарая. Выгнать зараженных из дома, отделить их от здоровых — это было объяснимо. Но сжигать, сознательно идти на убийство? От страха, единственного оставшегося чувства, у них опускались руки.

Унгер обвел глазами толпу. На их лицах легко читалось отвращение. Он не был бездушным чудовищем — те же чувства владели и им самим. Будь иной путь, он выбрал бы его. Но такого он не знал. Больных придется уничтожить, чтобы здоровые выжили. Жестоко и просто. Разжав кулак, он указал пальцем на Рольфа Венера.

— Предать сарай огню, — сказал он. Тот замешкал, и староста сдвинул брови. — Следующей весной барон освободит тебя от десятины, — пообещал он, пытаясь сыграть на жадности крестьянина.

В прошлом году у Рольфа был скудный урожай, и он все еще пытался расплатиться с долгами, которые наделал за эти месяцы. Освобождение от десятины стало бы для него подарком небес.

Не выказывая особенной радости, Рольф направился к сараю с зажженным факелом в руке, но дорогу ему преградил Эмиль Штуккарт. Юный крестьянин так горячо оттолкнул поджигателя, что чуть было не повалил его наземь. Парень зло поглядел на него, затем обвел суровым взглядом толпу.

— Вы с ума сошли? — прорычал он. — Нельзя этого делать! Это же не животные! Это наша семья, наши друзья!

Унгер положил руку на меч, еще один свой отличительный знак.

— Это ты сошел с ума, Эмиль! — упрекнул он юношу. — Нельзя дать чуме распространиться! Или ты хочешь, чтобы заразилась вся деревня?

Толпу, которая лишь мгновение назад была подавлена стыдом, всколыхнула угроза неминуемой гибели. Взрыкивая, словно волки, жители деревни напустились на Эмиля. Он пытался отбиваться, оттолкнув первого, кто подошел к нему, но, когда встретился взглядом с разъяренным отцом Ренате, замешкался. Юрген сердито смотрел на Эмиля, и в его глазах застарелая ненависть горела ярче факела. Отто Штуккарт, отец Эмиля состоял при деревенском суде, и на спине Юргена до сих пор виднелись шрамы от его плети. Когда он умер, ненависть крестьянина просто перешла на его сына.

Юрген впечатал кулак Эмилю в живот, тот согнулся от боли. Вскоре и остальные крестьяне напали на беззащитного юношу. Под градом ударов и пинков он упал на землю. Прежде чем его успели избить до полусмерти, среди суматохи раздался властный окрик, голос, отдающий приказ от лица того, кто пользовался куда большим уважением, нежели местный староста.

— Остановитесь! — выбежав на улицу, закричал отец Антон.

Его черная мантия вилась вокруг него, как крылья страшной хищной птицы. Таким строгим был его взгляд, что ни один, кто встречался с ним глазами, не смог вынести его. Крестьяне, один за другим опускали головы и робко расступались перед священником. Когда толпа успокоилась, тишину наполнили вскрики запертых в сарае. Отец Антон гневно погрозил толпе кулаком.

— И вы называете себя людьми? — презрительно усмехнулся он. — Я вижу лишь напуганных кроликов, безмозглых и забывших от ужаса, что значит быть человеком. Где то чувство гордости, что отделяет нас от полевых зверей, и от зеленокожих из пустошей? Где та доблесть, что одаряет человека силой выстоять перед тяготами Древней Ночи? Где милосердие и благодеяние, столпы самой цивилизации, то основание, на котором Святой Зигмар выстроил нашу Империю?

Рольф указал факелом на сарай.

— Но чума… Они там… Мы все тогда…

С горящими, как угли, глазами отец Антон повернулся к фермеру.

— Чумы ты страшишься больше кары Могучего Зигмара? Вера твоя настолько пуста, что ты пасуешь перед первой же трудностью? — Жрец обвел пальцем остальных. — Вы готовы осквернить свои души, чтобы спасти плоть? — Он покачал головой. — Так живут варвары, те, кто становятся рабами тьмы! От этих оков нас освободил Зигмар. А вы готовы с радостью надеть их снова?

Пока жрец помогал Эмилю подняться, люди Хельмштедта стояли вокруг в стыдливом молчании.

— Проповеди не оградят нас от чумы, — неуверенно произнес староста. — Чтобы защитить себя и наши семьи, мы должны сделать все, что потребуется.

Отец Антон сердито посмотрел на Унгера.

— Вера спасет Хельмштедт. Все, что нам нужно — это Вера в Господа нашего, Зигмара!

Но Унгер не отступил перед силой духа жреца, и стал спорить дальше.

— Вера в Зигмара не помогла ни Пфайльдорфу, ни Нульну, ни Виссенбургу, ни Аверхейму, — заявил он. — Там были лекторы и архилекторы, они взывали к Нему, но Бог не спас их. Что, Хельмштедт важнее этих великих городов?

Ученого жреца поколебали слова Унгера. Толпа заметила в его глазах огонек неуверенности, и в тот же миг все его влияние над ними было разрушено. Разозленные крестьяне снова стали стекаться к сараю. Священник воздел руки, призывая прихожан выслушать его.

— Пути богов не дано постичь даже мудрейшим, — проговорил он. — Все, что мы можем — это жить по их заветам. Чудеса сулят лишь обманщики, так что, быть может, мы и недостойны вмешательства Зигмара, но одно я могу вам обещать — если вы убьете своих соседей, Зигмар проклянет эту деревню.

— Так что нам делать с больными? — возвысился над ропотом голос Юргена.

Отец Антон кротко улыбнулся ему.

— Отведите их в дом Зигмара.

Жрец почувствовал на своем плече руку Эмиля. Оглянувшись, он увидел беспокойство на лице юноши и ободряюще кивнул ему.

— Пусть храм станет их прибежищем. Может, вы и боитесь, что они будут среди вас, но я не боюсь быть среди них.

Атмосфера запустения обвила храм прочнее, чем лозы ползучих растений — его стены. Высокое, мощное здание, некогда центр деревенской общины теперь стали обходить стороной. Оно стало материальным воплощением ужасной погибели, нависшей над деревней, Черной Чумой запечатленной в камне и растворе. Прилипшую к стенам зловещую тишину нарушал лишь звон церковного колокола. Вопли страждущих, крики обреченных и стоны умирающих — все это милосердно заглушал толстый камень. Не проходило и дня, чтобы какая-нибудь семья не приводила отцу Антону заболевшего родственника, вверяя тому заботу о несчастном.

Вверяя? Эмиль нахмурился. Слишком добрым словом он награждал жителей Хельмштедта. Оно наделяло селян такими добродетелями, как вера и надежда, которые на деле давно уж сгинули, ибо души крестьян оказались бесплодной почвой. Не из-за веры в милосердие Зигмара или в доброту иных богов приводили они отцу Антону пораженных чумой. Они не вверяли ему членов своих семей — они оставляли их у него, сбрасывая ношу, которую слишком боялись взвалить на себя. Легче было дать больным чахнуть и умирать в храме, за толстыми каменными стенами, подальше от добрых жителей Хельмштедта.

От одного этого Эмилю становилось противно. Дети отворачивались от родителей, братья прогоняли сестер, мужья обрекали на медленную смерть жен, только чтобы спастись самим. Страх чумы уносил все, что было в людях хоть немного хорошего, пока те не лишились последних крупиц сострадания. Если таков человек, Эмиль не удивлялся, отчего Зигмар и другие боги были столь безучастны к людским мукам.

Злость собственных мыслей не нравились Эмилю. Отец Антон был другим. Он не побоялся помочь страждущим, даже когда это сделало его изгоем в собственной деревне. Теперь, когда Эмиль отваживался помогать священнику, глухой ночью тайком пронося в храм пищу и воду, тем же словом он мог именовать и себя. В случае поимки самое меньшее, что ждало его — это хорошая взбучка от Унгера и его людей.

Он задержался возле таверны Баумана, поглядывая на дорогу в поисках старосты или крестьян, которых тот произвел в ополченцы. Когда юноша убедился, что ни Унгера, ни его громил нет поблизости, он поспешно перебежал дорогу, пыхтя и сгибаясь под тяжестью закинутого на плечи мешка с просом. Он запнулся о камень и выругался, вода выплеснулась из ведра.

Как только Эмиль приблизился к храму, в боковой стене со скрипом отворилась дверца. Отец Антон уже привык к поздним визитам, и они условились, что он будет ждать полуночного гостя возле двери.

Не пройдя и пары ступеней к церкви, Эмиль понял, что что-то не так. Раньше отец Антон выходил наружу, чтобы помочь ему с ношей, теперь же он остался возле двери. Внутри святилища юноша заметил, как устало обвисли плечи священника, рассмотрел его осунувшееся, измученное лицо. Самым старым в деревне был Константин Фогель, которому скоро исполнялось семьдесят пять зим. Этой ночью отец Антон казался даже старше него.

— Просто положи здесь, — устало прошептал он Эмилю.

Тот поставил ношу, но уходить не стал.

— Я помогу вам сделать кашу, — сказал юноша.

— Я сам, — покачал головой священник.

Для этих целей отец Антон переделал свою келью в кухню, а дымоходом служило окно. Где он спал — если вообще спал — Эмиль не знал.

— Вы слишком много берете на себя, — укорил его парень. Он махнул рукой в темноту церкви, где вместо убранных скамей размещались соломенные тюфяки для больных. — Вам нужна помощь.

В ответ жрец грустно улыбнулся.

— Если ты здесь останешься, они не дадут тебе уйти. Они слишком напуганы. И кто тогда будет приносить еду?

Отец Антон отвернулся от двери, и свет от лучины упал ему на лицо, Эмиль увидел, что на его глазах блестели слезы.

— Сегодня еще трое, — вздохнул он, бросив взгляд на алтарь и укрепленный над ним каменный молот. — Когда же это закончится?

Затем жрец обернулся снова к Эмилю.

— Зигмар оставил эту деревню, — с мукой в голосе проговорил он. — Ты должен уехать отсюда. Бери свою любимую и поезжайте, не оглядываясь. Найдите хорошее, чистое место подальше отсюда, такое, которое боги еще не забыли.

От отчаяния Эмиль вздрогнул и в то же время почувствовал укол стыда. Ведь они с Ренате уже много раз обсуждали отъезд из Хельмштедта. Даже сейчас, единственное, что его останавливало — это ее нежелание оставлять семью. Ему было противно оттого, что забрать любимую женщину туда, где она была бы в безопасности, означало бросить отца Антона и больных крестьян на произвол судьбы.

Впрочем, пока она отказывалась уезжать, Эмиль поддерживал священника всем, чем мог.

— Позвольте помочь, пока я здесь, — сказал юноша. Он поглядел на ряды тюфяков и лежащие на них стенающие тела. — Нельзя взваливать на себя столько. Чудо, что вы сами еще не подхватили заразу.

В ответ жрец печально прошептал:

— Здесь больше нет чудес. Зигмар оставил это место.

Дрожащей рукой он отвернул край холщовой мантии и показал шею. Эмиль отшатнулся в ужасе от увиденного. От самого горла и до плеча была почерневшая, покрытая волдырями кожа, обезображенная зловонными бубонами Черной смерти.

— Я был никудышным пастырем, — произнес отец Антон. — И по делам своим буду наказан вместе с остальными.

Держась тени, Эмиль пробирался по тропинкам Хельмштедта с тушкой гуся подмышкой. Птица была тощая и жилистая, но ничего другого за целый день шныряния по деревне в поисках еды найти не удалось. Она была заперта в сарае у Ксавера Маухера и, юноша и не подумал бы туда заглянуть, если бы не крошки корма возле двери. Он счел это удачей и улыбнулся, быть может даже, это был знак доброго расположения Зигмара, символ того, что человек, ставший когда-то богом, не оставил еще деревню. Когда донесет гуся, нужно будет спросить отца Антона. В Хельмштедте, конечно же, никто не смог бы лучше объяснить пути божьи.

Впрочем, какое бы расположение Зигмар ни оказывал Эмилю, оно улетучилось, стоило тому выйти из тени таверны Баумана. Парня уже поджидал Унгер со своими людьми. Когда крестьяне стали донимать старосту по поводу непрекращающихся краж, тот не на шутку разозлился. О существовании храма и его больных узниках большинство жителей предпочло забыть, но только не Унгер. Он все гадал, как они там до сих пор не перемерли, и отрядил туда людей — наблюдать и ждать.

Соглядатаи намеревались увидеть, как вор выходит из храма, и сперва никак не могли поверить, что тот тайком пробирается в зараженный дом. Они повскакивали со своих укромных мест и с изумлением уставились на Эмиля. Замешательство длилось недолго. Зажатый подмышкой гусь был веской уликой.

— Взять его, — прошипел Унгер, выходя из темноты.

Трое крестьян набросились на Эмиля прежде, чем тот успел сделать хоть шаг. Один выхватил гуся, двое других решили проучить при помощи дубинок. Не сводя с юноши злобного взгляда, Унгер широким шагом пересек дорогу.

— Проучите эту свинью, — прорычал он.

Тело Эмиля взорвалось болью, когда крестьяне взялись за него с удвоенной силой. Они колотили его по ребрам и по ногам. Когда он упал было наземь, ополченцы подхватили его под руки, чтобы он мог стоять. Несмотря на всю его решимость, крики боли срывались с его дрожащих губ, вызывая у мучителей смешки и довольную, глумливую ухмылку на лице Унгера.

Рукоять молота с хрустом врезалась в лицо старосты, и улыбка стерлась багрово-кровавым пятном. Выплевывая зубы и пытаясь закричать со сломанной челюстью, мужчина повалился на землю. Отец Антон стоял над вопящим человеком с тяжелым боевым молотом в иссохшихся руках и в черной сутане, надетой на худое тело. Лицо его ужасало больше, чем капающая с молота кровь. Живость и цвет, казалось, были высосаны и выбелены чумой. Отвратительные язвы и нарывы покрывали его тело, веки и ресницы отпали, так что на лице, как и на голове, больше не осталось волос. Рот был широко раскрыт — неестественно растянут болью от чумы.

Однако самыми ужасными казались его глаза. Истлев и оставив взамен ужасающую обреченность, исчез, освещавший их, суровый, но доброжелательный огонек. Глаза — это зеркало души, любил повторять отец Антон. Если в этом утверждении была правда, то, что за ужас поглотил сердце зигмарита, с содроганием подумал Эмиль.

Отец Антон окинул безжалостным взглядом ополченцев и их жертву.

— Псы! — сплюнул он. — Безверные шавки! И это наследие Могучего Зигмара? Неужели в этот судный час гордыня заставит нас обратиться друг против друга, чтобы заглушить страхи и сомнения? — Он поднял усохший почти до кости палец, указывая на возвышающийся над храмом шпиль. — Никто так не слеп, как тот, кто не желает видеть! — прокричал он. — Чума, которую вы так страшитесь… Это не погибель! Это наше спасение!

Безобразная кривая улыбка, растягивающаяся на лице жреца с каждым словом, была страшнее едкого презрения, сквозившего в его голосе жреца. Окружившие Эмиля ополченцы дрожали от страха. Почтительному отношению к жрецам Зигмара их учили с самого детства, и они выказывали им уважение и покорность почти такое же, как и благородным господам. Все, что было заложено в их головах, рушилось теперь, разъедаемое ядовитым страхом.

Сначала отодвинулся один ополченец, затем другой. Хватило нескольких шагов, чтобы робкое отступление превратилось в бегство. Эмиль жалобно смотрел им вслед, напуганный тем, что придется остаться один на один с ужасным призраком отца Антона. Но совсем скоро увидел, как из темноты появились тени и накинулись на бегущих. Юноша закрыл глаза и заткнул уши, чтобы не слышать их криков и звуков отчаянной, но недолгой борьбы.

Когда он отважился открыть глаза, отец Антон пристально смотрел на него. Злое пламя чуть потускнело в его взгляде, и слабое эхо прежней доброты пыталось пробиться наружу.

— Уходи, — произнес он, указывая молотом на дорогу. — Ты уже доказал свою верность Зигмару.

Он заметил, что Унгер зашевелился и повернулся к нему. Староста вяло извивался в руках двух черных фигур, которые тащили его к храму.

— Иди, — повторил отец Антон, теперь его голос эхом гремел по всей площади. — И не страшись тьмы, ибо для того, кто хранит в себе веру в Зигмара, в ней нет ничего.

Содрогающийся от ужаса юноша с радостью подчинился приказу жреца и побежал прочь от призраков. В облике похитителей было что-то неестественное и богохульное, а от их плащей разило чумной вонью.

— Из деревни нужно бежать, — сказал Эмиль.

Любовники спрятались в темноте на сеновале Рольфа Венера. Здесь их точно никто не побеспокоит, ведь Рольф умер от чумы две недели назад, и его хижина и другие строения во дворе были помечены белым крестом. Границы владений Морра в Хельмштедте никто не смел переступать.

По крайней мере, раньше так было. При мысли о той ужасной ночи, когда отец Антон появился из храма, чтобы забрать с собой Унгера и его ополченцев, Эмиль едва сдерживал дрожь. Никого из тех крестьян больше не видели. Впрочем, староста и его люди были только началом. Стали пропадать и другие, целые семьи исчезали по ночам. Был на двери чумной крест или нет, кажется, нигде уже нельзя было укрыться от рыщущей по деревне погибели.

— Я не оставлю родных, — в который раз уже возразила Ренате. Со слезами любви и сожаления она поцеловала руку Эмиля. — Я не могу уйти от них, особенно, когда все так обернулось.

Эмиль отпрянул от ее объятий. Он пытался здраво смотреть на вещи, пытался понять ее, но никак не мог вбить ей в голову мысль, и злился от досады.

— Ты же просто не видишь, — проворчал он. — Если мы останемся здесь, мы умрем! Вот, как все у нас обернулось!

Он поднялся и распахнул ставни, выходящие дорогу. Почти сразу до них издалека долетел едкий голос отца Антона.

— Послушай! — выпалил Эмиль. — Вот, что чума сделала с самым добрым жителем Хельмштедта! Она превратила его в обезумевшего монстра! Раньше он говорил о надежде и милости божьей, теперь же проповедует о суде и очищающем огне Зигмара!

Ренате покачала головой.

— Прошу, Эмиль. Я не могу их покинуть! — всхлипывая, пролепетала она.

Столько муки было в ее голосе, что юноша насупился, и чуть было не уступил ей. Но та же любовь, что заставила его сомневаться, дала ему сил, настоять на своем.

— Все эти пропавшие люди: Маухер с семьей, Унгер, даже старая Катрина? Они никуда не пропадали! Я хоть сейчас могу их найти! — выпалил он, щелкнув для эффекта пальцами. — Они заперты в храме, и отец Антон готовит их к очищению для Зигмара!

С этими словами Эмиль глянул на деревню. В сгущающихся сумерках было видно, как по улицам скользят фигуры в плащах. Это «праведники» отца Антона отправились за очередной семьей грешников, чтобы жрец мог спасти их. От этого зрелища сердце его похолодело, а к горлу подкатил желчный ком.

— Я не могу пойти, — рыдая, настаивала Ренате.

— Послушай парня! — рявкнул грубый голос.

Любовники обернулись и возле лестницы, ведущей на сеновал, с изумлением увидели Юргена Альтштёттера. Прежде чем они смогли заговорить, фермер уже шагал к ним.

— Герр Альтштёттер… — начал было Эмиль, но тот метнул в него злобный взгляд.

— Не знаю, сколько ты уже таскаешься за моей дочерью, — прорычал Юрген. — Лапаешь ее своими грязными штуккартовскими руками… — он приумолк и закрыл глаза, чтобы восстановить самообладание. — Меня это не волнует, главное, забери ее отсюда.

— Папа! — закричала Ренате, бросившись к нему. — Я не оставлю вас с мамой одних!

Не глядя, Юрген отпихнул ее в сторону, его злобные глаза были устремлены прямо на Эмиля.

— Увези ее из Хельмштедта, — произнес он. — Плевать, кем был твой отец, сделай это и получишь мое благословение.

Изумленный юноша не мог вымолвить ни слова, от невероятного поворота событий у него голова шла кругом. Во всей манере Юргена была явственно видна едва сдерживаемая ярость. Только отчаяние побудило его обратиться к сыну человека, которого он считал своимзлейшим врагом, и лишь оно смогло побороть его жгучую ненависть.

Сообразив, что за соглашение устанавливалось между ее отцом и любовником, Ренате запротестовала:

— Не пойду!

Но упрямо стиснутая челюсть и непреклонный характер Юргена заставили ее поспешить с мольбой к Эмилю. Она бросилась к юноше и обвила его своими руками, и тот почувствовал, как внезапно напружинилось ее тело. За его спиной, девушка заметила фигуры в плащах, шныряющие по улицам. Более того, она увидела, куда и к какому дому крались эти разбойники.

— Мама! — завопила Ренате.

Она вырвалась из объятий Эмиля и, прежде чем Юрген смог вмешаться, бросилась к лестнице. Отец бросился за дочерью в тот же миг, но Эмиль замешкался и, взглянув в окно, увидел, что заставило девушку пуститься в бегство. Последователи отца Антона собирались вокруг хижины, принадлежащей семье Альтштёттеров.

С руганью и замирающим от ужаса сердцем юноша кинулся к лестнице, чтобы присоединиться к погоне за Ренате. Если не поймать ее до того, как она доберется до дома… Если она войдет в хижину, когда там буду люди жреца!..

Эмиль попытался прогнать эти мысли из головы. Готовая уже сорваться с губ, молитва стихла. Отчего-то ему казалось, что в борьбе с одним из своих жрецов Зигмар не станет помогать простому крестьянину.

Что есть духу он мчался к дому Альтштёттеров. На бегу звал на помощь, умоляя и упрашивая жителей остановить похищение соседей. В ответ ему лишь запирали двери и ставни. Крестьяне знали, что происходит в Хельмштедте, но еще несколько недель назад сделали свой выбор, и вместо того, чтобы открыть правде глаза, спрятались от нее.

Не успел Эмиль завернуть за угол, как звуки борьбы подсказали ему, что он опоздал. Над телом Юргена стоял закутанный в плащ человек. В необычно волосатой и кривой руке фанатика была толстая дубина. Прямо на глазах перепуганного Эмиля он занес свое грубое оружие и снова изо всех сил ударил Юргена по уже окровавленной голове.

Эта несдерживаемая жестокость, пусть направленная на человека, которого Эмиль ненавидел, привела его в ярость. Одного только разгоравшегося в груди бешенства хватило бы, чтобы он бросился на разбойника в плаще. Однако подгоняло его и другое. Позади того, что убил Юргена, он увидел еще нескольких подручных отца Антона, а также сестру и мать Ренате, которые пытались вырваться из их безжалостных рук. Еще он увидел саму Ренате, которую тащила прочь пара зловещего вида фанатиков.

Закутанный в плащ убийца вздрогнул от неожиданности, когда Эмиль накинулся на него. Не успел он подумать о том, что нужно защищаться, как мстительный юноша с неистовой силой вцепился ему пальцами в горло. Фанатик выронил дубину и замахал руками. Пытаясь оторвать от себя крестьянина, он принялся царапать его руки, и тогда пришла пора удивляться Эмилю.

Противники были всего в нескольких дюймах друг от друга, но из-за тени, которую бросал капюшон, Эмиль не мог разглядеть лица. Зато он увидел руки, которые хватали и терзали его — и одного их вида хватило, чтобы ужаснуться. Нелепо было даже называть их руками, ибо они больше походили на чудовищные лапы, пальцы были длиннее и уже человеческих, а оканчивались они острыми звериными когтями. Эти лапы были полностью покрыты — даже не волосами, но шерстью — вонючей коричневой шерстью, которая довершала сходство этого существа с животным.

Ужас и отвращение, которое Эмиль испытал при виде этой твари, заставили его ослабить хватку. Существо в плаще с невероятной ловкостью юркнуло на свободу и по-звериному отпрыгнуло в сторону. Юноша чувствовал, как из темноты капюшона на него злобно глядят глаза.

Прежде чем Эмиль смог набраться смелости, чтобы опять броситься на врага, его голова взорвалась оглушительной болью. Падая на колени, он заметил еще одну фигуру в плаще и с тяжелой дубинкой. Это она ударила его сзади, и пока он смотрел, создание вторично обрушило свое оружие ему на голову.

Короткая вспышка боли, чувство, как лицо утыкается в землю, и Эмиль провалился в благостное забытье.

Сознание медленно вползло в голову Эмиля, и милосердное беспамятство покинуло юношу. Он пришел в себя, и первым его ощущением стал слух: до него донесся ропот и стоны, и плач людей. Следом пришел тошнотворный запах, вонь болезни и людской грязи, мерзкий смрад Черной смерти. Последней спала пелена с его глаз, и тогда он увидел, в какой ад был ввергнут.

Храм лишь отдаленно напоминал то тихое и святое место для размышлений и молитв, которое Эмиль помнил с самого детства, но он сразу узнал его. Скамьи были разломаны, и их доски пошли на многоярусные койки с грязными соломенными тюфяками. В каждой из этих сколоченных наспех кроватей лежал несчастный. Кое-кто из больных еще шевелился, стеная от боли и пытаясь бороться с болезнью, терзающей их раздутые, усеянные бубонами тела. Другие тихо лежали на своих смертных одрах, гниющие и забытые, они уставились в потолок невидящими глазами.

Повсюду в этой жуткой картине сновали существа в плащах, откинутые капюшоны которых открывали крысиные головы. Когда Эмиль рассмотрел, как нелюди обнюхивают своими вытянутыми рылами больных крестьян, он почувствовал, как скрутило желудок. А, когда услышал их попискивание, пародию на осмысленную речь, у него голова пошла кругом. У одного из чудовищ был при себе кусок кожи, на котором то делало заметки испачканным чернилами когтем. Зрелище напомнило Эмилю, как его отец осматривал баронскую скотину, делая заметки о каждой болячке или ином дефекте. От этого жуткого сходства чистый ужас пустился по его жилам.

Попытавшись подняться и бежать, Эмиль неожиданно обнаружил, что связан по рукам и ногам и мог только беспомощно извиваться на холодном каменном полу. Его отчаянные попытки освободиться лишь привлекли внимание крысолюдов. Какое-то зловонное создание, с пораженными грибком рогами, выдающимися из головы, ухмыльнулось ему, обнажив резцы, затем рявкнуло на других чудищ и спешно засеменило к алтарю.

Рогатый крысолюд вернулся через несколько мгновений, и Эмиль с мукой в глазах посмотрел на человека, который сопровождал чудовище. Ни капли сочувствия и теплоты более не осталось во взгляде отца Антона.

— Почему? — спросил Эмиль.

Даже теперь его разум силился понять ту ужасную метаморфозу, которая превратила того из святого в демона.

Жрец вздохнул и покачал головой.

— И ты, Эмиль? Даже твоя вера так слаба, что ты тоже не видишь и разделяешь их заблуждения?

— Единственное заблуждение, которое я вижу — это ваше безумие! — зло рявкнул юноша. — Что же вы не замечаете ужаса вокруг?

Лицо жреца вспыхнуло гневом, но, когда он заговорил, тон его был спокойным и снисходительным, как будто взрослый пытался втолковать что-то особенно глупому ребенку.

— Послушай, Эмиль, и попытайся понять. Все, что ты знаешь, во что веришь — ложь. Праздность и грех внутри тебя туманят твой разум. Они делают твою душу слепой ко всему вокруг. — Отец Антон развел руки, как бы обхватывая ими весь храм. — Как великодушный и мудрый бог может не замечать этих страданий? — Этот вопрос с горячим презрением сорвался с его губ. — Нет, такого не может быть! Абсурдно даже помыслить об этом! И все же эти жалкие, маловерные душонки вопят о том, что боги оставили человечество! Да, Эмиль, даже ты сомневаешься, но скоро сам поймешь, насколько ошибаешься.

— Хворь эта не от мира сего. Ее ниспослали боги, но это не проклятие. — Для пущего эффекта отец Антон потряс вскинутыми вверх руками. — Бедствие это — их благословение и освобождение людей! То, что мы клянем чумой, на самом деле есть пламя Зигмара, сошедшее на землю, дабы очистить ее.

Эмиль вздрогнул.

— Вы безумец!

Будто не замечая этого выпада, жрец продолжал:

— В порочности своей люди бегут от величайшего испытания их добродетелей, ибо они в самой глубине души знают ту мерзость, коей запятнали свои души. Они понимают, что должны сгинуть в очищающем пламени, но вместо того, чтобы покаяться в своих грехах, они все так же тянутся к ним. Будто бы зло может дать им сил, чтобы противостоять Могучему Зигмару!

Эти слова вызвали пронзительный, чирикающий смех у рогатого крысолюда, который стоял возле отца Антона. Жрец указал на чудовище.

— Узри же обличье зигмаровых слуг! Чудовищные по своей форме и дарованные нам во всем своем отвратительном великолепии. Посланные, учить людей смирению и очистить их от гордыни. Всмотрись в их крысиные морды и увидишь отражение души человеческой! Вот как низко мы пали. Вот в каком отвратительном состоянии пребывают наши души.

Отец Антон отвернулся от Эмиля и кивнул двум крысолюдам. Существа набросились на крестьянина и подняли его на ноги. От их омерзительного прикосновения, у Эмиля волосы встали дыбом, он попытался вырваться из их цепких лап.

— Не противься, — проговорил жрец, и его изъеденное болезнью лицо исказила отвратительная улыбка. — Тот, кто достоин, тот, чью веру не запятнала скверна этого мира, выдержит суд зигмаровым огнем. Будет очищен от всех сомнений и страхов. Переродится, став подлинным сосудом Зигмара, возможно даже, таким, как я!

С ужасом осознав, что задумал жрец, Эмиль разрыдался. Собрать в одном месте больных хельмштедтцев было для него недостаточно, отец Антон вознамерился распространить заболевание, нести свое жуткое «очищение» всем жителям деревни, в один дом за другим. Теперь в голове Эмиля буйствовал новый страх, какого он не испытывал прежде. Он решил в последний раз воззвать к тому человеческому, что теплилось еще в отце Антоне.

— Делайте, что хотите, — сказал он. — Только отпустите Ренате.

Лицо жреца осталось неизменным, и Эмиль застонал.

— Ренате Альтштёттер! — прокричал он. — Ваши крысы похитили ее сегодня ночью!

Жрец печально кивнул.

— Я думал, что ты другой, Эмиль. Но как же я заблуждался. Даже сейчас ты гонишься за греховными и плотскими иллюзиями. — Жестом он поманил крысолюдов, которые держали крестьянина. — Отведем его к девчонке.

— Во имя всего милосердного! — выл Эмиль, пока крысолюди тащили его меж койками. — Да отпустите же ее!

Отец Антон остановился у одного из тюфяков и повернулся лицом к Эмилю.

— Милосердие дается лишь добродетельным.

— Вам ли говорить о добродетели? — набросился на безумца Эмиль.

— Судить не мне, — ответствовал жрец. — То дело Великого Зигмара.

С этими словами он посмотрел на тело, распростертое на койке. Когда крестьянин проследил за его взглядом, из глаз его снова покатились слезы — на постели была Ренате. Девушка лежала на спине, ее руки и ноги были привязаны к доскам. Там где ее тело не было покрыто черными бубонами, кожа была молочно-бледная, лицо искажено от боли, зубы стиснуты, на лице застыла маска агонии. В глубине голубых глаз лишь зияла холодная пустота.

Ренате была мертва.

— Должно быть, грехов ее было очень много, раз зигмарово пламя поглотило ее так быстро, — проговорил отец Антон, почти не замечая бессвязные рыдания пленника.

Он снова кивнул чудовищным охранникам. Пыхтя от натуги, те приподняли Эмиля и перевалили его на койку. Не обращая внимания на отчаянные усилия крестьянина высвободиться и бежать от переполняющего его беспредельного ужаса, мерзкие пальцы привязали юношу к трупу Ренате.

— Пламя оставит мертвую плоть, — сказал жрец. — И перейдет к тебе. Если ты достоин, Зигмар пощадит тебя.

— Умоляю! — проскулил Эмиль. — Это безумие!

Жрец с грустью покачал головой.

— Я помолюсь за тебя, Эмиль, — произнес он и пошел дальше по проходу.

Рыдающий юноша пытался освободиться от пут. Он зажмуривался что было сил, только чтобы не видеть лежащее рядом холодное тело Ренате.

Вскоре он услышал грохочущий голос, богохульную проповедь, превозносящую мощь Зигмара и сулившую божественное очищение всему сущему.

Насмешливого хихиканья чудищ, которых воспаленный разум жреца принимал за божественных посланников, отец Антон не замечал.

Последний человек (не переведено)

Не переведено.

Джош Рейнольдс Король-Вурдалак

Покоритель червей

Трупоед издал пронзительный воющий вопль, появившись из пористой вулканической породы горы. Растопырив грязные когти и раззявив слюнявые челюсти, он помчался вниз к незваным гостям, а за ним последовала вопящая, рычащая волна его сородичей с пятнистой плотью. Более сотни пожирателей плоти, словно накипь из раковых внутренностей Треснувшего пика, с кожей, туго натянутой на голодных животах и кривых костях, неслись вниз, их вопли росли в нестройной какофонии, возносясь к насмешливо глядевшей с небес серебряной луне.

Вораг из Хаима, Кровавозубый, тимайал из Стригоса и принц Моркейна, ждал их, раскинув свои длинные мускулистые руки, его глаза сверкали, словно пара адских фонарей. Грубый белый мех встопорщился на его обнажённых руках, а мускулистый торс защищала изощрённо украшенная рёбристая кираса, столь же жестоко выглядевшая, как и её владелец. Поножи схожей гротескной конструкции защищали его ноги, и сплетённый из срезанных скальпов и освежёванной кожи килт перехватывал в поясе. Он не был вооружён, ибо ему не требовалось иного оружия, кроме собственных силы и скорости. Ворагу Кровавозубому не требовалось оружие — он сам был оружием, куда более смертоносным и жестоким, чем любой меч, копьё или топор. Его лицо скривилось, приняв звериное обличье в лунном свете, и, запрокинув голову с гривой белых волос, Вораг издал громоподобный рёв. Затем, пока эхо его вызова всё ещё разносилось в горах, отражаясь от скалистых выступов, Кровавозубый прыгнул, дабы дать трупоедам удовлетворение.

Вораг ворвался в первую кучку скабрезных каннибалов, широким взмахом когтей проделав в их рядах кровавую брешь. Он врезался в них, попирая ногами мертвецов, отбирая жизнь вторым ударом у тех, кому повезло выжить после первого. Кровь покрыла его от кончиков пальцев до шеи, пока он прорезал себе путь сквозь врагов. Он неистовствовал среди них, его неживая плоть поглощала их тщетные удары с чудовищной упругостью. Трупоеды умирали пятёрками, десятками, смыкаясь вокруг него лишь за тем, чтобы спустя мгновение быть разбросанными, выпотрошенными или раздавленными.

Вораг развернулся и тыльной стороной руки встретил прыгавшего на него пожирателя мертвечины, сломав тому позвоночник. Удовольствие наполнило его: это было то, для чего он был создан, то, чем он жил. Он был создан для крови и резни. Даже ещё до того, как получил дар от благодарного царя и стал тем существом, которым был теперь, он наслаждался битвой во всей её захватывающей дух кровавой славе.

Но теперь он не просто наслаждался ею. Теперь она питала его. Он вырос могучим на крови своих врагов, благодаря Ушорану. Имя принесло лицо, всплывшее на краю его скрытых красной кровавой дымкой мыслей, лицо одновременно чудовищное и царственное, бесчеловечное и героическое. Ушоран Освободитель, Ушоран из Ламии, Ушоран вампир, Ушоран, который пришёл в Моркейн и, сбросив короля-колдуна Кадона, забрал его империю себе. Вораг некогда ездил по правую руку Ушорана, убивая его врагов и ведя его войны, разоряя и покоряя новые территории.

Но не теперь. Нынче Вораг вёл свои войны, и правил своими землями. Вскоре его империя превзойдёт империю Ушорана и, кто знает, возможно, когда-нибудь поглотит её. Мысль наполнила его мрачным теплом — он жаждал увидеть своих врагов сокрушёнными, истекающими кровью у его ног, жаждал держать их вечную жизнь в своих руках. Они использовали его и отбросили прочь, когда его полезность была исчерпана. Они обратили его народ, ради которого он пролил столько крови, против него. И за это оскорбление Кровавозубый жаждал пресытиться их кровью, жаждал сжать в своей хватке их злобные, высокомерные сердца и давить до тех пор, пока последняя капля крови их не покинет. Ушоран, Неферата, Абхораш… Все они падут от его зубов и когтей, все они будут использованы и отброшены прочь, как некогда они поступили с ним.

Обгрызенная кость обрушилась на его плечо, и он повернулся, с нечеловеческой грацией погрузив когти в усохшее брюхо трупоеда. Глаза твари выпучились, когда Вораг лёгким движением запястья выдернул его внутренности. Кроваворукий поднял воняющую массу и запрокинул голову. Его челюсть раскрылась, словно у змеи, готовящейся заглотить грызуна, и он жадно пил стекающую вниз чёрную кровь. Отбросив осушенный кусок плоти прочь, он перевёл взгляд на оставшихся пожирателей трупов.

Те, что были к нему ближе всех, отпрянули назад, их ярость была подавлена яростью Кроваворукого. Они сжались вокруг него широким кольцом, шипя и рыча, но будучи не в силах найти в себе мужество вновь атаковать. Даже такие мужественные люди, коими некогда были эти создания, признали, что первым напасть на нарушителя, означало первым умереть. Вораг медленно повернулся, его лицо скривилось от презрения.

— И это всё? — прорычал он. Его голос легко разнёсся вокруг, и нечистые твари вздрогнули при его звуках. — Это всё, что осталось от вас? Вы — всего лишь черви, копошащиеся в трупе горы? Мне говорили, что некогда вы были людьми, людьми столь же гордыми и мужественными, как и любой сын Стригу, как и любой айал или войнук моего народа. — Вораг слизнул кровь с кончиков своих когтей, его глаза задумчиво сощурились. — Это всё, чем вы являетесь ныне? Звери, подходящие лишь для забоя?

Трупоед, превосходящий других размерами, в табарде из гремящих костей, скреплённых верёвками из сухожилий, покрывавшем его грудь, выпрямился и завопил. Он вырвался из рядов своих собратьев и бросился на Ворага. Тот легко избежал его суматошных ударов и схватил тварь за заднюю часть черепа. Вораг вздёрнул изо всех сил борющееся существо в воздух и посмотрел на него.

— Это всё, что от вас осталось? — он зарычал, встряхнув его, словно собака крысу. — Это?

Трупоед забился в его руках, его лицо исказилось в смеси гнева и животного ужаса. Он что-то затараторил и потянулся когтями к горлу Ворага. С ворчанием Кроваворукий расплескал его мозги по скалистому склону. Как будто это стало сигналом, остальные пожиратели трупов начали рассеиваться, отступая обратно в свои норы и дыры. Вораг посмотрел им вослед, а затем повернулся к своим последователям, что ждали его на склоне неподалёку. Их было шесть. Пять айалов Стригоев, одетых в меха и кольчуги, их головы были начисто выбриты за исключением традиционных частей скальпа, которые отмечали Окровавленных — воителей стригоев. И ещё один, одетый в рваные одеяния и сжимавший посох, увенчанный пожелтевшим человеческим черепом, на кости которого были вырезаны странные символы и слова на языке, что давно превратился в пыль. Именно последнему Вораг адресовал следующие слова.

— Что это сказало? — спросил он.

— Это сказало: «мы люди», могучий Вораг, — прошипел гладко выбритый вампир, его черные глаза заблестели. Его имя было Кадар, и он был одним из ценных даров В`сорана. Ну, или он так утверждал. На самом деле Вораг подозревал, что он был всего лишь мелким колдуном, размещённым в его окружении старым монстром, дабы шпионить за ним.

В`соран также был изгнан из Моркейна. Его враги были врагами Ворага, и он связал свою судьбу с мятежным стригоем в поисках защиты и мести. Но старый монстр был хитёр, и он явно был куда более опасен, чем хотел казаться. Он и его помощники может и напоминали высохшие мумии, но они были столь же опасны, как и любой воин Ворага, живой или мёртвый.

Тем не менее, он использовал Кадара, когда тот присоединился к их походу на восток. Именно его магия оживляла кости на горных перевалах, в предгорьях и болотах, пересечённых ими после ухода из Горбатой горы, и которые теперь пополнили ряды армии Кровавозубого.

— Тогда он лгал, — проворчал Санзак, когда взобрался по склону к своему хозяину. Санзак выглядел как кусок недожаренного мяса с клыками, но в его глазах был виден острый ум. Как и Вораг, он был одарён бессмертием, и, как и Вораг, он бежал из Моркейна. Санзак был самым верным из вампирской знати, что решили последовать за Кровавозубым на восток после того, как тот был изгнан из Стригоса. В жизни и в смерти он служил Кровавозубому с честью и преданностью.

— Нет, у них недостаточно мозгов для лжи, — прогрохотал Вораг. Он посмотрел на мёртвого трупоеда, отмечая свежие ритуальные шрамы, которые испещряли его плоть, и кости, которые он носил. Другие твари были одеты в лохмотья, но этот…

— Вождь клана, — сказал Кадар, внезапно появившись около локтя Санзака. Стригой дёрнулся с испуганным шипением. Кадар выглядел так, словно сильный ветер сможет переломить его пополам, но он был способен двигаться так быстро и бесшумно, что разведчики Ворага могли только позавидовать. Если Кадар и заметил реакцию Санзака, то не подал вида. Он тщательно осмотрел труп и ткнул его своим посохом.

— Или может быть название вожак стаи будет более подходящим, — он посмотрел на Ворага. — Нападений будет тем больше, чем дольше мы будем здесь находиться.

— Хорошо, — ответил Вораг, оглядываясь на мрачную гору, что возвышалась над ними. Треснувший пик, а на его вершине крепость из чёрного железа под названием Нагашиззар. Он был заброшен в течение многих столетий, избегаемый всеми, кроме поедателей трупов и крысоподобных тварей, что, казалось, заразили внутренности горы, словно чума. Ушоран, В`соран и остальные боялись этого места. Они страшились тёмного духа, что по-прежнему цеплялся к крепости, подобно тени, даже если этот дух нашёл другое место обитания. На мгновение он подумал, что, возможно, они были правы, думая так, но затем отмёл эту мысль прочь.

Какой бы демон ни изгнал Ушорана, это не было проблемой Ворага. Кошмар же, который, по словам В`сорана, частично обитал в короне Моркейна, вообще не волновал Ворага. Он не был Ушораном и не нуждался в короне или иной мишуре, чтобы доказать свою власть. Он был Вораг, а Вораг завоёвывает, с короной или без. Его мысли обратились к непосредственной проблеме.

— Это было излишне, ты знаешь, — мягко сказал Санзак. — Попытка переться напролом, и привела нас к этому бардаку, как ты помнишь.

Вораг покосился на Санзака. Это было правдой, но от этого она жалила ещё больше. Именно его желание занять престол Ушорана заставило начать выступление раньше времени, когда его тогдашние союзники ещё не были готовы, а в дальнейшем вынудило отказаться от земли, что он привык называть своею. Ведомые им некогда воины, которых он называл «товарищи», нынче шли под знамёнами этого дурака, Абхораша. Лениво он подумал, простила ли Неферата его за то безрассудство. Это стоило ей столько же, сколько и ему.

— Ты называешь меня глупцом? — спросил он.

— Нет, просто указываю тебе на то, что у тебя есть армия, и ты могли бы использовать её, — ответил Санзак. Он указал на гору, в тени которой они стояли. — Это опасные земли, и мы должны быть осторожны. Ты должен быть осторожен, — он сжал плечо Ворага — акт товарищества, что только Санзаку мог сойти с рук в эти дни — и добавил. — Мы не можем позволить потерять тебя сейчас, Вораг.

Вораг отбросил руку прочь. Он посмотрел на остальных четырёх айалов. Они были пёстрым сборищем: алчные, цепкие оппортунисты, которые не процветали при Ушоране так, как им бы этого хотелось, и бросили свою судьбу на кон, поставив на его соперника. Он задумался, чей голос шептал в их ушах, так же как и в его собственных: Нефераты или, может быть, В`сорана. Кроме Санзака, он не доверял ни одному из них в достаточной степени, чтобы выкинуть их.

Волна печали омыла его. Некогда он имел множество верных братьев. Присягнувшие и дважды окровавленные, их братство было поколеблено, когда они решили поддержать Ушорана в те ранние бурные годы. И, как только каждый из них получил подарок от Ушорана, их отнесло друг от друга: сначала исчезли братья, и появились соперники, а позже соперники, наконец, стали врагами. Гашнаг…Улло…Морат… Братья и потенциальные герои, они стали чем-то совершенно иным благодаря Ушорану и его проклятому роду.

Ушоран сделал из стригоев нечто большее, чем мужи, но и нечто меньшее. Он забрал у них честь, и заменил её амбициями. Он сделал их могучими, но истинную цену, которую им пришлось за это заплатить, Вораг осознал только теперь. Морат пытался сказать им, в те дни, но они не слушали.

— Я сомневаюсь, что эти великолепные айалы разделяют твоё мнение, — сказал Вораг, указывая на айалов, и улыбнулся, показывая, что это была шутка. Они согласно засмеялись, но в их улыбках, как и в его, виднелись ножи. По выражению лица Санзака он мог сказать, что ему не удалось ввести своего ближайшего друга в заблуждение. — Кроме того, день, когда я не смогу справиться с несколькими сворами падальщиков, станет днём, когда я пойду и лягу под солнцем, — он посмотрел на Санзака. — Твоё беспокойство отмечено, но я должен сокрушить их в одиночку, — закончил Вораг.

— Есть и более простые способы, милорд, — промурлыкал Кадар. — Пожиратели мёртвых бесчисленны, как песок на берегах Кислого моря, но они не могут противостоять армии, что стоит за вашей спиной. Одно ваше слово, и я отправлю легионы в коридоры и тоннели под этой горой, чтобы привести этих животных под вашу пяту.

— Нет, — решительно ответил Вораг, и резко рубанул рукой по воздуху, пресекая дальнейшие споры. — Я хочу их сломить, а не уничтожить. Они мне нужны, колдун, — он посмотрел на некроманта. — Или ты забыл, зачем мы здесь?

— Было бы проще просто поднять их потом… — начал Кадар, задумчиво разглядывая трупы. Он резко умолк, когда Вораг оглянулся и посмотрел на него. — Впрочем, как вам будет угодно, — закончил он нехотя.

Санзак посмотрел на Ворага.

— Тогда что же нам делать, Кровавозубый? Штурмовать туннели клыками и когтями? Меня не очень вдохновляет мысль о противостоянии с этими серошкурыми костоглотами у них дома. Из того, что старый монстр сказал нам…

Кадар зарычал и развернулся, так что навершие его посоха оказалось почти под подбородком Санзака.

— Ты окажешь мастеру В`сорану уважение, которого он заслуживает, произнося его имя, варвар, — выплюнул он.

— Или что, ты, могильная ящерица? — прорычал Санзак, отбрасывая посох в сторону. — Достаточно ли будет твоего мастерства, чтобы справиться со мной? — могучий стригой, поощряемый Ворагом, начал познавать таинства ветра смерти. Тёмная магия, которая могла поднять на битву стонущие трупы из могил, была слишком ценным знанием, чтобы оставить его Кадару и остальным членам шайки В`сорана. Вораг никогда не доверял, и никогда не будет доверять другому вампиру и его последователям. Они не были воинами, большинство крови, пролитой ими, была кровью друг друга, льющейся в бесконечных междоусобных разборках. Они боролись друг с другом за внимание В`сорана, подобно маленьким кровожадным детям. Это, поощряемое старым монстром кровопролитие было лишь одной из многих его раздражающих привычек.

Вораг посмотрел на них.

— Хватит, — сказал он. Оба вампира замолчали. Собравшиеся айалы молча смотрели, раздумывая, как могли бы использовать грызню дуэта. Некоторые из них уже выбрали сторону, он знал это. Некоторые заискивали у некромантов, либо потому, что были впечатлены спотыкающимися трупами, либо потому, что сами жаждали обладать подобной силой. Другие, более чтящие традиции своих собратьев, примкнули к Санзаку, в основном потому, что не хотели стать частью искусства, которое практиковал Кадар. Так или иначе, это не заботило Ворага: до тех пор, пока оба лагеря преклоняли пред ним колени, и сражались тогда, когда он приказывал, они могли делать, что им нравится.

Он посмотрел вниз, туда, где у подножия склона ожидала его армия. Хотя её размеры в начале были небольшими, но за прошедшие годы она увеличилась за счёт поднятых из земли новых мертвецов. Чёрный волчий хвост, его штандарт, трепетал на кислом ветру над практически безмолвным легионом. Ряд за рядом источенной погодой кости ждал его приказов, и во главе их, сидя на чёрных красноглазых конях, выведенных в тёмных конюшнях Моркейна, возвышались остальные его стригои. «Лошади-людоеды для всадников вампиров», — подумал он, забавляясь.

И в самом центре армии, защищённый от нападения, находился большой чёрный паланкин, несомый великими могильными страшилищами, которых создал В`соран. Огромный, юртоподобный покров, который покрывал паланкин, был сделан из волчьей шерсти и шкуры виверны и обмазан до черноты пеплом и грязью, дабы держать его изолированным от ослепительного взгляда солнца. Утренняя звезда не беспокоила Ворага так сильно, как некоторых из его последователей, и, кроме того, его было не так уж много в этих суровых землях, но, как Кровавозубый уяснил из жестокого опыта, осторожность не означала трусость.

На мгновение, пока он смотрел на неподвижный полог входа, ему подумалось, что он мог слышать её голос, мог видеть её тень, что в любой миг её бледная рука может отодвинуть полог в сторону, и тогда он сможет уловить вспышку её золотых волос и…

Вораг закрыл глаза и замер от первозданной, красной ярости, что вскипела внутри него. Он отвернулся и посмотрел на восток — в землю будущего, а не прошлого, туда, где горы становились песком и джунглями. На земли мёртвых, где могучие армии, состоящие из мумифицированных королей и их костяных слуг, сталкивались в мрачной пародии на жизнь. А за ними жемчужина Арабии, где халифы правят в изолированных городах и ведут войны с всадниками пустыни. Такие места были всего лишь легендой для того, кто был рождён в варварской хижине за грубым частоколом в суровых, высоких горах. Это были земли, что он пришёл забрать себе.

Внутри у него потеплело, когда Вораг подумал об этом. Это было завоевание достойное его, хотя он и подозревал, что не по этой причине В`соран предложил ему это. Он встретился с расчётливым взглядом Кадара и улыбнулся, от чего другой вампир вздрогнул и отвернулся. «Ты змея, и рано или поздно, я растопчу тебя, — подумал он. — Тебя и твоего хозяина».

В`соран считал его идиотом, он знал это. И, по словам его приспешников, это мнение, возможно, разделял Мельхиор, который когда-то воевал на стороне Ворага против северян демонолюбов. Они считали, что он всего лишь одержимый кровью зверь. На самом деле, они так думали обо всех стригоях. И конечно, Неферата думала также. Он улыбнулся, когда вспомнил о своей могучей королеве, о её разуме, что был подобен изощрённой паутине. Даже она не смогла увидеть то, что увидел Ушоран в горном народе, который он поднял из трясины правления безумного Кадона. Стригоям недоставало изысканности, это правда. Но у них была страсть.

В них пылала кровь Стригу, первого из их рода, воина, который вырезал из пустыни царство для своего народа, чтобы дать им убежище от ужасов, что преследовали их. Стригу, чей сын, Кадон, связал духов и монстров и отбросил демонолюбов и ревущих зверолюдей, когда его отец пал от когтей чудовища носившего имя Пожиратель солнца.

В своё время Кадон был могучим вождём. Могущественный царь, который вёл свой народ к величию, только для того, чтобы разбить их о камень своего высокомерия. И ровно то же делал сейчас Ушоран. Это, в конце концов, и стало причиной того, что Вораг устремился на восток. Он вернётся в Моркейн — в Стригос — только тогда, когда наступит время свергнуть узурпатора наследия Стригу.

Но, чтобы сделать это, ему нужна армия.

Вот почему он пришёл к Треснувшему пику. В нём была армия и первый, кто использует её, достигнет отличных результатов. Ряды его легионов разрастутся, и он получит мощь, дабы сделать то, что необходимо, а заодно и сокрушить своих врагов.

Он направился вниз по склону и остальные последовали за ним, Кадар и Санзак всё ещё препирались, но уже не столь горячо, как ранее. Другие стригои встретили его, и он швырнул в них приказы, подобно дротикам. Пикеты должны быть установлены, а разведчики разосланы, чтобы наблюдать за армиями мёртвых, что беспрерывно патрулировали южные регионы, охотясь на любого, кто осмелился бы искать пути к крепости их величайшего врага с той стороны. Так как он не имел никакого намерения подходить к Нагашиззару ближе, чем уже был, то не особенно волновался о беспокойстве мёртвой Нехекхары. Если они нападут, то он примет бой, но пока их можно было оставить в покое. Более важные дела требовали его присутствия.

Часть его жаждала немедленного продолжения атаки, жаждала разорить логова трупоедов в утробе горы, но были приличия, которые необходимо соблюдать, и слова прощания, которые требовалось сказать, прежде чем начинать кампанию всерьёз. Он должен был увидеть её ещё один раз, прежде чем вновь спускаться во тьму.

Он проехал сквозь свою армию, подобно акуле на мелководье. Молчаливые мертвецы разошлись перед ним, когда Вораг подошёл к чёрному паланкину, а его офицеры спешились и отступили. Никто, за исключением Санзака, не допускался внутрь, и даже тот достаточно редко. Паланкин был широким, шире, чем поставленные в ряд три колесницы, и столь же высоким, что и осадные орудия, построенные из меди и кости чудовищ, которые бродили по склонам гор Края Мира. Огромные бедренные кости и рёбра образовывали его каркас, и львиный череп мантикоры венчал его вершину, удерживаемый в вертикальном положении с помощью окоченевших хребтов нескольких гигантов. Полдюжины могильных страшилищ — огромных боевых упырей, что с лёгкостью вырастали вдвое и трижды увеличивались в обхвате — без лишнего напряжения держали паланкин в воздухе на своих округлых плечах.

Могильные страшилища беспокойно зашевелились, когда он приблизился. Их обезьяноподобные морды были скрыты под тяжёлыми железными намордниками, а их гигантские тела украшала грубая, зубчатая броня. Они были прикованы к паланкину, так что не могли оставить своего поста, каждый из них был вооружён гигантской мотыгой, либо грубым разделочным тесаком. Вораг провёл когтем по своему запястью, когда подошёл к ним, и тревога стражей сменилась пылом, стоило им почувствовать его кровь. Звери питались кровью вампира, и их намордники были спроектированы таким образом, чтобы они могли кормиться, не подвергая опасности вампира.

Вораг вскочил на паланкин и выдавил кровь из раны в рифлёные намордники тварей, на что те, в свою очередь, ответили хрюканьем и воплями удовольствия. Один жадно схватил его, и Вораг пнул тварь в голову, от чего паланкин слегка пошатнулся. Он опустился на корточки и, ухватив цепь, которая соединяла ошейник монстра с паланкином, вздёрнул стража обратно на ноги.

— Стоять, — проурчал он, и они замерли, словно гончие, услышавшие команду хозяина.

Как только они выросли ещё больше, он повернулся и скользнул сквозь полог внутрь паланкина. Паланкин был пуст, за исключением одинокого гроба, стоявшего в его центре. Одр был изготовлен из кости, кожи и железа, и на нём лежала она.

— Моя королева, — прошептал Вораг. — Стрегга.

Она не ответила. Она не могла ответить, и не стала бы. В увядшей оболочке Стрегги Лупы не осталось жизни, утекло всё, всё до последней капли, вся жизненная сила, что впервые поймала его много десятилетий тому назад и крепко держала в своих сетях. Золотые волосы приобрели цвет инея, а плоть, что прежде походила на фарфор, ныне больше напоминала плохо выделанную кожу. Глаза, некогда полные хитрости и восторга, стали молочными невидящими шарами, а прекрасный рот — не более чем рваной прорезью.

— Трупоеды напали, как и тогда, когда вы пришли сюда с Нефератой. Как ты и говорила мне. Я выбросил их прочь, — тихо сказал он. — Я убивал их. Ты видишь? — он поднял окровавленный коготь и провёл по её увядшим губам. — Я иду во тьму. Я пришёл, чтобы попрощаться, — он замолчал.

Даже сейчас он не мог объяснить, почему привёз её сюда, или почему не сжёг её тело, как того требовал обычай его народа. Некий тёмный инстинкт, некий тихий шёпот в глубине его разума, предотвратил это. Иногда он молился Стригу и Шайе, и всем духам луны и ночи, чтобы однажды, всего один только раз, она села и прижала к нему руки, как делала это раньше, так часто. Он нерешительно потянулся, чтобы погладить её волосы. Смахнув жёсткие сухие пряди в сторону, он открыл взору рваную рану на горле. Ярость вспыхнула вновь, и он зашипел.

— Это был В`соран, ты знаешь это, — произнёс Санзак из-за его спины. — Он убил её.

Вораг замер, но лишь на мгновение. Он не слышал, как другой стригой последовал за ним, но он не был удивлён. Кроме Ворага, Санзак был единственным вампиром, который мог спокойно подойти к носителям паланкина.

— Я знаю, — ответил он. Именно поэтому он спрятал останки от старого монстра, а после притворился, что сжёг их.

Он осознал виновность В`сорана в тот момент, когда скелетоподобный вампир выполз из туннеля целый и невредимый, и один. Стрегга и её сёстры никогда даже не пытались скрыть своё презрение к В`сорану, ровно так же, как и он не скрывал свою ненависть к ним и их госпоже, Неферате. Возможно, они попытались убить его, но В`соран оказался сильнее. Возможно, всё было наоборот, и это В`соран ударил первым и его удар был успешен. Как бы ни было на самом деле, Вораг знал, кто был виновен, даже прежде чем Санзак признался в том, что вступил в сговор с тварью, чтобы помешать махинациям Стрегги.

— И всё же, ты позволяешь ему жить, — сказал Санзак, почти осуждающе. Он стоял у входа, держа полог закрытым за своей спиной.

— Как бы он служил, если бы я убил его? — ответил Вораг, не глядя на другого вампира. Он был — было — всё ещё полезно. В данный момент В`соран исполнял роль его кастеляна, хранителя с таким трудом завоёванной крепости на Горбатой горе и земли вокруг неё от их общих врагов. Хотя он и подозревал, что старая тварь хранит её больше для себя, чем для него.

— Это непохоже на Ворага, которого я знаю, — произнёс Санзак.

Вораг развернулся, оказавшись рядом с другим вампиром прежде, чем тот смог среагировать. Он схватил его за горло и легко поднял над полом. Снаружи один из могильных страшилищ издал ворчливый стон в ответ на внезапное движение внутри паланкина.

— Вораг, которого ты знал, убил бы также и тебя за участие в заговоре вместе с ним, Санзак, мой старый друг, — Вораг приблизил лицо Санзака к себе. — Он выпотрошил бы тебя в тот же миг, когда ты признался ему в своём вероломстве, и не стал бы заботиться о последствиях. Вораг, о котором ты вспоминаешь с такой нежностью, не стал бы играть в эти игры из манипуляций и утончённости, и оставил бы свой череп в качестве украшения на одном из длинных кольев во дворце Ушорана. — Он нежно сжал горло вампира, и тот зашипел от боли. — Но я прощаю тебя, мой друг. — Он бросил Санзака на пол паланкина, вызвав ещё одно недовольное хрюканье у носильщиков.

— И его? — прохрипел Санзак, лёжа на спине и потирая горло.

— Нет, — ответил Вораг. — Нет, время В`сорана придёт, также как и Ушорана. — Он отвернулся и склонился над гробом. — Но сначала время для других вещей.

— Я просто хотел помочь, — сказал Санзак. И он действительно хотел этого. Вораг был уверен в этом, так же как в виновности В`сорана. Санзак опасался возросшего влияния служанок Нефераты на Ворага. Он считал, что они хотели использовать его в качестве марионетки, дабы через него править Стригосом. Но он не хотел видеть Стреггу мёртвой. Если бы это было не так, то Вораг вырвал бы его коварное сердце из груди и высосал досуха. Всего лишь несколько столетий назад он бы всё равно это сделал, независимо от степени вины Санзака. Но он многое узнал от своей златовласой волчицы: терпение, осторожность и коварство.

— Позволив ей умереть, ты имеешь в виду? — Вораг издал резкий смешок. — Ах да, твоя помощь была очень своевременной, мой друг. Как я могу отблагодарить тебя? — он посмотрел на Санзака. — Может быть, мне стоит убить тебя за это? — он приподнял губу, продемонстрировав клыки, заполнявшие его рот. — Может быть, я так и сделаю…если у тебя, конечно, не найдётся причины, по которой мне стоило бы продолжать щадить тебя? — В последней фразе прозвучало столько же просьбы, сколько и угрозы.

Санзак поднялся на ноги.

— Я думаю…Мне кажется, что я, возможно, знаю, как сделать то, что ты хочешь.

— Как? — резко обернулся Вораг, внезапно насторожившись.

— Кровь — не единственная вещь, которая питает наш вид, — сказал Санзак. — Кадар и иже с ним являются достаточным тому доказательством, — он замолчал. Затем, не дождавшись от Ворага ответа, он подошёл к другой стороне гроба. — Они питаются материей смерти, так же как материей жизни. В`соран сам умирал уже несколько раз.

— Я знаю это. Сделай это с ней, — отрезал Санзак.

Санзак облизал губы.

— Он не мертва. Не по-настоящему. Небольшая искра всё ещё теплится. Если бы могли оживить её, раздув из искры пламя…

— Она проснётся, — хрипло закончил Вораг. Он посмотрел вниз на высохшее тело и провёл рукой по изгибу одной из впалых щёк.

— Возможно, — ответил Санзак. — Мои знания… не достаточны. Я многому научился, но я не некромант. Мне нужно время. И… — он замялся.

— Что? Продолжай, — сверкнул глазами Вораг.

— Мы не можем переместить её. Она должна испить из глубин смерти, в покое. Словно цветок, пьющий на солнце, — медленно произнёс Санзак. Он посмотрел вниз, на тело, и продолжил. — Это потребует времени и терпения, — он поднял взгляд на Ворага. — Чего у тебя не хватает, мой друг, — сказал он с вызовом. — Нет, если мы и дальше пойдём на юг, как планируется. В пустыне в изобилии будет смерти, но не безопасности, не мира. Она так и останется пустой шелухой.

После недолгого молчания, Вораг спросил: — И что ты предлагаешь?

— Восток, — ответил Санзак. — Равнина Костей, — он отступил от гроба. — Я думаю, что есть причина, по которой Нагаш сделал свою остановку именно здесь. Гниющий ветер дует с востока, неся обещание старой смерти. Он накормил его, сделал сильным, и то же может сделать и с ней. В тех бесплодных землях много смертей, и там мы сможем найти то, что нам нужно.

— Ты уверен в этом? — спросил Вораг спустя некоторое время.

— Нет, — прямо ответил Санзак. — Я ни в чём не уверен, когда дело касается нашего рода. Но я верю.

— Готов ли ты поставить на кон свою жизнь за эту веру?

— Моя жизнь всегда была твоя, ты можешь сделать с ней всё, что хочешь, Кровавозубый. Что бы ты не думал обо мне, но я всё ещё твой верный слуга, — ответил Санзак и, выпрямившись, встретился с красным взглядом Ворага.

— В`соран увидит в этом измену, когда узнает.

— И что, — ответил Санзак. — Он должен был уже привыкнуть к этому, неприятно, как он сам.

Вораг рассмеялся и хлопнул Санзак по плечу.

— Я рад, что не убил тебя, старыйдруг.

— Да, — ответил Санзак, потирая плечо. — Я тоже.

— Независимо от того, в каком направлении мы пойдём, нам по-прежнему будет нужна армия, — задумчиво произнёс Вораг. — Хотя бы для того, чтобы держать В`сорана подальше от наших спин.

— Тогда ты по-прежнему хочешь пойти в те туннели?

— Больше, чем когда-либо, — усмехнулся Вораг. — Пошли. Чем раньше начнём, тем быстрее закончим.

Вораг прошёл мимо Санзак и, откинув полог паланкина, вышел наружу. Не останавливаясь, он спрыгнул на землю и увидел Кадара, прятавшегося рядом. Он улыбнулся.

— Кадар, — сказал он. — Готовься колдун. Мы идём во тьму.

— Что? — заморгал колдун от удивления и подозрения.

— Санзак будет сопровождать нас. Остальные будут ждать здесь, — Взгляд Ворага наполнился раздражением, когда его приказы вызвали ожидаемые протесты. Не из любви к нему, подумал он, но всего лишь из-за того, что немногие стригои могли спокойно ждать, когда битва была не за горами. Единственным рыком он заставил их всех умолкнуть.

— Вы будете ждать здесь, — рявкнул он, заглушив даже самых громких ворчунов. — Скоро будет достаточно крови. Но сейчас вы будете ждать. — Он оглядел своих последователей, и каждый, чей красный взгляд встречался с его, отводил глаза. Даже ещё до того, как они получили дар Ушорана, айалы и агалы стригоев постоянно интриговали, чтобы добиться влияния над своими собратьями. В настоящее время, это было, если угодно, более цивилизованно. По крайней мере, сейчас было труднее воткнуть нож в спину соперника, так как далеко не факт, что этого было бы достаточно, чтобы убить того. Вораг был ветераном змеиной ямы, которой являлся двор Ушорана, и ожерелье из клыков, вырванных из пасти врагов, было ярким тому свидетельством.

Убедившись, что они подчинятся его приказам, Вораг отправился обратно к склону горы. Как только он вернулся на место драки, в ноздри ему ударил запах свернувшейся крови и страха. Гниющие приспешники Кадара уже перетаскивали трупы каннибалов вниз, чтобы влить их в ряды армии Кровавозубого. Когда Вораг достиг трупа вождя трупоедов, он наклонился и легко поднял его, а затем одним жестоким рывком оторвал голову от тела, после чего привязал кровавый трофей к поясу за волосы.

— Вораг… — начал Санзак, и Вораг повернулся к двум другим вампирам.

— Ты никогда не сомневался во мне раньше, мой старый друг. И я надеюсь, не станешь этого делать и сейчас, — прервал Вораг своего старого товарища с лёгкой улыбкой на устах.

Поколебавшись, Санзак всё-таки склонил голову в знак согласия. Вораг обратил свой взор к Кадару, сжимавшему свой посох, и нахмурился.

— Ты говоришь на языке трупоедов, некромант? Ты знаешь их обряды?

— Да, — осторожно ответил Кадар. Именно по этой причине, как утверждалось, он был выбран. Из всей своры приспешников В`сорана именно Кадар лучше всех понимал жалкую пантомиму, которая служила пожирателям трупов в качестве средства общения.

— Хорошо, — сказал Вораг. — Ну что ж, тогда пошли.

Он двинулся вверх по склону, направляясь к большой, зияющей дыре, из которой появились костоглоты. Их вонь усиливалась с каждым шагом, подводящим их всё ближе к дыре, и Вораг знал, что благодаря этому, отследить их внутри лабиринта туннелей не станет излишне серьёзной проблемой.

— В чём состоит ваш план, о великий, если мне позволено будет узнать? — вкрадчиво спросил Кадар. — Я полагал, что мы внушим благоговение перед нами этим жалким мозгоедам, если погоним стадо перед собой, как и полагается для столь жалких существ.

— И скольких бы мы потеряли при этом, колдун? — ответил Вораг, приостановившись перед входом. — Нет, когда-то они были людьми, такими же, как и мой народ. И если то, что ты и твой хозяин рассказали мне, правда, то они всё ещё поддерживают определённые традиции…

Кадар моргнул, а затем медленно склонил голову.

— Ах, — сказал он. — Теперь я вижу.

— Я не могу позволить тебе так рисковать, — сказал Санзак.

— Ты позволишь, — ответил ему Вораг, похлопав по привязанной к поясу голове. — Помнишь, как мы согнули племена Южных Убежищ Стригоса, старый друг? Мы взяли скальпы их мелких корольков и положили к ногам Ушорана. Убей лидера стаи — убьёшь стаю.

— Разве они просто не выберут себе нового лидера?

— Да. Меня, — ответил Вораг. — А теперь, может нам стоит получить мою новую армию?

Они осторожно вошли в туннели. То, что увидел Вораг, соответствовало тому, что ему рассказали: спиралевидные червоточины, выдолбленные в камне горы бесчисленными поколениями живых и мёртвых. То, что началось с шахт Нагаша, было продолжено скавенами, а затем и трупоеды добавили свои туннели и тропы. В настоящее время Треснувший пик был полым, словно кость, из которой высосали весь мозг, и пронизан множеством тайных артерий. Просто поразительно, как он до сих пор не обрушился внутрь себя. Тонкие жилы странного зелёного камня, называемого абн-и-хат или вюрд-камень, испещряли стены туннелей, уходя вглубь горы.

Они не видели никаких признаков трупоедов, которых они разбили на склонах, но, на самом деле, Вораг и не ждал их. Племя распалось и, как и среди любых стайных животных, территория была захвачена более сильными, которые заставили сбежать остатки проигравших. Тем не менее, он последовал по их следам, выслеживая их на тёмных тропах, по которым они бежали. Они приведут его к следующему племени, он знал это.

— Это глупо, — пробормотал Кадар, поднимая свой посох, чтобы оставить очередную отметку в мягком камне. Даже, несмотря на то, что их вид отлично видел в темноте, да и мягкое, странное свечение абн-и-хата давало достаточно света даже в самых тёмных туннелях, всё же в таком лабиринте было нетрудно заблудиться. Поэтому Кадар ставил отметки на всём пройденном ими пути. Больше для себя, чем для них, как подозревал Вораг.

— Вы могли бы позволить мне привести хотя бы несколько трупов.

Они шли уже в течение нескольких часов, и давно уже оставили вход позади. Туннели становились всё более и более запутанными с каждым шагом, уводившим их вглубь горы, и вонь пожирателей трупов также всё усиливалась. Это зловоние позволяло им безошибочно преследовать свою добычу, а после того, как они найдут племя трупоедов, позволит столь же легко выбраться из туннелей, если знаки Кадара сотрутся.

— Я согласен, — сказал Санзак, положив руку на меч. Кадар с удивлением посмотрел на него. Чем сильнее они углублялись в туннели, тем напряженнее становились спутники Ворага. Впрочем, он не мог сильно винить их за это. Ему в голову пришло воспоминание о битвах в туннелях, подобным этим, в недрах Горбатой горы, когда они зачищали свой новый дом от крысолюдей. Даже для вампира это было нелегко: борьба в тесной, удушливой темноте. В худшем случае, это заставит Ворага положить слишком многих оказавших сопротивление голодных паразитов в очень большие могилы.

— Костоглоты бы отступили, если бы мы продемонстрировали свою силу, — ответил Вораг. — Они растают в этом лабиринте, подобно теням, или же, что ещё хуже, притащат сюда скавенов…

— Ну, скавены, вероятнее всего, уже знают о нашем присутствии, — пробормотал Кадар.

— Тогда почему они не нападают? — спросил Санзак.

— Потому что опыт научил их осторожности, — произнёс Вораг, прежде чем Кадар успел ответить. — Они знают, что мы здесь, но не знают — зачем. Пока мы не побеспокоим их в их шахтах, они также не станут нас трогать. Если верить тому, что говорил твой учитель, — закончил Вораг, бросив испытующий взгляд на Кадара, который поспешно закивал.

— Да. Мастер В`соран прав. Скавены не станут драться, если на них не давить.

— И пока моя армия находится вне этих туннелей, они не будут чувствовать угрозы для себя. А трупоеды не будут скрываться, заставляя нас выковыривать их из горы. На самом деле… — Вораг остановился и огляделся, принюхиваясь. Он оглядел стены и пол туннеля и увидел, что разбитые черепа были аккуратно помещены в щель в скале, чья хрупкая поверхность была отмечена странными символами. — Ха, — хмыкнул Вораг.

— Территориальная метка, — прошипел Кадар, оглядев черепа.

— Да, — сказал Вораг и, широко улыбнувшись, посмотрел на Санзака. — Чувствуешь, старый друг? Они вокруг нас. И держу пари — уже некоторое время.

— Что будем делать? — спросил Санзак, потянувшись рукой к мечу. Вораг схватил его за руку, не дав вытащить лезвие.

— Не так. Колдун, — произнёс он.

Кадар поднял посох, и вдруг отвратительный свет затопил туннели, осветив каннибалов, которые сидели на полу или прицепились к стенам и потолку, подобно двуногим саламандрам. Трупоеды отшатнулись от болезненного света. Они повернулись и парами и поодиночке вприпрыжку устремились вниз по туннелю, вопя и что-то невнятно бормоча. Вораг бросился в погоню, устремившись за ними вослед. Санзак закричал, прося его остановиться, но Вораг проигнорировал его. Когда туннель резко закончился, выведя в узкую пещеру, то Кровавозубый даже слегка пронёсся вперёд по инерции, прежде чем остановиться. В пещере его уже ждали десятки костоглотов. Один из них, возвышавшийся над остальными, носил головной убор из неаккуратно содранного скавенского меха и ожерелье из обглоданных ушей, а его лицо было скрыто за маской из кости и ткани. Это затрясло пожелтевшей бедренной костью, указывая на Ворага, а затем ударило ею ближайших сородичей, словно призывая их атаковать.

Один или два было дёрнулись вперёд, но рычание из глотки Ворага быстро заставило их вскарабкаться обратно. Тупиковая ситуация продолжалась всего несколько секунд, прежде чем Санзак и Кадар, наконец, догнали Ворага.

Кадар уставился на него.

— Сейчас, — спросил он. — Здесь?

— Сделай это, — проворчал Вораг.

Кадар выкрикнул поток бессмысленного бреда и каннибалы, издав единый вздох, тут же бросились вглубь туннеля, оставив монстра в головном уборе одного. Вораг усмехнулся.

— Что он сказал им? — спросил Санзак.

— Это ягхур — литания вызова, — ответил Кадар, держа поднятым всё ещё светящийся посох. — Даже пав так низко, они всё ещё помнят некоторые из своих древних традиций.

Трупоед в головном уборе ударил бедром о пол пещеры и взвыл. Вораг шагнул вперёд и, запрокинув голову, взвыл в ответ. Скабрезная тварь бросилась вперёд, обрушивая кость на плечо вампира, в то время как когти Ворага пробороздили его серую плоть. Вораг схватил существо за маску и швырнул на пол. Тварь с рычанием вскочила и вновь бросилась на вампира. Вораг схватил кость и резко дернул на себя, выхватывая и одновременно разламывая. Каннибал прыгнул, его скрюченные пальцы потянулись к горлу вампира. Вораг одним мощным резким ударом воткнул осколок кости в грудь трупоеда, разрывая его сердце. Хлынула тёплая кровь, и, издав тихий вздох, тварь обмякла. Он позволил телу упасть на пол пещеры, после чего обернулся к пожирателям падали, внимательно смотрящим за поединком из глубины пещеры.

— Бегите, — прорычал он.

Хоть они и не поняли его слов, но их смысл, по-видимому, был достаточно ясен. Трупоеды побежали, вопя и визжа, скрываясь в недрах горы. Вораг посмотрел им вослед, после чего присел на корточки резким движением оторвал голову побеждённого им врага. Разорвав его головной убор на полоски, он использовал две из них, чтобы связать вместе свои трофеи.

— И сколько племён пожирателей плоти в этой горе? — спросил Санзак, после того, как некоторое время наблюдал за своим господином.

Вораг оглянулся на Кадара.

— Узнать это невозможно, — сказал тот. — Они постоянно воюют между собой. И целые стаи поднимаются и падают в течение десятилетий. Хотя, я ожидал большего сопротивления, если честно.

Вораг улыбнулся и встал.

— Мы только начали, — сказал он. После чего рассмеялся и скрылся в темноте.

В последующие дни три вампира продолжили пробивать себе путь в кишках горы. В стремлении изгнать захватчиков из своих земель, трупоеды волнами накатывались на них, подгоняемые ревущими вождями. Вновь и вновь повторялась сцена из первой пещеры. Кадар кричал слова вызова, и Вораг схватывался с разъярённым вождём между двумя силами. Некоторые из этих противостояний заняли больше времени, чем другие, а некоторые длились всего лишь пару секунд. Как бы то ни было, жестокостью и силой Вораг превозмогал в схватках, увеличив за эти дни свою коллекцию голов вождей с двух до двенадцати. Каждый раз каннибалы, находившиеся всего лишь в паре шагов от вампиров, снедаемые жаждой наброситься на захватчиков, отступали и скрывались во тьме: забирая своих товарищей и молодых, они уходили всё глубже и глубже в недра горы.

Наконец, трупоеды прекратили с ним вообще всякую борьбу. В течение нескольких дней Вораг сотоварищи проходил один пустой туннель, одну пустую пещеру за другой, следуя по следам, оставленным бегущими существами. Это было нетрудно: те даже не пытались скрыть свои следы. Вораг чувствовал что-то, бьющееся в стенах и потолке, словно сигнал. Когда он, наконец, понял, что это такое, то остановился и расхохотался, испугав при этом Санзака и Кадара.

— Слушайте, — прорычал он. А затем громче. — Слушайте!

Сначала звук был слабый. Пронзительный шёпот, который рос, отражаясь эхом от стен невидимых пещер и туннелей, пока не превратился в скрежещущий вопль. Санзак выругался, а Кадар с рычанием отшатнулся, сверкнув в темноте клыками. Вораг вновь рассмеялся и хлопнул в ладоши.

— Я слышу тебя, — ответил он, добавляя свой вой в грохочущий оскал.

— Что это за шум? Что они делают? — спросил Санзак.

— Что сделали варвары в Убежищах, когда мы сокрушили их первых вождей? — ответил вопросом Вораг. — Они распространяют слово. — Он врезал кулаком в стену туннеля, через который они двигались. — Они зовут нас к войне, Санзак. Они создают последний союз. Ха! — Вораг захохотал, раскинув руки и неестественно широко распахнув челюсти. — Приди, приди!

Он бросился вперёд, опередив двух других вампиров, и, перейдя на бег, понёсся вслед за звуком к его источнику.

Когда он нашёл его, то остановился, позволяя своим спутникам нагнать его. Трупоеды ожидали их, наблюдая за ними.

— Засада, — прошипел Санзак, инстинктивно потянувшись к мечу.

— Нет, — сказал Вораг, широким взмахом руки оттесняя Санзака себе за спину. Он посмотрел на Кадара, который облизал губы и кивнул. Вораг улыбнулся и посмотрел на ближайшего трупоеда.

— Веди, — сказал он.

Каннибалы не двинулись в сторону вампиров, вместо этого они сомкнулись вокруг, наподобие почётного караула, посланного сопроводить захватчиков к месту, где их ожидало …что?

Все вместе они двинулись вглубь пещеры, и вой поднялся во тьме вокруг. Красные глаза наблюдали за ними из укромных уголков, и трещин, и иных скрытых пространств лабиринта. Острый слух Ворага уловил скользящий, заполнивший тишину звук сотен ног, двигавшихся повсюду вокруг них, словно река живой плоти. Племена трупоедов снова пришли в движение, роясь в окружающей темноте, невидимые, но слышимые. Вораг облизнул клыки.

Наконец, они достигли конца туннеля, и перед ними раскинулась гигантская пещера, подобной которой им ещё не приходилось видеть. Стены туннеля, казалось, вибрировали от шума, исходящего из неё, и эскорт заскулил и зарявкал друг на друга в возбуждении.

— Что это за место? — спросил Санзак.

— Последний оплот, — ответил Вораг, крутя головой по сторонам.

Кадар рассеянно кивнул.

— Вроде того. Кажется, у них всё-таки есть немного разума.

— Достаточно, дабы учуять угрозу своему господству, по крайней мере, — сказал Санзак, настороженно поглядывая на сопровождение. Его рука опустилась на рукоять меча. — Мы объединили их против общего врага. Судя по звуку, здесь собрались все трупоеды, живущие в этой проклятой горе.

— Хорошо. Это облегчит нашу задачу, — ответил Вораг.

Он вышел из туннеля и вступил в огромную пещеру с неровными стенами. Это напомнило ему улей, только вырезанный из скалы: огромные соты из каверн и уступов, чтобы все могли видеть свершаемое в центре пещеры. Ранее это место, вероятнее всего, было частью шахт Нагашиззара, но за прошедшие века, после того как любители мертвечинки вырывали его из лап крысолюдей, оно стало чем-то иным. Это было сердце их царства, и укромные уголки были забиты черепами людей, трупоедов и скавенов. Широкие жилы абн-и-хата, вьющиеся по стенам и потолку пещеры, погружали всё вокруг в странное свечение, яркое, будто тысячи зажжённых факелов, и в этом сверхъестественном свете тысячи и тысячи трупоедов прыгали и вопили. Шум бился вокруг них, подобно водопаду, и Кадар с Санзаком вздрогнули.

Вораг поднял подбородок, позволяя шуму омыть его. Это была музыка для его ушей. Последние вожди каннибалов с опаской смотрели на него с возвышения в центре пещеры. Они выглядели как побитые собаки и с каждым шагом Ворага, чьи руки расслабленно висели вдоль тела, вглубь пещеры, становились всё взволнованнее.

Съёжившиеся лидеры стай сгрудились вокруг увесистого куска чистейшего абн-и-хата, вюрд-камня, выступающего из пола пещеры, подобно мягко святящемуся нарыву. На его вершине сидело существо, на которое охотился Вораг, хотя и не понимал этого, до сих пор.

— Король, — пробормотал он. — Ну, конечно.

Трупоед превосходил любую родственную ему тварь, которых Вораг встречал на своём пути. Это было выше и шире, чем сам вампир, даже сидя; с длинными руками, по-обезьяньи волочившимися по земле, и вытянутым, практически волчьим, черепом. Его толстые запястья защищали браслеты из потускневшего и мятого золота. Оно носило остатки варварской брони, изъеденной ржавчиной до практически бесполезного состояния, его жирную плоть покрывали свидетельства ритуального шрамирования. Один глаз пересекал старый шрам, в пустой глазнице блестел кусок грубо обтёсанного абн-и-хата. Ожерелье из фаланг пальцев и зубов стучало на его бычьей шее, а грудь и потрясающее брюхо скрывали подрумяненные, расколотые черепа, связанные сплетённой из тяжёлых прядей верёвкой.

Это был воистину король своего вида, пусть и был он всего лишь повелителем червей. Он задумался, как существо пришло к этому положению и сколь многих из своего собственного рода ему пришлось убить на пути к возвышению. Был ли его путь к власти зеркальным отражением того, которым ныне прошёл Вораг, или же он шёл более трудным путём, путём завоевания? Впрочем, это было неважно, важно было лишь то, что именно к этому существу бежали трупоеды, именно под сенью его силы искали они защиты.

Как только Вораг вышел на пустое пространство, король трупоедов тяжёло поднял себя в вертикальное положение, громогласно заворчав. Он был стар, гораздо старше, чем должен бы быть. Такое ощущение, что его сохраняла какая-то яростная, упорная решимость. В конце концов, это и была история трупоедов. Там, где другие люди погибли, там, где иные народы сгинули без следа, ягхур и им подобные выживали любой ценой. И независимо от амбиций Ворага, независимо от результатов его поисков, они будут продолжать это делать. Это была жестокая неизменность выживания, которой он не мог не восхититься, ведь даже волк может любоваться мужеством загнанного в угол шакала, прежде чем вцепиться зубами в его трахею.

Король трупоедов вытянул длинную руку и заорал что-то совершенно нечленораздельное. Наблюдающие орды, усеивающие всё пространство пещеры, сидевшие у каждой стены, выглядывающие из каждой щели, пещеры и туннеля, завопили в ответ, визжа и рыча в поддержку своего повелителя. Был какой-то упрямый гнев в этой какофонии, так что Вораг на мгновение подумал, что они набросятся на него всем скопом. Затем повелительным жестом их король заставил тварей умолкнуть, продемонстрировав впечатляющий контроль над своими подданными. «Как он сделался этим? — подумал Вораг. — Сколько лет затратил он на этот путь, на то, чтобы стать повелителем копающихся в земле червей?» Глаз из зелёного камня странно замерцал в отблесках неестественного света абн-и-хата, когда король трупоедов склонил голову и оглядел Ворага.

Что он видел, когда смотрел на него? Врага, соперника или что-то ещё — видел ли он в нём неизбежный конец? Видел ли он, что это был последний бой, который подведёт черту под его долгим господством над этим разлагающимся муравейником? Даже если и так, то он не подал вида. Его движения были уверенными и высокомерными, словно у любого молодого стригоя аристократа. Здесь он был владыкой и был им уже в течение долгого времени, и, возможно, не мог даже помыслить об ином.

Вораг почувствовал, как старый голод взрастает в нём. Жажда, что пришла с вампирским благословением, была ничем, по сравнению с этим голодом. Неодолимая потребность искалечить и сломить тех. кто стоял на его пути. Это всегда определяло его действия и в бою и в мире. Необходимость доминировать, побеждать была дана ему при рождении, так же как умение ездить на лошади или стрелять из лука. Его мышцы наполнились теплом, пока он смотрел за наблюдавшим за ним королём пожирателей трупов.

— Скажи этому, зачем я пришёл, колдун, — прогрохотал он, и почувствовал, как Кадар зашевелился у него за спиной.

— Вы уверены, что это мудрое решение, мой повелитель? — нерешительно пробормотал Кадар.

— Скажи это! — взревел Вораг, заставив каннибалов в пещере беспокойно заёрзать на своих местах, когда его могучий рёв разнёсся под каменными сводами. Его клыки обнажились. Кадар заговорил, и трупоеды замолчали.

Король трупоедов опустился на корточки и раздражённо махнул рукой. После чего рявкнул придушенные слова. Кадар откашлялся.

— Это — ах — это говорит, что вы не заслужили право встретиться с ним в бою, мой господин.

— Не заслужил? — переспросил Вораг. Он развёл руки. — Я сокрушил вождей дюжины племён. Я сокрушу ещё дюжину, если это то, что он требует. — Он сорвал головы с пояса и отбросил их прочь. — Ну, что ж. Пусть придут и умрут.

Король трупоедов помолчал. Затем с ворчанием его могучие руки опустились на кусок вюрд-камня у его ног. Он вновь и вновь ударял зелёный камень, и звук, казалось, заскользил и зарябил через жилы на стенах и потолке пещеры, заставив вюрд-камень искрить и вспыхивать. Собравшиеся каннибалы последовали его примеру, забарабанив по камням, отбивая тупой ритм, который распухал, пока не заполнил всё пространство пещеры.

Король трупоедов выпрямился в полный рост и, вытянув руки, завизжал на собравшихся клановых лидеров. Они съёжились и заскулили, и тогда рука короля-трупоеда рванулась вперёд и схватила ближайшего к нему, после чего он, не особо церемонясь, вырвал у твари горло. Он поднял дёргающуюся тушу над головой и швырнул вглубь пещеры, одновременно проглатывая кусок окровавленного мяса, вырванного из неудачливого вождя. Тварь вновь взревела, и теперь вожди вприпрыжку понеслись на Ворага, пусть и не без некоторых колебаний.

Он ждал их. Как только первый приблизился, то он легко увернулся от удара и схватил трупоеда за шею, после чего развернулся и резким рывком оторвал существо от пола. С размаху он обрушил морду каннибала на пол. Череп взорвался, словно переспелый фрукт, и Вораг развернулся, орудуя телом, наподобие цепа, и сбивая с ног ещё нескольких. Один из них, более ловкий, нежели остальные, увернулся от импровизированного оружия и запрыгнул на спину Ворага. От силы столкновения Вораг опустился на колено, пока тварь полосовала его лицо и шею своими зазубренными когтями. Кровавозубый сорвал тварь со спины и сломал ей спину о колено. Ещё два существа врезались в него, заставив вампира пошатнуться. Он выплеснули на него безумную ярость, кусаясь и царапаясь. Вскоре и остальные сомкнулись вокруг, едкий запах вампирской крови наполнил их ноздри. Они копошились вокруг Ворага, подобно гиенам, напавшим на льва. Когти рвали его плоть, клыки грызли мышцы.

Он мог бы изменить своё тело. Это было трудно, но он научился этому трюку, несмотря на то, что Неферата тщательно пыталась скрыть от него эту способность. Он мог обернуться волком или летучей мышью, или же чёрным туманом, приложив некоторые усилия и немного воли. Он мог бы вытащить меч или применить те немногие волшебные хитрости, которые узнал без ведома В`сорана. Все эти вещи или даже одна из них принесли бы ему победу в считанные минуты, но он знал — это не его путь, и никогда им не будет. Даже будучи всего лишь человеком, он с презрением использовал лук и дротики, предпочитая топор или дубину.

Этот способ был лучше. Правильней. Он должен был проявить себя перед этими зверьми так, как никогда не мог проявить перед своими людьми. Он всегда стремился защищать свой народ, показывать им истинный путь Стригу, но они отвернулись от него. Они повернулись к чужакам, и Вораг был изгнан. Снова и снова, его люди отвергали его. Вновь и вновь они говорили ему, что он не достоин.

Взревев, Вораг расшвырял каннибалов по сторонам. Он схватил одного из них, пытавшегося отползти прочь, и разорвал пополам. Он потратил пару мгновений, чтобы вырвать позвоночник из спины твари. Остальные попытались сбежать, но Вораг догнал их, вбивая в камень пола, или подбрасывая в воздух. Только тогда, когда последний из них стал мёртвой падалью, он остановился.

Пещера погрузилась в молчание. Собравшиеся трупоеды смотрели на него, как мыши на кота. Казалось, они чего-то ждут. Он посмотрел в сторону куска вюрд-камня. Короля-трупоеда нигде не было видно.

— Вораг, — закричал Санзак. — Берегись!

Стригой выхватил свой клинок и бросил его Ворагу. Последний поймал крутящееся лезвие и развернулся как раз тогда, когда широкий двуручный меч опустился на него. Вораг принял удар на лезвие меча Санзака и удивлённо хмыкнул, ощутив мощь удара. Король трупоедов зарычал и отступил, волоча за собой свой огромный меч. Это был старый клинок, почти чёрный от возраста, с иззубренными и сколотыми краями.

— Хитро, — сказал Вораг, пока гигантский трупоед кружил вокруг него. — Но недостаточно. У меня тоже есть сторонники.

Он бросился на зверя, и они закружились в водовороте сталкивающихся клинков. Существо было столь же сильно, как и он, если даже не сильнее, но оно было живым. Оно будет уставать, а Вораг нет. Каннибал, казалось, понимал это столь же хорошо, и в его жестоком размахивании мечом начала проглядывать отчаянная спешка. Словно чувствуя, он спешил поскорее сокрушить своего врага. Лязг металла заполнил пещеру, пока, наконец, клинок трупоеда, источенный временем и суровым использованием, не переломился пополам в столкновении с заимствованным мечом Ворага. Монстр, не колеблясь, отбросил остаток меча прочь и схватил Ворага за голову своей гигантской лапой. С рёвом он отшвырнул его в сторону.

Вораг ударился о землю, его меч отлетел прочь. Он вскочил на ноги и развернулся, блокируя удар, который бы раздавил череп обычного человека. Перейдя в контратаку, он врезал кулаком в сеть из черепов, что охватывала туловище твари. Разбитые осколки кости забрызгали его лицо, и трупоед отшатнулся. Вораг не дал ему время прийти в себя. Он прыгнул на него, распахнув челюсти, чтобы впиться в шею твари. Король среагировал быстрее, чем ожидал Вораг, и сокрушительным ударом бросил вампира на землю.

Вораг откатился в сторону, уходя от опустившейся в паре волосков от его головы гигантской ступни. Он вскочил на ноги и, пройдя под могучим ударом, обхватил повелителя каннибалов, опрокинув его на спину. Король перевернулся, извиваясь в тисках хватки Ворага, и используя свой больший размер, вытянул шею, чтобы вцепиться зубами в горло вампира.

Вораг вскрикнул, когда клыки твари впились в его плоть, и усилил хватку. Тварь разжала зубы, когда несколько из её рёбер сломались. Трупоед вырвался из его захвата и отбросил Ворага прочь. Кровавозубый пролетел по воздуху и врезался в толпу костоглотов, что наблюдали за схваткой у края пещеры. Несколько каннибалов были сокрушены этим полётом, их тела смялись под его весом. Вопли неудачливых тварей добавились к растущему рёву толпы зрителей.

Кровь толчками вырывалась из раны на шее, а одна из ног была сломана. Вораг заставил себя выпрямиться, зашипев от боли. Король трупоедов хрипел, прижав одну из рук к рёбрам. Вораг потащился к нему. Со временем он исцелится, нужно всего лишь время и кровь, но он не мог ждать. Он отказывался ждать.

Король-трупоед выхватил разломанную кость из кучи трупов, валявшихся вокруг и, как только Вораг бросил себя вперёд, воткнул острый край кости в грудь вампира через щель в кирасе. Вораг выдохнул, когда кость воткнулась в его сердце, но не отступил. Вместо этого, он ухватился за оружие короля и дёрнул себя вперёд. С судорожным рывком он сомкнул свои челюсти на горле существа. В то время, пока осколок кости рвал его сердце, он резко дёрнул головой, вырвав глотку зверю.

Как только повелитель каннибалов упал, Вораг выпрямился и, вырвав осколок кости из своей груди, отшвырнул его прочь. Он посмотрел на зверя и на легионы трупоедов, в оцепенении смотревших на него.

И раздался грохот, словно гора наконец-то решилась обрушиться, — это каннибалы Треснувшего пика взревели, приветствуя своего нового короля.

Империя личинок

Изнурённые волки с запаршивевшими шкурами вприпрыжку неслись сквозь вздымавшуюся пыль, их вопли разносились эхом по всей долине из костей и пепла. Гоблины племени Красного Облака опасливо цеплялись на спине каждого волка, их зелёные конечности были скрыты под крысиным мехом и варварскими татуировками. Волчьи всадники спустили тетивы грубых луков, как только приблизились на своих слюнявых «конягах» к шеренге приближавшихся воинов-скелетов. Последние вторглись на территорию гоблинов с восходом луны, которая даже сейчас по-идиотски поблескивала, смотря вниз на столкновение, и похоже намеревалась смотреть и дальше, чтобы убедиться, что ни один зеленокожий не увидит её захода.

Мертвецы проигнорировали осыпавшие их стрелы и продолжили своё движение, образуя ровную шеренгу из сцепленных копий и щитов. Волчьи всадники развернулись в облаке из волчьего визга и проклятий зеленокожих. Их обычная тактика ударь-и-беги, так хорошо служившая им против катайских торговых караванов и других медленных и плохо защищённых рабских обозов, не оказала никакого влияния на армию мёртвых. Красные Облака — это было имя, внушавшее страх всем, кому не повезло стать их целью на протяжении многих лет до прибытия захватчиков на их земли, но мёртвые не испытывали страха. Скелеты продолжили идти со стрелами, торчащими из глазниц или грудных клеток, и это был воистину редкий выстрел, приводящий к падению одного из них, когда стреле удавалось раздробить череп или сломать позвоночник.

— Ха, посмотрите как они бегут! — прорычал Вораг Кровавозубый. Он постукивал по шее своего могучего чёрного коня. Лошадь и всадник стояли на одной из дюн из камня и уплотнённой золы, которые отмечали эти земли, разместившись подальше от резни и тяги битвы. С этого места он мог наблюдать за битвой и отправлять всадников с приказами для некромантов, отвечающих за контроль над мёртвыми воинствами, изводивших гоблинов и загоняющих их обратно к их жалким логовам.

При мысли о некромантах взор Ворага обратился к одной из близлежащих скал. Клык вулканической породы, выброшенный на поверхность в результате какого-то давнишнего катаклизма. И на вершине его находилась странная фигура, окружённая ореолом тёмной магии. Скелетоподобное существо было облачено в рваные одежды и держало в руках посох, увенчанный человеческим черепом. Его имя было Кадар, он был одним из высоко ценимых питомцев В`сорана, и скорее всего шпионом, подосланным, дабы стать глазами своего хозяина в окружении вампира.

В`соран искал убежище от происков Ушорана и для этого сблизился с врагами последнего, из которых Вораг был первейшим. Или же был таковым в то время. Как и все властители, Ушоран собирал врагов, словно дворняга блох. То, что многие из них ранее были его союзниками, тоже не было чем-то из ряда вон выходящим. Вораг сам пробился от простого рубежного лорда, до правой руки Ушорана, прежде чем лишиться последнего звания.

Хотя прежде чем это произошло, он удостоился многочисленных подарков от Ушорана, и одним из них было бессмертие. Вораг провёл языком по кончикам своих клыков. Как и большинство нобилей стригоев, он был вампиром. Он посмотрел на своих помощников — группу восседающих на конях красноглазых айалов с белыми клыками, облачённых в нагрудники из пластинчатой кольчуги и меха, их головы были начисто выбриты за исключением традиционных частей скальпа, которые отмечали Окровавленных — воителей стригоев, — и спросил: — Мойше и Сенеслау со своими всадниками уже заняли свои позиции? Я не собираюсь позволить этим зеленокожим опарышам вновь ускользнуть из моих рук.

— Айе, мой король! — ответил один из помощников, плутовато крививший шею вампир по имени Барбат. Вораг удовлетворённо хмыкнул и повернулся, чтобы продолжить наблюдение за отступающими зеленокожими. Это было пятое из подобных племён, которые Вораг и его легионы выбрали для уничтожения в эти месяцы. Племён зеленокожих — как орков, так и гоблинов — были сотни, они заселяли пыльные пустоши между Равниной Костей и Пепельным кряжем. В этих землях было мало солнечного света, что делало их идеальными для целей Ворага.

Земля мрака и смерти станет идеальной колыбелью для его зарождающейся империи. Пусть у Ушорана остались леса и камни Стригоса, но в рядах легионов Ворага больше не было живых людей, а мёртвым были не страшны облака пепла и песчаные бури.

Он решил отправиться на восток от Треснувшего пика ещё десятилетие тому назад, подкрепив свои скелетные легионы могучим роем трупоедов из грязных и тесных туннелей под грозной крепостью Нагашиззар. Каннибалы были привлечены под его знамёна в течение почти десяти дней кровопролития, после которых Вораг выбрался на открытый воздух с чуть менее чем тремя десятками скальпов трупоедских вождей и следовавших за ним в лунном свете их племён. Толпы их ныне копошились неподалёку от конных вампиров, одетые в лохмотья и гремящие ошмётки брони, их болезненно-серая плоть засверкала подобно серебру в лунном свете, когда они понюхали воздух и жадно зарычали. Как и сам Вораг, они уловили запах мёртвых гоблинов, разносящийся ветром в ночи.

Он выпрямился в седле, раздувая ноздри. Кровь гоблинов имела свой собственный специфический запах — едкий, но всё же сладкий. Его лицо скривилось, приобретя звериный облик в отсвете луны, после чего Вораг задрал белогривую голову и завыл. Трупоеды присоединились к нему, и их вой смешался с воем их короля.

Не сказав ни единого слова своим айалам, Вораг пришпорил коня. Каннибалы вприпрыжку понеслись за ним вослед, когда Кровавозубый устремился поближе к битве. Его подчинённые от неожиданности разразились каскадом ругани и проклятий и поскакали за ним, вытягивая оружие. Вораг, низко пригнувшись над шеей своего красноглазого коня, обнажил свой большой разделочный клинок. Когда-то он принадлежал королю трупоедов Треснувшего пика, до тех пор, пока Вораг не вырвал ему горло и не забрал себе его корону и меч. Он перековал древнее могильное лезвие заново во что-то более подходящее для царя, и теперь это стало поистине вещью возвышенной и зловещей жестокости, элегантной, несмотря на свою грубую конструкцию.

Вораг и его всадники легко догнали убегающих волчьих всадников: их красноглазые кони были быстрее любого полуголодного волка. Вораг выбил гоблина из седла одним широким взмахом меча. Стрелы застучали по его броне, за исключением одной, которую он вырвал из воздуха и перекусил надвое. Волчьи всадники вели их прямо к своему логову, как он и надеялся. Он провел недели, пытаясь выковырять именно это племя из их скрытых нор, и теперь, когда ему, наконец, удалось найти их, Вораг не собирался дать мелким тварям ускользнуть. Он жестоко пришпорил своего коня, заставляя того ускориться.

Волчьи всадники направлялись к кривому частоколу и сшитым из волчьих шкур палаткам, своеобразному поселению, что напоминало сыпь на лике равнины. Как и большинство зеленокожих, это племя кочевало, передвигаясь от логова к логову, и их лагерь был соответствующе убог. Взвизгнули рога, напоминающие мяуканье кошек, и ватаги вопящих гоблинов, вооружённых копьями и луками, вылились из-за частокола, направляясь навстречу приближающейся нежити. Гоблины были достаточно храбры, пока их было достаточно много, но стоило вырезать примерно половину, и остальные неизменно разбегались.

Вораг, его всадники и любители мертвечинки настигли убегающих волчьих всадников, и звери и гоблины умерли. Избежали смерти лишь те, кто развернулся и бросился в ряды преследователей. Но бежать было некуда: приближающиеся фаланги скелетов перекрыли все возможные пути отступления.

Высокий гоблин, одетый в меха и шлем-волчий череп, размахивал дубинкой, лупя своих сородичей и пытаясь сбить их в некое подобие строя. Но зеленокожие слабо понимали такое понятие, как дисциплина, так что они продолжали свары между собой даже тогда, когда Вораг врезался в их ряды и проделал кровавую брешь своим тяжёлым лезвием. Другие стригои последовали за ним, рубя и кромсая тянущиеся к ним лапы и раззявленные пасти. Каннибалы обрушились на гоблинов мгновение спустя, некоторые используя примитивное оружие, но большинство лишь с собственными зубами и когтями. Гоблины сломались, словно хилый шатёр в бурю. Ватаги зеленокожих разбегались, рассеиваясь в сотне различных направлений, карабкаясь к сомнительной безопасности частокола или пустошей.

Вождь в шлеме-волчьем черепе завизжал, когда Вораг насадил его на лезвие, а затем подбросил в воздух. Он поймал размахивающее руками тело обратным ударом и практически рассёк тварь в воздухе на две половины. Он удовлетворённо улыбнулся, услышав рога загонщиков, располагавшихся за пределами видимости. Они должны были выловить столь много сбежавших гоблинов, сколько было возможно, используя большие сети из кожи и волос, которые Вораг изготовил специально для этих целей.

Вораг откинулся в седле, наблюдая за тем, как трупоеды расправляются с группой гоблинов, которые были достаточно глупы, чтобы попытаться организовать оборону. Он вдохнул сладкий запах бойни и закрыл глаза. Лицо тут же всплыло на поверхность его сознания — бледно-золотые волосы и смех — и он распахнул глаза. Гневный рык протиснулся сквозь плотно сжатые клыки, и он сердито вложил меч в ножны.

Когда оставшиеся в живых были схвачены и связаны, спутаны, либо закованы, Вораг приказал своим подчинённым поджечь частокол и плохо выделанные кожи, что служили гоблинам жилищами. После чего они начали долгий путь обратно к башне. Его башне в настоящее время, хотя когда-то она принадлежала кому-то — или чему-то — ещё, в те времена, когда Вораг и его последователи ещё даже не появились на свет. У Кадара было множество теорий, каждая страннее предыдущей, но ни одна из них не заинтересовала Ворага.

Они достаточно легко обнаружили башню. Её было видно на мили вокруг, узкий столб, напоминающий изъеденный временем медный труп медянки, словно могильная метка или копьё, всаженное в шкуру умирающего зверя. Она высоко возвышалась над равниной, непокорная ни времени, ни погоде, и ничего не росло ни на ней, ни вокруг неё. Её изгибающиеся коридоры и лестницы воняли старыми призраками и тайными вещами, а равнины вокруг неё были засыпаны костями диких зверей и существ, что ранее, возможно, были людьми, прежде чем стали чем-то ещё. Ныне кости были расчищены, и вокруг башни, плита за плитой, выросли массивные стены.

Что-то шевельнулось в чреве Ворага, когда он увидел стены своей цитадели. Когда она впервые предстала перед глазами Ворага, то он подумал, что это был дар Стригу, перо из его тёмных крыльев. Он вошёл в башню в одиночестве, так как более ни у кого не хватило смелости последовать за ним. Бессмертие не делает человека бесстрашным, на самом деле, казалось, она оказывает на многих противоположный эффект. Они стали трусливыми существами, прячущимися во тьме и страшащимися подставить своё тело под клинок. Цитадель, воистину, была великолепным творением.

Потребовались десятилетия, чтобы она достигла своего нынешнего состояния, и ещё больше времени пройдёт до окончания работ. К счастью не было недостатка в рабах, которых бы можно было привлечь для этой задачи. Каменные стены были даже выше, чем у Моркейна, сложенные из жёсткого бледного камня, который добывался из глубоких ям, которые его последователи обнаружили у берегов Горького моря. Рабы, орки и гоблины, были видны издалека, копошащиеся на стене, подобно насекомым. О первых было практически невозможно сломать палки, а о вторых это делалось ужасно легко, но впрочем, независимо от крепости своих тел служили и те, и те. Оба вида откликались на силу, а Вораг был сильнейшим в этих землях. Стены защищались большими вращающимися платформами, на которых были установлены баллисты и катапульты. Платформы приводились в движение с помощью простого механизма из верёвок и блоков. Дюжина рабов могла повернуть орудия войны в любую сторону, всего лишь потянув за большие канаты и цепи, свисавшие с платформ.

Однако цитадель была намного больше, чем казалась на первый взгляд. Пожиратели мертвечины, испытывавшие крайнее неудобство под открытым небом, быстро обнаружили под цитаделью огромную сеть полуобвалившихся туннелей и пещер, и начали развивать их в последовавшие за занятием башни Ворагом месяцы. Разок они обнаружили метку каких-то гоблинов внутри этих пещер, но то был единичный случай. Теперь же корни его цитадели были погружены глубоко в землю, как когти ястреба в плоти своей добычи.

Когда силы завоевания вернулись к своей крепости, Вораг с радостью увидел кружащихся неподалёку и галопирующих к крепости наездников. Пока не были построены вышки, и каждый человек был на счету, ему приходилось пользоваться системой застав и курьеров. Рога взревели в рядах его армии, и были встречены приветственными криками от ворот.

Ворота были сделаны из камня, кости и окаменевшего дерева. Кроме того, отличное применение было найдено и костям гигантских животных, что окружали крепость, так как их было практически невозможно разрушить, и они могли выдерживать огромный вес. Массивные кости рёбер пошли на раму для ворот. Тяжёлые ворота приводились в движение системой шкивов и противовесов, которые в свою очередь управлялись примерно сотней трупоедов с чрезмерно развитой мускулатурой, которые были обучены специально для выполнения только этой задачи. Они взвыли и вскричали в приветствии, когда распахнули врата, и армия влилась во дворцитадели, пройдя под титанической подъёмной решёткой. В линию вдоль стен располагались мангалы, сделанные из перевёрнутых щитов и грубо сделанных бронзовых котлов, и установленные на треноги из воткнутых копий. С некоторых из последних свисали тела, иногда орков, а иногда и каннибалов, удерживаемые в вертикальном положении с помощью толстых длинных верёвок. Большинство из них были мертвы, но некоторые всё ещё трепыхались, и стригои, проезжая мимо, впивались в старые раны и жадно глотали тонкую струйку крови, что некогда била мощной струёй.

Вораг вдохнул запах стойки — кровь, пот и боль — и удовлетворённо вздохнул. Он натянул поводья, останавливая коня.

— Прекрасно, — пробормотал он.

— Для чего-то созданного по прихоти, это действительно впечатляет, — прошипел Кадар, дёргая своего коня за поводья и останавливаясь рядом с Ворагом. Армия обтекала их: пленные отводились в загоны, а мёртвые вновь занимали те позиции, но которых они находились, пока были не нужны Ворагу. Несмотря на то, что он предпочитал живых мёртвым, Вораг не мог не признать, что, в общем и целом, с мёртвыми было меньше хлопот — как минимум, проще со снабжением. Он оглянулся на некроманта и заметил рядом с ним горбатого Барбата. Вораг с трудом сдержал улыбку. В эти дни, куда бы ни пошёл Кадар, рядом с ним всегда был Барбат.

— Ты что-то сказал? — переспросил он.

— Просто умоляю вас вспомнить о данных клятвах, повелитель Вораг, как и подобает истинному королю, — ответил Кадар, его высохшее, крысоподобное лицо сморщилось от ставшего уже привычным разочарования. Сказать, что он был недоволен, когда Вораг приказал армии повернуть на восток, было сильным преуменьшением его реакции. Ученик В`сорана бушевал в течение трёх дней, останавливаясь у самой грани того, чтобы бросить вызов Ворагу, что было единственной причиной, по которой его иссохшее сердце не было вырвано из его груди и помещено на закопчёный стол Ворага. От Кадара всё ещё мог быть толк, что он доказал в продолжение всего похода на восток. Именно его магия подняла иссохшие кости пустошей, которые они пересекли после ухода из Треснувшего пика, и присоединила их к рядам его армии. И, кроме того, он обучал этому искусству некоторых последователей Ворага, и, готов был держать пари Кровавозубый, в их числе был и Барбат. При всех своих недостатках, слуги В`сорана не скрывали своих знаний. На самом деле, они, казалось, не могли противостоять искушению распространять его. Даже Вораг кое-что узнал об этом, хотя и был достаточно осторожен, чтобы скрыть эти крупицы информации от всё более и более причиняющего беспокойство Кадара.

Крысоподобный некромант думал, что его интриги с Барбатом и остальными укрылись от внимания Ворага. Кадар — как и В`соран — думал, что он дурак. На самом деле все эти древние вампиры: В`соран, Неферата, Абхораш и да, даже Ушоран, который поднял стригоев из грязи, считали его грубым существом, которым двигали лишь жажда крови и войны, годным лишь на то, чтобы служить им. В действительности он подозревал, что так они думают обо всех стригоях. Они хотели наточить его, словно лезвие, а если он сломается в процессе использования, то с лёгкостью заменят другим подходящим кандидатом. Подумав об этом, он оглянулся и посмотрел на Барбата, который тут же отвернулся. Вораг хмыкнул. Он был для них всего лишь инструментом, и оставался бы им всю жизнь, независимо от того, что он бы сделал, или океаны крови, которые бы пролил.

Их высокомерие, как и их сила, были весьма велики. Некогда, Вораг бы выпотрошил предательский кусок грязи, подобный Кадару, и оставил его гнить в назидание другим. Но за прошедшие века он научился осторожности. Даже ещё до того, как они получили дар Ушорана, айалы и агалы стригоев постоянно интриговали за право господствовать над своими собратьями, и Вораг был ветераном той змеиной ямы, коей был королевский двор. И ожерелье клыков, вырванных из пастей его соперников, служило тому доказательством.

Он нежно поглаживал ожерелье, пока слушал разглагольствования Кадара о клятве, и чести, и долге. Несмотря ни на что, его было сложно винить за досаждающие попытки манипуляций. Предательство было в его крови. Аколиты В`сорана были печально известны непрекращающимися разборками в своих рядах. Они боролись друг с другом за внимание В`сорана, подобно маленьким кровожадным детям, и старый монстр поощрял подобное кровопускание.

— Это было хорошо в прошлом, мой господин. Мастер В`соран должен узнать о вашем новом деле, — говорил Кадар. Он обвёл рукой крепость, что воздвигалась вокруг них, и тысячи порабощённых орков и гоблинов, что трудились на строительстве. — Он должен узнать, что вы отказались от своих намерений в пользу… этого, — презрение в голосе вампира было очевидно, и вдобавок к этому, его голос был пропитан скрытым намёком на вызов. Кадар, конечно, не был столь глуп, чтобы подойти и прямо бросить свои обвинения в лицо Ворагу, но было очевидно, что все его речи были предназначены для того, чтобы напомнить Кровавозубому, где лежала его истинная верность. — Мы должны вернуться к Горбатой горе, если не собираемся идти на земли мёртвых. Эти войска — эти ресурсы — необходимы на границах!

— Мне кажется, я способен решить, какие ресурсы необходимы для поддержки моих границ, некромант, — произнёс Вораг, не глядя на Кадара. Вместо этого он не отрывал взгляда от Барбата. Другой вампир вздрогнул от такого пристального внимания, либо от страха, либо от вины. — В`соран мой кастелян, а не я его.

— Я не имел в виду даже предпо… — начал Кадар, но Вораг оборвал его резким жестом.

— Разве? — пронзил взглядом Ворга тщедушного некроманта. — Как продвигаются исследования Санзака, Кадар?

— Я…что вы имеете в виду?

— Только то, что если ты желаешь присоединиться к своему хозяину, то я позволю тебе это только тогда, когда Санзак сможет поднимать на ноги мою армию, — ответил Вораг, наклонившись к другому вампиру. Он улыбнулся и Кадар резко отшатнулся от него, чуть было не вывалившись из седла. — Ты даже можешь забрать с собой всех, кто бы изъявил желание последовать за тобой. — Последние слова были направлены на Барбата, чьи глаза расширились в испуге.

— Что? — сказал Кадар.

— Ты слышал меня, Кадар, — ответил Вораг, пуская коня рысью. Он пронёсся через толпу рабов, которые волокли тяжёлые каменные блоки, походя растоптав визжащего гоблина. Умертвия со светящимися глазами, которые служили в качестве надсмотрщиков за вопящими, ноющими зеленокожими, размотали широкие кнуты и, зашипев, обрушили их на спины существ. Вораг проигнорировал раздавшиеся крики и направил своего коня прямиком к подножию башни, которая занимала центр растущей крепости. Всё, что он построил исходило из этой алеф1, первой.

Он посмотрел на здание, восхищаясь изобретательностью, что была заложена в её конструкции. Вблизи она напоминала ему кожуру фруктов, которые были очищены от всей своей сладкой начинки и оставлены сушиться на солнце. Она была широкой у основания, и, казалось, суживалась к вершине, хотя это было всего лишь иллюзией, как он уже выяснил. По правде говоря, она была намного больше, чем казалась. Что-то в ней вызывало в Вораге воспоминания о Чёрной пирамиде Моркейна, но хоть башне и была присуща злобность, сродни пирамиде, то ощущения она вызывала совсем другого рода.

Большие двери, перекрывавшие вход в башню, с натугой открылись группкой умертвий, на чьих высохших конечностях не было видно каких-либо украшений или символов. Их глаза светились уродливым светом, когда они толкнули створки сильнее, позволяя им распахнуться на всю ширину.

— Слава победителю, — сказал вампир. — Пригнали очередную партию зелёных зверей, как всегда?

— Это было нетрудно, — ответил Вораг, спрыгивая с коня. Несколько трупоедов бросились вперёд, чтобы подхватить брошенные поводья. Они жаждали лицезреть его коня.

— Урка бежали наперегонки, дабы поприветствовать нас, Санзак.

— Они, очевидно, услышали, что ты идёшь, и не смогли устоять, — ответил Санзак. Он был практически настолько же мощным, как и Вораг, вот только его лицо выглядело так, словно его протащили по каменистой земле. Из всех слуг Ворага, последовавших за ним на восток после того, как война приняла неудачный оборот, он был самым преданным. Он служил Ворагу в сотнях сражений, и если и не был самым хитрым из его слуг, то, безусловно, был самым прагматичным из вампиров-нобилей, последовавших за Кровавозубым.

— Ещё рабы, или они для башни? — спросил Санзак, пожимая плечо Ворага.

Вораг приблизился ко второму вампиру: — Она требует этого?

— Это может только помочь, — ответил Санзак, бросая взгляд на башню. — Их жизни коротки, и она поглощает их, словно сладости. Требуется всё больше и больше, чтобы удержать её от сползания во тьму, — он поймал взгляд Ворага и похлопал его по плечу. — Это означает, что она становится сильнее, мой друг.

Вораг закрыл глаза: — Тогда…это работает.

— Да, — тихо сказал Санзак. — Мы омоем её апартаменты в крови ста гоблинов и их молодняка сегодня, и ты увидишь сам. — Он придержал Ворага, когда тот намеревался было отойти. — Я видел ваше противостояние с Кадаром и хитрого шакала Барбата, следящего за этим со стороны. Ты должен позволить мне разобраться с ними.

Вораг криво усмехнулся.

— Ты думаешь, что равен колдуну?

Санзак поколебался, но потом кивнул: — Я смогу справиться с ним.

— Я верю тебе, мой друг, но сейчас не время. У меня пока ещё есть для него применение, и, кроме того, твои таланты более полезны для меня здесь, в башне, присматривая за здоровьем моей королевы, — тихо сказал Вораг.

— Как пожелаешь, — сказал Санзак. — Но, впрочем, я, в любом случае, пришёл поприветствовать тебя не ради этого.

Вораг посмотрел на него: — Нет, тогда для чего?

— Пока вы были на охоте, произошли нападения. Гоблины, в основном, но из племени, которое нам незнакомо. Они нападают на наши линии поставок и добычи полезных ископаемых. — Санзак нервно побарабанил пальцами по навершию меча. — Более организованные, чем варварские мелкие демоны, с которыми мы сталкивались в последнее время. И более амбициозные, — добавил он.

— Они пытались прорваться в цитадель? — спросил Вораг.

— Отдельные группы, немногим большие, чем подкрадывающиеся воры, — ответил Санзак, кивая. — Я не знаю, как они попали сюда, но у меня есть подозрения. Норы трупоедов становятся всё обширнее… Если они наткнулись на одну из них… — Он замолчал со значительным выражением на лице. — Стригу знает, что они могли всё это время быть здесь, затаившись в какой-нибудь норе неподалёку. Хотя, если это действительно было так, то почему они до сих пор не были обнаружены, остаётся загадкой. Впрочем, это ещё не всё, — он сделал паузу, вновь посмотрев на башню. — У нас…гость, — сказал он.

Вораг знал Санзака достаточно долго, чтобы узнать этот тон.

— Итак, — пробормотал он, — значит, они нашли нас. Вопрос, зачем? — он ожидал этого, рано или поздно. Вораг сомневался, что в мире было хоть одно место, в котором бы можно было избежать ушей и глаз Королевы Тайн. Он нахмурился. — Где они?

— Она. Она была одна. Ей удалось, я до сих пор не знаю как, пробраться в башню, но мне удалось схватить её прежде, чем она смогла добраться до вершины. Она не видела её.

— Они всегда ходят по трое, — заметил Вораг, покачав головой. Служанки Нефераты всегда путешествовали группой. Если Санзак поймал всего лишь одну, то это значило, что она хотела быть пойманной. Он посмотрел вокруг. Были ещё две, как минимум, где-то рядом. Возможно, в цитадели, возможно, за её пределами, но он мог чувствовать их. Их сестра пришла, чтобы доставить сообщение, и они не будут показываться до тех пор, пока она не окажется в опасности.

— Они ездят тройками. Как она выглядит? Ты узнал её? — напряжённо спросил он.

— Нет, — ответил Санзак. Он знал, что имел в виду Вораг, знал достаточно хорошо. — Но это ничего не значит. Кроме того, она из нашего народа, — он имел в виду стригоев. Но это ничего не значило, если она служила той, о ком думал Вораг. Женщины, служившие Неферате, отринули любую верность всему и всем, кроме своей королевы. Вораг не мог винить их за это. В конце концов, он и сам, когда-то разделял эту верность. Ушоран дал ему дар вампира, но именно Неферата научила его пользоваться им. Она, вероятно, думала, что отправив к нему стригойку, с лёгкостью вернёт его к себе, но это только лишний раз доказывало, что, несмотря на всю свою проницательность, она так и не поняла стригоев.

— Она потребовала встретиться с тобой, когда ты вернёшься.

— Я встречусь с ней, когда я захочу, и не раньше, — проворчал Вораг. — Неферата не хозяйка здесь, что бы она ни думала. Где ты разместил её?

— В одной из комнат на четвёртом этаже, — ответил Санзак. — У дверей охрана, а в коридорах дежурят трупоеды. Она не покинет покои, пока мы её этого не позволим.

— Почему-то, я сомневаюсь в твоём утверждении, мой старый друг, — произнёс Вораг. Он встряхнулся. — Я хочу увидеть свою королеву.

Санзак открыл было рот, словно собираясь протестовать, но промолчал. Он только покачал головой и отошёл в сторону. Вораг, проходя мимо него, положил руку на плечо вампира.

— Ничего из этого не является совпадением, мой друг. Нам ещё предстоит выяснить, кто наши непосредственные враги, но не теряй бдительности. — Санзак кивнул и Вораг продолжил свой путь.

Внутренний интерьер башни был столь же странным, как и её внешний вид. Он был построен вокруг полой сердцевины, которая уходила вниз в гигантский каменный колодец на первом этаже. Как глубоко уходил колодец, было неизвестно, да Ворага это и не интересовало. Он простирался далеко за норы трупоедов, из чего можно было сделать вывод, что корни башни уходили так глубоко, как Кадар даже не мог себе вообразить. Он служил своей цели достаточно хорошо, о чём говорили пятна цвета ржавчины на краю. Из глубины колодца выходили железные цепи, протягиваясь через полую сердцевину вплоть до верхних закрытых этажей башни, которые забрал себе Вораг. Цепи не были созданы людьми и иногда, в самые тёмные вечера, они гремели и звенели, как будто что-то снизу пыталось забраться по ним наверх. Даже сейчас звенья цепи блестели от крови. Была ли это кровь сотен зеленокожих, которых с завидной регулярностью бросали вглубь башни, или же кровь чего-то ещё, даже Санзак не мог сказать. Несмотря на это, благодаря колдовскому искусству последнего, кровь поднималась по цепи, капля за каплей, звено за звеном, и сила и мощь росли вместе с ней.

Сотни зеленокожих из тех, кто был не предназначен для рабской жизни, были принесены в жертву, их смерти питали ритуал, который являлся столь же важной частью обновления, как и заклинание. Цепи тихо шумели, словно приветствуя его, когда Вораг поднимался по лестнице на вершину башни.

Мёртвые, облачённые в чёрную зубчатую броню и вооружённые тяжёлыми щитами и копьями с вызывающими ужас лезвиями, стояли на страже на каждом этаже, охраняя вышестоящие. Они служили ему в жизни, как войнуки — закованные в броню всадники, которые орудовали охотничьими копьями, неся смерть врагам Моркейна. Их грохочущая атака сокрушила не одну орочью орду и боевую линию варваров. Теперь, в смерти, они стали умертвиями, их кровожадные души были прикреплены к увядшей оболочке зловещими ритуалами Кадара. Они были режущим лезвием его армии при жизни, и в смерти они отлично выполняли ту же функцию, если не служили в качестве охранников.

На верхнем этаже уродливые, слоноподобные могильные страшилища, которые когда-то несли его королеву от самой Горбатой горы, продолжали своё бдение, сидя снаружи его палат. Их огромные, покрытые шрамами тела, покрывали доспехи и цепи. Звери напряглись, когда Вораг достиг верхнего этажа, и настороженно поднялись на ноги, их тупые, дикие глаза блестели в запечатанных шлемах, скрывавших их грубые черепа. Вораг поднял руку, и они молча опустились на свои места. Он шагнул в комнату.

Помещение было круглым, с большими окнами, глядевшими во все стороны. Ночной ветер свистел внутри, колыша и развевая меха, которые он повесил над каждым окном. Комната была пуста, за исключением одра. А на нём лежали останки женщины, которую он бы сделал королевой, когда, наконец, корона Моркейна стала бы его.

Её волосы, некогда оттенка солнца, о котором он теперь едва помнил, теперь были цвета грязного льда, а её упругая кожа напоминала что-то, слишком много времени проведшее под палящим солнцем. Глаза, когда-то полные хитрости и восторга, были молочными невидящими шарами, а рот — не более чем рваной, кривой чертой. Она была мертва, и он умер в момент своего триумфа, и все, одержанные с тех пор победы, были также бессмысленны.

Санзак поклялся ему, что ритуалы, которые он узнал, ритуалы, требовавшие в изобилии смерть и кровь, смогут вытянуть её смертный дух их тех мест, в которых тот скрывался. Иногда он молился Шайе, богини луны в её тысяче обличий, чтобы его королева села и протянула к нему руки, как делала это столь часто раньше. Он смахнул в сторону жидкие пряди её сухих волос, чтобы открыть взгляду рваную рану на горле. Вораг зашипел от злобы, и в мозгу вспыхнуло имя: В`соран.

В`соран убил её. Санзак признался в этом, как и во многом ином, несколько лет назад. Стрегга никогда даже не пыталась скрыть своё презрение к В`сорану, ровно так же, как и он не скрывал свою ненависть к ней и её госпоже, Неферате. Возможно, она попыталась убить его, но В`соран оказался сильнее. Ворагу было всё равно. Всё, что имело значение, — вызов её из тьмы. Затем, вместе, они бы разорвали старого монстра от пяток до макушки, как он того и заслуживал. Вораг тихо зарычал, смакуя мысль о том, чтобы сделать знамя из содранной шкуры В`сорана. Это была лучшая судьба, чем заслуживал старый некромант.

Вораг посмотрел на канавки, которые бежали из каждого угла смертного одра к отверстию в полу, из которого выходили цепи и присоединялись к тяжёлым железным кольцам, глубоко утопленным в камень. Кровь, которую колдовство заставляло подниматься по цепи, медленно ползла по канавкам до одра и от него в труп Стрегги. Пока он смотрел, капля крови, катившаяся по канавке, добралась до Стрегги и капнула на её мумифицированные пальцы, исчезнув сразу же, как только коснулась их, словно вода, впитывающаяся в пересохшую землю. Он не мог заметить никаких изменений в ней, что бы ни утверждал Санзак. Всё, что ему оставалось, это вера в то, что тот был прав.

— У меня есть армия, — проговорил он, поглаживая её сухие волосы. — Тысячи теперь маршируют под моими знамёнами. Но этого мало. — Он наклонился, и его губы коснулись её. — Этого никогда не будет достаточно. Нет, пока ты не возвратишься ко мне.

— У короля должна быть его королева.

Голос был знакомым, но Вораг никак не мог прикрепить к нему имя. Судя по тому, откуда прозвучал голос, его обладатель, вероятно, ожидала, что он развернётся и прыгнет на неё, как только она прервёт его. Но Вораг многому научился в изгнании, и, хотя его темперамент и инстинкты иногда подводили его, он всё же ожидал этой встречи, когда сказал Санзаку, что ламийка подождёт. Он медленно встал, его ноздри раздулись, когда он учуял её запах: приторный, словно увядшие цветы, запах большинства потомков Нефераты, и повернулся к нарушителю. Она откинула капюшон, явив миру багровые косы и дикую красоту.

— Да, — сказал он просто.

— Мы думали, что она мертва, — произнесла ламийка, слегка расслабившись.

— Да, — сказал Вораг. — как ты можешь видеть.

— Но ты держишь её, как память, — вопрос был, словно удар, призванный спровоцировать его ярость. Вораг подавил приступ животной ярости, мгновенно нахлынувшей на него. Она смотрела на него, словно бы оценивая его реакцию. Он вспомнил о Неферате: она всегда была в состоянии сказать, о чём он думает, всего лишь посмотрев на его лицо или позу. Она так же легко читала его, как Кадар читал свои разлагающиеся тома.

— Я держу её, потому что это — мой долг, — ответил Вораг, становясь между гробом и ламийкой. — Я буду защищать её в смерти, как мне не удалось это сделать при жизни.

— Восхитительная сентиментальность, — сказала женщина, двигаясь вокруг него. — Впрочем, она не выглядит такой же мёртвой, как все остальные, — она посмотрела на него, её взгляд стал лукавым. — Может быть, ей становится лучше, а?

Вораг напрягся.

— Зачем ты пришла сюда, женщина?

— Меня зовут Иона, король Вораг, — сказала ламийка, глядя на него. — И я здесь по приказу моей королевы, которая надеется быть вам другом сейчас, так же, как была им с самого начала.

— И что хочет твоя королева? Что Кровавозубый может дать Королеве Тайн?

— Вашу правую руку, — ответила Иона, приблизившись. — Ей не хватает ваших советов и советов её волчицы. — Она потянулась, словно бы желая прикоснуться к Стрегге. Вораг поймал её руку и мягко оттолкнул.

— Сомневаюсь, — буркнул Вораг.

— Это правда, — сказала она. — Безумие Ушорана растёт с каждым часом. Вскоре оно поглотит его целиком, и вместе с ним Моркейн и Стригос, если ничего не предпринять.

— И что, по мнению твоей госпожи, я должен сделать, а? Привести свои легионы назад и начать войну?

— Вместе мы могли бы свергнуть тирана и сделать твой народ свободным.

— Так вот, как вы называете это? — сказал Вораг, усмехнувшись.

— А разве нет? Трон ваш по праву, вы — истинный наследник Стригу, все это знают, — сказала Иона. — Вы являетесь законным гетманом Моркейна, законным императором Стригоса. Зачем вам эта империя личинок и пыли, когда вы могли бы править собственным народом? Когда вы могли бы освободить их из лап безумного монстра и его злобных последователей?

— Это знает каждый, — повторил Вораг, отворачиваясь. Осторожно он погладил Стреггу по щеке, после чего вновь посмотрел на Иону. — Это знает каждый, потому что твоя госпожа самозабвенно распространила эту маленькую хитрую басню. Айе, ей и В`сорану нравилось перебрасываться этой историей о «законном короле». Есть множество других, которые могут предъявить такие же претензии — Морат например, или этот высокомерный дурак — Гашнаг. Они имеют такие же претензии и права на трон и корону, как и я, — он криво улыбнулся. — И они станут лучшими королями. Держу пари, — он помолчал, а затем добавил. — Ну, за исключением Гашнага, пожалуй.

— Вы действительно верите, что они станут для ваших людей лучшими правителями, чем вы?

Вораг захохотал: — Конечно же, нет, — ответил он. И покачав головой, продолжил. — Но я уже устал играть отсутствие мозгов. — Он фыркнул и посмотрел на Иону. — Я скажу тебе, почему Неферата хочет, чтобы я вернулся. Потому что она всё ещё желает править, но при этом достаточно умна, чтобы понимать, что стригои никогда не примут женщину, особенно её, в качестве своего правителя. Таким образом, она приходит к Ворагу — глупому, жадному, амбициозному Ворагу. Ворагу, которого она обучала искусству политики. Ворагу, которому она заронила в душу стремление быть чем-то большим, чем приграничным господином. Ворагу, который слишком простоват, чтобы перехитрить её, — сказал он. — Я предполагаю, что вы уже были у В`сорана?

Иона промолчала. Вораг усмехнулся и кивнул.

— Конечно, вы были у него. Старый монстр будет полезен, не так ли? — он махнул рукой. — Я служил прихотям Нефераты достаточно долго, чтобы понять, когда она собирает нити для плетения своей паутины. Зачем бы ещё твои сёстры пришли к Горбатой горе, чтобы призвать меня приехать к ней на помощь, когда мы оба знаем, что ей не очень сильно нужен очередной отверженный стригой-нобиль? Суд Ушорана истекает кровью ренегатов, и так было с тех времён… — он замолчал.

— Когда вы решили выступить раньше срока, — закончила Иона. Это не было обвинением, не совсем. Тем не менее, это всё-таки жалило. Вораг тихо рыкнул и отвернулся. Иона не смутилась. — Она бы возвела вас на трон, мой господин. Вы были бы королём…а моя сестра была бы вашей королевой. — Это последнее было произнесено с рычанием. Вораг развернулся, не в силах сдержать приступ неочищенной, красной ярости, которую вызвало у него это невысказанное обвинение. Иона увернулась от его неуклюжего удара и закружилась вне его досягаемости, двигаясь, словно быстрая серебряная тень. — Вы могли бы править империей даже сейчас, и она была бы рядом с вами. Не мёртвая и увядшая на этом катафалке, — прошипела Иона, сверкая глазами.

Вораг взревел и бросился на неё. Она снова увернулась. Он развернулся, чтобы последовать за ней, и увидел, что она сидит на одре, склонившись над телом Стрегги.

— Ты всё ещё можешь править, Кровавозубый. Ты дурак и зверь, но ты всё ещё можешь править, но только если вернёшься туда, где должен быть.

— Ты уже вторая, кто в этот день решил напомнить мне, где моё истинное место, ведьма, — прорычал Вораг и указал на неё. — Я дам тебе тот же ответ, что и ему… Я получил свою империю. У меня есть цитадель, есть престол, есть армии, есть рабы. Я взял объедки, которыми твоя королева изволила поделиться, и сделал из них блюдо, достойное бога. — Он отступил назад и скрестил руки на груди. — Мне по нраву, что твоя хозяйка теперь сама ведёт свои войны. Мне по нраву, что мои ложные союзники ныне тратят свои силы, чтобы справиться со своими врагами, так как считают нужным. И когда я решу, что время пришло, я вернусь и присоединю Моркейн и его разрушенные земли к своей империи. И когда этот день придёт, тогда мы, возможно, и увидим, где моё истинное место.

Иона выпрямилась и спустилась с одра.

— Может быть, король Вораг, — она прошла мимо него, не выказав ни страха, ни нервозности. — Хотя я сомневаюсь, что мы ещё встретимся.

— Это угроза?

— Нет, — ответила Иона, подходя к окну, — просто заявление, — она посмотрела на него. — Если она не может видеть в вас друга — она вынуждена видеть в вас врага, мой господин.

— Она никогда не делала то, о чём говорила, но я не склонюсь. Я не буду служить. Я — Вораг, и я — король.

— Тогда наслаждайся царством личинок и рабов так долго, как сможешь, мой господин, — сказала Иона.

— Это, безусловно, была угроза, — сказал Вораг, когда ламийка прыгнула в окно. Он не пытался остановить её. Не было никакого смысла обострять отношения с Нефератой ещё больше. Он подошёл к окну и посмотрел вниз, но не увидел ничего за исключением стаи летучих мышей, промелькнувших на фоне луны. Он хмыкнул и повернулся к одру.

— Я надеюсь, ты скоро очнёшься, любовь моя. Я нуждаюсь в тебе, и мне необходима будет твоя хитрость в ближайшие дни.

Однако, несмотря на его опасения, в прошедшие после встречи месяцы нападения не произошло. По крайней мере, не сразу и не с того направления, откуда он ожидал. Прошли недели, и вместе с ними выросла его империя, увеличиваясь на мили и горы. Мёртвые патрулировали берега Горького моря и предгорья Пепельного кряжа, оттесняя орочьи племена ещё дальше на запад.

Иногда, когда требования Кадара становились слишком настойчивыми, чтобы их можно было и дальше игнорировать, караваны отправлялись в горы Края Мира, переправляя захваченных зеленокожих рабов в утробу Горбатой горы. В конце концов, он прекратил и это. Кадар стал ещё более резким, но никогда не переходил к открытому восстанию. Его единственными союзниками при дворе Ворага были злобные существа, подобные Барбату, другие стригои удовольствовались ставшими традиционными поисками и охотой на орков. Племя гоблинов, что вызвало такую обеспокоенность у Санзака, казалось, исчезло из пустошей, и больше не пыталось атаковать, хотя трупоеды и сообщали, что иногда слышали странные звуки в своих норах и пещерах, а изредка и его разведчики исчезали без следа. Рабы с каждым днём становились всё более беспокойными, они постоянно переговаривались между собой на своём грубом наречии, их звериные глаза блестели. Ничто из этого не беспокоило Ворага.

Он понимал, что играет в опасную игру, да даже если бы и не понимал, то рядом всегда был Санзак, готовый напомнить об этом. Неферата больше не посылала послов, но перестал это делать и В`соран. Приблудившиеся стригои, искавшие спасения на востоке, рассказывали, что В`соран начал набеги на границы Стригоса, энергично захватывая рабов и занимаясь грабежом, и что служанки Нефераты, возглавив горцев Серых гор и северных Убежищ, начали кровопролитную войну с прислужниками Ушорана. Война распространилась в горах, словно дикий огонь по сухой траве. Барабаны орочьих племён громыхали в глубинах, а дави закрыли крепкие врата своих горных владений, когда Ушоран и его древние враги начали противостояние на краю мира, и угрожали утопить всё в крови стригоев и их врагов.

И Вораг наблюдал и ждал. Горы были словно котёл, вода в котором была на грани кипения. Когда это произойдёт — он ударит. Или так он говорил сам себе. Так он шептал Стрегге на её одре, пока смотрел, как её иссохшее тело капля за каплей поглощает поднимающуюся по цепям кровь.

— Мы станем героями, — шептал он ей. — Мы будем править империей между хребтами гор, и никто не сможет устоять против нас. Я вылущу твою королеву из её горной скорлупы и брошу В`сорана в пыль. Я сделаю могучие цепи, и сломав Неферату и В`сорана, я закую их в эти цепи, и они будут служить нам. Ушоран умрёт, потому что должен, и Абхораш, ублюдок, вместе с ним. Их я убью собственными когтями, я вырву их клыки и использую их в качестве украшения для твоей короны, любовь моя.

Она не ответила, но ему показалось, будто призрак улыбки промелькнул на её увядшем лице. Он наклонился вперёд, чтобы поцеловать её, но неожиданный грохот заставил его отвернуться от гроба. Башня, казалось, содрогнулась вокруг него, цепи загремели, и откуда-то из-за пределов цитадели раздался звук рога. Зазвучали ещё рога, их эхо разнеслось над крепостью. Шум боя просочился сквозь окна, и он услышал визг трупоедов и пронзительные вопли гоблинов. Вораг разорвал меховую штору, закрывавшую ближайшее окно, поморщившись, когда серый, слабый свет дня ужалил его глаза. Внизу, во дворе, царил хаос: тощие фигуры волков скакали сквозь ряды рабов, пока их гоблинские наездники швырялись горящими факелами в группки воинов-скелетов, пытавшихся перехватить их. Вораг замер в шоке. Его патрули не сообщили ничего, стража не протрубила тревогу — так откуда взялась эта напасть?

— Вораг, на нас напали! — Санзак с криком ворвался в комнату.

— Да, у меня есть глаза, — прорычал Вораг, рванувшись мимо своего прислужника к кровавым цепям. По лестнице было слишком долго. Он скользнул вниз по цепи, его человечность отступила, словно бы уступив место зверю в нём. Он в мгновение ока достиг дна и прыгнул на землю, его тело исказилось от чудовищного изменения. Его черты перекрутились, превращаясь во что-то дикое и пугающее, обладающее худшими частями летучей мыши, волка и человека, смешавшимися в ужасающее месиво. Кривые клыки выросли из кровавых дёсен, пылавшие кровавым огнём глаза выпучились в глазницах, когда его череп вытянулся, и лицо приобрело черты волчьей морды. Жирные, чёрные вены, червеобразные и пульсирующие, вздулись по всему его бледному телу, когда его мышцы вздулись, и щетина прорвалась сквозь поры в жестоких рывках.

Он выхватил клинок, когда пронёсся сквозь двери, раскидав в спешке умертвий, которые охраняли их.

Сразу же орки, что в неразберихе успели избавиться от своих оков, рванулись в его сторону, издавая воинственные кличи. Вораг умертвил множество, неистовствуя в их рядах. Волчьи всадники вприпрыжку проносились мимо него, осыпая стрелами. Он зарычал в ярости, вырвав стрелу из шеи и отбросив её прочь. Вораг в бешенстве бросился вперёд, могучим ударом разрубив и всадника и его волка. Воздух был полон пыли и шума, и он спрашивал себя, откуда пришли твари — как они попали сюда? Несомненно, трупоеды бы предотвратили любую попытку использовать их норы для захвата, если только…

Вораг отбросил эту мысль. Сейчас это было не важно. Он запрокинул голову и завыл, призывая своих подданных к войне. Те, кто уже откликнулся на зов войны, сгруппировались в стаях вокруг него, воя и рыча, в готовности последовать за своим королём вновь. Вампир пробежал мимо него, направляясь к стенам, сжимая в руке окровавленный клинок. Вораг потянулся и схватил его за руку, резким рывком подтащив стригоя к себе.

— Где остальные? Где Кадар? Мы должны изгнать захватчиков, — рявкнул он.

— Рабы восстали, господин! — ответил вампир, бессильно извиваясь в хватке Ворага. — Каждый орк и гоблин в этих стенах готовы драться за возможность заполучить наши скальпы!

Он махнул рукой, и Вораг увидел, как группка орков и гоблинов скидывают борющееся умертвие со стены. Неживой воин ударился о землю и его кости раскололись от удара. Множество гоблинов, вооружённых кусками камней и костей, копошились около стригоя, пытаясь взобраться на него. Ряд троллей с серой плотью — что было отличным свидетельством того места, которое они называли домом, а это был Пепельный кряж — обезумев, ворвались в ряды воинов-скелетов, что пытались охранять стены. Похожие схватки были видны по всей длине стен и всюду во дворе, куда ни падал взгляд Ворага. Цитадель атаковали как изнутри, так и снаружи. Гоблины захватили несколько военных машин на стенах тут и там, и теперь вели огонь, не разбирая, кто друг, а кто враг, пока тролли поворачивали платформы. Он увидел, как два трупоеда были пришпилены к земле одним болтом, и как умертвие было отброшено в сторону могучим ударом тролля. Вораг горько рассмеялся, впечатлённый, несмотря ни на что. Зеленокожие очевидно планировали это уже в течение некоторого времени. Каким-то образом они протащили армию мимо его защиты, и теперь его неприступная цитадель быстро становилась котлом смерти.

Вампир попытался было что-то сказать, но его слова потонули в рёве потрескивающего зелёного пламени, которое внезапно охватило его. Вораг отшатнулся, когда стригой превратился в вопящий факел, и развернулся, увидев хихикающего резвящегося гоблина в халате из волчьей шкуры, держащего в руках посох, который был практически одной длины с его тощим телом. Гоблин стоял, практически выпрямившись на несущем его волке. Зеленокожий увидел Ворага и ухмыльнулся, проведя кривым когтем по шее.

Вораг взревел от ярости и во главе столпившихся около него трупоедов бросился на гоблинов, окружавших шамана. Пыль заклубилась вокруг них, поднятая в, казалось бы, непропорциональном размере, поющей тварью. Мгновение спустя земля сдвинулась под их ногами, и его каннибалы взвыли в смятении, когда под ними разверзлась земля. Вораг прыгнул вперёд, ухватившись за край ямы, в то время, как его пожиратели мертвечины с воплями провалились во тьму. Они упали не очень глубоко, но гоблины в лохмотьях и с копьями, вынырнувшие из туннелей, окружавших дно ямы, проследили, чтобы никто из несчастных тварей не пережил падение. Вораг зарычал и вылез из ямы. Телохранители шамана рванулись на него хихикающей массой, пытаясь проткнуть его копьями. Острые лезвия проткнули его плоть и застряли в броне, и когда он вскочил на ноги, то несколько мелких гадёнышей, слишком цепко вцепившихся в свои копья, оказались вздёрнуты в воздух. Он схватил свой меч и махнул им вокруг себя, словно косой жнеца срезая зеленокожим головы и отсекая конечности. Шаман закричал и зажестикулировал, и вихрь взъярился вокруг Ворага, раздирая его плоть.

Вораг продрался к шаману, несмотря на пульсирующие ветра, которые пытались отбросить его прочь, и, прежде чем тварь смогла сбежать, разбил череп шамана с одного удара. Буря кричала ещё несколько мгновений, занося всё пеплом и песком, прежде чем постепенно стихнуть.

Гоблины завопили, когда их шаман умер, и Вораг прикончил тех, что не сбежали. Он развернулся, когда волки вприпрыжку унеслись прочь, подгоняемые своими наездниками бешеными ударами пятками в бока. Гоблины и многие другие зеленокожие, освободившиеся в битве, бежали к огромному кратеру, который открылся во дворе. Пыль клубилась над ним, и Вораг увидел многочисленные тела пожирателей трупов, лежавшие в яме.

— Что случилось? — рявкнул он, оглядываясь на своих лейтенантов. — Как это произошло?

— Волчьи всадники вышли из нор костоглотов! — прокричал стригой, пока он добивал барахтающегося орка. — Их были сотни. Они просто одновременно выскочили из нор, как будто были там всегда! Бои там ещё продолжаются. Кадар и Барбат уже пошли вниз, чтобы посмотреть, могут ли они что-нибудь сделать!

К этому времени подошли ещё вампиры, чтобы покончить с беспорядками, их плоть от солнца закрывали шлемы и одежды.

— Они ещё там? — прорычал Вораг. Что ж, это многое объясняло. Армия вполне могла поместиться в норах, а гоблинская магия, разрушительная по своей сути, легко могла проделать отверстие во дворе, позволяя бурлящей орде появиться прямо в центре цитадели. После того, как началась бы атака, рабы бы воспользовались моментом, и всё быстро обратилось в хаос. Зеленокожие обладали своеобразной хитростью, своего рода, но недостаточной для того, чтобы провернуть всё это. Кто-то выработал для них стратегию, кто-то помог им, спрятал их от его патрулей и часовых. И он точно знал, кто был этим кем-то.

Ещё больше пыли повалило из кратера, когда улепётывающие гоблины ринулись в открывшиеся туннели. Он услышал звуки ожесточённого боя, доносящиеся из тех туннелей, и спросил, кто выигрывает. Вораг приготовился прыгнуть вниз, чтобы присоединиться к своим воинам, но, прежде чем успел это сделать, мощный взрыв чуть не сбил его с ног. Он посмотрел вверх, широко раскрыв глаза, и увидел толстые, жирные столбы дыма, поднимающиеся от верхней части башни.

— Стрегга, — прошипел он и побежал к дверям. Тролль, покрытый кровавыми ранами, с торчащими из толстой шкуры стрелами и обломанными копьями, встал перед ним, раскрыв челюсти. Вораг прыгнул мимо него, махнув мечом, его клинок легко перерубил толстую шею. Зверь рухнул вперёд, а его голова, с удивлённым выражением на морде, покатилась, подпрыгивая, прочь.

Он поднялся по лестнице, перепрыгивая три ступени за раз. Для него не стало неожиданностью, когда первые из умертвий, которых вроде бы контролировал Санзак, напали на него. Он прорвался сквозь трупы легко, словно они были всего лишь утренним туманом. Ни один человек, живой или мёртвый, не в состоянии противостоять ярости Ворага Кровавозубого. Наверху он увидел мёртвые тела могильных страшилищ, их тела были разодраны тёмной магией. Впрочем, он ожидал этого.

Дверь его покоев была сорвана с петель. Он шагнул внутрь. У его ног лежали обугленные, дымящиеся останки Санзака, чья магия, в конце концов, оказалась слабее, чем у существа, что смотрело на одр и драгоценную ношу на нём. Он почувствовал слабый укол сожаления, но отбросил его прочь. Были и более важные вопросы, на которые нужно было обратить внимание.

— Кадар, время расставания, наконец, пришло? — прорычал Вораг, перешагивая через тело.

Кадар повернулся, его лицо скривилось в презрительной гримасе.

— Ради этого, — проскрежетал он. — Ради этого, мы сидим здесь и гниём? Не ради империи, которую можно было бы завоевать. Мы сидим здесь ради хныкающей ведьмы? — Он сверкнул клыками. — В`соран ошибся. Ты никчёмный идиот. Есть и другие, на которых будет более легко возложить корону.

— О, в этом я не сомневаюсь, — сказал Вораг. — Ты помогал зеленокожим, не так ли? Прятал их скапливающиеся силы от моих часовых, позволил им войти в норы незамеченными и освободить рабов… — он ухмыльнулся. — В`соран бы одобрил.

— У меня не было особого выбора, — ответил Кадар. — Они бы всё равно напали, рано или поздно. Я просто сделал всё так, чтобы это могло принести пользу мне. Они уже были в тех туннелях и пещерах, когда мы прибыли, и это не стало таким уж сложным делом — объединиться с маленькими коварными червями. В отличие от орков, гоблины достаточно терпеливы, при правильном подборе стимулов. Ты рос слишком комфортно здесь, в этом убежище, отстроенном для себя, в своей мелкой империи личинок и пожирателей трупов. В`соран нуждается в этой армии, и я приведу её к нему и стану его правой рукой, выше дурака Зоара или этого кровавого сумасшедшего — Мельхиора. Я дал тебе шанс Вораг. Я давал тебе много шансов, но ты, глупец, отверг их все, — он указал на одр. — Отверг их все, ради дохлой шлю…

Вораг взревел и бросился на Кадара, который в страхе отшатнулся. Посох и меч столкнулись, а затем Кадара отпрыгнул за одр.

— Ещё один шаг, и я обрушу эту проклятую башню! Я могу похоронить тебя под развалинами твоей империи вместе с этим сгнившим трупом, который ты называешь своей королевой, если таково твоё желание, — прошипел он. Он опустил свой посох, и тень от черепа, венчавшего его, полностью скрыла Стреггу.

— Уничтожь башню, уничтожь всё, колдун, — ответил Вораг. — Мне важна лишь она, и больше ничего. Я осудил тысячи ради неё. Я построил эту цитадель ради неё. Не для твоего хозяина, не для себя. Для неё.

— Тогда я уничтожу её, — отрезал Кадар. — Я превращу её труп в пепел!

Вораг напрягся, поняв, что тот мог это сделать. Кадар облизнул губы.

— Ты знаешь, Санзак был наполовину прав в том, как вернуть её. Кровь второстепенна. Смерть — вот всё, что имеет значение. Чем больше смерти, тем сильнее она станет. — Он посмотрел на неё. — В своё время она бы проснулась.

Вораг ничего не сказал. Кадар нахмурился.

— Ты предал моего учителя, Вораг. Это не может так остаться. В`соран требует эту армию. Он требует силу, которую ты сотворил, для своей великой цели. Ты мог бы выиграть для него империю, но вместо этого ты замешкался и впустую потратил время и кровь на строительство храма мёртвой ведьме. Ты сам удалил себя из полотна истории. Я всего лишь закопал могилу.

— Нет, ты всего лишь приостановил это, — сказал Вораг и обнажил клыки. Глаза Кадара слегка расширились, и Вораг усмехнулся, зная, что произойдёт, даже прежде, чем услышал шелест стали, вышедшей из ножен из кости и меха летучей мыши.

Он развернулся, быстрее чем мысль, и кончик его клинка упёрся в горло Барбата. Последний замер с мечом в руке.

— Что он обещал тебе, Барбат? Что В`соран поместил бы твой уродливый зад на трон, когда со мной было бы покончено? Или ты надеялся принести мою голову Ушорану, чтобы тот вернул тебе потерянные земли и титулы?

— Я…Я… — начал Барбат, широко раскрыв свои красные глаза.

— Это неважно, — сказал Вораг. — Твой ответ так же несущественен, как и ты. — Он почувствовал накалившийся воздух и бросился в сторону, когда шлейф чёрного пламени извергнулся из посоха Кадара и всей мощью врезался в грудь Барбата. Стригой вскрикнул и отшатнулся, горящий, пожираемый адскими тенями. Вораг вскочил на ногии бросился на ошеломлённого некроманта. Меч и посох отлетели в сторону, когда два вампира столкнулись и покатились по полу.

Они врезались в стену, и ещё более чёрное пламя окутало руки Кадара, когда он обхватил голову Ворага. Вораг вскрикнул, когда его плоть начала гореть и пузыриться, и вырвал голову из хватки Кадара. Его когти прорвались сквозь мантию некроманта и пробороздили чёрные дрожащие каньоны в дряблой плоти другого вампира. Кадар закричал в агонии и ударом тыльной стороны руки отбросил Ворага в центр комнаты. Кадар был сильнее, чем выглядел, и находился в достаточно отчаянном положении, чтобы использовать эту силу себе во благо.

Но Вораг был сильнее. Он вскочил на ноги, как только Кадар бросился в атаку, и схватил посох некроманта. Резким ударом он сломал его и выставил перед собой обломки, когда Кадар попятился и начал петь.

— Нет, достаточно магии, — сказал Вораг, сделав плавный выпад и вонзив зазубренный обломок в грудь Кадара одним жестоким движением.

Кадар уставился на обломок, торчащий из его груди, и не оказал сопротивления, когда Вораг словно в железные тиски схватил его за горло и бедро. Он напряг мышцы, поднял Кадара над головой и вышвырнул его в ближайшее окно. Кадар закричал, когда пролетел сквозь меховую занавесь и закувыркался в воздухе, словно раненая птица. Глядя на то, как он падал, Вораг подумал, знает ли ученик В`сорана, как изменить свою тело.

Кадар врезался в землю, и его крики резко смолки. — Вряд ли, — пробормотал Вораг. Его веселье испарилось, когда он поглядел на разрушения, учинённые в его крепости. Всё, что могло гореть, полыхало, подожжённое увлечёнными гоблинами. На вершине стен он увидел толпы зеленокожих, собравшихся около его метательных машин. Камни и болты врезались в башню, из-за чего она содрогнулась до самого основания. Битва под землёй ещё бушевала, но ни Кадара, ни Санзака не было в живых, а те, кто обладал хоть каким-нибудь познанием в некромантии, были заняты, и легионы мертвых дрогнули и начали разваливаться один за другим. Вораг зашипел в смятении, когда его армия начала разваливаться, хотя битва всё ещё бушевала.

— Нет, — прорычал он. — Нет!

Его империя, недавно рождённая и предназначенная для славы, умерла в своей колыбели. Он видел, как всё ускользает сквозь пальцы, и взвыл в ярости, когда камни и болты, выпущенные ликующими зеленокожими, врезались в вершину башни вокруг него. Он сделался прекрасной мишенью, когда скрывавшие его стены разрушились, но это не заботило его. Всё было зря — его борьба, его жертвы, всё было зря.

Что-то мелькнуло в дыму внизу: подвижные тени, проносящиеся сквозь хаос, перепрыгивающие через сражающихся каннибалов и гоблинов, скользя вдоль стен. Вораг зарычал, он увидел падение стригоя, его голова была аккуратно снята с плеч одной из этих теней. Гоблины, собравшиеся около баллисты, закричали и умерли, когда одна из теней вырезала их. Он поймал вспышку рыжих волос, когда одна из последних скользящих теней остановилась в облаке пыли и дыма, замерев на туше убитого тролля. Он встретил взгляд знакомых глаз и понял, что Кадар, при всём его бахвальстве, всё это время заблуждался. Действительно ли это он делал общее дело с зеленокожими, или кто-то другой использовал его для этого? И он знал, что ничем от него не отличался. Ворага использовали, и теперь его польза закончилась.

Он вспомнил выражение лица Ионы, когда она увидела Стреггу. В нём не было удивления или шока.

— О, — Вораг почувствовал расслабленность. — Ну, конечно, — пробормотал он и грустно улыбнулся. Он был глуп. Он думал, что готов противостоять их хитрости, но даже теперь он был всего лишь любителем. Даже сейчас он был всего лишь пешкой в чужой игре.

Отвлёкшись на раздумья, Вораг не успел среагировать, когда шальной болт впился в его грудь, раздробив рёбра и позвоночник, когда его череп треснул в брызгах крови. Он отшатнулся от окна, слабо ухватившись за болт в попытке извлечь его. Но сила уходила из него вместе с жизнью. Только воля позволяла ему держаться на ногах. Он отступил и, шатаясь, двинулся к носилкам. Если бы он мог просто добраться до неё, всё было бы хорошо.

В конце концов, это было не важно. Вораг упал на четвереньки и закашлялся. Его сердце было вырвано и разбросано по телу Стрегги, словно лепестки розы. Мощь воткнувшегося болта была столь сильна, что кровь, выбитая при столкновении из его тела, забрызгала её одр, и, когда он упал перед ним на колени, то ему показалось, будто он увидел движение на нём. Неужели её волосы становятся темнее? Неужели её тело стало живее? Он протянул руку, когда его взор сначала покраснел по краям, а затем почернел. Впервые в жизни он почувствовал себя слабым. Его конечности больше не могли выдерживать его вес. Тени собрались вокруг него, двигаясь словно ртуть, окружая одр. Он не знал, действительно ли они были здесь, или же это был всего лишь плод его воображения. Он надеялся, что они были реальными.

— Скажите ей… — прохрипел он, но сил, чтобы закончить, уже не было.

Ему показалось, что он услышал голос, говорящий что-то в ответ. Ему показалось, что он слышал её голос.

А потом он не слышал более ничего.

Эра Легенд

Пол Кемп Маленькая победа

НАСТОЯЩЕЕ

Масуд изнемогал от усталости, но продолжал бег, одну за другой переставляя свинцовые ноги. Пустыня засасывала его сандалии, и короткие отчаянные вскрики срывались с его губ при каждом шаге. Он старался сдерживать их — он знал, что мёртвые могут услышать — но ужас требовал выхода. Он вдохнул пыльный воздух, поперхнувшись песком, наполнявшим его, удары сердца, бьющегося словно барабан, громом отдавались в ушах.

В его разуме вспыхнуло воспоминание о Наэмах, её изуродованном лице, пустых тёмных бассейнах глаз. Желчь подкатила к горлу. Он сглотнул, сдерживая рвотный позыв.

Облака затянули небо и скрыли уже и так слабый лунный свет, словно погрузив пустыню в чернила. Он мог видеть лишь на десять шагов в любом направлении. Он бежал — слепец в окружении мертвецов. Тени маячили во тьме: неуклюже передвигавшие ноги, раскинувшие руки фигуры. Вонь гнили, принесённая туманом, окутавшим его, наполнила воздух. Он пошатнулся, потерял равновесие и кубарем покатился по песчаным дюнам, его дыхание превратилось в стон боли. Он мгновенно вскочил на четвереньки, задыхаясь от паники, покрывшись испариной, чувствуя, как песок цепляется за его тело. Тошнота подступила к горлу, и мгновение спустя его ужин оказался извергнут на песок.

Со всех сторон он слышал скрип гниющей плоти, медленно передвигавшейся по песку, гротескный клик-клак, издаваемый сгнившими зубами бесплотных челюстей, перетирающих воздух в ожидании свежей плоти. И стоны, ужасающие голодные стоны, что звучали, словно эхо слов, забытых и полных боли.

Он вытер рот и оглянулся в отчаянии, как загнанное в ловушку животное, его потная рука судорожно сжалась на рукояти окровавленного хопеша.

Ещё стон. Ближе.

Встань. Встань. Встань.

Слёзы навернулись на глаза, когда в его разуме вновь возник образ Наэмах.

Из темноты справа от него вынырнула фигура: плоть цвета кровоподтёка болталась на костях, и гниющие зубы оскалились, когда мертвец зарычал. Остатки разорванного савана покрывали его разрушенное тело, болтаясь на ветру. Тварь издала стон и, шатаясь, двинулась к нему. Он вскочил на ноги и побежал.

Ещё одна тварь появилась из темноты слева, её появлению предшествовала вонь смерти, ужасающее клацанье мёртвых челюстей и ещё больше стонов.

Он повернул направо и побежал прочь, скользя в песке, движимый вперёд лишь страхом и инстинктами. На бегу он оглянулся, всё ещё переживая свою встречу с Наэмах. Это было ошибкой: он с разбегу воткнулся в спину зомби. Плоть живого мертвеца взорвалась, подобно гнилому плоду, окатив Масуда зловонной кровью. Их конечности сплелись в клубок, и прикосновение к холодной, влажной плоти мертвеца вызвало у Масуда очередной рвотный позыв. Тварь зарычала и попыталась перевернуться, стеная и клацая челюстями, его холодные пальцы сомкнулись на руке человека. Масуд упёрся коленом в спину зомби, резким ударом хопеша отделил голову мертвеца от его тела и вскочил на ноги.

Они были повсюду, окружая его: вырисовывавшиеся во тьме неясные силуэты, наполнявшие ночь стонами, клацаньем челюстей и запахом гнили. Он повернулся по кругу, его дыхание со скрипом вырывалось из горла, его зрение размылось. Он был мёртв. Он знал, что уже мёртв, и тишина больше не имела значения. Он выбрал направление и побежал, оглашая пустыню криками, полными ужаса и отчаяния.

— Прости, Наэмах!

Он должен был сделать это. Он должен был сделать это.

Позади него раздался вой. Вой не зомби, но пожирателей плоти, мерзких упырей. Перед cвоим мысленным взором он увидел их — некогда являвшихся людьми существ: истощённых, с туго обтянутыми кожей костями и сухожилиями, с вытянутыми лицами, с налитыми кровью глазами и острыми зубами. Они вприпрыжку неслись по пустыне, подобно стае шакалов.

Он ответил на их крик своим. Боковым зрением он уловил движение справа от себя и побежал в ту сторону, подчинившись порыву ярости и страха. Зомби повернулся, подняв руки, Масуд отрезал их и, пока ухмылявшийся мертвец окроплял кровью пески, продолжил свой безумный бег.

Он пробежал ещё десять шагов, прежде чем вновь споткнулся и кувырком покатился по песку, размахивая руками. Всё замедлилось, и казалось, что он оступался целую вечность. Падение обратилось в растянутый в бесконечность момент, полный ужасного ожидания. Он неуклюже упал на землю и врезался головой во что-то твёрдое. Боль пронзила его, искры замелькали перед глазами. Мысли беспорядочно заметались в голове и словно бы заполнили воздух вокруг. Он дрейфовал среди них, падая, в глазах потемнело.

Он попытался произнести имя Наэмах, желая умереть с её именем на устах, но ни один звук не покинул рта.

Он смутно почувствовал руки — или, может, что похуже — на своём теле, впрочем, ему могло просто почудиться.

Возможно, какое-то животное, подумал он отчуждённо. Может быть, он споткнулся о деревянную доску. Масуд удивился, почему последняя мысль показалась ему забавной. В голове вспыхнули воспоминания о пути, что привёл его сюда…

ДНЁМ РАНЕЕ

Масуд беспокойно, словно один из содержащихся в клетке львов царя-жреца, мерил шагами вздымавшиеся в небеса, неприступные каменные стены Бхагара. Горячий ветер сушил потную кожу. Знамёна, поднятые на стенах, трепыхались на ветру, издавая звук, напоминающий щелчок кнута. Солнце ползло на горизонте, окрашивая пустыню в золото и багрянец.

Позади и ниже просыпался город после очередной ночи, наполненной беспокойными, печальными снами.

Несколько телег, громыхая, проехали по плотно утрамбованной земле улиц. Ставни и шторы открылись навстречу новому дню, и стал слышен тихий кашель и шум негромких утренних разговоров. Спустя некоторое время стук молотка в Купеческом квартале возвестил о начале рабочего дня для рабов, что от рассвета до заката занимались укреплением обороны города. Как только круг солнца полностью взошёл над горизонтом, над городом разнёсся глас огромного колокола храма Птра, возвестив наступление утра. По всему городу над храмами возносился дым жертвоприношений, унося в небеса надежды и чаяния горожан.

Масуд посмотрел за стены, в бесплодный, песчаный пейзаж бескрайней пустыни. Одинокая телега, наполовину погребённая под песком, лежала недалеко от стены. Площадь перед воротами ещё не столь давно была наполнена шумом, усеяна красочными палатками, верблюдами и лошадьми, путешественниками и торгующимися покупателями, ныне же она была пуста: кто-то скрылся за городскими стенами, кто-то вовсе сбежал.

Грядёт война. Узурпатор и его неживая орда шли через пустыню, словно песчаная буря, обращая в прах всё на своём пути. Ну, или, по крайней мере, так говорили. Но, впрочем, любая армия будет сокрушена под могучими стенами Бхагара. Так должно быть.

Ветер дул порывами, создавая небольшие, крутящиеся вихри из песка. Возможно, и они бежали от наступающей армии.

— Масуд.

Голос брата испугал его, выдернув из раздумий.

Фадил носил льняной килт и жилет из вываренной кожи, типичную одежду солдата. Бисеринки пота покрывали его лысую голову. Золотые полоски были вплетены в его клиновидную бороду. Тяжёлый тулвар и церемониальный кнут были заткнуты за широкий пояс. Он носил на голове повязку, говорившую о том, что он был офицером кавалерии в армии царя-жреца.

Вид брата зародил в сердце Масуда надежду. Они обнялись.

— Хорошо, что ты пришёл, Фадил. Хотя ты не спешил.

— Я пытался найти тебя вчера вечером, когда услышал… — он провёл рукой по голове, словно в поиске отсутствующих слов.

Масуд почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

— Когда ты услышал, что Наэмах уехала?

Фадил кивнул: — Я подумал, что ты можешь…

— Я иду за ней, — сказал Масуд.

— …совершить, что-то безрассудное, — вздохнул Фадил и покачал головой. — Ты не можешь, Масуд.

— Я должен.

Фадил смотрел в лицо Масуда, как будто оценивая его решимость. Он наклонился вперёд и заговорил, понизив голос.

— Ты не должен. С момента, как она ушла, прошло уже полдня и, ну… за стенами опасно.

— Это ещё одна причина, почему я должен идти за ней.

— Ты не знаешь, что там! Это…

— Её отец заставил её уйти, — вновь начав мерить шагами стену. — Иначе она бы не пошла. Она любит меня, Фадил.

Масуд повернулся и уставился в лицо старшего брата, пытаясь заставить его согласиться. Фадил удивил его, улыбнувшись и поклонившись своему младшему брату.

— Я знаю, что она действительно любит тебя. И ты её. Я вижу это в ваших лицах. Хасани так давно умерла, что я уже начал забывать это выражение. Когда-то и я смотрел также.

Услышав о жене брата, которая умерла от чумы четыре года назад, Масуд почувствовал, как его решимость отступила. Он шагнул к брату, подняв руку в извинении.

— Мне жаль. Я не хотел вызвать у тебя воспоминания о старой боли. Я…

— Ты не можешь заставить меня вспомнить то, что невозможно забыть. Я знаю, каково это — потерять кого-то. Я не хочу, чтобы ты тоже познал это, но ты мой брат, и я также не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности.

— Я должен, Фадил, — тихо произнёс Масуд. — Я должен найти её.

Выражение лица Фадила смягчилось, когда он сдался перед решимостью младшего брата. Он потеребил бороду.

— Как ты собираешься покинуть город? Этим утром царь-жрец запретил покидать город, опасаясь, что в ином случае в городе никого не останется.

— Я… Я надеялся, что ты сможешь помочь мне. Ты…

— Офицер армии царя-жреца?

— Да. И я знаю, что прошу слишком многого…

— Если станет известно, что я нарушил прямой приказ, то свою жизнь я закончу на соляных копях.

— Они не посмеют! — запротестовал Масуд. — Ты командуешь кавалерийским полком. В худшем случае, тебя выпорют.

Фадил посмотрел на Масуда, подняв брови.

Масуд почувствовал, как краснеет. — Я не имел в виду…

— Так значит, ты не хочешь быть излишне расточительным, рассчитываясь моей болью?

Масуд отвернулся, сжав кулаки, ощущая одновременно разочарование от рухнувших надежд и смущение.

— Я не должен был вовлекать тебя в это, — он повернулся и посмотрел на пустыню, глядя на горы по направлению на Кватар, куда, скорей всего, и лежал путь Наэмах. Ему хотелось прыгнуть со стены и полететь. — Прости меня, Фадил. Мне следовало самому…

Рука брата мягко тронула его за плечо.

— Я не говорю, что не помогу. Я говорю лишь, что буду наказан, если об этом узнают. Так что давай постараемся, чтобы этого не произошло.

Он подтянул к себе Масуда и обнял его.

Облегчение мелькнуло в глазах Масуда.

— Спасибо. Спасибо, Фадил.

— Ты мой брат, Масуд. Наэмах — твоя любовь. А любовь выставляет собственные требования.

Масуд обнял своего брата, как в детстве, когда ещё были живы их родители, когда мир казался обновлённым и чудесным, когда Узурпатор казался всего лишь древней легендой.

— Как я смогу покинуть город?

Они почувствовали запах ладана, пришедший с улицы. Они посмотрели вниз и увидели полдюжины жрецов Усириана, бога подземного мира, шедших по улице, их тела были с ног до головы закрыты чистыми одеждами из тонкой зелёной ткани. Их склонённые головы скрывались под капюшонами с зелёной вуалью, и каждый нёс с собой маленькое кадило, испускающее ароматический дым. Пешеходы на их пути плевали им под ноги и покрывали ругательствами. Жрецы никак на это не реагировали.

Фадил пригладил бороду и кивнул в сторону жрецов.

— Вот как. Царь-жрец приказал им до наступления ночи покинуть город.

Масуд не мог поверить услышанному.

— Изгнал жрецов? Почему?

— Они должны были обеспечивать вечный сон мёртвых. Если слухи об армии Узурпатора верны — они не справились с этим. Но их неудача — это твой шанс.

Масуд поднял руки и покачал головой.

— Я не смогу вести себя, как жрец. Если кто-нибудь спросит меня…

— Никто не сделает этого. Жрецы пообещали молчать до тех пор, пока указ царя-жреца не будет отменён. Ты спрячешься среди них и вместе с ними выйдешь из города. Никто и не ждёт, что ты будешь говорить.

Масуд оживился от этой идеи. Он потёр подбородок.

— Но тебе придётся путешествовать пешком, — продолжал Фадил. — Изгнанным жрецам не дадут лошадей.

— Наэмах уехала на повозке. Я легко догоню её.

— Тогда, решено.

Масуд не мог поверить в свою удачу. Он должен сделать подношение Баст в знак благодарности.

— Пойдём, — сказал Фадил. — Мы должны достать тебе одежду, чтобы ты выглядел соответствующе. Большинство жрецов Усириана уже покинули город.

Когда они спустились по одной из многочисленных лестниц, ведущих на стены, Масуд спросил: — Фадил, как ты думаешь, они… чувствуют что-нибудь? Создания Узурпатора? Как ты думаешь, они осознают, что с ними произошло?

— Я не думаю, что они живы. Не больше, чем деревянные доски.

— Я слышал, что… их последние мысли остаются с ними и сводят их с ума.

Фадил, никогда не позволявший столь причудливым мыслям поселяться в своей голове, покачал головой.

— Они мертвы, и от них не осталось ничего. Выброси эти мысли из головы. Тёмные искусства всего лишь заставляют двигаться мёртвую плоть, не более того. В любом случае, они всё ещё далеко отсюда, так что ты всё равно ничего не увидишь. Но ты должен спешить. Как бы то ни было, но война грядёт, и уже довольно скоро.

— Что будет с тобой и твоими людьми, Фадил? Вы кавалеристы, а осада это…

— Когда появятся первые мертвецы, я с моими отрядами выйду в пустыню, чтобы уничтожить как можно больше, а затем вернусь в город. Царь-жрец желает нанести максимально возможный урон врагу ещё до начала осады.

— Это кажется небольшой победой.

Фадил кивнул.

— Возможно. Но крупные победы состоят из множества мелких. Кроме того, иногда боги дают лишь мелкие победы.

— Верно.

— У нас есть долг. У тебя и у меня, — сказал Фадил. — Мой — в городе. Твой — в твоём сердце. Время их исполнить. А теперь, давай добудем тебе облачение.

Переполненные улицы пахли потом и содержимым ночных горшков. Масуд оглядел скопление пешеходов, верблюдов, лошадей и повозок сквозь закрывавшую лицо вуаль жреческих одеяний.

— Вот ещё один, — закричал Фадил, возвышаясь на коне над толпой. Он выдернул Масуда, облачённого в одежды жреца, и пихнул его к трём жрецам Усириана. — Проваливай, собака!

Священники, также облачённые в мантии и скрывшие лица под зелёной вуалью, едва взглянули на Масуда. У них были посохи, бурдюки и те немногочисленные вещи, что им удалось взять с собой. Масуд скрывал под мантией хопеш.

Толпы, заполнившие улицы, махали кулаками и выкрикивали ругательства, выставляя напоказ свою ярость, словно оружие. Масуд сгорбился под их натиском. Полуголый ребёнок выбрался из толпы и плевал в них, вызывая приветственный рёв толпы. Содержимое ночных горшков лилось на них с балконов домов.

— Если вы не можете оставить мёртвых мёртвыми, значит, боги решили, что вы должны присоединиться к ним! — кричала очень толстая женщина. Она бросила камень, который попал в голову жрецу, шедшему перед Масудом. Жрец пошатнулся, и толпа подалась вперёд, как будто брошенный камень сломал удерживавший их до этого момента невидимый барьер. Масуд бросился вперёд и подхватил падающего жреца, не давая тому упасть и быть растоптанным разъярённой толпой.

— Прочь! — крикнул Масуд, слишком поздно осознав свою ошибку.

Священник, которому он пытался помочь, повернулся к нему лицом. Масуд мог представить себе выражение шока на его лице, скрытом зелёной вуалью.

— Он заговорил! — крикнул кто-то в толпе, указывая на Масуда. — Клятвопреступник! Клятвопреступник!

— Назад! — крикнул Фадил, гарцуя на коне вокруг четырёх жрецов. — Все назад. Они изгнаны по приказу царя-жреца. Они изгнаны по приказу царя-жреца. Назад!

Фадил поднял коня на дыбы, и толпа отступила, не переставая кричать.

— Пошли! — крикнул Фадил священникам, подталкивая их в сторону западных ворот. Толпа сомкнулась за ними, море испуганной, разъярённой плоти, удерживаемое от разлива лишь скрытой угрозой, прозвучавшей в голосе Фадила.

Фадил выехал перед жрецами и слез с коня, передав поводья одному из своих людей.

— Сдерживайте толпу, — приказал он, и его люди выстроились в линию, опустив перед собой копья.

Фадил шёл позади священников, когда они прошли тёмный провал привратных укреплений. Масуд приветствовал царившую в них тишину. Впереди свет полуденного солнца манил их к себе, и пустыня приветливо раскинула свои объятия. Фадил наклонился к уху брата, положив руку на плечо Масуда.

— Придерживайся дороги на Кватар. Это единственное направление, по которому могла уйти Наэмах. Будь осторожен, и да хранит тебя Птра.

Масуд не смел говорить, поэтому он просто сжал ладонь брата. Затем его брат исчез. Масуд и жрецы вышли из туннеля врат на солнце. Крики толпы стихли, когда огромные ворота закрылись за ними. Вчетвером они замерли у стен города под взглядами стражей на стенах, как будто не зная, что делать дальше.

Ветер шевелил песок. Масуд уже успел вспотеть под одеждами. Он чувствовал на себе взгляд одного из жрецов, того, которому он помог и который слышал его крик, обращённый к толпе. Жрец, казалось, хотел что-то ему сказать, но собственный обет держал его уста запечатанными. Масуд оглянулся на стены, и на стражей, наблюдавших за ними.

Он тронул жреца за плечо и пошёл на запад. Остальные потянулись вслед. Перед ними лежала пустыня, простёршаяся в бесконечность.

Жрецы медленно брели, низко опустив головы. Они шли, как потерпевшие поражение мужи, лишённые своего высокого статуса сделанным в порыве досады указом царя-жреца. Масуд хотел оставить их позади, но не мог заставить себя сделать это. Вместо этого он вышел вперёд, безмолвно призывая их двигаться быстрее. Священник, слышавший, как он говорил, не отрывал от него взгляда. Когда Бхагар больше не мог увидеть их, Масуд решил сознаться.

— Слушайте меня, — сказал он, и они открыли рот от изумления. Он снял вуаль и открыл своё лицо. — Как видите, я не один из вас. Мне нужно было покинуть Бхагар, и это был единственный способ. Я прошу прощения за кощунство.

Они переглянулись, очевидно, испытывая неудобство. Масуд продолжал.

— Моя возлюбленная отправилась вчера по этой дороге, в повозке. Я хочу догнать её, хочу увидеть её в безопасности Кватара. Мы все будем там в безопасности.

Жрецы переглянулись. Он не мог разобрать выражение их лиц, скрытых за вуалью.

— Пойдёмте, — сказал он и продолжил путь.

Жрецы пошли за ним. Идти им всё равно было некуда.

Масуд двигался в быстром темпе, его глаза были устремлены только вперёд, в надежде увидеть повозку любимой. Жрецы шумно дышали, а иногда даже спотыкались, но не отставали. Они ели на ходу копчёное мясо и сушёные финики. Текли часы. В течение дня они видели вдалеке стаи птиц, летевших по направлению к Бхагару. Дважды им попались пустынные лисы, бежавшие в том же направлении, поджав хвосты. Масуд видел, что животные ведут себя так, словно надвигается песчаная буря, но никаких признаков, которые бы говорили о подобном, видно не было.

— Очевидно, они бегут от кого-то, — сказал он, и жрец кивнул.

Ночь поглотила день, и с наступлением тьмы пришло чувство страха. Молчание жрецов уже не казалось соблюдением обета, теперь они скорее молчали от страха. Масуд желал, чтобы хотя бы один из них нарушил клятву и заговорил. Но ни один из них не сделал этого.

Поднялся ветер, выплёвывая в них пустыню в крупных песчинках. Над ними сгустились облака, пожирая звёзды и затемняя небеса.

— Мы не будем останавливаться на ночь, — произнёс Масуд, его голос затерялся в окружившей их пустоте.

Жрецы кивнули, продолжив тащиться вслед за ним через пески.

Поднялась Неру, но сгустившиеся облака скрыли её свет. Вслед за ней появилась Сахмет, и её дурное свечение просочилось сквозь облака, залив пустыню своим нечестивым, бледно-зелёным светом. Сердце Масуда лихорадочно забилось. Он не мог сказать, почему.

Из темноты перед ними вынырнули силуэты, стая шакалов, высунувших языки, кравшихся в тишине по направлению обратному пути Масуда, и священники бросились вперёд. Стая не обратила на людей никакого внимания. Масуд мог протянуть руку и коснуться двоих из проходивших мимо созданий. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Он переглянулся со жрецами, но одежды скрыли выражения их лиц.

— Идём дальше, — произнёс Масуд.

Вскоре холодный ветер над дюнами принёс шёпот. Торопливо идущему вперёд Масуду показалось, что он услышал стон.

— Вы слышали это? — спросил он ближайшего жреца, забыв о бессмысленности этого вопроса — человек лишь покачал головой.

Масуд сглотнул, широко открыв глаза и навострив уши, внимательно наблюдая за пустыней. Шипение послышалось из темноты слева от него. Другие животные?

Он поднял руку, останавливая жрецов, сделал пару шагов в сторону от дороги и вгляделся в пустыню. Облака скрыли зеленоватый свет луны, и в наступившей темноте видно было не слишком далеко. Он не видел ничего, кроме катящихся дюн, чьи вершины в брызгах песка сбривал ветер.

Вновь откуда-то из темноты раздалось шипение: низкий, долгий стон, вызвавший слабость в его ногах. Это не животное.

— Теперь то вы слышали это? — прошептал он через плечо.

Жрецы переминались на ногах, глядя друг на друга и на него.

— Говорите же, прокляни вас боги, — сказал он. — Вы слышали это?

Новый стон, раздавшийся откуда-то из-за спин жрецов, заставил их всех резко обернуться.

Шатающаяся фигура направлялась к ним, раскинув руки. Жрецы отпрянули, судорожно вцепившись в свои посохи. Один из них споткнулся и упал на спину.

— Остановись и назови себя! — крикнул Масуд, направляясь к незнакомцу, крепко сжав рукоять хопеша.

Ответом ему был стон.

Словно нож, свет Неру прорезал облака, окрасив пустыню во вспышке серебристого света, и Масуд смог разглядеть незнакомца: плоть цвета кровоподтёка; наполовину разрушенный череп под тюрбаном; лицо, покрытое коркой из крови и мозгов; оскаленные, словно у зверя, зубы и пустой, мёртвый взгляд. Он носил одеяния всадника пустыни.

Масуд бросился мимо жрецов к твари. Она застонала при его приближении и задёргала руками. Её челюсть задвигалась, словно пережёвывая воздух, а зубы застучали.

Масуд сделал медленный неуклюжий выпад, опустив хопеш на шею зомби и практически отделив голову твари. Кровь брызнула на него, когда труп, подёргиваясь, упал на землю. Он снова ударил его, потом ещё раз, и ещё, пока тот, наконец, не перестал шевелиться.

Он оглянулся, увидев сгрудившихся жрецов, которые выставили перед собой посохи, как будто приготовившись отразить атаку существа. Он прислушался и сквозь ветер услышал, как ещё больше стонов раздалось в пустыне. Он не мог сказать, откуда они пришли: сзади или спереди.

— Армия Узурпатора приблизилась к Бхагару быстрее, чем сообщали разведчики.

Он раздумывал, возвращаясь к жрецам, что, может быть, стоило вернуться и предупредить город? Но он должен был найти Наэмах. Кроме того, у царя-жреца были разведчики. Они предупредят его.

— Кто-нибудь из вас хочет повернуть назад?

Священники переглянулись и покачали головами. Кватар был их единственной надеждой.

— Тогда пойдём, — сказал он.

Жрецы двинулись следом, идя за ним, словно призраки. Время от времени он останавливался и прислушивался к пустыне. Изредка он слышал глубокий, медленный ритм военных барабанов, исходящий откуда-то из пустыни, словно искусственное сердцебиение армии — армии, ни одно сердце в которой не билось.

Вдали, в темноте, было слышно шипение: ещё больше стонов и завываний. Ветер приносил гнилостный запах. Жрецы тесно сгрудились вокруг него, крепко обхватив свои посохи. Он шёл, держа в руке хопеш, его тело было напряжено.

Боковым зрением он увидел тени. После чего они услышали ужасающий стук зубов, раздававшийся на противоположной стороне дюны. Масуд со жрецами укрылись на обочине дороги и подождали, пока ужасающий звук не поглотил ветер.

Страх подкрался к Масуду, схватив его своими холодными пальцами. Он так сильно потел, так громко дышал, что боялся, как бы их не обнаружили. Холодный ветер взъерошил волосы на его липком теле.

Он посмотрел на небо, гадая, который час.

— День уже скоро, — прошептал он, но это была ложь. У них впереди было много часов темноты, и, кроме того, он не был уверен, что так уж жаждет увидеть то, что мог явить день.

Тем не менее, стремление найти Наэмах по-прежнему снедало его. Он представил, как она, её семья и их слуги медленно тащились по дороге в повозке, когда мёртвые появились из темноты. Он убеждал себя, что они двигались быстрее, чем он предполагал, так что уже находились в безопасности далеко-далеко отсюда. Надежда врачевала его беспокойство и поддерживала его силы.

Час спустя они нашли караван Наэмах — и надежда умерла.

Щадящий лунный свет заливал повозку зловещим серебром. Она лежала на обочине дороги, наполовину занесённая песком. Лошади, всё ещё запряжённые, лежали на боку, их туши были обглоданы практически до костей. Разбитые горшки, два рулона ткани и иные вещи валялись вокруг, погребённые в песке, словно обломки потерпевшего крушение корабля.

Он побежал вперёд, чувствуя слабость в ногах. Он упал, поднялся и снова упал. Повсюду были следы крови, окрашивавшие песок в коричневый цвет. Но тел не было. Не было. Боги.

Он закрыл лицо руками. Забылся страх, забылась усталость, всё забылось и стало неважным, всё утекло в зияющую чёрную дыру отчаяния. Наэмах была поймана мёртвыми. Его любимая, цветок его жизни. Её нежная плоть была… он заставил себя думать об этом — съедена. Она умерла от ужаса, страдая. Перед его мысленным взором вновь и вновь вставали видения её смерти: её крики, её агония, её кровь.

Он чувствовал себя выпотрошенным, вывернутым наизнанку. Он словно выплыл из своего тела, ставшего пустой оболочкой. Остались лишь боль, и горе, и отчаяние.

— Наэмах! — закричал он, не задумываясь о том, кто — или что — мог его услышать. — Наэмах!!

Двое жрецов побежали к нему. Один прижимал палец к губам, призывая его к молчанию, другой же обхватил Масуда за плечи, пытаясь успокоить. Масуду было уже всё равно. Он отшвырнул их.

— Прочь! — закричал он, плюясь в ярости. — У меня больше ничего нет, ничего, ради чего стоило бы жить. Проваливайте! Уйдите и умрите в тишине, если вы так этого хотите. Я умру с её именем на устах. Прочь!

Во тьме раздался вой. Он услышал клацанье зубов и краем глаза уловил движение.

Мёртвые услышали его крики. Они карабкались через дюны, и жрецы отступили в поисках спасения.

— Бегите, если хотите, — сказал Масуд, вставая и улыбаясь, словно безумец. — Бегите.

Ярость и жажда мести затмили горечь от потери. Он взял хопеш обеими руками и бросился на мертвецов. Первый зомби, некогда бывший человеком, прихрамывал на одну ногу. Половины лица не было, открывая кость черепа и пустую глазницу. Масуд легко избежал пытавшихся схватить его рук зомби и взмахнул лезвием, нанеся поперечный удар, который расколол голову зомби. Он почувствовал на лице осколки черепа и кровь сокрушённого им мертвеца. Он развернулся и пригнулся, обнажив зубы в зверином оскале. Он увидел другого зомби, который, шатаясь, брёл в его сторону: женщина в грязных, окровавленных одеждах, большие клочья её волос были выдраны, открывая сочащийся скальп. Он нырнул, уходя от её рук, и резанул по колену. Лезвие прошло насквозь, не встречая особого сопротивления, и она упала стонущей, разевающей рот и клацающей зубами грудой. Взревев, он опустил свой клинок, воткнув его прямо между глаз не-мёртвой твари.

Движение за спиной привлекло его внимание. Он развернулся.

И замер.

Наэмах стояла в нескольких шагах от него, раскачиваясь на песке. Её длинные тёмные волосы, покрытые кровью и грязью, скрывали лицо. Её голова свисала с шеи под неестественным углом, очевидно, её позвоночник был сломан. Её нижняя губа и кожа на челюсти были содраны практически полностью, обнажив зубы и дёсны. Было такое ощущение, будто она улыбалась.

Жрец закричал за его спиной, ужасный крик, полный боли, но он едва ли услышал его.

Его губы шевелились, словно бы пытаясь произнести имя Наэмах, но он не мог заставить себя сделать это, нет, только не глядя на то, что было перед ним. Ярость мгновенно покинула его, утекая, словно вода в песок. Он был уничтожен. Всё было уничтожено.

Она приблизилась шаткой, шаркающей походкой, и он поднял меч бездумным, рефлекторным движением, словно автомат… словно мертвец. Он смутно почувствовал, как слёзы потекли по его лицу.

Ещё один шаг, ближе. Другой. Она застонала, её пальцы судорожно подёргивались, рот раскрылся, и челюсти сомкнулись с ужасающим, отвратительным треском, как будто в предвкушении пиршества его плотью.

Он вспомнил обо всех мгновениях, пережитых вместе: нежные слова, тёплые объятья. Его рука крепко сжалась на рукояти клинка. Рядом раздался вой — падальщики. Ещё стоны, ещё больше мертвецов. Закричал другой жрец.

Он должен уничтожить её, он знал это. Убить её, а затем направить клинок на себя.

Но он не мог. Он опустил хопеш, но, превозмогая себя, спустя мгновение поднял его снова. Но он не мог. Он не мог навредить своей любимой, своей Наэмах.

Она сделала ещё один шаг к нему. Её лицо было искривлено в смертельной гримасе, и вдруг что-то в нём сломалось, щёлкнув, словно тетива лука. Страх вернулся, и отчаяние пришло вместе с ним.

— Прости меня, — прошептал он, потом повернулся и бросился прочь, преследуемый воспоминаниями и мертвецами.

Позади он услышал, как застонала Наэмах. Он замедлился и почти повернул назад, вновь решив уничтожить её, прекратить её страдания. Но он знал, что не сможет.

Он рыдал навзрыд, когда вновь сорвался с места, скрываясь в глубине пустыни.

НАСТОЯЩЕЕ

Масуд очнулся. Он лежал, уткнувшись лицом в песок. Его голова раскалывалась. Его зрение размывалось, а глаза болели. Его суставы вопили в агонии. Он не знал, сколько времени пролежал здесь, в песках пустыни, в одиночестве. Часы, может быть. Было ещё темно. Злобный зелёный свет Сахмет пробивался сквозь облака.

Со стоном он приподнялся на четвереньки, а затем встал на ноги. Он был весь в вонючей крови. Вокруг раздавались стоны и виднелись смутные силуэты, расхаживающие во тьме. Они не должны были заметить его. Он услышал вой пожирателей плоти, но это было достаточно далеко. Это его сердце забилось молотом в ушах, или барабаны армии Узурпатора? Он не мог быть ни в чём уверен. Его мысли расплывались. Его горло пересохло, а во рту стоял мерзкий привкус.

Одна мысль всё-таки пробилась в его замутнённый разум. Он должен добраться домой. Он должен добраться до Бхагара и своего брата.

Застонав от боли, охватившей его уставшее тело, он сделал шаг. Двое жрецов, с которыми он путешествовал, вынырнули из темноты и упали на песок позади него. Конечно, они ничего не сказали. Впрочем, как и он.

Кровь и песок покрывали руки Фадила и нагрудник его брони. Он ехал во главе своего отряда, внимательно вглядываясь во тьму в поисках разрозненных отрядов армии Узурпатора. Фадил и его люди покинули Бхагар через два часа после восхода Сахмет, когда вернулись разведчики и сообщили, что неживая орда ближе, чем все думали. Его первые мысли были о Масуде и Наэмах. Он сделал подношение Птра, молясь об их безопасности. А затем долг вытеснил беспокойство.

Вскоре, после того как они, грохоча копытами коней, покинули город, его отряд столкнулся с группами зомби и поедателей плоти, насчитывающих от одной до нескольких десятков тварей. Всю ночь они рубили, кромсали и растаптывали мертвецов в кровавое месиво, окрашивая красным песок. Он продолжит рейд до рассвета, выясняя приблизительный размер орды Узурпатора, после чего отправится обратно в Бхагар так быстро, как только возможно, словно сам Усириан будет наступать ему на пятки.

— Впереди, господин мой! — закричал Алфун, один из его самых востроглазых всадников.

Алфун ткнул копьём в море дюн. Там неживые чудовища, шатаясь, появились из темноты группами по двое-трое, их ковыляющая походка безошибочно узнавалась в голубовато-зелёном свете Сахмет.

— За мной, — приказал он. Крепко держа в руке тулвар, он ударил пятками в бока лошади. Его кобыла взлетела над песком, а следом понеслись его всадники, ревя боевой клич.

Масуд услышал впереди шум битвы. Он едва ли видел что-нибудь, кроме мутной тьмы в навязчивом зелёном свечении Сахмет. Он знал, что другие люди идут рядом с ним, но они казались не более чем тенями, чем-то нереальным. Он просто хотел оказаться дома и увидеть Фадила. Больше ничего. Его разум был зафиксирован на этом, как будто эта задача была единственным, что ещё осталось в этом мире.

Всадники ворвались на дюны, тулвары и копья подняты, лошади ржали, а люди кричали. Один из них нёс штандарт Бхагара, дома. Он, спотыкаясь, бросился к нему, жрецы держались по бокам. Он попытался крикнуть, чтобы привлечь внимание всадников, но из-за сухости во рту из его глотки вырвался лишь стон.

Фадил раскроил голову зомби, и тот упал на землю, мгновение подёргался и затих.

— Слева, — крикнул он Алфуну. Повсюду вокруг него его люди кромсали ходячих мертвецов.

— Боги! — крикнул один из его людей, слова были полны отчаяния. Другие всадники услышали этот возглас, и страх, подобно чуме, наполнил разумы воинов.

— Что там? — спросил Фадил, сокрушив очередного зомби и глядя вверх на вершину дюны, где собрались несколько его воинов. — Что?

Рассвет осветил небеса. В его новорожденном свете Фадил увидел вдали пыльное облако. Его люди также смотрели в том направлении. Фадил пришпорил кобылу, и она вынесла его на вершину дюны.

— Что это? Песчаная буря?

Он никак не мог понять, что он видел. Чёрное одеяло, покрывавшее пустыню на многие лиги, словно ковёр. Его волнистое перемещение по песку и поднимало пыль.

Армия Узурпатора.

Он не мог разглядеть отдельных деталей. Это выглядело, словно единый организм, бурлящая, колышущаяся масса, шедшая вперёд, покрывая песок гнилью.

Они смотрели на чудовищную армию, и осознание неизбежности сокрушало их. Бхагар не мог удержаться. Ничто не могло. И всё же…

И всё же он должен был продолжать сражаться. Он не мог — не должен был — поддаться отчаянию.

— Возвращаемся! — крикнул он. — Убьем столько, сколько сможем!

Он и его люди повернули коней и бросились на ближайших зомби. Фадил сокрушил одного и повернул коня, когда очередной мертвец неуклюже бросился к нему, раскинув руки и издавая стон.

Сначала он не поверил своим глазам. У него перехватило дыхание, и сабля безвольно поникла в его ослабевшей руке.

— Масуд?

Его брат наткнулся на него, кровь и песок покрывали его лицо, кожа приобрела пурпурный окрас, цвет смерти, облачения, маскировавшие его, превратились в лохмотья. Его опухший язык вывалился изо рта, когда он застонал.

— Нет, нет, нет!

Масуд рефлекторно размахивал руками, как будто хотел забраться на круп лошади позади Фадила. Его зубы гротескно стучали.

Воспоминание всплыло в разуме Фадила. Он вспомнил слова брата.

Как ты думаешь, они чувствуют что-нибудь?

Как ты думаешь, они осознают, что с ними произошло?

Я слышал, что… их последние мысли остаются с ними и сводят их с ума.

Фадил, плача, спрыгнул с коня. Масуд рванулся к нему. Его глаза были темны, пусты… мертвы. Он снова застонал, и Фадил больше не мог этого вынести. Он думал об армии Узурпатора, он понимал, что, скорее всего, в ближайшее время его тело также будет бездумно волочить ноги на службе у некроманта. Но он мог, по крайней мере, принести успокоение своему брату.

Жестокий удар отделил голову Масуда от шеи. Тело упало на землю, из обрубка шеи хлестала фонтаном кровь, и Фадил упал на землю рядом с ним. Он взял холодную руку брата в свою собственную.

— Прости меня, Масуд.

Через некоторое время он встал и вновь взобрался на коня.

Иногда боги дают лишь мелкие победы.

Сара Коуквелл Кровавый ворон

Прибыл новый гонец. Он добрался до крепости живым, хотя и было очевидно, что это не надолго. Его раны не были нормально перевязаны, и он истекал кровью. Никакой реальной надежды спасти его не было. Слишком много жизненной силы вытекло через бесчисленные рваные раны, крест-накрест покрывавшие тело гнома. Посланник уже был почти мёртв, когда наполовину переполз, наполовину упал через порог.

Молодой гном не был глуп. Он знал, что смерть неизбежна, но его честь и преданность своему королю дали достаточно сил, чтобы принести эту весть. Судьба — неважно добрая или злая — позволила ему оставаться в живых достаточно долго, чтобы принести слово форпоста своему лорду, которому он принёс присягу.

Посланник с трудом выдохнул последние три слова, каждый слог вызывал новый приступ агонии в кровавых ранах, изрезавших его тело. И он умер, так и не познав облегчения, даруемого смертью. Перед тем, как погас свет в глазах и последний вздох покинул израненные лёгкие, молодой гном увидел, какое воздействие оказали его слова на возлюбленного тана.

— Последний форпост — пал.

Несмотря на то, что захватчики не атаковали цитадель в ближайшие несколько дней, это вряд ли можно было назвать причиной дляпразднования. Карак Гулг безжалостно и непоколебимо стоял под натиском мародёров. Багровый снег, что лежал перед удерживаемыми гномами воротами, медленно таял. Из-за практически непрекращающихся нападений не было времени, чтобы убрать трупы погибших, и поэтому тела безумных людей оставались свежими и, скованные льдом и морозом, лежали там же где и пали. Их невидящие глаза смотрели вверх на бурное, грозовое небо, что свинцовой тяжестью нависало над самой северной оконечностью гор Края Мира.

Холод также служил и иной цели: не давая распространяться вони мёртвых тел. Но даже придушенное, зловоние всё же было. Слабый и неприятный запах разлагающейся плоти разносился ветром.

Так далеко на севере практически непрекращающийся снег был суровой неизбежностью, но гномы Карак Гулга уже давно привыкли к нему. Это была цена, которую они платили за то, чтобы поселиться в столь отдалённых местах. Но прибыль от разработки богатых минералами пластов, залегавших глубоко под поверхностью гор, с лихвой компенсировали тяготы бездорожья.

Окутанный туманом дыхания, часовой поднял голову к глубокому ночному небу и набрал полные лёгкие воздуха, столь холодного, что закололо в груди. Свежий снег выпадет ещё до утра. Об этом говорило многое: ломкий воздух, холодный ветер, покалывавший обветренную кожу под бакенбардами гнома. Он тихо проворчал в удовлетворении, когда первая снежинка заскользила вниз, опустившись на тёмные волосы его бороды. Ничего не говоря, он пренебрежительно махнул рукой на небо.

— Нет большого ума в том, чтобы предсказать снег в северных горах, — сказал его товарищ, перекладывая топор на другое плечо. — Не буду говорить, что я впечатлён. Предскажешь, когда эти кровавые маньяки вновь перейдут в атаку, и я дам тебе хорошие деньги. Не раньше. — Гном смотрел, как его дыхание кристаллизуется на морозе. Это была ещё одна ясная ночь и лишь несколько жалких снеговых облаков неслись над головой, хотя температура резко упала до болезненного уровня.

— Ныне куда легче предсказать настроение короля, чем намерения этих ублюдков, — за этими словами последовал грубый, мрачный смешок. Король Карак Гулга был известен за своё большое сердце, могучую харизму и горячий темперамент. Так говорили те, кто был достаточно стар, чтобы помнить, как Скалди Железная Челюсть сокрушил минотавра голыми руками, когда был помоложе. Он всегда отшучивался, утверждая, что эти разговоры всего лишь преувеличение, но ещё были те, кто клялся собственными глазами — пока был трезв — что это правда.

Железная Челюсть всё в своей жизни доводил до абсолюта, не важно: атаковать ли врага во главе своих воинов или же упиваться вместе со всей крепостью, пока сородичи не свалятся под стол. Его правление над гномами севера пользовалось огромным уважением, и целые семьи переезжали в эти, самые отдалённые края мира, лишь ради того, чтобы жить и работать под его руководством.

— Айе, воистину. Весь мир оказался на краю из-за действий этих безумцев из пустошей, — махнул часовой рукой в северном направлении. — Думаю, всем интересно, когда именно это кончится.

— С их смертью, — другой страж указал топором на груды трупов, сваленных под стенами. — Ты ещё сомневаешься в этом?

— Может, так. А может, нет.

Вдалеке раздался звериный вой. Гномы обратили взгляды в ту сторону и неуютно переступили с ноги на ногу. С приходом облачённых в меха и кожу варваров ещё более отвратительные твари поселились в лесу. Падальщики, ужасные волки и иные создания, названия которым гномы даже не могли подобрать. Порождения ночи и кромешной тьмы копошились в окаменевшем лесу за вратами цитадели.

— Ничего хорошего не произойдёт, если мы будем сомневаться в нашей конечной победе, — проговорил страж, резким движением стряхивая с себя ползучий дискомфорт, что следовал вслед за воем. — Верный способ проиграть, айе, — и когда в ответ раздалось ворчливое согласие, он продолжил, произнеся слова, которые поддерживали его собственную надежду. — Я скажу тебе вот что. Пока Скалди Железная Челюсть по-прежнему считает, что надежда есть — мы одержим победу.

— Надежда исчезает быстро, сын мой.

Эльгрим, старший принц Карак Гулга, опустился на колени у трона своего отца, склонив голову в знак уважения. Он резко поднял взгляд, и его глаза сузились от неожиданного беспокойства. Он ещё никогда не слышал от своего отца слов, столь близких к пораженческим, как только что произнесённые. Только что был отпущен Совет, и они покинули тронный зал, унося на плечах тело несчастного гонца из форпоста.

Ярость Скалди накалилась почти до предела, когда весть о том, что их последний форпост попал в руки захватчиков, достигла его ушей. Потерянные жизни ранили короля до самой глубины души, и вместе с гневом, что пронизывал каждые фибры его существа, пришла страшная скорбь, чувство ответственности за смерти, что, возможно, удалось бы предотвратить.

Почувствовав настроение отца, Эльгрим попытался найти правильные слова. Его младший брат всегда был более велеречив, чем он. Не в первый уже раз принц пожелал, чтобы на его месте сейчас был Фелбьёрн. Но это было невозможно: младший из двух сыновей короля выполнял свои собственные задачи. Таким образом, Эльгрим, как мог, пытался справляться со вспышками гнева своего отца, что были подобны извержению вулкана.

— Не теряйте надежды, мой повелитель. Наши воины по-прежнему беспощадны и сильны. Их сердца бьются ровно. Твердыня не падёт, — когда он, наконец, заговорил, то в его голосе всё-таки был слышен лёгкий оттенок неуверенности. Он качнулся на каблуках, прежде чем медленно выпрямиться. Серебряные серьги, что он носил в правом ухе, поймали отблеск костра, освещавшего зал приёмов, и, как уже вошло у него в привычку, он начал перебирать их, когда продолжил. — Эти порождения дикости, что продолжают нападать на нас с севера, по-прежнему сокрушаются нашим превосходством в оружии и мастерстве. В конце концов, они будут вынуждены либо признать поражение, либо уйти прочь. И то, и то нас устроит.

— Ты ещё молод, Эльгрим, — фыркнул Скалди. — И это заставляет тебя говорить такие глупые вещи. Глупые и невежественные. Что-то движет этими варварами, что-то придаёт им упорство, коего я не видел никогда ранее.

Он откинулся назад. Престол Скалди представлял собой богато украшенный резьбой трон, на котором вручную были высечены сцены из долгой и славной истории его семьи. Многие из собственных побед Скалди были тщательно вырезаны в камне. Глаза изображения самого тана были выполнены из драгоценных камней, тёмных сапфиров, а капли крови, вытекающие из тел поверженных гномами врагов, были сделаны из рубинов.

Скалди занимал трон Карак Гулга уже достаточно долгое время. Его цитадель была богатой, процветающей и чрезвычайно производительной. И в литейных и в горнорудном деле работы проводились не только с упорством, но и с мастерством, которое было даровано рукам лучших из его работников. Его воины были храбры, сильны и верны. Крепость процветала и превозмогала любые попытки вторжения, что были ранее. Но этими мародёрами, казалось, двигало нечто большее, чем простая жажда наживы. Они стремились убивать ради убийства.

Столкновения между гномами и варварами севера всегда были неизбежны. Они слишком различались, были слишком далеки друг от друга, чтобы найти какие бы то ни было моменты соприкосновения, хоть для общения, хоть для торговли. Но теперь Скалди мог чувствовать горький дух порчи, который исходил от безумцев, что толпились у его ворот. Никогда ещё он не был свидетелем такой свирепости от людей, которые добровольно бросали себя в объятия смерти. Он смотрел, как срубаемые топором гномов или сражённые ружейной пулей атакующие падали один за другим. И всё-таки они продолжали атаки. Казалось, ничто не могло остановить их.

— Что-то движет ими изнутри, — наконец сказал он, умалчивая о том, что подозревал на самом деле. Эти мародёры с крайнего севера были так же тронуты Хаосом, как и остальные, которых ему когда-либо доводилось видеть. Они были так далеко за гранью разумного, что их натиск представлял собой холодную, клиническую отрешённость. Он сам прикончил нескольких из них во время последней атаки, и до сих пор помнил холодную ненависть, горевшую в умирающих глазах. — Они дерутся, как одержимые.

— Вы подозреваете, что тут не обошлось без демонов? — Эльгрим сплюнул на каменный пол зала и сделал знак рукой, отгоняющий зло, когда Скалди медленно кивнул головой. Король провёл рукой по своей бороде, кратко останавливаясь на золотых оберегах, что были вплетены в неё.

— Шёпот, что доносится до моих ушей, — спокойно произнёс Скалди. — Есть вещи, за северными пустошами, которые такие, как ты или я, не должны даже пытаться понимать. Тем не менее, это давит на Карак Гулг, как приближающаяся гроза. Мы должны сделать всё от нас зависящее, чтобы сломить эту волну здесь и не дать ей продвинуться дальше в Империю, — его острые голубые глаза внимательно посмотрели в такие же глаза старшего сына.

— Я благодарен за то, что столь многие ушли с Фелбьёрном на юг.

Беженцы во главе с юным принцем ушли несколько дней назад. Скалди постановил, что не было никакого смысла в том, чтобы рисковать жизнями тех, кто не мог помочь в защите Карак Гулга. Женщины, дети и те, чей возраст уже не позволял с оружием в руках выступить на защиту собственного дома, были отправлены на юг, в поисках убежища в стенах ближайшего оплота. Нетерпеливый Фелбьёрн предложил возглавить их, гарантируя, что ни один волос не упадёт с их головы. После того, как они окажутся в безопасности, он вернётся и встанет на защиту родного дома бок о бок с отцом.

Это оказалось гораздо более сложной работой, чем ожидалось — заставить сородичей покинуть дом. Многие из женщин хотели остаться и сражаться, ведь среди его оставшихся сил было изрядное количество женщин. Мрачные и решительные, они сражались с жестокостью, что, как минимум, не уступала жестокости их отцов, мужей и братьев. Какое-то время казалось, будто никто из остальных также не уйдёт, не желая покидать свои дома. Но Фелбьёрн обхаживал их с помощью своего серебряного языка и всё-таки убедил в важности выживания.

Собственная супруга принца, тяжело вынашивавшая их первенца, была из тех, кого убедить оказалось сложнее всех. Только тогда, когда Фелбьёрн выступил вперёд и предложил возглавить уходящих, она капитулировала. Тан не хотел посылать своего сына на это задание, но Фелбьёрн убедил его. Скалди никогда не мог ничего запретить своему лукавому младшему сыну.

Скалди вздохнул и провёл рукой по глазам. Никогда ещё бремя власти не было так тяжело, как сейчас.

— Я обещаю тебе одно, мой сын, — сказал он Эльгриму, который, словно ястреб, наблюдал за ним. — Хаос никогда не завладеет нашими сородичами. Люди, возможно, и падут на его пути, но мы — никогда.

Ночь прошла без инцидентов: медленно для тех, кто стоял на часах, быстро для тех, кто беспокойно дремал глубоко в сердце великой крепости. Лёгкий снегопад, который слегка припорошил тела мёртвых у подножия крепости, постепенно стал более настойчивым, пока, наконец, сильная метель не скрыла всё за своей пеленой. Периодически снеговые завитки подхватывались воющим ветром и закручивались в крошечных воронках белой ярости, что с лёгкой грацией танцевали через каменистую местность. Где-то вдалеке раздался мягкий стук, когда одно из деревьев в близлежащем лесу избавилось от веса нанесённого на него снега, сделавшегося слишком тяжёлым бременем для ветвей.

Ночь отсчитывала последние мгновения в холодном свете предрассветного утра, но метель была настолько густой, что это не могло вызвать ничего, кроме беспокойства.

Старкад заступил на часы перед самым рассветом, и именно он первым увидел фигуры, двигавшиеся в сторону крепости: чёрные силуэты, которые выделялись на фоне серого и белого.

Прокричав предупреждение, которое тут же было повторено по всей линии, Старкад взмахнул огромным боевым топором, чтобы проверить, что его оружию ничего не сможет помешать. Затем его коренастая фигура приняла оборонительную позу, и он замер и, прищурив глаза, уставился в снежную пелену.

Они были научены долгим опытом, что безумцы говорили очень мало того, что могло бы сойти за речь. Единственный раз, когда гномы общались с людьми вне боя, был во времена первых попыток ковки торговых отношений, и они нашли процесс понимания друг друга крайне затруднительным. Речь человеческих варваров представляла собой смесь гортанного рычания и жёстких слогов, которые гномы не могли понять в полной мере. Существовало лишь небольшое количество слов, которыми они могли бы объясниться, но за этими пределами люди понимали лишь один язык — язык войны.

— Стоять. Ни шагу дальше, — Старкад понимал, что шансы на то, что одетые в меха мужчины поймут его, невысоки, но, как бы то ни было, это был его долг.

Их было трое, каждый столь же большой и косматый, как и остальные. Шедший в середине поднял голову против ветра и одарил Старкада зубастой улыбкой. Буря вцепилась в гриву светло-красных волос и растрепала их в облако, окутавшее его грязное лицо. Все люди носили похожую одежду: меха и кожу, которая придавала им ещё более массивный вид. Почуяв вонь, которая даже на таком расстоянии ворвалась в ноздри Старкада, гном понял, что шкуры были содраны с недавно убитых животных. Варвар вновь улыбнулся, зрелище было не из приятных.

— Мы приходить, — сказал он глубоким голосом с сильным акцентом. — Мы говорить.

— Стойте там, — Старкад предостерегающе взмахнул топором и был крайне удивлён, когда мужчины подчинились его приказу. Это было что-то новое. За все месяцы, что варвары осаждали крепость, ни один из них никогда ещё не подходил к оплоту без огня убийства в глазах. И, конечно, никто и никогда не подходил шагом. Теперь они, подчинившись Старкаду, остановились, и снег завихрился вокруг них.

— Мы говорить, — повторил человек, слова, очевидно, давались ему с трудом. — Ваш король. Мы беседовать… — он обернулся к своим спутникам, и они недолго посовещались низкими голосами. Он снова повернул голову и поднял обе руки над головой в общепризнанном жесте капитуляции.

— Мы обсудить условия. Принесли…подарок. Мы говорим. Да?

Сообщение уже быстро сбежало вниз, в зал приёмов, и пока Старкад замер на своей позиции перед воротами, королевское слово вернулось к нему посредством подземной сети. Приказ был отрывист и краток, и его содержание поразило воина на воротах.

— Похоже, что король соблаговолит встретиться с тобой, варвар, — проговорил Старкад, скрипнув зубами при мысли о том, чтобы позволить этим существам пройти внутрь славного Карак Гулга. — При условии, что вы оставите своё оружие здесь. — Он показал им, чтобы они приблизились, и варвары подчинились. Все трое возвышались над ним, но Старкад, нахмурившись, твёрдо смотрел на них.

— Ваше оружие, — проговорил он, медленно произнося слова, на случай, если варвары были идиотами. — Оставьте его здесь, — он указал на отвратительного вида двуручный меч, привязанный к спине лидера. — Оставь его здесь, приятель, или дальше ты не пройдёшь.

Трое мужчин обменялись парой слов на своём родном языке. Один из них рассмеялся и отстегнул топор, который носил в петле на поясе. С презрительной усмешкой он бросил топор так, что тот воткнулся в паре дюймов от ног гнома.

Старкад даже не шелохнулся, за что был вознаграждён неожиданным взглядом одобрения от вождя варваров. Другой варвар сделал то же самое со своими топорами, что были несколько меньше топора сородича. А затем он небрежным движением выкинул несколько метательных ножей и кинжалов, присоединив их к топорам.

Рядом с варварами в воздухе витал подавляющий всё запах смерти, что исходил от мехов: благоухание крови, которая до сих пор капала со свежеободранных шкур. Люди воняли тьмой и распадом, экскрементами и мочой, и Старкад стремился поскорее избавиться от них, или, конкретнее, от их ароматов. Он указал на лидера и меч, что по-прежнему висел привязанным за его спиной.

— Ты тоже, — сказал он.

Лидер покачал головой.

— Нет, — проговорил он. — Я иду. Меч идёт, — он казалось, задумался, копаясь в своём ограниченном словаре в поиске нужных слов. — Так не пойдёт. Мы оставляем, — он указал на оружие, лежащее на полу, и его спутники нагнулись, чтобы подобрать его.

— Король хочет поговорить с ними, — прошептал гонец на ухо Старкаду. — Ты не должен позволить им уйти.

Старкад нахмурился, чувствуя, что происходит нечто, находящееся за гранью его понимания.

— Хорошо, — произнёс он и стукнул варварского лидера по руке. — Если хочешь взять меч, тогда ты должен дать мне привязать ножны, чтобы ты не смог воспользоваться им.

Потребовалось несколько минут, чтобы объяснить варвару, что от него хотят, но, в конце концов, тот согласился. Старкад крепко обернул верёвку вокруг ножен, крепко перетянув их так, что меч не мог быть извлечён, по крайней мере, извлечён быстро. После ещё одного сложного обмена словами, во время которого Старкад объяснял варварам, что они должны вновь сложить оружие, те вновь позволили разоружить себя. Наконец, когда всё было сделано, Старкад отступил с удовлетворённым ворчанием. Он провёл пальцами по бороде, чтобы стряхнуть с неё снег, который налип в процессе переговоров, и указал варварам на дверь, что вела к главному туннелю, по которому можно было пройти до самого зала приёмов.

— Заберите этих сукиных сынов с моих глаз, — проговорил он, уверенный в том, что варвары всё равно не смогут понять его. Когда они проходили мимо в сопровождении гонца и отряда ополченцев, лидер варваров стрельнул в него взглядом, и Старкад подумал, что, возможно, его предположение не было таким уж верным.

Когда до зала дошло слово о том, что варвары прибыли, дабы вести с ним переговоры, Скалди Железная Челюсть потребовал, чтобы они немедленно предстали перед престолом. Он снял молот с подставки, на которой тот покоился, и положил себе на колени. Оружие было прекрасным примером изысканного гномьего мастерства: столь же витиевато украшенное, сколь и функциональное, оно передавалось от отца к сыну на протяжении многих поколений.

Как и всегда, с той поры, когда захватчики взяли Карак Гулг в осаду, он был облачён в полный комплект стальной панцирной брони. Даже несмотря на многочисленные вмятины и шрамы, покрывшие её пластины за годы, что она хранила своего владельца, броня, тем не менее, по-прежнему оставалась в отличном состоянии. Рунный кузнец оплота недавно закончил работу по нанесению ряда отражающих рун на броню, и сейчас она мягко светилась от скрытой силы.

По правую руку стоял Эльгрим, его сапфировые глаза замерли на входе в зал приёмов. То, что его отец настоял на том, чтобы принять людей, раздражало Эльгрима, и он сомневался в том, что в ближайшее время произойдёт что-то, что изменит его мнение. Ему напомнили, и довольно твёрдо, что королём Карак Гулга всё ещё был его отец, а не он. Эльгрим не сомневался, что позже его ожидает разговор, и что слова, которыми его наградят, вряд ли будут комплиментарными. Таким образом, его кровь уже была на грани кипения, когда троих посланцев, наконец, ввели под своды зала приёмов.

Зал приёмов был широк и высок, так что варварам не пришлось пригибаться или приседать. Варвары шли впереди своего подозрительно хмурящегося эскорта, и при виде их Железная Челюсть выпрямился на троне. Возможно, ему и было несколько столетий, но это не означало, что его проницательность или военная хватка притупились с прожитыми годами.

— Гном король, — с усмешкой проговорил лидер варваров с пламенными волосами. Его голос напоминал рык. Скалди посмотрел на человека, и это было всё равно, что глядеть в бездну безумия. Ни капли здравомыслия не осталось в нём. Всё, что это жалкое создание и имело когда-либо, было потеряно за годы кровопролития. Истекающие кровью шкуры животных, в которые он был облачён, говорили о том, что их владельцы расстались с ними не далее пары часов назад. Лужи липкой крови собрались у их ног, пока варвары стояли в ожидании, оскорбляя чистоту его зала приёмов.

— Айе, — ответил Скалди после соответствующей паузы. Его глаза мельком оглядели старшего сына. Принц непоколебимо замер, сохраняя самоконтроль, когда увидел меч, привязанный к спине варвара. Однако король заметил, как Старкад быстро оценил человека. Ножны были привязаны достаточно крепко, так что, если варвар попытается выдернуть меч, то умрёт, не успев вздохнуть. — Выкладывай, что у тебя, воин, и делай это быстро.

— Мир? — нахмурился варвар, словно бы не понимая значение слова. Скалди покачал головой. Он подозревал, что человек был гораздо хитрее, чем хотел казаться. За маской безумия можно было увидеть проблеск давнего интеллекта. Они могли быть дикими, озверевшими животными, но всё ещё сохраняли возможность для общения.

— Не мир. Пока нет. Скажи, что ты хочешь. Зачем ты пришёл сюда, в сердце силы своего противника?

Воин пристально посмотрел на короля, шевеля губами, пока пытался разобрать суть вопроса тана. Он улыбнулся и склонил голову в своеобразном знаке уважения.

— Наш лидер. Он послал нас к вам. Мы принесли требование.

— Требование? Мой тан, это оскорбление не может остаться без наказания. Позволь мне…

— Тихо, Эльгрим, — взяв молот, Железная Челюсть поднялся на ноги, осторожно спустившись с помоста, на котором стоял его трон. — Держи в узде свои чувства, мальчик. Это может означать, что они, наконец, готовы иметь с нами дело, — брови Эльгрима поднялись. Король был скор на запись дел варваров в Книгу Обид оплота, так что эти его слова стали для молодого принца сюрпризом. Немного подумав, он понял, что его отец подготавливал почву для общения с людьми, демонстрируя, что он был намного более опытным и дальновидным человеком. Или, в данном случае, гномом.

С суровым взглядом на лице, Скалди оценивающе посмотрел на варвара.

— Что же вы требуете от нас?

Рыжеволосый перевёл вопрос короля своим напарникам, и те разразились диким хохотом, что разнёсся по всему залу, отличавшемуся идеальной акустикой. Смех трижды пронёсся по залу, отражённый каменными стенами, и Железная Челюсть понял в тот миг, каким будет их требование.

Эльгрим внимательно наблюдал за лидером небольшой группы. Когда человек говорил, под его правым глазом начинала подёргиваться мышца. Это было едва заметно, но Эльгрим отметил, как рука человека сжалась и разжалась, когда он протянул её к месту, где ранее, возможно, висел кинжал. Его глаза метнулись к стражам, стоявшим за спиной делегации, и он незаметно кивнул им. Варвар вытер слюну с подбородка и повернулся, чтобы встать лицом к лицу с королём гномов. Он был по крайней мере в два раза выше, чем Железная Челюсть, и был впечатляюще широк в плечах. Даже без мехов, что значительно увеличивали его размеры, можно было легко представить себе каменные плиты мышц, что скрывались под ними.

— Сдача, гном король. Лишь этого мы всегда требуем. Это очень просто, не так ли?

— Ты слишком плохо знаешь гномов, человек.

— Гном король сдаётся Ботхвару сейчас. Ботхвар не уничтожает… — варвар обвёл рукой зал, — …дом короля гнома.

— Ботхвар…это ты? Или это твой хозяин? — человек мотнул головой, показывая, что не понимает. — Ботхвар твой король?

— Мой король. Да.

Губы Скалди сжались в тонкую линию.

— Как тебя зовут, человек?

Вопрос смутил варвара, и на мгновение безумие покинуло его взор. Он положил руку на грудь.

— Вон, — сказал он. — Я — Вон.

— Что ж, Вон, ты принесёшь это сообщение обратно Ботхвару. Слушай, человек, я знаю, что ты можешь понять все мои слова, — вспышка интеллекта в глазах человека выдала истину. Железная Челюсть поднял свой молот в явном жесте вызова. Когда он заговорил, то обращался не только к людям, но ко всем гномам, что присутствовали в зале приёмов.

— Гномы Карак Гулга не сдадутся подобным вам. Мы умрём, защищая наш дом и наш образ жизни, если такова будет цена, чтобы не пустить вас и вашего так называемого короля дальше в земли Империи. Уйдите сейчас и тогда, возможно, вы останетесь живы.

— А если мы не станем относить это сообщение Ботхвару?

— Я уверен, что он поймёт мой ответ, если его посланцы не вернутся. Простой выбор, Вон, — со сталью в глазах ответил Железная Челюсть. — Простой выбор, который даже вы в состоянии понять. Оставьте нас сейчас и живите, или нет…и умрите.

В ответ на это раздался ещё более хриплый смех, и варвары теснее сомкнулись в центре зала, когда личная стража короля подошла немного ближе.

— Вы убьёте нас, так или иначе, — заявил Вон, махнув рукой в сторону обступивших их вооружённых гномов. — Предательство, нет?

— У вас всё ещё есть выбор, Вон.

— Я так не думаю, гномий король, — усмехнулся могучий воин. — Ботхвар ожидал этого от тебя. Поэтому Ботхвар прислал подарок, — он кивнул одному из своих спутников, который вытащил из под меховых одеяний нечто настолько мерзкое и отвратительное, что отвернулся даже подобный стали король.

Варвар бросил голову на землю, и она прокатилась небольшое расстояние, подпрыгивая на оборванных жилах и кусках кожи, прежде чем остановилась, невидящими глазами уставившись на Эльгрима.

— Фелбьёрн… — Эльгрим смотрел на отрубленную голову своего младшего брата, и желчный поток яростных проклятий покинул его уста. Железная Челюсть оторвал взгляд от головы, и, не сказав ни слова, поднял молот и приготовился принести немедленное возмездие.

С ответным рёвом Вон и его товарищи оскалились и подняли кулаки. Они были безумны — это очевидно. Несмотря на то, что они были невооружены, варвары будут сражаться изо всех сил, до самого конца. Пусть их всего трое и они безоружны — хотя Вон с необычайной силой дёргал за свой привязанный к спине меч — а гномов было более чем в два раза больше. Они не собирались поднимать руки.

— Гном молил о пощаде, — издевался Вон, пока пытался вытащить меч. — Король должен стыдиться его трусости.

Наконец, один из его товарищей окончательно потерял над собой контроль и, с воем взмахнув кулаками, прыгнул на троих гномов, что стояли сбоку от него. Почти одновременно несколько топоров вонзилось в меха, покрывавшие его тело. Этого было бы достаточно, если бы они прорвали меха и вонзились в тело, но шкуры разорвались, открыв мускулистую плоть, иссечённую филигранью боевых шрамов. Свежая кровь оросила их, вытекая из ран, нанесённых первыми ударами топоров.

— Мой сын не был трусом, — возразил Железная Челюсть. Он тяжело крутанул могучий молот вокруг себя, вкладываясь в сокрушительный удар. Вон ловко убрался с его пути, но всё же недостаточно быстро. Молот попал ему в бедро, и варвар почувствовал, как треснула кость. Он рванулся вперёд в тот же миг, когда меч покинул ножны.

Двое спутников Вона рвали гномов в приступе кровавого безумия берсерков. Клинки били в их плоть и прорезали глубокие зияющие раны. Ярко-алая кровь фонтаном вытекала из тел, заливая каменные полы зала. Один из варваров обхватил гнома и швырнул его через весь зал. Он ударился о стену и безжизненной грудой сполз на пол: его шея была сломана, а голова склонилась под неестественным углом.

Тем не менее, они продолжали сражаться, и, казалось, ничто не могло остановить их. Один из солдат нанёс особенно злобный удар ниже пояса, который смог оказать действительно серьёзное воздействие на варвара, так что тот теперь едва мог ходить. Варвар выкрикнул предсмертный клич и из последних сил бросился на Эльгрима. Принц очертил своим топором круг, не моргнув и глазом. Топор был смертельно опасен в его руках, и он нанёс не один рубящий удар со смертоносной точностью, прежде чем варвар упал на пол, с кишками, вываливающимися из ужасной раны в животе.

Эльгрим встал над варваром и глубоко погрузил топор в грудь умирающего, после чего повернулся ко второму. Он оставил Вона отцу. Он знал, что Скалди Железная Челюсть не поблагодарит его, если Эльгрим вмешается в его поединок.

Рыжеволосый хихикал, словно маньяк, когда занёс над головой свой палаш. Однако Железная Челюсть уже оценил его. Человек мог игнорировать боль в ярости берсерка, но его бедро было сломано, и его координация была нарушена. То, что он всё ещё стоял было лишь следствием упорства варвара. Но из-за раны он не мог сместить свой вес, чтобы увернуться. Поэтому это было лёгким делом: низким ударом молот сбил Вона с ног. Варвар с грохотом свалился, его палаш, дребезжа, отлетел прочь.

Но Железная Челюсть не стал ждать. Мощным ударом сверху он впечатал молот в грудь варвара. Кости грудной клетки мужчины были с лёгкостью сокрушены, после чего молот углубился в тело, обращая внутренние органы Вона в мелкую кашицу.

Даже в свои последние мгновения варвар попытался дотянуться до гнома, его пальцы согнулись, как будто Вон вырывал сердце короля гномов из его груди. Он пытался что-то сказать, но его рот заполнился кровью. Но перед смертью последние слова покинули глотку Вона с грозным, вещим вздохом.

— Он придёт за тобой.

Железная Челюсть вновь взмахнул молотом, размозжив голову варвара. Серое вещество выплеснулось из треснувшего черепа, смешавшись с кровью, что уже натекла из бесчисленных ран на его теле.

За спиной Железная Челюсть услышал предсмертный крик последнего человека, когда тот закончил свои дни под топором гнома, но это не принесло ему никакого удовлетворения. Его глаза были устремлены на голову Фелбьёрна, его возлюбленного младшего сына. Мальчика, что был так похож на него. Мальчика, которому он, возможно, отдавал несправедливое предпочтение перед старшим, более осторожным Эльгримом.

Скалди Железная Челюсть всегда любил своих сыновей в равной степени, и всегда ясно давал понять, что когда придёт время, его трон перейдёт к старшему, к Эльгриму, и сделано это будет с радостью. Но его вина в том, как теперь он понял с ужасной ясностью, пришедшей в момент такой тяжёлой утраты, что он потакал бунтарскому характеру Фелбьёрна. В детстве он не накладывал на своего младшего таких же ограничений, как на своего старшего сына и наследника, и Фелбьёрн бегал, практически одичалый, среди заброшенных шахт и, в последнее время, в окаменелых лесах.

Такой свободный дух никогда не должен ограничиваться, с большой любовью всегда говорил Железная Челюсть, когда его покойная жена или старший сын рассказывали подробности последней авантюры Фелбьёрна.

А теперь его сердце застыло. Никогда он не будет сидеть до рассвета со своим младшим сыном, напиваясь до коматозного состояния, пытаясь перещеголять сына в древнем, как сами горы, ритуале. Фелбьёрн никогда не увидит своего ещё не родившегося ребёнка. Так он стоял, потеряв счёт времени в своей скорби, слёзы текли по его щекам и смачивали бороду, и когда рука Эльгрима легла на его плечо, он едва ли заметил это.

— Мы должны надеяться, — сказал Эльгрим дрожащим голосом, пытаясь скрыть свою боль, — что Фелбьёрн возвращался к нам, когда эти ублюдки подкараулили его. Мы должны надеяться, что беженцы благополучно добрались на юг.

Король не смотрел на своего сына мгновение или два, благодарный за то, что тот не давил на него, давая время прийти в себя. Он поднял руку и вытер слёзы и кровь Вона со своего лица, после чего крепко сжал пальцы своего сына и расправил плечи.

— Уберите эту падаль из моего тронного зала, — сказал он, не оборачиваясь к своим воинам. — И убедитесь, что твердыня бодрствует и готова к войне.

Он повернулся, чтобы оглядеть свой опустошённый тронный зал, его лик был мрачен и на нём застыло выражение, которое как никогда ранее соответствовало имени его и его рода. Варвары заслужили запись в Книге цитадели.

— Они придут. И они придут скоро.

В то время, как его посланники умирали кровавой и грязной смертью на каменных полах Карак Гулга, Ботхвар, чемпион Хаоса своего народа, был вовлечён в поединок со своими последователями. В его случае поединок использовался одновременно как тренировка и как внушение. Молодые люди, что стекались на его зов, никогда не задумывались о том, что вызов его на бой может закончиться лишь одним.

В этом случае ему потребовалось меньше четырёх минут, чтобы скупо выдать необходимый урок молодому щенку, который потребовал доказать свою ценность в бою. Это заняло так много времени лишь потому, что Ботхвар наслаждался демонстрацией.

Никто не знал, как давно он стал чемпионом. Одни говорили, что он служил Кхарнету, кровавому повелителю, в течение многих десятилетий, может, даже больше. Другие — что он вообще не был рождён смертной женщиной, но был существом из Пустошей, которому придали человеческий облик, дабы он разносил волю бога по всем землям. Чем бы — или кем бы — он ни был, он привлёк огромное количество последователей. Варварская орда прорезала свой путь через сёла и деревни, грабя и неся смерть везде, где проходила. Не существовало такого понятия, как слишком много крови, если вы жили жизнью, отданной Кровавому Богу.

Чемпион, избранный Королём Черепов много лет назад, был шести с половиной футов ростом, с грязными светлыми волосами, что опускались гораздо ниже плеч. Они были спутанные, покрытые грязью и застарелой кровью, свалявшиеся в непокорные космы, и придавали ему ещё более дикий вид. Его кожа потемнела, как следствие жизни под слабым светом северного солнца, и, как и его воины, Ботхвар был облачён в меха и кожу. Татуировки, подчёркивавшие его приверженность Богу Крови, с гордостью демонстрировались на каждом видимом участке кожи. Кроме этого он украсил себя разнообразными гротескными фетишами из различных частей тел жертв чемпиона. Ожерелье из человеческих зубов красовалось на шее Ботхвара и регулярно обновлялось.

Он поднялся до чемпиона после серии поединков, которые выделили его, как непревзойдённого победителя. Он пробился через врагов, а когда они закончились, занялся парнями, с которыми начал битву. Он убивал во имя Кхарнета, и он был вознаграждён сверх меры. Драгоценная броня, что делала его практически неодолимым в бою, в данный момент покоилась на простой деревянной подставке в полуюрте, которая служила временным обиталищем чемпиона.

Ботхвар уставился на юношу, что посмел бросить ему вызов. Малец, которому не могло быть больше шестнадцати или семнадцати лет, валялся без сознания, его челюсть опухла в месте, куда пришёлся удар Ботхвара. Несколько рваных ран виднелись на его теле, а дыхание было прерывистым, видимо, одно или два ребра были сломаны.

Он будет жить, или умрёт. Ботхвара это не особенно волновало. Он обращал мало внимания на тех, кто следовал за ним, видя в них лишь средство для дальнейшего повышения своего статуса не только в глазах Кровавого Бога, но и в её глазах, в глазах той, что несла слово Его. Иногда она приносила удовлетворение бога. В иные же времена — несла гнев Кхарнета. После таких времён последователей Ботхвара оставалось значительно меньше, чем до них.

Ботхвар убрал пару своих топоров в перевязь, которую носил на своей широкой мощной спине, и обернулся к уже рассосавшейся толпе. Оставив парня лежать лицом в снегу, он пошёл к теплу костров, что ярко горели в центре лагеря. Мародёры были достаточно выносливы, чтобы выдержать наихудшие метели. Многие из последователей Ботхвара — как и сам чемпион — ушли так далеко за границы нормальности, что уже даже не ощущали холод. Некоторые умерли от переохлаждения, забранные карающим морозом. Они были осознанными и приемлемыми потерями.

Были разные способы превозмогать суровую погоду. Меха были самыми очевидными, некоторые умные варвары обмазывали тела жиром, добытым из туш медведей, что бродили в лесах их родины. Этот материал был неприятен для использования, а вонял ещё более мерзко, но он добавлял утепляющий слой, которому не было равных.

Кроме этого использовался также и алкоголь. То, что в дисциплинированных и упорядоченных армиях Империи вызвало бы крайнее неодобрение, Ботхваром, наоборот, поощрялось. Мужчины и женщины, которые грабили земли под его рукой, постоянно упивались пойлом из ферментированного овечьего молока, разбавленного кровью иных жертвенных животных. Никто из рождённых за пределами Северных Пустошей не смог бы переварить сей напиток, да и среди рождённых на севере было не так уж и много тех, кто мог пить его без рвотных позывов.

Ботхвар присел у костра и практически тут же ему в руку сунули кубок и кусок мяса. Он впился зубами в сырое мясо, кровь потекла по его подбородку. У его ног один из волкодавов, что отправились на войну вслед за своими хозяевами, посмотрел на него и слегка подвыл. Ботхвар бросил ему кусок мяса, и зверь вприпрыжку набросился на подачку и начал рвать её зубами.

Ботхвар сделал большой глоток и откинулся, заинтересованно разглядывая активность, царившую в лагере. Везде, куда ни падал его взгляд, Ботхвар видел растущие признаки нетерпения, что было неизбежно в ночь перед большим наступлением. Периодически вспыхивали драки и потасовки. Некоторые воины занимались своим оружием, сообразно своему умению приводя его в надлежащую для предстоящей резни готовность. Некоторые даже пытались спать, что было довольно таки непросто, учитывая царящий вокруг шум.

Лагерь был временным, Ботхвар приказал расположиться на отдых лишь на время, достаточное, чтобы перегруппироваться и полностью подготовиться к атаке гномьей крепости. Возможно, он и был уже полубезумен, но даже чемпион понимал, что его армия будет сражаться куда лучше, если ей предоставить хотя бы небольшой отдых. Им предстоял долгий утренний марш, и если его разведчики были правы, а его собственный расчёт верен, они нападут на гномов в момент, когда зимнее солнце будет в зените.

Он смотрел сквозь полуприкрытые веки за тем, как один из варваров решил продемонстрировать своё несогласие с другим самым креативным путём. Некоторое время они обменивались ударами, не уступая и будучи достойны друг друга. Однако, когда он протянул руку и врезал по заду одному из валявшихся псов, равновесие сместилось. Псина, взвизгнув от боли и неожиданности, рванулась с земли и врезалась в одного из варваров. Она взвыла, а потом зарычала, когда человек отбросил её от себя. Подстрекаемая яростью, собака обнажила клыки и бросилась на неудачливого варвара.

Ботхвар рассмеялся без особого веселья, когда псина — больше похожая на волка, чем на собаку — вырвала варвару глотку. Как только человек умер, остальная часть своры набросилась на тело, отрывая куски свежего мяса. Полудикие собаки были полезным дополнением к его орде, поэтому он терпел их присутствие.

С каждым часом всё больше драк вспыхивало в ночи, и Ботхвар упивался этим. Это было всем, ради чего жил чемпион и его люди.

Настроения в залах Карак Гулга были далеки от пьяного легкомыслия лагеря Ботхвара. Горе тана в связи с кончиной любимого сына было абсолютным, и его страдания пронизывали твердыню, распространяя печаль, которую чувствовали все, кто жил в ней.

Гномы также готовились к войне, хотя, по сравнению с варварами, их приготовления были намного более аккуратными и куда более походили на подготовку солдат к битве. Затачивалось оружие, а рунные кузнецы работали до поздней ночи, нанося руны-обереги на броню и оружие, и за всеми этими приготовлениями даже чувство отчаяния слегка притупилось. Они были свирепые и великолепные бойцы, но возвращавшиеся — пусть даже и едва-едва — разведчики доносили, что воинство Ботхвара было огромно.

Если бы Железная Челюсть не был настолько погружён в свою скорбь, он бы был среди своих воинов, обходя их ряды, говоря слова отваги и успокаивая всех и каждого и сим даруя надежду на то, что грядущее несёт победу, а не поражение. Вместо этого тан заперся в своих личных покоях, якобы для того, чтобы «приготовиться» к войне, оставив своего сына-наследника заниматься этими вещами.

Если Эльгрим и ощущал гнев от такого поведения отца, то не подавал виду. Облачённый в свой собственный доспех, покрытый вмятинами и шрамами от многих битв, в которых он принимал участие, принц Карак Гулга обходил освещённые канделябрами залы твердыни. Он ворчливо проговаривал слова надежды всем, кто встречался у него на пути, и суровые лица гномов освещались светом вновь вспыхивающей надежды.

Ничего не говоря отцу, Эльгрим принял решение послать дополнительные отряды разведчиков на юг: он должен был знать — столь же по причине того, что хотел выяснить общую картину, сколь и по иным причинам — погиб ли один Фелбьёрн или же весь караван попал в засаду. Каждая частичка его души также испытывала муку, как и его отец, от смерти Фелбьёрна, но, в отличие от Скалди, принц понимал жизненную важность знания, живы ли его сородичи.

Когда пришло известие, что никаких признаков каравана обнаружено не было и шансы на то, что Фелбьёрн ехал обратно один, были достаточно велики, Эльгрим распространил эту весть среди защитников. К тому времени самая долгая ночь закончилась, и общая надежда укрепилась. Теперь у гномов Карак Гулга было что-то, за что стоило сражаться.

Для варваров ночь не тянулась столь же медленно. Пьяные и воинственные, большинство воинов Ботхвара не делали ничего, что напоминало бы подготовку к войне. Вместо этого они тратили время на драки и азартные игры. Рассвет подкрался почти незаметно, отмечая начало дня, но воины были так поглощены своими мелкими пьяными спорами, что, когда облака над ними потемнели ещё больше, они не сразу заметили это. В итоге именно чемпион и стал тем человеком, кто первый узнал о её присутствии. На протяжении многих лет он стал так «настроен» на свою госпожу, что мог ощутить её приближение, даже не глядя. Восхитительный трепет предвкушения встряхнул его окровавленное тело.

— Она пришла! — проревел он так громко, как только был способен, и вся орда, мгновенно прекратив свои дела, остановилась, захваченная страстью в голосе своего лидера. Все они, каждый мужчина и женщина, все они пали на колени. Все, кроме Ботхвара, который остался стоять, хоть и слегка покачнулся. Чемпион с одобрением посмотрел на коленопреклонённую толпу, а затем повернулся, чтобы взглянуть в глаза своей возлюбленной госпоже.

Столь же высокая, как и он, она представляла собой одновременно прекрасное и ужасающее зрелище. Когда она ещё ходила среди смертных, то, рассказывали, её гибкое, атлетичное тело было плодом вожделения многих воинов северных племён. В бессмертной жизни же она была воплощенным восторгом, мечтой во плоти её супруга.

Большие кожистые крылья сложились за её спиной, и падающий снег лёгким покровом оседал на них.С грацией, казавшейся необычной, учитывая нескладную природу её заканчивающихся копытами ног, она медленно шла к Ботхвару. Столь же царственна, сколь и смертоносна. Несмотря на обожание, испытываемое им, чемпион внимательно следил за каждым её шагом, словно ястреб, тяжёлое отрезвление накатило на него. Она была прекрасна и была его королевой, но всё могло измениться в мгновение ока. Он уже неоднократно становился этому свидетелем.

Её глаза были подобны пламени, пылающие и красные, как и броня, с которой постоянно капала кровь, орошая снег. Словно багряные цветы вырастали по её следу. В правой руке она несла могучее, богато украшенное копьё. Все её воины знали это оружие. Слаупнир. Он убивал без числа, пожиная жизни во имя её супруга.

Но что действительно притягивало к себе внимание — это щит. На нём никогда не умолкающая голова Лоцернаха, принца Слаанеш, повернутая, насколько позволяли ей оковы, с ненавистью сверлила взглядом и тех, кто противостоял ей, и ту, что несла щит на своей руке. Валькия сразилась и одолела демонического принца ещё в те времена, когда всё ещё ходила по царствам смертных. Это и стало тем деянием, с которого началась легенда, и которое привлекло внимание Кхарнета к королеве-воительнице. Её деяния были легендарными, и последствия не заставили себя ждать. Возвысив до тех, кому дозволено посещать миры бессмертных, Кхарнет взял её в свои супруги.

То, что она пришла, что она была здесь, что она ходила среди своих избранных — являлось великим предзнаменованием, и сердце Ботхвара воспарило. Все мысли о предательстве покинули его, и нечестивый экстаз охватил чемпиона. С личным благословением Валькии его армия будет сражаться с невиданной ранее свирепостью.

Мгновение она оценивала его, её лицо было непроницаемо, а затем уголки губ поднялись кверху в жестокой усмешке. После чего демонесса облизала губы извивающимся языком, медленно и многозначительно. Сделав ещё один шаг, она подошла к нему практически вплотную.

— Мой чемпион, — проговорила Валькия, подняв руку, чтобы ласково погладить Ботхвара по щеке. Её когти почертили красные линии на его коже.

— Моя королева, — ответил он голосом, охрипшим от обожания. Он медленно опустился на колени перед ней, глядя вверх с восхитительным, преданным безумием, которое она одобряла всей душой.

— Встань Ботхвар, и мы будем говорить о планах моего господина относительно гномов Карак Гулга.

— Разве он не рад?

— Ты не понял меня, Ботхвар, — сказала она. Её голос был низким и музыкальным, всё ещё с небольшим акцентом, что остался с её прошлой жизни в северных пустошах. — Мой господин Кхорн более чем доволен твоими усилиями, он лишь предположил, что ты мог бы сделать…больше.

Последовала пауза, во время которой его охватило беспокойство. Гномы сопротивлялись его вторжению уже достаточно длительное время, и Ботхвар остро ощущал, что крови, пролитой во имя его бога, было существенно меньше, чем могло бы.

Пока Валькия шла по лагерю в сопровождении своего чемпиона, драки вспыхивали по её следам. Она слышала звук сражения за своей спиной, и её улыбка стала ещё шире. Она излучала кровожадность, а для собрания, подобного орде Ботхвара, это было всем, что необходимо. Она иногда позволяла пройти своим огненным глазам по молодым претендентам на звание чемпиона. Каждый из них желал быть замеченным супругой их бога, и они делали для этого всё, что в их силах: надувая грудь и принимая самые свирепые позы, какие только могли вообразить.

Если демоническая принцесса и заметила их, то не подала виду. Её глаза изредка стреляли в их направлении, и проблеск веселья можно было увидеть в её взоре в сей миг. Несколько волкодавов рыскали позади их пары, доведённые до бешенства запахом всей той крови, что они могли учуять.

Один из длинных изящных пальцев Валькии указал в сторону молодого воина, что бросил вызов Ботхвару. Он по-прежнему оставался там же, где лежал, непонятно живой, или мёртвый, но, впрочем, чемпиона не волновала эта загадка.

— Его, — сказала она своим пленительным голосом. — Он израсходованный материал. — Это был не вопрос.

— Для ваших целей, каждый из нас является расходным материалом, моя королева, — заявление Ботхвара было вознаграждено изгибом губ, который представлял собой нечто среднее между улыбкой и усмешкой.

— Хорошо сказано, мой чемпион.

Пролаяв команду, Ботхвар приказал притащить к ним неподвижного юнца. Парень был едва жив. Багровое пятно на земле в сочетании с его бледностью говорило о большой потере крови. Он был бесцеремонно свален у ног Ботхвара.

— Молодой, — Валькия наблюдала, как Ботхвар перевернул парня носком сапога. — Но более чем достаточно для демонстрации. — Повелительным жестом она сунула копьё и щит в руки Ботхвара, вызвав у того смешанные чувства восторга и ужаса. Она опустилась на колени, оседлав лежащего без сознания воина, и слегка склонила голову набок. Лагерь погрузился в молчание, все взгляды устремились сюда, внимательно наблюдая за тем, что делает их королева.

— Мой господин и учитель, ваш бог Кхарнет, постановил, что мы сделаем из этих гномов пример, — с улыбкой сказала Валькия, не оглядываясь. — Мы оставим сильное сообщение для тех, кто осмелится выступить против сил Кровавого Бога. — Говоря, она медленно расправляла крылья на спине, пока они не раскрылись на всю ширину. Одна рука потянулась к поясу и достала злобного вида кинжал, его изогнутое лезвие блистало в слабых лучах зимнего солнца. Каждая пара глаз сосредоточилась на нём.

— Мой господин предлагает вам свершить древний обряд Кровавый ворон, — её голос поднялся достаточно, чтобы все в лагере слышали каждое слово. — Смотрите. Учитесь.

Она наклонилась вперёд и когтем другой руки провела по щеке юноши. Он тихо застонал и открыл глаза. Когда он всмотрелся в лицо демонессы, выражение экстаза и обожания появилось на его лице. Он беззвучно спросил что-то, что могла услышать лишь Валькия, и она вновь провела когтем по его щеке. Тонкая алая линия появилась на линии касания, и её улыбка стала шире. Валькия кивнула и наклонилась к его лицу. Её губы коснулись губ юноши в странном благословении.

Спустя несколько секунд он умер. Со сверхъестественной силой и демонической мощью, которой она обладала, Валькия погрузила кинжал прямо в сердце юноши, забирая себе последние отголоски его жизни. Повернув голову, она посмотрела на Ботхвара.

— Вот, что есть ритуал Кровавый ворон. Каждый из вас исполнит его на павших гномьей крепости. Живых или мёртвых, не имеет большого значения.

Говоря, она провела кинжал вниз, с лёгкостью разрезав меха, которые носил юноша. Затем кинжал вновь пошёл наверх, разрезая кожу. Кровь собиралась на снегу под телом молодого воина, и Валькия откинула назад голову и рассмеялась. Отбросив кинжал на землю, она голыми руками содрала кожу с груди своей жертвы, обнажив грудную клетку, гладкую от крови и слизистого покрова.

— Чтобы сделать это, требуется сила воли, — продолжала она комментировать происходящее. — Но храните истинную верность, и рука моего господина безошибочно направит вас.

— КРОВЬ ДЛЯ КРОВАВОГО БОГА!

Крик поднялся в горы и разнёсся эхом далеко-далеко, добравшись даже до ушей часовых на стенах Карак Гулга.

Кинжал Валькии кратко вспыхнул, когда она опустила его в истинном ударе, что расколол грудину воина. Вылетели обломки кости, и демонесса ударила вновь. Ещё три удара и разверзшаяся трещина распространилась сверху донизу. Она перевернула кинжал и нанесла удар рукоятью. Грудина легко раскололась, и она взялась руками за края грудной клетки. С неизмеримой силой она рванула, и грудная клетка раскрылась наружу. Это устрашающее зрелище напоминало её развёрнутые крылья, а также воронов, что кружили в небесах.

Закончив, Валькия в прыжке поднялась с тела юноши, крылья развевались, поддерживая её в равновесии, и демонесса отступила на шаг, чтобы полюбоваться на ужасающее дело своих рук.

— Прекрасно, не правда ли, мой чемпион?

Ботхвар смотрел на парня. Тот недолго был частью орды, а теперь представлял из себя всего лишь мясо, его внутренние органы были выставлены на всеобщее обозрение.

Шокирующее зрелище того, как один из его воинов столь изощрённо завершил свой путь, приводило его в восторг и распаляло неистовую жажду убивать и калечить.

— В самом деле прекрасно, моя королева, — ответил он, переводя взгляд с мёртвого парня на Валькию. — И это то, что вы хотите, чтобы мы сделали с гномами?

Она кивнула, рассеянно стряхивая кровь с кончиков пальцев, когда забирала обратно копьё и щит.

— Со всеми, кого вы убьёте, — ответила она. — Кроме их короля. Оставьте его для меня, — её улыбка стала ещё шире. — Да, мой возлюбленный чемпион, я буду с вами в этот день.

Она повернулась и пошла вглубь лагеря, тихо продолжая говорить о чём-то с Ботхваром. Там было такое ликование среди его людей, что никто не услышал, не заметил или хоть как-то обеспокоился, когда волкодавы погрузили свои морды в кровавое пиршество, что было им предоставлено.

К тому времени, когда гномы были готовы занять свои места, снег, наконец, прекратился. Скалди Железная Челюсть вышел из своих покоев, его лицо и глаза были опустошены страшной болью потери. Он не выразил признательность своему старшему сыну за те усилия, что тот предпринял, пока король в одиночестве предавался своему горю, но Эльгрим, впрочем, и не ожидал этого. Он любил своего отца и знал, что отец тоже по-своему любит его. Однако подобная нежность всегда принадлежала лишь Фелбьёрну. Эльгрим не ожидал мгновенный перенос любви на себя лишь потому, что сердце его младшего брата, наконец, успокоилось.

Это Эльгрим был тем, кто готовил гномов Карак Гулга к битве. Это Эльгрим был тем, кто провёл всю ночь, разговаривая с кузнецами рун и мастером по оружию. Тем не менее, именно Скалди был тем, кто поведёт их в сечу с человеческими варварами.

Если принц и испытывал раздражение или гнев от этого, то не позволил ему как-либо проявиться. Таном был его отец. Это было справедливо и правильно для него, чтобы поддерживать строгие манеры перед лицом врага. Обычно, перед боем наступало время для того, чтобы тан произнёс зажигательную речь, но вопль завывающего ветра говорил о том, что такой роскоши не было у них в сей день. Враг приближался, и они также быстро выдвинулись на позиции.

Защита внутренних помещений цитадели была прерогативой тана, поэтому командование внешней линией обороны он передал своему сыну. Его приказ стал первыми словами, обращёнными к сыну с того момента, как он нарушил своё уединение, и на мгновение их глаза встретились. Скалди протянул руку и обхватил предплечье Эльгрима.

— Карак Гулг не должен пасть пред этими захватчиками, мой сын.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы предотвратить это, мой тан.

— Позже, когда всё это закончится…мы посидим. Обсудим, — подобие улыбки мелькнуло на губах гномьего короля. — Мы выпьем и занесём этих ублюдков в Книгу. — Его рука сжалась ещё крепче, и Эльгрим вернул отцу тёплую улыбку. Возможность сидеть и пить с отцом станет окончательным признанием, и Эльгрим сделает ради этого всё возможное. Со своей стороны, казалось, сила Скалди вернулась, и его речь вновь была громка и полна силы. Сердца гномов на стенах возрадовались, когда они услышали это.

— Сражайся хорошо, сын мой. Честь и слава будут наши в конце этого дня, — с этими словами он взвалил молот на плечо и отправился вглубь Карак Гулга.

Эльгрим поднял голову и втянул воздух. Он мог учуять скверну и кровь, и слабый запах гнили, что шёл от мёртвых варваров, которые ранее уже попробовали свои силы на Карак Гулге. Они сражались против всего, что бросали на них, и они выжили. Они выживут и здесь, сегодня.

Он повернулся спиной к входу в крепость и высоко поднял один из своих мечей в последнем салюте. Все, кто остался с ним, последовали его примеру, и один за другим они двинулись вперёд, готовые противостоять всему, что встанет на их пути.

На их пути встал кровавый прилив. Варвары перевалили через гребень холма в волне яростного безумия, в мгновение ока добравшись до твердыни. И то, что гномы оказались более чем готовы к столь яростному нападению, являлось заслугой и следствием тяжёлой работы и стараний Эльгрима и остальных командиров.

В тот миг, когда были замечены первые воины Ботхвара, гномы, вооружённые пистолетами чёрного пороха, открыли огонь, выпустив ливень пуль, которыми запасались в течение многих часов. Это было тактикой, которой они пользовались с тех пор, как варвары начали нападать на крепость, и обычно этого оказывалось достаточно, чтобы подавить любое наступление. Но это не было обычным налётом. Это была полномасштабная атака силы, чья хорошая организация вызывала тревогу.

Взревел первый залп, разносясь эхом по всему амфитеатру, образованному высившимися вокруг Карак Гулга могучими горами. Его грохот оказался заглушен криками умирающих варваров, что оказались в первых рядах орды и приняли на себя полную мощь гномьего огня. Но гномы-стрелки, несмотря на своё удивительное мастерство, не могли перезаряжать оружие столь же быстро, как карабкались на стены с упорной целеустремлённостью человеческие воины.

— Пушки, обрушьте на них возмездие! — вскричал Эльгрим, и его голос разнёсся над какофонией, царящей над полем боя. Враги были уже у основания наружной стены, что окутывала внешний двор цитадели. Стена была достаточно прочной, но деревянные ворота, которые преграждали вход, не могли долго выдерживать столь яростного напора. Кроме того, высота стены не позволяла варварам легко перемахнуть через неё, хотя некоторые, в припадке кровавого безумия, и пытались.

Раздался резонирующий грохот, когда первая из четырёх пушек, установленных на стене, выплюнула свой смертоносный заряд в атакующую орду. Их было так много. Эльгрим почувствовал укол сомнения, проколовший броню его уверенности, но, встряхнувшись, вновь сосредоточил всё своё внимание на битве. Пушечное ядро, выпущенное со смертоносной скоростью, ударило в ряды варваров, разбрасывая тела и сокрушая кости. Ещё две пушки произвели удачный выстрел, но четвёртая дала осечку. Это был риск, на который шли гномы, обслуживавшие орудия, и шли охотно. Но отчаянные крики боли, раздавшиеся, когда гномы горели в пламени, вырвавшемся из разорвавшегося орудия, были не тем, что Эльгрим когда-нибудь хотел услышать в своей жизни.

Вонь жжёных волос и жареной плоти наполнила утренний воздух, и. как ни хотел Эльгрим отправить кого-нибудь на помощь раненым, он понимал, что не может этого сделать. В своё время он сражался во многих войнах и уже давно был закалён зрелищами и звуками войны. Он защитил Карак Гулг от многих врагов, не задумываясь дважды перед тем, как проткнуть мечом всё, что представало перед его глазами. Но ещё никогда он не был так неуверен в победе, как сейчас.

Стрелки вновь разрядили своё оружие во врага, и ещё большее количество варваров было сокрушено этим залпом, присоединившись к остальным мёртвым и умирающим. С замиранием сердца Эльгрим понял, что хоть порох и был эффективен против более примитивных людей, это всего лишь тактика сдерживания, причём не та, что способна выиграть им много времени. Уже некоторые варвары волокли грубый таран, громоздкий ствол дерева, который тащили несколько дюжих мужчин. С гортанными криками на языке, который Эльгрим даже никогда не имел желания узнать, они бросились на первый приступ ворот.

Таран ударился в дерево с глухим стуком, который можно было так же легко услышать, как и почувствовать. Это были отличные ворота, прочные и хорошо сделанные, как и всё, к чему прикасались руки гномов. Но и они не продержатся долго перед лицом такого бедствия.

Проревев новую команду, Эльгрим спустился со стен во главе отряда гномов, чья задача заключалась в удержании внутреннего двора. Когда они падут, то захватчики столкнутся с дальнейшими трудностями в туннелях Карак Гулга. Огненные пушки ждали их там, и в узких туннелях, которые предназначались для низкорослых гномов, это станет серьёзным препятствием.

Если они потерпят поражение. Эльгриму пришлось сфокусироваться на этом слове. Если. Не когда.

Воздух наполнил чёрный дым из пушек, и своры собак, что сопровождали варварскую орду, взвыли в удовольствии от запаха крови и потрохов, что пронизывал всё вокруг. Они не испытывали никакой верности к людям, которых сопровождали, поэтому с визгом и рыком набросились на мёртвых, разрывая плоть и жадно погружая окровавленные морды в тела.

Таран вновь врезался в ворота. И вновь. Дерево начало поддаваться нагрузке, во все стороны полетели обломки. Затем, после ещё трёх мощных ударов, варвары достигли своей цели. Дверь кратко застонала напоследок, а потом надёжность, которую она олицетворяла, стала не более чем воспоминанием. Древняя древесина прогнулась, а затем разорвалась легко, словно пергамент, и люди, которые долбились в ворота, ввалились во внутренний двор. Однако у них не было ни малейшего шанса, чтобы отпраздновать это событие, так как их тут же растоптала ринувшаяся в проход остальная орда. Они не выживут, чтобы принять участие в будущей кровавой бойне, но они уже были настолько безумны, что смеялись, когда умирали.

Без малейших колебаний Эльгрим и остальные сильно бронированные, коренастые воины, бывшие оплотом обороны, грудью встали на пути рвущейся орды. Они сражались с тщательно выверенной точностью, как один гном, в то время как мужчины и женщины севера молотили в кровавом безумии. Не было ни грации, ни какого-то расчёта в их методе боя, и многие нашли свою смерть, даже не успев толком поцарапать броню гномов. Если же кому-то и удалось нанести удар, то это было скорее следствием удачи, нежели мастерства.

Но их истинное количество было неисчислимо. Разведчики, конечно, говорили, что варварская орда была большой, но увидеть её наяву: неисчислимый поток одетых в меха тел, покрытых кровью и татуировками…размытые лица, которые никогда не оставались в поле зрения на время, достаточное, чтобы хорошо их рассмотреть…Эльгрим не успел как следует подумать об этом, как в разломанные ворота ворвалось ещё больше воинов. Спеша прорваться внутрь, двое или трое из них насадили себя на зазубренные деревянные обломки, что остались от ворот. Они полустояли, полулежали на острых обломках, которые торчали из их тел. Глаза варваров были открыты, и радостные, безумные улыбки застыли на их лицах. Кровь стекала по дереву, обагряя его несмываемым цветом.

Северянка с льняными волосами и двуглавым топором, испуская убийственный визг баньши, со всех ног неслась на строй гномов. Она умерла за такой краткий миг, что он почти почувствовал стыд. Эльгрим потратил мгновение, чтобы всмотреться в лицо женщины. Она выглядела молодой. Теперь она мертва: топор одного из его собратьев расколол её череп чуть ли не на две ровных половинки.

Она свалилась и замерла в снегу, но всё же, в самый последний миг, ей удалось перевернуть себя на спину, её руки в последнем движении тянулись к ним, а на лице замерло выражение звериного экстаза. Это зрелище приводило в замешательство.

— Эльгрим!

Крик пришёл с вершины стены и Эльгрим оторвал взгляд от мёртвого врага. Было что-то такое в этом крике, что-то холодящее до мозга костей, что он помчался так быстро, как только позволяли его короткие ноги, наполовину перепрыгивая, наполовину переползая тела поверженных врагов и павших друзей, направляясь к источнику крика.

Он вскарабкался на стену, лишь слегка запыхавшись, и последовал взглядом за дрожащим пальцем Старкада, который указывал на что-то, приближавшееся к Карак Гулгу.

Человек, на котором остановил свой взгляд Эльгрим, скорей всего и был Ботхваром, номинальным лидером той силы, что так долго и упорно осаждала их. Ещё больший гигант, чем его сородичи, он лениво, словно на прогулке, шёл по направлению к цитадели, его широкие плечи покрывали меха. Даже с такого расстояния он излучал угрозу. Варвар остановился и уставился на землю перед собой, словно что-то разглядывая.

— Стреляйте по нему, чёрт вас возьми! — Эльгрим выхватил пистолет у ближайшего гнома и неумелым движением направил его в сторону Ботхвара. Его палец нажал на спусковой крючок, и пуля полетела в сторону воина. Эльгрим оказался не готов к отдаче и отступил на шаг. Только мгновенная реакция Старкада не позволила ему свалиться со стены в кипящую круговерть тел, бившихся во дворе цитадели.

Он вновь принял устойчивое положение и в смятении увидел, как пуля отскочила от брони чемпиона.

— Эльгрим. Посмотри, что он только что сделал, — голос Старкада был на самом деле испуганным, и именно это заставило принца остановиться и осознать, насколько безвыходной была ситуация. Эльгрим опустил глаза вниз, уверенный в том, что увидит там нечто воистину ужасающее.

Двое его сородичей лежали мёртвыми, их грудные клетки были разодраны, и алые цветы, образованные вытекшей из них кровью, составляли резкий контраст с вездесущей снежной белизной. Отсюда он мог видеть, что руки Ботхвара были липкими и влажными, окрашенными в тот же цвет, что и земля, на которой тот стоял. Эльгрим почувствовал, как желчь подкатила к горлу, и отвернулся. Это было неотъемлемым правом каждого гнома-воина — благородная смерть в битве, но в том, что сделал Ботхвар, не было ничего подобного. Эльгрим не видел ничего более подлого, чем осквернение, произошедшее на его глазах. А шесть слов, что произнёс его родич, изменили и это знание.

— Они не были мертвы, мой господин, — лишь шёпотом удалось произнести Старкаду. Он больше не мог произнести ни слова, лишь указал на других мёртвых гномов, которых постигла столь же страшная, отвратительная судьба.

Что-то необратимо трагическое произошло с Эльгримом Железная Челюсть после этих страшных слов. В мгновение ока он ослеп от ярости. Для воина, чьи славные и многочисленные победы были выкованы в первую очередь благодаря безупречному самоконтролю и неразрывно связанному с ним великолепному стратегическому мышлению, это стало первым шагом на пути к окончательной погибели.

Далеко под ним, в самом сердце цитадели, тан Скалди Железная Челюсть ждал на своей позиции. Несмотря на прочность тяжёлых дверей, отгородивших вход от мира за его пределами, гномы Карак Гулга слышали звуки битвы, бушевавшей снаружи. Это будоражило кровь тана, и лишь ценой невероятных усилий, порождённых прожитой жизнью, он подавил желание приказать открыть двери, чтобы иметь возможность в любое мгновение присоединиться к битве.

Он знал, что его оставшийся сын вполне мог умереть, защищая свою прародину, и это знание терзало его до самой глубины души. Сама мысль о том, что варварские мародёры проникнут под высокие своды крепости, расползутся по палатам и заберут себе богатства гномов Карак Гулга, заставляла стыть в жилах кровь.

Отчаянное, острое желание отомстить за безвременную гибель младшего сына не уменьшилось за это время, и Скалди чувствовал огонь, что бушевал в его груди. Если же он потеряет обоих сыновей, то гнев его будет неизмерим. И, несмотря на любовь, испытываемую им к своим сынам, если их смерть даст ему силу, чтобы одолеть мародёров, то он примет это со слепой верой.

Он склонил голову в молчаливой молитве, прислушиваясь к шуму битвы, бушующей наверху. Между ним и атакующей ордой пролегли многочисленные коридоры, заполненные огненными орудиями. Если Эльгрим падёт, если воины, удерживающие ворота, будут побеждены, то врагов ждёт стена пламени, что унесёт немалое количество жизней.

Скалди поднял голову и решительно посмотрел вперёд, на пасть туннеля, что вёл к главному входу в его возлюбленный дом. Пусть приходят.

Ботхвар чувствовал во рту кровь гномов и наслаждался этим. Он разодрал рёбра уже примерно десятку, их искореженные тела оставались за его спиной, пока чемпион приближался к своей цели.

Его королева заверила своего чемпиона, что будет рядом, и даже сейчас, не видя её, Ботхвар чувствовал, как могучая аура Валькии идёт рядом с ним. Он чувствовал её восхитительную радость каждый раз, когда набрасывался на очередного павшего гнома, и мог слышать её одобрительный смех, когда разрывал их тела. Кровь покрывала его руки, его меха, его волосы, и её запах разжигал в нём жажду крови так, как ничто из того, что он когда-либо знал. Это подвигало его на свершение новых деяний с неестественной силой. Это было время рвать гномов, чьи ряды уменьшались с каждой жертвой.

Спустившись с неба на раскрытых на всю ширину крыльях, Валькия Кровавая коснулась раздвоенными копытами ног заснеженной земли. Подняв копьё над головой, она испустила воющий боевой клич, приведя варваров в ещё большее исступление. Они возобновили свои усилия, вливаясь через относительно узкие ворота во двор, где встречали ожесточённое сопротивление.

Валькия посмотрела на стену, откуда гномы по-прежнему вели стрельбу из своего огнестрельного оружия. Её горящие глаза сузились, и улыбка медленно расползлась по демоническому лицу.

— Мой чемпион, — промурлыкала она, придвинувшись к нему и обняв его окровавленные меха. — Там, наверху, шебуршится жертва, что действует против нас. Я считаю, что пришло время разобраться с помехой, исходящей от них.

Потребовалось огромное усилие воли, чтобы выдавить эти слова сквозь завесу животного инстинкта, что овладел им, но в лающем ответе Ботхвара прозвучало согласие.

— Да, моя королева, — ответил он, его голос был густой от слюны.

Валькия наклонилась ближе и впилась в губы человека в распутном поцелуе. Тело Ботхвара задрожало, когда она даровала ему благословение Кровавого Бога. Чемпион на мгновение закрыл глаза, когда осознал с абсолютной уверенностью, что он непобедим, пока его бог не возжелает обратного.

Затем она отступила ему за спину и, обвив его тело руками, вскричала голосом, от которого снег осыпался с ветвей деревьев.

— КРОВЬ БОГУ КРОВИ!

Крик разнёсся эхом, когда она, вновь расправив крылья, рванула в небеса с чемпионом в своих руках. Когда Ботхвар оторвался от земли, он потянулся, чтобы высвободить свои топоры. Он взмахнул ими с абсолютной убеждённостью, в тот миг, когда она опустила его на стену. Валькия также приземлилась, встряхнув своими длинными тёмными волосами. Её приземление вызвало волну паники, выплеснувшейся наружу, и на этой волне она подняла щит, пристёгнутый ремнями к левой руке.

Это был простой щит из дерева и металла, который служил той же цели, что и иные, подобные ему, но ужас, смотревший с его поверхности, заставил некоторых гномов завопить в великом страхе. Один за другим они бросились со стены.

Вид головы на щите не был чем-то необычным для гномов, которые привыкли за годы войны против мародёров к ужасным трофеям, которыми те частенько украшали себя и своё оружие. Но ни одна из виденных ими голов не была столь же ужасна, как оживлённая голова Лоцефакса. Какая-то порочная магия оставляла голову князя демона живой, и его жестокие черты постоянно крутились и корчились в вечной агонии. Высвобожденная таким образом, встроенная магия щита активировалась и была направлена вперёд его носителем. Голова Лоцефакса искривилась, как будто это могло ему хоть как-то помочь освободиться, и, в очередной раз осознав, что это ему не удастся, демон издал крик ярости и гнева, который был самым страшным звуком, который гномы когда-либо слышали.

Валькия засмеялась в лицо испуганным гномам и подняла щит над головой. Рот щита раскрылся и произнёс слова давно умершего языка, который могла понять лишь она.

Отпусти меня.

— Этого никогда не случится, принц Слаанеш, — ответила Валькия. — Ты мой, и вместе мы непобедимы.

Отпусти меня.

Смех Валькии стал ещё громче. Каждый раз, когда она использовала магию щита, князь демонов, когда-то возжелавший сделать её своей рабыней, умолял даровать ему свободу, как какой-то жалкий слабак, коим он и был. Она не ответила ни слова, и глаза закрылись.

— Нет, — сказала она. Затем Валькия забросила щит за спину и подняла над головой копьё. Её могучая аура притягивала. — Гномы Карак Гулга, услышьте меня! — её голос легко перекрыл звуки битвы, кипевшей во дворе. — Мой господин и учитель даёт вам выбор. Запомните эти слова, потому что это не то, что он делает часто. Он… — демонесса почти застенчиво склонила голову набок, — Он был впечатлён вами. Впечатлён тем, как ваши воины ведут себя перед лицом великих бед.

Эльгрим уже наполовину взобрался, наполовину упал вниз с лестницы, что вела на зубчатые стены, когда впервые увидел осквернение своих родичей, и его парные клинки обратились в оживший вихрь. Однако, услышав раздавшийся сверху голос существа, он остановился и прислушался к словам, что словно яд сочились из уст твари.

— Я не буду говорить с вами, как с глупцами, ибо знаю — это не так. Вы знаете альтернативу. Сделайте выбор.

Существо звучало как женщина, и с того места во дворе, откуда он смотрел, имело определённо женские формы. Но голос ужасал гнома. Где Ботхвар слышал мёд, Эльгрим слышал клинки. Это был голос, запятнанный злом, и существо, не заслуживающее права на жизнь. Он покрепче обхватил рукояти своих мечей, и его голос возвысился над крепостью в мрачном неповиновении.

— Тут нет выбора. А теперь — сражайся с нами.

Многие гномы, что ещё стояли на ногах, громогласно взревели в знак согласия со словами Эльгрима.

Валькия рассмеялась своим гортанным смешком и вновь расправила крылья. Она легко спрыгнула со стены, её крылья лишь немного шевелились, так, чтобы её спуск выглядел царственным и драматичным. Она приземлилась на заснеженном дворе, и Эльгрим увидел Валькию Кровавую во всей её ужасающей славе.

— Поскольку ты хочешь смерти, герой, ты получишь её, и она не будет благородной или милосердной, — в тоне её голоса сквозила возмутительная насмешка.

Он уже был пойман в капкан битвы, но даже сквозь застилающую взгляд кровавую дымку, Эльгрим вздрогнул, поражённый, когда существо отвесило ему низкий, почти рыцарский поклон. Возмущённый тем, что посчитал за насмешку, он с рёвом бросился на Валькию. Она проревела свой ответный клич и выровняла своё копьё, приготовившись к встрече с миниатюрным принцем Карак Гулга.

Мародёры возобновили своё наступление, протискиваясь сквозь ворота под давлением напирающей массы тел и убивая везде, где проходили. Несколько воинов упали на колени и начали отвратительный ритуал разрывания тел. Некоторых из них настигло возмездие уцелевших защитников, однако вскоре все гномы, что лежали вокруг твердыни, были раскрыты, словно ужасные цветы.

Ботхвар пробил себе путь через стены твердыни с непревзойдённой лёгкостью. Любая человечность, что ещё оставалась в нём, давно покинула его в тисках ярости, и существо, что сражалось с силой дюжины воинов, было больше, чем человек, ставший зверем. Его могучий топор блеснул и впился в тела несчастных, что встали на его пути, и на короткий миг показалось, что стена плачет гномьими телами.

Воинов Эльгрима становилось всё меньше с каждым мгновением. Пушки уже давно прекратили лаять в бесполезном сопротивлении, а сами стрелки были мертвы или умирали в груде тел. Но принц не замечал ничего. Его собственная битва также шла нехорошо. Валькия больше, сильнее, быстрее и, безусловно, была лучшим бойцом. Её мастерство владения копьём было выдающимся. Они сражались друг с другом уже несколько долгих минут, и все могли наблюдать выражение чистого экстатического удовольствия, возникавшее на ужасающе-прекрасном лице Валькии, когда демонесса наносила своему противнику порез за порезом.

Она кружилась и сражалась с грацией танцора, её гибкое тело было практически неуловимой мишенью, и с каждой каплей крови, что утекала из многочисленных ран, движения Эльгрима всё замедлялись и замедлялись, пока тот не пропустил точный удар сзади по ногам древком копья, отбросивший его на колени.

Она приставила наконечник копья к горлу Эльгрима и посмотрела на него сверху вниз своими демоническими глазами, в которых не было ничего, кроме уважения к доблестному противнику. Это выражение смущало Эльгрима, даже пока он ждал свою смерть.

— Ты пролил много крови сегодня, — сказала она ему. — И за это — я благодарю тебя. Но ты сделал свой выбор. Для меня это очевидно. Жаль.

Глаза демонической принцессы и гномьего принца скрестились на какую-то долю секунды. Её взгляд был последним, что увидел Эльгрим, перед тем как она пронзила его горло копьём. Наконечник копья вышел из шеи в кровавом фонтане, забившем из зияющей раны.

Поставив ногу на грудь гнома, Валькия вытащила своё копьё и нанесла ещё один удар изо всей силы. С кровожадным рычанием она упала на колени и расколола его тело, словно хотела вытащить ядро из ореха.

Жалкое количество воинов гномов, что всё ещё сражались, вскрикнули от зрелища чудовищного осквернения тела своего принца и с удвоенной силой бросились в битву. Но их многократно превосходили числом, а ужасающая смерть Эльгрима уничтожила тот моральный дух, что ещё оставался в их сердцах. Они набросились на врага со всем оружием, что у них оставалось (один доблестный воин даже прибег к помощи собственных зубов) но мародёры быстро покончили с ними.

Ботхвар пробил себе путь вниз со стен внутреннего двора. Некоторое время назад он сбросил меха со спины и теперь сражался с обнажённым торсом, несмотря на суровый мороз. Его загорелое мускулистое тело покрывала кровь всех, кого он убил. Не медля ни мгновения, он бросился к дверям, покрытым богатой и витиеватой резьбой, что преграждали путь вглубь в сердце цитадели.

Он бросался на неё ещё некоторое время, без особого, впрочем, успеха. Ещё двое или трое варваров присоединились к нему, и они вновь собрали таран снаружи двери. Таран бил в дверь раз за разом, но гномы хорошо знали, как запереться от мира, когда это было необходимо.

Валькия направила остриё копья на богато украшенные ворота, закрывавшие проход в центр цитадели.

— Ты позволишь двери лишить себя победы? Где твоя страсть, чемпион? — в её голосе сквозила лёгкая насмешка, когда она опёрлась на копьё и указала на него длинным, изящным пальцем. Затем она разразилась острым смехом, что резал Ботхвара по живому. Смех вырос ещё больше и проник через дверь, добравшись до гномов, что замерли за нею. С каждым импульсом её жестокого хохота, таран бил всё сильнее и сильнее, пока Ботхвар не вскричал столь громко, возглавив напор, что сосуды полопались на его лице, добавив ещё один алый слой к тем, что уже покрывали его тело.

Бах. Бах. Бах.

И всё же двери Карак Гулга не открылись для него.

Эльгрим — мёртв.

Звуки далёкого боя прекратились так внезапно, что Скалди мог сделать лишь один вывод. Его старший сын, наследник Карак Гулга, был мёртв, как и его брат. За один день он потерял обоих сыновей. Сердце старого гнома кровоточило от горя и страданий, и он делал всё, что мог, чтобы держаться прямо. Он мог слышать каждый звук, когда мародёры пытались пробиться в Карак Гулг, и каждый удар, заставлявший двери сотрясаться, возвещал наступающий ужас.

Стражи туннелей уже заняли позиции и приготовились развязать горькую ярость своих огненных пушек, и был хороший шанс на то, что свирепый рёв их пламени сможет значительно сократить ряды атакующих. Будет ли этого достаточно, ещё предстояло увидеть.

Крепко сжимая рукоять молота, король гномов держал голову высоко поднятой. Яркие слёзы блистали в его глазах, но его аура пылала яростью, как никогда. Его воины сомкнули вокруг него свои ряды, готовые защищать как свой дом, так и своего короля.

— Братья и сёстры, — взревел король голосом, не соответствующим его росту. — Сегодня мы стоим за всё, чем мы являемся, за всё, что мы достигли за века. Сегодня мы отражаем нападение, что угрожает стереть Карак Гулг с лика сей горы, и я скажу вам лишь одно — этого не произойдёт.

Он поднял над головой молот.

— Что скажете?

Гномы никогда не колебались, поддерживая своего короля, и этот день не стал исключением. Их голоса выросли в крещендо яростного сопротивления, достаточно громком, чтобы пронестись по туннелям в боевой песне.

Во дворе Ботхвар вновь обрушился на двери во главе своих воинов, и, наконец, в дожде из щепок и металла главные ворота гномьей крепости развалились на части.

Почти в сей же миг одна из огненных пушек ожила, и длинный язык пламени зазмеился вверх по коридору. Концентрированный и интенсивный, липкий и смолоподобный, он вцепился в меха первого десятка или около того варваров, ворвавшихся в твердыню. Они бросились наружу и отчаянно катались по снегу, пытаясь потушить пламя, но огонь был столь же живуч, как и сами гномы. Меха, даже несмотря на то, что были влажными от пропитавших их пота и крови, достаточно быстро обратились в пепел, а вслед за ними огонь принялся за людей, и по крайней мере восемь мародёров вскоре истошно вопили в страшных мучениях, пока их плоть плавилась и слезала с костей.

Тела потемнели и покрылись волдырями, и, наконец, крики один за другим прекратились: несчастные умерли.

Их товарищи не сделали ничего, чтобы помочь им, а, воспользовавшись паузой в пламенных извержениях гномьих огнемётов, перешагнули через обгорелые трупы и рванули со всей возможной скоростью, пытаясь пробраться по коридору так далеко, как только возможно. Они добрались до перекрёстка двух туннелей, в одном из которых, прямо перед ними, была установлена огненная пушка, что уже изливала пламенную смерть. Другой коридор был пуст. Как только новая вспышка огня заполнила коридоры, воины попятились назад. И в тот миг, когда они сделали это, в силу вступила вторая часть плана короля.

Скалди Железная Челюсть давно подготовил систему защиты против захвата его твердыни. Она была разработана и внедрена за годы до его рождения, но король добавил к ней новые элементы. Долгие часы он провёл за чертежами крепости вместе с гномами-инженерами, и когда безжалостные варвары завопили в туннелях, гениальные идеи, наконец, принесли плоды.

Бочки с порохом были размещены в стратегических точках во всех туннелях, и смелые души — глупые, как сказали бы некоторые — отправились к ним с зажжёнными свечами. Лишь какие-то секунды были у них, чтобы самим не стать жертвами взрывов и, когда пять бочек были зажжены, двое посланников оказались недостаточно быстры. Бочки взорвались, заставив замереть сердца, и древние туннели начали трястись и обрушаться.

Восклицая на своём непонятном языке, все варвары тотчас же бросились назад, к небольшому дверному отверстию, через которое проникли в цитадель. Гномы заставили их спуститься вниз по заполненному жидким огнём туннелю. Откуда-то сзади пришёл рёв. Там не было слов, которые гномы могли бы разобрать за рёвом очищающего пламени, но тон, тон был очевиден. Варвары лезли вперёд, несмотря ни на что.

Поэтому неудивительно, что многие и многие из них погибли в ужасных, страшных мучениях ещё до того, как первые воины добрались до огнемётов и обрушили свой медвежий удар на их обслугу. Он отбросил гномов от их орудий, и они бросились в схватку так быстро, как только позволяли их ноги. Краткого затишья оказалось достаточно, чтобы ещё один поток воинов влился в туннели, но они по-прежнему были зажаты в недрах гномьей твердыни. Теперь не только стены были узки, но и потолок постепенно опустился до высоты роста гнома, и многие варвары двигались вперёд, сгорбившись в неестественных позах. Возможно, залы гномов и были огромными, похожими на пещеры, помещениями, но их обитателям нельзя было отказать в сообразительности.

На следующем перекрёстке разверстых пастей туннелей варваров снова загнали на пламя огненных орудий, когда второй туннель обрушился, как и на предыдущем перекрёстке. Пронёсся ещё один пламенный вал, и ещё больше варваров нашли свою смерть. Захват Карак Гулга оказался не столь лёгкой задачей, как они думали.

Огромный шар огня бушевал в туннелях, и гномы, обслуживавшие огнемёты, разразились вызывающими криками, которые эхом разнеслись по подземелью, отражённые каменными стенами. Рёв атакующих мародёров стих, подземные залы практически погрузились в безмолвие. Три гнома, обслуживавшие огнемёты, обменялись взглядами. Неужели им удалось заставить варваров отступить?

Ответ на их вопрос пришёл секунды спустя, когда две фигуры появились из цветущих клубов дыма и огня. Они шли сгорбившись, так как туннель был для них низковат, но по-прежнему держались с той же наглостью, что гномы привыкли ожидать от северян. Тот, что справа, был огромен даже под движущимися пластинами брони, которую носил. Когда воин вышел из пламени, металл нагрудника сменил свой цвет с раскалённого белого до серо-стального, и гномы могли слышать, как он охлаждается. Его руки сжимали пару топоров, что могли посоперничать с любым, выкованным гномами, и в обычном состоянии могли бы вызвать у них восхищение. Но сейчас они даже не глянули на них. Их взгляды неумолимо приковала женская фигура, что шествовала обок человека.

Это был ужас, мерзость, представлявшая собой самое худшее из всего, с чем они сталкивались за прожитые годы, и они замерли в оцепенении, не в состоянии сделать хоть что-нибудь, застыв с выражением ужаса и неверия на лицах.

Валькия прошла сквозь огонь и не было видно, что её хоть как-то коснулось яростное пламя, лишь вонь горелой крови, что покрывала её доспех, стала ещё сильнее. Щит висел привязанный на спине, и Слаупнир легко покачивался в руке. Шествуя, словно на прогулке, два воина Хаоса подошли к огненному орудию.

Два гнома были убиты на месте: не в силах шевельнуться, замороженные аурой страха, исходящей от Валькии, они нашли гибель от топоров-близнецов Ботхвара, но третий развернулся и бросился вниз так быстро, как только позволяли его короткие ноги. Он должен принести весть об этих ужасающих захватчиках своему королю.

Ботхвар вновь взмахнул своими топорами, и пушки обратились в бесполезную груду обломков, после чего поднял над головой правую руку так высоко, как только позволял низкий потолок туннеля. Валькия жестоко улыбнулась на громкий победный клич своего чемпиона и сделала пару шагов вперёд к мёртвым телам гномов. Её светящиеся глаза сузились, когда она увидела что-то впереди.

Туннель перед ней расширялся, выводя в огромный зал, и в том зале стоял следующий вызов.

Карак Гулг ещё не пал.

— Мой король! Захватчики прошли туннели!

Запыхавшийся и решительный молодой гном, вбежавший в тронный зал, резко затормозил перед Скалди. Он с трепетом посмотрел на своего короля, словно быне желая сообщать остальную информацию, что он принёс.

— С ними демон, мой король. Она толкает их на деяния силы и смелости, подобных которым я не видел никогда ранее.

— Она?

Молодой воин резко кивнул, и лик Скалди побелел под бородой. Было невозможно жить так далеко на севере и не знать местных легенд и преданий. Из того, что слышал Скалди, был только один кандидат, подходивший под это описание. Это идеально сочеталось с поведением берсерков, что явились в его тронный зал предыдущим днём. С теми, кто взял на себя обязательства перед так называемым «Богом Крови».

Последователи Валькии Кровавой.

Невольная дрожь пробежала по его телу, когда ропот распространился по рядам гномов, заполнивших тронный зал. Скалди поднял руку, призывая к тишине. Всё ещё далёкие звуки битвы временно прекратились, но он знал, что это долго не продлится. У них всё ещё было немного времени, и он должен был думать очень быстро.

— Варин, ты мне нужен, чтобы кое-что сделать для меня, — сказал он. Голос короля был ясен и силён, без малейшего намёка на горе, что снедало его после смерти обоих сыновей. Теперь он был уверен, что Эльгрим действительно упокоился навсегда. — Ты должен забрать Книгу Обид на юг. Если это будет наш последний бой, то это единственное, что необходимо сохранить.

— Но, мой повелитель… — лик Варина исказился от переполнявших его эмоций. — Я хочу остаться и сражаться.

— Конечно, ты хочешь этого, парень, и это справедливо и правильно, — Скалди протянул руку и сжал плечо Варина. — Но это прямой приказ. Возьми Книгу и уходи через задний туннель. Отправляйся на юг и молись, чтобы Фелбьёрн смог провезти наш народ к безопасности. Если боги с нами, то мой внук родится через несколько месяцев. Убедись в том, что он — или она — узнает о том, что здесь произошло.

Лицо Скалди посуровело.

— Если Карак Гулг падёт, бремя памяти падёт на твои плечи.

Варин горестно уставился на Скалди, поправляя бороду. Наконец, он кивнул. Скалди одарил его краткой улыбкой и взялся за цепь, что висела на его шее. На её конце висел ключ.

— Поручаю Книгу под твою охрану, Варин. А теперь уходи.

Варин, поколебавшись мгновение, взял цепь из рук короля и надел на свою шею. Книга Обид лежала на постаменте в дальнем конце зала, и он бросился туда, чтобы забрать её. Скалди прошёл к задней части своего трона и нажал рукояткой своего молота на слегка выступавший камень. С грохотом, тайная дверь поднялась достаточно высоко, чтобы пропустить гнома. С Книгой в руках, Варин бросил последний умоляющий взгляд на своего короля, но выражение лица Скалди было неизменным.

Затем он исчез, скрывшись в пасти туннеля, и тан вновь закрыл тайный проход. Стена вновь стала гладкой, словно никогда не раскрывалась. Он постоял пару мгновений, прижав ладонь к стене.

— Пусть боги будут с тобой, — прошептал он. — Пронеси нашу память через всю свою жизнь.

После чего он занял своё место в рядах своих воинов и приготовился встретить всё, что уготовило им будущее.

Их было шестеро, все вооружены топорами. Замасленным волосам, окрашенным в неестественно-яркий оранжевый оттенок, придали самые невообразимые формы. В тот момент, когда Ботхвар и Валькия вышли из туннеля и вступили под своды зала, где они ждали их, полубезумные Истребители бросились на своего врага. Сначала казалось, и это было ожидаемо, что чемпион Хаоса и его королева одержат немедленную победу, но в своём высокомерии они не ожидали, что гномы готовы бросить всё, что у них осталось, дабы защитить то, что принадлежало им по праву рождения.

Топоры засветились интенсивным светом, когда Истребители приблизились к демонессе. Рунные кузнецы Карак Гулга работали всю долгую ночь, чтобы повысить их смертоносность, и они горели смертоносным изяществом в самых кровожадных руках, что были в распоряжении твердыни.

Истребители не ждали пощады. Каждый из них заключил свою собственную сделку со смертью и, как следствие, каждый из них был бесстрашен и смел в своей атаке. Они жаждали благородной смерти, чтобы очиститься от грехов, совершённых в прошлом, и ради этого они были готовы отдать всё. Двое разъярённых гномов отправились прямиком к Валькии, копьё которой мгновенно поднялось в ответ. Она сняла щит со своей спины и направила его на атакующих, вновь пробудив демона, и проснувшийся принц Слаанеша испустил свой ужасающий вопль.

Ни один из атакующих гномов не среагировал на это, наоборот, один из них прервал своё размахивание топорами и яростными ударами начал долбить бестелесную голову на щите. С каждым ударом демон издавал новый яростный вопль, снова и снова. Являясь частью проклятия, что навечно привязало Лоцефакса к щиту Валькии, эти вопли не могли угнаться за стремительностью ударов.

Супруга Кхорна отпрыгнула назад, изящно приземлившись на своих раздвоенных копытах, и слегка подбросила своё копьё в воздух. Изящным движением она ухватило его в воздухе, направив остриё непосредственно на одного из Истребителей. С мощным выпадом она вонзила его в грудь гнома. Изящно сделанный наконечник пронзил боевую раскраску на груди гнома и, пройдя сквозь плоть, сухожилия, мышцы и кости, вышел из спины. Пробулькав что-то напоследок, Истребитель, наконец, испустил дух на конце копья Валькии, его последние мгновения были омрачены тем фактом, что его жертва оказалась в пределах досягаемости. Так близко, и так далеко.

Она выдернула копьё из тела со звуком шлик. Второй Истребитель уже набросился на неё, его усиленное рунами оружие оказало крайне незначительное воздействие на её сочащуюся кровью броню. Её постоянно плачущие пластины лишь слегка сдвинулись под разящими ударами топора гнома.

С оглушительным рёвом Истребитель вновь взмахнул своим топором, но на этот раз, сопроводив удар словами силы, которые должны были активировать смертоносные руны в самом сердце лезвия. Валькия увидела магическую вспышку света в магическом металле лезвия топора, как только оно соприкоснулось с её бронёй.

Красные пластины брызнули кровью в тот миг, когда топор опустился. Лезвие прорезало броню и вонзилось в плоть под ней. За долгие годы Валькию ни разу не поражало столь смертоносное оружие и визг, вырвавшийся из горла демонессы, в котором сквозили боль и удивление, стал тому подтверждением.

Руна потускнела, и Истребитель развернулся на ногах, приготовившись к очередной атаке. Руна, что позволила ему пробить броню Валькии, могла использоваться лишь раз, но этого хватило, чтобы пробить брешь в обороне демонессы. Она повернула копьё, приготовившись нанести ответный удар, но глаза Истребителя внезапно распахнулись, и изо рта гнома выплеснулся поток крови, после чего он рухнул с одним из топоров Ботхвара в затылке. У чемпиона потекла слюна, как только он вступил в схватку, и, сплюнув, Ботхвар вместе с Валькией бросился на оставшихся четырёх Истребителей. Поодиночке оба были силой, с которой следовало считаться. Сражаясь же вместе, они были почти непобедимы.

Звуки боя были всё ближе, и всё же гномы, замершие в тронном зале, не двигались, чтобы выступить навстречу. Здесь они занимают ключевую позицию в обороне цитадели, и они не сдвинутся с места. Зал был огромен, хотя большинство жителей покинули его, уйдя вместе с беженцами на юг. Но все и каждый из воинов, что стояли здесь, знали: если этот зал падёт, то всё будет потеряно.

Они знали — битва придёт и к ним. Скалди выпятил челюсть и замер в готовности.

Раздававшиеся не так уж и далеко, крики умирающих Истребителей заставили ощетиниться каждого гнома за его спиной. Боковым зрением Скалди видел тревогу длиннобородых, его наиболее доблестных ветеранов и сильнейших воинов. Они едва сдерживали желание броситься в схватку, но никогда бы не оставили своего короля без приказа.

Скалди тихо вознёс молитву, чтобы его посланник, Варин, благополучно выбрался из твердыни. Он был молод и быстроног, а секретные туннели выведут его подальше от гор. Это был маршрут, которым Фелбьёрн вёл беженцев. Варин будет жить. Скалди верил в это. Он должен был верить, что их подвиги будут жить, а их обиды будут помнить.

Его взгляд ещё раз прошёлся по залу. Все те, что стояли сейчас рядом с ним, были его друзьями и братьями, и, хотя никто бы даже не подумал озвучить эту мысль, это, вероятно, будет их последняя битва. Скалди знал, это будет по-настоящему славный конец. Уход, достойный самого Гримнира. Простая мысль о том, как его бог, удовлетворённый его деяниями, встретит их в своих потусторонних чертогах духов предков, поддержала Скалди, и его голос поднялся под сводами зала — глубокий, мелодичный баритон, который нёс песнь смерти и славы.

Один за другим воины, ожидающие в тронном зале, присоединились к нему, и их голоса воспарили под каменные своды далеко наверху. Скалди поднял глаза к потолку и покрепче сжал боевой молот, когда двери в тронный зал разлетелись в щепки и варвары хлынули неудержимым потоком. Не имея ничего, что могло бы остановить их, вся оставшаяся орда теперь была вольна нести бессмысленное разрушение и сеять смерть.

В их тылу шла Валькия Кровавая, перед ней шествовал её чемпион, а на конце её копья висел труп последнего Истребителя. Она взмахнула копьём и стряхнула тело гнома, отбросив его к ногам короля. Вызов был брошен, и Скалди встретил его всем своим существом. Пение увеличилось в своей силе, каждый из гномов Карак Гулга вплетал свою собственную погребальную песнь. и мелодии сплелись в невероятно сложную вязь, когда они схватились в последней кровавой битве не на жизнь, а на смерть с дикими варварами севера.

Последние гномы продержались намного дольше, чем любой из северян мог предвидеть, и большинство из бежавших первыми варваров были срублены точными ударами в пах и по коленям, ударами, которые рассекали равно кожу и кости, нанося людям серьёзные и просто смертельные раны. Остальных они также вырезали с лёгкостью. Люди были полубезумны и глупы, что делало их лёгкой добычей. Многие умерли прямо там, где упали, и Валькии с Ботхваром очень быстро пришлось перешагивать растущие груды своих мёртвых последователей.

Скалди боролся с упорством, черпая силу из боевых кличей воинов, что окружали его. Древняя реликвия, которой он обладал, давала ему силу за гранью обычного, и он обратил свою стальную волю на битву. Множество людей, что вставали на его пути, нашли смерть от молота короля.

Ботхвар и Валькия прорезали свой собственный путь сквозь ряды гномов, которые бились отчаянно, но в итоге умирали под жестокой и беспощадной волной врагов.

Скалди забылся в своей ярости, его молот поднимался и опускался, и он был слишком сосредоточен на битве, чтобы понять, что остался последним гномом, что всё ещё стоял на ногах. Он начал смутно догадываться об этом лишь тогда, когда варвары начали избегать его атак, пятясь от него и открывая проход для демонической принцессы Кхорна, которая шла к нему со светящимися от ненасытного голода глазами,

Король гномов взмахнул молотом и обрушил его на щит. Лик Лоцефакса с вожделением посмотрел на него, смеясь и дразня. В ярости Скалди, казалось целую вечность обрушивал сокрушительные удары на лик демона, вновь и вновь. Кроме нескольких синяков, что практически мгновенно обесцветились и рассосались, он, казалось, не достиг больше ничего.

В конце концов, один из наиболее сильных ударов пробил оборону Валькии, и молот с оглушительным лязгом врезался в нагрудную пластину её брони. Это не дало никакого эффекта, но отдача встряхнула руку короля, и Скалди выпустил молот. Валькия подняла длинную изящную ногу и пнула его в грудь. Он пошатнулся, но не упал. Она повторила свой удар и, с её силой и раздвоенными копытами, королю показалось, что его лягнул злобный боевой конь. Сравнение было смешно, и даже когда Скалди наконец упал у подножия своего трона, то не мог понять, почему он вообще подумал об этом.

Он оторвал голову от каменных ступеней и расплывающимся взором увидел, как женщина-демон приблизилась к нему. Она наклонилась, так чтобы её лицо оказалось на одном уровне с его. Её дыхание было тёплым и вызывало воспоминания о бесчисленных прошлых сражениях. Медный запах крови, новой и старой, заполнил всё пространство вокруг неё, и перед самой смертью Скалди чуть было не вывернуло наизнанку. Одна рука поднялась, словно он хотел нежно прикоснуться к лицу демонессы. Так близко к чистой боевой славе…Одно прикосновение, и он сможет пройти по пути полному славы, равной которой он никогда не знал.

Валькия несла безмолвное предложение о нескончаемой жизни кровопролития и славы, и это было так заманчиво. Очень заманчиво…

Лица его погибших сыновей промелькнули перед его глазами, и рука короля гномов медленно сжалась в кулак в жесте неповиновения. Что-то вроде разочарования промелькнуло в глазах Валькии, и она отдёрнула голову от гнома. Их взгляды скрестились, и он посмотрел в бездонные глубины её глаз.

Он не почувствовал боли, когда она разорвала его на части. Он понял, что она разрезала плоть на его груди и даже сейчас щёлкала костями его груди, лишь тогда, когда остро ощутил тепло, пробежавшее по его телу. Смерть пришла. Однако он не будет закрывать глаза. Он умрет, бросая свой последний вызов в лицо своему ненавистному врагу.

— Хорошо, — прошептала она. — Я так ненавижу трусость.

Нечеловеческим усилием она разорвала грудную клетку Скалди, а затем погрузила руку внутрь и вырвала его сердце. Подняв скользкий, ещё пульсирующий орган над головой, она издала триумфальный крик. Потом она оторвала кусок от сердца и прожевала его, прежде чем бросить остатки Ботхвару, который тут же погрузил в него лицо.

— Этот оплот теперь твой, мой чемпион. — Она смотрела на него, слегка наклонив голову. Он хорошо сражался и пролил много крови для её возлюбленного супруга. Это подтверждало выбор Ботхвара чемпионом, и, несмотря на её предыдущие насмешки над его слабостями, не было никаких сомнений, что он продолжит проливать кровь и собирать черепа во имя её и общего их божества. — Делай с ним, что хочешь. Но сдержи своё обещание. Каждый труп гнома должен быть раскрыт. Мы оставим Кровавого ворона, как знак нашего прохождения и предупреждение тем, кто осмелится отправиться ещё дальше к северу.

Ботхвар, по-прежнему в тисках боевой ярости, не ответил, лишь кивнул головой, большой кусок сердца короля гномов торчал из его рта. Проглотив его, он поднял руку над головой и взревел в триумфе.

— Кровь Богу Крови!

— ЧЕРЕПА ДЛЯ ТРОНА ЕГО! — незамедлительно пришёл ответ, и варвары принялись за разграбление крепости и выполнение обещания своей королеве. Ещё оставались очаги сопротивления, которые следовало очистить, но они прикончили короля. Скрепляющий всё был мёртв, и после этой победы взятие остального оплота было лишь делом времени.

И в этом хаосе, вкусном, замечательном хаосе, никто не заметил, когда Валькия удовлетворённо кивнула. Её долг здесь был исполнен, и она развернулась и зашагала прочь, оставив за своей спиной финальное осквернение благородных гномов Карак Гулга.

Ник Кайм Город мёртвых сокровищ

Принц Дарин был мёртв. Он лежал на спине на носилках из щитов, холодный и липкий на ощупь. В отсутствие принца, Хегендур, его бывший страж очага и телохранитель, взял инициативу в свои руки. Слова, сошедшие с его искусанных губ, были столь же мрачны и темны, как тоннель, в котором остановились гномы.

— Теперь зверь охотится на нас, — сказал он. — Его след уводит вперёд, но он был оставлен намеренно, — голос Хегендура был так же холоден, как и его манера вести себя. Он развернулся к остальным, показывая широкую мускулистую грудь, изрезанную нанесёнными собственной рукой ранами. — Он хочет, чтобы мы пошли за ним.

— Только дурак охотно последует за монстром в его логово, — заявил один из гномов. Он был шахтным смотрителем и нёс фонарь охотничьего отряда. Не огонь, заключённый в оковы, давал свет — свет исходил от магических рун, выкованных в металле каркаса. Пара сапог перекинута через плечо, на их тёмной коже была выгравирована сигила.

— Дурак или обесчещенный истребитель, — пробормотал другой, презрительно глядя на остриженную бороду и голую грудь Хегендура. Этот носил лёгкую броню на манер гномов с холмов, но увешан оружием, в основном метательным: топориками вдобавок к арбалету, на котором также были выгравированы руны.

— Спужался тролля, Шлем Вороны? — спросил третий тан.

Гном с холмов набычился.

— Эта тварь — не тролль, — огрызнулся он на гороподобного гнома, стоявшего рядом с ним. Он был ниже, чем страж врат, железная верхушка шлема едва доставала до груди другого гнома. — И моё клановое имя — Шлем Ворона.

— Шлем Вороны тебе подходит больше, дружок эльфов.

— По крайней мере, я не убийца родичей, Магнин сын Торда! — Раглан Шлем Ворона вытащил бородовидный топор, который тускло засветился в полумраке, словно разделяя гнев своего владельца.

Магнин, страж врат, взвесил в руке молот, чей боёк был раза в два больше черепа гнома холмов.

— Вот, наконец, и настал момент разрешить вражду, а, грумбаки? — несмотря на внешнюю воинственность, страж врат не смог скрыть стыд в глазах, когда бросил взгляд на тело принца Дарина, покоившееся на импровизированных носилках.

— Отстань от него! — прошипел Воргил. Шахтёр посветил фонарём вперёд, приглушёнными проклятиями пытаясь добиться большего количества света. — Уже хватит смертей из-за дурости, — добавил он мрачно, после чего прошептал. — Я что-то вижу…

Глаза Воргила были лучше, чем у любого гнома Карак Азгала. Будучи шахтным смотрителем он большую часть своей жизни провёл в самых тёмных, давным-давно забывших о существовании света глубинах. Даже без факела или фонаря, его зрение было практически безупречным.

— Вот, — сказал он, пробормотав заклинание и добившись от фонаря ещё немного света, чтобы и остальные смогли это увидеть. Суровые лики предков с негодованием смотрели вниз на гномов, строго и неодобрительно. Высеченные в скале, они были массивными, великолепными, но драгоценности, что некогда украшали их бороды, шейные гривны и браслеты были выковыряны. Лишь выемки, пустые и жалкие, говорили о том, что некогда там что-то было. Гигантские статуи были ободраны дочиста. Вся твердыня теперь была не более чем разрозненная сокровищница, за драгоценности которой боролись, словно падальщики за гнилое мясо.

Тень замаячила впереди, напомнив гномам обо всех тварях, что зарились на их злато и драгоценности.

Здесь, на глубинных уровнях, в самых тёмных катакомбах Унгдрин Анкор, тени были повсюду. Часто они пищали или рычали, другие ревели или шаркали, пытаясь подкрасться незамеченными на мягких стопах или лапах. Эта же была массивной и излучала почти осязаемую угрозу.

— Это не тролль, — снова хрипло прошептал Раглан. Он сменил топор на арбалет, болты которого блестели, словно чистое серебро, несмотря на тьму.

Он и Магнин были обременены носилками из щитов, но пред лицом монстра они расстались со своей ношей, скинув намотанные на кулаки верёвки, скрепляющие последнее ложе принца. Принц Дарин, казалось, не возражал.

— Я говорил, что нам надо вернуться к вратам твердыни и привести больше воинов, — продолжил Раглан, отступив на шаг.

— И откуда бы ты их взял? — огрызнулся Воргил, — Там никого нет, окромя тех кровавых варваров. Унберогены или нет, но я доверяю гномам больше, чем людям, и собираюсь увидеть, как сокровища Изрила отправляются к его наследникам. Не к умги, не к гроби.

— Не к эльги, — с угрюмым видом пробормотал Магнин.

Прошло уже более двух тысячелетий со времени Великой войны между гномами и эльфами, но у сынов Грунгни была долгая память: наследие кланов и долг предков сделали её такой. Война Отмщения, объявленная королём Готреком Звездодробителем, была поддержана не всеми кланами. Некоторые кланы, завёдшие дружбу с эльфами, и чья торговля с этой жуткой расой процветала, отнюдь не горели желанием сражаться и всячески искали повод мирно разрешить конфликт. Гномы холмов, которые жили на земле, а не под горами, были самыми упорными из подобных отказников.

Раглан проигнорировал Магнина и махнул в сторону полуразрушенного зала, что осыпался вокруг.

— Оглянись. Это больше не Город Сокровищ, — он махнул рукой на разбитые статуи и обветшалые колонны. — Это логово зверей и чудовищ, тёмных обитателей мрачных глубин… — он замолчал, словно ожидая, что вот-вот из тьмы вырвутся некоторые из них, истекая слюной и воя в нетерпении отведать гномьей плоти, дабы утолить свой звериный голод.

Некогда, в те времена, когда Карак Азгал был известен как Карак Изрил, коридор, в котором затаились гномы, был бы выложен драгоценными камнями и чеканным золотом. Эти сокровища были уже давным-давно украдены крысолюдами, зеленокожими и даже вонючими зверьми.

— Мы все умрём здесь, — проговорил Воргил, не выказывая при этом ни малейшего желания обратиться в бегство. — Все мы — обречены.

Раглан взглянул на шахтного смотрителя — он и Хегендур всё больше погружались в фатализм. Его же собственная твердыня на Краг Тор всё ещё процветала. Он согласился на это предприятие столько же из-за золота, кое можно было получить в итоге, сколько и из верности королю расколотого царства, что некогда дало имя сей твердыне. — Мы должны вернуться, — снова начал он. — Собрать больше воинов в северных твердынях. Возможно, нам удастся найти гномов из Убежищ или Чёрных гор. Я слышал, некоторые кланы решили осесть там.

Магнин насмешливо усмехнулся. Страж врат был вырезан из более старого материала. Он мог проследить родословную свою и своего клана вплоть до Чернобородого. — Ринны и уфдисы. Среди всех них не найти и одного настоящего дави.

Раглан продолжил настаивать. — Нам нужно больше топоров.

— Айе, — издевательски согласился Магнин. — И пушек, и мулов, чтобы тащить их, но мы — четыре тана, и этого хватит на этого зверя, — он искоса посмотрел вниз на Раглана. — Ну, по крайней мере, трое. Я ожидаю, что клан оборотней, подобных Шлему Вороны, выберет трусость, а не честь.

Раглан скрипнул зубами, но сдержал едкий ответ, так и норовивший сорваться с губ. Как бы он ни был разгневан, страж врат оставался лучшим бойцом, чем он.

— А что насчёт принца Дарина? — спросил Воргил, глядя на труп.

Ухмылку с лица Магнина будто стёрли при упоминании имени принца.

— Мы должны оставить его, — проговорил Раглан.

— Он сын короля! — выдохнул Воргил.

— Само собой мы не бросим его посреди зала, крути, — огрызнулся Раглан. Он посмотрел на Хегендура. Страж врат выглядел так, словно собирался сделать что-то необдуманное. — Мы оставим его в одной из старых усыпальниц. По крайней мере, он будет лежать рядом со своими предками. Когда мы закончим со зверем, то вернёмся и заберём его.

— Тихо, глупцы! — Магнин ткнул вниз в туннель своим молотом. — Чуете запах? — спросил он, как только гномы замолчали.

Дуновение чего-то весьма неприятного укололо ноздри гномов. Оно принесло с собой вонь серы.

— Желчная кислота тролля, — нахмурившись, сказал Хегендур. В каждой его руке было по топору, зубы обнажились в вызывающей ухмылке.

— Что скажешь, парень? — спросил Магнин, неожиданно засомневавшийся в собственной правоте, но не собирающийся доверять дружку эльфов или полубезумному от горя стражу врат. Он оглянулся через свой шипованный наплечник и посмотрел на гнома, стоявшего позади.

Последний из охотников не был таном, даже воином он, по крайней мере, по мнению Магнина, не был. Он был коричневобородый, с серыми юношескими глазами бородачёнок. На нём был шлем, как и на остальных: железный наносник и железная корона вокруг всего шлема. Кроме того, он носил мантию, сплетённую с кольчугой и покрытыми рунами наручами.

Всё это говорило о том, что он был кователем рун, хотя парень и не чувствовал себя достойным сего, навязанного ему, облачения.

— От тела моего погибшего учителя исходило такое же зловоние, — тихо ответил Скальф и провёл в воздухе руническим талисманом, который висел у него на цепочке на шее. Он испускал бледно-зелёное свечение, которое окрасило тьму вокруг него.

— И, кузнец, — потребовал страж врат после того, как продолжения не последовало. — Что скажешь?

— Мы не должны были приводить сюда бородачёнка. Мне всё равно, кто был его учителем, — пробормотал в свою густую от сажи, чёрную бороду Воргил, обращаясь к Раглану.

Гном холмов бросил взгляд на кователя и кивнул, соглашаясь с шахтным смотрителем.

Скальф проигнорировал их. Он внимательно смотрел на свет, окружавший талисман, пока тот менялся с зеленоватого на висцерально красный.

— Очень близко.

Хегендур был на самом краю свечения фонаря, на границе его полусвета.

— Это зверь, — заключил он и углубился в туннель. — Спойте мою похоронную песнь к Гримниру и всем Богам-прародителям. Скажите им, что Хегендур, сын Хегенгрима, приближается к залам их подземных чертогов. Моя судьба ждёт… Узкул! — выкрикнул он и побежал, и лишь дробный стук подкованных сапог остался от него, когда тьма поглотила его.

— Хегендур, подожди! — выкрикнул кователь, но было уже слишком поздно. Стоило стражу врат выйти за пределы круга света, как раздался внезапный свист смещаемого воздуха, а затем хруст кости.

Воргил был ближе всех, и кровь Хегендура брызнула на него. Громко выругавшись, с лицом и бородой, побагровевшими от крови товарища, он вытащил засветившуюся во тьме кирку.

Разнообразное руническое оружие засветилось во тьме. Каждый гном обладал оружием, выкованным в глубокой древности, ещё до войны с эльфами, но пред тем, что ждало их в этом туннеле, все их молоты, секиры и топоры казались не более чем ножичками.

Напряжённая минута безмолвия опустилась на отряд, пока что-то не вылетело из тьмы.

Раглан швырнул метательный топорик, не желая тратить серебряный болт, пока не убедился в том, что оно того стоило.

Половина тела Хегендура с его собственным топором, воткнутым в грудь гнома, упала перед ними. От его отгрызенной верхней половины валил пар. Ниже талии не было ничего. Скривившийся страж врат всё ещё крепко держал свой топор. Но ни единой зазубрины или капельки крови не было на его лезвии.

— Я думаю, что он уже был мёртв, брат, — сказал Воргил.

Магнин усмехнулся, несмотря на обезображенные останки их спутника.

Низкий, отражающийся от стен рык, от которого с крошившегося потолка туннелей отвалились осколки и пыль, предотвратили готовый сорваться с губ гнома холмов резкий ответ.

— А оно большое, — сказал он, когда, наконец, всё стихло.

Спустя секунду вонь серы стала ещё сильнее, наполненный ею воздух обжигал открытые участки кожи гномов.

Скальф поморщился.

— В этих коридорах звук кажется громче, чем есть на самом деле, — однако, несмотря на эти слова, он всё же вытащил молот. Руна мастера его собственной ковки тускло светилась на бойке и спускалась вниз по рукояти. — Оно не собирается возвращаться, по крайней мере, сейчас. Чем бы это существо ни было, оно уже знает наш запах.

Мощная дрожь сотрясла камень под их ногами, опрокидывая статуи. Трещины избороздили высеченные лики предков, придав им ещё более раздражённое выражение. Дождь из осколков посыпался с потолка, а вслед за ним целые потоки грязи.

Магнин поднял большой щит, чтобы встретить самое худшее.

— Мы стоим и сражаемся.

Ни единого слова отрицания не прозвучало от остальных членов команды.

— Погибель… — пробормотал Воргил. Он едва сдерживался, чтобы не сделать шаг в сторону исполнения своей клятвы истребителя.

Тень зверя приблизилась, фыркая и рыча.

— Это не тролль, — пробормотал Раглан, прежде чем огромная трещина разделила потолок, и тоннель обрушился на гномов, принеся тьму и погибель.

— Это всего лишь тролль.

Заявлению короля громко вторило эхо по всему заброшенному предвратному залу. В былые времена, вассальные князья Карак Изрила вещали бы в богато украшенном тронном зале, палатах короля, достойных этого названия. Легендарный бриндураз бы освещал сцену, и множество украшений из обработанных драгоценных камней сияли бы будто звёзды. Те дни были покрыты пылью и тьмой веков. Азгал, Клад-гора, как он теперь был известен, лежал в руинах.

Ныне, владыка Карак Азгала восседал на деревянном троне, с горсткой вассалов-молотобойцев, которые угрюмыми тихими рядами выстроились за его спиной. То, что король Дьюрик решил дать аудиенцию в одном из залов верхних уровней было весьма примечательно, но старый гном был вздорным и упрямым ублюдком.

Скальф знал короля, он всё ж таки был его вассалом, и он знал, чего ему стоило покинуть своё родовое жилище на поживу гроби и крысолюдам. Некогда, Дьюрик был сильным, как телом, так и духом, теперь же он поседел и напоминал привидение со слишком тонкой и клочковатой бородой. И, тем не менее, его господин не лишился своей гордости.

— Мой кузен Фендрил утверждает, что нашёл логово зверя, — преклонив колено перед королём, рискнул вставить один из танов. Он был облачён в громриловую кольчугу и нёс кирку и фонарь, отмечавший его как шахтного смотрителя одного из кланов рудокопов. — Он говорит, что видел внешние признаки, указывающие на дракка.

Король Дьюрик покачал головой, его обтянутое сухой морщинистой кожей лицо исказила ядовитая гримаса.

— В Карак Азгале нет драконов, — ответил он. — Посмотри сюда! — Он ударил по могучему плечу, откуда чешуйчатая грива разворачивалась по его спине. Великолепный плащ опускался на голову дракона, на которой всё ещё оставалась плоть. На голову дракона с остекленевшими глазами и очень, очень мёртвого.

— Грауг Ужасный! — громогласно объявил он своей аудитории. Распалившись, он закашлялся, после чего сплюнул в кулак кровавую мокроту. Пара молотобойцев, в одном из которых Скальф узнал чемпиона Белграда, собрались было помочь королю, однако Дьюрик одарил их таким злобным взглядом, что воины словно бы вмёрзли в камень пола.

— Это был последний из дракков, — сказал он, оправившись, в его голосе появилось торжество. — И пусть он убил Далена Громобоя, я отомстил за него, выпустив из него порченую кровь. Больше нет драконов в Карак Азгале. Да и во всей остальной части Края Мира, — добавил он. — Эльфы, — сплюнул король, — пытались пробудить их во время Великой войны. Больше они не слетятся.

При упоминании эльфов один из танов опустил голову. Его броня была легче, чем у остальных, но лёгкость доспехов он компенсировал изобилием разнообразного оружия, свисавшего с его поясов. Скальф насчитал с полдюжины метательных топориков, двухлезвийную секиру и арбалет, не говоря уж о более мелких кинжалах и ножах. К его шлему крепился гребень из чёрных птичьих перьев.

Однако шахтный смотритель был настойчив.

— Фендрил был весьма точен в своих описаниях, мой король.

— Нет больше драконов! — яростно набросился на него король Дьюрик. Крик был столь яростным, что многие из танов бросили осторожный взгляд на выходящие в зал тёмные коридоры, опасаясь, как бы гроби не услышали и не заявились на шум.

Никто не ответил, но гнев короля постепенно стал остывать, превращаясь в едва тлеющие угольки. Он снова откашлялся, сплюнув ещё больше крови на руку и тунику. Когда он продолжил, его голос стал ещё более хриплым и уставшим.

— Это тролль, может, виверна. Ничего более.

— Мы прикончим зверя, что бы это ни было, — заявил один из гномьих владык с горделивой осанкой. Это был Дарин, сын короля и принц Карак Азгала, и с почтением преклонил колено перед своим господином и отцом.

Король Дьюрик с трудом спустился с трона, с которого он вещал подданным, дабы говорить с сыном, глядя в глаза. Рука, лёгшая на плечо принца, не была ни более твёрдой, ни более крепкой, но она с точностью передала чувства короля.

— Ты последний, — проговорил он голосом, который бы больше подходил для покойника. Звук напоминал треск старого пергамента. — Если ты умрёшь, род Карак Азгала умрёт вместе с тобой, — сказал он, ярость и страх боролись в его старых, слезящихся глазах. Рука его также дрожала, но принц Дарин успокаивающе положил свою ладонь на ладонь отца.

— Я убью это ради тебя, отец, и Азгал будет восстановлен.

Это была слабовыполнимая клятва, но единственный сын верил.

Последний из охотников ударил себя в грудь в знак одобрения столь смелой клятвы.

— Чем бы эта тварь не была, будь она троллем, виверной или чем бы то ни было ещё, но после того, как мы найдём её, она более не будет угрозой недрам Карак Азгала, — сказал он. — Так говорит Магнин, сын Торда. Мы из клана Камнеруких некогда были стражами врат. Будь то Азгал или Азул, на север, либо на юг вдоль Края Мира, наша кровь истинных дави густая и незагрязнённая, — он посмотрел на гнома с холмов, того, который пристыжено опустил голову при упоминании эльфов.

Король Дьюрик кивнул, довольный, и одобрительно посмотрел на воинов-танов, стоявших перед ним.

— Найдите это, — прохрипел он, оценивающе оглядев их своим буравящим взглядом. — Убейте это.

Промозглый воздух за вратами зала был тяжёл от вони паразитов.

Воргил, нахмурившись, ткнул носком сапога один из покрытых мехом трупов.

— Крысолюд, — объявил он очевидное. — Дохлый.

Магнин насмешливо фыркнул.

— Спасибо Грунгни за то, что ты наш разведчик и проводник, — сказал он, взмахнув топором-клевцом, упиравшимся в его могучий наплечник гвардейца.

Воргил неодобрительно глянул на него, но продолжил.

— Судя по телам, раны нанесены клинками и дубинами, — добавил он, расцепив киркой сплётшиеся скавенские тела.

О количестве трудно было судить, столь сильно были повреждены тела. Эти мохнатые создания были маленького роста и обликом напоминали людей, неким ужасным образом соединенных с крысами. Их сутулые спины, розовые хвосты и полные клыков пасти выглядели особенно зловещими в смерти. Расположение тел предполагало засаду, но ни единого признака тех, кто устроил её, видно не было. Если кто-то из нападавших и погиб, то его тело утащили во тьму.

— Гроби? — спросил Раглан. Он сторожил арочный вход в пещеру. Здесь, как и в других местах Клад-горы, ворота были лишены некогда украшавших их самоцветов и золота. Да и сам зал, что некогда бы переливался в свете фонаря шахтного надзирателя, ныне был холоден и мрачен. Его очаг был пуст, за исключением помёта скавенов и дочиста обглоданных голодными крысолюдами костей мелких тварей. Некоторые из поддерживавших своды колонн обрушились и в виде груд щебня валялись по всему мозаичному полу пещеры.

Гномы всего лишь пару часов, как вышли из врат верхних залов, когда обнаружили бойню. Вскоре падут даже верхние уровни Азгала. Где тогда, интересно, будет разглагольствовать король Дьюрик?

— Или иные разбойные твари, — заявил принц Дарин. Он стоял на упавшей статуе, словно подчёркивая свой высокий статус. Второй арочный проём находился прямо напротив первого. Тан-принц вгляделся в его укрытые мраком глубины. В мерцающем свете фонаря Воргила можно было различить ряд широких каменных ступеней.

— Это там, поджидает нас.

Что-то примешивалось к голосу принца. Не страх, нет — он был настолько уверен в себе, что страху было не пробиться сквозь эту броню. Скорее неуверенность — или это лишь так казалось Скальфу — что ему не удастся завалить зверя и восстановить Карак Азгул во всём его былом великолепии. Скальф знал о силе ожиданий, подобных этому — тот же покров укрывал его погибшего учителя.

— Ты будешь достоин своего отца, — сказал кователь рун принцу. Несмотря на все усилия, слова звучали пусто.

Хегендур, страж очага, молчаливый и несгибаемый, стоял с другой стороны статуи, но его вера в королевские силы была тверда, и поэтому он согласно кивнул.

Принц Дарин повернулся к кователю и тот же фатализм, что был в поведении короля, Скальф увидел и в глазах принца. Это же было отражено в окружающем их запустении.

— Я должен, — ответил он. — Я всё, что осталось.

Воргил прекратил изучение скавенских трупов и сверился с картой, которую достал из одного из своих многочисленных кармашков.

Это вызвало интерес Магнина.

— Не думал, что ещё остались хоть какие-то карты Азгала, по крайней мере, полезные. Всё погибло в Эпоху Горестей, как я слышал.

— Это Фендрила, — не поднимая головы, ответил Воргил. — Мой кузен начертил её, прежде чем в последний раз отправиться в бездну.

— И оставил её тебе? — Магнин выглядел смущённым. — Он не нуждался в ней, чтобы вернуться?

Теперь Воргил поднял взгляд.

— Он нарисовал множество карт. Шахтному смотрителю, заслуживающему свою кирку, не нужна карта, чтобы найти место, где он уже побывал. Нет, он нарисовал её для меня, чтобы я мог его найти, если… — он замолчал.

— Если…? — Магнин был так же чувствителен, как его клевец, перекинутый через плечо.

— Если бы он не вернулся, уфди, — резко сказал Раглан.

Магнин оглянулся на гнома холмов, который по-прежнему всматривался в путь, по которому они пришли.

— А что же тревожит тебя, дружок эльфов? Беспокоишься, что эта охота выходит за пределы умений твоего клана, любящего завёрнутых в шёлк остроухих?

Раглан зарычал.

— Я дави до кончиков ногтей, который…

— Хватит! — голос спрыгнувшего с колонны принца не был громким, но в нём было достаточно силы, чтобы прекратить перепалку. — Хватит отдыхать, — он посмотрел на Воргила. — Ты знаешь, куда нам идти?

— Вниз, мой господин, — ответил он, и эхо его слов облетело воняющую мускусом пещеру, — вниз, пока мы не достигнем развилки.

— А потом?

— Мы закопаемся ещё глубже.

Даже в закопчённой, задымлённой кузне Скальф мог с уверенностью сказать, что учитель был сердит на него. Он услышал, как кручёные браслеты лязгнули, когда повелитель рун скрестил руки на бочкообразной груди, а кусочки металла, вплетённые в бороду, звякнули, когда он недовольно скривился. Дым уже и так заполнил раскалённую кузню, но становился всё гуще каждый раз, когда его учитель разочарованно попыхивал трубкой.

— Ещё раз, бородачёнок.

Скальф посмотрел на кусок скалы, окружённый оранжевым светом, отбрасываемым кузнечным горном, и нахмурился. Молодой гном был одет в кожаный фартук поверх обычных полотняных рубашки и штанов. Закатанные до локтей рукава позволяли видеть бугрящиеся от мышц руки. Он уже потерял счёт времени.

— Но это неразбиваемо.

Учитель выдохнул, выдох был долгим, разочарованным. С выдохом пришёл и облачко дыма, от которого у бородачёнка закололо в носу. Кинжалом, инкрустированным самоцветами, учитель поднял кусок жареного кабана, что избежал гномьих зубов на недавнем пиру. Скальфу вход был запрещён, так что его желудок проворчал, словно отражая недовольство на его лице.

— Ещё раз, — строго сказал учитель.

Вытирая пот со лба тыльной стороной своей покрытой копотью руки, Скальф сделал, как ему было сказано. Собрав всю свою недюжинную силу, он ударил. Даже ещё не открыв глаза, он уже понял, что камень остался неповреждённым. Не было даже малейшего скола.

— Как это возможно? — выдохнул он.

Учитель крякнул и всей массой своего мускулистого тела отпихнул Скальфа в сторону. Его кольчужная броня раскалилась в горячем воздухе кузни и ужалила незащищённую кожу бородачёнка.

— Подвинь задницу, слабак! — рявкнул он, и молот, словно молния, появился в его руках, древние слова сорвались с его губ, и он ударил.

Порода равномерно раскололась, и внутри оказалось мерцающее руническое лезвие из чистейшего громрила.

— Видишь? — сказал он своему ученику, — это может быть сделано, — учитель указал молотом на две части расколотого камня. — Карадурак, все-камень, извлечённый из сердца мира. Только кователь рун может расколоть его, но только с одного удара. Используй слова, как они учат тебя, бородачёнок. Ты можешь выгравировать руну на камне без посторонней помощи, и даже стать мастером рун под моим руководством, но тебе ещё предстоит расколоть карадурак. Только здесь, в глубине гор, ты можешь найти вены древней магии. Он могуча, но чтобы когда-нибудь овладеть ей, ты должен расколоть все-камень. Пока ты этого не сделаешь, ты не покинешь этой кузни!

Он указал на другой кусок карадурака, покоившийся на второй наковальне. Этот был бездонно-чёрный, с крапинками серебра, словно переливчатые звёздные огни, и был более твёрдым, чем прочнейший обсидиан.

— Этот только твой, — пообещал учитель, повернувшись спиной.

Столб дыма плавно тёк по его следам, когда он покинул комнату.

Скальф бессильно сжал кулаки.

— Как ты узнаешь, что я расколол его с одного удара, если тебя здесь не будет, чтобы засвидетельствовать это? — вопросил он уходящую тень своего учителя.

— Я узнаю, — раздался из тьмы чей-то голос. — Ты не сможешь разбить его иным способом. Я узнаю, — вновь повторил он. — Говори слова, — сказал он, голос постепенно затихал, — как они учат тебя. Ещё раз!

Скальф повиновался и ударил ещё раз. Но карадурак не поддался.

Воргил снова достал карту. Когда прошёл первый час, он снял перчатки. Его покрытые пятнами копоти, с чернотой под ногтями пальцы нервно теребили края. Почёсывая голову, он пробормотал. — Хм, но Фендрил же отличный картограф…

Раглан разжёг небольшой костерок в круге камней и поддерживал его, не давая разгореться слишком сильно. Гномы забрались глубоко, гораздо глубже, чем прежде. Несколько стычек с группками зеленокожих разожгли оружие гномов, но лишь едва-едва. Холод пронизывал тьму, ещё больше усиливая запустение, царившее в твердыне вокруг них.

— Этот холод ещё хуже, чем проклятые гроби, — Раглан потёр руки, пытаясь вернуть в них хоть немного тепла.

— Также, как и Шлем Вороны, — пробормотал под нос Магнин. — Слишком много времени провёл сверху, — издёвка вышла вялой, к этому моменту он уже устал открыто насмехаться над гномом холмов. Его напор был украден пустотой этого места в глубине древних гномьих владений. На пути сюда в глубины Карака им попадались тела. Тела гномов. Сотни тел гномов. Это было горьким напоминанием о минувшем величии и высасывало тепло из их сердец быстрее, чем мог бы любой, сколь бы он не был сильным, холод.

— Можешь ли ты узнать маршрут своего кузена? — спросил принц.

Они были в нижней части очень длинного и широкого лестничного пролёта. Местами он был разбит, зияя дырами-ловушками, что вели к неминуемой гибели на почерневших камнях внизу, стоило лишь сделать один неосторожный шаг. Ни единого лучика света не проникало в этиглубины, и лишь фонарь Воргила, окрашивавший окружающее в однотонный серый цвет, позволял гномам избежать погружения во тьму. Свет, который он давал, был слабым и мерцающим, и освещал лишь небольшое пространство замшелых каменных плит пола, на которых гномы устроили привал.

— Это мрачное место, — сказал Хегендур, ни к кому конкретно не обращаясь. — Настоящий зал гномьей твердыни должен иметь пылающий очаг, и быть наполненным запахом жареного мяса и пенящегося эля, а не пылью и тенями. Где звуки кланов: застольных песен и кутежа? Где гудение шахты, проникающее сквозь скалу и заставляющее ещё горячее биться сердце? Где дави?

— Мертвы, брат, — ответил принц Дарин, хотя Хегендур уже и так знал ответ.

Воргил снова почесал голову. Он стоял перед тремя ответвлениями. Два уходили влево и вправо, третий исчезал в глубочайшей тьме, когда путь впереди обрывался разрушенной площадкой.

— Налево, я думаю…

Князь был непреклонен. — Ты думаешь, или знаешь?

— Я уверен, — ответил Воргил, снова сворачивая карту. — Определённо налево. Я бы поставил на это мою серебряную жилу.

— Хм, я бы принял такое пари, — хмыкнул Магнин, по-прежнему раздражённый, но испытывавший воодушевление от возобновления поисков.

Гномы собрали свои вещи и залили огонь, когда Скальф жестом приказал им замереть. Следом раздался тихий звук медленно покидающих ножны мечей, молотов и секир. Скрипнула натягиваемая стрела арбалета Раглана, когда гном наложил болт.

— Что там, парень? — спросил принц.

— Вы разве не слышите?

Он стоял у левого ответвления, склонившись и настороженно вслушиваясь во тьму, едва не соприкасаясь с нею.

— Слышим, что…

Раздался грохот, но много раньше пришла вонь. Терпкая и густая, словно смола.

— Гроби… — ухмыльнулся Магнин.

Высокий пронзительный писк перекрыл хрюканье и гиканье зеленокожих.

— И кое-кто ещё, — заметил Дарин.

— Сколько? — спросил Раглан, изо всех сил всматриваясь в темноту в поисках целей. Его дыхание убыстрилось, и холодный подземный воздух запятнали облачка горячего пара.

Отверстие было достаточно широким, чтобы гномы могли встать плечо к плечу. Они так и сделали, сомкнув ряды и подняв щиты.

— Спужался парочку крысок, дружок эльфов? — хмыкнул Магнин.

— Отнеси фонарь вперёд, — не обращая внимания на препирательства, махнул принц Воргилу.

Визг и хрюканье во тьме уже почти оглушали. От вони, хлынувшей из туннеля у гномов свело животы, но стоило свету рун отдёрнуть завесу тьмы, и гномы застыли, вся их решимость потухла, словно огонь, залитый водой.

— Волосатая задница Гримнира… — высказался Воргил за всех.

Там были орды.

Было практически невозможно отделить крысолюдов от зеленокожих, столь близко друг к другу они находились. Красноглазые, закутанные в чёрные балахоны, в нахлобученных на головы капюшонах, гоблины были в авангарде… Нет, не так. Зеленокожие были в панике, визжа от волнения и страха. Они бежали от крысолюдов, которые едва ли не сидели у них на головах. Визжащим стрелам, вслепую выпущенным из кривых коротких луков, неслись навстречу камни и ножи. Усилия гоблинов-лучников оказались напрасны, когда огромная скавенская орда навалилась на них кровавой волной кромсающих клинков. Некоторые зеленокожие, имевшие лучшую броню или просто более отчаянные, пытались сопротивляться. Вместе существа создали почти кипящую волну из чавканья зубов и мелькания клинков, которая хлынула к арке. Зелёная кожистая плоть, носы с горбинкой и жестокость; черная шерсть, чесотка и коварство — гоблины и скавены сплелись в единый комок, пинаясь, кусаясь и кромсая друг друга грубыми копьями и клинками.

Существа умирали в бешеной схватке, в основном гоблины, но и зеленокожие в своём безумном стремлении к спасению не щадили скавенов, безжалостно приканчивая крысолюдов, стоило лишь подвернуться удобному случаю. Кровь, запёкшаяся и свежая, с головы до ног покрывала воинов обеих противоборствующих сторон. Тела разлетались по сторонам, пока резня становилась всё горячее и безумней. И волна сих нечистых тварей неостановимой волной катилась к гномам. И не тонкой линии щитов, которую они выставили, было становиться запрудой на её пути. Она бы вылилась из левой арки и растеклась по всему плато. Всё, что захватит эта волна, будет раздавлено или выброшено с обрыва в ждущую бездну.

Принц Дарин в мгновение ока оценил грозящую опасность.

— Отступаем, в другую залу!

— Стражи врат не бегут от пустячков, — бросил Магнин, вбивая край своего щита в пол и готовясь встретить за ним надвигающийся потоп.

— Ты побежишь, — крикнул на него Хегендур, крепко ухватив упрямого гнома за плечо. — Повинуйся принцу Азгала.

Остальные уже пришли в движение и со всех ног бежали к проходу за их спинами.

Магнин выглядел так, будто собирался спорить, но мгновение спустя хмыкнул и шумно потопал за остальными.

Гномы едва перешагнули порог соседней палаты, находившейся в столь же плачевном и запущенном состоянии, что и остальные в Карак Азгале, когда первый гоблин влетел в потрескавшийся арочный проход.

Магнин расколол череп одного, который совершил непоправимую ошибку, оказавшись слишком близко от клевца стража врат. Гном стряхнул его со своего щита и швырнул в сломанную колонну, выступавшую из пола. Размазанное тело зеленокожего отлетело от колонны и скрылось под ногами орд.

Повинуясь инстинкту, остальные гномы сделали шаг назад и сплотились вокруг него, образовав круг из щитов и оружия, готовые встретить атаку с любого направления. Только Раглан, у которого не было щита, стоял в стороне от стены железа. Он забрался на разрушенную статую, с которой открывался отличный обзор на всю залу, и использовал арбалет, чтобы добивать отставших. Он выстрелил, и арбалетный болт вонзился в глаз скавенского лидера рабов, расплескав большую часть мозга существа по округе в фонтане нечистой крови. Он бросил аркан и захлестнул шею гоблина, после чего рванул на себя, обрывая запоздалый предсмертный крик зеленокожего.

В сердце кольца гномов, словно маяк, сиял фонарь Воргила. Он прицепил его на всю длину цепи на запасной топор, висевший у него на спине, и фонарь неистово раскачивался, создавая странные чудовищные тени, пока гном бился своей киркой.

Это было единственным источником света в зале, это, да ещё магический свет от рун на гномьем оружии предков. Красные точки переливались, словно живые, злобные рубины во тьме за пределами магического света их фонаря… сотни и сотни. Гномы были окружены и вскоре будут смяты.

— Сомкнуть щиты! — проревел принц, изо всех сил пытаясь перекричать гвалт сражающихся скавенов и гоблинов. Он раскроил дородного крысолюда от шеи до паха, расплескав по плитам пола потроха мерзкого зверя.

— Осквернители! — взревел Магнин, разъярённый святотатством и преступлениями созданий. Он врезал гоблину в харю щитом, вбивая горбатый нос зеленокожего ему в мозг, а затем обрушил молот на скавена, стоявшего позади предыдущей жертвы. Крысолюд обмяк под ударом, когда его ключица раскололась, а верхняя половина грудной клетки превратились в фарш, раздавленная грозным гномом.

Однако обуянный неистовой жаждой убить всех врагов, осквернивших древние гномьи залы, он вышел за пределы круга. Его клевец пробивал кровавые просеки через существ, а самому гному, практически неуязвимому в громриловой броне, были нипочём жалкие удары клинков крысолюдей и зеленокожих, но он оставил критическую брешь. Будучи стражем врат, он привык к сражениям в туннелях супротив бесчисленных врагов, однако те битвы почти всегда происходили в узких коридорах, в местах, которые было наиболее легко защищать.

— Назад в круг, уфди! — заорал Хегендур, разрубив надвое гоблина, прежде чем обратным махом обезглавить скавена.

Воргил хмуро посмотрел на хвастливого стража врат, но ничего не сказал. Все его помыслы были сосредоточены на битве, и выживании. Он выдернул кирку из макушки скавена, выпустив кровавую струю, и взревел, чтобы хоть немного выпустить напряжение.

Запертый в границах круга, Скальф заметил, что постепенно толпы тварей стали уменьшаться.

— Они рассеиваются! — крикнул он, ломая колено скавену и приканчивая мохнатую тварь ударом в висок, когда тот рухнул, пища от боли. Мускулистая шея скавена сломалась, выкованной в горне силы Скальфа оказалось более чем достаточно, чтобы кости проткнули кожу. Но один за другим приходили новые враги, окружая их бурлящей, пищащей трясиной. Однако было нечто странное в движении созданий, словно бы они пытались пройти мимо гномов, а не напасть на них и прикончить. Это подарило краткий миг передышки, которую кователь рун с толком использовал.

Скальф пробормотал слово силы, и из его наручей вырвалась дуга молний. Она прорезала кровавую прореху через по-прежнему вливающиеся через арку орды, и воздух тотчас же наполнила вонь палёной шерсти и горелого мяса.

Когда огненно-яркие руны на его наручах снова погасли, он, наконец, понял.

— Они не нападают на нас.

Принц Дарин слегка повернулся к нему, располовинив череп гоблина. Его доспехи и тунику покрывал толстый слой крови.

— Что?

Скальф выставил щит перед скавеном. Крысолюд не успел затормозить и со всего маху врезался в него и рухнул на землю. Скальф опустил край щита и добил незадачливую тварь.

— Мы всего лишь стоим у них на пути. Они больше озабочены резнёй друг друга.

И действительно, помимо случайных ударов дубьём или клинком, оказавшихся поблизости, ни скавены, ни зеленокожие не предпринимали каких-либо организованных усилий, чтобы прикончить гномов. Принц Дарин снова поднял свой щит.

— Стоять. Сомкнитесь и поднимите щиты, — сказал он. — Переждём бурю.

Однако Магнин по-прежнему был вне круга гномов, сражаясь в своей собственной битве.

Принц Дарин уставился на него властным взглядом.

— Страж врат! — его тон не допускал ни малейших возражений.

Магнин ругнулся, но всё-таки начал неторопливое отступление к месту, где заняли оборону его товарищи.

Нечто шевельнулось в орде. Оно явило себя, когда скавенские ряды поредели. Обмотанное шедшими волнами тенями, это не было обычным крысолюдом.

Скальф вскрикнул. — Брат!

Магнин ещё разворачивался, поднимая увесистый щит, пока кольцо гномов разошлось, пропуская его. Тварь-ассассин уже обошла его защиту… свист — серебряный болт вонзился в скавенскую глотку, приканчивая создание. Крысолюд скрючился, зеленовато мерцавший кинжал остановился в каком-то дюйме от незащищённого бока стража.

Высокомерная самоуверенность на лице Магнина слегка померкла, когда он увидел иронический салют своего спасителя. Раглан выглядел довольным своим убийством, когда заложил новый болт и начал выискивать новую цель в железный прицел.

Гномье кольцо из железа всё ещё не восстановилось, когда, пользуясь тенями первого убийцы, второй ассассин скользнул в брешь. Принц Дарин крякнул, и Скальф уловил гримасу боли, мелькнувшую на его лице, прежде чем Хегендур обезглавил скавена. Тело упало на спину, в то время как голова скрылась во тьме. Тварь была увешана, словно гирляндами, острыми звёздочками, кинжалами и иными, подобного рода, зазубренными клинками. Каждый элемент его смертоносного арсенала светился нездоровым блеском.

— Мой повелитель… — подался к своему господину Хегендур.

— Сомкнитесь, — рявкнул принц, хотя его голос был прерывистым и хриплым. Сероватая бледность уже появилась на его лице. — Это всего лишь царапина.

Магнин добрался до остальных гномов какие-то секунды спустя, и круг вновь сомкнулся. Опустив головы, гномы встали спина к спине и стали единым целым. Присев, они упёрлись плечами в щиты и замерли, пережидая град из периодически врезавшихся в них гоблинов и скавенов.

Выглянув сквозь трещину в щите, Скальф увидел мелькавших в слабом свете воргилова фонаря существ. Это было безумие: тела размывались в какофонии воплей и сталкивающегося железа. Струя крови и слюны плеснула в его смотровой глазок, и он скривился от вони.

Одно было ясно точно: ни зеленокожих, ни крысолюдов совершенно не интересовала группка гномов. Не они были тем, что волновало этих древних гномьих врагов. Здесь шла борьба за территорию, и в этой войне у сыновей Грунгни не было своей доли.

За стеной сомкнутых щитов Скальф встретился взглядом с принцем Дарином.

Его глаза сказали кователю рун всё, что следовало знать о неизбежной судьбе принца. Наследник Азгала уже тоже всё понял и тихо покачал головой. Он был центральным, скрепляющим звеном круга гномов, и сейчас это звено зашаталось. Кожа принца Дарина сменила цвет с серого на алебастрово-белый и, словно в лихорадке, блестела от пота.

— Не дай… мне… упасть, парень.

Скальф подставил плечо, удерживая ослабевшее тело принца. С трудом он вытащил закупоренный флакон из складок своих одеяний и, открыв, прижал его к губам принца.

— Выпейте, мой повелитель, — сказал Скальф, после чего пробормотал заклятье. Руны, выгравированные на боку флакона, невидимые до сего момента, вспыхнули на несколько секунд, после чего вновь погасли. Короткая вспышка энергии показала окончание лечебной силы зелья. Это удержит принца на ногах, но всего лишь чуть-чуть отсрочит неизбежное.

— Держаться! — прохрипел он, и вызов был в голосе наследника Азгала.

Постепенно щиты гномов стало реже потряхивать от врезающихся в них тел, да и верещанье начало стихать. Магнин первым высунул голову и обнаружил лишь несколько отставших, из тех кого не нашли болты рагланового арбалета. Гном холмов спустился со своего постамента и начал грязную работу по извлечению болтов из тел, добивая короткими ударами топора тех, кто всё ещё дышал. Он как раз вырывал оружие из черепа гоблина, когда поймал взгляд Скальфа.

— Нам понадобится каждый, прежде чем мы сделаем это, — сказал он. — Мы должны вернуться и привести ещё больше воинов.

И на этот раз Магнин не упрекнул его.

Он смотрел на трупы скавенов и зеленокожих, застывших в смерти. Из тел торчали грубые клинки, принёсшие им смерть.

— Они даже не знают, что мы были когда-то здесь, — едва слышно пробормотал он. — Когда же мы, дави, превратились в паразитов в собственных владениях?

Он притих и помрачнел, не выказывая ни малейшего удовольствия, когда добивал раненых тварей, оставленных в зале древнего оплота. Гном холмов спас ему жизнь и ладно бы только это — хотя быть обязанным жизнью дружку эльфов было достаточно неприятно — но кроме этого он знал, что это из-за его ошибки был ранен, и возможно серьёзно, принц Дарин. И сложно было не увидеть стыд на лице седого стража врат.

Хегендур склонился над своим господином, когда Скальф подошёл к ним.

— Можно ли что-нибудь сделать? — спросил страж очага, не отрывая взгляда от бледного, осунувшегося лица принца Дарина.

— Я уже сделал это, брат, — ответил Скальф, чувствуя, как комок встал в горле. — Больше у меня нет ничего, из созданного мной, чтобы исцелить его, — и, приглушив голос, добавил. — Род Азгала прервался.

— Дренг тромм… — горестное стенание вырвалось прямо из сердца Хегендура. — Я не защищал тебя так, как было должно, мой господин.

Принц Дарин улыбнулся, хотя это скорее была предсмертная гримаса. Он пошатнулся и упал на бронированное колено. Металлический лязг разнёсся унылым эхом по всему залу. Скальф и Хегендур протянули руки, чтобы поймать его, прежде чем он рухнет.

— Опустите меня, — прошептал принц. Зелёно-чёрные вены выступили из-под почти скелетного цвета кожи шеи и лица принца, когда действие яда скавенов вступило в свою завершающую стадию.

Гномы же, как им и было приказано, уложили наследника древней твердыни на каменный пол. Даже Раглан и Магнин подошли, чтобы засвидетельствовать кончину принца.

Рука принца Дарина крепко, но отчаянно сжала руку Хегендура. Это стало последним усилием наследника Карак Азгала. Страж очага вложил топор в другую руку своего господина, согнув за него пальцы вокруг рукояти. Затем он наклонился, когда принц жестом показал, что хочет что-то сказать, но лишь предсмертный хрип покинул его холодеющие губы.

— И в сей день ушёл принц Дарин, сын Дьюрика, последний наследник Карак Азгала, — выпрямившись и склонив голову, произнёс Скальф. — Да будет известно, что это деяние было совершено крысолюдами и великая дань будет взыскана с их расы, как плата за сию обиду.

— Во всей Клад-горе не хватит их хвостов и рыл, — отрезал Хегендур, вставая. — Недостаточно, чтобы искупить мой позор… — он расстегнул ремни, скрепляющие панцирь, затем скинул наручи и наголенники, а после снял кольчугу из-под них и рубаху. Остальные смотрели, как страж очага снимал с себя доспехи, пока не остался перед ними обнажённый до пояса. Он сбросил шлем и, хоть у него не было известки, чтобы создать гребень, порезал руку и собственной кровью вывел на теле руну Гримнира. Затем он ушёл в темноту, чтобы там дать свою Клятву Истребителя.

— Что будем делать? — спросил Раглан, понизив голос и одним глазом продолжая наблюдать за обезумевшим Хегендуром, что был всего лишь в нескольких футах от него.

Даже Магнин, обычно столь воинственный, находился в нерешительности.

В конце концов ответил Скальф.

— Мы идём дальше, находим зверя и убиваем его, как король повелел нам.

— Его сын — мёртв, принц… — он осёкся и замолчал, вина Магнина была очевидна и без лишних слов.

— Мы должны вернуться, — снова сказал Раглан. — И привести ещё больше воинов.

Магнин ощетинился, наконец, вновь обретя решительность.

— Здесь нет пути назад! Только вперёд, в бездну, или смерть здесь, в этом месте.

— Но…

— Постыдись бородачёнка, дружок эльфов! — прервал его Магнин, хотя Скальф подумал, что большая часть гнева стража врат была направлена вовнутрь.

Понимание медленно проявилось на лице Раглана. Его плечи поникли. Здесь не было иного пути. Они были, каждый, связаны отныне с этой судьбой. Они должны найти зверя, будь то тролль, виверна или иной тёмный монстр, поселившийся в руинах Азгала, и убить его, или погибнуть, пытаясь. Неожиданно, его преуспевающие шахты оказались очень далеко, а золото, ради которого он пришёл в Азгал, потускнело и подешевело в сравнении с ними.

— Что ж, тогда во тьму, — сказал он. — По крайней мере, у нас есть проводник.

Магнин нахмурился, оглядываясь по сторонам. — Где этот пожиратель газов?

Скальф обнаружил его. Воргил стоял на коленях недалеко от зала, в длинной, широкой галерее, видывавшей и гораздо лучшие дни. Рваные полоски ткани, что некогда могли быть флагами, драпировавшими стены, слабо колыхались, словно призрачные пальцы, когда сквозняки с верхних уровней беспокоили их. Не было ни единого признака ни скавенов, ни гоблинов, которые должны были бы пройти там. Зато там был некий естественный свет. Он исходил от маленьких кусочков бриндураза, или «сверкающего камня», которые мерзкие твари либо пропустили, либо не смогли выковырять. Во тьме от них исходило слабое мерцание.

Их перламутровый отсвет заливал лицо Воргила. Это заставляло его казаться холодным и лишённым его насмешливой меланхоличности. Фонарь, теперь висевший у него на боку, светил не сильнее, чем остывающий уголёк, словно бы подстроившись под настроение шахтного надзирателя.

— Я был неправ, — сказал он, обращаясь к чему-то в руках, к чему-то, скрытому от остальных гномов его широкой спиной.

— Ты о чём, брат?

Скальф подошёл к Воргилу и увидел, что тот держал пару потёртых, слегка обгоревших сапог. Небольшая цепочка символов была вырезана на коже, а громриловые носки светились, поймав отблеск сверкающего камня.

— Это была правильная развилка, — сказал он, протягивая сапоги Скальфу так, чтобы тот мог их рассмотреть. — Жарр-клод Фендрила, его огненные сапоги, — Воргил наклонил их и изнутри высыпался пепел, образовав небольшую горку перед ним. — Мой кузен — мёртв.

Жар огня не уменьшился. Наоборот — он стал лишь ещё горячее. Руки Скальфа тоже горели, но от напряжения, а не от раскалённого воздуха в кузне. Он качал мехи, разжигая сердце пламени так сильно, как только осмеливался. Пот покрывал его тело, он стекал по его коже и поднимался вверх с пятнышками пара. Его пальцы были измазаны сажей, молот — обожжён дочерна. Он снова ударил все-камень.

Он не поддался. На нём не осталось даже малейшего следа. Вообще.

Оголовье молота сломалось, зияющая трещина развалила его пополам, что разоблачило слабость его труда скорее, чем чеканная конструкция. Вытирая болевшую до самых костей, испачканную в саже руку о фартук, он подошёл к стойке, чтобы взять новый молот.

— Что б тебя крути пожрали, чтоб на тебя нассал ваззок… — чертыхался он, подхватив особенно большое и широкоглавое кайло. — Волосатая задница Грунгни… — не останавливался он, даже пока приноравливался к более тяжёлому молоту.

Услышав, как звякнул металл, Скальф оторвался от оружейной стойки и увидел учителя, задумчиво смотревшего на него. Густой шлейф дыма из трубки окутал его, на мгновение скрыв лицо и неодобрительное выражение на нём, прежде чем старый кователь заговорил, едва разжимая зубы.

— Это не инструмент, — пробасил он, жуя мундштук трубки. — Это — ты.

— Это мы ещё увидим, — пробормотал Скальф, затягивая пояс и фиксируя взгляд на своём враге, куске все-камня.

— Произносишь слова… Бьёшь… Раскалываешь карадурак. если ты достоен.

Скальф проигнорировал насмешки учителя, адресованные его спине. Он тяжёло дышал, пытаясь направить свой гнев в безупречный удар, который разрушит все-камень.

Заклинание сорвалось с его губ, словно первый камень, предвещающий обвал, и, взяв кованое кайло двумя руками, он обрушил его на кусок все-камня, вложив в удар все силы, до последней унции, какие только смог собрать.

Ливень крупных икр вылетел из оголовья, а затем с громким предупреждающим треском рукоять развалилась надвое. Держа в кулаке сломанное, никуда не годное кайло, Скальф посмотрел на неразрушимый все-камень, по-прежнему нетронутый, дразнившийся, насмехающийся…

Скальф взревел.

Он вырвал крепкую колотушку из стойки и врезал по проклятой каменюке, затем ещё, и ещё. К тому моменту, когда он слегка успокоился, два тяжёлых молота, одна кувалда и одно кайло валялись разломанные и погнутые рядом с наковальней, где, по-прежнему нерушимый, лежал все-камень.

Тяжело дыша, задыхаясь от пепла и дыма, со слезящимися глазами и пылающими мышцами, он поднял взгляд на учителя.

— Это… не…льзя… сломать.

Учитель сердито посмотрел на него, его глаза были словно два куска кремня.

— Либо это, либо ты, парень, — он развёл руки, демонстрируя силу своих мускулов и богатый арсенал кручёных браслетов и бронзовых узловатых полос. Громриловый нагрудник закрывал его бочкообразную грудь, а оружейный пояс опоясывал талию. Ножны с руническим топором были привязаны к спине, переплетённая кожей рукоять и оголовье в виде драконьей головы торчали из-за плеча. — Я вызван на битву, бородачёнок.

Лицо Скальфа прояснилось, но суровое выражение на лице учителя, быстро погасило зародившийся было лучик надежды.

— Урки и гроби скапливаются у южных ворот, вне всякого сомнения, пробравшись из руин Азгала. Клад-гора провоняла ими насквозь, — сплюнул он. — Ты остаёшься, но когда я вернусь, то надеюсь, что карадурак будет сломан.

Протесты Скальфа были отринуты даже прежде, чем он успел открыть рот.

— Мне нет никакого смысла учить тебя, если ты не сможешь сделать это. Ты не сможешь стать кователем рун своей твердыни, если не справишься с этим, — учитель сделал паузу, с суровым непреклонным выражением на лице оглядывая молодого гнома. Лик учителя не сильно отличался от все-камня. — Гнев приводит к гибели, парень, — он указал на сломанные Скальфом в припадке ярости инструменты. — Так ты не сможешь разбить его.

— Он неразбиваем, господин.

Последний взгляд учителя был безжалостен, когда он повернулся спиной к Скальфу. На нём был тяжёлый плащ, крепившийся к наплечникам, и меха под кольчугой Должно быть уже зима. Скальф был заключён в кузнице уже несколько месяцев, перебиваясь твердокаменным хлебом и густым пивом. Оно было скверной, слоноватой варки, больше смола, чем пиво, но весьма укрепляющим

— Молот — скала, используй, чему тебя научили. Разбей камень, — сказал учитель, выходя за дверь. — У тебя есть время, пока я не вернусь от южных ворот, Черномолот, — последнее слово было сказано иронично-насмешливо, горделивое имя прозвучало унизительно. Оно было именем Скальфа. Молодой гном посмотрел на свои почерневшие руки, обожжённые и сломанные молоты, валявшиеся вокруг наковальни, и понял, что это было — оскорбление.

Он восстановит свою честь. Твёрдо решив это, он поднял молот и ударив вновь.

Когда-то это был праздничный зал. Запах жареного кабана и вяленого мяса, острый аромат приготовленного на медленном огне горного козла и благоухающего пива должны были наполнять это место. Но только вонь смерти, медленно распадающейся плоти, и запах сгнившей ткани заполняли ныне пустые своды. Он превратился в гробницу, населённую призраками и шёпотами умерших в незапамятные времена.

Широкий очаг, до сих пор видимый под слоями грязи и пыли, занимал одну из стен. Мутные тени затаились в чертах лиц предков, вырезанных на его широких арках и прочных опорах. Пустоты в грязи в форме оружия позволяли предположить, где некогда под покровами хранилось родовые реликвии. Взятые во имя отчаянной обороны, последнего противостояния против превосходящих сил врагов, они были потеряны из-за гибели владельцев или капризов природы.

Кучи щебня валялись под прогнувшимся потолком или в местах, где раньше высились колонны или статуи. Мозаичные плиты под ногами были испещрены сколами и трещинами. Огромная расщелина бежала по полу, разрезая изображение тщательно изображённого в камне гномьего шлема, словно нанесённая топором рваная рана.

Гномы развели небольшой костёр. Они окружили маленькое пламя, тихо бормоча под нос, погружённые в свои мысли. Зал был огромен, но они держались лишь у одной его стены, так как другая была ненадёжной: камни фундамента покосились, и пол просел.

Воргил уже сказал, что вероятнее всего это из-за подрыва, ибо не было гномьих фундаментов, что уступили бы возрасту. Такие вещи делали так, чтобы они могли пережить всё и стояли бы даже тогда, когда их создатели сгинут во тьме. Кроме Азгала, не пережившего их: теперь это были сплошные развалины, кишащие существами, которых гномы раньше считали не более чем паразитами.

— Ни один тролль не мог сделать это, — сказал шахтёр, безразличный и несчастный. Он держал в руках сапоги Фендрила и постоянно вращал их, как будто пытаясь найти некие ответы в структуре кожи. — От Фендрила не осталось ничего, кроме пепла. Ничего кроме пепла…

— Я слышал, что некоторые тролли могут плеваться огнём. Те, которые сделаны из камня, — беспомощно предположил Раглан.

— Скорей всего, мы охотимся на виверну, — сказал Магнин, хмуро глянув на гнома холмов. — Ни один тролль, с которым я когда-либо сражался, не умел плеваться огнём, — поддел он Раглана.

Раглан вскочил на ноги, лязгнув оружием.

— И ты бился со всеми троллями бездонных глубин, ты, Магнин, сын Торда, кровавый тан-король ваззокающих стражей врат, а?

— Сядь, дружок эльфов, — ответил гном, никак не реагируя на эту вспышку. — Кажется, надвигающаяся неизбежная смерть идёт тебе на пользу. Ты хоть стал смелее.

— Ничего, кроме пепла… — пробормотал Воргил.

— Далед Громобой рискнул спуститься в эти глубины, чтобы убить дракка, — сказал Скальф, вздрогнув, даже несмотря на меха и плащ. Все глаза обратились к нему, сверкая, словно мёртвые самоцветы в отблесках огня.

— Что ж, расскажи нам, парень, — сказал Раглан, снова усаживаясь. — Поведай нам о сём герое. Что с ним стало?

Магнин согласно кивнул, в надежде занять мысли чем-то ещё, кроме вины и ожидания смерти. Он жестом показал, чтобы Скальф продолжил.

Кователь рун откашлялся.

— Мой учитель однажды рассказывал мне о нём. Он был великим воином-таном и охотником за сокровищами, сирота из расколотого Карак Драж, Чёрного Утёса. Он был облачён в позолоченный шлем с грифоньими перьями. Его топор нёс руны остроты и звериной погибели, созданный ещё во времена до Войны Возмездия, когда наша раса была на пике своего могущества. Его щит был из чешуи дракона и обит громрилом, он мог отвернуть в сторону любое пламя и отбить любой удар. Это Далед был тем, кто заколол урка-вожака, Гаргута, и насадил его голову на частокол стены крепости зеленокожих. это он был тем, кто изгнал кровавое исчадие Когтя Хель и уничтожил орду гроби из племени Зуболомов, он был тем, кто победил змея-чорва Черноводья.

Лицо Скальфа потемнело, когда он начал рассказывать следующую часть саги.

— Но ничто из этого не подготовило его к тому, что ожидало его в холодных глубинах Карак Азгала. Кода пали южные твердыни, Далед возглавил экспедицию в горы. Он надеялся сколотить состояние и вернуть часть утраченных реликвий твердыни, но он не вернулся из этого похода. Ходят… слухи о звере, с которым он столкнулся в великой тьме, о дракке, который, в конце концов, завершил его легенду.

— Я надеялся на что-то повеселее, бородачёнок, — сказал Магнин. — Возможно, песня или похабные частушки.

— Грауг… — прошептал Раглан, не осмеливаясь произнести это имя вслух, словно это каким-то образом могло поднять тварь из глубин.

— Виверна или тролль не могли сделать это, — сказал Воргил, демонстрируя сапоги, как доказательство своих слов. — Они не могли превратить моего кузена в пепел, спалить его подобно лучине!

— Не ори, — прошипел гном холмов, бросив беспокойный взгляд на Хегендура, который сидел отдельно ото всех, сторонясь тепла костра, словно в качестве дополнительного наказания, наложенного на себя. Скальф заметил, что, несмотря на то, что он был полуобнажён, Хегендур не дрожал от холода, даже чуть-чуть. Он был столь же холоден и бесчувственен, как и мёртвая порода, что окружала их со всех сторон. Несчастный, мёртвый принц Дарин покоился рядом с ним, лёжа на собранных из гномьих щитов носилках, которые они использовали, чтобы нести его тело.

Хегендур настоял на этом, несмотря на вызываемые неудобства.

Воргил не стал молчать. Он вскочил на ноги, потрясая последним наследием Фендрила, словно обвинением.

— Сожжённый! — воскликнул он. — Превращённый в пепел! — слюна и мокрота испачкали его подёргивающуюся бороду. — Это был дракк, это не могло быть ничем иным.

Глубокий, резонирующий голос раздался из темноты за пределами света костра.

— Это не дракк, — сказал Хегендур. — Это невозможно, — толстые мышцы на спине набухли, когда он встал. Хегендур пошевелил лопатками, разминая онемевшие мускулы шеи и плеч. — Мы достаточно отдохнули. Пора идти дальше и найти это чудовище.

— Почему это не может быть дракк, брат? — спросил Воргил, не страшась помутнения истребителя.

— Потому что наш король сказал нам, что это не он! Ты что, забыл? Ты хочешь сказать, что он лжец? Грауг убит. Его шкура красуется на спине моего господина. Это тролль или виверна и мы должны прикончить это.

— А если это было его отродье? — спросил Скальф. Он был последним из гномов, кто поднялся на ноги, и при этом внимательно смотрел в глаза Хегендура. Бывший страж очага изменился за прошедшие несколько часов: стал нетерпеливым и непредсказуемым. На многих, принявших её, Клятва Истребителя воздействовала таким образом. Это делало их опасными.

Скальфу понадобилась минута, чтобы заставить своё сердце умерить его лихорадочный бег.

— Царь не лжец, — осторожно начал он, — он действительно убил дракка, но что, если это был не Грауг? Что, если шкура, из которой он сделал себе плащ, на самом деле шкура более молодого отродья Грауга, а не самого зверя?

На зал внезапно опустилась напряжённая тишина, пока Хегендур внимательно обдумывал предположение молодого кователя рун.

— Это бы объяснило многое из того, что мы уже видели, — добавил Скальф.

Лицо Хегендура напоминало камень.

— Это тролль, больше ничего.

Махнув разок топорами, истребитель нагнулся к принцу Дарину, прошептал ему несколько слов, а затем двинулся дальше.

Тихо вздохнув, гномы последовали за ним. Магнин и Раглан взялись за носилки из щитов и царственную ношу, что была привязана к ним.

— Ничего, кроме пепла… — пробормотал Воргил. Слёзы стояли в его глазах, он оплакивал Фендрила, пока разжигал свой фонарь. Его бледный свет озарил осунувшиеся черты шахтёра.

— Я знаю, брат, — сказал Скальф, потрепав по руке обезумевшего от горя рудокопа. Он надеялся, что Хегендур был прав, что это всего лишь тролль, выросший большим и страшным за долгие годы, проведенные во тьме, но, если честно, он не верил в это.

С каждым осторожным, чтобы избежать попадавшихся ловушек, шагом, уводившим гномов вниз, в разрушенные глубины Карак Азгала, их охватывало чувство обречённости. И отделаться от него они не могли.

Учитель был неподвижен, его грудь под разбитым нагрудником не двигалась, его борода — спуталась в кровавый колтун. Даже в смерти он выглядел недовольным. Теперь, он лежал на наковальне, которая была снята с наковальни рока и принесена в кузню для Скальфа, чтобы тот смог увидеть своего учителя и исполнить какой-нибудь последний обряд или дать необходимую клятву.

Пара мощно выглядевших стражей наковальни стояли по обе стороны, готовые отнести владыку рун в место его последнего упокоения в гробницах твердыни.

Хотя никто ему не рассказывал ни слова, Скальф догадывался, что бой у южных ворот шёл плохо. Даже из того малого, что он слышал, было ясно, что гроби и урков оказалось куда больше, чем ожидалось гномами. То, что началось, как экспедиция по очищению внешних склонов твердыни от зеленокожих, превратилось в отчаянное отступление, кончившееся тем, что южные ворота запечатали на неопределенное время. Пока воины собственного клана тана, Каменные Кулаки, удерживал проход от бронированных урков, учитель Скальфа выковывал рунические замки на вратах. Увы, но он не сумел завершить свою работу до того, как вожак урков вонзил ему в грудь свой тесак.

Рана была смертельна, и жрецы Валайи были призваны вскоре после того, как учитель Скальфа, собрав последние силы, закрыл врата и рухнул бездыханный.

— Ты Скальф? — спросил один из молотобойцев-вассалов короля. Он и ещё четверо прибыли вскоре после тела его учителя. Все они были закованы в полную броню, в шлемах, личины которых изображали лики богов-прародителей и полностью скрывали их лица, и вооружены двуглавыми клевцами. — Из Черномолотов?

Скальф опустил глаза на покрытые сажей руки и кузнечную колотушку с почерневшим оголовьем, которую он всё ещё держал в руках. Он молча кивнул, по-прежнему искоса поглядывая на мёртвое тело своего учителя.

— Король вызывает тебя, точнее, твоего учителя, но раз он отправился в чертоги Грунгни…

— Его вернули ко мне, чтобы почтить его клятвы, — сказал Скальф.

Молотобоец кивнул, одобряя выказанное бородачёнком мужество и верность долгу.

— Насколько ты умел? — он оценил толщину рук молодого кователя и длину его бороды. — Успел ли твой учитель передать тебе достаточно знаний перед тем, как пасть от рук поганых гроби и урков?

При упоминании зеленокожих, ярость поднялась в груди Скальфа, но когда он ответил, то ни единого следа её не было в его речи.

— Он научил меня творению и я сработал руну мастера под его руководством.

— Это хорошо, эти тайные знания тебе понадобятся в глубинах Азгала.

Лязгнув доспехами, молотобоец развернулся, знаком показывая кователю следовать за собой, когда Скальф заговорил.

— Мы покинем верхние залы?

— Ты покидаешь это поселение, парень, и верхние залы собственно тоже.

Скальф быстро собрал свои инструменты и вещи и опустился на колени перед телом учителя для последней клятвы, после чего кивнул стражам наковальни, давая понять, что закончил, и поспешил вслед за молотобойцами.

— С какой целью… э…

— Белград, — представился молотобоец. — И тебе предстоит отправиться с самим принцем Карак Азгала. Зверь, парень, вот твоя цель. Король решил, что он должен быть повержен.

Скальф сглотнул, попытавшись скрыть страх за притворным кашлем.

Белград оглянулся через плечо, нисколько не обманутый нехитрой уловкой молодого кователя.

— Не бойся, бородачёнок, это всего лишь тролль, я уверен. Ничто, для столь опытного кователя рун, как ты.

Кивнув, надеясь, что Белград был прав, Скальф последний раз оглянулся на наковальню и тело своего учителя, прежде чем они скрылись из виду. Стражи наковальни с благоговением поднимали его на плечи. За ними Скальф увидел другую наковальню и тускло сверкающий все-камень на ней. Он был нетронут, несломан.

— Угу, пустяк, — ответил Скальф, оставляя позади наковальню и своего учителя.

Во рту были грязь и песок. Они забили его бороду, и ему казалось, что он сейчас задохнётся. Он был поглощён тьмой, а на лбу появилась рана, он чувствовал длинную, тёплую струйку, стекающую вокруг глаз и дальше на щёку. Он потерял ботинок, и камни в носках ощущались, как лезвия клинка.

— Здесь! — раздался крик над головой. Он звучал приглушённо, нечётко, но Скальф смог разобрать слова. — Это бородачёнок… он жив.

Над ним появилось пятнышко света размером с булавочную головку. Оно всё увеличивалось, и Скальф понял, что едва не был заживо погребён под грудой обрушившейся земли и камней. Он также вспомнил, что случилось, и обрушившийся на них туннель.

Улыбающееся лицо Магнина смотрело на него, пока он вытаскивал Скальфа из-под завала. Страж врат лишился шлема, его доспех был изуродован, но кроме этого он выглядел лишь слегка потрёпанным. Раглан был неподалёку и, отбросив кусок скалы, который держал в руках, подошёл к ним. В отличие от стража врат, гном холмов был мрачен.

— Воргил мёртв, — сказал он. — Раздавлен вместе с телом принца Дарина. По крайней мере, это тоже своего рода погребение, — Раглан держал жарр-клод, сапоги Фендрила, в одной руке, а фонарь Воргила — в другой. — Я смог найти лишь это, выкинутое из-под завала.

— Он пытался спасти их, — сказал Скальф, принимая сапоги, когда Раглан предложил их вместо ботинок кователя. — Золотая чаша Валайи, они подходят, — добавил он, переобувшись. Они оказались тёплыми, и в них он почувствовал себя легче и куда смелее.

— Похоже, фонарю повезло меньше, — сказал Раглан. Фонарь бледно мерцал в другой руке гнома холмов, его магические угольки слабели. После каждой краткой вспышки окружающая их тьма словно бы становилась плотнее, сжимаясь вокруг подобно удавке. — Сможешь его починить, парень?

Скальф тщательно изучил артефакт. Его голова раскалывалась, и он, морщась, осторожно потрогал вспухшую шишку чуть повыше лба. Через несколько мгновений он покачал головой.

— Без знания специфичных заклятий, которые используются для извлечения из него света, я мало что могу сделать, — он пробормотал несколько известных ему слов силы, проводя по рунам почерневшими от грязи пальцами и разжигая их потускневшее пламя. Угольки стали ярче, но ненамного.

Раглан кивнул и пошёл искать выход из наполовину обрушившейся залы. Даже с фонарём окружающее можно было разобрать лишь едва-едва. Воздух задыхался от пыли, которая медленно-медленно уходила в ближайшие подземелья. Из-за обвала поверхность под ногами стала весьма коварна: пол испещряли трещины и заваливали обломки.

— Будь осторожен, — крикнул ему вслед Магнин. — Тут недалеко пропасть, я чуть не свалился в неё.

— Глубокая? — спросил Раглан.

— Достаточно. Дна я не видел, но вонь оттуда шла отвратная, сернистая и едкая.

Они обменялись мрачными взглядами, но промолчали.

Чем хуже становилось, тем лучше были взаимоотношения между двумя гномами из противоборствующих твердынь. Это было вполне в духе гномов — сплотиться через невзгоды. Скальф с воодушевлением воспринял перемены в своих товарищах, но кроме этого, с не меньшей ясностью осознал, что теперь их осталось лишь трое и им ещё только предстояло найти зверя. Он задумался о том, куда ведёт расщелина.

— Что ж, это дракк? — спросил Магнин, пока Скальф отряхивался и поправлял ремни.

— Да, — ответил Скальф. — Это Грауг, теперь я уверен в этом. С помощью этого обвала он намеревался прикончить нас. Возможно, он даже думает, что ему это удалось и чуть попозже вернётся, чтобы нами закусить.

— Тогда мы должны использовать это и напасть на чудовище в его логове. Оно вряд ли находится далеко — подобные ему твари не расположены к долгой ходьбе.

Скальф, менявший кожаную обмотку на рукояти молота, только было собрался согласиться с ним, когда ужасный вопль пронёсся сквозь густой от пыли воздух.

— Гроби, — прошипел Магнин, приготовив свой клевец. — Где же ты, дружок эльфов.

Вопль вырос до визгливого рёва, когда, спеша со всех ног, вернулся Раглан.

— И урки, — выпалил гном холмов.

Выбираясь из-под завалов, Раглан потерял арбалет: пусть и сделанный из крепкого вутрота он всё равно сломался под камнями. Впрочем, это было одной из причин, что он всё ещё был жив: висевший на спине арбалет стал своеобразной подпоркой для рухнувших каменных обломков. Вместо этого он взял в каждую руку по секире и уставился во тьму.

Свет фонаря постепенно становился всё слабее.

Трещины и разломы, невидимые до сих пор гномами, ожили теми же злобными рубинами, что и ранее. Блистая и мерцая в ожидании убийства, они становились всё больше и больше, пока, наконец, не превратились в глаза и зеленокожие не вышли в слабый полумрак, создаваемый светом воргилова фонаря.

Мелкие, но с написанной на лицах жестокостью, гоблины шли впереди орды более мощных орков, облачённых в шкуры скавенов. У многих на шеях болталось ожерелье из клыков, нанизанных на нитки из сухожилий. Громоздкие наплечники одного из самых мощных и тяжелобронированных зверюг украшали головы скавенских вожаков рабов. Несмотря на их успех в предыдущей битве, казалось, что в итоге крысолюды проиграли войну за территорию.

— Встань позади нас, парень, — сказал Магнин, отступая.

Скальф никогда не видел отступающего стража врат, это считалось почти анафемой, но зеленокожих было слишком много.

Ручная секира Раглана вонзилась в мерзкую харю первого, бросившегося в атаку гоблина. Сила удара была такова, что обёрнутые тряпьём ногимелкого зеленокожего оторвало от земли, и он отлетел в наступающие ряды своих сородичей, где и был благополучно втоптан ими в пыль.

Они кишели повсюду, выползая изо всех щелей и вопящими ордами набрасываясь на гномов.

Взмахнув клевцом, Магнин проделал кровавую просеку в рядах зеленокожих, отшвырнув в стороны сломанные тела. Опуская свою последнюю секиру, Раглан, с небрежной лёгкостью лесоруба, рассекал тела и снимал с плеч головы. Ни на мгновение не останавливая сего дела, он зарычал кователю.

— Найди зверя, парень. В пропасти. Здесь осталась лишь гибель.

Скальф не успел ответить, прерванный рыкающим хрипом Магнина. Страж врат с хрустом обломал копьё, воткнувшееся между плит доспеха, и сокрушил его владельца ударом закованного в латную перчатку кулака.

— Назад! — сквозь зубы прорычал он, пытаясь не выказать боли.

Раглан сокрушил ещё одного гоблина, раскроив его грудь до кости.

— Там нет, назад, — ответил он, потроша другого.

Зеленокожие трупы, мерзкие и вонючие, окружили их, и груда тел становилась всё больше.

— Тогда стой, — сказал Магнин, — спина к спине со мной в последней славной обороне, — затем он повернулся к Скальфу и выплюнул. — Иди, парень, в пропасть.

Скальф кивнул и, спотыкаясь, углубился в окутанный мраком туннель, на ощупь находя дорогу. Конец туннеля был плотно завален обломками, но он отыскал дыру, про которую говорил Магнин. Она позволяла пролезть гному, но едва-едва. И вела в бездну, в почти бездонные глубины.

Последнее, что запомнил Скальф, прежде чем спуститься в расщелину, это Магнин и Раглан, спина к спине отражающие наскоки гоблинов, и надвигающихся на них орков. Свет фонаря умирал, вскоре он совсем погаснет. Скальф спустился в дыру, осторожно нащупывая опоры для ног и рук.

Он не слышал криков, или не позволил себе их услышать.

В этой узкой, с торчащими острыми выступами расщелине было жарко. Он чертыхнулся, когда один из выступов порвал его рубаху и до крови оцарапал кожу. И ещё вонь. Она была настолько мощной, что у него заслезились глаза. Пытаясь добраться до очередного выступа, он сорвался. Кроваво-красные звёзды мелькнули у него перед глазами, и он ощутил, как чёрная тьма окутывает его, засасывая все звуки в свои бесконечные, жаждущие глубины. Он упал.

Боль на мгновение вернула его назад, краткая, словно укол кинжала, сначала в спину, потом — в руку, когда его бесформенный атакующий впал в бешенство. Затем снова была тишина, и чувства покинули тело Скальфа…

Он услышал гномью песню, басовитый гимн пивоваров, звук труб и барабанный бой. От неё пахло камнем и землёю, жареным мясом и пивным духом. Тепло растеклось по всему его телу, и он ощущал присутствие других рядом с собой. Его место за столом уже было приготовлено, хотя он его ещё пока и не заслужил. Ароматы изменились, вместе с постепенно рассеивающимся ощущением праздничного чертога. Они стали едкими, колкими и неприятными, но там было что-то ещё, что-то, что разбудило его, звон…

Скальф разлепил один глаз и понял, что жив. Он лежал на боку, его голова была мокрой, но это была не кровь. То была вода, падавшая с нависающих над ним сталактитов и с настойчивостью кузнечного молота барабанящая по его черепу.

Повернувшись, он похлопал по поясу в поисках оружия. Там было пусто. Его рунический молот пропал, затерялся где-то в бездонной темноте. Его окружал мрак, но впереди, в тоннеле, в котором он лежал, тьма казалась не столь густой. В потолке виднелись канавки, проделанные за многие годы. Некоторые сталактиты представляли собой каменные пеньки, земля же была практически гладкой, стёртая чем-то массивным и твёрдым.

Застонав от вспыхнувшей в груди и руке боли, Скальф поднялся и направился к источнику света.

Спустя тридцать шагов по пути к сверкающей точке в конце туннеля он почувствовал запах. Словно опьяняющий ликёр на языке, словно запах хмеля и бродящих дрожжей, словно успокаивающий запах сажи и железа. Он был лучше, чем все они и разжёг пламя в душе рунного кователя, несмотря на опасность, что таилась за ним.

— Горл… — слово, едва слышным шёпотом сорвалось с его губ, неразборчивое от полуопьянившей его золотой похоти. Этот блестящий металл стал погибелью многих гномов. У них было много имён для него: брин — то, что блестит; галаз — декоративное или орнаментальное золото; рил — золотая руда или та, что была выкопана недавно. Каждое воплощение было столь же пьянящим, как и последнее. Он сводил с ума старателей, охваченных золотой лихорадкой, в самом худшем случае заставляя их убивать даже своих родичей, и здесь было оно — целая пещера сверкающего, мерцающего золота.

— Горл… — произнёс он снова и не смог сдержать ликование в голосе.

Короны были навалены поверх горы слитков, что громоздились поверх соверенов, которые, в свою очередь, венчали дублоны. Драгоценные камни всяческой огранки, разнообразнейших оттенков, некоторые размером с мускулистый кулак Скальфа, в изобилии валялись по всей огромной пещере. Курганы монет, отчеканенных в давным-давно ушедшие эпохи, возвышались почти до самого потолка, и расползались по всему полу.

Скальфу понадобилась вся его сила воли, чтобы с разбегу не броситься в сверкающую трясину и согреться. Стремление втереть его в тело, пить его пьянящий запах, сводило с ума. Он жаждал набрать его так много, как только мог. Жаждал наполнить им карманы, наполнить им ранец, да даже свой шлем.

Это было глупо, и всё же…

Но в конце концов, нечто, что-то, очернявшее позолоченное море перед ним, заставило Скальфа прийти в себя.

Это была не просто сокровищница. Это место, кроме всего прочего, было могилой.

Сначала он заметил бронированную руку, торчащую из холма рассеянных монет, золотых браслетов, витых торков и золочёных венцов. Два пальца перчатки доспехов проржавели насквозь, открыв кость внутри.

В другом месте, словно утопающий, вынырнувший, чтобы сделать последний глоток, голова воина выглядывала прямо из лагуны сокровищ. И его труп не был одинок. Было и несколько других, все мертвы, некоторые в доспехах Империи, другие несли на одеяниях геральдику и украшения надменных бретоннцев. Они все были рыцарями, жаждущими убить дракона, и все оказались недостаточно сильны.

Углубляясь дальше, не в силах преодолеть ноющее чувство любопытства, Скальф наткнулся и на тела гномов. Он узнал истребителей, и гномов из братства железоломов и молотобойцев. В их пустых глазницах, в их ухмыляющихся оскаленных черепах, он узрел погибель своих товарищей и свою возможную судьбу, если задержится здесь ещё чуть-чуть.

Но он дал клятву. Не только своему королю, но и своему учителю, пусть последнему и посмертно.

— Убить зверя… — прошептал он и начал искать оружие.

Поиски Скальфа были вознаграждены топором — его край холодно блестел в блестящем сверкании пещеры — в мёртвых пальцах воина-тана. И, когда он взял его, то почувствовал, как монеты под ногами пришли в движение. Сначала струйка — несколько монеток, словно возмущённых вторжением, скатившихся с золотого холма. Оно быстро переросло в оползень.

Отказавшись от топора в пользу более лёгкой добычи, Скальф наполовину съехал, наполовину скатился с насыпи из монет. Он как раз извлекал себя из осыпи, когда уловил запашок серы, что принесло дуновением сквозняка откуда-то из верхнего мира. Он смешивался с вонью плоти, с неприятным запахом гниения. Сажа и угольки появились над его головой, словно пирокластическая гроза, излившаяся из какой-то невидимой кальдеры.

Извержение объявило о пробуждении чудовища, твари, простое присутствие которой шокировало саму землю и вызывало у неё дрожь.

У Скальфа не было ни щита, ни оружия, которое могло бы прикончить магическое создание подобное дракону, что нахохлился на самой большой из золотых насыпей. Он был великолепен и ужасающ, страх и изумление воевали в разуме кователя рун, когда он увидел древнее существо. Закрывшись крыльями, чудовище обнимало когтями горы сокровищ и венчало вершину златых насыпей в лучезарном великолепии, слегка неуклюжее, несмотря на размер и очевидное величие.

Алая чешуя покрывала его мускулистый торс. Брюхо было мягче и бледнее, как свернувшееся молоко, но его кожа всё равно могла выдержать удар любого обычного клинка или пики. На змеевидной шее выделялись выгибающие позвонки размером с две длины эльфийского копья и столь же толстые. Его морда была вытянутой, окружённой зазубренными шипами и сочилась дымом и сернистым ихором.

Но даже когда он развернул свои могучие крылья — мембрана, образующая их, была столь же прочной, как кольчуга, и во много раз более упругой — именно глаза твари, уставившиеся на него, были тем, что приковало к себе взгляд Скальфа. Это были нефритовые зелёные щёлки холодного льда, безжалостные и злобные. Когда создание испустило сотрясший пещеру ревущий вызов, Скальф понял, что дракон был голоден, и что именно ему предстояло стать закуской.

Скальф посмотрел на небольшой кузнечный молот, что всё ещё был заправлен за пояс. Его боёк почернел от усилий, предпринятых Скальфом ещё в кузне учителя. Те мелкие заботы, казалось, обуревали его эпохи назад.

Сражаться было неразумно. Стоять — означало умереть, поэтому — Скальф побежал.

Возвещённый резким вдохом зверя, перед кователем рун пронёсся столб пламени, и он развернулся. Пенящееся пламя вновь подрезало его, и он резко остановился. Расплавленный металл окружил его, словно позолоченная лагуна, в которой он был единственным островом. Щупальца пламени мерцали в сверкающем расплавленном золоте, облизывая носки его сапог.

Грауг снова взревел, пронзительный звук, который, вполне возможно, был смехом злобной твари. Его тень поднялась, полностью накрывая гнома. Дракон поймал его в ловушку.

Скальф развернулся к нему, и не страх, но вызов был на его лице.

— Гримнир! — рявкнул он на зверя, в ответ на рёв твари, от которой сотрясся воздух и пещеру наполнила густая вонь серы.

Отведя назад змеиную голову, Грауг разок угрожающе щёлкнул челюстями, а затем попробовал воздух длинным, кожистым языком.

А затем он нырнул.

Невзирая на то, что его окружала река расплавленного золота, Скальф побежал. Руны жарр-клод ярко засверкали, пока он нёсся, не разбирая дороги, бормоча клятвы рунного кователя Гримниру и Валайе, благодаря за каждый чудесный шаг.

Это оказалось абсолютной неожиданностью для Грауга. Дракон ожидал, что его добыча запутается в сети, которую он для неё сплёл. Слишком поздно он попытался сдержать свою атаку, но могучий импульс уже было не остановить, и дракон со всего маху врезался в маленький золотой островок, на котором за мгновение до этого стоял гном. Крылья зверя и большая часть его огромной туши неожиданно оказались погружены в расплавленное золото. Он изо всех сил забился, когда жгучий позолоченный расплав поднялся вокруг него, обнимая, обжигая. Жалобный скулёж вырвался из его пасти, глубокий и подвывающий… и бешенство, яростное бешенство, что его обвели вокруг пальца.

Ему было больно, и, найдя наконец укрытие, Скальф улыбнулся.

— Небольшой ожог на память, — сказал он, присев на корточки.

На краю пещеры сумрак поглотил его. Скальф отбежал на столь большое расстояние, какое он только решился поставить между собой и драконом. Самосохранение, желание заставить зверя отправиться в охоту за своей добычей, горело внутри него. Хоть он и не мог видеть его, но зато отлично слышал воинственный драконий вой. Редкие болезненные крики перемежались куда более долгим, глубоким рёвом, в котором было обещание. Обещание растерзать его, которое давал он, зверь минувших века назад эпох. Обещание доказать своё превосходство над его ничтожной, слабой плотью.

Как только дракон вырвется из золотой ловушки, покрытый шрамами и разгневанный — Скальф умрёт. Сперва зверь игрался с ним, но теперь, теперь он понял свою ошибку. И Грауг не собирался делать её вновь. В окружении мертвецов, в этой пещере забытых сокровищ, Скальф станет просто ещё одним героем-неудачником среди тех, кто нашёл погибель под этими сводами.

— Как Далед Громобой… — мрачно пробормотал он, и остановился как вкопанный.

От неистовства дракона плотные валы злата разровнялись, груды монет и самоцветов рассыпались, пейзаж изменился. Вещи, с незапамятных времён покоившиеся под златыми грудами, вновь появились на поверхности, подобно телам утопленников, раздутым от трупных газов, или старым костям, вынесенным на поверхность неожиданным землетрясением.

Скальф увидел топорище. Узнав символ на его «яблоке», он на животе пополз к нему. Грауг к этому времени уже выбрался из позолоченной трясины и направился по следам гнома, раздувая ноздри в попытке учуять запах дерзкого. Бросив взгляд поверх рухнувшего злата, Скальф увидел, что Грауг наполовину ослеп: одна нефритовая щёлка стала молочно-белой, окружённой обгоревшей, опухшей драконьей плотью.

Это был ближний к нему глаз.

Вцепившись в топорище, Скальф дёрнул. Расколотый значок в виде молнии на «яблоке» топорища дёрнулся, но сокровища не уступили свою добычу. Лишь ещё несколько монет скатились с кучи, звеня и подпрыгивая, пока не успокоились.

Они открыли лезвие из чистейшего громрила, погружённое в кулак из чёрного, сверкающего камня.

Прошла уже почти тысяча лет, с тех пор как Далед Громобой рискнул отправиться в горы. Некоторые говорили, что он встретил свой конец в логове Грауга. Теперь Скальф знал — это была правда. И также он знал природу вещи, что мёртвой хваткой вцепилась в оружие легендарного героя рода гномов.

— Карадурак… — упало сердце Скальфа.

Смахнув ещё больше монет, уже не обращая внимания на возникший при этом шум, Скальф понял, что он должен сделать.

Оскаленный череп выпирал из рассыпавшегося злата. Он носил шлем с кольчужным капюшоном, закрывавшим затылок и шею. Рядом со сломанным нагрудником валялся оберег в виде изломанной молнии.

От тяжёлой поступи Грауга холмы сокровищ вновь затряслись, раскидывая монеты, словно золотой дождь. Его хриплое дыхание раздавалось уже столь близко, что Скальф мог учуять его вонь. Удар, если окажется неудачным, привлечёт дракона. И шансов ускользнуть более не будет.

Скальф встретил взгляд пустых глазниц черепа Даледа Громобоя.

— Прошу тебя… — прошептал он.

Вытащив из-за пояса кузнечный молот, он занёс его над головой, повторяя слова заклинания, которым учитель обучил его.

— Позвольте нанести мне истинный удар.

Удар, гром, и вдруг — резкий треск камня расколол воздух, и миг спустя легендарный рунический топор был свободен. Скальф с триумфальным криком поднял его над головой, и из лезвия вырвалась ветвистая молния.

Зверь уже почти настиг его. Сотрясающий воздух визг сорвался с его губ, визг, обещающий лютую погибель карликовой твари, что обварила и полуослепила его.

Скальф не мог видеть его, но, когда уже собирался выскочить из укрытия, его руки неожиданно что-то коснулось. Щит, скрывавшийся под саваном пыли, но укреплённый могущественными рунами защиты, лежал у его руки. Это был щит Даледа. Его символ был изображён на шишаке в центре щита. Скальф не помнил, чтобы он был здесь прежде, но, бросив взгляд на мертвеца, увидел лишь безмолвный скелет павшего героя, и не было ответа в его мёртвых глазницах.

— Спасибо, брат, — прошептал он, а затем надел на руку щит, взмахнул на пробу секирой и вышел на свет.

— Зверь! — взревел он и увидел дракона. Он был близко, Скальф почти чувствовал злобу, исходящую от его чешуйчатой шкуры, но чтобы бросить злобный взгляд на своего обидчика, дракону пришлось повернуться всей своей массивной тушей.

— Грауг Ужасный, — возвестил Скальф. Скорость и решительность теперь были всем. Пока дракон наступал на него, Скальф понимал, что у него будет лишь один шанс. Он выставил плечо и укрылся щитом, замахнувшись за ним топором, словно потрескивающим оберегом.

— Приди и заплати!

Огненная буря вырвалась из пасти дракона, и Скальф упёрся в щит и присел, молясь про себя, чтобы старые руны сохранили свою мощь. Волна нестерпимого жара пронеслась над ним. Он ощущал, как начали тлеть кончики его бороды, как обожгло его кожу, но он терпел.

Когда огненная буря утихла, Скальф опустил щит и увидел, что Грауг надвигается на него. Он был огромным, почти парализующим в своём гневе. Раззявив челюсти, с которых всё ещё стекали огненные ручейки, последыши испепеляющего выдоха, дракон собирался раскусить кователя рун напополам.

Вверившись секире Даледа, со знанием своего учителя и с наследием храбрых родичей-гномов, что почили здесь, Скальф размахнулся. Когда край лезвия рунической секиры проломился сквозь несокрушимую чешую, затем прорвав кожу, а после вгрызшись в плоть, он взревел. Огромная рана открылась в шее Грауга, и Скальф с головы до ног оказался залит драконьей кровью. Он обрушил ещё один удар, пока зверь, спотыкаясь и истошно воя в испуге, пытался вырваться.

— Гримнир! — вскричал Скальф, и топор вгрызся в плоть драконьего плеча. Обратным взмахом он вскрыл яремную вену. Измазанное в жизненной влаге древнего создания, золото стало влажным и багровым. Последний удар вскрыл брюхо Гррауга, выпустив блестящие канаты кишок.

Последний крик Грауга превратился в визг, до самых корней сотрясший огромную пещеру. Дракон перекатился на бок, могучая грудь колыхнулась в судороге последнего вздоха и великий Грауг Ужасный сдох. Силы оставили Скальфа и он едва не упал.

Не так он представлял себе этот бой. Не так виделся ему миг славы в момент убийства дракона. Он был жесток и грязен и почти низок в своей дикости. Но Грауг был мёртв, и он к тому же вернул реликвии Даледа Громобоя.

Этого было достаточно.

Об этом мгновении, он был уверен, будут написаны саги. О, они бы не описали всё так, как оно было на самом деле. Их роль — возвеличивать и прославлять, ибо всем великим делам нужна великая легенда, чтобы вести за собой. Скальф же просто хотел вернуться на поверхность, чтобы воссоединиться с теми, кто остался от его клана. Пути назад не было, но впереди виднелся небольшой овал света, что вёл к верхнему залу. Как и любой гном, он мог найти метки-указатели пути и вернуться в залы верхних уровней подгорной твердыни.

Но, прежде чем уйти, он должен был исполнить ещё одну клятву.

Привязав щит к спине, Скальф двумя руками взял секиру и посмотрел на рану, которую он проделал в шее дракона.

— Осталось рассечь чутка плоти, — пробормотал он и поднял секиру.

Эхо шагов донеслось с лестницы, ведущей в нижние подгорные залы, и Белград, стороживший проход, потянулся за молотом.

Позади, его братья-молотобойцы поспешно выстроились в линию несокрушимой стали между сгорбившимся королём Дьюриком и зияющим проходом на нижние уровни.

— Назови своё имя! — выкрикнул он, когда шаги незнакомца приблизились настолько, что его появление уже не вызывало сомнений.

Шаги не остановились, но ответа не последовало.

— Назовись или столкнись с расплатой, — сказал Белград, бросив тревожный взгляд на неподвижного короля.

В свете разожжённых у входа жаровен, крохотная тень упала на потолок зала твердыни.

— Гроби? — спросил Утгар, молотобоец у левого плеча Белграда. Он должен был стать его щитом, если бы незнакомец оказался врагом, и гномам пришлось вступить в бой.

— Нет…

— Удержите своё оружие, — произнёс из темноты усталый голос, шаги замедлились, когда он добрался до верха пустынной лестницы.

Скальф вошёл в чертог. На его спине были сверкающие рунические щит и секира. А в руках он крепко держал верёвку, к которой была привязана голова дракона.

— Это Грауг, — сказал он. Не было гордости в его голосе. Его брови поднялись, когда он увидел короля Дьюрика, и тут же нахмурился. — Он мёртв.

Белград и его братья опустили оружие и уставились на драконью голову, лежавшую перед ними.

— Айе, — пробормотал он и в конце концов встретился взглядом со Скальфом. — Он скончался малое время спустя после того, как вы спустились в глубины. А твои спутники?

— Пируют в залах Грунгни, как и заслужили.

— А принц Дарин?

— Он тоже.

— Когда он умер? — Белград снова развернулся к драконьей голове с остекленевшими глазами и вывалившимся между обломанных клыков языком.

Скальф опустил голову и пробормотал молитву Валайе за умершего короля. — Спустя недолгое время, как мы спустились в глубины.

Белград кивнул, он уже догадывался и сам.

Когда он снова поднял глаза, жестокая энергия пылала в его глазах, столь же ярких и пламенных, как и бриндураз.

— Грауг мёртв, как и наш повелитель, — он опустился на колени, положив свой молот перед Скальфом. Остальные молотобойцы последовали примеру сильнейшего из них и вскоре все вассалы короля преклонили колени.

— Долгие лета Скальфу Драконоубийце, — сказал Белград и резкое эхо его слов отразилось от стен чертога. — Долгие лета королю Карак Азгала.

Скальф кивнул. Кланов было мало, но они были горды. Им нужно руководство, и дела, что выкуют лидеров.

— Встаньте, — сказал он, вспоминая всё, чему наставник научил его. — Встаньте, и вновь обретите мужество Азгала.

Клад-гора была потеряна. Восстановить её уже было невозможно, но, как и огонь кузни, пламенный дух гномов по-прежнему пылал негасимым огнём.

Энди Хоар Последняя атака

В конце первого тысячелетия после объединения славной Бретоннии, в год людей Империи 1974, прибрежные районы Старого Света и далёких земель за его пределами были разорены падшим отпрыском Наггарота, звероводом по имени Ракарт. Сколько тысяч нашли смерть от его монструозных орд не ведомо и по сей день, ибо слишком немногие из тех, кто видел его вторжение, остались живы, чтобы поведать о нём. Порт за портом, город за городом рушились под когтистыми ступнями гнусных мерзостей, что вёл в битву зверовод. Тех, кого не съели его боевые гидры и чёрные драконы, забрали в рабство и утащили обратно на скованную льдом Холодную Землю, кричать и стонать для услады слуха извращённых созданий. Эпоха разрушения Ракарта увенчалась беспрецедентной атакой на землях Бретоннии, возлюбленной Леди и защищаемой храбрейшими сердцами. Внимайте же рассказу о городе Брионне, возлюбленного герцога Корентина…

Город Брионн тревожно дремал под ночным небом, что кипело призрачным свечением. По ночам, таким как эта, как гласили предупреждения Дочерей Грааля, пустоши далеко на севере от Бретоннии выли от грубой силы запрещённого волшебства. Огни, как говорили они, означали, что убийцы из-за грани, люди и иные, тёмные твари, разбрелись по долам и весям в поисках резни.

Народ Брионна знал, что не следует смотреть в эти небеса, встречаться с взглядом глаз, что сердито глядели из их актинических глубин. Они знали, из сказок, поведанных в детстве, что не следует прислушиваться ко лжи, что произносилась нереальными губами, которые проявлялись в мутных, полыхающих сигнальными огнями облаках. Гораздо лучше, заблокировать двери спален, закрыть окна, потушить свечи и забрать под простыни весь смертный уют, что у них был. А поможет ли это, никто не мог знать наверняка, ибо кто мог сказать, останется ли мир стоять по-прежнему, когда наступит рассвет.

Но один человек отказался прятаться в своей постели. Корентин, прославляемый, среди других титулов, как Паладин Маэлис, походный лорд Серебряной Равнины, Защитник форта Аделин, чемпион Благодетельной Гаэлль и герцог Брионн отказывался пугаться того, что он считал не более чем необычным штормом. Поэтому, когда фиолетовые сполохи мерцали и пульсировали за стенами его замка, Корентин брёл по пыльным, освещаемым свечами коридорам, и давно уж минул час, когда его мог сопровождать любой из придворных слуг. Одетый лишь в бриджи и портупею, Корентин подошёл к святая святых своего замка — часовне Грааля глубоко внутри его каменного сердца. Остановившись на мгновение, чтобы оценить крепость многовековых дубовых дверей, он один за другим отпер запоры, склонил голову и вошёл.

Храм наполнял свет от филигранных канделябров, свечам в которых не давали погаснуть со времён основания Брионна. В их свете Корентин увидел знакомые с детства изображения, вырезанные в камне по всей поверхности стен. Миниатюрная архитектура, которую невозможно воспроизвести в истинном масштабе, поднималась над головой, заполняя храм фантастически замысловатыми дарохранительницами. Гробницы-ковчеги, увенчанные каменными статуями давно погибших рыцарей в праведном покое, каждый из которых находился в родстве с герцогом, выстроились в линию вдоль стен.

Корентин подошёл к платформе перед алтарём, на котором был установлен золотой кубок, с глубокими, мерцающими рубинами на его боках. Кубок светился светом, который не имел ничего общего со светом свечей, ибо он исходил изнутри самого металла, сей святой реликвии давно минувших времён. Даже после стольких лет службы Бретоннии, герцог Корентин смирялся перед символом всего, за что сражались он сам и его собратья-рыцари. Это был не Грааль, конечно, но грааль, одно их многих священных воплощений родины и людей, что обитали в её границах.

Герцог обнажил сверкающий меч и, кряхтя, опустился на одно колено перед алтарём, поставив меч перед собой остриём вниз. Он был могучим человеком, но уже далеко не молодым. В юности он был гибким и ловким, в зрелости — крепким, как буйвол. Теперь его мышцы размякли, и былая сила понемногу покидала герцога с каждым прожитым днём. Но все-таки он отказывался прятаться, подобно меньшим людям, независимо от того, насколько могучими могут быть силы, что ярились за гранью этой странной ночью.

Когда, наконец, его здоровое колено упёрлось в холодную каменную плиту пола гробницы, Корентин поднял глаза на Грааль. Сколько раз он делал это, задумался герцог. Сколько сражений начинал он с молитвы Леди Озера о победе? Десятки, задумался он. Пересчитал. Возможно, даже сотни. По правде говоря, битвы Корентина начали расплываться в памяти, сливаясь друг с другом, как будто бы вся его жизнь была лишь одним длинным кровавым сражением против бесчисленных врагов Бретоннии. Он допускал, что живёт воспоминаниями, но понимал, что скоро всему этому придёт конец.

— Пока ещё нет, — проговорил Корентин, хриплым и низким голосом, который был несколько не к месту в храме святого Грааля. Свечи отбрасывали танцующий свет на замысловатую резьбу, каменное изображение одного из его предков казалось почти шевелящимся, когда отблески и тени скользили по его поверхности. — Пусть закончилась слава, но моя служба ещё не кончилась…

Свечи мигнули вновь, и герцог почувствовал движение воздуха вокруг. Словно порыв холодной ночи нашёл путь по извилистым проходам, через толстые дубовые двери, и проник вниз, в святая святых, в самое сердце замка.

Тяжёлое предчувствие сдавило сердце герцога. Корентин не боялся никакого врага, будь то человек, зверь или мерзость, ибо он сталкивался с ними в бою и повергал с равным презрением. Скорее всего, осознал он, это был страх того, что в ближайшее время он может быть принужден наступающими годами раз и навсегда сложить копьё и отдаться старости и немощи. Гнев вырос внутри него, как только эта мысль появилась, и он стиснул зубы в отрицании.

— Нет, — прорычал он, его голос был слишком громким для сего святого места. — Молю тебя…

Свет на алтаре удвоился, и герцог, глядя в изумлённом благоговении, глазами, застилаемыми слезами, увидел, как грааль вспыхнул чистым белым светом. Вера и обожание наполнили его грудь, потому что он понял, что Леди вняла его словам, что она была сейчас здесь, с ним, внутри часовни.

Зная, что Леди Озера сейчас слышит его, герцог Корентин говорил вслух самые сокровенные желания своего сердца.

— Леди, — умолял он, его голова была заполнена видениями минувших сражений. — Даруй мне последний, славный миг. Один последний враг, чтобы изгнать его во имя Твоё. Один последний бой, перед тем как наступит ночь и востребует меня себе.

Свечи мигнули вновь, и в часовне стало ещё холоднее. Холод сочился сквозь камни и проникал в тело Корентина.

— Дай мне врага, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, — взмолился он, слыша шум битвы, пусть и слабый, в треске горящих свечей.

Его слезящиеся от яркого света глаза закрылись, когда он склонил голову в малодушной мольбе к Леди, и тут герцог Корентин почувствовал, как свежий порыв воздуха ударился в спину и понял, без всякого сомнения, что ещё один человек вошёл в храм. Запах ворвался в его ноздри, богатое и опьяняющее сочетание духов и чистой кожи.

— Мой господин, — прозвучал сладкий, волнующий голос позади, — не проси об этом.

Укол гнева вспыхнул в сердце герцога, но он был подавлен тем, что находилось за его спиной. Он поднял голову и немедленно отвёл глаза от палящего белого света, лившегося с алтаря.

— Кто…? — пробормотал он, едва смея мечтать, что может находиться в присутствии…

— Я не она, милорд, — произнёс голос, и Корентин узнал знакомую интонацию: единственной, говорившей в такой певучей иностранной манере. — Пожалуйста, — настаивала она, — посмотрите на меня, мой господин.

Герцог сделал, как его просили, и поднялся на ноги, сделавшиеся нетвёрдыми более чем просто от возраста. Перед ним стояла женщина, или девушка, он не мог точно определить её настоящий возраст. Достаточно было того, что на её лице было практически невозможно сосредоточиться, как будто его детали стирались из памяти мгновение спустя, так что он даже и не пытался делать этого. Он знал её, как деву, Дочь Грааля, одну из благословенных служанок Леди Озера, и как таковую — несравненную пророчицу, знатока чудес и святую. Для людей Бретоннии такие женщины — ибо ни один мужчина не был призван для служения Леди — были тем, кто находился всего лишь в паре шагов от их божества-покровителя, а их слова, были словами самой Леди.

— Тогда, кто? — герцог запнулся, не в силах понять, как эта незнакомка проникла в самое сердце защищённого замка. — Кто…

— Я пришла в ответ на вашу молитву, — ответила дева, подходя к алтарю. Пока она шла длинная, облегающая сорочка, бывшая её единственным облачением, призраком следовала за ней, как паутина тумана, исчезающего в свете утреннего солнца. Он отвёл глаза, её гибкие формы проглядывали сквозь ткань, созданную из прозрачных серебряных бликов. Подойдя к алтарю, она обернулась и посмотрела на него.

Но взгляд, что светился в её сияющих нестареющих глазах, плохо сочетался с нежностью её тела. И внезапно эти глаза стали бездонными и страшными, и герцог Корентин ощутил себя пред взором бога, что сошёл к смертным, дабы вершить суд.

— Вы бы ответили на мои молитвы? — пробормотал он, едва ли надеясь на то, что это могло оказаться правдой. — Вы бы дали мне последний шанс обрести славу перед смертью?

Дева не ответила сразу, а повернулась лицом к сияющему Граалю, её длинные тёмные волосы заколыхались, словно под слабым ветерком. Её глаза, не мигая, смотрели на сияющий Грааль, прежде чем вновь повернуться к герцогу.

— Я пришла не даровать вам то, чего желает ваше сердце, — заявила она, — но предупредить о последствиях того, чего вы столь жаждете.

— Последствия, моя госпожа? — ответил герцог. — Меня не волнуют последствия. Я сражался с любым врагом, которого ставил предо мной сей жестокий мир, — продолжил он. — Я победил их всех. О чём вы хотите меня предупредить?

Призрачная улыбка коснулась изящных губ девы, и она посмотрела на стоящего перед ней герцога, как на какого-то хвастливого, зелёного юнца, похваляющегося славой, которую он добудет на поле брани. Её взгляд смягчился, в одно мгновение страшная сила, что сияла в них, ушла, сменившись на смертную и очень человеческую печаль.

— Я не могу предложить вам ничего, кроме совета, мой лорд, — ответила она. — Леди знает, что вы выше и мудрее всех остальных в вопросах войны и государства. Но любой человек был бы ещё мудрее, если бы знал, о чём не стоит спрашивать.

— Не надо дразнить меня, госпожа, — разочарованный, огрызнулся герцог, — ибо я не из тех, кто разгадывает загадки, подобно другим, тем, кто привык общаться с феями. Обрету ли я то, что жаждет моё сердце?

Дева вздохнула и ответила: — Вы бы хотели, чтобы ваши молитвы были услышаны, даже если это принесёт вам погибель?

— Да.

— Тогда, вы обретёте это. Обретёте то, чего так жаждет ваше сердце.

Этой ночью герцог Корентин видел сны, которые не могли явиться более ни одному человеку. Он заново пережил каждую из битв, в которых сражался за всю свою жизнь, посвящённую войне. Он вернулся в Освобождение Кнеллей, в тот миг, когда он последовал за магистром Жоффре в той первой, безумной атаке на орду зеленокожих. Далее он уже нёс штандарт при осаде Трантино, после того, как они вырезали предателей, когда те отступили от реки Таран, переправа через которую неожиданно оказалась невозможна благодаря благословению Леди. Затем был замок Тёмное Сердце, зрелище мертвецов поднимающихся перед королевской линией так же, как и три десятилетия назад, вонзило копьё страха в его старое сердце. Глубоко в горах Иррана, герцог Корентин спас Каркассона от крупнейшей скавенской орды на памяти живущих, хотя лорд сего герцогства едва процедил слова благодарности.

За время, казавшееся часами, бои вспыхивали и испарялись в его лихорадочных мечтах, большая часть смешавшиеся с другими, некоторые — возвышаясь над остальными. Битва за лагуну Слёз. Осада развалин крепости Ворага. Злополучные приключения странствующим рыцарем, во время коих он избороздил равнину Костей, но по пути потерял королевский боевой штандарт. Битвы против противников, известных каждому человеку, и некоторых, которые человеку были неведомы, вернулись к нему. Зеленокожие варвары, жестокие тёмные эльфы, дикие и богохульствующие люди Севера, смертоносные князья-наёмники Тилеи и мелкие бароны Пограничных княжеств. Со всеми этими врагами он сталкивался на поле боя, и все, несмотря на порочную магию или военную хитрость, которыми они владели, все они, как узнал Корентин, могли истечь кровью, а, следовательно — могли умереть. И всё это время благословенное присутствие Леди Озера было рядом, прямо за границей восприятия, наблюдая за делами, что творились ради Неё, и Её земель, и всех Её людей.

Герцог проснулся, шёлковые простыни были влажные и холодные от пота. Его спальня была темна — свечи уже давно догорели — но бледный свет утра уже пробивался сквозь щели тяжёлых ставен стрельчатых окон. Грохот войны ещё стоял в его ушах, пока сны отступали. Корентин встал с постели и подошёл к окну. Распахнув ставни, он оглядел город Брионн, и его сердце наполнилось предчувствием чего-то ужасного.

Солнце едва-едва поднялось из-за горизонта, и его золотые лучи превратили тусклый песчаник высоких шпилей города в сияющие иглы, сделанные из драгоценного металла. Из своего окна герцог смотрел на теснящиеся крыши, перемежаемые десятками за десятками невероятно тонких шпилей, острые конические крыши которых были украшены длинными вымпелами, развеваемыми утренним ветерком от Великого Океана. Взгляд Корентина скользнул по каждой башне, что тянулись до далёких стен, морской туман превращал самую дальнюю в призрачно-белый силуэт. За высокими стенами море было едва видно, а горизонт и вовсе скрывался от глаз.

Вспышка кошмара промелькнула в разуме герцога, призрак из снов, которые преследовали его на протяжении всей ночи. Он услышал где-то вдалеке рёв огромного могучего повелителя змеев, неслышимого с незапамятных времён, и представил его извивающееся тело, нанизанным на своё благословенное копьё. Рёв становился громче, и громче, не из тумана времени и кошмара, понял он, а из тумана, наползающего от Великого Океана. Его дыхание застыло в горле, а кровь заморозилась в жилах, когда герцог осознал, что туман не был остатками морского ночного тумана, всё ещё не сгоревшего в лучах восходящего солнца. Это была, по сути, свежая мгла, её усики ползли из океана, извиваясь и рыская, словно щупальца какого-то огромного, порождённого морем кракена.

— К оружию! — закричал герцог Корентин, высунувшись из окна опочивальни, возвышавшейся над его замком. — Созовите двор! — кричал он к сортировочной станции внизу, пока низкое гудение какого-то древнего ужаса гремело из ползущей мглы. — Созовите милицию!

— Война пришла! — проревел он, в его крови переливался опьяняющий коктейль, в котором смешались ужас и вожделение. Пусть придут, взмолился он, когда обернулся на звук слуг, вошедших в его опочивальню. Кто бы они ни были, пусть придут и познают вкус холодной Бретоннской стали.

— Эльфы Наггарота, — сказал канцлер герцога Корентина, когда двое мужчин стояли на стенах Брионна, глядя как армии города занимают оборонительные позиции. Герцог был великолепен в своих сверкающих доспехах, каждая пластина которых была отполирована до блеска, отделана серебром и украшена золотыми изображениями Грааля и геральдическими лилиями. Стоявшие неподалёку слуги держали его шлем, копьё и щит, в то время как внизу во дворе грумы пытались обуздать его могучего коня.

Герцогу не нужно было говорить, кем были эти враги и откуда они пришли. Он сталкивался с ними множество раз и отлично знал их жестокие пути. На самом деле, тонкая решётка шрамов на его животе отлично могла рассказать о жестокостях тёмных эльфов, которыми они были известны, о жестокостях, которые имели несчастье познать попавшие к ним в плен. Те, кто пытал герцога после битвы при Поглощённой Луне, сполна заплатили за свои грехи: герцог отплатил им той же монетой, когда сбежал из плена и вернулся с мстительными армиями.

Враг пришёл из моря, последовав за туманами, окружившими обнесённый стеной город Брионн. Туман ещё держался, когда вдалеке показался тёмный силуэт Чёрного Ковчега, напоминающего айсберг из твёрдой скалы или гористый остров, выброшенный ночью на берег. Из пещероподобных доков огромного города-корабля выметнулись сотни судов, высадив на берег тысячи и тысячи тёмных эльфов, облачённые в чёрное воины формировали полки и выстраивались в линию на равнине перед стенами града. На мили вокруг земля оказалась скрыта под зубчатыми формами когорт тёмных эльфов, мерзкие штандарты трепыхались на ветру и пронзительно ревели трубы.

Но ряды воинов были лишь частью орды, и, пусть и самой многочисленной, но не самой страшной. Корсары в плащах из кожи кракена, подчёркивающих их внешний вид демонов из бездны, шли обок мрачных палачей, чьи лица были скрыты, а палаши готовы развязать буйство резни. Выделывали пируэты эльфийские ведьмы, чья обнажённая плоть была вымазана кровью жертв поднесённых в дар их богохульным божествам, чтобы те даровали им победу. Отряды всадников рассекали равнины на флангах, отрезая город, лишая жителей надежды на отправление гонца о помощи, некоторые на конях цвета ночи, другие верхом на рептилиях холодных, чья мерзкая вонь распространялась ветром на многие мили.

И всё же по-прежнему не было тех ужасающих врагов, которых высматривал герцог, оглядывая армию, пришедшую из Холодной Земли, дабы захватить его справедливейший город. Скорее всего, это были могучие звери, возвышавшиеся над рядами, которые обратили на себя его внимание и заполнили благоговением его сердце старого воина. Никогда прежде не видел герцог столь многих и столь разнообразных мерзостных тварей, даже когда сталкивался с искажёнными ордами северян. Боевые гидры топтались и фыркали, пока самоуверенные укротители прилагали всевозможные усилия, чтобы предотвратить головы от того, чтобы они набросились на стоящих вокруг воинов или друг на друга. Постоянный шлейф дыма бурлил над зверями, каждая из их голов отрыгала могучие сгустки пламени, пока их шеи скручивались и мотались туда-сюда. Шкуры зверей имели серый цвет камня, и герцог знал, по горькому опыту, что они были столь же прочны и холодны. Мрачно оглядывая орду, он пытался сосчитать количество подобных тварей, которых тёмные эльфы гнали в битву, гнали на его город. Герцог сбился на третьем десятке, количество зверей увеличивалось, пока прибывали всё новые и новые, и он не успевал их сосчитать.

Пронзительный крик, подобный крику какой-то птицы-падальщика расколол воздух, и герцог скривил губы в отвращении, когда отыскал взглядом его источник. В затянутом дымом небе над головой медленно проявились шныряющие силуэты, которые на первый взгляд можно было легко принять за обычных стервятников, привлечённых на равнину обещанием свежей мертвечины, свежих туш, которые можно обглодать до чистоты после битвы. Но когда они нырнули вниз и закружились в воздухе, стало ясно, что то были не природные существа, не птицы или даже какой-нибудь иной зверь. Это были гарпии, существа, о которых бретоннские рыцари могли рассказать множество поучительных легенд. Хотя и выглядевшие на расстоянии изящными и миловидными, создания были далеки от носимых ими женских форм. Каждая из них была существом столь же порченным, сколь и мерзким, не способным на иные мысли и поступки, кроме как порождённые элементарными хищническими инстинктами. Они стремились лишь разорвать плоть своими острыми, словно иглы, зубами, и, как говорили, были слугами какого-то мерзкого бога тёмных эльфов, произнесением имени которого не станет унижать себя ни один добродетельный рыцарь благословенной Бретоннии.

С движением, напоминающим стаю птиц, заметившую приближение более крупного хищника, гарпии порскнули в стороны и исчезли. Из облаков тумана, из серого дыма, порождённого огненной отрыжкой из пастей гидр, появилась волнообразная чёрная тварь с крыльями тёмными, будто сама ночь. Сердце герцога загремело, когда он узрел то, что не видел уже на протяжении десятилетий. Это был дракон, один из чёрно-чешуйчатых змеев, которых, как говорили, только самые жестокосердные и подлые военачальники тёмных эльфов могли подчинить себе и заставить нести себя в битву. И, похоже, эта сказка содержала в себе зерно истины, ибо на спине чёрного дракона была видна фигура, и флаг щёлкал на холодном ветру позади неё.

Волна ужаса прокатилась по заполнявшим стены Брионна рядам защитников, и герцог Корентин оторвал свой взгляд от чёрного как смоль зверя, рассекающего воздух, и посмотрел вниз на своих людей. Валы, опоясывающие город, с выступающими из них куртинами, башни, расположенные с равномерными интервалами, увенчанные могучими боевыми машинами. На валах выстроились сотни и сотни воинов, сквайров дома и людей городской милиции. Первые были полупрофессиональные воины, обученные и подготовленные защищать своюсправедливейшую страну против врагов, подобных этим, и оснащённые лёгкой бронёй, щитом и разнообразным оружием, от луков, до секачей. Последних же призывали в битву лишь тогда, когда ужасные события не оставляли иного выбора, потому что в основном там были крестьяне и преступники, которые сражались лишь будучи загнанными в угол или принужденные сержантами. Крестьяне притащили то оружие, которое смогли найти: те, кто прибыл с полей — косы и посохи; из города — железные или деревянные инструменты и дубинки.

— Держитесь, — приказал герцог Корентин, и его могучий голос отчётливо слышал сотни его воинов. Мужчины отвернулись от злобной орды, неостановимо растекавшейся по равнине перед стенами города и рассекавшей небеса над ним, и обратили лица вверх, к своему господину и повелителю. Герцог посмотрел на тех, кто был рядом, и неожиданное осознание того, что он не узнал одного из этих мужчин, что смотрели на него, поразило его, подобно удару дубинкой. В годы, что давно минули, он гордился тем, что знал всех сержантов и капитанов, находившихся под его командованием. Лица лучших из тех мужей промелькнули у него перед глазами, заполнив его печалью, когда он вспомнил, как каждый из них нашёл смерть в бою. Так много храбрых, добродетельных воинов пали под его командованием, размышлял он, и вот теперь ещё столь многие оказались на пороге этого. Усилием воли изгнав из разума призраки давно почивших товарищей, герцог Корентин обратился к армии со своей обзорной точки на самой высокой башне стены.

— Мужи Бретоннии! — закричал он, и собравшиеся замерли в почтительном молчании, когда его голос разнёсся над рядами. — В сей день нашему справедливейшему городу Брионну угрожает самый презренный из врагов! Но должны ли мы сдаться?!

Повернув голову в сторону врага, герцог отхаркнул и сплюнул могучий комок слюны в сторону валов, обращённых к эльфам. Ближайшие ряды разразились одобрительными криками, восхищённые жестом неповиновения их сеньора. Вскоре клич подхватили воины, которые находились слишком далеко по стене, чтобы воочию увидеть жест своего господина, а вслед за ним клич подхватили и остальные воины на валах Брионна.

Никто не заметил, что холодный ветер, дующий с моря, резко изменил своё направление и бросил плевок обратно в лицо герцога.

Армия тёмных эльфов продолжала развёртывание на равнинах перед стенами Брионна и к вечеру петля затянулась. Были отправлены многочисленные гонцы с вестью о вторжении, но никто из тех, кто остался, не мог знать, удалось ли им прорвать кольцо окружения. Много лет назад герцог Корентин видел разведчиков и ассасинов тёмных эльфов и поэтому сомневался, что мог найтись человек, который бы смог прокрасться через лагерь эльфов, если его сторожили эти существа. Тем не менее, он всё равно благочестиво молился Леди Озера, чтобы слово о вторжении всё-таки достигло отдалённых городов и замков герцогства и там успели бы собрать армию и сбросить армию мерзких тёмных эльфов обратно в море.

Когда небо потемнело, столь же из-за наступления ночи, сколь и из-за дыма многочисленных жертвенных костров, разожжённых эльфийскими колдуньями, внушающая страх тишина опустилась равно как на защитников, так и на атакующих. В течение всей второй половины дня рыцари герцога ожидали, выстроившись позади главных ворот города, готовые совершить вылазку, когда герцог сочтёт, что время пришло. Это были храбрые мужи, и их рвение едва удалось сдерживать, их жажду вырваться за ворота и обрушить уничтожение на презренных захватчиков. Тем не менее, сейчас даже они затихли и помрачнели. Стоя на башне и глядя на огромную армию, раскинувшуюся между городом и морем, герцог Корентин не мог винить их за это.

Небо потемнело ещё сильнее, когда на горизонте вскипели облака багрового синюшного цвета. Чёрный дракон появился вновь, вынырнув из самого сердца этих туч, направляясь к стенам, множество боевых гидр на земле издали громогласный рёв, когда змий пролетел над ними. Как и ранее, появление дракона вызвало ропот страха, распространившийся по стене, и герцог мог слышать испуганные возгласы, а в некоторых местах даже рыдания. Несмотря на то, что сержанты тут же заорали, призывая к тишине и порядку, факт был несомненен. Крылатый, стигийский демон был воплощением смерти и страшного суда, и люди увядали пред его ликом.

Тем не менее, герцог знал и иное. Многолетний опыт научил его, что подобные звери могли быть приручены, или подчинены, тем или иным способом лишь личностями, что превосходили их если не по силе, то по духу. Он знал, что, как бы ужасен не был эбеновый змий, фигура, что восседала на нём, должна была быть во сто крат страшней, чтобы управлять этим существом.

Как будто в подтверждение его мыслей, дракон подлетел ещё ближе, так, что люди на стенах могли ясно разглядеть того, кто сидел на спине твари. В седле, обитом человеческой кожей, герцог и его люди увидели военачальника облачённого в чёрные, как смоль, доспехи, имевших самые жестокие и изящные формы, созданные рукой мастера, с которым не мог сравниться ни один смертный оружейник. Высокий шлем скрывал лицо воина, но не заметить свет, идущий из сияющих, будто угли в ночи, глаз было невозможно. В одной руке он держал длинный, свёртывающийся спиралью кнут, который извивался и корчился, как будто обладал собственной ужасающей внутренней силой, в другой же — украшенный рунами запретной магии щит.

В мгновение ока, дракон уже воспарил над стенами города, хотя и не собирался нападать на защитников. Крестьяне ополчения закричали в ужасе и многие упали на колени, закрывая руками голову, как если бы это могло спасти их от испытующего взгляда зверя. Горстка в ужасе бросилась со стен, счастливчикам повезло упасть на каменные ступени чуть ниже, иные же оказались не столь удачливы — с тошнотворным хрустом переломанных костей встретившись с поверхностью двора.

Герцог Корентин отказался выказать страх хоть на мгновение, когда огромный зверь взлетел над головой, оставляя за собой след из густых, вызывающих резь в глазах и жжение в лёгких вонючих, ядовитых газов. Вместо этого он выпрямился и встретил взгляд твари взглядом своих угольно-чёрных глаз господина, являя собой пример для всех людей, кто поднимает взгляд и посмотрит на него в сей миг.

За секунды дракон прошёл над головами и завершил своё изучение города, развернувшись над крышами и шпилями города с ужасающей, величественной элегантностью взмахнув крыльями, размах которых был не менее пятидесяти футов, если даже не больше. С выхлопом чёрных газов, вырвавшихся из ноздрей, тварь завершила свой пируэт, и воздух наполнил сухой, резкий звук щёлкнувшего кнута.

Расставив свои мощные задние лапы и выпустив когти длиной с человеческую руку, дракон спикировал на один из ближайших шпилей, возвышавшихся над городом. Шпиль был игольно-тонким и возвышался над землёй футов на двести. Крыша покрыта черепицей, и множество мелких башенок торчали по бокам, вымпел, несущий чёрный топор на белом фоне, родовой герб герцога, горделиво трепетал на ветру. Задние лапы зверя опустились на крышу, передние уцепились за навершие с оглушительным ударом, от которого на землю посыпалась черепица, и сотряслись башенки, как если бы они тоже собирались последовать за нею. Второй отчаянный стон вырвался из глоток обравшихся защитников, и можно было видеть, как горожане на близлежащих улицах бросились врассыпную, когда осколки черепицы и отдельные элементы декора посыпались на них сверху.

Опустив свою недовольно глядящую голову на извилистой шее, дракон переместил свою массу и уселся, подобно птице на жёрдочке. Владыка тёмных эльфов, сидевший в седле, рассматривал защитников Брионна с нескрываемым презрением, его огненный взгляд стремительно прошёлся по рядам людей, прежде чем остановиться на герцоге.

Несколько долгих мгновений был слышен только звук воплей сержантов матерящихся на людей под их командой, а затем и он поблек. Для герцога же всё было так, словно остались только он и этот мерзкий нарушитель, словно в его владения остались лишь они, и его видение сузилось, когда он встретил горящий взгляд владыки тёмных эльфов. Бретоннцы следовали вполне конкретным правилам ведения осады, правилам, которые Корентин соблюдал всегда и не собирался отклоняться и впредь. Эти правила требовали, чтобы атакующий назвал свои условия, и чтобы защитник услышал их, прежде чем начнётся кровопролитие. На мгновение герцог подумал, что тёмный эльф хотел последовать этой традиции, если слышал о ней. Прежде чем вражеский лорд заговорил.

— Внемли моим словам, человечек, — заговорил тёмный эльф, его речь напоминала горящие угли, перемешиваемые в костре. — Ибо ты не достоен слышать их дважды.

Герцог проглотил гневный ответ, решив соблюдать традиции, несмотря на насмешки его врага. Единственным ответом Корентина стали скрипнувшие зубы и сузившиеся глаза.

— Я Ракарт, — объявил тёмный эльф, его голос сочился хвастовством и надменностью, — именуемый Повелителем Зверей.

Хоть соблазн ответить на хвастовство врага заявлением, что это имя ему не известно, и был велик, герцог Корентин прикусил язык. Даже не считая бесчестья от самой формы подобного ответа, это заявление было бы ложью. Он знал имя зверовода Ракарта, так же, как и все, кто жил на побережье Старого Света. Да и как могло быть иначе, если это падшее создание, как говорили, опустошил бесчисленное количество городов и портов на всём побережье, от Норски на крайнем севере, до залива Корсаров на юге. Не зря он называл себя «Повелитель Зверей», о чём свидетельствовали орды ревущих, исторгающих дым мерзостей внизу. Это о Ракарте говорили, что в его подземельях есть хотя бы один экземпляр каждого хищного животного, когда-либо жившего на земле, и его непрерывное скрещивание различных существ, привело к созданию некоторых из самых отвратительных созданий, когда-либо виденных, являющихся преступлением против природы.

И видно герцог Корентин был не единственным человеком, который узнал имя этого врага. Волна отчаяния охватила защитников, бесчисленное количество его людей пали в страхе на колени, не обращая внимания на сержантов, схватившихся за дубинки и кнуты, чтобы вновь поставить их на ноги. Боковым зрением герцог заметил движение во дворе, и понял, что даже боевые кони его рыцарей, наиболее подготовленные животные в стране, если не в мире, едва сдерживали страх. Таков был ужас излучаемый этим существом и его падшим «конём», что он расходился ощутимыми волнами.

— Отдай мне каждого пятого из своих людей, — продолжил Повелитель Зверей, — равно мужчин и женщин, достаточно молодых и сильных. Это должно быть сделано до завтрашнего восхода солнца, или же ты познаешь гнев Наггарота! Что скажешь, человек?

Герцог Корентин скрестил руки на груди и склонил голову, чтобы встретиться с взглядом противника своим, полным презрения. Его броня лязгнула, когда он переместился, и герцог почувствовал яростное желание выхватить свой могучий меч и схватиться с этим высокомерным монстром в почётной схватке. Тем не менее, он не мог, по крайней мере, пока. Его глотку распирало от желания ответить соответствующе на столь явно высказанное оскорбление, но он взял себя в руки, и его голос был спокоен, когда герцог, в конце концов, заговорил.

— Я отвечу, — произнёс он, возвышая голос, чтобы сотни, а то и тысячи его воинов могли услышать ответ своего повелителя и вновь собраться с мужеством, — покинь мои земли сейчас, эльф, пока ещё можешь.

Чёрный дракон вновь переместил свою массу, как будто восприняв оскорбление, нанесённое своему хозяину, и вызвал новый оползень из черепицы и камней, посыпавшийся на улицы города. Тысячи воинов на стенах вновь укрепили свои сердца и некоторые даже осмелились взглянуть на эльфа, чтобы услышать его ответ.

Этот ответ прозвучал через несколько долгих мгновений, хотя казалось, что прошло раз в десять больше. Герцог Корентин боролся с всё сильнее захлёстывающим его желанием вытащить меч и отдать приказ всем боевым машинам обрушить огонь на зверя, прежде чем он подавил его сверхчеловеческим усилием воли.

Наконец, тёмный эльф заговорил: — Что ж, тогда умрёте вы все.

С этими словами владыка тёмных эльфов щёлкнул своим длинным, стальным кнутом по бокам зверя, вызвав рёв дракона, который выпустил из ноздрей клубы чёрного ядовитого дыма. Зверь расправил свои огромные крылья на всю ширь и согнул свои задние лапы, приготовившись оторваться от крыши. Чуть ли не лениво, дракон взмахнул крыльями, после чего оттолкнулся вверх и назад своими чрезвычайно мускулистыми задними лапами. Двухсотфутовая башня, на которой он сидел, наконец сдалась, и её остроконечная конусообразная крыша рухнула на улицы в ливне из кирпичей и черепицы. Вся верхняя часть шпиля, казалось, согнулась подобно дереву на ветру. Как только дракон взлетел, разрушение волной пронеслось вниз по шпилю, и кирпичи из песчаника, из которых и была составлена башня, отправились в далёкий путь вниз. Башня начала падать, сначала медленно, но затём всё быстрее, когда гравитация и разрушение брали своё. Наконец башня рухнула, заняв пространство чуть ли не в три улицы, в одно мгновение уничтожив два десятка зданий и подняв плотное облако серой, клубящейся пыли.

Один последний бой, произнёс про себя герцог Корентин. Один последний побеждённый враг…

Когда солнце опустилось к горизонту, знаменуя конец дня, который был первым днём многомесячной, как многие опасались, осады справедливейшего города Брионна, герцог начал планировать оборону. Расположение бойцов на стенах было приоритетом, и Корентин удостоверился, что наиболее опытные товарищества оруженосцев его дома были размещены в жизненно-важных точках, укрепляя позиции менее опытных, дисциплинированных и обученных ополченцев. Также его внимания потребовали десятки тысяч мелких логистических нюансов, касающихся многочисленных боевых машин на стенах города: снабжение, техническое обслуживание и комплектование обслугой. Тысячи лучников должны были получить указания по расположению и сменам на стенах, и тысячи мангалов должны были быть зажжены, чтобы они могли воспользоваться горящими стрелами. Всё это герцог контролировал, несмотря на холодную горечь, которая угрожала поглотить его, ибо, в конечном счете, ни в чём из всего этого не было славы. В конце концов, не это было должным делом для рыцаря Бретоннии.

— Мой лорд, — произнёс канцлер герцога за его спиной, когда Корентин стоял на самой высокой башне в стене, глядя на запад, на окутанный ночной мглой вражеский лагерь. — Не желаете ли вина?

Корентин на мгновение задержал свой взгляд на кипевшей от деятельности равнине перед стенами. Многочисленные звуки неопределённых и необъяснимых зверств доносились в город из вражеского лагеря, вместе с вездесущим воем и рычанием многочисленного чудовищного зверинца Ракарта. Сотни костров усеяли землю всюду, куда ни падал взгляд, образуя сплошное кольцо вокруг города, оранжевый пепел дрейфовал вверх на восходящих потоках раскалённого воздуха. По крайней мере, герцог надеялся, что это были костры. По собственному опыту он знал, что с тем же успехом это могли быть мангалы, в углях которых калились орудия для бесчеловечных пыток.

— Нет, Эрвен, — ответил герцог. — Я должен вознести молитву к Леди. Оставь меня.

Когда Эрвен, вопреки приказу, остался на месте, герцог Корентин повернулся к своему главному советнику. Мгновение он никак не мог узнать человека, что стоял перед ним, часть его ожидала увидеть перед собой старого Винока. Затем он качнул головой, вновь возвращая себя в настоящее. Винок пал в самый разгар войны за Череп Гиганта, тесак огра одним взмахом отрубил ему обе ноги.

— Мой лорд? — заговорил Эрвен, беспокойство портило его патрицианские черты.

— Говори, что у тебя на уме, человек, — потребовал герцог Корентин, протягивая руку, чтобы опереться на зубец стены. Леди, как же он устал.

— Мой лорд, — неуверенно начал канцлер, прежде чем, собравшись с силами продолжить. — Вам следует отдохнуть, мы чувствуем…

— Кто? — потребовал герцог, выпрямившись в полный рост, несмотря на массу брони, которую он весь день таскал на себе. — Кто так сказал? Отвечай!

— Ваши рыцари, сэр, — продолжил Эрвен. — Ваши товарищи, ваши гвардейцы и ваши ровесники. Все чувствуют, что…

— Мои ровесники? — разбушевался герцог, одной рукой обхватив рукоять меча. — У меня нет ровесников! Все они пали, отдали свои жизни на службе родине и Леди.

— Конечно, мой лорд, — произнёс канцлер, успокаивающе разведя руками. — Но вы всё равно должны отдохнуть, потому что завтра… — он позволил окончанию фразы зависнуть в воздухе.

— Завтра? — произнёс герцог, теперь точно зная, что ему следует сделать.

Отодвинув канцлера, он развернулся лицом к западу и вражескому лагерю на равнине перед его возлюбленным городом. Со звоном стали он вытащил меч и одной рукой взмахнул им перед лицом, прежде чем повернуть его остриём вниз и упереть в камни пола. Держась за своё оружие, герцог опустился на одно колено, как предыдущей ночью в храме Грааля, и склонил голову в молитве.

— Уходи, — приказал герцог сквозь сжатые зубы. — Я приказываю тебе…уходи.

Шесть часов спустя солнце взошло, и броня герцога Корентина заблестела от росы. Постепенно до него дошло, что он провёл в молитве все долгие холодные ночные часы, и что город пробуждался вокруг него. Открыв слипшиеся глаза, он понял, что то же самое происходило и в лагере под городскими стенами, где тысячи захватчиков занимались подготовкой к неизбежному бою.

Кряхтя, герцог поднялся на ноги, используя меч, как опору. Боль пронзила каждый его сустав, и он пошатнулся, выпрямившись в полный рост. Слуги, что скрывались вне его поля зрения, немедленно бросились к нему. Вытянув свободную руку, герцог отослал их прочь.

— Назад! — рявкнул он, снедаемый гневом и разочарованием. — У меня есть бой, который нужно выиграть… Эрвен?

— Мой лорд? — спросил канцлер, мгновенно появившись рядом, и склонился чуть ли не в двое.

— Прикажи, чтобы подготовили моего боевого коня, — прорычал герцог, прошедшие сражения вновь промелькнули перед его глазами. — Собери рыцарей и приготовься открыть ворота!

— Мой повелитель, я не могу… — начал заикаясь Эрвен, прежде чем остановился, его глаза до невозможности широко распахнулись на ястребином лице. Герцог на мгновение посчитал, что его канцлер смутился, но затем Корентин проследил за его взглядом и повернулся. Высоко над лагерем захватчиков взлетел чёрный дракон и понёсся прямо к башне, на которой стояли герцог и его подручные.

С бессвязным рёвом отрицания и боли, герцог вытащил меч, и его могучее лезвие заблестело в лучах восходящего солнца. Широко расставив ноги, он поднял меч, который столь долго и хорошо служил ему, и приготовился встретить повелителя тёмных эльфов.

Звук, который сопровождал приближение дракона, был словно шторм нисходящий с, в противоположность сему, ясного неба, удары крыльев порождали дикий, оглушительный рёв. Эрвен и слуги упали на пол, как только могучий зверь пролетел над их головами, но Корентин напряг все свои силы и даже не шелохнулся. Он не кланялся ни одному из людей, и тем более не склонится перед каким-то эльфом.

— Что ж, это и есть твой ответ, старик? — спросил эльф, после того как его дракон совершил вираж над стеной и начал величественное возвращение назад к лагерю. — Такую судьбу ты выбрал?

— Да, ничтожество! — заорал в ответ герцог. — Это мой ответ!

Последний раз изрыгнув ядовитый дым из своих ноздрей, дракон махнул крыльями и был уже далеко, когда все военные машины разом открыли по нему огонь. Шансы на то, что даже самый умелый наводчик требюше сможет попасть в одиночную, и быстро двигающуюся в противоположном направлении цель были чрезвычайно малы, но всё же один огромный камень пролетел в опасной близости от зверя, вызвав одобрительный рёв в рядах защитников, высыпавших на стены. Но радость была недолгой, ибо не успел ещё дракон улететь далеко, как бесчисленные боевые гидры пришли в движение, и земля задрожала под их тяжёлой поступью.

— Усилить отряды на стенах, — рявкнул герцог, и слуга немедленно побежал передать приказание. Спустя несколько минут дополнительные отряды устремились по каменным ступеням на оборонительные позиции. — Слуги, — заорал герцог, — где мой конь?

Теперь уже сами стены дрожали от поступи приближающихся гидр, но герцога сильнее заботила готовность его коня. Потеряв терпение, он сделал пару шагов к лестнице, которая вела во двор, где выстроились в ожидании его рыцари, но остановился, когда путь ему заступил сир Пьеррик, величайший рыцарь его двора.

— Мой повелитель, — сказал рыцарь, останавливаясь перед герцогом и ударяя себя в грудь латной перчаткой в почтительном приветствии, — мне сказали…

— Пьеррик, отлично. Готов ли мой конь? Построены ли мои рыцари?

— Нет, мой герцог, — ответил рыцарь, его бородатое лицо превратилось в мрачную маску, а во взгляде замерло невысказанное беспокойство.

— Тогда посмотри на это, человек! — проревел герцог, широким взмахом указав рукой на огромную орду, несущуюся через равнину к стене. — У нас ещё есть пара минут, и я хотел бы совершить вылазку, пока ещё есть такая возможность!

Его лицо выдало ужас, который он испытывал, но сир Пьеррик решительно остался на месте, когда его сюзерен попытался протиснуться мимо него к лестнице.

— Нет, господин мой, — ответил рыцарь. — Ваши рыцари сделают, что вы приказываете, но вы не должны вести их лично.

Герцог отпрянул, как будто рыцарь ударил его. Краска хлынула ему в лицо, пока он пытался подобрать слова, чтобы выразить своё возмущение.

— Пусть другие возьмут на себя эту ношу, — продолжил между тем рыцарь, решивший стоять на своём до последнего. — Ваше место здесь, мой господин! Во главе всей обороны города.

— Моё место во главе атаки на мерзкие орды, что даже в этот миг топчут мои земли! — прогремел герцог Корентин. — А твоё — либо подле моего колена, либо под моим стягом.

— Нет, мой герцог, — холодно произнёс Пьеррик, вновь заступая ему путь, — Мы не позволим вам выйти на поле в этот день, и ни в какой другой отныне, однако мы охотно отдадим свои жизни, стоит вам отдать приказ.

Герцог сдержал тоскливый крик и посмотрел мимо рыцаря на своего советника, что стоял за спиной Пьеррика. Эрвин с сожалением кивнул, и было понятно, что он вынужден согласиться с рыцарем. Грохот приближающихся орд гидр стал ещё громче, так что герцог едва услышал свой ответ.

— Тогда иди, — ответил он, перекрикивая рёв десятков монстров. — И пусть Леди хранит вас всех.

Атака рыцарей Брионна был подвигом эпической славы. Сотни конных воинов выстроились поэскадронно и потекли через основные ворота и ворота для вылазок, развевающиеся вымпелы гордо несли на себе геральдику бесчисленных рыцарских семей. Их броня блестела в лучах солнца, а их строй был столь плотным, что казалось будто из ворот выехал непроходимый стальной лес. Эскадроны выстроились в линию перед стенами, образовав волнующееся море из стали и краски, а затем копья опустились и стальная волна хлынула навстречу зверям тёмных эльфов.

Увидев этого нового врага, погонщики щёлкнули хлыстами и погнали своих подопечных вперёд, приведя их в состояние исступлённой ярости. Устремив взгляд на своих противников, бесчисленные звери проревели вызов, заполнив воздух воплями и рёвом. Гидры выпустили густые облака ядовитого чада, и утренний свет скрыл ползучий зловонный туман, который угрожал погубить людей и лошадей даже прежде, чем начнётся схватка.

Тем не менее, две волны по-прежнему неслись навстречу друг другу. Рыцари проскочили ядовитые облака, и воистину они были благословлены Леди, ибо ни один человек или конь не пали жертвами мерзкой отравы. Гидры ускорили свой бег, словно бы в ответ на это, и секунды спустя две силы столкнулись.

Стальные наконечники копий пронзили каменно-подобную плоть, ибо даже шкуры чудовищных зверей оказались не способны противостоять оружию, помазанному в благословенных водах купели Леди. Чёрная кровь дугою хлынула в воздух, окропив щиты и доспехи, когда звери рухнули на землю. И спустя несколько мгновений началась настоящая битва.

Те звери, что не были убиты наповал, защёлкали зубами и замотали головами на извивающихся кольцами шеях. Каждое существо имело пять шей и пять комплектов щёлкающих смертоносных челюстей, и только лишь когда все пять были отрублены, твари, наконец, умирали. Смелых рыцарей разрывали на части головы разных тварей, или же головы, торчащие из одной туши, ревниво борющиеся за убийство. Отбросив копья, и обнажив благословлённые Леди клинки, рыцари кромсали и кололи нечестивую плоть, и вскоре битва превратилась в ожесточённую схватку не на жизнь, а на смерть.

Стоя на своей обзорной точке, на самой высокой башне стен, герцог Корентин сгорал от злости. Его сердце разрывалось от желания быть там, на поле боя, и возглавлять его храбрых рыцарей в их атаке на бесчисленных зверей, что угрожали его городу. Тем не менее, он мог видеть то, что большинство из тех, кто был там, не могли, и понимал, в глубине души, что сир Пьеррик был прав. Рыцари умрут, их число было просто слишком мало, чтобы справиться с чудовищной ордой. С болезненной печалью, он видел, что Пьеррик также знал это, и любя своего герцога, спас его от участи, которой бы тот не смог избежать попросту из-за того, что был слишком старым и уставшим.

И всё же, герцог Корентин кипел от негодования. Какое этот молокосос имел право определять судьбу его сюзерена? Почему бы ему и не встретить свой конец в подобной отчаянной и безнадёжной атаке на такого врага?

Потому что у него был город, который он клялся защищать. Он понимал это. Тысячи воинов и многократно превосходящие их количеством невинные жители полагались на него, ибо никто иной не мог бы спасти их от надвигающейся орды, что уже рванулась всей массой в сторону городских стен.

Воздух наполнили звуки рогов и пронзительных, жестоких боевых кличей, когда гидры сразили последних рыцарей, храбрейших из всех, которых имел честь когда-либо видеть в битве герцог. Звери рванулись дальше, втоптав останки павших в измочаленную равнину. Яркие цвета знамён и щитов скрылись под кровью и грязью, блестящая сталь доспехов и мечей потускнела от мерзких выделений. Ревя свои мерзкие победные крики, звери бросились вперёд, на стены, пока их хозяева тёмные эльфы только-только начали свой марш.

Ничто не сможет остановить зверей, понял герцог, когда те подошли к стенам. Когти и зубы вонзились в прекрасные стены, разрушая кладку, что нерушимо стояла на протяжении веков. Башня, на которой расположился герцог со своими спутниками, задрожала, и защитникам пришлось приложить усилие, чтобы остаться на ногах, пока всё больше и больше огромных существ пробивали себе путь, отшвыривая огромные куски камней. Огненные стрелы дугами летели вниз, словно кричащие кометы, впиваясь в тела зверей и заставляя гидр визжать от боли, но всё же враги продолжали наступать.

Волна паники прокатилась по стене, когда от атаки мерзких тварей по всей её поверхности пошли большие трещины. В битву вступил зверь настолько большой, что нёс на своей спине башенку, ощетинившуюся копьями: распихав со своего пути разнообразные монструозные туши, он врезался головой в стену. Не обращая внимания на ливень огненных стрел, что защитники обрушили на этого нового, страшного врага, гидра вцепилась когтями в разрушающуюся поверхность стены и начала подтаскивать себя вверх.

Только безумец мог выстоять перед лицом такого монстра. Поднимаясь, он выпустил в воздух большие чёрные облака ядовитого смога. Мужчины упали, их кожа покрылась волдырями, а глаза вылезли из орбит, и в этот миг пять голов на извивающихся шеях поднялись над стеной. Каждая метнулась вперёд и щёлкнула челюстями, и пятеро воинов были вырваны со своих мест, подброшены в воздух, а затем проглочены целиком. Это оказалось последней каплей, и воины на соседних участках в ужасе обратились в бегство, спасаясь от неизбежного.

В одно мгновение обороняющаяся армия сломалась. Мужчины бросились вниз по каменным ступеням, столь плотной была толпа и столь отчаянным бегство, что десятки кричащих людей оказались сброшены вниз и разбились на камнях двора под стеной. С грохотом, подобным горному обвалу, часть стены обрушилась, забрав с собой две башни по обе стороны и погребя под обломками сотни воинов. Сквозь поднявшийся на месте разлома пыльный гриб пронёсся чёрный дракон Ракарта, его могучие крылья разогнали пыльное облако, так что Корентин смог отчётливо увидеть своего врага. Как только первая из гидр протиснулась сквозь то, что, как понимал герцог, было лишь первой брешью в стенах его справедливейшего города, отряды тёмных эльфов рванулись вослед и вскоре жестокие враги заполонили внутренний двор, усыпанный обломками стены, и устремились на улицы позади.

— Слуги, — приказал герцог, его голос был мрачен и решителен. — Вооружите меня.

Никто не спорил, ибо понимал, что это уже бесполезно. С молчаливым почтением, оруженосцы герцога подали ему копьё, надели щит на руку и шлем на голову. Пусть доспехи были тяжелы как никогда ранее, но герцог Корентин нёс их вес, как нёс свой долг перед родиной и Леди. Он спустился по лестнице и вышел на двор перед главными воротами города. Всё пространство было усеяно обломками рухнувших стен и трусами, что бежали во всех направлениях, кроме тех, что вели к врагу. Крики сотрясали воздух, крики монстров, неистовствующих на его улицах, и крики его людей, которых настигли первые тёмные эльфы. Даже сейчас, пока он взбирался на своего боевого коня, его возлюбленных, вопящих от ужаса подданных волокли на ждавший в море Чёрный Ковчег. Он выбросил эти горестные мысли из головы, когда пришпорил коня, направляя его в открывавшиеся перед ним ворота, хотя и не мог видеть, кто делал это.

Как только ворота распахнулись настежь, сквозь них забил такой белый и чистый свет, он был натуральней всего, что знал герцог. Время замедлилось, как будто налитое свинцом, когда его конь прошёл внутрь арки, а затем вновь ускорилось, как только герцог выехал за ворота. Там за воротами был враг: орды тёмных эльфов, осадивших Брионн, орда зеленокожих, напавшая на Кнеллей, еретики Трантио, неупокоенные мертвецы замка Чёрное Сердце, вонючий рой скавенов, извергающийся из перевалов Ирранских гор…

Один последний враг, пело сердце герцога. Один последний бой. Одна последняя славная атака, перед тем как смерть, наконец, заберёт его…

Гэв Торп Девятая книга (не переведено)

Не переведено.

Джош Рейнольдс Боги требуют

ВОРОТА распахнулись с громовым стуком, и участь Хергига была решена. Двадцать два дня столица Хохланда упорно сопротивлялась, но теперь всё было кончено. Ворота рухнули, сорванные со своих, выкованных гномами, петель под весом врезавшихся в них мутировавшей толпой огромных свиноподобных чудовищ. Визжа и фыркая, твари, размером не уступавшие амбару, ворвались в город, их когти высекали искры из камней мостовых, содрогавшихся под поступью тяжёлых шагов, а за ними шло боевое стадо Гортора Звериного Владыки.

Воющие, блеющие зверолюды хлынули в город, словно ожившая волна нечистот. Твари оттенков и форм, которые могли прийти в голову лишь безумцу, они потрясали ржавым оружием и ударяли им о грубые щиты, вымазанные в нечистотах, крови и внутренностях поверженных ими врагов. Неся грубые знамёна, на которых болтались головы орков и людей, они рванули вперёд, подобно силам природы, жестокие, дикие и непобедимые. И всё же, когда они ступили на предвратную площадь, люди Хохланда уже ждали их, выставив копья.

Первый ряд зверей с ходу насадил себя на копья, опустив их к земле, чтобы следующие за ними воины орды с ни на йоту не уменьшившейся силой набросились на копейщиков. Солдаты пали, когда твари обрушились на них, а оставшиеся в живых были постепенно оттеснены вглубь площади.

— Стоять! Держать позицию! — проревел Микаэль Людендорф, курфюрст Хохланда, раскалывая голову зверолюда руноклинком, Проклятье Гоблинов. Вырвав необычно жужжащее оружие из бычьего черепа, он схватил ближайшего солдата и махнул окровавленным мечом перед носом человека. — Я сказал, держать позицию, дьявол тебя побери!

Копейщик побледнел и побрёл обратно, заняв свое место в рядах отряда, расстроенные ряды которого отступали в город в нарушение приказа Людендорфа. Курфюрст развернулся, когда очередной гор, быстро перебирая копытами, понёсся на него, сжимая в лапах грубое копьё. Вопя, как подыхающая лошадь, он прыгнул на Людендорфа. Выборщик увернулся с пути оружия и разрубил тварь на две половины, рухнувшие на залитую кровью мостовую. Создание несколько раз жалко дёрнулось в смертельной агонии, а потом сдохло. — Это мой город, — сплюнул курфюрст на дохлое тело. — Мой! — затем он повернулся к остальной части орды, что сомкнулась вокруг него, и, взмахнув мечом, взревел. — Мой!!!

Закованный в полную броню, покрытый кровью как врагов, так и своей собственной, Людендорф встал между отступающим войсками своей провинции и захватчиками и указал на ближайших зверолюдов руноклыком, на котором всё ещё оставались остатки бычьего мозга. Как и все руноклыки, он не был изысканным оружием, являясь вместо этого истинной квинтэссенцией сущности меча, и в этом он полностью соответствовал своему владельцу. — Кто первый? — взревел он.

Зверолюды колебались. Рычание сотрясало разделяющие их несколько метров, а копья тыкали смрадный воздух. Красные глаза уставились на него, копыта стучали в камни площади. Ближайший зверь неуклюже гарцевал перед ним, то приближаясь, то бочком отступая назад. Мгновение, всего лишь миг, выборщик удерживал их одним лишь упорным нежеланием не отдавать ни пяди собственной земли.

Он скрестил взгляд с одним из самых крупных горов. Тварь обладала рогами, которыми мог бы гордиться и олень, и зубами, которым могла бы позавидовать даже пантера.

— Ты, ты выглядишь, как крутой зверь. Давай же, стань первым, — нетерпеливо крикнул выборщик.

Фыркнув, огромная зверюга атаковала. Его меч был стар, кончик давно срезан, и орудовал он им скорее с энтузиазмом, нежели с мастерством. Побитый щит Людендорфа поднялся, парируя удар, а меч ткнулся в выступающее брюхо твари с достаточной силой, чтоб добраться до почки. Вскрикнув, зверь попятился, открывшись для следующего удара. Меч графа взметнулся, вскрыв горло зверя, и тварь рухнула, захлёбываясь собственной кровью.

Стоя над подыхающим противником, Людендорф ударил в свой щит, пытаясь скрыть гримасу от боли, вспыхнувшей в руке, онемевшей от силы удара создания. От этого звука зверолюды отшатнулись. В задней части стада он услышал щелчки кнутов и рёв звериных вождей, пытавшихся восстановить дикое рвение, что ещё мгновение назад владело ордой.

— Хергиг мой! — взревел он. — Этот город, эта провинция — мои!

— Нет, — раздался глубокий рык. — Это Гортора.

Могучее создание протолкнулось сквозь ряды зверей, заставив их расходиться в стороны, пока оно шло к Людендорфу. Выборщик сделал бессознательный шаг назад, когда существо, известное как Владыка Зверей, предстало перед ним.

Создание являло собой воистину впечатляющее зрелище. Столь же огромный, как любой из трёх самых крупных членов его боевой орды, он представлял собой тварь из плитоподобных мышц и раздутого тела, с руками, как лопаты, и копытами — как наковальни. Татуировки и замысловатые клейма покрывали волосатую плоть, создавая узор, который, казалось, изменялся при каждом движении Гортора. В одной лапе тварь держала демоническое оружие, известное как Пронзатель — копье с оголовьем из чёрного железа, на котором были вытравлены вопящие символы.

— Это всё Гортора, — повторил Владыка Зверей, глаза зверя светились совсем не звериным интеллектом. — Каждый клочок земли, каждый камень — мои. Так сказали боги.

— Твои боги, не мои, животное, — сплюнул Людендорф и приглашающее взмахнул мечом. — Что ж, тогда подходи. Давай потанцуем, ты — обросший дурень.

Готрор ответил мокрым смешком, звук из искажённой глотки существа показался странно гулким.

— Зачем? Ты — мёртв, а Гортор не сражается с мертвецами.

Лик Людендорфа искривила гримаса ненависти.

— Я не умру. Пока есть ещё хоть какой-то шанс — я не умру, — его горящие ненавистью глаза уставились на сброд позади Гортора. — Я прикончу вас всех. Я заставлю вас захлебнуться в собственной крови. Я возьму ваши головы и насажу их на колья своих стен! — крапинки пены собрались в уголках его рта, пока он проклинал их. Некоторые сжались от ярости в голосе человека. Некоторые, но не Гортор. Владыку Зверей сия речь не впечатлила.

Могучий повелитель орды ударил древком копья по камням площади.

— Какие стены, «большой человек»? Эти? — он поднял мускулистые руки и показал на стены за своей спиной. — Эти стены — Гортора! — словно в подтверждение этих слов, стаи вопящих гарпий спустились на стены, в то время как ещё большее количество лениво кружилось в задымлённых небесах, вонявших кровью и бойней. — Отныне этот город принадлежит богам, «большой человек». Мы разберём его по камешку и ваши черепа будут хрустеть под нашими копытами, когда мы станем плясать на его костях. — Гортор поднял кулак. — Склонись пред волей богов, «большой человек». Гортор не даёт пощады, но они могут.

Людендорф издал животный рык и ринулся в атаку, жажда убийства горела в его глазах. Гортор обнажил острые клыки и поднял Пронзатель. Но прежде, чем он успел сделать что-то большее, раздался винтовочный выстрел, разорвавший опустившуюся на площадь тишину. Гортор отшатнулся, взревев от неожиданности, когда пуля из длинноствольной винтовки поцеловала его в морду, оставив капельку крови, как отметку. Его воины разразились какофонией воплей и рёва и рванули в атаку, окружая Людендорфа, в то время как гарпии отыскали стрелка и вытащили его из укрытия. Пронзительные крики несчастного резко оборвались, когда крылатые твари разорвали его на куски и засыпали привратную площадь ошмётками его плоти и обломками его оружия. Внизу, курфюрст прорубался через площадь, разя врагов Погибелью Гоблинов, и спустя несколько секунд ему удалось вырваться из кольца, переступая через поверженных зверей, что из последних сил цепляли его за ноги в отчаянной попытке свалить своего убийцу.

Кровь застилала ему глаза, в ушах гудело от звона сталкивающейся стали и топота и воплей его врагов. Людендорф поднял меч. Улица под его ногами задрожала, когда что-то тяжёлое двинулось в его сторону.

— Ко мне! За Хохланд! — крикнул он. — Свои, ко мне!

— Уже здесь, мой граф, — приветственно выкрикнул голос. Людендорф стёр кровь и увидел знакомую фигуру Арика Крумхольца, Пса курфюрста и двоюродного брата Людендорфа. Он был худ, по волчьи поджарое тело было облачено в красно-зелёную ливрею и покрытые замысловатой гравировкой доспехи наивысшего качества. Одна облачённая в защитную перчатку рука сжимала Клинок Мясника, оружие, что полностью соответствовало своему имени. Это была грубая вещь, выкованная ещё во времена самого Зигмара — либо даже ещё раньше. В его лезвии не было изящества — оно должно было рубить и рвать плоть, не больше — но и не меньше. За ним шли Свои — одоспешенные меченосцы личной гвардии графа, облачённые в полулаты и надушенные одежды, с жестокими глазами солдат-ветеранов. Каждый нёс двуручный меч, стоивший как годовое жалованье обычного бойца ополчения. Фаланга больших мечей быстро приблизилась, и воины окружили своего курфюрста, в тот самый миг, когда улица задрожала под копытами приближающихся зверолюдов.

— Ты вовремя, — сказал Людендорф, резко ухмыльнувшись, когда Крумхольц обошёл его и заблокировал удар, который бы отрубил Людендорфу ноги по колено. Клинок Мясника запел, его зазубренное остриё выпотрошило раздутое брюхо зверолюда и отшвырнуло его обратно в толпу сородичей.

— И оставить тебе всё самое интересное? Как я мог, Микаэль? — ответил Крумхольц. — К тому же, если бы ты не решил взять их всех на себя, то мне не пришлось бы приходить и вытаскивать твою задницу из огня.

— Знай своё место, дерзкий, — ответил Людендорф, вытирая лицо полуплащём Крумхольца. — Напомни мне, когда всё это закончится, чтоб я наказал тебя.

— Ты имеешь в виду, если мы победим? — ответил Крумхольц, с разворота снимая голову гора с плеч. Однако даже пока тот ещё падал, ещё больше зверей вливались на узкую улицу, подгоняемые своими вождями.

— Здесь нет «если». Меня не изгонит из моего города шайка зверей. Не после всего этого, — прорычал Людендорф. — Сомкнитесь, вы, ленивые ублюдки! — продолжил он, глядя на больших мечей, который обступили его, неожиданно обнаружив, что их оружие не шибко подходило для ближнего боя на тесной улице. — Приготовьтесь стать косой, что очистит город от сорной травы, коей являются эти парнокопытные варвары…

— Ты должен отступить, Микаэль, — прервал его Крумхольц. — В безопасное место. Мы здесь разберёмся.

— Отступить? Ты имеешь в виду — сбежать? — скривился Людендорф. — Людендорф не бежит.

— Тогда выполни стратегический манёвр вперёд, в тыл, — лаконично ответил Крумхольц. Он хмыкнул, когда топор срезал наградную ленту с его панциря. Людендорф схватил своего двоюродного брата за рукав и отдёрнул назад, пронзив атакующего его врага Проклятьем Гоблинов.

— Может быть, ты отправишься один, а? — спросил Людендорф, высвобождая клинок. — Без меня. Я хочу голову зверя на моей стене! — прорычал он, указывая туда, где он в последний раз видел Гортора. — Я хочу сделать чашу из его рогов, и ожерелье для моей дочери из его зубов! И прокляни меня Зигмар, если я этого не сделаю! — он сделал шаг вперёд, но остановился, когда дрожащая улица содрогнулась. — Что за…

Минотавры ворвались в ряды зверей, распихивая или растаптывая своих меньших сородичей, кромсая своими огромными топорами всё вокруг, не разбирая, враг ли это, союзник или город. Это были массивные скоты: каждый был настоящим ходячим амбаром из мышц, шерсти, клыков и рогов.

Сердце Людендорфа похолодело.

— Минотавры, — прошипел он.

— Храни нас Зигмар, — пробормотал Крумхольц. — А Мирмидия защити нас. Мы должны отступить. Добраться до пушек!

Большие мечи начали отступать.

— Стоять, где стоите! — рявкнул Людендорф, свирепо посмотрев вокруг изаставляя людей застыть на месте. — Мы остановим их здесь. Построиться!

— Микаэль… — начал было Крумхольц, но времени для споров больше не осталось. Минотавры приблизились и их фырканье, казалось, отдалось в зубах каждого солдата, когда Свои Людендорфа сделали шаг вперёд навстречу стихии, во главе со своим курфюрстом.

Дубина с каменным оголовьем обрушилась вниз на мостовую, осыпав правителя Хохланда осколками камней, и он прыгнул в сторону, одновременно рубанув по монструозному локтю врага. Уродливая кость щелкнула, и минотавр взревел — от боли, как понадеялся граф. Зверь потянулся к нему здоровой лапой, открывшись мечам бойцов Людендорфа. Свои обрушили клинки на минотавра, и когда существо пошатнулось и попыталось отмахнуться от нападавших, граф зашёл со спины и рубанул мечом по его лодыжкам. Его руки тряхануло в суставах, столь сильна была отдача, но толстые кости монстра щёлкнули и переломились, и тварь рухнула мордой вниз, когда рунный клык разгрыз искажённую плоть. Большие мечи поднялись и опустились, и стоны чудовища смолкли. Людендорф отвернулся и врезал щитом по клюву кудахтающего птицеголового зверолюда, заставив его кубарем покатиться под ноги.

— Первый готов, — сказал он Крумхольцу, но залитый кровью Пёс лишь покачал головой и показал вперёд.

— И ещё больше подходят, Микаэль! — ответил Крумхольц. Ещё два минотавра продирались через ряды больших мечей, забирая жизнь у любого, кто становился на пути. Один из зверей опустил голову и атаковал. Крумхольц отпихнул графа в сторону и опустил Клинок Мясника между витых рогов, сбивая зверя. Но пока он пытался вытащить оружие, уже и второй минотавр добрался до его позиции.

Меч Людендорфа вклинился между топором зверя и шеей своего советника. Выборщик крякнул, когда руки в суставах задрожали и онемели. С рёвом минотавр надавил на топор и заставил графа опуститься на одно колено. Горячая слюна капала из пасти чудовища на лицо Людендорфа, обжигая его. Людендорф резко убрал меч и, когда чудовище, потеряв равновесие, качнулось вперёд, рубанул по промежности минотавра. Поднявшись на ноги граф вскрыл спину твари до позвоночника и гигантский зверь рухнул со сдавленным рёвом. Граф ухватился за один из витых рогов и потянул его на себя, заставив чудовище открыть своё волосатое горло. Руками, вопящими от напряжения, он перерезал глотку зверя и встал на его тушу, дрожа от усталости — Арик?

— Я в порядке, — ответил Крумхольц и тут же прорычал, — Спускайся! — рванув мимо туши чудовища и пихая Людендорфа, — Спускайся, чтоб тебя!

— Как ты смеешь…? — начал было граф, пока не увидел, что было позади его двоюродного брата. Свои были сокрушены и перебиты, и за ними неостановимой волной надвигалось боевое стадо. Ярость встряхнула Людендорфа и он сделал шаг к орде, но Крумхольц отпихнул его.

— Нет! Двигайся, Микаэль. Они умерли, потому что ты не знаешь, когда надо отступить! Уходим! — толкая графа, Крумхольц заставил его повернуть и, шатаясь, уйти из залитого кровью двора. За ними следовали охотничьи вопли гончих хаоса и намного более громкие крики монстров, что взломали ворота. Воздух над городом наполнял жирный дым и вопящие гарпии.

С крыш домов полетели камни, когда простые жители Хергига присоединились к битве, и не один зверь рухнул на улице с раскроенной метким броском головой. Но недостаточно. Гротескная гончая прыгнула на выборщика, когда тот споткнулся и упал на спину.

— Микаэль! — закричал Крумхольц, вцепляясь в жирный мех зверя.

— Отвали от меня! — прорычал Людендорф, отпихивая рычащего зверя и хватая его за горло. С лицом, покрасневшим от усилий, он сжал руки и душил гончую хаоса, пока та сучила лапами, царапалась и выла. Другие гончие набросились на них, но Крумхольц прикончил пару, обратив остальных в бегство. Людендорф отшвырнул к стене здания труп псины и взвыл от отчаяния, когда ему в ноздри ворвался запах дыма. — Они подожгли мой город! Проклятье, Арик, дай мне…

— Убить себя? Нет! Уходи, кровожадный глупец! — отрезал Крумхольц. — Вверх по этой улице. Давай… Берегись!

Улица застонала, когда одна из амбароподобных зверюг ринулась на них, проделывая борозды в стенах поднимающихся по обеим сторонам улицы зданий своими рогами и шипами. Крумхольц схватил Людендорфа и швырнул на землю, когда артиллерийские орудия — полевая и органная пушки, укреплённые в окружающих зданиях и используемые для тренировки жителей окрестных домов и служек конюшен на другой стороне улицы — открыли огонь. Мужчина в ливрее Хохланда протянул руку и вытащил своего споткнувшегося выборщика и его двоюродного брата с линии огня. Скакавший монстр рухнул, ядро превратило его мозги в кашу. Огромная туша скользнула вниз по улице, перекрыв её и перегородив дорогу к добыче наступавшим по пятам зверолюдам.

Людендорф отвернулся и высвободился из рук своих людей.

— Стреляйте! Сотрите их в порошок! — выплюнул он. — Мы не должны позволить им и дальше осквернять наш город! — он развернулся, сверкая безумным взглядом. — Построиться! Копейщики в авангард! Мы…

Неожиданно, в самой середине зажигательной речи выборщика, Крумхольц ухватил его за модный горжет и двинул коленом в пах. Людендорф захрипел и согнулся. — Да угомонись же ты, — сказал Крумхольц. — Боше! Хайнрех! Мюллер! Мы должны отступить к дворцу… Начинайте укреплять эту улицу. Мы забаррикадируем наиболее узкие места, где можно создать бутылочное горлышко. Установите колья и притащите лучников, чтобы защищать строителей… Я хочу надлежащего тилейского ежа с бронзовыми шипами Мирмидии, и я хочу его сейчас! Борс! Перегони несколько повозок от стен дворца! Они должны позаботиться о перемещении выживших в безопасное место!

— Ты… Ты ударил меня, — прохрипел Людендорф, поднимаясь на ноги.

Крумхольц посмотрел на него. — Ради твоего же блага. Мы должны отступить.

— Нет, мы можем победить, — ответил Людендорф. — Мы можем вышвырнуть их вон!

— Они превосходят нас пятнадцать к одному, кузен, — устало ответил Крумхольц. — Они взяли стены и им плевать на потери. Оглянись, — продолжил он. Людендорф неохотно, но всё же подчинился. Боевое безумие, застилавшее глаза, покинуло его, и теперь он, наконец, смог увидеть истинное положение дел, он увидел усталость и страх, бывшие на каждом лице, и нетвёрдую хватку рук на оружии. Хохланд упорно сражался, но его армия была на последнем издыхании. Он опустил взгляд, посмотрев на рунный клык, и почувствовал, что и его руки дрожат от слабости.

Скривившись, он открыл рот, и единственное горькое слово сорвалось с его губ. — Отступаем, — сказал он хрипло.

ГОРТОР Владыка Зверей стоял в своей колеснице и наблюдал, как его воины устремились от стен и прочь от центра города, избитого и окровавленного. Он удовлетворённо фыркнул. Они взяли внешнюю оборону города, а также нескольких пленников, как он надеялся, несмотря на всё ещё удивительным образом продолжавшееся сопротивление. Если в процессе его избавят от нескольких слишком беспокойных сторонников — будет совсем отлично.

Одним ударом он ослабит как врага снаружи, так и внутри. Он понимал, что был не одинок в подобном понимании. Угрюмые вожаки-подчинённые зыркали на него со своих колесниц. Он настоял на том, чтобы они оставались позади, не собираясь попросту растрачивать их жизни, ограничившись лишь жизнями их воинов. Гортор усмехнулся, чёрные губы поднялись, обнажив жёлтые клыки. Гримаса вызвала краткий приступ боли, где пуля коснулась его морды. Раздосадованный, он потёр всё ещё сочившуюся кровью рану. Его копьё сочувственно вздрогнуло, и он посмотрел на него.

Лезвие Пронзателя было наполовину погружено в ведро крови, что стояло в колеснице сбоку от Гортора. Клинок был изготовлен из черепа великана, и даже сейчас изредка подрагивал, словно спящий хищник, подёргивавшийся в своих грёзах из жестокости и изменений. Лезвие жаждало крови и, как шептались многие в стаде, не утолив её, Пронзатель бы ползал в грязи, словно ужасный змий, в поисках подходящей жертвы среди боевого стада. Он вытащил копьё из его покоя и провёл пальцем по лезвию. Оно пульсировало в его руках, жаждая испробовать кровь человека по имени Людендорф, как и сам Гортор.

Людендорф. Он проговорил труднопроизносимые слоги в своём разуме, смакуя их вкус. Достаточно хороший противник, по крайней мере, для людей. Человек стал бы хорошим зверем, если бы был рождён под другими звёздами. Гортора шокировал подобный поворот мыслей. — Город наш, — проворчал он, глядя на Белочервя, туда, где шаман-альбинос присел рядом с другими чудотворцами. Они съёжились и что-то неразборчиво бормотали и шипели. Белочервь, как их представитель, дёрнулся вперёд и попрыгал к Гортору. Как и все остальные он был больше рабом, чем советником, которого держали под рукой, чтобы он истолковывал тёмные сны, которые изредка мучили сознание Гортора болезненными видениями будущего.

— Нет! Стены ещё стоят! — заскулил Белочервь. — Боги говорят, атакуй дальше! — он махнул рукой в сторону стен, окружавших внутреннюю крепость города, где засел курфюрст.

— Боги? — пророкотал Гортор, опираясь на Пронзатель. Копьё извивалось в его руках, жаждая убивать. — Почему они хотят, чтобы я сделал это? — спросил он, злобно уставившись на шамана. Белочервь съёжился. — Что есть там, чего нет здесь? Смерть? Гортор построил холмы из черепов по всей длине тракта людишек, — он наклонился над краем колесницы, разочарованно щёлкнув зубами, ухватив лишь воздух. Его ноздри раздувались от запаха крови и страха. — Они в ловушке! Зачем тратить силы?

— Боги требуют! — взвыл шаман, крадучись отходя назад. Остальные забормотали в поддержку своего лидера. Атаманы тоже не остались в стороне, поддержав альбиноса. Гортор расстроено фыркнул.

— Боги требуют, — проворчал он и покачал головой. Царапая рану на морде чёрными когтями, он взвешивал имеющиеся варианты. Боги требовали много… порой — слишком много.

Видения захватили его внезапно, его челюсти клацнули, тело сотрясли конвульсии. Когда дар богов вцеплялся в него своей хваткой, это было всё, что он мог сделать, чтобы помешать собственному телу разорвать себя. Каждый волосок покалывал и выходил из его тела, словно острый как бритва шип, Белочервь же и другие в этот момент подбирались поближе, их ноздри вздрагивали, когда они вдыхали странную магию, исходящую от него. Ему хотелось отшвырнуть их прочь, падальщики, вот кем они были, жалкие твари, но он мог лишь согнуться в три погибели и рычать, пока видения рвались через глаза его разума. Призраки-воспоминания о будущем, где порченые деревья из меди и мяса прорастали из идущей волнами, стонущей земли, а бледные твари, не останавливаясь ни на мгновение, танцевали под безумный писк менестрелей Хаоса. Это было будущее, которое Гортор был вызван привести в этот мир, и, хотя там не было признаков его народа, он был полон решимости исполнить это предназначение. Несмотря ни на что.

Приступ прошёл, и Гортор, тяжело дыша, опёрся на копьё. Среди кричащей какофонии безумия он увидел мелькнувшие образы зверей, пьяных и беспечных, блуждающих среди руин Хергига, и лавину коней из меди и стали, что обрушивается на них. Он зарычал. Это ли было тем, что требовали боги? Чтобы его могучее стадо-из-стад было разорвано на части, когда пьяное расслабится среди руин?

Его разведчики сообщали о силах, собирающихся на севере и юге. Драквальд был сокрушён, и в то время как его армия ещё больше увеличилась, это было той единственной, ничтожной причиной, что всё ещё удерживало её вместе. Его бойцы не любили затяжные войны подобного рода и всё больше и больше из них предпочли бы атаковать по-прежнему крепкие стены курфюрстова дворца, или, что было ещё хуже, потихоньку смыться, пресытившись награбленным в городе.

По сравнению с этим, Вольфенбург стал лёгкой добычей. Застигнутые врасплох, защитники города отступили от ворот, а затем постепенно потеряли и весь остальной город. Не имея места куда сбежать или где спрятаться, они стали лёгкой добычей. Но здесь было сложнее. Битва с людьми на лесном тракте приостановила импульс его орды и дала его врагам время укрепить оборону и подготовиться. Земли вокруг Хергига были превращены в зону смерти, полную ловушек и препятствий. Скорость была его главным оружием, а теперь она была потеряна. Он посмотрел в сторону на своих атаманов — они обменивались оценивающими взглядами, ворча и крепко сжимая оружие, которое в любой момент могло быть обращено против него. Даже благословения Тёмных Богов не смогли бы защитить его от столь многих.

Лениво он погладил татуировки и клейма, испещрявшие его волосатую плоть, проводя корявым пальцем по каждой линии. Каждый знак был заработан в бою с тем или иным врагом… вот, память о схватке с великаном Хаоса, когда он был ещё детёнышем. Теперь у него было с полдюжины подобных зверей, прислуживавших ему. Это — следы острых, как бритва, пальчиков одной из невест Козла с Тысячей Любовниц, что ласкала Гортора, прежде чем попыталась сожрать. Её сестры ныне танцевали по его прихоти. А если бы он не прикончил чёрного орка военачальника лишь за несколько недель до того и не остановил армию созданий в самом начале их похода? В каждом бою, впрочем, был один фактор — боги присматривали за ним, он знал это. Теперь же он не был в этом уверен.

Каждый зачаточный стратегический инстинкт Владыки Зверей кричал ему, чтобы он оставил обнесённый стенами Хергиг и продолжил движение, как и сейчас — они умоляли его игнорировать дворец. Но боги, которым он служил, потребовали, чтобы разграбление этого города было завершено. Значит, это должно быть сделано… но это должно быть сделано хорошо. Опыт научил Гортора, что в обороне всегда было слабое место: обветшалый участок стены, ослабленные огнём ворота, расшатанные камни, что-то. Что-нибудь. Как глотка поверженного врага, слабое место может быть прорвано и бой выигран одним быстрым ударом. Он просто должен был найти его.

— Пленники? — проворчал он.

— Много-много, — ответил Белочервь. — Хотя плохие. Многие не доживут до завтра.

— Покажите, — прорычал Гортор, ударив древком копья по днищу колесницы.

Через несколько минут пронзительно кричащий пленник был притащен пред взор Гортора. Красно-зелёную ливрею человека пятнала кровь. С руками, растянутыми в кулаках минотавра так, что едва не отрывались, человек неловко повис перед Владыкой Зверей. Ноги пленника представляли собой измельчённую массу, и деформированные гончие вцепились в них достаточно крепко, чтобы заставить минотавра споткнуться. С рычанием один из козлоголовых атаманов отшвырнул псин прочь ударами плоской частью лезвия, а особо упрямых привёл к покорности ударами копыт. Затем он схватил умирающего за подбородок и поднял его голову.

— Гррде? — прорычал гор, проводя острым лезвием своего топора по безволосой щеке. — Гррде?

Человек набрал воздуха в грудь, словно бы собираясь ответить, а затем, дёрнувшись всем искалеченным телом, обмяк, и его глаза закатились. Гор встряхнул его, озадаченный. А затем с рёвом сорвал голову трупа с его сломанных плеч. Голова покатилась по грязной земле, преследуемая сворой рычащих, щёлкающих зубами гончих. Гор развернулся и махнул топором в сторону колесницы Гортора.

Гортор погладил Пронзатель, словно любимую зверушку, пока смотрел на труп с выражением, которое могло бы сойти за смятение. Очередной мёртвый пленник означал, что осталось меньше ещё на одного из тех, кто мог сказать ему то, что он желал знать. Он фыркнул в отвращении и, повернувшись к Белочервю, присевшему рядом.

— Слабый Белочервь, — проворчал он.

— Люди слабы, — ответил шаман, коровьи губы поднялись, обнажив чёрные пеньки обломанных зубов. Глаза Белочервя проницательно сузились. — Я говорю, да?

— Хрн! — взревел гор, топнув копытом по булыжнику так, что тот раскололся. Он махнул топором на шамана, забрызгивая кровью его крысиный плащ. — Нт гврт!

— Говорю? — вновь спросил шаман, посмотрев на Гортора.

— Да, — фыркнул Гортор. — Говоришь.

Кивнув, шаман вприпрыжку метнулся к телу. Схватив гончую за шкирку, он дёрнул её вверх, вырвал из зубов погрызенный череп и отшвырнул зверя прочь. — Говорить легко. Не долго мёртв.

С этими словами он воткнул два окостеневших когтя в обрубок шеи и повернул голову лицом к стадному камню, который Гортор повелел поднять за две недели до сего дня, в первую ночь под стенами Хергига. Бормоча, шаман поднял голову и держал её, пока холодный туман сочился из поверхности камня и тёк к нему. Щупальца тумана нашли обрубок шеи и начали заполнять голову. Белочервь вытащил пальцы и позволил голове упасть. Однако она не упала. Вместо этого голова зависла в воздухе, поддерживаемая липким туманом, который постепенно поднимался, поворачивая её кругом. Туман просачивался из пустых глазниц и разбитых губ, пока Белочервь выл и прыгал вокруг.

— Спроси это, — проворчал Гортор.

— Где эта слабость? — пронзительно заверещал Белочервь, скача вокруг головы.

Рот вяло открылся, словно его двигали твёрдые пальцы. — С-сев-северная с…ух…стена… к… камни… р…ух…рыхлые… — сказал он голосом, похожим на шёпот воздуха. Белочервь хихикнул и отдёрнул руку. Туман резко отступил, и голова со стуком упала на камни. Гончие рычащей грудой тут же накинулись на неё, а шаман повернулся к своему вождю.

— Северная стена — сказал Белочервь, притопнув копытом. — Начинай наступление, сокруши безволосых, — продолжил он, сверкнув глазами. Собравшиеся воины заревели и застучали оружием в знак согласия.

Губы Гортора дёрнулись.

— Наступление будет тогда, когда я скажу, Белочервь, не раньше, — с напускной ленцой прорычал Владыка Зверей. Его чёрные глаза остановились на шамане, а затем прошлись по рычащим рылам полудюжины атаманов горов, составлявших его внутренний круг. Гор, допрашивавший человека, был одним из них — зверь по кличке Копытодав, что махнул топором на Гортора в почти угрожающей манере.

— Нстпть, счс! — прорычал он. — Бги трбт нстпть!

— Я говорю за богов, — сказал Гортор, перемещаясь на свой трон. — Не ты, Копытодав.

Копытодав попятился и громогласно взревел, из его пасти полетела пена. Он рыл копытом землю, его воины ревели и гремели оружием. — Нстпть! Нстпть! Нстпть! — вопили они в унисон. Другие стада присоединились к ним, и вдруг Гортор поднялся. Наступила тишина.

Копытодав посмотрел на него снизу вверх, в его взгляде был вызов. К этому всё шло уже давно, так что Гортор не был удивлён. Копытодав махнул топором и хмыкнул. — Ослуштс бгв??

— Боги говорят через меня, — медленно проговорил Гортор. — Вызов, Копытодав?

— Вызов! — выкрикнул Копытодав и взбежал на помост, замахиваясь топором. С лёгкостью, удивительной для кого-то его размеров, Гортор отошёл в сторону. Перемещаясь, он схватил Пронзатель. Копытодав среагировал мгновенно, развернувшись и обрушив на Гортора рубящий удар. Топор проскрежетал по поверхности лоскутной брони Гортора, вызвав сноп искр.

Пронзатель плавно, чуть ли не по собственной воле, скользнул по ладони Гортора, лезвие выстрелило в брюхо Копытодаву. Тот взревел, потрясённый, когда Гортор поднял его в воздух. Пронзатель заизвивался, проникая всё глубже в рану, и вышел из спины умирающего гора.

Кровь хлынула на Гортора и он открыл пасть, чтобы принять подношение. Затем с ворчанием он сбросил мёртвое тело на землю, в процессе высвободив Пронзатель. Ударив торцом копья в помост, он впился взглядом в свою армию. Могучий кулак ударил в грудь.

— Я здесь господин! Гортор! Не Копытодав! Не Криворог, не Косолап, не Смертокус! Гортор правит, этим копьём! — взревел он и поднял копьё над головой. Собравшиеся звери взревели в ответ.

КРУМХОЛЬЦ смотрел, как первый залп огненных стрел вылетел из-за стен дворца и устремился в город. Его душа сжалась при мысли о том, что произойдёт с любым жителем города, что остались там, спрятавшись в подвалах и на чердаках. Но он ничего не сказал. За эти два дня, что они вернулись во дворец, Микаэль уже перешёл ту черту, когда хотел сохранить город. Теперь его единственным желанием было не отдать его врагу. Он поделился своими соображениями с другими советниками, каждый из которых имел схожее выражение во взгляде. Беспокойство, смешанное со страхом.

Людендорф имел много достоинств, дикое рвение, которое заставляло убираться с его пути даже закалённых жрецов Зигмара, было одним из них. Но его недостатки порой были столь же ожесточённы, а рвение могло в любой миг превратиться в обычное тупое упрямство так же легко, как в отвагу. Это всегда было характерной чертой Людендорфов: дворяне Хохланда были свирепее почти всех остальных благородных семей Империи. Именно в этом и была причина появления Пса курфюрста. Вторая голова, которая всегда остаётся холодной, когда выборщик неизбежно даёт волю ярости, ревущей в его крови. Само собой, основой должности было умение заставить курфюрста прислушаться к себе.

— Мы сожжём их, как крыс, — проворчал Людендорф, глядя на город: новые чёрные столбы поднялись к небесам, когда огни, разожжённые выборщиком, присоединились к пожарам, устроенным зверями. Рядом люди лили воду из бадьи, притащенной из замкового колодца, на стены дворца. — Я не отдам его ему. Не после того, как мы сделали всё, чтобы это место стало неприступным, — продолжил он, указывая на стены, окружившие центр Хергига. — Отсюда мы сможем вновь вернуть город, Арик, после того, как огонь изгонит их прочь. Мы сможем вернуть провинцию. Да даже утопить зверей в Талабеке! — Он посмотрел вниз, на тесный двор, где ютились жители и солдаты, смотрел, не видя. Крумхольц глядел на него, пока курфюрст произносил громкие слова. Ни один из других советников не встречался с ним взглядом, и он понял, что это вновь выпало на его долю.

— Мы не можем удержать город, Микаэль, — спокойно начал он. — Северная стена неустойчива, да и остальные ненамного лучше. Мы должны отступить и выманить за собой этого зверя с его стадом. Мы можем дать нашим людям — народу Хергига — время, чтобы спастись, — увидев выражение на лице выборщика, он быстро продолжил. — Мы не отказываемся от Хергига, Микаэль — мы спасаем Хохланд.

— Спасаете себя, наверное ты хотел сказать! — крикнул кто-то из соседнего здания. Гнилые фрукты, обломки кирпичей и содержимое ночных горшков полетели с крыш окружающих домов на людей, стоявших на стене внутренней крепости. По лающей команде Крумхольца несколько человек сорвались с места и ринулись в дома, теснившиеся рядом с дворцом, выбивая по пути окна и двери. Крумхольц увидел, как несколько человек, кричащих, голодных и напуганных, выволокли из домов и бросили на улицу. Шестеро, пятеро, судя по одежде, простые работяги. Шестым был мальчик, худощавый и хрупкий. Он понимал, что они, скорей всего, не были по-настоящему враждебно настроены. Это не имело значения. Крумхольц прошёл за выборщиком к буянам.

— Кузен, — сказал Людендоф в наступившей тишине.

— Да, мой господин, — ответил Крумхольц, сплюнув и положив руку на Клинок Мясника.

— Исполняй свой долг.

Клинок Мясника с поразительной скоростью покинул ножны и пять голов упали в придорожную канаву. Над головой шестого клинок остановился, пару дюймов не дойдя до тонкой мальчишеской шеи. Крумхольц отступил назад, его лицо окаменело. — Пять, я думаю, станут адекватным примером.

— Ты думаешь? — прорычал Людендорф. Его рука метнулась к рукояти руноклыка, и на мгновение Крумхольцу показалось, что выборщик сам завершит дело, но тут рука Людендорфа обмякла и безвольно опустилась. Выборщик оглядел двор, встречая пустые взгляды своих подданных. — Куда бы ты пошёл, Арик? — спросил он мягко.

— Талабхайм, — произнёс кто-то. Другие советники забормотали в знак согласия.

Людендорф улыбнулся.

— Ответь тогда. Что будет после? Ты добрался до Талабхайма, и что дальше? Да, здесь есть малый шанс, что звери проломят стены, но иначе они могут заполонить землю, не встречая сопротивления, чего собственно и хотят. Пока он есть, Драквальд остаётся раковой опухолью Хохланда… представьте же его в сезон, когда у зверей будет целая провинция, кормящая их. И тогда кровоточащей опухолью в брюхе Империи станет весь Хохланд, Арик. На выжигание которой потребуются годы, если это вообще удастся. Цивилизация сократится до нескольких могучих городов, окружённых и изолированных друг от друга. Это — то, чего ты хочешь, Арик?

— Нет, но…

— Только сохранение Империи имеет важность. А значит — мы должны разбить их здесь, — сказал Людендорф.

— А народ Хохланда?

— Есть старая охотничья поговорка. Если за вами и вашим другом гонится медведь, не пытайтесь обогнать медведя — обгоните своего друга, — ответил Людендорф, глядя на столбы дыма. Из них, воя и визжа, вылетали гарпии. Заговорили луки и длинные винтовки, сбив несколько гротескных фигур. — В то время, пока медведь занят нами, мы можем выхолостить его и сделать бессильным, — продолжил он и посмотрел на Крумхольца. — В моём безумстве есть причина, Арик. И это не просто упрямство.

— Ты уверен в этом? — спросил Крумхольц, понизив голос. — Будь честен со мной, Микаэль. Не твоя ли это гордыня говорит?

— Не слишком сильно рассчитывай на наше родство, — ответил Людендорф, не глядя на него.

— Микаэль, Остланд уже пал. Даже если подкрепления прибудут, что маловероятно, они вряд ли успеют вовремя добраться до нас. Особенно не с разожжённым твоими усилиями городом под нашими ногами! — сказал Крумхольц. Его голос с каждым словом становился всё громче. — Но мы можем спасти наш народ прямо сейчас. Всё, что нам нужно сделать, это…

— Как? Оставить столицу? Сбежать в пустыню? И как бы их это спасло, кузен?

— Переговоры, — ответил Крумхольц.

— Что ты сказал?

Крумхольц сглотнул.

— Мы проведём переговоры. Об этом чудовище можно многое сказать, но он не глуп. Чем больше времени он тратит на нас, тем больше шансов, что его армия уменьшится от дезертирства, распрей и нападений. Но если мы предложим ему город, мы могли бы уйти! Мы могли бы сопроводить выживших, дать им время скрыться, а затем идти на соединение с нашими силами в Талабхайм!

— Просто отдать ему город? Мой город? — спросил Людендорф.

— Лучше один город, чем жизнь всех наших людей!

— Их жизнь принадлежит мне, и я потрачу её так, как считаю нужным! — выкрикнул Людендорф. Он указал на горстку выживших. — Я бы пролил кровь каждого жителя в провинции, до последнего человека, до последней капли, лишь бы уничтожить эту тварь! Этот зверь осмелился думать, что может бросить нам вызов! А ты предлагаешь сдаться!?

— Ради Хохланда… — начал Крумхольц.

— Я — Хохланд! — взревел Людендорф. Его выкрик эхом разнёсся по всему двору.

— Нет! Ты — обезумевший гордец! — выкрикнул в ответ Крумхольц, слова сорвались с его губ даже прежде, чем он осознал это.

Людендорф замер. Затем указал дрожащей рукой на меч Крумхольца.

— Отдай мне свой меч.

— Что? — моргнул Крумхольц. Он вдруг осознал, что другие отступили от него, и внезапную слабость, что появилась глубоко в кишечнике.

— Твой меч. Отдай его мне. Я не буду трусом, как мой Пёс.

Лицо Крумхольца ожесточилось. — Я не трус.

— Правда? То "отступаем", то "назад". Ты все время бежишь, Арик, никогда не защищаешься, не стоишь за до конца, — сердито прошипел Людендорф. Его кулаки сжались. — Ну давай, удирай. Вот прямо через эти ворота. Посмотрим, как далеко ты убежишь.

— Микаэль…

Руноклык с грозным свистом вылетел из ножен и Крумхольц отшатнулся, бессознательно обнажая свой собственный клинок. Он остановил себя, не дав ему подняться, и его руки бессильно повисли.

— Уходи, — сказал Людендорф. — Уходи и будь ты проклят.

Крумхольц выпрямился и отстегнул портупею.

— Как пожелаете, мой повелитель, — не глядя на своего двоюродного брата, он бросил Клинок Мясника в пыль и повернулся. Пока он шёл до ворот, он ощущал, как мир смыкается вокруг него, его зрение сузилось до булавочной головки. За воротами ждали и радостно прыгали и скакали проклятые. В глубине души слабый голос задавался вопросом, что хуже: то, что ждёт его на улице, или то, что он увидел здесь внутри.

Никто не попытался остановить его.

Никто его не окликнул.

И когда он умер, никто не смотрел.

ЛЮДЕНДОРФ сидел во дворце, Клинок Мясника лежал на коленях, а клык был воткнут в полированный деревянный пол. Он услышал далёкий рёв и понял, что его кузен умер. Ярость утихла и во рту появился горький привкус.

— Ты должен понять, Арик, — прошептал он, обращаясь к пустой комнате. — Не гордость держит меня здесь. Не гордость…

Он ждал ответа. Когда его не последовало, он закрыл глаза.

— Не гордость, — произнёс он снова.

ВЕЛИКАН был уродливой тварью с зазубренными кусками кости, торчащими из-под кожи. Со стоном он содрал ещё одну крышу и отбросил её в сторону. Четверо огромных зверей ни на секунду не прекращали работу, снося здания и разнося их на куски, в то время как сотни горов ползали по разломанным брусьям, увязывая их вместе. Потребовалось три дня, и огонь лишь мешал. Но Гортор смотрел, и Гортор был доволен. Он поработил великанов лично, его грубая магия привязала их слабые разумы к его собственному. Их мысли трепетали на краю его сознания, словно мотыльки, попавшие в шторм.

— Пустая трата времени, пустая трата времени, — пробормотал Белочервь.

— Нет, — ответил Гортор, бросив ленивый взгляд на шамана. — Мы возьмём город, как и хотят боги. Но мы сделаем это моим способом, способом Гортора.

— Глупо, — заявил один из горов-атаманов. Это был уже не первый случай, когда подчинённые ему вожди стад комментировали упорное желание Гортора строить осадные башни и тараны, вместо того, чтобы просто разломать ворота традиционным способом.

Гортор хмыкнул и протянул руку. Схватив говорливого вождя за загривок, он подкинул поражённого гора в воздух. Напрягши мышцы, он тряхнул гора, как гончая трясёт крысу, и отшвырнул в грязь.

— Одни ворота, — прорычал он. — Одни! — он посмотрел на них, а затем на строящиеся платформы. — Много, — продолжил он. — Невозможно раздавить только одним пальцем, — он сжал кулак. — Необходимо использовать сразу все, — его губы изогнулись, и он рассмеялся. — Одно стадо не может уничтожить их, но многие — все сразу? — Гортор смотрел на них и подивился тому, что только что пытался учить их. Он перехватил взгляд Белочервя, странно смотрящего на него, и уставился на шамана. — Говори, шаман.

— Это не путь богов, — прошипел альбинос. Он развёл когти и их кончики окутал ведьмин свет. — Мы ломаем, мы не строим, — продолжил он. — Вот ворота! Мы должны атаковать!

— Боги хотят город. Гортор даст им город, — как ни в чём не бывало ответил Гортор. — Но я не собираюсь тратить ради этого лишние жизни своих воинов! — он ударил кулаком в борт своей колесницы. — Одна дыра — плохо. Нужно много.

— Крв дл крвгго бга, — проворчал другой атаман. Он провёл по оплетённому медью рогу топором, вызвав сноп искр. Позади него ярились его последователи.

— Кровавый бог хочет человечьей крови, не звериной крови! — возразил Гортор, оскалив зубы. После Копытодава Меднорог стал одним из самых громких ворчунов. А с ним и его кхорногоры. Жаждущие крови, черепов и душ, и их не очень заботило, откуда они придут.

— Кровавый бог хочет всю кровь, — намеренно подчеркнул Белочервь, чем вызвал согласный рёв среди последователей Меднорога. — Боги требуют нашей крови, Владыка Зверей. Требуют человечьей крови! Требуют, чтобы мы танцевали на руинах городов людей и растаптывали их черепа своими копытами! Сжигать, не строить! Крушить, не говорить! — голос Белочервья стал громче, чем когда-либо прежде, и у Гортора вздыбилась шерсть на загривке. Остальные шаманы присоединились к Белочервю, во всю глотку обличая проволочки Гортора.

Гортор никогда не боялся гнева чудотворцев. Благословенное дитя богов, он знал, что их магия была ничем по сравнению с его. Но сейчас, сейчас он мог почувствовать, как варп танцует на кончике каждого вздыбившегося волоска, и ему понадобилось лишь мгновение, чтобы принять решение.

Череп Белочервя издал хлюпающий звук, когда Пронзатель расколол голову шамана и расплескал его дурные мозги по стене. Наступила тишина, как то было, когда он прикончил Копытодава. Каждым нервным окончанием Гортор мог ощутить гнев богов, но он проигнорировал его, выдёргивая Пронзатель и указывая им на своих советников.

— Боги получат кровь… моря крови, и упьются ей! Гортор даст им эту кровь! Путь Гортора принесёт им эту кровь! В своё время!

Он огляделся, с удовлетворением отметив, что никто не осмелился встретиться с ним взглядом. Он топнул копытом и запрыгнул на борт своей колесницы.

— И Гортор говорит — время пришло! — взревел он, взмахнув над головой копьём. Он ощутил, как судорога надвигается на него, но он отбросил её в сторону. Он послушает богов позже. После! Теперь — вперёд, за тем, что они требовали.

Его колесница загрохотала вперёд, набирая скорость, когда бивнегоры, тянущие её, зафыркали и зарычали и зарыли землю копытами. Великаны протопали мимо, легко обогнав колесницы, и с размаху опустили на стены грубо сварганенные мосты. А внизу уже были готовы горы, тащившие самодельные лестницы и тараны. Они текли по улицам, словно муравьи, некоторые из них облепили ворота внутреннего замка, даже когда один из великанов, нашпигованный стрелами, навалился на ослабленную стену, которую указала некромантия Белочервя, и заставил её пошатнуться.

Что-то мелькнуло на краю зрения Гортора, когда он откинулся в своей колеснице, размахивая Пронзателем: видение медных всадников, прорезающих ряды его стада. Он отбросил это. Нет. Нет, этого не могло произойти! Боги присматривали за ним. Он делал, как они требовали! Они защитят его, как и всегда! Он взревел и обеими руками ухватился за Пронзатель, взмахнув им высоко над головой, пока его колесница неостановимо мчалась к воротам замка. Великан уже был там, разрывая ворота, даже несмотря на кипящее масло, сжигавшее его плоть, и изрыгающие огонь орудия, лишившие его глаз. Жалобно вскрикнув, он упал, упал, но вместе с ним пали и огромные деревянные створки врат, и лишь когда окованные металлом колёса колесницы Гортора превратили в кашу его череп, великан, наконец, затих.

Последние защитники Хергига ждали его там, и он взревел от смеха, когда его колесница врезалась в их ряды. Пронзатель сверкнул, отсекая конечности и протыкая тела, окрашивая камни в красный. Люди падали под колёса его колесницы, где были стоптаны бивнегорами. Ещё больше колесниц следовало за ним, заполнив широкий проспект катящейся стеной шипастой погибели.

А потом, в один ужасный момент, всё пошло вразнос.

Когда зазвучали рога, Гортор мгновенно почувствовал, что именно хотели сказать ему видения, и ощутил нечто едва уловимое, в чём ему послышался смех Тёмных Богов. Под его ногами затряслась земля. Ветер принёс новые запахи, и он поднял голову, вглядываясь назад, по следам принесённого им разрушения. Над головами сражающихся воинов он увидел нечто, что могло быть проблеском меди на солнце, а затем он услышал грохот копыт. Его видения вернулись, вновь и вновь прорываясь через него, и его спину окутал холод.

Всадники в полированных латах ринулись на Гортора, стаптывая его воинов, попавшихся им на пути. Первого, добравшегося до него, Гортор пронзил насквозь, сбросив человека с лошади. Он взмахнул телом медного человека в воздухе и отшвырнул его прочь в порыве бешеной силы. Страх, охвативший его при виде воинов, улетучился, сменившись замешательством. Было ли это тем, что боги хотели сказать ему? Было ли это тем, что они хотели? Он фыркнул и отвернулся от искореженного тела. Его воины сцепились с людьми, а город пылал. Его ноздри раздулись, и новая судорога сотрясла его тело. Он подумал о мёртвых глазах Белочервя и подавил рычание.

Нет, он был благословлён. Благословлён! Хергиг будет его, с богами или без. Взревело ещё больше труб. Он повернулся и увидел, как защитники Хергига напали на его силы через дыры, которые он проделал в их укреплениях. Вновь прибывшие врезались в ряды зверолюдов, с лёгкостью вырезая их, и дети Хаоса запаниковали, оказавшись между молотом и наковальней. Из глотки Гортора вырвался рык ярости. Он должен был сплотить свои войска. Он должен был вновь привести их в порядок и подготовиться к встрече с этой новой угрозой. Он спрыгнул с колесницы и с обезьяньей ловкостью забрался на ближайшую статую. Высоко подняв Пронзатель, он проревел отчаянные приказы. Закованные в броню атаманы и бестигоры ответили на них, прорезая к нему дорогу, но было уже поздно.

Даже собрав весь цвет его боевого стада, он не мог предотвратить неизбежного: остальная часть его армии таяла, пойманная в клешни двух сил. Он услышал смех в своей голове и мгновенно понял — конец наступит здесь.

Боги требовали жертву. Он думал, что это был город, но он ошибался. Или, возможно, был ослеплён. Среди возлюбленных богов зачастую были те, кто призывал домой своих последователей слишком рано, и эта мысль наполнила его яростью. С пеной у рта, с громыхающим в его голове хохотом Богов, Гортор поднял Пронзатель и посмотрел в сторону дворца. Скрипнув клыками, он спрыгнул со статуи. Камни раскололись под его копытами, и Гортор выпрямился. Подняв Пронзатель, он рванул вперёд, и его стадо последовало за ним.

Боги требовали крови. И пусть они и отвернулись от него, Гортор всё равно даст им кровь.

ЛЮДЕНДОРФ взял Клинок Мясника в одну руку, а руноклык в другую. Сегодня, в самом конце, он сам будет своим Псом. Он не потрудился найти другого, а сам никто не вызвался.

Он не осуждал их. Где-то в глубине души, курфюрст и сам задавался вопросом: был ли он действительно безжалостен, или просто безумен. Послал ли он своего кузена на гибель из-за того, что тот вызывал смуту, которую было невозможно терпеть, или за то, что тот просто говорил правду?

— Арик, — тихо пробормотал он, глядя на Клинок Мясника в слабом дневном свете. — Почему бы на этот раз тебе всего лишь не послушать? — его взгляд скользнул к Погибели Гоблинов и он вздохнул. Руноклык Хохланда, казалось, замурлыкал, когда он взмахнул им на пробу. Клинок передавался от отца к сыну, он жаждал битвы с тем же нетерпением, что и сам курфюрст. Он алкал убивать, и заклинания погибели были вбиты в его сущность уже при ковке. Он стремился расколоть череп Владыки Зверей, и чем раньше, тем лучше. — Уже скоро, — пробормотал Людендорф.

Он мрачно усмехнулся, когда услышал рёв горнов рыцарей ордена Сияющего Солнца. Когда его люди сообщили о прибытии воинов ордена, врезавшихся в задние ряды армии зверей, намерившейся атаковать его ворота, он едва ли поверил в это. Теперь же он слышал звуки боя вокруг, когда зверь встретился с человеком на запутанных улочках вокруг дворца, так же, как когда под напором великанов рухнули стены.

Прибытие рыцарей стало знаком его правоты. Сам Зигмар повелел ему держаться, чтобы не отдать город в лапы зверей Хаоса. Его бог поручил ему это, и он выполнил его волю, несмотря на то, что на каждом шагу встречал сопротивление. А теперь… Теперь пришло вознаграждение. Он улыбнулся и повращал кистью, разминая свою боевую руку. Теперь он должен был снять голову с плеч зверя, насадить её на пику и каждый год в день смерти Арика поднимать тост за это событие. Его двоюродный брат был бы благодарен за это, он был уверен.

— Конечно, был бы. Наименьшее из всего, что ты бы мог сделать после предательства, — сказал он, снова переведя взгляд на Клинок Мясника. Он чувствовал неправильность, держа его в руке, но он должен был пролить кровь, в этом Людендорф был уверен. Меч его кузена на его стороне был нужен ему сейчас, как никогда раньше. Арик всегда был рядом при жизни, и это было только правильно, что он будет там же и после смерти.

— Кроме того, тебе бы наверняка не хотелось бы пропустить бой, подобный этому, а? — сказал он вслух. Если он и заметил взгляды, которые некоторые из его людей бросили на него, то не подал вида. Они ненавидели его сейчас, даже если не ощущали подобного прежде. Но они также и любили его. В такие времена лучше безжалостный человек, чем слабый. Лучше безумец, чем трус. Так они шептали между собой, когда думали, что он не слышит.

Звери прорывались через брешь в северной стене, ревя боевые кличи. Он знал, что это так или иначе удалось бы им, и поэтому всеми возможными средствами укрепил внутренний двор. Копейщики и стрелки притаились за опрокинутыми вагонами и по команде катнули откупоренные бочки с порохом в сторону стены. А вслед за ними взметнулся огонь. Двор сотрясли взрывы, заполнив пространство дымом, камнями и окровавленными частями тел. Великан взвыл от боли, когда взрывом ему оторвало ноги, и рухнул на камни внутреннего двора. Корчась от боли, он пытался подняться, пока дюжина копий не проткнула ему череп.

Людендорф расхохотался, учуяв вонь палёной звериной плоти. Он вернёт свой город или сотрёт его с карты Империи в попытке, и цена не имела значения. Смех оборвался, когда его взгляд упал на Клинок Мясника. Нахмурившись, он покрепче сжал рукоять.

— Никакой жалости. Никакого раскаяния, — проворчал он. А затем со звоном скрестил мечи и проревел. — Убейте их всех! — и его люди исполнили его приказ.

Ружья зарявкали и засвистели стрелы, пронзая волосатую плоть. Воя и крича, твари скользили в собственной крови, несясь к людям, спеша вступить в битву. С вновь приобретённым мужеством, его солдаты атаковали зверей, выкрикивая хвалу Зигмару и Императору. И хоть никто из них не кричал его имя, Людендорфу было плевать. Пока они сражались, он был удовлетворён.

Зверолюды, прорвавшиеся сквозь его солдат, устремились к нему по лестнице дворца. Клинок Мясника мелькнул и врезался в голову первой твари, мгновенно прикончив её. Остановил тычок копьём Погибелью Гоблинов и пронзил брюхо зверолюда клинком двоюродного брата, приколов нечистую тварь к одной из декоративных колонн, выстроившихся рядом с дверью. Высвободив его, он встретил удар очередного зверя, заблокировав удар его топора обоими клинками.

С ворчанием он свёл мечи вместе, отрезая топор от топорища. Зверолюд отшатнулся, обескураженный, но в следующее мгновение Людендорф уже спихнул его к подножию лестницы, к поджидавшим там копейщикам.

— Добейте это и присоединяйтесь к остальным, — проговорил он, стряхивая с меча кровь. Копья поднялись и опустились, оборвав вопль создания Хаоса.

Он спустился по лестнице и сквозь дым прошёл к своим войскам,снедаемый желанием схватиться со зверьми. Мгновение спустя его отвага была сметена прочь от неожиданности, когда воина подле него пронзило копьё и пришпилило к стене дома в кирпичной пыли и хлещущей крови. Людендорф обернулся и увидел знакомую фигуру. Со звериным рыком он обнажил зубы в жестокой усмешке.

Гортор выдернул копьё из тела человека и взмахнул над головой, словно топором.

— Людендорф! — взревел Гортор.

— Гортор! — рявкнул Людендорф, вращая мечами. — Нас прервали, животное! Решил сразиться перед смертью?

Гортор вскрикнул, словно дикий кот, и всё тело Владыки Зверей сотрясло от конвульсий. Клинок Мясника сплёл замысловатую петлю лишь затем, чтобы с мокрым шлепком быть пойманным ладонью Владыки Зверей. Гортор рванул оружие и, вместе с вцепившимся в него курфюрстом, отбросил прочь на скользкую от крови мостовую. Людендорф кашлянул, когда меч остановил своё скольжение. Он знал, что его рёбра были сломаны, и ощущал себя подобно проколотому бурдюку с водой.

— Боги требуют твоё сердце, «большой человек»! — прорычал Гортор, рванув вперёд. Его воины последовали за ним, словно волна, нахлынув на упавшего курфюрста, но Владыка Зверей выпотрошил первого же, осмелившегося подойти слишком близко. — Нет! Жертва Гортора! — всхрапнул он, зыркнув на своих воинов. Звери отшатнулись, их оружие застучало о грубые щиты в монотонном ритме. Гортор встряхнулся, довольный, что им более никто не помешает.

Людендорф закашлялся и приподнялся на ноги. Он был единственным человеком во дворе, кольцо зверей окружало его. Там ещё оставались солдаты на стенах, но они были слишком далеко, чтобы спасти его, даже если бы он желал этого. Он опёрся на руноклык и ждал, безумно ухмыляясь. — Жертва Гортора, хм? Откусил больше, чем смог проглотить, не так ли? — он сплюнул, рассмеявшись. — Ты попал в собственную ловушку, ты — тупое животное. А теперь, как и любое другое животное, ты тратишь время на борьбу, вместо того, чтобы бежать.

— Как и ты, — проревел Гортор, сверкнув глазами. Людендорф поперхнулся смехом и поднял меч, уязвлённый словами зверя.

— Заткнись, — сказал он. — Заткнись и бейся, мразь. Пусть боги решат, кто здесь больший дурак.

Гортор взвыл, и Пронзатель скользнул вперёд. Людендорф увернулся, и Погибель Гоблинов отсекла один из рогов Владыки Зверей. С рёвом Гортор развернулся и Пронзатель вспорол воздух, едва не сняв голову с плеч Людендорфа. Выборщик вновь увернулся, и клык снова мелькнул, вызвав новый визг боли из глотки Гортора.

— Это мой город! Моя территория! И это — земля твоей погибели, шавка, — прорычал Людендорф, делая изящный выпад, несмотря на боль в груди. Кончик лезвия вспыхнул, словно пламя, скользнув по ноге Гортора, и Владыка Зверей инстинктивно отступил. Он попятился, соткав Пронзателем стену между собой и этим лезвием. Оно бросалось на него, словно змея, жаля и разрывая его плоть быстрее, чем Гортор мог уследить за ним взглядом, и каждое его прикосновение вызывало приступ мучительной боли. — Хергиг мой! Хохланд мой! И я прикончу любого, кто попытается отнять их у меня! — крикнул Людендорф.

Словно обезумев, Гортор рванул вперёд, обрушив град ударов Пронзателем, и заставил выборщика пошатнуться. Людендорф поскользнулся на мокрых от крови камнях и, окончательно потеряв равновесие, упал. Отчаянно он попытался отползти от Гортора, но тот поставил копыто ему на грудь, вдавливая панцирь и прижимая выборщика к земле. Лезвие Пронзателя воткнулось в бок курфюрста, с шипением протыкая броню и плоть. Людендорф закричал от боли, когда его живот лопнул, словно перезрелая дыня.

— Теперь Гортора, — проворчал Гортор, пинком отбрасывая умирающего. Зверолюди разразились триумфальными воплями, рёвом и лаем, и Гортор, тяжело дыша, поднял копьё в победном жесте.

С наполнившимися кровью глазами, с грохотом его неровно бившегося сердца, стоящим в ушах, Людендорф поднялся на ноги. Кишки свободно повисли на руке, которой он зажимал распотрошённый живот, его пальцы вцепились в застёжки брони. Ему едва хватило сил, чтобы удержать меч, когда он, спотыкаясь, направился к огромному зверю, триумфально поднявшему над головой своё адское оружие.

Вложив в удар все оставшиеся силы до последней капли, он рубанул мечом по широкой спине зверолюда. Кость покрылась пузырями в ответ на прикосновение рунического клинка, и Гортор вскрикнул, словно раненый козёл. Волосатый кулак врезался в скулу выборщика, и земля устремилась навстречу Людендорфу. Зверолюд встал над ним, прикрывая бок, пена напополам с кровью капала с его челюстей. Его тело трясло, словно охваченное лихорадкой.

— Сдохни! — проревел Гортор. Пронзатель опустился и, оправдывая своё имя, приколол выборщика к земле. Напрягшись, Гортор рывком поднял копьё и человека вверх, к небесам.

— Смерть для богов! — взвыл Гортор.

Людендорф, захлёбываясь собственной кровью, ухватил древко демонического оружия, пока то извивалось в его кишках. — Ты первый, — прохрипел он, рывком насаживая себя на всю длину Пронзателя. Предсмертная мука заволокла его сознание, рука, сжимавшая руноклык, налилась свинцом, когда курфюрст скользнул вниз.

Мгновение спустя голова Гортора отлетела прочь от его толстой шеи. Людендорф свалился на камни своего города, меч выскользнул из его ослабевшей руки.

Огромная туша зверя сделала четыре нетвёрдых шага и опустилась на колени, кровь толчками выплёскивалась из обрубка шеи, когда тело упало на землю. Копьё с грохотом отлетело прочь, мрачные руны, выгравированные на его поверхности, потемнели. Микаэль Людендорф подполз к голове Владыки Зверей и схватил её, когда где-то взревели сотни торжествующих рогов. И звери побежали прочь, оставив вождей одних на площади.

Людендорф, умирая, вглядывался в остекленевшие глаза Гортора. Его губы шевелились, пытаясь произнести одно слово, но он не смог произнести ни звука. Телом он ощущал камни Хергига, дрожащие, когда рыцари Сияющего Солнца гнали зверей прочь из его города. Он услышал крики его людей, празднующих победу.

Когда он умер, никто не смотрел.

Филипп Атанс Их город (не переведено)

Не переведено.

Бен Каунтер Второе солнце

Перебравшись через смертоносные Норсканские горы, Сигтаал Белорукий подарил своей лошади смерть. Она хромала ещё с покрытого льдами ущелья, где — Сигтаал был уверен в этом — он увидел облачённые в меховые одеяния фигуры, наблюдавшие за ним с гребня хребта. Эта конкретная гора вряд ли имела название, ибо он, пожалуй, был первым человеком из земель Зигмара, когда-либо оставившим отпечатки ног в покрывавших её склоны снегах. Возможно, она станет его могилой.

Но он не думал об этом. Он был здесь не просто так — у него была цель. Он пойдёт пешком, будет ползти на окровавленных, сбитых коленях и локтях, если понадобится. Он может погибнуть, но не оттого, что сдастся и позволит холоду себя одолеть

Окутанный паром, исходящим от горячей крови, он отрезал с мёртвой туши коня столько мяса, сколько мог унести, торопясь успеть до того, как оно начнёт замерзать. Сигтаал оглянулся, уверенный, что за ним следят. Тёмно-красное пятно вокруг мёртвой лошади должно бы было стать для них — кто бы они ни были — маяком: яркий цветок, распустившийся на бескрайних снежных просторах.

Он вытащил из-под меха потрёпанную книгу и записал туда дату, пока ещё мог вести подсчёт. Одна тысяча тридцать лет со дня рождения бога-человека Зигмара. Возможно, один из последних дней Сигтаала Белорукого. Но это того стоит. Секреты Норски стоили того, чтобы умереть. Если он и узнал что-либо, так именно это.

Он видел титанический обсидиановый шпиль, вокруг которого кружилось множество стай невообразимых крылатых ужасов. Пещеры, наполненные голосами скорби, в которые выносливые норсканские племена отправляли своих молодых, дабы они познали скорбь. Крепости, вырезанные на самых высоких пиках, где некогда гиганты вершили свой суд, и кучи огромных костей, лежавших в долинах внизу. Над самой северной оконечностью мира он видел сияние таких оттенков, которые ранее никогда представали его взору. Здесь было столько чудес для глаз тех, кто мог смотреть на смерть достаточно долго, чтобы засвидетельствовать их.

Горы впереди переходили в плато, возможно, вершину ледника, что стал коркой, покрывшей раны, когда прошёл по пикам гор, сравнивая вершины. Сигтаалу показалось, что он увидел там тёмное пятно. Хотя, возможно, это был обман, создаваемый закатывающимся за горизонт солнцем или же игра его разума, пытающегося найти ориентир в сей бескрайней белизне.

Но нет, оно явно там было. Длинная трещина в снегу, которой — он был в этом уверен — не было несколько минут назад. Сигтаал закрыл книгу и встал, чтобы лучше видеть.

Это увеличивалось. Большая трещина, словно залитая чернилами, казалось, она ведёт к самому центру мира. Теперь он смог услышать громовой треск — звук весеннего таяния снегов. Плиты льда откалывались от ледника и уносились прочь. Он даже почувствовал отдачу в ногах, когда пик, за который он цеплялся, вздрогнул.

Трещина породила огромные вершины, выросшие вдоль всей её длины, словно клыки. Сигтаалу казалось, что это была пасть, жерло самих гор, что-то огромное и живое. И он чувствовал его голод, ибо это были врата в бездонную пустоту.

Когда Сигтаал двинулся вдоль ножеподобного гранитного хребта, что мог подвести его к леднику, ближе к ущелью-пасти, это не было порождением логики или желания. Это был неосознанный, неконтролируемый импульс, которому он не мог сопротивляться. Это была та же сила, что выдернула его из земель Империи и отправила в занесённые снегами земли Норски, та же сила, что в молодости заставила его изучать тайны магии и колдовства. Всё, что он когда-либо делал, каждый шаг на этом запретном пути, всё вело его сюда, дабы он узрел это ужасное, завораживающее зрелище.

Сигтаал увидел норсканцев, что, как и он, ступили на ледник, и почувствовал смещение льда под ногами. Они действительно были теми самыми людьми, что наблюдали за ним. Десятки их, одетых в тяжёлые меха, собрались здесь: женщины с вплетёнными в волосы костями и мужчины, несущие топоры и щиты. Их обветренные лица выглядели вырезанными из дуба.

Трое мужчин подошли к Сигтаалу. В их глазах, в глазах людей гор, он должен был выглядеть сгорбленным хилым ребёнком, ибо Сигтаал, выросший в Империи, никогда не знал таких испытаний, которые им приходилось преодолевать в горах Норски.

— Я Сигтаал Белая Рука, — сказал он, используя знания норсканского языка, выученного им перед началом путешествия в портах на море Когтей. — Я пришёл, чтобы узнать ваши пути. Пути далёкого севера, где миры магии встречаются с мирами человека.

Он не знал, понимали ли они его. Они могли говорить на диалекте, сильно отличавшемся от того, который использовался на юге. Или, возможно, им просто было всё равно, что он говорил. Один из воинов сплюнул — плевок превратился в лёд, ещё даже не коснувшись ледника. Затем они отвернулись и, не обращая внимания на Сигтаала, пошли по своим делам, привёдшим их сюда.

Их дела были связаны с санями, которые они притащили с собой на ледник. Сани были завалены какими-то свертками. Они подтащили их близко к великой пасти, которая уже раскололась на всю длину ледника. У Сигтаала возникли определённые мысли о содержимом свёртков, исходя из их размеров и формы, так что он не испытал особого удивления, когда увидел бледную кожу и скрюченные конечности, замершие в безвольных позах смерти.

Трупами, как правило, занимались рабы и военнопленные. Однако, похоже, к делу, приведшему сюда этих мужчин и женщин, данный тип людей не мог быть допущен, даже для выполнения столь чёрной и неприятной работы. Несколько жилистых, выносливых падальщиков, круживших над головой, расселись на окружающих вершинах, но близко не подходили. Даже те немногие существа, что жили здесь, казалось, испытывали определённое почтение к происходящему.

Развернув свёртки, женщины кровью и порошкообразной травяной смесью нанесли знаки на грудь умерших. Мужчины подтащили тела к краю пасти и швырнули их вниз, и когда те падали, Сигтаал видел, что ещё какие-то отголоски жизни оставались в их конечностях, что безнадёжно молотили по воздуху, пока тела не скрылись в поглотившей их бездне.

Некоторые из них были живы. У некоторых даже достало сил крикнуть, перед тем как их скрыла тьма. Сигтаал не мог оторвать глаз, наблюдая за разворачивающимся перед ним спектаклем.

Одна из женщин — карга с кожей, напоминавшей потрескавшуюся кору, и глазами, словно пятна оникса — поплелась по снегу в его направлении. Она поманила его, словно он был заблудшим ребёнком, ищущим свой путь. Сигтаал последовал за ней, шаг за шагом приближаясь к краю пасти, пока не почувствовал дрожь от могучего подземного сердцебиения.

Он посмотрел в бездну. По краям огромной глотки проросли шипы наполовину из кости, а наполовину изо льда, и брошенные вниз тела были насажены на них, как насекомые на булавку. Некоторые всё ещё были живы и сейчас, слабо извиваясь, медленно соскальзывали по шипам, та немногая жизненная влага, что ещё оставалась в них, капала вниз, в темноту.

Что-то прошептало внизу, в глубине. Тусклый свет факела осветил подобную камню шкуру, что-то, похожее на клыки и когти. Это было так далеко внизу, что Сигтаал не мог точно оценить размеры существа, но одно можно было сказать с уверенностью — оно было гигантским. У Сигтаала засосало под ложечкой, когда красный глаз повернулся в глубокой глазнице, и, когда погас свет, Сигтаал был уверен, что тот уставился на него.

Сигтаал отшатнулся от края.

— Вы кормите это? — сказал он, обращаясь к норсканцам. Он не мог разобрать, кто из них был той самой каргой: в снегу, разносимом порывами ветра, все они казались одетыми в меха тенями. — Это — то, что вы показываете мне? Что я должен делать?

Но работа норсканцев уже была закончена. Их сани лишились своего груза из мёртвых и умирающих. Они развернулись и ушли, словно растворившись в снегу. Сигтаал попробовал идти по следам, но потерял их в усиливающейся метели: следы заметались снегом в то же мгновение, как были оставлены.

Сигтаал остался один на краю огромной пасти и даже сквозь усиливающийся ветер мог чувствовать биение сердца того, что лежало под ледником.

И он понял.

Всё вело его сюда, подводило к этому моменту — на край великого ледника, один на один со зверем. Путь магии привёл его сюда. Не были случайностью секреты, что он узнал, или выбор пути, что привёл его сюда — в место, где он мог бы, наконец, узнать своё истинное предназначение.

Сигтаал сунул руку под меховые одеяния и достал свой дневник. Он открыл его на странице, испещрённой схемами и заклинаниями. На сбор этой информации ушла большая часть его жизни, прежде чем он посвятил себя этому путешествию на север. За его голову назначена цена, ибо знания эти частично были извлечены из могил давно умерших вождей или проповедей приговорённых пророков-колдунов.

Второе Солнце должно воссиять на этом леднике — и Сигтаал познает всё.

После семнадцатого удара великих бронзовых часов, младший осмыслитель, Хеннинг Мор, спустился по базальтовой лестнице ведущей в архивные помещения Огненного Колледжа в Альтдорфе. Светлячки порхали вокруг него, когда Хеннинг вставил семь ключей, каждый из которых был высечен из отдельного куска вулканической породы, в семь замков на окованной железом двери. Петли жалобно застонали, когда дверь открылась перед ним.

На стенах висели обсидиановые мечи, щиты, булавы и иное оружие и части брони, почти все окутанные вечно горящим пламенем. Акши, цвет магии, что нашла своё выражение в огне заклинаний Огненного ордена, тёк здесь мощным потоком, и ручейки жидкого пламени стекали вниз по стене. Мор покосился на учеников, что сидели, углубившись в тома, написанные прошлыми Великими Магистрами, все записи в каждом томе были нанесены — выбиты — на металлических листах, ибо пергамент был не в состоянии долго выдерживать царившее вокруг пламя.

Один из хранителей древностей, укрытых капюшонами существ ростом не выше колена Мора, поспешил к нему и низко склонил голову. Никто и никогда не мог определить происхождение, природу или даже пол хранителей, и среди учеников ходило поверье, что это была некая особая раса, подчинённая в некие давние времена одним из Великих Магистров. Мору было интересно, как существо выглядело под своим капюшоном, и не менее интересно было — как он сам выглядит в глазах странного обитателя его Колледжа. Он носил раздвоенную бороду, символизирующую его орден, и был худым, долговязым человеком, чьи волосы обладали красноватым оттенком даже ещё до того, как потоки Акши превратили их в ядовито-оранжевый.

— Младший Осмыслитель! — воскликнул хранитель с привычным энтузиазмом. — По какой причине вы решили украсить своим присутствием сие место древнего знания?!

— Я хочу получить доступ к артефактам экспедиции Ферлоренхаймера, — ответил Мор.

— Ничто не может принести мне большее удовольствия, чем возможность помочь вам в этом! — ответил хранитель, хлопая крошечными ручками. — Следуйте за мной!

Хранитель провёл Мора через многочисленные, неправильной формы помещения, расположенные под Огненным Колледжем. Встретившиеся им на пути другие ищущие были слишком заняты, чтобы обращать на них внимание: один был занят медной коробкой с замысловатой головоломкой, другой же, работавший за уставленным алхимическим оборудованием столом, пытался потушить разгорающееся пламя, охватившее полы его и так довольно таки обожжённого халата. Наконец, хранитель привёл его в комнату, в которой реликты экспедиции были разложены по коробкам вдоль одной из стен гептагонального кабинета.

— Разве не прискорбно, как вы думаете, что сам Ферлоренхаймер не смог дожить до тех времён, когда плоды его исследований достигли Империи!? — спросил хранитель.

— Да, весьма, — ответил Мор, опасаясь, как бы ему не пришлось тратить время на беседу с разговорчивым хранителем.

— Изнуряющая болезнь, говорят, сломила его прежде, чем он достиг наших берегов! Но Норска является местом многих и иных неизвестных опасностей!

— Это… — произнёс Мор, прерывая словесные излияния хранителя, — мне бы хотелось начать работу.

— Если вам нужно что-нибудь…

— Я позову вас.

— Очень хорошо, младший осмыслитель! — хранитель древностей поклонился настолько искусно, насколько позволял его крошечный рост, и вышел из комнаты.

Запах Норски по-прежнему цеплялся за две коробки с трофеями экспедиции. Огненный Колледж частенько выступал спонсором столь выносливых путешественников, каким был Ферлоренхаймер, в их путешествиях в подобные опасные места. По каким-то причинам — ведомым только Богам — все наиболее тайные и могущественные артефакты и величайшие секреты находились именно в таких, негостеприимных и опасных местах.

Мор щёлкнул пальцем и создал в воздухе огненный шар, что должен был исполнять роль лампы, пока он работает. Первым делом Мор отложил детрит, останки людей, животных и иных тварей. Уродливые кости, конечно, представляли определённый интерес, но они не являлись чем-то необычным для Норски, среди жителей которых был особенно высокий уровень мутаций и иных странных болезней. Таблички с вырезанными на них рунами представляли куда больший интерес, и перевод написанного, возможно, стоил затраченных усилий.

На дне одной из коробок была маска. Она лежала «лицом» вниз, так что Мор видел только тыльную поверхность, когда наклонился, чтобы поднять её. Пальцы начало покалывать, когда он коснулся маски, и на мгновение Мору показалось, что он услышал шелест ветра. Он даже почувствовал покалывающий морозец, как будто артефакт запер в себе часть холодов высоких горных пиков Норски и каким-то образом сумел сохранить их, даже помещённый в глубины Огненного Колледжа, внутри которого, как ни в одном другом магическом Колледже, всегда было адски жарко и душно.

Он повернул маску. Она представляла собой изображение верхней половины лица, наподобие обычной маски, которую можно было надеть на полночную пирушку, вот только не очень-то она была похожа на что-то, что можно было надеть для веселья. Глазницы вырезанной из чёрного дерева маски напоминали две клыкастых пасти. Нос был длинный и острый, словно у маски врачевателя чумы.

Дерево было пористым, покрытым тысячами крошечных отверстий. Пока Мор рассматривал маску, из пор, извиваясь, выползли крошечные, напоминающие червей личинки и расползлись по её поверхности, так что спустя мгновение она оказалась покрыта пятнами бурлящей белизны. Мор почувствовал, как его желудок перевернулся, и в отвращении отбросил артефакт обратно в коробку.

Родной паразит или, возможно, личинки долгоносика, занесённые с корабля, на котором плоды экспедиции были доставлены в Империю. Мор пошёл дальше.

Среди груды наконечников стрел и резных камней, которые составляли большинство артефактов, лежала крайне древняя книга. Мор мгновенно понял, что она не была норсканского происхождения, так как люди, чей алфавит представлял собой совокупность прямых линий и углов, не использовали пергамент: их тексты обычно вырезались, а не записывались. Мор понимал, что использованный пергамент был высокого качества, и возраст его мог насчитывать несколько веков: многие Колледжи (хотя и не Огненный, учитывая сложность сохранения горючих вещей в течение длительного времени) обладали фолиантами времён Зигмара или даже старинными произведениями магов высших эльфов давно минувших эпох.

На кожаной обложке было клеймо в виде символа Акши, цвета магии изучаемой Огненным Орденом. Его форма была несколько старомодной и слегка искажённой, но это определённо была руна, которую можно было найти в центре любых заклинаний огненного волшебника. Ферлоренхаймер, похоже, был прав, когда говорил о пересечении могучих ветров Акши в далёких горах Норски, как и о том, что кто-то мог побывать в тех местах в старые времена, кто-то, ищущий возможность использовать эти силы для собственных целей.

Мор осторожно открыл книгу и огненный шар подлетел поближе, но не настолько, чтобы его огонь мог опалить страницы. Он узнал буквы имперского алфавита, но не язык, и понял, что написанное было зашифровано. Это было довольно распространённое явление среди практикующих магические искусства, как по причине секретности, так и потому, что далеко не всегда магический контент мог быть записан на обычном языке.

Мор изучал магические шифры, когда ещё только начинал обучение в Огненном Колледже. Не существовало такого тайного шифра, который бы он не мог взломать. И автору данного было достаточно далеко до самого изощрённого шифра, с которым сталкивался Мор за свою жизнь.

«Это работа Сигтаала Белорукого, — прочитал он, — и то, что вы, уважаемый читатель, видите перед своими глазами, возможно, мои заключительные мысли…»

— На человеческом языке моё имя можно произнести как Сигтаал Белорукий! Но эфир знает меня как Малофекса, и я познаю секреты начала времён!

Сигтаал высоко поднял руки, и холод был изгнан, когда чародей выпустил огонь своей души в окружающий мир. Лёд под ногами зашипел, превращаясь в пар. Само небо, казалось, потемнело, и ледник вздрогнул.

Однажды, ещё во времена своей юности, Сигтаал узнал, что не был простым человеком. Он был магическим созданием, существом, чья душа параллельно находилась в волшебном мире эфира, где зарождались магические ветра. Этим существом, его волшебной родственной душой, был Малофекс, и Сигтаал слушал его шёпот, исходящий из тех магических глубин, шёпот, что велел ему собрать две души воедино.

Он был Сигтаал — человек. И он был Малофекс — чародей.

Лёд таял под ним. Он наполнил воздух теплом, лепя его, словно скульптор воск, и красноватый свет падал на него сверху вниз. Небо уже полностью потемнело, скрывшись за облаками, что собрались, словно зрители на спектакль.

— Из потерянных книг Алакана я вырвал тебя! — кричал он, перекрикивая стенания льда. — Магический труд, что велели мне искать сами боги! На равнинах Урадеша я вырезал договор на собственной плоти, что дал мне силу владеть тобой! В подземельях Кларонд Кара я торговался за истину твоего колдовства! А теперь я призываю тебя!

Лёд треснул под ногами Сигтаала, когда над головой свечение превратилось в семя огненного шара, крутившегося и кипевшего в воздухе. Куски тающего льда заскользили в трещину перед ним. Лёд под его ногами накренился.

Сигтаал сосредоточился. Он взял деревянную маску, которую всегда носил с собой, и надел её на лицо. Это было лицо Малофекса, и когда он надевал её, то отдавался магической половине своей души. В другом мире, в параллельном царстве, Малофекс был эхом его усилий, и вместе они сосредоточились на первичных потоках Акши, что кружились над головой, как ветер из золы и серы. Лёд растаял вокруг Сигтаала, оставив его стоять на неустойчивой колонне в окружении растущей пропасти, окутанного ревущим паром.

Огненный шар в небесах рос, приобретая болезненный цвет. Сияние на тёмном небе было слишком ярким, чтобы смотреть на него.

— Я заклинаю тебя, Второе Солнце!

Одежда Сигтаала загорелась. Волосы тлели. Жизненная сила истекала из него, увеличивая мощь заклинания. Подсвеченные в ярком свете, его тонкие пальцы ссохлись и истончились, превратившись в обтянутые кожей кости, словно у древнего старика. Его кожа посерела и одрябла, покрывшись следами от огня, напоминавшими кратеры на поверхности луны Моррслиб. Его глаза запали в глазницах: ярко сверкающие угли в чёрных ямах.

Завопил горящий ветер. Ледник в настоящее время напоминал скорее бурлящий океан с ледяными островами, погружающимися в его пучины. Огромные облака пара вздымались в небеса. Сигтаал балансировал на своей неустойчивой ледяной колонне, страдая от обжигающего ветра, борясь с силами, проходящими через него.

— Я — Малофекс! Я — владыка огня! Я заклинаю тебя, Второе Солнце!

Второе Солнце вспыхнуло над ним. Это была огромная сфера пламени, словно разрез в ткани мира, через который сырая, кипящая ярость магии изливалась в реальность.

Ледник распался. Сигтаал теперь в одиночестве стоял на неустойчивой ледяной колонне, захлёстываемой обжигающим морем, купаясь в бешеном свете Второго Солнца.

Вода устремилась прочь в потоках пара. Она закручивалась в гигантский водоворот, открыв миру голые камни горы под ледником. Горы, которая не видела солнце с рассвета мира. Горы, которая скоро расскажет Сигтаалу всё, что он когда-либо хотел узнать.

Сигтаал упал на колени. Вызвав в реальность Второе Солнце, он не мог контролировать его. Он задыхался, он с трудом мог сделать глубокий вдох в обжигающем пару, окружавшим его.

Его рука, которую он поднёс к глазам, была древней и шишковатой. Он отдал так много. Больше никогда ему уже не удастся создать столь могучее заклинание. Но, впрочем, одного раза было достаточно.

Внизу, в бурлящем водовороте, что-то зашевелилось. Оно было такого же цвета, как и сама скала: огромное, слегка шевелящееся нечто, укрытое галечной шкурой. Оно было огромным. Сигтаал даже представить себе не мог, как что-то настолько огромное вообще может существовать. Словно окаменевшие конечности самой земли, оно распрямилось: его широкая спина напоминала остров, его голова, когда существо подняло её, была словно иссечённый ветрами каменный утёс.

Сигтаал увидел, как огромные глаза, напоминающие два рубина, похороненные в складках вулканической породы, обратились на него. Существо распрямилось в полный рост, и его голова замерла на одном уровне с Сигтаалом. Его бульдожьи челюсти из кристаллоподобных шипов были огромны, а остальное лицо представляло собой непреклонную скалу. Гребень венчал его голову, опускаясь вдоль всей спины и островоподобного крупа, переходя в скалистые шипы. Существо было похоже на кентавра, верхняя часть которого напоминала человека, а нижняя — вытесанного из камня огромного дракона.

Его необъятные размеры, его мощь не укладывались в голове Сигтаала. Даже под светом Второго Солнца, даже в окружении молний, что вспыхивали среди долин и пиков его тела, он не мог поверить, как что-то из этого могло быть реальным.

Сигтаал заставил себя посмотреть на него, в его рубиновые глаза.

Словно громыхнули горы, когда существо заговорило.

— КТО ПРИЗВАЛ КХОЛЕКА, ПОЖРАВШЕГО СОЛНЦЕ? — взревела тварь. — КТО ПОСМЕЛ?

— Я — Сигтаал Белорукий! — закричал Сигтаал в ответ, его голос почти потерялся в вое воды и ветра. — Названный Малофексом! Во имя Тёмных Богов, я искал тебя, древнейшее из существ! Тебя, что был древним, когда боги ходили по этому миру! Тебя, чьи глаза видели на заре времён то, что боле не видел никто! Кхолек Пожиратель Солнца, отец расы драконоогров, это я призываю тебя!

Обсерватория огня представляла собой отлитый из бронзы шар на вершине одной из двадцати одной башен Огненного Колледжа. Её нижняя половина была наполнена кипящим огнём, у которого магическим искусством был отобран его рёв и злой жар, а над ним была установлена круглая площадка. Именно на этой платформе Великий Магистр Ульцхаймер привык проводить своё время, когда ненадолго появлялся в башне, отвлёкшись от службы боевым магом армий императора Карла.

— Один момент, — сказал Ульцхаймер, когда услышал, как открылась дверь, ведущая в верхнюю часть обсерватории.

Младший осмыслитель Мор приостановил свой спуск по винтовой лестнице, ведущей к платформе.

Ульцхаймер опустился на колени и заглянул в ярившееся внизу пламя. Оно образовывало бесконечные пейзажи, пики и долины, иногда образы городов или иных причудливых мест, иногда лики, но всё вновь растворялось в огне, не успев полностью сформироваться. Листы изогнутого металла, наряду с острыми стилусами, чтобы делать на них пометки, были разбросаны по всей платформе, уже испещрённые записанными размашистым подчерком наблюдениями Великого магистра.

Мор ждал в течение нескольких минут, пока Ульцхаймер бормотал себе под нос, иногда выцарапывая несколько слов на металлических листах.

— Иди сюда, — в конце концов позвал Ульцхаймер.

Мор по ступенькам лестницы спустился на платформу. Аура от присутствия Великого Магистра была такова, что Мору даже не было нужды вспоминать о правилах этикета для молодых волшебников, чтобы опуститься перед ним на колени. Ульцхаймер был стар, но казалось, что старость делала его лишь сильнее и величественнее. Его белоснежная борода была длиной до пояса, на кончиках его искусно завитых усов блестело серебряное пламя. Его одеяния были чёрными, словно вулканическая порода, и пронизанными красными прожилками, словно потоки лавы, пробивающие себе путь по поверхности. На его пальцах блестели тяжёлые медные кольца, а с обсидиановых звеньев цепи свисали крупные рубины. Его длинный посох из окаменевшего и обожжённого дерева упёрся в лестницу.

Ульцхаймер проигнорировал поклон Мора.

— Что ты видишь? — спросил он, указывая на огонь.

Мор посмотрел через край.

— Горы, реки, — сказал он. — Око, плачущее. Скачущий табун лошадей, — он посмотрел на Великого Магистра. — Будущее?

— Правильный ответ, — ответил Ульцхаймер, — это всё. Пламя Акши течёт через всё. Энергия, которая оживляет. Это — сама жизнь. Так можно создавать и разрушать одновременно. Всё в пламени, постигающий. Только тогда, когда ты сможешь увидеть это, ты сможешь возвыситься и принять мантию магистра.

— Великий магистр, — сказал Мор. — Мои исследования принесли свои плоды. Я прошу позволения продолжить их.

— Я вижу, — сказал Ульцхаймер. — Рассказывай.

— Экспедиция обнаружила останки экспедиции тайного волшебника по имени Сигтаал Белорукий, — начал Мор. — Я ещё не закончил перевод, так как он зашифровал свои записи. Но он явно владел магией Огня, причём так, как не мог ни один человек до создания Колледжей магии.

— Значит, всё правильно, и пути магии изучались и ранее, и более тщательно, чем мы предполагали.

— Он искал некую великую тайну, — продолжил Мор. — Я пока не знаю, что именно он искал и обнаружил ли это, но его умения управляться с Акши были поистине грозными. — Мор протянул магистру дневник вместе с клиновидным конспектом, в котором записал свой перевод. Ульцхаймер быстро проглядел оба, голубоватое пламя облизывало кончики его пальцев.

— У тебя есть моё позволение, — сказал Ульцхаймер, — продолжай. Но ты должен гарантировать, что результаты будут переданы лично мне, а не кому-либо ещё в Колледже. Ибо есть магистры, которые, как не стыдно мне в этом признаться, могли бы присвоить результаты твоих исследований и использовать их для собственного продвижения, не преследуя при этом цель более глубокого понимания магии.

— Я понимаю, — ответил Мор. — Я не буду притворяться, что понимаю политику нашего ордена, ибо не поднялся ещё столь высоко. Но я знаю, что некоторые вопросы являются более… сложными, чем мы говорим неофитам.

— Возможно, это станет первыми шагами на пути к достижению истинной мудрости, — сказал Ульцхаймер. — Ты узнаешь многое, Мор, если будешь держать свои глаза и уши открытыми, и всегда осторожно относиться к намерениям тех, кто тебя окружает. Твои усилия позволят тебе возвыситься, словно пепел на ветру Акши, младший осмыслитель, если ты будешь продолжать проявлять как проницательность, так и целеустремлённость.

— Тогда я вернусь к своим исследованиям. Я надеюсь принести вам свои выводы в самое ближайшее время. Я чувствую, что в записях Сигтаала скрывается нечто большее, чем они уже сказали мне.

— Как и я, — произнёс Ульхаймер, указав вниз на кипящее пламя. — Я могу читать в огне. Там стоишь ты, облачённый в одеяния Великого Магистра под рубиновой короной Теклиса. Пламя видит. Это лишь один из вариантов, но это тот вариант, в котором ветра нашей магии текут наиболее охотно. Наш магический путь покровительствует тебе, Мор.

— Тогда позвольте мне откланяться. Я надеюсь увидеться с вами в ближайшее время, если вам будет угодно.

— Ступай. И омой душу в пламени.

Мор снова поклонился и, пока он поднимался по лестнице, ведущей к выходу из обсерватории, Ульцхаймер всё ещё стоял, глядя в пророческий огонь, в его немигающих глазах отражались оранжевые искры воли Акши.

Это не было Сигтаалом, то, что стояло перед Кхолеком Пожирателем гор, отцом драконоогров. Сигтаал был человеком, а ни один человек не может смотреть на ужасающую неправильность, огромные размеры и безграничный ужас этого монстра, не превратившись при этом в комок ужаса и безумия. Это был Малофекс, тот, кто стоял на его земле, кто видел кульминацию пути длиною в жизнь в скалистом лице безграничности Кхолека. Малофекс, что был духом из эфира, магическое эхом, звучавшим в ушах человека, заполучившим его тело для Тёмных Богов.

— Поведай мне, — сказал Малофекс, — правду о мире. Прежде, чем она была извращена лжецами. Прежде, чем она была забыта.

— ИБО Я СТАР, — сказал Кхолек.

— Старше этих гор, — вторил ему Малофекс.

— ИБО Я МОГУЧ.

— Так же могуч, как бури в небесах над нами.

— ИБО Я УЖАСАЮЩ.

— Так же ужасающ, как и ночная тьма.

Кхолек наклонился к Малофексу, красные шары его глаз уставились на человека. По сравнению с драконоогром, Малофекс был словно насекомое.

— И ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ? — спросил он голосом, подобным сходу лавины.

— Я ходил по путям магии, так как смог понять, что в этом мире есть и нечто выше базовых вещей — земли и плоти, — сказал Малофекс. — Я — тот, кто открыл Костяные Врата Морра. В землях по ту сторону я узнал о Боге Гор. Я испил из озёр Бездорожного Леса и увидел мир, что был перед человеком, и первую цивилизацию сынов, рождённых от скалы. А в библиотеке Порфировой гробницы я прочёл имя их прародителя, Кхолек Пожиратель солнца. Я искал его — и вот, я стою перед ним. И я прошу, расскажи мне! Поведай мне, что мир знал, когда был молод, и что было забыто!

— АХ, — сказал Кхолек, — ИТАК Я, КТО ЕСМЬ БОГ, ДЛЯ ТЕБЯ НЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ КАРАКУЛИ СУМАСШЕДШЕГО. ТЫ ПОЧИТАЕШЬ КХОЛЕКА, ПОЖРАВШЕГО СОЛНЦЕ, НЕ БОЛЕЕ, ЧЕМ ПОЛУЛОЖЬ СВОЕЙ РАСЫ, ЧЕМ БРЕД СВОИХ СОБСТВЕННЫХ МЕЧТАНИЙ!

— Нет! — воскликнул Малофекс. — Я посвятил свою жизнь поискам вас! Как человек может почтить что-то больше?

— ВОТ ИМЕННО, — прогрохотал Кхолек. и если каменноподобное лицо могло складываться в глумливую гримасу, то именно такое выражение оно и приняло в сей миг. — ЧЕЛОВЕК. ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК? ПЕСЧИНКА ИЗ КРОВИ И КОСТЕЙ! Я СЛЫШАЛ ШУМ ВАШИХ ГОРОДОВ, КОГДА ОНИ РАЗРОСЛИСЬ, СЛОВНО ПЛЕСЕНЬ. ЗВУК ГАЛДЯЩЕГО ПТИЧЬЕГО ГНЕЗДА! ЗВУК ЛАЮЩИХ ДИКИХ СОБАК! ИСТОРИЯ ВАШЕГО РОДА, КАК И ВСЕХ МЯГКОКОЖИХ НАСЕКОМЫХ, ЧТО БЫЛИ РАНЕЕ, ЯВЛЯЕТСЯ НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ ИСТОРИЕЙ ЗУДЯЩЕГО ПАРАЗИТА НА ТЕЛЕ ЗЕМЛИ.

Малофекс упал на колени, протянув руки вверх, словно в мольбе.

— И поэтому я здесь! — закричал он. — Для того, чтобы подняться выше посредственности моего рода! Для того, чтобы стать чем-то большим, чем мог бы быть человек! Когда пройдёт наше время, когда мы вымрем и хищные животные заберут наши города — Малофекс останется! С этим знанием я облачу мою душу в броню, и время не сможет покорить его. Знание, о котором может поведать лишь кто-то столь великий, как Кхолек Пожиратель Солнца! Такая истина, что только тот, кто спал в сердце мира, кто столь же грандиозен, как сама смерть, может помнить с незапамятных времён!

— ЗНАЧИТ, ТЫ ВЫЗВАЛ МЕНЯ, — сказал Кхолек, — ЧТОБЫ СТАТЬ ЧЕМ-ТО БОЛЬШИМ, НЕЖЕЛИ ЧЕЛОВЕК?

— Да! — вскричал Малофекс. — Да, Бог гор!

Глаза Кхолека сузились, превратившись в красные горящие пятнышки, танцующие в свете второго солнца.

— КХОЛЕКА, ПОЖРАВШЕГО СОЛНЦЕ, ПРИЗВАЛ НИКТО, — проворчал он.

Ещё оставалось достаточно Сигтаала Белорукого в душе Малофекса, чтобы испытывать страх. Он отступил на шаг, и ледяная колонна под его ногами заколебалась.

— Но, повелитель Кхолек, — сказал он, молясь про себя богам, чтобы тот не услышал дрожь в его голосе. — Подумайте о том, что вы сможете пожать, если закончите свою дрему! Мой вид думает, что находится в безопасности в империи Зигмара. Ни один из них не в состоянии понять такого, как Кхолек Пожиратель солнца. И это лишь в землях моего рождения! Эльфы Ултуана — женоподобны и слабы. Их родичей из Наггарота заботит только причинение страданий друг другу. Гномы ютятся в своих горах. Никто из них не смог бы противостоять армии севера, благословлённой Тёмными Богами, с горным богом во главе! Вы могли бы править этим миром! Вы могли бы сидеть на троне, вырезанном из этих гор, и все люди бы боролись за то, чтобы принести вам свою верность!

— И ТАК МОГУЧИЙ МАЛОФЕКС ДОКАЖЕТ ВСЕМУ МИРУ, ЧТО ОН БОЛЬШЕ ЧЕМ ЧЕЛОВЕК, — насмешливо прогромыхал Кхолек. — МОГУЧИЙ МАЛОФЕКС, ЧТО НАКОЛДОВАЛ ЭТО. — Кхолек ткнул гранитным когтем во Второе солнце, сиявшее над головой.

— Величайшая магия, — сказал Малофекс, — свыше возможных пределов обычного человека.

Кхолек потянулся и вонзил когти во Второе Солнце. Он ухмыльнулся, открыв пасть, полную зубов, напоминавших поломанные белые надгробия. Солнце содрогнулось, его свет наливался багрянцем, а когда под шкурой громадного тела Кхолека напрягся каждый мускул, солнце в его руке стало уменьшаться.

Малофекс снова встал и попытался ухватиться за ветер Акши, его разум потянулся, пытаясь уцепиться за ускользающую магию. Но она ускользнула от него. Она, казалось, обратилась к Кхолеку, словно именно этот монстр заслуживал её наибольшего уважения в сей миг.

Солнце сокращалось и сокращалось, пока не стало размером с монструозный коготь Кхолека. Тепло расплавило шкуру его ладони и с неё капали жирные капли расплавленной породы, исходя паром, когда падали в воду. Кхолек посмотрел на Малофекса, ухмыльнулся и смял Солнце в руке.

Второе Солнце погасло. И тут же пала тьма, такая глубокая, словно наступила ночь. Кхолек же превратился в ещё более глубокий сгусток тьмы, нависший над Малофексом.

Молнии затрещали в чёрных тучах над его головой, окрасив силуэт Кхолека в сине-белый свет. Треск грома сотряс тонкую колонну льда под ногами Малофекса.

— Я ЧУВСТВУЮ СЕРДЦЕБИЕНИЕ ТВОЕГО МИРА, ДАЖЕ КОГДА СПЛЮ! — взревел Кхолек, его голос перекрыл даже гром. — Я ОЩУЩАЮ РАСПРОСТРАНЕНИЕ НАКИПИ ВАШЕГО ВИДА! Я ВИДЕЛ, КАК ПАДАЮТ ИХ ГОРОДА И ПЕРЕПОЛНЯЮТСЯ ИХ КЛАДБИЩА! И Я УСЛЫШУ, КАК ТО ЖЕ САМОЕ ПРОИЗОЙДЁТ С ЭЛЬФАМИ УЛТУАНА, И КОЛДУНАМИ ПОВЕЛИТЕЛЯМИ НЕХЕКХАРЫ, ВЛАДЕНИЯМИ ГНОМОВ И БОГОЦАРЯМИ ЯЩЕРОЛЮДЕЙ. ВСЕ РАСТУТ, ВСЕ ОСЛАБЕВАЮТ И ВСЕ УМИРАЮТ. И ЕЩЁ НЕ БЫЛО НИ ОДНОЙ ИМПЕРИИ, ЯВЛЯЮЩЕЙСЯ ЧЕМ-ТО БОЛЬШИМ, НЕЖЕЛИ КОПОШЕНИЕМ ПАРАЗИТОВ ПОД НОГАМИ КХОЛЕКА!

— Повелитель Кхолек! — воскликнул Малофекс, не слыша своих слов на фоне ревущего грома. — Я дарю вам мой мир! Я даю вам вечность божественности! Заберите! Это — мой подарок вам, в честь бога гор, в обмен на правду, что знаете лишь вы!

— ТВОЙ МИР!? — взревел Кхолек, и мощь его голоса чуть было не сбросила Малофекса с колонны. — ЭТОТ ГНИЛОЙ ФРУКТ, ПРОЕДЕННЫЙ ЧЕРВЯМИ? ЭТА ВЫГРЕБНАЯ ЯМА, ПОЛНАЯ ТРУСОВ? ЭТОТ ВОЗ НЕВЕЖЕСТВЕННЫХ ОТБРОСОВ? ДЛЯ КОГО ДОЛЖЕН КХОЛЕК ПОЖИРАТЕЛЬ СОЛНЦА ОПУСТИТЬСЯ СТОЛЬ НИЗКО, ЧТОБЫ ТРАТИТЬ СВОИ ДНИ БОДРСТВОВАНИЯ НА ТО, ЧТОБЫ БЫТЬ ПОВЕЛИТЕЛЕМ ГРЫЗУЩЕЙСЯ ГРЯЗИ? ДОЛЖЕН ЛИ ОН СТОЛЬ УНИЗИТЬ СЕБЯ РАДИ МАЛОФЕКСА, БАЛАГАННОГО ФОКУСНИКА? НАРОД СЕВЕРНЫХ ЗЕМЕЛЬ БРОСИЛ МНЕ СВОИХ МЁРТВЫХ И ПЛЕННИКОВ, ПОТОМУ ЧТО ОНИ БОЯЛИСЬ МЕНЯ. МАЛОФЕКС ПОТРЕБОВАЛ, ЧТОБЫ Я ПРОСНУЛСЯ, ДАБЫ ВЫМАНИТЬ МОИ ЗНАНИЯ. ОН УЗНАЕТ, ПОЧЕМУ МУЖИ ЭТИХ ЗЕМЕЛЬ ОТДАЮТ СВОИХ МЁРТВЫХ В СТРАХЕ ПЕРЕДО МНОЙ. ОН УЗНАЕТ, ПОЧЕМУ ЭТОТ МИР ДО СИХ ПОР СОДРОГАЕТСЯ, КОГДА Я ВОРОЧАЮСЬ В СВОИХ СНАХ!

Малофекс растворился, уносясь прочь. Он сбежал в эфир, дабы присоединиться к магическим ветрам. Сигтаал Белорукий остался позади, съёжившись пред ликом бога гор.

Молния ударила вниз, яркие стрелы, упавшие в кипящий океан. Они заземлились на Кхолека, и сила заструилась сквозь него. Он светился изнутри, свет, словно кровь, истекал из его рта и глаз, образовывая безумные узоры на его покрытой трещинами коже.

Сигтаал закричал, крик разодрал горло, но в звуках не было никакого смысла. Его сила ушла, его Второе Солнце погасло, и лишь ужас был единственным, что осталось в нём. Он потерял контроль над своим телом и припал к земле, закрыв голову руками, не в силах пошевелиться. Маска Малофекса упала с него, и единственное лицо, что он носил сейчас, было его собственным.

Кхолек Пожиратель солнца схватил Сигтаала кончиками когтей. Сигтаал извивался, словно червяк на крючке. Онбессильно молотил руками, слёзы нескончаемым потоком текли из его глаз. Кхолек поднял Сигтаала над головой, и его огромная пасть раскрылась, словно ущелье.

Даже обезумев от ужаса, Сигтаал понял, что происходит. Он вскричал в эфир бессловесную молитву, прося Малофекса вернуться к нему, чтобы его боги пронзили Кхолека стрелой, сверкающей огнём или отправили легион демонов, чтобы спасти его. Но лишь тишина стала ответом ему.

Нет, ответ был. Издалека, через течения эфира, принесённый ветрами магии с другой стороны мира.

Смех, слабый и далёкий, но в этом невозможно было сомневаться. Смех тех, кто завёл себе на потеху домашнего любимца, устал от него и теперь издевался, покинув на произвол судьбы.

Кхолек бросил Сигтаала в пасть. Белорукий провалился в раскалённый скалистый туннель его глотки. Удушающая тьма сомкнулась вокруг него, и он ещё был жив, пока летел во тьму.

Кхолек пошёл вброд через океан, сокрушив прочь хлипкий ледяной столб праздным взмахом когтей. Он вытащил своё огромное тело, выбравшись на скалистый пик, и купался в молниях, что срывались с израненного неба.

На поверхности кипящей воды, что уже начала промерзать вновь, плыла книга из переплетённого пергамента. На обложке её была руна Акши. Её прибило к скалистому берегу, вморозив в лёд так же, как и саму скалу, пока Кхолек впитывал ярость шторма и созерцал мир, в котором проснулся.

Под двором Огненного Колледжа, под очагами, что притягивают стремительный поток огненной магии из ветров эфира, даже ниже стальных катакомб прошлых Магистров, лежал базальтовый лабиринт недр Колледжа. Древнее извержение вулкана создало шов сверкающего чёрного камня, пронизанного природными тоннелями и вентиляционными отверстиями, далеко внизу под ничего не подозревающим Альтдорфом. Огненный Колледж был построен на том самом месте, где некогда прорвалась ярость вулкана, и скала глубоко внизу по — прежнему была достаточно раскалена, чтобы пребывать в расплавленном состоянии, и её медленный бурлящий расплав с звериным рычанием заполнял туннели, ожидая пока пройдёт следующий миллион лет до очередного извержения.

Здесь, в теплой тьме, были созданы места, где Огненный Колледж хранил свои секреты.

Мор редко видел эти туннели, и только в компании старшего магистра. Эти путешествия были поучительны, они показывали, что случается с магистрами, которые сбились с пути. Среди этих тайн были естественные пещеры, перекрытые решётками из метеоритного железа, в которых были заключены Чёрные Магистры. Преступники в своём роде, вероломно пошедшие против Ордена, что обучил их, и в расплату за сей грех оставленные гнить во тьме.

Мор прошёл по решётке, утопленной в полу, пытаясь не обращать внимания на искажённый крик, раздавшийся снизу. Боковая камера была наполовину заполнена лавой, в ней находился прикованный цепями голый мужчина с длинной чёрной бородой, переливавшейся красным. Мор старался не задерживаться взглядом ни на чём, что представало перед ним, но не мог не видеть, как при дыхании поднимается и опадает грудь, следовательно это не казнь, и заключённый всё ещё жив. Массивные двери из обсидиана и бронзы вздрагивали, когда сумасшедшие внутри пытались вырваться из заключения. Порой, некоторым удавалось выбраться из своих камер, и тогда Великий Магистр повелевал пылающему под землёй зверю подняться и затопить эти камеры раскалённой магмой. Это случалось ранее, хотя никто не знал сколько именно раз, там и тут виднелись следы: или отпечатки опалённых в огне ладоней, или искажённые силуэты тел, отпечатавшиеся на чёрном камне.

Мор освещал себе путь миниатюрной шаровой молнией. Она кружилась вокруг его головы, но не отходила далеко, словно боялась чего-то. Он подошёл к арке тлеющей древесины, чьи угли всё ещё светились. Мор сглотнул, после чего пробормотал несколько слов из молитвы и прошёл через неё.

Пылающие руки схватили его. Он не мог видеть их, но каждый пылающий палец болью отпечатался на его коже. Он поморщился, но заставил себя оставаться спокойным.

Бронзовое лицо перед ним было изображением одного из древнейших магистров его Ордена. Он согласился отказаться от покоя смерти и остаться здесь — хранителем секретов Огненного Колледжа.

— Что ищешь ты? — потребовало лицо. Оно было высотой с человека, изборождённое коваными морщинами и хранящее суровое выражение, как и при жизни его обладателя.

— Я ищу Апокрифы Раскалённые.

— Апокрифы? И что же младший осмыслитель хочет сделать с ними? Ты немногим больше, чем свежеобожжённый подросток! Ты всё ещё портишь свои штаны при виде голого пламени, мальчик?

— Мне дано разрешение по воле Великого Магистра Ульцхаймера, — ответил Мор. — Он считает, что мои исследования достаточно важны для познания истории Ветра Огня.

— Ульцхаймер? — переспросило лицо. — Из года в год они меняются всё чаще. Пылающий интеллект? Неустанная решимость познать пламя? Столь многие прошли через эти залы! Но да, я думаю, я помню его. Смотрит в огонь. Ищет будущее.

— Воистину, — проговорил Мор. — Я должен ознакомиться с Апокрифами. Всё зависит от этого.

— Ха! Прошло столь много лет с тех пор, как кто-то столь же неопытный, как и ты, вошёл в сии комнаты, а у меня тут не слишком много возможностей для веселья. Это будет достаточно забавным зрелищем — смотреть, как ты борешься с Апокрифами.

Горящие руки отпустили его. Мор упал нам одно колено и боль поглотила его, пока он пытался сохранить спокойствие.

— Благодарю вас, — сказал он.

Лицо хмыкнуло и вновь застыло в стене.

Камера лежала по ту сторону огромной естественной трещины. Её стены вздымались во тьму. Мор не смог удержаться от того, чтобы представить себе, как потоки лавы изливаются в камеру, сжигая всё, счищая плоть с костей, а затем обращая эти кости в прах.

На цепях, уходивших во тьму, куда не достигал глаз, висели железные клетки, в каждой из которых находилась реликвия Огненного Ордена. Слишком мощные, чтобы храниться в стенах Колледжа, они висели здесь в ожидании момента, когда появится кто-то, кому будет даровано право обладать ими, или же того, кто захочет испросить у них совета. Палаческий топор с клинком из красного кристалла. Нагрудник, сделанный из содранного лика красного дракона. Перчатка, выкованная гномами, что всё ещё светилась, словно только что была вытащена из горна.

И, наконец, в одной из клеток находилась книга, которую Мор знал, как Апокрифы Раскалённые. Однажды Великий Магистр сошёл с ума и забаррикадировался в одном из крыльев Колледжа, сплавив все запоры, и наколдовал демонов, чтобы противостоять вторгшимся, якобы, злоумышленникам. Когда огненные волшебники, наконец, пробились к нему, то единственное, что им удалось найти, это горстку праха и костей и эту книгу, в которой магистр записал всё безумие, что пронеслось через его воспалённый разум. Некоторые из них оказались пророческими. Некоторые — бредом. А некоторые содержали в себе заклинания, которые в противном случае были бы потеряны Колледжем навсегда.

Мор открыл клетку ключом из чёрного хрусталя. Затем достал книгу и положил её на пол. Её страницы было тяжело открыть, так как они слиплись от раствора, предохраняющего их от огня. Мор пролистал страницы, слова лихорадочного безумия на которых старались вцепиться в его разум, пока не нашёл ссылку, которую искал.

Он положил дневник Сигтаала Белорукого на землю рядом с Апокрифами, открыв его на странице, на которой был нарисован тот же символ, что он нашёл на страницах фолианта Колледжа.

Это был шар, окружённый языками пламени, вариацией руны Акши, что образовывали ореол вокруг него.

Это было Второе Солнце Малофекса.

Мор позволил своему миниатюрному огненному шару опуститься на плечо, подобно ручной птице, и углубился в чтение.

Мор не заметил приход Ульцхаймера.

Он почувствовал, как посох легонько тронул его за плечо и мысли его раскололись. Он почувствовал, что его глотка пересохла, а всё тело ныло. Мор не мог сказать, сколько времени провел, сидя на полу перед Апокрифами и дневником Сигтаала.

— Младший осмыслитель, — сказал Ульцхаймер, слабая улыбка играла у него на губах. — Это не принесёт нам никакой пользы, если наши молодые мастера заработаются до смерти. Твои товарищи интересовались, где ты находишься. Я знал, что ты захочешь проконсультироваться с Апокрифами, и поэтому, чтобы найти тебя, я пришёл сюда.

— Я ценю вашу заботу, Великий Магистр, — пробормотал Мор. — Я… Я, кажется, потерял ход времени.

— Значит, Апокрифы содержат что-то, что заворожило тебя?

— Да, Великий Магистр! — Мор вскочил на ноги, держа Апокрифы в руках. — Вот. Второе Солнце Малофекса. За всё время существования ордена мы думали, что оно существует только в Апокрифах. Лишь горстка мастеров пыталась хоть раз понять этот ритуал, не говоря уж о том, чтобы преуспеть. Последний раз, четыреста лет назад. И всё же…вот, смотрите!

Мор взял дневник и поднял его, чтобы Ульцхаймер мог прочесть.

— Второе Солнце, — с тихим изумлением проговорил Ульцхаймер.

— Сигтаал Белорукий практиковал эту магию, прежде чем Теклис заложил основы нашего Колледжа, — сказал Мор. — Вы видите, Великий Магистр? Он создал из ветров Акши заклинание, которое нынешние волшебники Огненного Колледжа даже с накопленными за века знаниями не в состоянии повторить.

— Захватывающе, — произнёс Ульцхаймер.

— Но это ещё не всё. Что, если это часть традиции магии Огня, которая была забыта в прошедшие века? Одна из тех, что существовали до создания Колледжей магии, а позже стали частью основанного Огненного Ордена? Что, если заклинания, которые мы изучаем, были отточены не волшебниками, обученными Теклисом, а людьми, подобными Сигтаалу Белорукому, за сотни лет до этого? На самом деле, Малофекс, который по утверждению Апокрифов, является создателем заклинания призыва Второго Солнца, есть никто иной, как сам Сигтаал! Он использует это имя для обозначения себя в этом журнале. Возможно — тайное имя, возможно — ритуальная личина, под которой он практикует свою магию.

Ульцхаймер покачал головой.

— Пламя не солгало, Мор. Ты поднимешься высоко. Когда-нибудь, ты будешь смотреть на Альтдорф со своей собственной башни в стенах нашего Колледжа, у меня нет в этом сомнений. Можем ли мы, юный Мор, овладеть Вторым Солнцем вновь?

— Может быть, — ответил Мор. — Я ещё не закончил расшифровку записей Сигтаала. Он делал многочисленные заметки касательно Второго Солнца, и многих иных заклинаний помимо него. Присовокупив это к записям в Апокрифах, мы, возможно, сумеем вновь повторить его.

— Значит, в его дневнике можно найти даже ещё больше, чем мы думали? — проговорил Ульцхаймер. Он взял дневник из рук Мора и пролистал несколько страниц.

— О да. Белорукий вызвал Второе Солнце по определённой причине. Я полагаю, он пытался призвать что-то.

Ульхеймер поднял бровь: — Призвать?

— Пробудить, — ответил Мор. — Но я не знаю, что именно он имел в виду, когда говорил о пробуждении. Естественно, Сигтаал считал, что это станет ключом к каким-то большим откровениям для него. Это мне ещё не удалось перевести, но вскоре, я думаю, мне удастся их расшифровать.

— Я не сомневаюсь в этом, — сказал Ульцхаймер, — но не в эту ночь. Ты не станешь первым молодым мастером, что потерялся здесь, бесконечно поглощая знания, пока не зачахнет. Я не позволю этому произойти с тобой. Ты отправишься наверх, поешь, отдохнёшь и придёшь сюда завтра.

— Я… — Мор задумался. — Если вы считаете, что это разумно, Великий Магистр.

— Да, я считаю.

— Тогда, я был бы признателен вам, если бы вы проводили меня, — сказал Мор. — Мне кажется, что хранитель этого места не очень симпатизирует мне.

— Не стоит принимать это на свой счёт, — ответил Ульцхаймер. — Пойдём.

Ульцхаймер шёл на шаг позади Мора, пока они направлялись к выходу. Поэтому Мор не увидел, как тот достал кинжал из складок мантии.

Это было исключительным везением, что столь много магистров смогли присутствовать на собрании, даже в Огненном Колледже. Их долг, как правило, заставлял держаться обособленно, к тому же, всегда была опасность, что так много магии в одном месте могло вызвать самовозгорание. Но на этот раз риск стоил того.

Ульцхаймер присоединился в хранилище реликвий к полудюжине других магистров, каждый из которых был древнее и могущественней предыдущего. Величайшие из их рода, те, через кого Огненный Ветер тёк более яростно, чем любой другой. Даже в Огненном Колледже они были тайным обществом. Даже их товарищи магистры не понимали их взглядов. Секреты, которыми они овладевали, передавались на протяжении тысяч лет, и не было случая, когда они покидали пределы сего круга.

— Итак, — произнёс один, — это была правда. Они действительно нашли дневник Малофекса.

— Мы знаем его человеческое имя, — сказал Ульцхаймер. — Сигтаал Белорукий. И, кроме того, средство, которое он использовал, чтобы разбудить бога гор.

— И это было..? — спросил другой магистр.

— Второе Солнце, — ответил Ульцхаймер. — Как мы и подозревали.

— Не все из нас, — присоединился ещё один. — Некоторые были уверены в том, что это была Девятая Печать Катама, или же секрет, заключённый в разрушенном Взрывающемся Камне. Я сам выступал за Ослепляющий Ветер из Пылающих Небес в качестве требуемого заклинания. Это откровение позволит нам значительно приблизиться к нашей цели.

— Трудно поверить, — сказал Ульцхаймер, — что Малофексу на самом деле удалось пробудить Кхолека Пожирателя солнца. Второе Солнце должно было быть подарено ему Благословенными богами.

— Это, конечно, не было следствием его огромного мастерства, — резко сказал первый магистр. — Малофекс был дураком. Или Сигтаал, без разницы. Идиот. Он пробудил бога гор, не имея средств, чтобы успокоить его. Он заслужил, чтобы его сожрали. Мы не должны совершить те же ошибки.

— И это будем мы, — сказал Ульцхаймер. — Не те, кто придёт после. Не одно из следующих поколений. Мы. Собравшиеся здесь. Теперь мы знаем, как сделать это снова. Мы можем разбудить его. Мы можем узнать то, что знает он.

— А это? — спросил первый магистр, указывая на тело.

Труп младшего осмыслителя Мора лежал на каменном полу. Смерть от удара кинжала наступила столь быстро, что лишь небольшой намёк на изумление проступил на его лице. Он умер ещё до того, как упал на землю. Кровь, что вытекла из его тела и растеклась лужей вокруг, уже превратилась в твёрдую корочку благодаря теплу из туннелей.

— Он не будет забыт, — ответил Ульцхаймер.

Заговорил ещё один магистр.

— Это был ненужный риск — позволить ему исследовать дневник, — сказал он. — Это должно было находиться в пределах круга. Ты должен был сделать это самостоятельно. Ульцхаймер.

— Нет, — ответил тот. — Малофекс расставил ловушки в своих трудах. Ранее это уже стоило нам некоторых из наших лучших умов. Так было намного безопаснее. — Ульцхаймер щёлкнул пальцами, и из теней вразвалочку вышла низкорослая фигура хранителя древностей.

— Это вызывает у меня такой восторг: возможность служить вам! — взвизгнул он. — Как могут ваши желания насытиться трудом этого слуги!?

Ульцхаймер нарисовал в воздухе сложный символ пальцами левой руки и пробормотал заклинание. Клетки загремели, как будто встревожившись от того, что услышали.

Пятно черноты на одной из стен превратилось в портал величиной с рост человека. Через него можно было увидеть разноцветное пламя, в котором виднелись скачущие, тараторящие нечеловеческие фигуры.

— Я желаю не касаться этого трупа, — произнёс Ульцхаймер. — Доставьте его нашим мастерам.

— Конечно! — сказал хранитель. Он поднял тело Мора и подтащил его к порталу, после чего оттуда высунулись светящиеся руки и утащили младшего осмыслителя внутрь.

Ульцхаймер вытащил дневник Малофекса из своих одежд и показал его собравшимся магистрам.

— У нас есть всё, что нужно, — сказал он. — Мы пробудим Кхолека, и сделаем это правильно. Я обещаю вам, братья.

— Когда? — спросил первый магистр, пока портал закрывался, скрывая из виду тело Мора.

Ульцхаймер усмехнулся. Огонь сверкал в его глазах.

— Скоро, — ответил он.

Роберт Эрл Приключения Флорина и Лоренцо (не переведено)

Пылающее побережье

Не переведено.

Дикие Королевства

Не переведено.

Город дикарей

Не переведено.

Высокая кухня

Не переведено.

Обязательство

Не переведено.

Грэм Макнилл Хроники посла

Посол

Сейчас… Весна 2522 года

I

Новорожденному рассвету исполнилось всего несколько минут, а люди уже умирали. Со своего места стоящий на коленях у дымящегося костра Каспар слышал их крики боли, приносимые холодным ветром, дующим из лощины, и безмолвно вверял их души Сигмару. Или Урсану. Или Ульрику. Или любому другому божеству, которое, быть может, наблюдает за ними этим суровым безрадостным утром.

Лохмотья тумана цеплялись за землю, пока болезненное солнце медленно, словно нехотя, взбиралось на бледное небо, сменяя ползущую вниз полную луну и заливая своим мутным светом лощину, в которой две армии встречали новый день, готовясь уничтожить друг друга. Каспар неуклюже поднялся, массируя распухшее колено, и поморщился, когда его кости затрещали. Он слишком стар для того, чтобы снова спать на земле; все тело его ломило от пронизывающего насквозь холода.

Тысячи людей наполнили лощину: копейщики из Остланда, алебардщики из Остермарка, лучники из Стирланда, коссары из Эренграда, меченосцы из Праага и потрепанные остатки полков, поневоле задержавшихся в Кислеве после бойни у Ждевки. Они вылезали из-под одеял и раздували едва тлеющие угли костров, возвращая огонь к жизни. С того места, где стоял Каспар, он видел примерно две трети армии, около семи тысяч бойцов Империи и еще девять тысяч из Кислева и окружающих город станиц. Туман и горный склон скрывали от его глаз еще шесть или семь тысяч воинов.

Много лет он командовал в боях солдатами, и сейчас, как и прежде, мысль о том, что придется послать этих храбрецов, многие из которых только-только начали бриться, на смерть, рождала в нем знакомую грусть и покорность.

Сотни лошадей ржали и перебирали копытами, раздраженные присутствием такого множества солдат и запахом жареного мяса, витающим вокруг них. Слуги успокаивали жеребцов своих хозяев тихими словами, пока уланы-кислевиты раскрашивали шкуры скакунов в цвета войны и проверяли надежность крепления оперенных знамен к седлам. Священники в черных балахонах, представители духовенства Кислева, ходили по лагерю, благословляя секиры, копья и мечи, а жрецы Сигмара громко читали Гимн Молотодержца. Несколько человек утверждали, что видели ночью двухвостую комету, и, хотя никто не был уверен, какого рода это знамение, жрецы истолковали явление как знак того, что божественный покровитель Империи с ними.

Каспару тоже снилась комета, снилось, что он наблюдает, как она сияет, рассекая небеса, и купает землю в своем священном свете. Ему снилась Империя, разоренная войной, ее могущественные города, разрушенные до основания, снилось, что народ его родной страны истреблен: Альтдорф уничтожен пожарами завоеваний, северный оплот Миденхейма утоплен в крови, а его жители повешены на собственных кишках на верхушке Фаушлага. Варвары-северяне и двуногие чудовища бесчинствуют на древних улицах его любимого Нулна, разрушая и сжигая все на своем пути, а какой-то юный золотоволосый мальчик, взяв в руки молоты своего отца-кузнеца, поднимается с ними на бой.

Он тряхнул головой, отгоняя гнетущие мысли, и зашагал к лагерю. Он ночевал отдельно от своих товарищей, не в силах избавиться от чувства вины и не желая ни с кем делить свое горе после того, что он сделал на прошлой неделе у подножия Горы Героев.

Подводы, груженные бочонками с порохом и ядрами, медленно тащились по грязи, а потные погонщики мулов и мускулистые возницы выбивались из последних сил, не давая телегам увязнуть окончательно. Кренясь, подводы двигались к возвышенности, на которой над длинным рядом тяжелых пушек развевались знамена Имперской артиллерийской школы. Там, где канониры ждали приказа открыть огонь, дымились жаровни, а инженеры в сине-красных мундирах Альтдорфа вычерчивали схемы стрельбы для мортир, размещенных в обнесенных габионами^[2] артиллерийских окопах.

Каспар обогнул подводу с алебардами, топорами и древками копий, направляясь к своему черно-золотому флагу, вздымающемуся рядом с пурпурной хоругвью Рыцарей Пантеры. Его конь стоял в загоне вместе с рыцарскими лошадьми, слуга Курта Бремена кормил и поил его. Сам Курт преклонил колени в молитве вместе с остальными рыцарями, Каспар не стал прерывать богослужение, налив себе кружку горячего чая из кипящего над ближайшим костром закопченного чайника.

Рядом всхрапнул закутанный в шкуры Павел, и, несмотря на все, что случилось за последние несколько месяцев, Каспара захлестнуло чувство дружеского расположения к старому приятелю. Он отхлебнул чаю, жалея, что у него нет меда, чтобы подсластить кипяток, но тут же улыбнулся такому нелепому здесь желанию и почувствовал, как остатки сна выветриваются из его головы. Он взглянул на север, в сторону входа в лощину, туда, где сорокатысячная орда соплеменников Верховного Зара Альфрика Цинвульфа тоже готовилась к битве.

— Совсем как в былые дни, а? — заметил Павел, выбравшись, наконец, из-под шкур и потянувшись к припрятанному бурдюку с квасом. Он сделал огромный глоток и передал мех Каспару.

— Да, — согласился тот, хлебнув крепкого напитка. — Разве что мы стали на двадцать лет старше.

— Ну да, старше. А мудрее или нет, Павлу о том неведомо.

— Тут я спорить с тобой не стану, не дождешься.

— Они уже поперли на нас?

— Нет, — ответил Каспар, — еще нет. Но скоро они выступят.

— И мы надерем им задницы и погоним обратно на север!

Каспар хмыкнул:

— Надеюсь, что так, Павел.

Между двумя старыми друзьями повисла тишина, а потом Павел спросил:

— Думаешь, мы сможем побить их?

Каспар несколько секунд обдумывал вопрос, прежде чем ответить:

— Нет, я так не думаю. Их слишком много.

— Ледяная Королева сказала, что мы победим, — заметил Павел.

Каспар посмотрел на вход в лощину — откуда-то издалека донесся унылый вой сигнального рожка, — отчаянно желая поверить в то, что Ледяная Королева не ошиблась. Туман и дым лагерных костров заслоняли все, кроме огромных стоячих камней, давших лощине ее название.

Урзубье. Зубы Урсана.

Нарастающий рев покатился из устья ущелья — гортанное пение воинов Верховного Зара, которому вторило эхо звона их мечей и топоров об окованные железом щиты.

Ледяная Королева утверждала, что эти камни стоят того, чтобы за них сражаться.

Каспару оставалось лишь надеяться, что они стоят также того, чтобы за них умереть.

Глава 1 Шесть месяцев назад

Ни климат, ни нравы, ни развлечения этого места не приспособлены ни для моего здоровья, ни для моего характера, удовольствие я могу черпать здесь только в еде и питье — но, видит Сигмар, за все время, что я служил послом нашей славной Империи, мне редко доводилось пробовать что-то более отвратительное по вкусу, чем местная еда.

Из письма в Альтдорф Андреаса Тугенхейма, бывшего посла при дворе царицы Катерины

I

Каспар фон Велтен осадил своего гнедого мерина и поднял глаза, озирая великую стену Кислева и разматывая прикрывавший лицо шерстяной шарф. Осень состарилась лишь на месяц, но день был уже бодряще морозным, и дыхание вырывалось изо рта повисающими в воздухе облачками пара. Он знал, что в Кислев зима приходит рано и уже скоро склоны, на которых раскинулась столица, будут стиснуты в ледяных объятиях. Мелкий косой дождик моросил с низкого угрюмого неба, и Каспар отлично понимал отвращение посла Тугенхейма к климату этой страны, высказанное им в письмах.

Его глубоко посаженные голубые глаза еще не утратили яркости, но в них застыло выражение напряженного ожидания, а кожа потемнела и задубела за долгие годы походов по всему Старому Свету. Широкополая шляпа скрывала коротко подстриженные, поредевшие и совершенно седые волосы, да и аккуратная серебристая борода была уже не той, что прежде. Поблекшая татуировка, нанесенная в дни юности, змейкой вилась за левым ухом и сбегала нашею.

Солнечный свет поблескивал на остриях копий и доспехах солдат, прогуливающихся по бастионам массивной стены, их отороченные мехом плащи хлопали на ветру. Каспар улыбнулся, вспомнив, как Тугенхейм описывал свое первое впечатление от этого города…

Город вырастает из пустынной местности, как зазубренная пика, возвышаясь над окрестностями самым вульгарным манером, какого только и можно ожидать от этой грубой нации. Стены высоки и, несомненно, внушительны, но до какой высоты могут вырасти стены прежде, чем это перестанет быть необходимым? Кажется, кислевиты построили свои стены выше всего, что я когда-либо видел, однако результат, пусть и впечатляющий, на мой вкус, получился несколько неуклюжим.

Взгляд натренированных глаз Каспара пробежал по всей длине стены, отметив смертоносную природу укреплений. Навесные бойницы коварно прятались в головах декоративных горгулий, а над стоящими на бастионах жаровнями лениво клубился дымок. Точность размещения выступающих башенок и сторожки у ворот гарантировали, что при необходимости каждый ярд каменистой земли перед стенами превратится в смертельную зону, покрываемую огнем лучников и пушек.

Описания Тугенхейма было явно недостаточно для того, чтобы судить о здешних фортификационных сооружениях, но по собственному горькому опыту Каспар знал, что нападающий заплатит страшную кровавую дань, штурмуя эти стены.

Вымощенная булыжником тропа взбиралась на Гору Героев, к. широкому мосту, пересекающему глубокий ров, и вела дальше, к воротам из толстых бревен, обрамленных темным железом; ворота защищали стрелки, наблюдающие за подъезжающими через бойницы.

Хотя Каспар уже сражался в Кислеве, раньше ему никогда не выпадало случая посетить столицу, но, едва увидев стены города, он сразу мог сказать, насколько хороши здешние укрепления. Эти стены наверняка самые прочные из всех, на какие только падал его взгляд, или, по меньшей мере, по надежности они могут сравниться с Нулном или Альтдорфом. Однако, в отличие от вышеупомянутых городов, стены Кислева были гладкими, точно поставленная вертикально неподвижная вода пруда, как будто камень их превратился в стекло под воздействием немыслимого жара.

Возможно, самой распространенной темой скучнейших песен бардов и трубадуров Империи была Великая Война с Хаосом, мифическая эпопея, повествующая о прошлых временах, когда орды северных племен осадили этот могучий город, еще не поддержанный союзом эльфов, гномов и людей. Это была восторженная история о героизме и жертвенности, сильно, впрочем, приукрашенная за минувшие столетия. Чаще всего наиболее впечатлительные рассказчики добавляли, что бесчисленные силы Темных Богов заставили незыблемые каменные стены течь, словно расплавленный воск. Большинство ученых отметали этот рассказ как чистейший вымысел, но, глядя на стены города, Каспар готов был поверить в любые, самые замысловатые фантазии.

— Сэр? — раздался за его спиной голос, вырвавший Каспара из задумчивости.

Позади него стояла черная, забрызганная грязью карета, украшенная золотым крестом, гербом Нулна. Хмурый старик, чья морщинистая кожа напоминала грубую поверхность скалы, восседал на козлах, сжимая в своей единственной руке поводья четверки лошадей. Чуть дальше обнаружилось четыре крытые телеги — их содержимое и пассажиров защищали промасленные холстины. Возницы ежились от холода, и лошади нетерпеливо переминались в вязкой грязи дороги. В двух последних повозках с жалким видом сгрудились шестнадцать юношей, копьеносцев и слуг гигантов рыцарей в сверкающих доспехах, окруживших маленький караван. Рыцари ехали верхом на широкогрудых жеребцах Аверланда, облаченных в расшитые попоны; вряд ли какое-то из животных было ниже шестнадцати локтей. Грозная сила буквально окутывала рыцарей в доспехах, точно плащ: убедительная демонстрация мощи армий Империи. Тяжелые пики гордо глядели в небеса, пурпурные, золотые и лиловые вымпелы, укрепленные под их железными наконечниками, трепыхались на ветру.

Решетчатые забрала скрывали лица людей, но в царственной осанке рыцарей, всех до единого, никто бы не усомнился. На их плечи были наброшены шкуры пантер, а на шесте над головами рыцарей шумно хлопали штандарт Империи и личный стяг Каспара.

— Прости, Стефан, — сказал Каспар. — Я восхищался укреплениями.

— Да уж, скорей бы нам оказаться внутри, — проворчал Стефан Рейджер, самый старый и самый верный друг Каспара. — Я продрог как собака, да и твоим старым костям этот холод не на пользу. И зачем только ты настоял на верховой прогулке, когда есть такая отличная карета. Дурацкая трата времени, вот что я скажу.

Рыцарь, скакавший возле кареты, повернул голову — несмотря на опущенное забрало, его недовольство фамильярностью Стефана было очевидно. Большинство аристократов Империи приказали бы выпороть своего слугу, заговорившего подобным тоном, но Стефан много лет сражался бок о бок с Каспаром, так что никому из них и в голову не приходило блюсти всякие смехотворные формальности.

— Полегче со «старыми», Стефан, ты попадешь в храм Морра раньше меня.

— Что ж, все возможно, только я-то сохранился куда лучше. Я как то тайлинское вино — с годами только крепчаю.

— Если ты имеешь в виду, что становишься все больше похож на винный уксус, старина, тогда я абсолютно с тобой согласен. Но ты прав, нам надо внутрь, скоро стемнеет.

Шпоры Каспара вонзились в бока лошади, руки потянули поводья в сторону городских ворот. Передний рыцарь тоже пришпорил коня, и они вместе с Каспаром пересекли широкий каменный мост, ведущий к воротам. Рыцарь поднял забрало, открыв точеное аристократическое лицо, изборожденное глубокими морщинами тревог и опыта. Каспар хлопнул рыцаря по пластине наплечника рукой в перчатке.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Курт, — сказал он.

Курт Бремен, предводитель рыцарей, обвел взглядом воинов на крепостной стене, заметил нескольких явно умелых лучников и нахмурился.

— Все, на что я надеюсь, — ответил Бремен со своим резким альтдорфским акцентом, — это что никто из этих солдат наверху не спустит тетиву. То, как вы позволяете младшим по званию обращаться к вам, не моя забота. Моя первоочередная и единственная задача, посол фон Велтен, — проследить, чтобы вы благополучно заняли свой пост.

Каспар кивнул, игнорируя косвенное презрение Бремена к его текущей задаче, и тоже досмотрел вверх.

— Ты не слишком-то высокого мнения о солдатах Кислева, а, Курт? Я командовал многими из них в бою. Они дики, это правда, но они — люди чести, они храбры и отважны. Их крылатые уланы ничем не уступают любому рыцарскому ордену Империи…

Голова Бремена дернулась, губы скривились в ухмылке, прежде чем он понял, что попался на приманку. Он отвернулся, снова принявшись озирать стены, и неохотно кивнул.

— Возможно, — признал он. — Я слышал, что их уланы и конные лучники яростные, хотя и бесшабашные воины, но остальные — просто ленивые подонки, сплошные отбросы. Я скорее доверю защищать свой фланг вольным разбойникам.

— Тогда тебе надо многое узнать о кислевитах, — фыркнул Каспар и, подстегнув коня, ускакал вперед.

Ворота, подвешенные на хорошо смазанных петлях, широко распахнулись, и Каспар обнаружил за ними человека с самыми длинными и густыми усами из всех, что ему приходилось видеть. Поверх ржавой кольчуги он носил потертую меховую накидку, в которой напоминал стоящего на задних лапах медведя, и какие-то жеваные обмотки на тощих, будто куриных, ногах. Позади него стоял отряд солдат в доспехах, с арбалетами и копьями наперевес. Стражник оценивающе зыркнул на Каспара, а затем взгляд его скользнул по карете и повозкам за спиной посола.

— Нья даест ва? — рявкнул он, наконец; привратник был совершенно пьян.

— Нья кислеварин, — ответил Каспар, качая головой.

— Ты кто? — ухитрился проговорить мужик на искаженном почти до неузнаваемости рейкшпиле.

Бремен открыл было рот, но Каспар жестом остановил его и спешился, оказавшись рядом с привратником. Глаза мужчины, затуманенные и красные, с трудом фокусировались на Каспаре. Запах его зловонного, несвежего дыхания бил Каспару прямо в нос.

— Меня зовут Каспар фон Велтен, я новый посол при дворе Ледяной Королевы Кислева. Я требую, чтобы ты и твои люди освободили проход и впустили моих сопровождающих в город.

Каспар вытащил из-за отворота перчатки свиток с выдавленным на восковой печати Имперским орлом и помахал им перед испещренным синими прожилками носом сторожа.

— Ты меня понимаешь?

На краткий миг в голове привратника прояснилось, он заметил рыцарей, трепыхающийся на ветру флаг и подался назад, неопределенно махнув рукой солдатам позади себя, — те тут же с удовольствием отступили в тепло сторожки. Каспар убрал свиток и быстро вскочил обратно в седло. Привратник в меру подточенных выпивкой сил попытался отдать честь, и Каспар не смог сдержать улыбки, услышав его слова:

— Хорошо пожаловать в Кислев.

II

Вынырнув из тьмы, царящей под воротами Кислева, Каспар заморгал. Перед ним лежала мощеная площадь, наполненная рыночными лотками и вопящими торговцами, воздух точно загустел от запаха рыбы и громогласной ругани. В центр вели три улицы, но и они задыхались, забитые народом и вьючными животными. Каспар втянул в себя едкий аромат суетливого города. Здания здесь были построены на совесть, из камня, с крытыми черепицей крышами. За его спиной заскрипели колеса кареты, и он отвел лошадь в сторону, пропуская Стефана.

— Значит, вот он какой, Кислев, — безразлично заметил старик. — Смахивает на Мариенбург. Слишком тесный, слишком шумный и слишком вонючий.

— Жаловаться будешь позже, Стефан. Я хочу добраться до посольства прежде, чем наш подвыпивший друг известит власти о моем прибытии.

— Тьфу! Этот пьяный дурак наверняка уже забыл нас.

— Может, и нет, в любом случае осторожность не повредит, — сказал Каспар. Он повернулся в седле, подозвал Курта Бремена и махнул рукой в направлении трех улиц. — Ты здесь был раньше, Курт. Какой кратчайший путь до посольства?

Предводитель рыцарей указал на центральную дорогу:

— Этот. Громадный проспект тянется через весь город к площади Героев. Посольство расположено за высоким храмом волчьего бога.

Каспар рассмеялся:

— Они пытаются показать нам носы даже планировкой своего города, размещая посольство нации Сигмара позади храма Ульрика. О, они хитрые, эти кислевиты! Ладно, поехали. Уверен, посол Тугенхейм будет безмерно счастлив видеть нас.

Телеги и карета медленно поползли по Громадному проспекту. Улицы кишели торопящимися по своим делам людьми, одетыми в толстые меховые плащи и шапки-колпаки. Выглядели кислевиты энергичными, даже агрессивными, ростом они были ниже большинства народов Империи, но держали себя очень гордо. Здесь и там Каспар видел зловещие, чванливые фигуры, облаченные в меха и доспехи, которые напоминали скандинавских всадников, свирепствовавших в прибрежных поселениях близ Моря Когтей. Бремен и рыцарь со штандартом рассекали океан сердито зыркающих на них кислевитов широкими грудями своих боевых коней, а Каспар и остальные следовали за ними.

Вдоль сточных канав и на перекрестках сидели безногие и безрукие нищие, выпрашивающие милостыню; размалеванные шлюхи, не стесняясь, демонстрировали себя. Город источал тяжелый дух отчаяния и безнадежности. «Как и любой другой город Старого Света в эти дни», — подумал Каспар.

Войны последних лет принесли невзгоды и тяготы во все уголки мира, навсегда изменив ландшафт Империи и Кислева. Поля Остермарка, Остланда и Южного Кислева лежали вытоптанные, опустошенные походами армий, и голод бродил по земле, как алчный убийца. После сокрушительного поражения при Аахдене, десятки тысяч кровожадных представителей северных племен хлынули к имперскому Вольфенбургу, окружив его. Надежды нации Каспара теперь держались на том, что этот великий северный город продержится до зимы, когда вражеские войска станут умирать от голода и холода. Но если он падет раньше, дорога на юг, к Альтдорфу, неизбежно откроется.

Орды беженцев, тысячи людей, устремились на юг, спасаясь от армий северян, оставляя города и поселения призракам. Это были суровые времена, но было в них и еще кое-что — неоспоримое напряжение, не имеющее ничего общего с боем барабанов войны, люди словно не желали находиться на открытом воздухе дольше, чем необходимо… Странно.

Мелькнувшее впереди на улице цветное пятно привлекло взгляд Каспара, и он увидел блестящую темно-зеленую карету, едущую навстречу. Выглядела она старомодной, но величественной, и Каспар заметил, что кислевиты радостно, без ворчания, сопровождавшего его собственный путь, освобождают дорогу перед экипажем. Лакированные дверцы украшал герб, изображающий коронованное сердце; когда карета проезжала мимо, Каспар мельком заметил в открытом окошке женщину с черными как вороново крыло волосами. Она кивнула Каспару, а он вытянул шею, провожая экипаж, удаляющийся туда, откуда они только что прибыли. Вскоре карета, двигаясь вдоль городских стен, исчезла из виду, завернув за угол.

Внимание Каспара, погрузившегося в размышления о том, кем может быть эта женщина, снова переключилось на дорогу, и тут же он резко натянул повод, останавливая коня, чтобы не задавить выскочившего прямо перед ним человека в черной сутане. Одежда человека свидетельствовала о том, что это один из священников Кислева, но лицо духовника светилось безумием, что совершенно не понравилось Каспару. Он уважительно прикоснулся к шляпе и направил лошадь влево, чтобы обогнуть мужчину, но тот снова преградил путь Каспару. Не желая проблем с местной церковью, Каспар выдавил улыбку и опять повернул коня. И вновь священник заступил ему дорогу.

— Тебя будут судить! — хрипло вскричал он. — Гнев Мясника падет на тебя! Он вырвет твое сердце и проглотит его, как леденец, а органы будет смаковать и обсасывать!

— Эй, ты, парень! — рявкнул Курт Бремен, заслоняя Каспара. — Займись своим делом. У нас нет времени на болтовню с тобой. Иди отсюда! Прочь, прочь!

Священник ткнул длинным, покрытым коркой грязи пальцем в рыцаря.

— Храмовник Сигмара, твой бог тебе здесь не поможет, — презрительно усмехнулся он. — Нож Мясника вспорет тебе живот с такой же легкостью, как его зубы сдерут плоть с твоих костей!

Бремен наполовину вытащил меч из ножен, многозначительно продемонстрировав чумазому священнику сверкающий клинок. Человек плюнул на землю под ноги коня Бремена, повернулся и шустро рванул прочь от рыцаря. Вскоре толпа поглотила его, и Бремен позволил мечу скользнуть обратно в ножны.

— Псих, — фыркнул он.

— Псих, — согласился Каспар, и они поехали дальше.

Громадный проспект оказался длинной улицей, на нем сосредоточились все виды ремесел и торговли. Продавцы в палатках зазывали прохожих, лоточники, как разбойники, кидались за убегающими жертвами, облаченные в меха горожане фланировали туда-сюда. Большинство мужчин щеголяли бритыми головами, на макушках которых оставляли по пучку волос, и длинными, висящими усами. Женщины носили простые шерстяные платья, богато расшитые шали, платки из козьей шерсти и отороченные мехом накидки.

Постепенно улица расширились, действительно превратившись в проспект с тянущимися по сторонам рядами таверн, наполненных пирующими людьми, распевающими воинственные песни и размахивающими боевыми топорами. Когда Каспар и его свита проезжали мимо, рев становился оглушительным, а пики угрожающе накренялись в сторону рыцарей. Проспект продолжал расширяться, пока не влился в выложенную гранитными плитами главную площадь, центр города — площадь Героев. Гигантские статуи давно почивших царей стояли вдоль периметра площади, а саму площадь окружали украшенные резьбой дома из красного камня, с узкими окнами и высокими заостренными крышами, увенчанными башенками с куполами-луковицами.

Но как ни впечатляющи были здания вокруг площади, они казались лишь бледными тенями величественного строения, возвышающегося на противоположной стороне, дворца царицы, Ледяной Королевы Катерины Великой. Могучая крепость тянулась к небесам ярусами белокаменных башен и украшенных яркими гирляндами бастионов; остроконечные шпили стремились ввысь, окружая огромный позолоченный купол. От такой красоты перехватывало дыхание, словно гигантская ледяная скульптура вздымалась из земли, и Каспар ощутил какое-то новое уважение к кислевитам. Ведь не могут же люди, воздвигшие подобное великолепие, все до одного быть жестокими и дикими?

Опустив взгляд и вернувшись к действительности, он направил лошадь к храму Ульрика, массивному строению из белого камня со стерегущими черные деревянные двери статуями свирепых волков. Со ступеней на них недоуменно и насмешливо взирала группка священников в черных балахонах.

Центр площади был отведен под большой газон, по которому перед толпой потенциальных покупателей кругами водили пони, маленьких выносливых лошадок, привычных к суровому климату Кислева и весьма распространенных здесь, но уступающих в скорости галопа вскормленным отборным овсом лошадям Империи. Даже издалека Каспар заметил, что многие пони сильно раскачиваются на ходу. Таким осталось не больше шести месяцев жизни, — по крайней мере, по прошествии этого срока они станут совершенно бесполезны.

Вдоль стены храма волчьего бога тянулась узкая улочка, укутанная густыми тенями возвышающихся по обеим ее сторонам зданий.

Каспар подождал, когда карета и повозки нагонят его, а затем направился по пустынной на вид боковой улочке. Она вывела его на широкий двор с бронзовым, покрытым зеленоватой патиной фонтаном в центре. Грязная, бураяжидкость, булькая, толчками вырывалась из сосуда, поддерживаемого маленьким ангелом, наполняя чашу фонтана.

За старым фонтаном и ржавой железной изгородью находилось посольство Империи.

Ознакомившись по пути из Нулна с письмами посла Тугенхейма, Каспар ожидал, что здание посольства окажется несколько обветшавшим, но ничто не могло подготовить его к зрелищу полного упадка и запущенности, которое предстало перед ним. Окна здания были заколочены досками, каменная кладка потрескалась и осыпалась, а поперек дверей кто-то из кислевитов намалевал краской нечто неразборчивое. Если бы не два стражника с алебардами, Каспар подумал бы, что дом заброшен.

— Молот Сигмара! — выругался Бремен, приведенный в смятение видом посольства.

Каспар чувствовал, что в нем поднимается волна ярости, готовая обрушиться на Андреаса Тугенхейма, человека, на смену которому он прибыл. Позволить аванпосту Империи прийти в такое состояние, пасть так низко — это непростительно. Он въехал на территорию посольства через открытые ворота с провисшими створками; стражники заметили его присутствие только тогда, когда он уже приблизился к зданию. Каспар не получил ни малейшего удовлетворения от тревоги, исказившей лица охранников, когда они увидели Рыцарей Пантеры и развевающийся над ними флаг Империи.

Если бы он не был так зол, то рассмеялся бы, наблюдая за их жалкими попытками привести в порядок поношенную униформу и вытянуться по стойке смирно. Вероятно, они еще не догадались, кто перед ними, но сообразили, что тот, кто заслужил право нести знамя Империи и кого сопровождают шестнадцать Рыцарей Пантеры, наверняка человек, с которым не стоит шутить.

Он остановился перед дверью и кивнул Курту Бремену, тот спешился и подошел к перепуганным стражникам. Лицо рыцаря застыло, словно каменное, когда он критически разглядывал двоих охранников.

— Стыдитесь, — начал он, — посмотрите только на состояние своего оружия и доспехов! Я немедленно пошлю вас на гауптвахту!

Бремен вырвал из рук нерадивого стража алебарду и большим пальцем проверил зазубренное тусклое лезвие. Тупое.

Он предъявил оружие охраннику и покачал головой.

— Если бы я попытался ворваться в здание, как ты остановил бы меня?! — рявкнул он. — И чем? Вот этим? С таким лезвием ты не прорубил бы себе дорогу даже сквозь альтдорфский туман! А ты, ты, взгляни-ка на ржавчину на своем нагруднике!

Бремен перехватил алебарду и резко ткнул концом древка в грудь охранника. Проржавевший насквозь металл хрустнул, точно яичная скорлупка.

— Вы — позор Империи! Я еще поговорю с командующим вами офицером. А сейчас я отстраняю вас от службы!

Стражники, потупив глаза, съежились под словесной бурей. Бремен повернулся к своим рыцарям:

— Вернер, Освальд, занять пост у двери! Никого не впускать без моего ведома.

Каспар спрыгнул с лошади и встал рядом с Бременом. Он ткнул пальцем в одного из часовых и сказал:

— Ты. Проводи меня к послу Тугенхейму. Немедленно!

Человек поспешно кивнул и распахнул двери посольства. Когда он исчез в проеме, Каспар обратился к Курту Бремену:

— Ты и Валдаас пойдете со мной. Остальных оставь здесь присматривать за повозками. Нам придется кое-чем заняться.

Бремен отдал приказ рыцарям и последовал за Каспаром и стражником внутрь.

III

И внутри посольство провоняло запустением, небрежность и опустошенность чувствовались здесь еще сильнее, чем снаружи. Гостей встретили голые, обшитые досками стены, вытертый паркет, с которого, очевидно, когда-то сорвали ковер. Часовой неохотно зашагал вверх по широкой лестнице, Каспар, Бремен и Валдаас следовали за ним. Страж истекал потом. Каждое его движение было каким-то вороватым и нервным. Как и на первом, на втором этаже посольства не наблюдалось никакого убранства. Они прошли по широкому коридору, невольно громко топая по голым половицам, и, в конце концов, оказались возле двери, покрытой затейливой резьбой.

Охранник показал на дверь и, заикаясь, пролепетал:

— Это кабинет посла. Но он… ну, у него гость. Думаю, он предпочел бы, чтобы его не беспокоили.

— Значит, сегодня не его день, — фыркнул Каспар, поворачивая ручку и рывком открывая дверь.

Он вошел в комнату настолько роскошную, насколько убогим было остальное здание. У одной стены возвышались огромный дубовый письменный стол и застекленный шкафчик с напитками, у другой, напротив зажженного каменного камина, стояли два шикарных кожаных кресла. В этих креслах сидели два человека, один из которых, грузный, смуглый, с висящими усами, несомненно, был кислевитом. Он наслаждался ароматом налитого в бокал бренди и сигарой, поэтому взглянул на Каспара и рыцарей с весьма умеренным интересом. Второй мужчина, тонкий как хлыст, в красно-синем камзоле, вскочил со своего места; лицо его напоминало сейчас маску притворного бешенства.

— Именем Сигмара, кто вы такие?! — требовательно спросил он пронзительным голоском. — Какого дьявола вы делаете в моих личных покоях?! Убирайтесь, да будут прокляты ваши очи, или я позову стражу!

— Давай, Тугенхейм, зови, — невозмутимо отозвался Каспар, — если это все, что ты можешь сделать. Сомневаюсь, что оружие хотя бы одного из десяти твоих людишек не рассыплется в прах, столкнувшись с броней моих рыцарей.

Бремен шагнул вперед, положив руку на рукоять меча. Посол Тугенхейм побелел как полотно при виде двоих вооруженных рыцарей и шкур, накинутых на их плечи. Он скосил глаза на сидящего человека и облизал губы.

— Кто вы?

— Рад, что ты спросил, — сказал Каспар, протягивая Тугенхейму тот же самый свиток, который он недавно показывал привратнику. — Мое имя Каспар фон Велтен, и это все объяснит.

Тугенхейм взял документ, сломал печать и быстро просмотрел содержание текста. Читая, он качал головой, губы его безмолвно шевелились.

— Я могу ехать домой? — прохрипел он, задыхаясь, и тяжело рухнул в свое кресло.

— Да. Ты отозван в Альтдорф и должен покинуть эту страну сразу, как только соберешь свое имущество. Настают темные времена, Андреас, и я не думаю, что ты готов встретиться с ними.

— Нет, — горько согласился Тугенхейм. — Но я пытался, я правда…

Каспар заметил, что Тугенхейм то и дело кидает унылые взгляды на сидящего кислевита, и, переключив внимание на этого дородного мужчину, спросил:

— Сэр, не будете ли вы так любезны и не доставите ли мне удовольствие, назвав свое имя?

Человек поднялся, и Каспар вдруг осознал, насколько тот огромен. Мужчина этот обладал широченными медвежьими плечами и налитыми, рельефными мускулами. Живот, правда, вяловат, но физическое превосходство этого великана неоспоримо. Бремен подвинулся ближе к Каспару, угрожающе уставившись на мужчину, который снисходительно ухмыльнулся рыцарю.

— Конечно. Я Василий Чекатило, друг посла.

— Теперь посол я, и я никогда не слышал о тебе, Чекатило. Так что, если у тебя нет ко мне никакого дела, боюсь, я вынужден просить тебя покинуть помещение.

— Ты мал, но говоришь славно, — пробасил Чекатило. — Особенно когда за твоей спиной стоят эти сияющие солдаты.

— А ты — жирный толстяк, не понимающий простых просьб.

— Ты меня оскорбил, — расхохотался Чекатило.

— Да, — кивнул Каспар. — Оскорбил. И что?

Чекатило ухмыльнулся и наклонился к нему:

— Я не из тех, кто забывает оскорбления, фон Велтен. Я могу быть хорошим другом тем, кто помнит об этом. Глупо с твоей стороны превращать меня во врага.

— Ты угрожаешь мне в моем собственном посольстве?

— Не совсем… посол, — улыбнулся Чекатило, осушил до дна бокал бренди и затянулся сигарой.

Он выдохнул дым в лицо Бремена и засмеялся, когда окутанный голубоватым облаком рыцарь поперхнулся. Затем он небрежно уронил окурок на пол и вдавил его в ковер тяжелым сапогом.

Каспар шагнул к Чекатило и прошипел:

— Убирайся отсюда. Живо!

— Как пожелаешь, — хмыкнул Чекатило. — Но предупреждаю тебя, в Кислеве я человек могущественный. Лучше тебе не забывать об этом.

Чекатило протиснулся мимо Курта Бремена к двери и издевательски отсалютовал ему, прежде чем со смешком удалиться. Каспар проглотил подступивший к горлу ком гнева и повернулся к Валдаасу, показав на Тугенхейма:

— Проводи господина в его покои, и пусть твои слуги помогут ему упаковать вещи. Он останется здесь, пока мы не организуем его отправление обратно в Альтдорф.

Рыцарь отдал честь командиру и махнул Тугенхейму, приглашая того следовать за ним. Тугенхейм поднялся с кресла.

— Я не завидую тебе, фон Велтен. Это место — рай для бандитов и воров, здесь царят такой произвол, беспорядок и непочтение к закону, что после заката никто не осмеливается гулять по улицам без многочисленных сопровождающих.

Каспар кивнул и сказал:

— Тебе пора, Андреас.

Тугенхейм слабо улыбнулся:

— На все воля великого Сигмара.

С этими словами он вслед за Рыцарем Пантеры вышел из комнаты.

Каспар опустился в кресло и обеими руками потер лоб. Бремен встал возле камина и снял шлем, сунув его под мышку.

— Что теперь, посол?

— Мы приведем здесь все в порядок и сделаем так, чтобы пост стал достоин Империи. Приближается война, и мы должны быть готовы к ней.

— Непростая задачка.

— Да, непростая, — согласился Каспар, — но именно поэтому меня и прислали сюда.

IV

Когда Каспар отложил перо и внимательно перечитал то, что только что написал, уже наступила ночь. Вроде все верно; не желая допустить промаха и размазать чернила, он присыпал лист песком, затем осторожно свернул бумагу и запечатал свиток каплей красного воска. Прижав к мягкому сургучу печатку с двухвостой кометой, он отложил письмо в сторону.

Со скрипом отодвинув кресло, он тяжело поднялся из-за стола и подошел к окну, принявшись разглядывать улицу внизу. Завтра один из Рыцарей Пантеры доставит письмо посла в Зимний Дворец, в котором он просил об аудиенции Ледяной Королевы и возможности официально представиться двору и царице. Он лишь надеялся, что какой бы вред ни причинил Тугенхейм за то время, что он исполнял обязанности посла, это не вынудит царицу предвзято судить о нем, Каспаре.

Он не слишком много точно знал о том, что творилось в Кислеве, однако, учитывая состояние посольства и пустые сундуки казны, становилось ясно, что Чекатило вымогал у Тугенхейма деньги, возможно шантажировал его. Андреаса Тугенхейма вообще не следовало назначать в Кислев, ведь это боевой пост, а этот человек не обладал ни темпераментом, ни силой, чтобы занимать его.

Когда войска шагают по Старому Свету, храбрые и стойкие люди стремятся участвовать в надвигающихся боях, им это просто необходимо. Вот власти Альтдорфа и решили, что Тугенхейм ни на что не годится и его надо заменить. Первый же удар по Империи непременно затронет Кислев, а вскоре соотечественники Каспара стройными рядами двинутся на север, к этой уединенной, продуваемой всеми ветрами стране. Тем, кто понимает, что такое война, потребуется убедиться, что они способны драться бок о бок с кислевитами, и Каспар знал, что годы его службы в армиях Карла-Франца сделали его идеальным кандидатом на пост посла. Или, по крайней мере, он надеялся, что это так. В искусстве войны он был знатоком, но тонкости и этикет придворной жизни оставались для него загадкой.

Когда-то давно жена Каспара, Мадлен, заботилась о том, чтобы он постоянно посещал королевский двор Нулна. Она лучше, чем он, понимала ценность покровительства графини-выборщицы Эммануэль фон Лейбовиц и, несмотря на его протесты, таскала мужа на каждый из ее легендарных костюмированных балов, на каждый званый ужин. Его рассказы о боях и походной жизни всегда бросали изнеженных и утонченных придворных в дрожь, сделав Каспара популярным гостем во дворце, пусть он и ходил туда лишь по принуждению.

После смерти Мадлен Каспар удалился от придворного общества, проводя все больше и больше времени в одиночестве в доме, который внезапно стал слишком большим и пустым. Приглашения во дворец продолжали прибывать, но Каспар исполнял только те обязанности, которые должен был исполнять, и все.

Но весть о его репутации распространилась гораздо дальше, чем он догадывался, и, когда из дворца графини пришло письмо, в котором Каспару предлагали занять пост посла, он понял, что отказаться не может.

Через неделю Каспар уже выехал в Кислев.

Он вздохнул, задернул тяжелые портьеры, закрыв окно, и направился к потрескивающему камину.

Оглушительный стук резко распахнувшейся двери вывел его из состояния меланхолической задумчивости — Каспар обернулся и потянулся к мечу. Дверной проем заполняла массивная фигура с чудовищной седой бородой, сжимающая в руке бутыль с некой прозрачной жидкостью. Грузный человек вошел в комнату и поставил бутылку на стол возле кожаных кресел.

— Именем Тора! — рявкнул он. — Мне передали, что к нам прибыл новый посол, но никто не сказал, что он такой урод!

— Павел! — рассмеялся Каспар, и человек шагнул к нему.

Великан притянул к себе посла, стиснул его в могучих объятиях и тоже от всего сердца расхохотался. Каспар хлопнул старого приятеля по спине и почувствовал, как волна облегчения омыла его. Павел Коровиц, друг и соратник еще по армии, отпустил его и обвел взглядом с головы до пят. Безжалостный боец, во время северных войн Павел был верным товарищем Каспара и спасал его жизнь бессчетное число раз — Каспар даже не помнил, сколько именно.

— Возможно, ты бы выглядел менее безобразно, если бы я напился, а?

— Но ты уже пьян, Павел.

— Вот еще! — возмутился гигант. — Сегодня я выпил всего две бутылки!

— Но ты же на этом не остановишься, не так ли?

— Чего? Когда я скачу в бой, я должен выпить очень и очень много!

— Я помню, — сказал Каспар, поднимая бутылку. — Твои уланы когда-нибудь воюют трезвыми?

— Воевать трезвыми! Не будь дураком, парень! — взревел Павел, вырывая бутыль из рук Каспара. — Ни один долган никогда не отправлялся драться трезвым! Давай-ка выпьем вместе кваску, как в старые времена!

Он содрал зубами жестяную крышку, выплюнул ее в камин и сделал огромный глоток, после чего протянул бутылку Каспару.

— Рад видеть тебя снова, дружище!

Каспар отхлебнул гораздо более сдержанно и, закашлявшись, передал бутыль назад.

— Ха! — рассмеялся Павел. — Кто размяк, тот уже не солдат! Что, не можешь пить, как старина Павел, э?

Каспар, между спазмами кашля, выдавил:

— Возможно, но, по крайней мере, я никогда не стану таким жирным, как старина Павел. Сейчас никакая лошадь не поднимет твою тушу.

Павел похлопал по своему круглому брюху и глубокомысленно кивнул:

— Да, тут ты прав. Но Павлу на это начхать. Теперь Павел сам поднимает лошадь. Но довольно! Пойдем, выпьем. Нам с тобой еще многое предстоит.

— Отлично, — ответил Каспар, осознав, что ночь серьезной пьянки неминуема. — Не думаю, что сегодня я еще что-то сделаю в посольстве. А кстати, ради Сигмара, что ты тут делаешь? Я думал, ты отправился домой, в свою станицу Ямовию, разводить лошадей.

— Тьфу! Мне сказали, что я неумеха неуклюжий, и не пожелали, чтобы я возвращался! Павел поехал в город, и его дядька Дростя нашел ему работу в посольстве, в качестве, так сказать, вознаграждения за годы верной службы в армии. Меня называют кислевитским посредником имперского посла. Звучит внушительно, а?

— О да, очень внушительно. А что это означает на самом деле?

Павел ухмыльнулся:

— С этим бесхребетным дураком Тугенхеймом это означало, что я могу целый день пить, а потом валиться спать в своем кабинете, а не в вонючей палатке где-то в степи. Идем! Выпьем у меня дома. Будешь моим гостем, пока не избавишься от Тугенхейма!

Каспар видел, что его старый соратник не примет отказа. Он улыбнулся; возможно, и впрямь будет лучше нагнать Павла и вспомнить старые деньки. Кроме того, он не желал оставаться в этом помещении, пока Тугенхейм не покинет посольства, и перспектива остановиться в таверне его тоже не радовала.

Каспар положил руку на плечо Павла:

— Пойдем, дружище. Надеюсь, у тебя дома еще много кваса.

— Об этом можешь не беспокоиться, — заверил его Павел.

V

Каспар отхлебнул квасу, а Павел одним махом опорожнил очередной кубок с крепким зельем. Приверженность улана квасу вошла в легенду, и, кажется, годы не ослабили его способности поглощать этот напиток. Каспар начал ощущать действие алкоголя, хотя вот уже более часа вертел в руках один бокал, посасывая из него спиртное. На полу валялись две пустые бутылки, а его товарищ к этому времени напился вдрабадан. Они сидели перед очагом на кухне Павла, дом которого оказался всего в пяти сотнях ярдов от посольства, а аккуратно привязанные повозки и карета разместились во дворе. Стефан отклонил приглашение Павла, предпочтя остаться в посольстве, где он мог начать кое-что приводить в приличный вид, делая здание более респектабельным. Рыцари Пантеры, все, за исключением стоящего снаружи на часах Валдааса, тоже поселились в посольстве. Каспар не завидовал неопрятным местным солдатам, расквартированным там, — они наверняка уже узнали на своей шкуре, что такое ярость Курта Бремена. Павел ухмыльнулся, влил в себя новую порцию кваса и рыгнул. Несмотря на внешнее обличье, Каспар знал, что Павел — человек умный, рассудительный и проницательный. А те немногочисленные письма, которыми они обменялись за последние несколько лет, показывали, что ряд весьма прибыльных контрактов на поставку лошадей армии Кислева сделали Павла Коровица к тому же весьма богатым человеком.

— Так кто такой этот Чекатило? — спросил Каспар.

Павел икнул и нахмурился.

— Очень плохой человек, — ответил он после паузы. — У него ни стыда, ни чести, ни совести. Убийца и вор, через него проходят незаконные делишки в Кислеве. У него повсюду есть свои люди. Все должны платить ему дань, иначе беда. Пожары, побои… Говорят, он убил собственного брата.

— Что же тогда его связывает с Тугенхеймом? О чем они могли договариваться?

— Когда дело касается Чекатило, меня ничем не удивишь. Тугенхейм наверняка продал ему посольство на корню, чтобы расплатиться с долгами. Возможно, посол слишком любил дорогих шлюх, — предположил Павел. — Кто знает, может, Кислеву повезет и Чекатило заберет Мясник?

Слова приятеля неожиданно распалили интерес Каспара:

— Мясник? А кто это? Тут какой-то безумный священник бредил о нем.

— Еще один поганец. Сумасшедший, — мрачно ответил Павел. Он раскурил трубку от огня, горевшего в очаге, и передал ее Каспару. — Никто не знает, кто такой Мясник, да и человек ли он вообще. Он убивает людей, мужчин, женщин, детей, и растворяется в тени. Он вырезает сердца жертв и ест их плоть. Некоторые говорят, что мясо убитых словно бы плавится и стекает с костей. Он погубил многих, и даже чекисты не могут поймать его. Действительно мерзкий тип. Люди боятся.

Каспар кивнул, вспомнив ряд убийств, захлестнувших несколько лет назад Альтдорф, — так называемых зверских убийств. Но тогда маньяка поймал и зарубил один ночной сторож, Клейнденст. — Сколько людей убито?

Павел пожал плечами:

— Трудно сказать. Пара дюжин, а то и больше. Но в Кислеве люди умирают все время. Кто знает, все ли жертвы — работа Мясника? Забудь о нем. Он безумец, и его скоро поймают и повесят.

Каспар допил квас и аккуратно подвинул кубок к Павлу. Затем он встал, потянулся и сказал:

— Ты, без сомнения, прав. В любом случае я устал, а дни предстоят трудные. Завтра утром я хочу встретиться с остальным штатом посольства и предпочел бы сделать это, не страдая от похмелья. Пойду-ка я спать.

— Ты не хочешь бодрствовать до рассвета, распевая песни о войне?! Нет, ты точно размяк, Каспар фон Велтен! — хохотнул Павел, и квас, булькая, полился ему в глотку.

— Может быть, может быть, Павел, но ведь мы оба больше не те юнцы, которыми были, — ответил Каспар.

— Говори о себе, имперец. Павел допьет бутыль и уснет у огня.

— Доброй ночи, Павел, — кивнул Каспар.

Глава 2

I

Наблюдая за разворачивающейся перед ним картиной, Каспар раздраженно покачал головой. Тридцать солдат, облаченных в синие с красным мундиры Альтдорфа, брели к нему пошатываясь; все они запыхались и едва переводили дыхание.

Несмотря на морозец, их красные лица блестели от пота — солдаты завершали пятый круг пробежки вокруг городских стен Кислева. Рыцари Пантеры финишировали почти час назад и стояли по стойке смирно рядом с лошадьми Каспара и Павла, не выказывая ни малейших признаков усталости, — они даже не взмокли.

— Не слишком впечатляющее зрелище, — безо всякой на то нужды заметил Павел.

— Действительно, — проговорил Каспар низким голосом, — эти солдаты и полдня в строю не продержатся. Одна схватка — и они уже корм для воронья.

Павел кивнул и глубоко затянулся зловонной цигаркой, выпустив в небо голубоватое облако дыма.

— Не то что раньше, а?

Каспар позволил себе натянутую улыбку:

— Нет, Павел, не то, что раньше. Люди, с которыми мы сражались бок о бок, были десяти футов ростом и могли одним взмахом алебарды скосить пол вражеского войска! А эти жалкие субъекты и алебарду-то поднимут с трудом, а уж о том, чтобы нанести ею удар, я вообще молчу.

— Ага, — хохотнул Павел, делая внушительный глоток из огромной кожаной фляги. — Я часто размышлял, что же стало с теми людьми. Ты видел хоть кого-нибудь из них?

— Какое-то время я переписывался с Таннхаусом, но потом услышал, что его убили, — он присоединился к отряду наемников, действующему в Арабии.

Павел хлебнул еще.

— Жалко. Таннхаус мне нравился, он и сражался как дьявол, и пить умел славно.

— Проклятый пятидесятилетний дурак! — фыркнул Каспар. — Он же чертовски хорошо знал, что лучше в его возрасте не охотиться за славой. Война — игра молодых, Павел. Она не для таких, как мы.

— Клянусь Ульриком, ты сегодня в скверном настроении, имперец! — пробормотал Павел, протягивая Каспару флягу. — На, выпей.

Не отрывая взгляда от вымотанных солдат, Каспар взял предложенную фляжку и сделал солидный глоток, слишком поздно поняв, что во фляге налит квас, причем чуть ли не вдвое крепче вчерашнего. Огненная жидкость обожгла желудок, к глазам подступили слезы, и посол закашлялся.

— Проклятие, Павел! — выругался Каспар. — Какого черта ты делаешь? Еще нет и полудня!

— Ну и что? В Кислеве хорошо напиваться с утра. Тогда остаток дня уже не покажется таким гадким.

Нахмурившись, Каспар утер рот тыльной стороной ладони и сказал:

— Может, хотя бы ради меня ты попытаешься оставаться трезвым, а?

Павел пожал плечами и забрал свою флягу, но ничего не ответил — солдаты посольства наконец-то дохромали до них и повалились на землю в полном изнеможении. Каспар чувствовал, как его и без того дурное настроение ухудшается с каждой секундой. То, что его предшественник позволил гарнизону докатиться до столь позорного состояния, казалось невероятным, и, будь у Каспара выбор, он бы немедленно отослал их всех до единого обратно в Империю.

Однако с учетом нынешних обстоятельств такой вариант отпадал. Курт Бремен заверил его, что за неделю с момента прибытия в Кислев поднатаскает солдат и приведет в приемлемый вид. Великолепный в своих сияющих, начищенных до блеска доспехах, в шкуре пантеры, элегантно переброшенной через плечо, Бремен разъезжал на коне среди пытающихся отдышаться стражников; лицо его было подобно грозовой туче. И действительно — гром грянул незамедлительно.

— И вы называете себя солдатами?! — взревел он. — Я знавал горничных, у которых выносливости и то побольше будет! Час на бастионах, и вы взмолитесь, чтобы враги вспороли вам животы!

Каспар заметил, что солдатам, если, конечно, они не делали вид, стыдно. Возможно, среди них остались те, кто еще достоин формы Империи.

— Мои рыцари совершили эту маленькую прогулку в полном вооружении, но ни у кого из них лицо не покраснело, как задница тайлинца.

— Мы не тренировались около года, — объяснил чей-то слабый голос.

— Оно и видно, — фыркнул Бремен. — Но с этого момента лентяйничать вам никто не позволит. Я возьмусь за вас лично, и, клянусь, скоро вы все возненавидите меня так, как никого и никогда ненавидели в своей жизни.

— Уже, — буркнул другой голос.

Бремен улыбнулся, но в выражении его лица не было ничего утешительного.

— Хорошо, — прорычал он. — Тогда начнем. Я вас сломаю, втопчу в грязь, заставлю вопить от боли, вы станете просить меня прикончить вас, чтобы больше не мучиться, но я этого не сделаю. Я вас расплющу, а потом, черт возьми, вылеплю лучших солдат, какими только командовал император.

Внимание Каспара переключилось на городские стены — с крепостного вала, нависшего над холмом, лился звонкий смех. Группы солдат-кислевитов слонялись по стене и толпились вокруг дымящихся жаровен, хохоча и показывая пальцами на солдат Империи.

Каспар не простил бы себе, если бы позволил насмешкам продолжаться. Он пришпорил своего мерина и легким галопом проскакал мимо Бремена, остановившись перед лежащими на земле солдатами.

Посол размотал повязанный вокруг шеи шарф и заговорил — слова и дыхание вырывались изо рта вместе с клубами пара.

— Видите этих людей на стенах? — начал он. Каспар не повышал тона, но все солдаты услышали в его голосе выработанную годами привычку командовать. Он повел рукой, как бы очерчивая стену, и продолжил: — Эти кислевиты — воины! Они живут на земле, над которой висит постоянная угроза нашествия существ из ваших самых худших кошмаров. Они должны быть готовы в любой момент сражаться и побеждать. А сейчас они смеются над вами! И они правы, потому что все вы жалкие, никчемные куски дерьма, на которые я не стал бы мочиться, даже если бы вы горели! Вы — худшие солдаты из всех, что были у меня в подчинении, Сигмар свидетель, это меня не смущает.

Слова Каспара были встречены сердитыми взглядами, но он еще не закончил.

— Вы такие, как я сказал, и даже хуже того, — продолжил посол, — но вы такие сейчас. То, какими вы будете, — это нечто совершенно другое. Вы — солдаты императора Карла-Франца, и вы — мои люди, а вместе мы станем тем, чем можно гордиться. Посол Тугенхейм позволил вам запамятовать, что вы — солдаты Империи. Но теперь он отстранен, и за вас отвечаю я. И я не допущу, чтобы вы это забыли!

Каспар снова развернул лошадь, когда неприятный, грубый голос с сильным акцентом фыркнул:

— Все было в порядке, пока ты не появился.

Он взглянул сверху вниз и увидел человека, чьи мускулы давным-давно превратились в студень и чья физиономия носила все признаки долгого злоупотребления алкоголем. Его бородатое лицо презрительно скривилось, став еще безобразнее, кулаки вызывающе уперлись в бедра. Каспар знал этот тип людей; в своей солдатской жизни он встречал бесчисленное множество вариаций подобных личностей.

Он легко выскользнул из седла и изящно приземлился в грязь, ничуть не запачкавшись, передал поводья Курту Бремену и спокойно подошел к нахалу. Еще несколько солдат поднялись на ноги, некоторые подобрались поближе к бородачу, остальные умышленно держались на расстоянии. Каспар понял, что наступил решающий момент; в одну секунду он может победить или проиграть. Курт Бремен тоже осознавал это — он подъехал и остановился за спиной Каспара, но Каспар жестом велел ему отступить. Он должен справиться один.

— Как твое имя? — прошипел посол, оценивающе разглядывая человека, стоящего перед ним.

Тот был высок, но давно потерял форму, а такие большие, мясистые руки — Каспар знал — должны быть подобны кузнечному молоту.

— Мариус Лоеб, — ответил мужчина, обдав посла кислым дыханием и запахом гнилых зубов.

Теперь Лоеб скрестил руки на груди. Каспар видел, что мужчина уверен в поддержке солдат за его спиной. Здесь, в посольстве, им жилось легко, и весь его вид говорил о том, что будь он проклят, коли позволит этому старику все переиначить,

— Лоеб… — протянул Каспар, бросая взгляд на остальных солдат. — Да, герр Коровиц рассказывал о тебе.

При упоминании своего имени Павел улыбнулся и дружески приподнял флягу. А Каспар продолжил:

— Ты пьяница, вор, задира, лентяй и просто никчемный кусок лошадиного дерьма. Ты будешь отослан из города сегодня же.

Лицо Лоеба вспыхнуло, в глазах загорелся огонь праведной ярости. Каспар вовремя заметил движение его руки и успел опередить Лоеба. Он шагнул вперед и впечатал кулак в физиономию Лоеба коротким, тяжелым и экономичным боксерским тычком, так что нос солдата сломался с громким хрустом. Великан пошатнулся, из ноздрей его хлынула кровь, но, к удивлению Каспара, Лоеб устоял на ногах. Зарычав, драчун бросился вперед, замахнувшись на обидчика массивным твердым как камень кулаком. Каспар отступил и нанес удар Лоебу в живот прежде, чем ужасающая правая солдата встретилась с челюстью посла.

Рослый забияка скорчился от боли, но через мгновение продолжил напирать, снова целясь в голову Каспара. Тот уклонился, но костяшки пальцев противника все равно скользнули по виску посла так, что из глаз его посыпались искры. Однако, едва оправившись, он скользнул ближе и провел серию ударов, превращая лицо Лоеба в скользкое месиво. Брызги крови и зубы летели во все стороны, попадая на солдат, собравшихся вокруг дерущихся, которые криками подбадривали обоих бойцов — в равной мере.

Каспар уставал и знал, что скоро поединок выйдет из-под его контроля. Он надеялся уложить Лоеба одним хорошим ударом, но тот не собирался сдаваться. В иных обстоятельствах это можно было бы счесть замечательным качеством солдата, но сейчас…

Один глаз Лоеба заплыл, по лицу его текла кровь. Он почти ослеп, но это, кажется, ничуть не ослабило его. Солдат взревел и попытался пнуть Каспара между ног. Посол шагнул в сторону и нанес удар локтем по щеке противника, почувствовав, как сломалась его скула. Глаза Лоеба остекленели, и он рухнул на колени, а потом упал лицом в жидкую грязь.

Каспар отступил, массируя костяшки пальцев, — в драке он начисто содрал с них кожу.

Он прямо посмотрел в глаза двум мужчинам, стоящим позади Лоеба, и сказал:

— Отнесите этот жирный кусок дерьма в посольство и обработайте его раны. Завтра же он отправится в Империю.

Когда соотечественники посла нагнулись, чтобы подобрать бесчувственного Лоеба, вперед шагнул молодой солдат:

— Сэр?

Каспар убрал руки за спину и подошел к заговорившему. Юноше, худому, с непокорной копной черных волос и правильными чертами лица, было лет двадцать.

— А ты кто? Очередной смутьян? — поинтересовался Каспар.

— Леопольд Дитц, сэр, из Талабекланда, — ответил юноша, не отрывая взгляда от некой точки в пространстве, расположенной над плечом Каспара. — Нет, сэр, я не смутьян. Я только хочу, чтобы вы знали, что не все мы такие, как Лоеб. Здесь есть и хорошие ребята, и мы можем стать лучше, чем были до сих пор. Много лучше.

— Что ж, Леопольд Дитц, надеюсь, ты прав. Мне будет ужасно досадно, если сегодня придется раскроить еще пару черепов.

— Не у всех наших стеклянные челюсти, как у Большого Лоеба, — ответил Леопольд с кривой усмешкой.

Каспар рассмеялся:

— Рад слышать это, сынок. Потому что мне надо научить вас действовать наилучшим образом — ради вашей же пользы.

Он отвернулся от Дитца и показал на солдат, волочащих к воротам верзилу Лоеба.

— Этот человек, — начал Каспар, — был злокачественной опухолью. Он заразил здесь всех и каждого стремлением делать меньше, чем то, на что вы способны, меньше, чем требуют ваши обязанности. Но опухоль удалена, и с этой минуты все пойдет должным образом, вы будете вести себя так, как подобает гарнизону солдат Империи. Я человек тяжелый, но честный, и если вы докажете, что достойны этого звания, то я награжу вас по заслугам.

Каспар вновь повернулся к угрюмому Курту Бремену. Он видел, что Рыцарь Пантеры не одобряет его методов, но как человек, вышедший когда-то из рядовых, он знал, что это — единственный способ завоевать уважение простых солдат. Посол принял от Бремена позолоченные поводья и, вдев ногу в стремя, взлетел в седло.

Павел пригнулся к нему и прошептал:

— Удар кулаком у тебя хорош, но что-то ты с ним осторожничал. Ты что, забыл все, чему учил тебя Павел? Как надо драться с подонками общества? Глаза и пах. Целься в его, защищай свои.

Каспар слабо улыбнулся, сжимая и разжимая кулак. Он уже чувствовал, как распухают пальцы, и знал, что скоро на коже появятся яркие синяки.

— Верзила чуть не сшиб тебя тем ударом в голову, — продолжал комментировать бой Павел. — Возможно, ты и прав. Возможно, ты слишком стар для солдатской жизни.

— Да, он оказался крепким типом, — признал Каспар.

Он натянул черные кожаные перчатки для верховой езды, а Павел хлопнул его по плечу и мотнул головой в сторону городских ворот, возле которых стояли трое всадников, безмолвно взирающих на них.

Каспар заслонил ладонью глаза и посмотрел на маленькую группку, поскакавшую по дороге им навстречу. Два рыцаря в бронзовых доспехах и плащах из медвежьих шкур сопровождали худого человека с аскетическими чертами лица, закутанного в синюю накидку с капюшоном и в кожаном колпаке, прочно сидящем на его голове.

— Кто это?

— Неприятность, — буркнул Павел.

Каспар взглянул на обычно невозмутимого Павла и удивился, заметив враждебное выражение, на краткий миг исказившее лицо друга. Посол дал Бремену знак, чтобы тот продолжал тренировать солдат, и пришпорил лошадь.

— Тогда идем. Встретимся с неприятностью лицом к лицу.

— Господари говорят, друг мой: «Не ищи неприятностей. Они сами быстро найдут тебя», — пробормотал гигант кислевит, направляя своего отягощенного ношей коня следом за Каспаром.

Тощий человек правил гнедым мерином, явно вывезенным из Империи; а тот факт, что он ехал не на пони, говорил сам за себя: несомненно, человек со средствами. В отличие от большинства кислевитов он был чисто выбрит, — впрочем, никакая борода не скрыла бы скривившиеся от отвращения губы, когда взгляд всадника скользнул по бесчувственному Лоебу, и Каспар понял, что незнакомец видел драку.

Человек небрежно поклонился Каспару, проигнорировав Павла, и осведомился:

— Имею ли я удовольствие обращаться к послу фон Велтену?

Каспар кивнул:

— Так и есть, хотя вы ставите меня в неловкое положение. Вы?..

Мужчина, прежде чем ответить, словно бы раздулся под своим широким плащом. Он приподнялся в седле и заявил:

— Я Петр Иванович Лосев, главный советник царицы Катерины Великой, и я приветствую вас на ее земле.

— Благодарю, герр Лосев. Так чем я могу быть вам полезен?

Лосев достал откуда-то из-под складок накидки пергаментный свиток, запечатанный сургучом, с оттиснутым на нем гербом самой Ледяной Королевы, и протянул его Каспару.

— Я принес вам это, — сказал он, — и надеюсь, вы уделите посланию должное внимание.

Каспар взял свиток, сломал печать и развернул красиво написанное на плотной бумаге приглашение, скрепленное королевской монограммой. Оттиснутые золотом буквы письма гласили, что его радушно приглашают сегодня вечером представиться царице на приеме в Зимнем Дворце.

Каспар вновь свернул бумагу и сказал:

— Пожалуйста, передайте царице мою благодарность и сообщите ей, что мы, конечно же, почтем за честь принять приглашение.

Брови Петра Лосева сошлись на переносице — он пребывал в замешательстве.

— Мы?.. — начал было он, но, прежде чем советник сказал еще что-то, Каспар продолжил:

— Мой посредник-кислевит и капитан стражи, без сомнения, с удовольствием присоединятся ко мне этим вечером. Я слышал множество дивных историй о великолепии Зимнего Дворца.

Лосев нахмурился, но ничего не сказал, осознав, что отказать гостям Каспара означало бы нарушить протокол.

— Конечно, — ответил советник, бросив неприязненный взгляд в сторону Павла. — Уверен, царица с радостью примет и их.

Каспар улыбнулся не слишком скрываемому сарказму и сказал в том же тоне:

— Спасибо за доставку приглашения, герр Лосев. С нетерпением ожидаю нашей новой встречи сегодня вечером.

— Взаимно, — отозвался Лосев, приподнял шляпу и дернул поводья лошади.

Он и его эскорт поскакали назад к холму, присоединившись к каравану телег и закутанных в меха крестьян, также направляющемуся в город.

Каспар проводил взглядом Лосева и повернулся к Павлу:

— Полагаю, вы двое знаете друг друга?

— Ну да, раньше мы поддерживали деловые отношения, — неопределенно ответил Павел, ничего больше не добавив.

Каспар отметил это, но решил запомнить и отложить расспросы на потом. Он поднял взгляд на низкое осеннее солнце. Оно все еще ярко сияло, но посол знал, что после полудня уже минуло несколько часов.

— Вечерний прием! Она, черт возьми, могла бы уделить нам немного больше внимания. Я ждал аудиенции целую неделю!

Павел пожал плечами — с тех пор как Лосев исчез из виду, его обычное воодушевление вернулось к нему.

— Она же царица, друг мой. Идем, надо вернуться в посольство и подготовиться. Павел обязан убедиться, что ты предстанешь перед Ледяной Королевой в приличном виде.

Каспар взглянул на свою простую серую рубаху, запыленный плащ и заляпанные грязью сапоги, сообразив, каким деревенщиной он выглядел перед посланцем царицы.

— Полагаю, отклонить приглашение было бы дурным тоном? — спросил он, помахав свитком.

Сама идея показалась Павлу настолько ужасной, что он яростно замотал головой:

— Очень дурным, очень. Ты не можешь отказаться. Этикет требует, чтобы приглашенные к Ледяной Королеве присутствовали на приеме обязательно, вне зависимости от обстоятельств. Даже долг перед мертвыми пришлось бы отложить, ибо траур не освобождает гостя от появления на церемонии.

— И перспектива поесть и выпить задарма не имеет ничего общего с твоим непреклонным требованием, чтобы мы появились на этом треклятом…

— Совсем ничего! — рассмеялся Павел. — Павел лишь хочет удостовериться, что ты ничем не оскорбишь Ледяную Королеву. Если у тебя еще не все волосы серебристые, Павел побелит их рассказом о последнем бедолаге, разочаровавшем царицу. Скажу одно: хорошо, что у его жены уже были дети!

— Тогда идем, дружище, — ухмыльнулся Каспар, тронув повод и направив лошадь шагом к городским воротам. — Я не желаю себе подобной судьбы.

Каспар оглянулся на солдат, которые снова побежали трусцой вокруг городских стен. Он заметил, что Леопольд Дитц держится впереди, рядом с Куртом Бременом, подбадривая других и уговаривая их поднажать. Посол надеялся, что слова молодого солдата — не пустая похвальба. Если он действительно хочет, чтобы его полномочия посла воспринимались всерьез, ему понадобятся бойцы, которыми можно гордиться.

II

Каспар одернул длинный плащ и залюбовался своим отражением в большом напольном зеркале. Он надел черные бриджи, которые заправил в серые кожаные сапоги, и расшитую белую льняную рубаху с простым и строгим треугольным вырезом, а поверх нее — черный сюртук. Верный служитель Империи, с головы до пят, решил он. Несмотря на свои пятьдесят четыре года, он поддерживал себя в форме, поэтому тело посла и сейчас, как в молодости, оставалось жилистым и худощавым.

Тугенхейм отбыл в начале недели, и Каспар сразу занял квартиру бывшего посла, обставив ее заново за свой счет. Жить, конечно, придется не совсем так, как он привык, но пока сойдет.

Вернувшись два часа назад с холода, царящего в городе и за его стенами, он вымылся травяным кислевским мылом со странным, но довольно приятным ароматом, а потом побрился, дважды порезав ножом подбородок. Как это типично, подумал Каспар, что он может бриться каждое утро в полусонном состоянии и ни разу не царапнуть себя, но когда наступает важный момент и требуется безукоризненная внешность, то результат получается такой, что он с тем же успехом мог бы скоблить кожу ржавым топором.

В дверь постучали, и, прежде чем посол успел ответить, в комнату вошел Стефан с цветастым свертком ткани, переброшенным через его здоровую правую руку. Левая кончалась у запястья — лет десять назад вражеская секира отрубила бойцу кисть.

— Ну как, что думаешь? — спросил Каспар.

— О нет, нет, нет! — воскликнул Стефан, бросая пренебрежительный взгляд на наряд Каспара и закатывая глаза. — Ты отправляешься не на похороны, чертов дурень, тебя же будут представлять королеве.

— А что, с моей одеждой что-то не так? — Каспар развел руки в стороны и снова повернулся лицом к зеркалу.

— Ты выглядишь как школьный учитель, — фыркнул Стефан, бросая сверток в кресло у окна.

— Это Кислев, — продолжил он. — Народ тут суровый, но и они не расхаживают каждый день во всем черном. Прием во дворце для кислевитов служит поводом вырядиться как павлины и пощеголять во всем своем блеске с напыщенным видом.

Словно бы подтверждая слова Стефана, дверь распахнулась, и в покои Каспара, ухмыляясь как дурак, ввалился Павел, облаченный в пышные шелка и бархат совершенно безумных цветов. На нем были зеленовато-синий камзол и обтягивающие покачивающееся при каждом шаге брюхо рейтузы, украшенные серебряным узором, перемежающимся с поблескивающими, видимо драгоценными, камешками, нашитыми на ткань. Горностаевая накидка свисала до коленей, а сапоги кто-то умудрился стачать из чудовищно непрактичного белого бархата. Чтобы завершить туалет, Павел навощил свои длинные седые усы и завил их экстравагантными спиралями.

При виде этого зрелища челюсть Каспара отвисла, а Стефан одобрительно кивнул.

— Ну вот, примерно так, — прокомментировал он. — Так ты и должен одеваться при дворе Кислева.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, — простонал Каспар. — Он же похож на шута!

Лицо Павла вытянулось, и он скрестил руки на груди.

— Лучше быть шутом, чем жрецом Морра, имперец! Сегодня вечером я буду самым привлекательным мужчиной. Женщины зарыдают, когда увидят Павла!

— В этом я не сомневаюсь, — сухо отозвался Каспар.

Павел улыбнулся, предпочтя не заметить ироничного тона, и следующие двадцать минут они провели в жарких спорах — Стефан и Павел пытались убедить посла выбрать более яркие цвета одежды. В конце концов, компромисс был достигнут, и Каспар влез в изумрудно-зеленые штаны и, в качестве уступки хозяевам-кислевитам, надел короткий алый доломан^[3] с обшитыми золотом петлями и собольей оторочкой. За плечами болталасьсовершенно никчемная, по мнению Каспара, пелерина. Слишком маленькая, чтобы согревать, и достаточно неуклюжая, чтобы мешать при ходьбе, она была типичным дополнением наряда кислевской аристократии, абсолютно лишенного каких-либо практических целей.

Наконец Каспар с Павлом спустились к парадному входу посольства, где их уже дожидался Курт Бремен в доспехах, сверкающих, точно отполированное серебро. Рыцарь не надел перевязи для меча, и Каспар видел, что отсутствие оружия раздражает его. При звуке шагов Бремен поднял голову, и посол заметил, как мучительно тот старается сдержаться, чтобы не ухмыльнуться, глядя на их нелепое облачение.

— Ни слова, — предупредил Каспар, когда Бремен открыл забрало.

Небо было уже темным, когда они ступили в холод вечернего Кислева. Часы говорили о том, что еще рано, но ночь опускалась с обычной для севера быстротой, и Каспара пробрал озноб.

— Сигмар их побери, эти тряпки совсем не держат тепла, — прорычал он.

Посол топнул, чтобы чуть-чуть согреться, и быстро сбежал по ступенькам к воротам посольства, где их поджидал лакированный экипаж с открытым верхом. На крошечных козлах восседал великан-кучер с длиннющей бородой, завернутый в широченный плащ, в квадратной красной бархатной шапке. Он неуклюже спустился, распахнул дверцу и отдал честь забирающимся в коляску Каспару, Павлу и Бремену. Затем он вернулся на свой шесток и щелкнул кнутом, умело направив экипаж к площади Героев.

III

Возница правил лошадьми с привычной легкостью, крепко сжимая узкие поводья, казавшиеся в его руках просто тонкими ниточками, и Каспару пришлось признать, что путешествовать в карете действительно довольно приятно. Упряжь, сшитая из нескольких полосок кожи, была почти не видна и придавала лошадям особую элегантность — они бежали, как будто ничем не сдерживаемые, под большой деревянной дугой, мерно покачивающейся впереди экипажа. Если бы Мадлен была жива, ей бы понравилась такая прогулка, и на один краткий тоскливый миг посол вообразил, что жена едет рядом с ним сквозь чужеземную ночь.

Карета стремительно пронеслась по площади, но потом дорога стала взбираться на крутой склон, и коляска поехала медленнее. Экипаж вез их по Урскому проспекту, мимо Усыпальницы святого Алексея Урского. Это массивное каменное строение было святилищем героев Кислева и местом погребения отца Ледяной Королевы, великого царя, самого Радия Боки.

Всю дорогу главная артерия города предлагала на обозрение седокам самые оживленные сцены. По обеим сторонам курсировали более скромные наемные экипажи, влекомые низенькими коренастыми пони и управляемые крестьянами в толстых потрепанных шубах, которые стекались сюда из окрестных степей, спасаясь от наступающих армий северян.

Склон стал более пологим, и перед их взглядами на гребне Горы Героев предстал дворец Ледяной Королевы. За минувшую неделю Каспар уже видел его несколько раз и был ошеломлен величием здания, но ночью, освещенный снизу бесчисленными мощными катайскими светильниками, дворец просто околдовывал своей красотой.

— Великолепно, — прошептал Каспар, когда кучер ловко провел карету через кованые железные ворота, направив ее между двумя рядами вооруженных рыцарей, охраняющих дворцовые земли, в доспехах и шлемах, отлитых в форме рычащих медвежьих морд.

Чем ближе они подъезжали к дворцу, тем внушительнее становились его размеры, а защитные сооружения здесь не уступали городским стенам.

Десятки саней и колясок шеренгой ползли впереди них, высаживая закутанных в меха пассажиров возле черных деревянных ворот дворца и быстро отъезжая, освобождая пространство для следующих. Рыцари на белых конях застыли у входа, наблюдая, как пустые кареты выкатываются за ворота и выстраиваются в ряд на площади, а возницы собираются вокруг гигантских костров, разожженных на больших железных листах специально ради такого случая.

Их кучер снова сполз с козел и молча распахнул дверцу коляски. Каспар и Бремен сошли, не переставая восхищаться мастерством архитектора, создавшего дворец. Павел сунул несколько медных копеек в протянутую ладонь кучера и остановился около двух имперцев, вслед за ними обводя взглядом затейливые резные колонны и фронтон над входом в Зимний Дворец.

— У вас обоих такой вид, точно вы никогда еще не видели дворца. Пойдем-ка внутрь, пока нас не приняли за невежественных селян, — сказал Павел и зашагал к дворцу.

Каспар и Бремен поспешили нагнать Павла, деревянные двери отворились при их приближении, и они вошли во дворец царицы Кислева. Как только гости ступили на мраморный пол вестибюля, двери за ними закрылись.

В просторном холле было тесно — тут прохаживались весело щебечущие молодые женщины и непристойно хохочущие мужчины.

Большинство мужчин здесь являлись офицерами различных родов войск, они были молоды, но их лица свидетельствовали о жестоких боях в северных областях, где они сражались с ордами воинов Кургана. Они носили яркие кители и подбитые мехом доломаны, их доспехи, по-видимому, недавно и спешно чинили, и на всех блестели шлемы с плюмажем, увенчанные серебряной фигуркой медведя, взмахнувшего лапами. Тут и там мелькали командиры подразделений уланов и конных лучников, в красных нагрудниках и зеленых рубахах, а также командиры стрелков, облаченные в длинные туники, ощетинившиеся серебристыми гильзами ружейных патронов.

В толпе бесшумно сновали пажи в ливреях и фрейлины царицы, в длинных светло-голубых, точно чистейший лед, платьях. Они забирали у гостей тяжелые шубы и разносили серебряные подносы, уставленные бокалами с искрящимся бретонским вином. Павел остановил одного из слуг и раздобыл три фужера.

Взяв один из них, посол глотнул вина, смакуя бодрящую свежесть напитка.

— Мы словно очутились в какой-то детской сказке. Здесь так чудесно, — изумленно проговорил Каспар.

— Здесь? — фыркнул Павел, ухмыльнувшись. — Ничего особенного. Подожди, пока не увидишь Галерею Героев, друг мой.

Каспар улыбнулся и, несмотря на свое предубежденное отношение ко всяческим приемам, обнаружил, что в нем кипит возбуждение, внушенное, должно быть, потоком гостей царицы, медленно двигающихся к изящной мраморной лестнице.

Процессия поднималась по длинному, увитому цветочными гирляндами пролету, кружевные шлейфы скользили мимо порфировых колонн, оглаживая их, самоцветы и бриллианты сверкали в лучах плавно вращающихся фонариков, занавешенных шелком. В вестибюле царило многоцветье мундиров и громкое звяканье сабель и шпор. Вдоль лестницы выстроились рыцари-кислевиты, выбранные из множества красавцев Дворцовой Стражи, великолепные гиганты в отполированных до блеска доспехах, застывшие по стойке смирно с невозмутимыми лицами.

Огромный портрет отца царицы, написанный на шкуре белого медведя, висел на стене там, где кончалась лестница; там же Каспар заметил элегантно одетого Петра Лосева. Тот облачился в длинную темно-красную рясу-мантию, украшенную спиралями из желтой кожи и пышными серебряными кистями.

Советник царицы увидел посла и поднял руку, приветствуя гостя.

— Остерегайся его, — предупредил Павел, когда они добрались до верха. — Он — змея, ему нельзя доверять.

Прежде чем Каспар успел спросить у Павла еще что-то, Лосев скользнул к ним и, улыбнувшись, стал пожимать руку Каспара.

— Добро пожаловать в Зимний Дворец, посол. Рад снова видеть вас.

— Счастлив, что меня пригласили, герр Лосев. Дворец великолепен, я никогда не видел ничего подобного. Воистину чудо.

Лосев кивнул, принимая комплимент, а Каспар добавил:

— Позвольте, сэр, представить вам моих спутников. Это капитан моей стражи, Курт Бремен, Рыцарь Пантеры.

— Рад знакомству, сэр рыцарь, — ответил Лосев с коротким поклоном, щелкнув каблуками.

— А это, — Каспар показал на Павла, — кислевский посредник посла Империи, Павел Коровин. Много лет назад мы с Павлом вместе служили в армии Империи. Он — мой старый и верный друг.

Не позаботившись даже хоть сколько-нибудь скрыть свое презрение, Лосев лишь слегка кивнул в сторону Павла и сказал:

— Если позволите, мне бы хотелось проводить вас в Галерею Героев. Там сейчас много людей, с которыми, полагаю, вам было бы полезно встретиться, герр посол, если вы желаете, чтобы ваша должность приносила вам прибыль.

— Я рассчитываю, что все мое время пребывания здесь будет потрачено с выгодой, — ответил Каспар.

— Полностью согласен, герр посол.

Слуги в голубых ливреях распахнули белые двери под массивным порталом, Лосев повел гостей в Галерею Героев, и Каспар вновь потерял дар речи при виде распахнувшегося перед ним великолепия.

IV

Галерея Героев представляла собой огромный зал, состоящий из трех помещений и созданный из чего-то, что Каспар сначала принял за стекло, прежде чем осознал, что на самом деле это твердый как камень лед. Первая часть галереи образовывала южное крыло дворца, головокружительно поблескивая острыми лучиками отраженного света сотен серебряных канделябров. С одной стороны гигантская арка открывала путь сквозь аркаду ледяных колонн, которая заканчивалась просторной полукруглой комнатой, заставленной накрытыми обеденными столами. С противоположной стороны ряд маленьких арок выводил из этой галереи в другое, не менее впечатляющее помещение, в котором рукоплещущие зрители наблюдали за группой полуобнаженных воинов, вооруженных длинными кривыми мечами.

Каспар задержался посмотреть, буквально загипнотизированный бойцами, мускулистые груди и животы которых пересекали широкие выдубленные кожаные ремни, поддерживающие ножны с клинками. Длинные чубы развевались на их бритых черепах, лазурные кушаки стягивали тонкие талии. Мужественный воин с длинными навощенными усами и промасленной прядью на макушке легко балансировал на цыпочках посреди круга воинов. Он был строен и гибок, телосложение танцора сочеталось с узкими бедрами и могучими плечами бойца, привыкшего к мечу. Кислевит сжимал два превосходных клинка; на нем были широкие алые кавалерийские шаровары. Недавно смазанное маслом тело блестело в свете факелов, мускулы так и перекатывались под кожей.

Четверо одетых таким же образом бойцов окружили первого и поклонились ему, прежде чем поднять мечи. Каспар взглядом знатока следил за тем, как человек в центре круга застыл в боевой стойке, один клинок направив на ближайшего противника, другой — занеся высоко над головой.

— Кто это? — спросил Каспар у вдруг возникшего рядом Петра Лосева.

— Это, — гордо ответил Лосев, — Саша Кажетан, сын Федора Кажетана. Он командир одного из самых славных эскадронов царицы в Легионе Грифона. Поместья его семьи расположены в живописнейшей части Тобола. Многие говорят, что где-то через год он возглавит легион.

Каспар кивнул, впечатленный тем, как четверо бойцов с мечами приближаются к Кажетану.

— Не слишком честно?..

— Знаю, — согласился Лосев, — но Кажетан — дрояшка, мастер боя на мечах. Если бы он набрал больше противников, то люди решили бы, что это лишь представление.

Каспар бросил на Лосева обескураженный взгляд, и вновь его внимание вернулось к схватке. Спокойное лицо Кажетана не выдавало мрачных предчувствий при мысли о встрече с четырьмя вооруженными противниками, и Каспар не мог решить, самоуверенность ли это или храбрость.

Бой начался — и закончился так быстро, что Каспар с трудом поверил своим глазам. Когда первый из неприятелей Кажетана рванулся к нему, Саша прыгнул, перевернувшись в воздухе, и приземлился между двумя бойцами, сильно стукнув головками рукоятей своих мечей по их лбам. Они еще не упали, а он уже крутанулся, отразив взмах клинка еще одного противника, и сделал кувырок, избежав удара, который наверняка обезглавил бы его. Оказавшись на коленях, он резко выбросил ногу в сторону и подсек очередного воина, обрушив того на пол. Прежде чем изогнуть дугой спину и вскинуть мечи над головой, блокируя следующий удар, он успел вонзить локоть в шею упавшего. Сделав обратное сальто, Саша стукнул соперника в челюсть и, перевернувшись в воздухе, грациозно приземлился, скрестив перед собой мечи.

Восторженные аплодисменты наполнили зал, и Каспар обнаружил, что присоединился к ним, ошеломленный великим мастерством воина. Его противники с трудом, пошатываясь, поднялись, и зрители захлопали еще сильнее.

— Где, скажите на милость, этот человек научился драться? — спросил посол.

— Я так понимаю, он прошел обучение в каком-то воинском ордене далеко на Востоке, — неопределенно ответил Лосев. — Кажется, на одном из катайских островов.

Каспар кивнул, все еще испытывая благоговейный трепет после головокружительного представления Кажетана, и позволил увести себя в главную галерею. Высокий сводчатый потолок украшала мозаика, изображающая коронацию Игоря Грозного; в центре висела огромная люстра времен царя Алексея. Массивные колонны из подкрашенного сепией^[4] льда пронизывали тонкие золотистые нити, а венчали их резные капители, поддерживающие потолок. Стены были гладкими и прозрачными, а холодный пол устилало множество ковров из Бретонии, Эсталии и Тилии.

Каспар был поражен; много лет назад, получая генеральский жезл, он посетил Имперский Дворец в Альтдорфе, но его великолепие бледнело рядом с роскошью Зимнего Дворца.

Он видел, что и Бремен находится под впечатлением от увиденного. Павел тем временем подозвал слугу, чтобы тот наполнил их опустевшие бокалы. Лосев водил Каспара по залу, показывая особенно выразительные картины и прочие красоты помещения.

Галерея Героев получила свое название благодаря расположенной здесь коллекции портретов кислевских царей. Она служила живой историей прежних правителей Кислева, включая изображения царя Алексея, Радия Боки, Александра, его детей и, конечно же, королев-ханш Мишки и Анастасии.

Каспар кивал пояснениям Лосева, совершенно потерявшись в окружающих его чудесах.

А Лосев продолжал рассказ:

— Мебель здесь по большей части бретонская, включая ряд шедевров Евгения Фоссе, привезенных в Зимний Дворец из Бордело в две тысячи семьдесят первом году.

Когда Лосев начал говорить о портретах цариц, Каспар обнаружил, что его взгляд и внимание остановились на черноволосой женщине, в платье цвета слоновой кости, которая шла позади гостей. Делая вид, что слушает Лосева, посол попытался встать так, чтобы получше разглядеть лицо женщины, но, к его сожалению, она находилась вне пределов прямой видимости. Лишь мелькнула озорная улыбка, слабо всколыхнув память, но мимолетное ощущение тут же ускользнуло.

Каспар шагнул вслед за двинувшимся вперед Лосевым и столкнулся с каким-то гостем, облив его вином. Смутившись, посол пробормотал:

— Прошу прощения, сэр. Это полностью моя вина…

Поток неразборчивого кислевского языка хлынул на него, и, хотя его знания в этой области были весьма ограниченны, Каспар понял, что его осыпают оскорбительной бранью. Ругающийся был толст и мощен, а его густые меха и доспехи наверняка стоили очень дорого. Островерхий шлем с золотой полосой обличал в нем боярина, представителя знати Кислева, а румяное бородатое лицо говорило о нелегкой жизни человека, вынужденного много часов проводить на морозе. Толчок едва не сбил его с ног, и Каспар сразу понял, что боярин пьян в стельку; блеклые, заплывшие глаза кислевита глядели враждебно.

— Ты имперец? — спросил он с сильным акцентом на рейкшпиле.

— Да, — ответил Каспар. — Я…

— Паршивый имперец, — пренебрежительно фыркнул человек. — Прикрылись, трусы, Кислевом. Ты и твоя земля давно бы сдохли, кабы не мы. Сыновья Кислева погибают, защищая вашу страну, а вы начнете драться только тогда, когда Империя будет в огне.

Каспар попытался проглотить ярость, когда толстый палец боярина уперся ему в грудь,

— Зачем ты тут, а? Хочешь, чтобы воины Кислева сражались за тебя? Ха! Обращаетесь с нами как с псами, а потом ждете, что мы пойдем проливать за вас кровь!

— Это не…

— Дерьмо ты, имперец. Надеюсь, твои земли выгорят дотла, — прорычал боярин, и Каспар сжал кулаки, чувствуя, как гнев закипает в его груди и рвется наружу. Не выдержав, он схватил боярина за грудки и притянул к себе.

— А теперь послушай меня, ты, кусок…

— Перестаньте, Алексей Ковович, — мягко произнес Петр Лосев, вновь возникая рядом с Каспаром и разнимая мужчин. — В этом нет никакой нужды. Посол фон Велтен сегодня вечером будет представлен царице, и я уверен, вы не хотите наставить ему синяков перед приемом, не так ли?

Взгляд Алексея Кововича с трудом сфокусировался на Лосеве, после чего боярин плюнул на пол под ноги Каспара, развернулся и нетвердой походкой направился смотреть бойцовское представление в соседнем зале. Головы всех присутствующих повернулись на шум перебранки, и Каспар почувствовал, что краснеет.

— Простите, посол, — поклонился Лосев. — Боярин Ковович слегка грубоват, когда выпьет, хотя, умей он блюсти трезвость, он был бы великим воином. К сожалению, это распространенный случай среди нашей аристократии.

— Все нормально, — ответил Каспар, стыдясь своего срыва. Какое впечатление произвела эта ссора на кислевитов?

Напряжение медленно покидало его, а Лосев уже подвел посла к очереди гостей, тянущейся от позолоченных двустворчатых дверей в дальнем конце холла. Значит, он не единственный, кого должны сегодня представить царице, и, судя по его месту в шеренге, посол даже не заслуживает какого-то особого внимания.

Узорчатые часы над дверями забили, с девятым ударом двери во внутренние апартаменты распахнулись, и тотчас же в галерее повисла мертвая тишина, а громовой голос провозгласил:

— Царица Катерина Великая, Королева всего Кислева!

И Каспар впервые увидел Ледяную Королеву.

Высокая и величественная, прекрасная, как мраморная статуя, царица была облачена в длинное бледно-голубое платье, отделанное кружевами, поблескивающими, как осколки льда. Волосы ее, цвета ясного зимнего неба, сдерживал полумесяц из лазурного бархата, усыпанный жемчугом, на котором крепилась длинная белая вуаль.

Ледяную Королеву сопровождали многочисленная челядь и члены семьи. Пока она приветствовала тех, кто стоял ближе к дверям апартаментов, Каспар наблюдал за эффектом, произведенным ее появлением. Лица всех присутствующих в зале приобрели одинаковое выражение, серьезное, но с улыбкой, словно гости боялись встретиться взглядом со своей королевой и одновременно боялись не попытаться этого сделать.

Царица приближалась, и посол вспомнил о том, что Ледяная Королева еще и могущественная колдунья, черпающая, как говорили, силы из ледяной земли Кислева, — эта мысль сама пришла ему в голову, поскольку воздух вокруг вдруг стал холоднее. Каспар вздрогнул, когда взгляд его упал на талию царицы, туда, где на блестящей пряжке висел длинный меч. Студеные волны текли от оружия, и Каспар понял, что смотрит на могучий боевой клинок, легендарный Страх-Мороз. Магический меч выковала в древние времена сама ханша Мишка, с ним она сражалась против войск Империи.

Сам факт, что царица вооружилась на прием, мог быть расценен Каспаром следующим образом: Королева умышленно нанесла ему оскорбление, надев оружие, погубившее в прошлом так много имперской знати.

Наконец царица подошла к Каспару, и холод ее близости пробрал мужчину до костей, когда он низко поклонился владычице. Ледяная Королева протянула руку — ладонью вниз, — и Каспар поднес ее к губам, осторожно поцеловав. Губы обожгло морозом, словно они прикоснулись к глыбе льда. Он выпрямился и встретился взглядом с Ледяной Королевой — царица отвела от лица кружевную вуаль. Кожа ее была бледна и прозрачна, на губах играла насмешливая улыбка. Глаза женщины сияли, точно осколки холодного сапфира.

— Посол фон Велтен, мы рады, что вы смогли присутствовать. Надеюсь, мы не оторвали вас от какого-нибудь неотложного дела приглашением на ужин.

— Вовсе нет, ваше величество. Я бы не пропустил прием даже ради всего золота Серых гор.

— Пожалуй, — согласилась царица, и взгляд ее опаловых глаз скользнул к другим гостям в очереди.

— Мои комплименты вашему дворцу, он поистине великолепен.

— Спасибо за добрые слова, Посол. Я, конечно же, всегда рада приветствовать наших кузенов и союзников, представителей Империи в Кислеве, и надеюсь, что вы добьетесь большего успеха и получите больше удовольствия, чем ваш предшественник.

— Я стремлюсь лишь служить и быть полезным, ваше величество.

— Чудесная философия, посол, — игриво заметила царица, прежде чем перейти к следующему гостю, и Каспар почувствовал, как холод удаляется вместе с ней.

V

Грянул марш, поддержанный вежливыми аплодисментами, и царица вместе со своим нынешним фаворитом вышла в центр длинного зала. Прекрасные иноземные ковры уже убрали, и теперь на гладком отполированном полу можно было танцевать. За Ледяной Королевой последовала вторая пара, и Каспар краем глаза заметил, что Павел предложил руку седовласой женщине, годящейся ему в бабушки. Посол лишь снисходительно улыбнулся, когда его приятель важно прошествовал со своей партнершей мимо. В голос он рассмеялся, когда увидел, как молоденькая, лет шестнадцати, девчушка схватила за руку Курта Бремена и чуть ли не силком поволокла его на расчищенную для танцев площадку. Толпа хлопала в такт шагам царицы, и Каспар присоединился к гостям, но улыбка заледенела на его лице, когда чья-то изящная ручка скользнула в его ладонь и потянула от танцующих прочь.

Он открыл было рот, чтобы запротестовать, но тотчас же оставил свое намерение, узнав темноволосую женщину, которую заприметил чуть раньше. Каспар предположил, что ей, должно быть, уже за тридцать, и, когда женщина улыбнулась ему, ее дикая красота на миг ослепила посла, точно вспышка кометы. Черные как смоль волосы струились из-под шелкового полумесяца, усеянного драгоценными камнями, и плескались вокруг плеч, подобно тяжелой, переливающейся, маслянистой волне, оттеняя сочные губы и зеленые, точно нефритовые, глаза. Платье цвета слоновой кости кокетничало с благопристойностью; в глубоком вырезе, в ложбинке между грудей женщины, покачивался золотой кулон.

Подвеска в форме короны, венчающей сердце, сразу привлекла внимание Каспара — он узнал герб, красовавшийся на дверце кареты, разминувшейся с их экипажем на въезде в Кислев. Смутное воспоминание, всколыхнувшееся в нем недавно, всплыло на поверхность сознания, и посол ясно увидел лицо, мелькнувшее в окне кареты, едущей по громадному проспекту. Он почувствовал на себе ее взгляд и вспыхнул, осознав, что она, должно быть, думает по поводу того, куда он смотрит.

Женщина игриво хихикнула и, когда они проходили мимо ряда арок, расположенных вдоль восточной стены галереи, наклонила голову в сторону смежной галереи.

Каспар кивнул, быстро убедился, что Бремен и Павел заняты своими дамами, и последовал за женщиной в соседний зал.

Тут оказалось не так просторно, как в Галерее Героев, но, тем не менее, впечатляюще. Слева от Каспара широкая лестница спускалась к дверям, открывающимся в мерцающий сад белых деревьев и ледяных скульптур. Огромная фреска во всю стену изображала Великую Войну с Хаосом у ворот Кислева, и Каспар с женщиной, рука об руку, остановились перед ней.

Она смотрела на картину как зачарованная, продолжая сжимать пальцы Каспара, и он тоже поднял глаза. Картину рисовал искусный мастер, она поражала — если не своей предвзятостью, то своей страстностью.

На фреске Кислев пылал в огне пожаров, знатные воины были написаны смелыми, резкими мазками, их лица выражали мужество и хладнокровие. Гномы и воины Империи, также защищавшие город от сил Хаоса, были изображены несколько размыто, лица их скрывала тень. Послу пришлось долго искать, прежде чем он обнаружил Магнуса Благочестивого, героя Империи, приведшего объединившиеся армии к окончательной победе. Тема эта давно уже стала в искусстве классической.

Он бросил взгляд через плечо на Галерею Героев — танцы там начались всерьез. Посол узнал первые такты мазурки, страстного военного танца Кислева, и улыбнулся, наблюдая за молодым воином Легиона Грифона, отбивающим ритм мелодии подошвой сапога, на котором сверкала шпора. Затем юноша подхватил рыжеволосую женщину и огромными скачками бросился вперед, в центр зала. Завертев смеющуюся девушку волчком, он рухнул перед ней на колени. Сердце Каспара сжалось — он вспомнил, как в Нулне плясал мазурку с Мадлен. Этот танец принадлежал прошлым дням, дням галантности, его переполняли намеки на страсть и романтическую любовь.

Посол почувствовал, что женщина глядит на него, отвернулся от танцующих, поднял ее руку и поцеловал теплую кожу.

— Вы и вправду галантный кавалер, Каспар фон Велтен.

— Любой мужчина обязан быть галантным в присутствии прекрасной дамы, — ответил Каспар, не отпуская ее руки.

— Если бы только все мужчины думали, как вы, — улыбнулась она. — Но, к сожалению, это не всегда так.

— Грустная правда, миледи, — согласился Каспар. Ему хотелось спросить, как ее зовут и откуда она знает его, но посол чувствовал, что тогда он разрушит чары, окутавшие их в эти мгновения.

— Я Анастасия Вилкова, — сказала она, разрешая мучившую Каспара дилемму.

— Королева-ханша, — выдохнул Каспар и мысленно проклял себя за неуклюжесть и бестактность. Ведь ему положено быть дипломатом, держать язык за зубами, а не выпаливать первое, что приходит в голову.

Анастасия рассмеялась:

— Да, меня назвали в ее честь. Будьте спокойны, я не намереваюсь вздымать вашу голову на кол.

— Что ж, это радует, — откликнулся Каспар. Самообладание уже вернулось к нему.

— Хотя говорят, что во мне есть чертовщинка, но, полагаю, это было бы слишком.

— Вот и хорошо, особенно учитывая должность у вас в Кислеве, — кивнул Каспар.

Взгляд Анастасии метнулся куда-то поверх его плеча, и Каспар обернулся, увидев того самого мужчину, который недавно продемонстрировал столь поразительное мастерство в фехтовании, — он приближался к ним уверенной походкой прирожденного бойца. К красным шароварам прибавились расшитая зеленая туника и алый кушак, завязанный поверх нее; клинки-близнецы успокоились в кожаных ножнах на спине хозяина. Воин снова намаслил чуб, и тот обвивал его шею, как поблескивающая змея. Фиолетовые глаза светились холодным огнем готовности к бою, и Каспар едва справился с желанием попятиться.

Мужчина коротко поклонился Анастасии, игнорируя Каспара, и сказал что-то на кислевском языке. Женщина досадливо поморщилась и нетерпеливо тряхнула головой, метнув осторожный взгляд в сторону Каспара.

— Каспар, вы знакомы с Сашей Кажетаном? — спросила она.

— Еще нет, — ответил посол, поворачиваясь к Кажетану и протягивая руку. — Я рад, сэр.

— Что ты тут делаешь? — Кажетан проигнорировал предложение поздороваться. — Почему болтаешь с Анастасией?

— Простите? — Каспар пришел в замешательство. — Я не совсем понимаю…

— Зато я все понял! — рявкнул боец. — И не думай, что я не соображу, чего ты пытался добиться. Анастасия моя, а не твоя.

— Ох, перестань, — вмешалась женщина, — вряд ли стоит заводить здесь подобный разговор.

— Ты хочешь сказать, что секунду назад он не целовал тебе руку?

— Он джентльмен, — надменно заявила Анастасия, хотя Каспар уловил в ее голосе намек на возбуждение и понял, что она наслаждается тем, что двое мужчин спорят из-за нее.

Он видел, как наливается кровью шея Кажетана, и, понимая, что Саша не тот человек, с которым разумно вступать в драку, сказал:

— Заверяю вас, герр Кажетан, мои намерения были честны, а действия продиктованы лишь почтением. Если бы я знал, что вы и мадам Вилкова супруги, я бы никогда не позволил себе столь неуместного поведения.

Анастасия хихикнула:

— Саша и я старые друзья. Мы не супруги.

Каспар заметил, что холодные черты Кажетана на миг дрогнули, и подумал, что догадывается, чем вызваны его эмоции. Посол услышал, что музыка в главном зале стихла, и его гнев на Кажетана вырос, когда боец импульсивно схватил Анастасию за руку.

— Я имел честь быть свидетелем вашего воинского искусства, герр Кажетан. Ничего подобного я раньше не видел, — сказал Каспар.

Кажетан кивнул, на миг отвлекшись:

— Спасибо.

— Действительно впечатляюще. — Каспар щелчком сбил со своего ворота пылинку. — Хотя, конечно, это совсем не то же самое, когда не рискуешь жизнью, а соперники — твои товарищи.

Кажетан покраснел и зарычал:

— Я был бы только счастлив скрестить клинки с тобой и показать, что происходит, когда противник — не товарищ!

— В этом нет необходимости, — торопливо заявила Анастасия, шагнув между двумя мужчинами. Украдкой, так, чтобы Кажетан не заметил, она вытащила из декольте свернутый клочок бумаги и сунула его в ладонь Каспара. Когда же из главного зала вылетел общий вздох смятения, она наклонилась и прошептала: — Это дорога к моему дому. Загляните ко мне.

После этого женщина взяла Кажетана под руку и увела прочь.

Каспар кивнул и убрал записку в нагрудный карман рубахи. К нему уже приближался помрачневший Курт Бремен.

— Что случилось? — спросил Каспар, глядя мимо рыцаря и видя встревоженные лица гостей в холле.

— Вольфенбург пал, — ответил Бремен.

Глава 3

I

Он смотрел, как боярин привалился к стене проулка, выливая из себя вечерний квас потоком горячей мочи. Он видел, как пьяный покачнулся и как, закончив, с трудом подтянул штаны. Боярин побрел по улице, и в голове его начали роиться мрачные мысли — он снова представил себе ее лицо. Нагой, точно зверь в дремучей чаще, он заскользил по проулку, повторяя зигзаги боярина, пытающегося преодолеть туман темного города и добраться до своего жилища.

Увидев, что боярин покачнулся, он почувствовал разбухающую в груди знакомую горечь. Не удовлетворившись избиением до полусмерти кочергой его матери, отец повернул длинный черный железный прут против мальчика, вколачивая в него повиновение и набожность одновременно.

Он всхлипнул, вспомнив боль и унижение. И бессилие, сжимавшее его в своих тисках, пока он не поднялся над своей сутью, обретя истинное «я». В своем неведении люди этого города звали его Мясником, а он смеялся над неуместностью этого имени.

Боярин вздрогнул и прижался к стене, услышав за спиной смех. А он застыл, слившись с кирпичами кладки, задержав дыхание, чтобы этот пьяный дурак случайно не заметил его.

Он знал, что это маловероятно. Тусклый свет луны заставлял туман мерцать, превращая его в призрачнуюбелую пелену, в которой факелы дворца становились отдаленным воспоминанием. Шаги боярина теперь звучали громче, и он легко различал грузную фигуру в мехах, неуверенно рассекающую густую, похожую на молочный суп дымку. Знакомое слово зазвенело в мозгу.

Попался.

Он снова нарисовал себе ее лицо, избитое, окровавленное, с заплывшим глазом и сочащимися из него слезами. Стиснув зубы от гнева и любви, не притупившихся со временем, сжав кулаки, он думал о конце жизни этого жалкого представителя человечества, который идет, спотыкаясь и рыгая, перед ним. Он пообещал себе, что на этот раз получит удовольствие от того, что должен сделать. Его другое «я» скулило и рыдало, хныкало и кричало, но что он такое, если не иное, тайное лицо того «я»? Слабость загнана в самый дальний угол сознания и будет освобождена, только когда он исполнит задание.

Он представил себе, что случится дальше, снова увидев зеленое поле, на котором он делал первые, неверные шаги по дороге, которая привела сюда, вспомнив первое появление своего истинного «я». Кровь, топор и вкус теплого мяса, отрываемого от костей еще живого тела.

У боярина даже островерхий шлем такой же формы и тот же цвет доломана, совсем как…

Он сделал глубокий вдох, успокаиваясь, чувствуя знакомое возбуждение охоты, растущее в груди при мысли, что он снова порадует ее. Длинный, тонкий нож, данный ему матерью, выскользнул из его плоти, и он бесшумно шагнул вперед.

Вот. Он увидел, как боярин оперся об угол покосившегося здания из красного кирпича, луна ясно освещала ненавистные черты. Распаренное лицо Алексея Кововича рдело от выпитого и от лицемерного негодования. Он отлично представлял, какое удовольствие получил боярин, оскорбляя нового посла Империи. Он сильно прикусил губу, не давая себе закричать — ярость его уже раскалилась добела. Прыгнув вперед, он схватил боярина за руку, развернул его и вонзил нож в безобразное лицо.

Человек взревел от боли и упал на колени, голова откинулась назад — дряблые мышцы шеи уже не держали ее. Лунный свет блестел на снова и снова взлетающем и опускающемся лезвии. Из горла боярина забил горячий густой гейзер, и он набросился на жертву, забыв о ноже, разрывая плоть голыми руками. Брызги слюны и крови летели в холодную ночь.

Он откусывал крупные куски мяса от лица человека и глотал их.

Когда он проткнул большим пальцем студенистое глазное яблоко боярина, его вырвало прямо на грудь жертвы.

Рана кровоточила, а его иное «я» оплакивало еще одну отнятую жизнь.

Он не мог наслаждаться этим.

Он ненавидел это почти так же сильно, как ненавидел самого себя.

II

Каспар расписался на векселе и с недовольным ворчанием передал его Стефану. Он чувствовал себя дураком, растрачивая деньги, свои собственные деньги, ни больше, ни меньше, на восстановление посольства и возвращение ему былого великолепия, когда орды северян могут со дня на день сровнять город с землей. Но приличия надо соблюдать, а деньгам меж тем потребуется время, чтобы прибыть из Альтдорфа.

Снаружи перекликались рабочие, смывающие со стен посольства кислевитские письмена и рисунки, а стекольщики срывали с окон деревянные щиты, заменяя их свежевыдутыми стеклами.

— Ну вот, медленно, но верно, — заметил Стефан. — Скоро это посольство станет аванпостом Империи, которым можно гордиться.

— Все требует времени, Стефан. А я не уверен, что его у нас осталось много.

— Возможно. — Стефан скосил глаза на Павла, развалившегося на кушетке в углу комнаты, покуривая длинную и вонючую, как сам дьявол, трубку. — Но мы же не можем позволить, чтобы эти кислевиты думали, что они лучше нас, так?

Павел поморщился и буркнул:

— Это и так известно, — после чего выпустил в воздух безупречное кольцо дыма.

— Если бы не это, — сказал Каспар, — я был бы просто счастлив, зная, что не зря трачу деньги.

— Есть какие-нибудь новости из Империи? — спросил Стефан.

Вопрос был задан как бы невзначай, но Каспар чувствовал стоящую за ним тревогу.

Весть о падении Вольфенбурга стала тяжким ударом по моральному состоянию и боевому духу, а отсутствие достоверной информации лишь ухудшало положение.

Гонцы и курьеры прибывали редко, и каждый вез из Империи противоречащие друг другу слухи.

— Ничего определенного, — покачал головой Каспар.

— Вчера я разговаривал со стрелками-аркебузьерами из Виссенланда, — сказал Стефан. — Их соединение уничтожено у Ждевки, и с тех пор они ногти грызут с голодухи. Они сказали, что слышали, будто курганцы поднажали с юга и встали лагерем под Талабхеймом.

— Да? — Брови Каспара приподнялись и выгнулись дугой. — А я слышал, что армии Кургана на западе Империи, где-то возле Миденхейма.

— Ты в это не веришь?

Каспар тряхнул головой:

— Естественно нет, ни одна армия не способна покрыть такое расстояние за столь короткое время. Ты же и сам прекрасно знаешь. Коли на то пошло, я думаю, с наступлением зимы курганцы повернут на север, к Кислеву.

— Ходят слухи, что войска собираются у границ области. Много солдат, — вставил Павел.

— Это правда? — спросил Каспар.

— Будь я проклят, если знаю. Царица не делится со мной всей информацией.

— Что ж, спасибо тебе за твою проницательность, — буркнул Стефан.

Не обращая внимания на ссору товарищей, Каспар просматривал стопку бумаг на своем столе, задумчиво барабаня пальцами по дереву. Он устал — перенапряжение последних дней давало о себе знать. Просьбы об аудиенции у царицы на предмет обсуждения военного сотрудничества словно наталкивались на каменную стену, хотя Петр Лосев и заверил Каспара, что Ледяная Королева примет его, как только у нее появится такая возможность.

— А эти аркебузьеры из Виссенланда, с которыми ты разговаривал? — спросил он. — Где они расквартированы?

— Нигде. Они разбили лагерь под городскими стенами. Они и еще пара сотен душ, бежавших после боев на севере.

— Говоришь, они живут впроголодь?

— Да.

— Найди их командира и пришли его ко мне. И выясни, что случилось с провизией, отправленной в Кислев этим людям. Я хочу знать, почему они не снабжены должным образом.

Стефан кивнул и удалился, а Павел встал и подошел к окну.

— Настают плохие времена, — глубокомысленно заявил он.

— Угу, — согласился Каспар, потирая глаза.

— Павел раньше не видел города таким.

— Каким?

— Думаешь, в Кислеве все время такая суета? — спросил Павел. — Нет, большинство людей живет в степях, в станицах. Ну, знаешь, в таких маленьких деревеньках. Народ тянется в город в основном, когда зима уже на исходе, — продать меха, мясо и все такое прочее.

— Но теперь они переместились к югу из-за нашествия северных племен?

— Да. Такое случалось и прежде, но не так. Кьязацкие разбойники, главным образом из Кула и Тамака, носились по степям, убивали и грабили, но люди прятались за бревенчатыми стенами, и опасность им не грозила. Потребовалось кое-что погрознее кьязаков, чтобы в город хлынуло столько народу. Кислевиты — люди земли, а не камня. Они бы не покинули степи без крайней нужды.

Каспар кивнул, соглашаясь со словами Павла. Город казался оживленным и суетливым, но так было и во множестве других городов, которые он посещал. Ему просто не приходило в голову, что это не обычное положение вещей.

— Если еще одно войско собирается на севере, все будет только хуже, прежде чем стать лучше, Павел.

— Это не важно. Кислеву не в новинку трудные времена. Пережили те — переживем и эти.

— Ты так уверен…

— Давно ты меня знаешь? — внезапно спросил Павел.

— Точно не скажу, лет двадцать пять, может?

— И за все это время ты когда-нибудь видел, чтобы я сдавался?

— Никогда, — тотчас же ответил Каспар.

— Вот так и Кислев. Земля — вот все, что имеет значение. Мы можем умереть, но Кислев будет жить. Пока существует земля, есть и мы. Северяне убьют нас, но и сами они неизбежно умрут, или их убьет кто-нибудь другой. Кислев — это земля, а земля — Кислев.

Ход мыслей Павла был слишком абстрактен для Каспара, и он просто кивнул, неуверенный в том, что именно хотел сказать его друг. Однако от раздумий его оторвал вопрос Павла:

— Ты ожидаешь посетителей?

— Нет, — ответил Каспар, поднимаясь с кресла под гул сердитых голосов, доносившихся с улицы.

III

Он проснулся и не смог открыть рта.

Он вцепился ногтями в губы, отдирая от лица маску из мертвой кожи, и с отвращением швырнул ее на пол. С расширенными от ужаса глазами он рывком сел. Лучи низкого солнца пронзали грязную стеклянную крышу, тускло освещая бревенчатую мансарду; в воздухе плясали тучи пылинок. Вокруг него жужжали мухи, облепляя губы и руки там, где на них запеклись пятна крови и присохли бурые лохмотья.

Что-то свисало с крюка за его спиной, но он пока не хотел оглядываться.

Он резко поднялся, и жуткая тошнота тут же скрутила желудок; запах чердака проник в него: душок разложения и гнилостная вонь бальзамировочных жидкостей, украденных из здания чекистов.

Просыпаясь здесь, он понимал, что та тварь, существо внутри него, называющее себя его истинным «я», истинной сутью, снова убило, хотя он и не помнил, кого оно сожрало на этот раз. Все, в чем можно было быть уверенным, — это что еще одна жизнь оборвалась, исчезнув с лица земли в воплях невыносимой боли, и что оно — он — в ответе за это. Он упал на колени, содрогаясь в спазмах рвоты, ощущая во рту вкус сырого мяса. Всепоглощающая вина заставила его проплакать целый час, он ревел, точно новорожденный младенец, скорчившись в позе зародыша, пока не вспомнил о медальоне, не открыл со щелчком крышку и не уставился на портрет внутри. Вьющийся локон золотисто-каштановых волос покоился там, как в гнездышке, и он прижал его к лицу, вдыхая ее густой аромат.

Хлюпанья и дрожь стихли настолько, что он смог подняться на колени. Томительное эхо истинного «я» покинуло сознание, когда он подобрал широкий красный пояс, вроде тех, что носят кислевские бояре, и вытер лицо, чувствуя, как по мере очищения сила и индивидуальность возвращаются к нему.

На цыпочках он подошел к чердачному люку и прислушался, не шумит ли кто внизу. Он всегда тщательно заботился о том, чтобы скрывать от других деятельность своего иного «я»; люди не поняли бы боли, которая мучает его, когда он разрывается между двумя сущностями.

Удостоверившись, что продовольственный склад этажом ниже пуст, он откинул крышку люка и спустился на холодный деревянный пол. Он чуял, что, кроме лошадей в стойлах, в здании больше никого нет, но все же поторопился добраться до своего жилья, находящегося в соседнем доме. Здесь он нашел свежую одежду, льняное полотенце и брусок душистого мыла, после чего вышел во двор, на тренировочную площадку.

Поработав ручным насосом и наполнив конские поилки перед стойлами ледяной водой, он тщательно намылил все тело. Когда все до единого пятна крови сошли с кожи, он принялся повторять мантру спокойствия, с каждым разом ощущая себя все уравновешеннее, все сильнее и все целеустремленнее. Истинное «я», конечно же, никуда не делось, но он чувствовал, что оно с каждым вдохом отступает все дальше в глубины сознания. Он не знал, кого оно убило, но догадывался, что кто бы это ни был, его постигла по-настоящему мучительная смерть. Но он же не в ответе за это, не так ли? Когда приходят сны и истинная суть берет верх, он не в силах противиться. Вместе с мыслью об истинном «я» последний фрагмент его иной личности всплыл на поверхность.

Истинное «я» думало о медальоне, чувствуя, как физически возбуждается его второе «я» от мысли о ней. Ее прикосновение, ее кожа, ее запах, ее долгие поцелуи.

Только ради нее он делает все это. Истинное «я» вспомнило о безглазойголове, висящей на крюке на чердаке, и улыбнулось.

Истинное «я» было уверено, что она будет довольна.

IV

— Именем Сигмара, что происходит там внизу? — воскликнул Каспар, наблюдая за несколькими десятками вопящих людей, заполнивших двор перед посольством. Около сотни человек напирали на железную ограду, честя на все корки само здание и Рыцарей Пантеры, благоразумно отступивших за ворота, поспешно заперев их.

Толпа собралась вокруг воющей женщины, закутанной с головы до ног в накидку из черной козьей шерсти; ее жалобные рыдания не могли не тронуть душу.

Каспар отвернулся от окна, накинул плащ и завернулся в него, предварительно пристегнув к бедру, пару кремневых пистолетов.

— Ты уверен, что это разумно? — спросил Павел.

— Будь я проклят, если предстану перед толпой без оружия.

Павел пожал плечами и последовал за другом в коридор; Курт Бремен и Валдаас уже спускались по лестнице в вестибюль. Увидев вышедшего из покоев посла, Бремен остановился и обратился к нему:

— Вы должны оставаться в помещении. Мы сами управимся.

— Нет, Курт. Я не привык, чтобы другие дрались за меня.

— Герр фон Велтен, — терпеливо объяснил Бремен, — это наша работа.

Каспар начал было возражать, но понял, что Бремен прав.

— Отлично, идите со мной. Только держитесь сзади.

Бремен кивнул, заметив под плащом посла пистолеты.

— Павел, — обратился Каспар к другу, перепрыгивая через две ступеньки разом. — Женщина в черном, что с ней?

— Не знаю. Одежда на ней траурная, но я с ней незнаком.

— Что ж, значит, кто-то умер и по каким-то причинам они злятся на меня. Надеюсь, никто из наших никого не убил, не признавшись мне?

— Нет, посол, — в один голос ответили Павел и Бремен.

— Отлично, тогда посмотрим, что происходит, — решил Каспар и толчком распахнул дверь.

Гортанные вопли и брань наполнили воздух, слившись с рыданиями женщины, соскользнувшей на землю по железным прутьям ворот, горестно раскинув руки. Она кричала и плакала, совершенно потеряв контроль над собой. Три молодых человека, с лицами, горящими праведным гневом, трясли решетку ворот, выкрикивая имя Каспара.

— Что они говорят? — спросил посол, внезапно осознавший силу ярости толпы.

Павел показал на рыдающую женщину:

— Они говорят, что ее муж мертв.

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Они говорят, ты его убил.

— Что? Почему?

— Ну, не совсем. Трудно понять смысл того, что они кричат.

Павел угрюмо приблизился к воротам. Шестеро Рыцарей Пантеры сдерживали напор, пока он кричал что-то людям, размахивая руками и показывая на женщину и Каспара. После нескольких минут перебранки он вернулся к Каспару, став еще мрачнее.

— Плохо, — произнес он.

— Да, — фыркнул посол. — Это я сообразил, но что произошло?

— Женщина эта Наталья Ковович, и ее муж мертв. Говорят, убит.

— Я никогда даже не слышал о ее муже, — сказал Каспар, хотя имя показалось ему смутно знакомым, — а тем более не убивал его.

— Пьяный, — вдруг произнес Бремен. — На приеме, боярин, которого вы облили. Вот кто это.

— Проклятие, — выругался Каспар. Имя заняло свое место в его сознании.

Теперь он вспомнил лицо пьяного боярина и то, как тот говорил, что Империя должна сгореть дотла. Он вспомнил свою злость и то, что его кулак непременно встретился бы с лицом Кововича, если бы не вмешательство Лосева.

Но как могут кислевиты думать, что он убил этого человека?

Это безумие, он чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля с каждым оскорблением, брошенным в его сторону. Посол вытащил один из пистолетов и взвел курок.

— Не думаю, что это хорошая идея, — предупредил Бремен.

Но было уже поздно.

Каспар шагнул к воротам. Он поднял пистолет над головой и, прежде чем Бремен или кто-то другой успел остановить его, выстрелил в воздух.

Толпа вскрикнула — пистолет грохнул, выбросив из ствола облако порохового дыма.

— Павел! — рявкнул Каспар. — Переводи!

— Да хранит нас Урсан, — пробормотал Павел, однако встал рядом с послом.

— Скажи им, что я глубоко сожалею о потере госпожи Ковович, но я не имею никакого отношения к гибели ее мужа.

Павел выкрикнул перевод толпе, но люди явно были не в настроении улаживать разногласия и ответили руганью и требованием мести. Отступившие было Рыцари Пантеры поспешили к воротам, выхватив мечи, за ними бежали испуганные охранники посольства с выставленными вперед алебардами.

Каспар убрал в кобуру разряженный пистолет и достал второй, но, прежде чем он выстрелил, Курт Бремен схватил посла за руку:

— Пожалуйста, герр фон Велтен, не надо. Это только подольет масла в огонь.

— Толпе меня не запугать, Курт.

— Знаю, но вы же не хотите усугубить ситуацию и распалить этих людей еще больше? И так уже недалеко до кровопролития.

Спокойная рассудительность командира стражи образумила Каспара — он осознал серьезность их положения. Он реагировал как человек, а не как руководитель. Больше сотни рассерженных людей требовали его крови, а сдерживала их лишь ржавая ограда, давно уже нуждающаяся в ремонте.

Бремен прав, надо тушить пламя, а не разжигать его.

Он кивнул:

— Хорошо, Курт, посмотрим, что можно сделать, чтобы утихомирить этих людей.

Бремен облегченно вздохнул и резко обернулся на оглушительный залп еще нескольких пистолетов и крики, подхваченные эхом. Два десятка всадников, облаченных в черное, в лакированных кожаных нагрудниках, с длинными дубинами с бронзовыми набалдашниками, скакали по улице. Они стреляли из кремневых ружей поверх голов, а потом врезались в толпу, дробя людям черепа и ломая кости дубинами.

— Какого черта?! — воскликнул Каспар, а Павел уже тащил его к посольству. — Кто они?

Павел не остановился, но ответил:

— Чекисты! Вроде городской полиции, только гораздо, гораздо хуже!

Крики и плач сопровождали кружение всадников, избивающих всех, кто оказывался рядом с ними, безжалостно рассеивая толпу. В считанные секунды народ разбежался, оставив несколько дюжин товарищей истекать кровью на камнях мостовой перед посольством. Ошеломленные, Каспар и Рыцари Пантеры смотрели, как всадники огибают фонтан в центре двора, убеждаясь, что причина беспорядков устранена.

Несколько наездников поскакали туда, куда рванулась большая часть толпы, остальные же осадили лошадей возле ворот. Их предводитель, человек в полностью закрытом шлеме из темного металла с высоким плюмажем, спешился и подошел ближе.

Рыцари Пантеры оглянулись на Каспара и Бремена.

Посол кивнул, и рыцари отодвинули засов, позволяя главарю чекистов войти. Он зашагал к зданию и, прежде чем снять шлем, повесил на пояс дубину.

У мужчины оказались длинные, забранные назад волосы, и коротко подстриженные усы. И глаза — угольно-черные, лишенные всякого выражения, — глаза воина.

— Посол фон Велтен? — спросил он на беглом рейкшпиле, без акцента.

— Да.

— Меня зовут Пашенко. Владимир Пашенко, чекист, и, боюсь, я должен задать вам несколько вопросов.

V

Вопрос Пашенко был встречен ошеломленным молчанием.

— Вы не поняли вопроса, посол?

— Я прекрасно понял его, герр Пашенко, я только не уверен, что вы и вправду ожидали, что я восприму его всерьез.

— Убийство — дело серьезное, посол.

— Полностью согласен, но мне трудно поверить, что вы можете думать, будто я и правда связан со смертью боярина Кововича.

— Почему? — спросил Пашенко.

— Потому что моя встреча с ним длилась меньше минуты.

— Насколько хорошо вы знали боярина?

— Я же только что сказал.

— Вы слышали о нем до того, как напали на него в Зимнем Дворце?

— Я не нападал на него, он…

— Я владею другой информацией. У меня есть свидетели, которые подтверждают, что вы схватили боярина и угрожали ему, пока советник царицы не разнял вас.

— Он оскорбил меня! — возмутился Каспар.

— И это привело вас в ярость.

— Нет. Ну, то есть я, конечно, рассердился, но не настолько, чтобы убить его.

— Значит, вы подтверждаете, что были злы?

— Я и не говорил, что не был. Он сказал, что надеется, что моя родина сгорит дотла.

— Ясно. — Пашенко записал что-то в блокнот. — А когда вы покинули Зимний Дворец?

— Я точно не уверен во времени, но вскоре после того, как мы услышали, что Вольфенбург пал.

— Свидетели сообщают, что и боярин Ковович отбыл примерно тогда же, значит, у вас была возможность отправиться следом и зверски расправиться с ним.

— Зверски? О чем вы?

— Труп боярина был обнаружен наутро после приема во дворце, хотя опознание потребовало нескольких дней, поскольку голова исчезла, а большая часть одежды и плоти оказалась сожженной, видимо, какой-то кислотой.

— Это должно было потрясти меня?

— Потрясло?

— Да, но не более того. Молот Сигмара, разве у вас в Кислеве не орудует убийца, творящий такое? Мясник?

— Действительно, — кивнул Пашенко. — Однако это известно и иным правонарушителям, которые совершают преступления, имитируя почерк существующих криминальных элементов, пытаясь обвинить тех в собственных жестокостях. И давайте не забывать о лунатиках и сумасшедших, копирующих действия кого-то, кого они считают достойным подражания.

Каспар онемел. Неужели этот идиот не может поверить, что он не имеет никакого отношения к смерти боярина?

Несмотря на нелепость обвинений, Пашенко излучал такую уверенность, что ставил Каспара в тупик.

— Когда вы опознали тело боярина? — спросил Курт Бремен.

— А какое это имеет значение? — поинтересовался Пашенко.

— Возможно, никакого, но все-таки — когда? — настаивал рыцарь.

— Только сегодня утром. Его голову кто-то оставил на пороге нашего здания на Урском проспекте.

— И сразу после этого разгневанная толпа двинулась сюда? Выходит, жители Кислева поистине великие детективы, которые опросили всех имеющихся, по вашим словам, свидетелей, сделали вывод о причастности к убийству посла и прибыли сюда раньше вас и ваших людей.

— На что вы намекаете? — повел бровью чекист.

— Ну же, герр Пашенко, — заявил Каспар, — не играйте с нами в игрушки. Кто-то дал вам информацию и сказал горюющей вдове, куда идти, так?

— Вы ошибаетесь, — ответил Пашенко.

— Нет, сэр, это вы ошибаетесь, полагая, что я невежественный селянин, которого можно застращать жалкими инсинуациями, — сказал Каспар, поднимаясь и указывая на дверь. — А теперь прошу прощения, но в посольстве меня ждут неотложные дела и обязанности, требующие моего внимания. Уверен, вы понимаете, что должны покинуть помещение.

Пашенко встал и слегка поклонился послу:

— Я понял вашу позицию, посол. Доброго вам дня.

Чекист резко повернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова, и, когда дверь за ним захлопнулась, все присутствующие облегченно вздохнули.

Каспар почесал макушку и сказал:

— Можете вы в это поверить? Это было бы смешно, если бы не было таким идиотством.

— В чекистах нет ничего смешного, — зловеще заметил Павел.

— Ох, да ладно тебе, — рассмеялся Каспар. — У него нет никаких доказательств.

— Ты не понимаешь, чекистам не нужны доказательства! — рявкнул Павел, поднимаясь и тыча пальцем в Каспара. — Ты не в Империи. В Кислеве любое слово чекиста — закон. Здесь люди исчезают только так. Понимаешь? Они бросают человека в тюрьму, и никто никогда его больше не видит, никто ничего о нем не слышит. Он пропал…

— Даже если это посол иностранного государства? — усмехнулся Каспар.

— Даже если, — кивнул Павел.

Каспар увидел, что Павел совершенно серьезен, и наконец, понял, почему Пашенко держался так уверенно и что, возможно, угроза чекиста не пустой звук.

Глава 4

I

Два тяжелых палаша скрестились в воздухе, выбив друг из друга сноп искр, эхо звона стали заметалось по двору. Каспар повернул кисть и сделал выпад острием меча, но его противник легко уклонился от атаки. Тяжелый палаш не предназначался для фехтования, его создали, чтобы разрубать броню за счет отточенного лезвия и чистого веса. Клинок посла отвели в сторону, и ответный парирующий удар просвистел в считанных дюймах от его груди.

Он обильно вспотел, а рука с мечом горела от усталости. Рукоять палаша едва не выскользнула из влажной ладони, и он перехватил ее двумя руками, выставив клинок прямо перед собой.

— Может, хватит? — спросил его противник.

— Нет, а что, ты уже утомился? — откликнулся он.

Бадер Валдаас улыбнулся, держа свой тяжелый меч так, словно тот вообще ничего не весил. Неудивительно — Валдаас был рыцарем в самом расцвете сил, к тому же на тридцать три года моложе Каспара. Посол каждый день с восхищением наблюдал за тренировками Рыцарей Пантеры, за схватками на тяжелых мечах и копьях, развивающих силу и выносливость, которые просто необходимы для того, чтобы обращаться с таким громоздким оружием с легкостью.

Каспар не помнил, чтобы клинки были такими тяжелыми в те времена, когда он служил солдатом, но он все-таки давно уже не молод — сила и ощущение собственного бессмертия, свойственное юности, превратились для него в далекое воспоминание. Валдаас надел свои пластинчатые доспехи, а Каспар — железный нагрудник с бронзовым орлом в центре и наплечники, окантованные по краям золотой косичкой. Для защиты от случайных ранений во время поединка он облачился еще и в кольчугу, которая обычно носится под полным доспехом. Края палашей были затуплены, но Каспар знал, что любой удар таким тяжелым оружием наверняка причинит человеку немалый вред. Рыцари и стражники собрались посмотреть на своего нового хозяина с крытых галерей и балконов, нависающих над двором, и Каспар уже засомневался в мудрости своего решения возобновить поединок. Он не хотел, чтобы его унесли отсюда на носилках и уложили в койку под взглядами подчиненных, если бы этого только можно избежать!

— Полегче с ним, Валдаас! — окликнул солдата Павел с верхнего балкончика. — Посланник уже стар, и зрение у него не очень!

— Нет, Павел! — крикнул в ответ Каспар. — Это мне следует быть поаккуратнее, старый пес еще помнит пару трюков.

Валдаас ухмыльнулся и провел атаку, его клинок скользнул низко-низко, целясь в ноги Каспара. Посол инстинктивно шагнул навстречу удару, опустив меч вниз, чтобы блокировать палаш соперника, намереваясь обогнуть защиту Валдааса и с ближней дистанции нанести ответный удар в бок рыцаря.

Но ожидаемого столкновения мечей не последовало — Каспар успел заметить, как клинок рыцаря летит к его лицу. Опрометчивая контратака поставила посла слишком близко, гораздо ближе, чем ожидал Валдаас, и сейчас палаш рыцаря готов был разнести череп Каспара в щепки.

Однако Валдаас, словно фехтуя легкой дуэльной саблей, отвел удар в сторону — как раз вовремя, чтобы не лишить Каспара головы, не успев, впрочем, позаботиться о плече посла. Удар сорвал с доспеха паулдрон, закрутил его и швырнул на каменные плитки двора. Зрители охнули, а Каспар почувствовал на своей шее липкую влагу.

— Посол! — вскрикнул Валдаас, роняя меч и бросаясь к Каспару.

— Я в порядке, — ответил тот и поднял подрагивающую руку, чтобы прикоснуться к шее.

Опустив глаза, он увидел ворот рубашки, сломанное крепление лат и кровь, сочащуюся из неглубокого пореза над самой ключицей.

— Посол, примите мои извинения, — выпалил рыцарь. — Я не думал, что вы рискнете подойти так близко.

— Я знаю, и не волнуйся. Это моя вина, я должен был помнить, что давно уже не молодой человек.

— Я пытался сказать это тебе еще до того, как ты начал, но ты меня не слушал, — рассмеялся Павел.

— Он типичный мужчина — ему надо потерять голову, чтобы смириться с тем, что он состарился, — добавил женский голосок с таким же, как у Павла, акцентом с нижней галереи.

Каспар улыбнулся и рывком поднялся на ноги, а Валдаас помог ему снять броню. Затем посол повернулся к говорившей, высокой женщине с темно-рыжими волосами, собранными в тяжелый пучок на затылке. Прорезанное кое-где морщинами, лицо оставалось, тем не менее, привлекательным; на женщине были длинное зеленое платье с белым передником и кашемировая шаль, украшенная по всей длине яркой вышивкой.

— Я знаю, Софья, я знаю, — сказал Каспар, стягивая рубаху через голову, чтобы дать женщине возможность осмотреть рану.

Она осторожно наклонила голову посла и вытерла кровь краем его рубашки.

— Надо зашивать, — объявила она. — Садись вон над тем сточным желобом.

Рыцари и стражники разбрелись, вернувшись к своим обязанностям, — развлечения и волнения на сегодня кончились. Каспар хлопнул ладонью по железному плечу рыцаря:

— Отличная работа, парень, у тебя верная рука. Сильная и, слава богам, быстрая.

— Спасибо, посол, — поклонился Валдаас и тоже удалился.

Каспар сел на каменную скамью у самого края канавы для стока воды и привалился спиной к ручному насосу, а Софья тем временем намочила разорванную рубаху и очищала порез от крови.

— Ты проклятый дурак. Ты это знаешь, не так ли? — сказала она.

— Ага, мне говорили.

— И, не сомневаюсь, еще скажут, и очень скоро, — хмыкнула Софья.

Каспар познакомился с Софьей Валенчик, когда Стефан нанял ее как личного лекаря посла. Она появилась у ворот посольства три дня назад с весьма внушительными рекомендациями и начала исполнение своих обязанностей с того, что настояла на доскональном осмотре Каспара, чтобы, как она сказала, узнать все о своем новом подопечном.

Ругая на чем свет стоит Стефана и отражая попытки лекарши снять с него всю одежду для полного обследования, Каспар кричал, что не нуждается в том, чтобы кислевские костоправы обнюхивали его тело. Но Стефан и Софья остались неумолимы, так что посол вынужден был подчиниться.

Софья Валенчик часто была груба и прямолинейна, не выказывала никакого уважения к его посту и держалась порой с надменным превосходством, однако очень скоро Каспар открыл в ней неистощимое чувство непочтительного юмора. Таков уж был ее честный и прямой характер — а кому не нравится, тот может проваливать в ад.

Каспару же, напротив, она безмерно понравилась, и они немедленно нашли общий язык.

— Человек в твоем возрасте играется с мечом… не знаю. — Софья покачала головой и извлекла из кармана фартука катушку тонкой бечевки и кривую иглу.

— Я не играл, — возразил Каспар, проклиная свои слова за то, что они прозвучали как оправдание нашкодившего школьника, которого бранит взрослый, а Софья тем временем вдела нитку в иголку и прижала острие к его коже.

Посол стиснул зубы, пока женщина ловко накладывала стежки, затем затянула шов и обрезала бечевку маленьким карманным ножиком.

— Ну вот, — улыбнулась она, — снова как новенький.

— Спасибо, Софья, шила ты совершенно безболезненно. По большей части.

— Скажи спасибо, что сегодня я не забыла прихватить маленькую иголку, — ответила она.

II

Кислев бурлил жизнью, хотя, памятуя о том, что сказал Павел, посол примечал, что многие из снующих по улицам и наполняющих парки людей не были уроженцами города. На их лицах застыло смущенное, потрясенное и испуганное выражение. Даже за несколько недель своего недолгого пребывания в Кислеве Каспару стало очевидно, что с каждым днем в город прибывает все больше и больше таких людей.

Когда он выезжал за стены города, понаблюдать за тем, как Рыцари Пантеры тренируют солдат посольства, дороги всегда были забиты вереницами людей с тележками и подводами, направляющимися на юг. На север же двигались лишь редкие суда из Империи, подвозящие по темным водам реки Урской так необходимое в Кислеве продовольствие. С зерном в городе было уже туго, и ситуация грозила ухудшиться, если поток беженцев с севера не иссякнет.

Каспар разослал письма нескольким имперским купцам, торгующим в Кислеве, желая сохранить припасы для разбросанных остатков отрядов Империи, задержавшихся здесь, но даже лестью не выманил у них никакой помощи.

С капитаном каждого поспешно отплывающего разгрузившегося корабля Каспар отправлял запечатанные письма в Альтдорф; в них содержалась просьба сообщать новости из дома и информацию о ходе войны, а также требования присылки продуктов.

Напряжение было велико, городская стража и чекисты уже подавили несколько яростных стычек между голодными людьми, дерущимися за еду. Кислев пополнялся все новыми и новыми беженцами, что не сулило ничего хорошего городу, который наверняка окажется в осаде, когда вместе с весной начнется сезон войны. Каспар знал, что царица собирается запереть городские ворота и отказать множеству своих подданных в пристанище. Каспару приходилось стоять перед таким выбором, и он не завидовал Ледяной Королеве, вынужденной принять подобное решение. Он слишком ясно помнил умоляющие лица под стенами Хоптбурга, когда был вынужден закрыть ворота, чтобы спасти горный город от свирепых племен зеленокожих.

Отчаявшиеся лица смотрели на него с улиц и обсаженных деревьями бульваров, каждая пара глаз искала в его глазах хоть немного надежды, но ему нечего было дать им. То и дело в толпе мелькали черные доспехи чекистов, и посол размышлял, не приказал ли Пашенко следить за ним. Это не удивило бы его, и он ничего не мог сделать, чтобы избежать надзора, когда вместе с двумя Рыцарями Пантеры медленно ехал по Урскому проспекту, направляясь к дому Анастасии Вилковой.

Женщина заинтриговала Каспара, и, хотя он не желал враждовать с ревнивым и яростным Сашей Кажетаном, посол обнаружил, что мысли его постоянно возвращаются к Анастасии, ее темным волосам, изумрудным глазам и полным губам. Он, без сомнения, привлекал ее и верил, что, хотя их прошлая встреча и получилась краткой, между ним и женщиной что-то возникло.

Он не знал точно, прав или нет, но решил, что должен это проверить, — так посол и его рыцари оказались на пути в богатые южные кварталы Кислева. По всей вероятности, затея была дурацкая, но Каспар давно уже определил для себя, что нельзя упускать возможностей, даже самых неопределенных.

Как только Софья закончила зашивать его рану и наложила приятно пахнущую припарку, они распили по чашечке сладкого ячменного отвара, и Каспар спросил женщину об Анастасии Вилковой.

— Она дворянка, — последовал короткий ответ Софьи. — Откуда ты ее знаешь?

— Не совсем знаю, — объяснил Каспар. — На прошлой неделе я встретил ее в Зимнем Дворце, и она попросила меня заглянуть к ней.

— Ясно, — лукаво ухмыльнулась Софья. — Что ж, будь осторожен. Я слышала, один боец, Саша Кажетан, к ней неравнодушен.

— Да, мне это известно.

— Впрочем, я не слишком много знаю о ней, не больше, чем любой другой, правда, знаю, что она родом из Праага, что ее муж был убит шесть или семь лет назад, предположительно при случайном нападении уличных головорезов, и что она унаследовала его капиталы.

— Почему ты сказала «предположительно»? — спросил Каспар.

— Ну, ходили слухи, что ее муж был вовлечен в несколько, скажем так, рискованных деловых предприятий, конкурирующих с интересами криминальных структур общества.

— Продолжай.

— Поговаривали, что кто-то из главарей банд, наконец, устал от соперничества и его люди выследили и убили конкурента, когда он возвращался домой из заведения с дурной репутацией.

— Вот ублюдок!

— Кто? — хихикнула Софья. — Муж, посещающий публичный дом, или главарь шайки, пристукнувший его?

— Ты знаешь, что я имел в виду. Не умничай, тебе не идет.

Софья показала послу язык и продолжила:

— Как я сказала, мадам Вилкова унаследовала бизнес мужа и отсекла те части, которые вступали в противоречия с интересами бандитов. Сейчас она весьма богатая женщина и, говорят, жертвует много денег различным больницам и богадельням города.

— Филантропка.

— Да, она одна из немногих представителей нашей знати, кто действительно достоин этого звания, — согласилась Софья. — Так почему она хотела, чтобы ты зашел к ней?

— У нее не было времени на объяснения.

— Возможно, она в тебя втюрилась, — рассмеялась Софья.

— Возможно. А что, в это так трудно поверить? — спросил Каспар несколько грубее, чем намеревался.

— Вовсе нет, Каспар, ты весьма выгодная партия.

— Теперь ты издеваешься надо мной, — сказал Каспар, поднимаясь с лавки.

— Немного, — согласилась женщина, улыбнувшись.

Каспар покинул Софью и поднялся в свои покои умыться и переодеться, прежде чем отправиться к дому Анастасии. Он хотел поехать в одиночестве, но Курт Бремен не пожелал позволить послу путешествовать, без сопровождения после кровопролития у ворот, устроенного разогнавшими возмущенную и горюющую толпу чекистами.

Думая об убийстве боярина, Каспар по-прежнему не был уверен, как быть с обстоятельствами, связанными со смертью Кововича. Разум подсказывал ему, что нельзя верить в случайности, и Каспар не мог отделаться от мучившего его подозрения, что между ним и убийством еще отыщется связь более крепкая и глубокая, чем ссора на приеме. Какая именно, Каспар не знал, но посол был не из тех, кто оставляет подобные загадки нерешенными. Павел уже пытался обнаружить какое-нибудь отношение боярина Кововича к пользующимся дурной репутацией личностям, в надежде, что след приведет — а Каспар был просто уверен, что приведет, — к Чекатило.

Он повернул лошадь на мощеную улицу — табличка на черном каменном доме сообщала, что это Магнусштрассе, что, естественно, поразило посла: он не ожидал увидеть здесь имперское название.

— Возможно, они не так уж и ненавидят нас, а? — проговорил он.

— Нет, посол, — отозвался Валдаас, которого все еще мучила вина, — как-никак, он ранил своего начальника.

Улицы тут были меньше запружены народом, чем в центре города, и Каспар буквально чувствовал царящее вокруг богатство. Чистые оштукатуренные стены, посыпанные сверху битым стеклом, вмурованным в известку, окружали дома элиты Кислева, а высота их не допускала проникновения никаких, кроме, быть может, самых целеустремленных, незваных гостей.

Он ехал по улице, пока не добрался до группки вечнозеленых тополей. Если верить записке, они росли прямо напротив дома Анастасии, который, по-видимому, скрывался за высокой стеной из обтесанного камня, с открытыми воротами, ведущими внутрь. В конце мощеной тропинки, бегущей по пышному, ухоженному саду, изобилующему травами, кустарниками и яркими цветами, посол увидел построенное со вкусом здание.

Анастасия стояла на коленях перед маленькой клумбой, разрыхляя влажную черную землю небольшим совочком, и сердце Каспара сильно забилось от сильнейшего ощущения дежа-вю. Когда женщина заметила его, он выдавил улыбку и помахал ей рукой.

— Я так рада, что ты пришел, — сказала она, подходя.

III

Очень скоро Каспар понял, что Софья не ошиблась, говоря ему, что Анастасия богата. Слуги в зеленых ливреях приняли у рыцарей поводья и отвели лошадей в конюшню, а горничные с реверансом поднесли всадникам освежающие напитки.

Послу и его рыцарям предложили бокалы с прохладным яблочным соком и наколотым льдом, из чего Каспар сделал вывод, что Анастасия достаточно богата для того, чтобы устроить под домом холодильное помещение, в котором благодаря чарам кислевских ледяных магов воздух всегда оставался морозным.

Солдаты осмотрительно остались у входа в дом, а посол и Анастасия отправились в обшитые дубовыми панелями приемные покои, с высоким алебастровым потолком и пушистым ковром с узорами из извивающихся драконов, раскинувшимся на натертом до блеска деревянном полу.

Внутреннее убранство дома тоже говорило об огромном богатстве, хотя ничто тут не было нарочитым или безвкусным. Каждая элегантно обставленная комната не подавляла гостя роскошью, в отличие от замков многих дворян Империи, которые делали все, что могли, только бы заявить о своем богатстве.

Они присели на великолепный диван, болтая, как старые друзья, о всяких несущественных вещах, пока разговор неизбежно не коснулся смерти боярина Кововича.

— Я слышала об этом ужасном деле и о том дураке, Пашенко, — сказала Анастасия. — Просто кошмар, что такого человека, как ты, посмели обвинить в столь чудовищном преступлении.

— Да, это нелепо, — согласился Каспар.

— Что заставило Пашенко решить, что ты имеешь какое-то отношение к убийству?

Каспар пожал плечами:

— Люди во дворце видели, как мы с боярином обменялись парой неласковых слов, вот чекист и пришел к неверному заключению.

— Фи! Пашенко некультурный, если бы он арестовал всех, кто ссорился с Кововичом, половина Кислева сидела бы сейчас в чекистских застенках.

— Значит, его не слишком любили? — спросил Каспар.

— Не особенно, — кивнула Анастасия. — Он был груб и невоспитан, и мне совершенно непонятно, почему его жена устроила сцену перед твоим посольством. Говорят, он ее безжалостно избивал, так что к чему ей оплакивать его уход? Нет, этого я никогда не пойму.

Каспар покачал головой, жалея Алексея Кововича тем меньше, чем больше узнавал о нем. Этот человек был пьяницей, и, судя по всему, госпоже Ковович без него будет только лучше. Он допил сок и поставил бокал на резной столик орехового дерева рядом с диваном.

— Но довольно об этом, Каспар! — воскликнула Анастасия. — Жизнь и так достаточно мрачна. Расскажи о себе, мне интересно, как такой человек решился отправиться в Кислев в столь смутное время.

— Меня послал сюда император, — сказал Каспар.

— О, не скрывай, наверняка должно быть еще что-то. Ты поссорился с кем-то стоящим у власти, чтобы получить такую… неудачную должность?

— Неудачную? Что ты хочешь сказать?

— Этот пост наверняка не принесет тебе ни материальной выгоды, ни престижа, как в центрах дипломатической активности, в Мариенбурге или Бордело, и не станет полезной ступенькой в карьере. Или, к примеру, Тилия. Там хотя бы приятный климат. Но Кислев — в нем ведь нет никакой притягательности. Скажи мне честно, почему ты приехал в Кислев?

— Я же сказал. Император попросил меня занять этот пост, и я согласился.

— Так просто?

Каспар кивнул:

— Я прослужил в армиях Империи почти сорок лет, начав в шестнадцать, получая по шиллингу от императора Леопольда. Я вступил в корпус копейщиков и следующие шесть лет воевал в Аверланде, то против одного орка-полководца, то против другого. Мы обошли всю Империю, сражаясь, зарабатывая, смею заметить, доброе имя, побеждая тварей, рыскающих в темных чащобах, племена северян, которые совершали набеги на вашу страну и Остермарк, и любого врага, приходящего со злом и убийством в сердце. Я вырос до командира подразделения и дрался на стороне самого императора Карла-Франца в битве при Нордуине. Так шли годы, пока я не возглавил все войско моего императора.

— О, да ты великий герой, — протянула Анастасия.

Каспар улыбнулся:

— Возможно, но мой народ в опасности, ему нужны люди, которые понимают, что такое война, и знают, что, чтобы выжить, надо сражаться. Дипломатия и переговоры сейчас не помогают, пришли времена, когда человек сам должен захотеть драться за правое дело. Кислев, возможно, и не синекура, но, если я, прибыв сюда, добьюсь поддержки наших армий, сопротивляющихся вторжению неприятеля, это все, что мне нужно.

— Значит, ты истинный патриот и альтруист. Такие люди редко встречаются, — с улыбкой заметила Анастасия.

— Не так уж редко, как ты думаешь, — ответил Каспар.

Анастасия рассмеялась и спросила:

— Почему тогда ты оставил службу?

Улыбка исчезла с лица Каспара.

— Моя жена, Мадлен, у нее было слабое сердце, и мои отлучки слишком тревожили ее, — грустно ответил он. — Когда я вернулся из кампании, развернувшейся в Приграничных Княжествах, я с честью демобилизовался, и мы поселились в Нулне.

— Ясно. А твоя жена… она ждет тебя на родине?

— Нет. — Каспар покачал головой. — Мадлен умерла три года назад. Она упала в нашем саду, когда ухаживала за розами. Жрец Морра сказал, что ее сердце просто сдалось, что у него не осталось сил, чтобы давать жизнь. Он сказал, она ничего не почувствовала, что, я полагаю, было своего рода благословением.

— О, прости, мне так жаль, Каспар. — Анастасия придвинулась ближе и взяла его руки в свои. — Как это неразумно с моей стороны! Пожалуйста, прости меня, я не хотела бередить столь болезненные воспоминания.

— Все в порядке, Анастасия, ты же не знала.

— В любом случае мне не следовало быть такой беспечной. Я слишком хорошо знаю, что такое потеря любимого. Моего мужа, Андрея, убили шесть лет назад,

Каспар протянул руку и вытер слезу, сверкнувшую в уголке глаза Анастасии.

— Мне жаль. Убийцу поймали?

— Ха! Городская стража и чекисты не сделали ни-че-го! Андрей, да упокоит Урсан его душу, был очень хорошим, но чрезвычайно наивным человеком. Без моего ведома он вложил деньги в несколько весьма сомнительных, но очень красочно расписанных предприятий на паях с одной личностью по имени Чекатило.

Каспар и без того имел повод презирать Чекатило, а теперь он мысленно вписал в счет еще один пункт.

— Я знаю господина Чекатило, — сказал он.

— Ну вот, никому точно не известно, но мне говорили, что Андрей шел домой со встречи в Купеческой Гильдии и наткнулся на каких-то разбойников. Они его ограбили, отняли кошелек и забили до смерти железными прутьями.

Каспар вспомнил версию, рассказанную ему Софьей, и мысленно поблагодарил того, кто избавил Анастасию от правды о том, откуда на самом деле возвращался ее супруг.

— Конечно, сделать ничего нельзя, но я знаю, в чем дело. Доказательств у меня нет, но сердцем я чувствую, что этот подонок приложил руку к смерти Андрея.

Глаза Анастасии наполнились слезами, тонкие руки взлетели к лицу.

— Прости, я, наверное, не очень хорошо знаю язык, но мысль о том, что этот кусок человеческого дерьма как ни в чем не бывало разгуливает по улицам, меня так злит, так злит!..

Каспар склонился к ней и обвил рукой хрупкие плечи, не зная, что сказать, чтобы успокоить женщину. Вместо слов он просто притянул ее к себе так, что ее головка легла на его плечо; на камзоле его тут же расплылось влажное пятно.

— Не волнуйся, — пообещал Каспар. — Я не позволю ему снова причинить тебе вред.

IV

Каспар опустил монету в руку грума, держащего под уздцы его лошадь, довольный тем, что за это время слуга расчесал серебристую конскую гриву и хвост и даже смахнул пыль с копыт. Ухватившись за рог на передней луке седла, он запрыгнул на спину лошади и бросил взгляд на дом Анастасии, женщины, которую он готов был защитить от любых невзгод.

Они утешались в объятиях друг друга несколько минут, затем Анастасия извинилась, и Каспар решил, что должен оставить ее наедине с горем. Аромат ее волос и кожи все еще щекотал его ноздри, когда посол и Рыцари Пантеры направили коней обратно по Магнусштрассе.

На город спустились сумерки, солнце медленно тонуло за рядами домов на западе. В конце улицы Каспар увидел шестерку всадников, вырисовывающихся черными силуэтами на фоне угасающих закатных лучей, и вздрогнул, узнав самодовольного хлыща Сашу Кажетана. Он и пятеро его мускулистых, ощетинившихся оружием приятелей ехали легким галопом навстречу послу; лицо предводителя было каменным, в фиолетовых глазах пылала ярость.

— Кровь Сигмара, только не это, — прошипел Каспар сквозь зубы.

Двое Рыцарей Пантеры послали лошадей вперед, обернули поводья вокруг левых рук, а правыми угрожающе сжали мечи.

Каспар приказал:

— Игнорируйте их! Попробуем разминуться.

Валдаас кивнул, и они втроем направили лошадей к краю улицы, держась между людьми Кажетана и послом.

Но Кажетан не пожелал, чтобы его огибали, — его воины рассыпались цепью, перегородив улицу. Рука Каспара скользнула под плащ и расстегнула кобуру пистолета.

— Что ты тут делаешь? — рявкнул Кажетан.

Каспар даже не посмотрел на него, глядя в конец улицы и поглаживая пальцем изогнутый серебряный курок. Там темнели фигуры еще каких-то всадников, но в сиянии садящегося солнца нельзя было различить, кто они. Каспар и рыцари продолжали двигаться вперед, но Кажетан и его воины ловко заставляли своих коней пятиться. Наконец боец на мечах скрестил взгляды с Каспаром.

— Я задал тебе вопрос, имперец.

— А я пренебрег им.

Сабля Кажетана оказалась в его руке так быстро, что Каспар даже не заметил момента, когда она покинула ножны.

— Когда я задаю вопрос, то жду ответа.

Валдаас и его товарищ быстро выхватили мечи, и, понимая, что ситуация в любой момент может выйти из-под контроля и вспыхнуть от малейшей искры, Каспар заявил:

— Я навещал друга, если тебе угодно знать. Госпожа Вилкова пригласила меня посетить ее, и я принял это великодушное приглашение.

— Я же сказал тебе держаться от нее подальше!

— Я делаю что хочу, герр Кажетан, и не считаю, что обязан советоваться с вами, кого я могу навещать, а кого — нет, — ответил Каспар.

Он увидел, что взгляд Саши уперся в его плечо, и тотчас понял, на что смотрит боец.

Размазанная тушь с ресниц Анастасии.

Глаза Кажетана расширились, а челюсть отвисла.

Каспар понял, что сейчас случится, и выхватил пистолет, прицелившись прямо между глаз Кажетана. Боец застыл, уголок его рта дрогнул в натянутой улыбке.

— Собираешься пристрелить меня, имперец?

— Если придется, — ответил Каспар.

— Если ты это сделаешь, мои люди убьют тебя, — заверил Кажетан.

— Да, вполне вероятно, но ты все равно будешь мертв.

— Это не важно, — пожал плечами Кажетан, и Каспар был потрясен, увидев, что боец действительно так считает.

Оцепенение растянулось на долгие секунды, а потом из-за спины Кажетана послышался невыразительный голос:

— Посол фон Велтен, Саша Кажетан, буду признателен, если вы оба опустите оружие. Мои люди целятся в вас из мушкетов, и, смею заверить, они отличные стрелки.

Взгляд Каспара неохотно оторвался от зрачков воина, и посол увидел Владимира Пашенко и десяток конных чекистов с короткоствольными карабинами, направленными на них.

— Пожалуйста, — настойчиво произнес Пашенко. Десять мушкетов громко и слаженно щелкнули затворами.

Каспар снял палец с курка и медленно убрал пистолет в кобуру, а Кажетан так же неохотно вложил кривую кавалерийскую саблю в ножны.

Предводитель чекистов тронул поводья, заставив свою лошадь вклиниться между конями посла и Кажетана.

— Кажется, вы притягиваете неприятности, герр посол, — заметил Пашенко.

— Ваши люди следили за мной? — спросил Каспар.

— Конечно, — ответил Пашенко так, словно это была самая обычная вещь в мире, и почему-то Каспара это не удивило. — Вы потенциальный подозреваемый в расследовании убийства, почему же мне не установить за вами наблюдение? Похоже, получается, вы должны быть счастливы, что я это сделал. Уверен, сегодняшняя маленькая драма закончилась бы для вас очень плохо, если бы не наше вмешательство.

Кажетан усмехнулся, и внимание Пашенко переключилось на него.

— Не думай, что твоя репутация защитит тебя от меня, Саша. Позволь я тебе убить этого человека, тебе бы пришлось станцевать джигу в петле на площади Героев раньше, чем закончилась бы неделя.

— Хотел бы я посмотреть, как это у тебя получится, — сказал Кажетан.

Он плюнул на землю перед Каспаром, развернул лошадь и поскакал галопом на восток; его люди поспешили следом.

Напряжение медленно покидало Каспара, пока он следил за отступлением Кажетана. Он провел рукой по волосам и выдохнул — только сейчас посол обнаружил, что задержал дыхание.

— На вашем месте, — посоветовал Пашенко, — я бы избегал этого человека. Он влюблен в госпожу Вилкову, а любовь делает мужчину глупцом.

Хотя Каспар и презирал чекиста, он заставил себя быть вежливым:

— Спасибо, герр Пашенко, за то, что пришли на подмогу. Ситуация действительно могла выйти из-под контроля.

— Не торопитесь благодарить меня. Я бы с удовольствием позволил Саше убить вас, но он герой нашего народа, и было бы очень прискорбно, если бы мне пришлось его повесить. Меня бы все осудили.

Пашенко отвел лошадь и сказал напоследок:

— И помните: ваше привилегированное положение, герр посол, ничего не значит, ибо я буду помнить, на кого вы направили этот пистолет.

Глава 5

I

Первый снег выпал в сумерках Миттхербста в день, посвященный Ульрику, богу битвы и зимы. Жрецы Ульрика бурно радовались пушистым хлопьям, медленно спускающимся со свинцового неба, провозглашая, что милость волчьего бога с ними. Остальные были менее уверены в этом, зная, что снег и снижающаяся температура наверняка принесут массу страданий тысячам беженцев, наполнившим город и живущим в продуваемых всеми сквозняками холщовых палатках за стенами города в неимоверно разросшемся лагере.

Каждый день поток беженцев с севера нарастал, пока царица не вынуждена была отдать приказ запереть городские ворота. Кислев просто не мог вместить еще больше людей. С практичностью, свойственной кислевским крестьянам, многие просто решили отправиться дальше на юг, к Империи, стремясь увеличить расстояние между собой и угрозой уничтожения. Остальные, выстроив убогие стены из своего скудного имущества, остановились под стенами города, возле бойцов Империи и солдат Кислева.

Число людей росло, и имя чудовища, изгнавшего их из родных домов, звучало все чаще и чаще. Все началось с робкого шепота освещенных кострами бесед и выросло до ужасающих размеров — имя твари само по себе обрело силу. Рассказывали о станицах, выжженных дотла, о зарубленных женщинах и детях. Монстру приписывались все самые жестокие зверства, и с каждым днем все больше и больше историй о варварах переползало от костра к костру.

Говорили, что вражеские воины вспороли животы каждой живой душе в станице Рамаежек, а потом насадили людей на заостренные бревна частокола. Долго еще стервятники расклевывали их тела, и эта жуткая сцена стала памятником триумфу чудовища.

Кто первым назвал имя твари — загадка. Возможно, оно было вовсе и не именем, а плохо расслышанным боевым кличем или проклятым талисманом, перешедшим к выжившим для того, чтобы они могли донести ужас этого звука до южных земель.

Однако оно было произнесено, имя Альфрика Цинвульфа, верховного атамана северных племен и любимого лейтенанта самого Архаона — он шел на Кислев. Войны в Курганене новы, и старейшие мужчины и женщины степей знали многих кровожадных главарей варваров — те приходили и уходили. Они знали, что северные племена то и дело совершают набеги на их земли, но даже они понимали, что на этот раз все по-другому.

На этот раз племена идут не грабить — они идут уничтожать.

II

Каспар, стоя на зубчатом бастионе городских стен, смотрел, как падает с потемневшего неба снег, испытывая опасение и облегчение разом. Снега замедлят продвижение армии и, по всей вероятности, заставят ее отступить на зимние квартиры — или солдаты будут голодать и замерзать до смерти.

Хотя снегопад был негуст, Каспар знал, что до диких морозов кислевской зимы осталось не больше пары недель — в лучшем случае. Она стиснет нацию в своих ледяных объятиях, похоронит землю под бесконечным снежным саваном. Кислевиты называли это время распутицей, что означало бездорожье; путешествия становились практически невозможными, поскольку все тропы и дороги скрывались под глубокими белыми сугробами.

Он отвел взгляд от стен и витых колонн дыма, колеблемых жестоким ветром, дующим с севера. Сотни маленьких костерков собирали вокруг себя людей, которые в поисках тепла теснились у огня. Самые уязвимые уже умерли — старики и новорожденные не могли выжить без еды на свирепом холоде. Стоящие поблизости солдаты, лишенные припасов и новостей из дому, питались немногим лучше, так что об их боевом духе и говорить не стоило.

Каспар знал, что моральное состояние солдата и его готовность к действиям поддерживают очень простые вещи. Пламенная речь командира, конечно, могла бы разжечь огонь в его сердце, но горячую еду и каплю алкоголя он оценил бы гораздо больше. Пока что бойцы Империи не имели ни того, ни другого, хотя Каспар собирался исправить положение.

Он наблюдал, как колонна из пятнадцати длинных речных судов величаво скользит по Урской, бесшумно разрезая темную воду, направляясь к опускающейся решетке западного шлюза. Матросы переднего корабля спустили паруса, и тени высоких стен проглотили судно. Каспар увидел написанное на корпусе над самой ватерлинией название и продолжил следить за кораблем, прошедшим ворота шлюза и поплывшим дальше вверх по реке, к докам.

Павел Коровиц и Курт Бремен взобрались по лестнице на укрепления и присоединились к послу.

— Это они? — спросил Бремен. Каспар кивнул:

— Да, первое судно — «Дева Шиирлагена», это они. Твои люди готовы?

— Мы готовы, — подтвердил Бремен.

— Тогда идем, — сказал Каспар.

III

Они последовали за судами, движущимися в главный порт города. Каспар не был моряком, он с юности ненавидел любые виды морских путешествий, но даже он мог сказать, что корабли опасно перегружены — медленные воды реки едва не переливались через планшир. Несколько раз они теряли караван из виду, поскольку приходилось пользоваться окольными путями, чтобы избежать улиц, забитых народом, но корабли каждый раз легко находились — река не изобиловала судами, большинство капитанов уже отвели свои шхуны на юг, присоединяясь к Талабеку, стремясь к Альтдорфу и Нулну.

Прохожие одаривали их любопытными взглядами: человек явно высокородный скакал рядом с бородатым кислевитом на надрывающемся битюге с покатой спиной, из тех, что обычно тащат телеги, в сопровождении шестнадцати рыцарей в сверкающих латах. Экипаж судов недолго оставался в неведении об их присутствии — матросы на палубе громко окликали всадников.

Каспар и рыцари игнорировали вопли; но Павел не удержался:

— Какие новости с юга?

— Вольфенбурга больше нет, — проорал в ответ моряк.

— Его стерла с лица земли страшная буря, — крикнул другой. — Говорят, тут не обошлось без темной магии!

Каспар не мешал Павлу «беседовать» с людьми на шхунах, он был слишком сосредоточен на первоочередной задаче, чтобы перешучиваться с теми, с кем, возможно, вскоре придется ругаться. Он ждал каравана, ведомого «Девой Шиирлагена», с тех пор, как получил письма из Альтдорфа, то есть уже четыре дня.

Украшенные гербами Второго Дома Вильгельма и Имперского Комиссариата бумаги требовали ответа на вопрос, какие действия предприняты для предотвращения дальнейшего расхищения посылаемых товаров. Каспар понятия не имел, о чем идет речь, пока не потратил день на наипротивнейшее занятие — изучение записей прошлого посла. Собрав все воедино, он понял, почему имперское подразделение в Кислеве голодает в то время, как зернохранилища города набиты зерном. Они также в некотором смысле объясняли, почему власти Кислева до сих пор встречали просьбы об аудиенции вежливыми отказами.

Оказывается, припасы прибывали в Кислев, но не доходили до тех, кому предназначались. Двенадцать последних месяцев распределением продовольствия, оружия и всякой всячины, которая требуется нации и ее союзникам во время войны, по поручению Имперского Комиссариата занимался купец из Хохланда, некий Матиас Герхард. Император не скупился, отправляя товары в Кислев, но очень немногое достигало тех, кто действительно отчаянно нуждался.

В письмах говорилось о постоянных кражах со складов Матиаса Герхарда, и, хотя купец докладывал об усилении бдительности, похоже, ничто не могло предотвратить обильное утекание припасов из его хранилищ. Герхард винил бездеятельность кислевитов, и сидящим в Альтдорфе могло показаться, что их северные соседи — варвары, обрекающие себя на голод и поражение из-за собственной лени и глупости. Но здесь, в городе, было ясно, что ни у кого нет достаточно средств для того, чтобы выжить, и что товары украдены, только не разбойниками.

Злость Каспара на Тугенхейма возрастала по мере того, как он читал дневник этого человека. Бывший посол должен был знать, что столь необходимые всем припасы похищаются тем, кому доверено их распределять, и ничего не сделал, чтобы прекратить это.

Что ж, у нынешнего посла найдется, что сказать по этому поводу.

IV

К тому времени, как они добрались до пристани, «Дева Шиирлагена» уже приступила к разгрузке. Причалило еще несколько судов, матросы с них привязывали толстые канаты к железным швартовым тумбам, а остальные шхуны ждали своей очереди. Облегчение команды «Девы Шиирлагена», прибывшей, наконец, к месту назначения, было очевидным, а капитана корабля, кажется, даже не тревожил непомерный сбор за стоянку у причала.

Портовые грузчики в теплых плащах тащили на талях десятки ящиков, бочек и тяжелых мешков, опуская их с палубы на мощеную набережную, где уже ждали широкие телеги. Грузный мужик, с густой, кустистой бородой, перешучивался с капитаном корабля, которому, по-видимому, больше всего хотелось просто разгрузить свое судно и побыстрее отчалить.

— Рассыпаться! — приказал Каспар. — Не позволить ни одной из этих телег уехать.

Бремен кивнул и ткнул затянутым в кольчугу кулаком в сторону трех дорог, бравших свое начало у пристани. Рыцари направили туда лошадей и, растянувшись стальной цепью, преградили проход к причалу. С опущенными забралами они представляли собой внушительное и грозное зрелище, и, хотя никто из них и не обнажил оружия, солдаты, несомненно, внушали страх.

Матросы и грузчики, наконец, заметили присутствие рыцарей; их взгляды смущенно шарили по докам, когда Каспар, Бремен и Павел подскакали к ним. Несколько человек украдкой потянулись к ножам и дубинкам, но лязг шестнадцати лихо выхваченных острых кавалерийских сабель мгновенно убедил их, что не стоит совершать лишних телодвижений. Рыцари были в явном меньшинстве, но даже портовые задиры-головорезы знали, что им не справиться с тяжеловооруженными и отлично обученными солдатами.

Командир Рыцарей Пантеры и Павел спешились, а Каспар предпочел сохранить преимущество — взирать на всех сверху вниз.

— Что за товары? — спросил он капитана.

— А твое какое дело, парень? — грубо ответил тот.

— Я посол императора Карла-Франца, и вопросы здесь буду задавать я.

Капитан, видя рыцарей и слыша южный акцент Каспара, кивнул.

— Что ж, мы привезли крупу, соль, клинки для мечей, топоры и пшеницу. Все подписано, опечатано и доставлено. А в чем проблема?

Каспар проигнорировал вопрос и обратился к стоящему рядом начальнику причала:

— И куда ты отправишь все это после разгрузки?

Человек не ответил, пока Павел не рявкнул, повторив вопрос Каспара на родном языке кислевитов. Только тогда толстяк, взгляд которого перескакивал с одного собеседника на другого, что-то прорычал. Каспар не понял ни слова, но уловил в потоке хрипа и фырканья имя Герхарда.

— Он говорит, что это припасы для склада Герхарда, — перевел Павел.

— Отлично, — сказал Каспар. — Скажи ему, чтобы заканчивали разгружать суда и наполняли телеги.

— А потом? — спросил Павел.

— А потом мы подождем герра Герхарда, — ответил посол.

V

Валерий Шевчук притянул поближе к себе жену и двух дочек, чувствуя их ребра сквозь тонкое одеяло, единственное, что отделяло их всех от мучительно холодной ночи. Снег сыпал вперемешку с дождем, но они устроились в хорошем местечке, в одном из многочисленных мощеных проулков города, на щербатой лестнице, ведущей к нише с дверью, давным-давно заложенной кирпичами. Это было лучшее укрытие, которое Валерий смог найти для своей семьи, и теперь стена защищала их от снега и пронизывающих порывов ветра, похищающего тепло тел. Он отвел прядь волос, упавшую на лицо Николь, всем сердцем горюя, что она не подарила ему сына.

Отягощенный престарелыми родителями, не имеющий сыновей, которых можно бы было послать на войну, он изо всех сил старался прокормить семью, и, хотя люди в станице пытались чем-то помочь, они не могли пренебрегать своими семьями ради чужой.

Три недели назад, ночью, его родители покинули станицу, отправившись в продуваемый всеми ветрами край без одеял и еды. Никто не видел, как они ушли; их застывшие тела вскоре обнаружили меньше чем в полулиге от ворот станицы — они лежали посреди дороги, обняв друг друга.

Валерий оплакал их, с благодарностью приняв жертву, и в душе испытал облегчение из-за того, что больше не придется добывать пищу на их долю. До атамана станицы долетало все больше и больше вестей о нападениях на другие поселения, и Валерий решил оставить избу и забрать семью в столицу.

Он погрузил в телегу их скудные пожитки и уехал, уныло распрощавшись с друзьями и соседями. Это было трудное путешествие, в дороге они потеряли младшую дочь — ребенок погиб от лихорадки, с которой не справились травяные настои Николь. Они похоронили девочку в степи и отправились дальше.

Добравшись до столицы, он за жалкие гроши продал телегу и пони и попытался найти хоть какую-то работу и жилище для своей семьи. Не отыскав ни того ни другого, они вынуждены были обосноваться в этом грязном переулке, живя тем, что ему удавалось украсть или приобрести на оставшиеся деньги.

Трижды ему пришлось драться с ворами и прочими негодяями, замыслившими выгнать их из укрытия, но, несмотря на голод и изнеможение, Валерий Шевчук оставался рослым и крепким мужчиной, которого не так-то просто сбить с ног.

Он услышал тихий хруст снега под чьими-то ногами и задержал дыхание. Поступь слишком мягкая для существа, обутого в сапоги, — возможно, это животное, собака, или кошка, или крыса, и от мысли о свежем мясе рот его наполнился слюной.

Валерий осторожно вытащил из потайного чехла нож с костяной рукоятью, единственную вещь, которую он отказался продать, и сбросил с себя край одеяла. Хотя оно и было тонким, мужчина сразу почувствовал, как полоснул по телу мороз. Жена очнулась от тяжелой дремы и открыла поблекшие, глаза:

— Валерий?

— Тихо, Николь, — прошептал он. — Кажется, еда.

Он встал и, прижимаясь к стене, скользнул вниз по ступеням, крепко сжимая нож. Он надеялся, что по улочке бредет собака. Собака — хорошая еда.

Он больше не слышал шума и решил рискнуть и выглянуть за угол ниши, чтобы увидеть жертву.

Но как только голова Валерия осторожно вынырнула из-за каменной кладки, челюсть его отвисла — в тени заснеженного переулка скорчился голый мужчина, очевидно безумец, ибо только сумасшедшему может прийти в голову выйти из дому, не закутавшись в меха или плащ. Что ж, видит Урсан, Валерий не позволит этому лунатику вытеснить его семью из их убежища.

Человек медленно покачивался и бормотал что-то себе под нос, засунув одну руку между ног и скребя корявыми ногтями другой предплечье. Капли крови падали на снег, плавя его.

— Эй, ты, — окликнул чужака Валерий, поднимая нож. — Найди себе какое-нибудь другое место для ночлега.

Человек как будто и не заметил его, бубня:

— Нет, нет, нет. Они просто сны… ты не я…

Валерий, нервничая, сделал шаг по проулку, направив острие ножа на скрючившуюся фигуру.

Голова человека дернулась, и Валерий увидел, что лицо его прикрывает плохо сидящая маска из какой-то сероватой кожи, грубо сшитая и покоробившаяся по краям. Глаза, поблескивающие безумием, уставились на него сквозь узкие прорези.

Псих ухмыльнулся и заявил:

— Ошибка. Я — истинное «я».

И прыгнул. В руке его сверкнул неизвестно откуда взявшийся нож. Лезвие резко опустилось, и Валерий рухнул. Еще живая кровь толчками выплескивалась из рассеченной бедренной артерии. Упав, Шевчук ударился головой о стылые камни.

— Ради Тора, не тронь мою семью! — закричал он. — Я так люблю их, и не важно, что у меня нет сыновей. Я слишком люблю их, чтобы покинуть. Пожалуйста.

Он слышал несущиеся из ниши вопли и шипение, похожее на то, которое издает мясо, жарящееся на сковородке, но не видел, что там происходит. Глотая горькие слезы, слабеющий с каждым мгновением Валерий пополз по снегу к своей семье.

Крики прекратились.

Водопад крови лился по ступеням вниз, скапливаясь лужей у подножия лестницы.

Человек, убивший его семью, шагнул ему навстречу, на его лице, груди и животе блестела кровь, в лунном свете казавшаяся глянцево-черной. Глаза его горели, грудь вздымалась от возбуждения, восторг убийства пульсировал в венах.

Валерий попытался дотянуться до него и почувствовал, что зрение изменило ему — перед глазами все посерело.

— Нет, — произнес человек, мягко оттолкнул его, перевернул на спину и склонился над умирающим.

Окровавленные челюсти открылись шире.

Сумасшедшего вырвало потоком густой пенной крови на грудь Валерия, и станичник закричал в агонии, когда вязкая жидкость зашипела и начала разъедать плоть на его костях.

Он умер, успев ощутить, как чужая рука глубоко проникла в руины его груди.

VI

Сорка услышал, что где-то кричат, но не придал этому значения. В эти дни странным казалось, когда не слышишь, как кто-то мучается. Он быстро шагал по людному проспекту, все еще битком набитому народом, несмотря на темноту и холод. Он догадывался, что некоторым просто некуда идти и что они боятся ложиться в снег, опасаясь, что больше не проснутся.

Под курткой Сорка прятал железную коробочку, не желая выпускать ее из виду, но и страшась держать ее слишком близко к телу. Около шести дюймов в ширину и высоту, коробочка эта была гораздо тяжелее, чем положено предмету таких размеров, и, хотя у Сорки и был замок от почерневшего висячего замка, мысль о том, чтобы открыть коробку, ужасала его до тошноты. С тех пор как Чекатило дал ему эту вещицу и приказал доставить ее по назначению, он определенно чувствовал себя нехорошо.

Он работал на главаря преступной империи Кислева уже почти шесть месяцев, по большей части внушая другим волю своего хозяина путем побоев, поджогов и иных запугиваний. Он был высоким, крепким человеком с полным отсутствием воображения, и его бросало в дрожь оттого, что хозяин доверил ему такую важную миссию.

— Сорка, — сказал Чекатило, — эта вещь имеет для меня огромную ценность. Ее надо доставить ровно в полночь в конец Липовой аллеи. Ты знаешь это место?

Сорка кивнул — в этой аллее он бросил, по крайней мере, три трупа.

— Я тебя не подведу, — пообещал он.

Ему велели пойти в подвал, взять железную коробочку, которую он сейчас и тащил, и немедленно уходить. Кожа Сорки дико зудела, а желудок нещадно крутило. Возможно, рыба, которую он съел на ужин, была тухлой.

Он свернул с Громадного проспекта и срезал путь по лабиринту извилистых улочек, заметая следы и то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что за ним нет «хвоста». Свежий снег затруднял положение, суета на улицах тоже не слишком помогала, но он не видел никого, кто шел бы за ним.

Наконец он добрался до начала Липовой аллеи и в последний раз быстро зыркнул назад. Удовлетворенный тем, что поблизости никого не оказалось, Сорка скользнул в проулок и принялся осторожно пробираться вдоль стен домов. Ага, кто-то уже завалил тут кого-то. Мороз убил запахи, и собаки еще не нашли тела, но очень скоро они разнюхают свежатину.

Из омута теней впереди Сорку окликнул голос:

— Оно у тебя?

Сорка аж подпрыгнул от неожиданности и попытался вспомнить, что ему приказали ответить.

— Да, если у тебя есть деньги.

— Есть, — сказал человек. — Поставь коробку на землю и отойди от нее.

Все получалось как-то не так, как предполагалось, и Сорка лихорадочно размышлял, как поступить.

— Покажи деньги, и я это сделаю.

— Нет.

Непривычный к таким категоричным отказам сотрудничать, Сорка не знал, как вести себя дальше. Он работал на Чекатило, и поэтому когда он отдавал приказы, им быстро повиновались. Бандит решил потянуть время и подыграть этому дураку; он стиснул рукоять кинжала, уверенный, что сможет разобраться с прячущимся в тени, если тот попытается отколоть какой-нибудь номер. В конце концов, из этой аллеи есть только один выход, а значит, придется пройти мимо него.

А это задача отнюдь не легкая.

— Отлично, — сказал он, извлекая коробку из-под кожаной куртки и опуская ее на булыжники мостовой.

Затем Сорка выудил ключ, висевший у него на шее, и уронил его рядом с коробкой.

Человек, лицо которого скрывал капюшон плаща, вынырнул из тени, опустился на колени рядом с коробочкой и торопливо открыл ее. Стиснув болтающийся на цепочке темный амулет, он приподнял крышку.

Мягкое зеленое сияние потекло из ларца, залив человека призрачным светом и бросив тень на стену за его спиной.

Сорке показалось, что тень скорчилась сама по себе, ожив и не подражая больше человеку, которому принадлежала.

Он нахмурился и моргнул, прогоняя причудливый образ, но непослушная тень продолжала плясать, а мрак ее головы выпучился, и на лбу стали видны два кривых рога.

Сорка открыл было рот, чтобы сказать что-то по этому поводу, но тут коленопреклоненный человек снес ему полголовы выстрелом из пистолета.

VII

Не успело эхо пистолетного выстрела, мечущееся меж стен домов проулка, угаснуть, как человек в черном плаще осторожно выглянул из-за угла. Из туч выскользнула луна, бросив однотонный белесый свет на засыпанную снегом улицу и на лицо мужчины.

Он повертел головой, проверив путь, а потом уверенно шагнул на проспект и направился к центру города.

С противоположной стороны улицы за ним наблюдали двое, закутанные в меха.

— Он пристрелил Сорку, — сказал тот, что меньше ростом.

Василий Чекатило кивнул, потер подбородок и дернул конец уса.

— Да, Режек, я бы сделал то же самое.

— Мы должны остановить его! — возразил Режек. — Он пытается надуть тебя.

Чекатило покачал головой:

— Нет, оставь его. Я рад, что избавился от этой треклятой коробки, и не желаю снова заполучить ее. В любом случае, думаю, знание того, у кого она, нам еще пригодится.

— Но как же Сорка?

— Я по нему плакать не буду, — хмыкнул Чекатило. — Он неплохо выполнял приказы, но таких у нас полно, так что для организации потеря невелика.

— Может, посмотрим, мертв ли он?

— Нет, Режек, не надо. Псам тоже надо есть.

Режек пожал плечами и кивнул в сторону человека, удаляющегося с железным ларчиком:

— Зачем такому, как он, такая опасная вещь?

— Действительно, зачем? — согласился Чекатило, размышляя, зачем Петру Лосеву, главному советнику царицы Кислева, понадобилась коробочка, хранящая искажающий камень размером с кулак.

VIII

Каспар был впечатлен тем, как мало времени понадобилось Матиасу Герхарду, чтобы примчаться проверить, куда делись товары, не доставленные на его склад. Как только портовые рабочие закончили разгружать суда, Каспар отпустил их, и они, все до единого, быстро растаяли в ночи. Посол приказал капитанам шхун возвращаться в Империю, и, как только они отплыли, в доках воцарилась зловещая тишина, лишь вода плескалась о парапет пристани, так что случайный крик и одинокий выстрел услышали все.

Они прождали на причале меньше двух часов, а потом раздались скрип колес кареты и цоканье конских копыт. Звуки приближались.

Рыцари Пантеры расступились перед въехавшей на булыжники пристани красной с золотом кареты. По обычаям Кислева, экипаж влекли три запряженные рядом лошади, и даже в мутном лунном свете Каспар различал богатую отделку и изящество экипажа. Нетрудно было догадаться, куда ушли деньги, присвоенные Матиасом Герхардом. Шестеро человек, в тяжелых кольчугах из толстых переплетенных колец и с длинными копьями, сидели на крыше кареты. Когда лошади остановились, Рыцари Пантеры сомкнулись стальным кольцом вокруг кареты, отрезая все пути к отступлению.

Шестеро охранников обменялись торопливыми взглядами и неохотно спустились на землю.

Каспар получал удовольствие от их очевидной неловкости. Но теперь Матиас Герхард будет знать, что исчезающие припасы — не результат некой чиновничьей некомпетентности, так что посол невесело улыбнулся, когда дверца кареты открылась и на набережную ступил высокий, явно состоятельный мужчина. Его светлые, доходящие до плеч волосы поддерживал золотой обруч, в прорезях дорогого малинового камзола мелькал желтый шелк, отороченный мехом доломан сверкал серебряными нитями вышивки. Все пальцы его были унизаны великолепными перстнями, на шее висели толстые золотые цепи, знак ранга, доказывая если не вкус Матиаса Герхарда, то его богатство.

Неуверенность купца бросалась в глаза, и Каспар решил перейти в атаку и лишить противника равновесия раньше, чем тот сумеет собраться и выстроить оборону. Он спрыгнул с лошади и шагнул к торговцу.

— Матиас Герхард, ты вор и ублюдок. За то, что ты сделал, мне следовало бы немедленно передать тебя в руки чекистов.

Несмотря на ядовитый тон Каспара, Герхард быстро пришел в себя. В городе купец был влиятельным человеком, не позволяющим себя дурачить, и никогда бы не стал таким богатым, не обладай он способностью всегда быть начеку.

— Смею ли я предположить, что вы — посол фон Велтен, а это ваши рыцари? — спросил он.

— И будешь прав, если предположишь.

— Тогда могу ли я осведомиться, почему вы задерживаете здесь императорские товары? Они давно уже должны были быть отправлены на мои склады. В этом городе найдется немало людей, которые с радостью воспользуются шансом приобрести эти продукты за деньги, — полагаю, вы и сами это знаете.

— О да, я знаю! — рявкнул Каспар. — Дневник Тугенхейма и письма из Альтдорфа рассказали мне все, что нужно знать о подобных типах.

— Тогда вы не станете возражать, если я вызову людей, чтобы доставить припасы в безопасное место на хранение, — учтиво продолжил купец.

— Ты не понял, Герхард? — Каспар взмахнул письмом из Имперского Комиссариата. — Все кончено. Я знаю, что ты творил тут, и позабочусь о том, чтобы ты закачался на веревке за все, что ты сделал.

— Неужто? — отозвался Герхард. — И что же вы думаете, что знаете?

— Что ты докладывал, что эти припасы украдены, а сам продавал и денежки клал себе в карман. Скажи, как еще ты мог подсчитать чистую стоимость «пропавших» товаров?

— Господин посол, — терпеливо проговорил Герхард, — заверяю вас, продукты были посланы на север и похищены разбойниками, а не мной. У меня есть все бумаги от городской стражи, подтверждающие это.

— Мне не нужно подтверждений. Я знаю, что ты делал. Я уже сотни раз видел такое в армии. Нечестные интенданты придерживают припасы и продают их по баснословным ценам. Ты всего-навсего банальный ворюга!

— Вы пытаетесь рассердить меня, посол?

— Да, — признал Каспар, чувствуя, как улетучивается его самообладание.

— Значит, вы слишком долго были солдатом. Я цивилизованный человек и, в отличие от вас, умею контролировать свой гнев и улаживать споры, не прибегая к насилию. Возможно, и вам следовало бы научиться тому же.

Каспар понял, что так он ничего не добьется, поэтому схватил купца за грудки и потащил его к краю набережной. Телохранители Герхарда шагнули вперед, но приблизившиеся Рыцари Пантеры пресекли любые попытки предпринять какие-либо действия.

— В чем дело, посол? — вспыхнул Герхард. — Это возмутительно!

— Тут я, пожалуй, соглашусь с тобой, Матиас, — сказал Каспар, наконец-то добравшийся до ступеней, ведущих вниз, к темной, ледяной воде Урской.

— Господин посол! — взмолился Герхард, догадавшийся о намерениях Каспара. — В этом поистине нет нужды.

— Ах, а вот здесь наши мнения расходятся, — фыркнул Каспар и столкнул торговца с причала.

Матиас Герхард, с громким плеском разбив речную гладь, погрузился чуть ли не на самое дно, но секунду спустя показался на поверхности. Молотя в панике руками и ногами, он глотал воду, отплевывался и с бульканьем молил о помощи. Купец отчаянно боролся с рекой, но тяжелые одежды и толстые цепи тянули его вниз — макушка Герхарда снова исчезла под водой. Рой пузырьков стремительным потоком поднялся из глубины, чтобы лопнуть на поверхности, и тут же голова торговца вновь показалась над водой.

— Пожалуйста! — провыл он, наконец-то ухватившись за каменные ступени.

Он дышал тяжело, со свистом, жадно глотая воздух горящими легкими, — пока Каспар не наступил на его пальцы пяткой своего сапога. Купец взревел от боли и вновь скользнул под воду.

— Дайте мне одно из копий его стражи, — крикнул посол стоящим на причале.

Он видел черный силуэт Курта Бремена на фоне яркого лунного света, чувствовал недовольство рыцаря, но это его уже не заботило. Завершить работу — вот все, что имело сейчас значение, и если придется прибегнуть к еще большей жестокости, что ж, он не отступит.

Если Герхард считает его солдафоном-головорезом, то надо вести себя как солдафон.

— Вот, — ледяным тоном сказал Бремен, передавая послу копье.

— Спасибо, Курт, — ответил Каспар, и в этот момент Герхард снова вынырнул из воды.

Посол видел, что купец почти сдался, исчерпав силы, и протянул ему пику — нарочно так, чтобы до нее было чуть-чуть не достать.

Герхард попытался ухватить древко, но каждый раз, когда его пальцы касались копья, Каспар отводил пику в сторону.

— Теперь ты готов поговорить без обиняков, Матиас? — поинтересовался Каспар.

— Да! — взвизгнул купец, и имперец позволил ему вцепиться в древко копья.

Подтянув тонущего поближе к лесенке, посол махнул рукой рыцарям, чтобы те вытащили из воды промокшего насквозь человека.

Герхард скрючился на камнях, его рвало грязной водой; лицо торговца посинело от холода. Он плакал, а когда Каспар опустился на колени рядом с задыхающимся жуликом, то почуял, что желудок купчишки опростался еще и от ужаса.

Он убрал с лица человека мокрые пряди волос и сказал:

— Теперь, когда твое внимание ни на что уже не отвлекается, думаю, мы можем побеседовать. Ты продавал припасы, посылаемые императором, не так ли?

Герхард зашелся в кашле, но медленно кивнул.

— Хорошо, — продолжил Каспар. — Значит, кое-что у нас уже есть. Идем дальше. Все, что у тебя осталось, и все, что прибывает из Империи, с этого момента отправляется тем, кто в этом нуждается. Ты меня понимаешь?

— Да, да, понимаю.

— А пока, хотя ты и заслужил своими деяниями, чтобы тебя швырнули в самую глубокую, самую мрачную темницу, ты мне все еще нужен, чтобы координировать распределение припасов между солдатами и жителями города. Ты будешь работать с моим помощником, Стефаном, и поверь мне, если ты снова свернешь на свой старый дрянной путь, ему станет об этом известно.

Каспар потер больное колено и поднялся по ступеням на пристань.

Дожидавшийся его Курт Бремен тихо произнес:

— Посол, могу ли я говорить искренне?

— Конечно, Курт.

— Посол, я не одобряю всех этих… грубых методов, которые вы, кажется, предпочитаете. Негоже эмиссару Империи вести себя подобным образом.

Каспар кивнул:

— Я понимаю твои чувства, Курт, правда, понимаю. Мне не доставляет удовольствия прибегать к подобным приемам, но иногда демонстрация силы необходима, чтобы добиться результатов от тех, кто ставит себя выше понятия чести, выше обязательств.

Похоже, Бремена не слишком убедили его слова:

— Мои солдаты и я — инструмент вашей воли, посол фон Велтен, однако мы должны осуществлять эту волю в соответствии с кодексом чести своего ордена. Такова наша цель здесь, но мы не сможем достойно выполнять возложенные на нас обязанности, если вы будете продолжать действовать таким образом. Вы должны позволить нам делать свою работу, не подвергая насилию наш кодекс чести.

— Конечно, Курт, но, возможно, Герхард прав, — сказал Каспар. — Вероятно, для поста посла я слишком долго был солдатом, но таков уж мой жребий, и это единственный путь, который я знаю и по которому пойду, служа императору.

Бремен коротко кивнул, хотя Каспар видел, что рыцаря не удовлетворил его ответ.

— Как быть с Герхардом? — спросил Бремен, меняя тему.

— Отвезите его к нему домой, пусть приведет себя в порядок. Я хочу, чтобы кто-нибудь из твоих людей приглядывал за ним, чтобы он не попытался сбежать из города. Утром я пришлю Стефана, он проверит, что осталось от расхищенных Герхардом товаров, и тогда уже мы начнем раздавать их нашим людям.

Бремен развернулся и принялся отдавать приказы рыцарям, а Каспар направился к своей лошади, внезапно ощутив всю тяжесть своих пятидесяти четырех лет — всех до единого.

Глава 6

I

Аромат жарящегося мяса витал над лагерем виссенландских стрелков-аркебузьеров. Солдаты жевали свежий, только что испеченный хлеб и сыр, запивая их кружками нордландского эля. Смех и возбужденный гул разговоров окружали каждый костер. Радостно видеть, что бодрость духа, свойственная солдатам Империи, вновь вернулась к ним, подумал Каспар.

За последние пять дней эта сцена повторялась уже несколько раз, когда телеги, управляемые солдатами посольства, доставляли припасы усталым и голодным городским бойцам. Проинспектировав товарные склады Герхарда, Стефан обнаружил настоящий рог изобилия жизненно необходимых продуктов и принялся вместе с опозоренным купцом раздавать их тем, кому они были так нужны. Каспар попросил Софью приглядеть за торговцем, поскольку не хотел, чтобы тот простудился после длительного погружения в ледяные воды Урской. Нет, Герхард не избежит заслуженного наказания так просто.

Они с Анастасией сидели на козлах пустой повозки, петляя среди тысяч людей, разбивших лагеря у стен города, — они возвращались в Кислев, чтобы сделать еще один заезд на склады Матиаса Герхарда. Дневной свет тяжелел, наливаясь багрянцем заката, и Каспар не желал находиться на слишком свежем воздухе дольше, чем это необходимо, поскольку температура в сумерках стремительно падала. Четверо Рыцарей Пантеры скакали рядом с ними, вымпелы на концах их серебряных пик хлопали на суровом вечернем ветру, а улыбки и благословения беженцев кардинально и так освежающе отличались от настороженной враждебности, с которой посол сталкивался в Кислеве до сих пор.

— Это невероятно, Каспар, подумай только, какая разница! — сказала Анастасия, потуже закутываясь в белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда. Ее щеки раскраснелись от холода, а глаза блестели.

— Ты права, — улыбнулся Каспар, тоже радуясь перемене поведения солдат, обосновавшихся вокруг Кислева.

— Откуда все эти продукты? — спросила женщина.

— От одной вороватой свиньи из Хохланда по имени Матиас Герхард, — ответил посол. — Он припас все это для себя, его склады просто ломились от всевозможных товаров: оружия, брезента, сапог, мундиров, зерна, солонины, пороха, пуль, алебард, саперного инструмента. Там нашлись даже три пушки из Имперской артиллерийской школы.

— И он не собирался ничем делиться?

— Нет, Анастасия, ни крошкой. Во всяком случае, не бесплатно.

— Я же просила, зови меня Ана. Как все мои друзья.

— Хорошо, — хмыкнул Каспар. — Не могу отказать женщине, ее слово для меня — закон.

— Отлично, — сказала Анастасия с насмешливой суровостью. — Крепко запомни это, Каспар фон Велтен. А что до господина Герхарда, надеюсь, ты позаботишься, чтобы его наказали.

— О да, — заверил Каспар. — Я не начальник снабжения, и, если бы он не был нужен мне для координации материально-технического снабжения операции, я бы бросил его замерзать в реке.

Когда телега, скрипя, покатила вверх по Горе Героев, Анастасия прижалась к нему, и Каспар наслаждался теплом ее такого близкого тела. Он сперва удивился, получив от женщины письмо с предложением помочь ему хоть чем-нибудь с доставкой припасов солдатам и беженцам, но потом вспомнил, что говорила ему Софья о попечительстве Анастасии над различными приютами и домами призрения. Ее доброта к тем, кого обделила судьба, кто оказался менее удачлив в жизни, чем она сама, была известна всему Кислеву, и, по правде сказать, Каспар не жалел, что возобновил свое знакомство с ней. Несмотря на недавнюю стычку с Сашей Кажетаном, он твердо решил снова увидеться с Анастасией, а ее письмо дало ему удобный повод. Два последних дня они провели вместе, развозя продукты, и присутствие женщины послужило отличным тонизирующим лекарством, излечившим посла от нарастающего разочарования.

— Но не волнуйся, как только война закончится, он у меня будет болтаться на виселице на Кёнигплац.

— Что заставляет человека отворачиваться от своей страны и своего народа и совершать подобные вещи? — удивилась Анастасия.

Каспар покачал головой:

— Не знаю, Ана, правда не знаю. И честно говоря, не хочу знать.

— За свои преступления он заслужил самую страшную кару. Я знаю, мы должны быть снисходительны и великодушны, и Шаллья учит нас милосердию, но ведь Герхард мог всех нас обречь на смерть.

Каспар ответил не сразу, он сосредоточенно наблюдал за отрядом всадников, тренирующихся на заснеженной земле чуть дальше, в степи, у подножия холма. Около шестидесяти мужчин на поджарых, длинноногих лошадях кружили между равномерно вбитых в землю столбов, изображающих строй солдат. К концу каждого столба был привязан набитый песком мешок размером с человеческую голову. В данный момент всадники на скаку осыпали условных противников градом стрел с красным оперением.

Стрельбу они производили с фатальной точностью, стрелы глухо втыкались в мешки с песком или с резким стуком вонзались в толстые деревянные столбы. Любой, на кого напали бы эти воины, неизбежно погиб бы под шквалом огня — с каждым залпом «враг» терял десятки «солдат». Все всадники умело обращались с коротким луком-полумесяцем, сделанным из слоистой выдержанной древесины, чьи размеры могли дать неверное представление о силе оружия; лошадьми бойцы правили при помощи коленей. Каспара потрясла степень контроля всадников над их скакунами — весь отряд двигался так слаженно, словно им командовала одна воля.

Во главе конных лучников стоял воин, в мешковатой белой рубахе и алых кавалерийских шароварах, стреляющий с невероятной скоростью и точностью. Его конь повиновался приказам всадника так, словно чуял желания хозяина всей своей кожей и плотью, как будто наездник и его конь были единым целым, вроде тех животных, что водятся, по слухам, в дремучих чащобах, — полулюдей-полулошадей. Длинный чуб летел за ним по ветру, а боец ухал со свирепым весельем, посылая стрелу за стрелой в набитые песком «головы». Два кривых меча прятались до поры в ножнах на его боках, но Каспар и без того легко, узнал бы Сашу Кажетана.

— Он действительно великолепный воин, — заметил посол вслух.

— Саша? Да, он весьма грозен, правда? И по-своему мил.

— Мил? — Брови Каспара взлетели на лоб. — Что-то это слово у меня с ним никак не вяжется.

— О да… — протянула Анастасия. — Я слышала о той прискорбной ссоре возле моего дома, но ты не должен тревожиться из-за этого. Пока им владеет безрассудная и безнадежная страсть ко мне, он не осмелится причинить тебе вред.

— Нет? Почему ты так уверена?

— Потому что он знает, что это расстроит меня, а, к сожалению, все, что делает Саша, он делает, чтобы угодить мне.

— Я бы не слишком обольщался, Ана. Когда я заглянул в его глаза, то увидел в них горячее желание сделать мне больно… или, возможно, себе. Поверь мне, он питает к тебе настоящую страсть, Ана.

— Что ж, он сам виноват. Я уже несколько раз говорила ему, что не думаю о нем в этом смысле. Кроме того, полагаю, есть и другие мужчины, более достойные моей привязанности.

Каспар держал провисшие поводья левой рукой, а пальцы Анастасии переплелись с пальцами его правой руки. Посол украдкой улыбнулся, направив телегу по изрезанной колеями дороге, ведущей к воротам Кислева, наслаждаясь уютной тишиной и близостью Анастасии, прижавшейся к нему на узких козлах.

Видя рядом с послом женскую фигуру в белом, толпы расступались перед повозкой — общеизвестная репутация Анастасии, друга бедных, обеспечила им быстрый проезд по запруженному народом проспекту.

На улицах чувствовалось напряжение. Каспар слышал, что Мясник снова нанес удар, зарезав целую семью, пока они спали, в глухом проулке неподалеку от доков.

Вскоре колеса телеги, оборот за оборотом, проглотили расстояние, отделяющее посольство от городских ворот, — всего через четверть часа Каспар натянул поводья и направил повозку по улочке, огибающей храм Ульрика.

Проезжая мимо железной ограды и фонтана в центре площади, посол подумал, что ремесленники, которых он нанял, отлично отремонтировали посольство. Они удалили со стен все рисунки, а умелые плотники вставили новые окна и крепкую дверь.

— Да, здание действительно выглядит лучше, — заметила Анастасия.

— Да, — кисло согласился Каспар. — Так и должно быть, хотя на восстановление мне пришлось потратить довольно много денег, зато Альтдорфу это не стоило ни медного пфеннига.

Даже фонтан отскребли от грязи и ржавчины, и солнечные зайчики, отражаясь в начищенной бронзе, играли на лице херувима и плясали в струе чистой воды, льющейся из его чаши. Посол сошел с козел и быстро обогнул телегу, чтобы предложить руку Анастасии.

Женщина грациозно соскользнула на землю, не обратив внимания на протянутую руку, предпочтя опереться на плечи мужчины. Оказавшись на мостовой, она улыбнулась Каспару.

— Итак? — сказала она, снова сплетая свои пальцы с его.

Увидев прибывшего посла, часовые промаршировали от крыльца к воротам.

Перед воротами Каспар заметил какой-то красный сверток, скрытый от взглядов тех, кто находился внутри, кованым кружевом у основания решетки. Когда стражники подошли к воротам, посол присел на корточки и ткнул узел пальцем в перчатке.

Едва он начал разворачивать «гостинец», из складок ткани в лицо ударила жуткая вонь.

Материя напоминала длинный шарф или малиновый кушак, который обычно носили кислевские бояре. Чем дальше он разматывал ее, тем сильнее становилось зловоние, но это не остановило посла.

Упрямство, извращенное любопытство и страшное подозрение заставили его завершить работу. Наконец содержимое свертка-кушака легло на булыжники мостовой. Анастасия закричала.

Каспар молча смотрел на коллекцию из четырех человеческих сердец.

II

Лубянский госпиталь был построен более двухсот лет назад у восточной стены города царем Алексеем после Великой Войны против Хаоса. Слишком много людей без нужды умирали от ран, полученных в боях, и Алексей решил основать в Кислёве лучшую во всем Старом Свете больницу для излечения страдальцев, больницу, которой можно бы было гордиться.

После завершения строительства жрицы Шалльи благословили стены здания, и на какое-то время Лубянка действительно стала домом для раненых и травмированных ужасами войны. Впрочем, госпиталь давно уже превратился в свалку больных, сумасшедших и искалеченных войной людей. Целые этажи были посвящены процессу умирания, там лежали те, чьи ранения были несовместимы с жизнью, и не важно, что нанесло им смертельный удар — топор или годы, — им оставалось только гнить, проводя свои последние часы в невыносимых мучениях.

Справедливости ради надо сказать, что страдание любит компанию, и Лубянка стала настоящим магнитом для всех, кто так или иначе чего-то лишился. Сироты, бездомные, больные и безумные находили приют в этих стенах, в здании, чей черный каменный фасад и остроконечные башенки служили мрачным напоминанием о судьбе тех, кто сдался и пал физически и морально. Матери утихомиривали непослушных детей угрозой отправить их в эту угрюмую больницу, словно вынырнувшую из ночного кошмара, а раненые солдаты молились о том, чтобы боги избавили их от Лубянки.

Ночами из узких зарешеченных окон рвалось на волю эхо проклятий и воя, смерть бродила по залам, как хищник, взимая свою дань с тех, чьи бренные останки будут поутру сожжены на погребальных кострах.

Два человека шагали по холодному каменному коридору, тускло освещенному чадящим факелом, который нес прихрамывающий мужчина, почти перегораживающий своей жирной тушей проход. Он кашлял и то и дело сплевывал на пол мокроту, но звук этот терялся среди рыданий и воплей, мечущихся в тесных клетушках, расположенных по обеим сторонам коридора.

Держась от проводника на почтительном расстоянии, Петр Лосев мрачно шагал по коридору, стараясь ступать по центру прохода, его длинный плащ с капюшоном волочился по грязным плитам пола. Три крысы прошмыгнули мимо, и он беззвучно хихикнул, наблюдая, как они, толкаясь, обнюхивают плевок первого человека.

Бледные костлявые руки тянулись к идущим по коридору, просовываясь меж прутьев зарешеченных дверей, жалобные стоны, ругань и испарения тел текли следом. Хромоногий человек колотил окованной бронзой дубинкой по тем дверям, чьи обитателиметались и кричали громче всего.

— Тише там, тише!

— Сегодня они слишком шумят, Дмитрий, — заметил Лосев.

— И то правда, — прорычал его спутник, стуча дубиной по очередной решетке. — Так всегда бывает, когда приходит зима. Думаю, они чуют мрак и то, что он скрывает.

— И ты нынче необыкновенно поэтичен, Дмитрий.

Тот пожал плечами:

— Так и времена у нас необычные, друг мой, но не волнуйся, у меня есть для тебя несколько симпатяшек, думаю, они тебе понравятся. Молоденькие. Незапятнанные. — Он даже облизнулся, произнося последние слова.

Лосев ненавидел этот экземпляр рода человеческого. Он не любил многих представителей своего вида, но Дмитрий оказался самым отвратительным примером того, какими болезнями может страдать нация. Как же ему хотелось взвести колесцовый замок^[5] своего пистолета, который сделал восточный мастер-оружейник Чазат, и вышибить мозги Дмитрия. За годы своего существования эти стены видели много ужасов, так что им еще одно убийство?..

Лосев никогда не называл Дмитрию своего настоящего имени; тюремщик — надзиратель Лубянки — полагал, что он грязный торгаш, предпочитающий, чтобы объект его сексуальных завоеваний был помоложе и чтобы победу над ним было проще одержать, чем над нормальным человеком. От этой мысли, в которую Дмитрий с такой готовностью поверил, советника царицы тошнило, словно бы он действительно оказался в компании извращенцев.

Но этот удобный вымысел следовало поддерживать, поскольку правда была гораздо хуже.

Он напряг всю свою волю, чтобы сдержаться и не потянуться к пистолету, когда Дмитрий, добравшись до запертой двери в конце коридора, полез под свой балахон и выудил оттуда связку ключей. Замок со щелчком открылся, и Дмитрий резко распахнул дверь, а затем протянул Лосеву факел и отступил в сторону, позволяя советнику войти.

В отличие от прочих темниц-клетушек Лубянки, эта оказалась чистой и не провонявшей дерьмом, смертью и отчаянием. У стен стояли четыре маленькие койки, и на каждой сидел ребенок — два мальчика и две девочки, все не старше пяти-шести лет.

Они нервно подняли глазенки на вошедшего и попытались улыбнуться, как им было велено. Они были перепуганы, но смотрели на Лосева с надеждой, возможно видя в нем шанс покинуть эту сырую дыру.

Лосев ощутил, как кровь его громовым барабаном застучала в венах при виде детей.

Дмитрий прав. Они незапятнанны и отлично подойдут.

Они должны быть невинны. Если нет, она узнает.

Только кровь невинных достаточно хороша.

III

После того как Каспар обнаружил страшный подарок, оставленный у ворот посольства, он решил, что настроению его портиться уже некуда — трудно представить, что может быть хуже.

Вряд ли он ошибался; ужасная находка стала всего лишь началом одной из худших ночей в его жизни. После того как Анастасия немного успокоилась, они прошли в посольство. Павел уже ждал их в прихожей у лестницы.

С печальным видом великан-кислевит сообщил:

— Там, наверху, гонцы из Альтдорфа. Они привезли тебе письма. Думаю, важные.

— Почему ты так считаешь?

— Вооружены до зубов. Крепыши. Скакали сюда во весь опор.

— Ясно, — сказал Каспар, мрачно передавая чудовищный окровавленный сверток Павлу. — Вот, подержи.

Павел кивнул и отогнул уголок ткани:

— Зубы Урсана, это же сердца!

— Знаю, — с отвращением бросил Каспар, поднимаясь по недавно застеленной ковром лестнице.

В кабинете посла ожидали четверо гонцов из Альтдорфа, их потрепанные одежды и изнуренные лица свидетельствовали о том, что они неслись во весь дух много недель, стремясь поскорее добраться до Кислева. Двое рыцарей, находившихся с ними, щелкнули каблуками, когда вошел Каспар.

— Господа, — начал Каспар, вставая за свой письменный стол, — вижу, вы проделали трудный путь. Могу я предложить вам чего-нибудь освежающего?

— Нет, спасибо, герр посол, — ответил дородный мужчина с лицом, подобным горному склону, держащий свиток, запечатанный зеленым воском. — Меня зовут Палланц, я привез вам важные письма, которые следует прочесть безотлагательно. Я обязан передать их вам из рук в руки.

— Как пожелаете, герр Палланц, — сказал Каспар, принимая бумагу.

Он увидел, что восковую печать украшает герб Второго Дома Вильгельма, и тревога его возросла. Посол сломал печать и развернул толстый пергамент, дав себе достаточно времени на изучение сути письма. Почерк был ровным, острые буквы стояли под наклоном, и еще до того, как он увидел простую подпись внизу листа, Каспар узнал руку, начертавшую строки, — она принадлежала императору Карлу-Францу.

Каспар дважды прочел письмо, прежде чем позволил ему выскользнуть из пальцев. Он тяжело опустился в кресло, давая словам проникнуть в сознание, не желая верить, что они могут быть правдой, не желая, нет, не желая понимать, что они означают для него лично, человека, занимающего пост посла Империи.

Едва ли услышав, как гонцы просят позволения удалиться, он неопределенно махнул рукой в сторону двери, но только после того, как вопрос повторили.

Когда гонцы покинули кабинет посла, вошел Павел, вытирая руки льняным полотенцем.

Кислевит показал на письмо и спросил:

— Все плохо?

— Да, — кивнул Каспар.

IV

— Пей все, — велела Софья. — Если не выпьешь, не дождешься ни результата, ни пользы.

— Будь ты проклята, женщина! — прорычал Матиас Герхард. — Это подло! Я знаю, ты пытаешься отравить меня!

Софья Валенчик поднесла стакан к губам купца и сказала:

— Заверяю тебя, герр Герхард, если бы я хотела тебя отравить, ты бы уже был не в состоянии жаловаться на это.

Свет лампы едва пробивался сквозь густое варево, состряпанное Софьей из множества ингредиентов, добытых из ее холщовой сумки. Странновато выглядящее питье пахло травой и скисшим молоком. Герхард, морща нос и делая гримасы, все-таки взял стакан и осушил его одним махом. Проглотив лекарство, он рыгнул, фыркнул, брызжа слюной, и поставил стакан среди груды бумаг, после чего вызывающе скрестил руки на груди.

— Какая вопиющая наглость так обращаться с человеком моего положения! — заявил он.

— Считай, что тебе повезло, герр Герхард, — ответила Софья. — Любого другого просто заперли бы в темнице, соверши они твои преступления. Благодари посла фон Велтена за то, что ты ему еще нужен и он позволил тебе остаться в твоем доме.

— Меня держат весь день в кабинете, под постоянной охраной вооруженных рыцарей и этой старой гадюки! — Торговец ткнул пальцем в сторону Стефана, который сидел за роскошным дубовым столом Герхарда, за стеной, выросшей из стопок счетов и бухгалтерских книг в кожаных переплетах. На кончике его носа балансировало пенсне, гусиное перо металось по длинному пергаменту.

— Если бы ты спросила меня, Софья, — пробурчал Стефан, не поднимая взгляда от груды бумаг Герхарда, — я бы сказал, что надо дать ему сдохнуть от лихорадки. Получил бы по заслугам.

— Не ворчи, старый ты дурень. — Софья запихнула несколько кувшинчиков с травами и припарками обратно в сумку. — Посол просил меня позаботиться о том, чтобы этот тип не умер раньше времени, и я не собираюсь позволить ему это сделать.

— Еще бы! — Перо перечеркнуло пергамент наискосок.

— И что бы это значило? — угрожающе поинтересовалась Софья, поворачиваясь к Стефану.

— Ничего, — беззаботно ответил он. — Ровным счетом ничего.

— Хорошо, и я буду тебе весьма благодарна, если впредь ты придержишь подобные замечания при себе.

— Я же только сказал…

— Лучше молчи, — перебила она, и тут снизу раздался стук в переднюю дверь.

Женщина повернулась к Герхарду и спросила:

— Ты ждешь гостей?

V

К тому времени как Каспар и Павел переоделись в наряды, приличествующие для дворца, уже стемнело. Вместо того чтобы отправиться верхом, как он поступил бы в ином случае, сегодня посол согласился, чтобы его доставили в Зимний Дворец в карете. Четверо охранников посольства под командованием Леопольда Дитца устроились на запятках кареты, еще шестеро рыцарей скакали на лошадях рядом.

Коляска медленно ползла по кишащим людьми улицам города, прокладывая себе путь по проспектам Кислева к дворцовому холму.

Каспар, сгорбившись, сидел в карете, пытаясь точно сформулировать, что именно он скажет царице. Хорошо, конечно, что она согласилась принять его, но вот каков будет результат встречи на этот раз, он даже представить не мог. Посла не оставляло тошнотворное чувство, что каменную стену, на которую он до сих пор натыкался в своих попытках добиться аудиенции у Ледяной Королевы, кто-то разрушил с той стороны.

— Может, все не так уж и плохо, — предположил Павел, занявший место напротив Каспара. — Царица не глупа, она знает, что Александр — пустое место, и он ей все равно совершенно не нравился.

— Когда твой кузен тебе не нравится — это одно, а когда его убьют в чужой стране — совсем другое. На это трудно не обратить внимания, — вздохнул Каспар.

— Возможно, но ведь это был несчастный случай.

— Ты можешь себе представить, чтобы Карл-Франц подставил другую щеку, если бы кто-то из его семьи был «случайно» убит в Кислеве?

— Полагаю, нет. — Павел скрестил руки на груди и выглянул из окошка кареты. — Очень плохо.

— Да, — согласился Каспар. — Очень.

«Оценка Павла как нельзя лучше соответствует ситуации», — горько подумал Каспар. В письме от императора говорилось о «весьма прискорбном и достойном всяческого сожаления несчастном случае», происшедшем в одном из самых неблагополучных районов Альтдорфа несколько недель назад.

Слова «весьма прискорбный» и «достойный сожаления» лишь частично передавали суть происшедшего.

Пасмурной и туманной ночью, в Брауцайте, по Леопольдштрассе к улице Сотни Таверн двигалась карета с кузеном Ледяной Королевы, Александром, которую возле пользующейся дурной славой таверны «Полумесяц» остановил отряд вооруженных бейлифов, действующих от имени одной из крупнейших бирж Альтдорфа.

Закоренелый игрок и известный развратник, Александр задолжал вышеупомянутой организации крупную сумму денег, и судебные приставы, несмотря на его мольбы о снисхождении, швырнули царского кузена в ближайшую долговую тюрьму.

Под утро пробудившихся представителей власти осведомили о событиях прошлой ночи, и они пришли в замешательство от подобного нарушения протокола. Однако замешательство переросло в ужас, когда тюремщики, открыв темницу, обнаружили Александра изнасилованным и убитым сокамерниками.

Каспар едва мог представить ярость Ледяной Королевы от учиненного ее семье бесчестья, и при мысли о том, что придется предстать перед царицей, когда она пребывает в таком состоянии духа, в животе посла все переворачивалось. Он предпочел бы сразиться с войском буйных зеленокожих, чем встретиться с гневом могущественной колдуньи.

Поставив локоть на выступ рамы каретного оконца и подперев подбородок ладонью, посол вглядывался в сумерки, укутавшие площадь Героев, на которую они только что въехали. Тысячи людей, которым повезло попасть в город до того, как ворота закрылись, обосновались здесь, там и тут пылали их костры — на когда-то просторной площади раскинулся потрепанный палаточный городок.

— Молот Сигмара! — тихо выругался Каспар. — Сам дьявол не прокормит столько людей, когда подойдут войска с севера.

— Угу, — согласился Павел. — Как думаешь, скоро?

— Как только сойдет снег, — ответил Каспар. — Нахексен, самое позднее — ранний ярдрунг.

— Уже недолго.

— Нет.

Первый намек на неприятности возник, когда один из Рыцарей Пантеры приказал горстке людей расступиться перед послом Империи. В ответ послышались крики возмущения и брань, и Павел нагнулся, чтобы посмотреть в окошко кареты.

— Надо побыстрее…

— Что? — переспросил Каспар, стряхивая с себя горестную задумчивость.

— Надо ехать быстрее, — повторил Павел, показывая в окно.

Каспар тоже выглянул наружу и увидел сотни озлобленных лиц, окруживших экипаж, тесня рыцарей и понося их на чем свет стоит. Никто не осмеливался приближаться к ним вплотную, но Каспар видел, что дела плохи.

— Что они кричат? — спросил он.

— Они знают об Александре, — встревоженно ответил Павел. — И не слишком рады тому, что его убили.

Вопли толпы стали громче — продвижение кареты замедлялось все больше и больше, по мере того как увеличивалось число собравшихся вокруг. Теперь Каспар уже сомневался в разумности путешествия через весь город в экипаже, снабженном его личным гербом и гербом Империи. Рыцари орали на кислевитов, чтобы те держались подальше и отступили, и, хотя их слов никто не понимал, намерения стражников были ясны хотя бы по тому, как они тыкали тупыми концами копий в тех, кто оказывался слишком близко к карете.

Каспар видел, что до дворцовых ворот осталось меньше сотни ярдов, — там, перед массивным зданием, сидели, точно окаменев на своих всхрапывающих боевых конях, два десятка вооруженных рыцарей в бронзовых доспехах.

Почему они не действуют? Наверняка ведь стражники видят, что посол нуждается в помощи!

Так думал Каспар, пока не понял, что рыцарям, по видимости, приказано не вмешиваться.

Затрещало дерево — кто-то выковырял из земли булыжник и метнул его в карету.

За первым камнем последовал второй и третий, снаряды бомбардировали экипаж, превращая тонкую резьбу в щепки, а стекла — в смертоносные узкие осколки, и Каспар при каждом ударе нервно вздрагивал. Охранники на козлах то и дело вскрикивали от боли.

И тут вал неистовой толпы хлынул вперед.

VI

Дверь не выдержала его натиска и раскололась, створка слетела с петель и упала, сбивая со стены позади себя штукатурку. Он прыгнул в проем, чуя запах жертвы, скрывающейся где-то на верхних этажах дома. Жилище внутри оказалось хорошо обставлено, очевидночеловеком богатым, хотя он понятия не имел, как зовут хозяина этого особняка.

Он проснулся с горящим в сознании образом, пылающим чужим лицом, и ранняя вечерняя тьма растаяла в жарком потоке гнева и ненависти, заструившимся по венам при виде представшей перед ним его грядущей трапезы. Он никогда не знал, откуда приходят видения, развязывающие его истинное «я», да его это и не заботило; они являлись и освобождали его от адской неволи, от рабства под маской избиваемого и оскорбляемого второго «я».

Его истинное «я» никогда не будет страдать из-за брани и поношений, которыми его щедро осыпали. Разве с его появлением им не пришел конец?

Она увидела то, что скрывалось под оболочкой хнычущего сопливого мальчишки, которого Он из него сделал, и пробудила его истинную суть в ее полной силе. Как он смеялся и плакал в тот день, когда прекратил муки другого «я», порубив Его на кровавые куски топором, прежде чем усесться и насладиться свежими ломтями мяса, отрывая их зубами прямо от костей.

Только ради нее он делал и продолжает делать подобные вещи.

Коридор был темен, но он видел две вооруженные фигуры, быстро спускающиеся по лестнице, выставив перед собой мечи. Рыцари со шкурами пантер, переброшенными через плечи, встали между ним и его жертвой, а этого позволить было нельзя.

Даже несмотря на закрытые шлемы, он чувствовал их отвращение к нему, к его наготе, к маске из мертвой кожи, которую он носил. Как плохо они понимали его, как мало знали о нем. Один из рыцарей крикнул ему что-то, и он увидел еще три бегущие фигуры. Запах жертвы переполнил все чувства, и он яростно взревел.

Первый рыцарь сделал выпад, целясь мечом в его живот, но он перекувырнулся, поднырнув под удар, выхватил из плоти нож и воткнул его в брешь между поножами и металлическим набедрием рыцарских доспехов.

Человек пронзительно вскрикнул, когда узкий клинок рассек звенья его кольчуги и, точно в ножны, вошел в мягкое бедро. Поворот клинка разрубил главную артерию, и, когда боец упал, брызжа кровью, он вскочил на ноги.

Второй рыцарь шагнул к нему и с размаху опустил меч, но там, куда упало оружие, его больше не было, он сделал сальто назад, ускользая от рубящего лезвия. Легко приземлившись на одну ногу, босую ступню другой он обрушил на бедро противника. Металл смялся под чудовищной силы ударом, и он услышал, как под плотью хрустнула кость рыцаря.

Человек взревел от боли и рухнул. Рыцарь не успел еще удариться о землю, а он уже бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки разом. Оказавшись на площадке, он понесся туда, где ждала его жертва, вышибая все двери, стоящие между ним и его целью.

Ближе, ближе, плечо обрушивается на очередную створку, и вот он в роскошно обставленной спальне. Массивная кровать с пологом на четырех столбиках, задрапированная красными и золотыми шелками, занимала центральное место в комнате, но он не обратил на нее никакого внимания, потому что увидел троих человек.

Их лица исказились от ужаса, когда он предстал перед ними во всем великолепии своей наготы.

Чужой страх наполнил воздух сочным острым запахом, и он рассмеялся.

Потом он увидел ее.

И мир перевернулся вверх дном.

VII

— Гони! — крикнул Каспар в разбитое оконце кареты.

Он услышал щелканье хлыста, но экипаж не сдвинулся с места, так тесно его обступила толпа. Злые вопли перемешались с криками боли и ярости, вырывающимися у охранников и рыцарей, защищающих посла.

А бойцы уже отказались от пик, которые слишком неудобно использовать, когда противник так близко, и вытащили мечи.

— Нет! — рявкнул Каспар, заметив это. — Никаких убийств.

Он не знал, услышали ли его рыцари или нет, до тех пор, пока не увидел, что они наводят вокруг себя порядок, орудуя рукоятями мечей или нанося удары плашмя.

Охранники посольства, все еще цепляясь за запятки кареты, пинались подкованными сапогами, ломая руки и ноги тем, кто неосторожно оказывался возле дверей коляски, отгоняя их. Все больше и больше камней и других снарядов барабанило по крыше и стенкам экипажа, и Каспар понимал, что еще чуть-чуть и они будут побеждены.

— Проклятие, почему бы этим чертовым кислёвским рыцарям не пошевелить задницами? — взвыл Каспар и ударил по лицу какого-то мужика, пытавшегося забраться в карету.

— Думаю, Ледяная Королева дает нам урок, — предположил Павел, выворачивая кисть, сунувшуюся в разбитое окно. Раздался крик, и рука исчезла.

Рыцари Пантеры окружили карету, избивая толпу повернутыми плашмя мечами, их лошади тревожно переступали ногами, высекая из камней мостовой искры. Мощные плечи крупных боевых коней возвышались над головами большинства людей из толпы, и уже сами размеры скакунов устрашали и сдерживали беснующийся народ не меньше, чем опасные копыта.

Ничего больше сделать рыцари не могли, чтобы не покалечить собравшихся на площади, так что вскоре они были окружены сердитой толпой и оказались вынуждены принимать удары импровизированных дубинок, камней и всего, что было под руками кислевитов. Конечно, это самодельное оружие не имело шансов пробить броню рыцарей, но нападающие брали не качеством, а количеством.

Одного из рыцарей стащили с коня, и толпа насела на него, осыпая ударами, пока из-под шлема и латного воротника на брусчатку не потекла кровь. Неожиданно площадь огласило дикое лошадиное ржание — какой-то предприимчивый кислевит подобрался сзади и перерезал животному поджилки. Скакун упал, сбросив седока, который каким-то чудом ухитрился встать на ноги. При падении рыцарь потерял меч, но продолжал драться, боксируя латными перчатками.

Каспар бил руками и ногами — нападающие пытались протиснуться в двери кареты. С другой стороны их сдерживал Павел, но было ясно, что это всего лишь вопрос времени и скоро их выволокут наружу. Каспар проклинал безумие толпы и то, что его деятельность в качестве посла, весьма вероятно, окончится на столь скорбной ноте; быть разорванным в клочья теми самыми людьми, помочь которым он приехал, — какая чудовищная ирония!

Дерево трещало — люди напирали на тонкие стенки кареты.

— Павел! — крикнул Каспар.

— Вижу!

В образовавшийся в стенке пролом нырнул орущий человек, с губ его летели брызги слюны, он тянулся к Каспару. Теснота кареты стесняла движения нападающего, но удар достиг цели. Каспар почувствовал, как лопнула кожа на его щеке, в ярости он рванул противника за грудки его потрепанной крестьянской рубахи, пригнул голову и ударил лбом в переносицу мужика.

Тот завопил и повалился назад, заливая все вокруг хлынувшей из сломанного носа кровью.

А в дыру уже тянулись руки других людей, они схватили посла и потащили его наружу.

— Проклятие! — взвыл ударенный в висок Каспар.

Кулаки и сапоги тыкались в его бока. Рухнув на брусчатку, он заметил лежащего с противоположной стороны кареты Павла. Посол прикрыл голову руками и подтянул к животу ноги, а удары все продолжали сыпаться на него.

Крики и шум разрывали воздух, но даже в свеем тяжелом положении Каспар уловил, что характер их поменялся. Напавшая на него толпа рассыпалась, улепетывая так, словно сами демоны Хаоса поджаривали им пятки. Посол перевалился на живот, морщась от острой боли в ребрах, и пополз по покрытой жидкой грязью земле, рассчитывая укрыться под разбитыми остатками кареты.

Там к нему присоединился Павел. Лицо его превратилось в кровавую маску — удар чьего-то сапога рассек кожу над левым глазом великана.

— Ублюдки, ждали до последнего… — буркнул гигант кислевит.

— Что? — переспросил Каспар, задыхающийся и оглушенный.

— Вон. — Павел показал на два десятка рыцарей в бронзовых латах, скачущих сквозь толпу, прорубая мечами путь к поверженным. Их нагрудники украшало серебряное изображение медведя, а шлемы венчали черепа с длинными оскаленными клыками.

Они отгоняли толпу от разбитой кареты, не оставляя ни одного шанса тем, кто не поторопился убраться с их дороги. Кровь лилась на камни мостовой. Шестеро Рыцарей Пантеры — одного, потерявшего в свалке шлем, поддерживали двое соратников — выстроились цепью между всадниками и послом. Охранники посольства, пошатываясь, присоединились к ним, и Каспар, видя их растерзанную форму и заплывшие синяками лица, говорящие о том, что они яростно дрались с разгневанной толпой, преисполнился гордости за солдат.

Рыцари-кислевиты остановили коней перед Рыцарями Пантеры, которые уже подняли мечи, готовые принять бой.

Но скакавший впереди воин убрал в ножны окровавленный клинок и сказал:

— Посол фон Велтен, Ледяная Королева примет вас немедленно.

Каспар выполз из-под кареты и с трудом поднялся, уцепившись за сломанное колесо экипажа. Колено болезненно хрустнуло. Посол кое-как отряхнул грязь, одернул порванную рубаху, пригладил штаны и только после этого обратился к рыцарю, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно:

— Отлично, если она хочет играть по таким правилам, так тому и быть.

И Каспар в окружении избитой свиты проследовал за рыцарями в ворота Зимнего Дворца.

VIII

Залы дворца Ледяной Королевы не изменились с тех пор, как он был здесь в прошлый раз. Стены изо льда по-прежнему ослепительно сверкали, мозаики высокого потолка впечатляли как и раньше, и воздух остался таким же холодным, каким запомнился послу. Но сегодня Каспар пришел сюда не званым гостем, а заступником, апологетом. Желчь приливала к горлу при мысли о том, что сейчас придется унизиться перед этой надменной женщиной, которая, как он считал, едва не допустила, чтобы их всех убили. Одному из его рыцарей раскололи череп, и он наверняка не сможет встать в строй много недель. Охранники посольства отделались переломами, резаными ранами и синяками, последними они с Павлом, похоже, тоже будут щеголять.

Павел шлепнул себе на лоб холодную тряпицу, вытирая с лица кровь, а Каспар предпринял еще одну тщетную попытку придать себе более приличный вид, чтобы не походить на оборванного и грязного селянина.

Он надеялся, что им дадут время привести себя в порядок, но оказалось, что Ледяная Королева не собирается предоставить им такой возможности. Как только они вошли во дворец, им навстречу торопливо бросился Петр Лосев. Лицо его прочертили морщины тревоги.

— Посланник фон Велтен! — выпалил он. — В какие дикие времена мы живем! Чтобы толпа нападала на человека вашего положения! Это не останется безнаказанным, заверяю вас.

— Этого не произошло бы вовсе, если бы ваши треклятые рыцари пришли на помощь вовремя, — фыркнул Каспар, чье терпение уже подходило к концу.

— Знаю, знаю, извинений, конечно, недостаточно, repp посол, — кивнул Лосев, — но у дворцовых рыцарей особый приказ, который не дозволяет им покидать пост без специального разрешения их командира. К сожалению, чтобы разыскать его, мне потребовалось некоторое время.

— Какое неудобство… — буркнул Павел.

— Воистину, — улыбнулся Лосев, но рассеянности или, что более вероятно, намеренно игнорируя сарказм Павла.

— Некоторые из моих людей серьезно ранены, — сказал Каспар. — Они нуждаются в воде и бинтах.

— Я сейчас же позабочусь об этом, — заверил Лосев, щелкнул пальцами и бросил приказание слуге в голубой ливрее. — Вашими людьми займутся, герр посол, но, боюсь, мне придется настаивать, чтобы вы сами проследовали за мной в Южный Зал немедленно. Царица и так уже ждет вас, и ей не понравится, если ей придется ждать еще дольше.

Главный советник Ледяной Королевы провел их через вестибюль к увитой гирляндами лестнице, по которой они поднимались во время прошлого посещения дворца, хотя на этот раз она показалась менее грандиозной.

На протяжении всего путешествия Каспар изо всех сил старался держать себя в руках. Ледяная Королева, судя по словам Лосева, недовольна тем, что они заставили ее ждать! Будь проклята эта женщина, она, видимо, и впрямь испытывает его терпение.

Они вошли в главный зал, туда, где во время прошлой аудиенции танцевали, и посол обнаружил, что любуется великолепием Зимнего Дворца.

Он одернул себя и насильно вернул взгляд к двустворчатым дверям в конце зала, понимая утонченную хитрость Ледяной Королевы, избравшей для проведения приемов это место, где так явно демонстрируются ее немыслимые колдовские силы.

Двери широко распахнулись, и в зал вошла Ледяная Королева в сопровождении бесчисленной свиты бездельников, фаворитов, советников, писцов и прихлебателей. Она явилась во всей своей величественной красе, и Каспар почувствовал, как при приближении царицы температура в зале резко упала. Одетая в длинное, цвета слоновой кости платье, сверкающее жемчугом и осколками льда, она, казалось, не идет, а скользит по полу. Волосы, отливающие инеем еще сильнее, чем раньше, вольно рассыпались по плечам, на высокий лоб им не позволяли упасть украшения из цветного льда. И вновь женщина вооружилась древним клинком королев-ханш Страх-Морозом. Ее глаза были подобны бриллиантам; взгляд твердый и острый; на щеке поблескивала ледяная слеза.

— Она не выглядит радостной, — заметил Павел.

— Нет, — согласился Каспар, когда три крепких, обнаженных по пояс воина с длинными чубами и навощенными усами принесли роскошное, из золота и ляпис-лазури, кресло с высокой спинкой, поставили его рядом со своей королевой и застыли за ее спиной, скрестив на груди сильные, мускулистые руки.

Женщина села на трон, не соизволяя пока взглянуть в сторону гостей, и уложила свой покоящийся в ножнах меч на колени.

Каспар поежился, ощутив волны ледяного холода, исходящие от царицы и ее оружия. Не успел он вымолвить и слова, как Ледяная Королева, скрестив руки на прозрачных ножнах, произнесла:

— Нам нанесена мучительная рана, посол фон Велтен. Один из возлюбленных сынов Кислева отнят у нас.

Каспар знал, что должен тщательно подбирать слова.

— Ваше величество, позвольте мне от имени императора Карла-Франца и от всей моей нации принести вам самые искренние извинения и выразить наши горячие соболезнования. Мне известно, как дорог был Александр вашей семье.

Уголки рта Ледяной Королевы дернулись.

— Да, он был достойным человеком, и его потерю все мы ощущаем очень остро. Расскажите, как он погиб?

На короткий миг Каспар заколебался, понимая, что лгать бессмысленно, но и вдаваться в грязные подробности смерти Александра было не время. В простом, небрежно заданном вопросе царицы посол чуял скрытую угрозу и прежде, чем заговорить, тщательно составил в уме ответ.

— Он… ах, мне говорили, что он был убит бандитами из-за долга.

— Долга? Из-за денег? Как дворянин Кислева мог оказаться кому-то должен? Мой царственный кузен был состоятельным человеком. Более вероятно, что ваши альтдорфские ростовщики затравили его до смерти из-за пары пфеннигов.

— Ваше величество, я не слишком много знаю об обстоятельствах, предшествовавших смерти Александра, я здесь лишь для того, чтобы передать соболезнования императора и предложить возмещение потери.

— Возмещение?! — возмутилась Ледяная Королева. — Никакое возмещение не исцелит боль от потери столь дорогого для меня человека, как Александр. Он был святым среди людей, а ваша проклятая назойливая нация наверняка наслаждалась, видя его попранным и униженным.

— Заверяю вас, ваше величество, это не так, — невозмутимо ответил Каспар.

— Не надо играть со мной, посол фон Велтен, для меня не секрет, каким представляется мой народ вашему драгоценному императору: мы для него вассалы, удобный буфер между Империей и северными племенами варваров. Мы для вас всего лишь выгодные союзники.

— Ваше величество… — начал Каспар, но Ледяная Королева еще не закончила

— Каждый год северные племена совершают грабительские набеги на наши земли, убивают сотни моих людей. Мы проливаем кровь, но вновь и вновь отгоняем варваров в их пустоши. А какую благодарность мы получаем за свою великую жертву?

Под шквалом обвинений Ледяной Королевы Каспар стиснул кулаки. Он не мог поверить, что у нее хватило наглости говорить подобные вещи. Разве люди Империи не погибают прямо сейчас, защищая ее треклятое царство? Ледяная Королева продолжала поносить его народ, и Каспар чувствовал, что самообладание, изрядно потрепанное спущенной с привязи жестокостью толпы на площади Героев, угрожает окончательно покинуть его.

— Мы взывали к вашему императору о помощи, но вы послали солдат только тогда, когда решили, что ваши земли в опасности.

— Черт побери!.. — рявкнул Каспар, исчерпав запас терпения.

Он шагнул вперед, и телохранители царицы тут же заслонили собой трон, не подпуская к владычице разгневанного имперского генерала.

— Каспар, нет… — начал Павел. Но было уже слишком поздно.

— Как вы можете говорить такое?! — воскликнул Каспар. — Мои земляки умирают здесь и сейчас в вашей жалкой стране, чтобы защитить нас всех. Вы не хуже меня знаете, что наши народы всегда сражались бок о бок против племен Хаоса. Тысячи воинов императора стоят лагерями под стенами вашего города, холодные, голодные, но готовые насмерть биться с нашими врагами. Я не намерен выслушивать оскорбления, которыми вы осыпаете этих храбрых людей. И если вам это не нравится, то можете катиться в ад… ваше величество.

Ошеломленное молчание встретило вспышку Каспара.

Лицо Петра Лосева стало бледнее, чем у Ледяной Королевы, а армия ее лизоблюдов не могла бы выглядеть более потрясенной, даже если бы посол вдруг раскинул крылья и поднялся в воздух.

За спиной Каспара Павел еле слышно шептал:

— Да спасет нас Урсан, да спасет нас Урсан…

Безмолвие разбухало, и Каспар почувствовал, как гнев покидает его, — осознание того, что он только что сказал и кому он это сказал, наконец, пронзило пелену ярости, застившую разум.

Он смотрел в холодные, суровые глаза Ледяной Королевы Кислева и ждал, что она превратит его сейчас в звонкую прозрачную статую.

Медленно, будто нехотя, царица поднялась и направилась к нему. Женщина остановилась перед послом и наклонилась так, что холод от ее близости стал почти невыносим.

Улыбнувшись, Ледяная Королева прошептала:

— Прекрасно, герр фон Велтен.

— Что? — выдохнул Каспар, недоумевая, почему он все еще жив.

— Идемте со мной, — сказала она, сжав своей обжигающей холодом рукой его ладонь, и повела посла по главной лестнице, оставив позади десятки потрясенных и ошеломленных людей.

Петр Лосев направился было следом, но Ледяная Королева остановила его одним мановением руки.

Каспар оглянулся на Павла, который лишь пожал плечами и закатил глаза.

Они с Ледяной Королевой покинули зал в молчании и шли так, пока не оказались там, где их не мог услышать никто из брошенной свиты. Царица остановилась перед гигантским портретом своего отца, Радия Боки, сидящего верхом на чудовищном медведе Урскине. Она подняла взгляд на картину, перевела его на Каспара, — казалось, выражение ее лица смягчилось.

— Почему вы не заморозили кровь в моих венах? — неожиданно спросил Каспар.

Ледяная Королева хихикнула:

— Уверена, вы прекрасно знаете, что Александр был бездельником и транжирой и что не многие проливают слезы по его кончине, разве что кредиторы да кучка дур, воспитывающих его детей-ублюдков. Да и в Империю его отослали не затем ли, чтобы убрать с глаз моих?

— Тогда к чему эта сцена там, в зале?

— Бросьте, герр фон Велтен, не стройте из себя святую невинность, — махнула рукой царица. — Пусть я и не выносила своего кузена, но должна же была показать, что скорблю о его гибели.

— Что ж, поздравляю. Вам отлично удалось выставить меня вздорным головорезом-сквернословом, — проворчал Каспар.

Ледяная Королева рассмеялась:

— Мой отец частенько говорил, что никогда бы не доверился человеку, который боится выйти из себя. В результате его бояре были невыносимой бандой хамов, вечно ссорящихся, вечно спорящих, вечно дерущихся. Но они были верны, честны и правдивы, и трудно было бы найти другой такой отряд великих воинов, готовых биться и умереть друг за друга. Так что высказывание это принесло моему отцу пользу, и я не вижу причины, почему бы и мне не поверить ему, посол.

— Вы нарочно пытались разозлить меня?

— Конечно.

— Но почему?

— Я знала вашего предшественника, Тугенхейма, — объяснила Ледяная Королева. — Он был проныра и трус, приехавший в Кислев только ради своей карьеры. Я понимаю, этот пост не слишком привлекателен, но он крайне важен, и здесь требуется человек с вполне определенным характером. Андреас Тугенхейм был не тем, кто нужен, но я верю, что вы — тот самый человек.

— Человек, выходящий из себя?

— Нет, — ответила царица. — Человек с огнем в сердце и душой кислевита.

Теперь настала очередь Каспара рассмеяться:

— С душой кислевита? Боюсь, что я скорее сын Империи.

— Вы ошибаетесь, Каспар фон Велтен. Вы сражались за Кислев и раньше и вновь оказались здесь во времена величайшей нужды. Земля позвала вас драться за нее, и я верю, что вы не проиграете.

Каспар был удивлен:

— Земля позвала меня? Нет, меня прислал сюда император.

Ледяная Королева качнула головой.

— Нет. Веришь ты или нет, это не важно, но ты ответил на зов земли. Я уверена. Приходит момент, приходит и человек. Ты не мог не оказаться здесь, и тебе еще многое предстоит сделать.

— Например?

— Понятия не имею, — призналась Ледяная Королева с холодной улыбкой. — Ты сам должен это открыть.

IX

— Павел все еще не верит, что мы не подохли.

— Не уверен, что я сам в это верю, — ответил другу Каспар.

Они скакали по проулку, ведущему к посольству. Рыцари в бронзовых доспехах обеспечили им безопасный проезд по Кислеву, толпа, напавшая на них чуть раньше, испарилась перед грозными воинами как утренний туман. Раненых солдат Каспара везли сзади в удобном экипаже, а ему самому оседлали свежую лошадь из конюшен Ледяной Королевы, мерина мышастой масти, заменившего коня, убитого на площади Героев.

От разбитой кареты не осталось ни щепки — все обломки, очевидно, сожгли в каком-нибудь костре, а мягкую ткань обивки запихали между слоев неопрятной, кишащей вшами одежды — для тепла. Каспар не оплакивал этой потери; все равно он всегда недолюбливал подобный способ передвижения.

Возвращение не изобиловало событиями, но когда посол кинул поводья ожидающему слуге и, прихрамывая, зашагал к посольству, он почувствовал, что что-то не так — слишком уж напряжены были часовые у входа.

Они открыли для него двери и проводили в кабинет.

Там посол обнаружил дожидающихся его Курта Бремена и чекиста Владимира Пашенко.

Прежде чем Пашенко успел заговорить, Каспар обратился к Бремену.

— Что случилось? — требовательно спросил он.

— Кое-что нехорошее, — ответил Бремен.

— Что именно? Что бы то ни было, — говори.

— Сегодня утром совершено нападение на дом Матиаса Герхарда. Один из моих рыцарей погиб, другой тяжело ранен, — сообщил Курт, глубоко вдохнул и закончил: — Стефан мертв.

В желудке Каспара все перевернулось, посла обдало жаром. Внутри него забил обжигающий сердце источник неиссякаемого горя. Стефан. Его старый боевой товарищ, человек, научивший его всему, что необходимо знать солдату, чтобы выжить. Мертв. Это, должно быть, какая-то ошибка. Стефан был слишком упрям, чтобы умереть.

Но, увидев серьезное лицо Бремена, он понял, что ошибки нет. Это правда.

— А Софья? — спросил он, отчаянно боясь за нее, но еще больше боясь услышать ответ. — Что с Софьей, черт побери?

— Я не знаю, — медленно проговорил Бремен.

— Какого дьявола ты хочешь сказать этим «я не знаю»?

— Я хочу сказать, что в доме не обнаружено никаких следов ни ее, ни Матиаса Герхарда. Они оба исчезли.

Глава 7

I

Каспар опустился на колени возле забрызганной кровью постели, горестно теребя красно-золотые шелковые простыни. Пол спальни Матиаса Герхарда был усыпан битым стеклом, мебель кто-то перевернул, а местами и превратил в щепки размером со спичку. Огромное зеркало в резной раме красного дерева разнесли вдребезги, каждый зазубренный осколок отражал лица людей, собравшихся на этой бойне, и многократно повторял слова, написанные кровью на стене.

Кровь покрывала почти все в комнате — пол, стены, даже потолок.

Каспар поднял взгляд на оштукатуренную стену напротив кровати. Кровавые слова были написаны словно бы детской рукой, и Каспар знал, что это жуткое граффити убийца выводил, когда Стефан уже лежал мертвым.

Надпись гласила: «Это все ради нее».

Стефан погиб в этой комнате, а Софья… что с ней? Похищена? Убита?

Страх за Софью и мысль о том, что она сейчас, возможно, страдает, вызвали в груди Каспара боль, и хотя, они знали друг друга всего несколько месяцев, но чувствовали себя точно старые друзья, и вероятные муки женщины ранили посла сильнее, чем он мог себе представить.

Владимир Пашенко показал на огромное пятно цвета спелой сливы, запекшееся на дорогом ковре рядом с Куртом Бременом, — ворс ковра спутался и пах кровью.

— Здесь мы нашли твоего… э-э… слугу. Он умер от одной-единственной раны на горле — ему рассекли главную шейную артерию.

— Его звали Стефан, — прорычал Каспар.

— Кто бы ни убил его, — продолжил Пашенко, как будто и не обратив на посла внимания, — он использовал необычайно острый клинок и точно знал, куда бить.

— Или застал их врасплох, что кажется маловероятным, с учетом того, что дверь в дом выломана, а мои рыцари сражались с ублюдком на лестнице, — сказал Курт Бремен, разъяренный тем, что двух его воинов победили с такой очевидной легкостью. Один рыцарь уже лежал под саваном в храме Морра, а второй наверняка потеряет ногу.

— Рана на шее — единственное повреждение, нанесенное жертве, — продолжил чекист, читая что-то в своем кожаном черном блокноте. — Оборонительные раны отсутствуют.

— Оборонительные раны? — переспросил Каспар, поднимаясь.

— Да, когда на кого-то нападают с ножом, он обычно вскидывает руки, заслоняясь от ударов, так что часто у жертвы обнаруживается отсутствие пальцев или располосованные до костей предплечья.

— Но у Стефана ничего такого нет?

Пашенко сверился с записями:

— Нет, ничего.

— Есть идеи, как это могло произойти?

Чекист пожал плечами:

— Никаких. Возможно, убийца действовал так быстро, что у жертвы не было возможности защититься.

Каспар кивнул:

— Вы нашли еще что-нибудь, что могло бы помочь поймать подонка?

— Ничего существенного, — признался Пашенко.

— Но ведь наверняка кто-нибудь что-нибудь видел? — заметил Бремен.

Пашенко покачал головой:

— Нападение произошло в сумерках, а в такое время не многие рискуют высунуть носы на улицу, а те, кто все же бродил во тьме, не побегут ко мне откровенничать. Хотя как только твой рыцарь оправится, я, конечно же, поговорю с ним. Он, возможно, единственный человек в Кислеве, видевший Мясника и оставшийся в живых. Однако мы нашли кое-какие следы, ведущие в конюшни и из конюшен Герхарда. Две лошади из его тройки исчезли, так что я могу лишь предположить, что убийца ускакал на одной, а пленников увез на другой.

Каспар пересек комнату и остановился перед кровавой надписью, от которой вниз тянулись ручейки потеков.

— И, во имя Сигмара, что это означает? «Это все ради нее». Кто эта «она»? Видели ли вы что-нибудь подобное на местах предыдущих убийств Мясника?

— Нет, — многозначительно проговорил Пашенко. — Только с тех пор, как в Кислев прибыли вы, убийца оставляет трофеи или послания.

— И что это значит?

— Точно не знаю, но, полагаю, убийца пытается сказать вам что-то.

— Сказать мне? Но что?

— И снова не знаю, — ответил Пашенко, — но, принимая во внимание сердца, оставленные у посольства, я прихожу к выводу, что послание предназначалось именно вам. По какой-то причине Мясник одержим вами, посол фон Велтен.

II

Первое, что она почувствовала, была боль. Потом горе. Потом ужас.

Софья старалась дышать ровно, глаза ее оставались закрытыми. Она ощущала, что сидит на тяжелом деревянном стуле, что руки привязаны за спиной к стойкам, а запястья саднят от впившегося в кожу грубого ремня. Она не могла сказать, есть ли в комнате кто-нибудь, кроме нее, поскольку продолжала делать вид, что сознание еще не вернулось к ней, пытаясь одновременно собраться с мыслями, пусть и ужасными. Было холодно, но оначувствовала, что находится в помещении. Пахло отвратительно; в своей жизни женщина достаточно проработала в полевых госпиталях, чтобы узнать запах гниющей плоти и крови. Она подавила омерзение и позыв к рвоте, и тут же мстительная головная боль вернулась в полную силу.

Слезы засочились из-под век, когда она вспомнила молниеносное движение ножа, фонтан артериальной крови и просящий прощения взгляд умирающего Стефана.

В голове ее возникло одно-единственное слово: Мясник.

Крики Герхарда все еще метались эхом в ее сознании, и женщина обнаружила, что не может вспомнить, что произошло потом, — ничего, кроме мучительного вопля, предшествовавшего удару в висок.

— Можешь открыть глаза, — раздался вдруг мужской голос. — Я знаю, что ты очнулась.

Софья всхлипнула, потеряв самоконтроль, когда почувствовала руку убийцы, скользнувшую под подбородок и приподнявшую ее голову.

— Прости, что я ударил тебя, — сказал он. — Я просто не ожидал увидеть тебя там. Я думал, ты мертва.

Софья дернулась, попытавшись избавиться от хватки врага.

— Пожалуйста, не делай мне больно, пожалуйста, пожалуйста…

— Тсс… Я не собираюсь причинять тебе вред, матушка. Как ты могла подумать такое? После всего, что ты для меня сделала. Ты защищала меня, хранила меня, холила и лелеяла, ты любила меня и готовила к тому дню, когда мы наконец-то смогли избавиться от него. Как я могу сделать тебе больно? Я люблю тебя, я всегда любил тебя.

Софья разрыдалась еще сильнее, когда его руки пробежали по ее золотисто-каштановым локонам и она почувствовала близость убийцы. Она услышала, как он втягивает воздух, и поняла, что безумец вдыхает запах ее волос.

— Пожалуйста, — снова взмолилась она. — Все, что хочешь, только не убивай меня.

— Убить тебя? — рассмеялся голос. — Разве ты не помнишь? Ты уже мертва, но я сохранил частицу тебя.

Она с отвращением отдернула голову, ощутив прикосновение лица Мясника к своему и чужой влажный язык, лизнувший щеку. Его кожа казалась задубевшей и жесткой.

— Почему ты отстраняешься? — спросил он.

— Потому что ты пугаешь меня, — ответила Софья.

— Но это же я, — обиженно протянул он. — Твой маленький мальчик, твой бесценный воин. Посмотри на меня.

— Пожалуйста, нет, — всхлипнула Софья, зажмурившись еще сильнее.

— Я сказал — посмотри на меня! — взревел похититель и отвесил женщине тяжелую пощечину.

Софья ощутила во рту вкус крови, и тут же на ее бедра навалилась тяжесть — это убийца рухнул рядом с ней на колени, страдальчески воя.

— Прости! — скулил он. — Прости, мне так жаль. Я не хотел… Я больше не буду! Пожалуйста, не заставляй меня причинять тебе боль! Больше не надо. Ты же не хочешь этого.

Она почувствовала, что он встал прямо перед ней, и инстинктивно попыталась лягнуть врага ногой. Но он оказался слишком проворен, и удар не достиг цели.

— Я велел тебе открыть глаза, — произнес он жестко. — Если ты этого не сделаешь, я отрежу тебе веки.

Глаза Софьи наполнились слезами боли, и она повиновалась приказу.

Мясник был абсолютно гол, на теле его толстой коркой запеклась кровь, глаза маньяка блестели из-под маски из грубо сшитой человеческой кожи. Да, кожа, несомненно, когда-то принадлежала человеку, но этот лоскут отделили от плоти десятилетия назад, сохранили и сотворили из него этот гротескный лик. Длинный, узкий нож прятался в странных ножнах — в разрезе на мускулистом животе убийцы.

За его спиной, слабо подергиваясь на крюке мясника, вбитом в центральную балку крыши, висело истерзанное тело Матиаса Герхарда. На его лице, единственной части тела, на которой безумец оставил кожу, застыло выражение предсмертной муки.

Софья закричала.

Она кричала и кричала, пока убийца не прижался мертвой маской к ее лицу, яростно целуя женщину и крепко прижимая ее к своему обнаженному телу.

III

— Ты не должен волноваться, Каспар. Мы вернем ее, — сказала Анастасия, одной рукой сжимая его руку, а другой массируя основание его шеи.

Они сидели во дворе посольства, там, где Каспар дрался с Валдаасом и где Софья зашивала его раненое плечо. Анастасия была в малиновом платье, отороченном серебристым мехом; она приехала сразу же, как только услышала о нападении на дом Матиаса Герхарда. С той ужасной ночи прошло двое суток, а она появлялась в посольстве каждый день, принося надежду и подбадривая друга. В ярком, холодном утреннем свете ее кожа сияла; Каспар был благодарен за успокаивающие слова, несмотря на то, что время шло, делая их пустыми.

— Пашенко думает, что она уже мертва. — Каспар наконец-то высказал вслух мысль, терзавшую его вот уже два дня, не давая спать.

Чекисты и Рыцари Пантеры искали Софью и Герхарда, но в этом переполненном городе вероятность обнаружить их была чрезвычайно мала. Рыцарь, раненный во время нападения на дом Герхарда, не сообщил никакой полезной информации об убийце, кроме той, что тот легко победил охранников и дрался голым.

Единственное, что еще заставляло брезжить надежду, — это то, что тел не нашли и никто пока не оставлял Каспару зловещих приношений.

— Нет, не надо так думать, — покачала головой Анастасия. — Наверняка ведь, если бы этот сумасшедший собирался убить ее и Герхарда, он бы убил их сразу. Тогда же, когда он… когда он убил Стефана.

— Возможно.

Слова женщины не убедили Каспара.

— Чекисты еще не определили, что произошло на самом деле?

Каспар фыркнул:

— Нет. Этот дурак Пашенко с радостью схватил бы какого-нибудь подходящего козла отпущения, но ему ничего не известно.

Анастасия вздохнула:

— И он не знает, куда и зачем забрали Софью и Герхарда?

— Если и знает, то не говорит.

Анастасия кивнула и прикусила нижнюю губку, словно пытаясь решить нелегкую этическую дилемму. Каспар заметил выражение ее лица и спросил:

— Что такое?

— Ну, видишь ли… я знаю, что тебе нравится Софья, — неохотно выдавила Анастасия.

— И что?

— А много ли ты на самом деле знаешь о ней?

— Достаточно, чтобы понимать, что она прекрасный человек и что ей можно доверять.

— Вот это-то я и имела в виду. Ты доверяешь ей, но по-настоящему не знаешь ее, так? До того как она стала работать на тебя, она частенько работала на Василия Чекатило.

— Ты шутишь, — пробормотал Каспар, не веря своим ушам.

— Хотелось бы мне, чтобы это было так, Каспар, но у меня есть причины утверждать, что она работала на него несколько лет.

— К чему ты ведешь?

— Чекатило не тот человек, от которого можно просто взять и уйти, — ответила Анастасия. — Я знаю. И скажу тебе, что, возможно, Мясник вовсе и не похищал Софью. Возможно, это Чекатило вернул ее себе силой.

IV

Время смазалось; единственной связью с внешним миром стал расплывчатый свет, с трудом проникающий сквозь застекленную крышу. Софья не знала, сколько дней прошло с момента ее похищения, лишь боль усиливалась с каждой секундой да росло осознание, что она, по всей вероятности, умрет на этом вонючем чердаке.

Она плакала слезами горечи и отчаяния, а окровавленный скомканный лоскут, засунутый в рот и перевязанный широким кожаным ремнем, приглушал всхлипы. Запястья тупо пульсировали; она больше не чувствовала кончиков пальцев, малейшее движение рождало жгучую боль — сухая корка крови трескалась, а грубая веревка глубже впивалась в мясо.

Шли дни. Одни наполняла болезненная скука, другие — безжалостный неослабевающий ужас; в эти дни на чердак взбирался он, маска из человеческой кожи плотно прилегала к его лицу. Не раз он прикасался к Софье, шептал, что любит ее, что повинуется ее приказам и убивает ради, нее, что ест человеческую плоть в честь дней их свободы от его тирании.

Глаза ее гноились и слипались от слез и нехватки сна, зрение мутилось от недоедания, губы потрескались от обезвоживания. Упавшая от измождения на грудь голова вяло перекатилась с плеча на плечо при ненавистном скрипе ржавых петель поднимаемого люка.

— Ты тут, матушка? — спросил он и рассмеялся. — Ну конечно, ты тут. Куда ты могла деться?

Она зажмурилась, услышав приближающиеся шаги, и костлявая рука легла женщине на плечо. Софья вдохнула его запах и, хотя она и пыталась быть сильной, сдержать дрожь жуткого страха не смогла. Чужие руки двинулись по ее телу, а потом он прижался к ней.

Убийца застонал и сказал:

— Уже почти все, да?

Софья не могла ответить, кляп душил все слова, которые она, может, и хотела бы произнести. Но потом она поняла, что он говорит вовсе не с ней. Она не слышала, чтобы кто-то еще вошел на чердак, но другой голос, далекий, мелодичный, звучащий словно со дна очень глубокого колодца, ответил маньяку:

— Почти, мой прекрасный принц, почти. Тебе осталось сделать только одно. Одно последнее крошечное дельце, и все будет кончено.

— Все, что угодно, матушка, все, что угодно.

— Я хочу, чтобы ты убил меня, — произнес голос. — Я уже умирала раньше и не принадлежу этому миру. Морр призывает меня к себе, я больше не вернусь сюда.

— Нет! — выкрикнул он. Безумец еще крепче стиснул Софью в объятиях, и она приглушенно охнула от боли, когда убийца грубо развернул кресло так, чтобы женщина оказалась лицом к нему. — Почему ты просишь меня об этом? Я только-только нашел тебя и не хочу потерять. Слышишь, я не желаю потерять тебя снова!

— Поверь мне, мой принц, ты должен, — мягко возразил голос.

Софья с трудом разлепила веки и увидела перед собой тошнотворную маску. Зыбкий свет падал на высохшую кожу, бывшую когда-то чьим-то лицом, расширенные фиолетовые глаза маньяка сияли из-под нее обожанием. Он смотрел на что-то за плечом Софьи, и во тьме его зрачков метались беспокойные отблески, словно порхающие светляки. Глаза женщины саднило, но на краткий миг ей показалось, что она увидела чье-то отражение, бледное, почти ангельское, призраком скользнувшее по поверхности его глаза.

— Я не могу, — провыл он, обвивая ее руками и зарываясь лицом в ее колени.

— Слушай меня! — рявкнул голос, напрочь лишившийся былой мелодичности. — Сделай это! Я требую, чтобы ты это сделал. Убей меня, убей меня сейчас же. Сбрось кандалы своего ничтожного второго «я» и возьми нож, нож, который дала тебе я, и перережь мне глотку, ты, сопливый жалкий сукин сын! Убей меня, разрежь на кусочки и швырни их к ногам фон Велтена!

— Нет… я не стану! Я люблю тебя… — Рыдания душили его.

Софья почувствовала, что ярость того существа, которое говорило с ее мучителем, выросла до ужасающих размеров, и снова зажмурилась. Даже сквозь распухшие веки она ощутила обжигающий свет, заливший чердак, но сияние угасло так же быстро, как и появилось, и женщина поняла, что беседовавший с убийцей призрак исчез. Гнев видения оставил в воздухе потрескивающий, колючий привкус магии, но в женщине после отказа маньяка повиноваться убийственному повелению привидения затрепетала надежда. Оно хотело, чтобы безумец убил Софью, но он отчего-то считал ее своей матушкой, матерью, и не послушался.

— Я не могу убить тебя… — пробормотал он, будто услышав ее мысли. — Пока еще нет, но мне придется поранить тебя. Ох, матушка, я должен.

Софья ощутила, как холодный клинок прижался к коже, и, когда нож отсек большой палец ее левой руки, попыталась закричать.

V

Публичный дом размещался в неподдающемся описанию строении из перекошенных черных кирпичей и редких, грубо вырубленных каменных блоков, бывших когда-то частью городской стены. Цветные стеклянные витражи в верхних окнах и алый кушак, свисающий с конька крыши, — вот все, что намекало на истинное предназначение здания. Каспар почти чуял запах отчаяния, пропитавший все вокруг.

— Это то место? — спросил он.

— Да, — кивнул Павел. — Здесь ты найдешь Чекатило, хотя зачем это тебе надо, Павел не знает. Он не из тех, с кем стоит торопиться повидаться. Нечего нам тут делать, пойдем-ка лучше отсюда.

— Он может что-то знать о похищении Софьи, — сказал Каспар ледяным голосом.

Павел и Курт Бремен озабоченно переглянулись — ни тому, ни другому не понравился тон посла.

— Посол фон Велтен, — обратился к Каспару Бремен. — Если Чекатило действительно знает что-то о местонахождении Софьи, то мы должны обращаться с ним очень осторожно. Вы не можете позволить себе вступить с ним в конфронтацию.

— Не волнуйся, Курт. Я умею быть дипломатом, если это необходимо, — заверил товарища Каспар, толчком распахнул дверь борделя и шагнул в душную полутьму. Вонь немытых тел и дешевых духов — последним явно не удавалось замаскировать первое, обрушилась на него.

Даже при тусклом свете, сочащемся из пары прикрытых колпачками ламп и чадящего камина, Каспар разглядел, что народу здесь полным-полно. Казалось, надвигающаяся война и смерть пробудили похоть кислевских мужчин и они набились в этот зал, желая промотать последние копейки в объятиях женщин, продающих за деньги свою плоть.

Когда они вошли, к ним повернулось несколько голов, но большинство посетителей были слишком поглощены своими «трудами праведными» или витали в блаженных мечтах, даруемых рок-корнем, чтобы обращать внимание на новых гостей. Густые клубы едкого дыма, пахнущего сладостью и сытостью, точно привезенный из Арабии мускус, висели под потолком, и Каспар невольно вспомнил, как сражался в тех жарких унылых пустынях.

Он миновал несколько пар извивающихся сплетенных тел, игнорируя слишком театральные стоны и крики наслаждения, и направился к двери в конце комнаты, охраняемой двумя стражами с холодными, как сталь их топоров, которые они даже не пытались спрятать под плащами, глазами.

Каспар остановился перед этими людьми, они демонстративно не обращали на него внимания, пока посол не попробовал протиснуться мимо них. Тогда один из охранников выплюнул ему в лицо неразборчивую фразу на кислевском и многозначительно потряс топором.

— Павел, — велел Каспар, — переводи.

— Хорошо, — проворчал Павел, оторвал взгляд от картины всеобщего «единения», происходящего в зале, и шагнул к послу.

— Меня зовут Каспар фон Велтен, я здесь для того, чтобы поговорить с вашим хозяином, Василием Чекатило. Буду благодарен, если вы передадите это ему.

Павел перевел слова Каспара, и охранники обменялись недоуменно-веселыми взглядами, после чего тот, к кому обращался Павел, покачал головой.

— Не-а, — произнес он. В значении междометия сомневаться не приходилось.

— Павел, скажи им, что в моем распоряжении отряд Рыцарей Пантеры, и, если Чекатило не согласится повидаться со мной, я сожгу этот грязный притон дотла. Вместе с ним, если потребуется.

Снова Павел перевел слова Каспара, и на этот раз охранники переглянулись с явной тревогой. Последовал тихий, но жаркий спор на отрывистом кислевском, остановленный поднятой ладонью стража, который, ничего больше не сказав, исчез за дверью. Оставшийся криво ухмыльнулся, продемонстрировав желтые пеньки зубов.

Трое человек ждали несколько минут, и внимание Павла вновь переключилось на распутство, творящееся вокруг, — он даже нервно глотнул пару раз из своей походной фляги.

Наконец дверь открылась, и в проеме возник посланец, манящий незваных гостей корявым пальцем, приглашая их следовать за собой. Каспар ступил в полутьму длинного коридора с дощатым полом и бархатными занавесками, прикрывающими тянущиеся с обеих сторон ниши. Хрюканье, мычание и притворные стоны удовольствия остались позади, и Каспар окончательно выбросил их из головы, когда оказался перед тяжелой бревенчатой дверью, окованной полосами черного железа. Проводник вытащил из кармана длинный ключ и с громким скрежетом повернул его в замке, после чего широко распахнул дверь и показал, чтобы остальные проходили.

— Аха! Ты идти, аха?

— Ага, — согласился Каспар и шагнул в прекрасно обставленную просторную комнату с имперской мебелью и иным имуществом, которое, как теперь понял Каспар, перетекло сюда из его посольства.

Четыре женщины, облаченные в прозрачные шелка, слонялись по комнате, пребывая на разных стадиях забвения, — на их губах блестели пятна наркотического сока рок-корня. Пятая, совершенно обнаженная, неуклюже танцевала перед великаном Чекатило, восседающим на мерно поскрипывающей деревянной лавке спиной к Каспару. Рядом с ним стоял тонкий как хлыст человек с лицом бойца, уставившийся на вошедших с враждебным отвращением.

Чекатило хлопал в такт движениям женщины, и Каспар по ее коренастому телосложению и испугу догадался, что она — крестьянка, пришедшая сюда поневоле, чтобы заработать пару грошей, чтобы было чем прокормиться зимой.

— Герр Чекатило, — произнес Каспар.

Гигант кислевит не ответил, лишь поднял руку, показывая, что Каспар должен подождать, пока не закончится танец. Каспар прикусил губу и скрестил на груди руки. Бремен отвел глаза от изгибающейся девушки, и даже Павел благопристойно потупился, чтобы не смотреть на ее стыд.

Наконец Чекатило хлопнул громче и встал, жестом отослав женщину одеваться.

— Режек, — сказал он, поворачиваясь к своему подручному, человеку с жестким взглядом. — Приставь ее к работе в главном зале, она не годится для кабинок.

Режек кивнул и повел девушку к дверям, в которые вошли Каспар и остальные, вытолкнул ее в коридор и пролаял какой-то приказ охранникам. Затем он вернулся к своему хозяину и снова застыл рядом с ним, крепко сжав рукоять меча, и Каспар внезапно проник в суть этого человека, наемника и убийцы.

Только теперь Чекатило соизволил взглянуть на Каспара и его сопровождающих — широкие, устрашающие черты его лица растянула хищная улыбка.

— Ты хотел меня видеть?

— Да, я хотел задать тебе пару вопросов.

— У меня правило — никогда не отвечать на вопросы, на которые я отвечать не обязан, — заявил Чекатило.

— На эти ты ответишь.

— Неужто? Отчего ты так уверен?

— Потому что иначе я убью тебя, — пообещал Каспар.

При угрозе посла Курт Бремен вздрогнул, а Чекатило громогласно расхохотался, напугав одурманенных женщин.

— Полагаю, ты не догадывался о плане своего хозяина, рыцарь? — спросил Чекатило.

Бремен не ответил, а главарь бандитов продолжил:

— Павел Коровин! Много же воды утекло с тех пор, как я видел тебя здесь. Ты привел мне на подкуп очередного имперского посла?

Павел, уткнувшись взглядом в пол, торопливо затряс головой. Чекатило снова рассмеялся:

— Ты пришел с вопросами, но ты ничего не знаешь о человеке, которому собрался их задавать. И ты еще угрожаешь мне в моих же покоях? Одно мое слово — и ты мертв. Дюжины людей способны убить тебя на месте по первому моему зову.

— Может, так, а может, и нет, — сказал Каспар. — Успеют ли они добраться сюда прежде, чем я всажу меч в твое брюхо?

— Как знать, как знать, но у меня найдутся доспехи почище многочисленных слоев жира, имперец. Думаю, ты умрешь, если попытаешься проверить, а ты к этому пока не готов.

— Нет?

— Нет. Тебе надо еще кое-что сделать до того, как ты пойдешь на корм воронью. Я это вижу.

Каспар знал, что потерял контроль над беседой, если он вообще обладал когда-то этим контролем, но он отчаянно желал выяснить хоть что-нибудь, что могло бы подсказать, где сейчас Софья. И если Анастасия права насчет ее прошлого, то есть шанс, что этот ублюдок может знать что-то важное.

Посол понял, что вступил в противоборство, будучи подготовленным куда меньше, чем следовало бы, и что угрозы здесь — не способ получить желаемые ответы, так что он поменял тактику;

— Герр Чекатило, все мы здесь — светские люди, умудренные жизненным опытом, не так ли? А ведем себя как дикие звери, скрещиваем рога, точно олени, стремящиеся стать вожаками стада. Но тут твое логово, и теперь я понимаю, что здесь бессмысленно пытаться доказывать свой авторитет, — сказал Каспар, широко разводя руками, горячо надеясь, что жест этот выглядит демонстрацией великодушного благородства. — Мне необходима твоя помощь, я пришел к тебе в отчаянной нужде. Пропал мой добрый друг, и я верю, что ты можешь помочь мне отыскать ее.

Чекатило улыбнулся, немедленно разгадав уловку Каспара.

— Ты умен, имперец, гораздо умнее того придурка Тугенхейма. Зря он думал, что может быть здесь важным человеком. К сожалению, он ошибался во всех отношениях.

— Так ты поможешь?

— Возможно. Кого ты потерял?

— Мою лекаршу. Ее зовут Софья Валенчик, мне сказали, она когда-то работала на тебя.

— Софья! — гаркнул Чекатило. — Ну да, я помню Софью, но нет, она никогда не работала на меня, вне зависимости от того, сколько бы денег я ей ни предлагал. Думаю, я ей не нравился.

— Интересно, отчего бы это? — фыркнул Бремен. Увидев, как Режек напрягся, Каспар метнул на рыцаря ядовитый взгляд и сказал:

— Правда? Она никогда на тебя не работала? Ты уверен?

Каспар чувствовал, как та толика надежды, которую он питал, затевая этот поход и рассчитывая на результаты, улетучивается. Анастасия убедила его, что Софья работала на Чекатило, а ее слова он всегда ставил выше слов толстяка кислевита, но инстинкт твердил ему, что Чекатило не лжет.

— Ты уверен? — повторил Каспар.

Чекатило нахмурился:

— Мне, конечно, уже за сорок, но память меня пока не подводит. Нет, она никогда не работала на меня. Хотя и приходила сюда несколько раз в год.

— Что? — ужаснулся Каспар. — Софья приходила сюда, по собственной воле?

— Да, — подтвердил Чекатило. — По ее собственной воле. Она присматривала за девочками, работающими в отдельных кабинках, делала им припарки от сифилиса и все такое прочее. Иногда принимала роды или приканчивала детишек во чреве. Она пыталась следить за здоровьем девушек. — Жирный мошенник похотливо ухмыльнулся. — Нелегкая это задачка в Кислеве. Но нет, она никогда не работала на меня, хотя я был бы счастлив, я высоко ценил ее. Она была доброй женщиной.

— Была? Она была и остается доброй женщиной, — подчеркнул Каспар. — А сейчас она пропала, ее забрал Мясник.

— Значит, она мертва. Зарезана и съедена.

— Я в это не верю, — заявил Каспар.

— Нет? Что заставляет тебя полагать, что она жива?

— Я сам, — ответил Каспар каким-то усталым, лишенным эмоций голосом. — Пока я не увижу что-то, что доказывало бы ее гибель, я буду продолжать искать ее.

— Влюбился? — хохотнул Чекатило. — Не стану винить тебя, коли так. Софья Валенчик — прекрасная женщина.

— Нет, — сказал Каспар, и Чекатило улыбнулся поспешности его ответа.

— Ясно, но почему ты считал, что я могу или захочу помочь тебе отыскать ее?

— Не знаю. Я пришел сюда, думая, что, возможно, ее забрал ты, но теперь я в этом не уверен. Я не знаю, что бы ты мог сделать, чтобы помочь мне, но если есть это «что-то», то молю тебя — помоги.

Прежде чем заговорить, Чекатило несколько долгих секунд рассматривал Каспара.

— Я помогу тебе, имперец, хотя лишь Урсан знает почему. Я и сейчас полагаю, что мы с тобой будем врагами, но тут дело касается Софьи. Чем ты отплатишь за мою помощь?

— Все, что я могу предложить, это свою благодарность, — сказал Каспар.

Великан-кислевит рассмеялся, посол же был по-прежнему серьезен.

— Ты — человек своего слова, Каспар фон Велтен?

— Да, — кивнул Каспар. — Мое слово железно, раз данное — уже не сломается.

— Каспар… — предостерег Бремен, но посол махнул рукой, призывая рыцаря к молчанию.

Взгляды мужчин встретились и долго не отрывались друг от друга, а потом Чекатило, наконец, кивнул и поднялся с лавки.

— Я так и думал, имперец, просто имей в виду, если нет — тебе конец. Что ж, у меня много глаз и ушей по всему Кислеву, и если есть что-то, что можно узнать, я раскопаю это для тебя. — Чекатило подался вперед. — Но если я сделаю это для тебя… — произнес он, оставив многозначительную фразу незаконченной.

— Я понимаю, — сказал Каспар, размышляя, так ли это на самом деле.

Глава 8

I

В дни, последовавшие за встречей Каспара с Чекатило, погода продолжала портиться. Кислевские старейшины утверждали, что грядет самая тяжелая зима со времен Великого Царя, Радия Боки. Правда это или нет, Каспар не знал, да его это и не заботило, так занят он был удовлетворением нужд увеличивающейся армии в нескончаемый период отсутствия сражений.

Дни шли и шли, но мысли о Софье продолжали вторгаться в его сны, да и в бодрствующее сознание тоже. Проявив исключительное для него участие, Пашенко лично проинформировал посла, что его чекисты сейчас вынуждены прекратить поиски. После четырех сердец, оставленных у посольства, были обнаружены и другие изувеченные тела, требующие расследования, которое могло бы пролить свет на личность убийцы.

Несмотря на провал Пашенко, Каспар отказывался расстаться с надеждой на то, что Софья, возможно, все еще жива. После возвращения от Чекатило он рассказал Анастасии то немногое, что они узнали, и она посоветовала не доверять словам безродного преступника. Каспару и хотелось бы, чтобы его убедили, но он, как и прежде, нутром чуял, что Чекатило сказал правду.

Анастасия взяла на себя организацию распределения продуктов солдатам и беженцам, с удовольствием погрузившись в работу и проявив настоящие способности, хотя Каспар и настоял, чтобы она управляла всем из посольства. Он не хотел потерять еще одного дорогого ему человека из-за беспечности.

Женщина заняла покои, смежные с комнатой Каспара, и на вторую же ночь пришла к нему, легко скользнув в постель и объятия посла. Друг в друге они нашли уют, так необходимый одиноким людям, стремящимся на время оградиться от жестокостей внешнего мира. Их соития были мягки и нежны, каждое прикосновение, каждая ласка носили толику страха, и, ночь за ночью обнимая Анастасию, Каспар шептал ей величайшую ложь любви: «Я никогда не покину тебя».

Она появлялась каждую ночь, и посол ощущал все большую благодарность за ее внимание. Они лежали в темноте, Каспар рассказывал женщине о Нулне и своей жизни в Империи, а она ему — фантастические истории о древних королевах-ханшах и магических силах, которыми они обладали. Эти ночи сблизили Каспара с Анастасией, они крепко держались друг за друга, черпая уверенность уже оттого, что другой рядом.

— Будет ужасно, когда они придут, да? — прошептала женщина.

Каспару хотелось бы соврать, но он не смог выдавить слов лжи. Вместо этого он просто кивнул:

— Да, северные племена — страшный враг. Люди там тверды и жестоки, их вырастили для войны и кровопролития. Таких нелегко победить.

— Но ты думаешь, что сможешь прогнать их?

— Честно? Не знаю. Многое зависит от того, что происходит сейчас в Империи. Я слышал, что огромная орда, разрушившая Вольфенбург, отступила на зиму на север и что боярин Куркоз собирает полки на границе Кислевской области.

— Это правда?

— Трудно сказать, гонцов давно не было, но звучит вполне вероятно. Если силы Кургана все еще в Империи, Куркоз может отрезать их отступление и обречь неприятеля на голодную смерть.

— А что случится, если курганцы уже двинулись к северу?

— Тогда они встретятся с армией боярина, клинок к клинку, и из того, что я слышал о Куркозе, я не завидую их судьбе.

Анастасия теснее прижалась к мужчине, пальчики ее пробежали по серебристым волосам на груди Каспара.

— А другие полки? Наверняка еще кто-то из бояр должен пытаться собрать своих солдат.

— Возможно, — признал Каспар, — но основная масса кислевского войска разбросана по области и степи, люди сидят в станицах в ожидании зимы. Собрать их до того, как растают снега, дьявольски сложно.

— Ох, ясно, — сказала Анастасия сонным голосом.

Каспар улыбнулся, прощая женщину, и поцеловал ее в лоб, прежде чем закрыть глаза и самому неизбежно соскользнуть в пучину тяжелого сна.

Несколько часов спустя холодный луч зимнего света разбудил его, и посол заморгал, спасаясь от безжалостной яркости. Он зевнул и вновь улыбнулся, ощутив рядом с собой уютное тепло мягкого женского тела.

Осторожно, чтобы не потревожить ее, он вылез из постели и набросил халат. Легко открыв дверь в кабинет, Каспар бесшумно затворил ее за собой и снова затосковал по знакомому запаху крепкого чая, который Стефан всегда готовил ему по утрам.

Он остановился у окна, глядя на засыпанные снегом крыши Кислева. В любое другое время картина показалась бы ему живописной, даже прекрасной, но сейчас он мог думать лишь о жестоком убийце, захватившем Софью.

Анастасия пыталась подготовить его к худшему, мягко заставляя смириться с гибелью лекарши, но Каспар упрямо сопротивлялся.

Софья где-то здесь, в этом суровом северном городе. Он был в этом уверен.

II

Вода была благословенно холодна, но Софья заставляла себя сдерживаться. Она отлично знала, что ее обезвоженное тело отвергнет слишком большое количество жидкости, проглоченной к тому же быстро. Глаза женщины давно уже привыкли к мраку чердака, и она больше не замечала смрада гниющего мяса.

Обезображенное тело Герхарда исчезло, но убийца не позаботился смыть зловонные лужи, скопившиеся под висящим телом, так что гибель купца надолго насытила паразитов и падалыциков.

Тело свое женщина ощущала наполненным болью бесформенным комом, жаркая агония раны на месте отрезанного пальца, залитой потом расплавленной смолой, слилась с мучительным голодом и жгучей болью в руках и лодыжках, связанных грубыми веревками. Крысы грызли ее ноги, и, будучи лекаршей, Софья не могла не подумать о возможности заражения крови. Каждый раз, когда она проваливалась в беспамятство, крохотные зубки, отрывающие куски живого мяса, выдергивали женщину в ее кошмар наяву.

Убийца стоял перед ней, маска, как всегда, прикрывала лицо, но поведение его радикально отличалось от прежнего. Даже сквозь завесу боли она заметила, что последние несколько дней он был куда менее агрессивен, чем обычно, словно некий добрый ангел его сути медленно выплывал на поверхность безумия маньяка.

Глиняный кувшин с водой, который он держал у ее губ, служил еще одним доказательством происшедшей в нем перемены. А прежде чем предложить пленнице воду он, как ни странно, неуклюже расчесал ее волосы древней серебряной щеткой, инкрустированной перламутром. Вещь была дорогая — очевидно, когда-то она принадлежала состоятельной женщине, — вероятно, это был трофей, взятый у какой-нибудь предыдущей жертвы.

— Пожалуйста, еще, — прохрипела она, когда он отвел кувшин.

— Нет, думаю, тебе пока достаточно.

— Еще немножко…

Он покачал головой и опустил кувшин.

— Я не понимаю, матушка, — сказал он голосом, так похожим на голосок маленького мальчика. — Почему ты хотела, чтобы я убил тебя? Это нечестно.

— Убить меня? Нет, нет, нет, я не хочу, чтобы ты убил меня, — взмолилась Софья.

— Но я же слышал, — хныкнул он. — Ты сказала.

— Нет, это не я, это был кто-то другой.

— Кто-то другой? Кто?

— Я… я не знаю, но это была не твоя матушка, — ответила Софья как можно мягче. — Я твоя мама. Я. И я хочу, чтобы ты меня развязал.

— Я не понимаю. — Он сильно потер лоб тыльными сторонами ладоней. Затем издал горестный стон, вытащил из живых ножен живота лезвие и провел острием по предплечью, оставляя сочащуюся кровью полосу. Он резал себя и плакал.

— Он любил делать это со мной, помнишь?

Понимая, что ее жизнь висит на тончайшем из волосков, Софья решила подыгрывать фантазиям, что клубились в голове ее мучителя.

— Помню, — ответила она.

— Он любил жечь меня горячими углями из костра, — продолжил безумец, и слезы бежали из-под натянутой кожи его маски. — Он смеялся, когда делал это, и говорил, что я мелкий сопляк, ублюдок и что я — его проклятие.

— Ты не виноват, он был злым человеком. — Софья надеялась, что фраза получилась нейтральной и что она не шагнула за границы ожившей в его памяти истории.

— Да, да, он был злой, так почему же ты оставалась с ним? Я видел, как ты лежала без сознания, а он бил тебя мечом плашмя. Он снова и снова заставлял меня осквернять твое тело, а ты ничего не делала. Почему? Почему ты так долго не помогала мне?

Софья поразмыслила и выпалила:

— Потому что я боялась того, что он может сделать с нами, если я стану сопротивляться.

Он уронил нож и рухнул перед ней на колени, уткнувшись лбом в бедра женщины.

— Понимаю, — тихо сказал он. — Тебе пришлось ждать, пока я не стану достаточно силен, чтобы восстать против него. Чтобы убить его.

— Да, чтобы убить его.

— И с тех пор я убиваю и убиваю его. Это все ради тебя, — гордо произнес он.

— Убиваешь — кого? — спросила Софья и в душе охнула, осознав, в какую опасность она поставила себя этим вопросом.

Но он, казалось, не заметил ее отклонения от роли и ответил:

— Моего отца, боярина.

Он протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до кожаной маски, слова срывались с его губ с едва сдерживаемой яростью:

— Вот почему я ношу его лицо; каждый раз, когда я вижу его отражение, я вижу человека, которого должен убить. Когда-то я убил его для тебя и буду продолжать убивать, пока мы не окажемся в безопасности, матушка. Мы оба.

Тяжесть зашевелилась в груди Софьи, ей было трудно притворяться, но другого шанса направить его безумие в нужное русло могло больше не представиться.

— Но теперь мы в безопасности, мой храбрый сын. Я знаю, ты страдал, но угрозы уже нет, только помоги мне сделать одну вещь.

Он поднял голову и умоляюще заглянул в ее глаза:

— Что? Скажи мне, что я должен сделать.

— Развяжи меня и позволь пойти к послу фон Велтену, он может помочь нам, — сказала Софья.

Безумец вздрогнул и окаменел, словно охваченный приступом сильнейшей боли. Затем убийца рывком вскочил на ноги и подхватил с пола нож.

— Нет! — взревел он и прижал клинок к ее животу. — Не пытайся провести меня!

Софья вскрикнула, когда возле острия показалась кровь.

— Я не пытаюсь провести тебя. Я только хочу, чтобы мы были в безопасности, я хочу, чтобы мы жили.

— Я… это… то есть, если так… — забормотал он, снова роняя нож.

Маньяк заскрежетал зубами и принялся мерить, чердак огромными шагами, пиная балки опоры и в кровь сбивая о бревна костяшки пальцев.

Внезапно он остановился перед женщиной; грудь его бурно вздымалась и опадала.

— Я люблю тебя, — прорычал он, — но я могу убить тебя прямо сейчас.

— Нет, пожалуйста…

Он нагнулся, чтобы подобрать нож, но вместо этого пальцы его сомкнулись на ручке древней расчески. С трудом он поднес ее к глазам, словно какая-то внутренняя часть его сопротивлялась этому простому действию, и странно, с облегчением рассмеялся, почувствовав запах ее волос, застрявших между щетинками.

— Посол фон Велтен может помочь нам? — спросил он голосом маленького мальчика.

— Да, — кивнула Софья, ничего не видя из-за застившей глаза пелены слез. — Он может помочь нам.

III

Каспар провел жестяным гребнем по серебристой гриве своего коня, расчесывая мерцающую бахрому, волной сбегающую к могучим плечам лошади. Животное перебирало ногами, дыхание его сгущалось в туманное облачко, хвост стегал крестец.

— Тихо, тихо, — шептал Каспар, похлопывая лошадь по боку, чувствуя, как ходят под кожей упругие мускулы гнедого мерина, вывезенного из Аверланда, породистого, с чистейшей родословной, достойного возить своего знатного хозяина.

Утренний ритуал расчесывания гривы расслаблял и очищал душу, и Каспар наслаждался этим простым трудом, без которого не вырастить славную боевую лошадь, несмотря на все утверждения Курта Бремена, что это работа слуг.

Каспар знал, что его конь не молод, но он был силен и обладал твердым характером. Еще он знал, что мерин благодаря своему упрямству и серебристой гриве заработал среди охранников посольства кличку Посол. Этими людьми Каспар сейчас мог гордиться — и все благодаря стараниям Курта.

Кличка коня не тревожила его, он был даже польщен. Пехотинец по природе, Каспар не сроднился со скакуном, что часто можно наблюдать среди кавалеристов. Привязанность эта являлась объектом множества непристойных солдатских шуток, подумал Каспар и не позаботился узнать имя лошади до отправления из Нулна.

Но такое отличное животное, как это, заслужило, чтобы имя ему избрал сам наездник.

Каспар довольно долго размышлял над ним, зная, что имя может обладать великой силой, и наконец, остановился на том, которое навечно вписано в историю.

Он назовет своего коня Магнусом.

Закончив расчесывать гриву, Каспар зачерпнул пригоршню зерна из холщового мешка, подвешенного снаружи стойла, и протянул лошади. Животное с благодарностью захрумкало пшеницей — хорошим имперским кормом. После боевых коней гордых рыцарей Бретонии, лошади Империи считались лучшими в мире.

Каспар повернул голову, услышав осторожный стук в дверь конюшни, и увидел робко застывшего в проеме Павла, прислонившегося к стене стойла. После встречи с Чекатило Павел держался в тени — с тех пор Каспар видел его первый раз.

— Добрый конь, — проговорил, наконец, кислевит.

— Да, — отозвался Каспар, убирая принадлежности ухода за лошадью, — действительно. Чего ты хочешь, Павел?

— Я хочу объяснить… насчет той ночи.

— Что объяснить? Ты позволил Чекатило запустить когти в Тугенхейма и довел его до бесчестья и позора. Мне все кажется абсолютно ясным.

— Нет, это не так… ну, что-то такое было, да, но Павел делал только то, что желал Тугенхейм. Я не приводил его туда.

— Перестань, Павел. Ты же не дурак. Ты должен был знать, что произойдет.

— Угу. Павел думал, что сумеет приглядеть за ним, но Павел ошибся. Прости, Каспар, я не знал, что все обернется так плохо.

Каспар протиснулся мимо Павла, пот, выступивший на коже, пока он чистил Магнуса, на улице холодил тело. Подобрав кожаную пистолетную перевязь, он затянул ее на поясе. С тех пор как посол обнаружил возле посольства вырезанные сердца, у него вошло в привычку никогда не ходить безоружным. Павел повернулся и затрусил за послом.

— Каспар, прости, я не знаю, что еще сказать.

— Тогда не говори ничего, — фыркнул Каспар. — Я думал, ты изменился, думал, честь для тебя важнее, чем квас. Но, полагаю, я ошибался и ты все тот же эгоистичный, поглощенный лишь собой человек, каким я тебя знал все эти годы.

Павел поежился:

— Возможно, ты прав, Каспар, но и ты остался тем же ужасным задавакой, каким был всегда.

Каспар сжал кулаки и несколько долгих секунд смотрел на старого друга, прежде чем шумно втянуть в себя воздух и тряхнуть головой.

— Возможно, — признал он, — но если ты до моего прибытия в Кислев был замешан в чем-то еще, то теперь все кончено. Понятно? Мы слишком много лет сражались бок о бок, чтобы потерять нашу дружбу, но надвигается война, и я не могу позволить себе смотреть в две стороны разом.

Павел широко улыбнулся, выдохнул и извлек из-за пояса кожаную флягу. Сделав могучий глоток и передав квас Каспару, он заявил:

— Рядом с безгрешным Павлом сама жрица Шалльи покажется дешевой шлюхой.

— Ну, так далеко заходить не понадобится, но намерение достойное, — хмыкнул Каспар, принимая фляжку и тоже отхлебывая квас — только поменьше. Вернув другу бурдючок, он спросил: — Как ты думаешь, не послать ли нам кого-нибудь к Чекатило, узнать, не стало ли ему что-то известно?

— Нет, — качнул головой Павел, — он сам свяжется с тобой. Но, да простит меня Урсан, я надеюсь, что он ничего не нашел. Чекатило не тот человек, у которого стоит быть в долгу.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я не могу бросить Софью. Анастасия продолжает готовить меня к тому, что она, возможно, мертва, но…

— Да, — кивнул Павел. — Она хорошая женщина, Софья. Павлу она нравится.

Каспар не ответил — он услышал шум, доносившийся откуда-то из-за угла посольства. Что-то творилось перед фронтоном дома. Там кричали люди и лошади били копытами о брусчатку.

Имперец и кислевит переглянулись, размышляя, какая еще неприятность могла произойти. Каспар проверил пистолеты, убедился, что курки взведены, и друзья обогнули здание, оказавшись перед посольством.

Два Рыцаря Пантеры стояли у ворот с обнаженными мечами, а с другой стороны на земле распростерлись без сознания двое посольских стражников.

По маленькому дворику вокруг фонтана с ангелочком скакал одинокий всадник в простых кавалерийских шароварах и мешковатой белой рубахе. Плавная рысь умело управляемой лошади и летящий над головой наездника чуб мгновенно сказали о том, что наездник этот не кто иной, как Саша Кажетан, и Каспар тут же выхватил пистолеты, зашагав к Рыцарям Пантеры. От посольства уже бежали вооруженные люди.

Кажетан подвел своего скакуна к воротам, и Каспар поднял оба пистолета, направив их в грудь Саши.

— Ближе не подходи, или, клянусь, я всажу в тебя пулю, — предупредил посол.

Кажетан кивнул, и Каспар увидел слезы, бегущие по его щекам, и искаженное горем лицо.

— Прости, — сказал кислевит, бросая печальный взгляд на посольство.

— Что ты здесь делаешь, Саша? — крикнул Каспар. — Анастасия не твоя женщина, и никогда не была ею. Ты должен смириться с этим.

— Мне нужна помощь, — ответил Кажетан, и Каспар заметил кровь, проступившую на рукаве его льняной рубахи. — Мне нужно поговорить, прежде чем… прежде чем я сделаю это снова.

Каспар понятия не имел, о чем толкует боец, но сделал шаг вперед, по-прежнему целясь в грудь Кажетана.

— Говори, что хотел сказать, и убирайся! — приказал он.

— Она сказала, ты поможешь!

— Кто?

— Матушка, — взвыл Кажетан и швырнул в Каспара что-то блестящее.

Инстинкты солдата не подвели, и Каспар пригнулся, успев нажать курки. Оба пистолета громыхнули, из дул вырвались клубы пламени и дыма, на время ослепив посла. Люди закричали, испуганно заржала лошадь. Рыцари Пантеры бросились на защиту посла, суматошно оттаскивая его от ворот.

— Стойте! — рявкнул он, вырываясь из рук рыцарей. — Я в порядке. Что бы это ни было, он промахнулся.

Он взглянул в сторону фонтана, но Кажетан уже скрылся, и лишь облако порохового дыма говорило о том, что боец вообще был здесь.

Нет, не только оно. В снегу лежал брошенный Кажетаном предмет, и Каспар увидел, что это не нож, как он сперва подумал.

Это была расческа. Серебряная, с перламутром и жемчужинами. Приступ страха и надежды вспенил кровь в жилах Каспара. Старый, дорогой гребень с запутавшимися в зубьях темно-рыжими волосами.

Волосами Софьи.

IV

Он ушел, но надолго ли? Софья выиграла немного времени — немного, но тем не менее. Свежаявода и тлеющий уголек надежды на то, что она еще, возможно, выживет в этой переделке, придавали ей сил и решимости, и она не собиралась тратить их впустую.

Путы по-прежнему держали крепко, но, когда убийца кинулся прочь с чердака, прихватив расческу, он не позаботился забрать с собой нож — окровавленный клинок лежал на полу совсем рядом. Женщина не знала, как подобрать его, но приближалась к кинжалу дюйм за дюймом, из последних сил толкая кресло, к которому была привязана. Наконец Софья переместилась так, что ее левой руке не хватало всего восьми дюймов, чтобы дотянуться до ножа, но эти восемь дюймов с таким же успехом могли быть и восемью лигами: результат один — кинжал недостижим.

Софья стиснула зубы и напряглась, борясь с веревками. Бесполезно. Она застонала 6 т боли, когда ремни врезались в плоть. Кровь побежала по пальцам, и женщина заплакала от разочарования, зная, что похититель скоро вернется. И хотя она ненавидела человека, сделавшего с ней такое, она не могла не испытывать к нему жалости. Он не всегда был монстром, его сделало таким жестокое обращение других. Физические надругательства и эмоциональные манипуляции превратили того, кем он был когда-то, в душевнобольного, в психа Мясника.

Мысль о том, что ее захватил этот пресловутый, печально известный убийца, ужасала, но Софья Валенчик была сильной женщиной, и ее решение не встретить конец своих дней на этом провонявшем смертью чердаке не позволяло ей сдаться.

И тут она поняла, как можно достать нож. Кресло слишком тяжелое, чтобы она в своем нынешнем состоянии могла перевернуть его, но есть один способ…

Она вцепилась зубами в кляп и начала работать залитым смолой обрубком большого пальца — вверх-вниз, вверх-вниз. Обжигающие волны боли полились вверх по руке, когда черная корка отошла, и ремень стал тереться о живое мясо. Из раны хлынула кровь, из глаз — слезы, грудь разрывали мучительные рыдания.

Но вскоре вся рука стала скользкой от крови, и женщина поняла, что готова.

Софья сжала пальцы левой руки так плотно, как только смогла, и сильно рванула; кляп заглушил крик невыносимой боли.

Да, невыносимой, но женщина продолжала тянуть, борясь за свободу руки. Без большого пальца сражаться с ремнем оказалось немного легче. Искалеченная кисть чуть-чуть проскользнула вверх, и Софья удвоила усилия, крепко зажмурив глаза от боли, грозящей все-таки одержать победу.

Кожа и мускулы вокруг обрубка порвались, и женщина почувствовала, что рана расширилась. Еще больше крови лилось на кисти, красный дождь барабанил по деревянному полу. Но рука проскользнула еще на йоту, и даже зная, что рана рвется тем больше, чем сильнее она тянет, женщина продолжала бороться.

Раздался последний полузадушенный крик боли — и дело было сделано.

Рука была свободна — пусть и висела безвольно и горела так, словно ее погрузили в раскаленную лаву, но ее больше не держали никакие путы!

Софья балансировала на грани обморока и пыталась сохранить сознание, втягивая как можно больше воздуха, — насколько позволял кляп. Она знала, что потеряла много крови и шок в любую минуту способен настичь ее, так что она быстро — насколько могла — нагнулась и стиснула рукоять ножа онемевшими пальцами. Он был тяжел, и женщина несколько раз едва не выпустила оружие, но в итоге все-таки подняла его и уронила на колени.

Освободить левую лодыжку оказалось трудно, без большого пальца держать нож как надо не получалось, но клинок Мясника был чрезвычайно острым и с легкостью рассекал веревки. Избавив ногу от пут, она получила возможность повернуться всем телом, хотя движения получались медленными и болезненными. Внутренняя сторона бедер ныла, словно одна большая язва, голова кружилась от голода и жажды. Перерезав ремни на другой ноге и освободив запястье, женщина неуклюже встала на ноги, воспользовавшись креслом как жизненно необходимой опорой.

Софья вырвала изо рта кляп и почувствовала, как внутри нее рождается истерический смех.

Она свободна!

Хотя опасность не миновала, возбуждение близкого побега кружило голову. Зная, что ноги пока не способны нести ее, Софья поползла по полу к выходу, ведущему из этого замка ужасов на волю.

Она отодвинула щеколду и подняла крышку люка.

V

Каспар рявкнул толпе перед ним убираться с дороги и помчался по Громадному проспекту на спине Магнуса. Он и все Рыцари Пантеры, способные передвигаться верхом, оседлали коней тотчас же, как Каспар осознал, что именно бросил в него Кажетан. Он не представлял, как попала к бойцу расческа с волосами Софьи, но знал, что мерзавцу придется ответить на несколько очень серьезных вопросов.

Павел объяснил, где размещается Легион Грифона, и, хотя никто не мог бы дать гарантий, что Кажетан окажется там, это место было ничем не хуже остальных, чтобы начать поиски.

Их суматошная скачка по Кислеву слилась в одно размытое пятно: слишком много эмоций сражались за первенство в голове Каспара, чтобы он мог мыслить ясно. Гнев, жажда мщения, страх и, сильнее всего, надежда. Шанс вернуть Софью вытеснил даже злость на Кажетана. Что это — гнусная шутка, рожденная ревностью? Мысль о том, что человек может пасть так низко из-за своего извращенного видения любви, внушала отвращение и ужасала Каспара.

Когда посол уже впрыгнул в седло, из дома выбежала Анастасия, и лицо ее пылало той же холодной яростью, что и его. Она взяла его за руку и заглянула глубоко в глаза мужчины.

— Если он причинил вред Софье, я хочу, чтобы ты убил его, — сказала она.

— Не беспокойся, — пообещал Каспар, — если он причинил ей вред, сами боги не спасут его.

Глава 9

I

Боль жгла бок, как злобное солнце, кровь струилась из дыры, проделанной пулей, вылетевшей из пистолета фон Велтена. Кажетан заткнул рану подолом рубахи и прижал тряпку ладонью. Он чувствовал, что пуля прошла навылет, выйдя из спины, но знал, что настоящая опасность таится в пыли и волокнах ткани, втянутых в рану пулей. Он не желал подыхать в конвульсиях лихорадки на Лубянке, хотя знал, что именно это он и заслужил.

Голова раскалывалась от гневного крика истинного «я», сердящегося на то, что он сделал. Оно ломало воздвигнутые им барьеры и вопило, что он слаб, что он дурак, что он сопливый поганец, не достойный ничего, кроме петли палача.

Кажетан знал, что это «я» говорит правду и что он проклят, но ведь можно попытаться исправить все те ужасные вещи, которые он натворил. Трудная задача, но почему бы не попробовать. Он переступил черту, за которой все законы смертных потеряли для него всякое значение, и теперь плакал горькими слезами, скача к казармам Легиона Грифона.

Трое воинов с бритыми головами недоуменно взглянули на пронесшегося мимо всадника, соскочившего за воротами с коня и, хлопнувшего взмыленного скакуна по крупу. Кажетан выхватил один из своих кривых мечей, продолжая другой рукой зажимать рану. Бойцы, увидев кровь, промочившую рубаху, закричали что-то, но он, не обращая на них внимания, захромал через двор к пустующим продуктовым складам, глядя на чердак, где его ждала она.

Один из бойцов Легиона Грифона схватил его за руку, но Кажетан стряхнул ее, развернулся и разрубил успевшего лишь вскрикнуть человека почти пополам. Остальные в ужасе отпрянули — его искусство владения мечом было им слишком хорошо известно.

Все, что он мог сделать сейчас, — это покончить со всем. Это все, что ему осталось.

Он убьет свою мать, а потом убьет себя. Их кровь смешается на земле, и перед ними откроется вечность — вечность вместе.

Они умрут, укачивая друг друга в объятиях, и мысль о том, что все подходит к концу, делала его счастливее, чем он был когда-либо.

II

Софья спустилась по лестнице с чрезвычайной осторожностью, точно рассчитывая каждое движение. Искусанные крысами ноги болели, дрожали и подгибались. Под чердаком обнаружилось помещение, пахнущее как редко посещаемый склад. Здесь сильно пахло животными, и она разглядела попоны, седла и уздечки, сваленные грудами по всему длинному, пыльному залу, — никто, по-видимому, не ступал сюда какое-то время. Склад располагался над конюшней с накиданной на пол соломой и несколькими лошадьми, переминающимися в узких стойлах, образуя как бы антресоли.

Из засыпанных снегом окошек слегка сочился тусклый свет, и женщина увидела еще одну лестницу, ведущую вниз, к стойлам. Она понятия не имела, где находится, но мерцание солнечного света в щелях плохо пригнанных створок превратилось для нее в маяк прекрасной, священной надежды.

Софья опустилась на пыльный пол и поползла ко второй лестнице. И тут она услышала крики. Кричали где-то поблизости, и кричали от боли, так что сердце женщины наполнил жгучий ужас.

Дверь в конюшню распахнулась, и в помещение полился свет.

Софья, отвыкшая от такой яркости, зажмурилась. Она услышала шаркающие по соломе шаги, всхлипнула от страха и поневоле открыла глаза — кто-то взбирался по лестнице к антресолям.

Что делать: надеяться или бояться? Освобождение ждало ее или смерть?

Она подтянула тело к лестнице, глаза слезились от солнечных лучей. Софья стиснула нож здоровой рукой и увидела, наконец поднимающегося человека.

Он преодолел еще ступеньку, и, узнав приметную фигуру Саши Кажетана, дрожащая Софья вздохнула с облегчением. Это не Каспар, но лицо, по крайней мере, не чужое. Затем она заметила кровь на его руках.

Он взглянул вверх, и в этих пронзительных, ужасающе знакомых фиолетовых глазах сверкнуло безумие.

— Это все ради тебя… — произнес он.

В эту секунду женщина поняла, кем все это время был Мясник, и закричала.

III

Рыцари Пантеры ворвались в открытые ворота казарм Легиона Грифона и тут же выхватили мечи, увидев вооруженных людей, толпящихся в центре тренировочного дворика. Каспар натянул поводья и тоже вытащил клинок.

— Где он? — громыхнул вопрос посла, направившего оружие на ближайшего закутанного в меха воина. — Где Кажетан?

Рыцари Пантеры рассыпались, окружив бойцов Легиона Грифона. Мечи они держали угрожающе, и даже самый туго соображающий кислевит понял бы, что они готовы пустить оружие в ход в любой момент. И хотя кислевиты не страдали отсутствием храбрости, они понимали, что с вооруженными рыцарями в доспехах им не справиться.

Каспар хотел было снова выкрикнуть вопрос, когда увидел мертвого воина, лежащего на брусчатке, и алый след, ведущий к повисшим на петлях распахнутым дверям длинного и высокого здания конюшни в дальнем конце двора.

Он тронул лошадь, взмахнул мечом перед носом ближайшего кислевита и показал на конюшню.

— Кажетан? — рявкнул он.

Воин поспешно закивал, тоже махнув рукой в сторону стойл:

— Аха, аха, Кажетан!

Каспар пришпорил Магнуса, и конь галопом поскакал к зданию. Вдруг из конюшни донесся пронзительный крик. Посол ворвался в двери на спине скакуна, взгляд его заметался в поисках воина. Женский крик зазвенел снова, и Каспар вскинул голову.

Кажетан взбирался по ступеням длинной лестницы, с его кривой кавалерийской сабли капала кровь. Каспар услышал еще один крик — ошибки быть не могло, это Софья!

— Кажетан! Нет! — взвыл он.

Посол понимал, что не успеет догнать Кажетана прежде, чем тот доберется до Софьи. Был только один способ остановить его. Каспар взревел, срывая голос в яростном боевом кличе, вонзил шпоры в бока мерина и направил тяжелого коня вперед.

В последнюю секунду он рванул поводья в сторону, и конь врезался в лестницу боком, разбивая нижние ступени в щепки. Кажетан с грохотом рухнул на утрамбованный земляной пол конюшни. Лошади испуганно заржали и забили подкованными копытами в двери своих стойл.

Каспар развернул Магнуса, нащупывая пистолет, пока Кажетан, шатаясь, поднимался с пола. Лицо его превратилось в маску ярости и боли.

— Она сказала, ты мне поможешь! — провыл он.

— Я помогу тебе умереть, ублюдок! — рявкнул Каспар, выскальзывая из седла и двигаясь к Кажетану с направленным на него пистолетом.

Тени Рыцарей Пантеры, загородивших вход в конюшню, легли на землю черными пятнами.

Кажетан жалобно взглянул на верхний этаж, слезы струились по его щекам, прорезая чистые полоски на грязном лице. Дыхание вырывалось из его груди быстрыми прерывистыми толчками. И хотя сейчас Саша был ранен, Каспар видел, каким смертельно опасным противником может быть Кажетан, и приближался очень осторожно.

Боец по-прежнему держал оружие перед собой, и взгляд его не отрывался от Каспара, когда Курт Бремен закричал:

— Посол, отойдите от него, оставьте его нам!

— Нет, Курт, это мое дело. Он убил Стефана.

— Я знаю, но он ведь дрояшка, мастер боя на мечах, вам не одолеть его в поединке!

Каспар мрачно улыбнулся.

— Я и не собираюсь, Курт, — сказал он и спустил курок.

Мгновение застыло. Кажетан покачнулся, и Каспар с удивлением увидел, что его пуля вырвала кусок из стены стойла позади бойца. Меч Кажетана взлетел вверх, выбивая пистолет из руки Каспара.

Каспар отпрыгнул, ожидая смертельного удара, но противник почему-то медлил.

Клинок Кажетана остановился в дюйме от горла Каспара, и воин всхлипнул:

— Мне так жаль…

После чего Саша отвел оружие, развернулся и бросился к вставшему на дыбы коню. Он вцепился в лошадиную гриву и ловко вскочил на спину жеребцу. Животное лягнуло копытом, выбивая хлипкую дверцу стойла, и Кажетан с диким степным криком вылетел наружу.

Рыцари Пантеры бросились на него, но Кажетан управлялся с конем не хуже, чем с клинком: он контролировал жеребца коленями, сражаясь при этом двумя мечами. Несмотря на ярость, Каспар был ошеломлен искусством этого человека; ни один клинок не коснулся воина, расчищающего себе путь сквозь толпу рыцарей. А его оружие то и дело взлетало и снова обрушивалось на противников.

Но вот уже лошадь Кажетана выбралась на открытый двор, копыта коня высекали из булыжников искры. Каспар рванулся за противником, крича:

— Ради Сигмара, закрыть ворота!

Но было поздно.

Низко припав к шее своего скакуна, Кажетан с криком «Матушка!» галопом умчался за ворота и мгновенно скрылся из виду.

IV

Каспар приложил ко лбу Софьи влажную тряпку, хотя грязь и кровь уже давно были смыты с ее лица. Когда лекарша сказала, что непосредственной опасности для ее жизни нет, Каспар воззвал к Сигмару, Ульрику, Шаллье и всем богам, слышащим его, благодаря их за избавление Софьи из когтей Кажетана, Мясника.

Через несколько часов после освобождения женщины чекисты во главе с Пашенко опечатали конюшню. Сейчас они прочесывали город в поисках Кажетана, но еще до того какое-то нездоровое любопытство, желание понять степень страданий Софьи заставили Каспара взобраться на чердак, где ее держали. Он не знал, чего ожидать, но жуткие картины, свидетелем которых он стал, теперь будут преследовать посла до конца его дней.

Кровь покрывала практически каждый дюйм поверхности, трофеи в виде кусков плоти свисали с вбитых в стены крюков рядом с дешевыми безделушками и предметами одежды — мужской, женской, детской. Казалось, Кажетан не делал различий между людьми, совершая свои преступления. Тут обнаружился богатый ассортимент инструментов, ножей и ножниц в коросте засохшей крови, с прилипшими к лезвиям волосами. Сколько людей погибло в этом мрачном, отвратительном месте, останется загадкой, на которую Каспару никогда не найти ответа, но посол поклялся, что он заплатит убийце за все, что тот сотворил.

Софье каким-то образом удалось пережить плен, и Каспара переполняло восхищение ее силой и отвагой.

Она спала в его кровати в посольстве, раны ей перевязал лучший — после нее самой — лекарь города. В данный момент они не могли больше ничего сделать для нее, и Каспар понимал, что остальное теперь зависит от самой женщины.

Он видел, как многие люди, которым доктора обещали жизнь, ускользали в небытие, когда их воля сдавалась, но, слава богам, он не думал, что Софье Валенчик недостает желания жить. Посол наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Обещаю, что найду его. Ради тебя, — прошептал он и услышал, как кто-то вошел в комнату.

В дверях, скрестив руки на груди, стояла Анастасия.

— Как она?

Каспар улыбнулся:

— Думаю, с ней все будет хорошо, хотя кто знает, как выпавшие на ее долю суровые испытания отразятся на Софье в ближайшие дни.

— Она говорила что-нибудь с тех пор, как ты привез ее?

— Не слишком много. — Каспар встал и повесил влажную тряпку на край миски с водой.

— Но что-то она все-таки сказала?

— Если это можно так назвать, — ответил Каспар, обескураженный настойчивостью Анастасии. — Она говорила что-то о том, что Кажетан не родился чудовищем, что его сделали таким. Что кто-то хотел, чтобы он был не лучше зверя.

— Чушь, — фыркнула Анастасия. — Саша просто ревновал к тебе, хотя гораздо сильнее, чем я полагала возможным.

Каспар покачал головой:

— Думаю, тут нечто другое. Ведь если Мясник он, то он убивал и до того, как я появился в Кислеве.

— Правильно. Если. Мы ведь не знаем, действительно ли Саша — Мясник. Ты сам сказал, что Пашенко допускает, что существует несколько психопатов, убивающих людей. Маскируя собственные преступления, они копируют почерк Мясника. Я думаю, Саша хотел, чтобы мы считали его Мясником.

— Но все эти вещи на чердаке, кровь?.. Зачем Кажетан делал это?

— Я не утверждаю, что знаю ответы, — Анастасия наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, — но это более вероятно, чем то, что сказала Софья, тебе не кажется?

Каспар не ответил, не убежденный ходом рассуждений Анастасии.

— Кстати, — продолжила женщина, — что делается для поимки Саши? При мысли о нем меня бросает в дрожь, ну, ты сам понимаешь. Я не чувствую себя в безопасности, Каспар. Скажи, что защитишь меня.

— Не волнуйся, Ана. — Каспар взял ее руки в свои. — Я же сказал, что никому не позволю причинить тебе вред, и я сдержу свое слово. Прямо сейчас за Кажетаном охотятся по всему городу.

— Да?

— Безусловно, — сказал Каспар, что-то шевельнулось в его памяти, что-то насчет фамильных поместий… но мысль ускользнула, когда Анастасия произнесла:

— Тебе придется убить Сашу, ты ведь это знаешь, так ли? Его нельзя брать живым.

— Если потребуется… — пожал плечами Каспар.

— «Если потребуется»?! — повторила Анастасия с внезапным гневом в голосе и вырвала руку. — Он убил твоего друга и, судя по ее виду, пытал твою подругу. Разве можно оставить без ответа подобное оскорбление, нанесенное твоей чести?

Раньше Каспар не видел Анастасию в гневе, и ее поведение сильно встревожило его, но он решил, что едва ли можно было ожидать чего-то иного от женщины, которая только что узнала, что ее друг и поклонник на самом деле жестокий убийца.

— Не волнуйся, Ана, — повторил Каспар. — Кажетан заплатит за свои преступления. Кстати, возможно, он уже мертв. Когда я видел его в конюшне, он был ранен. Думаю, я попал в него.

— Не будь таким уверенным, — предостерегла его Анастасия. — Саша Кажетан не из тех, кто легко умирает.

— Может, и нет, но и я не из тех, кто легко сдается, — сказал Каспар, и вдруг смутное воспоминание всплыло на поверхность сознания и взорвалось с внезапностью молнии, ударившей с безоблачного неба. — Ну конечно! — воскликнул он, щелкая пальцами.

— В чем дело, Каспар? — вскинулась Анастасия.

— Мне надо идти! — Посол торопливо чмокнул ее в щеку и выбежал из комнаты, зовя Павла. — Присмотри за Софьей, — крикнул он на ходу. — Кажется, я знаю, где искать Кажетана.

V

Распутица. Бездорожье.

Подходящее название, сонно думал Саша Кажетан, покачиваясь на спине своей лошади, — придуманное с прозаичной практичностью кислевского крестьянина и как нельзя более подходящее именно сейчас. Бескрайний простор белой, скучной степи разворачивался перед ним нескончаемой перспективой, подавившей бы менее стойкого человека, заставив искать укрытие за стенами одной из многочисленных станиц, рассыпанных по области.

Но Кажетан отказался от любой подмоги, любого пристанища. Он больше не мог показать людям свое лицо — теперь, когда с его истинного «я» сорвали маску. Он чувствовал, как оно ярится в его черепе, но удерживал его взаперти, — это получалось тем легче, чем дальше он отъезжал от Кислева.

Серые небеса раскинулись над ним, вечные, осуждающие. В такой обстановке человек может потерять себя в считанные минуты, но только не он. Он скакал к цели, не колеблясь и не отклоняясь с пути, словно скользил по прямой магнитной полосе. Хотя в этой дикой, лишенной каких бы то ни было примет ледяной пустыне любой давно бы уже безнадежно заблудился.

Любой, но не он.

После падения с лестницы у него болел бок, и Кажетан подозревал, что сломал, по крайней мере, одно ребро. Пулевую рану он набил снегом и туго перевязал поясом от меча. Покачиваясь на спине лошади и держась за ее гриву, он медленно, но неуклонно и без остановок продвигался на север. Саша был уверен, что переживет путешествие, но вот конь… Зерна у него не было, а в степи, покрытой снегом, найти хоть что-нибудь, чем можно накормить коня, вряд ли удастся.

Однако все это не важно; у него есть лук, чтобы охотиться и добывать пищу, и, если лошадь падет, будет свежее мясо. Снега достаточно, чтобы растопить его и получить воду, а раны, пусть и болезненные, не смертельны.

Нет, все, что имеет сейчас значение, — это вернуться туда, где все началось.

Тогда они, наконец, смогут быть вместе.

VI

— Мне плевать, насколько он занят, — рявкнул Каспар, — мне нужно видеть министра Лосева немедленно!

— Простите, посол, но министр велел никого к себе не пускать, — заявил рыцарь в бронзовых доспехах, преградивший путь к покоям Лосева в Зимнем Дворце.

После того как посол покинул Анастасию и Софью, они вместе с Павлом поскакали к мрачному, построенному из темного камня зданию чекистов. Они мчались так, словно сами псы Хаоса кусали их за пятки. Там Каспар объяснил Пашенко свою теорию относительно того, где можно найти сбежавшего Кажетана. Припомнив случайное замечание Лосева на том приеме, когда его представили царице, и последнее слово, выкрикнутое Кажетаном, Каспар не мог избавиться от стойкого ощущения, что знает, куда направился убийца. Интуиция редко подводила его.

Предводитель чекистов отнесся к рассказу посла скептически, утверждая, что если Кажетан поскакал именно туда, куда думает Каспар, то он уже все равно, что мертв. Но Каспар был настойчив и сумел-таки убедить Пашенко сопровождать его во дворец, понимая, что зловещая репутация чекиста может открыть двери, с которыми он сам бы не справился.

Одна такая дверь, захлопнувшаяся перед ними, оказалась дверью в покои главного советника царицы, Петра Ивановича Лосева. Охранял ее рыцарь в блестящих латах и с серебряной алебардой.

— Ты не понимаешь, — объяснял Каспар, чье терпение уже начало истощаться. — Дело, о котором я хочу поговорить с ним, неотложное и жизненно важное.

— Я не могу позволить вам войти.

— Кровь Сигмара! — Каспар раздраженно повернулся к Павлу с Пашенко. Он незаметно кивнул чекисту, и тот резко шагнул к стражнику, сплетя руки за спиной.

— Ты знаешь, кто я, рыцарь? — спросил Пашенко.

— Да, сэр, знаю.

— Тогда ты должен знать, что мне лучше не перечить. Послу фон Велтену требуется повидаться с советником царицы и сообщить ему информацию, которая может иметь серьезнейшие последствия для нашего великого города. Не сомневаюсь, что ты, славный защитник нашего города, понимаешь, что, как честный страж, ты обязан позаботиться о том, чтобы эта информация была передана, ведь так?

— Я понимаю, но…

— Твой пост весьма престижен, раз ты носишь бронзовые доспехи, не правда ли? — внезапно поменял тему Пашенко и побарабанил костяшками пальцев по нагруднику рыцаря.

— Так точно, это великая честь, сэр, — гордо ответил рыцарь.

— Гм… да, могу себе представить, какой стыд быть изгнанным из Дворцовой Стражи с позором. Бесчестье будет также велико, не так ли?

Каспар находил методы Пашенко отвратительными, но сейчас, сказал он себе, у них нет времени на то, чтобы двигаться к цели благородным путем. Если нужно пригрозить этому, без сомнения отважному, рыцарю позором — что ж, так тому и быть. Каждая секунда, потраченная ими в Кислеве, удаляет Кажетана от правосудия.

— Сэр… — проговорил рыцарь, начиная осознавать свое затруднительное положение.

— Полагаю, что сохранить звание офицера с таким пятном на чести будет нелегко, где бы ты ни служил, верно?

Пашенко смахнул невидимую волосинку с лацкана своего длинного плаща, давая рыцарю возможность взмокнуть от страха и взвесить варианты.

Наконец солдат шагнул в сторону и сказал:

— Черная дверь в конце коридора ведет в личные покои министра Лосева, сэр.

Пашенко улыбнулся:

— Кислев и я благодарят тебя. Посол?

Каспар проскользнул мимо подавленного рыцаря, толчком открыл дверь и зашагал по широкому коридору с каменными стенами и полом, застланным изумрудно-зеленым ковром, расшитым золотыми и серебряными нитями, которые сплетались в тонкий узор из волнистых спиралей. На стенах висели портреты бывших обитателей кабинета Лосева; с холстов в позолоченных рамах взирали угрюмые мужчины, так и пышущие высокомерием.

Впрочем, Каспар не уделил им большого внимания. Он уже сжимал золотую ручку черной двери в конце коридора. Повернувшись к своим спутникам, посол заявил:

— Какую бы грязь вы ни знали о Лосеве — выкладывайте. Жмите на все рычаги. Мне все равно, чем на него давить, но нам необходимо знать то, что знает он.

Павел кивнул, но ничего не сказал; на лбу его блестели капли пота.

— Если ты думаешь, что это поможет нам схватить Кажетана, тогда я сделаю все, что смогу, — отозвался Пашенко.

Каспар благодарно наклонил голову и без стука распахнул дверь в покои Петра Лосева.

Советник царицы, сидящий за столом и царапающий длинный пергамент серым гусиным пером, удивленно уставился на вошедших. Облаченный в официальное одеяние главного советника, он производил сильное впечатление. Алая мантия с золотым кантом, с оторочкой из шкуры черного медведя и серебряными кистями выглядела внушительно, но ни Каспара, ни Пашенко было не запугать рангом или пышным нарядом.

— Именем Урсана, что вы делаете в моем кабинете? — прорычал Лосев, поспешно выдвигая ящик стола и пряча туда пергамент.

— Вы должны сказать нам кое-что, — заявил Каспар, а Пашенко и Павел встали по обе стороны от Лосева.

— Что? Это недопустимо, посол! — рявкнул советник. — Это грубейшее нарушение дипломатического протокола! Вы, как и все, отлично знаете, что прошения о приеме царицы надо подавать мне в письменном виде.

— Царица нам ни к чему, — хрипло выдавил Павел.

— Нет, — добавил Пашенко, — мы желаем поговорить с вами.

Однако Лосев не был новичком в дипломатических играх, и такая очевидная тактика не могла вывести его из равновесия. Так что он снова уселся в свое мягкое кресло и сказал:

— Что ж, вместо того чтобы приказать вывести вас из дворца и предъявить официальный иск о нарушении протокола, я прощу вас. Итак, чего вы хотите?

— Кажетан, — коротко ответил Каспар.

— А что с ним такое?

— Он — Мясник, — заявил Каспар. — И мне необходимо знать, где находится его фамильное поместье. Я уверен, что Кажетан бежал туда, а на том приеме, когда я встречался с царицей, вы говорили что-то вроде того, что его семья владела «прекрасным живописным имением возле Тобола». Вы знаете, где оно находится, и немедленно расскажете об этом мне.

Лосев помолчал немного, переваривая информацию.

— Вы пытаетесь сказать мне, что Саша Кажетан, сын Федора Кажетана, один из величайших и известнейших героев города, — Мясник?

— Да. Он Мясник. Наверняка.

Лосев рассмеялся:

— Это, честно говоря, самая абсурдная вещь из всего, что мне приходилось слышать. Даже от тебя, Коровиц.

— Ты подлая змея, Лосев. Мы с тобой оба знаем…

— Что — знаем? — фыркнул советник. — Тебе нечего мне сказать, Коровиц. Мое прошлое таково, каким я его делаю сейчас, а твое?

Павел прикусил губу:

— Будь ты проклят, Лосев…

— Довольно. — Лосев перестал обращать внимание на Павла и подался вперед, барабаня пальцами по дорогой, имперской работы столешнице. — Посол, то, что вы обвиняете одного из самых достойных воинов Кислева в столь страшных преступлениях, оскорбляет мою великую нацию, и я буду благодарен, если вы не станете больше повторять свои слова.

Каспар облокотился на стол, положив ладони перед Лосевым.

— Герр Лосев, это уже доказано, Саша Кажетан — Мясник. Мы обнаружили его логово, и у нас есть очевидец его жестокости. Чего еще вам надо?

— И ты тоже видел все это, Пашенко?

— Видел, министр, — подтвердил чекист. — Чердак, на котором держали в плену Софью Валенчик, представлял собой… неприятное место. Я осведомлен о репутации Саши среди простого народа, но вынужден признать, что все обстоятельства указывают на то, что он виновен. Вам лучше сообщить послу фон Велтену то, что ему нужно, и мы отправимся в путь.

— Чушь, — презрительно фыркнул Лосев. — Я не желаю слышать эту клевету.

— Клевету?! — взорвался Каспар. — Кажетан убил одного из моих старейших друзей и пытал Софью Валенчик. Он издевался над ней, морил голодом и избил почти до смерти. Он отрезал ей палец. Клянусь Сигмаром, я не собираюсь оставаться безучастным и смотреть, как бюрократ-ублюдок вроде тебя отпускает его! Немедленно говори, где находится его чертово поместье!

Лосев сделал глубокий вдох, оставаясь спокойным под шквалом гневных слов Каспара.

— Я ничего вам не скажу, посол, и, будьте так любезны, уходите, я человек занятой, у меня много дел.

Каспар набрал воздуха для еще одной вспышки ярости, но Пашенко схватил его за руку и покачал головой. Каспар повернулся и увидел семерых рыцарей Дворцовой Стражи, в бронзовых доспехах и шлемах с опущенными забралами. Он был так зол, что даже не услышал их приближения.

Лосев улыбнулся тошнотворной улыбкой гадюки:

— Эти рыцари проводят вас, посол фон Велтен. Доброго дня.

VII

Павел глотнул еще квасу и поднял глаза на очерченный лунным светом силуэт публичного дома Чекатило. Мороз пробирал до костей, с каждой секундой проникая все глубже. Вина целиком лежала на его плечах, вина уже шесть лет день ото дня неумолимо росла и множилась, пока не стала вконец невыносимой. И вот он здесь, там, где когда-то пал, там, где начались злодеяния.

Когда они сегодня сцепились с Лосевым, ладони Павла были мокры от пота, а сердце грохотало в груди. Он точно знал, что надо сказать Лосеву, точно знал, как добыть информацию, в которой Каспар так отчаянно нуждался, как вытащить ее из этого продажного мешка с дерьмом, но в самый ответственный момент, в момент проверки его храбрости и твердости убеждений, он запнулся — и промолчал. Стыд жег его изнутри, но он не мог снова разочаровать Каспара, посол столько сделал для него, сейчас и в прошлом.

Он поднес бурдюк с квасом к губам, но, ощутив кислый молочный дух, с отвращением отшвырнул мех. Выпивка привела его к позору, и теперь безбрежное море ненависти к себе омывало его.

Чувствуя, что медлить больше нельзя, Павел толкнул дверь борделя и глубоко вдохнул густой аромат мускуса и пота.

Кивая немногочисленным знакомым лицам, он пробрался сквозь похотливую толпу к простенькому бару, бросил пригоршню копеек на заляпанную стойку и получил деревянную кружку с элем. Напиток оказался выдохшимся, но Павел, тем не менее, проглотил все до капли и стал ждать, тряся головой каждый раз, когда одна из шлюх пыталась выманить у него деньги, грубовато и бесстыже соблазняя мужчину. Он увидел девушку, ту, что в прошлый его приход сюда танцевала перед Чекатило. Она неловко демонстрировала свои прелести какому-то жирному борову, который — Каспар мог бы поклясться в этом — был пьян до бесчувствия. Завтра дурень очнется на улице, не помня ничего из того, что с ним случилось, и с пустой мошной в придачу. Павел слишком много времени провел здесь, чтобы не знать этого.

Ждать пришлось недолго — вскоре мозолистая рука хлопнула его по плечу.

— Привет, Режек, — сказал Павел, не оборачиваясь.

— Павел, — ответил подошедший человек, — он хочет видеть тебя.

Пояснять, кто такой «он», не требовалось. Павел кивнул и поднялся со стула.

— Хорошо, потому что и я хочу видеть его.

— Почему ты здесь, Павел? — проворчал Режек.

— Это касается только меня и Чекатило.

— Только не тогда, когда ты хочешь видеть его.

— Я хочу попросить его о любезности.

Режек рассмеялся, тоненько, гнусаво:

— Ты всегда обладал отличным чувством юмора, Павел. Думаю, только поэтому он оставил тебя в живых.

— Ты отведешь меня к нему или нет? Или собираешься всю ночь продувать мне задницу?

Покрытое шрамами лицо Режека дернулось, исказившись убийственной злобой. Затем тонкие губы наемника скривила улыбка:

— И впрямь отличное чувство юмора, — хмыкнул он и направился к той же двери, в которую несколько дней назад входили Павел, Каспар и Бремен.

Павел двинулся за ним, прекрасно понимая, какие жуткие последствия может повлечь за собой то, что он намерен сделать. Сегодня он уже не прошел одно испытание на смелость и не желал провалиться вторично.

Чекатило ел дымящееся тушеное мясо с картофелем. Весь Кислев голодал, а Чекатило уплетал за обе щеки. Когда Режек ввел Павла в комнату, главарь бандитов отхлебнул вина из деревянного кубка, даже не взглянув на вошедших.

Режек встал за спиной своего хозяина и скрестил руки на груди, наслаждаясь очевидной неловкостью Павла. Чекатило махнул рукой, приглашая гостя сесть напротив, и, по-прежнему не поднимая глаз, предложил:

— Вина?

— Нет, спасибо.

От запаха мяса рот Павла наполнился слюной.

— Павел Коровиц отказывается выпить? Что, Пустоши Хаоса заледенели?

— Нет. Я просто не хочу пить. Я и так уже выпил слишком много.

— Правда?! — кивнул Чекатило, очищая тарелку кусочком черного хлеба и приканчивая вино. Налив себе еще, он откинулся на спинку стула, а из-за спины Павла появилась девушка и убрала ненужную посуду. — Итак, что привело Павла Коровица ко мне в столь поздний час? — поинтересовался Чекатило.

— Он сказал, что хочет попросить о любезности, — вставил Режек.

— Неужто? — хохотнул великан. — С чего бы это? Похоже, у него сложилось явно ошибочное впечатление, будто я раздаю милости направо и налево, а, Режек?

Наемник пожал плечами:

— Может, у него размягчение мозгов?

— Ну что, Павел? — хмыкнул Чекатило. — Как насчет размягчения мозгов, есть оно у тебя?

— Нет, — ответил Павел, уже уставший от представлений Чекатило.

— Ладно, Павел, скажи, чего ты хочешь, прежде чем я отвечу «нет».

— Мы нашли Софью Валенчик сегодня днем. Ее держал в плену Саша Кажетан. Он — Мясник.

— Я уже знаю. Чекисты перевернули весь город вверх дном, разыскивая его. Но какое отношение это имеет ко мне?

— Теперь, когда Софья вернулась, посол тебе ничего не должен, — сказал Павел, ненавидя себя за эти слова, но остановиться он был не в силах. — Я могу снова сделать его твоим должником.

Хотя Чекатило и постарался не выказать эмоций, Павел заметил вспыхнувший в его глазах интерес.

— Продолжай.

— Посол хочет найти Кажетана и заставить его заплатить за все, что тот сделал. Он думает, что Кажетан вернется в свое фамильное поместье. Где оно находится, знает Петр Лосев, только он ничего нам не сказал. Но ты… Ты можешь надавить на Лосева…

— А, Лосев, этот жалкий кусок дерьма. Странно, почему ты не воспользовался своими, не побоюсь этого слова, интимными знаниями, чтобы заставить его рассказать послу то, что ему нужно.

— Я… Я хотел, но…

Чекатило рассмеялся:

— Ты не смог ничего сказать, потому что знал, что и у Лосева навалом чертовой информации о тебе.

Павел молча кивнул, а Чекатило продолжил:

— Скажи-ка, Павел, понравилось бы твоему другу послу, если бы он услышал, что министр Лосев был тем человеком, который заплатил мне за убийство мужа Анастасии Вилковой, или что, как поговаривают, министр Лосев наслаждается компанией малолетних детишек?

— Если это поможет ему найти Кажетана, то да, — ответил Павел.

— Я уверен, что да, — ухмыльнулся Чекатило, — но как воспримет посол сообщение о том, что его старый друг Павел Коровиц был тем самым человеком, который шесть лет назад вышиб на мостовую мозги мужа госпожи Вилковой меньше чем в ста ярдах от этого дома?

Павел ничего не сказал, вина за свершенное тогда, когда он служил Чекатило, снова нахлынула на него. Чекатило расхохотался молчанию Павла и подался вперед:

— А ты знаешь, что я оставил тебя в живых лишь потому, что был в долгу перед твоим дядей Дростей, а? Ты пьяница, вор, убийца и лжец, Павел Коровиц; и то, что ты сейчас вьешься вокруг посланника Империи, этого не меняет.

Павел кивнул; слезы стыда бежали по его щекам.

— Знаю.

Чекатило снова уселся поудобнее и извлек из-под мехового плаща длинную сигару. Режек поднес к ней горящую лучину, и гигант кислевит, затянувшись, выпустил в воздух зловонное облако голубого дыма.

— Если я сделаю то, о чем ты просишь, посол будет моим должником?

— Да.

— Почему?

— Он человек чести, и, если ты найдешь то, что ему нужно, он не оставит долг неоплаченным, — ответил Павел, сплетая пальцы в замок.

Чекатило подумал пару секунд и затянулся еще раз.

— Отлично. Посмотрим, что можно сделать, — произнес он, в конце концов. — Но ты, надеюсь, понимаешь, что с этого мгновения в долгу у меня не только посол.

— Да, — с несчастным видом буркнул Павел. — Понимаю.

Глава 10

I

Ночь вокруг Лубянки была временем страха. Завывания сумасшедших и умирающих в стенах этой твердыни наполняли воздух своей какофонией, и никто не приближался к мрачному зданию, боясь, что болезни и безумие перекинутся на них. Этого места избегали, так что брошенные здания и улицы вокруг усеянных шипами стен были пусты даже сейчас, когда так много людей нуждались в тепле и крове.

Даже преступники, те, кто не любит чужих испытующих взглядов, не часто бродили по гулким проспектам возле дома смерти — Лубянки. Лишь те, кому надо было провернуть особо темное дельце, осмеливались появляться здесь, но и они старались не задерживаться на этих мрачных улицах надолго.

Но одна из таких личностей отважилась прийти сюда, и сейчас человек в плаще с капюшоном закидывал в телегу с высокими бортами, стоящую в узком проулке недалеко от Лубянки, какие-то явно тяжелые свертки. Несмотря на холод, человек вспотел. Загрузив шесть узлов, он обогнул повозку и ухватился за козлы, готовясь взобраться на них.

— Все еще приходишь за своими куколками, Петр? — сказал выступивший из тени высокий человек.

Василий Чекатило медленно подошел к телеге. Он выглядел сейчас так, словно прогуливался в любимом парке, а не возле самого страшного здания Кислева. Убийца, наемник и телохранитель хозяина Режек следовал за ним, твердо сжимая рукоять меча.

Человек, к которому обращались, повернулся и отбросил капюшон назад.

— Чего ты хочешь, Чекатило? — спросил Петр Лосев.

Чекатило обогнул повозку и приподнял уголок ткани одного из свертков. Маленькая девочка лет пяти лежала, связанная ремнем, широко открыв невидящие пустые глаза. Она явно была чем-то одурманена.

— Хорошенькая, — заметил Чекатило, и Режек хихикнул.

Лосев нахмурился и протиснулся мимо Чекатило, прикрывая груз промасленной холстиной. Уличенный в преступлении, Лосев отчего-то не выказал страха, напротив, он резко повторил свой вопрос:

— Я спросил, чего ты хочешь?

— Ну, поскольку ты, кажется, не в настроении для дружеского обмена шутками…

— Мы не друзья, Чекатило, и, думаю, ты это понимаешь.

— Мне больно это слышать, Петр, после всего, что я сделал для тебя.

— И за что ты был прилично вознагражден, — напомнил Лосев.

— Верно, — сказал Чекатило. — Но как насчет человека, который работал на меня и которому ты разнес череп? Как его звали, Режек?

— Сорка.

— Да, Сорка. Мелкая, конечно, шестеренка в моем механизме, но, тем не менее — шестеренка.

— Никогда о таком не слышал, — фыркнул Лосев.

— Хм, ну да, он не был запоминающейся личностью, он просто доставил тебе одну очень дорогую и опасную штуку. Ну, тот кусок камня извращения.

Лосев вздрогнул, словно ему отвесили пощечину.

— Проклятие, Чекатило, тебе заплатили не за то, чтобы ты заглядывал в ларец.

— Да, но я не смог устоять, или мне надо было кого-то еще попросить заглянуть в него? С моей стороны было бы упущением не поинтересоваться, что именно я контрабандой ввожу для тебя в город, разве не так?

— Ладно, так что ты хочешь?

— Полагаю, ты знаешь, что Саша Кажетан бежал из Кислева и что он был Мясником?

— Конечно. Я же не идиот.

— Ты знаешь, где его фамильное имение, и я тоже хочу это знать.

— Что? — рассмеялся Лосев. — Ты стал комнатной собачонкой фон Велтена? Это он послал тебя сюда? Воистину он, должно быть, в отчаянии, если нанимает тебя, чтобы самому не замарать рук грязной работой.

— Нет, фон Велтен не посылал меня, но это к делу не относится. Ты скажешь мне то, что я хочу знать, или я поставлю в известность все высшие слои общества, что ты торговец запретной магией, извращенец, злоупотребляющий детишками, и убийца вдобавок.

— Тебе не напугать меня, Чекатило, — фыркнул Лосев, в голосе его слышались мрачные нотки. — Кто, будучи в здравом уме, поверит жирному низкородному ублюдку вроде тебя?

— Ты не хуже меня знаешь, что вера тут не имеет значения, Лосев. Грязь прилипает, не так ли? Может ли человек твоего положения позволить, чтобы в обществе ходили подобные толки, чтобы с его именем связывались преступные деяния?

Лосев пожевал нижнюю губу и сказал:

— Ладно, все равно это несущественно, и чем скорее он будет мертв, тем лучше. Ожидай от меня известий на рассвете; я пришлю то, что тебе так необходимо.

— Разумное решение, министр Лосев, — заявил Чекатило, похлопывая по борту телеги. — Приятного тебе вечерка.

II

Заря принесла свежий снег, но Каспар, сидящий на краешке кровати Софьи и наливающий ей горячий ячменный отвар, не знал и ничего не хотел знать о погоде. Женщина села с гримасой болии приняла изящную чашку. Прежде чем сделать глоток, она подула на дымящуюся жидкость и поморщилась, когда питье обожгло ее потрескавшиеся губы.

— Возможно, стоит немного подождать, — предложил Каспар.

— Нет, отвар наиболее эффективен горячим, — с улыбкой ответила Софья. — Первое, чему я научилась у своего отца.

— Он тоже был врачом?

— Нет, он был школьным учителем в Эренграде, хорошим учителем и добрым человеком. Лекарем у нас в семье была мама. Я стала помогать ей сразу, как только окончила школу, а потом меня послали в Альтдорф, завершать обучение в Императорском врачебном колледже.

Каспар кивнул, радуясь тому, что Софья вернулась, к тому же более или менее в целости и сохранности. Мысль эта только-только сформировалась в его голове, а взгляд уже скользнул к забинтованной руке Софьи. Она поймала взгляд посла и сказала:

— Я знаю, о чем ты думаешь, Каспар, но, пожалуйста, пообещай, что не убьешь Сашу сразу.

— Не знаю, смогу ли я, Софья. После того, что он сделал с тобой… — честно признался Каспар.

— Коли на то пошло, так он сделал это со мной, а не с тобой. Убийство ничего не исправит, ничего.

— Так что же, значит, нужно позволить ему сбежать? — недоуменно спросил Каспар.

— Нет, конечно, — ответила Софья. — Но я не хочу быть причастна к убийству, Каспар. Я врач, и хороший врач, я спасаю жизни. И не хочу иметь отношения к их прерыванию таким образом. Если Саша еще не погиб и ты сумеешь схватить его, мы должны будем передать его в руки правосудия. И если это приведет к тому, что его повесят на главной площади, то так тому и быть, я не возражу ни словом. По крайней мере, это будет справедливостью, а не убийством.

Каспар почувствовал безмерное восхищение Софьей: эта женщина смогла превозмочь ненависть к человеку, который так страшно мучил ее. Он знал, что ему самому подобное великодушие несвойственно.

— Ты знаешь, что ты замечательная женщина, Софья? — спросил Каспар, протягивая руку, чтобы погладить ее по голове.

Когда его пальцы прикоснулись к ее волосам, Софья вздрогнула всем телом. Чашка с отваром выскользнула из ее руки и разбилась о пол. Глаза женщины наполнились слезами.

— Прости, — поспешно пробормотал Каспар, когда она подтянула колени к груди, глядя на него расширившимися от испуга глазами.

Софья качнула головой и всхлипнула:

— Нет, просто…

Каспар наклонился к ней, и Софья бросилась в его объятия, горько рыдая. Ужас, так долго подавляемый ее решимостью выжить, наконец-то прорвался наружу.

— Все в порядке, — шептал Каспар, хотя и знал, что слова эти тут не подходят. Он безумно хотел знать, что нужно сказать, чтобы избавить ее от кошмара, поселившегося в ее голове, но он был обычным мужчиной, и все, что он мог, — это просто держать ее в своих объятиях, бормоча при этом: — Все нормально, все будет хорошо, обещаю.

Так они просидели почти час. Каспар бережно, как маленькую, укачивал Софью, прижимая ее к себе, и ее рыдания постепенно утихли. В конце концов, она отстранилась и легла, отвернувшись от посла.

— Я так и не поблагодарила тебя, — неожиданно произнесла женщина.

— И не нужно, Софья. Я бы никогда не бросил тебя. Я знал, что ты где-то там.

Она повернула залитое слезами лицо к послу, слабо улыбнулась и взяла его за руку.

— Знаю. Знаю, что не бросил бы. Просто знаю.

— Я счастлив, что ты снова здесь.

— Я тоже. Не думала, что когда-нибудь выберусь оттуда.

Каспар чувствовал под пальцами сумасшедшее биение пульса Софьи, и, хотя мысль о том, что придется заставить ее вернуться к тому, что случилось на чердаке, была ему ненавистна, он понимал, что каждая крупица информации может оказаться очень важной в охоте на Кажетана.

— Ты не обязана говорить, — начал он, — но почему… как ты думаешь, почему Кажетан принес тебя туда, а не… ну, ты знаешь…

— Не убил меня? — закончила за него Софья. — Не знаю, но по какой-то причине, которой я не понимаю, он видел во мне свою мать. Думаю, это им и двигало. И еще я видела или, скорее, чувствовала… там было что-то еще.

— Что чувствовала? Еще одного человека?

— Нет, это напоминало… наверное, магию, — ответила София, оживившись. Мысли ее начали принимать четкую форму. — Как будто кто-то использовал магию, чтобы говорить с ним, манипулировать им. Вот еще одна причина не убивать его сразу, Каспар! Кто-то направил Сашу на этот путь, и ты не найдешь ответа на вопрос, кто это, если зарубишь его.

— Хорошо. — Каспар прижал ладонь к груди, туда, где билось его сердце. — Клянусь, что попробую позаботиться о том, чтобы Кажетана не убили, но он может не дать взять себя живым.

— Знаю, Каспар, но ты попытайся! Пожалуйста. Попытайся!

— Попытаюсь, — пообещал он и увидел появившегося в дверях рыцаря. Тот махнул рукой, привлекая внимание посла. Каспар нагнулся, поцеловал Софью в щеку и сказал: — А ты попытайся отдохнуть, я скоро вернусь. Еще увидимся.

Софья улыбнулась и кивнула, закрывая глаза.

— Мне это нравится, — пробормотала она. Каспар одернул рубаху и последовал за рыцарем вниз по лестнице, в вестибюль посольства.

— Там, снаружи, стоит человек, утверждающий, что у него есть для вас информация, посол, — сказал рыцарь, когда они спустились.

— Кто он?

— Не знаю, сэр, он не сообщил своего имени, так что мы не впустили его. Но он выглядит человеком сомнительной репутации.

— Разве не все они так выглядят? — буркнул Каспар и распахнул входную дверь.

В помещение ворвался кружащийся снег, и лютый мороз накинулся на посла, кутающегося в плащ, поданный ему рыцарем. Он побрел по хлюпающему под ногами снегу — тропинку утром расчистили и посыпали солью.

Человек в густых мехах ходил вокруг скованного льдом фонтана перед посольством, лицо его пряталось в толстом шерстяном шарфе и тени, отбрасываемой просторным капюшоном плаща.

Впрочем, Каспар узнал недружелюбного наемника Чекатило, Режека, еще до того, как тот сбросил капюшон. Режек ухмыльнулся и направился к воротам, а стоящие на посту рыцари и стражники вскинули оружие.

— Все в порядке, — бросил Каспар. — Я знаю этого человека.

Режек отвесил насмешливый поклон.

— Что тебе надо? Софью вернули без помощи твоего хозяина, — прорычал Каспар. — Если ты пришел, чтобы потребовать что-то от меня, то зря проделал весь этот путь.

— Мы знаем, что женщина нашлась, но Чекатило все же может помочь тебе, — сказал Режек, вытащил из-под плаща небольшую кожаную тубу и протянул ее через решетку ворот Каспару.

Посол взял ее и открыл крышку.

— Что это? — спросил он.

— То, что тебе нужно, — ответил Режек, уходя в пургу. — И не забудь, кто достал это для тебя.

Каспар перевернул тубу вверх дном, и из нее выскользнул потрепанный пергаментный свиток. Протянув футляр стражнику, посол развернул послание.

Это была карта, карта Кислева, и Каспар удивился, с чего бы это Чекатило решил послать ее ему. Здесь был сам Кислев — четкий оттиск с гравировальной доски, — Прааг, город потерянных душ, на севере, и порт Эренград на западе.

Важность карты открылась Каспару, только когда он заметил, что многие места обозначены как владения того или иного кислевского боярина, и увидел одну особую отметку примерно в ста милях от Кислева, там, где сливались два притока Тобола. Он прочел три слова, отпечатанных мелким шрифтом, и сердце его бешено застучало:

Боярин Федор Кажетан.

Он резко обернулся и крикнул:

— Седлать лошадей!

III

— Чекатило слишком много знает, — сказал Петр Лосев, шагая по темным помещениям покинутого здания. — Надо было, чтобы Кажетан убил его, пока имелась такая возможность.

— А что он знает на самом деле? — спросила фигура, облаченная в длинный, переливающийся темный балахон, который, казалось, поглощал лучи света, пробивающиеся сквозь щели в оконных ставнях. Голос, надо признать, был чарующим. — Что он участвовал в тайном провозе в Кислев искажающего камня? Я почему-то не думаю, что он решится поделиться, с кем-нибудь этим своим знанием. В любом случае, как только представители этих вшивых кланов доберутся до Кислева, все будет кончено. Нам не стоит волноваться.

— Вы правы, — согласился Лосев, — но Чекатило все равно опасен. Он может все рассказать послу.

— Посол не проблема, дорогой мой Петр; он уже почти стал королевской пешкой. А о Чекатило позволь позаботиться мне. Когда армия Верховного Зара захватит камни Урзубья и пойдет на штурм Кислева, я уж постараюсь, чтобы Чекатило настигла о-очень мучительная смерть.

— Мне пришлось сообщить Чекатило, где находится поместье Саши, — признался Лосев, — а он передаст эти сведения послу.

— Знаю. Фон Велтен и его воины сегодня утром отправились в погоню за Сашей.

— Проклятие! — выругался Лосев. — Они не должны схватить его.

— Не беспокойся, Лосев, — успокоила советника фигура, вытаскивая длинный узкий клинок. — Саша сослужил свою службу и теперь бесполезен для меня. Он слишком глубоко погрузился в свое безумие и не в состоянии эффективно контролировать события, а эта сучка Валенчик, надо отдать ей должное, оказалась куда хитрее, чем мы считали.

— Что ж, если Саша еще не мертв, мы должны надеяться, что фон Велтен убьет его.

— Не беспокойся, Петр, посол — человек страсти, и сейчас он в ярости, к тому же, хотя Саша и далеко от меня, я все еще могу в некоторой степени влиять на своего прекрасного принца. Так что либо Каспар прикончит Сашу, либо Саша — его. Это безразлично.

Лосев смотрел, как фигура наклонилась, чтобы развернуть принесенные им узлы.

Розовая детская плоть отразилась в полированной стали ножа.

— Они великолепны, Петр, — заявила фигура. — Чисты и невинны. Они отлично подойдут.

IV

Лошадь споткнулась, движения ее стали вялыми и неловкими. Кажетан знал, что животному долго не прожить, сговорившиеся между собой холод и голод убьют коня до того, как он доставит Сашу к месту назначения. Жеребец и так уже отвез его дальше, чем Кажетан предполагал, и воин не мог не признать отваги животного.

Снегопад слепил его, но он безошибочно вел умирающую лошадь сквозь пургу, стиснув онемевшими пальцами мокрую гриву. Кажетан ехал уже три или четыре дня, укрываясь порой с подветренной стороны камней или заворачивая себя и коня в шкуры, которые ему удалось украсть до того, как он покинул Кислев. Лук снабжал его едой, а снег — питьем.

Чем большее пространство отделяло его от Кислева, тем яснее становились мысли, и болезненный стук истинного «я» о стенки черепа стихал, пока Кажетан не обнаружил, что способен совершенно не обращать внимания на его вопли. Мерное ковыляние лошади и бесконечная белая равнина, раскинувшаяся перед ним, вводили его в состояние, сходное с трансом, — мысли просто не приходили в голову Кажетана.

Он потерял счет времени и расстоянию, загипнотизированный леденящим морозом и безрадостной перспективой, окружающей его, и разум медленно дрейфовал назад сквозь годы, прошедшие с тех пор, как он убил своего отца.

То, что он сделал с отцом тогда, в темном лесу, не открылось из-за свары, разгоревшейся между местными боярами из-за его земель. Люди, пившие квас, разбивавшие о пол кружки, наполнявшие залы военными песнями и клятвами в вечной дружбе, вскоре вступили в борьбу и один за другим совершали набеги на дом боярина Кажетана, стремясь захватить его для себя.

Они с матерью мешали всем. Никому из схлестнувшихся бояр не нужны были чужая жена и сын, но драчуны знали, что причинить парочке вред означало бы навлечь на себя возмездие со стороны остальных. Состояние страха продолжалось три года, до того момента, как мать Саши заболела, свалившись в лихорадке, и, несмотря на усилия местных знахарок, в одно солнечное весеннее утро умерла.

Мир Саши буквально перевернулся. Когда его любимая матушка, центр и смысл его существования, покинула его, а имение отца превратилось в развалины, он отправился в путешествие — сперва на север, в Прааг, затем преодолел самый высокий перевал гор Края Света. Он бродил по дорогам, которые, как он узнал позже, назывались дорогами черепов, посетив даже легендарные земли Востока. Его подстегивало горячее желание увидеть то, чего не видел ни один человек Кислева.

Здесь, у таинственных владык островов, научился он искусству войны, все свое существо направив на то, чтобы стать мастером боя на мечах. В Кислеве такого человека называли дрояшкой, но на островах Саша превзошел этот статус, вступив в сферу умения, далеко выходящего за пределы столь скудного описания.

Однако зов родины оказался сильнее, чем он мог предполагать, и Кажетан вернулся в Кислев, расплатившись за переход, охраняя торговый караван, направлявшийся по Серебряной дороге к земле его юности.

Конь споткнулся снова, нарушая думы, и боец почувствовал, что соскальзывает с лошадиной спины. Пальцы выпустили гриву, и Саша шлепнулся в снег, вскрикнув от боли, когда сломанные ребра заскрежетали друг о друга. Чувствуя, как намокают шкуры, он с трудом перекатился на бок. Жеребец упал на колени, погрузив голову в снег, задние ноги его слабо взбрыкивали.

Саша понял, что животному пришел конец. Он вытащил меч и быстро вспорол горло коня, избавляя того от мучительной смерти от холода. Купая руки в горячей крови, он чувствовал, как бежит по согревающимся пальцам колючая боль. Клуб пара вырвался из перерезанной глотки, и Кажетан пожелал лошадиной душе доброго путешествия.

Жар крови и острый металлический запах всколыхнули неприятные воспоминания, и он тряхнул головой, не желая встречаться с ними, и тут увидел в воздухе перед собой бледный светящийся ореол. Застонав от страха, Саша, не в силах отвести взгляд, смотрел, как сияние обретает форму, превращаясь в улыбающееся женское лицо, окаймленное темно-золотистыми локонами.

В голове его раздался смеху и запах лошадиной крови внезапно подавил все чувства, не оставив ничего, кроме тяжелого, мучительного, жаркого аромата плоти. Саша рухнул на колени, прижал рот к ране на шее животного и вырвал зубами клок мяса. Оно было упругое и жилистое — за последние несколько дней конь сильно истощал, — но, жуя мясо, чувствуя, как бежит к желудку теплая кровь, Саша ощущал, что становится гораздо сильнее, словно в него вливалась эссенция силы выносливого животного.

Мать снова наблюдала за ним, и он взревел, бурля новой энергией, наполнившей его, пульсирующей в теле с неестественной мощью. Снова она защитила и сберегла его, и он понял, что цель, должно быть, близка.

Отвернувшись от мертвой лошади, Саша пошел вперед, остановившись, только чтобы подобрать меч и лук. Он шел широкими, уверенными шагами, и глубокие сугробы не мешали идущему. Дневной свет угасал, но он не остановился, а, напротив, поднажал — немыслимая живучесть, наполнившая его после проглоченного куска конского мяса, продолжала вливать энергию в человеческое тело.

Грянул рассвет, ясный, болезненно яркий. У Кажетана сперло дыхание, когда он увидел знакомый скальный выступ, который в детстве называл Зубом Дракона. Вздыбленный камень действительно изгибался, точно зуб гигантского легендарного зверя, и Саша вспомнил, что его мать как-то рассказала ему, что он принадлежал огнедышащему дракону, пытавшемуся съесть мир. Осуществить задуманное ему помещал другой дракон, постоянно преследовавший первого.

А еще Саша припомнил, что Зуб Дракона был виден из верхней комнаты отцовского дома, — и побежал. Каждый шаг огнем отдавался в легких, а земля тем временем спускалась к покрытому вечнозелеными зарослями гребню. Почти час он брел по снегу, став неповоротливым от предвкушения, пока не добрался до края и не увидел внизу, в долине, отцовских земель. В один миг все его тревоги испарились как утренний туман, и его захлестнуло ощущение возвращения домой, словно бы сама земля приветствовала его.

Два пенных притока, извиваясь, спускались с гор, петлей охватывая лощину, прежде чем слиться воедино в реке Тобол возле покатого холма, на вершине которого стоял разрушенный замок из черного камня — руины, укрытые снегом. Поместье отца, брошенное, никому не нужное. Заостренные балки крыши торчали из стен, словно пронзившие их копья, а там, где когда-то красовался бревенчатый частокол, теперь остались лишь наполненные снегом выемки и пара расщепленных столбов.

Дом.

Чуть дальше земля плавно поднималась к густому, темному лесу, в котором теснились вечнозеленые деревья, а за ними, вдалеке, маячили снеговые шапки пиков гор Края Света. В великолепном ясном небе кружили вороны, громко каркая в своем воздушном королевстве, приветствуя вернувшегося домой.

Саша принялся спускаться в долину, пробираясь через снеговые заносы. Однако чем ближе он подходил к месту, где все началось, тем большая тяжесть давила на его сердце: стыд, ужас и, наконец, освобождение — или проклятие, он не был уверен, что именно.

Приподнятое настроение и сила, разожженные его безумием, исчерпали себя за ночь пешего похода по дикой местности, и Саша упал на колени. Слезы бежали по его щекам — он смотрел вверх, на голый холм и развалины поместья на вершине.

— Почему ты так ненавидел меня? — крикнул он темному силуэту. — Почему?

Потревоженные воплем птицы вспорхнули с деревьев. Зыбкое эхо вернулось к нему, отразившись от горных склонов. Ответа не последовало, да он его и не ожидал; его отец давно уже лежал в могиле, а мать приняла все меры, чтобы какой-нибудь некромант или маг-фанатик не поднял его из земли, похоронив мужа лицом вниз и прибив его погребальные одежды к гробу серебряными гвоздями.

Он почувствовал, как слезы на его щеках превращаются в льдинки, и, пошатываясь, поднялся. Перейдя вброд мелководный приток, Кажетан начал взбираться на гору. Он запинался и покачивался, сила и смелость убывали с каждым сделанным шагом.

Пошатываясь, он добрался до развалин и привалился к обнадеживающе прочной стене. Черная кладка походила на стекло — за сотни минувших лет хлесткие ветра сгладили камни. Опираясь на стену, Кажетан обогнул здание.

Здесь земля была неровной, два снежных кургана возвышались над однообразной плоскостью вершины холма. Каждый курган венчало простое надгробие, надписи на них уже стерли стихии.

Но ему не нужно было видеть надписи, чтобы знать, что они гласят; много лет назад он выучил эти слова и сейчас помнил каждое из них.

Кажетан оторвался от стены, побрел к правой могиле и упал на колени, крепко обняв холодный гранит надгробия. Он закричал и начал медленно соскальзывать к подножию камня, пока не оказался лежащим в позе зародыша перед могилой своей матери.

— Я здесь, — прошептал Саша. — Твой прекрасный принц дома, матушка.

Саша чувствовал, что мороз пробирает его до костей, и понимал, что умрет здесь.

Это не слишком тревожило его, но вот мысль о том, что он умирает в одиночестве, вывела его из суицидальной меланхолии. Медленно, превозмогая боль, он поднялся и принялся стряхивать с могилы снег, улыбаясь, когда касался холодного твердого камня.

Руки Саши заледенели, пальцы ничего не чувствовали, когда он рыл мерзлую землю. Он сорвал ногти, из ран текла кровь, но Кажетан не останавливался.

Теперь ничто уже не помешает воссоединению. Если потребуется, он будет продолжать копать, пока от пальцев не останутся лишь окровавленные костяшки.

V

Каспар стоял на вершине утеса, нависающего над неспешным Тоболом, и допивал чай, дрожа на холодном ветру. Он смотрел на север, на мрачную, освещенную лишь редкими звездами степь. Позади него Рыцари Пантеры разводили костры, чтобы согреть лошадей и подготовить себе место для сна. Курт Бремен точил меч на стареньком оселке, хотя Каспар был уверен, что оружие рыцаря и без того остро, насколько это только возможно.

Находиться в степи так далеко на севере было опасно, но Каспар знал, что, пока они осторожны, пока жгут костры только по ночам и только в низинах, самой большой опасностью являются не банды кочевников и не свирепые северные племена, а холодная пустота самой степи.

В отличие от Кажетана, скакавшего на север напрямик, они вынуждены были свернуть к западу, передвигаясь вдоль северного берега Урской и давая отдых лошадям в каждой станице, попадающейся на пути, пока не достигли того места, где Урская сливается с медлительным Тоболом. Каспар нутром чуял, что базальтовый берег приведет их туда, куда бежал безумный боец-убийца.

Окольный путь отнял у них несколько драгоценных дней, но выбора не было. Углубиться в степь означало погибнуть — Павел и Пашенко особо подчеркивали это, изучая составленный послом план поимки Кажетана. Но продвигались они довольно быстро и, по подсчетам Бремена, должны были оказаться у развилки Тобола завтра около полудня. Каспар успел уже забыть, как здорово скакать по безлюдной глуши, забыть трепет открытия неведомого, и наслаждался природой во всей ее дикости и красоте.

Называя себя прагматиком, Каспар знал, что душе его не чужда и романтика. Однако последние несколько недель ему действительно пришлось трудновато — болезненное напоминание о том, что он уже не молод. Колени отвратительно ныли, и, несмотря на толстые перчатки, которые дал ему Павел, он едва чувствовал свои пальцы.

Когда Каспар и рыцари отправились в погоню за Кажетаном, Павел был пьян — факт, заставивший посланника серьезно встревожиться. В отличие от мрачного энтузиазма, охватившего Каспара и Рыцарей Пантеры с тех пор, как Режек принес карту, настроение Павла было хуже некуда, и Каспар сильно расстроился из-за того, что его старый друг даже не сказал «до свидания» или «удачной охоты».

Откуда Чекатило узнал, что Каспару нужна подобная информация, оставалось загадкой, но посол был не из тех, кто смотрит в зубы дареному коню. Софья пожелала ему успеха, а Анастасия страстно поцеловала, заставив пообещать, что он вернется живой и здоровый. Собрав припасы, которые потребуются в путешествии, Каспар и Рыцари Пантеры выехали в заледеневшую степь. Посол чувствовал, что наступает последнее действие трагедии, что их подтолкнули к итогу какого-то важного события, последствия которого он не мог себе представить.

Он отошел от края утеса и спустился в укрытие, образованное большими валунами, окружившими место, выбранное Куртом Бременом для сегодняшней ночевки. Сполоснув жестяную кружку снегом, посол убрал ее в седельную сумку Магнуса, а затем подошел к сидящему у костра Бремену. Валдаас выгулял лошадей и вытер им бока, прежде чем набросить на животных толстые одеяла и шкуры. Каспар был благодарен за то, что рыцарь избавил его от требующей немалого времени утомительной работы по уходу за конем. Приятно заботиться о лошади в теплом стойле, где все под рукой, но совсем другое — делать то же самое в голой степи.

Огонь уютно потрескивал, и Каспар распахнул полы плаща, позволяя живому жару добраться до тела. Сидя у костра, Бремен продолжал точить оружие, расчетливо отводя глаза от огня, — он берег ночное зрение.

— Достаточно острый? — спросил Каспар, кивая на меч.

— О хорошем мече никогда нельзя сказать, что он слишком острый, — ответил Бремен.

— Полагаю, что так. Ты намерен воспользоваться им?

— Да, — кивнул рыцарь. — Если мы даже не столкнемся с Кажетаном или кьязацкими конниками, в этих землях есть вещи подревнее и пострашнее людей.

— Правда твоя, — согласился Каспар. — Правда твоя.

— Как думаете, Кажетан уже мертв, а? — спросил вдруг Бремен, затрагивая тему, которой никто из них не касался с той поры, как они покинули Кислев.

Безбрежная ширь морозной степи лишала смысла любой предмет разговора, делая его банальным, и каждый здесь путешествовал наедине со своими мыслями. Только когда опускалась тьма и пространство смыкалось до постижимых масштабов, рыцари начинали говорить друг с другом так, словно другого шанса могло уже и не выпасть.

— Посол? — окликнул Каспара Бремен, когда тот не ответил.

— Возможно, — допустил Каспар, не желая слишком углубляться в тему.

— Возможно? Я, может, и туповат, посол фон Велтен, но вы же неглупый человек, вы должны понимать, что Кажетан наверняка сейчас лежит мертвым где-нибудь в сугробе. Слишком легкая смерть для такого чудовища, как он, если, конечно, хотите знать мое мнение.

— Чудовища, Курт? Ты думаешь, Кажетан чудовище?

Бремен перестал водить лезвием по точильному камню и недоуменно посмотрел на Каспара:

— Ну конечно. После того, что он сделал с Софьей Валенчик и моими людьми, разве вы сами думаете иначе?

— Да, но после слов Софьи я уже не так в этом уверен. Она сказала, что назвать его чудовищем очень легко, но это ничего не решает.

— И что она имела в виду?

— Думаю, то, что все не так просто, потому что такой вывод напрашивается сам собою и весьма соблазнителен, поскольку не требует собственной оценки смысла его действий. Софья сказала, что Саша Кажетан не родился монстром, что его сделали таким, и, думаю, она права. Она сказала, что, если повесить на него ярлык «чудовище» и этим объяснить все его преступления, мы не станем задаваться вопросом, почему он действовал именно так, что толкало его на эти отвратительные, немыслимые поступки.

— Ладно, но как ты считаешь, почему он совершал все это, если не ради чистого зла?

— Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем это наверняка, Курт. Хотя если возьмем его живым, то, может, и выясним.

— А ты уверен, что и вправду хочешь знать, Каспар? Не так-то легко захватить в плен дрояшку. Я не позволю больше без нужды убивать своих людей, а если мы не сумеем пленить его, не подвергая себя риску…

— Понимаю, Курт, и, если дойдет до этого, я сам убью его, не бойся.

— Хорошо. Значит, мы поняли друг друга.

Каспар кивнул и сказал:

— Надо попытаться уснуть. Сдается мне, завтра нам потребуется много сил.

Каспар даже не подозревал, насколько был прав.

Глава 11

I

Утром солнце поднялось рано. Каспару показалось, что он только-только опустил голову на походную подушку, и тут же яркие лучи выдернули его из сна. Он сел, чувствуя, что мороз пробрал его до костей, и откинул меховые одеяла. Рыцари Пантеры уже встали — они чистили лошадей, кормили и поили их до того, как заняться собой.

Костры прогорели до тусклых угольков, и дежурный рыцарь (они менялись на каждой стоянке) забрасывал их пригоршнями снега. Каспар рывком поднялся на ноги, потер колени и поморщился — состарившееся тело бурно протестовало против очередной ночи, проведенной на жесткой земле, а не в мягкой постели.

— Доброе утро, Курт, — поздоровался он со спускающимся со скалы Бременом.

— Посол, — кивнул рыцарь, набрасывая шкуру пантеры поверх наплечника доспехов.

Бремен жевал ломоть черного хлеба с сыром и отломил кусок для Каспара. Посол с благодарностью принял еду и с волчьей жадностью проглотил скудный завтрак, поеживаясь на холоде. Быстро натянув на себя множество слоев одежды, он довершил наряд толстым плащом из медвежьей шкуры, спасающим от худших проявлений кислевской погоды.

— Думаю, сегодня мы достигнем цели, — сказал он.

— Угу, — согласился Бремен, — если карта достаточно точна, то мы будем на месте еще до полудня.

Каспар кивнул и отправился на вершину утеса, с которого он озирал степь прошлой ночью. На негнущихся, затекших ногах отошел он от лагеря, нашел укромное местечко и опорожнил переполненный мочевой пузырь. Когда посол вернулся, Валдаас уже заседлал его коня и растирал Магнусу передние ноги. Каспар улыбнулся, благодаря рыцаря, и снял с луки седла пистолетную перевязь. Оба пистолета были заряжены, хотя кремневые замки для безопасности оставались выдвинутыми вперед. Меч висел позади седла, и Каспар вытащил его, наслаждаясь ощущением тяжести прекрасно сбалансированного клинка на своей ладони.

Дивный клинок, выкованный самим Холбрехтом из Нулна, меч из голубоватой стали был гладок, обоюдоостр, сужался к концу и мог пронзить самую крепкую кольчугу. Черный эфес обтягивала мягкая кожа и венчала круглая бронзовая головка. Простое, но элегантное и функциональное оружие, созданное мастером, точно знавшим единственное предназначение меча — убийство.

— Можно? — спросил Курт Бремен, закончивший снаряжать свою лошадь, с восхищением глядя на клинок.

— Конечно, — ответил Каспар, развернул меч рукоятью вперед и протянул его Рыцарю Пантеры.

Каспар умел обращаться с оружием, но теперь он благоговейно наблюдал, как Курт Бремен взмахнул мечом, продемонстрировав серию замысловатых маневров. Клинок сверкал в солнечном свете, каждый его удар, выпад или блок были безукоризненны, они убивали невидимого противника быстро и эффективно.

Бремен вернул меч Каспару, тоже не забыв повернуть его.

— Отличный, надежный клинок, — сказал рыцарь, — прекрасно сбалансирован и в меру тяжел, хотя, возможно, центровка у него несколько далековато от острия, на мой вкус.

— Его делали специально для меня, — объяснил Каспар.

— А, значит, вес распределен согласно вашим предпочтениям.

— Да, мы с Холбрехтом провели не одну неделю в поединках, пробуя различное оружие, так что он точно оценил мою силу и размах еще до того, как коснулся молотом железа.

— Он мастер своего дела.

— Да, он человек редкого умения, — согласился Каспар, убирая меч в ножны.

Затем Каспар вставил ногу в стремя и не без усилия сел в седло. Рыцари последовали его примеру. Бремен взлетел на своего скакуна, выхватил из снега копье и угнездил его острие в жесткой кожаной чашечке, пристегнутой к седлу.

Остальные сделали то же самое, и вскоре над склонившими головы в молитве Сигмару бойцами затрепетало знамя Рыцарей Пантеры. Они молились так, как принято в их ордене, а Каспар беззвучно шептал свои слова богу воинов, прося у него силы и смелости, чтобы достойно предстать перед лицом испытаний, которые может принести наступающий день.

Завершив молитву, Бремен крикнул:

— Рыцари Пантеры, вперед! — и пришпорил коня, первым поскакав на север.

II

И снова бескрайняя пустота степи навалилась на них, и они несколько часов ехали в тишине, а солнце взбиралось все выше и выше по безоблачному небу. Темные воды Тобола медленно текли рядом, мягкий плеск воды гипнотизировал исподволь, а холодный ветер хлестал по лицам, не давая уснуть.

Полдень пришел и миновал, а развилки реки все не было видно, и Каспару оставалось надеяться лишь на то, что картограф не слишком погрешил против масштаба. Еды и корма лошадям осталось в лучшем случае на пару дней, потом придется поворачивать обратно, и это, когда цель так близка, мысль поистине невыносимая.

Вскоре Бремен объявил привал, и тут назад примчался Валдаас, скакавший впереди основного отряда рыцарей: на лице его было написано возбуждение. Вымпелы на поднятом копье шумно хлопали от скорости его галопа.

Подняв тучу снежных хлопьев, он остановил лошадь.

— В миле отсюда, может чуть больше, лежит небольшая долина, и река там разветвляется у подножия холма. На вершине стоит разрушенный замок, а по лощине разбросано еще нескольких маленьких домиков. Думаю, это и есть место нашего назначения.

Каспар взволнованно спросил:

— Ты видел Кажетана?

— Нет, я не приближался к имению, а сразу поскакал назад, как только увидел это место.

— Откуда лучше подойти? — спросил Курт Бремен.

— Сворачивать не стоит, — ответил Валдаас. — Сейчас будет еловый лес, а потом мы выедем прямо к южным склонам возле долины. Холм, на котором стоит замок, возвышается над лощиной, и, если там кто-нибудь есть, он заметит, как мы спускаемся, и не важно, с какой стороны. У подножия холма есть брод и густой лес на севере, но я не видел никого вокруг.

— Тогда будем продвигаться, как планировали, — заявил Бремен. — Рыцари Пантеры, в колонну попарно!

Рыцари вскочили в седла и перестроились для быстрого марша, легким галопом поскакав за Каспаром и Бременом. Посол думал об обещаниях, которые дал в Кислеве: одно — убить Сашу, а другое — взять его живым, и размышлял, какое из них у него получится исполнить. Хотя сердце воина и чувство чести требовали зарубить Сашу Кажетана, как зверя, разум и цивилизованная душа знали, что сделать это означает продлить зло, окружающее Сашу, один Сигмар знает на сколько.

Как он и говорил Бремену прошлой ночью, зло для него было понятием, которое до недавнего времени он бездумно использовал для описания врагов своего народа. Племена зеленокожих, с которыми он сражался, будучи еще молодым копейщиком, всегда казались ему чудовищами вроде лесных зверей, нападавших на уединенные поселения Империи. Но являлись ли те опасности настоящим злом? Или они просто поступали так, как требовала создавшая их природа?

Он вспомнил похожий разговор со Стефаном — много лет назад, когда они служили в армий великой княгини Людмилы и стояли лагерем в холмах. Было это ночью перед печально известной бойней у Овсяного Брода.

— Эта битва дурно попахивает, ничего хорошего из нее не выйдет, — сказал тогда Стефан, прихлебывая из кружки крепкий горячий чай.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Каспар. В то время он был желторотым пехотинцем и смотрел на сержантов и офицеров, как на кладезь абсолютного знания.

— Я имею в виду, что княгиня, может, и думает, что действует правильно, — ответил Стефан, — только зло частенько вырастает из дел, свершаемых во имя добра.

— Не понимаю, как зло может вырасти из добра?

Стефан мрачно улыбнулся:

— Допустим, человек стоит над ребенком, целясь в него копьем. Что ты сделаешь?

Каспар ответил немедля:

— Остановлю его.

— Как?

— Убью.

— Отлично, ты убил этого человека и спас ребенка. Потом ребенок вырос и стал тираном, ответственным за смерти тысяч. Разве ты не вызвал великое зло, совершив добро?

— Нет, то есть не думаю. Хочешь сказать, я должен был позволить погубить ребенка? Я так не могу.

— Конечно нет, потому что у большинства людей есть кодекс чести, не позволяющий им не оказать сопротивление злу. Позволь ты ребенку умереть, часть тебя умрет вместе с ним. Твоя честь никогда не позволит тебе забыть то, что ты не пресек злого деяния.

— Но разве это не означает, что убийство ребенка будет злом, которое послужит добру?

Стефан подмигнул Каспару:

— Ага, дилемма, не так ли?

Он смутил его тогда и продолжает приводить в замешательство сейчас. Как может человек знать, к чему приведут его поступки? Кто скажет ему, что единственно правильный и честный, на его взгляд ход действий не повлечет за собой какого-нибудь страшного зла? Будущее неизвестно, и нет способа судить о последствиях тех или иных поступков — разве что человек верит в судьбу.

Все, что он может сделать, — придерживаться личного кодекса чести и противостоять злу, когда видит его. После позорной победы у Овсяного Брода это стало основным принципом веры Каспара.

Посол тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. Они уже въехали в темный лес, о которой говорил Валдаас. Здесь рыцари поневоле замедлили продвижение, пустив лошадей шагом, опасаясь, что в этом мрачном лесу кони подвернут, а то и сломают ноги, провалившись в одну из невидимых дыр или нор.

Так они ехали почти час, прежде чем впереди блеснул свет, обещая скорый выход из гнетущих зарослей на открытое пространство. Дневной свет после сумерек, царящих в чащобе, показался всем режуще ярким, но Каспар видел, что отряд счастлив выбраться из мрака вечнозеленых лап.

С вершины заснеженного гребня посла увидел то, что осталось от поместья боярина Федора Кажетана. Хотя Валдаас и говорил, что дом разрушен, Каспар не ожидал увидеть картину столь полного запустения.

Вид черных руин вселил в него меланхолию. Из тех немногих рассказов, которые он слышал от Софьи, он понял, что юный Кажетан очень страдал здесь и что великое зло родилось тут из постоянных издевательств и оскорблений.

Извивающиеся притоки Тобола пенились в складках снежного поля долины, брызжа на гранит и сланец берегов, прежде чем слиться в одну ленивую реку. Как и сказал Валдаас, у подножия холма нашелся брод, и всадники довольно быстро, несмотря на неровности почвы, спустились в лощину.

Лошади ступили в ледяную воду, доходившую им до коленей, и с недовольным ржанием побрели на другой берег.

Каспар поднял взгляд на развалины имения, и на миг ему показалось, что среди камней мелькнула тень. Кажетан? Неизвестно.

Но, к добру или к худу, их путешествие подходило к концу.

III

Воспаленные от бессонницы и белизны снега глаза Кажетана следили за переправляющимися вброд рыцарями. Во главе отряда ехал посол, и Саша с трудом проглотил рвущийся из груди всхлип. Тело его горело от боли, он боролся с тягой соскользнуть в вечную тьму. Его поразительная когда-то выносливость достигла пределов… ему ничего больше не осталось… ничего…

Ничего, кроме горячего желания искупить то, что он сделал. Воспоминания о происходившем тогда, когда его истинное «я» верховодило его душой, все еще были нечетки, точно разрозненные осколки полузабытого ночного кошмара, но он помнил достаточно, чтобы знать, что должен быть наказан.

Саша, шатаясь, побрел к открытой могиле и упал на колени перед выкопанными из стылой земли костями.

Он поднял череп матери, на котором кое-где еще сохранились поблекшие пряди золотисто-каштановых волос, поцеловал его, прощаясь, а затем закинул за плечо лук и подобрал мечи-близнецы.

Погрузившись в себя в поисках последних резервов силы, Саша Кажетан забормотал мантру внутренней энергии.

Может, смерть и висит у него над головой, готовая потребовать свою дань, но перед тем, как уйти в никуда, он еще плюнет ей в глаза, в последний раз.

Каждое движение переходящего реку посла дышало холодной решимостью.

Саша стиснул рукояти мечей, зная, что матушка была права.

Посол может помочь ему.

IV

Приближаясь к разрушенному зданию, Рыцари Пантеры рассыпались длинной цепью. Ветер уныло завывал в пустых окнах развалин. Каспар вытащил меч, озирая высокие стены и разбитую кладку в поисках следов Кажетана.

Они с Бременом обогнули дальний угол руин. Он был там.

Боец стоял перед темной дырой в земле, рядом с ним на снегу желтели старые кости, выложенные в форме человеческого тела. Их слегка прикрывали лохмотья голубого когда-то платья. Ухмыляющийся череп венчал жуткий ансамбль.

Кажетан выглядел ужасно, из его рук сочилась кровь и стекала по лезвиям мечей в снег, нижняя половина мешковатой белой рубахи задубела от бурой коросты. Осунувшееся, изможденное лицо обрамляли всклокоченные грязные волосы. Исчез надменный, уверенный в себе воин, которого Каспар увидел при первой встрече, его сменил жалкий, несчастный человек с теплящимся в глазах огоньком безумия.

Но мечи его были обнажены, и Каспар, видевший потрясающее умение бойца, знал, что Кажетана не стоит недооценивать.

Бремен закричал:

— Рыцари Пантеры, ко мне!

Кажетан поднял голову и спокойно смотрел, как рыцари по приказу своего командира собираются и окружают его стальным кольцом.

— Все кончено, Саша, — сказал Каспар, выдвигаясь вперед. — Тебе не придется умереть здесь, ты это знаешь?

— Нет, — грустно ответил Кажетан. — Я это сделаю, правда сделаю.

— Я знаю, почему ты пришел сюда, Саша, — проговорил Каспар ровно, взвешенно.

Он услышал приближающиеся шаги лошади Бремена и медленно повел рукой, останавливая рыцаря.

— Едва ли ты знаешь, посол. Ты не можешь. Я делал… вещи, ужасные вещи, и теперь должен заплатить за них. Я запятнан. Запятнан злом, Хаосом.

Каспар увидел страдание в глазах Кажетана и медленно слез с коня. Помня обещание, данное им Софье, — попытаться взять Кажетана живым, посол расстегнул пояс с пистолетами и повесил его на рог седла Магнуса.

— Посол фон Велтен, — встревоженно окликнул его Курт Бремен. — Что вы делаете? Отступайте.

— Нет, Курт, — ответил Каспар. — Помнишь, о чем мы говорили ночью? Так надо.

— Матушка сказала, ты можешь помочь, — сказал Кажетан.

— Я хочу помочь.

Каспар опустил меч.

— Знаю, — кивнул Кажетан, оглянувшись последний раз на скелет у могилы. Затем вновь повернулся к Каспару и произнес: — Прости…

И прежде чем Каспар ответил, Кажетан прыгнул вперед. Мечи его запели, рассекая холодный воздух. Каспар едва успел вовремя вскинуть клинок, отражая выпад и парируя удар, нацеленный ему в живот. Инстинктивно приняв бой, он сам бросился в атаку. Клинки Кажетана отбили его удары, и посол сделал шаг назад, а Рыцари Пантеры — вперед.

Два человека обменивались ударами, и прошло несколько секунд, прежде чем Каспар понял, что Кажетан не пытается убить его. Боец, обладающий способностями Саши, мог бы покончить с ним с первого удара, а когда Каспар сделал выпад, целясь в сердце противника, он осознал, что именно этого Кажетан и хочет на самом деле.

Мир Каспара сузился, сконцентрировавшись в острие меча, стремительно летящем в незащищенную грудь Кажетана. Время замедлило бег, и посол увидел, как несчастный взгляд бойца сменился благодарным.

Не в состоянии остановить взмах меча, Каспар повел кистью, меняя угол удара. Клинок пошел вниз и погрузился Кажетану в бедро, рассек мускулы, слой подкожного жира, кость и без задержки выскользнул с обратной стороны ноги.

Кажетан охнул от боли, нога подогнулась, и он рухнул на землю, вырывая меч из руки Каспара. Посол отступил и пинком отбросил мечи Кажетана. Круг Рыцарей Пантеры сомкнулся теснее, а спешившийся Курт Бремен поставил ногу на грудь поверженного бойца и занес оружие для смертельного удара.

— Курт, нет! — выкрикнул Каспар.

Меч рыцаря завис над шеей упавшего, и Кажетан завопил:

— Давай же! Я хочу умереть! Убей меня!

Каспар перехватил руку Бремена и сказал:

— Не надо, Курт. Если мы убьем его так, то лишь продлим зло и ничего не узнаем.

Рыцарь неохотно кивнул и опустил клинок, а остальные солдаты поставили Кажетана на колени и связали ему запястья веревкой. Валдаас уперся тяжелым латным сапогом в бок Кажетана и выдернул окровавленный меч посла.

— Нет, нет, нет… — скулил Кажетан. — Пожалуйста… почему вы не убиваете меня?

Каспар присел рядом с плачущим бойцом и сказал:

— Я не хочу тебе врать, Кажетан, ты умрешь, умрешь, болтаясь в петле палача. Но клянусь, что позабочусь о том, чтобы те, кто толкнул тебя на этот путь, тоже были сурово наказаны.

Кажетан не ответил, слишком поглощенный своим горем, и Каспар устало поднялся. Из него вдругсловно выкачали всю энергию. Пока рыцари перевязывали рану на ноге Кажетана, он взял у Валдааса свой меч, убрал его в ножны и привязал мечи Саши к своему седлу.

Курт Бремен подошел к нему, и мужчины долгую минуту задумчиво молчали.

— Думаю, теперь я понимаю, — сказал, наконец, Бремен. — То, что ты сказал у костра.

— Да?

Бремен кивнул:

— Кажетан умрет за свои преступления, в этом нет сомнений, но, по крайней мере, так, что люди, которые услышат о том, что сделало его чудовищем, кое-чему научатся.

— Возможно, — ответил Каспар. — Мы можем только надеяться, да?

Но прежде чем Бремен ответил, над холмом раздался крик.

— Конники! Берегитесь! — Один из рыцарей показывал на дальнюю сторону лощины.

Бремен выругался и побежал собирать своих воинов, а Каспар бросился к краю холма.

Из лесных теней северного склона показались мчащиеся на храпящих жеребцах всадники. Их было несколько десятков.

Курганцы! Северные племена! Воины Темных Богов.

Облаченные в черные кольчуги и лакированные кожаные нагрудники, люди с татуированными телами и взъерошенными волосами были дики и жестоки, как звери. Их оружие состояло из широких боевых топоров и огромных двуручных палашей.

Сопровождала курганцев стая клыкастых псов. Шерсть их слиплась от крови, они рычали и выли возле взлетающих и падающих лошадиных копыт.

Каспар бросился к своему коню и взобрался в седло. А трубач-курганец уже выдувал нескончаемую тонкую ноту из кривого рога — враги спустили собак.

— Рыцари Пантеры! — рявкнул Бремен. — По коням!

V

Каспар пришпорил Магнуса, пуская его в галоп вниз по холму, к реке. Рыцари Пантеры вытащили копья из кожаных чашечек, и даже в пылу скачки Каспара ошеломило их великолепие. Доспехи пылали на солнце серебром, штандарт вился в небесах, железные наконечники пик сверкали — Рыцари Пантеры воплощали собой смелость и благородство.

Лающие боевые псы рвались наперерез рыцарям, мчась огромными прыжками по снегу, стремительно сокращая расстояние, а конники-курганцы следовали за ними. Каспар видел, как воины в темных доспехах разделились на два отряда: одни поскакали за собаками, а остальные образовали широкий круг, отрезая пути к бегству на тот случай, если рыцарям удастся прорваться сквозь первую группу.

Каспар выхватил меч и обернул поводья вокруг левой кисти. Бешеная скачка неумолимо приближала рыцарей к реке. Яростный ветер бил в лицо, и посол пригнулся к шее коня, перенеся весь вес на стремена и выставив вперед меч, как учил его Бремен. Валдаас, к седлу которого привязали Кажетана, скакал на дальнем от курганцев фланге, и Каспар видел, как раздражен рыцарь тем, что не несется сейчас на врага с копьем наперевес.

Лошади достигли брода, копыта их взбивали пену и поднимали в воздух сверкающие фонтаны брызг. Но бежать было уже поздно. Жаждущие крови псы прыгали в воду, скаля клыки и рыча.

Рыцари опустили копья, так что первые животные налетели на железные острия. Затрещало дерево — это ломались пики. Вода вспенилась красным, приняв в себя собачью кровь, умирающие животные забились в предсмертной агонии. Взлетели мечи, и еще несколько псов, взвыв, погибли. Лошади ржали и вставали на дыбы, спасаясь от окруживших их зверей, пытающихся цапнуть их за бока.

Один укушенный конь сбросил всадника. Рыцарь рухнул в реку, и на него мгновенно накинулись трое рычащих зверей. Так, в плеске, воплях, вое и замешательстве, рыцари кружили посреди реки, сражаясь с обезумевшими от запаха крови псами.

Каспар развернул коня, спеша на помощь упавшему, нещадно рубя мечом взвизгивающих от боли собак. Полоснув одного из псов по спине, он откинулся назад, увертываясь от другого, прыгнувшего на него.

Клыки твари щелкнули в дюйме от бедра посла, когти пробороздили кровавые полосы на боку Магнуса. Мерин встал на дыбы и забил подкованными железом копытами, расколов череп пса, Каспар пытался удержаться в седле, когда лишившийся лошади рыцарь поднялся из воды, — левая рука его беспомощно висела, из глубокой раны на плече текла кровь.

Рыцарь кивнул, благодаря за подмогу, и вдруг снова упал — стрела с черным оперением торчала из его нагрудника, стрела толщиной с большой палец Каспара. Теперь стрелы сыпались градом. Всадники, спустившиеся за собаками к броду, скакали к месту схватки, стреляя на ходу из мощных изогнутых луков. Каспар увидел, как прыгнувшую собаку сбила в воздухе стрела, предназначенная рыцарю, и пригнулся еще ниже к конской шее. Стрелы свистели и звенели о выкованные гномами доспехи и щиты солдат. Болезненные стоны говорили о том, что не все снаряды были отражены таким образом, — некоторые нашли приют в человеческих телах.

Курт Бремен вонзил меч в загривок последнего пса и развернул коня, встречая несущихся всадников. Повинующиеся воинской дисциплине, оставшиеся рыцари собрались вокруг своего командира. Штандарт храмовников Сигмара вился высоко над их головами.

Забрызганный кровью Каспар, тяжело дыша, подъехал к Бремену.

— В атаку! — рявкнул предводитель Рыцарей Пантеры. — За Сигмара и Империю!

Боевой клич командира эхом отозвался в душах воинов, и рыцари поскакали навстречу конникам Кургана. Каспара захлестнула волна отчаянного героизма бойцов Бремена. Стрелы продолжали стучать о щиты и латы, но их стало меньше — варвары сменили луки на длинные цепы с усеянными шипами железными шарами, которые нападающие раскручивали над головами. Однако, выводя коня из реки, посол понял, что курганцы совершили ошибку.

Уверенные, что псы и стрелы подавят врага, конники Кургана слишком уж приблизились к неприятелю и не были готовы к стремительности броска рыцарей.

Они попытались собраться, но в противостоянии тяжелых рыцарей и конных лучников в легких доспехах исход мог быть только один. Рыцари Пантеры врезались в курганцев, точно молот, их копья и мечи выбивали свирепых северян из седел в мгновение ока. Жарок и жесток ближний бой.

Сталь звенела о железо, люди кричали от боли. Каспар видел, как один вопящий курганец взмыл над своей лошадью на конце рыцарского копья, заливая древко алой кровью. Падали кони, люди, вылетевшие из седел, в круговерти рукопашной погибали под копытами.

Каспар выстрелил из пистолета в лицо орущего северянина, и пуля, срикошетив о шлем варвара, проделала дыру в его черепе. Сунув дымящееся оружие за пояс, посол выхватил второй пистолет — на него уже несся, размахивая цепом, еще один татуированный воин. Выстрел Каспара разнес ему плечо, но тот продолжал наступать, ревя что-то на своем грубом северном языке.

Каспар подъехал к нему и вогнал меч в грудь курганца, выдернув клинок прежде, чем тот застрял в доспехах мертвеца. Посол задыхался от усталости, несмотря на кипящую энергию, пульсирующую в его венах.

Но рыцарям не дали закрепить преимущество — курганцы развернули своих коней и ловко вышли из боя, ускакав прочь. При виде спин врага Каспара охватил восторг, и он ликующе закричал что-то, сам не зная что.

Он хотел пришпорить коня и продолжить погоню, но услышал прорезавший воздух сигнал трубы, приказывающий имперской кавалерии прекратить преследование. С грохочущим в груди сердцем он натянул поводья и отвернулся от убегающих курганцев.

И увидел, что эта их маленькая победа была частью плана неприятеля.

На юге вдоль реки выстроилось больше тридцати всадников — вторая группа курганских конников. Пока Рыцари Пантеры разбирались с псами и первым отрядом, второй отряд отрезал им путь к отступлению и теперь приближался к ним. Вместо легких доспехов этих массивных воинов защищали броня из темных железных пластин, рогатые шлемы и деревянные, окованные бронзой щиты. Вооруженные длинными и широкими палашами и двухпоставными секирами, они представляли собой грозных и смертельно опасных противников.

Кони курганцев медленно шагали навстречу рыцарям, всадники восседали на них с заносчивым и высокомерным видом, хотя Каспар знал, что три десятка воинов Хаоса могут себе это позволить.

Рыцари Пантеры, напряженные, но не напуганные, собрались вокруг Бремена. Лошадь их павшего товарища скакала рядом с остальными — с его потерей бойцов осталось двенадцать. А двенадцать лучших и храбрейших Рыцарей Пантеры — это сила, с которой не так-то легко справиться. Уверенность и смелость были неотъемлемым свойством имперских воинов, и Каспар ощущал мрачную гордость — если он погибнет в этой унылой долине, то, по крайней мере, погибнет в самой лучшей компании, какую только можно себе представить.

— Есть только один путь, Курт, — сказал Каспар, торопливо перезаряжая пистолеты.

— Да, — кивнул Бремен, поднимая забрало и протягивая Каспару руку. — Прямо сквозь них, с отвагой и сталью.

— С отвагой и сталью, — согласился Каспар, пожимая руку рыцаря.

— Посол! — раздался голос позади Каспара.

Он повернулся и увидел Кажетана, выставившего перед собой связанные руки.

— Развяжи меня, — попросил он. — Я могу вам помочь.

— Что?! — фыркнул Бремен. — Ты действительно сумасшедший, если думаешь, что мы освободим тебя, Кажетан.

— Ну что ты теряешь?! — взмолился Кажетан. — Они убьют меня с не меньшей радостью, чем ты. Мы оба знаем, что вам не победить. Вы убьете многих, но и сами падете. Не важно, что я погибну, но я могу помочь выжить вам. Позволь мне сделать для тебя эту одну, последнюю вещь.

Осознав, что Кажетан прав, Каспар подъехал к Валдаасу и сказал:

— Отпусти его.

Рыцарь столкнул Кажетана с коня. Приземлившись на раненую ногу, боец пошатнулся. Затем он подняли связанные руки, Каспар вытащил меч, и Саша перерезал веревки о клинок.

— Каспар! — возмутился Бремен.

— Он прав, Курт. Они собираются прикончить нас всех, и я верю, что он хочет помочь.

— Мое оружие. Быстрее, — сказал Кажетан. — Враг рядом.

Каспар отцепил от седла сабли и лук Кажетана и сунул их бойцу, а тот мгновенно кинул стрелу на тетиву.

— Проклятие, Каспар, надеюсь, ты знаешь, что делаешь! — выругался Бремен, поднимая меч; Кажетан уже вскочил в седло лошади павшего рыцаря.

Но времени беспокоиться из-за Кажетана на было, и Курт развернул коня навстречу приближающимся курганцам.

Каспар тоже горячо надеялся на это. Меньше сотни ярдов разделяло два отряда, и тут курганцы с ревом животной ярости пришпорили коней, пуская их галопом.

Рыцари Пантеры, Каспар и Кажетан ответили собственными боевыми кличами и помчались вперед, на врага. Снег вскипал под копытами несущихся скакунов.

Стрела пронзила воздух, и первый курганский конник вывалился из седла с торчащим из шлема древком с серым оперением. За ним последовал второй, потом третий, потом еще и еще. Каждая пущенная стрела поражала по курганцу, и Каспар ошеломленно наблюдал, как Кажетан на полном скаку убивает воина за воином методичными и меткими выстрелами.

Саша расправился с восьмью врагами, прежде чем отбросить лук и прокричать боевой клич Кислева. Не отягощенный весом доспехов, Кажетан на стремительно летящей лошади вырвался вперед.

Он выхватил оба меча и врезался в строй курганцев вихрем вращающихся клинков. Оружие превратилось в два размытых круга серебристой стали; клинки жадно впивались в живую плоть. Трое конников упали на землю, а остальные потеряли время и сбросили скорость, пытаясь расправиться с безумным бойцом, затесавшимся в самый центр вражеского отряда.

Топоры и палаши сверкали вокруг Кажетана, но ни один из клинков не коснулся его. Ловко управляя лошадью коленями, он отражал все атаки, каждым ответным ударом рассекая чье-нибудь горло или находя в бреши доспехов жизненно важную артерию.

Тут и Рыцари Пантеры ударили по мечущимся курганцам, дерясь умело и слаженно, хотя Каспар знал, что им повезет, если они выйдут из схватки живыми.

Он увидел, как один конник подъехал к Кажетану сзади, и выстрелил ему в затылок. Лощина наполнилась эхом звонкой имперской стали, громыханием железных нагрудников и криками раненых. Тяжелые топоры пробивали броню, и еще один рыцарь упал, рассеченный от горла до пупа.

Бой перерос в беспорядочную свалку сталкивающихся людей, лошадей, клинков, крови и воплей. Потеряв скорость атаки, курганцы потеряли и инициативу в битве. Крики и вой сражающихся носились по долине, и Каспар видел, что исход драки висит на волоске. Старые инстинкты командира вернулись к нему вместе с пониманием того, что наступил ключевой момент схватки.

Курганцы были ошеломлены дикой атакой Кажетана и не готовы к яростному напору рыцарей, но вскоре они оправились и, видно, решили раздавить противника числом.

Чтобы победить или проиграть, сейчас хватило бы малейшей искры отваги или паники.

Он мимоходом отрубил руку взвывшему курганцу, откинулся назад, пинком вышибая его из седла, и увидел, как бородатый гигант с изуродованным шрамами лицом одним ударом огромного топора сбросил с лошади Рыцаря Пантеры. На враге были заляпанные алым латы, нагрудник украшали затейливые спирали, а голые руки охватывали железные трофейные кольца, и посол понял, что видит одного из сильнейших воителей Хаоса, безжалостного убийцу, любимца Темных Богов.

Его окружили воины со знаком своего вожака на доспехах. Каспар выпустил в великана последнюю пулю, но промахнулся, угодив в горло коннику возле свирепого гиганта. Озверевший воин вскинул над головой свой страшный боевой топор и поскакал прямо на Каспара.

Посол покачнулся в седле, и секира вместо головы ударила в плечо, сорвав паулдрон. Каспар взвыл от боли, когда лезвие погрузилось в тело: сила толчка едва не выбила его из седла. Восстановив равновесие, посол ударил в ответ — меч громко лязгнул о толстую броню неприятеля.

Мужчины кружили на месте, не отрывая глаз друг от друга, и Каспар видел, что в этом поединке ему не победить. Курганец тоже понял это и, крикнув что-то на своем каркающем языке, рванулся к Каспару.

Вдруг перед послом блеснула серебряная вспышка, и его обдало красными брызгами. Тело бородатого гиганта рухнуло с коня немного раньше отрубленной головы. А мимо проскакал Кажетан, покрытый своей и чужой кровью. Мечи его взлетали, падали и убивали, убивали, убивали.

Каспар, не веря, смотрел, как Кажетан дерется с немыслимой грацией и мастерством, бросая вызов всему на свете. Он слышал, что истинный гений в воинском искусстве всегда найдет пространство для маневра, увидит возможность для смертельного выпада, одновременно уклонившись от удара противника. Но Кажетан тек сквозь битву, словно вода, топоры и мечи, казалось, проплывали мимо него, а он поворачивался и бил со сверхъестественной ловкостью. Клинки его пели в полете, и там, где они замирали, погибал очередной неприятель.

Каспар развернул коня, готовый вновь влиться в бой, хотя рука с мечом горела огнем от усталости, а каждый вдох обжигал легкие.

Но курганцы уже рассеялись. Внезапная смерть предводителя лишила их мужества, и они галопом скакали на север, обратно к деревьям, к лесу, из которого появились.

Каспар опустил меч, и ничем не сдерживаемое больше изнурение битвы навалилось на него. Он похлопал Магнуса по тяжело вздымающемуся и опадающему боку и пробежал рукой по своим мокрым от пота волосам, застонав от боли в плече, задетом топором вожака кур-ганцев. Рука как будто онемела, и посол для пробы несколько раз пошевелил пальцами.

Он заставил себя остаться в седле и оглянулся, услышав, как кто-то окликнул его по имени. Саша Кажетан подскакал к Каспару, его сжатые кулаки все еще стискивали залитые кровью мечи.

Каспар взглянул на мечи и подумал, не затем ли он пережил битву, чтобы умереть сейчас от рук безумного бойца.

Но Кажетан и не помышлял об убийстве — он протянул клинки Каспару, развернув их рукоятями вперед. Каспар принял оружие и только сейчас заметил, сколько ран на теле Кажетана, — и из каждой мерно струился ручеек густой крови.

Подъехал Курт Бремен в покореженных и кое-где порванных серебряных латах, скользких от размазанной крови. Он увидел раненого Кажетана, прилегшего на шею лошади, и покачал головой.

— Никогда не видел ничего подобного, — сказал рыцарь.

— Я тоже, — просипел Каспар, удивляясь, что они все еще дышат. Сражаться с превосходящими силами мощного противника и одержать победу — разве не поразительно? — Просто немыслимо.

Бремен развернул лошадь, наблюдая, как выжившие курганцы перегруппировываются у брода.

— Надо отправляться, — заявил он. — Вероятнее всего, это был отряд разведчиков, разыскивающий пути на юг для армии Верховного Зара. За ними могут появиться другие.

Бремен созывал солдат, а Кажетан стонал от боли. Каспар не знал, что сказать бойцу. Этот человек убил его старейшего друга, пытал другого, а теперь вот спас им жизни.

Он вспомнил взгляд Кажетана, когда они сражались на вершине холма, и улыбнулся, наконец-то поняв дилемму Стефана, изложенную перед боем у Овсяного Брода.

— Посол, — окликнул его Бремен. — Нам пора.

— Да, — ответил Каспар, помогая Кажетану сесть прямо. — Давай убираться отсюда.

Эпилог

I

Каспару казалось, что он никогда не видел более приятного зрелища, чем башни и здания Кислева, окруженные высокой стеной и лагерями солдат и беженцев. Он вспомнил, как впервые взглянул на эти строения почти четыре месяца назад и какие предчувствия владели им тогда.

Возвращение на юг, в Кислев, получилось изнурительным. Курт Бремен не желал задерживаться на севере дольше, чем то было необходимо. Существовала возможность, что курганские всадники будут их преследовать, но гнаться за ними никто не стал, и путешествие прошло без неприятностей. Несмотря на невероятный подвиг — победу над таким множеством врагов, — рыцари были подавлены, частично из-за пустынности степи, частично из-за потери троих соратников. Штандарт Рыцарей Пантеры был приспущен, и Каспар знал, как больно Курту Бремену оттого, что пришлось оставить тела погибших позади, но у них просто не было времени возвращаться за ними.

Лошадей без всадников привязали к седлам выживших рыцарей, и животные грустно следовали позади отряда, словно знали, что их хозяева никогда больше не сядут на них. За весь путь Кажетан не произнес ни слова, лишь поблагодарил рыцаря, зашившего его раны. После битвы у брода он впал в ступор, игнорируя все обращенные к нему вопросы, от кого бы они ни исходили, и не поднимал головы. Хотя он не делал попыток бежать, Бремен решил не рисковать и приказал связать Кажетану руки, так что лошадь Саши вел Валдаас.

Понимая степень безумия Кажетана, Каспар не думал, что подобные предосторожности необходимы, но спорить с рыцарем ему не хотелось.

— Никогда не думал, что буду счастлив снова увидеть это место, — сказал Бремен, едущий рядом с Каспаром.

Посол, слишком вымотавшийся, чтобы отвечать, кивнул. Раненое плечо по-прежнему адски болело, но он улыбнулся самому себе, предвкушая скорую встречу с Софьей, Анастасией и Павлом. Он повернулся в седле и увидел, что Кажетан смотрит на город со страхом и ненавистью. Что ж, его вполне можно понять, ведь чекисты наверняка захотят вздернуть его, как только он окажется в стенах столицы.

Этот шаг Каспар был решительно намерен предотвратить. За спиной Кажетана стояли другие силы, и Каспар не желал увидеть бойца на виселице, не попытавшись выяснить, кто эти люди. Он уже предвидел столкновение с Пашенко.

Каспар вздохнул. Он надеялся, что с пленением Мясника наступят дни чуть более упорядоченные, чем были до сих пор.

Но его терзало предчувствие, что положение дел мало изменится.

II

Снег кружил над укрытой ночью лощиной, когда девять всадников въехали на скалистый склон, возвышающийся над долом. Закутанные в шкуры, они больше напоминали диких животных, чем людей.

Больше здесь не было ничего живого, да и не могло быть, — каменистая земля и усердно завывающие ветры делали эту часть Кислева непригодной для жилья.

Наездники гнали усталых лошадей вверх, на откос глубокой расселины, выглядящей так, словно земля раскололась, нанеся самой себе длинную извилистую рану. Борясь с ухудшающейся на глазах погодой, всадники все подстегивали и подстегивали коней, хотя, казалось, сами стихии вознамерились помешать их продвижению.

Из пелены пурги навстречу людям выступил могучий утес, древний менгир^[6] сорока или пятидесяти футов высотой, из твердого гладкого камня, макушка которого терялась в снеговом мраке. Глубоко сидящий в земле и тянущийся к темному, с размытым пятном луны небу, огромный камень был покрыт угловатой резьбой, которая могла когда-то быть грубыми пиктограммами, пока ветры не сделали их абсолютно нечитаемыми.

Всадники остановились у подножия гигантского камня, спешились и обошли вокруг глыбы, словно изучая ее. Один из людей, широкоплечий великан в рогатом шлеме с забралом в форме рычащего волка, шагнул вперед и приложил к камню ладонь в латной перчатке.

— Будь осторожен, господин мой, — предупредил его человек, увешанный костями и амулетами. — В камнях поет сила.

— Хорошо, — ответил воин в шлеме, поворачиваясь к шаману. — Давай сюда приношение Чару.

Верховный Зар Альфрик Цинвульф прижал к менгиру вторую ладонь и улыбнулся. Долганцы называли это место Урзубье, Зубы Урсана, и верили, что камни эти — осколки клыков медвежьего бога, оставшиеся в земле после того, как он хотел откусить кусок от мира. Он улыбался нелепости этого предположения.

Зная, что очень рискует, забираясь так далеко на юг без своей армии, он, тем не менее, хотел сам увидеть камни. Альфрик снял перчатку и погладил мозолистой ладонью холодную глыбу. Не напрасно он совершил это опасное путешествие. Даже не будучи колдуном, Верховный Зар чувствовал энергию, переполняющую камень, и возносил хвалы Чару за то, что он привел его сюда.

— Мой господин. — Шаман толкнул связанного человека к ногам Верховного Зара.

Альфрик Цинвульф отступил от камня и распахнул шкуры, позволив плащу упасть на землю. Под мехами обнаружились сверкающие пластины тяжелых стальных доспехов, в которых рябил лунный свет, так что казалось, что по гладкой поверхности льется густое блестящее масло. Окаймленный золотыми и серебряными спиралями нагрудник был выкован так, чтобы подчеркивать мощные, бугрящиеся силой мускулы грудной клетки и живота, повторяя их очертания. Плоть рук скрывали множество чеканных трофейных колец и цветные татуировки, скрученные выпирающими узловатыми мышцами. Гигантский палаш добрых шести футов длиной прятался в заплечных ножнах, на рукояти его скалилась морда рычащего демона.

Он снял шлем и передал его одному из воинов. Дикая грива серебристых волос, тронутых у висков черным, рассыпалась по плечам, обрамляя покрытое ритуальными шрамами — шесть рубцов на левой щеке, четыре на правой — лицо, светящееся безжалостным разумом.

Верховный Зар возвышался над воинами, могущественный воитель, избранник, служащий великим богам севера, истинным богам человека, Повелителям Конца Времен, в скором времени — наследникам этого мира.

Перед ним дрожал и всхлипывал пленник, уже раздетый до грязной набедренной повязки.

Верховный Зар улыбнулся, обнажив заточенные острые зубы, и нагнулся, подняв пленника за шею одной мясистой рукой.

Человек забился, борясь с хваткой Верховного Зара, но спасения не было. Избранник Хаоса притянул пленника к себе ближе и с ревом «Хвала Чару!» перекусил ему горло. Он отнес содрогающееся тело к камню, позволив струе крови забрызгать гигантский менгир.

Шаман подался вперед, исследуя узоры, выведенные текущей по камню кровью, и рисунки, проявившиеся, когда липкая жидкость добралась до стершихся пиктограмм. Верховный Зар отбросил в сторону труп, выплюнул к подножию глыбы кусок мяса и сказал:

— Ну? Что говорят знамения?

Шаман повернулся и ответил:

— Я чувствую под нами пульс мира.

— И?

— Он боится.

Верховный Зар рассмеялся:

— Что ж, у него есть на то причины.

Зубы Урсуна

Пролог

Кар Одаген знал, что молния, которую он ждал всю свою жизнь, ударит в гору, задолго до того, как она расколола небо. Мощный раскат грома прокатился над головой, дождь лил бесконечным водопадом, словно бы боги подняли к небесам все моря мира и теперь их воды стекали вниз, стремясь затопить земли людей.

Он чувствовал энергию молнии, бурлящую над ним, — молнии, вызванной магией, которую он и все шаманы Железных Волков до него с незапамятных времен приносили в эти горы.

Зазубренный пик над ним темным копьем пронзал трепещущее мерцающее небо, сражающиеся в тучах боги бросали свой призрачный свет на горы Края Света. Шаман почувствовал, как волоски на его покрытых шрамами и чарами руках встали дыбом, когда он подошел к столбу из выбеленных солнцем и ветром черепов, насаженных на медный кол, один над другим. До верхнего мог дотянуться разве что самый высокий воин Волков. Зыбкий голубой огонь плясал на костяном столбе, вспыхивая в пустых глазницах ухмыляющихся черепов, наделяя их подобием некой злобной жизни. Сотни таких ритуальных столбов, столбов дани, окружали горный пик, давая знак Падшему, спящему под миром, что его помнят, что воины и шаманы Железных Волков не забыли его. Эти горы состарились уже тогда, когда мир был еще молод, и Железные Волки никогда бы не осмелились забыть свой долг перед ними.

Верховные Зары Железных Волков за сотню войн возложили тысячу раз по тысяче черепов к ногам шаманов. Идут века, и новые поколения, как и прежде, будут добавлять черепа на свои медные столбы у горы. Готовясь к наступлению на Кислев, Верховный Зар Железных Волков, сам Альфрик Цинвульф, велел своему шаману поднять несметное число черепов в честь Темных Богов.

Кар Одаген миновал один из таких столбов дани. Грудь его распирало благоговейное, вселяющее трепет предчувствие. Он пробудился от сна, в котором стаи ненасытных черных волков севера гнали по небесам одинокого белого волка. На спине этого сверкающего белизной зверя сидел могучий воин, облаченный в шкуры, с громадным боевым молотом, и хотя волк был силен, он не мог оторваться от преследователей. На вершине высокого обледеневшего пика белый волк оказался в безвыходном положении, и они вместе с всадником стали сражаться со щелкающими зубами северными волками. Человек и волк дрались умело и отважно, пролив кровь сотен врагов, но вдруг черные стаи превратились в волнующуюся грозовую тучу непроницаемого мрака, пронзаемую лишь горячими, как лава, копьями молний, вспарывающими плоть человека и волка.

И хотя Кар Одаген и не видел сквозь облако, его грезящее «я» знало, что в сердце тучи таится нечто невообразимо древнее и чудовищно злое. И даже он, посылавший свой дух в царство демонов, боялся этой безумной силы.

Внезапно черная туча вспучилась и проглотила человека и волка, а Кар Одаген пробудился, зная, что ночь, предсказанная его далекими предшественниками, наконец-то пришла. И вот он отправился во тьму, задыхаясь, взбирался в гору, тяжелые капли дождя барабанили увесистыми молотками по его бритой татуированной голове, а острые как бритва камни резали ноги до крови.

Еще раз грянул гром, точно бог шагнул на землю, рокот прокатился по небу, но Кар Одаген не смотрел вверх, всем своим существом зная, что еще не время.

Он добрался до голого плато, расположенного ярдов на двести ниже пика. Дыхание вырывалось из груди клубами горячего пара. Человек упал на колени, воздев к небесам руки, славя эту святую ночь. Даже сквозь усиливающийся рев дождя он слышал, как потрескивание столбов с черепами становится громче, сердцем чувствуя огонь, танцующий меж ними, тянущийся глубоко в недра горы.

Небеса грохнули, и гора вздрогнула, словно она сосредоточенно готовилась к тому, что должно произойти дальше, а Кар Одаген ощутил, как разбухает в камнях темная и жуткая сила. Теперь он поднял взгляд к небу — и оно раскололось под широкой, раскаленной добела полосой молнии, ударившей в самый высокий пик горы; яркость зарницы обожгла глаза, на миг ослепив человека.

Вершина горы взорвалась, исчезнув в гигантском облаке камней и дыма. Обломки разлетелись на сотни ярдов, рушась вниз лавиной оплавленного сланца. Кар Одаген выкрикивал имена своих Темных Богов, а булыжники сыпались вокруг него, разбиваясь сами и растирая в порошок склоны горы, но — немыслимо! — ни один из них не задел его. Кровь капала из ушей, он моргал, прогоняя выжженный на сетчатке образ молнии, и вдруг почувствовал, что ливень стих, а оглушительное эхо грома и взрыва сошло на нет, оставив его, исступленно покачивающегося, одинокого, на сокрушенной вершине.

Только теперь Кар Одаген опустил руки, ощущая дрожь ужаса, бегущую по камню, и такой же рождающий трепет, благоговейный страх охватил и его. Внезапное молчание гор после жестокой грозы пугало шамана, как ничто и никогда прежде.

Крадущийся ужас медленно овладевал человеком, вяло просачиваясь аж до мозга костей. Горло того, что видело рождение мира, сделало первый глоток воздуха за все свои бесчисленные века. Смаргивая слезы восторга и ужаса, Кар Одаген увидел извивающуюся колонну невероятно черного дыма, поднимающуюся из глубокой кальдеры^[7] на месте сметенной горной вершины; ее сапфировые внутренности потрескивали с ужасающей отчетливостью. И хотя ни малейшее дыхание ветра не тревожило ночь, дым собрался воедино и скользнул вниз, точно черный слизняк.

Гора содрогнулась от поступи чего-то великого и ужасного, скалы превращались в прах под его весом и силой. Зловещее свечение внутри дыма становилось тем яростнее, чем ближе он подползал к парализованному шаману; кошмар, заключенный в столбе, задержался на миг, рассматривая его с безразличием человека, глядящего на муравья, а потом дым продолжил свое разрушительное путешествие вниз, к новому миру.

Кар Одаген вздрогнул и с трудом выдохнул. Дрожь колотила его, точно новорожденного жеребенка.

— Конец Времен над этим миром… — прошептал он трясущимися губами.

Глава 1

I

Построенный на Горе Героев Кислев представлял собой впечатляющее зрелище. Высокие стены из гладкого черного камня венчали напоминающие зубцы пилы укрепления, воздвигнутые с практичностью, свойственной северным жителям. Две высокие башни выступали по сторонам толстых бревенчатых ворот, а с пушечной анфилады смотрели на ведущую к городу дорогу блестящие бронзовые стволы.

Там и тут над стенами маячили верхушки зданий, которые словно дразнили нападающего — попробуй, ограбь! Наконечники копий закутанных в меха солдат, шагающих по бастионам, сверкали в лучах низкого вечернего солнца. Стены города окружили тысячи беженцев — людей выгнали из их домов на севере страны войска Верховного Зара Альфрика Цинвульфа, кровожадного предводителя племен Кургана.

Палаточный город вмещал тысячи, десятки тысяч жителей страны, люди стекались к стенам столицы, словно сама их близость могла гарантировать надежную защиту.

— Не слишком-то тут безопасно, — прошептал Каспар фон Велтен, посол императора Карла-Франца, потуже запахивая плащ под порывами ледяного ветра, обдувающего заполненный народом склон.

Царица вынуждена была запереть ворота во избежание дальнейшего притока беженцев в и без того переполненный город. Не сделай она этого, Кислеву, давшему приют большому количеству людей, грозила бы быстрая и неизбежная смерть от голода, когда к его стенам подойдет армия Верховного Зара, а это непременно случится, и уже очень скоро.

— Да, не слишком, — согласился Курт Бремен, предводитель отряда Рыцарей Пантеры, едущий рядом с Каспаром, — Будет резня.

— Вероятно, — кивнул Каспар. — Разве что боярин Куркоз сможет остановить курганцев на севере.

— Думаешь, сможет?

— Кто знает? Мне говорили, что боярин великий воин, к тому же он собрал под свои знамена около пятидесяти тысяч бойцов.

— Ради безопасности этих людей, будем надеяться, что он не только великий воин, но и великий командир. Не всегда эти качества сходятся в одном человеке.

Каспар кивнул и направил лошадь между двумя рядами самодельных палаток по покрытой изморозью, изрезанной колеями дороге, ведущей к городским воротам. Замерзшие, испуганные люди оглядывались на рыцарей, но их невзгоды были слишком велики, чтобы уделять внимание чужакам. Сердце посла болело за этих бедняг, исстрадавшихся за месяцы войны и лишений, — он жалел, что не может по-настоящему помочь им.

Ворота города застонали, открываясь навстречу измотанному отряду, и толпы отчаявшихся людей, подхватив скудные пожитки, которые они ухитрились вынести из своих станиц, поспешили к воротам, в один голос умоляя впустить их.

Коссары в длинных утепленных кителях и зеленых накидках преградили толпе путь секирами и ругательствами. Свирепые на вид люди в бронзовых шлемах, со свисающими до самых плеч усами безжалостно отгоняли плачущих беженцев, и Каспару с трудом удалось перекричать их. Стражники обрекали на холод и голод своих собратьев-земляков, впрочем, Каспар, когда-то бывший командующим армией Императора, прекрасно знал, что они лишь подчиняются приказу, который бы он и сам отдал, чтобы обезопасить город.

Магнус, его мерин с серебристой гривой, шел сквозь стенающую толпу. Внезапно рыдающая женщина вцепилась в плащ посла. Поверх грубого черного платья она носила ветхий шерстяной платок. Женщина протягивала Каспару спеленатого младенца, скороговоркой моля о чем-то — о чем, было понятно и без перевода — на отрывистом кислевском языке.

Каспар покачал головой:

— Нья кислеварин, нья.

Женщина сопротивлялась, не давая коссарам отогнать себя от Каспара, она кричала и старалась сунуть послу ребенка. Когда же ее, наконец, оттащили, Каспар увидел, что ее усилия были напрасны: младенец давно уже умер, тельце его посинело и превратилось в камень.

Усмиряя горечь в душе, он въехал в холодную тьму, ворот, и в сердце его шевельнулась радость, вызванная возвращением в этот несчастный, стиснутый оковами зимы город. Внутри крепостных стен зрелище было не многим лучше: на улицах толпились мрачные, закутанные в шкуры люди, жмущиеся друг к другу или бесцельно бродящие по проспектам и аллеям.

Даже зная, что его действия в Кислеве за последние несколько месяцев уже спасли много жизней, что он остановил негодяя-торговца, спекулировавшего похищенными припасами, предназначенными для людей Кислева, Каспар не успокаивался, посла обуревало желание сделать что-то еще.

Его личные телохранители, Рыцари Пантеры, хорошо вооруженные бойцы в крепких доспехах верхом на выносливых эверландских скакунах, жутко устали после двух недель, проведенных на ледяных просторах Кислева. Они въехали в город следом за послом. Им, так же как и Каспару, было тяжело смириться с необходимостью оставить всех этих несчастных рыдающих людей снаружи.

В центре отряда рыцарей ехал Саша Кажетан, когда-то — самая любимая и героическая фигура в Кислеве, непобедимый мастер боя на мечах, командир одного из славнейших подразделений столичной кавалерии. Теперь, после его побега в родовое поместье, Кажетан превратился в сломленного, впавшего в ступор, тощего как скелет человека.

Руки Кажетана были связаны спереди. Его истинная натура жестокого убийцы открылась недавно, когда он зарезал старейшего друга Каспара, когда похитил и пытал лекаршу посла.

Но теперь Кажетан пленен, и, хотя чекисты, которых все боятся, наверняка захотят повесить его, Каспар надеялся отложить решение судьбы бойца насколько это возможно, чтобы выяснить, что толкнуло этого человека на столь чудовищные поступки.

Кажетан поймал взгляд Каспара и слабо кивнул ему. Каспар удивился: это был первый человеческий жест бойца с тех пор, как они бились с отрядом разведчиков-курганцев почти неделю назад.

Два десятка коссар закрыли, ворота и заложили их толстыми деревянными брусьями.

— Да простит нас Сигмар… — прошептал посол, поворачивая коня и направляя его по громадному проспекту к площади Героев, центру города.

Летом и весной эта площадь по традиции становилась большим рынком, переполненным охотниками, продающими свою добычу, торговцами лошадьми и всевозможными купцами. Когда Каспар впервые прибыл в Кислев, здесь вокруг загона с низкорослыми пони вопила и бранилась энергичная толпа, горячо обсуждающая цены и достоинства товара, но теперь площадь превратилась в один большой лагерь с бесчисленными палатками и разбросанными повсюду кострами. Ни дюйма земли не осталось незанятым.

Подобные картины можно было наблюдать по всему Кислеву, городу, вдоль широких проспектов которого когда-то росли вечнозеленые деревья — большинство из них давно уже срубили на дрова. Гигантские бронзовые статуи прежних царей Кислева бесстрастно наблюдали за страданиями своего народа, бессильные помочь согражданам в трудные времена.

На дальней стороне площади возвышался Зимний Дворец Ледяной Королевы с белыми башенками и сверкающими, как стекло, в свете низкого вечернего солнца ледяными стенами.

— Ледяная Королева слишком долго держала ворота открытыми, — заметил Курт Бремен. — В городе чересчур много народу. Когда Кислев окажется в осаде, большинство людей, скорее всего, умрут от голода.

— Знаю, Курт, но это ее народ, она не может оставить их всех умирать. Она потеряет людей, но спасет свой город, — отозвался Каспар, направляясь вдоль края площади к храму Ульрика, за которым располагалось посольство Империи.

— Если из Империи не пришло каких-нибудь хороших вестей, царица может потерять и город. С падением Вольфенбурга сомнительно, чтобы император послал войска на север, когда враги ступили на наши собственные земли.

— Они придут, Курт, — пообещал Каспар.

— Надеюсь, вы правы, посол.

— Ты когда-нибудь встречался с императором? — спросил Каспар, поворачиваясь в седле, чтобы взглянуть на рыцаря.

— Нет, я никогда не удостаивался этой чести.

— А я встречался. Карл-Франц храбр и благороден, — сказал Каспар. — Он король-воин, и я не раз бился бок о бок с ним. Против орков, северных конников и лесных тварей. Он поклялся помочь Кислеву, и я не верю, что он изменит этой клятве.

Курт Бремен улыбнулся:

— Тогда я тоже буду верить в него и в подмогу, которую он обещал прислать.

II

Оба крысолова так привыкли к запаху дерьма, что теперь совершенно не обращали внимания на него. Сотни тонн человеческих и звериных нечистот текли по канализационным трубам — овальным туннелям, прорубленным в Горе Героев, — под улицами Кислева, чтобы вылиться в нижнее течение реки Урская.

Созданные по приказу царя Алексея искусным имперским инженером Жозефом Базалгетти, туннели под Кислевом считались одним из величайших чудес инженерной мысли севера. Они избавляли столицу от страшного бича холеры. Миля за милей тянулись извивающиеся канавы, образуя запутанный лабиринт под улицами города, как под Фаушлагом в Миденхейме, хотя эти туннели были построены из кирпичей и известки, а не из натурального камня.

Пара маленьких собачек с вздернутыми хвостами и ушами, прижатыми к макушке, трусила перед двумя крысоловами вдоль выступа, бегущего над пенным потоком сточных вод. Плеск нечистот эхом метался меж поблескивающих влагой кирпичных стен, сводя любые разговоры к минимуму.

На обоих мужчинах были одежда из дубленой кожи, потертой и покрытой коркой грязи, и высокие тупоносые сапоги. А еще — железные шлемы с подкладкой из тусклого меха и защитные повязки. Они почти не замечали зловония, но все равно носили защитные повязки — в силу привычки. Каждый человек нес на плече длинный шест. На шестах болталось по одной подвешенной за хвост крысе.

— Плохой день, Николай, плохой день, — пробурчал крысолов, который был пониже ростом, устало пожав плечами, отчего крыса на его шесте заплясала, нелепо пародируя жизнь.

— Да, Маршка, немного паршивых грызунов поймали сегодня, — согласился его подмастерье, Николай, бросая сердитый взгляд на двух собачек. — Что мы будем есть вечером?

— Думаю, не стоит предлагать эти жалкие экземпляры городским властям, стоят-то они медный грош, — вздохнул Маршка. — Боюсь, нам снова придется обедать крысами, друг мой. Возможно, завтра будет лучше, и мы продадим кое-что беженцам?

— Да, может быть, — с сомнением протянул Николай.

Ледяная хватка зимы и кровожадность предводителя курганских варваров, чьи войска сейчас приближались к городу, заставили тысячи людей покинуть свои дома, и теперь они, замерзшие, и напуганные, толпились у стен северной столицы. Действительно, разместившиеся в палаточных лагерях люди готовы были есть, что угодно и платили хорошие деньги за крысиное мясо. Но это было до того, как морозы убили большинство крыс, а те истощенные создания, которые иногда попадались в ловушки крысоловов, представляли собой единственную пищу, на которую могли рассчитывать они сами.

Два человека какое-то время шагали в молчании, пока Николай не подтолкнул локтем Маршку, заметив, что псы внезапно насторожились и оскалили острые зубы. Ни один из них не издал ни звука — голосовые связки собак давно уже были перерезаны, — но их напряженные стойки сказали обоим крысоловам, что животные почувствовали что-то, что им не понравилось. Маршка знал, что впереди проход расширяется, переходя в высокое сводчатое помещение, куда сбегаются еще несколько боковых туннелей, прежде чем направить свои грязные воды к Урской.

Маршка отцепил от пояса маленький ручной арбалет и взвел тетиву, поморщившись, когда механизм щелкнул. Но держать оружие постоянно наготове — только ослаблять тетиву и снижать скорость полета стрелы. Впрочем, арбалет был капризом Маршки; большинство крысоловов пользовались пращой и булыжниками, просто в один прекрасный день Маршка обнаружил плывущее по сточным водам тело с кошельком, набитым золотыми монетами. Он много месяцев носил кошелек с собой, естественно, надежно припрятав, прежде чем осмелился потратить деньги и купить арбалет. Николай зарядил пращу круглым голышом и скользнул мимо собак, ступая совершенно бесшумно для такого крупного человека.

Впереди раздавались голоса, приглушенные и неясные, но за годы работы под улицами Кислева слух Маршки обострился и отлично улавливал звуки, которых здесь обычно не услышишь.

Николай повернулся и вопросительно махнул рукой, показав на груду отбросов, кирпичей и тины, образовавшуюсяу стены туннеля под зияющей черной дырой. Камни выглядели так, словно их вывернули из стены, и Маршка удивился — кому в здравом уме придет в голову пробивать проход в канализацию? Собаки, неслышно перебирая лапами, пошли за человеком и остановились возле завала, встревоженно вынюхивая что-то на бортике.

Маршка присел на корточки перед грязью, вылившейся из дыры в стене. Ага, следы, но следы очень странные. Размазанные и глубокие, словно кто-то проволок тут нечто тяжелое, но не это в первую очередь бросилось в глаза Маршке. Сказать наверняка было трудно, но отпечатки выглядели так, словно на ногах оставившего их было всего по четыре пальца, а конические углубления чуть впереди каждого пальца намекали на наличие у прошедшего здесь когтей…

Кто бы ни оставил эти следы, он, очевидно, шел на двух ногах, но что это за новости, чтобы у человека было по четыре пальца с когтями? Может, это мутант или какая-нибудь тварь из темных лесов, пришедшая с севера? Мурашки побежали по спине Маршки при мысли о том, что одно из этих чудовищных созданий бродит по канализационным каналам. Ребенком он видел такую страхолюдину, когда отряд ангольских всадников проезжал через его станицу с трупом жуткого рогатого монстра, и Маршка помнил ужас, охвативший его от одних только размеров зверюги.

Голоса раздались снова — изгиб туннеля отразил их и принес сюда. До крысоловов долетали лишь обрывки разговора, но Маршка понимал, что беседа шла о чем-то важном. В конце концов, люди не встречаются в канализации, чтобы обсудить последний урожай или погоду.

Как член гильдии крысоловов Маршка был звеном цепи информаторов, работавших на Василия Чекатило, беспощадного убийцу, контролировавшего все незаконные дела в Кислеве, опасного человека, торговавшего краденым, наркотиками и человеческим мясом. Его власть была велика во многом благодаря тому, что он знал о людях то, что обычно они предпочитают скрывать, и крысоловы добывали для него информацию, ибо кто обращает внимание на грязного, заляпанного дерьмом простолюдина, очищающего твой дом от крыс?

Стараясь двигаться как можно тише, крысоловы крались вперед, пока не добрались до груды обрушенных кирпичей. Теперь Маршка увидел, что дыра в стене уходит куда-то вглубь земли черным как ночь проходом.

Медленно, так, чтобы не привлечь ничьих взглядов, Маршка и Николай высунули головы из-за кирпичей.

Помещение заполняло эхо плещущихся нечистот, рябь отраженного от сточных вод света танцевала на сводчатом потолке. Бортик шириной футов в шесть шел по периметру центрального резервуара, в который восемь наполовину погруженных в потоки труб изрыгали свой грязный груз в центральный резервуар, сливающийся затем в реку. У дальней стены помещения возле ветхой тележки вроде тех, что используют сборщики трупов, стояли четыре фигуры. Подходящий выбор средства перевозки, подумал Маршка, увидев на телеге бронзовый гроб, запертый на несколько ржавых висячих замков. Два человека в развевающихся балахонах, которые, казалось, беспрестанно меняли цвет, стояли ближе к стене, а другая пара расположилась возле повозки.

Рядом с людьми в балахонах сгорбленные фигуры последних казались маленькими. А запах, исходящий от одной из них, перекрывал даже вонь канализации. Это существо, одетое в замаранные экскрементами лохмотья, руки и грудь которого были перевязаны сочащимися сукровицей бинтами, почти вдвое согнулось под стопкой толстых, с окованными латунью углами книг, висевших у него на спине. С пояса существа, лицо которого, к счастью, скрывал залатанный капюшон, свисал треснувший колокольчик. Его спутника прятала тень, да так хорошо, что Маршка едва не проглядел его. Закутанная с головы до пят в черное фигура держала что-то вроде длинноствольного мушкета, зачем-то украшенного гирляндами медных пружинок и трубочек, назначение которых осталось для Маршки загадкой.

Самая рослая из фигур в переливающемся балахоне сделала шаг вперед, держа перед собой железную коробочку дюймов шесть высотой. Зловонное существо около бронзового гроба подняло голову и быстро замотало ею из стороны в сторону, словно нюхая воздух. Маршка видел, как крышку ларца открыли и из него полился пульсирующий изумрудно-зеленый свет, заполнивший помещение зловещим, болезненным мерцанием.

— Твоя плата, — произнесла фигура в балахоне чарующим голосом.

Горбун схватил ларец, заверещав от удовольствия, и уставился в его сияющие недра, словно вдыхая запах того, что лежало внутри.

— А это то, что ты принес мне? — спросил бывший владелец ларца, протягивая изящную руку к гробу.

Размытое движение, черное на черном, и когтистые пальцы перехватили тонкую кисть. Маршка опешил; фигура в черном, как будто и не шевелившаяся вовсе, вырвалась из тени так стремительно, как не смог бы ни один человек. Она не была человеком.

Оборванное существо с книгами медленно покачало головой, и рука с когтями разжалась.

Маршка повернулся и, сложив ладони чашечкой у уха Николая, прошипел:

— Николай, выбирайся на поверхность. Чекатило захочет услышать о том, что происходит здесь внизу.

— А ты? — шепнул в ответ Николай.

— Я останусь, может, еще что услышу! Иди!

Николай кивнул — Маршка видел, что молодой подмастерье счастлив смыться отсюда. Он не винил его, но сам должен был остаться. Если Чекатило обнаружит, — а он обнаружит, — что Маршка видел то, что здесь происходит, и не узнал все, что смог, то запросто перережет крысолову горло.

Николай ускользнул, и внимание Маршки вновь переключилось на драму, разворачивающуюся перед ним, — как раз вовремя, чтобы услышать, как забинтованная фигура отвечает на какой-то вопрос одним шипящим словом, прозвучавшим так, словно вылетело оно изо рта, никогда не говорившего на языке людей, да и не предназначенного для этого.

— Эшшшиииин… — произнесло существо, наклонив голову, показывая на фигуру в черном.

В это мгновение Маршка увидел что-то вроде длинного жирного червя, извивающегося в воздухе за спиной говорящего. Губы крысолова скривились от отвращения еще раньше, чем он осознал, что это не змея вовсе, хотя кое-кто из простаков и утверждал, что их в канализации водится великое множество, а хвост. Розовый хвост, совершенно голый, за исключением нескольких клочков грубой, даже на вид жесткой как проволока паршивой шерсти.

От омерзения он невольно шумно втянул в себя воздух и тотчас понял, что этим обрек себя на гибель — голова фигуры в черном резко повернулась к нему.

— Нет… — выдохнул человек и вскочил на ноги, чтобы помчаться прочь.

Но он успел лишь подняться — серебряная вспышка, чуть колыхнув воздух, толкнула его в грудь. Крысолов охнул от боли, повернулся, все еще намереваясь бежать, но ноги отказались повиноваться ему и земля рванулась вдруг вверх, ударив его по лицу. Руки и ноги свели страшные судороги. Маршка перекатился на спину и увидел три зазубренных окровавленных железных диска, торчащих из его груди. Откуда они взялись? — удивился он, чувствуя, как дергаются мускулы и наполняются бурлящей пеной легкие.

Человек попытался пошевелиться, но тщетно. Он умирал.

Собрав последние силы, Маршка закричал:

— Беги, Николай, беги! Они идут!

И тут темная тень окутала его, тень, еще чернее той, что давила ему на глаза. Маршка вгляделся в лицо своего убийцы и понял, что Смерть таки обладает чувством юмора.

III

Несмотря на поздний час, Громадный проспект был оживлен. Бездомные, которым негде приткнуться, бродили по улицам, справедливо считая, что желание улечься в холодный снег равносильно смерти. У стен зданий наросли высокие сугробы, а центральную дорогу вытоптали до коричневой слякоти. Немногочисленные таверны, у которых еще остались какие-то припасы, сжигали все свое топливо, чтобы хоть немного отогнать холод, но бороться со знобящим, пробирающим до костей морозом Кислева было бесполезно.

Семьи, завернувшись в меховые одеяла, жались друг к другу, делясь крохами тепла, но все же дрожа от холода и страха.

Трудные времена пришли в Кислев, но те, что грядут, — еще тяжелее.

Скрежет металла о камень стал первым намеком то, что происходит нечто необычное, но большинство людей не обратили на него внимания — они слишком замерзли и были слишком голодны, чтобы придавать значение чему-то, выходящему за рамки их личных забот.

Ржавая крышка люка поползла в сторону, сдвигая снег и царапая камни, окровавленные руки потянулись из подземной тьмы на улицу. Человек, весь измазанный зловонной грязью, вопя от ужаса, выволок себя из сточной трубы и задергался, точно марионетка, катаясь в хлюпающей снеговой каше.

Что-то выпало из его грязной одежды — короткий кинжал с кривым лезвием; клинок запутался в полах темного плаща и рассек кожу человека.

Мужчина бился в истерике, отчаянно пытаясь отползти подальше от входа в канализацию. Спина его выгибалась в конвульсиях, а крики агонии могли разжалобить даже каменные сердца.

Вокруг с опаской собирались любопытные, а человек кричал:

— Крысы! Крысы! Они здесь, они пришли убить нас всех!

Люди качали головами — устало, скучающе, понимающе. Они уже разглядели, что на человеке наряд крысолова, и решили, что он просто провел слишком много времени под землей и пал жертвой обычного для своей профессии безумия. Грустно, но такое случается, и тут уж ничего не поделаешь. У них и собственных проблем по горло.

Зрители рассеялись, и никто не заметил ни злобных желтых глаз, глядящих из подземного мрака, ни когтистой руки, бесшумно вернувшей на место крышку люка.

IV

Да, возвратившись из похода, Каспар рад был опять увидеть башни Кислева, но ничто не могло сравниться с тем облегчением, которое он испытал, вновь ступив на территорию посольства Империи. Снег облепил стены дома, длинные кинжалы сосулек свисали с карнизов, но из щелей в ставнях закрытых окон лился уютный теплый свет, а из труб лениво поднимался дымок. Посол и рыцари подъехали к железным, с острыми шипами на концах прутьев воротам, и охранники в сине-красной форме торопливо открыли створки, приветствуя своих земляков и товарищей.

Нетерпеливый конюх подбежал к коню Каспара, взял его за удила, посол спешился, поморщившись, когда двухнедельное пребывание в седле напомнило о себе его старым онемевшим мускулам. Рана, нанесенная ему предводителем курганского отряда разведчиков, ныла, под свежей повязкой саднили стежки, которыми Валдаас заштопал его плоть.

Дверь посольства распахнулась, и Каспар улыбнулся Софье Валенчик, бегущей по тропинке навстречу ему с искренней радостью и облегчением, светящимися на ее милом лице. Длинные золотистые волосы лекарши были собраны на затылке в тугой хвост. Поверх теплого зеленого платья женщина набросила на плечи красный платок из козьего пуха.

— Каспар, — сказала она, обнимая его, — как здорово снова видеть тебя.

— И тебя, Софья, — ответил Каспар, крепко прижимая ее к себе.

Он был рад, что Софья уже встала на ноги; в последний раз, когда он видел ее, она была прикована к постели, оправляясь после своего похищения. И сейчас еще на ее левой руке белели бинты — Кажетан отрезал женщине большой палец.

Вспомнив о плененном бойце, Каспар открыл рот, чтобы рассказать о нем.

— Софья… — начал он, но женщина уже увидела своего недавнего мучителя, которого снимал с лошади один из Рыцарей Пантеры.

Посол почувствовал, как она напряглась в его объятиях.

— Мы смогли взять его живым, Софья, как ты и хотела, — мягко сказал Каспар. — Я известил Пашенко, что он может забрать его завтра утром и…

Но Софья, кажется, уже не слышала его, — она высвободилась из рук Каспара и медленно, так, словно ноги ее плохо передвигались, направилась к Саше. Каспар рванулся было за ней, но Курт Бремен схватил его за руку и покачал головой.

Софья, подходя к Кажетану, крепко стиснула свои плечи. Истощенного бойца поддерживали двое рыцарей. Каспар видел, как много мужества потребовалось женщине, чтобы взглянуть в лицо своего мучителя, и вновь сила духа Софьи восхитила его. Услышав ее шаги, Кажетан повернулся, и Каспар заметил, как убийца содрогнулся от… от чего? От страха, от чувства вины, от жалости?

Глаза Кажетана не отрывались от глаз женщины, сколько могли, а потом боец уронил голову, не в силах больше выносить леденящий жар горящего в них обвинения.

— Саша, — тихо произнесла Софья, — посмотри на меня.

— Я не могу… — прошептал Кажетан. — После того, что я сделал с тобой…

— Посмотри на меня, — повторила она, и на этот раз в голосе женщины зазвенела сталь.

Голова Саши медленно поднялась, и их взгляды снова встретились. Слезы заструились по щекам Кажетана. Глаза его превратились в фиолетовые лужицы скорби.

— Мне жаль, — прохрипел он.

— Я знаю, — кивнула Софья. И сильно хлестнула его по лицу открытой ладонью.

Кажетан не дрогнул, красный отпечаток ее руки ярко загорелся на его пепельно-бледной щеке. Он склонил голову и сказал:

— Спасибо.

Софья ничего не ответила, снова обхватила себя за плечи, и рыцари увели Кажетана в темницу под посольством. Остальные солдаты занялись лошадьми, стражники снова заперли ворота, а Каспар подошел к Софье и остановился у нее за спиной.

— Почему ты привез его сюда? — спросила женщина, не поворачиваясь.

— Я не собираюсь отдавать его в руки Пашенко, не получив гарантий, что чекист не повесит его в ту же минуту, как я передам ему Кажетана, — объяснил Каспар.

Софья кивнула и на этот раз взглянула на посла:

— Я счастлива, что ты вернулся домой невредимым, Каспар, правда счастлива, и счастлива, что тебе удалось доставить Сашу живым. Просто я была потрясена, увидев его здесь.

— Я понимаю, прости меня. Надо было известить тебя заранее.

— Все как будто вернулось, все те ужасные вещи, которые он делал со мной. Я почти не могла пошевелиться, но…

— Но? — переспросил Каспар, поскольку Софья оборвала фразу.

— Но, увидев, что с ним стало, я поняла, что не могу позволить возобладать над собой чувствам, которые овладевали мной, когда он меня избивал. Я сильная, и я должна была показать ему это, должна… хотя бы ради себя самой.

— Ты даже сильнее, чем думаешь, Софья, — сказал Каспар.

Женщина улыбнулась комплименту и сжала руку Каспара. Затем они повернулись и вместе зашагали к посольству.

— Пойдем, примешь горячую ванну, ты, должно быть, продрог до мозга костей, — игриво предложила Софья. — Вот уж не знаю, как отразится на человеке твоего возраста шатание по степям посреди зимы. Ты все-таки уже далеко не молод.

— Ты начинаешь бурчать, как Павел, — хмыкнул Каспар, но улыбка его мгновенно исчезла, когда он увидел, как потемнело лицо Софьи при упоминании этого имени.

— В чем дело?

Софья качнула головой. Они вошли в посольство и закрыли за собой дверь. Один из стражников помог послу снять покрытый инеем плащ и грязные сапоги, и Каспар тут же ощутил, как тепло дома окутало его.

— Мне не следовало бы так говорить… — лукаво протянула Софья.

— Но, вижу, ты все равно скажешь.

— Твой друг некультурный, — выпалила она. — Все свое время он проводит, хлеща дешевый квас, и пребывает в самом мрачном настроении. С тех пор как ты отправился за Сашей, его никто не видел трезвым.

— Все настолько плохо?

— Не знаю, как он вел себя раньше, но сейчас все выглядит так, словно он решил попасть в храм Морра как можно скорее.

— Проклятие! — выругался Каспар. — Я же видел, что что-то не так, еще до того, как уехал.

— Я не знаю, что с ним случилось, — призналась Софья, — но, как бы то ни было, он непременно должен разобраться со своими проблемами. Мне не хочется зашивать на нем саван.

— Не волнуйся, — прорычал Каспар. — Я разберусь, в чем тут дело, можешь быть уверена.

V

Василий Чекатило подбросил в потрескивающий камин охапку тонкого хвороста и отхлебнул квасу из уже наполовину опустошенной бутылки, наслаждаясь уютным теплом своей комнаты в глубине публичного дома. Все девочки сегодня ночью были очень заняты, — впрочем, как и все последние месяцы, с тех пор как потоки беженцев полились на юг, — однако несколько шлюх в разной степени обнаженности и наркотического опьянения все же раскинулись в шезлонгах, дожидаясь, когда их вызовут в зал.

Большинство этих женщин когда-то были хорошенькими, Чекатило нанимал только милашек, но теперь мало что указывало на это. Суровость профессии и рок-корень быстро похищают любую красоту. Некогда Чекатило считал, что присутствие в его покоях этих привлекательных созданий придает комнате атмосферу экзотики, но теперь женщины приводили его лишь в уныние.

Роскошно обставленные мебелью и всякими безделушками, отобранными у предыдущего посла Империи, Андреаса Тугенхейма, покои Чекатило все же отдавали вкусом крестьянина. Преступные предприятия обеспечили главарю разбойников богатство и множество прекрасных вещей, но сбежать от своего низкого происхождения ему все же не удалось.

— Кусок дерьма и во дворце остается куском дерьма, — сказал он с улыбкой, наблюдая за парой черных крыс, грызущих что-то в углу его комнаты.

— Полагаешь, это смешно? — спросил Режек, его телохранитель и верный слуга, вошедший в покои без стука.

— Нет, — ответил Чекатило и, чтобы скрыть досаду, отвернулся и хлебнул еще квасу.

Он предложил бутыль Режеку, но наемник покачал головой и обогнул комнату, бесстыдно глазея на голых женщин. Подойдя к углу, он выхватил из ножен меч и резко опустил его. Послышался писк, и Чекатило понял, что пара обедавших крыс бесславно погибла. Режек всегда найдет, кого убить.

— Ты их видел? — спросил Режек. — Клянусь, эти чертовы твари с каждым днем становятся все больше.

— Война всегда хороша для паразитов, — отозвался Чекатило.

— Угу, — согласился Режек. — И для крысоловов, разве что не повезло тому жалкому ублюдку, которого вытащили сегодня из-под Громадного проспекта.

— О чем это ты?

— О, всего лишь о том, что произошло сегодня вечером. Одного из членов гильдии крысоловов, иногда поставлявшего мне информацию, отправили на Лубянку. Он вопил, что крысы идут убивать нас. Говорят, он вывалился из канализации с таким видом, словно все демоны Хаоса гнались за ним, и вообще походил на психа. Кажется, он побил кого-то, прежде чем появилась стража и уволокла его.

Чекатило кивнул, запоминая сведения, а Режек вытер меч о темный коврик, снова убрал его в ножны и опустился в кресло перед камином. Чекатило сидел напротив своего телохранителя и смотрел на пламя, наслаждаясь пляской языков огня и слушая потрескивание, с которым они пожирали дерево. Он пил квас и ждал, что еще скажет Режек.

— Проклятие, как же холодно снаружи, — произнес наемник, поправляя перевязь и протягивая руки к огню.

Чекатило хотел сказать что-то резкое, но вместо этого спросил:

— Какие новости с севера? Что говорят люди?

Режек пожал плечами:

— То же самое, что говорили неделю назад.

— Что именно? — мрачно поинтересовался Чекатило.

Наконец-то уловив настроение хозяина, Режек ответил:

— День за днём на юг прибывает все больше народу. Говорят, что войска Верховного Зара растут с каждой неделей, что все северные племена, над которыми он одержал победу, приносят ему присягу, что его воины не оставляют после себя ничего живого.

Чекатило кивнул:

— Этого-то я и боялся.

— Чего? Что курганцы придут на юг? Они устраивали набеги и раньше, и так будет снова и снова. Ну, поубивают селян, а потом сезон войны закончится, и обогатившиеся курганцы вернутся на север, прихватив рабов и кой-какую добычу.

— Только не в этот раз, Режек. Я это нутром чую — а я бы не прожил так долго, кабы не доверял ему. На этот раз все будет по-другому.

— Почему ты так думаешь?

— А ты сам ничего не ощущаешь? — спросил Чекатило. — Я вижу это в каждом отчаявшемся лице наших посетителей. Они тоже это знают. Нет, Режек, Верховный Зар и его воины идут не за трофеями и не за бабами, они идут, чтобы разрушать и уничтожать. Они хотят стереть нас с лица земли.

— То же самое я слышал в одном трущобном кабаке, — сказал Режек. — Старики сообщали всем, кто соглашался их слушать, что пришел Конец Времен, что мир погряз в грехе и что в нем больше нет силы.

— Возможно, они правы, Режек, ты никогда не думал об этом?

— Нет, — признался Режек, кладя руку на эфес меча. — Во мне еще есть сила, и никакой мерзавец не убьет меня без борьбы.

Чекатило рассмеялся:

— Ох уж эта твоя самоуверенность! Что ж, может, прав ты, а я ошибаюсь. Как знать?

— Значит, ты все еще настроен покинуть Кислев?

— Да, — кивнул Чекатило, оглядывая свои тусклые покои.

В углу появился еще один грызун, он обедал телами своих собратьев. Режек прав: треклятые крысы вымахали как никогда.

Выбросив из головы мысли о паразитах, Чекатило заявил:

— Очень скоро города не будет вовсе, я в этом уверен и не желаю закончить свои дни насаженным на меч курганца. Кроме того, Кислев наскучил мне. Я чувствую необходимость сменить декорации.

— Ты имеешь в виду что-то конкретное?

— Я думаю, Мариенбург будет идеальным местом для человека с моими талантами.

— Долгое путешествие, — заметил Режек. — Долгое и опасное. Человеку, отправляющемуся в путь с такими, как у тебя, богатствами, трудно добраться до места назначения в целости и сохранности без защиты.

— Да, — согласился Чекатило, — понадобится сотня солдат, а то и больше.

— Да, но где их взять? Вряд ли царица предоставит в твое распоряжение отряд коссар или ее драгоценный Легион Грифона.

— Думаю, я могу попросить о помощи посла фон Велтена.

Режек рассмеялся:

— Полагаешь, он тебе поможет? Он ненавидит тебя.

Чекатило улыбнулся, но в улыбке его не было тепла:

— Если будет знать, что он от этого только выиграет, то поможет. Благодаря Павлу Коровицу посол у меня в долгу, а я не из тех, кто прощает такие долги.

Глава 2

I

Несмотря, на обжигающий утренний мороз и окостеневшие после двух недель в седле и ночевок на голой земле мускулы, дух Каспара парил высоко, когда он скакал по запруженным народом улицам города. Прошлой ночью он долго наслаждался горячей ванной, смывая глубоко въевшуюся грязь приключений в кислевской глуши, а потом рухнул в кровать и уснул еще до того, как голова коснулась подушки.

Проснувшись посвежевшим, он оделся и послал к Анастасии гонца с сообщением, что он навестит ее за завтраком. Он с радостью предвкушал их скорую встречу: не только потому, что уже много лет не делил постель с привлекательной женщиной, но еще и оттого, что она стала бальзамом для его души. Ему нравилась ее шаловливость и обворожительность непредсказуемости; Каспару приходилось все время гадать о ее истинных мыслях. Эта женщина была для него и знакомой, и загадочной разом.

Поверх длинного черного камзола с серебряной вышивкой на широких лацканах и простой хлопковой рубахи посол надел выстиранный и высушенный меховой плащ. На голову Каспар водрузил треуголку с серебряным орлом, старомодную, но привычную и удобную. Рядом с ним скакали четверо Рыцарей Пантеры, расчищая послу дорогу широкими грудями своих жеребцов.

По городу уже разнеслась новость о том, что Каспар способствовал поимке Мясника, и на его пути куда чаще, чем раньше, снимали шапки, обнажая чубы.

В северо-восточной, богатой части города улицы стали шире, хотя даже сюда проникло опустошение войны. Семьи и группки кислевских крестьян жались к стенам, соорудив из своего скудного скарба жалкие щиты от ледяного ветра, мечущегося по городу. Он проскакал мимо замерзших и голодных беженцев, направляясь к Магнусштрассе, к дому Анастасии, и, свернув на широкий мощеный бульвар, обнаружил, что и он точно так же населен.

Тополя напротив дома Анастасии исчезли, от них остались лишь пеньки, а когда Каспар въехал в открытые ворота ее дома, то увидел несколько сотен людей, стоящих здесь лагерем. Дом Анастасии был построен со вкусом, из темно-красного камня, он располагался в дальнем конце аллеи, окаймленной вечнозелеными кустами, — впрочем, Каспар заметил, что многие растения болезненно пожелтели. Возможно, холода оказались слишком свирепыми даже для этих обычно стойких кустарников, хотя низкая температура, кажется, совершенно не беспокоила крыс, снующих в чахлой траве.

Не узнать хозяйку, Анастасию Вилкову, облаченную в длинный белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда, с ее ниспадающими на плечи черными как смоль волосами, было невозможно. Она раздавала наиболее нуждающимся одеяла.

Женщина оглянулась на стук лошадиных копыт, и Каспар заметил, как ее лицо дрогнуло, прежде чем расплыться в радостной улыбке.

— Каспар, ты вернулся!

— Да, — кивнул посол. — Я же обещал, что вернусь целый и невредимый, разве не так?

— Ты сдержал обещание, — согласилась Анастасия.

Он перебросил ногу через седло и спрыгнул с коня со словами:

— Две недели в заснеженной степи — более чем достаточно для любого.

Анастасия, все еще держа охапку одеял, потянулась, чтобы поцеловать его, а грум в зеленой ливрее принял у посла поводья Магнуса.

Мужчина страстно ответил на поцелуй, вновь наслаждаясь мягкостью ее губ. Через мгновение женщина отстранилась. В глазах ее плясали озорные искры:

— Ты скучал по мне, а? — рассмеялась она, поворачиваясь и протягивая последние одеяла людям, обосновавшимся на ее дворе.

— Ты даже не поверишь, как сильно, — кивнул Каспар, следуя за Анастасией к ее дому. — Многовато же у тебя гостей.

— Ну, места у меня во дворе довольно, вот я и решила, что имеет смысл позволить этим несчастным воспользоваться им.

— Ты всегда пытаешься помочь другим, — восхитился Каспар.

— Когда и чем могу.

— Как жаль, что такие, как ты, редко встречаются!

— Помнится, я когда-то говорила нечто подобное о тебе.

Каспар рассмеялся:

— Да, я помню, в тот первый раз, когда я заглянул сюда. Возможно, мы оба одной породы?

Анастасия кивнула, ее нефритовые глаза полыхнули тайным весельем.

— Думаю, ты прав, Каспар, но даже не догадываешься, насколько.

Они подошли к черной крашеной двери дома Анастасии, и женщина толкнула ее:

— Заходи, на улице холодно, а я хочу услышать все о твоих приключениях на севере. Трудно там было? Ой, как глупо, ну конечно трудно. Поймать и убить чудовище вроде Кажетана — дело нелегкое.

Каспар качнул головой:

— Да, поход был не из легких, но я не убивал его.

— Ну конечно нет, полагаю, это сделал один из твоих храбрых рыцарей.

— Нет, я хочу сказать, что Саша не мертв, мы взяли его живым.

— Что? — Рот Анастасии приоткрылся, а кожа стала бледнее зимнего неба. — Саша Кажетан все еще жив?

— Да. — Холодный тон Анастасии удивил Каспара. — Он в темнице под посольством, и, как только мы позавтракаем, я отвезу его к чекистам Пашенко.

— Ты не убил его? Каспар, ты же обещал! Ты обещал обезопасить меня!

— Я знаю, и от слова своего не отрекаюсь, — сказал Каспар, сконфуженный ее бурной реакцией. — Сейчас Саша Кажетан лишь пустая оболочка того человека, каким он был когда-то, Ана, он больше никому не причинит вреда. Я обещал всегда защищать тебя, так и будет.

— Каспар, но ты обещал! — Глаза Анастасии наполнились слезами. — Ты говорил, что убьешь его.

— Нет, — твердо ответил Каспар. — Я никогда не говорил, что убью его. Я не мог сказать ничего подобного.

— Но ты сказал, клянусь, сказал, — рыдала Анастасия. — Я знаю, ты сказал. О Каспар, как ты мог предать меня?

— Не понимаю.

Каспар попытался обнять женщину. Анастасия отступила на шаг, скрестила руки на груди и заявила:

— Каспар, думаю, тебе лучше уйти, я не могу больше говорить с тобой.

Каспар хотел было пообещать, что все равно позаботится о ее безопасности, но все слова вылетели у него из головы, когда он заметил ледяную враждебность в глазах Анастасии — и вспыхнул сам. Чего она хочет от него? Разве не скакал он ради этой женщины, выбиваясь из сил, по дикой глуши этой суровой страны?

— Что ж, — бросил он несколько резче, чем намеревался. — Тогда желаю тебе доброго дня. Если захочешь повидаться, ты знаешь, где меня найти.

Анастасия кивнула, и Каспар повернулся, сделав конюху знак, чтобы тот привел его лошадь. Он передаст Кажетана чекистам, и все будет кончено.

II

Дыхание сгущалось у его лица облаками пара, тонкое одеяло, которое дали ему тюремщики, не защищало от пробирающего до костей холода темницы. Саша Кажетан сидел на тощем матраце, единственной, за исключением ведра для нечистот, «мебели» в крошечной клетушке в подвале посольства. Он дрожал; впрочем, мороз притупил боль, которую причиняли раны.

Вся верхняя часть его тела была изрезана и покрыта свежими шрамами — зашитыми ранами, полученными в битве с курганцами, хотя самая большая пришлась на бедро, в которое вонзил свой меч посол, отказавшись предать бойца смерти, которую он — Кажетан это знал — заслуживал.

Саша жалел, что фон Велтен не убил его. Женщина, давшая ему пощечину, — женщина, которую еще недавно он считал своей любимой матушкой, — пообещала, что посол поможет ему, но она солгала. Посол не помог Кажетану умереть, но наоборот, сохранил ему жизнь, продлив мучения, и теперь Саша плакал горькими слезами разочарования, зная, что слишком слаб, чтобы самому оборвать свою жизнь, и слыша издевательский хохот своего истинного «я», гулким эхом отдающийся в глубинах его сознания.

Истинное «я» все еще жило там, прячась в засаде, точно скрытая хворь, но вместо того, чтобы проглотить его целиком, как оно делало раньше, оно грызло и трепало остатки рассудка Кажетана. Саша выставил перед собой трясущиеся руки с почерневшими кончиками пальцев, стершимися и отмороженными, когда он выкапывал из могилы труп матери, раздирая голыми руками стылую землю. То, что он сделал, не искупить ничем, хотя он надеялся, что клинок посла дарует ему отпущение грехов, которого он так страстно желал. Он знал, что чекисты повесят его за преступления, но, пусть и приветствуя забвение, которое принесет веревка палача, он мучился подозрением, что такая смерть не станет ему достаточным наказанием. Он не знал, почему посол не убил его. Тот, с кем он так ужасно поступил, должен был зарубить его, как бешеного пса!

Но посол этого не сделал, и Сашу терзала необходимость узнать почему.

С кристальной четкостью, рожденной приятием смерти, Саша понял, что их с послом судьбы все еще переплетены и что драма, в которой участвуют они оба, не завершена.

Фон Велтен оставил его в живых, и истинное «я» продолжало разъедать ему душу, и так, что Саше Кажетану оставалось надеяться лишь на то, что послу не придется пожалеть о своем милосердии.

III

Павел Коровиц открыл глаза и громогласно рыгнул; высохшая слюна склеила губы. Яркие лучи света копьями врывались в высокое окно, жаля глаза, и он застонал, когда на голову обрушились удары молота-боли.

— Ради Тора, моя голова… — пробубнил он, потирая тыльной стороной ладони лоб. Кислевит мрачно приподнялся в постели и скривился: головная боль усилилась, а желудок, видимо из, сочувствия к голове, подпрыгнул.

Павел почувствовал, что от него резко воняет потом и дешевым квасом, и увидел, что рухнул спать полностью одетым. Он не знал, когда мылся в последний раз, и ощутил знакомый стыд и отвращение к себе, когда на поверхность сознания сквозь дымку алкогольного тумана начали всплывать смутные воспоминания. Надо чего-нибудь поесть, хотя он и сомневался, что сумеет удержать хоть кусочек внутри.

Он свесил ноги с кровати, сбросив три пустые бутылки из-под кваса — они разбились вдребезги о каменный пол. Дрова в жаровне давно уже прогорели до золы, и ледяной клинок мороза резал сквозь одежду. Павел, кряхтя, поднялся, стараясь не наступить на груду битого стекла.

Где он шлялся прошлой ночью? Он не мог вспомнить. Бродил по каким-то темным переулкам, сидел в грязных притонах, вновь топя рассудок в океане пенного кваса.

Таким способом легко притупить вину — вину за то, что заставил его сделать Василий Чекатило много лет назад. Как она может глодать тебя, если ты едва способен вспомнить собственное имя?

Хотя это случилось шесть лет назад, Павел прекрасно помнил убийство, которое он совершил для Чекатило. Он все еще слышал ужасный хруст черепа мужа Анастасии Вилковой, на который он с размаху опустил железный прут; видел, как мозги несчастного расплескались на булыжники, чувствовал запах крови, скопившейся красным озерцом вокруг головы мертвеца.

Он стыдился убийства — и тогда, и сейчас.

Но худшим предательством Павел считал свой поступок, когда он сознательно сделал Каспара, своего самого старого и верного друга, должником Чекатило. Он говорил себе, что это помогло послу найти Сашу Кажетана, но это было правдой лишь частично…

Пытаясь исправить одну ошибку, он допустил другую, большую, и теперь за это придется расплачиваться не только ему.

Как он мог позволить себе пасть так низко?

Ответ пришел довольно легко. Он был слаб; ему недоставало силы духа, которая делала таких, как Каспар и Бремен, уважаемыми и благородными людьми, людьми чести. Павел уронил голову на руки, желая повернуть вспять впустую растраченную жизнь.

Несмотря на мерзкий привкус во рту, головную боль и кручение в желудке, больше всего сейчас он хотел выпить. Это было знакомое ощущение, оно наваливалось на него каждый день с тех пор, как он отправился в бордель Чекатило и продал остатки своей гордости и самоуважения человеку, которого ненавидел.

Он рывком поднял свое гигантское тело с постели и покачнулся — ноги под ним подгибались. В седой бороде застряли крошки, и кислевит, выгребая из всклокоченных кудрей черствые объедки, побрел к полированному деревянному сундуку в углу комнаты.

Перед сундуком Павел упал на колени и поднял крышку, принявшись рыться в его содержимом в поисках бутыли с квасом, которая — он знал — должна была лежать там.

— Не это ищешь? — поинтересовался голос за его спиной.

Павел застонал, узнав ледяной тон Софьи Валенчик. Он оглянулся и увидел, что она стоит перед открытой дверью, с перевернутой и совершенно пустой бутылкой в руках.

— Будь ты проклята, женщина, это была моя последняя бутылка.

— Нет, не последняя, но другие искать не стоит, я их все вылила.

Плечи Павла поникли, и он захлопнул крышку сундука, прежде чем встать и повернуться лицом к лекарше посла.

— Зачем ты сделала это, чертова гарпия? — рявкнул Павел.

— Потому что ты слишком глуп, чтобы увидеть, что с тобой творится, Павел Коровин, — отрезала Софья. — Когда ты в последний раз смотрел на себя в зеркало? Ты выглядишь хуже попрошаек на проспекте Урского, а воняешь гаже крысолова, свалившегося в сточную канаву.

Павел сердито отмахнулся от ее слов, вернулся к кровати и наклонился, чтобы поднять с пола сапоги. Он присел на краешек постели и принялся натягивать их, борясь с приступом тошноты.

— Куда ты отправишься теперь? — спросила Софья.

— Не твое дело.

— Нет, это мое дело, потому что я врач, Павел, и не в моем характере сидеть сложа руки, когда другой человек пытается уничтожить себя с помощью алкоголя, и неважно, насколько он упрям и туп.

— Я не пытаюсь уничтожить себя, — буркнул Павел, хотя и видел, что Софья не поверила ему.

— Нет? Тогда возвращайся в постель, а я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Тебе нужны сон, еда и ванна.

Павел качнул головой:

— Я не могу спать и не думаю, что у меня получится проглотить что-нибудь.

— А придется, Павел, — сказала Софья. — Позволь мне помочь тебе, потому что, если все это будет продолжаться, ты умрешь. Ты этого хочешь?

— Тьфу! Ты преувеличиваешь. Я сын Кислева, я живу на квасе.

— Нет, — горько ответила Софья, — из-за кваса ты погибнешь. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— Не сомневаюсь, — буркнул Павел, вставая и протискиваясь мимо Софьи, — но прежде, чем ты попытаешься спасти кого-то, убедись, что он хочет быть спасенным.

IV

К тому времени, как Каспар вернулся в посольство, на Кислев опустился туман, накрыв город заглушающим все звуки одеялом льдистой дымки. Мороза страшнее Каспар не помнил — даже на крайнем севере, в глухой степи, где они преследовали Кажетана, было теплее.

Рыцари Пантеры подготовили Кажетана к путешествию в застенки чекистов, закутав его в шкуры и плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Весь город уже знал, что за убийства Мясника ответствен Саша Кажетан, а Каспар не желал, чтобы толпа, узнав его, совершила над ним самосуд.

Туман тоже был им на руку, и, затягивая подпругу Магнуса, Каспар смотрел, как Валдаас помогает Кажетану взобраться на лошадь; со связанными запястьями и щиколотками тот вынужден был сидеть в седле по-дамски. Кажетан оглянулся, словно почувствовав взгляд Каспара. Глаза его были пустыми и безжизненными, совершенно лишенными человеческих эмоций, и это пробрало Каспара сильнее, чем знобящие лохмотья тумана.

Каспар содрогнулся, ощутив пустоту души Кажетана. Этого человека, из которого словно выкачали все чувства, разрывал изнутри вакуум. Боец не отреагировал на то, что его вывели из темницы, и Каспар боялся, что они так и не узнают, какие извращенные иллюзии заставили Кажетана убить так много людей.

— Мы готовы ехать, посол, — сказал Курт Бремен, выводя Каспара из задумчивости.

— Хорошо, — кивнул он. — Чем скорее он исчезнет отсюда, тем счастливее я буду.

— Да, — согласился Бремен. — Из-за него я потерял отличных людей.

— Тогда что ж, давай кончать с этим. Я уверен, что Владимир Пашенко жаждет заполучить Мясника.

— Думаешь, он сдержит обещание и не повесит Кажетана, как только представится возможность?

— Не знаю. Мне не нравится Пашенко, но я верю, что он человек слова.

Бремен бросил на посла скептический взгляд, но кивнул и повернулся, чтобы принять у грума поводья.

— Но на что ты рассчитывал, сохраняя Кажетану жизнь?

Каспар вставил сапог в стремя, оттолкнулся другой ногой от земли, тяжеловесно взгромоздился на спину коня, поправил свой плащ, легший на круп животного, потуже затянул пояс с пистолетами и только тогда ответил:

— Я хочу знать, почему он убил столько людей и что могло заставить человека делать все эти чудовищные, немыслимые вещи. Что-то направило его на этот путь, и я хочу знать что.

— Помнится, я как-то спросил тебя, уверен ли ты, что действительно хочешь знать ответ? Вопрос все еще в силе.

Каспар кивнул, направляя коня к воротам посольства.

— Больше чем раньше, Курт. Я не знаю почему, но чувствую, что от этих ответов зависит многое.

Бремен поднял затянутый кольчугой кулак, и рыцари с Кажетаном посередине тронулись; кольцо стали не позволит бойцу сбежать, а мстительной толпе — покуситься на убийство.

Каспар и Бремен скакали впереди, двигаясь к площади Героев. Туман был так густ, что они едва различали стены домов по бокам.

Мрачная процессия выехала на площадь. Белая мгла умерщвляла звуки, заставляя рыцарей держаться края открытого пространства из страха потерять ориентиры. Позвякивание конской сбруи и глухой скрип снега — вот и все, что тревожило зловещую тишину, сковавшую город.

Они ехали мимо вырисовывающихся силуэтами лагерей беженцев, время от времени видя мерцание костров, но безмолвие и чувство оторванности от всего мира тревожили, особенно в городе, битком набитом народом. Люди двигались в тумане зыбкими призраками, то выплывая из пелены, то скрываясь за белесой завесой.

В конце концов, Каспар и Бремен добрались до Урского проспекта, главной дороги города, ведущей к Зимнему Дворцу царицы и зданию чекистов. Названный в честь расположенной в конце проспекта усыпальницы с останками величайших героев Кислева, широкий бульвар тоже был странно тих, хотя, взглянув вверх, Каспар увидел слабые лучи солнца, пытающиеся разорвать плотный туман.

Впереди уже маячили сквозь белую муть мрачные стены здания чекистов. У черных ворот застыла пара вооруженных людей в доспехах. Каспар натянул поводья и поравнялся с Сашей Кажетаном. Боец поднял глаза, но, ничего не сказав, снова уставился на снег.

— Саша! — окликнул его Каспар.

Боец не ответил, затерянный где-то в своих мыслях, мечущихся в его измученной душе.

— Саша, — повторил Каспар, — ты знаешь, куда мы едем? Я везу тебя к Владимиру Пашенко, к чекистам. Ты понимаешь?

Каспар думал, что придется повторять снова, но Кажетан едва заметно кивнул.

— Они меня повесят… — прошептал боец.

— В конечном счете — да, повесят, — подтвердил Каспар.

— Я не готов умереть. Еще нет.

— Уже слишком поздно, Саша. Ты убил очень много людей, и правосудие должно свершиться.

— Нет, — ответил Кажетан, — я не это имел в виду. Я знаю, что заслужил смерть за свои поступки. Я хотел сказать, что еще остались вещи, которые нужно сделать.

— То есть? Какие вещи?

— Еще не знаю, — признался Кажетан, поднимая голову и останавливая на Каспаре мертвый взгляд. — Но знаю, что это касается тебя.

Мурашки рябью пробежали по коже Каспара. Неужели Кажетан угрожает ему? Бессознательно рука посла скользнула к пистолету, большой палец приподнял кремень — Каспар только теперь сообразил, как далеко от него Рыцари Пантеры. До них всего несколько шагов, но это все равно что миля, поскольку Каспар знал, как стремительно и беспощадно может действовать Кажетан. Что, если Саша только притворялся покорным, чтобы сбежать и продолжить свою грязную работу?

Но, кажется, мысль о насилии не приходила Кажетану на ум, — голова его снова упала на грудь, и Каспар облегченно вздохнул, но затем глаза его сузились, а брови в замешательстве сошлись на переносице — он увидел нечто необычное.

Мерцающий зеленый свет задрожал на животе Кажетана. Каспар наблюдал, как пятно медленно поползло вверх и остановилось в центре груди бойца.

Озадаченный Каспар разглядел тонкий изумрудный луч: луч, который наверняка остался бы невидимым, если бы не туман, — прямой, точно полет стрелы, луч взмывал от груди Кажетана куда-то в мутную мглу.

Посол поднес руку к свету и почувствовал сквозь толстую перчатку горячее покалывание. Он попытался проследить путь зеленого луча, но вскоре потерял его в тумане. Однако, когда дуновение ветра на миг приподняло густую вуаль, он увидел на крыше одного из красно-кирпичных зданий проспекта темную фигуру в капюшоне, плоский силуэт на фоне низкого солнца, держащий что-то похожее надлинную винтовку, хорошо знакомую снайперам Хохланда.

Сердце Каспара подпрыгнуло, и он, осознав, что только что увидел, потянулся к курку.

— Рыцари Пантеры! — гаркнул посол и, услышав резкий щелчок наверху, рванул Кажетана за ворот.

Боец инстинктивно вывернулся из хватки Каспара, и двое мужчин рухнули в снег. Что-то пронеслось возле головы Каспара и взорвалось, ударившись о стену позади них, превратив кирпичи и штукатурку в порошок.

Каспар перекатился на бок, рана на плече горела — видимо, разошлись швы. Он еще барахтался в снегу, а пленник уже вскочил на ноги.

— Курт! На крыше! — прокричал Каспар Рыцарям Пантеры, которые поспешно разворачивали коней и строились попарно.

Громыхнул еще один выстрел, и Каспар с ужасом увидел, как дернулся ближайший к нему рыцарь — из его плеча фонтаном брызнула кровь. Солдат, надрываясь от крика, упал, и Каспар увидел наверху размытую зеленую кляксу дыма — стреляли оттуда.

Он с трудом поднялся и схватил за руку Кажетана, а солдаты в доспехах уже образовали вокруг них защитный кордон. Валдаас поднял упавшего, а Каспар выхватил пистолет и торопливо прицелился. Шансы попасть, конечно, невелики, но он все равно нажал на курок. Дернувшийся в руке пистолет перекрыл обзор.

— Посол! — рявкнул Курт Бремен. — Вы ранены?

— Нет, я цел, но нам надо убираться с улицы! Немедленно!

Бремен кивнул, отдал приказ рыцарям, и отряд начал пятиться к зданию чекистов. Каспар полунес, полутащил Кажетана — веревки на ногах ограничивали скорость передвижения пленника.

— Пашенко! Владимир Пашенко! — рявкнул Каспар. — Открывай ворота! Это посол фон Велтен! Ради любви Сигмара, открывай ворота!

Солдаты в черном, которых заметил у ворот Каспар, вынырнули из тумана с дубинами наготове, но, увидев смятенную группу имперских рыцарей, торопящихся к ним, бросились отворять ворота.

Каспар знал, что искусный стрелок может перезарядить оружие и выстрелить три или четыре раза за минуту, но длинная винтовка требовала чуть больше времени — ей нужен и порох получше, и более тщательная подготовка. Он не знал точно, сколько именно времени понадобится напавшему на них, но секунды шли, и он ждал нового выстрела.

Однако выстрела не последовало, и они поспешно скрылись за толстыми воротами чекистов, оказавшись на широком мощеном дворе перед похожей на крепость штаб-квартирой внушающих страх органов правопорядка Кислева. Два чекиста торопливо закрыли за ними тяжелые створки, и Каспар толкнул Кажетана на землю. Он вытащил второй пистолет и показал его бойцу на случай, если тот замыслил воспользоваться замешательством и сбежать. Но пленник, склонив голову, просто опустился на колени в снег.

Валдаас уложил на землю стонущего рыцаря и быстро, но осторожно сорвал с него грудную пластину и наплечники, чтобы добраться до раны.

Из главных дверей здания бежали чекисты — среди них Каспар увидел Владимира Пашенко.

— Еще кто-нибудь ранен? — прокричал Бремен.

Нет, больше никого не задело, и Каспар слегка расслабился, но вдруг раздался глухой треск, и часть ворот разлетелась в щепки, словно кто-то протаранил створки. Тут же где-то рядом раздался крик, и стоявший перед Каспаром чекист упал с дымящейся кровавой дырой в груди. Рыцари и чекисты бросились на землю, объятые ужасом перед тем, что пробило толстые бревна ворот.

— Все внутрь! — гаркнул Каспар, откатился в сторону и оказался лицом к лицу с Пашенко.

Глава чекистов кивнул ему и помог подтащить Кажетана к дверям здания. Рыцари и чекисты пятились к дому, тревожно озираясь на высокую линию крыш в поисках стрелка.

Пашенко пинком распахнул дверь, и Каспар буквально ввалился внутрь, рухнув у стены коридора. Кажетан привалился к нему, отодвигаясь от открытого проема.

Когда последний рыцарь шагнул в безопасность здания, Пашенко захлопнул дверь, задвинул тяжелый железный засов и только после этого сполз по стене к остальным.

— Кровь Урсана, что это было? — Лицо Пашенко превратилось в маску ярости.

— Я точно не знаю, — ответил Каспар. — Мы ехали по Урскому проспекту, и кто-то начал стрелять в нас.

— Кто?

— Я не смог разглядеть, видел только темный силуэт на крыше, какую-то фигуру в капюшоне.

— Но из чего он стрелял? Снаряд пробил целую пядь^[8] выдержанной древесины, и силы его еще хватило, чтобы убить человека. Какое оружие, кроме пушки, способно на такое?

— Из тех, что может держать в руках человек, — никакое, это точно, — сказал Каспар. — Даже новые хитроумные изобретения альтдорфской Инженерной школы не настолько мощны.

— Повсюду тебя сопровождают неприятности, — заметил Пашенко.

— Мне ли не знать, — согласился Каспар, когда два чекиста подняли Кажетана и повели его в подземные темницы.

— Смею предположить, ты пока останешься здесь, посол. — Пашенко встал и принялся приводить в порядок форму. — По крайней мере, пока мои люди не убедятся, что тот, кто напал на тебя, кем бы он ни был, не бродит где-то рядом, дожидаясь, когда ты появишься на улице.

Каспар тоже встал и кивнул, хотя, глядя на удаляющегося Кажетана, он почувствовал, что, какова бы ни была цель этой атаки, главной мишенью служил не он.

V

Ночи в борделях всегда оживленные, они наполнены мужчинами, боящимися умереть и доказывающими, что они еще живы, самым древним из всех возможных способов. Чекатило обычно не затруднял себя посещением главного зала, но сегодня он отчего-то решил выпить и покурить среди простого народа. Большинство собравшихся здесь были выходцами с севера и знать не знали, кто он такой и как его зовут, но боялись его все, поскольку за креслом Чекатило стояла впечатляющая фигура Режека, не оставляющая сомнений в том, что с этим человеком шутить не стоит.

Чекатило наблюдал за толпой, видя в каждом лице одно и то же болезненное отчаяние. Вот мальчишка, вряд ли нуждающийся в бритве, с энтузиазмом и восторгом совокупляется с женщиной в красных шелках и мехах. Рядом мужчина, похожий на юнца как две капли воды, достаточно старый, чтобы быть его отцом. Чекатило догадывался, что отец сделал сыну последний подарок: если сын умрет, то умрет мужчиной, а не мальчиком.

Подобные патетические сцены разыгрывались по всему борделю: сюда стекались старики, желающие унести в следующую жизнь сладкое воспоминание, юнцы, чье существование было одним долгим капризом, и те, кто уже приготовился к тому, что жизни больше нечего им предложить.

— Такие места воняют поражением, — пробормотал Чекатило себе под нос — Чем скорее курганцы сожгут город дотла, тем лучше.

Наблюдая за разворачивающимся перед ним парадом человеческих страстей, убогости и страдания, он все больше убеждался в правильности своего решения покинуть Кислев. Чекатило не питал великой любви к своей стране, ее суровая природа и провинциальность душили этого честолюбивого человека. Мариенбург, космополитичный Мариенбург с его суетливыми доками — вот отличное место для него. Чекатило заработал в Кислеве немало денег, но, вне зависимости от того, чем он обладает, ему никогда не избавиться от своего происхождения. Уважение и почет — это для знати, а не для грязного крестьянина, ухитрившегося выволочь себя из дерьма сточных ям и унавоженных полей.

В Мариенбурге никогда не придется тревожиться из-за морозных зим и набегов северян. В Мариенбурге он сможет жить как король, его станут уважать и бояться.

Он невольно улыбнулся этой мысли, хотя, как сказал Режек, до Мариенбурга путь долог — через Талабхейм, к Альтдорфу и наконец, на западное побережье. Ему понадобится помощь, чтобы добраться туда в безопасности, но он точно знал, как и где ее добыть.

Дверь в бордель открылась, и Режек заметил:

— Так-так, смотри-ка, кто пришел.

Чекатило поднял глаза и ухмыльнулся, увидев Павла Коровица, подрагивающего и сбивающего снег с тяжелых сапог.

— Павел Коровиц, чтоб мне провалиться, собственной персоной, — рассмеялся Чекатило. — А я думал, он больше никогда сюда не заявится.

— Коровиц? — хмыкнул Режек. — С тех пор как он приходил умолять тебя помочь послу, он бывает здесь каждый день, до рассвета лакает квас бутылка за бутылкой, а потом кое-как добредает до двери.

Чекатило увидел, что Коровиц заметил его, и в ответ на короткий кивок великана выдохнул кольцо дыма. А гигант добрался сквозь толпу до стойки и швырнул на прилавок пригоршню монет. Выхватив из рук бармена бутыль с квасом, Коровиц отступил к свободному столу и принялся топить горести в вине. Чекатило хотел было подойти и заговорить с ним, но отказался от этой идеи. Что он может сказать? Зачем попусту тратить на пьяницу слова.

В углу зала что-то мелькнуло, и Чекатило вздрогнул, когда нечто щетинистое коснулось его ноги. Испуганно взглянув вниз, он заметил лоснящееся, покрытое черной шерстью тельце, метнувшееся под его кресло.

— Чтоб тебя! — с отвращением выругался он, когда еще одна крыса размером с небольшую собаку присоединилась к первой. — Режек!

Но еще до того, как выкрикнуть имя помощника, Чекатило увидел много крыс — десятки, сотни крыс, серым кипящим морем выплескивавшихся из своих невидимых нор и затопляющих его публичный дом. Секунду спустя раздались вопли — хищники атаковали людей, набрасываясь на них клубящейся пищащей массой и впиваясь в обнаженную плоть бритвенно-острыми зубами.

Чекатило вскочил с кресла, перевернув его. Режек наступил на одну из крыс, ломая ей хребет. А главарь преступного мира Кислева в ужасе попятился при виде юноши, повергнутого весом насевших на него грызунов, с кровавой маской вместо лица, от которой крысы жадно отрывали длинные полоски мяса. Мужчины и женщины извивались на скользком от крови полу, не в силах поверить в случившееся с ними.

Какой-то голый человек бился с двумя крысами, пока остальные грызли и царапали нижнюю половину его тела, добираясь до костей. Одной твари он раздробил череп о стену, но другая прыгнула с лестницы и вонзила зубы в его шею, разрывая мощными челюстями артерию. Хлынувший из раны алый фонтан забрызгал стены, человек упал, а запах его крови еще больше разъярил животных.

— Идем! — рявкнул Режек, толкнув Чекатило к двери, ведущей во внутренние покои.

Крики и стоны наполнили пространство, смешиваясь со звоном разбивающегося стекла, треском ломающейся мебели и крысиным писком. Сотни черных тел мчались по комнатам и коридорам борделя, словно направляемые каким-то злобным разумом, вереща и щелкая зубами, режущими почище ножей.

Обезумевшая, бессмысленно молотящая руками женщина, подвергшаяся нападению крыс, смахнула с подставки на стене лампу. Та упала и разбилась об ее голову, выплеснув горящее масло. Женщина закричала, когда голодное пламя начало пожирать ее одежду, и заметалась по комнате, поджигая мебель, разлитый спирт и посетителей публичного дома. Огонь взревел, распространяясь по помещению с дикой скоростью.

Когда Режек подтолкнул его, Чекатило увидел Павла Коровица, на которого напало с дюжину крыс, кусая его за руки и за ноги, царапая грудь острыми коготками. А он, орудуя разбитой бутылкой и топча грызунов, пятился к закрытому ставнями окну. Пара крыс прыгнула на великана-кислевита, но тот отбросил бутылку и перехватил их в воздухе, раздавив в кулаках, затем швырнул обмякшие тельца на пол, сорвал с петель ставни и прямо сквозь осыпавшееся осколками стекло выбрался на улицу.

Чекатило взвыл, почувствовав острую боль, и тут же забыл о Павле Коровице — крыса впилась в его лодыжку. Он нагнулся, схватил крысу за загривок и оторвал ее от себя вместе с куском плоти, не обращая внимания на боль и кровь, хлынувшую из раны.

Крыса извивалась и кусала его за руки, когти чертили на коже Чекатило багровые полосы. Он свернул ей шею и увидел Режека, вытаскивающего из ножен короткий кинжал — меч был длинным и оказался неэффективным средством против этих мелких и юрких врагов. Наемник колол и резал каждого приближавшегося к нему грызуна, топча и пиная тех, кого не мог убить клинком.

Океан крыс смыкался вокруг них, но, когда очередной гигантский паразит бросился на него, Чекатило налетел на заднюю дверь. Он пригнулся, и крыса врезалась в стену. Прежде чем она успела оправиться, он развернулся и обрушил на грудь твари сапог, с наслаждением услышав хруст ломающихся ребер.

Дым, жар и огонь наполнили публичный дом. Режек вытолкнул хозяина за дверь и молниеносно захлопнул ее за собой — с другой стороны послышались тяжелые шлепки. Створка содрогалась — крысы штурмовали ее. Затем послышались треск и царапанье — твари принялись прогрызать себе путь.

— Идем! — снова крикнул Режек. — Дверь долго не продержится!

Наемник тащил своего хозяина в его покои под скрежет расщепляемого дерева, но тот не мог оторвать взгляда от длинной, мокрой от крови морды, высунувшейся из дыры, прогрызенной в закрытой двери. Гигантские зубы расширяли отверстие, и Чекатило, не веря своим глазам, наблюдал за тем, как сверхъестественных размеров тварь протискивает свое извивающееся тело в дыру. Создание уставилось на человека глубоко посаженными черными глазками. Оно взвизгнуло на высокой ноте, словно обиженный ребенок, разбрызгав хлопья розовой слюны, стук и скрежет на той стороне двери усилились.

Чекатило на одеревеневших ногах последовал за Режеком, все еще не в силах поверить в разумность крыс. Кто бы мог подумать, что хищные грызуны нападут таким количеством и с такой яростью? Он никогда не слышал ни о чем подобном и лишь качал головой, словно отвергая такое безумие.

Огонь распространился по всему зданию, своим ревом приглушая крики, доносившиеся из главного зала, и Чекатило понял, что с борделем покончено. Впрочем, это неважно, у него есть и другие притоны, и потеря одного мало что значит.

Но, убегая с Режеком из горящего публичного дома, он почувствовал, как похолодела кровь в его жилах, и это не было связано с теми ужасами, которым он стал свидетелем. Чекатило вспомнил о крысе, прогрызшей дверь и встретившейся с ним взглядом. Он видел в этих бусинках глаз жестокий разум, и неколебимая уверенность внезапно охватила его.

Он знал, что в глазах смотревшей на него крысы светилось нечто большее, чем голод.

Крыса искала его.

Глава 3

I

В преддверии приближающегося урикцайта в Кислев прилетела весть о том, что норские конники разграбили Эренград. Сотни кораблей с парусами, украшенными символами древних северных богов, вошли в порт и высадили тысячи воинов-берсеркеров, волной прокатившихся по городу и погубивших великое множество людей.

Кислевское жречество, и раньше настроенное не слишком оптимистически, вышло на улицы Кислева и объявило, что гибель погрязшего в грехе человеческого рода не за горами, что пришел Конец Времен, как предсказано в Саге об Урсане-Медведе, и что все должны готовить свои души к смерти. Некоторые особо красноречивые фанатики привлекали последователей, и тогда широкие проспекты Кислева заполнялись марширующими колоннами бичующих себя жрецов и толпами их приверженцев, умерщвляющих свою плоть ремнями с пряжками, крючьями и хлыстами.

Подобные демонстрации фанатичного благочестия неизбежно приводили к тому, что священники брали на себя миссию искоренить тех, кого они считали бедствием города. Самосуды и избиения случались ежедневно; больше двух дюжин людей, все преступление которых состояло в том, что родились они в порочном Прааге, были убиты, пока Владимир Пашенко не произвел облаву на наиболее голосистых пророков и не запер их в тюрьму. Но чувство страха, которое они вселили в горожан, рассеять было труднее. В каждом лагере, в каждой таверне рассказывали истории об армиях, сражающихся на западе и на севере.

Отделить факты от вымысла оказалось куда сложнее, чем можно было себе представить. Гонцы из различных областей страны приносили противоречащие друг другу сведения, которые зачастую приукрашивались до неузнаваемости к тому времени, как достигали ушей тех, кто отчаянно нуждался в точной информации.

Вдобавок ко всем бедам Кислева вскоре стало очевидно, что в беднейших окраинах города поселилась чума. Вспышку болезни распознали не сразу: лекари отрицали эпидемию, говоря, что в таком холоде чума возникнуть не может, так что в первых смертях обвинили мороз. Но когда урикцайт сменился ворексеном, болезнь больше нельзя было игнорировать, и солдаты, обернув рты и носы вымоченными в камфарном уксусе шарфами, изолировали несколько районов.

Баржи из Империи продолжали прибывать, доставляя так необходимые припасы, но ни один корабль не задерживался дольше, чем требовалось для разгрузки, и шли они все реже и реже — голод начал угрожать землям Карла-Франца, так что император вынужден был приберегать продовольствие для своего народа. Анастасия Вилкова продолжала сопровождать караваны телег в лагеря беженцев, по справедливости распределяя продукты и воду между кислевитами и имперскими солдатами. В своем броском плаще из шкуры снежного леопарда она вскоре стала известна всем как Белая Дама Кислева.

Но подобные символы надежды встречались редко, хотя в наступившие трудные дни они требовались как никогда прежде.

II

Сидящий на коне Каспар наблюдал с вершины Горы Героев, как посольские стражники фехтуют с Рыцарями Пантеры, наслаждаясь быстро перенятыми солдатами простотой и ловкостью движений. Суровый режим тренировок Курта Бремена сработал отлично, превратив неопрятных бездельников, унаследованных послом от Андреаса Тугенхейма, в бойцов, которыми можно гордиться. Леопольд Дитц, молодой солдат из Талабекланда, взял на себя командование стражей — роль, которую Каспар с радостью ему отдал. Парень был уверен, умел и понимал, что движет его людьми, то есть обладал всеми необходимыми качествами военного лидера.

Морозы все еще стояли сильнейшие, но Каспар знал, что худшие дни зимы уже позади и что, когда снега растают, этих бойцов можно будет призвать в строй. Сезон битв начнется не позже чем через месяц, как только войска неприятеля подойдут к городу. Теперь вопрос только в том, когда это произойдет, а что произойдет — уже бесспорно.

Очевидно, офицеры кислевских и имперских подразделений тоже осознают это. В преддверии грядущих сражений они начали готовить своих людей, проводя строгие строевые учения.

Внимание Каспара вернулось к собственным солдатам, и посол подстегнул коня, увидев, что Курт Бремен прекратил на сегодня занятия. Грумы и копьеносцы кинулись разносить свежую воду и еду стражникам, а рыцари собрались в круг для молитвы.

Каспар подъехал к Леопольду Дитцу, сидящему на голом камне и с аппетитом жующему хлеб с сыром.

— Поздравляю, офицер Дитц. Твои люди выглядят молодцами.

Дитц поднял глаза, заслонив их козырьком ладони от низкого солнца, и вскочил, оправляя мундир и приглаживая непокорные темные волосы.

— Спасибо, сэр. Я же говорил вам, что они отличные ребята.

— Да, говорил, — согласился Каспар. — И я счастлив видеть, что это правда.

Дитц поклонился, благодаря за комплимент, и Каспар отъехал, чтобы не мешать людям обедать. Не прерывая молитвы рыцарей, он развернул лошадь и услышал скрип железных ободьев повозки, катящейся по дороге.

На козлах пустой телеги, умело направляя к нему лошадей, сидела Анастасия, с застенчивой улыбкой на лице. Он не видел Анастасию с тех пор, как они поссорились в ее доме. Упрямство не позволяло ему навестить женщину, и теперь, несмотря на то, что посол старался выглядеть спокойным, он не смог удержать ответной улыбки.

— Привет, Каспар, — сказала Анастасия, поравнявшись с ним.

— Привет. Рад тебя видеть, Ана, — ответил он, спешиваясь.

Женщина тоже слезла с мягких козел телеги.

Они смотрели друг на друга в неловком молчании, не зная, что сказать друг другу, пока Анастасия не нарушила, наконец, тишину:

— Каспар, прости, я была слишком резка с тобой. Я просто…

— Нет, — перебил ее Каспар, — все в порядке, тебе не нужно извиняться.

— Я так скучала по тебе, Каспар. — Анастасия крепко обняла его.

Посол удивился, но прижал женщину к себе, вдыхая аромат ее черных волос и сладкий запах кожи. Он хотел сказать, что тоже скучал по ней, но промолчал, просто держа ее в объятиях и наслаждаясь близостью Аны.

Он погладил ее по волосам, и Анастасия подняла голову, позволяя мужчине наклониться и поцеловать ее. Вкус ее пухлых губ и язычка был подобен забытому вкусу хорошего вина, внезапно и мощно напомнившему о себе. Посол почувствовал трепет возбуждения и прервал поцелуй, пораженный силой ощущения. Будучи человеком страстей, Каспар всегда сохранял внешнюю сдержанность, обычно не проявляя принародно своих влечений, и, услышав веселый шепоток и сдержанный восхищенный свист своей охраны, он почувствовал, что краснеет.

Анастасия рассмеялась:

— Ты зарделся как невинная девушка, посол фон Велтен.

Каспар улыбнулся, и тяжесть свалилась с его души. После обстрела, сопровождавшего передачу Кажетана чекистам, и недавних беспорядков на городских улицах было так приятно снова улыбнуться.

— Идем, — сказал он, — вернемся в посольство.

III

Каспар пробудился, услышав, как кто-то спускается по лестнице, зевнул и повернулся, осторожно убирая руку, обнимавшую плечи Анастасии. Она тихо застонала, но не проснулась, и Каспар несколько секунд смотрел на спящую, наслаждаясь мягкими чертами лица женщины и жаром ее бледной кожи.

Вчера вечером они вернулись в посольство под предлогом легкого ужина, но ни у Каспара, ни у Анастасии не было сомнений в том, что их настойчиво тянет друг к другу.

В отличие от их прошлых занятий любовью, осторожных и нежных, на этот раз акт был горяч и страстен. Они до предела утомили друг друга, удовлетворяя долго сдерживаемые желания, после чего провалились в глубокий и крепкий сон без сновидений.

Каспар наклонился, поцеловал Анастасию в щеку и отодвинулся на свой край кровати. Когда он пошевелился, женщина повернулась и пробормотала:

— Каспар?

— Я здесь, Ана, уже утро.

— Ты встаешь? — сонно спросила она, придвигаясь к нему и кладя ладонь на грудь мужчины.

— Надо. Я договорился встретиться с Софьей, она работает с аптекарями и городскими властями, пытаясь остановить распространение чумы. Думаю, она хочет убедиться, что я не подхватил заразы.

— Нет… — прошептала Анастасия, — останься со мной. Учитывая твое ночное поведение, я могу твердо сказать, что ты здоров как бык.

Каспар рассмеялся:

— Спасибо, но подниматься все равно нужно. У меня есть еще и обязанности посла.

— Неужели это важнее, чем провести день в постели со мной? — усмехнулась Анастасия, и рука ее игриво нырнула под одеяло.

— Ну, если ты так ставишь вопрос… — ответил Каспар и придвинулся к ней.

Несколько часов спустя они оторвались друг от друга, приятно уставшие, покрытые легкой искрящейся испариной. Каспар поправил подушку, сел, и голова Анастасии легла на его живот. Он протянул руку и налил себе стакан воды из оловянного кувшина. Состарившись на день, мужчина, тем не менее, чувствовал себя посвежевшим.

Он предложил бокал Анастасии, но женщина покачала головой.

— Так какие же посольские дела ты планировал на сегодня? — сонно спросила она.

Каспар погладил ее гладкое, белое, точно высеченное из мрамора плечо и сказал:

— Я планировал посетить офицеров, командующих имперскими силами, тех, что стоят у стен города, и передать им новости с полей боя.

— Судя по тому, что я слышала, передавать пришлось бы не так уж много. Никто, кажется, точно не знает, что происходит. Люди сообщают друг другу совершенно дикие истории.

— Да, это так, но у меня есть надежные сведения, что боярин Куркоз нанес серьезное поражение армии курганцев на северо-западе.

— Правда? Чудесные новости. А где Куркоз сейчас? Они направляются к Кислеву?

— Нет, его войско распущено на зиму, но готово собраться, как только начнется военный сезон.

— Ох, значит, он не идет сюда?

— Не думаю. Куркоз собрал свой полк в местечке под названием Зойшенк, так что, наверное, весной они снова выступят оттуда, одновременно с армией Империи.

— Твой император посылает свои войска на север. Как мило.

— Да, меня известили, что у графов Стирланда и Талабекланда люди уже готовы выступить на север. На войско Империи стоит посмотреть, Ана, — это прекрасные дисциплинированные полки. Ряд за рядом, сотни всадников, знамена и флажки, точно радуга в небе. Если какая-то армия и может победить курганцев, то это армия Империи.

Каспар говорил с пылкой гордостью человека, который когда-то водил этих прекрасных солдат в бой, и с сожалением, проистекающим из понимания того, что теперь эти ответственные и почетные обязанности пришлось передать другому, более молодому командиру.

Они полежали в молчании еще немного, прежде чем Каспар наконец-то сбросил одеяло и надел простой камзол и бриджи. Когда он подобрал сапоги, Анастасия приподнялась на локте и нерешительно произнесла:

— Каспар?

Он повернулся, уловив дрожь в ее голосе, и спросил:

— Что?

— Каспар… ты… ты видел Сашу Кажетана после того, как передал его чекистам?

— Сашу? — настороженно переспросил он, вспомнив ее реакцию в прошлый раз, когда они говорили о нем. Но превращаться в лгуна ему не хотелось. — Да. Я видел его на той неделе.

— И как он выглядел?

Каспар секунду обдумывал вопрос.

— Он уже не тот человек, которым был когда-то, Ана, и он больше никому никогда не причинит вреда. Он исчез, от Саши Кажетана ничего не осталось. Думаю, то, что делало его человеком, умерло там, в степи.

— Тебе удалось узнать, почему он делал все эти ужасные вещи?

— Нет, — ответил Каспар, натягивая сапоги. — Он вообще почти не говорит.

— Это не удивляет меня, Каспар. Теперь ясно, что Саша был чудовищем, злом во плоти, и не стоит тебе больше тратить на него время. К тому же разве чекисты не планируют повесить его как можно скорее?

— Несомненно, но я уговорил Пашенко дать мне еще немного времени, чтобы попытаться достучаться до этого человека, прежде чем они пошлют его на виселицу.

— Ты только потеряешь время, Каспар.

— Возможно, но я должен попробовать.

Анастасия не ответила, натянула одеяло до шеи и повернулась спиной к мужчине.

Каспар понял, что не стоит сейчас ее трогать, и перешел в кабинет, оставив Анастасию в постели. Подойдя к столу, он проверил, не доставили ли какую-нибудь корреспонденцию, пока он нежился в кровати, но, не обнаружив ничего, что требовало бы немедленного внимания, посол шагнул к тронутому инеем окну, чтобы бросить взгляд на снежные шапки крыш Кислева.

Если бы он не знал, что город полон отчаявшихся, замерзающих и голодных людей и что к Кислеву приближаются войска, чтобы разрушить его, то безмятежный вид из окна мог бы успокоить его. Посол оглянулся на оставленную приоткрытой дверь в спальню, сквозь щель было видно, как Анастасия ворочается в постели.

То, что она отказывалась понять его попытки разобраться в душе Кажетана, тревожило его, он не мог придумать причины, которая объяснила бы ее поведение, как, впрочем, не мог назвать и причину собственного беспокойства. В конце концов, он почти не знал Сашу Кажетана до того, как открылось, что герой-кислевит — маньяк-убийца. Действительно, Анастасия какое-то время была объектом навязчивой страсти Кажетана и считала безответную любовь достаточным объяснением его преступлений. Но Каспар не мог вот так просто в это поверить, и отказ Анастасии допустить возможность существования другой причины был ему неприятен.

Он потер подбородок, не зная, что и думать, и тут раздался настойчивый стук в дверь.

— Войдите, — сказал он, отворачиваясь от окна.

В кабинет шагнула Софья Валенчик, не позаботившись закрыть за собой дверь. По ее лицу было видно, что случилось что-то ужасное.

— Что такое, Софья?

— Спустись в холл.

— Зачем, в чем дело?

— В Павле.

IV

Каспар не узнал своего старого друга, столько крови и грязи налипло на нем. Рукава, штанины, полы длинного кафтана превратились в заскорузлые лохмотья, провонявшие уличными отбросами, а обычно крепкая фигура гиганта казалась собственной тенью. Павел был бледен как покойник, его предплечье и лицо были изборождены глубокими, местами воспаленными от занесенной в них инфекции порезами. Из некоторых ран еще торчали тонкие осколки стекла.

Гигант-кислевит лежал без сознания на полу в вестибюле посольства. Дышал он тяжело и неровно, глаза закатились куда-то под лоб. Возле открытых дверей стояли два стражника — на их лицах расцветали свежие синяки. Каспар опустился на колени возле своего товарища и сжал кулаки, чувствуя, как гнев распирает его душу. Кто сделал это с Павлом?

— Что произошло? — потребовал он ответа у солдат. — Да закройте же эту чертову дверь. Хотите, чтобы он окоченел насмерть?

Один из стражников, тот, что был пониже, начал торопливо подбирать слова. Второй меж тем кинулся закрывать дверь посольства.

— Мы, как обычно, стояли на часах и увидели бредущего к нам господина Коровица, хотя сперва мы его не узнали. Он пытался пройти в ворота, но мы ему не позволили. Мы думали, этой какой-то сумасшедший нищий или что-то вроде того.

Второй охранник подхватил рассказ:

— Ага, тогда он попытался прорваться. Конечно, мы не позволили и пригрозили ему алебардами, но он их как будто и не заметил.

— А потом? — рявкнул Каспар на переминающихся с ноги на ногу стражников.

Софья, изучавшая в это время раны Павла, подозвала Рыцарей Пантеры, появившихся из своих казарм в глубине здания, и велела им отнести кислевита в его комнату.

Каспар выпрямился и пошел следом за пыхтящими солдатами, поднимающими тяжелое тело Павла вверх по лестнице, махнув рукой стражникам, чтобы они сопровождали его.

— Вот, сэр… — сказал первый стражник, торопясь продолжить. — Мы пытались остановить его, но он только кричал что-то на кислевском языке, а потом принялся махать кулаками. Мы с Маркусом оказались на земле, а господин Коровиц распахнул ворота и зашагал прямо к двери, проревел что-то насчет крыс и рухнул как подкошенный. Тогда-то мы и узнали, кто это, и позвали госпожу Валенчик.

Рыцари внесли Павла в комнату, а Каспар повернулся к стражникам:

— Вы все сделали правильно. Поставьте кого-нибудь у ворот, позже Софья займется вашими лицами. Свободны.

Охранники отдали честь и вернулись в холл. Каспар вошел в комнату Павла и обнаружил Софью, бомбардирующую рыцарей приказами:

— Приготовьте теплую ванну как можно скорее! Теплую, а не горячую, понятно? И принесите каких-нибудь тряпок и ведро чистой теплой воды, чтобы промыть порезы. Тащите все одеяла, какие найдете, нам нужно согреть его. Кто-нибудь, мою сумку, ну ту, с иглами и припарками! И приготовьте сладкое питье, это поможет телу бороться с холодом изнутри.

Рыцари кинулись выполнять распоряжения, а Каспар спросил:

— А я что могу сделать?

— Помоги мне раздеть его. Он выглядит и пахнет так, словно провел на улицах неделю или больше. Эти порезы гноятся от грязи, некоторые воспалились.

— Кровь Сигмара, как это могло случиться?

— Зная его — можно предположить что угодно, — ответила Софья, разрезая штаны Павла длинным тонким ножом с зазубренным краем, и Каспар содрогнулся, увидев, как изодрано тело друга.

Каспар принялся стягивать с Павла рубаху, разрывая ее, где необходимо, и отбрасывая окровавленные льняные лохмотья в сторону. Пепельную кожу плеч, лица и верхней половины туловища его друга покрывали глубокие багровые порезы, во многих еще блестели кусочки стекла с запекшейся на них кровью. Кровь засохла и на пальцах, и на руках, хотя раны там были гораздо меньше.

Наконец Софья избавила Павла от штанов и нижнего белья, и Каспар увидел, что ноги кислевита до коленей изрезаны так же сильно, как и плечи, и снова удивился, как это произошло. Эти маленькие ранки походили на укусы, но чьи?

— Святой Сигмар, — прошептал Каспар, разглядывая обнаженное тело товарища. — В какую адскую неприятность он вляпался на этот раз?

— Об этом мы подумаем позже, — фыркнула Софья. — Сейчас надо вымыть и согреть его. Он так замерз, что, если не поднять температуру его тела, он может умереть.

Новость о состоянии Павла быстро разлетелась по зданию, и персонал посольства поторопился обеспечить Софью всем, что она просила. Анастасия тоже присоединилась к суматохе, разрезая льняные простыни на полосы для бинтов и помогая согреть воду для ванны. Рыцари разожгли камин, согрели одеяла, завернули в них дрожащее тело Павла, а Софья меж тем тонким пинцетом извлекала из порезов зазубренные осколки.

Когда она очистила все раны, Каспар смочил тряпицу в теплой воде и как можно бережнее промыл порезы, стирая с кожи засохшую кровь. Павел застонал, но не очнулся.

Дверь за спиной Каспара открылась, и группа рыцарей, в том числе и Курт Бремен, втащила в комнату, расплескивая воду, тяжелую чугунную ванну. Софья сказала:

— Поставьте ее перед камином и положите Павла в воду.

Рыцари подняли голого Павла и осторожно опустили его в теплую ванну. Вода перелилась через край на пол — ванна была маловата для человека его габаритов. В иных обстоятельствах подобное зрелище неизбежно вызвало бы смех.

— Мы можем еще что-нибудь сделать? — спросил Каспар, внезапно по-настоящему испугавшись за друга.

Софья покачала головой и опустила руку ему на плечо.

— Нет, теперь нам остается только надеяться, что температура тела не упала слишком низко. Надо на время оставить его в воде, потом вытереть и поместить в тепло. Позже займемся укусами. Я уверена, тут поработали крысы.

— Крысы? Это крысиные укусы?

— Да, и меня беспокоит возможность заражения. Вероятно, Павел, несколько дней бродил по улицам в бреду и лихорадке. Удивительно, как он вообще нашел дорогу сюда.

— Но так много укусов? Я никогда не слышал, чтобы крысы с такой яростью нападали на взрослого человека.

— Тут есть кое-что еще, — продолжила Софья.

— Что?

— Некоторые доктора считают, что инфекция, распространяющаяся в городе, разносится крысами, так что с этого момента в комнату никто не должен входить — на тот случай, если Павел заражен чумой.

— О нет, Павел… — прошептал Каспар, и волна грусти захлестнула его. Он уже потерял в Кислеве одного лучшего друга и горячо надеялся, что не потеряет второго.

— Мне жаль, Каспар, — сказала женщина.

В этот миг Павел поежился, пробормотав что-то неразборчивое.

Каспар рухнул на колени перед ванной:

— Я здесь, дружище.

Веки Павла дрогнули и приоткрылись, хотя в глазах товарища Каспар не увидел узнавания. Кислевит едва слышно стонал, стараясь произнести что-то.

— Что, Павел? — спросил Каспар, не будучи, однако, уверенным, что друг понимает его. — Кто это с тобой сделал?

Он приблизил голову к больному — возможно, смертельно больному — другу, снова пытающемуся заговорить. Лицо посла исказила гримаса гнева, когда в бреду Павла он разобрал одно-единственное слово.

Он встал и быстро направился к двери, бросив на ходу:

— Позаботься о нем, Софья.

— Подожди, Каспар, что это значит? Что он сказал? Он сказал, кто это сделал? — заторопилась Софья, по голосу посла поняв, что тот вот-вот взорвется от клокочущей у него в груди ярости.

Каспар сжал дверную ручку так, что костяшки пальцев побелели. Лицо его, напротив, пылало.

— Он сказал: «Чекатило».

V

— Посол, подумайте, что вы делаете, — сказал Курт Бремен.

— Я не хочу ничего слышать, Курт! — рявкнул Каспар, пристегивая к ремню пистолеты и затягивая вокруг талии пояс с мечом. — Ты же видел, что он сделал с Павлом.

— Мы не знаем наверняка, — резонно заметил рыцарь. — Когда речь идет о Павле, мы знаем, что с ним могло произойти все, что угодно.

— Он назвал имя Чекатило, черт побери, и что, ты полагаешь, я должен думать?

— В том-то и дело, посол, вы сейчас не думаете. Вы позволили своей ненависти к Чекатило ослепить себя.

Каспар накинул длинный плащ и повернулся к командиру Рыцарей Пантеры, стоящему между ним и дверью.

— Я должен это сделать, Курт.

Бремен скрестил на груди руки.

— Я однажды уже говорил вам, что мы не сможем исполнять наши обязанности, если вы будете вести себя так, что поставите нас перед необходимостью нарушить наш кодекс чести. И я снова повторяю это.

— Как скажешь!.. — прорычал Каспар, направляясь к двери.

Руки Курта Бремена разомкнулись и стиснули плечи посла. Глаза Каспара полыхнули яростью, кулаки сжались. А Бремен четко и ровно произнес:

— Если вы убьете Чекатило, то ни я, ни мои рыцари не будем считать себя связанными с вами клятвой.

Взгляды мужчин скрестились. Каспар понимал, что Курт прав, но он был слишком поглощен гневом, чтобы принять в расчет какой-либо другой вариант действий. Посол медленно освободился из рук Бремена, взглянул в мрачное лицо рыцаря и сказал:

— Либо иди со мной, либо убирайся с моей дороги. Потому что я уйду, так или иначе.

— Не делайте этого, Каспар. Подумайте о том, что вы собираетесь предпринять.

— Слишком поздно, Курт. Уже слишком поздно.

Каспар отстранил рыцаря и торопливо спустился в вестибюль. У подножия лестницы он задержался, услышав, что Курт Бремен идет за ним, а подняв глаза, увидел, что рыцарь застегивает перевязь с мечом.

— Что ты делаешь, Курт?

— Да спасет меня Сигмар, но я иду с вами.

— Почему?

— Я не стану помогать вам убивать Чекатило, но и позволить, чтобы вас убили, тоже не могу.

Каспар мрачно улыбнулся:

— Спасибо.

— Не благодарите заранее, — фыркнул Бремен. — Может, чтобы уберечь вас, мне придется разок уронить вас на задницу.

Мороз раннего вечера не мог охладить жар гнева Каспара, но он был абсолютно не готов к зрелищу, которое встретило его, когда они с Куртом Бременом подъехали к борделю, в котором они встречались с Чекатило в последний раз.

Вместо неописуемого здания из прогибающихся черных бревен и блоков грубо обтесанного камня, перед их глазами предстал лишь покосившийся обгоревший каркас притона. Закопченные осколки цветных стекол косо торчали из развалин, обугленные остатки малинового пояса безжизненно свисали с оплавленного конька крыши. Здания по обеим сторонам публичного дома избежали пожара — их спас снег, не давший перекинуться пламени на близлежащие строения, а там уж подоспели и пожарные, ликвидировавшие очаг возгорания.

Впрочем, посол не думал, что собравшийся у пожарища народ бросился вдохновенно спасать заведение Чекатило. Люди, толпящиеся с подветренной стороны здания, закутанные в меха и присыпанные свежим снежком, являли собой душераздирающее зрелище, и Каспар не мог представить, чтобы они помогали жирному мошеннику. Скорее уж они собрались, чтобы отогреться в утекающем в пространство тепле тлеющего дома.

— Какого дьявола тут произошло? — удивился Каспар, слезая с коня. В недоумении он пнул покореженную доску.

— Возможно, демонстрация чьей-то неприязни к Чекатило? — предположил Бремен.

— Тогда под подозрением оказывается весь город, — ответил Каспар и пошел по скрипящему снегу к остаткам борделя.

В морозном воздухе явственно витал тошнотворный густой запах, слишком хорошо знакомый послу: запах горелой человеческой плоти. В свое время он разжег достаточно погребальных костров.

Каспар показал на собравшихся у пепелища людей:

— Курт, ты лучше меня говоришь по-кислевски, спроси их, не знают ли они, что здесь произошло.

Бремен кивнул, а Каспар привязал Магнуса к выступающей балке, перелез через остатки стены уничтоженного здания и начал тщательно рассматривать руины борделя. Жители Кислева основательно разграбили пепелище, бревна, не прогоревшие дотла, утащили для костров, как и все уцелевшие безделушки, которые можно продать или выменять на еду. Почти уже сдавшись, Каспар заметил трупики нескольких крыс — опаленные, скорченные в неестественных позах тельца. Изучая их, он поразился размеру грызунов — добрых восемнадцать дюймов от носа до хвоста.

Посол опустился на колени возле обугленного трупика и какой-то сломанной щепкой перевернул окоченевшего зверька: Черная шерсть рассыпалась в пыль, но плоть на спине еще сохранилась, так что Каспар разглядел на коже крысы три пересекающихся красных рубца, образующих неровный треугольник.

— Что там? Вы что-то нашли? — окликнул Каспара Бремен от края развалин.

— Крысу, большую, — ответил Каспар, — но, чтоб мне провалиться, похоже, на ней какое-то клеймо.

— Клеймо? Кому в здравом уме придет в голову клеймить крысу?

— Понятия не имею, но…

— Но — что?

— Я просто вспомнил о том, что Софья сказала о чуме. Что городские врачи боятся, что ее распространяют крысы. Я увидел это клеймо и подумал, возможно ли, чтобы эпидемией кто-то управлял?

— Хотите сказать, что чума — дело чьих-то рук?

— Не знаю, возможно. — Каспар встал и стряхнул золу со штанов. — Ты узнал что-нибудь у людей?

— Немногое. Их рейкшпиль почти так же плох, как мой кислевский. Те немногие, кто был здесь, когда это случилось, сказали, что слышали доносящиеся из притона крики как раз перед тем, как вспыхнул пожар.

— И все?

— Все, — кивнул Бремен, пожав плечами. — Больше я ничего не понял.

— Проклятие, тут произошло что-то важное, я это чувствую, но пока не понимаю, что именно.

— Возможно, чекисты или городская стража что-то знают. Должно быть, они уже здесь побывали.

— Да уж, не могу представить, чтобы Пашенко не проявил интереса, когда один из притонов Василия Чекатило сожгли дотла.

— А если и проявил, думаете, он сообщит вам что-нибудь?

— Стоит попробовать, — ответил Каспар, снова взбираясь на лошадь. — Худшее, что он может сделать, это сказать «нет».

Бремен в последний раз оглянулся на руины борделя и сказал:

— Интересно, Чекатило был внутри, когда возник пожар?

Каспар тряхнул головой:

— Нет, не думаю, чтобы нам так повезло. Держу пари, этот скользкий ублюдок слишком ловок, чтобы его можно было так просто прикончить.

Каспар слегка занервничал, когда они с Бременом повернули на Урский проспект, вспомнив их прошлый проезд по этой улице и устроенную здесь бойню. Подстреленный Рыцарь Пантеры потерял руку и вскоре скончался от загадочной болезни, которую Софья не сумела вылечить.

Они держались обочины переполненного проспекта, и Каспар,заметив, что Бремен тоже озирает крыши и темные окна, глядящие на улицу, ощутил некоторую уверенность от того, что не одинок в своих опасениях.

Отряд вооруженных коссар промаршировал по центру проспекта. В своих ало-зеленых доспехах, со сверкающими железом и бронзой нагрудниками они были великолепны. Солдаты несли широкие секиры и короткие кривые луки. На всех были меховые колпаки и толстые шарфы, прикрывающие нижнюю половину лица. Черные нарукавные повязки говорили о том, что они патрулируют части города, закрытые из-за чумы, и обосновавшиеся на проспекте люди в страхе пятились от солдат.

Каспар кивнул командиру коссар, но тот проигнорировал приветствие и вместе со своими людьми прошагал мимо, едва отметив присутствие чужестранцев.

Наконец они добрались до здания чекистов и заявили о себе двум часовым у ворот. Обоих солдат, кажется, захватило врасплох требование Каспара впустить его — люди обычно молили выпустить их отсюда. Но, узнав имперского посла, стражники с некоторым трудом открыли ворота и позволили Каспару и Бремену въехать на мощеный двор.

Когда ворота захлопнулись за ними, Каспар увидел, что створки укрепили толстыми перекладинами, а дыру, проделанную неизвестным оружием снайпера, залатали листом железа. Пашенко, очевидно, решил не рисковать — мало ли какой меткий стрелок захочет пустить пулю в тоже отверстие.

Черная дверь в мрачном фасаде здания открылась, и в сумерки уходящего дня шагнул лидер чекистов. Темные доспехи отразили свет горящих у входа факелов.

— Посол фон Велтен, — как обычно отрывисто, произнес Пашенко. — Какое совпадение. Надеюсь, вы не принесли к моим дверям очередных неприятностей.

— Нет, на этот раз нет, — ответил Каспар. — А почему совпадение?

— Неважно, так зачем вы здесь?

— Я только что оттуда, где стоял публичный дом, принадлежащий Василию Чекатило. Вы что-нибудь знаете о том, что там произошло?

— Он сгорел.

Каспар проглотил раздраженную реплику и сказал:

— Я подумал, вы можете иметь представление о том, кто это сделал.

— Могу, но потребуется год, чтобы арестовать всех вероятных подозреваемых. Чекатило в городе не любили, посол.

— Мой друг серьезно пострадал и может умереть. Думаю, он был там той ночью, когда притон загорелся. Я просто хочу выяснить, что случилось.

Пашенко махнул рукой паре конюшенных, чтобы они забрали лошадей Каспара и Бремена, и предложил:

— Пройдемте в помещение. Рассказать что-то о пожаре сверх того, что вы уже, вероятно, знаете, мне почти нечего, но, как я и сказал, то, что вы пришли сюда сегодня, — удивительное совпадение.

Каспар и Бремен передали поводья грумам и следом за Пашенко вошли в здание, сбросив на входе тяжелые зимние плащи.

— Да, вы так сказали, Пашенко. Но почему? — спросил Каспар, чье терпение уже истощалось.

— Потому что час назад Саша Кажетан принялся умолять, чтобы ему позволили повидаться с вами.

VI

Помаргивающие лампы освещали кирпичный коридор, ведущий в темницы под зданием Чекистов, и от доносившихся снизу стонов по коже Каспара поползли мурашки. Эхо их шагов по каменным ступеням звенело, мечась меж стенами, и, хотя он никогда не был подвержен клаустрофобии, Каспар инстинктивно боялся этого места, словно сами камни, которые видели здесь столько страданий, не могли больше выносить муку, не могли сдерживать в себе проклятия и истекали в пространство ужасом, точно кровью.

Краска на стенах шелушилась, кое-где на кирпичной кладке виднелись старые пятна цвета ржавчины. Пашенко шел первым, держа фонарь, покачивающийся при каждом шаге, и чудовищные тени плясали вокруг идущих.

Сколько же вопящих людей протащили по этим ступеням и сколько из них никогда не вернулись в мир наверху? Как тогда сказал Павел? Они исчезли. Так сколько народу исчезло в холодной тьме этого страшного места? Наверное, больше, чем он осмеливается вообразить. Отвращение и ненависть Каспара к Владимиру Пашенко стали еще сильнее.

Предводитель чекистов тем временем подошел к железной двери с решеткой на уровне глаз и ударил по ней кулаком. Звук получился гулким и отчего-то зловещим. За решеткой забрезжил свет, и Каспар услышал позвякивание ключей и скрежет отодвигаемых запоров. Дверь, заскрипев, открылась — Пашенко привел их в подземную тюрьму.

Они оказались в широком, устланном соломой коридоре, уходящем во тьму, кирпичные стены через равные интервалы пронзали узкие ржавые двери. От затхлого запаха пота, человеческих испражнений, и страха Каспара с Бременом замутило, но Пашенко словно и не заметил вони.

— Добро пожаловать в застенки, — улыбнулся чекист. В его подсвеченном снизу лице было что-то демоническое. — Сюда мы помещаем врагов Кислева, а это наш тюремщик.

Тюремщик был коренастым крепышом с толстыми мускулистыми руками, он держал фонарь и увесистую дубинку с шипами на конце. Лицо его скрывали черный капюшон, окантованные латунью стеклянные окуляры и толстый полотняный фильтр для рта. Наряд надсмотрщика составляли железный нагрудник, кожаные перчатки, усеянные бронзовыми шипами, и тяжелые тупоносые сапоги. Он напомнил Каспару укротителя свирепых экзотических животных, содержащихся в императорском зверинце Альтдорфа. Неужели здешние заключенные настолько опасны? Каспар и Бремен тревожно переглянулись.

— Где Кажетан? — спросил посол, желая покинуть эту проклятую адскую дыру как можно скорее.

Пашенко хмыкнул и показал куда-то вглубь чернильно-черного коридора.

— Камера в конце, слева, — ответил он и пошел вперед. — Он прикован к стене, но я бы не рекомендовал слишком приближаться к нему.

— Он снова неистовствует? — уточнил Бремен.

— Нет, просто с ног до головы заляпан собственным дерьмом.

Каспар и Бремен последовали за чекистом по коридору, тюремщик держался сзади. Из-за каждой двери, мимо которой они проходили, неслись приглушенные мольбы о помощи и милосердии.

— Воистину это ад, — прошептал Каспар, бессознательно ощутив облегчение, когда они достигли конца этого тусклого и бездушного прохода.

Надзиратель шагнул к камере, разыскивая в связке на своем поясе нужный ключ; действия его замедляли толстые перчатки и громоздкий капюшон. Наконец он нашел требуемое и открыл для гостей дверь.

Пашенко шагнул в камеру, Каспар — за ним, и зловоние экскрементов едва не лишило его сознания. Колеблющийся свет лампы озарил квадратную каморку с крошащимися кирпичными стенами и сырым полом, на котором поблескивали лужицы. Каспар прикрыл нос рукой, защищаясь от смрада, и содрогнулся, заметив обнаженную фигуру Саши Кажетана, свернувшегося в углу в позе зародыша.

От Саши осталась лишь оболочка его прежнего еще тогда, когда Каспар видел его в последний раз, но теперь он был к тому же страшно избит, тело его покрывала мозаика синяков и рубцов. Тусклый свет лампы подчеркивал рельеф выпирающих от истощения ребер, а щеки Кажетана ввалились, как у жертвы голода.

Когда в темницу вошли люди, узник всхлипнул и заслонил глаза от света; толстые цепи, которыми он был прикован к стене, задребезжали, когда он пошевелился. Несмотря на ужас его преступлений, Каспар не мог не почувствовать, острой жалости к человеку, которого содержат в таких жестоких условиях.

— Кажетан, — окликнул Пашенко. — Посол фон Велтен здесь.

Саша вскинул голову и попытался встать, но тюремщик шагнул вперед, и дубинка его врезалась в бедро пленника. Кажетан хрюкнул от боли и рухнул бесформенной стонущей грудой, по ноге его побежали ручейки крови.

— Посол… — просипел он хриплым и надломленным голосом. — Это все ради нее…

— Я здесь, Саша, — сказал Каспар. — Что ты хотел мне сказать?

Грудь Кажетана тяжело поднялась, словно каждый вдох стоил ему немалых усилий, и он выдавил:

— Крысы. Они повсюду. Даже когда думаешь, что один, они тут, я их вижу. Они следят за мной для нее. Однажды они уже пытались убить меня, но теперь просто радуются, видя, как я страдаю.

— Крысы, Саша? Я не понимаю.

— Грязные крысы! Я вижу их, я их чувствую! — взвыл Кажетан, и Каспар испугался, что разум, в конце концов, полностью отказал пленнику. — Повсюду в городе я слышу топоток их маленьких ножек, когда они сговариваются с ней.

— С кем, Саша? Не понимаю.

Каспар шагнул ближе к Кажетану.

— Посол, — предостерег Бремен, — осторожнее.

Каспар кивнул и вслушался в бормотание Кажетана.

— Кланы Владыки Вредителей здесь. Зло во мне чует их, мы братья по порче. Я уже говорил, что запятнан Хаосом, и они тоже, но они счастливы этому. Я чую их своей кровью, слышу их писклявые голоса в своей голове. Они несут сюда болезни и смерть, но им не взять меня! Им не взять меня!

— Саша, помедленнее, в твоих словах нет смысла.

Каспар протянул руку, чтобы дотронуться до плеча Кажетана.

Со скоростью, невероятной для жалкого состояния бойца, рука Саши метнулась вперед и стиснула запястье посла.

— Их болезни не тронут меня, потому что я, как они, создание Хаоса! Ты не понимаешь?

Кажетан отпустил его, и Каспар отшатнулся, налетев на надсмотрщика, который, напротив, подался вперед и ткнул шипастым кулаком в лицо Кажетана. Кровь брызнула из носа бывшего бойца, и он взвыл, дико, по-звериному, но все же метнулся к тюремщику, стремясь задушить мучителя.

Однако сила Саши была уже не той, что прежде, да и тюремщик привык иметь дело с бешеными узниками. Кулак в перчатке врезался в солнечное сплетение Кажетана, швырнув человека на колени, но боец отказывался сдаваться. Грудь его судорожно вздымалась.

Тюремщик поднял дубину, но, прежде чем он нанес удар, Кажетана вырвало черной пенистой кровью прямо на начищенный железный нагрудник палача. Каспар с ужасом смотрел, как вязкая жидкость потекла по доспехам, плавя их с потрескиванием брошенного на раскаленную сковородку сала. Зловонный шипящий дым потянулся от растворяющегося металла, и надзиратель заорал от боли, когда слизь разъела его латы. Он бросил оружие и попытался расстегнуть ремни, удерживающие на теле лакированный нагрудник.

Бремен кинулся на помощь, и они вдвоем сумели сорвать доспехи и швырнуть их на землю, где те продолжили растекаться, потрескивая и шипя, — ядовитая отрыжка Кажетана довершала свое дело.

Кажетан сполз по стене своей камеры, плача и потирая ладонями лоб. Кровавая рвота капала с его подбородка, не причиняя ему никакого вреда.

— Да хранит нас Сигмар! — вскрикнул Бремен, поднимая Каспара и выволакивая его из резкой вони темницы. — Он измененный!

Тюремщик вывалился из камеры, из-под его прожженной нижней рубахи выглядывала кровоточащая, лишившаяся кожи грудь. Пашенко — таким испуганным Каспар его еще не видел — вышел за ним. Глава чекистов рявкнул пошатывающемуся надзирателю:

— Запри дверь! Запри этого монстра, немедленно!

Курт Бремен пинком захлопнул дверь камеры, и тюремщик дрожащими руками повернул в замке ключ, снова закрывая Кажетана.

— Кровь Урсана, — выдохнул Пашенко, кашляя от вони, сочащейся из темницы. — Никогда не видел ничего подобного.

Перед глазами Каспара все кружилось, все чувства его вибрировали от только что увиденного кошмара, кожа съежилась от близости создания, несомненно, отмеченного силами Тьмы. А он-то думал, что утверждение Кажетана там, на холме у его родового поместья, что он — порождение Хаоса, всего лишь галлюцинация сумасшедшего.

Теперь Каспар знал, что это не так.

Не сказав больше ни слова, он с Бременом покинул застенки чекистов.

VII

Каспар и Бремен вернулись в посольство в молчании, все еще потрясенные тем, чему они стали свидетелями. К тому времени, как они добрались до теплого дома, было уже темно, и луна стояла высоко в небе. Один из стражников у ворот показал на приемную, в которой гости обычно дожидались аудиенции посла, и предупредил:

— Кое-кто желает видеть вас, посол.

Каспар был не в настроении принимать в этот час посетителей, поэтому он буркнул:

— Скажи им, что я…

Но слова застряли у него в горле, а сердце заскакало бешеным галопом, когда он увидел троих, сидящих в приемной.

Первым был знакомый убийца с холодными глазами; второго, взъерошенного и помятого, он видел впервые, но третий…

— Добрый вечер, посол, — поздоровался Василий Чекатило.

Глава 4

I

Каспар не мог поверить, что Чекатило осмелился сунуть нос в его посольство, — на миг он даже окаменел, шокированный тем, что тот на самом деле разыскал его после событий последних нескольких дней. Наемник Чекатило, Режек, напряженный как натянутая струна, стоял рядом с хозяином, одной рукой сжимая эфес своего меча, а другой — засаленный ворот мужчины, воняющего грязью, — всклокоченного, какого-то дикого на вид.

Прежде чем было произнесено следующее слово, Каспар выхватил из-за пояса пистолет, взвел большим пальцем кремниевый замок и прицелился в голову Чекатило.

— Каспар, нет! — крикнул Бремен, увидев, что Режек отпустил своего пленника и стремительно бросился вперед.

Меч убийцы вылетел из ножен с проворством атакующей змеи. Бремен тоже обнажил меч, но клинок Режека застыл у горла посла прежде, чем оружие рыцаря покинуло ножны.

— На твоем месте я бы опустил пистолет, — сказал разбойник.

Бремен замахнулся, готовый пронзить сердце наемника.

— Если ты прольешь хоть каплю крови посла, я убью тебя на месте.

Режек хищно улыбнулся — так могла бы улыбнуться гадюка.

— Это пытались сделать люди и половчее тебя, рыцарь.

Каспар чувствовал прижавшееся к плоти стальное острие и подсчитывал свои шансы спустить курок и избежать смертельного удара. Он понимал, что намерения Режека неколебимы, и знал, что не успеет выстрелить до того, как убийца перережет ему глотку.

Чекатило брезгливо отвернулся от разворачивающейся перед ним драмы, и палец Каспара напрягся на курке. Как легко было бы сейчас пристрелить подонка, который причинил Кислеву столько вреда. Мысленно он увидел прямой путь пули, раздробленный череп Чекатило и содрогнулся, обнаружив, что хочет нажать на курок. Командуя в бою, он убивал неприятеля, потому что ему приказали, потому что так велел его император. И когда он дрался с курганскими конниками на занесенной снегом равнине возле фамильного поместья Кажетана, он убивал их, потому что они пытались убить его.

Но сейчас он хотел пристрелить того, кто не стремился покончить с ним и кого ему не приказывали предать смерти.

— Не можешь, да? — сказал Чекатило, не оборачиваясь. — Ты не можешь хладнокровно убить меня. Это не в твоем характере.

— Нет, — выдохнул Каспар и опустил руку. — Потому что я лучше, чем ты, Чекатило. Я презираю тебя и не стану таким, как ты.

— Разумно, — заметил Режек.

— Убери свой меч от его шеи, ублюдок, — прошипел Бремен.

Режек улыбнулся, отвел клинок, неуловимым движением спрятал его в ножны и отступил от посла. Курт Бремен поспешно шагнул вперед, становясь между Каспаром и Режеком, заслоняя собой посла. Затем рыцарь потянулся к пистолету Каспара и осторожно опустил кремень.

Услышав щелчок, Чекатило повернулся и улыбнулся Каспару:

— Теперь, когда необходимая демонстрация храбрости состоялась, может, мы все-таки поговорим, а?

Каспар подошел к длинному серванту и осторожно, бережно, словно хрупкую посуду, опустил пистолет, чувствуя, как напряжение медленно покидает его тело. Сердце гремело, едва не раскалывая грудь толчками, и он возблагодарил Сигмара, что не стал тем, кого ненавидел больше всего на свете: хладнокровным убийцей.

— Почему ты здесь, Чекатило?

— По той же причине, по которой ты хотел убить меня сегодня, — ответил Чекатило, усаживаясь в одно из больших кожаных кресел в приемной.

Грязнуля, которого привели бандиты, всхлипнул, когда великан-кислевит прошел мимо него, и сжался в комочек.

Чекатило подергал висящие кончики своих усов и продолжил:

— Кто-то напал на меня, и теперь я хочу ответить им тем же.

— А при чем тут я? — спросил Каспар.

— А при том, что я думаю, что тот, кто пытался пришить меня, и тот, кто стрелял в тебя на Урском проспекте и убил одного из твоих рыцарей, — одно и то же лицо. В Кислеве происходит нечто, о чем ничего не знаешь не только ты, но даже я. Возможно, мы могли бы помочь друг другу:

— Почему ты думаешь, что я стану в чем-то помогать тебе? — рассмеялся Каспар. — Мне противны ты и твоя порода.

— Это неважно, имперец. — Чекатило небрежно махнул рукой.

— Неужто?

— Нет, важно то, что у нас с тобой общий враг. Как я сказал, те, кто пытались убить тебя, пытались убить и меня. Старики Кислева говорят «Враг моего врага — мой друг».

— Я никогда не стану твоим другом, Чекатило.

— Я это знаю, но мы ведь можем какое-то время не быть врагами, а?

Каспар взвесил слова Чекатило, борясь со своей неприязнью к этому жирному мошеннику и не давая ей затмить здравые рассуждения. Если то, что говорит Чекатило, правда, тогда он лишь поставит под угрозу себя и других, отвергнув предложенное сотрудничество. А после тех ужасов, что случились с Софьей и вот теперь — с Павлом, он не желал рисковать снова. Посол осторожно кивнул и спросил:

— А чего будет стоить мне эта помощь?

— Ничего, — ответил Чекатило. — Ты помогаешь мне, я — тебе.

— Каспар, нет, этому человеку нельзя доверять, — запротестовал Курт Бремен.

— Твой рыцарь говорит правду, ты не обязан мне верить, но я не лгу.

— Что ж, если предположить, что ты искренен, — сказал Каспар, решив пока игнорировать Бремена, — как ты думаешь, кто организовал эти нападения?

— Я не знаю, но думаю вот что: в тот день, когда в мой бордель сбежались все крысы Кислева, в тебя стреляли из ружья, которое пробивает стены и убивает сквозь толстые бревна. В тот же день. Я не верю в случайные совпадения, имперец.

Чекатило потянулся к растрепанному человеку, которого Режек уже поставил на колени, поднялся и за шкирку вздернул вонючего плаксу. В суматохе событий Каспар почти забыл о присутствии в комнате этого жалкого представителя рода человеческого.

Он был высок, но сильно сутулился, словно долгие годы провел, наклонившись вперед. На нем была лишь грязная заскорузлая спецовка, и Каспар видел, что человек этот пребывает в полнейшем ужасе — лицо его беспрестанно кривили мелкие судороги. Волосы и борода — длинные, неухоженные; взгляд мечется по углам комнаты, словно человек боится, что что-то может оттуда выскочить.

— Кто это? — спросил Каспар.

— Этот жалкий тип — Николай Писанка, — представил «гостя» Чекатило, — и я только что выудил его из Лубянки.

Каспар знал о зловещей Лубянке, темном здании у восточной стены Кислева, бывшем когда-то госпиталем, а теперь ставшем свалкой умирающих, увечных, больных и безумных. Черные, лишенные окон стены Лубянки несли на себе чудовищный вес кошмаров, и Каспар сам при виде этого строения ощущал безымянный ужас.

— Николай был крысоловом, он работал в канализации и домах богатых и могущественных людей. Я щедро плачу крысоловам за ту информацию, которую они добывают и приносят мне. Очень выгодно порой — знать то, что они сообщают.

Поскуливающий человек вздрогнул при звуке своего имени, глаза его наполнились слезами. Он заерзал, пытаясь разорвать хватку Чекатило, но сил у него, видимо, не осталось, так что крысолов быстро прекратил извиваться.

— Что с ним случилось?

— В этом я не слишком уверен, — признался Чекатило, — он все время бредит, кричит о крысах, идущих убить нас всех. Я видел много крысоловов, свихнувшихся в канализации, большинство из них ненавидели крыс, но Николай, если увидит сейчас хоть одну, заорет так, что разорвет себе легкие.

Мурашки пробежали по спине Каспара — он вспомнил слышанные им этой ночью речи еще одного безумца. Кажетан тоже говорил о крысах, и сходство слов этих двух сумасшедших потрясало до зябкой дрожи.

— Я сперва не придал этому значения, но потом на мой публичный дом напали крысы, такие огромные, что я решил, что это собаки. Гиганты с клыками, способными с одного укуса отхватить человеку руку.

Чекатило поднял руки, демонстрируя несколько глубоких порезов и укусов — точно такие же отметины Каспар видел на теле Павла.

— Крысы убили всех в борделе — сожрали их, хрум-хрум!

— Я их видел, то есть их тела, — пробормотал Каспар, — когда заходил туда сегодня.

— Крысы таких размеров обычно не встречаются, а?

— Нет, — согласился посол.

— Так вот, Режек рассказал мне о Николае, и я подумал, возможно, он не такой уж и псих, как считают люди, так что мы пошли и поговорили с ним. Сейчас уже нельзя сказать, что он жив и здоров, в Лубянке таких не бывает, и теперь он еще безумнее, чем когда его туда поместили. Люди, которых кидают туда, — недобрые люди, они делают друг с другом жуткие вещи, но кого это заботит, а? Я поговорил с Николаем и не добился от него осмысленной истории, но он сказал кое-что, что я посчитал интересным.

— Например? — Каспар подумал о треугольном клейме на обугленном крысином трупе.

— Он сказал, что видел кое-что в канализации, — прошептал Чекатило. — Коробочку, светившуюся зеленым. Гроб. И крыс, ходивших как люди.

Каспар рассмеялся, чувствуя, как рассеивается напряжение, сковывавшее его члены. Он слышал рассказы о крысолюдях, предположительно обитающих под городами Старого Света и замышляющих уничтожить человечество, но не верил им — да и какой здравомыслящий образованный человек поверил бы?

— Я тоже слышал о скейвенах, крысолюдях, — фыркнул Каспар, — но это ведь только сказки, чтобы пугать детишек. Ты дурак, если веришь в них, Чекатило.

Чекатило оттолкнул крысолова и прорычал:

— Это ты дурак, имперец. Думаешь, ты умнее Василия? Ты ничего не знаешь.

Он опустился на колени возле скорчившегося на полу дрожащего крысолова и разорвал его рубаху, обнажая иссохшее тело:

— Посмотри сюда и повтори, что я дурак!

Каспар вздохнул, присел на корточки около судорожно дергающегося Николая, и глаза его расширились, когда он увидел, на что показывает Чекатило. На боку крысолова была маленькая ранка, просто царапина.

Но она гноилась, сочась вязкой желтой жижей, плоть вокруг раны приобрела странный зеленоватый оттенок, и от нее тянулась паутина омертвевших изумрудных вен. Каспар видел много зараженных ран, но с чем-то подобным ему пришлось столкнуться лишь однажды…

На плече Рыцаря Пантеры, подстреленного загадочным снайпером на Урском проспекте, перед тем как он умер от занесенной в организм инфекции, которую Софья не смогла остановить, расползалась такая же зелень.

— Покажи мне, где это случилось, — сказал Каспар.

II

Петр Иванович Лосев, главный советник царицы Кислева, нервно царапал пером разложенные перед ним пергаменты, подписывая приказы, санкционируя поощрения и датируя воззвания. Но разум его пребывал в рассеянности, и, в конце концов, он вставил перо в чернильницу и откинулся на спинку кресла.

Он уже знал, что нападение на бордель Чекатило провалилось, поскольку убить мошенника не удалось, и что Кажетан каким-то образом выжил при покушении, задачей которого было предотвратить его передачу чекистам. Несмотря на прохладу кабинета, тело Лосева покрыла испарина, и он смахнул со своего худого лица аскета едкие капли. На советнике был полагающийся ему по чину наряд — алый балахон, расшитый золотыми нитями и украшенный черным мехом и серебряными кистями. Обычно официальная одежда давала ему ощущение безопасности, а сейчас он чувствовал себя особенно уязвимым.

Что, если Чекатило и посол объединят силы? Она сказала, что этого не произойдет, что ненависть имперца к кислевиту ослепит его и не допустит идеи о сотрудничестве, но Лосев не был так уж уверен в этом. Еще она полагала, что обвела посла вокруг своего маленького пальчика, что он пляшет под ее дудку, но Лосев не считал фон Велтена человеком, которым легко манипулировать.

Кто бы мог предсказать, что он не убьет Кажетана? После насилия над его лекаршей они были уверены, что либо Кажетан прикончит посла и будет зарублен Рыцарями Пантеры, либо фон Велтен будет вынужден убить бойца. Тогда в любом случае проблема была бы решена. Но когда посол вернулся вместе с живым Кажетаном, в их рядах началась паника.

Однако оказалось, что их тревога безосновательна, поскольку Кажетан превратился в жалкого лунатика, ожидающего смерти. Она удовлетворилась простым наблюдением за Кажетаном, утверждая, что его непрекращающееся скольжение в пучину безумия может еще оказаться полезным Темным Богам.

Если бы только Тугенхейм не был таким развратником и его бы не отозвали с позором в Империю! Слабовольного дурака легко контролировать, но фон Велтен — дело совсем другое, с ним одна суета, он своими немыслимыми поступками ломает планы, создававшиеся годами.

Что ж, по крайней мере, Павел Коровиц выведен из игры. Сейчас только эта мысль и успокаивала советника — то, что жирный ублюдок, убивший Андрея Вилкова, умрет, если еще не умер, страшной и мучительной смертью. Он подумал, знает ли фон Велтен о грязном прошлом Коровица, и быстро прикинул, как бы донести сию историю до ушей посла, не впутываясь самому.

Советник улыбнулся, уверенный, что посол будет счастлив услышать эту исключительную информацию.

III

Софья присела на край кровати Павла и стиснула пальцами его запястье, считая удары слабого, нитевидного пульса. Она не дала холоду убить мужчину, но сейчас покачивала головой, зная, что опасность еще не миновала.

На лице великана вновь заиграли краски, но его еще лихорадило, он нуждался в покое и хорошем питании, чтобы восстановить силы. Софья зашила порезы и укусы на его теле, она целую ночь промывала раны от гноя и накладывала мази, которые, как она надеялась, убьют дрянь, успевшую проникнуть в кровь. В последнее время Софья видела слишком много смертей, и будь она проклята, если потеряет Павла. Посол просил присмотреть за этим человеком, и она ни за что не даст ему уйти в небытие.

Тяжелые веки слипались — женщина не помнила, чтобы когда-нибудь настолько уставала. Последние несколько недель пролетели размытой чередой дней и ночей, заполненных кошмарами улиц города, где властвовала чума, которая проникала даже в ее сны, когда удавалось урвать несколько судорожных часов отдыха.

Сотни уже умерли, а зараза продолжала распространяться. Другие лекари не хотели верить, что их карантин и так называемая опека бессильны остановить болезнь. Начавшись в беднейших кварталах города, примыкающих к Громадному проспекту, чума сперва протекала вполне обычно, появляясь в районах, ближайших к месту вспышки. Но с каждым днем эпидемия, казалось, менялась, и у жертв ее проявлялись симптомы дюжины различных болезней.

Во время обучения в Альтдорфе Софья читала статьи врачей, пытавшихся побороть величайшую чуму, прокатившуюся по Империи в двенадцатом веке, изучая модели, по которым обычно развивается эпидемия. Сперва вспышка чумы в Кислеве соответствовала всему, что знала женщина, но теперь она металась по городу, как сбившийся с дороги путешественник, и видоизменялась на ходу. Если бы только они могли найти источник и определить природу заразы, то был бы шанс победить болезнь.

Но Софья устала, так устала, что не могла думать ни о чем, кроме того, как хорошо было бы уснуть, свернувшись клубочком под мягким теплым одеялом.

Софья вскрикнула, почувствовав руку на своем плече, и поняла, что на секунду провалилась в сон. Она тряхнула головой, пробуждаясь окончательно, и слабо улыбнулась, увидев стоящего над ней Каспара.

— Ты напугал меня.

— Прости, я не хотел.

— Сколько времени? — спросила Софья, потирая глаза.

— Сейчас утро, — ответил Каспар. — Как он?

Софья откинула со лба гладкую прядь золотистых волос и сказала:

— Лучше, но далеко не хорошо, Каспар.

— Он будет жить? Только честно?

— Честно — не знаю. Я делаю все, что могу, но гарантии никакой.

— Тебе надо пойти поспать. Ты же с ног валишься.

— Мне нельзя спать, — ответила Софья чуть резче, чем намеревалась, — слишком много дел. Каждый день приносит все больше и больше случаев заболевания чумой, и у нас не получается остановить эпидемию.

— Тебе нужно поспать, — настаивал Каспар. — Ты никому не принесешь пользы, если станешь ошибаться от усталости.

— А сколько еще людей умрет, пока я буду спать, не помогая им? — бросила Софья и немедленно пожалела о своих словах. Но Каспар, кажется, ничего не заметил и снова опустил руку на ее плечо. Не раздумывая, она накрыла его кисть ладонью.

— Тебе не спасти их всех, Софья. Вне зависимости от того, сколько ты положишь на это сил.

— Знаю, — кивнула она, — но это так больно. Каждая потеря — как ножом по сердцу.

— Да, я понимаю, — согласился Каспар. — Я чувствую то же самое каждый раз, когда выхожу на поле перед битвой. Когда знаю, что так или иначе много солдат погибнет. Никто не похож на бога на земле больше, чем командующий на поле боя, Софья. Одним своим словом я обрекаю людей на смерть и не могу сделать ничего, чтобы предотвратить это.

Софья кивнула и наконец-то заметила, в какую практичную одежду облачился Каспар: простые бриджи для верховой езды и короткая стеганая куртка. Под мышкой он держал небольшую каску, а вместо своей обычной рапиры прихватил короткий меч, пристегнутый сейчас к поясу рядом с неизменными пистолетами.

— Куда это ты в таком виде? — спросила она.

— Под город, в канализацию.

— Зачем?

— Думаю, там можно найти что-то, что объяснит, какая дьявольщина творится здесь. Слишком многое из того, что происходит, не имеет смысла, и, полагаю, там, внизу мы добудем кое-какие ответы.

— Ты идешь с Чекатило? Я слышала, что случилось прошлой ночью.

— Да, — кивнул Каспар.

— Ты ему доверяешь?

— Нет, не доверяю, но, думаю, он прав. Здесь есть силы, работающие против нас, и я должен знать больше, чем знаю сейчас.

Увидев, что Каспара не отговорить, Софья просто кивнула:

— Пожалуйста, Каспар, будь осторожен.

— Буду, — пообещал он и нагнулся, чтобы поцеловать женщину в щеку.

Никто из них не видел Анастасию, наблюдающую за парой из коридора.

IV

Режек загнал под крышку сточного люка клин — железный прут — и нажал, отрывая увесистый блин от мостовой Громадного проспекта. Когда тяжелая бронзовая крышка канализационного люка поднялась, Курт Бремен сунул в образовавшуюся щель пальцы и оттащил ее от отверстия. Снизу заструилась затхлая вонь, и Каспар обрадовался предусмотрительности Софьи, снабдившей его перед выходом из посольства пропитанным камфарой шарфом.

Он замотал им рот и нос: Бремен уже открыл люк и вглядывался в подземный мрак.

— О Сигмар, ну и запашок здесь, хуже орковского.

— А ты что ожидал? Это же канализация, — хмыкнул Режек и присел, свешивая ноги над проржавевшей лестницей.

На нем был потертый кожаный костюм, у пояса висели в ножнах два длинных кинжала. Вдобавок к оружию через одно его плечо был переброшен ремень отличного брезентового ранца, а за другим болталась пара шахтерских ламп.

Бремен проигнорировал замечание наемника и с гримасой отвращения последовал за ним в сточную систему. Рыцарь сменил привычные латы на простой железный нагрудник поверх кожаного камзола. Каспар видел, как раздражает Рыцаря Пантеры отсутствие доспехов.

Когда Бремен исчез под улицей, Каспар и Чекатило обменялись тяжелыми взглядами. Они откровенно не любили друг друга, и мысль о спуске в лабиринт тьмы под Кислевом с тем, кто с радостью увидит тебя мертвым, очевидно, не прельщала обоих мужчин.

— Только после вас, — сказал Каспар.

— Господин посол слишком добр, — буркнул Чекатило, опускаясь в люк.

Он вцепился в лестницу, и Каспар на миг испугался, что туша гиганта-кислевита не пролезет в дыру в земле. Но, вдохнув поглубже и втянув выпирающее брюхо, Чекатило протиснулся в отверстие и исчез во мраке. Каспар последовал за ним.

За пределами рассеянного конуса света, падающего из верхнего мира, царила непроницаемая чернильная тьма. Туннель с поблескивающей водой уходил во мрак, теряясь из виду вдалеке. Как только руки Каспара оторвались от перекладин лестницы, Режек опустился на колени возле ее основания, вытащил трут, кремень, высек огонь и запалил пропитанные маслом фитильки двух ламп.

Один фонарь он протянул Бремену, а другой оставил себе, и теплый желтый свет озарил гулкие сырые стены. Влажные кирпичи замерцали, отражая огонь, и по черной поверхности вялой реки отбросов, текущей по центру туннеля, побежала яркая рябь.

— Что теперь? — спросил Курт Бремен, поднимая лампу.

Режек исследовал грязь у подножия лестницы и сказал:

— Хорошо. Земля мерзлая, так что следы все еще здесь.

— О чем это ты? — поинтересовался Каспар.

— Следы человека, который пришел оттуда. — Режек показал на север вдоль туннеля. — Между отпечатками большое расстояние, значит, человек бежал к лестнице.

— Он убегал от крыс, которые ходят как люди, — вставил Чекатило.

— Возможно, он действительно убегал от кого-то или чего-то, но давайте посмотрим, что мы найдем, прежде чем приходить к таким диким заключениям, — заметил Каспар.

Чекатило пожал плечами и зашагал по туннелю за Режеком, не отрывающим взгляда от заледеневшей грязи. Каспар следовал за Чекатило, а Курт Бремен замыкал процессию.

Округлая крыша туннеля располагалась достаточно низко, чтобы заставить Каспара горбиться, и он знал, что из-за этой экспедиции завтра его ждет адская боль в спине. Земля была твердой и изрезанной бороздами, на ней ясно виднелись отпечатки следов крысолова, и Каспар размышлял, что именно произошло здесь внизу, что ввергло осведомителя Чекатило в состояние безумия.

Гулкое эхо туннеля вторило капающей где-то воде, шагам и дыханию людей, которое срывалось с губ облачками пара. Каспар поеживался в давящем мраке, с которым не справлялись их лампы. Несмотря на повязанный вокруг рта и носа шарф, зловоние темной воды, струящейся под боком, было чудовищным.

Четверо мужчин медленно продвигались по извивающемуся кирпичному туннелю. Режек то и дело останавливался, внимательно изучая следы на замерзшей грязи. Каспар начал жалеть о своем решении спуститься сюда; в канализации не было ничего, кроме смрада и холода.

Он стянул с лица шарф, скорчившись от ударившей в ноздри в полную силу вони отбросов, готовый окриком остановить всю эту дурацкую экспедицию, когда Режек произнес показавшимся всем зловещим в полумраке туннеля голосом:

— Что-то странное.

— Что? — вскинулся Каспар.

— Смотрите, — ответил Режек, показывая на груду отбросов, кирпичей и грязи, наваленную под зияющей в стене черной дырой.

— Кирпичи и камни, ну и что? — не понял Каспар.

— Ты что не видишь? — сказал Режек. — Кирпичи упали в туннель. Кто-то пробил стену и влез в канализацию с той стороны.

— Кому могло понадобиться прорывать сюда ход? — удивился Курт Бремен.

— Возможно, тому, кто не мог передвигаться по улицам наверху, — предположил Чекатило.

Каспар опустился на колени возле булыжников, а Режек осветил дыру в стене. Теряющийся во мраке туннель оказался широким и высоким. Посла внезапно охватило необъяснимое ощущение, что проход этот ведет к обиталищу жутких ночных кошмаров.

Присоединившийся к нему Режек заметил:

— Еще следы. Два пары, поменьше, не человеческие.

— Не человеческие?

— Нет. Смотри: это отпечатки босых ног, на которых всего четыре пальца. С когтями. Сюда шли двое, а обратно возвращался только один.

— И как ты думаешь, кто оставил эти следы?

Режек пожал плечами и провел пальцем по краю оттиска в грязи:

— Не знаю, но, кем бы они ни были, они несли что-то тяжелое. Следы, идущие в туннель, очень глубокие, а возвращающиеся — помельче.

Каспар не видел никакой разницы между отпечатками, но поверил, что Режек, двинувшийся дальше по следу, знает, о чем говорит. Колено Каспара заболело от неудобной позы, но, когда посол начал вставать, он увидел окоченевший труп огромной крысы, почти погребенный под обломками.

— Погодите секунду, — сказал Каспар, сбросил с мертвой крысы битые кирпичи и вытащил заледеневшую тушку из-под груды камней. У крысы оказался сломан хребет, — вероятно, это случилось, когда рухнула стена, — а вокруг челюстей запеклась тонкая полоска крови.

— Ты что-то нашел? — поинтересовался Чекатило.

— Возможно, — откликнулся Каспар. — Курт, посвети мне.

Бремен встал позади Каспара и поднес лампу поближе к дохлой крысе. Каспар перевернул тельце и не удивился, увидев треугольное клеймо, отпечатанное на спине грызуна.

— Что это? — спросил Чекатило. — Шрам?

Каспар покачал головой:

— Нет, не думаю. Я видел такую же отметину на крысе, которую нашел в развалинах твоего борделя. Похоже, это какое-то клеймо или что-то подобное.

Каспар отбросил крысу, а Чекатило кивнул:

— Все еще думаешь, что это дурацкая экспедиция?

— Я просто не знаю, что и думать, — вздохнул Каспар, поднялся и отряхнул перчатки: после того, как посол прикоснулся к крысе, он почувствовал себя грязным.

Они зашагали снова, туннель повернул и вскоре расширился, перейдя в сводчатые покои с плещущимся в центре бассейном отбросов. Гладкие эмалированные плитки потолка отразили свет их ламп, и по гулкому пространству заплясали тусклые зайчики. Округлое помещение огибал карниз в шесть футов шириной, и посол восхитился мастерством инженеров, построивших эти туннели, гордясь тем, что спроектировал их его земляк.

Группа продвигалась по краю покоев следом за изучающим отпечатки Режеком. Вдруг наемник остановился и опустился на колени, чтобы повнимательнее исследовать клочок земли, на котором сошлось несколько различных следов.

— Нужно больше света, — сказал Курт Бремен, искоса поглядывая вниз.

— Нет проблем.

Режек открыл свой полотняный ранец и извлек связку лучин с крепко обмотанными тряпицами концами.

Принимая факел от наемника, Каспар почувствовал резкий запах лампового масла и зажег лучину от фитиля фонаря Бремена.

Подрагивающее пламя осветило покои, вселяя в людей уверенность одним лишь присутствием огня во тьме. Когда последний факел загорелся, внимание Режека вновь переключилось на следы.

— Они кого-то встретили. Двух людей. Мужчину и женщину, — сказал он.

— Откуда ты знаешь? — спросил Каспар. Для него следы выглядели всего лишь беспорядочными, перемешанными оттисками в грязи, не значащими абсолютно ничего.

— Ноги женщины гораздо меньше, они оставили не такие глубокие отпечатки, как мужские, к тому же это женская обувь, — объяснил Режек. — Они привезли телегу или подводу, видишь?

По крайней мере, это Каспар сумел прочесть по следам на земле: параллельные желобки бежали по замерзшей грязи к арочному проему в стене помещения. За ним кирпичный туннель поворачивал и уходил во мрак, и даже с горящим факелом Каспар почти ничего не увидел в убегающем в темноту туннеле.

— Зачем кому-то понадобилась тележка в канализации? — удивился он.

— Чтобы увезти то, что притащили те, кто пробился в туннель. Возможно, гроб, о котором говорил Николай, — заявил Чекатило. — Это объясняет, почему следы, возвращающиеся в туннель, не так глубоки. Они привезли сюда груз, но ушли без ноши.

— Но для кого они привезли этот гроб? — подумал вслух Каспар.

Бремен подошел к арке и осветил своей лампой проход за ней. Он нагнулся, изучая следы, и сказал:

— Глядите, у их телеги треснувший обод на колесе с левой стороны. Вот, видите, каждый оборот оставляет в грязи четкую галочку.

Режек кивнул:

— Да, действительно.

Каспар поежился — холод, темнота и сырость канализации начали нервировать его. Он старался согреться теплом горящего факела и разглядывал сводчатый зал, пока Режек и Бремен раскрывали секреты следов.

— Видишь, имперец, Василий ведь сказал тебе, что, если пойдем, мы узнаем больше, — сказал Чекатило, присоединяясь к послу у края бурлящего бассейна.

В воде мелькнуло что-то темное, и Каспар поспешно отвел взгляд, твердо зная, что ему не хочется увидеть то, что может плавать в сточной яме.

— То, что ты, возможно, оказался прав в том, что мы найдем что-нибудь здесь, внизу, не сделает нас друзьями, Чекатило. У меня с тобой свои счеты.

— Знаю, имперец, — кивнул Чекатило. Колеблющийся свет факелов заставлял плясать все черточки его лица. — Долги надо уважать.

— О чем это ты?

— Как ты думаешь, кто достал тебе карту с владениями бояр, с помощью которой ты разыскал Сашу Кажетана? — спросил Чекатило. — Полагаешь, Режек просто нашел ее на улице и решил отдать тебе? Я оказал тебе любезность и вскоре попрошу тебя вернуть мне долг.

— Я догадывался, что карта от тебя, — сказал Каспар. — Но чего я не мог понять — так это откуда ты узнал, что она мне нужна.

Чекатило рассмеялся:

— Благодари за это своего дурачка-друга, Коровица.

— Павла? Почему?

— Он пришел ко мне и сказал, что ты встречался с этой змеей, Лосевым. Сказал, что тебе нужно найти земли боярина Кажетана, и быстро, но что советник выставил тебя из своего кабинета.

— Он не поверил, что Саша — Мясник, — сказал Каспар.

— Павел умолял меня помочь тебе и пообещал, что в таком случае ты станешь моим должником.

На скулах Каспара заиграли желваки, и он покачал головой, удивляясь неразумности Павла. Как это похоже на него — сделать так, как он считает необходимым сделать, но заставить расплачиваться за свои добрые дела кого-то другого. А быть в долгу у такого человека, как Чекатило…

Кто знает, что он потребует взамен за свою подмогу.

Но, пусть Павел и поступил не слишком правильно, без карты Чекатило они никогда бы не отыскали Сашу Кажетана.

Однако прежде чем Каспар успел спросить, какую цену назначит ему Чекатило, он услышал слабое-слабое царапанье, едва слышное на фоне плеска вод канализации. Он оглянулся через плечо на Режека и Бремена, которые, продолжая изучать следы тележки, отважились углубиться в проход под аркой, но они, кажется, совсем не заметили постороннего шума.

Колючие мурашки побежали по спине посла, когда он повернулся и увидел, что темные фигуры, которые он раньше заметил в воде, подплыли к краю бассейна. И почти немедленно Каспар разглядел, что черные фигуры двигаются в воде против течения.

Поскребывание тоже стало громче: в этом он был уверен.

— Нам надо убираться отсюда, — сказал посол. —Немедленно.

Чекатило бросил на него недоуменный взгляд, но, когда кислевит увидел, на что смотрит Каспар, глаза его расширились.

— Кровь Урсана! — прошипел он, пятясь от края, а потом закричал: — Режек!

Каспар тоже отпрянул и выхватил меч, когда царапанье вдруг резануло по ушам и сотни громадных черных крыс затопили помещение, вливаясь живой волной в каждый проход и карабкаясь из воды, оскалив для атаки острые, смертельно опасные клыки.

V

Саша Кажетан, хрипло крича, бился в оковах. Он чувствовал в своем сознании их скребущее, царапающее присутствие, их запятнанная Хаосом кровь взывала к его оскверненным флюидам жизни. Он ощущал их голод и их злобу как нечто реальное, они эхом отдавались в его истинном «я» и наполняли его темными мыслями об убийствах и пытках.

Он знал, что долго не продержится, что объятия его истинного «я» вскоре поглотят все, что осталось в нем человеческого, окутают его гибельным безумием.

Дверь его камеры открылась, и вошел тюремщик с занесенной дубинкой.

— А ну заткнись, проклятый ублюдок!

— Вы не понимаете, — выл Кажетан. — За гранью этой ночи ждет смерть, я не могу оставаться здесь!

— Я сказал — тихо! — рявкнул надзиратель, пиная тупым носком тяжелого сапога Кажетана в лицо.

Голова бойца запрокинулась, ударившись о стену, изо рта полетели брызги крови и осколки зубов.

— Пожалуйста! — взвыл Кажетан, сплевывая густую кровавую слюну.

Он попытался выпрямиться. Последнее, что мелькнуло перед глазами Саши, была взлетевшая дубинка тюремщика, а потом она с размаху опустилась на его череп и швырнула Кажетана во мрак беспамятства.

VI

Крысы хлынули в помещение, и Каспар выхватил меч, ощутив жаркий толчок адреналина в крови. Поверхность бассейна кипела и пенилась, взбитая лапками плывущих крыс, их черная щетина лоснилась в свете ламп, хищники ожесточенно рвались по воде к своей добыче.

— Молот Сигмара, — прошипел Курт Бремен, вытаскивая меч и бросаясь к Каспару.

Чекатило и Режек поспешно попятились из прохода, в котором исчезали следы телеги, — они тоже услышали яростный скрежет сотен коготков и визгливое верещание крыс в темных глубинах.

Каспар выставил перед собой клинок и горящий факел, изготовившись к защите, но крысы, казалось, пока просто наблюдали за ними, собираясь ордами, прежде чем приблизиться и убивать, убивать, убивать.

— Почему они не нападают? — прошептал Каспар, словно одно громкое слово могло спровоцировать штурм.

— Не знаю, — ответил Чекатило.

Что-то бледное и опухшее вяло ползло сквозь волнующуюся массу паразитов. Грызуны расступались, давая дорогу, и Каспар с отвращением увидел гигантскую крысу-альбиноса с длинными клыками и раздутым брюхом. Крыса взглянула на людей и зашипела. Свет ламп отразился в щелках глаз твари крошечными красными точками.

Когда крыса уставилась на них, Каспара поразил зловещий разум, сверкнувший в глазах хищника, — тварь как будто оценивала их. Заостренная мордочка дернулась, принюхиваясь. За спиной Каспара что-то звякнуло, и посол рискнул торопливо обернуться. Режек снова порылся в своем рюкзаке и извлек пригоршню пузатеньких склянок, наполненных полупрозрачной жидкостью.

— Что ты делаешь? — прошептал Каспар. Режек поднял глаза и ухмыльнулся:

— После того как крысы напали на бордель, я решил приготовиться на тот случай, если снова увижу стаю этих тварей.

Каспар нервно облизал губы, не уверенный, что понял Режека, но ничего не сказал, глядя, как чудовищная белая крыса наклонила голову, словно прислушиваясь к чему-то.

— Когда я крикну «Бегите!», бегите так, словно все демоны Хаоса гонятся за вами. Обратно, туда, откуда мы пришли, понятно? — бросил Режек.

Белая крыса снова зашипела, и крысы рванулись вперед единой, щелкающей зубами массой. В тот же миг Режек метнул пузырьки в ближайших к нему грызунов, а Чекатило одновременно со своим помощником швырнул факел. Склянки разбились, и в центре крысиного войска вспыхнуло пламя. Хищники завизжали и рванулись прочь от горящего масла, топча хрипящих и катающихся в агонии умирающих товарищей, не успевших увернуться от огня.

— Бегите! — рявкнул Режек, кидаясь в брешь, открывшуюся в массе крыс, перепрыгивая через пламя.

Каспар бросился за наемником. Обезумевший грызун с оскаленными зубами прыгнул на него, но посол взмахнул мечом и на лету разрубил черное тельце.

Каспар преодолел огненный барьер, но приземлился неловко, подвернув колено. Впрочем, ему удалось удержаться на ногах. Чекатило и Бремен бежали за ним, а позади них толпились крысы.

Впереди разбился еще один пузырек с маслом.

Чекатило крикнул:

— Посол! Пошевеливайся!

Каспар повернул в туннель, из которого они пришли. Толчки боли пронзали ногу при каждом шаге, вывихнутое колено адски пылало. Посол поравнялся с Режеком, готовящимся кинуть следующий пузырек. Кипящая масса крыс вливалась в туннель следом за ними. Каспар, услышал свист пламени, и пляшущие языки внезапно осветили пространство. Десятки крыс погибали, но бессчетное число других прыгали в грязный поток и огибали огненную преграду.

— Быстрей! — крикнул Режек. — Огонь даст нам время, но немного!

Чекатило, двигаясь для своего телосложения весьма проворно, обогнал Каспара, чье колено уже превратилось в мучительный узел жгучей боли. Шаги его замедлились — он знал, что долго не продержится. Посол слышал, как цокают — цок-цок-цок — по земле стремительные коготки, и заставлял себя мчаться вперед, стараясь не замечать боли в колене.

Крысы неслись за людьми с немыслимой скоростью и упорством. Их визг оглушал, усиленный водой и теснотой туннеля. Каспар услышал громкое верещание, слишком громкое и слишком близкое, и почувствовал тяжесть, обрушившуюся ему на спину. Он споткнулся и полетел вперед — от падения носом вниз посла спасла лишь рука Бремена.

Каспар дико замахал руками и ударился спиной о стену туннеля, пытаясь сбросить крысу. Раздался писк, а затем крик посла — острые как бритва зубы впились ему в шею. Мощные челюсти укусили посла еще раз, прежде чем Курт Бремен развернул его и разрубил крысу надвое одним ударом длинного клинка.

Даже среди всего этого ужаса Каспар успел восхититься истинным мастерством Бремена. Он снова побежал, прижимая ладонь к кровоточащей шее. Рыцарь Пантеры последовал за ним, то и дело оглядываясь назад в поисках крыс, ухитрившихся пробиться сквозь огонь. Кровь просачивалась между пальцами Каспара, и он понимал, что ему повезло, что тварь не разорвала главную артерию на его горле.

Каспар слепо мчался вперед, держась за прыгающим светом фонаря Режека, сияющим впереди маяком надежды. Он не знал, сколько еще придется бежать до безопасного места, но молился, чтобы оно оказалось рядом.

Он услышал, как вскрикнул от боли Курт Бремен, и обернулся — рыцарь дрался с ордой кусающихся и царапающихся крыс. Три вцепились в его ноги, остальные грызли острыми зубами железный нагрудник рыцаря. Курт махал лампой и бил мечом, но крысы были слишком юрки — они увертывались от смертоносного лезвия.

Каспар выхватил пистолеты, прислонился к стене туннеля и тщательно прицелился. Первый выстрел разорвал в клочья крысу, царапавшую грудь Бремена, второй швырнул в канаву другую. Паразиты остановили атаку, напуганные внезапным шумом, а рыцарь не дал им шанса оправиться, стряхнув одну и зарубив мечом другую.

— Хороший выстрел, — выдохнул он и захромал дальше по туннелю.

За пределами круга фонарного света Каспар различил волнующуюся массу черных крысиных тел, несущихся к ним, и понял, что огненный барьер Режека, в конце концов, исчерпал себя.

Он сунул пистолеты за пояс и поспешил за Бременом, слыша становящиеся все громче и громче стук коготков и щелканье острых зубов за спиной. Люди обогнули поворот туннеля, и Каспар воскликнул: «Вот!», заметив конус дневного света, падающий из люка на Громадном проспекте. Чекатило видно не было, но у подножия лестницы стоял Режек.

— Скорее! — крикнул он, и Каспару дико захотелось его ударить.

Посол добрался до лестницы, задыхаясь, колено пульсировало болью, но из последних сил он начал взбираться к свету и безопасности. Он стиснул зубы, чувствуя, как из раны на шее толчками выплескивается кровь.

Когда Каспар был уже у самого верха, в отверстие нырнули толстые руки Чекатило и выволокли его наружу. Посол, едва не захлебнувшись, глотнул свежего воздуха, словно утопающий, вырвавшийся на поверхность океана, и откатился от входа в канализацию. Снег в считанные секунды промочил одежду, мороз мгновенно пробрал до костей, но человек был слишком рад тому, что выбрался из канализации почти невредимым.

Режек проворно выскользнул из люка и тут же ухватился за бронзовую крышку. Курт Бремен появился последним, из десятков ран на его теле сочилась кровь.

— Скорее! — крикнул он. — Да поможет мне Сигмар, но они карабкаются по лестнице!

Он упал рядом с Режеком и помог ему волочь крышку люка.

Вместе они подтащили тяжелую пластину к входу в сточную систему и уложили ее на место. Железо громко лязгнуло, закрывая отверстие, а люди рухнули в полном изнеможении, вызванном напряжением и страхом.

Четверо мужчин пятились прочь от люка с оружием наготове, но каким бы кошмарным разумом не обладали крысы, пробиться сквозь бронзу они все же не могли. Долгие секунды протекли в молчании, прежде чем все четверо разом выдохнули и медленно опустили клинки.

— Ненавижу крыс, — произнес, наконец, Каспар, приваливаясь к Курту Бремену — боль в колене и шее вернулась, возобновив яростный напор.

Курт Бремен устоял, поддерживая посла, хотя и сам был серьезно ранен.

— Надо вернуться в посольство, — сказал рыцарь. — Пусть госпожа Валенчик осмотрит укусы и приложит лед к вашему колену.

Каспар кивнул и обратился к Чекатило:

— Где тот крысолов, которого ты приводил в посольство?

— Вернулся в Лубянку, — ответил Чекатило. — Лучшее место для него.

— Встретимся там через два часа, мне нужно поговорить с ним.

— О чем?

— Я хочу знать, видел ли он тех, кто был в канализации, — ответил Каспар. — Возможно, это наш единственный шанс выяснить, какого черта тут происходит, и ты мне понадобишься в качестве переводчика.

Глава 5

I

С помощью Курта Бремена Каспар добрался до посольства. К тому времени, когда они через железные ворота вошли во двор, колено его превратилось в комок страшной боли. Охранники посольства помогли рыцарю внести посла внутрь, в приемную, и позвали Софью Валенчик.

Софья поспешила в комнату, к послу, уложенному на кушетку, собирая на ходу свои длинные волосы в хвост и потирая окаймленные красными кругами глаза. Даже сквозь пелену боли в колене и укушенной шее Каспар заметил, какой усталой выглядит Софья, и это потрясло его.

Женщина опустилась на колени рядом с послом, а Курт Бремен в это время осторожно снял с Каспара сапог и бережно закатал штанину. Принесли ведро с водой и ворох тряпок, и Софья принялась промывать рану на шее.

— Ты старый дурак, — бормотала Софья, промокая порез. — Негоже людям твоего возраста так себя вести.

— Я начинаю с тобой соглашаться… — Он зашипел, когда лекарша прикоснулась к распухшей коленной чашечке.

— И человеку твоего положения не к лицу бегать по канализации, — продолжила она, качая головой.

Софья поманила одного из стражников и послала его за льдом, велев завернуть его в полотенце.

— Поверни голову, — сказала она, снова обращаясь к Каспару. — Так что случилось?

— Я прыгнул и неловко приземлился.

— Нет, я имею в виду твою шею.

— Меня укусила крыса. Большая.

Софья кивнула, вытащила из сумки флакончик с белой маслянистой мазью и зачерпнула немного кончиками пальцев. Каспар вдохнул резкий запах и поморщился, когда Софья шлепнула снадобье на рану и принялась размазывать мазь.

— Что это? Воняет просто адски.

— Камфара, смешанная с белым воском и касторовым маслом, — объяснила Софья. — Она поможет бороться с инфекцией, которую могла занести в рану крыса, и немного успокоит боль.

Обработав место укуса, она приложила к ране пропитанную мазью свернутую тряпицу, крепко забинтовав затем шею посла.

Каспар хрюкнул от боли, когда Софья начала растирать напряженные связки, массируя его колено. Посланный за льдом стражник вернулся, и лекарша приложила холодный компресс к ноге Каспара.

— Будем надеяться, что холод уменьшит отек.

Софья отвернулась от посла и начала осматривать раны Курта Бремена.

— Великий Сигмар, и я на это надеюсь, — прохрипел Каспар.

— Кстати, вы нашли что-нибудь? — поинтересовалась Софья, не оборачиваясь. — Действительно стоило туда спускаться?

— Да, Каспар, что вы нашли? — спросила следом Анастасия, появляясь у входа в приемную. Руки ее были скрещены на груди, волосы собраны в строгий пучок.

Каспар кивнул, озадаченный насмешкой, прозвучавшей в вопросе Анастасии.

— Думаю, что стоило, — ответил он. — Следы и крыс. Много крыс.

— Следы чего?

— Судя по виду — людей и тележки. Думаю, кто-то проделал ход в канализацию, чтобы что-то кому-то доставить. Крысолов, найденный Чекатило в Лубянке, сказал, что видел людей и гроб, но не знаю, можно ли считать его надежным свидетелем.

— Если он связан с Чекатило, то я бы сказала, что он крайне ненадежен, — фыркнула Анастасия.

— Не уверен, — буркнул Каспар, рассердившись, что Анастасия в очередной раз так быстро отметает его теории. — Мне не кажется, что он все это выдумал.

— Прошлой ночью ты сказал, что этот человек псих, — заметила Анастасия. — Ты сказал, он говорил о крысах, разгуливающих как люди. Серьезно, ты когда-нибудь слышал такую ерунду?

— В лесных чащах и на дальнем севере есть животные, ходящие на двух ногах, — заметила Софья. — Возможно, он видел одного из этих чудовищ?

— О, ты поддерживаешь его, не так ли? — хмыкнула Анастасия.

— Что ты хочешь этим сказать? — резко спросила Софья.

— Ты и сама отлично знаешь. Не думай, что я не вижу, как ты подлизываешься к нему. Я знаю, чего ты хочешь.

Каспар почувствовал, что перепалка женщин начинает выходить из-под контроля, и сказал:

— Согласен, что это звучит как бред сумасшедшего, но, думаю, он и правда видел что-то там внизу. И как только отек немного спадет, я отправлюсь в Лубянку и узнаю, что именно.

— Дурацкая затея, — заявила Анастасия.

— Возможно, — ответил Каспар, — но я все равно пойду.

— У меня просто в голове не укладывается, что ты доверился Чекатило. — Анастасия недоуменно покачала головой. — После всего, что случилось, ты становишься на его сторону, его слова для тебя важнее моих.

— На его сторону? О чем это ты? Это не вопрос сторон, тут дело в том, чтобы докопаться до сути того, что происходит в этом проклятом городе несколько последних месяцев.

— Значит, ты легковерный дурак, Каспар! — крикнула Анастасия. — Тебя обманул этот жирный жулик, который только и ждет, как бы воспользоваться твоей глупостью!

Разозлившийся Каспар прикусил губу. Он не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне, и чувствовал, что его вспыльчивый характер берет верх.

— Проклятие, Ана, почему ты всегда поднимаешь на смех мои суждения?! — рявкнул посол. — У меня много недостатков, но глупость я в их число никогда не включал. Чекатило замешан в этом, да, но я не верю, что он стоит за всем, что здесь творится. В Кислеве существует какая-то тайная организация, и я намерен разоблачить ее.

— Тогда тебе придется действовать в одиночку.

Анастасия резко крутанулась на каблуках и ураганом вылетела из комнаты. Тяжелое молчание повисло в воздухе, и Каспар почувствовал на себе взгляды всех присутствующих.

— Ни слова, — предупредил он, бурля от гнева.

II

Лубянка была угрюмым и зловещим местом. Высокие, утыканные шипами стены и лишенный окон фасад отпугивали всех, кто осмеливался приблизиться к дому скорби. Из-за здания взмывали в небо столбы дыма, но даже тепло, источаемое погребальными кострами, не соблазняло стекшихся в Кислев беженцев подойти к этому страшному месту.

Сейчас Лубянка стала домом для многих, пораженных чумой, нижние залы бывшего госпиталя отдали трудолюбивой смерти, вой умирающих и зараженных эхом метался в темных стенах, словно кричало само здание.

Каспар и Бремен ехали к Лубянке, копыта их коней проваливались в глубокий, никем не потревоженный снег — еще одно доказательство, что сюда не ходят. После того как они покинули посольство, Каспар не произнес ни слова, все еще сердясь из-за ссоры в приемной. Анастасия разъярила его, и, несмотря на множество удовольствий, связанных с ней, мужчина знал, что на этот раз примирения не последует. Инстинкты говорили ему, что события в Кислеве быстро приближаются к критической точке, и он не позволит отвлекать себя тем, кто постоянно высмеивает его мысли.

После ухода Анастасии он просидел еще час со льдом на колене, пока отек не спал настолько, что он снова получил возможность переносить вес на поврежденную ногу. Затем посол переоделся в чистое и сухое и подготовил оружие.

Софья советовала ему отдохнуть еще немного, прежде чем отправиться на Лубянку, но, увидев решимость Каспара, настояла лишь на том, чтобы оставить на колене холодный компресс, и взяла с посла клятву быть осторожным. Из уважения к Софье он поехал верхом, хотя суставы его все еще ныли.

Коссары с черными нарукавными повязками и марлевыми масками на лицах стояли у входа в Лубянку. Здесь никогда не было ворот, и этот факт символизировал, что госпиталь позаботится обо всех нуждающихся в помощи. Коссары без возражений пропустили посла. Собравшиеся вокруг горящих жаровен охранники опирались на древки своих секир.

— Жуткое место, — сказал Курт Бремен, окидывая взглядом унылые стены.

Каспар кивнул и обернулся, услышав позади хруст снега под чьими-то ногами. К ним, с трудом пробираясь по глубоким сугробам, приближались закутанные в меха Чекатило и Режек.

— Рад встрече, посол, — сказал Чекатило. — Ты уже оправился?

— Вполне, — ответил Каспар. — Пойдем внутрь. Не желаю задерживаться в этом ужасном месте дольше, чем это необходимо.

Чекатило кивнул и направился к тяжелым дверям. По бокам от входа застыли две статуи Шалльи, над ними были высечены по-кислевски молитвы богине. Каспар и Бремен спешились и привязали коней к перилам у двери.

— Может, попросить кого-нибудь из этих солдат присмотреть за нашими лошадьми? — предложил Бремен.

Каспар покачал головой:

— Нет, думаю, это не обязательно. Пусть в городе и не хватает еды, полагаю, никто из конокрадов не рискнет приблизиться к этому зловещему месту.

Бремен пожал плечами, и Чекатило постучал в дверь. Четверо мужчин переминались на обледеневших ступеньках. Колено Каспара болело, но терпимо. Хуже был мороз, просачивающийся в тело, пока они ждали, когда кто-нибудь ответит на стук.

— Проклятие, — буркнул, наконец, он и толкнул дверь.

Створка бесшумно открылась. Каспар шагнул в мрачный вестибюль Лубянки — облицованный камнем холл, пустой и холодный. Широкая лестница вела к двустворчатым дверям с начерченным на них белым крестом.

— Где крысолов, Чекатило? — спросил посол.

— Наверху. Белый крест означает, что нижние покои отведены тем, кто скоро умрет от чумы. Меньше работы тем, кто потащит их трупы на костры.

Каспар кивнул и зашагал вверх по ступеням, чувствуя, как колено взрывается болью при каждом шаге. Бремен, Чекатило и Режек быстро последовали за ним, пребывая, кажется, в самом подавленном настроении. Лестничный колодец освещало несколько тусклых ламп. Пара пролетов — и люди вышли на верхнюю площадку. Из-за ближайших дверей доносились крики, хриплый кашель и плач, и Каспар, взглянув на Чекатило, распахнул створки.

Длинный коридор, обнаружившийся по ту сторону двери, казалось, пронзал насквозь все здание, вдоль стен выстроились деревянные койки, на которых лежали несчастные в разных стадиях безумия и распада. Скудное пространство, не занятое кроватями, оккупировали жалкие представители рода человеческого, свернувшиеся на одеялах в ожидании смерти от холода и голода или сумасшествия.

Сотни людей наполняли коридор, их безумные вопли метались под высоким потолком, словно хор проклятых исполнял гимн в честь смерти. Жрецы Морра в черных балахонах сновали в проходах между людьми, брошенными здесь, успокаивая тех, кто еще слышал, или подзывая санитаров, чтобы те принесли еще один саван и завернули в него очередное тело.

Бессмысленный лепет голосов сбивал с толку. Война, страдания и нищета обратили сотни людей в немыслимо жалкое состояние. При виде такого количества человеческих мучений вокруг гнев Каспара превратился в скорбь.

Он знал, что таковы последствия войны. Люди могут рассказывать возвышенные истории о воинской славе, о вечной борьбе за свободу; посол и сам не раз уличал себя в подобных сантиментах, в том, что говорит все это перед сражением, чтобы повысить боевой дух своих солдат. Но Каспар знал, что сказки эти хороши, только когда война давным-давно кончена, когда ужасы, кровопролития и страдания обратились полузабытым ночным кошмаром, и сейчас на него нахлынула волна глубокого отвращения и ненависти к войне.

Поглощенный этими мыслями, он заметил высоченного толстого человека, который стоял перед койкой лежащего на спине юноши. Мужчина щелкнул пальцами, зовя санитаров, а затем чиркнул пальцем по своему горлу. Значение жеста не вызывало сомнений, и Каспар подумал, что подобная грубая демонстрация бесчеловечности непростительна.

Переходя к следующей кровати, тучный человек заметил Каспара и его спутников и, прихрамывая, направился к ним. Его и без того румяные щеки пылали от гнева. Он разразился длинной фразой на кислевском, и Каспар почувствовал яростное желание обрушить кулак на эту багровую морду.

Увидев, что Каспар его не понимает, человек переключился на исковерканный рейкшпиль.

— Кто вы и что здесь делаете? — рявкнул он.

— Дмитрий… — протянул Чекатило. — Я тоже рад тебя видеть.

Человек, кажется, только что обратил внимание на толстого мошенника и ухмыльнулся:

— Василий? Что тебе здесь нужно?

— Мне нужно снова увидеть Николая.

— Ха! Этого психа! — фыркнул Дмитрий. — Я велел жрецам Морра дать ему еще опия, чтобы утихомирить его. Его бред тревожит остальных, здесь становится просто как в сумасшедшем доме.

— Я думал, тут и так сумасшедший дом.

— Ты знаешь, что я имею в виду! — прорычал Дмитрий. Вероятно, красноту его физиономии обусловливала целая жизнь, посвященная поглощению кваса.

— Где я могу его найти? — настаивал Чекатило.

— В каморке в конце коридора, — ответил Дмитрий, небрежно махнув рукой куда-то в переполненное воплями пространство. — Я отделил его от остальных.

— Твое сострадание делает тебе честь, — хмыкнул Чекатило.

Дмитрий гоготнул и захромал прочь, предоставив гостям самим пробираться по коридору. Они уважительно обходили бритоголовых жрецов Морра, величественных и горделивых в своих длинных черных балахонах с серебряными амулетами, символами их бога, — вратами, отделяющих королевство живых от царства мертвых.

Лубянка поистине была обиталищем ужаса. Каспар нашел в помещенных сюда пациентах все виды уродства, как физического, так и духовного. Проклятые безобразием от рождения, искалеченные войной, растерзанные болезнью, с расколотым сознанием, последствием какой-либо кошмарной травмы — все они были равны в стенах Лубянки.

Тронутый до глубины души людскими страданиями, Каспар даже не заметил жреца Морра, пока не налетел на него.

— Простите… — начал, было, Каспар, но сутулая фигура проигнорировала его, быстро направляясь в противоположном направлении.

Простая черная роба окутывала священника с головы до пят. Каспар пожал плечами и сморщил нос от прогорклого запаха, исходящего от жреца, но решил, что работа в этом ужасном месте не оставляет много времени на личную гигиену. И все же что-то в этом жреце показалось послу неправильным, но Каспар не понял, что именно, и, когда они подошли к двери упомянутой Дмитрием каморки, уже выбросил эту загадку из головы.

Он толкнул дверь и тут же увидел, что проделанное путешествие было напрасным.

Николай Писанка лежал на койке, заливая пол хлещущей из перерезанного горла кровью. Мертвые черты изможденного лица исказил дикий ужас, словно последнее, что он видел на этом свете, родило в человеке невыносимый страх. Не стоило даже проверять, жив ли он еще: такая рана шансов не оставляет.

— Великий Сигмар! — воскликнул Бремен, бросаясь к трупу. — Откуда о нем могли узнать?

Режек перешагнул лужу крови и сказал:

— Это сделано совсем недавно. Кровь еще течет.

— Все, что Николай мог знать, он унес собой в царство Морра, — заметил Чекатило.

— Вот оно что! — воскликнул Каспар и кинулся прочь из кладовки.

Вернувшись в набитый человеческими обломками коридор, он быстро осмотрел помещение. Ага! Бремен, Чекатило и Режек, выскочившие следом за Каспаром, недоуменно взглянули на посла, рявкнувшего:

— Эй ты! В черном балахоне, стой!

Каспар помчался к лестнице.

Многочисленные жрецы Морра оторвались от работы при крике Каспара, но он не обращал на них внимания — он бежал так быстро, как позволяло разбитое колено, к человеку, с которым столкнулся чуть раньше. Посол вспомнил — на нем не было подвески, изображающей врата, символ Морра.

Человек не оглянулся, и Каспар выхватил пистолет, с громким щелчком взведя кремень. Он прицелился поверх головы лжежреца и снова крикнул:

— Стой! Стой, или буду стрелять!

Человек в черной робе был почти у дверей, ведущих на лестницу, и другого выхода, кроме как нажать на курок, у Каспара не было. Пистолет громыхнул, и обитатели Лубянки, испуганные выстрелом, подняли оглушительный шум, доведя какофонию воплей и визга до небывалой громкости.

Сумасшедшие выскочили из постелей и, корчась, распластались на полу — преследующие их кошмары снова обрушились на них.

Фигура в конце коридора обернулась с нечеловеческой стремительностью, руки ее нырнули под балахон. Каспар поспешно сунул пистолет за пояс и едва успел броситься под прикрытие каменной колонны, как воздух рядом с ним рассекла серебристая вспышка летящей стали.

Услышав клацанье, посол рискнул высунуть голову и увидел три бритвенно-острых метательных диска, вонзившихся в камень. Кто-то вцепился в него; обернувшись, Каспар увидел рядом с собой грязного человека в засаленной, пропахшей дымом куртке.

— Аха, новесья матка, камрад! — взвизгнул кислевит. С его потрескавшихся губ летели брызги слюны.

Каспар оттолкнул больного. Режек и Бремен пробежали мимо, преследуя фигуру в черном, уже нырнувшую в двери.

Каспар кинулся за ними, продираясь сквозь безумную давку. Вопящие сумасшедшие окружили его, визгливо и бессмысленно лепеча что-то. Безумие плескалось в каждой паре глаз, с которыми он встречался, стараясь вырваться и продолжить погоню за убийцей крысолова. Руки умалишенных дергали его во все стороны, обгрызенные ногти оставляли кровавые полосы на щеках, стремясь вцепиться в глаза. Каспар чувствовал, что его сминают, и слепо молотил кулаками и локтями, слыша треск рвущейся на нем одежды.

— Убирайтесь от меня! — взвизгнул посол, но больные либо не поняли его, либо не вняли приказу.

Босая нога ткнула его в пах, лишив дыхания; пронзенное болью тело Каспара сложилось пополам.

И вдруг все кончилось — это вернувшийся Курт Бремен разбросал толпу взбесившихся сумасшедших. Его кулаки и ноги расчистили путь к послу, и больные отпрянули от внушающего страх воина.

— Посол! Хватай меня за руку! — рявкнул Бремен.

Каспар послушался, и рыцарь рывком поставил его на ноги и потащил к лестнице.

— Вы его поймали? — выдавил, наконец, Каспар.

— Режек преследует его.

Каспар и Бремен вылетели за двери и побежали вниз по ступеням — и тут же наткнулись на лежащего у подножия лестницы наемника Чекатило с безвольно повисшей левой рукой. Режек был смертельно бледен, его меховая одежда промокла от крови.

— Режек! — воскликнул Каспар. — Где он?

— Ушел, — медленно проговорил разбойник. — Да спасет меня Урсан, но он слишком быстр. Самый быстрый боец из всех, кого я видел. Рядом с ним я выглядел неуклюжим ребенком. Миг промедления — и мои кишки валялись бы сейчас на полу.

Каспар видел Режека в деле, и сейчас холодок пробежал по его спине при мысли о том, что противник оказался проворнее профессионального убийцы. А единственный известный Каспару человек, который орудует клинком быстрее, заперт в камере чекистов.

Бремен распахнул парадную дверь Лубянки и выбежал наружу, на заснеженный двор.

Каспар опустился на колени возле раненого и стал осматривать рану. Он не был лекарем, но понимал, что Режеку повезло, что он выжил. Меч чиркнул его по животу, и кровь уже пропитала рубаху и штаны. Войди клинок на палец глубже — и Режек бы уже остывал. Впрочем, Каспар не стал бы проливать по нему слезы.

— Тебе повезло, — сказал Каспар.

Наконец-то спустившийся Чекатило взглянул на рану Режека и спросил:

— Он умрет?

— Не знаю. Не думаю, — ответил Каспар, — но нужен врач, иначе…

Запыхавшийся Чекатило кивнул:

— Я не приспособлен к беготне.

— Ты ни к чему не приспособлен, Чекатило, — горько бросил Каспар.

— Скрылся бесследно, — заявил вернувшийся Бремен, разочарованный неудачей.

— Проклятие, — сплюнул Каспар. — Придется возвращаться ни с чем.

Сердце его упало — только сейчас он в полной мере осознал, что верную возможность раскрыть правду буквально выхватили у них из-под носа.

III

Сегодня было уже бессмысленно предпринимать что-либо еще, и Каспар с Бременом покинули Лубянку, чтобы вернуться в посольство, оставив Чекатило договариваться с настоящими жрецами Морра, чтобы они позаботились о ранах Режека, пока не приведут жрицу Шалльи.

Ответ на вопрос, выживет наемник или нет, был Каспару абсолютно безразличен, но мысль о том, как легко убийца в черном справился с Режеком, сильно беспокоила его. Неужто их неизвестные враги так умелы? Единственным человеком, обладавшим подобным мастерством, был Саша Кажетан, и Каспар подумал, не знает ли он кого-нибудь в Кислеве, кто был бы наделен таким же даром. Интересно, осталось ли в голове Кажетана достаточно разума, чтобы ответить на этот вопрос?

Близилось послеобеденное время, Кислев окутала тишина, низкое солнце сияло на лазоревом небе, денек выдался гораздо яснее прежних. Посол задумался, так ли это на самом деле или только кажется оттого, что они покинули отвратительную и мрачную Лубянку.

Они подъехали к посольству в молчании. Каспар слез с коня и передал поводья подбежавшему Рыцарю Пантеры, ощущая полную безысходность.

Он не привык иметь дело с подобными материями. Посол понимал природу войны и знал, как наилучшим образом командовать войском; но в интригах и загадках он был не силен. Эта мысль подавляла его, но, когда он, хромая, вошел в посольство и увидел улыбающуюся Софью, дух Каспара снова воспрял.

Женщина заметила его состояние и спросила:

— Что случилось?

Каспар качнул головой:

— Расскажу попозже, сейчас мне надо выпить.

Она шагнула ближе и взяла его за руку:

— С тобой все в порядке? Ты не ранен?

— Нет, все нормально, я просто… устал, — сказал Каспар. — Очень устал.

Софья пристально посмотрела на него и решила не настаивать.

— Ну что ж, хорошо. У меня есть новости, которые, возможно, порадуют тебя.

— Неплохо бы. Что такое?

— Кажется, кризис миновал, и лихорадка Павла пошла на убыль. Думаю, худшее позади. Если он сумеет воздерживаться от кваса, то еще увидит новый год.

— Он очнулся?

Софья кивнула, и посол бросился вверх по лестнице в комнату Павла, где обнаружил старого товарища, сидящего в постели и дующего на горячий суп в миске. Павел, весь покрытый швами и повязками, все еще являл собой ужасающее зрелище, так что Каспар, входя в комнату, буквально принудил себя улыбнуться.

Павел поднял глаза и скорчил рожу:

— Я так плохо выгляжу?

— Ты выглядишь лучше, — уклончиво ответил Каспар, — Но, пари держу, тот, другой, выглядит много хуже.

— Ха! Если под «другим» ты имеешь в виду крыс и разбитое окно, то да. Они выглядят хуже.

— Что произошло? — спросил Каспар, придвигая к кровати стул и усаживаясь. — Что ты помнишь?

— После крыс Павел мало что помнит. Ульрик правый, как же плохо там было! Сотни крыс, лезущих отовсюду сразу. Кусающихся, царапающих, убивающих. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного. Они убили всех…

— А что случилось с тобой потом?

— Я… я не уверен. Я был уже очень пьян, когда оказался там, и когда это произошло, я тоже пил. Чтобы сбежать от крыс, я выпрыгнул в окно и весь порезался.

— Да уж, у тебя останется на память с десяток отличных шрамов, — заметил Каспар.

— Возможно, они сделают Павла еще красивее, — рассмеялся кислевит и поморщился — швы стягивали кожу на лице.

— Возможно, — с сомнением протянул Каспар, — хотя никогда не знаешь, что именно некоторые люди находят привлекательным.

— Ага, Павел будет выглядеть чертовски мужественным с этими шрамами, но, если честно, я не знаю, что произошло после крыс. Я брел по улицам и падал. Все, что я помню, это жуткий сон о падениях и мысль о том, что надо прийти сюда. Я не знаю, сколько был в отключке и как нашел дорогу. Чернота, провал — и вот я уже здесь, и Софья промывает мне раны.

— Что ж, я рад, что тебе лучше, Павел.

Павел кивнул и хлебнул супа.

— Софья сказала, что вы с Чекатило теперь работаете вместе. Он опасный человек, ты уверен, что это разумно?

Вопрос был задан небрежно, но Каспар ощутил скрытое за ним напряжение.

— Он сказал мне, что ты приходил повидаться с ним, Павел, — заявил посол. — Что ты просил его помочь мне отыскать Кажетана.

— Каспар, я… — начал Павел, но Каспар перебил его:

— Я знаю, что ты пошел к нему с добрыми намерениями, но ты говорил, что Чекатило не из тех, у кого надо оказываться в долгу, а сам поставил меня именно в такое положение. Так?

Павел опустил голову и не ответил.

— Так! — рявкнул Каспар.

— Да, — выдохнул, наконец, Павел.

— Я уже как-то сказал тебе, что не могу позволить себе смотреть в две стороны разом, и это по-прежнему правда. Я прощаю твою дурость в прошлом, потому что знаю, что ты действовал из благих побуждений, но больше этого не будет, Павел. Если я обнаружу, что ты сделал еще что-то глупое, то, видит Сигмар, наша дружба с тобой закончится. Я вышвырну тебя из своей жизни и из своего сердца, и можешь тогда хоть вовсе спиться, мне будет плевать. Мы поняли друг друга?

Павел кивнул, и Каспар увидел написанное на лице друга раскаяние. Посол не получил удовольствия, говоря подобные вещи, но выбора у него не было. Если Павел собирается остаться здесь, пусть знает, что его прежнее поведение недопустимо.

Он повернулся и покинул комнату, не сказав больше ни слова, оставив Павла наедине с его горестями.

IV

Дни тянулись, а конца зимы видно не было, хотя те, кто утверждал, что у них нюх на подобные вещи, говорили об оттепели в начале нового года. Дни шли медленно и болезненно, заполненные мучительными массажами раненого колена и попытками снять отек. Каспар давно вышел из того возраста, когда от подобных повреждений можно с легкостью отмахнуться, к тому же Софья уже предсказала, что колено останется слабым до конца его дней.

К Павлу силы тоже возвращались медленно, так что в посольстве его было не видно и не слышно. Софья позаботилась о том, чтобы в руки его не попал квас; недели шли, и великан-кислевит постепенно поправлялся.

Две тысячи пятьсот двадцать первый год тихо, без грома фанфар, сменился две тысячи пятьсот двадцать вторым — город был слишком подавлен, чтобы праздновать священный день Верены. Хотя чума продолжала косить людей десятками каждый день, казалось, что перелом в эпидемии все-таки наступил. Скудное утешение для тех, кто остался в карантинных районах, но источник великого утешения для всех остальных.

Несколько кислевских бояр в первый день Нахексена выступили перед солдатами с вдохновенными речами, обещая им год сражений и побед. Каспар тоже был вынужден обратиться к имперским подразделениям, стоящим лагерями под городскими стенами, — гонцы из Талабхейма доставили ему письма, в которых сообщалось, что армии Талабекланда и Стирланда выступили к Кислеву.

Возможно, дело было в надежде на подкрепление, или в удлинившихся днях, или в дыхании нового года, но по столице кислевитов начал распространяться вполне ощутимый дух оптимизма.

V

У него было около сорока тысяч воинов, и каждый день прибывало все больше и больше. Верховный Зар Железных Волков Альфрик Цинвульф удовлетворенно наблюдал, как скачут из холодных степей севера всадники, спеша присоединиться к его армии, вздымая свои черепа-тотемы едва ли не выше улюлюкающих боевых кличей. Победа рождает победу, и северные племена — кулы, ханги, варги, кьязакские конники — вставали под его знамена, стремясь разделить будущие успехи. Приходили и отдельные банды со своими печально известными предводителями, и войско Верховного Зара неуклонно росло.

Воины, которых он собирал, были самыми свирепыми бойцами, каких только можно пожелать. Никакая другая армия севера не выигрывала столько сражений и не покоряла столько племен. Никакая другая армия не пробуждала такого страха и ненависти у своих жертв и не убивала столько побежденных.

Сотни всадников и тысячи пехотинцев собрались в заметенной снегом долине, их было слишком много, чтобы окинуть всех одним взглядом. Войско расползлось по степи на день езды, дожидаясь приказа двинуться на юг. За Верховного Зара сражались и люди и монстры: уродливые тролли с высоких гор, звероподобные чудовища, осененные прикосновением Темных Богов, и безмозглые твари, чей безобразный вид не поддавался описанию.

Это войско поднялось не для того, чтобы завоевывать, а для того, чтобы уничтожать.

Люди южных земель уже изведали ужас перед ним и его армией, и Верховный Зар знал, что страшные истории послужат в деле ослабления неприятеля не хуже топора или меча.

Верховный Зар был великим воином, широкоплечим и могущественным. Он стоял, держа на сгибе руки свой рогатый шлем в форме волчьей морды, стоял на вершине скалистого угорья, позволяя своему войску видеть его. Плащ развевался за его спиной на ветру, переливающиеся пластины тяжелых доспехов сверкали в лучах позднего зимнего солнца.

Он вскинул татуированные руки, и поймавшие свет трофейные кольца, льнущие к мускулам, блеснули. Военачальник поднял над головой свой могучий палаш, держа тяжелое оружие так, словно оно ничего не весило. Он возвышался над восемью копьеносцами, сопровождавшими его, — избранник Хаоса, любимый сын Чара, будущий сокрушитель стран и народов.

Серебристые волосы с угольно-черными прядями на каждом виске колыхались на ветру, обрамляя покрытое шрамами лицо, знавшее лишь победы. Он улыбнулся, обнажая заточенные треугольники зубов.

Весенняя оттепель была не за горами, и его шаман, Кар Одаген, заверил его, что снега уже тают. Завтра придет утро, когда они выступят на юг, следуя линии гор Края Света, обойдут Прааг, а потом повернут на запад, к великому шраму земли, известному как Урзубье.

Зубы Урсана.

— Много воинов, — послышался голос, прозвучавший так, словно пополз ледник, и улыбка сбежала с лица Верховного Зара.

Кожу его защекотали мурашки, а волосы на руках поднялись дыбом — на скалу за ним взобрался Падший. Земля тряслась под его весом, и сапфировые искры заплясали вокруг окаймленных золотом краев доспехов Цинвульфа. Прежде чем ответить, он облизал внезапно пересохшие губы.

— Да, много воинов. На рассвете двинемся войной на юг.

Струйки темного дыма обвились вокруг его тела, когда разбуженное ото сна древнее существо шагнуло вперед, пошатнув гору своей тяжелой поступью. Верховный Зар не осмеливался вглядеться в него попристальнее; он видел участь тех, кто рискнул, и не желал закончить свои дни комком опаленной мертвой плоти.

— Я не помню этого мира, — произнес Падший. — Я помню разрушение Великих Врат и всеобщую суматоху, но все это… все это было тогда молодо. Я так долго спал, что больше ничего не помню.

— Мир будет нашим, — пообещал Цинвульф.

— Да… — пророкотало существо, дым окутал величественную фигуру, пульсирующую небесно-голубым светом, и Верховный Зар вздохнул с облегчением, когда Падший повернулся и спустился с горы.

VI

Когда Каспару сказали, что внизу его ждет Василий Чекатило, посол предположил, что кислевит принес новости о невидимом враге, до сих пор ускользавшем от них. Но теперь, сидя в своем кабинете и глядя на Чекатило, который лениво развалился перед камином, он жалел, что вообще впустил этого самодовольного мерзавца в посольство. После событий в Лубянке прошло уже много дней, а Каспар все откладывал разговор с Чекатило.

— Ты не можешь думать, что я действительно это сделаю, — сказал Каспар, сжав губы так, что они превратились в тонкую линию.

Чекатило коротко кивнул:

— Но я думаю, посол.

— Я не стану.

— Полагаю, станешь, это ведь в твоих интересах, — зловеще заметил Чекатило. — Помнишь, ты добровольно назвал себя моим должником, когда пропала твоя драгоценная Софья, ну, тогда, когда Саша Кажетан пытал ее на своем чердаке. Ты умолял меня о помощи.

— Но мы вернули Софью без твоей помощи, — заявил Каспар.

— Да. Но без моей помощи ты не поймал бы Кажетана, а?

— Нет, — признал Каспар. — Но я не просил тебя помогать мне в этом. К тебе приходил Павел. Я ничего не должен тебе.

Чекатило рассмеялся:

— Думаешь, это важно, имперец? Если человек, который должен мне деньги, умрет, разве я не потребую долг с его женщины? А если умрет она — с его сына? Это одно и то же, долги переходят. Ты мне должен, и я помню, что ты дал мне слово. И сказал, что оно железно, данное раз, никогда не нарушается.

Каспар поднялся из-за стола и повернулся спиной к Чекатило, глядя в окно на крыши Кислева. Снега отступали, первые дожди превратили улицы в слякотные болота, несколько поубавив оптимизм, принесенный в город новым годом.

Он знал, что армии выступили. Передовыевсадники авангарда войска Талабекланда уже прибыли, принеся вести о семи тысячах бойцов под командованием генерала Клеменца Спицзанера, человека, которого Каспар хорошо знал и не испытывал особого удовольствия при мысли о новой встрече. Он мимоходом подумал, не притупили ли годы резкости полководца, но решил, что довольно скоро это выяснится.

— Посол?

Оклик Чекатило вывел Каспара из задумчивости.

— То, что ты просишь меня сделать, противоречит всем обязательствам и присягам, которые я давал, принимая этот пост в твоей несчастной стране, — сказал Каспар, снова оборачиваясь к Чекатило.

— И что? Для твоего предшественника подобные вещи проблемы не составляли.

— Охотно верю, но Тугенхейм был трусом, а шантажировать меня у тебя не получится.

— Я тебя не шантажирую, имперец, — ответил Чекатило. — Я лишь прошу тебя уважить твой долг передо мной. Я покидаю Кислев и отправляюсь в Мариенбург, а путь туда очень долог. По твоим землям — во время войны они становятся опасным и подозрительным местом. Как посол Империи, ты можешь подписать документы, которые позволят мне передвигаться по твоей стране… как это говорится? Ага, вот, у меня записано: «без помех и препятствий». Тугенхейм также говорил мне, что, как посол, ты имеешь право на подразделение солдат, оберегающих тебя в путешествиях.

— Все это я знаю, — фыркнул Каспар.

— Естественно, — улыбнулся Чекатило. — Ты выделишь мне людей из своих солдат, чтобы они позаботились о моей безопасности. В конце концов, они сидят под стенами Кислева и ничего не делают, так пусть послужат хоть кому-то на пользу.

— Но скоро их призовут, — заявил Каспар. — Возможно, это ускользнуло от твоего эгоистичного разума, но надвигается война, и эти люди будут рисковать своими жизнями, защищая Кислев.

— Тьфу, если уж на то пошло, я не просил их приходить сюда. Думаю, многие из них будут только счастливы, получив возможность убраться из Кислева, прежде чем начнется война.

— Возможно, тебе неизвестно, что такое честь, раз ты бежишь из своей страны, как трусливая крыса, Чекатило, но для меня честь — не пустой звук, и будь я проклят, если подпишу хоть какие-нибудь проездные документы или выдам тебе своих солдат.

— Ты отказываешься оплатить свой долг? — мрачно проговорил Чекатило.

— Ты чертовски прав, отказываюсь.

— Я не стану больше просить вежливо, имперец. Ты дашь мне то, что я прошу.

— Только через мой труп! — прорычал Каспар.

— Если не через твой, то, возможно, через чей-то еще, — пообещал Чекатило, встал и вышел из комнаты.

VII

Павел брел по снежной каше Громадного проспекта, пригнув голову под моросящим дождем, окрасившим небеса в серое, смыв все остальные краски мира. Он знал, что в такую погоду выходить не стоило, — Софья предупреждала его, — но кислевит не мог оставаться в посольстве. Там все постоянно напоминают ему о том, что именно он вовлек посла в эти неприятности, а обвиняющие взгляды рыцарей и стражников бередят в душе стыд.

Он жалел, что у него нет сейчас бутылки с квасом, но и радовался, что ее нет. Последние недели превратились для него в нескончаемую битву между тягой к спиртному и желанием не подводить больше старого друга. Если быть честным, он знал, что слишком слаб, чтобы победить в этом бою, но надеялся все же восполнить то немногое, что могло бы сохранить их дружбу.

— Ты проклятый старый дурак, — пробормотал он себе под нос.

— Не стану спорить на этот счет, — заявил резкий голос из-за угла.

Сердце Павла упало, и он поднял голову, чтобы встретиться с холодным взглядом наемника Чекатило, Режека.

Тот стоял, привалившись к красной кирпичной стене, левая рука его висела на перевязи. Павел даже видел утолщение на поясе человека — там, где скрывалась туго перебинтованная рана на его животе.

— Ре-ежек, — настороженно протянул Павел. — Я слышал, ты умер. Что тебе надо?

— Могу же я поприветствовать старого друга? И нет, я не умер, прости, что разочаровал тебя.

— Мы никогда не были друзьями, Режек, даже тогда. Ты мерзкий хладнокровный убийца.

Режек хохотнул:

— А ты — нет? Я, кажется, припоминаю, это ведь ты размозжил череп Андрея Вилкова. А я только держал его.

Павел зажмурился, ощутив знакомую вину при мысли о той темной ночи, ночи убийства. Он глубоко вдохнул и сказал:

— Вижу, кто-то преподал тебе урок фехтования. Я слышал, ты чуть-чуть не потерял кишки.

Глаза Режека вспыхнули.

— Второй раз такого не случится, — прорычал он. — Когда я увижу этого ловкого ублюдка снова, я отрублю его треклятую голову.

Павел рассмеялся и хлопнул по раненой руке Режека:

— Лучше тебе не надеяться на скорую встречу, а?

— Я и сейчас фехтую лучше тебя! — рявкнул Режек.

— Не сомневаюсь, но ты же здесь не за этим?

Наемник улыбнулся, самообладание возвращалось к нему:

— Ты прав, не за этим.

— Тогда за чем? Давай, выкладывай поскорее, чтобы я мог убраться с этого чертова дождя.

— Чекатило хочет видеть тебя.

— Зачем?

— Ему нужно, чтобы ты кое-что для него сделал.

— Что?

— Спроси его сам. Я отведу тебя к нему.

— А если я не хочу с ним встречаться? — заявил Павел, хоть и знал, что это бессмысленно.

— Неважно. Он хочет видеть тебя, а я не буду повторять просьбу, — ухмыльнулся Режек, задирая здоровой рукой полу плаща и показывая рукоять меча.

Павел покорно вздохнул, зная, что, последовав за Режеком, он окончательно обрекает себя на проклятие, но понимая и то, что он слишком жалок, чтобы отказаться и пережить последствия.

Режек улыбнулся, увидев в глазах Павла поражение, и, повернувшись, зашагал по улице.

Павел поплелся за ним.

Глава 6

I

С позолоченными, сияющими на солнце древками ярких узорчатых знамен, увенчанных орлами, с развевающимися на упрямом ветру штандартами и броско одетыми рыцарями, армия Талабекланда являла собой грандиозное зрелище. Семь тысяч людей стройными рядами маршировали по изрезанной колеями дороге к Кислеву. Сердце Каспара наполнялось восхищением при виде этой открытой демонстрации военной мощи и от гордости за свой народ, пославший таких отличных солдат на подмогу союзникам.

Он и Курт Бремен сидели на конях сбоку от главной дороги у подножия Горы Героев, закутавшись в толстые меховые плащи. Официально Каспар присутствовал здесь в роли посла Империи, чтобы поприветствовать и провести в город командующего войском, но посол знал Клеменца Спицзанера с тех пор, как сам принял генеральский жезл, и не спешил возобновить знакомство.

Нет, Каспар пришел посмотреть представление.

Плотные ряды копейщиков в длинных красно золотых плащах поверх лат шагали за алебардщиками в полосатых камзолах, гордо несущими свое высокое оружие со сверкающими, точно лес зеркал, лезвиями. Каспар наблюдал за различными подразделениями, проходящими мимо него в буйстве красок: золотых, красных, белых, синих. Бойцы на мечах в шлемах с пышными плюмажами, с окованными железом щитами за спинами; аркебузьеры в длинных туниках с серебряными патронташами; лучники в треуголках с кокардами и луками, завернутыми в промасленный холст; воины в сверкающих кольчугах и алых галифе, несущие на плечах громадные тяжелые мечи.

Полк за полком маршировала пехота Талабекланда под бой барабанов и воодушевляющий напев вторящих им рожков.

Кавалерия скакала на отличных, вскормленных отборным зерном жеребцах, пышащих силой и здоровьем. Молодые всадники были в легких гибких нагрудниках из дубленой кожи и шлемах с султанами из перьев, их длинные карабины в чехлах висели, притороченные к седлам. Стремительные, опасные и храбрые на грани безрассудства, они заставили многих врагов пожалеть о том, что те недооценивали эту легковооруженную кавалерию.

Но по-настоящему прославили армию рыцари в сияющей броне, едущие на громадных, тяжеловесных лошадях. Боевые кони более семнадцати локтей высотой, выращенные в лучших конюшнях севера, эти храпящие, бьющие копытами битюги несли на себе Рыцарей Белого Волка: внушающих страх бородатых воинов, могущих потягаться дикой внешностью со своими скакунами.

С накинутыми на плечи косматыми волчьими шкурами, отказавшиеся от щитов, они несли тяжелые кавалерийские молоты и на ходу обменивались друг с другом хриплыми шутками.

— Тамплиеры так себя не ведут, — укоризненно покачал головой Курт Бремен.

Каспар хмыкнул — он был хорошо осведомлен о соперничестве храмовников Ульрика и Сигмара. И тут же радостно улыбнулся, заметив, наконец, черно-золотое знамя артиллерии Нулна. Угрюмые волы, подгоняемые криками и кнутами погонщиков, влекли по дороге массивные пушки и бомбарды, а истекающие потом мускулистые мужчины подталкивали чудовищно тяжелые бронзовые стволы, когда колеса лафетов застревали в грязи. Артиллерийские повозки следовали одна за другой, груженные ядрами, снарядами, порохом, ганшпугами и шомполами.

— Ох, я искренне горжусь, видя здесь эти орудия, Курт. Имперская артиллерийская школа все еще производит лучшие пушки в мире, и неважно, что там твердят гномы.

— Да что пушки, Каспар, — с улыбкой сказал Бремен. — Дай мне лучше эверландского жеребца и крепкое копье.

— Война надвигается, Курт, — отозвался Каспар. — Вещи, которые производит сейчас Инженерная школа, пугают своими возможностями. Только представь пистолеты, не требующие перезарядки после каждого выстрела, с вращающимся барабаном для патронов, пороховые ракеты, летящие дальше, чем снаряд самой мощной мортиры, хотя большого вреда они причинить не могут, и бронированные машины, везущие пушку по полю боя.

— Ага, скоро сам солдат станет необязательным.

— Боюсь, ты можешь оказаться прав, Курт, — грустно признал Каспар. — Да оградит нас Сигмар от таких времен. Какие же войны начнутся тогда, когда мы не сможем больше встречаться с неприятелем лицом к лицу? Насколько легче будет убивать, когда мы сумеем делать это, находясь в лигах от противника, когда перестанем ощущать кровь врага на своих руках и не сможем заглянуть в глаза умирающего?

— Подозреваю, это будет слишком легко, — отозвался Бремен.

Грустные мысли отравили Каспару наслаждение спектаклем прибытия в Кислев его земляков, и настроение его только ухудшилось, когда он увидел знамя приближающегося генерала: стоящий на задних лапах алый грифон на золотом поле, окруженный лавровым венком. Штандарт украшали многочисленные свитки и молитвенные подвески.

— Проклятие, вот и он сам, — вздохнул Каспар.

— Ты знаешь генерала? — спросил Бремен.

Каспар кивнул.

— Он был офицером в моем штабе, и я никак не мог от него избавиться. К несчастью, у его семьи имелись денежки, и я был обязан держать его при себе. Довольно сведущий солдат, но без всякой жалости к человеку. Он не понимает, что должен беречь своих солдат и вывести из боя как можно больше живых. Покажи ему сражение, и он будет швырять в него людей, пока не победит, невзирая на потери.

— Значит, вы недолюбливаете друг дружку?

— Точно так, — хмыкнул Каспар. — Когда я ушел из армии, Спицзанер предполагал, что, как старший офицер, он примет на себя мою должность, но я не собирался ему это позволить. Вместо него я порекомендовал офицера по фамилии Хоффман, доброго и храброго человека со сверхъестественным чутьем обстановки.

— Да, не так-то легко вынести, когда вместо тебя продвигают младшего офицера.

— Нет, но будь я проклят, если бы отдал Убийце Клеменцу свой полк. Спасибо Сигмару, отец графини-выборщицы, бывший тогда графом Нулна, согласился со мной, и Спицзанер с повышением перешел в подразделение Талабекланда.

— Где он, очевидно, процветал, если теперь стал генералом, — заметил Бремен.

— О, вероятнее всего, это его деньги купили ему продвижение по служебной лестнице.

Продолжения дискуссии не последовало из-за прибытия самого Спицзанера и его ближнего круга: его офицеров, его жрецов, его счетоводов, его летописцев, его личных камердинеров, пары мужчин в длинных плащах-рясах с имперскими печатями Карла-Франца, пришпиленными к лацканам, и отряда дородных бойцов с раздвоенными бородами и длинными мечами, которыми они, похоже, умели пользоваться. А также его знаменосца, а также собственного герольда генерала Клеменца Спицзанера, без которого он не путешествовал, выдувающего из латунного горна звонкие ноты. Группа всадников приблизилась к Каспару с Бременом.

Спицзанеру было немного за сорок, но казался он гораздо моложе благодаря вольной и буйной жизни, полной пороков, — жизни, обычной для знати Империи. Худое, болезненно-землистое лицо с неправильными чертами выглядело так, словно кости черепа слишком плотно прижались к коже. Портрет дополняли мутные глаза неопределенного бледно-зеленого оттенка. Командующий носил алый сюртук с золотым галуном, перекинутым через одно плечо, и изумрудно-зеленый ментик с золотистой бахромой, наброшенный на другое. Его кремовые лосины для верховой езды были девственно чисты, а высокие черные сапоги сияли глянцем.

Спицзанер, въезжая в Кислев в пышном генеральском облачении, вероятно, знал, с кем ему предстоит встретиться. Любой другой скакал бы в практичных мехах и стеганом камзоле, но только не Спицзанер; ему было что доказывать. Каспар задумался, долго ли пришлось ждать армии вне пределов видимости Кислева, пока их командующий переодевался в этот смехотворный наряд.

Группа генерала остановилась со звоном постромок и уздечек, и Каспар натянул на лицо свою самую любезную улыбку.

— Мое восхищение, генерал Спицзанер. Как посол в Империи я приветствую вас на севере, — сказал Каспар и повернулся, показав на стоящего рядом с ним рыцаря. — Позвольте представить Курта Бремена, командира моего полка Рыцарей Пантеры.

Спицзанер поклонился Бремену, затем коротко кивнул Каспару и произнес:

— Много воды утекло, фон Велтен.

— Да, немало, — ответил Каспар. — Полагаю, в последний раз мы виделись на балу графини-выборщицы в две тысячи пятьсот двенадцатом.

Он заметил, как Спицзанер стиснул челюсти, и не смог устоять перед соблазном всадить нож чуть глубже.

— А как там маршал Хоффман? Вы поддерживаете связь? — поинтересовался он.

— Нет, — отрезал Спицзанер. — Мы с маршалом Хоффманом не общаемся.

— Ах, как часто это случается, когда одного из братьев-офицеров повышают в звании. С другой стороны, я вот до сих пор время от времени получаю от него письма. Я всегда считал его одним из моих самых одаренных протеже. Тебе, без сомнения, будет приятно узнать, что он преуспевает.

— Конечно, но не будем отвлекаться, — сказал Спицзанер чуть громче, чем требовалось. — Его тут нет, а я здесь. Я генерал, командующий этого подразделения, и было бы неплохо, если бы ты оказывал мне уважение, соответствующее моему званию.

— Конечно, генерал, я не хотел показаться непочтительным, — отозвался Каспар.

Ответ явно не убедил Спицзанера, но настаивать он не стал. Генерал окинул взглядом неряшливые лагеря солдат, разбитые под городскими стенами, и видневшиеся там и тут на скалистой земле штандарты Империи.

— Что, имперские войска уже здесь?

— Да, — ответил Каспар. — Остатки полков, рассеянных после бойни у Ждевки. Около трех тысяч человек.

— Они на что-то годятся?

Каспар проглотил яростную реплику и сказал:

— Они люди Империи, генерал.

— А кто ими командует?

— Капитан по имени Гошик, хороший человек. Он собрал солдат и держит их в готовности к военному сезону.

— Капитан командует тремя тысячами? — возмутился Спицзанер.

— Он самый старший и наиболее компетентный офицер из тех, кто выжил в сражении.

— Немыслимо! Я немедленно назначу на его место кого-нибудь из офицеров моего штаба, как только мы разместимся в этой чудовищной стране. Буду благодарен, если ты побыстрее покажешь, где нам расквартироваться. Путешествие из Империи было долгим и трудным.

— Вижу, — заметил Каспар, разглядывая сверкающую великолепием форму Спицзанера.

Генерал проигнорировал шпильку Каспара и, повернувшись в седле, махнул рукой, подзывая пару с печатями императора на лацканах.

— Это Йохан Мишленштадт и Клаус Ботнер, эмиссары императора, — представил подошедших Спицзанер. — Их безопасность в походе в Кислев мне доверил сам рейхсмаршал.

Каспар кивнул, приветствуя двух мужчин и размышляя, в каком же отчаянии должен был быть Курт Хелборг, чтобы доверить Спицзанеру жизни этих людей.

— Рад знакомству, джентльмены.

— Аналогично, посол фон Велтен, — ответил Мишленштадт.

— Да, генерал Спицзанер много о вас рассказывал, хотя, полагаю, он кое-что преувеличил, — сказал Ботнер.

Каспар уловил иронию в тоне эмиссара и немедленно почувствовал расположение к Ботнеру. Он вполне представлял себе, сколько яду мог вылить Спицзанер на бывшего командующего, и был рад встретить человека, способного видеть истину сквозь эту слизкую пелену злых слов.

— Я уверен, генерал польстил мне своими рассказами, — вежливо проговорил Каспар, — но я заинтригован: с какой же миссией вы прибыли, если сам рейхсмаршал проявил к ней такой интерес?

— Вопрос чрезвычайной важности, — сказал Мишленштадт. — Нам необходимо увидеться с Ледяной Королевой как можно скорее.

— Да, — подхватил Ботнер. — Мы привезли письма от самого императора и должны передать их царице в собственные руки.

— Это может оказаться не так-то просто, — заметил Каспар, слегка удивленный привычкой эмиссаров заканчивать друг за друга фразы. — Царица не та женщина, с которой легко повидаться.

— Это жизненно важно, — заявил Мишленштадт.

— Да, — кивнул Ботнер. — От этого зависит судьба всего мира.

II

Сосульки, свисающие с крыши погреба, таяли, капля за каплей роняя влагу на бронзовый гроб, и громкое эхо ледяной комнаты вторило мерному звону. Бледно-голубой лед, покрывающий стены и пол, прорезали черные и зеленые жилки отравы, быстро распространяющейся от гроба, окруженного ядовитыми миазмами, заражая все вокруг смертельной, все изменяющей хворью.

Чума, разгуливающая по улицам наверху, убивающая ежедневно десятки людей, была наглядной демонстрацией мощи, покоящейся в гробу, — ее вредоносные создатели отлично справились со своей задачей. Возможно, даже слишком, думала она, праздно шагая вокруг гроба. Выдыхаемый на морозе воздух собирался перед лицом в мутные облачка. Сила внутри гроба жила, энергия порчи возрастала с каждым минувшим днем, и требовались надежные обереги, чтобы держать эту злобу под контролем, чтобы ее стремление искажать и менять не сорвало маску с нее самой до того, как она будет готова открыть свое истинное лицо.

Крошечные замерзшие трупики, лежащие в углу погреба, служили свидетельством того, какое количество невинной крови понадобилось, чтобы подчинить злобную силу, но, к счастью, Лосев открыл в Лубянке почти неисчерпаемый источник этих безымянных, безликих жертв.

Когда придет время разбить обереги и позволить энергии зла развернуться в полную силу, пролиться необузданным дождем, она будет без устали наслаждаться зрелищем мучительных смертей и мутаций, которые последуют сразу же за отравленным шквалом. Прибытие имперских войск два дня назад наполнило ее отнюдь не разочарованием, но восторгом. Ей говорили, что армии Талабекланда и Стирланда явятся в Кислев, но сейчас, кажется, силы Стирланда свернули на запад, чтобы соединиться с войском боярина Куркоза.

Возле городских стен собралось очень много людей, и она чувствовала пульсирующее, смертельное желание порчи, запертой в гробу, освободиться, перенести свой распад на массу живых существ, превратить их в зловонные гниющие груды разлагающейся измененной плоти и костей. Она подозревала, что армия Стирланда все равно подойдет к Кислеву, и знала, что если дождется благоприятного момента, то сумеет причинить гораздо большие страдания — всем.

Изящные пальчики скользнули по ржавой крышке гроба, ощутив скрытую в нем мощь и жажду искажать, портить, разрушать. Но той, кого коснулась милость Темных Богов, зло не могло причинить вреда.

— Уже скоро, — прошептала она. — Обуздай свой гнев еще ненадолго и получишь на переделку столько жизней, сколько еще не видело.

Она повернулась и снова зашагала по кругу. Сейчас ее мысли занимало более неотложное дело.

Саша Кажетан.

Она знала, что он уже полностью погрузился в свое безумие и его одержимость послом поглотила его.

Пришло время снова послать своего прекрасного принца на охоту.

III

— Проклятие, сколько еще ждать? — фыркнул Клеменц Спицзанер, нетерпеливо слоняясь туда-сюда перед огромным портретом королевы-ханши Мишки в Галерее Героев.

Внутреннее убранство Зимнего Дворца царицы по-прежнему впечатляло, ледяные стены сверкали в свете тысяч свечей, горящих в величественных висящих канделябрах. Колонны черного льда с бегущими по ним тончайшими прожилками золотых нитей поднимались к высокому сводчатому потолку, украшенному мозаикой, изображающей коронацию Игоря Грозного.

— Вы протопчете борозду на ковре, генерал, — бросил Каспар, стоящий у стены, заложив руки за спину.

Хотя он и ненавидел показуху, на прием к царице, который она наконец-то соблаговолила им назначить, пришлось надеть официальный наряд: шляпу с кокардой и пышными голубыми перьями, длинный расшитый камзол, жилет, туго застегнутый на все серебряные пуговицы, и элегантные бриджи, заправленные в начищенные до блеска черные сапоги. Спицзанер и его офицеры облачились в свои пестрые, нелепые и ужасно непрактичные мундиры, перегруженные золотыми косами, витыми шнурками и бронзовыми эполетами.

Оба эмиссара императора были в строгих темных одеждах — единственной уступкой торжественности стали ало-золотые кушаки, которыми они перепоясали талии, и имперские печати, приколотые к лацканам. Ботнер восхищенно разглядывал помещение, а Мишленштадт выщипывал из своего сюртука крошки корпии.

— Ты же посол, — раздраженно сказал Спицзанер. — Неужели ты не мог обеспечить нам аудиенцию у царицы побыстрее? Моя армия стоит под стенами ее треклятого города уже пять дней. Она что, не хочет, чтобы мы помогли ей?

— Царица сама решает, кого и когда она желает видеть, — объяснил Каспар. — Ее советник, Петр Лосев… ну, скажем так, он не самый сговорчивый человек, когда речь идет о содействии в организации приема.

— Чтоб ее черти взяли, видит Сигмар, она испытывает мое терпение, — буркнул Спицзанер.

— Полагаю, у нас нет иного выбора, надо ждать, — дружелюбно заметил Мишленштадт.

— Да, — кивнул Ботнер. — Никто из нас не может заставить монарха маршировать под какой-либо барабан, кроме его собственного. Мы должны дожидаться ее милости, поскольку у нас есть четкие инструкции: передать ей письма лично.

Каспар заставлял себя не обращать внимания на нетерпеливые метания Спицзанера — этот самодовольный индюк последние несколько дней только и делал, что трепал ему нервы. Посол двинулся дальше по коридору, задержавшись перед портретом еще одной знаменитой ханши, Анастасии. Женщина на картине была изображена едущей на боевой колеснице — она воздела руки к бушующим над ней небесам. У этой Анастасии, высокой и прекрасной, черты лица светились жестокостью, но ей не обладала та Анастасия, которую посол знал, в ней чувствовалась свирепость — яростное эхо суровой земли, родившей ее. Она являла собой живой, дышащий образ всего того, что сделало кислевитов столь отважной и выносливой расой.

Мысль об Анастасии всколыхнула в нем ставшую привычной меланхолию — они так отдалились друг от друга. Часть его существа еще тянулась к ней, желая искупить все резкие слова, вставшие между ними, но мужчина чувствовал, что прошло уже слишком много времени и сближение практически невозможно. Грустно, конечно, но он достаточно хорошо знал себя, чтобы понимать, что ему уже поздно меняться и что самый простой способ избавиться от тоски — это запереть ее в самых дальних уголках сознания.

Бой часов над позолоченными створками дверей встряхнул Каспара, отвлекая от печальных мыслей, и он вернулся в главный зал, где Спицзанер и его броско и безвкусно одетые офицеры выстроились перед дверью в строгой иерархии, подчеркивающей их звания.

Ботнер и Мишленштадт встали слева и чуть позади от Спицзанера, который, естественно, занял центральное место в преддверии обещанной аудиенции. С девятым ударом часов двери во внутренние апартаменты распахнулись и в Зал Героев ступила царица Катерина, Ледяная Королева Кислева.

И снова Каспара поразила первобытная сила ее красоты. Черты лица Ледяной Королевы были царственны и пронзительны, их словно высекли из самого холодного и чистого глетчера высокогорья; глаза женщины сияли подобно голубым бриллиантам. Она внушала благоговение, и Каспар вспомнил страх и восторженный трепет, объявший ее подданных, когда она в прошлый раз прошла среди них. Длинное, мерцающее платье цвета слоновой кости, прослоенное гладкими как лед шелками и связками жемчужин, струилось вокруг ее тела. Волосы царицы, ослепительно белые, точно зимнее утро, колыхались неуловимо-голубоватыми прядями, переплетаясь с нитями изумрудов, сверкающих под прозрачной ледяной короной. Страх-Мороз, боевой клинок королев-ханш, вновь висел на ее поясе, и Каспар чувствовал волны холода, катящиеся от царицы.

Она появилась без обычной свиты подхалимов, прихлебателей и родичей. Вместо них Ледяную Королеву сопровождали четверо обнаженных по пояс воинов с бритыми головами, длинными чубами и усами, они несли тяжелый золотой трон. На спине каждого скрещивалась пара кривых сабель, а из складок плоти на их плоских мускулистых животах выглядывали рукояти длинных тонких ножей.

Бойцы из бывшего отряда Саши Кажетана, решил Каспар, узнав холодящую душу манеру прятать клинки в собственном теле. Бравада ли то или демонстрация храбрости, обряд или традиция? Каспар не знал и не чувствовал желания узнать это.

Ледяная Королева приближалась, температура падала, призрачный туман собирался вокруг их лодыжек. Каспар слышал тоненькое потрескивание растущей ледяной корочки и запах мороза, резкий и острый запах северных лесов, наполняющий воздух. Он слышал тяжелое глухое дыхание людей Империи, кланяющихся царице, ежась на знобящем степном ветру, принесенном ею. Каждому из них была известна репутация Ледяной Королевы, могущественной колдуньи, но никто не ожидал ощутить на себе такую силу — и так близко.

Кланяясь, Каспар украдкой улыбнулся. Ледяная Королева при всем ее уме и прозорливости не скупилась на демонстрацию своей мощи, и Каспар поразился; осознав, насколько она на самом деле нравится ему. Телохранители поставили трон на пол позади царицы, и она грациозно опустилась на него. Воины застыли по бокам, скрестив руки на груди, в весьма агрессивных позах.

— Посол фон Велтен, — произнесла Ледяная Королева неожиданно теплым голосом. — Мне приятно видеть вас снова. Нам недоставало вас в этом дворце.

Каспар опять изящно поклонился:

— Для меня честь вновь присутствовать здесь, ваше величество.

— Как обстоят дела с вашим темпераментом? — игриво спросила она.

— Как всегда, плохо, — улыбнулся Каспар.

— Отлично, — кивнула Ледяная Королева. — А кого вы привели ко мне на этот раз? Очередных вспыльчивых?

— Боюсь, что нет, — ответил Каспар и повернулся, чтобы представить своих спутников: — Это генерал Клеменц Спицзанер из Нулна, ваше величество. Он командует армией, вставшей сейчас лагерем под стенами вашего города.

— Мое почтение, ваше величество, — сказал Спицзанер, старательно и напыщенно кланяясь — так, что перья шляпы, которой он взмахнул в приветствии, подмели гладь пола.

— О да, — произнесла Ледяная Королева, и взгляд ее соскользнул с цветастого поборника строгой дисциплины дальше.

Каспар продолжил:

— А это дипломатические представители вашего царственного брата, монарха Юга, благородного императора Карла-Франца. Эмиссары Мишленштадт и Ботнер.

Каспар заметил, что лицо Спицзанера на мгновение исказила вспышка гнева — как легко выбросила его из головы Ледяная Королева! — но благоразумный генерал ничего не сказал.

Тем временем Мишленштадт подался вперед, поскольку Ледяная Королева проговорила:

— Я слышала, вы прибыли с новостями, очень важными для меня?

— Так точно, ваше величество, — ответил эмиссар, запуская руку во внутренний карман сюртука. Но не успел он сделать и двух шагов, как воины за спиной царицы выхватили оружие, и острия сабель в мгновение ока застыли у его горла.

— Что? — задохнулся Мишленштадт, посерев как пепел, и вытащил из кармана запечатанное сургучом письмо.

Ближайший боец хмыкнул и выхватил бумагу из его руки, после чего повернулся и передал ее царице.

— Да хранит нас Сигмар, — прошептал Ботнер, когда трясущийся Мишленштадт попятился от свирепых воинов.

— Простите их рвение, — улыбнулась Ледяная Королева. — Обязанность этих солдат — защита моей жизни, и они относятся к ней весьма серьезно, пессимистически взирая на приближающихся ко мне людей, которых они не знают.

— Все в порядке, — выдохнул Мишленштадт, хотя Каспар ясно видел, как имперца бьет дрожь. — Их преданность достойна уважения.

Воины убрали сабли в ножны и отступили обратно за трон, хотя Каспар и не сомневался, что Ледяная Королева вполне способна сама защитить себя, буде возникнет такая необходимость. Она сломала печать и развернула пергамент, быстро пробежав взглядом рукописные строки.

— Эмиссар Мишленштадт, — произнесла женщина, не отрываясь от письма.

— Ваше величество?

— Объясните мне это, если можете.

— Не уверен, что понял, ваше величество. — Мишленштадт и Ботнер недоуменно переглянулись. — Я сам помогал императору составлять письмо и поручусь за ясность каждого слова.

— Прошу прощения, — сказала царица, и Каспар почувствовал в ее тоне ледяное подводное течение. — Представьте себе, что я простая королевна, на которую вы желаете произвести впечатление красивыми фразами. Расскажите, чего просят от меня в этих письмах.

— Это приглашение совершить путешествие в Альтдорф и соединиться с теми, кто встанет против сил тьмы, угрожающих уничтожить нас всех, — ответил Мишленштадт. — Император решил, что день Весеннего Равноденствия должен стать днем образования великого Конклава Света, на котором соберутся те славные и могучие, от кого зависит судьба всего мира.

— Думаете, вам решать участь Света? — рассмеялась царица. — Значит, вы дураки. Как может человек верить, что спасение или уничтожение мира в его власти?

Оба эмиссара вновь обменялись сконфуженными взглядами — такой реакции они не предвидели.

— Мир вращается вне зависимости от того, что решите вы и ваш Конклав Света. Сейчас надо не говорить, а действовать. Вражеские войска грабят мои земли, убивают моих людей и опустошают мои города. Мои воины сражаются и умирают, а ваш император хочет, чтобы я покинула свою страну в час величайшей нужды?

— Он желает лишь устранить опасность, грозящую нам всем, — возразил Мишленштадт.

— Да, — согласился Ботнер. — Свободные народы, мы должны встать плечом к плечу, или наверняка погибнем поодиночке.

— Удобное отношение — сейчас, когда враг ступил на ваши земли, — заметила царица, поворачиваясь к Каспару, а он, ощутив на себе холод ее взгляда, почувствовал, как его кожа под одеждой скукоживается, покрываясь колючими мурашками.

— Посол фон Велтен, — начала ледяная Королева, — а вы ничего не хотите сказать?

Каспар знал, что должен сейчас выбирать слова с величайшей осторожностью. Взгляды эмиссаров не отрывались от него.

— Я предпочитаю оставить политические игры тем, кто в них более сведущ, ваше величество.

Царица нахмурилась:

— Вы посол императора в Кислеве или нет?

— Посол, — согласился Каспар.

— А раз вы его посол, то говорите от его имени, не так ли?

— Да, так. — Каспар понял, что попал в умело расставленную ловушку, но теперь уже не знал, как выдернуть голову из петли.

— Тогда скажите мне, что сделал бы ваш император, если бы ситуация была иной, если бы Империю раздирала война, а ему бы предложили бросить свою страну, пока враги убивают его людей и сжигают их дома?

Каспар помедлил, прежде чем заговорить, хотя твердо знал ответ на вопрос царицы.

— Он бы отказался ехать, ваше величество, — сказал Каспар под яростное пыхтение Спицзанера и тяжкий вздох эмиссаров императора. — Карл-Франц человек чести, король-воин, и пока сердце его бьется, он не покинет свой народ.

Царица кивнула и улыбнулась так, словно точно знала, какой ответ даст Каспар. Она поднялась с трона и обратилась непосредственно к представителям императора:

— Можете передать своему правителю, что я благодарю его за приглашение, но, к сожалению, должна отклонить его. Мне надо спасать свою землю, и я не могу оставить ее, когда северные племена идут на нас войной. Я пошлю с вами в Альтдорф моих самых верных слуг, и они будут говорить на предстоящем совете от моего имени.

Царица грациозно поклонилась мужчинам, повернулась и так же изящно удалилась за золоченые двери, туда, откуда пришла; ее телохранители последовали за ней. Когда тяжелые створки захлопнулись, рыцари в бронзовых доспехах открыли вход, ведущий в вестибюль Зимнего Дворца, и застыли на страже по обе стороны коридора. Отпущенные таким образом, Каспар и его соотечественники уныло покинули Зал Героев под неизменными взглядами царей и ханш Кислева.

IV

Каспар покачал головой, когда к нему бросился грум, чтобы забрать поводья Магнуса, спешился и сам повел коня к конюшне возле посольства. Заметив, что сопровождавшие его во дворец стражники застонали при мысли о том, что возвращение в тепло посольства откладывается, он бросил им:

— Идите. Я недолго.

Охранники с радостным видом удалились, предоставив Каспару самому открыть скованную морозом дверь конюшни и ввести мерина внутрь. Он замерз и устал, но нервы посла были слишком натянуты, чтобы думать сейчас о сне. Он нагнулся, поморщившись от хруста в колене, расстегнул подпругу Магнуса, снял с коня тяжелое кожаное седло и повесил его на ближайшие перила.

Посол скормил коню пару горстей зерна, затем взял жесткую щетку и принялся чистить своего скакуна, приводя в порядок его шкуру и расчесывая гриву, каждым движением снимая с себя стресс минувшего дня.

Хоть он и знал, что не мог дать царице никакого другого ответа, Каспар размышлял о том, захочет ли император посмотреть на случившееся с этой же точки зрения, когда Мишленштадт и Ботнер вернутся в столицу и доложат правителю об отказе Ледяной Королевы присоединиться к Конклаву. Спицзанер и эмиссары, покидая Зимний Дворец, были в ярости.

— Да проклянет тебя Сигмар, фон Велтен! — ругался Спицзанер, его обычно бледное лицо побагровело от гнева. — Ты хоть представляешь, что наделал?

— Я не сказал ничего, чего бы царица не знала, — заметил Каспар.

— Дело не в том, — сказал Мишленштадт, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал ровно.

— Да, не в том, — согласился Ботнер, качая головой. — Посол — это не просто глас императора при чужеземном дворе, посол диктует его волю. Вы не должны были говорить то, что сказали, это было совершенно неуместно.

— То есть я должен был солгать?

Ботнер вздохнул, словно его вынуждали объяснять нечто очевидное слабоумному дурачку:

— Мы живем в темные времена, посол, и иногда ценности, которые мы лелеем в мирное время, скажем так, видоизменяются в пору раздоров. Если мысль о том, чтобы солгать, оскорбляет вас, вы могли бы просто не говорить определенной правды, способной повлиять на решение царицы.

— Не говорить правды? С каких же пор это не является ложью? — осведомился Каспар.

— В придворной политике это отличие иногда весьма существенно, — сказал Мишленштадт.

— Она не поехала бы в Альтдорф вне зависимости от моих слов.

— Мы не знаем этого наверняка, фон Велтен! — рявкнул Спицзанер. — Не сомневайтесь, император услышит о том, что случилось сегодня.

— Не сомневаюсь.

Каспар устал уже от самого голоса Спицзанера. Генерал и эмиссары, не сказав больше ни слова, разъехались по своим городским квартирам в сопровождении солдат-алебардщиков, покинув Каспара и его охранников, направившихся через площадь Героев к посольству.

Ночь была холодной, но без того пронизывающего мороза, властвовавшего всю зиму, и хотя зима еще не разжала ледяной хватки, стиснувшей Кислев, ясно было, что она определенно отступает.

Каспар работал в поте лица, поэтому, закончив чистить Магнуса, ощутил на своей коже покалывание морозца. Он набросил на спину коня толстое цветастое одеяло, чтобы оно согревало животное всю ночь, и вышел из конюшни, тщательно задвинув за собой щеколду.

По слякоти двора посол побрел к черному ходу здания, которым пользовались слуги, решив перекусить и хлебнуть немного квасу. Каспар толкнул дверь, удивив своим появлением собравшихся в задней комнатушке играющих в карты слуг. Они засуетились, делая вид, что очень заняты, но Каспар велел им вернуться к игре и, сам стащил сапоги и сбросил плащ.

Задумав отнести в свою комнату легкий ужин, он тихо выругался, вспомнив, что в посольстве нет кваса; Софья позаботилась о том, чтобы спиртное, все до капли, вылили в сточную канаву, дабы не искушать Павла.

Каспар пожал плечами. Что ж, наверное, это к лучшему; в данный момент алкоголь — последнее, что ему нужно. Возможно, сегодня вечером он вбил завершающий гвоздь в крышку гроба своей карьеры посла, но будь он проклят, если собирается встретиться с последствиями случившегося с похмелья. Он отрезал несколько ломтей хлеба, сыра и ветчины, приготовил сладкий травяной отвар, взял свечу и, прихватив все это, зашагал вверх по лестнице в свою спальню.

Коридоры тускло освещали сальные огарки, мигающие на дующем снизу сквозняке, здесь было тихо, и Каспар этому радовался. Он не желал сегодня ни с кем разговаривать — хорошо бы просто урвать пару часов сна до того, как забрезжит рассвет.

Он открыл заднюю дверь своих покоев и поставил ужин на столик возле кровати. Посреди постели виднелся округлый выступ — бронзовая грелка, наполненная горячими углями, согревала простыни. Посол наклонил свечу, взятую из кухни, чтобы зажечь лампы по бокам от кровати.

Уловив уголком глаза что-то странное, он остановился и прислушался: из-за соседней двери, ведущей в кабинет, до него донеслись шелест бумаги и мягкие глухие шлепки. Подняв свечу и оставив лампу незажженной, он стиснул свободной рукой пистолет. В это время ночи в его кабинете никого не должно быть, и разум посла наполнился темными подозрениями по поводу того, кто именно там может находиться.

Двигаясь осторожно, чтобы не спугнуть вторгшегося в чужие покои, Каспар приблизился к дверям кабинета. Злость нарастала в нем с каждым шагом. Он знал, что следовало бы спуститься и предупредить стражу о нарушителе, но и без того скверное настроение наполняло его жаждой самому расправиться с ублюдком. Он взвел курок и увидел в щели под дверью промельк света и быструю тень.

Подняв оружие, он сделал глубокий вдох и распахнул дверь.

— Не двигаться! — рявкнул Каспар, врываясь в комнату. — Я вооружен.

Он увидел грузную фигуру, склонившуюся над его конторкой, и готов уже был повторить предупреждение, когда узнал человека, роющегося в ящиках его письменного стола.

Павел. Это был чертов Павел.

V

Саша Кажетан застонал — он неловко пошевелился, и цепи, охватывающие запястья, впились в ободранную едва ли не до костей плоть. Его мир неимоверно сузился — он знал теперь только боль и голод и приветствовал их. Его истинное «я» разъедало последние остатки здравого разума человека, и в мозгу его вертелись лишь смутные мысли о насилии и смерти.

Он знал, что его жажде искупить грехи уже никогда не утолиться, и безмолвно молил о смерти любое божество, которое, быть может, еще не покинуло его. Но смерть не забирала его. Кажется, даже царство Морра отвергло его. Он не мог винить стражей мира мертвых: в конце концов, кому нужна такая порочная душа, как его?

Он смирился со своим жребием — с вечностью страданий и голода в этой темнице, где нет ничего, кроме мерной капели воды и паршивых крыс.

Одна из этих особей сидела сейчас возле дверей — она протиснулась в камеру сквозь зазор между ржавой железной створкой и рассыпающейся кладкой. Сейчас она скреблась в дыре, выгребая из нее сырые обломки кирпичей, преследуя какую-то свою непостижимую цель.

Кажетан наблюдал за крысой, потеряв счет времени, зачарованный ее прилежным трудом. Наконец она закончила работу и повернула к нему мордочку, пискнув что-то, словно пытаясь передать некое сообщение. Он сделал вид, что ничего не заметил, и грызун шмыгнул ближе, заверещав еще настойчивее.

Он резко выбросил вперед ногу. Крыса метнулась в сторону, но недостаточно проворно — пятка бойца угодила ей по спине и сломала хребет. Человек криво усмехнулся, глядя, как задергался и умер грызун. Пусть он и раздавлен, пусть от него осталась лишь оболочка, но он все еще быстр. Он ногой подтащил к себе зверька, нагнулся и впился зубами в мохнатое брюшко.

Саша чувствовал, как хрустят под его гнилыми зубами тонкие косточки, и смаковал теплую кровь грызуна, хлынувшую ему в рот живительным нектаром. Он проглотил хрящеватый кусок мяса, жадно оторвал еще один и вдруг осознал, что за ним наблюдают. Повернув голову, он увидел большую белую крысу, протиснувшуюся в расширенную дыру в стене. У нее были длинные кривые резцы, вроде кинжалов степных кочевников, и маленькие, горящие злобой глазки-щелки.

Он несколько секунд смотрел на крысу, не замечая капающей с подбородка крови, а та разглядывала его с головы до пят, словно оценивая человека. Вдруг верхняя губа крысы дернулась, полностью обнажив зубы, и она издала долгий пронзительный звук, не похожий ни на что, чего можно было бы ожидать от крысы.

Что, если это знак? Он и раньше чувствовал где-то рядом присутствие крыс, планирующих и замышляющих что-то, но до сих пор они ограничивались простым наблюдением. А вдруг у них возникли некие иные, великие намерения относительно него?

За дверью послышался какой-то звук, а секунду спустя Саша увидел под дверью своей темницы мягкий свет. Страх заворочался в его груди, когда задребезжали ключи и дверь камерыраспахнулась. Белая крыса стремглав выскочила из помещения и в то же мгновение была забыта — стоило только Саше увидеть мерцающую фигуру в дверном проеме.

Она стояла перед ним во всем своем незабываемом великолепии, с прекрасными золотисто-каштановыми локонами, преисполненная любви к нему. От мерцания ткани длинного зеленого платья женщины и бледного ореола, окружающего ее голову, у него заболели глаза.

— Матушка… — прошептал он, глотая слезы стыда, любви и счастья, когда матушка открыла для него объятия.

Саша плакал как дитя, его истинное «я» при виде ее вырвалось на передний край его сознания. Он потянулся к ней, но цепи, приковывающие узника к стене, не дали прикоснуться к милому образу.

Словно в ответ на эти мысли в камеру ввалился тюремщик, лепеча что-то бессмысленное: сутулая фигура в черном балахоне с коротким кривым мечом швырнула его на пол.

— Освободи его, — велела матушка.

Надзиратель поспешно кивнул, в ужасе нащупывая ключ. Найдя, наконец, нужный, он разомкнул Сашины кандалы. Боец рухнул на землю; ободранные запястья кровоточили, кожа за дни заключения покрылась гноящимися язвами.

Матушка опустилась возле него на колени и сжала его руки своими дивными мягкими ладонями. Он не видел лица женщины: свет, колышущийся вокруг ее головы, размыл любимые черты.

— Это я, мой прекрасный принц, — сказала она.

— Матушка… — просипел он иссушенным и сжавшимся горлом.

— Да. Я пришла за тобой.

— Прости, — выдавил он, силясь подняться.

Матушка провела пальцем по его подбородку, стряхнув капли крысиной крови на кирпичную стену темницы, и покачала головой:

— Разве ты не хочешь чего-нибудь другого? Чего-то получше крови мелкого паразита?

Фигура в балахоне метнулась вперед, схватила тюремщика за шею, сорвала с него капюшон со стеклянными линзами для глаз и полоснула мечом по горлу человека. Кровь хлынула из раны фонтаном, обдав лицо Саши густой и липкой жидкостью, словно из пожарного шланга.

Горячая кровь, кровь еще бьющегося сердца, наполнила рот бойца, и он принялся жадно пить, чувствуя на себе руки матушки, глотая и глотая. Ее руки согревали его, приятный жар растекался по всему телу от того места, где она прикасалась к нему.

Свежая энергия пропитывала его тело, он чувствовал, как забытая сила вливается в его исхудавшие, дряблые мускулы, и продолжал пить, зная, что матушка вернула его к жизни. Он зарычал — истинное «я» страстно вожделело чужой смерти. Кажетан вцепился в подергивающегося тюремщика и стал кусать его, бешено раздирая мясо на шее надсмотрщика.

— Да, — прошептала матушка. — Ешь, набирайся сил. Ты нужен Чару.

Саша отшвырнул изувеченный труп и вскочил на ноги. Горячая, злая энергия пульсировала в нем.

— Не так быстро, любовь моя, — предупредила матушка, и он прислонился к стене камеры. — Потребуется время, чтобы настоящая сила вернулась к тебе.

Он кивнул, наблюдая, как убийца тюремщика вытирает меч о нижнюю рубаху своей жертвы. Руки, сжимающие оружие, были покрыты шерстью, на пальцах кривились острые когти. Словно почувствовав на себе внимательный взгляд, существо повернулось к Саше и вызывающе зашипело.

Кажетан вгляделся в глубоко посаженные черные глаза под капюшоном и подумал, не является ли это… эта тварь подданным толстобрюхой крысы-альбиноса.

Отвернувшись от омерзительного убийцы, Саша следом за своей матушкой вышел из камеры и зашагал по коридору к открытой железной двери, за которой виднелась какая-то лестница. У ее подножия лежало тело с торчащим из шеи металлическим диском.

— Идем, Саша, — позвала матушка. — Тебе еще нужно кое-что сделать для меня…

Истинное «я» кивнуло, уже не слушая, как маленький мальчик, бывший когда-то Сашей Кажетаном, надрывается криком где-то в глубине измученной души.

Глава 7

I

Каспар опустил пистолет. Двое мужчин смотрели друг на друга поверх стола. Стоящая на углу конторки лампа освещала пространство вокруг них, но остальная часть комнаты оставалась в тени. Павел ничего не сказал. В одной руке он комкал связку бумаг, другой сжимал печать с деревянной рукоятью.

— Какого черта ты здесь делаешь, Павел? — спросил Каспар, засовывая пистолет за пояс.

— Пожалуйста, — взмолился Павел, — позволь мне сделать это и уйти. Ты никогда больше меня не увидишь.

— Проклятие, я задал тебе вопрос.

Павел обогнул стол и пробормотал:

— Я могу все объяснить.

— Это было бы чертовски здорово! — прорычал Каспар.

Он шагнул к Павлу и выхватил из рук старого товарища бумаги и печать. Павел прикусил нижнюю губу, а Каспар направился к лампе, изучая то, что кислевит изъял из его стола. Печать оказалась личным гербом фон Велтеном, окаймленным раскинутыми крыльями имперского орла, а документы — путевыми листами, позволяющими тому, кто ими владеет, бороздить Империю вдоль и поперек без помех и препятствий.

Он узнал бумаги, и сердце его упало — посол догадался, для кого их пытался украсть Павел. Он тяжело рухнул в ближайшее кресло, уронил пачку и принялся тереть ладонями лоб.

«К черту все, к черту», — шептал он про себя.

— Каспар, пожалуйста… — начал Павел.

— Заткнись! — взревел Каспар. — Я не хочу ничего слышать, Павел. Из твоего рта сейчас не может выйти ничего, кроме дерьма! Я уже так давно не слышал от тебя правды, что даже забыл, как она звучит!

— Я знаю, — сказал Павел, — я дурак и глупец. Мне жаль, прости.

— Не говори мне, что тебе жаль, несчастный кусок дерьма, не смей говорить, что тебе жаль! Ты хотел украсть это для Чекатило, так? Отвечай! Так?

Павел шлепнулся в кресло у камина, лицо его утонуло в тени — он отодвинулся от лампы.

— Да, для Чекатило.

Ярость Каспара выросла до таких неимоверных размеров, что он и сам не мог в это поверить. Неужто предательству Павла нет предела?

— Но почему, Павел, почему? Помоги мне понять, почему ты это сделал, я не могу понять почему. Что заставило тебя повернуться спиной к другу и работать на это отвратительное ничтожество, на эту мразь, на Чекатило?

— Потому что я твой друг, — ответил Павел.

— Что?! Ты воруешь у меня, потому что ты мой друг?! — задохнулся Каспар. — Что ж, полагаю, мне крупно повезло, что я не один из твоих врагов, — я даже знать не желаю, как ты поступаешь с ними.

— Это так! — рявкнул Павел.

— Говори толком, парень.

— Чекатило послал за мной Режека и велел, чтобы я украл это у тебя.

— И ты ответил «да»? Почему?

Павел покачал головой:

— Я не могу сказать.

— Проклятие, ты должен сказать! — прорычал Каспар. — Я хочу знать, каким образом этот мерзавец заставил тебя предать меня.

Павел вскочил, грохнул кулаками по столу Каспара и закричал:

— Я не могу тебе сказать!

Каспар тоже встал. Гнев бурлил в нем.

— Либо говори, либо убирайся отсюда немедленно. Я предупреждал тебя, что произойдет в следующий раз, когда ты выкинешь что-нибудь глупое, предупреждал ведь?

— Да, но, пожалуйста, Каспар. Я не могу сказать тебе, это было до того, как ты прибыл сюда. Чекатило знает кое-что обо мне, плохое, тайное. Поверь мне, я не могу тебе сказать.

— Поверить тебе? — рассмеялся Каспар, тыча пальцем в грудь Павла. — Поверить тебе? Я не ослышался? Ты просишь меня поверить тебе?

— Да, — кивнул Павел.

— Ага, значит, полагаю, я должен поверить, а? Теперь, когда ты сбил с пути одного посла, сделал меня должником Чекатило, а потом пытался украсть у меня документы, да, конечно, я должен поверить. Что мне терять?

Лицо Павла потемнело:

— А ты всегда безупречен, имперец? Ты никогда не делал ошибок?

— Ошибок? — фыркнул Каспар. — Я ошибался, да, но предавал ли я друзей? Никогда. Какая ошибка заставила тебя предать меня, Павел? Расскажи мне. Мы долгие годы сражались рядом, мы спасали друг другу жизни бессчетное число раз. Скажи мне правду, черт тебя побери!

Павел затряс головой.

— Тебе не нужна правда.

— Нужна! — рявкнул Павел прямо в лицо Павлу. — Нужна, так что, будь так добр, черт тебя побери, расскажи мне все как есть!

Павел оттолкнул посла и повернулся к нему спиной. Громко всхлипнув, могучий кислевит проговорил:

— Я убил Андрея Вилкова, мужа Анастасии. Мы с Режеком убили его. Мы поймали его у борделя Чекатило и забили насмерть. Вот! Теперь ты доволен?

Все чувства Каспара словно оцепенели, болезненная тошнота поднималась от желудка и разливалась по всему телу. Он тяжело оперся на стол, разум кружился от беспорядочных спутанных мыслей.

— О нет, Павел, нет… — просипел Каспар. Дыхание распирало ставшую вдруг тесной грудь. — Ты этого не делал, пожалуйста, скажи, что не делал.

Павел сел и уронил голову на руки.

— Мне так жаль, Каспар. С той самой ночи Чекатило постоянно угрожает мне разоблачением. Он пообещал, что все расскажет тебе, если я не сделаю это для него, а я не хотел, чтобы ты узнал, каков на самом деле этот жалкий сопливый кусок дерьма Павел Коровиц.

Каспар не мог ответить Павлу, его все еще мутило от потрясения, от шокирующего открытия, что один из его старейших друзей оказался убийцей не лучше Саши Кажетана. Предательские слезы текли по его щекам, слезы ужаса от того, что человек, которому он не раз доверял свою жизнь, всего-навсего обычный преступник-Павел встал и положил руку на плечо Каспару.

— Не прикасайся ко мне! — взревел посол, сбрасывая руку Павла и пятясь от него. Он едва мог смотреть на бывшего друга.

Анастасия…

Все эти годы она думала, что ее мужа погубил какой-то уличный головорез, в то время как убийца сидел в посольстве Империи, дружил с ее новым любовником… Каспар пытался постичь степень преступления Павла, когда тихий стук в дверь кабинета отвлек его. В покои посла вошел стражник.

— Простите, что потревожил вас, сэр. Услышал крик и подумал, все ли в порядке?

Каспар, не доверяя своему голосу, просто кивнул и вскинул руку. Охранник, ощутив царящее в комнате настроение, пробормотал:

— Что ж, хорошо, сэр, — и удалился.

Молчание опустилось на кабинет, неуютно растягиваясь во времени, пока Каспар не почувствовал, что сердце его сейчас взорвется. Он вытер лицо рукавом и выдавил:

— Почему?

— Что — почему? — переспросил Павел.

— Почему вы его убили, проклятие?

Павел безвольно пожал плечами:

— Понятия не имею. Знаю только, что Лосев пришел к Чекатило и заплатил ему за убийство Андрея Вилкова.

Каспар провел рукой по подбородку, и вдруг брови его поползли на лоб — он понял, что знает имя, упомянутое Павлом.

— Лосев? Петр Лосев? Советник царицы? Ты говоришь, что он заплатил Чекатило, чтобы муж Анастасии был убит?

— Да, я его слышал. Думаю, потому-то Чекатило и послал меня выполнить работу.

— Вот сукин сын! — выругался Каспар, открыв, наконец, источник вражды между Павлом и Лосевым. — Какого дьявола он это сделал?

— Не знаю, — ответил Павел.

— Я не с тобой разговариваю, — огрызнулся Каспар, стиснув зубы и нервно барабаня пальцами по столу. — Проклятие, я должен передать тебя чекистам.

— Да, наверное, должен, — согласился Павел.

— Нет, — покачал головой Каспар. — Я так не поступлю. Ты слишком много раз спасал мою жизнь, чтобы выдать тебя этим ублюдкам, но…

— Но — что?

— Но между нами все кончено, — выдохнул Каспар. — Убирайся из посольства ко всем чертям. Сейчас же.

Павел поднялся.

— Ради всего…

— Замолчи, — перебил его Каспар. Говорить громко он уже не мог — только шептал едва слышно: — Просто иди. Пожалуйста, уходи.

Павел грустно кивнул и направился к двери. У выхода он повернулся, словно желая сказать что-то, но передумал и покинул покои молча.

Когда дверь закрылась, Каспар уронил голову на руки и заплакал в голос — в первый раз с тех пор, как похоронил жену.

II

Утро принесло с востока холодный дождь. Каспар сидел за столом, слабый солнечный свет сочился в окно за его спиной. После ухода Павла он так и не спал — слишком сильны были эмоции, слишком близко к поверхности они лежали, чтобы закрыть глаза. Каждый раз, когда он пытался смежить веки, перед ним вставало лицо Анастасии и боль снова захлестывала сердце. Он хотел рассказать женщине об убийстве ее мужа, упокоить его призрак, но восстановить дружбу, принеся такие новости, было бы невозможно.

Он скучал по ней, но чувствовал себя бессильным что-то изменить. Она недвусмысленно высказала свои взгляды. У него были свои убеждения, а у нее — свои, и ни он, ни она не собирались от них отказываться, и, хотя мужчина и тосковал по ее обществу, он знал, что, если бы их отношения возобновились, вскоре все уперлось бы в то же самое. Он всегда будет заботиться о ней, но не больше.

А Павел…

Каспар проклял Кислев, проклял его народ, его язык, его обычаи, проклял… проклял все. Бурная волна горечи поднималась в нем, он так хотел бы, чтобы ноги его никогда не ступало на эту унылую землю. Кислев не принес ему ничего, кроме боли и несчастий.

Он потер уставшие глаза, зная, что реагирует на все сердцем, а не головой, но усмирить разлившуюся желчь было не в его силах. Глаза, должно быть, опухли и покраснели от слез и недосыпа, так что посол встал, пригладил рукой волосы и направился в спальню.

Когда он поднялся из-за стола, то мельком взглянул в окно и увидел одинокого всадника, быстро скачущего к посольству. У ворот он резко натянул поводья, останавливая лошадь. На человеке были черные доспехи и закрытый шлем из темного железа, но Каспар немедленно узнал Владимира Пашенко, главу чекистов. Он безмолвно выругался. Только этого ему сегодня и не хватало. Но посол должен выполнять определенные обязанности, поэтому он неохотно поправил одежду — все тот же парадный мундир, так и не снятый с вечера, после приема в Зимнем Дворце.

Пашенко миновал ворота, спешился и зашагал к дверям посольства. Его поспешность и очевидный гнев сказали Каспару, что случилось что-то действительно серьезное — интересно, какая катастрофа ввергла обычно бесстрастного Пашенко в такое возбуждение?

Дверь внизу хлопнула, и тяжелые шаги загрохотали вверх по лестнице, сопровождаемые поспешным топотом стражи и возмущенными угрозами. Каспар снова сел за стол и стал дожидаться появления Пашенко, которое и последовало пару секунд спустя: дверь распахнулась без стука, и чекист направился прямиком к Каспару. Шлем он держал под мышкой, но, едва войдя, бросил его на кресло.

— Да проклянет тебя Урсан, фон Велтен! — рявкнул Пашенко. Лицо его было пурпурным от ярости.

Каспар ожидал от Пашенко всего, чего угодно, но только не этих слов. Он поднял руки и спросил:

— Что произошло? Почему ты здесь?

— Я скажу тебе почему, — фыркнул Пашенко. Кислевский акцент в его речи стал гораздо сильнее. — Потому что тринадцать моих людей мертвы, вот почему!

— Что? Как?

— Эта сволочь!

Мороз пробежал по коже Каспара, и он прижал руку к виску, чувствуя, как болезненно отдаются в нем гулкие биения сердца. Посол тряхнул головой, отгоняя усталость, и снова взглянул на разъяренного Пашенко.

— Кажетан? — выдавил он. — Не понимаю. Как он мог убить тринадцать твоих людей?

— Нет. — Пашенко качнул головой и заметался по комнате точно зверь в клетке. — Не Саша, кто-то другой. Кто-то другой.

— Пашенко, остановись, ты несёшь чушь. Расскажи толком, что произошло.

Глава чекистов глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться. Судя по его виду, он тоже давно не спал. Обычно чисто выбритые щеки покрылись щетиной и запали, длинные волосы были неопрятно взъерошены.

— С чекистами такого не бывает, — сказал он. — Нас боятся, благодаря этому мы и делаем свою работу. Люди боятся нас и поэтому не нарушают наших законов. Так было и так должно было продолжаться всегда. Но сейчас…

Каспар не мог вынудить себя почувствовать жалость к Пашенко — он знал жестокие методы чекистов и видел ужасы застенков их мрачного здания на Урском проспекте. Но боль от потери людей, за которых ты отвечаешь, была слишком знакома ему, так что, по крайней мере, тут их связывало нечто общее.

— Я все еще не уверен, что именно произошло, — продолжил Пашенко, — но все выглядит так, будто по нашему зданию расхаживали как минимум два человека, и они уничтожали всех, кто встретился им на пути к камерам.

— Двое убили тринадцать охранников? Кто же они?

— Я не знаю, но он был один.

— Один? В каком смысле?

— Только один убивал моих ребят, тип в черном балахоне с капюшоном. И, судя по всему, действовал он быстрее змеи.

— Думаю, я его знаю, — сказал Каспар. — Он напал на нас в Лубянке.

— В Лубянке? Что привело тебя в это проклятое место?

— Это длинная история, — помедлив, ответил Каспар, не желая вдаваться в подробности своего сотрудничества с Василием Чекатило. — Но я видел его скорость — немыслимую, почти нечеловеческую. А кто был другой?

— Женщина, но никто из тех, с кем я говорил, не смог описать ее.

— Почему?

Пашенко пожал плечами. Каспар видел, что смерть его людей и та очевидная легкость, с которой их убили, больно задели чекиста.

— Это странно, — сказал он задумчиво. — Я говорил с выжившими, и все до одного давали различные описания. И не просто в малом, что я мог бы списать на простую ошибку, а в корне различные. Одни говорили, что женщина молодая. Другие — что старая. Для кого-то она была блондинкой, для кого-то — темноволосой, а кто-то утверждал, что волосы у нее золотисто-рыжие. Некоторые видели стройную женщину, другие — коренастую. Но все они соглашались в том, что она прекрасна, что они не могли поднять на нее оружие так же, как не могли бы остановить собственное сердце.

— И как же она могла сбить с толку столько народу?

— Я не знаю, но все они сказали, что от нее… что она лучилась, словно под ее кожей пылал свет. Сдается мне, тут попахивает колдовством.

Каспар вздрогнул, вспомнив, что Софья описывала нечто подобное, рассказывая о своем заключении на чердаке Саши Кажетана, — магический свет, который говорил женским голосом. Она не видела лица призрака, но с учетом загадочного убийцы, скрывающегося под капюшоном, было трудно поверить в то, что это просто совпадение, что эти события никак не связаны между собой. Сколько же это все продолжается? Мясник, Саша, убийца в черном балахоне, крысы? Неужели это одна цепочка?

Что-то в словах Пашенко всколыхнуло зыбкую память, но тут в дверях кабинета возникла Софья с распущенными волосами.

— Это правда? — спросила женщина, обхватив себя руками. — Саша сбежал из тюрьмы?

Пашенко кивнул:

— Да. Прошлой ночью.

— Он убил кого-нибудь?

— Возможно. У надзирателя вырвана глотка, вероятнее всего, чьими-то зубами, и, похоже, его мясо ели. Почерк Мясника. Это мог быть только Кажетан.

Каспар подался вперед.

— Ты сказал, что кто-то из твоих людей, видевших женщину, видел ее золотистые волосы?

— Да, как, впрочем, и массу других цветов.

Каспар вышел из-за стола, шагнул к Софье и приподнял тяжелый локон ее длинных золотисто-каштановых волос.

— Думаю, именно это остановило руку Кажетана, когда он держал Софью в плену, — сказал он. — В своем безумии он принял ее за свою возродившуюся матушку. На черепе того скелета, который он выкопал из-под земли в своем фамильном поместье, еще оставались пряди темно-рыжих волос. Что бы ни наколдовала та женщина, у нее была одна, и только одна, цель — заставить Сашу Кажетана поверить, что его мать вернулась к нему.

— Все, что он делал, он делал ради нее, — пробормотала Софья. — Каждое убийство было для нее.

— И теперь он на свободе, посол, — прошипел Пашенко, — и когда он убьет снова, это будет твоя вина.

— Моя?

— Да, Кажетана надо было повесить много недель назад, но нет, посол желал сохранить ему жизнь, чтобы узнать, что сделало его монстром. А я, как дурак, согласился, думая, что этот новый имперец умнее предыдущего и, возможно, прав. А теперь гляди, куда завело нас твое любопытство.

Каспару и хотелось бы возразить, но он понимал, что Пашенко прав: Кажетана давно уже нужно было казнить.

— Ладно, что уже сделано для того, чтобы найти его? — спросил Каспар. — И чем я могу помочь?

— Ничего. И ничем.

— Ничего? Вы не предприняли никаких попыток поймать его?

— У меня нет свободных людей, а город слишком набит народом, можно искать годами и никогда не найти его. К тому же, думаю, тот, кто забрал Кажетана, хорошо его спрятал, ты так не считаешь? Нет, я не стану терять время и жизни моих ребят, охотясь за ним. Если он действительно сумасшедший, то снова обнаружит себя, когда будет убивать, и рано или поздно мы его схватим.

Пашенко повернулся, взял свой шлем и сухо поклонился Каспару и Софье.

— Но смертей будет много, в этом я уверен. Я просто хотел, чтобы ты это знал, — сказал он и вышел из кабинета.

Софья вздрогнула, и Каспар приобнял ее.

— Не тревожься, Софья. Не думаю, что Кажетан придет за тобой снова. У него теперь есть его матушка.

Она покачала головой.

— Меня беспокоит не то, что он придет за мной, — произнесла она, наконец. — Меня беспокоит то, что он придет за тобой.

III

В тринадцатую ночь Нахексена, когда новая луна вползла на небо, в город с запада въехали всадники. Ангольские конники неслись во весь опор из западных областей, чтобы доставить великие новости, которые они выкрикивали, не слезая с лошадей, галопом мчась по улицам Кислева к Зимнему Дворцу.

Радостные вопли сопровождали всадников, едва держащихся в седлах, и то лишь за счет чистого ликования. Вскоре вести разнеслись по городу: полки боярина Куркоза и армия Стирланда сражались и победили огромное войско северян, возглавляемых вождем по имени Оккодай Тарсус, в бою у Красино обратив в бегство и убив тысячи варваров.

Это была первая реальная победа армий союзников, и, разбуженный радостным известием, Каспар почувствовал, как история разворачивается перед ним. Пришло время, когда великие моменты и герои куются ежедневно на полях битвы. Говорили, что еще одно войско северян, во много раз превышающее численностью армии союзников, идет от Империи, чтобы уничтожить армию Куркоза, и что полки Талабекланда и Кислева призывают дать врагам бой у местечка под названием Мажгород. В дни, последовавшие за новостью, город так и кипел активностью готовящихся воинов, и кислевские полки, стоявшие лагерем в сутках пути от города, наконец-то приготовились двинуться на запад.

Каспар наблюдал за сборами с заснеженных бастионов городских стен вместе с тысячами жителей Кислева, приветствующих на морозе своих бравых солдат. При виде столь горячего проявления оптимизма, которым лучилось сейчас лицо каждого, Каспар и сам испытывал радостное возбуждение.

Он наблюдал за приготовлениями внизу со смешанным чувством гордости и сожаления. Ему хотелось бы скакать рядом с отважными бойцами Талабекланда, но без должного воинского звания — которое, естественно, Спицзанер никогда ему не даст — он мог быть только зрителем. Мысль о невозможности вступить в скорый бой наравне с этими людьми была ему невыносима.

Спицзанер ясно дал понять, что не желает, чтобы Каспар сопровождал его армию, и посол не винил его. Если бы он, бывший командующий войском, который, и это было известно многим, обошел нынешнего генерала повышением, оказался там, это сильно понизило бы авторитет Спицзанера, и Каспару волей-неволей пришлось смириться с тем, что он должен остаться в Кислеве. Императорские эмиссары, Мишленштадт и Ботнер, путешествовавшие с генералом, уже отправились в Альтдорф в сопровождении доверенных лиц царицы, уполномоченных представлять ее на совете.

При всех своих недостатках Клеменц Спицзанер знал, как подготовить армию к маршу с похвальной скоростью. Генерал злился, что пропустил великое сражение у Красино, и был твердо намерен не упустить новый шанс прославиться. Его солдаты собирались по подразделениям вдоль дороги, тысячи людей строились колоннами, и их знамена трепетали на холодном ветру над головами бойцов.

Сам генерал объезжал шеренги, инспектируя солдат.

Солдаты ежились и топали ногами, спасаясь от холода и дожидаясь приказа выступать, флейты и барабаны поддерживали моральный дух войска военными маршами, а кислевские жрецы в черных робах благословляли бойцов. Но внимание Каспара было отдано не армии своих соотечественников, а великолепию кислевских полков.

Войско Кислева действительно выглядело изумительно. Каспар считал прибывшую армию Талабекланда пестрой, но и она не могла сравниться с цветастостью и блеском отрядов кислевитов, представших во всем своем великолепии.

Всадники в красном, с вымпелами из орлиных перьев, в сияющих, отороченных мехом шлемах собрались у подножия Горы Героев, их алые с золотом знамена струились в потоках воздуха за скачущими на запад бойцами. Грусть кольнула сердце Каспара, когда он вспомнил, как ехал в бой вместе с такими же воинами и как Павел возглавлял когда-то их мощную атаку. Ему недоставало старого друга, он не видел его с тех пор, как выгнал Павла из посольства, но сделанного не воротишь.

За легкой кавалерией следовала тяжелая: рыцари в бронзовых доспехах с длинными копьями и огромными флагами — на широченных полотнищах был вышит стоящий на задних лапах медведь. Буйные орды всклокоченных и потрепанных, но все равно великолепных конных лучников ухали и улюлюкали, а хлещущие их по головам на скаку длинные чубы выдавали в них ангольцев.

Коссары с песнями маршировали по стылой дороге, тянущейся от городских ворот, их сильные голоса с легкостью долетали до людей на стенах. Каждая группа пестрела буйным многоцветьем рубах и плащей, просторные шаровары удерживали на поясах широкие малиновые кушаки, заостренные железные шлемы обрамляла ажурная бахрома кольчуг. Каждый солдат нес тяжелый топор с длинной рукояткой, а еще на их спинах Каспар видел великое множество мощных луков. У некоторых были щиты, но казалось, для большинства куда важнее оружие, которым можно убивать северян, чем то, которое защищает от ударов врага.

Каждая группа несла или штандарт с волчьей головой, или яркое знамя, или трофейный кол с волчьими хвостами, черепами и захваченным оружием, и варварская пышность этой армии воистину являла собой захватывающее дух зрелище.

Но великолепнее всех была сама царица.

Вставшая во главе своей армии, она готова была вступить в бой с северными племенами, дерзнувшими вторгнуться на ее землю. Разъезжая в высоких санях из сверкающего бриллиантовым блеском льда, она отчужденно следила за тем, как готовятся к походу ее воины. Сани влекла упряжка серых коней, на чьих боках искрился иней и чье дыхание рождало зимний ветер. Ледяная корона царицы блистала над дугами бровей, лазоревое платье переливалось в лучах полуденного солнца. Страх-Мороз покоился в ножнах на боку правительницы. Невесомый плащ из кружащихся кристалликов льда и снежинок обнимал стан царицы.

Команда полуобнаженных воинов несла ее флаг — гигантское зыбкое полотнище цветов сапфира и крови, и солдаты восторженными криками приветствовали свою любимую королеву.

И вдруг возгласы солдат и зрителей смолкли по кому-то невидимому сигналу, барабанщики и флейтисты утихомирили свои инструменты, и с колокольни усыпальницы святого Алексея полился унылый звон. Войско рухнуло на колени, каждый человек шептал молитву богам, прося о победе, а колокола продолжали гулко бить в безмолвии степи.

Когда последнее эхо звона угасло, Ледяная Королева вскинула свой могучий боевой клинок, и армии Империи и Кислева зашагали на запад — воевать.

Каспар смотрел вслед полкам и молился, чтобы Сигмар позаботился о них.

IV

Заледеневшие детские глаза смотрели на него не мигая, отказываясь отвести мертвые обвиняющие взгляды. Саша Кажетан сидел на холодном сыром земляном полу, привалившись спиной к стене погреба, крепко обнимая прижатые к груди колени. Мертвые дети с перерезанными горлышками в углу комнаты были его единственной компанией, и все они винили в своей смерти его.

Он ли убил их? Он не помнил этого, но память не значила ничего, когда дело касалось его скрытой чудовищной сущности.

Перед лицом от дыхания собирались облачка пара. Когда же вернется матушка? Она оставила его в этом ледяном погребе и велела ждать. И он повиновался ей, как повиновался всегда с тех самых пор, как научился ходить.

Но это место было ужасным, даже истинное «я» отступило от верхних пределов его сознания в присутствии чистого, неразбавленного и незамутненного зла, сочащегося из того, что было скрыто в бронзовом гробу, который стоял в центре комнаты.

Жажда содержимого гроба нести порчу была сильнее даже тяги его истинного «я» убивать, и он знал, что если бы не тьма его собственной души, то страшное, что таится в бронзовом ящике, убило бы его в тот же миг, когда он ступил в это подземелье.

Саша чувствовал, как с каждым днем, проведенным им в этом мрачном погребе, растет его сила, последние осколки рационального разума осознавали, что возвращается она немыслимыми темпами, но он был благодарен за все, что делает матушка, чтобы ускорить его выздоровление.

Ему потребуются все силы, чтобы достичь цели своего пока не прекратившегося существования, и он позволил себе натянуто улыбнуться, в который уж раз подумав о после фон Велтене.

Глава 8

I

Барабаны войны отбивали походный марш, бессчетные литавры, вознесенные на бронзовые алтари, звенели, избиваемые чудовищно толстыми мужчинами, чьи тела покрывали лишь причудливые извилистые татуировки. Черепа-тотемы, заклейменные отметинами Темных Богов, возвышались на алтарях, и лохматые, звероподобные существа резво прыгали позади них, резкими гортанными воплями прославляя своих адских хозяев.

Верховный Зар Альфрик Цинвульф скакал во главе сорока тысяч воинов — армии северных племен, никогда не знавшей поражения, вглядываясь в посветлевшее на востоке небо, туда, где слабые пока рассветные лучи гладили заснеженные пики гор Края Света. Новый год разменял всего лишь первые недели, но пенистые реки уже стекали со склонов темных гор, холодные, несущие осколки подтаявшего льда, — юная весна вступала в свои права.

Он и его темные рыцари, великаны на черных, как безлунная полночь, жеребцах, накрытых окровавленными кольчугами, остановились на вершине голого скалистого утеса. Глаза гигантских коней горели раскаленными угольями, широкие груди бугрились мощными мускулами — это были единственные в мире лошади, способные нести на себе облаченных в доспехи рыцарей Хаоса Верховного Зара.

Сам командующий озирал раскинувшуюся перед ним землю, отмечая маршрут своего войска, по которому оно спустится к подножию гор без трудов и потерь. В прошлом году передовые разведчики уже отыскали наилучший для армии путь. Вскоре дорога свернет на запад, к южным притокам Тобола, к лощине Урзубье.

Они обошли Прааг больше недели назад безо всяких инцидентов, разве что его кьязаки захватили в плен и содрали кожу с наряда ангольских разведчиков, неосторожно приблизившихся к конникам. Цинвульф знал, что весть о маршруте его армии вскоре неизбежно доберется до юга, но чем позже это случится, тем лучше.

Он повернулся в седле своей огромной черной кобылы, наблюдая, как орда его воинов в черных доспехах, зверей-чудовищ, монстров и тяжелых колесниц выплескивается из глубокой горной расселины. Какая сила в мире устоит против такой армии? Он истомился по битвам, вынужденная зимняя отсрочка раздражала его душу воина, жаждавшую воплей врагов, рыданий их женщин и славы Хаоса, которая станет его славой, как только они разгромят войска южан.

Солдаты разразились хриплыми приветственными криками, когда из пролома в земле показался укрытый тьмой Падший. Цинвульф видел, что мрак, окутывающий мечущиеся под ним зарницы, стал как будто тоньше, бесплотнее, словно чем дальше они уходили от древнего горного логова, тем меньше таился Падший. Массивные конечности рептилии с когтями длиной с человеческую руку, дикая грива лохматой черной шерсти — вот что проглядывало сквозь рассеивающийся дым, и Верховный Зар знал, что истории о силе и могуществе Падшего — не выдумка.

Звероподобные члены его армии падали ниц перед этим существом, воздавая хвалу его ужасному величию и размахивая своими грубыми железными топорами. Цинвульф видел, что и его воины теперь поклоняются этому созданию, как знаку милости Темных Богов, принося ему в жертву еще живые тела пленников с содранной кожей.

Падший был благословением, но, как и за все благословения Чара, за него нужно было платить. С Падшим они не могли проиграть, но командующий отмечал про себя, что чем глубже культ проникает в его армию, тем ниже падает боевая дисциплина.

Некоторые отряды свирепых норвежцев уже окунулись в кровавое безумие и резали друг дружку почем зря, если им казалось, что кто-то косо взглянул на них. Другие племена обратились к каннибализму, который сам по себе был не так уж и необычен, но эти убийцы охотились на воинов чужих племен, а подобная резня могла привести только к опустошительным междоусобицам.

Подобные проявления религиозного рвения росли с каждым днем, и Цинвульф знал, что должен скорее кинуть свое войско в бой, иначе оно рискует превратиться в бессмысленную и безмозглую толпу.

II

Чекатило допил квас и швырнул бокал в ревущий огонь; на краткий миг остатки спирта вспыхнули ярким пламенем. Его характер сильно ухудшился за прошедшие недели, и ни весна, подступающая к Кислеву, ни даже великая победа союзников при Мажгороде не притупили его жажду покинуть город.

Вчера передовые гонцы из личной охраны царицы принесли вести о том, что соединенные войска Кислева и Империи встретились с армией Кургана под командованием некоего Сурши Ленка у реки возле Мажгорода и наголову разбили врагов. Боярин Куркоз остался на западе выслеживать остатки соединений Ленка, а войска Стирланда и Талабекланда похоронили своих мертвых, прежде чем отправиться на восток, к Кислеву. Ходили слухи, что орды северян движутся вдоль гор Края Мира и царица собирается дать им бой. А еще говорили, что союзнические армии в дне пути от стен города.

Чекатило желал убраться подальше от Кислева, с каждым днем он все сильнее и сильнее чувствовал, что задыхается в этом обреченном городе. Но без путевых бумаг посла с имперской печатью отправиться через весь Кислев в Империю, к Мариенбургу, было бы, мягко говоря, рискованным предприятием. Сложись обстоятельства не в его пользу, он прибыл бы к месту назначения нищим, а этого произойти не должно.

Режек налил ему еще квасу в новый стакан и сказал:

— Лучше тебе не разбивать этот, он последний.

Чекатило хрюкнул, соглашаясь. Режек на ходу сделал глоток прямо из бутылки. Блики огня плясали на голых бревенчатых стенах. Все имущество Чекатило было собрано в караван крытых повозок, готовых к отправке в Империю, как только он получит от посла то, что ему нужно.

Его все еще возмущало, что фон Велтен отказался признавать свой долг. Подобные вещи с ним не проходят. Нет, только не с ним.

— Ты уверен, что от Коровица не слышно ни слова? Прошло две недели, — буркнул Чекатило.

— Ни единого, — подтвердил Режек. — И не думаю, что он вообще когда-нибудь появится, вероятнее всего, он уже сбежал из города. А даже если и нет, он не пойдет на это. Он не предаст посла.

— Ты недооцениваешь слабость Коровица, Режек.

— Давно надо было позволить мне прикончить его.

— Возможно, — согласился Чекатило, — но тогда я был должником Дрости и не мог этого сделать, а теперь время телячьих нежностей прошло.

Режек ухмыльнулся:

— Так, значит, я могу убить Коровица?

Чекатило кивнул:

— Конечно, но, полагаю, фон Велтен должен сперва узнать, что такое настоящая боль. Тогда он наверняка пожалеет о своем решении не возвращать долга.

— Что ты задумал? — возбужденно спросил Режек.

— Я был слишком снисходителен к послу, — пробормотал Чекатило. — Он мне нравится, но это неважно. Я и прежде убивал тех, кого любил.

— Хочешь, чтобы я прирезал фон Велтена?

— Нет. — Чекатило покачал головой и глотнул квасу. — Я хочу, чтобы он страдал, Режек. Дурацкое чувство чести мешало мне поступить с ним так, как я поступил бы с любым другим, но теперь с этим покончено. Завтра ночью я снова поговорю с послом фон Велтеном и велю ему дать мне то, что я хочу.

— А почему ты думаешь, что на этот раз он согласится?

— Потому что прежде, чем я пойду к нему, ты заглянешь в дом женщины, о которой он так печется, Анастасии Вилковой, ну той, которую солдаты называют Белой Дамой Кислева.

— И что мне с ней сделать?

Чекатило пожал плечами.

— Изнасилуй ее, пытай ее, убей ее — мне все равно. Ты же видел, как отчаянно фон Велтен хотел вернуть свою лекаршу, так что представь, в какой ужас он придет, когда я скажу, что похитил Анастасию Вилкову. Ему ничего не останется, кроме как дать мне то, что я прошу. А к тому времени, когда он обнаружит, что она уже мертва, мне это будет безразлично.

Режек кивнул, уже предвкушая те жуткие вещи, которые он проделает с Анастасией Вилковой.

III

Банкетный зал Зимнего Дворца представлял собой центр ансамбля парадных залов оплота царицы. Подобно Галерее Героев, стены здесь были из гладкого льда, а центральные двери вели на террасу, нависающую над садами внизу. Комната вмещала около четырех сотен обедающих. Вдоль стен выстроились слуги, по одному на каждый стол. На столах сверкала чистотой всевозможная посуда, требующаяся для трапезы, украшенная монограммой царицы и кислевским медведем. Возбужденный гул разговоров витал по залу, офицеры и солдаты оживленно беседовали о победах и боях, которые еще предстоят.

Армия союзников прибыла в Кислев утром, в разгар столь буйных празднеств, что можно было подумать, что война уже выиграна. Ликующие толпы стояли вдоль дороги в город и радостными криками приветствовали возвращение своей победоносной царицы. Шагающим солдатам горожане вешали на шеи гирлянды из весенних цветов. Бойцы, усталые и голодные, маршировали почти без остановок, чтобы добраться до Кислева как можно скорее. Каспар надеялся лишь, что у них будет достаточно времени для отдыха, поскольку, если верить слухам об орде Альфрика Цинвульфа, вождь Железных Волков ведет за собой силы, гораздо большие, чем кто-либо ожидал.

Неожиданно царица объявила о проведении победного банкета в Зимнем Дворце, и в тот же день посол получил именное приглашение с золотым обрезом. Празднование казалось неуместным, когда столько людей на улицах города голодают, но, как сказал Павел много месяцев назад, этикет требует, чтобы приглашенные к Ледяной Королеве прибывали на прием при любых обстоятельствах, невзирая даже на траур.

Когда Каспар и Софья направились к своему столу, послу пришлось посторониться, чтобы не столкнуться с уланом в красном мундире, чья выцветшая рубаха едва не лопалась под напором внушительного брюха. Посол даже не сразу сообразил, что это не кто иной, как Павел.

— Павел? Почему ты здесь? — не удержался от вопроса Каспар.

Его старый друг нервно переступил с ноги на ногу, прежде чем ответить:

— Пришла война, и я вернулся в свой старый полк. Многие погибли у Мажгорода, так что на счету сейчас каждый человек, способный сражаться. Я дрался с ними раньше, поэтому они сделали меня камрадом.

Каспар кивнул:

— Хорошо, хорошо.

— Камрадом, то есть товарищем, — объяснила Софья, видя замешательство Каспара, — у нас называют командира отряда кавалеристов.

— Ясно, — буркнул Каспар.

Мысль о том, что старый приятель пойдет в бой без него, родила в после мрачные предчувствия и даже зависть. Они двинулись дальше.

— Однажды тебе придется рассказать мне, что произошло между вами, — заметила Софья.

— Возможно, однажды, — согласился Каспар, когда они, наконец, подошли к указанному им столу и сели — как раз вовремя, чтобы успеть к короткой благодарственной молитве, которую произнес расположившийся во главе стола жрец.

Они с Софьей сидели под огромными серебряными канделябрами вместе с несколькими младшими офицерами армии Стирланда, и чем дальше тек вечер, тем оживленнее и интереснее становилась беседа. Кто бы ни составлял план размещения гостей на этом банкете, он, очевидно, был в курсе неприязни Каспара к Спицзанеру, который, наравне с боярами Кислева и генералом Эрнальфом Павиа, сидел за столом самой Ледяной Королевы. За спиной царицы стоял Петр Лосев, и Каспару пришлось бороться со жгучим желанием сделать нечто такое, о чем бы он впоследствии пожалел.

Он привел Софью, потому что ненавидел посещать подобные мероприятия в одиночестве, поскольку знал, что, в то время как командиры армий празднуют победу, люди, которые сражались и выиграли бой, обычно не наслаждаются наградами за свою храбрость. Софья, кстати, выглядела восхитительно в бархатном темно-красном платье; золотистые волосы она уложила в высокую прическу, открыв длинную шею и белые плечи. В ямке между ключицами женщины блестел гладкий голубой камешек на тонкой цепочке в оправе из серебряной паутинки, и Каспар улыбнулся, радуясь тому, что она с ним.

Почувствовав его пристальный взгляд, Софья оторвалась от разговора, который вела с темноволосым мужчиной в кричащем мундире из голубого стеганого шелка с серебром, с белым кушаком, наискось пересекающим его увешанную медалями грудь. Это был смуглый воин с навощенными, горделиво закрученными усами. Софья улыбнулась и сказала:

— Ты знаком с генералом Альберталли, Каспар? Он командует Талийским подразделением наемников, которое сражалось с генералом Павиа у Красино и возглавило атаку, разорвавшую линию курганцев при Мажгороде.

— Не имел такой чести, — вежливо произнес Каспар, протягивая руку талийцу. — Рад знакомству, сэр.

Мужчина с энтузиазмом потряс руку посла:

— Я вас знаю, сэр. Я много читал о вас. Вы никогда не проигрывали сражений.

Каспар попытался скрыть удовольствие от того, что встретил человека, осведомленного о его воинской карьере, но покраснел, заметив, как улыбается Софья его очевидной гордости.

— Все верно. Спасибо, что упомянули об этом. Поздравляю с победами у Красино и Мажгорода.

Талийец поклонился:

— Трудные были деньки, много крови пролито ради этих побед.

— Не сомневаюсь, — согласился Каспар. — Каковы они, я имею в виду — курганцы?

Альберталли тяжело вздохнул и покачал головой:

— Выродки, а не люди.Огромные, сильные, дерущиеся как дьяволы, с мечами в рост человека. Их сопровождают стаи диких псов, а скачут они на самых крупных лошадях, каких я только видел. Никто этого не говорит, но у Мажгорода нам просто чертовски повезло. Битва на реке, все просто, так? Но река замерзла в мгновение ока, и курганцы насели на нас со всех сторон. Да, битва была тяжкой и кровавой, но мы убили многих, и это ведь они бежали от нас, да?

Каспар и Альберталли погрузились в беседу о курганцах, об их тактике и о стратегии разных генералов. Каспар даже удивился, узнав, что Спицзанер действовал весьма достойно, посылая солдат в бой умело и разумно.

Двое мужчин ненадолго прервали разговор, лишь когда ударил гонг и начался обед в честь победы. На кушанья здесь не скупились: семь перемен отлично приготовленных блюд сопровождали поданные в изобилии вина из долины Морсо в Бретонии и с холмов Люцинии — предмет этот, как заметил Каспар, оказался близок сердцу талийца, поскольку он детально изложил послу, почему талийские вина значительно лучше прочих.

Вечер продолжался. Каспар быстро открыл для себя, что кислевские обеды подчиняются неписаным правилам, когда его практически нетронутое блюдо с жареной телятиной исчезло у него из-под носа.

Прежде чем он успел запротестовать, Софья объяснила, что если гость кладет нож и вилку, это является сигналом для слуг забрать его тарелку. Оказалось также, что каждая перемена жестко выверена по времени, и час спустя, когда последние блюда были унесены, Каспар обнаружил, что потрясен строгой логикой обслуживания, кормления и уборки: организовать за час семь перемен блюд и подать еду четырем сотням людей — не шутки!

Обед закончился, начались речи, и Каспар почувствовал, что дух приема захватил и его. Первыми выступали имперские генералы, и посол вспоминал, как и сам когда-то произносил нечто подобное. Следующими взяли слово бояре — невероятная разница! В то время как имперцы говорили об обязанностях и чести, кислевиты выплескивали в зал горячую, как кровь, страсть, крича и дико жестикулируя.

Софья частично переводила, но Каспар по яростному рвению бояр и так понял, что они наполняют души собравшихся солдат агрессией и энергией. Воздух сотрясали восторженные вопли и тосты, бокалы разбивались о пол, кулаки воинственно взлетали над головами.

Солдаты подхватили ликующие крики, и Каспар рассмеялся, когда Софья взяла его за руку, совершенно убежденный, что эта война будет выиграна.

IV

Полумесяц скользнул за низкую тучу, и стены дворца на миг окутала тьма. Но этого мига хватило фигуре в черном балахоне, чтобы ловко перемахнуть через утыканную шипами стену и бесшумно приземлиться на дворцовой земле.

Держась в тени, фигура крадучись пробиралась через Зимний сад к зданию.

Лунный свет лился на сверкающие, точно ограненные бриллианты, цветы и деревья этого зимнего леса с седой, покрытой инеем травой. Песчаная дорожка вилась между изысканными ледяными скульптурами — резными деревьями, экзотическими птицами и легендарными чудовищами. Лунный свет заливал этот ледяной дикий уголок драконов, орлов и пронизывающего мороза.

Внезапно фигура в черном остановилась, совершенно слившись с мраком тени, — даже самый внимательный наблюдатель вряд ли заметил бы ее присутствие.

Пара патрульных рыцарей в бронзовых доспехах шагала по тропе, руки их лежали на эфесах мечей. Серебряные медведи на шлемах ловили лунный свет. Сами не зная того, рыцари прошли всего в нескольких ярдах от чужака.

Но жизни часто висят на волоске, способном оборваться от малейшего дуновения судьбы. Ох, неподходящий момент выбрал месяц, чтобы показаться из-за облака, рассеять тени и окунуть фигуру в балахоне в свой свет.

Один рыцарь открыл рот для предостерегающего крика, но серебряная сталь вспорола ему горло — клинок убийцы безошибочно отыскал щель между шлемом и латным воротником. Другой охранник почти успел выхватить меч из ножен — почти, ибо клинок незваного гостя сверкнул снова, и упавшая на тропинку голова рыцаря покатилась в мерцающий подлесок.

Задержавшись, только чтобы вытереть оружие, фигура снова нырнула в тень.

Огни дворца сияли прямо впереди.

V

Каспар, обмениваясь с Альберталли шутливыми замечаниями, вместе с гостями перешел в обитый деревянными панелями Западный зал, с мощными дубовыми балками под потолком и огромным камином, пылающим под массивной каменной плитой, наполняя комнату теплом и ароматом свежесрубленного дерева. Сотни свечей горели у стен между высоких окон. Бесчисленные щиты и бронзовые доспехи украшали помещение. С балок свисали потертые боевые флаги. Пол вторил звону сабель и шпор старших офицеров, удаляющихся на совещание с Ледяной Королевой, чтобы сообщить ей планы своей стратегии борьбы с ордой Альфрика Цинвульфа.

Женщины и младшие офицеры остались в Банкетном зале, допивая не допитое на обеде вино и строя предположения о том, что происходит в других покоях. В обычных обстоятельствах Каспар тоже сидел бы там, но царица сама прислала чиновника, который передал, что Ледяная Королева настаивает на присутствии посла на совете вместе с прочими офицерами.

Софья оживленно болтала с какими-то франтоватыми уланами, и Каспар удивился, почувствовав укол ревности. Конечно, Софья ему очень нравилась, и он не раз размышлял, не перешли ли их отношения в нечто большее, чем простая дружба, после того как ее похитил Саша Кажетан. Он не знал, но надеялся в будущем выяснить наверняка.

Разговоры офицеров и бояр постепенно смолкли, когда в зал вместе со своими свирепыми бритоголовыми телохранителями и Петром Лосевым, закрывшим за собой двери Банкетного зала, прежде чем раствориться на заднем плане, вошла Ледяная Королева.

Царица остановилась в центре зала, и бояре окружили ее, держась на почтительном расстоянии от стражников.

А Ледяная Королева без предисловий заявила:

— Войско Альфрика Цинвульфа приближается, пришло время дать ему бой.

Бояре разразились одобрительными криками, а офицеры Империи вежливо зааплодировали. Теперь, оказавшись возле командующего армии Стирланда, Каспар решил полюбопытствовать, что это за человек. Генерал оказался худощавее, чем ожидал посол, невысок, но с повелительной и гордой осанкой командира, немедленно понравившейся Каспару.

— Он коварен, этот Цинвульф, — продолжила царица, когда вопли смолкли. — Его амбиции выходят за рамки простого грабежа.

— Это неважно, моя королева! — выкрикнул боярин-улан в красном мундире. — Мы отправим его назад на север, хорошенько надрав ему задницу, так ведь, камрады?

Рев одобрения и хохот последовали за бахвальством толстяка, и Каспар заметил, что Ледяная Королева силится не нахмуриться. Он вспомнил, как царица однажды говорила о боярах своего отца, назвав их бандой грубиянов, которые, тем не менее, были самыми верными и стойкими воинами, каких только может пожелать себе правитель. Что ж, в этом отношении бояре ее окружения ничем не отличались от приближенных отца царицы, но их хриплые восторги явно не вязались с ледяной манерой поведения королевы.

— Уверена, так и будет, боярин Врожик, — проговорила царица, останавливая смех, — но варвары целятся в самое сердце Кислева. Они направляются к Урзубью.

Хохот мгновенно сменился серьезной задумчивостью, а Каспар смешался. Что такое Урзубье? После секундного размышления он пришел к выводу, что это название переводится как «Зубы Урсана», но разве это значит что-то еще, кроме грубого солдатского проклятия?

Удовлетворенная, что ее слова произвели нужный эффект, царица продолжила:

— Цинвульф знает, что делает нас теми, кто мы есть. Кислев — это земля, а земля — это Кислев.

— Кислев — земля, а земля — Кислев, — в унисон повторили бояре.

— Лощина Урзубье, рана, нанесенная Великим Урсаном, желавшим откусить кусок нашей земли и оставившим в ней свои каменные клыки, в опасности, наши враги жаждут осквернить ее. Их проклятые шаманы используют черную магию, чтобы извратить дух земли, чтобы пропитать первичную, природную энергию Кислева Хаосом и навеки погубить нашу великую землю.

Бояре негодующе взревели; Каспар видел, что они пришли в ужас при словах об осквернении лощины.

— Там есть сила, мои бояре, сила, которую не должны забрать Темные Боги. И наша задача сейчас — остановить их.

Глаза Ледяной Королевы обвели собравшихся, и Каспар содрогнулся, когда взгляд женщины упал на него. Она медленно кивнула и произнесла:

— Земля призывает каждого из вас в это место, в это время, она взывает ко всем с душой кислевита, умоляя спасти ее. Ответите ли вы на ее зов?

Зал взорвался криками: сотни глоток хором скандировали: «Да!»

VI

Чтобы обнаружить трупы двух рыцарей, времени потребовалось немного. К безопасности царицы ее защитники относились весьма серьезно, и спустя считанные минуты после убийства вторая пара рыцарей нашла своих товарищей, лежащих в широкой луже быстро замерзающей крови, и подняла тревогу.

Но было уже слишком поздно.

VII

Стоя возле окна Западного зала, Каспар услышал перезвон колоколов, влившийся в восторженные возгласы, и на миг удивился, что бы это значило. Но чем настойчивее бил набат, тем глубже закрадывалось в его душу беспокойство. Очевидно, немногие из бояр слышали колокола, а уж окруженные ревущими воинами охранники царицы тем более не знали о звоне.

Подозрения посла, что что-то не так, переросли в уверенность, когда он вгляделся во тьму за окном и увидел рыцарей с факелами и обнаженными мечами, бегущих по Зимнему саду.

Каспар отвернулся от окна и начал протискиваться сквозь толпу бояр, многие из которых, уже пьяные вдрызг, ошибочно принимали его усилия за энтузиазм перед надвигающейся войной. Багроволицые кислевиты хватали его за плечи и расцеловывали в щеки, голося проклятия северянам, а посол все пытался пробиться к царице.

— Отстань от меня, дубина! — взвыл он, наконец, когда грузный мужчина стиснул его в объятиях, вопя что-то ближайшему боярину. Тот разжал руки, и Каспар снова рванулся вперед.

Телохранители Ледяной Королевы заметили посла и его безумный взгляд, и звон тревоги наконец-то пробился сквозь медленно утихающее ликование.

— Ваше величество… — начал Каспар, но тут окно разлетелось вдребезги, осыпав пол осколками, и по деревянным половицам и пушистым коврам к собравшимся в зале солдатам покатился вращающийся латунный шар размером чуть меньше пушечного ядра. Шар, слегка вихляя, остановился перед Эрнальфом Павиа.

— Что за черт? — выдохнул генерал Стирланда.

— Нет! — крикнул Каспар и бросился, расталкивая толпу, к Павиа.

Он не знал точно, что это за шар, но знал, тем не менее, достаточно, чтобы не ошибиться при виде беды. Генерал поднял недоуменный взгляд, и это было последнее, что он сделал на этом свете: шар взорвался, полыхнув визжащей тьмой.

Дикие ветра завыли в Западном зале, погасив одним порывом все до единой свечи, и скорбные вопли проклятых наполнили комнату какофонией криков. Невнятные голоса скороговоркой забормотали в каждом черепе, ужасающий, болезненный трепет наполнил души, когда долгое эхо, рожденное в каком-то отвратительном потустороннем мире, заструилось из злого ореола энергии, черной короной пылающего в центре зала.

Каспар почувствовал, как невидимые ледяные когти раздирают изнанку его души, и закричал от боли, когда несказанный мороз, от которого стыло само сознание, впился в него, проникая глубже любого холода. Огонь под каминной плитой потускнел — это кружащиеся тени сомкнулись вокруг посла, превращая его в беззащитную букашку, никчемную пылинку в безбрежной вселенной. Каспар пытался ползти, но руки его словно налились свинцом, силы покинули тело, и он понял, что пришла его смерть, до которой равнодушному мирозданию нет никакого дела.

Чьи-то руки схватили его и потащили прочь от кошмарной воронки. Он разлепил веки, саднящий мрак неохотно соскальзывал с задыхающейся от омерзения души. Посол перекатился на бок, хватая разинутым ртом воздух, а вращающаяся чернота посреди комнаты начала сжиматься в ничто — окно в чудовищную потустороннюю реальность закрывалось. Огонь, взревев, вернулся к жизни, а Каспар с гримасой боли рывком встал на колени и оглянулся, чтобы поблагодарить своего спасителя. Узнав освещенные пламенем черты Павла Коровина, он крепко стиснул плечо старого друга.

— Спасибо, — выдохнул посол.

— Да ну, — буркнул Павел.

Обычно румяное лицо его было пепельно-серым, и Каспар понял, что и кислевит ощутил на себе жуткое безумие, заложенное во взорвавшейся тьме. Он повернулся к центру комнаты и не увидел ничего, кроме неглубокой воронки в расщепленных половицах. И никаких следов ни генерала Павиа, ни его старших офицеров.

Крики наполнили комнату, в которой лежали разорванные на куски люди: конечности отрывались от тел там, где их касалась энергия Хаоса. Рядом с воронкой валялись изувеченные тела бояр.

Каспар поискал взглядом и увидел царицу и ее охранников, пятящихся к дверям. Кровь струилась из глубокой раны на виске королевы, один из бояр поддерживал женщину. Перед Каспаром лежал стонущий имперский капитан аркебузьеров с оторванными взрывом ногами.

Поднялись крики гнева и замешательства, но прежде, чем кто-либо смог хотя бы подняться с полу, на подоконнике возникла темная загадочная фигура — силуэт непроницаемого мрака на фоне лунного неба.

— Смотрите! — воскликнул Каспар, тыча пальцем в окно.

Двое воинов с оголенной грудью прыгнули к фигуре, третий остался со своей королевой. Мечи атакующих расплылись золотистыми дугами, неуловимо-стремительные удары рассыпали искры. Фигура в черном качнулась, — Каспар был уверен, что ее должны были рассечь пополам, — перекувырнулась навстречу своим противникам, сверкнул меч… Первый охранник, умело выпотрошенный, рухнул с петлями кишок, обвившими его колени, второй отчаянно отбивался, пятясь под вихрем ударов неприятеля и прилагая все свое мастерство лишь для того, чтобы выжить.

Каспару дико хотелось помочь этому человеку, но он знал, что если окажется перед черным убийцей, то погибнет в мгновение ока. У него не было своего меча: не являясь военным, он не имел права носить оружие в присутствии царицы. Он пополз к камину, сознавая, что единственное, чем он может помочь, это дать возможность телохранителям Ледяной Королевы вступить в этот неравный бой.

Второй стражник упал с засевшим глубоко в груди клинком, и Каспар увидел, как последний охранник выплюнул яростное проклятие и бросился в атаку. Бояре, наконец, преодолели замешательство и панику и подняли крик тревоги, увидев, что их королева в опасности. Они вооружались, но посол знал, что к тому времени, как бояре соберутся, будет уже слишком поздно — царица погибнет.

Он потянулся к огню и выхватил горящую головню, почувствовал, как пламя обожгло кожу, но лишь стиснул зубы от боли. Вскочил он на ноги в тот момент, когда убийца, уклонившись от прямого удара, вспорол воина-кислевита от паха до груди.

В распоряжении Каспара были в лучшем случае секунды. И пока убийца вытаскивал клинок из тела своей жертвы, Каспар швырнул огненный снаряд ему в спину.

Оранжевые искры вспыхнули там, куда ударила головня, и фигура в черном балахоне завизжала.

— Каспар, ложись! — послышался знакомый голос, голос Павла.

Он нырнул вниз, что-то пронеслось над его головой, и посол увидел, как об убийцу разбилась стеклянная бутылка. Огонь охватил наемника, с бешеной скоростью распространяясь по его телу, превращая его в пылающий факел. Убийца, объятый пламенем с ног до головы, заметался по комнате, шатаясь точно пьяный, его визгливое верещание взметнулось до новых высот — оно звучало воплем раненого животного.

Двери зала распахнулись, и в комнату ворвались воины с копьями и мушкетами. Огнестрельное оружие громыхнуло, и полыхающую фигуру сбило с ног. Дергающийся убийца приземлился скомканной грудой в центре воронки, оставшейся после взрыва его таинственного шара.

Бойцы с копьями подскочили к горящему телу и принялись тыкать его железными остриями пик, пока оно, наконец, не перестало шевелиться.

Каспар перекатился на спину и прохрипел:

— Квас?

Павел кивнул, глядя, как пламя пожирает плоть убийцы, наполняя комнату тошнотворной вонью.

— Мне он больше не нужен, — сказал кислевит, протягивая Каспару руку.

— Хорошо.

Посол сжал ладонь друга и с его помощью поднялся на ноги.

Угроза жизни царицы миновала — ее воины собрались вокруг нее; бояре подсчитывали потери и взывали о мщении, обращаясь к Урсану, Дажу и Тору разом.

Каспар похромал туда, где трясущиеся бояре сгрудились вокруг дымящегося тела, плюя на обугленные останки. Череп трупа был удлинен, странно и весьма настойчиво напоминая…

Каспар отвернулся от трупа, не желая верить своим глазам. Это наверняка человек, изуродованный, обезображенный, но человек. Точно человек, а не что-либо иное, и уж тем более не…

Бояре расступились, и царица медленно подошла к краю воронки. На ее лице застыла маска едва сдерживаемого гнева, на одной щеке запекалась блестящая кровь, туман искрящихся ледяных кристаллов сгущался в воздухе вокруг нее. И когда кристаллы посыпались на пол, разбиваясь с мелодичным звоном, Каспар и бояре попятились от ярости королевы, сжигающей воздух своим ледяным жаром.

— Лосева ко мне, — бросила она.

Глава 9

I

Поиски Петра Лосева заняли больше времени, чем ожидалось, но, в конце концов, он предстал перед царицей — с лицом, смятым тревогой и озабоченностью. Западный зал уже не был той кровавой бойней, в которую превратился всего полчаса назад; тела мертвых убрали, а раненых перенесли в Банкетный зал, где Софья и другие поспешно собранные медики ухаживали за ними, как могли.

Ледяная Королева стояла, обнажив могучий Страх-Мороз, держа его рукоять так, что кончик мерцающего голубым клинка упирался в пол. Перед ней лежал меч погибшего убийцы.

Каспар сидел на деревянной скамье возле камина и пил квас из большой кружки. Нервы его все еще не успокоились после ужаса нападения наемника. Он не мог избавиться от воспоминаний о виде обугленного, покоробленного трупа и о том чудовищном, всепроникающем чувстве собственной никчемности, которое он испытал, лежа рядом с открытыми взрывом вратами в непостижимое и проклятое царство.

— Моя королева! — Лосев бухнулся перед женщиной на колени. — Вы ранены!

— Я буду жить, Петр, это…

— О, мое сердце счастливо лицезреть вас, — перебил Лосев. — Когда я услышал о покушении, я испугался худшего и удвоил стражу у ворот. Да благословит нас Урсан, я так рад, что вы живы.

— Избавь меня от своей лжи, Петр. — Голос царицы резал, точно кинжал из чистейшего льда. — Сейчас тебя больше всего должна заботить собственная шкура.

— Лжи? Я не понимаю.

— Перестань, Петр… неужто ты и вправду думал, что можешь предавать меня все это время, а я ничего не узнаю? — спросила царица, и туман искрящегося мороза снова задрожал вокруг нее.

— Предавать вас? Я клянусь в своей верности! — запротестовал Лосев.

Царица покачала головой.

— Остановись, Петр, ты лишь унижаешь себя еще больше. Ты, как никто иной, должен знать, что глаза чекистов повсюду. Я в курсе всех твоих грязных визитов в Лубянку и того, что ты там делал. Твои извращения отвратительны, и ты заплатишь за все страдания, причиной которых стал. Но думать, что ты способен так долго дурачить меня, — это еще одно оскорбление королеве.

Несмотря на ледяной туман, текущий от царицы, Каспар видел, что коленопреклоненный Лосев покрылся испариной, и это, черт возьми, было ему приятно.

— Нет, нет, вы ошибаетесь, моя королева!

— Мне было полезно и занятно держать тебя при себе, слушать твой лепет, наблюдать за твоими жалкими попытками манипулировать мной и, в свою очередь, манипулировать тобой, но сейчас многие из моих лучших воинов мертвы или умирают, к тому же исчез командующий союзников. Ты больше не полезен и не забавен, Петр.

Лосев оглянулся, ища поддержки в зале, но не находя ее. Каспар увидел мечущийся в его глазах страх и приподнял кружку в насмешливом салюте.

— Теперь все, что тебе остается, это рассказать мне, с кем ты сотрудничаешь, ибо такой тупица, как ты, не может работать без хитроумного хозяина. Поведай мне, Петр, кто еще вынашивал планы убить меня и уничтожить мою землю?

Каспар и Павел напряженно слушали, страстно желая узнать больше о позоре Лосева. Каспару не давал покоя вопрос, почему Лосев заплатил за убийство мужа Анастасии, — наверняка имя, которое вытащит из предателя царица, и будет ответом на него.

— Теперь это неважно, Петр, — продолжила Ледяная Королева, когда Лосев промолчал. — Так или иначе, я узнаю то, что хочу знать. Ты видел застенки чекистов и знаешь, что нет такого человека, который пережил бы тамошние пытки. Скажи то, что мне нужно, и я избавлю тебя от мук.

Глаза Лосева полыхнули смертельным отчаянием — он бросился к упавшему оружию убийцы, схватил его и вскочил, направив клинок в живот своей царицы.

Каспар увидел вспышку голубой стали, затем красный сполох, и Петр Лосев рухнул с отсеченной до локтя рукой и туловищем, разрубленным от ключицы до пупка леденящим лезвием Страх-Мороза.

С как будто и не шевелившегося меча в руках Ледяной Королевы звонко падали крупные капли крови.

Боярин Вроджик пнул рассеченное тело, сталкивая его в воронку к обгоревшему трупу убийцы в черном балахоне, и плюнул на останки советника.

— Такова ярость королев-ханш, и такова участь всех предателей, — произнесла царица.

II

В небе уже забрезжил рассвет, когда Каспар и Софья наконец-то вернулись в посольство, отвезенные туда одним из лакированных открытых экипажей царицы, которым управлял неразговорчивый кучер в квадратной красной шапочке. Они закутались в меха, и, хотя на улице было уже не так холодно, как в предыдущие месяцы, мужчина и женщина прижимались друг к другу под толстыми шкурами, крепко сплетя пальцы, ища друг в друге тепла и уюта.

Всю дорогу они молчали — слишком силен был шок после кровавых ночных событий и холодного гнева царицы. Сбросив обычный для себя отчужденный и надменный монарший облик, царица, казнившая Петра Лосева, предстала в дикой свирепости первых ханш, и Каспар содрогался, вспоминая, как кричал на нее несколько месяцев назад.

Хирурги, более сведущие в боевых ранах, чем Софья, заняли ее место, и женщина неохотно позволила отвести себя туда, где она смогла вымыть окровавленные руки и переменить пропахшее смертью платье.

Семнадцать человек лишились жизни при покушении. Клеменц Спицзанер и большинство его офицеров выжили, но генералу Павиа и его командирам повезло значительно меньше. По сравнению с потерями у Красино и Мажгорода цифры эти были, конечно, невелики, но они касались верхних эшелонов командования армией Стирланда.

Семеро бояр погибли, стертые с лица земли, как и генерал, жутким оружием убийцы в балахоне, еще шестеро никогда больше не смогут сражаться.

Каспар тотчас же вызвался добровольцем, пожелав вступить в ряды войска. Спицзанер, естественно, немедленно запротестовал, но Каспар видел, что оставшимся стирландским офицерам эта идея пришлась по душе: его репутация отличного командира была им хорошо известна. Каспар договорился встретиться с ними завтра утром, чтобы все успели оправиться от ночной резни, прежде чем обсуждать столь важные темы.

Несмотря на кровопролитный вечер, мысль о том, чтобы вновь повести людей в бой, вселяла в него чувство удовлетворения — он тоже сыграет роль в подступающей войне. Он видел, что Софье не нравится его решение, но забрать свои слова назад посол уже не мог и не хотел.

Прежде чем покинуть дворец, Каспар подошел к Павлу и сказал:

— Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты оттащил меня от этой поганой тьмы. Думаю, если бы не ты, я бы погиб.

— Да ну, ерунда какая, — буркнул Павел, но Каспар видел, что кислевит признателен ему за эти слова.

— Нет, — поправил Каспар. — Не ерунда. Мы с тобой через многое прошли вместе, я считал тебя одним из своих самых верных друзей, но в Кислеве произошло слишком много всего, чтобы я забыл то, что ты делал тогда, когда мы виделись в последний раз.

— Знаю, — пробормотал Павел. — Моего поступка ничем не исправить, но как мне хотелось бы…

— Мечты и желания — это для песен, Павел, а петь никто из нас не умеет. Но знай: если нам на роду написано снова сражаться плечом к плечу, что ж, я буду только рад. Думаю, наша дружба умерла здесь, но врагом твоим я не стану.

— Хорошо, — согласился Павел. — Большего никто и просить бы не мог.

Каспар кивнул и протянул Павлу руку:

— Дерись хорошо и попытайся не дать себя убить.

— Ты меня знаешь, — ухмыльнулся великан-кислевит, тряхнув руку посла. — Павел Коровиц слишком упрям, чтобы умереть. О моей храбрости еще будут ходить легенды отсюда и до Магритта.

— Уверен, что так и будет. Прощай, Павел, — сказал Каспар, и Софья отвела его к экипажу, на котором их должны были доставить в посольство.

Путешествие прошло в молчании, пока кучер не остановил коляску перед зданием. Возница спустился с козел, открыл седокам дверцу, принял от Каспара медяк, взобрался на свое место и удалился под цоканье копыт.

Стражники в красном и синем распахнули ворота, и они рука об руку зашагали к посольству.

— Ты действительно намереваешься принять звание и отправиться в бой, если тебе это завтра предложат? — спросила Софья.

Каспар кивнул:

— Да. Я должен.

— Ты не должен, и ты это знаешь. Ты покончил со своими воинскими обязанностями, и есть другие, способные командовать войском, — сказала женщина.

— Нет, других нету, и ты это тоже знаешь, — мягко ответил Каспар, глядя в озабоченное лицо Софьи. — Спицзанер не может командовать двумя армиями, а я единственный, у кого есть опыт руководства таким количеством солдат.

— Но наверняка кто-нибудь из бояр…

— Нет, имперские солдаты не примут кислевита как своего генерала.

— Но ты слишком стар, чтобы идти сражаться, — настаивала Софья.

Каспар хмыкнул:

— Что ж, это, может, и верно, но ничего не меняет. Если я буду нужен армии, я непременно буду сражаться; сейчас не то время, чтобы я мог отказаться.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не чувствуешь, Софья? Перед нами разворачивается история, — ответил посол. — Как-то раз Ледяная Королева сказала мне, что у меня душа кислевита, что земля позвала меня сюда сражаться за нее и что я должен что-то сделать здесь. «Приходит момент, приходит и человек» — вот ее слова. Тогда я не понял, что она подразумевала, но теперь, кажется, начинаю понимать.

— Проклятие, Каспар, у нас совсем не было времени. — Слезы набухли в уголках глаз Софьи. — Почему это должно было случиться сейчас?

— Я не знаю, — ответил Каспар, останавливаясь и поворачивая женщину лицом к себе. — Но это случилось, ведь иногда есть вещи, которые надо сделать, вне зависимости от того, что говорят нам наши сердца.

— И что же говорит тебе твое сердце?

— Вот что, — сказал Каспар, наклонился и поцеловал Софью в губы.

Они целовались, пока у ворот посольства не громыхнул смех и Василий Чекатило не заявил:

— Как это трогательно, фон Велтен. Полагаю, я был прав, когда спросил тебя, не влюбился ли ты в госпожу Валенчик.

— Чекатило! — рявкнул Каспар, поворачиваясь к жирному кислевиту, лениво прогуливающемуся по ту сторону ворот в толстом черном меховом плаще. — Убирайся отсюда.

Чекатило хмыкнул и покачал головой:

— Нет, только не сейчас, имперец. На этот раз ты меня выслушаешь.

— Нам с тобой нечего сказать друг другу, Чекатило.

— Нечего? Думаю, ты ошибаешься. Ты все еще мой должник, и я здесь, чтобы вернуть себе долг.

Софья открыла дверь посольства, и из нее выскочили стражники с алебардами, блеснувшими в первых утренних солнечных лучах.

— Я уже говорил и повторю снова, что не дам тебе то, что ты хочешь. Я знаю о том, что ты заставил сделать Павла, так что можешь забыть о нем — он больше не станет выполнять для тебя грязную работу. Заруби на своем жирном носу, Чекатило, я никогда не стану помогать тебе! — прокричал Каспар.

Он чувствовал, как его буйный нрав опять, берет верх, но сегодня ночью посол видел слишком много боли и страданий, чтобы его мог запугать обыкновенный бандит.

— А я думаю, что станешь, и сегодня же, — пообещал Чекатило.

— С чего бы это? — спросил Каспар, которому совершенно не понравилась плотоядная, кошачья ухмылка Чекатило.

— Потому что если ты этого не сделаешь, ровно через час Анастасия Вилкова будет мертва.

III

Режек зевнул и потянулся, наблюдая, как оживает дом. Слуги наполняли кувшины водой из колодца и распахивали ставни, впуская в комнаты слабый утренний свет. Он сжал кулаки, захрустев костяшками, и с улыбкой хищника постучал пальцами по железному набалдашнику на рукояти меча.

Убийца сидел, привалившись спиной к стене здания, расположенного напротив дома Анастасии Вилковой; меч прятался под плащом, лицо скрывал отороченный мехом капюшон. Он не думал, что эта женщина, Вилкова, знает или сможет узнать его, но рисковать не стоило.

Режеку было известно, что она дома, он видел, как она вернулась меньше часа назад. Где она была — не имеет значения, возможно, кувыркалась в постели с послом, вот и возвратилась до рассвета, чтобы избежать всевозможных сплетен и не запятнать свою чистоплюйскую репутацию.

Решив, что прошло достаточно времени, чтобы она умылась и, возможно, даже разделась, он поднялся, поморщившись от боли, обжегшей раненые плечо и живот. Он всегда быстро поправлялся, и недели, прошедшие после стычки с убийцей в черном, оказались для него очень тяжелы — наемник не привык к вынужденному бездействию. Но раны заживали, и, хотя ему уже, конечно, не быть таким гибким и быстрым, как прежде, он все равно по-прежнему проворнее любого из известных ему живущих на этом свете.

Режек пересек улицу; при мысли о насилии над столь прекрасной и уважаемой женщиной в нем нарастало возбуждение. Обычно объектом его завоевания становились перебравшие рок-корня шлюхи из борделя Чекатило, и образ влиятельной женщины, бьющейся под ним, умоляя сохранить ей жизнь, заставил его ускорить шаги. Он подумал о ее мягких губах, длинных темных волосах, полной груди — и облизнулся. Да, он от души насладится, ломая эту сучку.

Наемник ступил на земли ее поместья, поднялся по гравийной насыпи и миновал скопище жалких образцов человечества, которым она дала приют в своих стенах. Десятки людей расположились лагерем в ее саду, но вряд ли кто-то из них обратил внимание на человека, идущего к передней двери особняка.

Вот и дверь — из лакированного черного дерева, с латунным молоточком в центре: стучите и входите. Убийца стиснул рукоять меча и резко дернул кольцо. Лучше создать впечатление вежливости, решил он.

Режек услышал щелчок открываемого замка и тихий скрип отходящей от косяка двери — и обрушил сапог на дерево, отбрасывая створку внутрь, да так, что старая служанка с окровавленным лицом растянулась на полу.

Он быстро перешагнул порог, оказавшись в мраморной прихожей, и увидел изогнутый лестничный пролет, балюстрадой поднимающийся ко второму этажу. По бокам лестницы у ее подножия застыла пара близнецов-доспехов, а на смежной стене висел фамильный герб с двумя скрещенными кавалерийскими саблями. Чуть позади виднелась несколько неуместная здесь железная дверь, частично укрытая листвой вечнозеленых комнатных растений, но Режек не стал обращать на нее внимания, поскольку услышал, что наверху что-то стукнуло.

Это, должно быть, она, решил наемник, захлопывая переднюю дверь. После этого он запер ее, ключ спрятал в карман и бросился на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки разом. Добравшись до верхней площадки, он вытащил меч и зашагал по длинному, устланному коврами коридору. С одной стороны тянулся ряд тяжелых дверей, и он начал распахивать их ударом ноги — одну за другой.

— Выходи, выходи, где ты там! — кричал он.

Впереди мелькнуло цветное пятно, и Режек ухмыльнулся, увидев Анастасию в изумрудной ночной сорочке, бегущую к лестнице в дальнем конце коридора.

— О нет, милашка, не так-то легко уйти от Режека! — рявкнул он, кидаясь за ней.

Она была быстра, но Режек быстрее — он поймал ее у самых ступенек. Женщина развернулась, выбросив вперед изящный кулачок, целясь ему в голову.

Убийца рассмеялся, перехватил ее запястье и ответил ударом слева в челюсть.

Она вскрикнула и отлетела к стене; по подбородку заструилась кровь.

— Ублюдок! — взвизгнула она и попыталась пнуть его в пах.

Режек уклонился и свободной рукой отвесил ей оплеуху. Возбуждение его перехлестывало через край, и он навалился на нее, срывая с плеч женщины сорочку.

— Поосторожней, красавица. Ты же не хочешь, чтобы там у меня кое-что пострадало. Мы ведь еще не позабавились, так?

К ее чести, надо сказать, что она продолжала бороться, даже, вероятно, понимая, что это бесполезно против превосходящего ее по силе мужчины и лишь еще больше распаляет его.

— Теперь я вижу, почему ты нравишься фон Велтену, — прошипел он ей в ухо. — Хотя, думаю, ему не особенно понравится гнилое мясо, которым ты станешь в скором времени.

Режек пригвоздил ее к стене своим весом и прижал руку к груди женщины. Стиснув ладонь посильнее, он похотливо ухмыльнулся, выдавив из жертвы крик боли. Грудь ее вздымалась от ужаса, и убийца расхохотался:

— Вот так… бейся посильнее, пташка!

Он пригнул голову и лизнул ее щеку.

Лоб женщины вонзился ему в переносицу, и убийца охнул, отпустив добычу, — руки его метнулись к лицу, мгновенно покраснев от хлынувшей из носа крови.

— Сука! — взвыл он и впечатал кулак в ее подбородок. Она упала на пол, но быстро вскочила, пока он тряс головой, оправляясь от удара. Повернув окровавленное лицо к женщине, метнувшейся по коридору назад, к лестнице, ведущей к выходу, он проревел:

— Эй ты, сучка! Теперь тебе будет по-настоящему плохо!

Режек кинулся за ней, подстегиваемый кипящим в нем гневом.

Он настиг жертву на верхней площадке, схватил за руку и рванул к себе. Она плюнула ему в лицо, он ударил снова, и она, кувыркаясь, полетела вниз по ступенькам. Когда женщина неловко растянулась у подножия лестницы, наемник бросился следом, больше не думая о том, чтобы овладеть добычей, теперь он жаждал лишь одного — убить ее.

Она все-таки поднялась, пошатываясь, дохромала до передней двери и принялась безрезультатно дергать медную ручку.

Режек вытащил из кармана ключ и усмехнулся:

— Не это ищешь?

Она попятилась от него вдоль стены, но бежать было некуда.

— Сейчас ты умрешь, — пообещал убийца.

IV

Каспар вырвал алебарду из рук одного из своих стражников и кинулся к железным воротам посольства. Чекатило попятился к побулькивающему бронзовому фонтану в центре дворика, вскинув в театральном ужасе руки.

— Убей меня, и она умрет, — пообещал он. — Если Режек не получит от меня вестей через час, он обойдется с ней, как обходятся со шлюхами, а потом покромсает на кусочки. Думаю, ему приходилось делать вещи похуже, чем делал Мясник. Он любит убивать, этот тип. Возможно, даже слишком.

Каспар заставил себя остановиться, опустить алебарду и подумать. Он чувствовал, что ненависть к Чекатило и его угрозам заслоняет здравомыслие. Мучительно всхлипнув, посол отшвырнул в сторону алебарду и сделал несколько глубоких вздохов, успокаивая себя.

— Что ты сделал? — резко спросил он. — Сигмар свидетель, если ей причинят хоть малейший вред, никакая сила в мире не остановит меня — я выслежу тебя и убью.

— Она останется цела, если ты оплатишь свой долг и дашь мне то, что я хочу, — ответил Чекатило.

— Откуда мне знать, жива ли она еще? Насколько я тебя знаю, она может быть уже мертва.

Обвинения Каспара, казалось, оскорбили Чекатило:

— Конечно, посол, я и такой и сякой, но я не монстр. Я причиняю людям вред, потому что иногда это единственный способ добиться того, что мне нужно. Так что сейчас ты дашь мне то, что я хочу, или Режек убьет ее столь мучительным и унизительным способом, что люди будут судачить об этом долгие годы.

Каспару хотелось выбежать за ворота и задушить Чекатило голыми руками, выдавить жизнь из этого жалкого жирного тела и плюнуть разбойнику в глаза, когда он умрет. Но он не мог, и, судя по самодовольной роже Чекатило, мерзавец тоже знал это.

— Будь ты проклят, но ты ошибаешься, Чекатило. Ты — монстр.

Кислевит пожал плечами:

— Может быть, может быть, но я получу желаемое, так?

Каспар кивнул.

— Ладно, я дам тебе бумаги и людей, — медленно проговорил он.

Каспар повернулся и вошел в посольство — под громкий смех Чекатило.

V

Анастасия, задыхаясь, пятилась вдоль стены круглого холла. Режек чувствовал, как его возбуждение снова нарастает, — там, где он разорвал на женщине сорочку, виднелся соблазнительный изгиб ее груди.

— Некуда бежать, — хмыкнул он, вытирая кровь с подбородка.

— Да, — согласилась она, продолжая отступать и зачем-то оглядываясь через плечо. — Некуда.

— Тогда лучше не сопротивляться, а? Очень больно не будет, хотя наверняка обещать не могу.

Он шагнул влево, отрезая жертве путь к лестнице, а женщина тем временем оказалась под фамильным гербом с двумя скрещенными кавалерийскими саблями. Она быстро вскинула руки, сорвала оружие с крючков и повернулась к убийце, угрожающе выставив перед собой клинки.

— Думаешь, ты справишься хотя бы с одной саблей, не говоря уже о двух? — хохотнул Режек.

— Они не для меня, — ответила Анастасия и бросила сабли через всю комнату.

Клинки просвистели над головой Режека, который следил за их вращающимся полетом, пока их не выудил из воздуха человек, стоящий у железной двери, которую наемник заметил чуть раньше.

Человек этот был тощ и изнурен, с покрытой фурункулами землистой кожей, и Режек расслабился.

Спокойствие его длилось один миг — пока мужчина не повел саблями, создав в пространстве серебряную паутину из неуловимых и стремительных взмахов стали, и не застыл в боевой стойке. Все его движения были безукоризненны, каждый жест доведен до совершенства — существовал лишь один человек, способный так обращаться с оружием.

Лицо с запавшими щеками было лишено какого-либо выражения, и только вглядевшись в глубину фиолетовых глаз мужчины, Режек наконец-то узнал его.

Саша Кажетан.

Дрояшка. Мастер боя на мечах.

VI

Каспар подхлестнул коня. Он с Рыцарями Пантеры мчался по улицам Кислева к Магнусштрассе, к дому Анастасии. Улицы по-прежнему были забиты народом, и посол орал страшные ругательства, пытаясь разогнать людей, заставить их уйти с его дороги.

На сердце было тяжело от черных предчувствий, но сейчас он мог только бешено скакать, пришпоривая и подгоняя Магнуса все сильнее и сильнее, ничего другого он сделать не мог. В грохоте копыт они приближались к богатым кварталам города.

Каспар молился, чтобы они неслись не к непоправимому горю.

VII

Секундный трепет страха рассеялся, когда Режек разглядел, что сталось с некогда легендарным бойцом. Конечности человека превратились в тонкие сухие прутики, истаявшая плоть на костях провисала, ребра отчетливо выпирали под кожей груди.

Он выглядел хуже нищего, и залитое кровью лицо Режека исказила ухмылка.

— Мне всегда хотелось сразиться с тобой, — сказал он, огибая комнату. Острие его меча смотрело в сердце Кажетана. — Просто чтобы узнать, кто из нас быстрее.

— Ты сделал больно моей матушке, — прошипел Кажетан, повторяя маневр Режека.

Режек в замешательстве бросил взгляд на Анастасию. Именем Урсана, о чем это он толкует? Она никак не может быть матерью Кажетана.

— Правильно, мой прекрасный принц, — сказала Анастасия. — Он сделал мне больно. Он сделал мне больно так, как это делал твой отец, боярин.

Кажетан закричал:

— Нет! — И бросился на Режека.

Их мечи скрестились, и бандит уклонился от атаки. Его оружие скользнуло низко, стремясь подсечь ноги бойца, но Кажетана уже не было там, куда пришелся удар, — он сделал сальто, перепрыгнув клинок, и ловко приземлился на ноги.

— Убей его, мой принц! — воскликнула Анастасия, и Кажетан напал снова, метя в голову Режека.

Наемник Чекатило быстро парировал сабельный удар и сделал ответный выпад, полоснув мечом по бедру Кажетана, возле явно недавнего шрама. Боец пошатнулся, и Режек лягнул его в пах.

Кажетан хрюкнул от боли и упал на одно колено. Его обильно вырвало на пол, и Режек в ужасе отпрыгнул от черной вязкой жидкости, которая, шипя и пузырясь, стала разъедать мраморные плиты.

Однако, преодолев отвращение, он приблизился, чтобы нанести смертельный удар по шее противника. Но боец стремительно откатился и вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы дать отпор Режеку.

Да, Кажетан оправился быстро, его сабли уже прочертили кровавые полосы на руке Режека. Противники, обмениваясь ударами, топтали мраморный пол вестибюля, сражаясь на дуэли, какой еще свет не видывал. Кажетан был гораздо лучшим бойцом, но от прежнего Саши у него осталась лишь часть силы, и Режек видел, что противник быстро устает.

Но и Режек тоже уставал, рука с мечом горела от напряжения, при каждой атаке и контратаке рана на животе давала о себе знать острой болью.

Двое мужчин вновь настороженно закружили друг вокруг друга, вымотанные яростной стычкой, зная, что только один из них выйдет из этого поединка живым.

Режек напал снова, обрушив на противника серию стремительных ударов, каждый из которых мог принести смерть. Меч его работал безошибочно, но ему так и не удалось пробить защиту Кажетана, и Режек с ужасом осознал, что не знает, что еще предпринять.

Сабли Кажетана поймали его меч на последнем замахе, легкий поворот кистью — и оружие Режека вырвалось из его хватки, заскользило по полу и остановилось у подножия лестницы.

Режек отскочил назад и рыбкой нырнул за своим мечом.

Рука его сомкнулась на обтянутой кожей рукояти, он перекувырнулся и снова застыл перед противником.

А клинки Кажетана уже легли, скрестившись, на плечи разбойника, обнимая его шею.

— Ты хотел знать, кто быстрее? — прорычал боец. — Теперь ты знаешь.

Сабли Кажетана впились в плоть Режека, и онповалился назад, на ступени, с почти полностью отрезанной головой.

Последним, что он видел, была Анастасия, глядящая на него сверху вниз с нескрываемой ненавистью.

Она плюнула в глаза убитому и сказала:

— Да заберет Чар твою душу.

VIII

Они прискакали к распахнутым воротам дома Анастасии, и Каспар спрыгнул с коня раньше, чем тот остановился. Не обращая внимания на боль в колене, он побежал к черной двери, выхватив на ходу оба пистолета. Дверь оказалась заперта, но несколько тяжелых ударов латного сапога Курта Бремена вскоре сбили ее с петель.

Каспар ворвался внутрь и застонал, увидев тело, лежащее у лестницы в кровавом озере. Он подбежал к нему, рухнул на колени, и сердце его вздрогнуло от удивления и облегчения — посол узнал мертвое лицо Режека. Голова убийцы едва держалась на плечах, поскольку висела, прикрепленная к телу лишь несколькими лоскутами перерезанных мускулов и сухожилий.

Курт Бремен присоединился к Каспару; его рыцари рассыпались по дому в поисках Анастасии.

— Не понимаю, — сказал он. — Какого черта тут произошло?

Каспар не ответил — взгляд его упал на пару окровавленных кавалерийских сабель, валяющихся рядом с телом, и лужу глянцевой черной жижи посреди мраморного пола. Он оставил тело и нагнулся, чтобы исследовать густую жидкость и пол под ней. Зловонное вещество разъело мраморные плитки, и Каспар понял, что уже видел такое прежде.

Под Урским проспектом, когда на его глазах железный нагрудник превратился в расплавленную окалину.

— Это то, о чем я думаю? — спросил Бремен.

Каспар кивнул.

Бремен оглянулся на тело Режека и кривые сабли.

— Но это значит…

— Да. Что Саша Кажетан здесь. Он убил Режека.

— Но как? В этом нет смысла, зачем Кажетану быть тут?

Каспар размышлял о том же, чувствуя, как подкравшийся незаметно ужас охватывает его по мере того, как укладывается в его сознании значимость смерти Режека и присутствия в доме Кажетана. Кажетан был сломлен, он находился в прострации, и Каспар знал, что есть только одно, что способно подтолкнуть бойца к такому насилию, — его матушка.

— Смысл есть, Курт. Да хранит меня Сигмар, есть, — горько сказал Каспар. Пелена наконец-то спала с его глаз, и он увидел, как ловко им манипулировали.

— Кровь Сигмара, уж не думаете ли вы, что Кажетан захватил госпожу Вилкову?

— Нет, — покачал головой Каспар.

— Что ты имеешь в виду? Где она?

— Теперь все встало на свои места, Курт, — сказал Каспар больше самому себе, чем Рыцарю Пантеры.

Он присел на корточки и уронил пистолеты: слишком бешено стучало его сердце, осознавшее степень предательства.

— Что? Каспар, что?..

— Она всех одурачила, друг мой. Женщина, которую никто не мог описать, освободившая Кажетана! Женщина в канализации, которой доставили гроб! Наш невидимый противник, знавший все о наших планах! Женщина, пытавшаяся отговорить меня от расследования! Соучастница Лосева! Это все она, Курт, это все она!

— Анастасия? — недоверчиво выдохнул Бремен. Каспар кивнул, проклиная свою глупость.

— Черт побери, ведь Кажетан сказал нам все. «Все это ради нее», — говорил он. Я не воспринимал значение его слов буквально. Она направляла убийства, совершаемые Кажетаном. Неудивительно, что она хотела, чтобы он погиб прежде, чем попадет в руки чекистов.

— Поверить не могу, — прошептал Бремен.

— Все, что я говорил ей… — Каспар потер глаза, подавляя жаркую вспышку стыда. — Мы лежали в постели и болтали о боярах, о силах Империи, о том, где они собираются, как будут сражаться, о людях, командующих ими. И, как проклятый дурак, я рассказывал ей все.

Каспар опустился на пол и обхватил руками голову.

— Как я мог быть таким глупцом?! Ее муж… она велела Лосеву заплатить за его убийство, чтобы забрать его богатства. Все это время…

— Мне все еще трудно осознать это, но, если допустить, что ты прав, где они с Кажетаном могут быть сейчас?

Каспар снова потер лицо и тяжело поднялся на ноги. Потом нагнулся, чтобы подобрать пистолеты.

— Чертовски хороший вопрос, — сказал посол. Гнев наконец начал вытеснять боль.

— Она должна была знать, что, когда мы найдем это дерьмо, она будет разоблачена, — заявил Каспар, направляясь к передней двери.

Выйдя из дому, он зашагал к беженцам, расположившимся рядом с домом Анастасии.

— Поговори с этими людьми, Курт, — приказал Каспар, — разузнай, не видели ли они, куда она поехала, и не переставай спрашивать, пока не получишь хоть какого-то ответа.

Курт Бремен пошел к оборванцам, крича что-то на ломаном кислевcком, а Каспар продолжил путь к воротам в каменной стене, поглощенный кружащимися у него в голове мыслями.

Он прискакал сюда, чтобы спасти Анастасию, но оказалось, что она не нуждалась в спасении — ведь при ней был самый надежный телохранитель Кислева. Посол подумал, нравился ли он ей когда-нибудь на самом деле, затем выругал себя за эгоистичные мысли. Вопрос тут совсем в другом, и дело касается вещей, смертельно опасных для всех.

Прислонившись к стене сторожки, он тупо разглядывал многочисленные следы в грязи у ворот. Большинство отпечатков оставили их собственные лошади, но один им не принадлежал: здесь проехала телега. Телега с треснувшим ободом одного из колес, оставляющим на земле при каждом обороте четкую галочку.

Каспару потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он видел подобные отпечатки.

В канализации под Кислевом.

Их оставила повозка, увезшая из сточной системы странный гроб.

К послу подошел Курт Бремен.

— Они сказали, что Белая Дама уехала незадолго до нашего прибытия, она правила телегой, на которой лежал какой-то длинный ящик. Кажетана никто не видел, так что, вероятно, его с нею нет.

Ощутив дикий страх, Каспар взглянул на небо.

Заря уже разгорелась, и он точно знал, куда направляется сейчас Анастасия.

Многие месяцы народ Кислева видел Белую Даму, развозящую на телегах припасы и пищу войскам, стоящим лагерем за стенами города. Она являла собой образ надежды, радующий солдат Кислева и Империи.

Так что никто не удивится, заметив ее сегодня среди толпы.

— Да спасет нас Сигмар! — рявкнул Каспар. — Все по коням!

— Каспар, что такое? — окликнул посла Бремен.

— Мы должны остановить ее, Курт! — ответил Каспар, вскакивая в седло и направляя Магнуса к воротам. — Я не знаю точно, что там, но, что бы ни таилось в этом гробу, это наверняка какое-то ужасное оружие. Она хочет уничтожить наши войска до того, как они отправятся на войну!

IX

Она нахлестывала коней, стремясь как можно быстрее добраться до Урских ворот. Люди, толпящиеся вдоль дороги, махали ей руками, узнавая бросающийся в глаза белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда. Анастасия не обращала на них внимания, слишком поглощенная необходимостью выехать за городские стены прежде, чем кто-либо остановит ее.

Как ее разоблачили? Кто послал человека, пришедшего убить ее? Посол? Неужели этот дурак наконец сообразил, что его надули, и в одном из своих приступов гнева отправил к ней своего человека? Нет, слова ее несостоявшегося убийцы убеждали в том, что Каспар тут ни при чем. Тогда кто?

Чекатило? Ледяная Королева? Или случайное стечение обстоятельств привело бандита в ее дом — в тот момент, когда она стояла на грани осуществления своего предназначения? Когда завершала то, что уготовил ей ее темный владыка?

Она натянуто улыбнулась, вспомнив, что у Великого Чара ничего «случайного» не бывает. Все события разворачиваются по его грандиозному, непостижимому замыслу, и ни один смертный не может надеяться угадать его истинную цель.

Ее злило то, что этот тупой и грубый бандит едва не прикончил ее. Неужели Чар пожелал, чтобы с ней расправился такой ничтожный кусок дерьма?..

Если бы она не растратила слишком много сил, удерживая смертельную порчу в бронзовом гробу, ей не потребовалось бы полагаться на защиту Саши Кажетана.

Анастасии льстило, что ее решение освободить Кажетана оказалось частью глобального плана Чара, хотя каждый раз, когда она думала о бойце, брови женщины сходились на переносице и лоб ее перечеркивала глубокая складка.

Когда Саша убил того, другого, он упал на колени рядом с трупом и зарыдал как младенец. Она опустила руку ему на плечо и сказала:

— Ну вот, мой прекрасный принц. Ты сослужил своей матушке великую службу и…

— Ты не моя матушка! — закричал он, уронив меч, и вскочил на ноги. Лицо его скривила острая мука. Мозолистые руки стиснули ее плечи, и потрясенная женщина увидела, как его фиолетовые глаза вспыхнули изнутри — в его глазницах заметался жгучий зимний огонь. — Ох, пожалуйста, нет, только не снова… — взвыл он, падая на колени и плача при виде крови, льющейся из убитого им человека. — Это не я, это не я…

— Саша, — произнесла Анастасия. — Ты должен помочь мне.

— Нет! — взвизгнул он, отползая от нее. — Убирайся от меня. Теперь я вижу!

— Я твоя матушка! — рявкнула Анастасия. — И ты будешь повиноваться мне!

— Моя матушка мертва! — крикнул в ответ Кажетан, поднимаясь и колотя себя кулаками по вискам. — Она давным-давно умерла.

Анастасия шагнула вперед, но Кажетан побежал вглубь дома, а у нее не было времени преследовать его, так что она немедленно спустилась в ледник, скрытый за железной дверью вестибюля, и осторожно втащила гроб по витой лестнице. Он был тяжел, но, в конце концов, женщине удалось выволочь его на задний двор своего дома и поднять один конец на задок телеги. Задыхаясь от изнеможения, она погрузила гроб в повозку и привалилась к железному ободу колеса.

Когда дыхание восстановилось, она вывела из конюшни двух лошадей и запрягла их. Одна лошадь пропала из стойла, но женщина лишь пожала плечами, догадавшись, что конем, должно быть, воспользовался Саша Кажетан.

«Куда он ускакал?» — подумала она, но тут же отмела эту мысль как неуместную. Сейчас не стоит волноваться из-за этого. Кажетан — негодный экземпляр, о котором лучше забыть, так что, задержавшись только для того, чтобы принести из дому свой белый плащ, она выехала на улицы Кислева.

Наконец Анастасия увидела впереди высокие башенки на городских стенах и свернула с Громадного проспекта на широкую эспланаду^[9] перед воротами. Ворота были открыты, и женщина, приближаясь, натянула поводья. Вооруженные длинными топорами стражники улыбнулись и помахали ей, едва увидев сверкающий белизной плащ.

Анастасия заставила себя улыбнуться в ответ на пожелания доброго утра и услышала, как рот ее сам собой произносит банальные шутки. Женщина въехала под тень ворот и появилась на гребне холма, с которого открывался весь Кислев.

Телега протарахтела по бревенчатому мосту надо рвом и свернула на главную дорогу, ведущую к лагерям союзнических армий. Сотни утренних костров, на которых готовился завтрак, и тысячи палаток наводняли степь перед Кислевом, и женщина чувствовала, как внутри нее нарастает трепет возбужденного предвкушения при мысли о том, в какой обширнейший склеп превратится вскорости это место.

Почти двадцать пять тысяч солдат и около десяти тысяч беженцев стояли лагерями вокруг Горы Героев.

Вскоре ее станут называть Горой Мертвецов.

Дорога побежала вниз, и Анастасия откинулась назад, слыша привычные доброжелательные возгласы, летящие из глоток сотен узнающих ее солдат. Шумы лагеря окружили ее — звон горшков, в которых кипела еда для голодных воинов, плач детей, лай собак, лошадиное ржание.

Вскоре все эти звуки поглотит мертвая тишина.

У подножия холма была расчищена специальная площадка, на которой генералы и бояре произносили речи, поднимая боевой дух солдат, и здесь она, наконец, остановила телегу.

Анастасия натянула поводья, спрыгнула в грязь, достала из-под плаща ржавый бронзовый ключ и направилась к заднему бортику повозки.

Ключ скользнул в скважину первого висячего замка, оберегающего содержимое ящика. Когда ключ повернулся, замок рассыпался в пыль, и дыхание порчи вылетело из гроба смрадом тысячи разлагающихся трупов.

Остановившись на мгновение, чтобы насладиться моментом, Анастасия улыбнулась солнцу, пробившему, наконец, утренние облака, чтобы спалить своими лучами низкий, стелющийся по земле туман. Ну и славный же будет денек!

X

Каспар рванул поводья, чтобы не налететь на размахивающего топором дородного коссара, стоящего на часах у ворот. Они с Рыцарями Пантеры загнали лошадей едва ли не насмерть, несясь по улицам Кислева. Каспар молился, чтобы они успели предотвратить ужасный замысел Анастасии.

Коссары махали им, призывая остановиться, но Каспар не имел ни времени, ни желания связываться с ними сейчас. Он галопом проскакал мимо стражников к открытым воротам, рыцари с дикими криками последовали за ним, миновав обескураженных кислевитов.

Они мчались по холодному, открытому всем ветрам склону Горы Героев. Каспар приподнялся на стременах, отчаянно разыскивая хоть какой-то знак, указывающий на то, куда могла отправиться Анастасия. А когда посол не увидел и следа женщины, воздух вокруг него загустел от богохульств и ругательств почувствовавшего свое абсолютное бессилие человека.

Каспар пришпорил коня и подъехал к отряду аркебузьеров в красно-золотых мундирах, сидящих вокруг костра, заваривая крепкий солдатский чай.

— Белая Дама Кислева! Вы ее видели? — гаркнул он.

— Да, — отозвался талабекландский сержант, тыча пальцем куда-то к подножию холма. — Добрая госпожа поехала вниз, сэр.

— Давно? — Каспар уже разворачивал лошадь.

— Пару минут назад, не больше.

Каспар кивнул, благодаря за помощь, и снова всадил шпоры в бока Магнуса, чтобы, рискуя жизнью, бешено ринуться вниз по склону, едва избегая столкновения с кучками солдат, палатками и валунами. Он орал на людей, чтобы те убирались с его дороги, и оставлял за собой яростные вопли и проклятия. Несущимся за ним рыцарям было легче — буйная езда посла уже расчистила им проезд.

Он осадил Магнуса и снова встал на стременах, крутя головой влево и вправо.

Теперь пришло время понестись вскачь сердцу Каспара — он наконец-то увидел ее белый плащ в нескольких сотнях ярдов от себя, горящий маяком среди серой слякоти лагеря. Она стояла позади небольшой тележки, на которой поблескивал в солнечных лучах бронзовый гроб.

— Курт! — крикнул он, показывая туда. — За мной!

Посол хлестнул Магнуса и низко пригнулся к лошадиной шее, направляя коня к Анастасии.

Услышав грохот приближающихся копыт, она обернулась, и у Каспара не осталось сомнений в том, что это она была творцом всех его невзгод, — с таким хищническим кокетством улыбнулась ему женщина.

— Я знала, что ты придешь, — произнесла она, когда он спрыгнул с тяжело дышащего коня.

— Что бы там ни было, — Каспар показал на ржавый гроб, — я умоляю тебя не открывать его.

Теперь крышку удерживали только два замка, и Каспар всей кожей ощущал жуткую опасность, сочащуюся из бронзовых недр.

— Умоляешь, Каспар? — рассмеялась Анастасия. — Я думала, ты выше этого. Ты всегда был так горд, но, полагаю, возможно, именно поэтому тобой было так легко вертеть.

— Анастасия! — Рыцари Пантеры уже спешились, и вокруг Каспара и Анастасии начала собираться толпа любопытных зрителей. — Не надо.

— Слишком поздно, Каспар. Здесь заключена порча, проникающая в любую телесную оболочку, а такую прекрасную вещь нельзя долго удерживать под замком, ее надо освободить и позволить ей делать то, для чего она предназначена.

— Почему, Анастасия? Почему ты пошла на это?

Женщина улыбнулась ему.

— Это последние дни, Каспар. Разве ты не чувствуешь? Владыка Конца Времен ходит по земле, мир готов пасть перед Хаосом. Если бы ты знал, что ожидает эти земли в руках владыки Архаона, ты бы рухнул на колени и стал молить меня открыть гроб.

— Ты убьешь всех, Анастасия? — спросил Каспар. — Здесь собрались тысячи людей. Невинных людей. Тут женщины и дети. Неужели ты такое чудовище?

— Я дюжину раз убила бы всех и каждого во имя Чара! — рассмеялась Анастасия и отвернулась от посла.

Ключ скользнул в скважину предпоследнего замка.

Каспар выхватил пистолеты и прицелился в спину женщины.

Услышав щелчок кремниевого затвора, она наклонила голову.

— Анастасия, пожалуйста! Не делай этого.

Каспар увидел, как она повернула ключ и висячий замок обратился во прах. Кипящий ужас гуще засочился из-под тяжелой крышки, и окружившая их толпа заохала в страхе, ощутив злобную силу, заворочавшуюся в гробу.

— Стой. Пожалуйста, останови это, — едва не плакал Каспар, пистолеты дрожали в его трясущихся руках.

— Ты не можешь, не так ли? — сказала Анастасия, не оборачиваясь. — Ты не способен хладнокровно убить меня. Это не в твоем стиле.

Она вставила ключ в последний замок.

И Каспар нажал на курок.

Он застрелил женщину. В спину.

Анастасия повисла на гробе. В белоснежном плаще чернела аккуратная дыра.

Она вцепилась в борт телеги и попыталась повернуться, лицо ее исказилось от боли и неверия.

— Каспар?.. — выдохнула женщина, и внутри него что-то умерло, когда струя алой крови выплеснулась на белый плащ. Анастасия прижала руку к груди и отвела ее — на пальцах остались темно-красные пятна.

Каспар упал на колени, перед его глазами все расплывалось из-за подкативших слез, а Анастасия все пыталась выпрямиться.

Она тянулась к ключу, и Каспар выстрелил из второго пистолета ей в грудь. Пуля отбросила ее на телегу и повалила на землю.

Женщина растянулась в грязи. Глаза ее остекленели, видя теперь лишь смерть.

А Каспар понял, что опоздал.

Последний замок осыпался с гроба легкой пылью, мгновенно сдутой смертоносным дыханием, вырвавшимся из-под незапертой теперь крышки.

Глава 10

I

Точно медленно всплывающий труп утопленника, из щели между крышкой и стенками поползли лохмотья искрящегося тумана и донесся низкий стон. Гроб дребезжал и трясся, зажив своей чудовищной жизнью. Извивающиеся змеями жгуты радужной пелены взметнулись из порченых глубин, когда крышка откинулась и изнутри фонтаном забил переливающийся свет, окутанный паром.

Первым погиб стирландский копейщик — радуга обвила его мерцающей дымкой, срывая с костей плоть и выворачивая ее наизнанку своей страшной меняющей силой. Крик человека перешел в невнятное бульканье, когда освобожденные мускулы и органы рассыпались дымящейся грудой. Свет проглотил еще одного, и он умер, пустив странные побеги из каждого дюйма тела: крохотные руки, ноги, головы расщепляли кости, разрывали кожу и высовывались наружу в потоках крови.

Все, к чему прикасалось сияние порчи, обретало новую причудливую и отвратительную форму. Мужчины превращались в бескостное мясное желе, женщины раздувались, становясь жирными, лоснящимися гарпиями с вялыми рудиментарными крыльями. Сама земля искажалась, тронутая туманом, покрываясь узорами ярко расцвеченной травы и диковинными растениями, тянущимися вверх из сделавшейся вдруг неестественно плодородной почвы.

Каспар в ужасе отпрянул от гроба, который уже почти скрылся под разноцветной шапкой пены, с каждой секундой становящейся все пышнее. Испуганные вопли и плач бежали перед меняющей все силой, и посол проклинал себя за то, что не выстрелил чуть раньше.

Он и его рыцари кинулись к лошадям, но Каспар не желал спасаться бегством от этой адской энергии. Он знал, что возникший в его голове план погубит его, и надеялся лишь, что справится с этой порожденной демонами энергией, прежде чем она убьет все живые души.

Рыцари вскочили в седла и поскакали. Каспар с тяжелым сердцем смотрел им вслед. Они служили ему верой и правдой, а он не успел даже сказать им, как он уважал их, как помогло ему их присутствие в Кислеве. Свет порчи почти настиг его, и посол засомневался, сумеет ли он хотя бы добраться до гроба и закрыть его прежде, чем эта сила превратит его в какую-нибудь адскую мерзость. Да и остановит ли надвинутая крышка туман?

Он не знал, но должен был попытаться.

Смутные фигуры колебались в зыбком свете, и Каспар был счастлив, что не видит их отчетливо; их жалобные крики агонии и без того разрывали его сердце. Чудовищные силуэты бились в судорогах смерти, а твари-мутанты, бывшие когда-то людьми, уже пировали на телах погибших.

Каспар взобрался на Магнуса и повернулся, услышав стук копыт и выкрикнутое кем-то свое имя. Поискав глазами источник звука, он заметил Сашу Кажетана, который скакал к нему, огибая радужный свет. Посол схватился за пистолеты, не сразу вспомнив, что уже разрядил оба, — тогда рука его метнулась к мечу.

Выдернув ноги из стремян, Кажетан спрыгнул со своего скакуна и врезался в посла. Двое мужчин покатились по земле. От толчка из легких Каспара вылетел весь воздух. Он, задыхаясь, метнул свое тело в сторону и попытался подняться, но упал — поврежденное колено предательски подвернулось.

Кажетан навис над ним, и Каспар не мог не содрогнуться при виде развалины, которой стал этот человек. Исчез тот свирепый, гордый боец, который дрался когда-то во дворце, — осталось лишь иссохшее, опустошенное создание, полное боли и отчаяния. Каспар, застонав от напряжения, кое-как встал на колени и вытащил из ножен клинок со словами:

— Не подходи, Кажетан.

Слепящий туман полз вперед.

— Посол фон Велтен… — прошипел Кажетан, и Каспар заметил, что боец серьезно ранен. Режек погиб, но и противник его не ушел невредимым.

Боец посмотрел на радугу, текущую из гроба, и сказал:

— Я говорил тебе, что есть вещь, которую я еще должен сделать.

— У нас нет на это времени, Кажетан. Я должен остановить это зло, — ответил Каспар, выставив перед собой меч.

— Я говорил тебе, что есть вещь, которую я еще должен сделать, — повторил боец, словно не слыша слов Каспара. — И я говорил, что тут замешан ты.

Кажетан отвел взгляд от посла, услышав приближение какого-то всадника.

— Нет времени, — сказал он и потянулся к Каспару. Каспар взревел и сделал выпад — клинок погрузился в живот Кажетана и высунулся из спины кислевита. Кровь толчком выплеснулась из раны, и боец хрюкнул, обрушивая кулак на челюсть посла. Каспар упал, но Кажетан поднял его на ноги и толкнул не сопротивляющееся тело в сторону рыцаря, с яростным ревом мчащегося галопом к ним.

Курт Бремен поскакал назад сразу, как только осознал, что посол не бежал вместе с ними, и теперь несся на Кажетана с занесенным для удара мечом.

— Ты! — выдохнул Кажетан. — Возьми его и убери отсюда!

Опешивший Бремен опустил оружие, сообразив, что задумал Кажетан. Рыцарь сунул клинок в ножны, принял от бойца бесчувственного посла и уложил его поперек спины своего скакуна. Затем он кивнул, благодаря Кажетана, в замешательстве глядя, как тот тяжело взбирается в седло с все еще сидящим глубоко в животе мечом Каспара.

— Я сказал — уходите! — крикнул Кажетан, прежде чем погнать коня к адскому эпицентру пестрого переливчатого кошмара.

II

Боль угрожала сокрушить его, но Саша держался, скача сквозь искрящийся светом туман. Существа, бывшие недавно людьми, метались вокруг него, жалобно пища что-то; дикие заросли беспрестанно меняющихся растений насыщали воздух своим ароматом, делая его совершенно непригодным для дыхания.

Впрочем, дыхание тоже ожило, охваченное силой порчи, оно трепыхалось невесомыми светлячками возле прикушенных от боли губ. На краткий миг человек задумался, какие черные чудеса и мрачные дива творятся сейчас с другими телесными жидкостями: его слюной, его кровью, его семенем.

Он почувствовал, как лошадь пошатнулась под ним, — энергия изменения добралась до нее. Бока животного вспучились, закипев зыбкими пузырями, и оно закричало, когда из тела вырвались нескладные оперенные крылья, бесформенные и студенистые. Конь споткнулся, рухнул, сбросив человека со спины, и забился в судорогах. Кажетан сильно ударился о землю и покатился, мучительно вскрикнув, когда клинок, пронзивший его тело, повернулся, расширяя рану.

Саша вырвал меч и отбросил его в сторону, упав на колени от невыносимой боли, стиснувшей клещами все его тело. Из дыры хлынула кровь, и он понял, что в его распоряжении остались в лучшем случае секунды. Безобразные цветы вылезали из земли там, куда падала его кровь, и у каждого было лицо его матушки. И все же Кажетан выпрямился.

Он покачнулся и побрел к телеге с гробом, кружащие голову огни метались перед глазами, но он не знал, смерть ли это дотянулась, наконец, до него или дело в льющейся из гроба энергии.

Ослепляющая корона света окружала повозку, так что Саше пришлось заслонить ладонью глаза, когда он вскарабкался на телегу и заглянул в сияющие недра гроба.

Обнаружить в гробу тело — неудивительно, удивительно то, что у этого трупа по венам бежал жидкий огонь, а глаза, центр творения, полыхали немыслимым светом. Кажетан чувствовал могущественную магию, заложенную в это существо: смертельное, тайное знание подземного народа и темное колдовство Хаоса.

Глаза повернулись в глазницах, остановив на нем взгляд, в котором было все, что мог вместить в себя один день существования в этом мире. Он чувствовал, как невиданная сила раздевает его, как она пожирает его чернеющую на костях плоть. Но у него остался последний дар этому свету, последний способ достичь искупления, которого он так жаждал.

В желудке заворочалась тяжесть, и он наклонился вперед, вглядываясь в горящие глаза корчащегося, сияющего трупа. Вялая челюсть тела отвисла, и дыхание его было самим творением.

Но если его дыхание было творением, то дыхание Саши несло разрушение, и он выплеснул свою смертоносную пенную черную рвоту в лицо мертвеца. Свет мгновенно померк — клейкая черная жидкость неумолимо разъедала труп, сжигала его, плавила, обращала в зловонную слизь. Зло вопило в голове человека, но он знал, что оно бессильно предотвратить свой конец.

Мир Саши стал болью, а боль — миром, тело его горело от чистой магической энергии, покидающей распадающийся труп, но он продолжал изрыгать черную рвоту, опустошая себя, пока, наконец, не рухнул на хлюпающие останки.

Грудь его поднялась, он попытался пошевелиться, но от него уже совсем ничего не осталось.

Боец улыбнулся, увидев лучистый свет, встающий за медленно открывающимися вратами. Он потянулся и прикоснулся к сиянию.

И вся его боль, и вина, и ужас, и гнев, и даже истинное «я» улетучились, не оставив ничего, кроме Саши Кажетана, прекрасного принца своей матушки.

У него не было больше дел.

Теперь он мог умереть.

III

Зло, выпущенное на волю Анастасией Вилковой, забрало ровным счетом триста семьдесят душ, большинству из которых повезло погибнуть в первые секунды рождения радужной воронки. Других, менее удачливых жертв с плачем пристрелили позднее аркебузьеры или закололи объятые ужасом копейщики.

Остальные создания, отвратительные, дико мутировавшие, бежали в степь, чтобы выть на луну и звезды от ненависти к тому, чем они стали. Место бойни стало проклятым, уже через час эту часть лагеря забросили, оставив палатки и все пожитки. Никто не осмеливался приблизиться к развалинам телеги, лежащим в центре площадки, а ночью ледяной ураган, пронесшийся над порченой землей, уничтожил все, что там оставалось живого — радужную траву, странные растения, — и стер страшное пятно Хаоса.

Поутру на этом месте сверкала хрустальная пустыня — вчерашний ужас был навсегда похоронен под толстым слоем нерушимого вечного льда.

Подходящая гробница для Саши Кажетана, подумал Каспар. Место, где его никогда уже не будут мучить демоны его прошлого или вселенные в него заклятия.

Несмотря на все, что случилось, посол не мог заставить себя ненавидеть Сашу — человека, который дважды спас ему жизнь. Софья была права: Кажетан не родился чудовищем, его сделали таким, а последний его человеческий поступок сохранил тысячи жизней… Что ж, на взгляд Каспара, искупление состоялось.

Уравновешивает ли это искупление зверства, учиненные Мясником, посол не знал, но надеялся, что Саша, по крайней мере, заслужил шанс на прощение в ином мире.

Он отвернулся от ледяного пятачка, зная, что тело Анастасии тоже погребено подо льдом навсегда, и чувствуя в душе странную смесь гнева, грусти и вины, накатывающую на него каждый раз, когда он думал о ней. Она готова была убить десятки тысяч людей, но это не меняло и не делало легче того факта, что он застрелил женщину в спину. Каспар знал, что поступил правильно, но ему никогда уже не забыть того неверящего, полного боли взгляда упавшей на землю Анастасии.

Хотя Каспар и не видел последнего броска Кажетана в смертельный туман, Бремен потом рассказал ему о вспышке энергии в центре сияющей пелены перед тем, как она стремительно угасла. Что сделал Кажетан, чтобы остановить убивающую всех и каждого порчу, оставалось загадкой, которая, как полагал Каспар, никогда не будет разгадана.

Он направил лошадь к городу, медленно минуя отряды солдат, готовящихся к маршу на север, к встрече со страшным врагом. Воины отдавали послу честь, весть о его новом звании быстро распространялась по подразделениям. Хотя он все еще носил черный с золотом мундир Нулна, Магнус уже красовался в зелено-желтой попоне цветов Стирланда: Каспар показывал своим людям, что он теперь один из них.

На собрании имперских офицеров он снова внес предложение передать ему командование обезглавленной армией Стирланда. Спицзанер ясно выразил свое несогласие, но, поскольку никто больше не обладал способностями руководить таким количеством людей, его слова не имели большого веса.

Когда идет война, часто открывается, что отличные командиры отрядов идут ко дну, если им приходится переходить на более высокий уровень, или что люди, направляющие силы целой провинции, понятия не имеют, как отдавать приказы батальону. В армии Империи большинство командиров не выходили за рамки своей компетенции, к тому же до сих пор никто, кроме Каспара, не вызвался взять бразды командования в свои руки.

Мысль о том, что он поведет людей в бой, каждый раз рождала в нем трепет предвкушения, и, хотя он и знал, что это глупо и что он будет сожалеть о своем решении в тот момент, когда прольется первая кровь, посол обнаружил, что он, словно желторотый рекрут, жаждет сражения. Чтобы добраться до Урзубья раньше Верховного Зара, армии союзников выступят завтра же на рассвете: войско Стирланда возглавит он, армию Талабекланда — Клеменц Спицзанер, а кислевские полки поведет сама Ледяная Королева.

Двадцати пяти тысячам воинов, которых уже называли Урзубским полком, предстояло встретиться с — по слухам — сорока тысячами бойцов противника. Боярин Куркоз выступил на восток с почти двадцатью тысячами, но маловероятно, что он успеет к месту до начала сражения.

Если они победят армию Верховного Зара, это будет самая впечатляющая победа со времен Великой Войны против Хаоса. Но если проиграют…

Каспар до сих пор не совсем понимал, какая сила может покоиться в стоящих камнях Урзубья, но кислевиты, очевидно, находили ее достаточно важной, чтобы идти на риск открытой битвы с превосходящими силами противника.

Во всем этом было какое-то восхитительное безумие, но Каспар прекрасно знал, какая участь ждет их впереди. Кровь и смерть, ужас и потери. Цинвульф никогда не знал поражений и твердо намеревался разгромить союзников.

Каспар не питал иллюзий относительно их шансов расправиться с Верховным Заром.

Павел говорил, что люди будут рассказывать истории об их храбрости даже в Магритте, и Каспар верил ему. Он лишь надеялся, что истории эти не обратятся горестными погребальными песнями.

IV

Весь гарнизон охранников посольства выстроился перед железной оградой, готовый выступить к городским воротам и присоединиться к Урзубскому полку. Никто из них не был обязан делать это, но вернувшегося прошлым вечером в посольство Каспара встретил решительный Леопольд Дитц, сообщивший, что все его люди жаждут отправиться на север вместе с послом.

Каспар с гордостью принял предложение и в свою очередь удостоил Леопольда Дитца чести нести посольское знамя. Они пожали друг другу руки, и вот теперь стражники и Рыцари Пантеры ждали приказа выступать. Рыцари были великолепны в отполированных до зеркального блеска доспехах, под пурпурно-золотой хоругвью, поднятой к небесам Валдаасом. Свежие, ухоженные кони красовались в новых ярких чепраках. Да, командовать такими отличными воинами — великая честь.

Сам посол облачился в стеганый камзол, выдержанный в цветах Нулна — черном и золотом, простую, безо всяких украшений, кирасу, наручи и поножи. Одежда была чистая и удобная — ведь Урзубскому полку предстоял десятидневный переход, прежде чем они достигнут лощины Зубов Урсана. Закутанная в красно-черно-золотистую меховую накидку, Софья молча стояла рядом, пока Каспар затягивал подпругу Магнуса. Ее темно-рыжие волосы свободно рассыпались по плечам, а застывшее лицо не скрывало тревоги.

— В Кислеве есть обычай оплакивать тех, кто едет на войну, как уже мертвых, — сказала она, наконец.

— Я слышал о нем, — ответив Каспар. — И всегда считал эту традицию ненормальной, а в чем-то и патологической.

Софья кивнула:

— Да, потому-то я и не стану этого делать. Я каждое утро буду молиться о твоем возвращении.

— Спасибо, это много значит для меня, Софья.

Каспар взял женщину за руку.

Она уронила голову.

— У нас никогда не было времени, правда?

— Нет, — грустно согласился Каспар. — Но когда мы победим армию Верховного Зара, я вернусь к тебе.

— Ты действительно веришь, что вы способны победить его?

— Да, верю, — солгал Каспар.

Ложь далась ему тяжело, но по глазам женщины он видел, что ей нужна надежда, так что посол пошел наперекор своим убеждениям и произнес неправду, чтобы не омрачать мгновения расставания.

Софья кивнула с облегчением, и Каспару захотелось заплакать. Она подняла руки, расстегнула цепочку подвески, сняла ее и вложила в ладонь Каспара.

Женщина надевала этот кулон на званый ужин царицы — гладкий голубой камешек в серебряной паутинке, и Каспар был тронут: столько чувств заключалось в этом простом жесте.

— Носи его возле сердца, — попросила она.

— Спасибо, я так и сделаю, — пообещал он.

Ему хотелось сказать больше, но он не мог придумать ничего, что не прозвучало бы банально или слишком мелодраматично. Он видел, что Софья едва сдерживает слезы, и изнемогал от желания подхватить ее на руки, заверить, что все будет хорошо, что он вернется, что они будут вместе, но не мог выдавить ни слова.

Вместо этого он просто обнял ее и сказал:

— Я увижу тебя в своих снах.

Она кивнула, вытерла глаза краем шерстяного платка, Каспар повернулся и вскочил в седло.

Когда он натянул поводья, Софья произнесла:

— Пообещай, что вернешься ко мне.

— Обещаю, — ответил он, хотя и не был уверен, сможет ли выполнить это обещание.

Софья грустно улыбнулась и отступила, а посол поскакал к воротам, чтобы встать во главе Рыцарей Пантеры, отсалютовав своим воинам, которых уважал и которыми гордился.

Каспар фон Велтен вскинул руку, давая знак выступать, и повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Софью, но ее нигде не было видно — двери посольства уже закрылись за ней.

V

Путешествие на север области прошло гораздо легче, чем в прошлый раз. Зима отступала, хотя землю еще укрывал глубокий снег и резкий ветер проникал даже под самые толстые меха. Урзубский полк передвигался довольно быстро по этой глуши, дикие ангольские конники скакали далеко впереди солдат, разведывая, нет ли где следов армии Верховного Зара.

Они маршировали по безбрежной заснеженной пустыне, под изумительным, пронзительно-голубым, словно окоченевшим, небом, по жесткой степной траве, редкими цветными лоскутками разнообразящей белую простыню ландшафта. Однако ощущение, что земля оживает, было почти осязаемым — словно степь дремала все долгие, темные зимние месяцы и теперь просыпалась, чтобы выставить напоказ всем свою суровую красоту. Эта страна была дикой, пропитанной древними страстями и первобытными эмоциями, и Каспар, оглядывая неприрученные просторы степей, легко представлял, как у кислевитов сформировался характер.

Во время похода Каспар позаботился о том, чтобы лучше узнать офицеров, которые будут служить под его командованием, — узнать их силу, их слабости, их характер. Все они оказались умелыми и надежными, не люди — орлы, и он был горд, что им предстоит сражаться рядом, когда придет время. Они уже прошли через две серьезные битвы и рвались в новый бой.

Некоторые офицеры говорили об остландских алебардщиках — мол, повезло им, что отправились домой, но что они еще позавидуют тем, кто победит на поле брани. Каждый раз, когда Каспар слышал упоминание об отсутствующем подразделении, на него наваливалось тяжелое чувство вины: именно этот отряд он отписал Чекатило, когда думал, что жизнь Анастасии в опасности. Он выбрал их, поскольку остландцев набралась всего сотня, да к тому же они просидели в Кислеве почти год, застряв здесь после бойни у Ждевки. Каспар понимал, что они будут только счастливы возможности вернуться в Империю, но это не снимало с него вины.

После провала плана Анастасии уничтожить Урзубский полк Каспар и Бремен поскакали к чекистам и во всех подробностях рассказали Владимиру Пашенко все, что происходило в последние шесть месяцев. Вместе они прочесали город в поисках Чекатило, но безрезультатно. Великан-кислевит исчез. Остландские алебардщики пропали вместе с ним, и все его известные чекистам притоны оказались заброшены.

Лишних людей, которые продолжали бы охоту на Чекатило, не было, и Каспар вынужден был смириться с тем, что этот мерзавец благополучно избежал топора палача, которого он заслужил как никто другой. Посла мучил тот факт, что это именно из-за него Чекатило не заплатит за содеянное им.

Каждую ночь, когда полк останавливался на ночевку, Каспар объезжал солдатские костры, рассказывая бойцам длинные истории о своих прошлых битвах и деля с ними еду и питье. Это была утомительная работа, но он понимал, что его люди должны знать своего командира, должны доверять человеку, чьи приказы могут послать их на смерть.

Утром двенадцатого дня похода, когда вдруг повалил последний зимний снег, передовые всадники принесли весть о войске Цинвульфа. Если верить им, а Каспар не имел оснований сомневаться в словах разведчиков, Верховный Зар находился менее чем в двух днях пути от устья лощины.

Нервное ожидание распространялось по полку вместе с сообщением о продвижении врагов, но во время ночного обхода Каспар с радостью обнаружил в своих солдатах спокойное мужество. Эти люди уже сражались и побеждали войска грозных северян прежде и готовы были сделать это снова. Каспар сказал, что гордится ими и что барды Альтдорфа сложат о них песни, которые переживут века.

Снегопад продолжался весь день, и когда солнце взобралось в зенит, Урзубский полк дошел до лощины, в честь которой и был назван. Земля здесь была грубее и тверже, чем в степи, и сквозь белые хлопья Каспар различил две поднимающиеся из земли скалы и широкий провал между ними.

Глубокая лощина с крутыми склонами из темного полосатого камня вклинивалась в степь. Эхо далеких криков авангарда летело назад, к войску, достигшему устья ущелья, и взгляд Каспара невольно устремился вверх.

Несмотря на многомильное расстояние, посол разглядел зазубренный черный каменный пик, первый из менгиров, стоящих вдоль лощины и давших ей имя.

Урзубье. Зубы Урсана.

Суровая красота этой земли ошеломляла, но в его восхищении здешним величием звучали ноты печали и сожаления, ведь Каспар понимал, что смотрит на мирное ущелье в последний раз.

Сегодня оно прекрасно, а завтра станет ненавистным, залитым кровью полем боя.

Небо окрасилось темно-багровым цветом свежего кровоподтека, когда Каспар и Курт Бремен отправились к лазоревому шатру Ледяной Королевы. Несмотря на мороз и мерно падающий снег, окружившие палатку царицы стражники были обнажены по пояс и не выказывали ни малейших признаков неудобства. Они забирали оружие у всех входящих в шатер, не желая рисковать безопасностью своей королевы после нападения в Зимнем Дворце.

Каспар отдал пистолеты и клинок, Бремен расстегнул перевязь с мечом. Гигант-воин с длинными кинжалами, убранными в «ножны» его грудных мускулов, и высоким коком навощенных волос откинул холстину, прикрывающую вход, и впустил гостей в палатку.

Внутри вокруг ревущего очага, над которым один из охранников царицы поворачивал вертел с насаженным на него жарящимся кабаном, собрались имперские офицеры и кислевские бояре. Сладковатый дымок улетал в дыру в центре крыши шатра. От аромата потрескивающего мяса рот Каспара наполнился слюной.

Из земли вздымались заледеневшими волнами столы и стулья, а поддерживающими шатер столбами служили высокие рифленые снежные колонны. Царица восседала на позолоченном троне, как всегда величественная в своем искрящемся платье цвета сливочного мороженого. Несмотря на суровые условия двенадцатидневного марша, Ледяная Королева выглядела безукоризненно, и Каспар задумался, сколько же усилий потребовалось ей, чтобы сохранять такую внешность.

Но, взглянув на обожающие лица бояр, он понял, что не простое тщеславие заставляет ее поддерживать показное совершенство, а необходимость. Для своих подданных Ледяная Королева была возлюбленным символом отстраненности, царского величия, и увидеть ее в чем-то, кроме изящнейших и тончайших нарядов, было бы для них настоящим святотатством.

Клеменц Спицзанер и избранный круг его штабных офицеров заняли места как можно ближе к Ледяной Королеве, и Каспар кивнул, приветствуя коллегу-генерала. Спицзанер натянуто поклонился, все еще недовольный присутствием Каспара. Впрочем, его здравого смысла хватало на то, чтобы не поднимать вокруг этого шума.

Каспар поздоровался с офицерами Стирланда и взял у разносящего напитки слуги бокал эсталийского бренди. Он сделал глоток, наслаждаясь разливающимся в животе теплом.

— Вот цивилизованный способ ведения войны, — сказал он, обращаясь к Курту Бремену, и приподнял бокал.

Рыцарь кивнул и налил себе воды из кувшина, вырубленного все из того же мерцающего льда. По шатру слонялись многочисленные бояре, отрезая себе куски жареной свинины и громко хвастаясьславой, которую заработают завтра утром. Каспар заметил по ту сторону огня талийца, Альберталли, и поприветствовал его поднятым кубком.

Генерал наемников широко улыбнулся и тоже поднял бокал. Он обогнул очаг и встал рядом с Каспаром и Бременом.

— Генерал фон Велтен, — заговорил он, — Рад видеть вас снова. То, что человек с вашими заслугами сражается рядом с нами, вселяет в меня надежду.

— Спасибо, генерал, примите и вы мои комплименты, — ответил Каспар. — По пути я слышал много хорошего о ваших солдатах. Говорят, ваши люди удерживали позиции у Красино пять часов, отражая атаки курганцев.

Альберталли скромно улыбнулся:

— На самом деле три, но да, мои солдаты — славные парни, дерутся они с душой. Можете смело рассчитывать, что и завтра утром они не подведут.

— Хорошо, — сказал Каспар. — Нам нужны воины, которые встретят свирепый напор Верховного Зара.

— Да, — согласился Альберталли. — Завтра нас ждет жестокая работа.

— Разве она не всегда такова? — заметил Каспар.

Тут Ледяная Королева поднялась со своего трона.

Разговоры мгновенно умолкли, все глаза повернулись к царице.

— Кислев — земля, и земля — Кислев, — произнесла она в тишине.

— Кислев — земля, и земля — Кислев, — хором повторили бояре.

Ледяная Королева улыбнулась и сказала:

— Оглянитесь, друзья мои. Всмотритесь в лица людей вокруг вас и запомните их. Завтра вы будете сражаться с ними бок о бок, и от них будут зависеть ваши судьбы. Нам предстоит великое и страшное дело. Я чувствую отливы и приливы земли подо мной, она кричит от прикосновений Хаоса. Если мы потерпим поражение, то земля, которая так дорога нам, исчезнет и никогда не вернется, и все, что мы знали и любили когда-то, будет уничтожено.

Люди в шатре молчали — единственным звуком, нарушающим тишину, было шипение жира, капающего в огонь. Когда Ледяная Королева проходила мимо, Каспара пробрал озноб. А она заговорила снова:

— Завтра мы встанем перед врагом, во много раз превосходящим нас числом. Воинов Верховного Зара пьянит резня и победа, среди них будут чудовища из наших худших ночных кошмаров и создания со дна мира. Я чувствовала каждый их шаг по нашей земле, а теперь они явились сюда, чтобы уничтожить нас. И без вашей храбрости, без вашей силы им это удастся. Мощь Кислева заключена в каждом из вас. Земля призвала вас всех сюда, и здесь осуществится проверка вашей силы в битве с Хаосом. Энергия этой земли побежит завтра по вашим венам. Используйте ее на общее благо.

— Да, моя королева, — торжественно отозвались кислевские бояре.

Затем заговорил Клеменц Спицзанер:

— Завтра мы выйдем из этой лощины и все вместе разгромим грязных варваров.

Он поднял бокал. Тяжелое молчание встретило его слова, и Ледяная Королева повернулась к имперскому генералу.

— Генерал Спицзанер, — сказала она, — полагаю, вы, должно быть, неправильно меня поняли. Выйдем из лощины? Нет, мы никуда не пойдем, мы останемся здесь, в ущелье.

— Что? — вскинулся Спицзанер. — Ваше величество, я возражаю против этой стратегической уловки.

— Слишком поздно для другого плана, генерал Спицзанер. Решение принято.

Каспар нахмурился, видя, что кое-кому из бояр тоже не улыбается перспектива драться в скалистой лощине. Тогда он шагнул вперед и заявил:

— Ваше величество, кажется, мнение генерала Спицзанера о том, что Верховному Зару надо дать бой в степи, разделяет большинство собравшихся. Действительно, ущелье обладает рядом тактических преимуществ, но у него есть и один недостаток, о котором вы, возможно, не осведомлены.

— Не осведомлена, генерал фон Велтен? Что ж, тогда просветите меня.

— Есть лишь один путь в лощину или из нее, — сказал Каспар. — Если мы станем проигрывать, то отступать будет некуда. Нас уничтожат всех до единого.

— Значит, мы должны приложить все усилия, чтобы не проиграть, так?

— Конечно, но факт остается фактом, а возможно все.

— Вы доверяете мне, генерал фон Велтен?

— Тут дело не в вере, это…

— Дело всегда в вере, Каспар фон Велтен. И вы, как никто другой, должны это знать.

Каспар почувствовал на себе ледяной взгляд и понял, что она права. В бою все сводится к мгновениям веры. Веры в сталь человека рядом с тобой, веры в приказы офицеров, веры в храбрость войска, веры в то, что твои командиры знают, что делают. Сейчас был как раз такой момент, и Каспар добровольно сдался, приняв план Ледяной Королевы, ощутив при этом зябкий, но не неприятный трепет.

— Отлично, — решительно сказал он, — если Ледяная Королева Кислева желает остаться здесь, то армия Стирланда поступит так же. Мы не подведем вас.

Царица улыбнулась:

— Я верила в вас, генерал фон Велтен. Спасибо.

Каспар поклонился, но генерал Спицзанер настаивал:

— Ваше величество, пожалуйста. Несмотря на слова герра фон Велтена, меня терзают серьезные сомнения относительно этого плана.

— Генерал Спицзанер, — сказала Ледяная Королева, — решение принято, и другого пути нет. Мы будем сражаться вместе или будем разбиты. Все просто.

Каспар видел злость Спицзанера, которого так провели, но, к чести командующего, он не стал высказывать дальнейших сомнений в плане царицы перед своими братьями-офицерами.

Он коротко поклонился:

— Тогда армия Талабекланда с гордостью станет сражаться рядом с вашей.

— Спасибо, генерал Спицзанер, — ответила Ледяная Королева, и слуга протянул ей ледяной бокал с бренди. — За победу! — крикнула она, осушила бокал и швырнула его в огонь.

Все собравшиеся в шатре подхватили тост и стали кидать бокалы в пламя. Огненные языки взмыли ввысь, отразив страсть, горящую в сердцах воинов.

— Смерть или слава, — сказал Курт Бремен, предлагая Каспару руку для братского воинского пожатия, запястье к запястью.

— Слава или смерть, — согласился Каспар, принимая руку рыцаря. — Это все равно…

Глава 11

I

Каспар смотрел, как солнце взбирается на рассветное небо, размышляя, не последнее ли это утро, которое он встречает. Вопли ангольских конников, захваченных ночью врагами в плен, милосердно умолкли — только чтобы смениться резкими стонами военных рожков.

Рваные лохмотья тумана липли к земле, свинцовое небо сулило снегопад. Колено Каспара ныло от холода, и он был рад, что его звание дает ему право вступить в бой верхом. С его позиции в конце лощины открывалось впечатляющее, внушающее благоговейный трепет зрелище. Тысячи солдат наполняли ущелье: копейщики, алебардщики, лучники, коссары, бойцы на мечах, рыцари в серебряной и бронзовой броне. Разноцветные флаги шумно хлопали на ледяном ветру, дующем со стороны устья, и Каспар гордился, что ему выпала честь командовать этими храбрыми людьми.

Сотни лошадей ржали и били копытами, возбужденные присутствием такого множества солдат и запахом ужасных тварей, марширующих с армией Верховного Зара. Рыцари Империи смиряли своих жеребцов суровыми словами. Уланы Кислева привязывали к седлам своих раскрашенных в цвета войны лошадей оперенные флаги. Кислевские священники в черных одеждах бродили среди солдат, благословляя на ходу топоры, копья, мечи, а воины-жрецы Сигмара громко читали Гимн Молотодержца.

Каспар слышал далекую вибрацию, катящуюся по промерзшей земле: топот десятков тысяч ног приближающихся воинов. Пока утренний туман скрывал их из виду, и Каспар лишь надеялся, что пелена скоро рассеется, чтобы пушки и бомбарды, установленные на гребне, могли стрелять. Он зевнул, удивленный, что чувствует такую усталость и в то же время такое напряжение, и вспомнил сон, который видел прошлой ночью.

Ему снились двухвостая комета, рассекающая небеса, и юноша, сражающийся с ордой чудовищ, схожих с животными и все же ходящих на двух ногах, как люди. Парой кузнечных молотов этот молодой человек лупил бестий, и сердце Каспара наполняла свирепая ярость.

Но сон продолжался, и он увидел Империю в огне, обращенные в руины города и людей, горящих заживо в пламени Хаоса.

Это было знамение, он точно знал, только вот к добру или к худу…

Курт Бремен и посольские стражники в красно-синих мундирах окружили его; Леопольд Дитц нес черный с золотом штандарт посла. Дюжина молодых всадников ждали позади командующего — это были гонцы, связные, которые будут разносить его приказы капитанам подразделений на переднем крае.

Кислевские уланы выглядели весьма внушительно, полотнища их оперенных знамен развевались на ветру, когда они проносились мимо, и Каспар увидел Павла, скачущего во главе отряда на подходящем ему по размеру мощном битюге. Красные с белым вымпелы трепыхались на их пиках, и у каждого к седельному рогу был приторочен колчан с остроконечными дротиками.

Сегодня утром он разделил с Павлом кружку крепкого чаю и попрощался с ним, а сейчас безмолвно пожелал бывшему товарищу, исчезнувшему из виду за группой коссарской пехоты, удачи. Высокие, дородные солдаты-коссары перешучивались, покуривая трубки и опираясь на свои топоры. Каспара восхищало их хладнокровие.

Отряды пехоты растянулись по пологому склону перед ним, войска Империи заняли центр, тысячи людей выстроились гигантскими блоками: шестьдесят человек на сорок. Каспар и Спицзанер расставили силы в шахматном порядке, так, чтобы каждый отряд мог поддержать другой, и к каждому прикрепили по небольшому соединению, аркебузьеров и копейщиков. Собственно, подразделения и поодиночке представляли собой мощные боевые единицы, но, работая вместе, они становились едва ли не самой неколебимой армией в мире.

Рыцари Кислева и Империи расположились по обе стороны войска, а впереди них растянулись вереницей стремительные группы вопящих ангольских конников и легкая имперская кавалерия. Когда придет время, они помчатся на фланги врага в попытке отвлечь воинов неприятеля от главной атаки.

На высоком утесе за спиной посла-командующего, позади защищенных насыпью огневых окопов, вырытых в стылой земле имперскими саперами за ночь, курились жаровни. Бронзовые стволы мощных пушек и бомбард Имперской Артиллерийской школы высовывались из орудийных ям. Расстроенные инженеры слонялись по краю утеса, отчаянно желая, чтобы туман рассеялся.

Сама Ледяная Королева сидела на белоснежной лошади с сияющими боками и глазами ярче самых синих сапфиров. Верные телохранители окружили свою Царицу, уже обнажившую Страх-Мороз. Ее плащ из кружащихся ледяных кристаллов обнимал стан женщины, и призрачная дымка собиралась у ног ее кобылицы. Она повернулась к Каспару и подняла меч, салютуя ему, прежде чем перевести ожидающий взгляд на высокие черные камни, громоздящиеся на склонах лощины.

Каспар тоже посмотрел туда, на гигантские каменные столбы, давшие лощине ее имя. Он надеялся, что Ледяная Королева не ошиблась, рискуя всем ради них.

В устье ущелья нарастал рев, утробное пение воинов Верховного Зара, сопровождаемое звонким эхом лязга их мечей и топоров об окованные железом щиты.

— Итак, началось… — сказал Каспар.

II

Солнце поднялось выше, подул ветер, и через считанные минуты после того, как затрубили рога курганцев, утренний туман рассеялся и враги, к бою с которыми готовились всю зиму, вдруг оказались на виду.

Шеренги воинов в доспехах запрудили всю лощину; из-за черных шкур, рогатых шлемов и темной брони они казались скорее животными, чем людьми. Они маршировали свободно, не придерживаясь никакого порядка, никакой дисциплины не наблюдалось в их рядах. Впереди скакали кричащие конники, на которых не было ничего, кроме меховых штанов и затейливых татуировок. Стаи надрывающихся от лая псов с длинными клыками и взъерошенной шерстью, жесткой от запекшейся крови, бежали вместе со всадниками, от их хриплого воя кровь холодела в жилах.

Пение рогов сливалось с воплями и гиканьем, но вскоре их заглушила канонада — имперские пушки открыли огонь. Каспар видел, как ядро врезалось в землю перед врагом и расчистило прогалину в плотной толпе воинов. Брызнула кровь людей, превращенных взрывом в красный туман, но через секунду неприятель сомкнул ряды и продолжил наступать. А грохот артиллерии не стихал, и в гуще вражеского войска возникало все больше кровавых борозд.

Каспар гордился людьми Нулна, заряжающими орудия и стреляющими снова и снова, осыпая противника железными ядрами и огромными сферами, взрывающимися в воздухе, чтобы обдать толпу смертельным градом раскаленной добела острой шрапнели. Люди и лошади кричали от страха и боли, а имперская артиллерия убивала их сотнями.

Но Каспар знал, что одними пушками битвы не выиграть. Огневые позиции снова окутал дым, однако ветер благоволил канонирам, унося мутные, пахнущие порохом облака за их позиции и позволяя лучше целиться.

— Эти конники слишком зарвались, — пробормотал командующий себе под нос.

Татуированные всадники скакали вперед, стоя в полный рост на стременах, их чубы развевались за ними; они подъезжали почти к самому строю неприятеля, после чего ловко осаживали своих коней и разворачивали их назад. Они спускали тетивы мощных кривых луков, и каждый раз дюжина или больше людей падали на землю, пронзенные стрелами с черным оперением.

Они проделывали этот маневр снова и снова, дразня воинов, в которых стреляли, подначивая их кинуться в атаку, но Каспар и Спицзанер отдали ясный приказ — не вступать в бой с конниками. Рассеянный огонь аркебузьеров уменьшил число дикарей, и они, бросив своих погибших соратников, наконец, отступили.

Но когда всадники подались назад, в шеренги имперцев врезались лающие псы. Очень немногие рухнули, сраженные пулями, а остальные нападали свирепым вихрем когтей и клыков. Подразделения, подвергшиеся атаке, дрогнули, людей сбивали с ног и рвали на куски, но с основной массой собак вскоре разобрались ряды бойцов с алебардами. Барабанщики начали оттаскивать раненых, а оставшиеся солдаты сомкнули строй.

Черная линия врагов продолжала приближаться, их было несметное множество, и Каспара пробрала дрожь, когда он осознал всю мощь Верховного Зара. Орда текла нескончаемым приливом рогов и черного железа.

В строю шагали не люди, а чудовища в лохматых шкурах с бронзовыми топорами и мечами. Воины в тусклых панцирях скакали рядом с пехотой, их черные жеребцы храпели и били копытами землю, предвкушая кровопролитие. Все всадники были великанами, вооруженными огромными боевыми секирами и палашами, и Каспара пугал тот момент, когда эти безжалостные убийцы вступят в схватку.

За конниками на двух огромных платформах везли массивные тотемы, эти темные идолы изображали жутких богов севера. С их вершин свисали дюжины тел с выпавшими из вспоротых животов скользкими петлями внутренностей. Жадные стервятники сидели на платформах, расклевывая трупы.

Косматые твари с гигантскими топорами бежали вприпрыжку перед тотемами, в их толпу затесались и неуклюжие грузные монстры с суковатыми дубинами. Втрое выше человека, эти исковерканные создания природы обладали сверхъестественно бугрящимися мышцами и, судя по виду, могли разорвать жертву на части голыми руками. А еще перед идолами шагало нечто огромное и темное, расплывчатое, размытое — мрачный фантом, пронизанный вспышками молний, клубящаяся туча, ужасная и бесформенная.

Но вот маскировочное облако поднялось, и Каспар увидел гигантское существо во всем его жутком великолепии. Наверняка оно было каким-то чудовищем из древних времен, о которых говорила царица: ужасный монстр с приземистым туловищем дракона, покрытым черной чешуей, и гротескно мускулистой верхней — человеческой — половиной тела. Торс монстра бороздили шрамы древних татуировок и украшали кольца и шипы толщиной с мужское запястье. Косматая грива сбегала с макушки туда, где тело человека переходило в тело чудовища. Вокруг безобразной головы полыхали зарницы, огромные бивни высовывались из громадных челюстей.

— Да защитит нас Сигмар, — прошептал Каспар.

— Аминь, — добавил Курт Бремен, и Каспар поразился, услышав страх в голосе Рыцаря Пантеры.

Множество бронированных колесниц с грохотом катилось вместе с армией, орущие воины и уродливые бестии расступались перед ними. Колеса колесниц были утыканы кривыми клинками, и Каспар содрогнулся, представив, какое опустошение они учинят в рядах имперских солдат.

Он оторвал взгляд от гигантского монстра в центре армии Верховного Зара и повернулся к одному из своих связных со словами:

— Передай мою благодарность капитану Гошику и прикажи ему как можно скорее стрелять в эти проклятые колесницы. Скажи, чтобы целился низко, по лошадям в упряжке.

Гонец понимающе кивнул и поскакал во весь опор под усилившийся треск мушкетов. Аркебузьеры стреляли по надвигающейся орде, и вскоре лощина наполнилась едким ленивым дымом.

Армия Верховного Зара взревела, и Каспар увидел рванувшуюся вперед первую волну закутанных в шкуры воинов. Они неслись неровными группами, размахивая над головами огромными мечами, их берсеркерские вопли метались меж стенами ущелья. По команде офицеров копья имперской шеренги опустились, и первые вражеские солдаты оказались насажены на смертоносные острия. Крики и вопли умирающих огласили пространство под свист и звон имперской стали и глухое уханье безжалостного степного железа.

Имперская линия прогнулась под напором атаки, бешеные воины рубили налево и направо своими тяжелыми мечами и топорами. Но здесь сам размер их оружия оказался губительным для варваров. Вражеские воины нуждались в просторе, чтобы замахнуться как следует и не задеть своих соратников, так что тесные ряды имперцев позволяли полудюжине солдат сражаться с одним курганцем.

Драка была свирепой и короткой: Каспар видел, как курганцы отхлынули, окровавленные, сломленные стойкой обороной соотечественников посла. Бегущих преследовало насмешливое улюлюканье боевых труб, но Каспар знал, что это самое начало.

Худшее еще впереди.

III

Генерал Альберталли вытер заливающую глаза кровь и потрепал ближайшего к нему солдата по плечу, почти гордясь цветистыми оскорблениями, которые его ребята орали вслед отступающему противнику. На земле в беспорядке валялись тела, и он приказал своим бойцам сомкнуть ряды. Раненых и мертвых оттащили назад, а сержанты гнали людей вперед бранью и древками алебард.

— С вами все в порядке, сэр? — спросил один солдат у генерала, снова промакивающего текущую кровь.

— Да, парень, я в норме, — ответил командующий с обнадеживающей улыбкой. — После бритья у меня бывали порезы и похуже. Не беспокойся за меня, в любом случае тот, кто оставил мне это, лишился головы.

Солдат кивнул, но Альберталли видел страх в глубине его глаз. Он не винил бойца. Несмотря на все его бодрые улыбки и уверенный вид, последний штурм почти смял их. Он и его сержанты, гиганты-талийцы с топорами, защищающие знамя Люцинии, провели свирепую контратаку, и курганцы откатились, но это ненадолго. Дым стелился по полю боя, генерал напрягался, пытаясь разглядеть, где собираются остатки шеренги союзников, но густая завеса мушкетного дыма и толкотня дерущихся скрывали все.

Его люди закричали, предупреждая о появившихся из пелены врагах.

Конечно, его солдаты были храбры и отважны, но любое бесстрашие имеет свои пределы.

IV

Павел нагнал убегающего курганца, взмахнул мечом и одним ударом расколол череп врага. Его уланы колошматили остатки отряда варваров, разбитого одним из талинских подразделений, но они подошли слишком близко к основной массе неприятеля — не лучшее для здоровья место — и остались без поддержки.

Он крикнул своему трубачу, тот выдул три высокие ноты сигнала, а Павел натянул поводья. Уланы на красных лошадях умело развернулись и поскакали к рядам своих соратников, уверенные, что справятся с любой угрозой, которая двинется в их сторону.

V

Курганцы бросались на линию союзников еще час, каждый раз напарываясь на ровные ряды пик, алебард и топоров, о которые разбивался черный прилив. Каждый раз волна откатывалась, оставляя за собой горы трупов воинов Кургана и унося жизни десятков имперских и кислевских солдат. Потом вперед рванулись дюжины тяжелых колесниц, сминая фланги коссар, кося вопящих людей приделанными к колесам лезвиями. Умелые возницы разворачивали свои колесницы прежде, чем мстительные кислевиты успевали затащить их вглубь войска и порубить на щепки.

Каспар с гордостью наблюдал за тем, как дерутся солдаты, но знал, что сражение долго так продолжаться не может. Они убивали курганцев сотнями, но и их потери быстро росли, а ведь войско Верховного Зара превосходило их численностью в несколько раз. Центр едва-едва выстоял. Командующий послал вперед два отряда алебардщиков, людей из городов и деревень близ Талабхейма, и они отбросили варваров. Кавалерия атаковала фланги курганцев, рубя их десятками, насаживая на копья или дробя врагам кости тяжелыми молотами.

Порядок в Урзубском полку пока держался, но Каспар понимал, что Верховный Зар еще не ввел в бой свои самые грозные силы.

VI

Альберталли рявкнул:

— Давай!

И его люди снова опустили алебарды, встречая наступающих врагов. Они ринулись вперед на курганцев, звероподобных людей в рогатых шлемах и черных доспехах, и две силы столкнулись с гулким звоном железа. Альберталли вскинул тяжелый меч, затупившийся от многочасовой работы, разрубив шею ближайшего варвара, и ткнул другого, взобравшегося на скопившуюся на земле гору тел, в промежность.

Над его головой взмыл топор, и он пригнулся, вонзив клинок в живот нападающего. Тот закричал и рухнул, вырвав меч из руки талийца. Альберталли подхватил чью-то упавшую алебарду и отбил летящий на него удар топора — он засадил тупым концом оружия в висок варвара, потом перехватил древко и воткнул острие в грудь противника.

Повсюду вокруг него выли и кричали люди, все блага цивилизации были забыты в пекле сражения. Воздух пах кровью и ужасом, звенел от ударов стали о сталь, дрожал от оглушительного грохота орудий. А он рубил и колол алебардой, ломая ребра и пронзая легкие врагов.

Штандарт Люцинии колыхался над ним, и Альберталли закричал, подбадривая своих людей, когда золотой наконечник древка поймал солнечный свет.

А потом все кончилось, курганцы вновь отступили в дым, отогнанные мужеством и дисциплиной его воинов. Как он гордился ими! Альберталли оперся на алебарду, пытаясь отдышаться, измотанный боем, и тут кто-то снова закричал, предупреждая об опасности. Опять, так скоро?

Он выпрямился, когда из дыма вынырнули бегущие на них фигуры, и сердце его бешено забилось, когда он увидел, что это за монстры. Огромные, рогатые, лохматые, слюнявые твари с мускулистыми телами перепрыгивали через горы мертвецов, размахивая топорами и трофейными мечами.

— Держитесь, ребята. Мы их уничтожим! — рявкнул он.

Сигнал тревоги раздался где-то совсем рядом. Он не видел, откуда кричали, а проверять времени не осталось — первые твари врезались в шеренгу бойцов.

Свирепые чудовища разрубали людей пополам взмахами своего оружия, располосовывали клыками лица, когтистые лапы рвали тела на куски. Твари давились, глотали, жрали плоть, с легкостью прокладывая себе путь сквозь войско. Альберталли рубанул алебардой по руке существа с головой собаки, оно взвыло и повернулось к человеку, Альберталли сделал выпад, и острие алебарды глубоко вошло в брюхо монстра. Тот заревел, плюясь кровавой пеной, и когтистая рука сломала прочное древко пополам, точно щепку.

Альберталли попятился, выхватывая пистолет, но, прежде чем он успел выстрелить, звероподобная тварь нависла над ним, массивные челюсти, щелкнув, сомкнулись на черепе человека и одним укусом оторвали ему голову.

VII

Жалобные крики уничтожаемого чудовищами подразделения талийцев терзали сердце, но Павел, пришпорив коня, заставил себя отгородиться от них. Шестьдесят уланов следовали за ним, пригнувшись к шеям своих лошадей и выставив вперед пики. Дым клубился густой пеленой, так что различить можно было только очертания тех, кто скакал по соседству, но кислевитам не надо было видеть своих врагов, чтобы знать, где их искать, — они все слышали тошнотворный треск ломающихся костей там, где монстры пожирали человечину. Всадники вылетели из дыма и увидели остатки почти полностью истребленного талийского отряда. Часть чудовищ бросилась преследовать убегающих, но большинство зверюг остались рвать на куски трупы своих жертв.

— В атаку! — крикнул Павел, опуская пику и перенося вес на стремена, пригнувшись к шее скакуна.

Земля дрожала под грохочущими копытами, резкий, яростный ветер, треплющий вымпелы уланов, свистя, толкал их вперед. Рогатые чудовища оторвали окровавленные морды от мерзкого пиршества и злобно оскалились: они еще не наелись.

Кислевиты на полном ходу наскочили на отвратительных бестий. Павел вогнал копье в грудь массивной козлоголовой твари, пронзив чудище насквозь. Кровь выплеснулась на древко, сбитое с ног создание взвыло. Копье треснуло под его весом, и Павел отбросил ставшее бесполезным оружие, выхватив свой кривой меч.

Уланы повернули лошадей, добивая последних тварей, но урон было уже не поправить. Павел видел, что бросок монстров прорвал правый имперский фланг. Отдельные отряды пытались заткнуть собой брешь, но новая волна курганцев уже неслась вперед, чтобы закрепить успех.

— Уланы, за мной! — гаркнул Павел и рванул поводья, снова разворачивая коня.

VIII

Каспар разослал резервным отрядам приказ выдвигаться, боясь, что атака на правом крае может подавить его силы. Но запасные части тоже находились почти на исходе. Командующий привычным глазом озирал часть поля битвы, видную сквозь дым и снег.

Пушки страшили врагов, и центр еще держался. Армия Талабекланда под командованием Спицзанера сражалась великолепно, и Каспар вынужден был признать, что из его бывшего офицера вырос вполне пристойный командир. Жуткие доклады о нападении монстров на отряды наемников на правом фланге заставили Каспара перестроить солдат, оттянув их от центра.

— Мы слишком слабы справа, — сказал он, проводя рукой по волосам.

— Может, послать вперед капитана Пруста? — предложил один из штабных офицеров.

— Да, направьте его людей в брешь между остермаркскими копейщиками и солдатами Трондхейма, — приказал Каспар.

Шум битвы оглушал: крики, канонада, лязг оружия терзали уши. Услыхав вопли где-то неподалеку, Каспар повернулся в седле, пытаясь определить, откуда они несутся.

— Ты! — крикнул он одному из немногих оставшихся гонцов. — Выясни, где это, и возвращайся немедленно, как только что-то узнаешь!

По спине посла пополз странный холодок, он оглянулся и увидел вскинувшую руки Ледяную Королеву, она произносила какое-то заклинание на языке, которого Каспар не понимал. Мерцающий туман сгущался вокруг нее, посылая в землю дрожащие завитки света. Что она делает? В этот миг над лощиной пронесся морозный ветер, разогнав клубы дыма, и все мысли о царице тут же вылетели из головы Каспара.

— О нет… — прошептал он, увидев гигантское, похожее на дракона существо, несущееся к их рядам в сопровождении орды всадников-великанов.

Посол, не отрывая взгляда, следил за высоким воином, скачущим во главе отряда. Хотя он и находился довольно далеко, Каспар различал сияющие доспехи и шлем в форме головы рычащего волка.

Никаких сомнений.

Это был Верховный Зар.

IX

Несмотря на мороз, артиллеристы пропотели насквозь, снова и снова подтаскивая тяжелое орудие к амбразуре укрытия, как только черные от копоти заряжающие забивали в ствол порох и ядро. Пока в стволе ходил шомпол, главный канонир зажимал большим пальцем отверстие, к которому подносили факел, чтобы какая-нибудь случайная искра или уголек не воспламенили порох преждевременно.

Для солдат Имперской артиллерийской школы сражение превратилось в непрерывные повторения одних и тех же действий и команд: «заряжай», «целься», «пли!» — «заряжай», «целься», «пли!» Они не видели ничего, кроме вонючего дыма, но продолжали стрелять в сторону врага.

Заряжающий оттащил от амбразуры ивовый заслон и нырнул обратно в окоп, а канонир поднял длинную горящую свечку. Он поднес огонь к запалу, и пушка рявкнула, откатившись назад, наполнив окоп дымом и грохотом. Расчет тут же поволок мортиру обратно, даже не заметив сбитого с ног окровавленного канонира.

Оглушенные звуками боя, артиллеристы не слышали воя и рева звероподобных тварей, лезущих на утес. Дюжины монстров добрались до огневых позиций и затопили окопы кровью солдат, разорванных на куски длинными кривыми когтями и мощными челюстями.

X

Каспар не сразу осознал, что пушки молчат, и понял, что худшие его страхи осуществились, увидев скачущую назад лошадь своего связного, несущую на спине обезглавленное тело всадника, все еще цепляющееся за поводья. Воющие чудовища неистовствовали на артиллерийском гребне, расшвыривая по сторонам ивовые габионы и части человеческих тел.

Монстры были пьяны от крови, отравлены бешеным возбуждением бойни. Они смяли огневые позиции и побежали вниз по холму к Ледяной Королеве, завывая от дикого голода.

Каспар натянул поводья и крикнул:

— Курт!

Курт Бремен тут же развернул своего коня.

— Рыцари Пантеры, за мной!

Каспар и рыцари поскакали наперерез несущимся в атаку монстрам. Посол знал, что не должен так рисковать собой, но старые инстинкты солдата вырвались наружу, и теперь останавливаться было уже слишком поздно. Ревущие твари заметили их приближение и изменили направление броска, помчавшись навстречу новому противнику.

Рыцари врезались в чудовищ, тяжелые копья пронзали свирепых тварей насквозь. Если пики ломались, монстров топтали железными подковами кони, раскалывая грудные клетки и черепа бестий. Дюжины монстров превратились в кровавую жижу под копытами тяжелых жеребцов, и, когда рыцари повернули, в живых оставались лишь четыре твари.

Каспар лично разнес затылок чудовища метким выстрелом, а рыцари окружили трех последних, рубя их широкими палашами. Когда последний монстр, наконец, упал, к Каспару подскакал Курт Бремен:

— Посол, это было… неразумно.

— Знаю, — ответил Каспар, задыхаясь от напряжения и возбуждения. — Не беспокойся, этого больше не случится.

Бремен хмыкнул:

— Посмотрим.

Прежде чем вернуться на свой наблюдательный пункт, Каспар перезарядил пистолет. Линия союзников прогнулась под напором вражеских сил. И тут существо из древних времен, наконец, ударило по его людям.

XI

Чудовищный дракон врезался в подразделение талабекландских копейщиков. Их пики раскалывались в щепки, ударяясь о его толстую шкуру. Мечи отскакивали от древней плоти, а ответные удары огромного топора убивали по дюжине людей зараз. С каждым взмахом топора, который дракон сжимал в когтистых лапах, солдаты падали десятками, а существо неуклонно шагало дальше. От рева монстра трескалась земля, вокруг него полыхали молнии, испепеляя и друзей, и врагов. Никто не мог выстоять против этого жуткого создания, и имперцы повернулись и побежали, роняя штандарты, которые бестия мгновенно растаптывала. Ближайшие отряды, уже изрядно потрепанные курганцами, отступали, несмотря на крики сержантов. Вид ужасающего бога войны в своих рядах подстегнул варваров, взметнув их отвагу до безумных высот, и они устремились за Урзубским полком с яростным упорством.

Мужество солдат Империи висело на волоске. Орды конников, ведомые самим Верховным Заром, рванулись сквозь кружащийся дым и туман, глубоко врубаясь в ряды неприятеля.

Этого натиска союзники не выдержали, а безжалостные варвары убивали, убивали и убивали. Кричащие люди убегали от жестоких всадников, а те настигали их и рубили огромными мечами и топорами.

Центр был разбит.

XII

Каспар крикнул своим гонцам, чтобы они сообщили на фланги, что происходит. Центр раскололся, вражеские воины вливались в щель, уничтожая всех на своем пути. Снег повалил гуще, глуша звуки боя и затуманивая все колышущейся белизной.

Но Каспара знобило не от пурги, а от тошнотворного ощущения, что Спицзанер был прав. Сражение в лощине было ошибкой. Он продолжал выкрикивать приказы, пытаясь заделать прореху в центре их обороны, но уже знал, что опоздал. Отряды тяжелых конников рвались вверх по склону, и даже самые быстрые подразделения не смогли бы предотвратить катастрофу.

— Генерал фон Велтен! — окликнули, его сзади. Посол повернулся и, увидев, что Ледяная Королева манит его, направил коня к ней. Он подъехал к царице и почувствовал знакомое покалывание, побежавшее по коже из-за окружающего женщину ореола мощной магии.

— Ваше величество? — торопливо обратился он к ней. — Центр сломлен, и, боюсь, мы побеждены.

— Ты слишком быстро сдался, генерал. Верь мне, — ответила Ледяная Королева, и Каспар увидел, как загорелись ее глаза. — Мы защищаем землю, а земля защищает нас.

— Не понимаю.

— Поймешь, — пообещала царица. — Просто задержите врага еще ненадолго.

— Сделаю, что смогу, — заверил Каспар, — но они уже среди нас.

— Ты должен задержать их, фон Велтен, мне нужно совсем немного времени.

Каспар кивнул, а она запрокинула голову, и белая молния расколола небо над ней, клубящиеся облака закипели, и снег завертелся вокруг царицы миниатюрным бураном. Каспар и телохранители королевы попятились от царицы, когда из земли вырвался низкий стон, исходящий словно из самого ее центра.

— Иди! — крикнула Ледяная Королева. — Задержи их!

XIII

Толпы людей, кислевитов и имперцев, спасались от ярости Верховного Зара и его избранных воинов. Огромные всадники на гигантских, демонических жеребцах рассекали поток бегущего Урзубского полка, убивая людей сотнями, топча тела мертвых и живых. За ними следовали звероподобные твари — медленнее, ибо они кружили, поедая оставшиеся на поле брани трупы.

Каспар знал, что надежды победить воинов Верховного Зара нет, но царица просила его задержать врагов. Грозовые тучи сгущались над Ледяной Королевой, и, хотя Каспар не знал, что она задумала, посол поклялся, что даст ей время, пусть даже ценой собственной жизни и жизни его солдат. Курт Бремен и Рыцари Пантеры стояли, готовые скакать за командующим, а Леопольд Дитц, подняв повыше знамя посла, скликал к себе посольских стражников.

Коссары и рассеянные группы имперских солдат стекались под его черный с золотом штандарт. Каспар знал, что послать людей в бой — самая легкая часть любой битвы, но послать их в бой снова, когда они, разгромленные, уже бежали из него, было делом практически невозможным, так что его наполнило чувство гордости, когда все больше и больше воинов присоединялись к ним, призванные каким-то невидимым сигналом на защиту королевы Кислева.

Темные всадники пересекли гребень перед ними, и Каспар увидел, что вид этой могучей силы вселяет страх в души его солдат. Но ни один человек не сделал ни шагу назад.

Из глоток людей Империи и Кислева вырвался единый рев, и Каспар вскинул кулак. Затем рука его упала, и Урзубский полк ринулся навстречу Верховному Зару, стенка на стенку.

Тяжелая кавалерия врезалась в гущу солдат, мечи и топоры рассекали тела с ужасающей легкостью. Крики и кровь наполнили воздух, люди гибли десятками. Каспар выстрелил из двух пистолетов сразу, выбив из седла вражеского конника, затем отбросил разряженное оружие и выхватил меч.

Курт Бремен зарубил одного курганского всадника, обезглавил другого — он дрался с необыкновенным мастерством и отчаянной храбростью. Каспар ударил врага в спину, но меч его соскользнул с толстого панциря воина. Тот повернулся, и клинок курганца просвистел мимо Каспара, вонзившись в бок его коня. Магнус заржал и встал на дыбы, копытом раскроив череп вражеского воина. Каспар попытался сдержать обезумевшего от боли мерина, но оружие курганца засело глубоко, и посол думал только о том, чтобы не вылететь из седла.

Пространство превратилось в сплошной ревущий хаос резни, в котором перемешались крики, кровь, стоны, топот и смерть. Конь бился под Каспаром, вертясь в агонии, так что посол потерял всякое чувство направления, но ясно было, что битва проиграна.

Блеснул еще один взлетевший клинок, и Каспар закричал, отказываясь верить, что тяжелый топор буквально обезглавил его лошадь. Магнус повалился, и Каспар, покатившись, неуклюже растянулся на земле.

Услышав пронзительный, раздирающий уши свист, он приподнялся, но не разглядел, откуда идет звук. Сталкивающиеся тела лягающихся лошадей и дерущихся людей задевали его. С трудом посол подобрал свой меч, и тут перед ним встал на дыбы огромный черный конь с глубоко погрузившимся ему в грудь древком пики. Животное забило ногами, умирая, и всадник рухнул на землю.

Упавший воин перекувырнулся, вскочил на ноги и кинулся обратно в схватку. Каспар увидел его шлем с рычащим волком и переливающиеся тьмой пластины доспехов — это был не кто иной, как сам Верховный Зар. Гигант сорвал покореженный шлем и поднял двуручный палаш, кося врагов дюжинами.

Каспар захромал сквозь разыгравшуюся пургу к Верховному Зару, зная, что не в его силах победить этого ужасного воина, но не желая сдаваться, не встретившись с главным противником лицом к лицу. Рыцари Пантеры и посольские стражники обступили Верховного Зара, но его, казалось, не беспокоило такое количество неприятелей.

Палаш взлетел, и погиб еще один рыцарь. Копье Каспара раскололось, ударившись о черные доспехи Верховного Зара, и посол не мог поверить, что нагрудник врага не пробит.

Каспар добрался до предводителя курганцев одновременно с Куртом Бременом, и двое мужчин напали на вожака северных племен с несказанным героизмом. Широкий меч Бремена клацнул о палаш Цинвульфа, обдав противников душем искр, сабля же Каспара соскользнула с лат Верховного Зара.

Кулак великана врезался в грудь Каспара, и посол отлетел назад, зная, что несколько ребер, несмотря на броню, у него сломано. Жаркая боль окатила его при падении, а Курт Бремен в это время пошатнулся от удара в бок. Кровь полилась по бедру рыцаря — палаш противника, пройдя сквозь доспехи как сквозь масло, разрубил плоть и сухожилия.

Каспар попытался встать, но в груди его вспыхнула яростная боль. Он с трудом перевернулся и снова услышал свист. Посол поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть хлынувшую из дыма волну всадников на красных лошадях с оперенными флагами и длинными копьями. Они неслись, неудержимые и великолепные, словно посланные самими небесами.

Во главе улан скакал Павел с занесенным мечом, его воины пиками выбивали курганцев из седел под звон стали и хлюпанье пронзенной плоти. Павел размахивал мечом налево и направо, и Каспар внезапно перенесся в те дни, когда они, еще молодые, сражались бок о бок. Ни один удар старого друга не пропал зря, а его уланы прорвали центр отряда Верховного Зара.

Меч Павла опустился на голову Цинвульфа, и могучий предводитель курганцев покачнулся, по его лбу побежала струйка крови. Взмахнул палаш, и конь Павла упал с отрубленными передними ногами. Воспользовавшись тем, что внимание Верховного Зара переключилось, на него снова напал Курт Бремен, но вновь доспехи Цинвульфа выдержали удар, который — Каспар знал это — должен был пронзить врага насквозь. Лошадь Павла кричала в предсмертной агонии, а сам кислевит присоединился в круговерти битвы к Рыцарям Пантеры.

Пока Курт и Павел дрались с Верховным Заром, Каспар кое-как, стиснув зубы от боли, поднялся и побрел на подмогу своим товарищам. Битва была неравной, и хотя курганский вождь был один, а их много, его сила и умение намного превосходили силы и умения нападавших. С тяжелым сердцем Каспару пришлось признать, что им не одолеть вражеского предводителя.

Каспар сделал выпад, целясь мечом в пах Верховного Зара, но Цинвульф легко отбил клинок посла, а его ответный удар пришелся в живот имперца. Каспар упал, боль, равной которой он еще никогда не ведал, скрутила его тело, он уткнулся лицом в снег и перекатился на спину; из раны обильно лилась кровь.

Павел взвыл и вскинул меч для удара по голове Цинвульфа, но не застал Верховного Зара врасплох, и Каспар с ужасом увидел, как курганец пригнулся и его могучий меч вонзился в бок Павла.

Гигантский палаш расколол броню Павла и погрузился в его грудь, но пошатнувшийся от толчка кислевит бросил свой меч и обеими руками стиснул клинок Верховного Зара. Цинвульф попытался вырвать оружие из хватки Павла, но великан-кислевит держал крепко, хотя на губах его пузырилась кровавая пена, а из бока фонтаном хлестала кровь. Время замедлило свой бег, и вся битва сконцентрировалась для Каспара в лицах этих двух воинов, в немыслимой ненависти к жестокости свирепого Верховного Зара и восхищении страстным героизмом Павла.

Пока Цинвульф старался извлечь свой палаш из тела умирающего кислевита, взлетел широкий меч Курта Бремена и вонзился в лицо врага. Цинвульф рухнул, не издав ни звука, кровь и мозг выплеснулись на землю вперемешку с осколками черепа.

Рыцарь Пантеры выдернул клинок из головы Цинвульфа и упал на колени. Лицо его стало серее пепла, неровное дыхание колыхало грудь, из бедра лилась кровь.

Бремен улыбнулся, удовлетворенный этой маленькой победой посреди кошмара страшной бойни.

А потом мир вздрогнул, когда из кружащегося снега и тумана выступило создание древней тьмы. Массивная фигура возвышалась над людьми, молнии били из головы чудовища, оглашающего поле боя яростным воем.

XIV

Каспар попробовал отползти от гигантской твари, но испепеляющая, раскаленная добела боль пронзила его, и он лишь тяжело привалился к боку мертвой лошади. Кровь пропитала рубаху и струилась из-под нагрудника на ноги.

Чудовище втрое выше человека нависло над Бременом, занеся над ним свой огромный топор; рыцарь попытался подняться, готовый драться, даже зная, что шанса победить нет.

Снег и лед стегали тело монстра, и Каспар видел кровавые раны на его туловище, нанесенные необычным бураном. Низкий стон, который посол слышал возле Ледяной Королевы, раздался снова, на этот раз гораздо громче, и он взглянул на потемневшее небо, чувствуя, как бежит по земле рокочущая дрожь.

Хлысты белых молний вырвались из массивных камней, окаймляющих ущелье, в каждом вибрировала едва сдерживаемая сила. Пока посол пытался понять, что происходит, камниизрыгнули из себя густой туман и клубящийся дым, извивающийся и сворачивающийся кольцами, точно клубок змей. Потрескивая, колеблющаяся пелена спускалась, растекаясь по ущелью.

В глазах Каспара все мутилось, но он заметил фигуры, формирующиеся в тумане, нечеткие силуэты, лепящие сами себя из нематериальной, иллюзорной пелены, обретая некую определенную форму.

По всей лощине загадочный туман подползал к дерущимся курганцам, и когда они увидели, что приближается к ним, боевой рев сменился паническими воплями. Призрачные фигуры напали на врагов, держа в руках созданные из зыбких теней топоры и мечи. Слепленные из самых гибельных страхов, туманные воины атаковали курганцев, и, хотя их тела и оружие были из бесплотного дыма, удары их несли смерть.

Каспар ошеломленно наблюдал, как туманные воины рубили курганцев. То они казались гигантами древнего Кислева в медвежьих плащах, то солдатами Империи. В них было что-то первобытное, стихийное, они безжалостно теснили врага. Каспар с трудом повернулся и увидел царицу, окутанную метущейся снежной бурей, щупальца дыма и света пронзали ее и уходили в землю.

И Каспар мгновенно понял, кем были эти туманные воины, понял, почему Ледяная Королева с такой непреклонностью настаивала, чтобы сражение велось здесь.

Курганская армия распадалась под неодолимым натиском призраков. Царица высвободила древнюю, смертельно опасную мощь земли, энергию стихий, служившую источником ее собственной силы. Вняв зову земли, она дала ей средство нанести ответный удар, отомстить тем, кто осквернил ее, кто хотел причинить ей вред.

Жуткий вой потряс снега на склонах лощины — это туманные воины окружили громадного монстра, загоняя его обратно в ущелье. Возможно, чудовище это состарилось уже тогда, когда мир был еще молод, но земля пережила века, выдержала испытание тысячелетиями и обладала силой, которой нельзя воспрепятствовать.

Тварь скоро пропала из виду, вой ее смешался со стоном ветра, хрипом и визгом, а потом шум сражения стал уплывать куда-то, и Каспар тяжело откинулся назад.

Он вскрикнул, почувствовав руки, приподнявшие его голову, и, заскрипев зубами от боли, увидел опустившегося перед ним на колени Курта Бремена. Забрызганная кровью кожа рыцаря была цвета старого пергамента.

За спиной Курта стояла, покачиваясь, Ледяная Королева, и окружающий ее ореол зимнего света медленно угасал.

— Мы победили? — спросил Каспар.

— Думаю, да, Каспар, — ответила женщина глухим, невыразительным от изнеможения голосом. — Земля Кислева беспощадна.

— Хорошо, — выдохнул он. — Я не хотел бы пройти через все это зазря.

— Ты истинный сын Кислева, Каспар фон Велтен, — сказала Ледяная Королева, опускаясь рядом с ним и беря его за руку.

Каспар ожидал, что ее ладонь окажется ледяной, но она была теплее его пальцев, и он улыбнулся.

— Спасибо, ваше величество, — прошептал Каспар.

Ледяная Королева нагнулась и поцеловала его в щеку, и снова Каспара поразило то, что губы ее не холодны, а теплы и мягки. Она встала, улыбнулась ему с благодарностью, повернулась и удалилась в сгущающиеся вечерние сумерки.

— Курт, — окликнул посол слабым шепотом.

— Да?

— Вы сделаете для меня кое-что?

— Конечно. Вы же знаете.

Рука Каспара погрузилась под кирасу и достала что-то из нагрудного кармана рубахи.

— Возьмите, — сказал посол.

— Что это? — спросил Бремен.

Каспар опустил гладкий голубой камешек в паутинке из серебряной проволоки на тонкой цепочке на ладонь Бремена и сжал пальцы боевого товарища, прикрывая кулон.

— Отдай это Софье, Курт. И скажи ей…

— Что сказать?

Голос посла срывался, слова ускользали.

— Скажи… что я прошу прощения… за то… что не смог сдержать обещания.

Курт Бремен кивнул, слезы бежали по его щекам.

— Я передам, — пообещал он.

XV

Со смертью Верховного Зара Альфрика Цинвульфа и отступлением Падшего курганская армия растаяла, как снег в весеннюю оттепель. Выжившие отряды бежали из лощины, призрачные воины рассеялись, и теплый ветерок унес клочки тумана, оставив лишь далекое эхо древних боевых кличей.

Бойцы Урзубского полка следили за бегством курганцев, но не преследовали их, слишком измотанные яростной битвой, чтобы делать что-то большее, чем плакать, повалившись на землю, и благодарить богов за свей сохраненные жизни.

Истинно говорят, тяжелее и мучительнее поражения лишь победа. Солдаты Империи и Кислева скорбели вместе и молились вместе, когда настала ночь и загорелись погребальные костры.

Слишком много людей погибло, слишком близко был разгром, чтобы думать о победных празднествах; для них время придет позднее. Ночь опустилась на землю, все замерло, и лишь одинокий рыцарь скакал по степи на юг.

Эпилог

Шесть месяцев спустя…

I

После великой победы в Урзубье сражения в Кислеве продолжались. Дни, когда войны завершались одной грандиозной битвой, давно минули, и еще немало крови пролилось в стычках и схватках, прежде чем исход войны решился в месте, воспетом в древних легендах.

Перечень тех боев уже вошел в анналы истории: Битва у Железных Ворот, Освобождение Завстры, Оборона Болгасграда, Осада Кислева, Разграбление Эренграда и бессчетное множество других, но эти истории мы поведаем в другой раз. Да, в те дни родилось много героев, слава которых будет жить в песнях еще сотни лет.

Это было время героев и время великой скорби.

Не зря год тот назвали Годом, Который Никто Не Забудет.

II

Василий Чекатило остановил свой караван повозок на вершине поросшего травой склона, у подножия которого лежал суетливый Мариенбург с его обширными доками, прибыльными торговыми домами и оживленными купеческими районами. Дремучие леса Империи остались позади, лазурный простор моря Когтей расстилался перед ним. Величественные парусники из всевозможных экзотических портов заходили сюда по пути в чужедальние страны. Мариенбург был людским муравейником, пестрым сборищем злодеев и подонков общества, и теперь пришло время кому-то присмотреть за местным преступным миром. Не зря ведь Чекатило прибыл сюда.

Путешествие через всю Империю изобиловало опасностями, но бумаги фон Велтена провели Чекатило к Мариенбургу; немало этому поспособствовали и солдаты, которых он получил в свое распоряжение благодаря печати посла.

Большинство бойцов к этому времени уже вернулись в Империю; слепой патриотизм, которого Чекатило никак не мог постичь, зашвырнул их обратно в войну, а в ней, несомненно, многие из них погибнут. Впрочем, это неважно, у Чекатило было достаточно денег, чтобы заплатить наемникам, которые отлично защищали его, поскольку монет им перепало немало.

К раскинувшемуся внизу городу бежал бурный, пенящийся Рейк. Красная черепица крыш манила Чекатило. Он чувствовал, что перед ним открываются безграничные возможности. Дернув поводья, он направил свою повозку и весь караван вниз по склону, к своему светлому будущему.

Чекатило ни разу за весь поход не заметил «безбилетного» пассажира, скрывающегося в последней телеге колонны под промасленным брезентом: жирную крысу-альбиноса с раздутым брюхом и странным треугольным клеймом на спине.

Ее тайные хозяева пометили человеческую особь в лице Чекатило смертью, а такие приговоры не забывают — им повинуются. К счастью, крыса чуяла присутствие множества своих собратьев впереди, под людским городом.

Она ждала…

Роберт Лоуз Анжелика Флэйчер (не переведено)

Час Могилы

Не переведено.

Священная плоть

Не переведено.

Пик Лжеца

Не переведено.

Мясо и кости

Не переведено.

Охота за головами

Не переведено.

Джонатан Грин Банда Бадёнова (не переведено)

Мёртвые и проклятые

Не переведено.

Печать Зверя

Не переведено.

Колокол Нагенхофа

Не переведено.

Натан Лонг Чёрные сердца

Безумцы Хетзо (не переведено)

Не переведено.

Проклятие Вальнира

Глава первая ЖЕРТВЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Райнеру Гетцау на войне не повезло. По пути на север с пистольерами фон Штольмена для участия в последней атаке, призванной изгнать нечестивых из Кислева, он надеялся вернуться домой, в Альтдорф, с парой боевых шрамов, дабы производить впечатление на подружек и любовниц; с тюками трофеев, которые можно продать на черном рынке; и несколькими седельными сумками золотых монет, выигранных у однополчан в карты и кости. И что в итоге? В первой же битве его ранили, и пришлось почти всю кампанию просидеть в приграничном городишке Вулске, который все удалялся от линии фронта, по мере того как Великий Союз теснил захватчиков все дальше в Пустоши Хаоса.

Пока он поправлялся после ранения в Вулске, ему случилось столкнуться со злой колдуньей, притворяющейся жрицей Шаллии, но он уничтожил ее, прежде чем она успела разнести заразу по всей армии. И что он заслужил? Его тут же осыпали почестями и титулами? Нет. Из-за непроходимой глупости начальства его обвинили в убийстве священнослужительницы, а также в тех преступлениях, которые могла бы совершить «жертва», если бы он ее не остановил.

К счастью… а может, и к несчастью — это уж как посмотреть, его арест совпал с последней за эту войну кампанией, исход которой представлялся столь непредсказуемым, что мелочи вроде трибунала и казней отложили до окончания кровавого побоища. Райнера месяцами мариновали в разных тюрьмах, перебрасывали с места на место — таковы уж превратности войны. Наконец (война к этому моменту уже полгода как закончилась) он попал на гауптвахту замка Смоллхоф — форпоста Империи к западу от границы с Кислевом — и уже здесь ожидал казни через повешение в камере, полной висельников самого худшего разбора.

Нет, дурная какая-то получилась война. Не то слово.

Однако же Райнер был не тот человек, чтобы навек проститься с надеждой. Он был игрок, последователь Ранальда. Он знал, что проницательный игрок может обратить случай себе на пользу, и, между прочим, уже весьма успешно подкупил недалекого надзирателя байками о казне, которую успел спрятать перед арестом. Вассендорф собирался тайно вывести его в полночь из камеры в обмен на долю этого мифического богатства. Теперь оставалось найти союзника. Предстоял долгий опасный путь на свободу — прочь из лагеря, из Империи, в неизвестное, и кто-то должен был охранять его сон, помогать перебираться через стены и стоять на шухере, пока он будет освобождать лошадей, еду и одежду от их законных владельцев. Но важнее всего было найти такого человека, который, в случае их поимки, сможет отвлечь представителей закона и дать Райнеру убежать.

За узким окном гауптвахты садилось солнце. Райнер обернулся и оглядел товарищей по камере, пытаясь понять, кто из них лучше всего подойдет в попутчики. Требовалось оптимальное сочетание сообразительности, самообладания и доверчивости — качеств, которые в тюрьме встречаются не особенно часто. Соседи обменивались рассказами о том, при каких обстоятельствах их арестовали. Райнер чуть усмехнулся. Ну конечно, каждый утверждает, что абсолютно невиновен. Дураки. Можно подумать, никто из них не заслужил такой участи.

Сидевший в углу инженер, задумчивый чернобровый гигант с кулачищами не меньше головок виссенбергского сыра, мотал головой, как сбитый с толку бык.

— Я не хотел никого убивать. Но они никак не останавливались. Все продолжали подкалывать, обзываться, и… — он заломил руки, — я даже не замахивался, но мы строили осадную башню, и у меня в руках была кувалда… и…

— А ты — здоровенный орк, который не соизмеряет свои силы, вот что, — сказал коренастый лысый пикинер с торчащей бородкой.

Инженер вскинул голову:

— Я не орк!

— Тише, парень, — сказал второй пикинер, настолько же худой и жилистый, насколько плотный его товарищ. — Нам новые проблемы не нужны. Халс ничего такого в виду не имел. Ну, в очередной раз распустил язык…

— Не поэтому ли вы здесь оказались? — спросил Райнер, которому понравились эти двое крепких мужиков, явно бывших работяг. Ему хотелось узнать о них побольше. — Никак ваши языки пробили брешь, какую кулаками не заделать?

— Нет, господин, — отозвался тощий пикинер. — Мы совершенно невиновны. Жертвы обстоятельств. Наш капитан…

— Жалкий недоумок, который с кровати встать не мог, не сверившись с картой, — перебил Халс.

— Наш капитан, — повторил его товарищ, — был найден с двумя торчащими из спины копьями, и начальство непонятно с чего обвинило нас. Но пока виновный бежал от суда, полагаю, его уже поджидали курганцы.

Халс мрачно рассмеялся:

— Ну да. Курганцы.

В тени у дверей кто-то захихикал. Оказалось, это белозубый парень с закрученными черными усами.

— Ну, парни, хватит байки травить, — сказал он с тильянским акцентом. — Все мы в одной лодке, так?

— Ты-то что об этом знаешь, пожиратель чеснока? — заворчал Халс. — Небось сам белее снега. Что тебе нужно?

— Не-разу-мение, — сказал тильянец. — Ружья я продаю. Нахожу и продаю корсарам. Знать мне с чего, что Империя такая жадная? Откуда знать, что они не делятся с союзниками?

— У Империи нет союзников, ты, мародер несчастный, — сказал рыцарь, сидевший у дверей. — Только благодарные соседи, которые прибиваются к ней в трудные времена, как овцы к пастуху.

Райнер осторожно разглядел его. Кроме него самого, рыцарь здесь был единственным дворянином, но Райнер не нашел в нем ничего родственного. Высокий, могучего сложения, с кустистой светлой бородой и пронизывающими голубыми глазами, весь такой герой Империи с головы до ног. Райнер был готов поклясться, что этот малый салютует даже во сне.

— Надо же, как ты предан Империи, которая засадила тебя в каталажку, — сухо сказал Райнер.

— Это ошибка, которую непременно исправят, — ответил рыцарь. — Я убил человека, защищая свою честь. Это не преступление.

— Тот, второй, тоже так думал…

Рыцарь только отмахнулся:

— Мне сказали, это мальчишка.

— И что он тебе сделал?

— Мы натягивали палатки. Этот псих залез на мою территорию, и вот…

— Отличный повод для убийства, нечего сказать.

— Вы издеваетесь, сэр?

— О нет, господин. В жизни бы не посмел.

Райнер перевел взгляд с рыцаря на безбородого лучника, темноволосого паренька, скорее по-детски миловидного, чем красивого.

— А ты, малый? В твои-то годы дойти до жизни такой?

— Ага, — сказал Халс. — Небось кусил кормилицу за сиську?

Мальчик поднял сердитые глаза.

— Я убил человека! Соседа по палатке. Он… — паренек сглотнул. — Он попытался… ну, поиметь меня. И если кто из вас замыслит подобное, я поступлю с ним ровно так же.

Халс расхохотался:

— Размолвка влюбленных, да?

Мальчик вскочил на ноги:

— А ну прикуси язык!

Райнер вздохнул. Ну вот, еще одна горячая голова. Ему понравилась решительность мальчишки. Бесстрашный воробей в ястребином гнезде.

— Тише, парень, — сказал тощий пикинер. — Это всего лишь шутка. Халс, оставь его в покое.

От стены отделилась высокая худая фигура, нервный артиллерист с аккуратно подстриженной бородкой и совершенно безумными глазами.

— Я убежал от собственной пушки. Огонь низринулся с неба. Огонь, да, и он двигался, как человек. Он настигал меня. Я… — Внезапно он вздрогнул, опустил голову и сел.

Несколько секунд все молчали и не глядели друг на друга. «По крайней мере, этот бедолага не лжет», — подумал Райнер.

В помещении остался только один человек, который до сих пор не проронил ни слова и, по всей видимости, не интересовался разговором: толстенький, опрятный, в белой полотняной куртке полевого хирурга. Он сидел лицом к стене.

— А ты, костоправ, — окликнул его Райнер, — ты-то что натворил?

Остальные тут же встрепенулись, испытывая явное облегчение от того, что после странного признания артиллериста наконец можно сменить тему.

Хирург не поднял головы и не оглянулся.

— Нe лезь не в свое дело.

— Тише, сэр. Мы здесь все мертвецы, ваших секретов не выдадим.

Но врач промолчал, только еще больше ссутулился и продолжал смотреть в стенку.

Райнер пожал плечами и откинулся назад, снова оглядывая своих сокамерников и раздумывая над тем, кого бы взять в попутчики. Ну, точно не рыцаря: слишком вспыльчив. И не инженера: уж больно унылый. Возможно, пикинеров, хотя, похоже, те еще ребята.

Шаги в коридоре прервали его размышления. Все обернулись. Замок скрипнул, дверь со скрежетом отворилась, и вошли два стражника во главе с сержантом.

— Встать, подонки!

— Приглашаете нас на последний ужин? — поинтересовался Халс.

— Ща моим сапогом отужинаешь, если не пошевелишься. А ну, марш!

Узники покинули камеру, еле волоча ноги. Снаружи ждали еще двое охранников. Все вышли вслед за сержантом на прохладный вечерний воздух и пересекли грязный двор замка, где размещался гарнизон.

Падали крупные хлопья мокрого снега. Когда Райнер прошел мимо виселицы в центре плаца, у него по спине пробежали мурашки.

Они вошли в цитадель через небольшие ворота и, поднявшись по винтовой лестнице, оказались в помещении с низким потолком, где пахло древесным дымом и каленым железом. Райнер нервно сглотнул и огляделся. Вдоль стен стояли клетки и висели кандалы и разнообразные орудия пытки — дыбы, решетки, железные сапоги. В углу человек в кожаном фартуке калил на огне клейма, мерцающие в полумраке.

— Смотреть вперед! — рявкнул сержант. — Сомкнуть ряды! Смирно!

Узники застыли в центре помещения — кто сразу, кто чуть помедлив — и так прождали, как им показалось, чуть ли не целый час, пока сержант не окинул их грозным взглядом. Наконец, когда у Райнера уже невыносимо заныли колени, у них за спиной распахнулась дверь.

— Вперед смотреть, уроды! — прикрикнул сержант и сам застыл навытяжку.

Теперь Райнер видел тех двоих, ради которых все это затевалось.

Первого он не знал. Это был старый солдат, весь в шрамах, седой, с искалеченной ногой. У него было угрюмое тяжелое лицо, с глазами-щелками под кустистыми бровями. Он был одет в черный с красными разрезами дублет и короткие брюки — форму капитана остландских пикинеров.

Другого Райнер пару раз видел издали — барона Альбрехта Вальденхейма, младшего брата графа Манфреда Вальденхейма из Нордбергбрухе и второго по званию человека в его армии. Он был высок ростом и крепко сбит, явно очень силен, но немного полноват, со скошенным подбородком. Репутация безжалостного человека подтверждалась одним выражением лица, холодного и закрытого, как железная дверь. Он был в синем бархате, край подбитого мехом плаща волочился по полу.

Сержант отсалютовал:

— Узники, милорд!

Альбрехт кивнул с отсутствующим видом, его ледяные голубые глаза уставились на узников из-под коротких темных волос.

— Ульф Уркарт, милорд, — сказал сержант, когда Альбрехт и капитан со шрамами остановились перед задумчивым гигантом. — Инженер. Обвиняется в убийстве одного сапера. Убил его кувалдой.

Они перешли к Халсу и его тощему напарнику.

— Халс Кийр и Павел Фосс. Пикинеры. Убили в бою собственного капитана.

— Между прочим, мы невиновны, — заметил Халс.

— Молчать, мразь! — заорал сержант и дал ему затрещину.

— Ничего, сержант, — сказал Альбрехт. — А это кто? — он указал на миловидного юношу.

— Франц Шонтаг, лучник. Убил товарища по палатке, якобы в целях самообороны.

Альбрехт и капитан фыркнули и перешли к артиллеристу.

— Оскар Лихтмар, канонир. Трусость перед лицом врага. Оставил свою пушку.

Седой капитан стиснул губы. Альбрехт пожал плечами и покосился на рыцаря, который вытянулся в струнку, — воплощенное внимание.

— Эрих фон Эйзенберг, новообращенный рыцарь ордена Скипетра. Убил виконта Олина Марбурга на дуэли.

Альбрехт поднял бровь:

— Оскорбление было серьезным?

— Виконту было всего пятнадцать.

— А-а.

Следующим был тильянец.

— Джано Остини. Арбалетчик-наемник. Крал имперские ружья и продавал их чужеземцам.

Альбрехт кивнул и перешел к толстяку, который отказался назвать свое преступление. Сержант с отвращением оглядел его:

— Густав Шлехт, хирург. Обвиняется в насилии над человеком, который приносил в лагерь еду.

Альбрехт поднял глаза:

— Не понимаю.

Сержант замялся:

— Он… э-э… обесчестил и убил дочь фермера, у которого находился на постое их отряд.

— Какая прелесть.

Они оказались прямо напротив Райнера. Альбрехт и капитан пикинеров окинули его холодным взглядом. Сержант гневно глянул на него.

— Райнер Гетцау, стрелок. Самый отъявленный из всех. Колдун, который убил святую женщину и призвал мерзких демонов в лагерь. Не знаю, что и сказать, милорд. Все прочие преступны, но этот… он враг.

— Чушь, — сказал капитан пикинеров. Он заговорил в первый раз. Голос его звучал как скрип гравия под колесами. — Это не хаосит. Я бы почувствовал.

— Ну конечно, — согласился Альбрехт.

У Райнера отвисла челюсть. Он был изумлен.

— Но… но тогда, милорд, обвинения против меня должны быть беспочвенны. Если вы знаете, что я не колдун, тогда понятно, что эти существа были призваны не мной, и…

Сержант пнул его в живот:

— Молчать! Ты, ублюдок!

Райнер согнулся пополам, хрипя и хватаясь за живот.

— Я читал ваш отчет, сэр, — невозмутимым тоном сказал Альбрехт, — и я ему верю.

— Значит… вы меня отпустите?

— Думаю, нет. Из него следует, что вы гораздо более опасны, чем если бы и правда были колдуном. Вы жадный дурак, готовый продать родную землю, отдать ее на разорение.

— Господин, умоляю вас. Может, я пару раз принял неверное решение, но если вы знаете, что я невиновен…

Альбрехт фыркнул и отвернулся:

— Капитан?

Старый капитан усмехнулся:

— По мне, так они все вместе и гроша не стоят.

— Боюсь, на данный момент других у нас просто нет.

— Значит, пора приступать, не так ли?

— Несомненно, — Альбрехт повернулся к сержанту. — Приготовьте их.

— Есть, сэр. — Он подал знак охранникам. — Заприте их. Всех, кроме этого. С орочьим сердцем.

— Я не орк! — сказал Ульф, когда стражники затолкали Райнера и всех остальных в тесную железную клетку у левой стены. Еще двое увели Ульфа в дальний конец помещения, где ждал человек в кожаном переднике. Стражники били Ульфа по ногам, пока он не опустился на колени, затем распластали его руку на деревянном столе.

— Что вы делаете? — встревоженно спросил гигант.

Один из стражей приставил копье к его шее.

— А ну, тихо!

Человек в переднике достал из огня раскаленное клеймо. Оно было в форме молота.

Глаза Ульфа расширились.

— Нет! Вы этого не сделаете! Это нечестно!

Он начал отчаянно вырываться, подбежали остальные стражники и скрутили его.

Тот, что с копьем, уколол его пару раз:

— Успокойся.

Палач прижал клеймо к его руке. Зашипела обожженная плоть. Ульф завопил и потерял сознание.

От сладковатого запаха горелого мяса Райнеру стало нехорошо.

— Так, — сказал сержант, — следующий.

Райнер едва сдерживал дрожь. Рядом с ним Оскар, артиллерист, плакал, как ребенок.

Райнер проснулся от дикой боли с тыльной стороны ладони и ощущения чего-то холодного на щеке. Он открыл глаза и увидел, что лежит на каменном полу пыточной. Очевидно, он тоже вырубился, когда его клеймили.

Кто-то пнул его по ногам. Сержант.

— Поднимайся, колдун.

Приказ было трудно понять. Казалось, его разум существовал отдельно от тела — как воздушный змей на длинной веревке. Мир словно закружился вокруг него за толстой стеклянной стеной. Он попытался встать и даже на какой-то миг подумал, что уже стоит, но, когда смог снова сосредоточиться, сообразил, что все еще лежит на полу и боль тяжелой волной ходит по руке.

— Смирно, болван! — заорал сержант и снова пнул его.

На этот раз устоять получилось, хоть и не без труда, и он присоединился к остальным в неровном строю перед Альбрехтом и капитаном. У каждого узника на руке был уродливый вздувшийся ожог в форме молота. Райнер сдержал порыв взглянуть на свое клеймо. Ему просто не хотелось это видеть.

— Сержант, — приказал Альбрехт, — выдайте хирургу бинты, пусть он перевяжет им раны.

Палач в кожаном фартуке достал какую-то мазь и бинты и передал Шлехту. Толстый хирург сначала смазал и перевязал свой ожог, потом занялся остальными.

— Вот, — сказал Альбрехт, пока он работал, — мы взяли вас под контроль и теперь можем продолжать.

Райнер беззвучно выругался. О да, они взяли его под контроль. Заклеймили на всю жизнь. Знак молота говорил всем и каждому, что его носитель — дезертир и может быть безнаказанно убит.

— Я здесь, чтобы предложить вам кое-что, чего вы не имели, к примеру, еще час назад, — продолжил Альбрехт. — Выбор. Вы можете послужить своему императору в ходе весьма важной миссии, а можете встретить свою судьбу сегодня же вечером на виселице.

Райнер выдохнул проклятие. Сегодня вечером! Он же собирался бежать в полночь. И вот теперь враги украли у него даже эту возможность.

— Шансы выжить при выполнении миссии малы, должен вас предупредить, зато награда в случае успеха велика. Вы получите столько золотых крон, сколько весите сами, к тому же с вас снимут все обвинения.

— Толку-то, учитывая, что вы нам дали уже, — проворчал Халс, демонстрируя обожженную руку.

— Император ценит вашу службу так высоко, что мудрецу из ордена Света будет приказано удалить клеймо, если вы вернетесь с победой.

«Звучит слишком уж хорошо», — подумалось Райнеру. Похоже на то, что он сам мог сказать, собираясь смошенничать.

— И что там за работа? — мрачно спросил Павел.

Альбрехт усмехнулся:

— Хотите поторговаться? О целях мисси узнаете, если согласитесь. А теперь, господа, каков будет ваш ответ?

Узники явно колебались, но один за другим кивали или говорили о своем согласии. Райнер мысленно проклинал Альбрехта. Выбор, называется. Какой тут выбор? С этим клеймом Райнер более никогда не сможет свободно передвигаться по Империи. Стояла ранняя весна — какое-то время еще можно носить перчатки, а вот летом он будет выделяться, как овца в волчьей стае. И никогда не вернется в любимый Альтдорф, к картежным столам, забегаловкам, театрам, собачьим ямам и борделям — туда, где он чувствовал себя как дома. Даже если бы побег удался, ему пришлось бы покинуть Империю навсегда. А теперь, когда Альбрехт перенес казнь с завтрашнего утра на сегодняшний вечер и тем самым угробил его единственный план, даже эта непривлекательная перспектива оказалась прикрыта.

Шанс на побег возникал лишь при условии, что он согласится на миссию. Возможно, где-нибудь в пути удастся ускользнуть — на запад в Мариенбург, или на юг в Тилею, или в Пограничные Княжества, или в какую-нибудь другую мерзкую дыру. А может, все окажется не так опасно, как говорил Альбрехт, он вернется и заберет свою награду — ну, разумеется, если Альбрехт не врал относительно нее.

Ясно было одно: откажешься — умрешь сегодня же, после чего не останется уже никаких «может быть».

— Да, — сказал он наконец. — Да, господин. Я в вашем распоряжении.

Глава вторая ЛЕГКО СКАЗАТЬ

— Очень хорошо, — сказал Альбрехт, когда все узники дали согласие, — а вот теперь я разъясню суть вашей миссии. — Он указал на седого ветерана. — Под командованием капитана Вирта вы будете сопровождать леди Магду Бандауэр, аббатису Шаллии, в монастырь у подножья Срединных гор. Там в тайной крипте спрятана священная реликвия. Леди Магда откроет крипту, затем вы сопроводите ее и реликвию обратно, ко мне, так быстро, как это только возможно. Время имеет значение. — Он улыбнулся. — Звучит совсем безобидно, но нет нужды напоминать солдатам Империи, пусть и запятнавшим себя, что земли отсюда и до самых гор все еще не отвоеваны до конца и что горы — пристанище хаоситов: курганцев, норсов и еще кого похуже. До нас дошли сведения о том, что монастырь недавно был разграблен курганцами. Может статься, они все еще там. Вам будут все время препятствовать, но на тех, кто выживет и доставит мне аббатису с реликвией, Империя изольет безмерные щедроты.

Райнер почти ничего из этого не слышал. Собственно, он перестал воспринимать речь после слов «аббатиса Шаллии». Опять?! Он едва уцелел после встречи с одной такой особой. Конечно, та была колдуньей-самозванкой, но, обжегшись на молоке, дуешь на воду, ведь так? Ему вполне хватило общения с этим орденом, и доверия ему нет.

Оказалось, у Эриха, белокурого рыцаря, тоже имеются некоторые возражения.

— Вы хотите сказать, — презрительно фыркнул он, — что нас поведет этот… этот пехотинец? Я рыцарь Скипетра. Мой конь и доспехи стоят больше, чем он заработал за все время службы.

— Капитан Вирт выше вас по званию, — сказал Альбрехт. — И он участвовал в тридцати сражениях, в то время как вы… Флажком махали? В дудку дули? Да вы хоть раз обагрили кровью свое копье?!

— Я дворянин. Я не могу выполнять приказы простого крестьянина. Мой отец — Фридрих фон Эйзенберг, барон…

— Я знаю твоего отца, мальчик. Хочешь, чтобы я сообщил ему, сколько молодых рыцарей ты убил и перекалечил в «поединках чести»? Ты лишаешь Империю добрых людей и называешь это спортом.

Эрих сжал кулаки и опустил голову:

— Нет, милорд.

— Очень хорошо. Ты будешь во всем подчиняться капитану Вирту, ясно?

— Да, милорд.

— Хорошо. — Альбрехт окинул взглядом всю группу. — Лошади ждут вас у задних ворот. Выезжайте немедленно. Но прежде ваш командир скажет вам несколько слов. Капитан?

Капитан Вирт вышел вперед и посмотрел в глаза всем по очереди. Его взгляд пронзил Райнера, как арбалетная стрела.

— Вам сегодня оказали великую честь и милость, каковой никто из вас не заслуживает. Так что, если кто-то осмелится этим злоупотребить и попытается бежать, предать отряд врагу, убить товарища или саботировать миссию, даю вам слово, что остаток вашей короткой жизни я превращу в ад, по сравнению с которым нападение демонов Хаоса покажется сельской вечеринкой с танцами. — Он обернулся в сторону двери и захромал к ней. — Это все.

Райнер вздрогнул, но присоединился к остальным. Стражники торопливо вытолкали их за дверь.

По крайней мере, Альбрехт обеспечил им наилучшее из возможного снаряжения. Их провели через замок к задним воротам, от которых через ров был перекинут узкий деревянный подъемный мост. За рвом, на открытой площадке посреди нераспаханного поля, их ждали вьючный мул и десять лошадей, дыхание которых поднималось облачками пара в холодный ночной воздух. Лошади были оседланы, взнузданы и нагружены тюками со спальными мешками, провизией, котелками, кремнями, солдатскими флягами и прочим. Райнеру вернули его саблю — красивое оружие, сделанное по его росту, единственный стоящий подарок скупердяя-отца. Еще были стеганая кожаная куртка и крепкие сапоги взамен тем, что у него отняли на гауптвахте, кинжал, засапожный нож, полные седельные сумки пороха и картечи и два дорожных пистолета в чехлах, хоть и незаряженные, — Альбрехт был не дурак. Плащ, стальной шлем-бацинет с пластинчатым «хвостом» и кираса, пристегнутые к тюкам, завершали набор.

Практически все были довольны. Кроме Ульфа и Эриха, разумеется.

— Что это? — сердито спросил Ульф, поднимая здоровенную кувалду, побольше, чем молот самого Зигмара. — Вы издеваетесь?

Вирт усмехнулся:

— Насколько я понимаю, это единственное оружие, которым ты владеешь.

— Вы что, хотите, чтобы рыцарь ехал на вьючной лошади? — перебил Эрих. — Она ж в холке едва наберет четырнадцать ладоней.

— Мы отправляемся в горы, ваша милость, — сухо сказал Вирт. — Вашему скакуну там пришлось бы трудновато.

— А мне в самый раз, — заметил Халс, озадаченно разглядывая лошадь.

— Ага, — отозвался Павел. — А вы не можете заставить их встать на колени, чтобы мы могли вскарабкаться?

— Спаси нас Зигмар! — воскликнул Эрих. — Нам что, придется учить этих крестьян ездить верхом?

— О, они быстро освоятся, — сказал Райнер. — Просто учитесь у его милости, парни. Если вы поедете так, будто у вас шило в заднице, будет в самый раз.

Эти двое глумливо заржали. Эрих с ненавистью посмотрел на Райнера и уже был готов перейти к решительным мерам, когда, к счастью, в воротах показался Альбрехт, ведя в поводу изящную гнедую лошадку, на которой сидела женщина в одеянии аббатисы Шаллии. Страхи Райнера несколько развеялись: леди Магда была суровая серьезная женщина средних лет, по-своему привлекательная, несмотря на холодное высокомерие, и — ура! — совершенно непохожая на искусительницу с влажными глазами, которая его погубила.

Женщина выглядела так, словно она отмеряла милости Шаллии с педантизмом аптекаря и исцеляла больных, заставляя их устыдиться своего недуга. Похоже, ее так же мало радовала перспектива путешествовать в их обществе, как их — командование Вирта. Она смотрела на них с едва скрываемым презрением.

Только когда Альбрехт подвел ее к Вирту, Райнер заметил хоть что-то похожее на проявление человеческих чувств. Барон протянул ей уздечку и поцеловал руку, а она улыбнулась и нежно погладила его по щеке. Райнер усмехнулся. Вот, значит, не такая уж она и холодная. Э-э-э, интересно, как же Альбрехт решился оставить женщину, которая ему столь дорога, в такой сомнительной компании?

Когда все сели на лошадей, Альбрехт повернулся к ним:

— Скачите скорее, возвращайтесь быстро. Помните: если все выполните, будете богачами, а если предадите — убью вас, как собак. А теперь — вперед, и да взирает на вас око Зигмара!

Он отсалютовал. Вирт пришпорил коня и дал сигнал трогаться. Только капитан, Эрих и Райнер отсалютовали в ответ.

Путь пролегал по грязной разбитой дороге среди полей. Вдалеке виднелся темный лес. Начало моросить. Путники потянулись к вьюкам за плащами с капюшонами.

Халс ворчал вполголоса:

— Вот вам и доброе предзнаменование, это уж точно.

Дождь шел всю ночь, дороги окончательно развезло. В Остланд пришла весна, как всегда холодная и сырая. Путники ехали безлунной ночью, закутавшись в плащи, стуча зубами, поминутно утирая носы. Пульсирующая боль от клейма оказалась лишь первой в долгой череде неприятностей, список которых, мысленно составляемый Райнером, становился длиннее с каждой милей. Вокруг было не видно ни зги. Мрачно чернели леса, и только раз, когда они проезжали через поле, где снег постепенно превращался в серую кашу, было достаточно светло, чтобы хоть что-то разглядеть на расстоянии.

Это были дикие и пустынные места. Смоллхоф находился среди болот на восточной окраине Империи, где сплошь были леса, лишь изредка перемежаемые небольшими поселениями. Впрочем, здесь казалось относительно безопасно. Волна Хаоса достигла высшей точки и отступила обратно на восток, оставив за собой опустошенные земли; здесь больше не встречались даже бандиты и звери, которые обычно досаждали жителям близлежащих ферм и городков. На пути попалось несколько хижин, превращенных в почерневшие развалины.

Перед самым рассветом, когда Райнер уже клевал носом в седле и начал было крениться на сторону, Вирт приказал остановиться: река. Он провел их в небольшую сосновую рощу, где было темно, как в пещере, но зато земля оставалась сухой.

Вирт быстро спешился:

— Отдохнем здесь до рассвета. Палаток не разбивать. Спать в полном вооружении.

— Что? — переспросил Райнер. — До рассвета же только час.

— Его милость сказал, что время имеет решающее значение. Выспитесь, когда к вечеру разобьем лагерь.

— Опять ехать весь день? — простонал Халс. — Моя задница этого не вынесет.

— А что, лучше, чтобы твоя задница раскачивалась в петле? — мрачно спросил Вирт. — Значит, так. Всем лечь. Уркарт, помоги.

Пока они расседлывали коней и подкладывали под голову спальные мешки, Ульф и Вирт поставили небольшую палатку для леди Магды, там была даже складная койка. Когда все было готово и леди прошествовала в палатку, Вирт лег у входа.

— Не дергайтесь, капитан, — сказал Халс, — не надо нам ничего. — Он засмеялся и ткнул Павла локтем в бок. — Понял? Не нужна нам эта монашка!

— Угу, — устало согласился Павел. — А теперь спи, дурень. Кровь Зигмара, уж не знаю, что болит сильнее — рука или зад.

Райнер внезапно проснулся. Ему снился очень правдоподобный кошмар: Кронхоф, печально знаменитый ростовщик из Альтдорфа, буравил его левую руку плотницким сверлом в наказание за неоплаченные долги, когда кто-то начал колотить в железную дверь. Он открыл глаза и увидел, что находится в сосновой роще, но боль и грохот никуда не делись. Потом он вспомнил, что заклеймен, а источником шума оказался Вирт, который молотил котелком о скалу и орал:

— А ну, подымайтесь, красавчики! Впереди долгий день!

— Он у меня ща слопает этот долбаный котелок, — проворчал Халс, хватаясь за голову.

Райнер с трудом поднялся на ноги. Дело было не в долгой скачке — он же был пистольером, конным стрелком, и считай что родился в седле. Но от недосыпа кости словно свинцом налились и немилосердно тянули вниз. Боль в руке, казалось, охватила и голову, которая пылала, тогда как все остальное тело замерзло. Глаза болели. Зубы ныли.

Но еще хуже криков Вирта и грохота его котелка была его противоестественная бодрость. К досаде Райнера, этого типа совсем не беспокоил недостаток сна. Леди Магду, похоже, тоже. Она спокойно ждала у палатки, сложив руки на груди, чистая и отутюженная, как после утренней молитвы. Под чутким руководством Вирта все наспех перекусили хлебом, сыром и элем и продолжили путь. Последними оседлали коней Павел и Халс, которые причитали и стонали, словно садились без штанов в колючий терновник. В итоге отряд отбыл через полчаса после пробуждения.

Дождь прекратился, но солнце так и не показалось. Небо было от горизонта до горизонта невыразительного серого цвета, словно над миром навис гигантских размеров оловянный поднос. Они плотно закутались в плащи и пригнулись, спасаясь от сырого весеннего ветра, продолжая путь к Срединным горам, которые поднимались из-за казавшегося бесконечным леса, словно острова в зеленом море.

Наконец поросшие кустарником пустоши востока остались позади, лес стал гуще и на пути попалось несколько деревень, совсем крохотных, едва поднимающихся над зимним полем. Вообще-то, эта картина должна была обрадовать людей, надолго разлученных с домом, но на деле лица путников не выражали ни малейшего удовольствия. И немудрено: деревеньки превратились в развалины, разграбленные и сожженные дотла, среди которых, словно странные игрушки, валялись гниющие тела. Кое-где еще клубился дым: теоретически война уже несколько месяцев как закончилась, повелитель Хаоса Архаон и его орды наконец были изгнаны из Кислева, но бои шли и, в общем-то, прекращаться не собирались. Бескрайние леса Остланда могли укрыть целые армии, и по нему бродили в поисках еды и легкой добычи банды мародеров из числа оставленных бежавшими соотечественниками. Основная же масса норсов, как было принято считать, отступила к Срединным горам и осела там: им пришлись по нраву заснеженные вершины.

Еще не оправившись от решающего сражения, Империя не могла себе позволить реорганизовать армию и направить ее на борьбу с этими стервятниками, так что задача сия стояла перед местными феодалами, которым и без того приходилось непросто, и потрепанными гарнизонами их вечно осаждаемых замков. Но здесь, в этой всеми забытой глубинке, признавали лишь власть Карла-Франца, и жителям деревень приходилось заботиться о себе самостоятельно или гибнуть. Последнее случалось значительно чаще.

В одном поселении на частоколе гнили отрубленные головы. Тела разлагались где придется — хоронить их было уже некому. Над колодцами, амбарами и хижинами витал запах смерти.

К полудню они проехали мимо храма Зигмара. Перед ним был распят старый жрец, ребра его были вывернуты и легкие хлопали на ветру, словно крылья. Павел и Халс выругались вполголоса и сплюнули, чтобы отвратить несчастье. Эрих выпрямился в седле, на скулах его загуляли желваки. Франц вздрогнул и отвернулся. Райнер осознал, что мечется между желанием отвернуться и глядеть во все глаза. Он никогда особо не жаловал жрецов, но на подобные зверства ни один житель Империи не мог взирать равнодушно.

Уже когда они пообедали не спешиваясь, из-за облаков показалось мутно-водянистое солнце, и настроение путников немного улучшилось. Лес отступил от дороги, и какое-то время они ехали по болотистой территории, покрытой тростником и еще не до конца растаявшими сугробами, от которых растекались змеистые ручейки. Все потихоньку разговорились, и Райнер не без интереса отметил, что обозначилось определенное разделение на группы. Его слегка удивило, что Павел и Халс, остландские фермеры, в жизни не покидавшие родных краев, пока их не призвали в армию, поладили с тильянским наемником Джано. Типичная замкнутость крестьянина, которому даже Альтдорф казался «заграницей», а любой чужеземец — недостойным доверия, отступила перед общностью пехотинцев, и скоро эти трое с хохотом рассказывали друг другу, как сгнил провиант, в каких халупах приходилось останавливаться на постой и какая зараза командир.

За ними ехали маленький Франц и гигант Ульф, переговариваясь вполголоса, — их явно объединяла необходимость противостоять всеобщим насмешкам. Кавалькаду замыкали Густав и Оскар, мрачные и молчаливые; попутчики явно избегали общения с ними.

Вирт ехал впереди рядом с леди Магдой. Они тоже не проронили ни слова: Вирт был постоянно настороже, а леди Магда демонстративно игнорировала всех, уткнувшись носом в толстый фолиант в кожаном переплете. Райнер следовал же за ними — увы, рядом с Эрихом. Кроме леди Магды, только рыцарь был равен ему по положению. Райнер оказался единственным узником, которого тот мог признать равным себе и снизойти до общения с ним, и, хотя он сам предпочел бы распевать кабацкие песни и балагурить с Халсом, Павлом и Джано, Эрих прилип к нему намертво и болтал незатыкаясь:

— Если вы бывали в Альтдорфе, то, должно быть, знаете моего кузена виконта Норриха Оберхольта. Он пытался стать рыцарем Пантеры. Чертовски хороший наездник. Долгое время служил в ордене Пера и Вымпела.

— Боюсь, с орденами я дела не имел. Я учился в университете.

Эрих сморщился:

— В университете? С ума сойти! Мне хватило моего наставника. А что, вы собирались стать жрецом?

— Вообще-то, я изучал литературу… если изучал. Но куда важнее мне было избежать Дрегольта.

— Да? И чем же вам не понравился Дрегольт? Отличные охотничьи угодья. Я сам как-то завалил кабана.

— Неужто?

— Именно. Роскошная зверюга. Эй, а ваша фамилия — Гетцау? Кажется, я встречал вашего отца на охоте в Дрегольте. Славный старикан.

Райнер вздрогнул:

— Да уж, славный, особенно когда убивает беззащитных.

В пожухлой траве у дороги что-то зашуршало. Джано тут же схватил арбалет и выстрелил. Кролик выскочил из укрытия и помчался через болото. Но даже прежде, чем он сердито что-то воскликнул, Франц прицелился и аккуратно, одним ловким движением выпустил стрелу. Кролик полетел кувырком и шлепнулся в талый снег с метровой стрелой между лопаток.

Все обернулись и посмотрели на мальчика с невольным уважением. Даже Эрих коротко кивнул:

— Хороший выстрел, да. Из парня выйдет толк.

Франц легко соскочил с коня, вынул стрелу и протянул кролика Джано, у которого с луки седла свисало еще три тушки зверьков, убитых чуть раньше.

— Жаркое будет погуще, — усмехнулся Франц.

— Благодарствую, мальчик. Весьма.

Пока Франц возвращался в седло, Райнер наклонился к Эриху:

— Спорим, я знаю, кто подстрелит следующего?

Эрих поджал губы:

— Я делаю ставки исключительно на лошадей. Вы хоть видели, каких рысаков разводит граф Шлегер в Хельмгарте? Роскошные скакуны.

И так далее, и тому подобное. Райнер застонал. Вот он и на свободе (вроде бы), спасен от петли, ну, хотя бы на время. И нет бы насладиться в полной мере — так ведь не дают. Очевидно, у Зигмара какое-то извращенное чувство юмора. Теперь Эрих нудил про ежегодные охотничьи балы у своего отца. Поездка предстояла не из коротких.

Наконец Вирт приказал всем остановиться в тени невысокого утеса. Дело было на закате, и путники принялись разбивать лагерь. Райнеру показалось любопытным, что все, не сговариваясь, распределили между собой роли. Павел и Халс таскали воду из ближайшего источника и собирали дикую морковь и листья одуванчика для жаркого, жалуясь, как у них все болит. Райнер присматривал за лошадьми. Ульф ставил для Магды палатку и помогал по этой части остальным. Франц и Оскар собирали хворост и разжигали костер. Густав свежевал и разделывал кроликов с энтузиазмом, который выглядел несколько подозрительно. Джано готовил жаркое и без конца рассуждал о том, насколько лучше еда в Тилее.

Жаркое, однако, вышло на славу, хоть и было чуть островато по имперским понятиям, и компания, сбившись вокруг костра, мгновенно с ним расправилась.

— Размещайтесь по жребию, — распорядился Вирт, все еще с набитым ртом. — Не хватало еще, чтобы вы тут из-за этого передрались или кичились своим якобы знатным происхождением. Для меня вы все — отбросы.

Они сделали пометки на листьях и сложили их в шлем. Палаток было пять: одна, получше, для леди Магды, маленькая — для капитана Вирта и три стандартных кавалерийских палатки, где, как поговаривали в армии, без особых удобств можно было разместиться вчетвером. Стало быть, три на три — в самый раз. Считай что роскошь. Но когда шлем передали Францу, он не стал опускать свой жребий.

— Имя написать не можешь? — осведомился Вирт.

— Я буду спать один.

Все подняли головы.

Вирт разозлился:

— Будешь спать с остальными. Лишних палаток нет.

— Мне хватит и плаща.

Франц не мигая смотрел в огонь.

— Слушай, малыш, в армии не все извращенцы, — усмехнулся Райнер.

— Мне и одного хватило.

— Солдат, — сказал Вирт с тенью угрозы в голосе, — те, кто спит в одиночку, имеют тенденцию пропадать наутро. Иногда они сбегают. Иногда что-то такое приходит за ними. Ни того ни другого я не допущу. Для этой охоты мне нужны вы все. Ты…

— Пожалуйста, капитан, — сказал Халс, — позвольте ему спать одному. Нам не хватало только психа, который на раз перережет горло соседу, неудачно повернувшемуся во сне.

Все одновременно с этим согласились. Вирт пожал плечами. Похоже, налаживающиеся отношения Франца с остальной компанией после его удачного выстрела могли вот-вот расстроиться.

Когда жребии были вытащены, оказалось, что Райнеру достались в напарники Павел и Ульф. В другую палатку попали Халс, Джано и Оскар, в третью — Эрих и Густав. Вирт стоял на карауле первым, а остальные отправились спать немедленно, поскольку уже валились с ног после суток почти непрерывной скачки. Но Райнер заснул не сразу. Он все думал и думал, какая же невообразимая подобралась компания — сплошь ненормальные и опасные тины. И что самое странное, Вальденхейм доверил им важную миссию и жизнь женщины, которая, по всей видимости, была ему очень дорога. Почему он не дал ей в провожатые отряд рыцарей?

Наконец Райнер провалился в глубокий сон, так и не найдя удовлетворительного ответа на свои вопросы.

Глава третья В ОПАЛЕ

В середине третьего дня пути, когда дорога пошла немного вверх, а вдали уже виднелись Срединные горы, Павел и Халс с нескрываемым интересом начали оглядываться по сторонам.

— Это дорога на Ферланген, или я гоблин, — сказал Халс.

— А вон Три Ведьмы, — Павел показал на три горы вдалеке, которые под определенным углом напоминали сгорбленных старух. — До фермы моего батьки не больше чем полдня пути в сторону к югу.

Халс втянул воздух ноздрями:

— Я уж почуял, что мы дома, — тут пахнет по-другому. О Богоматерь, готов поклясться, что только что запахло свининой с капустой, какую готовит в горшке моя матушка.

Густав неприятно усмехнулся и заговорил впервые за весь день:

— Не больно-то надейся, деревенщина. Похоже, это твоя матушка варится в горшке.

— Мразь! — заорал Халс, неловко пытаясь повернуть коня. — Возьми свои слова обратно, а не то пущу твои кишки на подтяжки!

Капитану Вирту пришлось поставить свою лошадь так, чтобы эти двое не схлестнулись, причем он сделал это настолько быстро, что Райнер и не заметил.

— Пикинер, стоять! — рявкнул капитан, затем обернулся к Густаву: — А ты, кровопускатель, раз уж разеваешь свою пасть, только чтоб вылить помои, заткнись и молчи! — Он приподнялся в стременах и окинул гневным взглядом весь отряд. — Вам еще представится возможность вдоволь подраться, не сомневайтесь. Но если кто-то будет нарываться, придется иметь дело со мной. Уж вы у меня полюбуетесь на собственную хребтину! Всем ясно?

— Абсолютно, капитан. — Густав повернул коня.

Халс кивнул и опустил голову:

— Да, капитан.

— Отлично, — сказал Вирт. — Вперед. Сегодня нам надо проехать еще двадцать миль.

К закату они увидели разрушенный город. Дома, лавки и таверны превратились в груды горелых палок. Руины каменных стен были припорошены черным от сажи снегом. Павел и Халс озирались в полном отчаянии.

— Это Дретау, — сказал Павел. — Тут мой кузен живет.

— Жил, — поправил Густав.

— Мы продаем свиней на рынке, вон там, — Халс показал на одну из улиц. Рынка там, конечно, уже не было.

Павел задрожал от ярости и вытер глаза:

— Языческие ублюдки! Грязные свиньи, демонопоклонники!

Выехав за город, они увидели оранжевое свечение, пробивающееся сквозь деревья, и услышали крики и лязг брони.

— К оружию!

Вирт обнажил меч. Все последовали его примеру. Джано взвел арбалет, Франц достал стрелу из колчана. Райнер убедился, что оба пистолета заряжены.

— Фон Эйзенберг, Гетцау, будете сопровождать леди.

Эрих и Райнер пустили коней рысью и нагнали леди Магду. Вирт ехал прямо перед ней. За деревьями виднелся горящий хутор. Силуэты огромных рогатых людей — то ли у них были такие шлемы, то ли настоящие рога — метались в пламени, преследуя фигуры поменьше. Другие угоняли коров и овец. Кто-то захватил в качестве добычи людей: Райнер и его товарищи слышали сквозь треск огня женские крики.

Павел и Халс неумело погнали лошадей вперед.

— Капитан, — сказал Халс, — это ж наши, мы не можем просто так…

— Нет, — мрачно сказал Вирт. — У нас есть работа. Вперед.

Но похоже, подобная перспектива не радовала и его самого.

Эрих кашлянул:

— Капитан, я впервые позволю себе согласиться с пикинером. Деревня отсюда недалеко, и мы могли бы…

— Я сказал нет! — взревел Вирт, и все двинулись дальше. Но не проехали они и четверти мили, как он ударил себя по ноге затянутым в перчатку кулаком. — Во всем виноваты эти сладкоречивые дураки, которые окружают Императора и льют ему в уши трусливую ложь, прикрываясь осторожностью! Мы зашли слишком далеко, говорят. Казна, мол, истощена. Мы не можем себе позволить продолжать войну. Глупцы! Все ж наоборот! Война не может быть окончена!

Отряд в изумлении смотрел на него. За время недолгого знакомства все привыкли, что Вирт молчалив и не выдает эмоций, но тут он бушевал, как какой-нибудь кабацкий оратор:

— Недостаточно изгнать врага за пределы нашего государства, в горы, и вернуться, словно бы с победой. Так говорит барон Альбрехт. Мы должны уничтожить их полностью. Иначе все продолжится так, как вы только что видели: немного пограбят там, порушат здесь, — и наши матери и сестры никогда не почувствуют себя в безопасности, а Империя не обретет полноту власти. Если нам не нужна бесконечная борьба за землю, которая веками была нашей, надо поймать варваров в их собственном логове и перебить всех до последнего — мужчин, женщин и детей.

— Верно, — отозвался Эрих. — Хорошо сказано. Но тогда…

— Нет, — сказал Вирт. — Реликвия, за которой нас послал барон Альбрехт, намного важнее. Она может наконец изменить ситуацию и навсегда отвратить от нас северное проклятие. Когда мой господин Альбрехт ее получит, он и его брат Манфред смогут отобрать Нордбергбрухе — дом своих предков — у грязных хаоситов, которые украли его, пока господа бились на востоке. Тогда замок станет бастионом против этого сброда, прячущегося в горах, и проклятие Валнира явится тем копьем, которым Империя заколет наконец…

— Капитан, — резко сказала леди Магда, — это тайная миссия.

Вирт глянул на нее и сдержался с видимым усилием:

— Простите, госпожа. Язык подводит меня.

Вирт снова поехал рядом с ней, и отряд продолжил путь.

— Вот это речь, — пробормотал Райнер, чуть отставая.

— Да уж, — усмехнулся Халс. — Старина Вирт может так сказануть — мало не покажется.

— Ты служил под его командованием?

Павел покачал головой:

— Нет, а жаль. Он-то уж точно не струсит в бою.

Халс рассмеялся:

— Не то слово. Вот почему он оказался здесь и пытается снова вернуть расположение Альбрехта.

— Вирт тоже впал в немилость? — удивленно спросил Райнер.

— Еще хуже, — сказал Павел. — Совсем обнаглел. Прямое неповиновение приказам.

— Он сражался под командованием брата Альбрехта, Манфреда, в битве при Ванденгарте. Манфред приказал ему держать позиции, но Вирт увидел, как на отряд стрелков напали какие-то ужасные твари с севера, и не смог бездействовать. Помчался на помощь, заплатив высокую цену.

— Потерял почти сотню бойцов, — сказал Павел.

— Но люди Вирта никогда не отступали, — с гордостью заметил Халс. — В тот раз перебили этих выродков всех до единого. Вот это капитан.

— Ага.

Райнер усмехнулся:

— Отряд осужденных, и командир ему под стать.

— Ничего смешного, — фыркнул Эрих. — Я и не знал. Мужика разжаловали.

Райнер заметил еще несколько факелов в поле к северу от дороги:

— Капитан, справа!

Вирт посмотрел в том направлении и вполголоса выругался.

— Хорошо. Поворачиваем на запад. Фон Эйзенберг, приготовьтесь.

Отряд неохотно свернул с дороги. Бросив последний тоскующий взгляд через плечо туда, где полыхал хутор, Эрих погнал коня галопом, пока не опередил остальных шагов на пятьдесят. Они ехали через поля и редколесье, пока факелы курганцев не исчезли из виду, и все, что осталось в их поле зрения, были оранжевые всполохи, играющие на низко висящих тучах.

Наконец Вирт снова повернул отряд на север. Между ними и дорогой пролегала длинная полоса леса. Вирт позвал Эриха и выдал ему фонарь, прикрытый козырьком и испускающий узкий луч света, чтобы не привлекать излишнего внимания, после чего они принялись пробираться между деревьями.

Полоса леса была неширокой, но в средней ее части деревья росли так близко друг от друга и подлесок был таким густым, что кони перешли на шаг. Бедные животные ломились сквозь кустарник, словно борясь с потоком, и нижние ветви деревьев пришлось обрубать, чтобы всадников просто-напросто не стащило с седла.

— Капитан, — сказал Эрих, — могу я предложить все же обогнуть эти заросли?

Вирт кивнул:

— Поворачивайте. Потом мы…

— Капитан, — промолвила леди Магда, — кажется, копыто моей лошади застряло. Я не могу развернуться.

Вирт заворчал и вложил меч в пристегнутые к седлу ножны.

— Минуточку, леди. — Он спешился, забрал у Эриха фонарь и присел на корточки, а через несколько секунд снова встал. — Уркарт! Копыто зажато между двух корней. Мне нужна твоя сила.

Рослый инженер соскочил с коня. Пока они тащили корни, Оскар тревожно поднял голову.

— Вы ничего не слышите? — дрожащим голосом спросил он.

Остальные замерли и прислушались. Это было нечто похожее не то на шорох волны по прибрежной гальке, не то на дыхание, какое-то ритмичное бормотание, заглушаемое скрипом кожи и храпом лошадей. Они вгляделись в черноту леса. Со всех сторон чьи-то горящие желтые глаза отражали свет фонаря.

Вирт выругался и потянулся к своей лошади, чтобы достать меч. Мужчины схватились за оружие и натянули поводья, стараясь успокоить лошадей, нервно натыкающихся друг на друга, — те уже явно почуяли угрозу.

— Защитите леди! — приказал Вирт.

Заржала лошадь.

Райнер обернулся. Темная фигура размером с дикого кабана, но тоньше, пыталась завалить лошадь Франца, глубоко запустив зубы и когти в круп несчастной животины. Лошадь рухнула на бок в кусты, Франц вылетел из седла. Прежде чем Райнер смог окликнуть его, появились новые ревущие и рычащие звери.

Райнер и Эрих потянулись за пистолетами, Оскар — за ружьем.

— Не стрелять! — крикнул Вирт, обнажая меч. — Их повелители могут услышать!

«Повелители, — подумал Райнер. — У кабанов их вроде не бывает». И тут он заметил на одном из животных ошейник с шипами. Значит, это собаки! Но таких собак он прежде никогда не видел: огромные, уродливые, с кривыми до безобразия мускулистыми лапами и толстыми загривками, с длинных зубов капала желтая слизь.

Эрих пришпорил коня и прицелился копьем в одну из собак. Удар оказался недостаточно сильным, чтобы убить ее, поскольку движениям обоих животных мешали заросли кустарника. Собака закрутилась на месте, хватая копье зубами. Райнер подъехал к ней сзади и ткнул мечом в спину. Мускулы оказались твердыми почти как дерево. Даже тусклую шерсть оказалось непросто пробить. Райнер снова поднял меч и ударил, держа его обеими руками.

У него за спиной Павел и Халс быстро спешились и бились в пешем строю, как и подобает пикинерам. Они опустили копья и поймали атакующее чудовище сразу на два острия.

Еще одно получило в глаз стрелу из арбалета Джано. Зверь взвыл и замотал головой, стремясь избавиться от источника мучений, но стрела засела намертво. Собака остановилась и попыталась вытащить стрелу, водя мордой по земле, но только вбивала оружие все глубже, вплоть до самого мозга. Наконец оно харкнуло кровью и издохло. Джано взвел арбалет для нового выстрела.

Ульф размахнулся огромной кувалдой и ударил собаку в плечо, сбив наземь, но не рассчитал и рухнул сам.

Другое животное напало на лошадь Оскара. Оскар полоснул его мечом, но сильнее зверю досталось от лягающейся лошади.

Капитан Вирт проламывался сквозь кустарник к безумному артиллеристу.

Наконец Райнеру удалось проткнуть собаку мечом до самого сердца. Зверюга вздрогнула и осела. Он вытащил меч и оглядел поле битвы в поисках Франца. Позади лошади мальчика наблюдалось какое-то движение. Собака прыгала и била лапами. У нее на спине кто-то сидел… Франц! Он оседлал зверя, одной рукой вцепившись ему в ошейник, другой нанося новые и новые удары кинжалом, стараясь увернуться от клацающих челюстей. Райнер никогда прежде не видел настолько испуганного человека. Выражение лица мальчишки могло показаться комичным, если бы ситуация не была столь отчаянной.

Густав находился ближе всех к Францу, но, хоть и держал меч наготове, не сделал ни единого движения, чтобы помочь. Райнер выругался и погнал было лошадь вперед, однако животное запуталось в кустах и никак не могло развернуться. Треклятый лес! Он спрыгнул с седла и двинулся дальше пешком, на каждом шагу обдираясь о терновник.

Эрих извлек свое копье из тела зверя, убитого Райнером, но новой цели не искал, вместо этого держась рядом с леди Магдой.

Копье Павла треснуло под тяжестью собачьей туши, и сам он упал. Халс взревел и принялся колоть зверя в бок, силясь отогнать его от своего друга. Павел вскинул руки, чтобы защитить лицо. Чудовище впилось ему в руку.

Собака, которая напала на Оскара, вцепилась зубами в сапог артиллериста и вытащила его, отчаянно кричащего, из седла. Джано выстрелил в нее, но промахнулся. Вирт подоспел и рубанул мечом, глубоко рассадив плечо собаки. Та повернулась и прыгнула на него. Вирт ударил ее закованным в железо кулаком по челюсти и заколол ударом в шею.

Рядом Ульф снова замахнулся кувалдой и на этот раз попал зверю по черепу, так что тот осел наземь, истекая каким-то серым гноем и ядовитой лиловой жидкостью.

Райнер двинулся на зверя, на котором сидел Франц, но, прицеливаясь, побоялся задеть мальчика и в итоге промахнулся. Наконец он переключил внимание собаки на себя, она прыгнула и стряхнула Франца. Райнер едва успел выставить меч. Он попал собаке в грудину, и отдача оказалась настолько сильной, что он рухнул сам, едва не потеряв сознание. Зверь навис над ним и прижал к земле и только благодаря разделяющему их мечу не мог дотянуться до лица Райнера ни когтями, ни зубами. Смерть была уже, в сущности, близко. Под тяжестью огромной туши яблоко на рукояти меча так впилось Райнеру в ребра, что те хрустнули. Он никак не мог вдохнуть. Зловонная слюна чудовища капала на лицо.

Что-то выскочило из темноты — Франц! Мальчик ударил собаку в плечо и повалил ее, в ярости нанося удары кинжалом. Зверь лязгнул зубами и подмял его под себя. Франц вскрикнул, как девчонка, увидев зубы чудовища в каком-то дюйме от своей шеи.

Райнер с трудом поднялся, судорожно глотая воздух. Он замахнулся, целясь в голову существа, но клинок отскочил от твердого, как железо, черепа, не причинив вреда, и скользнул по руке хозяина.

— А ну, давай сюда, шелудивый!

Он ударил зверя еще, снова безрезультатно. Собака кинула на него остервенелый взгляд, заворчала и приготовилась к прыжку, но в этот самый момент Франц нанес ей удар в шею, точно под челюсть. Пес захрипел, и на руку мальчика хлынул целый поток крови. Зверь упал, подмяв под себя своего убийцу.

— Сними эту тварь! Не могу дышать!

— Подожди чуток, — сказал Райнер, оглядываясь. — Так пока безопаснее.

Наконец резня вроде закончилась. Вирт стоял над трупом собаки. Оскар, пошатываясь, поднимался на ноги. Его сапог был порван в клочья, но нога, к счастью, оказалась лишь немного оцарапана.

Халс помогал Павлу встать на ноги. Тот держался за лицо, левая половина которого была залита кровью. Собака, с которой бились два пикинера, лежала, подняв лапу в воздух, копья застряли у нее меж ребер.

— Хорошо, — сказал Райнер Францу. — Теперь вылезай.

Он снял с мальчика дохлого пса и помог встать. Рука у того была алой до самого плеча.

— Твоя кровь?

— Думаю, в основном собачья.

Райнер усмехнулся:

— Ах ты, мелкий задира.

Франц смутился:

— Ты ж помог мне. Я не мог просто так смотреть…

На этот раз смутился Райнер:

— Ладно, ладно, достаточно.

Он гневно уставился на Эриха, все еще сидящего на коне, рядом с леди Магдой, и Густава, который ничуть не пострадал.

— Всем бы ребятам так отделаться. Ведь ты ни разу даже не замахнулся, а?! — заорал он на Густава.

— Я хирург. Кто будет вас латать, если меня ранят?

— Кровопускатель, — позвал Вирт, — займись ранеными!

Густав самодовольно ухмыльнулся и поспешил к Павлу с полевой аптечкой через плечо.

Райнер смотрел ему вслед.

— Кое-кого я был бы не прочь найти дохлым в канаве.

Франц широко улыбался. Голоса товарищей становились громче. Они оглянулись.

— А ты где был, интересно? — кричал Халс на Эриха. — Торчал тут с копьем наготове и ни хрена не делал, пока нас на части рвали?! Павел глаза лишился, ты, сопляк!

— Не смей говорить со мной в таком тоне, наглый холоп.

Эрих замахнулся копьем, словно для удара.

Вирт преградил ему путь:

— Не смейте, милорд.

— Наглый или нет, — вставил Райнер, — но он прав. Ты бездействовал почти как хирург.

— Я убил одного зверя.

— Это я его убил, а ты мог и другим заняться.

— Нам приказали защищать леди.

— Вот как? И ты следуешь всем приказам так буквально?

— Вы ставите под сомнение мою доблесть, сэр?

— Хватит, — проворчал Вирт. — Эти собаки держатся недалеко от своих хозяев. Нам тут только бандитов не хватало.

Но предупреждение несколько запоздало. Только перепалка закончилась, как послышались чьи-то резкие окрики и топот сапог. Все обернулись к дороге. Там за деревьями мелькали факелы и быстро передвигались массивные фигуры.

— Кровь Зигмара! — вскричал капитан Вирт. — Заканчивайте с ранами и быстро по коням!

Густав перевязал голову Павла и закрыл сумку.

— А я? — жалобно спросил Оскар, показывая на раненую ногу. — Смотрите, сколько крови.

— Где кровь? Да меня блохи посильнее кусали.

И Густав упаковал аптечку.

Все спешно сели на коней, лишь Франц лишился своей лошади — ей разорвал горло один из чудовищных псов, а мул был слишком нагружен, чтобы принять еще и седока. Делить же седло с лучником никто не жаждал.

— На кой мне нож под ребра, если ему опять что-нибудь взбредет в голову! — сказал Халс.

Райнер вздохнул и протянул Францу руку:

— Давай сюда, парень.

Франц забрал с мертвой лошади тюк с вещами и запрыгнул на круп лошади Райнера, но постарался сесть подальше.

— Держись крепче, сейчас так поскачем…

— Я… все путем.

Спорить было некогда. Они еще и коней не развернули, когда из темноты вырвались гигантские, похожие на человеческие фигуры; они ревели и размахивали огромным, им под стать, оружием.

Глава четвертая ГЛОТОК СВЕЖЕГО ВОЗДУХА

Отряд пережил несколько жутких моментов, торопливо пришпоривая коней в попытке уйти от погони в густой темный лес. Казалось, деревья появляются перед ними ниоткуда и корни поднимаются из земли, чтобы схватить их. Райнер ругался вполголоса, чувствуя за спиной горячее дыхание преследователей. Наконец они выскочили в поле и пустили коней в карьер. Павел и Халс, которым в жизни не доводилось ездить быстрее, чем легкой рысцой, отнюдь не пришли в восторг. От страха они намертво вцепились в шеи своих лошадей, но, по милости Зигмара, не упали. Вскоре преследователи отстали от них.

Вирт решил не рисковать. Они мчались во весь дух еще не менее часа, пока окрестности деревни не остались позади. Теперь их окружали низкие холмы и глубокие лесистые овраги. В один из них они спускались друг за другом, уже шагом, направляя лошадей по руслу окаймленного льдом ручья на протяжении мили, пока Вирт не нашел плоскую, покрытую галькой прибрежную полосу и не приказал ставить палатки.

Лагерь имел весьма плачевный вид. Вирт не разрешил разжечь огонь, и они ели холодное, пока Густав промывал и перевязывал их раны, и легкий снег таял на дымящихся боках лошадей. Павел то и дело хватался за то место, где когда-то был глаз, всхлипывал и кричал: «Не может быть! Я его все еще чувствую», что отнюдь не способствовало пищеварению.

Зародившаяся между Райнером и Францем дружба не заставила паренька передумать относительно размещения на ночлег, и, пока остальные расползались по прочным палаткам, он улегся поудобнее, насколько это было вообще возможно, укрылся плащом и положил на него с одной стороны свой короткий меч, с другой — ножны.

В течение следующих двух дней становилось все холоднее: леди Магда вела их выше и выше к подножию Срединных гор, и дождь равнин сменился мокрым, липким снегом. Казалось, что по мере восхождения время оборачивается вспять и весна переходит в зиму, а не в лето, как положено. Густав заставил всех смазывать лица и руки медвежьим жиром — не слишком приятно, зато надежно и не обморозишься.

Вирт, уроженец Остланда, на холоде словно расцвел, повеселел, разговорился, и чем крепче становился мороз, тем охотнее он травил байки про походы и бои. А вот Джано, рожденный в солнечной Тилее, переносил капризы погоды явно с трудом. Обычно жизнерадостный, он то сердито огрызался, то пускался в ламентации относительно того, как прекрасна его родина и как там тепло.

Пустая глазница Павла покраснела и загноилась. Он страдал от лихорадки, кричал и бредил по ночам, будя остальных, отнюдь не способствуя поднятию у них боевого духа. Днем он толком не мог держаться в седле, и Ульф соорудил из молодых деревьев и веревок подобие носилок, на которых бедолагу волокли позади коня. Густав привязал его и положил на голову немного снега, чтобы облегчить жар. Райнер нехотя признал, что хирург — мастер своего дела, к тому же он не ленился менять Павлу повязку каждый раз, когда они останавливались перекусить. Во время болезни друга Халс вел себя непривычно тихо, словно поток его шуточек и ругательств замерз от беспокойства.

Крошечные деревушки в горах, мимо которых они проезжали, были пустынны и почти все разрушены. Среди домов валялись поглоданные воронами тела, обломки скелетов, и по многочисленным следам неподкованных копыт было совершенно ясно, что тут регулярно появляются отряды курганцев. Райнер полагал, что деревни обобраны до нитки, но Халс, сам крестьянин, знал все крестьянские хитрости и показал им, как искать спрятанные запасы еды и выпивки под земляными полами и на дне колодцев.

Они разбили лагерь близ одной такой деревеньки через двое суток после битвы с собаками и, вооружившись познаниями Халса, отправились искать еду, чтобы пополнить свой скудный рацион.

Райнер, Франц и Халс рыскали под половицами в кухне одного из домишек, когда услышали пронзительный женский крик. Испугавшись нападения на леди Магду, они всё побросали и выскочили на улицу. Дорога шла вверх, это была главная улица. Крик повторился — явно из хижины на холме. Они помчались туда.

Халс уже собирался выставить дверь, но Райнер остановил его и подал знак ему и Францу обогнуть развалюху.

— Перекройте заднюю дверь, — прошептал он. — Если она тут есть…

Райнер остался ждать у входа, пока другие стали пробираться через грязный двор. Снова раздался крик, но на этот раз приглушенный, а потом — мужской голос:

— Тихо, чтоб тебя!..

Голос показался знакомым. Райнер тихонько подошел к незастекленному окну и заглянул внутрь. Там было довольно темно, и он различил только две ноги в рваных шерстяных чулках на полу и сверху еще две ноги в бриджах. Мужская рука возилась с пряжкой от ремня. Лица видно не было, но фигуру он узнал — все-таки видел ее уже на протяжении нескольких дней.

— Шлехт! — заорал он, подбегая к двери и вышибая ее ногой.

Густав поднял голову и остался там, где и лежал, на пыльном деревянном полу, подмяв под себя ошалевшую от ужаса деревенскую девчонку. Ее юбка была задрана до талии, к горлу приставлен нож. Вокруг виднелись брызги крови.

— Грязная свинья! А ну слезай с нее!

— Я… я думал, это мародер, — забормотал Густав, торопливо вставая на колени. — Я… я…

Распахнулась задняя дверь, и в хижину влетели Франц и Халс.

— Что за… — начал Халс, но осекся, когда увидел, что происходит.

Франц побледнел.

— Ты, жалкий гнилой… — Халс подался вперед и ударил Густава каблуком в лицо.

Хирург упал, и Халс помог девушке подняться. У нее на груди были кровавые порезы. Похоже, Шлехт вырезал там свои инициалы. Райнер содрогнулся.

— Ну-ну, детка, — мягко сказал Халс. — Он тебя не тронет. Ты…

Девушка не слушала. Она вскрикнула и опрометью выбежала наружу, задев Халса ногтями по щеке. Райнер не остановил ее.

Халс вернулся к Густаву, который с трудом пытался сесть.

— Я при первой же встрече понял, что ты за падла, и мне стыдно, что я не убил тебя прямо тогда.

Он снова пнул Густава в лицо и занес над ним меч.

— Нет! — врач пополз назад. — Ты не посмеешь! Не посмеешь! Я ваш хирург. Хочешь, чтобы твой друг умер?

Халс остановился и сжал рукоять меча так, что костяшки пальцев побелели.

— Он прав, — сказал Райнер, хотя сам содрогался при мысли об этом. — Он нам нужен. Всем. Предстоит дорога назад, и кто знает, что там будет. Надо, чтобы было кому нас латать.

Халс сник.

— Ну да. Да, хорошо. — Он поднял голову и гневно воззрился на Густава. — Но когда мы вернемся, не долго тебе гостить на этом свете, и награду свою потратить не успеешь.

Густав усмехнулся:

— Думаешь, разумно угрожать человеку, которому предстоит перевязывать тебе раны?

Халс снова набросился было на хирурга, но Райнер его удержал:

— Да ну его. Только нарвешься.

Халс заворчал, но подался к выходу. Он сделал знак Францу:

— Давай-ка, парень, пойдем глотнем свежего воздуха. А то что-то тут воняет.

Солдаты вышли. Райнер присоединился к ним, демонстративно повернувшись спиной к Густаву.

Когда на следующий день солнце стояло в зените, они увидели выбеленные стены монастыря Шаллии на высокой скале. Он сиял, как жемчужина.

— Не выглядит разграбленным, — сказал Халс.

Павел, у которого утром начала проходить лихорадка, так что теперь он сидел в седле, хоть и пошатываясь, усмехнулся:

— Разграблен или нет, но мы добрались. А теперь заберем эту штуковину — и домой. Надеюсь, обратный путь не будет стоить мне второго глаза. Как же я тогда увижу свое золото?

— Отсюда час пути, — сказала леди Магда. — Тропа узкая и извилистая.

Оскар сложил ладонь козырьком, защищая глаза от яркого полуденного солнца.

— Там дым. В монастыре.

Вирт, прищурившись, глянул туда, куда показывал артиллерист.

— Ты уверен?

— Так точно, капитан. Может, костер или печная труба.

— Может, монашки, — сказал Халс.

Вирт уничтожающе посмотрел на него.

В результате они двинулись шагом, что заняло не один, а два часа. Джано и Франц пешком пошли в разведку, осматривая каждый поворот тропы на предмет наличия врагов. Таковых не обнаружилось, хотя здесь недавно кто-то побывал: свидетельством тому были перекушенные кости, следы на снегу, разбитая о скалу кружка с вином.

Райнер заметил, что Халс как-то тревожно смотрит на эти следы, и усмехнулся:

— Ну и народ эти монашки.

На последней четверти пути рядом с тропой пролегала более широкая дорога, огибающая горы с юга, и она была испещрена бесчисленными отпечатками сапог и копыт в обоих направлениях, — стало быть, люди и лошади пользовались ею весьма регулярно.

Вирт смотрел на все это с мрачным интересом:

— Гнездятся там, в вышине.

— Не в монастыре? — голос Оскара дрогнул.

— Ты видел только один столб дыма?

— Да, конечно.

Оскару явно стало спокойнее.

Наконец они добрались до узкого выступа в скале, на котором и был построен монастырь, — нечто вроде плато для передышки, перед тем как широкая дорога начинала подниматься по холмам в горы. Выжженные круги, оставшиеся от старых костров, кости и всякий мусор свидетельствовали о том, что время от времени здесь разбивали лагерь.

Белые стены монастыря тянулись от обрыва, обращенного на восток в сторону Смоллхофа и Кислева, выше в горы, отсекая сужающуюся часть выступа. Но вблизи оказалось, что сияющий, благополучный вид монастыря — иллюзия. На самом деле стены во многих местах обрушились и почернели, от больших деревянных ворот остались беспорядочно свисающие с петель обугленные доски. Постройки монастыря располагались на трех уровнях: чем дальше от ворот, тем выше, в самой глубине, их венчал шпиль часовни Шаллии. Даже на расстоянии люди Вирта заметили, что тут все разграблено, стены сожжены, крыши провалились, повсюду разбросан мусор. В воздух все еще поднимался тоненький столб дыма, источник которого находился, по всей вероятности, на третьем уровне.

Глядя на это жалкое зрелище, Джано сотворил знак Шаллии и что-то пробормотал себе под нос.

— Похоже, барон Альбрехт располагает верной информацией, — сказал Эрих.

— Ага, — отозвался Вирт.

Райнер взглянул на леди Магду, ожидая реакции, но она была словно выкована из железа и взирала на погром поджав губы, без малейших эмоций.

— Крипта, которая нам нужна, располагается под часовней, — сказала она. — Значит, нам придется пройти мимо того, кто разжег огонь, а он может оказаться кем угодно.

— Очень хорошо, миледи, — сказал Вирт, поворачиваясь к своим людям. — Спешивайтесь. Остини, Шонтаг, разведайте обстановку и доложите.

Когда все сошли с коней, к великому облегчению Павла и Халса, которые усиленно терли отбитые места, мальчик и наемник прокрались к воротам и исчезли за ними. Когда они скрылись из виду, оставшиеся отыскали укромный уголок, где можно было привязать лошадей, и освежились парой глотков почти замерзшей воды из фляжек. Вирт приказал Ульфу поставить палатку для леди Магды и предложил ей подождать, пока мужчины обо всем позаботятся, но она отказалась. Все выглядело так, словно она не меньше их жаждала отыскать таинственную штуковину и вернуть ее в лоно цивилизации. Она объявила, что пойдет с ними.

Вскоре вернулись Франц и Джано.

— Шестеро, — сказал Джано. — Такие здоровые ребята с большими мечами. Северяне?

— Курганцы, — поправил Франц. — Из тех, с кем мы столкнулись под Кирстаадом. Похоже, пехотинцы. Лошадей там, во всяком случае, нет и свежего навоза тоже.

— Двое ходят вокруг, — продолжил Джано, дублируя слова жестами, — четверо в саду, едят.

— Вы уверены, что больше никого нет? — спросил Вирт.

Разведчики кивнули.

— Тогда хорошо. — Он наклонился вперед. — Двое будут стоять на карауле, тихо, как тени, ясно? Остальные с луками и пистолетами воспользуются преимуществом и всадят в тех, что в саду, побольше железа. Шкура у этих ребят покрепче ваших сапог. Если придется иметь с ними дело поближе, хотелось бы, чтобы вы успели их хорошенько поперчить!

Ему ответил целый хор голосов:

— Есть!

— Ну и славно. А теперь вручите свои души Зигмару, и будь что будет.

Глава пятая ГЕРОИ НЕ ПОБЕЖДАЮТ ХИТРОСТЬЮ

Они осторожно пересекли внешний двор, держа оружие наготове. Леди Магда и Павел, все еще слишком слабый после лихорадки, чтобы сражаться, замыкали шествие. Слева тянулись сгоревшие стойла, справа — остатки кладовой, где среди набросанных бревен валялись разбитые кувшины из-под масла и пустые мешки из-под зерна. Впереди возвышалось главное здание монастыря, двухэтажная облицованная мрамором постройка, где некогда проходили трапезы монахинь и располагались кабинеты аббатисы и ее помощниц. Стены уцелели, но черные следы сажи над каждым выбитым окном явственно свидетельствовали о том, насколько сильно пострадали от пожара внутренние помещения. Кладка была испещрена какими-то жуткими знаками: Райнер только обрадовался, что не понимает их. По всему двору, словно гнилые плоды какого-то чудовищного дерева, лежали разлагающиеся трупы в одеяниях монахинь. При виде их Оскар содрогнулся.

Отряд взобрался по широким изогнутым ступеням, которые вели к помещению, где когда-то спали монахини и послушницы. Перед зданием была небольшая открытая площадка. Тут тоже все очень сильно пострадало. Спальный корпус, широкий, трехэтажный, выстроенный из полукруглых бревен, свое левое крыло потерял в огне, а правое заметно просело. Площадку захватчики использовали как уборную и помойку: она была завалена гниющими остатками еды, сломанной и обгоревшей мебелью, ржавеющим оружием и экскрементами. Запах стоял такой, будто из покойницкой все выгребли в сточную канаву.

Джано остановил их на последней ступени перед площадкой, и все пригнулись. Он указал на следующий уровень — разгромленный сад, окруженный высокой балюстрадой, куда вел еще один марш изогнутых ступеней. Над обгорелыми кустами виднелись устремленные в небо пики, на концах которых торчали, словно тотемы, головы с длинными волосами.

— Они устроили тут лагерь, — сказал он. — За изгородью. Патруль ходит.

Вирт кивнул:

— Хорошо. Остини… нет, Лихтмар и Шонтаг, ступайте в спальный корпус. Там на третьем этаже должны быть окна с видом на сад. Если нет, заберитесь на крышу. Прикроете ребят огнем. Остини, присоединишься к ним, когда покончим с часовыми.

— Нам что, всемером не справиться с двумя людьми? — спросил Эрих.

— Это не совсем люди, — отозвался Вирт. — Надеюсь, семерых хватит… разделаться с ними по одному зараз. А вот и то, что мне хотелось увидеть.

Пока Вирт излагал свой план, они увидели одного из бандитов. Это было жуткое зрелище: косматый гигант в коже и мехах, на голову выше Ульфа, с неестественной мускулатурой. С его заплетенной в косички бороды свисали всевозможные амулеты, а меч в ножнах был в высоту, пожалуй, больше, чем Франц, и, возможно, потяжелее его.

Дождавшись, пока выйдет второй, они поспешили занять позиции: Оскар и Франц, пригнувшись, побежали в спальный корпус, остальные — по лестнице в сад. Павел, вооруженный одним из пистолетов Райнера, остался вместе с леди Магдой позади.

Прямо под балюстрадой, окаймлявшей сад, стояла разбитая статуя Шаллии. Удар сверху разломил ее от плеча до бедра, и острый осколок ее так и остался устремленным в небо. Торжественно-спокойное лицо богини виднелось в куче обломков у постамента. При виде этого Джано приложил ладонь к сердцу:

— О небо! Осквернить госпожу. Богохульство.

Райнер ухмыльнулся:

— Наемник почитает Шаллию?

— Сражаюсь за мир. Всегда, — гордо сказал Джано.

— А-а-а.

Пока остальные прижались к стене по обе стороны лестницы, чтобы их не заметили, Райнер и Джано на цыпочках поднялись в сад. С востока он нависал над обрывом, и здесь балюстраду дополняли высокие колонны. Когда-то на них стояли изваяния мучеников Шаллии, обращенные ликами к языческим пустошам, но бандиты сбросили их.

Райнер с недоверием оглядел колонны. Вирт велел им с Джано взобраться на первые две, и ему эта идея не нравилась. Не то чтобы взбираться было трудно: столбы обвили крепкие, хотя и колючие, плетистые розы, которые вполне могли послужить опорой для рук и ног. Дело было в том, что колонны располагались у самого обрыва, и, хотя Райнер не слишком боялся высоты, перспектива карабкаться на колонну над скалой в четыреста футов, испещренной острыми выступами, вызвала бы приступ дурноты у любого нормального человека. Может, это ему просто мерещилось, но, как только они начинали взбираться, поднимался ветер.

Наконец, когда Джано уже давно достиг цели, Райнер подтянулся, залез на вершину столба и сглотнул. С земли площадка наверху казалась достаточно широкой, но сейчас словно сжалась до размеров обычной тарелки. Он сел на корточки, колени его дрожали. К счастью, колючие плетистые розы росли так, что прикрывали обоих от любопытных взглядов.

Оглянувшись, точно ли не видно часовых, Райнер достал из дорожной сумки одеяло, развернул его и, крепко держась за колючий кустарник, перебросил один конец Джано. Казалось, наемник совсем не испытывает страха перед высотой. Он преспокойно протянул руку над бездной и поймал одеяло, ухмыльнулся Райнеру и сделал знак, соединив большой и указательный палец.

Сердце у Райнера билось где-то в глотке. Если вдруг бандиты что и заметят, так это одеяло, болтающееся между двух столбов, словно праздничный флаг. По крайней мере, солнце светило под таким углом, что эта штука не отбрасывала тень на тропинку.

Времени переживать совсем не было. Едва устроившись, они с Джано увидели, как первый бандит обходит высокие кусты и направляется прямо к ним. Райнер пригнулся еще ниже и вцепился в одеяло обеими руками. Часовой, лениво поглядывая с обрыва на расстилающийся внизу бескрайний лес, достиг ступенек, развернулся и зашагал вдоль балюстрады над площадью, абсолютно не замечая тех, кто находился выше и ниже его.

И вот момент настал. Райнер и Джано переглянулись, потом разом соскочили с колонн, широко растянув одеяло. Приземлились они замечательно — одеяло как раз накрыло голову бандита, когда он собирался шагнуть. Они потянули изо всех сил, гигант шмякнулся на спину, хватая ртом воздух, и, прежде чем он опомнился, остальные люди Вирта промчались по ступеням и накинулись на него: Ульф сел на грудь и пригвоздил руки к земле, Густав и Халс схватили за ноги, Вирт — за голову, укутанную одеялом. Капитан с силой протолкнул дуло пистолета в рот пленного, отчаянно пытающегося вдохнуть.

Эрих занес меч, но замешкался: конечно, курганца держали, но он был так силен, что, дернувшись, едва не сбросил троих.

— Держите крепче, чтоб вас, — прошипел рыцарь.

Райнер потянулся к мешочку с пулями, висевшему у него на поясе, и со всей мочи ударил им гиганта по голове. Огромные конечности обмякли, и Эрих опустил меч, словно топор палача. Удар отделил голову от тела. Вирт завернул ее в одеяло и приложил обратно к шее, из которой хлестала кровь.

— Теперь давайте уберем его отсюда, пока все кровью не залил.

Сказать это было куда проще, чем сделать. Ульф ухватил воина под мышки, Густав и Халс — за ноги, однако он оказался вдвое тяжелее, чем можно было подумать, тело едва оторвали от земли. И потом, кровь хлестала не переставая. Джано подложил второе одеяло, но камни мостовой, по которой они тащили обезглавленного врага, были покрыты кровавыми каплями.

— Вытрите это, — прошептал Вирт, но было уже поздно.

Они услышали шаги второгочасового. Райнер и Джано снова побежали к колоннам и полезли наверх, Вирт принялся вытирать кровь плащом. Ульф, Густав и Халс, кряхтя от натуги, поволокли труп по ступенькам, но Ульф оступился и покатился кубарем вниз, до самой площади. Тело рухнуло сверху, остальные успели отскочить.

Райнер услышал, как второй курганец громко о чем-то спросил. Он вышел из-за кустов с огромным обнаженным мечом и подозрительно огляделся. Он был столь же огромен, как и его товарищ, но лыс и с такими густыми бровями, что концы их были заплетены в косички. На нем была кольчуга и плащ из медвежьей шкуры. Райнер и Джано замерли, не поднявшись и до половины, и, словно белки, обогнули колонны, прячась от него. Разбойник осторожно двинулся вперед. Райнер задержал дыхание.

Курганец еще что-то рявкнул, очевидно, это тоже был вопрос, потом заметил кровь, размазанную по камням, и остановился, чтобы предупредить товарищей. Из-за кустов ему ответило несколько голосов.

— Убейте его! — крикнул Вирт и побежал по ступеням. Эрих, Халс и Густав последовали за ним.

Курганец обернулся к ним, но при этом невольно подставил спину Джано и Райнеру. Те спрыгнули на него с кинжалами, в то время как Вирт и Эрих атаковали с мечами. Кинжал Райнера лишь скользнул по броне, Джано повезло больше, и разбойник заревел от боли. Свободной рукой он сбросил обоих со спины, продолжая отбиваться мечом от остальных.

Джано рухнул наземь, но Райнер врезался в балюстраду и едва не перелетел через нее прямо в бездну. Он удержался, только ухватившись голой рукой за колючие вьющиеся стебли. Снова оказавшись в безопасности, Райнер услышал топот бегущих ног, свист тетивы и звуки выстрелов: это из окон спального корпуса стреляли Франц и Оскар, стремясь настичь быстро передвигающуюся живую мишень.

Райнер помог Джано встать, и они помчались на помощь. Вирт и компания окружили лысого, он ревел, как загнанный в угол бык. Халс всадил копье ему в брюхо, Вирт и Эрих сыпали удары, словно дровосеки, но норс продолжал сопротивляться. Пытаясь найти, куда бы нанести сокрушающий удар, Райнер заметил Ульфа, еще толком не пришедшего в себя после падения, но старательно карабкающегося по лестнице, и Павла, бегущего через площадь с пистолетом в руке, задыхаясь так, словно он преодолел десять миль, а не десять ярдов.

Бандит полоснул Эриха мечом по плечу, сбив его с ног, потом обрубил копье Халса и вытащил острие из своих внутренностей, блокировал меч Вирта и ответил на удар так, что шлем седого капитана с грохотом покатился по ступенькам, а сам он упал на четвереньки.

Райнер, Джано и Ульф прибежали на помощь. Райнер замахнулся саблей, но это всего лишь напомнило попытку остановить таран с помощью мухобойки. От силы обрушившегося удара у него онемела рука.

Джано тоже упал, но прежде успел попасть мечом в сгиб руки гиганта и задеть артерию: кровь залила кожаный браслет норса, меч выпал из рук. Ульф схватил гиганта за другую руку, крича:

— Я держу его! Убейте его!

Райнер вонзил меч еще глубже в грудь бандита. Тот взвыл от боли и отшвырнул Ульфа, как ребенка, так что тот налетел на Райнера и рухнул вместе с ним.

— Эй, — тихо сказал кто-то.

Райнер оглянулся. Курганец попытался найти, кто же там говорит, и наткнулся прямо на пистолет в дрожащей руке Павла.

Павел выстрелил. Затылок бандита разлетелся брызгами мозга и крови, и он осел наземь.

— Неплохо, — сказал Халс.

Но облегчение оказалось кратковременным. Едва Райнер и Ульф поднялись, из-за кустов выбежало еще четверо северян с мечами и топорами. У одного в плече застряла стрела — доказательство того, что Франц мог стрелять не только по кроликам.

Вирт поднялся и выхватил пистолет:

— Огонь!

Райнер и Эрих последовали его примеру, и три выстрела прогремели одновременно. Но в цель попали лишь два, а заметный ущерб нанес и вовсе один — он попал бандиту в горло, и тот упал на колени, схватившись руками за шею и захлебываясь собственной кровью. Остальные уже приблизились, для нового залпа времени явно не хватало. Райнер отбросил пистолет и взмолился Ранальду, чтобы тот бросил кости с благоприятным исходом.

Халс отобрал у Павла копье и толкнул друга, крича:

— Да отойди ты, дурень!

Эрих, Вирт, Джано и Ульф сомкнули ряды, чтобы принять бой. Густав, как и ожидал Райнер, держался поодаль.

И вдруг в последний момент грянул выстрел, и один из бандитов пошатнулся. Райнер увидел, как из спального корпуса выбегают Франц и Оскар с дымящимися пистолетами.

Теперь оглядываться было уже некогда. Две стороны сошлись, словно столкнулись два корабля. Эрих и Ульф, самые рослые и сильные, приняли атаку в полный рост, в то время как старый хитрец Вирт пригнулся и рубанул по ногам своего противника. Райнер и Джано отскочили в стороны и попытались атаковать сзади пробегающих мимо разбойников.

Трое бандитов не дрогнули. Даже раненые, даже вдвое меньше числом, они выглядели победителями и рубили кружащих рядом людей с отчаянной яростью, на которую было страшно смотреть. Райнер недоумевал, как Империя вообще противостояла таким чудовищам.

Ульф попал в настоящую ловушку: разбойник с татуировками на голых руках оттеснил его от остальных. Силы, конечно, не были равными, и он отступал с каждым ударом, деревянная рукоять кувалды раскололась. Но в тот момент, когда инженер уже, казалось, более не мог обороняться, курганец поскользнулся, и одна его нога оторвалась от земли. Ульф воспользовался преимуществом и, как следует размахнувшись, ударил его по голени. Разбойник упал на одно колено, и Ульф рванулся вперед, целясь в череп. Но даже обездвиженный, разбойник был опасен. Он парировал удар мечом и полоснул Ульфа по груди.

— Ульф! — закричал Франц. — Назад! Назад, говорю!

Ульф отскочил назад, истекая кровью, и Франц с Оскаром, которые продолжали вести огонь, застрелили стоящего на коленях курганца. Стрела Франца вонзилась ему в горло, пуля Оскара пробила пах. Он повалился на бок, кровь залила все его тело.

Остались еще двое. Один из них, тот, у которого из плеча торчала стрела Франца, упал почти сразу: длинный меч Вирта вонзился ему меж ребер. Последний же, судя по росту и силе, вожак, продолжал отбиваться с яростью горной кошки. У него было уже не меньше сотни ран, но сил словно все прибавлялось, да и роста тоже. Райнер глазам своим не верил.

Райнер заморгал и помотал головой, увернулся от топора, снова взглянул — иллюзия не исчезла. Казалось, разбойнику уже малы его собственные доспехи. Кожаные ремешки вокруг предплечий треснули в тот миг, когда он сбил Вирта наземь. Звенья кольчуги лопались, странный знак на мощной груди словно светился изнутри, зрачки расширились до размеров радужки.

— Что это с ним? — тревожно спросил Джано, когда броня упала с плеч бандита, словно сброшенная старая кожа.

— Прикосновение их божества, — сказал Вирт. — Боевая ярость.

— Ну, я и сам малость разозлился, — возмутился Халс и ткнул чудовищного воина под ребра.

Наконечник копья отломился, словно налетев на каменную стену. Курганец с такой силой отшвырнул пикинера, что тот ударился о колонну и потерял сознание. Джано поднял меч над теперь обнаженной спиной воина, но та оказалась покрепче любой кирасы. Эрих и Вирт тоже ничего не добились. Эрих парировал мечом удар топора и отлетел на мостовую, в клинке образовалась зазубрина глубиной в палец.

«Это уже просто смешно, — подумал Райнер. — Десять против одного — и все без толку. Надо найти что-нибудь настолько острое, чтобы пробить эту нечеловечески прочную шкуру». Он нахмурился и задумался. Воин действительно стал больше и сильнее, но… мозгов ему это не прибавило. Собственно, в этом отношении он теперь еще больше напоминал животное.

— Назад, на площадь! — закричал Райнер. — У меня идея!

Все покосились на Вирта. Тот проскрипел:

— Идите, так нам его не одолеть.

И они отступили по лестнице вслед за Райнером. Воин, хаотично размахивая мечом, следовал за ними.

— Халс, Ульф! — крикнул Райнер. — Встаньте на колени у балюстрады и держите вдвоем копье Халса.

— Но острие сломано…

— Да это не важно. — Райнер подобрал пригоршню камешков и, когда Халс и Ульф встали на колени, держа между собой сломанное копье, запрыгнул на балюстраду и глянул вниз, на площадь, чтобы убедиться, что правильно выбрал позицию. — Отлично! Разбегайтесь!

Джано и Вирт отскочили, но Эрих колебался.

— Ты что, не слышишь? — рявкнул Вирт. — Убирайся!

Эрих рванул в сторону, и, прежде чем преображенный гигант смог хоть за кем-нибудь погнаться, Райнер кинул в него камешком. Тот попал в грудь, и гигант поднял глаза.

— Давай, грязный язычник! — кричал Райнер. Следующий камешек попал бандиту в переносицу, и тот взвыл. — Ну, ты, бык-переросток! — Райнер кинул ему камешек в лоб. — Сын козопаса, рожденный без матери! Я ходил по дерьму, которое пахло получше тебя!

С ревом, от которого у людей заложило уши, воин кинулся на Райнера, размахивая топором. Тот в последний момент увернулся, и удар пришелся по балюстраде на уровне бедра гиганта, который не удержался на ногах и кубарем полетел вниз. Халс и Ульф поспособствовали ему, подняв его ноги сломанным копьем и перекинув его через ограду на площадь.

Что-то противно хлюпнуло и захрустело, в воздухе застыл короткий предсмертный крик. Райнер встал, держась за окровавленный рот, — падая, он прикусил себе язык. Вместе с остальными он выглянул за балюстраду. Все выдохнули, а он лишь усмехнулся. План сработал. Воин Хаоса напоролся на острый обломок мраморной статуи Шаллии, который теперь торчал меж его переломанных ребер, словно белый остров посреди красного болота.

— Молот Зигмара, — выдохнул Халс, потирая грудь там, куда его пнул бандит. — Он этого ни в раз не заслуживает.

— Браво, — сказал Джано. — Но он мог промахнуться. Почему бы просто не… — Он показал на балюстраду над обрывом.

— Да потому, — сказал Райнер, потирая челюсть, — что, в отличие от тебя, мне дорога моя шкура. Ну, упал тут, так только язык прикусил, а вот там… — Он сглотнул при одной мысли об этом.

— А, тогда конечно.

Вирт хлопнул Райнера по спине:

— Славно сработано, парень. Очень славно.

Эрих фыркнул:

— Ну, барды об этом едва ли споют. Герои не побеждают хитростью.

— Вот поэтому так много мертвых героев, — парировал Райнер.

— А по-моему, это было здорово, — сказал Павел, поднимаясь по лестнице. — Сам бы в жизни ничего подобного не придумал.

Остальные кивнули в знак согласия. Франц ухмыльнулся и соединил большой палец с указательным. Эрих надулся и отвел глаза.

Наверху лестницы показалась леди Магда:

— Если опасность миновала, пора войти в покои.

Глава шестая ВЫ ПОКОРИТЕСЬ МНЕ

Они осторожно пересекли сад перед часовней Шаллии. Франц и Джано видели только шестерых мародеров, но тут могли быть и другие. Посреди сада они обнаружили костер, горящий в центре круга, образованного врытыми в землю копьями, каждое из которых было увенчано мрачным трофеем. Леди Магда сосредоточенно осмотрела белые черепа тех, что когда-то были ее сестрами. От костра поднимался запах жареного мяса. Никому не захотелось посмотреть, что же там такое готовится.

Было очевидно, что еще недавно здесь располагался довольно большой отряд. В саду они наткнулись на следы других костров, в разных уголках кучами лежали гниющие отбросы. Розовые кусты и декоративные бордюры были растоптаны, статуи разбиты, фонтанами явно пользовались, чтобы справить нужду. С одной стороны была выстроена примитивная кузница, и там валялись разломанное и наполовину починенное оружие и части доспехов.

Но весь этот разгул вандализма не смог подготовить путников к тому ужасу, что предстал перед ними в часовне. Беломраморные стены почернели от сажи, черепичная крыша провалилась, и все оказалось прямо под открытым небом. Похоже, бандиты приберегли самые изощренные богохульства, чтобы поглумиться над этим сияющим воплощением милосердия. Статуи в нишах были сброшены наземь и заменены нагими монахинями, которых привязали к кольям и оставили умирать. Колдовские руны, столь страшные, что на них трудно было смотреть, — начертаны на стенах кровью. Вырезанные из дерева крылья голубки — символ Шаллии, — висящие над дверью, перевернуты и разукрашены самыми непристойными ругательствами.

Внутри, среди обугленных остатков кровельных балок, валялись тела монахинь, над которыми надругались самым жестоким образом, прежде чем умертвить. Прекрасные гобелены, иллюстрирующие сотворенные Шаллией чудеса, были сорваны и сожжены, и, что хуже всего, на священном алтаре совершали какую-то страшную церемонию. На каменном полу вокруг него были выжжены странные знаки и стрелы, указывающие на все стороны света. Повсюду разбрызгана кровь, а на самом алтаре, посреди леса оплавленных свечей и груд черепов, распростерто тело аббатисы, при жизни полной женщины средних лет, нагое и связанное, покрытое вырезанными ножом рунами. Огромный меч пригвоздил ее сквозь живот к каменному столу — Райнеру стало не по себе при мысли о том, какая для этого нужна сила. Вокруг суетились тени. Райнер не сразу сообразил, что это крысы объедают ее конечности.

У Джано невольно вырвалось рыдание, он рванулся вперед:

— Госпожа мира, нет! Это не допустить! Очистить надо! Починить!

— Остини! — окрикнул его Вирт. — Хватит. У нас тут другое дело.

Но тильянец уже вскочил на алтарь, расчищая его от свечей и крыс, и разрезал веревки, которыми связали аббатису.

— Проклятые крысы! Святотатцы!

Вирт подошел и стащил Джано вниз за ремень:

— Я сказал, хватит!

Лицо леди Магды было бледно и мрачно. Она сотворила знак Шаллии над аббатисой, повернулась к арке в стене и, не оглядываясь, позвала:

— Сюда.

Арка выходила на каменную винтовую лестницу, ведущую вниз, во тьму. Они зажгли факелы, и Вирт приказал Оскару нести стражу снаружи, а остальные принялись спускаться. Вирт шел впереди, за ним — леди Магда. Эрих замыкал шествие.

Внизу они обнаружили три пересекающихся коридора. Было ясно, что бандиты добрались и сюда. Тела зарезанных монахинь лежали на полу. Они выглядели так, словно несчастные погибли, защищая катакомбы. Большие бронзовые ворота, украшенные причудливым узором, были сломаны и болтались на петлях, открывая проход в какие-то полутемные помещения. Крысы пировали. Джано содрогнулся.

— Монастырская усыпальница, — сказала леди Магда. — Здесь погребены все аббатисы, которые указывали нам путь на протяжении столетий.

Халс вздрогнул и сотворил знак молота:

— Могилы?

Леди Магда пригвоздила его взглядом:

— После всех ужасов, которые мы только что видели, ты боишься давно умерших?

Халс выпятил подбородок:

— Конечно нет. Просто мне это не нравится, и все тут.

Магда двинулась по среднему коридору к оскверненным гробницам. Мужчины последовали за ней, держа оружие наготове.

Вирт прикусил губу:

— Думаете, они нашли Проклятие?

— Невозможно, — сказала Магда. — Дверь в покои находится в потайном месте, и без нужного заклинания в нее не попасть.

Они вошли в усыпальницу — тесное узкое помещение. Боковые стены когда-то были покрыты мраморными плитами с выгравированными именами, датами рождения и смерти многочисленных поколений аббатис. Вандалы-курганцы сорвали большинство плит, вытащили из прикрытых ими могил кости и разбросали их явно в поисках добычи. Райнер брезгливо ступал меж останков, вполголоса бормоча молитвы.

На дальней стене был прекрасный расписной фриз: Шаллия подносит золотой сосуд к губам умирающего героя на глазах у многочисленных монахинь. Фреска поблекла от времени и изрядно пострадала от курганских топоров и огня, но была все еще красива, обильно и изысканно украшена позолотой. Райнер мог разглядеть каждый волосок в кудрях богини.

Вирт озадаченно огляделся:

— Это оно?

— Отойдите подальше, и я вам покажу, — сказала леди Магда.

Вирт попятился к двери, дав понять своим людям, что надо встать у него за спиной. Леди Магда обратилась лицом к фреске и заговорила на языке, который Райнер немного помнил по занятиям в университете, — это был архаический вариант его родного наречия. Руки Магды постоянно находились в движении, рисуя в воздухе четкие узоры. Наконец она широко их распростерла, камни заскрежетали друг о друга, и вся стена медленно поползла в сторону под действием потайного механизма, стирая в порошок разбросанные по полу кости и обломки мрамора, пока не достигла левой стены.

Когда свет факелов пробился сквозь клубящийся в воздухе прах туда, за потайную дверь, Райнер увидел, что открывшееся помещение намного обширнее усыпальницы. Широкая лестница вела вниз, к сводчатой центральной комнате, которая была, казалось, размером с верхнюю часовню, а расположенные по всему периметру арки уводили еще в какие-то комнаты.

Изнутри послышался слабый голос:

— Аббатиса? Это… это вы?

— Кто там? — Леди Магда вглядывалась сквозь завесу еще не осевшей пыли.

Маленькие тела в одеяниях служительниц Шаллии лежали у двери, словно островки талого снега. Монахини, худые, будто скелеты, с изможденными лицами и почерневшими губами.

Одна была еще жива. Гангренозная рана покрыла ее руку до самого плеча и пахла смертью. На губах пузырился розовый гной. Похоже, она пыталась съесть свои кожаные туфли и пояс, чтобы выжить. Она подняла голову с таким трудом, будто та была тяжелее самой тяжелой ноши. Пустые, запавшие глаза моргнули.

— Слава Шаллии, мы думали, они убили… — Она увидела приближающуюся Магду, и глаза ее расширились. — Магда, — прохрипела она, — вы…

Леди Магда преклонила колени и прикрыла ладонью губы благочестивой женщины.

— Не говорите, сестра. Не надо. Я знаю, чего вы желаете.

Магда сняла с пояса нож, которым пользовалась за едой, и, прежде чем мужчины смогли хоть что-нибудь понять, погрузила его в шею монахини прямо под челюстью, пронзив артерию, затем сделала то же самое с другой стороны. Кровь женщины хлынула, словно вода.

— Леди! — в ужасе воскликнул Вирт. Остальные что-то растерянно забормотали.

Магда, не обращая на них внимания, прочла над умирающей молитву, совершая руками ритуальные движения. Наконец монахиня испустила дух, и тогда леди Магда закончила и обернулась к капитану.

— Простите. Рана была безнадежная. Это единственное, что я могла сделать для нее, бедняжки.

Вирт смотрел на нее не мигая несколько долгих мгновений, потом склонил голову:

— Понимаю, госпожа. Не надо было мне возражать.

— Ничего. Пойдемте, нам необходимо закончить наши дела и покинуть это скорбное место.

Вирт и леди Магда шли первыми, при каждом шаге поднимая клубы пыли, пока они спускались по лестнице в центральное помещение. Остальные, притихшие после увиденного, следовали за ними. Райнер услышал, как Халс шепчет Павлу:

— Холодная какая… не важно, милосердие там или нет.

Павел кивнул, и Райнер тоже невольно согласился.

Магда остановилась в центре главного зала:

— Это самые священные сокровища монастыря, собранные за много веков. Дары, реликвии и тома забытых мудрецов. Здесь также лежат многие герои и мученики, которые отдали жизни, защищая Шаллию и Империю.

Джано, Халс и Павел алчно оглянулись, но их постигло разочарование.

— Просто куча старых книг, — сказал Халс.

Райнер усмехнулся. Конечно, он, как и любой игрок в кости, питал слабость к золоту, но он, ко всему прочему, учился в университете, и «старые книги», над которыми иронизировал Халс, были в его глазах более ценными сокровищами, нежели любые инкрустированные мечи и золотые кубки. Райнеру безумно хотелось добраться до них всех и попировать среди древней мудрости, впитывая истории из глубины веков, эти странные повествования, которые здесь хранились. Какое искушение! Книги лежали повсюду, окружая несколько подлинных сокровищ: статуи, картины, доспехи, реликварии с костями пальцев мучеников Шаллии, окованные железом сундуки, в которых могло находиться все что угодно — от рукописей до золотых крон.

— Где тут крипта Келгота? — спросил Вирт.

Впервые за время их знакомства Райнер увидел неуверенность в глазах леди Магды. Она поджала губы:

— Я не посещала это место много лет. Полагаю, нам нужна одна из тех трех вдоль дальней стены, но я не могу быть уверенной.

Вирт вздохнул и оглядел своих людей:

— Значит, так, висельники, если мы собираемся покинуть эти горы до заката, надо быстро найти реликвию. Вы поможете леди в поисках, но только попробуйте хоть что-нибудь тут прикарманить — я вам пальцы по одному выдерну, понятно?

Они кивнули.

— Чудно. Теперь слушайте, — сказал Вирт. — То, что вы ищете, это боевое знамя. — Внезапно голос капитана дрогнул от волнения. — Крыло Грифона. Сердце Келгота, известное со времен битвы при утесе Морнтау как…

— Проклятие Валнира! — почтительно прошептал Эрих. — Клянусь молотом!

— В жизни ни о чем таком не слышал, — проворчал Халс.

Эрих усмехнулся:

— Невежественный крестьянин, это одна из величайших утерянных реликвий Империи. Знамя столь чистое и могущественное, что один его вид может даровать целой армии отвагу грифона.

— По легенде, — продолжил Вирт, — при Морнтау демон Валнир сокрушил молот лорда Дэгена Келгота и пронзил его сердце огненным мечом. Но, умирая, Келгот схватил Крыло Грифона, священный стяг своего рода, и убил демона, воткнув древко ему в глотку. Он погиб, но победа была одержана, и его имя воодушевляло многие поколения.

— И о нем не слышал тоже, — сказал Халс.

— Не помню, чтобы знамя было утеряно, — заметил Райнер, который что-то такое слышал на лекциях у своего наставника. — Я-то думал, оно уничтожено.

— Оно не было ни утеряно, ни уничтожено, — отрезала леди Магда. — Его спрятали. Вернули в гробницу владевшего им героя. Его могущество слишком сильно искушало тщеславных людей, которые пользовались им в борьбе друг с другом, а не со злом.

Райнер поднял бровь:

— А что, с тех пор люди изменились к лучшему?

— Едва ли. Но в отчаянные времена нужны отчаянные меры. Когда мы его привезем, барон Альбрехт с его помощью наделит свои войска отвагой, достаточной, чтобы обратить врага в бегство и спасти эти горы от цепких лап Хаоса. — Она пригвоздила их взглядом. — А теперь можно наконец начать поиски?

Мужчины кивнули и направились к крипте.

— Говорят, что знамя чисто-белое, — крикнул им вслед Вирт, — на нем вышит золотыми и серебряными нитями вставший на дыбы грифон, по бокам от него — молот и кубок, сверху — драгоценный венец лордов Келготов.

— Если вы его найдете, — добавила леди Магда, — не прикасайтесь к нему, а позовите меня. Оно слишком могущественно и опасно, чтобы его касались руки непосвященных.

Люди искали, заглядывая в склепы. Те, что принадлежали мученикам Шаллии, были без украшений, с простыми гробами и благочестивыми стихами, выгравированными на стенах. Гробницы героев выглядели богаче, саркофаги украшали статуи погребенных, стены были расписаны боевыми сценами.

Райнер и Франц осмотрели арку в задней стене. Райнер поднял факел. Сверху была вырезана буква «К», увенчанная короной.

Он ухмыльнулся:

— Выглядит многообещающе.

Они вошли. Пыль лежала таким толстым слоем, что было трудно разобрать, что за героические сцены были изображены на фресках. Саркофаг покоился на гранитном постаменте в центре узкого помещения, к нему прислонялась старая пика, обмотанная грязным пыльным одеялом, которое скрывало лицо героя.

— Убери эту гадость, давай посмотрим, — сказал Райнер.

Франц отпихнул пику, и одеяло сползло на пол, подняв облако пыли. Мальчик вскрикнул и отскочил, тряся рукой.

— Ну, что стряслось?

— Укололся обо что-то. — Франц прижал губы к ладони. — Осколок какой-то… не знаю. — Он взглянул на каменный гроб в форме рыцаря в полном вооружении, с непокрытой головой, длинные волосы которого струились по постаменту. — Думаешь, это он?

Райнер обошел каменного рыцаря кругом:

— Знамени не вижу.

— Дураки! — закричала леди Магда. — Вы на него наступили!

Райнер посмотрел себе под ноги. Его сапоги стояли на грязном одеяле. Магда подскочила и с силой оттолкнула его:

— Сойдите с него немедленно, идиоты!

Она нагнулась и подхватила пику, подняла, и лицо ее исказила гримаса боли. Одеяло тоже поднялось, и теперь Райнер увидел, что оно присоединено к пике поперечной планкой. Он поднял бровь. Ну конечно, это было знамя, но ведь не то же? В полутемной гробнице цвет было трудно разобрать, но уж точно не белый.

С трясущимися руками, стиснув зубы, леди Магда вылетела из крипты. Райнер и Франц последовали за ней в главное помещение. Вирт и все остальные собрались вокруг, пока она стряхивала со знамени пыль, и подняли факелы, чтобы лучше все разглядеть.

— Быть не может, — сказал Вирт. — Не оно, точно.

Райнер был вынужден согласиться. Знамя было неяркого красного цвета, с поднявшейся на дыбы мантикорой, вышитой черными и темно-зелеными нитями, по бокам — искривленный меч и череп, сверху — корона из терновника. Райнеру было как-то неловко на это смотреть. Ему ощутимо хотелось помыться.

— Это оно, — настаивала Магда. — Взгляните еще раз.

Вирт поднес факел поближе, и все нагнулись. Райнер заставил себя посмотреть повнимательнее. Вблизи оказалось, что цвет знамени придавала запекшаяся кровь, а цвет мантикоры, череп, меч и шипы — это сгустки крови и пятна плесени. Под этой грязью вырисовывалось настоящее изображение: вышитый грифон, молот и кубок, а сверху — корона, как и описывал Вирт. Сломанное острие пики было покрыто коркой запекшейся крови, доходящей до середины древка.

Вирт в ужасе отшатнулся:

— Оно запятнано. Это кровь демона. Надо сжечь его.

— Чушь, — сказала леди Магда. — Его лишь нужно почистить. Идемте, надо возвращаться к барону Альбрехту. Нельзя терять ни минуты.

— Но, госпожа, оно ж нечистое, — запротестовал Вирт. — Зигмар знает, что может случиться, если армия пойдет за… за этой гадостью.

— Что понимает в таких вещах простой пехотинец? — выпалила леди Магда. — Вы, конечно, теперь капитан, но по сути — невежественный крестьянин. А теперь делайте, как приказал барон Альбрехт, и сопроводите меня обратно в Смоллхоф.

Вирт стиснул зубы и сжал кулаки. Райнер видел, как в нем отчаянно борются порыв и чувство долга. Наконец его плечи поникли. Он опустил голову.

— Простите, госпожа. Я не могу. Да, я действительно крестьянин, но я воевал и знаком со злыми чарами с тех пор, когда вас и на свете еще не было. И мне известно, что то, чего лишь раз коснется Хаос, не может быть очищено. — Он замялся. — А теперь, пожалуйста, отдайте мне знамя. Мы сожжем его в саду.

— Ты смеешь приказывать мне?! — высокомерно сказала леди Магда. — Без знамени битва при Нордбергбрухе может быть проиграна. Как ты собираешься сказать барону Альбрехту в лицо, что из-за какого-то порыва ты уничтожил то, что было залогом его победы?

Райнер ошалело смотрел на нее. Вроде бы никаких превращений не было, и все же леди Магда изменилась. Тихая, суровая, религиозная женщина исчезла. Ее место заняла верховная жрица былых времен, глаза которой пылали праведным гневом. Она выглядела дикой, могучей и опасной, и, несмотря на растерянность, вызванную ее зловещей метаморфозой, Райнер нашел ее странно привлекательной и чувствовал себя от этого не в своей тарелке. Ее скрытое облачением тело, которое он считал несколько полноватым, внезапно показалось чувственным и порочным. Она выглядела так, словно привыкла легко получать все, что пожелает, а Райнер всегда испытывал слабость к этому типу женщин.

— Леди, — спокойно сказал Вирт, — я прекрасно знаком с планами барона Альбрехта, поскольку помогал их разрабатывать, но из любой затеи с этим оскверненным знаменем не выйдет ничего хорошего. Я его уничтожу и приму любое наказание, какое барон сочтет подобающим.

— Грязный выскочка, — взорвался Эрих, — а как же мы? Если миссия провалится, нам грозит смерть. Ты готов отправить нас на виселицу из-за каких-то дурацких предрассудков?

Вирт грозно посмотрел на него:

— А ты бы предпочел, чтобы мы преуспели и в результате погибли сотни… или даже тысячи твоих товарищей?

— Это только слова. Твои слова и еще слова леди.

Райнер поднял бровь. Ну, уж если Эрих не чувствует зла, источаемого окровавленным стягом, у него точно гранитная башка.

Вирт проигнорировал рыцаря и протянул руку:

— Отдайте мне знамя, леди. Умоляю.

— Нет. — Она подалась назад.

— Тогда, боюсь, придется его у вас отобрать.

— Ну, коснись ее на свой страх и риск! — закричал Эрих.

Он потянулся к мечу, но тут Вирт схватил знамя за древко и попытался вырвать его из рук леди Магды. Она сердито крикнула и толкнула его растопыренными пальцами в грудь.

Вирт был на полторы головы выше женщины и, наверное, раза в два тяжелее, но при ее прикосновении пошатнулся и, задыхаясь, осел на каменный пол. Со стороны Райнеру показалось, что старый воин обо что-то споткнулся. Леди Магда едва коснулась его, и, по идее, сил у нее не должно было хватить даже на то, чтобы сдвинуть его хоть на дюйм.

Райнер и его товарищи смотрели, разинув рты, как Вирт сидит на полу, схватившись за грудь и отчаянно глотая воздух.

Халс опустился на колени:

— Капитан, вы ранены? Эта ведьма заколдовала вас?

Леди Магда подняла знамя. Райнер почувствовал, как будто огромный глаз смотрит у него из-за плеча. Знамя словно притягивало его, заставляло обернуться и смотреть.

— Оставьте его, — сказала женщина. — Он ослушался приказа своего господина. Он предал барона Альбрехта и всю Империю. Отныне я буду приказывать вам. — Она указала на Вирта. — А теперь убейте этого предателя и сопроводите меня обратно в Смоллхоф.

Райнер застонал. Ему уже начал нравиться седой вояка, и он знал, что капитан, в сущности, прав, но приказ есть приказ, и на данный момент командовала леди Магда, причем исходя из интересов Империи. Он вынул меч, как и остальные, и повернулся лицом к Вирту.

— Э-э-э… минуточку… милочка, — сказал Павел. Это прозвучало так, словно он выталкивал каждое слово языком сквозь зубы. — Барон Альбрехт… отдал нас… под начало капитана… Вирта. И пока… он не изменит… распоряжение… я… буду подчиняться… ему.

Райнер застыл с мечом наголо, глядя на одноглазого пикинера. Лоб у того покрылся каплями пота, рука тряслась — он делал над собой усилие, чтобы не выхватить кинжал.

— Вы покоритесь мне! — закричала леди Магда. — Теперь я ваш командир.

И тогда Халс помотал головой, но не как несогласный человек, а скорее как бык, отгоняющий мух.

— Прости, милочка, — с трудом выговорил он, — я… не уверен… что у тебя есть право.

Райнер нахмурился, пытаясь переварить то, что сказали Павел и Халс. Сам он чувствовал ровно то же, так почему же сейчас поднимает меч, чтобы убить Вирта? С чего бы ему, который в жизни не следовал приказам, не убедившись, что это в его интересах, слепо подчиняться женщине, не имеющей над ним официально утвержденной власти? Ну, он, конечно, питает слабость к властным женщинам, но он же не влюбленный щенок, верно? Уже много лет он предпочитает думать головой, а не причинным местом. Так с чего же вдруг вести себя так, будто он — флагеллант, следующий за мятежным жрецом?

Знамя. В нем все дело. Даже испорченное кровью демона, оно все еще наделяло своего владельца сверхъестественной аурой власти, столь сильной, что она ломала волю людей и заставляла подчиняться любым приказам, даже полностью противоречащим их естественным склонностям.

Райнер попытался опустить меч, но, увы, даже зная, что им манипулируют, едва сумел противостоять воздействию знамени. Потребовалось предельное напряжение сил, чтобы опустить руку. Чувства гордости и патриотизма, которые просыпались в нем так редко, что он посмеивался над твердолобыми рыцарями и безголовыми бабенками, считающими Империю не то что центром мира, а просто-таки целым миром, поднимались в нем и будили желание убивать. Ему хотелось зарубить Вирта во славу Империи. Ему хотелось убить любого, кто ставил под сомнение слова и действия леди Магды. Ему хотелось…

— Нет! — Он с размаху ударил себя по лицу.

Боль всего на мгновение вывела его из оцепенения, но этого оказалось достаточно. Он посмотрел в глаза Халсу и Павлу, и их ярость придала ему сил. Позади них в муках застыли остальные, борясь с побуждением убить Вирта. Маленький Франц дрожал, короткий меч завис у него над головой, в глазах стояли слезы.

Райнер потряс мальчика за плечо:

— Держись, парень.

Но Франц не шелохнулся.

— Нет!

Вопль заставил Райнера обернуться. Ульф, с искаженным яростью лицом, поднял кувалду и швырнул ее через всю комнату. Та с грохотом сбила на пол какой-то доспех. Франц встрепенулся, словно пробуждаясь ото сна.

Райнер почувствовал себя сильнее. Он обернулся к леди Магде:

— Мы не пойдем за тобой. Ты не наш капитан.

— Значит, вы предатели, — сказал Эрих, обнажая меч и прикрывая собой аббатису.

— Это ты предатель, — проворчал Халс, хватаясь за короткий меч.

Павел вынул кинжал.

— Капитан, — сказал Франц. — У него кровь.

— Что? — Райнер обернулся.

Вирт лежал на спине. Кровь сочилась из-под его кирасы.

Райнер подался вперед:

— Капитан?

Он услышал за спиной топот бегущих ног и быстро обернулся. Леди Магда не по-монашески торопливо неслась к потайной двери со знаменем в руках.

— Остановите ее! — закричал Райнер.

Только Франц, Халс и Павел пришли в себя настолько, чтобы отреагировать. Они последовали за Райнером, но дорогу им заступил Эрих, размахивающий мечом:

— Сперва одолейте меня!

Франц попытался обойти его, но Эрих пнул мальчика в бедро, и тот полетел прямо на груду сокровищ. Павел и Халс метались вправо и влево, фехтуя кинжалами. Райнер досадливо фыркнул. Нет, ну вы когда-нибудь видели такого тупого рыцаря? Он схватил книгу из ближайшей стопки и кинул ее в голову Эриха. Рыцарь легко отбил ее, но вековая пыль поднялась в воздух прямо у него перед лицом, и он, кашляя и ругаясь, согнулся пополам. Райнер толкнул его на пол и вместе с Павлом и Халсом побежал к лестнице. Леди Магда стояла снаружи, бормоча и совершая какие-то движения свободной рукой.

У Райнера от ужаса похолодело в желудке. Она закрывала дверь крипты, явно собираясь запереть их здесь, как несчастных монахинь. Он заорал, обернувшись через плечо:

— Франц! Остини! Убейте ее!

Было уже поздно. Прежде чем мальчик и наемник сумели выхватить оружие, дверь со скрипом начала закрываться, и леди Магда бросилась к винтовой лестнице.

Райнер выругался и удвоил скорость, прыгая через три ступеньки. Халс и Павел следовали за ним по пятам. Они подперли дверь плечами и надавили, но безрезультатно. Их сапоги заскользили по крошке из костей и мрамора.

— Уркарт! — крикнул Райнер. — Тащи сундук! Большой, окованный железом.

Густав, Франц и Джано добежали до двери и тоже налегли на нее. Усилия шестерых немного замедлили процесс, но все же не смогли ему полностью воспрепятствовать. Ульф, шатаясь, нес тяжелый дубовый сундук, побагровев от натуги.

— Живее, здоровяк!

Райнер покосился на Франца, который старался изо всех сил, но с минимальным результатом.

— Хватит, парень. Иди за ней. Предупреди Оскара. Скажи, чтобы он ее пристрелил.

— Есть, — кивнул мальчик и вылетел в неумолимо сужающийся проход. Но тут же за ним последовал Эрих с мечом наголо.

— Предатель! — заорал Райнер. — Оставишь нас умирать? А, чтоб тебя!.. Он же убьет мальчишку.

— Догоните его, — крикнул Павел. — Мы тут разберемся, не боись.

Райнер обернулся. Ульф волок сундук вверх по широкой лестнице, шаг за шагом, из последних сил. Он прикусил губу.

— Ну, что ж ты так…

Райнер выскочил в закрывающуюся дверь через коридор на винтовую лестницу, ожидая, что в любой момент наткнется на тело Франца. Он взобрался по неровным клиновидным ступеням и ворвался в разрушенную часовню.

Удивительно, но леди Магда все еще была там. Она только что добралась до высокого стрельчатого прохода, ведущего в сад. Райнер подумал, что она, должно быть, задержалась, когда волокла знамя по узкой кривой лестнице.

В центре часовни Эрих нагнал Франца, и теперь тот метался из стороны в сторону, стараясь избежать грозного меча, и кричал во все горло:

— Оскар! Останови ее! Останови леди!

Райнер вытащил саблю и подбежал к Эриху:

— Трус! Опять с мальчишками сражаешься? Хочешь подраться — займись мной.

Эрих поднял взгляд, но, к несчастью, это же сделал и Франц, так что Эрих, привычный к ближнему бою, воспользовался преимуществом. Его клинок обрушился на голову мальчика под углом, и тот рухнул на пол.

Райнер выругался и замахнулся на рыцаря, устремляясь к двери и крича, как это делал Франц:

— Оскар! Останови ее!

Эрих поравнялся с ним у больших открытых ворот и ударил в спину. Райнер изогнулся и упал прямо на одну из искореженных тяжелых бронзовых дверей, лежащих на земле. Он как раз успел откатиться в сторону, чтобы не попасть под удар меча, и рубанул по коленям рыцаря.

Эрих отскочил, и Райнер быстро поднялся на ноги. Они оба приняли боевую стойку, слишком опасаясь друг друга, чтобы продолжать погоню за аббатисой.

Со своего поста на площади через сад трусил Оскар с ружьем в руках. Леди Магда бежала прямо на него.

— Оскар! — позвал Райнер. — Останови ее! Стреляй!

— Что? — Артиллерист выглядел озадаченным.

— Останови ее. Она предала нас всех.

Оскар, нахмурив брови, смотрел на приближающуюся аббатису:

— Леди?

Она подняла знамя, и он отступил, глядя на стяг, его смущение быстро сменилось ужасом.

— Назад! — закричала она. — На колени!

Оскар отпрянул, закрыв лицо руками, чтобы не видеть знамени. Она швырнула его в артиллериста, сбила беднягу с ног и умчалась вниз по лестнице.

Райнер выругался и рванул было следом, но путь ему преградил Эрих:

— Нет, предатель. Больше я тебя не пропущу.

Райнер сердито заворчал. Даже если он управится с рыцарем, что весьма сомнительно, это займет слишком много времени. Леди Магда заберет коня и ускачет, прежде чем закончится бой. Райнер вздохнул, пожал плечами и попятился:

— Хорошо. Ты победил.

Он повернулся и побежал обратно в часовню. Франц пытался оторваться от пола, сжимая руками окровавленную голову.

— Она ушла?

— Поймаем ее позже, — пробормотал Райнер, помогая мальчику встать. — Ни одна женщина не обгонит меня в скачке. Идем. Вниз, в подвал.

В дверях появился Эрих:

— Куда это вы? Боитесь столкнуться со мной?

Райнер обнажил меч:

— Я собираюсь спасти товарищей. Тех, кого ты оставил умирать.

— Они предатели.

— Они не нападали на своего капитана.

Райнер и Франц заторопились вниз по лестнице.

— Ты в порядке? — спросил Райнер, глядя на рану на голове Франца.

— Заживет.

Когда они спустились по лестнице, вокруг разнесся громкий металлический гул, похожий на стон. Они бросились к крипте. Ульф, как оказалось, поставил окованный железом сундук между тяжелой дверью и стеной, чтобы проход не закрылся, но сундук понемногу сдавливало, полосы железа гнулись, дерево трещало.

Ульф и Густав встали снаружи и приняли на руки бесчувственного капитана Вирта, которого им передали из крипты Павел и Халс.

— Несите его наверх, — сказал Густав. — Мне нужно освещение получше.

Павел, Халс и Джано перебрались через ломающийся сундук и присоединились к ним. Райнер услышал позади шаги и обернулся.

Приближался Эрих. Он вкладывал меч в ножны.

— Он жив?

— Можно подумать, тебя это волнует, — сказал Райнер.

— Волнует. Он хороший человек. Только запутался немного. — Рыцарь выглядел спокойнее и даже, похоже, сожалел о том, что натворил.

— Отойди, — сказал Густав и двинулся по винтовой лестнице, неся капитана Вирта на пару с Ульфом. Остальные последовали за ними.

Эрих замыкал шествие, перед ним шел Райнер.

— У меня нет желания биться с такими же, как я, солдатами Империи, но вы должны понять, что не правы.

Райнер закатил глаза. На полпути наверх снизу донесся жуткий треск, потом стены отразили звук глухого удара. Это дверь в крипту наконец раздавила сундук и захлопнулась. Райнер невольно вздрогнул.

Войдя в часовню, они услышали, как вдали кто-то испуганно кричит высоким голосом… возможно, даже не человек.

— Леди Магда, — встревоженно сказал Эрих. Он обнажил меч и поспешил к выходу.

— Если это леди, — сказал Райнер, — то я коссар.

Он последовал за Эрихом и вместе с ним выбежал в сад, потом через площадь на передний двор. Крик, перешедший к этому моменту в полные боли не то вздохи, не то посвисты, не смолкал. Эрих и Райнер задержались у сломанных ворот, затем осторожно вышли из монастыря, оглядываясь по сторонам. Ужасный звук доносился из неприметной лощины, где они оставили лошадей. Они прокрались еще немного вперед.

Как только они приблизились к лощине, Райнер потрясенно отпрянул. Крови было целое море. Мула и лошадей словно порвал на куски какой-то чудовищный зверь. Ноги и туловища валялись повсюду. Одна или две лошади были все еще живы, они лежали на боку с вываленными внутренностями, едва поднимая головы и сотрясаясь в агонии.

— Леди, — выдохнул Эрих. — Что-то ужасное убило ее и всех лошадей.

— Едва ли, — заметил Райнер. — Ее гнедого тут нет.

Он повернулся и побежал к обрыву. Эрих последовал за ним:

— Куда ты? Ее надо найти.

— А я, думаешь, что делаю?

Райнер посмотрел с обрыва. Петляющая тропа, которая привела их в монастырь, змеилась внизу. На одном из поворотов он заметил женщину на гнедой лошади, волосы ее развевались на ветру, над головой реяло алое знамя.

Райнер застонал:

— Да проклянет Зигмар всех служительниц Шаллии!

Глава седьмая ПРАВИЛЬНЫЙ ПОСТУПОК

Когда Райнер и Эрих вернулись в монастырский сад, они нашли там остальных, окруживших Вирта, которого Ульф уложил на каменную скамью. Густав снял с капитана кирасу и склонился над ним, расстегивая кожаный колет, пропитанный кровью.

— Что это было? — спросил Франц, поднимая глаза на Райнера.

— Какой-то жуткий зверь уничтожил всех лошадей, — сказал Эрих. — К счастью, леди Магде удалось остаться невредимой и забрать знамя.

— Или, — сухо заметил Райнер, — леди Магда погубила лошадей, чтобы мы не смогли еедогнать, и сбежала со знаменем.

Эрих испепелил его взглядом:

— Ты рехнулся? Лошади были порваны на куски! Леди Магда в жизни не смогла бы сделать ничего подобного!

— Не будь таким уверенным, — сказал Густав. — Взгляни сюда.

Он распахнул колет на груди капитана. У всех перехватило дыхание от изумления, а Райнер вздрогнул от суеверного ужаса: на кирасе капитана не было ни единой царапины, колет остался без повреждений, но грудь словно порвало когтями какое-то чудовище, да так, что были видны переломанные ребра. С каждым слабым прерывистым вздохом в ранах пузырилась кровь. Франц всхлипнул и отвернулся.

— Ты что, намекаешь, что это сделала леди Магда? — не унимался Эрих, пока Густав пытался оценить серьезность повреждений. — Она ж едва его коснулась, а тут будто горный лев или…

— Мантикора! — сказал Халс с суеверным ужасом. — Ну, как та, на знамени.

— Да, — согласился Эрих, — мантикора. Нет! Если ты намекаешь…

Райнер глянул на Халса и поднял бровь:

— …что она убила лошадей и покалечила капитана с помощью сверхъестественной силы, исходящей от знамени, скорее уж я поверю в это, чем в горного льва.

Лицо Эриха залилось краской.

— И даже если это сделала она, разве можно ее обвинять? Вирт восстал против нее. Вы все восстали. Вы поклялись, что сопроводите ее сюда, будете защищать и вернетесь с нею и знаменем к барону Вальденхейму, а вместо этого, как только она нашла то, за чем мы приехали, вы, холопы и висельники, решили, что лучше знаете мудрость Шаллии и понимаете путь Империи, чем высокообразованная женщина благородного происхождения. Вы усомнились в ее словах и, когда Вирт посягнул на нее, встали ли вы на ее защиту? Нет. Вы…

Хлюпающий вздох привлек их внимание к Вирту. Закашлявшись и забрызгав кровью колени Густава, капитан открыл глаза. Он окинул всех взглядом, словно не узнавая, затем увидел, во что превратилась его грудь. Взгляд его стал более сосредоточенным.

— Проклятие на голову этой женщины. И Альбрехта — за то, что послушал…

Райнер встал на колени рядом с ним:

— Что вы хотите сказать, капитан?

Вирт посмотрел на него помутившимся взглядом. Казалось, он смотрит с какого-то далекого берега.

— Граф… Манфред. Скажите ему, что его брат… — Он снова закашлялся, обдав Райнера алыми брызгами, затем с трудом вымолвил еще одно слово. — Пре… пре… предательство!

Кровь потоком хлынула у него изо рта. Голова запрокинулась и упала на мраморную скамью, но глаза остались открытыми.

В течение нескольких долгих секунд все смотрели на него, словно не в силах понять то, что видят. Павел и Халс сотворили знак молота и приложили руку к сердцу. Только Густава будто не затронуло происходящее, он чистил и убирал инструменты, словно писец, прибирающийся на рабочем столе в конце дня.

Наконец Ульф нарушил молчание:

— И что теперь?

Они обменялись тревожными взглядами. Это был простой, но опасный вопрос. Что же такое они делали?

Райнеру показалось, что еще сложнее понять, что он делает. В чем его личный интерес? Как надо действовать, чтобы по возможности не пострадать? Возвращаться ли к Альбрехту? Или подчиниться последнему приказу Вирта и найти графа, брата Альбрехта? Попробовать догнать и остановить леди Магду? Одному? Или с новообретенными товарищами?

— Разумеется, мы обязаны следовать велению долга, — сказал Эрих. — Необходимо сделать все возможное, чтобы догнать леди Магду и проводить ее к барону Вальденхейму, как нам было приказано.

— И прощай твоя головушка, — отреагировал Халс. — Да она вмиг с нами разделается! Капитан умер, а она забрала свое драгоценное знамя. Вот что: наша миссия завершена, и по возвращении нас ждет лишь петля. Ребята, пора расходиться — и чтоб каждый сам за себя.

Многие закивали и забормотали что-то одобрительное.

— А что, подходит, — сказал Густав.

Эрих не разделял общего мнения:

— Вы что, так легко забыли свой долг? Вы клялись исполнить поручение. Не можете же вы разбежаться, не доведя начатое до конца?

Халс стянул правую перчатку и показал Эриху клеймо.

— Я не клялся. Шантаж чистейшей воды. Я умываю руки. — Он повернулся к Павлу. — А ты что думаешь, старина? Мариенбург? Слышал, они неплохо платят пикинерам. Золотом.

— Ну, всяко не хуже, чем где-нибудь еще.

— В Тилее сейчас лето, — мечтательно сказал Джано.

— В Нульне они меня в жизни не найдут, — пробормотал себе под нос Густав.

— У меня родственники в Кислеве, — сказал Ульф. — Вроде бы.

Райнер покачал головой. Наконец он принял решение.

— Вы совершаете ошибку, ребята. Думаю, нам лучше держаться вместе. — «Ну, или, — подумал он, — мне будет лучше, если вы все защитите меня».

Все обернулись к нему.

Эрих самодовольно улыбнулся:

— Наконец одумался, не так ли, Гетцау?

— Это дикая земля, — сказал Райнер, не обращая на него внимания. — Повсюду разбойники, звери, всякая нежить. Одному топать совсем не хочется. Не знаю, как вы, но я тут и ночь не продержусь. Пока не доберемся до мест поспокойнее, где хоть люди живут, думаю, мы будем нужны друг другу.

— Разумно, — заметил Халс.

— А вот насчет того, куда идти, — продолжил Райнер, — это уже другой вопрос. Я склонен полагать, что капитан Вирт был прав и знамя действительно испорчено. Думаю…

— У тебя нет доказательств, — сказал Эрих.

Райнер проигнорировал его.

— Знала леди Магда об этом, пока мы его не нашли, или нет, но она без колебаний использовала его, когда поняла, в чем дело. — Он почесал в затылке. — На самом деле вопрос в том, что будет с ним делать барон Вальденхейм. Сожжет его, как это сделал бы любой разумный человек, или позволит ей убедить себя, что знамя необходимо для исполнения его планов?

— А с чего ты так уверен, что она вообще вернется с этим знаменем к Вальденхейму? — спросил Франц. — Может, направится на север и доставит его прямо к какому-нибудь вождю-демонопоклоннику?

Райнер покачал головой:

— Она не привязана ни к кому вассальным долгом и служит только себе. Я увидел это в ее глазах. Она жаждет власти над людьми. Вы что, не заметили, как барон Альбрехт вел себя с ней перед началом нашего путешествия? Как он на нее смотрел? Может, он и правит своей армией железной рукой, но ей достаточно поманить его мизинцем. Что бы он там ни возжелал, сначала этого захочет она, а ей, видимо, хочется стать супругой барона Вальденхейма. Барон же стремится стать графом Альбрехтом Вальденхеймом, и вот для осуществления этого плана ей понадобилось знамя.

Ульф нахмурился:

— Но старший брат Альбрехта уже граф Валь… Ох, я, кажется, понял.

— Это лишь предположение, — надулся Эрих. — Вы строите воздушные замки. Даже если леди Магда намеревается использовать знамя в каких-то дурных целях, что, как мне кажется, вообще-то, невозможно, у вас нет доказательств, что барон Альбрехт что-то замышляет.

— Да неужто? — спросил Райнер. — Тогда скажи мне вот что. Если это знамя так важно и его необходимо использовать для защиты Империи, с чего бы Альбрехту не послать батальон пикинеров и эскадрон копейщиков, чтобы сопровождать леди Магду? Почему он отправил не стрелков и мечников, а горстку приговоренных к казни? — Он ухмыльнулся. — Да потому, что он не хочет, чтобы о его замысле стало известно. А нас всех он убьет, когда мы вернемся, — и никто уже точно не проговорится.

— Ваши слова попахивают предательством, сэр, — сказал Эрих.

— Не то слово. — Райнер вздохнул и потер глаза. — А я вот боюсь, что, если барон Альбрехт и леди Магда заподозрят, что мы уцелели и догадываемся об их намерениях, мы можем убегать сколь угодно быстро и прятаться как угодно далеко — все без толку. Они выследят нас и убьют. А с таким клеймом найти нас не составляет труда. Безопасность нам явно не грозит.

— Но ведь есть еще Мариенбург? — сказал Халс. — И Тилея, и Пограничные Княжества. Там знак молота ничего не значит.

— Ну да, — отозвался Райнер. — Это верно. А долго ли ты продержишься, не заскучав по дому? Или пока не захочешь насладиться хохландским элем и колбасками из Карольсбурга? Пока не захочешь услышать голос своей матери?

— Убивец ты. Все это для нас потеряно, — с горечью сказал Халс. — Мы заклеймены.

— Возможно, и не всё, — сказал Райнер. — Насколько я понимаю, есть способ не только сохранить наши шкуры в целости, но и заполучить обещанную награду.

Джано быстренько навострил уши:

— Ну и как?

Райнер пожал плечами:

— Последовать приказу Вирта и предупредить графа Вальденхейма о заговоре его брата.

Мужчины забормотали что-то одобрительное, но Халс расхохотался:

— А ты уверен, что граф Манфред поверит словам убийц и дезертиров — ну, ты ж знаешь, как они нас называют, — а не своему брату и почтенной служительнице Шаллии? А что, если он прикажет убить нас? Или бросит обратно в тюрьму?

Остальные закивали и повернулись к Райнеру.

— Ну да, — вздохнул он. — Тут мне нечего вам возразить. Но должен же быть в Империи хоть один честный граф?

— Вам это лучше знать, милорд, — с издевкой сказал Павел.

— Конечно, это рискованно, но есть ли другой выход? Вы что, хотите провести остаток дней на чужбине? Или здесь, но как преступники, пряча руки и шатаясь с места на место, поскольку по закону Империи вас будут преследовать вечно? Вы уверены, что не желаете вернуться домой? Манфред, скажу я вам, все же наименьшее из зол.

— Не говоря уже о том, что такой поступок будет единственно правильным, — сказал Франц.

Райнер усмехнулся. Халс и Павел громко засмеялись. Джано захихикал.

Халс утер глаза:

— Ой, малыш, ну ты нас и пристыдил.

Все выразили явное одобрение, но Эрих по-прежнему стоял, скрестив руки на груди. Наконец он заговорил:

— Нет, ничего мы не решили. У тебя хорошо подвешен язык, Гетцау, но меня ты не убедил. Единственно правильным будет… — Он грозно посмотрел на Франца. — …последовать приказу, данному нам бароном Альбрехтом, и завершить миссию. И поскольку после гибели Вирта я тут старший по званию офицер, я вам приказываю поступить именно так.

Павел и Халс снова рассмеялись, остальные угрожающе поглядели на рыцаря. Райнер застонал. Куда как проще было бы управиться без этого надутого солдафона, который вечно все портит, но на всю компанию он явно лучший боец, а если Райнер хочет вернуться в цивилизованный мир, то тут каждый клинок на счету.

— Так далеко от Альтдорфа власть Империи не распространяется, фон Эйзенберг. Мы могли бы убить тебя на месте, и никто бы об этом не узнал, но, если речь идет о высоте положения, не вполне уверен, что ты превзойдешь меня.

— Я новообращенный рыцарь ордена Скипетра! — провозгласил Эрих, вставая навытяжку.

— Вот как, — протянул Райнер. — Не значит ли это, что ты можешь начистить сапоги и принести пиво?

Все засмеялись.

Эрих побагровел:

— Я собирался пройти посвящение после первой битвы!

Райнер разинул рот в притворном изумлении:

— Так тебе еще только предстоит покрыть кровью копье? И ты хочешь командовать нами? Детка, мой папаша, конечно, не раскошелился, чтобы купить мне место в ордене, но я, по крайней мере, знаю, что такое битва. Я был ранен при Кирстааде.

Эрих сердито зафыркал, но ответить на это ему было нечего.

Райнер пожал плечами:

— Я вот считаю, что лучше нам вовсе не иметь предводителя. Мы все люди практичные… ну, большинство из нас. Почему бы просто не проголосовать? Все, кто хочет вернуться к барону Вальденхейму, отойдите влево, а кто собирается найти и предупредить его брата — вправо.

— Голосовать? — заорал Эрих, прежде чем кто-либо успел сдвинуться с места. — В армии не голосуют, а делают так, как прикажет командир. Это вам не совет курфюрстов. — Он пригвоздил Райнера взглядом. — Если ты ставишь мою власть под сомнение таким вот образом, давай решим, кому командовать, единственно верным способом — на поле чести.

И с этими словами он сорвал с левой руки перчатку и бросил ее к ногам Райнера.

Глава восьмая ОНИ ВСЕ ЕЩЕ ИДУТ

Райнер смотрел на перчатку, в желудке у него похолодело. Вот уж чего ему точно не хотелось, так это драться с Эрихом. Райнер бился на мечах так себе, куда лучше у него получалось скакать верхом и стрелять. С Эрихом все обстояло с точностью до наоборот… И все же сразиться было необходимо.

Конечно, искушение убить рыцаря, когда тот повернется спиной, было велико, но поступить так было бы просто глупо: во-первых, ему понадобится помощь Эриха в долгом и опасном путешествии, во-вторых, что бы он там ни говорил о своем нежелании быть лидером, в глубине души Райнер считал себя самым разумным и хладнокровным человеком в компании и хотел, чтобы другие слушали его и подчинялись. Конечно, кто-то поначалу обрадуется, если он выстрелит Эриху в спину, но чем больше они будут размышлять об этом, тем меньше станут ему доверять и больше беспокоиться о том, как бы не стать следующими.

Нет, если он хочет добраться домой в целости, придется сохранить им всем жизнь, а если ему нужно, чтобы они прикрывали его спину, — сохранить их доверие. Значит, придется-таки драться с Эрихом, причем, увы, драться честно. Райнер был уверен: Эрих настолько верен принципам чести, что если он, Райнер, выиграет дуэль, то рыцарь, пусть и неохотно, подчинится и перейдет под его командование. А вот если он поведет себя как подлец, Эрих вполне может отказаться признать результаты поединка. Единственная сложность состояла в том, что выиграть такой поединок честно представлялось практически невозможным.

Конечно, если Райнер проиграет и Эрих прикажет всем вернуться к Альбрехту, можно попробовать найти другой выход, но… проблемы нужно решать по мере поступления.

Он поднял глаза:

— До первой крови?

Эрих усмехнулся:

— Ну, если это все, чем ты готов рискнуть.

— Когда я выиграю, мне понадобится твой клинок. Если бы ты хоть чуточку соображал, то понимал бы, что точно так же я понадоблюсь тебе, если ты станешь предводителем.

Эрих вспыхнул: вот об этом-то он и не подумал.

— А если одержу победу я, ты подчинишься мне?

Райнер кивнул:

— Конечно. Так же, как и ты в случае моей победы, верно?

Эрих замялся с совершенно несчастным видом, но кивнул:

— Даю слово.

— Очень хорошо. — Райнер снял с пояса кавалерийскую саблю в ножнах. — Боюсь, что мой клинок будет покороче твоего, так что тебе придется выбрать себе что-то более подходящее. И выбери, пожалуйста, площадку.

— Хорошо.

Быстро посовещавшись, они решили, что меч Оскара примерно той же длины, что и у Райнера, и Эрих сделал несколько пробных выпадов. Новообращенный рыцарь счел, что не подобает решать дела чести в монастыре, и они вышли за ворота. Здесь они положили и тело Вирта, полагая, что не годится оставлять его непогребенным в оскверненном монастырском саду. Местность была скалистой, да и копать было нечем, так что они просто заложили тело камнями, но прежде Райнер вытащил из карманов капитана все, что показалось хоть сколько-нибудь полезным: золотые монеты, точильный камень, компас и разные амулеты, отвращающие беду и приносящие удачу. Наконец, к большому разочарованию Павла, Райнер отправил его приглядывать единственным глазом за тропами, ведущими к монастырю и от него.

И вот дуэлянты приготовились. Райнеру стало нехорошо от запаха крови убитых лошадей, и он сглотнул. Слишком уж все это напоминало о бойне, чтобы он мог сохранять спокойствие. Он повел плечами и повращал руками, чтобы разогреться, не забывая наблюдать за тем, как Эрих делает то же самое на другом краю площадки. Густав ждал поодаль с полевой аптечкой наготове, а Джано, соотечественники которого превратили дуэль в сложную церемонию, стоял в центре, приготовившись исполнять роль распорядителя. Все остальные: Павел, Халс, Оскар, Ульф и Франц — расположились по кругу, всем своим видом выражая беспокойство и нетерпение.

— Господа, не угодно ли пройти в центр? — спросил Джано.

Эрих уверенно выступил вперед, с мечом в руке и раздетый до пояса, несмотря на пронизывающий ветер. Райнер глянул на его широкую грудь и словно высеченный из камня торс и невольно порадовался, что остался в рубашке. Сравнение было бы явно не в его пользу. Он приблизился к Джано, надеясь, что никто не заметит, как у него дрожат колени.

Джано церемонно поклонился обоим:

— Господ устраивают оружие и место? Тогда мы начинаем. До первой крови, не так ли? Если кто-то один не сможет продолжать, победителем будем считать того, кто выстоит. Если не видно, кто первый ударил до крови, значит, биться еще раз, так?

— Отлично, — сказал Эрих, усмехаясь себе под нос.

— Да. — Райнер уставился на свои сапоги.

— Великолепно. Господа, прошу вас, займите исходную позицию.

Райнер и Эрих отступили назад и вытянули руки, держащие мечи. Джано проследил, чтобы кончики клинков соприкасались.

— Господа готовы?

Эрих и Райнер кивнули.

— Очень хорошо. — Джано отпустил сабли и отскочил. — Тогда начинайте!

Райнер и Эрих встали в позицию и закружили на месте, пристально глядя друг на друга. Райнер отчаянно силился вспомнить все те уроки, которые он слушал вполуха бесконечными вечерами у отцовского учителя фехтования, в те дни явно предпочитая удрать на сеновал и попрактиковаться со своей кузиной Мариной совсем в другом искусстве. Надо ли смотреть Эриху в глаза, пытаясь угадать его намерения, или все же лучше сфокусироваться на его груди? Он никак не мог вспомнить и так давно не практиковался. Всю жизнь как-то получалось отговориться и не доводить дело до поединка, а если все же приходилось драться, например, когда сердитый крестьянин заставал его с крапленой картой или меченой костью, он дрался без правил, швыряя мебель, кружки с пивом, песок — все, что попадется под руку. А вот по правилам — такого еще не было.

Эрих бросился вперед и ударил быстро, как молния. Райнер парировал, но слишком сильно размахнулся, и клинок противника легко проскользнул под его собственным, нацеливаясь в сердце. Только неловкий прыжок назад спас Райнера от серьезной раны.

— Полегче, сэр, — выдохнул он. — Вы хотите пометить меня или убить?

— Прошу прощения. — Во взгляде Эриха не было и следа раскаяния. — Я ожидал большего сопротивления.

Райнер взмок. Он отступал, в то время как Эрих ловко и неумолимо прокладывал себе путь вперед. Райнер парировал и блокировал удары как безумный, то и дело улавливая саблю Эриха чуть ли не в дюйме от лица и груди. О нападении не могло быть и речи — слишком много сил отнимала оборона. Если бы он попытался атаковать, Эрих зашел бы сбоку — и все. Оставалось лишь надеяться, что Эрих ошибется или потеряет равновесие, но вероятность чего-либо подобного была крайне мала.

Уворачиваясь в разные стороны, он краем глаза видел мелькающие лица тех, кто их окружал: Халса, мрачно-сосредоточенного, опирающегося на пику; нахмурившегося Ульфа; Джано, сверкающего глазами; Франца, прикрывшего рот рукой. Казалось, что мальчик обеспокоен чуть ли не больше, чем сам Райнер.

Эрих снова замахнулся. Райнер остановил удар, но тот оказался таким сильным, что его собственный меч врезался ему в плечо. Райнер ощупал руку. Крови не было.

— Почти попал, — ухмыльнулся Эрих.

— Почти.

«А, чтоб тебя», — подумал Райнер.

Рыцарь был так спокоен, так уверен в себе. Он еще и не вспотел, тогда как Райнер взмок — даже рукоять сабли скользила в ладони.

Эрих опять накинулся на него. Райнеру казалось, что его меч вездесущ. Бедняга в панике попятился и задел каблуком за выступ скалы, начал падать и выбросил вперед руку с мечом, чтобы хоть как-то восстановить равновесие.

Он так раскрылся, что даже боец послабее Эриха смог бы воспользоваться создавшимся преимуществом. Эрих прыгнул, словно дикий кот, целясь прямо в грудь Райнера, и остановить его не было ни малейшей возможности.

Но вдруг Эрих споткнулся и беспомощно взмахнул рукой, в которой был меч. Райнер с изумлением смотрел на происходящее. Время словно замедлилось. Он выбросил меч вперед как раз в тот момент, когда на пути оказалась рука Эриха. Это было едва заметное прикосновение — не серьезнее, чем оцарапаться о розовый шип, но на руке Эриха показалась полоска крови. Кровь была и на мече Райнера.

Эрих немедленно пришел в себя, но атаку не возобновил. Он резко обернулся и рассерженно ткнул саблей в сторону Халса:

— Ты подставил мне подножку, ничтожество! Выставил копье и подставил мне подножку!

— О нет, милорд. — Лицо Халса выглядело невинным, как у младенца. — Вы действительно споткнулись о копье, но я им даже не шевельнул.

— Лжец! — Эрих повернулся обратно к Райнеру. — Это не считается. Он меня толкнул. Ты же видел.

— Боюсь, что нет, — честно признался Райнер. — Я тут сам чуть не грохнулся.

Глаза Эриха сузились.

— Подожди-ка. Я понял. Вы двое сговорились. Ты знал, что не одолеешь меня по-честному, и вступил в сговор.

— Ни в коем разе, — сказал Райнер. — По крайней мере, я тут ни при чем. А если вдруг Халс сделал это нарочно, с ним и разбирайся.

— Клянусь, милорд, — выпалил Халс. — Зигмаром клянусь. Я просто опирался на копье и не двигал им.

Эрих презрительно фыркнул.

— Придется начать все с начала. — Он небрежно махнул Джано. — Давай, тильянец. Делай свою работу.

— Сэр, — сказал Райнер, — у вас и правда кровь.

— Это было нечестно, — огрызнулся Эрих. — Я же тебе сказал — это была подножка.

— Ну, это вы так говорите.

— Он крестьянин. Нас просто нельзя сравнивать. — Эрих схватил рубашку и натянул ее на разгоряченное тело.

Райнер обернулся к остальным:

— Кто-нибудь видел? Халс виновен? — Все покачали головами. — Распорядитель?

Джано пожал плечами:

— Ничего не видел. Победителем объявляю господина Гетцау.

Эрих вскинул руки.

— Это абсурд! Вы все сговорились! Вы и не собирались устраивать честный поединок. — Он повернулся к Райнеру. — Вы мошенник, сэр. И вожак банды мошенников.

Райнер оскорбился и сжал кулаки. Впервые в жизни он честно дрался на дуэли и все равно был обвинен в мошенничестве. Конечно, не приходилось сомневаться в том, что Халс сделал подножку Эриху, но он-то, Райнер, тут ни при чем! И вообще, Эрих сам виноват. Если бы он не допек всех настолько, то легко бы вышел победителем.

— Прости, старина, но ты согласился с тем, что примешь результаты поединка, а если сомневаешься в беспристрастности распорядителя, мог бы сказать об этом еще перед началом.

— Это невыносимо! — закричал Эрих. — Я отказываюсь признавать это! Мы должны повторить! Мы должны…

— Эй! — закричал кто-то с дальнего конца уступа.

Все обернулись. К ним бежал Павел, размахивая руками:

— Курганцы идут! Целая колонна, чтоб их!

Райнер и Эрих хором выругались и вместе с остальными помчались к обрыву, забыв о своих разногласиях.

Павел указал вниз правее:

— Вон, видите?

Райнер сощурился, вглядываясь сквозь легкий туман. По широкой южной дороге, словно гигантская металлическая змея, обвивающая гору, двигалась длинная процессия курганцев. Их бронзовые шлемы и стальные наконечники копий поблескивали в лучах вечернего солнца. Впереди был большой отряд конных варваров, щеголяющих в иноземных доспехах, закинувших на плечо огромные мечи в ножнах. Гигантские собаки, вроде тех, с которыми Райнеру и его товарищам пришлось драться в густом лесу, сопровождали своих хозяев. Были тут и закованные в цепи рабы, едва волочащие ноги под свист бичей надсмотрщиков. Телеги, груженные добычей и провиантом, замыкали колонну. Процессия еще не дошла до того места, где их дорога пересекалась с узкой тропой, по которой забрались наверх Райнер и компания, но они были близко. Слишком близко.

— Нам не успеть спуститься, — сказал Халс.

— Придется где-то спрятаться, — отозвался Эрих.

— Да, но где? — спросил Райнер.

Франц нахмурился:

— В монастыре? В часовне?

Райнер покачал головой:

— А если они разобьют тут лагерь? Мы окажемся в ловушке.

— А тот овраг? — напомнил Оскар. — Где мы прятали лошадей.

— Нет, парень, — сказал Халс. — Там же столько свежего мяса — собаки вмиг его учуют.

— Если их не опередят хозяева. — Павел даже вздрогнул.

— Придется подниматься дальше, — сказал Райнер. — Выше в горы.

— Ты рехнулся? — спросил Эрих. — Бросаться очертя голову в незнакомые места, когда за спиной враги!

— У тебя есть другие предложения?

— Никакие предложения не понадобились бы, если бы мы час назад отправились вслед за леди Магдой, как должно.

— На кой ему твои жалобы? — пробормотал Халс.

Райнер повернулся спиной к обрыву и направился к ущелью.

— Лучше бы нам собрать то, что осталось от снаряжения, но особенно не нагружайтесь. Возможно, нам придется бежать.

Остальные последовали за ним. Эрих брезгливо поморщился, но присоединился ко всем.

Борясь с подступающей тошнотой, они бродили среди разбросанных останков лошадей, собирая то из снаряжения, что можно было еще использовать, запихивали все это под кирасы и перекидывали через плечо. Павел и Халс повесили свои пожитки на копья, которые они подобрали в разгромленном саду взамен своих, сломанных в бою с курганцами. Как можно быстрее они двинулись в путь по широкой тропе, ведущей от уступа, на котором возвышался монастырь, дальше в горы. От колонны их отделяло менее чем пол-лиги.

Райнер находил некоторое утешение в том, что рабы изрядно замедляли перемещение колонны, — они с товарищами могли легко оторваться. Но вот что не особенно радовало, так это то, что, судя по всем признакам, тропа, по которой они пошли, тоже использовалась весьма активно. А если вдруг они наткнутся на другую армию, идущую с гор, и окажутся в ловушке? Тогда скорость их передвижения будет уже не важна.

До наступления ночи оставалось не более часа. Холодный ветер пронизывал путников насквозь и нагонял мрачные тучи. Дорогу то заливал красно-золотой свет, то накрывали холодные лиловые тени. Она поднималась все выше и выше по крутым утесам и сквозь узкие расщелины, при этом не разветвляясь, что прямо-таки сводило с ума. Повороты сменяли друг друга, но при этом — ни единого перекрестка. Конечно, они нашли пару мест, где могли спрятаться два… ну, пусть даже три или четыре человека, но тут просто не было возможности укрыться им всем или отойти от дороги подальше, чтобы их не учуяли собаки.

Когда они прошли несколько миль, Райнер послал Джано назад посмотреть, не разбили ли хаоситы лагерь в монастыре. Тот вернулся, утирая пот со лба.

— Они все еще идут, — сказал он, переводя дыхание. — Мимо монастыря, причем быстрее, чем нам казалось. Представьте, как они гонят рабов.

Райнер нахмурился:

— Они нас догоняют?

— Нет, нет, но лучше бы нам двигаться, а?

Девять товарищей продолжили свой путь в сумерках. Райнер начинал нервничать. Ветер становился холоднее, тучи сгущались. Люди уже замедлили шаг от усталости. Он сам еле волочил ноги. День был долгий, и всем прилично досталось в бою с курганцами. Павел, все еще не вполне оправившийся от лихорадки, опирался на Халса и потел так, словно шел по пустыне. Ульф хромал. Было просто необходимо найти безопасное место подальше от тропы, чтобы разбить лагерь.

Райнер проклинал Вирта — ну зачем тот умер! Старый медведь точно нашел бы выход в мгновение ока. Если бы он остался жив, не было бы никакого поединка. Он бы уж точно одним сердитым взглядом поставил Эриха на место, и все спустились бы с горы, пока никаких курганцев еще и видно не было.

Он храбрился в присутствии своих людей, но на самом деле паниковал. Он толком не знал, что делать. Единственное, ради чего он принял командование, — это чтобы все не пошли за Эрихом прямо навстречу катастрофе. Впрочем, к катастрофе их вел и он, Райнер, и довольно бодрой рысцой.

Полчаса спустя, когда лиловые сумерки сгустились до темно-синих, наконец показалось ответвление тропы. Она охватывала крутой утес, а потом превращалась в широкую, усыпанную булыжниками полосу, дальний конец которой уходил к горному хребту. Левое ответвление было шире и вело вниз по внешнему склону хребта, правый поднимался в лощину между ним и горой. К великому недовольству Райнера, оба прохода были достаточно широки, чтобы пропустить колонну на марше. Люди в полутьме осмотрели землю под ногами.

— Тут столько следов копыт, — сказал Халс.

— И здесь тоже, — отозвался Оскар.

Райнер застонал. Ну почему решать так сложно! Нет чтобы прокричать отважно что-нибудь вроде: «Сюда, ребята! Очевидно, этой тропкой пользуются меньше». А вместо этого приходится гадать, выбирать между двумя равными шансами. Он никогда не держал пари в подобных ситуациях. Азартные игры — для дураков. Конечно, Ранальда частенько называли богом игроков, но в жизни последователи Трикстера старались играть как можно реже. Перетянуть удачу на свою сторону было священным долгом, служением. Поэтому и не ввязывались в такие игры, не обеспечив себе преимущество: меченую кость, крапленую карту, сообщника. А вот тут это не пройдет — ни тайного знака, ни лишнего туза в рукаве. Придется играть с судьбой в кости по-честному, как простой крестьянин, и надеяться.

— Как думаете, ребята, — спросил он, — какая дорога выглядит более многообещающей?

— Да все одно. — Джано пожал плечами.

— Может, вон та, — неуверенно сказал Халс. — Ну, или вот эта…

— А что, если подождать на развилке? — предложил Франц. — Посмотрим, куда пойдут они, и выберем другую дорогу.

Все изумленно повернулись к нему. Райнер аж рот разинул. Это была хорошая идея.

— Но они нас увидят, — сказал Оскар.

— Нет. Не увидят, — возразил Райнер, сердце которого забилось от вновь обретенной надежды. — Скорее всего, у них факелы. А мы останемся незаметными в темноте. Дорога раздваивается так, что мы сможем заранее понять, куда именно они направятся. — Он потрепал Франца по плечу. — Отлично соображаешь, парень.

Мальчик просиял.

Райнер посмотрел вниз на тропу. Было так темно, что он толком ничего не мог рассмотреть на расстоянии больше пяти ярдов.

— Вот тут и засядем. Укутайтесь в плащи, заверните пожитки и мечи. Еще не хватало, чтобы сталь отразила свет факелов. А пока ждем, можно и малость перекусить.

Они все сбились в кучу на возвышении, жуя промерзший хлеб и запивая его из фляг, которыми пришлось колотить о камни, чтобы разбить ледяную корку. Быстро надвигающиеся тучи затянули почти все небо. Восходящие луны были видны лишь время от времени. Наконец, почти через час после того, как совсем стемнело, появились курганцы. Сначала их было только слышно — тихий рокот, вроде далекой неостанавливающейся лавины: топот сапог и копыт по камням, щелканье бичей, гортанные походные песни марширующей пехоты.

К тому времени как товарищи отложили еду, по краям тропы, там, где она огибала гору, показалось слабое оранжевое свечение. Оно становилось все ярче, а рокот все громче, пока наконец колонна курганцев не вывернула из-за поворота. Первыми шли трое рабов на длинных цепях — высоко над собой они несли факелы на шестах, которые лили зловещий свет на едущих позади всадников. Увидев их, Райнер сглотнул и услышал, как рядом застонал Франц.

На расстоянии было трудно оценить размеры, но все конные варвары казались огромными, даже больше, чем те чудовищные воины, с которыми они столкнулись в монастыре. В центре первой шеренги ехал самый настоящий великан, да на таком боевом коне, рядом с которым самая крупная лошадь, когда-либо виденная Райнером, показалась бы маленьким пони. Это был рыцарь, если, конечно, таким почетным титулом можно назвать варвара — демонопоклонника с севера в полном пластинчатом доспехе, покрытом лаком глубокого кроваво-красного цвета с бронзовой гравировкой. Голову его полностью защищал шлем сложной формы, напоминающий голову дракона. Сходство увеличивали два обоюдоострых топора, поднимающихся над массивными плечами, словно стальные крылья. Каждый был, казалось, в рост человека. От одного их вида кровь в жилах Райнера чуть не стала водой. Рыцарь сеял вокруг себя страх, подобно тому как печь излучает тепло. Райнеру хотелось убежать, спрятаться, свернуться клубочком и умереть.

Свита могла показаться менее устрашающей лишь в сравнении. Если бы там не было этого жуткого рыцаря, Райнер и так чувствовал бы себя не лучшим образом. Свита сплошь состояла из массивных, мускулистых северян, почти все они были в рогатых шлемах, кольчугах и коже, некоторые — еще и в латных воротниках и нагрудниках. Те немногие, что ехали с обнаженными торсами, казались нечувствительными к холоду. Всех, однако, отличал одинаково зловещий вид. Глаза их не отражали ни единого светового блика, даже если не были скрыты шлемом, они тупо смотрели вперед, не оглядываясь, не поворачивая голов ни направо, ни налево. У Райнера мурашки пробегали по телу при мысли о том, что они его чувствуют — всего, без остатка, словно луч чьего-то горящего ока. Мысли вертелись вокруг одного: бежать, бежать отсюда надо!

— Подождите, ребята, — прошептал он, стараясь казаться беспечным, — подождите еще немного.

Всадники продолжали огибать гору шеренгами по пять в ряд, следуя за рыцарем, — проехало уже больше сотни, потом показались пехотинцы весьма оборванного вида, которые скорее просто шли, чем маршировали в сторону долины.

— Нет, вы поглядите, — издевался Халс, — никакой дисциплины.

Как только перед ними потянулись вереницы рабов, а начало колонны достигло расширения дороги, один из подручных внушающего ужас рыцаря отделился от группы всадников и развернулся. Он поднял руку и начал выкрикивать команды проезжающим каким-то нечеловеческим голосом.

— Что, лагерь разбивают? — тревожно спросил Эрих.

Райнер надеялся, что это правда, ведь тогда у них появилась бы возможность обойти противника, но увы… В рядах началось какое-то движение: капитаны орали на подчиненных, надсмотрщики — на рабов, возницы перекликались друг с другом, и на миг показалось, что тут царит сплошной хаос.

Халс поглядел, прищурившись, на перестраивающуюся колонну:

— Что это они, а? Оскар, у тебя глаза получше, глянь, чем они там занимаются.

— Они… они… — Артиллерист пытался хоть что-то разобрать.

Но тут всем стало ясно, что именно затевают курганцы. Когда конный лейтенант приподнялся в седле, крича и размахивая руками, колонна начала расходиться направо и налево, словно река, огибающая остров с обеих сторон.

Райнер похолодел и застонал:

— Проклятые язычники. Они разделяются. Заняли обе тропы.

— Мирмидия, защити нас! — сказал Ульф.

Оскар тихонечко не то подвывал, не то всхлипывал.

Райнеру хотелось плюнуть на все и бежать, но он подавил страх и остался на месте.

Эрих обернулся к Францу:

— Глупый мальчишка, мы бы уже далеко ушли. И что теперь?

— Отстань от него, фон Эйзенберг, — сказал Райнер. — Он это предложил, а я отдал приказ.

— Так куда же нам идти? — с раздражением в голосе спросил Густав.

— Куда угодно, но подальше от него, — пробормотал Халс, и никто даже не спросил, кто это — «он». Все и без того чувствовали все усиливающееся присутствие жуткого рыцаря.

— Пойдем туда же, куда и рабы, — сказал Райнер, чувствуя облегчение от того, что отдает приказ, в котором хоть сколько-нибудь уверен. — Они замедляют продвижение колонны.

Рабы пошли направо, и у всей компании одновременно вырвался вздох облегчения, поскольку красный рыцарь и большая часть его свиты отправились налево, равно как и половина пехотинцев. Сравнительно небольшой отряд всадников повел за собой рабов и оставшуюся часть пехоты.

— Чудненько, ребята, — сказал Райнер, чувствуя, как напряжение отпускает его. — Решено. Двинулись.

Они встали и торопливо зашагали по тропе, что шла правее, в темную лощину. «Нет, — подумал Райнер, хоть и совсем не хотелось этого признавать, — они не торопились, а бежали».

Глава девятая ПОЙМАНЫ, СЛОВНО КРЫСЫ

Райнер и компания побежали вверх по тропе почти в полной темноте, спотыкаясь и ругаясь, но не рискуя зажечь факел. Когда ветер немного разогнал тучи, Моррслиб и Маннслиб осветили вершины гор, но две луны поднялись еще недостаточно высоко, чтобы свет их проник в узкую лощину, по которой пробирались беглецы. Они вполне могли проскочить мимо изрядного количества боковых троп и даже не заметить их — в темноте все сливалось с темными базальтовыми скалами.

Райнер слышал вокруг хриплое дыхание своих людей. Он узнавал легкие быстрые выдохи Франца, с болезненным присвистом — Павла, тяжелые и глубокие — Ульфа. Все были вымотаны. Ожидание хаоситов дало им возможность немного передохнуть, но не заменило сна. Давно пора было остановиться. Даже невзирая на паническое бегство, Райнер чувствовал, как у него слипаются глаза. Впрочем, было и так темно, словно идешь с закрытыми глазами, никакой разницы.

В итоге Райнер время от времени переставал понимать, идет он или спит, а может, идет во сне или видит сон, в котором шагает куда-то. Сознание так часто выкидывало подобные штуки, что он совсем потерял чувство времени и к тому моменту, когда они дошли до самого верха, толком не мог сказать, насколько долгим был путь. И тут крутые утесы, меж которых они пробирались, отступили, и оказалось, что беглецы стоят над глубокой долиной, покрытой мириадами светящихся точек.

Райнер сонно нахмурился. Огоньки походили на звезды, но звезды, вообще-то, должны быть в небе. Может, это озеро?

— Факелы, — сказал Оскар.

Райнер покачал головой, пытаясь собраться с мыслями. Ох, и в самом деле факелы.

Он отступил назад в темноту с бешено бьющимся сердцем и обвел долину взглядом. Остальные сделали то же самое. Тучи, словно по команде, снова разошлись, и две луны осветили происходящее внизу.

Долину окаймляли скалы из какого-то ржаво-оранжевого камня, ступенчатые, словно лестница гигантов. На каждом уровне в стенах были отверстия, к каменным ступеням робко жались какие-то странные хлипкие постройки: лачуги, деревянные желоба, строительные леса. Только в одном месте терраса обвалилась, и у подножия в долине лежала бесформенная куча породы. Другой конец долины, около трети, был отгорожен толстой каменной зубчатой стеной, за которой едва можно было различить беспорядочное нагромождение низких построек вокруг оранжевого светящегося провала — очевидно, огромной пещеры. Но взгляды товарищей привлекло то, что находилось перед стеной: обширный лагерь из кожаных палаток, костры, повозки и лошади, смеющиеся, пьющие и дерущиеся варвары.

Курганцы.

— Спаси нас Зигмар, — жалобно пробормотал Оскар.

Райнер закрыл артиллеристу рот ладонью: он внезапно заметил, что не более чем в двадцати шагах слева от них прямо в скалах, окружающих долину, была высечена из камня сторожевая башня. Оскар недовольно заворчал. Все обернулись. Райнер показал на башню. Факелов было не видно, но Райнер мог поклясться, что видел какую-то грузную фигуру над зубцами. Он дал остальным сигнал отступать. Когда все отошли так, что их нельзя было заметить, Райнер привалился спиной к стене и закрыл глаза. Остальные собрались вокруг него.

Он потер лицо ладонями:

— Ну, вот мы и влипли, сомнений быть не может.

— Пойманы, словно крысы, — дрожащим голосом сказал Оскар.

— Курганцы прямо перед нами, — сказал Ульф.

— И позади тоже, — отозвался Павел.

— Ага, прямо за нашими задницами, — проворчал Халс.

Райнер невесело усмехнулся:

— Полагаю, Эрих, пора тебе сказать: «Я же говорил…»

Ответа не последовало. Райнер поднял глаза. Белокурого рыцаря не было видно.

— Где фон Эйзенберг?

Остальные огляделись. Эриха точно не было.

Райнер нахмурился:

— Кто-нибудь слышал, как он повернул назад? — Все помотали головами. — Что, кто-то ткнул кинжалом ему в спину? — Молчание. — Я никого не обвиняю, но я хочу знать. — В ответ — те же жесты и многоголосое «Не я». — Так куда же он исчез?

— До ветру пошел, — пробурчал Густав.

— Ща тебе, — откликнулся Халс. — Он же совершенство. Такие до ветру не ходят.

— Может, нашел в темноте какое-нибудь укромное местечко, где можно спрятаться, — предположил Павел. — И не счел необходимым сообщать нам. Вот пройдут северяне — и он ускользнет.

— Ну да, — сказал Джано. — Глупый мальчишка. Будет там Вальденхейму байки рассказывать.

— К великому своему благу, — добавил Франц.

— Да ну его, — отмахнулся Райнер. — Он сделал свой выбор, а нам предстоит сделать свой. Именно сюда направляются эти ребята, которые идут за нами.

— Это шахта, — сказал Ульф. — Тут добывают железную руду.

Все обернулись к нему.

— Спаси нас Мирмидия, — пробормотал Франц. — Рабы. Они ведут их сюда работать на шахте.

— Добывать железо для оружия и доспехов, — сказал Ульф.

— Дурные вести для Империи, — заметил Халс.

— Но хорошие вести для нас, — ответил Райнер. — Ну, я так надеюсь. Уркарт, что это за дыры в стенах? Ходы в шахты, так?

— Ну да.

— А они достаточно глубоки, чтобы в них спрятаться?

— Конечно.

— Тогда вот вам план. Мы проскочим мимо башни, прокрадемся по одной из террас, спрячемся в дыре и подождем там до завтрашней ночи. К этому времени вражье войско, которое идет за нами, неизбежно разобьет лагерь, и мы сможем осторожно выбраться и бежать прочь с этих проклятых гор.

— Верно сказано, — одобрил Франц.

— Звучит так просто, — сказал Густав. — А если нас заметят из башни? Если вдруг завтра ночью по тропе пройдет другое войско?

— Приму любые предложения, — сказал Райнер.

Густав огрызнулся, но промолчал.

Все снова подобрались к краю долины, оставаясь в тени стен каньона, и посмотрели на башню. На ее вершине с равными интервалами времени появлялся охранник-курганец.

— Ну? — сказал Франц, когда охранник в очередной раз отвернулся.

Райнер покосился на небо. С северо-востока плыла новая череда туч.

— Минуточку.

Тучи поглотили луны и окутали долину тьмой.

— А теперь пошли.

Все быстро прокрались на цыпочках к ближайшей террасе; все террасы были связаны тропой, спускающейся по склону холма. В тупике виднелась покосившаяся хижина. Они сбились потеснее прямо за ней и ждали, пока не придет пора смены караула. Никто, однако, не появлялся.

— Вперед. Пока облака не прошли, — сказал Райнер.

Они прокрались по террасе к ближайшему ходу, но он оказался заколочен. Райнер потянул за доски, и те угрожающе заскрипели.

— Попробуем следующую.

Но следующий ход был заложен кирпичами, скрепленными известковым раствором.

— Ну, за что нам все эти радости? — с досадой сказал Райнер.

— Обвалы, — сказал Ульф. — Вы же видели оползень. Стену слишком изрыли, и она утратила прочность.

Оскар сглотнул:

— Утратила прочность?

Третья дыра была тоже заложена, но доски уже порядком подгнили и покоробились — настолько, что, как оказалось, уже толком не держались на гвоздях. Из-за загородки ручейком стекала вода, уже проложившая себе русло в каменном склоне.

— Выглядит многообещающе, — сказал Райнер.

Они с Халсом и Джано принялись снимать доски как можно тише и отставлять их в сторону. Некоторые так прогнили, что крошились в руках.

Наконец они расчистили проход, похожий на зевающую пасть. Было нетрудно заметить, почему его закрыли. Сверху капала вода, которая уже основательно разрушила потолок. Ее пытались остановить с помощью поднятых на шестах массивных досок, тут же нагромоздили всякие балки и попавшийся под руку мусор, так что выход изрядно напоминал лес, состоящий из тонких деревьев, лишенных веток, но вода неумолимо сочилась, а балки согнулись и потихоньку гнили. На грязном полу было чуть не до колена земли и камней, обвалившихся сверху. Райнеру это совсем не понравилось, но небо понемногу прояснялось, и на поиски другого пристанища не оставалось времени.

— Ладно, пошли, — сказал он. — Вон туда. Возьмите каждый по доске — придется закрыть проход изнутри, а то они заметят.

Остальные потянулись за ним, с досками под мышкой, пробираясь меж гнилых опор, лишь Оскар задержался и в ужасе смотрел на разверстую дыру.

— Пошли, стрелок, — сказал Райнер.

Артиллерист покачал головой:

— Мне не нравятся норы.

Райнер потерял терпение и закатил глаза:

— Мне тоже. Но так надо.

— Не могу, — затянул Оскар. — Не могу.

— Придется. Тут уж ничего не поделаешь. — Райнер шагнул к Оскару и протянул руку.

Артиллерист подался назад:

— Нет.

Райнер бросил быстрый взгляд через плечо и сжал кулаки.

— Оскар! Не валяй дурака! — прошипел он и схватил артиллериста за локоть.

Оскар отпрянул и пнул каблуком лежащую на полу балку. Она закачалась на краю обрыва и наконец свалилась на нижнюю террасу.

Райнер застонал и оглянулся на башню. Было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, но ему послышалось, что кто-то задал вопрос низким гортанным голосом.

Райнер вышел из себя.

— А, чтоб тебя, нытик разнесчастный! — хрипло прошептал он. — А ну, заходи! — Он прыгнул вперед, схватил Оскара за руку и зашвырнул в проход.

И тут же пожалел об этом: артиллерист налетел на первый же ряд подпорок и раскидал их в разные стороны. Одна переломилась пополам. На упавшего Оскара хлынул дождь из грязи и мелких камешков, и потолок угрожающе затрещал.

— Прокляни тебя Зигмар!

Райнер вбежал внутрь, схватил Оскара за шиворот и поволок между опор туда, где находились все остальные — они уже обернулись на шум. Здесь пол был почище, а балок поменьше. Он остановился и оглянулся.

Что-то треснуло — громко, будто кто-то выстрелил из пистолета. Потом еще раз. Одна опора, а за ней и другая начали прогибаться, потом еще три.

— Назад! — закричал Райнер. — Назад!

Все кинулись во тьму. Франц помогал волочить Оскара вперед по туннелю.

Потолок над входом обвалился с оглушительным треском. Вокруг них поднялось облако пыли, невидимое в темноте, и все закашлялись. Острые осколки породы впивались в ноги.

Вскоре обвал прекратился, и люди, кашляя и отплевываясь, отступили в темноту. Не было видно решительно ничего.

— Все тут? — спросил Райнер. Он выкликал их имена одно за другим, и все отозвались. Все, кроме Оскара. — Райнер вздохнул. — Кто-нибудь, дайте свет.

Халс зажег свечу, и люди стали оглядываться в поисках Оскара. Он все еще сидел на полу, обхватив руками колени и дико озираясь. Когда пламя разгорелось поярче, он посмотрел мимо них, на кучу камней и грязи, загородившую выход, закричал каким-то нечеловеческим голосом и пополз вперед на четвереньках. Люди в недоумении смотрели, как он пытается разгрести завал голыми руками.

— Копать! Надо копать! Воздуха нет! Нет воздуха!

Камни было невозможно сдвинуть с места. Оскар замолотил по ним кулаками, сбивая их в кровь и крича что-то невнятное.

Все поморщились и отвернулись, но с Райнера было уже достаточно.

— Яйца Зигмара! Заткнешься ты или нет! — Он выступил вперед, резко развернул Оскара за плечо и дал ему со всего размаху по челюсти.

После удара у него заболели костяшки, но результат превзошел все ожидания. Оскар беспомощно осел на пол, а потом растянулся во весь рост. И главное — он наконец замолчал.

Райнер обернулся к остальным, посасывая кровоточащий сустав. Они просияли, явно оценив его шаг. Хотелось сказать по этому поводу что-то забавное, но не получилось. Внезапно навалилась усталость, ноги едва держали.

— Ладно, — замученным голосом сказал он. — Хватит с нас на сегодня. Давайте разобьем лагерь.

Глава десятая СЛЕДУЙ ЗА ВЕТРОМ

Совершенно обессиленный, Райнер тем не менее никак не мог заснуть. Он все раздумывал над охватившей Оскара паникой, но ведь ударил артиллериста как раз потому, что сам чуть было не поддался ей. Когда крыша рухнула, его тоже настигло ощущение, что все, конец. И чувство вины. Ведь он же сам это сотворил. Если бы он не вспылил и не толкнул Оскара на опоры, этого бы не случилось. Это он привел всех в ловушку. Стало быть, что с ними сейчас ни произойдет — все будет по его вине. А вдруг они не найдут другого выхода? Он виноват. Если из темноты выползет нечто и сожрет их? Он виноват. Если воздух испортится настолько, что они не смогут дышать? Он виноват. Если они сойдут с ума и съедят друг друга, чтобы выжить? Он виноват.

Но наконец даже чувство вины не смогло поддерживать его в бодрствующем состоянии. Истощение тянуло его вниз, словно русалка, увлекающая под воду, и он спал, словно мертвец, пока через некоторое время что-то не начало скрестись и пищать. Он старался игнорировать эти звуки насколько возможно, то просыпаясь, то снова проваливаясь в сон, в котором ему виделись его собака, скребущаяся в дверь, знакомая проститутка, причесывающаяся на скрипучей кровати в его холостяцкой квартирке в Альтдорфе, ветка, шуршащая по крыше палатки по пути из Виссенберга, — но в конце концов образы крыс, гигантских насекомых и летучих мышей-вампиров заставили его открыть глаза и оглядеться.

Конечно же, никого не было. Лишь темень, как у орка под мышкой. Судя по храпу, остальные все еще спали. Он с досадой порылся в мешке, нашел огниво и кремень, высек искру и поджег фитиль.

Его копошение разбудило некоторых, и они сели, моргая не привыкшими к свету глазами, когда Райнер поднял свечу в поисках источника шума.

Это опять был Оскар, который хныкал и удрученно ковырял груду камней. Райнер поморщился. Должно быть, артиллерист промаялся так уже не один час. Его ногти были начисто содраны, кончики пальцев — в кровавых лохмотьях.

— Оскар, — позвал Райнер.

Артиллерист не ответил. Райнер встал и подошел к нему. Губы Оскара шевелились, и Райнер наклонился, чтобы хоть что-то разобрать.

— Уже почти. Уже почти. Уже почти. Уже почти. Уже почти. Уже почти. Уже почти.

Райнер положил руку на плечо Оскара и потряс его:

— Давай, Оскар. Пойдем посмотрим, что там еще есть. Может, найдем другой выход, а?

Оскар резко вырвался:

— Нет! Надо копать! Мы все умрем, если не будем копать!

Он начал копать с удвоенным энтузиазмом, но по-прежнему без особого результата. Скала уже покрылась красно-коричневыми пятнами его крови.

Райнер вздохнул и обернулся. Остальные сонно хмурились, глядя на него и на Оскара. Райнер нашел взглядом хирурга:

— Густав, у тебя в аптечке есть что-нибудь, чтобы его успокоить?

— О да, — сухо отозвался тот, — как раз то, что надо.

Райнер уловил интонацию и строго посмотрел на него:

— Если он умрет от этого, отправишься вслед за ним.

Густав пожал плечами и принялся открывать пакет.

— Но, капитан, — сказал Халс, — почему бы просто не избавить его от этой беды навсегда? Он же совсем рехнулся, бедняга. Толку от него теперь никакого, в первую очередь — ему самому.

Райнер покачал головой:

— Эрих сбежал, и теперь у нас каждый человек на счету. Думаешь, нам следует оставить Павла только потому, что он задерживает наше продвижение?

Халс выпятил подбородок:

— Нет, сэр. Нет, мне бы этого не хотелось!

— Мне сейчас намного лучше, сэр, — обеспокоенно вставил Павел.

Густав выступил вперед, держа в руке черную бутылочку и оловянную ложку:

— Вот. Одной ложки достаточно, чтобы его успокоить. Сок мака. Ничего ядовитого.

Райнер взял бутылочку:

— Спасибо. Я в курсе.

Густав хитро улыбнулся:

— Не сомневаюсь.

Райнер покраснел. Он вытащил пробку и потянул носом. Сладкий, даже приторный запах дразнил его ноздри. Он поборол желание отпить самому. Было бы так здорово унестись прочь от всей этой гадости и по-настоящему отдохнуть, но, пожалуй, это не лучшая идея. Он уже однажды ступил на эту дорогу и чуть не заблудился.

Он наполнил ложку и присел на корточки рядом с Оскаром:

— Вот, парень. Это придаст тебе силы, чтобы копать.

Артиллерист, не прекращая работы, повернул голову и открыл рот. Райнер влил ему ложку лекарства, чувствуя себя нянькой, которая кормит ребенка, что было, впрочем, похоже на правду.

Он встал и обернулся к своим людям. Вздохнул. Вот, настало время взглянуть правде в глаза.

— Слушайте, я хочу поговорить с вами. — Он помолчал, не решаясь продолжить, потом прочистил глотку и снова заговорил: — Это я втянул вас в эту историю. Я привел вас в эти дурацкие горы. Я выбрал эту тропу, а не другую; я же толкнул бедного Оскара, в результате чего обрушилась крыша. Я уже готов снять с себя командование и передать его кому-нибудь другому. На самом деле меня даже удивляет, что никто не расправился со мной, пока я спал, и не возглавил отряд сам.

Все в молчании пристально глядели на него.

Он сглотнул:

— Значит, так. Если кому-то нужен этот пост, говорите. Я с радостью откажусь от него.

Снова воцарилась тишина, наконец Павел закашлялся.

— Простите, капитан. Мы всего лишь рядовые служаки, крестьяне, сыновья торговцев и все такое. Вы вроде как благородный. Вам и править. Это ваша работа.

— Но я натворил уже дел! Смотрите, куда нас занесло! Я это сделал! Мы оказались в ловушке из-за того, что я вспылил. Вам уже давно пора взбунтоваться.

— Не, капитан, — сказал Халс, — мы тебя за это не виним. Ты сделал все, что смог, и требовать с тебя большего нельзя. Вот если капитан начинает трястись за свою шкуру больше, чем за своих людей, тогда… э-э-э… всякое может случиться.

Райнер смущенно покраснел. Они были о нем такого высокого мнения, а он сущий негодяй. Как раз он-то и заботился в первую очередь о собственной шкуре и принял командование только потому, что хотел, чтобы остальные защитили его, если что. Работа эта оказалась настолько нелегкой, что он с радостью передал бы ее кому-нибудь более к ней пригодному.

Он вздохнул.

— Очень хорошо. Если никто не хочет взваливать на себя эту ношу, — он повернулся и принялся упаковывать спальный мешок, — давайте искать, как выбраться из этой дыры.

К тому времени как все собрали пожитки и перекусили всухомятку, Оскар уже лежал на камнях с закрытыми глазами.

— Отличная работа, Густав, — сказал Райнер. — Теперь это твой пациент. Обеспечь его перемещение.

— С радостью, сэр, — ответил Густав, хотя насчет его радости были все основания усомниться.

Густав перевязал пальцы Оскара и поставил его на ноги, пока Халс зажигал два из драгоценных факелов и фонарь Вирта со шторкой. Все поднялись и пустились в путь. В темноту. Джано разведывал дорогу, осторожно пробираясь по туннелю в двадцати шагах от остальных, которых вели Райнер и Франц. За ними шел Ульф, потом Павел, поддерживаемый Халсом, и Оскар, опирающийся на Густава. Райнер почувствовал какой-то воздушный поток — это обнадеживало: если воздух перемещается, значит, есть какой-то выход наружу. Но вот что странно: ветерок был то теплым, то холодным.

Почти сразу же обнаружился выход в другой туннель, по центру которого были проложены железные рельсы на деревянных шпалах. Однако рельсы были местами разрушены, а шпалы сгнили.

— Куда? — спросил Джано, обернувшись.

— Следуй за ветром, — ответил Райнер. — Иди туда, откуда он дует.

Джано так и сделал, и при свете фонаря они углубились в шахту. Туннель изгибался влево и вправо самым причудливым образом, то поднимаясь, то опускаясь вслед за рудоносной жилой, и чем дальше, тем больше попадалось всевозможных ответвлений. Иногда туннель расширялся, превращаясь в залы с колоннами, очевидно, там, где находили особенно богатые залежи, а потом снова сужался.

Где-то через четверть часа Джано примчался назад, размахивая руками.

— Тушите факелы! — шипел он. — Тушите факелы!

Райнер и Халс ткнули факелами в грязный пол туннеля, Джано закрыл шторку фонаря. К своему изумлению, они обнаружили, что находятся не в полной темноте. Слабое неровное свечение лилось из-за ближайшего поворота, вдалеке разносился тяжелый топот.

— Курганцы, — прошептал Джано.

Все обнажили оружие и задержали дыхание. Свет становился все ярче, а шаги — все громче. Послышались хриплые голоса, бубнящие что-то на варварском наречии. Райнер вцепился в рукоять сабли так, что костяшки пальцев заныли. Через некоторое время звуки странным образом изменились: теперь курганцы словно стояли прямо у них за спиной и говорили чуть ли не в ухо, а потом голоса и свет снова стали далекими и в конце концов исчезли совсем.

Компания с облегчением выдохнула.

— Чудненько, — сказал Райнер с некоторой претензией на жизнерадостность, — теперь-то уж точно найдем другой выход.

— Ага, — сказал Халс, — прям мимо них.

Они снова зажгли факелы, зашли за угол и оказались на пересечении туннелей. Ветер дул с той стороны, куда ушли курганцы. Туда же тянулись и рельсы. И они последовали этим путем.

— Только не пытайся их догнать, — сказал Райнер.

Джано ухмыльнулся и снова пошел на разведку.

Вскоре послышался какой-то лязг и стон, загомонили и закричали сразу сотни голосов. Весь этот бедлам перекрывали чьи-то резкие окрики. В туннель просочился немигающий красный свет, ветер задул порывами — то жаркими, то холодными. В нем чувствовался запах пота, дыма и смерти.

Свернув направо, Райнер попал в поток горячего воздуха. Он остановился. Рельсы уходили дальше в туннель. В глубине от каменных стен отражался красный свет, звуки там казались заметно громче.

— Джано, — тихо позвал он, — поди-ка сюда.

Райнер повел своих товарищей в боковой туннель, осторожно продвигаясь в сторону источника света. Шагов через тридцать туннель внезапно оборвался, он заканчивался грубым подобием арки. За ней виднелись клубы подсвеченного дыма, поднимающиеся снизу. За аркой их встретила пустота: только концы искореженных рельсов и расщепленные остатки деревянных подмостков, торчащих над обрывом.

Райнер прокрался вперед и вгляделся вниз, в огромную пещеру, расстояние до которой было добрых сорок футов. Остальные столпились позади него, вытягивая шеи. Перед ними открылся сущий ад. Прямо под обрывом находился источник дыма — две гигантские каменные печи в форме пирамид, каждая величиной со средний дом в Альтдорфе. Дым валил из квадратных отверстий наверху. В эти самые отверстия сбрасывали ведра камней, помеченных черными и красными штрихами, две бесконечные вереницы рабов. Рабы ползли по склонам пирамид, словно муравьи, скидывали ношу в дымящиеся печи и снова спешили в дальний конец пещеры к огромным грудам какого-то красноватого материала, заполняли ведра, и вся процедура повторялась снова и снова.

— Сколько руды, — изумленно выдохнул Ульф. — Никак не меньше, чем в самом Нульне.

Справа от печей пещера сужалась до черного отверстия, в котором скрывались рельсы. Туда уходила длинная колонна рабов, по шесть в ряд. Они были скованы кандалами и несли на плечах кирки. Надсмотрщики-курганцы исполинского роста гнали их вперед, крича и щелкая бичами над головами несчастных. Рядом с собой на привязи они держали огромных псов, которые прыгали и лаяли на рабов.

Другие невольники толкали по рельсам из той же дыры большие деревянные тележки, потом тянули их вверх по деревянному пандусу, расположенному на опорах прямо над горами руды. Они сваливали вниз содержимое тележек, а потом отгоняли их обратно по пандусу в шахту.

Среди рабов были не только мужчины и женщины, но и дети, до того грязные, истощенные и замученные, что определить их пол и возраст представлялось почти невозможным. Все они выглядели согбенными стариками, с клочковатыми волосами, морщинистыми изможденными лицами. В глазах жизни было не больше, чем в комьях сухой глины. Многие из них были просто калеками: кто без пальцев, кто без рук, ног или глаз. Голые спины разукрашены следами бичей, конечности покрыты бесчисленными, едва зажившими ожогами. Однако же надсмотрщики немилосердно гнали их, пиная и стегая тех, кто замешкался, и жестоко избивая любого при малейших признаках бунта.

Франц сжал кулаки:

— Животные! Поубивал бы их всех!

За печами часть рабов сваливала поленья в ревущее пламя, другие управлялись со створками, широкими, как ложе богача. Группа рабов в тяжелых передниках и толстых перчатках волокли каменные формы, напоминающие ломти хлеба, только величиной с бочонок, под сплошным потоком раскаленного добела, расплавленного железа. Как только очередная форма наполнялась, ее оттаскивали в сторону и заменяли другой. Поодаль остывшие заготовки выбивали из форм и грузили на тележки.

Райнер посмотрел, как одну из тележек везут в соседнее помещение. Дым затруднял видимость, но ему показалось, что он различает огонь кузницы и мокрые от пота тела кузнецов, с каким-то устрашающим упорством кующих оружие и доспехи и сваливающих их в огромные кучи. А позади… Он прищурился и прикрыл глаза сложенной козырьком ладонью, чтобы защитить их от слепящего света. Это еще что за ужас? Выглядит почти как… Сердце его подпрыгнуло в груди, как только он понял, что смотрит наружу и видит дневной свет. А он ведь и не осознавал до этого, как ему его не хватало… Но когда глаза немного попривыкли, он различил дома, конюшни и множество воинов-хаоситов, но, что хуже всего, высокие каменные стены, которые они видели, когда только пришли в долину прошлой ночью.

Халс вздохнул:

— Придется идти мимо всего этого?

— Ничего, парень, — сказал Райнер. — Мы найдем дорогу.

О, если бы только кто-нибудь мог ему подсказать! Он уже собирался спросить, какие будут предложения, как вдруг заметил кое-что еще. Широкая колонна воинов-курганцев заходила в пещеры откуда-то извне. Похоже, те же самые ребята, что загнали их сюда, но вместо потрепанной кожи и трофейных доспехов на них была отлично подобранная блестящая броня, закрывающая грудь, спину, плечи и руки. Головы скрывали сплошные шлемы, ноги — длинные кольчужные юбки. Все новехонькое, без единой царапины, как и копья, топоры и мечи, которые они держали на плечах, явно только что выкованные, их блестящие лезвия отражали алый огонь печей.

Колонна двигалась в пещеру, по восемь в ряд, и конца ей не было видно. Походило это на армию на марше, но вот куда она направлялась? В пещере с плавильными печами для них явно не хватило бы места. Ведь не собирались же они перебить всех рабов? Бред какой-то. Зачем? И разве где-то там, дальше в пещерах, есть казармы?

Начало колонны огибало печи и груды руды, разбрасывая попадающихся на пути рабов налево и направо, потом направилось прямо в шахту.

— Куда это они? — пробормотал Райнер.

— Может, в шахтах начался мятеж, — с надеждой в голосе сказал Франц.

Райнер покачал головой:

— Да ты глянь на этих бедолаг. У них же не хватит силы восстать. Не говоря уже о желании…

— Капитан, — крикнул Павел, — глядите!

Райнер посмотрел на вход в пещеру. Наконец показался хвост колонны, и он был снабжен чем-то вроде жала. Фаланга рабов волокла огромную пушку на тяжелом лафете.

Ульф втянул воздух сквозь зубы.

— Пушка! — прошептал он. — У них пушка.

— Невозможно, — ответил Халс, подавшись вперед. — Нет у хаоситов пушек. Ну, не умеют они их делать.

— Значит, кто-то их научил, — сказал Райнер.

Глава одиннадцатая КОНЕЦ ИМПЕРИИ

Осторожно, чтобы не привлекать внимания к их укрытию, Райнер изучил тяжелую пушку, которую волокли рабы. Это было самое большое орудие, какое ему доводилось видеть, вдвое длиннее крупнокалиберных имперских пушек, жерло шириной в бочку мариенбургского эля. Дуло оформлено так, что напоминало пасть вопящего демона, окаймленную клыками. Ствол покрывали серебряные драконьи чешуйки и варварский орнамент. Лафет, на котором покоилась пушка, был выполнен в форме двух согнутых в коленях лап, тоже чешуйчатых, которые охватывали ось огромными бронзовыми когтями. Деревянные колеса были в рост человека.

Райнер вздрогнул:

— Несколько таких штуковин могли бы решить исход битвы, а?

Франц оглянулся и посмотрел на него совершенно безумными глазами:

— Зигмар! Только бы эта оказалась единственной!

— И все же откуда у них технология? — спросил Ульф. — Империя строго хранит секреты артиллерийского дела.

И тут ответ на его вопрос появился сам собой. За пушкой шли, всячески браня рабов, волочивших ее, существа ростом вдвое меньше, чем самый низкорослый раб, но с бугристой мускулатурой и заплетенными в косу бородами до колена.

— Гномы! — Франц аж рот разинул.

— Точно гномы? — неуверенно спросил Павел.

Райнер пригляделся повнимательнее. Не сказать чтобы он за свою жизнь видел много гномов — гномы нечасто захаживали в Альтдорф, — но эти ребята выглядели явно иначе. Они топали на коротких сильных ногах и были так мускулисты, что выглядели уродливо. На головах у них были странные костяные гребни, на руках — пальцев больше, чем, вообще-то, полагается.

— Их явно подправили в кузницах Хаоса, — вполголоса сказал Густав.

Райнер вздрогнул.

— Силы Хаоса с артиллерией, — простонал Ульф. — Ну все, это конец Империи. Их надо остановить. Надо сказать кому-то.

— Да уж, — кисло заметил Павел. — Когда выберемся.

Райнер покачал головой. Воины продолжали уходить в туннель.

— Ничего не понимаю. Неужели они собираются воевать под землей? Никто, находясь в здравом уме, да пусть и одержимый Хаосом псих, не будет стрелять из пушки в шахте. Что это они затевают?

— Идут воевать на юг, — сказал Густав. — Там, под шахтой, есть старые туннели, которые выходят на другой стороне горного хребта.

Все в изумлении повернулись к нему.

— Откуда ты знаешь? — спросил Райнер.

— Мимо нас шел патрульный, он и сказал об этом.

Райнер поднял бровь:

— Ты что, понимаешь, что они бормочут?

— Еще бы, — сплюнул Халс. — Слуга всегда знает язык своего господина. И я подозревал, что с тобой что-то не так, демоноплоклонник… Подонок!

— Если я служу темным, то почему не предал вас до сих пор?

— Погоди, откуда все-таки ты знаешь их язык? — спросил Райнер.

Сперва казалось, что этот вопрос так и останется без ответа, но, чуть помедлив, Густав вздохнул:

— Не знаю, но он похож на язык коссаров. В полку копейщиков, в котором я служил под Кислевом, существовало подразделение коссарских всадников — я выучил их язык, особенно ругательства, когда лечил им раны.

Остальные холодновато-раздумчиво посмотрели на него, словно не веря.

— Что еще ты понял? — спросил Райнер. — Какие-нибудь детали?

Густав пожал плечами:

— Говорю же, я знаю лишь несколько слов. Они сказали — юг, туннель и замок, и я решил, что они собираются воевать у замка, а вот защищать или осаждать его — непонятно. Название тоже прозвучало — что-то типа Норс… или Норд…

У Райнера сердце подскочило в груди.

— Нордбергбрухе!

— Может, и так.

— Так это же замок лорда Манфреда, — сказал Павел. — Что там говорил капитан Вирт? Вроде что северяне уже взяли замок.

— Ага. — Райнер повернулся к Густаву. — Почему ты раньше не сказал?

— А вы не спрашивали.

Райнер поморщился и заглянул в пещеру как раз вовремя, чтобы увидеть, как пушка исчезает в туннеле. Он отчаянно соображал. Если эта пушка заговорит, Империи придется скверно. А ему-то что? Империя бросила его в тюрьму и заклеймила по ложному обвинению. Он не был ничем ей обязан. В то же самое время в его интересах помочь родине. Если Манфреда можно сподвигнуть на вознаграждение за предупреждение о предательстве брата, то насколько больше будет награда, если Райнер поведает ему еще и о пушке?

Он прикусил костяшку пальца. Какой путь наименее опасный? А какой — наиболее выгодный? Как понять?

Наконец он обернулся:

— Так, ребята, у меня есть план. Не думаю, что он вам понравится. Но, полагаю, лучше шанса нам не представится, так что давайте проголосуем.

Все терпеливо ждали. Густав сложил руки на груди.

Райнер сглотнул:

— Думаю, граф Манфред ждет, что Альбрехт присоединится к нему и они оба пойдут на штурм Нордбергбрухе. А как только Альбрехт получит знамя леди Магды, он займется своими делами, а не кинется помогать брату. Скорее всего, он поведет свою армию против него и с помощью этой проклятой штуковины даже победит. — Райнер закашлялся. — Если мы сумеем каким-то образом выбраться отсюда и выйти на равнину, не столкнувшись еще с какими-нибудь северянами, у нас уйдет не одна неделя, а то и месяц, чтобы добраться до Нордбергбрухе — ну, если повезет и по пути нас не сожрет Зигмар-знает-что. К тому времени битва может уже и закончиться, Альбрехт победит, и тогда предупреждать Манфреда и забирать награду будет уже поздно. — Он ткнул пальцем в сторону шахты. — Эти ребята нашли короткий путь, прямо отсюда туда. Я думаю, мы тоже так пойдем.

Те, кому адресовалась эта речь, были не то чтобы не в восторге, а просто потрясены.

— Да, знаю, идея та еще, но это единственная возможность успеть. Что скажете?

Наступило долгое молчание. Наконец Халс усмехнулся:

— Вот что, малый, эта твоя речь про то, что ты все время заводишь нас незнамо куда… Ну, полагаю, она в основном верна. Но даже при этом у тебя больше идей, чем у остальных, а сейчас без этого никак нельзя, так что… я с тобой.

— И я, — сказал Павел.

— И я, — присоединился Франц.

— Империю нужно как можно быстрее предупредить об этих пушках, — сказал Ульф. — Рассчитывайте на меня.

Джано развел руками:

— Что так, что этак — все едино, а?

— Опять в шахту? — Голос Оскара казался лишенным какого бы то ни было выражения.

Густав пожал плечами:

— Ну, я лично туда бы не пошел.

— Может, это ты с нами не хочешь, демонопоклонник? — проворчал Халс.

Густав скривился:

— Может, и так, но вы без меня точно не управитесь.

Райнер поднял глаза:

— В смысле?

Густав усмехнулся:

— Курганцы говорили о препятствии, которое трудно обойти, нечто вроде тупика. Но есть путь.

— И какой? Как оттуда выбраться?

Густав покачал головой:

— Я что, дурак? Да знаю я, что вы обо мне думаете. Да вы б меня зарезали, если бы вдруг решили, что я вам больше не нужен. Считайте это лишней защитой против… несчастных случаев.

Все пригвоздили его взглядами.

— Ну да, ты и в самом деле гадкий червяк, — наконец выдавил Райнер. Он отвернулся, прежде чем Густав успел ответить, и хлопнул в ладоши. — Отлично. Значит, решено. А вот теперь фокус в том, чтобы незаметно пробраться в шахту.

— В шахту? — скорбно протянул Оскар.

— Прости, старина. Но Густав позаботится о тебе. — Он сердито глянул на Густава. — Ведь так, а?

Они вернулись в главный коридор. Через пятьдесят шагов рельсы спустились по пандусу на дно пещеры. Рев огня и шум из кузницы становились все громче. Нижняя часть пандуса уходила прямо в короткий коридор. Его пересекал узкий проход, а за ним, шагах в десяти, виднелось огромное расширение. Райнер заметил множество кузнецов у наковален, выковывающих мечи и части доспехов. Повсюду суетились рабы, поддерживая огонь и раздувая меха. Поперечный коридор выглядел как-то привлекательнее. Он был маленький и темный, из него пахло смертью, разложением и готовящимся на огне мясом.

— Пахнет свининой, — облизнулся Павел.

Густав фыркнул:

— Двуногой свининой.

— Заткни пасть, грязный пес! — рявкнул Халс.

— Тихо, — сказал Райнер. — А теперь потушите факелы и приготовьте оружие.

Они достали мечи и кинжалы и зашли за угол. Вонь стояла невыносимая, и по мере их продвижения она только усиливалась, равно как и шум. Через двадцать шагов они увидели впереди в левой стене крохотный, завешенный лоскутом кожи проход, из-за которого доносился оглушительный грохот молотов и виднелись вспышки слепящего зеленого света. Шум, однако, не полностью перекрывал хор гортанных голосов, поющих что-то непонятное. Вдруг кожаная завеса откинулась, и показались два раба. Они волокли третьего, очевидно мертвого.

Райнер и его товарищи остановились и задержали дыхание, но рабы не смотрели ни направо, ни налево, только вяло тащили свою ношу по коридору, ничего не замечая. Райнер прокрался к завесе и заглянул за нее, но тут же инстинктивно отшатнулся от увиденного. Другие пытались глянуть через его плечо.

За крошечной дверью располагался семигранный зал с колоннами, грубо высеченный прямо в скале. На каждой из стен виднелись огромные изображения кроваво-красных демонов, то ли семи отдельных существ, то ли воплощений одного и того же божества. Семь колонн окружали помост. Сначала Райнер подумал, что на них высечены изображения черепов, но потом сообразил, что черепа настоящие — с выбитыми зубами и следами ударов по темени, причем по всей высоте столбов от пола до потолка. Их были тысячи.

Но Райнера заставили отпрянуть те, кто находился в помещении. Кольцо вооруженных курганцев располагалось вдоль стен, и все они пели не умолкая. Они стояли с непокрытыми головами и все, как один, закатили глаза. На щеках кровью были начертаны какие-то знаки. Центром их внимания явно являлся помост в середине зала. Здесь, где можно было ожидать увидеть какой-нибудь языческий алтарь, стояла огромная железная наковальня, рядом — пылающая печь и низкий широкий резервуар, наполненный красной жидкостью — не иначе кровью. За алтарем нескладный, мало напоминающий обликом человека кузнец раздувал огромные мехи. Ростом порядка семи футов, массивные руки в обхвате никак не меньше торса Райнера. Он был раздет до пояса и весь покрыт шрамами и ожогами, явно нанесенными специально, а вовсе не по оплошности. Сальные черные волосы закрывали лицо, но Райнер различил блеск белых клыков, выступающих в углах рта, и два тупых рога на лбу.

Шаман с безумными глазами и всклокоченной бородой, в волосатом одеянии, явно сшитом из скальпов, стоял рядом с ним и пел хриплым голосом, возглавляя хор. Два воина-курганца на краю возвышения держали обмякшего раба, позади которого виднелись и другие невольники.

Пока Райнер и его товарищи смотрели, кузнец выхватил из печи прямо за рукоять раскаленный меч и бросил его на наковальню. Он поднял над головой могучий молот и принялся ковать. Хотя оружие светилось оранжево-белым, искры, разлетающиеся при каждом ударе, были жутковатого зеленого цвета, такие яркие, что Райнеру жгло глаза, словно он смотрел прямо на солнце. Каждый раз, когда молот опускался, курганцы хором всхрапывали.

Кузнец закончил работу и, нанеся последний удар, положил клинок на наковальню. Пение достигло апогея, и шаман выступил вперед, размахивая молотом поменьше и какой-то железной штукой, по форме напоминающей бутылку для вина. Он поставил «бутылку» донышком на лезвие, как раз под рукоятью, и ударил молотом. Воины рявкнули какое-то двухсложное слово. Снова посыпались зеленые искры, и кузнец поднял меч. На нем отпечатался грубый рунический знак, от которого Райнер непроизвольно отвел глаза.

По сигналу шамана стражники-курганцы толкнули раба вперед. Кузнец, шаман и хор воинов все вместе пропели короткое гортанное заклинание, и кузнец проткнул раба все еще раскаленным мечом. Железо зашипело. Раб пронзительно закричал и согнулся пополам. Кузнец с нечеловеческой силой поднял его над землей и держал до тех пор, пока из раны текла, кипя и брызгая, кровь, стекая по желобу на рунический знак.

Райнер невольно отшатнулся: как только кровь коснулась руны, у меча словно появилась душа, будто какая-то злая сущность вошла в храм. Воины упали на колени и молитвенно воздели руки.

Райнер и его товарищи попятились до завесы с искаженными лицами. Кузнец отдал меч шаману, который поднял оружие над головой и показал собравшимся воинам. Те одобрительно зарычали.

— То, что мы это видели, может нам повредить? — спросил Франц.

— Сыну Зигмара больно видеть, как молот используют для таких злых дел, — сказал Халс.

Ульф поднял руку:

— Рабы возвращаются.

Все отступили в темноту, когда два раба — теперь было видно, что это худые, как скелеты, мужчина и женщина — пробрались к двери и зашли за завесу. Вскоре они вернулись, снова волоча тело убитого раба, и исчезли в темном коридоре.

Райнер подождал немного и дал всем знак двигаться вперед.

Франц вздрогнул:

— Даже думать боюсь, что там еще?

Райнер потрепал мальчика по плечу:

— Ну, что может быть хуже, чем жизнь, которую эти двое бедолаг ведут в неволе?

Они пошли дальше по коридору, и запах смерти ощущался все сильнее. Снова показался свет. За двумя дверями, прикрытыми завесами, по обе стороны зала горели факелы.

Это было огромное помещение: во тьме его невозможно было разглядеть целиком. Широкий выход напротив вел прямо в пещеру с плавильными печами, и Райнер увидел вереницы рабов с ведрами, вершащих свой бесконечный путь. Само помещение заполняли ряды примитивных дощатых кроватей, футов по шесть в длину, а в ширину не больше чем плечи Ульфа.

Кровати слева от двери были пусты. На остальных лежали, свернувшись, костлявые тела со стертыми в кровь от лежания на голых досках локтями и ногами. Они стонали, кашляли и ворочались в тяжелом сне или, что казалось еще хуже, вовсе не двигались.

Пока Райнер смотрел, между двумя рядами кроватей прошла странная процессия. Впереди важно топал стражник-курганец, за ним четверо рабов толкали тележку, нагруженную телами. У курганца была острая палка, которой он тыкал спящих рабов одного за другим. Большинство дергалось и вскрикивало. Если реакции не было, следовал другой тычок, посильнее. Тех, кто все же не реагировал, курганец стаскивал с досок и швырял на тележку, потом шел дальше.

К концу ряда тележка была уже заполнена, и воин рявкнул какой-то приказ. Райнер отскочил, когда рабы повернули тележку прямо на него, и махнул прячущимся в темноте товарищам. Воин вывел рабов из барака через дверь в противоположной стене. Райнер чуть подождал и незаметно приблизился к ней, одновременно побуждаемый любопытством и одержимый страхом перед тем, что вскоре откроется его глазам. Остальные последовали за ним. Райнер заглянул внутрь, надеясь вопреки очевидному, что увидит нечто вроде комнаты для бальзамирования или помойку. Но нет. Это было именно то, что уже давно учуял его нос: кухня. Он в отвращении отпрянул и подтолкнул Франца, когда тот проходил мимо двери:

— Не смотри, парень. Топай дальше.

Франц запротестовал, но Райнер грубо толкнул его вперед. Все проскочили по одному или по два — так было безопаснее — и зашагали дальше, вздрагивая от отвращения после того, что увидели на кухне. Райнер никак не мог избавиться от навязчивого запаха мяса.

Чуть поодаль Ульф остановился у следующей открытой двери.

— Подождите, — прошептал он. — Сюда.

Он вошел в комнату. Остальные заглянули внутрь. Ульф рылся в грудах скверных кирок и лопат, наваленных вдоль стен. Там же были и смоляные факелы, мотки веревки, деревянные ведра, цепи, куски железных рельсов, колеса, кожаные фартуки и перчатки. Все самого неважнецкого качества — сделанное рабами для рабов.

— Если нам придется долго находиться под землей, — сказал Ульф, когда все вошли, — понадобятся факелы и веревка, а возможно, и кирки с лопатами. Надо бы взять, что сможем утащить.

— Мы тут не все здоровые, как ломовые лошади, инженер, — сказал Халс.

Ульф перекинул через плечо моток веревки:

— Мы тут уже видели один обвал. Может, у выхода придется пробиваться через нечто подобное. И потом, нам могут встретиться всякие ямы, пропасти, через которые так не перепрыгнешь, скалы, на которые не забраться. Возможно, нам придется расширять туннель, чтобы пролезть. Или перекрывать его, чтобы спастись от погони. И…

— Достаточно, Уркарт, — отрезал Райнер. — Ты все хорошо объяснил. Не хватало только, чтобы Оскар опять переполошился. Всем взять факелы и веревки. Остальное — на ваше усмотрение.

Все сделали, как он сказал. Халс, хоть и жаловался громче всех, взял кирку и дал Павлу лопату. Снарядившись, они продолжили путь.

Коридор кончился шагов через пятьдесят. Они уперлись в дверь, за которой виднелось красное свечение из главной пещеры. Райнер и его товарищи подались вперед, чтобы посмотреть. Дверь располагалась прямо за двумя огромными печами. Рабы, которые поддерживали огонь, и их надсмотрщики были всего в каких-то трех широких шагах от входа. Райнер мог бы доплюнуть до них. Но вместо этого он посмотрел в начало шахты, чуть правее печей. Это было совсем близко. Короткая перебежка — и они скроются в тени и исчезнут, — но эта перебежка грозила немалыми опасностями.

По меньшей мере дюжина стражников-курганцев встала между ними и началом шахты, и еще около сотни бродило поблизости. Райнер нахмурился. Если бы только нашелся способ отвлечь их внимание от основного помещения всего на несколько секунд!

И лишь он об этом подумал, по пещере разнесся мощный грохот. Все посмотрели наверх — и курганцы, и рабы. Треск повторился. Райнер вытянул шею и бросил взгляд налево. Оказалось, курганец бьет в гонг, свисающий на веревке. Тут же из широкой двери, ведущей к баракам, возникла процессия рабов, сгибающихся под тяжестью огромных дымящихся котлов, которые они несли на длинных шестах.

Надсмотрщики выкрикивали приказания своим бригадам и торопили их вглубь пещеры, где кухонные рабы устанавливали котлы. Приказывать не было необходимости. Рабы положили инструменты и сбились в кучи у котлов, словно волки, загнавшие оленя, облизываясь и расталкивая друг друга.

Павел вздрогнул и отвернулся.

— Не вини их, парень, — сказал Райнер. — Вини врагов, толкающих их на это. А теперь соберитесь. Этот шанс мы не имеем права упускать.

Пока вокруг печей никого не было, они быстро проскочили и спрятались за правой. Жарко было настолько, что они тут же взмокли от пота. Слева открывался путь в темную шахту. Они прокрались к нему вдоль стены, низко пригнувшись.

На полпути к отверстию они выбежали из-за укрытия. Последние тридцать футов предстояло преодолеть по открытой территории. Райнер встал на цыпочки посмотреть, где сейчас курганцы. Те поголовно были заняты у котлов, причем надсмотрщики протягивали руки и вырывали у рабов лучшие куски мяса.

— Готовы, ребята?

Все, кроме Оскара, кивнули.

— Тащи его в нужном направлении, — сказал Райнер Густаву, потом в последний раз посмотрел в центр пещеры. — Отлично. Бежим.

Все пригнулись и побежали, Густав держал Оскара за шиворот. Это заняло всего несколько секунд, но Райнеру они показались вечностью: он был готов поклясться, что каждый курганец в пещере смотрит прямо на него. Но когда они скрылись в темном провале шахты, по пещере не разнеслось ни единого крика, никто не забил в гонг, с окрестных скал не полетели стрелы. Они остановились, лишь пробежав по шахте шагов двадцать, и оглянулись. За ними никто не гнался.

— Ничего, а? — заулыбался Джано.

— Ага, — сухо сказал Павел. — Первый шаг, а впереди еще тысяча лиг.

— Поменьше, пикинер! — проворчал Райнер, бессознательно копируя Вирта. — А теперь пошли. Очень хочется оказаться подальше отсюда.

— И правда, — сказал Халс.

Они двинулись по длинному коридору, еще в недостаточной безопасности, чтобы зажечь факелы. Райнер слышал, как сзади похныкивает Оскар. Их поглотила полная темнота.

Глава двенадцатая ЗДЕСЬ НЕ БЫВАЕТ ХОРОШИХ РЕШЕНИЙ

После часа пути в полной темноте и молчании они решили, что уже можно без риска для себя зажечь факелы, и все с облегчением вздохнули. Все, кроме Оскара. Успокаивающее действие лекарства, которое дал Густав, ослабевало, и он начал тревожно оглядываться и бормотать:

— Тяжесть. Камень. Воздуха нет.

— Ну и зачем ты стал солдатом, стрелок? — ворчал Халс. — Есть хоть что-нибудь, чего ты не боишься?

— Не хотел я быть солдатом, — несколько невнятно пробурчал Оскар. — Я был секретарем милорда Готтенштета. Писал для него письма. Ну, и читал. Он был неграмотный, старый дурак. Но однажды…

Он вздохнул и умолк.

Остальные ждали, что он продолжит, но он словно забыл, о чем говорил.

— Однажды — что? — с беспокойством в голосе переспросил Павел.

— А? Ах да. Ну, однажды был я со своим господином, он вроде как делал объезд подвластных ему земель. Он хотел построить этот, ну, охотничий домик. А пока землемер возился с отвесом и линейкой, измеряя то высоту, то расстояние, я прикидывал в уме и почти не ошибался. Я замечал далекие предметы, которые землемеру было не разглядеть без подзорной трубы. «Молния Зигмара, парень! — говорит Готтенштет. — Из тебя выйдет заправский артиллерист». И ничего лучше не придумал, чем послать меня в артиллерийскую школу в Нульне. Меня! Ученого! Я пытался сказать ему, что, может, глаза у меня и правда что надо, но вот кишка тонка, но он и слушать не желал. — Он пожал плечами. — Мало того, я еще ухитрился оказаться лучшим на своем курсе. Работа мне нравилась: визирование, определение углов, но вот в поле… — Он вздрогнул и обхватил себя за плечи. — Вы хоть раз видели, как огонь низвергается с неба? Такие страшные пасти… — Он внезапно огляделся, словно просыпаясь, и заметил совсем близко каменные стены и низкий потолок, глаза его расширились. — Тяжесть, — забормотал он, — Зигмар, спаси нас! Тяжесть. Дышать не могу.

Райнер поморщился, ему стало неловко.

— Густав, дай-ка ему еще глотнуть, а?

Коридор уходил все глубже и глубже в гору. Время от времени слева и справа появлялись ответвления, в темноту, поблескивая, убегали железные рельсы. Некоторые боковые ходы были забаррикадированы в результате обвала, но компания не сомневалась, куда идти. Глубокие следы, оставляемые колесами лафета, служили надежным ориентиром. Чуть позже рельсы зазвенели, потом послышался металлический грохот. Все быстро потушили факелы и нырнули в боковой туннель. Вскоре показалась целая вереница вагонеток, наполненных рудой, каждую волокли закованные в кандалы рабы с мутными глазами. На первой тележке развалился надсмотрщик-курганец с фонарем.

Как только они прошли, Франц тихо выругался:

— Их так много, а он один. Они что, не могут его придушить? Скинуть в шахту?

— И что потом? — спросил Райнер.

Мальчик недовольно фыркнул, но ничего не ответил.

Когда грохот стих, оказалось возможным расслышать более близкие звуки: стук кирок, впивающихся в породу, щелканье бичей, лай собак. Они отошли обратно в главный коридор и посмотрели вперед. Слабый свет вырывал из темноты далекие участки стены и играл на рельсах.

Райнер поглядел на следы от колес, уходящие вперед, и вздохнул:

— Похоже, боевой отряд промаршировал позади рабочих. Придется обходить их по боковым коридорам и надеяться, что найдем выход на другой стороне. Не зажигайте факелы. Будем освещать путь одним фонарем.

Они шли дальше по главному туннелю, пока отраженный свет не стал достаточно ярким, чтобы они могли видеть лица друг друга, потом принялись искать боковые коридоры. Звуки ведущихся в шахте работ доносились преимущественно слева, и они держались правой стороны, пробираясь по более узким туннелям и петляющим ходам, по которым порой приходилось ползти на карачках.

Наконец они нашли коридор, параллельный главному. Он был почти такой же широкий, а по центру проходили рельсы, по виду более новые и более грубой работы, чем те, которые шли от самой плавильни. Звуки долетали сюда лишь слабым эхом, причем слева, а не спереди. У Райнера затеплилась надежда. Пока имеется возможность найти выход отсюда в главный туннель, есть шанс пройти мимо рабочих без приключений.

Но только он об этом подумал, рельсы зазвенели и задрожали. Приближались вагонетки. Райнер застонал:

— Вот уж точно — не буди лиха… — Впереди был небольшой боковой туннель. Райнер показал на него: — Туда. Там нет рельсов.

Они поспешили. Через тридцать шагов туннель заканчивался круглым расширением без единого выхода — тупик.

— Хорошо. Подождем здесь, пока они не проедут.

Далекий рокот колес внезапно усилился, свет факелов стал ярче, когда приближающиеся вагонетки обогнули угол. Люди обернулись в сторону главного коридора, держа оружие наготове. Джано прикрыл шторку фонаря и спрятал его за спиной. Пока они смотрели, мимо укрытия проехали четыре доверху нагруженные вагонетки. За ними следовал охранник с факелом, держащий на поводке огромного пса, который обнюхивал дорогу.

Курганец продолжал идти, попинывая камни, а собака остановилась у входа в ответвление. Курганец потянул за поводок, но пес не тронулся с места.

Райнер напрягся.

— Иди, — едва слышно шептал он. — Иди. Иди!

Курганец остановился и выругал пса, натянув поводок. Животное зарычало на него и принялось лаять в боковой коридор.

— Покарай тебя Зигмар, язычник, — пробормотал Халс. — Прибей свою зверюгу и забери куда подальше.

Но стражник решил, что собака что-то унюхала, и осторожно прошел вперед. Собака продолжала лаять и натягивать поводок.

Райнер и его спутники попятились в тупик.

— Лучше убить их быстро, — сказал Райнер, вынимая меч. — Но не стреляйте, а то сюда сбегутся все.

Остальные тоже вооружились.

— Надо заманить их сюда, — сказал Халс. — Окружить, короче.

— Хорошая идея. Франц, будешь наживкой.

— Что? — парень оторопел.

Райнер как следует пихнул мальчика промеж лопаток. Тот выскочил из укрытия и застыл, словно кролик, уставившись на приближающегося курганца расширившимися от ужаса глазами. Тот заорал что-то угрожающее и кинулся вперед, выронив поводок и размахивая топором.

Собака рванулась, обгоняя его, с диким лаем. Франц отскочил к дальней стене.

— Ублюдок! — кричал он на Райнера. — Грязный ублюдок!

Павел выставил копье в проход, но довольно низко от земли, как раз перед тем, как появился охранник с собакой. Зверь легко перепрыгнул, а норс шлепнулся на пол, и тут же Халс, Джано и Райнер принялись колоть его копьями и мечами. Ульф замахнулся молотом на собаку и сбил, не дав броситься на Франца.

Чудовище упало, зарычало и развернулось, готовое к нападению. Оно прыгнуло, и Ульф поднял молот и втиснул рукоять между раскрытых челюстей, не позволяя укусить себя за шею, но зверь оказался таким массивным, что сбил гиганта с ног и принялся царапать его когтями.

Курганец кое-как поднялся, он вопил от ярости, из трех глубоких ран сочилась кровь. Райнер боялся, что им опять попался какой-нибудь берсерк с непробиваемой кожей, но, к счастью, этот, хоть и здоровый как бык, был не избранным бойцом, а обычным служакой, застрявшим в шахтах, в то время как другие добывали славу на полях сражений. Райнер наполовину перерубил ему горло, и тот умер на коленях, втянув последний глоток воздуха прямо через рану.

С собакой оказалось сложнее. Франц и Оскар атаковали ее мечами, но их удары не могли пробить даже свалявшуюся шерсть зверя. Ульф, лежа на спине, придавленный чудовищем, удерживал его голову, заталкивая рукоять кувалды в пасть, но его руки уже были изорваны когтями в клочья.

Райнер подбежал вместе с Халсом и Павлом. Джано уронил меч, натянул арбалет и достал стрелу из колчана. Густав, как обычно, держался в стороне.

Райнер рубанул по задним лапам пса и рассек ему левое подколенное сухожилие. Зверь завыл и обернулся, но тут же упал, поскольку не мог стоять на раненых лапах. Павел и Халс кололи его копьями в бок, но он все еще сопротивлялся и бился так сильно, что копье Павла оказалось вырвано из ослабленных лихорадкой рук и стукнуло Халса по лбу. Собака кинулась на ошарашенного пикинера, но Ульф, освободившись из-под огромной тяжести, ударил ее со всего маху прямо по хребтине. Зверь упал, распластав лапы. Джано подошел и в упор выстрелил из арбалета. Стрела пригвоздила голову чудовища к земле, и оно издохло в расползающейся луже крови.

— Отличная работа, парни, — сказал Райнер. — Ульф, ты сильно ранен? Халс?

— Голова немного кружится, капитан. Пройдет.

Ульф поморщился, осматривая изодранную руку:

— Бывало и хуже… но не намного.

— Уже иду. — Густав распаковывал аптечку.

Райнер вгляделся в коридор, ожидая, что появится подкрепление, и вдруг замер с бешено колотящимся сердцем, когда увидел полдюжины лиц, пристально глядящих на него. Это были рабы. Райнер совсем о них позабыл.

— И что с ними делать? — спросил Халс, подходя к нему.

Павел поднял глаза:

— Бедолаги.

— Мы должны освободить их! — сказал Франц. — Взять с собой.

— Мальчик ненормальный, — сказал Джано. — Они нас задержат. Не делать этого.

— Но мы не можем оставить их здесь, — заметил Павел. — Охранники их точно убьют.

Ульф замычал, когда Густав принялся промывать его раны.

— Да их все равно убьют, сейчас или потом.

— Вам решать, капитан, — сказал Халс.

Райнер тихо выругался:

— Вот почему я не хочу командовать. Тут не бывает хороших решений.

Он прикусил губу и задумался, но, куда ни кинь, выходило как-то плохо.

— Лучше всего будет навсегда избавить их от страданий, — предложил Густав. — Они больше не люди.

— Да что чудовище может знать о людях, — сплюнул Халс.

Райнеру захотелось ударить Густава, причем как раз за то, что он был прав. Хирург видел любую ситуацию в мрачном свете и в высшей степени цинично судил о человеческой природе, в итоге Райнеру частенько приходилось признавать его правоту. Убить — это и в самом деле было лучшим решением. Рабы слишком ослабели, чтобы поспевать за ними, и посягнули бы на часть и без того скудного запаса продовольствия, но Райнер чувствовал на себе взгляд Франца и единственного глаза Павла и не мог отдать приказ.

— Мы… мы освободим их и… и предложим им выбрать, следовать за нами или нет.

Сказав это, он покраснел. Какая ужасная нелепица. Какой еще выбор был у рабов? Он приговаривал людей, зависящих от него, просто потому, что не мог решиться убить других людей, которые и так, по сути, были уже мертвы.

Франц и Павел удовлетворенно кивнули, но Густав недовольно забормотал, Джано застонал, а остальные застыли в нерешительности. Райнер подобрал ключи с пояса убитого охранника и пошел по туннелю в направлении главного коридора.

Франц увязался за ним:

— Когда ты меня толкнул, это был грязный трюк.

Райнер сжал зубы. Он устал чувствовать вину.

— Я верил в тебя.

— А ты потерял в моих глазах. — Парнишка пожал плечами. — Хотя тут ты проявил себя храбрецом.

— Да дураком я себя проявил, причем полным.

Рабы осторожно попятились, когда Райнер со своими людьми вышел из туннеля. Их было шестнадцать, по четверо на каждую вагонетку, наполненную пустой породой. Каждая четверка тощих невольников была скована за ноги.

Райнер поднял ключи:

— Не бойтесь. Мы собираемся освободить вас.

Рабы пялились, ничего не понимая, а как только он приблизился, отпрянули.

— Стойте.

Они сделали, как велено. Казалось, они понимают только язык приказов. Райнер присел на корточки и снял все четыре замка. Франц и Павел шли за ним, вынимая цепь, соединяющую кандалы, пока все не были освобождены.

— Вот так, — сказал Райнер, — вы больше не рабы. Мы приглашаем вас последовать за нами на свободу или… пойти тем путем, который вам покажется лучше.

Рабы заморгали, глаза их были пусты. Райнер прокашлялся. И что с ними не так? Они глухие?

— Понимаете? Вы свободны. Можете пойти с нами, если хотите.

Одна женщина, совсем лысая, заплакала — сухой, скрежещущий звук.

— Это ловушка, — сказал другой раб. — Они хотят снова поймать нас.

— Хватит нас мучить! — закричал третий.

— Это не ловушка, — возразил Франц перешептывающимся рабам. — Вы и в самом деле свободны.

— Не слушайте их! — сказал тот раб, который заговорил первым. — Они просто хотят обмануть нас. Возвращайтесь в забой! Предупредите хозяев!

Он отвернулся от Райнера и припустил по коридору. Остальные последовали за ним — так овцы бегут только потому, что побежали другие овцы.

— А, чтоб вас! — рявкнул Райнер. — Стойте! — Он попытался схватить удирающего раба, но тот ухитрился вырваться. — Да остановите же их!

— Что они делают? — ошалело спросил Франц, пока остальные пытались остановить рабов. — Чего это они побежали?

— Говорю же вам — они безнадежны, — злорадно ухмыльнулся Густав.

Павел, Халс, Оскар и Джано схватили нескольких рабов и повалили их на пол, но большинство скрылось в темноте.

— Какая разница, — на бегу сказал Райнер. — Надо отловить их, пока они не привели сюда надсмотрщиков. Джано, дай фонарь!

Райнер и Франц гнались за рабами. Джано, Ульф и Халс бежали за ними, болтающийся фонарь отбрасывал танцующие блики на неровные стены шахты. Райнера удивила скорость, с которой передвигались рабы. Он думал, что голод ослабил их, но оказалось, что постоянный труд придал им такую силу и выносливость, что угнаться за ними было непросто, а еще труднее — поймать: рабы словно знали каждый дюйм туннеля и легко ориентировались в темноте.

— Вернитесь, чтоб вас! — заорал Райнер, но этому приказу никто не подчинился.

Рабы добежали до главного коридора и свернули направо. Свернув вслед за ними, Райнер увидел впереди свет факелов. Он прибавил скорость, поймал раба, бежавшего последним, обхватив его за шею, и бросил наземь.

Раб закричал. Остальные с воплями бросились вперед и разбежались в разные стороны. Некоторые устремились дальше по главному коридору, другие свернули в его ответвления. Все заголосили так громко, как только им позволяли осипшие глотки:

— Хозяева! Хозяева! На помощь!

— Хозяева, здесь чужаки! Защитите нас!

— Они убили нашего надсмотрщика!

Франц ринулся в первый же боковой коридор за двумя рабами, но Райнер схватил его за шиворот и потянул обратно:

— Не глупи! Мы должны держаться вместе.

— Слишком поздно, — вздохнул Джано.

Залаяли собаки, по коридорам разнеслись резкие окрики, приказы, топот тяжелых сапог был слышен все ближе и ближе.

Райнер застонал:

— Назад к остальным, быстро!

Он развернулся и помчался по коридору. Франц, Джано, Оскар и Халс следовали за ним.

Франц, казалось, готов был расплакаться:

— Почему они это сделали? Мы только хотели помочь им.

— Так долго просидели под землей, — сказал Халс, — что больше не верят в солнце.

— Не понимаю, — всхлипнул Франц.

— Я тебе объясню, если уцелеем, — сказал Райнер. — А пока бежим.

Они кинулись со всех ног туда, где оставили товарищей. Курганцы были слишком массивны, чтобы быстро бегать, но собаки оказались резвее лошадей. Райнер слышал их лай все ближе и ближе. Наконец он обогнул поворот и увидел Павла, Оскара и Густава, охраняющих пойманных рабов рядом с вагонетками.

— Бегите! — крикнул Райнер.

— Эй, вы, шевелитесь! — заворчал Павел, подталкивая рабов копьем. — Давайте же!

Но те, едва поднявшись, побежали навстречу Райнеру и его товарищам. Райнер попытался остановить одного раба, пробегающего мимо, и Франц тоже, но те увернулись и помчались дальше, туда, где лаяли собаки.

— Дураки, — всхлипывал Франц.

Они протиснулись мимо вагонеток. Сзади доносились отчаянные вопли и звериный рык. Райнер почувствовал уколы совести, когда понял, что втайне надеется, что собаки пожирают рабов, которых он совсем недавно с таким трудом освободил. Но, видимо, дело было не в этом, поскольку лай и крики становились все громче.

Они обогнули еще один поворот, и Джано растянулся, споткнувшись о каменный выступ. Фонарь выпал у него из руки и грохнулся на рельсу. Свет погас. Над ними сомкнулась тьма. Все остановились.

— Мирмидия, прокляни меня! — вскрикнул Джано.

— Не двигаться, — сказал Райнер. Лай и топот были слышны уже совсем близко. — Всем взяться за руки. Если никого рядом не обнаружили, сообщите.

Он потянулся и нашел чью-то шершавую ладонь.

— Я один, — сказал Густав.

— Не сомневаюсь, — заметил Халс.

Райнер обратился туда, откуда донесся голос Густава:

— Возьми за руку меня.

Мягкая мясистая рука Густава ткнулась и поймала его руку.

— Быстрее! — взвыл Оскар. — Они идут!

Райнер оглянулся. Вдалеке метались по стенам огромные тени собак. Вскоре показались и сами псы, огромные, темные, обгоняющие своих хозяев, несущих факелы.

Райнер побежал, забыв отдать приказ. Впрочем, это было и не нужно. Остальные бежали вместе с ним, слепые, как летучие мыши, то и дело всхлипывающие. Они все знали, что бежать бесполезно, но ничего другого не оставалось. Страх двигал ими, — первобытный инстинкт спасения перед лицом неминуемой смерти.

Райнер споткнулся о рельсы, удержал равновесие и прибился к стене, чтобы не наступать на шпалы. Он слышал, как за спиной топает и отдувается Густав, а в каких-то двадцати шагах шумно дышат и рычат собаки.

«Ну, вот и оно», — подумал Райнер. Сейчас он умрет, лишится всех, кого любил и кто любил его, в черном туннеле под Срединными горами его сожрут чудовищные псы. В голове теснились мысли о том, что он еще не успел сделать, какие деньги не выиграл и не потратил, каких женщин не уложил в постель, какие книги не прочел, какую любовь не испытал. Он обнаружил, что плачет от сожаления. Все это было бесполезно — это ужасное путешествие, да что там, вся жизнь.

Где-то позади вскрикнул Франц. Ульф проревел что-то бессвязное, Райнера толкнули, тявкнула собака. Он обернулся, но толком ничего не увидел — только пляшущие тени и факелы где-то вдалеке.

— Франц?

Но ответа мальчика он не услышал: в этот самый момент в начале цепочки пронзительно закричал Джано, потом Павел и Халс. Посыпались мелкие камешки, разнеслось какое-то странное эхо. Райнер попытался остановиться, избежать скрытой опасности, но Густав, Ульф и Франц налетели на него сзади, и он упал.

— Подождите! Что-то…

Его левая нога зависла в воздухе. Он удивленно вскрикнул и выбросил вперед руки, полагая, что вот сейчас упадет лицом вниз на пол туннеля. Но его руки ничего не коснулись. Под ним ничего не было.

Он падал в бездонную пустоту.

Глава тринадцатая НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО

Падение длилось достаточно долго, чтобы Райнер успел поразмыслить, какая же тут глубина, и сжаться, ожидая, что вот-вот с неизбежностью переломает себе все кости и отобьет внутренности. Но на самом деле он не столько грохнулся, сколько соскользнул куда-то.

Нельзя сказать, что это было совсем не больно.

Райнер решил, что в полете цепляется за выступающую скалу, но поверхность, которая обдирала на нем одежду, была какая-то непрочная, она крошилась и словно соскальзывала вместе с ним. Вскоре она превратилась в очень крутой склон, образованный грязью, гравием и булыжниками. Райнер налетел прямо на один из них и скорчился от пронзившей его боли. Он покатился, подпрыгивая, вниз с какой-то немыслимой скоростью, обдирая локти, колени и плечи. Мозг болтался в голове, пока совсем не перестал соображать, где верх, где низ, жив он или нет, покалечен или цел. В полубессознательном состоянии Райнер закрыл голову руками, но тут склон стал более пологим, и скорость падения уменьшилась.

Он уже почти остановился, наполовину закопанный в гравий, думая, что все-таки уцелел, когда кто-то шлепнулся прямо ему на грудь, ломая ребра, и отскочил, громко фыркая. Райнер попытался вдохнуть, но не смог, словно его легкие были зажаты в тисках.

Второе тело, полегче, но более костлявое, приземлилось ему на лицо. Колено ударило его по носу, и рот наполнился кровью. Наконец Райнер замер, судорожно глотая воздух и сплевывая кровь. Вокруг стонали и вскрикивали от боли слабые голоса. Перед глазами плясали искры. Сначала он решил, что это последствия падения, но позже сообразил: факелы, причем сверху, и довольно высоко, словно на стене замка. Но он был готов поклясться, что свалился гораздо глубже. Курганцы смотрели вниз, пытаясь понять, что стало с Райнером и его товарищами. Ему послышался смех. Райнер подумал, что им, наверное, ничего не видно.

— Н… — он попытался заговорить, но не смог. Дыхания не хватило. Чуть попозже он сделал еще одну попытку. — Никто… не зажигайте… свет. Подождите.

Рядом кто-то хрипло рассмеялся.

— Не бойтесь, капитан, — сказал Халс. — На кой ляд мертвым факелы?

Вскоре факелы исчезли, и воцарилась полная темнота.

— К несчастью, — сказал Райнер, — мы все-таки живы. Халс, у тебя огниво под рукой?

— Да, капитан.

Райнер услышал, как Халс закопошился, потом вдруг зашипел от боли:

— А-а-а, кровь Зигмара! Кажись, я ногу сломал!

— Есть еще раненые? — спросил Райнер, хотя ему было страшно услышать ответ. — Павел?

Послышался невнятный ответ, потом ругательство:

— Я потерял долбаный зуб.

— Оскар?

— Н… не знаю. Ничего не чувствую.

— Франц? Это чудовище добралось до тебя?

— Я… я в порядке.

— Ульф?

Ответа не последовало.

— Ульф?

Молчание.

— Минутку, сэр, — сказал Халс. — Ща зажгу свет.

Райнер продолжил перекличку:

— Густав?

— Моя кожа немного пострадала, вот и все.

— Уф! Надеюсь, аптечка не пострадала.

— Нет.

— Джано?

— Камень… он меня порезал… крови много.

Халс высек искру, сверкнул огонек, и трут загорелся. Он зажег свечу.

Райнер поднял голову и огляделся, щурясь на свет. Казалось, его лицо распухло вдвое и стало невыносимо тяжелым. Вокруг него люди валялись, как сломанные куклы, у подножия огромной каменистой осыпи, поднимающейся куда-то в темноту. Очевидно, это было то самое место, куда рабы сбрасывали пустую породу, которую откалывали во время добывания руды. Он оглядел своих товарищей, одного за другим.

Павел сидел, прикрыв ладонью рот, с пальцев капала кровь. Халс был рядом, со свечой, одна нога согнута под неестественным углом. Франц лежал ниже по склону, свернувшись клубочком и держась за бок, и дрожал. Лица его не было видно. Оскар лежал на спине, глядя вверх, прижав руку к груди. Густав склонился над своими пожитками, перебирая инвентарь. Его полотняная куртка на левом боку была изодрана в клочья, и кожа под ней наверняка тоже. Из сотен мелких царапин сочилась кровь. Джано сидел голый до пояса, промокая рубашкой порез на бедре. Его руки, плечи и грудь пестрели синяками. Райнер был уверен, что под одеждой все выглядят примерно так же. Наконец обнаружился и Ульф — как раз там, куда доходил свет, он неподвижно лежал у подножия холма.

— Густав, — Райнер снова опустил голову, — пожалуйста, проверь, жив ли мастер Уркарт.

— Есть.

Густав осторожно спустился, скользя и утопая ногами в гравии. Он склонился над Ульфом, ощупал шею и грудь, оттянул веки.

— Жив. Но он ударился головой. Не знаю, придет ли в себя. Возможно, и нет.

Райнер застонал. Этого только не хватало.

— Просто чудо, — невнятно сказал Павел, пока Густав карабкался по склону к Джано, который потерял больше крови, чем остальные. — Все живы. Должно быть, Зигмар бережет нас.

— Если бы Зигмар нас и впрямь берег, — сухо заметил Халс, зажигая факел от свечи, — он в первую очередь не дал бы нам грохнуться с этого проклятого утеса.

— Если бы ваш бог с молотком хоть чуть нас поберег, — сплюнул Джано, — не дал бы нам встрять в эту дурацкую миссию.

— Не могу тут работать, — сказал Густав. Он уже перевязал рану Джано, но его аптечка сползала по склону, а сам он увяз почти по колени. — Надо найти место поровнее.

Райнер со стоном сел и огляделся. Остальные медленно, с трудом поднимались. Оказалось, что они упали в расселину природного происхождения, глубокую и широкую, которая расходилась в темноте направо и налево. Холм из гравия, на котором они лежали, представлял собой нечто вроде полукруга на неровном грязном дне, при виде которого Райнер решил, что тут иногда течет вода. Он как раз думал, куда лучше податься, когда вдруг заметил круглое отверстие в противоположной стене расселины. Опять решать. Ну и куда теперь?

И тут он вспомнил о компасе Вирта, который в свое время забрал у погибшего капитана из кошелька на поясе. Он достал прибор и нахмурился. Стрелка указывала на юг — прямо в сторону отверстия.

— Значит, попробуем пойти туда.

Павел и Халс двинулись вниз по склону, обхватив друг друга за плечи, шипя от боли и что-то ворча. Райнер чувствовал себя, в общем, не лучше. Ребра начинали болеть при каждом вдохе, каждый сустав ломило чудовищным образом. Они с Джано развернули одеяло и положили на него неподвижное тело Ульфа, затем с помощью Густава потянули импровизированные носилки вниз.

Оскар и Франц замыкали шествие. Оскар поддерживал левую руку правой, Франц хватался за ребра, сгибаясь чуть ли не пополам. Его куртка была разорвана на спине, штаны почернели от крови.

— Эй, малый, — сказал Райнер, — ты точно в порядке?

— Ерунда, — отозвался мальчик сквозь стиснутые зубы. — Точно.

Волочить Ульфа по засохшей грязи было не так-то просто, у Райнера нещадно ныли ребра и мышцы, но, как только они вошли в туннель, сразу стало легче. Грубо отесанные стены были, однако, почти округлыми, и пол за много веков утоптали и вытерли так, что он стал довольно гладким. К тому же все тут было покрыто какой-то маслянистой субстанцией, мерзкой на ощупь, зато позволяющей тащить Ульфа почти без усилий.

Джано с подозрением принюхался:

— Пахнет крысолюдьми.

Райнер засмеялся:

— Не дури, старина. Крысолюди — это миф.

— Неправда. Они есть.

Павел оглянулся, ухмыляясь:

— Гигантские говорящие крысы? Да ну тебя, тильянец. За кого ты нас принимаешь?

Джано весь подобрался, он явно чувствовал себя оскорбленным.

— Они есть, говорю тебе. Перебили всю мою деревню. Маму с папой. Вышли из земли и всех убили. Я поклялся отомстить им.

— Хм, непросто, учитывая, что они не существуют.

Джано фыркнул:

— Люди Империи думают, что знают все.

— Капитан, — позвал Халс, — тут что-то вроде комнаты. Подойдет для приемной врача.

Он ткнул факелом в круглое отверстие в стене туннеля. Райнер выпустил носилки и заглянул вместе с ним внутрь. Там и правда оказалось круглой формы помещение с выгнутыми стенами и восемью комнатками поменьше, расположенными наподобие пальцев у перчатки. Райнер забрал у Халса факел и вошел. По спине у него пробежали мурашки. Когда-то комната была обитаема, но вот кто тут находился… или что находилось, он не имел ни малейшего представления. Стены покрывали неровные геометрические рельефы совершенно непонятного назначения. На нескольких покосившихся деревянных полках беспорядочно располагались потрескавшиеся глиняные кружки и кувшины. Райнер поднес факел к каждому из ответвлений. Помещения были маленькими и почти круглыми, пол усыпан обрывками холстины и соломой чуть не по колено. Райнер поморщился. Здесь пахло пылью и звериной шерстью и было как-то тревожно и неуютно, зато сухо и, по всей вероятности, безопасно.

— Отлично, — сказал он с несколько притворным энтузиазмом и помахал остальным. — Давайте заходите.

Первыми прихромали Павел и Халс, за ними — Густав и Джано, которые тащили Ульфа. Джано скривился:

— Вот видите. Крысолюди. Мы гнездо нашли.

— С чего ты взял? — отозвался Райнер. — Этих дыр кто угодно мог понаделать.

— Больше похоже на орочью работу, — сказал Густав, отбрасывая носком сапога разбитый кувшин. — Никакой тонкости.

Павел и Халс обменялись тревожными взглядами.

— Только орки? — спросил Халс. — Какое счастье.

— Вы не видите? — Джано показал на стены. — Смотрите. Крысиные морды. Крысиные тела.

Появились Франц и Оскар. Райнер снова поглядел на рельефные картинки. Они вполне могли сойти за изображения крысиных голов с широко посаженными глазами и острыми зубами, но были так абстрактны и так халтурно выполнены, что ничего нельзя было утверждать наверняка.

Он только отмахнулся:

— Орки, крысолюди, какая разница, тут давно никого нет. — Он установил факел в горлышке уцелевшего сосуда и повернулся к Густаву. — Хирург, каковы наши дальнейшие действия?

Он как мог старался быть рассудительным, как хороший капитан, но голова невыносимо болела, а желудок выворачивало — слишком много крови натекло туда из разбитого носа.

Густав оставил Ульфа на одеяле посреди комнаты и открыл аптечку.

— Разберитесь, кто пострадал больше всех. С них я и начну. Будет неплохо, если кто-то наделает шин из этих полок. Ну и пожертвуйте кто-нибудь рубашку, у меня бинты кончаются.

— Думаю, сначала надо осмотреть Франца, — сказал Райнер. — Он истекает кровью.

— Нет, — отозвался мальчик. Губы у него были совершенно белыми. — Я в порядке и сам о себе позабочусь.

Он торопливо захромал к одной из маленьких комнат и исчез внутри.

— Эй, пацан, вернись, — окрикнул его Райнер. — Ты совсем не в порядке.

Он недовольно заворчал и последовал за мальчиком.

Франц опирался о стену дрожащей рукой, голова поникла на грудь. Дыхание было неровным, левый локоть прижат к боку. Ткань рубашки влажно хлюпала.

— Иди отсюда! Оставь меня в покое!

Райнер пригвоздил его взглядом:

— Не валяй дурака. Ты серьезно ранен. Густав должен тебя осмотреть.

— Нет, — всхлипнул Франц, — он… нельзя ему. Никому…

— Но ты же…

У мальчика подкосились ноги, он сполз по стене и растянулся на полу.

— Проклятие! — Райнер вернулся в главное помещение. — Хирург, мальчик потерял сознание.

Густав, который в это время осматривал запястье Оскара, оторвался от работы.

— Сейчас взгляну. — Проходя мимо Райнера, он поднял бровь. — У вас нос торчит в сторону, капитан. Полагаю, вы его сломали.

Райнер поднес руку к лицу:

— А-а-а, вот почему кажется, что голова большая, как дыня.

— Вправим быстренько, — сказал хирург. — А пока разорвите рубашку на полосы.

И он, прихватив аптечку, скрылся в маленькой комнате.

Райнер присоединился к остальным, расположившимся на полу, снял куртку и рубашку. Воздух был затхлый, но намного теплее, чем в шахте. Им было почти удобно. Халс пилил копье кинжалом, пытаясь сделать из него костыль. Джано колол полки, как было велено. Оскар, баюкая раненую руку, раскачивался туда-сюда. Павел прикрыл рот тряпицей, его верхняя губа была рассечена до самого носа и сильно кровоточила.

Он скривился в улыбке, показывая Райнеру окрашенные кровью зубы:

— А я думал, что дальше уродовать меня уже некуда.

— Ничего, вот потеряешь второй глаз — и не придется смотреть на себя, — порадовал его Халс.

Павел усмехнулся:

— Да уж, остается только надеяться.

Вскоре вернулся Густав. Райнеру показалось, что у того странное выражение лица, что-то вроде тщательно скрываемой усмешки, но хирург всегда выглядел так, словно скрывает что-то нехорошее, и сказать наверняка было невозможно.

— Как мальчик?

На лице Густава на мгновение появилась ухмылка, потом исчезла без следа.

— Он спит. Я дал ему микстуру. Собачьи когти прошлись вдоль ребер, потом во время падения в рану попал острый камень. Очень болезненно. Я вынул камень и перевязал рану. Он какое-то время будет слаб, но выживет. — Густав фыркнул. — Если мы вообще уцелеем.

— Смелый этот дурачок, — сказал Райнер со смесью недовольства и уважения. — Слишком уж старается быть крутым.

— Да, — произнес Густав и направился к Павлу с иголкой и ниткой.

Едва он опустился на пол, Ульф резко сел, замахал руками и заорал:

— Звери! Звери!

Инженер задел тяжелыми кулаками Густава и Оскара, остальные предпочли сами отодвинуться подальше.

Райнер встал:

— Ульф! Уркарт! Успокойся. Собак больше нет.

Ульф перестал размахивать руками и заморгал:

— Что?..

— Мы упали. Не помнишь?

— Я… я думал…

— Ты ударился головой, — сказал Густав, который уже пришел в себя. — Как себя чувствуешь?

Ульф потер глаза. Он качался, как пьяный.

— Голова болит. В глазах мутно. Мы упали?

— В кучу шлака, — сказал Райнер. — Мы все пострадали.

— Но хоть от собак убежали! — рассмеялся Халс.

Густав посмотрел Ульфу в глаза:

— Ты контужен. Скажи мне, если с глазами будет все так же скверно.

И он снова принялся зашивать губу Павла.

— Где же мы тогда? — вдруг забеспокоился Ульф. — Где отряд курганцев? Мы их упустили? Мы сможем вернуться обратно? Мы потерялись, да?

— Заткнись, придурок! — крикнул Райнер.

Вот только второго Оскара недоставало. У Густава эликсира не хватит.

Он застонал. Инженер сказал слишком много. На лицах остальных отражалось все более явное беспокойство.

— Успокойтесь. Да, вы все. Конечно, ситуация та еще, но, как только что сказал Халс, мы убежали от собак, а это уже что-то, верно? Что касается отряда, то я понятия не имею, далеко ли он отсюда и где это самое «здесь», но кто-то же проделал эти туннели. Должно быть, они куда-то ведут. — Он снова выудил из кармана компас Вирта. — В данный момент они ведут на юг, куда мы, собственно, и собираемся, так что не все потеряно.

Он на секунду прикрыл глаза и с большим трудом снова их открыл — так сильна была усталость.

— Значит, здесь мы отдохнем, — сказал он наконец. — Места хватит всем. Когда наш хирург закончит работу, мы разойдемся спать, а план будем вырабатывать уже на свежую голову. — Он с облегчением вздохнул, когда увидел, что люди закивали и успокоились. — Хорошо. Караулить будем в две смены. Я пойду во вторую, если кто-то чувствует, что в состоянии потянуть первую.

— Я готов, — быстро отозвался Густав. — Я пострадал меньше всех.

Райнер с благодарностью кивнул, хоть и был несколько озадачен: раньше Густав никогда не вызывался караулить добровольно.

Густав перевязал всем раны и наложил шины на переломы, и все разошлись по маленьким комнаткам. Их ждало странное открытие: темнота более не была непроглядной. Они думали, что, как только Густав расположится в центральном помещении и загасит факел, наступит кромешная тьма, но слабый свет, такой слабый, что они сначала даже не были уверены, не кажется ли им это, осветил комнаты. Казалось, зеленое сияние испускают сами стены или, точнее, то, чем они были покрыты.

— Это уже кое-что, — послышался голос Павла из того помещения, где остановились они с Халсом.

«Да уж, — подумал Райнер, аккуратно опуская голову на постель из вонючих тряпок. — По крайней мере, удастся рассмотреть, что за гигантская мерзость выползет из туннеля и убьет их».

Райнеру снилась игра в кости с каким-то странным противником, который явно пользовался мечеными фишками, и все же он играл снова и снова, делал ставки и каждый раз терпел поражение. Внезапно сновидение прервал отчаянный вопль.

Он заморгал в зеленоватом полумраке, поначалу плохо осознавая, где находится. Крик повторился. На этот раз он узнал голос Густава. Густав! Была его очередь караулить. На них напали! Райнер вскочил и схватился за меч, но тут же едва не упал, так сильно болело все тело. Ощущение было такое, будто его связали железными тросами, которые натягивались при каждом движении.

Он заставил себя двигаться, превозмогая боль, и выполз в центральное помещение. Остальные тоже выглядывали из своих убежищ с оружием в руках. Оскара не было.

Райнер захромал по направлению к туннелю, но его остановил жуткий дребезжащий стон в комнате Франца. Он повернулся и вместе с остальными бросился туда, приготовившись к схватке.

Их глазам предстало странное зрелище. Франц с безумными глазами прижался к стене и одной рукой запахивал куртку, в другой сжимал окровавленный кинжал. Густав лежал у его ног в кровавой луже, хватаясь за рану в глотке, которой уже не суждено было затянуться. Пока Райнер смотрел, его руки расслабились и бессильно упали на землю. Комнату наполнил запах мочи.

— Священный молот Зигмара, мальчик! — в ужасе вымолвил Райнер. — Что ты наделал?!

— Он… — Казалось, Франц еще не совсем проснулся.

— Он убил нашу единственную надежду выбраться отсюда, вот что он наделал, — сердито проворчал Халс. — Дурак ты, вот что. Шею бы тебе свернул!

Франц обхватил себя руками:

— Он пытался… посягнуть на меня.

— Опять? — ухмыльнулся Халс. — На этот раз не пройдет, парень. Ты был с нами, когда Густав напал на ту бедную девчонку. Его не интересуют мальчики, даже такие вот немужественные.

— Да что вам думать, что творит парень! — закричал Джано. — Хочет съесть тебя — руку отдашь. Он нам нужен. Как теперь нам, если он нас не починит, а? — Он плюнул на сапоги Франца.

— Густав знал, как отсюда выбраться, — сказал кто-то у них за спиной. Это был Оскар, он стоял у стены и, казалось, был в полном сознании. — Вы же помните. Там, впереди, какое-то препятствие. Он нам так и не сказал.

— Ага, не сказал, чтоб мы его не прикончили, — отозвался Халс. — А тут приперся этот дурень и убил его! — Он сжал кулаки. — Кажись, пора показать этому сосунку, что значит быть мужчиной. Надо бы дать ему хороший урок, а?

— Нет! — вмешался Райнер. — Нам и так немало досталось. Признаю, он поступил плохо. Но у нас каждый человек на счету и…

— Ш-ш-ш! — зашипел Ульф, который стоял у дверей. — Слышите?

Все умолкли и прислушались. Это был даже не звук, а что-то вроде вибрации в камне.

— В туннель, — скомандовал Райнер.

Они вышли на цыпочках в центральное помещение, оставив Франца у трупа Густава, и прислушались снова.

Здесь звук был громче — рокочущий шепот. Он доносился откуда-то сверху, издалека. Там еще кто-то пел резкими, сердитыми голосами.

— Отряд! — сказал Оскар. — Не иначе.

Павел ухмыльнулся:

— Вот уж не думал, что обрадуюсь, услышав, как маршируют курганцы.

Райнер улыбнулся:

— Вот и хорошо, собирайтесь, выходим немедленно. Вы идите, я вас догоню — надо побеседовать с глазу на глаз с молодым мастером Шонтагом.

— Есть, капитан, — ответил Халс.

Райнер вошел в комнату Франца, пока остальные паковали вещи. Мальчик закутался в свой кожаный дублет и сжал зубы, брезгливо подобрав под себя ноги — подальше от крови, вытекшей из тела Густава.

Райнер сложил руки на груди и привалился к стене:

— Ну, значит, так, парень…

Франц быстро глянул на него и отвел глаза:

— О чем это ты?

— Не прикидывайся дурачком. Я знаю, что тут что-то нечисто. Халс был прав — Густава интересуют девочки, а не мальчики, и твоя отговорка не работает. Что ему было от тебя нужно? Он тебя шантажировал?

— Нет, — угрюмо сказал Франц. — С чего бы… с чего, а?

— А вот это уже ты мне расскажешь. Полагаю, он узнал о тебе что-то, пока лечил тебя. Тайну, которую ты предпочел бы не раскрывать.

Мальчик обхватил колени руками и уставился в пол. Он не отвечал.

— Ну же, парень, — мягко сказал Райнер, — я ж не фанатик-зигмарит. Я тебя не сдам охотникам за ведьмами, но, раз уж я собираюсь вами командовать, я должен знать, что за народ в моем распоряжении: ваши сильные и слабые стороны, всякие мелочи из прошлого, которые могут сказаться в будущем.

Франц лишь хлюпнул носом с самым несчастным видом.

— Так что же? — спросил Райнер. — На тебе клеймо языческого бога? Уродство какое-нибудь? Может, у тебя вторая пара рук или рот на животе? Или предпочитаешь мужиков?

— Я не могу сказать тебе. Не могу.

— Да уж хуже, чем я предположил, все равно не будет. Просто скажи мне, и покончим с этим.

Плечи Франца поникли, голова уткнулась в колени. Наконец он вздохнул, с трудом поднялся на ноги и посмотрел на дверь. Остальные уже выходили в туннель. Когда они скрылись из виду, он обернулся к Райнеру:

— Обещаешь, что никому не скажешь?

— Я не даю обещаний, мальчик, поэтому и не нарушаю их. Но я могу сохранить тайну, если на то есть причина.

Франц нахмурился и снова вздохнул. Он с явной неохотой расшнуровал рубашку и распахнул ее. Его грудь была забинтована от подмышек до живота.

Райнер поморщился:

— Ты так сильно ранен?

— Рана серьезная, — сказал Франц, — но бинты прикрывают не только ее.

Он опустил глаза и стянул вниз тугие бинты.

У Райнера отвисла челюсть. Мальчик и правда выглядел странно. На груди имелись две розоватые выпуклости. «Боги, — подумал Райнер, — с беднягой дела совсем плохи. Выглядит почти так, как если бы у него были…»

— Яйца Зигмара! Ты — девушка!

Глава четырнадцатая ОТВЕДАЙТЕ ИМПЕРСКОЙ СТАЛИ

— Тсс! — громко зашипела она, возвращая бинты на место. — Пожалуйста, не предавай меня! Умоляю!

— Предать тебя? Да мне следовало бы хорошенько тебя выдрать.

Райнер был ужасно расстроен: как это его, столь тонкого знатока женщин, могли так провести? Как же он не догадался? Теперь, когда правда открылась, все казалось до боли очевидным. Ни малейших признаков щетины, хрупкое тело, полные губы, большие темные глаза. Да он видел в театре девушек, переодетых мальчиками, которые смотрелись более убедительно. Должно быть, подумал он, именно дерзость плана сделала возможным его реализацию. Мужчине и в голову бы не пришло, что женщина может одеться как солдат и жить солдатской жизнью, поэтому любые сомнения с ходу отметались и любые недостатки маскировки оставались незаметными: ну кто мог заподозрить, что вон тот солдат — женщина?

Он покачал головой:

— Безумное дитя, и на что тебе все эти глупости? Что на тебя нашло, зачем ты в это втравилась?

Девушка подняла подбородок:

— Я выполняю свой долг. Я защищаю родину.

— Твой долг как женщины — рожать новых солдат, а не хвататься за оружие.

Девушка усмехнулась:

— Правда? А шлюхи, с которыми ты якшаешься в борделях Альтдорфа, его выполняют?

Вопрос застал Райнера врасплох. Он ожидал, что девушка перед ним оробеет и не станет возражать.

— Ну, полагаю, что да… некоторые. Конечно выполняют. Но это к теме не относится. То, что ты сделала, — это извращение. Возмутительно!

— Ты говоришь как жрец-фанатик. Я-то думала, ты светский человек, умудренный жизнью.

Райнер покраснел. Она была права. В театрах и борделях, куда он частенько захаживал до призыва, попадались и женщины, переодетые в мужчин, и мужчины, переодетые в женщин, и его это как-то не задевало. Его больше разозлил не сам ее поступок, а то, что его провели. С этим он никак не мог смириться.

— Но женщины физически не могут воевать! Они слишком слабые, не справятся. И потом, они не в состоянии убивать.

Девушка выпрямилась:

— И что, плохой из меня солдат? Я отставала по дороге? Уклонялась от выполнения долга? Бежала от опасности? Признаю, сил у меня не много и с мечом я не управлюсь, но я стреляю из лука. И что, по-твоему, лучник — не солдат?

— Как сказать. — Райнер наконец нашел, за что зацепиться. — Подумай сама, сколько из-за тебя было хлопот. Вся эта ерунда с палатками. Хирургу не давала себя лечить, опять же. И потом, ты дважды убивала других солдат, чтобы они не разгласили твою тайну, — того беднягу, из-за которого ты оказалась в тюрьме, а теперь и Густава.

— Я не убивала их, чтобы сохранить тайну, — резко проговорила девушка. — Я бы рассердилась, если бы они меня предали, но не стала бы убивать. — Она посмотрела Райнеру прямо в глаза. — В тюрьме я сказала правду. Когда сосед по палатке узнал, кто я на самом деле, он попытался меня изнасиловать, думая, что я подчинюсь, чтобы он молчал. — Она вздрогнула. — Густав сделал то же самое, только хуже. Он сказал, что у меня теперь будет еще одна причина носить повязки. Пытался порезать меня скальпелем, как ту бедную девушку.

Райнер поморщился:

— Чудовище! Но ты-то хоть понимаешь, что, если бы ты была мужчиной, ничего такого не произошло бы? У них просто не возникало бы искушения.

Девушка сжала кулаки.

— Нет. Вместо этого они нападали бы только на крестьяночек и проституток, и никто бы их не остановил! — Она успокоилась и опустила голову. — Прости, я забылась. Я знаю, что не должна служить в армии, что мое присутствие здесь — это неправильно, это преступление. — Она умоляюще посмотрела на Райнера. — Но разве мы все не преступники? Не банда преступивших закон? И вы меняизгоните? Во всех остальных отношениях я хороший солдат. Умоляю, не говори остальным. Я просто не вынесу, если они от меня отвернутся или, что еще хуже, начнут со мной обращаться как с фарфоровой куклой. Позволь мне завершить хотя бы эту миссию. Когда вернемся в Империю, поступай, как хочешь. Я не буду жаловаться.

Райнер долго пристально смотрел на девушку. Открыть всем ее секрет было бы еще хуже, чем сохранить его, но все в нем, как в джентльмене и любителе женщин, восставало против перспективы позволить девушке сражаться и рисковать собой. Он заскрипел зубами. Надо мыслить, как подобает капитану, в интересах всего отряда, а не отдельно взятого человека. А для отряда всяко лучше, если бойцов будет больше и все будут заодно.

— Как тебя зовут?

— Франка. Франка Мюллер.

Райнер вздохнул и ухватился двумя пальцами за переносицу.

— Как же я сглупил. Было бы лучше знать тебя только как Франца. Так я бы точно не совершил ошибку. — Он пожал плечами. — Ну, да сейчас уже ничего не поделаешь. Давай-ка собирайся, остальные уже далеко ушли.

Франка посмотрела на него как-то неуверенно:

— Так ты не выдашь меня?

— Нет, уверяю тебя, не сейчас. Ты мне нужна. Но насчет того, что произойдет, когда мы вернемся в цивилизованный мир, никаких обещаний давать не буду. Надеюсь, это понятно?

Франка лихо отсалютовала, губы ее изогнулись в улыбке.

— Разумеется, капитан. Благодарю вас.

Райнер фыркнул и принялся собирать вещи Густава, пытаясь избавиться от преследующего его образа женских прелестей Франки. Похоже, думать о ней снова как о парне будет трудновато.

Вскоре они поравнялись с остальными.

Халс как-то нехорошо глянул на Франку:

— Странно, что он и тебя не убил, капитан. Ты ж там был с ним один, и все такое…

— Полегче, пикинер, — сказал Райнер. — Я выслушал историю этой… этого мальчика, и я ему верю. Он показал мне порезы на груди — вроде тех, которыми Густав разукрасил девушку в деревне. Похоже, у нашего хирурга были более разносторонние вкусы, чем мы подозревали.

— Может, оно и так, — сказал Павел, — но не жди, что я буду спать с ним рядом.

Они следовали за доносящимся издалека топотом марширующих ног. В странных округлой формы туннелях не было лестниц, только крутые пандусы, которые связывали уровни между собой. Пандусы были снабжены опорами, явно приспособленными не для двуногих, а для четвероногих созданий, и Джано опять начал бредить крысолюдьми. Звук шагов теперь доносился откуда-то снизу, и им пришлось спуститься на пять уровней, чтобы снова услышать его над головой.

— Давайте прибавим шагу, пока не найдем следы от колес лафета, — сказал Райнер. — Сбиться с пути совсем не хочется.

И они пошли быстрее, хотя не выспались и прилично устали. Халс бодро хромал, опираясь на импровизированный костыль, Джано поддерживал Ульфа под локоть: здоровяк еще не совсем твердо стоял на ногах после контузии. Оскар словно в полусне плелся посередине, глоток из бутылочки Густава его вполне успокоил. Теперь путешествовать было как-то полегче — в факелах они уже не нуждались. Слабого свечения, исходившего от стен, было вполне достаточно, хотя лица путников из-за него выглядели неприятно бледными.

Через несколько часов Халс нашел в неглубокой нише сломанный тесак. Он был так огромен, что даже Ульфу было не сомкнуть пальцы вокруг рукояти. На поврежденном лезвии запеклась кровь.

— Орки, — сказал Павел. — Это точно.

Халс поковырял корку крови. Она легко отвалилась.

— И главное, непонятно, выбросили эту штуку неделю или сто лет назад.

Райнер грустно заметил:

— Мы и так уже на пределе бдительности, точно? Пошли.

Они зашагали дальше, но, что бы там ни говорил Райнер, напряжение еще больше возросло, на каждом повороте они беспокойно оглядывались, от каждой тени шарахались.

Райнер дал другим немного обогнать себя и шел рука об руку с Франкой.

— Я все же не понимаю, как ты стала солдатом. Что на тебя нашло, что ты так резко поменяла жизнь?

Франка вздохнула:

— Любовь.

— Любовь?

— Я дочь мельника из городка Говерн. Знаешь его?

— Кажется. К югу от Нульна, так?

— Именно. Отец решил выдать меня за сына торговца зерном из Нульна. Он надеялся договориться о выгодной оптовой цене с отцом этого парня. А я, к несчастью, была влюблена в сына фермера, который часто приносил пшеницу на нашу мельницу, — Ярла. Сын торговца мне не нравился, этакий осел. Но отец не прислушивался к моим желаниям.

— Ну, многие отцы грешат этим, — скривился Райнер, вспоминая о своем отце, которого едва ли можно было назвать понимающим.

— Сын торговца и я должны были пожениться прошлой весной, и я подумала, что смогу перенести все это, если мы будем продолжать видеться с Ярлом, но тут пришли хаоситы, и лорд фон Госс призвал Ярла в отряд имперских лучников. — Она горько рассмеялась. — Сын торговца был освобожден от военной службы, потому что они с отцом поставляли в армию провиант. И тут до меня дошло, что я останусь одна с этим жалким бахвалом, пока Ярл будет сражаться где-то далеко, и… и Ярл вполне может не вернуться.

— Такова женская доля с начала времен, — сказал Райнер.

— Да пусть заберет ее Хаос, эту женскую долю, — с издевкой сказала Франка. — Накануне свадьбы я почувствовала, что больше так не выдержу. Я обрезала волосы, украла отцовский лук и сбежала в Госсхейм, где лорд фон Госс собирал армию для похода на север. Я записалась как Франц, младший брат Ярла, и взяла его фамилию. Это были… — она зарделась, — лучшие полгода моей жизни. Мы вместе ели и спали в одной палатке. У нас было все, чего я могла ожидать от счастливого брака.

На этот раз покраснел Райнер:

— А как тебе все это удалось? Где ты научилась стрелять и вести себя как солдат? Видишь ли, вышивка и платья…

Франка засмеялась:

— Думаешь, я из благородных? Я ж дочка мельника, притом небогатого. У моей матери не было сыновей. Я работала на мельнице и таскала мешки с зерном. Я торговалась и шутила с фермерами и ломовыми извозчиками.

— А лук?

Франка улыбнулась:

— Ярл научил меня. В детстве мы играли вместе. Мы бегали по полям и охотились на белок на ферме его отца. Играли в принца и принцессу. Я хотела научиться всему, что умел он, так что и стрелять выучилась. Когда он поручился за меня в лагере фон Госса, никто не усомнился.

— А как ты убила того парня, который…

Франка опустила голову.

— Ярл погиб. На Водном поле. Отравленная стрела. Думаю, мне тогда удалось бы сбежать — многие так делали. Но возвращаться к сыну торговца в его большой дом с большой кроватью и покорными слугами… — Ее передернуло. — Ни за что. И потом, в армии мне понравилось. Мы с Ярлом нашли там хороших друзей. Мы были как братья…

— Брат с сестрой, — съязвил Райнер.

— Как братья, — продолжала Франка, не обращая на него внимания, — сплоченные против могучего врага. У меня появилась цель в жизни. Теперь, когда Ярл был мертв, нужно было, чтобы что-то заставляло меня жить. — Она покачала головой. — Я была дура. Думала, сохраню тайну, но, разумеется, капитан дал мне нового товарища по палатке, и вскоре эта зараза обнаружила… ну, ты знаешь, что было потом.

Какое-то время они шли молча.

— Ты необычная женщина, — сказал наконец Райнер.

Франка фыркнула.

— А, вот как это называется. — Вдруг она остановилась и резко обернулась, прислушиваясь. — Слышишь…

Райнер тоже насторожился и услышал. То, что он считал слабым эхом топота курганцев на марше, становилось все громче.

— Ах, чтоб его… Мы что, обогнали их? Или их догоняет второй отряд и мы опять в ловушке?

Они добежали до остальных.

— Сзади идет отряд, — объявил Райнер. — Вы уверены, что те все еще впереди нас?

— А что, капитан, вы не слышите, как они поют? — спросил Халс.

Райнер прислушался. Звук монотонного пения был ясно различим.

— Тогда, во имя Зигмара, кто это там позади?

— Я посмотрю, капитан, — сказала Франка.

— Нет. Я запрещаю. Ты не…

— Капитан! — быстро перебила Франка. — Я оправился от нападения Густава, и нечего со мной носиться.

— Нет. — В душе Райнер выругал ее. Глупая девчонка сама напрашивается, чтобы он поставил ее под удар. — Ты потерял больше крови, чем остальные, и пока еще слаб. Джано пойдет в разведку. Мы двинемся вперед походным шагом и будем оставлять знаки на всех поворотах.

Франка выпятила нижнюю губу. Джано вздохнул:

— Вот и награда мне за то, что я быстрый.

И он поспешил назад в туннель, а его товарищи продолжили шагать вперед. Франка смотрела прямо перед собой и молчала. Райнер вздохнул.

Еще минут через пятнадцать они начали догонять колонну хаоситов. Уже ясно слышались разные звуки. Скрип колес, монотонное пение солдат, топот сотен марширующих ног. Они вошли в более широкий туннель с многочисленными ответвлениями и наконец обнаружили следы огромного лафета, такого тяжелого, что зеленая глазурь потрескалась и превратилась в липкую пыль. Райнер кинжалом выцарапал стрелку на стене, чтобы Джано не потерял их, и зашагал дальше.

— Теперь осторожнее, ребята, — предупредил он. — Они всего в нескольких поворотах. — Он покосился на Франку. — Э-э-э… я пойду первым. Держитесь в тридцати шагах от меня.

Франка недовольно засопела. Он медленно двинулся вперед. Так они и перемещались, пока Райнер не заметил впереди хвост колонны — неуклюжие рогатые фигуры вдалеке, в желтом свете факелов. Он остановился и поднял руку, давая знак товарищам. Ему было страшно, и в то же время стало легче. Это было похоже на то, как пробираешься за медведем сквозь лес и вдруг выходишь к ручью. Ему не хотелось потерять из виду медведя, но дать тому знать о своем присутствии было бы чистейшей воды самоубийством.

Остальные нагнали его.

— Идите, как идете, — сказал он, — и тогда будем держаться от них как раз на…

Его прервал топот торопливых шагов. Все обернулись, держа оружие наготове. Джано выскочил из темноты, тяжело дыша, с безумными глазами.

— Зеленокожие! — выдохнул он. — В полумиле от нас, позади. Почти увидели меня.

— Тихо! — прошептал Райнер, показывая вперед. — Курганцы там, близко.

— Быстро идут, — продолжил Джано на полтона ниже. — Охотятся. Маленькие отряды, расползаются везде.

— За нами охотятся? — спросил Райнер.

— А какая разница? — отозвалась Франка.

Халс застонал:

— Опять в ловушке. Да проклянет Зигмар всю эту затею!

— Уже проклял, — сказал Павел, — не сомневайся.

— Мы еще не в ловушке, — отрезал Райнер. — Здесь есть еще туннели для маневров. Если нам удастся…

Вдалеке грозно зарокотал чей-то голос.

Райнер подскочил. Все повернулись туда, где должен был проходить враг, и как раз вовремя увидели, как из ответвления шагах в пятидесяти от них появляются огромные тени. В полумраке было трудно разобрать, но, похоже, они приближались. Райнер застонал:

— М-да. Вот теперь мы точно в ловушке. Назад! А если они погонятся за нами, бегите!

Все попятились назад по коридору. Из бокового туннеля появлялись все новые и новые курганцы.

Снова послышался окрик.

— Ну и толку-то, капитан? — спросил Халс. — Нам их не обогнать, может, сразу умереть по-геройски?

— Я лично предпочел бы бесславно, но жить. Это тебе все равно, да? Давай быстрее, у меня есть план.

Халс пробормотал что-то невнятное, так что Райнер разобрал лишь «опять эти треклятые планы», но живенько захромал за остальными в сторону зала.

Противник, поняв, что окрик остался без ответа, осторожно двинулся вперед, потихоньку доставая топоры, лезвия которых отражали зеленое свечение стен. Кто-то один рысцой побежал к основному отряду. Райнеру показалось, что эти типы с топорами ведут себя более предусмотрительно, чем обычно ожидалось от их народа, и он подумал, уж не знают ли и они, что тут водятся орки. Он ругал себя за то, что не догадался, что у противника есть разведчики, проверяющие маршрут заранее. Настоящий капитан интуитивно догадался бы об этом.

Люди как раз добрались до бокового туннеля, из которого они и пришли сюда, когда одинокий курганец высунул голову из другого туннеля как раз у них за спиной. Он расхохотался и что-то с презрением крикнул своему отряду. Райнер не разобрал слов, но значение их было ясно: «Это всего лишь люди».

По коридорам разнесся ответный смех, и Райнер услышал, как весь отряд с топорами припустил бегом.

— Бегите! — крикнул Райнер, подталкивая товарищей в боковой туннель.

Оскар, Франка и Ульф вбежали первыми, за ними — Джано, все еще запыхавшийся после разведки. Павел и Халс замыкали шествие — у Халса то и дело соскальзывал костыль, и он морщился на каждом шагу. Райнеру было ясно, что он вскоре отстанет, но Павел не оставит его одного.

— Ульф! Понесешь Халса. Павел, веди Ульфа.

— Нет, сэр, — запротестовал Халс. — Нечего мужику меня таскать.

— Я помогу ему, сэр, — сказал Павел. — Мы справимся.

— Гордецы треклятые, — сказал Райнер, — еще не хватало, чтоб вы оба погибли. Ульф!

Инженер остановился, взвалил Халса на плечо и побежал дальше. Павел держал контуженного инженера за локоть, чтобы помочь ему ориентироваться.

Райнер услышал, как воины с топорами свернули в туннель у них за спиной. Они уже были близко.

— Кричите, парни! — заорал он. — Кричите как можно громче!

Джано это явно смутило.

— Эй, хочешь, чтобы они нашли нас?

— Не только они, — сказал Райнер и завопил на пределе возможностей: — Эй, зелененькие! Свежее мясцо! А ну, идите сюда!

— А-а-а, — протянула Франка, невольно улыбаясь. — Понимаю. Э-э-эй! Свиньи, вылезайте! Отведайте имперской стали!

Болтаясь за плечом у Ульфа, Халс засмеялся:

— Ты и верно рехнулся, капитан! Ой, славно рехнулся! Валите сюда, зеленые ублюдки! А ну, покажитесь! Трусы разнесчастные, да я тут все стены вашей зеленой кровушкой разукрашу!

Райнер услышал за спиной сердитый рев, и курганцы, до того бежавшие трусцой, припустили со всех ног. Похоже, до них дошло, что он задумал, и особой радости это не вызвало. С каждой секундой они были все ближе.

Но откуда-то спереди раздался ответный рев, и пол затрясся под тяжелыми шагами.

Райнер мысленно вознес хвалу Зигмару.

— Ищите боковой туннель, ребята. Не хватало нам еще попасть между молотом и наковальней.

— Сюда, зелененькие! — кричала Франка. — Обед готов!

— Ай! — вскрикнул Джано. — Идут! Прячьтесь!

Райнер едва успел заметить огромные неясные фигуры с исполинскими топорами, перед тем как скрыться вместе с товарищами в боковом коридоре.

Курганцы позади них закричали, но их голоса тут же потонули в омерзительных, почти животных торжествующих воплях. Голоса более походили на визг рассерженных кабанов, чем на что-либо человеческое. Орки быстро приближались.

Столкновение орков и солдат-хаоситов было похоже на то, как если бы вдруг на огромной скорости столкнулись две железные повозки с мясом. Тут же послышались стук топоров и тесаков, крики боли и ярости. Райнер был не в силах преодолеть искушение оглянуться, но в неверном зеленом свете увидел лишь размытые огромные фигуры в бешеном движении и мелькание поднимающихся и опускающихся лезвий.

— Вперед, ребята, вперед! Ищите дорогу обратно в главный…

Но вдруг Джано резко остановился, и Ульф налетел на него.

— Что за дела? — спросил Райнер.

— Переборщил ты с планом, мальчик, — выпалил Халс, болтаясь на плече у Ульфа. — Вот, еще бегут.

Райнер выругался, заметив новые тени, приближающиеся издалека. К счастью, туннелей здесь было великое множество, и им удалось нырнуть в другой коридор, не попавшись на глаза оркам. Но теперь топот тяжелых ног доносился просто-таки отовсюду. Казалось, орки заполонили решительно все.

— Я без ума от собственной гениальности, — процедил Райнер сквозь зубы.

— Да ну, ты все делаешь правильно, — отозвался Павел. — Всегда нас вытягиваешь из безнадежных ситуаций.

— Ага, и втягиваю в еще более безнадежные, — пробормотал Халс.

Наконец они выбрались из лабиринта, уворачиваясь от бегущих отовсюду орков и курганцев, и спокойно вошли в главный туннель, чтобы продолжить следовать за курганским отрядом, но, пройдя каких-нибудь двадцать шагов, увидели, как прямо на них несутся около пятидесяти хаоситов с факелами. Предводителем был гигант в длинной черной кольчуге, рядом с ним, указывая путь, бежал воин с топором. Но прежде чем северяне успели свернуть в боковой туннель, отовсюду с ревом и визгом хлынули орки, размахивая тесаками.

Райнер и его товарищи скрылись в боковом коридоре и в ужасе наблюдали за схваткой. Это был сущий хаос из дергающихся конечностей, мелькающих клинков и летающих тел. Орки атаковали с животной яростью, компенсируя этим полное отсутствие дисциплины. Курганцы, почти запредельно сильные по человеческим меркам, казались мелочью по сравнению с орками, у которых один скелет массой превзошел бы любого человека. Они валили курганцев с обеих сторон, а тех, кто упал, изрубали на куски огромными тесаками.

Хаоситы были более дисциплинированны по сравнению с орками. Едва оправившись от потрясения, их капитаны принялись зычными голосами отдавать приказы, и воины сгруппировались вокруг них, пытаясь изобразить какой-то элементарный боевой порядок. Теперь они казались сплошной стеной из мелькающей стали: топоры, описывая в воздухе восьмерки, отрубали руки любому орку, который рискнет приблизиться.

Остановленные этим простым маневром, орки принялись кидать в курганцев все, что попадалось под руку. Камней в гладких туннелях было очень мало, так что под руку попадались в основном отрубленные конечности и головы и даже целые тела погибших с обеих сторон. Потом орки пошли в атаку. Хотя трупы орков сбили наземь немало курганцев, теперь хаоситы были готовы к нападению, и их умение владеть оружием и длина топоров позволили изменить ход событий.

Еще несколько групп орков выбежало из боковых туннелей и присоединилось к резне, но курганцы держались, пока к ним на помощь не подоспело подкрепление. Свежее подразделение врезалось в гущу битвы, словно таран, и орки быстро утратили энтузиазм. Они разбежались по коридорам, словно крысы, преследуемые терьером, оставив раненых на милость победителя.

Райнер и его люди попятились. Они были готовы ретироваться, если вдруг нагрянут орки, но этого не случилось. Курганцы тоже не показывались. Они как-то и не думали преследовать противника, только добили раненых орков, сняли с тел доспехи, забрали оружие и отправились догонять основную колонну.

— Народ, — сказал Райнер, наконец выдохнув, — кажется, мы вновь на верном пути.

И они не спеша двинулись вперед, туда, откуда доносился топот курганцев.

Они следовали за отрядом на безопасном расстоянии, пока не решили разбить лагерь. Райнер прошел по туннелю больше половины лиги, прежде чем убедился, что устраиваться на ночлег можно без опасений. Он совсем не хотел напороться на пикеты, которые хаоситы могли устроить вокруг своего лагеря. Ночь (ну конечно, если это была ночь — в туннелях без солнца не разберешь) прошла без приключений, и когда их разбудили шумные сборы противника, они тоже принялись собираться, причем успели отдохнуть лучше, чем доводилось прежде в этом бескрайнем подземном мире.

Райнер выдал Оскару очередную ложку макового настоя, и все тронулись в путь. Он надеялся, что туннели скоро кончатся: припасы были на исходе.

Со временем ответвления и выходы стали попадаться все чаще, пока подземный мир не стал напоминать интерьеры замка с большими и маленькими помещениями или город с пересекающимися улицами и домами. Пандусов между уровнями тоже явно стало больше.

— Кто бы все это ни построил, — сказал Райнер, пока все оглядывались в изумлении, — это был их Альтдорф.

— Может, это и есть Альтдорф, — мечтательно протянул Оскар. — Может, мы как раз под улицей Карла-Франца и почти дома.

Халс фыркнул:

— Не дури, старина. Ну не могли мы так далеко уйти.

— А мне вот кажется, что мы прошли полмира, — прочувствованно сказала Франка.

— Тсс, вы, все, — сказал Джано, махнув на них рукой. — Кажется, они опять останавливаются.

И они остановились и прислушались, пытаясь по одному звуку представить, что происходит. На расстоянии это было непросто. Кто-то выкрикивал приказы, хаоситы явно суетились и бегали туда-сюда, но все перекрывал гулкий вой, словно ветер гудел в каньоне.

— Пора провести рекогносцировку, — сказал Райнер. — Может, за ними можно понаблюдать с верхних уровней. Джано, пошли.

Франка снова зло глянула на него, но сказать ей было нечего.

Райнер и Джано поднялись по ближайшему пандусу и пошли по петляющим туннелям, галереям и комнатам. В некоторых комнатах и даже в целых анфиладах когда-то были деревянные двери, но их давно выбили, а содержимое, что бы оно из себя ни представляло, растащили. На каждом повороте они прислушивались, чтобы убедиться, что хаоситы где-то впереди, и неторопливо двигались дальше.

Наконец уже на третьем уровне они завернули за угол, и на них из круглого входа прямо-таки хлынули шум и свет факелов. Джано подал знак Райнеру, и они на четвереньках поползли к двери. За ней располагалось нечто вроде террасы, идущей по периметру огромного круглого помещения. Сверху и снизу были еще террасы, расположенные наподобие рядов в амфитеатре, связанные совершенно такими же крутыми пандусами, встречающимися через равные промежутки. Стены сплошь испещрены круглыми дырами, большинство которых вело в маленькие комнаты — то ли жилые, то ли складские, разобрать было невозможно.

Внизу толпились воины-хаоситы, их набралось так много, что яблоку было негде упасть. Многие сидели на вещмешках или наспех перекусывали. Посередине стояла пушка, словно хищная птица, окруженная выводком. Райнер подобрался к самому краю и посмотрел направо и налево. Справа он заметил вход в помещение — большую темную арку, в которой исчезал хвост колонны. Курганцы тоже сидели где придется, ожидая с присущим любым солдатам терпением. Слева находился источник шума, того самого шума, который Райнер и его товарищи непрерывно слышали со времени последнего привала.

Это была широкая быстрая река, русло которой врезалось в левую стену под тупым углом, словно меч, рассекающий череп сверху. Стремительный поток ревел, будто дракон, и бился в сломанные опоры руин каменного моста с такой силой, что вокруг них постоянно вздымались волны в шапках белой пены. Тяжелый, но неумело построенный деревянный мост над руинами задерживал армию: по нему плечом к плечу могло пройти не более трех человек.

Тяжеловооруженный воин выкликал имена разных капитанов и вождей, которые должны были провести по мосту свои отряды. Надсмотрщики орали на рабов, которые толкали и тянули пушку, пытаясь ее выровнять.

Райнер посмотрел на узкую переправу и застонал. Других способов перебраться через реку явно не наблюдалось.

— Вот, кажется, мы и нашли «препятствие» Густава.

Глава пятнадцатая КИРАСЫ НАС НЕ СПАСУТ

— Насколько я понимаю, у нас есть два выхода, — сказал Райнер, когда они с Джано вернулись к товарищам и сообщили, что удалось выяснить. — Можно поискать другие способы перебраться через реку, а можно подождать в конце очереди и перейти, как только пройдут хаоситы.

— Ждать уж больно не хочется, — отреагировал Халс. — А ну как притопает еще одна колонна и мы опять попадем в переделку?

— Нельзя ждать, — возразил Ульф. — Если мы хотим успеть предупредить графа Манфреда о приближении курганцев, надо выбраться отсюда раньше их.

— Не знаю, возможно ли это в принципе, — сказал Райнер. — Учитывая, что они уже идут через мост… но чем скорее, тем лучше, как вы и говорите.

— А разве Густав говорил, что знает обходной путь? — обеспокоенно спросил Оскар.

— Говорил, — Халс многозначительно посмотрел на Франку, — но Густав мертв.

— Можно лишь надеяться, что мы сами что-нибудь найдем, — торопливо сказал Райнер. — Разделимся на два отряда и пойдем на запад и на восток от моста в поисках другой переправы, а потом встретимся здесь. Джано, вы с Оскаром и Павлом пойдете на запад. Франц и Ульф отправятся со мной. Халс, останься здесь. Если опять появятся хаоситы, поднимись на один уровень. Мы тебя там найдем.

— Есть, капитан.

Остальные разошлись налево и направо и оставили его одного.

Райнер, Франка и Ульф обошли зал стороной и продвинулись на восток так далеко, как только позволили туннели, а потом — на юг, чтобы найти реку. Это оказалось несложно. Ее рев разносился по туннелям, и они следовали за шумом и влажным ветром, как за стрелкой компаса. Вскоре они нашли туннель, возможно, параллельный реке. Течение заставляло левую стену вибрировать. Туннель пошел вниз под небольшим углом, и вскоре они зашагали по мелководью.

Шагах в тридцати от них поток пробил в стене отверстие. Сквозь него виднелась река. В туннеле солоноватая вода стояла по колено. Каждая волна прилива вплескивала сюда новые порции воды.

Райнер и его товарищи приблизились к отверстию и выглянули наружу. Райнер поморщился, когда ледяная вода попала в сапоги и потекла по ногам. Толком ничего не было видно. Река вырывалась из темноты слева и исчезала в темноте справа — вот и все. И ни одного намека на мост.

И они пошли дальше по причудливому лабиринту туннелей и галерей, залов с высокими потолками и переходов, где приходилось ползти на четвереньках. Было много выходов к реке — и природного происхождения, и специально вырубленных, но… никаких мостов. Один-единственный, на который они наткнулись, представлял собой жалкие развалины — каменный пролет торчал всего на несколько шагов над бурным потоком, — с другой стороны то же самое, ну и гостеприимно выглядящий вход в туннель.

— Можно его восстановить? — спросил Райнер Ульфа. — Ну, конечно, если найдем какие-нибудь бревна.

Ульф покачал головой:

— Нет, капитан. Река слишком широка и быстра. Нам бы понадобились два высоких дерева и опора посередине.

— А-а-а. Тогда пошли дальше.

Но и дальше ничего не встретилось. Ближе к главному залу они нашли первый из целой серии узких причалов на каменном основании, но эти сооружения не слишком выдавались вперед и поэтому не годились. На противоположном берегу были точно такие же — они напоминали зубы крокодила, впившиеся в воду.

Наконец они поняли, что дальше не пройти. Последний причал был так близок к главному залу, что отсюда частично виднелся мост и слышался рев курганцев, перекрывающий шум потока.

Ульф, прищурившись, осмотрел мост.

— Орочья работа, — фыркнул он. — Шаткая конструкция. Стащили все деревяшки, какие смогли найти, и связали веревками. Странно, что он все еще держится.

Райнер пожал плечами.

— Может, они все туда и провалятся. — Он обернулся назад. — Нужно возвращаться и выяснить, не нашли ли остальные что-нибудь подходящее.

Ульф зашагал за ним, но Франка продолжала разглядывать мост:

— М-да, а вот если подплыть отсюда и пробраться снизу по балкам?

— Что? — Райнер усмехнулся. — Конечно, можно, вот только нас при этом унесет течение, а если и нет, где мы окажемся? Под мостом на дальнем конце, безо всякой возможности выбраться, мокрые до нитки, а над головой у нас будут топать хаоситы?

— Ну да. А что, если на другой стороне есть еще один причал, ниже по течению?

— Нас все равно смоет, — сказал Райнер.

— Не смоет, если воспользоваться веревками, — предположил Ульф, задумчиво потирая подбородок. — Если передвигаться постепенно, может и сработать.

Райнер нахмурился, подумав о натекшей в сапоги холодной воде и представив, каково будет оказаться целиком погруженным в нее. Он вздохнул:

— Давайте посмотрим, не нашли ли наши товарищи более цивилизованную переправу.

Не нашли. Все пути обрывались у реки.

— Но, — сказал Павел, когда Франка еще раз изложила свой план, — на дальнем берегу есть причал, шагах в тридцати вниз по течению.

— Двадцать пять, — сонно поправил Оскар. — Плюс-минус один фут.

Все ошалело посмотрели на него.

— Ты что, и правда можешь так точно определить? — спросил Райнер.

Оскар пожал плечами:

— Себе на беду.

— Причал перед мостом примерно на таком же расстоянии, — сказал Ульф. — Возможно, немного поближе.

Они отошли от главного туннеля в бесконечное пересечение коридоров и прикинули, сколько у них имелось веревки. Во время падения и погонь часть они все-таки растеряли, но и так оставалось больше ста пятидесяти футов.

Ульф удовлетворенно кивнул:

— Может, и сработает.

Райнер подумал, что впервые видит гиганта счастливым.

Разобравшись, кто, что и как будет делать, они прошли обратно к реке.

Все с трепетом смотрели на воду. Одно дело говорить, — мол, прыгнем туда, в реальности все выглядело совсем иначе. Течение было пугающе быстрым, а вода — холоднее льда. Райнер невольно представлял, как его на полной скорости размажет о камни. Остальные то вздрагивали, то сглатывали, — похоже, их одолевали подобные мысли.

— Я не умею плавать, — беспокойно сказал Халс.

— И я, — отозвался Павел.

— Ну, плавать и не придется, — сказал Ульф, обвязывая самую длинную веревку вокруг каменного столба. — Течение понесет тебя быстрее, чем вообще возможно плыть.

Райнер и сам был напуган, но отчаянно пытался говорить как ни в чем не бывало:

— Вот что надо сделать — это задержать дыхание и попытаться не всплывать на поверхность, пока не окажешься под мостом. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь грязеед углядел, как мы тут болтаемся.

— А вот кирасы оставим здесь, а то пойдем ко дну, словно камни, — сказал Ульф.

— Оставить кирасы? — закричал Халс. — Да ты рехнулся! А если нам придется биться с хаоситами?

— Ну, если вдруг мы и правда столкнемся с хаоситами, кирасы нам не помогут, — сказал Райнер.

Ульф снова поглядел на мост, прикидывая длину веревки, затем повернулся к Оскару:

— Стрелок, сколько отсюда до моста?

Оскар был всецело поглощен созерцанием дыры в колете.

— Оскар, — позвал Райнер. — Оскар, проснись, старина. Далеко ли до моста?

Оскар поднял глаза, заморгал, потом сощурился:

— Сорок семь футов. Дайте-ка еще глотнуть из бутылочки, а?

— Когда переберемся на другой берег, — сказал Райнер.

Ульф отмерил сорок семь футов веревки, пользуясь огромным сапогом, как меркой.

— Чуть меньше — и мы не достигнем моста, чуть больше — и головы себе порасшибаем.

Райнер с трудом сглотнул:

— Тогда первым пойду я — у меня голова покрепче.

Вообще-то, он предпочел бы оказаться последним, но от командира ожидалось, что он поведет всех за собой.

Ульф обвязал веревку вокруг его пояса:

— Не вдыхай, когда всплывешь, — они могут услышать.

— А что ж не привязать камень к моим ногам и не дать как следует по голове — тогда меня еще и не увидят?!

Ульф посмотрел так, словно размышлял над этим предложением.

Райнер развернулся и сел на краю причала. Он глубоко вдохнул раз-другой, потом сообразил, что перед смертью не надышишься, вздохнул и принялся спускаться к реке.

При погружении в холодную воду он чуть не завопил, а течение с такой силой било по ногам, что, вместо того чтобы аккуратненько, тихонечко соскользнуть, он просто плюхнулся, и его сразу же унесло потоком. Оставаться под водой было нетрудно — река тянула его вниз, словно коварная соблазнительница в свои сети. Он не видел и не чувствовал ничего, кроме холода и мощности течения. Но, не успев начаться, путешествие уже закончилось. Он резко остановился лицом вниз, веревка вокруг пояса натянулась, и река принялась дергать его туда-сюда, словно воздушного змея в ветреную погоду. Он вытянул руки, пытаясь нащупать причал.

Бороться с течением было почти невозможно, не говоря о том, чтобы прижать руки к бокам. Если он совсем расслаблялся, руки смыкались над головой. Легкие пылали, разрывались, было не вдохнуть. Наконец левая рука коснулась камня, и он подтянулся к причалу.

Его голова поднялась над водой, и в последний момент он вспомнил, что вдыхать надо медленно, как бы ни хотелось хватать воздух огромными глотками. Крошащийся гранитный причал поднимался над водой всего на несколько футов. Он взобрался на него и вцепился изо всех сил, дрожащий и ослабевший, в деревянную конструкцию орочьего моста. Он поднял глаза, пытаясь понять, не заметили ли его, но не услышал ничего, кроме бесконечного топота сапог хаоситов над головой. Он так замерз, что почти не чувствовал пальцы. Немного придя в себя, он отвязал веревку, резко потянул ее на себя и отпустил. Она ускользнула по воде в темноту, словно змея.

После показавшегося бесконечным ожидания, когда он уже успел подумать, что остальных нашли и поубивали и что он останется тут один, окруженный врагами, в бескрайнем подземном мире, из воды на расстоянии вытянутой руки от причала вынырнул Оскар. Он был на удивление спокоен, и Райнер без затруднений помог ему выбраться.

— Все хорошо, Оскар? — прошептал Райнер.

— О да. — Оскар вытирал глаза. — Воды я не боюсь — как-никак вырос у озера. Но тут так холодно! Можно глотнуть немного, просто чтобы согреться?

— Мы еще не добрались до того берега.

Они отправили веревку обратно, и вскоре один за другим к ним присоединились Франка, Павел, Халс, Джано и, наконец, Ульф. Все прибыли тихо и без проблем, за исключением Халса: он закричал от боли, когда веревка обмоталась вокруг сломанной ноги и затянулась при резком торможении. Павел быстро закрыл другу рот ладонью, пока тот не пришел в себя, а остальные смотрели вверх, ожидая, что на них вот-вот уставится кто-нибудь в рогатом шлеме. К счастью, рев несущегося потока перекрывал все шумы.

Прибывший последним Ульф привязал к концу веревки камень, отколовшийся от причала, чтобы веревка утонула и не выдала их присутствия, плавая на поверхности.

— Первая часть завершена, — с облегчением сказал Райнер. — А теперь — вперед, на тот берег.

Будь немного посуше, а сами они — поцелее, ползти по нижней стороне моста было бы не так и сложно: тут вполне хватало широких балок. К несчастью, дерево было ничем не обработано, на постройку пошли свежесрубленные стволы, из которых все еще сочилась смола, к тому же скользкие от мха и водорослей, и каждый шаг приходилось делать с величайшей осторожностью. Местами бревна соединялись так ненадежно — просто с помощью веревки, без гвоздей или деревянных штифтов, что прогибались под тяжестью путников. Райнеру вспомнилось время, когда он лазал по яблоням в отцовском саду после весеннего дождя, тогда он сорвался и растянул запястье. Халсу со сломанной ногой, и Оскару, рука которого пострадала подобным образом, проделать путь самостоятельно было просто невозможно. Им приходилось помогать на каждом шагу. Павел, как обычно, приглядывал за Халсом, а Райнер помогал Оскару, поддерживая его за руку при необходимости. Несколько раз они едва не соскользнули, но вот наконец перебрались на другой берег, сели и прислонились к скользким бревнам, переводя дыхание.

Ульф в отчаянии мотал головой.

— Безобразие. Ребенок и тот построил бы надежнее. Смотрите. — Он ткнул толстым пальцем в веревки, связывающие бревна друг с другом. — Веревка совсем дрянная. Она растянулась и прогнила от сырости. А что, пару раз полоснуть ножом там и там — и все сооружение… — И он умолк, глаза его помутились.

— Ни в коем случае, ты ненормальный! — закончил за него Райнер.

— Но мы должны! — неожиданно горячо прошептал Ульф. — Должны! Мы можем их остановить. Больше половины их войска останется за рекой. И пушка тоже. На восстановление моста у них уйдет несколько дней, а может, и недель.

— Эй, о чем это он? — поинтересовался Халс. — Что это он собирается делать?

— Хочет обрушить мост, — сказал Райнер. — Вместе с нами. — Он посмотрел на Ульфа и покачал головой. — Ты нас всех убьешь.

— Нет! — выпалил инженер. — В его голосе слышалась отчаянная надежда. — Если я его ослаблю, можно будет привязать веревку к главной опоре и потянуть за нее, когда мы выберемся.

— А если ослабишь его чуть больше, чем хотелось бы, он тут же рухнет нам на голову, и опомниться не успеем, — возразил Райнер.

Ульф сжал кулаки, пытаясь сдержаться:

— Капитан, я инженер и разбираюсь в этом. Разве вы не доверитесь мне в том, что касается моего ремесла, как я доверяю вам?

— Я доверяю тебе как инженеру, правда. Я просто боюсь, что твое желание остановить хаоситов заставляет мечты возобладать над реальностью.

Все подняли глаза, внезапно сообразив, что наверху тихо. По мосту никто не маршировал.

— Что, все прошли? — спросила Франка.

— Быть такого не может, — сказал Халс.

Тишину прервал новый рев и свист бичей, а немного позже — скрип дерева, стоны рабов и скрежет железа по камню.

— Пушка, — догадался Павел. — Они тащат пушку.

Ульф умоляюще поглядел на Райнера:

— Капитан, эту возможность нельзя упустить. Если мы сможем обрушить пушку в реку, то не только задержим, а… кастрируем их! Ослабим как минимум наполовину, а может, они даже сдадутся и отправятся назад.

Райнер прикусил губу. Времени на раздумья почти не оставалось.

— Ну хорошо, — наконец сказал он. — Что нам нужно сделать?

Ульф широко улыбнулся и принялся обвязывать остаток веревки вокруг опоры, которая была ближе других к стене.

— Халс и Оскар, вы привяжетесь к этой веревке и будете ждать здесь. Остальные распределятся по этой части моста и подрежут веревки, связывающие опоры. Когда размотаете веревку, тащите ее сюда и привяжите один конец к этому столбу, другой — себе вокруг пояса. Не хватало нам еще попадать в речку. Но когда мост подастся — прыгайте, привязаны вы или нет. Вы меня понимаете?

— Понимаем. Ты псих, который всех нас угробит, — сказал Халс, но при этом принялся обвязываться веревкой.

Райнер, Ульф, Франка, Павел и Джано начали быстро пробираться назад по балкам. Пушка все приближалась. Времени было мало. Райнер согнулся и стал пилить массу спутанных веревок, связывающих два бревна. Что бы там Ульф ни говорил о гнилых веревках, волокна оказались крепкими и сопротивлялись кинжалу. Ему мучительно хотелось просто рубить их, но шуметь было нельзя. Слева Франка отчаянно работала ножом. Джано был справа, за работой он тихонько ругался и все время оглядывался.

Пушка набирала скорость, и Райнер, мокрый и замерзший, вспотел. Конечно, оставался еще шанс, что огромное орудие обрушит мост и без их помощи. Он так и представлял, как их пригвоздит к речному дну.

Сверху послышались тревожные возгласы, и мост зашатался под огромной тяжестью. Райнер вцепился в дрожащие и качающиеся опоры и задержал дыхание. Странно, но мост уцелел. Райнер выдохнул. Снова послышались крики хаоситов, прокатилась новая волна свиста, — похоже, рабы умудрились врезаться вместе с пушкой в перила моста.

Передышка. Райнер снова принялся пилить, пока рабы, затянув заунывный напев, тащили пушку назад. Наконец он разделил крепкие волокна пеньки и принялся их распутывать, снова и снова обхватывая бревно, словно портной, обмеряющий талию толстого жреца.

Он все распутал и наполовину распилил закрепленный конец, когда пушка снова с грохотом покатила вперед, и на этот раз рабы направляли ее как следует. Тяжелые, окованные железом колеса прогремели по доскам, и весь мост тяжко застонал. Райнер почувствовал, как вокруг продавливается и сдвигается дерево.

Мост так-таки не рухнул, и он снова принялся пилить. Франка проползла мимо с мотком веревки через плечо. Джано тоже почти закончил. Они это сделали!

Внезапный вскрик и плеск воды с другого конца моста заставили Райнера оглянуться. Павел хватался за опору, его ноги болтались над водой. Целое бревно уплыло по реке вместе с приличным количеством спутанной веревки.

— Яйца Зигмара! — выругался Райнер, испуганно оглядываясь.

Слышали ли хаоситы? Он перерубил последние волокна веревки, перекинул ее через плечо и принялся торопливо пробираться к Павлу. Руки пикинера соскальзывали с замшелого бревна, за которое он отчаянно цеплялся.

Сверху послышался резкий окрик. Райнер поднял глаза и встретился взглядом с курганским надсмотрщиком, шлем которого блестел в свете факелов. На миг оба замерли, потом надсмотрщик исчез, и Райнер услышал, как он выкрикивает предупреждение. Пушка остановилась.

— Ульф! — крикнул Райнер, добравшись до Павла. — Нас обнаружили! Отвязывайся — и в речку!

— Но мне еще осталось убрать центральную перекладину!

— Слишком поздно! — Райнер схватил Павла за руку и потянул.

— А что, просто прыгнуть нельзя? — спросил пикинер, пытаясь удержаться на бревне.

— Не отвязываясь? Да нас просто унесет.

К счастью, Павел был тощ и не слишком тяжел. С помощью Райнера он смог снова ухватиться за бревно и заболтал ногами, пытаясь обхватить ими другое.

— Простите, капитан, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Я наступил на него и свалился.

— Забудь. Просто двигайся. Надо отвязаться у стены, а то приземлимся не туда.

Но когда они повернулись к южному берегу, курганцы принялись перелезать через перила.

— Быстрее!

Райнер выхватил меч. Пока они с Павлом лазали по бревнам, пушка снова двинулась, но на этот раз — назад, к северному берегу. Рабы пытались откатить ее из опасного места.

— Нет! — взвыл Ульф. Он устремился вперед с молотом в руке, беспечно огибая опоры. — Пушка должна упасть!

— Уркарт! Назад! — заорал Райнер. — Я приказываю!

Прямо перед ним курганец соскочил на балку, ревя и размахивая топором, и тут же, поскользнувшись, полетел в быстрый поток. Исчез он в мгновение ока. Райнер засмеялся, но тут второй, огромный, с огненно-рыжей бородой, замахнулся на него мечом — этот был осторожнее и одной рукой держался. За его спиной лезли вниз другие.

— В жизни не выкарабкаемся, — сказал Павел.

Райнер стянул моток веревки с плеча и отдал его пикинеру, не спуская глаз с приближающегося хаосита.

— Привяжись. Будем прыгать вместе.

Павел замялся:

— Но ты не говорил…

— Придется рискнуть. Может, и помрем, но ведь шанс есть.

Рыжебородый варвар взмахнул оружием. Райнер пригнулся, и тяжелый меч впился в подпорку. Свой удар Райнер рассчитал точно и ткнул противника в грудь, но меч отскочил от кольчужной рубашки норса.

Райнер отступил за столб, в который тут же снова врубился меч рыжебородого. За спиной у гиганта очередной курганец с воплем полетел в воду.Остальные обернулись. Сзади на них наступал Ульф, размахивая кувалдой. Райнер ошалело смотрел, насколько ловко такой рослый и тяжелый человек передвигается по шатким бревнам — чуть ли не легче, чем по твердой земле. Наверное, потому, что столько лет ему приходилось карабкаться туда-сюда по лесам на строительстве крепостей.

На какой-то жалкий миг, когда очередной противник пал под ударом орудия Ульфа, Райнеру подумалось, что инженер может вот-вот одержать верх, но через перила карабкались новые и новые хаоситы. Казалось, им нет числа. Безнадежно.

— Я отвязался, капитан, — сказал Павел у него за спиной.

— Обвяжи меня за пояс.

Райнер увернулся от очередного удара рыжебородого и подался назад. Он почувствовал, как Павел привязывает его.

— Ульф! Назад, я сказал! Уходим с моста!

— Нет! Остался лишь один удар! — И он попятился от двух нападающих, скользнув за опору, и оказался прямо у них за спиной. — Прыгайте! Все прыгайте! Я к вам присоединюсь!

Рыжебородый бросился вперед, и Райнеру пришлось отскочить, чудом избежав удара, но он потерял равновесие, опора ушла из-под ног, и он полетел вверх тормашками. Где-то рядом мелькнул Павел, а потом ледяная черная вода сомкнулась над ним. Течение рвануло его, словно огромная рука.

Успел ли Павел привязать его? Это выяснилось сразу же. Он резко остановился, тонкая веревка больно впилась в талию. Что-то врезалось в левый бок. Павел. Течение распластало их бок о бок, словно на дыбе. Было невыносимо холодно. Райнер отчаянно пытался опустить руки и ухватиться за веревку. Он попробовал поднять голову из воды. Вода разошлась у подбородка, как у носа корабля, и наполнила рот.

Наконец Райнер поймал веревку. Он потянул, немного приподнялся из воды и глотнул воздух. Рядом Павел пытался сделать то же самое. Райнер отпустил одну руку, схватил его за шиворот и тут же чуть было не сорвался, зато Павел наконец отыскал веревку, и оба они, пусть и с большим трудом, смогли высунуть из воды головы и плечи.

Справа от них оказались Оскар, Франка, Халс и Джано. Они сбились в кучу и отчаянно силились дотянуться до такого близкого берега. Рядом барахтался хаосит, пытаясь плыть, и Райнер снова посмотрел в сторону моста.

Рабы толкали и тянули пушку изо всех сил, и она уже почти достигла северного берега. Позади Ульф раскачивал центральную опору моста, едва успевая обороняться от хаоситов. Он нанес могучий удар, который по шуму перекрыл даже рев водяного потока, но столб остался на месте. Он снова замахнулся, но на него прыгнул курганец и не дал попасть в цель. Они окружили его, размахивая мечами. Ульф был уже ранен в плечо и в ногу. Он взревел и резко повернулся, сбив сразу троих, но на их месте тут же оказались еще пятеро.

Павел потянул за веревку, пытаясь против течения подобраться к мосту.

— Вот дурная голова! Тяните, капитан! Надо ему помочь!

— Ульф! — завопил Райнер. — Прыгай, дуралей!

Ульф бился, как Зигмар в гневе, и, что удивительно, противник на миг отступил, боясь потерять равновесие на шатком мосту. Терять было уже нечего, и Ульф снова, размахнувшись, нанес сокрушительный удар по опоре. На этот раз она подалась, соскочила с креплений и полетела в воду, круша балки.

Хаоситы под мостом застыли на месте, тревожно оглядываясь. Сначала казалось, что ничего не произошло, потом мост застонал, как великан, страдающий несварением желудка, и столбы начали падать в реку один за другим.

Один из хаоситов бросился на Ульфа, ревя от ярости, и опустил меч, словно топор палача. Райнер в ужасе смотрел, как лезвие рассекло ключицу инженера и прошло до самого сердца. Кровь хлынула ручьем.

Ульф был мертв, но казалось, что вместе с ним и мосту пришел конец: как только он упал, обрушился и пролет, медленно, почти изящно переворачиваясь в воздухе.

— Вот дурак, — тяжко сглотнул Райнер, — я ж ему говорил…

Мост осел сначала в центре, потом развалился по всей длине. У северного берега надсмотрщики орали, требуя, чтобы рабы тянули пушку быстрее, но огромное орудие, которое все еще стояло на досках, вдруг начало откатываться назад под все увеличивающимся углом, увлекая за собой и рабов, и разбойников-хаоситов, пока наконец не стало понятно, что оставшиеся опоры больше не могут выдерживать чудовищную тяжесть, и она обрушилась сквозь ломающиеся балки. Пушка раздавила Ульфа и тех, кто его убил, и увлекла их вместе с мостом в реку.

Раздался мощный всплеск. Как только жерло пушки скрылось под водой, словно пасть гибнущего в муках морского чудища, поднялась высокая волна и пошла по реке. Мост обратился в груду обломков, плывущую по течению, и Райнер почувствовал, как натяжение веревки ослабло.

— Возьми себя в руки! — закричал Райнер Павлу и решился-таки взглянуть, где там Халс, Франка, Оскар и Джано.

Они как раз выбирались на берег. Франка лежала на камнях, тяжело дыша. Джано изо всех сил пытался поднять ногу, но тут волна ударила в берег, накрыв его водой до пояса, словно одеялом, подняла его, и Райнер увидел, как всех четверых смыло обратно в реку.

Единственное, в чем им, если так можно сказать, повезло, — это то, что их прибило к Райнеру и Павлу, точнее, просто швырнуло на них. Райнеру пришлось поднять руки, чтобы пролетающий мимо Оскар не ударил его коленями.

— Лови их! — закричал он Павлу. — Держи крепче!

Они с Павлом ухватились за беспорядочную массу тел и конечностей. Вокруг бурлила и пенилась вода, он с трудом разлепил веки и встретился взглядом с Франкой, схватил ее за руку и притянул ближе. Павел поймал Халса за шиворот.

— Наконец-то! — Джано закашлялся, сплевывая воду. — Все помираем, да?

— Осторожно! — закричала Франка.

Райнер обернулся. Бревно, качающееся на волне, чуть не задело его голову. Он оттолкнул его, и тут же другое ударило в спину. Остатки моста неслись мимо них по течению, переворачиваясь и сталкиваясь с глухим стуком, веревки опутали их, словно паутина.

Одна веревка попала Оскару поперек груди и подтолкнула вперед, и его товарищей потянуло туда же. Халс схватил веревку и поднял ее над головой Оскара. Артиллерист был в полуобморочном состоянии. Халс и Павел старались держать его над водой, но и сами могли в любой момент утонуть.

Райнер поймал обмотанное веревкой бревно и вцепился в него:

— Хватайтесь! Все!

Свет, постепенно меркнущий, по мере того как они удалялись от курганских факелов, совсем погас, когда река унесла их за поворот. Райнер на ощупь подтащил Франку к бревну, и она ухватилась рукой. Было слышно, как остальные делают то же самое. Река уносила их все дальше во тьму с устрашающей скоростью.

Глава шестнадцатая БРАТСТВО КЛЕЙМА

Они молча вцепились в бревно, несущееся сквозь непроглядную темноту. Звук их прерывистого дыхания тонул в грохоте реки. Все слишком замерзли и обессилели, чтобы говорить, к тому же их изрядно побило. Райнер не мог думать, что будет потом, и строить планы. Он был крысой, хватающейся за обломки и высовывающей голову из воды, борясь за каждый вдох, все более высокие помыслы ушли, подчинившись непобедимому животному инстинкту борьбы за жизнь, пока в руках и ногах есть хоть какая-то сила.

Мимо них проносились другие обломки, и тогда слышались крики боли и страха. То и дело их сильно бросало о стену на очередном повороте, и Райнеру каждый раз казалось, что они врезались в какое-то невидимое препятствие, которое наконец переломает, изуродует их тела и разобьет черепа.

Его мозг работал настолько плохо, что он даже не понимал, откуда этот постоянный рокот в ушах, пока они с товарищами, так и цепляясь за бревно, не полетели прямо по ступенчатым порогам в клокочущую стремнину.

После жутких мгновений, в течение которых их трепал поток, бревно всплыло, и Райнер обнаружил, что они оказались в относительно спокойных водах. Отдышавшись, он подал голос:

— Все тут?

— Да, капитан, — отозвался Павел.

— Здесь, — сказала Франка.

— Где ж нам еще быть? — проворчал Халс.

— Нас проглотил дракон, — сказал Оскар. — Мы теперь топливо для его огненного дыхания.

— Закрой рот, придурок, — сердито перебил его Джано.

Судя по отзвукам голосов, они находились в большой пещере. Течение все еще увлекало их, но волн не было. Слева послышался глухой, почти музыкальный стук. Райнеру показалось, что это похоже на звук больших деревянных ветряных колокольцев.

Райнер так долго пробыл в холодной воде, что уже почти не ощущал ее, но его катастрофически клонило в сон: вот так просто отпустить бревно и уплыть. Он встряхнулся.

— Огнива у всех промокли, так что… — Он помолчал, поскольку рев течения, который ненадолго затих, снова стал громче. — Мы опять попали в быстрину?

— Не думаю. — У Франки стучали зубы. — Звук доносится откуда-то слева.

Рев потока наполнил их уши, их окатило водой, потом снова стало тише, но стук дерева об дерево не умолкал.

— Нас таскает по кругу, — сказал Райнер, и в желудке у него похолодело. — Нас затянуло в водоворот.

На миг воцарилось молчание, потом заговорил Павел:

— Ну и что нам теперь делать?

— Делать? — невесело рассмеялся Райнер. — Дорогой мой пикинер, да мы уже делаем это.

— Но капитан, — беспокойно сказал Халс, — у вас просто должен быть план. Вы никогда нас не подводили!

Райнер мысленно выругался. Да ну их с этой уверенностью в нем. Он же знает, что подводил их практически на каждом шагу. Они что, не видят?

— Извини, парень. Никаких идей.

Звук быстрого течения снова становился то тише, то громче, но на этот раз уже не настолько, чтобы заглушать собой все, в то время как глухой деревянный стук усиливался. Течение тоже становилось быстрее и одновременно тянуло их вниз. Усталым рукам было все труднее и труднее держаться за бревно.

— Берега нет, чтобы плыть? — недовольно спросил Джано.

— Не знаю. Посмотри сам, возражать не буду.

Тильянца подобная перспектива не обрадовала.

Когда они проплыли мимо источника шума в шестой или седьмой раз, Райнер заметил странное явление. Поверхность воды не была ровной. Она опускалась влево, словно край суповой миски, и теперь деревянный стук перекрывал все шумы.

— Мост, — понял наконец Райнер. — Тут собрались все обломки, а дерево не тонет.

— Ой! — вскрикнула Франка. — Меня тянет вниз!

— Зигмар, меня тоже! — отозвался Халс.

— Держитесь! — закричал Райнер, хоть и понимал сам, что надежды нет.

Течение теперь уходило вниз почти по прямой. Их бревно соскользнуло вдоль борта «миски» и врезалось в другие обломки, и все бешено закружилось в беспокойном равновесии посреди воронки: течение тянуло вниз, плавучесть — вверх. Райнера дернуло с такой силой, что зубы громко клацнули. Он невольно выпустил бревно, и его тут же затянуло вниз, в самое жерло воронки. Обломки бревен нещадно впивались в него какое-то время, но вскоре он оказался ниже. Словно водяной змей ухватил его за ноги и неумолимо потащил вниз, в свое подводное логово.

И снова возобладал животный инстинкт: прекрасно понимая, что сопротивление бесполезно, он хватался за воду, отчаянно силясь всплыть на поверхность, снова глотнуть воздуха и наполнить пылающие легкие.

Внезапно течение свернуло куда-то вбок, и он ударился плечом о камень так сильно, что перехватило дыхание. Его утянуло в безвоздушный туннель, на безумной скорости волоча под шершавым потолком. Одежду и кожу под ней разрывало в клочья. Все слилось в единый сгусток боли, без начала и конца. Он сам не знал, жив или умер, холодно ему или жарко, больно или уже вообще все чувства отказали. Перед глазами была лишь темнота, в которой извивались красные линии. В ушах стучало. Грудь словно сдавили тиски.

И вдруг — воздух.

Он падал.

В воду.

Опять.

Первое, о чем подумал Райнер, всплывая, было: «Во имя Зигмара, что это за свет?» Невыносимо яркое свечение проникало сквозь закрытые веки. Потом он сильно закашлялся, сплевывая воду в огромных количествах и молотя руками, чтобы не утонуть. Было слышно, как остальные делают то же самое. Глаза резало, из носа текло. В горле было такое ощущение, будто он наглотался толченого стекла, но наконец он прочистил легкие и огляделся.

Они с товарищами бултыхались в небольшом горном озерце, окруженном высокими соснами. Из расщелины в скале в озеро обрушивался мощный водопад. На воду села пара уток. Они на поверхности, яркий свет — это солнце, заливающее ковер вечнозеленых трав. Наконец-то выбрались из туннеля!

Рядом забулькал Павел:

— Капитан, я… Халс… я не могу…

Райнер поглядел на него. Пикинер бил руками и ногами, безуспешно пытаясь удержать голову над водой. Халс плавал поблизости лицом вниз, совершенно неподвижно. Чуть поодаль Оскар спокойно греб одной рукой к берегу, где уже приходили в себя Джано и Франка.

— Джано, Франц, — позвал Райнер, — плавать умеете?

— Ага, — хором отозвались они.

— Помогите Павлу выбраться.

Райнер обхватил Халса за плечи, повернул лицом вверх и поволок к ближайшему берегу, болотистому, поросшему камышами.

Когда они достигли мелководья, Павел выкарабкался сам, а Джано и Франка помогли Райнеру вытащить Халса и уложили его на бок. Райнер начал бить его по спине.

Сначала Халс не двигался, и Павел уже начал беспокоиться, но наконец он сильно содрогнулся, закашлялся, и его вырвало прямо в грязь устрашающим количеством воды. Райнер держал его голову, пока все не закончилось.

— Все хорошо, пикинер? — спросил он.

Халс поднял на него покрасневшие глаза:

— В жизни… не буду… купаться.

Павел облегченно заулыбался:

— А прямо сейчас-то зачем начинать, старый козел?

Райнер похлопал Халса по плечу, встал, окинул всех взглядом и покачал головой:

— В жизни не видел более жалкого зрелища.

Халс расхохотался:

— Да ты и сам тот еще красавчик, капитан.

Он чихнул и задрожал.

Дрожали все. Зубы Франки неудержимо стучали друг о друга, и Райнер сообразил, что с ним происходит то же самое. Его тело сотрясала дрожь, пальцы посинели. На прибрежных кустах кизила уже распускались почки, но весна только начиналась, и потом, они были высоко в горах.

— Пальцы на месте? Кости не поломаны?

Все помотали головами, но было ясно, что река и водоворот здорово их потрепали. Халс потерял костыль. У Павла слетел пластырь, и пустая глазница зияла, словно красная пещера. Оскар рассек себе бровь, Джано сильно ободрал руку, а у Франки покраснела рубашка, словно открылись раны, полученные в схватке с боевым псом.

Райнер прищурился и поглядел на ближайшие горные вершины, выискивая знакомые приметы.

— Никто не знает, куда это нас занесло?

Халс сел и огляделся:

— Вроде места незнакомые, но, судя по солнцу, мы должны быть на южном склоне Срединных гор.

Райнер кивнул:

— Ну, где бы мы ни были, надо найти укрытие. Лучше бы просохнуть у огня, пока совсем не околели.

— Под холмом виден дым из трубы, капитан, — сказал Оскар. — Кстати, бутылочка все еще у вас?

Райнеру совсем не хотелось опять поить Оскара настоем. Лекарство уже вызвало привыкание, но в последнее время от артиллериста было много пользы. Райнер порылся в карманах куртки. Пузырек исчез.

— Извини, старина. Я потерял бутылочку.

Оскар сглотнул и кивнул.

— Понимаю. Очень хорошо. — Он обхватил себя руками и вздрогнул.

Райнер чихнул и закашлялся:

— Отлично. Пошли, ребята. Давайте воспользуемся их гостеприимством, кто бы они ни были.

Все поднялись на ноги и кое-как поплелись вниз по поросшему соснами склону.

Райнер оглянулся на водопад. Он был высотой в три дома. Надо же, просто невероятно, что они выжили.

— Падать в воду не так жестко, как на камни, — сказала Франка, словно читая его мысли.

Райнер поморщился:

— Ну, разве что не намного.

Они зашагали вслед за остальными. Райнер бросил осторожный взгляд на девушку, которая уверенно шла рядом с ним. Ах, чтоб ее, такая общительная. Было как-то неловко, что вот — женщина, с ней так легко ладить, как с другом, и все же…

Он покачал головой, пытаясь избавиться от образа Франки, стоящей перед ним, обнаженной до пояса.

До деревни оказалось недалеко — и хорошо, ведь никто из них не выдержал бы долгого перехода, да и к любым возможным опасностям они, в общем-то, готовы не были — не только хромые и побитые, но еще и почти безоружные. У Райнера, конечно, были пистолеты, зато ни пуль, ни картечи. Оставались еще мечи — у него и Джано. Другой арсенал, который они не успели растерять прежде, унесла река. Пропал арбалет Джано, ружье Оскара, лук Франки, копье Павла, костыль Халса (ну, тоже бывшее копье) — все это исчезло во тьме подземного мира, им остались только кинжалы.

Они подошли к деревне как раз тогда, когда солнце исчезло за горами и все вокруг покрыли лиловые тени. Сначала из-за деревьев им показалось, что это приятное местечко, по неизвестной причине не тронутое войной: несколько каменных и дощатых домишек, приютившихся меж холмов у ручья, впадающего в озеро. Из нескольких труб поднимался дым.

Райнер услышал рядом подавленный всхлип Франки.

— Прямо как дома, — сказала она, взяв себя в руки.

Райнер прекрасно понимал ее чувства. После столь долгого пребывания в таком странном месте эти хижины, на которые он и не взглянул бы пару недель назад, казались ему привлекательнее лучшей гостиницы Альтдорфа.

Но когда они приблизились, у Райнера волосы на голове зашевелились. Он сам не отдавал себе отчета, что именно, но что-то точно было не так. Несмотря на валящий из труб дым, место это казалось пустым, покинутым. Вокруг домов буйно разрослись сорняки, окна были распахнуты, ставни свисали на петлях. В деревне царила гнетущая атмосфера запустения.

Они осторожно прошли по грязной улице к колодцу в центре поселения. Не было слышно никаких звуков, свидетельствующих о человеческом присутствии: ни голосов, ни движения, не кричали дети, не бил кузнечный молот. Они огляделись, держа руки на рукоятях мечей и кинжалов.

— Эй, народ! — окликнул Райнер.

Его голос эхом прокатился по деревне и затих в лесу.

— Где они? — прошептала Франка. — Куда они пропали?

— И кто ж тогда разжег огонь, над которым поднимается дым? — проворчал Халс.

— Может, погулять вышли, — предположил Оскар.

— Может, вы и помрете, пытаясь это выяснить, — сказал чей-то грубый голос у них за спиной.

Они резко обернулись. Возле одного дома стоял тощий человек со свисающими на глаза сальными волосами. Он был одет в грязное залатанное тряпье и держал наготове заряженный лук. Он поднял руку, и из-за его спины вышли другие оборванцы. Они показались из-за всех домов, окружающих площадь. Все целились из луков в людей Райнера. Компания была окружена.

Тощий человек вышел на площадь с двумя подручными — один был низкорослый курносый тип с клочковатой бородой песочного цвета, другой — мрачный, мощного сложения воин с длинными косами, свисающими на грудь. Они оглядели всю компанию, и вожак усмехнулся, обнажив лошадиные зубы:

— Смотритесь неважно. Где это вас так?

— Не стоит и возиться, — ухмыльнулся курносый.

Тот, что с косами, показал на кожаные куртки Райнера, Халса и Павла:

— Ну, снаряжение… что от него осталось. Это солдаты.

Улыбка на лице длиннозубого погасла, в глазах появился холодок.

— Вы охотитесь на нас? — спросил он Райнера. — Вы разведчики?

— Лучше убьем их, Хорст, — сказал курносый. — Целее будем.

— Ага, — сказал длиннозубый, откинув волосы и потерев лоб. — Думаю, так и сделаем.

Когда он убрал волосы с лица, Райнер заметил знакомый шрам на лбу. Бандит подал своим людям знак, и он услышал, как со скрипом натянулись тетивы двух дюжин луков.

— Стойте! — закричал Павел.

— Что мы делать? — беспокойно забормотал Джано. — Что мы делать?

— Снимайте перчатки, быстро! — сказал Райнер.

— Снимать… — эхом откликнулся Джано, который пока не сообразил, что, собственно, происходит.

Райнер сорвал зубами все еще мокрую перчатку и показал шрам на тыльной стороне ладони.

— Братья! — закричал он, пытаясь улыбаться как можно шире. — Как мы рады видеть братьев по клейму!

Бандиты застыли на месте. Длиннозубый и его подручные, прищурясь, разглядывали в полумраке его руку, пока товарищи Райнера тоже снимали перчатки и показывали знак молота. Лучники ослабили натяжение тетивы, но оружие не опустили.

— Мы… мы недавно сбежали из колонны осужденных, — сочинял на ходу Райнер. — Нас вели в Мидденхейм восстанавливать крепостные стены. За нами неусыпно надзирали мечники, и едва не…

Тот, что с косами, с угрожающим видом выступил вперед:

— Это вы привели рыцарей Ульрика на наши холмы?

— Нет, нет, — быстро сказал Райнер, подняв руки. — Нет, нет. Мы потеряли их вчера и, увы, потерялись сами. С нами много что произошло с тех пор. Например, медведь…

— И водопад, — подхватила Франка, поняв идею.

Райнер кивнул:

— И еще мы свалились со скалы.

Воин схватил руку Райнера стальной лапищей и внимательно осмотрел клеймо, даже потер большим пальцем, словно ожидая, что оно сотрется. Но этого не случилось, и он что-то буркнул и отвернулся.

Длиннозубый ухмылялся:

— Вам и правда не повезло, а? Изнеженные жители равнин, бродите, значит, по холмам, как потерявшиеся детишки.

Райнер подтянулся:

— Ну да, мы еще не битые жизнью бродяги, как вы. Наши клейма свежие. Но нам предстоит всю жизнь учиться.

Длиннозубый и курносый рассмеялись, а следом за ними и остальные.

— Ну что ж, молодая смена, — сказал длиннозубый, — приступим без лишних сомнений. Покажем вам радости жизни тех, кто вне закона. — Он поклонился. — Добро пожаловать в наше скромное жилище.

Как только он произнес это, из укрытий показались несколько тощих женщин и грязных ребятишек, еще несколько выглянули из окон и дверей полуразрушенных хижин, внимательно глядя на пришельцев.

Райнер озадаченно нахмурился, когда длиннозубый подвел его и его товарищей к самому большому дому. Уже совсем стемнело.

— Так вы бандиты? Или это все же ваша деревня?

Длиннозубый скривился.

— Ну, вообще-то, и то и другое верно. До войны многие из нас жили здесь или поблизости. А потом мы ушли воевать за Карла-Франца — и хороша же была наша награда, скажу вам. Нас вырезали тысячами, покуда рыцари говорили цветистые речи. — Он махнул рукой. — Ну, да вы это знаете, верно? Короче, мы вернулись, а все они были мертвы — наши матери и отцы, сестры и сыновья… — Он вздохнул и огляделся. — Мы и рады были снова жить здесь, но в холмах засели эти северные дьяволы, и нам надо быть настороже. Так и не можем как следует расселиться.

— Недурно прячетесь, — сказал Райнер.

— Ага. Практики сколько угодно. — Длиннозубый пожал плечами. — Если бы мы могли попросить милорда Халшелфта о защите, он бы искоренил язычников и снова сделал эти земли безопасными, но, увы, мы… большинство из нас меченые, как и вы. Он скорее повесит нас, чем защитит.

Они вошли в дом. Мечты Райнера об оленине и мясе кабанов, поджаренном на вертеле, и реках краденого монастырского вина были разбиты, как только длиннозубый предложил им место у маленького очага и послал за едой. Мебели не было. Они сидели на полу. Ветер свистел в пустых окнах, в углах на сквозняке собирались сухие листья и грязь. Огня едва хватало, чтобы Райнер мог согреть руки, не то что просушить одежду.

Бандиты жили скудно, но не жмотничали. Они наполняли миски и кружки гостей, и не по одному разу. Оленины не было. Кабана, впрочем, тоже. Только жилистые кролики, поджаренные до хруста белки и жидкое водянистое варево из овса и дикой моркови. Но, по крайней мере, удалось набить желудки и немного отогреться.

Обкусывая последние кусочки с костей кролика, Халс нагнулся и зашептал на ухо Райнеру:

— А что бы не присоединиться к этим парням? Похоже, они ничего.

Райнер покривился. При свете огня было хорошо видно, как истощены эти разбойники, лица их были худы и нездоровы. Нет, не веселые бунтари, ведущие беззаботную жизнь, а люди, за которыми постоянно охотятся. Они страстно желают вернуться к прежней жизни, но для них это так же невозможно, как слетать на Маннслиб на спине грифона.

— Почему нет? — сказал Райнер. — Да потому, что я тут буду так же к месту, как ты — при дворе короля Бретонии.

— А что? — сказал Халс. — Неплохо.

— Думаешь? Взгляни на них, они же голодают.

— Так ведь зима ж была, — вставил Павел. — Зимой всегда труднее. Но сейчас весна, скоро еды будет навалом.

— А потом опять зима…

Халс пожал плечами.

Райнер заговорил тише и поближе наклонился к ним. Он не хотел, чтобы бандиты услышали.

— Да оставайтесь, если хотите. Я вас останавливать не буду. — Он поднял руку с клеймом. — Но у нас есть шанс в конце пути стереть этот знак и вернуться к нормальной жизни: мне — за карточный стол, вам — на ферму. Мне кажется, это лучше, чем ошиваться в лесах и лопать кроликов до скончания века.

Халс и Павел нахмурились, отодвинулись и пошептались друг с другом. Вскоре Халс снова подался вперед, немного смутившись.

— Мы с тобой, капитан. — Он пожал плечами. — Мы… ну, иногда трудновато поверить, что вернешься домой, особенно после всего, что с нами было.

— Да, — сказал Райнер. — Я знаю.

Кто-то хлопнул его по спине. Длиннозубый сел рядом с ним, его, как всегда, сопровождали двое помощников.

— Ну и как вам нравится наша скромная домашняя пища? — спросил он с усмешкой.

— Лучшее, что мы ели за много дней, — честно признался Райнер. — И мы благодарны вам за гостеприимство.

Бандит отмахнулся:

— Это не гостеприимство. Вы за него так или иначе заплатите. Если останетесь с нами, будете выполнять свою часть работы. Уйдете — так ваши кошельки станут полегче. Ну как, решили?

Райнер вздохнул. Он ожидал чего-то подобного. В конце концов, это были бандиты.

— Полагаю, мы двинемся дальше. Вы были более чем щедры, но вам и самим тут несладко. Не хватало еще кормить лишние рты.

— А куда вы? — спросил тот, что с косами.

Райнер нахмурился и потер руку.

— Тот, кто заклеймил нас, едет сейчас с графом Манфредом, который хочет отбить Нордбергбрухе у северян. У нас есть к нему одно дело, остается лишь найти Нордбергбрухе. — Он криво усмехнулся. — Мы окончательно потерялись.

Курносый скорчил мину:

— Побежите обратно в руки своих палачей? Ненормальные.

— Они хотят предать нас, — сказал воин с косицами. — Надеются заслужить снисхождение за наш счет.

Райнер пригвоздил его сердитым взглядом:

— Вы что, сэр, думаете, я совсем дурак? Я кое-что знаю об имперском правосудии. Для тех, кто носит знак молота, милосердия просто нет. Они могут и не послать меня под топор, а вот киркой и лопатой обеспечат наверняка. Так или иначе, но я умру в цепях.

Воин фыркнул, но длиннозубый раздраженно махнул рукой:

— Прекрати, Герхольт. Ты ж самого Зигмара готов заподозрить. — Он улыбнулся Райнеру. — Вы выбрали непростой путь. Сегодня утром мы видели, как Манфред вел войска к Нордбергбрухе, а из гор выходили хаоситы, чтобы защитить крепость. Думаем пойти туда после битвы, подобрать кости мертвецов.

У Райнера дрожь пробежала по позвоночнику.

— Думаете, значит, что битва уже началась? А войска графского брата, барона Альбрехта, вы видели?

— Боишься, заклятый враг помрет без твоей помощи? — спросил курносый.

— Именно. Не хватало, чтобы какой-нибудь грязный хаосит лишил меня возможности поквитаться.

Длиннозубый покачал головой:

— Манфред никак не мог добраться туда раньше заката. Ну и до утра еще будут собираться. А брата его я не видел.

Райнер изобразил что-то среднее между вздохом облегчения и стоном. Облегчение было вызвано тем, что они не опоздали, но мысль о том, что еще предстоит сделать, сводила всю радость на нет.

— И далеко отсюда до Нордбергбрухе? До утра можно поспеть?

Курносый рассмеялся:

— В вашем состоянии? Думаю, вам туда вообще не добраться.

— Придется идти всю ночь, — сказал длиннозубый, — но до утра поспеете.

Товарищи Райнера застонали.

— Дорогу показать можете? — спросил Халс.

— Ну да, можем, — отозвался курносый.

Они ждали, что еще он скажет, но он молчал.

— Э, так ты все-таки покажешь нам дорогу? — спросил Павел.

Длиннозубый пожал плечами:

— Ну, друзья, это зависит от содержимого ваших кошельков.

Райнер усмехнулся. Он знал, что этим все кончится. К счастью, в отличие от дуэлей, торговаться он умел и любил.

— Ну, у нас не особо много всего, так? В общем, если вам не понравится то, что мы предложим, можете просто убить нас и забрать, что хотите. Поэтому я взываю к вашей чести, взываю к вам как к братьям по клейму — уж обойдитесь с нами справедливо и не забудьте, что загнанные в угол крысы кусаются. Если договоримся, получите хорошую цену за свою помощь. А если нет — что ж, тогда получите еще больше, коли будете биться с нами.

Длиннозубый переглянулся со своими товарищами и кивнул:

— Ну, это честно. Скажите нам, что вам нужно и какова ваша цена.

В конце концов, жизни им сохранили, но Райнеру это стоило всех золотых монет Вирта, одного пистолета и меча, подаренного отцом. С золотом он расстался довольно-таки легко — как досталось, так и ушло, на то оно и золото. А если граф Манфред наградит его, как хотелось бы думать, — о да, они будут в этом золоте по колено. А вот с мечом все обстояло не так просто. Конечно, на золото Манфреда можно было купить клинок и получше — но ведь это будет уже не его меч, верно?

Бандиты их не только не убили, но и подлечили как сумели — разумеется, не так профессионально, как Густав, — показали дорогу и снабдили всех оружием: дали Райнеру меч поменьше, Павлу и Халсу — копья (ну и костыль в придачу), Франке и Джано — луки, а Оскару — большущий старый мушкетон, но пороху и дроби — всего на несколько выстрелов.

Как и посоветовали им бандиты, они спустились с горы вдоль ручья до изрытой колеями тропы, по которой свернули на восток и дошли до главной дороги, и тут уже зашагали на северо-восток со всей возможной скоростью, на которую были еще способны их побитые, измученные тела.

Франка шла рядом с Райнером и улыбалась.

— В жизни не слышала, чтобы кто-нибудь так бегло и правдоподобно врал. Торопимся убить того, кто нас заклеймил. Ха!

— А что, не так? — спросил Райнер. — Может, нам и не посчастливится собственноручно расправиться с Альбрехтом, но, если все получится, мы точно посодействуем его падению.

— Но ты ведь не это имел в виду. Расписал нас как каких-то кровожадных злодеев с мстительными намерениями. Ни разу не встречала такого ловкого обманщика.

— Эй, а когда ты последний раз смотрела в зеркало?

Она пихнула его локтем в бок и беспокойно оглянулась: вдруг кто-нибудь их слышал?

Они шли всю ночь, не сворачивая с дороги, волочили ноги словно лунатики, преодолевая милю за милей. Вскоре все разговоры стихли. Никто даже не пытался притвориться, что сохраняет бдительность. Райнер чувствовал себя как во сне. Порой казалось, что он шагает на месте, а картины вокруг сменяют одна другую. А порой он будто покидал собственное тело и сверху смотрел на вереницу хромых оборванцев, топающих сквозь темные леса и залитые лунным светом пустоши. К утру похолодало, а тепло очага было лишь далеким воспоминанием. Они кутались в изодранные куртки, с тоской вспоминая о тяжелых плащах, которые им выдали в начале этого безумного путешествия.

Когда обе луны уже скрылись за горизонтом, они дошли до поворота, о котором говорили бандиты, и принялись снова подниматься на холмы. Двигались они еще медленнее, чем прежде. Райнер не раз чудом успевал сохранить равновесие на подгибающихся ногах. Больше всего на свете ему хотелось свернуться клубочком и уснуть, пусть даже и прямо посреди дороги. Подбородок то и дело касался груди, и не раз он открывал глаза и не мог вспомнить, когда же, собственно, успел закрыть их.

Наконец, когда слабый розовый свет коснулся снежных вершин, они добрались до перевала и увидели вдали массивную каменную крепость, нависающую над окутанной тенями долиной, словно хищная птица. Долина, открывшаяся перед Райнером и его спутниками, была в форме буквы «У», замок располагался на высокой скале в районе разветвления. У основания «буквы», как раз пониже того места, где они стояли, была деревня. Огни в ней не горели, но поодаль, на безопасном расстоянии от замка, в темноте виднелись костры большой армии.

— Все, ребята, — сказал Райнер, — пришли.

— Это еще смотря куда, — проворчал Халс, но он слишком устал, чтобы испытывать сколько-нибудь сильные эмоции.

Они буквально сползли с холма в долину. Вблизи оказалось, что деревня разрушена: не осталось ни единого здания, у которого уцелела бы крыша и все четыре стены. Многое просто сгорело дотла. На них с упреком, словно воскресшие из мертвых друзья, которых предали, глядели зияющие провалы окон. Стояла полная тишина. Уже светало, но птицы не пели. Казалось, мир испустил последнее дыхание и лежал под ногами, холодный и недвижный.

По мере того как они продвигались по грязной дороге, пересекающей долину посередине, за деревьями и живыми изгородями замелькали белые палатки, разбитые рядами, знамена стоящих здесь рыцарей и полков, а надо всеми — знамя Манфреда: бело-золотое, со львом. К облегчению Райнера, пресловутого знамени с мантикорой видно не было.

Когда они подошли ближе, все вокруг снова наполнилось звуками: гремели котлы и сковородки, скрипели веревки и сбруя, скрежетали точильные камни, кашляли и ворчали сонные солдаты. Вскоре к звукам присоединились и запахи: каша с беконом, лошади, люди, кожа и ткань, дым костра и порох. Райнер и его товарищи глубоко втягивали воздух. Когда-то Райнер неохотно пошел в армию и был готов поклясться, что ему там было совсем худо, но звуки и запахи лагеря наполнили его такой ностальгической радостью, что на глазах выступили слезы.

Ему пришлось сглотнуть несколько раз, прежде чем он смог заговорить:

— Прикройте клейма. А то еще угодим в тюрьму, не успев увидеть Манфреда.

На краю лагеря их остановил пикет.

— Кто идет? — крикнул часовой.

— Курьеры с вестями для графа Манфреда, — сказал Райнер, вложив в тон своего ответа как можно больше солдафонской бесцеремонности.

Часовые вышли из тени. Их было восемь солдат и сержант, мечник с квадратными плечами и не менее квадратной челюстью. Он наморщил нос и подозрительно оглядел Райнера и компанию.

— Да вы больше смахиваете на работяг. Где ваша печать?

— Как видите, на нас напали, — сказал Райнер. — Мы потеряли почти все, но у нас важные вести о прибытии барона Альбрехта, которые должны стать известны графу.

— А вот это уже мне решать. Что за вести?

— Это не для твоих ушей! — выпрямился Райнер. — Думаешь, я скажу простому сержанту то, что из меня и пыткой не вытянешь? Я капитан Райнер Гетцау, и я хочу видеть лорда Манфреда!

Сержант подозрительно покосился на Райнера, который явно накинул себе звание, и повернулся к одному из своих людей:

— Хергиг, отведи его светлость и всю компанию к капитану Шафферу. Они меня достали.

Эту комедию пришлось разыграть еще четыре раза перед разными капитанами, лейтенантами и рыцарями, пока Райнера и его товарищей наконец не провели к великолепному белому шатру с бело-золотыми вымпелами в центре лагеря.

— Ваши люди будут ждать здесь, — сказал капитан графской гвардии. — А вы сдадите меч и кинжалы.

Райнер послушался, и рыцарь повел его за матерчатую завесу.

В шатре граф Манфред Вальденхейм вкушал завтрак. Он сидел за большим столом и уплетал ветчину и яйца, запивая их элем, в то время как его генералы стояли вокруг, наряженные в великолепные сияющие доспехи и разноцветные плащи, и обсуждали стратегические вопросы по карте, уставленной графскими кубками и тарелками. Манфред был все еще в нижнем платье и непричесан. В углу виднелась неубранная походная кровать, устланная мехами. В ногах, словно часовой, возвышался графский доспех с золотой насечкой.

Граф очень напоминал младшего брата и ростом, и сложением — крупный широкогрудый мужчина с внешностью борца. Но если лицо Альбрехта казалось хитрым и жестоким, то Манфреда отличал добродушно-растерянный вид. Собственно, он выглядел слишком кротким, чтобы возглавлять большую армию. Но как только капитан, который привел Райнера, что-то шепнул ему на ухо и тот поднял голову, холодные голубые глаза явственно показали, что внешность доброго папаши несколько обманчива. Райнер подумал, что это, конечно, не волк в овечьей шкуре, поскольку чувствовалось, что легкий характер графа не притворство, а скорее овца, привыкшая есть волков на обед, — человек, которого следовало остерегаться и которому ой как не стоило лгать.

— Какие вести, курьер? — быстро спросил граф.

Райнер опустился на одно колено, не только согласно этикету, но и элементарно из-за усталости.

— Господин, у меня новости о вашем брате, которые, боюсь, вам будет неприятно услышать, а тем более поверить в них.

Генералы перестали бормотать и посмотрели на него.

Манфред опустил нож и вилку:

— Продолжай, сынок.

Райнер сглотнул. Теперь, когда пришла пора говорить, ему стало страшно. Казалось, рассказать такое просто невозможно.

— Господин, две недели назад ваш брат приказал мне и моим товарищам сопровождать леди Магду Бандауэр, аббатису Шаллии, в монастырь Шаллии, что расположен в Срединных горах, где она должна была открыть тайное хранилище и забрать оттуда боевое знамя огромной силы.

— Проклятие Валнира, — сказал Манфред. — Я знаю о нем, хоть монахини и отрицали всегда, что оно у них.

— И не зря отрицали, господин. Оно более не то могучее орудие добра, каким некогда было. Кровь Валнира пропитала знамя и испортила его, превратила в нечто ужасное. Но когда мы это обнаружили, леди Магду уже невозможно было остановить. Она атаковала нас с помощью его злой силы, убила нашего капитана и оставила нас умирать.

Манфред поднял бровь.

Райнер торопливо продолжил:

— Господин, перед началом путешествия нас убедили, что ваш брат надеется использовать знамя, чтобы помочь вам отвоевать Нордбергбрухе, но теперь, я полагаю, дела обстоят несколько иначе.

Генералы в ужасе что-то забормотали. Манфред дал им знак умолкнуть.

— Я не хочу дурно говорить о вашем брате, — продолжал Райнер, — но леди Магда — честолюбивая женщина, которая жаждет власти, и, полагаю, под ее влиянием Альбрехт решил разделить ее планы. Боюсь, что он идет на юг под этим знаменем не на помощь вам, а чтобы завоевать Нордбергбрухе для себя.

— Ложь! — закричал кто-то, а генералы гневно заговорили, перебивая друг друга. — Это все ложь!

У входа в палатку стояли леди Магда, снова в облике суровой монахини, и Эрих фон Эйзенберг в роскошном доспехе из вороненой стали, шлем с плюмажем держа под мышкой. Это говорил он.

Глава семнадцатая ЗНАМЯ ИХ ПОРАБОТИЛО

— Этот человек — предатель и убийца, — сквозь зубы процедила леди Магда, указывая на Райнера. — Немедленно арестуйте его.

— Это не почтенная аббатиса, а он пытался присвоить знамя, — подхватил Эрих. — Он убил доблестного капитана Вирта и чуть не расправился со мной, когда я пришел на помощь леди Магде.

— Господин, — сказал Райнер, поворачиваясь к Манфреду, — умоляю вас, не верьте им. Они думают, вы больны…

— Довольно! — закричал Манфред. — Все вы. — Он повернулся к Эриху и леди Магде. — Что это за вторжение? Что вам тут надо?

Эрих отсалютовал:

— Господин, мы пришли от вашего брата. Он желает вам доброго утра и изволит сообщить вам, что находится в часе пути отсюда с отрядом в две тысячи человек. Они хорошо отдохнули и сразу же по прибытии будут в вашем распоряжении.

Генералы встретили эту новость радостными криками, но Манфред переводил взгляд то на Райнера, то на Эриха, недоверчиво нахмурившись.

— Минуту назад это обрадовало бы меня, ведь две тысячи человек почти удвоили бы мою армию, но сейчас…

— Господин, — произнес Эрих, — вы не должны ему верить. Этот человек предатель, он осужден за многочисленные убийства, совершенные при помощи колдовства.

— Это неправда, господин, — возразил Райнер. — Ваш брат сам признал, что меня ложно обвинили.

— Если так, — сказал Эрих, — то пусть он снимет левую перчатку и объяснит, откуда у него клеймо.

— У тебя знак молота? — спросил Манфред.

Райнер снял перчатку и показал Манфреду тыльную сторону ладони:

— У всех нас он есть. Барон Альбрехт набрал людей для тайной миссии в тюрьме Смоллхофа — вот и еще одно доказательство, что у него были не самые благородные намерения. Он заклеймил нас, чтобы мы не смогли удрать. У мастера фон Эйзенберга тоже такой знак.

Эрих улыбнулся.

— Он сам себя приговорил, господин. — Рыцарь снял латную рукавицу и поднял руку. — У меня нет клейма, и вы это сами видите.

Райнер раскрыл рот от изумления. Тыльная сторона ладони Эриха была абсолютно чистой. Шрам исчез. Райнеру показалось, что в этот миг по высокомерному лицу леди Магды скользнула жестокая усмешка.

— Господин, — воскликнул он, — это было условием договора! Барон Альбрехт обещал нам, что в случае успешного возвращения мудрецы из ордена Света сотрет клейма! Фон Эйзенберг — такой же преступник, как и все мы. Его должны были повесить за убийство ребенка.

— Он громоздит одну ложь на другую, господин, — сказал Эрих. — Не знает, где остановиться.

— Впрочем, как и вы, сэр, — раздраженно сказал Манфред. — А теперь оба замолчите и дайте мне подумать.

Райнер закрыл рот, вопреки желанию протестовать, увидел, что Манфред оценивающе разглядывает их обоих, и застонал. Он пытался надеяться вопреки всему, но понимал, что это конец. Последний удар Эриха попал в цель, а даже если и нет, то он все равно выглядел героем: красавец, в сияющей броне, с золотистой бородой и благородной осанкой, настоящий герой Империи. Что до Райнера, то, как бы ни тяжко было это признать, он выглядел злодеем благодаря голодной небритой физиономии, немытым черным волосам и усам игрока, грязной драной одежде и древнему ржавому мечу. Да хоть разодень его в пух и прах, он все равно будет смахивать на жулика — так было всегда, а в своем теперешнем состоянии он смотрелся бродягой худшего разбора, уличным задирой и неудачником.

И тут в шатер ворвался рыцарь:

— Господа! Армия хаоситов пришла в движение! Они строятся перед замком!

— Что? — воскликнул один из генералов. —Они вышли из-под прикрытия замка? Они что, с ума сошли?

— Они и правда безумны, — сказал Манфред, вставая и вытирая рот. — Они затронуты порчей, и это все неспроста. — Он шагнул туда, где стоял его доспех, щелкнул пальцами, и слуги принялись облачать его. — Если разведчики доложили им о прибытии Альбрехта, то они могли решить покончить с нами, пока наши силы не удвоятся. — Он глянул на своих генералов. — Собирайте людей. Через полчаса все должны быть на своих местах и в полной боевой готовности.

Генералы отсалютовали и покинули палатку.

Рыцарь, который привел Райнера, выступил вперед:

— Господин, что прикажете делать с ним?

Манфред посмотрел на Райнера так, словно уже забыл, кто это, и махнул рукой.

— Арестуйте их до окончания битвы. Я позже решу, что с ними делать. — Он повернулся к Эриху и леди Магде. — Возвращайтесь к моему брату. Скажите ему, чтобы он поспешил.

Эрих отсалютовал:

— Сию минуту, милорд.

Когда они с леди Магдой уже выходили, он встретился взглядами с Райнером и изогнул губы в торжествующей усмешке. Райнер в ответ хотел показать ему неприличный жест, но рыцарь схватил его железной лапищей за руку и поволок вон, прежде чем он смог сложить пальцы соответствующим образом.

В лагере не было тюрьмы, и, после того как их накормили, а полевой хирург торопливо перевязал им раны, их поместили под стражу в палатку с провиантом за лагерной кухней. Вокруг были лишь мешки с мукой, на которых они сидели, да кувшины с салом и топленым маслом, но сквозь тонкую материю они слышали крики и трубящие рога, созывающие солдат, грохот копыт кавалерийских коней, скачущих мимо, топот пехоты, быстро марширующей на позиции под резкий стук барабанов.

Павел и Халс вздрагивали на каждый звук, словно старые боевые кони (что было недалеко от истины), мучительно желая поучаствовать в происходящем. Оскар сидел в углу, обхватив себя руками и дрожа. Он уже раз двадцать просил, чтобы Райнер дал ему отхлебнуть из той самой бутылочки, забывая, что Райнер потерял ее в реке. В другом углу Джано ругался и бормотал себе под нос на родном языке.

Сам Райнер был слишком зол, чтобы усидеть на месте. Он расхаживал туда-сюда между дерюжными мешками.

— Чтоб его, этого Манфреда, — ворчал он. — И Карла-Франца туда же. Да пошла вся эта треклятая Империя! Вот, пожалуйста, кучка злодеев и неудачников пошла против природы и собственных интересов, чтобы помочь им, спасти их не от одной даже, а сразу от двух серьезных неприятностей, и что, они нас отблагодарили? Сложили к нашим ногам богатства, накормили нас апельсинами и амброзией? Нет! Они игнорируют наши предупреждения и снова готовят нас к петле! — Он пнул бочку с огурцами. — Все, хватит, я уже наигрался в героя. Забери Хаос Карла-Франца, графа Манфреда и прочих высокородных дураков! Отныне я больше не гражданин Империи. Я буду свободен от ее мрачного благочестия и нудного стоицизма. Отныне я гражданин мира. Кому нужен Альтдорф, когда у меня есть Мариенбург, Тилея, Эсталия, Аравия и даже дальний Катай и все тайны загадочного Востока? Я напьюсь свободой допьяна и потребую еще. — Он повернулся к товарищам, глаза его горели. — Кто со мной? Кто хочет быть свободным человеком там, где знак молота ничего не значит?

Остальные смотрели на него, недоуменно моргая.

— Вот это речь, — сказал Халс. — Ничуть не хуже той, про тоску по дому, которую ты выдал, когда захотел, чтоб мы остались с тобой.

— И где же правда? — спросил Павел.

Райнер нахмурился. Ту, другую речь он уже забыл.

— Ну… и там, и там. Я ж не говорю, что не буду скучать по дому. Еще как буду. Мое сердце в Альтдорфе, но раз уж Империя повернулась к нам спиной, я повернусь спиной к ней. И будь я проклят, если пожалею об этом. Мне будет весело, и ну их всех сами знаете куда.

Халс усмехнулся:

— Надеюсь, тебе никогда не придется продавать мне корову. Спорим, кончится тем, что я отдам тебе за нее свою ферму.

— Он все равно прав, — сказал Павел. — Эти заразы нас просто надули. Мы им ничем не обязаны. Я за.

— Да, — сказал Халс, — я тоже.

— И я, — звонко вставила Франка.

— Пойдешь в Тилею? — улыбнулся Джано. — Приведу тебя в свой дом, кормить по-нашему, а?

— Я точно не хочу тут оставаться, — сказал Оскар. — Думаю, они собираются нас повесить.

— Ну что, ребятки, — оглядел всех Райнер, — с чего начнем? Перед дальней дорогой не худо бы припасти деньжат.

— А пойдем-ка в Мариенбург, — сказал Халс. — Там говорят на том же языке, хорошо платят наемникам и… — Он понимающе кивнул Райнеру. — Слышал я, там игорные дома не хуже, чем в Альтдорфе.

Райнер усмехнулся:

— Едва ли. Но это портовый город, и оттуда мы сможем добраться куда угодно. Договорились?

Остальные закивали.

— Отлично. — Райнер огляделся.

— Тогда нужно придумать, как выбраться из палатки.

Он пересек палатку и выглянул из нее. Двое солдат, которым вроде бы полагалось их охранять, стояли на приличном расстоянии от входа, вытягивая шеи, чтобы увидеть поле битвы, закрытое от них другими палатками. А так лагерь, похоже, опустел, костры догорали, а флаги и вымпелы вяло хлопали на ветру.

Райнер повернулся к своим товарищам:

— Ну, не думаю, что нам придется особенно трудно…

Внезапно их прервал такой шум, от которого волосы встали дыбом. Это был вопль, рвущийся из пяти тысяч глоток, варварский боевой клич. Земля содрогнулась у Райнера под ногами, приглушенный грохот канонады сотряс палатку.

— Они пошли в атаку на наших, — сказала Франка. — Началось.

Павел и Халс словно к месту приросли. Джано беспокойно озирался. Оскар дергался.

Раздался ответный рев, и земля снова дрогнула. Шум перешел в неумолчный глухой рокот, прерываемый криками и трубным зовом.

Райнер снова выглянул из палатки. Оба стража почти скрылись за походной часовней. Их позы явно свидетельствовали о том, что эти двое жаждали присоединиться к своим товарищам, а не торчать тут просто так.

Райнер обернулся:

— Выбирайтесь из-под задней стены. Наши тюремщики нас не заметят. — Он помолчал, увидев лица Павла и Халса, мрачные и горестные. — Вы что, уже передумали?

Пикинеров мучили сомнения. Было яснее ясного, что идея оставить своих соотечественников биться с хаоситами казалась им омерзительной, но в то же самое время их чувство справедливости было жестоко задето.

Наконец Халс пожал плечами:

— После того, как они обошлись с нами? Пусть их заберет Хаос. Мне наплевать.

— И мне, — сказал Павел, но Райнер почувствовал, что вымолвить это ему было не так легко.

— Значит, пора.

Райнер прошелся до дальней стены палатки и принялся убирать с дороги мешки с мукой. Остальные присоединились к нему. Вероятность, что их засекут, была невелика: воздух наполнял грохот канонады, ржание лошадей, лязг оружия.

Когда дорога была свободна, они потянули за нижний край брезента, пока не расшатали колышек, потом выползли через образовавшуюся щель. В то время как остальные выбирались, Райнер сторожил за палаткой. Оказалось, что они находятся рядом с южной окраиной лагеря, в узкой части долины. Звуки битвы доносились с севера.

— Вот теперь, — сказал Райнер, — вернемся на дорогу, по которой мы пришли, и пойдем по ней на запад, в Мариенбург.

— Подожди. — Джано выволок из палатки мешок. — На этот раз подготовимся.

Он уже успел вытряхнуть из мешка большую часть муки и наполнить его различными припасами. Он ухмыльнулся и перекинул мешок через плечо, показывая своим спутникам на соседние палатки:

— Лавка открыта.

Райнер усмехнулся:

— Эй, тильянец, да ты, похоже, не видишь разницы между своим и чужим.

Он пожал плечами:

— Было бы нужно, взяли бы с собой.

Халс и Павел сердито нахмурились, но присоединились к охоте за оружием, броней, одеждой и кухонной утварью. В лагере почти никого не осталось, лишь несколько маркитантов и поваров, от которых нетрудно было ускользнуть. Райнер нашел в палатке какого-то рыцаря пистолеты на ремне, снабженные запасом пуль и пороха. Оскар обнаружил целый ящик ружей и забрал одно, но, учитывая, что его левая рука была на перевязи, заряжать оказалось не так-то просто. Словом, в пределах получаса они обеспечили себя не худшим снаряжением, чем то, которым их в свое время снабдил Альбрехт.

Они собрались на окраине лагеря, одетые в цвета чуть ли не дюжины полков: пояса их ощетинились оружием, за плечами висели набитые котомки.

— Ну что, теперь готовы? — спросил Райнер.

Его товарищи закивали, хотя Павлу, Халсу и Франке было явно не по себе в снаряжении, украденном у таких же солдат, как и они сами.

— Значит, пошли.

Они направились по тропе, по которой менее двух часов назад попали в лагерь. Они все еще были порядком измучены, но хоть немного успели передохнуть в заточении и по крайней мере находились во вменяемом состоянии.

Они почти добрались до деревни в южной части долины, когда Оскар обратил их внимание на обгорелые руины:

— Смотрите.

Там по склону холма спускалась колонна солдат, шлемы и наконечники копий сверкали в лучах утреннего солнца. Голова колонны уж скрылась в городке, так что не оставалось никаких сомнений, чья это армия.

— Альбрехт, — сказал Павел.

— Ага, — отозвался Райнер. — Давайте спрячемся, пока они не пройдут.

Компания поспешила в почерневший амбар и укрылась внутри. Почти сразу же послышались топот марширующих ног и цоканье копыт. Они приблизились к стене и выглянули в щели как раз тогда, когда показалось начало колонны. Впереди ехали Альбрехт, Эрих и леди Магда, за ними следовал отряд из более чем сотни рыцарей. Эрих ехал между бароном и аббатисой на белоснежном скакуне, закованном в сияющую броню. Альбрехт роскошно смотрелся в покрашенном в синий цвет доспехе и шлеме с алым плюмажем, а отряд рыцарей был просто загляденье — такое зрелище должно было бы наполнить сердца жителей Империи гордостью. Однако вид кроваво-красного знамени, которое высокоподнятым держал Эрих, поставив в бушмет, убивало все эмоции, кроме всепоглощающего ужаса.

Оно выглядело поистине устрашающе и так хлопало о древко, словно являло собой не кусок тяжелой материи, а кусок плоти, вырезанный из тела бурого гиганта. Райнер не мог отвести взгляд, но в то же самое время смотреть было тяжело: знамя излучало мрачный ужас, словно черное солнце. Он одновременно почувствовал дурноту и желание присоединиться к колонне людей, следующих за стягом. Сила знамени стала во сто крат больше, чем тогда, в склепе. Теперь его нес герой, возглавляющий целую армию. Оно притягивало Райнера, словно магнит, и, оторвав от него взгляд и посмотрев на товарищей, он обнаружил, что на них знамя действует точно так же. Павел и Халс так сжали копья, что у них побелели костяшки пальцев. Франка и Джано смотрели с перекошенными лицами. Оскар поднялся на ноги и был теперь на виду.

— Сядь, дурень, — зашипел Райнер и потянул артиллериста за куртку.

Он был рад, что может хоть на что-то отвлечься. Что угодно, лишь бы больше не смотреть на знамя.

— Мирмидия, — выдохнула Франка. — Посмотрите на них. Бедные пропащие души.

Райнер снова неохотно выглянул наружу. Рыцари уже покинули город, и теперь за ними следовали отряды пикинеров, меченосцев и стрелков. В каком-то смысле это было самое обычное зрелище — солдаты Империи на марше: простые фермеры, мельники, кузнецы и торговцы, вставшие под оружие в военное время, как это и бывало уже на протяжении многих веков. Однако в этих солдатах присутствовало что-то такое, не поддающееся определению, но при этом отталкивающее. Они маршировали вполне прилично, на самом деле практически как надо, в ногу, ровными рядами, вид которых согрел бы сердце любого старшего сержанта, но их походка, какая-то расшатанная, напомнила Райнеру походку лунатиков. Они пялились прямо перед собой, челюсти отвисли, глаза ничего не выражали. Никто не смотрел ни налево, ни направо, не щурился на солнце, чтобы определить время, не переговаривался с товарищами и не почесывал задницу. Глаза их были сосредоточены на знамени и, похоже, даже не мигали.

— Зомби, — сказал Джано и сотворил перед собой охранный знак.

— Знамя их поработило, — заключила Франка и вздрогнула.

Райнер кивнул.

— Теперь ясно, в намерениях Альбрехта можно не сомневаться. Он пришел не на помощь брату, а для того, чтобы убить его. — Райнер присвистнул. — Я рад, что нас не будет поблизости, когда Манфред угодит между этим молотом и курганской наковальней.

Последние солдаты-зомби вышли из города. Райнер закинул торбу за плечо и встал, но остальные задержались — они все еще смотрели на удаляющуюся колонну.

— Капитан, — робко начал Халс, — мы не можем просто так…

— О чем это ты?

Халс поскреб шею и скорчил гримасу, неловко переминаясь с ноги на ногу:

— Капитан, я помню, что говорил раньше. Мне абсолютно плевать, что там станет с Манфредом. Надеюсь, они с Альбрехтом порвут друг друга в клочья, но эти ребята в лагере…

— И те, что в колонне, — добавила Франка.

— Ага, — подхватил Халс. — Порабощены они или нет, но это наши товарищи. И это они попадут между молотом и наковальней. Это они будут гибнуть тысячами.

— Это не оборонительная война против врагов Империи, — сказала Франка. — Люди посланы умирать, чтобы леди Магда стала графиней, а Альбрехт отобрал у брата то, что ему не досталось от рождения.

Райнер едва не выругался. Ему не нравилось, как все обернулось.

— И что, вы предлагаете пойти и тоже погибнуть? Как полагаете, на чьей стороне будем сражаться?

— А я говорю, нам надо сделать то, что не получилось у капитана Вирта, — сказала Франка. — Уничтожить знамя.

Павел и Халс выразительно закивали.

— Может, тогда получим награду, а? — сказал Джано.

— А как же свобода? — спросил Райнер. — Как же Мариенбург, Тилея и все остальное? Мы ж хотели выпить мир досуха.

Остальные неловко пожали плечами. Даже Джано не стал смотреть ему в глаза.

— Простите, капитан, — сказал наконец Халс.

Райнер застонал и с тоской посмотрел на дорогу, ведущую прочь из долины. На дальнем склоне холма открывался путь к свободе. Оставалось только подняться туда, и Альбрехт, Манфред и леди Магда останутся лишь неприятными воспоминаниями. Что ему до судеб нескольких тысяч крестьян? Это ж не он вел их навстречу смерти. Все, что ему было нужно, — это спокойная жизнь без всяких там ужасных знамен, жадных до власти монахинь и сумасшедших баронов. Ему хотелось лишь вернуться в Альтдорф или уж, на худой конец, отправиться в Мариенбург или Тилею и там днем облегчать кошельки глупцов, а ночью развлекаться с веселыми девицами.

И все же…

И все же, пусть ему и не хотелось это признавать, знамя и безмозглые вояки, идущие за ним, задели его за живое. У него вечно были проблемы с властью. Именно это, а вовсе не трусость, заставило его в свое время всячески избегать военной службы. Он слишком ценил собственную индивидуальность, чтобы бездумно подчиняться приказам. И он знал слишком много высокородных идиотов — например, любимого батюшку, не говоря уж об Эрихе фон Эйзенберге, а потому не считал, что лорд всегда прав лишь по той причине, что он лорд. Сама мысль о какой-то жуткой реликвии, лишающей способности ставить под сомнение приказы, полностью уравнивающей тебя со всеми остальными и заставляющей слепо подчиняться вожаку, наполняла его возмущением.

Знамя было омерзительным. Он легко мог представить, как под его сенью окажется вся Империя. Целый народ, подчиняющийся капризам правителя, захватывающий соседние страны, пока не останется ни Тилеи, ни Мариенбурга, и будет просто некуда убежать, и он, Райнер, будет маршировать вместе со всеми — еще одна овца, радостно следующая за мясником на бойню.

— Хорошо, — внезапно сказал он. — Поднимайтесь. Надо поторопиться, придется обходить стороной их колонну, а потом спешить что есть мочи, чтобы опередить их.

Павел и Халс испустили громкие вздохи облегчения. Франка улыбнулась. Джано кивнул. Оскар выглядел расстроенным, но присоединился к остальным, и они зашагали по чавкающему под ногами жнивью к северу от деревни.

Глава восемнадцатая КОГТИ МАНТИКОРЫ

Обратный путь оказался труднее, чем они предполагали. Карабканье на стены из булыжника, поиски щелей в высоких заборах — все это не способствовало быстрому передвижению, да и состояние их ничуть не улучшилось. Халс морщился на каждом шагу не только от боли в сломанной ноге, но и потому, что импровизированный костыль здорово натер под мышкой.

Райнер оглядел их и только головой покачал. Ну как таким доходягам уничтожить знамя? Для этого им, скорее всего, придется биться с Альбрехтом, не говоря уже об Эрихе и целом отряде рыцарей. Смешно! Все равно как если бы нищие вздумали штурмовать Мидденхейм.

Пробираясь по опустевшему лагерю Манфреда, они потеряли колонну Альбрехта из виду и вот наконец очутились на поле битвы. Они находились далеко за линией обороны Манфреда, и отсюда было сложно что-либо разглядеть, кроме сплошной массы людей, коней, рогатых шлемов, мелькающих и исчезающих в густом дыму. Райнер не мог разобрать, кто тут люди Альбрехта, да и прибыли ли они вообще.

— Надо найти место, откуда лучше видно, — сказал он. Крутые холмы справа от лагеря казались в этом отношении удачной позицией. — Туда.

Халс застонал, но с помощью Павла живо захромал по склону вслед за остальными. Вскоре они нашли козью тропу, по которой было легче карабкаться; она привела их туда, откуда наблюдать битву было наиболее удобно, — всё как на ладони.

Они стояли над тем местом, где долина разветвлялась, и смотрели на запад. Замок Нордбергбрухе находился чуть севернее развилки. Лагерь Манфреда был на юге, в районе ножки буквы «У». По тому, как располагались армии на данный момент, Райнеру было нетрудно восстановить начало битвы. Войска хаоситов хлынули из крепостных ворот и выстроились в длинную линию, охватывающую долину как раз под разветвлением. Манфред занял позиции южнее и готовился принять бой. Он располагал в два раза меньшим по численности войском, к тому же стоящим ниже по склону холма, зато у него было два, пусть и незначительных, преимущества: крутые холмы по обе стороны долины не давали противнику возможности обойти его с флангов, а каменистый холм с маленьким деревянным святилищем Зигмара на вершине высился над голыми деревьями как раз в районе развилки, еще более сужая фронт, вдоль которого курганцы могли атаковать его, и, что немаловажно, представлял собой удачную площадку для размещения орудий. Собственно, с севера холм казался настоящей скалой, но при этом его южный склон был пологим, и армия Манфреда стояла по обе стороны от него.

Армия Манфреда отступала, и неудивительно. Хаоситы теснили ее в узкую часть долины — так стрелок забивает пыж в ствол ружья. Манфреда загнали на юг еще не настолько далеко, чтобы он не мог воспользоваться каменистым холмом, но к востоку от возвышения это казалось уже вполне вероятным, там графские войска сильнее растянулись, а противник был мощнее всего. Если бы так случилось, для Манфреда это означало бы катастрофу — тогда курганцы смогли бы стремительно обогнуть небольшой холм с юга и ударить по западным отрядам с тыла.

Халс втянул воздух сквозь зубы:

— Худо дело.

— Ага, — сказал Райнер. — А вот теперь представь, что было бы, если бы мы тогда не свернули пушку в реку. Если бы они палили из этого монстра с замковых укреплений, может, все уже было бы кончено.

— А где Альбрехт? — спросила Франка.

— Вон там, — показал Оскар.

Райнер с товарищами проследили за его рукой. Сквозь завесу дыма, стоящую над полем, они смогли разглядеть лишь отряд рыцарей, выезжающий из леска на холме в дальнем конце долины. Во главе их был Альбрехт, рядом с ним знаменосец высоко держал фамильный стяг. За рыцарями следовало несколько подразделений мечников и стрелков, четыре орудийных расчета тащили пушки на позиции. Барон каким-то образом сумел найти путь через холмы и появился севернее линии фронта. Быстрая атака по крутому склону холма — и он смог бы ударить по силам Хаоса сзади.

— И вон там, — Оскар показал на юг.

Райнер посмотрел налево. Из лагеря Манфреда один за другим выходили отряды копейщиков, маршируя все той же странной расслабленной походкой, какую Райнер и его товарищи уже видели. Они образовали широкий фронт в двухстах шагах позади войск Манфреда.

— Так он что, все-таки поддерживает Манфреда? — озадаченно спросил Павел. — Мы всю дорогу ошибались?

Когда находящиеся в трудном положении солдаты Манфреда заметили войско Альбрехта, по полю прокатился радостный клич, и битва закипела с новой силой. Курганцы тоже заметили подкрепление и принялись лихорадочно маневрировать, чтобы встретить рыцарей Альбрехта. Но воодушевление людей и ужас хаоситов продлились одинаково недолго: войска Альбрехта, которые, вообще-то, находились в положении, как нельзя лучше подходящем для атаки — и те, что спускались с холма, и те, что подходили сзади, — остались на месте, молча взирая на кровопролитное сражение.

— Чего он ждет? — сердито спросил Халс. — Мог бы уже и поторопиться.

— А где знамя? — поинтересовался Райнер.

Они посмотрели, но так и не увидели.

В это время те немногие футы земли, которые отвоевали войска Манфреда во время замешательства противника, снова были потеряны: северяне отчаянно бились, чтобы расправиться с теперешним врагом, пока их не атаковал новый.

Рядом с Райнером Франка выдохнула:

— Вон там! На холме!

Остальные посмотрели туда же, куда и она. Вверх по каменистому склону в центре линии войск Манфреда на белом коне с ужасным знаменем наперевес ехал Эрих. Райнеру было видно, как отряды стрелков Манфреда приближаются к молодому рыцарю, но не атакуют. Вместо этого люди падали на колени перед знаменем, освобождая Эриху путь.

Эрих достиг гребня холма и поднял знамя высоко над головой. Оно тяжело хлопало на ветру. Погода не менялась, но стало так угнетающе мрачно, что создалось впечатление, будто знамя вобрало в себя свет. Райнера передернуло. Франка застонала. На войска в долине происходящее подействовало еще сильнее: люди Манфреда останавливались в замешательстве и отступали по всей линии — колдовской предмет лишал их возможности действовать.

Хаоситы тоже колебались — им было не по себе от присутствия этого странного символа, но, в отличие от солдат Империи, они не испугались и, воспользовавшись оцепенением противника, возобновили атаку. Армия Манфреда оборонялась, но было ясно, что она практически деморализована и люди сражались словно в прострации.

— Надо добраться до этого знамени, пока не поздно, — сказала Франка.

— Уже поздно, — отозвался Джано. — Хочу помочь, но они мертвые. Пошли, а?

Райнер покачал головой. Как странно. Он слышал крики умирающих и ор офицеров, отчаянно пытающихся привести в чувство пришибленных вояк. Он знал, что положение безнадежное. Он знал, что лезть в эту кашу — чистейшей воды самоубийство. Если уж действовать в собственных интересах, то надо бы удирать с холма во весь дух, но он просто не мог. Ну, не мог он допустить, чтобы этот упертый болван Эрих сорвал куш. Не хватало еще, чтобы леди Магда и эта жирная колбаса Альбрехт добились, чего хотели.

— Нет. Мы остаемся. Пошли. Вон туда, прямо.

И он принялся спускаться с холма в сопровождении хромающих и ворчащих товарищей. Они спустились в долину как раз к югу от линии обороны Манфреда, где полевые хирурги и маркитанты уволакивали раненых и убитых с поля боя и на земле стонали покалеченные люди. В ста шагах левее от них в полной прострации стояла пехота Альбрехта: ряды и ряды копейщиков и лучников, тупо пялящихся вперед, словно изваяния из плоти. Товарищи Райнера принялись пробираться по усеянному телами полю. Поскольку они были одеты в форму имперских войск, люди Манфреда не обратили на них ни малейшего внимания. На полпути к цели Райнер краем глаза заметил какое-то движение и поднял голову. На вершине каменистого холма Эрих привстал на стременах и начал описывать над головой круги ужасным стягом.

— Молот Зигмара! — буркнул Халс. — Вот и они.

Райнер глянул налево. Пехота Альбрехта наступала в полном единстве, опустив копья, с оловянными глазами. Позади их лучники выпускали стрелы в небо.

— Бегите! — закричал Райнер. — Бегите к холму!

И они помчались, насколько возможно, хромая, спотыкаясь и ругаясь, под тучами стрел, которые на миг закрывали солнце и тут же сыпались наземь черным дождем. К счастью, лучники целились в линию Манфреда, и только некоторые стрелы, не долетевшие туда, падали рядом. Людям Манфреда повезло меньше — в ужасе и изумлении они кричали и падали замертво в большом количестве.

— Предатель! — закричала Франка.

За гребнем каменистого холма Райнер увидел, как Альбрехт и его рыцари отозвались на сигнал Эриха. Они скакали во весь опор, опустив копья. Оттуда, где стоял Райнер, было невозможно разглядеть, кого они атакуют, но яростный варварский рев, разнесшийся по долине, стал ответом. Альбрехт наконец пошел на курганцев.

— Он атакует с обеих сторон! — выкрикнул Халс и, хромая, двинулся вперед. — Что там выдумал этот ненормальный?

— Ненормальный? — выдохнул Райнер. — Да он соображает получше, чем я предполагал. Он хочет забрать замок себе и ждет, пока стороны не ослабят друг друга, чтобы потом напасть на тех и других.

Они добрались до редколесья, окружавшего холм, как раз тогда, когда копейщики Альбрехта продвинулись чуть дальше. Линия обороны Манфреда, и без того весьма потрепанная, разделилась на две, обращенные друг к другу спинами: одна продолжала сражаться с хаоситами, другая — со своими же околдованными собратьями, которые на последних двадцати шагах перешли в наступление.

Зрелище было не из приятных: войска Альбрехта рвались вперед без каких-либо эмоций — ни боевых кличей, ни вызова врагу, лишь бессмысленный немигающий взгляд перед собой, и так они вонзали копья в стоящих неровной линией солдат Манфреда, причем совершенно синхронно. И все же, несмотря на полную бесстрастность, они рубили и крушили с поразительной кровожадностью, словно мясники, а когда дело доходило до непосредственной стычки, кусали, рвали и выдавливали противнику глаза, все время тупо глядя куда-то вдаль.

Вдобавок люди Манфреда явно не хотели биться с копейщиками.

— Эрхардт, да что с тобой? Не узнаешь меня?

— Верен, брат, умоляю, остановись!

Крики неслись над полем и захлебывались кровью. У Райнера за спиной кто-то всхлипнул, и он увидел плачущего Халса. Единственное, что хоть немного могло помочь войскам Манфреда, это то, что люди Альбрехта, при всей своей ярости и грубой силе, были неуклюжи и неловки — марионетки в руках неумелого кукловода.

— Вверх по холму, — сказал Райнер, разворачивая Халса спиной к полю боя и толкая к лесу. — Быстро!

Но, пройдя совсем немного, они увидели, что подножие холма охраняет отряд меченосцев — и у всех стеклянные глаза рабов знамени.

— Сюда.

Райнер тихо провел остальных на север по склону холма, подальше от меченосцев. Холм поднимался, словно сломанная доска-половица, и бока его были круты. Пробираясь к нему, Райнер ободрался в зарослях ежевики.

— Оскар, хватай меня за руку.

Он помог артиллеристу подняться по слоистому склону, а Павел поддерживал Халса. Рядом с ними ловко карабкались Франка и Джано. Они подтянулись через край где-то на одной трети высоты холма и спрятались в кустарнике, поглядывая вниз — не заметили ли их мечники. Но те тупо пялились в лес, как и раньше. Выше на холме артиллеристы Манфреда возились с пушками, и у Райнера екнуло сердце, когда он сообразил: стреляют ведь по своим. Знамя заставило их идти брат на брата. За орудийными расчетами на самом гребне холма стоял Эрих, окидывая взглядом поле битвы и высоко держа стяг. Спину его защищали еще шесть мечников. Леди Магда стояла рядом, внимательно глядя вниз.

У ближайшей пушки кто-то заворчал. К ним плелся один из артиллеристов, с мутными глазами, подняв шомпол, словно оружие. Райнер глянул вниз — там их пока что не заметили.

— Пристрели его, — прошептал он.

Франка пребывала в нерешительности.

— Но это же не враг. Это один из людей Манфреда.

Человек ворчал все громче, пытаясь предупредить товарищей, и размахивал шомполом над головой.

— Хватит. Пристрели его.

— Но он не понимает, что творит.

Рядом что-то глухо чвакнуло, и парень рухнул с арбалетной стрелой в груди.

Джано пожал плечами и перезарядил арбалет.

— Любой, кто хочет убить меня, — враг.

Но он остановил солдата слишком поздно. Мечники его услышали и принялись карабкаться по склону, а канониры один за другим поворачивались на звук.

— Ну все, — выдохнул Райнер, — через минуту будем окружены.

— Погодите, — внезапно сказал Оскар, — у меня идея.

И он заспешил навстречу орудийному расчету.

— Оскар! — застонал Райнер, поднимаясь следом за ним. — Пошли, ребята. Сейчас или никогда.

— С каких это пор у этого завелись идеи? — проворчал Халс, но послушался капитана.

Оскар обогнул неловко ковыляющих солдат и побежал к их пушке. Павел оглушил одного канонира древком копья, Райнер сбил наземь другого: что бы он там ни приказывал Франке, убивать одурманенных вояк не хотелось.

У орудия Оскар вскрыл бочонок пороха, забил в отверстие приличный кусок подожженного фитиля и пнул его как следует. Бочонок подпрыгивая покатился по склону навстречу приближающимся мечникам, фитиль зашипел, а Оскар принялся за следующий.

Райнер усмехнулся. Это и правда была хорошая идея. Он даже не ожидал.

Как только Оскар запустил второй бочонок, первый ударил одного из мечников в грудь и сбил с ног. Остальные сонно глянули на него — и поплатились: бочонок взорвался посередине, разорвав их в клочья.

У Оскара отвисла челюсть.

— Они… они не убежали.

Райнер скорчил гримасу:

— Совсем за происходящим не следишь.

Второй бочонок пролетел мимо груды изувеченных тел и взорвался в лесу у подножия холма. Загорелась дюжина деревьев, пламя начало распространяться.

— Это удержит подкрепление на расстоянии, — сказал Павел.

— Да не нужно им подкрепления, — возразил Халс. — С нас и этого хватит.

Райнер посмотрел куда-то мимо него. Все, кто был на холме, обернулись на звук взрыва. Орудийные расчеты побросали пушки и начали надвигаться на них; леди Магда, Эрих и их мечники пристально смотрели на происходящее.

— Подонки! — заорал Эрих, делая шаг вперед. — Ну, будете еще мне досаждать?

— Нет. — Леди Магда удержала его. — Знамя должно остаться здесь.

— Как пожелаете, леди, — сказал Эрих, сбрасывая ее руку. — Нет необходимости двигаться. Назад к орудиям! Я разберусь.

Артиллеристы безропотно повиновались.

— Стреляйте в него! — крикнул Райнер, доставая пистолеты, как только Эрих начал поворачивать знамя. — Насмерть!

Франка и Джано подняли луки, Оскар положил длинный ствол ружья на прикрытое лубком сломанное запястье и прицелился.

— Не стрелять! — скомандовал Эрих, и Райнер, к своему ужасу, обнаружил, что не способен ослушаться приказа. Он не мог заставить пальцы нажать на курки. С остальными происходило примерно то же самое, у них руки дрожали от усилия.

Наконец Джано все же удалось выстрелить из арбалета, но болт пролетел мимо цели.

— Чтоб его! Руки не слушать!

— Это знамя, — сказала Франка, пытаясь натянуть тетиву дрожащими руками.

Эрих засмеялся и поднял знамя, показывая на них свободной рукой. Шесть его мечников приближались.

— На колени, солдаты! Слушайте своего командира. Я ваш настоящий капитан, и вы должны подчиняться моим приказам. Встаньте на колени и опустите головы.

По обе стороны от Райнера Павел, Халс и Оскар упали на колени. Их подбородки свесились на грудь, хоть они и сопротивлялись, как могли. Райнер испытывал почти неодолимое стремление сделать то же самое. Эрих и был их вожаком — после смерти Вирта он остался старшим по званию офицером, и потом, он был такой сильный и храбрый, намного опытнее Райнера. Каким облегчением было бы просто сбросить с себя ответственность и позволить кому-то другому командовать. Колени Райнера подогнулись, но, подняв глаза на любимого начальника, он застыл на полпути.

Лицо Эриха искажала самодовольная усмешка, вопиюще противоречащая благородному образу в сознании Райнера. Он замер, пытаясь совместить обе картины. Слева застыли Джано и Франка, тоже не успевшие опуститься на колени.

Мечники Эриха приближались, двигаясь будто сгорбленные злобные обезьяны, с пустыми глазами и отвисшими челюстями. Райнер попытался пошевелиться, но руки и ноги не слушались противоречивых команд, которые посылал им мозг.

Первый мечник добрался до Франки и поднял оружие, словно палач. Франка задрожала от усилия, пытаясь отскочить, но ей это не удалось. Меч стал опускаться.

— Нет! — завопил Райнер и, не думая, выстрелил из одного пистолета.

Пуля попала мечнику в челюсть и вылетела через макушку. Тот рухнул, обливаясь кровью и забрызганный мозгами, и Райнер обнаружил, что этот жест неповиновения сломал власть знамени над ним. Он мог двигаться.

Франка и Джано тоже освободились, шатаясь, они попятились от мечников, тяжело дыша и ругаясь, но Оскар, Павел и Халс все еще были недвижимы — они осели наземь, словно были лишены костей. Мечники сомкнули ряды, собираясь перебить их.

Франка, Райнер и Джано рванулись вперед, чтобы защитить товарищей. Франка нырнула под свистящее в воздухе лезвие и нацелилась кинжалом, но солдат сбил ее наземь локтем. Райнер блокировал меч, зависший над головой Оскара, и выстрелил его владельцу в сердце из второго пистолета. Джано швырнул арбалет в лицо мечнику и пробил его сердце клинком.

— На колени, чтоб вас! — ревел Эрих, но они были слишком заняты, чтобы слушать его.

— Халс! Павел! Оскар! — кричал Райнер, парируя сразу два меча. — Очнитесь!

Франка шла вверх, как в тумане. Мечник замахнулся, чтобы ударить ее. Она отпрянула в сторону на подгибающихся ногах, и он промахнулся. Райнер разрубил плечо солдата до кости. Тот поднял мутные глаза и ткнул мечом, словно и не почувствовал удара.

Райнер от удивления забыл парировать и вынужден был упасть наземь, чтобы избежать ранения. Мечник поднял клинок, собираясь добить его, но вдруг кто-то ткнул его копьем под ребра. Павел вцепился в древко, словно в последнее спасение.

— Спасибо, брат, — сказал Райнер, вставая.

Он сделан противнику подножку и повернулся к следующему. Павел еще был слишком не в себе, чтобы ответить. Рядом с ним Халс бил себя по лицу и, ругаясь, изо всех сил сопротивлялся знамени. Райнер и Джано охраняли его. Оскар пытался избежать драки, уползая и волоча за собой ружье.

Осталось трое мечников. Они обладали грубой силой, но бились совсем неловко. В ясном уме и добром здравии Райнер и его товарищи быстренько бы с ними разобрались, но, раненные и с помутившимся сознанием, они были в бою не сильно лучше своих околдованных противников. Мечники тупо атаковали их раз за разом, встречая сопротивление, и практически не реагировали на раны, от которых нормальные люди кричали бы в голос.

Франка помогла Райнеру убить очередного солдата — перерезала ему горло кинжалом, пока Райнер его отвлек.

— Давай, капитан, — сказал Халс, — осталось всего двое. Ну-ка, проучи этого безмозглого.

Райнер увидел, что Эрих и Магда беспокойно наблюдают за схваткой. Ему не хотелось встречаться с фон Эйзенбергом один на один, особенно когда знамя придавало рыцарю сил. Но должен же был кто-то это сделать. Он вздохнул, выхватил пистолет из-за пояса павшего мечника и двинулся вверх по холму, оставив позади сражающихся товарищей. Вокруг все было в дыму, летели искры, лес вокруг холма горел, словно стог сухого сена. Пламя практически скрывало от глаз поле боя.

Эрих выбросил знамя вперед:

— На колени, собака! Как знаменосец барона Альбрехта, я приказываю тебе! Делай, как он приказал! Повинуйся мне!

Леди Магда усмехнулась, видя, как зашатался Райнер, которого подавляла сила приказа. Тяга преклонить колени и поцеловать землю была почти неодолима. Но, поборов ее однажды, не подчиниться второй раз было легче. И он шел, мотая головой в попытке прояснить сознание.

— Прости, фон Эйзенберг, — выдавил он, — ты выбрал не тех, на ком можно поупражняться в колдовстве. Тюремный сброд не привык слушаться приказов.

Леди Магда взвизгнула и попятилась, потом развернулась и побежала к обрыву. Она подхватила с земли желтый флаг и принялась изо всех сил размахивать им над головой.

Райнер не обращал на нее внимания. Он поднял пистолет и прицелился в Эриха.

— Опусти его, Гетцау, — сказал Эрих. — Я приказываю!

Райнер держал оружие, борясь с приказом, но это стоило ему огромного труда. Пальцы не слушались.

Эрих рассмеялся и замахнулся на него свободной рукой. Рыцарь был безоружен и стоял на расстоянии десяти шагов, но Райнер отлетел, словно его ударили в грудь тараном. Он рухнул на землю, тяжело дыша, со жгучей болью в груди и животе. Глянул вниз. Кожаная куртка была цела, но рубашка намокла от крови. Он разорвал ворот. На животе было три глубоких пореза. В одном виднелось белое ребро. Он поморщился.

— Когти мантикоры, — прохрипел Райнер.

— Когти грифона, — самодовольно сказал Эрих. — Чтобы сокрушить врагов Империи.

Он снова замахнулся. Райнер перекатился на бок, и на земле, там, где он только что лежал, появились следы когтей.

— Если ты все еще думаешь, что сражаешься за Империю, ты еще больший дурак, чем я думал, — пробурчал Райнер. — Грифон там или мантикора, это все равно нечестно.

— Нечестно? — Эрих явно чувствовал себя оскорбленным. — Это священное оружие.

Райнер обернул куртку вокруг ран как можно плотнее.

— А у меня только этот меч. — Он с трудом поднялся на ноги, шипя от боли, и гневно взглянул на Эриха, который выглядел этаким героем с картинки, в лучах солнечного света. — Я думал, что ты человек чести, Эрих. Джентльмен. Что стало с правилами поединка? С честной игрой и выбором оружия?

— Почему я должен играть честно, если ты тогда сжульничал на поединке?

— Я не жульничал. Халс действовал сам. Я очень хотел продолжить бой до следующего прикосновения, да судьба вмешалась.

— Правдивая история, — издевательски сказал Эрих.

— Думай, что хочешь, — ответил Райнер, — но я здесь и готов продолжить, чтобы выяснить, кто сильнее, а ты атакуешь меня невидимыми когтями и туманишь мне мозги силой знамени. И ты смеешь утверждать, что это честно? Смеешь называть себя джентльменом?

— Вы ставите под сомнение мою честь, сэр?

— Да, пока ты не положишь это знамя и не сразишься со мной один на один.

— Не слушай его, глупец! — закричала леди Магда, подбегая со стороны обрыва. — Ты не должен опускать знамя!

— Пожалуйста, леди, — сказал Эрих, — это мужская ссора. — Он пригвоздил Райнера взглядом. — Откуда мне знать, что ты снова не обманешь меня?

Райнер приложил руку к сердцу:

— Даю слово джентльмена и сына рыцаря Якоря. Я буду сражаться с тобой по законам рыцарского поединка. Пусть Зигмар убьет меня, если я лгу.

Эрих нахмурился в замешательстве.

Леди Магда сжала кулаки:

— Ты, младенец неразумный, я приказываю тебе держать знамя и немедленно убить этого человека!

Это словно придало Эриху решимости. Он поднял знамя высоко над головой и изо всех сил вонзил древко в землю, чтобы оно смогло стоять само по себе. Он повернулся к Райнеру, снял портупею и вынул красивый длинный меч.

— Ну, на этот раз до смертельного исхода?

— О да, — сказал Райнер и выстрелил ему в лицо.

Пуля пробила нос Эриха, и голова рыцаря взорвалась кровавыми сгустками. Он был мертв, еще не успев упасть.

— В конце концов, ты был прав, Эрих, — сказал Райнер, отбрасывая пистолет. — Я действительно жулик.

Глава девятнадцатая «Я БОЛЬШЕ НЕ ПОДВЕДУ»

Райнер перевел взгляд с безжизненного тела Эриха на Проклятие Валнира, воткнутое в землю рядом с убитым. До знамени вполне можно было дотянуться — а потом бросить вниз, на горящие деревья, и оно будет уничтожено, но Райнер колебался. Он заставлял себя протянуть руку вперед и коснуться знамени.

— Нет! — вскричала леди Магда и кинулась на него со стилетом.

Он отбросил ее на землю и занес меч:

— Хорошо, тогда сначала я покончу с тобой!

Она перекатилась на бок, рассмеялась и показала ему за спину:

— Блоха. Обернись, и увидишь свою судьбу.

Райнер взглянул через плечо. Прямо из стены огня, бушующего у подножия холма, вырвался вперед барон Альбрехт с десятью рыцарями: их кони ошалели от страха, гривы и хвосты дымились.

Люди Райнера, стоящие над телами только что убитых мечников, тоже обернулись и смотрели, как вверх по склону на них надвигается отряд всадников. Халс лежал на земле, держась за рану в здоровой ноге — ну, то есть больше уже не здоровой. Райнер с суеверным ужасом заметил, что искры от горящих деревьев подожгли маленькое святилище Зигмара, и оно вспыхнуло, словно факел. Дурное предзнаменование.

Рыцари опустили копья и устремились на его товарищей. Те устало отступали назад, не в силах бежать. Казалось, их уже ничто не спасет. Покуда…

Повинуясь внезапному порыву, Райнер схватил проклятое знамя и побежал вперед, поврежденные ребра бурно протестовали против непривычной тяжести. Древко опаляло руки, словно сгусток темной энергии. Оно оттягивало руки, суставы пронзала пульсирующая боль.

— Стойте! — закричал он. — Альбрехт! Рыцари, я вам приказываю! Во имя Валнира, остановитесь и возвращайтесь!

Альбрехт и его рыцари тянули поводья, кони вставали на дыбы и рыли копытами землю, словно внезапно наткнувшись на каменную стену. Один всадник выпал из седла.

Альбрехт заставил коня встать на четыре ноги и потянулся за мечом.

— Назад! — орал Райнер. — Разворачивайтесь! Вниз по холму!

Альбрехт застыл, не успев ухватиться за рукоять. Он боролся с властью знамени, как только мог, но его рыцари беспрекословно подчинились приказу, повернули лошадей и поскакали вниз. У подножия холма животные испуганно отпрянули, увидев пожар, и отказывались двигаться дальше. Рыцари отчаянно пришпоривали их. Лошади крутились и лягались, сбрасывая всадников, и те, к ужасу свидетелей, вставали и шли прямо в огонь. Сквозь языки пламени Райнер увидел, как загораются их плащи. Он поморщился. Страшнаясмерть.

Альбрехт оставался на месте, он заметно дрожал, пытаясь противостоять приказу Райнера.

— Разворачивайтесь, барон! Теперь я вами командую. Приказываю вам двигаться вниз!

Альбрехт начал неохотно поворачиваться, ругаясь, потея и дергая узду вправо помимо своей воли.

Райнер расхохотался. Барон Альбрехт подчиняется его приказам! Какая славная шутка. У него по позвоночнику пробежала дрожь, слегка закружилась голова. Силой знамени, наполнившей его, можно заставить кого угодно сделать что угодно. В голове мелькнул образ отца, вынужденного поцеловать его в задницу, но это было всего лишь минутное проявление детской мстительности. Такая мощь годилась для великих деяний. Конечно, это была темная сила, но если хватит духа держать ее под контролем, можно использовать ее в благих целях. Он мог бы уничтожить несправедливость, низложить жестоких деспотов, заставить злых людей сложить оружие. А еще лучше, подумал он с усмешкой, пусть бьются друг с другом, пока все не погибнут. Омыть бы землю их кровью. И он будет королем! Императором! Он переделает мир в своем…

Боль пронзила его спину. Что-то острое ткнулось под ребра. Он вскрикнул и выронил знамя. Реальность обрушилась на него со всех сторон. Леди Магда целилась стилетом, чтобы ткнуть его еще раз. Он ударил ее по лицу, и она упала на знамя.

Зашипев от боли, Райнер развернулся и поднял меч.

— Надо было вам перерезать мне горло, сестра.

— Стой, злодей!

Райнер оглянулся через плечо. Альбрехт пришел в себя и спешивался.

— Не прикасайся к леди! — сказал он, делая шаг вперед и обнажая длинный меч. Синий доспех грозно поблескивал на солнце.

— Леди — лукавая соблазнительница, которая обратила вас против брата и родной страны, — сказал Райнер, чуть отступая. Несмотря на эти смелые слова, он чувствовал себя кроликом, которого вот-вот раздавит колесница. Альбрехт не так устал и был сильнее, лучше вооружен и, что немаловажно, на голову выше. Он собрался, ожидая удара барона.

Грянул выстрел. Альбрехт пошатнулся, один из его наплечников, дырявый и покореженный, отлетел в сторону. За спиной барона было видно, как Оскар, стоящий на коленях возле бесчувственного Халса, опускает дымящееся ружье. Франка и Джано тоже выстрелили, но их стрелы отскочили от доспеха Альбрехта. Павел ковылял вперед, волоча копье. Райнера захлестнули эмоции. Он забыл. Он же не один.

Альбрехт пришел в себя и приближался к Райнеру, размахивая мечом. Райнер пригнулся и скользнул мимо барона, чтобы ударить его в спину. Меч Райнера отскочил от сверкающей пластины, и ему самому пришлось уворачиваться от очередного удара.

— Держите его, капитан! — крикнул Павел. — Мы сейчас!

Оскар уронил ружье, Джано — арбалет, и оба захромали вслед за Павлом, обнажив мечи. Франка описывала широкие круги, снова целясь.

— Леди Магда, — закричал Альбрехт, — спрячьтесь, а я разберусь с этими предателями!

— Нет. — Леди Магда встала. — Либо знамя будет реять по-прежнему, либо битва проиграна. — Она с усилием подняла стяг и медленно пошла с ним к гребню холма.

— Кто-нибудь, остановите ее! — крикнул Райнер, уворачиваясь от очередного удара Альбрехта. — Выбейте знамя у нее из рук.

Павел и Джано обернулись, но в итоге за аббатисой побежал Оскар:

— Капитан, я слишком часто подводил вас. Теперь она от меня не уйдет!

— Осторожнее! — закричал Райнер ему вслед, но тут у него перед носом снова мелькнул меч Альбрехта, и стало уже не до Оскара.

Он парировал и вместе с Павлом и Джано принялся кружить вокруг барона — так собаки травят быка… Он крутился в разные стороны, а они пытались достать его мечами и копьем.

— Подонки, не знающие чести, — выдохнул Альбрехт, лицо его побагровело под шлемом. — Трое на одного? И это так бьются люди Империи?

Райнер смог выскочить вперед и полоснуть барона по голени.

— А что, люди Империи порабощают своих подданных с помощью колдовства и натравливают друг на друга? Убивают своих родичей ради власти, да?

— Мой брат слаб! — сказал Альбрехт. — Он прислуживает Карлу-Францу, как комнатная собачонка, и не хочет вместе со мной навек очистить горы от Хаоса.

— И ты привел на эти земли другое зло, чтобы бороться с первым?

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

Кружа вокруг Альбрехта, Райнер увидел за плечом барона, как Оскар догоняет леди Магду. При его приближении аббатиса обернулась и подняла руку в повелительном жесте, но Оскар прикрыл глаза ладонью и рубанул ее мечом. Удар был слабый и всего лишь оцарапал тыльную сторону ладони леди Магды, но этого хватило, чтобы она сдавленно вскрикнула и выронила знамя, которое упало Оскару на грудь.

Леди Магда наскочила на артиллериста, словно дикая кошка, высоко подняв стилет. Он блокировал удар древком знамени и ударил ее в лицо яблоком меча. Она камнем упала наземь.

— Магда! — закричал Альбрехт, когда бесчувственная аббатиса распростерлась на земле. Он бросился к ней, забыв, что сам обороняется.

Трое товарищей тут же воспользовались этим преимуществом и напали на него вместе, но им снова помешал доспех Альбрехта. Меч Джано отскочил от его шлема. Копье Павла пробило поножи барона, но недостаточно глубоко, чтобы нанести рану. Меч Райнера соскользнул с кирасы.

Альбрехт яростно завыл и замахнулся на них. Он сбил Джано наземь, глубоко порезал плечо Павла и попал Райнеру по голове, к счастью лишь вскользь.

Райнер рухнул, ослепленный болью, мир поплыл перед глазами. Он почувствовал, как земля больно ударила в спину, а где все остальное тело, было совершенно непонятно. Альбрехт виделся ему мутным пятном. Он вроде бы поднимал меч над головой Райнера, и Райнер смутно понимал, что это опасно, но словно уже не помнил почему.

В ушах раздался голос Франки:

— Райнер! Нет!

Стрела глубоко вошла в подмышку Альбрехта как раз в зазор между кирасой и наплечником. Альбрехт взревел от боли и выронил меч, тот упал острием вниз в опасной близости от уха Райнера. Он увернулся, качаясь туда-сюда и совершенно не чувствуя равновесия, потом ткнул Альбрехта — вслепую, но изо всех сил. Кончик меча пронзил левый глаз барона. Райнер почувствовал, как клинок рассекает мозг.

Альбрехт рухнул на колени, вырывая меч у Райнера. Он закачался, но не упал. Райнер снова ухватился за рукоять, поставил ногу на грудь барона и пнул как следует. Альбрехт соскользнул с клинка и упал на бок, как падает в яму повозка, груженная металлическим мусором.

— Проклятый безумец, — сплюнул Райнер и осел на землю, обхватив свою окровавленную, гудящую голову.

— Райнер! Капитан! — закричала Франка, подбегая к нему и опускаясь на колени. — Ты ранен?

Он поднял глаза. Зрение прояснилось. На лице девушки явственно читалась такая нежная забота, что Райнеру тут же захотелось крепко прижать ее к себе.

— Я…

Их глаза встретились. На какой-то краткий миг Райнер почувствовал, что она точно так же сильно хочет обнять его. А потом был второй взгляд, такой же немой, но они без всяких слов дали друг другу понять, что сейчас не время и не место и нужно продолжать бой.

Натянуто улыбаясь, Райнер отвел глаза и сердечно хлопнул Франку по плечу:

— Не, я еще очень даже… Ничего такого, что нельзя было бы поправить посредством иголки и нитки.

Франка улыбнулась в ответ:

— Рада это слышать.

Райнеру показалось, что все это звучит как-то фальшиво, но по обе стороны от него пытались подняться на ноги Павел и Джано, и он продолжал:

— А ты ничего пальнула. Спасла мою шкуру, можно сказать.

— Спасибо, сэр.

Павел посмотрел вверх и застонал:

— Владычица Милосердия, что он там еще натворил?

Райнер повернулся. На вершине холма стоял Оскар, все еще со знаменем в руках, сгорбленный, с искаженным болью лицом.

— Оскар! — окликнул его Райнер. — Оскар! Бросай! Положи его!

Оскар не двигался. Он словно прирос к земле и трясся, как в лихорадке. Его лицо покрывали капли пота, в которых отражалось желтое зарево над горящим святилищем Зигмара. Он заговорил сквозь сжатые зубы:

— Я… не могу.

Райнер с товарищами устремился к нему.

— Нет! Не подходите! Оно заставляет меня желать ужасных вещей!

Райнер сделал еще один шаг:

— Иди. Ты должен сражаться…

Оскар замахнулся на него знаменем:

— Пожалуйста, капитан! Не приближайтесь! Мне с ним не справиться!

Райнер выругался:

— Оскар, ты должен избавиться от него! Пока ты его держишь, оно действует на войска Альбрехта.

— Я знаю, — горестно сказал Оскар.

— Но ты должен бороться. Я знаю, что оно нашептывает тебе. Ты должен… — Райнер умолк, осознав, что сам точно так же не смог противостоять знамени. Его спас нож Магды, направленный в спину.

Слезы текли по застывшему лицу Оскара.

— Я не могу с ним бороться, капитан. Я слаб. Ты же знаешь. Я… — С мучительным криком он снова замахнулся на них знаменем и двинулся вперед на нетвердых ногах, затем заставил себя остановиться. Он выглядел словно человек, тщетно пытающийся не улететь вслед за гигантским воздушным змеем. — Нет, — яростно пробормотал он. — Я больше не подведу. Нет.

Напрягшись, будто на плечи ему давила целая гора, Оскар выпрямился и отвернулся от них. Он направился к святилищу Зигмара. Шаг, за ним еще один. Он шел, словно по зыбучим пескам.

— Очень хорошо, Оскар, — сказал Райнер. — Брось его в огонь. Вот молодец!

Оскар приближался к святилищу черепашьим шагом, но наконец остановился в нескольких метрах от бушующего пламени. Он протянул руки, дрожащие от отчаянных попыток выпустить знамя. Оно оставалось у него в руках.

— Помоги мне, Зигмар! — взмолился он.

Райнер снова двинулся вперед:

— Оскар, держись! Держись!

— Да, — прошипел Оскар сквозь зубы. Он закрыл глаза. — Да. Я буду держаться.

И на глазах застывших от ужаса Райнера и товарищей он медленно, но вполне осознанно зашагал прямо в ревущее пламя святилища.

Франка вскрикнула. Райнер прокричал что-то нечленораздельное.

— Ох, парень, — пробормотал Павел.

Сквозь стену огня они видели, как Оскар стоит посреди святилища, расправив плечи, охваченный пламенем. Одежда и волосы обуглились, кожа запузырилась и полопалась. Огонь взметнулся по древку и поджег знамя, сначала только по краям, которые запылали, излучая странный лиловый свет, потом везде. Рев пламени перекрыл другой звук — низкий рокот или вой, исполненный нечеловеческой ярости, от которого у Райнера волосы встали дыбом, потом знамя взорвалось с оглушительным треском.

Райнера и его товарищей сбила с ног взрывная волна, какую не могли бы вызвать и все пушки, стоящие на поле, если бы выстрелили одновременно. Над святилищем поднялся огромный шар из лилового пламени, разбросав бревна, словно соломинки в бурю. Последнее, что видел Райнер (или, по крайней мере, так ему показалось) перед тем, как потерять сознание, — это огненный шар с лицом демона, искаженным от яростного вопля. Потом он исчез в клубах густого серого дыма, и Райнера обступила благодатная темнота контузии.

Глава двадцатая ВАША ЛУЧШАЯ СЛУЖБА

Райнер открыл глаза. Вокруг все еще стоял густой дым, стало быть, он пробыл без сознания недолго. Закряхтев, как старик, он сел и осмотрелся. На том месте, где было святилище, остался лишь пятачок выжженной земли. Рядом с ним поднималась на четвереньки Франка. Джано с шипением вытаскивал из руки щепу длиной с приличный кинжал. Павел сидел, спрятав голову меж коленей и закрыв лицо руками.

За спиной то и дело что-то стукало. Они обернулись. Халс ковылял, опираясь на костыль; голову он обвязал рукавом рубашки.

— А значит, мы живы. Кто бы мог подумать.

— Живы… все, кроме Оскара, — сказала Франка.

— Ага. Видел я, что там было. Да он оказался куда храбрее, чем мы могли подумать.

Грохот канонады заставил их поднять глаза. Пушкари Манфреда снова палили вниз, туда, где шло сражение. Райнер и его товарищи поднялись на ноги, подобрались к обрыву и, к своему величайшему облегчению, обнаружили, что огонь ведется по хаоситам.

— Вот так, ребятки! — закричал Халс, размахивая костылем. — Задайте им перцу!

По всему полю происходило то же самое. В такой каше трудно было разобрать, что и как, но, по крайней мере, стало очевидно, что войска Альбрехта, наконец освободившиеся от власти знамени, снова присоединились к товарищам, атакуя курганцев и тесня их назад к замку. Там, где недавно испуганные люди сбивались в кучки и принимались драться с любым, кто окажется поблизости, теперь солдаты обеих армий собирались в отряды под зов труб и бой барабанов, чтобы с возобновленной яростью атаковать общего врага. Мрачная завеса поднималась с поля вместе с рассеивающимся дымом. Солнце ярко сияло на блестящих шлемах и кирасах рыцарей Империи и на ровных рядах копий ополченцев. Курганцы, которые считаные минуты назад явно побеждали, теперь оказались перед лицом превосходящих сил противника и беспорядочно отступали. По всему полю шайки мародеров бежали от вновь пришедших в боевую готовность имперцев.

Франка, Павел и Халс что-то одобрительно кричали.

Джано удовлетворенно хмыкнул:

— Делаем свою работу, а? Теперь они платят нам? Дают награду?

Райнер кивнул:

— Ага, надеюсь, что так. Мы славно потрудились. Убили Эриха, Альбрехта и… — Он остановился, резко обернулся и выругался: — Ведьма! Где она? Мы забыли про эту каргу, которая заварила всю кашу.

Остальные тоже обернулись в поисках леди Магды. Ее не было там, где она столкнулась с Оскаром. Они посмотрели вниз по склону. Ее не было видно.

— Проклятая, — сказал Райнер, — скользкая, как адвокат из Альтдорфа. Найдите ее!

Они прочесали холм до самого леса, но леди Магду так и не обнаружили.

— Эта зараза удрала, капитан, — сообщил Павел, как только они все снова собрались на вершине холма.

Халс сплюнул:

— Не отказался бы поглядеть, как ее поджаривают на костре.

Франка кивнула:

— Лучше бы ее, чем бедного Оскара.

Они еще раз оглядели поле. Битва уже затихала. Все еще наблюдалась какая-то суета, но большей частью хаоситы ушли с поля в холмы над замком и попрятались по своим логовам. Большая имперская армия маршировала вверх по дороге, ведущей к воротам замка, практически не встречая сопротивления.

Райнер отвернулся с усталым видом и принялся искать место, где можно было бы сесть и перевязать раны, но тут у подножия холма началось какое-то движение. Рыцари шагом ехали по направлению к ним в сопровождении отряда мечников. Это был Манфред.

Райнер вздохнул:

— А вот и его милость. Похоже, нам достанется.

Он попытался отряхнуть сажу и грязь с куртки и хоть как-то привести себя в порядок. Остальные сделали то же самое. Бесполезно. Они все выглядели так, словно их протащили по терновнику ногами вперед.

Манфред остановил коня рядом с телом брата. Генералы окружили его. Граф окинул труп долгим печальным взглядом.

Райнер нервно сглотнул и отсалютовал:

— Милорд. Я могу объяснить. Все так, как я рассказывал. Знамя, которое вы, должно быть, видели, дало Альбрехту…

Манфред поднял руку:

— Не нужно объяснять, Черные сердца. Что здесь произошло, и так ясно. Вы проявили неповиновение и сбежали из-под стражи, куда я вас поместил, и убили моего благородного брата. — Он повернулся к капитану мечников. — Капитан Лонгрин, принесите носилки для тела моего брата и доставьте в его покои в Нордбергбрухе, как только там все будет готово. Непременно накройте его знаменем нашего дома, чтобы все знали, что сегодня погиб герой. И арестуйте этих людей, проследите, чтобы им перевязали раны. Нельзя допускать, чтобы они умерли прежде, чем я буду иметь удовольствие их повесить. Когда их приведут в мало-мальски приличный вид, сопроводите их ко мне. Я желаю лично их допросить. — Он развернул коня. — А теперь поспешим. Я хочу видеть, что эти животные сделали с моим домом.

Мечники двинулись на Райнера и его товарищей, разинувших рты от изумления. Они ожидали гневных расспросов или спора по поводу того, правильно они поступили или же нет, но подобная реакция их просто ошеломила.

— Ублюдок неблагодарный, — проворчал Халс вслед удаляющемуся Манфреду. — Геморрой в Зигмаровой заднице. Не видишь, когда тебе делают одолжение. Ничего, надеюсь, еще подхватишь дурную болезнь, и у тебя кой-что отвалится. — Он сплюнул. — Жаль, что нельзя повторить все еще раз. Тогда я выбрал бы виселицу и не уродовался неизвестно ради чего.

Капитан Лонгрин дал Халсу пощечину кольчужной перчаткой и сбил его наземь.

— Довольно, висельник! Вяжите их, ребята, а то они еще сопротивляются.

Мечники связали всем запястья и повели вниз по холму.

— Чтоб их, этих графьев! — с горечью сказал Райнер. — В жизни не доверюсь ни одному из них.

— И то правда, — ответила Франка.

Но Манфред сдержал слово по крайней мере в одном отношении. О Райнере и его спутниках позаботились как нельзя лучше. Им смазали и перевязали раны, на переломанные конечности наложили лубки и гипс. Всех накормили, вымыли и переодели в простую, но добротно сшитую одежду и поместили в пустую палатку ждать милости Манфреда, на этот раз под куда более тщательной охраной.

Павел, Халс и Джано воспользовались ситуацией и растянулись на койках, чтобы хоть немного поспать, а Франка забилась в угол и уставилась в пустоту. На время лечения Франка и Райнер расстались, поскольку повреждения у них были разные, и Райнер внезапно осознал, что тайну Франки вполне могли раскрыть.

Он сел рядом с ней и заговорил шепотом:

— Э… они все еще думают, что ты парень?

Она покачала головой:

— Я отбивалась, но меня все равно помыли.

Райнер вздохнул. Она всхлипнула и положила голову ему на плечо:

— Я не хочу возвращаться!

Он обнял ее за плечи.

— Ну-ну, тише, остальных разбудишь. — Он слабо усмехнулся. — Не надо бояться, возвращения не будет. Тебя просто повесят вместе с нами.

Она попыталась улыбнуться:

— Какое-никакое, а утешение.

Прошел еще час. Сквозь стены палатки уже просвечивало закатное солнце, когда заглянул капитан стражи:

— Выметайтесь, поганцы!

Они встали, кряхтя и стеная от боли в ранах, и последовали за ним. По обе стороны от них шли мечники. Группа людей пересекла лагерь и наконец оказалась у великолепного графского шатра. Капитан откинул полог, и все зашли по одному.

Внутри было темно, лишь несколько свечей освещали богатые ткани и мебель из темного дерева. Манфред восседал в кресле, застланном мехами. У него за спиной в темноте сидели еще трое, все в богатом платье и меховых плащах. К удивлению Райнера, охраны не было, а их ждало пять пустых походных стульев, повернутых так, чтобы люди в них сидели лицом к Манфреду.

Товарищи смущенно топтались у входа.

— Простите, что не принимаю вас у себя дома, — сказал Манфред, — но эти животные сделали его непригодным для жизни. Придется как следует прибраться. Присаживайтесь.

Они сели, недоверчиво оглядываясь, ожидая, что это какая-то новая ловушка.

— Голленц! — позвал граф. — Вина нашим гостям.

Из тени появился слуга с серебряным подносом, на котором стояли кубки с вином. Райнер и его спутники взяли их, ожидая подвоха. А что, если Манфред хочет посмотреть, как они умирают в муках, отравленные его вином? Или там какое-то зелье, которое заставит их заговорить?

Как только слуга удалился, Манфред наклонился вперед. Он смущенно прокашлялся:

— Э… я хочу извиниться за обман, к которому был вынужден прибегнуть. В самом деле, необходимости объяснять не было: как только это ужасное знамя появилось на холме, я понял, что вы сказали правду и что брат замышлял убить меня.

— Но тогда… — начал Райнер.

Манфред поднял руку:

— Я лично и вся Империя в неоплатном долгу перед вами. Вы более, чем кто-либо из моей армии, принесли сегодняшнюю победу и проявили героизм, уничтожая знамя. Вы спасли Империю от долгой братоубийственной войны.

— И… — сказал Райнер.

Манфред снова закашлялся.

— К несчастью, в наши смутные времена, когда великая война окончена, но еще непонятно, во что она нам обошлась, да и восстановительные работы потребуют немалых затрат, понятие морали находится в плачевном состоянии. Не хватало еще, чтобы народ думал, что те, кто им правит, так слабы, что их можно развратить, как был развращен Альбрехт. Они не должны знать о его предательстве и о нашей с ним вражде. Это поколебало бы их веру в благородное сословие, от которого они, как никогда, ждут, чтобы оно оставалось сильным.

Сердце Райнера сдавил холодный обруч. Все, сейчас случится что-то страшное.

— Поэтому, — сказал Манфред, — как ни больно мне думать об этом, вас все равно покарают за преступления Альбрехта.

— Что? — заорал Халс.

— Толпе нужен злодей, на котором можно сосредоточить ненависть. Козел отпущения, от которого нужно избавиться, чтобы жизнь снова пошла своим чередом.

— И это мы, — глухо сказал Райнер.

Манфред кивнул:

— Это будет ваша лучшая служба Империи.

Халс грохнул кулаком по подлокотнику и встал:

— Хитрый червяк! Признаешь, что мы спасли твою шкуру и Империю, и все же думаешь кинуть нас? Я вот начинаю сомневаться, что мы сражаемся на правильной стороне!

Манфред снова поднял руку.

— Я не закончил. — Он подождал, пока Халс снова не опустился на стул. — Я сказал, что это лучшая служба, которую вы сослужили Империи, но еще не последняя. Вас повесят при большом стечении народа в Мидденхейме. Через неделю.

Франка пыталась подавить рыдание, но безуспешно.

— По крайней мере, — продолжал Манфред, — толпа будет думать, что это вы. На самом деле это будут какие-то другие гарнизонные крысы: дезертиры, диверсанты и все такое.

В груди Райнера загорелась искра надежды.

— Так вы все же хотите освободить нас?

— В конце концов вас освободят. Но сначала вы будете иметь честь снова послужить Империи.

Искра надежды погасла. И его снова охватили мрачные предчувствия.

— Как это?

Губы Манфреда сложились в полуулыбку.

— Чем больше я думал о том, что вы совершили сегодня и чего вам это стоило, тем больше убеждался, что вас надо использовать. — Он снова нагнулся вперед. — Империи нужны черные сердца вроде ваших — люди, способные сделать то, что не под силу обычным солдатам, люди, которых не смущают чины и звания, которые думают сами за себя и сохраняют способность соображать в самых безнадежных ситуациях. — Он отпил вина. — Империя поддерживает свою силу не только в боях. Есть и менее почетные деяния, которые нужны, чтобы наша родина была в безопасности. Деяния, которые не может себе позволить ни один настоящий рыцарь. Деяния, которые приемлемы только для жуликов, злодеев и людей, лишившихся чести.

— Высокопарное трепло! — проворчал Халс. — Все эти твои манеры да разговоры — только затем, чтобы уломать нас делать за тебя грязную работу!

— Именно, — согласился Манфред. — Вместо вас казнят двойников, а вы останетесь в тени. Никто в мире, кроме меня и тех, кто перед вами, не будет знать, что вы все еще живы. Вы будете пустым местом, будете способны вписаться в любую ситуацию и стать тем, кем мы захотим вас сделать. Совершенные шпионы.

— А что, если ваши совершенные шпионы решат, что они больше не хотят делать за вас грязную работу? — спросил Райнер. — Если они захотят сорваться с поводка? Это клеймо означает смертный приговор лишь в границах Империи?

— Именно. — Джано скрестил руки на груди. — Я буду сам себе господин. Никто не присмотрит за мной.

— Разве? — спросил Манфред. — Мой брат правильно сделал, что заклеймил вас, но его метод слишком примитивен. — Он подался к человеку, сидящему позади слева от него, седобородому старцу в черной мантии ученого. — Маг Хандфорт — член королевской коллегии алхимии. Он создал яд, который можно в любой момент активировать на расстоянии. Пока хирурги залечивали ваши раны, они втерли этот яд в порезы. — Райнер и его товарищи встали было, чтобы запротествать, но он остановил их жестом. — Успокойтесь, пожалуйста. Вещество абсолютно безвредно, пока маг не прочтет вслух специальное заклинание. Только тогда вы умрете ужасной, мучительной смертью. — Он улыбнулся так тепло, словно желал им счастливого и благополучного Нового года. — А заклинание он прочтет лишь в том случае, если вы не явитесь с отчетом после задания, которое я вам дам.

— Свинья, — сказал Райнер. — Ты еще хуже своего брата. Он-то хоть обещал нам награду в случае завершения миссии. По крайней мере, нас должны были отпустить.

— Мой брат, как вы понимаете, не собирался выполнять свое обещание, — сказал Манфред. — И он использовал вас в собственных интересах, тогда как теперь вы будете трудиться на благо Империи.

— Это он тоже говорил, — заметил Павел.

— Вас щедро вознаградят, — продолжал Манфред. — Когда вы будете свободны от выполнения долга, вы будете жить очень даже неплохо в стенах моего замка. А когда тяжкие времена пройдут и весь этот ужас исчезнет с нашей земли, вас освободят от службы и дадут достаточно средств, чтобы начать новую жизнь. Вдобавок, раз вы все умерли, ваши преступления умерли вместе с вами. — Он многозначительно посмотрел на Франку. — Ваши тайны будут похоронены в прошлом, а вы будете жить так, как пожелаете сами, вы станете совсем другими людьми.

Райнер и его товарищи тупо смотрели на Манфреда. Он откинулся в кресле и сложил руки на коленях.

— Итак, что скажете? Вы принимаете мое предложение? Поможете Империи в нелегкий час?

— Я скажу то же, что сказал вашему брату, — криво усмехнулся Райнер. — У нас не то чтобы есть выбор, а?

— Именно, — ответил Манфред. — Его нет.

Немного позже, когда они ехали в замок Нордбергбрухе в карете с плотно зашторенными окнами, Райнер и его товарищи мрачно смотрели друг на друга.

— Вот и куча конского дерьма, — сказал Джано.

— Ага, — отозвался Павел. — Пока все это не прекратится, сказал! Да Империи уже две тысячи лет, и в ворота вечно стучится какой-то ужас.

— Да уж, надолго влипли, это точно, — сказал Халс.

— И что нам делать? — спросила Франка.

Райнер покачал головой:

— Ничего, пока мы не придумаем, как очистить кровь от этого яда. А пока…

— Пока, — закончил Павел, — мы в их руках.

— Ага, — усмехнулся Халс, — держат нас за задницу.

Райнер смеялся и никак не мог остановиться. Его жизнь грозила превратиться в бесконечный кошмар, но, по крайней мере, компания была что надо.

Гнилой фрукт (не переведено)

Не переведено.

Сломанное копьё

1 НЕПРОВЕРЕННОЕ СРЕДСТВО

Клейма в виде молота больше не было. Постыдные шрамы наконец удалили с помощью магических манипуляций, столь болезненных, что в сравнении с ними сама процедура клеймения вызывала чуть ли не приятные воспоминания. Теперь кожа на руках была безупречно чистой, словно раскаленное железо никогда ее и не касалось. Но кровь под этой кожей — совсем другое дело.

Райнер Гетцау и его товарищи по несчастью — Пикинеры Халс Кийр и Павел Фосс, тильянец-арбалетчик Джано Остини и Франк Шонтаг, темноволосый лучник, тайну которого знал лишь Райнер (Франк был переодетой девушкой по имени Франка) — получили клеймо дезертира по приказу барона Альбрехта Вальденхейма, намеревавшегося таким образом вынудить их помочь ему покончить с братом, графом Манфредом Вальденхеймом. Альбрехт обещал, что, когда их служба закончится, клеймо уберут, но, обнаружив, что Альбрехт собирается избавиться не только от брата, но и от них, они решили перейти на сторону Манфреда, надеясь, что он выполнит обещанное Альбрехтом.

И он-таки выполнил. Манфред был так впечатлен их способностью находить нестандартные выходы из затруднительных ситуаций, приспосабливаться и выживать в любых условиях, а также их крайней неразборчивостью в вопросах о «допустимом» и «недопустимом», что решил сделать их агентами Империи, захотят они этого или нет. Стране, сказал он, нужны черные сердца, которых не отпугнет самая грязная работа. И он приказал магу, состоящему у него на службе, убрать клейма, которые могли бы изобличить в них дезертиров, заслуживающих смерти, а стало быть, обесценивали их как шпионов, и вместо этого парализовать их волю куда более надежным способом.

Он отравил их кровь.

Это был яд отсроченного действия. Он не был опасен до тех пор, пока они не вознамерятся уйти со службы или предать Манфреда. В таком случае достаточно лишь прочитать заклинание, пробуждающее действие яда, — и тот убьет их, где бы они ни находились, пусть даже за пределами Империи.

Возможно, кому-то это даже пришлось бы по душе, подумал Райнер, пристраиваясь на подоконнике в спальне и глядя на залитые лунным светом крыши Альтдорфа. Манфред поселил их в своем особняке и предоставил дом в их полное распоряжение: можно было читать в библиотеке, упражняться на мечах в саду. У них были теплые постели, отличная еда и покорные слуги — роскошная жизнь по нынешним меркам, когда кругом война и у многих нет ни пищи, ни крыши над головой. Но Райнеру все это было ненавистно.

Особняк, пусть и такой удобный, все же оставался тюрьмой. Манфред хотел, чтобы об их существовании никто не знал, и за ворота их не выпускали. Райнеру было мучительно осознавать, что вот он, Альтдорф, однако же туда не попасть. Бордели и игорные дома, ямы для собачьих боев и театры — все это манило его с невероятной силой, когда по ночам слышались пение и смех, а то и стук игральных костей. Но эта жизнь сейчас не для него, поэтому без разницы, в Альтдорфе они или в Люстрии. Какая мука.

Нельзя сказать, что его товарищи были всем довольны. Когда Манфред их завербовал, он обещал Черным сердцам работу — секретные поручения, убийства, похищения, — но последние два месяца они сидели сложа руки и ждали приказа, и это сводило их с ума. Райнера, конечно, не радовала перспектива рисковать жизнью и здоровьем за Империю, ложно обвинившую его в колдовстве и предательстве, но бесконечное ожидание того, что тебя пошлют на смерть, уже само по себе мучительно — непреходящая острая тоска, от которой каждый из них был готов придушить другого. Обычные разговоры внезапно срывались на крик или сменялись мрачным молчанием. Райнер любил своих товарищей, но их привычки и манеры, которые когда-то казались забавными, теперь раздражали, как скрип железа по стеклу: бесконечные шутки и подначки Халса, тихое покашливание Павла, когда он собирается задать вопрос, непрекращающееся нытье Джано на тему «а вот в Тилее все было лучше», Франка с ее…

Ну, по правде сказать, Франка и была его головной болью. Райнер совершил ужасную ошибку, влюбившись в девушку. Он не думал, что такое может случиться. Неожиданно узнав, что это не мальчик, и оправившись от потрясения, он понял, что попался на крючок. Вообще-то она была не в его вкусе: худенький сорванец, короткая стрижка — совсем не похожа на смеющихся похотливых бордельных девиц, каковых он всегда предпочитал, крутобедрых, с накрашенными губами. Но в тот день на скале в Нордбергбрухе, когда они вместе убили Альбрехта, они обменялись многозначительными взглядами, и это разожгло в Райнере такое желание, которое, он знал, можно утолить лишь в ее объятиях. Но все усложняло то, что она хоть и призналась ему, что разделяет его страсть, хоть и поцеловала его однажды с таким пылом, что их обоих, как говорится, накрыло с головой, но отказалась удовлетворить их взаимные вожделения. Она…

За спиной у него щелкнула задвижка. Райнер оглянулся. Франка вошла в комнату со свечой в руке. Он затаил дыхание. Она закрыла дверь, поставила свечу на столик и принялась расшнуровывать дублет.

— Тише, дорогая, — сказал Райнер, картинно подкручивая усы. — В таких делах спешить не следует.

Франка вздрогнула, прикрылась рукой и досадливо вздохнула, разглядев, кто сидит на подоконнике.

— Райнер. Как ты сюда попал?

— Клаус спит, как обычно.

— Тебе бы тоже не мешало.

Райнер усмехнулся.

— Прекрасная мысль. Откинь покрывало и давай-ка в постель.

Франка вздохнула и присела на кровать.

— Ну вот, опять ты за свое.

— А ты за свое, так?

— Год моего обета еще не закончился. Я все еще ношу траур по Ярлу.

Райнер застонал.

— Что, осталось еще два месяца?

— Три.

— Три!

— В последний раз ты спрашивал об этом два дня назад.

— А кажется, что два года.

Он встал и принялся расхаживать по комнате.

— Радость моя, да за три месяца нас и убить могут! Зигмар знает, во что нас может втравить этот Манфред. Да хоть в Ультуан послать.

— Человек чести не станет давить на меня, — строго сказала Франка.

— Я разве говорил, что я человек чести? — Он присел рядом с ней. — Франка, солдаты не зря пренебрегают законами морали. Они знают, что любой день может оказаться для них последним, и стремятся насладиться им по полной. Теперь ты солдат. Ты знаешь это. Хватай, что сможешь, прежде чем Морр отнимет это у тебя навсегда.

Он раскрыл объятия, но Франка закатила глаза.

— Вы убедительно аргументируете, капитан, но, увы, у меня есть честь — или, по крайней мере, упрямая гордость, которой хватит на нас двоих, так что…

Райнер опустил руки.

— Хорошо, хорошо. Я уйду. Но, может, ты по крайней мере подаришь мне поцелуй, чтобы было о чем мечтать?

Франка чуть усмехнулась.

— Опять пользуешься ситуацией?

— Клянусь честью, радость моя…

— Кажется, ты только что говорил, что у тебя нет чести.

— Я… ну, предположим, что она есть. — Райнер со вздохом встал. — Вы снова победили, леди. Но однажды…

Он пожал плечами и направился к двери.

— Райнер.

Он обернулся. Франка была совсем рядом. Она поднялась на цыпочки и легко поцеловала его в губы.

— А теперь иди спать.

— Мучительница.

Он открыл защелку и ушел.

Неудивительно, что спалось Райнеру плохо, да ко всему прочему на следующее утро его разбудили ни свет ни заря. Он как раз видел сон, как Франка расшнуровывает дублет и снимает рубашку, когда его вернула к суровой действительности маячащая перед глазами уродливая физиономия старого доброго Клауса, присматривавшего за ним и его товарищами. Клаус был явно сердит.

— А ну обувайся, лодырь, — рявкнул он, пнув кровать с пологом, на которой лежал Райнер.

— Проваливай! — Райнер натянул одеяло на голову. — Я был с дамой.

— Не хамить! — Клаус опять пнул кровать. — Его милость требует, чтобы ты спустился во двор. Немедленно.

Райнер выглянул из-под одеяла.

— Манфред вернулся? — Он зевнул и сел, потирая глаза. — Думал, он уж и забыл о нас.

— Манфред ничего не забывает, — сказал Клаус. — Лучше бы тебе это запомнить.

— Что получается? — спросил Джано.

Черные сердца сонно плелись следом за Райнером и Клаусом вниз по винтовой лестнице из черного дерева в прихожую, пол которой был выложен белым мрамором. Кудрявый тильянец на ходу зашнуровывал штаны.

— Понятия не имею, — сказал Райнер.

Клаус провел их через служебную дверь на кухню.

— Это уже чтой-то другое, — сказал Павел. Он стащил с подноса печенье и засунул в рот. — Есть разница.

Райнер прыснул, глядя на это зрелище. Пикинер был страшнее мокрой крысы, но совершенно не переживал из-за этого: тощий, с длинной шеей, на месте выбитого левого глаза повязка, губы в шрамах, трех передних зубов не хватает.

— Опять небось будут муштровать с мечами, — сказал Халс, толстый лысый рыжебородый товарищ Павла по оружию. — А то, не ровен час, мучить верховой ездой.

Клаус открыл дверь кухни, и они вышли на посыпанный гравием двор перед конюшней.

— Может, и нет, — предположила Франка. — Глядите.

Перед ними, как раз у задних ворот, стояла карета с зашторенными окнами. Ее охраняли двое стражников. Райнер и остальные тихо застонали.

— Ну вот, только не это, — сказал Халс.

— Да мы перебьем друг друга, пока до места доберемся, — согласился Павел.

Клаус остановился посреди двора, привлекая их внимание. Они выпрямились, но как-то неохотно и через силу. Несколько месяцев вынужденного общения с охранником окончательно подорвали его авторитет. Они ждали. Утренний туман скрывал в жемчужных объятьях мир, лежащий за каменными стенами, и, хотя было лето, солнце поднялось еще недостаточно высоко, чтобы прогнать ночную прохладу. Райнер почувствовал озноб и подумал, что совершенно зря не надел плащ. В желудке у него урчало — сказывалась привычка к завтраку по расписанию.

По прошествии четверти часа ворота отворились, и появился граф Манфред. Высокий и крепкий, с проседью в волосах и бороде, граф смахивал на доброго мудрого сказочного короля, но Райнер знал, что на самом деле скрывается за этой внешностью. Может, Манфред и мудр, но жестокости ему не занимать. За ним следовал молодой капрал с горящими глазами, одетый в форму копьеносца.

Манфред слегка кивнул Черным сердцам.

— Клаус, открой дверцу кареты и отойди к воротам с Мегеном и Вальхом.

— Милорд, я не доверяю этим негодяям, особенно когда они рядом с вашей милостью…

— Выполняй приказ, Клаус. Я в полной безопасности.

Клаус неохотно отсалютовал и направился к экипажу. Он взял у одного из стражников ключ и отпер дверцу. Райнер ожидал, что Манфред прикажет им лезть внутрь, но, когда дверца отворилась, оттуда выскочили четверо. Черные сердца обменялись озадаченными взглядами. Эти четверо были какие-то грязные, небритые, с голодными глазами, в сильно потрепанной военной форме.

— Стройся! — скомандовал Манфред.

Оборванцы, кое-как волоча ноги, встали в строй рядом с Черными сердцами, по инерции распрямив плечи.

Манфред обратился к Райнеру и компании.

— Наконец для вас нашлось дело. — Он вздохнул. — Вообще-то была уже работенка, для которой вы могли бы сгодиться. В Альтдорфе сейчас очень неспокойно. Нас обвиняют в больших потерях в ходе последнего вооруженного конфликта, критикуют перестановки в верхах — особенно грешат этим молодые бароны. Было бы неплохо угомонить некоторых особенно недовольных, но мы не решались использовать непроверенное средство в борьбе с ними так близко от дома, где оно может срикошетить нам в лицо. — Манфред сцепил руки за спиной. — И вот теперь представляется отличная возможность для испытания. В высшей степени важная для блага Империи миссия, но достаточно удаленная, чтобы у нас не было неприятностей, если она провалится.

— Ваша вера в нас очень вдохновляет, милорд, — с усмешкой сказал Райнер.

— Скажите спасибо, что я хоть в чем-то на вас полагаюсь после случая вопиющего неподчинения в Гроффхолте.

— А разве вы выбрали нас не за склонность к неповиновению, милорд?

— Довольно, — отрезал Манфред.

Голоса он не повышал, но Райнеру как-то не хотелось испытывать его терпение.

— Слушайте внимательно, — сказал Манфред. — Я не намерен повторять свои приказания, и в письменном виде их не существует. — Он прокашлялся, посмотрел им всем в глаза и начал: — Далеко в Черных горах расположен имперский форт, охраняющий перевал и находящийся поблизости золотой прииск. Весь доход от прииска идет на восстановление разрушений и укрепление обороны в наше непростое время. Но в последние несколько месяцев доходы от него катастрофически упали, причем нам не удается получить хоть сколь-нибудь удовлетворительного объяснения этому. Я посылал курьера два месяца назад. Он не вернулся, и что с ним случилось, мне неизвестно. — Манфред нахмурился. — Ясно лишь то, что форт по-прежнему принадлежит Империи: мой агент видел, как в Аверхейм неделю назад пришел запрос на рекрутов для их гарнизона. — Он глянул на Райнера. — Это и есть ваш шанс. Вы должны записаться, отбыть в форт, выяснить, что происходит, и, если там зреет заговор, предотвратить его.

— У вас есть причины подозревать предательство?

— Возможно. Командующий фортом генерал Бродер Гутцман, по слухам, недоволен, что его держали на юге, в то время как на севере решалась судьба Империи. Его недовольство вполне может привести к необдуманным поступкам.

— И что тогда?

Манфред заговорил не сразу.

— Если в форте есть предатель, его необходимо убрать, кем бы он ни оказался. Но учтите: генерал — отличный полководец, люди любят его и преданы ему всецело. Если придется убрать его, все должно выглядеть, как несчастный случай. Если его люди хоть что-то разнюхают, восстания не миновать, а Империя сейчас не может позволить себе потерять целый гарнизон.

— Простите, милорд, — сказал Райнер, — я все же не понимаю. Если Гутцман — такой хороший генерал, почему бы не отправить его на север сражаться с курганами, раз ему так хочется? Разве это не избавит его от недовольства?

Манфред вздохнул.

— Это невозможно. В Альтдорфе некоторым кажется, что он слишком опытный полководец и что новые победы на севере могут пробудить в нем амбиции, — ну, он может захотеть стать больше чем военачальником.

— А-а. Так его специально держали на юге. Он не зря возмущается.

Манфред нахмурился.

— Никакими причинами нельзя оправдать воровство у самого Императора. Если Гутцман виновен, его надо остановить. Вам понятен приказ?

Черные сердца и их новые спутники кивнули.

Манфред посмотрел на одних, потом на других.

— Предстоит трудная миссия, и было заранее понятно, что вам необходимо пребывать в полной боевой готовности. Поэтому мы даем вам в подкрепление еще четверых. Эти люди поступают под ваше командование, Гетцау. Капрал Карелинус Эберхарт, — Манфред указал на молодого офицера, стоящего слева от него, — также будет подчиняться вашим приказам, но подотчетен он лишь мне. Он — мои глаза и уши и рапортует мне в конце этого… — Манфред помолчал и усмехнулся. — Какое же вы полезное приобретение! Доклад капрала покажет, можно ли будет использовать вас в дальнейшем и вообще сохраним ли мы вам жизни. Вы меня поняли?

Райнер кивнул.

— Да, милорд. Отлично.

Он пригвоздил взглядом капрала Эберхарта, который слушал Манфреда, разинув рот и вытаращив голубые глаза. Бедняга не ожидал, что Манфред столь откровенно выскажется о его роли в намечающемся мероприятии. Он не привык к прямоте графа — в отличие от Райнера, который знал, что Манфред не был склонен приукрашать действительность.

— Этих людей вынудили так же, как и нас, милорд? Их…

— Да, капитан. Они согласились на тех же условиях. Их кровь отравлена, как и ваша. — Манфред рассмеялся. — Теперь они — ваши братья. Вы все — Черные сердца!

2 ВСЕ МЫ ТУТ НЕГОДЯИ

Меньше чем через два часа после того, как Манфред отдал распоряжения, Черные сердца выехали из Альтдорфа в Аверхейм — крупнейший город северо-восточной провинции Аверланд и ближайший к Черным горам и перевалу, охраняемому фортом генерала Гутцмана. Граф со свойственной ему основательностью все предусмотрел: чистую одежду и оружие для вновь прибывших, лошадей для тех, кто сносно держался в седле, и повозку для остальных. В повозку погрузили и снаряжение: оружие, доспехи, кухонные принадлежности, палатку, одеяла. Райнеру подумалось, что на этот раз они путешествуют с куда большими удобствами, чем при выполнении последнего задания. Тогда пришлось пробираться на вражескую территорию холодной остландской весной, а из экипировки было лишь то, что они могли унести на себе. Сейчас же они спокойно пересекали самое сердце Империи, где на каждом шагу попадались селения и постоялые дворы. Вероятно, это следует считать хорошим предзнаменованием, и задача окажется не такой уж сложной. Во всяком случае не такой тяжелой, как предыдущая.

Райнер вдохнул полной грудью, когда они свернули к югу от Альтдорфа и двинулись мимо ферм и полей. Как приятно наконец оказаться на открытом воздухе! Уже сама смена обстановки доставляла огромное удовольствие. Ощущать движение было так приятно, что на короткий миг Райнер почувствовал себя свободным.

Он был настолько захвачен эмоциями, что лишь когда стены Альтдорфа скрылись в утренней дымке и впереди показалась темная полоса Драквальда, заметил, что остальные молчат. В воздухе повисла неловкая тишина, Черные сердца старого и нового созыва с тревогой разглядывали друг друга. Райнер вздохнул. Так дело не пойдет.

— Скажите-ка, сударь, — обратился он к новичку, сидевшему справа от него, тщедушному субъекту с копной бурого цвета волос над печальным заостренным лицом. — Как это вы оказались в столь прискорбных обстоятельствах?

— Что? — вздрогнул в испуге новичок. — Что ты ко мне лезешь? На кой тебе это знать?

Райнер беззлобно усмехнулся.

— Видите ли, сударь, поскольку я ваш командир, мне желательно хоть что-то о вас знать. И не бойтесь меня шокировать. Мы тут все стреляные воробьи, верно, ребята? — Он обернулся к своим старым товарищам. — Павел и Халс убили своего командира, когда он проявил некомпетентность.

— Вообще-то нет, — начал Павел.

— Его убили курганы, — вставил Халс.

Они оба мрачно рассмеялись.

— Франц лишил жизни соседа по палатке за нежелательные приставания.

Франка зарделась.

— Джано продавал ружья коссарам.

— Что тут преступление? — Джано развел руками.

— А я, — Райнер приложил руку к груди, — был обвинен в колдовстве и убийстве духовного лица женского пола. — Он усмехнулся, глядя, как бедняга, моргая, крутит головой. — Вот видите, вы в хорошей компании.

Его собеседник пожал плечами, внезапно смутившись.

— Я… меня зовут Абель Хальстиг. Я… я был квартирмейстером лорда Бельхема. Меня обвинили в том, что я прикарманивал разницу, закупая дешевый порох, в результате чего погубил боевую единицу.

— Как так?

— Ну, орудия давали осечки, и враг разогнал наши позиции. Но в тот день шел дождь, и порох мог намокнуть.

— А раз порох был дешевый… — медленно начал Павел.

— Но это не был дешевый порох!

— Ладно, ладно, не был, — успокоил его Райнер. — Так ты можешь целиться и стрелять?

Абель заколебался.

— Если мне помогут. В случае крайней необходимости. Вообще-то я по преимуществу снабженец.

— Оно и видно, — сказал Райнер и отвернулся, прежде чем Абель успел бы парировать. — А вы, сударь? — спросил он всадника, крепкого ветерана с длинными темными волосами, которые были заплетены на затылке. Лицо всадника ничего не выражало.

Тот мельком взглянул на Райнера, потом снова уставился на шею своей лошади, чем и был занят всю дорогу. Брови у ветерана были такие густые, что глаза оставались в тени, несмотря на ясную погоду.

— Я взял деньги за убийство человека.

Такая прямота ошарашила Райнера. Он засмеялся.

— В самом деле? Вы не будете убеждать нас в своей невиновности? Никаких смягчающих обстоятельств?

— Я виновен.

Райнер заморгал.

— А-а. Ну… хорошо. Скажите тогда, как ваше имя и в каком качестве вы служили Империи.

Немного помолчав, человек заговорил:

— Йерген Ромнер. Мастер меча.

— Учитель фехтования, что ли? Да вы не промах.

Ромнер не ответил.

Райнер пожал плечами:

— Ну что ж, добро пожаловать в нашу компанию, капитан.

Оставшиеся двое новичков ехали в повозке.

— А ты, малый, — обратился он к долговязому улыбчивому лучнику с густыми рыжими волосами и оттопыренными ушами, алеющими, словно флаги. — Ты-то как сюда попал?

Парень засмеялся.

— Ух, я вот тоже убил человека. Причем не получил за это никаких денег. — Он швырнул камешком в столб ограды, мимо которой они проезжали, и спугнул пару ворон. — Мы с ребятами торчали в одном занюханном кислевитском городишке и пили эту ослиную мочу, которую там почитают за выпивку, и тут этот болван пикинер из Остланда толкнул меня локтем и разлил брагу. И я…

Интерес Райнера угас. Старая история.

— И вы с ребятами немного не рассчитали удар, а тот бедолага имел наглость умереть?

— Ничего подобного, — ухмыльнулся парень. — Куда как лучше. Я отправился за ним туда, где стоял их отряд, закатал в одеяло и поджег. — Он довольно засмеялся. — Визжал, понимаешь, как свинья на бойне.

Все молча смотрели на юношу, беззаботно швыряющего камешки в расстилающееся слева пшеничное поле.

Наконец Райнер прокашлялся.

— Гм… как тебя зовут, малый?

— Даг. Даг Мюллер.

— Хорошо, Даг. Благодарю за поучительный рассказ.

— Всегда пожалуйста, капитан.

Райнера передернуло. Он обратился к последнему из новичков, пожилому ветерану с брюшком, румяными щеками и тронутыми сединой залихватскими усами.

— А вы, сударь? Расскажите нам свою горестную историю.

— Ну, не такую уж и горестную, уверяю вас, капитан. — Он покосился на Дага. — Звать меня Хельгерткруг Штейнгессер, но, ежели хотите, можете называть меня Гертом. Начальство объявило меня дезертиром и подстрекателем, и, полагаю, так примерно оно и есть. — Он вздохнул, но глаза его оставались веселыми. — Вишь ли, там была девица, славная здоровенная девица — ну, на ферме, где мы квартировали в Кислеве с талабхеймскими арбалетчиками. Ее мужик погиб на войне. Во всей деревне ни одного мужика не осталось, если уж на то дело пошло. Это была деревня женщин. Одиноких баб. Здоровых и красивых, понимаешь. Ну, я вот и подумал: земля плодородная, округа — загляденье, и почему бы не поселиться здесь и не растить славных толстых детишек? — Он откинулся назад, издав смешок. — А может статься, я не только подумал, но и сказал. Короче, со мной пошло с десяток наших ребят, ну чтоб заместить погибших мужей. К несчастью, Империя нас почему-то не оставила в покое. На следующий день был бой, и нас хватились. Потом, стало быть, поймали и объявили, что мы бежали по трусости. Ну уж, извините. Не трусы мы. Мы… как его?.. Стосковались по обществу.

Черные сердца расхохотались — история оказалась забавной и совершенно непохожей на ту, что только что поведал Даг Мюллер.

Райнер ухмыльнулся.

— Добро пожаловать, Герт. Если вдруг набредешь еще на одну деревню одиноких женщин, не забудь сообщить нам.

Франка пригвоздила его строгим взглядом, но остальные продолжали веселиться. Наконец Райнер обратился к румяному светловолосому капралу Карелинусу, ехавшему верхом рядом с ним:

— А вас, капрал, каким ветром занесло присматривать за такой шайкой? Попали в немилость к Манфреду?

— Э-э-э, — Карел в упор смотрел на Дага, похоже, ему было трудно отвести взгляд. — Нет… вовсе нет. Я… пошел добровольцем.

Райнер аж поперхнулся.

— Ты?..

— О да. — Юноша повернулся в седле, чтобы видеть своих спутников. — Понимаете, я помолвлен, точнее, хотел бы обручиться с Ровеной, дочерью графа Манфреда. Но графская дочь едва ли выйдет за простого капрала, верно? Для этого мне надо стать по меньшей мере рыцарем. К несчастью, мой отец в последнее время находился в весьма стесненных обстоятельствах и не мог заплатить десятину, необходимую, чтобы я прошел посвящение в рыцари. — Он нахмурился. — Боюсь, я повел себя как дурак, когда понял, что не могу вступить в рыцарский орден. Я проклял судьбу и пообещал Ровене, что либо завоюю себе титул на поле брани, либо погибну. — Лицо капрала прояснилось. — Но тут милорд Манфред милостиво предложил принять участие в этой миссии. Он заверил, что так я смогу доказать Ровене, чего стою, и сдержать свою клятву. То, что мне и надо! Настоящий джентльмен этот граф Манфред. Не каждый отец сделает такое для жениха своей дочери.

Райнер судорожно закашлялся и услышал, как прыскают в кулак Павел и Халс. Даже Франка, которая отлично умела скрывать свои мысли и чувства, не могла спрятать улыбку.

— Прошу прощения, капрал, — сказал Райнер, когда пришел в себя, — кровь прихлынула. Как любезно со стороны графа возложить на вас столь почетные обязанности. Должно быть, он о вас очень высокого мнения. Очень.

Компания поехала дальше по холмистой местности, но теперь лед недоверия был разбит, и завязался разговор. Халс, Павел и Джано обменивались байками с арбалетчиком Гертом, Райнер и Франка в полном изумлении слушали, как юный Карел разглагольствует о своих почти родственных отношениях с графом Манфредом и о том, какие в Альтдорфе любезные и отзывчивые люди. Абель, артиллерийский квартирмейстер, то и дело встревал в разговор, пытаясь выяснить, о чем конкретно был договор с Манфредом и чего хотят от них. Мечник Йерген ехал молча, уставившись в луку седла; у Дага кончились камешки, и он лежал на спине, разглядывая проплывающие облака, словно не знал в мире другой заботы.

Той ночью они разбили лагерь в лесу: по пути попадалось немало постоялых дворов, но Манфред запретил им искать крышу для ночлега. Он хотел, чтобы по прибытии в Аверхейм они выглядели голодными псами войны, жаждущими записаться на службу в каком-нибудь отдаленном уголке Империи, а как известно, голодным собакам нечем платить за натопленные комнаты.

Следующий день почти не отличался от предыдущего: отряд ехал быстро, преодолевая лигу за лигой по дубовому лесу, густой сумрак которого давил на них, приглушая разговоры. Путников здесь встречалось меньше: хорошо охраняемый караван торговцев, отряд конных рыцарей, колонной по двое, с развевающимися вымпелами на копьях и группа фанатиков-зигмаритов, совершающих паломничество из Нульна в Альтдорф на коленях. Райнер подумал, что раз на этих безумцев до сих пор еще никто не напал из-за кустов, то этот факт вполне может рассматриваться как доказательство милости Зигмара.

На третий день, когда солнце еще полностью не развеяло утреннюю дымку, они покинули Драквальд и въехали в Рейкланд — самое сердце Империи, представлявшее собой бесконечную равнину с огородами и фруктовыми садами. После долгого пути сквозь лес раскинувшиеся просторы радовали глаз. Но когда компания подъехала ближе, оказалось, что изобилие обманчиво. Да, поля зеленели, но зачастую от обычной сорной травы. В эти годы Империи было необходимо кормить огромную армию, и почвы, которые в более благополучное время могли отдохнуть под паром для восстановления плодородия, истощились: крестьяне заготавливали фураж. Урожаи (где еще не выросла трава) стали скудными, растения — низкорослыми и чахлыми, на выгонах для свиней и коров почти не было скота.

«Какое же запустение», — подумал Райнер. Но как дорого даже то, что осталось, ведь если всего этого не будет, если поля зарастут, а скот зачахнет, Империя погибнет. Рыцарские ордена могут сколько угодно пустословить про кровь и сталь и про то, что Драквальд — это крепкое дубовое сердце Империи, но рыцари-то едят мясо, хлеб и капусту, а не желуди и белок, и ни один из них не будет так яростно сражаться за лес, как крестьянин — за свою ферму.

Ближе к вечеру они выехали на дорогу, по обе стороны которой росли грушевые сады. Груши еще не до конца созрели, была лишь середина лета, но лучи заходящего солнца так соблазнительно румянили их бока! У Райнера заурчало в животе.

На телеге Даг сел и принюхался.

— Груши.

И без лишних слов он спрыгнул и потрусил к деревьям.

Райнер сердито заворчал:

— У нас достаточно провизии. Мародерствовать нет необходимости.

— Я возьму только одну-две. — Даг скрылся за ближайшими к дороге деревьями.

Райнер вздохнул.

— Не слишком-то повинуется приказам, — сказал Халс.

— Он псих, правда? — сказал Павел.

Герт прочистил горло.

— Это не оправдание.

Спустя несколько минут из сада послышался лай. Все увидели, как Даг, смеясь, несется меж деревьев, в руках у него полно груш, а за ним по пятам бежит большая деревенская собака. Он споткнулся о корень, собака догнала его и вцепилась в ногу.

Даг с криком упал, роняя груши. Он перекатился на спину и, прежде чем Райнер успел хоть что-то сообразить, выхватил кинжал и воткнул собаке в брюхо. Животное взвыло и отпрыгнуло, но Даг схватил его и принялся колоть в глаза и шею.

— Зигмар! — выдохнул Карел. — Что он делает?

— Мюллер! — заорал Райнер. — Прекрати!

Остальные тоже что-то кричали, но не успели они спешиться, как крики раздались и с другой стороны:

— Эй, паршивцы, что ж вы с моей собакой-то творите?

Из-за деревьев показались шестеро работников с вилами и дубинками и окружили лучника. С ними был мальчик, он беспомощно уставился на мертвого пса. Один работник огрел Дага дубинкой по спине.

Райнер выругался.

— Живее!

Он спешился и устремился в сторону сада, остальные за ним.

— Эй!

Участники драки не замечали его. Даг поднялся и с безумной ухмылкой пошел на работника, который его ударил.

— Ну и на кой ты это сделал, а, деревенщина? — он показал окровавленный кинжал.

— На кой? Ты пса моего угробил, придурок!

— Тогда и тебе туда же дорога, следи за своим псом!

И прежде чем работник успел ответить, Даг брызнул ему в глаза кровью с кинжала. Мужик отпрянул, и Даг нанес удар.

— Стой, Мюллер! — завопил Райнер. — Стой, говорю!

Работник пошатнулся, хватаясь за окровавленное плечо. Даг дернулся было в его сторону, но тут, размахивая дубинками, подоспели другие работники. Райнер перешел на бег. Гребаный мальчишка! Дело пахнет жареным, миссия может провалиться, не успев начаться.

Рядом скрежетнула сталь, мелькнула фигура Йергена. Он вырвал Дага из кольца работников, в руке его был зажат меч. Рабочие части вил и концы палок посыпались наземь, словно отрубленные головки одуванчиков. Йерген перешел в оборону, закрыв своей спиной Дага, острие его меча коснулось шеи раненого работника. Тот замер, его товарищи — тоже. Поселяне обалдело уставились на свое разрубленное оружие.

Райнер и его товарищи с не меньшим изумлением таращились на Йергена.

— Уф… Молодец, Ромнер, — сглотнул Райнер. — Теперь остыньте все. И больше никаких сцен, пожалуйста. Я…

— Кто это меня тронул? — подскочил Даг. — Никто не посмеет сделать это безнаказанно!

— Хватит, Мюллер! Заткни наконец свою поганую глотку.

Даг воззрился на него горящими глазами, но Райнер скорее интуитивно, чем намеренно ответил ему таким же взглядом, заставляя себя не моргать и не отводить глаз. Гнев Дага утих. Он заворчал вполголоса, поднял кинжал, но вдруг пожал плечами и засмеялся.

— Простите, капитан. Вы-то тут ни при чем. — Он презрительно покосился через плечо на работников. — Эти деревенские дурни, которые не могут окоротить своих дворняг…

— Ты воровал наши груши, убийца! — закричал раненый работник. Он, однако, не двигался: острие меча Йергена не позволяло ему этого. — Мало того что нам приходится отправлять весь урожай на север, кормить армию Карла-Франца по бросовой цене, так теперь еще вы, разбойники в мундирах, потянулись на юг вырывать хлеб у нас изо рта?

— И убивать наших собак, — сказал другой.

— Хлеб у вас вырывать, да?! — взорвался Халс. — Смотрите же вы, сколько всего вокруг. Живете в роскоши, а мы отмораживаем себе задницы на заснеженном берегу Кислева, защищая ваши жалкие шкуры. И вот вся благодарность.

Люди Райнера, которые начали было сочувствовать работникам, стали принимать сторону Халса.

— А вы чего пики не взяли? — спросил Павел.

— Ага, — сказал Абель из-за его спины. — Трусы.

— Да потому, что кто-то должен остаться и кормить вас, осел!

Две стороны начали сближаться, вынимая кинжалы и занося дубинки.

— Стой, мать твою, стой! Всем стоять! — закричал Райнер. — Не надо сходить с ума. Уже достаточно крови пролито. Прольем еще — это ничего не решит.

— Но он убил моего пса и ранил меня!

— Ага, — проворчал Халс, — вот с ним и разбирайся. Это вообще не касается капитана Райнера и…

— Касается, — отрезал Райнер. — Хочу я того или нет, но я ваш капитан, и если я не могу с вами справиться, это моя вина.

— А еще его и его собаки, — торжествующе сказал Даг. — Если бы он держал ее…

Райнер кинулся на Мюллера:

— Его собака выполняла свою работу. Это ты, тупица, ослушался приказа. Ты был неправ, понятно?

Даг нахмурился, глядя то на Райнера, то на работника, потом вроде успокоился. Он ухмыльнулся и подмигнул Райнеру:

— О да, капитан. Прекрасно вас понимаю. Я был плохой, очень плохой. Я больше так не буду.

Райнер застонал. Это все равно что говорить со столбом.

— Посмотрим.

Он вернулся к работникам.

— Значит так, раз виноват я, мне и ущерб компенсировать. Конечно, жизнь собаки и страдания раненого мало чем можно окупить, но у меня есть золото, правда, боюсь, немного. Чего вы попросите в качестве компенсации?

Райнер опасался, что этой ночью возникнут трудности с распределением народа по палаткам — он был уверен, что никто не захочет спать рядом с Дагом. Но, что удивительно, Йерген сам вызвался, обозначив это каким-то односложным ворчанием, и все остальные выдохнули с облегчением.

Райнер и Франка расположились в одной палатке — Франке это было на руку, ей хоть не пришлось охранять тайну своей половой принадлежности еще и ночью, но для Райнера дело обернулось сущей пыткой: быть совсем рядом и не сметь ни прикоснуться, ни поцеловать.

Когда они устроились каждый в своем спальном мешке, Франка приподнялась на локте.

— Райнер?

Он открыл глаза. Она молчала.

— Что?

Она вздохнула.

— Знаешь, я не сторонница хладнокровного убийства, но… но этот мальчик опасен.

— Понимаю. Но я не могу.

— Почему? Он ведь ненормальный. Он же кого-нибудь убьет.

— Он точно ненормальный?

Франка удивилась:

— Что ты имеешь в виду?

Райнер придвинулся ближе и перешел на шепот:

— Думаешь, Манфред — дурак?

— А это тут при чем?

— Манфред признал, отправляя нас в путь, что эта работа — испытание, так?

— Так.

— Хорошо. Будь ты на месте Манфреда, тебе пришло бы в голову поручить надзор за нами такому человеку, как Карелинус Эберхарт?

Франка на миг нахмурилась, потом словно что-то поняла.

— Думаешь, среди нас шпион?

— Должен быть. Карелинус — явно подсадная утка. Он же сущее дитя. Наверняка на Манфреда работает кто-то еще.

— Думаешь, это Даг? И он лишь притворяется психом?

— Нет. Впрочем, я не уверен. Это может оказаться кто угодно. Но если это все же Даг и до Манфреда дойдет, что я убил его…

— Он подумает, что ты обнаружил и уничтожил его шпиона, — сказала Франка и прикусила губу. — Кто угодно?.. Надо следить за собой и держать язык за зубами.

— Ага. Никаких разговоров о бегстве, убийстве Манфреда или попытке избавиться от яда в крови.

Франка тяжко вздохнула:

— Мы должны выяснить, кто это, причем быстро.

Райнер кивнул:

— Именно.

Они какое-то время задумчиво созерцали темные углы палатки, и вдруг Райнер заметил, что их плечи соприкасаются. Он повернулся, волосы Франки защекотали губы. Он уткнулся ей в шею.

— Можно я тебя поцелую?

Франка отпрянула и толкнула его в плечо.

— Не дури. Хочешь, чтобы нас поймали?

Она повернулась на другой бок и плотнее укуталась в одеяло.

— Спи.

Райнер со вздохом улегся. Конечно, она права, но сдерживаться от этого ничуть не легче. Это будет долгое путешествие.

3 ЛУЧШАЯ АРМИЯ В ИМПЕРИИ

До Аверхейма группа добралась без дальнейших происшествий. То ли Райнеру удалось приструнить Дага, то ли того больше ничто не провоцировало на насилие — парнишка пребывал в спокойном и благодушном настроении, разглядывал облака и насвистывал застольные песни.

На закате четвертого дня они проезжали достаточно близко от Нульна, чтобы разглядеть оранжевое свечение огромных плавильных печей, бросающее блики на клубы черного дыма, вырывающиеся из многочисленных кузниц. Да, подумалось Райнеру, а ведь когда-то Нульн был известен как наковальня Карла-Франца, здесь делали пистолеты, мечи и могучие орудия для защиты Империи, здесь же располагалась и Коллегия инженеров, разрабатывающая уникальное оружие. Это вызывало постоянную гордость. Боевая мощь возвысила Империю над другими странами. Однако же теперь это место наводило на Райнера лишь леденящий ужас. Дым и пламя слишком отчетливо напомнили последний день, когда он видел такие плавильные печи и кузницы. Он почти что ощущал их жар и смыкающиеся над головой стены той ужасной красной пещеры.

Еще два дня пути по пыльным дорогам и солнечных ожогов на шеях — и они наконец увидели серые каменные стены Аверхейма, поднимающиеся за голыми деревьями и жалкими полями пшеницы. Шпили храмов Зигмара и Шаллии и башни замка графа-выборщика возвышались над стенами, блистая в лучах полуденного солнца.

Райнер остановил своих людей еще до того, как показались главные ворота.

— Так, ребята. Здесь мы разделимся. Не хочу, чтобы вербовщики поняли, что мы знаем друг друга. Будет слишком подозрительно, если мы прибудем вот так, скопом. Записывайтесь по специальности: Павел и Халс — в пикинеры, Карел — в копейщики и так далее. Франц будет изображать моего денщика. Когда попадем в форт, разговаривайте с товарищами, слушайте, а если разузнаете что интересное ну, мало ли, слухи о готовящемся заговоре или мятеже, — «разговоритесь» с Францем в толпе и все перескажите, а он доложит мне. Всем понятно?

Хор голосов прогремел «да».

— Тогда удачи. И помните, как бы ни хотелось удрать, пока я за вами не приглядываю, яд Манфреда все еще течет по нашим жилам. Мы все гуляем с петлей на шее, и бегство весьма чревато. Можно поплатиться жизнью.

Люди мрачно кивнули.

Райнер улыбнулся, изо всех сил изображая храброго командира.

— Теперь рассредоточимся. Когда я увижу вас вновь, мы все снова будем честными солдатами.

Прошел час. Райнер и Франка въехали в широкие ворота Аверхейма и двинулись по мощеным улицам к площади Далькенплатц, где находился городской рынок. Там в тени, отбрасываемой зданием городской тюрьмы, раскинулось море ярких палаток и прилавков с овощами и фруктами, свежим мясом, продавали там и скот. Повсюду встречались точильщики ножей, свечники, дубильщики кож и продавцы тканей, крестьяне, рыбаки, гончары и медники. Торговали хлебом, всевозможной выпечкой, сластями, сидром и пивом. Плотно сбитые карлики из Собрания свободных граждан катили сквозь толпу круги сыра ростом чуть не с них самих. Райнер вспомнил, что голоден.

— Франц, — махнул он рукой, — сходи купи мясных пирогов и кувшин сидра.

— Это еще что такое? — Франка строго взглянула на него. — Выпендриваешься?

Райнер усмехнулся:

— Раз мы с тобой теперь вроде как хозяин и слуга, надо же потренироваться.

Она закатила глаза.

— Что ж, пользуйся, пока есть возможность. — Она спешилась и театрально поклонилась. — Как пожелает ваша милость.

Она показала язык и исчезла среди палаток.

Перекусив, они отправились на поиски вербовщиков Гутцмана. Найти их оказалось нетрудно. Они расположились в таверне на углу — двухэтажном строении с двойными окнами. По обе стороны от входа развевались высокие знамена — имперский грифон и белый медведь на синем фоне — знак Гутцмана. Жизнерадостный бородатый субъект в начищенной кирасе, синих штанах и дублете стоял у входа, заглядывая каждому из проходящих мимо молодых мужчин в лицо со словами: «Ты крепкий малый. Не хочешь послужить старому доброму Карлу-Францу?» или: «Честные три монеты в день в армии генерала Гутцмана. И небольшой аванс за одну лишь подпись».

В этих краях осталось уже совсем немного молодых ребят, казалось, что повсюду лишь вдовы в сером траурном одеянии, старики и детишки. И тем не менее тоненький ручеек добровольцев, входящих в дверь таверны, не иссякал. Некоторые и вправду были молодые мужчины, иногда даже слишком молодые, но по преимуществу закаленные профессиональные вояки, судя по цветам формы — изо всех городов Империи. Кто-то лишился в бою глаза, кто-то уха, кто-то пальцев. Лица были обветренными, их мечи явно не оставались надолго без дела, — казалось, эти вояки родились прямо в кожаных куртках, побитых шлемах и защитных пластинах на плечах. Встречался народ и покруче: тощие, заросшие бородой бандиты в коже и лохмотьях, вооруженные лишь луками и кинжалами, с отрубленными палачом носами и ушами, пытавшиеся спрятать под ожогами клеймо убийцы, дезертира, а то и кого похуже.

Когда Райнер и Франка подъехали к таверне, дружелюбный сержант салютовал с широкой ухмылкой.

— Прошу вас, милорд. Решили записаться?

— Именно так, сержант.

— Вы офицер, милорд?

— Младший офицер. — Они с Франкой спешились. — Капрал Райнер Майерлинг. Бывший стрелок Бехера. Ищу, где бы послужить.

— Прекрасно, милорд. Проходите.

Райнер отдал поводья коня Франке.

— Подожди здесь, мальчик.

— Подо… — Франка уже сжала было кулаки, потом вспомнила о своей роли и успокоилась. — Да, милорд.

Сержант провел Райнера в таверну, расталкивая локтями молоденьких рекрутов. Райнер увидел в очереди Павла и Халса и подмигнул им. Они сдержали улыбки.

Очередь пикинеров заканчивалась у стола, там улыбающиеся солдаты в новенькой амуниции расспрашивали, где им доводилось воевать и почему они оставили прежнее место службы. Вербовщики были не слишком придирчивы. Почти всех добровольцев в итоге попросили поднять правую руку и поклясться служить Империи «до скончания дней», а затем вписать свое имя в толстую книгу в кожаном переплете, после чего каждый новобранец получил немного монет и бело-голубую кокарду, которую полагалось приколоть к шапке. Только нескольким отказали. Еще нескольких отчаянно ругающихся человек увели в кандалах.

Сержант проводил Райнера сквозь этот бедлам к столу в дальней комнате таверны, где сидел капрал копейщиков, задрав ноги в сапогах со шпорами и ковыряя в зубах пером. При виде Райнера он выпрямился и изобразил на лице широкую улыбку.

— Капрал Бомм, — сказал сержант, — позвольте представить капрала Райнера Майерлинга, пистолетчика.

— Добро пожаловать, капрал, — сказал Бомм, протягивая руку. — Матиас Бомм, трубач третьего отряда генерала Гутцмана.

Это был красивый парень с копной каштановых волос и живыми ясными глазами, роста и сил ему явно хватало, чтобы быть рыцарем, но солидности и суровости еще предстояло поучиться.

— Очень рад, сударь, — сказал Райнер, пожимая ему руку.

Бомм усадил Райнера по другую сторону стола.

— Значит, так, — сказал юноша, открывая книжку в кожаном переплете, — вы хотите записаться на службу?

— Верно. Нечего железу ржаветь, а?

Бомм благодушно засмеялся.

— Ну, полагаю, мы можем вам помочь. Только скажите мне, где вы служили раньше. И… гм, что привело вас сюда.

— Разумеется. — Райнер уселся поудобнее. Манфред приказал ему называться чужим именем, и он чуть не всю дорогу до Аверхейма придумывал историю, которая могла бы произвести наилучшее впечатление на Гутцмана. — До нашествия Архаона я стоял с пистолетчиками Бехера в форте Денк, а когда по Драквальду промчался этот чудовищный Хааргрот, направляясь в Мидденхейм, мы присоединились к армии Лейденхофа, чтобы остановить его. Сами понимаете, работенка еще та.

— Да уж, наслышан, — завистливо произнес Бомм.

Райнер вздохнул и откашлялся.

— Лично я сделал все, что смог, и даже, гм, пожалуй, больше, но повышения опять не получил.

— А что так?

Райнер пожал плечами.

— Не хотелось бы обвинять в непотизме столь благородного человека, как лорд Бехер, но, похоже, лишь его сыновья да их друзья удостоились всех почестей и назначений. А когда я по глупости попытался высказаться, то сделал себе только хуже. — Он развел руками. — Мейерлинги — бедный провинциальный род, никакого влияния при дворе. И денег нет, чтобы купить то, что нельзя с честью завоевать, так что, сообразив, что при Бехере повышения мне не дождаться, я отбыл.

Бомм покачал головой:

— Вы не представляете, как часто мне приходится выслушивать подобные истории. Достойных людей задвигают. Впрочем, вы пришли по адресу. Генерал Гутцман слишком хорошо знает все эти подковерные игры и поклялся, что в его армии повышение будут получать только достойные. Мы как родных принимаем всех, с кем обошлись несправедливо в других подразделениях.

— Вот почему я вас искал, — сказал Райнер. — О честности лорда Гутцмана говорят по всей Империи.

Бомм просиял.

— Рад это слышать. — Он протянул книжку Райнеру. — Если вы запишете на этой строчке свое имя и звание и присягнете верно служить генералу Гутцману, Зигмару и Империи до самой смерти, вас запишут в армию Гутцмана с условием сохранения ранга и прежнего жалования.

— Превосходно.

Райнер поднял правую руку и произнес присягу, мысленно улыбаясь при виде имени генерала, идущего впереди Зигмара и Империи.

Расписавшись в книжице Бомма, он обменялся рукопожатием с молодым капралом, и тот широко улыбнулся:

— Добро пожаловать в лучшую армию Империи, капрал Майерлинг. Рад, что вы теперь с нами. Завтра утром отбываем через южные ворота. Будьте там на рассвете.

Райнер отсалютовал:

— Рад обрести дом, капрал. Буду там непременно.

Уходя, Райнер наткнулся в дверях на Карела. Глупый мальчишка оживился и едва не раскрыл рот, но Райнер пнул его в ногу, и тот лишь взвыл. Нечего сказать, прирожденный шпион.

На следующее утром Райнер с несчастным видом ехал по петляющим мощеным улочкам к южным воротам Аверхейма, сопровождаемый Франкой. Предрассветная мгла превращала деревянные и кирпичные здания в притаившиеся чудовища, нависающие над узкими улочками. Туман окутывал все, Райнеру казалось, что он проник и в голову. Райнер надеялся, что им с Франкой удастся получить комнату на двоих, раз уж они отделились от остальных, но, увы, частное жилье не полагалось: с местом было туговато — базарный день, да еще и все рекруты в сборе. Даже с деньгами, полученными при вербовке, Райнер и Франка вынуждены были поселиться в тесной конуре еще с четырьмя мечниками из Талабхейма, которые всю ночь орали строевые песни. Райнер залил горе несколькими кувшинами вина и явно переусердствовал: голова раскалывалась, сознание того и гляди готово было его покинуть.

В этом он был не одинок. Аванс при вербовке был как раз рассчитан на то, чтобы новобранцы напились, но не испытали соблазна удрать из города. Так что люди, собравшиеся у высоких белокаменных ворот под знаменами Гутцмана среди телег, нагруженных мешками пшеницы, бочками солонины, яблоками, растительным маслом, овсом и сеном, были все какие-то печальные и притихшие. Кто хватался за голову, кого-то выворачивало в сторонке. Сержанты, еще вчера такие любезные и жизнерадостные, показали совсем другое лицо: вытаскивали полубесчувственных рекрутов из ночлежек и таверн, пинали, ругались и заталкивали их в строй. Другие солдаты подгоняли напрочь лишенных энтузиазма товарищей, которые уже пожалели, что во все это ввязались, и всячески пытались улизнуть через другие ворота, по глупости не сообразив снять с шапок бело-голубые кокарды.

Пока они пробирались через забитую народом площадь, Райнер углядел кое-кого из старых товарищей. Джано подмигнул ему, Абель едва заметно кивнул. Павел и Халс цеплялись за свои пики, как за последнее спасение. У Халса был подбит глаз.

В начале очереди Райнер присоединился к Матиасу, Карелу и остальным младшим офицерам.

— Доброе утро, Майерлинг, — жизнерадостно сказал Матиас.

— Доброе лишь тем, — отозвался Райнер, потирая виски, — что когда-нибудь закончится.

— Вам нехорошо, сударь? — забеспокоился Карел.

Райнер уничтожающе посмотрел на него.

— Райнер Майерлинг, — сказал Матиас, — позвольте представить вам капитана Карела Циглера из Альтдорфа.

— Рад впервые познакомиться с вами, сударь, — прощебетал Карел.

Райнер закрыл глаза.

Еще четверть часа он тупо пялился в пространство, потом наконец телеги с провиантом тронулись, и сержанты попытались заставить рекрутов маршировать более или менее строем.

— Вперед! — рявкнул Матиас прямо в ухо Райнеру, и колонна кое-как поползла через ворота в туман. Райнеру хотелось умереть.

Ему стало существенно легче после первого привала. Правду или нет говорил Матиас насчет лучшей армии в Империи, но генерал, судя по пайку, заботился о своих людях. Райнер не знал, как кормят пехотинцев, но Франка принесла ему холодную ветчину, сыр, черный хлеб с маслом и пиво, чтобы запить все это, причем качество провизии было, насколько он мог судить, лучше, чем в других полках. Красота пейзажа тоже поднимала настроение. Они ехали по сельской местности, вокруг жужжали насекомые и колосилась молодая пшеница. Над головой раскинулось голубое небо с белоснежными кучевыми облаками.

Когда Райнер наконец почувствовал себя человеком, который способен говорить целыми предложениями, он сразу погнал коня к началу колонны, где Матиас с горячностью фанатика нахваливал генерала Гутцмана.

— Империи еще предстоит использовать его потенциал в полной мере, но будьте спокойны, генерал Гутцман — превосходный полевой командир. Его победы над орками в Остермарке и над графом Дуртвальдом из Сильвании считаются у рыцарей образцами грамотной стратегии, а взятие крепости Маасенберг в Серых горах во время мятежа изменника Бригальтера не знает равных по скорости и блеску исполнения.

— В самом деле, — сказал Карел, — я сам все это изучал. Он мастерски выманил Бригальтера из укрытия.

Матиас улыбнулся:

— И этим он завоевал неизменную преданность подчиненных: его таланты позволяют свести потери личного состава к минимуму. Под командованием генерала Гутцмана никто не гибнет зазря, и люди любят его за это. И трофеи он распределяет щедро. Его людям платят больше и заботятся о них лучше, чем в какой-либо армии в Империи.

— А есть ли у Гутцмана какие-нибудь слабые стороны? — сухо спросил Райнер, убивая москита, севшего на запястье.

Матиас не заметил иронии.

— Ну, генерал не стреляет ни из лука, ни из пистолета, но с копьем и мечом он практически непобедим. Его боевые подвиги овеяны легендами. Он в одиночку одолел предводителя орков Горелага и в атаке разбил линию обороны Штоссена при Жуфбаре.

Райнер застонал. И от этого человека придется избавится, если будет доказано, что он намеревался предать Империю! Дабы обуздать поток похвал, он решил сменить тему:

— А в чем будут заключаться наши обязанности по прибытии? Как обстоят дела на перевале?

Матиас отхлебнул воды из кожаной фляжки.

— Боюсь, сейчас немного шансов прославиться, хотя ситуация может измениться. Наш маленький перевал по стратегической важности куда как уступает Черному Огню. Он намного меньше и большую часть времени покрыт снегом и льдом, а от мертвых земель его отделяет небольшое княжество Аульшвайг, уже пятьсот лет находящееся в добрососедских отношениях с Империей и целиком умещающееся в долине. А еще мы охраняем золотые прииски к северу от перевала.

— Там что, правда есть золотые прииски? — Райнер изобразил неподдельное удивление.

Матиас поджал губы:

— Гм… да. Это главный источник имперской казны.

Райнер засмеялся:

— И офицерский пенсионный фонд, так ведь?

— Сударь, — строго сказал Матиас, — такими вещами не шутят. Золото принадлежит Карлу-Францу.

Райнер сделал серьезное лицо. Интересно, парень притворяется или правда так думает?

— Конечно, конечно. Прошу прощения. Глупая шутка. Но если это все наши обязанности, то там скучновато. Когда я записывался, вы обещали, что мои пистолеты найдут применение.

— Разумеется. — Настроение Матиаса сразу улучшилось. — Не бойтесь, под командованием генерала Гутцмана вам не придется просиживать штаны. В горах полно бандитов, через границу идут торговые караваны, которым нужна охрана, и правители Аульшвайга регулярно цапаются между собой — за ними тоже надо присматривать. И, — он ухмыльнулся, — когда больше нечем заняться, можно и сыграть.

Райнер оживился.

— Сыграть?

4 ВЕЧНО ЭТОТ ГЕНЕРАЛ

Райнер узнал, что имел в виду Матиас, четыре дня спустя, когда они прибыли в форт.

Путешествие не было ознаменовано сколь-нибудь значительными событиями — тоскливое перемещение на юг от Аверхейма мимо полей и пастбищ, а вдали всю дорогу рядом гнилых зубов маячили Черные горы. В полдень третьего дня они достигли подножья холмов и почувствовали, как с вершин потянуло холодом. К ночи, когда они разбили лагерь в густом сосновом лесу, лета словно и не бывало. Райнер достал из вещмешка плащ и зябко в него кутался.

— И что бы Манфреду не послать нас куда потеплее? — пробормотал он, обращаясь к Франке, когда они оба дрожа лежали в палатке. — Сначала Срединные горы, потом Черные. Можно подумать, на равнине проблем нет.

На следующий день стало еще холоднее. Длинный строй рекрутов тяжело передвигался по вьющейся тропе дальше и дальше вглубь хребта. По крайней мере, когда они не оказывались в тени какого-нибудь утеса, небо по-прежнему было голубым, а солнце горячим.

В тот вечер тропинка спустилась в небольшую долину и превратилась в широкую дорогу. Слева и справа стали появляться бедные владения, где тощая скотина щипала жахлую траву. В конце долины колонна прошла через горняцкий поселок Брюнн, в котором, несмотря на его скромные размеры, оказался большой бордель с выкрашенными в кричащие цвета стенами. Райнер еле сдержал улыбку. Так-так, это доказывает, что неподалеку имеется гарнизон.

За поселком они то и дело натыкались на группы мужчин с кирками на плечах. Те, что шли на юг, насвистывали и болтали; направляющиеся на север были испачканы грязью и устало брели без единого слова. Так что Райнер не удивился, когда вскоре Матиас показал ответвление тропы, ведущее, как он сообщил, к золотому прииску.

На расстоянии не больше мили показались крутые, заросшие густым лесом склоны расщелины, за которыми едва можно было различить пункт назначения. С северной стороны форт выглядел странно: он был, можно сказать, односторонним. Со стороны Империи — никаких оборонительных сооружений, только низкая стена и распахнутые ворота. За ними виднелись бесчисленные бараки, конюшни, склады и впечатляющая цитадель справа, где, как сказал Матиас, квартировали старшие офицеры. Там в глубине виднелись мощные южные укрепления — толстая стена из серого камня почти такой же высоты, как цитадель, полностью перекрывающая перевал. По верхнему краю шли многочисленные бойницы для лучников и желоба для кипящего масла. На вершинах четырех квадратных башен стояли катапульты, все обращенные на юг. В центре были большие ворота, из-за толщины стен напоминающие туннель, с мощной, окованной железом деревянной дверью и подъемной решеткой с каждой стороны.

Подойдя ближе, путники с удивлением услышали, как по перевалу разносятся приветствия. Взгляд Райнера был прикован к широкому, заросшему травой пространству с имперской стороны форта от одного склона перевала до другого. Справа аккуратными рядами стояли палатки пехотинцев — их было намного больше, чем необходимо, чтобы вместить гарнизон. Слева паслись лошади: им выделили огороженное пастбище, рядом находилось что-то вроде манежа под открытым небом и наклонный двор, оборудованный всем необходимым для проведения рыцарских турниров и соломенными чучелами, на которых можно было отрабатывать копейные удары. Именно оттуда послышались приветствия.

Райнер и другие офицеры вопросительно покосились на Матиаса. Тот улыбнулся:

— Игры. Хотите посмотреть?

— Разумеется, — сказал Карел.

Поэтому когда ветераны повели пехотинцев расселяться, уверяя, что их скоро накормят и обеспечат снаряжением, Матиас проводил новобранцев на площадь для турниров, где собралась большая толпа свистящих и орущих солдат, одетых в форму самых разных цветов.

С одной стороны был устроен навес для зрителей, к которому они и направились, сдав лошадей оруженосцам, и поднялись на деревянную платформу. На длинных скамьях сидело несколько человек — судя по форме, капитаны пехотинцев, но, в отличие от расположившихся на солнце болельщиков, они едва поглядывали на поле и вполголоса переговаривались.

— Приветствую вас, господа, — с поклоном сказал Матиас. — Я привел пополнение.

Офицеры обернулись и кивнули, но радостных приветственных криков не последовало.

— К нам тоже? — спросил один из них.

— Да, капитан. Вот они — два сержанта-пикинера и один сержант-стрелок.

— И десять капралов-копейщиков, — сухо сказал другой капитан.

И офицеры вернулись к своему разговору.

Матиас несколько смущенно улыбнулся вновь прибывшим и предложил им расположиться на первой скамейке.

Присев, Райнер увидел, что игра, о которой говорил Матиас, представляла собой старинное военное упражнение, часто демонстрируемое на парадах: всадники по очереди пытались на всем скаку выдернуть копьями ярко раскрашенные палаточные колышки из земли, что было не так-то просто: колышки короткие, не толще черенка метлы. К тому же это было довольно опасно: опусти копье чуть ниже, чем надо, — и вот оно упирается в землю, а ты катапультируешься из седла.

Едва Райнер подумал об этом, как рыцарь пролетел по воздуху и рухнул наземь, подняв облако пыли, потом под крики и насмешки солдат с видимым усилием встал. Он отсалютовал зрителям и увел коня с площадки.

Райнер озадаченно нахмурился. В концеконцов, этот малый был не зеленый копейщик, а закаленный в боях рыцарь средних лет, а в таком возрасте тренировки обычно уже позади. Он окинул взглядом оставшихся на поле. Там было немало молодых мужчин, но примерно столько же и старших офицеров.

Райнер повернулся к Матиасу.

— Кто участвует в этой игре?

— Вообще-то все офицеры рангом от капрала и выше. Генерал настаивает, чтобы все поддерживали себя в форме. — Он подсел к Райнеру. — Мы делимся на команды по пять человек, и те, у кого наихудший результат, не выходят в следующий круг. Тот, кто упал с коня, тоже выбывает. В конце концов останется лишь один. — Он усмехнулся. — И это всегда генерал.

Райнер поперхнулся.

— Генерал тоже участвует? — Он прищурился — опускающееся к горизонту яркое солнце мешало смотреть.

Матиас показал рукой:

— Вон, с синими рукавами. Видите? У него еще короткая стрижка и помятая кираса.

Райнер пригляделся. Не может быть, чтобы этот человек был генералом. Едва ли не ровесник Райнера, красивый смеющийся рыцарь в простой броне, он хлопал по спине успешно выступивших и шутил с проигравшими. Капитан — возможно, всего рангом выше; но уж никак не генерал — солидности не хватает.

Поставили новые колышки, запел рожок. Гутцман и еще один рыцарь заняли исходную позицию. Солдат взмахнул флажком, и они пришпорили коней, одновременно опустив копья. Когда рыцари проскакали до конца дорожек, отчетливо послышался удар, и Гутцман высоко поднял копье, на сверкающий наконечник которого был насажен ярко-красный колышек. Его напарник промахнулся. Толпа солдат взревела. Было очевидно, кто тут фаворит. Райнер решил, что этот малый все же генерал и с ним придется считаться. Эти ребята, без сомнения, пойдут за ним в самую утробу Хаоса. Горе глупцу, который унизит его, если войску это станет известно. Райнер вздрогнул; он очень надеялся, что вором окажется все же не Гутцман.

Когда Гутцман на коне вернулся к началу дорожки, он увидел на зрительских местах новых людей и подъехал поближе. При его появлении пехотные офицеры умолкли и воззрились на командира.

— Рад встрече, капрал Бомм. Так, значит, это наши новые товарищи?

Матиас поклонился:

— Да, милорд. И неплохие ребята, надо сказать. Готовы на все.

— Превосходно. — Гутцман поклонился новичкам; его глаза улыбались. — Добро пожаловать, господа. Мы вам рады.

Вблизи Райнер смог точнее определить возраст генерала. Он был в отличной форме для своих лет, лицо решительное, но вокруг светло-серых глаз залегли морщины, а в аккуратно подстриженной бороде и на висках уже появилась седина.

С поля позвал какой-то рыцарь, и генерал развернул коня, но потом оглянулся:

— Если кто-то из ваших ребят захочет попытать счастья, всегда пожалуйста. Турнир только начался.

Матиас рассмеялся и поднял руки:

— Милорд, мы ехали весь день. Полагаю, джентльмены предпочли бы отдохнуть и как следует подкрепиться, а не выдергивать колышки.

— Конечно, — сказал Гутцман, — глупо было предлагать такое.

— Нет, нет! — поднялся с места Карел. — Я бы отнюдь не отказался.

Райнер и другие новобранцы-кавалеристы готовы были испепелить его взглядом. Не высунься он — и отказ Матиаса выглядел бы совершенно нормально, а теперь вот вызвался, а всех остальных, если откажутся, примут за слабаков.

— И я, — сквозь сжатые зубы процедил Райнер.

Оставшиеся последовали их примеру; им предоставили коней и копья. Выехав на дорожку, Райнер понял, что предстоит испытание. Сговорились ли Гутцман и Матиас заранее или так вышло случайно, но теперь капрал и генерал вместе с другими офицерами будут оценивать военное искусство новичков, то, насколько они азартны, насколько им присущи энтузиазм и энергия при выполнении непростой задачи, к которой они были не готовы еще пять минут назад. Одним словом, насколько они способны «включиться в игру».

Эту партию Райнеру необходимо было выиграть. Если он хочет разузнать об интригах форта, надо войти в ближний круг, а в таком, мягко говоря, странном гарнизоне это лучший способ стать его частью. К счастью, Райнер, всего лишь сносный фехтовальщик, обладал природным талантом наездника, а с копьем управлялся даже лучше, чем с пистолетом. Лишь довольно хрупкое телосложение не позволило ему стать копьеносцем. По крайней мере, сейчас он надеялся обойти Карела. Мальчишку надо проучить.

Офицеры смотрели, как генерал разводит новичков по дорожкам. Это были впечатляющие экземпляры — все как на подбор рослые и широкоплечие, осанистые, с гордыми лицами. Райнер был одних лет со многими, но чувствовал себя на их фоне сущим мальчишкой. Они дружелюбно приветствовали рекрутов, но выражение их лиц оставалось неопределенным.

Райнеру не удалось вытащить первый колышек — ничего удивительного, ведь он еще не приноровился к коню и копью, да и площадка была новая, но на втором круге руку и плечо приятно тряхнуло при попадании в цель. Третья и четвертая попытки снова оказались неудачными, а пятый колышек он пробил ровно посередине. Старые навыки возвращались, и это было здорово. Со времени войны он не орудовал копьем, но то, что забыл он сам, прекрасно помнило тело, и скоро он ездил так, как объяснял старый учитель Хофштеттер, — приподнимаясь в седле перед ударом, позволяя копью скользнуть над землей как раз на нужной высоте, и в итоге он не бессмысленно тыкал копьем, а уверенно вел его к цели.

Многим из вновь прибывших удалась лишь одна попытка, кому-то — вообще ни одной. Райнер и Карел, с двумя очками каждый, вместе еще с несколькими офицерами вышли в следующий тур, но, если им хотелось продержаться дольше, нужно было показывать результаты. Рыцарям Гутцмана удалось выдернуть по три-четыре колышка, самому генералу — все пять.

Гутцман одобрительно кивнул Райнеру в начале круга, другие офицеры явно тоже возлагали на него надежды. Здоровый, как медведь, рыцарь с колючей черной бородой подъехал к нему поближе. Райнер уже давно его заметил. Громогласный общительный субъект с оглушительным смехом, непрестанно сыплющий шутками, — оказавшись с таким человеком в одной таверне, Райнер предпочел бы уйти, чтобы не терпеть его компанию.

— Держитесь молодцом, сударь, — сказал рыцарь, протягивая руку с толстыми пальцами. — Капитан копейщиков Хальмер, третья рота.

Райнер вспомнил эту фамилию.

— Очень приятно, сударь. Вы капитан отряда Матиаса. Он высоко о вас отзывался. — Райнер пожал капитану руку и поморщился, когда тот чуть не раздавили ему ладонь. — Мейер… линг. Стрелок.

— Добро пожаловать, капрал. Нечасто новички делают такие успехи. Удачи вам.

— И вам.

«За этим надо приглядеть», — подумал Райнер, растирая ладонь.

Он попал еще в один круг и еще, выбивая по три очка, в то время как у других было в лучшем случае по два. Но потом за первые четыре попытки ему покорилась только одна цель. Глядя, как другие рыцари доводят счет до трех, а то и четырех, он понял, что выбыл. У Хальмера было два очка, но он, похоже, имел обыкновение с успехом выходить из тупиковых ситуаций.

Только на этот раз ничего не получилось. На пятом заезде лошадь Хальмера чуть споткнулась, и он промахнулся; его результат — всего два очка. Сердце Райнера бешено заколотилось. Все, снова его очередь. Если он попадет в цель, то сравняется с Хальмером, и они оба вылетят — маленькая месть за сокрушительное рукопожатие, но когда ж Райнер метил выше таких мелочей? Он отчетливо чувствовал на себе взгляд капитана копейщиков, разворачиваясь в начале дорожки. Тот не хуже Райнера понимал ситуацию и явно злился.

Райнер едва удержался от усмешки. Внезапно он поверил в то, что сможет взять очко. Он никогда не чувствовал себя таким уверенным. Но нужно держать себя в руках — ему же приказали пробраться в форт и разузнать местные секреты, стало быть, не следует наживать врагов среди местных офицеров. Ему стоит промахнуться и позволить Хальмеру выиграть. Искушение просто проехаться с копьем, не попытавшись поразить цель, тоже надо побороть. Хальмер будет не в восторге, если Райнер позволит ему выиграть, Гутцману это тем более не понравится. Генерал не таков, чтобы терпеть тех, кто не выкладывается по полной. Значит, надо создать необходимое впечатление.

Солдат опустил флажок. Райнер пришпорил коня и опустил копье. Оно прошелестело по чахлой траве, словно акула на мелководье, целясь в колышек. Он знал, что целится правильно и может попасть прямо в центр колышка. Понадобилось собрать все силы в кулак, чтобы самую малость отклонить копье, — и ведь получилось. При ударе колышек вылетел из земли.

Райнер остановил коня, смеясь и ругаясь, потом с печальным видом вернулся к началу дорожки.

— Я попал, господа. Честное слово. Это моя лошадь сдула его в сторону.

Гутцман и рыцари расхохотались, Хальмер присоединился к ним, но Райнер спиной почувствовал холодный подозрительный взгляд капитана, когда тот подхватил копье и отъехал к краю площадки.

Франка гневно воззрилась на поле, беря коня под уздцы и помогая Райнеру спешиться.

— Жаль, ты не побил этого хвастуна и задиру.

— Жаль, точно, я сам был бы рад позволить себе такую наглость.

Франка опешила.

— Ты дал ему выиграть?

— Я позволил выиграть Манфреду, — мрачно сказал Райнер. — Даже находясь в Альтдорфе, он заставляет меня плясать под свою дудку.

5 ОБРАЗЦЫ ВОИНСКОЙ ДОБЛЕСТИ

После победы, одержанной Гутцманом под восторженные крики солдат, офицеры удалились в цитадель на обед в парадном зале. Новых сержантов и капралов пригласили за стол товарищи по оружию, а тот, кто дольше всех продержался в игре, — Райнер — получил от Гутцмана персональное приглашение присоединиться к старшему офицерскому составу за столом на помосте в дальнем конце зала. Стол был длинный, но все присутствующие едва уместились за ним. Похоже, Гутцман чуть ли не удвоил гарнизон форта, и здесь было намного больше народу, чем требовалось для охраны перевала. За столом сидели капитаны кавалеристов и пехотинцев, но Райнер заметил, что кавалеристы расположились в центре, рядом с Гутцманом, а пехотинцы — по бокам.

Генерал определил Райнера слева от себя, для чего пришлось подвинуться седому рыцарю с бородой, по форме напоминающей лопату.

— Капрал Райнер, — сказал генерал, пока Райнер усаживался, стараясь плотнее прижать локти к телу. — Позвольте представить: командир Фольк Шедер, моя правая рука.

Почтенный рыцарь склонил голову:

— Добро пожаловать, капрал. Я слышал, вы продержались девять кругов. Это серьезный результат.

У него был мягкий спокойный голос ученого и серая аскетичная одежда поверх формы, но ростом и мощью сложения он не уступал остальным. На шее на серебряной цепочке у него висел молот Зигмара, как показалось Райнеру, тяжелый, словно якорь.

— Что бы я делал без Фолька, — продолжал Гутцман. — Он решает все текущие вопросы в лагере и позволяет мне больше времени посвящать воинским упражнениям с солдатами. — Он усмехнулся. — И потом, он — наш духовный ориентир и никогда не позволяет забывать о Зигмаре.

Шедер снова склонил голову:

— Стараюсь изо всех своих скромных сил, генерал.

— Слева от Фолька, — указал Гутцман, — обер-капитан кавалерии Халькруг Оппенгауэр, рыцарь-храмовник ордена Черной Розы. Мы называем его Халли.

Лысый краснолицый гигант дружески салютовал Райнеру. Его струящаяся золотистая борода скрывала улыбку, в глазах плясали искорки. Райнер вспомнил, что он последним выбыл из игры. Удивительно ловкий наездник при таких габаритах.

— Вы сегодня отличились, стрелок, — сказал Халли. — Жаль, для копейщика вы мелковаты.

Райнер отсалютовал в ответ.

— Проклинаю свою участь каждый день, обер-капитан.

— А справа от меня, — повел рукой Гутцман, — обер-капитан пехоты Эрнст Нюмарк, из мечников Карробурга, герой осады Веннера.

Загорелый, тщательно выбритый мужчина с коротко стриженными волосами, такими светлыми, что казались белыми, нагнулся вперед и торжественно кивнул Райнеру:

— Рад познакомиться с вами, стрелок.

Впрочем, особой радости на его лице заметно не было.

— Взаимно, обер-капитан, — вежливо отозвался Райнер. Обер-капитана Нюмарка, который не участвовал в играх, он видел впервые.

— А где Фортмундер? — спросил Гутцман, оглядываясь.

— Здесь, генерал, — ответил капитан, вставая. Это был сухопарый субъект с живыми глазами и щеголеватыми нафабренными усами.

— Это ваш капитан, Майерлинг. Капитан стрелков Дагерт Фортмундер, славный человек. Слушайте его.

— Непременно, генерал.

Райнер поклонился Фортмундеру:

— Капитан.

— Добро пожаловать к нам, капрал. Если вы стреляете не хуже, чем ездите верхом, мы отлично поладим.

— Буду стремиться произвести на вас впечатление, капитан.

Подали первое блюдо, и офицеры принялись за еду, которая оказалась великолепной.

Гутцман налил Райнеру вина.

— Матиас сказал, что вы воевали на севере. С Бехером, так? Расскажите, чем там все закончилось.

Что-то в голосе Гутцмана насторожило Райнера. Выражение лица генерала было по-прежнему открытым и дружелюбным, но в его глазах появилось нетерпение, от которого Райнер содрогнулся.

— Боюсь, я был далековато от места финального сражения, милорд. Меня ранило при попытке остановить наступление Хааргрота, и я пропустил исход битвы.

— Но вы, должно быть, знаете об этом больше, чем мы, засевшие на задворках Империи. Расскажите.

Это прозвучало как приказ.

Райнер прокашлялся.

— Ну, как все началось, вам, без сомнения, известно, милорд: старый Гусс делал мрачные прогнозы по поводу нашествия с севера и заявлял, что какой-то крестьянский мальчишка — реинкарнация Зигмара. Никто и внимания не обращал, пока не пришли первые вести об Эренграде и Прааге. Хвала Зигмару — или, полагаю, все же Ульрику, Тодбрингер не медлил, впрочем, как и фон Рауков из Вольфенбурга. Они выставили достаточно людей против орд Архаона, чтобы задержать их продвижение и успеть организовать оборону. — Райнер вздохнул. — Наверное, это было труднее всего. Собрать такое количество отдельных отрядов в единую боевую силу: эльфы из Лорена, гномы Срединных гор, коссары Макарева. Тодбрингеру пришлось фактически пить из кубка и клясться даме, чтобы подключить еще и бретонцев. И все же этого едва хватило.

— На этот раз у норсийцев были пушки, так? — задал вопрос Гутцман.

— Именно, ужасные штуки, они казались чуть ли не живыми и стреляли огненными шарами. — Райнер отхлебнул вина и продолжал: — Мы добились некоторых успехов, но этих дьяволов было слишком много. Это все равно что противостоять водопаду. А из темноты ползли все новые враги, чтобы воспользоваться нашей слабостью. Грязные зверолюди с козьими головами из Драквальда, зеленокожие. Они сражались не только с нами, но и друг с другом, но от этого было не легче.

— И все это время Карл-Франц с южными графами и баронами спорили, кому идти, а кому остаться и не мешать, — сердито бросил Гутцман.

Райнер промычал что-то неопределенное.

— Может, так оно и было, милорд. В тот момент я находился в Денке и готовился к предстоящему сражению. Орды вскоре овладели Остландом и западом Мидденланда. Вот тут и настал мой звездный час, если можно так выразиться. Во второй атаке я был ранен мечом в ногу, а Хааргрот двинул дальше на Мидденхейм с уцелевшей ордой. — Он пожал плечами. — Я как-то не сожалею, что пропустил осаду.

— Слишком много крови, да? — спросил Шедер.

Райнер кивнул:

— По всем подсчетам, полегли десятки тысяч, командир. Архаон и его палачи больше двух недель осаждали Ульрихсберг. Хорошо еще, ребята из Остланда продержали их на расстоянии достаточно долго, чтобы Тодбрингер и фон Рауков подоспели со своими людьми и укрепили оборону. И все же было тяжко, норсийцы уже одолели стены, но тут нам повезло с зеленокожими. Их вождь полез вперед и получил по морде, после чего отправился вслед за Архаоном. И когда эльфы, бретонцы и коссары погнали норсийцев из леса, те дрогнули и отступили в Сокх, чтобы перегруппироваться. — Он подался вперед. — Карл-Франц появился в тот же день и сразу атаковал, но Архаон выстоял, и битва бушевала три дня, на второй подошли Фальтен и Гусс и на третий день вступили в схватку с самим Архаоном.

— Ведь как раз там Фальтен получил смертельную рану, верно? — спросил Шедер.

— Да. Гусс вынес его с поля, пока Архаон разбирался с атакующим его вождем орков.

При этих словах Гутцман фыркнул.

— На четвертый день, — продолжал Райнер, — армии снова были в боевой готовности, жуткое зрелище: зверолюди напали с тыла на артиллерию Карла-Франца, но, прежде чем одна из сторон смогла получить существенное преимущество, появилась третья сила.

— Фон Карштайн, — сказал Гутцман.

— Так милорду известно?

— Только слухи. Продолжайте.

— Он поднял мертвых, милорд. Люди Империи и жители севера поднимались там, где полегли, и атаковали всех без разбора. Силы Архаона бежали на север, Карл-Франц увел свою армию в Мидденхейм. Сильванийцы последовали за ними. Фон Карштайн потребовал, чтобы Император сдался и сдал город, но тут появился Фолькмар и велел ему убираться, и, хоть я и сам в это с трудом верю, так и получилось. Он повернул назад и без единого слова бежал обратно в Сильванию.

— Вот так, — сухо сказал Гутцман.

— Да, милорд. Мидденхейм выстоял, армия Архаона рассеялась.

Гутцман снова фыркнул:

— И в Альтдорфе это называют великой победой.

— Простите, милорд.

— Империю спасли не реинкарнация Зигмара и мощь рыцарей Карла-Франца или этот хваленый Отряд Света, а предводитель орков и колдун-нежить.

Райнер откашлялся.

— Гм, может, так оно в конце концов и получилось, но нельзя сбрасывать со счетов смелую оборону людей из Остланда и Мидденланда, позволившую удержать орды на расстоянии. Без них Мидденхейм бы точно пал.

— А если бы ими как следует командовали, — закричал Гутцман, — орды вообще не дошли бы до Мидденхейма! Сколько народу погибло зря, потому что наши толстокожие графы продолжают думать, что победить врага можно только в лобовой атаке, какими бы ни были обстоятельства! Если бы они настойчиво не утверждали, что надо размахивать молотом Зигмара там, где больше пригодится стилет, это бы заняло считаные недели, а не несколько месяцев.

— Милорд, — сказал Райнер, испытывая невольное раздражение: может, Гутцман и правда такой хороший тактик, каким себя считает, но он сам не видел эти орды и не бился один на один с курганцем. А Райнер видел. И бился. — Милорд, их было сто тысяч. И самый мелкий из них вдвое крупнее человека.

— Именно! — сказал Гутцман. — Сто тысяч титанов, которым для поддержания сил ежедневно нужно немерено еды. — Генерал подался вперед, глаза его блестели. — Вы хоть видели их обозы? Их снабжали провиантом из какого-то хранилища на севере?

Райнер рассмеялся.

— Нет, милорд. Это же варвары. Обозов у них не было. Им просто приказали идти вперед. Чтобы прокормиться, они грабили земли, по которым шли.

Гутцман ткнул в Райнера пальцем.

— Вот именно! Что, если бы один из наших благородных рыцарей, наших образцов воинской доблести, озаботился заранее убрать весь урожай и перебить дичь на пути продвижения Архаона, а потом сжег фермы и леса, что тогда? — Он ударил ладонью по столу. — Тогда норсийцы передохли бы от голода на полпути к Кислеву, или, что еще более вероятно, эти дикари начали бы жрать друг друга. В любом случае ряды их значительно сократились бы без всяких потерь с нашей стороны. Вместо этого Тодбрингер и фон Рауков посылают кое-как экипированные неподготовленные войска, которые, может, их и задержали, но слишком уж дорогой ценой. — Он горько рассмеялся. — Рыцари Империи так любят бряцать оружием, что иногда думают, будто битва без победы лучше, чем победа без битвы.

Райнер не был знатоком военного дела. Он не знал, одобрили бы другие генералы теорию Гутцмана, но звучала она вполне разумно.

Гутцман покачал головой:

— Было безумием послать меня сюда, пока Бехер, Лейденхоф и подобные им дураки защищают Империю в тяжелый час.

Командир Шедер обеспокоенно подался вперед:

— Но, конечно, необходимо выполнять приказы Императора, милорд. Он же лучше нас знает, как нам защитить отечество.

— Меня сослал не Карл-Франц! — отрезал Гутцман. — Это сделала шайка трусов из Альтдорфа, которых так напугали мои победы в Остермарке, что они вообразили, будто я отделю его от Империи и сделаюсь его королем. Можно подумать, я могу причинить вред любимой стране.

— Тогда почему вы отвернулись от этой страны? — спросил капитан пикинеров, сидящий в дальнем конце стола.

— Неправда! — рявкнул Шедер, гневно воззрившись на капитана. — Вы забываетесь, сударь.

Некоторые из кавалерийских офицеров нервно покосились на Райнера. Сердце Райнера забилось. Что происходит? Похоже, как раз то, что интересовало Манфреда.

— Я не отвернулся от Империи, — тихо сказал Гутцман. — Это она отвернулась от меня. — Губы его сложились в презрительную усмешку. — Иногда кажется, что, если я исчезну, она и не заметит.

За столом стало тихо. Гутцман огляделся по сторонам, словно только что сообразил, где находится.

Внезапно он рассмеялся и махнул рукой.

— Ладно, довольно предположений. У нас вроде намечался веселый обед. — Он повернулся к Райнеру. — Давайте, сударь. Какие песни нынче поют в Альтдорфе и Талабхейме? Что играют на сцене? У нас в глуши настоящий культурный голод. Вы нам не споете?

Райнер едва не поперхнулся вином.

— Боюсь, певец из меня никудышный. Вряд ли я смогу удовлетворить ваш культурный голод, думаю, вы ощутите его сильнее, когда я закончу петь.

Гутцман пожал плечами.

— Ну хорошо. Кто-нибудь еще? Может, нам споет кто-то из вновь прибывших?

Воцарилась долгая тишина, людям явно было несколько неловко. Наконец поднялся Карел, колени его дрожали.

— Гм. — Он сглотнул. — Ну, если господа не возражают, я спою балладу — ее обычно просят спеть дамы.

— Пожалуйста, юноша, — сказал Гутцман. — Мы все внимание.

Карел откашлялся.

— Очень хорошо, милорд. Э-э… она называется «Когда домой мой Йен вернется».

Райнер уже было приготовился к худшему, но Карел, поколебавшись еще немного, выпрямился и запел высоким чистым голосом, как у мальчика-хориста из храма Шаллии. Все молча зачарованно слушали историю крестьянской девушки, ожидающей, когда ее возлюбленный вернется с войны на севере, а вернулся он на плечах шестерых своих товарищей, убитый отравленной стрелой. Это была разрывающая сердце песня в невероятно красивом исполнении, и, когда наконец девушка решилась соединиться с возлюбленным в смерти, уколов себя стрелой, которая убила его, Райнер увидел, как рыцари тут и там вытирают глаза.

Казалось, только Гутцман разгневан, но хорошо это скрывает.

— Красивая песня, парень. А теперь, может, что-нибудь повеселее? Ну, для поднятия духа.

Карел подумал и выдал песню про жулика, которого погубила мнимая монахиня. Со второго припева ему подпевал весь зал, атмосфера стала заметно дружелюбнее, разговор перешел на более легкие темы, перемежаемые скабрезными шутками.

В конце обеда, когда подали пудинг с бренди и Гутцман вступил в громкий разговор с сидящими справа от него рыцарями на тему былых состязаний в выдергивании колышков, и кто там упал и что себе сломал, капитан Шедер наклонился к Райнеру.

— Вы должны извинить генерала Гутцмана, — прошептал он. — Это порывистый человек, бездействие его угнетает. Но здесь нет изменников. — Он напряженно засмеялся. — Будь генерал чуть старше, он бы понимал, что все посты одинаково важны. И многие будут рады любому поручению.

— Как вы правы, командир, — сказал Райнер. — И не бойтесь, я вовсе не обижен.

Шедер склонил голову, едва не утопив бороду в пудинге:

— Вы меня успокоили, сударь.

Поле обеда Матиас вызвался отвести Райнера к месту расселения, извинившись, что спать ему придется в палатке за северной стеной, а не в казармах стрелков на территории форта.

— У нас просто места не хватает, — сказал он.

— А-а. Я заметил. Не совсем ясно, с чего бы. Судя по тому, как вы описали ситуацию, такой контингент едва ли нужен.

— Ну… э-э… — Матиас внезапно смутился и закашлялся. — Я раньше не говорил, что в Аульшвайге неспокойно?

— Говорили. Какие-то междоусобицы, так, что ли?

Матиас кивнул.

— Именно. Младший брат хочет отнять трон у старшего. Вечные дурацкие проблемы этих приграничных князей. Но сейчас есть причины опасаться, что дело дойдет до точки кипения. Младший брат — барон Каспар Жечка-Коломан, дурная головушка, у него замок как раз у границы. Старший — князь Леопольд Аусландер. Альтдорфу нужно, чтобы Леопольд оставался у власти, как-никак, из двоих он куда уравновешеннее, и если Каспар активизируется, может потребоваться наше вмешательство, а значит, дополнительные войска.

— А-а. Теперь ясно.

В душе Райнер усомнился, что так оно и есть. Матиас объяснил вполне логично, но слова разгневанного капитана пикинеров за столом все еще звучали у Райнера в ушах.

— По крайней мере, палатка в полном вашем распоряжении, — сказал Матиас, — если это вас утешит.

Сердце Райнера подскочило, все мысли об интригах разом испарились. Наедине с Франкой?

— О, думаю, я справлюсь.

Покидая зал, Матиас вовсю веселился, но сейчас, когда они шли по территории форта по холодному ночному воздуху, молодой рыцарь произнес тише:

— Гм, надеюсь, вам не померещился заговор в словах генерала Гутцмана, капрал.

— Отнюдь нет, Матиас. Жалобы его вполне разумны, учитывая обстоятельства.

Матиас серьезно кивнул.

— Тогда вы понимаете его чувства?

— Конечно. — Райнер изобразил напускную отвагу, которую, как он знал, ценят копейщики вроде Матиаса. — Кого угодно разочарует, если его будут держать так далеко от линии фронта.

— Но вы же понимаете, как это нечестно, — настаивал юноша, проходя вместе с ним в северные ворота. — Несправедливо. В какой опасности Империя из-за трусости и фаворитизма.

Райнер растерялся. Глаза Матиаса горели почти религиозным пылом.

— О да, — сказал он наконец. — Стыд какой. Просто невозможно.

Молодой капитан усмехнулся:

— Я знал, что вы поймете. Вы умный малый, Райнер. Не какой-то упрямый старый дурак. — Он поднял глаза. — А вот и ваш полотняный замок.

Матиас потянулся ко входу в палатку, но кто-то открыл изнутри.

Франка вышла и поклонилась.

— Я разложил ваши вещи, милорд.

Матиас одобрительно кивнул.

— Вы правильно сделали, что привезли денщика с собой. Я тут намучился с местным парнем — ужас какой-то. Ворует у меня носовые платки. — Он коротко поклонился. — Спокойной ночи, капрал. Желаю успеха на службе. Фортмундер вам понравится. У него замашки корсара, но это ничего.

— Спасибо, капитан. Спокойной ночи.

Райнер ответил на поклон и опустил полог.

Он подождал, пока стихнут шаги Матиаса, затем с ухмылкой повернулся к Франке.

— Так! Наконец-то одни. Я уже четыре месяца жду такой возможности.

— И подождете еще три, милорд, — едко ответила она. — Здесь мой обет так же крепок, как и в Альтдорфе.

Райнер вздохнул.

— Но сейчас у нас хоть есть возможность! Через три месяца мы можем оказаться в пути или снова запертыми в особняке Манфреда, и уединиться не получится.

— Когда время придет, будет даже лучше.

— Скажешь тоже. — Райнер принялся расшнуровывать дублет. Потом он остановился и оглянулся, ухмыляясь: — Давай, расшнуровывай.

— Что?

— Вообще-то ты мой денщик. Расшнуруй дублет.

Она закатила глаза:

— Ладно еще, когда мы на людях, но сейчас-то зачем?

— А почему бы и нет? Так будет легче не забыться в обществе.

Франка нахмурилась:

— Милорд, не морочьте мне голову.

— И не собирался. Я же не пытаюсь расшнуровать тебя, так?

Франка фыркнула:

— Отлично, милорд. Как пожелает милорд.

Она подошла поближе и с силой потянула за шнурки.

— Тише, девочка, — засмеялся Райнер, пытаясь удержаться на ногах. — Ты меня уронишь.

— Какая девочка, милорд? — Франка уже заканчивала. — Вы называете своего денщика девочкой? Возможно, у милорда проблемы со зрением.

Она схватила его за ворот и дернула.

— Франка… Франц… ты… — Руки его были в рукавах, и он не смог удержать равновесие, зашатался и упал. Франка попыталась его поймать, но полетела вместе с ним на пол, опрокинув походную кровать. Они свалились в кучу одеял, легкая деревянная рама приземлилась сверху.

Франка, смеясь, шлепнула его:

— Ты сделал это нарочно!

— Да нет же! Просто вы перестарались, сударь.

Он схватил ее за руку, чтобы избежать еще одного шлепка, и внезапно они оказались в объятиях друг друга, сцепившись намертво и со стоном слившись в глубоком поцелуе. Руки совершали лихорадочные движения, Райнер перекатился на спину и потянул Франку за собой, но она всхлипнула и отстранилась.

Он сел.

— Что стряслось?

— Простите, капитан, — сказала она, пряча лицо, — я не хотела вас дразнить, но сил у меня меньше, чем может показаться. Вот почему я вас умоляю не давить на меня. Еще немного, и я не смогу сопротивляться, и тогда я себе никогда не прощу.

Райнер вздохнул и притянул ее голову к груди.

— Ах, Франка. Я…

Кто-то приближался к палатке.

— Капрал Майерлинг! Вы здесь?

Это был Карел.

Райнер и Франка вскочили, словно провинившиеся школьники. Райнер сорвал дублет и швырнул Франке.

— Давай, убери это. И вытри глаза. Быстро.

Франка занялась дорожным сундуком Райнера, он сам поставил на место кровать и кинул на нее одеяла.

— Заходите.

Карел пригнулся и вошел, за плечами у него болтались седельные сумки и доспехи.

— Капрал Циглер?

— У них с местами плохо, капрал. — Карел улыбался. — Думали, палаток хватит, но оказалось, нет. Я сказал, вы не будете возражать, если меня подселят к вам.

За спиной у него Франка издала звук, который мог сойти за чих, но, вероятно, означал что-то другое.

Райнер заскрежетал зубами.

— Разумеется, не буду, сударь. Как же. Заходите. Занимайте другую койку. — Он пригвоздил Франку взглядом. — Франц будет спать на полу.

По вполне понятным причинам Райнеру в ту ночь было не до сна. Карел радостно похрапывал на своей кровати, Франка свернулась калачиком в спальном мешке, а он сидел на улице, завернувшись в одеяло, и смотрел на звезды.

Отчасти он проклинал несвоевременное вторжение Карела, но отчасти был ему благодарен. Он не хотел ранить чувства Франки, но, каждый раз видя ее, не мог одолеть всепоглощающее желание прижать ее к груди, забыв про честь и данные обещания. Три месяца! Кровь Зигмара, да к тому времени он взорвется!

Слева что-то шевельнулось. Он вытянул шею. Мимо палаток по направлению к северной дороге шли трое. Все они были в длинных плащах с капюшонами, скрывавшими пол-лица.

Райнер нахмурился. Может статься, у них совершенно невинный повод разгуливать в столь поздний час. Возможно, это патруль. А в плащи они кутаются, потому что действительно холодно. Впрочем, торопливость их походки казалась подозрительной.

Райнер снова устроился поудобнее. Такое веселое вроде место, подумал он, играют, поют, солдаты обожают своего командира. Но все, видимо, не так-то просто. Матиас и Шедер пытались осторожно выяснить, как Райнер отнесся к Гутцману. Сочувствует ли он разочарованию генерала или верит, что Империя всегда права? Странно (а может, и вовсе не странно), Райнер чувствовал себя больше на стороне Гутцмана. Генерал стремился вырваться из удушающих объятий власти, как в общем и сам Райнер.

6 КУДА ОН НАС ВЕДЕТ?

На следующее утро Карел вскочил с койки и принялся натягивать новую форму, весело насвистывая, чем разбудил совершенно невыспавшегося Райнера. Тот приоткрыл один глаз.

— Может, будешь так любезен и пойдешь прыгнешь со скалы, а?

— Вы не слышали горн? — спросил Карел. — Уже день. — Он глубоко вдохнул. — Отсюда чувствую по запаху, какой завтрак ждет нас в большом зале.

Райнер отмахнулся:

— Иди без меня, парень. Сейчас догоню.

Карел ухмыльнулся на пороге:

— Не задерживайся, соня, а то тебе бекона не достанется.

Райнер застонал, его мутило. Какой еще бекон в такое время?

— Я начинаю понимать, почему этот парнишка так достал Манфреда, — сказала Франка, вылезая из спального мешка.

— Ага. — Райнер сел на койке, растирая лицо, и вздохнул. — Ну, Франц, подай-ка мне форму. Пора осваивать новые обязанности.

Франка сонно отсалютовала:

— Да, сударь.

Она направилась к его сундуку и достала новенькую форму: штаны с прорезями и сине-белую куртку — цвета Гутцмана. Райнер плеснул в лицо холодной водой из тазика, стоящего рядом с кроватью, и вздрогнул от утренней прохлады. Он почти соскучился по удобствам Манфредова особняка. Почти.

— Пока меня нет, — сказал он, надевая дублет с помощью Франки, — смотри и прислушивайся, что говорят другие денщики, повара и прочий люд. На кухне слухи распространяются быстрее, чем в гостиной, так вроде. Обрати внимание, что говорят о Гутцмане, Шедере и других. Тут идет какая-то борьба, и я хочу знать, на чьей стороне победа. Если увидишь наших товарищей, подключай и их.

— Есть, капитан.

— А теперь поцелуй меня.

— Нет, капитан.

— Какое вопиющее нарушение субординации! Ужас!

Позавтракав (на что его желудок с трудом согласился), он предстал пред очами капитана Фортмундера у конюшен, которые оказались огромными — три длинных деревянных строения, множество лошадей, туда-сюда снующие рыцари, копьеносцы и стрелки.

Капитан нахмурился, острые концы его усов указывали в небо.

— В первый же день проспали, Майерлинг? Отличное начало.

Райнер стукнул каблуками.

— Простите, капитан. Я все еще не пообвыкся в лагере.

— Ну, это можно исправить. — Фортмундер поискал глазами среди людей, выводивших коней из стойл и седлающих их. — Эй! Грау! Иди сюда!

Какой-то капрал отсалютовал и тут же подбежал. Это был низенький тощий человек с коротко стриженными светлыми волосами и аккуратной бородкой. Райнер видел, что многие молодые кавалерийские офицеры так стригутся — целая армия подражателей Гутцмана или, возможно, его поклонников.

— Слушаюсь, капитан.

— На сегодня несложное задание, Грау. Покажите капралу Майерлингу форт и познакомьте его с его обязанностями. Приводите его после обеда на парад в полном вооружении и готового сесть в седло. Это все.

Грау просиял:

— Есть!

— А вы слушайте его хорошенько, капрал. Меня не волнует, что вы медлительны. Быстрый ум для стрелка так же важен, как и острый глаз.

— Да, сударь, — сказал Райнер, тоже отсалютовал и пошел за Грау.

Когда Фортмундер уже не мог их слышать, Грау ухмыльнулся и толкнул Райнера локтем под ребра.

— Я в долгу, старина. Вы избавили меня от чистки стойл.

Райнер поднял бровь.

— Стрелки чистят стойла? А что, у вас тут нет оруженосцев?

— Гутцман хочет научить нас дисциплине. Никакой синекуры, понимаете. От обязанностей не откупиться, кем бы ни был ваш отец. Сначала я чуть не выл, потом привык. Именно поэтому мы — лучшая армия в Империи. С нами никто не сравнится.

— Да? Вы — не единственная армия, которая на это претендует.

— Но в нашем случае это правда. Увидите этим вечером. — Он указал на массивную южную стену. — Начнем с главного. Южная стена. Тридцать футов в толщину, пятьдесят в высоту. Для ее охраны у кого угодно не хватило бы людей — у нас хватает. А это уже кое-что. Вон там — дубовые ворота. Две решетки. Сверху — расправляйся с врагами, как хочешь: у нас есть желоба для кипящего масла и свинца для каждого, кто одолеет первые ворота. На стены можно попасть через комнату стражи в домике у ворот и через все четыре башни.

— И единственная армия, которая может напасть, принадлежит королевству, дружественному Империи вот уже пятьсот лет? Неудивительно, что у вас столько времени на игры.

— О, не бойтесь, случаев подраться тоже хватает, — сказал Грау. — Логова бандитов на холмах. Отряды орков-мародеров. Вы тут и месяца не проживете, а будете уже знать каждую козью тропу и кроличью нору на сто лиг вокруг. — Он показал на цитадель. — Если армия проломит южную стену, что, впрочем, невозможно, но мало ли что, мы укроемся в цитадели. Там арсенал и пороховой погреб, жилища старших офицеров и их личной охраны. Ворота — как в южной стене, только меньше. Дубовые двери. Сверху — комната, где находятся подъемные механизмы решеток. У нас хватит места, еды и воды, чтобы пятьсот человек могли продержаться три недели. — Он кашлянул. — К несчастью, сейчас, когда вы к нам присоединились, нас стало две тысячи.

— Очень утешительно, — сказал Райнер.

Грау повел его в другую часть форта.

— Конюшни. Кузница. Склад фуража. Пехотный плац. Казармы рыцарей, копейщиков и стрелков. Вот те, новые — для пехоты. Гутцман построил их, когда увеличил гарнизон вдвое. И все же этого не хватает, почему, собственно, на севере и стоят палатки.

— И потому же, собственно, я сплю под холстиной.

Грау усмехнулся:

— Бодрит, не правда ли?

— Был бы счастлив поменяться с вами.

Грау засмеялся:

— Нет уж, спасибо.

Он зашагал назад к конюшням.

— Пойдемте посмотрим ваше снаряжение. Конь у вас свой?

— Да.

— Ну-ну, посмотрим, достаточно ли он хорош.

Они нашли лошадь Райнера и сбрую, и Грау все осмотрел, попутно объясняя Райнеру, в чем будут состоять его обязанности и как он будет проводить дни. От одного перечисления Райнер почувствовал усталость. Ежедневно подъем на заре, потом чистка коня и сбруи. Потом муштра, разного рода поручения и тяжелая работа до самого вечера. Треть личного состава неизменно несла караул или сопровождала купцов до Аульшвайга и обратно. Треть занималась муштрой на плацу, тренируя удары и повороты, стреляя и фехтуя в седле. Оставшиеся чистили стойла, кормили коней, чинили сбрую и выполняли другие бесчисленные, неприятные, но от этого не менее необходимые работы. Чем больше Райнер слушал, тем сильнее радовался, что не пришел сюда служить. Он не знал, как долго придется поддерживать легенду, пока не выяснится, что там задумал Гутцман, но чем раньше он унесет ноги, тем лучше. Упорный труд никогда не был его сильной стороной.

Когда они отвели коня Райнера в кузницу перековать (очевидно, работа кузнеца Манфреда оказалась недостаточно хороша), Райнер услышал, как с дальнего конца уборной — длинного каменного строения, примыкающего к склону каньона, — доносятся голоса на повышенных тонах:

— Никто не посмеет меня тронуть! Убью, урод!

Райнер застонал. Это мог быть только один человек.

Когда Райнер прошел мимо уборной вместе с Грау, оказалось, что он прав. Даг вылетел из дверей и упал им под ноги, из носа текла кровь. Он снова вскочил навстречу здоровенному арбалетчику, который орал и замахивался на него грязной тряпкой.

— Червяк ты грязный, вот спущу тебя в толчок и помочусь на тебя!

— Только тронь, и тебе будет нечем мочиться, кретин ты здоровый!

— Эй! — крикнул Грау. — А ну оба стоять!

Те застыли. Арбалетчик сделал шаг назад, его явно смущало присутствие младших офицеров, но Даг, увидев Райнера, с мольбой простер к нему руки:

— Капитан Райнер, помогите мне! Этот дурак грозился спустить меня в толчок!

Грау обернулся к Райнеру.

— Вы знаете этого парня?

— Едва.

— Я лишь толкнул его, господа, — сказал арбалетчик. — Он явно псих.

— Псих! — Даг накинулся на арбалетчика. — Ты называешь меня психом? Я тебе покажу психа! Да я твою печенку сожру!

— Лучник! — рявкнул Райнер. — Подчиняйтесь, чтоб вам пусто было! Что все это значит? — Он развернул Дага за плечо. Глаза у того горели, но, прежде чем он смог заговорить, Райнер ткнул ему пальцем в лицо. — Ты и правда псих, ужасный ты человек! Дерешься без причины, называешь меня своим капитаном! Я что, похож на лучника? Я капрал стрелков, лакей! Старший по званию! И не худо бы тебе это запомнить! А теперь кончай дурить, а не то закончишь в петле, и толку с тебя точно не будет! Понял, хам?

Даг опустил голову, но Райнеру показалось, что он улыбается.

— Есть, капитан… то есть капрал. Вас понял.

— Держи при себе свои кулаки и хамство и сам жри свою печенку, понял?

— Есть, капрал.

— Хорошо. — Райнер отошел назад. — А теперь убирайтесь оба, и если опять попадетесь, я вас лично вздерну!

Райнер с Грау пошли на конюшню, в то время как Даг и арбалетчик поплелись назад в уборную, обмениваясь сердитыми взглядами.

Райнер вздохнул с облегчением. Проклятый псих чуть не испортил все дело. И за что Манфред наградил его таким подчиненным? Он пожал плечами под вопросительным взглядом Грау.

— Я позволил этому малому принести мне воды в обмен на несколько монет, когда мы находились в пути, и теперь он решил, что я его господин. Тронутый какой-то.

Грау ухмыльнулся:

— Ну, вы его славно проучили. Язык подвешен что надо. У-ух!

Обед подавали в большом зале в цитадели, где Райнер ужинал прошлым вечером. Однако на этот раз он не сидел на возвышении рядом с генералом, а делил трапезу с другими капралами за длинным столом, тянущимся через весь зал. Было шумно, после вознесения молитвы Зигмару и преломления хлеба начались шутки и дурачества.

Но и здесь сохранялось напряжение, которое он чувствовал повсюду. Сержанты-пехотинцы и капралы-кавалеристы почти не общались, они расположились за отдельными столами и подозрительно косились друг на друга. И в жизнерадостной какофонии шуток и ругательств слышались мрачные интонации.

Проходя мимо стола сержантов, он услышал разговор:

— Мы могли бы возглавить их. Но они, видите ли, любят его и его проклятых кентавров.

Кто-то встал на защиту Гутцмана:

— А почему нет? Где ты еще видел такого командира?

— Ладно, но куда он нас ведет? Вот вопрос, а?

Не то слово, вопрос. Но хотя тут и там кавалерийские офицеры обменивались многозначительными взглядами и смутными намеками на «будущее», в присутствии Райнера они сдерживались. Это сводило его с ума. Их затаенные улыбки и косые взгляды свидетельствовали о заговоре, но Райнер пока не мог выяснить ничего конкретного.

Было понятно, что Грау просто-таки еле сдерживается, чтобы не рассказать ему, что тут затевается. После показательной взбучки, заданной Дагу, капрал решил, что Райнер — славный малый, и на протяжении всего обеда осторожно егопрощупывал, пытаясь определить его симпатии, но все еще боясь выдать себя, прямо как Матиас вчера вечером.

— Но вы же знаете об этом не понаслышке, верно, Майерлинг? Титулы обеспечивают продвижение по службе куда надежнее, чем способности. Вот в чем беда имперской армии. Благородные тупицы становятся генералами, а по-настоящему одаренные люди не могут подняться выше капитана. — Он вздохнул, возможно, несколько нарочито. — Если бы только всем управлял такой человек, как генерал Гутцман. Нас бы тогда возглавили профессионалы, люди, преданные военному делу, а не политике.

Райнер честно кивнул — он понял, чего от него добивается Грау.

— Именно. Так и должно быть. Современная профессиональная армия, никакого блата. Жалко, что при нас такого точно не будет.

Глаза Грау расширились. Он подался вперед:

— Возможно, вы удивитесь, Мейерлинг, но все может измениться быстрее, чем вы думаете. Может, и не в…

Стрелок слева от Грау, круглолицый парень по фамилии Йодер, толкнул его под ребра. Грау поднял глаза и проследил за его взглядом. Сидящие за столом кавалеристы притихли, когда из-за стола вблизи помоста встали несколько человек и направились к боковому выходу.

Зрелище было впечатляющее: двадцать высоких, сурового вида мечников, все в черном с белоснежными рубашками, виднеющимися на запястьях и сквозь прорези. Вороненые кирасы с серебряной насечкой, вся амуниция безупречно подобрана вплоть до яблока меча и пряжек на башмаках. У каждого на плече куртки была вышита двойная комета, а на шее висел серебряный молот — как у Шедера, только поменьше. Их капитан был на голову ниже остальных, но такого же мощного сложения, с роскошной квадратной седой бородой и взглядом, холодным, как зимнее небо.

Их окружал ореол тишины, разговоры смолкали, кавалерийские офицеры оглядывались на них через плечо. Райнер отчетливо чувствовал, какую ненависть испытывают его товарищи к этим бесстрастным людям.

— Кто это? — спросил он, когда наконец мечники покинули зал и разговоры возобновились.

Грау сплюнул через левое плечо.

— Молот Шедера — так мы их называем. Это Молотодержцы, почетная стража из аверхеймского храма Зигмара. Когда-то Шедер был там капитаном, теперь они — его личная охрана.

— Угрюмые ребята.

— Да ну, — сказал Йодер, — просто важничают. Думают, Зигмар — их личная собственность, остальные типа не дотягивают.

— Ничего, они еще узнают, — мрачно сказал другой стрелок.

Грау строго глянул на него и быстро сменил тему.

Той ночью Райнер доплелся до палатки и в полном изнеможении рухнул на койку.

День оказался одним из самых отвратительных в его молодой жизни. Он считал себя чуть не ветераном плаца, поскольку учился у Карла Хофштеттера, одного из лучших в Империи преподавателей верховой езды, на службе у лорда фон Штольмера. Но, хотя капитан Фортмундер на этом фоне и не мог научить Райнера чему-либо новому, он гонял его, покуда конечности не налились свинцом и от бесконечных упражнений на пальцах, коленях и бедрах не появились горящие, зудящие и лопающиеся волдыри. Дома ни один педагог так не издевался над учениками. Это были дворянские сынки, балованные и привыкшие к опеке. Тренировались они недолго, потом отбывали в пивную похвастаться удалью друг перед другом.

С Фортмундером подобное не прошло бы. Он не знал ни жалости, ни почтения к рангу и заставлял своих стрелков ездить верхом и палить из пистолетов в цель снова и снова, пока действия не дойдут до полного автоматизма и десять из десяти выстрелов не попадут в яблочко. Он орал на них за малейшие промахи. Если, скача по кругу, кто-то отставал, или начинал обгонять товарищей, или слишком долго перезаряжал пистолет, Фортмундер тут же оказывался рядом и прямо на скаку тыкал в провинившегося кнутом, указывая на ошибку.

И Райнер с лихвой получил его внимания, став любимой мишенью.

— А ну-ка посмотрим на генеральского любимчика, — говорил Фортмундер, объяснив, в чем суть очередного упражнения. — Покажите, как это делают на севере, Майерлинг.

Райнер уже вовсю жалел, что вчера отличился.

В то же самое время, несмотря на то что к концу дня он проклинал упертого Фортмундера с яростью, обычно приберегаемой для ростовщиков и дежурных офицеров, когда по дороге в конюшню капитан догнал его верхом на коне и, хлопнув по спине, сказал: «Молодец, капрал», Райнер почувствовал прилив гордости, и ему едва ли не захотелось повторить все на следующий день.

Франка смеялась над ним, помогая выбраться из куртки: он едва мог поднять руки.

— Хватит издеваться, паршивец, сказать тебе, как сильно я устал?

— Сказать.

Райнер покосился на Карела, уже крепко спавшего на койке, и зашептал Франке на ухо:

— Даже если бы мы были тут одни, ты была бы в безопасности, прямо как в монастыре Шаллии.

Глаза Франки расширились.

— Значит, вы и правда устали, милорд.

Пять дней продолжалось одно и то же. Райнеру дали десять человек подопечных, и под присмотром Фортмундера и Грау он учился отдавать им приказы, совместно проделывать маневры и сотрудничать с другими боевыми единицами, чтобы действовать слаженно, как единое целое. Это был тяжкий труд до полного изнеможения, но, проклиная его днем и ночью, когда все тело ломило, он понимал, что ему начинает нравиться и даже, возможно, что он не отказался бы, чтобы это стало его постоянной работой.

У Райнера почти не было времени на поиски товарищей, а когда они все же пересекались, новая информация оказывалась достаточно скудной. Павел и Халс слышали, как пикинеры рассуждают о каком-то восстании, но не знали подробностей. До Джано и Герта, присоединившихся к арбалетчикам, дошли подобные толки, но они не могли предположить, какую форму примет бунт. Абель сообщил, что, по слухам, Гутцман собирается штурмовать Альтдорф, но это поведал совершенно пьяный солдат, и верить едва ли стоит. Йергену добавить было нечего, а Карел вообще ничего не слышал. Парень был настолько простодушен и наивен, что ни один заговорщик не доверил бы ему свою тайну.

У самого Райнера дела обстояли, разумеется, не лучше. Несколько раз казалось, что Грау вот-вот посвятит его в тайну кавалеристов, но в последний момент всегда почему-то начинал колебаться.

На утро шестого дня, когда Райнер седлал коня у конюшен, Матиас подъехал и отсалютовал Фортмундеру.

— Прошу прощения, капитан, но обер-капитан кавалерии Оппенгауэр сопровождает торговый караван в Аульшвайг и просит эскорт из конных стрелков.

— Очень хорошо, капрал, — сказал Фортмундер и окинул взглядом своих людей. — А-а, возьмите Майерлинга. Пора ему прокатиться подальше, чем до манежа. — Он повысил голос: — Майерлинг, соберите людей и следуйте за капралом Боммом. Он разъяснит вам суть поручения.

И вскоре Райнер уже выезжал из северных ворот, рядом с ним Матиас, и следом двигались их отряды. Шествие замыкал отряд арбалетчиков на пустой телеге. Ослепительное утреннее солнце играло на ближнем ряду палаток у северной стены и сверкало в росе на траве турнирной площадки.

— Гм, а разве Аульшвайг не на юге? — спросил Райнер.

Матиас ухмыльнулся:

— Так точно. Но сначала мы должны заехать на прииск и забрать немного добытой продукции, а уже потом встречать караван. Каждый месяц мы возим товары Империи к барону Каспару в его замок по ту сторону границы. В обмен мы получаем зерно, фураж, мясо и растительное масло. Это дешевле, чем возить провиант из Хокслетена или Аверхейма, и качество лучше. Очень плодородная равнина Аульшвайг.

Райнер поднял бровь.

— Вообще-то в Аульшвайге золотой прииск.

— Гм… нет. Там добывают олово. Но… инструменты точно такие же.

— Понятно. А обер-капитан Оппенгауэр с нами поедет?

— Да.

— Что, обер-капитан кавалерии гоняет коров на дойку?

Матиас строго глянул на него.

— Вы проницательны, капрал. Ну… у нашего визита есть и другая цель. Помните, я говорил вам, что Каспар зарится на трон брата?

— Помню.

— Так вот, очевидно, в последнее время недовольство его усилилось, и Гутцман отправил Оппенгауэра немножко его успокоить. И напомнить ему о нашем могуществе.

— Горячая голова этот Каспар, судя по всему.

— Увидите.

До прииска было всего несколько сот ярдов по протоптанной тропе, западнее от основной дороги. Перекресток охраняли укрепления, в миниатюре повторяющие форт: толстые стены с бойницами перекрывали каньон, с каждой стороны больших ворот с решеткой располагалось по башне.

За стеной были казармы, конюшни и другие постройки, назначение которых Райнер не смог определить. Сквозь одну из них шла система труб с небольшого акведука. Толпы покрытых пылью шахтеров направлялись в шахту и обратно. Вход представлял собой большое квадратное отверстие в склоне горы, обрамленное бревнами. Рабочие несли кирки и катили тачки. За ними присматривало почти такое же количество пикинеров и арбалетчиков, они же патрулировали стены и каждый дюйм территории.

Матиас велел всем остановиться у низкого обшарпанного деревянного строения, и навстречу им тут же заспешил надсмотрщик.

— Доброе утро, капрал. Партия еще не совсем готова. Обождите несколько минут.

— Очень хорошо. — Копейщик повернулся к Райнеру. — Значит, у меня есть возможность все тут вам показать.

Райнер украдкой вздохнул. Вот уж куда не хотелось, так это под землю.

— Разумеется, капрал. Ведите.

Матиас и Райнер спешились и зашагали к шахте. По дороге Матиас показывал разные сооружения, кишащие народом, словно весенние ульи. Вот промывочная, где руду очищают от земли с помощью проточной воды и нескольких фильтров. Вот плавильня, где собранные самородки расплавляют и очищают от примесей. Здесь устраивают обыск: на выходе из шахты рабочих заставляют раздеться и вывернуть карманы, чтобы убедиться, что они не таскают минералы.

— Очень предусмотрительно.

— Излишних предосторожностей не бывает.

На входе в шахту Райнера передернуло. В сознании мелькнули воспоминания о его последнем спуске под землю, но эта пещера была совсем другой. Никакого мрачного ужаса курганских рудников, никакого запаха. Люди просто работали и сновали туда-сюда без передышки. От главного входа в глубину вели два туннеля, и рабочие либо входили с кирками на плечах и пустыми тачками, либо тяжело ступали назад, грязные и нагруженные. Райнеру показалось все это весьма интересным. Если в шахте работа кипит в таком лихорадочном темпе, куда же девается все золото на пути к Альтдорфу? Похоже, Матиас несколько приврал, заявив, что добывать руду чрезвычайно трудно. Впрочем, докапываться сейчас было не время.

Третий туннель оказался пуст, вход в него закрыт сломанными инструментами и кучами горной породы.

— А этот что, иссяк?

Матиас покачал головой.

— Технические проблемы. Недавно случился обвал, и инженеры не позволяют продолжать работу, пока не укрепят стены. — Он отвел Райнера в другую часть помещения. — Сюда. Хочу вам кое-что показать.

Пока они пробирались сквозь группу шахтеров, Райнер заметил, что при их появлении рабочие мрачно замолкают, а когда они удаляются, снова начинают о чем-то шептаться. Должно быть, Гутцман их не щадит. Но, может статься, дело не только в этом. Оглядываясь, он уловил другие признаки недовольства. Шахтеры выглядели загнанными и то и дело оборачивались через плечо. Группа рабочих окружила бригадира, энергично на что-то жалуясь. Райнер разобрал слова «пропали» и «ничего с этим не делают».

— Тут что, какие-то проблемы? — спросил Райнер.

Матиас фыркнул:

— Неотесанные глупцы. Утверждают, что в шахте пропадают люди. Я думаю, они просто сбегают. Еще якобы исчезли несколько девиц из деревни. — Он пожал плечами. — Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, в чем дело. Допустим, несколько парней умудрились стащить пару самородков и удрать со своими девчонками на равнину, где снег не идет восемь месяцев в году.

— А-а, вполне возможно.

Они прошли под аркой в небольшое помещение.

— Вот что я хотел вам показать. Первый владелец шахты был со странностями. Наверное, он хотел быть поближе к своему золоту, поэтому он поселился в шахте и обустроил себе здесь жилище. Сюда.

Матиас показал на красивую резную дверь впереди, вполне достойную занять место в каком-нибудь дворянском особняке Альтдорфа. Он распахнул ее, заглянул внутрь, потом пригласил Райнера следовать за ним. Внутри все было в том же духе. Вход напоминал прихожую особняка, наверх, на галерею второго этажа, вела роскошная лестница. Там слева за дверью располагалась гостиная, справа — библиотека. Сам факт существования подобного места вдали от цивилизации казался поразительным, но еще больше впечатляло, что решительно все, от лестницы до балясин и грудастых статуй в нишах, изображающих добродетели, от резьбы на потолке до масляных ламп, было вырезано прямо в скале. Даже столы в библиотеке и некоторые скамьи и стулья оказались неотделимы от пола. И это не было аскетичным пещерным жилищем. Интерьер поражал изысканной красотой: причудливые колонны в стилизованной листве, геральдические звери, поддерживающие бра на стенах, изящно изогнутые ножки каменных столов и стульев.

У Райнера перехватило дыхание.

— Красиво. Безумие, конечно, но красиво. И наверняка стоило целое состояние.

— Тс-с, — сказал Матиас, следуя за Райнером в гостиную. — Вообще-то заходить сюда не положено. Горные инженеры приспособили все это под свои кабинеты и спальни. Гутцман немало потрудился, втолковывая им, что нельзя сбивать украшения. Им, видите ли, нужно размещать их треклятые изобретения. Ничего не смыслят в красоте. Все, что нельзя использовать в деле, они в упор не видят.

Двустворчатая деревянная дверь в глубине гостиной распахнулась, впуская луч желтого света. На них гневно воззрился Шедер.

— Что вы здесь делаете?

Матиас весь подобрался и отсалютовал:

— Простите, командир. Просто показываю Майерлингу местную достопримечательность. Не хотел мешать.

За спиной Шедера Райнер разглядел столовую, в центре которой стоял большой круглый стол, тоже вырезанный в скале. За ним сидела компания инженеров, грязных бородатых мужчин в почерневших от масла кожаных передниках, многие были в толстых очках, и все внимательно изучали разложенный на столе пергамент. За ухом у каждого виднелся кусочек угля или перо, в мозолистых руках они держали записные книжки в кожаных переплетах.

— Ну, теперь вы все увидели, — сказал Шедер. — Уходите.

— Есть!

Матиас отсалютовал Шедеру, захлопнувшему дверь. Он пожал плечами, глядя на Райнера, как мальчишка, попавшийся на краже яблок.

Когда они вышли на цыпочках, Райнер оглянулся через плечо:

— Командир лично отвечает за эту шахту?

Матиас помотал головой:

— Официально нет, но главный инженер Хольсангер погиб при обвале, и командир возложил его обязанности на себя, пока из Альтдорфа не пришлют замену. Вот и разрывается на двух работах, нервничает, понимаете.

— Заметно.

Они снова оказались в шахте, и Райнер услышал хриплый смех и знакомый протестующий голос. Это был Джано на дежурстве с отрядом арбалетчиков, они присматривали за шахтерами.

— Правда, говорю вам, — твердил Джано, — собственными глазами унюхал!

— В чем дело, тильянец? — спросил Райнер.

— Ах, капрал! Защитите меня, а? Говорят, я есть дурак!

Коренастый арбалетчик хмыкнул и ткнул в Джано пальцем.

— Простите его, капрал. Этот чеснокоед сказал, что в шахте есть крысолюди. Подумать только! — Он снова засмеялся.

— Это правда! — настаивал Джано. — Чувствовал их запах!

— А откуда ты знаешь, как пахнут крысолюди, солдат? — снисходительно спросил Матиас.

— Убили мою семью. Всю деревню. Они выходят из-под земли и едят людей. Вонь такая — не забуду.

Матиас явно рассердился.

— Крысолюди — это миф, тильянец. Их не бывает. А если не хочешь в каталажку, держи свои глупости при себе. Эти крестьяне и так суеверны. Не хватало еще, чтобы они бросали инструменты всякий раз, когда в темноте пискнет крыса.

— Но они здесь. Я знаю…

— Неважно, что ты знаешь, солдат, — отрезал Райнер. — Или думаешь, что знаешь. Капрал приказал замолчать, и ты будешь молчать. Ясно?

Джано неохотно отсалютовал.

— Яснее некуда, капрал. Есть!

Матиас и Райнер вышли из шахты.

На обратном пути в форт с доверху нагруженным фургоном Райнер размышлял, интересно, с чего бы вдруг вооруженный эскорт отправился на прииски, вместо того чтобы ждать, когда груз прибудет в форт. Неужто обер-капитан Оппенгауэр и впрямь думает, что существует опасность перевозки этого груза даже на такое короткое расстояние между прииском и фортом — всего-то около мили? Или приказ Манфреда высматривать все подозрительное невольно заставляет его искать какой-то подвох в самой невинной армейской рутине?

Во всяком случае в форт они вернулись без происшествий. Там к ним присоединился целый обоз, груженный предметами роскоши из Альтдорфа, металлической посудой из Нульна, вином, тканями и изделиями из перьев, производящимися в Бретоннии, Тилее и более удаленных уголках. Когда колонна тронулась в путь, Оппенгауэр приблизился на огромном белом коне, который все равно казался маленьким для его массивного бочкообразного тела.

— Здорово, ребята, — прогремел он. — Готовы?

— Да, господин обер-капитан, — отсалютовал Матиас. — Чудесный денек, правда?

Райнер тоже отсалютовал, и они выехали через главные ворота на дорогу, ведущую в Аульшвайг. Местность выглядела так же, как к северу от форта. Крутые, поросшие соснами склоны, переходящие в скалистые пики в снежных шапках. Воздух был очень прохладный, но под палящими лучами солнца им все равно было жарко в доспехах.

— Что, Майерлинг, — спросил Оппенгауэр, — привыкаете к нашей рутине?

Райнер улыбнулся:

— Да, сударь. Правда, задница моя еще не совсем привыкла.

Оппенгауэр расхохотался:

— Что, не жалеет вас Фортмундер?

— Так точно!

Они продолжали в том же духе час-другой, весело болтая, обмениваясь шутками и добродушными ругательствами. Райнер заметил, что копейщики и стрелки ведут себя более оживленно, чем в лагере. Они напоминали школьников, сбежавших от строгого наставника. Интересно, думал Райнер, дело в том, что их больше не муштруют и не грузят работой, или в том, что рядом нет пехотных офицеров? Он надеялся, что они расслабятся и это развяжет им языки, но едва разговор касался будущего или Гутцмана, который «покажет Альтдорфу», все переключались на другие, привычные для любой казармы темы.

Потом один из копейщиков запел про девушку из Нульна и пикинера с деревянной ногой, и вскоре распевали все — солдаты, торговцы, извозчики, — причем чем дальше, тем более непристойными становились слова.

Но едва они затянули припев в шестой раз, как один из арбалетчиков упал с повозки со стрелой в груди. Прежде чем Райнер успел сообразить, что происходит, из леса полетела целая туча стрел. Погибли еще двое.

— Бандиты! — заорал Матиас.

— Засада! — прогремел Оппенгауэр.

Повсюду вокруг Райнера вставали на дыбы лошади и кричали люди. Уцелевшие арбалетчики палили по невидимому противнику. Стрелки Райнера заряжали пистолеты.

— Приготовьтесь! — крикнул Райнер. — Ждите цели!

Копьеносец упал, схватившись за шею.

Оппенгауэр встал на стременах. Стрела отскочила от его кирасы.

— Вперед! Скачите! Не останавливайтесь!

Арбалетчики погрузили раненых на повозки, возницы хлестнули лошадей, и те пошли тяжелым галопом. Отряды Райнера и Матиаса скакали по бокам, прикрывая их. Когда кавалькада заметно продвинулась вперед, из лесов за ними побежали оборванцы в старых кожаных штанах, закутанные в грязное тряпье. У них были копья и мечи.

— Давай, ребята! — Райнер и его люди выхватили пистолеты и палили налево и направо. Бандиты падали, крича и корчась. Жесткая выучка Фортмундера не пропала даром: люди Райнера действовали на удивление слаженно, правя лошадьми без помощи рук и при этом постоянно перезаряжая оружие и отстреливаясь.

— Майерлинг! — рявкнул Оппенгауэр. — Охраняйте тыл. Берегитесь их лошадок.

— Есть! Так, ребята, стройся в двойную колонну за последней повозкой. Стреляйте, как сможете.

Он оглянулся, пока его люди пропускали обоз вперед. Из лесов выскочили новые бандиты, на этот раз верхом на тощих горных малорослых лошадях, вполовину меньше боевого коня Райнера. Они скакали за отрядом. Стрелки легко могли от них уйти, но груженые повозки двигались медленно. Бандиты их догоняли.

Райнер в очередной раз выстрелил, и звук его выстрела слился с грохотом беспорядочной канонады. Лишь некоторые пули попали в цель, но одна оказалась особенно точна — она задела колено скачущей впереди остальных малорослой лошадки. Животное взвизгнуло, дернулось и полетело мордой вниз, увлекая за собой всадника. Еще два скакуна врезались в него сзади и тоже упали. Остальные, перескакивая через них, неслись дальше. Они приближались с каждым шагом.

Дорога круто обогнула выступающую скалу. Арбалетчики и купцы отчаянно пытались удержаться в повозках, подпрыгивающих на повороте. Райнер обнял коня за шею. Повозка с инструментом для шахты врезалась в камень, высоко подлетела и с силой грохнулась наземь. Один из небольших ящиков начал падать. Кто-то из арбалетчиков потянулся к нему, но ящик оказался слишком тяжел, он перелетел через заднюю стенку повозки, несколько раз подпрыгнул и упал набок. Другие повозки стали огибать его.

— Обер-капитан! — закричал Матиас. — Мы потеряли ящик!

Действительно, они быстро удалялись от места, где он лежал.

— Прокляни его Зигмар! Разворачивай! Разворачивай! Охраняйте ящик!

— Поворачиваем, ребята! — крикнул Райнер. Они с Матиасом круто развернулись, их люди — за ними, тяжелые повозки медленно описывали круг. Оппенгауэр выскочил вперед, чтобы возглавить отряд. Райнер был в недоумении. Неужто капитана настолько сильно заботят кирки и лопаты, чтобы подвергать человеческие жизни опасности и самому рисковать ради их спасения? Что в этом ящике?

Когда отряды Райнера и Матиаса обогнули скалу в обратном направлении, Райнер увидел, что некоторые бандиты остановились. Четверо из них пытались оттащить ящик за деревья, с трудом могли его поднять. Остальные стояли на страже.

Оппенгауэр закричал возницам, перекрывая голосом грохот копыт:

— Останавливайте повозки слева и справа от ящика! При погрузке используем их как прикрытие! — Он ткнул пальцем в Райнера и Матиаса. — Уберите тех, что возле ящика, и укройтесь за повозками.

Капралы отсалютовали и приготовили оружие.

— Стрелки готовы, — сказал Райнер.

— Копейщики готовы, — сказал Матиас.

Стрелки прицелились. Копьеносцы подняли копья.

— Огонь! — заорал Райнер.

Его люди принялись палить в кучку бандитов. Некоторые попадали, кто-то начал отстреливаться. Остальные побежали к своим лошадям, явно пытаясь удрать.

— В атаку! — крикнул Матиас.

Копьеносцы опустили копья и пришпорили коней в галоп. Оппенгауэр скакал рядом с ними.

— Сабли наголо! — скомандовал Райнер.

Его люди выхватили сабли и последовали за копьеносцами, круша и разгоняя бандитов. Кому посчастливилось выжить — укрылись в лесах, пешие или верхом. Повозки сгрудились вокруг ящика. На дороге показались новые бандиты, большей частью пешие, которые сидели в засаде и потому отстали, но, увидев, что происходит, они тоже предпочли скрыться в лесу.

Райнер и Матиас быстро развернули свои отряды и спешились под прикрытием повозок, пока арбалетчики палили в гущу деревьев. Оттуда вылетела туча стрел, многие из которых вонзились в борта повозок и в груз.

— Копьеносцы! — взревел Оппенгауэр, спрыгивая с коня. — Помогите мне с ящиком!

Матиас и трое из его людей схватили ящик за края, но даже с помощью Оппенгауэра едва смогли оторвать его от земли. В душу Райнера закрались подозрения. Он увидел, что с одного угла крышка приподнялась, и вышел вперед.

— Дайте помогу.

— Сами справимся, Майерлинг, — буркнул Оппенгауэр, но Райнер проигнорировал его и все же помог. Когда они поставили ящик на телегу рядом с точно таким же, Райнер украдкой заглянул под крышку. Ящик был доверху наполнен маленькими брусками желтого металла, который блестел, как…

Золото.

Прежде чем Райнер смог удостовериться, что глаза его не обманывают, Оппенгауэр крепко пристукнул крышку кулаком.

— А теперь вперед! Вперед!

Райнер покосился на обер-капитана, торопясь к своему коню, но по лицу командира ничего было невозможно понять. Знает ли он, что Райнер видел золото? Прячет ли он его или просто закрыл крышку?

Повозки неловко развернулись под свист стрел. Арбалетчики стреляли в ответ, беспорядочно целясь в лес. Оппенгауэр, Матиас и Райнер удержали свои отряды в арьергарде. Когда арбалетчики перестали стрелять, бандиты выбрались на дорогу, чтобы подобрать стрелы и позаботиться о павших.

Обоз продолжил путь в Аульшвайг. Четверо погибли, десять человек были ранены. Райнер ехал молча, словно не слышал нервную болтовню своих солдат после боя. Он узнал, куда пропадает золото Манфреда, но так и не понял, зачем его вывозят за границу. Впрочем, сам факт его существования был важнее. В этом несчастном ящике золота было столько, что его владелец мог бы считаться одним из богатейших людей Империи. А среди прочего груза таких ящиков было спрятано два. Две судьбы. Может статься, даже сам Карл-Франц не потратил бы столько за всю свою жизнь.

Райнер улыбнулся. Он не был жадным. Оба ящика были ему не нужны. Только один. Этого бы за глаза и за уши хватило, чтобы заплатить магу, который убрал бы яд из крови Черных сердец, — чтобы купить свободу.

Остался единственный вопрос: как завладеть ящиком?

7 ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Замок барона Каспара Жечки-Коломана возвышался над плодородной равниной Аульшвайг, словно волк, высматривающий курятник. Он был выстроен, чтобы охранять перевал от Империи, в те давние времена, когда с той стороны действительно можно было ожидать нашествия, — небольшая, но надежная крепость словно вырастала прямо из скал. Расстилающаяся внизу долина напоминала о том, какой могла бы быть Империя, если бы не долгие годы войны: изумрудная зелень полей незрелой пшеницы, сады с яблонями, грушами и грецкими орехами. Крошечные деревушки из камня и дранки примостились среди зеленых холмов, шпили сельских святилищ возвышались над соснами.

Барон Каспар был беспокойным молодым человеком, постарше Райнера, но по темпераменту — сущее дитя. Бледный, остролицый, с угольно-черными волосами и темными глазами, он крутился и ерзал на своем месте, пока продолжался роскошный обед, устроенный им в честь гостей в высоком, увешанном флагами банкетном зале холодного имения.

— Так, стало быть, генерал Гутцман в добром здравии? — спросил он, давя кинжалом горошины на вилке. Он говорил на языке Империи с мелодичным акцентом жителя гор.

— Более чем, милорд, — ответил Оппенгауэр, на миг перестав жевать. — А ваш брат князь Леопольд? Здоров ли он?

— О да, о да, лучше и быть не может. Впрочем, сюда, в эту глушь, доходит так мало вестей о моем брате и генерале Гутцмане. — Он ткнул мясо ножом явно сильнее, чем требовалось.

Оппенгауэр развел руками:

— Разве мы не здесь, милорд? Разве мы не привезли необходимый вам груз? Или я не передал сердечный привет от генерала?

— Верно, но никаких вестей. И никакого ответа.

Оппенгауэр кашлянул и покосился на Райнера:

— Давайте не будем портить отличный обед государственными вопросами, хорошо? Когда отпустим бедняг Бомма и Майерлинга к их людям, мы с вами сможем поговорить на любые темы.

Каспар поджал губы:

— Хорошо. Хорошо.

Но Райнер заметил, что барон нервно покачивал ногой под столом и дернул ею в последний момент.

Райнер ждал, что Оппенгауэр или Матиас начнут светскую беседу. Но те молчали, и он прочистил горло:

— Стало быть, барон, горное дело у вас поставлено хорошо?

Оппенгауэр и Матиас замерли, не донеся вилки до рта.

Каспар строго глянул на Райнера и фыркнул:

— Гм, да! Разумеется, работы продвигаются. Мы смогли нанять много людей и с привезенным вами оборудованием сможем еще больше расшириться. Горное дело — отличное лекарство от моей вынужденной праздности. С нетерпением жду возможности показать брату сталь, которую мы добываем.

Райнер с трудом сохранил невозмутимое выражение лица. Сталь в оловянном руднике. Уже интересно.

Когда обед подошел к концу, Матиас пригласил Райнера в кордегардию перекинуться в карты с ним и его людьми. Искушение малость постричь золотое руно с этих овечек было велико, но Райнер притворился, что устал и мается животом, и ушел к себе. Однако в своей комнате он просидел недолго.

Каспар и Оппенгауэр перенесли послеобеденную выпивку в библиотеку, вознамерившись обсудить «государственные дела» у камина. Райнер хотел послушать этот разговор и, как только ушел лакей, которому поручили показать Райнеру его комнату, вышел в коридор и направился вниз. Замок был почти безлюден. У Каспара не было ни жены, ни детей, здесь жило лишь несколько рыцарей, и те сейчас играли в карты с Матиасом, так что по дороге в библиотеку надо было разве что постараться не попасться на глаза нескольким слугам. Другое дело — как услышать, что происходит за толстой резной дубовой дверью.

Он прижал ухо к дверям, но различил лишь неясные голоса и потрескивание дров в камине. Вероятно, снаружи есть балкон, и можно попробовать оттуда. Он прокрался по коридору до следующей двери и прислушался. Огонь там явно также горел, но голосов не было, и он рискнул войти.

За железной каминной решеткой пылало пламя, и Райнеру на миг стало не по себе: а вдруг тут все же кто-то есть? Но многочисленные глаза, уставившиеся на него, принадлежали всего лишь охотничьим трофеям — здесь были олени, лоси, медведи, волки и кабаны.

Райнер отвесил им шутовской поклон и закрыл за собой дверь:

— И вам тоже, милостивые государи.

Он подошел к высоким окнам с бархатными шторами и открыл одно. Балкона не было, лишь железная решетка, чтобы не свалиться вниз головой со скалы, на которой стоял замок. Райнер высунул голову и посмотрел влево. В библиотеке были такие же окна. Возможно, человек, обладающий достаточной ловкостью и стальными нервами, и смог бы пробраться по узкому карнизу, проходящему под окнами, и приникнуть к решетке, но и тогда вряд бы что-либо услышал: окна были плотно закрыты, так как на улице было холодно, тяжелые гардины сдвинуты. И все же разговор шел такой, что Манфред отнюдь не отказался бы узнать его содержание. Райнер поглядел вниз с утеса на острые камни и содрогнулся.

Пожав плечами, чтобы унять дрожь, он перекинул ногу через ограждение. За спиной кто-то басисто расхохотался. Он дернулся и едва не упал, потом оглянулся. Он был готов поклясться, что смеялись в комнате. Смех повторился, и на этот раз он определил источник звука. Камин.

Райнер перекинул ногу обратно и закрыл окно, потом тихо подкрался к камину. Оттуда доносились приглушенные голоса. Он пригляделся и с удивлением понял, что сквозь огонь можно разглядеть библиотеку. Были видны нервно притопывающие ноги Каспара, сидящего в высоком кожаном кресле. Райнеру и раньше доводилось встречать такие камины, очень разумно устроенные, чтобы обогревать сразу два помещения, но в опутанном интригами Альтдорфе, где уединение ценилось чрезвычайно высоко, многие из них просто заложили.

— Но когда? — раздался голос Каспара. — Почему вы не скажете, когда?

Райнер приблизился к камину, насколько смог. Было жарко, очень жарко, и рев пламени почти заглушал все прочие звуки, но, затаив дыхание, он смог разобрать грохочущий ответ Оппенгауэра:

— Скоро, милорд. Мы только что завербовали последнюю партию людей, но потребуется некоторое время, чтобы их обучить и понять, насколько им близки наши цели.

— Но, проклятие, я уже готов! Я устал ждать! Гнить в глуши, покуда Леопольд восседает на троне! Подумайте, что мы могли бы сделать с этой страной, если бы у власти оказался по-настоящему проницательный человек! — Он ударил ладонью по ручке кресла.

— Это случится, — сказал Оппенгауэр. — Не бойтесь.

Райнер еще подался вперед: огонь почти заглушил слова обер-капитана. Щека Райнера горела, левый глаз пересох.

— Генерал хочет этого не меньше, чем вы, милорд. Вы знаете его историю. У него тоже масса неудовлетворенных амбиций. Подождите немного, и вы сбросите с трона своего инфантильного брата и воцаритесь сами. Когда вы станете правителем, а Гутцман займет пост главнокомандующего, Аульшвайг будет таким, каким вы хотите его видеть. Другие приграничные князья покорятся вашему могуществу, и вы объедините жителей Черных гор в одну великую нацию. Нацию, которая, возможно, сможет однажды посоперничать с самой Империей.

— Да, — закричал Каспар, — это моя судьба! Мы это сделаем! Но как скоро? Как скоро?

— Очень скоро, милорд, — сказал Оппенгауэр. — Очень скоро. Самое позднее, через два месяца.

— Два месяца! Целая вечность!

— Отнюдь нет. В следующем месяце, когда я привезу еще партию «груза», вы узнаете окончательный план генерала. А еще через месяц мы потихоньку двинем свои силы так, чтобы получилась ловушка с эффектом неожиданности.

Райнер отошел от камина, потирая горящее лицо. Так вот в чем дело. Если это правда, тогда у Манфреда действительно есть причина «убрать» Гутцмана. Сразу по возвращении в форт Райнер мог расправиться с генералом и исчезнуть из этих холодных гор. С другой стороны, существовали очень серьезные причины подождать. Золотые причины.

Пришло время поговорить со старыми товарищами.

8 ПЕТЛЯ МАНФРЕДА

Следующим вечером в шахтерском городке Брюнне Райнер вошел в веселое заведение мамаши Лейбкруг, он словно вернулся домой. Сам вид скудно освещенного помещения, по углам которого вырисовывались силуэты сбившихся в группы мужчин и женщин, запах горящего лампового масла и дешевых духов, смех проституток и грохот игральных костей были бальзамом для его души.

С тех пор как он покинул отчий дом, чтобы учиться в университете Альтдорфа, и до тех пор как нашествие Архаона не сделало жизнь простых граждан сущим адом и не ответить на зов чести казалось невозможным, Райнер дневал и ночевал в таких заведениях. Здесь он спорил с друзьями о философии, покуда голозадые девицы подавали им пиво с пирожками. Здесь он потерял невинность и приобрел горьковато-сладкий опыт любви, вожделения и утраты. В игральных комнатах он освоил свое любимое ремесло и платил за жилье и обучение деньгами, выигранными у деревенских простофиль. Он не посещал сии святые места столь давно, что при новом визите едва не пустил слезу.

Однако Франка замешкалась на пороге.

Райнер оглянулся.

— В чем дело, юный Франц? Они не кусаются… если специально не попросишь.

Взгляд Франки метался по темной комнате.

— Ты уверен, что нельзя было найти более подходящего места для встречи?

— Лучше не придумаешь, — ответил Райнер, обнимая ее за плечи. — Бордель — такое место, куда могут прийти военные любого ранга. Здесь можно купить уединение. Ну скажи, где еще в радиусе ста лиг такое возможно?

— Понимаю. И все же…

Райнер обернулся с веселым изумлением:

— Тебе никогда еще не приходилось бывать в борделе.

— Ну конечно, — с отвращением сказала Франка. — Я приличная женщина.

— Была. Теперь ты солдат. А солдаты и бордели подходят друг другу как… как меч и ножны.

— Какая пошлость.

— Радость моя, если убрать мою пошлось, от меня останется так мало!

Пересекая бар, они заметили за столом Павла, Халса и Джано, погруженных в беседу. Он помахал, они встали и подошли.

— Эй, трактирщик! — крикнул Райнер. — Отдельную комнату для нас с ребятами.

— Разумеется, сударь. Вам предоставить компанию?

— Нет-нет. Только бутылку вина для меня и пива для остальных. Вдосталь.

— Хорошо, сударь. Пожалуйста, следуйте за Гретель.

Служанка провела их по узкому коридору в тесное помещение с круглым столом посредине и засаленными гобеленами на голых деревянных стенах, сквозь щели в которых гулял ветер. Две масляные лампы больше коптили, чем светили, так что у всех начали слезиться глаза. Но жаровня для колбасок, стоящая на столе, согревала комнату. Садясь, Джано все еще продолжал спорить с Павлом и Халсом:

— Крысолюди. Унюхал их, да.

Павел вздохнул:

— Крысолюдей не бывает, парень.

— Там что-то есть, — сказал Халс. — Точно. Многие ребята видели, как движутся тени, а там вроде никого быть не должно. А те, кто дежурил на кладбище, говорят, по ночам земля трясется под ногами.

— Вот! — сказал Джано. — Крысолюди! Мы должны бороться!

— Тише, парни, — поднял руки Райнер. — Неважно, что это, и, если повезет, бороться нам не придется. При благоприятном исходе прокантуемся тут месяц и двинем в Альтдорф, и не налегке, а с добычей, чтобы купить себе свободу и раз и навсегда избавиться от Манфреда и его интриг.

Все обернулись к нему.

— Как это? — удивился Халс.

— Ты поэтому не пригласил остальных? — поинтересовался Павел.

— Да. Думаю, я наконец нашел путь к спасению. — Он подался вперед. — Вот такой. Гутцман собирается дезертировать в Аульшвайг и помочь барону Каспару узурпировать трон, самому став главнокомандующим его армии.

— Нехило, — рассмеялся Халс. — Может, хоть это научит Альтдорф держать своих умников под присмотром, а?

Павел кивнул:

— Так и знал, что-то такое вылезет.

Райнер продолжал:

— Важно то, что он финансирует армию Каспара посредством регулярных поставок золота. — Он обернулся к Павлу. — Я вчера эскортировал такой обоз в Аульшвайг, его груз был замаскирован под оборудование для шахт. В следующем месяце они опять повезут «лопаты», которые при хорошем раскладе достанутся нам.

Все уставились на него.

Джано ухмыльнулся:

— Хорош план, а? Мне нравится!

— Ага, — поддержал Халс, — мне тоже!

— Наконец освободимся от Манфредовой петли, — сказал Павел.

— Но сможем ли мы это сделать? — спросила Франка.

— Ну, потребуются определенные усилия, это уж точно. Просто схватить и убежать не получится. Придется закончить работу, которую нам поручил Манфред, а то он убьет нас, прежде чем мы сможем найти кого-то, кто за золото избавит нас от яда. Надо будет вернуться в Альтдорф и сделать вид… — Он помолчал. Павел и Халс заметно приуныли. — Что-нибудь не так?

— Так мы убьем Гутцмана? — медленно спросил Павел.

— Ага. Придется.

Халс поморщился:

— Он хороший человек, капитан.

Райнер заморгал:

— Вас он тоже покорил, да? Он намерен предать Империю.

— Будто мы не собираемся сделать то же самое, — вставил Павел.

— Мы просто хотим спасти свои жизни. Гутцман оставит нашу границу без охраны и прихватит с собой весь гарнизон.

— Ты заговорил прям как Манфред, — буркнул Халс.

— Да нет же, — вздохнул Райнер. — Слушай, я согласен. Гутцман лучше многих. Он любит своих людей, они любят его. Но стоит ли он того, чтобы за него умереть? Иного выбора, понимаешь, не предвидится. Если мы не избавимся от Гутцмана, Манфред убьет нас. Одно из двух.

Павел и Халс все еще пребывали в нерешительности. Даже Джано как-то помрачнел.

Франка нахмурилась и обдумывала перспективы.

— А что если яда не существует? Если его придумали, чтобы держать нас под контролем?

Райнер кивнул:

— Ну да, я тоже думал об этом, такое вовсе не исключено. Но поскольку мы не знаем наверняка, придется действовать исходя из того, что он все же существует, так?

— Должен же быть способ убраться отсюда, не убивая Гутцмана, — сказал Халс, покусывая губу. — Ты умник, капитан. Самый умный человек, какого я знаю. Пока что ты вытаскивал нас изо всех передряг, верно же?

— Ага, капитан, — оживился Павел. — Ты что-нибудь придумаешь. Как всегда! Должен же быть способ, да?

— Ребята, ребята, может, я и умный, но я не волшебник. Я не могу вот так просто пожелать, чтобы все утряслось. Я…

В дверь постучали.

— Капитан Райнер, вы здесь?

Все застыли на месте, схватившись за кинжалы. Дверь открылась. Это был Карел. У него за спиной стояли Черные сердца второго созыва.

9 КТО ТАМ?

Абель выглянул из-за плеча Карела.

— Видите? Я же говорил, что они куда-то улизнули вместе? Они что-то скрывают от вас, капрал.

Карел вошел в комнату, сопровождающие тут же окружили его.

— Что это значит, капитан? — Он выглядел уязвленным. — Какова цель этой встречи?

Райнер нахмурился.

— Понятия не имею, с чего это вас волнует, как мы проводим часы досуга, но, если вам так интересно, мы тут предаемся воспоминаниям о былых временах.

— Без нас? — с обвинением в голосе спросил Абель.

Райнер уничтожающе посмотрел на него.

— Насколько я помню, в былые времена тебя с нами не было, Хальстиг.

Кто-то усмехнулся.

Райнер обвел рукой стол:

— Нас пятерых связывают узы, закаленные в боях и скрепленные кровью. Вам кажется странным, что нам иногда хочется пообщаться?

Даг сердито оттолкнул Абеля:

— Говорил же тебе: не дури! Капитан что надо, он не будет проворачивать делишки у нас за спиной.

— Тише, Мюллер, — сказал Карел. Он склонил голову перед Райнером. — Простите, капитан. Квартирмейстер Хальстиг сказал, что видел вас и остальных и вы как-то подозрительно куда-то потихоньку собрались. Теперь ясно, что он преувеличивал.

— Да подозрительно оно, подозрительно, — настаивал Абель. — Нам-то не сказали.

— А с чего им говорить, парень? — Герг положил тяжелую руку Абелю на плечо. — Мы не обязаны их караулить. Оставь. Потрепаться про минувшие битвы — право каждого солдата.

Абель пожал плечами и уставился в землю.

— Ладно. Пусть будет так.

— Не переживай, Хальстиг, — сказал Райнер. — Я тебя не виню. Нам всем не нравится создавшееся положение. Гутцман прознает — смерть. Обманем Манфреда — смерть. Новые напарники и стопроцентный жулик за старшего. Неудивительно, что все подозревают друг друга, но если мы передеремся между собой, то проиграем. — Райнер откинулся на спинку стула. — Лично я хотел бы выйти из этой истории живым, а это возможно, только если мы будем держаться вместе. Согласны?

Он вопросительно оглядел всех.

Товарищи одобрительно хмыкнули, но было видно, что у кого-то ещеостаются сомнения.

Райнер кивнул и подался вперед:

— Хорошо. А теперь, раз мы договорились и к тому же оказались все вместе, поделюсь с вами новостью.

Все глаза пристально уставились на него.

— Кому-то из вас это не понравится, но у меня есть нужные Манфреду доказательства того, что Гутцман планирует покинуть Империю со своими людьми. А это значит, что мы должны его убить.

Новички восприняли это молча, но Райнер заметил, что они переглядываются, а Халс уставился в стол и сжал кулаки.

— Знаю, — предложил Райнер, — он отличный командир, но он предатель. Он планирует помочь барону Каспару из Аульшвайга лишить трона брата, князя Леопольда, и принять командование его армией.

У Карела отвисла челюсть.

— Священный молот Зигмара!

Райнер кивнул:

— Так что у нас есть работа.

— Грязная работа, — буркнул Халс.

— Да, — строго глянул на него Райнер. — Работа для Черных сердец, если быть точным. Но не переживайте, синекуру у вас прямо сейчас никто не отнимет. Понадобится некоторое время, чтобы понять, как, что и когда делать. Все должно выглядеть как несчастный случай, и если что-то пойдет наперекосяк, лично я бы предпочел иметь возможность смыться. Так что начнем самое меньшее через месяц.

Райнер снова откинулся на спинку стула:

— А пока продолжайте высматривать и прислушиваться. Я хочу больше узнать о том, кто кого ненавидит, кто с кем водится — вероятно, в этом и заключена разгадка нашей проблемы. При возможности сообщайте мне и будьте готовы действовать. А сегодня… — он встал, ухмыльнулся и порылся в висящем на поясе мешочке. — У меня еще кое-что осталось из денег, выданных Манфредом на дорогу, а мы, понимаете, в увеселительном заведении. — Он бросил каждому по золотой монете. — Давайте жить, пока можем. Наслаждайтесь вечером, ребята. За мной дело точно не станет.

Они с усмешкой ловили монеты. Йерген поймал свою с каменным лицом и направился к выходу, пока остальные наперебой благодарили Райнера и отпускали не вполне приличные шутки.

Когда все потянулись к выходу, Райнер положил руку на плечо Франки.

— Тут мы могли бы побыть одни. По-настоящему.

— С какой целью, кроме очевидной?

— Ну, просто побыть вместе, спокойно пообщаться. Поговорить, подержаться за руки…

— Воспользоваться моей слабостью, — покривилась Франка.

— Радость моя, клянусь…

— Нет. Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать. Не хочу разочаровываться в тебе.

Райнер вздохнул:

— Значит, не останешься?

Франка помялась и тоже вздохнула:

— Знаю, я дура, но… останусь.

Райнер на миг прижал ее к себе.

— Что, уже началось? — спросила она, со смехом отстраняя его.

— Нет, что ты, просто я рад. — Он покосился на дверь и склонился к девушке: — Вот что мы будем делать.

Выпив с остальными в баре, Райнер подошел к мамаше Лейбкруг и заказал девицу, как до него сделали Абель и Халс. Но, в отличие от них, он привел девушку наверх и тут же отпустил, дав щедрые чаевые и сообщив, что у него тут тайное свидание и на самом деле нужна только комната. Девушка с радостью получила двойную оплату и согласилась посидеть наверху некоторое время, чтобы все подумали, что она все еще с Райнером.

Буквально через несколько секунд в дверь постучали. Райнер открыл осторожно, но, когда увидел, что там Франка, причем одна, увлек ее внутрь и обнял. Они обменялись поцелуем, но Франка со вздохом отстранилась и поправила колет.

— Так что, — она кашлянула, — поговорим?

— Гм, да, разумеется. — Райнер повернулся и хлопнул по безвкусно украшенной лентами кровати. Как и вся мебель, она была слишком велика и аляповата для крохотной жалкой комнатушки: вычурное кресло, немыслимой формы гнутый туалетный столик в облезлой позолоте, тяжелые портьеры на хлипких окнах, не закрывающийся от обилия одежды шкаф.

Франка, похоже, не была настроена садиться. Она нервно расхаживала по комнате, разглядывая легкомысленную обстановку. На болванку был нахлобучен белокурый парик, она рассеянно его погладила.

— И о чем будем говорить? — спросил наконец Райнер.

Франка пожала плечами и хихикнула:

— Странно, правда? Можем свободно поговорить — и не знаем, с чего начать.

Райнер сунул подушку под голову.

— А все потому, что ты запретила мне мою любимую тему.

Франка рассмеялась и стащила парик с болванки.

— Обольщение? Ты настолько ограничен? — Она села за туалетный столик, опустила голову, надела парик и убрала локоны назад. — А еще светский человек, называется. — Она обернулась, глядя на него сквозь белокурые пряди. — Давай. Поговорим о поэзии, искусстве. Или… что ты там изучал в университете? Литературу?

Райнер смотрел на нее разинув рот.

— Ты… ты прекрасна.

— Неужто? — Франка через плечо посмотрела в зеркало, потрескавшееся, с облезлой амальгамой, и поправила парик. — Теперь это кажется мне странным. Я так привыкла жить как мальчишка. — Она посмотрела на его отражение. — Такой я тебе больше нравлюсь?

— Больше? — Райнер заморгал, не в силах отвести глаза. — Ну не то чтобы больше, просто ты другая. — Он поднялся, чтобы лучше разглядеть. — И это здорово.

Франка порылась в косметических принадлежностях проститутки, нашла румяна и нанесла на щеки, потом накрасила губы. Она посмотрела на свое отражение из-под опущенных ресниц.

— Да ну тебя. Я-то думала, ты произнесешь речь о литературе.

Райнер сглотнул.

— До чего ты ушлая девчонка. Говоришь мне, что нам нельзя прикасаться друг к другу, что ты слаба и я не должен тебя искушать, но сама искушаешь меня! Намеренно!

Франка потупилась и зарделась под слоем румян.

— Наверное, да. Прости. Дело в том… ну, я давно уже выгляжу иначе. Отвыкла флиртовать и прихорашиваться. — Она подняла глаза. — И вот, пожалуйста, устоять невозможно.

Райнер облизнул губы.

— В самом деле, невозможно. Примерь какое-нибудь платье.

Франка подняла бровь:

— И ты еще говоришь, что я тебя провоцирую?

— Наплевать. Я хочу посмотреть.

Франка улыбнулась:

— Ты уверен, что это не подействует как красная тряпка на быка? Ты точно не потеряешь голову?

— Я… я буду вести себя как настоящий джентльмен.

Франка рассмеялась и встала.

— Это уже интересно. В жизни ни одного не встречала.

Она направилась к шкафу, порылась в платьях и выбрала одно темно-зеленое, явно не первой свежести и слегка пообтрепанное, но хорошего покроя, потом достала его, расшнуровала на спине и попыталась натянуть через голову.

— Помоги, — попросила она с приглушенным смехом.

Райнер вскочил с кровати и принялся за дело.

— Миледи привыкла к услугам горничной?

— Миледи привыкла к штанам и куртке. — Голова Франки показалась снаружи. — Ну, и забыла, что и как. — Парик у нее съехал набекрень. Она поправила его и натянула платье до конца.

Райнер расхохотался:

— А мне, боюсь, чаще приходилось раздевать женщин, чем одевать их.

Улыбка медленно сползла с лица Франки.

— Незачем было говорить это.

Сердце Райнера дрогнуло. Он опустился на одно колено и взял ее за руку:

— Леди, простите меня. Вы же видите, я смущен не меньше вас. Я забываю, с кем говорю, — с Францем или Франкой. Больше не буду об этом.

Он поцеловал ее пальцы.

Франка рассмеялась и растрепала ему волосы.

— Забудьте, капитан. Я не питаю иллюзий относительно вашего прошлого и люблю вас не за добродетели. А теперь встаньте и скажите, как я вам.

Райнер поднялся и отошел. Образ был далеко не идеален: над низким вырезом платья были видны куртка и мужская рубашка. Но во всех прочих отношениях Франка была просто сногсшибательной женщиной.

Райнер снова приблизился и обхватил ее за талию.

— Ты прекрасна. До невозможности. Когда мы освободимся от оков, я куплю тебе сотню таких платьев, одно лучше другого.

Франка хихикнула и ткнулась лицом ему в грудь.

— Сто платьев? Вот уж не хватало забот. Я так привыкла к штанам.

Райнер сорвал с нее парик и поцеловал в шею.

— И я привык. Мне нравится знать, что под ними женщина. Нравится знать твою тайну.

Франка замурлыкала:

— Правда?

— Правда. Честно, это сводит меня с ума!

Райнер прижал ее к себе, их губы встретились, потом языки. Руки Франки пробежали по его спине.

Со стороны окна послышался скрежет. Они отпрянули друг от друга, испугавшись, что за ними следят. Сердце Райнера яростно колотилось. Если их поймают, будет трудно объясниться.

— Кто там? — спросила Франка.

Райнер приблизился, держась за кинжал.

— Никого не видно. Мышь, наверное. — Он обернулся к Франке. — На чем мы остановились?

Она печально улыбнулась:

— На том, что не следовало приходить сюда и…

Окно распахнулось, шторы рухнули на пол, и какие-то фигуры в темных плащах, с мешками на головах прыгнули внутрь с нечеловеческой ловкостью. Их было по меньшей мере шесть, но двигались они так стремительно, что Райнеру было трудно сосчитать.

— Что такое? — закричал Райнер, отступая и вытаскивая меч и кинжал.

Франка тоже потянулась к оружию, но платье мешало. Она в отчаянии теребила тяжелую ткань. Незваные гости окружили ее и схватили за руки и за ноги, полностью проигнорировав Райнера.

— Райнер! — крикнула она.

— Пустите ее!

Райнер пнул одного и схватил другого за шиворот. Это были некрупные люди, не выше Франки, и Райнер сам удивился, как легко их бить и швырять через всю комнату. Но еще больше он удивился тому, как лихо они вскакивали, словно и вовсе не падали, и атаковали его с каким-то звериным урчанием.

Франка огрела одного болванкой из-под парика и дала другому ногой по голове. Тот упал, опрокинул стул и грохнулся на пол, но оставшиеся двое волокли ее к окну.

— Райнер, помоги!

— Пытаюсь…

На Райнера налетели те двое, которых он сбил с ног, и еще один, кинжалы в их маленьких руках напоминали когти. Он отчаянно отбивался, блокируя молниеносно следующие друг за другом удары. И запах нападающих уже сам по себе действовал как оружие. Это была невыносимая вонь, вероятно, от грязных меховых курток, которые были надеты под плащами.

Райнер попятился, его несколько неглубоких ран кровоточили, он споткнулся об оставленный у двери ночной горшок и пнул посудину в сторону нападающих. Те пригнулись, и оловянный горшок разнес зеркало вдребезги. На пол посыпались осколки стекла.

Одна из фигур в плаще обернулась на шум, и Райнер пронзил ее насквозь. Человек упал с шипением. Остальные лишь пуще прежнего накинулись на Райнера. При каждом ударе его сабля звенела, словно колокол.

— Нет, паршивцы вы мелкие! — кричала Франка. — Пустите!

Райнер рискнул оглянуться на нее и увидел, что трое пытаются вытащить ее через окно. Она схватила одного за маску из мешковины и стянула так, что прорези для глаз оказались сбоку головы. Тот, лишившись возможности видеть, выпустил ее и принялся хвататься за мешок.

— Франка!

Райнер швырнул кинжал как раз в тот момент, когда она подняла глаза. Кинжал попал в оконную раму совсем близко от девушки. Благодарно глянув на Райнера, она схватила его и принялась разить наобум тех, кто ее держал. Те падали, тонко вскрикивая.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ввалился Халс, раздетый до пояса и с кинжалом.

— Что тут за шум? — проревел он.

Абель и еще несколько полураздетых клиентов борделя стояли у него за спиной, из-за них выглядывали девицы.

Человек в плаще бросился на пикинера, и тот встал в оборону. Райнер, сражаясь, крикнул людям в коридоре:

— Быстрее! Остановите их! Они уносят…

Голос его дрогнул, когда он вспомнил, кого именно уносят нападающие и как она выглядит. И словно в подтверждение своих страхов, он увидел Халса, вытаращившегося на Франку, одетую в платье. Он едва не схлопотал кривой кинжал в живот, прежде чем пришел в себя и снова смог действовать.

В комнату больше никто не вошел. Абель подался назад с широко раскрытыми глазами.

— Я… я буду защищать женщин!

Но, похоже, трое обороняющихся не нуждались в помощи. Халс кулаком свалил одного человека на землю. Райнер добавил хорошо рассчитанный удар сапогом, и они уже было рванулись за теми, что пытались утащить Франку, когда один из незнакомцев обернулся, достал что-то из рукава и бросил на землю.

Райнер едва успел это заметить, и маленький стеклянный шарик упал на голые доски. Над осколками поднялись клубы густого дыма, и комнату заполнило едкое непроницаемое облако, от которого сильно першило в горле и слезились глаза.

Райнер быстро прикрыл лицо рукой. Без толку. Со стороны окна послышалась какая-то возня.

— Они уходят!

Райнер слепо рванулся вперед.

— А ну, назад, паршивцы малахольные! — закашлялся Халс.

Но тут в коридоре кто-то пронзительно крикнул, и Халс так резко остановился, что Райнер в него врезался.

— Моя девчонка! — кричал пикинер. — Они схватили Григу!

Он вылетел из дверей. Райнер кинулся следом.

— Франц! Быстро! — прокричал он через плечо. — Я хочу поговорить с одним из этих убийц.

— Я буду защищать женщин, — снова сказал Абель, когда они пробегали мимо него.

Райнер и Халс ворвались в другой обшарпанный будуар, но слишком поздно. Окно было распахнуто, занавески с оборочками трепал ветер, смятая постель была пуста. Услышав, что кто-то пробирается по крыше, Райнер поднял глаза.

— Халс, вы с Абелем отправляйтесь наверх, а мы с Францем… — Он запнулся. Франки с ними не было. Ох. Но, разумеется, нет, она же все еще в платье и не посмела бы присоединиться к ним. Если только…

Райнер сглотнул.

Он помчался обратно по коридору, охваченный ужасом.

— Франка! Франка!

Халс двинулся за ним, и вместе они вбежали в комнату Райнера. Дым рассеялся достаточно, чтобы разглядеть, что комната пуста, за исключением трупа одного из загадочных пришельцев. Франки не было.

— Зигмар, — прошипел Халс, — глянь на его руки!

Райнер подскочил к окну. То, что он поначалу принял за меховую куртку, было просто мехом, покрывающим руки с длинными чешуйчатыми пальцами. Но даже эта вопиющая странность не могла отвлечь Райнера от поисков Франки. На подоконнике болтался клок темно-зеленого бархата, зацепившийся за гвоздь. Он высунул голову из окна.

— Франка!

Ответа не последовало. Он выбрался на обшитую дранкой крышу, над которой поднимался второй ярус, и попробовал подтянуться на руках.

— И кто такая эта Франка? — буркнул Халс, следуя за ним.

— Я имел в виду, Франц, — сказал Райнер и тут же пожалел о своих словах. Надо было сказать, что так зовут его девицу и что он боится, что ее увели. А теперь Халс невольно свяжет имена Франки и Франца между собой и сделает нежелательные выводы. Но было слишком поздно брать слова обратно.

Он взобрался на кровлю, обшитую кедровыми досками, и по крутому скату долез до самого верха.

— Франц!

Людей в плащах нигде не было, впрочем, как Франки и девицы Халса. Он обернулся, вглядываясь в кровли Брюнна там внизу.

— Капитан… — сказал Халс, с трудом карабкаясь по стене.

— Вон там!

Скопление теней скользнуло за угол в нескольких кварталах от них. В центре Райнер различил светлый блик плоти. Он спрыгнул на крышу первого яруса, поскользнулся и поехал вниз, подпрыгивая на досках, потом сорвался с края и рухнул на пирамиду бочонков с лучшим аверхеймским элем. С нее он тоже соскользнул, тяжело дыша и постанывая, и в итоге сел в ледяную лужу — он надеялся, что это вода.

Рядом плюхнулся Халс, у него это получилось несколько ловчее.

— Капитан…

Райнер встал, пошатываясь.

— Некогда. Мы не должны дать им уйти.

Он побежал по улице пригнувшись, хватаясь за отбитые ребра и хромая. У входа в бордель они наткнулись на выбегающих на улицу мужчин и девиц. Среди них были Павел, Джано, Даг, Абель и Герг, не хватало только Йергена и Карела.

Райнер махнул им.

— За нами, ребята! У них Фра… Франц!

Райнер припустил так, как только позволяло его дыхание, рядом с ним — Халс. Они направились туда, куда ушли крысолюди.

На бегу Халс смущенно закашлялся:

— Э-э… капитан…

— Знаю, Халс. Знаю. — Райнер отчаянно соображал. — Знаю, на что это похоже, но, честно говоря, на самом деле все было совсем не так. Видишь ли… мы хотели подшутить над Карелом. Бедняга. Не думаю, что у него когда-либо была женщина, ну, мы с Францем подумали, что будет забавно немного позлить его. Франц, видишь ли, оделся как женщина и… должен был делать ему авансы, а потом, когда Карел как следует заведется, снять парик, и тогда мы посмотрели бы, какие оттенки багрового может приобрести лицо юного Карела. Правда, смешно?

— Ага, — уныло сказал Халс. — А ты тоже собирался переодеться?

— Что? Разумеется, нет. Кто в здравом уме примет меня за женщину?

Халс кивнул, лицо его ровно ничего не выражало.

— Тогда, может, губы вытрешь? Они все в помаде.

10 ЭТО БЫЛИ НЕ ЛЮДИ!

Райнер и его товарищи не обнаружили никаких следов Франки, девицы Хаса и людей в плащах, хоть и обшарили весь Брюнн. Похитители и их добыча как сквозь землю провалились. Что еще более странно, когда компания вернулась в бордель выяснить, не видел ли что-нибудь кто-то еще, оказалось, что труп с мохнатыми лапами бесследно исчез, хотя девицы и их клиенты постоянно входили и выходили из комнаты. То, что вся эта история не была чьим-то лихорадочным бредом, доказывал лишь маленький стеклянный шарик, который Райнер обнаружил под стулом. Он был точно такой же, как и тот, что наполнил комнату дымом, только целый, и внутри него клубилось что-то темно-зеленое. Райнер сунул его в карман. В сочетании с воспоминанием о когтистой лапе он пробудил мысли о прочитанном в запретных книгах из университетской библиотеки.

Он покинул бордель и присоединился к товарищам, собравшимся в кружок у входа.

— Надо немедленно вернуться в форт, — сказал он. — Я собираюсь рассказать Гутцману о похищении Франца и новых сведениях, которые у нас есть относительно исчезновения людей.

Райнеру было яснее ясного, что Абель уже сообщил всем, что он увидел, когда они с Халсом ворвались в комнату, где он, Райнер, сидел с Франкой: все старались не смотреть ему в глаза и отвечали каким-то невнятным ворчанием.

По пути в форт Райнер мысленно проклинал все на свете. Трагедия, удачно дополненная глупостью. Именно тогда, когда они были ему так нужны, когда жизнь одного из них в смертельной опасности, его люди стали подозрительны и уже чуть ли не на грани бунта. Хуже всего то, что, если бы он мог сказать им правду, все бы наладилось, по крайней мере с ним. А вот Франке пришлось бы худо. Только Райнер и Манфред знали, что на самом деле это девушка. Если еще кто-то пронюхает, польза от нее как от солдата окажется под вопросом, граф может и избавиться от нее. А что будет с ее товарищами? Франка любила Халса, Павла и Джано как братьев. Если они отвернутся от нее, это разобьет ей сердце.

По возвращении в лагерь Райнер объявил, что ему срочно надо видеть Гутцмана, но генерал спал, и Райнера погнали по инстанциям: сначала пришлось рассказать все капитану Фортмундеру, потом обер-капитану Оппенгауэру, причем они просто отмахнулись бы от него, если бы не свидетельства товарищей и не странный стеклянный шарик. Наконец, с великой неохотой, его привели к командиру Шедеру, заспанному и сердитому.

— Что за срочность такая заставила тебя поднять меня с постели среди ночи? — спросил командир, усаживаясь в халате за письменный стол. Фортмундер и Оппенгауэр стояли по обе стороны от него, и Райнер занервничал.

— Милорд, — поклонился он, — простите, но похищен солдат, и, боюсь, в этом замешаны совсем не люди, форту и Империи может угрожать опасность.

Шедер ущипнул себя за переносицу и устало махнул рукой.

— Очень хорошо, капитан, рассказывайте.

Райнер щелкнул каблуками.

— Спасибо, командир. Э-э… вечером мы с товарищами, с нами был мой денщик Франц, развлекались в Брюнне…

— То есть пили и шлялись по девицам.

— Вообще-то я был с барышней, командир, — сказал Райнер. — Но, прежде чем… э-э… что-либо успело произойти, окно распахнулось, и на нас напали люди в масках и плащах. Мой денщик Франц примчался на крик и вместе со мной вступил с ними в бой. Сбежались другие и попытались нам помочь, и мы уже даже были близки к победе, но тут эти типы бросили что-то вроде гранаты, и мы чуть не задохнулись в густом дыму.

Райнеру показалось, что Шедер при этих словах нахмурился, но если что-то и было, то исчезло, прежде чем он смог убедиться в своей правоте.

— Когда дым рассеялся, эти люди исчезли вместе с Францем. — Райнер кашлянул. — Еще пропала одна из дам.

— Ужас какой, — произнес Шедер, хотя расстроенным не выглядел. — И как, скажите, похищение в борделе угрожает Империи?

— Я уже почти добрался до этого, сударь, — быстро сказал Райнер. — В бою один из людей в масках был убит, и я с изумлением увидел, что у него вместо рук когтистые лапы. Ну, как у крысы. И выше кистей…

— Крыса? — хмыкнул Шедер. — Вы сказали — крыса? Ростом с человека?

— Малость пониже, сударь. Он…

— Хотите сказать, на вас напали эти… как там их кличут старухи? Крысиный народ? Ожившие бабушкины сказки, да? — Он гневно посмотрел на Оппенгауэра и Фортмундера. — А вы о чем думали, когда шли ко мне с этой ерундой? Совсем с ума посходили!

— Его рассказ подтвердили еще несколько человек, командир, — сказал Оппенгауэр. — И у него есть доказательство.

— Доказательство? Что за доказательство?

Что-то в голосе командира заставило Райнера поколебаться, доставать ли шарик из кармана, но что поделаешь, без него Шедера не убедить. Райнер вынул шарик и положил его на стол.

— Что это? — командир с неохотой взял странный предмет.

— Одна из дымовых гранат, милорд. Крысолюди бросили один такой на пол, он разбился, и комнату затянуло дымом.

Шедер нахмурился.

— Это — граната? — Он покосился на Оппенгауэра. — Вы позволили ему убедить вас, что это граната? Эта побрякушка с платья шлюхи? — Он положил шарик на стопку пергамента. — Ну, может, пресс-папье.

— Командир, — сказал Райнер, уже начиная сердиться, — я сам сражался с ними, и это не люди!

— А откуда ты знаешь? Ты что, заглядывал им под маски? Было же тело, так? Почему же ты показываешь мне вместо него эту фигню?

— Э-э… — Райнер вспыхнул. — Мы оставили тело, когда погнались за остальными, которые уводили Франца, а потом вернулись в бордель, и оно… оно исчезло.

— Исчезло?

— Да, сударь.

Шедер немного помолчал. Казалось, что он успокоился. И вдруг он громко презрительно расхохотался, аж до слез, а потом, придя в себя, отмахнулся от Райнера:

— Идите проспитесь, капрал.

Райнер весь подобрался:

— Вы не верите мне, сударь?

Он был вне себя от возмущения.

— Верю, что ты — один из тех шельмецов, которые умудряются залить глаза и при этом каким-то чудом казаться трезвыми.

— Командир, я говорю…

— Нет, уверен, что-то случилось — драка, возможно, даже похищение. Вы же явно ранены. Но с тем же успехом вы могли подраться с собственным отражением в зеркале у какой-нибудь девки и порезаться о стекло. В любом случае я не намерен привлекать имперские силы для спасения денщика какого-то альтдорфского щеголя, пусть даже он безупречно чистит сапоги. Если парнишка к утру не найдется, я прикажу поискать его в канавах Брюнна, но до тех пор пойду спать, чего и вам советую.

Райнер сжал кулаки.

— Командир, не думаю, что это угроза, которой стоит пренебречь. Я требую, чтобы меня допустили к генералу Гутцману. Я требую права объясниться с ним.

— Что, вы требуете? Еще раз потребуете — получите неделю карцера за нарушение субординации. А теперь спать, сударь. С меня довольно. — Он обратился к Фортмундеру и Оппенгауэру: — А вы в следующий раз подумайте дважды, прежде чем будить меня из-за подобной ерунды.

— Есть, командир, — отсалютовал Оппенгауэр. — Благодарю вас, сударь.

Они вышли, Райнер — посередине. В дверях Оппенгауэр сочувственно пожал плечами:

— Я верю тебе, парень.

Той ночью Райнер не спал. Единственное, чего он хотел, это отправиться на поиски Франки, но искать в темноте было бесполезно, тем более одному, и в особенности если Франку уволокли туда, куда он думал. Когда наконец рассвело, он снова обратился к Шедеру за разрешением присоединиться к поисковой группе, которую тот выслал, но Шедер отказал, велев Райнеру оставить поиски для тех, кто хорошо знает город и перевал.

Райнер не мог оставить все как есть. Люди Шедера Франку не найдут. Они просто будут не там искать. А раз так, прекрасно понимая, что для миссии, порученной Манфредом, это, мягко говоря, не полезно, он не отправился рапортовать к Фортмундеру, а через Халса передал остальным просьбу собраться за плацем, где в первый день они смотрели состязания. Понятно, такое пренебрежение обязанностями не могло пройти незамеченным, но в противном случае Франка оказалась бы брошенной на произвол судьбы.

Все потихоньку подтянулись, по одному или по двое, и Райнер понял, что попал в беду. Вчерашние подозрения не улетучились, напротив, ситуация явно усугубилась. Лица у всех были мрачные. Даже Карел выглядел озабоченным.

— Вот, — сказал Райнер, когда все собрались в тени навеса. — Я все обдумал и знаю, куда уволокли Франца. — Он указал на Джано. — Как мы ни пинали нашего тильянского друга за то, что ему везде мерещатся крысолюди, думаю, на этот раз он оказался прав. Халс и Абель, вы вчера в борделе видели убитого. Не вижу смысла отрицать, кем он был. А вы?

Абель промолчал.

Халс пожал плечами:

— Теперь уж и не знаю, что я видел.

Райнер застонал. Это не предвещало ничего хорошего.

— А как же стеклянный шарик? Во всех сказках, какие мне доводилось слышать, крысолюди используют странное оружие. А рассказы шахтеров о пропавших людях? А их запах, который Джано учуял в тоннелях?

Глаза Джано загорелись.

— Теперь ты веришь!

— Я уж и не знаю, во что верить, может, то крысолюди или еще какая жуть, думаю, в шахтах кто-то есть, и предлагаю спуститься туда и поискать Франца.

Воцарилась тишина, которую нарушил Абель:

— Поискать твоего любовника, да?

Райнер вскинул голову.

— Что ты сказал?

— Заткнись, урод, — прорычал Халс.

— Ты наговариваешь на капитана, — угрожающе проговорил Даг.

Карел гневно воззрился на него:

— Вы забываетесь, квартирмейстер.

Абель словно глазам своим не верил.

— Вы все еще верны этому… этому извращенцу? Как вы можете доверять ему, если он все это время скрывал от вас свою истинную натуру?

Черные сердца смотрели в пол, испытывая некоторую неловкость.

Абель продолжал издеваться:

— Вы вчера видели его — у него рот был в помаде. Все мы видели. Он целовался с этим мальчишкой.

— Довольно, Хальстиг! — закричал Карел. Он умоляюще посмотрел на Райнера. — Капитан, скажите ему, что он ошибается!

Павел немного помялся.

— Капитан — хороший вожак. Он вел нас куда надо.

— Разве? — спросил Абель. — Тебе что, нравится, когда по твоим венами течет яд? Нравится плясать под дудку какого-то ушлого поганца? Кто тебя до такого довел?

Повисла напряженная тишина.

— Слушайте, — начал Райнер, но Абель снова перебил его:

— И сейчас он явно ведет вас не туда, он же думает не головой, а отростком и тащит нас в какую-то грязную дыру, из которой мы, скорее всего, уже не выберемся. Ради нашей миссии? Для того чтобы быстрее вернуться домой? Нет, это не имеет ни малейшего отношения к тому, ради чего мы здесь. Он боится за жизнь своего драгоценного наложника и ради этого поведет нас на смерть.

— Довольно! — рявкнул Райнер. — Не буду терять время на объяснения и оправдания. Я боюсь за Франца, как боялся бы за любого из вас. — Он покосился на Абеля. — Даже за тебя, квартирмейстер. И я хочу найти его, пока он не погиб. И любого из вас искал бы. — Райнер пожал плечами. — Я не буду приказывать вам — я никогда вам не приказывал. Но я пойду туда, согласитесь вы последовать за мной или нет. — Он встал и перебросил через плечо связку факелов. — Кто со мной?

— Я, — сразу откликнулся Джано. — Всю жизнь хочу биться с крысами.

Он подошел к Райнеру.

Остальные не двинулись с места. Райнер обвел взглядом всех по очереди. Они опустили головы. Он вздохнул. Что новички пойдут за ним, он и не ждал, они не бились с ним в утробе Срединных гор, не стояли насмерть против Проклятия Валнира и безумной армии Альбрехта. Но когда Халс и Павел отвели глаза, ему показалось, что какой-то великан сокрушил могучей рукой его сердце.

— Простите, капитан, — сказал Герт.

Даг что-то пробормотал себе под нос.

Карел повесил голову.

— Это не входит в задачи нашей миссии, капитан.

Райнер пожал плечами и воззрился на Абеля:

— Яд, которым нас наградил Манфред, — ничто в сравнении с тем, который был в тебе всегда. — Он повернулся к дороге на перевал. — Пошли, Джано. Нам пора.

Они вдвоем шагали по направлению к шахте. Было холодное раннее утро. Джано ткнул большим пальцем себе в плечо.

— Я думать, парень хочет твою работу, а?

И ведь получит ее, подумал Райнер, кивая. Ушлый малый этот Хальстиг. Когда надо, за словом в карман не полезет и амбиции напоказ не выставляет. И сердца у него нет. Совсем. Райнер был уверен, Абелю совершенно наплевать, кого он предпочитает: мужчин, женщин или коз, — этот умник просто хочет вбить клин между ним, Райнером, и всеми остальными, а потом занять его место. Квартирмейстеру хватило ума сообразить, что его жизнь зависит от милости Манфреда, и если это значит предать Райнера и показать, что лично он более достойный человек, — пусть так и будет.

В шахте было, как всегда, многолюдно, но Райнер и Джано довольно легко пробрались сквозь эту толчею к закрытому тоннелю. Первые сто футов или около того были открыты и использовались как склад тачек, шпал и инструмента. Райнер и Джано обогнули эту свалку и оказались перед заграждением из досок и перекрестных планок, идущим от одной стены до другой и от пола до потолка. Здесь, на некотором расстоянии от входа, было темно. Райнер вытащил из ранца факел и поджег его при помощи трута. Они с Джано осмотрели стену. В ней была грубо высечена дверь, запертая на огромный железный замок.

— Взломать можешь? — спросил Джано.

— Боюсь, что нет. Мои инструменты взломщика — карты и игральные кости. — Он попробовал надавить на доски, окружающие дверь. — Но, думаю, нам ничего такого и не понадобится.

— Эй, а что так?

— Ну, — Райнер прошелся вдоль стены, — если крысолюди там и выходят отсюда, зачем им дверь, которая закрывается снаружи? Понимаешь?

— О! Си. Капитан чертовски умный.

— Едва ли, — буркнул Райнер, дойдя до конца стены и так и не обнаружив ни одной шатающейся доски. Затем он пошел обратно, снова рассматривая доски. Должно же быть хоть что-то. Он не мог поверить, что ошибся. Крысолюди должны быть там.

Он остановился и нахмурился. Левый край одной из досок был заметно грязнее, чем все остальные. Райнер потянулся и ощупал доску. Что-то маслянистое. Понюхал палец — пахло зверьем, примерно такой же запах издавали пришельцы в плащах. Сердце его забилось сильней. Он сделал еще шаг вдоль стены. Рядом доска была чистой, но еще у следующей правый край был тоже вымазан этой маслянистой гадостью. Он отошел назад. Такие следы мог оставить грязный мех, который проталкивают сквозь слишком узкое отверстие.

Райнер показал на среднюю планку:

— Эта.

Толкнул, она не поддалась. Ну конечно же, ее ведь открывают с другой стороны. Он подумал, как бы ее потянуть на себя. Ни ручки, ни веревки. Но была дырка — дырка от сучка у самого пола.

Райнер сунул туда палец. Отверстие тоже было грязным. Потянул. Доска легко подалась, за ней была абсолютная темень.

Джано ухмыльнулся:

— Тук-тук, а?

Райнер сглотнул:

— Ага. Гм… после вас.

Джано резво рванул в образовавшуюся щель. Райнер последовал за ним более осторожно, сначала просунул факел, а уж потом протиснулся сам. Доска захлопнулась за ними. Внутри было практически в точности то же, что осталось за стеной, — высокий широкий тоннель, уходящий в темноту.

— Никаких признаков обвала, — сказал Райнер.

— Может, дальше.

— Или, может, его просто нет.

Они двинулись по тоннелю, окруженные маленькой светящейся сферой в темной вселенной. Еще сто ярдов — и они едва не упали на два небольших ящика, приставленных к стене. Райнер опустил факел. Ящики показались ему знакомыми.

— Это что? — спросил Джано.

Райнер фыркнул:

— «Инструменты».

Они пошли дальше. Сердце Райнера взволнованно билось. Теперь не надо ждать следующего каравана до Аульшвайга. Можно в любое время убить Гутцмана и забрать отсюда золото — куда как проще, чем украсть его по дороге. Отличная новость — по крайней мере, была бы таковой, если бы Франка оказалась жива.

Вскоре тоннель уперся в грубую поверхность скалы, и на мгновение сердце Райнера упало. Но потом он заметил небольшой проход — такой узкий, что они с Джано были вынуждены идти по одному. Через десять шагов Джано внезапно остановился и поднял руку.

— Свет.

Райнер положил факел на землю, и они медленно, едва не ползком двинулись вперед.

Еще через три ярда тоннель вывел их в большое пространство, залитое тусклым лиловым светом. Джано выглянул, потом разинул рот и отпрянул назад. Райнер тоже посмотрел и отскочил, сердце его бешено колотилось. Над ними нависало чудовищное насекомое размером с дом. Из пасти торчали здоровенные жвалы, похожие на сабли. Не сразу удалось понять, что насекомое не двигается, что оно не живое и вообще это не насекомое. Это была гигантская машина. И не одна.

Джано и Райнер осторожно вошли в тоннель, косясь на четыре огромные металлические уродины, поставленные на деревянные колеса ростом с человека, по краям узкого отверстия. Райнер вздрогнул от ужаса, когда догадался об их назначении. Эти машины вели раскопки. Невообразимые скелетоподобные конструкции из железа, дерева, кожи и меди. Жвалы оказались на самом деле предназначены, чтобы вгрызаться в поверхность. Посредством системы валов и ремней они присоединялись к огромной медной емкости, оснащенной всевозможными клапанами и рычагами и позеленевшей от патины. Из-под жвал к «спинам» машин вели широкие кожаные ремни, на которых друг за другом стояли тележки с отколотой породой — ее вот-вот предстояло отбросить.

От масштаба происходящего у Райнера закружилась голова. Даже Империя не строит таких гигантских машин. Что это они копают? Неужто крысолюди тоже добывают золото? Или в толще скалы есть еще что-то ценное? Или…

Внезапно он с ужасом и полной ясностью все осознал, и кровь застыла в его жилах. Крысолюди строили дорогу — достаточно высокую и широкую дорогу, чтобы по ней на поверхность могла выйти целая армия. И до шахты, примерно такой же в сечении, оставалось каких-то двадцать шагов. Работа была почти закончена.

Джано сглотнул:

— Худо, а?

— Ой, худо — не то слово.

Они поползли мимо возвышающихся машин, освещенных таинственным пульсирующим лиловым светом, излучаемым камнями в стене на достаточно большой высоте. В тени Райнер заметил движение и тут же потянул кинжал из ножен. Крысы — маленькие и на четырех лапах — копошились на усыпавших пол кучах костей и тряпья: явное свидетельство того, что кучи эти появились недавно. Некоторые кости, похоже, были человеческими. Райнер подавил стон. Неужели крысолюди похищают женщин для пропитания?

В стене слева оказался небольшой боковой проход, и, насколько они смогли разглядеть, он не был единственным. При виде этих ходов Райнер занервничал. В любой момент могли повыскакивать крысолюди — и что тогда?

Они с Джано двинулись вперед, осторожно озираясь. Чуть позже вдалеке стали проступать контуры сооружений. Сначала Райнер подумал, что это какие-то укрепления, стены и башни подземного города, но, подойдя ближе, они разглядели, что это осадные башни, поставленные на колеса и заваленные набок. Их окружали другие исполинские боевые машины: катапульты, баллисты и тараны.

— Кровь Зигмара, — выдохнул он, — они собираются взять форт.

Джано кивнул, глаза его расширились.

Они продвигались черепашьим шагом, пригнувшись и прижавшись к стене, пока не добрались до свалки машин. Джано принюхался, словно гончая. Обогнув лежащую башню, они увидели впереди что-то вроде лагеря, хотя любому, кто привык к строго упорядоченным лагерям имперских войск, смотреть на это было бы тошно. Низенькие постройки, больше напоминающие кучи одеял, чем палатки, прибились к стенам тоннеля, и в них туда-сюда сновали тени, словно… ну, скажем так, словно крысы.

Джано остановился, положив ладонь на рукоять меча. Он дрожал.

— Крысолюди!

— Тише, парень, — сказал Райнер, видя, что Джано попятился. — Мы пришли не для того, чтобы с ними сражаться.

Джано кивнул, но было заметно, что клинок в ножны он вернул ценой огромного напряжения воли.

Когда они снова отступили за башню, их окутало облако невыносимой вони. Они зажали носы и огляделись. У одной стены виднелась груда мохнатых тел — мертвые крысолюди, которых выкинули, словно огрызки яблок. На вершине кучи заметно было какое-то движение — не иначе, четвероногие пожирали двуногих, и смрад стоял, как на бойне: в равных пропорциях запах грязных животных и разложения. Некоторые тела были покрыты черными волдырями.

Райнер отвернулся, стараясь подавить тошноту, но вдруг заметил в сплетении конечностей белую руку. Сердце его замерло, и он, дрожа, двинулся к куче. Крысы разбежались при его приближении. Джано пошел следом, прикрыв рот носовым платком. Райнер потянулся к руке и замер, когда понял, что это мужская рука, крепкая и мозолистая. Он поискал взглядом само тело и нашел: полускрытое гниющими трупами крысолюдей и ухмыляющихся черепов с остатками плоти лицо пикинера, у которого были отъедены правая щека и висок.

— Бедолага, — сказал Райнер.

Джано сотворил знак Шаллии.

Они вернулись к исходной точке и стали наблюдать за лагерем крысолюдей. Не слишком вдохновляющее зрелище. Лагерь буквально кишел: крысолюди сновали по тоннелям, толпились у палаток, копошились вокруг ряда повозок в центре тоннеля, нагружая и разгружая копья, алебарды и странные медные инструменты, которые тоже были оружием, и, наконец, спорили и дрались.

Джано покачал головой.

— Как искать мальчика во всем этом?

— Не знаю, парень.

У Райнера душа ушла в пятки. Нет, он был не трус и не дурак, но и не театральный герой, способный броситься на орду курганцев, вооружившись палкой. Он был последователем Ранальда, чьи заповеди гласили: не надо ввязываться в историю, из которой точно выйдешь проигравшим. Ввязавшись без оглядки в эту заваруху, можно было очень легко навлечь на себя гнев бога-трикстера.

И все же где-то там была Франка, конечно, если ею уже не пообедал какой-нибудь крысочеловек. Но Райнер не мог вот так просто повернуться и уйти, даже не попытавшись найти ее.

— А, чтоб ее, эту девицу, — проворчал он.

— Что? — Джано был явно озадачен. — Девицу?

— Проехали.

Райнер подтянулся и вскарабкался на одну из лежащих осадных башен. Нельзя сказать, чтобы отсюда стало лучше видно. Крысолюди были вообще везде. Ни один участок лагеря долго не пустовал. Ни одного свободного прохода, по которому Райнер и Джано могли пробраться, — и сверху тоже было не пройти. Их сразу обнаружат, и это будет конец.

Если не…

Райнер осмотрел башню, на которой повис. Ее деревянный каркас был обтянут чем-то вроде лоскутного полотна из кожи и меха. Райнер побледнел, когда заметил на некоторых кусках кожи татуировки, но сейчас брезгливость была неуместна.

— Джано, — позвал он, вынимая кинжал, — помоги мне срезать часть этих шкур. Они пришли к нам в плащах, и мы поступим аналогично.

Джано послушно принялся за работу, но во взгляде его чувствовалось сомнение.

— Крыса, она имеет чертовски хороший нюх, а? Унюхает нас даже в плащах.

Райнер застонал:

— Проклятье, забыл. Они мгновенно по запаху определят, что мы люди. — Он глубоко вздохнул и едва не закашлялся от вони, источаемой кучей трупов. Идея! Он поднял голову, глаза блестели. — Должен быть способ…

Джано проследил за его взглядом и чуть не взвыл:

— О капитан, пожалуйста, нет. Пожалуйста.

— Боюсь, что да, парень.

Под заостренной кожаной маской и импровизированным плащом, сшитым при помощи ремней, скрепляющих осадные машины, сердце Райнера билось быстро, как у птицы. Они с Джано пробирались по лагерю крысолюдей, за спиной волочились отрезанные у трупов и привязанные к поясам хвосты. С каждым шагом отступление становилось все более трудным, а провал все более вероятным. Они старались держаться поближе к повозкам, где крысолюдей было меньше, но все равно эти звери кишели повсюду, и от их бешеной ярости защищала только кожа. Если бы мелькнули их с Джано кисти рук или ноги, все пропало бы: конечности противников выглядели совершенно иначе. Любая попытка обратиться к крысам грозила бедой: их речь представляла собой невнятную смесь шипения и писка, которую глотка Райнера не смогла бы воспроизвести, даже если бы он понимал этот язык. К счастью, крысолюди практически не обращали на них с Джано внимания, то есть не принюхивались: их укрывало почти что зримое облако запаха крысиного мускуса и смерти, сливающееся с общей вонью тоннеля.

Несмотря на жалобные протесты Джано, Райнер приказал тильянцу последовать своему примеру и вываляться в куче трупов, словно свинья в грязной луже. Они с неохотой потерлись плащами и масками о маслянистый мех, гниющую плоть и зараженные раны и облепили сапоги и перчатки экскрементами. Невероятно омерзительно. Оказаться под маской и капюшоном и вдыхать этот запах было все равно, что пить из канализации. Если бы Райнер не отвлекался на ужасы и чудеса подземелья, его бы точно стошнило.

У Райнера кружилась голова от огромного количества крысолюдей: их были сотни и даже тысячи. И лагерь продолжался за изгибом тоннеля, и конца ему не видно.

Это были отвратные создания: длинные узкие морды покрыты грязным, кишащим блохами мехом, нижняя челюсть выдвинута вперед, так что виднелись большие загнутые резцы. Но наибольшее отвращение у Райнера вызвали их глаза — черные, круглые и блестящие, словно стеклянные. В них не было ни искры разума. Если бы не кое-какие ржавые доспехи, прикрывающие их тощие конечности, серьги, свисающие из разодранныхушей, и, конечно, оружие, Райнер бы не поверил, что это разумные существа.

Они жили в неописуемой грязи. Похоже, у них не было специальных мест для отходов и нечистот. В палатках валялись кости, тряпки, сваленные в кучи, на которых они, похоже, спали. Некоторые крысолюди казались зараженными какой-то смертельной болезнью: из глаз сочился желтый гной, чешуйчатые лапы покрыты черными болячками. Но остальные их сородичи не пытались избегать хворых собратьев. Они ели и пили вместе с ними и обтирались друг о друга в узких проходах. Болезнь их не пугала. Райнер вздрогнул при мысли о том, что так оно, наверное, и есть. Может, болезнь для них — всего лишь очередное оружие.

Некоторые виды оружия, которым они владели, Райнер вообще не мог узнать: странные пистолеты и ружья с непонятными медными трубками и стеклянными резервуарами, наполненными фосфоресцирующей зеленой жидкостью. На тележках посреди тоннеля хранилось оружие покрупнее: большие копья, которые гудели, когда мимо них кто-то проходил, ручные мортиры, связанные кожаными шлангами с медными резервуарами.

Чего Райнер не видел, так это каких-либо следов Франки или вообще хоть кого-то из людей. Казалось, что в лагере только палатки, тележки и крысы, куда ни кинь взгляд. Углубившись на несколько сотен ярдов, Райнер замедлил шаг. Безнадежно, бессмысленно. Если мифы о крысолюдях — это все же правда, тоннели пролегают по всему миру. Франка, может статься, уже на полпути в Катай. Или он уже прошел мимо ее костей, валяющихся на одной из мусорных куч. Наконец он остановился, охваченный эмоциями, и похлопал Джано по плечу, приглашая оглянуться. Но, прежде чем тильянец успел среагировать, Райнер разобрал вдалеке слабый отголосок вопля, исполненного муки, — человеческого вопля!

Они оба замерли, внимательно вслушиваясь. Крик повторился. Он исходил с той стороны, откуда они пришли, исполненный ужаса и невыносимой боли. Райнер и Джано повернули и заторопились обратно через лагерь, прислушиваясь на бегу. Какая горькая ирония, подумал Райнер. Крики были такие жалобные, что впору пожелать бедняге скорой смерти, и все же лучше бы они продолжались, чтобы найти их источник.

Райнер и Джано почти достигли окраины лагеря, когда крик раздался еще раз, и теперь можно было разобрать слова:

— Сжальтесь, сжальтесь, умоляю!

Райнер оглянулся. Голос доносился не спереди и не сзади, но сбоку, из какого-то ответвления шахты.

— Во имя Зигмара, не надо… — голос перешел в леденящий душу вопль. Райнер поморщился, но по крайней мере теперь он понял, куда сворачивать. Он тронул Джано за руку, и они двинулись вперед.

Короткий коридор переходил в помещение, залитое ярким лиловым светом. Было трудно определить размеры комнаты: она была так загромождена, что Райнер не видел стен. Машины, похожие на кошмарные видения любителя опиума, громоздились слева: что-то вроде ящика с металлическими паучьими лапами, каждая из которых заканчивалась скальпелем или пипеткой, стул с ремнями для фиксации рук, над которым нависал шлем с острыми винтами по кругу, дыба, явно предназначенная для растягивания существа с более чем четырьмя конечностями, раскаленная докрасна жаровня, какая-то хитрая штуковина, состоящая из трубочек и колб, в которых пузырились разноцветные жидкости.

Справа друг на друге, почти как детские кубики, стояли многочисленные железные клетки, не больше четырех футов в высоту каждая, в которых находилось по меньшей мере одно, а то и три-четыре человеческих существа, перемазанных в экскрементах и крови. Сердце Райнера чуть не выпрыгнуло из груди: как бы все это ни было отвратительно на вид, там могла оказаться и Франка. Ему хотелось броситься вперед и проверить, но он не посмел. Они здесь не одни.

В центре располагалось то, на что Райнер старался не смотреть — именно оттуда доносились крики. И вот наконец он увидел. Там стоял стол, на нем — человек, прикованный, но теперь настолько ослабевший, что кандалы были больше не нужны. Райнера поразило, что он вообще жив: его торс был вспорот, как у выпотрошенной рыбы, и кожа живота растянута зажимами, открывая внутренности. Они влажно поблескивали в лиловом свете. У парня были грубые руки и лицо шахтера, но он умолял о пощаде, тоненько всхлипывая, как девчонка.

Над ним хлопотал, словно повар над пирогом, толстый серый крысочеловек со скальпелем и хирургическим зажимом в высоко поднятых, затянутых в перчатки лапах. На нем был пропитанный кровью кожаный передник, на поясе — ремень, с которого свисали металлические инструменты, по лбу проходила кожаная лента, оснащенная линзами различной толщины и цвета, которые можно было опускать на черные глазки-бусинки. Жуткое создание при толстых очках, болтающихся на широкой мохнатой морде. Это была сущая карикатура на близорукого ученого, и Райнеру она могла бы показаться комичной, если бы не отвратительная вивисекция, которую она проводила.

И, хуже всего, крысочеловек разговаривал со своей жертвой, причем не на своем малопонятном наречии, а на каком-то визгливом ломаном рейкландере.

— Читать Гейделя? — спросило существо и печально цыкнуло, не получив ответа. — Пустой. Пустой ты, житель Рейка. Лучшие книги. Лучшие би… биб… — оно заворчало с досады. — Места для книг! А ты не читать, не думать. Пить, трахать, спать. Стыдно.

Сердитое бормотание Джано на родном языке под самым ухом вывело Райнера из оцепенения. Рука арбалетчика потянулась к мечу. Райнер схватил его и потащил прочь из дверей за громадным черным котлом. Джано благодарно похлопал его по плечу, приходя в себя.

— Вот вам, — со вздохом продолжал хирург. — Там внизу. Книги стать мусор, дерьмо. Но я знать внешний мир больше этого. — Он рассек какую-то мембрану в животе человека, и тот застонал. Крысочеловек полностью его игнорировал. — Знай «Семь добродетелей» Вольмара? История пивоварения в Хохланде? Стихи брата Октавио Дурста? Я знать. И так много больше. Много больше.

Он отложил инструменты, сдвинул линзу на один глаз и принялся перебирать органы человека тонкими пальцами.

— Это я смущен. Зачем человек? Такой большой? Выиграть столько битв? Зачем такой храбрый? — Он покачал головой. — Сначала подумай, человек глупый. Такой глупый и не боится. Но скайвен тоже глупый и всегда боится. Беги, всегда беги! Нет, не оно. — Он обеими лапами зачерпнул внутренности своей жертвы и вывалил их на стол. — Так, думай, что еще. Ищи путь творца! Пиндер скажи, храбрость в селезенке… Так, я думай, что, если нет селезенка, не будешь храбрый. А, вот.

Он потянул за какой-то орган и отхватил его скальпелем.

Человек изогнулся в конвульсиях и замер. Кровь хлынула из его брюшной полости, руки беспорядочно хватали воздух. Серый крыс снова цыкнул и попытался остановить поток зажимом, но опоздал. Прежде чем он смог пристроить зажим как следует, стол залила кровь, и человек лежал молча и неподвижно.

Хирург вздохнул.

— Еще один. Худо. Ну, попробуй снова. — Он повысил голос и что-то пропищал через плечо. Из соседней комнаты вышли две бурые крысы в кожаных передниках. Хирург велел им убрать тело и принести кого-то еще из клетки.

Райнера и Джано замутило при виде того, как подручные навалили внутренности на грудь человека и уволокли его прочь за руки и за ноги, а хирург смахнул обрезки со стола. Джано снова забормотал. Райнер положил руку ему на плечо. Арбалетчик заговорил тише, но не смог прекратить ругаться.

Крысолюди вернулись и направились к баррикадам из клеток. Первый открыл одну из них наугад ключом, висевшим на поясе, и вытащил маленькую фигурку.

Франку.

11 ЗАБЕРИ ВАС ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

Райнер чуть не заорал. Бедная девушка была так грязна и измучена, что, если бы не их близкое знакомство, он бы и не узнал ее. Платье, которое она надела в тот вечер, исчезло вместе с большей частью военной формы, остались только штаны и рубашка, рваные и заляпанные грязью. Лицо ее, ничего не выражающее, было в синяках, грязных подтеках и крови. Она огляделась, словно во сне, но, когда увидела, куда ее волокут, принялась вопить и отбиваться, пиная крыс и пытаясь высвободить руки.

— Пусти меня, мразь! — кричала она. — Убью! Порежу на ленточки! Я… — Угрозы потонули в сердитых всхлипываниях. Крысолюди швырнули ее на стол, она ударилась о металлический край и прикусила губу.

Хирург сердито заверещал на подручных и велел им крепко держать Франку, пока он открывает склянку, взятую с соседнего стола.

— Тише, мальчик. Стой…

Райнер больше не мог этого выносить; инстинкт самосохранения, который прежде не давал ему очертя голову бросаться навстречу смертельной опасности, растворился в жалобных стонах Франки. Он рванулся вперед, крича что-то малопонятное и на бегу обнажая меч. Джано с ревом помчался за ним.

Крысолюди ошеломленно подняли головы. Возможно, капюшоны, надетые на Райнера и Джано, сбили их с толку, но на одну драгоценную секунду они замерли, уставившись на происходящее. Райнер зарубил одного, прежде чем тот успел достать мясницкий нож, торчащий за поясом. Джано избежал резкого взмаха другого и пронзил его грудную клетку. Франка упала вместе со своими умирающими стражами.

Серый хирург с писком отступил, Райнер ринулся за ним, но тот нырнул за гигантское сооружение. Джано в прыжке попытался заблокировать заднюю дверь, но крысочеловек был слишком быстр. Он обогнал Джано и скрылся в темном коридоре. Райнер и Джано побежали за ним, но коридор быстро перешел в три змеящихся тоннеля, и они не успели разобрать, куда именно подался серый хирург.

Райнер резко остановился и развернулся.

— Ну его. Бежим! — Он вернулся в комнату и бросился к Франке, протягивая руку: — Франц…

Она поползла назад, в ужасе глядя то на него, то на Джано, подхватила упавший скальпель и выставила его перед собой.

— Назад, чудовища!

— Франц? — И тут Райнер сообразил, в чем дело, и снял маску. — Это же мы.

Джано тоже открыл лицо.

— Видишь? Не надо бояться!

Франка заморгала, потом вдруг разрыдалась и уронила скальпель.

— Я думала… Я не думала… Я никогда…

— Ну-ну, не надо, — сказал Райнер, помогая ей подняться и грубовато хлопая по плечу. — Будь мужчиной, малый. А?

Франка сглотнула и шмыгнула носом:

— Простите, капитан. Простите. Забылся. Вы… — она изобразила слабую улыбку. — Вы немного задержались.

— А все эта проклятая зверюга, — сказал Райнер. В душе ему хотелось прижать Франку к себе и не отпускать, но перед Джано он старательно разыгрывал мужскую сердечность. — В высшей степени необдуманно с их стороны жить так глубоко под землей. Вот…

— Спасите нас, — послышался слабый голос.

Все трое обернулись. На них во все глаза смотрели мужчины и женщины в клетках. Тощие изможденные создания, некоторые из них явно пробыли тут уже не одну неделю. Кожа свисала с их костей, словно мокрая тряпка. Некоторые были ужасно изуродованы, со странными наростами на лице и груди, еще у кого-то к самым неподходящим местам были пришиты дополнительные руки. Райнер застонал. Их не менее дюжины, а может, и больше. И как их всех отсюда вывести?

— Пожалуйста, сударь, — сказала девушка-крестьянка, руки которой походили на лиловые перчатки. — Иначе мы умрем.

— Вы должны, капитан, — сказала Франка. — Вы не представляете, что они вытворяют.

— Я видел достаточно, — сглотнул Райнер. — Но… это невозможно. У нас ничего не получится.

— Вы не оставите нас здесь, — взмолился тощий шахтер, хватаясь за прутья решетки. — Не оставите нас им на растерзание.

Со стороны задней двери послышался слабый шум: крысиное верещание и топот множества лай.

— Они идут, — сказал Джано.

— Капитан, — умоляла Франка, — Райнер, пожалуйста…

— Слишком поздно. Я… — Чуть не рыча от бессилия, Райнер срезал кольцо с ключами с пояса одного из крысолюдей. — Их оружие. И скальпели.

Джано и Франка принялись снимать с трупов крысолюдей тесаки, мечи и кинжалы, пока Райнер пытался открыть клетки. Ключ не подошел. Другой. Опять неудача.

Голоса все приближались.

Райнер выругался.

— Раздайте им оружие. — Он вспотел.

Франка взяла себе меч, потом помогла Джано просунуть оставшиеся клинки сквозь прутья клеток в протянутые руки заключенных. Райнер попробовал следующий ключ — безрезультатно.

Голоса были слышны теперь уже совсем отчетливо. Бряцали оружие и доспехи.

— Проклятье, проклятье! — Он швырнул ключи человеку, который заговорил первым. — Простите. Нам надо уходить. Попытайтесь сами.

— Как? — спросил человек, рефлекторно подхватив ключи. — Вы уходите?

Райнер попятился к дверям, натягивая маску.

— Мы должны. — Он повернулся к Джано и Франке. — Быстро!

— Райнер, ты не можешь… — сказала Франка.

— Не дури. Жить хочешь?

И он подтолкнул ее к двери. Она собиралась было снова запротестовать, потом резко развернулась на каблуках и вылетела в коридор с искаженным болью лицом. Джано натянул маску и последовал за ней.

— Забери вас черная смерть, ублюдки! — крикнула какая-то женщина.

Райнера на бегу передернуло.

Они неслись по узкому коридору в центральный тоннель.

— Как с таким лицом взять? — спросил Джано, показывая на Франку.

Райнер закрыл глаза.

— Вот дурак так дурак, ребята. Надо было сшить три плаща. Дайте подумаю.

Они остановились перед самым тоннелем и укрылись в тени. Где-то позади вопили крысолюди, обнаружившие убитых сторожей.

— Ни минуты нет, — сказал Джано.

— Не знаю!

— Несите меня! — предложила Франка.

— Что?

— Хирург продает своих неудавшихся подопытных на мясо. Они так и таскали трупы весь день.

— Отлично! — сказал Райнер. — Держись, парень. — Он перекинул Франку через плечо, как мешок, и двинулся в тоннель. — И помни, ты должен притворяться мертвым.

— Или мы будем мертвые, — добавил Джано.

Мужчины быстро достигли дальнего конца тоннеля, оставили позади вереницу тележек и боковой проход, потом поспешили к окраине лагеря. Не успев продвинуться на двадцать ярдов, они услышали, как позади преследователи выбежали в тоннель, выкрикивая приказания своим собратьям. Райнер прибавил шагу. Франка болталась у него на плече. Он услышал, как ее вырвало.

— Идут, — прошептала она. — Кто-то показывает сюда.

— Заткнись! — прошипел Райнер.

Он оглянулся, прижав маску свободной рукой, чтобы лучше видеть через отверстия для глаз. Крысолюди действительно приближались — отряд стражников с длинными копьями и в стальных шлемах, вытянутых из-за их длинных морд и напоминающих наголовник от конского доспеха. Они перегородили тоннель и шеренгой трусили мимо палаток и тележек, крутя головами и принюхиваясь.

Райнер затащил Джано за высокую кучу мусора, сердце его бешено колотилось. Если стражи их унюхают, ничто не поможет — чувствительные носы найдут их где угодно.

И только он об этом подумал, на некотором расстоянии от них торжествующе пискнула крыса. Райнер замер. Стражи уловили их человеческий запах, как бы они ни обмазывались грязью и нечистотами. Все, уже вот-вот. Надо что-то придумать, чтобы отвлечь их, сбить со следа. Он огляделся. Палатки и мусор легко горят, надо полагать, но где раздобыть огонь? Крысы им, по всей вероятности, не пользовались. Они ели сырое мясо и спали, сбившись в кучу, чтобы согреться, — разумное решение для народа, живущего под землей. Райнер уже собирался пальнуть из пистолета в одну из тележек, нагруженных странными мортирами и медными емкостями, но сообразил, что взрыв может оказаться незначительным, если вообще удастся взорвать.

Крысолюди догоняли их, идя по следу через лагерь, словно собаки за лисой. Если Райнер и Джано бросятся бежать, их тут же заметят. Пот тек по бокам Райнера: Франка, которая в первый момент была словно перышко, теперь казалась тяжелее быка. Он скрестил пальцы и вознес молитвы Ранальду. Ладно, старый ты шарлатан, если вытащишь меня из этой передряги, я не возьму в рот вина, прежде чем не обдурю тысячу человек, обещаю.

Он обогнул большую палатку и споткнулся о маленькую, докрасна раскаленную кузницу, где крысочеловек лил свинцовые пули. Райнер подавил ругательство и резко свернул, чтобы не налететь на другую крысу, которая прилежно раскладывала порох в квадратные марлевые пакетики. Гребаные крысы, ума не хватает даже, чтобы держать порох подальше от…

Райнер застыл на месте, как вкопанный. Джано врезался в него, Франка взвизгнула. Идиот, подумал Райнер, проклиная себя. Молитва его была услышана, а он едва не отмел ниспосланное как простое препятствие. Он бесцеремонно свалил Франку на землю, шепнул: «Лежи, ты дохлый» — и подошел к пороховщику. Существо насыпало порох из маленького деревянного бочонка чуть ли не суповой ложкой, годной хоть для парадного обеда. Райнер опрокинул крысу, обеими руками подхватил бочонок, подался назад и, прежде чем крыса-кузнец успела что-либо сообразить, с размаху швырнул добычу в огонь.

Бочонок разлетелся на куски, упав на кирпичи, порох загорелся, и над кузницей взвился огромный огненный шар, едва не опалив Райнера. Его маска и плащ дымились, пока он бежал к Франке и Джано. Вокруг визжали крысы. Охваченный пламенем кузнец отчаянно вопил, описывая круги и поджигая все, к чему прикасался.

— Быстро! — крикнул Райнер. Он снова подхватил Франку и побежал дальше, Джано — бок о бок с ним. Крысолюди их совершенно не замечали, они либо тупо пялились на распространяющийся огонь, либо спешили к нему с одеялами и бурдюками воды. Все обитатели тоннеля были заняты пожаром. Крысолюди, пробегая мимо Райнера и Джано, вытягивали шеи и смотрели поверх них. Райнер снова скрестил пальцы. Тысяча человек, фигляр несчастный, думал он. Тысяча человек.

Они добежали до окраины лагеря и стали пробираться сквозь нагромождение осадных башен и боевых машин, пока не остановились перед широким тоннелем. Райнер опустил Франку наземь, вздохнув с облегчением, и сорвал маску и плащ.

— Снимаешь эту одежду? — забеспокоился Джано.

— Плевать. Больше не могу.

— Хорошо.

Джано последовал его примеру.

— Мы станем легкой добычей, — сказала Франка, глядя на открытое пространство впереди.

— Придется рискнуть, — сказал Райнер. — Боковые тоннели могут оборваться или свернуть и привести нас назад.

— Так бежим, а? — спросил Джано.

— Ага. Бежим.

Вероятно, дарованная Ранальдом удача по-прежнему была на их стороне — они пробежали рысцой по всему тоннелю, не увидев и не услышав никаких признаков погони. Райнер надеялся, что их преследователи погибли в огне или, что еще лучше, весь лагерь крысолюдей сгорел. Впрочем, даже такая перспектива не даровала ему полного спокойствия. Лица мужчин и женщин, которых он оставил в железных клетках, маячили перед глазами, их мольбы звенели в ушах.

Когда троица почти добежала до конца, туда, где у стены были свалены машины и инструменты, Франка тронула руку Райнера и кивком показала вперед.

— Факелы, — тихо сказала она.

Райнер остановился и пригляделся. Позади чудовищных сооружений вездесущий подземный лиловый свет отступил перед теплым желтоватым мерцанием. Райнер нахмурил лоб, вспоминая, не оставляли ли они там горящий факел. Нет. Они его потушили.

На стене тоннеля показалась тень, причудливо искаженная, но узнаваемая — тень крысочеловека.

Райнер застыл, сердце бешено колотилось. Это погоня? Крысы как-то срезали дорогу и обогнали их, а теперь поджидают, чтобы убить?

Но тут рядом с первой показалась другая тень — человеческая.

— Что такое? — прошептал Джано. — Крыса и человек?

Райнеру некогда было об этом думать. Он осмотрел входы в несколько боковых веток. Есть ли обходной путь? Сомнительно, а даже если и есть, его не найти. Потеряются тут навсегда, и все тут. Если бы у них была драгоценная возможность подождать, пока те, что впереди, не уйдут, кто бы это ни был, но… ждать было нельзя. Погоня могла настичь их в любой момент. Значит, вперед.

Райнер прижал палец к губам и подтолкнул Джано и Франку. Они медленно двинулись вперед, держа оружие наготове и стараясь все время быть в промежутке между массивными землечерпалками и источником света. Райнер уже слышал голоса: то громыхание, то шипение. Еще несколько шагов — и стало возможно разобрать слова «громыхалы».

— Да говорю же тебе, ждать больше нельзя. Надо атаковать как можно раньше. Желательно завтра!

У Райнера началась нервная дрожь. Голос принадлежал командиру Фольку Шедеру.

Отвечали ему голосом, похожим на шкрябанье ножа по шиферу:

— Завтра нет. Много дней рыть из тоннеля скайвена в тоннель человека. Боевые машины так не достать.

Райнер поперхнулся. У Джано в глотке послышалось что-то вроде рычания, и Франка взяла его за руку, пытаясь успокоить.

— Но этих дней у вас нет, — продолжал Шедер. — Смотри. Это было найдено в борделе. Если бы Гутцман это увидел, все пропало бы. Надо действовать, покуда ваша безалаберность не выдала вас с головой!

Собеседник страдальчески зашипел:

— Мои армии здесь не весь. Половина силы.

— Об этом не думайте. У форта не будет надежной защиты, я об этом позабочусь.

После короткой паузы крыса снова заговорила:

— Обманешь?

— Зачем мне тебя обманывать, ведь у нас общие цели! Тебе нужны плодородные земли Аульшвайга под пшеничные поля. Мне — золото, которое мы возили Каспару. На пути ко всему этому стоит Гутцман со своим фортом. А потом я уеду в Тилею, богаче любого альтдорфского толстосума, а ты всегда сможешь прокормить свой народ.

Крысочеловек практически пропел ответ:

— Да. Да. Ферма для зерна и люди-рабы… Они сделают нас сильнее своим мясом. Больше мы не едим ваш мусор. Теперь мы сильные.

Райнеру показалось, он услышал, как Шедер прикусил язык.

— Вот что сделай, — сказал крысочеловек. — Закрой шахта. Скажи опасно. Мы копаем весь день и ночь и снова день. Готовы завтра к восход луны.

— Отлично, — прозвучал ответ Шедера. — Я…

Джано сплюнул, заглушив конец реплики.

— Предатель! Он должен умереть! Я…

Райнер зажал Джано ладонью рот, но было поздно. За землечерпалкой неожиданно все стихло. А потом крысочеловек произнес что-то быстро-быстро и очень сердито.

В их сторону протопали когтистые лапы, и Райнер услышал лязг вынимаемых из ножен клинков. Он подался назад и потянул за собой Франку.

— Простите, капитан, — пробормотал Джано. — Увлекся…

— Заткнись и топай, кретин, — прорычал Райнер. — Подальше от этих штуковин.

Они выбежали из тени машин как раз вовремя. Вокруг землечерпалок уже кишели темные фигуры — проскальзывали вниз, карабкались наверх и ныряли внутрь каркасов, словно угри.

— К стене, — велел Райнер. — Не позволяйте им окружить нас.

Они бросились к левой стене, держа мечи наготове. Райнер достал пистолет. За ними со стороны машин бежали десять самых больших крысолюдей, каких ему когда-либо доводилось видеть: высокие сухопарые бойцы с блестящими черными шкурами, в сверкающей бронзовой броне. В лиловом сумраке броня мерцала, словно молния.

12 ЧЕСТЬ РЫЦАРЕЙ

Крысолюди приближались. Райнер увидел, что за их спинами в боковой ход выскочил Шедер и что высокий черный крыс в блестящей броне остался наблюдать за происходящим с безопасного расстояния. А потом вдруг оказалось, что невозможно уследить больше ни за чем, только за мелькающими в воздухе клинками. Райнер разрядил пистолет в глаза ближайшего крыса, и тот отлетел назад, на месте его морды образовалась кровавая воронка. Еще один крыс ринулся вперед с ощутимой яростью, но при полном отсутствии выражения в блестящих черных глазах. Райнер швырнул в него пистолет и попытался преградить путь мечом, одновременно вынимая кинжал.

Рядом Франка и Джано спина к спине парировали удары нападавших. На них замахивались одновременно девять клинков, причем крысолюди очень прилично владели оружием. Они не могли тягаться силой с Райнером или Джано, но компенсировали этот недостаток своим устрашающим проворством. У их соперников — людей не было возможности перейти в контрнаступление. Они едва-едва сдерживали натиск — или, похоже, пытались сдерживать, и самым жалким образом проигрывали.

Райнер вскрикнул, когда ему повредили предплечье. По звукам он понял, что товарищей тоже ранили. Еще один крыс рассек лоб Райнеру, и кровь потекла ему в левый глаз, наполовину ослепив капитана. Третий клинок полоснул по ребрам.

В Райнере закипала ярость, смешанная с отчаянием. Согласно письменам Зигмара, погибнуть в бою против врагов человечества — благороднейшая участь, какой может удостоиться житель Империи. Чушь! Райнер всегда мечтал умереть на склоне лет в окружении баснословных богатств, а придется погибнуть тут, и это тогда, когда жизнь, можно сказать, только начинается.

Да и кто придумал, что погибнуть рядом с любимой в некотором роде романтично?! Более жестокой шутки и вообразить нельзя. Они с Франкой столько всего не успели — не танцевали вместе, не жили вместе, ни разу не занимались любовью и, что хуже всего, не испытали вместе, что значит быть свободными. Все время их знакомства они оставались узниками, под пятой Империи или Манфреда и его братца. Им не удалось побывать там, где хотелось показать друг другу любимые места или увидеть какие-нибудь новые — а то и остаться там до конца жизни, позабыв обо всем.

Руки наливались тяжестью, но Райнеру приходилось снова и снова отражать удары. Клинок противника пробил ему ногу. Другой задел ухо.

— Франка. Я…

Девушка бросила на него взгляд, на долю секунды перестав уворачиваться и блокировать удары. В ее глазах была та же печаль. Она усмехнулась.

— Зря не нарушила обет, да?

Райнер улыбнулся в ответ.

— Ну да, чтоб его, надо было. Но… — Его полоснули по плечу. — Черт! Я хотел сказать…

— Эгей! — крикнул кто-то, и один из крысолюдей, упал, вереща и задыхаясь, с пробитой стрелой шеей.

Сражавшиеся друг с другом оглянулись. Мимо гигантских машин, обнажая оружие, бежали Карел, Халс, Павел, Даг, Йерген и Герт. С ними не было лишь Абеля.

Что бы там ни говорил крыс-хирург об отсутствии селезенки у его сородичей, крысолюди не дрогнули и достойно встретили новую угрозу. Трое сцепились с Павлом и Халсом, один оттеснил Герта — длинный меч крыса дотягивался дальше, чем топор Герта с короткой рукояткой. Вожак, который до сих пор оставался в стороне, бросился на Карела и заставил того отступить. Даг размахивал перед носом еще одного крыса коротким мечом и кинжалом, истошно вопя, но не переходя к наступлению. Райнер, Франка и Джано, которым теперь досталось всего по одному противнику, продолжали держать оборону, пытаясь собраться с силами.

На фоне Йергена, который был разговорчив не более обычного, его товарищи выглядели детишками, играющими в войнушку. Он зарубил первого же крыса одним ударом и, прежде чем тот успел упасть, шагнул мимо другого, обезглавив его. Третий, увидев, что Йерген вытянул вперед руку с мечом, прыгнул, целясь в его незащищенную грудь. Йерген чуть отклонился влево, позволив клинку скользнуть по ребрам, затем поймал меч, прижав руку к корпусу, и разрубил крыса от ключицы до самого сердца.

— Вы только поглядите на него! — выдохнула Франка.

Наконец эта вопиющая резня обеспокоила предводителя крысолюдей, атаки которых стали к этому времени беспорядочными, и он приказал отступать.

Крысолюди исчезли с поля боя столь стремительно, что даже Йерген не успел нанести больше ни одного удара. Их раненые жалобно звали на помощь, но беглецы ни разу не обернулись.

Франка собралась было добить их кинжалом, пока остальные преследовали отступающих.

— Нет! Остановитесь! — велел Райнер. — Там целая армия. Пора бежать. Идет подкрепление.

Люди неохотно прекратили погоню и возвращались, вытирая оружие и вкладывая его в ножны.

— Паразиты ходячие, — буркнул Герт. — Прям как ты сказал.

Когда они столпились у лаза, Даг скривился.

— Так это вы воняете, капитан? А я думал, крысы.

— Пришлось замаскировать наш запах.

— Да уж, вам это удалось отлично. — Павел зажал нос.

Райнер поискал взглядом Франку.

— Франц?

Франка сидела на груди одного из убитых крысолюдей и механически вонзала в него кинжал снова и снова, по щекам ее текли слезы.

— Франц.

Франка не отвечала.

Райнер подошел ближе.

— Франц!

Он поймал ее за руку.

Девушка сердито взглянула на него, потом заморгала. Лицо приняло нормальное выражение.

— Простите. Вы не видели…

Райнер сглотнул.

— Не надо объяснять. Но они возвращаются.

Франка кивнула, и вслед за другими они с Райнером пробрались через лаз. Оказавшись в шахте, Райнер поймал взгляд Халса.

— Передумал, да?

Халс нахмурился и отвернулся.

— Мы… мы не могли дать тебе помереть. Но теперь вроде все утряслось, короче, пойдем, а?

— По крайней мере, честно, — сказал Райнер.

Павел, Халс и остальные повернули и поспешили вверх по склону. Райнер фыркнул, зажимая платком порез над глазом. Для виду Райнер позволил товарищам уйти вперед.

Франка вопросительно посмотрела на него.

— Халс и Абель видели тебя в платье, — тихо произнес Райнер.

Франка застонала:

— Так они знают мою тайну?

Райнер хмыкнул:

— Нет, нет. Они думают, что это у меня есть секрет.

— Они… — глаза Франки расширились. — О нет!

Разделившийся отряд шел дальше в неловком молчании, но через некоторое время Павел глянул через плечо.

— Ну и что ты знаешь об этих крысах?

Райнер поднял бровь.

— Ты что, разговариваешь со мной?

— Мы это делаем только постольку, поскольку это касается безопасности гарнизона, — сказал Герт.

— А-а. — Райнер спрятал ухмылку. — Ну, они собираются взять форт, а потом и Аульшвайг. Шедер в сговоре с ними, он предал Гутцмана за золото шахты.

Халс остановился и обернулся.

— Это правда?

— Спроси Джано. Он тоже слышал, как Шедер говорил с вожаком.

Павел покосился на Джано.

— Тильянец?

— Он приказал им завтра атаковать форт.

Павел аж рот разинул.

— Завтра!

Халс сплюнул.

— Хаос побери этого Шедера. Чесслово, он большая крыса, чем эти паразиты.

— Хуже Гутцмана, — сказал Павел. — Это уж точно.

— Ага, — согласился Герт. — Грязный перебежчик. Скормить бы ему его же кишки.

Карел покачал головой.

— Не могу поверить, что рыцарь Империи способен на подобное. Неужели чести больше не существует?

Компания разразилась смехом. Карел выглядел озадаченным.

— Ты забываешь, с кем повелся, — сказал Райнер. — Мы все не по наслышке знаем, чего стоит рыцарская честь.

— Худо дело, — произнес Халс. — Надо сообщить в форт.

Герт засмеялся.

— Вот ты и скажи им, что крысолюди идут их убивать. Да они запрут тебя в психушку.

— А зачем вообще их предупреждать? — спросил Даг. — Они нам не товарищи. Давайте свалим из этих треклятых гор и найдем более теплое местечко.

— Забыл про яд в нашей крови, мальчик?! — прервал Павел. — Крысы — не крысы, а у нас еще есть работенка. И за день ее закончить едва ли удастся. Надо предупредить.

— Кому-то придется туда поехать, — подвел итог Халс.

Пикинер опять покосился на Райнера.

Халс прокашлялся:

— Э-э… капитан…

— Вот как, я снова капитан? — протянул Райнер.

— Думаешь, ему можно доверять? — буркнул Герт.

— Я доверяю ему спасение наших шкур, — холодно ответил Павел. — Это по его части.

Райнер сердито заворчал:

— Хорошо. Я поговорю с Гутцманом. И если я свалю один, уж не обессудьте.

— Но… но нам надо убить Гутцмана, — нахмурился Карел. — Гутцман — предатель Империи.

— А кому тогда прикажешь докладывать? Шедеру? — спросила Франка.

— Шедер — предатель рода человеческого, — отрезал Герт.

Карел расстроился.

— Мы что, сначала попросим Гутцмана о помощи, а потом убьем его?

— Да уж, малый, дорожка у нас не розами усыпана, понял? — сказал Халс.

— Коли тебе не нравится, вини будущего тестя, — подхватил Павел.

— Манфред не мог предвидеть, что мы тут обнаружим, — занял оборону Карел.

— Есть способ не трогать Гутцмана. Убивать его нужно лишь в крайнем случае, так? Может, когда у него появится шанс сразиться за Империю, он еще раз подумает, прежде чем уходить? — предположил Герт.

— Ага, — оживился Павел. — Именно. Может и так получиться.

Халс кивнул Райнеру:

— Ладно, капитан. Вот вы ему и скажете о грозящей форту опасности. Идем.

— Как пожелаешь.

У главного входа в шахту царил хаос. Черные сердца почувствовали это раньше, чем увидели: колокола звонят, рога трубят, стражники выкрикивают приказы. Отряд тихо вышел из закрытого тоннеля и увидел, как из двух других тоннелей к выходу, страшно обеспокоенные, несутся рабочие с кирками на плечах. Их подгоняли стражники криками и лопатами.

— Что тут происходит? — спросил Райнер одного из солдат.

— Приказ командира Шедера. Инженеры сообщили, что нижний тоннель может в любую минуту обвалиться и шахту временно закрывают, до дальнейших распоряжений.

— Шедер, говоришь, приказал? Когда?

— Несколько минут назад, сударь. А теперь проходите.

Райнер нахмурился. Он видел, как Шедер исчез в боковом ответвлении крысиного тоннеля. Стало быть, тот выходит прямо сюда. Интересно.

В сумерках они наконец достигли форта, запыхавшись после долгого бега.

Страж ворот отсалютовал Райнеру и заступил ему путь.

— Простите, сударь, — сказал он, зажимая нос. — Но капитан Фортмундер велел, чтобы вы немедленно объяснили ему ваше отсутствие в течение всего дня.

Райнер обогнул стража.

— Мой привет капитану Фортмундеру, и передай, что зайду к нему, как только смогу.

— Может, сначала все же помоетесь? — крикнул стражник Райнеру вслед.

Райнер направился прямо к Гутцману, остальные Черные сердца последовали за ним. То и дело он оглядывался по сторонам, нет ли рядом Шедера и его людей или Молотодержцев, но те не появлялись.

У дверей на карауле стояли два воина из личной охраны Гутцмана. Они болтали друг с другом, но насторожились, когда в коридор ввалились Райнер со своим отрядом.

— Тише, господа, — сказал первый стражник, поднимая руку. — В чем дело?

Райнер отсалютовал, тяжело дыша.

— Капрал Майерлинг с рапортом, сударь. Я хочу говорить с генералом Гутцманом об опасности в шахте и предательстве в лагере.

Страж подался назад, прикрывая нос. Его напарник закашлялся.

— Вы должны соблюдать субординацию, капрал.

— Это срочно, сударь, — сказал Райнер, подобравшись. — Некогда бегать по инстанциям.

— Простите, капрал. У меня приказ…

За спиной у него распахнулась дверь, и показался Матиас.

— Что происходит, Нейхоф?.. — увидев Райнера, он умолк, потянул носом воздух и нахмурился. — Майерлинг, что вы здесь делаете? И что это так отвратно воняет?

Проигнорировав последнее замечание, Райнер произнес:

— У меня новости для генерала. А вы что здесь делаете?

— Ну, мне тут один малый доложил про всякие малоприятные вещи, и я привел его к Гутцману.

— Ну, у меня тоже история не из приятных. Не попросите его принять меня?

— Э-э… да. Попрошу. Подождите здесь.

Матиас закрыл дверь, и наступила пауза, на время которой Райнер и компания затаили дыхание. Райнер недоумевал, что могло настолько обеспокоить Матиаса, что тот внезапно утратил обычную жизнерадостность.

Через минуту Матиас появился, оставив дверь открытой.

— Хорошо, он вас примет. Остальные пусть подождут здесь. — Он показал на приемную.

Пока Матиас говорил со стражей, Райнер и его спутники прошли туда, затем Матиас жестом пригласил Райнера в кабинет генерала и сам вошел вслед за ним.

Гутцман сидел у камина в глубоком кресле, положив ноги в сапогах на решетку. Райнер салютовал, Гутцман махнул рукой в ответ:

— А, Гетцау. Вы хотели меня видеть?

— Да, сударь. Я… — Райнер застыл, сообразив, что генерал назвал его настоящее имя. — Гм…

— Полагаю, вы знаете моего гостя?

У огня стояло еще одно кресло, повернутое спинкой к Райнеру. Сидящий в нем подался вперед и оглянулся.

Это был Абель.

Райнер мысленно выругался. Чисто сработано. Впору бы аплодировать, если бы трюк не был задуман против него.

— Милорд, я не понимаю, — начал он, лихорадочно соображая. Что задумал Абель? Зачем выдавать его, если тем самым он выдаст и самого себя? Он же будет висеть на зубчатой стене прямехонко рядом с Райнером.

Гутцман фыркнул.

— Не тяните, Гетцау. Вы прекрасно все понимаете. Квартирмейстер Хальстиг мне все рассказал. Как граф Вальденхейм приказал вам убить меня. Как вы шпионили за моими офицерами, чтобы выведать мои планы. Как вы пытались завербовать Хальстига и других для участия в вашем заговоре.

— Простите, милорд? — Сердце Райнера бешено колотилось в груди. Он начинал понимать. Райнер недооценил Хальстига. Квартирмейстер был умнее, чем казался. Он нашел способ одновременно предать Райнера и обелить себя. Так он устранит Райнера, займется поручением Манфреда лично и одновременно вотрется в доверие к Гутцману.

Гутцман нахмурился.

— Вы отрицаете эти обвинения?

Райнер замялся. Можно пойти ва-банк и все отрицать или же положиться на свой дар убеждения и внушить Гутцману, что Хальстиг сфабриковал обвинения, но тогда шансы на успех будут невелики. Райнер прочистил горло.

— Я не отрицаю, что меня послал Вальденхейм, но не как убийцу. Хальстиг, я и остальные члены моего отряда получили приказ милорда Вальденхейма выяснить, кто ворует у Императора золото, а потом остановить виновных. Возможность казнить преступника не отрицалась, но и единственным предписанным способом действия она не была. Мы могли бы убедить вас…

— Мы? Убедить нас? — вскричал Абель. — Не пытайся запятнать меня собственной виной, предатель. Я к этому не имею никакого отношения.

Райнер посмотрел на Гутцмана.

— Он вам так и сказал, милорд?

— Гетцау приходил ко мне уже здесь, милорд! — вскинулся Абель. — В первый же день по прибытии! Он пытался восстановить нас против вас.

— Милорд, — парировал Райнер, — Хальстиг был с нами с самого начала. Нас десятеро. Все мы прибыли из Альтдорфа. Мы…

— Остальные ждут в приемной? — спросил Гутцман. — Вы решили, что я и есть преступник? Вы пришли убить меня?

Райнер поджал губы.

— Милорд может обвинить меня в измене, но надеюсь, он не думает, что я дурак.

Гутцман рассмеялся:

— Тогда зачем ты пришел? Распугивать моих офицеров вонью? Зигмар, Матиас, вы меня предупредили, но я и подумать не мог…

Райнер помолчал. Застигнутый предательством Абеля врасплох, он едва не забыл цель своего визита. Но сейчас…

Райнер вздохнул. Он почти сумел убедить Гутцмана, что является более честным негодяем, чем Абель, и при наличии времени мог бы еще спасти положение, но сейчас… сейчас придется упомянуть крысолюдей — на этом вера его словам закончится. Его засмеют, и все тут.

К несчастью, опасность, какой бы смехотворной она ни выглядела, была вполне реальна. Лагерь захватят, гарнизон перебьют. Аульшвайг будет порабощен — и, что совсем уж грустно, им с Франкой и всем остальным придется это расхлебывать по полной. Надо что-то делать. И самое обидное, что делать это «что-то» приходится ему.

Райнер облизнул губы.

— Знаю, милорд…

Из приемной донеслись приглушенные ругательства и крики. Райнер различил звуки потасовки. Он покосился на дверь.

— Не обращайте внимания, капрал, — сказал Гутцман. — Это арестовали ваших людей. Прошу вас, продолжайте.

Райнер застонал. Он уже начинал сомневаться, не стоило ли ему с товарищами на выходе из шахты повернуть на север и просто бежать.

— Да, милорд, — глубоко вздохнул Райнер. — Знаю, что стоит мне заговорить, и вы решите, будто я не в себе. Но, если вы мудры, вы поймете: сама бредовость моего предупреждения подтверждает его истинность. Ведь только серьезная угроза могла заставить меня рискнуть остатками благоволения, которое вы, быть может, еще питаете ко мне.

— Да о чем ты бормочешь? — растерялся Гутцман.

Абель нервно рассмеялся:

— Он хочет поведать вам о двуногих крысах!

— О… — Гутцман покосился на Абеля.

— О крысолюдях, — Абель продолжал смеяться. — Гетцау хотел отвлечь вас этой байкой от своих преступлений. Крысолюди в шахте! Он… ну, он бы вас туда заманил, организовал бы небольшой обвальчик и сказал, что это несчастный случай.

Гутцман нахмурился:

— Вы об этом раньше не говорили.

Абель пожал плечами:

— Вы обвиняете меня, милорд?

Гутцман повернулся к Райнеру, подняв бровь:

— Это правда? Вы хотели использовать эту уловку?

Райнер мысленно проклял все на свете. Абель донельзя исказил его еще не произнесенные слова. Но выбора нет, остается лишь продолжать.

— Это не уловка, милорд. В тоннелях под шахтами собираются крысолюди. И они планируют атаковать форт.

Гутцман рассмеялся, с изумлением глядя на Абеля.

— Вы были правы. Он нам тут сказки рассказывает. Уму непостижимо. — Гутцман обернулся к Райнеру. — Сударь, отчего вы упорствуете? Крысолюди? Вы что, ничего получше придумать не могли?

— Они существуют, сударь. Сегодня я видел их собственными глазами, более того мы с ними сражались. У меня на одежде их кровь. Запах, который оскорбляет ваше обоняние, принадлежит им.

Гутцман смотрел на него ярко-голубыми глазами, словно пытаясь заглянуть в душу.

— Вы не похожи на безумца…

— Это еще не все, сударь. Я должен… — Райнер откашлялся и продолжил: — Возвращаясь из их тоннелей, мы наткнулись на отряд этих крыс, беседующих с человеком. Мы подкрались ближе и обнаружили, что это Шедер.

— Что? — Гутцман грохнул кулаком по подлокотнику кресла. — Сударь, вы заходите слишком далеко. Как смеете вы чернить имя командира?

— Он предает вас, милорд. Похоже, крысолюди хотят превратить Аульшвайг в свои зерновые угодья, и Шедер обещал им легкую победу над вами, чтобы они могли пройти по перевалу. В обмен они обещали все золото прииска. Причина…

Гутцман хохотал до слез.

— Теперь я вижу, вы псих. — Он повысил голос и крикнул сквозь дверь: — Нейхофф!

Стражник тут же появился на зов.

— Генерал?

— Приведите командира Шедера, он должен это услышать.

Гутцман откинулся в кресле.

— Вы не знаете Шедера. Во всем мире не хватит золота, чтобы соблазнить этого старого сигмарита предать Империю. Он любит ее больше самой жизни. Если бы он собралсяпредать меня, то не ради золота, а чтобы я не уходил.

— Я лишь повторяю, что слышал, сударь, — сказал Райнер. — Никаких обвалов в шахте нет. Он закрывает ее, чтобы крысолюди могли использовать свои землечерпалки, которые раньше включали лишь по ночам, весь день сегодня и всю предстоящую ночь, дабы расширить ход в шахту для осадных машин. Завтра, когда стемнеет, они планируют напасть на форт.

Гутцман побагровел.

— Довольно, довольно же. Землечерпалки? Осадные машины? Верить в крысиный народ — уже безумие, но полагать, что они в состоянии построить столь сложную технику?

— Милорд, пожалуйста! — взмолился Райнер. — Подумайте, зачем мне рисковать собственной жизнью ради того, чтобы сообщить вам какой-то бред? Я уже обнаружил доказательства, найти которые мне поручил Манфред. Мне известно, что вы хотите дезертировать из Империи и помочь Каспару узурпировать трон брата. Известно и о поставках золота.

— Ты!.. — глаза Гутцмана вылезли из орбит. — Замолчи, дурак!

Райнер проигнорировал его.

— Если бы я хотел предать, я бы нашел способ убить вас и сбежал бы на север с тем золотом, которое вы прячете в ящиках в третьем тоннеле.

Абель вскинул голову, и Райнер это заметил.

На висках у Гутцмана вздулись вены.

— Тебе все известно?..

— И все же я пришел предупредить вас, а ведь так легко было бы получить целое состояние и благорасположение Манфреда.

— Но… — сказал Гутцман, — но крысолюди?

В дверь постучали, и вошел Шедер.

— Вы хотели меня видеть, генерал?

— Шедер, входите, — Гутцман вытер лоб и собрался с духом. — Я… я решил, что вы должны увидеть того, кто вас обвиняет.

Райнеру показалось, что Шедер слегка побледнел. Значит, командир узнал его в тоннеле и, несомненно, считал, что черные крысы убили его. Однако он тут же пришел в себя.

— Капрал Майерлинг? В чем это он меня обвиняет? — Шедер наморщил нос. — И почему это он так пахнет?

— Он утверждает, что вы в сговоре с крысолюдьми, которые живут под шахтой, собираетесь овладеть фортом и превратить Аульшвайг в… как вы там сказали, сударь? Зерновые угодья? И что вы все это сделали ради золота, хранящегося в шахте.

Шедер долго и громко смеялся, но внезапно остановился, когда понял, что Гутцман не разделил с ним веселья.

Он нахмурился.

— Простите, генерал. Либо этот малый безумен, либо он несет околесицу с какой-то целью. В любом случае он опасен и должен быть посажен под арест, пока не попытался причинить вам вреда. Неужто вы ему верите?

Гутцман пожал плечами.

— Я уж и не знаю, чему верить.

Райнер сглотнул.

— Милорд, я и не прошу вас поверить мне. Просто сходите в перекрытый тоннель и посмотрите сами. Если вы ничего не обнаружите там, делайте со мной что хотите.

— Видите, генерал, — вмешался Абель, — он хочет заманить вас в шахту и устроить обвал. Повесьте его.

Райнеру показалось, что на губах Шедера мелькнула хитроватая улыбка, когда тот обратился к генералу:

— Нет, нет, милорд. Я бы не смог жить, зная, что надо мной витает ваше подозрение. Я настаиваю, чтобы вы спустились в шахту и сами убедились, что Майерлинг лжет. Только пусть прежде, к завтрашнему утру, скажем, инженеры убедятся, что он не расставил там ловушку, и я прикажу им сопроводить вас к обвалу, что перекрывает тоннель.

Гутцман кивнул.

— Хорошо. В любом случае я собирался сам посмотреть. — Он повернулся к Райнеру с одновременно жестким и печальным выражением лица. — Я могу пожалеть безумца, сударь, но не лжеца. Вы сами в этом убедитесь.

Райнер мысленно выругался, когда Гутцман дал Матиасу знак увести его. Какой же он дурак. Сам сдал карты Шедеру и предоставил ему отличный шанс отвести Гутцмана на встречу с судьбой. Райнер не сопротивлялся, когда Матиас взял его за руку, и не заметил, что тот с обидой посмотрел на него. Он даже не плюнул в Абеля, проходя мимо. Он был слишком погружен в самобичевание.

13 ВСЕ ЕЩЕ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я ЛГУ?

Когда Матиас и двое стражников бросили Райнера в сырую, устланную соломой камеру в подвале башни, остальные уже сидели там в угрюмом молчании. Райнер едва мог их видеть: в тусклом факельном свете, пробивающемся сквозь густо зарешеченное окошечко в дубовой двери, лишь едва поблескивали глаза его товарищей. Франка кивнула ему, но ничего не сказала. Она сидела отдельно от остальных.

При его появлении оживился только Карел:

— Капитан, вы здесь! Остальные думают, что вы предали нас.

Райнер сердито глянул на Халса и Павла.

— Ну, остальные могут думать обо мне что угодно.

Сесть было практически негде. Большая часть пола была утыкана железными штырями. Похоже, никто не собирался подвинуться. Он вздохнул, потом подошел к Франке и сел рядом. Все молчали.

— Нас предал не я, — наконец произнес Райнер. — Это был Абель. Он назвал нас убийцами.

— Но… — переспросил Джано. — Но зачем?

Герт фыркнул:

— Да за тем, что теперь, убрав нас с дороги, он займется убийством Гутцмана сам. Всегда был уверен, что этот малый тот еще умник.

— Именно, — согласился Райнер. — Кое-кто заботится только о собственной шкуре.

Повисла неловкая тишина. В темноте Райнер увидел, как Павел толкнул Халса локтем. Халс сердито отстранился, но потом вздохнул:

— Хорошо, хорошо. — Он поднял глаза на Райнера, углы рта опустились, отчего Халс стал похож на бульдога. — Капитан, я вас прямо спрошу о том, что все хотят знать. Что происходило в вашей комнате в борделе перед нападением крысолюдей?

Райнер покачал головой.

— Мы сидим под арестом, наша подлинная цель раскрыта, и петля вот-вот сожмется вокруг наших шей, а вы вот о чем думаете?

— Мне все равно, что там у вас было, — сказал Джано. — Это им надо. Любовь есть любовь, а?

— Это не ответ, — буркнул Герт.

— Тогда отвечу я, — отрезал Райнер. — То, что там происходило, — не ваше дело. Ну, кто скажет, как нам отсюда выбраться?

— Но это наше дело! Как мы пойдем за тобой, если у тебя есть от нас секреты? — не удержался Павел. — Как мы можем доверять тебе, если ты солгал?

— Да это же просто смешно! Мы тут все лжецы. У всех есть тайны. Вы с Халсом, если уж на то пошло, так и не объяснили, что на самом деле случилось с вашим командиром.

— Объяснили, объяснили, — отозвался Халс.

— И вообще, это не одно и то же, — покачал головой Павел. — Наши тайны не делают нас непригодными для командования.

— Моя — тоже.

— Капитан, — умоляюще произнес Карел, — просто скажите, что это неправда, и давайте покончим с этим.

Павел осклабился.

— Спать с мужиками нормально в игорных домах Альтдорфа, а в армии это не пройдет, мы тут живем, так сказать, бок о бок…

— Капитан не извращенец, мать твою растак! — крикнул Даг. — И я убью того, кто станет утверждать подобное!

— Тогда ты всех нас перебьешь, не иначе, — оскалился Герт.

Райнер вздохнул.

— А, вот в чем дело. Ну так я вас успокою. Даг прав. Я с мужиками не сплю.

— Вот видите! — завопил Даг. — Видите!

— Но, если бы это было и так, — продолжал Райнер, — на мою способность командовать это не повлияло бы…

Он смолк, увидев лица Халса и Павла, на которых отразилось почти комичное огорчение.

— И что теперь?

— По крайней мере, мы надеялись, что ты не соврешь, — ответил Павел.

Халс сжал кулаки.

— Капитан, я вас видел!

— Ты, конечно, видел, но неправильно понял увиденное, — парировал Райнер. — Это ошибка.

— Тогда что это было? — спросил Павел.

Райнер покосился на Франку.

— Я не могу сказать.

— Очень зря, — буркнул Халс.

— Пикинер, — сердито выпалил Карел, — ты не вправе оскорблять старшего по званию подобным образом. Капитан…

Райнер махнул рукой.

— Забудь, парень. Забудь. — Он вздохнул и снова посмотрела на Халса. — А если бы я сказал «да», вы бы стали мне снова доверять? Пошли бы за мной?

Все молча смотрели в пол.

Наконец Райнер усмехнулся:

— Вот видите, я прав. Ложь и тайны не имеют значения. Вас волнует лишь, с кем я валяюсь в койке.

— Так ты признаешь, что… — спросил Халс.

— Нет, — с издевкой в голосе ответил Райнер. — Тебе хотелось бы это услышать, но…

Герт усмехнулся.

Даг вскочил на ноги и сжал кулаки.

— Грязный пес, ты умрешь!

Он налетел на Герта, размахивая руками. Тот отскочил, легко (при такой-то комплекции) выдержав удары, потом схватил лучника за ноги и опрокинул его. Они покатились по полу, избивая друг друга. Все, кроме Райнера и Йергена, кричали, чтобы они прекратили, и пытались разнять дерущихся.

Франка в ярости воскликнула:

— Прекратите, ненормальные! Прекратите! Вы все рехнулись! Капитан Гетцау не спит с мужиками! Это я знаю лучше любого из вас!

Сердце Райнера гулко ударилось о ребра.

— Франк… Франц! Не дури!

Райнер попытался утихомирить Франку, но она отбросила его руку.

— Я была в женской одежде и целовалась с капитаном Райнером, потому что…

— Франка! Нет!

— …потому что я женщина!

Райнер застонал. Тайна раскрыта. Франка больше не будет солдатом. Манфред отошлет ее прочь. Товарищи отвернутся от нее.

Но ее никто не услышал: все были заняты попытками разнять Дага и Герта. Тогда Франка схватила Павла за ворот рубахи и основательно встряхнула:

— Слушай меня, мать твою! Я женщина!

— Что? — заморгал Халс. — Что ты сказал, малый?

— Я не малый! — завопила Франка. — Ты что, оглох?

Теперь и остальные обернулись.

— Нет? — озадаченно переспросил Павел.

— Нет. — Франке стоило больших усилий сдерживаться. — Я женщина. Я переоделась мальчиком, чтобы сражаться за Империю.

Мужчины уставились на нее. Даг и Герт сидели на полу, разинув рты.

— Правда, что ли? — спросил Джано.

— Да нет, конечно, — печально помотал головой Халс. — Парень, я знаю, почему ты это сделал. Ты хочешь защитить капитана, это очень благородно с твоей стороны. Но твоя шутка не пройдет. Мы видели тебя в бою. Девицы не сражаются.

— Я сражаюсь, — отрезала Франка. — Вы что, никогда не задавались вопросом, почему я не моюсь вместе с вами? Почему сплю отдельно? Почему сказала, что убью любого мужчину, который ко мне прикоснется?

— Может, ты… это… боишься искушения? — спросил Павел.

Франка засмеялась:

— Что, пикинер, считаешь себя настолько неотразимым?

— И… вы не просите ее предъявить доказательства? — съязвил Герт.

На этот раз засмеялся Даг.

— Ага. Ага, покажи нам.

— Нет! — крикнул Райнер. — Я запрещаю. А ну прочь, грязные шакалы!

Франка пожала плечами.

— Думаю, придется, капитан. Иначе их, видимо, не убедить. Но не всем, поняли? — крикнула она, поймав их взгляды.

Она смотрела то на одного, то на другого и наконец приняла решение.

— Халс, иди туда.

Она показала в дальний конец камеры. Халс явно смутился, остальные хихикали.

— Давай, давай, — сказала Франка. — Покончим с этим.

Халс поплелся в угол, приготовившись к худшему. Франка встала лицом к нему и принялась расшнуровывать куртку.

Все молча ждали. У Дага заблестели глаза. Райнер за то, что они подвергли Франку такому унижению, был готов убить всех. Как они посмели не поверить ей на слово? А потом вспомнил, что и он в свое время ей не сразу поверил.

Халс неловко переминался с ноги на ногу, пока Франка расшнуровывала куртку и расстегивала пуговицы. Он не знал, куда деть глаза. Наконец Франка распахнула рубашку и опустила бинты на груди.

— Вот, — гневно сказала она, — все еще думаешь, что я лгу?

Райнер и остальные не видели ее наготы, но по выражению лица Халса все было яснее ясного. Райнер рассмеялся про себя. Ветеран-пикинер разинул рот, как рыба, вытащенная из воды. Он напоминал мужа-рогоносца из театрального фарса.

— Ты… ты девица! — выговорил он, моргая.

Франка запахнула рубашку.

— Да, — сухо сказала она, — и теперь у вас нет причин не доверять капитану, так?

— Но это ничем не лучше! — крикнул Павел, выходя вперед. — Мы… мы ругались в твоем присутствии. Рассказывали при тебе казарменные анекдоты.

— Во имя Сигмара, да мы отливали при тебе! — взревел Халс. — Ты видела нас раздетыми.

— Не переживай, — сказала Франка, — это не доставило мне ни малейшего удовольствия.

Герт рассмеялся:

— А ведь умна девчонка, этого не отнимешь.

Карел сурово поглядел на Райнера.

— И давно вы знали тайну девушки, капитан?

— С тех пор, как мы были в пещерах Срединных гор.

— И вы позволили ей сражаться, подвергать себя опасности?

— Да.

— И вы все еще считаете себя джентльменом?

Мальчик покраснел.

Райнер вздохнул:

— Во-первых, малыш, я никогда не называл себя джентльменом. Во-вторых, сам попробуй ее остановить. Она меня не послушает.

— Но это неправильно, — сказал Халс. — Девчонка не может сражаться. Так быть не должно. Надо сообщить об этом Манфреду. Отправить ее домой, к мужу.

Франку передернуло.

Райнер положил руку ей на плечо.

— Будьте уверены, Манфред уже знает. Его хирурги имели с ней дело точно так же, как и с нами.

Карел поперхнулся:

— Граф Манфред позволяет ей сражаться?

Райнер улыбнулся.

— Неужели даже после всего случившегося тебя все еще шокирует поведение будущего тестя? Для него Франка — лишь еще один преступник, а ее тайна — дополнительный рычаг, чтобы давить на нее.

— Ну его, этого Манфреда, и тебя тоже! — произнес Халс. — Так дело не пойдет. Пусть ни у кого не будет повода поставить мне в вину, что остландец позволил сражаться девице на поле боя!

— Вот-вот, — поддержал его Павел, и эхом ему отозвались Даг и Герт.

Их остановило то, что Франка внезапно всхлипнула. Они перевели взгляды на нее.

— Я знала, что так и будет! Знала! — Она стиснула кулаки и прижала их к бокам. — Теперь вы все отвернетесь от меня? Я что, не друг вам?

— Мы просто хотим уберечь тебя, девочка, — тихо сказал Павел.

— Да не надо мне этого! Я хочу быть с вами! Хочу быть солдатом!

— Но так нельзя, — прервал ее Халс. — Теперь ты девушка.

— И всегда ей была! Изменилось лишь то, что теперь вы об этом знаете.

Халс покачал головой:

— Вот именно. Прости, девочка.

Герт пожал плечами:

— Да какая теперь разница? Может статься, мы помрем, прежде чем еще раз успеем сразиться. Либо Гутцман повесит нас за шпионаж, либо Шедер скормит своим пушистым друзьям.

Остальные вздохнули — их невольно вернули к реальности.

— И то верно, — сказал Павел. — Но все же она здесь находиться не должна, правда?

— И мы не должны, — подхватил его слова Райнер и выпрямился. — А если хорошенько подумаем о том, как нам выбраться на свободу, то, глядишь, сможем продолжить эту увлекательную дискуссию позже в более приятной обстановке. Ну, скажем, в «Грифоне» в Альтдорфе. Как вы?

Несколько неохотно его сокамерники согласились подумать, как быть в создавшейся ситуации, но все уже так набегались, насражались и намучились неизвестностью, что, едва заняв свои места у стен и обхватив колени руками, один за другим все повесили головы и заснули.

Отключаясь, Райнер почувствовал, как Франка привалилась к нему. Он обхватил ее за плечи и притянул ближе. «По крайней мере, это у нас есть», — подумал он.

Никто из товарищей Райнера не имел ни малейшего представления, долго ли они спали и в котором часу проснулись. Ни свет, ни шум не достигали этого подземелья, и они не могли определить, было ли утро, или день, или все еще середина ночи и что там происходит в форте. Райнер пытался понять это, исходя из того, что узнал в шахте, но было так холодно, что он никак не мог сосредоточиться. Узнает ли Гутцман о предательстве Шедера и спустится их освободить с похвалами и витиеватыми извинениями или сюда набегут крысолюди и разделают их на кровавые ошметки? Наконец в голове у Райнера образовалась настоящая каша, и он мог разве что прижаться к Франке и пялиться на противоположную стену, отупев от скуки и отчаяния. Остальные были не в лучшем состоянии. Сначала они еще пытались придумать план побега, но он неизменно начинался так: «Когда мы выберемся из камеры…»

Райнер надеялся, что сможет чего-то добиться, разговорив стражников, — он мог бы подружиться с ними и заставить утратить бдительность, но их, по всей видимости, предупредили, как он умеет убеждать, — он не смог добиться ничего, кроме сердитого бурканья и ругательств.

Позже он проснулся, тяжко дыша от только что приснившегося ему кошмара, в котором были умоляющие голоса и вывернутые руки, тянувшиеся к нему из клеток и хватавшие его за одежду. Оказалось, это Франка пыталась его растолкать.

— Что за…

Она приложила палец к губам и показала на свое ухо. Снаружи доносились голоса. Он сел и прислушался. У двери скорчился Карел.

— Но нас не отпустят до ужина, — сказал один из стражей.

— Можете идти прямо сейчас, — произнес новый голос. — Приказ командира Шедера.

Черные сердца переглянулись.

— Все, нам крышка, — прошептал Халс.

Райнер выругался.

— И сколько их?

Карел выглянул в окошко и снова пригнулся. Он поднял четыре пальца. Глаза его расширились.

— Меченосцы Шедера!

Стало светлее, сапоги топали уже ближе. Райнер по тянулся к поясу, но меча там, конечно, не оказалось.

— Вставайте! — прошипел он. — Приготовьтесь.

О, если бы только знать к чему…

Все поднялись на ноги, со стонами расправляя затекшие конечности. Карел отошел от двери.

В скважине повернулся ключ.

14 ДА ПОМОЖЕТ ВАМ ЗИГМАР

Райнер лихорадочно соображал, придумывая, как справиться с меченосцами. Закаленные ветераны, они всякое повидали и, вооруженные до зубов, были готовы к любой уловке. Что бы такое придумать, как привести их в шоковое состояние?

Дверь распахнулась. Он увидел за ней четырех Молотодержцев с мечами в руках. У главного был фонарь. Они выглядели словно охотники на ведьм, готовые увидеть грех в чем угодно.

И тут сердце шарахнулось в груди. Все, придумал!

— Франка!

Он схватил девушку за талию и подтащил к двери перед самым носом меченосцев.

— Ваш час пришел, злодеи, — изрек предводитель меченосцев.

Райнер сгреб Франку в объятия и заорал:

— Поцелуй меня, радость моя!

Слова он тут же претворил в действие со всей страстью, на какую был способен.

Меченосцы потрясенно разинули рты. Кончик меча предводителя лязгнул об пол.

— Какое извращение! Мерзкие дегенераты!

Йерген угрем метнулся вперед и выбил фонарь из руки предводителя, потом вырвал у того из обмякших пальцев меч. Камера погрузилась во тьму.

— Бей их! — закричал Райнер. Он нырнул под ноги второму меченосцу, которого Франка тем временем боднула в грудь. Тот рухнул на пол. Вокруг (это было слышно, но не видно) лязгали мечи, все рвались вперед с боевым кличем. Кто-то кого-то смачно лупил, люди вскрикивали и фыркали. Кто-то резко выдохнул, и донесся безошибочно узнаваемый звук: меч вошел в тело.

Райнер пытался поймать меченосца за руку, прежде чем тот замахнется. Вместо этого он схватил меч и глубоко порезал большой палец. Райнер прижал меч руками, стремясь не дать противнику вырвать его.

— Запрыгни на него!

— Уже! — крикнула Франка.

Райнер смог миновать руки противника и нанести ему удар коленом в пах. Отовсюду доносились удары и лязг железа. Рядом что-то противно хрустнуло — противник Райнера забился в конвульсиях. Что-то треснуло второй раз — и меченосец лишился сил. Третий — и воин выпустил меч.

— Франка! Хватит!

— Ох.

Райнер схватил меч и встал, но к этому моменту лишь в центре камеры продолжалась яростная борьба.

— Это я! — крикнул Джано. — Бей его…

Райнер попытался наощупь сориентироваться в темноте и нашел фонарь. Он поправил его и порылся в поясном мешочке, отыскивая трут, к счастью, пламя не погасло окончательно, и вот оно снова разгорелось.

Райнер огляделся. Джано дрался с обезоруженным меченосцем, а Даг нападал на Джано, пытаясь нанести ему удар по почкам. Вокруг поднимались на ноги остальные их товарищи. Противники лежали без движения.

— Даг! — крикнул Райнер. — Прекрати! Займись меченосцем! Я хочу…

Обнаружив, что меченосец еще жив, Даг прыгнул воину на грудь, выхватил из его ножен кинжал и погрузил противнику в глаз по самую рукоять. Он смеялся, как дитя, играющее с волчком, когда меченосец весь содрогнулся и замер.

— Все, капитан, справился. Что теперь?

Райнер сжал кулаки. Он в жизни не видел человека, которому бы так нравилось убивать. Он заставил себя говорить медленно:

— Я хотел… поговорить… с ним. Выяснить, не привел ли уже Шедер свой план в действие.

Даг тупо уставился на него.

— Ох. Ну, для этого поздновато, а? — хихикнул он.

— Вот именно. Слишком поздно.

Другие меченосцы были тоже мертвы. Одного, пока Павел и Халс держали противника за руки и за ноги, задушил Герт, сдавив ему большими пальцами горло. Йерген справился с другим с помощью Карела, который держал воина за лодыжки. Жизнь вытекла из меченосеца красной лужей у шеи. На груди последнего сидела Франка. Затылок бедолаги превратился в кровавое месиво, его череп был проломлен торчащим из пола железным штырем. Франка сжимала в руках клочья бороды и волос убитого. Увидев, что она натворила, девушка вздрогнула от омерзения и отбросила клочья прочь.

— Молодцы, ребята, — сказал Райнер, обматывая раненый палец носовым платком. — Ромнер, проверь кордегардию.

Йерген выглянул наружу и знаком дал понять, что все в порядке.

Вставая, Герт рассмеялся.

— Во имя Зигмара, как ты догадался поцеловать девчонку?

Райнер печально покосился на Франку.

— А что, плохо сработало?

— Да нет, — нахмурился Халс. — Но меня ты ошарашил не меньше, чем их.

— Ага, — отозвался Павел, — я чуть не обоссался. — Он зарделся и посмотрел на Франку. — Простите, барышня.

— Прекрати! — прикрикнула она.

Остальные засмеялись.

Райнер подобрал пояс с мечом, ключи и перчатки и отдал Франке добытый кинжал. Остальные тоже собрали оружие противников, разделив между собой мечи и кинжалы.

— Ну, — спросил Герт, — какой у тебя план, капитан?

Райнер усмехнулся.

— Опять капитан, вот оно как? Ну, я… — Он замялся. Вообще-то он знал, что делать. Хотелось бы забрать золото Гутцмана из шахты и свалить поближе к цивилизации, покуда крысолюди не вышли на поверхность. Но пока не станет ясно, что Гутцман мертв, этого делать нельзя. Может, он уже мертв, раз люди Шедера пришли за ними, но тут ни в чем нельзя быть уверенным. Он вздохнул. — Ну, наверное, сначала мы поднимемся наверх и глянем, что там творится. — Он пригвоздил Дага взглядом. — А то спросить-то некого.

Райнер вышел из камеры, остальные — следом. Лестница уходила во тьму в глубине квадратной кордегардии. Они поднимались, держа мечи наготове. На последнем пролете лестницы они увидели, что сверху спиной к ним за закрытыми воротами стоит стражник.

Райнер поманил товарищей за угол.

— Вы узнаете этого малого? Может, кто имя помнит?

Герт нахмурился.

— Надо еще разок взглянуть. — Он поднялся повыше, осмотрелся и вернулся. — А, это Герлахен. Или Герлахер. Как-то так. Из соседней палатки. Мы на днях вместе дежурили на стене.

Райнер пожал плечами.

— Должно сработать. Теперь немного спустись, а потом шагом марш наверх. — Он покосился на Йергена. — Когда он откроет, беги и тащи его сюда. Ясно?

Йерген кивнул.

Черные сердца вернулись на один пролет вниз, потом по сигналу Райнера замаршировали наверх, топая сапогами.

Еще до того, как они вернулись на исходные позиции, Райнер громко хрипло скомандовал:

— Герлахер! Открыть ворота!

Донесся голос стражника:

— Есть! Сию минуту, сударь!

Райнер прислушался к лязгу замка. Он поднял руку, и компания принялась маршировать на месте. Не стоит выходить из-за угла, пока ворота не открыты. Наконец ключ со скрежетом повернулся, и ворота, скрипнув, отворились.

— Давай, Йерген!

Йерген метнулся за угол, остальные маршем двинулись дальше. Они преодолели последний пролет как раз вовремя, чтобы увидеть, как Йерген бросается на ошалевшего стражника. Йерген дал ему в нос, не позволив перейти в оборону, потом поймал за шею и спустил с лестницы, где Райнер и Джано поймали его и зажали ему рот. Райнер затаил дыхание. Учитель фехтования вынул ключ из замка, закрыл ворота и скользнул обратно по лестнице. Ни криков, ни борьбы не последовало. Райнер выдохнул.

— Хорошо, — сказал он шепотом. — Свяжите его и оставьте внизу.

— Может, лучше убьем? — спросил Даг.

— С армией мы не воюем, — проворчал Райнер.

Пока Павел и Халс связывали запястья и лодыжки стражника шнурками его же куртки, Райнер вытянул шею, стараясь выглянуть за ворота. По коридору бродили солдаты — совершенно спокойные, значит, крысолюди еще не напали на форт, и о смерти или исчезновении Гутцмана вестей не поступало. Со двора в коридор хлынул свет. Судя по всему, вечерело.

Райнер ждал, когда коридор опустеет, — бесполезно. За первой дверью направо был арсенал, за второй — казармы, где спала личная охрана Гутцмана. Слева высокая дверь вела в главный зал (обычно она была заперта), еще одна — во двор. По коридору постоянно кто-то сновал.

— Надо набраться наглости, ребята. Если повезет, может, и проскочим. Просто выйдем, как будто все так и должно быть.

— Забыл, что ты, Остини и девица воняете сортиром, капитан? — спросил Герт.

— Да и выглядите не лучше, — добавил Павел.

Райнер вздохнул.

— Не то слово, мать вашу растак. Ничего, что-нибудь придумаю. — Он надеялся, что не обманывает самого себя. — Если кто-то начнет задавать нам вопросы, говорить буду я. Если вызовут стражу, бегите к северным воротам. — Он еще раз глубоко вздохнул. — Все, пошли.

Райнер поднялся по ступенькам и распахнул ворота, остальные двинулись следом. Он старался дышать ровно, но едва не подпрыгивал при виде каждого солдата. Все они морщили носы, проходя мимо Черных сердец.

Наконец один рыцарь остановился и строго сдвинул брови.

— Что с вами случилось, капрал?

Райнер отсалютовал.

— Прошу прощения, сударь. В кордегардии в уборной провалился пол, и некоторые из нас… немного пострадали. Идем приводить себя в порядок.

Капитан поморщился.

— Только быстрее.

Райнер снова отсалютовал, и они вышли во двор. Райнер выглянул и отпрянул, сердце бешено колотилось. На ступеньках перед главным входом в цитадель стоял Шедер и беседовал с обер-капитаном Нюмарком.

— Шедер, — шепнул Райнер через плечо. — Вот уж вовремя… Придется подождать…

Не успел он закончить, а у ворот уже началась какая-то возня, во двор на взмыленном коне влетел капрал копьеносцев.

— Генерал Гутцман, — позвал он, останавливая лошадь, — у меня срочная новость для генерала Гутцмана.

Шедер приблизился к спешившемуся копьеносцу.

— Генерала Гутцмана вызвали в шахту. Доложите мне.

Все стоявшие рядом повернулись, чтобы послушать, и копьеносец отсалютовал:

— Слушаюсь, командир. Мы с ребятами патрулировали южный перевал и охотились за бандитами, как вдруг увидели колонну, идущую со стороны Аульшвайга.

— Колонну? — нахмурился Шедер. — Какую колонну?

— Командир, во главе армии был барон Каспар. Мы осторожно приблизились, чтобы посмотреть, и насчитали шесть кавалерийских эскадронов, восемьсот пикинеров и мушкетеров, у них были и осадные машины.

— Осадные машины? — Шедер выглядел потрясенным. — Что он замышляет? Неужто брать форт?

— Милорд, — сказал капрал, — полагаю, именно это он и собирается сделать.

Все разом заговорили, и во дворе воцарился настоящий бедлам. Копьеносцы заспешили туда мимо Райнера и его товарищей. Отличная возможность. Никто, даже стражники у ворот, теперь не обратит на них внимание.

— За угол, ребята, — пробормотал Райнер. — Голов не поднимайте.

Они потихоньку выбрались в общей суматохе вместе с копьеносцами. Шедер поднялся на ступени и раздавал приказы собравшимся войскам:

— Даггерт, скачи на прииск и проси генерала Гутцмана срочно вернуться. До тех пор принимаю командование на себя. Обер-капитан Нюмарк, соберите три сотни пикинеров и по роте стрелков, рыцарей, копейщиков, мечников и аркебузиров, потом идите на юг к Лесснеровой лощине и удерживайте ее, сколько сможете, чтобы у нас было время подготовиться. Тем временем пусть все остальные капитаны и их отряды готовятся отразить атаку на форт. И найдите кто-нибудь обер-капитана Оппенгауэра и пригласите ко мне в кабинет как можно быстрее. А теперь идите, и да поможет вам Зигмар.

Во дворе началась суета: люди бегали туда-сюда, офицеры выкрикивали вопросы и требовали коней.

В этой суете голос обер-капитана пехоты Нюмарка, отдающего приказы, звучал спокойно и четко:

— Капитан рыцарей Венк, капитан копейщиков Хальмер, капитан стрелков Кругольт, докладывайте лично мне. Капитан пикинеров…

Остальное потонуло в общем шуме: Райнер с товарищами нырнул в поток людей, устремившихся из ворот прочь. Никто не остановил их на пути в форт, более того, перед ними расступались.

— Аульшвайг атакует? — на бегу кричал Карел. — Плохо дело!

— Не дури, — сказал Райнер. — Ты что, не видишь? Это постановка, вроде пьесы Детлефа Сирка про убийство.

— Постановка? Как это?

— Трюк такой, — пояснила Франка, прежде чем Райнер смог что-либо ответить. — Никакой атаки из Аульшвайга нет. Шедер притворяется, чтобы оттянуть войска на юг и дать крысам беспрепятственно напасть с севера.

— И отсылает половину гарнизона, чтобы им было еще проще, — сказал Герт. — Пока подчиненные Нюмарка набегаются впустую и вернутся обратно, крысы уже захватят наши пушки и расстреляют возвращающихся в форт.

Райнер дал знак, и они вместе с толпой выбежали в узкий проулок между кавалерийскими казармами.

— Но… но этого не может быть, — не унимался Карел, переводя дыхание. — Эту весть привез копейщик. А копейщики верны Гутцману.

— Жаль тебя разочаровывать, малыш, — ответил Райнер, — но и кавалериста можно подкупить. — Он вздохнул и привалился к стене. — Ребята, подозреваю, нам тут больше делать нечего. Если Шедер пошел на это, значит, Гутцман мертв. Думаю, надо бы податься домой и доложить Манфреду об измене командира.

— И оставить форт на растерзание крысолюдям? — в ужасе спросил Карел.

— А что ты хочешь, парень? Мы вдевятером не сможем остановить армию чудовищ, а начальство мы уже пытались предупредить. Два раза. — Он посмотрел на остальных. — Разумеется, предложения только приветствуются.

Вид у Черных сердец был самый несчастный, но они промолчали.

— Ладно. — Райнер отошел от стены. — Идем. Я хочу вернуться в шахту и убедиться, что Гутцман погиб. А потом — на север.

Остальные мрачно закивали. Франка бросила на него сердитый взгляд.

15 ОНИ ЗНАЛИ

Черные сердца ненадолго разделились, чтобы сходить в палатку или казарму, кто где жил, и вооружиться. Времени было в обрез, но Райнер все же решил снять вонючую форму, вымыться по-быстрому и надеть чистую одежду. Строго говоря, другого выбора просто нет.

Пистолеты у него отняли при аресте, а второй парой не обзавелся, так что вооружаться пришлось захваченным в драке двуручным мечом, который был для него слишком велик. Собравшись, он поймал чью-то лошадь и помог Франке сесть в седло позади себя. Лук она закинула за спину. С остальными они встретились на окраине палаточного лагеря. Оказалось, те уже реквизировали телегу для сена. Райнер с облегчением заметил, что Джано тоже привел себя в порядок.

Остановить их было просто некому. Лагерь почти опустел: капитаны и сержанты заставили солдат вооружиться и погнали в форт. На перевале дул холодный ветер, по небу неслись тучи. Их тени, как слизняки по шершавому золоту, скользили по облитым закатными лучами зубчатым пикам, лишенным всяческой растительности. Райнер посмотрел на север и выругался. Армада туч шла прямо на них. Погода в дорогу хуже некуда, а к ночи надо бы оказаться подальше отсюда.

Франка обхватила его за талию, прижимаясь к его спине.

— Что это вы затеваете, милорд? — шепотом спросила она. — Сложно представить, чтобы ты вот так поехал навстречу опасности. Ты же знаешь, Гутцман мертв. У нас нет причины возвращаться в шахту.

— Золото Гутцмана, — прошептал он в ответ.

Франка подняла бровь.

— Думаешь сам заняться этим промыслом?

Райнер помотал головой.

— Пока мы искали тебя, я обнаружил, где генерал держит его до отправки в Аульшвайг. В закрытом тоннеле целых два ящика.

— Тогда зачем врать остальным?

— Забыла про шпиона?

— Разве это не Абель?

Райнер пожал плечами:

— А если не он?

— Тогда как ты собираешься забрать его, не сообщив другим, что ты делаешь? Или содержимое ящиков влезет тебе в карманы?

Райнер засмеялся.

— Будем над этим работать.

Ветер выл и стонал в лощине, когда они подъехали к защитной стене шахты. Солнце опускалось за горы, тучи заволокли небо, и оно приобрело лиловый оттенок. Нервы Райнера были на пределе, крысолюди мерещились ему в каждой тени, в каждом чахлом кустике. В любой момент эта мерзость могла хлынуть из шахты и перебить их всех. А он все ближе подводил товарищей к источнику опасности.

Вот и шахта. Райнера била дрожь. Какой контраст, если вспомнить, что еще вчера здесь кипела работа. Казалось, это место пустует уже не одно десятилетие. Тяжелые железные ворота шахты были открыты и скрипели на ветру, как голоса обреченных душ. Хлопали ставни построек. В проулках кружились песчаные воронки, с куч выработанной породы то и дело с грохотом скатывался камешек, заставляя товарищей Райнера подпрыгивать и оборачиваться.

Черный квадратный вход в шахту походил на пасть гигантской рыбы, легендарного левиафана, в которую их неумолимо затягивало. Свист ветра напоминал скорбный крик чудовища. Райнер и Франка спешились, остальные сошли с телеги. Явной угрозы вроде не было, но все держали оружие наготове. Франка, Джано и Герт зарядили лук и арбалеты.

— Все, пошли, — сказал Райнер.

Внутри стоны ветра превратились в рев. Райнер не слышал собственных шагов. Передний зал был освещен единственным мерцающим фонарем, свисающим с железного крюка справа от входа. Его свет не достигал противоположной стены, но нельзя сказать, чтобы в шахте было совсем уж темно. Когда глаза Райнера приспособились к здешнему освещению, в глубине третьего тоннеля он различил слабое сияние факелов.

Павел тоже его заметил.

— Это что, крысы? — нервно спросил он.

Райнер отрицательно мотнул головой.

— Это факелы. У крыс лиловое освещение.

То, что источник света принадлежал людям, могло служить утешением, но одновременно вызывало тревогу. Кто это? Что они там делают? Зачем оказались у него на пути? Там, в тоннеле, золото. Неужели за золотом пришел кто-то еще?

— Давайте найдем факелы и посмотрим.

Но едва они углубились в шахту, сквозь завывания ветра послышался лязг железа и хриплый крик. Они застыли на месте и огляделись, держа оружие наготове. Шум доносился из шахты, но откуда именно, определить было трудно.

— Драка, — решил Джано.

— Это голос Гутцмана, точно вам говорю, — подхватил Халс.

Карел кивнул:

— Мне так показалось.

Крик повторился, потом снова лязг и грохот. На этот раз направление было вполне ясно — звуки доносились из странного подземного особняка, где жили и работали инженеры.

Райнер снял фонарь с крюка и побежал по проходу, ведущему к особняку. Остальные помчались следом. Буквально через несколько шагов Райнер сообразил, что не имеет никакого плана действий. Что именно он собирается делать — спасать Гутцмана или убивать?

В проходе шум битвы слышался отчетливее — хрипы, крики, лязг клинков. Красивая резаная дверь была наполовину открыта, и свет ламп, горевших внутри, широким лучом проникал в зал перед особняком. Райнер затормозил на бегу и попробовал рассмотреть помещение. Товарищи выглядывали у него из-за плеча.

Каменный вестибюль искусной работы освещал массивный мраморный канделябр. Слева в коридоре было темно, но столовая за ним была залита светом ламп, и Райнер аж рот раскрыл, увидев, что там происходит. Это напоминало картину, рожденную воображением наркомана. Стол был накрыт для парадного обеда: тарелки из тончайшего фарфора, кубки и столовое серебро поблескивали в мягком свете. Бутылки с вином были открыты, вокруг центрального канделябра стояли блюда с роскошной едой: мясо, рыба, дичь. Содержимое тарелок было наполовину съедено. В свете текущих событий подобный обед сам по себе выглядел странно, но еще более странным представлялось собравшееся там общество. За столом сидели крысолюди в доспехах и держали в кривых когтях окровавленные кинжалы. Все они были мертвы, их тела страшно изранены. И уже полным бредом казалось, что вокруг стола носится измученный окровавленный генерал Гутцман, отчаянно сражаясь с несколькими меченосцами Шедера. Мечникам почему-то не хотелось нарушать «натюрморт», что выглядело довольно комично. Они стремились не задеть мечами тарелки и кубки и поправляли мертвых крыс на стульях, если вдруг натыкались на них. Собственно, именно это, а не выдающееся мастерство фехтовальщика позволяло Гутцману выстоять в неравном бою.

— Борода Зигмара! — прошептал Карел. — Что за безумие?

Райнер покачал головой.

— В жизни ничего подобного не видел.

Райнер скользнул поближе к входу, чтобы лучше разглядеть происходящее. Остальные двинулись за ним, прячась за массивными гранитными вазами и разукрашенной каменной мебелью. От сцены было не оторвать глаз. Но что, собственно, затевает Шедер?

— По крайней мере, нам самим не надо с ним возиться, — хихикнул Даг. — Эти ребята о нем позаботятся.

— Ты что, рехнулся? — прервал Халс. — Надо ему помочь. Только Гутцман может спасти форт!

Павел обратился к Райнеру:

— Поможем ему, капитан. Правда?

— Мы… — Райнер замялся. Ну и что делать? Оно, конечно, форт спасать надо, но как же тогда приказ Манфреда, выполнить который сейчас так легко? Убить человека, крадущего у Императора золото, или даже просто увидеть его мертвым. Конечно, если они сейчас спасут Гутцмана, после победы над крысолюдьми можно его и убить. Но генерал уже знает, какое задание им поручено, и будет защищаться. Второго такого шанса больше не представится. — Мы…

Райнер посмотрел на Франку. Ее кроткие карие глаза стали вдруг острыми, как кинжалы. Они пронзали его душу.

За спиной у них кто-то бежал по коридору, топая сапогами. Черные сердца обернулись. Передняя дверь распахнулась, и в особняк ворвались шестеро запыхавшихся инженеров.

— Они идут! — крикнул первый, захлопывая за собой дверь. — Быстрее! Надо… — Он внезапно смолк, увидев странное зрелище.

Райнер снова сунул нос в столовую. Гутцман и меченосцы тоже выглянули в вестибюль. Эта сцена продолжалась бесконечно долгую секунду: все пытались сообразить, кто есть кто и что к чему.

Равновесие нарушил Гутцман: он подпрыгнул и пробежал по столу, разбрасывая кубки и тарелки, потом выскочил в коридор и внезапно остановился как вкопанный рядом с Райнером.

— Убейте их! — кричал кто-то из меченосцев. — Они не должны узнать план!

Гутцман ухмыльнулся, хотя было ясно, что раны причиняют ему боль.

— А, Гетцау. Вы оказались полностью правы. Мне следует извиниться.

Райнера смутило доверие генерала: он уже было подумывал вонзить кинжал ему в шею, чтобы тут же, на месте, выполнить приказ Манфреда. Но инженеры наступали на него с мечами, молотами и топорами с одной стороны, а с другой на него надвигались меченосцы. Райнеру был нужен меч Гутцмана — на данный момент куда больше, чем мертвый генерал. И, более того, он не хотел, чтобы тот погиб. В генерале Райнер чувствовал в какой-то мере родственную душу. Оба умные, со своеобразным чувством юмора. И обоими манипулировал Альтдорф — и потом просто предал их. Может, все обернется так, что убивать Гутцмана станет не нужно. Дурацкая идея Герта, что, если Империя подвергнется угрозе, Гутцман раздумает дезертировать, внезапно показалась Райнеру очень привлекательной.

— Давайте-ка обратно, ребята, — сказал Райнер. — Йерген, Карел, помогите мне удержать меченосцев. Остальные — разберитесь-ка с инженерами.

Все выстроились так, что Райнер, Карел и Йерген оказались лицом к лицу с Молотодержцами, в то время как вторая группа пошла на инженеров с копьями, мечами и топорами.

Гутцман стоял плечом к плечу с Райнером, их окружали меченосцы — шестеро одетых в черное гигантов. У Райнера едва не переломилось запястье, когда он парировал удар одного из них. Гутцман блокировал и с легкостью отразил другой удар. Он был ранен, но, похоже, готов биться хоть всю ночь.

— Вот уж не думал, что порадуюсь тому, что кто-то сбежал у меня из-под ареста, — сказал он.

— Четверо меченосцев пришли нас убить, — сказал Райнер. — Мы справились. — Он пригнулся, уворачиваясь от меча, и ранил противника в ногу. — Думали, они уже прикончили вас.

Гутцман ухмыльнулся.

— А ведь собирались. Привели в шахту, но я догадался, в чем дело, и сбежал. Так вот и играем в прятки по всему тоннелю.

Инженеры отступали. Вооруженные и обученные обращению с оружием, они все же были непривычны к ближнему бою. Халс уколол одного в руку, и тот выронил киянку. Герт раскроил ему голову топором. Франка нырнула под молот и уже была готова поразить врага, но тут Павел оттащил ее.

— Встань за мной, девочка.

— Что? — Франка отпихнула его. — Не занимайся ерундой!

Она попыталась выскочить вперед, но Павел с Халсом сомкнули ряды.

Гутцман заморгал:

— Девочка?

— Потом объясню, — сказал Райнер.

Черные сердца теснили инженеров назад, в то время как Гутцман, Йерген, Карел и Райнер прикрывали их сзади. Они могли разве что блокировать удары и пятиться: даже для Йергена среди нападавших было многовато искусных бойцов. Наконец инженеры прекратили сопротивление и бросились прочь из дверей особняка. Павел, Герт, Джано и Франка помчались вслед за ними.

Халс остановился в дверях.

— Все чисто, капитан.

— Уходим! — заорал Райнер.

И вместе с товарищами он ринулся к двери. Меченосцы кинулись за ними, размахивая оружием, но Халс захлопнул дверь у них перед носом.

Пробегая по короткому коридору, Райнер нахмурился: в конце коридора его товарищи и уцелевшие инженеры стояли бок о бок и не сражались, а пристально вглядывались впустое помещение.

— Идем! Быстрее! — позвал Райнер. Он протиснулся вперед и потащил за собой Франку, но, увидев, почему все остановились, застыл на месте.

— Яйца Зигмара, — где-то рядом пробормотал Гутцман.

Меченосцы с ревом промчались по проходу, целясь противникам в спины.

Гутцман резко развернулся и прошипел:

— Тише, идиоты, а то мы все погибнем!

Голос его звучал так повелительно, что меченосцы затормозили на бегу.

Гутцман махнул вперед:

— Глядите.

В темноте это было похоже на грязный поток, текущий по шахте, — полноводный поток, уносящий с собой ветки, стволы и повозки. Это были крысолюди — так много, в такой тесноте, что различить отдельные тела было невозможно. Они хлынули из третьего тоннеля нескончаемой волной, подняв над головами копья и алебарды, и потекли к выходу из шахты, ни на миг не задерживаясь. Они не маршировали, как это делают люди, — какого-либо боевого порядка у них не было, лишь пульсирующий лихорадочный бег. Тележки, доверху нагруженные странными медными приспособлениями и еще более странным оружием, волокли сквозь всю эту толчею тощие грязные крысы-рабы, запряженные, словно волы. Еще более устрашающе выглядели огромные, смутно различимые фигуры, намного превосходящие по размерам людей, пошатывающиеся и ревущие, которых кнутами и палками подгоняли крысолюди в серых плащах.

Райнер чувствовал под ногами вибрацию, словно от нескончаемой лавины. И запах — этот всепроникающий запах, который крысы, казалось, толкали по тоннелю перед собой. Он заполнял каждый угол — мерзкая звериная вонь, смешанная с запахами болезни и смерти. Райнер прикрыл нос и рот ладонью. Остальные последовали его примеру.

К счастью, крысолюди в своем стремлении к цели не смотрели ни направо, ни налево и пока еще не заметили в проходе людей, но впереди сплошного потока бежали гонцы, вероятно, сержанты, и было неизбежно, что кто-то из них наконец посмотрит в «нужную» сторону.

— Назад в дом, — прошептал Гутцман. — Тихо.

Люди попятились — и Черные сердца, и меченосцы с инженерами, все вместе, слишком напуганные представшим перед ними зрелищем, чтобы помнить, что они вообще-то сражались друг с другом.

Пока они пробирались в каменный дом, Гутцман взвился на Молотодержцев, которым от потрясения было явно худо:

— Отвратительно! Сдать товарищей в руки этих чудовищ! И вы все еще смеете жить!

— Вы неверно поняли, генерал, — сказал сержант. — У командира Шедера есть план.

— План? — брызнул слюной Гутцман. — Какой такой план допускает, чтобы эта мразь заняла опустевший форт? — Он ткнул было мечом в сержанта, но застонал от боли и прижал руку к раненому боку. — Вы, Кридер, вы… будете меня сопровождать. Мы вернемся в форт как можно быстрее.

Под кирасой вся куртка у него пропиталась кровью. Он был ранен куда серьезнее, чем хотел показать.

— Мы не можем этого допустить, генерал, — ответил Кридер.

Меченосцы подняли оружие.

Гутцман и Черные сердца перешли в оборону: меченосцы снова напали на них. Инженеры тоже размахивали кто чем мог, но в схватку старались не вступать.

Один меченосец накинулся на Райнера и вскользь задел его по голове, но тот успел увернуться. Впрочем, до контратаки дело не дошло: удар и придушенный вскрик в вестибюле заставили всех остановиться. Райнер поглядел за спины застывших меченосцев. Камин в вестибюле задвигался, разошелся надвое, и со скрежетом камня о камень появилась потайная дверь.

Из черного отверстия с трудом вылез инженер, его лицо было в крови, одежда висела клочьями. Он тащил на себе товарища, закинув его руку на плечо, но тому уже ничто не могло помочь. У него снесло полчерепа, и мозги стекали по шее.

Инженер с безумным взглядом простер руку к Молотодержцам:

— Спасите нас. Мы погибли. Они знали!

Он споткнулся о ноги мертвого товарища и упал.

Кридер подбежал к нему и помог подняться.

— Что ты такое говоришь? — Он потряс несчастного. — Да говори же!

Гутцман, Райнер и за ним все остальные вышли в вестибюль вслед за ними.

Нижняя губа инженера дрожала.

— Они знали! Они залезли в тележку, прежде чем мы смогли ее запустить! Тоннель открыт!..

— Не может быть! — выдохнул сержант. — Это…

Прежде чем он успел закончить, из потайной двери хлынули крысолюди, озираясь быстрыми черными глазками. При виде людей они остановились и зарычали, размахивая кривыми мечами и алебардами.

— Значит, у Шедера был-таки план, — изрек Гутцман, когда люди попятились.

Сержант Кридер отпустил умирающего инженера и присоединился к товарищам.

— Но не такой же.

— Да уж, полагаю.

Крысолюди атаковали. Люди в панике отбивались от захлестнувшего их коричневого потока. Один из меченосцев рухнул практически сразу, алебарда рассекла ему шею. С криком упал инженер, пронзенный двумя клинками. Гутцман убил одного крысочеловека, потом что-то буркнул и налетел на Райнера, из ноги у него текла кровь. Прежде чем Райнер смог ему помочь, Гутцман снова поднялся и возобновил атаку на верещащую меховую волну. Это были не те высокие черные крысы-убийцы, которых раньше видели Райнер и его товарищи. Мельче, коричневого цвета, но их было больше. Намного больше.

— Защитите генерала! — закричал сержант Кридер.

Его люди двинулись вперед, образуя что-то вроде живой стены вокруг Гутцмана. Они вырубили передние ряды крыс, словно подлесок.

— Вот… как заговорили, а, Кридер? — заметил Гутцман. Ему было трудно дышать.

— Милорд, — сказал сержант, не оглядываясь, — своими интригами мы приговорили форт. Если мы должны умереть, чтобы вы могли спасти его, так тому и быть.

Он обезглавил одного крыса, голова которого полетела через всю комнату, но тут же на место павшего заступили двое.

Меченосцы бились в самой гуще, но крысолюдей хватало повсюду, шипящая масса размахивающих мечами и скрежещущих зубами чудовищ. Райнер сражался с тремя сразу, и повсюду его товарищи и инженеры отбивались из последних сил. Один инженер бросил топор и хотел было бежать, но крысолюди изрубили его на куски.

Над схваткой послышался голос Франки:

— Дайте мне сражаться, мать вашу растак!

Райнер оглянулся. Она толкала Халса, пытаясь обогнуть его. Древко крысиного копья задело ее висок, и она упала.

— Франка!

Райнер пробился к ней и встал, блокируя нацеленное в девушку копье.

— Простите, капитан, — сказал Халс. — Ее было не остановить.

— И ты лучше дашь ей умереть, только б она не сражалась?

Франка, шатаясь, поднялась, пока Райнер удерживал крыс.

— Я в порядке, капитан.

Но когда она подняла меч, ее руки дрожали.

Райнер шагнул назад, парируя удар алебардой. Нога наткнулась на препятствие. Он обернулся. Каменная скамья.

— Натягивай лук, девочка, — сказал он. — Поднимайся. Герт, Даг, Джано, вы тоже.

Четверо подались назад и встали на скамью, в то время как Райнер, Гутцман, Карел и мечники прикрывали их, потом зарядили арбалеты и выпустили стрелы. Павел, Халс и Йерген заняли позиции за скамьей и прикрывали их спины. Инженеры были уже все перебиты. Лучники стреляли в крысолюдей поверх прикрытия и снова заряжали.

Еще один меченосец упал, осталось только трое, но каждый из павших сразил немало противников. Вокруг выживших зверолюди лежали кучами, но на их место заступали все новые и новые.

Гутцман чуть было не погиб от крысиного копья, но Райнер вовремя отдернул его в сторону.

— Благодарю, — выдавил с трудом Гутцман. — Сейчас, только дыхание переведу.

— Да, генерал.

Но Райнер боялся, что генералу на самом деле гораздо хуже. Гутцман был бледен и дрожал.

Поток поворачивал. Стрелы, выпущенные из луков и арбалетов, прореживали задние ряды оставшихся крыс, в то время как Черные сердца и меченосцы сокрушали передние. Но когда Райнер решил было, что опасность уже позади, Гутцман упал и на этот раз растянулся на полу перед крысами, совершенно беззащитный. Крыса с алебардой занесла над ним свое тяжелое оружие.

— Нет!

Кридер прыгнул вперед и убил крысочеловека, но двое других зарубили его мечами. Сержанта вырвало кровью, и он упал поперек тела Гутцмана.

С ревом ярости последние два меченосца ринулись в гущу крысолюдей, размахивая мечами и совершенно не думая об обороне. Один получил мечом в пах, но их противники продолжали падать, изрубленные в куски, с отрубленными конечностями и головами. Крысолюди дрогнули и в ужасе бросились к потайной двери, наполняя комнату мускусной вонью. В то время как Франка, Герт, Джано и Даг расстреливали бегущих, Йерген, Карел, Павел и Халс отлавливали и убивали выживших крысолюдей.

Когда пала последняя крыса, все остановились кто где был, судорожно втягивая воздух и оглядывая горы коричневых волосатых тел. Райнер весь онемел, словно его истрепал ураган. Он еще не пришел в себя от шока, вызванного внезапной атакой крысолюдей, а она уже кончилась.

— Зигмар Великий, — сказал Халс, поднимая с пола уцелевшую бутылку вина, — ничего себе драчка! — Он отхлебнул из горлышка и протянул бутылку Райнеру. — Капитан.

Райнер потянулся к бутылке и остановился. Он едва не забыл обет, данный Ранальду. Рука опустилась.

— Нет. Нет, спасибо.

Халс пожал плечами и передал бутылку Павлу.

Когда туман в голове немного рассеялся, Райнер снова ощутил, как пол вибрирует от марширующих крысиных полков. Он выругался и поискал глазами инженеров. Все погибли. В живых остался лишь один меченосец. Он стаскивал тело Кридера с Гутцмана. Генерал дышал тяжко, с присвистом. Глаза меченосца блестели от слез.

Райнер присел на корточки рядом с ними.

— Простите, генерал, — сказал он, кивая Гутцману, потом положил руку на плечо меченосца.

— Что там говорилось насчет «закрыть тоннель»? Какой у вас был план?

Меченосец уставился на него невидящими глазами.

Райнер потряс его.

— Быстрее, чтоб тебя!

— Ин… — он сглотнул. — Инженеры наполнили шахтерскую тележку взрывчаткой и спрятали ее в потайном ходе, там, где он под углом спускается в крысиный тоннель. Оставалось только поджечь фитиль, перерезать веревку, запустить тележку в тоннель и взорвать, и тогда потолок обвалился бы, и крысы оказались бы в ловушке. Но они…

— Да. Они знали. Этот ход? — Райнер показал на раскрытый камин.

Меченосец кивнул:

— Внизу.

Райнер посмотрел на Гутцмана. Тот был очень бледен.

— Генерал, вы можете передвигаться?

— Придется, разве нет? — пробормотал Гутцман в ответ сквозь стиснутые зубы.

Райнер встал и огляделся. Черные сердца выглядели хуже некуда. У Франки и Халса были поранены ноги. У Дага над виском образовалась шишка размером с гусиное яйцо, и его слегка шатало. Йерген обматывал кисть полосками ткани, оторванной от скатерти, а Павел, похоже, лишился большей части левого уха и перевязывал голову опять же остатками скатерти.

Райнер вздохнул.

— Перевяжите раны, ребята. Мы еще не закончили. Карел, останься здесь с генералом. Подготовь его к переходу. А ты покажи, где тут эта тележка, — обратился он к меченосцу.

16 ДА ПРИМЕТ ТЕБЯ ШАЛЛИЯ

Райнер и Черные сердца неслись вслед за Молотодержцем по извилистому, слегка наклонному коридору, держа в руках факелы. Дорога была каждая секунда: чем дольше тоннель останется открытым, тем больше крысолюдей нападет на беззащитный форт. На бегу Молотодержец рассказал Райнеру, что задумал Шедер:

— Командир и не думал предавать Империю. Он лишь хотел дискредитировать Гутцмана и завоевать доброе имя в Альтдорфе, одержав великую победу над опасным врагом.

— И что, он сделал все это из ревности?

Райнеру было трудно поверить.

— Не из ревности, — сухо ответил меченосец. — Долг. Гутцман хотел дезертировать. Шедеру было необходимо его остановить, но если генерала не выставить предателем перед собственным войском, оно восстанет, и граница останется без защиты. Шедер не знал, как ему быть, пока инженеры не обнаружили крыс.

Райнер нахмурился:

— И он наворотил эту композицию с мертвыми крысами за столом, чтобы представить, будто Гутцман в сговоре с ними?

— Именно.

Райнер кивнул:

— И он собирался обрушить тоннель, когда выйдет лишь половина крысиной армии, чтобы люди увидели угрозу, но потом одержали легкую победу?

Меченосец кивнул:

— Теперь ты понял. Блестяще, верно?

— Вот только не сработало, — проворчал Халс.

— Крысолюди предали нас, — сердито сказал меченосец.

Райнер закатил глаза:

— Обалдеть можно!

Молотодержец поднял руку, и они остановились.

— За следующим поворотом, — произнес он, запыхавшись.

Райнер кивнул:

— Хорошо. Джано!

Тот протянул свой факел Герту и осторожно двинулся в темноту. Вскоре он вернулся, глаза горели нетерпением.

— Готовятся спускаться. Шесть, нет, семь солдат-крыс и десять рабов. Будут удерживать тележку на веревках, чтобы та шла медленно вниз. — Он ухмыльнулся. — Поможем ускориться?

— А тележка? В ней все еще есть бочонки с порохом?

— Есть.

Райнер довольно фыркнул:

— Чудно. Тогда оставим факелы здесь и пойдем быстро и тихо. Герт, Джано, Даг, Франка, заряжайте луки и арбалеты. Остальные — пригнитесь. Когда они нас заметят, вы четверо стреляйте, а мы побежим. Надо бы покончить с ними с первой атаки.

Остальные кивнули.

— Ну, тогда вперед.

Они выложили факелы в линию на полу и приготовили оружие.

Халс покосился на Франку.

— А что, девчонка не останется здесь?

Райнер скрипнул зубами.

— Нам нужно максимальное прикрытие.

— Но…

— Не сейчас.

Халс заворчал и уставился на свои сапоги.

— Спокойно, Халс, — сказала Франка, — я уж как-нибудь постараюсь не угодить тебе в спину.

— Да она кролику глаз с пятидесяти шагов вышибет, — заметил вслух Павел.

Халс гневно воззрился на него.

Они двинулись по коридору, пригнувшись, лучники и арбалетчики шли в арьергарде. Райнер, Павел, Халс, Йерген и меченосец образовали переднюю линию. Когда они вышли из-за поворота, в первое мгновение показалось, что вокруг непроглядная темнота, но потом стены впереди залил слабый лиловый свет. Еще несколько шагов — и они увидели крыс с тележкой. Семеро солдат-крыс стояли вокруг, командуя толпой голодных изможденных рабов, которые привязывали веревки к задней стенке тележки шириной почти во весь тоннель. Еще одна веревка, покрепче, прокинутая сквозь кольцо в стене тоннеля, удерживала тележку на месте на верхнем конце рельсов, круто уходящих вниз во тьму.

Райнер ускорил шаг, но шел на цыпочках и держал меч перед собой так, чтобы клинок не отражал лиловый свет. Остальные тоже двинулись быстрее. Осталось двадцать шагов. Пятнадцать.

Крыс поднял морду, повернулся в их сторону и что-то пропищал, предупреждая сородичей.

— Давай! — крикнул Райнер и помчался вместе с остальными, забыв о тишине.

Не успели два крыса обнажить клинки, а у них из груди уже торчало по стреле. К остальным подоспели Райнер с товарищами и меченосец и рубили вовсю. Еще два крыса упали, но повсюду бегали всполошенные рабы и мешали сражаться. Райнер и компания пробивались сквозь хаос грязных заросших шерстью тел, в то время как оставшиеся в живых три крысы-солдата отступили за тележку.

Франка, Джано, Даг и Герт вскочили на тележку сзади. Франка и Даг принялись стрелять по отступающим крысам, пока Джано и Герт перезаряжали арбалеты. Франка попала в раба.

Йерген и Райнер пробивались вдоль левого борта тележки, меченосец шел справа, рубя рабов, словно густой подлесок. Халс и Павел шли за ним, приканчивая упавших и убивая пиками рабов, которые пытались окружить меченосца.

Джано и Герт выстрелили снова — сразу вслед за третьим выстрелом из арбалетов. Один из крыс-солдат упал со стрелой в спине, но, прежде чем лучники успели перезарядить оружие, рабы наполнили тележку, удирая от людей с мечами, и помешали им.

Райнер и Йерген пробились к задней стенке тележки и бросились на последних двух солдат. Меченосец рубил направо и налево, разбрасывая крыс в разные стороны, но один из рабов повис у него на шее, вцепившись зубами, как бойцовая собака, напавшая на быка. Меченосец с криком отбросил крысу, и та упала с кровавым ошметком плоти в зубах. Меченосец рухнул на колени, пытаясь перекрыть хлещущую из яремной вены кровь. Его перчатки мгновенно покраснели.

Одна из крыс-солдат запустила в Райнера кинжалом. Он отпрянул, и оружие просвистело у самого уха. Позади взвизгнул раб. Йерген пробил крысу, бросившую кинжал, насквозь, Райнер принялся за другую. Та бросила наземь стеклянный шарик, и тоннель заволокло дымом. Райнер замахнулся, надеясь попасть по крысе, прикрывая рог и нос сгибом локтя. Не попал.

— Стреляйте! Стреляйте же!

Он услышал, как рядом улетают в зеленую мглу стрелы, потом писк, но так и не понял, оказался ли выстрел смертельным.

Йерген бросился в туман, описывая мечом восьмерки, но Райнер не услышал ни криков, ни ударов. Он побежал вслед, сердце бешено колотилось — только дураки бьются вслепую. Несколько шагов — и он выскочил из тумана, но дымка перекрыла свет, и было совершенно темно. Он услышал, как возвращается Йерген.

— Достал?

— Нет.

Райнер со вздохом повернулся, спотыкаясь о рельсы.

— Тогда они придут.

— Да.

Остальные заканчивали уничтожать крыс-рабов, когда они с Йергеном вышли из тумана.

— Очистите рельсы, — сказал Райнер. — Надо подпалить фитили и перерезать канат. Один удрал. Они вернутся.

И они принялись сбрасывать тела с рельсов пинками. На тележке Герт проверял бочонки с порохом. Вдруг он застонал.

— Капитан, они вытащили фитили.

— Вытащили что?

— Фитили. Они вынули их из пороха. Я их не вижу.

Райнер выругался.

— Осмотрите тела.

Они проверили трупы, все, и рабов, и солдат, но шнура так и не нашли.

— Капитан, — сказал Павел, — они идут.

Райнер поднял глаза. Далеко внизу по тоннелю по стенам двигался лиловый свет.

— Шулерские кости Ранальда!

— А что, тряпки поджечь не пойдет? — спросил Павел.

Райнер покачал головой.

— Инженеры все точно рассчитали. Слишком короткие фитили — и тележка взорвется, не доехав. Слишком длинные — крысы успеют потушить их внизу.

— Кому-то придется поехать вниз, держа факелы в руках, — сказала Франка. — Но это самоубийство.

Райнер кивнул. Кому-то придется вручную поджечь бочонки, когда тележка въедет в крысиный тоннель, но кто это сделает… Он огляделся, пытаясь решить, кем можно пожертвовать. Даг. От парня с самого начала были одни неприятности — неуправляемый, он больше вредил, чем помогал, и ему никто не доверял. И он был яростно, до безумия предан Райнеру. Попроси его Райнер сделать это — ведь сделает же. С другой стороны, мальчишка такой дурной и ненадежный, что, скорее всего, опять все испортит. Времени на раздумья не было. Надо делать выбор прямо сейчас. Он…

— Я пойду, — сказал Джано.

Все подняли глаза.

— Что? — спросил Райнер.

Тильянец был бледен как мел. Он сглотнул.

— Я пойду. Хотел этого всю жизнь. Поклялся отомстить крысам, когда они перебили мою семью. Едва ли мне удастся убить крыс больше, чем здесь? Мечом и арбалетом — ну, десять, двадцать, пусть пятьдесят. Здесь — сто, тысяча.

— Парень, ты ж помрешь, — проговорил Халс.

Франка была в ужасе.

— Не надо.

— Ты нам нужен, — сказал Райнер. Он уже мог различить морды наступающих крыс. Их было не меньше тридцати, все солдаты.

— Вам надо, чтобы кто-то это сделал, — сказал Джано. — Принесу факел.

Он развернулся и убежал.

Остальные смотрели друг на друга невидящими глазами.

— Ты позволишь ему это? — спросила Франка.

— Кому-то придется.

— Ага, — произнес Павел, косясь на Дага, как недавно Райнер. — Но…

— Кому-то, кто может это сделать, — сказал Райнер. — Герт, вскрой бочонки. Сколько успеешь.

Герт кивнул и вскарабкался на тележку, доставая топорик. Он принялся рубить крышки бочонков.

Джано появился с двумя факелами. Он запрыгнул на тележку сзади и перекинул ноги через борт. Йерген подошел к канату и занес меч.

Джано обернулся к Райнеру и снова сглотнул:

— Капитан, хороший вы человек. Рад биться за вас. Граци.

— Ты тоже славный человек, Остини. Джано. — У Райнера ком стоял в горле. — Да примет тебя Шаллия, — с трудом выговорил он.

До крыс было уже каких-то сто шагов. Они бежали.

Герт спрыгнул с тележки.

— Готово.

Джано отсалютовал факелом.

— Руби канат.

Райнер попытался придумать какие-нибудь уместные слова, но Йерген не колебался. Он рассек толстый канат с первого удара, и тележка понеслась по рельсам. Джано раскинул руки и открыл рот. Сначала Райнер подумал, что он кричит, но потом различил слова: Джано пел разудалую тильянскую песню.

— Дурак несчастный, — глухо сказал Халс.

Франка отвернулась, закрыв глаза рукой. Райнер услышал, как она всхлипнула.

Тележка быстро набирала скорость. Крысы заметили ее и кинулись кто направо, кто налево, но их оказалось слишком много, и тележка, врезавшись в них, раскидала крыс, словно ударной волной, кого-то раздавила и размазала по стенам. Некоторых разрезали надвое железные колеса. Иные зацепились, и их поволокло, разбивая подпрыгивающие на камнях головы.

Потом тележка скрылась из виду в темном коридоре, куда не достигал лиловый свет. Райнер еще мгновение смотрел вслед, но уцелевшие крысолюди поднимались и нашаривали оружие.

— Ну что же, — сказал он лишенным всякого выражения голосом, — идемте.

Он направился вверх по коридору, его товарищи с мрачными лицами двинулись следом.

— А как мы узнаем, что сработало? — спросил Халс на бегу. — Как мы узнаем, что бедняга не угробил себя зазря?

— Никак, — сказал Райнер. Они пришли туда, где оставили факелы, теперь факелов было на два меньше. Он поднял один. — Остается только молиться. — Он посмотрел вниз в тоннель. — Пошли быстрее, не хватало еще, чтобы крысы нас догнали. И этот порох может здорово тряхнуть…

Не успел он закончить, как что-то громыхнуло, и в них ударила волна горячего воздуха. Райнер зажал уши ладонями, боясь, что от давления лопнут барабанные перепонки. Секунду спустя их всех сбило с ног могучим ударом. Прежде чем они успели упасть на пол, еще раз оглушительно громыхнуло, потом еще раз, все громче и громче. Их словно толкала по коридору гигантская рука. Их тряхнуло несколько раз так сильно, что Райнера подняло с пола и шарахнуло об стену. Он рухнул сверху на Павла, который вопил, зажав уши. Райнер его не слышал.

Стены, пол и потолок тоннеля пошли трещинами, сверху сыпались, словно снег, камни и пыль. Кусок камня размером с Райнерову голову упал рядом с его ногой. Потом все стихло. Райнер остался на месте, ожидая новых взрывов. Уши заложило, и он пытался избавиться от этого ощущения, двигая челюстью. Взрывов больше не было. Райнер сел. Тоннель кружился вокруг него.

— Пошли, ребята, — сказал он, с трудом поднимаясь. — Нас тут в любую минуту может завалить.

— А? — Халс приложил ладонь к уху.

— Что? — спросил Герт.

— Повтори, — попросила Франка.

Райнер с трудом мог их расслышать. Он указал вверх по тоннелю.

— Бежать! — заорал он. — Надо бежать!

Остальные кивнули и попытались встать, качаясь и пошатываясь, словно пьяные. Райнер оперся о стену, голова шла кругом. Зигзагами они потрусили вверх, путаясь в собственных ногах. Не успели они сделать и двадцати шагов, как из прохода вырвалась стена дыма. Сначала остро запахло порохом, как на поле битвы, потом почувствовался какой-то химический запах, от которого слезились глаза, хотелось кашлять и блевать. Сквозь слезы Райнер различил зеленый оттенок дыма.

— Быстро! — кашлянул он.

Отряд помчался со всех ног, прикрывая лица куртками и рубахами.

— Должно быть, взорвалось какое-то их странное оружие, — выдохнула Франка.

— Или целая тележка, — отозвался Райнер.

Они выскочили из камина в гостиную каменного особняка и увидели, что Гутцман неподвижно лежит на полу, окруженный кучами крысиных трупов. В комнате витала какая-то дымка.

Райнер подошел к нему, явно испытывая неловкость.

— Генерал, вы живы? Где Карел?

Гутцман едва приподнял голову и улыбнулся.

— Получилось? Мы тут… почувствовали.

— Да, но…

Из вестибюля прибежал Карел и отсалютовал:

— Капитан, рад вас видеть. Крысы остановились. После взрыва некоторые повернули назад, но больше из тоннеля они не выходили.

— Слава Зигмару, — буркнул Павел. — Может, Остини помер не зря.

Карел обернулся к нему.

— Тильянец мертв?

— И меченосец, — сказал Райнер.

Карел сотворил знак Молота и склонил голову.

— Хоть бы это все было не зря, — с горечью произнес Халс. — Так много крыс успело выйти до взрыва. Может, и разницы уже никакой.

— Они только начинали вывозить осадные машины, — сказал Карел. — Хоть от этого мы избавлены.

— Надо вернуться в форт… немедленно, — приказал Гутцман. — Но сначала отрубите крысе голову и… дайте мне.

Райнер скривился.

— Зачем?

— Покажу ее… людям. — Гутцман поднял бровь. — Так надо… надо было сделать тебе… когда ты пришел ко мне.

Вернуться в форт. Легче сказать, чем сделать: крысы больше не вылезали из тоннеля, но многие все еще крутились у выхода, и Райнер не мог понять, то ли они собираются откапывать своих погребенных под обвалом собратьев, то ли просто не хотят идти на форт, раз армия не в полной силе. В любом случае, выйти из шахты было невозможно.

— На холмах есть тропа, — сказал Гутцман с носилок, которые Павел и Халс соорудили из своих пик и куска красного штофа. Груда одеял защищала его от холода. Он баюкал отрубленную крысиную голову, словно дитя. — Главный инженер как-то сказал мне, что они пробили… тайную лестницу… за шкафом наверху. Она ведет… в горы… над шахтой, а оттуда в форт. — Он усмехнулся. — Сказал, на случай обвала. Но я начинаю думать… у нее другое назначение.

— Поищем ее, — ответил Райнер, поморщившись. В горле у Гутцмана клокотало, он часто делал паузы. Точно не жилец.

После отчаянных поисков в верхних комнатах — в прошлом красивых помещениях, которые инженеры превратили в грязные спальни и завалили засаленной одеждой, бумагами, книгами и инструментами, они наконец обнаружили лестницу за дверью в задней стенке шкафа в бывшем роскошном будуаре. Потайной ход открывался нажатием на глаза резного грифона над дверцей шкафа. Он представлял собой высеченную в скале узкую винтовую лестницу, которая оказалась слишком тесной и крутой для носилок, так что Йерген, самый сильный из мужчин, понес Гутцмана на спине.

Через сто ступеней лестница закончилась каменной дверью. От нажатия на ручку дверь бесшумно отворилась, пропуская отряд в маленькую пещеру.

Райнер осторожно вошел в пещеру. Тут явно обитало какое-то животное, но сейчас его не было на месте. Он подполз к отверстию и выглянул наружу. Пещера выходила на узкую козью тропу на высоком крутом склоне. Внизу виднелись постройки и укрепления, принадлежащие шахте, едва заметные: ночное небо заволокли тучи.

Райнер поманил остальных за собой и выбрался на тропу. Ветер все еще бушевал над скалами. Он вздрогнул. Его спутники по очереди вышли, Халс и Павел опять несли Гутцмана на носилках.

Генерал указал на юг.

— Идите по тропе. Она ведет… на холмы над фортом. Там будет ветка… обходная. Со стороны Аульшвайга. Пока южная стена… все еще наша…

Райнер дал всем знак идти вперед и зашагал рядом с генералом.

— Эта тропа позволяет обогнуть форт?

Гутцман ухмыльнулся.

— Эта и другие. Бандиты… ходят, где хотят. Но не стоит… защиты. Никакая армия… не пройдет.

Райнер с трудом сохранил равновесие при очередном порыве ветра. Сердце ёкнуло.

— Полагаю, да.

Они спешили, но идти было трудно, особенно Павлу и Халсу, которые несли Гутцмана. Бывало и так, что тропа круто взбиралась вверх по уступу скалы, и генерала приходилось передавать из рук в руки. А то она сужалась до невозможности и пролегала прямо над обрывом, так что под тяжестью ноши было легко сорваться вниз. В какой-то момент тропа проходила под нависающей скалой, и всем пришлось пробираться по ней ползком. Павел и Халс толкали и тянули Гутцмана, передвигаясь на четвереньках.

Они то и дело роняли его, волокли по неровному камню, неловко перехватывали, но генерал ни разу не пожаловался, только умолял их торопиться.

— Если эта мразь доберется до моих людей… — повторял он, — перебью их всех… над землей и под землей.

Отряд добирался до форта в два раза дольше, чем если бы они двигались по перевалу, но наконец, миновав поросший соснами гребень холма, они увидели внизу укрепления.

Битва еще не началась. Крысы толпились на темном перевале, вне пределов видимости из палаточного лагеря. Впрочем, они могли и не волноваться — на северной стене никого не было, лагерь тоже пустовал. Все силы были сосредоточены на южной стене, луки натянуты, пистолеты заряжены, пушки наготове, все ждали, что армия из Аульшвайга пройдет по южному перевалу. План Шедера удался как нельзя лучше.

Райнеру хотелось бесконечно длинной рукой постучать защитников по плечу, заставить их обернуться и заметить угрозу сзади. Но предупредить их не представлялось возможным. Даже если бы он заорал во все горло, его никто бы не услышал.

— Застрельщики! — закричала Франка, показывая пальцем.

Райнер глянул. По пустому лагерю кто-то пробирался. Первый был уже у северной стены и выглядывал из незащищенных ворот.

Райнер обернулся к носилкам Гутцмана.

— Начинается, генерал. Надо спешить. Скажите, как пройти к дальней стене.

Генерал не отвечал.

Райнер подошел ближе.

— Сударь!

Гутцман смотрел на звезды.

Райнер опустился на колени.

— Генерал?

Райнер потряс Гутцмана. Тот уже закоченел. Халс и Павел со стоном опустили носилки на землю. Остальные собрались вокруг.

Райнер поник головой.

— Что за ублюдок этот Зигмар, — сказал он вполголоса.

— Что? — переспросил Халс. — Богохульствуешь?

— Зигмар говорит, что хочет, чтобы его бойцы умирали на поле брани, и вот один из лучших, и что? — Райнер сглотнул. — Он угас как раз перед началом битвы всей своей жизни. — Райнер поднял глаза в небо. — Поцелуй меня в задницу, волосатая ты обезьяна.

Павел, Халс и Карел отшатнулись от него, словно боясь, что с неба ударит молния и испепелит Райнера. Остальные неловко переминались с ноги на ногу.

— Мы все же должны их предупредить, — сказал наконец Карел.

— Зачем? — Райнер встал. — Они сейчас и так всё узнают. Смотри.

Отряд проследил за его взглядом. Крысы маршировали по перевалу, накрыв его, словно живым ковром. Тут и там виднелись артиллерийские орудия, правда, ни одной осадной машины видно не было — те просто не удалось вытащить. Спустившись с перевала, крысиная армия разлилась, словно патока из кувшина, и потекла мимо ровных рядов палаток. Тревога так и не прозвучала. Если стену кто-то и охранял, застрельщики заставили их замолчать.

— Но мы могли бы предупредить людей, которых Шедер послал на юг, — сказала Франка. — Если мы быстро доберемся до них, это может еще что-то изменить.

— Ага, — ответил Райнер. — Оно, конечно, хорошо, но их ведет в бой Нюмарк, который, несомненно, действует по указке Шедера. Он убьет нас, не выслушав.

Карел нахмурился.

— Думаю, все же надо попытаться.

Райнер с несчастным видом кивнул.

— Ну да, парень. Боюсь, мы просто должны.

— Там внизу есть и кавалерия, — сказала Франка. — Я слышала, как Нюмарк собирал капитанов. Не могут же и они участвовать в заговоре?

— Видимо, нет. — Райнер нахмурился в раздумьях. — Там будет Матиас с Хальмером. Может, нам удастся убедить их взбунтоваться.

Халс выругался, глядя на Гутцмана.

— И что ж ты помер-то, дурная голова, ежли б ты к ним пришел, да они потащились бы за тобой в самые Пустоши Хаоса.

Павел кивнул.

— Уж непременно. И я бы с ними.

— Значит, возьмем его с собой, — сказал Райнер. — Он и эта крысиная башка — лучшие доказательства измены Шедера, какие у нас есть.

Павел и Халс снова подняли Гутцмана на носилках, и отряд двинулся на юг.

17 ПРЕДАТЬ ИЗМЕННИКА!

Черные сердца пробирались по скалам, пытаясь найти тропу среди мрачных теней соснового леса. В полулиге от форта они обнаружили нужную развилку и двинулись по ней вниз к перевалу. Халс и Павел несли Гутцмана, но более уже не осторожничали.

Едва Райнер и его спутники вышли на дорогу, позади разнеслось слабое эхо тысячи голосов. Отряд остановился, глядя на форт. Рев продолжался, то и дело сопровождаемый ударами и взрывами.

Герт выругался.

— Началось.

Райнер кивнул. По позвоночнику у него пробежала дрожь.

Халс сотворил знак Молота.

— Защити вас Зигмар, ребятки.

Они развернулись и потрусили на север, но замедлили шаг, не пробежав и лиги. Впереди были факелы. Отряд обнажил оружие. Райнер закрыл лицо Гутцмана одеялами.

Перед ними стояли четверо. Один поднял руку. Райнер разобрал, что это сержант пикинеров.

— Стой! Кто идет? Ни с места!

Райнер отсалютовал и вышел на свет.

— Сержант, мы из форта с ужасными вестями. Нашествие из Аульшвайга — обман. Нас атаковали с севера. Подразделение должно немедленно вернуться.

Но человек явно не слушал. Он смотрел куда-то за спину Райнера.

— Кто там с тобой? Сколько вас?

— Нас восемь, — сказал он, продолжая идти вперед. — А теперь пропусти нас. Мы должны доставить донесение.

— Гм. — Сержант отступил назад, косясь на деревья. — Не положено. Нам приказали… останавливать всех… кто может оказаться… — он снова глянул на деревья. — Ну, шпионом из Аульшвайга.

Райнер без предупреждения прыгнул и приложил меч к горлу сержанта.

— Отзови их, — велел Райнер. — Отзови их, не то убью.

Сержант сглотнул, при этом движении острие Райнерова меча плотнее вжалось в его кадык.

— Я… не понимаю, о чем вы.

Райнер еще немного надавил, проколов сержанту кожу.

— Разве? Мне что, самому тебе напомнить?

Сержант был так напуган, что не смог ответить.

— Ты здесь для того, чтобы остановить любого, кто придет из форта предупредить людей Нюмарка, — сказал Райнер. — А, нет. Одного человека ты должен пропустить. Гонца от Шедера, который позаботится, чтобы Нюмарк поспел как раз вовремя и ни секундой раньше. — Он заставил сержанта поднять подбородок. — Ну, я прав?

Тот вздохнул и с видом побежденного махнул в сторону деревьев.

— Выходите. Гринт. Ланних. Он нас нашел.

Почти сразу же захрустели ветки по обе стороны дороги, и из кустов вышли два мрачных стрелка.

— Надо бы убить вас за это, — не удержался Райнер. — Но сегодня и так прольется довольно имперской крови.

— Мы лишь следовали приказам Шедера, — сказал сержант.

— Предать своего генерала. Очень мило.

— Предать изменника!

Райнер недобро засмеялся.

— Ладно, угомонись. Гутцмана предали, Шедер командует. Но ему нужна ваша помощь в защите форта. Оставьте оружие здесь и возвращайтесь. Если повезет, люди на стенах не примут вас за жителей Аульшвайга.

— Но как мы будем участвовать в обороне, если вы отнимете у нас оружие?

Райнер ухмыльнулся.

— Вы найдете сколько угодно оружия в руках павших из-за вашего предательства.

Сержант неохотно принялся снимать пояс с ножнами. Его люди сделали то же.

Пополнив снаряжение пистолетами, мечами и копьями подчиненных сержанта и отправив последних в форт, Райнер со своим отрядом двинулся дальше на юг по перевалу. Четверть часа спустя горы сдвинулись ближе, они явно стали еще круче.

— Вот они. — Павел показал вперед.

Дорога вилась за деревьями, это была Лощина Лесснера, и меж ветвей поблескивали желтыми и оранжевыми отсветами доспехи и шлемы солдат.

— И там.

Даг показал на самую высокую и узкую часть тропы. На фоне затянутого серыми тучами ночного неба виднелись силуэты конных разведчиков, высматривающих армию, которая не придет.

Райнер дал знак остановиться и присел на корточки в раздумьях.

— Будет пикет, явно мечники Нюмарка. Он не хочет, чтобы прошел хоть один гонец, кроме того, которого он ждет. Нам надо убрать их. — Внезапно Райнер поднял голову. — Даг, не хочешь ли немножко поозорничать?

Даг ухмыльнулся.

— Я должен убить их?

— Нет, нет, — торопливо сказал Райнер. — Только затей драку. Я хочу, чтобы ты побежал по дороге, как сумасшедший, крича, что крысолюди напали на форт. Сделаешь?

— Ага.

Даг хмыкнул.

— И погромче. Изобрази пьяного. Когда пикет появится, дай в нос всем, кому сможешь, ладно?

Преисполненный энтузиазма Даг ударил кулаком в ладонь.

— Ух ты! Спасибо, сударь!

Райнер огляделся, чтобы убедиться, что остальные готовы продолжать путь, потом кивнул Дагу:

— Хорошо, ступай.

Тот захихикал и рысцой побежал вниз по дороге, огибающей группу деревьев.

Остальные смотрели на Райнера широко открытыми глазами.

Халс озвучил их общую мысль.

— Они убьют мальчишку.

Райнер кивнул.

— Верно. — Он встал. — Когда поднимется крик, пробивайтесь через лес. Ясно?

Райнер надеялся, что никто не заметит его покрасневших щек. Парень, конечно, сам напросился, но Райнеру было стыдно. Это было все равно что пнуть нашкодившую собаку. Собака не поняла бы, почему ей причинили боль.

Франка выразительно глянула на него. Все уже шли к лесу.

Райнер подавил ворчание.

— Только не говори, что разочаровалась во мне.

Франка покачала головой:

— Нет. В этом решении я с тобой согласна.

Она вздрогнула и сжала его руку.

Вдалеке раздался крик:

— Крысолюди! Спасите! Спасите нас, братья! Крысы атакуют форт! Давайте же, лежебоки! Быстрее!

Райнер услышал в лагере Нюмарка движение, солдаты оборачивались и вставали. Тем временем из-за деревьев дорогу, тихо извлекая оружие, начали выходить люди из пикета.

— Вот и сигнал, — сказал Райнер.

И они рванули вперед подальше от того места, где кричал Даг. Вскоре вокруг Дага собралось несколько человек, выкрикивая вопросы и угрозы.

— Отведите меня к Нюмарку! — орал Даг. — Я расскажу ему о крысах!

Отряд Райнера вышел к дальней опушке. Впереди расстилался импровизированный лагерь. Пехота выстроилась на дороге, прислушиваясь к крикам Дага. Копейщики ждали на покатом лугу слева, их лошади были привязаны ровными рядами. Палатка начальника, совсем небольшая, располагалась посередине. Карробургские мечники Нюмарка охраняли ее.

Крики Дага закончились воплем боли. Райнер в это время глядел между деревьев, высматривая Матиаса среди копейщиков, присевших на корточках у костров, потирая ладони и топая ногами, чтобы согреться на холодном ветру, дующем с гор. Наконец Райнер нашел кого искал — Матиас расположился на плоском камне, разговаривая с капитаном Хальмером.

Райнер заскрежетал зубами. Хальмер невзлюбил его с той самой первой встречи на плацу. Очень не хотелось рассказывать все в его присутствии. Хальмер арестует его, не дав и слова сказать. Но ждать, пока он уйдет, элементарно не было времени. Битва за форт была в разгаре. С каждой секундой гибли люди Империи.

От Матиаса и Хальмера его отделяло три ряда солдат. Райнер пытался понять, как добраться до цели и не угодить под арест, когда ответ буквально сам пришел к нему. В лесу появился копейщик и принялся облегчаться у дерева в десяти шагах от Райнера и компании. Все притихли, но копейщик их и не заметил.

Когда он ушел, Райнер забрал крысиную голову из мертвых рук Гутцмана и сунул ее под мышку.

— Пожелайте мне удачи, ребята.

Его товарищи что-то забормотали в ответ, и он двинулся к опушке, развязывая тесемки на штанах. Выйдя на луг, он снова принялся их завязывать, словно только что помочился. Никто его не заметил. Он подошел с возможно более беззаботным видом к Матиасу и Хальмеру и присел рядом на корточки.

— Привет, Матиас, — сказал он.

— И тебе привет, копейщик, — ответил Матиас, оборачиваясь. — Чем я могу… — он застыл от изумления, челюсть отвисла. — Райн…

— Не ори, парень. Пожалуйста.

— Но ты ж вроде был под арестом?

Хальмер обернулся на звук.

— Кто? Это не… Вы Мейерлинг. Гутцман посадил вас в тюрьму.

Райнер кивнул:

— Да, капитан. Я бежал. Но я…

— Зигмар! — Хальмар поперхнулся. — Ну вы даете. Где стражи Нюмарка? Я вас…

— Пожалуйста, капитан, выслушайте меня.

— Выслушать вас? Будь я проклят, если…

— Умоляю вас, сударь. Я не буду драться. Отведите меня к Нюмарку — и все. Но, пожалуйста, сначала выслушайте. — Он покосился на капрала. — Матиас, ты со мной не разговариваешь?

— С чего бы? Ты пришел убить генерала. Ты солгал мне.

Хальмер обнажил меч.

— Довольно. Сдай оружие, негодяй.

— Я не мог, — сердито сказал Райнер, раскрывая кровавый сверток. Мертвые, подернутые пленкой крысиные глаза тупо уставились на них. Матиас и Хальмер ахнули. Райнер снова завернул голову.

— Теперь будете слушать?

Хальмер грузно опустился на камень, не сводя глаз со свертка.

— Что… что это было?

— Крысочеловек, — озадаченно произнес Матиас. — Так это правда? Крысы в шахте? Атакуют форт?

— Крысолюдей не существует, — сердито сказал Хальмер. — Это что-то другое.

— Хотите еще раз взглянуть? — спросил Райнер, снова снимая тряпку под их пристальными взглядами.

Хальмер в изумлении помотал головой.

— Просто невероятно, но я же вижу ее.

— Спасибо, капитан. А теперь, раз уж поверили в существование этих тварей, поверьте в сказанное мной Шедеру. Он в сговоре с ними.

Матиас поморщился.

— Но Гутцман доказал, что ты неправ. Шедер никогда бы не предал Империю, тем более за золото.

Райнер кивнул.

— Я был неправ, он не собирался предавать Империю. Он хотел предать Гутцмана, потому что Империю предавал Гутцман. Вы, наверное, знаете, что Шедер завидует генералу, так вот, он собирался одним ловким движением подмочить репутацию Гутцмана и занять его место.

Хальмер и Матиас потрясенно смотрели на него.

— Шедер хотел, чтобы крысы напали на форт, а все подумали бы, что это Гутцман заодно с ними. Тогда, одолев крыс, он смог бы доказать Империи, что достоин сменить предателя.

Хальмер плотно сжал губы.

— Это похоже на Шедера.

— Увы, — продолжил Райнер, — он несколько перемудрил. Шедер планировал взорвать тоннель с крысами, пока те не успели выйти в большомколичестве, но они нашли порох, и все пошло не так.

— Что? — рявкнул Хальмер.

— Они… — подскочил Матиас, — хочешь сказать, крысы прямо сейчас атакуют форт?

Райнер удержал его.

— Тише, дурья голова! — Он понизил голос, а то ближайшие копейщики уже оглядывались. — Да. Крысы атакуют форт, пока мы тут разговоры разговариваем. Шедер собирался вызвать вас, чтобы организовать спасение в последний момент и тем еще более возвыситься, но крыс оказалось больше, чем он рассчитывал.

— Не понимаю, — растерянно пробормотал Хальмер. — Где генерал? Он что, не командует фортом?

— Нет, — ответил Матиас упавшим голосом. — Шедер отправил его в шахту. Теперь я припоминаю. Он пригласил его осмотреть тоннель. Хитрый…

— Гутцман мертв, — сказал Райнер.

— Что?

Райнер кивнул.

— Он погиб в бою с людьми Шедера в шахте. Мои люди принесли его сюда.

Хальмер и Матиас сотворили знак Молота и склонили головы. Затем Хальмер встал.

— Мы должны немедленно возвращаться. Скажем Нюмарку.

— Но он — ставленник Шедера, — сказал Райнер. — Он уже знает.

— Не все. Несомненно, узнав, что план Шедера провалился…

— Если поверит нам.

Вдруг по дороге прогрохотали копыта. Райнер, Матиас и Хальмер обернулись. Всадник остановился у палатки Нюмарка.

Обер-капитан вышел, словно по сигналу.

— Что за новости? — громко спросил он. — Что-нибудь не так в форте?

Райнер закатил глаза. Какая фальшь!

Нюмарк озадаченно нахмурился. Всадник к тому моменту соскочил с седла и что-то шептал командиру на ухо, вместо того чтобы громко отрапортовать. Райнеру не нужно было уметь читать по губам, чтобы понять, о чем речь: даже в неверном свете факелов обер-капитан заметно побледнел. Он огляделся, потом дал знак капитанам пехоты и втащил гонца в палатку.

— Что он делает? — спросил Матиас. — Почему он не отдает приказ? Почему мы не трогаемся?

Они чуть подождали, думая, что обер-капитан снова появится и что-то скажет, но этого не случилось.

— Бежать надумал, — решил Райнер. — Бежать, и все тут.

— Бред, — сказал Хальмер. — Оставить форт в руках врага — это измена.

Райнер покачал головой:

— Видели, он боится? Готов поспорить, он там выдумывает какой-то предлог, чтобы не явиться в форт.

— Но нам надо возвращаться! — воскликнул Матиас, оборачиваясь к Хальмеру. — Нельзя же бросить форт на произвол судьбы!

— Увы, я не обер-капитан, — проворчал Хальмер. — Я не могу отдать приказ. — Он гневно уставился на мечников у палатки Нюмарка. — И не хочу драться с этими карробургцами, чтобы захватить его в плен.

Райнер медленно поднял голову и посмотрел на капитана широко раскрытыми глазами.

Хальмер неловко попятился.

— Что?

Райнер ухмыльнулся:

— Капитан, спасибо за идею. Позвольте?

Хальмер кивнул:

— Говорите.

Райнер нагнулся вперед:

— Нам нужны лошадь, доспехи, копье и веревка. Побольше веревки.

18 ВООРУЖАЙТЕСЬ

Вскорости из палатки появился обер-капитан пехоты Нюмарк, сопровождаемый четырьмя капитанами. Несмотря на ночной холод, он вспотел. Гонец странным образом куда-то исчез.

Нюмарк переговорил с капитанами кавалерии, вскочил на коня и ждал, пока те отошлют своих капралов выстраивать копейщиков и рыцарей рядом с пехотинцами. Пешие солдаты вставали и оборачивались к нему, услышав приказы своих сержантов.

Когда все собрались, Нюмарк отсалютовал войскам и прокашлялся.

— Друзья! — Он начал снова, на этот раз громче: — Друзья! Товарищи! Нас предал тот, кто был нам так дорог. Наш отход сюда был частью коварного замысла генерала Гутцмана. Нет никакой армии из Аульшвайга. Генерал пошел против нас в союзе с армией чудовищ. Форт захвачен.

Войска недоуменно зароптали, но скоро ропот перешел в гневные крики.

— Пошел ты в задницу, Нюмарк! — закричал какой-то стрелок.

Обер-капитан замахал руками, призывая всех к молчанию.

— Это правда! Я получил донесение из форта. Генерал Гутцман атаковал форт во главе армии крысолюдей. Лорд Шедер оборонялся до последнего, но с половиной войска противника не сумел совладать. Форт пал.

Крики перешли в вой, и солдаты всех родов войск рванулись вперед. Только ругань и затрещины сержантов удержали их на месте.

— Поверьте мне, — вскричал Нюмарк, и руки у него тряслись, — я разгневан и ошеломлен не меньше вашего. Но мы не сможем победить неприятеля. Надо отступить в Аульшвайг и помочь барону Каспару удерживать границу, пока не удастся сообщить о нападении в Альтдорф и вызвать подкрепление.

— Если генерал Гутцман взял форт, — крикнул один рыцарь, — тогда мы с ним, с кем бы он ни заключил союз!

— Глупцы! Вы не понимаете! Генерал Гутцман мертв! — взревел Нюмарк. — Убит своими бесчестными соотечественниками!

Вой стих до ропота: воины переваривали услышанное. Они были ошеломлены и спрашивали друг друга, как такое вообще возможно.

Ропот прервал новый голос:

— Генерал Гутцман жив! Форт еще не взят!

Войска обернулись. Нюмарк и его капитаны подняли головы.

По дороге, огибающей рощу, ехал верхом рыцарь с бело-голубыми вымпелами на копье. Его вели два человека и сопровождала компания оборванцев. Когда они оказались на свету, войска радостно взревели: это был генерал Гутцман.

Райнер, держа генеральского коня под уздцы, заговорил снова:

— Ваш генерал здесь, ребята! Он поведет вас на нечисть, которая осаждает форт. И на труса Шедера, который предал всех нас.

Радостные возгласы эхом прозвучали в горах. Райнер увидел капитана Хальмера, Матиаса и их подразделение впереди войска — они делали то, что он велел, и громко требовали расправы над Шедером. Ну вот и молодцы.

У Нюмарка отвисла челюсть, впрочем, как и у капитанов пехоты. Райнер сиял. Можно ли лучше рассчитать появление на сцене? Просто совершенство, шедевр, сторицей окупивший тяжкую, отвратную подготовительную работу. Это и правда было нелегко. Гутцман успел окоченеть, и пришлось ломать ему руки-ноги, чтобы запихнуть мертвеца в доспехи Матиаса. Пришлось умыть ему лицо и срезать веки, чтобы глаза были открыты. Матиас плакал. Карела вырвало.

Привязать генерала ко второй лошади Хальмера тоже оказалось совсем не просто. Он весил невесть сколько и все время съезжал набок. К счастью, у Матиаса был зимний плащ, длинный и тяжелый, которым они прикрыли сложную систему веревок и подпорок. Увы, голова у парня была поменьше, чем у Гутцмана, и шлем пришлось надевать с силой, особо не церемонясь. Что поделаешь, при полном освещении обман бы немедленно раскрылся — даже если это будет мерцающий свет факелов. Шлем был необходим, чтобы скрыть неподвижность генеральского лица.

— Принимайте командование, генерал! — крикнул один копейщик. — Ведите нас на форт!

Райнер сглотнул. Вот и начинается самое сложное. Он заговорил громче:

— Генерал был серьезно ранен при обороне форта и не сможет говорить и сражаться, но он еще в состоянии держаться в седле. Он поведет вас! Он примет командование! В седло, рыцари и копейщики. В седло, стрелки! Вооружайтесь, пикинеры и мечники! Нам необходимо выиграть этот бой!

Войска радостно заголосили.

— Стойте! — заорал Нюмарк, отчаянно пытаясь перекричать их. Похоже, ситуация окончательно выбила его из колеи. — Мы не смеем… мы… Это безумие! Форт взят, говорю же вам! Даже во главе с генералом мы не справимся! Надо отступать!

— Не слушайте его, — кричал Матиас. — Он — приспешник Шедера! Он тоже предаст нас.

— Ложь! — взвизгнул Нюмарк. — Я лишь взываю к осторожности!

— Смотрите, кому он нас сдает, — сказал Райнер. Он кивнул Франке, и та, стоя в тени генеральского коня, тайком потянула за веревку, спрятанную под плащом Гутцмана. Рука генерала поднялась, пусть и несколько механически, но поднялась, и Райнер вздохнул с облегчением. В руке генерала болталась окровавленная крысиная голова.

— Смотрите, какие мерзкие твари убивают наших братьев, пока мы тут лясы точим!

Войска с отвращением уставились на длинную морду с острыми зубами, покрытую бурой шерстью. Черные глаза злобно поблескивали в свете факелов — странным образом, они выглядели более живыми, чем у Гутцмана.

— Крысолюди! — закричал Райнер. — Они существуют! Они убивают наших товарищей!

Войска взревели от страха и ярости. Капитан Хальмер и Матиас вскочили в седло и поскакали к Гутцману. Райнер повернул генеральского коня, Франка опустила мертвую руку.

— Стройся! — орал Хальмер. — Стройся за генералом, ребята! Впереди — форт и победа! — Он подмигнул Райнеру. Войска с радостными криками выстраивались в колонну. — Молодца, стрелок. Артист, что и говорить. Теперь я его поведу.

Райнер поклонился, пряча улыбку. Капитан не собирался позволять ему быть голосом Гутцмана хоть секундой дольше, чем это было абсолютно необходимо. Райнер отвернулся. Хальмер орал одному из Матиасовых копейщиков:

— Скельдиц, скачи в Аульшвайг, напомни барону Каспару о клятве помогать в обороне границ Империи. Пусть приведет людей сколько сможет, и быстрее!

Блуждая вдоль колонны в поисках Черных сердец, Райнер заметил Нюмарка у палатки, как-то обмякшего в седле. Тот тупо пялился в землю, пока капитаны покидали его один за другим и принимали командование своими подразделениями.

Черные сердца собрались в последнем ряду первого отряда пикинеров. Райнер присоединился к ним.

— Чего не едешь со стрелками, капитан? — спросил Халс.

— Да вот как-то не жажду бросаться туда в первых рядах. Если бы появилась возможность, я бы просто переждал, покуда все не закончится. Мы свою роль уже сыграли.

— Э-э, нет, — ухмыльнулся Павел, касаясь обрубка уха. — За крысками должок, и я это так не оставлю.

— Ну да, — подхватил Карел. — И я тоже.

— И я, — отозвался Герт.

Йерген кивнул.

— Эй, капитан! — раздался чей-то голос.

Все оглянулись. Навстречу им с трудом плелся Даг, размахивая руками и ухмыляясь. У него был выбит зуб и подбит глаз.

— Ну, я молодец, а?

Райнер вспыхнул.

— Ага, сработало. Гм, извини, что втравил тебя в это.

Даг пожал плечами.

— Бывало и хуже. — Он показал на фингал под глазом. — А вот этому я сломал три пальца, так что мы квиты.

— Ну хоть это успокаивает. — Райнер отвернулся, обмениваясь с остальными неловкими взглядами. Похоже, мальчишка не сообразил, что его посылали на верную смерть.

Во главе колонны Матиас поднял горн и протрубил сигнал «выступаем», войско тронулось вперед. Пехота затрусила вслед за кавалеристами, и Райнер застонал. Он уже и не помнил, когда в последний раз отдыхал. Казалось, из-под ареста они удрали давным-давно, и с тех пор все бегали, сражались и пробирались куда-то. Вот тебе и мирная жизнь игрока.

Пикинеры, напротив, хорошо отдохнули и жаждали действий, присутствие генерала Гутцмана их явно вдохновляло. Они добрались до форта вдвое быстрее, чем это чуть раньше получилось у Черных сердец, и Райнер, Герт и некоторые другие совсем запыхались к тому моменту, когда Хальмер приказал остановиться в полулиге от форта.

Райнер посмотрел вперед. Три человека, раненые и оборванные, помахали солдатам и теперь бежали трусцой рядом с капитаном, что-то возбужденно ему втолковывая. Хальмер кивнул и отсалютовал, и те трое остановились, глядя на проходящую мимо колонну.

Райнер окликнул их:

— Какие новости, ребята?

— Плохие, сударь, — сказал один, тощий парень, раненный в руку. — Очень плохие. Крысы захватили весь форт, кроме цитадели и главных ворот. Даже большая южная стена — у них. Многие из наших погибли.

Райнер отсалютовал.

— Спасибо, что предупредил.

— Зигмар! — простонал Карел. — Мы что, опоздали?

— Ну, с цитаделью им еще предстоит повозиться. Может статься, еще не все потеряно.

Вдали показались черные очертания большой южной стены форта. Хальмер остановился и повернулся в седле, подзывая своих капитанов. Райнер едва мог его расслышать.

— Передайте назад приказ генерала Гутцмана! Кавалерия будет штурмовать форт! Пехота пойдет следом и будет удерживать позиции! Не позволяйте противнику окружить нас!

Капитаны передали приказ своим людям; эхо прокатилось по всей длине колонны.

В двухстах ярдах впереди Матиас снова затрубил, на этот раз «быстрый сбор» — три громкие быстрые ноты, потом повторил снова и снова.

Райнер и компания вытянули шеи, пытаясь увидеть что-то, но лошади загораживали обзор. Зубы у Райнера скрипели от напряжения. Если крысы уже захватили надвратную постройку, атаку можно в принципе и не начинать. Их отрежут от собственного форта — какая же это осадная армия без лестниц, осадных машин и артиллерии?

Наконец Павел выдохнул:

— Открывают.

Райнер наклонился вбок и увидел сквозь мелькающие конские ноги, как поднимается решетка и распахиваются массивные дубовые ворота. Он с облегчением вздохнул.

Матиас протрубил «атаку», и всадники перед отрядом пикинеров, к которому присоединился Райнер, двинулись вперед. Райнер подавил сожаление, видя, как копейщики и стрелки прибавляют рыси, это было так знакомо, потом они перешли в галоп. Как же здорово лететь вперед, целясь из пистолетов, и враг все ближе, но… Тут упал один копейщик, потом другой, и кто-то сказал, что крысы стреляют со стен из своих странных орудий. Он вздрогнул. Лучше уж не оказаться первой мишенью стрелка.

Под предводительством Гутцмана, поднявшего в мертвой руке позаимствованное у кого-то копье, Хальмер, Матиас и копейщики ринулись в черную дыру ворот по четверо в ряд с яростными боевыми кличами. Рыцари и стрелки тут же поскакали за ними.

Пикинеры с криками падали справа и слева от Райнера под градом пуль. Казалось, пули взрываются, с легкостью пробивая кирасы, словно тонкую ткань. Наконец Черные сердца вместе с пикинерами добрались до ворот и выбежали из-под смертоносного дождя. Грохот сотен сапог отражался от стен тоннеля, почти заглушая шум битвы, идущей внутри. Райнер взвел пистолеты, Франка, Даг и Герт приготовили луки и арбалеты. Остальные обнажили мечи.

И они вошли в форт.

Прямо впереди копейщики и рыцари ударили в темную массу крысолюдей, да так, что Райнер ногами почувствовал отдачу. Крысы взлетали в воздух, хлестала кровь, передний ряд рыцарей поднимал врагов на копья. Других смяла конная атака. Райнер увидел, как копыто боевого коня сокрушило крысиный череп, словно яйцо. Крысы отшатнулись, пища от очевидного испуга.

В центре переднего края вставала на дыбы и била копытами лошадь Гутцмана. Генерал сидел прямо, флажки на его копье развевались. Казалось, сама природа, а может, и Зигмар в сговоре с Райнером и помогают ему поддержать великую иллюзию: одновременно с началом атаки сквозь тучи над фортом пробился свет Маннслиба, озарив Гутцмана неземным бело-голубым ореолом. Его доспехи блистали, крысиная голова в руке отливала черным и серебром.

Крысы-стрелки прицелились в кирасу генерала и выстрелили. Пули пробивали одну за другой дыры в броне, но генерал был несгибаем. Крысы отступали перед невиданным чудом.

Вдохновленные сверхчеловеческой доблестью генерала, копейщики и рыцари теснили противника с удвоенным пылом. Они оставили копья в спинах крыс с переднего края, выхватили мечи и молоты и крушили ими все вокруг себя. Стрелки разряжали пистолеты направо и налево, потом брались за сабли. Капитаны пехотинцев орали, требуя, чтобы их люди прикрыли фланги, и четыре роты пикинеров вытянулись в длинную изогнутую линию, в то время как единственная имевшаяся в наличии рота стрелков палила по правому флангу крысиного воинства. Райнер и его товарищи бежали в последнем ряду пикинеров, чтобы схлестнуться с крысами слева.

Им, однако, пришлось перейти к погоне — крысы отступали. Деморализованные внезапным ударом в тыл и неуязвимостью Гутцмана, воодушевившей его солдат, они беспорядочно отходили, оставляя за собой гнилостную вонь.

— Зигмаром клянусь, — воскликнул Халс, — мы сделали это! Им крышка.

— В цитадель! — закричал Хальмер.

Рыцари и копейщики рванулись вперед, но перехватить торопливое отступление крыс им не удалось. Остальные войска спешили следом, спотыкаясь о трупы людей и лошадей, лежащие на залитой кровью мостовой.

Карел остановился на мгновение, заметив знакомый позолоченный шлем.

— Капитан, глядите! Обер-капитан кавалерии Оппенгауэр!

Райнер обернулся. Круглое розовощекое лицо Оппенгауэра смотрело в небо, на нем застыло выражение ужаса. Одного глаза не хватало, борода была вся в сгустках крови. Кирасу разрубили три алебарды. Без обычной улыбки жизнерадостный старик выглядел как-то странно. Райнер перевел дыхание и сказал:

— Оппенгауэр и его солдаты при полном вооружении. Видимо, пытались совершить вылазку.

— Вылазку? Но это безумие! Одна рота?

Райнер мрачно покосился на цитадель:

— Возможно, им приказали.

Карел уставился на него.

— Но… зачем?

Райнер пожал плечами:

— Шедер продолжает убирать всех, кто может ему противостоять.

Впереди целое море крыс окружило цитадель, поднимаясь до середины стен, словно грязный коричневый снег. Часть из них взбиралась по лестнице, но большинство просто карабкалось по горам трупов своих сородичей. Защитники цитадели палили по ним со стен, но их сил было явно недостаточно. Ворота цитадели пылали странным зеленым огнем.

Справа горели конюшни и некоторые другие служебные постройки, озаряя происходящее ослепительным оранжевым светом. Наверху ревели орудия, со стен градом сыпались камни. Райнер различил крысиные орудийные расчеты на главных укреплениях, возящиеся с большими пушками форта.

— По нам палят наши собственные пушки, — с горечью заметил Герт.

Натолкнувшись на своих собратьев, спасающиеся бегством крысы непроизвольно дали понять впереди идущим, что сзади им всем грозит опасность.

Буквально за несколько секунд, повинуясь приказам командиров, выкрикивающих их писклявыми голосами, незащищенный фланг крысолюдей ощетинился копьями и мечами.

Сначала по ним ударила кавалерия, теперь вооруженная лишь мечами, атака на приготовившегося к ней противника оказалась не слишком успешной. Райнер видел, как надают люди и кони, насаженные на вражеские копья.

Потом в бой вступили пикинеры и меченосцы. Райнер бежал с отрядом пикинеров и палил по шипящей крысиной массе из обоих пистолетов, потом сунул их за пояс и обнажил меч. Герт выстрелил из арбалета, отбросил его и взялся за топор. Перезаряжать времени не было. Павел и Халс проталкивались со своими пиками в первые ряды.

Райнер выругался:

— Назад, идиоты! Пусть пикинеры атакуют!

Они проигнорировали его.

Рота разом ударила в стену крыс, вминая пиками первый ряд во второй и дальше. Мерзкие твари хлынули вперед, пытаясь задавить людей числом.

— Не дайте им прорваться! — кричал Райнер.

Райнер с товарищами рубился в третьем ряду, расправляясь с теми, кто пытался обогнуть передний край. Было даже не важно, куда бить, — всякий раз под клинок попадало очередное поросшее шерстью тело. Крысы падали, словно колосья под серпом жнеца, но на их место заступали новые — бесконечный поток чудовищ: щелкали желтые зубы, кривые мечи отрубали руки и ноги, крысы откусывали людям пальцы и вырывали когтями глаза. Райнер практически сразу получил с десяток ран, а рядом один за другим падали поверженные пикинеры. Халс и Павел сражались, неутомимые, словно машины. Йерген со смертоносной грацией раскручивал меч. Герт крушил крысиные черепа топором. Даг размахивал кочергой, словно пьяный. Франка потеряла кинжал, которым убила очередную крысу, и отбивала атаки коротким мечом.

По всей линии боя имперцы понемногу остановили крысолюдей и начали теснить их. Ворота цитадели были уже близко. Но как только Райнер подумал, что вот, уже можно прорваться к ним, повсюду, крича и корчась от боли, люди и крысы стали падать под шквалом разрывных пуль. До них добрались крысы-стрелки с южной стены форта. Хуже того, они развернули артиллерию форта. Бабахнула пушка, и обезглавленная лошадь в нескольких метрах от Райнера взвилась на дыбы. Другая упала, оставшись без ног. Очередное ядро пропахало в передних рядах траншею, калеча и людей, и крыс.

— Им что, наплевать на собственные войска? — в ужасе спросила Франка.

Райнер пожал плечами:

— Думаешь, крыса может понравиться другой крысе?

Рыцари и копейщики удвоили усилия, стремясь прорваться к воротам цитадели и отчаянно пытаясь выбраться из-под обстрела. Они прорубали кровавую дорогу в сплошном ковре из крыс, в то время как огневой вал косил все новых и новых людей. Крысы кинулись к флангам в надежде окружить их. Чтобы защитить фланги, роты пикинеров отступили, словно сложились два крыла, и сомкнулись за спинами всадников, образуя нечто вроде квадрата, со всех сторон теснимого крысами.

Матиас снова и снова трубил «атаку», Хальмер ревел:

— Открывайте! Открывайте ворота!

Райнер усомнился, что это вообще возможно, ведь позади подъемной решетки огромная деревянная дверь превратилась в пылающий зеленый ад.

Перед решеткой расположилась команда крыс, целясь из оружия, которое Райнер уже видел раньше в тоннеле. Одна крыса держала медный резервуар, соединенный кожаным шлангом с пистолетом в руках у другой, из пистолета изливалось пламя, которое липло к деревянной двери, словно сироп. Тяжелая дубовая дверь истлевала на глазах, и Райнер с ужасом понял, что крысы могут оказаться достаточно худыми и проворными, чтобы пролезть между железными прутьями решетки и прорваться внутрь цитадели; огромная дверь ворот очень скоро перестанет представлять для них препятствие.

— Стрелки! Конные и пешие! — призвал к себе помощь Хальмер, и стрелки открыли огонь по крысам огнеметам. Четыре крысы почти в тот же миг упали в корчах. Одна, падая, уронила пистолет огнемета, и тот принялся беспорядочно разбрызгивать огонь, который первым делом подпалил вторую крысу. Та заплясала на месте, вереща и отчаянно силясь отстегнуть ремни канистры.

Пламя перекинулось ей на спину, ослепительная вспышка — и всё: на месте, где она стояла, разорвался огненный шар, сбивая с ног других оказавшихся поблизости крыс, сжигая их заживо.

Взрывная волна отшвырнула первый ряд рыцарей на второй, солдаты кричали от боли, когда им в грудь и лицо попадали куски раскаленной меди. Ржали раненые лошади.

Путь к воротам был открыт, хотя те все еще горели. Матиас снова протрубил «атаку», и войско Хальмера двинулось вперед. Хальмер и другие кавалеристы продолжали кричать, требуя, чтобы в цитадели открыли ворота.

Решетка не поднималась.

Матиас снова затрубил и пригрозил стенам цитадели кулаком:

— Впустите же, чтоб вас!

На лбу у него разорвалось кровавое пятно, и он осел в седле.

Хальмер закричал. Райнер поднял глаза. Выстрел прозвучал из цитадели. Кто-то в надвратной комнате стрелял по рыцарям. Пальнули еще раз и еще, попав Гутцману сначала в голову, потом в грудь. Генерал не дрогнул. Матиас же медленно сполз с коня и рухнул лицом наземь, горн звякнул о брусчатку. Райнер сглотнул. Бедный малый, жалко, что такого верного Империи воина так подло убили.

Еще один выстрел пробил плечо Хальмера. Тот схватился за руку и пришпорил коня в сторону ворот.

— Что вы творите, ненормальные? Мы же пришли к вам на помощь!

Райнер застонал. Он-то уже догадался, кто там стреляет.

И снова грянул залп, на этот раз по Гутцману. Плохо было то, что если решетку так и не поднимут, люди Хальмера окажутся беззащитны перед орудиями, бьющими с южной стены форта, выкашивающими сразу по два-три человека. Хальмер привстал в стременах и заревел, обращаясь к войскам, стоящим в каре:

— Окружить цитадель! Гетцау!

Райнер обернулся. Ему махал Хальмер.

Райнер поспешил к капитану, пригнувшись, хоть и не знал, спасет ли это его от пуль.

Хальмер горячо спорил с другими капитанами, когда рядом с его лошадью показался Райнер.

— Это единственный способ! — рявкнул он, затем повернулся к Райнеру. — Гетцау, ты уже однажды удрал из нашей цитадели. Не хочешь ли теперь пробиться в обратную сторону?

— Гм, если вам без разницы, капитан…

— Кто-то должен войти в цитадель, чтобы заткнуть эти ружья и открыть ворота, кто-то, кто не боится ослушаться Шедера…

— Да, сударь, но как…

— Есть подземный ход от надвратной постройки в южной стене форта к башне цитадели.

Райнер оглянулся на надвратную постройку — туда, откуда они, собственно, пришли. На пути копошились полчища крыс.

— Сударь…

— Да знаю я, — огрызнулся Хальмер. — Вот это мы и обсуждаем. Кто-то должен провести тебя туда, а потом попытаться отбить боевые позиции на южной стене.

— Капитан, — сказал кто-то за спиной у Райнера. Все обернулись. Это был Нюмарк, бледный как смерть. За спиной у него стояли меченосцы. Нюмарк расправил плечи. — Капитан… мне за многое надо ответить. Позвольте это сделать мне и моим людям.

Хальмер, похоже, оторопел.

— Э-э… вы старше меня по званию, обер-капитан. Я не могу вам приказывать. Но если таково ваше желание…

— Это мой долг.

— Отлично. Гетцау, собирай своих людей. Обер-капитан будет вас сопровождать.

Райнер отсалютовал и вернулся к товарищам, которые все еще бились в составе роты пикинеров. В желудке было такое ощущение, будто туда накидали камней. Нестись по полю боя под открытым огнем — настоящее самоубийство. С другой стороны, оставаться здесь за пределами форта было так же опасно. Лучше уж хоть что-то делать.

— Черные сердца! — позвал он. — Ко мне! Приказ генерала.

Люди Райнера подались назад, позволяя пикинерам занять их места, и приблизились к командиру. Окружавшие тем временем придвинулись к цитадели, так что до них теперь не долетали пули и ядра с южной стены форта, стрельба из цитадели прекратилась, как только солдаты Хальмера отошли от надвратной постройки.

— Что стряслось? — спросил Халс.

— Есть ход в башню цитадели под главной сторожкой у ворот. Нам надо войти и открыть ворота. — Он покосился на стену. — И выяснить, кто стреляет в генерала.

— Ход в… — Павел выругался. — А когда мы пытались вырваться наружу, Гутцман что, не знал о нем, а?

Райнер повел их туда, где Нюмарк собирал двадцать своих мечников. Нюмарк выглядел еще более испуганным, лицо его было серым и мокрым от пота.

Райнер отсалютовал:

— Мы готовы, обер-капитан.

Нюмарк кивнул:

— Очень хорошо. Меченосцы Карробурга, я запятнал ваше доброе имя своей сегодняшней трусостью, и вы не должны умирать за меня. Пожертвуйте собой не ради меня, но ради спасения жизни ваших товарищей, тех, кого я помог предать в руки этой мрази.

Мечники обнажили оружие, лица их были мрачны. Их сержант отсалютовал:

— Мы готовы, обер-капитан.

Они выстроились в два ряда, прикрывая щитами Райнера и его людей с обеих сторон. Кто-то прошептал в ухо Райнера:

— Ну, не подведи, мальчик.

Нюмарк обернулся.

— Капитан стрелков! Готовы?

Капитан стрелков кивнул и дал знак своим людям продвигаться к южной стене цитадели. Мечники Нюмарка и Черные сердца последовали за ними. Стрелки остановились сразу за тремя рядами пикинеров. Каждый второй встал на одно колено.

— Пикинеры! — крикнул капитан стрелков. — Пропустить!

Те обернулись и разомкнули ряды. Крысы ринулись в образовавшийся промежуток, но им не хватило скорости.

— Огонь! — крикнул капитан стрелков, и его люди разрядили пистолеты прямо в узкий проход, выкосив разом четыре ряда крыс.

— Вперед! — крикнул Нюмарк. — Карробург, в атаку!

Меченосцы помчались туда, где упали подстреленные крысы, подняв оружие и выкрикивая название своего города. Райнер и его спутники бросились следом под прикрытием мощных тел, закованных в броню, и круглых щитов. Мечники ударили по крысам, как валун, упавший в грязную лужу. Звук стали, разрубающей мясо и кости, звучал музыкой в ушах Райнера.

Отряд обогнул угол цитадели — крошечный островок людей в крысином болоте. Меченосец, который обратился к Райнеру, упал рядом с ним, копье попало ему в пах. В руке, которой он только что держал щит, была отрубленная голова убийцы. Еще один мечник рухнул с другой стороны. Остальные сомкнули ряды.

Упал и третий, вскрикнув, когда пуля пробила его кирасу. Металл словно растаял от пули, и плоть под ним вскипела. Крысы на стенах обнаружили их. Мечники подняли щиты над головами. Райнер усомнился, что это поможет.

Между двумя мечниками просвистело крысиное копье и пробило Райнеру бедро. Он споткнулся, но Герт подхватил его и заставил встать.

— Держись, капитан.

Райнер глянул вниз. Рана была глубокая. Штаны покраснели от крови.

— М-мать!

Ну хоть не чувствовалось. А, нет, больно, ох, как же больно. Он едва не упал. Герт снова поймал его.

— Можешь идти, капитан?

— Постараюсь.

Райнер захромал вперед, боль отдавалась в ноге с каждым шагом. К счастью, чем ближе они подходили к сторожке, тем меньше становилось крыс — в конце концов, те интересовались преимущественно цитаделью. Но имелся в этом и ощутимый минус — стрелкам с южной стены форта было проще целиться. Упали еще два мечника. Даг закричал и потряс левой рукой, на которой не хватало двух пальцев, из обрубков хлестала кровь.

Наконец они оказались в тени главных ворот южной стены форта, а за ними все еще гналась толпа крыс. Нюмарк ударил в тяжелую дверь яблоком на рукояти меча.

— Впустите! Впустите нас!

Из-за обитой железными гвоздями двери раздался голос:

— Приказ командира Шедера. Никого сюда не впускать.

— Мы действуем по приказу генерала Гутцмана, чтоб вас! Впустите.

После короткой паузы послышалось, как отпирают засовы и поднимают задвижки. Райнера мутило — явно последствия ранения. Он схватился за стену, чтобы устоять на ногах.

— Все нормально, капитан? — спросила Франка.

— Едва ли. Но ничего не поделаешь.

Дверь распахнулась, и они увидели несколько перепуганных стражей. Нюмарк протолкнул Райнера вперед.

— Застрельщики. Внутрь. Быстро.

Товарищи Райнера протолкнулись вслед за ним и огляделись. Это была крошечная комната, уже забитая стражниками, которым пришлось потесниться, чтобы впустить вновь прибывших. Посередине стояли стол и стулья, на стенах на специальных подставках висело оружие, винтовая лестница в углу вела на верх стены. Вдоль левой стены расположились машины, которые опускали и поднимали решетку.

Мечники подались вслед за Черными сердцами, но крысы, улучив возможность захватить сторожку, яростно атаковали. Упал еще один воин. Остальные мечники обернулись спинами к выходу, рубя и кромсая врагов.

— Внутрь, чтоб вас! — проревел Нюмарк. Колени его тряслись. Он едва не выпустил меч из рук.

Один за другим мечники пятились к двери, в то время как Павел и Халс кололи крыс пиками у них над плечами. Но по мере того как они заходили, оставшимся снаружи приходилось все тяжелее. Еще один мечник упал, за ним еще один. Наконец Нюмарк, вокруг которого все плотнее смыкались крысы, втолкнул последнего бойца в дверь.

— Закрывайте! Закрывайте, идиоты!

Он плакал от страха, но продолжал отчаянно рубиться.

Сержант мечников захлопнул дверь, и стражники опустили тяжелый засов.

Сквозь толстые дубовые доски было слышно, как голос Нюмарка перешел в вопль:

— Зигмар, прости меня! Зигмар…

Звук замер на полуслове, послышалось, как алебарды рубят доспех и человеческую плоть, и все в переполненной комнате вздрогнули.

Сержант Нюмарка сотворил знак Молота и закончил мольбу своего капитана:

— Да простит его Зигмар.

— Мы могли его впустить, — сказал Халс.

— Он этого не хотел, — отозвался сержант.

Райнер повалился на каменную лестницу и осмотрел рану. Копье оставило в его левом бедре глубокий рваный след, от одного вида которого боль усилилась. Франку передернуло.

Внутри было больше двадцати человек, они едва уместились. Некоторые мечники перевязывали свои раны. Даг истерически хихикал, обвязывая платком культи среднего и безымянного пальцев.

— Все в порядке, Даг? — спросил Райнер, сняв куртку и отрывая рукав от рубашки.

Даг странно ухмыльнулся и поднял искалеченную руку, сгибая и разгибая уцелевшие пальцы.

— Лучше некуда, капитан. Стрелять еще могу.

Райнер разорвал рукав на полоски.

— Ребята, у вас тут вода есть? Хотя водка была бы даже лучше.

Один из стражников достал из буфета фляжку и протянул ему. Райнер отвинтил пробку и уже было поднес флягу к губам, но вспомнил про свой обет. Он выругался. Хренов Ранальд, осталось еще как минимум девятьсот девяносто шесть человек, прежде чем ему снова можно будет пить. О чем он вообще тогда думал? Он вылил водку на рану. Боль была нестерпимая. Райнер заскрежетал зубами. Франка туго перевязала рану. Райнер едва не ослеп от боли, он быстро отвернулся, чтобы не наблевать на девушку. И в итоге наблевал на Павла.

— Спасибо тебе пребольшое, — сказал пикинер, отпрянув.

— Извини, приятель. Сам не ожидал. — Райнер заставил себя встать и повернулся к сержанту стражников. Нога чудовищно болела, но идти он мог. — Где тайный ход? — спросил он сквозь сжатые зубы.

Сержант показал на стену, отведенную в сторожке под оружие:

— Лундт, Корбин, откройте.

Два стражника вынули четыре тяжелых гвоздя из рамки, сняли со стены накладную панель, за которой и показалась узкая лестница, спускающаяся куда-то во тьму.

— Так Гутцман жив? — спросил сержант.

— Ага, — сказал Райнер, помогая Герту встать. — И он хочет, чтобы вы удерживали свою позицию любой ценой. Пусть ни одна крыса не пройдет.

— Слушаюсь. Не беспокойтесь об этом.

Черные сердца и мечники Нюмарка встали и приготовились. Райнер отсалютовал их сержанту.

— Спасибо за сопровождение. Да хранит вас Зигмар.

— И вас тоже, — сказал мечник. Он повернулся и повел людей по лестнице вверх на южную стену.

Йерген встал.

— Капитан?

Райнер удивленно взглянул на него. Он не припоминал, чтобы мастер меча прежде сам обращался к нему.

— Что, Ромнер?

Йерген кивнул на мечников:

— Я больше пригожусь там, с ними.

Райнер посмотрел на сержанта мечников.

— Возьмете его?

— Драться умеет?

— Как несколько тигров.

Сержант хмыкнул:

— Тогда присоединяйся, рубака.

И Йерген пошел по лестнице.

Райнер обернулся к своим людям:

— Готовы, ребята?

Они кивнули. Райнер снял со стены факел, пригнулся и шагнул в темноту.

Тайный ход был узким и прямым. В конце обнаружилась вторая лестница и дверь в потолке. Райнер нашел запор и отомкнул его, затем уперся в дверь спиной. Дверь не подалась.

— Штейнгессер, Кийр, — позвал он, хромая вниз. Герт и Халс протиснулись мимо остальных, поднялись и налегли как следует.

Сверху донеслись какие-то приглушенные звуки, потом беспорядочные шаги.

Дверь распахнулась, и в Черные сердца прицелились стоящие кольцом стрелки, державшие пальцы на курках. Герт и Халс подняли руки.

Райнер последовал их примеру.

— Стойте, братцы. Мы люди.

Стрелки отошли, но продолжали глядеть на них с опаской.

— Кто вы? — спросил сержант.

— У меня донесение для командира Шедера, — сказал Райнер, вместе с товарищами медленно поднимаясь по лестнице. Они оказались в кордегардии прямо рядом с камерой, где прошлым вечером их заточил Гутцман. В комнате сидела целая рота стрелков, держа пистолеты на коленях. Герт и Халс, очевидно, приподняли некоторых из них вместе с дверью. Кроме сержантов, офицеров больше не было.

— Битва окончена? — спросил рыжеволосый сержант.

— Что? Едва ли. Но почему вы тут? Где ваш капитан?

— Нам велели сидеть тут, пока не будет приказа брать стены, сударь, — ответил сержант и отсалютовал. — Но приказа так и не было пока. Капитан Бэр пошел уточнить ситуацию, но не вернулся. — Он нервно закашлял. — Э-э, а что, правда, что генерал снова с нами?

— Да, сержант, — произнес Райнер, улыбаясь как можно шире. — Он вернулся, чтобы вести нас в бой, и он приказывает вам взять большую южную стену. Путь вам как раз расчищает рота мечников. Идите, и да ведет вас Зигмар!

— Но наши капитаны…

— Нет времени. Я пошлю их вслед за вами. Идите. Идите же!

— Есть, сударь! — улыбнулся сержант. — Сюда, ребята! Наконец-то действуем!

Стрелки аж подскочили, так им не терпелось сделать уже хоть что-нибудь, и заторопились к потайной двери.

Райнер и его спутники направились к лестнице, по которой накануне уже выбирались из башни цитадели.

По пути Франка покачала головой:

— Не понимаю. Шедер хотел убить Гутцмана. Все так. Но чтобы ценой собственной жизни?

Райнер пожал плечами. Он не знал, что ответить.

Ворота наверху лестницы оказались распахнуты, стражи там не было. Снаружи доносились выстрелы и голоса, но коридор пустовал. Дверь в обеденный зал также стояла открытой. Они заглянули внутрь. Помещение было забито пикинерами, все мрачно смотрели на главный вход.

Форт содрогнулся от попадания пушечного ядра.

— Значит, крысы все еще удерживают пушки, — сказал Карел.

— Йерген с ними разберется, — сказал Халс и сплюнул, чтобы не сглазить.

Черные сердца подошли к выходу во двор и выглянули наружу. Там они обнаружили целую толпу копейщиков и стрелков на конях, солдаты ждали приказа вступить в бой, но, как и стрелки в башне, не имели командования. Они были напряжены, всеми фибрами жаждали сорваться в бой, но без приказа им лишь оставалось следить за происходящим: как горстка людей колотит в северную дверь надвратного помещения, как пылают ворота, которые, казалось, вот-вот рухнут, как отчаянно у северной стены сражается с крысиной армией войско Хальмера. Райнер заметил, что кавалеристы уже почти обезумели от грохота и лязга оружия, криков людей и коней, крысиного писка. Их товарищи умирали в каких-то двадцати метрах, а они могли лишь стоять и слушать.

У самых ворот расположилась рота стрелков, к которой был приписан Райнер, солдаты спорили, глядя на стены.

— Тише! — крикнул Райнер. — Грау!

Капрал обернулся. Райнер подозвал его к себе. Тот спешился и подбежал вместе с двумя другими солдатами.

— Где вы были, Майерлинг? Фортмундер уже голову вашу требовал.

— Теперь это уже не важно. Что тут творится? Гутцмана там, снаружи, рубят на куски. Что ж не выезжаете?

— Хотелось бы, — сердито сказал Грау, — но ребята Шедера забаррикадировались над воротами и поддерживают подъемный механизм. Он запер нас, предатель.

— Шедер не предатель, — сказал Йедер. — Это ловушка. Люди из Аульшвайга, переодетые имперцами, пришли выманить нас на верную смерть.

— Дурак, — сказал третий, плотный светловолосый мужчина, которого Райнер не знал. — Там Гутцман, я ж лицо его видел.

— Ты чего? — спросил Йедер. — Гутцман не будет так скверно держаться в седле, даже если захочет. Хренов самозванец сидит так, будто у него не ноги, а палки.

— Это Гутцман, — сказал Райнер. — Я только что от него. Он серьезно ранен, но не останется в стороне, пока вы здесь.

Йедер уставился на него.

— Это Гутцман? Правда?

— Правда.

Грау выругался.

— Некоторые из капитанов пытаются взломать дверь. Остальные собачатся с Шедером в комнатах Гутцмана.

Райнер провел рукой по волосам.

— Полное безумие.

— Жалко, старина Уркарт больше не с нами, — сказал Павел. — Он бы вынес эту дверь одним ударом.

— Если б только у нас были стеклянные шарики, как у крыс, — сказал Халс, — мы б их живо выкурили.

Райнер взглянул на него и поднял брови.

— Обалдеть можно. Пикинер с мозгами. — Он внимательно осмотрел двор. — Франка, тащи из стойла мешок, наполни его сеном. И да, еще бы веревки. Карел, будь добр, бочонок пороха из арсенала. Павел и Халс, ламповое масло и жир с кухни — сколько сможете утащить. И большой горшок. Быстро. Встречаемся на стене у южных ворот. Хорошо?

Они разошлись, и почти тут же ворота с грохотом обрушились, разлетелась целая туча искр. В дыму Райнер различил очертания крыс, пытающихся пролезть через решетку.

— Ох, только бы нам не опоздать!

19 ВСЕ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ!

Райнер, Даг и Герт побежали вверх по лестнице в надвратное помещение, пока сержанты собирали стрелков и мечников на оборону самих ворот. Стрелки палили сквозь внутреннюю решетку по крысам, лезущим сквозь внешнюю. В надвратном помещении были две тяжелые окованные железом двери, выходящие на стену влево и вправо. Райнер прислушался, дойдя до южной двери. Было слышно, как капитаны напрасно молотят по северной двери, требуя, чтобы их впустили. К стене была привинчена железная лестница. Он поднял глаза, потом повернулся к остальным.

— Даг, останешься здесь. Герт, сможешь забраться на крышу?

Тот полез наверх.

Франка появилась первой, на плече у нее был моток веревки, в руке болтался кожаный мешок для кормления коней, набитый сеном.

— Молодец, парень. Э-э, то есть девочка. Теперь обвяжи веревку вокруг пояса.

— Что?

Франка явно встревожилась.

— Ты же не боишься высоты?

— Нет, но…

— Знавал я одного воришку, так вот, он этим зарабатывал. Давай-ка я тебя привяжу.

Тут появился и Карел, держа бочонок с порохом, словно младенца.

— А теперь насыпь порох в сено, сколько сможешь, только трамбовать не надо.

Карел еще не закончил, когда подбежали Павел и Халс. У Халса было два кувшина лампового масла, Павел тащил большой котел, из которого торчали фитили.

Райнер ухмыльнулся.

— Чудненько. Павел, намажь торбу жиром. Халс, налей лампового масла в котел.

Павел поморщился, но отковырял немного жира кинжалом и намазал торбу, пока Халс наполнял котел. Когда все было готово, Райнер забрал торбу и утопил ее в масле тупым концом пики Павла, чтобы сено и кожа пропитались маслом.

Пока Райнер возился с торбой, Павел прислушался.

— А пушка-то затихла.

Райнер наклонил голову вбок. И правда, орудия на большой южной стене молчали.

Халс ухмыльнулся.

— Это наш Йерген. Меч отлично говорит вместо него.

Райнер поднял сочащуюся маслом торбу на острие пики.

— Халс, Павел, Карел, останьтесь здесь с Дагом и, когда эта мерзость побежит наружу, бегите внутрь. Франка, взбирайся по лестнице на крышу надвратной башни, я передам тебе оружие.

Франка искоса посмотрела на него, но начала подниматься.

— Что-то это мне все меньше и меньше нравится.

Райнер передал ей пику и полез следом сам, держа в руке факел.

— Извини, дорогая, ты у нас самаялегкая.

Он отдал конец веревки Герту.

— Держи крепко и медленно вытягивай, когда скажу.

— Есть, капитан.

Райнер повернулся к Франке.

— Готова?

Франка сотворила знак Мирмидии и шагнула на стену, спиной ко двору, держа пику.

— Готова.

Райнер скрестил пальцы в знаке Ранальда и поднес факел к торбе. Масло занялось, раздался грохот, и над торбой взвился огненный шар, а за ним — маслянистый черный дым.

— Опускай.

Франка отступила, Герт ослабил веревку, и девушка под взглядом Райнера начала медленно спускаться по стене с торбой, ревущей и дымящейся на конце пики, словно грязная комета, глядя на которую бледные копейщики и стрелки снизу озадаченно хмурились.

Еще несколько шагов, и Франка оказалась на одном уровне с узкими окнами.

— Давай, девочка! Давай!

Франка толкнула пику в окно слева. На миг Райнеру показалось, что все пропало, пылающая торба застряла между прутьями, но Франка потянула пику назад и пропихнула горящее нечто внутрь, словно стрелок, забивающий пыж в пистолет.

— Вверх! — крикнул Райнер. — Поднимай!

Герт дернул. Райнер опустил руку и поймал Франку за запястье.

— Сработало? — спросил Герт, когда Франка вскарабкалась на крышу.

Райнер огляделся. Из надвратного помещения повалил дым, внизу кричали и кашляли. Он ухмыльнулся.

— Полагаю, да. Смотрите!

Он помог Франке подняться, они вместе с Гертом подошли к лестнице и посмотрели вниз. Там заскрежетали засовы, дверь распахнулась, и наружу вылетели три Молотодержца, задыхаясь и блюя, в клубах черного дыма. Они были не настроены сражаться, и Карел, Павел и Халс просто протолкнулись мимо, пока те шатались, кашляли и размазывали по закопченным лицам слезы.

Райнер услышал, как с грохотом распахнулась южная дверь, и до них донеслись радостные крики. Он быстро спустился по лестнице, схватил пику Халса и бросился внутрь, пригнувшись и прикрыв рот и нос. Горящая торба дымилась под окнами со стороны двора. Райнер наколол ее на пику и поспешил обратно к двери со слезящимися глазами, а затем выкинул торбу за укрепления.

— Внутрь, ребята! — закашлялся он, жестом зовя всех за собой. — Займитесь лебедками!

Черные сердца бросились к двум большим колесам, которые поднимали обе решетки. Они принялись вращать их, изо всех сил навалившись на спицы, и войска внизу во дворе радостно загомонили.

Через южные двери прибежало еще несколько человек, это были капитаны во главе с Фортмундером.

— Мейерлинг! Нашлись наконец! Отлично сработано, снимаю с вас за это один день работ на конюшне!

Райнер отсалютовал:

— Спасибо, капитан! Можно я попрошу вас вернуться к своей роте? Путь вот-вот будет свободен.

— Отлично! Продолжайте.

И тут радостные крики переросли в тревожные. Райнер, Фортмундер и другие капитаны выскочили и посмотрели вниз. Под медленно поднимающуюся решетку протискивались крысы в бесчисленном количестве. Стрелки отступали, мечники пытались отбить нашествие. Сталь звенела о сталь.

Фортмундер обернулся к Райнеру.

— Поднимайте как можно быстрее, чтобы мы смогли атаковать!

Он убежал вместе с другими капитанами.

Райнер вернулся в надвратное помещение.

— Навалитесь, ребята!

— Что это значит? — заорал кто-то. — Кто ослушался моего приказа?

Райнер поднял глаза. В южных дверях кто-то стоял, в человеке с обезумевшим лицом было трудно узнать Шедера. Седые волосы растрепались, глаза горели. Он словно постарел на десять лет за одну эту ночь. Шедер вошел в комнату, обнажая меч. За спиной у него стояли пришедшие в себя Молотодержцы, которые раньше удерживали надвратное помещение вместе со своим яростным седобородым капитаном.

— Опустите решетку, я приказываю! — заорал Шедер и бросился на Дага, который одной рукой крутил левостороннее колесо вместе с Гертом и Франкой.

Вместо ответа Даг с размаху двинул Шедеру в нос раненой рукой, пока остальные брались за оружие. Колеса остановились.

Шедер отшатнулся, ругаясь, кровь текла по его губам.

— Ты… Ты посмел… — Он пробил Дагу грудь. Острие меча показалось между лопаток лучника. Тот скорчился, выблевывая кровь, потом поднял голову и осклабился кровавым ртом.

— А иди ты.

Он ткнул Шедеру в глаза двумя уцелевшими пальцами.

Шедер взвыл и отшатнулся, хватаясь за лицо. Даг соскользнул с его меча и осел на пол, словно у него не было костей. Мертв. Поняв это, Райнер ощутил неожиданный укол тоски. Мальчишка — опасный безумец, но Райнер по-своему к нему привязался. Он печально усмехнулся. В самом деле, так оно лучше. Больше Даг не будет носиться как угорелый и сеять хаос вокруг себя. Теперь, когда он мертв, они будут скучать по нему.

Шедер и его люди атаковали спутников Райнера, вращавших колеса. Шедер, наполовину ослепнув, махал мечом не глядя. Обороняться приходилось изо всех сил. Колеса завертелись в обратную сторону, и во дворе закричали от отчаяния.

— Остановитесь, Шедер! — Райнер бросился вперед с мечом, заблокировав Шедеров клинок над самой головой Павла. — Герт! Халс! Франка! Крутите колеса. Остальные, прикройте их! — Все вернулись к своим занятиям, и Райнер снова кинулся на Шедера: — Чего вы добиваетесь? Нам надо атаковать!

Шедер отразил удар и двинулся на Райнера. Глаза его налились кровью.

— Нет! Мы должны умереть! Все должны умереть!

— Вы не в себе. Мы еще можем победить.

Райнер отчаянно парировал. Псих или нет, но с мечом Шедер управлялся явно лучше его, к тому же ярость придавала ему сил.

— И пусть Альтдорф учится на этом! — С каждым словом Шедер брызгал слюной. — Никто не должен выжить и рассказать им. Они не поймут. Не поймут, что это Гутцман предатель, а я патриот! Мы останемся здесь, пока крысы не расправятся с нами!

Молотодержцы озадаченно покосились на Шедера и опустили мечи.

— Разве мы не ждем поражения Гутцмана? — спросил седобородый капитан. — Вы сказали, что Аульшвайг прислал подкрепление.

— Я сказал то, что было необходимо.

Райнер осклабился.

— Значит, вы готовы угробить целый гарнизон, чтобы прикрыть свои дурацкие интриги? Вы хуже, чем предатель. Вы плохой полководец.

Глаза Шедера расширились.

— Негодяй! Возьми свои лживые слова обратно!

Шедер рванулся вперед, размахивая мечом. Райнер поймал его клинок на рукоять своего меча и уперся плечом ему в грудь. Шедер потянулся за кинжалом.

Райнер, заметив его движение, выставил вперед сапог и пнул Шедера со всей мочи. Тот потерял равновесие и отлетел назад. Он остановился в дверях — вернее, что-то его остановило. Дверной проем был полон темных сгорбленных фигур.

Шедер обернулся. Когтистые лапы уже схватили его за руки и за ноги.

— Кто…

На глазах у Райнера и всех остальных зазубренный бронзовый клинок сверкнул за спиной Шедера и рассек его шею от уха до уха. Кровь еще не хлынула, а в комнату уже повалили крысы.

Во дворе закричали:

— Они лезут через стены!

Молотодержцы встали плечом к плечу с Черными сердцами, чтобы встретить атаку крысолюдей. Халс, Франка и Герт оставили колеса, чтобы помочь товарищам.

— Нет! — крикнул Райнер. — Крутите! Мы удержим их!

Халс выругался.

— Но капитан…

— У тебя спина покрепче, парень. — Райнер раскроил очередной крысиный череп. — Франка, закрой северную дверь!

Франка побежала к северной двери, захлопнула и заперла ее, пока Халс и Герт крутили колеса. Поскольку у каждого колеса стояло теперь по одному человеку, один оборот поднимал решетки всего лишь на дюйм, а не на фут.

Райнер в бою оказался рядом с капитаном Молотодержцев.

— Клянусь вам, — сказал капитан, — клянусь, мы не знали.

Крысы окружали людей, пытаясь добраться до колес и перерубить канаты. Райнер зарубил одну и отпихнул другую. Карел блокировал бронзовую алебарду третьей крысы и вспорол брюхо ее владельцу. Павел махал пикой, словно палицей, ударяя врагов по головам, то направо, то налево. Молотодержцы рубились как одержимые. Один из них упал, насаженный на загнутое в виде крюка копье. Райнер боялся, что силы его товарищей вот-вот иссякнут и их смерти окажутся напрасными. В дверь ломились новые и новые крысы.

Неожиданно из-за спины Райнера пролетела стрела, попав крысе, замахнувшейся на капитана саблей, в глаз, и та с визгом упала.

— Франка, — крикнул Райнер через плечо, — вернись к колесу!

— Нет, капитан.

Девушка выпустила очередную стрелу, которая теперь торчала у второй крысы из горла.

Райнер заворчал. Даже стрелы Франки не помогут при столь неравных силах. Но едва он об этом подумал, как крысы в дверях стали оборачиваться и пищать. Боевые кличи донеслись с укреплений.

— За Гутцмана!

— За Империю!

Сердце Райнера подскочило в груди. Мечники цитадели! Он воскликнул в ответ:

— За Империю! За Гутцмана!

Его поддержали товарищи. Снаружи радостно закричали мечники.

Райнер заметил, как запаниковали крысы, осознав, что зажаты между двумя отрядами противника. Они принялись беспорядочно рубиться, не отличая своих от чужих. Райнер основательно получил клинком по руке и отшатнулся.

— Давайте, все как один! — крикнул предводитель Молотодержцев. Люди двинулись вперед, вместе рубя крыс, которые тем временем дрались друг с другом за возможность выбраться из двери. На укреплениях виднелись мечники, удерживающие волну крыс, хлещущую через стену.

— Франка! Дверь!

— Есть, капитан.

Пока все пытались выгнать крыс из надвратной комнаты, Франка нырнула за дверь и теперь налегла на нее, силясь закрыть. Райнер стоял у торца, защищая Франку и помогая давить на дверь, но крыс на пути было слишком много.

Райнер крикнул товарищам:

— Давайте назад, все разом!

Павел осклабился:

— Чего?

— Доверься мне, чтоб тебя! Скорее назад! Сейчас!

Черные сердца запрыгнули в комнату. Меченосцы Шедера отстали буквально на шаг. Крысы в дверях, внезапно оставшись без необходимости сопротивляться, повалились в комнату, потеряв равновесие.

— Навались!

Райнер и Франка разом толкнули дверь и почти закрыли ее, но за ней снова собрались крысы, от их напора дверь начала медленно открываться. Меченосцы набросились на крыс, прорывающихся в дверь. Павел и Халс подскочили к Райнеру и Франке и захлопнули дверь. Снаружи взвизгнула крыса. Райнер покосился на пол. В комнате лежал голый розовый хвост, лишившийся владельца.

Райнер повернул запор. Франка опустила задвижку. Они вместе с Павлом и Халсом побежали к колесам, пока меченосцы заканчивали разбираться с оставшимися в живых крысами. Черные сердца побросали оружие и со всей мощью налегли на колеса. Вскоре к ним присоединились меченосцы.

Во дворе торжествующе заорали. Колеса остановились, решетки были наконец подняты. Протрубили «атаку», и по двору загрохотали копыта.

Райнер закрепил свое колесо и с облегчением вздохнул. Герт сделал то же самое. Они бросились к бойницам, но не было видно ровно ничего. Франка метнулась к южной двери и распахнула ее. Все выбежали и перегнулись через парапет, вытягивая шеи, чтобы разглядеть происходящее получше. Копейщики уже скакали в ворота, заворачивая туда, где крысы окружили изрядно поредевшее каре. Стрелки следовали за ними по широкой дуге, обстреливая крыс на скаку. За ними хлынули пикинеры, по десять в ряд, они бежали со всех ног. Черные сердца и меченосцы присоединились к мечникам, приветствовавшим их со стены.

Войска ударили по крысиному флангу могучей тройной волной, выплеснув всю накопившуюся во время вынужденного бездействия ярость. Крысы падали, словно вытоптанная трава, сокрушенные копытами боевых коней, подкошенные пулями, пронзенные бесчисленными пиками.

Это было уже слишком. Крысы ожидали, что битва закончится, толком не успев начаться, им же пришлось насмерть стоять против людей Хальмера, осыпаемыми шквалом арбалетных стрел со стен цитадели, и вот теперь в арьергард им ударили свежие войска. Крысы бежали с поля боя.

Райнер был готов поспорить, что люди Хальмера успокоятся и позволят товарищам довершить начатое дело, но, к его удивлению, они потрусили на север вслед за кавалерией и пикинерами. Ну, по крайней мере, те, кто еще держался на ногах. Райнер прикинул, что больше половины солдат Хальмера лежали убитые или раненые под стенами цитадели. Остальные слишком устали, чтобы двигаться, и тихо сидели среди изувеченных тел и разбросанных потрохов своих врагов и друзей.

Халс глубоко вздохнул.

— Ну все, мы это сделали.

Райнер кивнул и закрыл глаза. Он облокотился о стену.

— Ага. Молодцы, ребята. Молодцы.

— Да мать вашу, лучше бы уж Манфред отблагодарил нас за это, — буркнул Павел.

— Точно, — согласилась Франка.

— Ясно одно: он посылал нас сюда не за этим, — сказал Герт.

— О Зигмар, — воскликнул Карел. Райнер подумал, что парнишка собирается преклонить колени для молитвы, но тот заплакал, и его вырвало. — О Зигмар, они их едят.

— Что такое? — Райнер открыл глаза. — Кто кого ест?

Карел смотрел через стену.

— Крысы. Они едят мертвых.

— Крысы? В смысле крысолюди?

— Нет. Просто большие крысы.

Франка поперхнулась.

Они едят Матиаса!

20 ПОДВИГИ

Они сбежали во двор и выскочили из цитадели. Территория форта была усеяна павшими и умирающими. Место, откуда Хальмер потребовал, чтобы в цитадели подняли решетки, находилось слева от ворот.

Райнер смотрел на мертвые тела. Между ними что-то шевелилось, но как-то не хотелось верить, что это крысы. Они были размером с бойцовых собак и такие же мощные. Животные шныряли по телам, обгладывая их. Но они пожирали не только падаль. Райнер увидел, как раненый солдат из последних сил попытался оттолкнуть крысу, но та взобралась ему на грудь и перегрызла горло.

— Это ужасно, — пробормотала Франка. — Ужасно.

— Прочь, зверье! — заорал Карел, топая ногой и замахиваясь мечом.

Крысы подняли головы, но остались на своих местах. В свете огня у ворот их глаза горели красным.

Райнер заворчал и дал товарищам знак идти вперед.

— Матиаса мы заберем, но это все. Их слишком много. Скажем кому-нибудь, когда окажемся внутри.

Шагая мимо мертвецов, Райнер увидел Йергена, двигающегося им навстречу, и отсалютовал.

— Ромнер, как прошла битва за стену?

— Хорошо.

Райнер фыркнул:

— Ну, Ромнер, ты просто-таки фонтан красноречия.

Йерген кивнул и присоединился к отряду. Райнер вздохнул. Нет, ну вот как с ним можно общаться?

Вскоре показался труп лошади Матиаса. Они решили ориентироваться на него, но при этом надо было еще остерегаться гигантских крыс. Матиас лежал за конем, в тени, и виднелась лишь яркая прямая линия меча. Над ним сидели две крысы, одна грызла руку, другая ногу.

— Пшли! — крикнул Карел. — А ну вон отсюда, мерзкие твари!

— Тише, малыш, — сказал Райнер.

Он поспешил вперед, наступая прямо на тела. Кто-то вздрогнул и запищал под ногой. Райнер остановился и обернулся. Голос никак не мог принадлежать человеку. Толстый крысочеловек в длинном одеянии стоял на коленях со скальпелем в лапе, перед ним лежало аккуратно вскрытое тело пикинера. Крыс заморгал, заметив Райнера сквозь толстые очки. Райнер нахмурился. Он узнал это создание.

— Хирург! — воскликнула Франка. Она ринулась вперед, оскалив зубы. — Мне нужна его селезенка!

Крыс сердито осклабился и попятился.

Франка бросилась на него, держа в руках кинжал и короткий меч. Крыса отползла в сторону с поразительным проворством, вереща на своем наречии и показывая на людей. Гигантские крысы, словно собаки, услышавшие голос хозяина, подняли морды и атаковали отряд Райнера.

Райнер отскочил, отбиваясь от трех крыс, хватавших его за ноги. Другим пришлось не легче.

— Эй, в цитадели! — закричал Райнер. — Помогите! — Никто не отвечал. Он выругался. — Назад в форт!

Но выбраться оказалось не так-то просто. Халс пригвоздил одну крысу к земле, но другая вцепилась ему в сапог. Павел кинул одну через плечо на острие пики. Вторая прыгнула ему на спину. Франка, пробираясь к хирургу, пнула одну крысу и заколола вторую. Герт разрубил животное топором, а следующее раздавил ногой. Еще две крысы вскочили ему на грудь. Йерген одну обезглавил, другую рассек надвое и шагнул к Павлу, чтобы помочь. Карел отбивался мечом сразу от двух крыс, уворачиваясь от их зубов и когтей. За спиной у него из темноты выросла огромная тень. Он ее не заметил.

— Парень! — окликнул его Райнер. — Оглянись!

Карел обернулся, чудом избежав удара гигантской когтистой лапы. Чудовище замахнулось снова. Оно было размером с огра, огромное и мускулистое. Карел отшатнулся назад, потом перешел в контратаку и рубанул чудище по руке. Животное заревело и бросилось вперед.

Райнер поспешил на помощь вместе с Франкой и Йергеном, но, прежде чем они успели добраться до зверя, впереди нарисовался хирург.

— Какой смелый! — верещал он. — Какая доблесть! Взять! Взять!

Он что-то приказал крысе-огру, и та, сжав кулак, сбила Карела с ног, вместо того чтобы уничтожить. Меч паренька с грохотом упал на мостовую.

Райнер споткнулся о груду тел, пытаясь дотянуться до монстра, и упал. Йерген замахнулся и ранил зверя в плечо. Последовал ответный удар, и Йерген отлетел назад, сбив с ног Павла и Франку.

Прежде чем они успели подняться, огр подхватил обмякшее тело Карела, а хирург забрался к нему на плечи. Крыс-хирург постучал своего чудовищного «коня» по голове костяшками пальцев и показал на северную стену, что-то вереща. Огр перепрыгнул конскую тушу и исчез в темноте, держа Карела под мышкой. Гигантские крысы понеслись за ними, словно подвижный ковер.

Райнер сжал кулаки.

— Чтоб его, этого мальчишку! Битва выиграна! Выиграна! Ему что, так необходимо было именно сейчас угодить в беду? — Он оглянулся. Товарищи молча ждали. Он вздохнул. — Хорошо. Пошли.

Они побежали к северным воротам. Каждый шаг отдавался болью в раненой ноге Райнера, онемевшей, словно деревянная.

Перевал был усыпан крысиными телами. Их паника, очевидно, так и не прошла, и в итоге их всех перебили ударами в спину. Райнер и его спутники пробежали это место рысцой, беспокойно вглядываясь в темноту. Лишь изредка облака позволяли увидеть того, за кем они гнались. Они догоняли чудовищного крыса, но очень медленно. Райнер не помнил, когда еще ему приходилось столько бегать за одну ночь.

Они свернули в ответвление оврага, ведущее к шахте. Мертвые крысы лежали здесь гуще: спуск к шахте затруднил их отступление. То и дело Райнеру и его товарищам приходилось на бегу спотыкаться о кого-то или огибать брошенные огнеметы и другие странные приспособления.

Вскоре они увидели впереди внешнюю стену шахты, а мгновением позже — причудливый силуэт хирурга верхом на огре, мелькнувший в воротах и сопровождаемый живым ковром крыс. Райнер думал, что изнутри строения будут слышны звуки битвы и виден свет факелов, но все здесь оказалось тихо и пусто.

На бегу они заметили последний признак того, что совсем недавно в этом месте были крысолюди и солдаты. Несколько боевых коней в броне бродили у входа в шахту, ожидая возвращения всадников. Солдаты загнали крыс в нору, подумал Райнер. Он молился, чтобы крысы, запертые внутри шахты взрывом, не нашли ход наружу.

— Вон он! — показал Халс.

В центре комплекса устало ковыляла крыса-огр, которую наконец заставила сбавить скорость нелегкая ноша. Франка натянула лук, так что тетива дошла до уха. Стрела сорвалась. Крыса-хирург взвизгнула и рухнула с плеч своего «скакуна», размахивая лапами. Огр остановился и обернулся к преследователям.

Все рванулись вперед, пока Герт и Франка прикрывали их, стреляя по зверю. Йерген помчался, держа меч наготове. Крыса-огр, заметив людей, уронила Карела, перешагнула через хирурга и гневно зарычала.

Йерген прыгнул, подняв меч. Огр инстинктивно поднял лапу, но когтистая конечность тут же отлетела, аккуратно отсеченная сверкающим клинком. Зверь взревел от боли и сбил Йергена с ног. Мечник упал боком в самую гущу крыс, которые тут же принялись кусать его.

Райнер распинал крыс ногами и попробовал ударить чудище. Клинок скользнул по ребрам, темную шерсть разделил алый порез. Зверь отшвырнул человека кровавым обрубком, Райнер зашатался, в глазах у него потемнело, левая нога подогнулась.

Павел и Халс тоже попытались дотянуться до огра, но вместо этого пришлось защищаться от крыс. Чудовище прыгнуло вперед и замахнулось на Павла. Франка и Герг сыпали стрелами, но остановить тварь не сумели.

Райнер снова захромал вперед, но, пока он прорубался к чудищу сквозь ряды крыс, Карел поднялся за спиной у огра, шатаясь и вытаскивая меч из ножен.

— Уйди! — заорал ему Райнер.

Но мальчишка прыгнул на спину зверя и нанес ему укол в шею. Тот взвыл и поймал Карела за руку. В этот момент Райнер погрузил свой меч в кишки огра. Чудище взревело и швырнуло на него Карела, так что оба человека рухнули на землю. Локоть Карела сильно ударил Райнера в скулу, и тот лихорадочно втянул воздух в смятые легкие. Вдруг Карел куда-то исчез, и Райнер откатился в сторону, размахивая руками вслепую, чтобы отогнать крыс.

Он поднял глаза. Крыса-огр возвышалась над ним, мерзкую морду еще больше исказило брезгливое выражение. Теперь зверь держал Карела за ногу и размахивал им, как дубинкой. Павел и Халс отлетели, сбитые с ног. Франка и Герт перестали стрелять, боясь попасть в Карела.

Райнер попробовал встать и выставить вперед меч. Огр воззрился на него сверху вниз и поднял Карела над головой. Райнер отскочил. Животное опустило мальчишку, словно топор. Карел шмякнулся о мостовую с противным звуком, который буквально отозвался в руках Райнера.

Павел и Халс встали, пошатываясь, разбрасывая крыс и медленно приближаясь к зверю. Франка и Герт выстрелили.

Райнер повернулся, чтобы оттолкнуть крысу, и заметил, что огр снова поднял свое живое оружие. Он отшатнулся, но не смог сдвинуться с места, поскольку был весь облеплен крысами. Одна укусила его в руку, другая в бок, третья в ногу, по он ничего не чувствовал. Он лишь видел перед собой огра.

В углу глаза что-то мелькнуло. Йерген. Мастер меча подбежал к чудовищу со спины, высоко подняв клинок, и опустил его, словно палач. Уродливая голова раскололась надвое, хлынула кровь. Меч Йергена оказался между двух передних зубов крысы-огра. Зверь рухнул, словно срубленное дерево, мордой вперед, прямо рядом с Райнером. Карел шлепнулся на землю справа от него.

Йерген спрыгнул с чудовища и принялся рубить крыс вокруг Райнера.

Райнер убил ту, что сидела у него на груди, и смахнул ею еще двух. Он перекатился на живот, встал на колени, потом с трудом выпрямился во весь рост, размахивая мечом, и присоединился к Халсу и Павлу, которые яростно рубили зверье. Франка и Герт выпускали стрелы с максимально возможной скоростью. После минутного ослепления бойней Райнер остановился и осмотрелся, тяжело дыша. Остальные сделали то же самое. У них просто кончились мишени.

— Все мертвы? — спросил Райнер.

— Ага, — сказал Халс.

— Одна шевелится, — поправил Герт.

Они обернулись. Крыса-хирург металась в агонии, стрела Франки все еще торчала у нее из спины. Рядом валялись очки.

Франка с ледяным выражением лица подошла к хирургу, держа меч в руках. Хирург попытался укрыться.

— Пощады… Пожалуйста…

Франка нахмурилась.

— Вот тебе пощада, палач!

Она ударила его мечом по шее. Одного удара не хватило, и хирург вскрикнул, когда Франка снова подняла меч у него над головой. Безголовый труп шлепнулся, извиваясь в последних судорогах.

Франка рухнула на колени.

Халс кивнул:

— Славный удар, девочка.

Кто-то застонал за их спинами. Они обернулись, держа мечи наготове.

Это был Карел. Руки мальчика слабо двигались, однако, судя по всему, он уже явно не жилец. Райнер неловко опустился на колени рядом с ним. Остальные собрались вокруг. Франку вырвало, она заплакала. Грудь Карела была совершенно смята, сквозь куртку торчало окровавленное ребро. Голова раскроена так, что Райнер смог разглядеть треснувший череп. Мальчик лежал в луже собственной крови.

— Малыш, ты… — Райнер сглотнул. — Ты жив?

— Ро… — Карел попытался подозвать Райнера ближе, но руки не слушались его. Дыхание со свистом прорывалось сквозь зубы.

Райнер нагнулся.

— Что такое?

— Ровена. — Карел схватил Райнера за руку, его пальцы оказались неожиданно сильными. — Скажи ей, что я погиб… думая о ней.

Райнер кивнул:

— Ну, конечно.

«Бедный малый, — подумал он, — девица небось забыла о нем, как только он уехал».

— Но, — Карел притянул его ближе, — но… придумай мне смерть получше. — Он улыбнулся Райнеру, глядя на него невидящими глазами. — Ты же можешь, правда?

Райнер печально улыбнулся в ответ:

— Хорошо, парень. Не сомневайся, сумею.

Карел ослабил хватку.

— Спасибо. Ты не… не такой, как сказал Манфред.

Он закрыл глаза.

— Бедный дурачок, — прошептал Халс.

Павел сотворил знак Молота. Франка пробормотала молитву Мирмидии.

— Ну вот, не надо было ему во все это лезть, — сказал Герт.

Райнер фыркнул:

— Нам всем не надо было.

Какой-то шум заставил их поднять головы. Они огляделись. Звук доносился откуда-то снаружи — медленные шаги одинокой лошади, эхом отражающиеся от склонов лощины. Они увидели, как конь бредет через ворота, лишившийся воли всадника, которого тоже стало возможно разглядеть, когда лошадь вышла из тени, отбрасываемой стеной. Рыцарь как-то неестественно свисал набок. Сломанное копье болталось в латной рукавице, бело-голубые флажки были испачканы кровью и грязью. Глаза всадника остекленели.

— Великий Зигмар! — зашептал Павел. — Это Гутцман!

Они все встали и повернулись к мертвому генералу, но никому не хотелось подойти ближе. Они словно оцепенели. Холодок пробежал по позвоночнику Райнера, когда из-за облаков показался Маннслиб, освещая мертвеца. Откуда он? Потерялся, пока армия разгоняла крыс? Следовал за ними?

Лошадь остановилась в центре комплекса, опустив голову. Со стороны шахты послышался шум: затопали сапоги, загремело оружие и доспехи, и все это перекрывали громкий смех и возбужденная болтовня — это возвращалась армия победителей. Райнер украдкой оглянулся. Копейщики, мечники и пикинеры валом валили из шахты, похваляясь подвигами друг перед другом. Иные хромали или несли павших товарищей, но даже они ликовали. Враг повержен, Империя (ну ладно, ее уголок) спасена.

Однако болтовня стихла, а потом и вовсе прекратилась, когда они один за другим разглядели в лунном свете одинокого всадника, неловко свисающего с седла. Они маленькими группами вышли вперед, и наконец весь гарнизон, точнее, оставшаяся его часть, выстроился полукругом, глядя на своего командира, который при жизни едва их не погубил, а мертвым привел к победе.

Они долго-долго смотрели, не желая прерывать странную тишину этого мгновения. Но тут одна из веревок на теле Гутцмана лопнула, и он пал наземь.

По войску прокатился крик. Затем вперед вышел капитан Хальмер, который до того стоял рядом со своими людьми.

— Изготовьте носилки и отнесите его в форт. — Он поднял руки. — Да благословит Зигмар нашего павшего генерала!

Все дружно закричали:

— Слава Гутцману! Слава Зигмару! Да здравствует Империя!

Толпа солдат начала расходиться. Несколько копейщиков Хальмера вышли вперед и принялись сооружать из копий импровизированные носилки. Конники разобрали своих лошадей, пикинеры и мечники разбрелись по своим изрядно поредевшим подразделениям.

Хальмер заметил Райнера и его товарищей и отсалютовал. Он приблизился к Райнеру и, сжав его руку, зашептал ему на ухо:

— Гарнизон и вся Империя у вас в долгу. Я тоже. К сожалению, ради поддержания боевого духа солдат будет лучше, чтобы они верили, что Гутцман умер здесь, когда битва была уже выиграна, а не до ее начала.

Райнер хитро переглянулся с товарищами.

— Не вопрос, капитан. Мы уже привыкли. Подвиги особенно хороши в исполнении героев. Никто не захочет слушать балладу о том, как приговоренные к казни посадили мертвого дезертира на коня и послали его спасать положение.

Хальмер нахмурился.

— Хорошо. Ну и сохраните это в тайне.

Он повернулся на каблуках и отправился собирать войска.

Франка закатила глаза:

— Как всегда, воплощенная дипломатия.

Райнер пожал плечами и ухмыльнулся:

— Правда не бывает дипломатичной.

Стояло холодное ясное утро, когда генерал Гутцман в последний раз вел свое войско. Четыре рыцаря понесли его в форт на скрещенных копьях, их товарищи молча шагали следом с непокрытыми головами и обнаженными мечами, опустив на плечи пики и копья. Впрочем, церемониальный настрой оказался подпорчен, когда они выяснили, что форт заняла другая армия. Тысяча свежих рыцарей, копейщиков, мечников и арбалетчиков из Аульшвайга удерживала большую южную стену и цитадель. Капитан, возглавляющий роту мечников, поднял руку, останавливая процессию.

— Барон Каспар Жечка-Коломан приветствует вас и спрашивает, не будете ли вы любезны попросить ваших капитанов встретиться с ним в большом зале.

Хальмер напрягся:

— Иностранец отдает приказы в имперском форте?

— Это всего лишь просьба, — поклонился аульшвайгский офицер.

— Прекрасно.

Хальмер отправил капрала собирать остальных капитанов.

Райнеру ситуация не понравилась. Он подозвал к себе товарищей.

— Думаю, ребята, пора нам отбывать. Собирайте вещи, встретимся здесь, как только сможете. Надо бы убраться, пока…

— Гетцау! — загремел Хальмер.

Райнер сжался, но обернулся и отсалютовал.

— Слушаюсь, капитан!

Хальмер спешился и подошел поближе к нему.

— Мне может еще раз пригодиться твоя изворотливость. Будешь изображать моего ординарца. Пошли.

Райнер вздохнул:

— Есть.

Уже уходя вместе с Хальмером в сторону цитадели, он оглянулся на товарищей.

— Собирайтесь, — беззвучно прошептал он.

Барон Каспар ожидал капитанов гарнизона на ступеньках большого зала. Разодетый в посеребренную броню, в плаще и безупречно белом камзоле, он выглядел этаким бравым воякой.

— Добро пожаловать, господа, прошу вас, заходите.

Он повернулся и повел их в большой зал, все еще совершенно разгромленный после того, как прошлой ночью здесь разместили роты мечников и пикинеров. Каспар протолкнулся мимо столов и стульев и поднялся на помост, повелительно протягивая руку.

— Присаживайтесь, господа.

Он обогнул стол и расселся на стуле Гутцмана.

Офицеры застыли на месте.

— Милорд, — сказал Хальмер, — это стул генерала.

Каспар пожал плечами:

— Я — генерал, верно?

— Да, но…

За ними с грохотом захлопнулась огромная двустворчатая дверь зала. Все оглянулись. В боковую дверь колонной вошли вооруженные люди и окружили их.

— Что все это значит? — спросил капитан Фортмундер.

Каспар улыбнулся.

— Это значит, что теперь у меня есть право сидеть на этом стуле.

Фортмундер вышел вперед.

— Но вы были другом генерала. Он помогал вам…

— Генерал мертв, — оборвал его Каспар и вздохнул. — Я уже и так устал от бесконечных задержек, всей этой тягомотины, от необходимости выпрашивать у Гутцмана золото и ради этого давать несбыточные обещания. — Он подался вперед. — Все, теперь я больше не нуждаюсь в подобных компромиссах. Мне больше не нужно покупать золотые яйца, ведь теперь у меня есть гусыня, которая их несет. — Он засмеялся. — Это лучший из возможных миров! Мне принадлежат шахта и форт, и брат мне больше не соперник. Я буду править Аульшвайгом, а вскоре и всеми княжествами!

— Свинья! — выкрикнул капитан рыцарей. — Ты нарушил договор!

— Империя уничтожит тебя, — сказал Фортмундер.

— Тебе это не сойдет с рук, — заявил Хальмер.

— Империя ни о чем не узнает, — сказал Каспар. — Никто не выйдет отсюда живым, вот и все. Да, и пока я буду посылать в Альтдорф скудные подачки золотом, им там будет совершенно наплевать, откуда оно приходит. — Он улыбнулся. — А если они вдруг и узнают, кто удерживает перевал, будет уже слишком поздно: я к тому времени успею выстроить собственную империю.

— Безумец! — закричал Фортмундер. — Ты лишь пощекочешь бок Империи! Ты…

Каспар вскочил.

— Меня оскорбляют в стенах моей же цитадели? Еще раз так со мной заговоришь — и тебя пристрелят. — Он снова сел и успокоился. — Так вот, вас будут держать в заложниках, чтобы гарантировать приличное поведение ваших людей, покуда я не решу, как от них избавиться.

Райнер смотрел, как капитаны исходят бессильной яростью, слушая приказы и условия Каспара. Они сжимали кулаки, глаза вояк наливались кровью. Они были слишком рассержены, чтобы думать, слишком разгневаны таким страшным оскорблением Империи, чтобы вникнуть в ситуацию. В любой момент кто-то из них мог взорваться и сказать что-то такое, за что их всех просто перебили бы. Райнеру умирать не хотелось. Надо было что-то предпринять. Он наклонился к уху Хальмера. Капитан копейщиков выслушал его и кивнул.

— Милорд, — сказал он, выступая вперед. — С сожалением сообщаю вам, что вы опоздали. Через месяц Альтдорф вышлет в гарнизон подкрепление.

— Что ты сказал? — Каспар выпрямился.

— Прежде чем мы покинули шахту, милорд, оттуда ускакал гонец, чтобы сообщить Карлу-Францу о нашей битве с крысолюдьми и попросить подкрепление. Как только он прибудет в Альтдорф, оттуда направят полный гарнизон. А при таком раскладе вряд ли вы сможете удержать форт. Империя беспощадна к своим врагам, как вам известно. Она не остановится, пока не сотрет вас с лица земли.

Каспар побагровел. Он повернулся к одному из своих капитанов.

— Пошлите отряд и уничтожьте гонца, прежде чем он покинет горы.

— Пожалуйста, милорд, — спокойно сказал Хальмер, — как вам будет угодно. Только у этого парня отличная фора. — Он кашлянул. — У меня другое предложение, которое, возможно, вас устроит.

Каспар гневно воззрился на него.

— Ты что, вздумал торговаться со мной? Вы мои узники!

— Это всего лишь предложение, милорд. Можете поступать с ним, как пожелаете.

— Говори, — бросил Каспар.

— Вы, милорд, можете послать в Альтдорф второго гонца, сообщить, что вы удерживаете форт ради Империи, что после предательства генерала Гутцмана командиром Шедером и нашествия крысолюдей вы приехали и спасли нас.

Фортмундер обалдело уставился на Хальмера.

— Какая мерзкая ложь! Не нужна нам была помощь! Мы сами победили крыс! Это мы удержали форт!

— Но теперь форт не наш, капитан, — прервал его Хальмер. — Вы что, предпочтете потерять форт, дабы потешить свою гордыню, или все же смиритесь, чтобы послужить Империи? — Он снова повернулся к Каспару. — Прошу прощения, милорд. Как я уже сказал, вы можете послать в Альтдорф гонца и передать, что вы спасли нас и удерживаете форт для Карла-Франца, пока не подойдет подкрепление, тем самым охраняя границы Империи.

Каспар усмехнулся.

— С какой стати? Охота мне целовать прыщавую задницу Карла-Франца!

Капитанов это взбесило, но Хальмер лишь улыбнулся.

— Да потому, милорд, что Империя не только безжалостно мстит, милосердие ее так же не знает границ. В награду за вашу помощь в этом деле Империя поддержит вас в борьбе с братом и, очень возможно, поспособствует вашему главенству над князьями этого края. Альтдорф веками ждал спокойствия на южных границах.

Каспар откинулся на спинку стула и нахмурился. Райнер видел, как в нем борются подозрительность и алчное честолюбие. Он улыбнулся. Сам-то он прекрасно знал, чем обычно заканчивается такого рода борьба у людей, подобных Каспару. Он переглянулся с капитаном и кивнул. Хальмер просто молодец, он не грозил и не требовал, а просто пересказал Каспару то, о чем ему шепнул Райнер. Разумный план в изложении разумного человека.

После нескольких секунд, показавшихся вечностью, Каспар кивнул:

— Очень хорошо, отправляйте гонца. Но вы останетесь в Аульшвайге в качестве заложников. Если Альтдорф предаст меня, вы все умрете. Понятно?

И они кивнули, гордо держась при этом. Всем было понятно, что Империя придет за головой Каспара и он убьет их за предательство, но они были рыцарями Империи, а значит, готовы к такой жертве.

К Райнеру это не относилось.

— Э-э, капитан, — сказал он Хальмеру, — я счел бы за честь принести эту весть в Альтдорф.

21 СВОБОДА

Райнер поторопил товарищей выбраться из форта. Он был крайне напряжен, пока искали и снаряжали лошадей. В любой момент Каспар мог передумать и закрыть форт или Хальмеру могло показаться, что мозги Райнера нужнее здесь. Но наконец все были готовы и выехали в сопровождении небольшой тележки, запряженной пони, в которой везли припасы. На тележке настоял Райнер.

Когда они тронулись в путь, Халс сплюнул через левое плечо. Они ехали мимо жалких остатков палаточного лагеря в сторону северной стены форта.

— Чем скорее выберемся из этих проклятых гор, тем лучше.

Йерген кивнул.

Райнер пришпорил коня.

— Согласен. Но сначала надо кое-где остановиться.

Третий тоннель шахты был забит трупами крыс, чьи тела и конечности были искалечены и разорваны в клочья. В конце тоннеля, там, где его обрушил взрыв, тела заполнили пространство до самого потолка, казалось, крысы просто порвали друг друга, стремясь вернуться в свой подземный мир. Раны, от которых они погибли, представляли собой не ровные следы мечей, но рваные следы зубов и когтей.

Но, несмотря на невыносимую вонь от крови, грязи и блевотины, Райнер обыскал здесь все и вся. Золота Гутцмана нигде не было. Райнер повел товарищей туда, где когда-то обнаружил ящики, но и там их не нашел. По крайней мере, он был практически уверен в их отсутствии. Куда менее он был уверен в том, что не пропустил их где-то в другом месте.

Райнер выругался.

— Пойдем наверх — опять осмотрим все еще раз.

Халс озадачился:

— Эй, а что мы ищем?

— Это точно стоит того, чтобы терпеть такую вонь? — спросил Павел.

Райнер покосился на Герта и Йергена. Из Черных сердец второго созыва уцелели лишь они, и каждый мог оказаться шпионом. В то же время… едва ли. Но кто же тогда шпион? Даг? Вот это уж вряд ли. Тогда Абель. Но это было так давно, когда он пытался из наблюдателя превратиться в лидера! И вообще, где он? Райнер не видел квартирмейстера с тех пор, как тот совершил предательство.

— Не то слово, стоит, — ответил наконец Райнер. — Это доказательство. Для Манфреда. Должно его впечатлить. Может, сумеем убедить его освободить нас. А теперь идем. Павел и Халс, смотрите налево. Герг и Йерген — направо. Франка, останься со мной в центре. Не пропускайте ни дюйма.

Все со стоном побрели назад по тоннелю.

Полчаса спустя Райнер был вынужден признать поражение. Ящики пропали. Отряд вернулся к лошадям и тележке и снова двинулся в Альтдорф через Аверхейм.

Райнер был мрачен, плечи его поникли. Золото было их шансом обрести свободу, и вот оно исчезло. Они вернулись к тому положению, в котором находились до начала этой дурацкой миссии, — в тисках у Манфреда, и Райнер не видел выхода. Это сводило с ума.

На выезде из Брунна перед очередным подъемом Франка потрепала его по руке:

— Ну, не расстраивайся так. Мы же живы!

— Ага, и чего ради? Чтобы опять попасть в рабство?

Франка посмотрела на него.

— Ты что, не гордишься тем, что сделал? Если бы ты не додумался усадить Гутцмана на коня и повести за ним войско, все бы пропало. Крысолюди завладели бы фортом, и все бы погибли. Ты…

— Тысяча человек! — внезапно произнес Райнер.

— Что? — Франка нахмурилась. — Где?

Райнер громко захохотал.

— Павел, открывай бутылку вина!

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас. Мне надо выпить. Нам всем надо. Отпразднуем.

Павел пожал плечами и порылся в тележке.

Франка недоуменно смотрела за происходящим.

— Да что с тобой?

Райнер вытер глаза и помотал головой.

— Когда в крысином тоннеле я пытался освободить тебя и казалось, что ничего не выйдет, я дал обет Ранальду, что, если он меня спасет, я не прикоснусь к выпивке, пока не одурачу тысячу человек. — Он ухмыльнулся. — Ну, он и спас меня!

Франка улыбнулась.

— А ты одурачил тысячу человек.

— И теперь мне надо выпить.

Павел протянул Райнеру бутылку, и тот поднял ее:

— За удачу и за мозги, чтобы суметь воспользоваться ею.

Он сделал большой глоток и предал бутылку Франке.

— За тех, у кого это не вышло, и за удачливых нас. Благослови нас всех Зигмар, — сказала она и сделала несколько глотков. — И Мирмидия. — Она передала бутылку Павлу.

— За дом и очаг и за то, чтобы мы их наконец увидели.

— За Гутцмана, — сказал Халс, когда очередь дошла до него. — Чтобы он сегодня отужинал с Зигмаром. — Он основательно глотнул и передал вино Герту.

— За новых друзей. И за то, чтобы нам представился шанс выпить в более удачных обстоятельствах.

Йерген поднял бутылку, но глаза его по-прежнему были опущены.

— За свободу!

Он вернул емкость Райнеру.

Остальные кивнули и эхом отозвались:

— За свободу!

Райнер прикончил вино и швырнул бутылку о скалу. Она разлетелась на тысячу осколков. Красные капли испещрили камни.

Несколько миль спустя товарищи обогнули поворот и увидели впереди повозку. Она попала в яму, лошади и возница куда-то пропали. Подъехав поближе, Райнер увидел в повозке ящики, и сердце его радостно забилось. Он пришпорил коня. Его трясло от нетерпения. Неужели правда?

Крышки с ящиков были сорваны. Райнер спешился и заглянул внутрь. Они были пусты. Он сжал кулаки. Пусты!

Райнер сбросил один ящик на землю. В повозке завалялся один золотой самородок, не замеченный неизвестным грабителем. На это не купишь прием у мага, не говоря уже о серьезной работе по извлечению яда. Он швырнул самородок в кусты.

— Райнер, — позвала Франка, и остальные тоже подтянулись. — Смотри.

Райнер взглянул туда, куда она показывала. В дальнем конце повозки лежало тело. Райнер запрыгнул на повозку, перевернул мертвеца и тут же отпрянул. Все собрались вокруг, потрясенно глядя и судорожно глотая воздух.

Это был Абель. Он погиб, но не от обычного оружия. Райнер был практически уверен, что к моменту ограбления Абель уже был мертв. Лицо его было растянуто в омерзительной усмешке, словно кто-то с нечеловеческой силой схватил его за плоть на затылке и потянул. Язык его распух, почернел и торчал изо рта,словно колбаса. Руки были сжаты так, что кости пальцев треснули.

— Яд, — выдохнул Павел. — Манфред узнал, что он нас предал, и вот, пожалуйста.

Райнер сглотнул.

— Значит, это все правда.

— Он нас всех видит, — простонал Халс. — Он знает, о чем мы думаем.

— Но как это может быть? — спросила Франка. Она дрожала. — Ведь это невозможно.

Именно что невозможно, подумал Райнер. Но оставалась еще более неприятная альтернатива — шпион Манфреда мог быть жив и находиться среди них. Райнер огляделся. Герт или Йерген — кто? И тут ему пришла в голову еще более ужасная мысль: а вдруг Манфред добрался до кого-то из первого созыва? Шпионом мог оказаться любой из них. Любой.

Они снова сели на коней и продолжили путь на север, но дух товарищества, объединявший их какие-то несколько минут назад, был утрачен, его сменило неловкое молчание.

Подул холодный ветер. Франка подогнала коня и на скаку потерлась ногой о ногу Райнера. Он инстинктивно отозвался, но остановился. А что, если это она?..

Он посторонился, ненавидя себя за это. Подозрение — вот яд, который погубит их всех. Она озадаченно посмотрела на него.

Он плотнее запахнулся в плащ и поехал один.

Порченная кровь (не переведено)

Не переведено.

Мэтт Форбек Кровавый кубок (не переведено)

Кровавый кубок

Не переведено.

Мёртвый мяч

Не переведено.

Матч смерти

Не переведено.

Переполох в джунглях

Не переведено.

Сэнди Митчелл Кровь на Рейке (не переведено)

Посланник Смерти

Не переведено.

Город мёртвых

Не переведено.

Наследие Смерти

Не переведено.

К.Л. Вернер Брюннер: Охотник за головами (не переведено)

Кровавые деньги

Не переведено.

Кровь и сталь

Не переведено.

Кровь дракона

Не переведено.

Цена мести

Не переведено.

Дом для больных

Не переведено.

Волчья голова

Не переведено.

К.Л. Вернер Силы Хаоса (не переведено)

Дворец Повелителя Чумы

Не переведено.

Кровь Богу Крови

Не переведено.

Хроники Малуса Тёмного Клинка

Дэн Абнетт, Майк Ли Оплата — кровью

Дующий с Моря Злобы порывистый ветер раскачивал лес мачт из черного дуба, и заставлял работающих моряков-дручии потирать плечи, и поминать недобрыми словами Рев Дракона. В промежутках между порывами ветра и треском кожаных ремней капитаны ревели свои приказы. Шатаясь под тяжестью корзин, сундуков и тюков, по сходням сновали рабы, занося груз в темные недра трюмов изящных рейдерских кораблей. Когда корсары Наггарота готовились выйти в море, доки Клар Каронда, Города Кораблей, напоминали разворошенный муравейник.

В дальней части доков, капитан городской стражи двинул своего черного коня в толпу, шипя, ругаясь и колотя по сторонам дубинкой, чтобы проложить себе путь сквозь этот бедлам. Следом за ним двигалась полудюжина стражников, покрикивая и оглядываясь на ругающихся торговцев и охрипших коммерсантов, прокладывая путь для едущего в их кольце высокородного дручии в черном доспехе.

Малус из Хаг Грэфа клюнул носом, вцепившись связанными руками в высокую луку седла, и стиснул зубы от молотом ударившей в его черепе боли. Поводья свободно висели в его пальцах, и он позволил своему скакуну просто двигаться за остальными сквозь толпу. Во рту стоял привкус пожеванной сапожной подметки, а кости, казалось, вытащили сквозь уши, раскололи до каши из острых осколков, и затолкали обратно. Пока эскорт прокладывал себе путь сквозь доки, он боролся со своим бунтующим желудком, и клялся всем богам, которых только мог вспомнить, что больше в жалкой своей жизни не выпьет ни капли вина.

Его эскорт прокладывал путь через торговую площадь, двигаясь по гранитным плитам, минуя один корабль за другим. Над каждым судном, под бдительными глазами товарищей и капитана, трудились моряки в темных одеждах. Хотя до первого дня весны была еще целая неделя, до Рабских Проливов было две недели ходу на север, а капитаны корсаров планировали оказаться там к тому моменту, когда узкие проходы в океан освободятся ото льда. Опередившие всех прочих корабли первыми доберутся до богатств Старого Света, и получат лучшую долю добычи. У работорговцев дручии были лишь пять месяцев на поиски удачи, и их состязания за живой товар и богатство часто заканчивались смертью.

Чем дальше вдоль линии кораблей они двигались, тем больше Малус подозревал, что капитан собирается отправить отряд с пирса в ледяные волны. Наконец, почти у самого конца причала, капитан радостно заворчал, и остановился возле черного корабля, поскрипывающего и крутящегося на натянутых швартовых. В отличие от прочих кораблей, на его борт не поднимались вереницы рабов. Экипаж корабля сидел на канатах, словно стая воронья, и с отстраненным интересом посматривал на стражников, занимаясь проверкой такелажа. В пяти футах от сходен их ждал одинокий рыцарь-дручии, с головы до пят закутанный в чиненный плащ, накинутый поверх доспеха. Вскинув острый подбородок, он, приветственно кивнув капитану. Его молодое лицо было мрачно, а черные волосы были собраны позади, в незатейливую косу. На шее сверкал посеребренный стальной хадрилькар с символом науглира.

— А ты кто еще такой? — прокричал капитан сквозь вой ветра. Его штаны и плащ покрыла соляная корка, а на доспехах образовалась наледь.

— Сайлар Кровошип, из Хаг Грэфа… — ощетинился гордый рыцарь, в ответ на подобный тон.

— Так я и думал, — кивнул капитан. И указал пальцем на Малуса, — Вот твой парень. Его отец заплатил немало, чтобы он все же попал на борт, — капитан обернулся к одному из своих воинов и велел, — Разрежьте веревки.

Один из стражников спешился, и в его руке тускло сверкнул кинжал. Малус, сверля его злым взглядом, протянул связанные руки, но страж не обратил на высокородного ровным счетом никакого внимания. Кожаные путы распались под острым лезвием, а затем сильная рука уверенно выдернула Малуса из седла. Высокородный смог сделать едва ли один шаг, прежде чем вспышка боли бросила его на колени.

Развернувшись в седле, капитан потянулся к седельным сумкам, — Прошлой ночью, молодой господин изволил посетить самые низкопробные таверны города, — сообщил он, воюя с неподатливыми ремешками, — Мухлевал в кости, затеял драку с группой моряков, и едва не ускользнул от нас. Он уже выбрался сквозь городские ворота и прошел полмили по пути к Хаг Грэфу, когда мы его поймали, — Капитан отстегнул сумки, и тяжело уронил их рядом с Малусом.

Пока капитан говорил, темные глаза Сайлара все шире распахивались от изумления, — Это же неслыханно! — прорычал он, — Вы, низкорожденное отребья, не смеете так обращаться с высокородным!

Глаза капитана сузились, — У меня тоже есть приказы, юный сир, — рыкнул он, — А твой хозяин, порезал двух моих парней, когда мы пытались вернуть его в Клар Каронд, — он посмотрел на Малуса, — И вот он здесь. Так что, теперь это твоя головная боль.

Кивнув своим воинам, он развернул коня и поехал прочь вдоль пирсов, даже не оглянувшись. Сайлар бессильно смотрел ему вслед, крепко стиснув рукоять меча.

— Если собираешься с ними сцепиться, то вперед, — мрачно сказал Малус, — Но не думай, что мой отец выразит тебе за это благодарность.

Сайлар обернулся на голос высокородного, — Благодарность твоего отца? Он-то здесь причем? Я давал клятву тебе…

Малус оборвал его, со смешком, — Купленную и оплачиваемую Лурханом из Хаг Грэфа, — фыркнул он.

Молодой рыцарь возмущенно выпрямился, — Высокородный, отправляющийся в поход-хаксир, должен сопровождаться свитой, — заметил он, — Твой отец желает…

— Не трудись рассказывать мне, чего желает мой отец, — отрезал Малус, — Ты сам здесь потому, что дома ни один уважающий себя высокородный не свяжется с таким как я добровольно, а репутация Лурхана пострадает, если я отправлюсь в поход один, — он зло поглядел на молодого рыцаря, — Должен же Волкар Хаг Грэфа заботиться о своем облике, в конце-то концов. А сейчас, будь ты неладен, помоги мне подняться!

От тона высокородного, Сайлар зло стиснул зубы, но подчинился. Скованно двигаясь, и позвякивая доспехом, он поднял своего хозяина на ноги. Оба дручии были примерно одних лет, оба недавно достигли совершеннолетия, хотя Сайлар был на голову выше и куда шире Малуса в плечах. Нагрудник приближенного был прост и стар, но в хорошем состоянии, блестя и сверкая полировкой, а парные мечи были столь же просты и функциональны.

Морщась от боли, Малус оглядел молодого рыцаря, — Чьи это доспехи? Твоего дедушки?

— По факту, это так и есть, — зло ответил Сайлар, — Это не что-то особенное, но эти доспехи видели немало битв. Может ли мой лорд сказать о себе тоже самое?

Малус посмотрел на свое обмундирование. Его доспех был хорошо сработан, и также почти лишен украшений, но его грани все еще блестели от масла из оружейной лавки, — Этот доспех, так же, как и тебя, мне предоставили, — выплюнул он. Сайлар начал отвечать, он высокородный жестом руки его оборвал, — Довольно, Сайлар. У меня голова трещит, и внутренности просятся наружу. Никто из нас не хотел здесь оказаться, так что давай, заключим перемирие, и попытаемся завершить этот поход, не убив друг друга. Идет?

— Как пожелаешь, мой лорд, — холодно отозвался Сайлар.

— Отлично, — сказал Малус, и стоило Сайлару отвернуться, наклонившись за седельными сумками высокородного, как он решил, что от юного рыцаря надо избавиться как можно скорее. "Возможно, что Лурхан велел тебе дождаться, когда мы окажемся далеко в море, и перерезать мне глотку", мрачно думал Малус, "А может, один из моих братцев пообещал тебе кошель с золотом за яд, насыпанный в мою пищу".

Пока молодой рыцарь занимался их пожитками, Малус сделал несколько осторожных шагов, опираясь на правую ногу. Мускулы все еще плохо работали, а боль пробирала до кости, но он заставил себя стоять прямо.

Понаблюдав за неверными движениями высокородного, Сайлар не выдержал, — Ты ранен? Стражники тебя избили?

— О, в основном да, — отозвался Малус, — Но это вот, я думаю, прощальный подарочек от кого-то из моих братьев-сестриц. Вчерашним утром кто-то подсунул скального аспида в мой гардероб. К счастью, сначала он покусал пару слуг, а уже потом меня, и яда на мою долю осталось немного.

— О, ясно, — ответил Сайлар, — Помочь тебе подняться на борт?

— Не говори глупостей, — прошипел Малус, отворачиваясь от приближенного, и с ненавистью смотря на трап. Стиснув зубы, он двинулся вперед. Когда он завершил подъем, команда уже сообщила о прибытии Малуса капитану корабля, который явился поприветствовать высокородного.

Хетан Гул, гибкий как угорь, был одет в превосходный черный кхейтан из кожи человека, и дорогую кольчугу. Его одежды были из толстой шерсти, а высокие сапоги были явно новыми, и еще не несли следов действия морской соли и смолы. На его покрытых шрамами пальцах сверкали кольца, а на поясе висел тяжелый клинок-мачете.

— Добро пожаловать на борт "Мантикоры", — вежливо произнес он, растянув в улыбке тонкие губы, и открыв полный рот золотых зубов. Гул низко поклонился, на золотых заколках, скрепляющих хвост корсара, заплясал бледный солнечный свет. Длинный хвост пронизывали серые пряди, — Мы польщены, что молодой лорд избрал нас для своего первого похода.

Малус задержался на мостике, рассматривая палубу и собравшийся экипаж. Моряки в свободных одеждах и кхейтанах из кожи людей или орков ловко карабкались по обледенелому такелажу, или сами загружали последние корзины с провиантом в передний трюм "Мантикоры". Их грудь и плечи закрывала черненая броня, а с широких поясов свисала изрядная коллекция ножей, мачете и тяжелых, односторонних клинков. Их лица были грубы и обветрены, покрыты шрамами от долгого пребывания в море, и они следили за высокородным, холодными глазами хищников.

Насколько он мог судить, корабль был стар, но обшивка и надстройки были новыми, также, как и темно-красные паруса, хлопающие над головой. Вдоль всего корабля, через равные интервалы, в деревянных ящиках было расставлено новое оружие, а на носу и коме стояли абордажные арбалеты, тоже недавно установленные. Точно также, оружие и броня группы офицеров, стоящих за плечом Гула, тоже было новым, как и у высокородного.

— Весьма прибыльная честь, надо думать, — проворчал Малус, — Я смотрю, мой отец не поскупился на оснащение для твоего корабля, капитан.

Золотая ухмылка корсара стала еще шире, — Конечно, молодой лорд. Ни один из сыновей Лурхана не выйдет в море, без лучшего, что может дать Клар Каронд. Но, ты не должен звать меня капитаном, — заметил он, — В тот момент, когда ты ступил на мостик, этот титул стал твоим. Обращайся ко мне "мастер Гул", и я буду к твоим услугам по всем вопросам.

Взгляд Малуса притягивал выщербленный настил по ту сторону ограждения. Один шаг и все, назад дороги не будет, подумал он. Он не сможет окончить поход, не выглядя слабаком и неудачником, а доставлять своему семейству такое удовольствие он не собирался, предпочитая смерть позору.

Конечно, уже тогда, когда он просто вступил на борт "Мантикоры", его можно было считать покойником. До этого дня, весь мир для Малуса был заключен в высоких шпилях Хаг Грэфа, где он никогда не уходил из-под далекого, но внимательного, взгляда Элдир, своей матери. Поход-хаксир, доказательство самостоятельности для любого высокородного дручии, был для его отца первым и наилучшим шансом разделаться с ним, не страшась подозрений со стороны искушенной в волшебстве любовницы.

"И все же", подумал он, "лучше слава и смерть, чем смерть и слабость". Стиснув зубы, он ступил на дубовые доски палубы.

— Превосходно, — прошептал Гул, кивая своим мыслям. Он обернулся к собравшемуся экипажу, — Слушайте же меня, морские вороны! Море зовет, и капитан отвечает на его зов! Вас поведет Малус, юный сын Лурхана. Так пусть же он приведет нас к золоту и славе! "Слава и золото!", как один прокричали члены экипажа. Гул обернулся к Малусу, и усмехнулся, — Не тревожься, твой успех обеспечен, молодой лорд, — прошептал он, — Я знаю куда направиться, чтобы добыть много золота и рабов.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Малус, — Ведь треть от добычи идет тебе и экипажу, — высокородный задумался о том, кто получит его долю, если он не вернется из долгого похода. Будет ли это Лурхан? Его бы такое не удивило. Движением руки Гул указал на троицу стоящих рядом корсаров, — Капитан, твои офицеры хотят выразить тебе свое почтение.

— Пусть, выражают, — нетерпеливо ответил высокородный, оборачиваясь к офицерам. Каждый из дручии шагнул вперед, преклонив перед Малусом колени. Первым подошел Шебил, навигатор корабля, крепкий, щедро усыпанный шрамами корсар, с острым взглядом маленьких глаз. Следом вышел второй офицер корабля, устрашающе выглядящий широкоплечий рейдер Амалет. Он шептал слова верности, но взгляд его был прям и вызывающ.

Что Малуса удивило, так это то, что третьей оказалась женщина. Высокая и сильная, с кожей загрубевшей от месяцев жизни в море. Ее высокие скулы пересекали красивые бледные линии боевых шрамов. Темные волосы были заплетены во множество тонких косичек, а затем, собраны в корсарский хвост. У бедер торчали потертые рукояти парных мечей, носимых высокородными дручии.

— Льюнара Итиль, первый помощник, на "Мантикоре, — опускаясь на одно колено, представилась она хриплым голосом, — Сквозь ветер и шторм, багряный дождь и расколотые щиты, я буду служить моему капитану. Веди, и я пойду следом.

При виде ее глаза высокородного распахнулись шире. Возможно, это путешествие будет не столь уж неприятным, — Может, мне увести тебя в мою каюту и оставить там? — он расплылся в хищной усмешке.

Со стороны собравшегося экипажа понеслись смешки и свист. Льюнара посмотрела на высокородного, широко улыбнулась, а ее глаза вспыхнули. Она одним текучим движением она поднялась на ноги и крепко ударила Малуса по лицу. Высокородный почувствовал, как его ноги оторвались от земли, а затем с грохотом рухнул на палубу.

— Только попробуй, я скормлю твои потроха чайкам, — ответила она, все еще улыбаясь.

Свистнула сталь, и с мечом наголо на палубу вбежал Сайлар. С перепуганным воплем, Гул бросился между молодым рыцарем и помощницей, — Остановись, молодой лорд! — обратился он к Сайлару, — Ты не при высокородном доме, а на борту корабля. Она имела право ответить так.

Но Сайлар так просто не сдался, — Что прикажешь, мой лорд? — он обернулся к Малусу.

На мгновение, Малус испытывал сильнейшее искушение стравить Сайлара с первой помощницей. Льюнара была немного старше молодого рыцаря, и явно умела пользоваться своими клинками. "А силу ее руки я только что испытал сам", подумал он, стирая кровь с подбородка. В худшем случае, он лишался Лурханова наймита. Однако, подумав еще мгновение, он покачал головой, и велел Сайлару, — Убери меч. Я не хочу начинать кровной вражды с экипажем.

— Хорошо сказано, капитан, — быстро поддержал его Гул, наклоняясь, чтобы помочь Малусу подняться. Льюнара подарила Сайлару исполненный презрения взгляд, затем развернулась и пошла прочь, раздавая распоряжения команде.

— Мы в полной готовности, — продолжал Гул, поднимая высокородного на ноги, — Команда трудилась всю ночь, готовя "Мантикору" к выходу в море. Если мы хотим выбрать для тебя хорошую цель, стоит поторопиться.

Подобострастное выражение лица золотозубого корсара немного поблекло, когда он оглядел пустой пирс, — О, мой молодой лорд, неужели вы прибыли раньше намеченного срока? Обычно отец и мать присутствуют при таком событии. Да что, там, широко известно, что Лурхан отправлял старших сыновей в поход с большой помпой…

Малус сплюнул за борт красным, — Фанфар не будет, мастер Гул, — отрезал он, — Мой отец сделал то, что должен был, для защиты своей репутации, и это наибольшее, что он согласен был сделать для меня.

— Ясно, — задумчиво сказал Гул, — Желаешь отдать приказ к выходу в море?

Высокородный обернулся и хмуро посмотрел на веревки, такелаж, паруса и мачту, — Мастер Гул, я знаю, что вот этот вертикальный столб называется мачтой, а куски ткани наверху — парусами. Я знаю, что под моими ногами палуба, и предполагаю, что где-то тут есть и якорь, но где его найти, я понятия не имею. И это все, что мне известно о мореходстве, — сообщил Малус, отмахиваясь от Гула, — Ты хозяин этого корабля. Вот и выводи нас отсюда.

Если Гула и ужаснула неопытность капитана, то виду он не подал. Наоборот, его ухмылка стала только шире.

— Как прикажете, сир, — сказал он, с поклоном, — Предоставьте все мне. На борту "Мантикоры" вы в надежных руках.

— О, я в этом не сомневаюсь, — хмуро ответил Малус, — Я буду внизу. Сообщите мне, когда мы достигнем Бретоннии.

* * *

Осыпая палубу ледяными брызгами, в узкий корпус "Мантикоры" бились свинцово-серые волны. Возле носовой надстройки собралась группа корсаров, скорчившихся у деревянной переборки.

Троица костей покатилась по мокрым доскам, отскочила от переборки и показала три острых стороны — "рога", символ проигрыша. — Проклятье! — зло прошипел Малус, и моряки, окружавшие его и прикрывавшие его от непогоды, засмеялись. Перемазанные руки потянулись и сгребли выигрыш, — А ну-ка, еще разок, — проворчал Малус, — А то, эта проклятая качка сбивает броски костей.

Некоторые корсары покачались на пятках, и заворчали. Один из них, одноглазый дручии, у которого недоставало половины носа, боязливо склонил голову, — Большинство из нас, ужасающий, должны стоять на страже…

— Нет, если я приказываю иное! — фыркнул Малус, — Мы играем, пока я не прикажу остановиться, и это приказ!

Корсары переглянулись и пожали плечами. На стол легли монеты, и Малус взялся за кости. Он подумал, что в том, чтобы быть капитаном, определенно есть свои преимущества.

Неспокойные воды несли "Мантикору" к Проливу Работорговцев, и если верить словам навигатора, то они должны были меньше чем за день выйти в открытое море.

А затем, как неустанно напоминал Малусу мастер Гул, его поход начнется по-настоящему.

Вырвавшись из гавани Клар Каронда, корабль несся птицей вперед, на несколько суток опережая соперников. Первые несколько дней Малус промучился от морской болезни, слишком слабый, чтобы есть или пить что-то крепче воды. Когда он привык к морю, и вновь ощутил голод, Сайлар порывался накормить Малуса в его каюте, но высокородный отказался, опасаясь яда. Вместо этого, Малус отправился за едой к корабельному коку. И вскоре, уже играл с ним кости.

Иногда, ему казалась заманчивой мысль, нанять пару членов команды и убить Сайлара. После того как высокородный освобождал его от обязанностей, молодой рыцарь часто прогуливался по палубе после наступления темноты. Разве сложно будет немного подтолкнуть его, чтобы он выпал за борт? И чем быстрее это произойдет, тем лучше — так думал Малус — ведь, чем дальше они уплывали от Наггарота, тем больше шансов, что агент Лурхана начнет действовать. Впрочем, высокородный до сих пор не нашел достойных кандидатов для этой работы. Весь экипаж до последнего моряка, предпочитал держаться от него на расстоянии, несмотря на все сыгранные с ними партии в кости. "Возможно, мне не стоило так часто выигрывать", пробормотал он, катая кости в ладонях.

Неожиданно, группа сгрудившихся вокруг Малуса моряков раздалась, пропустив внутрь круга холодный ветер и морские брызги. Малус поднял взгляд, и скривил губы, заметив Сайлара. Юный рыцарь разглядывал игроков с холодным возмущением, — Мастер Гул желает поговорить с тобой в своей каюте, милорд, — холодно сообщил он.

Выдохом Малус скрыл рык. Он испытывал сильнейшее искушение приказать настырному капитану корабля дождаться, когда он отыграет свое серебро обратно. Покосившись на горку монет возле себя, и решив еще разок попытаться наладить взаимоотношения с экипажем, высокородный пожал плечами, и сгреб свой скудный выигрыш.

— Сегодня вы ободрали меня до косточек, морские птицы, — сказал он корсарам, — Может, в следующий раз боги будут ко мне благосклоннее.

Корсары сгребли монеты, и вернулись к работе, обмениваясь ухмылками. Малус вздохнул, и махнул Сайлару.

— Все. Веди меня. — велел он.

Сайлар провел его до узкой двери в кормовом укреплении, а затем, по спуску в каюту хозяина судна. У двери каюты Гула стоял часовой-корсар. При виде Малуса и Сайлара оробевший дручии распахнул перед ними дверь, и отступил прочь.

Большую часть переборки в каюте Гула занимали высокие и узкие окна, сквозь которые, на широкую поверхность хозяйского стола, падали полосы серого тусклого света. По всей поверхности стола была разложена огромная карта, демонстрирующая Наггарот, Ультуан и владения людей, очерченные красивыми черными линиями. Сидящий на дальнем конце стола Гул потягивал вино и с улыбкой водил пальцем по линиям проложенных на карте маршрутов. Рядом расположился Шебил-навигатор, что-то сверявший по куче свитков с астрономическими картами. С другой стороны, от него, крепко скрестив на груди руки, стояла Льюнара, окинувшая вошедших Малуса и Сайлара задумчивым взглядом.

— Добро пожаловать в мою обитель, капитан Малус, — сказал Гул, широко разведя руки, — Прошу, присаживайтесь. И выпейте этого отличного вина. Я добыл его во время рейда на Ультуан, несколько лет назад, а со временем оно лишь стало еще лучше.

Подхватив кубок, Малус наполнил его из стеклянного графина, пристроенного на самом краю стола. Он впервые попал в личную каюту Гула, и ее роскошь его поразила: кровать с пуховой периной, дорогие дубовые кресла, обтянутые кожей дворфа, книжные полки и впечатляющая коллекция трофеев, от черепов до изукрашенных самоцветами кинжалов и посеребренной брони. Что бы, он не думал о Гуле, Малус не мог не признавать, что золотозубый корсар знает, как вести дела.

— Однако, от меня ускользает причина подобного гостеприимства и повод пить вино, — сказал он, отпивая глоток, — Что празднуем?

Гул постучал по карте мозолистым пальцем, — Еще чуть-чуть, и мы выйдем в открытое море, капитан. Самое время, вам, одобрить курс, проложенный мной и нашим добрым навигатором.

Малус пригубил вино. Оно, определенно, было превосходным, — Чудно, — он пожал плечами, — Рассказывай.

— С того времени прошлой зимой, когда твой отец нанял меня, я обдумывал курс, который подходил бы твоему, хм, уровню мастерства, — сказал тот, — В конце концов, этот поход весьма значителен. Ты вступаешь в круг высокородных. Слава и добыча, полученные на "Мантикоре", в итоге будут определять твое положение среди придворных.

Высокородный оглянулся на Сайлара, — Это, если какой-нибудь человек не проломит мне череп, или со мной не случится еще что-то подобное.

Гул расплылся в улыбке, — Что ж, вся жизнь сплошной риск, верно? — он подался вперед, наклонившись над картой, — Но не тревожься. Я потратил немало сил, прокладывая маршрут, с минимальным риском для тебя, но от этого не менее прибыльный.

"Это если мой проклятый слуга не изыщет возможность убить меня за это время", подумал Малус, — Покажи мне.

— Ну, начнем с того, что на деньги твоего отца, я смог нанять хорошую команду, и обеспечить ее приличным оружием, и всем прочим необходимым, — начал тот, — У нас недостаточно людей, чтобы угрожать крупному людскому городу или крепости, как мог бы сделать твой старший брат Бруглир, но на побережье Бретоннии хватает городов, которые будут более легкими мишенями, — палец Гула провел длинную дугу, обводя юг Ультуана, и север и восток побережий человеческих владений, — Мы оставим в стороне крупные города, вроде Бордолье или Л´Ангвилля, и ударим по мелким рыбацким городкам, что расположились между ними. Нападем ночью, убьем всех, кто будет сопротивляться, а остальных угоним на корабль. К утру, там останется только пепел, — Гул провел линию вверх, вдоль побережья, мимо Л´Ангвилля, а затем на восток, — Укусим тут, куснем там, и всегда будем в нескольких днях, от войск Бретоннии. К концу лета мы будем на пути к Мариенбургу, наши трюмы будут лопаться от наполняющего их груза, и будет самое время отправляться домой. Одна короткая остановка в Каронд Каре, чтобы выгрузить рабов, и ты явишься в Клар Каронд богатым и удачливым молодым высокородным.

Гул откинулся на спинку кресла, сложив узкие руки на груди, явно довольный собой.

— Что-то я не вижу на карте тех городов, о которых ты говорил, — нахмурился Малус.

— Уверяю тебя, мой капитан, они там есть, — хихикнул Гул, — Я много раз плавал в этих водах. Возможно, это медленно, но безопасно и прибыльно. То, что нужно, чтобы доказать твою состоятельность благородным господам в Хаг Грэфе. Ну, что скажешь? Шебилу прокладывать курс?

Высокродный обдумал все. "Возле Мариенбурга мы будем к концу лета", размышлял он, "Во имя Темной Матери, да, это же пять месяцев в море!", он задумчиво отхлебнул вино из чаши.

— Нет, — наконец, решился он.

Улыбка Гула увяла, — Прости мой лорд, но что ты сказал?

— Я здесь, чтобы создать себе имя, — заявил Малус, — И я не хочу через пять месяцев приползти в Хаг, воняя рыбой, как последний рыбак. У нас хороший корабль и команда, так возьмем же приз, которого заслуживаем, — он уставился на карту, и со стуком ткнул в нее пальцем.

Хозяин корабля побледнел, — Ультуан? — пробормотал он, — Ты пошутил, верно?

— Я что, сказал что-то смешное, мастер Гул? — мрачно осведомился высокородный.

Гул выдавил смешок, — Я уверен, что молодой капитан знает, что Ультуан очень хорошо защищен, — начал он, — Его побережья постоянно патрулируются, а корабли наших сородичей-предателей почти так же быстры и смертоносны, как и наши. Даже твой старший брат, со своим флотом, не смеет нападать на него.

Малус мрачно усмехнулся, — Тогда, мне и вправду будет, чем похвастаться дома, — высокородный махнул в сторону карты рукой, — Прокладывай курс так, чтобы он проходил возле южной оконечности Оскверненного Острова, а затем, к западному побережью Ультуана, — велел он, — Думаю, что это не так уж сложно, верно? Подыщем приличный город, и опустошим его, одним ударом сделав все дело.

— Но… ты не можешь этого сделать! — вырвалось у Гула, чье лицо побелело, как алебастр, — Это же самоубийство! Я этого не допущу!

— Ты, может и владелец этого корабля, но на время этого плавания я — его капитан, — фыркнул Малус, — И мне известно, что мое слово превыше, чем слова наемника, — он оглянулся на навигатора, — Прокладывай курс. Немедленно.

— Я… — начал Шебил, но умолк, встретившись с Малусом взглядом, — Как пожелаете, сир.

Малус кивнул, — Вот это другое дело, — он осушил чашу, — Хорошее вино, — заметил он, поставив кубок на стол, — Надеюсь, там, куда мы направляемся, найдется еще.

* * *

Вернувшись в свою каюту после ужина, Малус обнаружил там Сайлара Кровошипа. Крепко скрестив руки на груди, молодой рыцарь стоял прямо напротив узкой деревянной двери. "Вот и пришло время", подумал Малус, едва увидев своего наемного слугу. Его рука, рефлекторно, опустилась на рукоять меча, и лишь затем, он сообразил, что Сайлар безоружен, по крайней мере, с виду. Не зная, что делать дальше, высокородный застыл на пороге. "Мы час как миновали проливы", понял Малус, "Но если Сайлар пришел меня убить, то сделал это весьма странным образом".

Наконец, решившись, высокородный шагнул в комнату, — Что, во имя Темной Матери, ты тут делаешь? — проворчал он, — Разве ты не должен обходить палубу, или еще что-нибудь в том же духе?

Молодой рыцарь смерил Малуса тяжелым взглядом. Стараясь подобрать нужные слова, но подвигал челюстью. Наконец, он просто выпалил, — Что, во имя всех богов, с тобой не так?

— Что? — Малус сморгнул.

— Тебя, что, в детстве уронили на голову? Или лошадь лягнула? Или твою мать прокляли? — голос юного рыцаря повышался, по мере прорывавшегося наружу возмущения, — Мастер Гул дал тебе шанс на легкую добычу, а вместо этого, ты решил героически погибнуть в Ультуане?

— Следи за своим проклятым языком, — зашипел в ответ высокородный, — Еще одно слово, и я приказу первому помощнику нарезать ремней из кожи на твоей спине!

— Ты же ничего не знаешь о мореходстве. И проводишь время играя в кости с командой. С того мига, как я тебя встретил, ты не сотворил ни одного умного поступка, — ответил Сайлар, — И, это несмотря на все данные тебе преимущества…

— Преимущества? — взвился Малус, — А сыр в мышеловке — тоже преимущество, для крысы, да? Мать Ночи! Да, кем ты себя вообразил, Сайлар Кровошип?

Молодой рыцарь насмешливо фыркнул, — Всего лишь нищим рыцарем, из практически уничтоженного дома, — ответил он, — Мой дед имел несчастье затеять интригу против твоего отца, задолго до твоего или моего рождения. Лурхан разделался с моим дедом, и почти со всем его домом. У нас нет ни собственности во владении, ни союзников, ни покровителей в Хаге. Сейчас, мы немногим лучше простонародья, — он зло уставился на Малуса, — Для меня не будет похода-хаксира. Меня не ждут удача в золоте или рабах из человеческих земель. Я должен буду довольствоваться ничтожной платой, словно торговец, и радоваться этому.

Малус не проронил ни слова. Его гнев был задушен явным скептицизмом. "И это тебя-то я считал себе угрозой", прошептал он про себя, — Это так ты представляешь себе то, что здесь происходит? Так спроси себя: если мое будущее столь радужно, то с чего, по-твоему, мой отец нанял в мою свиту одного лишь тебя?

Сайлар замер, — Я думал, что Лурхан хотел меня унизить, — признался он, — Последняя пощечина, последнему из потомков моего деда.

Высокородный вздохнул, — Найми он тебя прислуживать кому-нибудь, кроме меня, и ты был бы прав, — пояснил Малус, — Но, для Лурхана я никто. Пустое место. Я был ценой, которую ему пришлось уплатить, когда он возвращал мою мать с Черного Ковчега Наггора. Он желал волшебницу, а та хотела сына. С того самого момента, он жаждал моей смерти, и вот ему представился подходящий случай. Это не путь к моей славе, а дорога к смерти. Уверен, мой отец славно потрудился, чтобы убедиться, что я не вернусь в Наггарот живым!

Сайлар распахнул глаза. Но, прежде чем он ответил, в дверь каюты постучали.

Оба дручии застыли, не зная, что делать. Малус обернулся, положил руку на рукоять меча и левой рукой распахнул дверь. За ней стояла Льюнара Итиль.

— Я хочу поговорить с тобой, — тихо сказала она, с осторожностью оглядывая коридор.

Мгновение, Малус не знал, что сказать. Наконец, пожав плечами, он отступил в сторону, — Что ж, входи. Места на троих тут еще хватит.

Скользнув по Сайлару взглядом, Льюнара прислонилась к одной из переборок. Малус встал напротив. Дождавшись, пока дверь каюты захлопнется, она заговорила, — Как ты догадался о ловушке Гула? — спросила первая помощница.

— Ловушке? — нахмурился Малус.

Она подозрительно нахмурилась.

— Лурхан заплатил Гулу, чтобы тебя убили в Бретоннии, — сказал она, — Ты что, не знал?

Малус краем глаза покосился на Сайлара, — И каким же образом он планировал это сделать?

— У Гула договор с одним из баронов с побережья, — пояснила она, — Каждый год, барон опустошает свои тюрьмы, и передает узников нам, а иногда добавляет пару-другую слуг, если год бывает спокойный. Мы же, в ответ, оставляем его города и деревни в покое, — Льюнара пожала плечами, — Гул намеревался устроить набег на одну из баронских деревень, а затем, позволить барону и его людям тебя убить, — она снова пожала плечами, — Это была бы славная сделка для обеих сторон, поскольку барон бы получил хороший спектакль, из убийства капитана корсаров-дручии, а Гул бы поплыл домой за наградой Лурхана.

Молодой рыцарь хмуро смотрел на первую помощницу.

— Какие хлопоты, и все ради того, чтобы избавиться от одного высокородного, — сказал он, — Есть дюжина путей попроще, чтобы убить кого-нибудь на борту судна. В море все время происходят несчастные случаи.

— Происходят, — согласился Малус, — Но в это мало бы к то поверил… даже окажись все правдой. А Лурхану приходится быть крайне осторожным, чтобы не навлечь гнев Элдир, моей матери, — он задумчиво покусал губу, — Если она хотя бы заподозрит, что он причастен к моей смерти, то не пожалеет сил и средств, чтобы его уничтожить, — он искоса посмотрел на Сайлара, — Поначалу, я думал, что кого-нибудь просто пришлют сунуть мне нож под ребро, как только мы отойдем от Наггарота достаточно далеко, чтобы волшебство моей матери больше не позволяло ей присматривать за мной. Но это… этот план звучит намного разумней. Гул получает приличную награду в награбленном, и никаких свидетелей.

Через миг, Малус задумчиво посмотрел на первую помощницу, — Зачем ты сюда пришла, Льюнара?

Когда она заговорила, ее слова были обдуманны и взвешены, — Я подумала, что мне будет лишь на пользу, если ты узнаешь, что сильно усложнил жизнь Гулу.

— Похоже, ты не слишком-то жалуешь мастера Гула, а? — спросил высокородный.

— Думаю, лучше всего, он бы выглядел на острие моего меча, — безмятежно ответила та, — Не сделай он меня первой помощницей, и я бы давно его убила.

Малус расплылся в улыбке, — Мне говорили, что женщин-корсаров не так и много. Как же тебя занесло на "Мантикору"?

Она лишь пожала плечами.

— Во время последнего вторжения на Ультуан я была с армией Короля-Чародея, — сказала она, — Мне понравилось воевать. Поскольку в военных отрядах высокородных места женщине нет, мне оставалось лишь море. А теперь, ответь мне: как ты узнал, что планирует Гул?

— Я и не знал, — ответил высокородный.

Льюнара замерла, — Тогда почему…

— Я посмотрел на карту, и заметил, что Ультуан вдвое ближе к Наггароту, чем Бретонния, — просто ответил он, — Это означало более короткое плавание, и что мне придется меньше времени провести на этом проклятом корабле-ловушке.

Дручии смотрели на Малуса, открыв рты. А он смотрел на них, и обдумывал внезапно изменившиеся обстоятельства. Вопрос был в том, осмелится ли он им довериться?

— Похоже, что у всех нас есть некий интерес в продолжении моего существования, — сказал он.

Сайлар искоса посмотрел на Льюнару, затем, оценивающе поглядел на своего лорда, — И с чего бы это?

— Для вас обоих я представляю "возможность", шанс, — ответил высокородный, — Я же, понимаю, что пережить это плавание в одиночку вряд ли смогу.

— Ты ведешь нас в набег на Ультуан, — заметила Льюнара, — Так что, я бы сказала, что шансы у тебя все равно никакие.

Малус вскинул руку.

— Давайте пока об этом забудем. Существует возможность, что, с определенной помощью, я вернусь в Хаг Грэф весьма состоятельным дручии.

— Мы уже это обсуждали, — проворчал Сайлар.

— Нет, мы говорили не об этом, — ответил Малус, — Итак, я возвращаюсь домой богатым и влиятельным. И мне понадобится свита. Дручии, на которых я смогу положиться, — он многозначительно посмотрел на Льюнару.

— И ты примешь меня на службу?

— Конечно, — ответил Малус.

— И ты поплывешь в Бретоннию?

Малус помотал головой, — Ни за что. Курс на Ультуан вывел Гула из равновесия. И я хочу, чтобы все так и оставалось.

Сайлар покачал головой, — Ты примешь мою клятву, даже зная, насколько твой отец ненавидит мою семью?

— По этой самой причине — особенно, — с ухмылкой ответил Малус, — Только представь, как его это взбесит.

Юный рыцарь поразмыслил, и в его глазах вспыхнул мстительный огонь, — Ты получишь любую клятву, какую только пожелаешь.

Малус повернулся к Льюнаре, но первая помощница колебалась, — Я хочу еще немного это обдумать, — заявила она.

Высокородный подавил раздражение, — Как пожелаешь. Но не думай слишком долго. Мое терпение печально известно своей краткостью.

Кивнув, Льюнара пошла к двери. На пороге она замешкалась, — И еще одно, — добавила она, — Гулу уже доводилось проворачивать подобные дела, помогая отцам избавляться от неугодных сыновей.

— И что с того? — поинтересовался Малус.

— Ну, в большинстве случаев, эти отцы предпочитали не полагаться на случай, — ответила она, — Они всегда учитывали возможность, что Гул не справится с порученной работой.

Малус застыл, — Ты имеешь в виду, что среди экипажа есть еще и убийца?

Та пожала плечами, — Просто, не забывай об этом, — сказала она и вышла, закрыв за собой дверь.

Малус отвернулся и хмуро уставился на Сайлара, — Проклятье, — прошептал он.

* * *

Двигаясь к Ультуану "Мантикора" неделю пересекала холодные воды, уходя то к востоку, то к югу, вместе с течениями. Новости о конечном пункте их плавания, в конце концов, достигли ушей остальной команды, и с каждым новым днем они становились все более раздражительны и мрачны. Малус попытался завязать с моряками игру в кости, решив пожертвовать еще парой монет во имя улучшения атмосферы, но среди воронов моря желающих не нашлось. Мастер Гул заперся в своей каюте, передавая инструкции первой помощнице и навигатору через своего второго помощника, Амалета.

На шестой день на восточном горизонте появился окутанный туманом берег Оскверненного Острова. На мостик выбрался Гул, чтобы осмотреться, и несколько минут о чем-то говорил с Шебилом и Льюнарой. Наконец, было решено подобраться как можно ближе к острову, чтобы в его туманах скрыться от вражеских патрульных кораблей. К концу дня черный корпус корабля зарылся в холодный туман, ледяными пальцами цеплявшийся за кожу, и пробиравший дручии до самых костей.

План корабельного мастера был хорош, но "Мантикоре" не повезло. На следующее утро Малуса грубо растолкал Сайлар.

— Мать Ночи! — возмутился высокородный, путаясь в одеялах, и смотря на слугу, — Что, во имя Бездны, ты вытворяешь?

Лицо молодого рыцаря было серьезным, — Впередсмотрящий заметил парус.

Малус разом проснулся.

— Который сейчас час?

— Едва рассвело.

— Они нас заметили?

— Льюнара думает, что да.

— Будь оно все проклято, — выдохнул Малус, — Ладно, подай-ка мне сапоги…

К тому времени, когда Малус и Сайлар добрались до мостика, между мастером и его помощницей шли ожесточенные дебаты. Бледные лучи рассветного солнца уже расчертили небеса, и обрисовали неясные контуры Оскверненного Острова на севере.

Подойдя к поручню, Малус всмотрелся в быстро светлеющую темноту. На северо-востоке он разглядел бледный треугольник паруса. Вражеское патрульное судно развернулось к "Мантикоре" кормой, и становилось меньше с каждой секундой.

Высокородный обернулся к Льюнаре, — Что происходит?

Короткий взгляд Льюнары был исполнен тревоги, — Корабль сменил курс, едва мы его пересекли. Возможно, он просто следует обычному патрульному маршруту.

— Или они нас заметили, и сейчас спешат за помощью, — вмешался мастер Гул, холодно блеснув зубами.

— Что ж, — вздохнул Малус, — Что будем делать?

Льюнара заговорила первой.

— Мы должны поймать его. Нельзя рисковать тем, что он нас заметил.

— Или, мы можем бросить эту дурную затею, и повернуть назад! — заспорил Гул, — Враг не стал нас преследовать. Это наш единственный шанс унести ноги.

— Убегать? — рыкнул Малус, — Это вот тот корабль пытается сбежать, — заявил он, указывая на уходящее эльфийское судно, — Льюнара, если нам повезет, мы сможем его поймать?

Первая помощница кивнула, — Ветер попутный. Думаю, сможем.

— Тогда решено. Спускайте паруса, или начинайте грести, или еще что-нибудь, что положено делать, — велел он, указывая в направлении мачт, — И готовьте команду к бою.

Так, началась погоня. Полностью раскрытые красные паруса "Мантикоры" хлопали на ветру, а по палубе грохотали сапоги команды, готовившей оружие и подсчитывающей сколько осталось ждать добычи и боя.

Временами, казалось, что расстояние между охотником и жертвой не меняется. Солнце уже поднялось в облачное небо, а Малус мог видеть лишь белый треугольник паруса убегающего корабля, на горизонте. Но, медленно и неотвратимо, в течении утра, эльфийский корабль приобрел четкие очертания. Малус перешел на нос, где собрались стрелки, и командааркбаллисты.

В середине утра, удача повернулась лицом к корсарам, вместе со сменившимся ветром. Он сменился с северо-восточного на северо-западный, задув в сторону Оскверненного Острова, и удирающий патрульный корабль потерял часть скорости. После этого дистанция быстро сократилась, и Малус смог разглядеть вражеское судно.

Оно было невысоким и изящным, словно "Мантикора", с тремя мачтами и угловатыми парусами. Борта покрывала голубая краска, а такелаж был позолочен. Солнечный свет холодно отражался на наконечниках копий и серебристых шлемах собравшихся на корме.

— Гул может быть изрядным поганцем, но на этот раз он был прав, — тихо сказала Льюнара, через плечо Малусу. Сердце молодого высокородного ухнуло куда-то вниз, но он постарался не подать виду.

— Что не так?

— С каждой минутой, мы все ближе к Ультуану, — пояснила она, — Этот корабль, вполне может вести нас в ловушку. Патрульные суда Ультуана часто плавают парами. Мы можем очень легко ввязаться в дело, которое нам не по зубам.

— Мы догоняем их?

— Пока дует ветер, и не случилось ничего значительного.

В этот миг Малус заметил проблеск со стороны кормы убегающего корабля. В воздухе прожужжал узкий предмет, и шлепнулся в воду, не долетев до корсара ярдов двадцать. Через мгновение за ним последовал еще один болт, но уже на пять ярдов ближе.

— Что-нибудь вроде этого? — спросил Малус.

Остановившаяся рядом с высокородным Льюнара оскалилась, — Пошла потеха!

Первая помощница одарила Малуса настороженным взглядом, — Мы прошли точку возврата. Если мы доживем до того, чтобы добраться до Ультуана, тебе понадобится план, чтобы попасть в какую-нибудь деревню, понимаешь? А там будут гарнизон, стена и укрепленные ворота. Ты не забыл об этом?

Прежде чем Малус сумел соврать ей что-нибудь правдоподобное, их прервал командир стрелков аркбаллисты.

— Трепитесь где-нибудь в другом месте, — завопил главный стрелок, разворачивая оружие в их сторону, — Если конечно, вы не хотите отправиться на тот корабль быстрее всех!

Дручии пригнулись, убираясь с дороги, когда щелкнула тетива орудия. А через миг, корсары на надстройке разразились воплями. Малус оглянулся и посмотрел на вражеское судно. Они попали? На глаз он не мог сказать.

Высокородный развернулся к Льюнаре, собираясь спросить, что будет сейчас, когда послышался гул, и в поручень впереди угодил выстрел с эльфийского судна. Ярдовый снаряд разнес деревянный поручень в щепки, и полетел дальше, ударив в переднюю мачту. Воздух заполнили вопли боли и злобные проклятья, когда раненные корсары потянулись на корму, выдергивая из своих рук, лиц и тел зазубренные щепки.

Со стороны укрепления донесся еще один выстрел, и в этот раз Малус разглядел длинный и черный снаряд, пробивший дыру в кормовом парусе патрульного корабля. Командир стрелков демонически расхохотался, — Мы их достали! — крикнул он, — Тащите горшки со смолой!

Со стороны команды донеслись звуки нового столкновения, и в этот раз Малус отчетливо расслышал звук стали, рассекающей плоть. Его лицо забрызгала горячая кровь, и дручии выдал булькающий вопль. Почти в десятке шагов от него, рухнул на палубу один из корсаров: вражеским выстрелом, пришедшимся вскользь, ему оторвало левую руку и плечо.

— Рассредоточьтесь! — заорала Льюнара тем из дручии, что столпились на надстройке, — Разойдитесь, и берегите головы, когда по вам стреляют! С деревяшкой в глазу вы много не навоюете!

Десять долгих минут корабли сближались, обмениваясь выстрелами. Эльфийские аркбаллисты вели беспрерывный огонь, мощные удары сыпались на нос и крошили поручни, проносящиеся над головами снаряды дырявили паруса и рвали такелаж, оставляя хлещущие мокрыми плетьми веревки. Один из снарядов ужасным рикошетом пронесся через группу корсаров, превратив их тела в кашу, прежде чем кануть в море. Надстройка стала скользкой от крови и внутренностей. Малус опустился на колени рядом с Льюнарой, и гадал, когда придет и его очередь.

Тут на палубу выбралась пара корсаров с корзинами со смолой и зажженными факелами. Они окунули один из снарядов в горючее вещество, и, зарядив его в орудие, подожгли. Арбалет лязгнул, и огненная стрела метеором пронеслась по свинцовому небу. На глазах Малуса она устремилась к вражескому судну и угодила в мачту на его корме. Парус и такелаж мгновенно охватило пламя.

Корсары кровожадно взвыли. Льюнара обернулась к Малусу.

— Наше время, — сказал она. Первая помощница крикнула уцелевшим лучникам, — Приготовьтесь!

Затем, она перегнулась через поручень и приказала тем, кто находился на главной палубе, — Крюки и веревки на правый борт! Золото и Слава!

— Слава и золото! — с готовностью откликнулись корсары, и принялись за работу.

Льюнара увела Малуса на основную палубу, где уже собирались абордажные команды. Корсары, вооруженные арбалетами, мечами и топорами, окружали дручии с крюками и бухтами тяжелых канатов. Там же ожидал Малуса Сайлар, с мечом в одной руке и небольшим арбалетом в другой. Неподалеку стоял аналогично вооруженный Амалет. На лице второго помощника застыло сосредоточенное выражение.

Внезапно, Малусу стало очень неуютно посреди всей этой толпы вооруженных дручии. Ведь лурхановым наемным убийцей мог быть любой из них.

Льюнара приготовила свое оружие, и оглянулась на Малуса и Сайлара, только сейчас обратив внимание, что они оба остались в своей тяжелой пластинчатой броне, — Вам придется все время смотреть под ноги, — заметила она, имея в виду разность их доспехов в весе с ее собственным кольчужным хауберком.

Малус старался об этом не думать, — Так ты приняла решение?

Она только открыла рот, чтобы ответить, как снова загудели тетивы, и воздух задрожал от гула пламени. Без предупреждения, борт эльфийского корабля развернулся к ним, и на ожидающих корсаров понеслась смертоносная волна стрел.

Больше всего пострадали дручии с абордажными крюками: половина из них погибла, получив по белой стреле в горло или грудь. Но прежде чем умереть, они успели метнуть крюки, и большая часть их достигла борта вражеского судна. В ответ на залп ультуанцев защелкали арбалеты, и раздались ответные крики, пока по канатам, соединившим корабли, карабкалось все больше корсаров. Через миг произошло столкновение судов, и хищник и жертва застыли, сцепившись в смертельном объятии.

— Бей их! — взревел Амалет, и воздух задрожал от боевых кличей, когда черная волна корсаров хлынула через борт горящего судна. Они карабкались по крутому борту корабля, переваливались через поручень, и, оскальзываясь и спотыкаясь на телах павших, бросались на строй Морской Стражи Лотерна.

Малус обнаружил, что бежит вместе со всеми, ревя и вопя во все горло. Добравшись до поручня, он подтянулся изо всех сил и с глухим лязгом приземлился на палубу. Первым делом, высокородный сообразил, что все еще не обнажил оружия. Как только он вытащил меч из ножен, толпа корсаров вновь рванула вперед, и его понесло на стену лотернских щитов.

Вражеские копьеносцы были почти полностью скрыты своими высокими овальными щитами, держа оружие над головой, направляя острия вниз, в лица и глотки. Малус всем телом врезался в щит противника, сбив прицел воина настолько, чтобы жало копья на пару дюймов разминулось с его головой. Высокородный испустил вопль и вцепился левой рукой в древко копья. Дернув черную деревяшку на себя, он опустил клинок на сжимающую ее руку противника. Меч прорубил пальцы и ударил в дерево, а копейщик закричал. Малус ударил его рукоятью меча в лицо, оглушив.

Выкрикивая бессвязные проклятья, Малус врубился в стену копий, во все стороны нанося удары. Одному воину он снес челюсть и вскрыл горло, с другого сбил шлем. Отброшенный им воин упал на палубу, а с ним едва не упал сам высокородный. Вонзив меч в горло упавшего врага, он обернулся и обнаружил, что строй врагов вокруг него распался. Большая часть их отступала в сторону центральной мачты, теперь тоже охваченной пламенем. Он бросился следом, завывая, как безумец.

Первый воин, до которого он добрался, обернулся за миг до того, как стало слишком поздно, и вскинул щит, закрываясь от смертельного удара высокородного. Копье врага нацелилось Малусу в грудную пластину доспеха, а он ударил по шлему копьеносца, и ниже, подрубив тому колено сбоку. Копейщик с воплем рухнул, а высокородный пробежал прямо по нему, бросаясь к следующему врагу.

Во время этого броска, в его лопатку угодил сильный удар выстрела, едва не выведя его из равновесия, что едва не стоило ему жизни. В этот же момент на него бросился воин с копьем, нацеленным высокородному в живот. Наконечник угодил прямо в цель, чуть выше пупка, и со скрежетом засел в броне. Бездумно, он рубанул древко копья мечом, расщепив его прежде, чем сталь острия добралась до его потрохов. Копейщик с руганью выронил оружие, и потянулся за коротким мечом, висящим на боку. Но Малус не дал ему времени, всадив свое оружие ему в левый глаз. Мертвое тело начало заваливаться, потянув оружие Малуса с собой. Он споткнулся, едва не упав за компанию, прежде чем смог освободить клинок.

Следующее с чем столкнулся Малус, была корабельная мачта. Отступающие враги пошли дальше, уходя к лучникам. На него сверху сыпались горячий пепел и куски горящего такелажа, пока высокородный опирался на расщепленный ствол и пытался отдышаться. Повсюду, дручии с окровавленными клинками гонялись за уцелевшими.

Вокруг него, по палубе, были разбросаны трупы. Мертвый копьеносец смотрел на Малуса пустыми глазами, а его красивое лицо исчертили потеки красного. Морской бриз трепал пряди бледных волос. "Насколько они похожи на нас", подумал дручии, "И насколько они глупее". Именно в этот момент, он понял, как они попадут за стены прибрежного городка.

— Милорд! — позвал Сайлар, пробиваясь к Малусу, стоящему у мачты. Его броня была покрыта запекшейся кровью, и во время короткой схватки он лишился арбалета, но его меч был покрыт кровью, — Льюнара говорит, что капитан мертв, и корабль наш. Что теперь?

— Возьми несколько моряков, и начинайте собирать тела, — велел Малус, — Нужно доставить их на "Мантикору".

Мгновение ему казалось, что юный рыцарь примется спорить, но тот отвернулся и подозвал ближайшую группу дручии. Малус внимательно рассмотрел трупы, выбирая наименее поврежденные. Корсары подхватили полдюжины тел и потащили на корабль.

Малус и Сайлар подхватили еще пару и заторопились следом. Вокруг них, прочие дручии мародерствовали на трупах ультуанцев, выискивая все мало-мальски ценное.

Когда Малус добрался до поручней, со стороны надстройки "Мантикоры" донесся звук рога. Среди корсаров на палубе горящего корабля прокатилась перекличка, но высокородный не обратил на них внимания.

— Тащи еще вот этого, а затем возвращайся, — сказал Малус Сайлару, затем повернулся, и побежал обратно сквозь едкий дым. Сайлар что-то прокричал ему вслед, но слова утонули в шуме.

Малус еще внимательнее осмотрел оставшиеся тела, надеясь найти помощников, или капитана. Глаза слезились от дыма, а все три мачты уже превратились в полыхающие факелы, и пламя перекидывалось на палубу. Он быстро осмотрел еще дюжину покойников, но ни один под его нужды не подходил. Затем, раздался треск и звук удара, когда центральная мачта обрушилась на палубу совсем рядом, и высокородный сообразил, что его время вышло.

Внезапно, он понял, что Сайлара нигде не видно. И корсаров тоже. Он остался единственным дручии на борту.

Подавив панику, он направился к борту, обходя колонны едкого дыма. Кашляя и ругаясь, он выбрался из трюма и увидел "Мантикору": она отошла от патрульного корабля уже на ярд, и с каждым мгновением отдалялась все больше. Кто-то приказал рубить канаты и горящий корабль дейфовал прочь!

— Мать Ночи! — завопил Малус. Он подумал о тяжелой броне, сжимающей его тело, и о жадных водах серого моря, ждущих внизу, но все же стиснул зубы и со всей возможной прытью понесся по палубе. В последний момент он подпрыгнул, бросив себя через провал… и тут же осознал, что не сможет преодолеть это расстояние.

Высокородный с лязганьем металла доспехов врезался в борт корабля, и одной из рук ухватился за край палубы. Ледяная вода окатила его по пояс, снизу. Он чувствовал, как сила уходит из его пальцев, и отчаянно зарычал… А затем, он почувствовал, что его ухватили за руку и тащат вверх.

Сайлар Кровошип вытащил Малуса на палубу, и опустил, прямо перед толпой взбудораженных корсаров. Слуга опустился на колени рядом с высокородным, — Ты не слышал рога? — поинтересовался он, — Я пытался сказать, тебе не возвращаться.

— Что, во имя Темной Матери, происходит? — прохрипел Малус.

— Еще один вражеский корабль, — ответил Сайлар, — К югу от нас, но быстро приближается. Должно быть, они заметили огонь на горизонте. Мастер Гул и Льюнара собираются уходить к Оскверненному Острову, чтобы попытаться оторваться от него в тумане.

Высокородный поднялся, и направился на надстройку палубы. Льюнара и Гул стояли возле кормовой мачты, рассматривая вражеское военное судно, уже различимое на горизонте. Это был большой корабль, который Малус уже видел, почти такой же большой, как "Мантикора", а может, и больше.

— Почему мы бежим? — прошипел он, — Мы же разбили один корабль сегодня?

Люнара бросила на Малуса раздраженный взгляд, — Ветер дует им в спину, у них большой экипаж, и возможно, больше аркбаллист, чем у нас. В бою у них будет слишком значительное преимущество. Нет, мы уйдем в туманы возле Окверненного Острова, и оторвемся от них. Туда они за нами не сунутся.

— Она права, — с убеждением сказал Гул, — Теперь-то ты видишь глупость своей затеи? Нам нужно убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше.

Малус задумчиво поглядывал на корабельного мастера, раздумывая, не был ли приказ обрубить абордажные канаты более продуманным, чем он считал. "Еще минута, и мне пришел бы конец". Он медленно кивнул.

— Верно, стряхнем их с нашего хвоста в тумане, — сказал он, — Но сегодня же ночью, направимся к побережью Ультуана.

При мысли об этом, даже Льюнара выглядела обеспокоенной, — Патрульный корабль поднимет тревогу на мили вокруг.

Малус кивнул, — Но они будут ожидать, что теперь мы попытаемся убраться отсюда подальше, не так ли? И они будут кружить возле западного побережья Оскверненного острова, чтобы перехватить нас, как только мы покажемся из тумана. А мы, изберем другой путь, и ударим там, где они меньше всего ожидают.

— Это же безумие! — взвился Гул, — Ты слишком много хочешь от моего корабля!

Малус шагнул ближе к Гулу, — Я бы, на твоем месте, подумал о том, каковы твои шансы против меня, мастер Гул. Ты можешь… просчитаться.

Хозяин корабля побледнел и отвел взгляд. За спиной Гула Малус заговорщически поглядел на Льюнару. Та кивнула, и высокородный расплылся в улыбке. Он выиграл.

Когда он развернулся, чтобы уйти, первая помощница спросила, — Что это у тебя на плече?

Малус остановился, — Откуда я знаю? У меня же нет глаз на затылке.

Льюнара шагнула к нему. Высокородный почувствовал резкий рывок и скрип металла. А затем, вспомнил выстрел, который в него угодил, когда он пробирался к центральной мачте патрульного судна.

Первая помощница что-то ему протягивала. Это была стрела, выпущенная из арбалета дручии.

— Похоже, нацепить все это железо, было не такой уж плохой идеей, — заметила она.

* * *

Одинокую луну заслоняли серебристые пряди облаков, расчерчивая каменистый пейзаж тенистыми полосами. Под деревьями, что росли вдоль прибрежной дороги, прятались налетчики-дручии. Их цель лежала впереди, за скалами.

Малус плотнее закутался в ультуанский шерстяной плащ. Команда отстирала с него, насколько смогла, следы крови, и они надеялись, что ночная темнота скроет все остальное. В правой руке он сжимал трофейное копье, а на левой руке, на ремне висел щит Морского Стража. Плащ скрывал дручиийский кольчужный хауберк, сходный с ультуанским доспехом. Серебристый шлем был великоват и все время норовил съехать ему на глаза. Он понадеялся, что белокурый скальп копейщика придаст его голове нужный объем, но это помогло не сильно.

В отряде налетчиков была почти сотня бойцов, то есть практически две трети выжившего экипажа "Мантикоры". Малусу пришлось оставить мастера Гула, Амалета и Шебила-навигатора на корабле с остатком команды. Если вероломный корабельщик и планирует его здесь бросить, то ему придется бросать заодно и большую часть команды. Высокородный надеялся, что этого будет достаточно, чтобы ублюдок подумал дважды.

Гул переправил отряд налетчиков на берег сразу после полуночи, высадив их в пяти милях к северу. Корабел собирался, после того, как вернутся лодки, увести "Мантикору" обратно в море, чтобы избежать обнаружения, а затем вернуться обратно, чтобы подобрать налетчиков и их добычу в двух милях южнее городка. По прикидкам Малуса, у них оставалось чуть меньше двух часов на то, чтобы нанести удар, и добраться до точки встречи.

Льюнара, Сайлар и еще четверо корсаров тоже сменили одежду на ультуанские плащи и доспехи. Остальные налетчики предпочли простые темные плащи и шлемы без украшений. В темноте, они вполне сойдут за Морских Стражей Лотерна, если никто не будет присматриваться. Малус повернулся к помощнице, — Остальные знают, что должны делать?

Сквозь прорезь помятого шлема было видно, как она нахмурилась, — Это не так уж и сложно, — ответила она, — Знаешь, им уже доводилось делать подобное.

— Отлично, — проворчал Малус, — Пошли.

Переодетые дручии выбрались на дорогу, и Льюнаре понадобилось несколько минут, чтобы выстроить "копьеносцев" правильным походным строем. Малус шагал рядом, пристроив свое копье на плече.

— Поверить не могу, что мы это делаем, — прошептала она.

— Я тоже, — ответил Малус.

— Между прочим, это была твоя идея!

Высокородный тихонько хихикнул, — Да, все верно. Я просто не был уверен, что доживу до этого.

Выбравшись из-под скалистого свода, дручии обнаружили, что находятся в северной оконечности неглубокого оврага, обрамленного темно-зелеными соснами. Дорога продолжалась еще примерно сотню ярдов, и упиралась в высокие ворота эльфийского города. Пока Малус осматривался, из-за облаков выглянула луна, и залила жемчужно-белым светом светлые камни высоких стен и высокие изящные строения.

С этими сияющими белыми стенами и сверкающими, как драгоценные камни, огнями, это место выглядело настолько прогнившим и безвкусным, что он едва сдерживал дрожь отвращения. Высокородный почти чуял слабость его обитателей, и жаждал предать здесь все пламени.

Через равные промежутки на стене были установлены пылающие бирюзовым огнем светильники, а между ними Малус заметил бродящие одинокие фигуры. Льюнара прошептала проклятье. — Они были предупреждены, — прошептала она, — Говорила я тебе!

— И чем это чревато для нас?

— Учитывая время суток, то около трети горожан будет на стенах и у ворот. А остальные будут спать где-то неподалеку, причем, в доспехах.

— Сколько воинов здесь может быть?

— В городке такого размера? — она пожала плечами, — Около, сотни.

— И все? — проворчал Малус, — Мы можем с ними справиться.

— Если попадем внутрь стен! — зашипела Льюнара.

— Ну, тогда, вам стоит быть весьма убедительными.

Нарочито устало склонив закрытые шлемами головы, они открыто двинулись по дороге. Подходя к воротам, Малус всей шкурой чувствовал взгляды стражей.

— Кто идет? — послышался тихий и холодный голос. Язык Ультуана был разнеженным братом друхира, но они не слишком сильно отличались, и Малус понимал, о чем спрашивает стражник.

— Патруль побережья с "Белого Льва", — в хриплом голосе Льюнары, отчетливо слышалась притворная усталость, — Капитан высадил нас на берег к северу отсюда, и отправил искать следы налетчиков-дручии. Вы видели что-нибудь подозрительное?

— Нет, — ответил стражник, — Говорите, вы с "Белого Льва"? Я не слышал о таком корабле.

— Наш обычный маршрут далеко отсюда, — не растерялась первая помощница, — Мы охотились на пиратов к западу от Оскверненного Острова и уже направлялись в Лотерн, когда получили сообщение, что в море видели рейдер, — Льюнара переступила с ноги на ногу, — Мы можем войти, брат мой? Нам хотелось бы дать отдых ногам и поесть. До рассвета, нам надо будет пройти еще пять лиг.

Стражник медлил с ответом. Малус уткнулся взглядом в плиты дороги и постарался выглядеть мертвецки усталым. Наконец, воин сообщил, — Хорошо. Проходите.

За воротами раздались неторопливые приказы, и послышался звук отодвигаемых тяжелых засовов, а по рядам налетчиков пробежала дрожь нетерпения. Высокородный тайком оглянулся на овраг, надеясь, что прочие налетчики следят за ними, и не будут мешкать.

Высокие ворота распахнулись. Малус пропустил Льюнару, и прошел следом за ней, крепко стискивая древко копья.

На каждых воротах было по паре воинов, сейчас отложивших копья, и открывавших проход. А за ними была площадь, где почти вдвое больше воинов разбили временный лагерь и занимались своим оружием.

Кровь Малуса застыла в жилах, — Благословенная Мать Ночи! — выдохнул он.

Один из воинов на ближайших воротах повернулся к нему и спросил, — Ты что-то сказал, брат?

Высокородный уставился на воина, лихорадочно пытаясь придумать отговорку, которая позволила бы им продержать ворота открытыми немного дольше, пока не подоспеет подкрепление, но с семью бойцами против сорока, он не мог представить, чтобы они продержались достаточно долго.

Малус бросился к Сайлару, как раз в тот миг, когда враг нанес удар. Молодой рыцарь отразил нацеленное в него копье, и обманным ударом раскроил нападающему лицо. Вперед выдвинулся другой эльфийский воин, и, сжимая копье двумя руками, нанес удар копьем в щель брони на левом плече Сайлара.

Малус зарычал, по локоть отсек копейщику руку, и отшвырнул его прочь в вихре вытекающей крови. Пока Сайлар вытаскивал копье, высокородный прикрывал его, отразив удар еще одного копья своим трофейным щитом.

Вражеский воин, торопясь принять участие в схватке, забыл про свой щит, и Малус заставил его пожалеть об этом. Его клинок скользнул под нижним краем хауберка копьеносца, и глубоко ушел в его внутренности.

Вокруг Малуса орали и вопили от боли. В бой вступало все больше солдат, и ему пришлось отступать под натиском копий. В проеме ворот лежали два убитых налетчика, а еще один истекал кровью из раны на груди. Троица копейщиков попыталась обойти Малуса справа, и он сообразил, что они идут к воротам. Отгородившись дубовой решеткой, они смогут отбросить дручии прочь.

Выругавшись, Малус уже хотел броситься на них, как ударом копья, его трофейный шлем сдвинули и перекрыли ему обзор. Завопив, он вскинул щит, предупреждая следующий удар, борясь с неудобным шлемом, и одновременно с этим, пытаясь вытащить из ножен меч. Левую ногу прошила острая боль, когда в его бедро вонзилось копье. Рассвирепевший и слепой, как крот, он отбил оружие краем щита. Затем, мощный удар в спину сбил его с ног, и раздался триумфальный рев, эхом зазвеневший в его ушах.

Падая, Малус накрылся щитом, а от удара оземь с него слетел шлем. Вокруг него земля задрожала от тяжелых шагов, и высокородный, испуганно оглядевшись, понял, что наконец-то подоспели остальные налетчики. Из ночной мглы выскакивали орущие корсары, и темной волной бросались на защитников, оттесняя их сквозь арку ворот обратно на площадь. Через мгновение битва откатилась прочь, когда уцелевшие копьеносцы отступили вглубь города.

Оказавшись в безопасности, Малус отбросил прочь щит, и принялся осматривать рану на ноге. Кровь уже пропитала одежду и капала наземь. Неподалеку остановился Сайлар, запихивавший пропитанную кровью ткань в дыру в доспехе. Увидев рану высокородного, молодой рыцарь оставил свое занятие, и подошел к Малусу, — Насколько все плохо? — спросил он.

— Понятия не имею, — скривился Малус, — Нога горит, но стоять я смогу.

— У вас продолжается кровотечение, милорд. Позвольте мне наложить повязку, — сказал Сайлар, и принялся отрывать полосы ткани от плаща мертвого копейщика.

К тому времени, когда Сайлар затянул последний узел на повязке, бой за город уже закончился. К воротам принеслась Льюнара, с окровавленным мечом, и лицом забрызганным алым, — А я-то гадала, куда вы двое подевались, — заметила она.

— Плевать на нас, — отрезал Малус, — Чем закончился бой?

— Город наш, — расплылась в улыбке первая помощница, — Гарнизон вырезан, и мы обшариваем дома в поисках пленных. Хотя, похоже, что детей и женщин отослали еще накануне. Возможно, их спрятали где-то в холмах. Впрочем, тут осталось немало разного добра, чтобы не возвращаться с пустыми руками.

Малус кивнул, а Сайлар помог ему подняться на ноги. Это была не абсолютная победа, но и не проигрыш, — Возьмите все, что приглянется, но будьте быстры. У нас мало времени.

Потребовался час, чтобы налетчики были готовы тронуться с места, вместе с тремя трофейными повозками, забитыми добычей, и колонной из тридцати рабов. Потери среди корсаров были настолько незначительны, что, не смотря на тревожность ситуации, выдвигаясь в южном направлении, корсары чувствовали себя победителями. Ругая свою раненную ногу, Малус сел в первую повозку. Он мог передвигаться сам, но не был способен выдерживать скорость, и успеть на рандеву вовремя. Чтобы заставить своих плененных родичей шевелиться быстрее, дручии давали им отведать плетей.

Они неслись по извилистой дороге, не сбавляя скорости, и молясь всем богам, чтобы им повезло. Едва миновал час волка, когда Льюнара скомандовала уходить с дороги, и двигаться к узкой полоске пляжа справа от них. Усталыми глазами Малус уставился в прибрежную темень. Если "Мантикора" там и была, то в ночи ее было совсем не видно.

Рабы опустошенно повалились на песок. Льюнара проорала следующую порцию приказов, и корсары принялись за работу, выставляя часовых и разгружая фургоны. Сайлар подошел к высокородному и оглядел темный горизонт, — Он же не оставил нас? — спросил молодой рыцарь, озвучивая страхи Малуса.

— Шансы Гула добраться до Клар Каронда с таким маленьким экипажем призрачны, — сказал Малус, — Даже мне это ясно. И все же, подумал он, это можно сделать. Хотел бы он вовлечь навигатора в налет, но вся команда возмутилась бы столь опрометчивому поступку.

— Они могли нарваться на еще один патрульный корабль, — предположил Сайлар, — Или попасть в бурю, и лишиться мачт.

— Мать Ночи! — зашипел Малус, — Ты что, всегда такой пессимист?

— Лучше сказать, что я привык к неудачам, — ответил молодой рыцарь.

— Еще хуже, — заявил Малус. Затем, он краем глаза уловил движение.

В поле зрения появилась первая из длинных лодок "Мантикоры". Гребцы отчаянно работали веслами. Среди корсаров пронесся радостный гомон, пока шипение Льюнары не призвало их к порядку.

За считанные минуты все четыре корсарские лодки были вытащены на берег, а в поле зрения возникла и сама "Мантикора", словно корабль-призрак, застыв в лунном свете в миле от пляжа. Оглядывая результаты рейда, вдоль цепочки пробежался Амалет.

— Сначала моряки и добыча, — предложил Малусу второй помощник, — Затем, остальная команда, и рабы. Тут он заметил пропитанную кровью повязку на ноге высокородного, — Ты отправишься с добычей?

"И выставить себя слабаком перед моими людьми?", подумал Малус. "Э, нет". Это могло лишь сподвигнуть тайного убийцу, нанятого Лурханом, к действию. Высокородный помотал головой, — Как можно скорее загрузите лодки, — велел он, — Я пойду со второй волной.

Второй помощник кивнул, — Как пожелаете, сир, — на его лице возникла едва заметная усмешка.

Прежде чем Малус смог ответить, Амалет развернулся и унесся к лодкам.

Они вдвое быстрее загрузили добычу на борт, и меньше чем через десять минут лодки пошли обратно к "Мантикоре", заполненные трофеями и третью выживших налетчиков. Однако для того, чтобы загрузить на борт весь их груз, потребуются часы.

Малус бросал обеспокоенные взгляды на восток, ожидая увидеть там первые признаки рассвета, — Чего они копаются? — шептал он.

Со стороны южной дороги наметилось какое-то движение. Один из часовых прибежал на пляж, и едва дыша отчитался Льюнаре. Помощница отослала корсара обратно, и с мрачным лицом поспешила к Малусу.

— Со стороны побережья быстро приближается колонна солдат, — сказала она, — Они похожи на Морскую Стражу.

— Во имя Темной Матери! — выругался Малус, — Как они так быстро сюда добрались?

Позади, Сайлар указал на море, — Вот как, — сказал юный рыцарь.

Это был тот самый военный корабль, преследовавший "Мантикору" в туманах Оскверненного Острова, и его белые паруса в лунном свете казались крыльями. Окрыленный жаждой мести, он стремительно нагонял дручиийского корсара. Охотники стали добычей.

— Лодки успеют за нами вернуться? — спросил Малус Льюнару.

— Не похоже, — ответила та мертвым голосом. Обернувшись к первой помощнице, Малус увидел, что она, не отрываясь, смотрит на далекую "Мантикору". Корсарское судно спешно поднимало лодки на борт. Гул бросал остальную часть отряда налетчиков на произвол судьбы.

За этот ужасный миг озарения, Малус понял, какую ловушку расставил на него Гул.

Корабельщик откладывал погрузку на корабль как можно дольше, чтобы увеличить шанс их обнаружения. Возможно, он, ранее, даже сделал так, чтобы корсаров обнаружили. Время работало теперь на него. Сейчас, в распоряжении Гула было достаточно добычи и моряков, чтобы вернуться домой и получить награду от Лурхана.

На лице обернувшейся Льюнары застыло мрачное выражение, — Морская Стража появится здесь в любой миг, — сказала она, — Что будем делать?

Малус выпрямился, и оценил ситуацию. Вокруг, на песке, пятьдесят корсаров окружали три десятка все реже сопротивляющихся рабов. Малуса замутило. Он покачал головой. Им оставалось только одно.

— Мы все умрем, — заявил высокородный.

* * *

Через десяток минут со стороны дороги, идущей от берега, послышались звон амуниции и быстрый топот ног, и на пляж вышла колонна Морской Стражи, с оружием наготове. От открывшегося им зрелища многие молодые воины содрогнулись от ужаса.

Раскинувшиеся под лунным светом белые пески почернели от крови. Повсюду валялись странно изломанные смертью тела в темных одеяниях. По всему полю недавней резни бродили и сидели забрызганные кровью фигуры в простых одеждах рыбаков, а у некоторых с рук еще свисали рабские кандалы. Вышагивая между мертвецами, многие сжимали обагренные кровью ножи.

Даже глава отряда, только появившись на берегу, был поражен жестокостью открывшегося зрелища. Стянув с головы свой украшенный крыльями шлем, он открыл побледневшее от шока лицо, — Прошу вас, помогите им, — велел он своим воинам, и, опустив оружие, копейщики принялись оказывать помощь выжившим.

Лейтенант боролся с волной отчаяния, пока обозревал кошмарную сцену. Ему на глаза попался еще один житель деревушки, который сидел, прислонившись к колесу фургона. Подойдя к сидящей на корточках фигуре, он с уважением преклонил рядом колено.

— Мы пришли так быстро, как только смогли, родич, — сказал лейтенант, — То, что вы здесь сделали… было очень храбрым поступком.

Тот вздохнул, — Я знаю, — ответил он мертвым голосом, — Но выбора у нас не было.

И прежде чем лейтенант смог ответить, Малус выдернул спрятанный в рукаве кинжал и всадил его в глаз опечаленному эльфу.

"Жители", как один, устремились на опешивших копейщиков, полосуя и нанося удары своими ножами. Позади, прочие корсары поднимались с окровавленного песка, и тоже атаковали эльфов с тыла. Истребление заняло считанные мгновения.

Льюнара стянула и отбросила прочь тунику поселянки, накинутую прямо поверх брони. Тяжело дыша, она обернулась к Малусу, — Владыка Резни был с нами сегодня, — прохрипела она, — Но что теперь?

Высокородный тяжело поднялся на ноги, и избавился от своей маскировки, — Еще не все потеряно, — он указал на море, — "Мантикора" оказалась не столь шустра, как надеялся мастер Гул.

Скованная подъемом возвратившихся лодок, и недостатком оставшегося на борту экипажа, она была быстро настигнута эльфийским военным судном, и сцепилась с ним в жестокой абордажной схватке.

— Морская Стража, должно быть, высадилась на берег в нескольких милях южнее, — рассуждал Малус, — Там, на пляже, должны были остаться их лодки. Если мы успеем добраться до них, то спасем и "Мантикору", и сами выберемся из этого капкана.

Подумав, Льюнара кивнула, — Мы загрузим все в повозки, и если понадобится, загоним лошадей насмерть, — сказала она со злобной усмешкой, и, развернувшись к корсарам, принялась раздавать приказы.

Пока рейдеры рассаживались по повозкам, Малус бросил последний взгляд на залитую кровью картину. Он понимал, что убийство рабов было единственным выходом, но потеря все еще грызла его изнутри.

— Они стоили серебром, по весу, — прошептал он, качая головой, — Я, наверное, никогда больше не увижу такого богатства.

* * *

Покачиваясь на волнах Моря Злобы, "Мантикора" покрывала последние лиги по пути в порт. Обратный путь выдался долгим; рейдеру крепко досталось от горящих местью эльфов, и к тому времени, когда Малус и его отряд пробрались на палубу вражеского корабля, из воинов Гула погиб каждый десятый. Но вражеский капитан был уверен, что его войска, высадившиеся на берег, расправились с угодившими там в ловушку налетчиками, и не ожидал удара в спину. Когда он осознал свою ошибку, было уже поздно, и вскоре все было кончено.

Малус приказал поджечь корабль, увести "Мантикору" прочь, и вознаградил экипаж добычей из ультуанской деревушки, чем окончательно вырвал лояльность экипажа у Хэтана Гула.

Когда схватка завершилась, мастер Гул валялся у Малуса в ногах. Его извинения были объемны, а мольбы о пощаде почти искренни. Высокородный предоставил мерзавцу возможность познать все глубины сожаления, ежедневно отрезая от его тела по небольшому кусочку. Когда проходя мимо башен Каронд Кара, Малус скормил мастера корабля морским ведьмам, Гул был еще жив.

Стоя на палубе потрепанного корабля, Малус сунул руку в поясной кошель. Его пальцы сомкнулись на пригоршне угловатых предметов, и он вытащил их на свет.

— И эта горстка, и есть все то золото, которое я добыл, — сказал он, демонстрируя Сайлару и Льюнаре пригоршню зубов Гула.

Молодой рыцарь только покачал головой, и вновь вернулся к обозреванию гавани Кар Каронда, до которой оставалось всего несколько миль. А Льюнара хихикнула.

— Расплавь их, и отлей из них игральную кость, — предложила она.

— Возможно, я так и поступлю, — прошептал высокородный.

— Что будем делать, когда прибудем в порт? — спросил Сайлар, — Мы вернулись на целых три месяца раньше, а тебе нечего предъявить после похода.

Высокородный пожал плечами, — Я мог бы притащить с собой Теклиса за волосы, но это бы ничего не изменило. Вернусь в Хаг Грэф и снова начну играть в домах плоти. И кто знает, что будет потом? Может, я вовсе примусь разводить науглиров, — он задумчиво посмотрел на Сайлара, — Я недооценил тебя, Сайлар. Может быть, ты и нищий рыцарь, и слишком гордый, даже в ущерб себе, но мне ты служил хорошо. Если пожелаешь, я здесь и сейчас освобожу тебя от твоей клятвы. Тебе нет нужды составлять мне компанию в гадючнике Хага.

— И потерять возможность увидеть, как перекосит лицо твоего папаши? — хихикнул Сайлар, — Нет, милорд. Я остаюсь с тобой.

Малус кивнул, затем обернулся к Льюнаре, — Ты же, напротив, никогда не клялась мне ни в чем. Гул мертв, а Амалета убили во время боя в Ультуане. По закону, "Мантикора" теперь твоя.

— Верно, — ответила первая помощница, — Но с плаванием по морям я покончила раз и навсегда. Если ты все еще не передумал принять меня в свою свиту, то я принесу тебе клятву, — она улыбнулась, — Но за свои услуги я ожидаю достойной награды.

— Ты можешь получить даже больше, чем рассчитываешь, — сардонично сказал высокородный.

— Кстати о расчетах, — вмешался Сайлар, — Еще невыяснен вопрос, кто стрелял в тебя на борту того корабля возле Оскверненного Острова.

Малус немного подумал, — Ах, да. Тайный убийца Лурхана. Это был Амалет. Незадолго до битвы, я видел его с арбалетом.

— Верно, это был он, — добавила Льюнара, — Я заплатила парочке корсаров, чтобы они тайно проследили за ним во время битвы, — ее лицо стало жестким, — Хотя, не предполагалось, что они позволят ему в тебя стрелять, без моего разрешения.

— Твоего разрешения? — вытаращил глаза высокородный, — Ты все это время знала, что Амалет был убийцей Лурхана?

— Конечно. И я сохранила ему жизнь на случай твоего собственного предательства, — ответила Льюнара, — Ты что, вообразил, что я поверю тебе на слово?

На мгновение, Малус лишился дара речи, раздираемый убийственной яростью и невольным уважением.

Сайлар прислонился к поручню, и, смотря на морскую гладь, тихонько хихикнул.

— Мы станем твоей смертью, — сказал молодой рыцарь.

Дэн Абнетт, Майк Ли Проклятие демона (не переведено)

Не переведено.

Дэн Абнетт, Майк Ли Кровавая буря (не переведено)

Не переведено.

Дэн Абнетт, Майк Ли Жнец душ (не переведено)

Не переведено.

Дэн Абнетт, Майк Ли Клинок варпа (не переведено)

Не переведено.

Дэн Абнетт, Майк Ли Владыка погибели (не переведено)

Не переведено.

К.Л. Вернер Идущий в крови (не переведено)

Не переведено.

Аарон Розенберг Врата Демона (не переведено)

День Демона

Не переведено.

Ночь Демона

Не переведено.

Час Демона

Не переведено.

Гномы (не переведено)

Гэв Торп Завистник

Не переведено.

Ник Кайм Клятвопреступник

Не переведено.

Ник Кайм Хранитель чести

Не переведено.

Гэв Торп Честь рода

Не переведено.

Грэм Макнилл Эльфы

Стражи Леса

Пролог Время Зверя

Я разорву твою плоть и перекушу кости,

Я уничтожу твой народ и сожгу его дома.

Ты насмехаешься над моей яростью,

И эти колкости душат меня, как прутья

Клетки.

Пусть незваные гости ужасаются,

Думая о моем народе,

Пусть никогда они не забудут,

Что такое страх.

Забившись в глубокую пещеру, зверь спал. Ему снилась кровь, — кровь и война, гибель цивилизаций и целые народы, стертые с лица земли сынами Хаоса. В его снах бушевали пожары, наступал Исход Времени, рушился порядок, а на смену ему приходила абсолютная власть Темных богов.

Огромный косматый зверь подергивался во сне. Его раздвоенные копыта, ударив по камню, разнесли тот на мелкие осколки, словно это был не камень, а глина. Голову зверя венчали длинные изогнутые рога, под страшной, обтянутой пятнистой кожей маской злобно сверкали два бычьих глаза. В жесткую щетину, покрывающую хребет, была вплетена связка черепов, — они все еще открывали и закрывали рты в немом крике боли и страдания.

В огромном кулаке монстр сжимал кривой посох, который, казалось, шевелился сам по себе, словно дерево срослось с живой плотью. Пол пещеры был испещрен странными линиями и рисунками, причудливым образом сплетавшимися, наслаивавшимися один на другой.

Из ноздрей зверя валил зловонный пар, клубами поднимаясь вверх. Влажные стены пещеры поблескивали, в ее глубине плясали образы войны и смерти — отражения мыслей косматого зверя, который спал, пуская из раскрытой пасти тягучие слюни.

Люди прозвали его Призраком, на языке эльфов его имя звучало как Сьянатэр, гномы называли его Гор-Дунн.

В глазах зверя бушевал огонь войны; он чуял приближение своих детей — истинных наследников мира. От них исходило дыхание Хаоса, в них горело желание меняться, мутировать, ибо они были избраны богами. Их было трое, самых сильных и могущественных, свирепых и гордых. Они пришли к этой ледяной и сырой пещере, дабы получить благословение своих богов. Боги должны были подтвердить их право вести за собой орды зверолюдей.

Слезящимися глазами зверь взглянул на вход в пещеру. Слабое осеннее солнце освещало трех просителей, трех монстров, стоявших перед ним. Зверь увидел, что они высокие и мощные, что под их темным густым мехом играют литые мышцы, — это были настоящие предводители. У каждого из них было свое мощное оружие: тяжелый железный топор или толстая дубина с шипами; впрочем, они могли сражаться и так — рогами, зубами и когтями. Один стоял на крепких козлиных ногах; его голову венчали широкие, покрытые бронзой ветвистые рога, спину украшала густая ярко-рыжая грива. Другой притоптывал подкованными железом копытами; его тело заканчивалось лошадиным крупом, хотя вместо шкуры его покрывала бронзовая чешуя; на позвоночнике монстра росли острые шипы; помимо обычных передних лап у него было еще две — под мышками.

Но самым огромным из трех был монстр с бычьей головой и темной, в кровавых пятнах, шерстью; его шкура была покрыта многочисленными шрамами и рубцами — это был опытный, закаленный воин. На его груди висели толстые цепи с крючьями на конце, плечи прикрывали железные пластины с шипами, грубо сколоченные из нагрудных доспехов тех, кого он убил. Оружием монстру служил огромный двуручный топор со ржавыми лезвиями, излучающий внутренний магический свет.

Сидящий в пещере зверь издал низкий протяжный рев, и трое просителей шагнули в пещеру. Двигались они неуверенно, то и дело останавливались и все же шли вперед, стараясь не выказывать слабости, ибо слабость означала немедленную смерть.

Призрак почувствовал, как в его тело входит дыхание богов, наполняя его силой и мощью, и начал жадно втягивать в себя туманное колеблющееся облако, вобравшее всю силу черной магии севера. Наполнив чудовище изнутри, облако выползло наружу и стало обволакивать трех просителей.

В следующую секунду монстр с бронзовыми рогами дико взревел иповалился на землю, рыча от боли и размахивая лапами, в то время как его тело медленно превращалось в жидкое месиво. Два других монстра равнодушно отошли в сторону, дожидаясь, когда дар Призрака сделает свое дело, смиренно вверив свою судьбу чарам волшебного облака.

Густой туман накрыл двух оставшихся в живых, и Призрак почуял, чего они хотят, — войны, побед и превращения. Кентавр встал на дыбы — и шипы на его теле начали превращаться в извивающиеся щупальца с мощными клешнями. Издав пронзительный вопль, монстр рванулся к Призраку, но добраться до него не успел — бычьеголовый одним ударом отшвырнул кентавра в сторону и вонзил ему в брюхо топор. Из раны хлынула черная кровь, и бычьеголовый издал довольный рев, когда по его пятнистой шкуре потекли черные горячие струйки.

Плоть бычьеголового начала темнеть, приобретая бронзовый оттенок шкуры убитого, дыхание стало горячим, как жар из печи. Монстр издал низкий, глухой рев, от которого содрогнулись стены пещеры, а Призрак лишь молча кивнул, наблюдая, как медленно тает волшебное черное облако.

Бычьеголовый довольно фыркнул. Теперь его шкура стала темной и покрылась чешуей, на рогатой голове остались шрамы и ссадины, но в горящих разноцветных глазах светились сила и решимость. Подняв топор, бычьеголовый отсалютовал косматому обитателю пещеры, затем сорвал с себя цепь и, подцепив на крюк вопящего от боли, но еще живого кентавра, поволок его из пещеры.

Он ушел не оглядываясь, волоча на толстой цепи растерзанное, визжащее и ревущее тело. Его мысли прояснились, когда он отошел от мрачной пещеры подальше, однако дыхание все еще было ледяным.

Выйдя на холодный и ясный свет осеннего дня, бычьеголовый зажмурился и тихо заворчал от удовольствия — перед ним стояла его армия. Сотни звероподобных монстров ожидали возвращения своего Предводителя — ревели минотавры, рычали зверолюди, топали кентавры и все те существа, что познали милость Темных богов, полностью лишивших этих тварей сходства с животными.

Войско было огромно, но Предводитель знал, что многим из его воинов не суждено пережить зиму: они слишком оголодали и ослабли, чтобы охотиться на тех, кем бы они могли насытиться. Крысоподобные твари, обитающие на вершинах гор, вытеснили их с мест охоты, и зверолюди, которым пришлось спуститься на равнину, подошли к северным границам Бретонии.

Звероподобные монстры оплакивали свою печальную участь, но Предводитель знал, что так нужно, ибо на то воля богов.

Пришло время монстров: они должны захватить земли людей и наконец-то утолить свой голод.

Предводитель протащил перед воинами тушу кентавра, показывая, что отныне он — избранник богов, и монстры ответили ему восторженным воем, криками, ревом. Окружив Предводителя, твари вопили и ревели от радости, прославляя милость Темных богов.

Вдалеке виднелся густой лес, кроны которого играли коричневым, изумрудным и золотым, протянувшийся вдоль подножия высоких серых скал.

Всей своей новой плотью ощущал бычьеголовый тяжкий для себя запах земной магии, исходившей от лесной чащи, чувствовал неведомую силу, рождающуюся в ней с приближением зимы.

Предводитель поднял над головой топор и повел войско к лесу.

Книга первая Гаснущий огонь осени

Зверолюди, дети Хаоса и Долгой Ночи, — наши заклятые враги. Они сражаются с нами за право жить в лесах и всегда заявляли и будут заявлять, что Лоренский лес принадлежит им. Они наши враги, дитя мое. Помни об этом и всегда держи наготове свой лук.

Глава первая

Леофрик чувствовал, как напряжены его воины. Стояло ясное и холодное осеннее утро. Люди ехали в молчании, лишь изредка тихо переговариваясь. Он и сам не мог избавиться от дурных предчувствий, хоть и старался делать вид, что все прекрасно. Нельзя показывать подчиненным, что ты встревожен: это может привести к волнению и даже панике.

Приближалась зима. Дни стали холоднее, листья на деревьях, что изредка попадались им на пути, совсем пожелтели. Чем дальше на восток герцогства Кенелль продвигался вооруженный отряд Леофрика, тем чаще попадались снежные наносы, а утром дорога покрывалась тонкой коркой льда, становясь совсем белой и твердой.

Тридцать опасливо поглядывающих по сторонам вооруженных крестьян ехали за ним; их желтые плащи ярко выделялись на фоне безжизненной местности. С южных гор, словно закутанных в белоснежные шали, налетали порывы ледяного ветра, и, несмотря на теплое белье и меховую куртку, которую он надел под великолепные доспехи, Леофрик чувствовал, что холод начинает пробирать его до костей.

— Далеко еще до леса? — раздался рядом женский голос.

Леофрик придержал крупного серого мерина и, повернувшись в седле, улыбнулся Элен, своей жене, ехавшей на прекрасной гнедой кобыле. На молодой женщине было длинное платье из красного бархата и тяжелая накидка, сшитая из шкуры медведя, когда-то добытого Леофриком. Тогда ему удалось прикончить зверя одним точным ударом пики. По плечам Элен рассыпалась белокурые волосы; она улыбалась, но Леофрик видел, что ей страшно, — на переносице у нее залегла неглубокая морщинка.

— Уже недалеко, дорогая, — ответил он, подняв забрало. — Наверное, еще одна миля или чуть больше.

Элен кивнула и передернула плечами.

— Тебе холодно? — спросил Леофрик и, подъехав к ней, сбросил со своих украшенных резьбой серебряных наплечников длинный волчий плащ.

— Нет, не надо, — ответила она. — Мне не холодно. Это… я думаю, ты сам понимаешь.

Леофрик кивнул. Он тоже не мог избавиться от какого-то неясного, смутного ощущения, что за ними наблюдают тысячи глаз. Опытный воин, он всегда доверял своей интуиции; вот и сейчас он отчаянно боролся с желанием выхватить из ножен висевший на поясе меч с обоюдоострым клинком.

— Не беспокойся, — сказал Леофрик, хлопнув рукой по привязанному к седлу холщовому мешку. — Скоро мы доберемся до магического камня, а от него до замка всего несколько часов пути, и мы наконец-то увидим сына. Я велю Мексену приготовить тебе горячую ванну, потом мы устроимся возле растопленного камина и отлично поужинаем жареной олениной, а потом все втроем завалимся спать.

— Звучит прекрасно, — заметила Элен. — Надеюсь, наш маленький Верен не доставил хлопот старику Мексену. Ты же знаешь, как он себя ведет, когда нас нет.

— Ну, если он плохо себя вел, то пожалеет об этом, — сказал Леофрик, вспомнив, как наказывал его в детстве строгий наставник. — Узнает, как нарушать дисциплину.

— Ему ведь всего три года, Леофрик.

— Мальчик любого возраста обязан чтить и соблюдать законы рыцарей Бретонии, — твердо сказал Леофрик.

Привстав на стременах, Элен поцеловала мужа в щеку и сказала:

— Ты великолепен, когда делаешь вид, что сердишься.

Леофрик Каррар был высокий, хорошо сложенный мужчина с крепкими мускулами закаленного в боях воина, привыкшего носить тяжелые доспехи и отлично владеющего острой пикой. Это был настоящий рыцарь Бретонии — уверенный в себе, смелый и благородный. Темные усы и небольшая треугольная бородка были единственной данью его самолюбию, а ясные зеленые глаза сверкали, словно изумруды, на точеном лице, уже носившем следы двадцати пяти прожитых лет.

Один из всадников — широкоплечий, приземистый крестьянин — остановил коня и спрыгнул прямо в жидкую грязь. На нем был желтый плащ, накинутый на прочные кожаные доспехи, и остроконечный шлем с забралом; в руках он держал длинное копье с железным наконечником. Рядом с ним остановился еще один воин — мальчишка-подросток лет тринадцати, державший в руке длинный шест с привязанным к нему стягом. На трепетавшем от ветра полотнище был изображен вставший на дыбы алый единорог, а над ним — украшенная драгоценными камнями корона. Это был фамильный герб Леофрика Каррара, полноправного хозяина здешних мест.

— Мой господин… — начал старший воин, почтительно прикоснувшись рукой к краю своего шлема.

— В чем дело, Бодель? — спросил Леофрик.

— Простите меня, господин, но нам лучше здесь не задерживаться, — ответил Бодель, командир вооруженного отряда, который сопровождал Леофрика. — Лучше бы нам убраться отсюда подальше. В это время года нельзя приближаться к лесному царству.

— Если слушать тебя, Бодель, то к лесному царству вообще не следует приближаться, — усмехнулся Леофрик.

— Нет-нет, мой господин, я этого не говорил, — сказал Бодель и посмотрел на восток. — Но от Лоренского леса лучше держаться подальше.

— Не произноси этого слова, Бодель! — воскликнула Элен. — Говорят, лесной народ слышит, когда смертные поминают их землю, а наша манера выговаривать ее название приводит их в содрогание.

— Простите, простите, госпожа, — начал извиняться Бодель. — Я не хотел их обидеть.

— Но ты прав, Бодель, — сказал Леофрик, взглянув вверх, на серое безжизненное небо. — Нужно ехать быстрее, чтобы покончить с нашим делом еще засветло. Из Каркассона пришла весть, что в их земли вторглась армия зверолюдей, — эти твари уже повсюду.

— Господин мой, — презрительно усмехнулся Бодель, — в Каркассоне живут одни трусы, которые боятся собственной тени!

— Верно, — заметил Леофрик, — но теперь мне кажется, что они беспокоятся не напрасно. То же самое мне сообщили Антельм и Райнор, а они далеко не трусы.

— Значит, нам действительно нужно торопиться.

Леофрик кивнул.

— Мне тоже не хочется, — сказал он, — задерживаться у этого леса даже на одну чертову секунду.

— Тише, Леофрик! — укоризненно воскликнула Элен. — Не надо так говорить.

— Прости, любовь моя. Я, конечно, выразился довольно грубо, но понимаешь…

— Да, — сказала Элен, положив руку на его железную перчатку. — Я понимаю.

Погладив жену по руке, Леофрик заставил себя улыбнуться, а затем опустил забрало и пришпорил лошадь.

— Вперед! — крикнул он и повел отряд к Лоренскому лесу.

Всадников окутал густой туман. Стало очень тихо, лес заглушал все звуки; казалось, за Леофриком скачут не воины, а бесплотные духи. Дорога, по которой они ехали, превратилась в узкую и грязную тропу, едва различимую на фоне земли, по которой никто не ездил и за которой никто никогда не ухаживал.

Бретония располагалась на прекрасных землях, богатых и плодородных. Здесь повсюду встречались деревни и бескрайние зеленые поля. В отличие от лесистых районов Империи к северу от Серых гор, где господствовали алхимия, астрология и инженерия, в Бретонии в основном придерживались древних законов рыцарства. Ее возлюбленный король Львиное Сердце следовал рыцарскому кодексу, принятому еще королем Людовиком более тысячи лет назад. Теперь этот древний манускрипт был спрятан в часовне города Бастонн и находился под надежной охраной святых братьев.

Свято соблюдая законы воинской чести, рыцари Бретонии защищали свою честь и владения своего короля. Быть бретонским рыцарем означало быть искусным воином с гордой осанкой и добрым сердцем, образцом и воплощением истинного благородства.

И сейчас Леофрик машинально положил руку в железной перчатке на рукоять меча, завидев вдали темную полоску с вкраплениями всех оттенков золотого и зеленого.

Лоренский лес…

Веками он жил в снах и ночных кошмарах бретонцев. Даже находясь от него на большом расстоянии, Леофрик чувствовал силу, исходившую от темной чащи, — невидимую, сонную, но непреодолимую энергию, которая расползалась по окрестным землям, словно корни могучего дерева. На краю леса, как часовые, застыли огромные дубы, широко раскинув мощные ветви, покрытые зеленой и оранжевой листвой.

Над пустошью, где пролегала узкая тропа, стлался холодный туман; ноги лошадей путались в густой траве и низких кустарниках, животные осторожно обходили замерзшие лужи и припорошенные снегом кучи земли. У обочины тропы то и дело попадались то ржавый меч, то наконечник копья, то стрела, торчавшая из побелевших от времени костей.

За свою жизнь Леофрик ни разу не нарушил семейной традиции, постоянно участвуя в сражениях, и все же при виде следов древней битвы он почувствовал волнение, словно здесь все еще бродили призраки погибших воинов.

— Я его не таким себе представляла, — неожиданно громко прозвучал голос Элен.

— Ты имеешь в виду лес?

— Да… это… не знаю, мне казалось, что здесь все будет иначе. Когда ты мне про него рассказывал, я представляла себе что-то более… неестественное.

— И это действительно так, дорогая, — сказал Леофрик, — в этом месте нет ничего естественного.

— В любом случае мне здесь не нравится, — сказала Элен, плотнее заворачиваясь в накидку. — Здесь пахнет смертью.

— Да, — кивнул Леофрик, — это царство мрака.

— А это что такое? — спросила Элен, показывая на кучи земли и камней.

— Говорят, что это могильники, которые возвели еще первые племена людей, пришедших в эти места, — ответил Бодель, ехавший подле Элен.

— Правда? — спросила Элен, не обратив внимания на укоризненный взгляд Леофрика. — А что еще говорят?

— Ну… — продолжал Бодель, который сел на любимого конька. — Мой старикан рассказывал, что однажды, в древние времена, один колдун поднял из земли мертвецов и повел их за собой, чтобы уничтожить Лоренский лес.

— Я знаю эту историю, — сказала Элен. — Его армия вошла в лес, и больше ее никто не видел. А тебе известно, что с ними произошло?

— Лес, госпожа, — театральным шепотом произнес Бодель. — Мой старикан говорил, что лес ожил и сам погубил армию ходячих скелетов.

— Перестань, Бодель! — резко оборвал его Леофрик. — Не забивай голову моей жены всякой чепухой. Если такой колдун и существовал, лесные эльфы наверняка его убили. На это они мастера: убивать и тащить все, что им не принадлежит!

— Простите, мой господин, — смиренно сказал Бодель.

— Не надо, муж мой, это всего лишь сказка, — взмолилась Элен.

Леофрик остановил лошадь и повернулся лицом к жене.

— Элен, — произнес он серьезно, — я люблю тебя всем сердцем, но ты из Лионесса, а не из Кенелля, не забывай об этом.

— А при чем здесь это?

— Притом, что ты выросла вдалеке от волшебного леса, тебе не приходилось проверять по ночам все засовы в доме, чтобы эльфы не утащили твоих детей. Ты не сидела по нескольку дней за запертыми дверями и ставнями, когда в небе грохотал гром и резвились дикие небесные охотники, убивая всех на своем пути. Поверь мне, здесь нам не будут рады.

Элен открыла было рот, чтобы пошутить и по этому поводу, но, уловив на лице мужа знакомое выражение, поняла, что лучше промолчать. Она лишь заметила:

— Я думаю, следует прекратить эти разговоры.

Леофрик кивнул и пришпорил лошадь. Через час, когда отряд подъехал к лесу, туман рассеялся, и Леофрик увидел знакомый камень. Он лежал на небольшой, поросшей цветами и травой насыпи; его гладкая серая поверхность была исписана какими-то знаками и завитушками, значения которых Леофрик не понимал, но которые пугали его до дрожи в коленях.

Он взглянул направо, затем налево: вдоль кромки леса на равном расстоянии друг от друга лежали такие же камни, скрывающиеся в густом тумане, рассеять который, казалось, не могло даже солнце.

Рыцарь направил коня в небольшую лощину, окруженную невысокими скалами и кустарником. На дне лощины поблескивало маленькое замерзшее озерцо. Камень остался позади; из тумана проглядывала только его верхушка, остальную часть скрыли неровности почвы.

— Отряд, стой! — крикнул Леофрик воинам, когда спустился в лощину и, натянув поводья, остановил коня, затем, перебросив ногу через великолепное, цвета красного дерева кожаное седло, спрыгнул на землю.

За время поездки подложенный под седло желто-красный чепрак, отороченный бахромой, покрылся грязью, но что тут поделаешь? Конь Леофрика, Ташен, был великолепен — семнадцать ладоней в холке, широкогрудый и мощный, он с легкостью выдерживал тяжесть хозяина в полном боевом облачении. Сам король Львиное Сердце подарил его Леофрику после того, как тот спас ему жизнь во время одной вылазки против князя демонов в Миденхейме…

Леофрик постарался отбросить от себя тяжкие воспоминания — то были страшные дни; они защищали великий северный город Империи от армии рыцаря-изменника по имени Архаон.

Леофрик бросил поводья своему оруженосцу. Его имени он не помнил, да и не хотел помнить, после того как его верный оруженосец Лодер умер, крича от боли и судорожно сжимая торчавшее из живота копье зверочеловека.

Солдаты спешились и, разнуздав лошадей, окружили своего господина. По сравнению с его великолепным боевым конем их лошади были простыми деревенскими клячами без богато украшенной сбруи и эмблем, но простолюдинам запрещалось иметь все это.

Леофрик подошел к жене, сидевшей на прекрасной лошади: холеной, с гладкой и блестящей шерстью. Протянув жене руку, он помог ей выбраться из седла и улыбнулся, когда она старательно подобрала подол, чтобы не измазать его в осенней грязи.

— Я говорил тебе, что платье испачкается, — мягко заметил он.

— А я тебе говорила, что меня это не волнует, — с улыбкой ответила она. — И вообще, это платье мне надоело. Дамы говорят, что красное уже вышло из моды, и к следующему сезону ты должен купить мне что-нибудь лавандовое.

— Ах вот что говорят твои дамы? — сказал Леофрик. — Ну что ж, значит, в следующем сезоне крестьянам придется как следует потрудиться.

— Конечно придется, — с улыбкой отозвалась Элен, и оба рассмеялись, не обращая внимания на страдальческие взгляды солдат, слышавших этот разговор.

Сняв со своего седла мешок, Леофрик принялся отдавать команды воинам, указывая в сторону озерца. Люди взяли копья и начали проламывать тонкий лед, чтобы напоить лошадей.

Первыми, разумеется, напоили господских лошадей — коней Леофрика и Элен. Рыцарь из Кенелля отправился к дальнему концу озерца, куда его оруженосец, пыхтя и отдуваясь, потащил тяжелый золоченый ларец, сняв его с вьючной лошади.

— Поставь сюда, — сказал Леофрик, указывая на плоский камень, и вытащил свое оружие — великолепный меч, длинный, как копье, с клинком шириной в три пальца.

Невероятно прочный, этот меч весил гораздо меньше, чем деревянные мечи крестьян, и самые крепкие доспехи рубил, словно масло. Его клинок, сделанный из серебристой стали, сверкал так, как будто вобрал в себя солнечный свет. Когда-то, много веков назад, к этому мечу прикоснулась сама Владычица Озера. С тех пор он стал фамильной реликвией рода Карраров и передавался по наследству, переходя от отца к сыну. Леофрик знал, что носить это благословенное оружие — большая честь, а потому собирался со временем передать его Берену, своему сыну и наследнику.

Оруженосец бережно поставил ларец перед хозяином. Ларец был деревянный, на его изготовление пошли деревца Шалонского леса. На его резной крышке изображались сцены из жизни героического рыцаря Жиля де Бретона, легендарного основателя герцогства Бретония.

Помимо сцен сражений мастер украсил ларец серебряной инкрустацией с изображением Владычицы Озера, богини бретонцев; инкрустацию обрамляло золотое плетение. Леофрик опустился перед ларцом на колени — оруженосец благоговейно закрыл глаза — и осторожно откинул крышку.

Внутри ларец был покрыт причудливой росписью — тут было и волшебное озеро, и прекрасная дама, поднимающаяся из его глубин. Внутри на подушке из роскошного красного бархата лежали отломанный эфес меча и старый полинявший кусок ткани с потрепанными краями.

Леофрик мысленно вызывал образ Владычицы Озера, ибо перед ним находились священные реликвии: волшебный флаг, кусочек блестящей ткани, предположительно оторванный его прадедом от кафтана одного лесного эльфа, тайком забравшегося в Каррарский замок, а также эфес фамильного меча Карраров, которым срубили голову вождю орков по имени Скаргор.

Леофрик бережно прикоснулся к реликвиям и стал молиться Владычице Озера: «Святая Владычица, благослови меня, твоего ничтожного раба, дай мне силу противостоять тем, кто не признает мудрости и красоты твоего священного света. Ты, чья милость не оставляла меня никогда, даруй покой земле, которую я защищаю твоим именем…»

Пока Леофрик возносил молитвы Владычице Озера, Элен сидела на берегу на камне, подобрав юбки и кутаясь в меховую накидку, чтобы хоть как-то согреться. Ей было зябко, и не потому, что приближалась зима, — холод обжигал ее изнутри. Повернув голову, она увидела тихо покачивающиеся верхушки деревьев и магический камень, указывающий на то, что здесь начинаются владения эльфов — Лоренский лес.

Удивительно, что деревья не растут дальше гряды этих странных камней-указателей. От нечего делать Элен принялась обдумывать эту загадку, но сразу отбросила эти мысли, когда к ней подошел Бодель, держа в руках оловянное блюдо, на котором горкой лежали кусочки холодной говядины, яблоки и кусок острого сыра.

— Желаете откушать, госпожа?

— Нет, спасибо, Бодель, — ответила она. — Мне что-то не хочется.

— И все же советую вам подкрепиться. До замка еще несколько часов пути. Отведайте сыра и мяса, и усталость станет чуть меньше.

— Ну хорошо, Бодель, — ответила она и взяла блюдо.

Бодель хотел было уйти, но Элен, взглянув на молящегося мужа, попросила:

— Побудь со мной, Бодель. Мне хочется поговорить.

— Хорошо, госпожа, — ответил он и присел рядом на камень, не выпуская из рук копья.

— Бодель, тебе не кажется, что за последнее время Леофрик как-то изменился?

— Простите, госпожа, я вас не понимаю, — осторожно ответил Бодель.

— Ты все понимаешь, — сказала Элен. — С тех пор как он вернулся из Империи, после битв с северными племенами, он стал каким-то другим. Ты же был с ним, Бодель! Неужели ты не заметил, что он изменился… вернувшись с войны?

— На войне человек меняется, госпожа.

— Я знаю это, Бодель. Я не молочница из Брионна. Он и раньше уезжал на войну, но еще ни разу не возвращался таким.

— Каким?

— Отчужденным и молчаливым. Он ни за что не хочет мне рассказать, что там произошло.

Бодель перевел взгляд на коленопреклоненного Леофрика и вздохнул:

— Мне не положено, госпожа, рассказывать о том, что считает нужным скрыть мой господин и хозяин.

— Верно, но я разрешаю тебе, Бодель.

— Благодарю вас, госпожа, и все же… не могу.

Увидев, что слуга настроен решительно, Элен кивнула и сказала:

— Ну хорошо, Бодель, я вижу, ты преданный слуга.

— Благодарю вас, госпожа.

— Если не хочешь рассказать о том, что случилось на войне, то расскажи хотя бы о Миденхейме. Похоже, это замечательное место.

— Да, — кивнул Бодель, — это прекрасный город. Вы, госпожа, таких еще не видели. Он расположен на вершине огромной горы, которая называется Ульриксберг. Она очень высокая, гораздо выше маяка у нас в Лангюле. Если смотреть на город снизу, он кажется совершенно неприступным. Но у северных племен есть свои колдуны, драконы и всякие летающие твари, которые изрыгают огонь и поджигают все на своем пути. Так они и захватывают города.

— Но Миденхейм ведь не был захвачен? — спросила Элен.

— Не был, госпожа, но избежать этого удалось только чудом, — мрачно сказал Бодель. — Сам король возглавил отряд из ста рыцарей и повел его против великого князя демонов. Господин Леофрик был в том отряде и вступил с демонами в бой, после которого в живых осталась лишь горстка рыцарей… а вы невероятно умны, госпожа, раз все-таки заставили меня выложить правду.

Элен пожала плечами, поняв, что больше выведать у Боделя ничего не удастся. Она съела кусочек мяса и отломила кусочек сыра.

— Я коварная, да? — с улыбкой спросила она.

— Вы отлично умеете обводить людей вокруг пальца, — ответил Бодель, вставая.

— Подожди, еще один вопрос, — сказала Элен.

— Да? — насторожился воин.

— Почему здесь не слышно птиц и зверей? В лесу так тихо.

— Лес уснул, госпожа. Он будет спать до весны. Что до зверей, то они тоже спят и ждут прихода весны.

— Наверное, ты прав, Бодель. Спасибо.

— Всегда к вашим услугам, госпожа.

Старый воин отвесил ей церемонный поклон и направился к своим солдатам, которые, сидя на берегу озерца, приглядывали за лошадьми или жевали черствый хлеб и хлебали жидкую кашу.

Элен посмотрела ему вслед, проклиная свою неосмотрительность. Бодель, конечно, всего лишь крестьянин, но очень ловок, хитер и видит ее насквозь, а она выдала себя с головой.

Элен поежилась, чувствуя, как по спине ползет холодок. Все вокруг было такое чужое, загадочное. В застывшем воздухе не раздавалось ни звука, не шелохнулась ни одна ветка, лишь глухо звучали голоса солдат. Элен ужасно захотелось поскорее выбраться из этого страшного леса и оказаться дома, в своем замке. Там ее ждет сын, он прижмется к ней, а она будет читать ему сказки о героических сражениях рыцарей со злыми драконами.

Соскучившись по сыну, Элен хотела только одного: чтобы поскорее закончился этот странный ритуал семьи Карраров.

Что это за ритуал, она не понимала до сих пор: Леофрик каждый раз высаживал перед магическим камнем какое-то растение и оставлял дары лесному народу.

Эта традиция появилась в семье Карраров примерно восемьдесят лет назад. Семейное предание гласило, что однажды одного из самых уважаемых предков Леофрика еще ребенком утащили лесные эльфы. С тех пор каждые пять лет кто-нибудь из Карраров приезжал к камню-указателю на границе Лоренского леса и совершал этот странный ритуал.

Элен знала, что Леофрик терпеть не мог эти поездки в царство эльфов, но он ни разу даже не заикнулся о том, чтобы нарушить семейную традицию, ибо для благородного бретонского рыцаря это было немыслимо.

Глядя на молящегося мужа, Элен улыбнулась, и на сердце сразу стало теплее. Она вспомнила залитые солнцем просторные поля под Куронном, где впервые увидела Леофрика — отчаянного молодого рыцаря с копьем в руке, на конце которого развевался стяг с изображением алого единорога. В тот день Леофрик выбил из седла самого Шилфроя из Артуа, чего от молодого рыцаря не ожидал ни один из собравшихся на турнире знатных рыцарей и герцогов.

После победы Леофрик должен был выбрать себе даму сердца, опустив перед ней копье и преклонив колено. Много прекрасных дам заглядывались на него, но он выбрал ее, Элен дю Рейн, и остановился перед ней с прилипшими к потному лбу волосами и озорной усмешкой на губах.

— Окажите мне честь, прекрасная госпожа, согласитесь стать дамой моего сердца, — сказал он.

— Почему я должна стать дамой вашего сердца? — гордо спросила она, сохраняя царственную холодность.

— Госпожа моя, в честном поединке, сражаясь на турнире, я выбил из седла своего соперника, самого герцога Артуа. Я первый воин на этом турнире!

— Вы слишком самоуверенны, молодой человек, в вас нет рыцарского смирения.

— Это не самоуверенность, прекрасная госпожа, а истинная правда, — ответил он.

— Откуда мне это знать? — спросила она.

— Скажите мне, какие вам нужны доказательства, моя госпожа, ибо я люблю вас и отправлюсь в любой уголок Бретонии, куда прикажете, если только вы наградите меня своим поцелуем.

— В любой уголок Бретонии? И это все?

— Нет, не все. Я отправлюсь в Аравию, на веревке притащу оттуда величайшего из султанов и брошу его к вашим ногам, если вам будет угодно.

— Всего лишь в Аравию? — решила она поддразнить рыцаря.

— Это для начала, — с улыбкой ответил он. — Потом я сяду на корабль и отправлюсь в дикие джунгли Лустрии, откуда привезу вам сокровища языческих богов, стоит вам только приказать.

— Прекрасно.

— А потом, если вам будет угодно, я объеду полмира!

Решив, что на этот раз достаточно, Элен рассмеялась и протянула ему свой голубой шелковый шарф, отделанный белыми кружевами.

— Вот, — сказала она, — примите знак моей милости, сэр рыцарь. Станьте победителем турнира, и, возможно, я позволю вам сделать меня счастливой…

Что он и сделал. Леофрик победил всех своих соперников, а потом дал ей все, о чем могла мечтать красивая молодая женщина. Через год они обвенчались в часовне города Кенелль, а еще через десять месяцев Элен родила прекрасного мальчика, которого назвали Верен в честь одного из героических спутников славного рыцаря Жиля.

Верен был вылитый отец — такой же гордый, благородный и чуточку надменный. Впрочем, Леофрик, когда вернулся из своего последнего похода против полчищ северных варваров, уже не был бесшабашным странствующим рыцарем, а превратился в степенного рыцаря — защитника герцогства.

Чего и следовало ожидать, ибо сражения закаляют рыцарей, дисциплинируют и гасят их неукротимый боевой пыл, превращая в послушных воинов.

И все же Элен чувствовала, что дело не только в неких ужасных событиях, происшедших на войне, охватившей всю Империю.

Почему ее муж из вспыльчивого и горячего мужчины превратился в меланхоличного вояку, склонного во всем видеть только плохое: смотрел на тучи и думал о дожде, а не об урожае?

Элен доела мясо и сыр и поставила блюдо на землю, после чего плотнее завернулась в накидку.

— Здесь холоднее, чем ночью в Мусильоне, — пробормотала она, как вдруг до нее донеслись какие-то странные звуки — казалось, рядом кто-то плачет.

Элен резко обернулась, решив, что плач ей почудился, но звук повторился… это был плач, жалобный плач, от которого сжалось ее материнское сердце. На глаза Элен навернулись слезы — она явственно слышала, как плачет кто-то невидимый; этот звук проник в самое ее сердце, и оно мучительно заныло, когда Элен поняла, что плачет ребенок.

Она встала с камня и устремила взгляд в сторону леса.

Плач ребенка раздался снова, зовущий и тоскливый, и Элен, плохо сознавая, что делает, пошла на этот звук. Обернувшись, она увидела, что солдаты, собравшись в кружок, что-то обсуждают, а Леофрик все так же молится, стоя на коленях. В ее сторону никто не смотрел.

Элен собралась было окликнуть солдат или позвать мужа, но эта мысль почему-то сразу рассеялась, словно туман, уступив место другой: Элен почувствовала горячее желание найти ребенка самой.

Она выбралась из лощины — впереди темнел лес. Толстые стволы огромных деревьев, казалось, наклонились над ней, вытянув свои одетые в золотую осеннюю листву ветви. Опавшие листья толстым ковром покрывали корни деревьев; листья шевелил и подхватывал ветер, завывающий в ветвях, как древняя плакальщица.

По земле поползли кольца зеленоватого тумана, но Элен не обратила на них внимания — она увидела маленькую девочку, стоящую на коленях у кромки леса. На ней была только длинная ночная сорочка светло-кремового цвета. Девочка стояла к Элен спиной; ее черные волосы, разметавшиеся по плечам, доставали почти до земли.

— О боже мой! — едва не заплакав от жалости, прошептала Элен, когда увидела, что босые ноги девочки испачканы, а в волосах запутались колючки и веточки.

Неужели то же самое случилось с предком Леофрика? Неужели и его, похитив из дому, бросили умирать вот так, на краю леса, в этом пустынном и мрачном месте, что зовется Атель Лорен? Или эта малышка — одна из несчастных детей, украденных эльфами, которой больше не суждено вернуться домой?

Элен шагнула к ребенку. Сзади слышались фырканье лошадей и звон уздечек, и она снова подумала о том, что следовало бы позвать на помощь.

Но тут девочка разрыдалась особенно горько, и Элен забыла обо всем, кроме одного: этот ребенок нуждается в ее помощи.

— Эй, малышка, ты меня слышишь? — крикнула Элен, сделав еще несколько шагов к девочке.

Клубы зеленоватого тумана плыли над землей, и Элен вдруг стало страшно. Где-то в лесной чаще загорелись огоньки, ей даже показалось, что оттуда доносятся тихие, заунывные звуки.

Девочка не ответила, и Элен, сама того не желая, протянула к ней руку и сказала:

— Пожалуйста…

Ее рука легла на плечо ребенка, и Элен вскрикнула от ужаса: плечо было мягким, как болотная грязь.

Девочка медленно повернула к ней свою темноволосую голову, и Элен застонала от дикого страха, увидев перед собой жуткое существо.

В одно мгновение черные волосы ребенка превратились в клубок острых шипов, лицо сморщилось, как у древней старухи, в глазах сверкнула ярость. Рубашка поползла вниз, и взору Элен предстала зеленоватая кожа, которая быстро превращалась в крепкую древесину, на пальцах существа мгновенно выросли длинные и острые как бритва когти.

Существо подпрыгнуло и с яростью набросилось на Элен, вцепившись в ее тело когтями и клыками, кусая, вспарывая кожу, разрывая его на части.

Элен кричала и кричала, пока боль и кровь не погасили ее сознание.

Глава вторая

Дикий вопль прорезал утренний воздух, и мужчины, все как один, вскочили на ноги — этот вопль поразил их в самое сердце. Леофрик мгновенно схватился за меч; в следующую секунду он увидел, что Элен нигде нет, а по земле стелется зеленоватый туман.

— Элен! — не своим голосом закричал он, бросаясь к лошади.

Солдаты застыли на месте, с ужасом глядя на зеленоватые клубы, которые, словно змеи, подползали к их ногам. Но вот раздался еще один дикий вопль боли и ужаса, эхом разнесшийся по лощине, и воины очнулись, схватились за оружие и побежали к лошадям.

Одним махом вскочив в седло, Леофрик пришпорил коня и галопом поскакал к выходу из лощины. Отчаянный страх обуял его, когда он вновь выкрикнул имя жены. Позади, стараясь не отстать от хозяина, скакал оруженосец, подняв боевой ало-золотой стяг.

Зеленоватый туман мерцал и переливался искорками, и Леофрик вознес молитву Владычице, прежде чем направить Ташена в самую гущу клубов. Внезапно где-то рядом раздался тихий и злобный смех, словно тоненько просвистел ледяной ветер.

— Пошевеливайтесь, черт бы вас побрал! — крикнул Леофрик солдатам, которые спешно вскакивали в седла. — Ваша госпожа в опасности! Быстрее!

Сверкающим мечом пронзая зеленоватые клубы и рассекая их на части, Леофрик помчался вперед, чувствуя, что земля под копытами коня стала ровной, и вот перед ним возник темный лес; огромные корявые дубы, казалось, стояли плечом к плечу, закрывая дорогу в лесную чащу, откуда доносились вопли.

— Элен! — крикнул еще раз Леофрик, останавливаясь у кромки леса. — Элен! Ты меня слышишь?

Позади раздался глухой стук копыт — это подоспели Бодель и солдаты.

— Рассредоточиться! — приказал им Леофрик. — Осматривайте границу леса! Не возвращайтесь, пока не найдете госпожу Элен!

Бодель кивнул, но в это время из леса снова донесся крик. Леофрик развернул коня и замер, похолодев от ужаса: на стволе ближайшего дерева виднелся свежий кровавый след.

— О нет… — прошептал он. — Лес забрал ее.

— Стойте, господин! — крикнул Бодель, увидев, что хозяин собирается въехать в лес. — Туда нельзя!

— Придется! — крикнул ему в ответ Леофрик. — Именем Владычицы Озера, приказываю следовать за мной!

Солдаты не двинулись с места — страх перед царством лесных эльфов боролся в них с чувством долга. В тумане вновь раздался зловещий смех, и лошади, что-то почуяв, начали вставать на дыбы, дико сверкая глазами и прижимая уши.

Зарычав от бессильной ярости, Леофрик пришпорил коня и ворвался в Лоренский лес.

Сзади слышались крики Боделя: «Солдаты, за мной! Госпоже Каррар нужна помощь, спасем ее! Что?! И после этого вы считаете себя бретонцами? Презренные собаки, вот вы кто! За мной!»

Несколько человек, не выдержав упреков, поехали вслед за Боделем, но остальные повернули коней и поскакали прочь, сгорая от стыда и унижения.

Леофрик, не помня себя, гнал коня через лес, зовя и зовя жену. Впереди мелькнуло что-то красное — наверное, это ее платье!

— Бодель, — крикнул Леофрик, указывая мечом влево, — скачи туда! Налево!

Ответа не последовало, и Леофрик оглянулся, готовый обрушить свой гнев на нерасторопных слуг, — и замер, не проронив ни звука. Он был совершенно один. Где-то далеко, за деревьями, виднелись неясные силуэты всадников. Поблизости послышались смех, шуршание листьев, и Леофрик, пришпорив коня, поскакал на этот звук.

Впереди снова мелькнуло что-то красное, и он рванулся туда, лавируя между деревьями, и вскоре вылетел на поляну, посреди которой увидел серый расколотый камень и на нем — поваленное дерево. Земля на поляне была изрыта копытами, в грязи валялось сломанное копье.

— Элен! — закричал он, и снова впереди мелькнуло что-то красное, и он бросился туда.

Перескочив через колючий кустарник и прорвавшись сквозь заросли хвойников, конь снова вынес его на поляну, как две капли воды похожую на ту, которую Леофрик только что видел.

Что это за поляна? Такой же расколотый камень и поваленное дерево… Неужели он ездит кругами? Внезапно где-то рядом раздался стук копыт, затем человеческий крик, а затем — хрип.

Закачались ветви деревьев, зашуршали листья, словно приближалась буря, но Леофрик не обращал на это внимания.

— Элен, где ты?

Содрогаясь от ярости и страха, он поехал прочь с поляны, выбрав уже другую дорогу, как вдруг впереди послышался шум битвы. Леофрик рванулся туда, продираясь сквозь заросли шиповника и густое сплетение ветвей, прорубая себе дорогу мечом. Наконец путь был свободен.

Он увидел открытую поляну и двух своих солдат, отчаянно сражающихся с невидимым врагом. На его глазах солдаты вылетели из седел, и кто-то потащил их в лесные заросли.

Леофрик пришпорил коня и, выехав на середину поляны, крикнул:

— Выходи и покажись, черт бы тебя взял! Сражайся, как подобает храброму воину!

Густой кустарник задрожал, зашуршал, и из него выполз один из солдат; его окровавленное лицо превратилось в неподвижную маску ужаса. Внезапно над кустами вознеслось что-то зелено-белое, и Леофрик вскрикнул, увидев голову страшной старой ведьмы, которая сидела на извивающемся обрубке дерева, поросшем мохом. Ведьма вцепилась в солдата своими острыми когтями и в одно мгновение разорвала его на куски.

Леофрик бросился вперед и, взмахнув мечом, нанес ведьме тяжелый удар по голове; быстро, как капельки ртути, лесная ведьма развалилась пополам, но тут же ее половинки соединились вновь. Леофрик занес меч, собираясь нанести второй удар, но в это время кто-то прыгнул на круп его лошади и начал раздирать когтями стальные доспехи. Противно запахло зимним мхом и мерзлой землей. По пластинам доспехов разметались чьи-то прямые тусклые волосы.

Леофрик изо всех сил ударил существо локтем; послышался хруст, запахло древесным соком, но вдруг из густого подлеска к лошади подскочила еще одна тварь — чудовищная смесь из веток и бледно-зеленой плоти.

Ташен, хорошо обученный боевой конь, взвился на дыбы и принялся топтать существо своими тяжелыми копытами. Раздался треск ломающегося дерева, и существо рассыпалось, оставив после себя кучку листьев и грязи, а в нос Леофрику ударил резкий запах древесной смолы.

— Пошла прочь! — крикнул Леофрик, пытаясь сбросить с себя тварь, вцепившуюся в него сзади; к этому времени ей уже удалось просунуть свои острые когти в щели доспехов и добраться до кольчуги.

По ноге Леофрика потекла струйка крови; не обращая внимания на боль, он извернулся и нанес удар острием меча, целясь себе за спину; меч вошел во что-то влажное и мягкое.

С яростным визгом тварь скатилась с лошади. В это время на поляну выехали Бодель и несколько солдат. Леофрик видел страх на их лицах, но разговаривать было некогда, и он быстро развернул коня, чтобы оказаться лицом к противнику.

Тварь взвилась в воздух — лицо ведьмы горело невыразимой злобой, — но Леофрик одним сильным взмахом меча разрубил ее пополам. Ведьма мгновенно исчезла, оставив после себя зеленую смесь из смолы, щепок и листьев, затем пропало и это, и в воздухе остался лишь светящийся зеленый шар, который быстро скрылся за деревьями.

Подняв забрало, Леофрик крикнул:

— Бодель, ты нашел мою жену?

— Даже не думай! — крикнул в ответ Бодель. — Нужно выбираться отсюда! Я не знаю, сколько солдат мы уже потеряли.

— Нет! Я без нее не уеду! — с яростью крикнул Леофрик. — Нужно искать, она где-то здесь.

И, не оглядываясь, он поскакал вперед, чувствуя, как от отчаяния сжимается сердце. Он скакал напролом через лес, а из-за деревьев доносился каркающий, зловещий смех лесных ведьм. В кронах деревьев мелькали огоньки, по земле стлался мерцающий туман.

Леофрику хотелось разрыдаться. Где же Элен? Он уже сам не понимал, куда едет, куда ему нужно ехать…

Впереди вновь мелькнуло что-то красное, и Леофрик погнал туда своего усталого коня. И снова увидел открытую поляну, знакомый серый камень и упавшее дерево.

— Святая Владычица, прошу тебя, нет! — рыдая, шептал он. — Пожалуйста, не надо, нет!

Он припал на шею лошади; надежда найти жену угасала с каждой минутой. Как он ее найдет, если против него восстал целый лес?

Но тут же, рассердившись на самого себя, он прогнал эти мысли. Разве он не рыцарь Бретонии, разве он не клялся следовать законам рыцарства? Рыцари никогда не сдаются, не падают духом и не бросают даму в беде.

Леофрик гордо выпрямился в седле, когда к нему подъехали Бодель и шестеро солдат — усталые, измученные, выпачканные в крови и грязи. У всех в глазах застыл ужас; было видно, что солдаты мечтают только об одном — поскорее выбраться из страшного леса. Стяг Леофрика был цел, но мальчик, державший его, плакал от страха.

— Выстроиться в одну линию! — приказал Леофрик. — Будем прочесывать эту часть леса.

— Это бесполезно, господин мой, — сказал Бодель. — Мы ничего не сможем сделать, деревья сбивают нас со следа!

— Я знаю, — резко ответил Леофрик, — но что же нам остается?

— Жить, — ответил Бодель, показывая на освещенный солнцем просвет между деревьями, где начиналась пустошь, протянувшаяся вдоль кромки леса.

— Нет, я не поеду, — сказал Леофрик. — Я не оставлю ее в лесу.

— Что ж, тогда мы тоже останемся, — кивнув, сказал Бодель.

Едва он произнес эти слова, как солнце скрылось, а ветви деревьев, казалось, сплелись еще крепче. Леофрик сжал рукоять меча, когда со всех сторон захихикали лесные ведьмы, застонали, заскрипели деревья, зловеще зашуршали листья, замелькали неясные тени страшных чудищ.

— Вперед! — крикнул Леофрик, и воины ринулись в атаку на лесных монстров.

Ожившие сплетения корней и веток лезли из-под земли, спускались по стволам деревьев, вспыхивая неземным зеленым светом. Их толстаяшершавая шкура была прочной, как кора дерева, в черных глазах горел злобный огонь. Чудища с яростью набросились на бретонцев.

Взмахнув мечом, Леофрик отрубил одному руку-отросток — затрещало дерево, брызнула смола.

Взревев от ярости, чудище ударило его в грудь, и Леофрик задохнулся от боли, словно получил страшный удар копьем. Откинувшись в седле, он изо всех сил вцепился в поводья, чтобы не свалиться с лошади, затем, собрав все силы, взмахнул мечом и мощным ударом снес монстру голову.

Леофрик повернулся к своим спутникам в тот момент, когда его боевой стяг упал, а визжащий от ужаса мальчик был поднят высоко в воздух. Длинные острые когти вонзились ему в грудь, раздался короткий предсмертный крик — и тело мальчика скрылось в лесу.

Подхватив упавший стяг, Леофрик воткнул его в стремя, куда обычно упиралось древко пики.

— Каррар! — громовым голосом закричал он, когда внезапно под ногами коня зашевелилась земля.

Животное рванулось в сторону, а из-под земли полезли новые твари, чудища-корни, протянувшие по земле свои цепкие отростки.

И вот еще один солдат упал на землю, а вокруг него заплясали мерцающие зеленоватые огоньки и послышался злобный смех. В листьях деревьев замелькали смутные силуэты — какие-то духи, демоны и крошечные призрачные рыцари. Бодель ворвался прямо в гущу оживших веток и яростно колол их пикой, не забывая подбадривать солдат.

Пришпорив коня, Леофрик бросился Боделю на помощь, но в этот момент неизвестно откуда взявшаяся толстая ветка с силой ударила его по забралу.

Зазвенел металл, фонтаном брызнули щепки, и Леофрик почувствовал, что боевой стяг падает из его рук. Закружилась голова, во рту появился привкус крови. Усилием воли заставив себя не потерять сознание, Леофрик стиснул зубы и выпрямился в седле. Шлем был смят, и он поднял забрало, чтобы оглядеться.

Внезапно сверху на рыцаря что-то обрушилось, и он почувствовал, как в него вцепились чьи-то влажные и цепкие лапы. Прямо перед ним на шее лошади сидела светло-зеленая лесная тварь; черты ее лица перетекали, как мягкий воск, — сначала это была прекрасная дева, которая в следующий миг превратилась в страшную старую каргу. Тварь смеялась, но в этом смехе не было веселья, только лютая ненависть.

Сорвав с головы шлем, Леофрик швырнул его в ведьму, и та с диким воплем скатилась на землю; он пришпорил коня, но было уже поздно: получив страшную рану живота, Бодель упал с лошади; за ним волочились его кишки. Глаза верного слуги, не мигая, смотрели в небо.

— Нет! — крикнул Леофрик, но в этот момент, получив сильный удар, сам вылетел из седла и покатился по влажной земле, услышав, как трещат его ребра. — Прости меня, Элен, — прошептал он. — Я предал тебя…

Перед глазами что-то мелькнуло, и он потянулся рукой в окровавленной перчатке к шелковому голубому шарфу с белыми кружевами, который валялся рядом с ним на земле.

— Элен…

Зарычав от бессильной ярости, Леофрик приподнялся и, схватив шарф, сунул его за перчатку, затем с трудом встал на ноги. К нему медленно приближалось лесное воинство — страшные лесные ведьмы и чудища-деревья с черными бесстрастными лицами, — вокруг которого плясали маленькие огоньки. Ташен заржал от страха и подбежал к хозяину, широко раздувая ноздри и беспокойно прядая ушами.

Леофрик выпрямился во весь рост; сломанные ребра горели, словно в огне, по ноге ручьем струилась кровь, голова кружилась.

— Я Леофрик Каррар! Владетель здешних земель и рыцарь-защитник Бретонии! — крикнул он. — Если вы, лесные демоны, решили меня убить, что ж, подходите — вы увидите, как умирают бретонские рыцари! — Подняв меч, он прижался губами к его клинку. — За Кенелль, короля и Владычицу Озера! — громовым голосом крикнул Леофрик.

Он сделал всего лишь шаг навстречу демонам, но те неожиданно отступили, когда в глубине леса внезапно вспыхнул свет, который быстро поплыл по направлению к трижды проклятой поляне, где сражался Леофрик. И тогда в его душе вспыхнула робкая надежда, ибо он увидел, что к нему, окруженная тихим сиянием, приближается женщина.

Неужели это Владычица Озера?

Лесные чудища отступили еще глубже в лес, подальше от света, и тут Леофрик увидел, что это не Владычица Озера, а эльфийка. Она двигалась легко и бесшумно, и ветви деревьев расступались, освобождая ей путь.

На ней была длинная золотая мантия, украшенная причудливыми эльфийскими рунами; ее окружали лучи бледно-голубого и зеленого света, которые переливались, словно волнуемые невидимым ветерком. Ее волосы цвета расплавленной меди были заплетены в косы и украшены серебряными заколками, цветными перышками и драгоценными камнями. Эльфийка не сводила с Леофрика своих огромных миндалевидных глаз, и он вдруг ощутил странную, несокрушимую силу, исходившую от этой лесной колдуньи.

В руках она держала длинный посох, сплетенный из веток; на его верхушке был вырезан глаз. Ведьмы и чудища отошли еще дальше, но не разбегались — слишком велики были их ненависть и желание убивать.

За эльфийкой маячили какие-то тени, но, как Леофрик ни старался, разглядеть их не смог. Что это — мелькнул золотой лук или это солнечные блики? А там что — не наконечник ли стрелы?

Вот оно что… эльфы хотят разделаться с ним сами.

Значит, завершить дело поручено им.

Рыцарская честь не позволяла Леофрику сражаться с женщиной, хотя, с другой стороны, разве это женщина? Это бессмертный эльф, наделенный огромной волшебной силой. Вытащив шарф Элен, тот самый, что она подарила ему на турнире в Куронне, Леофрик повязал его на рукоять меча.

А затем, забыв об усталости, с криком ярости и отчаяния бросился на эльфийку. Она не двинулась с места, зато лесные чудища сомкнули ряды и сделали шаг вперед.

Слезы застилали Леофрику глаза, когда он поднял меч, чтобы обрушить его на голову колдуньи.

И вдруг вспыхнул яркий свет, брызнули искры холодного огня — и его клинок столкнулся с другим клинком, серебристым, как лунное сияние, изогнутым и тонким, как лист дерева, покрытым сложными загадочными рисунками.

Леофрик скользнул взглядом по тонкому изогнутому клинку, по серебряной рукояти в форме сплетенных листьев, взглянул на руку в перчатке, державшую меч, и поднял глаза.

Перед ним, на коне с огненной гривой, сидел всадник — волшебный воин, с ног до головы закованный в прочные доспехи, украшенные тонкой резьбой, какие обычно носили рыцари Бретонии. В одной руке всадник держал меч, в другой — стяг из светло-кремового шелка с неизвестной Леофрику эмблемой: светло-зеленый чешуйчатый дракон на верхушке цветущего дуба.

Доспехи рыцаря были совсем старыми, можно сказать, древними, со множеством царапин и вмятин. По нагрудным пластинам проходило несколько глубоких параллельных полос, наручи и кираса были покрыты темными пятнами, словно выжженными какой-то ядовитой жидкостью. Да и прочие доспехи также не отличались новизной — такого шлема Леофрик никогда не видел, наплечники явно латали, и уже не раз.

И все же весь облик воина дышал гордым спокойствием и какой-то трудноуловимой, но огромной силой. В зеленых глазах, сверкающих сквозь прорези забрала, вспыхивал огонь, свидетельствующий о невероятной мощи воина, и вместе с тем в его взгляде не было злобы — только тихая печаль и доброта.

Кто же этот рыцарь, обладающий столь великолепным животным? Боевой конь рыцаря был белый как снег, его пышная грива полыхала всеми оттенками меди, словно на шее животного горело пламя, тонкие мускулистые ноги были словно высечены из мрамора.

Леофрик, знающий толк в лошадях, понимал, что перед ним не просто выносливый боевой конь, а волшебный скакун эльфов, животное столь же дикое, сколь прекрасное.

Неужели этот рыцарь… неужели это?..

Рыцарь Святого Грааля, один из тех благочестивых рыцарей, что, поклявшись посвятить свою жизнь битвам и подвигам, отправились в дальние страны на поиски святой чаши, дабы во имя Владычицы Озера бороться со злом и помогать страждущим. Если это один из них, значит… этот человек пил из святой чаши; значит, он самый благородный из всех людей, ибо служит Владычице Озера.

Рыцарь Святого Грааля… да это же сам святой, этот воин, участвовавший в бесчисленных битвах, сразивший множество жестоких врагов, обладающий силой, с которой не стравится ни один смертный!

Леофрик хотел что-то сказать, но воин лишь молча покачал головой.

Леофрик зашатался, чувствуя невыносимую боль и головокружение, и лесные монстры сделали еще один шаг вперед, видя, что он сейчас упадет.

Подав своему коню едва заметный знак, рыцарь заставил его встать между лесными ведьмами и человеком, и ведьмы сразу отступили назад.

Леофрик опустился на поваленное дерево, не сводя с воина глаз. Ему даже показалось, что воин окружен золотым сиянием; впрочем, глаза все время заливала кровь, и все предметы Леофрик видел как сквозь туман.

— Мы не враги тебе, сэр рыцарь, — произнес чей-то мелодичный голос, и Леофрик охнул от неожиданности.

Рядом с ним стояла лесная колдунья, а за ней — целый отряд эльфов с длинными луками. Земля вокруг была устлана толстым ковром из сухих листьев, и Леофрик не услышал ни единого звука, пока эльфы не подошли к нему вплотную.

Их одежда была оранжево-зеленых цветов — такую различить в осеннем лесу невозможно. У каждого на поясе висел короткий меч в ножнах. Эльфы разглядывали его с брезгливым презрением.

У них были длинные, заплетенные в косы волосы, которые они украшали бусинами и птичьими перьями; на голову они повязывали кожаные ремешки, чтобы волосы не падали на лицо. Светлая, почти прозрачная кожа эльфов была разрисована татуировкой.

Леофрик хотел было поднять меч, но тот выпал из его рук, словно вдруг сделался непомерно тяжелым.

— Нет, — прошептал Леофрик, падая на колени. — Элен!

Лесная колдунья бросила взгляд на рыцаря Святого Грааля, и тот тихо спросил:

— Неужели мы вновь опоздали?

Его голос, низкий и глубокий, был исполнен печали.

— Кажется, да, — сказала колдунья. — И все же…

— Оставь эти глупости для других! — резко сказал рыцарь и повернул коня. — Я сыт ими по горло.

— Когда мы снова тебя увидим? — крикнула вслед ему колдунья.

— Ты сама это знаешь, Найет, — ответил он и ускакал прочь.

Леофрик с изумлением наблюдал за этой сценой; им овладело странное чувство — казалось, руки и ноги налились невероятной тяжестью. Лесная колдунья молча смотрела на него; эльфы, окружив ее, держали наготове луки и стрелы.

Когда колдунья заговорила, ее нежный голос показался Леофрику сладкой музыкой.

— Леофрик, добро пожаловать в царство лесных эльфов Атель Лорен, — сказала она. — Мое имя — Найет; я давно жду тебя.

Глава третья

В воздухе плавали клочья кристально чистой пены и оседали на влажную скалу, по которой с ревом низвергался мощный водопад, заглушая крики орлов и вой одиноких волков, рыщущих в ночи. Потоки воды, прорезая углубление в скале, сверкающими дугами падали в небольшое озерцо, у берегов которого дрожали клочья белой пены; здесь, возле самой кромки воды, лежали, крепко обнявшись, два обнаженных существа. Рядом щипали траву кони.

Морвхен Эадаойн, прижавшись к своему возлюбленному Кьярно Делану, с наслаждением ощущала прикосновение его ровной и гладкой, как алебастр, кожи. Юноша и девушка были тоненькими, стройными и изящными существами. Не видя ничего вокруг, они с упоением занимались любовью; от воды на их разгоряченные тела летели сверкающие брызги. Наконец Кьярно с долгим вздохом и довольной улыбкой на мальчишеском лице перекатился на спину.

Он лежал, закинув руку за голову, его возлюбленная прижалась к нему, и они стали вместе смотреть на звезды, блистающие над верхушками деревьев. В лесу, словно светлячки, мелькали маленькие блуждающие огоньки; редкие искорки, вылетая из леса, весело подпрыгивали над волнами озера.

Положив руку на грудь Кьярно, Морвхен прошептала:

— Это было чудесно…

— Да, — кивнул он. — Я, конечно, не слишком искусен, но тебе, похоже, понравилось.

— О нет, любовь моя, ты восхитителен, — с улыбкой сказала Морвхен и склонилась над ним, чтобы поцеловать.

Они снова начали заниматься любовью, а когда наконец улеглись рядышком, в небе ярко сияла луна. Из леса доносились песни, которые подхватывали теплые ветры с севера.

Морвхен провела рукой по гладкой груди Кьярно и принялась играть его густыми каштановыми локонами, затем поцеловала в подбородок. Черты его лица были четкие и острые, словно высеченные из камня, но в темных глазах горел свет доброты, которую не замечали его соплеменники, считая Кьярно надменным и дерзким юнцом. Его грудь, шею и крепкие плечи украшала витиеватая татуировка.

Даже когда он отдыхал, от него исходили внутренняя сила и напряжение, которые она, Морвхен, была не способна развеять. Кьярно был нежным и умелым любовником, и все же некоторые стороны его души Морвхен предпочитала не затрагивать.

— А кто-то обещал доставить меня в Коэт-Мару еще до полуночи… — сказала Морвхен.

Кьярно улыбнулся, провел рукой по ее роскошным темным волосам и, чмокнув в макушку, сказал:

— Это же не моя вина.

— Да? А чья? — засмеялась Морвхен. — Кто предложил остановиться у Хрустального озера, чтобы «передохнуть»?

— Допустим, я, а кто предложил пойти купаться?

— Расскажи это моему отцу, — ответила она и сразу пожалела о своих словах, ибо почувствовала, как Кьярно напрягся.

— Ты думаешь, он станет меня слушать? — сердито сказал Кьярно. — Скорее, снова пришлет Гончую Зимы, чтобы вышвырнуть меня из Коэт-Мары.

— Прости, — сказала Морвхен, приподнявшись на локте, и заглянула в глаза возлюбленного. — Забудь, что я только что сказала.

— Как я могу это забыть? — спросил Кьярно. — Его неприязнь преследует меня как тень, Морвхен. Ты не хуже меня знаешь, что он никогда меня не примет.

— Не примет, — грустно согласилась с ним Морвхен. — Но все ведь может измениться.

— Каким образом?

— Не знаю, но должна же оставаться какая-то надежда. Не суди отца слишком строго, у него тоже есть долг перед своим родом и…

— Все правильно, а я не из его рода, — резко ответил Кьярно. — Я всего лишь досадная помеха, и больше ничего.

Морвхен вздохнула и ласково погладила его по голове, чувствуя, что он дрожит от горечи и гнева. Затем поцеловала его один раз, другой, пытаясь ласками погасить его гнев.

Луна поднялась еще выше, и Морвхен видела, что Кьярно постепенно успокаивается, вновь превращаясь в ее нежного любовника. И все же ей было очень грустно — она и сама понимала, что ее отец никогда не примет Кьярно в свой клан из-за какой-то странной дикости этого юноши, совершенно непонятной правителю эльфийского селения Коэт-Мара. У Олдельда из рода Эадаойн был священный долг — защищать свой род и свой лес Атель Лорен, а Кьярно не принадлежал к их роду, хотя, как видела Морвхен, отчаянно этого желал.

Над влюбленными плясали огоньки, словно в ночном небе танцевали и смеялись звезды; оба лежали молча, думая каждый о своем. Наконец Кьярно нарушил молчание.

— Прости, — сказал он. — Я не хотел тебя обидеть.

— Тише, — прошептала Морвхен. — Давай помолчим, не надо резких слов — ночь так прекрасна.

— Нет, это ты прекрасна, — сказал Кьярно, заглядывая в синие, как сапфиры, глаза любимой и нежно проводя рукой по ее лицу. — Я знаю, что все обо мне думают, и они правы, но когда я с тобой… в моей душе наступает покой и мир. Я так хочу, чтобы это было навсегда.

— Я знаю, знаю, — прошептала Морвхен, прижимаясь к нему и с горечью в душе понимая, что его желания не более чем сны, которые мгновенно забудутся, стоит только проснуться, но сказать ему об этом у нее никогда не хватило бы сил. — Ты видел, кого притащили Найет и Дозорные? — спросила она, решив сменить тему. — Человека.

— Знаю, — кивнул Кьярно. — Зачем они привели его в Коэт-Мару, ума не приложу. От Найет еще больше беспокойства, чем от меня.

Морвхен промолчала, понимая причину его озлобленности.

— Убили бы его, и дело с концом, — продолжал Кьярно. — Человек посмел войти в наш лес, и Дозорные обязаны были его убить.

— Убить? Ой, перестань… Этот человек был совсем один, чем он опасен?

— Ты не понимаешь, — сказал Кьярно. — Где один, там и другой, а потом их уже целая толпа. Это же люди, они всегда так поступают.

— Может быть, но этот — один из воинов, которые ездят на лошадях, и он пришел с запада, а люди оттуда не приходят. Только подумай, в каких землях он побывал, сколько всего видел!

— Тебе-то что? — спросил Кьярно. — За пределами Атель Лорен живут только наши враги. Нет, с людьми лучше дела не иметь.

Морвхен села, потянулась, как кошка, и, проведя рукой по своим пышным волосам, собрала их в «конский хвост», завязав кожаным ремешком.

— Значит, тебе совсем не интересно, зачем она привела его к нам?

Кьярно тряхнул головой:

— Нет. И тебе об этом не нужно знать. Отец не позволит тебе разговаривать с человеком.

Морвхен рассмеялась и бросила на него многозначительный взгляд:

— Между прочим, с тобой он мне тоже не разрешал разговаривать, ну и что с того?

— Я — это другое дело, — сказал Кьярно. — Меня Олдельд просто не любит, а людей он ненавидит.

Морвхен пожала плечами и, легко поднявшись, принялась собирать свою одежду — длинное платье цвета опавших листьев и сапожки из оленьей кожи, пока Кьярно подбирал свою одежду и оружие.

— Нет, я все-таки поговорю с человеком. Так хочется узнать, как он жил и где, — ответила Морвхен, надевая платье и натягивая сапоги. — Я хочу, чтобы он рассказал мне о своих приключениях, о дальних царствах, битвах с чудовищами и армиями Темных богов! Мне так хочется узнать о землях, где есть высокие горы, синие моря и бесконечные пустыни! Ты знаешь, что такое пустыня? Это земля, которая тянется до самого горизонта и на которой нет ни одного деревца или кустика.

— Жуть какая! — отозвался Кьярно. — Зачем тебе знать про такие места?

— Ну, оказаться там мне, конечно, не хочется, зато узнать про это было бы интересно.

— Будь осторожнее со своими желаниями, Морвхен, — сказал Кьярно, оделся и подозвал своего коня. Тот сразу подбежал к хозяину и, пока Кьярно убирал в кожаный колчан стрелы и надевал пояс с ножнами, ласково подталкивал его головой. — То, что ты услышишь, может тебе не понравиться.

Посмеиваясь над его серьезным видом, Морвхен легко вскочила на своего коня; круп животного украшали спиралевидные рисунки, в хвост были вплетены гирлянды листьев.

Перебирая пальчиками серебристую гриву, Морвхен сказала:

— Пора возвращаться в Коэт-Мару. Гончая Зимы с ума сойдет, пока будет меня разыскивать, а об отце я и не говорю.

Кьярно хмуро кивнул — при упоминании имени дяди, а также о необходимости возвращаться в Коэт-Мару у него сразу испортилось настроение. Вскочив на коня, он подъехал к Морвхен и наклонился, чтобы ее поцеловать. Почувствовав тепло его кожи, она обняла его за шею, и их губы встретились.

Их поцелуй длился долго. Наконец Кьярно неохотно откинулся назад, положив руку на шею лошади. Он наклонился к самому лицу девушки и спросил шепотом:

— Когда мы снова увидимся?

Морвхен хотела ответить, как вдруг сзади раздался скрипучий голос:

— Никогда! Я с тебя шкуру спущу!

Кьярно со стоном обернулся: к ним галопом подъезжал Кайрбр, Гончая Зимы, первый воин правителя Олдельда Эадаойн, лучший воин Вечной Стражи. На старике были золотые доспехи, через плечо был перекинут серый плащ из птичьих перьев и листьев, остроконечный медный шлем был начищен до блеска.

В руке он держал тонкое и легкое копье с длинным раздвоенным наконечником в форме древесного листа; молочно-белый наконечник был украшен искусной резьбой.

— А Кьярно как раз собирался проводить меня в Коэт-Мару, — сказала Морвхен, когда Гончая Зимы подъехал к ним; выражение лица старого воина не предвещало ничего хорошего.

— Он не должен приближаться к вам, госпожа, и вы это знаете, — сказал Кайрбр, даже не взглянув на Кьярно. — Как я могу вас охранять, если вы так себя ведете? Отец не разрешает вам даже подходить к моему племяннику. Почему он с вами?

— Я здесь, дядя, можешь обращаться прямо ко мне, — сдерживая гнев, перебил Кьярно.

В воздухе мелькнуло белое копье — и Кьярно вылетел из седла, получив скользящий удар по лицу. Скатившись с лошади, он легко вскочил на ноги, и в следующее мгновение стрела уже лежала на тетиве его лука. В глазах Кьярно горел недобрый огонь.

— Кьярно, нет! — крикнула Морвхен, а Кайрбр только покачал головой.

— Одно движение, дядя, и я проткну тебе глотку! — крикнул Кьярно.

— Не дури, мальчишка, даже ты не настолько глуп, чтобы сделать это, — спокойно произнес Кайрбр.

Дядя и племянник с вызовом смотрели друг другу в глаза, и Морвхен видела, как они похожи. Но если суровое лицо Гончей Зимы носило следы прожитых лет и сражений, то на лице племянника читались лишь ярость и юношеская обида.

— Прекратите! — крикнула Морвхен, и в ее голосе послышались властные нотки, свидетельствующие о ее происхождении. — Не надо крови! Кайрбр, проводи меня в Коэт-Мару, я хочу вернуться к отцу.

— Как пожелаете, госпожа, — ответил старый воин, отворачиваясь от племянника.

Когда Кайрбр отъехал подальше, Кьярно опустил лук. Гневный огонь в его глазах погас, лицо стало печальным. Морвхен очень хотелось подойти к нему и утешить, но она знала, что Кайрбр ни за что этого не позволит. Конечно, Гончая Зимы воспитывал ее с самого детства, и все же он прежде всего воин, который состоит на службе у ее отца.

Кайрбр и Морвхен уже выезжали на лесную дорогу, ведущую в Коэт-Мару, когда старик обернулся и крикнул племяннику:

— Тебе тоже нужно ехать в Коэт-Мару, парень! Правитель Олдельд хочет с тобой поговорить.

— Да? — отозвался Кьярно. — Это еще зачем?

— Не глупи, парень, — крикнул Кайрбр, заметив в глазах племянника вызов. — Не советую тебе ослушаться приказа. Отправляйся в дом своего господина. Сейчас же.

— А если я не поеду?

— Тогда я сам притащу тебя на веревке, — ответил Кайрбр.

Кьярно вскочил в седло.

— Когда-нибудь, — сказал он дяде, — ты выведешь меня из терпения, старик.

Гончая Зимы не ответил, но Морвхен заметила досаду в его глазах, когда Кьярно, вцепившись в гриву своего коня, гикнул и скрылся во тьме лесной чащи.

Их окутал теплый полумрак леса. Вокруг, словно бабочки, порхали блуждающие огоньки, освещая им путь. С запада дул тихий ветер, принося с собой ароматы трав и звуки жизни, и Морвхен чувствовала, как, словно в такт лесной жизни, бьется ее собственное сердце.

Когда лесная дорога закончилась и впереди показалось селение Коэт-Мара, Морвхен, заметив выражение спокойной самоуверенности на мрачном лице Кайрбра, почему-то рассердилась.

— Почему ты обращаешься с ним так сурово? — спросила она. — Ему и так пришлось много пережить.

— Знаю, — ответил Кайрбр. — Зверолюди убили его семью прямо у меня на глазах, вы не забыли? Но этот мальчик сам губит себя, госпожа.

— Ты его ненавидишь? — спросила Морвхен.

— Ненавижу? — удивленно переспросил Кайрбр. — Конечно нет. Он мой родственник, и я его люблю, но в нем есть какая-то бестолковость, которой я не понимаю.

— А ты когда-нибудь пытался его понять?

— Пытался, но все наши беседы обычно заканчиваются ссорой — в каждом моем слове он видит оскорбление. Я не понимаю своего племянника. Наверное, я уже слишком стар, а меняться мне поздно.

Заметив, как погрустнело лицо старика, Морвхен подъехала к нему ближе и взяла его за руку:

— У него честное и верное сердце, Гончая Зимы, поверь мне.

— Знаю, — печально ответил старик. — Я вижу в нем мужество и даже частицу величия, из него получился бы великолепный воин. Однако он слишком похож на своего отца; боюсь, что это его и погубит, и не только его.

— Брось, Кайрбр, ты преувеличиваешь.

— Вы так думаете? А как насчет кражи лошадей клана Лайту, да еще прямо с пастбища? Знаете, во что это может обойтись вашему отцу? Морвхен, я не хочу, чтобы этот парень втягивал вас в свои дела.

— Кьярно отпустил лошадей Лайту сразу после того, как увел, — возразила Морвхен. — А сделал он это просто потому, что хотел проверить, получится у него или нет.

— Дело не в этом, — сказал Кайрбр. — Валас Лайту не из тех, кто забывает оскорбление, нанесенное его клану. Он будет мстить.

Морвхен кивнула, вспомнив свою последнюю встречу с Валасом Лайту и его гнусными сыновьями: это было шестьдесят лет назад, на Королевской Поляне, где собрались все кланы. Валас не понравился ей с первого взгляда, и вряд ли он изменился с того времени.

— Валас — это змея, — сказала Морвхен.

— Да, — согласился Кайрбр, — и очень могущественная, так что лучше вам не отказываться от моей защиты. Лес — опасное место, особенно в это время года, и, если с вами что-нибудь случится, правитель Олдельд отнимет у меня жизнь. И у Кьярно. Вам это известно, а вы ему потакаете.

— Я не ребенок, Кайрбр, — сказала Морвхен. — Ты научил меня стрелять из лука и сражаться. Я сумею о себе позаботиться.

Кайрбр засмеялся:

— Не сомневаюсь, но я поклялся защищать род Эадаойн и наш Атель Лорен, и своей клятвы Гончая Зимы не нарушит.

Морвхен кивнула, довольная, что у нее есть такой верный защитник; дальше они ехали молча, пробираясь по тайным тропам, известным лишь Вечной Страже; наконец они выехали на залитую солнцем равнину, где раскинулось поселение эльфов под названием Коэт-Мара. Красота этого места всегда приводила Морвхен в восторг; вот и сейчас, увидев родные места, она сказала:

— Вот мы и дома…

Свет золотой, словно мед…

«Нежные голоса, словно поют прекрасные девы.

Ощущение мягкого покачивания, словно ты плывешь во сне».

Леофрик чувствовал, как в его душе воцаряется мир и покой. Руки и ноги вновь стали легкими и послушными, раны на теле были перевязаны. Не открывая глаз, он улыбнулся и прислушался: откуда-то издалека доносились мелодичные голоса, кто-то что-то говорил, но он ничего не понимал, сколько ни вслушивался.

Перед глазами мелькнул свет. Леофрик услышал тоненький резкий смешок, и ему показалось, что это смеются огоньки, пляшущие возле его лица.

Леофрик сквозь сон приоткрыл глаза: перед ним в воздухе висели три неясных зеленых пятна со смеющимися личиками и прозрачными крылышками за спиной. Голоса зазвучали громче, и он проснулся. Слов он не понимал, но поразился дивной красоте их звучания.

Едва Леофрик открыл глаза, как зеленые огоньки, испуганно пискнув, мгновенно исчезли.

Над ним покачивались густые ветви деревьев, образуя зеленый шатер, сквозь который виднелось бледно-голубое небо. Леофрик рывком приподнялся на локтях; голова все еще кружилась и болела, как после хорошего пира. Он лежал на ложе из золотых листьев, которое ему устроили в корнях огромного дуба. Его укрыли тонким шелковым покрывалом и, судя по тому, что он ощущал его нежное прикосновение всем телом, раздели догола.

Ветви деревьев опускались почти до земли, скрывая его от посторонних глаз — но только не от зеленых огоньков, которые уже вернулись и вновь кружили на месте и плясали над его головой. Издалека доносилась веселая музыка, и эта мелодия показалась ему и приятной, и в то же время зловещей; в воздухе пахло чем-то вкусным.

Леофрик потрогал голову, пытаясь вспомнить, что с ним случилось и как он сюда попал.

Воспоминания всплывали одно за другим и путались; он не мог вспомнить ничего. Огоньки подлетели к самому лицу, но Леофрику почему-то не было страшно, скорее наоборот, они его смешили. Один из огоньков превратился в маленького рыцаря на крошечной лошадке, другой — в мотылька. Третий стал на них нападать, и огоньки с жужжанием закружились над головой Леофрика.

Он рассмеялся, и огоньки в ужасе шарахнулись в сторону. Сквозь ажурную листву Леофрик увидел, как к нему, плавно скользя по воздуху, приближаются две высокие девы. Когда они подошли ближе, он увидел, что они не скользят по воздуху, просто все их движения исполнены невероятной грации.

Они были так прекрасны, так стройны и изящны, что у него захватило дух. Лесные девы были одеты в длинные малиновые платья. У них были тонкие, прекрасные лица, белая и ровная, как алебастр, кожа, темные миндалевидные глаза и длинные темные волосы, заплетенные в косы и заправленные за остроконечные ушки.

При виде дев Леофрика словно кольнуло в сердце, но, когда они приветливо ему улыбнулись, он снова обо всем забыл, любуясь их грациозной красотой.

— Что… — произнес он. — Где…

И только тут Леофрик с ужасом понял, что находится среди эльфов — лесных жителей, хозяев и хозяек леса. Сердце бешено застучало от страха, который закрался в его душу, несмотря на приветливые улыбки прекрасных лесных фей.

Одна из них протянула ему чашу с кристально чистой водой и деревянное блюдо, на котором лежали хлеб и фрукты, вторая — стопку аккуратно свернутой одежды. Как только блюдо оказалось у него в руках, Леофрик жадно набросился на еду, поскольку внезапно почувствовал волчий голод.

Он с жадностью проглотил несколько горстей сочных ягод, перемазавшись в соке, когда вдруг заметил, как презрительно скривился ротик одной из лесных дев.

— Простите, — сказал он, утираясь, — я совсем забыл о хороших манерах.

Она склонила голову набок, прислушиваясь к его словам, затем вопросительно взглянула на свою спутницу. Та лишь молча положила перед рыцарем одежду и произнесла несколько слов, которых Леофрик не понял, но слушать которые он мог бы часами — так красив был голос лесной девы.

Она протянула руку и осторожно коснулась покрывала, которым был укрыт рыцарь; этот жест почему-то его напугал. Он сжался, стараясь не думать о том, какие чары наводит на него лесная фея.

Длинные и проворные пальчики, скользнув под покрывало, осторожно дотронулись до раны у него на бедре, и от этого прикосновения Леофрик невольно смутился. Стараясь скрыть смущение, он хотел отвести от себя руку эльфийки, но та, едва заметив, что он тянется к ней, мгновенно отдернула руку, а затем и вовсе отскочила назад, расширив от страха темные глаза.

— Не трогайте меня, — сказал Леофрик, чувствуя, как заныли швы, наложенные на раны, и попытался лечь на бок, чтобы не показывать своего смущения.

Тело пронзила острая боль, и тогда он вспомнил, застонав от страха, — лес, битва с ведьмами, он солдаты бродят по лесу, словно слепые, в поисках…

— Элен! — закричал Леофрик.

В его памяти внезапно всплыли те страшные события. Он вспомнил, как лесные чудища разрывали на части его солдат, вспомнил жуткие вопли своего оруженосца, когда лесной монстр вонзил в его тело свои острые, как кинжалы, пальцы.

— Элен! — снова крикнул Леофрик, и эльфы в испуге отскочили в сторону, а затем и вовсе скрылись в густых ветвях.

Слезы хлынули из глаз рыцаря, когда он вспомнил, что потерял свою Элен, потерял в этом проклятом лесу, где живут черные колдуны. И тут в нем вскипел гнев, ибо он вспомнил, что еще один человек из рода Карраров пропал в Лоренском лесу, и он принялся искать свое оружие, чтобы перебить всех злобных лесных тварей, укравших у него любимую женщину.

Откинув покрывало, Леофрик с трудом поднялся, покачнулся — и только тогда понял, как он слаб. Святая Владычица, они забрали у него все! Элен…

Он упал на колени и разрыдался; страшная горечь потери разрывала его сердце на части. Он выл и стонал, обратив лицо к небесам, он колотил по земле руками и в ярости расшвыривал свое ложе, проклиная всех богов мира. Зеленые огоньки, которые только что весело плясали возле него, теперь приняли форму страшных рож, которые ухмылялись, показывая длинные клыки.

Вконец обессилев, Леофрик прислонился к мощному стволу дуба; гнев понемногу утих. Уставившись в пространство, рыцарь раздраженно замахнулся на зеленые огоньки, крикнув им:

— Пошли прочь!

Они тут же разлетелись в разные стороны, переливаясь радужными красками, сердито шипя и показывая ему маленькие рожки и коготки.

Не обращая на них внимания, Леофрик встал и натянул на себя одежду, которую ему принесли эльфы, — штаны из мягкой кожи и тонкую рубашку из кремового шелка.

Стараясь собраться с силами, он вытер слезы, провел рукой по волосам и несколько раз глубоко вздохнул. Он не знал, в какую часть леса привели его эльфы, но будь он проклят, если дрогнет перед испытаниями, которые они ему уготовили. Лесные девы давно исчезли; Леофрик не сомневался, что они побежали за помощью.

Едва сдерживая гнев, он решительно зашагал сквозь заросли, где скрылись эльфы, и вскоре оказался на удивительной поляне, которую, словно стены, окружали деревья и кустарники; их стволы были покрыты затейливой резьбой, а земля этой удивительной поляны-зала была выложена тонкими веточками и цветными камешками, образующими изящный мозаичный рисунок. Сквозь просветы в ее «стенах» виднелись мелькающие фигурки эльфов и яркая зелень леса.

Надоедливые огоньки никак не хотели оставить его в покое и продолжали кружиться над головой, время от времени пикируя на него с пронзительным писком. Леофрик, прихрамывая, пошел вперед, где виднелась аркада, образованная сплетением зеленых ветвей. Казалось, там было его спасение.

Он сделал всего несколько шагов, прижимая руку к ноющему от боли бедру и отмахиваясь от вьющихся над головой огоньков, как вдруг дорогу ему преградили два воина в золотых доспехах и серых плащах. На голове у воинов были бронзовые шлемы с поднятым забралом, украшенные резьбой. Каждый из них был вооружен двумя короткими кинжалами, и у каждого за спиной болтался лук и колчан со стрелами.

— Ах вот оно что… — пробормотал Леофрик, увидев, что воины обнажили длинные тонкие кинжалы. — А я-то удивляюсь, почему меня до сих пор никто не остановил.

Он знал, что эльфам ничего не стоит его убить, ибо он слаб и безоружен, но горе заставило его двинуться вперед и броситься на ближайшего лесного воина.

Тот избежал нападения очень просто — всего лишь легко скользнул в сторону, и удар Леофрика пришелся в пустоту. Заметив насмешку на лицах воинов, он вновь ринулся в атаку — и вновь промахнулся. Наконец он понял, что эльфов ему не одолеть. Давным-давно, когда Леофрик был еще странствующим рыцарем и участвовал в битвах вместе со своим королем, он видел, как сражаются воины-кислевиты из специального отряда «Дрояшка». Тяжеловооруженный рыцарь не мог поразить их ни мечом, ни копьем, поскольку двигались они с необыкновенной скоростью, и все же эти воины-эльфы могли дать им сто очков вперед.

— Да стойте вы на месте! — рявкнул Леофрик, промахнувшись в очередной раз и почувствовав, что теряет последние силы.

Упав на одно колено, он дышал тяжело и прерывисто; из открывшейся на бедре раны сочилась кровь.

Тихо посовещавшись, эльфы взяли его под мышки и рывком поставили на ноги. Леофрик только того и ждал — в следующее мгновение он изо всех сил ударил одного из них головой в лицо. Тот зашатался, из его разбитого носа хлынула кровь, а Леофрик мгновенно выхватил кинжал, висевший на поясе воина, и хотел ударить в живот второго эльфа, но тот успел вовремя отскочить.

— Ха! Не нравится? Любите, когда жертва безоружна?

Обернувшись к эльфу с разбитым носом, Леофрик ударил его между ног, и тот со стоном повалился на землю.

Но едва Леофрик собрался нанести ему последний, смертельный удар, как внезапно сверкнул серебристо-белый клинок, и кинжал вылетел из рук Леофрика. Обернувшись, он увидел еще одного воина, вооруженного так же, как и первые два, с той разницей, что на его нагрудных доспехах красовалось изображение гончей. Воин был довольно стар; его взгляд был холоден; в руке он держал сверкающее копье с раздвоенным молочно-белым наконечником.

Опустив копье, воин пригнулся, сделал обманный выпад и вдруг одним движением зацепил Леофрика за ноги; рыцарь тяжело грохнулся на землю и хотел тут же вскочить, но замер, увидев, что острие копья упирается ему в горло.

— Не двигайся, человек! — хриплым от ярости голосом сказал эльф. — Я Кайрбр, Гончая Зимы, и убью тебя, если ты снова посмеешь напасть на моих воинов.

Леофрик молча переводил взгляд с раздвоенного кончика копья на искаженное от гнева лицо старого воина. Увидев холодную решимость в его глазах, он понял, что эльф не шутит.

Леофрик кивнул, давая понять, что сдается.

— Я убил бы тебя прямо сейчас, но Найет хочет оставить тебя в живых, — сказал Кайрбр.

— Кто это?

— Провидица.

— Это ваша колдунья? — усмехнулся Леофрик, вспомнив женщину-эльфа, которая вышла к нему в лесу. — Что может сказать мне лесная ведьма?

— Она может открыть тебе твое будущее, — ответил Кайрбр, прикоснувшись острием копья к шее Леофрика. — Вернее, сказать, есть оно у тебя или нет.

Глава четвертая

Раздался глухой скрежет, когда длинные клыки монстра с головой волка вцепились в металлические доспехи Повелителя зверей, а острые когти заскребли по металлическим пластинам, пытаясь их разодрать. Сбросив с себя существо, Повелитель хотел навалиться на него всей тяжестью, чтобы прижать к земле, а потом свернуть ему шею, но монстр вывернулся и в ту же секунду вцепился ему в руку.

Камни окрасились брызнувшей кровью цвета жидкой меди, а Повелитель изо всех сил ударил монстра в лицо. И вновь заскрежетали клыки и зубы, зазвенел металл, взметнулись клубы пыли, когда два чудовищных монстра с ревом и воем сошлись в яростной схватке. Наконец, улучив момент, Повелитель наклонил голову и полоснул острым рогом брюхо противника, одновременно сжав мощной лапой его толстую шею.

Волк взвыл и отскочил в сторону, хватаясь за шею, — в его глазах застыли ужас и отчаяние, но исход боя был уже предрешен; с тела Повелителя зверей внезапно сорвалась цепь, на конце которой извивались длинные щупальца с жадно раскрытой пастью и острыми когтями, которые тут же вцепились в волка. Повелитель глухо зарычал и, натянув цепь, оттащил щупальца от своей жертвы.

Впрочем, одолеть эту самонадеянную тварь он мог бы и без помощи щупальцев.

Окончание битвы было встречено радостным воем и храпом: монстры со звериными мордами прославляли победу, выкрикивая имена своих богов, от удовольствия притоптывая тяжелыми лапами и копытами. Волк еще скалил зубы, с которых стекала, заливая его серый окровавленный мех, густая слюна. Повелитель ответил громовым ревом и занес над головой топор, ожидая нападения противника.

Собрав последние силы, волк прыгнул, надеясь схватить Повелителя за горло, но тот лишь шагнул в сторону, после чего вонзил топор в брюхо монстра, разрубив его пополам. Хлынула темная кровь, и на земле остались лежать судорожно подергивающиеся останки. Орда монстров ответила торжествующим воем.

Перевернув ногой верхнюю половину туловища мертвого соперника, Повелитель вонзил ему в грудь топор, затем встал на одно колено и, запустив в рану толстые пальцы, одним рывком вскрыл грудную клетку, затем, с хрустом сломав кости, вытащил оттуда сердце, высоко поднял его над рогатой головой и с ликующим ревом продемонстрировал толпе чудовищ, что будет с тем, кто осмелится оспаривать его право быть Повелителем. После этого он сунул теплое сердце себе в пасть и мигом его проглотил.

Значение это поступка было предельно ясно: посмей меня ослушаться, и ты умрешь.

Монстры, стоящие в первом ряду, — рыжие кентавры с длинными копьями — попятились и склонили перед Повелителем головы. Остальные разразились приветственными криками, выражая свою покорность… пока не появится кто-то другой.

Зачем волк бросился на него, Повелитель не понимал. Как можно ставить под сомнение волю богов или их милость, когда они позволили ему выжить после встречи с самим Хозяином черепов? Причина подобного поведения была для Повелителя тайной, но ослушника нужно было наказать — и он это сделал. Появятся другие, их постигнет та же участь.

Предводитель отошел от туши волка, уступив место падальщикам, которые тут же приступили к делу, принявшись рвать свежее мясо. Свежатина стала для них редкостью, и никто не хотел остаться голодным. Воинство Предводителя и так значительно поредело — за счет самых слабых, которых давно съели, — и он знал: чтобы сохранить армию, ее нужно кормить, милостью богов или уж как придется.

Чем ниже спускалась с гор армия монстров, тем менее крутыми становились склоны, уступая место пологим и скользким глинистым откосам, покрытым мелким щебнем. До цели их пути было уже совсем недалеко. Три раза Предводитель устраивал армии привал, после чего поднимал воинов и самыми жесткими мерами заставлял их двигаться дальше.

Лес постепенно сменил цвет, из ржаво-красного он сделался изумрудно-зеленым — цвет, ненавистный Предводителю, который чутьем ощущал волшебную силу, исходившую от густых темно-зеленых зарослей, проникающую до самых гор, как просачиваются ручейки воды сквозь треснувшую дамбу. Эта волшебная сила, хотя и казалась слабой и рассеянной, обжигала Предводителя даже сквозь доспехи. Своим новым, особенно острым чутьем он чувствовал ровное биение сердца раскинувшегося впереди лесного царства, которое его завораживало и которое он так хотел уничтожить.

С серого, как кожа трупа, неба полил сильный дождь; горы скрылись из виду: землю накрыл густой туман. Войско послушно следовало за своим Предводителем, и он, слыша сзади их тяжелое дыхание и глухое рычание, шел вперед упорно и решительно; дети Хаоса ждали его команды. Священная цель, которую указал ему Хозяин черепов, стала ясна, когда впереди показались неясные очертания — темная тень, едва проступающая сквозь липкий туман.

И Предводитель увидел эту цель, указанную ему богами, и заревел от радости, и этот рев подхватили воины, на ходу жующие останки неудавшегося кандидата в предводители.

Выпустив первую стрелу, Кьярно натянул тетиву, наложил вторую — и она последовала за первой, потом была третья, четвертая. Сжав бока лошади коленями, он погнал Эйдерата вперед, пуская на скаку стрелу за стрелой в сгнивший ствол старого ясеня.

Каждая пущенная стрела распаляла его все больше — на стволе воображение рисовало ему лицо дяди Кайрбра; наконец колчан из оленьей кожи опустел, и Кьярно, остановив коня легким движением коленей, спрыгнул на землю, слегка взмокший и все же очень довольный часами, которые он посвятил упражнению встрельбе.

Его лук был великолепен — прекрасное оружие шести футов длиной, искусно вырезанное из молодого тиса, когда бережно сохраняются все слои древесины, включая коричневатую сердцевину. Прежде чем вырезать лук, Кьярно принес дереву дары, прося его о разрешении взять кусок его тела, и дерево согласилось подарить ему часть своей драгоценной древесины.

Вырезав палку нужной длины, Кьярно опустил ее в прозрачные воды быстрой лесной речки и держал там до тех пор, пока вода не вымыла весь сок и смолу. После этого он приступил к изготовлению своего чудесного оружия. Затем столь же тщательно изготовил стрелы, любовно оттачивая смертельно опасные наконечники; и вот получилось настоящее произведение искусства, по сравнению с которым работа лучших мастеров-оружейников показалась бы жалкой поделкой.

Отвязав тетиву, чтобы дерево могло отдохнуть, Кьярно осторожно уложил лук на смазанный маслом кусок мягкой оленьей кожи. Затем, вытерев пот со лба, вытащил из ствола все стрелы — он не промахнулся ни разу.

Хотя ярость, кипевшая в его душе, еще не улеглась, он понимал, что нет смысла вымещать ее на деревьях. Странно, но лесные существа почему-то никак не хотели угомониться, хотя в это время года им давно полагалось спать, забравшись в какой-нибудь укромный уголок, и там дожидаться прихода весны.

Уложив последнюю стрелу, Кьярно опустился перед деревом на одно колено, прижал сжатую в кулак правую руку к ладони левой и поклонился дереву.

— Спасибо тебе, брат, — прошептал он, — что позволил стрелять в тебя, дабы я мог упражняться в искусстве стрельбы из лука и защищать твоих живых братьев и лес, что укрывает меня.

Кьярно повесил лук на ветку дерева, возле которого стоял Эйдерат, и провел рукой по широкой груди прекрасного животного. Вытащив щетку, он несколько раз провел ею по серебристым бокам лошади, приговаривая: «Спасибо и тебе, мой друг, мой верный товарищ».

Эйдерат тихо заржал и ткнулся в него мордой.

Еще раз погладив лошадь, Кьярно направился к журчащему невдалеке небольшому ручью и, раздевшись, зашел по колено в воду, затем лег на спину, чтобы ледяные струи освежили разгоряченное тело, смывая с него пот и снимая напряжение.

Чувствуя, как вода массирует уставшие руки, Кьярно вспоминал свою встречу с Олдельдом, правителем Коэт-Мары, до которого Кьярно, знающий каждую тропинку в своем лесу, добирался не менее трех часов.

Темнело, в ветвях огромных дубов мелькали маленькие веселые духи-огоньки, их тоненький смех эхом разносился среди ветвей, когда Кьярно подъехал к усадьбе правителя Олдельда Эадаойн.

Воины Вечной Стражи расступились, открывая ему путь в главный зал. Величие этого огромного помещения мало трогало Кьярно, который бывал здесь уже не раз и сейчас лишь мельком окинул взглядом знаменитый зал.

Правитель Олдельд Эадаойн сидел в окружении членов своего клана, рядом стояли воины Вечной Стражи. Деревянный трон правителя, вырезанный из светлой породы, был установлен между корнями огромного дерева. На плечи Олдельда был накинут плащ из перьев и листьев, слегка открывающий его обнаженную крепкую грудь, украшенную татуировкой с изображением драконов и крылатых змей.

На коленях правителя лежал сверкающий меч с клинком в форме листа; его навершие излучало слабый зеленоватый свет; клинок был выполнен из великолепной голубой стали.

Кайрбр мерил зал шагами, словно посаженный в клетку волк; по всей видимости, он приехал уже давно по едва заметным тропинкам, известным лишь его воинам и диким и опасным танцорам войны.

— Кьярно, — начал Олдельд, — Кайрбр сказал мне, что ты снова встречался с моей дочерью.

Кьярно бросил злой взгляд в сторону Гончей Зимы, но ничего не ответил, зная, что отрицать обвинение бессмысленно.

— Это правда? — спросил Олдельд.

— Да, — ответил Кьярно, твердо глядя в глаза правителя.

— Несмотря на мой запрет?

— Да, — ответил Кьярно.

— Ты преступник, Делану, и я навеки изгнал бы тебя из своих земель, если бы твой дядя не дал мне один дельный совет.

Кьярно бросил на Кайрбра удивленный взгляд:

— Вы не собираетесь меня прогонять?

Правитель покачал головой:

— Нет, хотя я с удовольствием передал бы тебя в руки Валаса Лайту и забыл о твоем существовании.

— Валас Лайту приезжает в Коэт-Мару? — спросил Кьярно, ощущая, как от дурного предчувствия сжимается сердце. — Зачем?

— Ты сам это прекрасно знаешь, — сказал Олдельд. — Он со своими сыновьями приезжает к нам на Праздник Зимы. Я не знаю, какое время года царит в его сердце, но думаю, что далеко не лето.

— И что же вы собираетесь делать?

— Это тебя не касается, юноша! — гневно ответил Олдельд, и Кьярно сразу напрягся. — Но твой дядя считает, что ты можешь заслужить себе место в моем клане не только тем, что случайно родился у моего родственника. Пришло время доказать, что ты чего-то стоишь.

Только теперь Кьярно все понял. Правитель Олдельд, следуя совету дяди, решил поручить ему какое-то дело.

— Что я должен сделать? — с вызовом спросил Кьярно.

— Отправиться к Найет, — сказал Олдельд. — Она привела к нам человека и не дает его убить, уверяя, что он может нам пригодиться. Она просила тебя приехать.

— Зачем лесным жителям человек?

— Это нужно спросить у нее, — ответил Олдельд, и Кьярно услышал в его голосе раздражение. — И завтра утром ты отправишься к провидице.

— Эльф не может прислуживать человеку, господин мой, это унизительно, — попытался возразить Кьярно.

Правитель кивнул:

— Согласен, но у тебя нет выбора, Кьярно Делану. Или ты исполнишь мой приказ, или я отдам тебя в руки Валаса Лайту.

Видя, что выбора у него нет, Кьярно кивнул и сказал только:

— Я сделаю так, как вы мне велели, господин мой.

С этими словами он вышел из зала, гордо подняв голову.

Гнев не оставил его даже после того, как он отъехал далеко от Коэт-Мары; напротив, ненависть к человеку стала питать его сердце, словно зародившийся молодой росток. Надо же такое придумать — отправить его служить человеку! «Спасибо, дядя, ты действительно дал правителю дельный совет». Все ясно, старик его ненавидит и сейчас тихо радуется, видя, как унижен его племянник.

С первыми лучами солнца Кьярно отправился в лес, чтобы, постреляв из лука, хоть как-то заглушить обиду, но стрельба мало его утешила.

Кьярно вытянулся в ручье и запрокинул голову, чтобы вода залила ему лицо. Он оставался под водой до тех пор, пока легкие не стало жечь, словно огнем, и он не начал задыхаться. Он сел, тяжело дыша и отплевываясь.

— Когда-нибудь ты пролежишь слишком долго, и мне придется тянуть твое тело в Коэт-Мару на веревке, — раздался чей-то насмешливый голос.

Кьярно тряхнул головой и мрачно улыбнулся:

— А кто, скажи мне, Тэрин Ворон Бури, станет оплакивать Кьярно Делану?

— Вообще-то, никто, — весело согласился с ним Тэрин. — А чего ты хочешь — ты ведь всем только мешаешь.

— Вот как? — вспылил Кьярно и, выбравшись из воды, принялся одеваться.

— Ну почти что так, — сказал Тэрин, поглаживая лошадь Кьярно. — Хотя, кажется, Морвхен к тебе неравнодушна, так что ты в следующий раз подумай о ней, когда будешь играть в свои опасные игры.

Кьярно молча принялся натягивать куртку, в то время как Тэрин внимательно разглядывал следы на тропе.

Тэрин Ворон Бури и Кьярно были похожи: оба высокие, сильные и гибкие юноши, — этим вообще отличались все Светлые Всадники из рода Эадаойн, — но внешность Тэрина отвечала его прозвищу, а вот Кьярно — нет. Золотые волосы Тэрина были перехвачены серебряным обручем с крупным сапфиром; его одежда говорила о том, что этот эльф не привык жить в одиночестве, да еще в лесу. На поясе у него висел длинный меч, на плече — короткий изогнутый лук.

И все же Кьярно знал, что внешность Тэрина обманчива; конечно, он очень походил на изнеженного жителя Коэт-Мары, но Тэрин участвовал во многих битвах и сражениях и не раз спасал Атель Лорен от захватчиков.

— Ты неплохо стреляешь, Кьярно, и конь у тебя замечательный.

— Его зовут Эйдерат, и он самый лучший из всех, которые у меня были, — сказал Кьярно.

— Даже лучше, чем лошади Лайту? — рассмеялся Тэрин.

— А… вот ты о чем, — насупился Кьярно.

— А что? — удивился Тэрин. — Разве нельзя поболтать с другом?

— Мы с тобой не друзья, Тэрин, — отрезал Кьярно, укладывая лук и колчан со стрелами на спине лошади. — Ты герольд правителя Олдельда и его кровный родственник.

— И это мешает нам стать друзьями?

— Слушай, говори, зачем тебя прислали, и уезжай, — резко сказал Кьярно. — Я не нуждаюсь в твоем обществе.

— Какой ты колючий, Кьярно Делану, — вздохнув, сказал Тэрин. — Я тебе дружбу предлагаю, а ты…

— Мне не нужна твоя дружба! — зло бросил Кьярно.

— Да послушай ты, — сказал Тэрин, хватая его за руку. — Сейчас всем надо быть друзьями, в это страшное время.

Отбросив его руку, Кьярно вскочил на коня:

— А ты хочешь быть моим другом?

— Хочу, — с усмешкой ответил Тэрин, вновь протягивая ему руку, — хотя только Айше известно почему. Трудно тебя любить.

— Ты что, смеешься надо мной? — сразу ощетинился Кьярно.

— Нет, — ответил Тэрин. — Я просто хотел предложить тебе дружбу, и если я тебя обидел, то извини. Хочешь, чтобы я ушел? Ладно, я уйду, но сначала кое-что тебе передам.

— Что?

— Правитель Олдельд приказывает тебе, во имя долга перед своим родом, отвести человека к Хрустальному озеру.

— Ну конечно, теперь я должен нянчиться с каким-то человеком! — разозлился Кьярно. — Это уже издевательство!

Тэрин покачал головой:

— Нет, это почетная обязанность. Думай об этом, исполняя свой долг, и тогда поймешь, что это никакое не издевательство.

— Не понимаю, зачем нужно было пускать человека в Атель Лорен? Люди только поджигают лес и рубят деревья, больше ничего. Как можно им доверять?

— В целом, ты прав, и в этом я с тобой согласен, друг мой, но таково желание правителя Олдельда, и ты должен его исполнить.

— Что ж, в таком случае Кьярно-бедокур его исполнит, — с горечью сказал Кьярно.

— Мне жаль тебя, Кьярно. Ты мог бы стать достойным членом нашего клана, а ты… вредишь сам себе.

— Я не нуждаюсь в твоей жалости, Тэрин, — бросил Кьярно, ударил пятками Эйдерата и ускакал прочь, оставив герольда правителя Олдельда в одиночестве.

Леофрик молча наблюдал, как эльф по имени Кайрбр тихо разговаривает с двумя эльфами-воинами. Их голоса были очень чистыми и мелодичными, но Леофрик уже знал, сколь обманчива эта красота. Слов он не понимал, но было ясно, что эльфы говорили о нем, — скорее всего, обсуждали его дальнейшую судьбу.

Боевой пыл, который охватил его во время стычки с эльфами, пропал, и теперь Леофрик мог лишь с горечью вспоминать свою Элен, ее улыбающееся лицо, ее смех и красоту. Он сидел на пне и тихо плакал; тем временем чистый и ясный свет утренней зари, пробивающийся сквозь густой шатер листьев, сменился мягким и теплым светом позднего утра.

Что ему делать без Элен? Что он скажет Берену, если сможет вернуться домой?

На душе было так пусто… Тогда, в Миденхейме, он сумел выдержать, теперь же его душа разбилась на тысячу осколков. Боль, терзавшая сердце после встречи с демонами и позорного бегства от Владыки Конца Времен, грозила окончательно разрушить и душу.

К голосам эльфов-мужчин присоединился еще один, тихий и нежный, — женский. Леофрик, которого немного успокоили мелодичные голоса лесных эльфов, сразу вспомнил, какими грозными воинами могут они быть. Нет, им нельзя доверять.

Сжав кулаки, Леофрик смотрел на эльфийку, ту самую колдунью с орлиным профилем, которую он встретил после битвы с лесными чудищами. Женщина двигалась так же легко и грациозно, как и те девы, что принесли ему еду и одежду. На колдунье было золотое платье, в руках она держала все тот же посох, в ее косы были вплетены листья и перышки. Колдунью окружал мягкий свет, от которого, казалось, исходил аромат волшебства.

— Здравствуй, Леофрик, — сказала она. — Меня зовут Найет. Ты помнишь нашу встречу в лесу?

— Ты ведьма, — бросил ей Леофрик.

— Люди называли меня и похуже, — заметила Найет, ничуть не обидевшись. — Но сейчас это не важно. Выслушай меня, Леофрик.

— Почему я должен тебя слушать? — с болью в голосе крикнул он. — Вы держите меня в плену, а моя жена лежит где-то мертвая в вашем проклятом лесу! Откуда ты знаешь мое имя? Почему разговариваешь со мной так, будто мы старые друзья?

— Это трудно объяснить, Леофрик, но я многое про тебя знаю. Больше, чем ты сам.

— Не рассказывай мне сказки, эльфийка. Отвечай на мой вопрос.

— Ты же сам сказал, что я ведьма. Мне многое известно. Мне известно такое, чего я сама не хотела бы знать, но это уж не мне решать.

Леофрик хотел встать — и эльфы-воины тут же вскинули копья.

— Черт бы тебя взял, женщина, отвечай, где моя жена? — прорычал Леофрик, снова опускаясь на пень. — Пожалуйста…

— Веди себя вежливо, человек, — строго сказал Кайрбр, направляя на него копье.

— Леофрик, теперь твоя жена принадлежит лесу, — тихо ответила Найет. — Прости. Мы хотели вам помочь, но опоздали.

— Принадлежит лесу? Что это значит? — спросил Леофрик, и в его душе затеплилась надежда. — Ее можно вернуть?

— Это значит, что ее забрали лесные духи, — ответила Найет и, подобрав подол, изящно опустилась на переплетенные ветви деревьев, как в кресло. — Дриады, духи ветвей и духи деревьев, с приходом зимы они становятся злобными и опасными и нападают на всякого, кто осмелится переступить границу нашего леса, и человек становится их жертвой.

— Жертвой… — прошептал Леофрик. — Значит, Элен умерла?

Найет положила руку ему на плечо, но он резким движением сбросил ее. На его лице застыли боль и презрение.

— Прости, Леофрик, но лес по-своему мстит тем, кто нарушает его покой.

— Она ничего не нарушила! — крикнул он. — Она была невинна как дитя!

— Я знаю, но теперь ее душа успокоилась, — сказала Найет. — Этот мир очень опасен. Орки и зверолюди вылезают из темных углов и уничтожают все вокруг, воины Темных богов охотятся за людьми, мертвецы выходят из могил, чтобы убивать живых. А она больше никогда не увидит этих ужасов и будет жить вечно, став частью Атель Лорен. Она останется в твоем сердце, в твоих воспоминаниях и в твоем сыне.

— Но я хочу, чтобы она была со мной, я хочу ее вернуть! — воскликнул Леофрик.

— Прости, но исполнить это желание не в моей власти.

Леофрик сделал глубокий тяжелый вдох, пытаясь успокоиться, — ему не хотелось выказывать свою слабость перед эльфами. В конце концов, он рыцарь Бретонии и должен сохранять достоинство.

— На турнире в Куронне, — сказал он, — в знак любви и уважения она подарила мне шарф — голубой шелковый шарф в белых кружевах.

Кайрбр наклонился к уху Найет и что-то прошептал. Провидица кивнула.

— Мне сказали, что он был привязан к рукояти твоего меча, — сказала она.

— Да, — ответил Леофрик. — Он мне очень дорог.

— В таком случае тебе его вернут, — уверенно сказала Найет.

Слезы вновь потекли по щекам Леофрика, когда он начал благодарить лесную колдунью, но вдруг кое-что вспомнил.

— Послушай, кто этот рыцарь, что был с тобой? Его герб — зеленый дракон. Этот рыцарь здесь? — спросил Леофрик.

Найет покачала головой:

— Нет. Его здесь нет. Он уехал.

— Ты знаешь его имя? Он из святых паломников или нет? Рыцари Святого Грааля…

— Да, — ответила Найет. — Он из них. Он друг азраи — это все, что тебе нужно знать. Он покинул Атель Лорен и вернется… через некоторое время.

— Азраи? Кто это?

Найет улыбнулась:

— Это слово из древнего языка эльфов, оно означает «благословенные». Так мы, лесные эльфы, называем себя.

— Но как могло получиться, что благородный рыцарь, который служит святой Владычице, рыщет по лесам вместе с эльфами, вооружен их волшебным мечом, да еще и ездит на диком эльфийском коне? Это же немыслимо!

— Он сделал много добра моему народу, но больше я о нем говорить не буду, ибо в сердце своем этот рыцарь носит большое горе, и ему не понравится, если я стану о нем рассказывать.

Видя, что больше о рыцаре Святого Грааля он ничего не узнает, Леофрик сказал:

— Ну что ж, пусть будет так. Но если вы решили оставить меня здесь, то могу я хотя бы узнать, где нахожусь?

— Конечно можешь, — сказала Найет, взмахнула рукой — и деревья расступились, открыв чудесный лесной пейзаж, сияющий золотыми, коричневыми и зелеными красками, где в небо устремлялись волшебные деревья со стволами более толстыми, чем башни замка, и более древними, чем руины построек, которые доводилось видеть Леофрику.

Под их зеленой сенью резвились яркие огоньки, слышались чудесная музыка и легкий, как ветерок, веселый смех.

Среди деревьев тут и там мелькали эльфы верхом на лошадях и эльфы, разгуливающие пешком, а удивительные животные — белоснежные волки, гибкие кошки и златоперые птицы — спокойно бродили в лесной чаще или перелетали с дерева на дерево.

— Ты находишься в царстве лесных эльфов, которое мы называем Атель Лорен, а вы, люди, — Лоренский лес, — сказала Найет. — Ты гость правителя Олдельда Эадаойна народа азраи и находишься в его владениях, поселении Коэт-Мара. Господин Олдельд правит этими землями во славу Айши и Карнуса, а если говорить твоим языком, то мы находимся в юго-восточной части Лоренского леса, у подножия гор, которые вы называете Убежища.

— Но если я ваш гость, — сказал Леофрик, — значит, я могу и уйти?

— Боюсь, что нет, — неохотно ответила Найет. — Обычно того, кто заходит в наш лес, мы убиваем без всякой жалости. Ты много лет живешь рядом с нами и должен это знать.

— Да, — кивнул Леофрик. — Но тогда я хочу спросить: почему я до сих пор жив?

— Потому что я попросила оставить тебя в живых и правитель Олдельд выполнил мою просьбу. Пока ты будешь жить.

— Итак, мое положение можно определить как «шаткое», — заметил Леофрик.

Голос Найет зазвучал как-то странно, словно она собралась затянуть песню; немного погодя Леофрик понял, что она смеется.

— Да, Леофрик, твое положение весьма шаткое… как и мое, если окажется, что я совершила ошибку, сохранив тебе жизнь, которая отныне зависит от милости нашего правителя Олдельда, так что будь осторожен, Леофрик Каррар.

— Зачем же ты спасла мне жизнь?

— Поверь, совсем не по воле случая. У меня свой метод, которого я строго придерживаюсь.

— Но все-таки — зачем?

Найет умолкла, раздумывая, что сказать, и Леофрик понял, что правды он не услышит.

Наконец провидица сказала:

— Я многое вижу, Леофрик, в том числе и будущее, которое для меня не закрыто завесой тайны, как для других. Но у каждого свое будущее, и увидеть его не могут даже самые проницательные предсказатели. В жизни азраи наступает переломный момент, когда становятся явью мои самые страшные видения, в которых я видела и тебя. Какую роль ты сыграешь в надвигающейся на нас беде, я не знаю, но ты здесь, среди нас, и мне этого довольно.

Леофрик молчал, чувствуя, что сейчас лесная колдунья скажет что-то очень важное.

— А что на вас надвигается? — спросил он. — Вы будете держать меня в плену, пока не придет беда?

— Нет, — улыбнулась Найет. — Правитель Олдельд хочет с тобой поговорить и только потом решит, что с тобой делать. Как только он примет решение, мы подчинимся и исполним его.

Леофрик взглянул на свою одежду, всю в пятнах от пота и слез, на темное пятно засохшей крови на бедре и покачал головой:

— В таком виде нельзя встречаться с правителем.

— Знаю, — ответила Найет, — и поэтому я кое-что придумала. К тебе придет один эльф и отведет тебя к Хрустальному Озеру, где ты как следует вымоешься и переоденешься, перед тем как отправиться к правителю Олдельду.

— Какой еще эльф?

— Не волнуйся, — сказала с улыбкой Найет. — Я уверена, что вы с Кьярно найдете общий язык.

Находясь так близко от леса, где обитали эльфы, Повелитель стал очень осторожен. Армия тихо продвигалась по пологим холмам, вдоль подножия гор. Зверь знал, сколько опасностей скрывает этот лес. Деревья, земля — все здесь излучало волшебство, кислый и резкий привкус которого зверь ощущал в своей глотке, и от этого ему хотелось грабить и убивать еще сильнее.

Начался дождь, и струи холодной воды полились на длинную пожелтевшую траву, в лужи тухлой воды. Повелитель зверолюдей махнул тяжелой лапой, и воинство, пригнувшись и припадая к земле, поползло по краю пустоши, стараясь не приближаться к деревьям. Туман окутал огромные корявые дубы, на нижних ветвях которых были развешены черепа и шкуры зверей, орков и крысоподобных тварей. Сквозь пустые глазницы черепов уже проросли зеленые веточки; из глубины леса доносились тихие жалобные стоны.

Между деревьями медленно плавали маленькие огоньки, но Повелитель зверолюдей не обратил на них внимания. Он смотрел на огромный камень, стоявший на насыпи у самой кромки леса. Надписи, сделанные на его поверхности, давно стерлись от времени, и все же было хорошо видно, что это древние письмена эльфов. От камня веяло древним волшебством и силой, которая проникала в самую глубину мира; Повелитель заревел от удовольствия, представив себе, как сделает этот камень волшебным талисманом своего племени.

Подняв топор, он знаком подозвал к себе небольшой отряд маленьких тварей с редкой рыжеватой шерстью и небольшими рожками на уродливой голове. У каждой из этих тварей был топор с коротким топорищем; твари боязливо поглядывали на лес.

Почуяв их страх, Повелитель издал злобный рев, и маленькие твари сжались от ужаса. Он махнул топором в сторону леса, и твари побежали туда — страх перед вожаком был сильнее страха смерти.

Твари, визжа и размахивая топорами, побежали к лесу, и вскоре их крики затихли. Повелитель зверолюдей смотрел, как одни из них принялись рубить нижние сучья деревьев, другие начали испражняться на стволы, а третьи с воем устремились дальше, в самую гущу деревьев.

Повелитель, переводя взгляд с камня на лес, ждал, что будет дальше.

Первой погибла тварь, затаившаяся между корней дерева, — сверху в нее внезапно вонзились острые как бритва шипы и в одно мгновение оторвали ей голову. Вторая погибла, когда под ней разверзлась земля и поглотила ее. Земля начала вспухать, по ней заходили волны, и началась резня — маленькие твари погибали одна за другой, превращаясь в кучку окровавленного меха. Вскоре у кромки леса слышался лишь отчаянный визг, свист веток и треск кустарника, откуда вылетали истерзанные трупы тварей и их расколотые черепа.

Внезапно вдоль всей кромки леса из-под земли взметнулись кусты с длинными и острыми шипами, преградив армии монстров вход в лес. Зловеще зашуршали листья; последние из маленьких тварей еще визжали, пытаясь вырваться из страшных зарослей; воинство молча смотрело на все происходящее, замерев от страха.

Повелитель зверолюдей молча кивнул. Так он и думал. Гибель рыжих тварей только подтвердила его опасения. Отвернувшись от своих погибающих воинов, он снова взмахнул топором — и к нему подошло существо, одетое в грязные тряпки, остатки шкур и куски кожаных доспехов.

На косматой, похожей на медвежью, голове зверя торчали длинные изогнутые рога; в его злобных глазах светились искорки разума. В руках у твари была длинная черная палка, покрытая чем-то скользким. Казалось, эта палка была живая.

Это был шаман — существо, отмеченное дыханием богов; с его силой и властью не мог соперничать даже Повелитель.

Взглянув на камень, шаман кивнул и принялся плясать и прыгать, тыча в него палкой и выкрикивая заклятия на языке, которого Повелитель зверолюдей не понимал, но почувствовал, как вокруг камня начинают скапливаться страшные колдовские силы.

Повелитель зверолюдей снова взмахнул топором, и к нему подошел второй отряд: кентавры с подкованными железом копытами, толстой ярко-рыжей шкурой и мощным, как у тяжеловозов, крупом. Это были невероятно сильные монстры; они скалились и рвались в бой. У каждой твари было длинное копье, а на голове — длинные изогнутые рога.

Шаман кивнул, и Повелитель подал кентаврам знак. Те взвились на дыбы и в следующую секунду с яростными криками поскакали к лесу. Глядя им вслед, шаман ткнул своей палкой в сторону заграждения из колючих кустов.

Из палки взметнулось голубое пламя, и шаман чуть не упал, вовремя успев расставить кривые ноги. Со стороны леса показался дым — голубой огонь поджег деревья. И тут же из магического камня эльфов вылетел белый огонь — древнее волшебство боролось с дыханием богов. Но вот заслон из кустарника упал, и в образовавшуюся брешь ринулись кентавры, рыча от восторга.

Шестерым удалось прорваться в лес, прежде чем заклятие шамана потеряло силу. Остальные повернули назад, когда перед ними вновь поднялись длинные и острые шипы. Лес успел прикончить лишь одного, вспоров ему брюхо и переломав конечности; после чего бросил его растерзанную тушу корням дерева.

Шаман затряс рогатой головой, что-то выкрикивая и с довольным видом показывая на камень. И Повелитель увидел, как почернела трава вокруг камня и начала коробиться земля, приобретая неестественные формы, — это пришли в движение злые чары Призрака, которые он посылал из своей пещеры в горах…

И снова Повелитель зверолюдей подумал о том, как потащит волшебный камень к себе в горы, чтобы сделать его величайшим талисманом всех приспешников Хаоса.

Глава пятая

Кайрбр уже поджидал Кьярно, когда тот подъехал к дому, в котором провидица предложила поселить человека. Старый воин хмурился и держался настороже. Как обычно, он был готов к любой неожиданности. Кайрбр сжимал в руке меч, один из тех, которых эльфы называли Клинками Полуночи, другой рукой держал под уздцы крупную лошадь с мощной грудью и толстыми ногами — на таких лошадях обычно ездили люди.

— Что, страшно? — спросил Кьярно, спрыгнув со своего Эйдерата, и кивнул в сторону обнаженного меча в руках дяди.

— Где ты был? — строго спросил Кайрбр, не обращая внимания на вопрос племянника. — Ты должен был приехать еще на рассвете.

— И тебе доброго утра, дядя, — насмешливо ответил Кьярно, обходя по дуге огромного фыркающего коня.

Что-то в нем было грубое, в этом животном, чего не смог бы скрыть никакой, даже самый заботливый уход; лошадь казалась мощной и вместе с тем какой-то приземленной. «И как только люди могут ездить на таких животных? — подумал Кьярно. — Нет, им нельзя верить». Лошадь прижимала уши и беспокойно поводила глазами.

— Какая зверюга! — сказал Кьярно и добавил: — На тебя похож.

— Я сказал, что ты должен был приехать…

— Я слышал, Кайрбр. Я приехал сразу, как только Тэрин Ворон Бури передал мне приказ правителя. Чего ты еще хочешь?

Сдерживая раздражение, Кайрбр кивнул и сказал:

— Человек находится в этом доме. Провидица просила проводить его к Хрустальному озеру и дать искупаться. Когда он отмоется, приведешь его назад.

— Да, Тэрин мне об этом говорил, — сказал Кьярно. — Это все?

— Да, все, — ответил Кайрбр. — Ты уверен, что справишься?

— Думаю, да, — злобно ответил Кьярно, подставляя лицо слабым лучам солнца, пробившимся сквозь осенние тучи. — Прекрасное утро — самое время вымыть грязного человека в целительных водах Хрустального Озера. Интересно, он поймет, какая ему оказана честь?

— Вряд ли.

— Тогда зачем его туда вести, дядя? — спросил Кьярно. — Он расскажет о нем людям, как только к ним вернется. И тогда к нашему озеру, как мухи на мед, слетятся целые толпы.

Кайрбр кивнул:

— Это правда, но так приказала Найет.

— Она что-то увидела?

Кайрбр пожал плечами и неохотно ответил:

— Не знаю. Увидела, наверное.

— Когда-то она уже ошибалась, — проговорил Кьярно сквозь зубы. — Ты не забыл?

— Не забыл, черт тебя побери, не забыл! — с посеревшим от гнева лицом выпалил Кайрбр. — Не надо мне об этом напоминать! Я каждый день это вижу, когда смотрю на тебя.

Кьярно нервно сглотнул:

— Я тоже вижу это, дядя, стоит мне закрыть глаза. Как думаешь, чья ноша тяжелее?

Помолчав несколько секунд, Кайрбр сказал:

— Если бы я мог что-то изменить, парень, я бы это сделал. Я любил твоих отца и мать, и ты это знаешь.

— Но ты ничего не можешь изменить, правда? — проговорил Кьярно. — Несмотря на все свое воинское искусство, ты не смог их спасти.

— В тот день я потерял брата, — прошептал Кайрбр.

— Нет, — сказал Кьярно. — В тот день ты потерял гораздо больше.

Слушая разговор дяди и племянника, Найет становилась все печальнее. Этому юноше никогда не понять, почему ей пришлось принять такое решение; он никогда не узнает, почему однажды ночью она проснулась от собственного крика, увидев во сне страшные картины смерти и разрушения. Он не поймет, сколько ему придется выстрадать, чтобы стать тем оружием, в котором она так нуждается.

Он этого никогда не поймет; а если бы и понял, то никогда бы ее не простил.

Она закрыла глаза, и вновь перед ней встала лесная поляна, ручей, красный от крови эльфов, огонь, пожирающий лес, утробный рев чудовищ и предсмертные крики умирающих. Этот страшный сон преследовал ее уже много ночей.

Она сказала Леофрику правду: мир стал очень опасен, у народа азраи появилось много врагов. Об этом говорилось в каждой песне, которые матери пели маленьким эльфам.

Лесное царство Атель Лорен стало одним из последних бастионов настоящего волшебства, и она сделает все, чтобы защитить его.

Любой ценой.

Переодевшись в новую одежду — прекрасную шелковую рубашку кремового цвета, штаны из мягкой кожи и сапоги, которые пришлись ему как раз по ноге, — Леофрик почувствовал себя гораздо лучше. Воздух в этом лесу был какой-то особенный, и, хотя рыцарь постоянно напоминал себе, что находится в плену, силы возвращались к нему на удивление быстро. Боль утраты все еще терзала его сердце, как осколок льда, но в присутствии эльфов Леофрик старался держаться спокойно.

Носить доспехи и оружие ему не позволили, но если хорошенько подумать, то и он, поймав эльфа и посадив его в одну из башен Каррарского замка, вряд ли вернул бы ему оружие.

Близилась зима, но воздух в лесу был мягче и теплее, чем за его пределами, словно лето решило здесь ненадолго задержаться.

Лесная колдунья ушла около часа назад — в этом лесу Леофрику было трудно определять время, — но вместо нее пришли две лесные девы, которые принесли ему одежду. На стопке белья лежал голубой шарф Элен, при виде которого Леофрик снова расплакался. Он взял шарф и спрятал его в карман куртки, пока одна из дев с бесстрастным видом обрабатывала ему рану на бедре. Он хотел поблагодарить ее, но она, как и раньше, уклонилась от разговора. Лесные девы молча глядели, как он изящно, словно перед знатными дамами, склонился перед ними в поклоне. Впрочем, разве лесные феи — это не те же знатные дамы?

Боль в бедре немного утихла, резкая боль от ран на груди и в голове сменилась тупой ноющей болью. Леофрик расхаживал по комнате, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи, — смеху, музыке и звонким голосам, которые что-то говорили на чужом языке. Его давнишние приятели — зеленые огоньки с прозрачными крылышками — вернулись и снова жужжали у него над головой, как надоедливые насекомые. Леофрик пытался было их прогнать, но вскоре махнул на них рукой — на его раздражение они не обращали никакого внимания.

Дом, в котором его поместили, показался ему куда более приятным местом, чем собственный замок. Здесь все было сделано из дерева, и в воздухе стоял чудесный аромат смолы и свежей древесины. Тихо раскачивающиеся ветви могучих деревьев служили в этом доме потолком, сквозь который в комнату проникал мягкий солнечный свет. Ничто здесь не указывало на работу плотников или резчиков: не было ни резной мебели, ни стекла, ни затейливой керамики — все было совершенно естественным и обладало качеством, которое невозможно было превзойти никому.

И все же, несмотря на окружающую его красоту и гармонию, Леофрику все казалось чужим, незнакомым. Что-то здесь было не так, не по-человечески. Вроде бы тот же пол, стены, потолок, одежда — и вместе с тем все чужое, все напоминает о том, что он пленник.

Леофрик как раз обдумывал план побега, когда к нему вошел просто одетый молодой эльф. Юноша держался подчеркнуто враждебно, и Леофрик сразу понял, что пришел он сюда далеко не по своей воле.

На молодом эльфе было обычное одеяние лесного жителя — узкие коричневые штаны и светло-серая куртка с воротником, отделанным по краю золотой вышивкой. На плечи был наброшен длинный темно-синий плащ. В старых, потертых ножнах находился изящно изогнутый меч с простым эфесом, за плечами висел великолепный лук.

И все же, будучи опытным воином, Леофрик сразу определил, что этот замечательный лук всего лишь простое крестьянское оружие, и поначалу даже принял это за оскорбление. Значит, желая его унизить, тюремщиком к нему приставили крестьянина?

— Кто ты? — спросил Леофрик.

Эльф не ответил, а только, сжав губы, разглядывал его своими ярко-зелеными глазами. По человеческим меркам он был весьма красив — узкое насмешливое лицо, длинные золотистые волосы, заплетенные в тугие косы, которые были украшены бусинами и перышками. Что-то в этом юноше было отчаянное, бесшабашное, что заставило Леофрика вспомнить о странствующих рыцарях.

— Ты Кьярно? — спросил Леофрик, громко и четко выговаривая слова. — Я Леофрик Каррар из Кенелля, рыцарь Бретонии и верный подданный короля Луэна Львиное Сердце.

Эльф поморщился, и Леофрик подумал, что чем-то его оскорбил.

— Клянусь Карнусом, голос у тебя мерзкий, а мое имя ты произносишь так, словно у тебя во рту каша, я даже не сразу его узнал, — ответил наконец эльф, и, судя по его тону, больше всего на свете ему хотелось поскорее разделаться со своим поручением. — Я знаю, кто ты, а я действительно Кьярно Делану. Мне приказано отвести тебя к Хрустальному озеру.

— Да, мне говорили. Что это за озеро?

— Не важно. Будь моя воля, ты никогда бы его не увидел.

Не желая спорить, Леофрик кивнул и сказал:

— Что ж, едем, брат по оружию.

Не удостоив его ответом, Кьярно развернулся на пятках и направился к выходу, бросив через плечо:

— Поехали. Если сейчас не выедем, то к ночи не успеем вернуться, а таким, как ты, ночью в Атель Лорен лучше не соваться.

Леофрик вздохнул и последовал за грубияном Кьярно, который быстро зашагал по коридору, образованному густыми зелеными зарослями. Кьярно говорил на языке людей довольно бегло, и все же в его интонации сквозила некоторая чопорность, характерная для всех эльфов. Между собой они говорили очень быстро, с напевными интонациями, а язык людей считали трудным и неприятным для слуха.

В воздухе разносился аромат листвы, над головой Леофрика все так же кружили его старые приятели — зеленые огоньки.

Кьярно быстро свернул куда-то в сторону, и Леофрик, к своему огромному удивлению, увидел широкую поляну; в воздухе сильно запахло древесной корой и соком растений; вокруг кипела бурная жизнь.

Леофрик резко обернулся, стараясь понять, каким образом они сюда попали: позади не было ни двери, ни хоть какого-то выхода. Молодые саженцы и толстые стволы могучих деревьев — вот и все, что он увидел, и снова им овладел страх перед действием странной лесной магии.

Что же это за существа такие, которые так ловко умеют обманывать зрение и слух?

Вдруг где-то рядом раздалось радостное ржание, и Леофрик, забыв о своих страхах, улыбнулся, увидев знакомый силуэт Ташена. Конь выглядел испуганным; его замечательного желтого чепрака на нем не было. Кайрбр, старый суровый воин, держал его под уздцы. Леофрик заметил, что одну ошибку старый вояка все же допустил: намотал повод себе на руку, — такого не сделал бы даже грум-новичок. Испугайся лошадь сейчас, шарахнись она в сторону — и рука Кайрбра была бы вывихнута.

Рядом стоял Кьярно, подзывая к себе эльфийского коня с бледно-желтой гривой. Шея животного была покрыта куском блестящей ткани, заплетенные в косы хвост и грива были украшены гирляндами цветов; Леофрика неприятно удивило это пышное, яркое и, на его взгляд, совершенно ненужное украшение. Конечно, нести на себе тяжеловооруженного рыцаря этот легкий тонконогий конь не смог бы, и все же это было невероятно красивое животное.

Кайрбр, с лица которого не сходило откровенно враждебное выражение, отпустил повод, позволив коню подбежать к хозяину, а Леофрик вновь задумался над тем, чем же он мог так оскорбить эльфов. Может быть, самим своим присутствием в их лесу?

— Спасибо, — сказал он Кайрбру, подбирая поводья. Кьярно уже вскочил на своего коня. — А где чепрак? — спросил Леофрик, потрепав Ташена по шее.

— Я его выкинул, — ответил Кайрбр. — Он слишком бросался в глаза; не стоит привлекать к себе внимание, человек.

— Бросался в глаза? — спросил Леофрик, покосившись на лошадь Кьярно. — А ваш конь не бросается? Да на открытой местности его видно за десять миль!

— На этом коне ездит один из азраи, а ты для Атель Лорен чужак, — сказал Кайрбр и, повернувшись, зашагал прочь.

Тут же забыв о выброшенном чепраке, Леофрик вставил ногу в стремя и вскочил на своего Ташена, наслаждаясь несколько подзабытым ощущением силы и безопасности, когда находишься в седле.

Перебирая поводья, Леофрик заметил, что на коне эльфа не было никакой сбруи: ни уздечки, ни седла — ничего. Теперь понятно, почему Кайрбр так беспечно обращался с поводьями.

Странное это было чувство — сидеть на лошади и не быть одетым в доспехи, не ощущать их тяжести. Леофрик оглянулся на Кьярно: тот управлял своим конем без помощи шпор и повода, животное слушалось его так, словно они с Кьярно были единым целым.

— Красивый у тебя конь, — заметил Леофрик.

— Красивый, — согласился Кьярно. — А твой такой… сильный.

Леофрик погладил Ташена по шее:

— Да, очень сильный. Он из королевских конюшен; говорят, в нем течет кровь самого Тамазина.

— Кто это?

— Тамазин — это знаменитый скакун, на котором ездил король Шарлей. Он участвовал в битве на Кровавой реке, что в Пограничных Княжествах, где королевское войско встретилось с ордой орков, — ответил Леофрик с гордостью. — Этот великолепный конь был трижды ранен стрелой, но не сбросил своего хозяина и продержался до самого вечера. Когда же битва закончилась, король, вернувшись домой, велел отвести своего верного скакуна в конюшню и приказал холить и лелеять его до тех пор, пока не перестанет биться сердце этого благородного животного.

— Повезло ему, — сказал Кьярно. — Гуляй себе на пастбище в окружении молодых кобылок, а вечером возвращайся в теплую, уютную конюшню. Лучше, чем получать стрелы от зеленокожих.

— Да, наверное, — сухо отозвался Леофрик, раздосадованный тем, как равнодушно воспринял юноша романтическую историю знаменитого бретонского коня.

Без всяких видимых усилий Кьярно заставил своего скакуна ускорить бег, на ходу небрежно кивнув Леофрику, что, очевидно, означало приглашение следовать за ним.

Чувствуя, что еще немного, и он не справится с раздражением, рыцарь ударил Ташена каблуками и последовал за Кьярно.

Перед ними раскинулся Лоренский лес.

Трепет. Удивление. Очарование. Страх.

Все эти чувства вихрем проносились в душе Леофрика, когда Кьярно открыл перед ним мир чудес и восторгов, что звался Атель Лорен. В старых бретонских сказках этот лес считался миром черной магии, где обитали чудища из ночных кошмаров. Менестрели и сказители пели об эльфах, которые собираются на свои игры в укромных уголках леса, где нет времен года, а жизнь его обитателей вечна.

Проезжая по местности, которую Кьярно называл Коэт-Мара, вместе со своими неотступными спутниками — огоньками, Леофрик думал о том, что во всех этих сказках открывалась лишь ничтожная часть правды.

Лоренский лес был царством волшебства и света, огромных деревьев с неохватными стволами, поднимающимися выше самых высоких башен Каррарского замка. Среди деревьев разъезжали смеющиеся эльфы верхом на лошадях, мелькали зеленые огоньки. Казалось, сам воздух здесь жил своей жизнью. Коэт-Мара была местом животворящей силы и плодородия: все, что попадалось на глаза Леофрику, от самих эльфов и лесных зверей до парящих в небе ястребов, — все наслаждалось бурной жизнью.

Бретонские крестьяне не были наделены подобной энергией, свою работу они выполняли скучно и буднично, словно наградой им было одно — сделать ее как можно лучше и быстрее. В результате со временем они превращались в сгорбленных существ с кривыми руками и ногами, в которых никогда не ощущалась бьющая ключом энергия, подобная той, которая кипела в прекрасных, веселых лесных эльфах.

От чудных запахов травы и цветов кружилась голова, и Леофрик даже старался не слишком глубоко дышать, чтобы не свалиться с лошади. Проезжающие мимо эльфы бросали на него подозрительные взгляды: в одних читалось удивление, в других — искренняя враждебность, а в третьих даже некоторое любопытство. Впрочем, внимание эльфов привлекал не только рыцарь. Многие из них с презрением смотрели и на Кьярно, но юноша старательно делал вид, что его это не трогает.

— Почему на меня так смотрят? — спросил Леофрик.

— Они раньше не видели людей, — не оборачиваясь, ответил Кьярно.

— В самом деле?

— А откуда здесь взяться людям? Мы не любим с вами встречаться.

Подавив в себе желание сказать что-нибудь колкое, Леофрик спросил:

— А что они здесь делают, в этой лесной глуши?

— Почему глуши? Это Коэт-Мара, наш дом.

Леофрик оглянулся по сторонам — никаких домов, одни деревья, заросли кустарников и обилие лесных зверюшек. Живописное место, конечно, но как здесь жить?

— Странно. Где же в таком случае дома или какие-нибудь жилища? Я ничего не вижу.

— И не увидишь, — сказал Кьярно. — Пока лес не согласится их показать. Сейчас ты проезжаешь по одной из самых населенных частей Атель Лорен, но ты ее не видишь.

Так и не поняв, шутит Кьярно или нет, Леофрик внимательно смотрел по сторонам, пытаясь найти хоть какие-то признаки жилья, — и ничего не нашел. Тогда он решил просто любоваться окружавшей его волшебной красотой.

Огромные деревья, устремившиеся в самое небо, образовывали грандиозный зеленый купол, похожий на купол огромного собора в Кенелле; ихлистья были расцвечены всеми оттенками осени — золотым, красным и зеленым.

На земле, пробиваясь сквозь множество камней, звонко журчали ручейки, стекающие по деревянным желобкам в маленькие пруды с кристально чистой водой; вокруг прудов стояли деревянные скульптуры, вырезанные столь искусно, что казалось, они выросли здесь сами, а не были созданы руками мастера. Леофрик с удивлением заметил, что скульптуры и в самом деле двигаются, как живые; и вот уже перед ним открылся новый сказочный пейзаж.

Среди деревьев мелькнул яркий свет, раздался звонкий смех, и к одной из деревянных скульптур подлетело светящееся пятно, которое в следующее мгновение исчезло внутри скульптуры, и статуя вдруг ожила и задвигалась, принимая изящные позы.

В воздухе кружилось множество маленьких блуждающих огоньков, и Леофрик оглянулся, выискивая среди них своих старых приятелей. Разумеется, они были рядом — три крошечных назойливых создания с прозрачными крылышками. Леофрик мог поклясться, что на этот раз они изображали рыцарей.

— Скажи, кто они такие? — спросил Леофрик, показывая на огоньки.

— Духи, — ответил Кьярно. — Волшебные духи леса, такая же часть Атель Лорен, как и деревья.

— Ты можешь их прогнать?

— Нет. Если ты им понравился, они уже не отстанут. Конечно, это большие проказники, но в основном они безвредны.

— В основном?

— Да, в основном. Сколько разных птиц летает в небе, сколько разных зверей живет в лесу! Духи тоже бывают разные. Одни опасны, другие нет.

— А эти? — спросил Леофрик, показывая на зеленые огоньки, которые вились у него над головой.

— Эти в основном безвредны, — повторил Кьярно.

Леофрик опасливо оглянулся назад, но в это время они проезжали под широкой аркой, сплетенной из веток и листьев; стены ее были украшены поясами из золота, серебра и драгоценных камней. Там, где кончалась арка, температура воздуха резко менялась.

Воздух был все так же свеж, но в нем уже ощущалась новая, неведомая сила, более дикая, мощная и опасная.

Кьярно успел уехать далеко вперед, и Леофрику пришлось торопить своего Ташена, чтобы догнать эльфа: в темном лесу лучше держаться к нему поближе.

Здесь даже лес казался более живым, и Леофрик поежился, чувствуя присутствие темной, таинственной силы, исходящей из глубины леса, который смотрел на него далеко не дружеским взглядом.

Кьярно уверенно ехал по узкой, едва различимой лесной тропинке, которую Леофрик, будь он один, ни за что бы не заметил. Здесь вообще можно было легко заблудиться, и ему припомнились рассказы тех, кому приходилось блуждать по лесу, потеряв всякую надежду из него выбраться. И правда, здесь все постоянно меняло формы и очертания, и Леофрик решил, что будет постоянно начеку, чтобы лес больше не обманул его.

— Ты так и не сказал, куда мы едем, — сказал Леофрик, подъехав к Кьярно. — Что это за Хрустальное озеро?

Отбросив с лица прядь волос, Кьярно ответил:

— Это небольшое озеро у подножия скалы, образованное водопадом реки, которую вы называете Бренна. Вода в нем чистая, словно слезы самой Айши.

— А кто это — Айша?

— Вы, люди, ужасно невежественные создания, — покачав головой, сказал Кьярно. — Теперь мне понятно, почему вы только и умеете, что рубить деревья да лишать свою землю всего, что имеет зеленый цвет, а потом копаться в грязи голыми руками.

— Почему ты все время хочешь меня задеть? — спросил Леофрик. — Хочешь со мной сразиться — давай, я готов, только верни мне оружие. Сразимся в честном поединке, как подобает благородным воинам.

— Сражаться с тобой? — произнес Кьярно. — Нет, человек, я не могу. Правитель Олдельд приказал мне заботиться о тебе, и я буду тебя защищать, но помни: ты мой враг.

— Очень хорошо, — сердито сказал Леофрик, — только объясни, почему я должен быть твоим врагом. Что я тебе сделал?

— Мы враги, — сказал Кьярно, — потому что такие, как ты, забрали бы у меня все, что мне дорого, дай только вам волю. Веками мы сражаемся, чтобы уберечь наше царство от людей, карликов, орков и зверолюдей, которые рубят и поджигают леса и убивают мой народ!

— Нет… — возразил Леофрик, — мы не…

— Да! — гневно выпалил Кьярно. — Вы. Вы боитесь нас и завидуете, а потому хотите нас уничтожить.

Стараясь оставаться спокойным, Леофрик проговорил:

— Возможно, отчасти ты прав, Кьярно, но ведь это твой лес отнял у меня жену. Твой лес много лет назад похитил моего родственника. Как видишь, у меня тоже есть причины вас ненавидеть!

— Лес отнял у тебя жену? — спросил Кьярно, внезапно останавливая лошадь.

— Да, — ответил Леофрик, стараясь не показывать, как ему больно. — На нас набросились какие-то существа из веток и шипов, с жуткими лицами, и утащили мою жену.

Кьярно взглянул Леофрику в глаза, опустил голову и сказал:

— Это были дриады зимы. Они очень капризны и часто бесятся по пустякам, потому что им все время кажется, что их обижают. Это злобные твари, и с ними лучше не связываться. Мне жаль, что так вышло, но ничего уже не изменишь.

— Вот и не будем об этом говорить, — печально вздохнул Леофрик. — Лучше расскажи мне об Айше.

Но эльф отвернулся и молча поехал вперед, и Леофрик было решил, что тот ничего не хочет ему рассказывать, однако через некоторое время Кьярно спросил:

— Зачем тебе это нужно? Человеку никогда не понять, что она значит для моего народа.

— Затем, что я хочу это знать, — ответил Леофрик. — Может быть, если мы с тобой сможем понять друг друга, то не будем врагами?

— Я так не думаю, человек, но я выполню твою просьбу, — сказал Кьярно и тоном сказителя начал: — Айша — это древняя богиня народа азраи, мать Земли и источник всего сущего. Дух Айши питает почву и выводит на ее поверхность подземные воды. От нее зависит наша жизнь и процветание. Она приносит теплое дыхание весны, прогоняя холодные зимние ветры, и пробуждает первые ростки жизни.

— Она богиня эльфов?

— Одна из богинь, — сказал Кьярно. — У нас есть еще Карнус и Лоэк, боги Земли и Жизни, которых мы чтим больше остальных богов. Наш лес — это священное место, где живет Айша, он полон ее волшебства.

Леофрик бросил восторженный взгляд на окружавший его лес: такой красоты — дикой и вместе с тем чудной — он не видел нигде и никогда; легко поверить, что здесь, в этом волшебном великолепии, обитает древняя эльфийская богиня.

— У Айши есть свой храм? — спросил Леофрик. — Наверное, это нечто удивительное?

Рассмеявшись, Кьярно заметил:

— Человек — он и есть человек.

— А в чем дело? — спросил Леофрик, приготовившись услышать новую колкость.

— Как можно строить храм со стенами и крышей для богини, душа которой живет в диком лесу и является его частью? — сказал Кьярно и воздел руки к небу. — Человек, ты уже находишься в храме богини Айши. Ей поклоняются деревья и травы, даже земля, по которой мы едем, священна.

— О! — произнес Леофрик, почтительно посмотрев вниз.

По правде говоря, почитание земли было Леофрику знакомо; он видел несколько рощ и небольших озер, где некоторым мужественным рыцарям являлась Владычица Озера; эти места считались священными, и рыцари, испившие из святой чаши, давали клятву защищать их до конца своих дней.

Дальше они ехали в молчании. Прошел час. Лес по-прежнему жил своей жизнью: откуда-то раздавались оживленные голоса, слышался тихий шепот. Было довольно холодно, и рыцарь ежился, вспоминая свой меховой плащ. Кьярно не стремился продолжать беседу, и Леофрик решил оставить его в покое, чтобы не нарваться на очередную грубость.

Лес становился гуще, темнее; от него все так же веяло колдовством, и Леофрик начал спрашивать себя, что будет, если он останется в этом лесу надолго. Может быть, заколдованный лес изменит его, превратит в кого-нибудь, наложив на него свои чары?

Погруженный в мысли, Леофрик не сразу обратил внимание на странное покалывание в затылке. А когда выработанное годами чувство опасности заставило его встряхнуться, он резко выпрямился в седле и оглянулся по сторонам, готовый отразить любой удар.

Увидев, что Кьярно тоже к чему-то прислушивается, Леофрик спросил:

— Что случилось?

Кьярно знаком приказал ему молчать. Чувствуя приближение опасности, Леофрик потянулся к бедру — но меча там не было.

Натянув поводья, Леофрик внимательно вглядывался в заросли. Где-то рядом послышался шорох, потом глухой стук копыт, и он взглянул на Кьярно, который, положив руку на рукоять меча, тоже оглядывался по сторонам.

Никто не появлялся, и все же сердце Леофрика сжалось от странного, зловещего предчувствия. Ему захотелось повернуть коня и умчаться отсюда как можно дальше. Он вспомнил, когда в последний раз испытывал подобный ужас, — когда на них двинулся отряд Мечей Хаоса, во главе которого на чудовищном коне скакал сам Владыка Конца Времен.

Но вот из леса явственно донесся стук копыт, и Леофрик погладил Ташена по шее, шепча ему ласковые слова, поскольку животное, что-то почуяв, начало нервно перебирать ногами, норовя умчаться прочь.

Среди деревьев замелькали тени — темные всадники верхом на крупных эльфийских конях. Резко затрубил охотничий рог, и Ташен заржал от испуга.

Леофрик замер, чувствуя себя совершенно беспомощным, как олень, окруженный охотниками.

— Не двигайся, — предупредил его Кьярно. — И ничего не говори.

— Кто это?

— Дикие всадники Карнуса… — сказал Кьярно, когда из-за деревьев, словно призраки, выплыли шесть лесных воинов.

Они были высокими, эти призраки, и очень сильными; шесть эльфов верхом на мощных лошадях, покрытых инеем, с горящими глазами. На плечах у каждого всадника была наброшена косматая медвежья темно-бурая шкура; на открытой груди, покрытой запекшейся кровью, каждого воина красовалась татуировка; на поясе болтались белые черепа; на запястьях звенели темные металлические браслеты. На голове у всадников были медные шлемы, украшенные длинными изогнутыми рогами, из-под которых сверкали светлые глаза, холодные, как осколки льда. Взгляд воинов был полон ярости и дикой, волшебной силы. Их оружием были длинные серебряные копья с острейшими железными наконечниками.

Свирепый, варварский вид воинов напомнил Леофрику о диких норсийцах, с которыми ему приходилось встречаться в боевых походах. Желание убивать — вот что читалось в их глазах.

— Ты посмел привести человека в Атель Лорен? — холодно произнес один из всадников.

— Мы его давно учуяли, за много миль, — добавил другой.

— Его нужно убить, — сказал третий, доставая из кожаных ножен длинный кинжал.

Леофрик взглянул на Кьярно и поразился, заметив, каким напряженным стало лицо юного эльфа. Тогда он перевел взгляд на всадников и смело взглянул им в глаза, чувствуя, как в душу все же закрадывается страх.

Подъехал еще один лесной воин и, направив на Леофрика копье, сказал:

— Ты не должен здесь находиться, человек. Ты приблизился к Королевской Поляне.

При этих словах всадники выставили копья и взяли Леофрика в кольцо.

— Нет, — сказал Кьярно и, тронув лошадь, поставил ее между всадниками и рыцарем.

— Нет? — прошипел один из них. — Ты смеешь нам возражать?

— Тот, кто не подчиняется приказам слуг Короля Леса, умирает, — сказал один из воинов.

Глядя на всадников, Леофрик чувствовал, какая от них исходит страшная, древняя сила. Суровые лица эльфов ничего не выражали, и Леофрик понял, что эти существа убьют его, не моргнув глазом.

— Человек находится под моей защитой! — крикнул Кьярно и, в одно мгновение выхватив из-за плеча лук, наложил на него стрелу.

Насмешливо взглянув на натянутую тетиву, один из воинов сказал:

— Не советую тебе спорить с Дикими всадниками Карнуса. Мы убьем тебя в одно мгновение.

— Возможно, — сказал Кьярно, — но до этого я успею пустить стрелу тебе прямо в глаз.

— Почему ты поднимаешь оружие против слуг Ориона? Зачем защищаешь человека?

Кьярно не ответил, и Леофрику стало немного не по себе: а не решил ли этот Кьярно, подумал рыцарь, отдать его свирепым лесным эльфам?

— Я Кьярно Делану. Мне приказано заботиться об этом человеке. Я поклялся, что с ним ничего не случится.

— Кому поклялся? — мрачно спросил старший отряда Диких всадников. — Кто глава твоего рода?

— Олдельд Эадаойн, Победитель Ста Битв и владетель здешних мест.

— И он хочет оставить человека в живых?

— Хочет. На некоторое время, — ответил Кьярно тоном, который очень не понравился Леофрику.

— Куда ты его везешь?

— К Хрустальному озеру, — сказал Кьярно. — Чтобы его воды смыли с него грязь, если это, конечно, возможно.

Дикий всадник кивнул и поднял копье:

— Будь осторожен, лес предупреждает нас об опасности. Откуда-то со стороны к нам надвигается зло.

— Может быть, это вовсе и не человек, — сказал другой всадник.

Первый воин кивнул, не сводя с Леофрика горящих глаз:

— Нашу землю накрыла тень, на нас движется тьма, а король отбыл до дня весеннего равноденствия. В лес пришло зло, помни об этом, Кьярно Делану из рода Эадаойн. Держи свой лук и меч наготове, они могут понадобиться Атель Лорен еще до захода солнца.

— Хорошо, — сказал Кьярно и опустил лук.

Не говоря больше ни слова, дикий всадник развернул коня и в одно мгновение скрылся в лесу. Его воины последовали за ним. Наступила зловещая тишина.

Леофрик вздохнул с облегчением. Кьярно закинул лук за плечо, погладил по шее своего коня и тоже вздохнул.

Убедившись, что Дикие всадники уехали, Леофрик спросил:

— Кто это? Я таких никогда не видел.

— Это Королевская Стража, — ответил Кьярно. — Дикие охотники, которые сопровождают Карнуса, когда он просыпается весной, и охраняют его священные места, когда король впадает в зимний сон.

— Дикие охотники… — шепотом повторил Леофрик, вспомнив, как иногда по ночам вокруг его замка слышались ужасные крики и громко трубил охотничий рог. Значит, тогда на его землях шла королевская охота эльфов.

В такие ночи высунуть нос из дому мог только какой-нибудь сумасшедший или отчаянный смельчак; крестьяне и знатные лорды, запершись в своих домах, тихо молились святой Владычице Озера, умоляя ее отвести диких охотников подальше от селения.

Это были ужасные ночи. До самого утра люди не смыкали глаз, слушая крики наездников и завывание зверей; стены и крыши домов сотрясались от грохота копыт, доносившегося с самого неба. Наступало утро, люди покидали свои дома — и что же они видели? Следы ужасного опустошения, тела, разорванные на куски и унесенные далеко от того места, где упали на землю.

— Да, дикие охотники, — тихо проговорил Кьярно.

Леофрик поразился, услышав в его голосе откровенный страх. Странно, что лесные эльфы боятся пробуждения своего короля не меньше, чем их соседи — люди.

— Едем, — сказал Кьярно, — нужно убраться отсюда подальше, пока они не передумали и не вернулись за тобой.

— Они могут вернуться?

— Конечно могут. Ты же слышал, что сказал их вожак. Откуда-то со стороны в лес пришло зло; они будут его искать, но если не найдут, то вернутся за тобой.

Леофрик кивнул и беспокойно огляделся по сторонам: проверить, не вернулись ли Дикие всадники. Встречаться с ними еще раз ему вовсе не хотелось, а если послушать Кьярно, то сейчас он должен был болтаться на острие копья, окрашивая траву своей кровью.

— Спасибо, что защитил меня, — произнес Леофрик. — Если бы не ты, я был бы уже мертв.

— Я не тебя защищал, человек, — сказал Кьярно, — а себя. Правитель Олдельд приказал бы отрубить мне голову и насадить ее на пику, если бы я позволил всадникам тебя убить.

— Все равно спасибо, — повторил Леофрик. — Ты спас мне жизнь, и я этого не забуду.

Кьярно небрежно кивнул и поехал вперед. Леофрик последовал за ним.

Они пришпорили лошадей, и вскоре впереди послышался шум падающей воды. Этот звук вызвал в душе Леофрика радость, словно Хрустальное озеро одним своим присутствием могло исцелить его душевные раны. Грохот водопада звучал для него, словно звон дорогих хрустальных кубков.

Между деревьями показался просвет — и вот уже перед Леофриком в лучах солнца сверкают прозрачные струи огромного водопада.

— Хрустальное озеро! — гордо объявил Кьярно.

Подъехав к водопаду, Леофрик, как завороженный, застыл перед вечной красотой, представшей перед ним.

Глава шестая

О Хрустальном озере Кьярно говорил как о чем-то естественном, и Леофрику это было понятно; однако то, что он увидел, описать простыми словами было невозможно: дивное озеро в окружении скал, узкая полоска чистейшего белого песка на берегу и низвергающийся поток воды необычайной чистоты и прозрачности.

Кьярно сравнивал этот водопад со слезами Айши, о которой Леофрик получил весьма смутное представление. Впрочем, велико же было горе прекрасной богини, если она проливала столь дивные слезы. Там, где вода падала в озеро с высоты около ста футов, стекая по поросшим зеленоватым мхом камням, летали хлопья белой пены. Ударяясь об острый выступ скалы, водяные струи взметались далеко вверх и рассыпались в воздухе маленькими сияющими радугами.

Солнце стояло прямо над головой, окрашивая душистую траву в мягкие зеленые тона; холод, который донимал Леофрика во время езды через лес, пропал; от воды, над которой вилась легкая дымка, исходила приятная свежесть.

Берега озера были усыпаны красными и желтыми цветами, наполнявшими воздух чудесным ароматом, который успокаивал измученное сердце Леофрика и вносил невыразимый покой в его душу. В ветвях деревьев мелькали яркие птички, которые гонялись друг за другом или выделывали курбеты над самой водой.

— Невероятно… — прошептал Леофрик, любуясь сказочной красотой озера.

— Да, красиво, — отозвался Кьярно, легко спрыгнув с лошади, в то время как Леофрик устало сползал с седла.

— Красиво?! Да здесь не просто красиво, это… невозможно выразить словами! — воскликнул Леофрик и, опустившись на колени, молитвенно сложил руки. — От такой красоты замирает сердце.

Хлопнув свою лошадь по крупу, Кьярно отпустил ее пастись и, забравшись на камни у самой воды, небрежно заметил:

— Подумаешь, лесное озеро. Красивое, конечно, и все же это простое озеро.

Леофрик лишь покачал головой, недоумевая, как можно быть равнодушным к такой красоте и такому чуду. Все вокруг сияло такими красками, так радовалось жизни, что Леофрик вдруг расплакался от восторга и умиления, словно внезапно прозревший слепой.

На ветвях деревьев висели прекрасные спелые фрукты, и Леофрик, уловив их чудесный аромат — сильный, душистый и какой-то сладковатый, — вспомнил, что очень голоден.

— Что это за плоды? — спросил он.

— Мы их называем аойлим, — с улыбкой ответил Кьярно, переворачиваясь на бок. — Попробуй, они отменно хороши.

Леофрик, который уже собрался сорвать с ветки ярко-красный, похожий на грушу плод, внезапно вспомнил, что рассказывалось в сказках о еде эльфов и ее воздействии на человека, и поэтому быстро отдернул руку. С раннего детства всех детей Кенелля и Каркассона учили не принимать еду и питье от незнакомцев. Во многих бретонских сказках и балладах говорилось о глупцах, которым пришло в голову попробовать еду или вино эльфов; после этого люди сходили с ума.

Поэтому Леофрик сказал:

— Нет, думаю, что не стоит.

— Тебе же хуже, — лениво отозвался Кьярно, лежа на камнях и глядя в небо. — Это так вкусно, как тебе и не снилось, человек.

— Возможно, — ответил Леофрик, подходя к воде. — Надеюсь, мне еще выпадет такой случай.

— Дело твое, — заметил Кьярно и добавил: — Ну что же ты?

— Что? — спросил Леофрик, оторвавшись от созерцания чудесной красоты.

— Я привез тебя, чтобы ты помылся, — сказал Кьярно и показал на светлые воды озера. — Иди мойся.

Леофрик кивнул. Подумав о том, как понравилось бы здесь Элен, он снова загрустил, хотя, к своему стыду, должен был признать, что грусть его стала немного слабее.

Пока Кьярно с безмятежным видом валялся на берегу, Леофрик разделся и аккуратно сложил одежду на мягкой траве. Раньше он ни за что бы не разделся догола перед незнакомым человеком, но в этом месте подобная стыдливость казалась сущим пустяком.

Затем он с блаженным вздохом опустился на мягкий песок, который ласкал тело, словно ценнейший мех. Леофрик погрузил ноги в песок, наслаждаясь его приятным теплом.

От водопада летели брызги, но это было очень приятно; Леофрик заглянул в озеро, надеясь увидеть дно. Оказалось, что в воде тоже кипит бурная жизнь, — там резвились маленькие водяные духи.

— Здесь можно купаться? — спросил Леофрик, поглядывая на воду.

— Не бойся, они не кусаются. Так, ущипнут разок-другой, и больше ничего, — ответил Кьярно. — Помни, это место исцеления и отдыха. Здесь ты в полной безопасности.

Деревья хлестали их своими ветками, стаи черных птиц набрасывались на них сверху, терзая плоть, но кентавры не останавливались. Мощные мышцы, дарованные им богами, помогали скакать без устали; кожаные мешки, наполненные отравленным зельем, которое они пили, давали возможность поддерживать силы, чтобы не отступать перед атакующими их существами.

Деревья преграждали им путь, свет пытался затуманить сознание, но они с тяжелым топотом скакали вперед и вперед, видя только один облик, запечатленный в их сознании.

Одного из них все-таки достали мощные корни растения, зацепив за задние лапы, и зверь рухнул наземь и покатился, взметая тучи листьев и грязи, ревя и дергая лапами. Он издыхал, заходясь от воплей и пытаясь вскочить, несмотря на переломанные задние конечности. Но из-под земли уже вылезли острые шипы и принялись рвать его плоть. По земле потекли ручейки крови.

Соплеменники упавшего кентавра не остановились, даже не взглянули на него и продолжали свою бешеную скачку, пока их злополучный товарищ издыхал, дико вопя от боли.

Лес кричал и шумел, предупреждая всех и каждого о грозящей беде. Корни деревьев разговаривали со стволами, стволы — с ветвями, а те — с листьями, прося передать страшную новость всему живому. Лесные звери и духи кричали, и вместе с ними кричал весь Лоренский лес.

Деревья вставали плечом к плечу на пути кентавров, тропинки меняли направление, стараясь увести их в другую сторону, но сила монстров оказалась мощнее лесной магии.

Ноздри кентавров затрепетали, когда внезапно они почуяли вожделенный запах.

Запах человеческой плоти.

Вода в реке, берущей свое начало где-то в Серых горах, была довольно холодной, и Леофрику, который медленно заходил в воды Хрустального озера, казалось, что к его телу прикасается холодный шелк. Наконец, блаженно вздохнув, он окунулся.

— Чудесная вода, — прошептал он, чувствуя ее ласковое прикосновение.

Вокруг мелькали крошечные водяные духи, вспыхивая и переливаясь огоньками, словно светлячки.

Боль в бедре сразу исчезла, в голове стало ясно, будто рассеялся тяжелый туман. Леофрик лег на воду, наслаждаясь ее прохладой и любуясь водяными духами, которых он ничуть не боялся. Затем, задержав дыхание, он окунулся с головой и поплыл туда, где бурлила и вспенивалась вода, — в этом месте река низвергалась в озеро.

Дно Хрустального озера, похожее на чашу, было чистым и песчаным, лишь кое-где виднелись длинные листья водяных растений. На песке играли солнечные блики. Впереди виднелись тучи песка и пузырьков, и Леофрик поплыл туда, чувствуя, как с каждой секундой к нему возвращается былая сила.

Он выплыл там, где оглушительно ревел водяной столб. В лицо полетели брызги, и Леофрик закрыл глаза. Вода с силой ударяла его по плечам, массируя тело, снимая накопившееся напряжение, возвращая силу мышцам.

Леофрик набрал воздуху, собираясь нырнуть, как вдруг услышал звонкий смех, едва различимый сквозь грохот воды. Послышались слабые хлопки по воде, и совсем рядом, плохо различимые сквозь водяную пыль, показались белые фигуры.

Леофрик напряженно всматривался в светлые расплывчатые тени. Казалось, чистейшая вода озера смыла с него не только невероятную усталость, напряжение и боль, но и годы; он снова помолодел, а ритмичный шум воды погрузил его в то блаженное, безмятежное состояние, которое бывало у него, когда он слушал прекрасную музыку.

Леофрик представил себе лицо Элен, ее светлые волосы и лучистые глаза и улыбнулся, вспомнив ее веселый смех. Теперь боль утраты терзала его не так сильно. Вместо отчаяния и тупой боли в сердце, осталось лишь ощущение тепла и благодарности за те дни, что он провел со своей Элен. Мир стоял на краю пропасти, за которой начинался Хаос, и то, что судьба даровала ему несколько лет счастья, уже было победой.

Леофрик улыбнулся, услышав сквозь шум водопада смех Элен; сквозь прозрачные струи воды проступило ее лицо — глаза и волосы были окружены мягким сиянием. Он улыбнулся, словно во сне, решив, что она вернулась к нему и принесла ему свою любовь, откинув завесу смерти.

Но Элен была не одна — рядом с ней Леофрик увидел несколько прекрасных обнаженных женщин, и ему отчаянно захотелось прикоснуться к молочно-белой коже жены, и он протянул к ней руку, любуясь плавными изгибами ее тела и полными грудями.

— Элен… — прошептал он, но она лишь покачала головой, а женщины внезапно окружили его кольцом.

Их тонкие руки касались его широких плеч и мускулистых рук, лаская их с какой-то незнакомой робостью.

Эти прикосновения были легкими, но весьма чувствительными, словно тонкие пальчики прикасались к кончикам нервов. Чьи-то руки поглаживали его грудь и шею, игриво теребили волосы. Воздух звенел от смеха, и он тоже засмеялся, потому что ему стало легко и радостно.

Женщина подплыла к нему поближе, двигаясь невероятно плавно и изящно; ни один локон ее длинных волос не шевельнулся, несмотря на бурлящую воду. Она улыбнулась, и у Леофрика дрогнуло сердце: он увидел, что это вовсе не Элен, а какая-то лесная нимфа с золотистыми глазами и густыми волосами цвета спелой ржи. Это эфирное, волшебное создание было прекрасно — такой красоты Леофрик не мог себе даже вообразить. Струи воды ласкали ее алебастровую кожу, на дивном теле блестели капельки.

Ее спутницами были простые эльфийки, таких Леофрик уже видел: волосы от ярко-рыжих, как огонь, до черных, как ночь, и тонкие черты лица.

— Кто вы? — спросил Леофрик.

Женщины ответили ему звонким смехом, а он вдруг почувствовал, как его накрыла жаркая волна желания.

Эльфы окружили его, что-то весело напевая на своем языке; от их волшебного пения у него закружилась голова.

Леофрик чувствовал, как их руки ласкают и гладят его тело; понимая, что это нехорошо, и сам того не желая, он начал тянуться к прекрасным нимфам, наслаждаясь их близостью и стараясь не думать о том, что совершает предательство.

Мир, покой и красота воцарились в душе Леофрика, как вдруг их нарушили грубые, резкие звуки — кто-то крикнул, по воде зашлепало что-то тяжелое. Женщины с притворным испугом бросились врассыпную, а перед глазами Леофрика внезапно мелькнула рука в железной перчатке, которая грубо схватила его за волосы.

— Да что за… — хотел выругаться Леофрик, но тут его бесцеремонно окунули в воду.

Рука держала его железной хваткой, и, когда Леофрику наконец удалось стряхнуть с себя благостно-сонное состояние и встать на ноги, первое, что он увидел, было суровое лицо Кайрбра.

Женщины лениво плавали рядом; их длинные волосы в прозрачной воде казались цветными разводами маслянистой пленки. Женщины смеялись и показывали на него пальцем.

— Да подождите вы! — крикнул Леофрик, выплевывая воду.

В ответ Кайрбр разразился потоком речи на эльфийском языке; о чем говорил суровый воин, Леофрик не понял, но, судя по интонации, заключил, что эльф далеко не в лучшем расположении духа. Смутившись, Леофрик засуетился, пытаясь прикрыться, поскольку только сейчас осознал, что стоит совершенно голый, а эльфийские женщины смеются и разглядывают его, как коня на ярмарке.

Стыд и гнев охватили Леофрика, когда он понял, что служит для них всего лишь игрушкой, предметом для развлечения и забавы. А Кайрбр, вытащив его из воды, дал ему такого тычка, что Леофрик кубарем покатился по песку.

Услышав ржание лошадей, он оглянулся: неподалеку стояли шесть вооруженных эльфов в серых плащах; на солнце сверкали наконечники копий. К счастью, это не были Дикие всадники, которых они с Кьярно встретили в лесу; воинов в серых плащах Леофрик видел в Коэт-Маре в первый день своего плена. Один из них держал серебряный стяг, украшенный драгоценными камнями и лазурными цветами. Лошадь Кьярно радостно ткнула носом одну из лошадей всадников, а Ташен, не обращая на них внимания, продолжал спокойно щипать сочную траву.

— Встань! — обрушился на Леофрика Кайрбр. — Да как ты смеешь приставать к служанкам госпожи Морвхен Эадаойн! Ты просто грубое животное, человек!

— Кто приставал? Я? Нет! — кашляя и выплевывая воду, говорил Леофрик.

— Тогда что ты здесь делаешь? — крикнул Кайрбр. — Оденься! Ты такой волосатый, что смотреть противно!

Встав на колени, Леофрик сказал:

— Я делал то, что вы мне велели. Кьярно привез меня сюда, чтобы я помылся. Этим я и занимался, когда ко мне подплыли вот эти женщины. А потом вы потащили меня на берег.

— Морвхен… — сердито сказал Кайрбр, окидывая взглядом берег. — Он как-то дал ей о себе знать. Так я и думал.

— Вы о чем? — спросил Леофрик, которому наконец-то удалось дотянуться до своей одежды.

Солнце приятно грело влажную кожу. Кайрбр пошел вдоль берега, что-то сердито бормоча.

— Дух Лоэка! Проклятие этому мальчишке! — внезапно рявкнул Кайрбр и, обернувшись к Леофрику, направил на него копье. — Где мой племянник?

— Кто? — не понял Леофрик.

— Кьярно! — рявкнул Кайрбр. — Где Кьярно?

Леофрик оглянулся по сторонам, надеясь увидеть своего провожатого.

Кьярно нигде не было.

— Вечная Стража, — закричал Кайрбр, — ко мне!

Кьярно засмеялся, когда они с Морвхен побежали, взявшись за руки, среди деревьев. Он был счастлив, что его послание пришло вовремя и они смогли встретиться. Платье Морвхен раздувалось на ветру, как малиновый парус океанского корабля, — во всяком случае так представлял себе паруса Кьярно.

Лицо девушки горело от возбуждения: тайное свидание, возможная погоня — все придавало этому приключению невыразимое очарование, и Морвхен, не в силах сдержать переполнявшие ее чувства, издала громкий клич, как будто шла в бой.

Конечно, Кьярно с детства приучали к дисциплине, но теперь ему было решительно на все наплевать. Слишком часто наказывал его отец Морвхен, а теперь хватит — теперь он сам себе хозяин.

Глядя на точеное личико Морвхен, ее каштановые волосы, сверкающие глаза и соблазнительные губы, Кьярно чувствовал, что она стоит всех тех страданий, что мог обрушить на него правитель Олдельд.

Наконец они остановились и, тяжело дыша, посмотрели друг другу в глаза.

— Значит, ты получила мое послание? — смеясь, спросил Кьярно.

— Конечно получила, — с улыбкой ответила Морвхен и бросила взгляд через плечо, проверяя, не преследует ли их Вечная Стража. — Ты плохо на меня влияешь, Кьярно Делану.

— Знаю, — кивнул Кьярно. — Но за это я тебе и нравлюсь, верно?

— Да, но у нас мало времени. Кайрбр быстро заметит, что меня нет, а он и так уже что-то подозревает.

— А как тебе удалось сбежать?

Морвхен хихикнула:

— Я велела своим служанкам забраться в озеро и подманить к себе человека. Кайрбр и его воины так разозлились, что даже не заметили, как я потихоньку скрылась в лесу. Знаешь, когда я в настроении, то отлично умею прятаться.

— Ты велела служанкам купаться вместе с человеком? — спросил пораженный Кьярно.

— Да, а что в этом такого? Уверена, они с удовольствием воспользовались возможностью рассмотреть его вблизи, — ответила Морвхен. — Люди, конечно, — существа неуклюжие и грубые, и все же есть в них какое-то дикое очарование.

— Это безмозглые скоты с характером раненого медведя.

— Причем на редкость неуклюжего, — добавила Морвхен и, прислонившись к стволу плакучей ивы, с игривой улыбкой заглянула Кьярно в глаза.

— Это неуклюжий, раненый и слепой медведь, — сказал Кьярно, обнимая и целуя Морвхен, когда она, обняв его за шею, притянула к себе.

Леофрик поспешно натягивал штаны, стараясь не смотреть в сторону плавающих женщин и не обращать внимания на их звонкий смех, в котором слышалась насмешка. Воины, напротив, ничуть не смущаясь, разглядывали обнаженных женщин, как будто в этом не было ничего предосудительного. Впрочем, возможно, так оно и было, и Леофрик в который раз подивился странным представлениям о стыдливости у лесного народа.

Одевшись, он сразу почувствовал себя увереннее, — казалось, прикосновения прекрасных эльфийских женщин исцелили его душу.

Он вновь представил себе лицо Элен, но теперь боль утраты уступила место воспоминаниям о любви и счастье, которые она ему подарила. Сколько раз Леофрик обдумывал план побега, но как это сделать, так пока и не придумал. Тот, кто попадал в царство эльфов, возвращался из него другим человеком или не возвращался совсем.

Как-то раз ему рассказали историю герцога Мелмона. Сей рыцарь правил герцогством Кенелль в 358 году и однажды ночью, когда в небе бушевала дикая охота эльфов, бесследно исчез. Тайна его исчезновения так и осталась нераскрытой; правда, старики рассказывали, как однажды, еще во времена их прапрадедушек, из Лоренского леса выехал рыцарь и остановился перед воротами герцогского замка. Его впустили в замок и представили владельцу. И что же заявил рыцарь? Что он не кто иной, как сам герцог Мелмон, пропавший примерно тысячу лет назад!

Разумеется, владелец замка и его придворные посмеялись над рыцарем, но вдруг произошла совершенно невероятная вещь. Как только рыцарь рассказал свою историю, он тут же, на глазах придворных, рассыпался, оставив после себя лишь кучку праха. Впрочем, Леофрик никогда не воспринимал эту сказку всерьез, считая ее россказнями глупых стариков, которым просто нравилось пугать детей.

Теперь же его охватили сомнения. Но разве он не рыцарь Бретонии, который должен служить королю и защищать свои земли? Кроме того, у него есть сын, которого он должен вырастить. И он будет исполнять свой рыцарский долг, пока жив и пока рука его способна держать меч!

Леофрик запустил пальцы в свои густые темные волосы и тряхнул головой, никогда еще он не чувствовал себя так хорошо. Ужасы войны, жизнь, отданная служению своей земле, — все это отнимало много сил, но сейчас Леофрик чувствовал, что способен сразить любого врага.

«Почти любого», — про себя добавил он, вспомнив ужасную битву с Мечами Хаоса и демонами, пришедшими с севера. Интересно, может ли кто-нибудь выстоять против такой армии? Сила темных богов огромна, они разоряют землю людей, заливая ее кровью и сея смерть, каждая их победа приближает власть Хаоса.

Пытаясь прогнать грустные мысли, Леофрик глубоко вдохнул душистый, пропитанный запахом меда воздух и стал ждать возвращения Кайрбра.

Старый воин скрылся в лесу, бросившись на поиски Кьярно; с собой он взял двух всадников и четверых оставил охранять женщин. Проклятия сыпались из его уст, когда он на чем свет стоит поносил племянника.

Прежде Леофрик не обратил внимания, но теперь, когда выяснилось, что Кайрбр и Кьярно родственники, заметил, как они похожи: та же гордая осанка и резкие, жесткие черты лица суровых воинов.

Леофрик надел куртку и опустился на траву. Вытащив из кармана шелковый шарф Элен, он задумчиво перебирал его пальцами.

Он закрыл глаза и стал читать молитву, прося Владычицу Озера даровать душе Элен мир и покой. По его щекам потекли слезы, но он плакал не от горя, а от дорогих сердцу воспоминаний.

— Почему ты плачешь? — раздался за его спиной нежный женский голосок.

Леофрик вздрогнул и оглянулся — он не слышал, как к нему тихо подошла эльфийка. Быстро спрятав шарф, он поднял на нее глаза и покраснел — женщина была совершенно голой; по ее прекрасному гибкому телу сбегали блестящие капельки воды.

— Я… э-э-э… в смысле… — забормотал Леофрик и отвернулся, но эльфийка, зайдя с другой стороны, снова встала перед ним и, кокетливо наклонив головку, с любопытством начала его разглядывать.

— Почему ты не хочешь на меня смотреть? — спросила она. — Разве я некрасива?

— Ну что ты, очень красива, — ответил Леофрик, не поднимая глаз. — Ты даже прекрасна, только не стой передо мной в таком виде, это нехорошо.

— А что такого в моем виде? — спросила она, оглядывая себя.

— Тебе следует одеться, — ответил Леофрик, потихоньку любуясь ее изящным, красивым телом.

Эльфийка запрокинула голову и легко закружилась перед ним.

— Не понимаю, что тебе не нравится? — спросила она. — Красота — это прекрасно, ее нужно ценить. Не лишай себя красоты.

Ее тело было поистине прекрасно — стройное, изящное, словно вылепленное талантливым скульптором. Правда, ее талия показалась Леофрику чересчур тоненькой, но это уже дело вкуса. По точеным плечам женщины рассыпались роскошные темно-рыжие волосы, кожа у нее была гладкая и чистая, как первый снег. Покружившись, она взглянула на Леофрика своими большими темно-желтыми глазами — в них не было злости, только любопытство, и он тоже смотрел ей прямо в глаза… чтобы не смотреть на ее чудесные формы.

— Да будет так, — с трудом выговорил Леофрик, — но я рыцарь и не должен смотреть на обнаженную женщину.

— Странные вы существа, люди, — сказала эльфийка и, подобрав с земли какую-то воздушную блестящую ткань, одним легким движением накинула ее на себя. — Сражаетесь, проливаете кровь, умираете сами и убиваете других, а при виде голой женщины совершенно теряете дар речи. Непонятно.

Леофрик пожал плечами:

— Да, действительно странно.

— У тебя есть имя, человек?

— Конечно есть, — ответил Леофрик и склонился в низком поклоне. — Я Леофрик Каррар из Кенелля.

Эльфийка тоже поклонилась:

— Я Тифейн из рода Эадаойн, служанка госпожи Морвхен Эадаойн.

— Для меня честь познакомиться с вами, — сказал Леофрик и снова поклонился. — Скажите, госпожа Эадаойн — жена правителя Олдельда?

Тифейн покачала головой:

— Нет, она его дочь. Прекрасное дитя, но очень своевольное и капризное. Ее так и тянет связаться с плохой компанией.

— Вроде Кьярно? — спросил Леофрик, кивнув в сторону воинов Вечной Стражи.

— Да, — ответила Тифейн, — Кайрбр будет в ярости, когда найдет любовников.

Леофрик покраснел от такой откровенности, хотя теперь ему стало ясно, почему Кьярно и Морвхен исчезли с берега Хрустального озера.

— Она обещана другому? — спросил Леофрик.

— Морвхен? Нет, но Кьярно не нравится ее отцу; он боится, что этот парень доведет ее до беды.

— Пожалуй, он прав, — задумчиво произнес Леофрик.

— А я считаю, что стыдно, когда за тебя все решает любовь, а не наоборот. Я знала, что она собирается встретиться с Кьярно, и пыталась ее отговорить, только любовь глуха, да еще и слепа.

— Она не слушается отца?

— Иногда. А вообще я очень удивлена, что она до сих пор не пришла к тебе, чтобы поговорить.

— Ко мне?

Тифейн уселась на камень у самого края воды и принялась водить по нему пальчиком; служанки продолжали весело плескаться и плавать в озере.

— Ну да. Я знаю, она хочет задать тебе множество вопросов. Морвхен так и тянет узнать, что находится за пределами нашего леса, вот ведь глупышка.

— Разве у ваших слуг и служанок принято обсуждать ошибки и недостатки своих хозяев? — строго спросил Леофрик, вспомнив, что за такую откровенность приказал бы выпороть своего слугу кнутом.

— Я говорю тебе то же самое, что говорила ей сто раз.

— О… — произнес Леофрик и отодвинулся от Тифейн подальше, заметив укоризненные взгляды воинов Вечной Стражи.

Солнечные лучи падали на пышные волосы Тифейн, и казалось, что они полыхают огнем; полупрозрачная ткань слабо скрывала прекрасные формы ее тела.

Леофрик отвернулся, когда Тифейн спросила:

— Ты не ответил, почему плакал посреди такой красоты?

Леофрик молчал, обдумывая ответ, но в глазах Тифейн светилась такая доброта, а он так устал от боли и страданий, что не выдержал и сказал:

— Я потерял жену. Ее забрали духи леса. Кажется, их называют дриады зимы, что-то в этом роде.

— А… теперь понятно, — сказала Тифейн и задумчиво улыбнулась. — Да, здесь хорошо оплакивать горе; говорят, что воды озера могут облегчать боль утраты и возвращать воспоминания о чуде, которое мы потеряли. Я приходила сюда после смерти брата.

— Я сожалею о вашей потере, госпожа моя.

Тифейн вежливо кивнула:

— Благодарю, но это было очень давно, а теперь боль почти прошла — ее стерло время и воды Хрустального озера.

— Воды озера могут стереть боль утраты? — спросил Леофрик.

Тифейн покачала головой:

— Нет, не стереть, поскольку боль напоминает нам о том, что мы потеряли, а без этого мы не смогли бы ценить то, что имеем, — ценить радости жизни. А это очень печально, Леофрик, — забыть о радостях жизни.

— Я не забыл о них, хотя боль утраты еще сильна, — сказал он.

Тифейн кивнула:

— В таком случае время, которое ты провел в Атель Лорен, не прошло для тебя даром.

Леофрик хотел что-то ответить, но Тифейн вдруг перестала улыбаться, по деревьям пробежал ветер, а птицы с тревожными криками поднялись в воздух.

Солнце по-прежнему озаряло озеро своим ласковым светом, но вдруг по нему пробежала тень, из леса раздался чей-то тревожный крик, и духи воды с яростным шипением скрылись в глубине.

— Что случилось? — спросил Леофрик, поднимаясь.

Служанки быстро поплыли к берегу, а воины Вечной Стражи, что-то сердито выкрикивая, схватились за копья. Тифейн побежала к своим подругам, в воздухе замелькали зеленые огоньки и скрылись за деревьями, улетев в южном направлении, на ходу превращаясь в маленьких монстров с когтями и крыльями.

Воины Вечной Стражи вскочили на коней и подъехали к самой воде, поторапливая женщин. Внутреннее чутье подсказало Леофрику, что надвигается какая-то опасность, и он крикнул воинам:

— Дайте мне оружие! Я могу сражаться!

Если они его и поняли, то не подали виду, а продолжали торопить женщин. Чувствуя себя совершенно беспомощным, Леофрик побежал туда, где выходили на берег служанки.

Услышав за спиной тяжелый стук копыт, он обернулся в тот момент, когда один из воинов Вечной Стражи был выбит из седла длинным тяжелым копьем, вылетевшим из леса.

Эльф вскрикнул от боли и упал прямо в воду.

Леофрик посмотрел туда, откуда вылетело копье.

Из-за деревьев показались пять ужасных монстров; их жуткий рев и страшно изуродованные тела говорили о том, что эти огромные кентавры с темно-рыжей шкурой и рогами на голове — твари Хаоса.

Издав дикий животный вопль, твари бросились в атаку.

Глава седьмая

Следы любовников, скрывшихся в лесу, были хорошо видны на земле — они не слишком беспокоились о том, чтобы сбить с толку преследователей. Чем глубже в лес уходил Кайрбр, тем тяжелее становилось у него на душе. В последнее время лес был чем-то встревожен, и эта тревога передавалась и старому воину.

— Едем цепью! — приказал он двум сопровождавшим его всадникам. — Смотрите внимательно, они где-то здесь. Нужно поскорее найти их и вернуться к Хрустальному озеру.

Воины принялись внимательно вглядываться в лесные заросли.

Следы Кьярно и Морвхен петляли среди кустов, обходили поваленные деревья и все дальше удалялись от озера. Ветви хлестали Кайрбра по лицу, и он знал, что они ему говорят: что им тревожно и страшно. В лесу что-то происходило, и только глупец мог в такое время забираться в лесную чащу.

Старый воин никак не мог понять, как осмелились Кьярно и Морвхен снова нарушить волю отца и правителя. Это немыслимо — нарушить приказ главы рода; это все равно что нарушить клятву охранять лес! При этой мысли по спине Кайрбра пополз холодок.

Впрочем, он тоже хорош — как легко они ускользнули у него прямо из-под носа! Он, первый воин правителя Олдельда, Гончая Зимы, позволил обвести себя вокруг пальца двум подросткам, и если с ними что-что случится, это будет целиком и полностью его вина. Казалось, прожитые столетия начали давить на него с удвоенной силой, и Кайрбр вздохнул, понимая, что закат его жизни уже не за горами.

Каких-нибудь сто лет назад, когда он тоже был юн и полон сил, такого бы с ним не случилось. А теперь он слабел и понимал это. Конечно, пока что в искусстве владения мечом с ним не мог сравниться никто, кроме страшных танцоров войны, и все же его сила и выносливость стали лишь подобием того, чем они когда-то были.

Еще немного — и Гончая Зимы не сможет верно служить своему хозяину, а превратится в престарелого компаньона, который доживает свои дни, греясь у очага. Но пока это время не наступило, Кайрбр будет служить своему господину верой и правдой.

Да, но что делать, если ему прикажут выгнать Кьярно из Коэт-Мары?

Что ж, у этого юнца был шанс все исправить. Конечно, все понимают, что пришлось пережить ему в детстве, и все же это не может служить оправданием вызывающе дерзкого поведения мальчишки.

Деревья расступились, и Кайрбр выехал на небольшую поляну, заросшую белыми цветами. Где-то рядом поскрипывали деревья, мелькали сморщенные личики, в воздухе стоял дурманящий запах дикого меда. Кайрбр повернул лошадь и поехал прочь, и кусты зашуршали, задвигались, среди деревьев замелькали темные тени.

Кайрбр уже понял, что сюда влюбленные не заходили, — их не пустили бы злые духи леса. Оставив за спиной опасную поляну, Кайрбр поехал дальше по заросшей тропе, на которой его зоркие глаза ясно различали следы беспечных любовников.

Впрочем, таких ли уж беспечных?

Кьярно, конечно, дикарь, и все же он отличный охотник и никогда не теряет головы.

Но он, Гончая Зимы, начал охотиться на врагов задолго до того, как родился его племянник, и пусть он уже старик, навыков воина он не растерял — недаром правитель Олдельд сделал его командиром своей стражи.

И прозвище свое он оправдает, причем очень скоро.

Тихо и быстро ехал Кайрбр через лес, ловко пробираясь между деревьями и ускользая от прилипчивых лесных духов-огоньков, которые были ужасно любопытны и обожали все новое. Впрочем, те же духи могли привести его к Кьярно и Морвхен.

Так оно и случилось; внезапно где-то рядом послышался смех, и Кайрбр стиснул зубы — он узнал голос племянника. Ему отвечал голос Морвхен, и у Кайрбра не осталось сомнений: они стали любовниками, их кровь смешалась.

Тихонько соскользнув с седла, Кайрбр вытащил из ножен Клинок Полуночи и стянул с себя куртку, обнажив торс и руки.

Раздвинув ветви, он увидел еще одну поляну и быстро оглянулся, опасаясь, что лесные духи выдадут его присутствие. Морвхен и Кьярно, обнаженные, крепко обнявшись, лежали на ложе из травы и листьев. Кайрбр было обрадовался, что с ними ничего не случилось, но вскоре радость уступила место гневу.

Раздвинув мечом ветви, старик решительно вышел на поляну и сказал:

— Встаньте и оденьтесь, оба. Мы возвращаемся к Хрустальному озеру.

Кьярно вскочил и схватился за лук, но, увидев Кайрбра, слегка успокоился.

— Дядя, — сказал Кьярно, — ты появляешься с завидным постоянством, да еще когда тебя меньше всего ждешь.

Ничего не ответив, Кайрбр шагнул вперед и с силой ударил Кьярно по лицу.

— Ты позор своего рода, Кьярно! — прошипел он. — Ты оскорбил своего правителя, опозорил меня, а заодно и себя.

Кьярно вытер лицо и плюнул кровью; в его глазах вспыхнула ярость. Не говоря ни слова, он отшвырнул лук и начал одеваться. Кайрбр искоса взглянул на Морвхен: она тоже быстро одевалась.

— Вы меня разочаровали, госпожа, — сказал Кайрбр. — Я знал, что вы захотите встретиться с моим племянником, и все же надеялся, что вы этого не сделаете, хотя бы из уважения ко мне.

— Я очень уважаю тебя, Гончая Зимы, и ты это знаешь, — сказала Морвхен.

— Тогда зачем вы это делаете? — воскликнул Кайрбр и, схватив девушку за руку, повел ее к лошадям. — Я поклялся вас защищать, а вы ведете себя как испорченный ребенок. Вы позорите своего отца.

— Убери руки! — внезапно раздался сзади голос Кьярно.

Услышав угрожающий голос племянника, Кайрбр быстро обернулся, но было уже поздно — в следующее мгновение Кьярно ударил его в челюсть. Старый воин пошатнулся, но сохранил равновесие; и тут же в воздухе сверкнул Клинок Полуночи, и Кайрбр, сделав выпад, ударил племянника рукоятью меча в живот.

Тот согнулся пополам, и Кайрбр, не мешкая, нанес ему новый удар — по лицу, от которого Кьярно покатился по земле.

— Знай свое место, Кьярно, — сказал Кайрбр, отворачиваясь от племянника.

Испуганная Морвхен послушно пошла за стариком. Кайрбру хотелось поскорее вернуться к своим воинам. Услышав позади гневный окрик, Кайрбр мгновенно обернулся и на этот раз успел отбить удар рукоятью меча. Отбросив Кьярно в сторону, Кайрбр остановился и стал ждать новой атаки.

Она тут же последовала. На этот раз Кайрбр, опершись на свой меч, высоко подпрыгнул и ударил Кьярно ногой в грудь с такой силой, что тот отлетел далеко в сторону. Легко вскочив на ноги, юноша схватился за свой меч; Кайрбр спокойно ждал, приготовившись отразить нападение. Острие Клинка Полуночи было нацелено племяннику в грудь.

Кайрбр успел сделать только один шаг в сторону Кьярно, как вдруг над его головой в ствол дерева вонзилась стрела, вторая со свистом впилась в дерево рядом с головой Кьярно, и оба они в изумлении остановились.

Возле лошадей стояла Морвхен, держа в руках лук Кьярно. На тетиву было наложено две новых стрелы.

— Опустите оружие, оба! — крикнула она. — Или мне пронзить вас стрелами, чтобы прекратить это безумие?

— Морвхен, опусти лук, — медленно сказал Кайрбр, глядя в разъяренные глаза девушки.

— Нет, это вы опустите оружие, оба! — повторила Морвхен, и Кайрбр понял, что она не шутит.

Тогда он поднял высоко свой меч и осторожно положил его перед собой. Кьярно, тяжело дыша, медленно убрал свой меч в ножны.

— Морвхен, осторожнее с тетивой, — сказал Кьярно.

— Да, — сказал Кайрбр и добавил: — Пожалуйста.

— Замолчите! — крикнула им Морвхен. — Клянусь всеми богами азраи, мне до смерти надоели ваши ссоры! Почему вы бросаетесь друг на друга? Вы же родственники!

— Он меня ударил! — крикнул Кьярно.

— Нет, ты первый начал, — сказал Кайрбр.

— Заткнитесь! Во имя Айши, вы что, не слышите сами себя? Вы ведете себя как дети!

Кьярно и Кайрбр уже открыли рты, чтобы возразить и по этому поводу, но зловещий звук натянувшейся тетивы заставил их немедленно замолчать.

По щекам Морвхен потекли слезы.

— Как я ненавижу ваши вечные препирательства! — закричала она. — Вы корчите из себя заклятых врагов, хотя все отлично видят, что вы любите друг друга, потому что вы одной крови. Ничто не сможет вас разлучить, как бы вы ни старались.

Вытащив стрелу из ствола дерева, Кайрбр сказал:

— Ты права, Морвхен, но это ничего не меняет. Я служу своему хозяину и исполняю его приказы. Опусти лук, ты поедешь со мной к Хрустальному озеру. Ты меня понимаешь?

— Нет, я хочу, чтобы вы здесь, сейчас обещали мне, что прекратите свои глупые стычки, — сказала Морвхен, обращая свои слова — и стрелы — на дядю и племянника.

Кьярно кивнул, и Кайрбр заметил в его глазах ужас, значит, мальчишка все-таки испугался того, что произошло между ними. Да, они родственники, но Кьярно посмел ударить первого воина правителя Олдельда и должен за это ответить.

Кайрбр вздохнул; чувство долга боролось в нем с чувством любви к племяннику. Наконец, повернувшись к нему, он сказал:

— Кьярно, ты мой племянник, и я очень тебя люблю, можешь мне поверить. Но ты поднял руку на командира личной охраны правителя, и за это ты ответишь.

— Кайрбр, нет! — крикнула Морвхен.

— А что ты со мной сделаешь, дядя? — спросил Кьярно. — Срубишь мне голову своими Клинками Полуночи?

Кьярно вызывающе смотрел на него, но Кайрбр чувствовал в его голосе страх.

— Ты сам понимаешь, что натворил, Кьярно. Будь это кто-нибудь другой, я бы и в самом деле снес ему голову, — ответил Кайрбр и посмотрел на лес, откуда выехали двое воинов Вечной Стражи.

— Пора ехать, Морвхен. Опусти лук.

Увидев стражников, Морвхен опустила лук и, встав на одно колено, убрала стрелы в колчан Кьярно.

Повернувшись к стражникам спиной, Кайрбр сказал:

— О том, что здесь произошло, знаем только мы. Пусть так и будет. Вытри лицо, Кьярно, и давай больше не будем об этом говорить.

— И ты никому об этом не скажешь? — удивленно спросил Кьярно.

— Не скажу. Но нам с тобой нужно еще о многом поговорить, так что пусть это происшествие послужит тебе уроком.

Кьярно кивнул и, быстро вытерев лицо, забрал у Морвхен лук. В это время к ним подъехали воины Вечной Стражи.

— Я их нашел, — сказал Кайрбр. — Едем, нам нужно вернуться…

Кайрбр резко замолчал, озираясь: лес внезапно зашумел, закричал, о чем-то предупреждая.

Ветви и листья, земля и вода начали взывать о помощи, и Кайрбр почувствовал, как содрогнулась душа земли от прикосновения чего-то ужасного.

Его предчувствия сбылись; с ним заговорила магия — в лес пришли захватчики.

На Атель Лорен напали порождения Хаоса.

И Кайрбр знал, куда они направляются.

Звериный рев, воинственные крики раздались над гладью Хрустального озера, когда монстры ринулись в атаку. Их тяжелые кованые копыта взрывали землю, выворачивали кочки травы, и лес дрожал от ярости при виде этого святотатства. Леофрик, увидев этих жутких тварей, оцепенел, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

В памяти всплыли страшные воспоминания: армия демонов, кровавая битва с войском Владыки Конца Времени.

Внезапно сзади раздался предостерегающий крик Тифейн, и Леофрик, мгновенно стряхнув с себя оцепенение, помчался по воде к тому месту, где лежал пронзенный копьем эльф. Служанки Морвхен выскочили из воды и побежали к лесу; один из воинов Вечной Стражи ехал сзади, подгоняя отставших, уводя эльфиек подальше от тварей Хаоса. Леофрик увидел своего Ташена, который, дико вращая глазами и раздувая ноздри, метался по поляне, но, как и полагалось хорошему боевому коню, поля битвы не покидал.

С диким воинственным кличем два оставшихся воина Вечной Стражи, пригнувшись к шеям коней, ринулись на рыжих кентавров. Леофрику уже приходилось встречать подобных монстров, поэтому он знал, что они сейчас сделают: сбросят эльфов на землю и разорвут их на куски.

Шлепая по мелководью, уже красному от крови, Леофрик подбежал к мертвому эльфу и выхватил из его рук длинное копье. Оружие показалось ему слишком легким и необычным — здесь требовались какие-то особые приемы, поэтому, отбросив копье, Леофрик схватил меч погибшего воина — прекрасное, искусно сделанное оружие с великолепным клинком. Это было то, что нужно.

— Леофрик! — услышал он предостерегающий крик Тифейн.

Воины Вечной Стражи и зверолюди сошлись в смертельной схватке. Сверкали железные и обсидиановые клинки, летели искры. Из леса выпорхнула стая лесных духов, но это были уже не маленькие веселые огоньки, а рычащие, скалящие зубы злобные призраки. Один из кентавров напоролся на клинок воина-эльфа — и над некогда мирным лесным озером раздался его оглушительный предсмертный вопль.

Эльфийский конь взвился на дыбы и замолотил по воздуху передними ногами, стараясь лягнуть монстра в голову, но тот, вместо того чтобы отпрянуть в сторону, наклонил рогатую голову и ринулся вперед, целясь в брюхо лошади.

— Нет! — не своим голосом закричал Леофрик, не в силах видеть гибель прекрасного животного.

Все произошло в одно мгновение — и вот уже конь упал со вспоротым животом, из которого начали вываливаться внутренности. Эльф-наездник успел соскочить со своего коня, но только затем, чтобы оказаться на рогах другого монстра, — и, отлетев в сторону, покатился по земле, словно окровавленная тряпичная кукла.

Леофрик выбрался из воды и побежал к служанкам — он заметил, что два кентавра вырвались из боя и с гулким топотом поскакали к сбившимся в кучку женщинам. Леофрик бросился им наперерез. Он не мог допустить, чтобы женщины подверглись нападению, — спасти их требовал рыцарский долг. Увидев хозяина, Ташен поскакал к нему, все более возбуждаясь от вида крови и шума битвы.

Слыша за спиной тяжелый топот, Леофрик изо всех сил спешил на помощь эльфийкам. Воин Вечной Стражи, оставшийся охранять женщин, приготовился к бою. Леофрик был еще на полпути, как вдруг с удивлением увидел, что женщины быстро достали спрятанные в траве луки и начали осыпать монстров градом острых стрел.

Леофрик вскрикнул, когда вокруг него засвистели стрелы, одна из которых пролетела совсем рядом. Раздавшийся за его спиной рев свидетельствовал о том, что стрелы не пропали зря, и правда — сзади на землю повалилось что-то тяжелое.

Один из кентавров упал на колени; из его тела торчали три стрелы. Жуткая морда твари, напоминающая лицо человека, но со звериным оскалом, исказилась от боли, кентавр с яростью хватался за стрелы, пытаясь их вырвать. К женщинам побежал другой кентавр, но его встретили воин Вечной Стражи и вооруженные луками эльфийки. Завязался бой. Тем временем раненный стрелами кентавр сумел встать на ноги, а двое оставшихся монстров затоптали еще одного воина-эльфа. В этот момент на них налетели лесные духи, кусая их, царапая и ослепляя волшебными заклинаниями. Звери заревели и стали отмахиваться от маленьких злобных призраков, и тогда Леофрик понял, что у него есть всего лишь несколько секунд.

Предоставив защиту женщин последнему воину-эльфу, Леофрик поднял меч и с криком «За Кенелль, короля и Владычицу Озера!» бросился на раненого кентавра. Зверь заметил его, и жуткая морда злобно оскалилась.

— Умри, человечья шкура! — прохрипел монстр, и секундное замешательство Леофрика едва не стоило ему жизни.

Зверь хотел вонзить копье человеку в живот, но рыцарь успел увернуться, легко перекатился по земле, мгновенно вскочил на ноги и одним взмахом меча перерезал чудищу горло.

Кентавр сразу обмяк, а Леофрик продолжал наносить ему удары по голове, прорубая кости. Наконец, чтобы довершить дело, вонзил меч в грудь кентавра и несколько раз повернул клинок.

Дыхание с хрипом вырывалось из груди монстра; от вида вонючей жидкости, хлещущей из ран, к горлу подкатывала тошнота; Леофрик рывком вытащил меч из туши кентавра. Сзади послышались крики и свист стрел, он обернулся и увидел: последний воин Вечной Стражи скатился со спины лошади и был поднят на острые рога кентавра. Из мохнатой спины монстра торчали стрелы, но он не обращал на них внимания; сбросив тело эльфа на землю, он радостно заревел, и к нему поспешили два его соплеменника, чтобы принять участие в убийстве.

Леофрик бросился к своей лошади. Ташен уже бежал ему навстречу, и Леофрик, издав громогласный боевой клич, одним махом вскочил в седло.

В воздухе пролетела туча стрел — эльфы стреляли в одного из монстров, отчаянно силясь пробить его толстую шкуру. Кентавр заревел, и Леофрик увидел, что сейчас тот бросится на женщин, чтобы собрать и с них свою кровавую жатву.

Леофрик пришпорил Ташена, и конь рванулся вперед.

— За Владычицу Озера! — крикнул Леофрик, летя вслед за монстром.

Тот обернулся, и в следующий миг человек и зверь вступили в схватку. Кентавр замахнулся копьем, но Леофрик был опытным воином и участником множества битв и турниров, он отбил удар и полоснул мечом по плечу монстра.

Из раны хлынула вонючая кровь, и зверь взвыл от боли; копье выпало, раненая лапа повисла как плеть. Леофрик, быстро развернув коня, вновь атаковал монстра и нанес ему сильный удар в косматую спину.

Увидев, что их соплеменнику приходится туго, двое монстров развернулись и поспешили ему на выручку. Эльфийки посылали им вдогонку тучи стрел, но крепкая шкура монстров надежно защищала их. Леофрик дико вскрикнул, когда раненый монстр из последних сил попытался поднять его на рога.

Вскинув над головой меч, рыцарь закричал:

— Подходи, ублюдок! Подходи, сейчас ты сдохнешь!

Кентавр успел сделать всего несколько шагов, когда из леса внезапно вылетели две длинные стрелы с голубым оперением и пронзили ему череп, попав прямо в оба глаза. Монстр захрипел, из глазниц потекла струями черная слизь, и зверь рухнул на землю; он был мертв.

Из леса на поляну вылетели Кайрбр и двое воинов Вечной Стражи; копье Гончей Зимы было зажато у него под мышкой. За Кайрбром скакал Кьярно, а за ним — молодая эльфийка в малиновом платье, с пышными каштановыми волосами. Сердце Леофрика дрогнуло — в последний раз, когда он видел Элен, на ней было такое же платье. Женщина держала в руках лук — Леофрик сразу узнал великолепный лук Кьярно, — и в следующую секунду эльфийка выпустила в сторону монстров еще одну стрелу.

Вечная Стража во главе с Кайбром пронеслась мимо Леофрика; Гончая Зимы с грозным воинственным кличем взмахнул копьем и на полном скаку встал на спине лошади во весь рост. Пришпорив Ташена, Леофрик бросился вслед за эльфами.

Кровь вскипела, и Леофрик тоже издал громкий воинственный клич. Кайрбр сделал едва уловимое движение — и вдруг копье в его руке распалось, и вместо него появились два длинных меча.

Не замедляя бешеной скачки, старый воин надвигался прямо на кентавров; из складок его одежды, пронзительно пища, вылетела стайка лесных духов, которые тоже бросились на врага. Кайрбр присел на корточки, на солнце сверкнули два клинка — и первый кентавр рухнул на землю, судорожно дергая конечностями, в то время как его голова, кувыркаясь, полетела далеко в сторону; увидев это, второй монстр резко остановился, взрывая траву и землю, и принялся отбиваться от маленьких злобных огоньков, впивающихся в его тело.

Бока зверя оказались открытыми, и этим тут же воспользовался Леофрик. Пришпорив коня, он подлетел к кентавру и вонзил в него меч. Зверь взревел и отскочил в сторону; из раны хлестала кровь, но он мог еще держаться, а потому бросился на Леофрика, нацелив на него копье. Рыцарь отбил удар и попытался мечом пронзить кентавру горло, но промахнулся; в это мгновение Кайрбр на полном скаку перепрыгнул со своей лошади на спину кентавра; тот взвился на дыбы, а потом забил задними конечностями, пытаясь сбросить врага.

Но Гончая Зимы каким-то чудом сохранял равновесие и снова и снова вонзал мечи в спину зверочеловека. В лучах солнца вспыхивали серебристые клинки; и вот фонтаном брызнула кровь — один из мечей Кайрбра проткнул чудовищу горло. Когтистые лапы схватились за рану — и зверь рухнул на землю, захлебываясь собственной кровью.

Тогда Кайрбр легко перескочил с тела издыхающего монстра на спину своей лошади, которая ни на шаг не отходила от хозяина. Леофрик остановил своего коня и огляделся, проверяя, все ли кентавры убиты.

С огромным облегчением он увидел, что с женщинами ничего не случилось. Тифейн встретила его благодарной улыбкой, и он отсалютовал ей мечом. К ним побежала молодая эльфийка, стрелявшая из лука, и Леофрик подумал, что это, наверное, и есть госпожа Морвхен.

Внезапно тишину прорезал гневный вопль, и Леофрик, схватившись за меч, немедленно развернул коня. Кьярно, что-то выкрикивая, рубил мечом труп только что убитого Леофриком кентавра. Меч юноши поднимался и падал, во все стороны разлетались кровавые брызги, а эльф продолжал превращать поверженного врага в кровавое месиво.

Наконец, обессилев, Кьярно упал на колени; по его забрызганному кровью лицу текли слезы. К нему подбежала Морвхен, и он, уткнувшись в ее колени, рыдал как дитя.

Леофрик тронул коня, чтобы подъехать к Кьярно, но в это время на его плечо легла чья-то рука. Кайрбр покачал головой.

— Не надо, — сказал Гончая Зимы. — Не трогай его.

— Что с ним случилось? — спросил Леофрик.

— Тебя это не касается, человек, — ответил Кайрбр и направился к эльфийским лошадям, которые не отходили от своих погибших хозяев и грустно толкали мордами их тела.

— Кайрбр! — окликнул старика Леофрик.

Гончая Зимы остановил коня и обернулся:

— Что?

— Ты сражался, как… я такого никогда не видел.

Лицо сурового воина чуть смягчилось, и он сказал:

— Ты тоже хорошо сражался, человек. Я расскажу правителю Олдельду о твоей храбрости и о том, как ты защищал служанок его дочери.

— Спасибо, — ответил Леофрик, наблюдая, как Морвхен помогает Кьярно встать на ноги и ведет его к лошадям.

За ней потянулись служанки; одни подбирали оружие, другие — тела погибших воинов Вечной Стражи, которых они укладывали на спины коней.

Кайрбр поднял на руки тело воина, чей конь был убит кентавром, и печальная процессия, оставив берег Хрустального озера, медленно двинулась в Коэт-Мару.

Книга вторая Серое отчаяние зимы

Четверо приплыли

Не на лодке и не на корабле;

Один был желтый с белым,

Другой — коричневый, увитый ветвями.

Третий должен был молотить деревья,

Четвертый — сдирать с них кору.

Глава восьмая

Возвращение в собственное тело было для нее самым трудным. С каждым разом воссоединение тела и души, которая тайными тропами пробиралась в те царства, где не властвуют чувства и где бьется сердце леса, становилось все труднее и опаснее. У Найет начинались краткие приступы клаустрофобии, когда ее душе приходилось возвращаться в тело, вместо того чтобы парить по волнам магии, пронизывающей Лоренский лес.

Найет назвала имена всех эльфийских богов, начиная от древних духов земли и кончая более современными божествами, которым поклонялись дальние родичи-азраи, жившие за морем; наконец ее душа вернулась в тело.

Как всегда после таких сеансов, Найет чувствовала себя слабой и беспомощной, а потому некоторое время просто отдыхала, вытянувшись на своем ложе и широко раскрыв глаза, чтобы удостовериться, что душа действительно вернулась в тело. Рядом раздалось знакомое уханье, и Найет с улыбкой повернула голову, не поднимая ее с подушки из сухих листьев.

— Я знаю, Оту, — сказала провидица, обращаясь к серой сове, сидящей на ветке возле самой ее головы. — Я слишком стара, чтобы бродить по тайным лесным тропам.

Сова снова заухала, вращая глазами, и повернула голову в другую сторону.

— Тебе легко говорить, — сказала Найет, с трудом приподнимаясь. — Но мне это было необходимо. Я должна быть уверена.

Полуденное солнце заливало светом шатер из веток и листьев, где лежала Найет; света было так много, что он скапливался в небольших ямках на полу, образуя солнечные лужи. Найет с улыбкой обвела глазами свое жилище, в котором ее поселил правитель Олдельд, — все было просто и очень красиво. Здесь, в Коэт-Маре, ей было как-то по-особому спокойно, здесь она чувствовала себя совсем как дома, и все же она твердо знала: в Коэт-Маре она чужая, незваный гость; ее способность предсказывать будущее, проникать сквозь завесу времени и привлекала, и пугала.

Найет выпрямилась и, зачерпнув из деревянной чаши холодной воды, плеснула себе в лицо. Затем наклонилась над чашей и посмотрела на свое отражение — длинный подбородок, скорбная складка у рта и печальный, укоризненный взгляд. С лица скатилось несколько капель, по воде пошла рябь, а Найет еще несколько мгновений рассматривала отражение, но, не желая встретиться с собственным взглядом, отвела глаза.

За долгую жизнь она повидала много крови; взглянув на свои длинные, тонкие, натруженные руки, она подумала, что большая часть этой крови лежит на них. Слишком много столетий вела она за собой народ азраи, и за все это время у нее не было ни одного легкого года. Вспомнив о Кьярно, она подумала, что это к лучшему, — то, что должно произойти…

А что должно произойти?

Найет провела рукой по воде, рассеяв свое отражение, зачерпнула пригоршню и выпила. Силы быстро возвращались; отпустить свою душу полетать — это, конечно, хорошо, но как же трудно потом заставить ее вернуться в тело…

Сова Оту снова заухал, и Найет раздраженно сказала:

— Я знаю, что выгляжу очень усталой. Я и в самом деле очень устала, и не надо мне об этом напоминать!

Птица подпрыгнула на ветке и перелетела повыше. Найет закрыла глаза, сердясь на себя за то, что обидела своего Оту. В конце концов, он прав: она действительно выглядит усталой.

Оту заухал, глядя в сторону Коэт-Мары. Найет прислушалась: совсем рядом раздавались чьи-то тихие шаги. Провидица сомкнула веки и глубоко вздохнула, чтобы раскрыть свой разум душам тех, кто шел сейчас к ней.

Их было двое: один гордый и величественный, как могучий дуб, другой — юный и мужественный воин с сердцем поэта.

Найет улыбнулась, ибо узнала своих гостей — это были правитель Олдельд Эадаойн и его герольд Тэрин Ворон Бури.

Когда неделю назад она прибыла в Коэт-Мару и попросила разрешения остаться, правитель Олдельд принял ее радушно и даже предложил ей жить в своем доме, и все же Найет не раз замечала на себе его настороженные взгляды.

Конечно, ему очень не хотелось, чтобы рядом с ним жила колдунья, однако обижать ее было небезопасно. Весь народ азраи знал, что колдуны и колдуньи Лоренского леса нигде не появляются без веской причины, а потому считали их предвестниками беды.

Хотя многие эльфийские кланы жили в Атель Лорен веками, они мало общались между собой и даже относились друг к другу с подозрением. Найет подняла руку, и Оту, слетев с ветки, уселся на ее запястье; кивком головы извинившись перед ним за грубость, Найет стала ждать прихода гостей.

В шатер вошли правитель Олдельд и его герольд, и Найет приветствовала их легким поклоном. На правителе Коэт-Мары был длинный плащ из листьев и перьев, вокруг которого вились маленькие духи-огоньки. Почувствовав движение воздуха, Найет внутренне улыбнулась, ибо поняла, что перед тем, как отправиться к ней, правитель попробовал создать вокруг себя хоть какую-то магическую защиту, призвав на помощь маленьких лесных духов.

Разумеется, он боялся, что своим колдовством Найет сможет затмить ему разум. Разрисованную татуировкой грудь правителя пересекал широкий ремень, за который было заткнуто два коротких кинжала; его рука сжимала эфес висевшего на поясе длинного меча.

Тэрин Ворон Бури был одет так же, как в тот день, когда душа Найет стала свидетельницей его беседы с Кьярно; улыбка на спокойном лице молодого воина говорила о его полной уверенности в себе.

— У нас что-то случилось, — сказал Олдельд, не тратя времени на длинные приветствия. — Лес разгневан и говорит о том, что пролилась кровь.

— Да, — ответила Найет, — пролилась кровь. На берегу Хрустального озера.

— Ты это видела? — спросил Тэрин.

— Да, — ответила Найет.

— И что это значит? — спросил Олдельд и, видя, что она замолчала, сделал шаг вперед.

Найет вздрогнула, почувствовав исходящую от него магию, которая теперь начинала ей мешать.

— Твоя дочь жива, правитель Олдельд. С ней ничего не случилось.

Эльфийский вождь вздохнул с облегчением, затем, слегка прищурившись, спросил:

— В таком случае чья это кровь?

— Четверо воинов Гончей Зимы погибли.

— Четверо! Кровь Карнуса! Что там произошло?

Найет отошла в сторону и сказала:

— В лес пришли звери Хаоса и набросились на воинов.

— Хаоса! — ужаснулся Олдельд. — Но как, во имя Айши, им удалось забраться в Атель Лорен?

— И как это ты их проглядела? — добавил Тэрин.

— Вам известно, что за Хрустальным озером лес становится особенно опасным, — там властвуют неведомые темные силы. Звери пришли именно с той стороны.

— Но как же они об этом узнали? — недоверчиво спросил Олдельд. — Они дикие звери, и больше ничего. Откуда они могли это знать?

Оту захлопал крыльями и перелетел с руки Найет на плечо Тэрина Ворона Бури.

— Ты ему понравился, — улыбнулась Найет. — Это значит, что тебя ждет удача.

Правитель Олдельд нахмурился:

— Не уходи от ответа, провидица. Порождения тьмы проникли в самое сердце Атель Лорен. Лес встревожен, приближается зима, а ты приводишь к нам человека. Мне это не нравится. Варвар в нашем селении! Ты сама понимаешь, что его нужно немедленно умертвить.

— Леофрик — всего лишь один человек, не думай о нем.

— Я не могу позволить себе такой роскоши, провидица, — сказал Олдельд и махнул рукой в сторону юга, вспугнув стайку огоньков, вылетевших из складок его одежды. — Мы живем рядом с бесчисленными полчищами врагов, которые хотят разрушить все, что мне дорого и что я поклялся защищать.

— Я знаю это, правитель Олдельд, и…

— Не думаю, что ты все знаешь, провидица, — прервал ее Тэрин. — В лес пришла зима, а Король Леса занят приготовлениями к пиру. И если мы не будем начеку, кто же тогда защитит лес?

— У леса много врагов, Тэрин Ворон Бури, и я видела их всех. Я вступила в тайную войну против них еще до того, как появился на свет твой отец; я видела, как поднимаются из могил мертвецы и как краснокожие демоны Темных богов рыщут среди земель, где некогда жили люди.

— А при чем здесь человек?

Немного помолчав, Найет ответила:

— Сейчас, когда наступило время войны и крови, он может нам понадобиться.

— Жизнь людей коротка и жестока, провидица, и человек может не дожить до того дня, когда станет нам нужен, — сказал Олдельд. — К тому же с каких это пор народ азраи стал нуждаться в помощи людей?

— Не будь этого человека, погибли бы служанки твоей дочери, — сказала Найет. — Он сражался плечом к плечу с Гончей Зимы и прикончил одну из тварей Хаоса.

Тэрин Ворон Бури, который так и не зашел в шатер, сказал:

— И все же я до сих не могу понять, как ты пропустила приход этих тварей. Ты видишь то, что случится через много лет, — и прозевала события, которые должны были произойти всего через несколько дней. Как такое возможно?

Оту слетел с его плеча и с уханьем закружился под сводом шатра. Тэрин с удивлением посмотрел на птицу.

— Будущее — вовсе не прямая дорога, Тэрин Ворон Бури, а тропа, которая петляет и уводит в сторону, подсовывая на пути полуправду и обманчивые тени. Никто не может точно знать, куда она ведет.

— И тем не менее ты хочешь оставить человека в живых? — сказал Олдельд. — Даже не зная, куда ведет твоя тропа?

— Да, — ответила Найет и вытянула руку, чтобы Оту опустился на нее. — Я вижу наше будущее так: рядом с азраи на защиту Атель Лорен встает и человек. Доверься мне, Олдельд, забудь о своей ненависти, ибо речь идет о вещах куда более важных, чем жизнь одного человека.

— Расскажи, — потребовал Олдельд.

— Не могу, — ответила Найет, качая головой. — Рассказать о будущем — значит его изменить.

Оту пронзительно запищал ей в ухо, и Найет улыбнулась.

— Что он говорит? — спросил Олдельд.

— Он говорит, что к нам идет еще кое-кто, — сказала Найет. — Тот, кого я просила прийти.

Не успел правитель Олдельд ответить, как на пороге шатра появился воин Вечной Стражи. Он был взволнован.

— Какие новости? — спросил его Тэрин.

— В Коэт-Мару пришел Красный Волк, — ответил воин.

— Ку-Сит? — прошипел Олдельд и метнул злой взгляд на Найет. — Зачем ты привела сюда Красного Волка?

Взмахнув посохом, она ответила:

— На Празднике Зимы он и его воины исполнят Танец Времен Года. Это большая честь, правитель Олдельд.

— Ну конечно, — резко бросил он, собираясь уходить. — Об одном прошу тебя, провидица, умерь поток своих милостей, а то еще немного, и я перестану тебя за них благодарить.

Оставляя берег Хрустального озера, Леофрик был даже рад распрощаться с его невероятной красотой. Он знал, что никогда не забудет это чудное озеро, но теперь его воспоминания были осквернены тварями Хаоса. Как и все в этом мире.

Похоже, мрачно размышлял он, надвигаются времена, когда все доброе и красивое будет изгажено порождениями тьмы. Даже этот чудесный уголок красоты и волшебства, который находится за сотни миль от северных границ Бретонии и защищен магией, — даже он не смог уберечься от слуг Темных богов. Каждая победа добра, каждое выигранное у зла сражение — всего лишь пауза, недолгая остановка на пути к концу этого мира.

Это понятно даже глупцу…

Леофрик помог эльфам оттащить туши кентавров в лес, думая, что их будут сжигать, но Кайрбр сказал:

— Пусть лежат. О них позаботится лес. Их заберет земля. — Затем, протянув руку, Гончая Зимы строго сказал: — У тебя в руках оружие эльфов. Отдай, ты не имеешь права его носить.

Леофрик хотел возразить, но потом решил, что Кайрбр все равно отберет у него оружие, поэтому с неохотой, перевернув меч рукоятью вперед, он протянул его Гончей Зимы.

Кайрбр кивнул, забрал меч и поехал вперед, чтобы встать впереди процессии, направляющейся в Коэт-Мару. Считая для себя невозможным ехать верхом, когда женщины идут пешком, Леофрик предложил своего коня Тифейн, но она вежливо отказалась, заявив, что пойдет вместе с подругами.

Кьярно ехал молча, низко опустив голову; его заплетенные в косы волосы падали ему на лицо. Рядом с ним ехала юная эльфийка в красном платье, шепча ему слова утешения.

По пути в Коэт-Мару Леофрик все время поглядывал в сторону темной лесной чащи, размышляя о том, какие еще существа могут скрываться в густых зарослях, как вдруг из-за деревьев послышались тихие и печальные голоса.

Может быть, это Дикие всадники Карнуса?

Духи-огоньки все так же кружили над его головой, на этот раз изображая маленьких единорогов; теперь, когда Леофрик видел, как яростно они сражались со зверолюдьми, он уже не считал их никчемными назойливыми созданиями.

Казалось, из леса доносился чей-то шепот, шипение и посвистывание, словно ветви и листья подражали древним голосам. Леофрик слушал, и постепенно эти звуки сливались в единую волшебную музыку, в четкий ритм которой вплетались радостные нотки. Леофрик давно уже пришел к выводу, что голоса эльфов звучат как небесная музыка, но звуки, идущие из леса, были глубже и величественнее, словно говорила чья-то великая душа. Леофрик остановил Ташена, чтобы послушать этот невероятный голос, но тут кто-то легонько тронул его за плечо.

— Не надо, — сказала госпожа Морвхен. — Ты человек, а лес не любит людей.

— А что это? — спросил Леофрик. — Мне кажется, что я слышу голос самого леса.

— Это и есть голос леса.

— Что же он говорит? — спросил рыцарь.

— Это древний язык мира, на котором говорят только деревья и их предки, — ответила Морвхен. — Никто не знает его, кроме лесных духов.

— Как он прекрасен! — восхищенно сказал Леофрик.

— Да, — согласилась Морвхен. — На земле осталось всего два места, где его можно услышать. У нас и в лесу Авелорн.

— Авелорн? Я о таком не слышал.

— Он находится далеко, на острове Ултуан, родине народа азраи.

— Какой он, тот лес?

— Не знаю, — ответила Морвхен, — я никогда его не видела. Много тысячелетий назад народ азраи покинул эти места и вернулся на остров Ултуан, но мой род остался здесь, в Атель Лорен.

— Почему?

Она улыбнулась и посмотрела по сторонам, любуясь окружающей их первозданной красотой:

— А ты мог бы покинуть такое место? Наши предки решили остаться здесь навсегда, и, хотя сердца их разрывались от тоски по родине, они были не в силах бросить лес на растерзание порождениям тьмы и…

Морвхен запнулась, и Леофрик договорил за нее:

— Людям.

— Да, — сказала она, — людям. Когда король Феникс призвал своих подданных вернуться на родину, наш род был уже частью этого леса, наши души и судьбы слились с ним в одно целое. И мы уже не могли допустить, чтобы Атель Лорен пал под ударами топоров низших рас.

— Понимаю, — сказал Леофрик, и, хотя ему очень хотелось защитить честь людского рода, он решил, что Морвхен, пожалуй, права.

— Я госпожа Морвхен Эадаойн, дочь правителя Олдельда Эадаойн, — сказала Морвхен. — Думаю, ты меня уже знаешь, и все же подобает представиться.

— Да, я знаю вас, госпожа, — ответил Леофрик, заметив на себе пристальный взгляд Кайрбра. — Эадаойн — это ваше родовое имя?

— Да, — ответила Морвхен. — На вашем языке оно означает «развевающаяся грива».

— А я Леофрик Каррар, но вы, я уверен, это уже знаете.

Морвхен весело засмеялась своим звонким серебристым смехом и сказала:

— Верно, в лесу твое имя известно почти всем. Деревья разнесли весть о твоем присутствии по всем уголкам Атель Лорен, поэтому не ходи в лес один: для человека он опасен.

— Знаю, — с горечью произнес Леофрик, — он забрал мою жену.

— Я слышала об этом, — сказала Морвхен, — и сожалею о твоей утрате, но воды Хрустального озера тебе немного помогли, верно?

— Да, — ответил Леофрик. — Простите меня, госпожа, но теперь о жене я вспоминаю более спокойно.

Слегка нахмурившись, Морвхен сказала:

— Но это ведь хорошо, да?

— Хорошо?! — переспросил Леофрик и махнул рукой в сторону леса. — Что же тут хорошего, если лес отнимает у меня воспоминания о жене, заставляя забыть о моем горе?

— Но зачем тебе помнить о своем горе?

— Потому что это мое горе, — ответил он. — Я не хочу забывать о своей утрате; я не хочу, чтобы ваша магия лишила меня памяти. Я хочу помнить о своей любви и горевать о ней так, как это делают люди, а не эльфы!

— Странные вы существа, — изрекла Морвхен, словно повторяя слова Тифейн. — Страдаете даже тогда, когда можно этого избежать.

— Возможно, — сказал Леофрик, сожалея о том, что дал волю эмоциям, да еще перед дамой, — но я хочу страдать. Оставьте мне мое горе. Я всегда буду помнить Элен.

— Как хочешь, Леофрик, — отозвалась Морвхен, пожимая плечами, а затем, увидев, что к ним скачет Кайрбр, шепотом добавила: — Когда мы вернемся в Коэт-Мару, можно мне будет с тобой поговорить? Мне хочется услышать рассказ о твоих приключениях, о всяких чудесах, которые ты видел, и далеких землях, в которых ты побывал.

Леофрик покачал головой:

— Простите меня, госпожа, но я вынужден отклонить вашу просьбу, ибо, после того как я верну вас отцу, я покину Атель Лорен. У меня есть свои земли, которыми я должен править именем короля, и есть сын, которого мне придется растить без матери. Я не могу остаться у вас.

Увидев выражение лица Морвхен, Леофрик осекся. Отказывать дамам было не в его правилах, но что же делать, если у него есть и свои дела в родной Бретонии?

— Но, может быть, ты погостишь у нас хотя бы немного? — спросила Морвхен, и Леофрик почувствовал в ее тоне нотки раздражения.

— Нет, госпожа, не могу. И пожалуйста, не просите меня, ибо негоже рыцарю дважды отказывать даме.

— Очень хорошо, — резко ответила Морвхен; в это время к ним подъехал Кайрбр.

— Госпожа моя, — обратился он к Морвхен, — вам не следует разговаривать с человеком. Вы же помните, что говорил вам отец.

— Ничего не случилось, Гончая Зимы, — ответила она и повернула коня, чтобы занять место возле Кьярно. — Человек все равно не хочет со мной разговаривать.

Когда она отъехала, Кайрбр сказал:

— На твоем месте я держался бы подальше от госпожи Морвхен.

— Это угроза? — спросил Леофрик, глядя на тело воина, лежавшее на лошади Кайрбра.

— Нет, — ответил старик, — просто предупреждение. Говорю тебе это как воин воину.

— Не понимаю.

— Она дочь правителя Олдельда, а твоя жизнь в его руках. Ему не понравится, если его дочь потянется к человеку.

— Ясно, — кивнул Леофрик. — Спасибо за предупреждение. Скажи, почему тебя называют Гончей Зимы?

Кайрбр помолчал, а затем улыбнулся и сказал:

— Я первый воин правителя Олдельда, воин Вечной Стражи, я преследую врагов моего клана. Тот, кто посмеет разгневать моего хозяина, будет иметь дело со мной и не уйдет от расплаты.

Леофрик понимающе кивнул. Скажи это кто-то другой, он счел бы его бахвалом, но он видел Гончую Зимы в бою и потому знал, что старый воин говорит чистую правду.

— Вечная Стража — это название армии Атель Лорен? — спросил Леофрик, указывая на тело мертвого воина.

— Армии? — удивился Кайрбр. — У нас нет армии, человек. Мы все обязаны защищать свою землю, каждый эльф умеет обращаться с луком и стрелами. Нет, Вечная Стража — это не армия; мы все охраняем лес, когда наступает долгая зимняя ночь и когда засыпают ветви и листья. Наш долг и почетная обязанность — охранять каждый священный уголок нашего леса и тех, кто в нем живет.

— Это трудно, — заметил Леофрик. — Но и почетно, как мне кажется.

— Это великая честь — стать воином Вечной Стражи; ее удостаиваются только самые искусные воины. Встретить свою смерть, сражаясь за Атель Лорен, — вот о чем мечтают наши воины, —сказал Кайрбр. — Но ты, как я посмотрю, тоже разбираешься в подобных вещах.

— Разбираюсь, — сказал Леофрик. — У нас воин может стать рыцарем лишь после того, как совершит множество подвигов. Королю нужны только лучшие воины, люди мужественные и благородные, и в этом смысле рыцарям Бретонии нет равных.

— Значит, ты был великим воином?

— Воином, да, — кивнул Леофрик. — Что же касается величия… я неплохо владею мечом и пикой, но не стану об этом распространяться, чтобы не прослыть пустым хвастуном.

— Слова истинного воина, — лукаво усмехнувшись, сказал Кайрбр. — Того, кто не привык бросаться словами.

Речи Кайрбра пришлись Леофрику по душе; нет, этот эльф и в самом деле прирожденный воин, к тому же он мудр и опытен. Глядя на царственный профиль Гончей Зимы, Леофрик подумал о том, как трудно представить себе, что этот гордый старик с тихой и мягкой речью связан кровными узами с резким, задиристым Кьярно.

— Возможно, все воины в этом мире похожи друг на друга, — задумчиво сказал Леофрик.

Кайрбр покачал головой:

— Уважение — это одно, но воины не только воюют. Ты — человек, я — эльф, и мы совершенно разные. Мы понимаем друг друга, говорим на одном языке, мы оба смертны, но наши народы никогда не смогут понять друг друга.

— И это очень плохо, — сказал Леофрик. — Мы могли бы многому научиться друг у друга.

— Не думаю, — ответил Кайрбр и строго посмотрел на Леофрика. — У вас, людей, нет ничего, что было бы интересно нам, к тому же мы вовсе не хотим становиться частью вашего мира. Пусть все будет так, как есть.

— Что ж, пусть будет так, — проговорил Леофрик, и Кайрбр уехал вперед, чтобы возглавить колонну.

Леофрик обернулся и посмотрел на Кьярно и Морвхен, затем остановил взгляд на Тифейн; рыжеволосая служанка, заметив, что он на нее смотрит, улыбнулась. Кьярно немного пришел в себя и тихо разговаривал с Морвхен, время от времени бросая осторожные взгляды по сторонам.

Леофрик не знал, что ввергло юного эльфа в такую дикую ярость на берегу Хрустального озера, не верил он и в то, что старый воин Кайрбр когда-нибудь смягчится и станет относиться к нему дружелюбнее.

Впрочем, все эти вещи его совершенно не касаются, и раз уж он решил покинуть Атель Лорен — к черту все предсказания Найет, — то и нет смысла ломать над этим голову.

Что там на душе у Кьярно, что его гложет — это уж его дело.

И, решив больше об этом не думать, Леофрик стал смотреть вперед, на тропу, по которой они ехали, и слушать ритмичную песню леса, которая увлекала его за собой.

Чтобы привести в Коэт-Мару, а оттуда — в родные края.

Глава девятая

Когда впереди показались знакомые арки из переплетенных зеленых веток и листьев, Леофрик неожиданно для себя почувствовал радость, словно увидел башни Каррарского замка. Такое чувство он обычно испытывал, когда возвращался из очередного похода. Его ждал родной дом, где ему было так хорошо…

Ленты, украшенные драгоценными камнями и золотом, тихо звенели, покачиваясь на ветру, когда колонна эльфов въехала в селение под звуки печальной похоронной песни. Голос, звучавший из леса, затих, и у Леофрика появилось странное ощущение — словно он внезапно попал в другое время года.

Суровое лицо Кайрбра смягчилось, и даже Кьярно заметно повеселел, когда эльфы въехали в селение. Леофрик видел, как от счастья посветлели лица женщин; Морвхен, Тифейн, служанки — все радовались возвращению домой. Правда, их радость не очень гармонировала с мрачным настроением рыцаря, но что тут можно поделать?

Его ждут собственные дела. В Лоренском лесу он провел не слишком много времени, а значит, лесная магия не успела полностью овладеть его душой. Оказавшись в Коэт-Маре, Леофрик вспомнил свой разговор с Кьярно: теперь он мог различить неясные очертания арок и коридоров, крыш и дверных проемов. Там, где раньше он замечал одни стволы и ветки деревьев, теперь кипела бурная жизнь — здесь жили лесные существа.

Вот мать и ребенок мастерят лук, вот эльф снимает с кролика шкурку. Леофрик с улыбкой наблюдал за мирной жизнью лесных эльфов, удивляясь, что раньше ничего этого не видел. А может быть, он просто не хотел этого видеть? Или лес наконец приоткрыл перед ним завесу одной из своих тайн? Или вступили в действие какие-нибудь злые силы? Или, может быть, магия леса начала оказывать на него свое действие, а он этого не замечает?

«Нет, нужно скорее покинуть Лоренский лес, и чем раньше, тем лучше. Скажем, сегодня ночью». Так думал Леофрик, решив выбираться из леса, пока он не завладел им окончательно, ибо ему вовсе не улыбалось повторить печальную судьбу герцога Мелмона. Итак, решено: он сбежит.

Мимо него грациозно проплыли служанки Морвхен, и каждая одарила его робкой улыбкой и легким поклоном; Леофрику даже показалось, что они смиренно о чем-то просят. Он оказался прав: к нему подошла Тифейн и прошептала:

— Они хотят сказать, что раскаиваются в том, что смеялись и дразнили тебя. Ты спас им жизнь, и они очень тебе благодарны.

Вспомнив о том, как стрелы эльфиек едва не попали ему в голову, Леофрик слегка поежился и сказал:

— Не думаю, что они очень нуждались в моей помощи, но я рад, что смог им помочь.

Тифейн улыбнулась и легонько притронулась к его руке.

— Береги себя, Леофрик Каррар, — произнесла она, собираясь уходить. — Желаю тебе удачи.

— Благодарю вас, госпожа, — ответил он. — Надеюсь, что когда-нибудь снова смогу вам помочь.

Бросив на него взгляд через плечо, Тифейн улыбнулась:

— Я тоже надеюсь.

Несколько служанок сняли с лошади тело погибшего воина и куда-то его понесли; за ними последовали остальные, ведя за собой лошадей, на которых лежали тела воинов Вечной Стражи. Под звуки траурной песни печальная процессия скрылась в лесу; Леофрик почувствовал, что без Тифейн ему стало еще печальнее, но тут к нему подъехал Кьярно и Леофрик тряхнул головой, прогоняя грустные мысли.

— Куда понесли погибших? — спросил он Кьярно.

Эльф не ответил, и Леофрик взглянул ему в лицо: в глазах юного Кьярно вновь светилось подозрение.

— Их несут туда, где их обмоют и оставят отдыхать в лесу, — ответил эльф, — но тебе, человек, знать об этом не положено.

— Прости, — сказал Леофрик. — Я никого не хотел обидеть.

— Нет, — проговорил Кьярно, — это ты меня прости. — Было видно, как тяжело юноше произносить эти слова, но он твердо продолжал: — Ты встал на защиту моего рода, а я обращался с тобой резко и грубо. Прости меня за это — и благодарю тебя.

— Не нужно благодарности. То были твари Хаоса, воплощенное зло, а со злом нужно бороться в любое время, хотя, боюсь, это бесполезно.

— Бороться с Хаосом нужно всегда, и это вовсе не бесполезно… Леофрик. Можно тебя так называть?

Слегка поклонившись, Леофрик ответил:

— Да, можно. И все же я видел лицо зла, Кьярно. Вместе с моим королем я сражался в Миденхейме; мы бились с повелителем демонов, и, хотя сражались, как львы, как славные рыцари самого Жиля, одолеть чудовищ мы не смогли. Мы были лучшими, храбрейшими воинами Бретонии, и мы проиграли битву.

— Может быть, вам просто не хватило сил? — спросил Кьярно.

— Нет, сил у нас было достаточно. Мы были лучшими воинами королевства, нам не было равных, — гордо ответил Леофрик. — Или, быть может… в общем, я думал, что… до тех пор, пока…

Леофрик замолчал. Перед глазами вместо ярких красок Атель Лорен встали грязные, заваленные трупами пустоши вокруг северного города Миденхейма. Рядом возвышалась гора Ульриксберг, окутанная дымом и пламенем, у подножия которой творили свои черные заклинания шаманы Темных богов, созывая страшных драконов и каких-то безымянных крылатых тварей, изрыгающих огонь.

Над полем битвы стлался густой дым и липкий туман; скрюченные тела монстров лежали вперемешку с изуродованными, разрубленными на куски трупами людей из всех провинций Империи. Красный и белый цвета Талабхейма смешались с золотым и желтым Нульна и голубым и красным Альтдорфа. Разбитые доспехи, сломанные секиры, пробитые шлемы — все это ржавело под открытым небом. Будто наяву, Леофрик вновь почувствовал запах смерти, стоявший над полем, — зловоние от разлагающихся внутренностей и гниющей плоти.

Рыцари медленно брели по полю, ведя за собой лошадей; при их приближении взлетали стаи стервятников, клевавших глаза и языки трупов, и разбегались стаи лисиц и собак, которые грызлись над валяющимися на земле внутренностями. От трупа к трупу переходили мародеры, выворачивая карманы и кошельки убитых в поисках монет, золотых зубов или золотых безделушек.

Рыцари прикончили нескольких птиц-падальщиков и мародеров и разогнали оставшихся в живых, но Леофрик знал: они скоро вернутся, эти животные-стервятники и стервятники-люди, и продолжат свою черную работу.

Это началось не сразу. Сначала вдали что-то глухо ударило, словно раскаты грома.

Затем гром повторился, и рыцари, ясно расслышав глухой стук копыт, разом вскочили на коней, чтобы встретить противника, ибо они уже не сомневались: к ним скачет крупный кавалерийский отряд. Из лесов, окружавших Миденхейм, на них могли напасть только всадники.

Предательский туман, закрывший все поле, мешал определить, с какой стороны приближается враг. Леофрик насторожился, слыша, как все громче стучат копыта коней. Кто-то из младших рыцарей крикнул, что такой густой туман — это ненормально, что это наверняка козни темных сил. Однако взрослые и опытные воины лишь презрительно усмехнулись, и все же Леофрик чувствовал, что и они испытывают тревогу.

Медленно, медленно нарастал глухой стук копыт; враг давно уже должен был выскочить из тумана, но никто не появлялся.

Теперь уже рыцари не сомневались, что этот туман — порождение колдовства, злые чары; влажные клубы окутывали их, скрывая друг от друга и заглушая все звуки. Но вот затрубил рог, и Леофрик совсем рядом услышал звон уздечек и лязг вытаскиваемых из ножен мечей.

Рыцари выставили вперед пики, но было уже поздно: туман внезапно поднялся и на них с яростью накинулся отряд тварей Хаоса. Один из монстров держал над головой палку со стягом, на котором была изображена одна-единственная руна, но Леофрик похолодел, когда ее увидел, ибо знал, кому она принадлежит.

Впереди жутких монстров Хаоса скакал сам Архаон верхом на страшном чудовище, которого черная магия сделала во много раз сильнее самого мощного бретонского коня. Глаза зверя горели, как угли, из пасти вылетал жар.

Владыка Конца Времен был страшен и огромен; на нем были металлические доспехи и сияющий рогатый шлем. На плечах лежала медвежья шкура, в руках он держал сверкающий меч, который сам по себе издавал леденящий душу вой.

Рыцари погибали один за другим, разрубленные пополам страшным мечом Архаона; полились реки крови, когда на людей обрушились остальные монстры и заработали мечами, безжалостно убивая всех без разбору — и людей, и лошадей. У Леофрика выбили из рук щит, от страшного удара он на секунду потерял способность защищаться. Рыцари сражались яростно и все же не смогли противостоять дикой орде свирепых монстров.

Стыдно сказать, но несколько человек не выдержали и, вырвавшись из битвы, поскакали прочь, слыша за спиной дикие вопли воинов Хаоса, бросившихся за ними в погоню. Среди тех людей был и Леофрик.

Этот стыд так и остался у них, выживших в той битве, и, хотя король наградил их за храбрость — после победы над армией Архаона, — все они покинули Империю с тяжелым сердцем, мучимые совестью. Воины, с которыми Леофрик сражался плечом к плечу много лет, избегали смотреть друг другу в глаза и страдали, помня о гибели своих товарищей и своем позорном бегстве.

То были страшные дни. Его рыцарская честь была опозорена, он перестал быть гордым рыцарем Бретонии. В тот день Леофрик стал свидетелем торжества сил Хаоса и больше уже не мог оправиться от ужаса, который окутал его как саван; изо дня в день он ждал наступления времени, когда миром завладеют темные боги.

Мрачно бродил он по своему замку, и только Элен скрашивала его горе; он надеялся, что до конца своих дней останется рядом с ней. Конечно, подобное настроение было не к лицу рыцарю Бретонии, но, думая о гибели всех народов, он понимал, что и сам он не только рыцарь, но и человек, а значит, ничто человеческое ему не чуждо.

А жизнь продолжалась. Каждый день Леофрик видел смеющееся личико сына. Зеленые глаза Берена были совсем такими же, как у отца, а его звонкий смех звучал, как голосок небесного ангела. В нем не было зла, в этом ребенке была только доброта и чистота. И пока в мире существуют подобные вещи, за него стоит сражаться, пусть даже когда-нибудь всему этому и придет конец, думал тогда Леофрик.

Вспомнив о сыне, он улыбнулся, и черные мысли сразу развеялись. Страшное поле возле Миденхейма исчезло, и он вновь увидел краски Атель Лорен; над головой зашумели ветви, одетые в зеленые и багряные листья, и от этой красоты у Леофрика защемило сердце.

В воздухе запахло древесным соком и свежим хлебом, и на сердце у него стало хорошо и спокойно, словно его душа наконец вернулась домой.

Заметив недоуменный взгляд Кьярно, Леофрик сказал:

— Ваш Атель Лорен — удивительное, волшебное место, но я не забуду и другое: это место страха и смерти. Думаю, что, если бы мне пришлось здесь остаться, я бы скоро утолил свои печали, а я этого не хочу, и поэтому мне нужно уйти, пока я не забыл о своем долге.

— Уйти? — сказал Кьярно. — Ты до сих пор ничего не понял, человек. Ты не можешь уйти.

— Что? — холодно спросил Леофрик.

— Ты находишься в глубине Атель Лорен, и, если бы не лес и правитель Олдельд, ты умер бы сразу, как только покинул Коэт-Мару.

— Пусть так, и все равно нужно попробовать.

— Не советую, — пожал плечами Кьярно. — Впрочем, кто я такой, чтобы давать советы?

— Лучше скажи, где мне найти правителя Олдельда, — сказал Леофрик. — Если мне нужно разрешение, я попытаюсь его получить.

— Кажется, он сам тебя нашел, — сказал Кьярно, указывая на группу всадников, появившихся на главной дороге, ведущей в Коэт-Мару.

Навстречу группе сразу выехал Кайрбр, приветствуя всадника, ехавшего впереди, — крепкого на вид эльфийского воина верхом на золотистом коне со светлой гривой и хвостом. Открытая грудь воина была татуирована сложным узором, изображающим древние знаки и диких животных; на плечи всадника был накинут длинный плащ из листьев и перьев.

Из-за спины воина торчал длинный меч с зеленой рукоятью, царственную голову украшала корона из сплетенных веток и листьев. Его миндалевидные глаза были совершенно темные, словно в них не было белков; Леофрик сразу ощутил силу, исходившую от этого гордого всадника, — такой силы он не чувствовал ни в Кайрбре, ни в Найет.

От всадника веяло волшебной силой самого леса, и Леофрик понял, что перед ним господин Олдельд Развевающаяся Грива, правитель Коэт-Мары и защитник леса.

В глазах правителя читались презрение и враждебность. Итак, судьба рыцаря полностью находилась в его руках, и вряд ли его ожидала счастливая участь. Рядом с правителем ехала Найет в длинном зеленом платье и с серой совой на плече, а также незнакомый Леофрику златовласый эльф, похожий на Кьярно, но одетый в богатые одежды красных и голубых тонов. Правителя Олдельда охраняли три воина Вечной Стражи, которые шли пешком, подняв длинные копья с раздвоенным наконечником.

Спешившись, Кайрбр встал перед правителем, держа перед собой Клинки Полуночи. Затем, повернувшись к Леофрику, коротко бросил:

— Прошу спешиться.

Леофрик кивнул и спрыгнул с лошади, стараясь держаться гордо и прямо. Олдельд, конечно, властитель здешних мест, но ведь и он, Леофрик, тоже не простой крестьянин, а бретонский рыцарь, который склоняется только перед своим королем.

Эльфийский вождь что-то тихо сказал златовласому эльфу, вооруженному луком и длинным мечом. Черты его лица были мягкими, выражение лица добродушным — такого у лесных воинов Леофрик еще не видел.

Эльф кивнул и обратился к рыцарю:

— Я — Тэрин Ворон Бури, герольд Олдельда Эадаойна, страж лесного царства Атель Лорен. Правитель Коэт-Мары приветствует тебя.

Леофрик перевел взгляд с герольда на Олдельда: в глазах правителя не было радушия. За его спиной тревожно заухала сидящая на плече Найет сова, — казалось, она что-то говорит своей хозяйке. В сказках и легендах рассказывалось, что некоторые эльфийские колдуны умеют разговаривать со зверями и птицами, — по-видимому, Найет была одной из них.

Не глядя на герольда, Леофрик обратился к самому правителю:

— Почему вы не хотите говорить сами? Предпочитаете прятаться за чужую спину?

— Правитель Олдельд не считает нужным говорить на языке людей, — ответил за него эльф по имени Ворон Бури. — Обращайся ко мне, я буду передавать твои слова господину правителю, а он — через меня — будет тебе отвечать.

Леофрик молча скрестил руки на груди. Олдельд что-то сказал герольду.

— Правитель Олдельд спрашивает, почему ты оскорбляешь его, обращаясь к нему лично, — сказал Тэрин. — Неужели ты испытываешь почтение только к своему королю?

— Почему же, не только, — ответил Леофрик. — Если я гость или проситель. Но если пленник — никогда.

— Ах вот оно что… — произнес Ворон Бури и улыбнулся, широко раскинув руки. Его улыбка была такой лучезарной, что Леофрик не удержался и тоже улыбнулся в ответ. — Так ты считаешь себя пленником?

— А разве нет?

— Нет, — ответил герольд, качая головой. — Ты гость Атель Лорен, хотя — ради твоей же безопасности — тебе не следует ходить по лесу без разрешения правителя Олдельда или самих деревьев.

— Не знаю, кого вы называете пленником, но, если я не могу свободно передвигаться по лесу, кто же я тогда?

— В твоих словах есть доля правды, — заметил Тэрин Ворон Бури и бросил быстрый взгляд на Кьярно, — но Коэт-Мара не тюрьма, если только ты сам не сделал себя пленником.

Олдельд быстро заговорил на эльфийском языке. Выслушав его, Тэрин сказал:

— Правитель Олдельд благодарит тебя за спасение служанок своей дочери. Чтобы сражаться со зверями Хаоса, нужны смелость и великое мужество. Он рад, что у людей еще сохранились эти качества.

— Госпожа Тифейн уже благодарила меня за спасение, а благодарность женщины — высшая награда для рыцаря.

Слегка поклонившись Леофрику, Тэрин Ворон Бури сказал:

— Ты человек, который знает цену благородству. Тем не менее правитель Олдельд не считает, что находится у тебя в долгу, и все же дарит тебе свое гостеприимство на то время, что ты проведешь среди нас.

Леофрик вопросительно взглянул на Найет, подумав, что гостеприимством Олдельда он обязан в основном ей. Хотя, как он успел заметить, отношения между правителем и провидицей были несколько натянутыми.

— Помимо этого, — продолжал герольд, — правитель Олдельд приглашает тебя на Праздник Зимы, где танцоры войны из рода Красного Волка представят Танец Времен Года.

Эти простые слова почему-то заставили Леофрика поежиться от страха. Возможно, на него подействовало упоминание имени Красный Волк.

Преодолев замешательство, Леофрик сказал:

— Передай господину правителю мою искреннюю благодарность и скажи, что я воспользуюсь его приглашением и щедрым гостеприимством.

Широко улыбнувшись, Тэрин перевел эти слова Олдельду, и тот, слегка кивнув и не сказав ни слова, развернул коня и поехал прочь. Герольд вскочил на своего коня и поехал за своим господином. За ними последовали Кайрбр и воины Вечной Стражи.

Когда правитель и его свита удалились, Найет приблизилась к Кьярно и стала что-то тихо ему говорить. Ее лицо было печально.

Кьярно резко мотнул головой и что-то ответил, после чего вскочил на коня и скрылся в лесу, оставив Найет наедине с Леофриком.

— Что ты ему сказала? — спросил рыцарь.

— Ничего, — ответила провидица. — Ничего важного.

Леофрик тоже вскочил в седло, провел рукой по волосам и принялся стряхивать с одежды грязь и травинки.

— Похоже, твоя идея послать меня на берег Хрустального Озера успеха не имела, — заметил он.

— Я так не думаю, Леофрик, — ответила Найет странным, чужим голосом… глядя не на рыцаря, а куда-то сквозь него. — Мне кажется, что все получилось именно так, как я задумала.

— И что это означает?

— Это означает, что на свете существует много вещей, которые должны произойти, прежде чем будущее выберет ту тропу, по которой оно должно следовать, — ответила Найет, а Леофрик не совсем понял, кому она это сказала, — ему или самой себе.

Теперь шатер из зеленых листьев он видел отчетливо, а не смутно, как тогда, когда впервые проснулся здесь и встретил эльфов. Там, где раньше он улавливал лишь игру природы, теперь была заметна рука искусного мастера, склонного к изяществу во всех его проявлениях.

Сквозь ветви деревьев пробивался вечерний свет, слышались мелодичные голоса, пахло осенней листвой, землей, нагретой летним солнцем, и веяло зимним холодом, у Леофрика появилось странное ощущение — словно он теряет чувство времени.

— Пора прощаться с эльфами, — прошептал он и, подойдя к Ташену, вынул у него из пасти удила.

Затем огляделся в поисках подходящей ветки, к которой можно было бы привязать коня, но не нашел. С удивлением он проследил взглядом за своими постоянными спутниками — зелеными огоньками, которые с писком пронеслись мимо него и исчезли в ветвях ближайших деревьев. И тут же деревья закачались из стороны в сторону, зашелестели и вдруг стали менять форму, превращаясь в одну толстую корявую ветку; еще немного — и перед Леофриком стояла отличная коновязь.

Леофрик рассмеялся. Он уже привык к выходкам лесных существ, а потому весело сказал: «Спасибо, малыши» — и привязал Ташена к коновязи. Огоньки выплыли из леса и снова закружились над его головой, когда он начал распускать подпругу.

Стащив тяжелое седло, Леофрик повесил его на ветку и обтер бока усталой лошади. Занимаясь в этом таинственном лесу, полном чудес, таким простым делом, которое в другое время он поручил бы своему оруженосцу, Леофрик находил в нем успокоительное чувство реальности.

Вычистив коня, он отпустил его пастись и вошел в шатер, куда привела его Найет. Уходя, она сказала: «Хорошенько отдохни, Леофрик. Нам предстоит серьезный разговор».

В ответ он лишь кивнул, решив не говорить провидице о своем решении покинуть Лоренский лес. Глядя ей вслед, он думал о том, что это вовсе не преступление — желать вернуться на родину и увидеть сына.

В зеленом шатре пахло жасмином; солнце проникало сквозь густо сплетенные ветви, просвечивающие, словно янтарь. В углу было устроено ложе из сухих листьев, рядом стояла деревянная чаша с чистой водой и лежала стопка свежей одежды.

Но что самое главное — и что привело Леофрика в полный восторг, — на стене висели его начищенные до блеска доспехи, а рядом с ними — меч в ножнах. Рукоять меча Карраров поблескивала в свете вечерней зари.

Леофрик немедленно вытащил меч из ножен. Взмахнул им над головой, проделал несколько фехтовальных упражнений. Нахмурившись, проверил остроту клинка, сделал несколько выпадов. Все как будто было как прежде, и все же… что-то в мече было не так, и Леофрик вновь принялся его осматривать.

По сравнению с легкими, изящными мечами эльфов его оружие показалось ему грубым и тяжелым, даже каким-то громоздким. Но этого не могло быть — его меч был освящен самой Владычицей Озера, и Леофрик всегда считал свой меч очень легким.

Немного расстроившись, он вложил меч в ножны и провел рукой по доспехам. Их поверхность была гладкой, как зеркало; золотая отделка по краям мягко поблескивала, а золотой единорог, изображенный на груди, сиял, как солнце.

Подойдя к деревянной чаше, Леофрик скинул свои испачканные кровью тряпки и хорошенько вымылся. Надевая чистую одежду, он с удивлением заметил, что шрам, который остался у него после битвы с лесными чудищами, исчез. Леофрик знал, что раны всегда заживали у него очень быстро, но чтобы с такой скоростью… от шрама не осталось даже следа.

Может быть, постарались целительные воды Хрустального озера, которое избавляет не только душу от страданий, но и тело от ран?

Выбросив из головы мысли о шраме, Леофрик поднял наголенники и застегнул их на икрах. Обычно под доспехи он надевал мягкую толстую подкладку, но теперь ее не было, и надевать металлические доспехи ему пришлось на легкую одежду.

Пластину за пластиной закреплял Леофрик на своем теле, не забывая о кольчуге и морщась, когда задевал по телу чем-нибудь острым. Лунный свет струился в шатер, когда Леофрик наконец закрепил на груди ремешки нагрудника, улыбаясь от удовольствия.

И только теперь он заметил, как ему было трудно надевать доспехи без помощи оруженосца.

С трудом закрепив первую пряжку — любопытные огоньки все время лезли под руку, — он повернулся, пытаясь нащупать рукой следующую, но не смог до нее дотянуться.

— Чем мешать, лучше бы помогли, — раздраженно сказал огонькам Леофрик, но те лишь мгновенно превратились в маленьких дракончиков и принялись кусать вторую пряжку.

И вдруг Леофрик почувствовал, как кто-то вложил пряжку прямо ему в руку. Взглянув вниз, он увидел крошечную светящуюся фигурку размером с ладонь: перед ним в воздухе висел маленький эльф в красном колпачке; презрительно хмыкнув, эльф вопросительно взглянул на следующую пряжку.

— А ты кто такой, дружок? — спросил Леофрик, но эльф не ответил и продолжал покачиваться в воздухе перед его лицом. Леофрик невольно улыбнулся. Здесь, в этом зачарованном лесу, чудеса встречались на каждом шагу. — Спасибо, — сказал Леофрик, довольный тем, что понравился лесным духам. — Твоя помощь пришлась очень кстати.

Крошечный эльф звонко рассмеялся, словно зазвенели хрустальные колокольчики, и подал Леофрику следующую пряжку, которую тот с серьезным видом принял из его рук.

— Я, пожалуй, сделаю тебя своим оруженосцем… — сказал Леофрик и сразу помрачнел, вспомнив, как Бодель лежал на земле в луже крови, держась за живот, из которого вываливались внутренности, и как лесные чудища разрывали его своими страшными когтями.

Не говоря больше ни слова, Леофрик застегнул остальные пряжки и надел пояс с мечом.

В полном боевом облачении он почувствовал себя гораздо лучше, как будто доспехи напомнили ему, что он бретонский рыцарь, у которого есть свои обязанности, а то волшебный лес, кажется, немного выветрил это у него из памяти.

Снова вытащив меч из ножен, Леофрик воткнул его в пол и опустился перед ним на колени. Затем вытащил свой драгоценный подарок — шарф Элен — и привязал его к рукояти меча, после этого, положив руку на меч, принялся читать молитву.

Закрыв глаза и прижавшись лбом к рукояти меча, Леофрик тихо повторял торжественное обещание рыцаря: «Святая Владычица Озера, я твой слуга и в этот час испытаний предлагаю тебе мой меч и мою службу. Едва протрубит твой призывный рог, я вскочу на коня и буду сражаться во имя своего короля и во славу тебя, святая Владычица. Пока я дышу, на мою землю не ступит зло. Честь превыше всего, рыцарство превыше всего. Клянусь».

После молитвы на душе у Леофрика стало как-то особенно спокойно, и он понял, что его слова услышаны.

Тогда он встал, гордо выпрямился, одним движением вложил меч в ножны и взял в руки последнюю деталь своих доспехов. Надев шлем, он опустил забрало и твердым шагом вышел из зеленого шатра.

Его посетила сама Владычица Озера и освободила его разум от сомнений. Теперь он имеет право покинуть Лоренский лес.

Глава десятая

Даже ночью Коэт-Мара оставалась местом света и волшебства; сквозь ветви деревьев ее освещали лунный свет и свет звезд. Тихо падал снег и покрывал землю белым ковром; теперь Леофрик уже не чувствовал такой враждебности к Лоренскому лесу, хотя человеку в нем было по-прежнему небезопасно.

Доспехи громко звенели и больно впивались в тело, но Леофрик не боялся шума — выбраться из Лоренского леса потихоньку, да еще в рыцарских доспехах, было бы невозможно. Выйдя из шатра, он направился к лесу, где на поляне щипал траву Ташен. Увидев большую проплешину, которую вытоптал конь, Леофрик погладил его по шее, приговаривая:

— Эльфийская травка определенно пошла тебе на пользу, друг мой. Как думаешь, может быть, стоит прихватить с собой немного семян?

Ташен не обратил внимания, когда Леофрик положил ему на спину подседельник, затем снял с ветки седло. Впервые за много лет он сам седлал лошадь, поэтому весь процесс занял у него гораздо больше времени, чем у Боделя. Впрочем, раз овладев этим искусством, его уже не забывают, поэтому вскоре все было готово к отъезду.

Вскочив в седло, Леофрик поправил меч, взял в руки поводья и, пришпорив коня, направил его в ночной лес.

В сумерках Атель Лорен показался ему еще прекраснее и загадочнее, чем днем. Пахнуло морозным воздухом, словно на лес опустилась зима, а не сумерки. По ночам Леофрик особенно остро чувствовал, что теряет ощущение времени, словно луна над Лоренским лесом ходила по какому-то своему, особому пути.

Леофрик ехал по тропе между деревьями, прислушиваясь к шелесту листьев и любуясь снежинками, которые, сверкая в лунном свете, тихо опускались на широкие листья деревьев. И все же даже от этого восхитительного зрелища веяло печалью и даже страхом; в этом лесу можно было погибнуть и исчезнуть навеки. Проезжая по засыпанным листьями тропинкам Коэт-Мары, Леофрик прислушивался к звукам леса, чувствуя древнюю печаль, исходившую от него, слушал отзвуки далеких голосов и тихую песню деревьев и неожиданно для себя самого вдруг почувствовал сильную тоску.

— Я не забуду вас, — шептал деревьям Леофрик. — В горе и в радости я буду помнить о вас всегда.

Была ли то игра света, или лес ответил ему, Леофрик не знал, но он ясно увидел очертания огромных стволов, смыкающиеся над головой ветви и листья. Все было точно так же, как в тот день, когда он впервые подъезжал к Коэт-Маре, но теперь, в лунном свете, воспетое в волшебных песнях селение проступало особенно четко. Кажется, совсем недавно проезжал он здесь и не видел ничего подобного.

И все же от этой красоты веяло страхом. Лес отнял у него жену, и боль этой потери еще не улеглась; казалось, с того страшного дня прошла целая вечность. Правда, теперь сердце болело не так сильно, словно лес забрал часть этой боли себе, но Леофрик знал: чтобы не забыть жену окончательно, он должен выбраться из Лоренского леса.

Он чувствовал, что за ним следит множество глаз, хотя вокруг не было ни души. Глаза Лоренского леса всегда были открыты, и Леофрик не сомневался, что о его отъезде знают уже все. Держа руку на рукояти меча, он очень надеялся, что вынимать его из ножен не придется, и вместе с тем хорошо понимал, сколь призрачна эта надежда.

Вдруг на тропу из леса вышел волк; его ярко-рыжая шкура отливала всеми оттенками меди, глаза горели красным огнем. На спине зверя сидел золотистый ястреб, с любопытством разглядывая Леофрика; рыцарь замер, ожидая нападения. Волк оскалил зубы.

Но не успел зверь сделать и шага, как из леса выскочила белоснежная гончая собака и остановилась, зарычав глухо и грозно.

Леофрик осторожно вытащил меч, но в этот момент гончая подскочила к волку и укусила его за ухо. Не обратив на нее внимания, волк, припадая к земле, медленно двинулся вперед, не сводя с Леофрика горящих глаз. Когда зверь был совсем близко, Леофрик потрепал Ташена по шее, поднял меч и поставил коня так, чтобы было удобнее отразить нападение.

Рыцарь уже приготовился нанести удар, когда совсем рядом раздался тихий шепот: «На твоем месте я бы этого не делала…»

Леофрик оглянулся: рядом с ним, на великолепной гнедой кобыле с гривой цвета горных снегов, сидела Морвхен Эадаойн. На этот раз вместо красного платья на ней были штаны из мягкой оленьей кожи и куртка без рукавов, сшитая из золотистой ткани. Длинные каштановые волосы девушки, собранные на макушке в пучок, спадали ей на спину роскошным каскадом, украшенным серебряными заколками, листьями и ленточками. Девушка с интересом разглядывала Леофрика своими темными блестящими глазами.

— Что это за звери? — спросил Леофрик.

— Это духи дикого леса, — ответила Морвхен. — Духи и звери как-то странно связаны между собой, но как, не понимаем даже мы, эльфы.

— Они опасны?

— Это зависит от того, намерен ты причинить им вред или нет, — ответила Морвхен. — Что скажешь?

Леофрик только покачал головой и спрятал меч в ножны. В это время гончая вновь укусила волка за ухо. Тот остановился, внимательно посмотрел на Морвхен и медленно удалился в темную чащу. Проводив его взглядом, гончая слегка склонила перед Морвхен голову и побежала догонять своего рыжего приятеля.

Леофрик вздохнул с облегчением. Таких чудес он еще не видел.

— А куда ты едешь? — спросила его Морвхен. — Ты оставляешь дом моего отца?

— Приходится, — ответил Леофрик, трогая коня. — Я должен вернуться в свои владения, к сыну.

— Да, ты это уже говорил, — сказала Морвхен, догоняя его. — Я думала, ты шутишь.

— Почему шучу?

— Не знаю, — ответила Морвхен, показывая на зеленые огоньки, которые кружились над головой рыцаря. — Смотри, они не хотят, чтобы ты уезжал, а мой отец говорит, что вы, люди, меняете свое решение по сто раз на дню. Я тоже думала, что если Коэт-Мара приняла тебя, то почему бы тебе не задержаться у нас подольше?

— Это еще зачем?

— Ты же видел, как прекрасен Атель Лорен. Я думала, тебе здесь понравилось и ты захочешь побыть с нами. И тогда ты рассказал бы мне о всех своих приключениях.

— Нет, — сказал Леофрик и остановил коня. — Я хочу знать, что имел в виду ваш отец, когда говорил, что люди часто меняют свое решение?

Морвхен проехала немного вперед и, развернувшись, подъехала к нему с другой стороны. Леофрик заметил, что она вооружена. Перед собой девушка держала лук, из-за ее спины торчала рукоять короткого и узкого меча. Неужели она здесь для того, чтобы не дать ему покинуть Атель Лорен?

Ловко придумано, ничего не скажешь. Значит, эльфы уже поняли, что он не сможет поднять руку на женщину.

— Ну, он говорит, что вы все время воюете друг с другом и что слово человека — это все равно что предрассветный туман. Когда меня еще не было на свете, мой отец воевал в землях, которые вы называете Империей. Тогда у вас было три императора. Он рассказывал, что человеческие вожди все никак не могли решить, кому из них править, и в результате пошли друг на друга войной, да еще привлекли на свою сторону союзников. Отец ничего не мог понять: все менялось.

Леофрик попытался вспомнить свое детство и уроки истории, которые давал ему Мексен в пронизанной сквозняками мансарде Каррарского замка. Тогда наставник рассказывал ему о землях, расположенных к северу от Бретонии, где правил король Зигмар. Однако еще со времен Магнуса Благочестивого Империей правил только один император, хотя, было, конечно, время, когда…

— Постойте, но ведь все это происходило более пятисот лет назад, — изумленно сказал Леофрик. — Каким образом ваш отец мог сражаться на земле Империи?

— Тогда он был еще совсем юным, — честно призналась Морвхен. — Кроме того, у нас, эльфов, другой счет времени, не такой, как у людей. Разве ты этого не знал?

— В наших сказках говорится, что вы бессмертны, но я всегда считал это обычной фантазией. Я никогда не думал, что вы живете так долго.

Морвхен засмеялась:

— Мы не бессмертны, Леофрик. И живем совсем не так долго, как ты думаешь. Просто это у вас, людей, жизнь настолько коротка, что все остальные кажутся вам бессмертными. Теперь понятно, почему ваша жизнь сумбурна и жестока. Потому что вам нужно торопиться, чтобы успеть получить все радости жизни, а ведь их так много! И как это вы все успеваете?

Подъехав к Морвхен поближе, Леофрик придержал Ташена и спросил:

— Вы ведь никогда не осмеливались перешагнуть границу Лоренского леса, верно?

— Нет. А зачем? — спросила его Морвхен.

— Все ясно. Значит, вы понятия не имеете о том, о чем говорите, — резко ответил Леофрик. — Живете в своем крохотном лесном раю, где вам хорошо и уютно, и после этого мне же толкуете о радостях жизни, маленькая вы, глупая девочка! Всю свою жизнь я был воином. Я убивал монстров и людей. Я видел, как славных рыцарей беспощадно уничтожали воины Темных богов, видел, как чудища вашего проклятого леса растерзали мою жену. И не вам учить меня жизни! Я прожил то время, что отвели мне боги, и теперь возвращаюсь домой, чтобы провести остаток дней вместе с сыном.

Морвхен смотрела на него, открыв от удивления рот. Еще никто не осмеливался говорить с ней таким тоном. Быстро опомнившись, она гордо выпрямилась и с раскрасневшимся от гнева лицом сказала:

— Я запрещаю тебе уезжать. Приказываю тебе остаться и рассказать мне о землях, где ты побывал, о монстрах, которых ты убил, и войнах, в которых сражался.

— Значит, вы хотите услышать о войнах, да? — резко спросил Леофрик.

— Да, — ответила Морвхен, — хочу.

— Ну что же, прекрасно, госпожа Эадаойн. Вы когда-нибудь слышали, как пронзительно кричат умирающие и зовут свою мать, когда из их вспоротых животов лезут внутренности? Видели вы мальчиков, превратившихся в кровавое месиво из-за того, что они пытались остановить катящееся по земле пушечное ядро? Вы об этом хотите услышать? Или, может быть, вам рассказать о женщинах, которых избили и изнасиловали солдаты, а потом бросили умирать прямо на дороге, или о детях, которых силой забрали у матерей и уволокли в рабство на север? Или о шатрах по краям полей брани, над которыми висит запах гангрены, потому что раненые пролежали в лужах крови несколько дней, прежде чем их нашли, но их раны уже загноились, и теперь лекари ничем не могут им помочь?

Личико Морвхен сморщилось от отвращения, и Леофрик пожалел о том, что нарушил рыцарский кодекс; впрочем, он и не собирался развлекать эту испорченную девчонку. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, он повторил про себя торжественное обещание рыцаря.

— Ты говоришь так, словно я ничего не знаю о войне, — в тон ему заговорила Морвхен. — А я знаю. Атель Лорен всегда находится под угрозой. У нас полно врагов, и за свои сто лет я не раз проливала за него кровь. Я тоже знаю, что это такое — терять друзей и любимых.

Морвхен резко осадила коня, и Леофрик заметил, как ее глаза загорелись холодной решимостью и силой, которых он раньше не замечал.

— Ты помнишь тех, кто погиб на берегу Хрустального озера? — спросила она. — Они были мне не чужие.

Леофрик хотел что-то сказать, но Морвхен не стала его слушать, а, ударив пятками по бокам своей лошади, быстро поскакала по направлению к Коэт-Маре.

Леофрик посмотрел ей вслед, проклиная свою несдержанность, но возвращаться не стал. Огоньки молча висели в воздухе над его головой, и он мог поклясться, что они смотрят на него с укоризной.

— Не надо мне ничего говорить, — раздраженно произнес он и только тогда сообразил, что обращается к светящимся шарикам.

Удивляясь собственной глупости, Леофрик пришпорил коня и поехал дальше.

Лес летел мимо, слова человека жгли ее сердце. Конечно, она понимала, что в чем-то он прав, и все же гнев не оставлял ее. Морвхен подгоняла и подгоняла лошадь, надеясь, что бешеная скачка поможет ей успокоиться. Она не боялась, что ее Иторайн может споткнуться или упасть, попав ногой в кроличью норку; лошадь знала лес очень хорошо, чтобы скакать по нему сломя голову.

Иторайн летела во весь дух, перепрыгивая через узкие тропинки; ветви и листья хлестали Морвхен по лицу, но она не останавливала бешеной скачки. Человек решил, что она ничего не знает о жизни, боли и страдании!

Ладно, теперь он сам узнает, что такое боль и страдание, раз осмелился уехать без разрешения ее отца. Дриады зимы сейчас особенно не в настроении, и пусть человек появился со стороны Коэт-Мары, они все равно обойдутся с ним, как с чужаком!

И вдруг Морвхен вздрогнула и, наклонившись к шее лошади, стала ей что-то нашептывать, перебирая пальчиками гриву; Иторайн сразу остановилась, недовольная тем, что скачка закончилась.

Возвращаясь в Коэт-Мару, Морвхен, которая к этому времени окончательно успокоилась, неожиданно подумала о том, кто первым испытает на себе гнев ее отца, если человека убьют духи леса.

Разумеется, Кьярно.

И Морвхен, издав боевой клич, пришпорила лошадь и поскакала на поиски возлюбленного.

С отъездом Морвхен лес кругом словно сделался темнее и даже свет луны из мягкого и серебристого превратился в белый и зловещий. Там, откуда раньше исходило мягкое тепло ночи, теперь веяло могильным холодом.

— Глупо, — бормотал Леофрик, — как глупо.

Неужели лес почувствовал, что между ним и эльфийской принцессой произошла ссора? Неужели из-за этого откажет ему в гостеприимстве, которое так щедро расточал в Коэт-Маре? Если так, то нужно торопиться.

Леофрик въехал в самую чащу; луна скрылась за облаками, повалил густой снег, и тропинки было почти не видно. Со всех сторон слышались шуршание и писклявый шепот, и от этого Леофрику становилось еще тревожнее.

Одной рукой он придерживал поводья, другой крепко сжимал рукоять меча. С дерева раздалось уханье совы; опустившись на нижнюю ветку, птица стала разглядывать Леофрика своими круглыми, как блюдца, глазами. Не обращая на нее внимания, он поехал дальше, внимательно вглядываясь в мелькающие в зарослях тени.

Каждый звук, будь то хруст ветки или шуршание листьев, заставлял Леофрика вздрагивать, ибо он еще не забыл, как в лапах лесных монстров погибали его солдаты. На тропинку выполз густой туман и заклубился вокруг стволов огромных деревьев.

«Я рыцарь Бретонии и слуга Владычицы Озера, и со мной ничего не случится».

Ташен тихо заржал от страха, и Леофрик почувствовал, как к нему подбираются предательский страх и предчувствие чего-то ужасного, что невозможно назвать или объяснить. В лесной чаще что-то шуршало, шептало, шипело, — казалось, эти звуки исходят от самого тумана.

Вдруг что-то громко хрустнуло, и толстая ветка ударила его по лицу; в воздухе тут же сверкнул меч — и только тогда Леофрик понял, что это вовсе не нападение. Это был его собственный меч, который он так и не убрал в ножны.

«Я рыцарь Бретонии и слуга Владычицы Озера, и со мной ничего не случится», — повторил он про себя, отчаянно желая, чтобы слова молитвы сбылись в этом темном и страшном лесу.

Ташенубыло все тяжелее продираться сквозь густой подлесок; с каждым ярдом ветви и корни становились все толще, а кусты — гуще. Леофрик отводил в сторону толстые ветки, отцеплял от доспехов длинные шипы и колючки. Хотя меч он держал наготове, рубить кусты ему не хотелось; чутье подсказывало рыцарю, что делать этого не стоит.

Снова заухала сова; Леофрик взглянул вверх: птица сидела в ветвях у него над головой.

— Говорят, ты мудрая птица, друг мой. Может быть, ты знаешь, как мне выбраться из этого трижды проклятого леса?

Птица не ответила, и Леофрика это слегка удивило, поскольку в Лоренском лесу, как он уже мог убедиться, птицы и звери умели разговаривать. Птица повернула голову вправо, потом влево, и Леофрик решил, что она отрицательно качает головой.

Забыв о страхе, рыцарь рассмеялся и сказал:

— А что, может быть, ты и в самом деле мудрая птица.

Сова дернула головой вверх и вниз, и Леофрик сразу забыл о своем веселье, решив, что птица просто за ним наблюдает. Он отвернулся от нее и поехал дальше.

Луна выплыла из-за туч, и стало очень холодно; лунный свет, холодный, как ледяная вода, обжигал тело, проникая до костей; казалось, к Леофрику прикасается сама смерть. Крадущиеся по пятам тени подобрались еще ближе; впереди, в клубах серебристого тумана, притаилось что-то ужасное.

Сухие листья шелестели по шлему рыцаря, сучья цеплялись за доспехи, корни хватали коня за ноги. Желание покинуть Лоренский лес было велико, но Леофрик все чаще спрашивал себя: куда и зачем он едет? И может быть, стоит вернуться?

Жуткое шипение, поднявшееся из тумана, означало одно: времени на раздумья у него больше не осталось — слишком поздно. Вокруг зашевелились страшные тени, замелькали бледные призраки, послышался скрипучий смех, злобный и ядовито-насмешливый.

Тяжело дыша, чувствуя, как отчаянно бьется в груди сердце, Леофрик собрался с силами и крикнул:

— Меня охраняет Владычица Озера, и если вы ищете смерти, то подходите, встретимся лицом к лицу!

Но едва он произнес эти слова, как туман рассеялся, и за деревьями вспыхнул ослепительно-яркий свет.

Вскрикнув, Леофрик закрыл глаза рукой, не в силах выдержать сияния, от которого ночь превратилась в день.

Кьярно гнал Эйдерата вперед; конь стрелой летел по залитому лунным светом лесу. Этот глупец, человек, решил погибнуть, но за его глупость придется отвечать не кому-нибудь, а ему, Кьярно. Подъехав к границе Коэт-Мары, Кьярно поежился: здесь валил густой снег и было очень холодно. Но не холод пугал Кьярно, а то, что могло произойти с ним и человеком.

Кьярно изо всех сил гнал коня по тайным тропам, известным лишь народу азраи. Эйдерат был великолепным скакуном; когда-то Кьярно заприметил легконогого жеребенка и вырастил его сам, и теперь у него был отличный быстроногий конь, не то что этот толстый увалень, на котором ездит человек.

Еще до того, как испуганная и запыхавшаяся Морвхен разыскала его в лесу и поведала о своем разговоре с человеком, Кьярно почувствовал, что Атель Лорен чем-то встревожен.

Когда же Морвхен сказала, что их разговор закончился ссорой, Кьярно понял: если он немедленно не найдет Леофрика и не выведет его из леса, то Атель Лорен поступит с ним так, как поступает со всеми захватчиками.

— Давай же, друг мой, давай, — шептал он Эйдерату, который легко нес его через лес, — скачи быстрее, сегодня мне так нужно успеть!

Щурясь от яркого света, Леофрик увидел, как из-за дерева медленно выплыла фигура, окруженная белым сиянием. Он поднял меч, приготовившись к бою, но свет постепенно померк, и, к своему великому изумлению, Леофрик увидел не страшную лесную ведьму или ожившее дерево, а нечто совсем иное.

Окруженная сиянием, перед ним предстала дама чудной красоты и изящества. Тихий ветерок шевелил полы ее зеленого одеяния. Художник зарыдал бы от горя, увидев ее лицо, ибо понял бы, что никогда не сможет передать его бесподобную красоту. Дама пристально смотрела на Леофрика, и в ее взгляде читались доброта и мудрость. Тело дамы светилось само по себе, словно вобрало в себя лунный свет; она протянула к Леофрику руки, и из рукавов ее одежды посыпалась искрящаяся звездная пыль.

Леофрик с умилением глядел на прекрасную даму, отбросив в сторону меч, ибо сама мысль, что он мог бы поднять руку на это небесное создание, приводила его в ужас. Подарок Элен безжизненно свисал с рукояти его меча, такой голубой и холодный на фоне чудесного света, окутавшего прелестное видение.

— Госпожа моя… — прошептал Леофрик, чувствуя, как разрывается его душа не в силах вынести восхищения.

Дама улыбнулась, и сердце рыцаря наполнилось ликованием.

Спешившись, он упал на колени, прижав руки к груди и опустив глаза. Легкий, нежный ветерок овевал прекрасную даму, словно за ее спиной шевелились прозрачные крылышки.

«Леофрик…»

Он поднял глаза на Владычицу Озера — ведь это могла быть только она — и, услышав свое имя, вскрикнул от изумления. Он хотел что-то сказать, но не нашел слов, ибо что можно сказать богине?

О такой встрече мечтал каждый рыцарь Бретонии — это свидетельствовало бы о его великой доблести и добродетели. Но чтобы Владычица явилась рыцарю в заколдованном лесу, полном всяких ужасов и опасностей, — это уже особая милость.

«Куда направляешься ты, рыцарь?»

Леофрик очень боялся оскорбить слух Владычицы своим грубым голосом, но он все же ответил:

— Я возвращаюсь в твои земли, святая Владычица. Возвращаюсь, чтобы служить тебе и растить своего сына и наследника.

«Ты хочешь меня покинуть?»

— Нет! Никогда! — вскричал Леофрик.

«Тогда почему же ты оставляешь этот лес?»

Смутившись, Леофрик взглянул в бездонные глаза святой Владычицы, излучающие неземную силу и сострадание, и внезапно на него вновь нахлынули воспоминания о своем страшном горе, и он уже больше не мог сдерживаться.

— Моя жена погибла! — рыдая, крикнул он. — Ее забрал у меня этот проклятый лес, а без нее я не хочу жить!

Захлебываясь рыданиями, он упал в снег и наконец дал волю своим чувствам. Невыносимое горе разрывало его душу, и он плакал, сотрясаясь всем телом. Тогда Владычица тихо приблизилась к нему, и исходящие от нее свет и тепло окутали его, словно его обняла мать или возлюбленная.

«Нет, Леофрик, лес не забрал ее. Она у меня».

Вдруг тихо зазвучала печальная мелодия, и рядом с Владычицей Озера Леофрик увидел свою Элен; она улыбалась, и легкий ветерок шевелил ее золотистые локоны.

— Элен… — прошептал Леофрик и протянул к ней руки.

«Она со мной и ждет того дня, когда ты придешь к ней».

Леофрик стоял на коленях и смотрел, как видение жены медленно меркло: вот она улыбнулась еще раз, блеснули ее глаза — и она исчезла. И хотя сердце Леофрика по-прежнему разрывалось от горя, он почувствовал, как с плеч свалилась огромная тяжесть.

— Скажи, что я должен делать? — немного успокоившись, спросил Леофрик. — Я жду твоего приказа.

«Когда-то, в былые времена, рыцари Бретонии и лесной народ сражались бок о бок, как братья. Это время должно вернуться. Возвращайся».

— Возвращаться? Но куда? В Коэт-Мару? — спросил Леофрик. — А как же мой сын?

«Те, кто находится рядом с ним, будут любить его. Он вырастет хорошим человеком».

— Неужели я его никогда не увижу?

«Увидишь, но не сейчас. Придет время, и вы с Элен узнаете, каким он стал мужчиной».

— Я не понимаю тебя, госпожа моя. Мы с Элен? Разве это возможно?

«Время — извилистая река, которая течет под пологом Атель Лорен, и то, что возможно здесь, в другом месте сочли бы немыслимым. По одной и той же тропе можно пройти дважды, но оказаться при этом в разных местах».

Леофрик силился понять смысл сказанных Владычицей слов, но он ускользал от него, как ускользает сквозь пальцы вода.

«Грядет время войны и крови. Будь готов к этому, Леофрик».

— Я готов, — ответил он.

Даже воздух в этом месте был пронизан волшебством. Кьярно чувствовал это, ибо видел свет, исходящий от каждого поющего дерева. Вот песня зазвучала громче, наполняясь магической силой, и стала передаваться от ветви к ветви, от дерева к дереву, распространяясь все дальше и дальше. Призрачный туман вознамерился запутать его, сбить с пути, но Кьярно уже несколько десятилетий ездил по диким лесным тропам — от темных магических рощ до самых потаенных мест, где обитал Бейтир-Сеун, — и сбить его с толку такими жалкими ухищрениями было невозможно.

Эйдерат уверенно летел вперед, лавируя между деревьями, словно струйка воды. Как и все Светлые Всадники из рода Эадаойн, Кьярно понимал каждое, даже самое незаметное, движение своей лошади, поэтому и лошадь, и всадник действовали как одно целое.

В эту ночь в лес вошла огромная магическая сила, навстречу которой слепо двинулся человек. В лес пришли не орки: что-то происходило с самим Атель Лорен, а это было в тысячу раз опаснее.

В клубах тумана мелькали лица и костлявые руки страшных ведьм, слышался надтреснутый смех, но Кьярно, не обращая на это внимания, летел навстречу сиянию и магии, наполнившей лес.

— Человек погибнет из-за меня, — прошептал Кьярно, ощущая на себе воздействие магической силы: кожу начало пощипывать, магия Атель Лорен вливалась в его тело, наполняя его теплом и любовью, словно волшебный эликсир.

Содрогнувшись, Кьярно глубоко вздохнул, когда лес начал медленно вытягивать из него тревожные мысли и боль, наполняя душу покоем. Кьярно склонился к уху лошади и прошептал что-то, Эйдерат остановился и затанцевал на месте, готовый в любую минуту продолжить скачку.

Впереди в волшебном сиянии леса возник темный силуэт всадника, и, когда свет этот устремился в глубь чащи, Кьярно вскрикнул. Эльфу хотелось броситься ему вслед, чтобы еще раз погрузиться в волшебные волны, но что-то подсказало ему, что делать этого не стоит.

Он посмотрел на всадника: Леофрик, целый и невредимый, спокойно сидел на лошади.

И не просто целый и невредимый. Сияние, окутавшее лес, казалось, передалось и человеку: его тело и доспехи излучали свет эльфийской магии. Доспехи рыцаря сияли, как новые, лицо выражало решимость и силу.

— Что случилось? — не веря своим глазам, спросил Кьярно.

— Мне явилась святая Владычица Озера, — хриплым голосом ответил Леофрик.

— Тебе? — изумленно спросил Кьярно, не отрывая взгляда от Леофрика, который молча проехал мимо него.

Чтобы святая снизошла до одного-единственного человека? Этого Кьярно понять не мог.

— Да.

— А куда ты едешь? — спросил Кьярно, догоняя Леофрика.

— В Коэт-Мару.

— Зачем? Ты же собирался вернуться к людям.

— Я и вернусь, но Владычица Озера доверила мне одно поручение, которое я поклялся исполнить.

— Поручение? — спросил Кьярно. — Какое поручение?

— Спасти Лоренский лес, — с улыбкой ответил Леофрик.

Глава одиннадцатая

На следующее утро в лес пришла зима, накрыв его белым хрустящим покрывалом. Стало очень холодно. Снег толстым слоем лежал на земле, и под его тяжестью ломались ветви деревьев. Атель Лорен замер, словно в нем прекратилась жизнь.

Но даже скованный льдом, лес не потерял своей волшебной красоты. С зеленых арок свисали длинные ледяные сосульки, сверкая на солнце, как драгоценные канделябры; в воздухе кружились снежинки и тихо опускались на землю, словно лепестки роз. Коэт-Мара по-прежнему дышала жизнью, только эта жизнь стала спокойной и молчаливой; обитатели леса затихли, ожидая прихода весны.

Леофрик жил среди эльфов. В его зеленом шатре, сплетенном из веток и листьев, всегда было тепло, несмотря на холод снаружи. Что его согревало — лесная магия или присутствие духов-огоньков, Леофрик не знал, но с каждым днем новое жилище нравилось ему все больше.

Эльфы по-прежнему его избегали, хотя их враждебность была уже не такой яростной, особенно после того, как стало известно о его встрече с Владычицей Озера. Как могли эльфы понять, почему эта встреча привела его в такой восторг, Леофрик не знал, но, хорошенько поразмыслив, пришел к выводу, что избрал верный путь.

Неделя проходила за неделей. Леофрик и Кьярно часто уезжали в заснеженный молчаливый лес, чтобы исследовать его тайные тропинки. Эти прогулки как-то сблизили юного эльфа и рыцаря, словно та встреча в ночном лесу помогла им найти хоть что-то общее между ними; впрочем, оба по-прежнему относились друг к другу с холодком.

Леофрик понял это, когда однажды Кьярно предложил ему поупражняться в стрельбе из лука.

— Нет, Кьярно, — ответил Леофрик. — Лук — оружие крестьян и простолюдинов, а я рыцарь, честь для меня превыше всего, и я не стану унижать себя столь низким занятием.

В глазах Кьярно сверкнул гнев, и Леофрик пожалел о своих резких словах, но мнения своего не изменил. Жиль ле Бретон, первый король Бретонии, погиб от копья; с тех пор ни один бретонский рыцарь никогда не пользовался в бою луком и стрелами и не метал копья.

Иногда к Леофрику и Кьярно присоединялась Морвхен — всегда в сопровождении Гончей Зимы, — и постепенно Леофрик начал с нетерпением ждать таких поездок, ибо это означало, что вместе с Морвхен приедет и Тифейн.

Они никогда не разговаривали, и все же Леофрик не раз ловил на себе быстрый взгляд служанки; ему очень хотелось с ней поговорить, но он боялся спугнуть их зарождающуюся дружбу, поскольку еще неизвестно, как восприняла бы Тифейн его желание поблагодарить ее за подарок.

Дело было вот в чем. Однажды утром, проснувшись, Леофрик обнаружил возле своей постели стопку чистого белья. В этом не было бы ничего необычного, если бы поверх белья не лежала великолепная куртка из желтовато-коричневой оленьей кожи и такие же штаны. Рукава куртки были украшены тончайшей вышивкой, изображающей листья и шипы, а слева на груди золотыми нитями был вышит единорог. Одежда была великолепна, к тому же пришлась ему как раз впору; ничего лучшего он еще никогда не носил.

Надев куртку и штаны под доспехи, Леофрик несказанно обрадовался: острые железные пластины и крючки больше не царапали тело. Он никому ничего не сказал, но Тифейн лукаво улыбнулась, когда увидела на нем свой подарок, и тогда Леофрик решил, что отныне в знак благодарности будет надевать этот замечательный подарок перед всеми битвами и сражениями.

Кьярно пригладил рукой свои длинные волосы; вплетенные в них бусины и драгоценные украшения зазвенели, когда он ступил под зеленую арку, ведущую в дом правителя Олдельда. Как обычно, перед входом в сияющий зал стояли воины Вечной Стражи. Созданные волшебством стены, казалось, жили сами по себе; Кьярно кожей ощущал магию духов, обитающих в них.

Не обращая внимания на веселые игры лесных духов, Кьярно шел по извилистым переходам. Сегодня он был одет с иголочки: мягкая зеленая туника с серебряным шитьем, украшенная искусной вышивкой, должна была показать, что Кьярно-бедокур умеет быть и хорошим мальчиком.

Он чувствовал на себе взгляды воинов и слуг правителя Олдельда — все они поглядывали на него настороженно. Кьярно это ужасно злило, но он держал себя в руках, стараясь думать только о прекрасном видении, посетившем их лес.

Конечно, Кьярно догадывался, кого именно он увидел тогда в лесу, но все равно это было чудо, и принижать его склоками и ссорами ему не хотелось.

Он заметил Кайрбра, но голову не поднял и прошел мимо — не время выяснять отношения с дядей. Пока он не поймет себя сам, не разберется в своих мыслях и чувствах, гнев по-прежнему будет одолевать его, а это ему сейчас вовсе не нужно.

Вскоре Кьярно вышел на тихую заснеженную поляну, по которой кругами ездил одинокий всадник. Вокруг стояла полная тишина — ни криков зверей и птиц, ни шороха ветвей, только мир, покой и одиночество.

Тэрин Ворон Бури свесился с лошади и нанес удар мечом воображаемому противнику, затем выпрямился и встал на спине лошади во весь рост. Выхватив еще один меч, он принялся наносить удары направо и налево; клинки сверкали, как серебристые стрелы. Затем златовласый эльф снова сел и одним движением коленей заставил коня двигаться по поляне зигзагами.

Кьярно, любуясь слаженной работой коня и всадника, терпеливо ждал, когда Тэрин закончит упражнения. Тэрин Ворон Бури был великолепным наездником, хотя среди Светлых Всадников были наездники и получше.

— Ты слишком отклоняешься влево, Тэрин Ворон Бури, — заметил Кьярно, когда герольд подъехал к нему. — Противник-правша легко тебя достанет.

Спрыгнув с коня, Тэрин вложил в ножны оба меча. Его разрисованная татуировкой грудь блестела от пота. Кивком поздоровавшись, Тэрин поправил на голове обруч.

— Спасибо за совет, Кьярно. Я это запомню.

— Запоминай, потому что он пригодится тебе раньше, чем ты думаешь.

Тэрин добродушно кивнул, понимая, что Кьярно пришел к нему не пикироваться, а с какой-то важной целью, поэтому, хлопнув его по плечу, Тэрин сказал:

— Чем обязан твоему визиту, друг мой? Думаю, ты пришел сюда не для того, чтобы давать мне уроки фехтования?

— А ты, разумеется, все знаешь лучше всех, а, Тэрин?

— Ты прекрасно меня понял, друг мой.

Кьярно улыбнулся.

— Спасибо. Но ты прав, я пришел сюда не для того, чтобы тебя учить, хотя, клянусь Айшей, тебе бы это не помешало, — сказал он, поглаживая лошадь герольда. У Тэрина был отличный конь — один из лучших скакунов из табуна, принадлежавшего роду Эадаойн. — Я пришел, чтобы извиниться перед тобой, Тэрин.

— Извиниться? — удивленно переспросил Тэрин, вытирая лицо лоскутом роскошной ткани.

— Да, — кивнул Кьярно. — Ты как-то сказал, что хочешь предложить мне дружбу, а я ответил, что в ней не нуждаюсь. Прости меня.

— Не надо извинений, друг мой, — сказал Тэрин и протянул Кьярно руку.

— Твое предложение остается в силе?

— Разумеется, Кьярно. Я никогда не беру своих слов назад.

— Хорошо, — ответил Кьярно, крепко пожимая протянутую руку. — Теперь я вижу, что мы можем быть друзьями.

Тэрин подошел к дереву, где висела его одежда, и натянул куртку, затем застегнул на поясе ремень с ножнами.

— Рад это слышать, Кьярно, но скажи — отчего ты вдруг так переменился?

— Сам не знаю, — ответил Кьярно, не испытывая желания рассказывать о том, что случилось в лесу. — Знаешь, просто мне надоело обижать тех, кто меня любит. Надоело от всех прятаться и тихо сидеть в углу. Мое сердце превратилось в кусок камня, из которых люди строят свои крепости.

Говоря это, Кьярно нервно расхаживал взад-вперед; подбирать слова, чтобы объяснить свои чувства, оказалось далеко не легким делом.

— Когда мои родители погибли, я… я…

— Ты обвинил в этом Кайрбра, — сказал Тэрин. — Я знаю. Он спас тебя от зверолюдей, а ты набросился на него с обвинениями, что он пришел слишком поздно.

— Нет, — сказал Кьярно, качая головой, — все было не так.

— Не так?

— Нет, — повторил Кьярно. — Я обвинял его в том, что он не дал мне умереть вместе с родными.

Тэрин не ответил, удивившись подобному откровению, но Кьярно уже не мог остановиться:

— А потом я узнал, что он вовсе не был виноват в том, что опоздал. Виновата была Найет.

— Откуда ты знаешь?

— Через много лет Кайрбр рассказал мне, что Провидица приходила к правителю Олдельду и сказала, что у нее было видение: зверолюди напали на Луга. И тогда Кайрбр и его Вечная Стража, а с ними и Дозорные были посланы, чтобы прогнать монстров.

— Да, теперь я вспомнил, — прошептал Тэрин. — Выходит, она ошиблась? На Лугах никого не оказалось.

— Вот именно, — сказал Кьярно. — Твари Хаоса зашли в Атель Лорен совсем с другой стороны и напали на дом моего отца. Они начали все поджигать и топорами рубить всех, кто попадался им под руку. Мою мать, отца, сестер… все погибли в тот день.

Тэрин положил руку на плечо Кьярно, чувствуя, как тяжелые воспоминания душат друга, словно навалившаяся волна.

— Я тогда был совсем маленьким, но помню все, — продолжал Кьярно. — Огонь, страх, кровь… так много крови! Я ее до сих пор вижу, эту кровь, вижу ясно, как зимнее утро. Кайрбр, должно быть, услышал, как заволновался лес, или ужас брата передался ему, не знаю, только он со своими воинами поспешил к нам тайными тропами, и они перебили всех монстров. Но было слишком поздно — в живых остался только я.

Оба эльфа замолчали. Кьярно погрузился в свои тяжелые мысли, а Тэрин просто сидел и ждал, когда выговорится его друг.

— Кайрбр тебя спас, — произнес он. — Ты должен быть ему благодарен.

— Знаю, — сказал Кьярно, — но тогда я был молодой и глупый. Я орал на него и проклинал за то, что он опоздал, что позволил убить своих родственников. Только Айша знает, зачем я все это ему говорил; наверное, дяде было больно это слышать. А когда я наконец понял, что он был ни в чем не виноват, было уже поздно, и между нами встала непроницаемая стена.

— Непроницаемых стен не бывает, Кьярно, — сказал Тэрин. — Запомни это.

* * *

Дыхание богов было мощным; сила шамана росла с каждым ударом его сердца. Призрак из горной пещеры помогал его магии, усиливая ее, словно и он стал избранником Темных богов. Лил черный дождь, принося гибель всему живому, и земля под тяжелыми копытами шамана превращалась в топкое вонючее болото.

От порывов резкого холодного ветра хлопали грязные тряпки и обрывки шкур, служившие шаману одеждой. С его рогов стекала черная жижа, в темных глазах отражались волны магии, исходящей от камня.

Стена густого колючего кустарника по-прежнему закрывала монстрам проход к лесу, но шаман видел, как под действием черной магии Хаоса начали обугливаться кончики веток. Время перестало существовать, дни и ночи слились в один сплошной безликий промежуток времени. Шаман чувствовал, что какая-то неизвестная сила пытается ему противостоять: жуткое воинство заваливало снегами, заливало дождями, солнце выжигало им спины, превращая их в глиняную корку, — все это происходило в течение одного дня.

И все же на каждый выпад со стороны леса шаман находил свой ответ; его черная сила оказывалась сильнее волшебства магического камня. Сила живого камня была велика, она зародилась в те времена, когда мир был еще совсем молод, но дыхание богов вечно, и противостоять ему невозможно.

Посох шамана потрескивал, из него вылетали искры, веяло зловещей черной магией.

Предводитель нервно вышагивал поодаль, сгорая от нетерпения; шаман, прекрасно понимая, чем грозит ему проигрыш в поединке с камнем, старался изо всех сил.

Скоро, скоро волшебная сила камня истощится, и тогда падет заслон на пути слуг Хаоса и темный лес покорится новой силе.

И для страшного воинства Предводителя наступит время охоты.

Зима крепко сжала Коэт-Мару в своей ледяной ладони, и дни потянулись медленно, как похоронная процессия. Пока лесные жители жадно ловили каждый час светлого времени суток, Леофрик проводил время в лесу, куда отправлялся вместе с Кьярно; там, ведя длинные беседы с эльфом, он изучал новую жизнь, в которую вовлекла его воля судьбы.

Кьярно рассказывал ему об истории, культуре и традициях народа азраи, но Леофрик чувствовал: между людьми и эльфами по-прежнему существует преграда, которую не преодолеть никакими беседами. Все они — Леофрик, Кьярно и Морвхен — были в теплых, даже дружеских отношениях, но назвать эльфов своими настоящими друзьями Леофрик не мог. В каждом обращенном к нему слове сквозила снисходительность, словно они делали ему одолжение, соглашаясь на общение с человеком.

Найет он почти не видел, за исключением одной короткой встречи возле пруда с волшебными скульптурами, где он обычно совершал утренние омовения. День выдался сухой и ясный, было не очень холодно, и Леофрик, скинув свою великолепную куртку — подарок Тифейн, пытался хоть как-то побриться, когда сзади к нему внезапно подошла Найет. Увидев ее отражение в воде, Леофрик вздрогнул от неожиданности и порезал себе щеку.

В пруд упала капелька крови, и его поверхность сразу забурлила и закипела, из воды высунулись три водяных щупальца, в каждом из которых светился огонек. Выронив бритву, Леофрик попятился, и щупальца резко метнулись в его сторону.

Тут его вечные спутники, духи-огоньки, смело рванулись к водяным щупальцам, на ходу превращаясь в красные светящиеся шарики с оскаленной пастью и маленькими рожками, и сердито набросились на водяных духов. Началась потасовка — духи шипели, плевались, наскакивали друг на друга, пока Найет не запела тихую нежную песню, и тогда водяные щупальца сразу убрались в свой пруд, успокоенные какими-то загадочными словами Провидицы.

— Приветствую тебя, Леофрик, — сказала она. — Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо, — ответил Леофрик, потирая порезанную щеку. — А что это было?

— Это духи воды, они очень не любят человеческую кровь, — объяснила Найет, усаживаясь на берегу пруда, и махнула кому-то рукой, глядя на заснеженные верхушки деревьев. — Они считают ее нечистой и не хотят, чтобы она смешивалась с чистыми водами Атель Лорен.

— Отлично, мне тоже не хотелось бы отдавать им свою кровь, — сказал Леофрик, глядя на уже знакомую серую сову, которая опустилась на плечо Провидицы. Коротко заухав, сова мотнула головой в сторону Леофрика. — Это твоя сова? — спросил он, подобрав бритву, и осторожно ополоснул лицо в пруду.

— Да, его зовут Оту.

— Я его видел, — сказал Леофрик. — В ту ночь, в лесу.

Сова снова заухала, и Леофрику показалось, что она смеется.

— Конечно, это был он, — сказала Найет. — Оту спрашивает, как ты себя чувствуешь после того приключения?

Леофрик поднял куртку, откинул назад свои длинные волосы и завязал их на затылке кожаным ремешком. Живя без слуг, он постепенно начинал терять былую ухоженность, превращаясь из благородного бретонского рыцаря в обычного лесного жителя.

— Скажи ему, что прекрасно, спасибо.

— Скажи сам, он же рядом с тобой.

Взглянув на сову, Леофрик сказал:

— Не знаю, смешно как-то — разговаривать с совой.

— Вот видишь, а теперь представь себе, что должен чувствовать он, — фыркнула Найет, встала и медленно пошла прочь.

Сидя у нее на плече, сова повернула голову и взъерошила перья, словно демонстративно пожимала плечами.

Одевшись, Леофрик оставил берег пруда и направился в Коэт-Мару, чтобы надеть доспехи и повторить несколько упражнений с мечом. Разумеется, он находился далеко от своего замка, и все же это не повод, чтобы забыть искусство фехтования.

Пробираясь по застывшему, покрытому инеем лесу, он думал о том, как здесь тихо и спокойно. Его сердце все так же ныло при воспоминаниях о сыне, тоска по Элен не улеглась, но с каждым днем боль понемногу затихала, уступая место желанию выполнить поручение святой Дамы.

Леофрик улыбнулся, вспомнив прекрасные, точеные черты ее лица, золотые волосы и огромную внутреннюю силу, несущую с собой исцеление и обновление. Такие видения бывали у очень немногих рыцарей, и Леофрику хотелось запомнить эту встречу во всех деталях.

Погруженный в свои мысли, он не сразу услышал резкий, пронзительный окрик, эхом разлетевшийся по лесу. В следующее мгновение Леофрик понял, что он в лесу не один.

Внезапно с деревьев, перепрыгивая с ветки на ветку, и даже откуда-то с воздуха на него набросились быстрые, как молнии, существа, которые тут же окружили его кольцом. Эльфы, конечно, — в этом он не сомневался, но таких он еще не видел. Сколько их было, он тоже сказать не мог, поскольку двигались они с невероятной скоростью.

Эльфы все теснее сжимали кольцо, обнажив короткие клинки, и Леофрик, отбросив бритву и полотенце, взялся за рукоять меча. Тогда одно из существ остановилось, и Леофрик смог его рассмотреть.

Этот эльф был высок и строен и не так уж хрупок, судя по крепким мышцам на руках, груди и животе. Несмотря на снег и мороз, он был почти голый; набедренная повязка и золотые браслеты на руках — вот что было его единственной уступкой по части одежды. Все его тело было покрыто татуировкой в виде спиралей, завитушек и шипов, а на груди был нарисован скалящийся кроваво-красный волк.

Ярко-рыжие волосы существа давно превратились в спутанную копну; на лице у него тоже была татуировка: завитушки и спирали начинались на скулах, опускались на щеки и продолжались вокруг рта. На шее у него висело тонкое ожерелье из золотых и медных звеньев. В глазах эльфа светились ярость и угроза.

Леофрик взглянул на остальных: с дикими криками и завываниями эльфы скакали и плясали вокруг него.

У каждого было по два коротких меча, которыми они размахивали с такой быстротой, что казалось, в воздухе летает жидкое серебро; движения эльфов были не только быстрыми, но и невероятно гибкими. Один из них подпрыгнул высоко в воздух и, едва коснувшись ствола мощного дуба, взобрался на нижнюю ветку, где и уселся, как птица; странно, но совсем тонкая ветка легко выдерживала его вес. Эльфийка, подскочив к Леофрику, закружилась возле него в диком танце, выделывая невероятные пируэты и размахивая двумя клинками, и вдруг резко остановилась, направив острия мечей прямо ему в грудь.

Эльфы исполняли свой дикий танец, сопровождая его невероятными акробатическими трюками, прыжками и упражнениями, и при этом ни один из них даже не запыхался.

Леофрик оглянулся по сторонам: эльфы смотрели на него с явной враждебностью; ждать помощи было неоткуда. Первый эльф что-то крикнул, и все остальные, как по команде, сделали шаг вперед, продолжая изящно пританцовывать; в воздухе раздался свист мечей. Вожак эльфов — а первый эльф, скорее всего, был вожаком — смотрел на человека с непримиримой злобой; тонкие черты его лица исказились от презрения и отвращения. Когда эльф подошел ближе, Леофрик заметил, что татуировка на его груди ожила: в предвкушении пиршества волк скалил зубы и поводил глазами.

Глядя на татуировку, Леофрик неожиданно вспомнил.

— Красный Волк… — прошептал он.

Одно едва заметное движение, так не сумел бы ни один эльф, — мелькнула покрытая татуировкой рука, и вот уже вожак крепко держит рыцаря за горло, приставив к его глазу кончик ножа.

— Ты смеешь обращаться к Ку-Сит?! — прошипел эльф. — Ку-Сит должен тебя убить. Что скажешь, Лоэк? Должен Ку-Сит его убить?

— Нет! — крикнул Леофрик, надеясь, что тот, кого назвали Лоэк, его слышит.

— Исполним же Танец Ста Ран, — сказал один из эльфов, и они закружили вокруг Леофрика, как крадущиеся к своей жертве кошки.

Сверкнул меч — и на землю упал клок волос Леофрика.

— Нет, лучше станцуем Маску Красного Дождя, — сказал другой и, взвившись высоко в воздух, метнул в Леофрика два меча, которые пролетели совсем близко от его ушей.

— Тарантеллу Воющей Смерти! — крикнул третий, и меч свистнул рядом с подбородком Леофрика.

Сердце рыцаря стучало от страха, но он старался держать себя в руках; клинки тем временем сверкали все чаще и ближе, образуя одну сплошную линию серебристой стали. Леофрик знал, что, если сейчас на его лице дрогнет хотя бы один мускул, его убьют. Красного Волка вся эта история явно забавляла.

— Довольно! — сказал он наконец. — Лоэк сказал Ку-Сит, что для человечишки нужно устроить нечто особенное!

Леофрик жадно вдохнул воздух, когда железная рука, державшая его за горло, разжалась. Красный Волк сделал шаг назад. Немного успокоившись, Леофрик смотрел на эльфов, снова закруживших вокруг него. Их почти голые тела были покрыты мелом и известью, поверх которых была нанесена краска; выпачканные древесной смолой волосы были уложены в самые невообразимые прически. Глядя на Леофрика хищным взглядом, эльфы кружили в своем диком танце, и тогда Леофрик понял, кто перед ним, — отряд танцоров войны во главе с Красным Волком.

— Я гость правителя Олдельда, — стараясь говорить как можно тверже и потирая горло, сказал Леофрик.

Красный Волк рванулся к нему, оскалив зубы так же, как волк, изображенный на его груди.

— Ты думаешь, Ку-Сит этого не знает? Ку-Сит знает все, что знает Лоэк!

— Лоэк… — повторил Леофрик, вспомнив рассказ Кьярно. — Постойте, это один из ваших богов?

— Ага, — кивнул Красный Волк и обмакнул палец в крови на щеке Леофрика. — Он близкий друг Ку-Сит, учти это, человек.

— Понятно, — кивнул Леофрик.

— Убей его и развесь его внутренности на деревьях! — крикнул один из танцоров.

— Нет, отвези их правителю Олдельду!

— Молчать! — крикнул Красный Волк и, сделав в воздухе сальто, взлетел на сук над головой Леофрика. — Он нравится Ку-Сит. Не моргнул глазом во время танца мечей. Разумно. Я возьму его себе. Будет меня развлекать.

— Развлекать! Развлекать! Развлекать! — подхватили танцоры войны.

— Тебя зовут Ку-Сит? — спросил Леофрик, когда Красный Волк легко спрыгнул на землю.

Вожак кивнул, поигрывая двумя мечами.

— Ку-Сит слышал, что в доме правителя Олдельда живет человек, но он этому не поверил. Теперь Ку-Сит видит этого человека и удивляется, почему он до сих пор жив, — сказал танцор войны и медленно зашагал вокруг Леофрика; волк на его груди не сводил с человека глаз. — Скажи, человек, почему ты до сих пор жив и не может ли Ку-Сит это исправить?

Леофрик старался сохранять спокойствие, когда скалящийся и шипящий эльф остановился перед ним и, словно дикий зверь, принялся обнюхивать его шею и плечи.

— Я… когда на меня напали лесные духи, меня спасла Найет, — сказал Леофрик.

— Провидица?

— Да-да, Провидица.

Ку-Сит обошел Леофрика с другой стороны и, прикоснувшись мечом к его голове, заставил обернуться и взглянуть себе в глаза.

— Она хочет оставить тебя в живых? Зачем?

— Точно не знаю, — быстро заговорил Леофрик. — Она сказала, что приближается война и что я должен сражаться вместе с эльфами Атель Лорен.

— Ты?! — удивленно переспросил Ку-Сит и одним движением вложил мечи в ножны. Ему тут же протянули еще одну пару. — Ку-Сит тебе не верит. А как ты думаешь, Лоэк?

Вожак танцоров войны склонил голову набок и закрыл глаза, словно прислушиваясь к чьему-то голосу. Танцоры сразу притихли и со страхом смотрели, как он кивает и смеется, ведя разговор с кем-то невидимым. Внезапно Ку-Сит открыл глаза и одним движением полоснул мечами по лицу Леофрика, оставив на его щеках две красные полосы.

Рыцарь отпрянул, скорее от неожиданности, чем от боли, а Ку-Сит снова заговорил:

— Лоэк велел Ку-Сит тебя отпустить, но отныне ты будешь меченым, человек. Теперь ты игрушка Ку-Сит!

Танцоры расхохотались и закружились в танце все быстрее и быстрее, а потом начали исчезать один за другим, скрываясь в лесу, куда улетали, переворачиваясь в воздухе или перепрыгивая с дерева на дерево.

Красный Волк на секунду задержался, после чего, злобно рассмеявшись, запрыгнул на ближайшее дерево и быстро полез по стволу вверх. Леофрик задрал голову, пытаясь разглядеть эльфа, но тут в глаза ему посыпался снег.

А когда он поднял голову снова, Ку-Сит и след простыл.

Леофрик возвращался в Коэт-Мару, потрясенный до глубины души. Ку-Сит здорово его напугал, особенно когда стало ясно, что он не в себе; вожак диких танцоров явно безумен, если считает, что разговаривает с богом.

Красный Волк сошел с ума, а значит, способен на все, и это страшнее всего. Кто знает, что может прийти ему в голову?

Шагая по дороге в Коэт-Мару, Леофрик потирал порезы на щеках, спрашивая себя, не стал ли он в глазах эльфов и в самом деле игрушкой Ку-Сит, или то было еще одним проявлением безумия?

Теперь Леофрик понял, почему отвел взгляд Тэрин Ворон Бури, когда разговор зашел о вожаке танцоров войны.

Леофрик поежился, чувствуя, как по ветвям деревьев пробежала дрожь, и внезапно ему стало холодно. Он оглянулся по сторонам, ища причину своего странного беспокойства, но ничего не обнаружил.

Вокруг сновали эльфы, но в их движениях не было торопливости, а в глазах не было страха или подозрения.

Впереди показалась группа всадников, и Леофрик отошел в сторону, мимо него проехали правитель Олдельд со своей дочерью, Тэрин Ворон Бури, Найет, Гончая Зимы и десяток воинов. На правителе и его дочери были дорогие наряды из светлого шелка с золотой вышивкой. Голову Олдельда венчала корона, на боку висел длинный меч с зеленой рукоятью; у Морвхен оружия не было.

Проезжая мимо Леофрика, Найет бросила на него быстрый взгляд.

На этот раз на ней было сверкающее золотое платье; ее посох был усыпан капельками росы. На Тэрине Вороне Бури была ярко-голубая туника, отделанная серебром; в руках он держал длинное копье. Заметив Леофрика, Тэрин остановился.

— Что с тобой случилось? — спросил он.

— Я встретил Красного Волка, — ответил Леофрик.

— Ку-Сит! — прошептал Тэрин. — Ты встретился с танцорами войны?

— Да, — кивнул Леофрик. — Это были… незабываемые впечатления.

— Еще бы, — сказал Тэрин. — Странно, что они оставили тебя в живых. Ку-Сит не любит людей.

— Я так и понял, — ответил Леофрик, трогая порезы на щеках.

— Тем не менее, Леофрик, тебе следует привести себя в порядок. Умойся, надень свою самую красивую одежду, начисти доспехи и жди, когда тебя позовут.

— Зачем? Что случилось?

Тэрин кивнул в сторону удаляющейся кавалькады.

— На Праздник Зимы прибыл клан Лайту, — сказал он.

Глава двенадцатая

Их было около сорока, все в богатых одеждах. Богатых и каких-то странных, как подумал Кэлас Легконогий, наблюдая за всадниками с высоты огромной старой ивы. Впереди ехал Валас Лайту, не узнать его было невозможно: нацепить же ярко-красный плащ, когда на лес надвигается беда, — дурная примета, решил Кэлас.

На Празднике Зимы будут присутствовать человек и Ку-Сит. И в этом нет ничего хорошего. Там, где танцует Красный Волк, жди неприятностей.

Валас что-то сказал юному эльфу с резкими чертами лица, который ехал рядом, и юноша досадливо кивнул, словно слышал эти слова уже много раз. Кэлас узнал его — это был Сирда, сын Валаса, и Кэлас поежился, но вовсе не оттого, что почувствовал холод, сковавший ствол дерева, на котором он прятался.

И Валас, и его отпрыски были хорошо известны роду Эадаойн, равно как и их склонность к жестокости и обману. Атель Лорен охраняли все эльфийские кланы; незваных гостей, появившихся в лесу, либо убивали, либо выпроваживали вон, и только клан Лайту убивал всех без разбору, после чего их кости развешивали на деревьях по краю леса — для устрашения.

Даже с высоты дерева Кэлас различал резкие, жесткие черты лица Валаса Лайту и в который раз порадовался, что не ему придется принимать этих гостей, а правителю Олдельду. Сирда был ничем не лучше своего отца, он унаследовал все самые худшие его черты, впрочем, своих у него тоже было предостаточно.

Еще раз выглянув из-за ствола, Кэлас перебрался на другую ветку и начал сигналить одному из Дозорных из рода Эадаойн, сообщая, что клан Лайту приближается к Коэт-Маре. Впрочем, никаких сигналов не требовалось, поскольку всадники и не думали прятаться. Впереди кавалькады ехал всего один разведчик; Кэлас и его Дозорные следили за ним уже целую неделю, иногда прячась всего в нескольких шагах, чтобы проверить его зоркость, — разведчик ничего не заметил.

Кэлас был разочарован. Ходили слухи, что в клане Лайту есть прекрасные воины, храбрые и ловкие, но теперь выходило, что это не так. Получалось, что он и его Дозорные могли сто раз напасть на воинов Лайту из засады и засыпать их градом стрел, прежде чем эти дурни поняли бы, что происходит.

Но у Кэласа был другой приказ. Гостей Коэт-Мары следовало пропустить на праздник и не сметь тронуть их даже пальцем. Глядя вслед удаляющимся всадникам, Кэлас решил было отправиться за ними, чтобы повидаться с родственниками, а потом сразу вернуться назад. Он не видел своих родных уже много лет, но… немного подумав, решил остаться с теми, кто находился подле него.

Конечно, он любил свой клан и всех своих родственников, но только здесь, в диком лесу, он чувствовал себя по-настоящему дома. Месяцами он не видел не только своих родных, но даже своих товарищей-Дозорных, с которыми общался лишь при помощи знаков и условных сигналов, известных им одним.

Кэлас поднялся повыше и, осторожно перебираясь с ветки на ветку, перепрыгнул на соседнее дерево — молодой каштан, по стволу которого спустился на землю. Едва оказавшись на земле, он приготовил лук и стрелу и внимательно оглядел подлесок. Разумеется, все было тихо и спокойно, он был в этом уверен, и все же опыт подсказывал старому Дозорному, что нужно быть начеку.

Кэлас осторожно выглянул из-за ствола: всадники только что скрылись в лесу, но что-то не давало ему покоя, а он прожил в лесу достаточно долго, чтобы научиться доверять своему внутреннему чутью.

Прячась за стволами, Кэлас бесшумно, как тень, последовал за кавалькадой, внимательно разглядывая следы лошадей. Неодобрительно он покачал головой, увидев, что всадники не заметали своих следов и не следовали цепочкой, чтобы скрыть численность своего отряда.

Нет, что-то действительно было не так, и Кэлас дал себе слово, что обязательно расскажет об этом правителю.

Старый Дозорный скрылся в лесу, решив во что бы то ни стало выяснить, что же такое там происходит.

— Кровь Карнуса! — прошептал правитель Олдельд, когда на заснеженной дороге показался Валас Лайту и его свита. — Это будет тот еще праздник!

— Вы что-то сказали, господин? — отозвался Тэрин Ворон Бури и оглядел свой наряд, затем переложил копье в другую руку и сдул со своего плеча снежинку.

Редкие встречи вождей кланов имели строгий регламент, и если бы герольд Тэрин что-то сделал не так, то навеки опозорил бы не только себя, но и своего господина.

На эту встречу правитель Олдельд взял с собой своих самых верных слуг и родственников — дочь, герольда, командира личной охраны и десяток лучших воинов Вечной Стражи. Провидица настоятельно просила взять и ее, и, хотя правитель дарил ей свое гостеприимство не без ворчливых жалоб, сейчас он был рад, что Найет находится рядом. Все знали, что правитель Валас немного умеет колдовать и, когда нужно, ловко этим пользуется, так что присутствие Найет оказалось очень кстати.

Правитель Олдельд и его приближенные молча ждали, когда к ним подъедет отряд Валаса; чувствовалось, что от этой встречи никто не ждет ничего хорошего.

— Как я буду рад, когда праздник закончится и эта змея уберется из моего дома, — тихо сказал Олдельд.

— Я понимаю вас, господин мой, но обычай требует, чтобы мы приняли его как подобает, — сказал Тэрин Ворон Бури.

— Это я и сам знаю! —резко ответил правитель и крепче сжал рукоять меча. — Тем не менее мне это не нравится.

— Может быть, не стоит так сжимать меч? — заметила Морвхен.

Взглянув на свою руку, Олдельд увидел, что намертво вцепился в рукоять длинного меча. Улыбнувшись дочери, он ответил:

— Да, возможно, ты права, дорогая.

«Она просто красавица, — подумал он, — настоящая дочь эльфийского правителя». В другое время он, быть может, был бы рад обручить ее с Тэрином Вороном Бури. Но, увы, сердце дочери было отдано этому бездельнику и шалопаю Кьярно, и, сколько он ни старался держать ее подальше от племянника Кайрбра, Морвхен и Кьярно только больше тянулись друг к другу.

Подумав о Кьярно, Олдельд презрительно усмехнулся. Как же ему хотелось выдать этого лоботряса клану Валаса, но за Кьярно горячо вступились и Тэрин Ворон Бури, и Гончая Зимы, уверяя, что парень еще может исправиться и что совсем скоро он себя покажет. Это, да еще и визит Валаса Лайту заставили Олдельда отослать Кьярно подальше от Коэт-Мары.

— Не волнуйся, отец, этот визит быстро закончится, — сказала Морвхен.

— Не так быстро, как тебе кажется, дочь, — ответил Олдельд. — Валас жаждет отомстить своему обидчику — твоему злосчастному любовнику; я надеюсь только на то, что его спасение не обойдется нам слишком дорого.

— Отец… — начала было Морвхен.

— Не надо его защищать, Морвхен, — перебил ее Олдельд. — Он не станет тебя за это благодарить, и я не думаю, что он вообще этого заслуживает. Учти, дочь, мне известно все, что происходит в моих владениях, и я знаю, что произошло между Кайрбром и его племянником в тот день, когда на нас напали твари Хаоса.

Морвхен залилась краской и отвернулась, и даже суровый Кайрбр, которого мало что могло выбить из колеи, выглядел явно смущенным. Увидев боль в глазах дочери, Олдельд немного смягчился и потрепал ее по руке:

— Я прекрасно понимаю, что твое сердце рвется к Кьярно, но жизнь и процветание моего клана мне дороже чьих-то чувств. Даже твоих, Морвхен. Я знаю, у Кьярно чистая и добрая душа, но, пока он не поймет, где его место в моем клане, я его не приму.

— Мой господин, — сказал Тэрин, — может быть, этот разговор стоит отложить на потом? Пора приветствовать правителя Валаса.

На секунду задержав взгляд на лице дочери, правитель Олдельд принял царственную осанку и взглянул на прибывших — Валаса Лайту и его воинов.

Правитель Валас был высокий, худой и бледный; его худоба была чрезмерной даже для эльфа — тяжелые дорогие меха и одежда болтались на нем как на вешалке. Капюшон его плаща из багряных листьев был откинут, и длинные темные волосы правителя, перехваченные на лбу золотым обручем, были собраны на затылке в «конский хвост». Его остроконечные уши были унизаны золотыми серьгами, синие глаза поблескивали недобрым огнем.

Подъехав к Олдельду, Валас слегка наклонил голову. Олдельд сделал то же самое. Тэрин выехал вперед и остановился от правителя Валаса на расстоянии длины лука. Герольд поднял копье; его древко было украшено резьбой, а на медном наконечнике были нарисованы глаза, которые, по поверью, предупреждали о нападении противника и могли защитить от его удара.

— Правитель Валас, — начал Тэрин, протягивая ему копье, — Олдельд, Победитель Ста Битв, поручил мне приветствовать вас в Коэт-Маре и преподнести вам подарок в знак дружбы между нашими кланами. Это копье сделано мастером Дейтом из Волз Анвила, лучшим оружейником Пепельных Рощ, и наделено магией Атель Лорен; этим копьем сражался сам повелитель орлов Таландор.

Взяв копье, Валас Лайту осмотрел его со всех сторон — впрочем, без особого интереса. Затем кивнул и передал своему сыну, который тоже принялся рассматривать чудесное оружие, но уже более придирчиво.

Сирда был точной копией отца — такой же угловатый и немного неуклюжий в отличие от лесных эльфов. Из-за того, что он все время поглядывал в сторону воинов Вечной Стражи, можно было подумать, что он что-то замышляет; впрочем, правитель Олдельд догадывался, кого он высматривает. Клан Лайту отличался жестокостью и презрением к тем, кто не принадлежал к их роду, даже если это были эльфы. В отличие от отца, Сирда был вооружен: на поясе у него висело два изящных меча, за плечами — длинный лук.

— Передай правителю Олдельду, что я благодарю его за прекрасный подарок, — сказал Валас Лайту. — И передаю ему приветствия от членов моего клана. Разрешит ли он нам вступить в его владения?

Тэрин Ворон Бури повернулся к Олдельду, и тот, чуть помедлив, ответил:

— Разумеется. Приглашаю вас заехать в Коэт-Мару и принять участие в Празднике Зимы.

— Это большая честь, — сказал Валас. — Верно говорят, что во владениях правителя Олдельда находят приют даже самые недостойные.

Олдельд едва заметно вздрогнул. Значит, Валас уже знает о человеке и хочет выразить свое неодобрение.

Кивнув, Олдельд ответил:

— В моих владениях всем найдется приют, даже тем, кого мы с радостью прогнали бы прочь.

Валас улыбнулся недоброй улыбкой.

— К счастью, сегодня здесь собрались только свои, — сказал он. — Или нет?

— Да, конечно да, — быстро сказал Тэрин Ворон Бури. — Правитель Олдельд только и говорил что о вашем приезде, господин Валас.

— Еще бы, — смеясь, сказал Валас, а Олдельд стиснул зубы, когда заметил сластолюбивый взгляд, который Сирда Лайту тайком бросил на Морвхен.

Заметив взгляд Олдельда, Сирда виновато улыбнулся и сделал вид, что разглядывает лес.

— Его здесь нет, Сирда, — сказал Олдельд, зная, кого ищет молодой эльф.

— Кого? — с невинным видом спросил Сирда.

— Ты знаешь, о ком я говорю, мальчик. Кьярно.

— Я не мальчик! — вспылил Сирда и схватился за меч.

Отец удержал его за руку.

— Ах да, этот преступник, — сказал Валас, отпуская руку сына. — Надо сказать, что кражу он проделал весьма ловко и умело. Очень бы хотелось его повидать. Он все еще живет у тебя, правитель Олдельд?

— Пока да, — ответил тот.

— В таком случае пригласи его на Праздник Зимы, — сказал Валас. — Мне очень хочется увидеть эльфа, которому удалось уйти от моих Дозорных и увести моих лучших лошадей.

— Кьярно отпустил ваших лошадей сразу после того, как увел их! — не выдержала Морвхен. — Я думаю, они быстро вернулись на свои пастбища.

— Дочь, — одернул ее Олдельд, — знай свое место! Молчи!

Увидев насмешку на лицах членов клана Лайту, Олдельд поспешил прекратить затянувшийся фарс с приветствиями.

— Прошу, — сказал он, поворачивая лошадь. — Нас ждет Праздник Зимы.

До сих пор Леофрик считал, что видел все красоты Коэт-Мары, однако, оказавшись в доме правителя Олдельда, он понял, что все это было лишь прелюдией к настоящему чуду.

Отныне до самой могилы сохранит он память о том, что поразило его больше всего, — свет.

Хотя на лес опустилась ночь и накрыла все вокруг своим темным бархатным одеялом, главный зал дома Олдельда сиял яркими огнями.

— Ты лучше закрой рот, — посоветовал ему Кьярно, — а то в него влетит лесной дух и ты об этом очень пожалеешь.

Леофрик послушно закрыл рот, но, забывшись, открыл его снова, не в силах оставаться равнодушным к такой потрясающей красоте. Они с Кьярно сидели за изящным столиком, который рос прямо из земляного пола; вокруг веселились эльфы, распевая замечательные баллады или декламируя лирические стихи на своем удивительно музыкальном языке.

— Извини, — пробормотал Леофрик и отхлебнул воды.

Тонкие и светлые ветви, образующие стены этого волшебного зала, переплетались, образуя сложные рисунки, и поднимались до самого сводчатого потолка, где блестели и переливались длинные и острые сосульки. В каждой из них жил какой-нибудь дух, и от этого сосулька излучала мягкий золотистый свет.

Стены зала были увешаны гирляндами из цветов и листьев, а в центре ярко пылал огромный костер, вокруг которого стояли столики и скамьи, вырезанные из корней огромных деревьев, что росли вокруг дома правителя Олдельда.

В зале было тепло и уютно, здесь кипела бурная жизнь: все эльфы Коэт-Мары собрались в зале, чтобы песнями и пиршеством отпраздновать веселый Праздник Зимы, на котором можно было от души попеть и повеселиться вместе с друзьями. Вокруг ходили слуги — самые юные эльфы, угощая гостей фруктами и сладостями и поднося им кубки с вином. Слуги были совсем молоденькими, не старше десяти лет, и, глядя на них, Леофрик немного загрустил, вспомнив своего сына. На мальчиках были простые светло-зеленые туники, и на каждой из них был вышит белый олень.

Из рассказов Кьярно Леофрик уже знал, что зима была самым грустным временем для Атель Лорен, когда лес надолго засыпал, дожидаясь прихода жизнерадостной весны.

И все же даже в это время мрака и холода эльфы находили повод, чтобы повеселиться и напомнить себе, что тьма скоро пройдет и в лес снова вернется жизнь.

В этом и заключался смысл Праздника Зимы — победа жизни над смертью.

Запах распустившихся цветов приятно дурманил голову; в зале царила атмосфера любви и добра, и все же Леофрик чувствовал себя неловко, словно был здесь лишним.

Возможно, именно эта отстраненность и помогла ему почувствовать напряжение, которое витало в воздухе, несмотря на веселые лица пирующих. Родственники и слуги Олдельда держались настороженно и даже были немного угрюмы. Возможно, их напряжение объяснялось присутствием воинов другого клана или Ку-Сит с его страшными танцорами войны, которые скользили по залу, словно кошки, — Леофрик так и не понял, но то, что в зале веселились далеко не все, он почувствовал сразу, как только в него вошел.

Зачем пригласили его, он тоже не понял, но, когда на лес опустились темно-сиреневые сумерки, к нему пришли и от имени Тэрина велели готовиться к празднику. Верный своему слову, Леофрик вырядился на славу, хотя его волосы и борода давно уже требовали основательной стрижки; он надел куртку и штаны, подаренные ему Тифейн, до блеска начистил доспехи и стал ждать. Привыкший к чопорным балам в родном Кенелле, Леофрик был приятно удивлен простотой и радушием, царившими на празднике эльфов.

И все же даже у эльфов была своя иерархия. Правитель Олдельд и его приближенные восседали на высоком помосте из светлого дерева отдельно от остальных. Найет и Морвхен сидели возле правителя Коэт-Мары, рядом с ними сидел Тэрин Ворон Бури, а позади него стояли воины Вечной Стражи.

— Что это за оружие в руках у Кайрбра? — спросил Леофрик, когда Гончая Зимы в очередной раз обошел зал, проверяя, все ли в порядке.

— Оно называется «саерат», что на вашем языке означает «копье-клинок», — ответил Кьярно и взял с блюда фрукт аойлим и еще один кубок с вином. — Копье Кайрбра — штука уникальная. Их еще называют Клинками Полуночи.

— Уникальная? То есть это волшебное копье?

— Говорят, что да, — кивнул Кьярно, — но познать его силу может только тот, кому оно принадлежит.

— Почему?

— Не знаю, — пожал плечами Кьярно, давая понять, что не хочет продолжать этот разговор.

Решив сменить тему, Леофрик посмотрел в дальний конец зала, где сидели вожди кланов, и спросил:

— Это и есть вождь клана Лайту, тот, что сидит рядом с правителем Олдельдом? Он совсем не похож на эльфов Коэт-Мары.

— Еще бы он был похож! — заметил Кьярно и откусил большой кусок красного плода; по залу поплыл сильный и чуть горьковатый аромат, и у Леофрика сразу потекли слюнки.

Ему очень захотелось отведать диковинного плода, но, вспомнив старые сказки, в которых рассказывалось о гибельных последствиях таких поступков, решил все же воздержаться.

Тем временем Кьярно продолжал свой рассказ:

— Лайту живут в Зимних Пещерах, там стоит вечный холод и тьма. Мерзкое место. Там никогда не бывает весны и солнца — только холодная луна, вот и все.

— Да, жутковато, — сказал Леофрик. — А почему они там живут?

— Это их дом, — ответил Кьярно. — На вашем языке «лайту» означает «лунный клинок»; говорят, что для своих заклинаний Лайту используют свет звезд.

— Зачем же они сюда приехали?

— А… — сказал Кьярно и, утерев с подбородка фруктовый сок, отхлебнул вина. — Скорее всего, из-за меня…

— Что ты имеешь в виду?

— Как-то летом я забрался в их владения и увел у них несколько лошадей.

— То есть украл?

— Не украл, а увел на время, — возразил Кьярно. — Я отпустил лошадей сразу, как только выбрался за пределы владений Лайту. Наверняка все кони быстро вернулись домой.

— Но если ты их отпустил, то зачем было красть? — спросил Леофрик.

— Просто так, для смеха, — вздохнул Кьярно. — Клянусь слезами Айши, ты начинаешь говорить, как Кайрбр! Я увел их для того, чтобы проверить, получится у меня или нет. Неужели ты никогда не пытался совершить что-нибудь невозможное, просто чтобы проверить, на что ты способен?

Леофрик хотел было возразить, но потом вдруг осекся. Заметив его движение, Кьярно сказал:

— Ага, значит, пытался! Расскажи.

— Нет, это не одно и то же.

— Нет, расскажи! — смеясь уговаривал Кьярно.

Он отхлебнул еще вина, выжидающе глядя на Леофрика.

— Ладно, ладно, — ответил Леофрик, махнув рукой. — Только учти: в то время я был молодым странствующим рыцарем, к тому же еще и глупым.

— Не виляй, рассказывай, — упрямо повторил Кьярно.

— Хорошо, — сказал Леофрик. — Чтобы заслужить благосклонность Элен, я вызвал на поединок герцога Шилфроя из Артуа. Это был лучший и храбрейший рыцарь Бретонии, отлично владеющий пикой; еще никому не удавалось выбить его из седла. Мы сошлись в поединке, и, хотя я дрожал так, что звенели мои доспехи, я знал… каким-то образом знал, что сумею его одолеть.

— Откуда?

— Не знаю, просто знал, и все, — пожал плечами Леофрик. — Словно мне это шепнула на ухо сама Дама Озера.

— И ты его победил? — спросил Кьярно, допивая вино.

— Да, — гордо кивнул Леофрик. — Пика попала ему прямо в грудь, и он кубарем скатился с коня. Я был счастлив, как никогда.

— Вот видишь? — сказал Кьярно и, поставив кубок на стол, встал, слегка пошатываясь. — Так что не говори, что не понимаешь, зачем я увел лошадей. Просто у меня возникло желание совершить что-то такое, чего раньше никто не совершал. После этого чувствуешь, что живешь! Только тебе для этого нужно было участвовать в турнире, а мне увести лошадей Лайту. И я опять это сделаю!

— Правда? Несмотря на последствия?

— А ты бы не вызвал еще раз того рыцаря?

Леофрик покачал головой:

— Теперь я стал старше и умнее, Кьярно. Я рыцарь и понимаю разницу между доблестью и бесшабашностью.

— Это не ответ! — крикнул Кьярно. — И вообще, я хочу еще вина.

Кьярно говорил все громче и громче, и Леофрик заметил, что юноша стал привлекать к себе внимание; многие бросали на него укоризненные взгляды, но остановить его Леофрик не успел, и Кьярно нетвердыми шагами отправился искать новую порцию вина.

Предоставив его самому себе, Леофрик стал смотреть на танцоров войны, которые неслышно скользили между столиками. Эльфы Коэт-Мары старались казаться равнодушными, и все же Леофрик не раз замечал, как настороженно они поглядывали на танцоров. Ку-Сит, высоко подпрыгивая и делая невероятные кульбиты, исполнял свой дикий танец, двигаясь так, словно был невесом.

Леофрик вспомнил одно представление, которое показывала труппа актеров под руководством трубадура по имени Тристан; актеры собрались перед домом герцога Танкреда, и, чтобы увидеть представление, на улицу высыпал весь двор. Акробаты и жонглеры показывали самые невероятные номера, но теперь, по сравнению с дикими танцорами леса, они казались Леофрику немногим грациознее, чем беременная свинья.

Леофрик потянулся за кубком, но обнаружил, что он пуст. Он уже собрался идти искать другой, как вдруг рядом раздался тоненький голосок:

— Не желает ли господин еще вина или фруктов?

Леофрик увидел рядом с собой одного из мальчиков-слуг в зеленой тунике; в одной руке малыш держал блюдо с фруктами, в другой — кувшин с вином. Леофрик кивнул и подставил кубок, чтобы мальчик его наполнил. Пока ребенок наливал вино, Леофрик с удивлением заметил, что лицо его было свежим и румяным, а не бледным и прозрачным, как у эльфов.

Налив Леофрику вина, мальчик спросил:

— Не желает ли господин чего-нибудь еще?

— Нет, спасибо, — ответил Леофрик. — Хотя постой… — Леофрик запнулся, когда вдруг увидел, что мальчик был вовсе не тот, за кого он его принял. — Ты же человек…

Поставив кубок на стол, Леофрик всмотрелся в лицо мальчика — круглое, кожа чуть смугловатая, обычные человеческие уши. Мальчик хотел уйти, но Леофрик схватил его за руку.

— Ты человек? — спросил он.

— Что, господин? — спросил мальчик, удивленно глядя на него.

Не отпуская мальчика, Леофрик обвел зал глазами, стараясь разглядеть остальных слуг. Через некоторое время все стало ясно: эльфам Коэт-Мары прислуживали люди.

— Мне можно уйти, господин? — спросил мальчик.

— Нет, — ответил Леофрик. — Еще нет. Как твое имя, мальчик?

— Имя?

— Ну да, как тебя зовут?

— Айдан, господин.

— Хорошее бретонское имя, — сказал Леофрик. — Скажи мне, Айдан, почему ты здесь?

— Чтобы прислуживать на Празднике Зимы.

— Нет, я имею в виду Атель Лорен. Как ты сюда попал?

— Я здесь всегда жил, — ответил мальчик, не спуская с Леофрика удивленных глаз.

— Всегда? Это сколько? — спросил Леофрик, чувствуя, как в его душе зарождается ужасное подозрение.

— С тех пор как… Я не помню, мой господин. Всегда.

— Очень хорошо, Айдан. А скажи-ка, какой король правит сейчас Бретонией?

— Король? — повторил Айдан и старательно наморщил лоб, как это делают все мальчишки. — Кажется, Бодуан. Я помню, что его еще называют Победителем Драконов.

От неожиданности Леофрик откинулся назад, отпустив руку мальчика. Короля Бодуана действительно стали называть Победителем Драконов, когда он сразил самого огромного из них — Мергаста. Этот героический подвиг короля был изображен на одной из фресок собора в Бастонне.

— Как это может быть? — спросил Леофрик. — Король Бодуан победил дракона более тысячи лет назад!

— Правда? А мне кажется, что это было только вчера. Мне рассказывала об этом моя мать.

— А где сейчас твоя мать? Откуда ты родом?

— Не помню, — пожал плечами мальчик. — Я родился в Атель Лорен, господин.

— Но ведь ты не эльф, ты человек! Где-то же ты родился!

— Я не знаю, мой господин, — повторил Айдан. — Я всегда жил здесь.

— Перестань называть меня «мой господин», — сердито оборвал его Леофрик — однообразные ответы мальчика начинали его раздражать.

— Как же вас называть?

— Зови меня «сэр Каррар», — ответил Леофрик. — А теперь скажи-ка…

— Каррар? — воскликнул мальчик. — Я уже слышал это имя. У нас есть один с таким именем. Позвать его?

Леофрик похолодел. Если мальчик не лжет, значит, он служит у эльфов Коэт-Мары с древних времен… а этот Каррар, это…

Пристально взглянув на мальчика, Леофрик заметил, что его кожа словно светится изнутри; что-то в ней было призрачное, нереальное, словно время было над ней не властно. И глаза мальчика были какие-то странные — один голубой, другой зеленый. Из старых сказок и легенд было известно, что разный цвет глаз у ребенка означал, что ему являлись вестники Дамы Озера; после этого ребенок навеки исчезал в Другом мире.

Хотя во всех семьях подобное событие считалось большой честью, родители справляли траур по своим ушедшим сыновьям и дочерям, втайне надеясь, что дети переселились в лучший мир, чтобы служить святой Даме Озера. Иногда, через много лет, девочки возвращались назад и становились весталками Дамы, зато судьба мальчиков навсегда оставалась неизвестной.

Значит, они превращались в слуг эльфов и были обречены вечно жить в Лоренском лесу, не имея ни возраста, ни самой жизни…

— Господин, — позвал его мальчик, — что с вами? Вам нехорошо?

— Что? — очнувшись, прошептал Леофрик. — Нет… нет, все в порядке, Айдан, можешь идти.

Поклонившись, мальчик отправился по своим делам.

Леофрик посмотрел ему вслед. Многие дети Бретонии вели жалкую, нищую, тяжелую жизнь, и все же лучше так, чем это вечное безликое существование.

А впрочем, кто знает, что лучше?

Кьярно пробирался через переполненный зал, улыбаясь своим знакомым и наслаждаясь теплом и дружеским участием, которое встретил в Коэт-Маре. Как это хорошо — быть среди своих! Всю свою жизнь он чувствовал себя изгоем, но теперь все изменилось. Возможно, теперь он сможет занять свое место в клане Эадаойн.

От вина он совсем размяк, но его это не беспокоило. Даже враждебные взгляды клана Лайту не могли испортить его хорошего настроения. Да, решил Кьярно, он окажет честь своему клану и примет предложение занять в нем достойное место, а потом осчастливит правителя Олдельда, дав согласие жениться на его дочери. При этой мысли Кьярно тихо засмеялся, зная, что все эти фантазии родились в его голове исключительно из-за вина, и все же расставаться с ними не хотелось.

Кьярно на минуту задержался, чтобы посмотреть акробатический танец танцовщицы войны — почти голой девицы, которая выделывала невероятные фокусы с длинным двуручным мечом. Меч сверкал, летая вокруг ее тела с такой скоростью, что казалось, оно опутано серебряной проволокой.

Танцоров войны все побаивались и старались обойти стороной, особенно когда с ними был Красный Волк, и все же нельзя было не восхититься при виде их удивительного искусства; и, хотя Кьярно уже видел Танец Времен Года, он с удовольствием решил посмотреть его еще раз, тем более что исполнять его должен был сам Ку-Сит.

Танцовщица закончила выступление, внезапно замерев с мечом за спиной, и Кьярно вместе с другими зрителями принялся бешено хлопать. Не сказав ни слова, танцовщица вышла из круга зрителей и подошла к воинам, сидевшим у костра вместе с Ку-Сит. Красный Волк встал и обеими руками поднял длинное копье. Волк на его сильной груди зашевелился, и воины принялись раскрашивать тело своего вождя мелом, известью и свежей краской.

Заметив одного из мальчиков-слуг, Кьярно направился к нему, чтобы попросить вина, но, увидев в толпе Морвхен, сразу забыл о вине и начал пробираться к ней. Заметив его, девушка улыбнулась, и Кьярно засиял от счастья, потому что при виде Морвхен пришел к выводу, что такой прекрасной сильфиды, как у него, нет ни у одного эльфа в мире. В своем изумительном светлом платье с золотой вышивкой, красавица Морвхен выглядела достойной дочерью эльфийского правителя.

— Морвхен, — сказал Кьярно, — чудесная ночь, правда?

— Правда, — ответила она, — хотя было бы лучше, если бы Валас и Сирда поскорее отсюда убрались.

— Точно, — сказал Кьярно и взял ее за руки. — Ты не знаешь, Ланейр приехал?

— Нет, — ответила Морвхен, — и я очень этому рада. Хватит с нас одного Сирды.

— Верно, — согласился Кьярно. — Никто по нему скучать не станет. Особенно я.

Быстро наклонившись, Кьярно взял Морвхен за плечи и поцеловал.

— Пошли погуляем, — предложил он.

— Куда?

— Никуда, просто погуляем. Потому что я счастлив, что вижу тебя.

— Я тоже, но нам нужно поговорить. Отец знает, что случилось между тобой и дядей. Он знает, что ты его ударил.

— Это уже не имеет значения, — ответил Кьярно.

— Не имеет? Почему?

— Потому что я считаю, что готов к тому, чтобы стать истинным членом своего клана. Я готов предстать перед правителем Олдельдом и дать ему клятву в своей верности.

Морвхен внимательно посмотрела ему в глаза.

— Ты серьезно? — спросила она.

— Да, — улыбнулся он. — Я люблю тебя, Морвхен, и знаю, что без тебя я ничто. Твой отец ни за что не благословит наш союз, если я так и буду изгоем, так что я готов.

— Как давно я жду этих слов, Кьярно! — сказала Морвхен.

— А ты выйдешь за меня?

— Ну конечно, любовь моя! — воскликнула она, бросаясь в его объятия. — Я так боялась, что потеряю тебя, что ты никогда к нам не придешь!

— Я никогда тебя не оставлю, Морвхен, — сказал Кьярно, крепко прижимая ее к себе.

— Надо же, как трогательно, — раздался рядом чей-то скрипучий голос.

Влюбленные отступили друг от друга — возле них, с насмешливой улыбкой на лице, стоял Сирда Лайту. Сын Валаса был одет в тяжелые меха и черно-серебристую тунику, отделанную богатой вышивкой; из-за его спины виднелись два острия. Глаза Сирды светились злобой, рука судорожно сжимала рукоять меча.

Окинув Морвхен оценивающим взглядом, Сирда сказал:

— А я думал, что дочь правителя Олдельда найдет себе более подходящее занятие, чем обниматься с ворюгой.

— Сирда, — сказал Кьярно, заставив себя улыбнуться, — добро пожаловать в Коэт-Мару.

— Не тебе меня приветствовать, преступник! — прорычал Сирда.

— Ладно, и все равно — добро пожаловать.

— Я тебя сейчас разрублю пополам, — сказал Сирда, подходя к Кьярно вплотную.

— Почему ты злишься, Сирда? — спросил Кьярно. — Ваши кони целы и невредимы, давно стоят в конюшне. Ничего с ними не случилось.

В ответ Сирда пронзительно расхохотался; в его смехе слышались нотки истерики.

— Нет, вы послушайте, он говорит, что ничего не случилось. Кьярно, ты еще больший дурак, чем я думал!

Пытаясь подавить гнев, Кьярно ответил:

— Сирда, перестань, здесь не место для ссоры. Хочешь драться — давай, только не здесь и не сейчас. Завтра, идет?

— О да, мы будем драться, ворюга, и скорее, чем ты думаешь!

— Клянусь Карнусом, что это значит? — спросил Кьярно и положил руку на эфес своего меча.

По взгляду Сирды было ясно, что и он сейчас выхватит меч.

— Сирда, — прикрикнула на него Морвхен и встала между юношами, — ты гость в нашем доме, не забудь. Прошу, не позорь свой клан.

— Все, слишком поздно! — задыхаясь от злобы, прошипел Сирда, и Кьярно увидел, что в глазах Сирды закипают слезы. — Между нами стоит кровь, и смывать обиды мы будем кровью.

Кьярно глубоко вздохнул; теперь Сирду не успокоить никакими словами, даже если с ним будет говорить Морвхен.

Но не успели Кьярно и Сирда обнажить мечи, как костер в центре зала неожиданно вспыхнул и к потолку поднялся столб огня, вокруг которого, вопя и улюлюкая, начали плясать дикие танцоры, распевая песни войны и смерти.

Ку-Сит стоял возле ревущего пламени; в красных отблесках его лицо казалось маской демона. Волк на его груди завывал, словно подпевая в такт танцу.

Зал замер, когда Красный Волк опустил копье и издал пронзительный дикий вопль, разлетевшийся по всему лесу; эльфы вздрогнули — этот крик пронзил их до самого сердца.

Поклонившись правителю Олдельду, Красный Волк сказал:

— Коэт-Маре повезло. Ку-Сит и его танцоры покажут ей Танец Дракона.

Глава тринадцатая

В зале сразу наступила тишина. Танец Дракона исполнялся очень редко; этот невероятно сложный и опасный танец могли исполнять только самые великие танцоры войны. Огненный столб, взвившийся посреди зала, рассыпался, брызнув фонтаном искр, и в зале снова горел обычный костер. Эльфы заняли места за столиками, а танцоры войны, встав вокруг огня, замерли, приготовившись к танцу.

Леофрик смотрел на извивающихся возле огня танцоров и не совсем понимал, что происходит. Рисунки на голых телах эльфов сливались в одну сплошную линию, с головокружительной быстротой мелькали их расписанные яркими красками тела, слышались дикие крики. Ку-Сит неподвижно замер возле огня, в то время как пляска становилась все быстрее и быстрее; танцоры запели, и звуки их песни стали наполнять душу страхом, болью и радостью.

Дикий танец стал еще быстрее; танцоры разбушевались, в их восторженных криках зазвучала угроза. Они прыгали через костер, успевая сделать на лету сальто; вот они сбились в одну кучу и вдруг разбежались в разные стороны, когда Ку-Сит одним прыжком оказался в самой середине костра.

Леофрик охнул от неожиданности; от костра полетели искры и раскаленные угли, но вождю танцоров, казалось, не было никакого дела до пылающих вокруг него языков пламени. В следующий момент он с диким торжествующим воплем вылетел из огня, высоко держа над головой копье.

Танцоры войны бросились к нему и, завывая, принялись скакать вокруг своего вождя, но он, снова издав дикий вопль, одним прыжком вылетел из их круга и встал лицом к ним. Тогда они выхватили мечи и бросились к нему, но Ку-Сит прыгнул, и мечи пронзили только воздух.

Заливаясь безумным смехом, Ку-Сит носился среди танцоров, ловко избегая ударов мечей и копий. Танец стал еще быстрее; танцоры закружились с такой скоростью, что по залу пролетел порыв ветра. Такого Леофрик не видел ни разу в жизни — ни одно человеческое существо не могло двигаться с такой скоростью и такой грацией. Забили барабаны; их четкий ритм звучал в такт ударам его сердца, и Леофрик уже не мог понять, в самом ли деле в зале звучит музыка, или этот звук родился в его душе.

Еще быстрее, еще, и вот уже танцоры оказались прямо среди застывших от изумления зрителей.

Острые мечи танцоров взлетали вверх как один, копья и кинжалы сверкали, как расплавленное серебро; легкий ветерок, носившийся по залу, сменился ревущим ураганом.

Тучи красных и желтых листьев взметнулись к потолку, подхваченные сумасшедшим вихрем; их было так много, что стало ничего не видно. Кружились танцоры, и вместе с ними в зале с нарастающей скоростью кружились листья.

Вопящие танцоры вновь собрались возле костра, размахивая клинками и увлекая за собой тучи листьев. Ку-Сит кружился в этих вихрях, с невероятной скоростью размахивая мечом и перебегая от столика к столику.

И вот уже вихрь из листьев начал постепенно сгущаться, потянулся вслед за Красным Волком и остановился возле ревущего в центре зала огня, а потом листья и сами начали превращаться в маленькие горящие факелы, порхающие в воздухе.

Танцоры плясали вокруг костра, а тысячи горящих листьев поднимались к потолку, среди них вновь замелькали мечи и копья, и листья начали менять свою форму. Затаив дыхание, Леофрик смотрел на это чудо, позабыв обо всем на свете и чувствуя, как и его душу начинает охватывать какая-то странная экзальтация, словно сама его плоть отвечала древнему танцу.

Вихрь горящих листьев закружился быстрее, и в нем медленно начало появляться какое-то странное, зловещее существо — огромный зверь. Вот появилось сверкающее тело, за ним высунулся хвост, затем — пара огромных крыльев и, наконец, драконья голова с широко распахнутой огненной пастью.

Не веря своим глазам, Леофрик смотрел на огромного огненного дракона, возникшего под потолком; танцоры войны не давали ему упасть и, размахивая мечами и копьями, продолжали свой дикий танец. Дракон расправил крылья и спикировал вниз, и его рев смешался с ревом костра в центре зала.

Только одна маленькая фигурка стояла перед огромным огненным драконом. Подняв копье над головой, Ку-Сит замер перед зверем, а потом презрительно засмеялся. Дракон прыгнул к нему, собираясь его проглотить, и Леофрик едва сдержался, чтобы не выхватить меч и не броситься на помощь танцору-эльфу.

Высоко подпрыгнув, Ку-Сит перевернулся в воздухе через голову и пролетел над драконом, успев на лету ударить его мечом. Дракон щелкнул зубами и вновь попытался схватить Ку-Сит, потом еще раз, все более разъяряясь, но Ку-Сит ловко уворачивался, каждый раз нанося удар мечом.

Поединок продолжался: дракон нападал, Ку-Сит прыгал и кувыркался возле него. Леофрик забыл обо всем на свете, восхищенно любуясь невероятной ловкостью Ку-Сит; он забыл даже о том, что совсем недавно этот эльф едва его не убил. Потрясенные зрители следили за поединком, боясь упустить хотя бы одно движение, — танец затронул самые чувствительные струны их души.

Не замечая того, что делает, полностью захваченный этим невероятным представлением, Леофрик принялся стучать рукой по столу в такт грохоту барабанов, которые звучали в его голове.

Но дракон вдруг рассыпался и исчез, а танцоры войны внезапно остановились.

Взоры присутствующих разом обратились на Леофрика, и он понял, что совершил какую-то ужасную ошибку.

Перед ним мелькнуло что-то цветастое, и в следующее мгновение он получил такой удар, что свалился со стула на пол. Сверкнул серебристый клинок — и Леофрик обнаружил, что смотрит прямо в безумные глаза Ку-Сит.

— Ты прервал танец Ку-Сит, — сказал эльф и, взяв Леофрика за шиворот, подтащил к столику.

С этими словами Ку-Сит взвился в воздух и ногой ударил Леофрика в грудь, отчего тот повалился спиной на столик. Быстрый, как ртуть, Ку-Сит вспрыгнул ему на грудь и приставил кинжал к его паху.

— Тебе следует привязывать своих животных, правитель Олдельд! — крикнул танцор смерти.

— Извините, — с трудом выговорил Леофрик, стараясь не шевелиться, чтобы Ку-Сит, чего доброго, не совершил непоправимого.

— Извинить?! — прошипел Ку-Сит. — Сейчас Красный Волк выхолостит свою игрушку, и тогда ты будешь знать свое место, человек!

— Нет! — крикнул Леофрик, когда почувствовал, как острие меча входит в его плоть.

Хотя уже совсем стемнело и повалил густой снег, Кэлас Легконогий быстро шел по следу отряда Лайту. Их следы четко выделялись на свежем снегу, но чем дальше он шел, тем тревожнее становилось у него на душе.

Эльфы никогда не ходят по Атель Лорен так беспечно. Что-то здесь было не так, только Кэлас никак не мог понять, что именно.

Усевшись на корточки перед очередным следом лошадиного копыта, он решил, что дальше идти бессмысленно, а потому повернул назад, в Коэт-Мару. Ярко светила луна, заливая лес серебристым светом, деревья отбрасывали длинные резкие тени.

Кэлас закинул лук за спину и, вытащив зеленый шарф, замотал им лицо, затем набросил на голову капюшон.

И вот тогда он увидел это.

Похолодев от ужаса, он легко прыгнул в снег и прижался к земле, затем вытащил нож и принялся ковырять мерзлую землю. Затем тихо выругался, догадавшись, что сейчас обнаружит, — только что выпавший снег скрыл это от его острых глаз.

Радуясь, что следы лошадей хорошо видны на свежем снегу, он не заметил самого главного: что они гораздо глубже, чем обычно. Забыв об осторожности, Кэлас вскочил на ноги. Вдруг ему стало очень холодно.

Он быстро проверил следы другой лошади — то же самое.

На каждой лошади ехало не по одному, а по два всадника.

Значит, когда он следил за отрядом Лайту, воины успели слезть и спрятаться в лесу. Иначе говоря, сейчас возле Коэт-Мары находится около сорока хорошо вооруженных воинов, о присутствии которых никто не подозревает.

Зачем Валасу понадобилось прятать своих воинов в лесу возле Коэт-Мары, Кэлас не знал, да это сейчас и не было столь важно.

Немедленно предупредить правителя Олдельда — вот что нужно было сделать в первую очередь.

Теперь понятно, почему отряд Лайту ехал так открыто; а он-то, глупец, дал им проехать в Коэт-Мару, да еще и посмеивался над их беспечностью! Как ловко они обвели его вокруг пальца!

Кэлас вытер нож о снег и уже собирался убрать его в ножны, как вдруг в клинке отразилась чья-то тень, — что-то мелькнуло у Кэласа за спиной. Недолго думая, он плюхнулся в снег — и тотчас над его головой просвистели три стрелы.

Быстро перекатившись на спину, Кэлас выхватил лук и, встав на одно колено, выпустил стрелу в том направлении, откуда прилетели стрелы. Послышался слабый крик, и в снег повалилось что-то тяжелое.

Кэлас метнулся в сторону, когда из подлеска вылетели еще две стрелы; одна из них просвистела совсем рядом с его плечом, зато вторая… видимо, стрелок правильно рассчитал движение Кэласа, ибо вторая стрела попала ему прямо в грудь. Вскрикнув, он вырвал стрелу; по груди потекла теплая струйка крови. Тяжело передвигая ногами, Кэлас добрался до ближайшего дерева — огромной березы, и укрылся за ее стволом в тот момент, когда в дерево вонзились еще две стрелы.

Кэлас дышал тяжело и прерывисто; сейчас его медленно окружали по крайней мере два стрелка — один не давал ему высунуться из-за дерева, тогда как другой выбирал удобную позицию для точного выстрела.

Уходить было некуда, и Кэлас переводил взгляд с одного дерева на другое, пытаясь определить, откуда вылетит следующая стрела.

На помощь ему пришел Лоэк — выглянула луна, и справа что-то блеснуло. Кэлас приготовил лук и стал ждать и, как только, по его расчету, лучник начал переходить на другое место, вышел из-за ствола, целясь влево.

Но едва противник приготовился стрелять, Кэлас мгновенно развернулся и, припав на одно колено, выпустил стрелу, которая со свистом вонзилась в горло лучнику в темном плаще.

В следующую секунду, отбросив лук, Кэлас упал на землю — из-за камней вылетела еще одна стрела, слегка ранив его в плечо; выхватив нож, он, не поднимаясь с земли, метнул его туда, откуда прилетела стрела; раздался придушенный вопль — нож попал в цель, а Кэлас вскочил на ноги, чувствуя, как в горле булькает горячая кровь.

Он уже знал, что стрела проткнула ему легкое, но, прежде чем заняться раной, осторожно заглянул за камни, чтобы увидеть своего врага.

Там лежал мертвый эльф в зимнем меховом плаще; из его горла торчал нож. Опустившись на колени, Кэлас откинул плащ погибшего; так и есть, на его груди был знак клана Лайту — руна, означающая лунный свет.

Дозорный Валаса Лайту.

Пошатываясь от потери крови, Кэлас вытащил нож из тела убитого и вытер его о тунику, затем собрал стрелы и сунул их в свой колчан. Отрезав кусок туники убитого, нарезал ее на полосы и кое-как перевязал свою рану; дыру в груди он заткнул тряпкой. Затем заставил себя встать.

Чутье лесного следопыта говорило ему, что врагов в лесу много, гораздо больше трех. Но Кэлас знал только одно: нужно немедленно предупредить своих. И хотя он понимал, что вряд ли сможет дойти до Коэт-Мары, решил все же попытаться.

Леофрик содрогнулся от ужаса, когда острый как бритва клинок Ку-Сит прорезал ему кожу на бедре и начал входить в плоть; рыцарь напряг все силы, пытаясь вывернуться из рук эльфа, но тот держал его мертвой хваткой. Волк на груди Ку-Сит скалился в предвкушении свежей крови.

— Ку-Сит не потерпит, чтобы какой-то жалкий человечишка прерывал его танец! — шипел танцор войны.

По бедру Леофрика потекла струйка крови.

— Простите меня! — крикнул он. — Это все из-за музыки! Моя душа не выдержала такой красоты!

— Ку-Сит не нуждается в одобрении человека. Ку-Сит и сам знает, что он величайший танцор войны в Атель Лорен. Ни один враг ни разу не касался Ку-Сит своим клинком, не нанес ему рану и не ударил.

Леофрик вертел головой, отчаянно желая, чтобы хоть кто-нибудь пришел ему на помощь, но видел только суровые лица танцоров войны, окруживших его плотным кольцом.

— Ку-Сит, — вдруг раздался голос Найет, — подожди!

Танцор войны взглянул на Провидицу, которая пробиралась к нему, расталкивая танцоров; те нехотя расступались, бормоча ругательства и демонстративно взмахивая перед ней мечами, но она не обращала на них внимания.

— Ты хочешь вступиться за человека? — спросил Ку-Сит. — Лоэк слушает тебя.

— Прошу, отпусти его.

— Зачем Ку-Сит должен его отпускать? Ку-Сит его уже пометил и теперь может с ним делать что хочет.

— Лоэк разгневается, если ты убьешь его прямо сейчас, — сказала Найет.

Легко спрыгнув со стола, Ку-Сит встал перед Найет и смерил ее взглядом. Леофрик слез со стола и блуждающим взором окинул зал, еще не веря, что страшная перспектива стать кастратом миновала. Ку-Сит взмахнул копьем и, подойдя совсем близко к Провидице, заглянул ей в глаза:

— Лоэк разговаривает с тобой, так же как с Ку-Сит?

— Да, — ответила Найет. — И он не желает, чтобы ты убил человека.

— Не желает? Ку-Сит спросит его сам! — крикнул танцор и, сделав сальто, приземлился возле Леофрика и приставил ему к горлу нож. — Лоэк, заслуживает ли жизни этот ничтожный человечишка?

Ветер, который проносился по залу, когда танцоры войны исполняли Танец Дракона, задул снова; в воздух поднялись тучи обожженных листьев и закружились вихрем. Ку-Сит засмеялся и посмотрел Леофрику в глаза:

— Повезло тебе, человек. Лоэк говорит, что сегодня ты останешься мужчиной.

Леофрик едва стоял на ногах. Сделав кульбит, Ку-Сит отпрыгнул далеко в сторону и крикнул:

— Лоэк благоволит тебе, человек! Смотри не упусти свой шанс!

Кто-то положил ему на плечо руку; обернувшись, Леофрик увидел бледное лицо Кьярно. Схватив Леофрика за руку, эльф потащил его прочь из зала, подальше от танцоров войны, которые вновь начали собираться возле костра.

— Это было глупо даже для человека, — сказал Кьярно, глядя на танцоров, которые начали пить вино.

Леофрик не ответил; его била дрожь, сердце бешено колотилось. Не соображая, что делает, только желая успокоиться, он схватил с ближайшего стола кубок с вином и залпом выпил его содержимое.

Сладкая, отдающая медом жидкость обожгла ему рот; этот теплый нектар показался Леофрику вкуснее самого изысканного вина.

И только поставив пустой кубок на стол, Леофрик сообразил, что наделал.

— О нет… — услышал он голос Кьярно, и в ту же секунду мир взорвался огненно-желтой вспышкой.

Перед глазами Леофрика запрыгали разноцветные огни; небо внезапно сменило цвет, словно на нем отразились отблески пожаров. Вспыхнули яркие огни, вверх поднялись облака пунцового, лазурного и нежно-зеленого цвета. Огонь в центре зала вспыхнул ярко-голубым светом, и Леофрик вдруг увидел, как к каждому эльфу, сидящему в зале, протянулись золотые нити.

Обычное человеческое зрение Леофрика померкло, он больше не видел того, что привык видеть всегда, — людей, животных, жизнь. Он засмеялся, видя, как вокруг эльфов вспыхнуло золотое сияние; теперь каждое движение, каждое слово приобрело для него свой цвет.

— Я вижу… — пробормотал Леофрик и сполз со стула, не в силах выразить охватившие его чувства.

Он упал на пол, и разноцветные огни закружились, завертелись у него перед глазами, сливаясь в один невообразимо прекрасный свет. Теперь он видел ответы на все вопросы — каждый из них имел свой цвет, нужно было только найти слова, которыми его можно было описать…

— Клянусь слезами Айши! — процедил сквозь зубы Кьярно и попытался поставить Леофрика на ноги, но тот лишь блаженно улыбнулся, захихикал, а затем и вовсе залился смехом, размахивая руками и пытаясь поймать плавающие вокруг него разноцветные огни.

Он не видел ничего конкретного, только яркийжелтый свет жизни, растекающийся по его телу.

— Что это с ним? — спросил женский голос.

«Найет», — подумал Леофрик.

— Хлебнул вина, когда я на секунду отвернулся, — ответил Кьярно.

— Людям нельзя пить вино эльфов! — резко сказала Найет. — Нам очень повезет, если он сможет прийти в себя! Немедленно выведи его на воздух. Говори с ним, постоянно с ним говори, чтобы он не потерял связь с миром!

Леофрик хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле, тогда он решил их оттуда вынуть и поднес руки ко рту; Кьярно тем временем быстро тащил его через зал, чтобы вывести на свежий воздух. Перед глазами Леофрика все плыло и качалось, внезапно он почувствовал приступ рвоты, ноги у него заплетались, и, если бы не Кьярно, Леофрик давно рухнул бы на пол.

Внезапно стало очень холодно, и Леофрик принялся жадно глотать свежий морозный воздух, чувствуя, как судорожно сжимается желудок. Вокруг, словно золотые искры, летали раскаленные угольки.

— Ну же, Леофрик, — тормошил его Кьярно, — ну вспомни, кто ты. Ты рыцарь из Бретонии. Вспомнил?

Леофрик едва слышал его голос; ему казалось, что он летит в темную бездонную яму, кувыркаясь на лету и втягиваясь в водоворот разноцветных огней.

Рядом звучал чей-то голос, который постепенно становился все слабее, словно удалялся в глубь длинного коридора. Внутри что-то оторвалось и вышло наружу; Леофрик вздрогнул всем телом, когда зрение покинуло его и понеслось в лес.

Он увидел огромные деревья; их разноцветные листья четко отпечатывались на фоне ночного неба; ярко светила луна. Между деревьями струились реки расплавленного жизненного сока, который растекался по земле, охватывая все новые территории и соединяя их в одно целое.

Все стало единым, все было наполнено жизненной силой, и осознание этого было так велико, что Леофрик страшно удивился, что не понимал этого раньше.

Жизнь — это одно целое; все сущее заключено в один круг.

Главное — не упустить этот драгоценный момент озарения, и тогда все будет хорошо. Где-то рядом вновь прозвучал голос, но Леофрик не обратил на него внимания, купаясь в своей вновь обретенной свободе и пролетая по Лоренскому лесу; теперь его дух больше не удерживала телесная оболочка.

Наверное, это и есть стать святым? Путешествовать по царствам, недоступным простым смертным, слышать и видеть бьющееся сердце мира, наполняющееся мириадами жизненных энергий. Жизнь была везде…

Впрочем, нет… не везде.

В глубине леса Леофрик увидел боль. Горячую, пронзительную, смертельную боль. Его дух рванулся к ней, стремясь погасить, облегчить ее, унять.

Он увидел эльфа, который, едва передвигая ногами, перебирался от дерева к дереву; жизнь в нем едва теплилась, как догорающий масляный фитилек. Отчаяние исходило от эльфа, охватывая его ярко-красными волнами, когда он из последних сил пытался уйти от трех преследователей. Когда же Леофрик увидел его сердце, он понял, что сейчас благородный эльф умрет от рук трех негодяев; и тогда сердце Леофрика исполнилось горем.

Тяжело дыша, Кэлас Легконогий привалился к стволу дерева; из раны на груди сочилась кровь, и Кэлас понял, что идти дальше уже не сможет. Он сделал все, чтобы заманить врагов в это место, но теперь игре пришел конец. Из-за деревьев показались трое воинов, и Кэлас повернулся к ним лицом. В руках воинов он увидел луки с натянутой тетивой.

— А ты ловкий старик! — сказал один из воинов.

— Долго же вы меня ловили, — прошептал Кэлас, доставая нож.

— Ты хочешь с нами сразиться? — удивленно спросил другой. — Не надо. Зачем тебе лишняя боль?

— Я буду сражаться, если понадобится, — задыхаясь, проговорил Кэлас.

— Это ни к чему, — печально сказал третий воин. — Все равно ты сейчас умрешь.

Кэлас отошел от дерева, решив, что прикончит хотя бы одного из этих мерзавцев, пока они не прикончили его. Воины опустили луки, но, как только Кэлас сделал первый шаг, лес зашумел, выражая свое недовольство, и вокруг воинов постепенно начала собираться мощная и страшная сила; только теперь они поняли, куда заманил их Дозорный клана Эадаойн.

И вот уже из-под покрытой снегом земли и с заснеженных веток на преследователей обрушились духи леса, разрывая плоть первого воина и перемалывая его кости. Из подлеска вылетели длинные ветви с острыми шипами и пригвоздили к земле второго — мощные корни довершили дело, разорвав его на куски. Третий воин повернулся и опрометью бросился прочь, однако треск сучьев и короткий вскрик означали, что злополучный охотник далеко не ушел.

Ветви, угрожающе раскачиваясь, начали тянуться и к Кэласу, и он понял, что нужно срочно уходить, но вдруг сознание словно заволокло туманом, и он зашатался, перед глазами поплыла серая пелена. Теряя последние силы, Кэлас упал на колени и вдруг увидел, как из-за деревьев к нему устремилось некое сияние — мерцающий призрак, от которого исходили сильные волны жалости и сострадания, и Кэлас понял, что это его последний шанс. Он попытался крикнуть или хотя бы прошептать: «Тревога!» — но слова застряли у него в горле; вместо них хлынула кровь, и Дозорный повалился в снег.

Отчаянно цепляясь за жизнь, плача от собственного бессилия, он снова попытался заговорить — и увидел, что призрак слегка кивнул; значит, его поняли.

Кэлас Легконогий умер, зная, что свой долг он исполнил до конца.

С грустью смотрел дух Леофрика на угасший огонек жизни эльфа; храбрый воин умер. Кровь растерзанных лесом воинов, разлившаяся по снегу, была похожа на расплавленное золото, и сердце Леофрика бешено забилось, словно где-то рядом застучал тяжелый молот.

И вдруг лесная поляна исчезла, а сам он стремглав полетел через лес, чтобы вернуться в собственное тело. Когда его душа втиснулась в тугую оболочку из костей и плоти, Леофрик дико вскрикнул, перекатился на бок, и его стошнило.

Желудок судорожно сжимался до тех пор, пока в нем не осталось ни капли эльфийского вина; после этого Леофрик немного пришел в себя, чувствуя огромную слабость и усталость. Во рту стоял отвратительный привкус рвоты; рядом раздался голос Кьярно:

— Может быть, это научит тебя не прикасаться к нашему вину.

Леофрик попытался встать на ноги.

— Нет, — тяжело дыша, забормотал он, — нет, нет, нет…

— Что «нет»? — спросил Кьярно. — Как ты себя чувствуешь?

— Они идут сюда! — крикнул Леофрик. — Они идут, чтобы убить вас!

— Что? Кто идет?

— Воины Лайту, — сказал Леофрик, шатаясь, как пьяный. — Он их выследил.

— Кто? О чем ты говоришь? — спросил Кьярно.

— Его звали Легконогий, — ответил Леофрик и расплакался. — Кэлас Легконогий. Он их выследил, а потом умер, когда пытался добраться до Коэт-Мары, чтобы вас предупредить.

— Легконогий? — повторил Кьярно. — Ты видел Кэласа Легконогого?

— Да… они идут сюда! — снова крикнул Леофрик. — Скорее предупреди своих!

Бросив Леофрика, Кьярно со всех ног побежал к правителю Олдельду.

— Вот что получается, когда в Атель Лорен пропускают людей, — сказал правитель Валас, качая головой, и отхлебнул вина. — Твой дом превратился в убежище для отщепенцев, негодяев и животных, Олдельд.

Правитель Олдельд сдерживал гнев, что давалось ему с большим трудом; на протяжении всего праздника Валас донимал его оскорблениями, колкостями и даже скрытыми угрозами. Сцена с Леофриком, которого Кьярно выволок из зала, как куль, только подлила масла в огонь.

Но Валас был гостем в его доме, поэтому Олдельду оставалось лишь стискивать зубы и терпеть.

— Странное наступило время, Валас, — сказал он. — Мне самому не нравится этот человек, но он опытный воин и сражается хоть и грубо, но хорошо. Гончая Зимы говорит, что в сражении с тварями Хаоса человек проявил мужество и храбрость.

— Ого! — усмехнулся Валас. — Неужели Гончая Зимы так постарел, что теперь ему нужна помощь человека? В таком случае будущее азраи действительно печально.

Олдельд бросил быстрый взгляд через плечо на Кайрбра, но старик, казалось, не расслышал насмешки.

— Клыки Гончей Зимы по-прежнему остры, Валас.

— Посмотрим, — тихо заметил Валас. — Впрочем, это уже не имеет значения.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что пришло время рассчитаться с моим кланом за нанесенное ему оскорбление, — сказал правитель Валас.

Стараясь говорить спокойно, Олдельд сказал:

— Валас, зачем нам становиться врагами? У вас увели лошадей, это мне известно, но я уже наказал Кьярно за его беспечность.

— Нет, Олдельд, была пролита кровь, и наш спор можно уладить только кровью.

— Не понимаю, — сразу насторожился Олдельд. — Когда была пролита кровь? И чья?

— Моего сына Ланейра, — прошипел Валас. — Когда он преследовал вора, укравшего наших лошадей, то случайно попал на поляну, где властвуют темные силы, и лес отнял у него жизнь.

Олдельд похолодел. Внутреннее чутье подсказывало ему, что сейчас случится что-то ужасное.

Стараясь не показывать беспокойства, он сказал:

— Я не знал об этом, Валас. В сердце моем печаль, я тоже скорблю о твоей потере. Скажи, что я могу для тебя сделать?

— Сделать, Олдельд? Ты можешь для меня что-то сделать?! Неужели ты наделен такой силой, что, как Повелительница Ариель, способен воскрешать мертвых?

— Нет, конечно нет, но я могу…

— Ты можешь вернуть мне сына, Олдельд?! — с холодной яростью спросил Валас и плотнее завернулся в свой серый плащ. — Можешь?

В конце зала послышались громкие крики, и Олдельд отвел взгляд от правителя Валаса.

Олдельд увидел Кьярно, который, что-то отчаянно выкрикивая, пробивался сквозь толпу к помосту, где сидели правители.

Услышав, что кричит Кьярно, Олдельд с ужасом взглянул на Валаса, и в этот момент раздался предостерегающий крик Гончей Зимы.

— Нет, только кровь уладит наш спор! — крикнул Валас и вонзил кривой кинжал в грудь Олдельда.

Глава четырнадцатая

Кьярно видел, как Валас Лайту вскочил со своего места и вонзил в грудь Олдельда кривой кинжал. Кьярно закричал, но что он мог сделать? Только смотреть, как из раны хлынула алая кровь и глава клана Эадаойн медленно повалился на пол. Сверкнули Клинки Полуночи, нацеленные в горло Валасу, но в руках предателя оказалось копье с медным наконечником, которое легко отвело удар.

Кьярно сжимал в руке меч, когда зал огласился воплями ярости и гнева, — только сейчас жители Коэт-Мары поняли, что произошло. Морвхен бросилась к отцу; увидев ее, Кьярно закричал во весь голос:

— К оружию! К оружию! Нас предали!

Воины Лайту мгновенно скинули серые плащи и схватились за оружие, но клан Эадаойн оказался вовсе не таким беспомощным, как они ожидали. В воздух взвились стрелы, и воины Валаса Лайту начали падать один за другим. Засверкали мечи и копья, когда воины двух кланов, переворачивая столы и скамьи, бросились друг на друга.

Перепрыгнув через убитого, Кьярно побежал к помосту, где правитель Валас умело отражал удары наседающего на него Кайрбра. Гончая Зимы, как всегда, бился молча и свирепо, однако никакие, даже самые искусные его выпады не могли достичь цели — длинное, украшенное резьбой копье Валаса Лайту легко отбивало любой удар.

Морвхен стояла на коленях возле отца и вместе с подоспевшей Найет пыталась остановить кровь, хлещущую из его раны.

Рыдая, девушка крикнула:

— Кьярно, слева!

Он успел отскочить, и в следующую секунду в воздухе просвистела стрела, выпущенная Сирдой Лайту. Упав на живот, Кьярно несколько раз перекатился по земле и оказался за костром. Теперь между ним и Сирдой пылал огонь.

В воздухе летали тучи стрел; крики боли и ярости заглушали все остальные звуки; слышался лязг оружия, звон клинков. Увидев, что захватить врасплох клан Эадаойн не удалось, воины Лайту быстро перестроились, приготовившись действовать по обстановке. За огнем костра мелькнула чья-то тень, и Кьярно вновь бросился на землю, когда над ним пролетела стрела и вонзилась в столик рядом с его головой; от жара костра оперение из гусиных перьев начало дымиться.

— Не уйдешь, вор! — крикнул Сирда и побежал вокруг костра, выбирая удобное место для последнего, смертельного выстрела.

Кьярно тоже побежал, стараясь держаться так, чтобы его закрывал огонь.

— Я же говорил тебе, что прольется кровь, ворюга! Теперь ты заплатишь мне за жизнь брата!

— Твой брат погиб? — крикнул в ответ Кьярно. — А я тут при чем?

— Ланейр погиб, преследуя тебя!

— Я его не убивал! — крикнул Кьярно. — Клянусь всеми богами, не убивал!

— Это не важно, все равно ты умрешь, — сказал Сирда.

Беготня вокруг костра Кьярно уже надоела. Выход был один — принять бой, лук против меча.

— Твой брат был предателем, да еще и болваном! — крикнул Кьярно. — Совсем как ты, Сирда.

Он услышал хриплый от ярости рев и едва успел отскочить в сторону, когда очередная стрела вонзилась в столик у самых его ног. Увидев, что Сирда прорвался через огонь и быстро готовит следующую стрелу, Кьярно прыгнул за столик и выставил его перед собой; на землю с грохотом посыпались кубки и блюда.

Когда первая посудина попала Сирде прямо в лицо, он зашатался, уронил лук и, схватившись за голову, сел на землю. Мгновенно вылетев из-за укрытия, Кьярно бросился к своему противнику, сжимая в руке меч.

Тот сразу вскочил на ноги, держа в каждой руке по мечу; тряхнув головой, Сирда быстро пришел в себя и приготовился к бою.

Кьярно целился ему в сердце, но сверкнули мечи, Сирда ловко парировал удар и в ту же секунду сам сделал выпад, намереваясь вспороть Кьярно живот. Вовремя успев подставить меч, перебросив его в левую руку, Кьярно отбил удар. Сирда снова пошел в атаку, обрушив на Кьярно град ударов, которые тот едва успевал отбивать.

Яростная схватка продолжалась; противники бились яростно, и все же Кьярно все острее чувствовал, что с Сирдой ему не справиться, — сын Валаса владел мечом лучше, чем он.

Прочитав в глазах Кьярно его мысли, Сирда усмехнулся.

— Сейчас ты умрешь, ворюга, — сказал он.

— Посмотрим, — ответил Кьярно, и бой продолжился.

Кайрбр нанес новый страшный удар, целясь в голову Валаса Лайту, чтобы покончить наконец с этой лживой змеей, напавшей на его господина и убившей трех его воинов. И снова медный наконечник копья отбил удар и едва не попал Кайрбру в голову; в последний момент старый воин успел отвести от себя удар.

Рядом с ним сражался Тэрин Ворон Бури; в воздухе мелькал его золотой меч, удары которого легко отбивало медное копье.

— Вам все равно меня не одолеть, — сказал Валас Лайту. — К чему все это? Ваш господин мертв, но зачем вам умирать? Идите служить мне.

— Служить убийце, предавшему законы гостеприимства? Никогда! — твердо сказал Тэрин. — Ты позор нашего народа.

Кайрбр взмахнул Клинками Полуночи, пытаясь достать Валаса, чтобы выпустить кишки убийце Олдельда, и снова волшебное копье защитило своего хозяина, с легкостью отведя удар.

— Ваш Олдельд слабак, — ухмыльнулся Валас. — Давал кров подлым человечишкам, приводил их в свой дом! Когда это кончится, Кайрбр? Я знаю, Гончая Зимы, тебе ведь наверняка не нравилось, что твой господин позволил человеку поселиться в Коэт-Маре?

— Я не обсуждаю решений своего господина, — стиснув зубы от боли, сказал Кайрбр — острый наконечник Копья Смерти разрезал ему руку до самой кости.

Рука сразу онемела, и Клинки Полуночи со звоном полетели на пол.

Валас Лайту бросился вперед, намереваясь проткнуть Кайрбру живот, но Гончая Зимы, ловко увернувшись, ухватился за древко здоровой рукой и, сделав обманный маневр, ударил противника локтем в висок.

Вождь клана Лайту пошатнулся, упал на одно колено и в ярости рассек Кайрбру ладонь. Но Кайрбр и Тэрин не успели воспользоваться его слабостью: внезапно из складок одежды Валаса вылетела целая стая маленьких мохнатых черных существ, похожих на летучих мышей, которые, пронзительно пища, набросились на воинов.

Кайрбр и Тэрин отскочили в сторону, когда злобные твари принялись кусаться и царапаться. Духи были совсем маленькими, но их было слишком много, и, пока Кайрбр отбивался от них здоровой рукой, Тэрин, подхватив свой меч, снова пошел в атаку на Валаса.

Тэрин был смелым воином и отлично владел мечом, но против Копья Смерти, наделенного самой сильной магией Атель Лорен, он был бессилен. Кайрбр увидел, как Валас нацелил копье в живот герольда, как вспыхнули нарисованные на его наконечнике глаза, указывающие владельцу копья наиболее выгодную позицию для последнего удара; копье вылетело вперед, Тэрин хотел отбить удар — и промахнулся, ибо копье внезапно изменило направление.

— Нет! — крикнул Кайрбр, когда копье вошло в грудь герольда и вышло из его спины.

Хлынула кровь, по телу герольда прошла судорога, он коротко вскрикнул. Валас вытащил копье, и Тэрин повалился на пол, где остался лежать, глядя вверх остекленевшими глазами.

* * *

Спотыкаясь, Леофрик бежал к своей лошади. Только сейчас он окончательно пришел в себя. Кьярно успел поднять тревогу, и вот уже его окружили шестьдесят всадников на разгоряченных конях. Светлые Всадники обнажили мечи и приготовились к бою.

Леофрик хотел побежать за Кьярно, но потом решил, что будет сражаться верхом. Со всех сторон раздавались крики и сигналы тревоги, и всадники кружили по залитой лунным светом поляне, готовясь сразиться с врагом.

Ташен был привязан недалеко от шатра; отвязав лошадь и вскочив в седло, Леофрик вытащил меч и поскакал за воинами правителя Олдельда, когда внезапно из леса на них посыпался град стрел.

Для обычных воинов эта внезапная атака закончилась бы неминуемой смертью, но Светлые Всадники из рода Эадаойн были готовы ко всему, поэтому, быстро развернувшись, они понеслись навстречу врагу. Несколько эльфов все же упали с лошадей, пронзенные стрелами, но ловкость и стремительность Светлых Всадников были так велики, что большинству из них удалось уклониться от стрел.

Одна из них скользнула по доспехам Леофрика и отлетела в сторону; рыцарь не обратил на это внимания и погнал своего коня за Светлыми Всадниками, которые уже приняли на себя первый удар.

Новый залп из луков, и снова валятся на землю воины Эадаойн. Стрела угодила Леофрику в грудь; кончик стрелы согнулся, но она смогла пробить доспехи. Леофрик чувствовал, что стрела поранила ему кожу, он вытащил ее из металлического нагрудника и отшвырнул прочь.

Светлые Всадники ворвались в лес, и Леофрик увидел лучников Лайту, которые со всех ног убегали в чащу, чтобы перебраться в новое убежище. Догнав беглецов, воины принялись рубить их без всякой пощады. Заметив недалеко от себя одного из удирающих лучников, Леофрик пришпорил Ташена и погнался за врагом.

Эльф бежал, ловко лавируя между деревьями, но опытный воин Леофрик, которому уже не раз приходилось догонять убегающего врага, знал, что нужно делать. Догнав лучника, Леофрик на полном скаку ударил его мечом по голове; брызнула кровь, эльф повалился на землю с разрубленным черепом, а Леофрик поскакал дальше. Из-за деревьев продолжали вылетать стрелы, но уже по одной-две, а не тучами, как раньше.

Рассеянные по всему лесу, воины Лайту стали легкой добычей для Светлых Всадников, лучших наездников Лоренского леса. Кровь забурлила в жилах Леофрика, когда он увидел еще одного убегающего лучника; прикончив его, рыцарь вспомнил свои былые сражения — радость победы, опьянение кровавой битвой и охотничий азарт, когда победители преследовали разгромленного врага.

Светлые Всадники, возбужденно перекликаясь, носились по лесу, разыскивая последних живых лучников, к которым воины Эадаойн не испытывали никакой жалости, и в лесу то и дело раздавались предсмертные крики.

Леофрик увидел, как один из лучников, спрятавшись за стволом огромного старого дуба, одним быстрым движением вскинул лук, — и Светлый Всадник, ехавший рядом с Леофриком, кувырком полетел со своего огненногривого коня. Леофрик рванулся к лучнику, но не успел он проехать и шага, как тот выпустил вторую стрелу.

Эльф стрелял не в человека — длинная и острая стрела вошла в грудь Ташена почти до самого оперения. За этой стрелой тут же вылетела другая, и конь, хрипя, упал на передние ноги, из его ноздрей пошла розовая пена.

Леофрик успел выдернуть ноги из стремян и спрыгнуть с умирающего коня, который ткнулся головой в снег; от удара рыцарь не устоял на ногах и, выронив, меч покатился по земле.

Он успел лишь приподняться на одно колено и стряхнуть с забрала снег, когда увидел, что лучник вновь натянул тетиву, намереваясь пустить стрелу ему в голову.

Все произошло в одно мгновение: внезапно перед глазами Леофрика мелькнуло что-то белое и между ним и лучником оказался огненногривый эльфийский конь, который встал на дыбы и одним ударом тяжелых копыт сбил лучника с ног. Подобрав меч, Леофрик побежал к своему раненому коню.

Невероятно, но Ташен был все еще жив; он дышал тяжело и хрипло, и вместе с дыханием из его горла текли струйки крови. Едва взглянув на коня, Леофрик понял, что его уже не спасти. Ташен еще пытался встать на перебитые передние ноги, но его тело уже сотрясалось в предсмертной агонии.

— Ты верно служил мне, друг мой, — сказал Леофрик и одним взмахом меча перерезал коню горло.

Снег окрасился кровью, глаза Ташена закатились, и он умер.

Леофрик знал, что траур по прекрасному бретонскому коню он справит позже, ибо сейчас в лесу еще оставались враги, которых нужно было уничтожить. Недалеко от него стоял эльфийский конь, который только что спас ему жизнь, и грустно подталкивал носом своего погибшего хозяина. Конь поднял голову и взглянул на Леофрика, и рыцарь поразился — никогда еще в глазах лошади он не видел столько ярости и столько ума.

— Как ты смотришь на то, если я прикончу убийцу? — сказал коню Леофрик.

Тот, казалось, немного подумал над этим предложением, затем тряхнул головой и, нехотя покинув труп своего хозяина, подбежал к Леофрику. Сила и ловкость сквозили в каждом движении этого прекрасного дикого животного.

Конечно, подчиняться рыцарю он не собирался; скорее, это был договор между двумя воинами. Пока Леофрик раздумывал, как ему взобраться на коня, на котором не было седла, тот сам подошел к нему и опустился на передние ноги.

— Так, вижу, что мы с тобой найдем общий язык, — сказал Леофрик, забрался ему на спину, и конь легко поднялся, словно и не заметил тяжелого всадника в доспехах.

Затем конь тряхнул своей рыжей гривой, взвился на дыбы, Леофрик гикнул, и охота на лучников Лайту началась.

Кьярно двигался все медленнее; из мелких порезов на его теле сочилась кровь, кроме того, он уже выбился из сил; Сирда медленно, но верно загонял его в угол. Каждый выпад Кьярно легко отбивался, каждый выпад Сирды едва не попадал в цель. Кьярно начал отступать; вокруг кипел бой, и было невозможно определить, чья же сторона берет верх.

— Вот и все, Кьярно, — со смехом сказал Сирда и одним ловким ударом выбил из рук юноши меч. — Теперь ты умрешь.

Шатаясь, Кьярно отскочил в сторону и попытался найти хоть какой-то заслон, который можно было бы поставить между ним и Сирдой, но тот не давал ему сделать и шага в сторону. Зацепившись за стол, Кьярно упал на спину, и Сирда тут же навалился на него, улыбаясь, как хищник, поймавший свою жертву.

— Это тебе за моего брата! — крикнул Сирда и поднял меч.

Кьярно зажмурился и вскрикнул от ужаса, ожидая, что сейчас меч вонзится ему в горло.

Раздался звон стали, полетели искры, но удара не последовало.

Подождав несколько мучительных секунд, Кьярно приоткрыл глаза: возле него на столе сидел Ку-Сит, держа в руках копье, которым только что отвел удар Сирды.

— Послушай, Красный Волк! — крикнул Сирда. — Не лезь не в свое дело. Ты же клялся, что не станешь ввязываться в драку!

— Ку-Сит сам решает, что его дело, а что нет, и тебе следовало бы это знать, прежде чем заключать сделки с поклонниками Хитрого Бога, — ответил танцор смерти, одним движением копья выбил меч из рук Сирды и в следующую секунду — Кьярно вскрикнул от радости, — сделав в воздухе сальто, ударил Сирду под подбородок и столкнул его прямо в костер.

Последний сын Валаса Лайту свалился в ярко пылающий огонь, который тут же поджег его тунику, меха и волосы; Сирда издал истошный вопль, пытаясь выбраться из костра, но огонь уже охватил его с головы до ног, и крики Сирды стали еще страшнее, когда начала гореть его плоть.

Кьярно видел, как Сирда, превратившийся в один пылающий факел, встал на ноги и зашатался, как пьяный; в воздухе поплыл тошнотворный запах горящего мяса.

Наконец Сирда упал и больше не шевелился. С ужасом смотрел на это Кьярно, но сына Валаса ему было не жаль. Словно во сне, он обернулся к Ку-Сит и спросил:

— Зачем ты это сделал?

— Лоэк сказал мне, что этот тип ему не нравится, — ответил Ку-Сит и отвернулся.

— И это все? — спросил Кьярно, подбирая с пола свой меч. — Он просто не понравился Лоэку?

— А что тебе еще нужно? — пожал плечами Ку-Сит. — Ты жив, и за это скажи спасибо Лоэку. А теперь уходи, Ку-Сит будет исполнять танец войны, так что тебе лучше держаться от него подальше.

Кьярно кивнул и, пошатываясь, пошел прочь, а Ку-Сит крикнул:

— Танцоры войны, начинаем пляску клинков!

Найет изо всех сил старалась не слышать шума битвы; глубоко уйдя в себя, она вызывала силу, необходимую для того, что предстояло ей сделать. Душа эльфийки взывала к темным силам леса, прося их покарать предателей, но Найет предвидела то, что случилось на празднике, поэтому сейчас ей нужна была вся ее сила.

Уже много лет не вызывала она столь могущественные чары, поэтому разговор с душой леса и волновал, и пугал Найет.

Провидица опустилась перед Олдельдом на колени; грудь правителя, пронзенная кинжалом Валаса Лайту, напоминала кровавое месиво, его кожа посерела, глаза закатились, но Найет чувствовала, что смерть еще не унесла его, хотя тень ее была совсем рядом.

Когда Провидица наблюдала за неравным поединком между Валасом Лайту и Гончей Зимы, слезы застилали ей глаза, ибо она знала, что в этом бою погибнет Тэрин Ворон Бури. Сражение в зале продолжалось, никто не отступал, жажда мести поддерживала силы воинов Лайту и гнев — силы воинов Эадаойн.

— Пожалуйста, — шептала Морвхен Провидице, поддерживая отца испачканными в его крови руками, — спаси его!

— Я попытаюсь, — ответила Найет, — но это трудно. Возьми меня за руку, дитя.

Морвхен протянула свою скользкую от крови руку, и Найет прижала ее к ране на груди Олдельда в том месте, откуда слабо сочилась кровь. Сердце правителя еще не перестало биться, а это означало, что его еще можно было спасти.

— Думай только о том, как любишь своего отца, дитя мое, — приказала Найет и положила свою руку на руку Морвхен. — Представь себе его молодым, полным сил воином, храбрым и благородным. Сможешь?

— Смогу, — сказала Морвхен, — только спаси его, пожалуйста.

Найет кивнула и начала произносить слова силы, призывая на помощь магию всего Атель Лорен; глубоко дыша, Провидица открыла себя огромной силе леса и содрогнулась всем телом, когда сила и магия вошли в нее, призванные ее желанием сохранить естественное равновесие мира.

А затем Найет начала передавать эту силу Морвхен и дальше, через ее кончики пальцев, — плоти правителя Олдельда. Глаза Найет вспыхнули золотым огнем, когда она увидела, какую страшную рану нанес правителю Валас, и тогда она призвала целительные силы и начала медленно, стежок за стежком, сшивать рассеченную плоть сердца и восстанавливать перерезанные артерии.

Найет чувствовала, как в нее вошла сила Королевы Леса, как вместе с ней ее душу поглотили теплые волны исцеления, сострадания и невероятной силы. И вот уже рана на груди правителя из ярко-красной сделалась розовой, плоть сомкнулась, затем вместо раны появился синяк, а затем исчез и он.

Тело правителя наполнилось силой, которая передалась его трону, — дерево заскрипело и пошло трещинами, когда в него начала вливаться новая жизнь. Сухие ветви, из которых был сплетен трон, ожили и зашевелились, на них появились зеленые листья, а затем — белоснежные цветы, которые быстро распускались, забираясь по ветвям под самый потолок. Трон задрожал от переполнявшей его силы и превратился в высокое дерево с длинными ветвями, испускающими дурманящий аромат.

Олдельд вздохнул раз-другой, вскрикнул и открыл глаза.

И Морвхен закричала от радости, когда ее отец открыл глаза и издал крик, исполненный гнева и ярости.

Кьярно одним махом взлетел на помост, когда за его спиной раздался свирепый, леденящий душу вопль, — танцоры начали свой дикий воинственный танец, которым руководил Ку-Сит. Танцоры прыгали и скакали, вертелись волчком и делали кульбиты; в воздухе сверкали их мечи и копья, и с каждым взмахом их оружия одним врагом становилось меньше. Зал наполнился воплями и криками боли, которые смешивались с восторженным визгом танцоров и их боевым кличем. Воины Лайту валились как подкошенные, тогда как воины Эадаойн оставались целыми и невредимыми.

За новым волшебным троном правителя Олдельда продолжали сражаться Валас Лайту и Гончая Зимы, который к этому времени уже истекал кровью от глубоких ран в руке и ноге. Кайрбр сражался Клинками Полуночи, держа их здоровой рукой; раненую руку он прижимал к груди.

— Валас Лайту! — громко закричал Кьярно и бросился на врага, целясь ему в грудь.

Вождь клана Лайту обернулся и, увидев Кьярно, злобно усмехнулся. Последовал выпад Копья Смерти — и, отбив удар меча, медный наконечник ударил Кьярно в живот.

Согнувшись пополам, юноша успел отскочить в сторону в тот момент, когда Валас хотел пронзить его сердце. Наконечник прошел мимо, а в следующую секунду Кьярно отпрянул назад, когда волшебное копье вновь метнулось к нему, чтобы нанести удар в голову.

— С какой радостью я прикончу тебя, разбойник! — прорычал Валас Лайту, наступая на Кьярно.

Тот отбил удар и сразу отскочил влево, в то время как Гончая Зимы начал атаку справа. Доносившийся из зала шум битвы начал понемногу стихать; теперь в зале слышались только звон клинков, вопли танцоров войны, крики и стоны умирающих.

— Все кончено, Валас, — сказал Кайрбр, кивнув в сторону зала. — Твои воины убиты. Сложи оружие.

Валас Лайту попятился, но, когда он увидел обгорелые останки своего сына, его лицо стало серым, как зола, а воинственный дух сразу исчез.

— Не могу, — печально ответил Валас. — Я дал клятву мести племени Талу.

Услышав имя Талу, Кьярно похолодел — это был очень злобный и опасный эльфийский клан, который смертью мстил за смерть своих близких.

— Так ты Певец смерти? — спросил Кьярно и опустил меч. — Тогда не будет тебе покоя, пока ты не умрешь сам или не убьешь меня.

— Именно так, — сказал Валас Лайту, но в этот момент, сойдя со своего прекрасного зеленого трона, к ним подошел правитель Олдельд, которого с двух сторон еще поддерживали Морвхен и Найет.

Лицо Кайрбра расцвело от счастья, когда он увидел, что его господин жив, но, повернувшись к Валасу Лайту, Кайрбр вновь нахмурился.

— Ты не выйдешь отсюда живым, правитель Валас, — сказал Гончая Зимы.

— Я знаю, — спокойно ответил Валас. Перед лицом смерти он держался с достоинством, которого в нем не было раньше. — Что мне еще остается? Вор постарался на славу, чтобы лишить меня обоих сыновей и прекратить мой род, который исчезнет из леса, как трава осенью, так что и мне лучше умереть.

— Не нужно было этого делать, Валас, — сказал правитель Олдельд, прижимая руку к сердцу, где еще недавно была страшная рана.

— Не нужно? А что сделал бы ты, если бы он убил твою дочь? — спросил Валас, указывая на Кьярно. — Ты бы его простил?

— Думаю, что нет, — ответил Олдельд, качая головой. — И все же это ничего не меняет, Валас. Я не оставлю тебе жизнь.

— Разумеется, — ответил Валас. — Но перед смертью я прошу тебя об одном одолжении.

— Говори.

— Отпусти домой тех из моих воинов, кто еще жив. Они не давали никакой клятвы и пошли за мной во имя чести и любви. Разреши им отвезти мое тело домой, в Зимние Пещеры, чтобы там они похоронили его при лунном свете.

— Да будет так, — сказал Олдельд. — Клянусь милосердием Айши, что они будут жить.

— Благодарю, — сказал Валас и положил на пол Копье Смерти.

Послышались чьи-то тяжелые шаги, и в зал вошел рыцарь в доспехах.

Леофрик вел за собой белого, обрызганного кровью эльфийского коня с ярко-рыжей гривой. Из нагрудной пластины рыцаря торчала сломанная стрела, в руке он держал окровавленный меч.

Увидев Леофрика, Олдельд спросил:

— Человек, теперь мои владения в безопасности?

Немного удивившись, что правитель обращается прямо к нему, Леофрик ответил:

— Да, правитель Олдельд. Вражеские воины изгнаны из твоих владений.

— Очень хорошо, — сказал Олдельд и кивнул Гончей Зимы.

Тот поднял Клинки Полуночи и подошел к Валасу Лайту.

— Все будет очень быстро, — пообещал Кайрбр.

— Я рад, что это сделаешь ты, Гончая Зимы, — сказал Валас.

Кайрбр кивнул и в ту же секунду вонзил свой длинный меч в тело Валаса Лайту. Клинок пробил легкое и вошел прямо в сердце; вождь клана Лайту умер мгновенно. Тихо вздохнув, Валас повалился вперед и упал на руки Кайрбра, который осторожно опустил его тело на пол.

Странно, но смерть Валаса Лайту не принесла Кьярно радости, наоборот, он чувствовал только печаль. Валас Лайту умер с честью и достоинством, которых раньше у него никто не замечал. И только тогда Кьярно заметил тело Тэрина Ворона Бури. Вскрикнув, Кьярно выронил меч и подбежал к герольду.

Тэрин лежал в луже крови, и, когда Кьярно приподнял его и заглянул в лицо, он понял, что герольд навсегда покинул Атель Лорен. Сердце Кьярно сжалось от боли, из глаз хлынули слезы, и он разрыдался над телом друга, которого потерял, едва узнав.

Рядом послышались шаги; подняв глаза, Кьярно встретился взглядом с холодным, суровым взглядом правителя Олдельда.

— Сегодня пролилось много крови, и вся она на твоих руках, мальчик.

— Вы думаете, я этого не знаю? — всхлипнул Кьярно.

— Надеюсь, что знаешь, — сказал Олдельд. — Ибо отныне это знание будет твоим единственным спутником.

— Отец… — начала было Морвхен, но Олдельд остановил ее одним яростным взглядом:

— Нет, больше не хочу ничего слышать. Я принял решение. Лес лишился целого рода племени азраи, и виноват в этом Кьярно. Пусть же теперь он ответит за свои ошибки.

Кьярно встал, готовый выслушать приговор.

— Уходи, — просто сказал ему правитель Олдельд. — Отныне для Коэт-Мары ты не более чем призрак.

Книга третья Красная жатва весны

Немного сумасшествия весной

Полезно даже для короля.

Глава пятнадцатая

Битва за Коэт-Мару была выиграна, но, когда первые лучи солнца осветили место побоища, все ужаснулись, увидев, какой ценой досталась победа. Из пиршественного зала было вынесено двадцать одно тело воинов Эадаойн и сорок девять тел воинов Лайту.

Те из воинов Лайту, кто не давал клятвы мести, были отпущены домой; они покинули Коэт-Мару, унося с собой тела правителя Валаса Лайту и его сына Сирды, чтобы похоронить их в Зимних Пещерах.

На следующий день, когда спустились сумерки, Леофрик встал позади печальной процессии эльфов в зеленых одеждах и вместе с ними отправился проводить в последний путь погибших воинов рода Эадаойн. Тело каждого воина было завернуто в саван из листьев; родственники и любимые несли тела на своих плечах.

Когда закончился тот страшный бой, Леофрик вернулся к себе и тщательно отчистил от крови доспехи, но заделать дыры, пробитые стрелами, не смог, поэтому они так и остались. Мрачное уныние овладело рыцарем. Раньше он считал, что находится в плену, и ненавидел лес, отнявший у него жену, а теперь выяснилось, что он успел привязаться и даже полюбить Атель Лорен и Коэт-Мару, чего никак от себя не ожидал. Солнечные краски осени, хрустальная прозрачность зимнего лесного наряда были наполнены невероятной, нетронутой красотой, однако теперь даже она была выпачкана в крови.

Похоже, в мире больше не осталось мест, куда не дотянулись бы черные щупальца войны и смерти. И медленно проходя мимо заснеженных деревьев, Леофрик думал о том, что в мире все же остались вещи, за которые стоит бороться. Теперь он понимал, почему лесные эльфы столь яростно охраняют свой мир.

Живя среди такой красоты, как можно ее не оберегать?

Траурная процессия вошла под зеленую арку; с веток и листьев на эльфов падали капли подтаявшего снега и сосулек, словно лес тоже скорбел о пролитой крови. Леофрик поеживался, когда ледяные капли падали ему на лицо; здесь было как-то особенно холодно.

Впереди процессии шла Найет, за ней — правитель Олдельд и Гончая Зимы, который нес на руках тело Тэрина Ворона Бури. Морвхен шла за отцом, за ней — Тифейн, поддерживая длинный шлейф своей госпожи. Воины Вечной Стражи несли на плечах своих погибших товарищей. Над процессией летела серая сова; от ее печального уханья на душе становилось еще тяжелее.

Кьярно уже ушел из Коэт-Мары, и о нем никто не вспоминал, словно его и не было. Выслушав приговор правителя, юноша молча вложил меч в ножны и ушел. Больше его никто не видел. Морвхен хотела пойти за ним, но Кайрбр удержал ее, понимая, что девушка уже ничем не может помочь своему возлюбленному. Правитель Коэт-Мары принял решение, и никто не имел права нарушить его волю.

Печальная процессия медленно двигалась по лесу, проходя по притихшим полянам и покрытым ледяной коркой тропинкам; деревья встречали ее тихой и грустной песней, кустарники расступались, давая ей пройти, — лес плакал вместе с эльфами.

Наконец они вышли на широкую заснеженную поляну, со всех сторон окруженную высокими деревьями, которые стояли вытянувшись, как часовые на карауле; из-под снега уже пробивались молодые ростки. Над поляной раскинулось широкое небо, окрасившееся в пурпурные и красные краски вечерней зари. Леофрик почти не был знаком с Тэрином Вороном Бури, но после короткой встречи с герольдом почувствовал к нему большую симпатию, а увидев красивую поляну, куда пришли эльфы, решил, что и сам выбрал бы ее для погребения, если бы ему пришлось это делать.

Эльфы запели громче и начали обходить поляну по кругу; от печальных звуков их песни у Леофрика защемило сердце; не в силах сдержать нахлынувшие чувства, он расплакался. Ему очень хотелось запеть вместе с эльфами, но он боялся, что его грубый голос только помешает им.

Найет вышла на середину поляны, а Леофрик тихо подошел к Морвхен и Тифейн. Рядом с ними стояли правитель Олдельд и Кайрбр, и Леофрик заметил, что вождь клана Эадаойн выглядит изможденным и все еще прижимает руку к груди. Обычно невозмутимый, Кайрбр как-то внезапно состарился и стал похож на древнего старика. Морвхен старалась держаться спокойно, но по ее лицу было видно, как тяжело она переживает случившееся.

На Провидице было длинное платье из серебряных перьев, в котором она казалась особенно стройной и величавой; ее талия была перехвачена поясом из листьев, украшенным драгоценными камнями, в длинные косы были вплетены веточки вереска. Осунувшееся лицо Провидицы было спокойным и сосредоточенным. Вот она взмахнула посохом, и к ней на плечо опустилась серая сова.

«Значит, — подумал Леофрик, глядя на усталое лицо Найет, — тяжелые испытания старят не только людей, но и азраи».

Погибших осторожно уложили в круг в центре поляны, а затем, по сигналу Найет, воины разом, как один, сделали шаг назад.

Найет начала что-то говорить, и Леофрик в который раз подивился невероятной благозвучности языка эльфов, так и не научившись понимать, когда они говорят, а когда поют. Почувствовав, что рядом кто-то стоит, он повернул голову — это была Тифейн; ее лицо было печально.

— Провидица просит лес принять мертвых, — прошептала эльфийка, словно поняв, что человек хочет знать, о чем поет Найет.

Леофрик кивнул; Провидица запела громче, на высоких нотах, и вместе с ней запели все эльфы Коэт-Мары. Песня продолжалась долго, пока не наступила ночь и синее вечернее небо не стало совсем черным. Тогда эльфы зажгли факелы, и поляна осветилась мягким оранжевым светом.

Закончив песню, Найет медленно направилась к лесу, и эльфы расступились, давая ей пройти. Затем за Провидицей двинулись правитель Олдельд и Кайрбр, а за ними потянулись и все остальные.

Леофрик недоуменно посмотрел им вслед, спрашивая себя, кто же будет хоронить мертвых, а Тифейн сказала:

— Идем, мы исполнили свой долг перед мертвыми, теперь пришло их время, пусть лежат под звездами.

— Вы оставите их лежать на поляне?

— Конечно, — сказала Тифейн. — Что же еще мы можем сделать?

— Неужели вы не хороните своих погибших или умерших? — спросил Леофрик. — Не ставите им памятники или какие-нибудь надгробия, чтобы о них помнили?

Тифейн покачала головой:

— Нет, Атель Лорен забирает себе то, что ему принадлежит. Мертвые станут частью лесного царства и будут жить вечно. Красота леса — вот их наследство, а что может быть лучшей памятью о тебе, чем бессмертная душа леса?

— Наверное, ты права, — заметил Леофрик. — Но что же будет с телами?

— Не будем об этом говорить, — ответила Тифейн и, повернувшись, направилась к лесу. — Нехорошо обсуждать дела мертвых в их присутствии.

Догнав ее, Леофрик сказал:

— Я все же думаю, что нельзя оставлять тела вот так, под открытым небом.

— А ты бы закопал их в землю, да? Да еще и камень сверху привалил, как делают карлики? — спросила Тифейн. — Нет, заключить душу в темницу — значит лишить ее последнего путешествия.

— Какого путешествия?

— К бессмертию памяти. Умершие будут жить в наших сказках и песнях, и память о себе они передадут своим потомкам. А это значит, что они никогда не умрут. Разве ты забыл свою жену, Леофрик? Разве не будешь рассказывать о ней сыну?

— Если я когда-нибудь увижу сына, то, конечно, расскажу, — с грустью сказал Леофрик.

Улыбнувшись одними уголками губ, Тифейн нежно провела по его щеке своими тонкими и нежными пальчиками:

— Ты думаешь, что никогда его не увидишь?

— Не знаю. Надеюсь, что увижу. Только вряд ли это возможно.

— В Атель Лорен, —сказала Тифейн, — все возможно.

После похорон прошли дни, потом недели; достигнув своего пика, серое отчаяние зимы медленно пошло на убыль, и в воздухе запахло весной. Большую часть времени Леофрик проводил за молитвами или лечением своих ран; странно, но ему очень не хватало Кьярно, навсегда исчезнувшего из Коэт-Мары. Этот юноша — хотя понятие «юноша» у эльфов и людей разительно отличалось — стал для Леофрика если не другом, то существом, с которым можно было поговорить по душам.

Дни тянулись медленно и скучно; только теперь Леофрик начал понимать, что это такое — быть чужаком и жить на чужой земле. За ним постоянно следовали зеленые духи-огоньки, но, хотя его и радовало их присутствие, считать их настоящими друзьями он не мог. В доме правителя Олдельда всегда было тепло и уютно, но Леофрику очень не хватало общества людей и их энергии, которой у эльфов, при всей их красоте и изяществе, не было.

Но больше всего на свете он скучал по Элен и Берену. Не имея возможности излить кому-нибудь душу, Леофрик мрачнел и все больше замыкался в себе. Все чаще жена и сын снились ему по ночам, и он просыпался с улыбкой на губах, а потом вспоминал, что их с ним нет.

Он часто думал о том, что сейчас делает Верен. Вернулись ли в Каррарский замок солдаты, которые так позорно бросили его, или от стыда и позора они сбежали в другие земли?

Неужели его семья, его потомки так никогда и не узнают о его судьбе?

Дни проходили за днями, недели за неделями, и Леофрик все чаще начал выезжать в лес на том самом эльфийском коне, что спас ему жизнь в битве с кланом Лайту. После битвы он хотел вернуть коня Светлым Всадникам, но их вождь покачал головой и сказал:

— Его зовут Энеор, он сам выбрал тебя, человек. Теперь вы с ним одно целое.

Очень этим довольный, Леофрик стал выезжать на коне в лес, чтобы привыкнуть к нему и приучить его к себе. Конь был очень силен и легко носил на себе рыцаря в полном боевом вооружении, и, хотя в нем не было силы и выносливости бретонских боевых коней, скоростью он обладал удивительной.

В эти дни Леофрик часто думал и о детях-слугах, украденных эльфами, и о своем решении не искать встреч с мальчиком, который, по всей видимости, был одним из его предков. Что он ему скажет? Что он вообще может ему сказать?

Леофрику очень хотелось увидеть того мальчика, но вместе с тем боязнь разбередить старые раны оказывалась сильнее, тем более что предложить этому ребенку было совершенно нечего. Увезти его из Атель Лорен? А что, если его постигнет печальная судьба герцога Мелмона? Или мальчик попросту не захочет уезжать?

Тогда, на пиру, Леофрику показалось, что Айдан вполне доволен своей жизнью в Коэт-Маре, но что это было — искреннее счастье или действие чар Атель Лорен? Позднее Леофрик попытался поговорить о нем с Найет, но она лишь коротко ответила: «Ты думаешь, что среди людей он будет более счастлив? Эти дети живут у нас, и они счастливы. И будут счастливы всегда».

Леофрик промолчал, хотя знал, что жизнь таких детей, которые не знают и не умеют ничего, кроме прислуживания эльфам, — это жизнь вечных парий, отверженных, которые больше всего на свете боятся быть не такими, как все. И лишать детей их естественного развития и нормальной человеческой жизни — это жестоко, пусть даже платой за это и будет вечная юность.

Остальных обитателей Коэт-Мары Леофрик видел очень редко — Морвхен все свое время отдавала отцу, который, несмотря на исцеляющее волшебство Найет, был еще очень слаб и нуждался в заботе.

Танцоры войны во главе с Ку-Сит жили в лесу недалеко от Коэт-Мары, что очень тревожило правителя Олдельда, но так как попросить их уйти никто не решался, то танцоры беспрепятственно рыскали по всему лесу.

Леофрик часто думал о Найет и о своей встрече со святой Дамой Озера и ее словах о том, что грядет время войны и смерти; впрочем, пока все было тихо и опасность лесным эльфам не угрожала.

С каждым днем солнце садилось все позже, в лесу начали появляться первые зеленые росточки, все сильнее чувствовалось приближение весны, и казалось, что опасность находится где-то совсем далеко.

Стоял тихий и ясный день, когда Леофрик въехал в лес. Снег почти растаял, но на деревьях кое-где еще лежали снежные шапки. Леофрик чувствовал странное возбуждение, предчувствие каких-то событий, как бывало у него ранней весной перед наступлением оттепели. Может быть, на него действовал воздух, который так легко вливался в грудь с каждым вдохом?

Во всяком случае, Леофрик был очень рад оказаться в лесу в ясный солнечный день и проехать по тропинкам, которые когда-то ему показывал Кьярно.

Прошлым вечером его навестила Морвхен и попросила отправиться в лес, чтобы разыскать ее возлюбленного, добавив, что после сражения с кланом Лайту Гончая Зимы не спускает с нее глаз и она не может покинуть Коэт-Мару ни на минуту, затем девушка протянула Леофрику завернутый в листья свиток.

— Поговори с ним, — попросила Морвхен.

— Я не знаю, где его искать, — сказал Леофрик.

Морвхен улыбнулась:

— Сейчас он недалеко от Коэт-Мары. Ищи его возле Хрустального озера, там он залечивает свои душевные раны.

Понимая, что, будучи гостем правителя Олдельда, должен отказать Морвхен в ее просьбе, Леофрик хотел так и сделать, но, вспомнив, как обидел ее однажды, решил загладить свою вину.

— Хорошо, госпожа, я выполню вашу просьбу, — сказал Леофрик, забирая у нее свиток.

— Он любит меня, — грустно сказала Морвхен.

— Но ведь это хорошо, не так ли? — спросил Леофрик.

— Хорошо, только не для меня.

— Почему? Любовь — бесценный дар, которым следует дорожить.

— Если она у тебя есть, — резко сказала Морвхен. — Если ты можешь ее чувствовать. Он никогда не вернется в Коэт-Мару. Наша глупость обернулась против меня: я потеряла то, что хотела иметь больше всего на свете.

— Правитель Олдельд может изменить свое решение, — сказал Леофрик. — Вы говорили, что Кьярно один раз уже изгоняли из Коэт-Мары.

— Тогда его выгнал Гончая Зимы, а теперь мой отец. Клянусь слезами Айши, я уже не рада, что Кайрбр привел его в Коэт-Мару после того, как были убиты его родители. Если бы не Кьярно Делану, я никогда не узнала бы боли, которая терзает мне сердце!

Леофрику очень хотелось сказать девушке что-то ласковое, обнять за плечи, но он этого не сделал — неизвестно, как эльфийка воспримет его человеческое участие.

— Не надо так говорить, Морвхен, — сказал Леофрик. — Любить — это счастье, даже если тебя и не любят.

— Ты в самом деле так считаешь?

— Да, — ответил Леофрик. — Я любил Элен всем сердцем, и, когда ее забрал лес, я думал, что умру. Боль утраты была так сильна… слишком сильна, и все же я ни разу не пожалел о том, что мы с ней встретились.

— Ни разу? — спросила Морвхен.

— Ни разу, — ответил Леофрик. — Я тоскую по ней и вспоминаю те счастливые дни, что мы прожили вместе, вспоминаю нашего сына. Это помогает мне пережить страдания.

— А что теперь будет с вашим сыном?

— Не знаю, — ответил Леофрик. — В одном я уверен: он вырастет и станет настоящим мужчиной. Я буду им гордиться.

— Он станет рыцарем, как и ты?

Леофрик улыбнулся:

— Надеюсь. Мексен, мой старый слуга и наставник, воспитает его как истинного бретонского рыцаря, и мой мальчик станет мужественным и благородным воином.

— Думаю, что так и будет, — сказала Морвхен.

Леофрик выехал рано утром, решив, что Энеор сумеет добраться до Хрустального озера без встреч с Дикими всадниками или еще какими-нибудь ужасами.

Поездка оказалась на редкость приятной; в воздухе пахло соком растений, утреннее солнце, пробиваясь сквозь ажурное сплетение ветвей, приятно пригревало. Тропинка, по которой ехал Леофрик, была ему незнакома, и все же… какое-то странное ощущение, дежавю, словно он уже проезжал здесь однажды… или проедет в будущем…

Леофрик пожал плечами и поехал вперед, где за деревьями виднелся просвет и слышался шум водопада. Деревья и кусты расступились, и Леофрик выехал на знакомую поляну, красота которой заставила его забыть обо всем на свете. Он-то боялся, что изгаженная тварями Хаоса поляна потеряет свою прелесть, но она, как видно, сумела возродиться и вернуть свое волшебное очарование.

Разумеется, Кьярно был здесь; он сидел на большом камне, с которого когда-то смотрел, как купается Леофрик. Рядом ходил Эйдерат и мирно щипал траву. Кьярно смотрел на водопад и выглядел усталым и грустным.

Леофрик немного подождал, любуясь прекрасной поляной.

— Зачем ты здесь, Леофрик? — не оборачиваясь, спросил Кьярно.

Не ответив, Леофрик спрыгнул с коня и отпустил его пастись.

— Приехал, чтобы повидаться с тобой.

— Зачем?

— Сказать, что по тебе скучают.

Кьярно хмыкнул:

— Кто? Кто скучает по эльфу, который приносит одни несчастья? Я не заслуживаю того, чтобы по мне скучали.

— По тебе скучает Морвхен, — сказал Леофрик, протягивая Кьярно завернутый в листья свиток.

Кьярно грустно улыбнулся:

— Это она послала тебя ко мне? Понятно. Наверное, Гончая Зимы караулит ее, как ястреб.

Леофрик кивнул:

— Да, и мне не следовало сюда приходить.

— Тогда зачем ты пришел?

— Тебе уже пора знать, что крайне неразумно отказывать женщине в ее просьбе.

— Пожалуй, ты прав, — сказал Кьярно и, спрыгнув с камня, подошел к Леофрику.

Пока Кьярно читал письмо Морвхен, Леофрик отошел в сторонку, чтобы полюбоваться на прозрачные воды озера. В его светлых волнах мелькали шустрые духи-огоньки, на песчаном дне поблескивали жемчужины.

Через некоторое время к Леофрику подошел Кьярно и тоже стал смотреть на волны; вид у него был крайне задумчивый.

— Спасибо. Я знаю, что ты не должен был этого делать, — сказал он.

— Не за что, — ответил Леофрик и, присев на корточки, опустил руки в прозрачную воду.

Сунув письмо за пазуху, Кьярно присел на траву и оба — человек и эльф — замолчали, думая каждый о своем и слушая рев водопада и тихую песню деревьев.

— Расскажи мне о своей земле, — вдруг попросил Кьярно.

— А я думал, эльфов не интересует то, что лежит за пределами Атель Лорен.

— Вообще-то, да, но все же расскажи.

Леофрик попытался вспомнить мир, в котором когда-то жил, но, к его удивлению, воспоминания оказались какими-то расплывчатыми, безликими. Он напряг память, пытаясь вспомнить, как жил и что видел, но, как ни странно, думать о землях, лежавших за пределами леса, оказалось очень сложно.

— Бретония — прекрасная земля, где живут благородные и добродетельные люди, — начал Леофрик, — но она страдает так же, как и другие земли в наше страшное время. Орки и восставшие из могил мертвецы приходят к нам из-за моря; народ живет в грязи и нищете. Те, кому повезло родиться в благородной семье, возможно, и находят Бретонию замечательным местом, но для простого люда это всего лишь суровая земля.

— А что находится за вашей Бретонией? — спросил Кьярно.

— На севере, за Серыми Горами, лежит Империя — мрачная и страшная земля, где в непроходимых темных лесах прячется всякая нечисть: гоблины, зверолюди, а то еще и похуже. Каждое из этих племен живет само по себе, у них нет единого правителя, и никто не может удержать их в повиновении. На востоке находится царство, которое называется Кислев; это очень суровая и холодная земля, закованная в льды и снега.

— А ты там бывал?

— Нет, — ответил Леофрик, — я там никогда не бывал и очень этому рад. Это дикий край, населенный свирепыми мужчинами и женщинами, которые ведут постоянные войны с северными племенами, поклоняющимися Темным богам. Жители Кислева — люди крепкие и выносливые, но очень угрюмые. Такими их сделала жизнь. Когда-то мне приходилось бывать в Миденхейме; это город недалеко от Кислева, его еще называют городом Белого Волка.

— Белого Волка? А кто это?

— Так называют бога войны и зимы — Ульрика. Миденхейм расположен на вершине огромной скалы, которая возвышается над лесом, как гора.

— А зачем ты туда ездил?

Леофрик вздохнул; он вспомнил, как участвовал в битвах возле этого северного города, вспомнил смерть и кровь и — самое страшное — свое позорное бегство от Мечей Хаоса.

— Орды тварей Хаоса напали на Миденхейм с юга, со стороны степей. Ими командовал могущественный и злобный колдун по имени Архаон; сжигая и уничтожая все на своем пути, армия чудовищ подошла к Кислеву, откуда начала прорываться в Империю. Мы разгромили монстров в битвах при Мазгороде и Уржебье, но отогнать их назад не смогли, и тысячи порождений Хаоса хлынули в Империю, стремясь разрушить город Белого Волка, а за ним — и весь мир. Мой король объявил Архаону войну, и рыцари Бретонии начали готовиться к сражению.

— По твоим глазам видно, что победа досталась вам нелегко.

— Верно, — сказал Леофрик, — нелегко. Мы победили, но слишком дорогой ценой. Мы хотели спасти мир, а потом поняли, что это бесполезно. Победить зло нельзя; с ним можно только бороться, везде и всегда.

— Ты это уже говорил, — сказал Кьярно. — А почему бесполезно?

Леофрик задумался. Интересно, почему он так откровенен с Кьярно? Может быть, на него действуют волшебные чары Хрустального озера? Впрочем, так даже лучше, по крайней мере можно наконец избавиться от душевной боли.

— С каждым разом тварей Хаоса становится все больше и больше; они все дальше проникают на земли людей, принося с собой смерть, голод, болезни и страдания. Сколько это будет продолжаться? Неужели до тех пор, пока монстры не доберутся до безжизненных пустынь на юге, где им будет уже нечего разорять и сжигать?

— Но ведь вы каждый раз прогоняли монстров назад, в их земли, — заметил Кьярно.

— Да, прогоняли, но с каждым разом нас становилось все меньше.

Кьярно покачал головой:

— Нет. Каждый раз, когда вы прогоняли тварей с вашей земли, вы становились сильнее. Сражаться с силами Хаоса не бесполезно, Леофрик, совсем не бесполезно. Хаосу нужно противостоять, потому что борьба делает нас сильнее. Я слушал, как ты рассказывал мне о своих землях, и понял одну вещь.

— Какую?

— Несмотря на все испытания: чуму, набеги диких племен с севера, наступление песков с юга или войны с орками, — ваши царства продолжали жить, и живут уже тысячи лет.

— Пока живут, — поправил Леофрик. — Это вопрос времени. Еще немного — и они исчезнут в войнах и крови.

— Да, многие правители считали, что их царства будут жить вечно, а что от них осталось? Легенды и пыль. Но они жили и отчаянно боролись за свое существование.

— Зачем все это, к чему, если они все равно были обречены на гибель?

— Я знаю, ты смотришь на это по-другому, — произнес Кьярно. — Все верно, иначе ты не был бы воином.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты сам знаешь, — сказал Кьярно. — Истинный воин сражается не потому, что он этого хочет, а потому, что должен это делать. Он должен защищать тех, кто не может защитить себя сам. Должен давать надежду тем, кто ждет от него помощи и справедливости.

При этих словах Леофрик вдруг вспомнил, как совсем недавно сам бежал по берегу Хрустального озера, чтобы защитить эльфийских женщин от тварей Хаоса.

Все верно, тогда этот бой казался ему бессмысленным, и все же он сражался.

— Возможно, ты прав, Кьярно, — кивнул Леофрик и, поднявшись, провел мокрой рукой по волосам. — Я подумаю о твоих словах.

— Ты возвращаешься в Коэт-Мару? — разочарованно спросил Кьярно.

— Да. Морвхен что-нибудь передать?

Кьярно не ответил. Взглянув на него, Леофрик увидел, что эльф смотрит куда-то мимо него. Он обернулся и застыл, от удивления открыв рот.

На лужайке, рядом с эльфийскими конями, щипал траву огромный олень; на его гладкой белоснежной шкуре не было ни пятнышка, голову украшали великолепные развесистые рога. Леофрик много раз охотился на оленей в своих лесах, но никогда еще не встречал столь благородного и величественного животного.

Олень стоял среди россыпей желтого первоцвета, от которого вдруг стал исходить сильный дурманящий запах. Словно почувствовав на себе чей-то взгляд, олень поднял голову — и Леофрик поежился: в глазах животного была сама древняя мудрость.

Затаив дыхание, человек и эльф смотрели на белоснежного оленя, как вдруг земля содрогнулась, и маленькие духи, резвящиеся в волнах озера, с пронзительным писком спрятались в зарослях подводных растений. От земли пошли волны мощной, непреодолимой силы, и Леофрик почувствовал, как в такт их движению забилось его сердце, наполняясь странным восторгом; Леофрику захотелось куда-то бежать, с кем-то сражаться, охотиться на диких зверей. Он повернулся к Кьярно, чтобы спросить его, что происходит, но слова застыли у него на губах, когда он увидел золотые искорки, пляшущие в глазах эльфа.

— Первоцвет… — прошептал Кьярно, когда вдали громко затрубил охотничий рог.

— Ну и что? — взволнованно спросил Леофрик, которого этот звук заставил вспомнить о крови и смерти.

— …первый цветок весны, — сказал Кьярно.

Глава шестнадцатая

В самой глубине Лоренского леса, на поляне, скрытой и от эльфов, и от глаз самого леса, стоял огромный могучий дуб; шершавая кора древнего великана уже начала крошиться и отваливалась кусками. На своем веку дуб повидал более пяти тысяч лет и зим, его корни уходили в самую глубь мира. Это дерево было известно под именем Дуба Веков; в его мощных перекрученных корнях цвел нежный желтый первоцвет и мягко колыхалась на ветру высокая зеленая трава.

Ствол дуба был расщеплен от корней до самой кроны, и, когда в этом огромном дупле завывали ветры, казалось, из дерева исходило дыхание самого мира. Мощные звуки охотничьего рога гулко отозвались в самой сердцевине дуба, словно под кроной находился просторный зал; заливистый лай гончих и испуганные крики птиц слились с ликующими звуками рога.

Из трещин в стволе дуба проступил сок, когда воздух задрожал от гулкого топота копыт, словно в лес, пробуждая его от долгого сна, входило нечто древнее, ужасное, первобытное.

Звук охотничьего рога раздался вновь, проникнув в самую душу Леофрика. При мысли о том, кто может стать добычей в этой охоте, он покрылся холодным потом. Первой его мыслью было бежать как можно скорее, ибо ничего хорошего эта охота им с Кьярно не сулила.

Леофрик вспомнил свою первую встречу с Дикими всадниками Карнуса. Кьярно тогда сказал, что эти эльфы — свита самого Короля Леса, которого они сопровождают, когда он выезжает на первую весеннюю охоту…

Леофрик посмотрел на лужайку: белый олень исчез, а желтые цветы заметно оживились.

— Пошли отсюда, — сказал Леофрик.

— Да, — согласился Кьярно; в его глазах все еще горел золотой огонь. — Мы в большой опасности. Король Леса проснулся и выехал на охоту…

Каждая сказка или легенда, в которой рассказывалось о Короле Леса, обычно заканчивалась смертью; это Леофрик помнил с самого детства. Тогда, при встрече с Дикими всадниками, он просто сильно испугался, теперь же пришел в ужас.

Мигом вскочив на своих быстроногих коней, человек и эльф понеслись прочь от озера. Бросив последний взгляд на поляну, Леофрик успел заметить, что ее живые краски померкли и поляна потемнела.

Солнце ушло за облака, лес накрыла тень. Ветви деревьев, которые еще совсем недавно ласково прикасались к Леофрику, теперь хлестали его по лицу и цеплялись за одежду.

Сейчас он видел настоящий лес, древний и могущественный, жаждущий распространиться как можно дальше. Густые ветви деревьев преградили им путь, и Леофрик вскрикнул от ужаса, когда звук охотничьего рога прозвучал совсем рядом.

Кьярно, с горящими от возбуждения глазами, гнал своего коня, не отставая от рыцаря ни на шаг. Лес оживал: среди деревьев замелькали призрачные тени, в ветвях запрыгали крылатые существа с корявыми, как сухие сучья, лапками.

Из-за стволов выглядывали чьи-то лица, по земле стлался мерцающий туман; было слышно, как вдали перекликаются Дикие охотники. Стоял день, но небо из ярко-голубого внезапно превратилось в темно-пурпурное; над верхушками деревьев нависли тучи, вдали зарокотал гром.

— Кьярно, — крикнул Леофрик, — что происходит?

— Приближается Дикая охота! Скорее!

Леофрик пришпорил коня, но в это мгновение сверкнула молния, небо раскололось надвое, раздался оглушительный удар грома. В тумане мелькнули чьи-то тени, и к Леофрику потянулись когтистые руки, послышался скрипучий смех. Мощно затрубил охотничий рог, и Леофрик вскрикнул от ужаса — ему показалось, что охотники уже начали их преследовать.

Снова загрохотал гром, и тогда Леофрик понял, что это вовсе не гром, а стук лошадиных копыт, треск сучьев, лай собак, карканье ворон.

Леофрик взглянул вверх: в небе метались тысячи теней, кружили огромные стаи воронов и серых ворон и вместе с ними через лес неслось что-то огромное. Хлынул дождь, настоящий весенний ливень, и над лесом разразилась буря.

Стало совсем темно, и вдруг, к своему огромному ужасу, Леофрик увидел, что рядом с ним скачут призрачные всадники на темных конях с горящими желтым огнем глазами. Послышались пронзительные, дикие крики, и всадники взяли Леофрика и Кьярно в кольцо.

Они летели, словно дикий вихрь, скрываясь в клубах тумана и появляясь вновь, размахивая над головой длинными копьями; подпрыгивали черепа, привязанные к их поясам, звенели браслеты — всадники походили на дьяволов, а не на эльфов, древняя и мощная сила исходила от них.

Дикие всадники Карнуса вырвались на свободу…

Рядом с ними, коротко взлаивая, бежали гончие. Леофрик уже не управлял своим конем, целиком и полностью доверившись чутью животного, — эльфийский конь лучше его знал, как уйти от всадников и их собак. Тем временем сзади, ломая ветви деревьев, с гулким топотом наползало что-то огромное и темное, и Леофрик задыхался от страха, представив себе встречу с ужасным кровавым королем.

— Леофрик! — раздался крик Кьярно. — Сюда!

Повторять дважды не потребовалось — Леофрик пришпорил коня и полетел за Кьярно. Вслед им завыли, завопили Дикие охотники, и в это мгновение вперед выскочил сам Король Леса, который сразу заметил беглецов и бросился за ними в погоню.

Пригнувшись к шее Энеора, Леофрик летел за Кьярно, слушая удары собственного сердца, а дикие вопли охотников начали постепенно стихать. Кьярно что-то крикнул на волшебном языке эльфов, и лес внезапно расступился. Одна из ветвей больно хлестнула Леофрика по щеке в том месте, где еще не зажила рана, нанесенная Ку-Сит, но Леофрик не обращал на это внимания, он только напряженно вслушивался в звуки Дикой охоты.

Вдруг у него страшно закружилась голова, мир поплыл и скрылся в дымке, словно Леофрик смотрел на него через запотевшее стекло. Перед глазами вспыхнули яркие огни, и Леофрик почувствовал, что сейчас свалится с лошади.

Стало так тихо, что собственное дыхание показалось ему ревом разгневанного бога, и рыцарь, схватившись руками за голову, кувырком полетел на землю.

Немного полежав, он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что в этой странной тишине лес больше не кажется ему враждебным. Леофрик огляделся: Кьярно лежал на шее своей лошади, тяжело дыша, бледный как призрак.

— Что случилось? — хрипло прошептал Леофрик и, опираясь о ствол дерева, с трудом встал. — Мы спасены?

— Пока да, — выдавил из себя Кьярно. — Мы получили короткую передышку. Немного отдохнем и поедем дальше.

— А что ты сделал?

— Я поговорил с деревьями и спросил, нельзя ли нам воспользоваться тайными тропами, которые соединяют миры и поляны в нашем лесу. Я рассказал им, как верно ты служишь главе клана Эадаойн, и они любезно разрешили тебе следовать за мной. Сейчас мы в нескольких милях от Коэт-Мары, так что если Повелительница Ариель нам поможет, мы успеем туда добраться.

Леофрик потер ноющий бок и взглянул на небо: гроза все еще продолжалась. Над ними плавали призрачные огоньки, и Леофрик понял, что опасность еще не миновала.

— Ты поедешь в Коэт-Мару? — спросил Леофрик. — Думаешь, тебя примут?

Кьярно пожал плечами:

— Поживем — увидим. Ты в состоянии ехать дальше?

— Да, — ответил Леофрик и быстро вскочил на коня, ибо вдали вновь затрубил рог.

— Тогда едем скорее, пока нас не обнаружили Дикие охотники.

Словно гнилой зуб, вырванный из больной десны, магический камень медленно выполз из почерневшей земли, слегка покачался, поблескивая гранитными боками, и с оглушительным грохотом покатился вниз. Орда монстров встретила это радостными воплями, топаньем и шутливыми потасовками друг с другом.

Шаман стоял, крепко сжимая посох. Поединок с волшебным камнем полностью лишил его сил. Боги позволили ему выдернуть камень из земли, но не оставили ему ни капли собственных сил; шаман понимал, что скоро умрет.

Предводитель гулко ударил себя по груди тупым концом боевого топора; из толпы зверолюдей выскочили самые мощные монстры и окружили камень. Несколько огромных и сильных троллей, порождений злых чар, пыхтя и рыча, подняли камень на руки и взвалили его себе на плечи.

Даже самые низкорослые из этих тварей были вдвое выше Предводителя; их кожа была покрыта зелеными и коричневыми пятнами. Глядя на их массивные черепа и тупые морды, можно было понять, что они — истинные порождения Хаоса, но шаман знал: эти твари не избранники Темных богов; этой чести удостаивались лишь зверолюди.

Взглянув в сторону леса, шаман заворчал от удовольствия — там, где только что стоял магический камень, зияла свежая рана, из которой торчали обрывки корней и зеленых ростков; лес содрогнулся, словно от боли, и вдруг шагнул вперед, переступив прежде непреодолимую преграду. Шаман опустил свой уже бесполезный посох и посмотрел вдаль, откуда раздавались звуки охотничьего рога.

Тролли, тащившие камень к себе в горы, двигались тяжело и медленно, и лес догнал их очень быстро. В его чаще метались темные тени и дикие, страшные существа; охотничий рог затрубил вновь, и шаман содрогнулся от ужаса, когда среди деревьев пронеслось мощное дыхание чего-то невероятно древнего.

Лес прощался с зимой, уже испускающей дух. Монстры сбились в кучу, предчувствуя кровь, смерть и удар охотничьего копья. Многие не выдержали и, завывая от ужаса, побежали домой, в горы.

Последнее, что увидел шаман, был Предводитель, который грудью встретил удар лесной магии, ревя от возбуждения и сознания собственной мощи. Ему удалось утащить один из магических камней Атель Лорен, и теперь ему не были страшны какие-то волшебные вихри.

Ему удалось взять то, что было ему нужно.

И, не спуская глаз с магического камня, который медленно двигался в сторону гор, Предводитель повел свое войско прочь от Атель Лорен.

Леофрик и Кьярно вновь неслись по лесу, пришпоривая своих коней, ибо с каждой секундой Дикая охота становилась все ближе.

Леофрик уже чувствовал горячее дыхание гончих, цепкие лапы воронов, готовых впиться в его плоть, обжигающий взгляд Короля Леса, который проникал в самую душу; летя во весь опор вслед за Кьярно, Леофрик твердил себе, что все это лишь иллюзии, рожденные его страхом. Призрачный туман все так же клубился под ногами лошадей, норовя сбить их с пути, но Леофрик уже начал узнавать знакомые места — они подъезжали к Коэт-Маре.

Странно, что он узнавал знакомые тропинки, — все лесные тропы сплетались между собой и могли привести куда угодно; обычно лес сам выбирал, куда именно.

На этот раз он привел их в безопасное место; Леофрик и Кьярно влетели под зеленую арку, украшенную драгоценными поясами, и оказались во владениях правителя Олдельда.

— Сюда! — крикнул Кьярно, и Леофрик услышал, как сзади затрещали сучья, когда из-за деревьев появилось что-то огромное, мощное и страшное.

Быстро оглянувшись, Леофрик вскрикнул — их почти настигло нечто огромное, с зеленоватой кожей, покрытой древними рунами. Существо окружали всадники со сверкающими глазами; они вопили, ревели и подгоняли заливающихся лаем гончих, которые уже бежали по тропинкам, ведущим в Коэт-Мару.

Густые ветви не дали Леофрику как следует рассмотреть Короля Леса; на полном скаку рыцарь и эльф влетели в усадьбу правителя Олдельда прямо на глазах у перепуганных слуг.

Их встретили криками тревоги и призывами к оружию; стражники схватились за мечи и копья. Леофрик остановил коня и, плача и смеясь от счастья, без сил повалился ему на шею. Дикая охота с грохотом понеслась дальше.

— Ты осмелился вернуться, несмотря на мой приказ? — раздался чей-то гневный голос.

— За это господин правитель лишит тебя головы! — крикнул второй голос, и Леофрик увидел, что воины Вечной Стражи грубо стащили Кьярно с лошади.

— Стойте! — крикнул Леофрик. — Не надо! Кьярно спас мне жизнь!

Воины не обратили на него внимания, и тогда Леофрик очень рассердился. Скатившись с коня, Леофрик побежал к воинам. Вокруг начали собираться любопытные, радуясь возможности немного поразвлечься и забыть о перенесенном страхе.

— Отпустите его! — дрожащим от гнева голосом приказал воинам Леофрик.

Ни один из них даже не взглянул в его сторону, и тогда Леофрик, окончательно разозлившись, схватил ближайшего воина и, резким движением отбросив его от Кьярно, кинулся ко второму. Однако эльф легко вскочил на ноги и тут же налетел на Леофрика, крепко вцепившись в него.

— Пошел прочь! — вне себя от злости крикнул рыцарь.

— Молчать! — раздался голос Гончей Зимы, которому наконец-то удалось протолкаться к месту событий.

В одной руке Кайрбр держал Клинки Полуночи, в другой — свой шлем. За ним стояли правитель Олдельд, Морвхен и Найет.

Стараясь не показывать своих чувств, Кайрбр обратился к племяннику:

— Тебе запрещено появляться в Коэт-Маре.

— Я знаю, — ответил Кьярно.

— Тогда почему ты здесь?

— Он спас мне жизнь! — крикнул Леофрик. — Если бы не Кьярно, нас схватили бы Дикие охотники. Он рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня. Вот почему он здесь.

Кайрбр вопросительно взглянул на правителя. Тот держался спокойно; на его обнаженной груди еще не зарубцевался шрам от кинжала Валаса Лайту.

— Это правда, Кьярно? — сурово спросил правитель, хотя по его лицу было видно, что он сожалеет о случившемся.

Кьярно кивнул и попытался вывернуться из рук державших его воинов. Почувствовав, что его отпустили, Леофрик сердито оттолкнул стражников. В наступившей тишине слышались только звуки удаляющейся охоты — лай гончих и топот копыт.

У Морвхен было испуганное лицо, и Леофрик всей душой сочувствовал бедной девушке: ее возлюбленный был совсем рядом, а она не могла к нему даже прикоснуться! Подобной несправедливости он уже не выдержал.

— Правитель Олдельд, — громко сказал он, — могу я кое-что сказать?

— Не надо, я не нуждаюсь в твоей защите! — выпалил Кьярно.

— Я не собираюсь тебя защищать, Кьярно, — сказал Леофрик. — Я хочу вступиться за госпожу Морвхен.

Правитель Олдельд прищурился:

— Ты хочешь вступиться за Морвхен? Почему?

— Потому что больше некому, — сказал Леофрик. — Некому вступиться ни за Кьярно, ни за Морвхен, а ведь они любят друг друга. Так почему бы не разрешить им быть вместе?

— Потому что он разобьет ей жизнь, — отрезал правитель Олдельд. — У Кьярно были все шансы доказать мне свою верность, а он упустил их, и я больше не намерен терпеть его возле себя.

— В таком случае вы глупец, — спокойно сказал Леофрик, и все в зале ахнули от ужаса, — поскольку в приступе злости не видите, от чего отказываетесь.

Лицо правителя исказилось гневом; схватившись за меч, он подошел к Леофрику и сказал:

— Мне следует убить тебя на месте, человечишка! Ты смеешь оскорблять меня в моем собственном доме?

— Простите мою грубость, господин правитель, но я говорю от чистого сердца.

— Вы, люди, считаете себя умнее всех, — усмехнулся Олдельд. — Вечно лезете не в свое дело, пытаясь навести справедливость; вы как дети — не зная культуры других народов, навязываете им свою, да еще и считаете, что только вы знаете, чего хочет мир.

— Возможно, вы правы, но прошу, дайте мне сказать. Это моя единственная просьба.

— Говори, но учти, что своего решения я не изменю.

Встав рядом с правителем Коэт-Мары, Леофрик обратился к толпе эльфов:

— Я родом из земли, которая граничит с Атель Лорен. Она называется Бретонией, и я один из ее рыцарей. Я служу своему королю и защищаю его земли, когда им угрожает опасность. Я рыцарь, и мой путь к рыцарству был долог и опасен.

Я начинал простым рыцарем, которых у нас называют странствующими. Я был молод, горяч и, чтобы стать настоящим рыцарем, готов был сразиться со всем миром. На моей родине многие юноши мечтают стать рыцарями, но своей цели достигают немногие. Странствующий рыцарь — это символ бравады, бесшабашности и высокомерия, а также храбрости, граничащей с безумством. В бою такие воины бросаются на противника сломя голову и получают то, к чему так стремились, — либо великую славу, либо геройскую смерть.

— А при чем здесь это? — спросил Олдельд.

— Сейчас объясню, — ответил Леофрик. — Многие из таких воинов не доживают до старости, и их матери оплакивают своих сыновей гораздо раньше положенного срока.

— В таком случае эти рыцари — глупцы, — заметил правитель Олдельд. — Забыться во время сражения — вещь непростительная.

— Разумеется, вы правы, правитель, но подумайте вот о чем: это известно только тем, кто остался в живых. И пока на свете существует безумство смельчаков, живет и мужество, и чувство долга. Это первое, чему учатся наши молодые рыцари.

— Неужели это стоит их жизней?

— Иначе они не были бы рыцарями, — сказал Леофрик. — Потому рыцари Бретонии и считаются лучшими воинами, что тот, кто ни разу не испытал подобного безумства, никогда не станет настоящим рыцарем, мужественным и благородным.

— К чему ты клонишь, человек?

— К тому, что Кьярно еще очень молод и совершил много глупых поступков, но он полон жизни и храбр. Я уверен, что он уже получил первый урок мужества и долга и готов занять достойное место в вашем клане.

Олдельд покачал головой:

— Из-за него погибло много моих воинов. Я отвечаю за свой род и не могу довериться этому юноше.

— Я знаю, — сказал Леофрик, — и Кьярно это знает, и теперь он будет это помнить до конца своих дней. И никакое наказание не сможет подействовать на него сильнее, чем это. К тому же, выгнав его, вы разобьете сердце своей дочери.

— Не вздумай манипулировать мной, вмешивая сюда еще и мою дочь, — строго сказал Олдельд.

— Не буду, клянусь. Я бретонский рыцарь и никогда не лгу. Я говорю только то, в чем абсолютно уверен.

Олдельд не ответил. Бросив быстрый взгляд на Морвхен и Кьярно, он обернулся к Кайрбру.

— Что скажешь, Гончая Зимы? — спросил он. — Можно доверять твоему племяннику или нет?

Кайрбр сделал шаг к Кьярно и посмотрел ему в глаза. Через несколько мгновений старик сказал:

— Его сердце не лжет, мой господин. Я понял это, когда он был еще ребенком.

— Да, но можно ли ему доверять?

— Не знаю, мой господин, — честно признался Кайрбр. — Мне хочется ему верить, и все же я не уверен.

— В таком случае вот мой ответ, сэр рыцарь, — сказал правитель Олдельд, обращаясь к Леофрику. — Кьярно может остаться с нами, пока идет Дикая охота. Когда охота закончится, он уйдет.

— Нет! — сказал Леофрик. — Неужели вы меня не слушали?

— Я слушал тебя, человек, — резко ответил правитель, — но это ничего не меняет. Здесь правлю я, а не твой король, и я делаю все, чтобы защитить свои владения. Мне нет дела до традиций твоей страны. Думаешь, достаточно произнести красивую речь, и все станет на свои места? Знай свое место, человек, ибо жизнь в Атель Лорен не так проста, как кажется. Возможно, на твоей родине все было бы по-другому, но ты не среди людей. Не забывай об этом.

В наступившей тишине было слышно, как звуки Дикой охоты раздаются все дальше и дальше.

— Провидица… — тихо сказал Олдельд. — Дикая охота… ушла?

Найет закрыла глаза, которые излучали сияние даже из-под опущенных век.

— Она движется по лесу, — монотонным голосом, словно во сне, ответила она.

— В какую сторону? — спросил правитель.

— Она уходит, — ответила Найет и упала на колени.

Кайрбр подошел к ней, чтобы помочь подняться; Найет открыла глаза и взглянула на Леофрика.

— Она покидает лес, — повторила Найет, и по ее щекам потекли слезы. — Магический камень открыл проход!

— Открыл проход? — воскликнул Олдельд. — Но как?

— Не знаю, — плача, сказала Найет. — Я не видела. Не видела…

— Ты сказала, что Дикая охота покинула лес, — сказал Леофрик, уже предчувствуя, что скажет Провидица. — Куда она направляется?

— Прости… — прошептала Найет. — Она направляется в твои земли.

* * *

Убедившись, что вся скотина надежно заперта, Варус Мартель закрыл на щеколду дверь, отделяющую хлев с тремя свиньями от комнаты, в которой он спал вместе со своей семьей. Посветив фонарем, Варус разыскал свою старую куртку — она лежала возле соломенного тюфяка, на котором он спал вместе с женой и двумя детьми.

Жесткий земляной пол в его жалкой лачуге был холодным, тонкая подошва башмаков совсем не задерживала тепло. Подержав куртку возле очага, чтобы она согрелась, Варус вытащил из кармана деревянную трубку и набил ее измельченной травой. Затем, сунув трубку в рот, надел кожаную шапку, тщательно завязал ее под подбородком и, вытащив из очага головешку, раскурил трубку.

Сделав глубокую затяжку, Варус вышел за дверь.

Ночь была холодная, но уже не морозило — зима шла на убыль. В этом году зима была суровая — в селении Шабаон от холода погибло много детей и стариков, а Варус потерял свою лучшую свинью, и, хотя потом его семья в течение нескольких недель ела досыта, поросят в этом году уже не будет, так что придется ему ехать на рынок и покупать новую свиноматку.

От этих мыслей Варус загрустил; стараясь отогнать тяжелые мысли, он вдруг насторожился: где-то вдали громыхнул гром, потом еще раз, уже ближе. Варус взглянул на небо: никаких туч, только сияет бледная Маннслиб.

Гром ударил снова, и в нескольких домах захлопали двери — люди выглядывали на улицу, чтобы узнать, что случилось.

— Варус, — окликнул его сосед, — как ты думаешь, что это такое?

— Да кто его знает? — отозвался Варус. — Вроде не гроза. На небе ни тучки.

— Странные дела, — сказал сосед, вытаскивая из кармана трубку.

— Да уж, ничего не скажешь, — согласился с ним Варус и, выпустив изо рта колечко дыма, начал всматриваться в горизонт, надеясь разглядеть приближающихся всадников.

Судя по звуку, их было очень много, и ехать они могли только со стороны Каррарского замка, который находился довольно далеко. Хотя кто может выехать из замка в столь поздний час?..

И тут Варус понял, что звуки доносятся не с севера, со стороны замка, а с востока. Трубка выпала из рук крестьянина, когда он увидел, как Маннслиб закрыли радужные облака, а вдали прозвучал сигнал охотничьего рога, эхом разлетевшийся над селением.

— О нет, — прошептал Варус. — О нет, нет, нет… — Забыв о соседе, Варус бросился обратно в дом. — Вставайте! Вставайте! — закричал он жене и детям. — Ради святой Дамы, вставайте!

Жена, напуганная его криками, сразу вскочила, дети сонно озирались по сторонам. Варус крепко захлопнул за собой дверь и заложил ее тяжелым засовом.

— Что случилось, Варус? — крикнула жена, увидев, что муж упал на колени перед грубо разрисованной статуэткой святой Дамы, стоявшей в небольшой нише в стене.

— Святая Дама, прошу тебя, защити нас от ярости лесного народа! — закричал Варус, когда дверь старой лачуги начала сотрясаться от порывов ветра.

Земля задрожала под топотом копыт, и с первым ударом грома хижина Варуса едва не повалилась набок.

Дети завизжали от ужаса, когда совсем рядом оглушительно затрубил рог; от этих звуков кровь застывала в жилах несчастных людей. Хижина снова содрогнулась, рядом с селением послышались яростный лай и завывание гончих собак. В доме Варуса с полок посыпались чашки и тарелки, в сарае пронзительно завизжали свиньи.

Варус бросился к жене и детям и крепко прижал их к себе, когда на маленькое селение Шабаон обрушились Дикие охотники. Скрючившись на кровати, закрывшись с головой одеялом, люди плакали от ужаса, предчувствуя свою ужасную судьбу, и горячо молились святой Даме Озера.

В деревню ворвались мощные вихри, и Варус громко вскрикнул, когда с его хижины сорвало крышу и он увидел огромные стаи воронов, сопровождающих призрачных всадников на бледных конях. С неба послышались дикие крики и хохот и загрохотал гром, когда охотники увидели свою добычу.

Стены жалкой лачуги повалились, но Варус Мартель этого уже не увидел — вместе со своей семьей он был подхвачен ветром и унесен Дикими охотниками, полностью опустошившими маленькое селение Шабаон.

Глава семнадцатая

Дикий, суеверный ужас объял Леофрика, когда он услышал слова Найет. Вой ветра, смерть, разрушения — все это в одно мгновение пронеслось в его сознании, и Леофрик пошатнулся, словно оглушенный падением с лошади.

— Ты уверена? — спросил он Провидицу.

Найет печально кивнула:

— Уверена. Король Леса уже отведал крови и не остановится, пока не насытится.

— Мы можем что-нибудь сделать?

— Нет, Леофрик. Магия камня разрушена, и теперь ничто не мешает Королю выйти за пределы Атель Лорен.

— Значит, ее нужно восстановить! — воскликнул Леофрик. — Как это сделать?

— Только вернув камень на прежнее место, Леофрик.

Повернувшись к правителю Олдельду, Леофрик сказал:

— Пожалуйста, помогите. Мой народ гибнет.

— Помочь? — сказал Олдельд. — Чем же я могу вам помочь?

— Не знаю, — уныло сказал Леофрик. — Сделайте что-нибудь.

Олдельд покачал головой:

— Жизни людей не стоят жизней эльфов. Дикая охота вернется в лес, когда Король утолит жажду крови и разрушений. Как только он вернется в Атель Лорен, мы поставим камень на место.

— Но сейчас гибнут люди! — воскликнул Леофрик. — Ваш Король убивает бретонцев, а вы собираетесь стоять в стороне и спокойно ждать, когда это закончится?

— Да, — ответил Олдельд. — Я буду стоять в стороне и ждать, даже если Король захочет стереть с лица земли весь человеческий род. Вы ничего не дали этому миру, а значит, ничего у него не возьмете.Почему я должен оплакивать ваш род?

Леофрик промолчал, не найдя что ответить; отвернувшись от него, правитель Олдельд обратился к Найет:

— Каким образом исчезла магия камня? На нее подействовали злые чары?

— Нет, — ответила Найет, в то время как ее душа уже летела тайными лесными тропами. — Камень наделен древней магией, а ее не так-то просто разрушить. Нет, здесь поработали другие силы.

— Какие? Кто может преодолеть силу эльфийской магии?

Вдруг Найет громко вскрикнула от боли и ужаса и упала бы, если бы ее не подхватил Гончая Зимы. Из носа Провидицы потекла кровь, на глазах выступили слезы.

— Нет! — рыдая, закричала она, и Леофрик впервые услышал в ее голосе столько ненависти. — Это зверь. Это Сьянатэр! Он вернулся.

Услышав это имя, эльфы застыли от ужаса, но вскоре страх сменился гневом, со всех сторон начали раздаваться угрозы и лязг оружия. В глазах эльфов вспыхнул такой же золотой огонь, какой Леофрик видел в глазах Диких всадников; от воинственных криков и призывов к убийству ему вдруг стало страшно.

На лицах эльфов Коэт-Мары ясно читалась жажда убийства, в зале зазвучали призывы к насилию.

Может быть, на них действовала сила Короля Леса? Может быть, им передалась его страсть к убийству и разорению?

— Кто это — Сьянатэр? — осторожно спросил Леофрик.

— Никогда не произноси этого имени! — в ужасе воскликнула Найет.

— Это Разрушитель, — сказал Кайрбр. — Наш враг.

— Люди называют его Призраком, — сказала Найет. — Он несет смерть всему живому, это мерзкий выродок. Такому нет места на земле.

Призрак…

В легендах рассказывалось об этой твари — безжалостном чудовище, которое пришло в этот мир, стерев с лица земли маленькую деревушку возле Арденского леса. Жуткий монстр, порождение Хаоса, превращавший всех, кто находился с ним рядом, в кошмарных уродов. Так говорилось в страшных сказках, которыми пугали детей. Миф об этом чудище получил в Бретонии продолжение в виде трагической поэмы под названием «Реквием», в которой рассказывалось о людях, ползающих в грязи, как звери, и животных, которые передвигались на двух ногах и общались между собой с помощью нечленораздельных звуков.

— Но ведь он давно должен был умереть! — сказал Леофрик. — Зверолюди так же смертны, как и люди, и век их недолог. Эта тварь должна была сдохнуть сотни лет назад.

— Как мало ты знаешь, Леофрик, — мягко сказала Найет. — Если бы он умер… нет, Разрушитель — это порождение Хаоса, и он бессмертен. Его убивали много раз, но он вновь оживал и продолжал сеять смерть и горе. Повелительница Ариель много раз пыталась его убить, но его охраняют Темные боги, поэтому он все еще жив.

Леофрик задумался, пытаясь вникнуть в слова Найет, понять их смысл, — так утопающий хватается за брошенную ему веревку. Но два слова, сказанные Провидицей, особенно привлекли его внимание.

— Кто это — Повелительница Ариель? — спросил он.

— Она — голос и воля Айши, — ответила Найет, и по ее тону Леофрик понял, что она чего-то недоговаривает.

Тогда он решил, что когда-нибудь обязательно выведает у Провидицы все об этой Ариель.

— Ну что ж, человек, — сказал Олдельд. — Разрушитель — враг всех народов, а значит, нам все-таки придется помочь людям.

— Благодарю, господин правитель. Мы примем любую помощь, — ответил Леофрик.

Правитель пожал плечами:

— Иногда обстоятельства сближают даже непримиримых врагов.

В зале тем временем поднялись шум и суматоха — эльфы начали подготовку к войне.

Неслышно подойдя к Леофрику, Кьярно прошептал:

— Спасибо, что вступился за меня, хотя Олдельду это не понравилось.

Затем к нему подошла Морвхен, и Леофрик сказал:

— Госпожа, примите мои извинения. Возможно, мне не следовало вступаться за вас, но я не хотел вас обидеть.

Морвхен улыбнулась и быстро чмокнула его в щеку:

— Я рада, что ты высказал это отцу, Леофрик. Ты говорил от чистого сердца, я это чувствовала.

Подойдя к племяннику, Кайрбр сказал:

— Кьярно, прости, что я не смог тебя отстоять.

— Пустяки, дядя, — ответил Кьярно. — Я знаю, как верно ты служишь правителю. Так и должно быть. Иначе ты не был бы его первым воином.

— Ты пойдешь с нами против Разрушителя?

— Если правитель Олдельд позволит, то пойду, — ответил Кьярно и взглянул на Леофрика. — Истинный воин сражается не потому, что он этого хочет, а потому, что это его долг.

— В таком случае у нас появился еще один отличный воин, — опустив глаза, произнес Кайрбр.

— Дядя, — сказал Кьярно, хватая его за рукав, — мы больше не будем ссориться. Меня озарил свет Повелительницы Ариель и… в общем, я стал совсем другим. Я пытался рассказать об этом Тэрину Ворону Бури, потому что хотел с ним подружиться, но, увы, не успел. Я был дураком, когда отказался от его дружбы, но теперь я уже не так глуп, чтобы потерять еще и родственника.

Кайрбр улыбнулся, и Леофрик снова увидел, как они похожи, эти два эльфа, дядя и племянник.

Сцена примирения родственников была прервана призывными словами Олдельда:

— К оружию! Правитель Олдельд Эадаойн отправляется на войну! Я предупрежу все кланы, что Сьянатэр вернулся, наши клинки омоются кровью, и огонь войны сотрет с лица земли ненавистных детей Хаоса!

Слова Олдельда были встречены одобрительными криками; воины Коэт-Мары ответили восторженным ревом на призыв правителя сражаться. Сердце Леофрика застучало — впереди была битва с монстрами Хаоса.

Кьярно оказался прав: значение имела только сама битва, а не ее исход. Сражаться — вот что главное. До тех пор, пока на свете есть воины, готовые сразиться с темными силами, зло не сможет победить. Пока на защиту добра способен подняться хотя бы один клинок, зло торжествовать не будет.

Над толпой эльфов взметнулся лес сверкающих мечей, словно в зале вспыхнули звезды: все воины Коэт-Мары разом принесли присягу своему правителю.

Когда крики немного стихли, Гончая Зимы спросил:

— Если мы одолеем Разрушителя, то как сможем вернуть камень на место?

В зале повисла напряженная тишина; все задумались над его словами.

Наконец, после долгого молчания, раздался голос Кьярно:

— Нам поможет Бейтир-Сеун.

— Вряд ли, — возразила Морвхен. — Мне кажется, он давно покинул этот мир.

Вперед вышла Найет.

— Нет, — сказала она, — он жив, но его пещера скрыта где-то далеко в горах; там никто не бывал уже много веков, и вряд ли ее можно будет найти.

— Я знаю, где он живет, — задумчиво сказал Кьярно. — Однажды я побывал в тех местах и, кажется, видел его. Он жив и поможет нам вернуть камень на место.

— А кто это — Бейтир-Сеун? — спросил Леофрик.

* * *

Найет шла впереди, ведя за собой воинов. В этой части леса Леофрик не был еще ни разу. Деревья стояли почти вплотную друг к другу, а магия, казалось, сочилась из-под земли. В воздухе носились маленькие крылатые духи, их тельца отсвечивали разноцветными красками; песня деревьев звучала тихо и словно баюкала.

И все же, несмотря на окружавшие его идиллические картины, Леофрик не мог избавиться от чувства тревоги. Он шел по тропе вслед за Кайрбром и Кьярно, радуясь про себя, что получил возможность поквитаться с тварями Хаоса, из-за которых Дикие охотники напали на мирных бретонцев. Леофрик так и не выяснил, кто такой этот Бейтир-Сеун, — эльфы старательно уходили от ответа.

Правитель Олдельд неохотно, но все же разрешил Кьярно сопровождать Гончую Зимы в горы, чтобы уговорить Бейтир-Сеуна помочь эльфам вернуть магический камень.

— У тебя появилась возможность доказать мне свою верность, Кьярно, — сказал правитель Олдельд. — И заодно оправдать доверие человека, который так горячо тебя защищал.

— Я не подведу вас, правитель Олдельд, — обещал ему Кьярно. — Вот увидите, вы останетесь мною довольны.

Выступив вперед и вытащив из ножен меч, Леофрик сказал:

— Я тоже пойду с вами, потому что угроза нависла и над моим народом. Призрак опасен для всех.

— Хорошо, человек. Да благословит вас Айша.

И теперь все трое шагали за Найет по тайным лесным тропинкам; впереди лежал долгий и трудный путь.

— Насколько я понимаю, мы направляемся в Серые Горы? — спросил Леофрик.

— Да, — ответил Кайрбр. — Если Кьярно не ошибся, то пещера Бейтир-Сеуна находится в Серых Горах, к северу от реки, которую люди называют Гризмери.

— Но это же двести миль! Неужели пойдем туда пешком?

Обернувшись к Леофрику, Кьярно сказал:

— Ты так ничему и не научился, Леофрик? В Атель Лорен много тайных троп, которые проходят не только сквозь лес, но и сквозь время, поэтому у нас, эльфов, расстояние — понятие растяжимое.

Леофрик не совсем понял слова Кьярно, поэтому решил промолчать и не задавать больше вопросов.

По мере того как они уходили все дальше, лес становился гуще и темнее; тесно сплетенные ветви низко нависали над тропинкой, стихло пение птиц, и вскоре путники шагали в полной тишине, которую нарушал лишь хруст веток под ногами Леофрика.

Вдруг впереди, между густыми ветвями древних деревьев, показался слабый свет, и Леофрик сразу насторожился, предчувствуя опасность. Задергались шрамы на его щеке, и он потрогал их рукой — на пальце остались следы крови. От удивления Леофрик остановился и потрогал вторую щеку — на ней тоже была кровь.

Эльфы ушли далеко вперед, и он побежал за ними, боясь остаться один в этом странном месте. Впереди послышались голоса — и Леофрик вышел на открытую поляну, над которой плавал холодный туман. Кайрбр и Кьярно стояли в сторонке, пока Найет вела беседу с кем-то невидимым.

Леофрик подошел к Кьярно и вдруг замер: посреди поляны, скрестив ноги, сидел Ку-Сит; на его плече сидела сова Оту. Красный Волк ничуть не изменился: та же боевая раскраска на теле, та же татуировка на груди. На коленях танцора лежали два коротких меча. Увидев Леофрика, Ку-Сит встал.

— Ку-Сит все думал — кто же сейчас появится? — сказал он.

— Зачем ты здесь, Ку-Сит? — спросил Кайрбр.

— Лоэк велел мне сюда прийти, — ответил танцор. — А вот зачем здесь вы?

— Мы идем в Серые Горы.

Ку-Сит кивнул и, легко поднявшись, подошел к Леофрику. Тот слегка поежился. Удивленно подняв брови, танцор смерти хмыкнул.

— Вы притащили с собой игрушку Ку-Сит, — сказал он и провел пальцем по щеке Леофрика. — Надо же, его плоть помнит свое место, а он — нет.

— Зачем Лоэк просил тебя прийти? — спросил Кайрбр.

— Спроси Провидицу. Она сказала Ку-Сит, что Лоэк говорит с ней. Или это ложь?

— Нет, — ответила Найет. — Это правда. Но он многое от меня скрывает.

Красный Волк засмеялся:

— Так всегда поступает бог хитрецов. Но Ку-Сит нет до этого дела, Лоэк велел ему предложить вам свою помощь, а значит, они ваши — мои клинки и танцы войны.

— Ты хочешь нам помочь? — спросил Кьярно.

Ку-Сит обошел Кьярно по кругу, оглядывая юношу со всех сторон, затем улыбнулся:

— Да, Лоэк крепко тебя любит, Кьярно из рода Эадаойн. Ты ему очень нравишься. К несчастью для тебя.

Леофрик тихо вздохнул, — кажется, Красный Волк не собирался его убивать или оскоплять.

— Зачем нам твоя помощь, Ку-Сит? — спросила Найет. — Я сама умею открывать тропинки, проходящие через сердце леса. Мне не нужна твоя помощь.

— Ты забываешь, что эти тропинки бывают опасны. Кстати, твоя героическая банда знает, как по ним пройти?

— Узнаем, — сердито отозвался Кайрбр.

— Ответ истинного воина, — насмешливо заметил Ку-Сит. — Храброго, но глупого. По тропинкам, которые связывают миры, не так-то легко пройти, воин. Темные силы и лесные духи-стражи не любят, когда в их владения вторгаются смертные.

— А ты можешь показать нам безопасный путь? — спросил Кьярно.

— Да, Ку-Сит может показать вам путь, — кивнул танцор смерти.

— Что же, Ку-Сит, в таком случае покажи, — сказала Найет. — А пока отойди в сторону — мне нужно открыть проход к тропе, по которой вы пойдете.

Четверо воинов отошли в сторону, а Оту, слетев с плеча Ку-Сит, опустился на плечо Найет. Провидица подняла посох и запела волшебную песню; деревья, едва проступающие сквозь туман, вторили ей: слышались скрип и шорох ветвей.

И тут Леофрик увидел, как стоявшее на самом краю поляны огромное почерневшее дерево вдруг стало со скрипом раскачиваться; из земли показались корявые корни, а ствол медленно расплывался, принимая новую форму.

Кора дерева лопнула, из ствола потек сладкий сок и повеяло ледяным холодом, пронизывающим до самых костей. Дерево скрипело и раскачивалось до тех пор, пока в нем не образовался окутанный мерцающей дымкой проход, из которого доносились свистящий шепот, злобный смех и яростные взвизгивания; Леофрику сразу захотелось уйти от этого прохода как можно дальше, но он знал: им предстоит в него войти.

— Ворота открыты, — тихо сказала Найет, — но долго мне их не продержать. Входите, и поскорее.

Леофрик, Кьярно и Кайрбр переглянулись. Чувствуя, что за открытым проходом притаилось зло, все трое содрогнулись от ужаса.

Ку-Сит подошел к проходу и весело ухмыльнулся.

— Пошли, — сказал он. — Идите за Ку-Сит и не вздумайте свернуть с серебряной тропы. Темные силы попытаются вас напугать и увести с нее, чтобы утащить к себе. Не вздумайте поверить их фокусам — все это ложь, которую они выдумывают, чтобы заманить вас в свой мир. Вы меня поняли?

— Да, — нетерпеливо ответил Кайрбр, — мы все поняли.

— Все так говорят, — засмеялся Ку-Сит, — а результат один — смерть. Делайте то, что велит Ку-Сит, и останетесь живы. А если не послушаетесь, то умрете, все как один.

— Мы все поняли, — сказал Кьярно.

— Посмотрим, — сказал Ку-Сит и исчез в мерцающем тумане, клубящемся возле прохода.

Кайрбр и Кьярно смело пошли за ним.

— Иди, Леофрик, — сказала рыцарю Найет. — Я буду ждать твоего возвращения. И крепко помни слова Красного Волка.

Леофрик кивнул и, глубоко вздохнув, скрылся в темном проходе.

В глаза ударил такой яркий свет, что Леофрик вскрикнул и в следующую секунду понял, что падает. Почувствовав под ногами твердую почву, он хотел вскочить, но от сильного головокружения упал на колени. Медленно приоткрыв глаза, Леофрик увидел мягкую землю и полосы слабого серебристого света.

Рыцарь дышал тяжело, его била мелкая дрожь; страх, пережитый при падении, еще не прошел. Он хотел встать на ноги и идти, но инстинкт самосохранения подсказывал ему, что нужно оставаться на месте.

— Что это с ним? — послышался рядом голос Кьярно.

— Люди еще никогда не путешествовали между мирами, — ответил Ку-Сиг.

Пренебрежительный тон, которыми были сказаны эти слова, привел Леофрика в ярость, и он быстро поднялся, превозмогая сильнейшие приступы тошноты.

— Может быть, и не путешествовали, — зло прошипел Леофрик, — но будь я проклят, если останусь здесь один.

Ку-Сит подошел к нему совсем близко и заглянул в глаза:

— А ты не трус, человек. Похоже, Ку-Сит правильно поступил, сохранив тебе яйца.

С этими словами танцор смерти повернулся и пошел по светящейся серебристым светом тропе. Леофрик, превозмогая слабость, последовал за ним.

Призрачное серое небо у них над головой казалось мертвым. Вокруг клубился мерцающий туман, сквозь который проступали темные стволы деревьев. Со всех сторон слышались злобный смех и чьи-то тихие, хриплые голоса.

— Где мы? — спросил Леофрик.

— Потом поговорим, — отмахнулся Кайрбр. — Ку-Сит идет быстро, и нам нельзя отставать.

Леофрик кивнул и ускорил шаг. Все его чувства восставали против страшных чар этого места, и, хотя Леофрик был очень рассержен, он понимал, что танцор смерти прав: люди не должны перемещаться между мирами.

Они шли точно по серебристой тропинке, петляющей по темному лесу. Вокруг двигались призрачные тени, и Леофрик старался не смотреть по сторонам, уставившись в спину идущего впереди него Кьярно. Тихие голоса звали, шептали, обещая ему славу и богатство, много красивых женщин, мир и покой, но Леофрик упрямо шел вперед, глядя только себе под ноги.

Вдруг сбоку раздался пронзительный женский крик, и Леофрик, не сознавая, что делает, инстинктивно посмотрел туда.

Туман сразу расступился, и Леофрик вскрикнул: перед ним на коленях стояла Элен в том самом красном платье, которое было на ней в день гибели. Она плакала и тянула к нему руки, умоляя спасти от страшных лесных чудищ — скрюченных ведьм и корявых веток с острыми шипами, которые только смеялись, издеваясь над ее беззащитностью. Неужели Элен притащили в этот мир? Притащили для того, чтобы подвергать вечным мучениям?

От ненависти Леофрик забыл обо всем на свете; выхватив меч, он взмахнул им над головой и громко крикнул:

— Элен!

Но едва он сошел с тропинки, как видение исчезло, послышался злобный, скрипучий хохот. Из-за деревьев к нему устремились зловещие тени, протянулись корявые ветви, и Леофрик похолодел от страха при виде столь резкого превращения.

Но он был бретонским рыцарем, а потому обладал невероятным мужеством, которое сильнее всяких страхов. Высоко подняв меч над головой, он взмахнул им, и мерзкие твари, которые уже окружили его, как акулы, почуявшие кровь, резко отпрянули назад.

Леофрик начал медленно отступать, бросая взгляды через плечо в надежде разглядеть серебристую тропу, но ее нигде не было видно.

— Святая Дама, защити меня, — прошептал Леофрик, когда к нему рванулся первый призрак.

Рыцарь взмахнул мечом, но клинок прошел сквозь тень, не причинив ей вреда. В ответ в его доспехи вцепились когтистые лапы, которые принялись шарить по металлическим пластинам, пытаясь найти незащищенную плоть; от этих лап несло могильным холодом.

Леофрик вскрикнул — от прикосновения призрака ему стало так больно, что он не выдержал и упал на колени; тело пронизал ледяной холод, сердце бешено застучало. Из-за деревьев выплыло еще несколько призраков; их глаза сверкали во тьме, как желтые огни. И тогда Леофрик понял, что сейчас он умрет.

Но вдруг откуда-то сверху послышался резкий вскрик, и перед Леофриком возникла знакомая разрисованная фигура; в каждой руке она держала по сверкающему золотым светом мечу.

Загородив собой Леофрика, Ку-Сит сказал призракам:

— Вы не можете его забрать. Этот человек принадлежит Ку-Сит.

Яростно шипя, тени закружили вокруг танцора смерти, но броситься на него не решались, боясь его сверкающих мечей.

— Человек! — крикнул Леофрику Ку-Сит. — Вставай! Вставай же!

Леофрик заскрипел зубами и до крови прикусил щеку, пытаясь преодолеть оцепенение и боль, вызванные ледяным прикосновением призрака. И постепенно боль начала уходить, силы вернулись, и рыцарь встал возле танцора смерти, державшего наготове свой золотой и серебряный клинки.

— Иди за Ку-Сит, — сказал танцор. — Ступай туда, куда ступает он.

Леофрик кивнул и в последний раз оглянулся на лесных призраков: он увидел Элен, голую и окровавленную, с которой лесные чудища сдирали кожу и мясо.

— Все это ложь, человек, — сказал Ку-Сит. — Морок, и больше ничего.

С трудом заставив себя отвернуться от ужасного зрелища, Леофрик пошел вслед за танцором. Сердце рыцаря разрывалось от боли, и все же он помнил слова Ку-Сит: все это лишь видение, и больше ничего.

И снова он шагал по серебристой тропе; злобное шипение призраков осталось далеко позади.

— Глупый человечишка, — после недолгого молчания сердито сказал Ку-Сит, — ты что, забыл о словах Ку-Сит? Ку-Сит запретил сходить с тропы!

— Я увидел Элен! — крикнул Леофрик. — Свою жену.

— Твоя жена мертва, — сказал Ку-Сит. — Это была не она. А теперь прибавь шагу, впереди долгий путь.

Сделав тяжелый вздох, Леофрик кивнул и посмотрел на свой сверкающий меч.

— Что это за свет исходит от моего меча? — спросил он.

— К этому оружию прикоснулась магия, — ответил Ку-Сит. — Со временем она ослабнет, но сейчас пока действует.

— Правильно, — гордо сказал Леофрик. — Мой меч благословила сама Дама Озера.

Ку-Сит молча отвернулся; в это время из тумана вынырнул Гончая Зимы, волоча за руку плачущего Кьярно.

Как и меч Леофрика, Клинки Полуночи испускали сияние.

— Я их видел! — плача, говорил Кьярно. — Мою мать! Отца! Нужно вернуться за ними!

Кайрбр молча подтолкнул Кьярно к тропе, и Леофрик увидел, что тело старого воина покрыто ссадинами и синяками. Бросив понимающий взгляд на Ку-Сит, Леофрик промолчал.

— Глупые юнцы! — сказал танцор, и Кайрбр согласно кивнул.

Когда злые чары отпустили Кьярно, он лишь глубоко вздохнул. Леофрик помог ему подняться, и четверо воинов пошли дальше по серебристой тропе.

За каждым поворотом их поджидали кошмарные призраки и страшные видения, перед глазами вставали сцены ужасов и блаженства, но воины упорно шли вперед, помня о невероятной силе лесных духов и их умении заманивать свои жертвы в лес. Больше с тропы они не сворачивали.

— Пришли, — сказал наконец Ку-Сит, и Леофрик увидел сверкающий, окутанный туманом проход, за которым виднелись острые каменные выступы и бледно-голубое небо.

Радуясь светлому дню и ярким краскам, воины подбежали к проходу и смело вошли внутрь.

Сердце Леофрика наполнилось радостью и ликованием, когда он вновь увидел скалы, деревья и землю — все те знакомые картины, по которым успел истосковаться. Выйдя из прохода, он оказался высоко в горах, среди голых камней.

Стоя на краю выступа, он полной грудью вдыхал горный воздух, подставляя лицо теплым лучам солнца. После тяжкого путешествия по мрачному и холодному миру духов почувствовать на своей коже живительное солнечное тепло было поистине восхитительно.

— Клянусь Дамой Озера, не хотелось бы мне повторить это путешествие, — произнес он.

— Мне тоже, — сказал Кайрбр и передернул плечами, вспомнив страшные видения, которые он увидел в мире духов.

Леофрик с удивлением оглядывался по сторонам — в обычное время такое путешествие продолжалось бы не менее недели, а они, судя по положению солнца, шли всего несколько часов.

Над путниками нависали острые серые скалы, покрытые снегом и редкими соснами; самые высокие вершины Серых Гор скрывались за облаками. Внизу темнел лес — широкая полоса с вкраплениями зеленого, красного, золотого и коричневого.

Часть леса скрывалась за низкими облаками; от земли поднималось тепло, и дрожал воздух. Леофрик остановился, чтобы полюбоваться необыкновенной красотой дикого леса.

— А там что? — спросил он, показывая на золотые шпили, поднимающиеся над лесом.

— Это Дворец Водопадов, — ответил Кайрбр. — Место удивительных чудес и наслаждений.

— Кто же там живет?

— Наяды, прекрасные нимфы озер, рек, ручьев и фонтанов. Свой дворец они окружили сотней водопадов. Я был там один раз, и это был… на редкость приятный визит.

Приподняв бровь, Леофрик взглянул на Кайрбра, — кажется, он правильно понял Гончую Зимы? Впрочем, расспросить об этом дворце ему не удалось: подошли Кьярно и Ку-Сит; ничего не говоря, танцор знаком показал своим спутникам на скалу у себя за спиной.

Посреди гладкой стены виднелась узкая щель, протиснуться в которую не удалось бы даже эльфу, не говоря уже о человеке в доспехах, и Кьярно сказал:

— Пришли. Вот это место.

— Ты уверен? — недоверчиво спросил Кайрбр.

— Да, дядя, уверен, — ответил Кьярно. — Я уже бывал здесь.

Кайрбр пожал плечами и последовал за Кьярно, который с некоторым трудом протиснулся в щель. Следующим был Леофрик — с большими усилиями, но и ему удалось пролезть за эльфами, а Ку-Сит проскользнул внутрь скалы одним гибким движением.

Вскоре проход, в который они попали, стал шире — так что четверо воинов могли шагать, а не протискиваться сквозь узкий коридор. Впрочем, от этого им не стало легче — тропинка все время петляла, превращаясь в запутанный лабиринт низких переходов, каждый из которых расходился двумя, а то и тремя новыми ответвлениями, и Леофрик уже начал бояться, что они могут здесь заблудиться.

Они забирались все глубже в горы — со всех сторон над ними нависали голые, скалы и кривые сосны, растущие по краям ущелья. Иногда путники проходили по узкой тропинке, которая вела вдоль края ущелья глубиной в несколько тысяч футов, или по узенькому мостику, соединяющему края земли. В воздухе стоял сильный и резкий запах диких животных; вскоре тропа стала еще шире, и путники вышли в долину, раскинувшуюся между скалами.

Здесь росли высокие деревья; скалы, окаймляющие долину, поднимались на сотни футов в высоту. В одной из таких скал они увидели вход в пещеру, наполовину заваленный огромными булыжниками и белыми костями.

— Интересно, какое животное может жить в таком месте? — спросил Леофрик, когда разглядел среди костей груду черепов. — Выбраться отсюда можно только по…

Слова замерли у него на губах, когда внезапно путников накрыла огромная тень и волна воздуха взметнула клубы пыли. Запах животного стал намного сильнее. Протирая глаза от песка, Леофрик услышал совсем рядом чье-то могучее дыхание, эхом разносившееся по долине.

С трудом приоткрыв глаза, он увидел в небе огромную тень — длинное массивное тело с мощной шеей и парой медленно поднимающихся и опускающихся крыльев.

Протерев глаза, Леофрик ахнул, когда на край скалы опустилось огромное чудовище.

Это был дракон.

Глава восемнадцатая

Дракон. Это был дракон. Леофрик смотрел на живого дракона. Потребовалось несколько секунд, прежде чем рыцарь понял смысл происходящего; когда же он наконец сообразил, что это не сон, его рука машинально потянулась к мечу, но Кайрбр, молча покачав головой, остановил его.

Дракон… существо из легенд, страшное и смертельно опасное. Каждый рыцарь мечтал хотя бы раз сразиться с драконом и победить его. Именно о драконах рассказывалось в большинстве бретонских сказок и легенд.

Громадный зверь с любопытством разглядывал незнакомцев, слегка наклонив рогатую голову и приоткрыв пасть, полную острых, как пилы, зубов. От его дыхания шел запах яда, клыки у него были длиной с человеческий палец.

Дракон взмахнул крыльями и, слетев со скалы, опустился на землю; под его зеленой, покрытой чешуей кожей играли мускулы. Свои огромные кожистые крылья он сложил за спиной вдоль гребня, утыканного острыми шипами.

— Дракон… — прошептал Леофрик и снова схватился за меч. — Это же дракон…

— Я знаю, — тихо сказал Кайрбр. — Это Бейтир-Сеун. К нему мы и шли.

Леофрик бросил недоверчивый взгляд на Гончую Зимы. Значит, они рисковали жизнью только для того, чтобы добраться до этой ужасной твари?

— Ты с ума сошел! Это же чудовище. Его нужно убить!

— Тихо! — оборвал его Кайрбр, — Бейтир-Сеун — древний обитатель леса, и мы пришли просить его о помощи. Не серди его.

Леофрик взглянул на Кьярно и Ку-Сит: их лица были серьезны. Значит, Гончая Зимы прав: этот дракон не просто тварь, которую нужно убить.

Эльфы держались настороже, но нападать на дракона явно не собирались. Тогда и Леофрик, медленно убрав руку с рукояти меча, стал ждать, что будет дальше, борясь с отчаянным желанием ринуться в бой.

Дракон подошел ближе и, встав на задние лапы, издал рев, от которого содрогнулись скалы. Леофрик вздрогнул, но, бросив быстрый взгляд на эльфов, не двинулся с места. Дракон понюхал воздух и пригнул голову, чтобы рассмотреть незнакомцев. Один его глаз представлял собой сплошную, еще не совсем зажившую рану, здоровый был ярко-желтый с узким черным зрачком — как у кошки. И в этом глазу отражался такой древний и изощренный ум, что Леофрик понял: с этим драконом шутки плохи.

— Я чувствую запах человека! — громовым голосом произнес дракон.

Леофрик в ужасе попятился, но сразу взял себя в руки. Склонив голову набок, дракон прищурился; его могучее дыхание напоминало грохот работающего поршня машины карликов-дварфов.

— Бейтир-Сеун, — начал Кайрбр, — мы принесли тебе послание от…

— Я чувствую запах человека, — повторил дракон и посмотрел на Леофрика. Пасть с длинными клыками находилась всего в нескольких дюймах от рыцаря, который, не смея шелохнуться, глядел в глаза огромному чудовищу. — Я знаю, что вы за существа, — сказал дракон, обращаясь к Леофрику. — Люди в доспехах убивают моих соплеменников, чтобы прослыть храбрецами и героями. Верно ведь, человек, ты пришел, чтобы убить меня?

Леофрик молчал; наконец Кьярно не выдержал и подтолкнул его локтем в бок.

— Э-э-э… нет, — торопливо заговорил Леофрик. — Нет. Мы… в смысле… нет.

— Это хорошо, — сказал дракон. — Учти, если бы ты попытался меня убить, то немедленно погиб бы сам. Бейтир-Сеун уже пожирал людей в доспехах, так что легко съел бы и еще одного. Возле моей пещеры лежат кости ста человек, и твои вполне могут оказаться рядом с ними.

С этими словами дракон выпрямился, и Леофрик тихонько вздохнул. Поточив когти о скалу, после чего на ней остались глубокие полосы, дракон сказал:

— Я чувствую запах не только человека, но и эльфов. Никто не будил Бейтир-Сеуна уже много веков, а свежего мяса он не пробовал и того дольше.

Дракон высунул длинный язык, и Леофрика прошиб холодный пот, когда он представил, как вместе с эльфами попадает в желудок чудовища, где они начнут медленно перевариваться.

— Кровь и мясо! — прошипел дракон и шагнул к воинам. — Да… мясо, кровь и кости.

— Бейтир-Сеун, — повторил Кайрбр, — мы пришли, чтобы просить о помощи.

— Помощи? — проревел дракон. — Что нужно от меня эльфам?

— Мы принесли тебе послание от Олдельда, правителя Ста Битв и стража Коэт-Мары. Он передает тебе привет народа азраи и просит выслушать нас, его посланников.

— Бейтир-Сеун знает Коэт-Мару, — кивнул дракон. — Небольшая роща молодых деревьев, к югу от леса.

— Эта роща давно уже превратилась в прекрасный лес, Бейтир-Сеун. Теперь это владения азраи, и красотой этих мест восхищается весь лесной народ.

— Тогда понятно, зачем вы привели сюда человека в доспехах, — сказал дракон и облизнулся. — Это дар, которым вы собираетесь рассчитываться со мной за помощь, да? Одного такого, который выколол мне глаз, уже приводили. Очень был вкусный.

— Нет, — быстро сказал Леофрик. — Я друг народа азраи. Я сражался вместе с воинами Коэт-Мары и буду сражаться снова, чтобы спасти наши народы.

— Человек сражался вместе с эльфами? — спросил дракон.

— Да, — ответил Кьярно. — Он храбрый воин и убил множество тварей Хаоса.

— Не произноси при мне этого слова! — прошипел дракон. — Один раз Бейтир-Сеун попробовал их отвратительного мяса и плюется до сих пор. Но если человек не для меня, то чем вы собираетесь расплачиваться?

— Ничем, — ответил Кайрбр. — Мы просто даем тебе шанс спасти Атель Лорен. Ибо в наш лес пришел Сьянатэр.

Бейтир-Сеун заревел так, что эхо разлетелось по всей долине.

— Сьянатэр вновь топчет ногами землю? — прорычал он.

— Да, — ответил Кайрбр. — Его приспешникам удалось сдвинуть с места и утащить с собой один из наших магических камней. Ты невероятно силен, Бейтир-Сеун, и мы просим тебя помочь нам вернуть камень, ибо без твоей помощи нам не справиться.

— Не льсти мне, эльф, — строго сказал дракон, качая рогатой головой. — Я проспал в горах несколько веков, но до этого убил великое множество порождений зла. Надо же, человек сражается вместе с азраи, а по земле расхаживает Разрушитель! Все-таки хорошо, что лес меня разбудил, — таких чудес я еще не видел.

— Значит, ты нам поможешь?

Кивая, дракон оскалил белые клыки:

— Да, я помогу вам, потому что вижу, что вы хотите спасти Атель Лорен. Давно уже Бейтир-Сеун не охотился на детей Хаоса. — С этими словами дракон расправил крылья — их кончики едва не доставали краев долины. — Вперед! — проревел Бейтир-Сеун. — Забирайтесь ко мне на спину, и полетим. Будем сражаться!

Леофрик похолодел. Когда Кьярно шагнул вперед, он крепко схватил его за руку:

— Послушай, что это означает?

— Что?

— Вот это — «забирайтесь ко мне на спину»?

— То самое и означает, — удивленно ответил Кьярно и вдруг, рассмеявшись, хлопнул Леофрика по плечу. — А как же еще нам вернуться в Коэт-Мару?

— Ну, не знаю, — сказал Леофрик. — Я думал, мы пойдем тем же путем.

— Тебе хочется снова пройти по той тропе?

— Нет, — ответил Леофрик. — Но это…

— Считай, что тебе повезло, — сказал Кьярно. — Сам подумай, скольким людям выпадала возможность летать на драконе?

— Ну да, — кисло ответил Леофрик, — такое счастье редко кому выпадает.

Сильный ветер бил Леофрику в лицо, но он не открывал крепко зажмуренных глаз, чтобы лишний раз не видеть того, что находилось под ним. Вернее, то, чего там не было. Он сидел на спине дракона, намертво вцепившись пальцами в его гребень.

Они летели, должно быть, уже целый час, и за все это время Леофрик ни разу не посмотрел вниз, ибо дело рыцаря — ездить на лошадях, а не летать на драконах.

Человек вообще не должен летать; правда, бретонский король частенько добирался до поля битвы на своем гиппогрифе по имени Бикис, а некоторые самые богатые бретонские рыцари хвастались тем, что имеют специально обученных боевых пегасов; и все же Леофрик всегда предпочитал самое обычное седло на спине обычного боевого коня.

Он слышал мощное дыхание дракона, глухой стук его сердца, чувствовал, как работают его мышцы, когда тот взмахивал крыльями.

— Ты много теряешь, что не смотришь вниз, — там очень красиво! — крикнул Кьярно.

Леофрик приоткрыл глаза: Кьярно стоял на плече дракона, выпрямившись во весь рост; ветер трепал его длинные волосы. Рядом с ним стоял Кайрбр. Над ними Леофрик увидел небо — ярко-голубое с белыми облаками.

— Тебе обязательно надо так стоять? — спросил Леофрик. — Сядь, а то меня тошнит.

Ку-Сит сидел на шее дракона, но Леофрик туда не смотрел — он мог смотреть только назад. Было видно, что эльфы получают от этого полета огромное удовольствие, — они смотрели по сторонам и вниз, от души восхищаясь красотой мира.

Дракон слегка накренился, завалившись на одно крыло, — и Леофрик увидел внизу, на расстоянии тысячи футов, зеленую полосу леса. Вскрикнув, он теснее прижался к драконьему гребню.

Далеко внизу блестела извилистая Гризмери; эта полноводная река брала свое начало в горах, затем пересекала Лоренский лес и выходила к Парравону, одному из пограничных городков Бретонии, окруженному мощными стенами с высокими башнями.

Даже с огромной высоты Леофрик разглядел мост через реку — великолепное сооружение из дерева и хрусталя. Вокруг моста с пронзительными криками летали тысячи ярких птиц.

Вскоре мост пропал из виду, но птицы, увидев дракона, поднялись вверх и закружили вокруг него, оглашая воздух приветственными криками, словно здороваясь со старым знакомым. Дракон немного замедлил полет и ответил птицам громовым ревом.

Леофрик же начал возносить молитвы святой Даме Озера, прося ее сохранить ему жизнь и позволить ступить на твердую землю целым и невредимым.

— Святая Дама, — шептал он, — прошу тебя, не оставь своего покорного слугу. Дай мне силы удержаться на спине дракона, и пусть этот зверь не делает резких движений!

Вскоре Бейтир-Сеун повернул на запад; впереди показалась узкая полоска леса, и дракон начал снижаться. Немного повеселев, Леофрик отважился открыть глаза и посмотреть вниз, на стремительно приближающийся лес.

Птицы по-прежнему окружали дракона; их были сотни, если не тысячи, и, хотя Леофрику было очень страшно, он не мог не признать, что зрелище, открывающееся внизу, было поистине прекрасно.

Дракон взмахивал крыльями все медленнее, затем резко завалился на левое крыло и начал кружить над землей, постепенно сужая круги и выбирая место для посадки. Увидев Бренну, Леофрик понял, что они подлетают к Коэт-Маре.

— Держись, Леофрик! — крикнул Кьярно. — Сейчас будем на земле!

— Давно пора! — крикнул в ответ Леофрик, но в это время Бейтир-Сеун сложил крылья и ринулся вниз, прямо на лес.

От неожиданности Леофрик завопил не своим голосом, решив, что с драконом что-то произошло, однако в последний момент зверь расправил широкие крылья и мягко опустился посреди селения эльфов.

Услышав, как когти зверя заскребли по земле, Леофрик облегченно вздохнул и с трудом разжал пальцы, мертвой хваткой впившиеся в шкуру дракона. Затем съехал по драконьему боку и, оказавшись на земле, едва не упал, успев ухватиться за ствол березы. Над Коэт-Марой кружили сотни птиц — белые голуби, разноцветные вьюрки, малиновки, воробьи; воздух звенел от их песен и щебета.

Кьярно легко спрыгнул на землю, за ним спустился Кайрбр; лицо племянника светилось от удовольствия, и даже на лице дяди играла довольная мальчишеская ухмылка. Ку-Сит спрыгнул на землю, проделав в воздухе сальто. Оглянувшись по сторонам, Леофрик заметил, что их встречает целая толпа жителей Коэт-Мары.

Эльфы восхищенно разглядывали Бейтир-Сеуна, самого древнего стража Атель Лорен; Леофрик с удивлением заметил, что дракона они совсем не боялись и даже старались подойти к нему поближе.

Немного придя в себя, Леофрик увидел, что в Коэт-Маре собралось гораздо больше эльфов, чем обычно. Вокруг Бейтир-Сеуна толпились эльфы всех возрастов из многих племен; на мехах, туниках, мантиях и платьях мелькали самые разные рунические знаки, — видимо, в Коэт-Маре собрались представители всех кланов.

Жители Атель Лорен ответили на призыв правителя Олдельда.

Спустилась ночь, и, когда прибыли последние представители кланов, в Коэт-Маре зажгли факелы. Впрочем, пришли не все, многие даже не ответили на призыв правителя Коэт-Мары. Но когда на лес опустились сумерки, стало ясно, что эльфы Атель Лорен готовы двинуться в горы, чтобы дать отпор гнусным порождениям Хаоса.

Кьярно сидел, прислонившись к стволу старой ивы, и слушал, как ритмично пульсируют ее живительные соки. Он надеялся, что Морвхен будет его встречать и увидит, как он спрыгивает со спины Бейтир-Сеуна, но девушки нигде не было, — скорее всего, Олдельд спрятал ее подальше от него, Кьярно.

Лес кипел и бурлил; воины готовились к битве. Здесь были и летучие воины, сражающиеся верхом на птицах, и Дозорные, и всадники, и воины Вечной Стражи, и танцоры войны во главе с Ку-Сит. Завтра им предстояла битва, участвовать в которой было разрешено и Кьярно. Что ждет его впереди, он не знал и все же радовался, ибо одиночество стало для него страшнее смерти.

Что же еще ему оставалось? Идти к людям, стать искателем приключений и ловить удачу, копаясь в древних рунах или в земле, в надежде найти сокровище?

Кьярно как раз выводил на земле руну «ваул», когда сзади послышались тихие шаги. Не оборачиваясь, Кьярно сказал:

— Ты стал ступать тяжелее, дядя.

— Верно, — согласился с ним Кайрбр. — Но я ведь никогда и не собирался становиться Дозорным.

Кьярно покачал головой:

— Да, от тебя всегда было много шума. Это первое, что я запомнил в детстве.

— А больше ты ничего не запомнил?

— Нет, еще кое-что, — тихо ответил Кьярно. — Я помню пламя и кровь и зверолюдей, которые убивали моего отца и мать. Я помню, как ты выносил меня из горящих развалин нашего дома. Но больше всего я помню одиночество.

— Я знаю, мальчик, знаю, — ответил Кайрбр, усаживаясь на землю, и привалился к стволу ивы с другой стороны, спиной к Кьярно. — Дня не проходит, чтобы я не пожалел, что пришел тогда слишком поздно.

Кьярно улыбнулся и посмотрел на бледную луну и птиц, все еще круживших над Коэт-Марой.

— Я никогда не испытывал к тебе ненависти, дядя. Я хочу, чтобы ты это знал.

— Я это знаю, Кьярно, — со вздохом ответил Кайрбр. — А я всегда любил тебя и старался тебе помогать.

— Странно, что мы говорим об этом накануне битвы, — сказал Кьярно.

— Да, — согласился с ним Кайрбр. — Война делает из нас философов. Наверное, близость смерти дает нам почувствовать, что в нашей жизни самое дорогое.

— А что в твоей жизни самое дорогое?

— Мой родственник, — просто ответил Кайрбр.

Утро было тихим и ясным; главная поляна Коэт-Мары купалась в лучах весеннего солнца, несущего ей тепло и свет. Эльфы готовились к битве. Леофрик видел, как одни, накинув на голову капюшон, отправились охранять подступы к Коэт-Маре, тогда как другие двинулись в направлении гор.

Воины проверяли остроту мечей и кинжалов, гибкость луков и надежность тетивы, запасались стрелами и оттачивали их наконечники.

Но более всего Леофрику понравились воины, прилетевшие в Коэт-Мару на огромных ястребах с длинными хвостами, хищными клювами, крепкими когтями и широкими крыльями; это были боевые птицы, которым предстояло нести своих хозяев в бой. Леофрик не раз охотился с ловчими птицами, в основном это были соколы, и он обожал их ловкость и хищную красоту, но таких царственных птиц он еще не видел. Их наездники мало чем отличались от своих подопечных — та же быстрота движений, спокойный, жесткий взгляд, резкие черты лица.

Хотя боевые ястребы были гораздо меньше Бейтир-Сеуна, который в это время порыкивал от нетерпения, стоя на краю поляны, Леофрику они понравились гораздо больше, чем чудовище, которое он с удовольствием бы прикончил. Полет на драконе привел его в ужас, но лететь в бой, сидя на спине ястреба, — эта мысль наполнила душу рыцаря страхом и восторгом, поскольку ни один, даже самый быстроногий эльфийский конь не мог сравниться с ястребом.

Леофрик тщательно начистил свои доспехи и оружие, ибо духи-огоньки, которые не отставали от него ни на шаг, хотя и могли помочь надеть доспехи, чистить их совершенно не умели.

Леофрик увидел Кьярно и Гончую Зимы; юноша был вооружен мечом и луком, старик легко нес в руке Клинки Полуночи.

— Доброе утро, — сказал им Леофрик. — Замечательное зрелище — так много прекрасных воинов, все как на подбор!

Кайрбр кивнул и взял Кьярно за плечо.

— Да сохранит тебя Айша, мальчик, — сказал Гончая Зимы, — и да направит твою руку Карнус.

И два эльфа крепко обнялись, хотя, как показалось Леофрику, им для этого потребовалось сделать над собой усилие, — видимо, еще не все преграды были устранены. Наконец Гончая Зимы отпустил племянника и, не оглядываясь, зашагал прочь.

— Готов? — спросил Леофрика Кьярно.

— Да, — ответил рыцарь. — Готов. Пришло время снова дать бой силам тьмы. Мы же с тобой воины, верно?

— Верно, — ответил Кьярно, и Леофрик протянул ему руку. Пожав протянутую руку, Кьярно сказал:— Все-таки я плохо понимаю людей. Еще совсем недавно я даже мысли не допускал, что мы можем подружиться, а теперь мы с тобой идем в бой, как братья.

— Я тоже так думал, Кьярно, — кивнул Леофрик. — Кто знает, что ждет нас в будущем? Может быть, наступит день, когда наши народы подружатся.

— Вряд ли, и все же это благородная мечта.

— Послушай, скажи мне одну вещь.

— Какую?

— Я знаю, что Эадаойн означает «развевающаяся грива», а что означает Делану?

— Это означает «серебряное утро»; так бывает, когда после долгой ночи встает солнце и небо начинает светлеть.

— Красивое имя, — сказал Леофрик. — Мне давно хотелось это узнать, чтобы потом, когда я уеду из Атель Лорен, рассказывать о тебе.

— Уедешь?

— Да, — сказал Леофрик. — Если сегодня мы победим, то я покину Атель Лорен, чтобы спасти свой народ. Скоро я вернусь к людям, я это чувствую.

— Я тоже, — сказал Кьярно и замолчал, потому что на поляне появились правитель Олдельд и его воины.

Рядом с правителем стояла Найет в своем золотом платье; ее рыжие волосы были заплетены в косы и украшены серебряными заколками, перышками и драгоценными камнями.

В руках Провидица держала все тот же посох, сделанный из переплетенных ветвей, на конце которого был вырезан глаз; оглядываясь по сторонам, она тихонько улыбалась, любуясь воинами и гордясь ими.

На правителе Олдельде был алый плащ из птичьих перьев, а его грудь густо покрывала новая татуировка; на руках правителя поблескивали золотые и серебряные браслеты, на голове был золотой шлем, украшенный оленьими рогами. На боку правителя висел меч, в руке он держал серебряную пику, наконечник которой был украшен затейливым узором.

За Олдельдом стояла Морвхен, одетая в простую коричневую одежду и меха; за плечами девушки висел длинный лук и два колчана со стрелами. Леофрик выпрямился, когда рядом с дочерью правителя он заметил Тифейн.

Увидев Леофрика и Кьярно, правитель подошел к ним и смерил их пристальным взглядом.

— Правитель Олдельд. — Кьярно слегка поклонился главе клана Эадаойн.

Леофрик сделал то же самое, не будучи уверен, что правитель захочет с ним говорить.

— Кьярно, — начал Олдельд, — ты оказал клану большую услугу, приведя к нам Бейтир-Сеуна. Благодарю тебя.

— Я был счастлив помочь вам, — сказал Кьярно. — Я не принадлежу к вашему клану, но буду рад сражаться вместе с вами.

Наступила тишина. Наконец правитель Олдельд произнес:

— Гончая Зимы очень хвалит тебя, Кьярно Делану, да и моя дочь, похоже, к тебе неравнодушна, хотя только Айше известно, что она в тебе нашла. И сейчас, глядя на тебя, я вижу, что ты больше не Кьярно-бедокур. Время покажет, каким ты станешь, но, если ты переживешь этот день, мы вернемся к нашему разговору.

Кьярно хотел что-то сказать, но не нашел слов и только пробормотал:

— Благодарю, правитель Олдельд.

Олдельд кивнул и вышел на середину поляны. Морвхен, подойдя к Кьярно, начала что-то ему говорить на языке эльфов; к Леофрику подошла Тифейн; ее глаза были печальны.

— Здравствуй, Леофрик. — Она протянула ему руку.

На ее ладони лежал кристалл изумительной красоты — чистый, сверкающий, без единого пятнышка.

— Я не могу это принять, — сказал Леофрик. — Он так прекрасен, что…

— Я хочу, чтобы ты его взял, — настойчиво произнесла Тифейн. — Это лунный камень с берега Хрустального озера; когда-то такой камень подарила воину-герою по имени Найтал наяда из Дворца Водопадов. Этот камень наделен магической силой, он будет охранять тебя в бою.

— Он прекрасен, — сказал Леофрик и, вытащив из перчатки шелковый шарф Элен, бережно завернул в него кристалл.

Сунув его за перчатку, Леофрик хотел поблагодарить Тифейн, но она остановила его, прижав пальчик к его губам.

— Не знаю, увидимся ли мы снова, Леофрик Каррар, — промолвила она, — но прошу тебя, не забывай нас и Атель Лорен.

— Не забуду, — твердо сказал Леофрик. — И тебя я тоже не забуду, Тифейн, ибо ты вдохновляла меня на великие дела и всегда любезно говорила со мной. Я благодарю вас за все, что вы для меня сделали, госпожа моя.

Тифейн не ответила и молча отошла в сторону, когда правитель Олдельд поднял вверх свою сверкающую пику, призывая к тишине.

Все смолкли; вдруг послышался шелест могучих крыльев, и перед эльфийским правителем плавно опустился огромный орел; перья птицы отливали золотом, горделивая осанка говорила о силе и благородстве.

Леофрик, забыв обо всем на свете, восхищенно смотрел на прекрасную хищную птицу. Несомненно, летать на такой мог только правитель эльфийского клана.

Олдельд легко вскочил на спину орла; его примеру последовали воины, мигом взобравшись на своих боевых птиц. Леофрик, Кьярно и Морвхен тоже должны были лететь на ястребах, но только в качестве пассажиров, сидя за спиной воинов-наездников.

Огромный золотистый орел расправил крылья и с громким клекотом взмыл в небо. За ним последовали ястребы, а за ними и Бейтир-Сеун, которому потребовалось для взлета чуть больше времени, чем его более легким и подвижным собратьям.

Леофрик пришел в восторг, когда ястреб начал поднимать его все выше и выше; теперь рыцарь больше не испытывал страха, а только возбуждение при мысли о предстоящей битве.

И вот уже в небо взмыла стая боевых ястребов, впереди которой летел огромный орел, а высоко над ними — дракон Бейтир-Сеун.

И снова вокруг воинов закружили яркие птицы, и их крики звучали сладостно, словно серебристый звук бретонского горна, созывающего воинов на великую битву.

Глава девятнадцатая

Высокие стены из красного кирпича, множество башен, широкая сторожевая башня перед подъемным мостом — мощный и хорошо укрепленный Каррарский замок всегда вызывал у Теодерика Лендаста из Кенелля только одно чувство — восхищение. Хотя злой рок и преследовал его славных владетелей, замок по-прежнему оставался неприступной крепостью на пути врага.

Рыцарь въехал в огромные ворота, на которых висел золотой флаг с изображением вставшего на дыбы алого единорога под украшенной драгоценными камнями короной, затем расправил полы своего плаща, лежащие на крупе лошади, и проверил, ровно ли вставлен в ножны меч. Возле замка толпилось множество новобранцев и солдат, и бретонскому рыцарю вовсе не хотелось выглядеть в глазах простолюдинов жалким бродягой. За Теодериком ехали его боевые товарищи — благородные рыцари Кловис и Тойдегар. За ними следовало еще несколько десятков рыцарей в разноцветных плащах, накинутых поверх доспехов; воины держали в руках пики, на концах которых развевались разноцветные флажки и стяги.

Проехав ворота и подъемный мост, Теодерик с удовольствием отметил про себя, что крестьяне разглядывают его с любопытством и почтением. Подняв забрало, он взглянул на темнеющее небо. Хотя солнце едва перевалило за полдень, день был пасмурным и хмурым, а небо окрасилось в багровые тона, словно наступали сумерки. На востоке собирались темные тучи, предвещая скорую грозу.

С содроганием думал рыцарь о встрече с армией лесных духов. Что они знают о законах чести и рыцарства? Интересно, это слава или нет — погибнуть в сражении с ними? Или сразить лесного духа — это все равно что срубить дерево?

— Сколько еще человек прибыло? — спросил он рыцарей, ехавших рядом с ним.

— Много, — ответил Кловис, поднимая забрало и оглядывая собравшихся крестьян. — Наверное, тысяча человек, не меньше. Многие ответили на призыв своего господина; у Каррарского замка собрались лучники и йомены из ближайших деревень, а мы привели солдат.

— Верно, — сказал Тойдегар, — людей собралось много. Ничего удивительного — это же их землям угрожает лесной царь, а значит, они имеют право их защищать.

Теодерик кивнул, и все же он понимал: чтобы одолеть лесных эльфов, людей должно быть еще больше. Однако вслух он этого не сказал, заметив на лицах солдат выражение страха и тревоги. У реки усталые крестьяне вбивали вдоль берега острые колья и подвозили телеги с камнями и мусором, которые затем поднимали на стены замка. Теодерик не очень любил такой вид защиты, хотя и сознавал, что во время сражения рухнувшие на голову противника тяжелые камни могут решить исход боя.

— Говорят, этой ночью была уничтожена еще одна деревня, — сказал Тойдегар. — Кажется, Орберез. Никто не выжил, всех убили Дикие охотники.

— Орберез? — переспросил Кловис. — Вот тебе раз, в этой деревне выращивали таких прекрасных свиней! Помню, какие там делали колбасы, — пальчики оближешь.

— Сколько же это всего? — спросил Теодерик.

— За последние две недели уже девять, — ответил Кловис. — Восточные земли Кенелля и Каркассона разорены почти полностью, а крестьяне сбежались к замкам и укрылись за их стенами.

Поглядывая на крестьян, Теодерик видел на их лицах отчаяние и надежду; люди надеялись, что рыцари смогут защитить их от Зеленого Короля. Приехавшие на лошадях йомены сообщали, что армия лесных тварей движется на Каррарский замок, сметая все на своем пути. Значит, скоро будет сражение.

В течение четырнадцати дней Король Леса и его охотники бушевали в восточных землях Бретонии, разрушая и уничтожая все, что попадалось им на пути. Пришло время их остановить. Правда, еще не все рыцари ответили на призыв Теодерика, и, хотя он прекрасно понимал, что малыми силами лесного царя не одолеть, рыцарский долг велел ему защитить людей, пришедших к нему за помощью.

Конечно, встретиться с противником в чистом поле, лицом к лицу — это лучшее, о чем может мечтать рыцарь, но, судя по сообщениям разведчиков, армия противника превосходила их численностью раза в четыре, из чего следовало, что защитникам замка придется укрыться за его стенами и обороняться, надеясь, что враг не сможет прорваться внутрь.

Но, взглянув на седовласого владетеля Каррарского замка, спокойно стоявшего на башне с бойницами, Теодерик подумал о том, что в этом сражении прольется много крови, ибо только кровь сможет погасить его жажду мести.

Лес остался далеко позади, в ушах свистел ледяной ветер. Леофрик изо всех сил вцепился в перья птицы и прижался к ее спине, когда мощный боевой ястреб, взмыв высоко в небо, понес своих седоков в сторону гор.

Рядом летел ястреб, на котором сидел Кьярно; за орлом Олдельда на своих ястребах летели Кайрбр, Морвхен и Найет. Морвхен держалась верхом на птице легко и непринужденно; длинные волосы девушки развевались у нее за спиной, как пышный шлейф. Ку-Сит и танцоры смерти отправились в горы пешком, следуя своими опасными тропами и умудряясь не отставать от птиц.

Внизу показалась полоса магических камней; в том месте, откуда был украден камень, зияла темно-зеленая брешь. Сколько же человек уже погибло в Бретонии и скольким предстояло погибнуть? Видимо, армия Короля Леса двигалась гораздо быстрее, чем можно было ожидать.

Птицы подлетали к горам; угрюмые серые скалы тянулись к небу, словно часовые; горные пики находились на южных границах Бретонии и Лоренского леса, дальше лежали торговые города-государства области Тайли.

Конечная цель пути была хорошо видна — на фоне гор четко выделялось грязно-серое пятно, которое пульсировало, словно открытая рана. В середине пятна горел огромный костер, вокруг которого плясали уродливые фигуры. Толпа монстров, блея, завывая и потрясая копьями и топорами, прыгала вокруг магического камня, установленного на ровной площадке перед входом в темную пещеру.

Над огнем то и дело проносились какие-то тени, издавая пронзительные крики; услышав их резкие голоса, Леофрик поежился.

— Кто это? — крикнул он, указывая на тени.

— Это твари Хаоса! — крикнул в ответ Кьярно. — Летающие звери, которых Разрушитель превратил в монстров, изменив их до неузнаваемости!

Заметив ястребов, летающие твари поднялись высоко в воздух и, собравшись в одну стаю, начали окружать птиц, все теснее сжимая кольцо. Увидев это, головной ястреб резко пошел вниз, ведя за собой остальных.

Эльф-наездник, обернувшись к Леофрику, сказал:

— Тебе придется слезть, человек. Я не могу и держать тебя, и сражаться.

Леофрик кивнул, увидев, что и остальные воины-наездники направили своих ястребов вниз, чтобы, высадив пассажиров, вновь присоединиться к своей воздушной армии.

Земля стремительно полетела навстречу, когда ястреб, на котором сидел Леофрик, сложил крылья и резко пошел вниз. Когда до земли оставалось не более нескольких футов, птица расправила крылья и мягко опустилась на невысокую скалу.

Леофрик увидел, как рядом приземлились еще несколько ястребов; Кьярно и воины Вечной Стражи легко спрыгнули на острые выступы скал, даже не заметив, что для этого им пришлось проявить настоящие чудеса акробатики.

К счастью, Леофрику не пришлось подражать эльфам, поскольку его ястреб приземлился на гладкий и ровный камень прямо над ними. Спрыгнув со спины птицы, Леофрик хотел было поблагодарить наездника за столь удачную высадку, но тот сразу заставил птицу взлететь, торопясь присоединиться к своим товарищам.

Земля под ногами рыцаря была черной и скользкой, словно поверхность скалы расплавилась, пытаясь изменить свою форму под действием злых чар Призрака. Услышав над головой дикие вопли и злобный рев, Леофрик понял, что твари Хаоса их заметили и бегут к ним.

Кьярно и Кайрбр, выхватив мечи и перескакивая с камня на камень, побежали навстречу войску Разрушителя. Морвхен осталась на спине своего ястреба; приготовив лук и стрелы, девушка ждала — к ней уже приближались летучие твари. Увидев, что эльфийке предстоит нелегкий бой, Леофрик мысленно пожелал ей удачи.

Вытащив меч, рыцарь начал карабкаться вверх — не так легко и быстро, как эльфы, но очень решительно.

Подъем оказался трудным: тропа была скользкой и извилистой, на пути то и дело встречались корявые и острые корни, которые тянулись к небу, словно, извиваясь в предсмертной агонии, пытались дотянуться до облаков.

Вскоре тропа привела его на ровное плато, и Леофрик увидел, как из-за края начали выползать десятки и десятки ужасных тварей.

С угрожающим ревом твари понеслись навстречу Леофрику. Вспыхнув от гнева при виде мерзких созданий, рыцарь поднял меч и зарычал от ярости.

— За Кенелль, короля и Даму Озера! — закричал он и вместе с воинами-азраи побежал навстречу орде чудовищ.

Словно черные гарпии, летучие твари ринулись вниз, на эльфов; как не похож был их неуклюжий, неловкий полет на грациозные и резкие движения боевых ястребов! Две армии сошлись, и Морвхен содрогнулась от ужаса, когда увидела, насколько армия монстров превосходит по численности армию эльфов.

Девушка сразу выбрала себе цель: тварь с уродливой головой волка и крыльями летучей мыши. Красные глаза твари сверкали, пасть была полна острых зубов. Ястреб Морвхен сам выбрал позицию, с которой наезднице было бы удобнее стрелять. Затаив дыхание, Морвхен прицелилась — и тварь, схватившись за пронзенную стрелой голову, покатилась с горы.

И тотчас с неба посыпался град стрел — это начали стрелять воины-наездники; в пропасть полетели десятки тварей. Сжав бока птицы коленями, Морвхен заставила ее подняться вверх.

Но тут небо над головой Морвхен почернело: ее и воинов окружили летучие твари, и все смешалось — ястребы, монстры и эльфы. Бейтир-Сеун разорвал одного монстра когтями и тут же перекусил пополам второго; Морвхен тем временем приготовила три стрелы и выпустила первую, когда над ее головой мелькнуло белое брюхо летучей твари, и сразу за ней — вторую, когда монстр схватил когтями воина-наездника и сдернул его со спины ястреба.

— Нет! — закричала Морвхен, когда воин полетел вниз, и выстрелила в убийцу, но затем сама едва успела увернуться, когда прямо над ее головой мелькнули желтые когти.

Ястреб сделал крутой вираж, и Морвхен послала стрелу в напавшего на нее монстра — огромную тварь с черными крыльями и уродливым львиноподобным телом, но стрела пронзила лишь тонкую перепонку на его крыле. Монстр завизжал от боли и, выставив когти, ринулся на Морвхен.

Девушка упала на колени и крепко вцепилась в перья ястреба, когда он попытался увернуться от монстра, но не успел — Морвхен почувствовала, как по телу птицы прошла судорога, когда острые когти чудовища вспороли ястребу живот. Ястреб издал пронзительный крик и начал падать вниз, отчаянно пытаясь еще немного удержаться в воздухе, чтобы не убить свою наездницу, но Морвхен уже знала: птица находилась очень высоко и долететь до земли живой не успеет.

Услышав за спиной торжествующий вопль, Морвхен обернулась: тварь с телом льва пикировала на падающего ястреба, чтобы добраться до сидящей на его спине эльфийки. Быстро вытащив из-за спины лук, Морвхен пригнулась к шее умирающего ястреба.

— Прощай, благородное сердце, — прошептала она ему, — я отомщу за тебя.

С этими словами эльфийка выпрямилась во весь рост и одним прыжком оказалась на спине атакующего монстра.

Тот завизжал от неожиданности и злобы; громко щелкнув челюстями, тварь попыталась дотянуться до Морвхен, но напрасно — быстро пробежав по его спине, девушка крепко схватилась за шерсть на его шее.

Тварь шипела и щелкала зубами, но дотянуться до Морвхен не могла. Тогда она попыталась стряхнуть с себя эльфийку, начав кувыркаться в воздухе, но Морвхен держалась крепко, после чего вытащила меч и глубоко вонзила его в спину крылатой твари, затем вытащила и вонзила снова, потом снова. Из раны хлынула кровь, и тварь, заревев от боли, судорожно задергалась, а Морвхен радостно взглянула вверх: над ней с пронзительными криками кружил боевой ястреб без наездника. Бросив подыхающего монстра, Морвхен спрыгнула с его спины — и сразу скалы с бешеной скоростью полетели ей навстречу, но ястреб, подхватив ее на лету, развернулся и взмыл вверх.

— Спасибо! — крикнула ему Морвхен, убирая меч в ножны.

Впереди шел воздушный бой: ястребы устроили яростный поединок с крылатыми тварями Хаоса; этот смертельный балет многие из них исполняли в одиночку, ибо их седоки были сброшены на скалы чернокрылыми монстрами.

Морвхен увидела своего отца: Олдельд аккуратно убивал одну крылатую тварь за другой, ловко вонзая в них острый наконечник своего волшебного копья, в то время как его благородная птица приканчивала противника клювом и когтями. Разъяренный Бейтир-Сеун крушил тварей направо и налево, разрывая их на части, а те, кому удавалось уйти от его когтей и зубов, попадали под град эльфийских стрел, но дракон и сам уже был ранен — в некоторых местах его крепкая чешуя была порвана острыми клыками монстров.

Битва была в самом разгаре; небо почернело от тел боевых ястребов и крылатых тварей, в воздухе носились тучи стрел, мелькали зубы, крылья, когти, слышались визги и предсмертные вопли тех, кто падал на острые скалы.

Морвхен приготовила очередную стрелу и направила своего ястреба в самую гущу сражения.

Раздался удар грома, но на поля не упала ни одна капля дождя. На востоке начали собираться черные тучи, потянуло холодом — и вот уже вдали затрубил охотничий рог, послышались крики Диких охотников. Услышав эти звуки, Теодерик Лендаст вздрогнул — смерть стремительно приближалась. Сжав в руке пику, Теодерик быстро огляделся по сторонам: тысяча вооруженных людей стояла на склонах холмов перед Каррарским замком, приготовившись к кровавому бою с Дикими охотниками.

Лучники тревожно выглядывали из-за острых кольев, стараясь разглядеть противника; дрожащие солдаты держали наготове длинные палки с крючьями на конце. Командующий армией — если это сборище испуганных и плохо вооруженных людей можно было назвать армией — сидел верхом на коне в окружении двадцати рыцарей, высоко подняв над головой стяг — ало-золотое полотнище, трепещущее на ветру.

Теодерик командовал отрядом, состоящим из двадцати готовых к бою рыцарей, — над их головами развевались разноцветные стяги, пики были выставлены вперед. На другом фланге находился Тойдегар со своими двадцатью рыцарями. Кловис был рядом с Теодериком и с трудом удерживал своего коня, который ржал и норовил встать на дыбы, слыша звуки приближающейся охоты.

— Черт, какие мерзкие завывания! — выругался Кловис. — У меня от них кровь стынет в жилах.

— Я тебя понимаю, — сказал Теодерик и погладил по шее коня, который начал нервно перебирать ногами. — Знаешь, я их не боюсь, — добавил он с уверенностью, которой на самом деле вовсе не испытывал. — Мы их легко одолеем и прогоним прочь.

Кловис кивнул, но Теодерик видел его глаза в прорезях забрала — в них стоял страх. Впрочем, Кловиса можно было понять — он был опытным воином и прекрасно понимал, чем может закончиться это сражение.

— Смотри! — крикнул Кловис, показывая на восток. — Туман рассеивается!

Теодерик взглянул в ту сторону. Туман и в самом деле рассеялся, и сразу где-то совсем рядом бретонцы услышали треск сучьев и шуршание листьев, сквозь которые послышался злобный смех.

— Стоять насмерть! — крикнул испуганным солдатам командир. — Ни шагу назад, а кто ослушается, будет иметь дело со мной!

Теодерик услышал, как проклятый рог затрубил вновь, и сразу в тумане залаяли собаки и пронзительно закаркали вороны. К застывшим в напряженном ожидании людям быстро приближались клубы тумана, впереди которых вспыхивал таинственный зеленый свет, а земля покрывалась зелеными ростками и цветами.

И вдруг, мгновенно вынырнув из тумана, перед защитниками замка возникли лесные всадники во всей своей дикой красе. Крики ужаса пронеслись по шеренгам воинов, йомены дрогнули и чуть не обратились в бегство, а те, кто оказался тверже духом и смелее, бросились приводить своих товарищей в чувство, пустив в ход дубинки и крепкие словечки.

Своры завывающих от охотничьего азарта гончих вертелись под ногами охотников, остановившихся у склона холма; воздух почернел от стай черных птиц, луна скрылась за призрачными облаками, когда в небе вспыхнула ослепительно-яркая молния и загрохотал гром.

Жуткий, леденящий душу рев охотничьего рога раздался вновь, и Теодерик с ужасом увидел охотника, который извлекал из рога эти страшные звуки; он появился из тумана внезапно — огромный и мощный, с оленьими рогами на голове, в плаще из листьев, в руке он сжимал огромное копье со множеством наконечников. Мощные волны магии исходили от этого существа, и Теодерик уже не сомневался, кто перед ним.

Король Леса…

Его окружали лающие гончие и всадники с горящими глазами верхом на черных конях и оленях, которые храпели и вставали на дыбы; в глазах лесного царя вспыхнул свирепый огонь, когда он обвел взглядом дрожащее от ужаса воинство бретонцев, посмевших выступить против самого леса.

Теодерик выставил вперед пику, когда лесной царь громко расхохотался — людям показалось, что рядом ударил гром, — и, кивнув Кловису и пришпорив коня, поскакал вперед. Король Леса снова протрубил в рог и вместе со своими всадниками ринулся навстречу людям.

Небольшая роща, располагавшаяся под горным плато, утопала в крови — здесь в смертельной схватке сошлись эльфы, зверолюди и человек. Одним ударом меча отрубив мохнатую лапу, Леофрик успел отбить удар огромного топора и сразу пронзил своим сверкающим мечом спину чудовища. В этот момент чье-то метко пущенное копье тяжело ударило его в грудь, рыцарь покачнулся и привалился спиной к стволу дерева, когда к нему, широко разинув пасть, рванулась отвратительная тварь, покрытая чешуйчатой кожей.

Взревев от ярости, Леофрик взмахнул мечом и вонзил его прямо в пасть чудовища, проткнув ему мозг. Затем быстро вытащил меч и снес голову второй твари, в то время как стоящий рядом Кьярно посылал стрелу за стрелой в гущу наседающих монстров.

Молодой эльф двигался так быстро и ловко, что Леофрик едва замечал его движения; каждый выстрел Кьярно достигал цели, попадая в глаза и жизненно важные органы чудовищ. Сражаясь плечом к плечу, Кьярно и Леофрик проделали целый коридор в гуще монстров — один убивал их стрелами, другой разил мечом направо и налево, оставляя после себя горы трупов.

Кайрбр проявил себя таким воином, какого Леофрик не видел ни разу в жизни, — он наступал, отскакивал, уворачивался, колол, резал, рубил и при этом закрывал собою Найет, которая тоже сражалась, но по-своему: Провидица вызывала магические силы, которые набрасывались на зверолюдей и уничтожали их на месте. Со всех сторон окруженные мерзкими порождениями Хаоса, искореженные и отравленные деревья все же отвечали на ее зов и, размахивая длинными и гибкими ветвями, хватали монстров и бросали их своим корням, которые довершали дело.

Старик Кайрбр ни на секунду не останавливался, без устали уничтожая детей Хаоса; Клинки Полуночи сверкали, вонзаясь в их плоть, не давая монстрам подобраться к Провидице.

Эльфы Коэт-Мары сражались плечом к плечу; в воздухе мелькали их мечи и копья, разя монстров десятками, но каждый раз вместо одного воющего от боли и подыхающего монстра вставал другой. Скалы покраснели от крови эльфов и зверолюдей; один за другим эльфийские воины падали, сраженные тварями Хаоса, и тогда Леофрик понял, что долго эльфам не продержаться.

С этими мыслями он снес голову ревущему монстру с бессчетным количеством глаз и ртов, как вдруг на него налетела огромная рыжая гончая с двумя головами; глухо рыча, зверь вцепился когтями в металлическую пластину, закрывающую плечо рыцаря, и одним рывком оторвал ее.

Повалив Леофрика на землю, пес принялся за дело: одна голова начала рвать прутья забрала, пытаясь добраться до лица, вторая рвалась к горлу. С отчаянным криком Леофрик ударил чудовище головой и, извиваясь, покатился по земле, стараясь сбросить с себя зверя и поправить медленно сползающий шлем. Вдруг пес взвыл от боли и отпустил шлем, который к этому времени свалился с головы Леофрика; из бока твари торчали две длинные стрелы Кьярно.

Быстро вскочив на ноги, Леофрик одним ударом меча добил монстра, но тут с дикими воплями из-за скалы показались новые отряды чудовищ.

— Кьярно, — завопил Леофрик, — их стало еще больше!

— Вижу! — крикнул ему в ответ эльф, выдергивая свои стрелы из трупов монстров.

— Будем прорываться, — тяжело дыша, сказал Кайрбр.

Белые клинки его меча почернели от крови, на теле старика было множество мелких ран, но Гончая Зимы держался стойко и мужественно.

Орава монстров, вопя и завывая, бросилась к ним, но тут Леофрик увидел, как у него под ногами появился странный свет. Он исходил от деревьев; послышался тихий шепот, среди деревьев замелькали призрачные тени, и Леофрик, который уже приготовился отразить нападение неведомых тварей, удивленно захлопал глазами: издав пронзительный воинственный клич, перешедший в дикий вой, бледные призраки внезапно обрели очертания — и из тумана выскочили танцоры смерти во главе с Ку-Сит.

Не раздумывая, Красный Волк ринулся в самую гущу зверолюдей, размахивая мечом и коротким копьем. За ним последовали танцоры смерти, нанося монстрам мгновенные удары и убивая их так быстро, что твари не успевали повернуться лицом к противнику.

Танцоры прыгали, скакали, делали кульбиты, одним ловким движением уворачиваясь от ударов мечей и копий и нанося ответные смертельные удары. Не успевал монстр взмахнуть мечом, как эльф, сделав грациознейший пируэт, пронзал ему горло или глаз.

И пока монстры пытались справиться с неизвестно откуда взявшимися эльфами, Леофрик, Кьярно и Кайрбр побежали к площадке, возвышающейся над местом битвы, но были встречены новым отрядом вопящих и ревущих зверолюдей.

Бросив взгляд на площадку, Леофрик увидел магический камень: огромный и гладкий, он был весь разрисован грубыми рисунками, почти закрывшими древние эльфийские руны. Возле камня стоял зверочеловек огромного роста; его шкура была покрыта бронзовой чешуей с пятнами запекшейся крови. Его рогатая голова была обожжена и изранена, но в разноцветных глазах светились сила и решимость.

На груди монстра висели короткие толстые цепи с крючьями, плечи прикрывали грубо сколоченные металлические пластины с шипами. В руках зверь держал огромный двуручный топор; несмотря на то что его лезвия были покрыты ржавчиной, топор испускал слабый магический свет.

У ног монстра из стороны в сторону металось какое-то дьявольское существо, которое постоянно меняло форму: в жидкой, текучей массе мелькали конечности, гребни, шипы. Камень окружала охрана, состоящая из нескольких монстров — полубыков-полуволков и огромных слюнявых троллей, покрытых грубой бородавчатой шкурой и вооруженных каменными дубинками.

Найет побледнела; она вскрикнула, указывая в сторону камня, и прошептала:

— Разрушитель… он здесь!

— Где? — спросил Кайрбр, подбегая к ней.

— Вон там! — сказала Найет, показывая на скалы.

Взглянув в ту сторону, Леофрик увидел вход в темную пещеру, откуда тянуло ледяным холодом и ужасом. Во тьме пещеры заворочалось что-то огромное и страшное, и на солнечный свет стал медленно выползать черный туман, в клубах которого шевелилась мерзкая, уродливая тень. Появление жуткого монстра сопровождалось дикими воплями — это кричали черепа и трубили охотничьи рога, вплетенные в его мохнатую шерсть.

При виде этого жуткого зрелища Леофрик упал на колени; от приступов болезненной тошноты желудок едва не вывернуло наизнанку. Стоявшие рядом с Леофриком эльфы повалились на землю, не в силах вынести ударов мощной магии, исходившей от монстра.

Схватив Кайрбра за руку, Найет закричала:

— Быстрее, пришло ваше время! Белая гончая, красный волк и ястреб — я вижу их!

— Провидица, — сказал Кайрбр, — но что…

— Не медлите! — крикнула Найет. — Если Разрушитель доберется до магического камня, нам всем придет конец: магия камня начнет служить темным богам — и для нас он будет потерян. Вперед! Убейте зверя!

Глава двадцатая

Бросив плачущую Провидицу, Кайрбр побежал наверх, превозмогая боль от ран и ударов черной магии, направленной на него. Тем временем эльфы Коэт-Мары постепенно приходили в себя и вставали на ноги — чары Разрушителя подействовали на них сильнее, чем на Гончую Зимы.

Кайрбр бежал, с ужасом ощущая, как его собственная плоть начинает медленно, но верно отвечать призыву Разрушителя; старому воину приходилось напрягать все силы, чтобы преодолеть этот зов. Впереди танцоры войны прикончили последнего монстра, преграждавшего путь к магическому камню, но вместо того, чтобы бежать вперед, они остановились и окружили своего вожака, что-то горячо обсуждая; красный волк на груди Ку-Сит вертелся и скалил зубы, чувствуя запах крови.

Площадка, где сражались танцоры смерти, была усеяна трупами зверолюдей, но победа досталась эльфам дорогой ценой: половина воинов-танцоров погибла, разбившись об острые камни. Увидев подбежавшего Кайрбра, Ку-Сит кивнул и сказал:

— Ну что, пришло наше время? Время белой гончей и красного волка?

Нахмурившись, Гончая Зимы ответил:

— Да, Провидица сказала, что…

— Ку-Сит знает, — прервал его танцор смерти со свирепой усмешкой на забрызганном кровью лице. — Лоэк все знает и говорит Ку-Сит, что нужно делать.

— Но как…

— Потом! — крикнул ему Ку-Сит, когда из-за скалы выскочили взбешенные зверолюди.

Кайрбр кивнул и взглянул вверх: в небе шел жестокий бой между летучими тварями и боевыми ястребами во главе с Бейтир-Сеуном.

Рядом с Гончей и Красным Волком засвистели стрелы, когда эльфы Коэт-Мары и человек предприняли еще одну попытку прорваться к магическому камню. С прибытием Ку-Сит силы сражающихся стали примерно равны, и все же зверолюди все прибывали и прибывали, и до победы эльфов было еще далеко.

Сжав в руке меч и копье, Ку-Сит полез по скале вверх, но Кайрбр хорошо видел, что танцор смерти с трудом выдерживает удары черной магии, которую насылал на них Разрушитель.

И снова твари Хаоса и воины-азраи сошлись в жестокой битве возле магического камня, но Кайрбр, не останавливаясь, прокладывал себе дорогу в рядах монстров, пробиваясь за Красным Волком к ужасному существу, выползшему из мрачной пещеры, которое тоже изо всех сил спешило добраться до камня.

* * *

Леофрик больше не мог терпеть страшную боль, которая обрушилась на него, когда он с боем начал медленно приближаться к пещере. Тело почему-то перестало слушаться; Леофрик напрягал все силы, чтобы не дать ему выйти из-под контроля, и разил монстров безжалостно, вкладывая в каждый удар всю свою ярость и гнев.

Несколько раз он попадал под скользящий удар топора, из многочисленных ран на его теле сочилась кровь, но рыцарь не обращал на это внимания, уничтожая врага своим сверкающим мечом. Рядом с ним сражался Кьярно; молодой эльф с криками посылал стрелу за стрелой, — казалось, его тело забыло, что такое усталость. Рыцарь и эльфы сражались плечом к плечу, круша монстров направо и налево и постепенно, ярд за ярдом, продвигаясь вперед, к камню. Но каждый из этих ярдов был оплачен кровью; за воинами оставались горы трупов — и не только зверолюдей, но и эльфов. Погибших было столько, что оправдать смерть стольких прекрасных воинов могло только одно — полная победа; только она могла стать вечной памятью защитникам леса.

Наконец, ценой огромных потерь, эльфам удалось подняться на каменную площадку, где стоял магический камень.

К этому времени Кайрбр и Ку-Сит уже миновали площадку и подбирались к пещере, где затаился Разрушитель. Благословив их именем святой Дамы, Леофрик успел лишь бросить им вслед короткий взгляд и продолжал без устали орудовать мечом.

И тут в гуще зверолюдей показался огромный монстр; несомненно, это был их командир — необыкновенно высокий и мощный, с бычьей головой и крутыми рогами. Увидев рыцаря и эльфов, бычеголовый издал протяжный рев и взмахнул топором, приготовившись к бою.

Кьярно выпустил в него стрелу, но монстр легко отбил ее своим топором, действуя необычайно быстро и ловко для столь огромной твари. Вторая стрела, пущенная откуда-то сверху, вонзилась ему в плечо; подняв голову, Леофрик увидел Морвхен, которая кружила над ними, сидя на спине изрядно потрепанного боевого ястреба.

Бычеголовый взревел — и навстречу эльфам двинулись мощные тролли, а сам он сорвал с себя цепь и бросил ее на землю; цепь тут же ожила, превратившись в скользкую тварь, которая быстро поползла к эльфам, извиваясь и захлебываясь пронзительным визгом неутоленного голода.

Ее лапы заканчивались присосками, покрытыми острыми когтями, зубами и крючьями; тело переливалось, постоянно меняя форму. Эльфы осыпали ее градом стрел, но тварь, если и испытывала сильную боль, не обращала на это внимания.

Леофрик первым подбежал к мерзкому существу и вонзил в него меч. Клинок легко прошел сквозь кожу, мышцы и кости, но не успел рыцарь вытащить меч, чтобы нанести второй удар, как тварь изогнулась и, вцепившись острыми зубами в его наруч, изо всех сил сжала мощные челюсти. Леофрик закричал от боли и попытался стряхнуть тварь с руки, но в это время она уже успела присосаться к его ноге; и тут же из ее тела вылетели длинные и гибкие щупальца, которые начали тянуться к лицу Леофрика.

В воздухе сверкнул меч, и тварь зашлась от визга, когда Кьярно еще раз всадил в нее клинок и отбросил в сторону, после чего быстро помог подняться Леофрику. В это время эльфийские воины, оправившись от страха, начали стрелять в нее из луков, помогая Кьярно.

Леофрик и Кьярно ринулись в атаку и принялись рубить тварь мечами; она отчаянно сопротивлялась, пытаясь впиться в них уцелевшими щупальцами, и все же силы медленно оставляли ее; она издохла только тогда, когда мечи воинов превратили ее в груду кровавых обрезков.

Но тварь все же сделала свое дело, дав время Предводителю и его банде прорвать кольцо эльфийских воинов. Один взмах огромного топора — и трое эльфов были убиты на месте, двое оставшихся погибли от второго удара.

Бычеголовый заревел от радости; из его пасти текли кровавые слюни, темные глаза сверкали. В него вонзилась стрела, но он не обратил на нее внимания — Предводитель приготовился к бою с Леофриком и Кьярно.

С десяток эльфов еще стояли возле Леофрика, но бычеголовый одним ударом превратил их в окровавленное месиво. Леофрик бросился вперед, намереваясь вонзить меч в бок Предводителя, но промахнулся — меч прошел в дюйме от его тела.

Чтобы отбить удар, бычеголовый на миг отвлекся, и этим тут же воспользовался Кьярно: одним ловким движением уклонившись от удара топора, он пригнулся и изо всех сил вонзил меч в брюхо зверя, вогнав его почти до половины. Затем Кьярно хотел выдернуть меч, но не смог — клинок переломился пополам, а Кьярно едва успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под новый удар топора.

Леофрик тем временем бросился на монстра с другой стороны и попытался отрубить ему лапу — меч вошел в плоть и отскочил, наткнувшись на кость. Бычеголовый взревел и, схватив Леофрика за руку, начал подтаскивать к себе, чтобы покончить с рыцарем, переломав ему кости, но вдруг из железной перчатки Леофрика вылетел ослепительный свет, и монстр отлетел в сторону, оставив на доспехах рыцаря лишь несколько глубоких полос и брызги черной крови, которая прожгла их, словно кислота резчика.

Леофрик быстро откатился в сторону и, встав на колени, вытряхнул из перчатки белые осколки, мысленно поблагодарив Тифейн за прекрасный подарок, который только что спас ему жизнь.

И все же ему было ясно: никакое мужество эльфийских воинов, ни Кьярно, ни Морвхен не смогут решить исход боя, пока жив предводитель монстров, ибо зверолюди медленно, но верно сокращали численность эльфийских воинов; танцоры смерти убивали троллей, но огромные твари умирали долго, легко выдерживая самые страшные раны, и принести эльфам победу их смерть не могла.

Что ж, значит, так тому и быть. Если всем эльфам суждено умереть — они умрут, но только сражаясь, ибо со злом нужно бороться везде и всегда.

И, снова поднявшись на ноги, Леофрик ринулся в бой.

Кайрбр спешил, изо всех сил стараясь не отставать от Ку-Сит, который легко карабкался вверх, перелезая с камня на камень. Сзади послышались рев и крики; оглянувшись, Кайрбр увидел, что их преследует около сорока тварей, бросившихся на защиту своего мерзкого повелителя.

Каждый шаг, каждый вздох давался старому воину с огромным трудом — злые чары отвратительного монстра, засевшего в пещере, грозили превратить тело эльфа в нечто ужасное. Кайрбра спасала только его несгибаемая воля, кроме того, он твердо помнил: стоит ему забыться хотя бы на миг, и для него все будет кончено.

— Скорей! — крикнул ему Ку-Сит, который уже перелез через край плато и выбрался на площадку перед пещерой.

Закусив губу, чтобы не тратить силы на резкий ответ, Кайрбр поднажал, слыша, как крики за спиной становятся все громче. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, мышцы горели от изнеможения и упорного сопротивления злым чарам. Ухватившись рукой за выступ, Кайрбр попытался подтянуться, но камень вдруг растаял у него в руке, и Гончая понял, что сейчас полетит вниз.

Но мелькнула рука — и Кайрбр почувствовал, как его сильно потащили наверх, на площадку, в то время как в ноги ему вонзились чьи-то когти. Благодарить танцора не было времени: над краем плато показалась рогатая голова и яростно заревела. Один взмах Клинков Полуночи — и голова чудовища отлетела в сторону, в то время как его тело, ударяясь о камни, полетело вниз.

Кайрбр побежал за Ку-Сит, поглядывая на небо, — к пещере слетались крылатые твари, чтобы защищать Разрушителя, который остановился почти рядом с магическим камнем, ожидая дальнейших событий.

Жуткий монстр перевел взгляд на эльфов — и те застонали от боли, почувствовав всю мощь черных сил. Разрушитель запрокинул голову и издал дикий рев, полный ненависти и жажды крови, а его кривой посох начал испускать темные клубы магии разрушения.

— Лоэк говорит, что о нашей битве будут слагать легенды, — сказал Ку-Сит, лукаво подмигнув Кайрбру.

— Честно говоря, мне хотелось бы их услышать, — ответил Кайрбр, и два эльфа ринулись на ревущего Призрака.

Танцор смерти и воин Вечной Стражи атаковали монстра с двух сторон, вонзив в него сверкающие мечи и копье. Однако огромный монстр, который с виду был неповоротливым, обладал колоссальной силой, позволяющей ему сражаться яростно и умело.

Его толстую шкуру не могли пробить ни меч, ни копье, а его посох легко отводил удары острых клинков. От удара мощной лапы Кайрбр откатился далеко в сторону и едва не перелетел через край обрыва. Гончая Зимы застонал от боли и схватился за грудь: по крайней мере одно ребро сломано, а тело жжет, как огнем.

Тяжело поднявшись на ноги, Кайрбр огляделся: они с танцором были полностью отрезаны от остальных эльфов, поскольку всю площадку занимала толпа беснующихся и ревущих от ярости зверолюдей. Впрочем, близко к своему повелителю они не подходили, предоставив ему самому разделаться с двумя эльфами.

Кайрбр видел, как Ку-Сит начал кружиться вокруг монстра, выбирая удобную позицию для удара, но каждый раз его копье наталкивалось на кривой посох — Разрушитель не подпускал воина на близкое расстояние. В воздухе что-то мелькнуло; подняв голову, Кайрбр увидел, как одна из крылатых тварей пошла в атаку на Красного Волка.

Ударом меча танцор снес ей голову, и издыхающая тварь упала на землю, извиваясь у ног Разрушителя. Чтобы покончить с ней, Красному Волку потребовалась одна секунда, но Разрушителю этого оказалось достаточно: взмахнув посохом, он изо всех сил ударил Ку-Сит в висок, и танцор упал на колени.

Огромный волк на его груди злобно зарычал, а Ку-Сит скосил глаза на струйку крови, сбегающую по его щеке.

— Ты пролил кровь самого Ку-Сит… — изумленно прошептал танцор смерти.

Кайрбр рванулся вперед, заранее зная, что помочь другу уже не успеет; так и случилось — Разрушитель вновь занес посох и обрушил его на голову танцора, раскроив ему череп.

Леофрик воткнул меч в бок бычьеголового, хлынула черная кровь, но монстра это не остановило. Под ударами его топора продолжали погибать эльфы; огромный зверь убивал их с неестественной яростью. Его топор испускал сияние — это действовали злые чары, против которых мужество и ловкость эльфийских воинов были бессильны.

Кьярно отскочил в сторону, чтобы не попасть под удар топора; в это время Морвхен послала в монстра очередную стрелу, которая вонзилась ему в бок.Кажется, остановить гигантскую тварь было невозможно, но Леофрик снова упорно пошел вперед. Кьярно споткнулся и упал на одно колено — одна из тварей полоснула его мечом по ноге, раскроив ее от бедра до голени.

Теперь противником Предводителя остался Леофрик; его меч загорелся серебристым светом, когда он встал лицом к лицу со страшным монстром. Из ран на теле чудовища капала черная кровь; когда она попадала на камни, то шипела и пузырилась; грудь зверя тяжело вздымалась. Он почти что вырвался из кольца эльфийских воинов, но эта победа далась ему нелегко.

Два противника кружили по площадке, выискивая удобный момент для решающего броска. Сверху раздался пронзительный вопль, но Леофрик не поднял голову, опасаясь мгновенного выпада монстра. Тот издал глухой, низкий рев. Леофрик напрягся, ожидая нападения, но потом вдруг понял: огромный монстр смеется. Смеется потому, что какой-то жалкий человечишка посмел бросить вызов самому воплощению темных богов.

От гнева и ярости Леофрик забыл об усталости и, подняв меч, с криком «Святая Дама, направь мою руку!» бросился на монстра.

Леофрик целился ему в брюхо; внезапно его рука почувствовала тепло — это клинок его меча загорелся ослепительно-ярким серебристым светом, способным затмить свет солнца. Предводитель ожидал нападения, поэтому успел подставить топор. Острые клинки скрестились — и в воздухе словно вспыхнул белый огонь, во все стороны брызнули искры.

Огромный топор монстра вдруг разлетелся на тысячи кусков темного железа и дерева, а вместо него из руки чудовища показалось что-то бесформенное. От удара Леофрика отбросило назад; он лежал на земле, ослепленный и оглушенный, пытаясь сообразить, что за призраки мелькают у него перед глазами.

Но в следующее мгновение рыцарь уже вскочил на ноги, вновь приготовившись к бою, когда внезапно сверху прозвучал властный голос: «Человек! Ложись!»

Леофрик упал на живот и вжался в землю, когда с неба к месту поединка ринулся золотистый орел правителя Олдельда. Леофрик взглянул вверх: тщательно прицелившись, Олдельд направил острие своей волшебной пики в грудь Предводителя и вонзил ее с такой силой, что пика прошила монстра насквозь. Фонтаном брызнула кровь, полетели осколки костей. Олдельд развернул орла и поднялся над полем битвы, насадив тело Предводителя на пику, как ученый насаживает на булавку насекомое.

Монстр был еще жив — он ревел и извивался, пытаясь освободиться от волшебной пики, сделанной эльфами Атель Лорен, но все было напрасно: боевой орел Олдельда уносил его в небо, поднимая все выше и выше.

И только когда огромная птица и монстр стали казаться маленькими черными точками, Олдельд стряхнул монстра с пики, и тот, кувыркаясь, полетел на острые скалы.

Склонив голову, Леофрик тихо благодарил Даму Озера, когда в воздух поднялись клубы пыли и плато накрыла еще одна огромная тень. Прищурившись, Леофрик присмотрелся — и увидел Бейтир-Сеуна, который кружил над площадкой, выбирая место для посадки. Зеленое чешуйчатое тело дракона было изранено и заляпано кровью, и тем не менее он ликовал. Бейтир-Сеуна немедленно окружили боевые ястребы, радостно приветствуя дракона и его победу.

Бейтир-Сеун протянул мощную лапу и смахнул с магического камня груду черепов, оружие и доспехи, а затем, сжав камень в лапах, начал медленно подниматься в небо. Наездники разбрелись по площадке в поисках оставшихся в живых воинов Коэт-Мары.

Кьярно, прихрамывая, подошел к одной из птиц и позвал Леофрика:

— Садись. Камень наш, но давай сначала заберем Кайрбра и Ку-Сит и вывезем их отсюда.

Леофрик кивнул и забрался на спину огромного ястреба, усевшись позади Кьярно.

— Мы победили, — сказала Леофрик, не в силах в это поверить.

— О нет… — прошептал Кьярно, глядя куда-то в сторону.

Леофрик оглянулся и увидел битву, которую будет помнить до конца своих дней.

Посох Разрушителя отбивал все удары Кайрбра, и Гончая Зимы понял: без Красного Волка, в одиночку, Разрушителя ему не одолеть. Взглянув на небо, Кайрбр увидел Бейтир-Сеуна, который нес в лапах магический камень, и улыбнулся, потому что эльфы все-таки победили.

Из горла старого воина текла кровь, он хрипел и задыхался. Но ведь он Гончая Зимы, а значит, никогда не сдается, не прекращает борьбы и не отступает.

— Ну что же ты, монстр? — прохрипел старик. — Иди сюда, пора и тебе подохнуть.

С этими словами воин рванулся вперед; Клинки Полуночи сверкнули, описав в воздухе сверкающую дугу. Хотя тело Кайрбра разрывалось от боли, он старался не думать об этом, сосредоточив все внимание на чудовищном монстре, который стоял перед ним.

Черепа и рога, вплетенные в его шерсть, вопили, грозя Кайрбру самой мучительной смертью; тело Разрушителя расплывалось, меняя форму, и Кайрбр изо всех сил старался не поддаваться черной магии, вызывающей мутацию.

— Ты меня не получишь! — крикнул Кайрбр, увернувшись от страшного удара, и подбежал совсем близко к мохнатому монстру.

Левый клинок вонзился в брюхо монстра, из раны хлынула кровь, и чудовище заревело от дикой боли.

Но в следующее мгновение монстр взмахнул своим кривым посохом и зацепил им ноги Кайрбра, который повалился на спину, прямо на тело Красного Волка. Быстро скатившись с тела друга, Кайрбр внезапно почувствовал небывалый прилив сил.

«Лоэк еще не покончил с Ку-Сит…»

Кайрбр вскрикнул от удивления, когда в его голове раздался голос Красного Волка, а потом, взглянув вниз, увидел, что красный волк теперь скалится на его груди, взывая к мести и кровопролитию.

Услышав дикий рев, Кайрбр поднял голову и вовремя успел отскочить, когда Разрушитель уже собирался обрушить на его голову свой посох. Сделав в воздухе сальто, Кайрбр взмахнул Клинками Полуночи и рассмеялся безумным смехом, который был вовсе не его.

Затем, совершив еще один прыжок, он на лету разделил копье на два меча и изо всех сил вонзил их в спину Разрушителя.

От предсмертного рева ужасного монстра содрогнулись скалы, от прикосновения магического меча эльфов его плоть начала кипеть и плавиться. Легко перепрыгнув через монстра, Кайрбр развернулся и с диким, торжествующим воплем выдернул мечи из его тела. Разрушитель мгновенно обернулся, уставившись на Кайрбра безумными глазами.

От этого взгляда сила, которую ощутил Кайрбр, внезапно покинула его, и Гончая упал на колени, задыхаясь от мучительной боли.

Разрушитель, пошатываясь, побрел прочь; из его тела хлестала кровь, и вместе с ней выходили волны черной магии. Чувствуя, что силы покидают его, Разрушитель с ревом пополз к своей пещере, чтобы там, во тьме и холоде, восстановить свою мощь, пока еще он был в состоянии ее вернуть.

Кайрбр провожал его взглядом, чувствуя восторг и сожаление. Восторг — потому что все-таки одолел жуткого монстра, а сожаление — потому что не довел дело до конца.

Взглянув на свою грудь, он увидел, что изображение волка постепенно бледнеет, и кивнул ему, благодаря Ку-Сит за последнюю помощь, а в голове Гончей звучали слова танцора смерти: «Неплохо для старика и дикого зверя, а, Гончая?»

— Неплохо, — согласился Кайрбр, глядя, как уцелевшие в битве зверолюди с угрозой смотрят на своего, теперь уже бывшего, повелителя. — Совсем неплохо.

Он насчитал около сорока тварей; конечно, в другое время он справился бы с ними — если бы ему повезло, — но сейчас Кайрбру было не до этого. Сложив Клинки Полуночи так, что они снова превратились в копье, Гончая Зимы тяжело поднялся и взглянул вверх; он увидел, как вслед за Бейтир-Сеуном в небо поднимаются боевые ястребы.

Разглядев на одном из них Кьярно, старик улыбнулся; ястреб, на котором сидел племянник, быстро летел к нему, — видимо, Кьярно решил спасти своего родственника. Нет, время Гончей Зимы прошло, и Клинкам Полуночи пора перейти к новому хозяину.

Когда твари Хаоса окружили Кайрбра, собираясь добить его топорами и мечами, он, выкрикнув имя Кьярно, с силой запустил копье прямо в чистое голубое небо.

— Кайрбр, нет! — не своим голосом закричал Кьярно, когда увидел, что собирается сделать дядя.

Но Гончая не остановился, и копье сверкнуло в воздухе, как хвост кометы, пролетев совсем близко от Кьярно. Извернувшись, юноша поймал его на лету, когда копье, описав в воздухе дугу, начало падать вниз.

— Назад! — крикнул Кьярно ястребу, когда тот повернул в направлении Атель Лорен, но птица, предвидя исход боя на площадке перед пещерой, его не послушалась.

А потом Кьярно и Леофрик лишь беспомощно смотрели, как зверолюди окружили Кайрбра и принялись молотить его дубинками и колоть мечами. Старик защищался отчаянно и даже успел прикончить коротким мечом, который он выхватил из лап мертвого монстра, с десяток тварей, но силы были слишком неравными, и вскоре Кайрбр исчез под кучей навалившихся на него монстров.

Кьярно рыдал, не в силах поверить, что такой великий воин, как Гончая Зимы, пал от рук мерзких зверолюдей.

Сделав прощальный круг над местом гибели Кайрбра, ястреб полетел в направлении Атель Лорен.

Глава двадцать первая

Печальные и все же с ликованием в душе возвращались воины Коэт-Мары домой. Их встречал лес звонким щебетом птиц, но воины хранили молчание, ибо слишком многих недосчитались они после той страшной битвы. Отныне память о погибших будет жить в песнях и легендах, которые обязательно сложат в честь великой битвы, в которой эльфы победили самого Сьянатэра.

Магический камень был спасен благодаря мужеству и отваге Гончей Зимы и Красного Волка, чьи имена навечно останутся в памяти Атель Лорен и песнях народа азраи.

Огромный дракон, покружив над землей, медленно опустился, держа в лапах магический камень. Ветви и корни растений тут же начали цепляться за его лапы, но дракон, не обращая на них внимания, бережно поставил камень на место. Леофрик и остальные воины наблюдали за этим с небольшого каменистого холма, единственного серого пятна посреди моря пышной зелени.

Сверху это место казалось Леофрику необычайно красивым, но, когда он спустился вниз, его глазам предстало лишь буйство дикой природы, стремящейся вытеснить все, что мешало ей захватывать новые участки. Рядом с Леофриком стоял Кьярно, сжимая в руке Клинки Полуночи; рядом с ним стояла Морвхен, он обнимал ее за плечи, и оба горько плакали, вспоминая погибшего Кайрбра. Леофрик не плакал; в конце концов, они с Кайрбром не были друзьями, и все же рыцарю было грустно думать о том, что такой прекрасный и благородный воин пал от рук детей Хаоса.

Неподалеку, по колено в траве, стояли правитель Олдельд и Найет; вокруг них колыхались под ветром пышные ветви и удивительные цветы. Провидица держала в руке свой магический посох, а на плече у нее снова сидела сова Оту.

— Что они делают? — спросил Леофрик. — Все закончилось? Дикая охота ушла?

— Еще нет, — ответила Морвхен. — В этом месте были выпущены на свободу силы зла, которые отравили лес.

— Отравили? — переспросил Леофрик, с ужасом подумав о том, что реки пролитой крови, смерть стольких воинов — все это могло оказаться напрасным и жители Бретонии, возможно, продолжают погибать. — Нет, этого не может быть! — Сбежав с холма, он остановился перед Найет и крикнул: — Провидица, магический камень вернулся на свое место. Почему же Дикая охота продолжает опустошать мои земли?

Олдельд и Найет обернулись; к ногам Леофрика поползли любопытные зеленые ростки, чтобы выяснить, что делает человеческое существо в их царстве. Леофрик шагнул вперед — и вдруг под ногой что-то хрустнуло. Взглянув вниз, он увидел высохший скелет в обрывках кожи и грязных тряпок, сжимающий костлявой рукой темный кривой посох. Ни кусочка мяса не осталось на желтых костях, но кто обглодал их, Леофрик так и не узнал.

— Магии исцеления нужно время, чтобы это место вновь стало здоровым, — сказала Найет. — Наберись терпения.

— Терпения?! — вскричал Леофрик, повернувшись к правителю Коэт-Мары. — Жители Бретонии погибают! Умоляю, разрешите мне слетать на одной из ваших птиц и посмотреть, что происходит на моей родине! Я сражался вместе с вашими воинами, теперь же прошу вас помочь мне, прошу как воин воина.

Правитель Олдельд кивнул:

— Хорошо, Леофрик. Мы задержимся здесь надолго: дети Хаоса отравили все, что смогли, и исцелить лес будет нелегко, но я понимаю, что тебя беспокоит. Если найдешь ястреба, который захочет отвезти тебя к людям, что ж, садись и лети. Даю тебе свое благословение.

— Благодарю, правитель Олдельд, — ответил Леофрик и низко поклонился эльфийскому правителю.

— Ступай с миром, Леофрик Каррар, — сказал Олдельд. Затем, повернувшись к Найет, добавил: — В Коэт-Маре тебе всегда будут рады, человек.

— Когда-нибудь я обязательно к вам вернусь, — ответил Леофрик и взглянул на холм, где стояли Кьярно и Морвхен.

— Я поеду с тобой, — сказал Кьярно. — Хочу увидеть земли, которые ты называешь своей родиной.

Леофрик улыбнулся.

— Буду рад их тебе показать, — ответил он.

— Я тоже поеду, — сказала Морвхен. — Может быть, другого такого случая у меня уже не будет.

Леофрик и Кьярно забрались на спину гордого ястреба, который унес их с поля битвы, Морвхен уселась на ястреба, спасшего ей жизнь, и птицы, взмыв в небо, понесли их на запад, в сторону Бретонии.

Найет печально посмотрела вслед птицам, стараясь разглядеть сидящую на спине ястреба крохотную фигурку в доспехах. Когда птицы скрылись за верхушками деревьев, правитель Олдельд спросил:

— Он знает?

— Нет, — тихо ответила Найет, — но скоро узнает.

— Тебе его не жаль?

— Жаль? Нет. Я сделала все, что должна была сделать, Олдельд. Ты-то уж должен это понимать.

— Я понимаю, — кивнул он. — Просто мне показалось, что ты успела привязаться к человеку. Или нет?

— Нет, — ответила Провидица. — У него, конечно, много прекрасных качеств, и все же он всего лишь человек.

— Ну что ж, на этом и остановимся, — сказал Олдельд. — Но в следующий раз, когда Атель Лорен будет угрожать опасность, сначала, будь любезна, посоветуйся со мной.

— Ты же знаешь, у меня не было времени с тобой советоваться, — ответила Найет, но в это время за деревьями показался золотой свет и магический камень, тяжело ворочаясь, наконец встал на свое место.

Провидица улыбнулась и встала на колени, приветствуя появление сияющей богини.

Впереди нее плыл мягкий свет, и темные кусты, вышедшие за пределы леса, начали медленно исчезать; под действием магии света и любви их усеянные шипами ветви и поросшие мхом стволы растворились в воздухе.

И там, куда проникал золотой свет, отступали злые чары; Атель Лорен оживал — сгустки черной магии, собираясь в клубы темного тумана, испарялись один за другим, оставляя после себя чистую и здоровую землю.

Найет и Олдельд с удивлением и восторгом смотрели, как постепенно восстанавливается равновесие мира и в лес возвращается красота.

Свет Айши, переданный эльфам через Повелительницу Ариель, наполнил их сердца счастьем, и они услышали ее мягкий и чистый голос:

«Исцеление Атель Лорен должно начаться заново…»

Лилась кровь, воздух звенел от пронзительных криков. Солдаты падали, как пшеничные колосья под косой крестьянина, не в силах противостоять дикой ярости лесного царя. В его тело вонзались стрелы и копья, но огромное существо было неуязвимо.

Теодерик поднял пику, когда рыцари после очередной неудачной атаки вновь собрались возле него, и крикнул:

— Не отступать! За Даму Озера! За честь!

В живых оставалась лишь горстка рыцарей; Дикие охотники убивали их десятками, как молнии. Каждый раз воинам удавалось глубоко врезаться в ряды лесных существ с корявыми руками-ветками, и каждый раз поверженный враг оживал. В воздухе стоял резкий запах сока растений и свежей древесины, но рыцари валились с седел один за другим.

Рядом с Теодериком сражался Кловис; его пика давно разлетелась в щепки, и он бился мечом, сжав его окровавленной перчаткой. Тойдегар бился на левом фланге; его и рыцарей окружили дико вскрикивающие всадники на темных конях; на поясах всадников висели черепа тех, кого они убили.

Лесной царь стоял посреди поля, ревя от ярости и оглушительно трубя в свой охотничий рог. Рыцари, которые бросались к нему, чтобы сразиться, мгновенно погибали от удара его длинного копья; земля возле лесного царя была залита кровью. Битва давно уже превратилась из четко спланированной военной операции в беспорядочную резню; бретонские воины бились уже только для того, чтобы сохранить свою честь. Поскольку ничего, кроме чести, у них уже не осталось.

О победе и славе не могло быть и речи, но разве может это остановить настоящего бретонского рыцаря? И Теодерик вновь ринулся в бой, когда увидел, что над полем битвы взметнулся ало-золотой стяг владетеля Каррарского замка.

— Ко мне! — крикнул Теодерик и, пришпорив коня, подъехал к своему командиру.

К Теодерику немедленно подъехали еще девять храбрых рыцарей, но тут с оглушительным грохотом с неба упало что-то огромное и врезалось в землю всего в нескольких десятках ярдов от его лошади. Гигантский камень, который крестьяне затащили на одну из башен замка, был сброшен ими вниз; падая, камень подмял под себя множество лесных охотников.

Теодерик опустил пику, когда увидел, как Тойдегар, подняв над головой ало-золотой стяг, ринулся в центр поля, прямо на Короля Леса.

Огромный конь Тойдегара врезался в самую середину стаи гончих, топча их своими тяжелыми копытами, и через минуту рыцарь оказался лицом к лицу с лесным царем.

Он был ужасен — огромное, высокое существо ростом с великана-людоеда из детских сказок, излучающее волны невыразимой мощи. Его плащ развевался от бешеных порывов ветра; кривые рога росли прямо изо лба. С его копья капала кровь, в глазах светилась невероятная сила.

Подлетев к лесному царю, Тойдегар ударил его пикой прямо в изумрудно-зеленую плоть. В ответ сверкнуло копье — и Теодерик вскрикнул, когда от мощного удара в грудь Тойдегар опрокинулся на круп своей лошади. В следующее мгновение царь насадил тело рыцаря на копье и отбросил далеко в сторону, под копыта лошадей, после чего в бешеной ярости принялся крушить оставшихся в живых людей.

Теодерик и рыцари владетеля замка пошли в атаку одновременно, сгорая от гнева и желания отомстить. Одним сокрушительным ударом Теодерик был выбит из седла; падая, он слышал, как вокруг вопили и стонали умирающие. В руках у Теодерика остался лишь обломок пики; отшвырнув его в сторону, он встал и вытащил из ножен меч.

Владетель Каррарского замка стоял возле лесного царя: седовласому воину удалось вонзить пику ему в грудь, и на землю из раны начали тихо падать белые капли; Теодерик замер от ужаса, представив себе, что сейчас сотворит взбешенный лесной бог.

Человек и бог стояли лицом к лицу, как вдруг… Неожиданно Теодерик почувствовал, как мир словно затаил дыхание, и над полем повисла тишина — мирная, благостная тишина. И сразу исчезли ярость и боль и в воздухе разлилась волна чего-то удивительного, необъяснимого, разлилась — и полетела дальше, охватывая всю землю.

Лесной царь взревел и, вырвав пику из своей груди, навис над рыцарем. Подняв окровавленное копье, царь собрался пронзить воина и вдруг задержал удар.

Тяжело поднявшись, Теодерик, шатаясь, подошел к владетелю Каррарского замка и встал рядом с ним, приготовив меч, в то же время отлично понимая, что справиться с огромным лесным существом, нависшим над ними, как башня, они не смогут. Кловис, прихрамывая, подошел к ним и встал рядом, за ним потянулись уцелевшие в битве воины, которые, окружив своего командира, встали под его стягом.

И тут хмурые тучи, закрывающие небо, рассеялись, и Теодерик увидел, как армия лесного царя начинает исчезать, растворяясь в воздухе; Дикие всадники собрались возле своего повелителя, а страшные духи-деревья замерли. Призрачные тени мерзких лесных ведьм исчезли, растаяв, словно туман, а небо вновь засияло яркой голубизной.

Над полем битвы повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь криками умирающих и ржанием лошадей. Лесной царь поднял копье и сунул за пояс охотничий рог.

— Что происходит? — спросил Теодерик, ни к кому не обращаясь.

Ему никто не ответил — застывшие от изумления воины смотрели на двух огромных крылатых существ, которые кружили над полем.

Когда существа опустились ниже, Теодерик увидел, что это два гигантских ястреба, которыми управляли наездники. Немного покружив, птицы опустились на землю; с одной спрыгнула грациозная эльфийка удивительной красоты, с другой спустились эльф и человек в доспехах, судя по всему бретонский рыцарь.

Теодерику почему-то показалось, что этого рыцаря он уже видел, впрочем, он не был в этом уверен. Но не успел он спросить незнакомцев, кто они и что им нужно, как заговорил лесной царь.

— Во всем должно существовать равновесие, — сказал он звучным голосом. — Моя королева просит меня вернуться домой; царство азраи будет жить. Мир вновь стал таким, каким должен быть. Не забывайте урока, который я вам дал, ибо Дикая охота еще повторится.

С этими словами Король Леса повернул коня и вместе со своими охотниками поскакал на восток, по направлению к Атель Лорен.

Посмотрев ему вслед, Леофрик перевел взгляд на благородных рыцарей, стоящих возле него. Поле боя было усеяно трупами, но он знал: здесь была одержана величайшая победа. Низкий туман, тела мертвых гончих и стаи воронов — вот и все, что осталось от Дикой охоты. Леофрик улыбнулся от счастья — наконец-то он дома, на бретонской земле.

В небе ярко сияло солнце, пахло весной, и Леофрик радостно смотрел на высокие башни и мощные стены Каррарского замка.

Кьярно и Морвхен жались к Леофрику, чувствуя себя неуверенно в незнакомом для них мире. Леофрик показал на замок, возвышающийся над сверкающими водами Бренны.

— Это мой дом, — сказал он и широко улыбнулся. — Мои владения. Я вернулся на родину.

Сзади послышался звон металла, и Леофрик, обернувшись, увидел двух рыцарей в покрытых кровью доспехах. На плечи первого рыцаря был накинут плащ с геральдическим знаком, который Леофрик видел впервые, зато другой…

Другой…

Этот геральдический знак Леофрик узнал сразу: вставший на дыбы алый единорог под драгоценной короной на золотом поле. Леофрик изумленно уставился на рыцаря, который в это время снял с головы шлем.

Его волосы были цвета серебра, черты лица четкие и благородные, в зеленых глазах отражалась печаль. Увидев до боли знакомые черты, Леофрик почувствовал, как по спине пополз холодок.

— Прошу вас назвать свое имя, сэр, — обратился к нему седовласый воин. — Кто вы и что привело вас в Каррарский замок?

— Каррарский замок… — тихо повторил Леофрик и посмотрел на его башни так, словно видел их впервые.

— Сэр, я жду вашего ответа, — сказал рыцарь, и Леофрик услышал в его голосе знакомые нотки. — Что за существа с вами — это эльфы?

— Меня зовут… мое имя вам ничего не скажет, — ответил Леофрик. — А это — да, это эльфы. Кьярно Серебряное Утро и Морвхен Развевающаяся Грива. Они из Коэт-Мары. А вы — владетель здешних мест?

— Да, — ответил рыцарь. — Я Леофрик Каррар, слуга короля и Дамы Озера.

— Леофрик Каррар… — повторил Леофрик. — Откуда у вас это имя?

— Так звали моего прадеда, — ответил рыцарь. — Сто лет назад он уехал в лес и не вернулся.

Услышав эти слова, Леофрик упал на колени; только сейчас он понял, что произошло.

То, что в лесу казалось сменой времен года, за его пределами превращалось в десятилетия… а значит, прошло уже сто лет. Неужели это правда? Неужели этот седой Леофрик Каррар — его потомок?

— Вашего деда, — спросил Леофрик, — звали Верен?

— Да, — ответил седовласый Леофрик. — Это был великий и благородный воин.

Леофрик улыбнулся, услышав такую похвалу в адрес сына, которого ему не суждено было увидеть.

Значит, всех, кого он знал и любил, больше нет, и ему остается только… что же ему остается?

Леофрик вновь взглянул на свой прекрасный замок, и вдруг на душе у него стало необыкновенно легко и радостно, а сознание словно погрузилось в сон, и Леофрик увидел далекие земли и дальние страны. Солнце ослепительным светом заливало высокие башни из красного кирпича. Леофрик не отводил от замка глаз, и вдруг в лицо ему ударил такой же свет, какой он увидел много месяцев назад в Лоренском лесу.

И в этом сиянии показались две прекрасные руки, державшие серебряную чашу, из которой струился ослепительный свет; дивное сияние озарило стены и башни замка и тут же исчезло, словно его и не было.

Глаза Леофрика расширились от изумления — он узнал чашу Дамы Озера.

Святой Грааль…

Леофрик встал и огляделся. Рыцари молча смотрели на него; когда он им улыбнулся, его глаза сияли от восторга. Вытащив меч, Леофрик опустился на одно колено перед своим тезкой.

— Этот меч принадлежит вам, Леофрик Каррар, — сказал он и, повернув меч рукоятью вперед, протянул его рыцарю.

Немного помедлив, рыцарь взял меч, осторожно, словно древнюю реликвию, держа его перед собой.

— Это же фамильный меч Карраров! — прошептал Леофрик. — Пропавший сто лет назад!

— Да, это он. Храните его, ибо теперь он ваш.

Рыцарь кивнул, а Леофрик встал и повернулся к Кьярно и Морвхен; увидев рядом с ними Провидицу, он ничуть не удивился. Как она здесь оказалась, он не знал, но ее появление стало последним звеном загадки, которую ему предстояло разгадать.

— Ты все это предвидела, не так ли? — спросил он.

— Да, Леофрик, — ответила Найет. — Прости, что не сказала тебе этого раньше, но я не могла — слишком многим я рисковала.

— Ты рисковала… — с горечью сказал Леофрик. — А что же теперь будет со мной?

— Ты слышал, что сказала тебе святая Дама, — ответила Найет. — И сам знаешь, что будешь делать.

Леофрик хотел сказать Найет что-нибудь обидное, но, вспомнив о святой чаше, задумался. Святая Дама действительно указала ему дальнейший путь; Леофрик опустился на одно колено и вытащил из перчатки шарф Элен. Сжав его в ладонях, он начал повторять клятву, которой его учили в детстве:

— Я опускаю свою пику, символ долга. Я забуду всех, кого люблю. Я отказываюсь от всего и отправляюсь на поиски. Ничто не может меня остановить. Ни одна мольба о помощи не тронет моего сердца. Ни одна луна не взглянет на меня дважды, дабы не прослыл я лентяем. Я отдаю свое тело, сердце и душу святой Даме, которой отныне я принадлежу безраздельно…

Когда Леофрик поднялся, к нему подошел Кьярно.

— Что означают эти слова? — спросил он.

— Это клятва. Я поклялся, что отправлюсь на поиски Святого Грааля, — ответил Леофрик и наклонился, чтобы подобрать упавший шлем.

Такой конструкции он еще не видел, но шлем выглядел неплохо, и он с удовольствием надел его. Когда Леофрик поднял забрало, он увидел, что со стороны леса к нему скачет белоснежный огненногривый конь.

— Энеор, — позвал его Леофрик, когда конь подбежал к нему.

— Скажи, я правильно понимаю, что земли, в которые ты отправляешься, очень опасны? — спросил Кьярно.

— Все земли опасны, Кьярно, тебе следует это знать, — ответил Леофрик.

— Значит, тебе понадобится хорошее оружие, — сказал эльф и, взяв Клинок Полуночи, разделил его на два меча, после чего протянул Леофрику один из клинков.

Улыбнувшись, рыцарь взял его в руки.

— Легкий, — заметил он, взмахнув мечом.

— Думаю, что Гончей Зимы понравилось бы, что ты владеешь одним из его клинков, — сказал Кьярно. — Да хранит он тебя в твоих странствиях.

— Когда они закончатся, я вернусь в Коэт-Мару, — торжественно произнес Леофрик. Затем, повернувшись к Найет, спросил: — Я ведь вернусь?

— Вернешься, Леофрик, — кивнула Провидица. — И не один раз.

— Хорошо, — сказал Леофрик и взглянул на рыцарей, которые с изумлением наблюдали за этой сценой. — В таком случае я не прощаюсь.

Вскочив на коня, Леофрик опустил забрало и задумался. Отныне он — странствующий рыцарь, который отправляется на поиски Святого Грааля, и от этой мысли душа Леофрика наполнилась счастьем и жаждой приключений. Бросив последний взгляд на свой замок, он уже собрался уезжать, когда к нему подошел седой Леофрик, держа в руках фамильный меч.

— Вы не назвали своего имени, сэр рыцарь, — сказал он.

— Отныне эти земли принадлежат вам, — ответил ему Леофрик. — Берегите и защищайте их именем короля и Дамы Озера.

— Прошу вас, сэр рыцарь, назовите мне свое имя, — повторил седовласый воин. — Ваше имя!

— Вы знаете мое имя, — ответил ему Леофрик и, пришпорив коня, поехал на запад, на поиски Святого Грааля.

Эпилог Время рыцаря

Однажды мимо проезжал рыцарь,

Это было ранней весной, когда дороги

Совсем высохли;

Он услышал, как в полдень поет Дева,

И увидел лунный свет и две алые розы.

В поисках Святого Грааля Леофрик Каррар объехал полсвета, побывав в самых дальних странах; на своем пути он встретил много чудес и пережил множество приключений. В далеком Кэтае он сразился с Нефритовым Драконом с Изумрудной реки и убил его, а потом спас от смерти жен императора Цан-И-Му — женщины попали в плен к правителю по имени Нефритовая Жемчужина, поклоняющемуся Смерти, который собирался их казнить.

Затем Леофрик побывал в стране Инд; там поиски Святого Грааля привели его в Пещеры Огня, где ему открылись тайны древних отшельников.

После этого Леофрик поехал еще дальше, пока не попал в самые темные и страшные уголки мира. Там он и нашел Святой Грааль, и испил из него сияющей воды как раз в то время, когда над лесом азраи встала луна, означающая, что пришло время Дикой охоты.

Много раз еще возвращался Леофрик Каррар в Атель Лорен, чтобы, пока не поздно, встретить одного молодого рыцаря, который искал в лесу свою пропавшую жену.

«…Время — это извилистая река, которая течет под пологом Атель Лорен, где возможны такие вещи, которые нельзя себе даже представить. Тропы, по которым ты проходил, могут встретиться на твоем пути еще раз, слиться воедино, а потом снова разойтись и увести совсем в другую сторону…»

Защитники Ультуана (не переведено)

Не переведено.

Сыны Иллириона (не переведено)

Не переведено.

Маска Смерти

Посланник смерти крался улицами Тор Иврессе. Облаченный в закопченный плащ, скрывавший его как в тени, так и на свету, он скользил к своей цели неумолимыми шагами. Белая фарфоровая маска под капюшоном отражала свет далекого факела, и казалось, что черты лица с каждым ударом сердца меняются с юных на старческие. Из-под маски выбивалось лишь несколько платиновых локонов, словно последние клочки волос, приставшие к лишенному плоти черепу.

До него доносились голоса, поднимавшиеся к небу песнями, и его бескровные губы искривились в презрительной гримасе.

Сотрясавшие воздух этой ночи из ночей, голоса, были полны надежды, и ему казалось, будто они издеваются над ним. Эта часть города была окутана тьмой, величественные здания на противоположной от него стороне были пусты и покинуты. Ни единого огонька свечи или мягкого сияния магических светильников не вырывалось из темных окон, и лишь духи скитались их, полными гулкого эха, вестибюлями и трапезными комнатами. Ему нравилось бродить здесь, находя утешение в тишине и отсутствии жизни. Одиночество даровало ему покой, тогда как попытки общения с окружающими были подобны пытке, и он наслаждался тем временем, когда мог гулять по скрученным, пустым улицам, в компании лишь призраков прошлого.

Он помнил время, когда в Тор Иврессе кипела жизнь. Это был город чудес, который затмил Лотерн, бывший лишь чуть красивее обычного морского порта, переживавшего не лучшие времена, пока Финубар Мореход не стал Королем Фениксом. Эти улицы славились своими рынками, на которых можно было приобрести сладости и сдобу на любой вкус. Лотки ломились от сладостей со всего Ультуана, способных удовлетворить даже самого требовательного покупателя.

Перед пришествием короля гоблинов он приходил сюда с братом и весело коротал время торгуясь, выбирал вино грез из Авелорна, мерцающую рыбу, пойманную у побережья Котика и львиное мясо, добытое охотниками в лесах Крейса. Мысли о тех временах теперь вызывали в нем гнев. Как он мог столь безмятежно и легкомысленно тратить время, когда мир только и ждал, как бы отобрать комфортную иллюзию покоя.

Он повернул за угол, двигаясь по вымощенному мраморной плиткой проходу, что вел к обширному амфитеатру, где часто велись представления по пьесам, написанным во времена Аетиса. Его мать обожала театр и частенько ходила сюда вместе с отцом, едва им выпадала такая возможность.

Он прошел к центру амфитеатра, слыша голоса давно умерших актеров, что растянувшись перед просцениумом, декламировали свои строки с театральным апломбом. Даже перед началом конца он ненавидел театр, предпочитая громоподобную кровавую ярость войны. Подобно многим дерзким азур его возраста, он жил жизнью жестокого наслаждения, находя удовольствие прежде всего в искусствах смерти. Еще юношей он возглавлял дерзкие походы в Наггарот, сражался с друкаи на берегах Ультуана и убивал ужасных тварей, рискнувших покинуть свои логовища в горах Аннули.

Его мать постоянно ругала его за то, что он был столь мрачен во времена мира, но сейчас, когда он стоял в центре пустынного амфитеатра, он знал, что время доказало его правоту. Песни отдаленного праздника здесь были громче, превосходная акустика отражала случайное эхо слов и музыки. Даже в этой мрачной, наводненной тенями части города, не было спасения от жестоких звуков возрождающейся жизни.

Он знал, что ему придется вернуться на фестиваль. Мысли об этом не радовали его, но этой ночью должна была пролиться кровь. Фестиваль Масок был праздником дикой невоздержанности, погоней за излишествами без последствий. Для кого-то это означало невоздержанность в еде, для других — в питье или наркотиках. Третьи удовлетворяли свои гедонистские порывы, попирая все границы приличий, сокрыв лица масками и росписью. Для других же, существовали более темные аппетиты, которые следовало утолить.

Он покинул амфитеатр и направился к центру города. В сердце Тор Иврессе возвышалась мерцающая башня Хранителя, которую он назначил своей целью. Менестрель, которого он искал, обещал исполнит балладу в театре Детелиона.

Это место идеально подойдет для того, чтобы завершить эту шараду.

Баллада, декламируемая менестрелем, разлеталась над Иврессе, и без сомнений, лучшего фона, чем эта башня для нее нельзя было и представить. Он знал лишь имя менестреля, но этого ему достаточно. В любом случае, описание внешности мало поможет ему в эту ночь. Под своими масками, городские актеры были невидимками, свободными от последствий.

Он вновь шагал пустыми улицами. Казалось, что прошли века с тех пор, как город был столь полон жизни, что многие из этих зданий служили жилищами своим владельцам. Со времени нашествия гоблинского короля, город мог вместить намного больше жителей, чем оставалось эльфов называвших Тор Иврессе домом.

Стены города были высоки и крепки, укрепленные магическими плетениями, но в нем оставалось слишком мало воинов, чтоб защищать их. Тор Иврессе перестал быть бастионом против вторжений, и осознание этого вызывало гнев. Как столь грозный город мог так низко пасть?

Шум фестиваля нарастал, и он ощетинился, предчувствуя неприязнь и раздражение, от приближение к празднующим. Музыка отражалась от стен, кружилась улицами, словно змеевидные ленты света. Она пыталась поднять ему настроение, но наоборот, лишь больше вгоняла в депрессию. И дураку было понятно, что это не место для песен о любви и победе.

Тот факт, что эльфы все еще удерживали Тор Иврессе, еще не значил, что все в порядке.

Улица, по которой он следовал, изгибалась к северу и мягкий, мерцающий свет, естественного и магического происхождения, смешивался, освещая путь. Впереди была Река Звезд, улица магии и света, место чудес и сверкающего волшебства. Тени танцевали на стенах, насмешка жизни и воодушевление, вонзавшие в его сердце острый шип гнева. Прибытие менестреля принесло радость городу, распространяя волну эйфории среди его жителей. Каждый слышал фрагменты его баллады, но сегодня ночью он будет петь для тех, кто видел эти события своими глазами.

Театр Детелиона распахнет свои двери перед гостями, пришедшими услышать эту опасную работу негодяя-менестреля, но любой, кто был очевидцем кровавого штурма гоблинского короля, не одобрит воспевание этого ужаса. Некоторые вещи лучше оставить истории — не забывать, но и не праздновать. Не увековечивать в песнях. Он остановился, чтоб успокоить дыхание, чувствуя, как его ладони сжимаются в кулаки. Он был вспыльчив, но подавил свой гнев чередой ментальных упражнений, переданных ему отцом. Он повернул на Реку Звезд и позволил фестивалю захлестнуть себя в полной мере.

Повсюду были свет и волшебство. Эльфы Тор Иврессе, обычно столь невозмутимые и несклонные к витиеватостям, сотнями толпились на улицах. Они носили свое горе словно плащ, но в эту ночь оно было отброшено, и наряды всевозможных стилей ослепляли глаз своей роскошью. Гуляки были облачены в такое буйство ткани и плоти, которое могло заставить залиться румянцем даже куртизанок Лотерна. Волшебные огоньки кружили над толпой, повинуясь звукам невидимых лир и флейт. Выдыхатели огня скакали посередине улицы, а заклинатели кружили их пламенное дыхание в танце над головами толпы. Сверкающие представления разноцветных драконов, орлов и сражающихся воинов зажгли небеса. Труппы танцоров и акробатов крутились и сплетались в огне, кружились узкими спиралями, представляя древние танцы из времен Аэнариона. Их мантии были подобны крыльям, и они двигались, словно земное притяжение было не властно над ними.

Он двигался сквозь толпу, скачущую в беспорядке, ощущая касания тел вокруг него словно физическую боль. Ему хотелось взять в руки свой рунный меч, но мерцающая перевязь из шкуры химеры осталась лежать в его спальне. Лишь узкий кинжал с листовидным лезвием свисал с его пояса, отрицая радостный дух фестиваля.

Выдыхатели огня двинулись дальше и следующая группа артистов заняла их место. Это было целое воинство раскрашенных фигур, более родственных диким безумцам Танцорам войны азраи, нежели любой из благородных семей Ультуана. Как и акробаты до них, они бросились сквозь толпу, вращая мечи и копья в воинственной демонстрации собственного мастерства. Их смазанные маслом тела, блестели в свете факелов, и смеющиеся гуляки касались их непристойными ласками.

Он ощутил грядущее прикосновение женщины за мгновение до того, как она дотронулась до его руки. Он крутанулся, хватая ее за запястье, когда она протянула руку к его плечу. Подчиняясь инстинкту, он выкрутил ее запястье и направил свободную руку прямо в ее скрытое маской лицо, подобно поршню в механизме гномов.

Кулак не достиг цели, убийственный удар прошел на волосок от изукрашенных драгоценностями черт ее маски. Когда он схватил ее руку, она схватила его. Они отпустили друг друга одновременно, и он отступил назад, когда толпа отхлынула от его яростной вспышки, нарушивший все правила этикета фестиваля. Женщина выпрямилась и принялась массажировать плечо, которое он жестоко выкрутил.

Она взглянула во тьму его мантии и на бледную безжизненность маски, наполовину скрывающей лицо.

— А ты быстрый, — сказала она. — Словно баньши.

— Как и ты, — ответил он. — Я мог убить тебя.

— Но не убил. Будь благодарен, ибо это очень разгневало бы моего мужа, а он великий охотник.

— Серьезно? — Вопросил он. — И кто же он, этот великий охотник?

Она склонила голову набок, и он увидел, что ее глаза были сверкающего янтарного цвета. Серебряные крапинки льдистой белизны горели в них и он увидел великую скорбь, словно в глазах матери, что пережила всех своих детей. Золотые волосы, словно свежесрезанные колосья, обрамляли изящную сердцевидную маску из серебра, несущую лишь одну нарисованную слезу, стекающую по щеке.

— Тебе известно, что это невежливо, спрашивать о именах на Фестивале Масок.

— Так не говори. Мне без разницы. — Пожал он плечами.

Он развернулся, чтоб уходит, но женщина последовала за ним.

— Я скажу тебе, если ты действительно желаешь знать это.

Поначалу она заинтриговала его своей скоростью и скрытой красотой, но ее присутствие уже утомило его и он более не желал потакать ей. У него было незавершенное дело.

— Его имя Курнос, — сказала она, и он остановился.

— Ах, — протянул он, не оборачиваясь. — Ты безумна.

Она танцевала вокруг него, блуждая кончиками пальцев по его груди. — Если горе приводит к безумию, то да, я полагаю, что безумна.

— Твой супруг мертв, разве нет?

— Нет, не мертв, — ответила она оборачиваясь украдкой, словно опасаясь говорить о нем. — Он просто где-то в другом месте.

Он прошел сквозь толпу, наблюдая за акробатом под маской Лоека, кружащегося и смеющегося сквозь гуляк, словно озорной ребенок. Его сопровождала труппа теней в плащах, постоянно танцующих под неслышную никому музыку и не останавливающихся ни на мгновение. Последователи Танцора Теней были капризны и выглядели непредсказуемыми, дразнясь и умасливая, воруя и стараясь не обижать в равной мере.

— Я люблю наблюдать за их танцем, — сказала женщина. — Он дает мне надежду.

— В таком случае ты не только безумна, но и обманута, — ответил он, ускоряя свой шаг.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что надежда это убежище глупцов. Где еще осталась надежда в этом мире?

— Оглянись вокруг, баньши. Она повсюду. Ты можешь увидеть ее в каждой улыбке, почувствовать в каждой слезинке и услышать в каждой мелодии. Она поет везде, от наивысшей башни до укромнейшей беседки. Даже в самые темные времена, всегда есть надежда.

Он обогнул ее, когда процессия танцоров с мечами прошествовала вниз по улице. Их клинки сплетали серебряную сеть вокруг них, сквозь которую последователи Лоэка кружились и кувыркались. Дикие радостные крики эхом отражались от зданий, и музыка вздымалась громче, когда толпа аплодировала их мастерству.

Женщина схватила его за руку, когда воины двинулись прочь, ведомыеобнаженным лидером скрывающим лицо под багровой маской Кхейна.

— Их мечи окровавлены, — сказала она.

— Нет, это всего лишь отсвет факелов.

Она схватила его сильнее.

— Ты ошибаешься. Мечи Кхейна всегда окровавлены. Труды Ваула никогда не завершатся, и многие из них бесконечно хитрое оружие, котрое он сотворил для борьбы с Тёмным Принцем. И не успев выйти из кузницы, они уже становятся окровавленными.

— Я не вижу крови, — сказал он. — Только прекрасный, серебристо-белый итильмар.

— Ты не видишь крови, потому что ты не познал горе так, как я познала его. — ответила женщина.

Гнев овладел им, и его ладони сжались в кулаки. Его сердце совершило скачок, побуждаемое желанием ударить ее, чтоб показать ей, насколько хорошо ему была знакома скорбь. Он посвятил все, что имел, служению Ультуану, и этого все еще было мало. Никто не знал, сколь страшную цену он заплатил, чтоб сохранить эти земли в безопасности, и она полагала, что утрата одного возлюбленного может перевесить его боль?

— Твой гнев станет твоим уничтожением, — сказала она, и его ярость отхлынула, так что он почувствовал, что может говорить, без желания наброситься на нее.

— Мне знакома скорбь, — ответил он, цедя каждое слово сквозь зубы.

— Тебе знакомо смертное горе, — промолвила она. — Когда же ты должен наблюдать, как прекрасные дети, которых ты любишь больше всего на свете, увядают и умирают на протяжении вечности, тогда ты познаешь истинную муку.

В Иврессе было более чем достаточно горюющих вдов и матерей — гоблины, друкаи и люди поспособствовали этому. Каждая семья в городе познала горечь утрат, а белых плащей скорби на улицах встречалось куда больше, чем ярких шелков на последнем фестивале в Лотерне. Он помнил смерть своего отца, за которым быстро последовал черед брата. У него не было времени на скорбь, ведь потребности войны не оставляли времени на горе. Оковы долга вели его, и жизнь, которую он знал, обещавшая возвращение Золотого Века, осталась лишь глубоко в памяти. Эта женщина всего лишь отвлекала его внимание, что раздражало, а он потратил на нее в пустую слишком много времени. В любом случае, печаль, что пошатнула ее разум была ему не интересна, и он отступил назад.

— Я должен вас покинуть, леди, — сказал он. — Мне жаль ваших потерь, но есть долг, который я обязан выполнить этой ночью.

— В ночь фестиваля? — Спросила она. — Тор Иврессе пролил достаточно слез за год, не следует марать эту единственную ночь такой мишурой, как долг. Весь год эти люди скорбят и идут по жизни, словно тени самих себя. Позволь им в эту единственную ночь почувствовать, что они живы, в невоздержанных действиях и провести несколько часов не страшась о будущем.

— Им следует бояться будущего, — огрызнулся он, более не следя за тем, оскорбляет ли он ее своей грубостью. — В будущем лишь кровь и война, смерть и горе. Это все, что есть сейчас, и то, что будет всегда. Верить во что-либо еще бредово.

Он развернулся и двинулся дальше в толпу, игнорируя предложения к совместному времяпровождению от обнаженных эльфов и эльфиек. Их разрисованные тела корчились в сиянии волшебного света над городом, а ритм музыки ускорялся, чем ближе он подходил к центру. На углах улиц, он слышал обрывки стихов, отраженное эхо песен менестрелей. Его сердце черствело всякий раз, едва он замечал мимолетные проблески веселья, каждый клочок эха ненавистной баллады, вызывавшей в нем чудовищные мучения. Баллады о величайшем сражении города. Куда бы он не взглянул, он видел глаза, блестевшие от слез, но не слез скорби и пустоты — это слезы проливались от вновь обретенной надежды и обещаний лучшего будущего.

— Глупцы, — прошипел он, наблюдая, как пары раскачиваются в такт песне.

— Считаешь глупым верить в то, что все может наладиться? — Спросила женщина появившись сбоку от него. Он вздохнул.

— Я когда-нибудь избавлюсь от тебя?

— Никогда, — ответила она со смехом, подобным звону серебреных колокольчиков. — Таковая моя природа, упорно верить, что весенняя надежда придет на смену зимнему отчаянию.

Он остановился, едва приятное тепло окутало его, словно утешающий покой крепкого ночного сна. Впервые с той ночи в башне, наполненной жуткими кошмарами, и он почти забыл о том, каково это, чувствовать себя отдохнувшим. Он повернулся, чтоб оказаться лицом к лицу с женщиной, ощущая ее руки в своих, но не чувствуя ее пожатий.

— В конце концов, мир зимы умрет, так же, как и мир лета. Надежда это свет, что дает шанс жизни расцвести, а без нее везде воцарится лишь тьма. Помни об этом, когда решишь вынуть этот кинжал.

Он отдернул руки так, словно обжегся. Толпа взволновалась, и волшебный фейерверк полыхнул над восторженными аплодисментами. Спираль белого и золотого света закрутилась в воздухе, и тысячи песен наполнили сверкающее сердце города, отражаясь от пустых улиц, покинутых усадеб и пустынных рынков. Отдаленное эхо казалось ответом, памятью тех, кто и после смерти пробуждался от силы этой ночи. Песни затихали и он оглянулся в поисках женщины в маске, но ее нигде не было видно.

— Хвала богам, — пробормотал он, поворачиваясь и следуя за толпой. К театру Детелиона.

Великий драматург Детелион из Тиранока написал несколько величайших работ, известных во всем Ультуане, таких как Лес Полуночи, Амелия и Тимора, а так же множество горестных, рвущих сердца скорбью, песен. Его произведения были известны и за пределами Ультуана, но лишь малая доля силы, заключенной в словах его произведений, пережила перевод на языки людей. Песни людей были лишь бледными тенями, отражениями оригиналов. Детелион был меланхоличным поэтом, его работы неминуемо заканчивались трагедией — возлюбленные, встретившиеся под звездами, не могли найти счастья, герои проклинали триумфы, что стоили им всего, что для них было дорого.

Он прочел все произведения Детелиона и восхищался работой давно умершего поэта. Несмотря на великую мелодраму в его эпических сказаниях, в них присутствовала похвальная сентиментальность к персонажам этих поэм. Было ли оскорблением, представление подобного произведения в театре Детелиона, или же наоборот, театр был самым подходящим местом для задуманного? Сказать по правде, он не знал.

Возбуждение толпы ощущалось едва ли не физически, восхитительная дрожь, передающаяся по коже, от одного эльфа другому, словно покалывание от магического импульса. Он почувствовал как это чувство коснулось и его, магическая природа его расы заставила его присоединиться ко всеобщему ликованию. Он злобно подавил, вспыхнувшее было чувство, зная, что оно лишь навредит ему, если он, как и прочие глупцы упадет в его тенета.

Это твои люди, промолвил вероломный голос внутри него.

Он тряхнул головой, когда Река Звезд расширилась, выводя его на обширную площадь, которую, непривычный глаз счел бы обращенной в руины. Спроектированная лично Детелионом, эта площадь представляла собой один из древних городов Ультуана, что ныне находится на дне океана. Никто не помнит названия этого города, но говорят, что эти руины можно увидеть глубоко под водой у побережья Тиранока, когда на небе ясно, а море спокойно.

Созданный из искусно сработанных бледно-голубых и зеленых камней, он похож на коралловый риф, поднимающийся из скалы, на которой был возведен Тор Иврессе. Он походит на лабиринт, но где бы не стоял зритель, у него всегда будет замечательный вид на сцену. Островки ярусных сидений, сработанных из желобчатого камня и омытые светом звезд, даруют прекрасную возможность и князю, и бедняку насладиться пьесой или драмой, разворачивающейся перед ними. А за величественностью театра возвышалась Башня Хранителя.

Голубой мрамор ее стен, сейчас угасший, обычно являл собой тончайшую сеть из магических энергий, проходящую сквозь всю каменную конструкцию. Ее основание было скрыто трюком с обрушившимся театром, но лишенная окон сторона башни возвышалась позади, перечеркивая своей громадой небеса, выше видневшихся вдалеке, островерхих пиков Аннули. Сумеречный свет слабо отсвечивал из одиноких окон Хранителя, а единственный балкон открывал ее одинокому жителю непревзойденный вид на пустой город. Тени танцевали в окне, словно одинокая фигура стояла внутри, и он отвернулся от скорбной башни. В ней самой было напоминание, что город был спасен, но душа его была проклята. Он никогда доселе не ощущал этого чувства, пока не взглянул на башню под таким углом, видя в ней символ великой победы и, одновременно, напоминание о ужасном поражении.

Он ощутил толчок от новой фигуры, эльфа, облаченного в мантию и рогатую маску, призванную придать ему схожесть с Орионом, атавистическим охотником Атель Лорена. Это было жалкое подобие ужасающей аватары Короля Леса, свирепой силы природы, которая леденила душу своей хищной яростью. Фигура согнулась перед ним, с завывающим хохотом, и вновь исчезла в толпе. Увиденное встревожило его, заставляя видеть лица богов в каждой мимолетно промелькнувшей маске, в каждой полускрытой улыбке. Фестиваль Масок был временем чудес и восторгов, когда, как говорят возвышенные души, сами боги могут бродить по земле, но он никогда не думал, что это может быть чем-то большим, нежели литературным преувеличением. Он избавился от своих волнений и двинулся дальше, все ближе приближаясь к сцене.

Никогда ранее этот театр не вмещал столько народу. Каждая секция стен, каждый ярус был занят — все население Тор Иврессе покинуло свои, продуваемые насквозь, дома, чтоб услышать балладу о своей величайшей трагедии. Это одновременно вызывало отвращение и выглядело, словно акт самоистязания, прийти сюда в таком количестве, чтоб услышать балладу о столь ужасной битве.

Он протискивался сквозь толпу, к сцене, над которой разносились живые звуки музыки и голосов певцов, готовившихся исполнить балладу. Он не привлекал большого внимания, когда чье-то скрытое маской лицо оборачивалось в его сторону, оно тут же отворачивалось, едва узнав в его фигуре, одного из предвестников смерти Мораи-хег.

Кинжал на его боку потеплел и он обнаружил, что крепко схватился за его рукоять. Он не мог вспомнить, когда его рука скользнула под плащ, и только призвав на помощь все свое самообладание, смог удержаться от того, чтоб обнажить клинок. Он пытался разогнать багровую дымку, окутавшую его зрение, проталкиваясь сквозь ропщущую толпу с еще большей срочностью, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее, в одном ритме с музыкой. Свет, шум и духота окружали его, и воздух застревал в его горле, когда ему казалось, что толпа давит на него, душит и угрожает раздавить его своими постоянными требованиями, бесконечный долг и страх, что он никогда не оправдает их ожиданий. Он далеко углубился в лабиринт извивающихся стен и проходов, потерявшись в хитросплетении возможных путей, и его голову саднило от боли.

Он остановился, разжав хватку на рукояти кинжала, и стиснул пальцами виски. Боль в голове, сосредоточившаяся позади его глаз, была такой, словно ему в череп воткнули раскаленный стальной прут. Он запрокинул голову назад и испустил мучительный, полный боли крик, эхом отразившийся от стен театра, разнесшись над внезапно притихшей толпой.

Тишина, последовавшая за его криком, была сродни вакууму, пустоте души, и он бросился бежать от вражеских и насмешливых взглядов, которые привлек своим криком. Он бежал мимо танцоров, певцов, музыкантов, заклинателей и чаротворцев. Удары молотов отражались от стен — щедро рассыпая искры, слепой кузнец Ваула, скрывающий лицо капюшоном, придавал форму клинкам и доспехам, окутанным лунным светом. Он бежал, пока не добрался до укромного углубления позади сцены, у которого стояло три, изукрашенные в яркие цвета, повозки. Каждая была кричаще раскрашена и залакирована, так, что их борта сверкали всеми цветами радуги в отраженном свете башни. Высокий эльф с притягательным лицом и серебреными волосами расхаживал взад и вперед позади повозок, размахивая руками так, словно выступал перед толпой невидимых призраков. В отличие от всех остальных, виденных посланником смерти сегодня, этот эльф не носил маски, — вместо нее он был облачен в броню, настолько непрактичную и смехотворную, чрезмерно изукрашенную и детализированную, что ее невозможно было использовать для боя.

С его талии свисала перевязь с длинным мечом, прицепленным, однако, слишком низко, чтоб его можно было извлечь без труда. Кем бы он ни был, этот эльф не был воином.

Ряженый обернулся и его красивое лицо побледнело от увиденного.

— Милый юноша, не стоит подкрадываться таким образом к темпераментному артисту, наряженному подобным образом, — сказал ряженый под воина эльф.

— Прошу прощения, — сказал он. — Кажется, я заблудился.

— А разве все мы не состоим в одном великом плане? — Ответил прекрасный эльф, ступая вперед и протягивая руку.

— Я Нарентир, — представился эльф. — Возможно ты слышал обо мне.

Черты лица Нарентира были мягкими, даже нежными, и его воинское одеяние теперь смотрелось оскорбительно. Лишь тот, кто встречался с врагами лицом к лицу и проливал кровь, имел право так одеваться. А не какой-то поэт, берущий ужас других, и превращающий его в бескровные драмы.

— Я слышал о тебе, — ответил он, ощущая, как успокаивается биение его сердца. — Собственно, тебя я и разыскивал всю ночь.

— Ну конечно же ты слышал, — сказал Нарентир, прикрывая глаза и улыбаясь. Он откинул голову назад, выдыхая и вслушиваясь в гомон толпы из-за сцены. — Каждый житель Тор Иврессе пришел чтоб увидеть меня. Моя музыка и поэзия наполнена стремлением этих людей, о котором они даже не предполагали до сегодня, безответным стремлением возродить их величайший успех и мучительнейшее горе.

— Есть горе, что следует предать забвению. — Прорычал он. — Нет ничего хорошего в том, чтоб открывать старые раны.

— Не согласен, — сказал Нарентир, не замечая угрожающего тона собеседника. — Если мы будем игнорировать подобные раны, они загноятся, словно фрукты, оставленные без внимания на ветке после созревания. Нет, мы должны принять славу прошлого и все наши воспоминания о нем. Как радостные, так и скорбные, ведь без горечи, сладкое не так приятно.

Рукоять кинжала вновь оказалась в его ладони, а желание прямо сейчас вонзить лезвие в шею менестреля был практически неудержимым.

— Ты говоришь о вещах, которых не знаешь, — отрезал он. — Ты поешь о чести, надежде, любви и триумфе, хотя эти понятия больше подходят для детских сказок. Их нет в реальном мире.

Нарентир засмеялся. — Ох, парень, как же ты ошибаешься. Ты, пришедший в одеждах предвестника смерти, позволил мрачному фатализму Мораи-Хег наполнить твою душу, но теперь я вижу, что твое появление это завершающий штрих, для полотна этой ночи!

Внезапно раздались шумные овации, когда собравшиеся эльфы почувствовали, что великое повествование, ради которого они сегодня собрались, готово начаться. Нарентир, шагнул вперед с гордым видом и взял его за руку, ведя по изогнутой лестнице вверх, к мраморному просцениуму. Его сердце наполнилось противоречивыми желаниями, когда он осознал, что Нарентир коснулся его.

— Сказание об Эльтарионе ничто, без парящего на крыльях призрака смерти! — Воскликнул Нарентир. — Я лишь один актер, и играю много ролей, но ты будешь моей музой, живым обещанием черной тени смерти. Что скажешь ты, безымянный баньши, взойдешь ли ты со мной, по этой уединенной лестнице, став тьмой на моем свету?

Он помедлил, неуверенный в направлении, в каком двигались события этой ночи. Наконец он кивнул, ощущая грань энтузиазма менестреля, вставшую меж ними. — Я буду.

— Чудесно, — ответил Нарентир, шагая к сцене, навстречу приветствиям жителей Тор Иврессе. Все еще сжимая кинжал, он последовал за менестрелем, едва тот занял свое место и аплодисменты стали затихать. Он ожидал от облаченного в нелепые доспехи эльфа лирического лоска, но тот начал повесть без грандиозной напыщенности.

Нарентир говорил, идеально подбирая тембр и время, как профессиональный повествователь, сказитель, что обладает властью зачаровывать аудиторию силой слов. Подобно всем хорошим сказителям, он задал сцену, на которой разворачивалась его история, язвительная береговая линия тумана и тени посреди бури дурных знамений. Из этой раздробленной тьмы пришли гоблины, их оборванный флот, жаждущий резни и войны на островном доме азур. С крыла сцены, он ощущал пристальный взгляд Нарентира и выступил вперед, на сцену, позволяя теням закружиться вокруг него, пока он крался по краю этого пересказа его ночных кошмаров. Его гнев усилился, когда он услышал речь Нарентира о короле гоблинов, о том, кто называл себя Гром. Крадучись сценой, голос Нарентира опустился ниже, повествуя об опустошении гоблинами земель Иврессе, о том, как за одну ночь сгорели поместья и замки, стоявшие тысячи лет.

Аудитория поддалась его нежной балладе, когда музыка поднялась от тоскующей скорбной песни до ужаса. Эмоции наполнили воздух, и даже несмотря на то, что он знал правду о тех днях, его горло сжалось, когда Нарентир продолжил повествование падением Атель Тамара и смертью лорда Мораниона. Он не видел, как горел этот прекрасный замок, и никогда не посещал его чернеющих руин, но когда Нарентир заговорил о бескорыстной отваге Мораниона перед лицом гоблинского короля, он с нежностью проникся желанием однажды отправиться к руинам замка и вдохнуть воздух прошлого. Он обошел Нарентира по кругу, и аудитория задохнулась, четко увидев его лишь сейчас. В руке он сжимал обнаженный кинжал, и Нарентир кивнул ему, пока он подходил к нему все ближе, скользя по кругу. Он едва слышал остаток баллады — все его внимание было сосредоточено на бледной шее менестреля, с пульсирующей подчелюстной жилкой — идеальное место для смертельного удара кинжалом.

Каким должен был стать конец? Не ужасная схватка вокруг Башни Стража, но внезапный занавес смертью рассказчика. Никто из тех, кто видел эту кровавую правду не пал бы столь низко, чтоб глядеть на ложь надежды. Без этого бремени, эльфы Тор Иврессе стали бы свободными, готовыми к сражению с мрачным знанием о собственном роке, ведь когда воин сражается яростнее, чем когда ему нечего терять?

Тучи разошлись, и звезды вновь окутали толпу и ступени своим древним мерцанием. Доспехи Нарентира засияли в их свете, но теперь он выглядел не прекрасным менестрелем, но суровым убийцей, с исхудавшим лицом. И столь полным было преображение, что он приостановился на круговой дорожке, его вздох остановился где-то в горле, едва Нарентир начал финальную песнь своего повествования. Позади него башня сияла в свете звезд, словно добровольный участник этого повествования. Он слушал, как Нарентир продолжал удерживать очарование аудитории в своих руках, воспевая тихим голосом, о том, как Эльтарион вошел в башню с ближайшими соратниками, а на следующее утро вернулся один.

Он ощутил как из его груди рвется стон скорби, когда вновь вернулся воспоминаниями в ту ужасную ночь. Ужас и невообразимые жертвы, что он принес в ту ночь, были слишком кошмарны, чтоб их вспоминать, а теперь их преподносили в открытую, ради возвеличивания простого менестреля. Он шагнул к Нарентиру и лезвие кинжала сверкнуло в лунном свете. Толпа замерла в молчании. Ни дуновение ветра, ни шелест ткани не нарушали гробовой тишины. Казалось, что в мире живых остались лишь он и Нарентир.

Менестрель повернул свое лицо к нему и они медленно пошли навстречу один к другому. Он поднял свой кинжал, пока тот не оказался напротив горла Нарентира. Холодок пробежал по его спине, когда он услышал отдаленный смех сперва девичий, полный ребяческого озорства, затем низкий, преисполненный многолетней мудрости, и наконец, ломкий и хихикающий, похожий на смех древней карги.

Его шаги стали нерешительными и он обернулся в толпу. Весь город следил за ним, в абсолютной тишине, за исключением лишь одной фигуры — женщины, облаченной в кремовые одежды и серебреную маску. Казалось, она скользит сквозь толпу, однако никто не мог узнать ее. Где бы она не проходила, он видел, как лица эльфов, что окружали ее в тот момент, омываются светом. И на каждом из этих лиц загорались надежда и радость, их души взлетали ввысь, чтоб услышать, как Эльтарион спас их всех.

Он видел, как сила и отвага наполняют их. Его пример поднял их благородство на такой уровень, о каком они и помыслить не могли. Они обожали своего мрачного лорда, поскольку на уровне подсознания понимали, что он пожертвовал всем ради их спасения.

Надежда была светом, что дарил шанс к жизни, и без нее здесь осталась бы лишь тьма. Он стоял лицом к лицу с Нарентиром. Лишь шаг разделял их, и менестрель склонил голову, обнажая нежную кожу шеи.

— Вы все еще желаете моей смерти, мой лорд? — спросил он, и страх заставил его голос содрогнуться.

Кинжал дрожал в его руке. Он оглянулся на аудиторию, надеясь на еще одно мимолетное видение женщины в серебреной маске. Аудитория ожидала затаив дыхание, что произойдет дальше, зная что перед ними разворачивается великое действо.

Завершиться ли ночь смертью или спасением?

Он опустил кинжал.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он.

— Вы — Эльтарион, Страж Тор Иврессе. — сказал Нарентир. — И вы здесь, чтоб убить меня.

— Ты знал?

Нарентир кивнул.

— Я знал об этом с того самого момента, как услышал ваш крик баньши.

— И ты не сбежал?

— А какой в этом смысл? — Сказал Нарентир восстанавливая в голосе хладнокровие. — Я мог умереть в одиночестве, умоляя о жизни, или же я мог умереть на сцене, навеки оставшись в памяти всех тех, кто видел бы мою смерть. Что бы избрали вы?

— Ты храбрее, чем выглядишь. — Сказал Эльтарион. Нарентир с облегчением рассмеялся.

— Уверяю вас, мой лорд, нет. Если бы это представление стало бы моим величайшим выступлением, немалой заслугой в том был бы страх, что ваш кинжал прольет мою кровь на эту прекрасную сцену. Я уверен, Детелион бы одобрил надлежаще трагический конец благородного менестреля.

Эльтарион глубоко вздохнул и повернулся к толпе. Он поднял руку и снял маску с лица, позволив ей упасть на сцену. Она разбилась с пронзительным визгом, и Эльтарион вздохнул, избавившись от ужасной личины.

Толпа взорвалась аплодисментами, к которым присоединились дикие восторженные крики, когда Нарентир воздел свой лук. Несмотря на то, что Нарентир жестом предложил ему сделать то же самое, Эльтарион не последовал примеру менестреля, ведь эта ночь была не его. Эта ночь принадлежала Нарентиру.

— Что изменило ваше решение? — Спросил Нарентир повернувшись к нему еще раз.

Эльтарион обдумал вопрос и призрак улыбки промелькнул на его бледных губах.

— Я встретил женщину, — сказал он.

— Ах, прекрасные женщины, — молвил с театральным вздохом Нарентир. — Воистину они укрощают свирепого зверя внутри нас и заставляют нас стремиться быть лучше, чем мы есть на самом деле. Она была прекрасна?

Эльтарион попытался представить женщину, ее золотистые волосы и янтарные глаза, но картина была туманной и неясной. Его пристальный взгляд достигал самых отдаленных частей театра, стремясь увидеть ее еще хоть раз. Он ухватился взглядом за проблеск золотых волос и маску чистейшего серебра у арочного входа. Несмотря на расстояние их разделявшее, он мог видеть омуты ее янтарных глаз, словно она стояла рядом с ним. Серебро, скрывавшее ее лицо, больше не выглядело маской, но воплощением ее божественного сияния.

Одинокая слеза скатилась с ее глаза и сердце Эльтариона освободилось от лежавшей на нем тяжести. Рок, что он возложил на себя в эту ужасную ночь оставался, как останется навсегда, но всепоглощающее отчаяние, что едва не толкнуло его на убийство, прошло.

Она пришла, чтоб спасти его, когда он даже не догадывался о том, что нуждается в спасении.

— Кем она была? — Спросил Нарентир. — Эта служительница, которой я обязан своей жизнью?

— Она была надеждой, — ответил Эльтарион. — Только надеждой.

Крепость свободы или могила славы (не переведено)

Не переведено.

Семейная распря (не переведено)

Не переведено.

Империя (не переведено)

Ричард Уильямс Рейксгвардия

Не переведено.

Крис Райт Железная рота

Не переведено.

Митчел Сканлон К оружию!

Не переведено.

Ник Кайм Мрачные клинки

Не переведено.

Дариус Хинкс Воин-жрец

Не переведено.

Крис Райт Суд воронов

Не переведено.

Крис Райт Марш Рока

Не переведено.

Ник Кайм Мёртвый, как плоть

Не переведено.

Ник Кайм Рука мертвеца

Не переведено.

Ник Кайм Святость

Не переведено.

Дариус Хинкс Чудо Берлау

Не переведено.

Ник Винсент Гилеад

Кровь Гилеада (не переведено)

Не переведено.

Проклятие Гилеада (не переведено)

Не переведено.

Ремесло Гилеада

Гилеад всегда возвращал свои стрелы после боя или охоты, но редко когда они были целыми. Оперение частенько отсутствовало, да и древко стрелы бывало сломано.

Эльф отрезал длинную еловую ветку, прямую и ровную. Четыре фута — минимально подходящая для его целей длина. Этого должно было хватить для последующей обработки: она должна была быть обстругана, отшлифована и промаслена.

Он согнул заготовку, чтобы проверить её на гибкость и прочность. Фитваэль всегда использовал вес и калибр для этих целей, но в данный момент они находились в его сумке, к которой Гилеад не имел доступа. Он взвешивал и балансировал древки стрел в руках достаточно долго, чтобы определить какие из них подходящи, а какие годны только на растопку.

Первый наконечник стрелы в форме листа был вырезан Фитваэлем из кости более ста лет тому назад. Гилеад использовал его для охоты чаще, чем для битвы, и уже вряд ли бы смог вспомнить, сколько зверей пало жертвами этой стрелы, даже если бы и попытался. Этой стрелой он прикончил женщину, потому что та была хрупка, а её броня представляла собой всего лишь ловко скреплённые куски кожи. Он не любил убивать женщин, даже тех, кто метко бросал копья по движущейся цели, и, кроме того, предпочитал использовать для этих целей более мелкие и тонкие наконечники.

Гилеад нашёл стрелу на поле битвы. Наконечник был окровавлен, но древко было сломано намеренно, как будто об колено. Так что, получается, он всё-таки не убил деву.

Кость наконечника с возрастом поистёрлась, поэтому Гилеаду пришлось подточить конец древка, куда должно было прикрепить его. Наконечник весил очень мало, поэтому он всего лишь сделал небольшой паз на другом конце заготовки под хвостовик, убедившись, что канавка расположена ровно посередине, либо разделяет волокна вдоль по всей длине древка, увеличивая его прочность.* Гилеад вытащил несколько перьев, по виду напоминающих гусиные, из своего мешка и привязал их к валу, туго обмотав сухожилиями, вырезанными и обработанными, как учил Фитваэль, а затем зачистил повреждения вокруг старым, железным кинжалом, который Гилеад и Фитваэль использовали ещё в те годы, когда были мальчиками.

Гилеад задумался, будет ли когда-нибудь Фитваэль наставником ещё одного молодого подопечного. Он считал это маловероятным, и это печалило Гилеада.

Гилеад извлёк шесть наконечников стрел, которые он выпустил в этот день. Он не станет обнажать свой меч. Эти нарушители, люди-охотники, не заслуживали подобной чести, и охотники стали жертвой, когда эльф отлавливал их, одного за другим, со своего наблюдательного поста, возвышавшегося над лесистым склоном.

Гилеад обычно тратил бережно хранимые стрелы с наконечниками из эльфийской стали на зверей и монстров, но мужчина был такой большой, а его кольчуга настолько плотной, что Гилеаду пришлось использовать одну из этих стрел, чтобы свалить охотника. Несмотря на доспехи, наконечник сделал своё дело, и Гилеаду пришлось срезать древко, чтобы освободить его. Стрела пробила кольчугу, грудь и спину, разорвав плоть и залив поле битвы большим количеством горячей крови. Он также отрезал хвостовик, который уравновешивал вес наконечника.

Гилеад потратил несколько минут на то, чтобы взвесить каждое древко, которое он отрезал и строгал, проверяя структуру волокон и насколько равномерно она проходит по длине древка. Он взял один и согнул его, прежде чем прокатать между ладонями, чтобы выяснить насколько тот был подходящим. Когда он был удовлетворён, то капнул немного растительного масла на ткань и начал полировать древко так, чтобы масло не могло проникнуть в него и расслоить или деформировать его волоконную структуру. Он также использовал соломинку, чтобы выдуть мелкие капельки масла на гусиные перья для оперения, которым он долго и тщательно придавал треугольную форму. Это делалось, чтобы добавить веса хвостовику.

Он заострил оба конца заготовки, после чего принялся за чистку выемки под тетиву на стреле и самого наконечника, чтобы удалить все остатки от старого древка, вместе с клеем и коркой старой крови, которые остались на его поверхности.

Гилеад повернул древко вдоль своей руки, прикрепив наконечник и хвостовик, постоянно взвешивая и балансируя, чтобы определить место для оперения и сухожилий, которыми он прикрепит его на место.

Эльф повторил процесс с остальными четырьмя наконечниками, сделанными из кремня, что он подготовил вместе с Галетом, и хвостовиков из белой кости, что принадлежали им. Этим днём кремниевые наконечники прикончили трёх молодых и одного старика. Гилеада не волновало, как были связаны шесть его жертв, но, посмотрев вниз на их тела, он отметил, что у каждого были похожие плоские лица.

Каждый хвостовик и каждый наконечник, не важно был ли он из кости, рога, железа, кремния или стали, были исключительны. Никто кроме охотника или воина, столь же опытного как Гилеад, не мог надеяться отличить один стальной широкий наконечник от другого, или костяной хвостовик от его близнеца. Никто, кроме лучника, столь же умелого, как Гилеад, не смог бы подобрать наконечник к хвостовику так же, как и ранее.

Там не было людей столь же опытных, как Гилеад.

Шестеро убийц охотились на двух молодых, немногим больше, чем подростков с широко раскрытыми глазами, оборванных, бежавших так быстро, как они могли, и сколько они могли, всё время держась за руки, девушка за юношу, который ободрял её и никогда не отпускал её.

Гилеад подождал, пока молодые не пройдут мимо, даже не подозревая о том, что эльф был там. Затем он спустился вниз по склону. Он нашёл пять тел, каждое со смертельным ранением в голову, горло или грудь. Он прошёл по кровавому следу, который оставляла за собой женщина, чтобы убедиться, что та не собирается продолжить охоту на молодую пару в одиночестве.

Найти и застрелить шесть охотников заняло меньше времени, чем сделать шесть новых древков для стрел и закрепить на них наконечники, оперение и хвостовики, но Гилеад был эльфом с честью в сердце и временем на руках.

С очень большим количеством времени.

Гортек и Феликс

Уильям Кинг Победитель троллей

Таинственная ночь

«После тех ужасных событий и чудовищных приключений, которые мы испытали в Альтдорфе, мы с моим спутником бежали на юг, следуя по неизвестной дороге, которую выбрал для нас слепой случай. Мы передвигались, пользуясь любыми средствами передвижения: на почтовой карете, крестьянской повозке, подводах, в крайнем случае на своих двоих, когда не оставалось ничего другого.

Для меня это было тяжелое время. Казалось, за каждым углом нас подстерегала опасность быть схваченными, за чем последовали бы заключение или казнь. Мне мерещились шерифы в каждой таверне и охотники за головами за каждым кустом. Если Победитель троллей полагал, что все могло бы быть по-другому, значит, он никогда не пытался поделиться этим со мной.

Для человека столь несведущего об истинном состоянии нашей юридической системы, каким был тогда я, казалось вполне возможным, что все силы могущественного и обширного государства были брошены на поимку двух беглецов — нас. Я тогда и представления не имел о том, как однобоко и нечасто используются законы. Поистине жаль, что все эти шерифы и охотники за головами, которых рисовало мое воображение, на самом деле не существуют. Возможно, тогда бы зло не расцвело повсеместно в пределах моей отчизны.

Весь размах и сущность этого зла стали для меня очевидны одним поздним вечером, когда мы сели в почтовую карету, направлявшуюся к южным границам. Это была, возможно, самая зловещая ночь во всей нашей жизни…»

Из книги «Мои путешествия с Готреком», том II, написано г-ном Феликсом Ягером (Альтдорф Пресс, 2505)

— Черт бы побрал всех человеческих возниц и всех человеческих женщин! — пробурчал Готрек, добавив проклятие на гномьем языке.

— Но ты оскорбил леди Изольду, не так ли? — ворчливо спросил Феликс Ягер. — Так что нам еще повезло, что нас просто не пристрелили. Если, конечно, это можно назвать удачей: оказаться в Рейквальде в канун Таинственной ночи.

— Мы заплатили за вход. У нас было такое же право сидеть в таверне, как и у нее самой. А возчики оказались нечеловечески трусливы, — пробурчал Готрек. — Они отказались встретиться со мной один на один. Я бы не возражал быть проколотым сталью, но получить заряд картечи в живот — это плохая смерть для Победителя троллей.

Феликс покачал головой. Он понял, что на его спутника навалилось мрачное настроение. С гномом лучше было сейчас не спорить, а у Феликса и без этого хватало причин для беспокойства. Заходящее солнце румянило покрытый дымкой лес. Длинные тени плясали свой жуткий танец, вызывая в памяти много страшных историй о том, как опасно бывает оказаться под сенью деревьев.

Он вытер нос кончиком плаща, затем подергал саденлендскую шерсть, туго привязанную к телу. Он принюхался и взглянул на небо, где были уже различимы Моррслиб и Мэннслиб, малая и большая луны. Моррслиб, казалось, испускал зеленоватый свет. Это был плохой знак.

— Похоже, мне нездоровится… бросает в жар, — сказал Феликс. Победитель троллей взглянул на него и презрительно усмехнулся. В последних лучах умирающего солнца цепь в его носу казалась кровавой дугой, устремившейся от ноздри к мочке уха.

— Вы — слабая порода, — сказал Готрек. — Единственный жар, который я ощущаю в эту ночь, так это жар сражения. Он поет в моей голове.

Он повернулся и вгляделся в темноту леса.

— Давай, маленький звереныш, — проревел он. — У меня есть для тебя гостинец!

Он громко рассмеялся и провел большим пальцем руки по острой кромке на своей большой двуручной секире. Феликс увидел, как на лезвии появилась кровь, а Готрек, словно ребенок, начал сосать свой палец.

— Да защитит нас Сигмар, замолчи! — прошипел Феликс. — Кто знает, что таится там в такую ночь, как эта?

Готрек бросил на него пристальный взгляд. Феликс смог заметить вспышку ярости в его глазах. Невольно Феликс переместил руку на эфес своего меча.

— Не приказывай мне, человечий отпрыск! Я происхожу из Древнего Рода и повинуюсь только Подземным Королям Гор, хотя меня и изгнали оттуда.

Феликс сухо поклонился. Он был хорошо обучен технике владения мечом. Шрамы на его лице свидетельствовали о том, что он сражался на нескольких дуэлях в студенческие годы. Однажды он убил человека, и это положило конец его многообещающей научной карьере. Но его по-прежнему нимало не привлекала мысль сразиться с Победителем троллей. Остроконечный хохол на голове Готрека доставал только до груди Ягера, однако гном был тяжелее, а все его тело состояло из груды мышц. К тому же, Феликсу доводилось видеть, как Готрек орудует своей секирой.

Гном принял поклон Феликса как извинение и вновь повернулся к темному лесу.

— Выходи! — крикнул он. — Я не испугаюсь, даже если все силы зла бродят по лесу этой ночью. Я приму любой вызов!

Гном подзадоривал себя, распаляя свою ярость. За время знакомства Феликс заметил, что длительные периоды задумчивости у гнома часто сменяются короткими вспышками гнева. Это было одно из качеств его спутника, которые восхищали Феликса. Он знал, что Готрек стал Победителем троллей, чтобы искупить вину за какое-то преступление. Он поклялся встретить свою смерть в неравном бою с чудовищами. Он казался почти безумным, хотя просто был верен своей клятве.

«Возможно, — размышлял Феликс, — я бы тоже сошел с ума, если бы оказался в ссылке среди отпрысков чуждой расы». Этот сумасбродный гном был ему даже чем-то симпатичен. Феликс знал, что значит покинуть родной дом, будучи в тени подозрений. Его дуэль с Вольфгангом Красснером вызвала в свое время настоящий скандал.

В тот момент, однако, гном, казалось, собирался загубить их обоих, и Ягеру совсем не хотелось стать частью его клятвы. Феликс продолжал тяжело брести по дороге, время от времени с тревогой поглядывая на яркую полную луну. Позади него продолжали раздаваться напыщенные угрозы: «Среди вас нет ни одного воина? Давай попробуй моей секиры! Она жаждет крови!»

Только сумасшедший был способен так искушать судьбу и темные силы на Таинственную ночь, Ночь Волшебства, находясь в самом глухом конце леса, решил Феликс Ягер.

Он смог разобрать напев на жестком, гортанном языке горных гномов, затем еще раз на рейкшпиле:

— Пошли мне героя!

На секунду все смолкло. Липкий туман оседал моросью ему на брови. Затем издалека послышался стук копыт, разорвавший темноту ночи.

«Что же наделал этот безумец? — подумал Феликс. — Неужто он обидел темные силы, и теперь они отправили своих всадников-демонов, чтобы захватить нас?»

Феликс сошел с дороги. Он дрожал, как листья на ветру, задевавшие его лицо, словно пальцы мертвецов. Грохот копыт неотвратимо, с дьявольской скоростью приближался по лесной тропе. Конечно, только сверхъестественные существа могли так мчаться по петляющей дороге. Рука Феликса дрожала, когда он попытался обнажить меч. Он подумал, что зря стал спутником Готрека. Теперь ему никогда не закончить свою поэму. Феликс услышал громкое ржание лошадей, удары хлыста и скрип мощных колес.

— Отлично! — проревел Готрек. Его голос доносился с тропинки позади Феликса. — Отлично!

Раздался громкий шум, и четыре огромные и черные, как базальт, лошади промчались мимо, таща за собой столь же черную громыхающую карету. Феликс видел, как подпрыгивали по ухабам колеса. Он даже смог разглядеть одетого в черный плащ возницу. Ягер вновь съежился в кустах.

Феликс услышал позади себя звук приближающихся шагов. Кусты раздвинулись, и позади него возник Готрек, еще более яростный и безумный, чем прежде. Его хохол потускнел, бурая грязь облепила все покрытое татуировками тело, а его проклепанная кожаная куртка была разодрана.

— Эти фыркающие лошади пытались сбить меня! — пронзительно выкрикнул он. — Вперед, за ними!

Он повернулся и помчался по грязной дороге быстрой рысью. Феликс отметил про себя, что Готрек торжествующе запел по-хазалидски.

Ниже по богенхафенской дороге парочка обнаружила таверну «Стоящие камни». Окна были заколочены, внутри не светилось ни одного огонька. Они услышали ржание из конюшни, но когда зашли туда, то не обнаружили никакой кареты, черной или какой-либо другой, а только несколько перепуганных пони и повозку коробейников.

— Мы упустили карету. Может быть, нам удастся найти хотя бы постель на одну ночь, — предположил Феликс. Он вновь тревожно посмотрел на малую луну, Моррслиб. Ее болезненный зеленый свет стал ярче. — Не хотелось бы мне оказаться снаружи при таком недобром свете, — добавил он.

— У тебя слабая воля, человечье дитя. И ты труслив.

— Но у них есть эль.

— С другой стороны, некоторые твои предположения не лишены смысла. Хотя, конечно, человеческое пиво слишком водянистое.

— Конечно, — сказал Феликс. Готрек не смог уловить насмешки в его голосе.

Таверна не была укреплена, но ее стены были толстыми, и когда спутники попытались открыть дверь, она оказалась на засове. Готрек принялся колотить в нее древком своей секиры, но ответа не последовало.

— Я чую человеческий дух внутри, — сказал он.

Феликсу стало любопытно, как гном может чувствовать что-то еще, кроме собственного резкого запаха. Готрек никогда не мылся, а его волосы были смазаны звериным жиром, чтобы удерживать выкрашенный в красный цвет хохол.

— Они заперлись изнутри. Никто не хочет оказаться снаружи в Таинственную ночь. Только ведьмы и поклонники демонов.

— Но снаружи был черный экипаж, — сказал Готрек.

— Едва ли в нем сидели приличные люди. Окна были занавешены, а на карете не было герба.

— Мое горло слишком пересохло для обсуждения подобных мелочей. Эй, давай открывай дверь, или я пущу в дело секиру!

Феликсу показалось, что внутри таверны что-то движется. Он приложил ухо к двери и различил неясный звук голосов и рыдания.

— Если не хочешь, чтобы я задел твою башку секирой, человечий отпрыск, лучше отойди, — проворчал Готрек.

— Подожди-ка, — сказал Феликс и перешел на крик: — Эй вы, внутри! Откройте! У моего друга очень большой топор и очень короткое терпение. Я полагаю, вы сделаете, что он велит, иначе лишитесь двери!

— Это кто тут, ты говоришь, короткий? — сердито переспросил гном.

За дверью раздался слабый, дрожащий крик. «Именем Сигмара, уходите, демоны из Преисподней!»

— Хватит, — бросил Готрек, — с меня довольно.

Он вновь достал двуручную секиру. Отскочив прочь, Феликс заметил руны на ее лезвии, блеснувшие при свете Моррслиба.

— Именем Сигмара! — прокричал Феликс. — Хватит испытывать наше терпение. Мы обычные усталые путники!

Секира с треском вонзилась в дверь, и в стороны полетели щепки. Готрек повернулся к Феликсу и злобно оскалился: у гнома почти не было зубов.

— Никудышная работа, эти человеческие двери, — сказал он.

— Я думаю, вам лучше открыть дверь, если хотите ее сохранить, — крикнул Феликс тем, кто заперся в таверне.

— Подождите! — раздался дрожащий голос. — Эта дверь стоила мне пять крон у Юргена, нашего плотника.

Дверьоткрылась. На пороге появился высокий худой мужчина с невеселым лицом, обрамленным жидкими седыми волосами. В его руках была увесистая дубина. За ним стояла пожилая женщина, она держала плошку с оплывшей свечой.

— Вам не понадобится ваше оружие, сударь. Нам нужна только кровать на ночь, — сказал Феликс.

— И пиво, — проворчал гном.

— И пиво, — согласился Феликс.

— Много пива, — уточнил Готрек, а Феликс посмотрел на старика и беспомощно пожал плечами.

Внутри гостиница представляла собой большую залу с низким потолком. Доска и две бочки образовывали стойку. Из-за угла за гостями наблюдали три вооруженных человека, которые были похожи на путешествующих коробейников. У каждого был кинжал наготове. Тень скрывала их лица, но было очевидно, что они встревожены.

Хозяин впустил гостей и сразу опустил за ними засов.

— Вы можете заплатить, господин лекарь? — спросил он нервно.

Феликс увидел, как у того задергался кадык.

— Я не лекарь, я поэт, — сказал Феликс, доставая свой тонкий кошель и пересчитывая несколько оставшихся золотых монет, — но я могу заплатить.

— За еду, — пояснил Готрек, — и за эль.

В этот момент пожилая женщина расплакалась. Феликс пристально посмотрел на нее.

— Старуха чем-то расстроена, — сказал Готрек. Хозяин кивнул:

— Наш Гюнтер пропал. Сегодня ночью.

— Неси эль, — велел Готрек. Когда хозяин таверны удалился за кружками, Готрек поднялся и направился туда, где сидели коробейники. Те настороженно следили за ним.

— Вы знаете что-нибудь о черной карете, запряженной четверкой вороных? — спросил Готрек.

— Вы видели черную карету? — откликнулся один из торговцев. В его голосе отчетливо слышался страх.

— Видели? Эта проклятая штука чуть не сбила меня, — выкрикнул гном.

У человека перехватило дыхание. Феликс услышал звук упавшего ковша. Он видел, как хозяин гостиницы наклонился, чтобы поднять его, и вновь начал наполнять высокую пивную кружку.

— Тогда вам очень повезло, — сказал самый толстый и, судя по его виду, наиболее преуспевающий торговец. — Говорят, что каретой управляют демоны. Я слышал, она проезжает здесь каждый год в Таинственную ночь. А еще говорят, что эти демоны похищают маленьких детей в Альтдорфе и приносят их в жертву в Кольце Темных Камней.

Готрек взглянул на него с любопытством. Феликсу не нравилось, что дело принимает подобный оборот.

— Разумеется, это всего лишь легенда, — сказал он.

— Нет, сударь, — проговорил хозяин гостиницы. — Каждый год мы слышим шум, когда карета проносится мимо. Два года назад Гюнтер выглянул наружу и увидел ее. Черная карета, как вы описали.

При упоминании имени Гюнтера старушка вновь начала плакать. Хозяин таверны принес тушеное мясо и еще две большие глиняные кружки с элем.

— Принеси пива и моему спутнику, — сказал Готрек. Хозяин отправился за новой кружкой.

— Кто такой Гюнтер? — спросил Феликс, когда тот вернулся. Послышались новые рыдания женщины.

— Еще эля, — потребовал Готрек. Хозяин с удивлением взглянул на опустевшие сосуды.

— Возьми мой, — сказал Феликс. — А теперь, уважаемый, поясните, кто такой Гюнтер?

— И почему старая карга воет при каждом упоминании его имени? — спросил Готрек, вытирая рот своей грязной рукой.

— Гюнтер наш сын. Он ушел, чтобы нарубить дров этим вечером, и не вернулся.

— Гюнтер хороший мальчик, — шмыгнула носом пожилая женщина. — Как мы будем жить без него?

— Может быть, он попросту заблудился в лесу?

— Нет, не может, — ответил хозяин гостиницы. — Гюнтер знает здешние леса как свои пять пальцев. Он должен был быть дома уже несколько часов назад. Я боюсь, это демоны похитили его, чтобы принести в жертву.

— То же случилось с дочкой капитана Лота, с Ингрид, — добавил толстый коробейник. Хозяин гостиницы бросил на него неодобрительный взгляд.

— Я не желаю слышать страшных сказок, к которым приплетают моего мальчика, — сказал он.

— Пусть человек говорит, — разрешил Готрек. Торговец посмотрел на него с благодарностью.

— Подобное случилось в прошлом году в Харцрохе, вниз по тракту. После того как солнце село, капитанша отправилась искать свою дочку Ингрид. Ей показалось, что она слышала крик из ее комнаты. Девочка исчезла из своей постели в запертом доме. На следующий день шум и крики повторились, потому что мы нашли Ингрид. Она была вся покрыта синяками и в ужасном состоянии.

Он посмотрел на слушателей, чтобы удостовериться в их внимании.

— Вы расспросили ее, что случилось? — спросил Феликс.

— Да, сударь. Было похоже на то, что ее похитили демоны, чтобы отнести к Кольцу Темных Камней. Там их ждали собравшиеся на шабаш ведьмы и злые лесные твари. Они попытались принести ее в жертву в своем капище, но ей удалось освободиться из плена и призвать светлое имя благословенного Сигмара. Она бежала. Ее преследовали, но не смогли схватить.

— Повезло, — сухо сказал Феликс.

— Не время глумиться, господин лекарь. Мы направились к камням и обнаружили странные следы на изрытой земле — следы людей, зверей и демонов с раздвоенными копытами. И мы нашли на капище тело маленького ребенка, выпотрошенного, как свинья.

— Демонов с раздвоенными копытами? — спросил Готрек.

Феликсу не понравилась заинтересованность, проскользнувшая в его единственном глазу. Торговец кивнул.

— Я бы не захотел оказаться рядом с Кольцом Темных Камней сегодня ночью, — сказал коробейник. — Даже за все золото Альтдорфа.

— Это было бы подходящим заданием для героя, — сказал Готрек, многозначительно глядя на встревоженного Феликса.

— Ты конечно же не имеешь в виду, что…

— Что может быть лучше для Победителя троллей, чем столкнуться лицом к лицу с демонами в их священную ночь. Это будет великой смертью.

— Это будет глупой смертью, — пробормотал Феликс.

— Чем это будет?

— Ничем.

— Ты со мной, не так ли? — грозно спросил Готрек. Он потер большим пальцем лезвие своей секиры. Феликс заметил, что на нем вновь появилась кровь.

Он медленно кивнул: «Клятва есть клятва».

Гном хлопнул его по спине с такой силой, что Феликс подумал, что ребра сейчас треснут.

— Иногда я думаю, что в тебе течет гномья кровь, человечий отпрыск. Хотя, конечно, не каждый член Древнего рода унизит себя до подобного брака, — он потопал обратно к кружке с элем.

— Конечно, — ответил его напарник, с раздражением глядя в спину гнома.

Феликс рылся в своем мешке, ища кольчугу. Он заметил, что хозяин гостиницы, его жена и коробейники смотрят на него почти что с благоговейным страхом. Готрек уселся возле камина, потягивая эль и бормоча что-то на гномьем наречии.

— Вы же не пойдете с ним? — прошептал толстый торговец. Феликс пожал плечами.

— Но почему?

— Он спас мне жизнь. Я в долгу перед ним. — Феликс подумал, что лучше не упоминать об обстоятельствах этого спасения.

— Я вытащил человечий отпрыск из-под копыт императорских всадников, — крикнул Готрек.

Феликс отпустил смачное проклятье. «У Победителя троллей слух как у диких зверей и мозги от них же», — подумал он про себя, продолжая натягивать кольчугу.

— Ха, человечий отпрыск подумал, что будет гораздо умнее передать свое дело во власть императора, используя прошения и протесты. Однако старый Карл Франц решил разумно ответить ударом конницы.

Торговцы начали отступать к стенке. «Мятежник», — услышал их шепот Феликс. Он почувствовал, как краска бросилась ему в лицо.

— Там были жестокие и несправедливые налоги, представьте себе: налоги на окна! По сребренику за каждое окно. Толстые торговцы закладывали окна кирпичами, и альтдорфские чиновники сновали вокруг, простукивая пустоши в крестьянских лачугах. Мы были правы в своем недовольстве.

— За поимку мятежников назначена награда, — сказал коробейник. — И немалая.

Феликс пристально посмотрел на него.

— Разумеется, имперская конница не устояла против секиры моего приятеля, — сказал он. — Это была мясорубка! Головы, ноги, руки валялись повсюду, а гном стоял на груде тел.

— Они привели лучников, — прибавил Готрек, — и мы отступили на задворки. Быть проткнутым издалека подлой стрелой — это недостойная смерть.

Толстый торговец взглянул на своих спутников, затем на Готрека, на Феликса, потом опять на своих товарищей.

— Мудрый человек держится подальше от властей предержащих, — сказал он тому, кто говорил о награде, и посмотрел на Феликса. — Я не хотел вас обидеть, сударь.

— Вы и не обидели, — ответил Феликс. — Вы очень внимательны.

— Мятежник вы или нет, — сказала пожилая женщина, — но Сигмар благословит вас, если вы вернете маленького Гюнтера.

— Он не такой уж и маленький, Лиз, — сказал хозяин. — Он крепкий молодой человек. Тем не менее, я тоже надеюсь, что вы вернете моего сына. Я стар, и он необходим мне, чтобы рубить дрова, ковать лошадей, ворочать бочки с пивом и…

— Я тронут вашей отеческой заботой, сударь, — прервал его Феликс, натягивая кожаный шлем.

Готрек поднялся и взглянул на него. Он взбил свой хохол мясистой пятерней.

— Доспехи годятся только для женщин и женоподобных эльфов, — сказал он.

— Думаю, мне лучше надеть их, Готрек. Если я вернусь живым, я продолжу сказания о твоих подвигах, как я делал раньше и как я поклялся делать впредь.

— Это точно, человечий отпрыск. Но помни, что это не все, в чем ты поклялся, — он повернулся к хозяину гостиницы. — Как мы можем найти дорогу к Кольцу Темных Камней?

Феликс почувствовал, как у него пересохло во рту. Он старался побороть дрожь в руках.

— Там есть тропинка возле дороги. Я проведу вас к месту, откуда она начинается.

— Отлично, — сказал Готрек. — Такую замечательную возможность нельзя упустить. Сегодня я искуплю все мои грехи и окажусь среди Железных Холмов моих предков. Такова воля Великого Грунгни.

Он сделал особый знак над своим хохлом сжатой в кулак правой рукой.

— Давай, человечий отпрыск, идем! — он направился к двери.

Феликс подобрал свой мешок. В дверях старушка остановила его и положила что-то в его руку.

— Сударь, пожалуйста, — сказала она, — возьмите это. Это амулет Сигмара. Он защитит вас. Мой маленький Гюнтер носил такой же.

Феликс готов был ответить, что Гюнтера он не спас, но выражение ее лица остановило его — в нем читался страх, покорность и, возможно, надежда. Он был тронут.

— Я сделаю все возможное, сударыня.

Снаружи небо освещалось зеленоватым светом обеих лун. Феликс разжал ее руку. На ладони лежал маленький железный молот на ажурной цепочке. Он расправил цепочку и надел оберег на шею. Готрек и старик уже спустились к дороге, и Феликсу пришлось бежать, чтобы догнать их.

— Как ты думаешь, на кого они похожи? — спросил Готрек, пригибаясь низко к земле. Впереди него шла дорога на Харцрох и Богенхафен. Феликс наклонился, чтобы рассмотреть следы. Это был конец тропинки. Феликс надеялся, что хозяин таверны благополучно вернется домой.

— Следы, — сказал Феликс, — идут на север.

— Очень хорошо, человечий отпрыск. Это следы экипажа, который направился на север к Кругу Темных Камней.

— Того самого? — поежился Феликс.

— Надеюсь. Что за славная ночь! Мои молитвы услышаны. Это возможность оправдаться и отомстить свиньям, которые едва не обратили меня в бегство, — ликовал Готрек. Однако Феликс заметил произошедшую в гноме перемену. В нем чувствовалось напряжение — как будто приближался час, когда решится его судьба, но он не был готов к нему. Готрек был необычно разговорчив.

— Почему карета? Этот шабаш ведьм состоит из знатных людей, человечий отпрыск? Ваша империя настолько испорчена?

Феликс покачал головой:

— Я не знаю. Глава их может оказаться и вельможей. Большинство, уверен, происходят из местного населения. Говорят, что следы Хаоса гораздо глубже в этих глухих местах.

Готрек тряхнул головой — впервые выглядел почти уныло.

— Я мог бы начать оплакивать безрассудство твоего народа, человечий отпрыск. Быть настолько испорченными, что ваши правители готовы продаться темным силам, — это ужасно.

— Не все люди таковы, — зло сказал Феликс. — Это правда, некоторые ищут быстрый способ обретения власти или удовольствия, но их мало. Большинство людей хранят свою веру. К тому же Древнее племя тоже не так уж незапятнано. Я слышал о целом войске гномов, предавшихся Павшим Силам.

Готрек издал тихий злобный возглас и плюнул на землю. Феликс покрепче сжал рукоятку своего меча. Он боялся, что зашел слишком далеко в разговоре с Победителем троллей.

— Ты прав, — сказал Готрек, и его голос был мягким, но холодным. — Мы не можем так спокойно говорить о подобных вещах. Мы ведем постоянную войну против этих выродков и их черных повелителей.

— Так же, как и мой народ. Мы тоже охотимся на ведьм по своим собственным законам.

Готрек покачал головой:

— Твой народ не понимает. Он ослаб, и пал духом, и забросил войну. Люди ничего не понимают в тех ужасных вещах, которые подтачивают основы мира и хотят разрушить все живое. Охота на ведьм? Ха! — он сплюнул. — Законы! Есть только одна возможность одолеть угрозу Хаоса. — Он многозначительно потряс своей секирой.

Они осторожно пробирались сквозь чащу. Над их головами обе луны сияли светом обреченности. Моррслиб стала даже ярче, и теперь ее зеленый отблеск окрашивал все небо. Легкий туман покрыл все вокруг, и окрестная местность казалась дикой и мрачной. Скалы возвышались над торфяником, подобно чумным язвам, запятнавшим кожу земли.

Иногда Феликсу казалось, что он слышит хлопанье крыльев над головой, но когда он смотрел в небо, то видел только лунный блеск. Туман искажал все вокруг, и казалось, будто они идут по дну адского озера.

Феликс подумал, что в этом месте что-то неладно. В воздухе ощущался запах гниения, и волоски на его шее встопорщились, как иголки. Давно, когда он был еще маленьким мальчиком, он сидел возле дома своего отца и наблюдал, как небо чернеет от тяжелых туч. Затем началась самая жуткая буря на его памяти. Сейчас он чувствовал то же самое. Могущественные силы собрались где-то рядом, он был уверен. Ягер ощущал себя букашкой, ползущей по туловищу великана, который может в любой момент проснуться и прихлопнуть его.

Даже Готрек выглядел подавленным. Он умолк и ничего не бурчал себе под нос, как обычно. Время от времени гном останавливался и жестом приказывал Феликсу затаиться, пока он будет нюхать воздух. Феликс мог заметить, как было напряжено все тело гнома, словно тот каждым нервом старался уловить даже самый легкий намек. Затем они снова продолжали свой путь.

У Феликса также был напряжен каждый мускул. Ему очень не хотелось идти. «Разумеется, — говорил он себе, — мое обязательство перед гномом вовсе не означает непременную смерть. Возможно, мне удастся укрыться в тумане».

Он сжал зубы. Он гордился тем, что был человеком чести, а клятва, данная гному, была настоящей. Тот рисковал, спасая его. Впрочем, тогда он не знал, что Готрек ищет смерти и следует за ней, как кавалер за обожаемой дамой. И еще не свободен от своего обета.

Феликс вспомнил веселый вечер и множество выпивки в таверне «Лабиринт», когда они стали кровными братьями, поклявшись по странному гномьему обычаю, и он согласился помочь Готреку в его деле.

Готрек мечтал о том, чтобы все помнили его имя и повторяли рассказы о его подвигах. Когда он узнал, что Феликс поэт, то предложил ему присоединиться к своим странствиям. В тот момент, в теплом свете пьяного товарищества, Феликсу это показалось замечательной идеей. Роковая цель гномьего похода была для Феликса материалом для эпической поэмы, которая могла бы сделать его знаменитым.

«Я меньше всего тогда думал, что это приведет меня сюда, — думал Феликс. — Приведет к охоте на чудовищ в Таинственную ночь». Он иронично улыбнулся. Очень легко петь о смелых подвигах в тавернах, где ужас скрыт за словами искусного поэта. А здесь все было по-другому. Внутри у него все холодело от страха, а давящая атмосфера побуждала бежать отсюда с отчаянным криком.

«Одно утешение, — говорил он себе, — что это будет прекрасным материалом для поэмы». Если только он останется в живых, чтобы написать ее.

Лес становился все более дремучим и непроходимым. Деревья изгибались, как страшные корявые твари. Феликсу казалось, что они следят за ним. Он постарался отогнать от себя эти выдумки, однако туман и потусторонний лунный свет только распаляли его воображение. Ему казалось, будто каждую тень отбрасывает какое-либо чудовище.

Феликс посмотрел вниз на гнома. На лице у того застыла смесь отвращения и страха — Феликсу казалось, что гном никогда не чувствует страха, однако теперь он понял, что это не так. Ярость влекла Готрека на поиски его участи. Понимая, что его собственная смерть может быть уже где-то близко, Феликс задал вопрос, который долгое время боялся произнести.

— Господин Победитель троллей, что же вы такое совершили, что обязаны теперь искупить? Что за преступление заставляет вас так карать себя?

Готрек посмотрел на него, затем отвернулся, чтобы исследовать темноту вокруг. Феликс заметил, как задвигались, подобно змеям, жилы на его шее.

— Если бы другой человек спросил меня об этом, я бы убил его. Я прощаю тебя за твою молодость, и твое невежество, и тот обряд дружбы, через который мы прошли. Прикончить тебя значило бы то же, что убить родича, а это ужасное злодеяние. Мы не будем говорить о подобных преступлениях.

Феликс не понимал, почему гном так привязался к нему. Готрек взглянул на него, словно ожидая ответа.

— Я понимаю, — сказал Феликс.

— Понимаешь, человечий отпрыск? Правда? — голос гнома был жестким, как треск рассевшегося камня.

Феликс печально улыбнулся. Он внезапно ощутил, какая пропасть лежит между человеком и гномом. Он никогда не поймет их странных запретов, их фанатичной верности клятве, приказам и их гордости. Он не понимал, что заставляет гнома выполнить наложенный на себя гибельный обет.

— Твой народ слишком строг по отношению к себе, — сказал он.

— А твой слишком мягок, — ответил Победитель троллей. На какое-то время воцарилась тишина, но вскоре их обоих напугал тихий сумасшедший хохот. Феликс обернулся, выхватив меч, и занял оборонительную позицию. Готрек поднял секиру.

Что-то вынырнуло из тумана. Когда-то это было человеком, решил Феликс, глядя на очертания этого существа. Оно выглядело так, словно безумный бог держал его над дьявольским огнем до тех пор, пока плоть не сплавилась и не стекла, оставив ему эту новое жуткое и отвратительное обличье.

— Этой ночью мы будем танцевать, — сказало существо высоким голосом, без малейшего признака разума. — Танцевать и трогать…

Оно мягко повернулось к Феликсу и ударило его по руке. Феликс в ужасе отпрянул, поскольку пальцы этой твари, подобно выводку червей, закружились возле его лица.

— Этой ночью возле камней мы будем танцевать, и прикасаться, и тереться друг о друга. — Тварь потянулась обнять Феликса. Она улыбалась, обнажая мелкие заостренные зубы. Феликс стоял спокойно — он чувствовал себя зрителем, отдаленно наблюдающим за происходящим. Откинувшись, он направил острие меча в грудь этой твари.

— Не приближайся, — предупредил он. Та улыбнулась. Ее рот, казалось, растягивался вширь, показывая все больше острых зубов. Губы закатились назад до основания, и теперь половина лица этого чудовища, казалось, состояла из влажных сверкающих челюстей, а пасть ввалилась, как у змеи. Тварь все тянулась вперед, напарываясь на меч, пока на ее груди не засверкали кровавые раны. Чудище издало клокочущий, идиотский смех.

— Танцевать, трогать, тереться и есть, — сказало оно и вдруг с нечеловеческой быстротой увернулось от меча и прянуло на Феликса. Но какой бы ни была быстрой эта тварь, Победитель троллей оказался быстрее. В середине прыжка его секира вонзилась в шею чудовища. Голова покатилась во тьму, а из туловища брызнул кровавый фонтан.

«Этого не произошло», — думал Феликс.

— Что это было? Демон? — спросил Готрек. Феликс услышал возбуждение в его голосе.

— Я думаю, когда-то это было человеком, — сказал Феликс. — Одним из тех искалеченных людей, меченых Хаосом. Они прокляты уже при рождении.

— Он говорил на твоем языке.

— Иногда это искажение незаметно, пока они не подрастут. Родственники думают, что они больны и всячески защищают их, пока те не найдут свою дорогу в лес и не исчезнут в нем.

— Родичи защищают этих выродков?

— Такое случается. Мы не говорим об этом. Просто очень трудно отвернуться от тех людей, которых ты любишь, даже если они… изменились.

Гном недоверчиво уставился на него, затем покачал головой.

— Слишком мягко, — сказал он. — Слишком мягко.

Воздух был спокоен. Иногда Феликсу казалось, что он ощущает чье-то присутствие за деревьями, и у него мороз подирал по коже, когда он вглядывался в темноту, ища движущиеся тени. Неожиданная встреча с Искаженным вернула ему чувство опасности. Он испытывал одновременно великий страх и великую ненависть.

Часть этой ненависти была направлена на себя самого за этот страх. Он чувствовал себя больным и опозоренным. Он решил, что бы ни случилось, больше не повторять своей ошибки и не стоять, подобно овце перед закланием.

— Что это? — спросил Готрек. Феликс взглянул на него.

— Ты что, не слышишь, человечий отпрыск? Слушай! Это похоже на пение. — Феликс пытался уловить звук, но ничего не слышал. — Мы уже близко. Очень близко.

Они продвигались бесшумно. Хотя они шли в тумане, Готрек стал осторожен и сошел с тропинки, укрывшись в высокой траве. Феликс последовал его примеру.

Теперь он различил пение. Оно будто бы звучало из сотен глоток. Некоторые голоса принадлежали людям, другие были более низкие и как будто звериные. Мужские и женские голоса сливались с медленными ударами барабанов, звуками тарелок и нестройными трубами.

Феликс мог расслышать только одно слово, повторяющееся вновь и вновь, пока оно не проникло в его сознание. Это слово было «Слаанеш».

Феликс вздрогнул. Слаанеш, темный повелитель неназываемых удовольствий. Это слово означало отвратительную пучину развращенности. Его шепотом произносили в пьяных притонах и порочных домах Альтдорфа те, кто пресытился настолько, что стал искать удовольствия выше человеческого понимания. Это имя связывали с испорченностью, излишеством и темной стороной общества Империи. Для тех, кто поклонялся Слаанешу, никакое возбуждение не казалось противоестественным и ни одно удовольствие не было запретным.

— Туман нас прикроет, — прошептал Феликс Победителю троллей.

— Тише! Будь спокоен. Мы должны подойти ближе.

Они медленно крались вперед. Высокая влажная трава хлестала Феликса, и вскоре он совершенно промок. Впереди показались фонари, горящие во Тьме. Запах тлеющего дерева и насыщенный аромат приторно-сладких курений наполняли воздух. Феликс оглянулся вокруг в надежде, что никто из запоздавших на это сборище не наткнется на них. Ему казалось, что его буквально видно отовсюду.

Вершок за вершком они продвигались дальше. Готрек волочил боевую секиру за собой, и однажды Феликс коснулся его острого лезвия пальцами. Он поранился и с трудом подавил вскрик.

Заросли высокой травы закончились, и они увидели недостроенный круг из шести камней непристойных очертаний, в центре которых стояла плита, высеченная из единой глыбы. Камни отливали зеленым цветом от покрывавшего их светящегося мха. Наверху каждого из них стояла жаровня, испускавшая клубы дыма. Пучки блеклого зеленого лунного света освещали адское представление.

Внутри круга танцевало шесть человек в масках и длинных плащах. Плащи, отброшенные через плечо, открывали обнаженные тела мужчин и женщин. В одной руке у этих гуляк были кастаньеты, которыми они периодически щелкали, в другой розги, и каждый из них стегал соседнего плясуна.

— Играк ту амат Слаанеш! — кричали они.

Феликс мог заметить, что тела некоторых из них покрыты синяками. Танцоры, казалось, не чувствовали боли — вероятно, из-за дурманящих курений.

Вокруг кольца камней возвышались ужасные фигуры. Барабанщик был великаном с головой оленя и раздвоенными копытами. Возле него сидел флейтист-псоглавец с пальцами, похожими на соски. Вокруг них увивалось огромное количество Искаженных.

Некоторые тела были не слишком сильно изуродованы: рослые мужчины с тонкими заостренными головами, маленькие толстые женщины с тремя глазами и тремя грудями у каждой. В других же с большим трудом можно было распознать бывших людей. Там были покрытый чешуей человек-змея, и мохнатые звери с волчьей головой, и твари, состоящие из сплошных зубов, зевов и других отверстий.

Феликс едва мог вздохнуть: он испытывал пещерный страх перед этим скопищем.

Барабанщики стали бить быстрее, увеличился ритм пения, флейты зазвучали громче и более нестройно, а танцоры словно бы взбесились, стегая себя и своих собратьев, пока на их телах не проступили кровоточащие раны. Затем грянули литавры, и все стихло.

Феликс подумал, что их обнаружили, и похолодел. Запах курений наполнил его ноздри и, казалось, подчинил себе все его ощущения. Он чувствовал себя отрешенным от происходящего. В боку он ощущал постоянную, острую боль. Постепенно Феликс понял, что Готрек тычет локтем ему в ребра, указывая на что-то позади каменного круга.

Феликс пытался разглядеть очертания, проступающие из тумана. Внезапно он понял, что это была черная карета. В неожиданной, оглушающей тишине он услышал звук открывающейся дверцы. Он затаил дыхание, ожидая, что же произойдет дальше.

Фигура вышла словно бы из тумана. Это было высокое существо в маске и ниспадающем пестром плаще неярких цветов. Оно ступало неторопливо и с достоинством и несло в руках что-то завернутое в парчу. Феликс взглянул на Готрека, но тот наблюдал за разворачивающимися событиями с фанатичным вниманием. Феликса удивляла невозмутимость гнома в этот поздний час.

Вновь прибывший проследовал прямо к каменному кругу.

— Амак ту амат Слаанеш! — прокричал он, поднимая вверх свою ношу. Феликс увидел, что это ребенок, хотя и не мог сказать, жив он или нет.

— Играк ту амат Слаанеш! Царкол таен амат Слаанеш! — ответила зачарованная толпа.

Скрытый плащом человек внимательно изучил окружавшие его лица, и Феликсу показалось, что он смотрит прямо на него своими спокойными карими глазами. Он подумал, что главный жрец знает об их присутствии и играет с ними.

— Амак ту Слаанеш! — крикнул человек хорошо поставленным голосом.

— Амак клесса! Амат Слаанеш! — ответила толпа. Феликс понял, что темный обряд начался. Вскоре главный жрец подошел ближе к алтарю медленным ритуальным шагом. У Феликса пересохло во рту. Он облизал губы. Готрек зачарованно смотрел на происходящее.

На алтарь под громкие удары барабанов водрузили ребенка. Теперь шестеро танцоров стояли позади ограды, поставив на нее ноги, ухватившись за камень. По мере продолжения обряда они опускались за ограду медленными колеблющимися движениями.

Из складок своего плаща жрец извлек длинный нож с кривым лезвием. Феликс ожидал, что гном соберется что-то предпринять. Он больше не мог выносить этого зрелища.

Медленно нож взмыл в воздух, высоко над головой идолопоклонника. Феликс заставил себя смотреть. Чье-то зловещее присутствие ощущалось в этой сцене. Туман и запах курений словно слились воедино и застыли, а внутри этого облака, казалось Феликсу, начинает корчиться и проявляться какой-то неясный силуэт. Ягер больше не мог вынести этого напряжения.

— Нет! — закричал он.

Он и Победитель троллей выскочили из высокой травы и плечом к плечу ринулись прямо к каменному кругу. В первое мгновение участники обряда даже не заметили их, но в конце концов сумасшедшие удары в барабаны прекратились, пение оборвалось, и главный жрец повернулся и уставился на них, пораженный.

На секунду все замерли. Казалось, никто не понимал, что происходит. Затем главный жрец указал на них ритуальным ножом и приказал: «Убейте чужаков!»

Танцоры бросились вперед. Феликс почувствовал, как что-то впилось ему в ногу, и ощутил острую боль. Когда он посмотрел вниз, то увидел женщину-змею, впившуюся ему в лодыжку. Он ударил ее, выдернул ногу и нанес удар мечом.

Дрожь пробежала по его руке, когда лезвие коснулось кости. Он начал метаться по пятам за Готреком, который прорубал себе дорогу к алтарю. Мощная секира ритмично взлетала вверх и вниз, оставляя после себя груды окровавленных тел. Их противники, казалось, были одурманены и не могли оказать достойного сопротивления, но что было ужасно, они не испытывали страха. Мужчины и женщины, Искаженные и нормальные, бросались вперед на чужаков, совершенно не заботясь о своих собственных жизнях.

Феликс колол и рубил каждого, кто приближался к нему. Он поднял свой меч и вонзил его в сердце прыгнувшему на него псоглавцу. Когда он попытался освободить свой меч, когтистая женщина и мужчина со слизистой кожей навалились на него всем весом, не давая вздохнуть.

Почувствовав, как когти женщины царапают его лицо, он поднял ногу и ударил ею в живот. Кровь, хлынувшая из царапин, заливала ему глаза. Мужчина тоже упал, но успел в прыжке ухватить его за горло. Левой рукой Феликс потянулся за ножом, перехватив правой горло мужчины. Тот начал извиваться, и его было трудно удержать из-за скользкого покрова. В ответ тварь безжалостно стиснула руки на горле Феликса и стала тереться об него, пыхтя от удовольствия.

Чернота окутала поэта. Перед его глазами вспыхнули серебристые искры. Он почувствовал непреодолимое желание освободиться и убежать в темноту. Где-то далеко слышался боевой клич Готрека. Огромным усилием воли Феликс высвободил кинжал из ножен и воткнул его под ребра своего противника. Тварь оцепенела и издала странный скрип, обнажив ряды рыбьих зубов. Даже умирая, она стонала от возбуждения.

— Слаанеш, возьми меня! — визжала она. — Ах, боль, какая сладкая боль!

Феликс поднялся как раз в тот момент, когда женщина-змея тоже вскочила на ноги. Он взмахнул ногою и попал ей башмаком в челюсть. Раздался хруст, и она откинулась назад. Феликс стряхнул кровь с глаз.

Большинство поклонников Зла сгрудилось вокруг Готрека. Это спасло Феликсу жизнь. Гном старался прорваться к сердцу каменного круга, но навалившиеся со всех сторон тела замедляли его движения. Феликс видел, что он истекает кровью от множества мелких порезов.

Было жутко наблюдать яростный натиск гнома. Изо рта шла пена, и он что-то хрипел при каждом ударе, разбрасывая повсюду отрубленные головы, руки и ноги. Он был весь покрыт кровью и лохмотьями, но, несмотря на его абсолютную ярость, Феликс мог бы сказать, что гном проигрывает этот бой. На его глазах человек в плаще ударил гнома дубиной, и тот рухнул, накрытый волной тел. «Итак, он встретил свою судьбу, как и желал», — подумал Феликс.

В пылу сражения главный жрец овладел собой. Он вновь начал ритуальную песнь и вознес нож. Ужасная фигура, начавшая было проступать из тумана, казалось, вновь проявилась в нем.

Внутреннее чутье подсказало Феликсу, что если эта тень воплотится полностью, они будут обречены. Он не мог пробить себе дорогу через тела, окружавшие гнома. Долгое мгновение он наблюдал, как нож с кривым лезвием отражает свет Моррслиба.

А затем он обнажил свой собственный кинжал. «Сигмар, направь мою руку», — взмолился он и метнул его. Острие полетело ровно и вошло прямо в горло главному жрецу, пронзив обнаженную плоть под маской. С глухим клекотом жрец рухнул навзничь.

Долгий вой отчаяния наполнил воздух, и туман начал рассеиваться. Фигура внутри него исчезла. Служители Зла замерли, как один, пораженные случившимся. Искаженные повернулись и уставились на него. Феликс оказался один против безумного взора дюжин вражеских глаз. Он замер и очень, очень испугался. Повисла мертвая тишина.

Затем раздался мощный рев, и Готрек возник из-за груды тел, прочищая себе дорогу кулаками. Он наконец выбрался и подобрал где-то свою секиру. Гном вращал ее, ухватившись за середину древка. Феликс подхватил свой меч и поспешил присоединиться к нему. Они пробивались друг к другу, пока не встали спина к спине.

Безумные плясуны, преисполнившись страхом и потеряв своего предводителя, побежали в туман и лес. Вскоре Феликс и Готрек остались одни под тенью Круга Темных Камней.

Готрек мрачно взглянул на Феликса, кровь запеклась в его взбитых волосах. В колдовском свете он выглядел как демон.

— Я упустил прекрасную смерть, человечий отпрыск. — Он многозначительно поднял секиру. Феликс пытался понять, в боевом ли еще раже гном и не обрушит ли на него удар, несмотря на связывающую их клятву. Готрек медленно приближался к нему. Затем он усмехнулся. — Похоже, боги решили пока сберечь меня для еще более славной участи.

Он впервые опустил рукоять своей секиры на землю и начал хохотать, пока слезы не покатились по его лицу. Отсмеявшись, он повернулся к алтарю и поднял ребенка.

— Живой! — сказал он.

Феликс начал осматривать трупы. Он сдирал с них плащи и маски. Первой оказалась белокурая девочка, покрытая синяками и ранами. Вторым был молодой человек. Амулет в виде молота словно в насмешку висел на его шее.

— Думаю, нам не стоит возвращаться в гостиницу, — печально произнес Феликс.

Местные легенды рассказывают о ребенке, найденном на ступеньках храма Шаллаи в Харцрохе. Он был завернут в окровавленный плащ саденлендской шерсти, рядом с ним лежал мешочек с золотом, а на шее был амулет в виде молота. Жрица клялась, что она видела черную карету, ускользнувшую в свете зари.

Однако местные жители Харцроха рассказывают и другую, более мрачную историю о том, как Ингрид Хауптманн и Гюнтер, сын тавернщика, были убиты во время ужасного жертвоприношения Темным силам. Дорожные стражи, обнаружившие тела в Круге Темных Камней, говорили, что это был жуткий ритуал. Жертвы выглядели так, как будто какой-то демон раскроил их секирой.

Наездники на волках

«Я уже не помню точно, когда и как было принято решение следовать на юг в поисках утраченного золота Восьми Вершин Карака. Увы, подобно многим другим важным решениям, сделанным в тот период моей жизни, оно было принято в таверне, после обильного возлияния. Смутно помню старого беззубого гнома, бормочущего что-то похожее на „золото“, и отчетливо вспоминаю нездоровый блеск в глазах моего спутника при этих словах.

Может быть, это свойственно моему другу — даже слабый намек на опасное приключение заставляет его рисковать жизнью и отправляться в самые дикие и пустынные места, какие только можно себе представить. Или, возможно, это свойство „золотой лихорадки“, встречающейся у его сородичей. Как я мог убедиться позже, жажда обладания этим сверкающим металлом имела огромную власть над умами всех представителей этого древнего племени.

В любом случае решение отправиться к южным границам Империи было предопределено и привело к встречам и приключениям, ужасные последствия которых преследуют меня и по сей день…»

Из книги «Мои путешествия с Готреком», том II, написано г-ном Феликсом Ягером (Альтдорф Пресс, 2505)

— Честное слово, господа! Я не хочу неприятностей! — искренне воскликнул Феликс Ягер. Он широко развел руки. — Просто оставьте девушку в покое. Это все, о чем я прошу.

Пьяные охотники злобно рассмеялись.

— Просто оставить девушку в покое? — передразнил один из них высоким шепелявым голосом.

Феликс оглядел факторию, ища поддержки. Несколько мощных осоловевших парней, закутанных в тяжелые шкуры горцев, глядели на него мутными глазами. Владелец лавки, высокий сдержанный человек с гладкими волосами, повернулся и начал убирать бутылки с грубой деревянной стойки — для пущей сохранности. Никаких посетителей больше не было.

Один из охотников, огромный человек, двинулся на него. Феликс заметил кусочки сала, прилипшие к его бороде. Когда он открыл рот и начал говорить, запах дешевой настойки перекрыл даже запах прогорклого животного жира, которым покрывают себя охотники, защищаясь от холода. Феликс вздрогнул.

— Эй, Хеф! Мне кажется, этот паренек из городских, — сказал охотник. — Больно уж красиво говорит.

Тот, кто звался Хефом, оторвался от стола, к которому он прижимал сопротивлявшуюся девушку.

— Да, Ларс, очень славно он говорит, и как хорошо, что у него такие золотые волосы, как кукурузный початок. Может, сойдет вместо девчонки?

— Когда я спускаюсь с гор, для меня все выглядят неплохо. Вот что я тебе скажу: ты бери девку, а я возьму этого смазливого паренька.

Феликс почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Он очень разозлился, но скрыл свой гнев улыбкой, пытаясь по мере возможности избежать неприятностей.

— Да ладно вам, господа, в этом нет никакой необходимости. Давайте я всем вам поставлю выпивку.

Ларс повернулся к Хефу. Третий горец воскликнул:

— Да у него есть деньги! Что за счастливый вечер для меня сегодня!

Хеф ухмыльнулся. Феликс в отчаянии огляделся, когда великан стал приближаться к нему. Черт побери, где же Готрек?! Почему гнома никогда нет рядом, когда он так нужен человеку! Он повернулся лицом к Ларсу.

— Хорошо, извините, что вмешался. Я оставлю вас, господа.

Феликс заметил, как Ларс немного расслабился, понизив свою бдительность. Феликс дал ему подойти ближе. Он заметил, как охотник выбросил вперед руки, словно желая обнять его, и внезапно вонзил свой нож Ларсу в пах. Тот задохнулся собственным воем, как кузнечные меха. К вою добавилось хныканье. Феликс ухватил горца за бороду и ударил его головой о колено.

Он услышал, как хрустнули зубы, и голова охотника откинулась назад. Ларс опустился на пол, хватая ртом воздух и потирая свой пах.

— Именем Таала, что это? — сказал Хеф. Большой охотник врезал Феликсу, и удар заставил того перекатиться через всю комнату под стол, опрокинув кружку с элем.

— Извините, — сказал он испуганному хозяину кружки, пытаясь поднять стол и швырнуть его в противника. Он напрягался до тех пор, пока не почувствовал, что сейчас его мышцы лопнут.

Пьяница посмотрел на него и грустно улыбнулся.

— Вам не поднять этот стол. Они все прибиты к полу. На случай драки.

— Спасибо, что предупредили, — сказал Феликс, почувствовав, как кто-то ухватил его за волосы и прижал головой к столешнице. Боль дробила его череп, темные пятна поплыли перед глазами. Его лицо стало влажным. «Я истекаю кровью», — подумал Ягер, прежде чем понял, что это пролилось пиво. Его голову вторично впечатали в стол. Откуда-то издалека он услышал приближающиеся шаги.

— Держи его, Келл! Позабавимся с ним за то, что он сделал с Ларсом. — Он узнал голос Хефа.

В отчаянии, Феликс ударил локтем, угодив в каменные мышцы живота Келла. Рука, удерживающая его волосы, ослабла. Феликс вырвался и обернулся к своим противникам.

Правой рукой он стал отчаянно нащупывать тяжелую кружку с пивом. Словно в тумане он видел, как приближаются двое огромных охотников. Девушка убежала — он заметил, как за ней захлопнулась дверь, а теперь слышал ее крики о помощи. Хеф вытащил нож из-за пояса. Феликс дотянулся до ручки кружки, рванулся вперед и ударил ею Келла прямо в лицо. Голова охотника дернулась в сторону, он сплюнул кровь и повернулся к Феликсу, глупо улыбаясь.

Пальцы, твердые, как стальные оковы, схватили Феликса за запястье. Их нажим поневоле вынудил его выронить кружку. Несмотря на отчаянное сопротивление, рука Феликса оказалась выкрученной назад — Келл был сильнее. Запах медвежьего жира и вонь собственного тела охотника были удушающими. Феликс отвернулся и постарался выскользнуть, но его усилия были бесполезны.

Что-то острое впилось в его горло. Феликс посмотрел вниз, почуяв запах хорошо смазанной стали. Хеф прижал нож с длинным лезвием к его горлу. Феликс увидел, как засочилась его кровь из главной жилы. Он похолодел. Все, что осталось сделать Хефу, так это нажать на лезвие, и Феликс отправится в царство Морра.

— Это было очень не по-товарищески, мальчик! — сказал Хеф. — Старине Ларсу ты так понравился — и вдруг взял и выбил ему зубы. Что, по-твоему, мы, его друзья, сделаем с тобой?

— Прикончи мерзкого ублюдка! — прошепелявил Ларс. Феликс почувствовал, как его руки, выкрученные на спину, поднялись выше и их сдавили так, что он испугался, что они сейчас сломаются. Он застонал от боли.

— Подумай, что мы сейчас сделаем, — сказал Хеф.

— Не надо, — произнес торговец из-за стойки бара. — Это будет убийством.

— Заткнись, Пайк! Тебя никто не спрашивает!

Феликс понял, что они и впрямь намерены это сделать. Они были полны пьяной ненависти и готовы к убийству. Феликс простил им это.

— Давненько я не убивал таких славных мальчиков, — сказал Хеф, вжимая нож глубже. Гримаса боли исказила лицо Феликса. — Начнешь умолять, красавчик? Молить оставить тебе жизнь?

— Пошел к черту! — сказал Феликс. Он попытался плюнуть, но во рту у него пересохло, колени ослабли, и его трясло. Он закрыл глаза.

— Где же твоя вежливость, городской паренек, а? — Феликс почувствовал, как густой смех вырывается из глотки Келла, заставляя нож дрожать. «Ну и место для смерти, — подумал он. — Какой-то богом забытый уголок в Серых горах».

Внезапно в помещение ворвался порыв свежего воздуха и послышался звук открывающейся двери.

— Первый, кто покалечит этого человечьего отпрыска, немедленно умрет, — сказал густой голос, который гремел так, будто камни крошились о камни. — Да и второго я опережу.

Феликс открыл глаза. За плечами Хефа он увидел Готрека Гурнисона, Победителя троллей. Силуэт гнома заполнял весь дверной проем. Он был высотой всего лишь с восьмилетнего мальчика, однако мускулистее двух сильных мужчин. Свет факела освещал странные татуировки, покрывавшие его полуобнаженное тело, и превращал впадину его единственного глаза в темную пещеру, откуда происходил сумасшедший блеск.

Хеф засмеялся, потом заговорил, не оборачиваясь.

— Ступай, чужак, или мы примемся за тебя после того, как покончим с твоим дружком.

Феликс почувствовал, как ослабла хватка на одной его руке — Келл указывал на дверь через плечо.

— Ну так что? — спросил Готрек, входя в комнату и тряся головой, чтобы осыпался снег с огромного хохла его выкрашенных в оранжевый цвет волос. Цепь, шедшая от его ноздри к правому уху,позвякивала. — К тому времени, как я покончу с вами, вы запоете, как женоподобный эльф.

Хеф снова расхохотался и обернулся, чтобы посмотреть на Готрека. Его смех оборвался и перешел в шипящий кашель. Румянец сполз с его лица, и он побелел как труп. Готрек мрачно осклабился на него, демонстрируя отсутствующие зубы, затем провел большим пальцем по лезвию своей большой двуручной секиры, зажатой в кулаке величиной с бедро. Из раны полилась кровь, но он только шире улыбнулся. Нож выпал из рук Хефа.

— Мы не хотим неприятностей, — сказал он. — По крайней мере, не с Победителем троллей.

Феликс не винил его. Ни один благоразумный человек не захочет встать на пути этого обреченного берсерка, ищущего свою смерть. Готрек пристально посмотрел на него, а затем слегка постучал рукояткой своей секиры об пол. Воспользовавшись растерянностью Келла, Феликс не упустил возможность увеличить расстояние между собой и горцем.

Хеф запаниковал.

— Послушайте, мы не хотели неприятностей. Мы просто немного позабавились.

Готрек злобно рассмеялся.

— Мне нравятся ваши забавы. Пожалуй, я присоединюсь.

Победитель троллей приблизился к Хефу. Феликс заметил, как Ларс приподнялся и пополз к двери, надеясь улизнуть за спиной гнома. Готрек наступил сапогом ему на руку с таким хрустом, что Феликс вздрогнул. «Это несчастливая ночь для Ларса», — решил он.

— Куда ты заторопился? Лучше останься со своим другом. Двое против одного — это нечестно.

Хеф окончательно сломался.

— Не убивай нас! — взмолился он. Келл в то же время продвинулся ближе к Феликсу. Готрек остановился прямо напротив Хефа. Лезвие секиры Победителя оказалось у его горла. Феликс увидел руны на старинном лезвии, поблескивающие красным в свете факела. Гном медленно покачал головой:

— Что случилось? Вас трое. Вы думали управиться втроем с одним человечьим отпрыском? А теперь кишка тонка?

Хеф затряс головой, казалось, что он сейчас расплачется. В его глазах ясно читался суеверный страх перед гномом, он был готов потерять сознание.

Готрек указал на дверь.

— Убирайтесь! — рявкнул он. — Я не собираюсь пачкать лезвие кровью таких трусов, как вы.

Охотники бросились к двери, причем Ларс еле ковылял. Феликс заметил, как девушка подвинулась, чтобы дать им пройти. Она закрыла за ними дверь.

Готрек взглянул на Феликса.

— Я даже не могу ответить на позыв природы без того, чтобы ты не вляпался в неприятности?

— Видимо, мне придется проводить вас обратно, — сказал Феликс, рассматривая девушку. Она была маленькой и тоненькой, ее лицо было бы заурядным, если бы не огромные темные глаза. Девушка закуталась в плащ из грубой саденлендской шерсти и припрятала пакетик, купленный в лавке, к себе в сундучок. И скромно улыбнулась ему. Улыбка изменила ее бледное лицо, сделав его красивым.

— Ну если это не составит вам большого труда.

— Вовсе нет, — ответил он. — Может быть, эти дикари все еще прячутся там.

— Сомневаюсь. Они, кажется, очень испугались вашего друга.

— Тогда позвольте мне помочь вам с этими травками.

— Хозяйка велела мне особо обращаться с ними. Они для того, чтобы лечить обморожение. Мне будет спокойней, если я сама понесу их.

Феликс пожал плечами. Они вышли на воздух, такой морозный, что даже дыханье клубилось у губ облачками. В темном небе Серые горы казались огромными. Свет обеих лун, обливший их снежные вершины, превращал их в небесные острова, плывущие в сумрачном море.

Они шли среди убогих лачуг, окружающих факторию. Вдалеке Феликс видел огни, слышал мычание скота и постукивание подков лошадей. Они направились к стоянке, где народу было побольше.

Изможденные, с впалыми щеками солдаты, облаченные в ободранные туники, на которых были видны значки в виде оскалившегося волка, сопровождали телеги с запряженными в них худыми волами. На них поглядывали усталые возницы крестьянских возов. Возле них сидели женщины, затянутые в шали, плотно облегавшие голову, но скрывавшие черты их лица. Иногда украдкой высовывались дети, чтобы рассмотреть прохожих, не вылезая из возов.

— Что происходит? — спросил Феликс. — Похоже, вся деревня снялась с места.

Девушка взглянула на повозки и вновь обернулась к Феликсу.

— Мы — люди Готфрида фон Диела. Мы следуем за ним в ссылку, в землю Порубежных Князей.

Феликс замолчал, глядя на север. Огромное количество повозок спускалось вниз по дороге, а за ними следовали отставшие солдаты, прихрамывая и вцепившись в свои тощие мешки, как будто бы в них лежало все золото Арабии. Феликс озадаченно покачал головой.

— Вам придется пройти через перевал Черного Огня, — сказал он. Они с Готреком собирались пробираться подземными тропами гномов. — Уже поздно делать это. Здесь вот-вот начнется снежная буря. Этот перевал проходим только весной.

— Наш господин получил приказ покинуть империю до конца года. — Она повернулась и направилась к повозкам, собравшимся в круг, чтобы защититься от ветра. — Мы двинулись в путь вовремя, но всякие неурядицы задержали нас. На перевале нас настигла лавина. Мы потеряли много людей.

Она замолкла, вспоминая, очевидно, личное горе.

— Некоторые говорят, что это «проклятье фон Диела», и барону никогда не справиться с ним.

Феликс проследовал за ней. На огне стояло несколько горшков с едой. Из одного большого чана поднимался пар. Девушка указала на него.

— Это чан хозяйки. Она ждет травы.

— Твоя хозяйка ведьма? — спросил Феликс. Девушка очень сурово посмотрела на него.

— Нет, сударь. Она волшебница с доброй славой, училась в самом Мидденхейме. Она советница барона по всяким колдовским делам.

Девушка направилась к ступенькам крытого фургона, покрытого магическими символами, и начала подниматься по лестнице. Взявшись за ручку двери, она повернулась к Феликсу:

— Спасибо за помощь…

Девушка наклонилась и поцеловала его в щеку, а затем открыла дверь. Феликс положил руку ей на плечо и придержал.

— Погоди, — сказал он. — Как тебя зовут?

— Кирстен, — ответила она. — А тебя?

— Феликс. Феликс Ягер.

Она вновь улыбнулась ему, прежде чем исчезнуть внутри повозки. Феликс стоял и смотрел на закрытую дверь, слегка ошеломленный. Затем, чувствуя себя словно летящим по воздуху, он бросился обратно к фактории.

— Ты с ума сошел? — поинтересовался Готрек Гурнисон. — Ты хочешь, чтобы мы отправились с опальным князьком и его сбродом? Ты забыл, куда мы направлялись?

Феликс огляделся, стремясь убедиться, что никто не смотрит на них. Но никто не смотрел. Он и Победитель троллей потягивали пиво в темном углу лавки. Несколько выпивох навалились на грязные столы, но угрюмый взгляд гнома не давал повода для любопытства.

Феликс заговорщицки наклонился вперед.

— Но послушай, это может быть разумно. Мы собирались пройти через землю Порубежных Князей, так же как и они. И будет безопаснее, если мы пойдем вместе.

Готрек кинул на него недобрый взгляд.

— Ты думаешь, я боюсь дорожных опасностей?

Феликс покачал головой.

— Нет, я только хочу сказать, что так будет проще, нам даже могут оплатить наши услуги, если барон согласится взять нас в качестве наемников.

Готрек оживился при упоминании денег. «Все гномы скряги в душе», — подумал Феликс. Готрек, казалось, размышлял какое-то время, потом покачал головой.

— Нет, если барон сослан, значит, он совершил какое-то преступление, и он и близко не подойдет к моему золоту! — Он наклонил голову и огляделся вокруг с навязчивой осторожностью. — Это наш клад, твой и мой! В основном, конечно, мой, потому что я беру на себя большую часть сражений.

Феликс едва не рассмеялся. Не было ничего плохого в том, что гном мучается от вожделения золота.

— Готрек, мы даже не знаем, есть ли там вообще золото. Мы просто следуем словам дряхлого старателя, который утверждал, что видел потерянные сокровища Восьми Вершин Карака. Фарагрим то и дело забывал даже собственное имя.

— Фарагрим был гномом, человечий отпрыск. А гном никогда не забудет, что он видел золото. Знаешь, в чем беда твоего племени? У вас нет уважения к старшим. Среди моего племени Фарагрим пользуется уважением.

— Тогда не удивительно, что твой народ оказался в столь стесненных обстоятельствах, — сказал Феликс.

— Ты это о чем?

— Да так. Просто ответь мне, почему Фарагрим не вернулся за золотом сам? У него на это было восемнадцать лет.

— Потому что он осторожен в денежных делах.

— Скуп, ты имеешь в виду.

— Попридержи язык, человечий отпрыск! Он был искалечен стражем и больше никому не может доверять.

— Тогда почему вдруг разговорился с тобой?

— А по-твоему, я не внушаю доверия?

— Я думаю, он просто хотел избавиться от тебя, хотел, чтобы ты покинул его таверну. Мне кажется, он выдумал эту небылицу о самом большом в мире кладе, охраняемом самым большим в мире троллем, потому, что знал, что ты на это клюнешь. Он знал, что это проложит сотни верст между тобой и его пивным погребом.

Борода Готрека затряслась, он гневно встал.

— Я не такой дурак, человечий отпрыск! Фарагрим клялся бородами всех своих предков!

Феликс громко прыснул.

— И ни один гном ни разу не нарушил своей клятвы, я полагаю?

— Ну, изредка случалось, — неохотно признал Готрек. — Но этой клятве я верю.

Феликс понял, что это бесполезно. Готрек хотел верить в эту историю, и она была для него правдива.

«Он как влюбленный, — подумал Феликс. — Не видит недостатков своей любимой за стеной иллюзий, которую он возвел вокруг нее». Готрек тряхнул бородой и уставился в пространство, уйдя в раздумья об охраняемом троллем сокровище. Феликс решил разыграть свою козырную карту.

— Значит, мы никуда не пойдем? — сказал он.

— Что? — очнулся Готрек.

— Если не присоединимся к барону. Мы можем путешествовать на повозке. Ты всегда жалуешься, что у тебя болят ноги. Так вот, это — возможность устроить им отдых. Подумай об этом, — добавил он вкрадчиво. — И деньги получим, и ноги не устанут.

Готрек, казалось, еще раз задумался.

— Я вижу, мне не будет покоя, пока я не соглашусь с тобой. Я пойду с ними, но при одном условии.

— Каком?

— Не упоминай о нашем задании. Никому ни слова.

Феликс согласился. Готрек поднял вверх свои кустистые брови и испытующе поглядел на него.

— Ты думаешь, я не догадываюсь, почему ты так рвешься сопровождать барона, человечий отпрыск?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты влюбился в эту девчушку, с которой повстречался здесь, а?

— Нет, — пролепетал Феликс. — С чего ты это взял?

Готрек разразился таким громким смехом, что разбудил нескольких мирно посапывавших пьяниц.

— Тогда почему ты так покраснел? — торжествующе произнес он.

Феликс постучал в дверцу фургона, принадлежавшего, как ему говорили, старшему телохранителю барона.

— Заходи, — откликнулся голос изнутри. Феликс открыл дверцу, и в нос ему сразу же ударил знакомый запах медвежьего жира. Феликс схватился за эфес своего меча.

Внутри фургона сгрудилось пятеро мужчин. В троих Феликс узнал охотников, с которыми он встречался накануне вечером. Четвертым был богато одетый молодой человек, с приятными чертами лица, коротко стриженный по моде военной знати. Пятый — высокий, крепко сбитый мужчина, одетый в оленью кожу. Загорелый, лет тридцати, хотя волосы его были серебристо-седыми. Колчан стрел с черным опереньем висел у него за спиной, а рядом лежал мощный длинный лук. Между двумя мужчинами было какое-то семейное сходство.

— Это ше тот фыродок! — прошипел Ларс сквозь выбитые зубы. Два незнакомца обменялись взглядами.

Феликс настороженно поглядел на них. Седовласый человек рассматривал его, оценивая на всякий случай.

— Так это вы тот молодой человек, который выбил зубы одному из моих проводников? — спросил он.

— Проводников?

— Ну да. Мы с Манфредом наняли их в прошлом сезоне, чтобы они провели нас через нижние земли вдоль Гремящей реки.

— Это же горцы, — сказал Феликс, выждав некоторое время, пытаясь понять, насколько серьезна ситуация.

— Они охотники, — сказал хорошо одетый человек с выговором образованного человека. — Они спускаются в долину в том числе и для того, чтобы позабавиться.

Феликс развел руками:

— Я не знал.

— Чего вы хотите? — спросил седовласый.

— Мне нужна работа в качестве наемника. Я искал начальника охраны.

— Это я, — сказал седовласый. — Дитер. А также Главный лесничий барона, Старший псарь и сокольничий.

— Для поместья моего дяди наступили трудные времена, — промолвил молодой человек.

— Это Манфред, племянник и наследник Готфрида фон Диела, барона Веннландского пограничья.

— Бывшего барона, — поправил Манфред. — С тех пор, как графиня Эммануэль сочла более подходящим изгнать моего дядю и отобрать наши земли, вместо того чтобы наказать истинных виновников. — Он заметил испытующий взгляд Феликса. — Религиозные противоречия, вы знаете? Моя семья происходит с севера и исповедует религию благословенного Ульрика. Все остальные южные соседи — истовые Сигмариты. В наш век нетерпимости одного этого было достаточно для того, чтобы они захватили вожделенные земли. А поскольку они приходятся двоюродной родней графине Эммануэль, нас сослали за то, что якобы именно мы начали войну.

Ягер с омерзением покачал головой.

— Вот это и называется Имперской политикой, не так ли?

Дитер вздрогнул. Он повернулся к горцам:

— Обождите на улице. У нас деловой разговор с господином?…

— Ягером. Феликсом Ягером.

Охотники отправились восвояси. Поравнявшись с Феликсом, Ларс бросил на него взгляд, полный ненависти. Феликс посмотрел горцу прямо в налитые кровью глаза. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, затем Ларс ушел, оставив отвратительный запах медвежьего жира, повисшего в воздухе.

— Я боюсь, вы успели нажить здесь врагов, — сказал Манфред.

— Меня это не беспокоит, — ответил Феликс.

— А должно бы, господин Ягер. Подобные люди злопамятны, — сказал Дитер. — Вы сказали, что ищете работу?

Феликс кивнул.

— Я и мой спутник…

— Победитель троллей? — поднял бровь Дитер.

— Да, Готрек Гурнисон.

— Если вы хотите получить работу, то вы ее получили. Порубежные Княжества — дикое место, и нам очень пригодятся два таких воина. К сожалению, мы не можем позволить себе заплатить вам много.

— Поместья моего дяди теперь разорены, — пояснил Манфред.

— Мы не просим больше, чем постели, хлеба и повозки, — сказал Феликс.

Дитер рассмеялся.

— Очень мило с вашей стороны. Вы можете путешествовать с нами, если желаете. Но если на нас нападут, вам придется сражаться.

— Так мы приняты?

Дитер дал ему две золотые монеты.

— Вы приняты в свиту барона. Будем работать вместе. — Седовласый человек открыл дверь. — А теперь прошу меня простить, я должен ехать.

Феликс поклонился каждому из них и ретировался.

— Одну минутку!

Феликс обернулся и увидел, что Манфред выпрыгнул из повозки вслед за ним. Молодой дворянин улыбался.

— Дитер резкий человек, но вы к нему привыкнете.

— Несомненно, мой господин.

— Зовите меня Манфред. Мы на границе, а не при дворе графини Налн. Здесь церемонии не обязательны.

— Очень хорошо, го… Манфред!

— Я просто хотел сказать вам, что вы поступили правильно прошлой ночью. Заступиться за девушку, даже если она служанка той ведьмы. Я оценил это.

— Спасибо. Могу я задать один вопрос?

Манфред кивнул. Феликс прочистил горло.

— Имя Манфреда фон Диела весьма известно среди ученых Альтдорфа, моего родного города. Как имя драматурга.

Манфред лучезарно улыбнулся.

— Это я и есть. Великий Ульрик, образованный человек! Кто бы мог подумать, что можно встретить здесь такого! Я хочу побеседовать с вами и собираюсь сопровождать вас, господин Ягер! Вы видели пьесу «Странный цветок»? Как она вам?

Феликс тщательно обдумал свой ответ. Его не особо заинтересовала пьеса, в которой молодая знатная дама впадает в безумие, узнав, что она мутант, превращающийся в животное. В «Странном цветке» не хватало той открытой и сердечной человечности, которая была в работах величайшего драматурга Империи Детлефа Зирка. Тем не менее, эта история звучала весьма своевременно в эти мрачные дни, когда мутаций становилось все больше. Помнится, графиня Эммануэль запретила пьесу.

— Очень сильная вещь. Она словно преследует вас.

— Преследует! Очень хорошо! Я должен идти, навестить моего страдающего дядюшку. Надеюсь еще поговорить с вами до конца путешествия.

Они поклонились друг другу, и дворянин повернул обратно.

Феликс поглядел ему в след, стараясь увязать воедино этого молодого дружелюбного чудака-дворянина и те мрачные, словно преследуемые Хаосом образы в его работах. Среди альтдорфских ценителей Манфред фон Диел был известен как блестящий автор пьес и богохульник.

К середине утра изгнанники были готовы отправиться в путь. Во главе растянувшегося каравана Феликс увидел усталого седого человека в черном плаще и на черном боевом коне. Дитер держал над ним свернутый флаг с волком. Рядом ехал Манфред, который наклонился, чтобы что-то сказать старику. Барон сделал знак рукой, и весь его поезд тронулся в путь.

Дрожь пробежала по телу Феликса от этого зрелища вереницы повозок и карет, сопровождаемых вооруженными воинами. Сам он вскарабкался в телегу, которую они с Готреком забрали у старого ворчливого слуги, одетого в баронскую ливрею.

Вокруг них возвышались до небес горы, подобно серым гигантам. Деревья осеняли дорогу, ручьи бежали вниз, подобно серебряной ртути, чтобы отдать свои силы потокам Гремящей Реки. Снег, смешиваясь с дождем, смягчал неприветливый вид этой диковатой красоты.

— Опять пора двигаться в путь, — простонал Готрек, схватившись руками за голову; его взор затуманился, и он закатил глаза.

Они тронулись, заняв свое место в череде повозок. Позади них вооруженные охранники с большими луками на плечах потуже затянули свои плащи и тоже зашевелились. Их проклятья смешивались со щелканьем хлыстов возчиков и мычанием волов. Заплакали дети. Где-то позади женщина запела низким мелодичным голосом. Плач ребенка утих. Феликс обернулся назад, надеясь отыскать Кирстен среди людей, пробирающихся сквозь мокрый снег к череде округлых холмов, разворачивавшейся перед ними подобно карте. Он почувствовал умиротворение, влившись в это всеобщее кочевье — как будто могучая река подхватила его и несла теперь к его цели. Он уже ощущал себя частью этой общины — открытие, которым он был недоволен какое-то время назад. Он улыбнулся, но удар локтя Готрека оторвал его от размышлений.

— Будь начеку, человечий отпрыск. Орки и гоблины снуют по этим горам и долинам.

Феликс взглянул на него, и когда он вновь повернулся к окружению, оно уже не обладало для него прежней дикой красотой. Теперь он стал ожидать внезапного нападения.

Феликс обернулся и посмотрел на горы. Ему было не жаль расставаться с их блеклыми склонами. Несколько раз на них нападали зеленокожие гоблины, на щитах которых был намалеван красный коготь. Наездники на волках нападали с тыла, но все заканчивалось удачно. У Феликса глаза покраснели от недосыпа. Как и все воины, он нес двойную вахту, поскольку налеты происходили в основном ночью. Только Готрек, казалось, был разочарован малым количеством сражений.

— Во имя Грунгни! — сказал гном. — Мы их больше не увидим после того, как Дитер убил их предводителя. Они просто трусы без своего большого задиры-вожака, которому подпалили брюхо. А жаль! Ничто так не возбуждает аппетит, как небольшая бойня. Здоровые упражнения очень полезны для пищеварения.

Феликс бросил на него осуждающий взгляд. Он указал пальцем на повозку, которую сопровождали Кирстен и женщина средних лет.

— Я уверен, что раненые в той повозке не согласятся с твоей идеей здоровых упражнений, Готрек.

Гном пожал плечами:

— В этой жизни, человечий отпрыск, люди то и дело получают раны. Радуйся, что еще не пришла твоя очередь.

Феликсу это надоело, он вылез из повозки и спрыгнул на землю.

— Не волнуйся, Готрек. Я собираюсь быть здесь, чтобы завершить твою сагу. Я бы не хотел нарушить нашу клятву на мечах.

Готрек уставился на него, ища подвох. Феликс постарался придать своему лицу соответствующее выражение. Готрек серьезно воспринимал творчество Феликса: он очень хотел стать героем саги после своей смерти и старался убедить в этом своего образованного друга. Вскинув голову, Феликс направился к повозке Кирстен и ее хозяйки.

— Добрый день, госпожа Винтер, Кирстен!

Обе женщины обернулись на него настороженно. Неодобрение скользнуло по длинному лицу волшебницы, хотя ее холодные змеиные глаза ничего не выдали. Она прикрепила еще одно перо ворона к своим волосам.

— Что хорошего, господин Ягер? Еще двое человек умерли от ран. Стрелы были отравлены. Именем Таала! Я ненавижу этих волчьих всадников!

— А где доктор Стокхаузен? Я думал, он будет помогать вам.

Пожилая женщина улыбнулась, слегка цинично, как показалось Феликсу.

— Он ухаживает за наследником барона. Юный Манфред порезал себе руку. Стокхаузен скорее позволит умереть славным воинам, чем оставит малыша Манфреда.

Она повернулась и пошла прочь. Ее волосы и плащ развевались на ветру.

— Не обращай внимания на мою хозяйку, — сказала Кирстен. — Господин Манфред высмеял ее в одной из своих пьес. Она ему никогда этого не простит. Но на самом деле она очень хорошая.

Феликс посмотрел на нее, с удивлением заметив, что его сердце учащенно забилось, а ладони стали мокрыми. Он вспомнил слова Готрека, произнесенные в таверне, и почувствовал, что краснеет. Ну хорошо, сказал он сам себе, я нахожу Кирстен привлекательной, но что в этом плохого? Может быть, то, что она не считает привлекательным меня? Он посмотрел вокруг, чувствуя, как занемел его язык, и думая, что бы сказать. Рядом дети играли в солдат.

— Как ты? — наконец спросил он.

Она несколько удивленно взглянула на него.

— Ничего. Я испугалась прошлой ночью, когда был слышен вой волков и летели стрелы, но сейчас… Днем все это кажется ненастоящим.

Позади них в повозке раздался стон умирающего. Она тотчас же повернулась посмотреть, что там. Затем печаль проскользнула по ее лицу, и оно застыло, как маска.

— Тяжело работать с такими ранеными, — сказал он. Она вздрогнула.

— К этому привыкаешь.

Феликс был поражен таким выражением лица у женщины ее возраста. То же он видел на лицах наемников, чьим ремеслом была смерть. Оглядевшись вокруг, он заметил, что дети играют возле повозки с ранеными. Один из них натянул воображаемый лук, другой вскрикнул, схватился руками за грудь и упал. Феликс внезапно почувствовал себя одиноко и очень далеко от дома. Ту спокойную жизнь поэта и ученого, которую он оставил в Империи, казалось, вел кто-то другой много лет назад. Законы и правила, которые он старался исполнять, остались далеко позади Серых гор.

— Жизнь ничего не стоит здесь, правда? — сказал он. Кирстен посмотрела на него, и ее лицо смягчилось. Она взяла его за руку.

— Пойдем туда, где воздух почище, — сказала она. Позади них крики играющих детей перемежались со стоном умирающих.

Феликс заметил город, как только они выбрались из гор. Был поздний вечер. Слева, на востоке, виднелись клубящиеся потоки Гремящей Реки, а над ними могучие вершины Гор Предела Миров. На юге была видна другая гряда гор, исчезающих за горизонтом, голых и зловещих. Было в что-то такое, что заставило Феликса вздрогнуть.

В долине между двумя грядами расположился маленький городишко. Белые фигуры, бывшие, очевидно, овцами паслись у ворот. Феликсу казалось, что он видит часовых, шагающих по городским стенам, но расстояние было слишком большим.

Дитер попросил его приблизиться к городу.

— Ты умеешь быть учтивым, — сказал он. — Спустись вниз и переговори с ними. Скажи тем людям, что мы не хотим причинить им вреда.

Феликс взглянул на высокого сухопарого мужчину. «Он считает, что меня можно использовать при встрече с людьми, настроенными недружелюбно». Феликс подумывал послать его подальше, и Дитер, казалось, угадал его мысли.

— Ты на службе у барона, — прямо сказал он.

Это было правдой, признал Феликс. Он также надеялся принять горячую ванну и питье в настоящей таверне, поспать, имея крышу над головой, — все те роскошные удобства, которые мог предложить даже жалкий пограничный городишко. Очень даже заманчиво!

— Дайте мне лошадь, — сказал он. — И флаг.

Взбираясь на норовистого боевого коня, Феликс старался не думать о том, что могут сделать недоверчивые люди, вооруженные луками, с посланником предполагаемого врага.

Арбалетная стрела просвистела по воздуху и вонзилась в землю рядом с копытами его лошади. Феликс попытался справиться с испуганным животным. Все это время он благодарил отца за то, что тот настоял на том, что искусство верховой езды должно быть неотъемлемой частью образования молодого дворянина.

— Не подходи ближе, чужестранец, или, каким бы белым флагом ты ни размахивал, я сделаю из тебя ежа. — Голос был грубым, но властным. Его обладатель явно умел командовать и заставлять подчиняться своим приказам. Феликс овладел собой.

— Я глашатай Готфрида фон Диела, барона Веннландского Порубежья, — сказал Феликс. — Мы не причиним вам вреда. Мы хотим только отдохнуть и пополнить наши запасы.

— Здесь это вам не удастся. Скажите вашему барону, что если он так миролюбив, пусть проходит мимо. Это вольный город Акендорф, и мы не хотим связываться с вельможами.

Феликс посмотрел на человека, кричащего с городских стен. Под остроконечным металлическим шлемом его лицо казалось проницательным и умным. По бокам от него стояли двое мужчин, прицелившись из самострелов прямо в глашатая. Феликс почувствовал, как у него пересохло во рту, а по спине заструился липкий пот. Он был облачен в кольчугу, но сомневался, что она сможет защитить его от арбалетных стрел, пущенных со столь близкого расстояния.

— Сударь, именем Сигмара, нам нужно только обычное гостеприимство…

— Ступай отсюда, парень — вы не дождетесь этого ни в Акендорфе, ни в каком другом городе в округе, пока путешествуете с двумя десятками вооруженных рыцарей и полусотней телохранителей.

Феликс поразился, какими же опытными должны быть разведчики этого вольного города, сумевшие так точно узнать численность их воинов. Ему стало очевидно соотношение сил в этих местах. Отряд барона был слишком могущественным для любого местного правителя, чтобы ожидать, что двери их городов гостеприимно распахнутся перед ними. В то же время Феликс сомневался в том, что сил барона окажется достаточно для того, чтобы захватить окруженный стенами форт, сломив яростное сопротивление.

— У нас есть раненые, — сказал он. — Можете вы, по крайней мере, принять их?

Впервые смущение появилось на лице горожанина.

— Нет, это ваши лишние рты — вам их и кормить.

— Во имя милосердия Шаллаи, вы должны помочь им!

— Я ничего не должен, глашатай. Здесь правлю я, а не твой барон. Скажи ему, чтобы шел на юг от Гремящей реки. Таал знает, там достаточно невостребованных земель. Пусть он освободит себе собственное поместье или потребует один из покинутых фортов.

Феликс уныло развернул свою лошадь. Он очень опасался оружия, нацеленного ему в спину.

— Посланник! — крикнул владыка Акендорфа. Феликс повернулся в седле, чтобы посмотреть на него. В гаснувшем свете лицо человека, казалось, было полно участия.

— Что?

— Передай своему барону, чтобы он не ходил в южные холмы. Скажи ему, чтобы тот остановился у Гремящей реки. Моя совесть была бы нечиста, если бы он вошел в Гейстенмундские Холмы не предупрежденный.

Что-то в голосе этого человека заставило встать дыбом волоски на шее Феликса.

— Эти холмы обитаемы, глашатай. И ни один человек не отважится войти в них, не подвергнув опасности собственную бессмертную душу.

— Они не впустят нас в ворота, и все, — заключил Феликс, глядя на лица, собравшиеся вокруг костра. Барон слабым жестом левой руки велел ему сесть, затем повернулся, чтобы поймать взгляд Дитера.

— Нам не взять Акендорф, по крайней мере, без больших потерь. Я не большой мастер в осадах, но даже я понимаю это, — сказал седовласый человек. Он наклонился вперед и подкинул дров в огонь. Искры взвились в холодный ночной воздух.

— Вы говорите, что мы должны продолжить путь, — сказал барон. Его голос был слаб, как шелест сухих листьев. Дитер кивнул.

— Возможно, нам следует пойти на запад, — сказал Манфред. — Обшарить тамошние земли. Так мы сможем обойти Холмы, если, конечно, там и впрямь есть что-то, чего следует бояться.

— Есть, — сказал охотник Хеф. Даже в слабом отблеске огня черты его лица казались бледными и напряженными.

— В любом случае глупо идти на запад, — сказала госпожа Винтер. Феликс заметил, что она смотрит прямо на Манфреда.

— Но почему же? — спросил он.

— Подумай сам, мальчик. В горах на востоке обитают гоблины, как утверждает гном. Поэтому лучшие, защищенные от набегов земли лежат далеко от Гремящей реки. Их держат могущественнейшие из местных правителей. Любое место на запад отсюда будет обороняться еще лучше, чем Акендорф.

— Географию я знаю, — пробурчал Манфред. Он обвел взглядом пятачок вокруг костра, заглянув в глаза каждому из сидящих. — Если мы продолжим путь на юг, мы достигнем Кровавой реки, где волчьих всадников больше, чем червей в трупе.

— Опасность подстерегает повсюду, — промолвил барон. Он смотрел прямо на Феликса, и его синие глаза, казалось, кололи его. — Ты думаешь, что повелитель Акендорфа велел нам держаться поближе к реке просто для того, чтобы стать заманчивой мишенью для любых нападок зеленокожих?

Феликс размышлял какое-то время, взвешивая все за и против. Как он мог сказать, лгал ли тот человек или нет, основываясь только на короткой беседе? Феликс остро осознал, что от его слов зависит сейчас судьба каждого из его спутников. Впервые в своей жизни он почувствовал всю тяжесть ответственности вождя. Ягер сделал глубокий вдох.

— Этот человек казался искренним, господин барон.

— Он говорил правду, — сказал Хеф, набивая курительной травой свою трубку. Феликс заметил, как нервно играют его пальцы с чубуком. Хеф наклонился вперед и выхватил из огня головешку, чтобы раскурить трубку, а потом продолжил:

— Гейстенмундские Холмы — недоброе место. Легенды рассказывают, что много веков назад из Бретонии пришли волшебники, некроманты, сосланные Солнечным королем. Они нашли курганы людей, пришедших сюда в Древние Дни, и использовали свои заклинания, чтобы поднять целое воинство. Они были готовы завоевать все побережье Порубежных Княжеств, но местные правители вступили в союз в гномами и отбросили их назад.

Феликс почувствовал, как дрожь пробежала по его позвоночнику. Он поборол желание оглянуться на тени.

— Говорят, волшебники и их рати ушли в курганы. Они были запечатаны камнями гномов и могущественными рунами победителей.

— Но это же было много веков назад, — сказала госпожа Винтер. — Хотя бы те маги и были сильны, смогли они выжить?

— Не знаю, госпожа. Но грабители могил никогда не возвращались из Гейстенмунда. Иногда по ночам в холмах видны неестественные огни, а в двойное полнолуние мертвым не лежится спокойно в могилах. Они приходят за живыми, потому что свежая кровь может оживить их темного повелителя.

— Разумеется, это чушь, — сказал доктор Стокхаузен.

Однако сам Феликс не был так в этом уверен. В прошлый год в Ночь Волшебства он видел по-настоящему жуткие вещи. Он постарался отбросить от себя эти воспоминания.

— Если мы пойдем на запад, то столкнемся с опасностью и можем не найти ничего подходящего, — сказал барон. Его лицо казалось угловатым и костлявым в бликах костра. — На юге, как говорят, мы найдем свободные земли, хотя, возможно, и охраняемые враждебным колдовством. Думаю, нам стоит отважиться и пойти на юг. Это может быть правильно. По течению Гремящей реки.

В его голосе не слышалось большой надежды. Он говорил как человек, который отдает себя в руки судьбы. «Неужели барон сам ищет смерти?» — подумал Феликс. Под впечатлением от мрачной истории охотника он почти поверил в это. Поэт пообещал себе узнать больше о проклятии фон Диела. Затем он заметил выражение черт Манфреда. Молодой дворянин завороженно смотрел на огонь, на его лице угадывалось почти что восхищение.

— Похоже, это вдохновит меня на новую пьесу, — сказал с энтузиазмом Манфред фон Диел. — В ее основу ляжет та жуткая история, которую рассказал вчера вечером охотник.

Феликс с сомнением посмотрел на него. Они шли с западной стороны каравана, держась между повозками и голыми, зловещими холмами.

— Это может оказаться чем-то большим, чем охотничьи байки, Манфред. Во многих легендах есть правда.

— О да! О да! Кто знает об этом лучше меня? Я думаю, что назову эту пьесу «Там, где бродят мертвецы». Представь себе: серебряные кольца позвякивают на костлявых пальцах, высохшая кожа неупокоенного тела поблескивает в дьявольском свете. Вообрази себе их короля: его тело не тронули черви, и он ежегодно восстает в поисках крови, которая может продлить его мрачное царствие.

Феликсу не составило труда представить что-то подобное, глядя на безжизненные, мрачные вершины. Среди четырехсот человек, сопровождавших барона, только трое отважились отправиться в холмы. В течение всего дня доктор Стокхаузен и госпожа Винтер искали целебные травы среди покрытых мхом валунов, усыпавших склоны. Пару раз, возвращаясь попозже, они бы могли наткнуться на Готрека Гурнисона. Победитель троллей бродил по ночам в окрестных холмах, словно испытывая терпение темных сил.

— Подумай, — сказал Манфред заговорщицким тоном. — Подумай, как ты лежишь, засыпая, в своей постели и вдруг слышишь мягкий звук приближающихся шагов и не слышишь дыхания, которое бы ожидал услышать… Ты можешь только лежать, слушать удары своего сердца и знать, что ни одного звука не раздастся из груди приближающегося…

— Да, — торопливо ответил Феликс. — Я уверен, что это будет блестящая работа. Ты должен дать мне ее почитать, когда закончишь.

Он решил сменить тему, думая о том, что же так привлекает этого странного молодого человека.

— Я тоже подумываю написать поэму. Ты можешь рассказать мне побольше о проклятье фон Диела?

Лицо Манфреда окаменело. Его злобный взгляд заставил Феликса вздрогнуть, но затем Манфред покачал головой и улыбнулся, вернув себе дружелюбный вид.

— Почти нечего рассказывать, — он слегка хихикнул. — Мой дед был очень набожным человеком. И чтобы доказать это, постоянно сжигал ведьм и мутантов. Однажды в Ночь Ведьм он поджаривал прекрасную девушку по имени Ирина Траск. Все его слуги пришли посмотреть на это, так она была красива. Как только вокруг нее взвилось пламя, она призвала силы ада отомстить за нее, убить моего деда и принести проклятье Хаоса на его отпрысков, и слуг, и всех их детей. «Силы тьмы и ее порождения возьмут вас всех», — сказала она.

Он замолчал и уныло уставился на холмы. Феликс поторопил его:

— И что было дальше?

— Вскоре после этого мой дед был убит на охоте сворой зверолюдов. Затем его сыновья поссорились. Старший, Курт, был наследником старика. Мой отец и его брат восстали и изгнали его. Говорят, что Курт стал разбойником и пал от руки воина Хаоса. Хотя другие утверждают, что он отправился на север, и там его постигла куда более мрачная участь. А мой отец получил баронство и женился на моей матери Катерине фон Витгенштейн.

Феликс посмотрел на него. Витгенштейны были семьей с дурной славой, изгоями из приличного общества. Манфред не обратил на его взгляд внимания.

— Дядя Готфрид стал их полководцем. Моя мать умерла, когда рожала меня, а мой отец пропал. Готфрид захватил власть. С тех пор нас преследует неудача.

Феликс увидел фигуру, приближающуюся по склону горы. Это была госпожа Винтер. Она, казалось, очень торопилась.

— Пропал? — в смятении спросил Феликс.

— Да, исчез. Но не так давно я выяснил, что с ним случилось.

Госпожа Винтер приблизилась, смотря на Манфреда.

— Плохие новости, — сказала она. — Я обнаружила пустошь там, наверху склона. Она покрыта рунами, но я почувствовала, что там таится огромная опасность.

Что-то в тоне волшебницы заставляло ей верить. Она поспешила к лагерю. Манфред гневно посмотрел ей вслед.

Феликс взглянул на него.

— Вы не любите друг друга, правда?

— Она ненавидит меня с тех пор, как дядя провозгласил меня своим наследником. Она думает, что ее сын должен быть следующим бароном.

Феликс поднял бровь.

— О, вы не знали? Дитер ее сын. Он незаконнорожденный отпрыск моего отца.

Лунный свет отражался в водах Гремящей реки, превращая ее в жидкое серебро. Старые шишковатые деревья, свесившие свои кроны по берегам реки, казались Феликсу троллями в засаде. Он нервно оглянулся. Что-то рассеяно в воздухе сегодня, решил он, какое-то напряжение. Ощущение, что что-то идет неправильно.

Ему с трудом удалось побороть ощущение, что поблизости крадется какое-то злое существо, охотящееся за его жизнью и жизнью всех людей барона Готфрида.

— Что-то случилось, Феликс? Ты выглядишь очень озабоченным сегодня, — сказала Кирстен.

Он взглянул на нее и улыбнулся, радуясь ее присутствию. Обычно он получал большое удовольствие от их вечерних прогулок вдоль реки, но сегодня что-то зловещее пробежало между ними.

— Нет. Просто устал. — Он не мог отвести взгляд от близлежащих холмов. В свете обеих лун пустошь выглядела как разверзнувшаяся утроба.

— Это то самое место, да? Здесь есть что-то неестественное. Я это чувствую. Так бывает, когда госпожа Винтер произносит одно из самых опасных заклинаний. Тогда у меня волосы встают дыбом. Но сейчас все гораздо хуже.

Феликс увидел, как по ее лицу проскользнула тень страха. Она посмотрела на воду.

— Что-то древнее и злое зарыто под этими холмами, Феликс. И голодное. Мы можем здесь умереть.

Феликс взял ее за руку.

— Мы в безопасности. Мы все еще у реки.

Его голос осип, и слова не прозвучали уверенно. Он говорил как испуганный мальчик. Они оба вздрогнули.

— Все в лагере боятся, кроме твоего друга Готрека. Почему он такой бесстрашный?

Феликс тихо рассмеялся.

— Готрек — Победитель троллей, который поклялся отыскать смерть, чтобы искупить свое преступление. Он отлучен от семьи, дома, друзей. Ему нет места в этом мире. Он смел, потому что ему нечего терять. Он может восстановить свою честь, только если умрет славной смертью.

— Почему ты следуешь за ним? Ты кажешься таким чувствительным…

Феликс хорошенько обдумал свой ответ. Его никогда не спрашивали так откровенно о том, что его побуждало к этому. Под взглядом темных глаз Кирстен ему самому стало важно узнать это.

— Он спас мне жизнь. Потом мы принесли клятву верности на крови. Не знаю, что означал этот ритуал, но я прошел через него.

Он выдавал только голые факты, правдивые, но ничего не объясняющие слова. Умолкнув, Феликс потрогал старый шрам на правой щеке. Он хотел быть честным.

— Я убил человека на дуэли. Вышло много шума. Мне пришлось изменить мой образ жизни, когда я был студентом, а мой отец отрекся от меня. Я был обозлен и нажил новые неприятности с законом. Тогда мы с гномом и встретились — у меня не было никакой цели, я просто странствовал. Предложение Готрека оказалось таким заманчивым, что я просто прилип к этому бродяге. Было проще пойти за ним, чем начать новую жизнь. Иногда меня привлекает его безумное саморазрушение.

Она вопросительно посмотрела на него.

— И ничего больше?

Он покачал головой.

— А что ты? Что привело тебя к Гремящей реке?

Они подошли к поваленному дереву. Феликс подал Кирстен руку, чтобы помочь ей взобраться на ствол, а затем прыгнул сам позади нее. Она подобрала подол своей длинной крестьянской юбки, отведя локон волос за ухо. Феликс подумал, что она очень здорово выглядит в свете двух лун, среди поднимающегося тумана.

— Мои родители были вассалами барона Готфрида, служили в Дилендорфе. Они отдали меня на обучение госпоже Винтер. Оба погибли во время лавины вместе с моими сестрами.

— Прости, — сказал Феликс. — Я не знал.

Она пожала плечами.

— Много людей погибло там. Я должна быть благодарна за то, что оказалась здесь.

Она надолго замолчала, а когда заговорила вновь, ее голос был очень мягок:

— Я по ним скучаю.

Феликс подумал, что тут нечего сказать, поэтому промолчал.

— Знаешь, моя бабушка никогда не уходила дальше чем на милю от Дилендорфа. Она даже никогда не видела старый замок изнутри. Все, что она знала, была ее хижина и полоска поля, на котором она работала. А я уже видела горы, города и эту реку. Я ушла дальше, чем она даже могла мечтать. В любом случае, я счастлива.

Феликс посмотрел на нее. Среди теней, лежащих на ее щеках, он мог заметить поблескивавший след от слез. Их лица были очень близки. Позади нее клубился речной туман, быстро густея. Ему с трудом удалось рассмотреть воду. Кирстен подошла ближе.

— Если бы я не пришла, я бы не встретила тебя.

Они поцеловались, неумело, как в первый раз. Просто губы коснулись губ. Феликс наклонился вперед и запустил руку в ее длинные волосы. Они прижались друг к другу, не насытившись, пока поцелуй не стал более глубоким. Их руки начали страстно блуждать, нащупывая тела друг друга под толстым слоем одежды.

Они наклонились слишком сильно. Кирстен слабо вскрикнула, когда они свалились со ствола дерева на мягкую мокрую землю.

— Мой плащ весь грязный, — сказал Феликс.

— Может, ты лучше его снимешь. Мы можем лечь на него. Земля вся мокрая.

Под тенью мертвых холмов они любили друг друга в тумане и лунном свете.

— Где ты был, человечий отпрыск, и почему ты выглядишь таким довольным? — строго спросил Готрек.

— Ниже по реке, — с невинным видом ответил Феликс. — Просто гулял.

Готрек поднял свою густую бровь.

— Ты выбрал неподходящее время для простых прогулок. Посмотри, как густеет туман. Я чую колдовство.

Феликс почувствовал, как страх пробрал его до костей. Его рука потянулась к мечу. Он вспомнил туман, окружавший торфяник возле Круга Темных Камней, и то, что он скрывал. Он обернулся и посмотрел в темноту.

— Если это так, то что мы должнысказать об этом Дитеру и барону? — спросил он.

— Я уже предупредил оруженосца вельможи. Охрана удвоена. Это все, что они смогли сделать.

— А что ты сам собираешься предпринять?

— Иди поспи, человечий отпрыск. Скоро твоя очередь караулить.

Феликс улегся на спину на мешок с пшеницей и укрылся плащом. Он долгое время пытался заснуть, но все время думал о Кирстен. Когда Ягер смотрел на Моррслиб, Малую луну, ему казалось, что он видит лицо девушки. Туман сгущался, поглощая все звуки, за исключением тихого дыхания Готрека.

Когда же он наконец заснул, ему снились мрачные сны, в которых он видел ходячих мертвецов.

Вдалеке раздалось жалобное лошадиное ржание. Чья-то большая рука легла на рот Феликсу. Он испуганно вздрогнул, решив, что Ларс пришел отомстить.

— Тише, тише, человечий отпрыск! Что-то объявилось. Будь тихим, как мышь!

С Феликса мгновенно слетели остатки сна. Глаза были сухи и утомленны, все мышцы болели от жесткого матраса из мешков. Он чувствовал себя усталым и вялым.

— Что случилось, Готрек? — тихо спросил он. Победитель троллей жестом приказал ему молчать и принюхался.

— Что бы это ни было, оно мертво уже много времени.

Феликс вздрогнул и плотнее закутался в плащ. Он чувствовал, как страх сжал его нутро. Чем больше в его сознание проникало значение слов гнома, тем больше он старался сдержать свой страх.

Феликс пристально вгляделся в туман. Тот накрыл всю землю, не давая увидеть предметы дальше, чем на длину копья. Если бы Феликс напряг все свои чувства, он бы мог различить противоположный конец повозки. Он оглянулся, опасаясь, что что-то ужасное может возникнуть из темноты и появиться у него за спиной.

Стук его сердца громко отзывался в его ушах, и он вспомнил слова Манфреда. Его воображение нарисовало костлявую руку, тянущуюся, чтобы схватить его и увлечь в глубокую темную могилу. Мышцы, казалось, заледенели и стали неподвижны, и ему пришлось побороть себя, чтобы заставить их двигаться и схватить рукоятку меча.

— Я собираюсь сходить на разведку, — прошептал Готрек. Прежде чем Феликс успел возразить или последовать за ним, гном бесшумно выбрался из повозки и исчез в тумане.

Теперь Ягер чувствовал себя совсем одиноко. Это походило на то, как если бы он очнулся от одного ночного кошмара, чтобы оказаться в другом, куда более страшном. Он был один в темноте и густом тумане. Он знал, что за гранью его воображения бродят голодные, неутомимые существа. Какое-то врожденное чутье подсказывало ему именно это. Он знал, что если покинет повозку, то умрет.

Однако там была Кирстен, она спала в повозке госпожи Винтер. Он представил себе, как она лежит в постели, а что-то ужасное наваливается на дверь, и балки медленно проваливаются внутрь, обнажая…

Выхватив меч, он выпрыгнул из повозки. Тихий стук собственных шагов гремел в сознании, как отзвук его объятых страхом чувств. Он остановился, чтобы рассмотреть очертания в тумане, пока пробирался к кругу повозок, в котором, как он знал, была Кирстен.

Каждый шаг казался ему вечностью. Он настороженно озирался, опасаясь, что что-то неслышно появится позади него. Феликс шел вдоль пятен глубокой тени. Ему хотелось громко крикнуть, чтобы поднять тревогу, но что-то инстинктивно останавливало его. Сделать это означало бы привлечь внимание ужасных наблюдателей — и обречь себя на неминуемую смерть.

Чья-то фигура проступила из теней, и Феликс поднял свой меч. Его сердце едва не выпрыгнуло, пока он не разглядел, что эта фигура была облачена в кожаные доспехи и металлический шлем. «Охранник, — подумал он с облегчением. — Благословен Сигмар!» Но когда фигура повернулась, Феликс едва не вскрикнул.

На ее лице не было плоти. Зеленоватый свет отражался в пустых глазницах. Разрушенные временем зубы торчали из голого, безгубого рта. Он увидел, что шлем, так похожий на шлемы охранников, был из позеленевшей бронзы и украшен рунами, блеск которых колол глаза. Запах разлагающейся гнилой кожи исходил от туники и разодранного плаща.

Тварь ринулась на него с ржавым мечом. Феликс замер на мгновение, но потом, почти бессознательно, поставил боковую защиту. Меч мертвеца скользнул по ребрам Феликса, и его пронзила резкая боль. Под тонкой, как бумага, кожей он заметил движение ветхого сухожилия на руке, державшей меч. Он ответил сильным ударом в шею — его тело сохранило все навыки, хотя мозг парализовал страх.

Клинок разрубил шею, сухо хрустнули ломающиеся позвонки. Возвратный удар скользнул по грудной клетке твари, как секач мясника по кости. Воин-скелет упал, как марионетка с перерезанными веревками.

Удар Феликса словно послужил знаком, и ночь внезапно ожила, зашевелившись тенями. Он услышал звук ломающегося дерева и рев перепуганных животных, словно какое-то заклинание избавило ночь от немоты. Где-то вдали Готрек Гурнисон затянул свою боевую песнь.

Феликс бросился в туман и чуть не налетел на Дитера, выскочившего из своей повозки. Командир был полностью одет и размахивал булавой.

— Что происходит? — выкрикнул он, перекрывая нестройный шум.

— Нас атаковали… это мертвяки из недр холмов, — сказал Феликс. Его слова прорывались сквозь прерывистое дыхание.

— Враги!!! — закричал Дитер. — Все ко мне! Бегом! — он издал боевой клич, похожий на волчий рев. В ответ кое-где раздался тихий вой. Феликс рванул вперед, ища жилище Кирстен. Из тени между двумя фургонами на него бросились фигуры, размахивавшие длинными грязными мечами с кривым лезвием. Он уклонился от одного и отбил удар другого. Еще два скелета возникли перед ним. Он ударил по ноге одного из них. Тот упал с разрубленным коленом. Преисполненный страха, Феликс сражался почти механически, отбивая удары противника, свалив его на землю, а затем ударом каблука перебив ему хребет. С другим они обменивались ударами, пока и тот не был разрублен на куски.

Ягер заметил, что две твари прорываются в повозку госпожи Винтер — этого он и опасался. Изнутри слышалось пение, похожее на молитву. Он приготовился напасть, когда внезапно ослеп от ярких летящих искр. Вспыхнула цепочка огней, и воздух наполнился запахом озона, превосходящим даже запах разложения. Когда взор Феликса прояснился, он увидел жалкие остатки скелетов, лежавших у ступенек повозки.

В дверном проеме невозмутимо и бесстрашно замерла госпожа Винтер, от ее руки исходило сияние. Она посмотрела на Феликса и ободряюще кивнула.

Позади нее стояла Кирстен, молча указывая ему назад. Обернувшись, он увидел дюжину мертвых воинов, бежавших к нему. Он услышал, как Дитер и его люди спешат им наперехват. Тогда и он присоединился к сече.

Для Феликса ночь превратилась в ревущий хаос; он бегал вокруг лагеря в поисках Готрека. В одном месте туман прояснился, и он затолкал нескольких дрожащих детей под повозку, вытащив их из-под мертвых тел родителей. Мужчина был в ночной рубашке, рядом с ним лежала женщина, в ее руке был веник, торчавший, как копье. Феликс услышал шум и обернулся лицом к огромному скелету, навалившемуся на него. Каким-то чудом он уцелел.

Потом Феликс сражался спиной к спине с Дитером, пока они не остались одни возле кучи разлагающихся тел. Битва откатилась от него, когда сгустился туман, и в течение долгого времени он оставался один, прислушиваясь к крикам умирающих.

Кто-то набросился на него, и они обменялись ударами. Феликс узнал Ларса, на его лице застыл оскал, обнажавший недостающие зубы, угрозы, проклятья и пена вырывались из его рта. С яростью берсерка он бросился на Феликса. Малый сошел с ума от страха.

— Уплюток! — выплюнул он, обрушив на Феликса удар, который мог бы свалить дерево. Феликс наклонился к земле, увернувшись от удара, и бросился вперед, стараясь овладеть собой. Ларс взревел, как перед смертью. Ягеру дивился, насколько тот обезумел: ведь если бы охотник убил Феликса, его бы могли осудить за нападение. Но горец все лез в драку.

Затем Феликс заглянул за угол, где огромное число мертвяков встретилось с яростной секирой Готрека. Пролетела цепь голубых огней, и вокруг него все стало чисто. Он поискал глазами госпожу Винтер, чтобы поблагодарить, но она исчезла, растворившись в тумане. Обернувшись, Феликс увидел гнома, широко раскрывшего рот от изумления.

Где-то внизу их враги спешно бежали обратно в холмы, оставив воинов барона фон Диела среди разбитых фургонов и павших спутников.

В свете раннего утра Феликс с опаской наблюдал, как Готрек исследует камни старого свода пещеры. Тяжелый запах спертого воздуха и распавшихся костей, исходящий оттуда, заставлял Феликса помалкивать. Он отвернулся и стал смотреть на подножия холмов, где выжившие переселенцы сооружали для погибших погребальные костры из остатков разгромленных повозок. Никто не хотел хоронить их так близко к этим холмам.

Феликс услышал удовлетворенный возглас Готрека и повернулся, чтобы посмотреть на него. Гном со знанием дела водил рукой по разрушенным камням с тонкой паутиной старых рун. Готрек взглянул на Феликса и яростно оскалился.

— Нет сомнения, человечий отпрыск: руны, защищавшие выход, были разрушены снаружи.

Феликс посмотрел на него. В нем расцвело подозрение. Он очень испугался.

— Похоже, что кто-то помогает проклятью барона фон Диела воплотиться в жизнь, — прошептал он.

С серого неба на землю лился дождь. Позади каравана волны Гремящей реки неслись к своему устью. Разбухшая от дождей река так и грозилась выйти из своих берегов. Феликс ожесточенно дергал поводья: волы спотыкались и прикладывали двойные усилия, с натугой продвигаясь по раскисшей земле.

Позади него чихнула Кирстен. Так же как и все остальные, она была бледной и выглядела больной. Тяжесть дальнего пути и ухудшающаяся погода делала всех их легкой добычей для недуга.

Ни один город не принимал их. Вооруженные воины грозили сражением, если караван не будет прокладывать путь по непригодной для жилья земле. Дорога становилась нескончаемой. Казалось, они будут ехать вечно и никогда не найдут покоя. Даже осознание того, что кто-то из свиты освободил мертвяков из курганов, понижало бдительность, перерастая в холодное подозрение, что виновный никогда не будет найден.

Феликс виновато посмотрел на Готрека, ожидая, что чихание Кирстен вызовет его обычные комментарии по доводу человеческой слабости, однако Победитель троллей был тих и смотрел на Горы Предела Миров с твердой решимостью, необычной даже для него.

Феликс все думал, когда же он наберется смелости и скажет Готреку, что он больше не пойдет с ним, а останется и поселится с Кирстен. У него были сомнения в том, как поведет себя гном. Сочтет ли Готрек это очередным примером человеческой неверности или придет в ярость?

Феликс был расстроен. Он любил Победителя троллей, несмотря на всю его угрюмость и злословие. Его терзала мысль о том, что Готрек в одиночку отправится навстречу своей судьбе. Но он любил Кирстен, и даже подумать о том, чтобы покинуть ее, было слишком мучительно. Возможно, Готрек чувствовал это, и это было причиной его отрешенного состояния. Феликс повернулся и нащупал руку девушки.

— Куда вы смотрите, господин Гурнисон? — спросила Кирстен гнома. Готрек даже не обернулся, чтобы взглянуть на нее, по-прежнему уставившись на далекие горы. Поначалу казалось, что Победитель троллей не ответит, но постепенно он отвернулся от покрытых облаками вершин.

— Караз-а-Карак, — сказал он. — Вечная Вершина. Мой дом. — Его голос был мягче, чем когда-либо слышал Феликс, и содержал всю глубину страсти разбитого сердца. Готрек обернулся, чтобы посмотреть на них, и на его лице проглядывала такая немая и острая печаль, что Феликс даже потупился. Высокий хохол гнома обвис под дождем, а его лицо было бледным и унылым. Кирстен наклонилась, чтобы накинуть плащ Готрека ему на плечи, как она бы поступила с потерявшимся ребенком.

Готрек попытался бросить на нее свой яростный и независимый взгляд, но не смог и только печально улыбнулся, обнажив потерянные зубы. Феликс подумал, неужели гном совершил весь этот путь только ради этого мимолетного появления родных гор. Он увидел, как упала капля воды с носа Победителя троллей. Это могла быть слеза — или просто дождь.

Они продолжали свой путь на юг.

— Мы не можем бросить их сейчас, — воскликнул Феликс, проклиная себя за трусость.

Готрек обернулся и посмотрел на полуразрушенную укрепленную усадьбу, обнаруженную ими. Он следил за струйками дыма, поднимавшимися вверх из каминов недавно расчищенных зданий.

— Почему же, человечий отпрыск? Они нашли свободную землю, пригодные для обработки поля и руины старого форта. Немного поработав, они обеспечат себе безопасность.

Феликс в отчаянии искал причину. Он был сам удивлен, что так старается отсрочить тот момент, когда он скажет Готреку о необходимости расстаться. Готрек смотрел на него, в точности как строгий отец. Феликс вновь почувствовал, что должен извиняться, и ненавидел себя за это.

— Готрек, мы находимся только в сотне миль к северу от того места, где Гремящая река впадает в Кровавую. А дальше — Дурные земли и полчища наездников на волках.

— Я знаю, человечий отпрыск. Нам придется пересечь их, когда мы отправимся к Восьми Вершинам Карака.

«Скажи ему. Просто скажи это», — боролся с собой Феликс. Но он не мог вымолвить правды.

— Мы не можем просто уйти сейчас. Ты же видел тела, обнаруженные в имении. Кости раздроблены, чтобы извлечь мозг. Стены сожжены. Дитер сказал, что он нашел следы волчьих всадников. Это место небезопасно. Но с твоей помощью, помощью гнома, оно перестанет быть таким.

Готрек рассмеялся.

— С чего ты взял?

— Потому что гномы умело обращаются с камнями и знают, как возводить укрепления. Это всем известно.

Готрек задумчиво обернулся на имение. Казалось, оно напоминает ему что-то из прежней жизни. Он сдвинул брови и оперся лбом на рукоять своей секиры.

— Я не уверен, — наконец произнес он, — что даже гном может сделать это место безопасным. Типичная человеческая работа. Непрочно, очень непрочно.

— Его можно защитить, ты знаешь. Можно, Готрек.

— Пожалуй… Много же времени прошло с тех пор, когда я работал по камню, человечий отпрыск.

— Гном никогда не забывает подобные вещи. И я уверен, что барон щедро заплатит за такую службу.

Готрек презрительно хмыкнул.

— Хорошо бы побольше, чем он платит своим наемникам.

Феликс улыбнулся.

— Так пойдем и выясним это.

Так и не сумев уснуть, Феликс тихо поднялся. Он быстро оделся, не желая будить Кирстен, нежно поправил плащ, которым они укрывались как шерстяным одеялом, чтобы она не замерзла, и легко поцеловал ее в лоб. Девушка зашевелилась, но не проснулась. Ягер взял свой меч оттуда, где обычно его оставлял — у входа в их хижину, — и вышел на ночной воздух. «Приближается зима», — подумал Феликс, глядя, как клубится его холодное дыхание.

При свете лун он нашел дорогу вдоль ряда хибарок, находившихся под защитой новых бревенчатых стен, окружавших имение. Впервые за долгое время он ощущал покой. Даже ночной шум лагеря успокаивал. Укрепление форта было завершено до первого снега. И похоже, что у поселенцев хватит зерна, чтобы продержаться зиму и засеять поля весной.

Он услышал мычание скота и размеренную поступь часовых на стенах. Взглянув наверх, он увидел, что свет все еще горит в окне комнаты Манфреда. Феликс подумал о своем извилистом жизненном пути. «Вот уж чего я никогда не мог вообразить местом для собственного поселения, так это укрепленную деревню на границе пустоты. Интересно, что бы подумал мой отец, если бы увидел меня сейчас, меня, почти ставшего крестьянином. Наверно, умер бы от разрыва сердца», — улыбнулся Феликс.

Ему было хорошо здесь. Тут было ощущение чего-то изначального — только еще складывающегося общества. «И я смогу найти свое место в нем, — думал он. — Здесь и начнется моя новая жизнь».

Он зашагал к башне охранников, зная, что найдет там Готрека. Гном почти не спал, неустанный и всегда готовый двигаться вперед. Он любил бездельничать по ночам, наблюдая за башней, которую сам возвел.

Поднявшись по винтовой лестнице, Феликс влез сквозь люк в полу комнаты охранников. Он увидел Готрека, уставившегося в ночь. Вид гнома заставил Феликса нервничать, но он овладел собой, решившись сказать гному правду.

— Тоже не спится, человечий отпрыск?

Феликс с трудом кивнул. Когда он репетировал про себя свою речь, все казалось таким простым. Он разумно объяснял ситуацию, говорил Готреку, что остается с Кирстен, и ждал ответа гнома. Теперь это было гораздо труднее — язык онемел и слова застревали в горле.

Он весь дрожал от воображаемых оскорблений Готрека: что он трус и клятвопреступник, что он должен благодарить гнома за спасение своей человечьей жизни… Феликсу придется признать, что он поклялся следовать за Готреком и записывать все события в его судьбе. Разумеется, он поклялся в этом, будучи пьяным и преисполненным благодарности к гному за то, что тот только что вытащил его из-под копыт имперской конницы… Но клятва есть клятва, как сказал бы Готрек.

Ягер подошел и встал рядом с Победителем троллей. Они смотрели на ров, окружавший внешнюю сторону стен, который был утыкан острыми кольями. Единственным безопасным проходом был земляной мостик, который хорошо просматривался из этой башни.

— Готрек…

— Да, человечий отпрыск?

— Ты очень здорово все это построил, — сказал Феликс. Готрек взглянул на него и зловеще улыбнулся.

— Скоро мы это проверим, — сказал он. Феликс посмотрел в ту сторону, куда указывал Победитель троллей. Поля чернели от толпы волчьих всадников. Готрек поднял рог к своим губам и затрубил тревогу.

Феликс отпрянул, когда стрела воткнулась в деревянный парапет рядом с ним. Он бросился вниз и взял арбалет из рук убитого охранника, рухнувшего со стрелой в горле. Поэт неумело вертел его в руках и пытался разобраться с оружием. Наконец, ему удалось приладить стрелу на место.

Он поднялся. Зажженная стрела пролетела над его головой, как падающая звезда. За спиной взвилось пламя. Феликс посмотрел вниз с парапета.

Наездники на волках окружили лагерь, как волки окружают стадо скота. Он видел зеленую кожу всадников, поблескивающую в свете зажигательных стрел. Пламя освещало их желчные глаза и пожелтевшие клыки.

«Их тут, должно быть, сотни», — подумал Феликс. Он поблагодарил Сигмара за ров, частокол и деревянные стены, которые заставил построить Готрек. Тогда это казалось лишней работой, и гнома повсюду проклинали. Однако это оказалось абсолютно верным шагом.

Феликс навел арбалет на наездника на волках, который прицелился в башню просмоленной стрелой, и натянул тетиву. Стрела просвистела в ночи и поразила гоблина в грудь. Он упал в седле. Выпущенная им стрела улетела в небо, как будто он целился в луну.

Феликс отвернулся и перезарядил свое оружие. Стоя спиной к парапету, он мог видеть внутренний двор. Живая цепочка из женщин и детей передавала ведра из бочек с дождевой водой к объятым огнем домам, безуспешно борясь с распространяющимся пламенем. Он увидел, как одна старушка упала, а остальные вздрогнули, когда рядом с ними черным дождем посыпались стрелы.

Феликс повернулся и выстрелил снова, но промахнулся. Ночь была полна звуков. Крики умирающих, завывание волков, смертельный шепот разрывающих воздух стрел и арбалетных болтов. Он слышал счастливое пение Готрека на гномьем языке и где-то далеко — сухой металлический голос барона, отдающего приказания. Собаки лаяли, лошади испуганно ржали, дети кричали. Феликс мечтал лишиться слуха.

Он услышал царапанье когтей по дереву рядом с собой и вскочил на ноги. Взглянув через парапет, он похолодел. Прямо под собой он увидел челюсти волка. Зверь перепрыгнул через ров, избегнув острых кольев, на которых висели тела его менее удачливых собратьев.

Он почувствовал тяжелое дыхание волка, увидел, как всадник упрямо вцепился в готовящееся к новому прыжку животное. Феликс выпустил новый заряд из арбалета. Волк упал с пронзенной грудью. Его всадник скатился с него и поспешно исчез в ночи.

Феликс увидел, как в смотровую башню, встав на плечи Готрека, карабкается госпожа Винтер. Он надеялся, что ей удастся что-нибудь сделать. В завывающем хаосе ночи было невозможно перемолвиться с кем-нибудь словом, но Феликс и так чувствовал, что у защитников дела плохи. Ров был заполнен телами нападавших, но и защитники, несмотря на прикрывавший их парапет, падали под непрерывным обстрелом один за другим.

Когда Феликс выглянул снова, то увидел группу тяжеловооруженных орков, несших остроконечный деревянный таран. Они рысцой направлялись к воротам. Арбалетные стрелы сразили некоторых из них, но остальные укрылись за щитами бежавших рядом с ними воинов. Он услышал громкий звук удара бревна в ворота.

Феликс выхватил свой меч, готовясь прыгнуть во двор и защищать вход. Если ворота не выдержат, то единственное что он может сделать, так это дорого продать свою жизнь. Число противников намного превосходило их собственные силы — долго не продержаться. Он почувствовал, как страх переворачивает его нутро. Ягер мог лишь надеяться, что Кирстен была в безопасности.

Раздался спокойный, чистый голос госпожи Винтер. Она пела, как священник на молитве. Затем вспыхнул свет. Яркий синий луч сверкнул в ночи. Воздух наполнился озоном. Волоски на шее Феликса вновь зашевелились. Он видел, как свет вонзился в несущих таран орков, услышал их крики. Кто-то отскочил назад, прыгая как шут и роняя оружие. Враги падали на землю, их тела тлели. Отвратительный запах горелого мяса наполнил воздух.

Вновь и вновь обрушивался огонь. Волки испуганно завыли, ослабел шквал стрел, усилился тошнотворный запах. Феликс взглянул на госпожу Винтер. Ее лицо было мрачным и бледным, а волосы встали дыбом. Когда на ее лице отражались белые и синие вспышки в ночи, она казалась настоящим демоном. Он никогда не подозревал, что человек может обладать такой силой.

Наездники на волках и орки спешно отступили, завывая от ужаса, стремясь выбраться из-под этих молний. Феликс почувствовал облегчение. Затем вдалеке он заметил луч света.

Он вперился в темноту и увидел старого зеленокожего шамана. Красный нимб сиял вокруг его черепа, подсвечивая колпак из волчьей шкуры и костяной посох, который он держал в узловатой, когтистой руке. Луч кровавого света вырвался из его головы и поразил госпожу Винтер.

Феликс увидел, как волшебница со стоном отступила назад. Готрек подскочил к ней, чтобы поддержать ее. Он видел гримасу боли, ее лицо стало похоже на бледную маску. Она стиснула зубы, нахмурила брови и, казалось, вступила в сверхъестественное соперничество со старым шаманом.

Волчьи всадники сгрудились вокруг своих самых смелых вожаков. Постепенно они начали возвращаться, хотя их новые атаки были уже не столь яростными. Ночная битва продолжалась.

В первых лучах рассвета Феликс подошел к Готреку, стоявшему рядом с Манфредом, Дитером и госпожой Винтер. Женщина выглядела так, как будто прошла через тяжелое испытание. Люди, собравшиеся вокруг нее, смотрели в ожидании.

— Как мы сражались? — спросил Феликс Готрека.

— Мы могли сражаться до тех пор, пока она была способна их сдерживать. Пока она могла вызвать свет. — Манфред посмотрел на Готрека и кивнул, соглашаясь.

С другой части двора послышался шум.

— Госпожа Винтер, скорее! — позвал доктор Стокхаузен. — Господин барон тяжело ранен. Стрелой, возможно отравленной.

С трудом передвигая ноги, волшебница направилась к имению. Феликс увидел, как от толпы отделилась Кирстен, чтобы помочь ей. Он улыбнулся ей, радуясь, что они оба остались живы.

С внезапным грохотом ворота колыхнулись на петлях. «Еще один такой удар, и они упадут», — подумал Феликс. Он обернулся на Готрека, который проверял заточку своей секиры большим пальцем руки. В эту вторую ночь осады Победитель троллей намеревался вступить в рукопашную битву. Феликс почувствовал руку на своем плече. Это был Хеф. Великан казался перепуганным до смерти.

— Где госпожа Винтер? — спросил он, кивая на ворота. — Это не боевой таран. Это чары того старого дьявола. Он получит все наши головы еще до исхода ночи, если эта ведьма не сможет его остановить.

Феликс перевел взгляд с Хефа на жалкую кучку оставшихся защитников. Он видел уставших воинов, раненых, с трудом носивших оружие, мальчиков и девочек, вооруженных вилами и другим импровизированным оружием. Снаружи раздавался оглушающий вой волков. Только Готрек казался спокойным.

— Я не знаю, где она. Дитер пошел за ней десять минут назад.

— Что ж, он исчерпал свое время.

— Хорошо, я сам пойду и приведу ее, — промолвил Феликс.

— Я пойду с тобой, — сказал Хеф.

— О нет, ты не пойдешь, — громко сказал Готрек. — Я верю, что человечий отпрыск вернется. А ты останешься здесь. Эти гоблины проберутся в ворота только по нашим трупам.

Феликс поспешил в имение. Он знал, что Кирстен находится рядом с колдуньей. Если дела действительно так плохи, как кажется, то он, по крайней мере, повидается с ней перед смертью.

Он почти подошел к дверям, когда что-то затрещало позади и раздался жуткий звук падающих ворот. До него донесся боевой клич Готрека и отчаянные крики воинов. Феликс повернулся и увидел ужасное зрелище.

В дверном проеме, возвышаясь на большом белом волке, восседал шаман. Вокруг его головы мерцал красный свет — он играл на верхушке костяного посоха, озаряя кровавым отсветом лица окружающих наездников. Со стены слетела стрела, но упала, остановленная неведомой силой, прежде чем достигла колдуна.

С боков шамана охраняли шестеро могучих орков, облаченных в кольчуги, с топорами в руках и яростью на лицах. Позади них бушевало море зеленых рож и волчьих морд. Готрек громко закричал и бросился на них. Последнее, что увидел Феликс, прежде чем войти внутрь, был Победитель троллей, мчавшийся вперед, высоко подняв секиру, с развевающейся бородой, навстречу источнику ужасного света.

Внутри усадьбы было удивительно тихо, ревущие снаружи звуки поглощались каменными стенами. Феликс побежал по коридору, призывая госпожу Винтер, его голос отзывался эхом в пустых проходах.

Он наткнулся на тела в главном коридоре. Госпожу Винтер несколько раз ударили в грудь чем-то острым. Ее чистая серая одежда была в крови. На лице застыло выражение удивления, как будто смерть настигла ее неожиданно. Как могли гоблины пробраться внутрь? Феликс лихорадочно думал, но он уже знал, что это сделал не гоблин.

Второе тело лежало у двери, пронзенное в спину, как будто человек пытался открыть дверь. Не желая, не отваживаясь поверить, Феликс приблизился к нему. Его сердце, казалось, выпрыгивало из груди. Он нежно перевернул тело Кирстен. В нем зародилась слабая надежда, когда ее глаза открылись, но потом он заметил струйку крови, потекшую из ее рта.

— Феликс, — произнесла она одними губами. — Это ты? Я знала, что ты придешь.

Ее голос был слаб, и кровь пузырилась на губах, пока она говорила. Сколько же она пролежала здесь?

— Не разговаривай, — сказал он. — Не трать силы.

— Я не могу. Я должна говорить. Я так счастлива, что прошла вниз по Гремящей реке. Так счастлива, что встретила тебя. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — сказал он впервые, и увидел, как закрылись ее глаза. — Не умирай, — произнес он, нежно поднимая ее на руки. Он почувствовал, как обмякло ее тело, и все надежды разлетелись в прах. Он осторожно положил ее, слезы навернулись ему на глаза. Затем он взглянул на дверь, которую она пыталась открыть, и холодная ярость переполнила его. Феликс встал и помчался по коридору.

Тело Дитера лежало у входа в комнату барона. Голова великана поникла. Феликс заметил его, проскочив в дверь, готовый отразить атаку его врага.

Он перепрыгнул через тело как тигр, покатившись, как только приземлился, и мгновенно вскочил на ноги. Он оглядел комнату. Старый барон лежал в кровати, кровь просочилась сквозь повязку на его груди и запятнала постель.

Феликс взглянул на кресло, в котором сидел Манфред. Его клинообразный, запачканный в крови меч алел у него на коленях.

— Наконец-то исполнилось проклятье, — сказал сочинитель пьес дрожащим голосом, в котором слышались истерические нотки. Он посмотрел вверх, и Феликс вздрогнул. Как будто бы лицо Манфреда было маской, сквозь которую проглядывало что-то еще, что-то неестественное и злое.

— Я знал, что это мое предназначение — исполнить проклятие, — обыденным тоном сказал Манфред. — Знал с тех пор, как убил своего отца. Готфрид посадил его в тюрьму, когда тот начал… меняться. Запер его в старой башне и сам приносил ему еду. Никому не позволялось входить туда, кроме самого Готфрида и госпожи Винтер. Никто больше не входил туда до того дня, как я проник к нему. Ульрик знает, я не хотел.

Он поднялся на ноги, схватившись за рукоять меча. Феликс наблюдал за ним, загипнотизированный собственной ненавистью.

— Я нашел там своего отца. В нем все еще угадывались семейные черты, несмотря на то, как он изменился… Он все еще узнавал меня и называл сыном, произнося это слово холодным металлическим голосом. Он взял с меня клятву убить его. Он был слишком труслив, чтобы сделать это самому. Таков был Готфрид. Он думал, что делает добро моему отцу, оставив ему жизнь. Оставив жизнь мутанту.

Манфред начал подходить ближе. Феликс заметил, как кровь капает с его меча, оставляя следы на полу. Он чувствовал себя опустошенным и усталым. Сумасшедший молодой вельможа стал для него центром мира.

— Как только я почувствовал, как кровь старика струится по моему кинжалу, все изменилось. Впервые для меня все стало ясным. Я увидел, как Хаос разрушает все, уродуя и искажая, как он поступил с телом моего отца. Я знал, что я его сын и что это внутри меня, течет в моей крови, что это — знак демона. Я был посланником Хаоса, порожденный им. Я был ребенком Тьмы. Моим предназначением было уничтожить род фон Диелов, и я это сделал.

Он рассмеялся.

— Ссылка была прекрасной возможностью, ниспосланной самим адом. Лавина была вызвана мной, это было хорошее начало. Я подумал, что провалил все дело, когда освободил мертвяков, а они не сумели уничтожить моего дядю и его приближенных. Но теперь вас ничто не спасет. Тьма заберет всех вас. Проклятье исполнилось.

— Еще нет, — сказал Феликс, его голос прерывался и был полон ненависти. — Ты фон Диел, и ты все еще жив. Я еще не убил тебя.

Вновь последовал безумный смех. Вновь Феликс почувствовал, как будто из-за человеческой плоти проступают черты демона.

— Господин Ягер, у вас есть чувство юмора. Очень хорошо! Но как вы собираетесь убить порождение Хаоса?

— Давай это выясним, — сказал Феликс, делая выпад. С быстротой змеи Манфред поднял лезвие и отбил удар, а затем начал наступать. Удары меча высекали искры, сталь соединялась со сталью. Рука, которой Феликс дрался, онемела от силы ударов Манфреда. У вельможи была мощь маньяка.

Феликс отступал. В другое время холодный ужас перед безумием Манфреда парализовал бы его, но теперь он был настолько преисполнен местью и яростью, что в нем не осталось места страху. Его мир опустел. Он жил только для того, чтобы уничтожить убийцу Кирстен. Других желаний у него не осталось.

Двое обезумевших мужчин сражались в покоях барона. Манфред наступал с кошачьей грацией, самоуверенно улыбаясь, как будто бы веселясь от глупой шутки. Его меч плел стальной кокон, медленно сжимавшийся вокруг Феликса. Его глаза сверкали холодным нечеловеческим блеском.

Наконец Феликс почувствовал каменную кладку стены за спиной. Он рванулся вперед, оказавшись прямо перед Манфредом. Манфред парировал удар с завидной легкостью. Они стояли друг против друга, со скрещенными мечами, их лица были в паре вершков одно от другого. Они усиливали нажим, ища слабое место противника. Мускулы напряглись на шее Ягера, и силы его совсем покинули, когда Манфред медленно и неумолимо отбросил его руку и прижал острое, как бритва, лезвие к лицу Феликса.

— До свидания, господин Ягер, — сказал он небрежно.

Феликс ударил каблуком своего ботинка в подъем ноги Манфреда, вложив в этот удар всю свою силу и вес. Он почувствовал, как надломилась кость, лицо дворянина исказилось в агонии, нажим ослаб. Он выбросил вперед свой меч, скользнувший по шее Манфреда. Драматург пошатнулся, и удар Феликса пронзил его сердце.

Манфред упал на колени и взглянул на Феликса пустыми, непонимающими глазами. Феликс оттолкнул его своим ботинком и плюнул ему в лицо.

— Вот теперь проклятье исполнилось, — произнес он.

Сознание прояснилось, и страх исчез. Феликс вышел на холодный ночной воздух, ожидая встретить наездников на волках и умереть. Его больше ничто не волновало. Он хотел этого. Он начинал лучше понимать Готрека. У него не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Он преодолел все страхи.

— Кирстен, скоро я буду с тобой, — думал он.

В воротах он увидел Готрека, стоявшего на груде тел. Кровь текла из открытых ран гнома. Он двинулся вперед, опираясь на рукоятку секиры, с трудом удерживая равновесие. Рядом с ним Феликс увидел тела Хефа и остальных защитников.

Готрек повернулся к нему, и Феликс увидел, что слетевшая в пылу боя повязка обнажила пустую глазницу воина. Гном зашатался от головокружения, упал и медленно, с большим трудом попытался подняться.

— Где ты пропадал, человечий отпрыск? Ты пропустил хорошую битву.

Феликс подошел к нему.

— Похоже на то.

— Чертовы гоблины, они просто желтоглазые трусы. Убиваешь их вожака, и остальные поджимают хвост и убегают. — Он болезненно рассмеялся. — Конечно… мне пришлось прикончить два десятка или около того, прежде чем они согласились со мной.

— Да, — сказал Феликс, глядя на груду мертвых волков и орков. Он мог выделить из них облаченную в волчью шкуру голову шамана.

— Проклятье, — сказал Готрек. — Не получается подняться на ноги.

Он закрыл свой глаз и замер.

Феликс наблюдал, как короткая вереница крестьян потянулась на север под зорким присмотром нескольких уцелевших солдат. Он подумал, что теперь, без отряда барона, их смогут принять другие поселенцы. Хотя бы ради детей, надеялся он.

Он повернулся к массивной могиле, кургану, в котором они похоронили тела. Он думал о своем будущем, похороненном вместе с ними. Он снова оказался бездомным изгнанником. Феликс взвалил на плечи свою ношу и посмотрел на далекие горы.

— Прощайте, — сказал он. — Я буду скучать.

Готрек нервно потер свою новую заплатку на глазу, затем высморкался. Он поднял секиру. Феликс заметил, что его раны затянулись и почти что зажили.

— В этих горах обитают тролли, человечий отпрыск. Я чувствую их запах.

Когда Феликс заговорил, его голос был ровен и лишен всяких эмоций.

— Так пойдем и разберемся с ними.

Он и Готрек обменялись взглядами, полными безмолвным пониманием.

— Мы еще сделаем из тебя Победителя троллей, человечий отпрыск.

Усталым шагом оба направились под сень мрачных гор, следуя за блестящей нитью Гремящей реки.

Темные Низовья мира

«После печальных событий в форте фон Диела мы с тяжелым сердцем отправились в горы, к Восьми Вершинам Карака. Это было трудное и длинное путешествие, а дикая местность, по которой мы проходили, была полна опасностей. Голод, тяготы и постоянная угроза нападения зеленокожих не улучшили моего душевного состояния и, может быть, поэтому на меня произвело огромное впечатление увядшее могущество руин древнего города гномов, затерянного многие века среди этих далеких вершин, когда я впервые увидел его. В любом случае я сейчас припоминаю, что у меня было тяжелое и недоброе предчувствие от того, что мы обнаружим там, — и как часто бывало, мои страхи нашли соответствующее подтверждение…»

Из книги «Мои путешествия с Готреком», том II, написано г-ном Феликсом Ягером (Альтдорф Пресс, 2505)

Крик отозвался эхом в холодном горном воздухе. Феликс Ягер выхватил свой меч из ножен и приготовился к бою.

Падали крупные хлопья снега, холодный ветер раздувал его длинные светлые волосы. Он отбросил за плечи красный шерстяной плащ, освободив руку, в которой держал меч.

Блеклый ландшафт казался подходящим местом для внезапного нападения — острый и скалистый, более резкий, чем лик Большой луны Мэннслиб.

Он посмотрел налево вдоль склона. Несколько обледенелых елей прорвали скалы своими грубыми корнями. Направо ниже по склону горы находился почти отвесный обрыв. Ни одного знака не указывало ни на эту опасность, ни на присутствие разбойников, орков и еще более злобных тварей, бродивших по этим далеким высотам.

— Шумят наверху, человечий отпрыск, — сказал Готрек Гурнисон, потирая повязку на глазу огромной рукой, покрытой татуировками. Его цепь звенела на ветру. — Там идет сражение.

Феликс засомневался. Нет, он знал, что Готрек прав: даже с одним глазом зрение Готрека было острее, чем его собственное. Вопрос был в том, оставаться ли на месте или рвануться вперед и увидеть все своими глазами. Число возможных врагов, переполнявших Горы Предела Миров, было огромно, а вот шансов найти тут друзей почти не было. Его природная осторожность советовала ему ничего не предпринимать.

Но Готрек помчался по извилистой скользкой дороге, высоко вздымая огромную секиру над гребнем рыжих волос. Феликс чертыхнулся. Ну почему Готрек никогда не думает о том, что не все вокруг — Победители троллей?

— Но разве мы не поклялись найти смерть в бою? — проговорил он, прежде чем сбавить шаг на опасной дороге.

Феликс бросил на происходящую битву быстрый взгляд. Лютая банда зеленых орков дралась со значительно уступающим ей в числе отрядом людей. Они сражались над быстрым потоком, который пересекал долину прежде, чем исчезнуть на краю горы в серебряной дымке. Вода покраснела от человеческой и конской крови. Было легко понять, что же произошло: на людей, переходивших реку, внезапно напали разбойники.

С коротким криком крупный человек в сверкающих латах сражался с тремя мускулистыми противниками. Грозно взмахнув своим двуручным мечом, он отбил удар слева, а затем обезглавил своего врага одним мощным ударом. Тяжесть меча, казалось, сама вела его, и он с трудом удерживал равновесие. Феликс подумал, что дно потока должно быть очень скользким.

На ближайшем берегу человек в рваной мантии начал произносить заклинание. Огненный шар появился в его левой руке. Темноволосый воин в меховой шапке и охотничьей рубахе из оленьей кожи защищал колдуна от двух вопящих орков, орудуя только одним длинным мечом в левой руке. Феликс заметил, что другой, белокурый телохранитель упал, стараясь удержать проход, сраженный кривой саблей в живот. Когда он рухнул, еще один полуобнаженный дикарь изрубил его на куски. Теперь осталось только трое защитников. Врагов было впятеро больше.

— Орочий навоз! Как вы осмелились вступить на землю священного прохода к Восьми Пикам Карака! Урук мортари! Готовьтесь к смерти! — заревел Готрек, врезаясь в гущу сражения.

Огромный орк повернулся нему. На его лице навсегда застыло выражение удивления, когда Готрек одним мощным ударом снес ему голову. Зеленая кровь хлынула на покрытое татуировками тело гнома. Изворачиваясь и рыча, гном продирался к оркам, рубя направо и налево с удвоенной силой. Мертвые тела падали повсюду, где ни опускалась его секира.

Феликс наполовину бежал, наполовину съезжал по тропинке. Под конец он все же упал, и мокрая трава забилась ему в ноздри. Он перевернулся, когда чудовище почти что обрушило на него кривой клинок. Феликс прыгнул на ноги, увернувшись от удара, который мог бы разрубить его пополам, и ответным ударом рассек бровь противника.

Покачнувшись, орк схватился за рану, стараясь остановить хлынувшую на лицо кровь. Феликс не упустил этого шанса и резким выпадом вверх проколол основание челюсти твари, добравшись до ее мозга.

Пока он старался вырвать свой меч, другой орк кинулся на него, размахивая над головой саблей. Феликс выдернул свое оружие из раны и двинулся навстречу противнику. Тот вцепился в его запястье. У Феликса перехватило дыхание, когда орк навалился на него; он выронил оружие. Они боролись на земле, катаясь по воде.

Медные кольца, продетые в тело орка, царапали Ягера, словно желая укусить за горло своими острыми краями. Феликсу удалось увернуться в тот момент, когда орк попытался свернуть ему шею. Однако орк окунул голову Феликса под воду. Феликс посмотрел вверх мутными глазами и увидел странно искаженное лицо, глядевшее на него. Колючая ледяная вода заливала его рот, а в легких уже не оставалось воздуха. В отчаянии он дернулся всем своим телом, пытаясь свалить противника. Они покатились, и внезапно Феликс, оказавшись сверху, в свою очередь сунул голову орка под воду.

Тот вновь перехватил его запястье и толкнул. Сцепившись намертво, они катались в ледяных водах потока. Вновь и вновь лицо Феликса оказывалось под водой, и вновь и вновь он с отчаянием принимался барахтаться, чтобы выбраться на поверхность. Острые камни впивались в его плоть. Внезапно он осознал всю опасность происходящего: борьба невольно тащила их к надвигающемуся основанию скалы. Феликс пытался освободиться, мечтая только о том, чтобы утопить своего противника.

Когда в следующий раз его лицо оказалось на поверхности, он взглянул на дымку из брызг. К его ужасу, она оказалась от него всего лишь в нескольких саженях. Он удвоил свои усилия, пытаясь освободиться, но орк вцепился в него мертвой хваткой; борьба продолжалась.

Может быть, теперь оставалось уже не больше десятка локтей до скалы. Феликс уже слышал шум водопада и представил свое падение в бурлящей воде. Он сжал кулак и ударил врага по лицу. Один клык у орка сломался, но он не отпустил Феликса.

Пять локтей… Он вновь ударил, и голова орка погрузилась в быстрый поток. Тот ослабил хватку. Феликс был почти свободен.

Внезапно он начал падать, закрученный водными и воздушными потоками. В отчаянии поэт хватался за все, что могло его удержать. Его рука скользнула по скале, и он попытался уцепиться за скользкий берег. Давление льющейся ледяной воды на его голову и плечи было непереносимым. Он отважился посмотреть вниз.

Далеко внизу он увидел долины у подножия гор. Падать пришлось бы с огромной высоты — кроны деревьев казались отсюда плесенью на ветхой карте. Падающий орк стал крохотной вопящей зеленой каплей.

Последним усилием воли Феликс попыталсяперекинуть свое тело через край, сопротивляясь силе потока онемевшими руками. В какой-то момент он уже решил, что ничего не получится, но затем он окунулся в волны потока, барахтаясь в пузырящейся воде.

Он выбрался на берег. Орки после гибели своего вожака рассеялись. Феликс стянул свой облепленный илом плащ, гадая, простудится ли он на холодном горном ветру.

— Слава Сигмару, дело сделано! Нам тут приходилось нелегко, — сказал высокий темноволосый мужчина, начертив в воздухе знак Молота у груди. Он был красив на свой грубоватый лад. Его доспехи, хотя и слегка поврежденные, были великолепны. Пристальный взгляд воина озадачил Феликса.

— Похоже, что мы обязаны вам жизнью, господа, — признал колдун. Он тоже был богато одет. Его порванную робу украшало золотое шитье, и свитки, покрытые магическими символами, специальными кольцами крепились на ней. Его длинные светлые волосы были подстрижены по какой-то особой моде. В середине его ниспадающих кудрей торчал вихор, не похожий, впрочем, на хохол Готрека — покороче и некрашеный. Феликс подумал, что, может быть, это тайный знак какого-то Ордена.

Латник расхохотался.

— Это предзнаменование, Иоганн! Разве бог не сказал, что кто-то из наших древних собратьев спасет нас? Хвала Сигмару! Это добрый знак!

Феликс посмотрел на охотника. Тот развел руками и беспомощно пожал плечами, с циничной насмешкой приподняв бровь.

— Я Феликс Ягер из Альтдорфа, а это мой спутник Готрек Гурнисон, Победитель троллей, — представился Феликс, поклонившись рыцарю.

— А я Альдред Кеплер, известный как Разящий Клинок, Храмовый рыцарь Ордена Пламенных Сердец, — сказал латник.

Феликс вздрогнул от неожиданности. У него на родине, в Империи, этот Орден был известен своей истовостью в религиозных преследованиях гоблинов и тех людей, которых считали еретиками.

Рыцарь указал на колдуна:

— Это мой советник по части волшебства. Доктор Иоганн Цауберлих из университета Нална.

— К вашим услугам, — поклонился Цауберлих.

— А я Юлис Гаскон, воин из Бретонии. Хотя это было много лет назад, — сказал человек в меховой шапке. У него был бретонский акцент.

— Господин Гаскон разведчик. Я попросил его провести нас через эти горы, — сказал Альдред. — Мне предстоят большие дела в Восьми Вершинах Карака.

Феликс и Готрек переглянулись. Феликс знал, что гном предпочел бы, чтобы они путешествовали в одиночестве в поисках затерянных сокровищ древнего города гномов. Однако отказ от общества их случайных спутников только усилил бы подозрения.

— Возможно, нам следует объединить усилия, — сказал Феликс, надеясь, что Готрек думает о том же, о чем и он. — Мы двое тоже направляемся в город в Восьми Вершинах, а эта дорога далеко не безопасна.

— Отличное предложение, — сказал волшебник.

— Без сомнения, ваш спутник идет повидаться со своими сородичами, — сказал Юлис, не заметив острый, как кинжал, взгляд Готрека. — Там все еще сохранилось маленькое поселение имперских гномов.

— Давайте лучше похороним ваших спутников, — поспешно сказал Феликс, чтобы прервать нависшее молчание.

— О чем печалишься, друг Феликс, в такую прекрасную ночь? — насмешливо спросил Юлис Гаскон, дуя на руки, чтобы согреть их на пронизывающем холодном ветру. Феликс закутал плащом колени и протянул руки к маленькому огоньку, разожженному заклинанием Цауберлиха. Он взглянул на бретонца, лицо которого превратилось в дьявольскую маску в свете огня.

— Эти горы холодны и пустынны, — ответил Феликс. — Кто знает, какую опасность они таят.

— И верно, кто знает? Мы сейчас очень близко от Темных земель. Говорят, в них часто гнездятся орки и прочие зеленые черти. А еще я слышал легенды о том, что в этих горах обитают куда более темные силы.

Феликс жестом указал на огонь:

— Вы думаете, разумно привлекать их внимание?

Рядом раздавался храп Готрека и мерное посапывание остальных членов отряда. Юлис повертел головой.

— Это меньшее зло, верно? Я видел, как люди замерзали до смерти в такие ночи, как эта. Если на нас кто-нибудь нападет, то лучше пусть у нас будет огонь — по крайней мере, мы их разглядим. Зеленокожие могут заметить человека в темноте, а мы не можем, правда? Нет, я не думаю, что костер чем-то сильно повредит. Однако мне кажется, что не это тебя печалит.

Он испытующе посмотрел на Феликса. Тот, сам не зная почему, рассказал ему всю печальную историю о том, как они с Готреком присоединились к отряду фон Диела, направлявшемуся в земли Порубежных Князей. Фон Диел и его отпрыски отыскали новые земли, но обрели в них только ужасную смерть. Он рассказал ему и о встрече со своей любимой Кирстен. Бретонец слушал с участием. Когда Феликс закончил рассказ смертью Кирстен, он затряс головой.

— О! В каком жестоком мире мы живем, верно?

— Увы, это так.

— Не грусти о прошлом, мой друг. Его не изменишь, а время, как известно, лечит.

— Только не меня.

Они умолкли. Феликс посмотрел на спящего гнома. Готрек сидел, как каменная горгулья, совершенно неподвижный, с закрытыми глазами и с секирой в руках. «Интересно, — подумал Феликс, — насколько бы гном последовал совету разведчика?» Готрек, как и все гномы, всегда учился на примерах прошлого. Его знание истории определяло его отношение к будущему. Он утверждал, что у людей всегда неточные воспоминания, что у гномов они лучше.

«Может быть, поэтому он так отчаянно ищет свою смерть?» — подумал Феликс. Может быть, его стыд жжет его сейчас также сильно, как и в тот час, когда он совершил преступление, которое теперь должен искупить? Феликс ужаснулся, представив себе, каково это — жить с прошлым, которое столь сильно проникло в твое настоящее, что уже никогда не будет предано забвению? «Я бы сошел с ума», — решил он.

Он прислушался к своей печали и попытался вызвать ее с новой силой. Казалось, скорбь отчасти унялась, стерлась временем — и так оно и будет продолжаться дальше. Но его не утешало понимание того, что рано или поздно он обязательно все забудет, что его воспоминания поблекнут. «Возможно, жизнь гнома лучше», — подумал он. Даже время, проведенное с Кирстен, казалось, потеряло свои живые краски.

Во время дежурства Феликсу показалось, что он увидел какой-то зеленоватый колдовской свет высоко в горах. Когда он посмотрел вверх, то ужаснулся. Луч света бродил по поверхности, как будто искал что-то, очерчивая неясную фигуру человека. Феликс слышал рассказы о демонах, обитающих в этих горах. Он посмотрел на Готрека, решая, стоит ли его будить.

Свет исчез. Феликс наблюдал еще долгое время, но больше ничего подобного не происходило. Может быть, то был отблеск костра, или игра света, или плод утомленного воображения. Однако что-то заставляло его сомневаться в этом.

Утром все его сомнения развеялись. Отряд, следуя по дороге, обогнул выступ горы, и тотчас же перед путниками открылась новая земля под стальным, тяжелым небом. Они глядели вниз на длинную долину, раскинувшуюся в ущелье между двумя горами. Их вершины вздымались, подобно гигантским когтям, а внизу, словно на ладони, лежал город.

Огромные стены, возведенные из каменных валунов выше человеческого роста, преграждали вход в долину. Внутри стен, рядом с серебряным озером, расположилась большая цитадель. За ней был город. Длинные дороги вели от укреплений к небольшим башням, расположенным у подножия каждой горы. Несколько дамб пересекали долину, создавая ручной узор из кусочков полей.

Готрек толкнул локтем Феликса.

— Смотри, — сказал он, стараясь на что-то намекнуть. — Караг Зилфин, Караг Яр, Караг Монар и Серебряный рог.

— И восточные горы, — сказал Альдред. — Караг Ллун, Караг Рин, Караг Нар и Белая Дама, охраняющая западный перевал.

Готрек посмотрел на сигмарита с уважением.

— Верно говоришь, храмовник. Долгое время эти горы преследовали меня во сне. Давно мечтал я оказаться под их сенью.

Феликс посмотрел вниз на город. В нем чувствовалась какая-то всепобеждающая сила. Восемь Вершин Карака были сложены из горных хребтов, чтобы простоять до самого конца света.

— Это действительно очень красиво, — сказал он. Готрек взглянул на него, преисполненный гордостью.

— В давние времена этот город был известен под названием Королевы Серебряных Глубин. Он был прекрасней всех в мире, и мы сильно горевали, когда он пал.

Юлис посмотрел на массивные стены.

— Как он мог пасть? Армии всех королей могли бы расположиться в этих горах, а эти поля могли бы прокормить множество крестьян.

Готрек покачал головой и принялся смотреть на город так же страстно, как будто бы увидел его жизнь много веков назад.

— Мы воздвигли подземные города Восьми Вершин, как символ нашей славы, в зените могущества гномов. Это было чудом света, более прекрасным, чем крепость Вечной Вершины, открытая небу. Символ нашего богатства и могущества, превосходящий понимание эльфов, людей и даже самих гномов. Мы думали, что он никогда не падет, а шахты, которые он охранял, навеки останутся нашими.

Победитель троллей говорил с горькой, вызывающей страстью, которую Феликс никогда не слышал в его голосе раньше.

— Какими глупцами мы были, — сказал Готрек. — Какими глупцами. Мы построили Восемь Вершин, уверенные в наших каменщиках и темных Низовьях мира. В то время когда мы построили город, его судьба уже была предопределена.

— Что же произошло? — спросил Феликс.

— Начались распри с эльфами, мы изгнали их из лесов и вытеснили с их земель. После этого кто стал бы торговать с нами? Торговля между нашими племенами была основой процветания, хотя и весьма сомнительного. Но что хуже всего, мы заплатили куда более высокую цену — уже не товарами, а нашими жизнями. Три поколения лучших воинов пали в жестокой борьбе.

— Но ваш народ все еще владеет землями между Горами Предела Миров и Великим морем? — спросил Цауберлих с педантичным любопытством. — Так утверждает Ипсен в своей книге «Войны Древности».

Язвительная кислота, проскользнувшая в смехе Готрека, могла бы растворить и сталь.

— Владеем? Я сомневаюсь. Пока мы сражались с нашими неверными союзниками, Тьма обрела силу. Мы уже устали от войны. Когда горы изрыгнули из своих недр пепел, небо почернело и солнце скрылось. Наше зерно погибло, а скот пал. Наш народ вернулся, чтобы спасти города. Но из сердца нашей державы, из места, которое казалось нам самым могущественным, вырвались наши враги.

Он замолчал, и в образовавшейся тишине Феликсу послышался отдаленный крик птицы.

— Из самых глубоких туннелей, которые мы когда-либо копали, наши враги ударили по сердцу крепости. Из шахт, которые были источником нашего богатства, посыпались армии гоблинов, крысоподобных скавенов и еще гораздо, гораздо более страшные твари.

— И что сделал твой народ? — спросил Феликс. Готрек широко развел руками и взглянул спутникам в глаза.

— А что мы могли сделать? Взялись за оружие и вновь принялись воевать. И это была ужасная война. Наши схватки с эльфами происходили под открытым небом, в лесах и полях. А новые битвы шли в тесном удушливом пространстве, в кромешной темноте, к тому же мы противостояли чудовищному оружию и ярости, превосходившей наше понимание. Крепи были разрушены, коридоры выжжены огнеметами, шахты завалены. Наши враги отвечали отравляющим газом, лютым колдовством и вызовом демонов. Здесь, под местом, где мы сейчас стоим, под землей, мы сражались со всей силой, которой обладали, со всем нашим оружием и всей нашей отчаянной храбростью. Мы боролись — но мы проиграли. Шаг за шагом нас вытесняли из наших домов.

Феликс снова взглянул на раскинувшийся внизу город. Казалось невероятным, что то, о чем говорил Готрек, могло когда-то произойти здесь, однако в голосе Победителя троллей было что-то такое, что заставляло верить ему. Феликс представил себе отчаянную борьбу древних гномов, их страх и отчаяние, когда их выдавили из мест, которые они считали своими. Он представлял, как они сражались в обреченной битве со стойкостью, немыслимой для человека.

— Наконец стало ясно, что мы не сможем удержать город и могилы наших королей; мы спрятали сокровища в хитроумном тайнике и оставили эти края нашим врагам. — Готрек обвел спутников взглядом. — С тех пор мы больше не верим в то, что существуют места, неуязвимые для Тьмы.

В течение всего дня, пока они продвигались к стенам, Феликс размышлял, сколько же вынесли эти древние постройки. То, что с дальнего расстояния казалось нетронутой временем мощью, при ближайшем рассмотрении оказалось не более чем руинами вдоль дороги, по которой они шли.

Череда стен высотой в четыре человеческих роста преграждала дорогу в долину и далее вилась между высоких острых скал. Повсюду были следы запустения. Трещины каменных блоков заросли плесенью. Камни были пробиты дорожками дождя и изъедены желтым лишайником. Некоторые почернели, словно опаленные ярым пламенем. Большой пролет стен просто рухнул.

Путники были молчаливы. Запустение отразилось на настроении всего отряда. Феликс чувствовал себя подавленным и опустошенным. Казалось, за ними наблюдают древние призраки, бродя среди развалин, напоминавших им о былом величии. Феликс не снимал руки с эфеса меча.

Потрескавшиеся створы древних ворот были распахнуты настежь. Кто-то предпринял отчаянную попытку очистить символ молота и короны над восемью вершинами, вырезанными на камне. Но лишайник уже отвоевал свое место.

— Кто-то здесь побывал недавно, — сказал Юлис, внимательно изучив ворота.

— Я вижу, ваша слава следопыта заслуженна, — ехидно откликнулся Готрек.

— Стойте где стоите, — прогремел неизвестный голос, — если не хотите угодить под стрелы.

Феликс посмотрел вверх, на парапет. Он увидел шлемы дюжины гномов, смотрящих вниз из бойниц. Каждый из них целился из огромного самострела.

— Добро пожаловать в Восемь Вершин Карака, — сказал их вождь с серебряной бородой. — Я надеюсь, у вас была веская причина для того, чтобы пересечь границы вотчины князя Белегара.

Под серо-голубыми облаками они шагали по городу. Все вокруг походило на Судный день, словно силы Хаоса уже вернулись, чтобы потребовать себе мир. Дома покосились и обрушились на землю, из многих зданий исходил запах гниения и сырости. Вороны зловеще выглядывали из остатков старых каминных труб. Тучи голодных черных птиц надрывались криком.

Сопровождавшая их дружина гномов, казалось, была всегда настороже. Они следили за дверными проемами, словно выжидая удобного случая для неожиданного нападения. Их арбалеты были заряжены и готовы к бою. Они производили впечатление воинов, застигнутых на середине поля битвы.

Внезапно они остановились. Их вожак жестом приказал замолчать. Все замерли, прислушавшись. Феликсу показалось, что он слышат звук поспешных шагов, но не был уверен. Он обвел взглядом окрестности, залитые ранним вечерним светом, но не нашел признаков для беспокойства. Вождь продолжал молча делать знаки. Двое вооруженных гномов тут же направились к углу стены и огляделись. Остальные построились в каре. После долгого, напряженного ожидания разведчики дали знак расслабиться.

Тишина была нарушена смехом Готрека.

— Опасаетесь пары гоблинов? — спросил он. Вожак уставился на него.

— В такую ночь, как эта, встречаются твари и похуже гоблинов. Будь уверен! — сказал он.

Готрек водил большим пальцем руки по лезвию своей секиры, пока не потекла кровь.

— Так подай их мне сюда! — проревел он. — Сюда!

Его крик несколько раз отразился от развалин, прежде чем его поглотила зловещая тишина. Потом умолк даже Готрек.

Город был больше, чем представлялось Феликсу — возможно, он даже не уступал размерами Альтдорфу, крупнейшему городу Империи. Большая его часть лежала в руинах, как следствие давней войны.

— Уверен, что не твой народ был причиной этих разрушений. Некоторые из них не кажутся такими уж древними, — сказал Феликс.

— Гоббы, — ответил Готрек. — Это проклятие всех тварей вроде них: когда им больше не с кем воевать, они начинают драться между собой. Не сомневаюсь, что после того, как город пал, он был поделен между разными военачальниками. Уверен, как в вероломстве эльфов, именно они все и разорили. К тому же было несколько попыток отвоевать город моими сородичами и людьми Порубежных Князей. Там, внизу, еще сохранились месторождения серебра. — Он плюнул. — Но удержать город не сумел никто. Тьма лежит на нем. А там, где однажды появилась Тьма, уже никогда не будет ничего другого.

Они вошли в квартал, где дома были некогда частично восстановлены, но теперь казались покинутыми вновь. Попытка заново освоить город провалилась, столкнувшись с сопротивлением необъятных руин. Под стенами цитадели гномы, казалось, несколько расслабились. Их вожак пробурчал свой привычный приказ быть бдительными.

— Помните Свенсона, — сказал он. — Он и его воины были убиты уже на пути к большим воротам.

Гномы немедленно собрались и насторожились. Феликс приблизил руку к мечу.

— Это нездоровое место, — прошептал Юлис Гаскон. Как только они прошли, огромные ворота башни захлопнулись за ними с грохотом камнепада.

Коридор был холодный, его стены украшали потертые гобелены. Он освещался странными, мерцающими самоцветами, которые свисали из светильников на потолке. На престоле из слоновой кости, украшенном золотыми пластинами, восседал престарелый гном, по бокам трона стояли воины в голубых туниках и кольчугах. Он поднял полуослепшие глаза, его взгляд скользнул от Победителя троллей к людям. Позади трона облаченная в пурпур гномиха наблюдала за происходящим с отчужденным, невозмутимым интересом. На цепочке вокруг ее шеи висела, покачиваясь, прикованная книга.

Феликсу казалось, что он заметил напряжение в лицах этих гномов. Вероятно, долгое нахождение в опасном и покинутом городе сказалось на их отваге. Или, возможно, была другая причина, но они постоянно оглядывались через плечо при малейшем шуме.

— Поведайте о вашей цели, чужестранцы, — сказал пожилой гном глубоким, важным, но ломким голосом. — Почему вы пришли сюда?

Готрек посмотрел на него с гордостью.

— Я Готрек Гурнисон из Вечной Вершины. Я пришел охотиться на троллей в темных Низовьях мира. Человечий отпрыск — Феликс Ягер, мой кровный побратим, поэт и летописец. Вы хотите отказать мне в моем праве?

Произнося последнюю фразу, Готрек выхватил секиру. Гномы-телохранители тут же подняли свои молоты.

Старик рассмеялся.

— Нет, Готрек Гурнисон, не хочу. Путь твой славен, и я не вижу причины, чтобы заграждать его. Хотя твой выбор побратима необычен.

Воины начали перешептываться. Феликс насторожился. Было похоже, что Готрек нарушил какой-то запрет.

— Это первый подобный случай, — сказала женщина в пурпуре. Оцепенение прошло. Феликс ожидал, что она продолжит и объяснит свои слова. Но она этого не сделала — а гномам, казалось, и сказанного было достаточно.

— Вы оба можете пройти, Готрек, сын Гурни. Будьте осторожны за вратами, которые вы выберете в темноте, и готовы к тому, что храбрость покинет вас. — В его голосе не было ни намека на сочувствие, только горечь и скрытый стыд.

Готрек коротко кивнул повелителю гномов и отступил к выходу. Феликс отвесил свой самый изящный дворцовый поклон и последовал за Готреком.

— Поведайте о вашей цели, чужестранцы, — продолжал правитель. Альдред опустился на одно колено перед троном, и остальные последовали его примеру.

— Меня привел сюда долг моей веры и древний союзный договор между моим народом и вашим. Моя история очень длинна и может отнять много времени.

Гном противно рассмеялся. В очередной раз Феликс почувствовал, что повелитель гномов что-то знает, но скрывает.

— Говори. У нас нет иного богатства, кроме времени. Мы можем свободно его тратить.

— Благодарю. Прав ли я в том, что вы тот самый князь Белегар, который возглавил поход, чтобы отбить этот город у зеленокожих двадцать лет назад?

Белегар кивнул.

— Ты прав.

— Вашим провожатым был гном-старатель по имени Фарагрим, обнаруживший много тайных ходов под Восьмью Вершинами?

Старый гном вновь кивнул. Феликс и Готрек обменялись взглядами. Это был тот самый Фарагрим, который рассказал Готреку об охраняемом троллем сокровище под горами.

— В том походе вас сопровождал молодой рыцарь моего Ордена, спутник Фарагрима в дни его приключений. Его звали Рафаэль.

— Он был благочестивый человек и гроза наших врагов, — сказал Белегар. — Он отправился в последний поход в недра гор с Фарагримом и не вернулся. Когда Фарагрим отказался искать его, я отправил туда своих гонцов, но они не обнаружили его тела.

— Приятно слышать, как вы уважаете его, но я вынужден признать, что меч, который он носил, исчез. Это был Меч Силы, и он очень ценен для моего Ордена.

— Вы не первый, кто пришел сюда в поисках меча, — сказала женщина-гном. Альдред улыбнулся.

— Тем не менее, я поклялся вернуть этот меч, Карагул, в главный храм моего Ордена. У меня есть основания верить, что у меня это получится.

Белегар поднял бровь.

— Прежде чем отправиться в путь, я постился две недели и укрощал свою плоть очищением и плетью. В последний день Сигмарцайта меня посетило видение. Мой Благословенный Владыка появился передо мной. Он сказал, что верит в успех моих поисков, ибо пришло время вновь обрести благословенный меч. Далее Он поведал, что в моем задании мне помогут наши древние сородичи. Я понял это как помощь гномов, потому как вы постоянно упоминаетесь в Бесконечной Книге. Я молю вас, благородный Белегар, не препятствовать мне. Своей смертью мой брат Рафаэль прославил древнюю клятву нашей веры никогда не отказывать в помощи гному. Это было бы знаком признательности с вашей стороны, если бы вы позволили мне отыскать меч.

— Хорошо сказано, человек, — промолвил Белегар. Феликс видел, что тот тронут, как и все гномы, когда заговорили о славе и древних клятвах. Однако во взгляде князя все еще можно было различить явную тень неприязни, когда гном вновь заговорил. — Я удовлетворю твою просьбу. Может быть, ты будешь более удачлив, чем твои предшественники.

Альдред поднялся и поклонился.

— Вы можете дать нам провожатого?

Белегар вновь засмеялся с каким-то странным и диким весельем.

— Я уверен, Готрек Гурнисон не откажется помочь тебе в задании, столь близком к его собственной цели.

Белегар поднялся с трона, и женщина в пурпуре подошла, чтобы поддержать его. Он направился к выходу. Когда он уже почти достиг его, то повернулся и бросил: «Все свободны!»

Из окна башни, в которой их поместили гномы, Феликс смотрел на мощеную мостовую. На улице крупными хлопьями стал падать снег. Позади него тихо спорили его спутники.

— Мне это не нравится, — сказал Цауберлих. — Кто знает, сколь пространны эти подземелья. Мы можем начать поиски отсюда и дойти до края света, так и не найдя меча. Мне кажется, что гномы хранят меч у себя.

— Мы должны им верить, — ответил Альдред, спокойно и уверенно. — Сигмар хочет, чтобы меч был найден. Мы должны верить, что бог направит наши стопы к нему.

В голосе Цауберлиха были очевидны истерические нотки.

— Альдред, если Сигмар хочет, чтобы нашли меч, почему он не помог сделать это трем твоим собратьям, которые побывали здесь до нас?

— Кто я такой, чтобы ведать побуждения Благословенного Владыки? Возможно, время тогда еще не пришло. Возможно, это испытание нашей веры. Я бы не хотел оказаться маловером. Но ты не обязан идти с нами, если ты не хочешь.

Среди руин Феликс вновь увидел холодный зеленый свет. От этого вида у него все похолодело внутри. Он поманил Юлиса, чтобы тот подошел и посмотрел в окно. Но к тому моменту, когда бретонец приблизился, все пропало. Следопыт бросил на него удивленный взгляд.

В смущении Феликс обернулся на спорящих. «Я схожу с ума?» — подумал Феликс и попытался выбросить зеленый свет из головы.

— Господин Гурнисон, а что думаете вы? — спросил Цауберлих, повернувшись к Победителю троллей.

— Я в любом случае собирался спускаться в подземелье, — сказал Готрек. — И мне не интересно, что соберетесь делать вы. Так что оставляю ваши споры вам.

— Мы уже потеряли три четверти наших людей в пути, — сказал Цауберлих, переводя взгляд с Юлиса на Альдреда. — Что заставляет нас рисковать своими жизнями?

— А что заставляет нас бросить это сейчас, презрев святую жертву наших собратьев? — ответил рыцарь. — Если мы теперь отступимся, то все их смерти окажутся напрасными. Они верят, что мы найдем Карагул. Они охотно отдали за это свои жизни.

Фанатизм рыцаря обеспокоил Феликса. Альдред говорил слишком небрежно о людях, положивших свои жизни. Хотя в его голосе звучала спокойная уверенность, что придавало его словам немалый вес. Феликс знал, что воины всегда следуют за таким человеком.

— Ты принес такую же клятву, что и остальные, Иоганн. Если ты хочешь сейчас отречься — пожалуйста. Но последствия скажутся на твоей бессмертной душе.

Феликс сочувствовал колдуну. Он сам принес клятву Готреку, будучи очень пьяным, в теплой таверне в цивилизованном городе после того, как гном спас ему жизнь. Все опасности казались тогда такими далекими… Он покачал головой: очень легко клясться, когда ты и представления не имеешь о возможных последствиях. И совсем другое дело — хранить верность этой клятве, когда твой путь лежит в такие опасные места, как Восемь Вершин Карака.

Феликс услышал приближающиеся шаги. Затем раздался стук в дверь, и она открылась, впустив гномиху, которая стояла позади трона Белегара.

— Я пришла предупредить вас, — сказала она низким, благозвучным голосом.

— Предупредить о чем? — быстро поинтересовался Готрек.

— Там, в Низовьях творятся ужасные вещи. Почему, вы думаете, мы живем в таком страхе?

— Я думаю, что вам лучше войти, — ответил Победитель троллей.

— Я Магда Фреадоттен, хранительница Книги воспоминаний в храме Валаи. Я говорю голосом Валаи, так что вы можете не сомневаться в моей правдивости.

— Верю, — сказал Готрек. — Говори свою правду.

— Во тьме бродят духи неупокоенных. — Она замолчала и обвела присутствующих взглядом. Ее взор остановился на Готреке и несколько задержался. — Когда мы впервые пришли сюда, нас было пятьсот, не считая нескольких человеческих союзников. Единственная угроза, с которой мы столкнулись, были орки и их сторонники. Мы расчистили эту башню и верхнюю часть города, готовясь к завоеванию наших шахт. Мы спускались в Низовья в поисках сокровищ наших предков, зная, что если найдем их, то слух распространится среди нашего народа, и многие потянутся сюда.

Феликс понял их замысел. Весть о найденном кладе и впрямь привлекла бы сюда много гномов. Он почувствовал небольшие угрызения совести: ведь именно это привело сюда его самого и Готрека.

— Мы отправили туда отряд, чтобы исследовать древние места. Многое изменилось по сравнению с чертежами, которые мы помнили с детства. Туннели разрушились, дороги завалены, а новые проходы, выкопанные орками, пересекались с нашими.

— А гном Фарагрим возглавлял эти экспедиции? — спросил Готрек.

— Да, — ответила Магда. Готрек взглянул на Феликса.

— Тогда большинство его рассказов правдивы.

— Фарагрим был одержим и спускался ниже других. Что он рассказал вам?

Готрек потупился.

— Что он наткнулся на самого большого тролля, какого только видел, и убежал.

«Гномы не умеют врать», — подумал Феликс. Было невозможно себе представить, что жрица не заметила того, что он что-то скрывает. Но Магда не подала виду, что что-то не так.

Феликс мысленно перенесся в ту ночь, в таверну «Восемь Вершин» в далеком Налне, где пьяный в стельку Фарагрим рассказывал свою историю Готреку. Гном, казалось, настолько обезумел, что даже не замечал присутствия человека и возбужденно говорил на смеси рейкшпиля и хазалидского. Тогда Феликс решил, что гномы просто состязаются в рассказывании длинных историй. Теперь он не был так уверен.

— Ах, так вот что так напугало его, а мы думали, что призраки, — сказала Магда. — Однажды он вернулся из глубин… Вся его борода побелела. Он сбежал, не сказав ни слова.

— Вы говорите об ужасах Низовий? — прервал Цауберлих.

— Да. Вскоре наш дозор был напуган появившимися привидениями древних сородичей. Они выли и умоляли нас освободить их от уз Хаоса. И вот удача отвернулась от нас. Какой гном выдержит вид своего сородича, превратившегося в духа, чье сердце разрывают рыдания? Мы пали духом. Князь Белегар отправил огромный отряд, чтобы найти источник зла, но это войско было уничтожено Скитальцами глубин. Только он сам и несколько верных ему собратьев вернулись. Они никогда не говорили о том, что обнаружили там. Большинство выживших вернулись домой. Теперь в Цитадели не наберется и сотни гномов.

Краска сползла с лица Готрека — Феликс никогда не видел его в таком ужасе. Готрек бесстрашно сражался лицом к лицу с любым живым противником, но этот разговор о привидениях убавил его храбрость. «Поклонение предкам очень важно для этого народа», — внезапно понял Феликс.

— Я предупредила вас, — сказала жрица. — Вы все еще хотите спускаться вниз?

Готрек уставился на очаг. Все лица в этой комнате были обращены к нему. Феликс чувствовал: откажись Готрек от свой цели, даже Альдред может уняться. Рыцарь, казалось, готов был признать, что Победитель троллей был гномом из его пророчества.

Готрек сжал свою секиру так сильно, что костяшки пальцев побелели. Он сделал глубокий вздох. Казалось, что он разговаривает сам с собой.

— Человек или призрак, живой или мертвый, я его не боюсь, — сказал он тихо, но в голосе его не слышалось убежденности. — Я пойду вниз. Там тролль, с которым я должен встретиться.

— Хорошо сказано, — произнесла Магда. — Я провожу вас к входу в Низовья.

Готрек поклонился:

— Это было бы честью для нас.

— Тогда до завтра, — сказала жрица и поднялась.

Готрек придержал дверь. Когда она ушла, он бросился в кресло и сжал подлокотники, словно боясь упасть. Он был очень напуган.

Огромный проем зиял в толще горы. Прямо над ним в скале было выдолблено окно. Навес над окном был покрыт красной черепицей, частично обвалившейся. Было похоже, что главную башню вначале построили, а потом врыли в землю, так что только самый верх ее остался на поверхности.

— Это Серебряные ворота, — сказала Магда. — Серебряная дорога ведет к Верхним амбарам и Длинным лестницам. Надеюсь, что дорога свободна. В любом случае будьте осторожны — и удачи!

— Спасибо! — сказал Феликс. Готрек кивнул жрице. Альдред, Юлис и Цауберлих поклонились. Люди выглядели растерянными.

Они начали проверять свои светильники и искать масло. Провизией они запаслись в изобилии, все оружие было смазано и готово к бою.

Магда порылась в складках своей мантии, извлекла оттуда свиток пергамента и передала его Готреку. Он развернул его, быстро взглянул и так низко поклонился ей, что хохол его почти коснулся земли.

— Да пребудет над всеми вами взор Грунгни, Гримнира и Валаи, — промолвила Магда, осеняя их благословением.

— Благословение Сигмара на вас и ваш род, — откликнулся Альдред Разящий Клинок.

— Пошли, — сказал Готрек. Они подхватили свою поклажу и начали спускаться в проход. Феликс заметил, что его стены украшены старинными рунами гномов, слегка тронутыми временем.

Спустившись чуть ниже, они оказались в темноте и сырости. Феликс не мог побороть дрожь.

Свет из огромного окна тускло озарял дорогу в подземелье. Феликс не мог не поразиться мастерству гномов-строителей. В конце склона он остановился и оглянулся. Жрица и ее свита все еще стояли у входа. Он помахал ей, и она подняла в ответ руку. Затем они начали спуск, и все исчезло из виду. Феликс печально задумался, все ли из них вновь увидят дневной свет.

— Что вручила вам жрица, господин Гурнисон? — поинтересовался Иоганн Цауберлих. Готрек вложил свиток в руку колдуна.

— Это чертеж города, скопированный с настоящей карты в храме Валаи Помнящей. Он изображает все земли, которые исследовал отряд князя Белегара.

В мерцающем свете кристалла над своей головой волшебник принялся изучать карту. Затем он покачал головой. Феликс взглянул через его плечо на карту, но увидел только тонкую паутинку рун, сплетающихся в линии, начерченные чернилами разных цветов. Некоторые черты были толстыми, другие тонкими, а третьи едва видны.

— Я никогда не видел подобных карт, — сказал чародей. — Я не могу найти ни входа, ни выхода.

Губы Готрека растянулись в неком подобии улыбки.

— Было бы удивительно, если б могли. Она написана секретными рунами Гильдии инженеров.

— Мы в ваших руках, господин Гурнисон. И в руках Сигмара, — откликнулся рыцарь. — Ведите нас.

Феликс попытался подсчитать количество своих шагов, но прекратил это занятие, остановившись на 862. Он заметил проходы, ведущие от Серебряной дороги, и вообразил себе размеры города гномов — огромного, как ледяные плавучие горы из рассказов моряков, плававших по Морю Клешней. Девять десятых этих громад были под водой. Город был больше любого человеческого города, в котором когда-либо побывал Феликс. Это открытие обескураживало.

По пути встречалось множество проемов в стенах. Некоторые из них отчасти еще были заложены кирпичом, причем недавно. Кое-где кладка была грубо разбита. В воздухе стоял гнилой запах.

— Это сгнившее зерно, — пояснил Готрек. — Зимние запасы города. Хотя похоже, что в закромах Белегара побывали гоббы.

— Если здесь есть поблизости зеленокожие, они скоро отведают моей стали, — сказал Альдред Разящий Клинок.

Юлис и Феликс обменялись тревожными взглядами. Они куда меньше, чем рыцарь и Победитель троллей, стремились схватиться с подземными обитателями.

Феликс потерял счет времени, но прошло не меньше получаса, прежде чем они оставили Серебряную дорогу и вышли в зал такой же огромный, как Королевский парк в Альтдорфе. Он освещался огромными проемами в потолке. Клубы пыли кружились в дюжине столпов света, куда выше, чем все башни Нална. Эхо их шагов потревожило странные бесформенные тени, качающиеся под потолком.

— Площадь Мерша, — сказал Готрек с некоторым удивлением. Он заглянул в зал, в его взгляде смешались ненависть и гордость. — Здесь ближняя дружина Государыни Хильги остановила и заставила отступить воинство гоблинов, превосходившее их в сотни раз. Они дали Государыне и многим горожанам время бежать. Я никогда не ожидал увидеть это место. Ступайте осторожно. Каждый камень здесь священен, ибо обагрен кровью героев.

Феликс посмотрел на Победителя троллей. Он увидел нового гнома. С того момента, как они вошли в город, Готрек изменился. Он как будто гордо распрямился. Он больше не бросал вокруг себя хитрые взгляды и не бурчал что-то под нос. Впервые с тех пор, как Феликс встретил его, гном чувствовал себя свободно. «Как будто вернулся домой», — подумал Феликс.

«А мы, люди, теперь все вдали от родины», — понял он, внезапно ощутив всю тяжесть камней и породы, пролегающей между ним и солнцем. Он попытался побороть страх того, что гора, возведенная на этом месте хрупким мастерством древних гномов, похоронит их навсегда. Он чувствовал близость мрачных, древних мест под горами, куда никогда не проникал дневной свет. В его сердце проклюнулись семена страха.

Он оглядел крытую площадь — самую большую постройку, которую он когда-либо видел, — и вдруг понял, что не сможет пересечь ее. Глупо, но глубоко под землей он вдруг испугался такого простора. Он не хотел проходить под этим увитым потолком, опасаясь, что рукотворное небо упадет на него. Он почувствовал панику, и его дыхание стало судорожным.

Чья-то ладонь ободряюще легла ему на плечо. Феликс опустил глаза и увидел рядом Готрека. Понемногу желание убежать обратно на Серебряную дорогу прошло, и Ягер успокоился. Он вновь посмотрел на площадь Мерша, исполненный уважения.

— Твой народ поистине велик, Готрек Гурнисон, — сказал он. Готрек грустно взглянул на него.

— Эх, человечий отпрыск, когда-то был велик. То мастерство, которое создало этот зал, нам теперь недоступно. Да нам просто каменщиков не хватит, чтобы создать нечто подобное.

Готрек снова посмотрел на зал и покачал головой.

— Увы, человечий отпрыск, ты даже не представляешь, как низко мы пали. Дни нашей славы остались позади. Когда-то мы создали все это — а теперь сидим в нескольких разрушенных городах и ждем конца света. Времена гномов уже не вернутся. Мы ползем как черви по творениям прежних дней, и наша былая слава насмехается над нами.

Он показал на зал своей секирой, словно бы хотел разрушить его одним ударом.

— Вот на что мы должны равняться! — крикнул он. Испуганные люди посмотрели на него. Эхо передразнило слова гнома — и за его раскатом Феликс Ягер услышал крадущиеся шаги. Когда он обернулся на шум, то был готов поклясться, что видел моргающие янтарные глаза, медленно пропадающие в темноте.

Чем дальше шел отряд, тем чаще подземные камни оказывались покрыты зеленоватым мхом. Покинув освещенный зал, они погрузились в тенистый проход, едва освещенный тусклым светом волшебных самоцветов. Вдруг Феликс услышал негромкий стук. Готрек остановился и приложил руку к стене. Любопытства ради Феликс сделал то же самое. Он почувствовал легкую дрожь камня. Готрек взглянул на него.

— Это гоббы перестукиваются, — сказал он. — Они уже знают, что мы здесь. Лучше поторопиться, чтобы захватить разведчиков.

Феликс кивнул. Стена блестела, как яшма. Он заметил жирных красноглазых крыс, удирающих от света. Их спины были абсолютно черными. Готрек отпустил проклятие и наступил на ближайшую крысу, но она увернулась.

Он покачал головой.

— Даже здесь, так близко к поверхности, мы видим мерзость Хаоса. Насколько же хуже там, внизу.

Они подошли к лестнице, убегающей в темноту. Огромные колонны валялись на земле. Грудой лежали остатки обтесанных камней. Сама лестница казалась шаткой. Они потревожили гнездо нетопырей — мелкие летучие мыши вырвались из темноты и пронеслись рядом. Феликс с беспокойством попытался оценить, насколько же прочна старая лестница.

Путь вниз вел по коридорам, в которых были видны следы разрушения орков. Крысы сновали под ногами, выскакивая из пустошей под сломанными ступенями.

Готрек жестом приказал замолчать и остановиться, а сам принялся принюхиваться. Позади них Феликс, казалось, слышал звук приближающихся к лестнице шагов.

— Я чую гоббов, — сказал Победитель троллей.

— Думаю, они позади нас, — сказал Юлис.

— Они повсюду вокруг нас, — ответил Готрек. — Долгие годы здесь пролегала орочья дорога.

— Что же нам делать? — спросил Феликс, бросая беспокойный взгляд на Цауберлиха.

— Двигаться дальше, — проворчал Готрек, изучая карту. — Нам нужно идти, если мы хотим до чего-то добраться.

Феликс оглянулся. Он подозревал, что они оказались в западне. «Дело плохо, — подумал он. — Дорога назад уже отрезана, если только Готрек не знает другой путь».

Выражение лица Победителя троллей убедило его, что Готрек об этом не задумывается. Гном настороженно озирался, словно бы ожидая появления призрака.

Шаги их преследователей приближались. Впереди, отдаваемое эхом вдоль галерей, они услыхали рычание более глубокое и громкое, чем орочье.

— Что это? — спросил Цауберлих.

— Что-то большое, — спокойно ответил Альдред. Готрек водил большим пальцем по лезвию своей секиры, пока на нем не засверкала струйка крови.

— Славно, — сказал он.

— Оно уже близко, — сказал Феликс, думая, бледно ли его лицо настолько же, как у колдуна и разведчика.

— Сложно сказать, — ответил Готрек. — Эти своды отражают звуки, так что те кажутся ближе. Оно может быть и в миле от нас.

Рычание повторилось, и послышался звук убегающих шагов, как будто бы гоблины начали отступать по приказу.

— В этот раз уже ближе, — сказал Феликс.

— Успокойся, человечий отпрыск. Я же сказал — оно может быть в миле от нас.

Но оно поджидало их в следующем зале, прямо у подножия лестницы. Пройдя под аркой, украшенной черепами дьявольских голов, отряд увидел чудовище: огромного людоеда, наполовину выше и в четыре раза тяжелее Альдреда. Хохол волос возвышался над его лысым черепом. И, как хохол Готрека, он был окрашен, но, в отличие от гномова вихра, был украшен перемежающимися черными и белыми полосами. В огромной мощной ладони он держал большую, грязную косу, почти прикрывавшую его правую руку. Огромный шипастый шар свисал на цепи из левой — он казался стенобитным орудием.

Чудище улыбнулось, показав отблескивающие металлом зубы. Позади него виднелась толпа гоблинов с глянцевой зеленоватой кожей. Они позвякивали железными щитами со знаком черепа. Царапины, ожоги и ушибы покрывали их жуткие, уродливые лица. У некоторых из них были колючие ошейники, у других прямо из тела торчали металлические кольца. В красных глазах не было зрачков. Феликс подумал, что это еще один пример искажения Хаосом.

Он огляделся вокруг. Справа от него валялись раздробленные камни. Казалось, что старая работа гномов была разрушена, чтобы расчистить дорогу для новых грубых завоевателей. Рядом на стене висели металлические цепи. Слева был огромный камин, вырезанный так, что жерло его походило на разверстую пасть демона. Запекшаяся кровь виднелась на камнях. «Неужели мы оказались в храме гоблинов? — подумал Феликс. — Вот уж чего нам совсем не нужно, так это голодного людоеда и стаю гоблинских изуверов. Ладно, — успокоил он себя, — по крайней мере, хуже уже некуда».

Он почувствовал спиною взгляд и повернулся к лестнице. Ее заполонил другой отряд гоблинов под началом крупного орка. В левой руке у него был меч, а правой он сжимал древко знамени с оскаленным ликом проклятой луны Моррслиб. На верхушке штандарта виднелась высушенная человеческая голова.

Феликс взглянул на Юлиса. Бретонец дрожал. «Что за ужасное место для смерти», — подумал Феликс. Какое-то время все три отряда недружелюбно смотрели друг на друга. Это была короткая мирная тишина.

— За Сигмара! — крикнул Альдред, вздымая свой большой меч и бросаясь вниз по лестнице с неожиданным для латника проворством.

— Танух арук! — крикнул следом за ним Готрек. Камни над ними, казалось, засветились ярче. — Бей гоблинов!

Феликс занял оборонительную позицию. Позади него к бою изготовился Юлис Гаскон. Орк-знаменосец посмотрел на них, но не сделал ни шага навстречу. Феликс нехотел нападать на гоблинов, поднимаясь по лестнице. Это было неудобно.

Позади себя Феликс услышал звон мечей и боевые крики. Отвратительный запах орка донесся до его ноздрей. Он отскочил как раз вовремя, чтобы отразить удар дубины, обрушенный на него зеленокожим воином. Сила удара отдалась в его руке.

Феликс стиснул зубы и сделал выпад. Клинок описал сверкающую дугу в сумрачном воздухе. Гоблин отпрянул, и Феликс чуть не потерял равновесие. Он как можно быстрее бросился вниз по лестнице, продвигаясь неуверенными шагами.

— Юлис! Удерживай лестницу! — крикнул он.

— Что угодно для друзей!

Феликс бросился вслед за гоблином. Ему было сложно преследовать своего увертливого врага на неровном полу. Тот высунул желтый язык и пронзительно крикнул, дразня преследователя. Переполненный яростью, Феликс рванулся вперед — и поскользнулся. Упав, он покатился, чувствуя боль в ободранных коленях. Что-то пронеслось над ним. Его оцарапали чьи-то мелкие коготки. «Я разворошил крысиное гнездо», — решил он. На секунду он потерял ориентацию. Как только он вскочил на ноги, то увидел, что битва развернулась вовсю.

Готрек врубался в гущу врагов. Броня сыпалась с груди гоблинов под ударами его секиры. Альдред Разящий Клинок прыгнул под огромный кистень людоеда и пронзил брюхо чудища — Феликс увидел, как лезвие показалось из спины. Гоблины оставили Феликса и бросились к гному, своему кровному врагу. В стороне от схватки Иоганн Цауберлих достал свиток и начал читать заклинания. Огненный шар появился в его левой руке. Повсюду сновали черные крысы, метались напуганные нетопыри.

Феликс старался удержать равновесие. Его взгляд скользнул по Юлису на лестнице, который храбро сдерживал тяжеловооруженных врагов. Он уже уложил некоторых, но позади них появились новые во главе со своим знаменосцем.

Боль пронзила Феликса, когда тяжелая дубина опустилась на его плечи. Искры посыпались из глаз, и он упал ничком, выронив меч. Над ним стоял гоблин с занесенной дубиной. Его лицо светилось торжеством.

«Двигайтесь, черт вас побери!» — сказал Феликс своим не слушающимся конечностям, когда дубина начала опускаться рядом. Это было похоже на скрипучее падающее дерево, приближающееся с болезненной медлительностью к охваченному паникой неумелому лесорубу.

В последний момент Феликс перекатился на другой бок, и дубина с громким треском врезалась в камень. Он изогнулся и ударил ногой, отбросив гоблина. В отчаянии Феликс шарил вокруг себя, ища меч, и почувствовал огромное облегчение, когда нащупал рукоять.

Он нырнул вперед, ударив гоблина прежде, чем тот успел подняться. Тварь умерла с проклятием на устах. Внезапно яростный взрыв света ослепил поэта. Он отвернулся, прикрыв глаза, как если бы перед ним разверзся ад. Горячий воздух обжег его лицо, в воздухе запахло серой. «Я умер, умер и попал в пекло», — подумал он. Затем он сообразил, что это Цауберлих запустил свой огненный шар.

Он огляделся. Готрек и Альдред расчищали проход среди испуганных гоблинов, к ним спешили волшебник и следопыт. Юлис потряс Феликса за руку.

— Давай, — прокричал он. — Нам нужно пробраться вперед, пока они ничего не поняли.

Они побежали по длинному коридору. Позади них слышались звуки продолжающегося сражения.

— Что там происходит? — крикнул Феликс.

— Это разные племена гоббов, — с презрением сказал Готрек. — Они с удовольствием вцепятся друг другу в глотку, пока не выяснят, кому нас сожрать.

Феликс уставился в пропасть. Слабое мерцание заколдованных камней освещало бездну. Альдред и Готрек следили за коридором, Юлис прокрадывался по покореженному железному мосту. Волшебник Цауберлих, прислонившись к кованой железной горгулье, тяжело вздыхал.

— Я боюсь, что не гожусь для приключений, — жаловался он. — Мои кабинетные занятия не подготовили меня к таким напряженным испытаниям.

Феликс улыбнулся. Волшебник напомнил ему его старых профессоров. Если они когда-либо участвовали в схватках, то разве что сцепившись в споре о правильности трактовки классической поэзии. Он был удивлен и смущен, когда обнаружил, что испытывает презрение к этим старикам. А когда-то он мечтал стать одним из них. Неужели все эти приключения так сильно изменили его?

Цауберлих с любопытством рассматривал горгулью. Феликс изменил свое отношение к волшебнику. Тот только на первый взгляд напоминал тех академиков — из них-то никто не выжил бы на дороге к Восьми Вершинам Карака. Уже тот факт, что Цауберлих стал магом, говорил о его решительности и уме. Колдовство не годится для слабаков и трусов, слишком много в нем таится опасностей. Любопытство переполнило Феликса. Ему внезапно хотелось спросить волшебника, как тот стал членом Ордена.

— Я думаю, что мы не должны дальше отвлекаться на гоблинов, — сказал Альдред, присоединившись к остальным вместе с Готреком. Вопрос, который Феликс уже готов был задать Цауберлиху, замер на его губах. Миновав мост, Феликс внезапно почувствовал, что больше у него не будет такой возможности.

Они смотрели на вход в темный длинный коридор. Впервые свет от яркого камня пропал. Феликс уже настолько привык к этому тусклому зеленоватому свечению, что теперь растерялся. Как будто бы солнце закатилось в полдень. Готрек стал пробираться в темноте, иногда проклиная недостаток света. Феликсу стало любопытно, насколько хорошо видят гномы.

— Лучше бы разбились наши лампы, — сказал Готрек, качая головой. — Фонари уничтожены. Проклятые гоблины! Эти самоцветы должны были бы светить вечно, но они не могли оставить их в покое. Теперь их уже нельзя будет восстановить: секрет утерян.

Юлис приготовил лампы. Цауберлих зажег их заклинанием. Феликс наблюдал за ними, ощущая переизбыток чувств, пока не услышал стон Готрека позади себя. Он повернулся и посмотрел на него.

Далеко внизу по коридору стояла прозрачная зеленоватая фигура. Это был старый бородатый гном. Свет окутывал его и проходил насквозь — он казался прозрачным, как мыльный пузырь. Призрак выл тонким прерывистым голосом и приближался к Готреку, протягивая руки. Победитель троллей стоял в оцепенении. Страх охватил Феликса: он узнал этот свет. Он уже видел его раньше в горах и над городом.

— Сигмар, защити нас, — прошептал Альдред. Феликс слышал звон клинка рыцаря, покидающего ножны.

Ягер ощутил, как зашевелились его волосы, когда древний гном приблизился. Воздух, казалось, похолодел — его даже дрожь пробрала. Губы призрака шевельнулись, и Феликсу почудился нечеткий далекий голос. Готрек пошевелился и подошел к призраку, подняв секиру, как будто отражая удар.

Призрак удвоил свои мольбы. Готрек покачал головой, как будто бы не понимал. Призрачный гном бросился ему навстречу, озираясь, словно его преследовал далекий невидимый враг.

Нутро Феликса наполнилось страхом. Призрак начал таять, как туман, сносимый ветром: часть его рассеялась и исчезла. Прежде чем Готрек подошел, он растворился полностью, и Феликс услышал далекий отчаянный вой. Это был крик проклятой души, ввергнутой в пучину ада.

Когда Готрек обернулся, Феликс увидел его застывшее лицо. Победитель троллей выглядел подавленным и сбитым с толку. Слеза сверкала под его единственным глазом.

Они поспешили вниз по темному коридору. Даже после того, как они достигли того места, где вновь загорелись каменные огоньки, никто из них не спешил загасить огонь лампы. И долго еще Победитель троллей не мог произнести ни слова.

Феликс испытывал искушение напиться из источника, протекающего по старой пещере. Он уже почти наклонился над зеленоватой освежающей водой, когда почувствовал, как сильные руки схватили его за волосы и отдернули назад.

— Ты спятил, человечий отпрыск? Ты что, не видишь, что вода испорчена?

Феликс уже был готов возразить, когда Цауберлих, тоже смотревший на воду, отметил зеленоватые поблескивающие пятнышки.

— Гнилой камень? — изумленно произнес он, и Феликс похолодел. Все, что он слышал об этом жутком веществе, так это только то, что оно было полным воплощением Хаоса, созданным опытами злых алхимиков в самых жутких сказках.

— Что ты сказал, колдун? — поинтересовался Готрек.

— Я думаю, что это может быть гнилым камнем. Такой зеленоватый отсвет некоторые авторы приписывают этой жуткой субстанции. Если в воде есть хотя бы след гнилого камня, она может вызвать самые жуткие мутации.

— Существуют легенды, что скавены портят воду, — сказал Готрек. — Неужели они настолько глупы, что делают это с помощью гнилого камня?

— Я слышал, что они только им и живут. Возможно, это служит сразу двум целям: кормит самих скавенов и не дает утолить жажду их врагам.

— Вы кажетесь очень осведомленным в делах Хаоса, господин Цауберлих, — подозрительно сказал Феликс.

— Мы с доктором охотимся на ведьм, — пояснил Альдред Разящий Клинок. — А это заставляет изучить множество странных вещей. Вы полагаете, что мои спутники глупы настолько, чтобы заигрывать с Павшими Силами?

Феликс покачал головой. Он вовсе не хотел иметь неприятности с таким отчаянным воином, как храмовник.

— Приношу свои извинения за неуместные подозрения.

Готрек хмыкнул.

— Не стоит извиняться. Всем врагам Тьмы необходима постоянная бдительность.

Альдред кивнул в знак согласия. Кажется, Готрек пришел в благостное расположение духа.

— Нам лучше идти дальше, — сказал Юлис Гаскон, нервно оглядываясь назад.

— И лучше пить то, что мы принесли с собой, человечий отпрыск, — сказал Готрек, как только они двинулись в путь.

— Что это такое? — нервно спросил Феликс, и далекое эхо откликнулось на его вопрос. Юлис посветил светом лампы в темную пещеру: огромный бесформенный гриб отбрасывал длинные тени на белые, покрытые плесенью стены. Споры носились в свете лампы.

— Когда-то мы выращивали грибы, — пробурчал Готрек. — Теперь они выглядят как очередные жертвы Искажения.

Победитель троллей прошествовал в комнату. Его башмаки оставляли следы на заросшем плесенью полу. Где-то вдалеке Феликс услышал журчание воды.

Белые осколки, длиною пяди в полторы, торчали из стен, вытянувшись, как только они вошли — и внезапно посыпались прямо на пришельцев. Готрек защищался своей секирой. Они со звоном отскакивали от него. Все больше и больше отростков отделялось от стены, они походили на трепыхающиеся крупные хлопья снега. Феликс оказался окруженным мягкими жирными тельцами и хлопающими крыльями.

— Мотыли! — закричал Цауберлих. — Это мотыли! Они летят на свет! Гасите его!

Стало темно. Когда Феликс в последний раз видел Готрека, тело гнома было полностью облеплено огромными насекомыми, а затем и он сам оказался в центре снежной бури крылатых тварей, его плоть болела от прикосновения моли. Затем все вновь стихло.

— Отходим. Медленно, — прошептал Готрек, добавляя жест к каждому слову. — Мы найдем другую дорогу.

Феликс оглянулся на длинный зал — эх, если бы камни горели поярче! Он был уверен, что что-то слышал. Он подошел, тронул гладкий холодный камень в стене и почувствовал легкую дрожь. Камни вновь разговаривали.

Он напряг глаза. Вдалеке он разглядел неясные тени. Одна из них несла знамя, увенчанное человеческой головой. Он вытащил меч из ножен.

— Смотрите, они снова нас обнаружили, — сказал он. Ему никто не ответил — все уже скрылись за поворотом. Феликс понял, что они продолжали идти, пока он стоял и прислушивался, и бросился вдогонку.

Переполненный страхом, Феликс открыл один глаз. Он очнулся ото сна. Была очередь Готрека сторожить, но ему показалось, что он услышал жуткие голоса. Он оглядел маленькую комнату, и его волосы зашевелились. Сердце громко стучало, отдаваясь в ушах, и ему показалось, что он почти умирает. Силы покинули его.

Странный зеленый свет освещал все вокруг, скользя по онемевшему лицу Победителя троллей, который не мог пошевелиться. Тень Готрека на стене была огромной и внушительной. Существо, от которого исходил свет, стояло на коленях перед Победителем троллей, в мольбе протянув к нему руки. Это была старая гномиха.

Она была почти бестелесна, но все еще носила отпечаток древних времен, словно отразившихся в ней сегодня. У нее была царственная осанка, а лицо хранило след былой властности. Щеки ввалились, а тело стало дряблым и рыхлым, словно источенным червями. Глаза, сверкавшие из-под нависших бровей, были озерами тьмы, в которых горели колдовские огоньки. Казалось, привидение пожирала потусторонняя болезнь, рак духа.

Один вид этого существа переполнил Феликса страхом, а его страдания только усилили ужас. Оно словно бы говорило о том, что существуют такие загробные вещи, от которых даже смерть не может избавить, — те темные силы, которые захватывают призраков и калечат их. Феликс всегда боялся смерти, но теперь он ужаснулся оттого, что бывают вещи и похуже. Он почувствовал себя на краю безумия, надеясь поскорее избавиться от этого ужасного открытия.

Рядом Юлис Гаскон застонал, как ребенок, которому приснился кошмар. Феликс попытался отвести глаза от разыгрывающегося перед ним действия и посмотреть на него, но не смог. Он был захвачен жутким противостоянием.

Готрек поднял свою секиру и положил ее между собой и страдающим призраком. «Это мне кажется, — думал Феликс, — или действительно руны, покрывавшие широкое лезвие, засияли неземным огнем?»

— Изыди, Искаженная! — проговорил Победитель троллей голосом чуть громче, чем шепот. — Изыди, я все еще жив!

Существо рассмеялось, однако Феликс не услышал ни звука. Он слышал его голос только в своей голове.

— Помоги нам, Готрек, сын Гурни. Освободи нас. Наши могилы осквернены, и ужасная разрушительная сила поселилась в наших покоях. — Привидение взвилось, готовое рассеяться как туман. С огромным усилием ему вновь удалось обрести свои очертания.

Готрек попытался что-то сказать, но не смог. Мышцы на его шее напряглись, а вены вздулись.

— Мы не совершили никакого преступления, — сказал призрак голосом, в котором слышалось многовековое страдание и одиночество. — Мы уже отправлялись навстречу Духам наших предков, когда внезапно были отброшены назад осквернением мест нашего упокоения. Мы лишены вечного мира.

— Как это произошло? — спросил Готрек. В его голосе был и страх, и желание узнать правду. — Кто мог вырвать гнома из царства его предков?

— Кто же еще обладает такой силой, способной перевернуть устройство Вселенной, Победитель троллей? Кто еще, кроме Хаоса?

— Но я просто одинокий воин. Я не могу противостоять Темным силам.

— И не нужно. Просто освободи наши могилы от того, что в них лежит, и мы будем свободны. Ты сделаешь это, сын Гурни? Если ты не сможешь, то нам никогда не присоединиться к нашим соплеменникам. Мы исчезнем, как огонь свечи на ветру. Даже сейчас мы слабеем. Нас осталось немного.

Готрек посмотрел на злосчастного призрака, и Феликсу показалось, что по его лицу пробежала печаль и сострадание.

— Если это в моей власти, то я освобожу вас.

Улыбка появилась на просветлевшем лице призрака.

— Мы просили и других, включая нашего потомка Белегара. Но они оказались слишком пугливы, чтобы помочь нам. В тебе же я не вижу этого страха.

Готрек поклонился, а призрак протянул светящуюся руку, чтобы коснуться его брови. Феликсу показалось, как будто что-то внезапно вошло в Победителя троллей. Привидение отодвинулось и начало таять. Вскоре оно совсем исчезло.

Феликс оглянулся на остальных. Они все проснулись и пораженно уставились на гнома. Альдред смотрел на Победителя троллей с благоговением. Готрек поднял секиру.

— Скоро нам придется поработать, — сказал он голосом, похожим на стук камней друг о друга.

Словно бы в оцепенении, Готрек вел их вниз по темным коридорам в глубинах под древним городом. Вокруг потянулись широкие низкие переходы, украшенные безликими статуями.

— Зеленокожие побывали здесь, — указал Феликс Юлису, шедшему следом за ним.

— Да, но давно, мой друг. Эти статуи были искалечены очень давно — посмотри на плесень, появившуюся между осколками. Мне не нравится, как она светится.

— В этом месте есть что-то недоброе. Я чувствую это, — сказал Цауберлих, роясь в складках своего плаща и нервно вглядываясь в темноту. — В воздухе есть что-то подавляющее…

Феликс попытался понять, чувствует ли он то же самое или просто поддался дурному предчувствию остальных спутников. Они свернули за угол и двинулись по дороге, осененной огромными каменными арками. Странные рунические узоры были вырезаны между ними.

— Надеюсь, что твой друг не ведет нас прямо в ловушку, расставленную темными силами, — тихо прошептал Цауберлих.

Феликс отрицательно покачал головой. Он был уверен в искренности призрака. Но в то же время, думал он, что я знаю о подобных вещах? Все происходившее с ним было далеко за пределами его понимания и опыта, поэтому единственное, что оставалось, — это верить в поток событий. Он покорно пожал плечами. Вещи не подчиняются ему.

— Я не хочу надоедать вам, но наши преследователи вернулись, — сообщил Юлис. — Почему они не нападают? Они боятся этого места?

Феликс обернулся назад на мерцающие красные глаза зеленокожего сброда. Он увидел их чудовищное знамя.

— Чего бы они ни боялись, они сейчас, похоже, наберутся мужества.

— Может быть, они согнали нас сюда для жертвоприношения? — спросил Цауберлих.

— Может быть, это еще в лучшем случае, — сказал Юлис.

Они вновь прошли по очередному мосту над пропастью и вошли в проход, украшенный арками. Готрек взглянул на особенно большую арку. Он потряс головой как человек, пробудившийся ото сна.

Феликс принялся ее рассматривать. Он увидел большой желоб, преграждающий путь и препятствующий тому, чтобы проскользнуть внутрь. Присмотревшись, Феликс понял, что если бы расщелина была прикрыта, то она стала бы невидимой, смешавшись с узором вдоль дороги, по которой они шли. Феликс зажег светильник, придвигаясь ближе.

За расщелиной простирался огромный склеп. В дальнем конце его виднелся саркофаг, на котором были вырезаны фигуры, напоминающие спящих гномов благородной наружности. Справа были мужчины, слева женщины. Некоторые надгробия были сорваны с каменных гробов вместе с крышками. В середине покоев находилась огромная гора золота и старых знамен, перемешавшихся с пожелтевшими, полуистлевшими костями. Из середины груды торчал эфес меча, вырезанный в форме дракона.

Феликс вспомнил кучу камней, наваленную ими на могилу альдредова спутника по дороге к городу. Из-за арки исходило такое жуткое зловоние, что Феликсу захотелось заткнуть чем-нибудь нос.

— Посмотрите, сколько золота! — воскликнул бретонец. — Почему зеленокожие его не растащили?

— Что-то его защищает, — сказал Феликс. Вопрос пронесся в его мозгу. — Готрек, это одно из потайных погребений твоего народа, о которых ты рассказывал, да?

Гном кивнул.

— Почему оно открыто? Оно же должно быть запечатано.

Готрек почесал в затылке и на мгновение задумался.

— Его открыл Фарагрим, — гневно произнес он. — Когда-то он был инженером и должен был знать тайные руны. Призраки начали появляться только после того, как он покинул город. Но он не разграбил могилы. Он знал, что за этим последует.

Феликс кивнул. Жадный старатель обчистил бы могилы, если б мог. Он нашел утраченные сокровища Восьми Вершин Карака. Но если это так, тогда и вторая часть его истории тоже правда? Он убежал от тролля? И оставил рыцаря Рафаэля сражаться одного?

Пока они разговаривали, Альдред подошел к могиле и взобрался на гору сокровищ. Он повернулся, и Феликс увидел торжество на одержимом лице рыцаря.

«Нет, не трогай!» — хотел было крикнуть Феликс.

— Я нашел его! — закричал тот. — Потерянный меч, Карагул. Я нашел его! Слава Сигмару!

Позади груды сокровищ зашевелилась какая-то рогатая тень; она была в два раза выше, чем Альдред и гораздо шире его. И прежде чем Феликс успел выкрикнуть предупреждение, тень одним ударом мощного когтя оторвала рыцарю голову. Кровь хлынула на старые камни. Тварь развернулась и начала продвигаться по сокровищам, разгребая их могучими лапами.

Феликс слышал рассказы о троллях, и, видимо, это действительно когда-то был один из них. Но теперь он страшно изменился. Вся кожа его была покрыта наростами и страшными опухолями, одна из трех мускулистых рук превратилась в острую клешню. Прямо из левого плеча, как нелепый плод, росла маленькая детская головка, глядевшая на них умными злобными глазками. Она что-то затараторила на языке, который Феликс никогда не слышал. Гной стекал на грудь тролля из большого покрытого мхом рта, находящегося ниже шеи.

Чудовище зарычало, и эхо далеко раскатилось по длинным коридорам. Феликс увидел талисман вокруг его шеи, в виде сияющего зелено-черного камня.

«Гнилой камень, — подумал Феликс, — это его работа».

Теперь он не винил Фарагрима за его бегство. И Белегара тоже. Он замер, парализованный страхом и отвращением. Позади него послышался слабый возглас Цауберлиха — тот тоже узнал плоды гнилого камня. Ягер подумал о том, что Готрек рассказывал о давней подземной войне.

Кто-то оказался настолько безумным, что приковал к троллю гнилой камень, породивший все эти мутации. Возможно, это был тот крысолюд-скавен, о котором упоминал Готрек. Тролль обитал здесь со времен войны, мучаясь от отвратительных перемен и прячась от солнечного света. Вероятно, это порожденное гнилым камнем чудовище осквернило могилы гномов, заставив бродить призраков. Или, может быть, причиной этого послужило само присутствие камня, полностью воплощавшего суть Хаоса?

Эти мысли пронеслись в его мозгу, когда рев безумной твари отразился от свода. Феликс стоял, неспособный шелохнуться от сковавшего его страха, пока чудовище подходило ближе. Вонь заполнила ноздри поэта. Он услышал отвратительное чмоканье замшелого рта. Тролль вышел из тени, его искаженная болью зверская морда жутковато подсвечивалась проклятым амулетом.

Чудище собиралось добраться до Феликса и убить его, а он ничего бы не смог предпринять. Скорее, он сам приветствовал бы смерть теперь, столкнувшись с этим свидетельством недуга, поразившего мир.

Готрек Гурнисон прыгнул перед ним и чудовищем, приняв боевую стойку. Его тень скользнула позади него в зеленоватом свете, так что он оказался у самой границы темноты, высоко подняв секиру, на которой вновь зажглись волшебные руны.

Тролль Хаоса остановился и впился в него глазами, словно бы удивленный воинственностью такого крошечного создания. Готрек взглянул на него и плюнул.

— Твой час пришел, мерзость, — сказал он и взмахнул секирой, оставляя открытую рану на груди чудовища. Тварь по-прежнему стояла неподвижно, недоуменно рассматривая разрубленную плоть. Готрек вновь ударил по лодыжке, пытаясь подкосить ее. Вновь брызнула зеленая кровь. Но тварь не упала.

С неуловимой для глаза скоростью пронеслась ее щелкающая клешня. Она снесла бы гному голову, если бы тот не нагнулся и не уклонился от удара. Тролль злобно затараторил и замахнулся когтистой лапой. Каким-то образом Готреку удалось отбить ее, взмахнув секирой. Он умело избежал целой волны посыпавшихся на него ударов.

Победитель троллей и сам тролль осторожно двигались по кругу, наблюдая за проходом. К своему ужасу, Феликс заметил, что раны, которые Готрек нанес троллю, вновь затягиваются. Когда они окончательно зарубцевались, раздался такой звук, как будто захлопнулся слюнявый рот.

Юлис Гаскон помчался вперед и вонзил в тролля свой меч. Лезвие прокололо ногу твари и застряло там. Пока бретонец пытался его вытащить, чудовище размахнулось и ударило его наотмашь, заставив отлететь на несколько метров. Феликс услышал, как сломались ребра, и увидел, как голова следопыта с жутким хрустом ударилась о стену. Юлис замер в луже собственной крови.

Пока чудовище отвлеклось, Готрек прыгнул и нанес мощный удар ему в плечо. Он срубил детскую головку, которая покатилась к ногам Феликса и испустила крик. Феликсу удалось поставить светильник, вытащить свой меч и рассечь ее надвое. Голова начала срастаться. Он пытался рубить ее, пока острый клинок не затупился и не сломался от удара о каменный пол. Но ему никак не удавалось убить тварь.

— Отойди, — услышал он голос Цауберлиха и отскочил, внезапно в воздухе что-то сверкнуло. Запахло серой и жженным мясом. Маленькая головка умолкла навсегда.

Почувствовав новую угрозу, тролль перескочил через Готрека и схватил Цауберлиха своей огромной клешней. Феликс встретился взглядом с полными ужасом глазами Цауберлиха, вздернутого в воздух. Волшебник попытался произнести заклинание. Появился огненный шар, и тьма вновь осветилась горячей вспышкой. Чудовище закричало. Дернувшись, оно сомкнуло клешню, разрубив мага пополам.

Чародей упал на пол, его полыхающая одежда обагрилась кровью. Черное отчаяние переполнило Феликса. Только Цауберлих мог убить эту тварь, сжечь ее очищающим огнем. А теперь он мертв. Готрек мог только наносить страшные удары чудовищу, но вызванная Хаосом сила исцеления делала тварь нечувствительной к ним. Они были обречены.

У Феликса опустились руки. Он ничего не мог поделать. Смерть остальных была напрасной. Их задание провалилось. Тени древних гномов по-прежнему будут бродить без упокоения. Никакой надежды!

Феликс посмотрел на покрытое испариной лицо Готрека. Скоро Победитель троллей устанет и не сможет увертываться от ударов тролля. Гном тоже это понимал, но не сдавался. Новая решимость наполнила Феликса. Ему тоже нельзя сдаваться. Он посмотрел на дымящееся тело волшебника.

Огонь разгорался все жарче — куда жарче, чем если бы просто горела человеческая одежда. Внезапно он все понял. Цауберлих носил за пазухой сосуды с маслом для светильника. Моментально Феликс скинул свой мешок и вытащил фляги с горючей жидкостью.

— Задержи его! — крикнул он Готреку, раскупоривая глиняную бутыль. Готрек смачно выругался на гномьем наречии. Феликс метнул склянку в чудовище, покрыв его маслом. Тварь не обратила внимания на этот удар, пытаясь зацепить Готрека клешней. Гном удвоил свои усилия, прыгая на чудовище, как безумный. Феликс опустошил вторую банку, а затем и третью, держась вне поля зрения чудовища.

— Что бы ты ни собирался делать, делай это быстрее! — крикнул Готрек Феликсу.

Ягер метнулся назад и подобрал свою лампу. «Сигмар, направь мою руку», — молил он, бросая ее в тварь. Светильник ударился в бугристую спину, разбился; горящее масло растеклось, поджигая топливо, которым Феликс щедро облил чудовище.

Тролль пронзительно закричал и отпрянул назад. Теперь когда секира Готрека наносила раны, они больше уже не затягивались. Гном отогнал пылающего тролля обратно к куче золота. Тот покачнулся и упал.

Готрек занес секиру над головой.

— Во имя моих предков, — проревел Победитель троллей. — Умри!

Его секира, подобно удару молнии, рассекла отвратительную голову чудовища. Тролль умер и больше не восстал.

С отвращением Готрек поддел амулет из гнилого камня сломанным клинком Феликса. Держа проклятое украшение на расстоянии вытянутой руки, гном швырнул ее в пропасть.

Феликс сел на крышку одного из саркофагов; казалось, все чувства его иссякли. Когда-нибудь он сюда вернется, подумал он, сидя среди развалин и тел после великой битвы.

Он услышал приближающиеся торопливые шаги Готрека. Ругаясь, гном вошел в дверь.

— Гоббы пожаловали, человечий отпрыск, — сказал он.

— Сколько? — спросил Феликс. Готрек устало покачал головой.

— Слишком много. Но, по крайней мере, я избавился от этой проклятой штуки. И могу умереть счастливым здесь, среди могил моих предков.

Феликс подошел и подобрал меч с эфесом в виде дракона.

— А я бы хотел вернуть это людям Альдреда, — сказал он. — Чтоб хоть какой-то смысл был во всех их смертях.

Готрек вздрогнул и посмотрел на дверь. Проход был заполнен зеленокожими разбойниками, продвигавшимися за своими знаменами с оскалившейся луной. Феликс легко вытащил сигмаритский меч из ножен; клинок откликнулся тихим пением, руны на лезвии засветились. На мгновение гоблины замешкались.

Готрек взглянул на Феликса и улыбнулся, обнажая выбитые зубы.

— Это будет воистину героическая смерть, человечий отпрыск. Жаль только, что никто из моих соплеменников не услышит о ней.

Феликс оглянулся на прибывающую орду и занял боевую позицию так, чтобы стоять спиной к саркофагу.

— А уж как я об этом жалею — ты даже не представляешь! — сказал он, делая несколько пробных ударов мечом. Оружие было отличным, легким, хорошо сбалансированным, словно выкованным именно для его руки. Феликс удивился тому, что больше не боится. Он преодолел свой страх.

Знаменосец остановился и повернулся к своим воинам. Никто из них, казалось, не хотел первым встретиться с секирой Победителя троллей или поющим мечом с горящими рунами.

— Подходите! — прокричал Готрек. — Моя секира жаждет!

Гоблины зарычали. Вожак повернулся и приказал жестом наступать. Они хлынули вперед неудержимой лавиной. «Ну, вот и все», — подумал Феликс, стремясь ожесточиться и приготовясь забрать с собой как можно больше врагов в долину смерти.

— Прощай, Готрек, — сказал он и остановился. Гоблины умолкли и замерли, в панике глядя ему за спину. «Что случилось?» — подумал Феликс. Холодный зеленый свет вспыхнул за его спиной. Он оглянулся — и поразился увиденному. Весь склеп заполонили отряды царственных гномов-призраков. Яростным и жутким выглядело их наступление.

Знаменосец вновь попытался сплотить свою армию, но призрачные полководцы гномов дотянулись до него и прикоснулись к сердцу. Побледнев, вожак упал, схватившись руками за грудь. Духи налетели на гоблинов. Засверкали прозрачные секиры. Зеленокожие падали один за другим, но ни одного следа не оставалось на их теле. Странные крики, тоненькие, но похожие на боевой клич гномов, наполнили воздух. Уцелевшие гоблины развернулись и бросились наутек. Тени воинов понеслись за ними.

Феликс и Готрек остались одни в склепе, окруженные саркофагами. Вскоре воздух рядом с ними начал сгущаться. Лучи зеленого света вновь просочились в дверной проем, принимая облик гномов. Но теперь духи выглядели по-другому.

Тень, говорившая с Готреком раньше, остановилась перед ним. Она как-то изменилась, словно невидимые оковы спали с ее бесплотного сердца. Тень поклонилась Готреку.

— Древние враги ушли. Мы не можем позволить им грабить наши могилы теперь, когда вы их очистили. Мы в долгу перед вами.

— Вы украли мою славную смерть, — сказал Готрек почти печально.

— Не судьба тебе пасть здесь и сейчас. Твоя участь выше, и время ее близится.

Готрек вопросительно посмотрел на древнюю королеву.

— Я больше ничего не могу сказать. Прощай, Готрек, сын Гурни. Мы желаем тебе удачи. Мы будем помнить о тебе.

Привидения, казалось, растворились в холодном зеленом пламени, вспыхнувшем звездою во тьме. Свет изменился от зеленого до золотого, а потом стал ярче солнца. Феликс прикрыл глаза, полуослепленный. Когда зрение вернулось к нему, он поглядел на гробницы. Склеп был совершенно пустынным, там остались только он и Готрек. Гном стоял в задумчивости. В какой-то момент странное выражение появилось в его единственном здоровом глазу, он повернулся и взглянул на сокровища.

Феликс почти что прочитал его мысли. Гном подумывал забрать сокровища, осквернив тем самым могилы. Феликс затаил дыхание. Спустя долгие минуты ожидания, Готрек пожал плечами и пошел к выходу.

— А что с остальными? Может быть, нам стоит похоронить их с миром? — спросил Феликс.

— Оставь их, — бросил Готрек через плечо. — Они лежат среди великой силы. Их тела защищены.

Они прошли в арку, и Готрек остановился, чтобы дотронуться до рун, проведя корявым пальцем по древнему узору. Теперь гробница была запечатана. Затем они направились вверх в кромешной темноте навстречу солнечному свету.

Метка Слаанеша

«Поскольку наши финансы были сильно истощены, мы решили вернуться в Империю и наняться к кому-нибудь на работу. Наш путь из Восьми Вершин Карака был отнюдь не легким. Погода стояла отвратительная, земля поблекла и опустела, а мой спутник был куда раздражительнее, чем обычно. С тех пор, как мы проследовали на юг по безопасной и удобной дороге в сопровождении охраняемого каравана, мы больше ни от кого не получали помощи, а единственным средством передвижения были наши ноги. Люди в тех немногих деревнях, через которые мы проходили, испытывали вполне объяснимый страх перед двумя вооруженными чужестранцами, и та провизия, которую они нам продавали, была очень дорогой и очень плохой.

Возможно, неразумно было с моей стороны ожидать чего-то хорошего от этой нескончаемой цепи ужасных приключений на обратном пути, потому как, казалось, мы с Победителем троллей вынуждены вечно сталкиваться с угрозой Темных сил. Но даже зная это, я все еще с трудом мог поверить в то, сколь широко распространилось их тлетворное влияние, пока не убедился в этом своими собственными глазами. Более того, мне пришлось схлестнуться с этими Силами в одиночку, когда Победителя постигла странная судьба…»

Из книги «Мои путешествия с Готреком», том II, написано г-ном Феликсом Ягером (Альтдорф Пресс, 2505)

— Великий Грунгни! Что это там? — крикнул Готрек Гурнисон, оборачиваясь и прикрываясь своей огромной секирой.

Когда второй камень, пущенный из пращи, просвистел у него над ухом, Феликс Ягер невольно пригнулся к земле. Острый снаряд царапнул по ближайшему покрытому серо-зеленым мхом валуну, оставив на его ровной поверхности неровную дорожку. Феликс рванулся вперед к скалам, испуганно оглядываясь: его голубые глаза тщетно искали врагов.

Долина близ перевала Черного Огня была спокойна. Ягер видел только трепещущие кроны деревьев на холмах, поднимавшихся к похожим на башни горам. Он молча проклинал огромные скалы, которые наполняли долину, закрывая ему обзор.

Внезапно Феликс заметил какое-то движение. Крошечные бесформенные тени крались вниз по правому склону; они выпускали целый дождь камней и кричали, когда попадали в цель. При виде его эти твари с ловкостью горных козлов помчались вниз по холму, неистово вопя. Протяжный, глубокий звук охотничьего рога разнесся по долине.

«Нет, только не сейчас», — услышал Феликс отчаянный крик и с удивлением узнал в нем свой собственный голос. Они были так близки к цивилизации. Долгий опасный путь от Восьми Вершин Карака к южным границам Империи был почти завершен. Он сражался с гоблинами в холмах рядом с древним городом гномов и отражал атаки налетчиков, прорывающихся к руинам форта фон Диела. Он преодолел холодные высоты перевала Черного Огня, дрожа на заснеженных тропах, ведущих к старым подгорным проходам гномов. Он пугался, когда тревожил ужасные тени, которые бродили там, и бежал со всех ног сквозь тьму к свету. Он проделал столь дальний путь и испытал так много, что теперь, будучи уже в своей собственной стране, не ожидал нападения. Это было просто нечестно!

— Хватит орать, человечий отпрыск! Это всего лишь сборище проклятых богом выродков! — рявкнул Готрек глубоким мощным басом.

Феликс бросил на гнома нервный взгляд, мечтая заразиться уверенностью Победителя. Готрек грозно замер на открытом пространстве долины, усыпанной скалами, небрежно поигрывая огромной секирой в могучей руке. Он казался совершенно невозмутимым в этом сплошном потоке камней, поднимающих пыль у его ног. Сумасбродная улыбка мелькнула на его лице, нездоровое веселье блеснуло в единственном глазу. Готрек, казалось, радовался предстоящему сражению.

Так с гномом бывало всегда. По-настоящему счастливым он казался только в минуты худшей опасности. Он улыбался, когда гоблины внезапно нападали на него, не обращая внимания на их ярость. Он почти хохотал, когда чудовища с крыльями летучей мыши, жадные до человеческой крови, но с прекрасными детскими лицами, обрушились на них в гавани Гремящей реки. Чем хуже обстояли дела, тем счастливее становился Победитель троллей. Он радовался своей возможной смерти.

Готрек победоносно задрал торчащий хохол и прорычал:

— Давайте! Моя секира жаждет! Она несколько недель не пила крови!

Камень из пращи просвистел над его ухом, но Победитель троллей и глазом не моргнул.

Феликс подумал, что квадратная, массивная фигура Готрека представляет собой куда более заметную цель, чем его собственное высокое и худощавое тело. Он покачал головой: похоже, его разъяренный спутник этого не учел. Феликс поглядел на врагов.

Они и вправду были мутантами, людьми, изуродованными и искаженными странным колдовством Хаоса. Некоторые утверждают, что это происходит оттого, что в их крови оставил след гнилой камень. Другие говорят, что они — тай-последователи Тьмы и их тела меняются со временем, отражая внутреннее разрушение. Некоторые мудрецы, впрочем, считают, что они невинные жертвы беды, охватившей все человечество. Но сейчас Феликсу было не до того. Его тайный страх перед этими отвратительными тварями возрастал при каждой новой встрече с ними. Страх наполнил его — и породил в нем убийственную ярость.

Мутанты уже находились достаточно близко от Феликса, так что он мог различить черты каждого из них. Вожак был огромным жирным великаном с несколькими кинжалами на поясе, обвившем его выпученный живот. Он был настолько жирен, что казался слепленным из теста. Огромные трясущиеся складки плоти дергались вверх-вниз при каждом его шаге. Феликс дивился, как только земля держит это чудовище. На детской головке вожака тряслось множество подбородков, и у него почти не осталось зубов, так же как и у оскалившегося в ответ Готрека. В одной жирной руке он держал массивную палицу с каменным навершием.

Сбоку от вожака шагало отвратительное существо ростом повыше Феликса. Ухо его было разодрано многочисленными укусами, полученными в какой-то сваре. Длинные тонкие пряди волос ниспадали, подобно обвисшему лишайнику, с его узкого, почти лысого черепа. Оно вызывающе крикнуло, высоко занеся покореженную временем кривую саблю над головой. Феликс заметил волчьи клыки у него во рту.

Великан с головой лося остановился и прислонил к губам свой охотничий рог. Еще один мощный звук огласил равнину, затем мутант прокрутил свой рог на цепочке, охватывающей его шею, и продолжил дуть, наклонив вперед рогатую голову.

За ними шагала яростная толпа жутких тварей. Каждая из них носила на себе метку Хаоса. Многие были покрыты ранами от хлыстов. У иных были морды волка, козла или барана. У некоторых вместо рук — когтистые лапы, щупальца или костяные дубинки. У одной голова росла прямо из живота, а шея была похожа на пень. А у другой на спине был горб, на котором поблескивал мокрый рот. Их нечищенное вооружение было весьма пестрым: палицы, зазубренные сабли, пики, подобранные на забытых полях сражений. Феликс с трудом подсчитал количество нападавших — где-то десятка полтора… Перевес на их стороне, с неудовольствием отметил Ягер, даже учитывая всю боевую мощь Победителя троллей.

Феликс мысленно чертыхнулся. Враги были уже слишком близко, чтобы путникам удалось убежать из Черных гор к нижним землям южной провинции Империи. С края тропинки, по которой они проходили прошлой ночью, Феликс видел огни человеческого города. Он каждый вечер мечтал о теплой постели и кружке холодного эля. Теперь же — страх пробежал по его венам, подобно ледяной воде — опять придется сражаться за свою жизнь. Невольно он испустил короткий стон.

— Хватит, человечий отпрыск. Пришло время для кровопролития! — сказал Готрек. Он выплюнул большой комок мокроты на камни под ногами и провел левой рукой по массивному рыжему хохлу, возвышавшемуся над его бритым татуированным черепом. Цепь в его носу чуть слышно позвякивала, но этот звук заглушался безумно ревущим смехом.

Покорно вздохнув, Феликс откинул свой красный плащ за широкое плечо, высвободив правую руку, и вытащил длинный меч из узорных ножен. Красноватые руны гномов покрывали всю длину лезвия.

Мутанты были уже настолько близки, что можно было услышать шлепанье их босых ног и обрывки слов, произнесенные резкими гортанными голосами. Он мог разглядеть биение зеленых сосудов в их желтоватых, пустых глазах и подсчитать, сколькими гвоздями прибиты ободья кожаных щитов. С неохотой он поднялся из своего укрытия и приготовился к битве.

Он посмотрел на Готрека и с ужасом увидел, как камень из пращи со всей силой ударился в череп гнома. Послышался треск, и Победитель покачнулся. Страх наполнил человека: если гном упадет, то у него нет никакой надежды выстоять против орды неприятелей. Готрек наклонился, но остался стоять, а затем поднял руку и дотронулся до раны, которую оставил камень. Удивление пробежало по его лицу, когда он увидел кровь на своих пальцах — и тут же оно сменилось выражением ужасной ярости. Победитель троллей издал могучий рев и бросился на выродков.

Его отчаянное нападение не оставило им времени защищаться. Только толстый вожак успел наклониться, когда секира Готрека просвистела над его головой. Его проворство удивило Феликса. С ужасным хрустом секира вонзилась в грудь его тощего приспешника, а затем снесла голову второму нападавшему. Мощный удар разрубил кожаный щит и отсек щупальце третьему.

Не давая врагам прийти в себя, Готрек метался среди них, как смертоносный вихрь. Толстый вожак вновь удачно уклонился от гибельной секиры и отдал какой-то приказ своим подчиненным. Мутанты начали окружать гнома, держась на безопасном расстоянии от оружия Готрека.

Феликс устремился в атаку. Магический меч, который он взял у мертвого храмовника Альдреда, сиял в его руке, как волшебная палочка. Он, казалось, пел, снося головы чудищам. Руны вспыхивали ярче, когда он вскрывал им черепа так же легко, как огромный нож мясника отрезает кусок говядины. Мозги вырвались из черепов мощным всплеском. Феликс поморщился от отвращения, когда слизь попала ему на лицо, но заставил себя побороть тошноту и ударил снова. Внезапная дрожь пробежала по его руке, когда он пронзил мечом разодранную грудную клетку, воткнув его в сердце чудовищу. Он увидел, как глаза мутанта расширились от страха и боли. На бородавчатом лице проступил ужас, и умирающий пробормотал то ли проклятие, то ли молитву своему темному богу.

Рука Феликса взмокла, и ему пришлось крепче сжать пальцы, чтобы недать мечу выскользнуть. На него внезапно напали с другой стороны. Он увернулся от удара шипастой палицы и махнул мечом вправо. Лезвие отсекло щеку похожему на барана мутанту, порвав завязки кожаного шлема. Тот сполз уродцу на глаза, моментально ослепив его. Феликс ударил его в живот носком своего тяжелого рейкландского ботинка, и противник наклонился вперед, невольно подставив шею под удар, который и обезглавил его.

Боль пронзила плечо Феликса, когда по нему скользнул удар палицы. Он вскрикнул и дернулся, стараясь овладеть собой. Во взгляде чудовища была такая дикая ненависть, что у поэта замерло сердце. Мутант поднял оружие, словно предлагая сдаться. Феликс покачал головой и ударил его по руке. Хлынула кровь. Мутант взвизгнул и отпрыгнул, сжимая руку повыше запястья и пытаясь остановить кровотечение.

Все, казалось, происходило замедленно, как во сне. Феликс обернулся и увидел Готрека, неистово размахивающего секирой. У его ног лежала груда разрубленных тел. Феликс следил, как плавный размах секиры отбрасывает изуродованное тело чудища на двух ближайших врагов. Те рухнули, сбитые с ног. А секира взвивалась и опускалась кровавой дугой — подступивший Готрек разрубил их на куски.

Все понятия о человечности или сдержанности были смыты волной кровожадности, страха и ненависти. Феликс приблизился к выжившим. Быстрее языка змеи сновал его клинок, руны засияли ярче, словно бы напитались кровью. Феликс уже едва ощущал боль от ударов, еле слышал крики раненых и умирающих. Теперь он был просто машиной, призванной убивать. Он больше не задумывался о сохранении своей собственной жизни — только об уничтожении врагов.

Как стремительно все это началось, так же быстро и закончилось. Мутанты отступили, удирая со всех ног, а их толстый вожак мчался впереди всех. Феликс следил за их бегством. Проводив глазами последнего, он зло повернулся и, ослепленный жаждой убийства, начал рубить тела.

Спустя некоторое время он стал приходить в себя. Увидев, словно бы в первый раз, ужасные груды, нагроможденные им и Победителем, он согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку.

Чистая холодная вода горной речки покраснела от крови. Феликс в глубоком оцепенении смотрел на бегущий поток и думал. Казалось, холод воды наполнил его вены. Он внезапно понял, как сильно изменился с тех пор, как стал спутником Готрека, и не был уверен, что эти перемены ему нравятся.

Он вспомнил, что чувствовал после того, как убил студента, Красснера, который сам напоролся на его меч. Этим несчастным случаем завершилась мальчишеская дуэль на задворках Альтдорфского университета. Но лезвие соскочило, и человек погиб. Феликс вспомнил недоуменное выражение на лице умирающего и свое собственное чувство страха и слезные угрызения совести. Он оборвал чужую жизнь и чувствовал себя виноватым.

Но это произошло с кем-то другим много лет назад. Потом, с того дня, когда он поклялся следовать за Победителем троллей в его обреченном поиске героической смерти, ему приходилось убивать вновь и вновь. С каждой новой смертью он чувствовал все меньше угрызений совести, с каждым новым убийством следующее казалось все легче. Ночные кошмары, некогда терзавшие его, больше не беспокоили Феликса. Чувство пустоты и опустошенности покинуло его. Словно бы Готрек заразил его своим безумием, уничтожившим все сомнения.

Когда-то, еще студентом, он изучал труды великого философа Нейштадта. Тот доказывал в своем главном труде «De Re Munde», что все живущие имеют душу. Что даже мутанты — чувствующие существа, способные на любовь и ценящие жизнь. Но теперь Феликс знал, что вычеркнет их из этого списка без размышлений. Они враги, они пытались его убить, и он не чувствовал подлинных угрызений совести за их смерть. Наверно, он стал менее чувствительным. Он спросил себя, когда же произошли эти перемены, и не смог найти ответа.

Может быть, это произошло оттого, что он не мог повлиять на других? Может быть, оттого, что он чувствовал перемены внутри себя и боялся их внешнего проявления? Он обнаружил, что его новая чудовищная холодность может оправдать любое творимое им зло.

Может быть, это случилось из-за Кирстен, его первой любви, умершей от руки Манфреда фон Диела? Нет, едва ли… Все было сложнее, странные перемены происходили с ним на всем длинном пути его странствий. Новый Феликс родился здесь, в этих грубых землях на краю миров, его породили холод этих краев, и тяготы жизни, и многие, многие смерти, так близко подступавшие к нему.

Он взглянул на Готрека. Победитель молча сидел на плоском отроге скалы, выдававшемся над источником. Его голова была обвязана обрывком Феликсова плаща, и красная шерсть оттеняла темную кровоточащую рану гнома.

«Стану ли и я когда-нибудь таким, — думал Феликс, — безнадежным, сумасшедшим и обреченным, медленно умирающим от множества мелких ран, ища только великой смерти, чтобы искупить свои грехи». Сама мысль не беспокоила его — беспокоило только то, что он впервые задумался об этом.

Что же и где он потерял, размышлял Феликс, прислушиваясь к журчанию потока, как будто бы тот таил скрытый ответ. Готрек поднял голову и медленно обвел горы глазами. Феликс увидел, что повязка слетела с его поврежденного глаза, обнажив страшную, покрытую рубцами выемку.

Феликс сам посмотрел на кроны голых деревьев, и низкие кустарники, которые их окружали, и холодные серые скалы. Он вдруг почувствовал себя таким маленьким на фоне этих заснеженных вершин и задал себе все тот же мучительный вопрос: как же они попали в это забытое богом место, столь далекое от их дома? На мгновение он словно затерялся в этом бесконечном старом мире, в котором более не ощущал ни времени, ни пространства. Ему показалось, что они остались одни с Победителем троллей в безжизненном эфире, подобно привидениям, бродящим в бесконечности, скованные чудовищной цепью обстоятельств.

Готрек тоже посмотрел на него. Феликс почти что ощутил ненависть к нему в этот момент. Он молча ждал, когда гном начнет похваляться своей бесцельной, пустой победой.

— Что здесь произошло? — спросил Победитель троллей.

Феликс с удивлением воззрился на него.

Как только они покинули горы, все вокруг зазеленело. Теплое золотое солнце бросало мягкие полуденные лучи на высокую сочную траву, покрывающую равнины. То здесь, то там попадались поляны, поросшие цветущим вереском. Красные цветы распустились в зеленой траве. Над равниной, примерно в паре миль от них, виднелся огромный серый замок, расположившийся на отвесной вершине. Ниже Феликс мог разглядеть городские стены. Дым медленно поднимался в небо из многочисленных печных труб.

Он немного успокоился. По его подсчетам, они с Готреком должны были прибыть в город до заката. У него даже потекли слюнки от одной мысли о жареной говядине и свежеиспеченном хлебе. Его уже тошнило от скудной походной еды, которую они приобрели в землях Порубежных Княжеств: жесткие пирожки и полоски высушенного мяса. Сегодня, впервые за несколько недель, он сможет лечь в настоящую постель под настоящей крышей и оказаться среди своих соплеменников. Он даже сможет отведать немного эля, прежде чем отправится спать. Напряжение стало спадать, он почувствовал, как расслабились его плечи, и всем телом ощутил то напряжение, в котором провел всю дорогу: постоянно настороже, вечно готовый вовремя заметить опасность, которую таили в себе мрачные горы.

Он оглянулся на Готрека. Гном был бледен и часто останавливался, озираясь. При этом на лице у него было выражение искреннего удивления, как будто он не понимал, почему они оказались здесь и что они делают. Удар в голову, очевидно, не прошел для Готрека бесследно. Феликс никак не мог понять, что случилось — ведь раньше гном получал куда более тяжелые ранения.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Феликс, почти надеясь, что гном огрызнется в ответ.

— Да. Да, хорошо, — откликнулся Готрек, но его голос, такой тихий и глухой, был похож на голос старика.

После прохладного чистого горного воздуха и насыщенного ароматами запаха долин, городок Фридрихсбург оказался в какой-то мере испытанием для обоняния. С дальнего расстояния его высокие узкие домики с крышами, покрытыми красной черепицей, и побеленными стенами казались чистыми и аккуратными. Но даже тускнеющий свет заходящего солнца не мог скрыть трещины в кирпичах и дыры в кровлях.

Узкие, запутанные улочки были завалены высокими кучами мусора. Голодные собаки бегали от одной кучи гниющих овощей к другой, свободно гадя прямо на улицах. От мостовых исходил тяжелый запах мочи, они были покрыты слизью и разлитым кухонным жиром. Феликс прикрыл рот ладонью и зажал нос. Он заметил красное пятно от свежего укуса блохи прямо на костяшке своего пальца. «Наконец-то цивилизация», — с насмешкой подумал он.

Торгаши зажгли фонари над рыночной площадью. Распутницы стояли в отблесках красного света у дверей многих домов. На сегодня дела были закончены, деловое настроение исчезло, люди пришли сюда поесть и развлечься. Сказители собрали зевак вокруг своих угольных жаровен, соперничая с фокусниками, заставлявшими крохотных дракончиков появляться в клубах дыма. Бродячий проповедник стоял на скамеечке под сенью памятника основателю города, герою Фридриху, и уговаривал толпу вернуться к добродетелям прежних времен.

Люди сновали повсюду, мелькая перед глазами Феликса. Лоточники, засучив рукава, предлагали купить талисманы на счастье или попробовать маленькие пряники с корицей. Дети забрасывали надутые бычьи пузыри в глубину узких проулков, не обращая внимания на приказы матерей сейчас же выйти из темноты. Над их головами висело мокрое белье на веревках, протянутых от окна к окну. Повозки, освободившись от тяжелого груза, направлялись к конюшням, глухо гремя по мостовой и выдирая из нее расшатанные камни.

Феликс остановился возле пожилой женщины, продававшей еду, и купил кусок тощей курицы, которую она вертела над угольной жаровней. Теплый куриный сок наполнил его рот, как только он откусил первый кусок. Он остановился на секунду, пытаясь прийти в себя в этом буйстве красок, запахов и шума.

Поглядев на толпы людей, он слегка растерялся. Охранники в плащах с гербами местных властей передвигались в толпе. Молодые хлыщи оглядывали уличных девок и обменивались скабрезностями со своими телохранителями, у входа в храм Шаллаи попрошайки воздевали свои жалкие обрубки перед проходящими купцами, старавшимися не замечать их протянутые руки. Краснощекие выпившие крестьяне брели по улицам, с удивлением оглядывая дома, которые были намного выше привычных им жилищ. Старухи в изношенных косынках стояли на порогах своих домов и сплетничали с соседками. Их морщинистые лица напомнили Феликсу сушеные яблоки.

«Фридрихсбург был почти что захолустьем по сравнению с Альтдорфом», — подумал Феликс. Он всю жизнь прожил в столице Империи и никогда не представлял себе другого места. Может быть, он слишком долго находился в тишине и уединении гор, но ему понадобилось всего несколько часов, чтобы привыкнуть к человеческому обществу.

Стоя в толпе, он очень одиноко ощущал себя в этом потоке разных лиц. Прислушиваясь к бормотанию голосов, он не слышал ни одного ласкового слова — только разговоры о ценах и грубые шутки. Здесь кипела бодрость, живость беспокойного общества, но он не ощущал ее в себе. Он был чужаком, бродягой, пришедшим сюда из диких краев. У него ничего не было общего с этими людьми, которые, наверное, никогда не отходили дальше чем на несколько миль от дома. Феликс поразился тому, какой странной стала его жизнь. Внезапно ему очень захотелось оказаться дома в уютных, обшитых деревом отцовских покоях. Он пощупал старый шрам на правой щеке, полученный на дуэли, и проклял тот день, когда он был выброшен из университета прямо в грубую жизнь, наполненную преступлениями и политическими склоками.

Готрек медленно брел по торговой площади, непонимающе оглядывая торговые палатки с одеждой, оберегами и едой, словно бы не осознавая происходящего. Единственный глаз Победителя был широко раскрыт от удивления. Переживая из-за явной озадаченности своего друга, Феликс обнял его за плечи и тихонько направил к дверям постоялого двора. Нарисованный дракон лениво смотрел на них с вывески над входом.

— Заходи, — произнес Феликс. — Давай закажем пиво.

Вольфганг Лэммел согнал сопротивляющуюся девушку с колен. Когда она попыталась воспротивиться его поцелую, то случайно испачкала своими румянами высокий бархатный воротник его камзола.

— Пошла вон, неряха! — сказал он ей повелительным тоном. Белокурая девушка злобно оглядела его, ее лицо покраснело под толстым слоем неумело наложенных белил и румян, уродовавших ее по-крестьянски привлекательное лицо.

— Меня зовут Гретой, — произнесла она. — Называй меня по имени.

— Я буду звать тебя так, как захочу, грязнуля. Эта таверна принадлежит моему отцу, и если ты хочешь сохранить работу, то тебе придется быстро привыкнуть к городским выражениям.

Она огрызнулась и поспешила скрыться с его глаз.

Он хмыкнул. Она еще вернется. Такие всегда возвращаются. К золоту его отца…

Вольфганг аккуратно стер румяна с одежды ухоженной рукой. Затем он оглядел свое бородатое, с орлиным носом лицо в маленькое серебряное зеркальце, чтобы убедиться, что краска девушки не осталась на его мягкой белой коже. Он проигнорировал хихиканье своих подхалимов и удивленные взгляды задиристого паренька, которого нанял себе в телохранители. Он мог позволить себе такое поведение. Богатство его отца делало его неоспоримым вожаком шайки молодых хлыщей, которые частенько посещали эту таверну. Уголком глаза он заметил Айвана, управляющего трактиром, распекавшего девушку за стойкой. Он знал, что тот не может пренебречь недовольством сына и наследника владельца заведения. Вольфганг видел, как девица вновь зло огрызнулась и стала приближаться.

— Прошу прощения, что испачкала вашу одежду, — произнесла она тихим голосом. Вольфганг обратил внимание на два пятна на ее бледной щеке. — Пожалуйста, примите мои самые искренние извинения.

— Разумеется! — сказал он. — Поскольку твоя неуклюжесть уступает только твоей глупости, а глупость — только твоей невзрачности, то мне следует пожалеть тебя. Твои извинения приняты. Я, пожалуй, попрошу Айвана просто вычесть стоимость нового камзола из твоего жалованья.

Девушка разинула рот, но ничего не сказала. Вольфганг знал, что его одежда стоит намного больше ее месячного заработка. Она хотела возразить, но это было бесполезно. Айван против него не пойдет. Ее плечи поникли. Вольфганг увидел, как слегка обнажилась ее грудь под облегающим платьем с глубоким вырезом, и внезапно идея пришла ему в голову.

— Впрочем, ты бы могла оплатить свой долг другим способом. Скажем… посетить мои покои сегодня в полночь.

Он подумал, что она поначалу откажется. Она была молода и не испорчена жизнью, все еще сохраняя чистые представления о добродетели. Но она происходила из рабов, из низшего слоя крепостных крестьян, и бежала в город, ища спасения от своей зависимости. Потеря работы означала бы выбор между голодной смертью в городе и возвращением в деревню, под неограниченную власть барина. Вольфганг знал, что если она потеряет место здесь, то уже не получит новой работы. Девушка тоже осознала всю тяжесть своего положения, ее голова качнулась вперед, и она один раз кивнула. Это движение было таким слабым, что казалось случайным.

— Тогда убирайся с глаз моих до этого времени, — сказал Вольфганг. Девушка ушла, пробираясь сквозь толпу его прихлебателей. Слезы струились по ее лицу. Вслед ей раздался непристойный смех.

Вольфганг удовлетворенно хмыкнул и опрокинул еще одну кружку вина. Сладкая, с ароматом гвоздики жидкость обожгла ему горло и наполнила живот огнем. Он обвел глазами комнату и остановил свой взгляд на Генрихе Кастермане. Толстый, с круглыми щеками молодой вельможа перестал гримасничать и многозначительно улыбнулся.

— Отлично сработано, Вольфганг. Прежде чем закончится эта ночь, ты посвятишь юную Грету в таинства нашего скрытого повелителя. Можно я присоединюсь к вам позже? В свою очередь.

Вольфганг нахмурился, когда Генрих сделал секретный знак Слаанеша. Даже богатство его отца не уберегло бы Вольфганга, если бы стало известно то, что он и еще несколько его верных друзей являются последователями Повелителя Порока. Он оглянулся вокруг, пытаясь понять, обратил ли кто-нибудь внимание на знак глупого толстяка. Но никто, казалось, ничего не заметил. Он успокоился и сказал сам себе, что неоправданно нервничает. На самом же деле он и впрямь несколько забеспокоился, когда на его груди появилась метка Слаанеша. Из книг он узнал, что это особый символ благоволения к нему Повелителя, знак, который показывал, что он один из Избранных. Но даже если так, то в случае, если какой-нибудь охотник за ведьмами обнаружит его…

Вероятно, вернее всего будет разделаться с девчонкой после предстоящей ночи.

— Может быть. Что ж, сегодня ночью мы повеселимся, но что мы будем делать сейчас, в этом скучном месте?

Он больше не видел подходящей кандидатуры для ссоры. Большинство посетителей были такого же происхождения, что и он, и имели телохранителей. В углу сидел старик, очевидно волшебник, склонившись к столу. Остальные места были забиты шумными паломниками-сигмаритами. Только дурак стал бы приставать к чародею, а странников было слишком много, чтобы легко избежать неприятностей. Свет факелов слабо вздрогнул в полумраке, когда открылась дверь.

— О, видимо вечеринка начинается!

В таверну «Спящий дракон» вошла странная, несовместимая, казалось бы, пара. Один из вошедших был высоким, сухопарым молодым человеком со светлыми волосами; его загорелое красивое лицо пересекал длинный шрам. Одежда когда-то была очень богатой, но теперь потускнела, оборвалась и запачкалась за время. Его можно было принять за попрошайку, однако в том, как он держал себя, в его несколько напряженной фигуре что-то настораживало, заставляя гадать, кто он такой на самом деле.

Вторым вошедшим был гном. Он был на целую голову ниже своего спутника-человека, несмотря на высокий рыжий хохол. Однако он, очевидно, был куда тяжелее, чем можно было бы ожидать от бесприютного странника, благодаря целой груде мышц, обрамлявших его ширококостную фигуру. В одной руке у него была огромная секира, которую, должно быть, и кузнец едва ворочал бы обеими руками. Все его тело покрывали непонятные татуировки, а грубая кожаная повязка скрывала один глаз. Таких Вольфганг никогда раньше не встречал. Гном казался раненым и двигался медленно, с пустым, бессмысленным и непонимающим взором.

Они прошествовали к стойке, где человек заказал две кружки пива. Его выговор и то, как он строил речь в высоком стиле рейкшпиля, выдавали в нем образованного человека. Гном прислонил свою секиру к камину. Человек казался растерянным, словно бы подобное не случалось с ним раньше.

В таверне все замолчали, ожидая, что скажет Вольфганг и его лизоблюды. Лэммел знал, что люди, как всегда, ожидали его нападок на новичков. Он вздохнул: любую славу необходимо поддерживать.

— Ну-ну, в город приехал цирк? — произнес он громко. Однако, к его удивлению, две фигуры у бара не обратили внимания на этот возглас. — Эй, вы, ослы! Я спросил: в город приехал цирк?

Человек в потускневшем красном плаще обернулся к нему.

— Вы разговариваете со мной, сударь? — поинтересовался он ровным, вежливым голосом, бросив на Вольфганга холодный внимательный взгляд.

— Да, с тобой и твоим полоумным другом. Вы, вероятно, шуты из бродячего балагана?

Светловолосый человек оглянулся на гнома, который по-прежнему обводил комнату недоуменным взором.

— Нет, — отрезал он и вернулся к кружке. Человек казался смущенным: похоже, он ожидал какого-то высказывания от гнома, но не дождался.

Ничто так не злило Вольфганга, как пренебрежение к нему.

— По-моему, ты груб и неотесан. Если ты сейчас же не извинишься, боюсь, моим друзьям придется преподать тебе урок хороших манер.

Человек слегка повернул голову в его сторону.

— Я считаю, что если кто и нуждается в уроке вежливости в этой таверне, так это вы, сударь, — тихо сказал он.

Нервный смех посетителей таверны окончательно пробудил ярость Вольфганга. Генрих облизал губы и сжал пальцы в кулак на своей коротенькой мясистой руке. Вольфганг кивнул.

— Отто, Герман, Вернер. Я больше не могу выносить вонь этого дикаря. Вышвырните его из таверны.

Герман поглядел на Вольфганга и провел огромной, шишковатой рукой по своей неопрятной бороде.

— Я не думаю, что это разумно, господин. Эти двое кажутся очень крутыми, — прошептал он.

Отто вскинул бритую голову и посмотрел на гнома.

— У него татуировки Победителя троллей. Они могут оказаться свирепыми.

— Как и ты, Отто. Я держу тебя при себе не за твой ум и очарование, ты знаешь. Делай что велено.

— Мне это не по душе, — пробормотал Вернер. — Не вышло бы ошибки.

— Сколько мой отец платит тебе, Герман? — Великан покорно кивнул и присоединился к остальным. Вольфганг заметил, как тот натягивает что-то тяжелое и металлическое на руку. Он откинулся в кресле, ожидая веселого представления.

Светловолосый парень посмотрел на приближающихся к нему телохранителей.

— Мы не хотим неприятностей, господа.

— Слишком поздно, — сказал Герман и замахнулся. Однако, к удивлению Вольфганга, парень заблокировал удар, перехватив его руку, и заставил великана согнуться в три погибели ударом в огромный живот. Гном не шелохнулся.

«Готрек, помоги!» — крикнул человек, когда телохранители бросились на него. Гном озадаченно оглянулся и слегка вздрогнул, когда Отто и Вернер схватили молодого человека за руки. Тот свирепо нагнул голову, отбросив Отто назад одним ударом в голень и ударив Вернера плашмя по лицу. Грозный телохранитель отскочил назад, вытирая потекшую из носа кровь.

Карл и Пьер, два деревенских парня, нанятых Вольфгангом, присоединились к потасовке. Карл прыгнул светловолосому за спину и ударил его по голове стулом; тот пошатнулся. В свою очередь, остальные приперли его к стойке. Вернер и Отто придерживали парня, пока Герман вымещал свой гнев на беззащитном чужестранце.

Генрих ухал каждый раз, когда кулак Германа врезался в тело. Вольфганг злорадно ухмыльнулся. Ему, как оказалось, нравилось кровопролитие. Было весьма соблазнительно разрешить Герману забить парня до смерти. Однако его мысли вернулись к Грете. Он поднялся. Боль, особенно чужих людей, возбуждала его. Возможно, позже с девчонкой он и доведет эти соображения до логического завершения.

Вольфганг тряхнул головой. Рейкландец был весь покрыт синяками и кровоподтеками, когда Лэммел знаком приказал прекратить расправу и выбросить его на улицу.

А гном по-прежнему ничего не предпринимал.

Феликс лежал на куче отбросов. Все его тело ныло. Один из его коренных зубов был выбит. Что-то мокрое текло по его шее. Он надеялся, что это не его собственная кровь. Жирная черная крыса уселась на груде гниющих объедков и насмешливо уставилась на него. Лунный свет, падающий на ее красные глаза, делал их похожими на поблескивающие кровавые звезды.

Он попробовал пошевелить рукой. Потом оперся на нее, пытаясь подняться, и приготовился к тяжелой работе, чтобы встать на ноги. Что-то проскользнуло под его ладонью. Он вскинул голову, и перед его глазами замелькали серебряные искры. Усилия подняться оказались слишком тяжелы для него, и он откинулся на грязную кучу. Она показалась ему мягкой и теплой постелью.

Он снова открыл глаза. Должно быть, он потерял сознание, но не знал, как надолго. Большая луна была выше, чем прежде. Моррслиб, ее малый спутник, уже появился в небе. Их мерцающий свет хорошо освещал улицу. Начал подниматься туман. Вдали фонарь ночного сторожа бросал желтые блики. Феликс услышал медленные болезненные шаги старика.

Кто-то поднял его на ноги. Локон длинных курчавых волос коснулся лица. Запах дешевых духов донесся до его ноздрей. Медленно сознание Феликса прояснилось, и он понял, что его спаситель — женщина. Глаза его снова помутились, но она постаралась привести его в чувство.

— Господин Вольфганг очень плохой человек.

«У нее крестьянский выговор», — решил Феликс. Слова приятно звучали, и в них был простой земной смысл. Он поглядел в скуластое, освещенное луной лицо. Большие голубые глаза смотрели на него.

— Я не буду с этим спорить, — произнес он. Боль пронзила его, когда он нащупал в куче мусора ножны, а яблоко меча ткнулось в плоть под ребрами. — Меня зовут… эээ… Феликс. Спасибо за помощь.

— Грета. Я работаю в «Спящем драконе». Я не могла оставить вас лежать на улице.

— Я думаю, вам стоит найти место получше, Грета.

— Я тоже так думаю. — По ее чуть крупноватым губам скользнула нервная улыбка. Набеленное лицо в лунном свете казалось бледным и изможденным. Если бы не эта штукатурка, она была бы красивой, решил Феликс.

— Я просто не могла поверить, что никто не вышел посмотреть, что с вами, — продолжала она.

Дверь постоялого двора открылась. Невольно Феликс схватился за меч. Это движение заставило его застонать от боли. Он знал, что окажется беспомощен, если наемники снова набросятся на него.

В дверях стоял Готрек с пустыми руками. Его одежда была залита пивом. Мокрый хохол поник, как будто кто-то окунул его в бочку с элем. Феликс оглядел его:

— Спасибо за помощь, Готрек.

— Кто такой Готрек? — ответил Победитель. — Ты разговариваешь со мной?

— Пойдем, — сказала Грета. — Я отведу вас обоих к знакомому лекарю. Он немного странный, но хорошо ко мне относится.

Жилище алхимика Лотаря Криптмана пропахло формальдегидом, куреньями и какими-то странными кореньями, которые он постоянно жевал. Все стены были увешаны полками, на которых стояли склянки со снадобьями: порошком из рога единорога, ртутью, негашеной известью и сушеными травами. В углу комнаты оскалилась огромная, с блестящими глазами хищная птица. Местами она облысела, перьев на крыльях почти не осталось. Феликс не сразу понял, что это чучело. На тяжелом дубовом столе посреди груды бумаг, свернутых торопливой и небрежной рукой, стояла массивная бутыль, в которой хранилась голова козлорогого зверолюда. Ступка и пестик прижимали бумаги, готовые разлететься при порыве ветра из слегка приоткрытых окон.

Факелы дымили в нишах стен, отбрасывая танцующие тени в холодные углы комнаты. Книги, переплетенные в кожу с потускневшим золотым тиснением, принадлежали перу великих философов. Многие были небрежно разложены на полках, которые грозили обрушиться под их весом. Воск из тоненькой свечки, помещенной в фарфоровый светильник, капал прямо на верхний фолиант. У каминной решетки лежала небольшая кучка угля. Феликс увидел несколько листков исписанной бумаги, торчащих прямо из ее центра. Он подумал, что в случае пожара все это место может оказаться крайне опасным.

Криптман взял еще одну порцию травы, понюхал ее и вытер нос рукавом своего богатого голубого одеяния, добавив еще одну метку к пришитым на ней рунам. Он подкинул медной лопаткой немного угля в камин и повернулся к посетителям.

Сам алхимик сильно напомнил Феликсу чучело хищника в углу. Его лысая голова была обрамлена похожими на крылья остатками совсем седых волос. Большой горбатый нос нависал над тонкими, крепко сжатыми губами. Светлые серые глаза ярко блестели за маленькими очками без дужек. Феликс заметил, что его зрачки расширены — верный признак того, что алхимик находился под воздействием дурманящих кореньев. Когда он двигался, то складки его одеяния развевались вокруг тонкого стана. Он был похож на бескрылую птицу, пытающуюся взлететь.

Криптман подошел, оперся на край стола и указал на Феликса длинным тонким пальцем. Феликс заметил, что его ноготь обкусан и грязен. Голос Криптмана был высоким и скрипучим, он раздражал, как если бы учитель начал постукивать пальцами по парте.

— Чувствуете себя лучше, мой друг?

Феликсу пришлось признаться в этом. Независимо от того, какие бы предубеждения ни возбуждала его внешность, Лотарь Криптман был мастером своего дела. Те мази, которые он предложил ему, уже заставили синяки побледнеть, а жуткий на вкус настой, который лекарь влил в него, вынудил боль улетучиться, словно туман.

— Ты сказала, что это сделали охранники Вольфганга Лэммела, да, Грета?

Девушка кивнула. Алхимик поцокал языком.

— Юный Вольфганг еще не совсем законченный негодяй. Однако, malum se delet, как сказано в «De Re Munde».

— Может быть, в случае с Вольфгангом зло действительно уничтожит само себя, но я собираюсь протянуть этому злу руку помощи, — сердито проговорил Феликс.

— Вы понимаете классическую латынь!!! О, это замечательно. Я-то думал, что уже пропало всякое уважение к образованию в нашем мрачном веке, — обрадовался Криптман. — Очень хорошо. Я так счастлив помочь образованному человеку. Если бы было так же просто помочь и вашему другу. Но боюсь, что это невозможно. — Он грустно улыбнулся. Из угла Готрек бросил на говорившего пустой бессмысленный взгляд.

— Но что же с ним такое? — спросила Грета.

— Похоже, его сознание помутилось после удара в голову. Мнемонические доли сильно пострадали, и часть памяти стерлась. Он уже не знает, кто он такой, а его способность понимать окружающее нарушилась.

«Он и в страшном сне не мог предположить подобное», — подумал Феликс.

— Более того, те черты личности, которые были характерны для него, претерпели ряд изменений и приняли новую форму. Я предполагаю, что его нынешнее поведение сильно отличается от того, что было раньше, не так ли, мой юный друг? По его внешности можно понять, что он один из последователей культа Победителей троллей, а они не отличаются терпимостью и миролюбием.

— Это верно, — признал Феликс. — Раньше бы он открутил головы тем людям, которые оскорбили его.

Он заметил, как прояснилось прекрасное лицо Греты, когда он упомянул о возмездии по отношению к напавшим на него людям, и подумал, что же за оскорбление они нанесли ей? Феликс признался самому себе, что у него есть личный, вполне эгоистичный повод желать скорейшего выздоровления гнома: он мечтал отомстить мерзавцам, избившим его. Однако он понимал, что сейчас вынужден будет сделать это один.

— Неужели с ним ничего нельзя сделать? — спросил Феликс, вытаскивая кошелек и готовясь заплатить. Криптман печально помотал головой.

— Хотя… возможно, поможет другой удар в голову.

— Вы хотите предложить мне ударить его?

— Нет! Это должен быть очень сильный удар, нанесенный в правильное место. Иногда это срабатывает, хотя конечно шансов один на тысячу. Но есть вероятность, что подобное «лечение» только ухудшит его состояние, возможно даже убьет пациента.

Феликс покачал головой. Он не хотел рисковать жизнью Победителя. Его сердце учащенно забилось от переполнявших его чувств. Он был многократно обязан жизнью Победителю троллей, и ему было жаль своего друга теперь, когда тот оказался не в себе и не мог ничего вспомнить, даже собственное имя. Было бы нечестно оставлять гнома в таком состоянии. Феликс чувствовал, что обязан что-то предпринять.

Но с другой стороны, с той самой пьяной вечеринки, когда он принес клятву Готреку следовать за ним в его странствиях и написать поэму о его деяниях, у Феликса не было ничего в жизни, кроме неприятностей. Болезнь Готрека предоставляла возможность избежать данного ему обещания. В своем теперешнем состоянии Готрек, казалось, забыл обо всем, даже о роковой цели — найти свою смерть. Феликс мог бы получить свободу, вернуться домой и зажить нормальной жизнью. И возможно, было бы куда милосерднее оставить гнома в таком состоянии, когда он не мог вспомнить о своих преступлениях и больше не искал смерти, чтобы искупить их.

Но неужели он и вправду покинет Готрека на произвол судьбы сейчас, когда тот лишился прежних физических и духовных сил? И как он доберется домой в Альтдорф за сотни верст отсюда, пересекая опасные пустоши и леса без могучей секиры Победителя троллей?

— А больше ничего нельзя сделать?

— Ничего. Только…

— Только что?

— Нет, это скорее всего не получится.

— Что не получится?

— У меня есть формула одного зелья, которое обычно используют пожилые волшебники на пороге глубокой старости. Среди прочих компонентов, этот настой содержит шесть частей тайного корня и одну часть горного солнцецвета. Считается, что состав очень хорошо помогает восстановить прежние черты личности.

— Я думаю, нам стоит попробовать это снадобье.

— Если бы только это было возможно! Но солнцецвет очень редкое растение, а для того, чтобы он подействовал наиболее сильно, его нужно сорвать на закате дня на самом высоком склоне горы Черного Огня.

Феликс вздохнул.

— Цена меня не волнует.

Криптман снял очки и стал протирать их полой робы.

— Увы, но вы меня не поняли, молодой человек. Я не описываю вам преимущества этого цветка и не набиваю цену. Я просто говорю о том, что у меня нет солнцецвета.

— Так что же делать?

— Постой, — сказала Грета. — Гора Черного Огня не так далеко отсюда. Дорога ведет прямо к ее вершинам. Разве ты не можешь пойти туда и сорвать этот цветок?

— Пойти в горы в это время года одному? Сейчас, когда там рыщут бешеные мутанты?

— Да, задача не из легких, — произнес Криптман.

Феликс застонал, но на этот раз не от боли.

— Завтра. Я подумаю об этом завтра.

Криптман понимающе кивнул.

— Я бы не советовал возвращаться сегодня в таверну. В храме Шаллаи есть приют для странников. Вы еще можете успеть получить там постель. Теперь что касается моей оплаты. Принимая во внимание вашу очевидную бедность, мы будем в расчете, если вы принесете мне достаточно большое количество солнцецвета.

Феликс поглядел на свой тощий кошелек и покорно кивнул.

— Хорошо. Я пойду туда.

Готрек по-прежнему бессмысленно глядел вдаль, и Феликс подумал о том, что же творится за этим пустым, безумным глазом.

Вольфганг Лэммел лежал на кровати. Он был пьян. Из таверны «Спящий дракон» внизу слышались приглушенные хмельные крики. Даже толстый бретонский ковер на полу и массивные, отлитые в Тайлене стекла в окнах не могли полностью заглушить звуки. Он опрокинул залпом бокал эстелианской вишневки и растянулся на кровати, с удовольствием ощущая нежное прикосновение шелковых простыней к коже. С тоскливым вздохом он закрыл маленький томик из Катая, который он первым купил в той странной лавочке в Налне. По правде говоря, он обнаружил теперь, что она написана несколько простовато, а те несколько картинок в ней совсем не увлекательны. Только одна заслуживала интереса… но где же взять интересные книги о Люстрианском культе дьявола в Фридрихсбурге в это время года?

Он поднялся с постели и туго повязал шелковый халат, чтобы скрыть язву на груди. Он улыбнулся. Эта одежда была подарком удивительного путешественника Диенг Чинга, гостя графини Эммануэль и хозяина «Диковинных Книг Ван Нейка» и «Лавки коллекционеров». Они с Вольфгангом провели замечательный вечер в «Любовнике Верены», знаменитом борделе недалеко от университета в Налне. Их разговор был долгим и разносторонним. Небожитель, как он представлялся, был сведущ во многих вопросах философии и тайных обрядах запрещенных культов. Несмотря на недостаток интереса к самым важным моментам поклонения Слаанешу, он оказался самым интересным собеседником из тех, что встретил Вольфганг в Налне.

Лэммел скучал по университету. Он привязался к этому маленькому городку в бухте, к его девчонкам с бледными лицами и третьесортным куртизанкам, страдающим полным отсутствием воображения. Он частенько вспоминал о своей жизни в Налне с тоской, как о золотом времечке, которое больше не повторится. И дело было вовсе не в образовании, как представлял себе его отец, когда отправлял сына учиться в лучший университет в Империи, а в том, в чем Вольфганг преуспел лучше других. Его наставниками были самые большие распутники и самые блестящие кавалеры своего поколения. Даже было немного жаль, что он не преуспел так же хорошо в своей основной учебе. Его профессорам даже пришлось написать отцу Вольфганга и рассказать ему правду.

Вольфганг громко рассмеялся. Правду! Если бы те умудренные жизнью старики действительно узнали бы о нем всю правду, то им бы следовало обратиться к охотникам на ведьм. А если бы его отец узнал всю правду, то не стал бы просто угрожать сыну лишением наследства, а прогнал бы его в лес к проклятому всеми кузену Генриха, Дольфусу — тому, который не мог остановиться в обжорстве, пока не превратился в шар из сплошного теста. Ходили слухи о том, что однажды его поймали в тот момент, когда он пытался попробовать на вкус ухо собственной матери. Подобные истории показывают, как же плохо с воображением у местного населения.

Да и что эти обделенные воображением люди могли знать о поклонении Слаанешу, истинному богу боли и удовольствий? Он достал маленькую статуэтку из-за кровати и принялся рассматривать ее. Резная фигура была практически совершенна: она изображала гермафродита, почти полностью обнаженного, облаченного в широкий плащ, приоткрывающий единственную грудь. Одной рукой статуэтка заманчиво манила зрителя, легкая улыбка сладострастия или даже презрения играла на ее прекрасном лице. Вольфганг изучал изображение с почти любовным чувством. Что эти мелочные, трясущиеся над деньгами людишки знают о настоящем боге?

Их разум не выдержал бы того испытания тайными познаниями порока, которые получил Вольфганг в подвалах Нална. Их трусливые душонки тряслись бы от ужаса при виде тех вызванных существ, появлявшихся в домах убитых на Коммерплаце. Даже в самых своих диких мечтах они не могли бы представить себе те образы, которые он видел в кладбищенском борделе на краю города, где проститутки-мутанты обслуживают изгнанных аристократов в так называемом Ночном Круге.

Вольфганг знал правду: мир приходит к концу, темные силы собирают всю свою мощь, человек болен, и страшные вещи, скрывающие его похоть, таятся под маской добропорядочности. Вольфганг не желал подобного лицемерия. Он обратился к богу, который обещал блаженство на земле, а не в неясном загробном мире. Он хотел познать все пределы человеческой жизни, прежде чем она закончится, и улыбался открывшимся ему истинам: это было еще одно доказательство превосходства поклонению Слаанешу.

Он положил книжку и статуэтку рядом с «Тайнами гарема» Аль-Хазима, достал из горшочка палочку тайного корня, а затем вернул панель тайника на место. Было бы совсем некстати, если бы папаша внезапно посетил его и обнаружил все эти вещи. С него бы сталось действительно лишить Вольфганга наследства за подобные увлечения. Только надежда на брак своего единственного сына со свиноподобной сестрой Генриха, Ингой, удерживала старика от того, чтобы выгнать парня из дома без гроша. Все-таки у отца еще сохранилась одна добродетель: да, он мог быть надоедливым, скучным, подсчитывающим каждую монетку старым скрягой, но он оставался неисправимым снобом.

Это была единственная причина, почему он отправил Вольфганга учиться в университет и почему он давал ему достаточно денег, чтобы тот жил, как имперский придворный. Он хотел бы, чтобы Лэммелы вошли в число знати, породнившись с семьей Генриха, хотя те и были бедным и вырождающимися родом, чтобы слух о его внуке дошел бы до самого императора. «Ты только подумай, что это может значить для нашего дела!» — частенько восклицал он.

Палочка тайного корня пощипывала язык. «Интересно, — подумал Вольфганг, — положил ли Криптман туда достаточное количество гнилого камня, как было заказано?» Камень придавал снадобью особую силу. Он до сих пор не мог забыть бледное, нервное лицо алхимика, предупреждающего его об опасности употребления гнилого камня. Однако сведущие люди в Налне передали юноше кое-какие весьма интересные вещи, касающиеся алхимика, и с тех пор, как Вольфганг узнал его маленький секрет, Криптман делал все, что приказывал молодой богач. Вольфгангу было забавно наблюдать за борьбой страха и ненависти на лице старика. Возможно, наступило время побеспокоить его приготовлением яда — папа, как казалось Вольфгангу, несколько устал от жизни.

Часы начали бить полночь, и Вольфганг вздрогнул. Дурманящая сила тайного корня превратила этот звук в звон церковных колоколов в Альтдорфе. Он посмотрел на часы. Они были сделаны в форме Дома Сигмара, напоминая фасад его высокого храма. Действие кореньев продолжалось, искажая движения маленьких фигурок гномов, которые с помощью специального механизма высовывались наружу и ударяли в крошечный гонг.

Девушка опаздывает, решил Вольфганг. Наверно, по уважительной причине.

Лишь немногие люди обладали такими часами. Это произведение искусства было создано самыми лучшими гномьими мастерами из Карака Кадрина. Однако замарашка опаздывает. Он заставит заплатить ее за свое ожидание. Его шкаф был полон лучшими орочьими хлыстами и другими, куда более изощренными инструментами сомнительных удовольствий.

Он прислонился к камину. Вино и дурман сделали его неуклюжим. В последний раз он отметил, что расположение коврика из звериной шкуры было выбрано верно. Он не знал, почему он вдруг стал беспокоиться о крестьянке. Ведь все, что он делает, это не для нее, а для него самого и его бога. Чем больше удовольствия он себе доставит, тем более будет удовлетворен бог наслаждений.

Он подошел к окну, откинув тяжелую занавеску, и уставился в темноту сквозь толстые граненые стекла. Девушки не было видно. Однако что это? Кто-то похожий спускается вниз по улице. Видимо, это было плодом его одурманенного воображения. Разве она не должна прислуживать внизу? Что она делала ночью на улице? Туман слишком плотный, возможно, это совсем не она.

Но в любом случае, что ее так задержало? Вольфганг услышал, как заскрипели ступеньки под легкими шагами. Он был очень рад, что ему удалось убедить папу разрешить ему снять комнаты над «Спящим драконом». Это значительно упрощало жизнь. Он полагал, что папа разрешил ему это, потому что, несмотря на все свои протесты, он по-настоящему никогда не интересовался жизнью своего сына.

Вольфганг обернулся к двери. Он чувствовал прилив сил, несмотря на алкоголь и коренья. Напротив, тайный корень вызвал трепет во всем теле. Он признавал, что девушка обладает своеобразной простонародной привлекательностью, которая может быть весьмасоблазнительна при тусклом вечернем свете. Скоро он покажет ей все тайные ритуалы Слаанеша надлежащим образом.

Раздался легкий неуверенный стук в дверь. Вольфганг прошел открыть. Клочья тумана дрожали за порогом. На пороге стояла Грета, закутанная в дешевый плащ.

— Добро пожаловать! — Вольфганг изогнулся, отчего плащ соскользнул с его плеч, открыв обнаженное тело. — Посмотри, что я припас для тебя.

Он с огромным удовольствием отметил, как распахнулись ее глаза. Куда меньше ему понравилось, когда она открыла и рот, чтобы закричать.

Феликс очнулся от запаха вареной капусты и вони давно немытых тел. Холод от каменного пола пронизывал его до костей. Он почувствовал себя стариком. Когда он выпрямился, то обнаружил, что боль во всем теле, утихшая прошлой ночью, вновь вернулась. Едва удержавшись от слез, он нащупал пилюли, которые дал ему алхимик.

Свет, падающий со сводчатого потолка, едва освещал тела, сгрудившиеся в коридоре храма. Бедняки со всех концов города приходили сюда, чтобы уберечься от ночного холода, и оказывались бок о бок друг с другом. Огромные двойные двери были закрыты на засов, хотя здесь нечего было красть. Феликса удивила такая предосторожность. Двери в дальнем углу комнаты, возле которых сидели жрицы за огражденным решеткой столом, тоже были закрыты. Он слышал прошлой ночью, как опустился тяжелый засов после закрытия дверей. Неужели действительно были люди, готовые обокрасть беднейших из бедняков? Судя по тому, что он видел во Фридрихсбурге — не исключено.

Образа святых мучеников на ветхих досках смотрели на оборванных прихожан равнодушными деревянными глазами. Иконы были дешевы и грубо сделаны, но все равно повесили их повыше, чтобы добраться можно было лишь при помощи лестницы. Как мало доверия в этом мире. Было печально видеть, что служители Шаллаи вынуждены защищаться от тех, кому они помогают. Но, оглядев расположившийся вокруг народ, он был вынужден признать, что это разумно. Эти люди были похожи на бродяг.

Старик, лежащий на полу, громко кричал. Его деревянная нога, пристегнутая к колену, пропала этой ночью — кто-то уже украл и припрятал ее. Он ревел, умоляюще вопрошая людей, не видел ли ее кто-нибудь. Пожилая женщина, чье лицо было изуродовано сифилисом, сидела в углу, кашляя в окровавленный платок. Двое детей, которых с трудом можно было назвать подростками, лежали на полу вповалку, чтобы согреться. Где же их родители? Может быть, они беглецы или сироты? Один из них сел, потянулся и улыбнулся. Это была белокурая девочка, чье лицо еще было полно юной надеждой. «Как же скоро эта надежда покинет ее», — подумал Феликс.

Сумасбродная старуха, уверявшая всю ночь, что скоро наступит конец мира, наконец-то заснула. Ее болтовня об уродах на краю миров и сплющенных крысах, снующих у основания гор, проникла в сон Ягера. Его одолел ночной кошмар, в котором он вновь увидел все события в подвалах Восьми Вершин Карака. Феликс потуже затянул плащ и постарался не думать о боли, пронизывающей его плечи и тело.

Нищие вокруг него начали подниматься со своих соломенных подстилок, почесываясь от блошиных укусов, и направляться к сооруженному из большой доски столу в дальнем углу храмовой прихожей. Одетые в белое жрицы разливали из большого жестяного котла щи в деревянные миски.

— Лучше поторопись, если хочешь позавтракать, — сказал один толстый старый воин с распухшим ухом. Запах перегара от дешевого вина, шедший из его рта, был отвратителен. — Кто первый пришел, того первого и обслужили. Щедрость этой милостивой богини не безгранична.

Феликс лег на спину и принялся рассматривать потрескавшиеся росписи на потолке. Фреска, изображавшая богиню, исцеляющую пять тысяч человек в реке в Налне, почти что стерлась от сырости. Голуби, расправляющие крылья над ее плечами, превратились в бесформенные комья. Однако сам сюжет вызвал у Феликса воспоминания детства.

Он вспомнил последнюю длительную болезнь его матери, когда она часто ходила в храм помолиться. Ему было тогда девять лет, и ни он, ни его брат не могли понять, почему их мать так много кашляет и так долго бывает в храме. Им там было скучно, их тянуло на улицу — играть на солнце, а не сидеть внутри с умиротворенными пожилыми женщинами в белых одеждах под их нескончаемое пение. Оглядываясь назад, он понимал теперь, почему была так бледна его мать и почему она так часто повторяла молитву о кающемся грешнике. Феликс не ожидал, что эти воспоминания почти тринадцатилетней давности отзовутся в его сердце такой болью. Он заставил себя наконец сесть, зная, что должен покинуть это место.

Готрек лежал на соломенном тюфячке рядом с ним, громко сопя. Во сне его лицо казалось каким-то невинным. Резкие морщины, искажающие его черты, разгладились, делая его значительно моложе. Феликс впервые задумался о том, сколько же лет Победителю троллей. Как и все гномы, Готрек казался окутанным некой твердой самоуверенностью, свидетельствовавшей о немалом жизненном опыте. Разумеется, все в Победителе указывало на то, что он познал достаточно страданий для обычной человеческой жизни.

Феликс думал о том, сколько же живут гномы. Они не бессмертны, как рассказывают, например, об эльфах, но живут очень долго. Так сколько же лет Победителю троллей? Он покачал головой. Это была еще одна загадка. Феликс поразился тому, как же мало он узнал о своем друге за все время странствий. Однако в своем теперешнем состоянии Готрек вряд ли сможет ответить на эти вопросы.

Он толкнул Победителя носком башмака, отметив, как на нем сморщилась некогда превосходная кожа. Феликс оглядел толпу горных охотников и попрошаек, выстроившихся в очередь возле жриц и наполнявших воздух звуками харканья, кашля и плевков. Он посмотрел на одежду этих оборванцев, потом на свою — и заметил, к своему ужасу, что стал похож на них. Служительницы храма даже не взглянули на них, когда впускали: он и Победитель смотрелись среди нищих, как родные.

Он вспомнил о мечте Готрека стать героем поэмы. Интересно, захотел бы он, чтобы в поэме упоминалось все происходящее сейчас? Испытывал ли Сигмар или другие великие герои подобные же унижения?

Барды никогда не упоминали в своих песнях ничего похожего. В их историях все казалось простым и ясным. Тот единственный случай, когда Сигмар посетил приют для нищих, был представлен как часть хорошо продуманного плана. «Ну, что ж, — подумал Феликс, — в своей балладе я тоже опишу это происшествие подобным образом». Он насмешливо улыбнулся, подумав обо всех историях странствий героев, которые читал в юности. Видимо, все сказители думают одинаково — так все поэмы и пишутся.

Пожилая женщина закашлялась долго и сильно. Ее кашель, казалось, будет продолжаться вечно, надрывая грудь, как будто бы выпадали все кости. Она была тощей и бледной и, похоже, умирала. Взглянув на нее снова, Феликс вдруг увидел лицо своей матери, хотя Рената Ягер была хорошо сложена и вышла замуж за богатого торговца.

Он еще раз посмотрел на фреску богини на потолке и молча помолился ей о скорейшем выздоровлении Победителя троллей и о душе своей матери. Если Шаллая и услышала его, то не подала никакого знака. Феликс еще раз толкнул Готрека.

— Вставай, герой. Время пришло, пора уходить отсюда. Нам предстоит долгая дорога на вершину горы.

Таверна была почти пуста, не считая хозяина за стойкой да нескольких пьяниц, спящих в углу. Их тела были покрыты золой из камина. Пожилая женщина стояла на четвереньках, оттирая деревянный пол, ее лицо скрывала пакля седых волос. Мощная секира Готрека все еще стояла прислоненной к камину там, где он ее оставил.

При дневном свете, пробивающемся сквозь крошечные окна, это место выглядело совсем иначе, чем ночью. Дюжина столов, которые обычно бывают полностью заняты, выглядели одинокими и покинутыми. Беспощадное солнце освещало каждую царапину на стойке бара и обнажало толстый слой пыли, покрывавшей бутылки с грогом. Феликсу показалось, что на поверхности бочонка с пивом плавают мертвые насекомые. Наверно, это была моль.

В отсутствие людей таверна выглядела более просторной и похожей на пещеру. Липкая вонь сальных свечей и аромат жарящегося мяса наполняли воздух. Все вокруг пропиталось запахом дешевого табака и пролитого вина. А поскольку тишину больше не нарушало пьяное бормотание, каждое произнесенное слово отдавалось эхом.

— Чего вам двоим надо? — холодно спросил трактирщик. Это был крупный человек, уже начавший полнеть, его волосы были зачесаны на одну сторону, чтобы скрыть лысину. Лицо было обветренным, а лопнувшие сосуды покрывали темной сеткой нос и щеки. Феликс подумал, что он похож на свои собственные треснутые тарелки. Не обращая внимание на хозяина и боль в мускулах, Феликс прошел к камину и поднял секиру Готрека. Гном стоял там же, где его оставил Феликс, глупо озираясь по сторонам.

Вес секиры удивил Феликса — он с трудом мог удержать ее в одной руке. Он схватился за топорище второй рукой и покрепче сжал секиру, представляя себе, как этой штукой драться. Он попробовал было замахнуться, но у него ничего не получилось — не удавалось удержать равновесие. Вспоминая о том, как гном легко размахивал секирой, нанося короткие удары и резко меняя их направление, Феликс внезапно ощутил огромное уважение к его силе.

Осторожно неся секиру двумя руками, он принялся рассматривать лезвие. Оно было сделано из звездного металла, не похожего ни на один металл земного происхождения. Старинные руны покрывали отполированную поверхность. Край секиры был очень острым, хотя Феликс никогда не видел, чтобы Готрек затачивал его. Удовлетворив свое любопытство, он наконец передал секиру гному. Победитель с легкостью взял ее одной рукой и повертел, словно бы пытаясь понять, зачем она нужна. Казалось, он совершенно забыл, как драться этим оружием. Это был плохой знак.

— Я спросил, чего надо? — вновь подал голос хозяин. Феликс подумал, что, несмотря на всю свою браваду, тот нервничал. Его лицо покраснело, и легкая испарина слегка поблескивала над его верхней губой, а голос слегка дрожал. — Нам не нужны здесь такие, как вы. Вы приходите и осложняете жизнь нашим постоянным посетителям.

Феликс подошел к нему и прислонился к бару, скрестив руки.

— Я никому не осложняю жизнь, — мягко сказал он, в его голосе появилась угроза. — Но уже начинаю подумывать об этом.

Человек сглотнул. Он поднял глаза, глядя поверх головы Феликса, но его голос даже приобрел какую-то твердость.

— Хмм… От бродяг без гроша в кармане, явившихся с пустошей, всегда одни неприятности.

— Почему вы так боитесь Вольфганга? — внезапно спросил Феликс. Он начинал сердиться. Он не ошибся — ведь Вольфганг явно обладал в городе каким-то влиянием, и хозяин гостиницы принимал его сторону в ущерб собственным интересам. Феликс уже наблюдал подобное в Альтдорфе, и ему все это не нравилось. — Почему вы лжете?

Мужчина поставил стакан, который вытирал, на стол и пристально поглядел на Феликса.

— Никогда не приходи в мою таверну и не называй меня лжецом. Или я вышвырну тебя вон.

У Феликса похолодело в животе, как всегда происходило, когда он сталкивался с грубостью, и рука потянулась к рукояти меча. Феликс не боялся трактирщика, но из-за нынешней слабости он мог не справиться с таким ражим малым. Но его гордость все еще была ущемлена из-за побоев, полученных прошлой ночью, и ему хотелось отомстить кому-нибудь.

— Чего ты ждешь? — Феликс почувствовал ладонь на своей руке. Это был Готрек. — Пойдем, Феликс. Нам не нужны неприятности. Нам надо в горы.

— Почему бы тебе не послушаться своего маленького друга и не уйти, прежде чем я поучу тебя хорошим манерам?

Он почувствовал, как у него все поплыло перед глазами, но не смог вырваться из крепких объятий Готрека, пока тот тащил его к выходу.

— Ну почему каждый, кого я встречаю здесь, предлагает мне урок хороших манер? — воскликнул Феликс, когда они оказались на улице.

Грета поджидала их на углу улицы возле городских ворот, стоя около холщовой палатки, которую соорудили изготовители булочек, чтобы привлечь покупателей. Ее глаза покраснели и опухли, как будто она много плакала. Феликс заметил синяк у нее на шее, как будто бы кто-то крепко держал ее. От него не укрылись и следы ногтей на ее теле. Волосы были в беспорядке, а платье разорвано, словно бы его пытались быстро сорвать.

— Что случилось? — спросил Феликс. Он все еще был зол из-за ссоры с трактирщиком, и его слова прозвучали довольно резко. Грета поглядела на него так, как будто бы хотела заплакать, но ее лицо стало спокойным и непроницаемым.

— Ничего, — ответила девушка. Улица начала наполняться свободными хуторянами, которые спешили на рынок, чтобы продать овощи, яйца и другие товары. Ранние прохожие с любопытством поглядывали на побитого молодого человека и растрепанную служанку с постоялого двора. Мимо них проехала телега золотаря. Феликс прикрыл рот рукой, спасаясь от вони. Готрек же только в недоумении поглядел вслед этой повозке.

— Кто-то напал на тебя? — спросил он более мягко, видя, как она расстроена.

— Нет. Никто не нападал, — в голосе девушки не было никаких чувств, а на ее лице Феликс увидел то же выражение отрешенности, как у выживших после резни в форте фон Диела. Она, видимо, была в состоянии шока.

— Что случилось ночью?

— Ничего!

Гнев, наполнявший Феликса, едва не выплеснулся наружу, это деланное нежелание разговаривать едва не превратило девушку в жертву его подавленной ярости. Он внезапно понял, как отвратительно чувствует себя после полученных побоев. Но это ощущение было порождено не болью, а пониманием собственной беспомощности. Он старался не сорвать свою злость на ней.

— Чего ты хочешь от меня, Грета? — В его голосе звучала горечь. Он хотел думать только о себе и не связываться с бедами других. Боль, усталость и гнев почти что уничтожили его способность сочувствовать.

— Ты уходишь из города, да? Возьми меня с собой. — Она почти умоляла, словно прорвались те чувства, которые она испытывала с самого начала разговора.

— Я отправляюсь в горы, чтобы принести солнцецвет Криптману. Это очень опасно. Последний раз я там наткнулся на банды мутантов. Я не могу взять тебя сейчас. Но я вернусь, чтобы вылечить Готрека. А потом мы пойдем на север. И ты с нами, если захочешь.

На самом деле ему совсем не хотелось брать с собой девушку в долгое и опасное путешествие в Налн и охранять ее на этом пути; но Феликс чувствовал себя обязанным, так что надо было, по крайней мере, предложить ей это. Даже если она действительно согласится пойти с ними.

— Я хочу пойти с тобой сейчас! — произнесла она, чуть не плача. — Я больше не могу оставаться здесь.

И вновь Феликс ощутил порыв ярости и поразился своей резкости.

— Нет, жди здесь. Мы идем в горы. Нас не будет всего лишь один день. Мы вернемся за тобой. Мне и так будет сложно присматривать за Готреком. Я правда не могу взять тебя с собой сейчас. Это слишком опасно.

— Ты не можешь оставить меня здесь, Феликс, — внезапно сказала она. — Он — чудовище…

— Иди к Криптману. Он твой друг. Он поможет тебе, пока мы не вернемся.

Казалось, она хотела сказать что-то еще, но, увидев непреклонное выражение на его лице, развернулась и побежала. Когда она скрылась из виду, Феликс почувствовал себя виноватым. Он хотел было ее окликнуть, попросить вернуться, но было уже поздно.

Феликс пожал плечами и зашагал к воротам.

Здорово было выбраться из города! Вновь оказавшись в горах (Готрек начал озираться вокруг себя, принюхиваясь к чистому горному воздуху), Феликс почувствовал себя свободным от грязи и бедности Фридрихсбурга. Глядя на крестьян, обрабатывающих свою землю, Феликс радовался, что не входит в их число и не привязан к земле и этой муторной бесконечной работе.

На длинных делянках земли работали целыми семьями. Он видел сгорбленных женщин, к спинам которых были привязаны корзины с детьми. Мужчина выпрямился и разогнул спину — казалось, его хребет навеки искривлен долгой работой в поле. Свинопасы гнали стада поросят вдоль дороги к дальней деревне. От необработанных участков поля шел отвратительный запах фекалий, привезенных из ночного города.

Феликс перевел взгляд на далекий горизонт. За полями он увидел лес, уходящий высоко в горы. В нежном свете раннего утра горы были прекрасны — они, подобно могучим башням, поднимались от плоской равнины, пронзая небо. Хребет словно бы ограничивал бесконечность горизонта, как будто боги создали эту преграду для того, чтобы отделить людей от небесного царства и оставить в более подходящем для них месте.

Вершины гор были тихи и холодны и могли служить убежищем от мира. Над их головами летали соколы, расправив крылья над дымом из теплых источников — яркие пятнышки в небе, едва различимые человеческим глазом. Они парили над облаками и казались посланниками гор, частью их души. Как бы Феликс хотел оказаться среди них, высоко над человеческим миром, свободный и гордый!

Но, наблюдая за небом, он увидел, как один сокол начал падать. Может быть, он был движим голодом или просто жаждой убийства, но только птица камнем кинулась вниз. Кролик выскочил из норы и побежал, петляя, прямо к Феликсу. Сокол схватил его. Феликс услышал, как хрустнули кости зверька. Сидя на своей жертве, сокол вначале обвел местность ясными злыми глазами и только после этого начал выдирать куски мяса из мертвой тушки.

Он заметил всадников, приближающихся к тому месту, где сидел сокол. Копыта их лошадей раскидывали комья земли. Феликс ошибся. Сокол не был посланником гор — он их предал, дикую тварь приручили и обучили убийству ради развлечения.

С содроганием он узнал среди всадников Вольфганга; остальные были его приспешниками из таверны.

На подпрыгивающем крупе лошади было нелегко удержаться. Вольфганг чувствовал себя совершенно больным, но причиной этого состояния был не излишек вина и не действие дурмана. Это был страх. Что увидела девушка, когда он скинул халат? Заметила ли она метку Слаанеша? Во имя всех богов! Если она увидела это и рассказала кому-нибудь, то последствия могут быть просто ужасными.

Он пытался вспомнить больше, мечтая, чтобы прошло одурение от смеси алкоголя и наркотика. Ему казалось, что его голова — это яйцо, которое долбит клювом какая-то чертова курица. Слаанеш их всех побери, он надеялся, что скоро вернутся Отто и Вернер и принесут новости о девушке. Он надеялся, что сможет забыть тот страшный момент, когда очнулся от тяжелого забытья и обнаружил, что девчонки нет.

Куда она пошла, когда сумела, наконец, вырваться из его похожих на тиски объятий и оставив его растянувшимся на кровати? Его пах болел от ее меткого удара коленом, и верховая езда отнюдь не успокаивала боль. О, он заставит заплатить ее за это увечье в тысячу раз больше!

Где она могла спрятаться? Явно не в обычных комнатах таверны и не в жилье, снимаемом тремя девушками из бара. Может быть, она пошла в церковь, чтобы рассказать все монашкам? Эта мысль заставила его поежиться от страха.

Успокойся, приказал он себе. Думай!

Чертов Генрих! Когда же этот жирный идиот прекратит болтать?! Видимо, он затыкается, только когда жует что-нибудь. Было большой ошибкой отправиться на соколиную охоту этим утром. Она не избавила его от волнений, как Вольфганг надеялся. И теперь он вынужден терпеть эту пытку и сопровождать Генриха.

На рассвете Генрих заявился к нему с предложением поохотиться. Он явно хотел позабавиться с крестьяночкой, но ее там уже не было. И теперь Генрих уверен, что Вольфганг решил оставить ее для себя и спрятал где-нибудь. Все утро Вольфганг выслушивал его грязные намеки и школярские шуточки. Однако гордость не позволяла ему обратиться к своему приятелю с просьбой помочь найти Грету. Вольфганг не мог ударить в грязь лицом перед таким отвратительным подхалимом, как Генрих.

— Посмотри, Вольфганг! Там двое бродяг, которых ты приказал накануне вышвырнуть из гостиницы. Гном выглядел так глупо, когда Отто и Вернер окунули его в бочонок с пивом. Давай еще раз позабавимся.

И Генрих направил компанию в сторону путников. Сокол по кличке Тарна приземлился возле них и уселся, разрывая свою добычу. «Так жрут все Генриховы толстые птицы, — подумал Вольфганг. — Вся их проклятая семья страдала от обжорства, так зачем птицам умерять свой аппетит?»

Он направил своего коня как можно ближе к белокурому юноше. Вольфганг испытал легкое удовлетворение, заметив, как тот старался не отступить назад, пока к нему приближалось массивное животное. Гном стоял позади, разглядывая круп лошади.

— Доброе утро! — произнес Вольфганг так весело, насколько это было возможно при такой боли в животе. — Я вижу, вы поправились. У нас тоже была тяжелая ночь. Я надеюсь, вы не настроены столь недружелюбно сегодня утром. — Вольфганг посмотрел направо и налево на охранников Генриха, чтобы показать, кто хозяин положения.

Ненависть скользнула по лицу молодого человека.

— Я хорошо себя чувствую, — небрежно произнес он.

В его голосе слышалось раздражение, как будто он старался себя сдерживать. Вольфганг подумал, что парень явно его недолюбливает.

— Не стоит беспокоиться о подружке. Вольфганг позаботился о ней.

«Великий Слаанеш! Генрих ничего не соображает, когда чувствует себя триумфатором», — подумал Вольфганг. Однако его слова оживили память Вольфганга. Да, Грета ушла из таверны, как только оттуда вышвырнули чужестранцев. И он не видел ее до того момента, когда она постучалась к нему в дверь. Пожалуй, Генрих не так уж и глуп.

— Какой подружке? — белокурый человек, казалось, действительно удивился. Он дотронулся до шрама на левой щеке и нахмурил брови.

— О милашке Грете, — откликнулся Генрих. — Ты, должно быть, удивился, когда она последовала за тобой на улицу, и решил, что ее доброе крестьянское сердце смягчилось при виде твоего состояния. Только она провела прошлую ночь, согревая постель Вольфганга.

Вольфганг хмыкнул. Если бы это было так!

Рука бродяги метнулась к эфесу меча — и замерла там, несмотря на то, что охранники Генриха тоже выхватили свое оружие. Феликс бросил на гнома обычный призывный взгляд, но тот не двигался, рассматривая сокола и недоумевающие поглядывая на всадников. Секира бесцельно болтался в его руках, как будто гном не знал, что с ней делать.

— Мы не хотим неприятностей, — наконец произнес молодой человек, убирая руку от оружия.

Охранники расхохотались. Вольфганг надеялся, что его голова не настолько пострадала, чтобы перестать отчетливо соображать. Он очень хотел спросить парня, не видел ли он сегодня девушку, но гордость вновь удержала его от подобного вопроса в присутствии всех приспешников Генриха. Он все пытался найти выход из этого положения, но решение никак не приходило ему на ум. «Жизнь бывает тяжела временами», — подумал он.

Он утешал себя мыслью, что девчонка не успела уйти слишком далеко. Если она все еще в городе, Вернер и Отто непременно найдут ее. А если она рискнет вернуться к своему помещику и вновь стать рабой, то непременно пройдет через эти земли, покажется на открытой местности вокруг города рано или поздно. А эти сокольничие помогут найти ее.

К тому же, подумал он, никто не ищет его — значит, она никому ничего не рассказала. Да если бы и рассказала, то кто поверит ей, крестьянской замарашке, обвиняющей сына самого влиятельного купца в городе? Он позволил себе улыбнуться. Было приятно осознавать, что он так умен — даже в этом жутком состоянии похмелья.

— Пойдем, Генрих! — величаво произнес он. — Пусть эти шуты возвращаются в свой балаган. Сегодня слишком славное утро, чтобы марать руки о попрошаек.

Вольфганг пришпорил коня и поскакал прочь, стараясь подавить приступы тошноты. Теперь он был уверен, что все идет замечательно. И пообещал себе, что когда обнаружит девушку, то заставит ее заплатить за эту мучительную, а главное, надоедливую пытку.

Холмы, взбирающиеся к вершине, напомнили Феликсу волны. А над ними возвышались горы, выступ над выступом, закрывая горизонт своими неровными краями.

Феликс боялся, что не сможет найти дорогу к горе Черного Огня, но тропинка оказалась весьма приметной. Это был тот же самый путь, по которому они с Готреком шли накануне от подножия холмов.

Напряжение в спине и лодыжках указывало на то, что начинается подъем. Тропинка терялась в изгибах горы, поднимаясь на сотни аршин. «Интересно, — подумал Феликс, — сам алхимик ходил здесь когда-нибудь или же эта дорога вообще оставлена не людьми?» Несколько знаков было выцарапано на скалах — нечеткие очертания глаза, — но было ли это предупреждение «Здесь гоблины!» или же метка самих зеленокожих, Феликс не мог определить.

Готреку, казалось, нравилось путешествие. Он напевал себе под нос и поднимался вверх без особого напряжения. Он взбирался по скользким склонам, без труда находя незаметные для Феликса ступеньки в скале. Вскоре человек обнаружил, что гораздо проще идти по следам гнома, чувствовавшего себя в горах, как рыба в воде.

Пот градом катился по спине Феликса, дышать было трудно. Он напомнил себе трудное и долгое путешествие к Восьми Вершинам Карака, но этот подъем в горы казался еще тяжелей. Он забеспокоился о том, сможет ли он вообще подняться выше. А уж если начнется дождь…

Резкость ландшафта, серые горы и сильный ветер вполне соответствовали его дурному настроению. К тому же Феликса переполняла ненависть к Вольфгангу Лэммелу. Его возмущала столь бесшабашная жестокость и испорченность молодого богача. В свое время в Альтдорфе он знавал немало таких подонков, но никогда не становился жертвой их развлечений. Богатство и общественное положение отца защищали его от подобных нападок. В минуты откровенности Феликс был вынужден признать, что, вероятно, он тоже порой вел себя не лучше этого маленького негодяя Вольфганга. Теперь он понимал всю тяжесть несправедливой обиды, и ему было очень больно.

Он понял, почему Грета была в таком отчаянии. Феликс старался не думать о том, что произошло между Гретой и Вольфгангом; но мысль о том, что Лэммел изнасиловал девушку, пронеслась в его мозгу, вызвав приступ безумного гнева. Он поклялся, что, как только Готрек поправится, Вольфганг расплатится за все. Он продолжал путь, ворча и с трудом подавляя желание заставить Готрека прекратить напевать песенку.

Гном скрылся за очередным выступом. Феликс проклял все на свете, когда поскользнулся и упал, сильно ушибив руку о валун. Боль отозвалась во всем теле. Он подполз поближе к выступу и оказался прямо на мягком торфянике.

Феликс подумал, почему солнцецвет растет на самой высокой части горы, прямо у снежной кромки. Почему бы цветку не расти здесь, у подножия холмов, рядом с другими цветами? На секунду он даже вздрогнул. Он давно уже убедился в том, что иногда ответы очень просты. Может быть, алхимик использует все эти ингредиенты только потому, что их сложно достать, для пущей таинственности и чтобы его мастерство выше ценили? Ничего удивительного, если это и так.

Он сел и взял еще одну пилюлю, чтобы унять пульсирующую боль. День только начинался.

Густые зеленые деревья украшали склоны узкой ложбины, подобно бородавкам на лице великана. Высоко справа был водопад, который, красиво подпрыгнув несколько раз на высоких порогах, впадал в маленькое озеро в центре долины. Горы обрамляли долину, и Феликсу приходилось высоко задирать голову, чтобы разглядеть их вершины. А смотреть вниз на долину было все равно, что целиться из арбалета: в поле зрения все равно прежде всего попадала длинная череда серых вершин, исчезающих за горизонтом.

Сильный аромат шиповника перемешивался с благоуханием медового клевера и острым запахом вереска. Переплетенные кусты сражались за пространство, а венчики цветов походили на шлемы вооруженной армии разных цветов. Феликс пытался вспомнить: если здесь растет солнцецвет, то где же именно Криптман велел срывать его, чтобы магия сильнее действовала?

Глаза заметили легкое движение прежде, чем из кустов показалась голова огромного лося — не меньше человеческого роста в плечах. Лось огляделся вокруг, словно бы оценивая, насколько безопасен путь к водопою. Феликс с уважением поглядел на мощные движения его рогатой головы.

Облака разошлись, и долину осветило солнце. Трель птиц донеслась до слуха Ягера и смешалась с приглушенным рокотом водопада. Он подобрал сосновую шишку и принялся рассматривать ее неровную поверхность.

На секунду красота природы заставила его забыть обо всем. Даже мысли о мести сыну торговца улетучились. Он почувствовал глубочайший покой, даже боль в избитом теле пропала. Он был очень счастлив, что увидел это место, что все трудности долгого пути привели его, наконец, сюда. Он знал, что лишь немногим людям удавалось увидеть эту долину. Эта мысль согревала его.

Присутствие лося тоже прекрасно дополняло сцену, делая пейзаж еще более живописным. И тут внезапно лось поднес ко рту рог огромной, похожей на человеческую, рукой. Затем громкий звук оглушил всю долину, и прежде чем он угас, Феликс понял, что видел не голову лося. Это была голова мутанта.

Он швырнул шишку к озеру и откинул плащ, несмотря на сильный холод. Он метался вверх и вниз вокруг Готрека.

Он оглядывался вокруг, но никого не было видно. И мутант исчез.

Теперь Феликс был уверен, что за ними следили. Оглядываясь назад, на ветреную дорогу, по которой они шли, он видел теперь своих преследователей — целую толпу мутантов. Все то время, пока они с Готреком поднимались на склон, те собирались в стаю позади них. Дорога на Фридрихсбург была отрезана.

Он остановился, чтобы перевести дыхание и унять сердцебиение. Он попытался сосчитать преследователей, но это было слишком сложно. Свет раннего вечера скрывал их, они терялись в серых камнях скал. Феликс сотворил охранительный знак в виде молота на груди и призвал в душе Сигмара.

Он всегда подозревал, что умрет в каком-нибудь далеком и пустынном месте. Это неизбежно вытекало из его странствий с гномом. Он только не мог представить, что все случится так скоро. Как глупо! Победитель троллей даже не исполнил задачи всей своей жизни: слишком сосредоточенно уставился в пустоту, чтобы заметить опасность.

Поначалу было так просто притвориться, что ничего не происходит, что эта дующая в рог тварь была единственной, и та слишком напугалась при виде двух вооруженных воинов. Но чем скорее угасал день, тем больше появлялось признаков того, что дела обстоят иначе.

Когда Феликс впервые заметил следы раздвоенных копыт рядом с человеческими следами в грязи, он не обратил на них должного внимания и даже не обнажил меча.

Чуть позже, поднимаясь вслед за неутомимым Готреком, Феликс заметил неясные тени, перебегавшие от дерева к дереву с обеих сторон дороги. Разглядеть их как следует мешали сосны. Все что он видел, так это осторожные фигуры, старающиеся не показываться на глаза.

Нервы начинали сдавать. Он каждую секунду ожидал нападения из-за деревьев и старался заранее засечь врага. Но что, если он собьется с дороги? И если тварей там отнюдь не двое, а гораздо больше? Жуткие подозрения сковали его, но Феликс постарался загнать свои страхи поглубже и продолжил подниматься за Готреком.

Все происходящее стало совсем ужасным, когда он услыхал где-то справа звук рога, а потом ответный сигнал слева. Он понял, что проклятые твари приближаются, подтягивается вся стая. Захотелось остановиться и, возможно, пропустить их, но что-то подсказывало ему, что нужно идти вперед, к снежной гряде.

Он убеждал себя, что необходимо собраться и не сдаваться перед лицом опасности, покорившись той судьбе, которая неумолимо настигнет его; но Ягер был достаточно честен, чтобы признаться, что он откровенно трусит. Он не хотел встречаться с мутантами, он желал оттягивать неизбежный конец как можно дольше.

Стоя на склоне у самой кромки снега, он глядел назад и понимал, что конец настал. Здесь, в этом студеном, ветреном и пустынном месте, его жизнь угаснет одновременно с лучами солнца. Не будет ни мести Вольфгангу, ни возвращения домой в Альтдорф, ни поэмы для Готрека.

Он посмотрел на Победителя троллей — секира болталась в руках Готрека, равнодушно глядящего на приближающихся мутантов. Феликс насчитал примерно с десяток. Впереди шел знакомый уже жирный великан с множеством подбородков. Сердце Феликса чуть не выскочило из груди. Грешным делом Феликс подумывал даже о том, чтобы умолять о пощаде или предложить выкуп, чтобы продлить свою жизнь, но теперь ему стало очевидным, что мутант захочет отомстить за предыдущее побоище.

Но подождите-ка, что это такое под ногами?! Маленькие желтые цветочки росли кустиками на краю обрыва. Как только солнце стало садиться, он внезапно вспомнил, зачем пришел сюда. Надежды было мало, но все же…

Мгновенно он сорвал несколько цветков и сунул их Готреку.

— Ешь! — приказал он.

Победитель троллей уставился на него как на сумасшедшего. Неодобрение пробежало по его лицу.

— Не хочу их есть, — упрямо заявил он.

— Ешь живей! — проревел Феликс. Как перепуганный ребенок, гном запихал цветы в рот и принялся жевать.

Феликс внимательно наблюдал за ним, надеясь увидеть хоть слабый намек на перемены в состоянии гнома, внезапное чудесное возвращение обычной ярости, если колдовские свойства этих цветков все-таки скажутся. Но он ничего не видел.

«Ну что ж, не больно-то я и надеялся», — признался себе Феликс.

Мутанты были уже совсем рядом. Феликс узнал среди них несколько выживших в прежнем бою тварей. Готрек выплюнул желтый комок и подошел к Феликсу.

«Лучше умереть с мечом в руках», — решил Феликс. По крайней мере, он отправит в ад несколько уродцев. Он обнажил клинок, и лучи заходящего солнца коснулись стали, заставив заиграть руны. Феликс уставился на меч, словно впервые. Видимо, приближение смерти обострило его чувства. Удивительная работа старого гномьего мастера нравилась ему, как никогда. Он задумался, что же означали эти руны, какой в них был скрытый смысл? Так много всего так и не довелось узнать! Мутанты остановились шагах в пятидесяти от него, и огромный вожак уставился на Феликса, видимо пытаясь его припомнить. После небольшой паузы он что-то пробурчал мутанту с головой лося на ухо и двинулся вперед.

Феликс раздумывал, бросится ли вожак в атаку сам. Если удастся зарубить толстяка, может быть, это уменьшит храбрость его подчиненных. Меч против каменной палицы — он был уверен, что сможет победить, если только не вмешаются остальные. С этими мыслями храбрость к нему вернулась. По крайней мере, надежда есть. Ягер оскалился, как хищный зверь, страх покинул его, и теперь ему даже нравилась вся серьезность сложившейся ситуации.

Вожак остановился в десяти шагах, Феликс мог разглядеть его огромную тушу, обтянутую проклепанной кожей, и множество оружия на поясе. Волны жировых складок колыхались, сбегая от его щек, как воск оплывшей свечи. Его лысая голова напоминала мясной шар с крошечными дырками для глаз, носа и рта. К удивлению Феликса, мутант явно нервничал.

— Знаешь, а я не дурак, — проговорил мутант. Гром голоса, вырывавшегося из глубины его огромной груди, был подобен колокольному набату. Он был так близко, что Феликс слышал его прерывистое шипящее дыхание.

— Что? — спросил Феликс с удивлением. Что это еще за подвох?

— Я раскусил твой план. Ты хочешь заманить нас поближе к секире твоего друга и убить.

— Но… — несправедливость этого подозрения оскорбила Феликса, который стоял здесь, готовый к смерти, один против своих отвратительных врагов.

— Ты думаешь, что мы законченные болваны? Так вот, гнилой камень не сгноил нам мозги вместе с телами. Насколько же глупыми мы тебе представляемся? Твой друг притворяется, что боится нас, но мы его узнали. Это он убил Ганса, Петера и Гретхен. И остальных. Мы узнали его и узнали его секиру, и тебе нас не надуть.

— Но… — теперь, когда его задор перерос в смелость, он почувствовал себя обманутым и собрался было потребовать от них объяснений.

— Я сказал Горму Лосиной Голове, что это вы, а он говорит — нет. Я был прав, а он ошибался, и я не стал собирать весь наш клан, чтобы вы не получили награду за наши головы.

— Но… — до Феликса, наконец, дошло, что происходит. Они пытались оттянуть бой. Он захлопнул рот прежде, чем успел выдать себя.

— Нет! Вы думаете, что вы умны, но вы не умны! Мы не попадемся в эту ловушку. Мы слишком сметливы для вас. Я просто хотел, чтобы вы это знали.

Сказав это, вожак мутантов развернулся и стал отходить. Феликс следил, как вся банда исчезает в темноте, проводив их единственным глубоким вздохом. Он замер в растерянности на короткое время. Полумрак вершин был самой прекрасной картиной, когда-либо виденной им. Он радовался даже холоду и боли, пронзившей его руку, — признакам того, что он остался жив.

— Благодарю тебя, Сигмар, благодарю! — прокричал он, не в силах сдержать свою радость.

— О чем это ты орешь? — удивленно спросил Готрек.

Феликс подавил в себе внезапное желание кинуться на него с мечом. Вместо этого он похлопал гнома по спине. Внезапно он понял, что им придется остаться здесь до утра. Но даже эта мысль была прекрасной.

— Скорее, нам нужно набрать цветов. Солнце еще не село.

— Кто это? — испуганно спросил Лотарь Криптман, когда Феликс забарабанил в его дверь. — Чего вы хотите?

Вечер едва наступил, и Феликс подивился тем предосторожностям, с которыми алхимик встречал их.

— Это я, Феликс Ягер. Я вернулся. Откройте! — Ему показалось или в голосе Криптмана действительно было больше страха, чем обычно? Он обернулся и посмотрел на улицу. Свет пробирался сквозь закрытые окна. Вдали слышалось цоканье копыт и металлический скрежет повозок, направлявшихся к тавернам на городской площади. Ничего необычного не было.

— Открывай, открывай! Я вернулся.

Феликс перестал стучать и закашлялся. Так и есть, он простудился в этих промерзлых горах. Смахнув капли пота с бровей, он потуже затянул плащ и поглядел на Готрека, который глупо замер на верхней ступени, уставившись вниз непонимающим взором и сжимая в руках собранные им цветы. Как обычно, Победитель троллей был неуязвим для простуды.

Заскрипели петли, загремела цепь, и дверь слегка приоткрылась. Сквозь щель вместе со светом проник запах препаратов. Феликс распахнул дверь шире, несмотря на сопротивление алхимика, и пробрался внутрь. Он удивился, увидев Грету возле второго выхода из комнаты. Она явно собиралась спрятаться в другом помещении.

— Входите, господин Ягер, — как можно вежливее проговорил алхимик и посторонился, пропуская Готрека.

— Вольфганг ищет тебя, — сказал Феликс девушке. Она казалась слишком перепуганной, чтобы отвечать. — Почему?

— Оставьте ее, господин Ягер, — заявил Криптман. — Разве вы не видите, как она дрожит? Она испытала настоящее потрясение в руках вашего друга Лэммела.

Коротко Криптман рассказал о том, что увидела Грета в комнате сына торговца прошлой ночью. Алхимик умолчал о том, почему она пошла к нему, но упомянул о стигмате на груди молодого богача.

— Я ужасно испугался. Я должен был это предугадать, когда он заставлял меня подмешивать гнилой камень в пластинки с тайным корнем. Я должен был представить, что произойдет, когда он задумал развивать эту метку демона.

— Вы подмешивали ему гнилой камень?!

— Не надо так удивленно смотреть, мой юный друг. Его довольно часто используют алхимики в своей работе. Многие уважаемые специалисты в нашем деле применяют его в малых дозах. Как говорил мой наставник в университете Мидденхейма, великий Литценрих…

— Говорят, что Литценриха изгнали из университета за его эксперименты и что Гильдия академиков лишила его лицензии. Был настоящий скандал. И последнее, что я слышал о нем, так это то, что его объявили вне закона.

— Среди ученых всегда есть завистники. Просто Литценрих опередил свое время. Подумайте, как долго просуществовала теория Айзенштерна, что солнце вращается вокруг земли, прежде чем ее признали. Его сожгли на костре за то, что он отказывался назвать ее ложью.

— Несмотря на все ваши философствования, господин Криптман, гнилой камень незаконен и крайне опасен. Если бы об этом только услыхал охотник за ведьмами…

Криптман, казалось, съежился.

— То же самое мне говорил Вольфганг Лэммел, хотя я недоумеваю, как ему стало известно о моих опытах? Я покупал гни… эту субстанцию в маленьком подпольном магазинчике в Налне. У Ван Нейка. Я говорил ему, что не делаю ничего противозаконного, просто я хотел изучить, как мутация некоторых препаратов превращает их в золото. И гнилой камень был подходящей основой для этой трансмутации.

— Похоже, что Вольфганг проведал об этом, — при всем старании Феликс не мог скрыть торжества в своем голосе. Превосходно! Он сможет обличить этого выродка, эту свинью как мутанта перед всем городом. Именно так он отплатит ему за все побои, полученные от его громил, — и за все то, что тот сделал с Гретой, разумеется.

— Вы же не донесете на меня властям, мой юный друг? По крайней мере, я залечил ваши раны. Я обещаю, что если вы не донесете на меня, я больше никогда не свяжусь с гнилым камнем.

Феликс посмотрел на перепуганного алхимика: он ничего не имел против него, а Криптман и так уже получил хороший урок и не станет связываться с запрещенными препаратами. Конечно, нелегко справиться с охранниками молодого Лэммела, но Феликс мог решить и эту проблему.

— Господин Криптман, если вы вылечите моего спутника, я забуду обо всем, что вы сделали.

Феликс играл пестиком и ступкой, пока Криптман старался излечить Готрека. Едкий дым наполнил лабораторию, поднимаясь от горшка, в котором алхимик превратил солнцецвет в желтую пасту.

Прохлада каменного пестика была приятна. Аромат солнцецвета проникал даже в заложенные ноздри Феликса. Он принял еще две пилюли Криптмана и слегка отвлекся от происходящего, надеясь, что в голове прояснится, а боль и страдания исчезнут.

— Феликс? — спросил мягкий голосок, возвращая его в реальность.

— Что, Грета? — он все еще парил в мечтах. Человеческое прикосновение вырвало его из другого мира, но и вернуло к боли, от которой так хорошо помогали снадобья Криптмана. Феликс слегка разозлился.

— Что будет, если люди Вольфганга найдут мня здесь?

— Не волнуйся, скоро ему придется волноваться только о себе.

— Я надеюсь. Как хорошо, что Лотарь спрятал меня от него. Он очень рискует. Ты ведь знаешь, какими могут быть охранники Вольфганга.

Откровенно говоря, Феликс думал, что алхимик спрятал девушку назло Вольфгангу: у него были причины ненавидеть сына торговца. Или же он чувствовал себя виноватым за то, что снабжал того гнилым камнем, так сильно изменившим его? Всегда ли Лэммел был таким жестоким чудовищем или же эта перемена произошла с ним совсем недавно, когда появилась метка Хаоса?

Но и другой вопрос возник в его усталом мозгу. А почему вдруг его враг захотел попробовать гнилой камень в первый раз? И что это за странные слухи, которые рассказывала о нем Грета? Он отбросил от себя эти мысли. Возможно, он никогда не получит на них ответов. Однако одно было очевидно: он услышит благодарность от каждого жителя города, когда свергнет этого негодяя.

— Нет! Положи это на место. Это кислота, — внезапно закричал Криптман на Готрека.

Победитель перестал рыться среди склянок алхимика и послушно уселся на указанную ему лавку. Похоже, что он собирался выпить что-то из серебряного графина. Но гном только понюхал его дно и поставил на место.

Феликс оглядел лабораторию — он впервые был в таком месте. Она выглядела очень таинственно и непривычно. Полки были уставлены причудливыми трубками и мензурками. Разлитые по бутылкам жидкости занимали почти половину одного стола. Несколько стоек с закупоренными стеклянными колбами стояли у стен. В каждой из них была разноцветная жидкость: синяя, зеленая или кроваво-красная. Несколько склянок содержали разноцветный осадок. На стене в рамочке висела грамота — даже издалека Феликс разглядел на ней гербовый шлем университета Мидденхейма, известного по всей Империи своими школами магии и алхимии.

На угольных горелках грелись склянки и горшки со странным содержимым. Криптман перебегал от одного к другому, регулярно помешивая, проверяя температуру и даже пробуя длинной деревянной ложкой. Он открыл огромный шкаф и извлек просторную рукавицу, расшитую непонятными символами. Он натянул ее на правую руку.

— Осталось недолго, — сказал он и, подхватив горячую склянку, вылил ее в центральный чан. Смесь забурлила и зашипела. Алхимик заткнул вторую склянку и хорошенько встряхнул, прежде чем добавить ее содержимое к смеси. Толстое облако едкого зеленого дыма заполнило комнату. Феликс закашлялся и услышал кашель Греты.

Когда дым рассеялся, Криптман осторожно опорожнил содержание третьей пробирки в чан. С каждой каплей над ним поднимался тонкий дымок разного цвета — сперва красный, затем синий и наконец желтый. Каждый раз клубы дыма принимали форму гриба и устремлялись прямо к потолку.

Алхимик успокоил бурление и уменьшил огонь под чаном. Он схватил маленькие песочные часы и перевернул их.

— Две минуты, — сказал он.

Победное чувство наполняло Феликса. Скоро Готрек выздоровеет, они вместе отправятся в «Спящего дракона». И он отплатит за все, что испытал по вине Вольфганга Лэммела.

Прежде чем упала последняя песчинка в часах, Криптман убрал котел с огня.

— Готово!

Он поглядел на Готрека, прежде чем подойти. Затем отмерил мензуркой жидкость в фарфоровый кубок. Феликс увидел, что ее внутренняя стенка размечена красными кругами и астрологическими символами. Он предположил, что это разный уровень доз и даже как-то забеспокоился, когда алхимик наполнил кубок доверху и протянул гному.

— Выпей все это залпом.

Победитель мгновенно проглотил жидкость.

— Оп! — только и сказал он.

Они встали и принялись ждать. Ждать. Ждать.

— Как долго это продлится?

— Гм, уже скоро.

— Ты говорил это час назад, Криптман! Сколько точно? — Костяшки пальцев Феликса побелели, так крепко он сжал пестик.

— Я же говорил, что процесс не имеет четких временных рамок. К тому же присутствует определенный риск. Возможно, что солнцецвет не лучшего качества. Ты точно сорвал цветы на закате?

— Сколько? Еще? — Феликс произнес оба слова четко и ясно, выразив голосом все свое раздражение.

— Ну, я… На самом деле это должно действовать мгновенно, выправив мнемонические доли и восстановив утраченные черты личности.

Феликс уставился на Победителя троллей. Готрек выглядел так же, как и до лечения Криптмана.

— Как ты себя чувствуешь? Ты готов последовать за своим предназначением? — мягко спросил он.

— А что это за предназначение? — откликнулся Готрек.

— Может быть, попробуем еще раз, господин Ягер?

Феликс одними губами произнес проклятье. Не получилось! Он подвергся жестоким побоям телохранителей Вольфганга. Он поднялся в горы, преодолев неописуемые трудности. Он едва избежал смерти от рук кровожадных мутантов. Он устал, и заболел, и весь в синяках, и проголодался. Но что хуже всего, у него проявился флюс. Его одежда превратилась в лохмотья, ему страшно хотелось вымыться. И все это по вине алхимика.

— Успокойтесь, господин Ягер. Не нужно так отчаиваться.

— Ах вот как, не нужно? — завопил Феликс. Криптман отправил его за цветами. Криптман обещал, что вылечит Готрека. Криптман испортил все мечты Феликса о мести. Он прошел через ад напрасно, по глупой указке глупого старика, который толком не знает свое глупое дело!

— Пожалуй, я принесу вам хорошее снотворное, чтобы успокоить ваши нервы. Жизнь кажется лучше после здорового ночного сна.

— Я чуть не погиб, собирая эти цветы.

— Послушайте, вы расстроены. Но ведь так просто понять — ваша ярость ничего не изменит.

— Зато я почувствую себя лучше. А вы почувствуете себя хуже, — и Феликс запустил тяжелым пестиком в алхимика. Криптман уклонился от удара. Пестик ударил Готрека по голове с громким стуком, и гном упал.

— Скорее, Грета! Позови стражу, — бормотал алхимик. — Господин Ягер сошел с ума. Быстрее, быстрее!

Феликс бегал за Криптманом вокруг лавки, стараясь ударить его ногой. Он испытал огромное удовольствие, когда схватил того за горло и начал сдавливать руки, безумно улыбаясь. Он чувствовал, как Грета пытается оттащить его от Криптмана — ее пальцы запутались в его волосах. Внезапно на лице алхимика отразилось удивление.

— Нет, я, конечно, ничего не имею против бессмысленной жестокости, человечий отпрыск, но за что ты собираешься задушить этого старика?

Мощный, как гранит, голос был тверд и скрипуч, и в нем звучала явная холодная угроза. Феликсу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, кто говорит. Он отпустил горло алхимика.

— Кто это? И где мы? И почему моя голова ранена, Гримнир всех вас побери?

— Видимо, удар пестом пробудил все его чувства, — с удивлением произнесла Грета.

— А я, гм, я предпочитаю думать, что это подействовало мое средство, — прошептал Криптман. — Я же говорил, что сработает.

— Какие чувства? Что за средство? О чем говоришь ты, старый лунатик?

Феликс выпрямился и перевел дух. Он помог подняться Криптману, подобрал все склянки алхимика и вручил их ему, а потом повернулся к Готреку.

— Что последнее ты помнишь?

— Разумеется, нападение мутантов, человечий отпрыск. Какой-то меткий уродец угодил мне в голову камнем из пращи. А как я оказался здесь? Что это еще за ворожба? — требовательно спросил Готрек.

— Долго придется объяснять, — ответил его спутник. — Так что давай сначала выпьем пива. Я знаю одну маленькую уютную таверну здесь за углом.

Феликс Ягер многозначительно улыбнулся сам себе, и они направились в «Спящего дракона».

Кровь и тьма

«Разоблачив поклонников Слаанеша во Фридрихсбурге и обезвредив нескольких их приспешников, мы вновь отправились по дороге в Налн, оставив наших прежних мучителей на суд их сограждан. Я не знал, почему мы выбрали именно этот огромный город для окончания нашего путешествия — разве что потому, что у моей семьи были там деловые интересы.

Во время очередной остановки в таверне мы с Готреком решили, возможно, поддавшись какой-то слабости, что нам лучше свернуть с главной дороги. Неизбежным и предсказуемым было то, что наше решение идти через лес, принятое в пьяном угаре, принесло нам много горестей.

Желая избежать всех возможных встреч с представителями закона, мы вынуждены были уйти далеко от обычных поселений людей и углубиться в непроходимые чащи, в те области, которые слухи называют Черным Алтарем Хаоса. Менее всего мы подозревали, что скоро обнаружим доказательства этих слухов и что нам придется сразиться с самым могущественным из всех поклонников тьмы…»

Из книги «Мои путешествия с Готреком», том II, написано г-ном Феликсом Ягером (Альтдорф Пресс, 2505)

Едва услышав приближающиеся шаги, Кэт постаралась съежиться как можно больше. Она еще глубже забилась в узенькое пространство между двумя каменными блоками полуразрушенного здания, надеясь, что эти твари не вернутся. Она знала, что если они придут и обнаружат ее, то непременно убьют.

Кэт все дальше продиралась внутрь, пока ее спина не коснулась каменной стены. Камни еще были теплыми от огня, горевшего внизу в гостинице. Ей показалось, что она в безопасности. Ни один взрослый человек не мог поместиться в таком узком месте, тем более эти здоровые твари. Но они могли убить ее, просунув туда копья или мечи. Она вздрогнула, когда вспомнила одного из этих уродов с щупальцами вместо рук, представив себе, как эти покрытые гнойной слизью конечности шарят, ища ее в темноте.

Она покрепче сжала молот-оберег, который дал ей один из отцов-храмовников и взмолилась Сигмару, чтобы он избавил ее от всех чудовищ со змееподобными руками. Она все пыталась выбросить из памяти, как в последний раз видела этого жреца, бегущего по улице и прижимающего к груди маленькую Лотту Бернхоф. А рогатый мутант мчался за ними с пикой. Оружие проткнуло одновременно жреца и пятилетнего ребенка, подняв их в воздух, как пушинку.

— Что-то ужасное произошло здесь, человечий отпрыск, — произнес незнакомый голос — глубокий и резкий, но не похожий на гнусавый писк мутантов. Выговор выдавал иностранца, словно бы рейкшпиль не был родным языком говорившего, как у гномов-чужестранцев, которых Кэт однажды обслуживала в гостинице.

Так говорил один из гномов, старый Ингмар, который считал себя путешественником, потому что однажды был в Налне. Они были маленькие, не больше ее самой ростом, но значительно шире и тяжелее, чем человек. Они носили плащи серо-стального цвета и, хотя назвались купцами, не расставались с секирами и щитами. Гномы печально беседовали низкими мелодичными голосами, а подвыпив, присоединились к пению крестьян. Один из них показал ей часы с кукушкой. Птица забавно хлопала железными крыльями и верещала металлическим голосом. Кэт умоляла лысеющего Карла, хозяина гостиницы, купить ей часы, но, хотя Карл и любил ее как собственную дочь, он только покачал головой и продолжил протирать стаканы, сказав, что не может позволить себе такую дорогую игрушку.

Она задрожала, когда вспомнила о том, что случилось с Карлом, и с толстой Хейдой, и со всеми остальными в гостинице, кого она считала своей семьей. Она слышала крики, когда орды полузверей пронеслись по деревне, ведомые страшным воином в черных доспехах. Она видела длинную вереницу поселенцев, гонимых к огромному костру на городской площади.

— Наверно, лучше уйти отсюда, Готрек. Сам видишь, здесь не самое лучшее место для ночлега, — сказал другой голос, поближе. Этот определенно принадлежит человеку, решила Кэт. Он говорил мягко, спокойно, и это явно был образованный человек, как старый доктор Гебхардт. У Кэт появился проблеск надежды: у зверей таких голосов точно не бывает.

Или бывает? Как и все остальные жители деревни, которые выросли в глубине лесов, девочка знала разные страшные истории. Например, о волках, которые выглядели как люди и подбирались к ничего не подозревающим селянам. Или о детях, которые тоже выглядели вполне обычными людьми, пока не вырастали в страшных мутантов и не убивали собственные семьи. Или о дровосеках, которые слышали детский плач в сумерках в глубине леса, шли на него и больше не возвращались. Служители темных сил были изобретательны и умны и находили много способов обмануть людей.

— Никуда мы не уйдем, пока я не узнаю, что произошло здесь. Великий Грунгни, это место похоже на скотобойню, — вновь произнес первый голос, неестественно громкий в тишине.

— Какие бы силы это ни сотворили, они разнесли укрепленную деревню. А нас раздавят, как жуков. Ты только посмотри на эти дыры в стенах! Нам лучше уйти, — в голосе более грамотного человека звучал неподдельный страх, который эхом отдавался в груди Кэт.

Вновь перед ней проплыли воспоминания о предыдущем дне. Он начался с громовых раскатов, хотя небо было ясным. Она вспомнила набат, предупреждавший о приближающейся опасности, и о том, как быстро закрывали ворота. Она поспешила в гостиницу и увидела, как зверолюды наполняют улицу, поджигая дома и убивая всякого, кто попадался им на пути.

Одно здоровое чудище с козлиной головой подняло в воздух Йохана-мельника и швырнуло его прямо в горящий дом. Маленький Густав, сын Йохана, успел воткнуть в грудь этой твари вилы, прежде чем его разорвали на части две бесформенные фигуры в нищенских одеждах, с корявыми лицами и кожей вроде чешуи ящериц. Девочка мечтала забыть о том, как они отрывали куски плоти и весело отправляли их в рот.

Она вспомнила, как недоумевала, почему граф Кляйн и его армия не пришли им на помощь, но когда посмотрела на замок, то поняла, что случилось. Башни пылали. В пламени метались тени людей и в отчаянии прыгали со стен. Наверное, это были графские солдаты.

Карл втащил ее внутрь и забаррикадировал столами дверь. Карл, Ульф, прислуживающий на кухне мальчик, и даже Хейда, жена Карла, принесли ножи и другую кухонную утварь. Но что это за защита от жгущих и рубящих злодеев на улицах!

Они стояли кружком, бледные в мерцающем свете факелов, а снаружи слышались звуки погрома. Казалось, что все их тайные страхи обрели реальность, что сказочные чудища из дремучего леса набросились на них, показывая, что они существуют на самом деле.

Какое-то время казалось, что гостиницу никто не тронет, но внезапно дверь слетела с петель от мощного удара, и несколько разъяренных зверолюдов ворвались внутрь, разнося хрупкую преграду. Кэт отчетливо помнила запах дыма, влетевшего вместе с ними в комнату.

С отчаянным криком Ульф бросился на ближайшее чудовище. Оно ударило его огромной дубиной по голове, размозжив череп, и мозги разлетелись по всему помещению. Кэт зажмурилась и закричала, когда желеобразная масса попала ей на лицо и потекла по щекам.

Когда она открыла глаза, то словно заглянула прямо в лицо смерти. Над ней нависла огромная фигура — человеческая, но с козлиной головой, а рога скрещены, как в руне «X». Ржавый мех покрывал мощное тело, а с дубины сползали мозги Ульфа.

Зверолюд посмотрел на нее, и она заметила, что у него нет глаз, а только пустые комки плоти там, где должны быть глазницы. Но она все равно поняла, что он может каким-то образом видеть ее — может, этими высушенными глазами, висевшими на шнуре вокруг шеи. Чудовище рассматривало девочку с несколько удивленным выражением того, что можно было назвать лицом, затем наклонилось и потрогало ее темные длинные волосы, проведя пальцами по белым прядям, начинавшимся ото лба и шедшим до основания шеи. Оно покачало головой и отпрянуло почти что в испуге.

Рядом с ней истекал кровью Карл, в отчаянии зажимая струю крови, бьющую оттуда, где у него была когда-то левая рука. Кэт не видела, что происходило за перевернутыми столами, где два монстра схватили несчастную Хейду, но слышала ее ужасные крики. Она выскользнула в ночь.

И там она встретила прекрасную женщину с бледным лицом, которая была повелительницей чудовищ. Она сидела верхом на огромном красноглазом коне, и его круп был так же черен, как ее узорные латы. Женщина смотрела на разрушения с улыбкой, обнажавшей ее острые передние зубы, выдававшиеся над красными губами. Волосы были длинными и черными, а в середине была прядь белых локонов. Кэт подумала, не метка ли это Хаоса — тогда понятно, почему зверолюд испугался ее.

Женщина держала в одной руке черный меч, на котором блестели кровавые руны, покрывавшие все его лезвие. Она заметила Кэт и поглядела на нее сверху вниз. Вторично за эту ночь девочка подумала, что пришел конец. Женщина занесла меч, словно бы замахиваясь на нее. Охваченная ужасом, Кэт замерла, глядя на женщину. Ее взгляд пересекся со взглядом воительницы.

И та остановилась, когда их глаза встретились. Кэт подумала, что в ее глазах она увидела что-то похожее на симпатию. Женщина прошептала только одно слово: «Нет», — и, пришпорив коня, поскакала вниз по улице, не оглядываясь. Кэт увидела костер и жителей деревни, гонимых к нему, и спряталась.

Вскоре зверолюдское пение послышалось по всей деревне. Запах паленого мяса наполнил ночь, послышались ужасные крики умирающих.

Кэт пряталась до утра, молясь за души погибших друзей и о том, чтобы ее не обнаружили. Когда солнце взошло, зверолюды ушли, словно их и не было вовсе. Но тлеющие руины деревни, груды разбитых черепов и изуродованных костей в не угасшем еще костре говорили о том, что это не было кошмарным сном.

Внезапно горечь переполнила Кэт. Она закричала, прерываясь иногда на всхлипывания. Слезы катились по ее бледному и осунувшемуся лицу.

— Что это, человечий отпрыск? — спросил глубокий голос.

Кэт прекратила плакать, услыхав крадущиеся шаги. Что-то заслонило солнечный свет, проникавший в ее укрытие. Она поглядела в лицо человека с длинными золотыми волосами. Глаза, оглядывавшие ее, были испуганными и уставшими. Длинный шрам пересекал щеку. Она поймала себя на том, что пристально смотрит на острый кончик меча. На его лезвии были знакомые руны.

— Вылезай, только медленно, — приказал он. Его голос был вежлив, но холоден и, казалось, безжалостен. Кэт медленно выбралась на божий свет. Она была близка к смерти в эту секунду. Страх неизвестности приводил маленького человечка в отчаяние.

Она выпрямилась. Человек был намного выше ее и одет как разбойник. Потрепанный плащ из выцветшей красной шерсти был перекинут через его правое плечо, освобождая руку. Одежда оборвалась, запачкалась и, видимо, уже давно служила ему; высокие кожаные башмаки обтерлись и потрескались. Он оглядывался вокруг с напряженным вниманием, что казалось для него вполне привычным делом.

— Это всего лишь маленькая девочка, — крикнул он через плечо. — Видимо, одна из выживших.

Фигура, выступившая из-за развалин пекарни госпожи Хоф, была столь же ужасна, как и те зверолюды. Это был гном — но совсем не похожий на бродячих торговцев, которых видела Кэт.

Он был ростом повыше Кэт, но пониже второго разбойника, очень тяжел — возможно, даже тяжелее кузнеца Яна и наверняка более мускулистый. Загадочный узор из татуировок покрывал все его тело, высокий хохол рыжих волос вздымался над бритой головой. Повязка из грубой кожи закрывала левый глаз, а золотая цепочка соединяла его нос и левое ухо. В одном кулаке, большом, как окорок, он держал огромную секиру — Кэт никогда не видела такого большого оружия.

Гном глядел на нее с сочувствием, но в нем чувствовалась едва сдерживаемая ярость, пугавшая девочку. Он, очевидно, не был так смущен, как его спутник.

— Что здесь произошло, дитя? — как можно ласковее спросил он, но его голос походил на звук падающих камней.

Глядя в единственный нечеловеческий глаз, в котором поблескивали сумасшедшие огоньки, Кэт сначала не хотела отвечать. Тогда человек нежно дотронулся до ее плеча.

— Как тебя зовут? — мягко спросил он.

— Кэт. Катерина. Это были зверолюды. Они пришли из леса, убивая всех вокруг. Я спряталась. И они оставили меня в живых.

Кэт рассказала им всю историю о том, как повстречалась с мутантами и о женщине в черных латах, чем немало изумила чужестранцев. К тому времени, когда она закончила свой рассказ, гном озабоченно глядел на нее. Его яростное выражение лица слегка смягчилось.

— Не волнуйся, дитя. Ты в безопасности.

— Я ненавижу деревья. Они похожи на эльфов, человечий отпрыск, — сказал Готрек. — Мне сразу хочется покрошить их топором.

Феликс Ягер впился испуганным взглядом в темный лес. Все вокруг было зловещим, темные кроны отбрасывали шевелящуюся тень на тропинку, подобно пальцам молящегося великана. Они заслоняли солнечный свет, поэтому путь им освещали лишь отдельные пробравшиеся в чащу лучи. Мотыльки облепили ветки, чьи причудливые формы напоминали Феликсу извивавшихся змей. Покой, такой же древний, как и девственные леса вокруг, нарушали только странные подземные звуки. Они внезапно вырывались на поверхность и исчезали так же неожиданно, словно по волшебству. Здесь, в этом древнем лесу, где покоилось сердце Зла, даже птицы не решались петь.

Он был вынужден согласиться с Готреком. Он никогда не любил леса, даже в детстве, и никогда не разделял страсть своего брата к охоте, предпочитая оставаться дома с книжками. Леса для него всегда были пугающим местом, где рыскали зверолюды, тролли и страшные существа из легенд. Это были места, в которых отчетливо проявлялось влияние Хаоса. В глубинах леса ему вечно мерещились оборотни, и ведьмы, и жестокие схватки между мутантами и другими изгнанными поклонниками Павших Сил.

Готрек срубил сук, рухнувший на тропинку, и помог Кэт взобраться на него, легко поднимая ребенка одной рукой. Феликс остановился рядом с ними, изучая ствол дерева, который был весь изгрызен и покрыт странным мхом. На нем были видны следы насекомых, слепо попавшихся в это густое месиво. Феликс слегка вздрогнул, как только прикоснулся к скользкому дереву рукой, готовясь отпрыгнуть назад. Его башмаки заскользили на слизи с другой стороны — пришлось развести в стороны руки, чтобы удержать равновесие. И пальцы быстро нащупали паутину на нижних ветках. Ягер тотчас же одернул руку и постарался счистить с себя липкую грязь.

Нет, леса Феликсу всегда были не по душе! Он ненавидел летние походы в лес в поместье его отца. И терпеть не мог сосновые стены их времянки, окруженной чащами, поставлявшими Густаву Ягеру сырье для его лесопилки и верфи. Днем он еще себя неплохо чувствовал, поскольку не уходил далеко от дома, но ночью… Ночью, благодаря богатому воображению, ему казалось, что все вокруг наводнено лесными обитателями — даже освоенные людьми чащи. Он боялся, что гоблины и демоны прячутся под поваленными стволами.

Он завидовал и одновременно жалел закутанных в меха лесников, охранявших имение его отца. Завидовал их храбрости, представляя их героями, которые ежедневно сталкиваются с нечеловеческими опасностями. А жалел, потому что они всегда готовились к обороне. Ему всегда казалось, что те, кто живет в лесу, находятся в самом непредсказуемом и одиноком месте на земле.

Он вдруг вспомнил, как стоял у окна, глядя на зеленые дебри и думая, что они достигают самого предела мира, тех его уголков, в которых бродят отшельники Хаоса. Странные звуки и парящие мотыльки, привлеченные светом человеческого жилища, ничуть не рассеивали его страхи. Он был городским ребенком, истинным порождением Альтдорфа. Потеряться в лесу было для него сущим кошмаром, одним из тех, что нередко донимали его долгими летними ночами.

Разумеется, это все теперь казалось шуткой: поместье Ягеров было всего лишь в паре десятков верст от Альтдорфа, в одном из самых безопасных районов Империи. Леса редели от непрекращающейся вырубки. Там были обрабатываемые плодородные земли, которые ничем не напоминали мрачный, дремучий Драквальд, в котором он оказался сейчас.

Готрек внезапно остановился и принюхался, затем оглянулся на Феликса. Тот вопросительно склонил голову. Готрек приказал жестом замолчать, чтобы самому прислушаться к каким-то звукам. Феликс знал, что слух и обоняние гнома значительно превосходят его собственные ощущения. Он терпеливо ждал. Готрек покачал головой и пошел дальше. Неужели зло, присутствующее в лесу, не влияло на стальные нервы Победителя троллей?

Утреннее зрелище было подтверждением всех его страхов. Эти леса и в самом деле скрывают в себе силы, ненавидящие человеческий род, а история Кэт подкрепляла это. Он поглядел на руки и заметил, что они дрожат. Феликс Ягер считал себя человеком с крепкими нервами, но то, что он наблюдал в разрушенном городке, оказалось для него слишком сильным потрясением.

Что-то пронеслось по Кляйнсдорфу, как великан по муравейнику. Маленькое поселение было стерто с лица земли ожесточенно и безжалостно. Нападавшие не оставили целым ни единого дома и ни одного жителя, за исключением Кэт. Их бессмысленная жестокость не поддавалась логике.

Феликсу казалось, что сбылись его ночные кошмары. Костер посреди деревни был завален костями ее жителей. Дымящиеся ребра торчали из золы подобно пням. Некоторые скелеты были детскими. Тошнотворный запах горелого мяса наполнял его ноздри, и он в ужасе облизывал пересохшие губы, боясь представить, что может содержать в себе разносимый ветром пепел.

Он стоял в немом оцепенении среди разоренной деревни. Все вокруг было покрыто пеплом или золой, то здесь, то там разгорались новые костры. Он испуганно отскочил, когда рядом рухнула крыша со сторожевой башни. Все это было мрачным предзнаменованием. Он почувствовал себя маленькой песчинкой в этом бескрайнем рушащемся мире. Может быть, когда-нибудь эта ужасная картина сотрется из его памяти?

На горе стоял обнесенный стенами разрушенный замок. К нему вели разбитые каменные ступени в скале. Перед качающимися на петлях сломанными воротами висели люди на виселицах, как мухи, пойманные гигантским пауком в чудовищную сеть. Городишко внизу был игровой площадкой детей демона, тупых великанов, которым надоел их игрушечный городок, и они его уничтожили.

Мусор наполнял улицы. Сломанные вилы, на которых запеклась кровь, оплавленный колокол на земле рядом с разоренным святилищем, детские деревянные трещотки и треснувшие колыбели. Печатные страницы Бесконечной книги — молитвенника сигмаритов — летали в клубах пыли. Все следы по грязным улицам, по которым волочили убитых, вели к костру в центре. Прекрасное, ни разу не надеванное платье одиноко лежало на улице. Человеческое бедро, переломанное и с высосанным мозгом.

Он и раньше сталкивался с жестокостью, но никогда не встречал такого размаха и такой бессмысленности. Даже резня в форте фон Диела была битвой, сражением противоборствующих сторон за собственные интересы. Это же было откровенным убийством. Ему доводилось слышать о подобном — но одно дело слышать, а другое увидеть все собственными глазами. Реальность и то, какой она может быть, испугала его. Как может Сигмар и остальные боги допускать это?

Также он был поражен чудесным спасением Кэт. Глядя на шагающую рядом девочку, на ее поникшие плечи, грязные волосы и одежду, он все думал, почему мутанты оставили ее в живых. В этом тоже не было никакого смысла — почему именно она, единственная из жителей этой сонной общины, выжила?

Была ли она прислужницей демона, ведущей их сейчас навстречу судьбе? Не сопровождают ли они с Победителем троллей маленькое зло на пути к очередным жертвам? В другое время он прогнал бы от себя эти мысли как смешные — ведь она была просто перепуганной маленькой девочкой, которой посчастливилось выжить, когда все остальные погибли. Однако в этих мрачных пустынных лесах подобные подозрения казались здравыми. Покой и тишина, окружавшие их, действовали на нервы, усиливая бдительность и недоверие ко всем встречным.

Один только Победитель, казалось, не задавал себе никаких вопросов. Он бодро шагал впереди, перепрыгивая выпуклые корни деревьев, старавшиеся опутать его ноги. Гном передвигался удивительно бесшумно для такого увесистого существа. В тени деревьев он чувствовал себя как дома — даже как-то выпрямился и повеселел. Его привычная ворчливость исчезла, возможно, из-за того, что подгорные жители легче приспосабливаются к темноте и чувствуют себя лучше в закрытых пространствах. Он никогда не отступится от преследования врагов, где бы они ни находились, подумал Феликс. Он казался уверенным в своей способности преодолеть любые преграды.

Молодой человек вздохнул, вспоминая все свои разумные доводы, которые он приводил гному, убеждая того не ходить в деревню. По крайней мере, спасение девочки служило оправданием этого посещения. Они хотели найти место для отдыха, а вместо этого вытащили ее из убежища. Возможность того, что сейчас зверолюды направляются в другую деревню, побудила Победителя троллей поспешить во Фленсбург.

Феликс замер, подчиняясь какому-то странному внутреннему чувству. Он замолчал и напряг слух, но, казалось, не слышал ничего странного. Возможно, это было плодом его воображения, но Феликс подумал, что внезапная тишина в лесу отнюдь не случайна, а значит — зловеща. Он уловил присутствие какого-то древнего зла, пережившего время и ожидающего своих жертв. Все, что угодно, могло находиться за этими длинными тенями — и теперь он знал, что там что-то есть.

Становилось холодно. Медленно наступающая темнота указывала на приближение ночи. Феликс оглянулся назад, опасаясь безмолвия, но, возможно, еще более пугаясь звуков. Когда он снова обернулся, Кэт и Готрек исчезли за поворотом. Где-то вдалеке завыл волк. Феликс поспешил за своими спутниками.

Феликс глядел сквозь пламя костра на Победителя троллей. Готрек сидел, прислонившись к стволу поваленного дерева, глядел прямо в сердцевину огня, словно бы ища в нем какой-то тайный скрытый смысл. Его руки крепко держали кремень и огниво, которыми он разжег костер. Подсвеченное снизу бьющимся на ветру пламенем, его лицо казалось резким и неподвижным, как гранитная скала. Языки пламени играли тенями на его щеках. Татуировки, полускрытые тенью, казались следами недавно перенесенной тяжелой болезни. Свет отражался в его единственном глазу, поблескивающем нездоровыми искрами. Этот глаз на полускрытом в тени лице был подобен единственной звезде на темном небе. Рядом с ним тихонько лежала Кэт и дышала ровно, словно во сне. Готрек почувствовал, что Феликс рассматривает его, и поднял глаза на своего спутника.

— Что тебя тревожит, человечий отпрыск?

Феликс вновь поглядел сквозь огонь. Яркие отблески пламени разрывали ночь. И все же он пристально вглядывался в тени под деревьями, ища признаки тайных соглядатаев. Образы Кляйнсдорфских поселян, мирно готовящихся ко сну, и сил Хаоса, растерзавших их без предупреждения, навсегда останутся в его памяти. Он вновь огляделся, готовясь произнести правду.

— Вообще-то я… Я немного беспокоюсь, Готрек. Непонятна причина всего того, что мы видели в той деревне, и это тревожит меня. Только одни боги знают, почему все так произошло.

— Бояться могут только эльфы и дети, человечий отпрыск.

— Но на самом деле ты так не думаешь, верно?

Готрек улыбнулся и те немногие зубы, что у него остались, стали еще желтее при свете огня.

— Нет, думаю.

— Не хочешь ли ты сказать, что гномы никогда не испытывают страха? Или это Победители троллей ничего не боятся?

— Как хочешь, так и считай, человечий отпрыск. Но это не совсем то, что я сказал. Только дурак или сумасшедший ничего не боится, но только ребенок или трус позволит страху управлять собой. Сила воина в том, что он управляет своим страхом.

— Разве этот разгром деревни не напугал тебя? Разве ты не боишься? Что-то здесь есть, Готрек, что-то очень злое.

Гном рассмеялся.

— Нет, я же Победитель троллей, человечий отпрыск! Я рожден для того, чтобы умереть в бою. И страху нет места в моей жизни.

Феликс покачал головой, гадая, не дразнит ли его сейчас Готрек. За время путешествий он узнал, что настроение у гнома часто меняется, и стал подозревать, что иногда у Готрека просыпается что-то похожее на чувство юмора. Гном положил кремень обратно в мешок и обхватил руками свою секиру.

— Успокойся, человечий отпрыск. Ты ничего не можешь сделать для мертвых, и если то, что их уничтожило, пытается найти нас, ты и этому не сможешь помешать.

— Твои слова должны успокоить меня?

Внезапно шутливая атмосфера исчезла так же неожиданно, как и появилась, и в голосе Готрека зазвучала злоба.

— Нет, человечий отпрыск, не должны. Но, поверь, я найду убийц, они заплатят за пролитую кровь. То зло, которое мы увидели сегодня, не должно оставаться безнаказанным.

В том, что говорил теперь Готрек, не было ни следа человеческих чувств. Глядя в глаз Готрека, Феликс увидел там сумасшедшую ярость, поистине нечеловеческую ненависть; гном, казалось, едва сдерживал себя. На какую-то долю секунды он поверил Победителю, поверил в его сумасбродную уверенность, что тот может выступить против темной силы, уничтожившей деревню. Но потом, вспомнив размах разрушений и распространения зла, он вернулся к реальности. Ни один воин, даже столь могущественный как Готрек, не мог противостоять им. Он вздрогнул и плотнее закутался в плащ.

Чтобы скрыть волнение, Феликс наклонился и подбросил еще хвороста в огонь. Маленькие прутики зашипели и мгновенно вспыхнули. Искры взвились высоко в небо. Едкий дым наполнил глаза, как только затеплились покрытые плесенью ветки. Он вытер проступившие слезы и нарушил возникшую тишину.

— Что ты знаешь о зверолюдах? Ты веришь в рассказ девочки о том, что они напали на деревню?

— Почему бы и нет? Они населяют эти леса с тех пор, как триста лет назад мой народ изгнал оттуда эльфов. Много раз толпы зверолюдов нападали на поселения гномов и людей.

Феликс слегка удивился тому, как просто гном рассказывает о событиях трехсотлетней давности. Война, вспомнил он, предшествовала образованию Империи и упоминалась в человеческих хрониках много веков подряд. Почему бы ученым не уделить большее внимание хроникам гномов? Бывший студент Феликс воспринимал Готрека как первоисточник для пополнения знаний. Он внимательно слушал, стараясь запомнить все, что говорил гном.

— Я думаю, что это просто мутанты, изгнанные люди, превратившиеся в зверей под воздействием гнилого камня. Несколько наших видных ученых говорят так же.

Готрек покачал головой, словно бы жалея недалекий людской род.

— Такие мутанты бродят толпами, как наемники или солдаты. А зверолюды — это особая раса, возникшая еще во Времена Скорби. Они появились тогда, когда Хаос впервые пришел в мир, когда Темные силы проникли сквозь Полярные Врата, чтобы разрушить эту несчастную планету. Возможно, это первородные дети Хаоса.

— Я слышал много историй о том, что они помогают человеческим последователям Хаоса. Говорят, что именно они составили ядро армии, напавшей на Прааг двести лет назад. Часть их сумел изгнать Магнус Благочестивый, — Феликс не забыл сделать знамение Молота, когда упомянул имя Святого.

— Вполне может быть, человечий отпрыск. Зверолюды столь же истовы, сколь и поклонники Хаоса. Герои Павшей Силы были лучшими воителями, пришедшими в этот мир, Гримнир их всех побери! Я надеюсь, что история девочки правдива и что я вскоре встречусь лицом к лицу с этой демоницей в черных латах. Это будет достойная битва, и, если так суждено, то и достойная смерть.

— Так и будет. — Хотя Феликс искренне надеялся, что до этого не дойдет. Все обстоятельства, которые приведут к гибели Готрека от рук воинов Хаоса, непременно повлекут за собой и его скорую смерть.

— А что с девочкой? Ты думаешь, она действительно та, за кого себя выдает? Думаешь, она не в сговоре с нападавшими?

— Она всего лишь ребенок, человечий отпрыск. У нее нет меток Тьмы на теле. Иначе бы я уже убил ее.

К своему ужасу, Феликс увидел, как широко раскрылись глаза Кэт; она испуганно поглядела на них. Их взгляды пересеклись. Феликсу стало стыдно оттого, что он напугал девочку, которая и так уже испытала столько горя. Молодой человек поднялся и обошел вокруг костра. Он накрыл ее своим плащом и сел рядом.

— Спи. Ты в безопасности.

Он и сам хотел в это поверить. Глаз Готрека сомкнулся, но рука по-прежнему крепко сжимала секиру. Феликс улегся на листья, соорудив из них подобие постели, и долго смотрел вверх на звезды, холодно поблескивающие в высоте. Он крепко заснул — и его одолел ночной кошмар.

— Ты потерпела неудачу, любимая, — мягко сказал Кацакитал, Князь демонов. Он бросил на нее пронзительный взгляд, отчего Юстину пробрал страх до самых костей.

Она задрожала, прекрасно зная, какое наказание может применить к ней ее повелитель, если останется чем-то недоволен. Невольно ее пальцы сжали рукоять черного меча. Она встряхнула головой, и копна ее черных с белыми прядями волос колыхнулась. Она чувствовала себя беспомощной. Даже маленькая армия зверолюдов, находящаяся в пределах ее голоса, не могла бы помочь ей. Она была очень рада, что старый звероподобный шаман Гринд и его приспешники покинули алтарь после завершения ритуала по вызову князя. Ей не хотелось бы, чтобы кто-нибудь видел ее сейчас.

— Все в деревне мертвы. Как мы оба и хотели, — солгала она, прекрасно понимая, что это бесполезно. Ее узорные латы сжимали ее, как тиски. Кончики пальцев болезненно докалывало от страха. Если демон пожелает, то она скоро окажется в океане страданий и боли.

— Ребенок жив, — прекрасный голос демона по-прежнему был спокоен и невыразителен.

Юстина старалась удержаться от соблазна посмотреть на него, прекрасно зная, чем это грозит. Она знала, что он уже начал искажать тело священной жертвы, придавая ему собственную форму.

Она огляделась вокруг. Две луны сияли дьявольским светом. Моррслиб, луна Хаоса, уже была полной. Мэннслиб — еще нет. Сегодня и еще две ночи сила Хаоса будет достаточно мощной для того, чтобы вызвать покровителя-демона из преисподней — из-за пределов этого мира. И достаточно сильной для того, чтобы демон мог войти в тело человека, которого они возложили на алтарь в этой глубокой лесной чаще.

Даже сквозь плотное красное облако вокруг алтаря она видела костры своих ратников, их пламя походило на теплый красный туман, окутавший ночь. Они казались крошечными звездами по сравнению с мощной аурой демона. Она услышала, как тот поднялся в воздух, и увидела кожистые складки крыльев, распахнувшихся за его спиной. Она стала рассматривать головы, которыми был украшен алтарь. Белые лица графа Кляйна и его сына Гуго смотрели на нее, пробуждая воспоминания прошлой ночи.

Старый граф был неплохим воином. Он шагнул ей навстречу во дворе своего замка, сжав шипастую палицу рукою в кольчужной перчатке. Сам он даже не успел полностью облачиться в доспехи. Граф проклял ее всеми силами ада и тьмы. Она увидела страх на его лице, когда тот разглядел толпу рогатых и клыкастых зверолюдов за ее спиной, вливающихся в разбитые ворота замка. Она почувствовала чуть ли не жалость к недоумевающему старику, который всегда ей нравился. Он был достоин смерти великого воина, и она быстро убила его.

Его сын стоял позади с белым от ужаса лицом. Развернувшись, он побежал по залитому кровью двору, где ее воины резали полусонных охранников. Она легко нагнала его, хотя черные латы отягощали ее бег.

Погоня по темному замку закончилась в спальне Гуго, где он и спрятался, как она правильно рассчитала. Но здесь все это, в конце концов, и началось. Он заперся изнутри и призвал богов защитить его. Юстина легко выбила дверь ногой, закованной в доспехи, и ворвалась внутрь, как разъяренный демон.

Комната была все такой же, как она ее запомнила. Та же самая широкая кровать занимала почти все пространство. Те же самые великолепные бретонские ковры на полу. Те же самые оленьи головы и другие охотничьи трофеи на стенах рядом с теми же знаменами и оружием. Только Гуго изменился. Его тонкое юное лицо превратилось в одутловатую рожу мужчины с дряблыми щеками. Но он сохранил детское выражение, несмотря на наполнявший его ужас. Да, он изменился. Никто не смог бы узнать его спустя столько времени, но Юстина узнала. Она никогда не могла забыть его стеклянные глаза, неотступно следившие за ней с первого дня, когда она появилась в замке, хотя это было семь лет назад.

Длинный меч внезапно появился в его бледных руках. Он поднял его дрожащими руками, но она легко выбила оружие, отшвырнув его далеко в угол. Она прижала острие своего клинка к его груди и слегка надавила. Ему пришлось отступать, пока он не наткнулся на кровать и не упал на шелковые простыни. Запах экскрементов наполнил воздух.

На его губах появились розовые пятна.

— Ты умрешь, — сказала она.

— Но почему? — прошептал он. Она сняла свой шлем, и он громко застонал, как только узнал ее — узнал ее лицо, ее длинные вьющиеся волосы.

— Потому что я предупредила тебя об этом еще семь лет назад. Помнишь? Ты тогда смеялся. Так почему ты не смеешься сейчас? — Она еще сильнее надавила на лезвие. Кровь проступила на белом атласе его рубашки. Он, защищаясь, поднял руку.

Впервые за столько лет ей на глаза навернулись горячие слезы. Она снова почувствовала горечь ненависти и злости. Она пробежала по ее венам и превратила ее лицо в неподвижную маску. Женщина нажала на лезвие, охваченная отчаянными воспоминаниями, и холодный металл пронзил плоть. Она наклонилась, пригвождая его к кровати, на которой он когда-то совершил над ней насилие. И снова шелковые простыни обагрились кровью.

Она поразилась сама себе. Так много лет она планировала свою месть, думая о медленных, непереносимых, ужасных пытках, которые она применит к нему, а вместо этого покончила со всем одним ударом. Месть казалась уже менее важной. Она развернулась и вышла из комнаты, чтобы посмотреть на разоренный город. Она не обратила внимания на мольбы двух мужчин, которых зверолюды тащили к виселицам, — это было одним из их излюбленных развлечений. Но именно здесь, внизу, в деревне она встретила ребенка.

Она пыталась забыть ее.

— Тебе не следовало щадить девочку, любимая, — демон позволил гневу отчетливо прозвучать в его равнодушном голосе. Обещание вечной боли скользило в каждом его слове.

— Я и не щадила. Я оставила ее зверям. Я не могу проследить за убийством каждого деревенского молокососа.

Резкость ответа демона поразила ее.

— Не лги, любимая. Ты пощадила ее, потому что оказалась слишком мягка. В то мгновение ты позволила человеческой слабости остановить твою руку, сбить тебя с избранного пути. Я не могу допускать подобного. Так же, как и ты, ибо, изменив своему выбору, ты потеряешь все. Поверь мне, оставив девочку в живых, ты сильно пожалеешь об этом.

Она наконец поглядела на него и, как обычно, поразилась блистающей красоте этого существа, чем-то напоминающей изяществонасекомого: члены облиты черным панцирем, резкое прекрасное лицо осенено украшенным рунами шлемом. Встретившись взглядом с его красными горящими глазами, она увидела в них силу. Он не знал ни слабости, ни жалости. У него не было изъянов. Когда-нибудь и она станет такой же. Эта мысль заставила ее улыбнуться от удовольствия.

— Ты понимаешь, любимая. Ты знаешь суть нашего соглашения. Путь Воина Хаоса — это испытание. Следуй по нему до конца — и ты обретешь силу и бессмертие. Сверни с дороги — и ты получишь вечное проклятие. Великий Кхорн награждает сильных, но он ненавидит слабость. Битвы, в которых мы сражаемся, войны, которые ведем, — это испытание, посланное нам, чтобы уничтожить наши слабости и укрепить нашу силу. Ты должна быть сильной, любимая.

Она кивнула, завороженная красотой его плавно льющегося голоса, обещая не чувствовать ни боли, ни слабости, быть совершенной, бесстрашной, не позволить ужасу мира просочиться в малейшую щель ее доспеха. Демон коснулся ее когтистой рукой.

— Наступает век крови и тьмы, пора страха и гнева. Скоро армии четырех великих сил пройдут сквозь Полярные Врата, и судьба этого мира будет решаться сталью и черным колдовством. Победитель овладеет миром, любимая. Ему суждено вечное господство. Планета очистится от глупого человечества. Мы все переделаем по собственному образу и подобию. Ты можешь оказаться на стороне победителей, любимая, среди добившихся величия и почестей. Все, что ты должна — это быть сильной и посвящать эту силу нашему повелителю. Ты хочешь этого?

В этот миг, глядя в горящие глаза демона, слыша шелковые переливы его голоса, она не испытывала сомнений.

— Ты хочешь присоединиться к нам, любимая?

— О да, — прошептала она. — Да!

— Тогда ребенок должен умереть.

Юстина прошла сквозь толпу своих подчиненных и села на резной деревянный трон. Она положила обнаженный меч себе на колени и повернулась к своим отборным сподвижникам — горрам. Меч был напоминанием, по какому праву она повелевает ими, символом ее власти. Она пользовалась милостью их демонического бога, и выражение этой милости было основой ее силы. Зверолюдам могло это не нравиться, но им приходилось терпеть ее главенство, пока, согласно их жестоким законам, кто-нибудь не одолеет женщину в бою один на один. Но ни один из них, будучи в здоровом уме, не решался бросить ей вызов: они прекрасно помнили пророчество Кацакитала, прозвучавшее, когда Юстину провозгласили Воином Хаоса. Он сказал тогда, что никто не сможет победить ее в битве. И они все не раз убеждались, что это правда. Но все-таки они были зверолюдами, и их тянуло бросить вызов своему вожаку.

Этой ночью она почти надеялась, что кто-нибудь из них сделает очередную попытку сразиться с ней: жажда крови всегда усиливалась после разговора с повелителем. Она поглядела на подстилку, на которой они расположились, — это был гобелен, некогда занимавший свою стену в замке и запечатлевший сцены битвы и охоты предков семьи Кляйна. Теперь же он был покрыт грязью и листьями лесных полян, испражнениями зверолюдов. Она прикажет сжечь его, чтобы не осталось никаких воспоминаний о Кляйне и его семье.

Теперь, глядя на зверолюдские головы своих подчиненных, потешающихся над графским семейным сокровищем, она думала о том, как же сильно изменился ее мир в то роковое утро, когда она выскользнула из спальни Гуго и убежала в лес.

Картина, разворачивающаяся перед ней, напоминала кошмарные полотна сумасшедшего художника Тойгена. Огромные рогатые животные, закованные в доспехи, шагали сквозь скрученные деревья в темном лесу, как злая насмешка над рыцарскими идеалами, порядок вещей перевернулся, словно бы дикость леса вызвала все зажатые тайные помыслы человека. Когда-нибудь так и будет повсюду. Слуги Хаоса превратят все людские царства в жалкие кучки пыли. Она здесь только дает этому толчок, но смута будет шириться. Как только распространится слух о ее победах, все больше и больше последователей Хаоса встанут под ее знамена. Скоро она соберет огромную армию, и все могущество Империи падет перед ними. Но почему-то такое будущее не возбуждало ее так, как прежде. Раздраженная, она отбросила от себя эти мысли.

Взглянув на предводителей своей будущей армии, она подумала, какие приказы отдаст им. Переводя оценивающий взгляд от одного к другому, Юстина размышляла о том, когда и от кого последует вызов претендента. Это мог быть любой из них. Все они горры — самые крупные, могущественные, честолюбивые из зверолюдов.

Она посмотрела на осанистого Хагала — его козлиные рога горели золотом, блестящий белый мех поблескивал в свете костра. Из всех подчиненных ей тварей, она в первую очередь от него ждала вызова, от которого вспыхнет Сшибка Рогов. Ее соглядатаи донесли, что именно Хагал громче других возмущался у костра — мол, нет ничего нелепее женщины-вожака. Он был наиболее самоуверенным, всегда возражал ее приказам, но никогда не доводил до того, чтобы она смогла вызвать его на бой. Хотя, вероятно, он просто выжидает часа ее слабости, зная, что, если они сразятся сейчас, ему не победить.

А вот в своей победе над Лургаром она не была столь уверена, даже несмотря на пророчество. Эта огромная тварь с красным мехом и бычьей головой была одним из самых отчаянных ее бойцов, пьющим кровь берсерком, чья жажда боя перекрывалась только жадностью до человеческой плоти. Он был чудовищным воином, и жар битвы делал его безумным. Она почти боялась возможного вызова с его стороны, но думала, что подобного не произойдет, пока кто-нибудь не подучит его сделать это. Человек-бык слишком глуп для того, чтобы добиваться первенства, и готов следовать за всяким, кто поставляет ему врагов и еду. Да, сам он не вождь, но может оказаться прекрасным орудием для кого-нибудь за его спиной.

Кстати, за спиной у него сидел тот, кто точно задумывался об этом: старый шаман Гринд. Для зверолюда он был слишком умен, обладал хорошим чутьем, обучился всему, что было доступно искаженным. Он мог ворожить на костях и толковать предзнаменования, говорить с духами и общаться с Павшими Силами. До того, как Юстина взяла власть в свои руки, именно он руководил обрядом жертвоприношения Князю демонов Кацакиталу. Но этот толстый белогривый бык был уже слишком стар, чтобы вести юнцов на Большую охоту — ему не стать вожаком их воинства. Но Юстина знала, что это не остановит его на пути к возрождению прежнего положения духовного главы племени, знала, что он просто ненавидит ее как женщину. Никак нельзя недооценивать его. Шаман полон зависти и злобы, а его слово весомо для многих членов ее войска.

Триелл Безглазый не представлял реальной угрозы — великий воин, с душою героя, но меченный гнилым камнем. И хотя у него не было глаз, он все прекрасно видел. Как и все отмеченные Хаосом, он жутко боялся Юстину, избранницу темных сил. Он жил только для того, чтобы убивать и добавлять новые глаза в свое ожерелье.

Был еще Малор Серогривый, чьего отца она убила, чтобы подтвердить свое право на лидерство. Если молодой человек и испытывал к ней неприязнь, то хорошо это скрывал. Он беспрекословно исполнял все ее приказы, прекрасно сражался и пробовал излагать и собственные суждения. Подчас его планы были гораздо разумнее, чем планы полководцев вдвое старше его самого. Он уже сейчас, еще не достигнув своего полного расцвета, был прекрасным воином. Поговаривали, что он стал членом совета только за свое дружелюбие к ней; кое-кто шепотом повторял чудовищные и грязные намеки на то, что Малор, мол, ее любовник. Но Юстина понимала, что парень заслужил свое положение честно и подтверждал его своей доблестью.

Из всех, кем она командовала, она могла сколько-то доверять только, пожалуй, Воинам Хаоса, облаченным в черные доспехи, которых она наняла в Пустошах задолго до того, как вернулась сюда. Они поклялись служить ей. Юстине очень хотелось бы, чтобы они были здесь и поддерживали ее, но их не было. Этой ночью они скрылись в глубине леса, чтобы справить собственный ритуал по умиротворению демонов, принеся им в жертву кровь и души, дабы приготовиться к предстоящей тяжелой битве.

Зверолюды выжидающе смотрели на нее, собравшись полукругом. На их мордах глаза были полны как человеческим пониманием, так и зверолюдской жестокостью. Она внезапно обрадовалась тому, что ее меч лежит рядом с ней. Ей все-таки очень одиноко здесь. Как обычно, прежде чем начать совет, она с любопытством оглядела их. Что произойдет сейчас? Последует ли вызов?

Юстина задумалась о приказах, которые сейчас отдаст им. Она никогда не размышляла об этом прежде. Недавние сомнения теперь усилились. Раньше она жила только ради мести. Теперь, когда месть свершилась, женщина почувствовала себя опустошенной. Когда она разговаривала с Кацакиталом, ей было так легко быть уверенной, ощущать себя частью его черного плана. Князь демонов буквально завораживал ее. Но когда его не было рядом, появлялись сомнения. Она подумала, а действительно ли она хочет того, чего она хочет? Главная цель ее жизни воплотилась в реальность со смертью Гуго.

Это было слишком простым исполнением столь долго вынашиваемого желания отомстить, сказала она себе. Семь лет она только об этом и думала. А теперь это чувство покинуло ее, исчезнув вместе со смертью мучителя, оставив после себя пустоту… Она постаралась собраться, вновь ощутить ту жажду силы и бессмертия, которая так легко одолевала ею в присутствии демона. Она попыталась призвать его тень. Этого оказалось достаточно.

— Мы уничтожили наших первых жертв, — провозгласила она. — Но одна из них выжила. Необходимо, чтобы она умерла. Это желание нашего повелителя.

— Можно найти другое поселение людей. Убьем побольше, — произнес Хагал, обводя собравшихся золотыми глазами. — Стоит ли беспокоиться об одной выжившей?

Гринд грянул тяжелым жезлом-палицей, вырезанным из человеческой кости, о камни:

— Пусть живет. Она расскажет другим людям. Принесет страх. Страх — наш друг.

«Вечно эти возражения, — подумала она. — Постоянно эти заговоры и поиски слабого места. Даже простые задания становятся сложными, когда зверолюды стараются показать себя за счет других. Это общество служит сильнейшим, и если ты выкажешь слабость, любую слабость, то потеряешь уважение».

— Так хочет наш бог. Красный Кацакитал, избранный Кхорном, приказал нам.

Малор поглядел серыми глазами на Гринда и Хагала:

— И потому что наш вождь, Юстина, требует этого!

— Кто ты такой, чтобы обсуждать, чего хочет вождь? — напрямую обратился Триелл к Хагалу. Значит, слухи об их ненависти друг к другу правдивы. Хорошо, это укрепит ее положение.

— Я не обсуждаю вождя. Я спрашиваю, нужно ли искать одного человека тогда, когда можно найти целую дюжину. Ты так хочешь найти эту девочку потому, что пожалел ее прошлой ночью?

— Кто так сказал? — слишком быстро произнес Триелл. — Ты ищешь повод для драки?

Юстина чувствовала, что Триелл хочет замять все это, вопреки ее желаниям. Да, она пожалела девочку. Но чего добивается Хагал? Не скрыт ли здесь упрек ей самой? Она не позволит прозвучать вызову. Если Триелл убьет Хагала, это будет замечательно, но если Хагал убьет Триелла, то она потеряет своего верного союзника среди вожаков зверолюдов и вряд ли сможет найти нового.

— Никаких вызовов, — сказала она мягко, но достаточно громко для того, чтобы ее все услышали. — Разве что вызовите меня!

Все умолкли, ожидая, решится ли кто-нибудь вызвать ее на Сшибку Рогов. Она видела, как Гринд нервно облизывает губы. Поглядела на Хагала. На миг он едва не поддался искушению. В мгновение, когда их глаза встретились, она увидела в них зверолюдскую одержимость убийством. Ее рука легла на рукоять меча. Она улыбнулась, подзадоривая его, но он передумал и склонил голову.

— Ладно, — произнесла она наконец. — Триелл, возьми воинов и приведи девочку с такими же волосами, как у меня. Захвати следопытов, исследуйте местность, найдите ее. Я сама принесу ребенка в жертву Кацакиталу. Остальным — набираться сил. Мы отправимся в другой город и заслужим милость, убив еще больше людей.

Они одобрительно закивали и стали шумно подниматься. Юстина осталась одна; ее бросало в жар от одной мысли о том, что же она будет делать, когда ей приведут девочку.

— Просыпайся, человечий отпрыск! Что-то приближается!

Феликс моментально очнулся от сна. Страшные образы мрачных сновидений все еще наполняли его мозг. Он помотал головой, чтобы избавиться от них, и ощутил острую боль в шее и спине оттого, что спал на холодной земле. Простуда проникла во все кости и ослабила его. Он медленно поднялся на ноги, стараясь стряхнуть с себя остатки сна. Как можно спокойнее он обнажил свой меч и огляделся по сторонам.

Готрек стоял рядом — квадратная, массивная статуя в тусклом свете догорающего костра. Красная кровь блестела на лезвии его секиры. Гном вытер оружие.

Феликс посмотрел в небо. Луна почти что закатилась. Хорошо, рассвет уже близко.

— Что-то? — переспросил он. Его слова с трудом продирались сквозь горло, превращаясь в хриплый шепот. Ему не нужны были призывы гнома быть наготове. Он и сам понимал, что что-то происходит. Над лесом в воздухе нависла угроза.

— Слушай!

Феликс прислушался, напрягая слух, чтобы уловить любой неожиданный звук. И первое, что услыхал, были тревожные удары его собственного сердца. Он не слышал ничего необычного — только писк ночных лесных насекомых и тихий шелест листвы. Затем где-то далеко, — так тихо, что он поначалу подумал, что это ему только кажется, — он услыхал приглушенные голоса. Он взглянул на Победителя. Тот кивнул.

Феликс огляделся, думая, куда бы спрятать Кэт. Она тоже проснулась и сидела, придвинувшись к костру. При свете огня было видно, что ее глаза распахнулись от страха. Феликс молился, чтобы скорее взошло солнце. Он развернулся и уставился во тьму, решив не оглядываться, благо глаза его уже привыкли к темноте.

— Кэт, подкинь еще хвороста в огонь, — быстро приказал он. Он почувствовал непреодолимое желание повернуться и посмотреть, делает ли она, что ей велено. Он поборол его и расслабился, когда услышал движение за спиной и шуршание хвороста. Тени заметались от огня, островок света, в котором они стояли, расширился. Деревья казались одноцветными великанами в тусклом мерцании костра.

Феликс стоял неподвижно, несмотря на пробиравший до костей холод и пот, катившийся по спине. Его одежда развевалась на ветру, ладони вспотели, и он почти физически чувствовал, что силы покидают его. Ему вдруг захотелось убежать от того, что приближалось к ним.

А оно действительно придвигалось все ближе, делая попытки затаиться. Он слышал тяжелые шаги, и боль пробежала по его телу. Мускулы живота напряглись. Не слишком скрытное приближение врагов свидетельствовало об их самоуверенности. Неужели он сейчас увидит тех, кто уничтожил Кляйнсдорф?

Странно, но ему вдруг захотелось побежать на шум, посмотреть, что там такое, вместо того, чтобы просто стоять у огня, как овца перед мясником. Чтобы успокоить себя, он несколько раз взмахнул мечом. Тот свистел, разрубая воздух. Руны на его лезвии засияли ярче, словно бы обрадовались приближающейся битве. Напряжение в мускулах и готовность этого благословенного меча с рукоятью в форме дракона несколько успокоили его. Улыбка заиграла на его губах. Если он и умрет здесь, то умрет не один.

Однако вся уверенность пропала, когда он услышал мощный рев в лесу, вырывающийся из дюжины зверолюдских глоток. В предрассветном свете этот рык напомнил Феликсу недавний ночной кошмар. Эти твари были здесь, и ему не хотелось с ними встречаться. Их преследователи знали, что цель близка, и готовились к нападению. Феликс хотел бросить меч и бежать. Силы покидали его, как вино вытекает из опрокинутого кубка. Позади него зашевелилась Кэт, и он услыхал крадущиеся шаги, как будто бы она старалась спрятаться.

— Стой, человечий отпрыск! Они всегда так делают, чтобы напугать своих врагов. Ослабить, чтобы убить. Не позволяй страху управлять тобой.

Голос Готрека был спокоен и вселял уверенность, но Феликс все равно не мог отогнать от себя мысль о том, что же произойдет, если Победителя троллей одолеют. Сможет ли он тогда противостоять врагам или, что вероятнее всего, падет в неравном бою? Феликс подумал, что если сейчас наступило то время, когда решится судьба гнома, и если Ягер не выживет, то некому будет описать это в поэме. Эта усмешка судьбы даже позабавила его. Он услыхал, как Готрек придвинулся ближе.

Их преследователи были уж очень близко. Феликс слышал топот их ног, поднимающий пыль на тропинке. Они не более чем в ста шагах. Он поглядел вокруг себя, ища укрытия, но рядом были только низкие кустарники, росшие под деревьями. Ягер подумал о том, чтобы спрятаться в них и внезапно выпрыгнуть, когда этого никто не ждет. Или не выпрыгнуть, а просто затаиться, ожидая, что отродья Хаоса не обнаружат его. Но он понимал, что на это мало надежды.

Он указал на заросли вереска кончиком меча и сказал девочке:

— Кэт, спрячься там. И если мы с Готреком падем в бою, то оставайся в укрытии.

Он успокоился, увидев, как маленькая фигурка девочки быстро проскользнула на животе в кустарник и затихла там. У нее будет шанс выжить, если они оба погибнут.

«Но как они их обнаружили? — подумал он. — Им просто повезло или же они отправили вперед следопытов? Или же им помогло колдовство? Там, где присутствует Хаос, ни в чем нельзя быть уверенным». На мгновение он позволил себе вообразить, что это все ошибка, что там копошится группа купцов, ищущих убежища. Но он знал, что только мертвые или убийцы могут двигаться по ночной дороге от Кляйнсдорфа, и эта мысль заставила его содрогнуться.

Звук шагов был уже так близко, что враги должны были уже вот-вот показаться. Ягер надеялся, что угасающая луна выкатится из-за облаков и осветит все вокруг. И, словно бы Сигмар услышал его молитву, она слегка показалась из-за облака. Но лучше бы этого не было.

Легкий серебряный свет Мэннслиб смешивался с кровавым блеском проклятой луны Моррслиб. Показавшись над верхушками деревьев, они осветили лица их врагов. Кошмар начал сбываться.

Впереди бежал жуткий мутант на привязи. Он припадал к земле, нюхая след. Феликс слышал тяжелое сопение. У твари была лысая собачья морда и огромный нос. К грязному ошейнику была привязана железная цепь, второй конец которой держал в руках козлоголовый мутант в кожаной накидке на мускулистых плечах. На шее висело ожерелье из сушеных глаз. Своих глаз у чудища не было — только отвратительные куски плоти в заросших глазницах, — но он передвигался так, словно бы все видел вокруг. Феликс подивился, что за шутку сыграло с ним колдовство Хаоса. В одной руке у мутанта была огромная шипастая палица, запачканная чем-то странным и желеобразным. Феликс постарался не думать о том, что бы это могло быть такое.

Позади них бежали его приспешники, похожие на своего господина, только помельче, а два мускулистых великана тащили пику и ржавый меч. Оленьи и лосиные глаза краснели в отсвете костра. Кроме вожака, ни у кого больше не было заметных признаков дальнейших искажений, но Феликса передергивало от одного их вида. А мысль о том, что они сделали с жителями деревни прошлой ночью, наполняла его одновременно ненавистью и страхом.

Безглазый вожак отдавал приказы своим подчиненным свободной рукой. Они рассредоточились и образовали плотный полукруг возле гнома и человека. Феликс принял боевую стойку, стараясь расслабить свои мускулы, как советовал его учитель фехтования. Он старался ни о чем не думать и успокоиться, но вид этих чудовищ не давал это сделать.

В течение долгого времени человек и зверолюд изучали друг друга сквозь тенистые ветви. Феликс заставил себя посмотреть на урода с головой козла. «Я убью тебя», — думал он, надеясь напугать тварь. Пасть зверя открылась, язык вывалился, вокруг губ запузырилась пена. Было похоже, что чудовище смеется над ним. «Ну что ж, может, и не убью», — подумал Феликс и улыбнулся.

Он хотел поглядеть на Готрека и узнать, что тот собирается предпринять, но не решался отвести взгляд от своего врага. Тот мог наброситься на него со сверхъестественной скоростью, если Феликс отвернется. Худший из врагов — это враг непредсказуемый.

Зверолюды занимали свои позиции, словно бы тоже не зная, что предпримут их противники, и вопросительно поглядывая друг на друга. «Может быть, они решают, кто первым бросится в атаку», — думал Феликс. Внезапно странная мысль пришла ему в голову: он подивился тому, что эти хищные людоеды имеют головы травоядных животных. Возможно, это была еще одна шутка Павших Сил.

— Готов, человечий отпрыск? — спросил Готрек голосом, который явно указывал на то, что гном уже вошел в раж битвы. Голос был спокоен, ровен и невыразителен.

— Как всегда, — и Феликс так крепко сжал рукоять своего меча, что почувствовал сильную боль в руках. Его мускулы напряглись, точно стальной канат. Услышав дикий смех Победителя троллей, он тоже бросился в рукопашную.

Кэт дрожала в кустах. Ей хотелось посмотреть, что происходит, но страх не давал высунуться наружу. Она знала, что зверолюды приближаются. Она чувствовала их по тому же напряжению, что и прошлой ночью. Она посмотрела на двух своих защитников и пожалела их. Они умрут. Они, может быть, и испугались, но решили помочь ей, и уж точно они не заслуживают той смерти, которую приготовили им зверолюды.

Она поглядела на Феликса. На его красивом лице то появлялось выражение безнадежного страха, то приступ безумной храбрости. Она много раз чувствовала подобное, когда Карл начинал слишком быстро гнать лошадей по неровной дороге. Смесь разных чувств, и возбуждения, и страха, и радости одновременно. Но Феликс не выглядел особенно счастливым, и в этом была существенная разница.

А вот гном выглядел. Его грубое лицо растянулось в зверолюдский оскал, который обнажил почти полностью отсутствующие зубы. Кэт была уверена: он заметил ее взгляд, потому что он обернулся и махнул в ее сторону. Он либо не боится, либо притворяется, решила она.

Они оба держались очень храбро. И, наблюдая за тем, как они дрались, девочка поняла, что это прекрасные воины. Руны на клинке Феликса сияли внутренним светом, как заговоренное оружие в сказках. А секира Готрека, казалось, рубила врагов, как деревья. Но она знала, что все это не имеет значения: они обречены. И зверолюды это понимали.

Поборов себя, она выглянула, когда зверолюды подошли слишком близко. Их вожак, держащий принюхивающегося мутанта на цепи, был тот же самый урод, который пощадил ее накануне вечером в гостинице. Она знала, что он ищет ее, именно ее, чтобы исправить свою ошибку. А его слугами были те, кто ворвался в деревню и сжег ее. Все они были очень большими, выше чем Феликс, тяжелее чем Готрек. Глядя на двух воинов, стоящих перед костром, она подумала, какой же неравной будет эта битва. Человек против чудовища, превосходящего его по весу и по силе. У них не было шансов.

На секунду противники замерли, глядя друг на друга. Понимая всю драматичность ситуации, Кэт забыла о собственных страхах. У нее перехватило дыхание. Готрек возвышался каменным изваянием, а Феликс принял классическую стойку фехтовальщика. Она видела такую, когда Гуго тренировался. На них надвигалась масса бесформенных демонов с оружием наголо.

Она услышала, как Готрек пробормотал: «Готов, человечий отпрыск?», — а Феликс ответил: «Как всегда». Она услышала дикий смех гнома и то, как он бросился в атаку, а Феликс последовал за ним. Ей было невыносимо увидеть, как они падут в бою, и девочка закрыла глаза.

До нее донеслись треск и вопль боли. Это гном, решила она. Он умер первым. Она слышала звон стали и боевые выкрики, за которыми последовали стоны. Феликс тоже умер. Но звук битвы не утих сразу, как она ожидала. Затем постепенно все умолкло. Охваченная ужасом, Кэт открыла глаза, чтобы встретиться со своей судьбой…

Феликс бросился в атаку. Впереди него метнулся в сторону Готрек, уклоняясь от запущенного в него копья. Гном перехватил древко левой рукой — оно скользнуло по всей его ладони и остановилось. Одним прицельным ударом секиры он снес голову изумленному мутанту. Послышался треск, и тварь закричала от боли. Хорошо, подумал Феликс, на одного меньше.

Он скрестил меч с кривой саблей чудовища и достал своего противника, выбивая у того из рук проржавевшую сталь. Чудовище было сильным, но неумелым. Словно бы сам по себе, заговоренный меч Феликса прорвал оборону противника, и через несколько мгновений Феликс увидел, что тварь истекает кровью от множества порезов. Но это только разъярило мутанта, и он обрушил на него удар, который мог бы перерубить Феликса пополам. Он отпрянул назад, яростно парируя. Искры летели, когда их мечи сшиблись. Его рука онемела от напряжения.

Феликс посмотрел прямо в лицо зверолюду: вокруг пасти выступила пена, а в глазах играли сумасшедшие огоньки. Он снова бросился вперед, его меч описал дугу. Инстинктивно Феликс наклонился вперед, сделал один шаг и вскинул меч. Теплые внутренности зверолюда вывалились наружу, тот откатился назад, держа кишки одной рукой и визжа, как поросенок. Второй зверолюд оправился от неожиданности и тоже бросился в атаку, нагнув голову и изготовясь пронзить поэта копьем насквозь. Однако он поскользнулся на брюшной слизи своего предшественника и рухнул прямо к ногам Феликса. Молодой воин поблагодарил Сигмара и обезглавил тварь одним точным ударом. Он повернулся, отряхивая лезвие, и прикончил очередную жертву.

Готрек уже избавился от двух более слабых врагов и сцепился с вожаком мутантов. Следопыта нигде не было видно — он просто исчез. Глядя на их схватку, Феликс попытался представить, что сейчас произойдет. Победитель троллей внезапно нападет и нанесет два точных удара — первый снесет голову, а второй вскроет грудную клетку. И безглазый падет жертвой неумолимого противника.

Топор и палица взлетели в воздух и столкнулись на чудовищной скорости. Искры отлетали от стального навершия булавы. Зверолюд был крупнее, но медлительнее, чем гном. Каждый удар секиры Победителя троллей заставлял его отступать. Феликс хотел было помочь Готреку, но передумал: тот не одобрил бы это, к тому же была возможность попасть под удар его мощного секиры.

Зверолюд нанес было могучий удар по голове Победителя. Но Готрек успел вовремя отпрянуть и снес колючее навершие палицы мутанта. Вторым взмахом он обезоружил противника.

На лице гнома было выражение такой холодной ярости, какое Феликс никогда не замечал раньше — ни признака жалости, только злость и мрачная решительность. Готрек ударил врага по ноге и перебил ее, кровь хлынула из открытой раны. Тварь издала ужасный вопль и покатилась по земле. Секира гнома обрушилась на упавшего, как топор палача. Голова безглазого чудища слетела с плеч, и его тело осталось лежать неподвижно на земле.

Победитель плюнул на него и махнул головой с отвращением.

— Слишком просто, — проговорил он. — Надеюсь, что Воин Хаоса окажется покрепче.

Феликс же надеялся, что они этого никогда не узнают.

Феликс шел пружинистым шагом. Он не устал, несмотря на то, что практически не спал прошлой ночью, и страшные темные заросли, сквозь которые они пробирались, больше не пугали его. Он свободно и глубоко вдыхал прохладный, ароматный воздух — по крайней мере, он еще мог дышать.

Он был жив! Лучи солнца продирались сквозь листву, освещая кружащиеся и мерцающие, как светляки, клубки пыли. Ему хотелось дотянуться и набрать пригоршню этого волшебного порошка. На мгновение лес преобразился: они миновали заколдованную поляну, где неестественно высокие грибы прятались в тени деревьев. Но даже они не выглядели одинокими, все вокруг говорило о продолжающейся жизни.

Он все еще был жив. Он повторял про себя эти слова, как молитву. Он прошел сквозь ужас, но выжил, а эти чудовища, его враги мертвы. А он еще жив, греется в лучах солнца, упивается свежим воздухом и наблюдает за тем, как Готрек и Кэт спускаются вниз по склону, осторожно нащупывая камни в скользкой грязи.

Его чувства обострились как никогда — так он радовался каждому мгновению своей спасенной жизни.

На паутине блестела роса раннего утра, пели птицы, и все вокруг было полно радостью. Крохотные зверьки сновали под землей, изредка выскакивая на поверхность. Феликс остановился, дав проползти змее, и не пытался убить ее. Этим утром он внезапно понял, какой хрупкой может быть жизнь.

Сегодняшний бой с мутантами вдруг показал ему, как легко можно оборвать существование человека, оставив его в холодной могиле, или, еще того хуже, в брюхе мутантов. Их спасли удача, мастерство и правильное использование оружия. Но все могло бы быть по-другому. Одна ошибка, и он бы не увидел этого благословенного утра. Он бы отправился в серое царство Морра или же превратился в ничто, как утверждали некоторые его школьные товарищи.

Такие мысли должны были бы испугать его, но только не сегодня. Это утро было таким счастливым для него. Он вспоминал каждый свой удар и каждое движение почти с любовью. Он торжествовал: еще бы, ведь он одолел врагов, которые были значительно могущественнее его. И лес больше не пугал его.

Но Феликс знал, что это не подлинная радость, ведь он часто так чувствовал себя после очередной битвы. Он знал, что скоро его торжество сменится унынием и чувством вины — но это будет позже. А пока он торжествовал, и, странное дело, ему стали нравиться сражения. Жестокость и ярость пробуждали в нем темную часть его натуры, которая обычно была скрыта даже от него самого. Он почти что понял всех тех, кто следует за Богом крови, Кхорном, требующим кровопролитий, битв и побед. И нет в мире ничего выше собственной души.

Эта мысль поразила его. Феликс вдруг подумал, что так он вступит на путь порока. Видимо, все, кто посвятил себя Павшим Силам, начинали именно так, пестуя свою темную сторону. Но он понимал всю возможную опасность и поспешил отбросить эти мысли.

Готрек остановился, приглядываясь к следам в грязи. Может быть, рассуждал Феликс, битва чересчур поразила его воображение. Может быть, именно поэтому Готрек и превратился в изгнанника, и каждое сражение служит настолько же удовлетворению его потребностей, сколько и искуплению грехов? Зачем же еще кто-нибудь отважится последовать по этой мрачной дороге, если не ради битвы?

Видимо, истинные побуждения Готрека были менее достойны и драматичны, чем он их ему представил.

Феликс вздохнул: этого он никогда не узнает. Гном оставался чужд ему, он был созданием иного общества с иными принципами морали, даже с другим восприятием мира через другие органы чувств. Он засомневался в том, что сможет когда-нибудь понять Готрека. Каждый раз, когда он приближался к разгадке его натуры, это понимание ускользало от него. Гном был совсем иным существом — более сильным, каким Феликс и не мечтал даже стать, и менее восприимчивым к боли и тяжестям.

Может быть, поэтому Феликс и пошел за ним, полный обожания и желания уподобиться своему кумиру? Разумеется, его жизнь была бы сейчас совсем другой, если бы он не поклялся тогда на пьяной вечеринке последовать за Победителем троллей. Может быть, он был бы счастливее? Но, с другой стороны, он бы никогда не увидел и половины того, что пришлось ему повидать — хорошего и плохого. В ту пору Победитель, подобно демону, перевернул его жизнь и вверг во тьму.

Он осторожно стал спускаться со склона, чувствуя острые камни сквозь кожаные подошвы. Спустившись в долину, он тоже увидел то, над чем, казалось, раздумывали Готрек и Кэт. Дорога раздваивалась. Возле правого ответвления был знак — не привычный каменный символ, указывающий главную имперскую дорогу, а простая табличка, вырубленная из ствола дерева. Феликс прочел ее.

— Через пару часов мы будем во Фленсбурге, — сказал он.

— Если Фленсбург все еще существует, человечий отпрыск, — заявил Готрек и плюнул.

— Хотела бы я быть такой же храброй, как ты, Феликс, — сказала Кэт.

Феликс изучал открытую прогалину. Деревья стали здесь пореже, и много пеньков свидетельствовало о вырубке. Вокруг них росла трава и пробивалась молодая поросль. В воздухе отчетливо пахло свежей древесиной. Где-то вдалеке ему послышался шум воды. А над их головами сквозь сплетенные ветки виднелось чистое голубое небо. Однако далеко на востоке собирались мрачные грозовые облака. Эти тяжелые свинцовые тучи, похожие на серые горы, медленно приближались. Еще один плохой знак.

Он поглядел на девочку. Ее покрытое сажей лицо было серьезным.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что хочу быть такой же смелой, как и ты.

Он рассмеялся. Открытость и искренность ее желания тронули его.

— Я совсем не храбр.

— Нет, ты храбр! Ты так смело дрался с этими зверями, как герой из сказок.

Он попытался представить себя одним из героев саг, которые любил в детстве, Сигмаром или Освальдом. Но почему-то не получалось. Он слишком хорошо себя знал. Эти люди походили на богов и были совершенны. На самом деле Сигмар и стал потом богом, божеством-покровителем созданной им Империи. Такие люди не знают сомнений или страха.

— Я просто испугался и сражался, потому что боялся умереть. Я вовсе не храбрый. Вот Готрек — храбрец.

Она согласно закивала головой.

— Он, конечно, храбрец, но ты тоже. Вы испугались, но все равно дрались с ними. Именно поэтому вы и храбрые.

Она была совершенно серьезна. Феликс смутился и немного покраснел.

— Никто не говорил мне ничего подобного раньше.

Она отвернулась и надулась, думая, что он смеется над ней.

— Все равно я так думаю. И не важно, что никто раньше этого не говорил.

Он расправил плечи и покрепче затянул свой рваный плащ. Странно, но он привык представлять Готрека как героя поэмы, той самой, которую он собирался написать после смерти Победителя. А себя он никогда не воспринимал как ее часть — скорее как стороннего наблюдателя, летописца чужих подвигов, чье имя даже не будет упоминаться в тексте. Но слова девочки все изменили. Может быть ему следует отвести и себе немного места в этой балладе?

«Сага о Готреке и Феликсе». Нет, «Мои путешествия с Готреком», написано Феликсом Ягером. Он представил себе кожаную книгу, отпечатанную безупречным готическим шрифтом в одной из типографий его отца. Разумеется, она будет написана на рейкшпиле — самом популярном языке. Классический слишком тяжел, его понимают только ученые законники и священники. Может быть, эту повесть прочтут во всем Известном мире? Он даже может стать популярен, как Детлеф Зирк или сам Таррадаш.

Он опишет все их приключения. Уничтожение шабаша ведьм в Таинственную ночь, борьбу с наездниками на волках в землях Порубежных Князей и все события, приведшие к уничтожению форта фон Диела. Их путешествия по темным Низовьям мира, их сражения с Рогатыми…

Феликс подумал о том, как опишет сам себя в этих историях: разумеется, он будет храбрым, преданным, скромным. Но реальность мгновенно разрушила его мечты. Храбрым? Может быть. Он иногда бесстрашно встречался лицом к лицу с опасностями. Преданным? Если он останется до конца с Победителем, то, несомненно, станет таким. Скромным? Но как же можно быть скромным и описать себя в историях о другом человеке? Может быть, это не очень удачный замысел. Он должен подождать и подумать.

— Но если ты не герой, а Готрек герой, то почему ты путешествуешь с ним?

— Почему ты задаешь такие сложные вопросы, малышка? — спросил Феликс, надеясь, что Готрек его не слышит. Победитель шел далеко впереди них, погруженный в собственные раздумья.

Это был действительно трудный вопрос, признался Феликс. Почему он следует за Победителем троллей? Самым простым ответом была клятва, данная им в тот вечер, когда Готрек вытащил его из-под копыт имперской конницы. Феликс был достаточно честолюбив, чтобы сдержать данное слово, и к тому же чувствовал себя обязанным гному жизнью.

Поначалу и в течение долгого времени он именно так и думал, но теперь у него появились другие мысли. Гном привил ему вкус к приключениям, к тому, чтобы увидеть дальние страны и темные дела. Дела, которые были интересны для него и возбуждали его воображение. Он бы мог остаться дома и превратиться в зануду-купца, как его брат Отто. Но именно этого Феликс никогда не хотел и сопротивлялся такой судьбе, как мог. Участие в обреченном странствии Готрека стало для него поводом осмелиться и покинуть Альтдорф. Но, с другой стороны, сбылась и его собственная мечта уйти куда-нибудь. И с той поры он жил странной необычной жизнью, которая ничем не отличалась от жизни сказочных героев. Он уже не мог представить себе, что бы стал делать, если бы покинул Готрека. Феликс уже не был способен вернуться к прежнему образу жизни.

— Да будь я проклят, если знаю ответ, — пробормотал он наконец.

Стрела воткнулась в дерево позади Готрека, и тот остановился. Победитель троллей огляделся вокруг, понюхал воздух и вперился в высокую траву. Неужели их снова окружили зверолюды? Но почему тогда просто не пристрелили его? Феликс посмотрел на черное оперенье стрелы. Нет, это не зверолюды. Стрела не похожа на их оружие. Кэт вообще не упоминала луки, когда описывала их вооружение. По его коже пробежали мурашки. Он напряг слух, но все, что он услышал, был только ветер в ветвях, пение птиц да журчание воды.

— Это предупредительный выстрел, — сказал резкий и неприветливый голос. — Не приближайтесь.

«Стрелок находился с подветренной стороны, — подумал Феликс. — Очень предусмотрительно!» Видимо, то же самое пришло на ум и Готреку, потому что он повернулся в ту сторону, откуда доносились слова.

— Предупредил и ладно. Так выйди и отведай моей секиры, если ты, конечно, не трус.

— Не похоже на зверя, — произнес другой голос слева. Он звучал искренне, и в нем слышалось почти что веселье — верный признак того, насколько же серьезно обстояло дело.

— Кто знает, все может быть в это странное время. На человека-то он не больно похож, — произнесла женщина где-то позади них. Феликс повернулся поглядеть на нее, но ничего не увидел. По его телу вновь поползли мурашки, он каждую секунду ожидал нового выстрела из лука.

В голосе Готрека послышалась ярость:

— Так вы думаете, я принадлежу вашей слабой расе?! Я заставлю вас сожрать эти слова, люди! Я кровавый гном!

— Может быть, ты будешь посдержаннее, пока мы не увидим нападающих? — прошептал Феликс и крикнул: — Простите моего друга. Он враг Павшим Силам, и его можно легко оскорбить. Мы не зверолюды и не мутанты, как вы, несомненно, видите. Мы просто наемники, ищем работу по дороге в Налн. Мы не причиним вам вреда, кем бы вы ни были.

— Он говорит искренне, — сказал первый голос. — Умерьте свой пыл, парни. Пока я не давал вам слова.

— Может, он волшебник, они все образованные, — произнесла женщина. — А девочка может быть его ученицей или зачарована.

— Не-а, это Кэт из гостиницы в Кляйнсдорфе. Она частенько мне прислуживала. Я узнаю ее волосы где угодно. — Весельчак, казалось, задумался. — Может, они ее похитили? Я слышал, что можно получить хорошие деньги, если продать девственницу для жертвоприношения на подпольном рынке в Налне.

Феликс подумал, что дело принимает крайне неприятный оборот. Эти люди очень напуганы и подозрительны, и ничто не помешает им утыкать мужчин стрелами, а уж потом расспросить обо всем девочку. Он начал лихорадочно соображать, куда бы спрятаться, надеясь, что Готрек не поддастся обычному искушению и не вступит с ними в перебранку.

— Это вы, господин Месснер? — неожиданно спросила Кэт.

«О, Сигмар! Благослови своих детей! Говори с ними. С каждым ее словом им будет все сложнее представить нас как безликих врагов».

— Не убивайте их! Они спасли меня от зверей. Они не колдуны и не поклонники Хаоса. — Она поглядела на Феликса ясными глазами. — Это господин Месснер, один из охотников и лесничих герцога. Он пел мне песни и рассказывал всякие байки, когда приходил в таверну. Он хороший человек.

«Этот хороший человек совсем недавно чуть не пустил мне стрелу между глаз», — подумал Феликс.

— Кэт права. Мы убили зверолюдов. Но могли бы убить и больше. Они разрушили Кляйнсдорф, и теперь они могут двигаться сюда. Их ведет воитель Кхорна.

Крупный, но ловкий человек возник перед Феликсом, вынырнув из зарослей справа. Он был затянут в кожу, на плечи накинут зелено-коричневый плащ. Феликс удивился — он, должно быть, несколько раз смотрел на этого человека в кустах и не видел его. В сильной руке он сжимал лук, но уже не целился ни в него, ни в Готрека. Его движения были неожиданно точными для такого большого человека. Он остановился в десяти шагах от тропинки и принялся разглядывать их, как будто оценивая. Его лицо было помято, а серые глаза утомлены. Нос человека был, по-видимому, когда-то сломан и слегка свернут набок. Его уши были проколоты, как у старого наемника, а глаза холодны, как сталь.

— Не-а, на порождение ада вы, ясное дело, не похожи. Но если это так, то вы выбрали крайне неподходящее время для прогулок по лесу, в котором бродят искаженные души. Он полон им отсюда и до Кислева.

— Тогда почему вы здесь? — спросил Готрек, едва сдерживая свой гнев.

— Не хотелось бы отвечать на твой наглый вопрос, приятель, но это моя работа. Мы с ребятами присматриваем этим лесом для герцога, и надо сказать, я много нехорошего здесь видел.

Он почесал кулаком нос, по-прежнему разглядывая их. Феликс попытался понять, что это за человек. Он разговаривал как крестьянин, но в его глазах светился ум, а чувство юмора, проскальзывающее в его словах, выдавало человека себе на уме, который скрывал свою истинную натуру. Он казался вполне спокойным, но может стать опаснейшим врагом — именно его спокойствие и пугало. С Готреком он держался, как человек, уверенный в себе и в своем положении. Феликс уже встречался с подобным сортом людей раньше: верные служаки, которые уважали своего повелителя и вершили скорую расправу над теми, кто оказывался в их руках.

— Мы не враги, — произнес Феликс. — Мы идем по императорской дороге. И не хотим неприятностей.

Человек рассмеялся, как будто Феликс сказал что-то забавное.

— Тогда вы не туда попали, ребята. Что-то растревожило старых зверолюдов, хотя я не видел их уже много лет. Они ушли из леса в горы, громя все по дороге, а теперь, по вашим словам, разорили и разрушили Кляйнсдорф. Жаль его, если это так. Он мне всегда нравился. А что тамошние солдаты? Они, конечно, что-то успели сделать?

— Умереть, — сказал Готрек, мрачно усмехнувшись. Человек пристально поглядел на него. В его глазах былгнев.

— Не-а, там же был замок. А в нем — около шести сотен солдат. Зверолюды никогда не нападают на укрепления, им умения не хватает. Именно поэтому мы все еще живы в этих проклятых местах.

— Это правда, — произнесла Кэт. — Все, что сказал Готрек, правда. — Девочка была готова расплакаться.

— На вашем месте я бы присмотрел за следующей деревней, — произнес гном, и ехидно пояснил: — На всякий случай, ясное дело.

Месснер повернулся к лесу и гаркнул:

— Рольф, бегом на запад и посмотри, что там. Фреда, марш во Фленсбург к остальным ребятам и жди нас там. Я сам позабочусь об этих приятелях. Дело принимает серьезный оборот.

Ему никто не ответил. Феликс не слышал ни единого шороха в кустах, но почувствовал, что наблюдатели ушли. Он вздрогнул: они могли бы убить его, а он их даже в лицо не видел. Ненависть к лесу вновь охватила его — он предпочитал места, где человек может встретить врагов с открытым забралом.

Месснер жестом приказал следовать за ним.

— Пошли. Вы расскажете мне все, что знаете, по дороге. Тогда к тому времени, когда мы прибудем во Фленсбург, я тоже буду знать, что случилось.

Старик сидел, скрестив ноги, на грубом коврике у дверей дома и курил длинную изогнутую трубку. Он и маленький мальчик играли в кости на расчерченной земле. Старик оторвался от игры, чтобы взглянуть на пришельцев, и в его глазах Феликс заметил обычное подозрение всех лесных жителей к чужестранцам. Потом старик выпустил несколько колец дыма из трубки. Месснер кивнул ему — это было что-то вроде короткого приветствия, и старик в ответ шевельнул дрожащей рукой, то ли защищаясь от дурного глаза, то ли просто разговаривая на языке жестов.

Феликс с любопытством разглядывал маленький городок, обратив особое внимание на двух ражих молодцов с большими двуручными секирами. Их лица покрывали разноцветные татуировки, глаза были прищурены и внимательны. Они стучали по грязным улицам высокими, опушенными мехом сапогами со всей уверенностью храмовников Мидденхейма. Иногда они останавливались поболтать с толстым торговцем в меховой шапке или поглазеть на симпатичную девушку, поднимающуюся от реки с кувшином питьевой воды.

Толстобрюхий человек окликнул Месснера, предлагая взглянуть на разложенные перед ним на коврике меха — очевидно, охотничьи трофеи. Месснер приветливо кивнул ему и проскочил мимо, задержавшись только для того, чтобы похохотать над босоногими детьми, охотившимися на свинью.

Они прошли мимо коптильни, перед которой висел ломоть ветчины и здоровенный кусок туши кабана. У Феликса потекли слюнки от запаха коптящегося мяса. С карниза свисали привязанные за шею куры. Феликс вдруг вспомнил, как неловко висели люди на виселицах в Кляйнсдорфе, и отвернулся.

Месснер прошел в дом к писцу и после недолгих переговоров взял перо, чернила и что-то написал на маленьком клочке бумаги. Затем они проследовали к голубятне за большим каменным домом; там сидело шестеро упитанных голубей. Месснер свернул бумагу и просунул ее в стальное кольцо, а затем ловко взобрался на голубятню и достал одну птицу. Он надел ей на лапку колечко, отпустил и смотрел какое-то время, как голубь кружит в небе.

— Ну что ж, долг выполнен, старый герцог предупрежден, — произнес он. — Будем надеяться, что Фленсбург удастся спасти.

Феликс подумал, что это вполне возможно: городок был хорошо укреплен, и в нем находилось примерно семьсот людей. Кроме того, он располагался у излучины реки и скорее напоминал военный лагерь, чем деревню. С двух сторон его окружали рвы и деревянный частокол, а с третьей — защищала излучина реки. С пристаней и мостов сбрасывали срубленные стволы деревьев, чтобы сплавить бревна на какой-то рынок — может быть, на налнский, решил Феликс.

Подойдя ближе, они увидели дюжину квадратных укрепленных деревянных строений, обнесенных забором и напоминающих миниатюрные форты крепкими бревенчатыми стенами и плоской торфяной крышей. Похоже, здесь шла торговля — здания напоминали склады и фактории. На крыше одного из двух брусьев был грубо сложен молот — это был храм Сигмара.

Пройдя сквозь укрепленные ворота, Феликс увидел, что жители городка были ему под стать — такие же суровые, крепкие, деятельные. Большинство мужчин были закутаны в меха — сухощавые, с тяжелыми лицами и тяжелым взглядом. Они недоверчиво поглядывали на чужестранцев — осторожность, казалось, была у них в крови. Многие люди были вооружены топорами дровосеков. У некоторых, в охотничьей одежде, были луки. Женщины одевались поярче: многослойные юбки, стеганые кофты, красные платки на головах. Матери шагали по грязным улицам, неся корзины с товарами, а за ними, как утята, следовали гуськом их дети.

Здесь, у приграничных лесов, люди были пониже ростом, чем в центральных городах Империи, рыжеволосые и крепко сбитые. Феликс знал, что о них ходит слава как о замкнутом, богобоязненном народе, подозрительном, бедном и необразованном. Глядя на местных жителей, он вполне мог в это поверить, но помнил, что столичные обитатели, полные предрассудков, рассказывают только половину правды.

Он не ожидал увидеть здесь эту гордость и бесстрашие. Он думал, что встретит безропотных барских крепостных, а встретил людей, смотревших ему в глаза без страха и открыто противостоявших всем мрачным силам загадочного леса. Он полагал, что Месснер исключение, но теперь понял, что он типичный представитель своего народа. Феликс ожидал увидеть рабов, а нашел свободных людей, и это пришлось ему по душе.

Готрек осмотрел стены и дома и повернулся к Месснеру.

— Лучше созвать ваших людей и растолковать им что к чему. Все это очень плохо.

Феликс смотрел с дозорной башни на вырубку вокруг поселка на краю леса. Теперь и он был одним из его обитателей, и снова к нему вернулся детский страх: враждебный и живой мрак леса служил укрытием для самых страшных тварей на земле. Последние лучи угасающего солнца проникали сквозь ворота. Рядом в дозоре стоял Месснер, внимательно оглядываясь холодными серыми глазами.

— Все это, конечно, выглядит скверно, — сказал он.

— Я думал, что вам часто приходилось сражаться с лесными зверолюдами.

— Да, мы то и дело дрались с ними, с разными изгоями и прочими разбойниками. Но это всегда походило на стычки, не более. Они украдут детей — мы убьем нескольких из них. Они угонят свиней — мы начинаем на них охоту. Иногда мы обращались к герцогу и снаряжали целый карательный поход, если набеги становились уж очень жестокими. Но ничего подобного тому, что вы описали, раньше не было. Их явно что-то сильно взбудоражило.

— Может, эта женщина, их предводительница?

— Очень похоже на то. Мы слышали о таких в старых сказках — Проклятые Избранники, Воители Хаоса и все такое, — но никогда не думали, что придется с ней столкнуться.

— Боюсь, что в старых историях много правды, — сказал Феликс. — Я повидал много странных вещей во время моего путешествия. И я уже ничему не удивляюсь.

— Истинно так, господин Ягер. Я рад, что такой образованный человек, как вы, признает это. Я тоже видел много странного в лесу. И, ну это, знаете, сказки не врут, я теперь тоже не сомневаюсь. Говорят, что в этих лесах есть Черный алтарь. Он принадлежит Мраку, и там людей приносят в жертву. Говорят, что зверолюды и другие… твари… молятся там.

Они умолкли. Тревожные предчувствия овладели Феликсом. Все эти разговоры о Мраке взбудоражили и насторожили его. Он снова оглядел местность.

Женщины и дети прекратили работы в полях и стали возвращаться домой под защиту деревянных стен; их корзины были полны картофеля и редьки. Феликс знал, что провизию отнесут на склад. Поселок готовился к осаде. Другие женщины, собиравшие орехи и травы в лесу, вернулись на час раньше, когда прозвучал предупреждающий сигнал.

Мужчины уже давно были внутри, проверяя запасы воды, затачивая пики и насаживая железные наконечники на копья. Сзади был слышен постоянный звон стрел, попадающих в железные мишени, — это тренировались лучники.

Феликс подумал, что, может быть, стоило остаться на ночлег в лесу. Тогда бы он мог взять лодку и уплыть вниз по реке. Он не знал, что лучше — быть одному в чаще или оказаться здесь в западне, окруженной силами Хаоса. Он постарался отогнать от себя эти мысли как недостойные, вспоминая слова Готрека о том, что необходимо управлять своим страхом. Но опасность оказаться запертым в этих лесах постоянно терзала его.

Снова выглянув наружу, он увидел, что по полю бежала большая группа охотников. Феликс заметил, что они несут раненых. Кто-то оглядывался назад, ожидая преследования. Две оставшиеся на поле женщины поднялись, чтобы помочь им.

— Это Микал и Дани, — узнал Месснер. — Видимо, они попали в беду. Надо бы выйти и разузнать, что случилось. Оставайтесь здесь и смотрите в оба. Если что-то случится, трубите.

Он сунул большой сигнальный рог в руку Феликсу и, прежде чем тот успел что-то возразить, ловко проскользнул в люк и пробежал уже половину лестницы. Феликс пожал плечами и коснулся холодного металла пальцами. Тяжелая штука, хотя кто знает, как она звучит. Он посмотрел вслед охотнику, впервые заметив сверху его круглую лысину. Феликс снова отвернулся к полям.

Люди бежали к городу, так и не бросив раненых товарищей. Ворота со скрипом отворились, и жители поспешили навстречу во главе с Месснером. Феликс видел, как люди смешно подпрыгивали, стараясь разглядеть его. Месснер был местным вожаком, сразу выделявшимся в собравшейся толпе народа. Мощные лесорубы и старики, пышные домохозяйки и тоненькие девочки безмолвно слушали его веселый бойкий голос, предупреждающий о приближающейся опасности.

Никто не возразил ему и не засомневался в его словах. Когда Месснер сказал, что верит Готреку и Феликсу, больше никто не задавал им вопросов. Они даже почтительно слушали Кэт, хотя она была всего лишь ребенком. Ягер помнил все, что было сказано и сделано после того, как тот закончил говорить. Молчание, мрачные, покорные судьбе лица поселян и солнце, играющее на их затылках. Он помнил, как женщины с детьми повернулись и направились к храму Сигмара. Толпа молча расступилась, чтобы дать им пройти.

И также безмолвно мужчины распределились по отрядам лучников и бойцов на секирах. Казалось, Феликс наблюдает за привычным ритуалом, который эти люди всегда совершают в случае опасности. Месснер спокойно распоряжался. Никто не кричал — в криках не было нужды. Без дисциплины в этих суровых краях было просто не выжить.

Он завидовал им, единству их общества: они могли опереться друг на друга. Насколько он мог судить, никто из них не сомневался в преданности своих товарищей. Это, должно быть, обратная сторона лесного уединения: люди знают друг друга всю свою жизнь, и их узы доверия должны быть очень крепкими.

Какое-то время Феликсу казалось, что сейчас он один словно бы оторван ото всех, но потом заметил Кэт. Она стояла несколько вдали от толпы и выделялась среди прочих детей своими необычными волосами и грязной одеждой. Девочка нравилась Феликсу, и он с тревогой подумал, что же с ней будет. Судя по беседе между Кэт и Месснером на тропинке, девочка была сиротой. Мать Феликса умерла, когда он был еще ребенком, и это лишь усилило его сочувствие к Кэт.

Почему она так нужна Воительнице Тьмы, подумал он? Были ли те зверолюды, с которыми он дрался, просто разведчиками, или же они искали девочку? Уже не впервые ему захотелось узнать больше о Тьме. Зная, что это грешные мысли, он отбросил их от себя.

Внизу послышался стон раненого, которого вносили в ворота.

Кэт поспешила к сторожевой башне, ища уединения. Она очень устала сидеть у большого центрального костра. Даже присутствие Готрека не успокаивало ее. Ей было очень одиноко среди этих деловитых взрослых. Поговорить было не с кем, и девочка впервые поняла, что она никого не знает в этом мире, а дома у нее больше нет. Это пламя слишком напоминало ей костер в Кляйнсдорфе. Галька слегка шуршала под ее босыми ногами. Она бежала, ловкая, как белка, к дозорной башне.

Феликс сидел один, уставившись в темноту. Солнце уже давно село, окрасив горизонт кровавым светом. Большая луна сияла в небе и лила на землю серебряный свет. Легкий ветерок коснулся щечек Кэт, заставил шептаться листву деревьев. Феликс наблюдал за этим как завороженный, погрузившись в собственные невеселые раздумья. Она быстро взобралась к нему и села, скрестив ноги.

— Феликс, я боюсь, — произнесла она. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Я тоже, малышка.

— Прекрати!

— Что именно?

— Называть меня малышкой. Совсем как Готрек. Он никогда не называет других их настоящими именами, да? Меня зовут Кэт. Вы должны так меня звать.

Феликс снова улыбнулся.

— Хорошо, Кэт. Ты можешь для меня кое-что сделать? Это очень важно для нас для всех.

— Если сумею.

— Расскажи мне о своих родителях.

— У меня их нет.

— У всех есть папа и мама, Кэт.

— А у меня нет. Меня нашла Хейди, жена Карла, в корзинке, когда собирала ягоды.

Феликс рассмеялся:

— Так тебя нашли под кустом?

— Ничего смешного, Феликс. Люди говорили, что рядом была демоница. Сельчане убили ее. Они хотели и меня убить, но Хейди им не позволила. — Феликс старался не рассмеяться. Но вся его веселость исчезла, когда он увидел, как серьезно было ее лицо.

— Да, ты права. Это не смешно.

— Они взяли меня к себе и вырастили. А теперь они мертвы.

— А Карл и Хейди что-нибудь говорили о твоих родителях? Ну, хоть что-нибудь?

— Почему ты спрашиваешь, Феликс? Это правда так важно?

— Может быть.

Кэт вспомнился вечер, когда Карл сильно напился. Они с Хейди думали, что девочка уже спит, но та проскользнула на кухню за кружкой воды и услышала их разговор. Поняв, что они говорят о ней, Кэт замерла за дверью. События этого вечера вновь ожили в его мозгу. Она хотела расспросить их побольше, узнать, что они имели в виду, но слишком испугалась. Теперь она поняла, что такой возможности у нее больше не будет.

— Я однажды слышала, как они говорили о молодой девушке в замке с такими же волосами, как у меня, — тихо сказал она, стараясь все хорошенько припомнить. — Ее звали Юстина. Она была дальней кузиной лорда Кляйна или что-то в этом роде — бедной родственницей, которая должна была жить с ними. Она исчезла за год до моего рождения. И никто с тех пор не знал, что с ней случилось.

— Мне кажется, я знаю, — тихо произнес Феликс. Приближались шаги. Лестница заскрипела, и в проеме показалась голова Месснера.

— Вы здесь, господин Ягер? Я пришел сменить вас. Идите вниз и поешьте. Ты тоже, детка. Рольфа не видно? Его все еще нет.

— Я ничего не видел.

— И куда он запропастился?

— Как тебя зовут? — спросила Юстина. Бородач, которого притащили ее ищейки, плюнул на нее. Она кивнула. Малор-зверолюд взмахнул кулаком. Послышался треск ребер. Человек пошатнулся и, если бы его не поддерживали два зверолюда, он скорее бы всего упал.

— Как тебя зовут?

Мужчина открыл рот. Кровь текла по его подбородку на кожаную куртку. Юстина приблизилась, провела по крови пальцем и лизнула — кровь была соленой и теплой на вкус. Она почувствовала, как сила вернулась к ней.

— Рольф, — сказал он наконец. Теперь Юстина знала, что человек расскажет ей все, о чем бы она его ни спросила. Она знала и то, что он не один из тех, кто убил спутников Тирелла. Следопыт, выживший в той рубке, рассказал ей все об охранниках девочки.

— У вас находятся гном и белокурый молодой человек. С ними девочка. Расскажи мне о них.

— Иди к демону, что породил тебя.

— Уйду. Когда-нибудь… — произнесла Юстина, по-прежнему облизывая пальцы. — Но ты уже будешь там и выйдешь поприветствовать меня.

Он застонал, когда один из зверолюдов вывихнул ему плечо. Все его тело сотрясла боль, мышцы на шее напряглись. И постепенно история о том, как они повстречали гнома, человека и девочку в лесу, слетела с его запекшихся губ. Наконец человек умолк и стоял перед ней, измученный собственным признанием.

— Отведите его к алтарю! — приказала Юстина.

Человек попытался сопротивляться, когда зверолюды поволокли его к каменной пирамиде Кацакитала, но тщетно: тварей было слишком много, и они были слишком сильны. С ужасом он увидел, что его ждет. Человек куда больше задрожал при виде этой пирамиды и возвышавшегося над ней черного алтаря, чем тогда, когда зверолюды взяли его в плен. «Он знает, что будет», — подумала Юстина. Головы лорда Кляйна и Гуго, казалось, испугали его больше всего.

— Нет! Только не это! — закричал он.

Она легко подняла его за веревку и сама водрузила на алтарь. Войско с радостью наблюдало за происходящим. Как только луна скрылась за облаками, она приказала барабанщикам начинать. Скоро послышались мерные и медленные, как звук сердца, удары.

Она встала на вершине пирамиды и почувствовала, как вокруг сгущается сила. Юстина оглядела зверолюдские морды собравшихся: те были возбуждены, глаза сверкали от нетерпения. Она вытащила свой меч и подняла его над головой.

— Кровь для Бога Крови, — закричала она.

— Черепа для Трона из черепов, — ответный крик вырывался из сотен глоток.

— Кровь для Бога Крови.

— Черепа для Трона из черепов, — крик зверолюдов прозвучал еще громче, громовым эхом прокатившись по лесу.

— Кровь для Бога Крови!

— Черепа для Трона из черепов!

Меч опустился вниз и разворотил ребра Рольфа. Она вытащила оружие и опустила одетую в перчатку руку в жидкое месиво груди человека. Послышался странный звук, когда она вырвала его сердце и высоко подняла над головой.

Где-то в пространстве за этим пространством и во времени за этим временем что-то всколыхнулось и ответило на ее призыв. Оно безмолвно выплыло и сгустилось. Вокруг алтаря начала собираться красная пульсирующая тьма. Она проникла в сердце, которое Юстина держала над собой, и сердце забилось вновь. Женщина шевельнулась и вложила сердце обратно в тело жертвы.

Мгновение ничего не происходило, и все стихло вокруг, но потом крик вырвался из глотки того, кто некогда был Рольфом. Плоть на груди задымилась, срастаясь. Тело село на алтаре, глаза открылись, и Юстина увидела, что в них засветился разум. Этим телом временно овладел ее демонский хозяин Кацакитал.

Дым шел от тела, пока плоть горела под кожей. Запах гниения и жженого мяса заполнил ее легкие. Ум и сила демона переплавляли это бездыханное тело в новую форму — форму, которая больше всего напоминала нечеловеческую красоту Князя демонов. Юстина знала, что тело сгорит через минуту, поскольку оно не сможет удержать бьющуюся в нем силу, но это не имело значения. Ей нужно было всего лишь несколько минут, чтобы пообщаться со своим господином и спросить совета.

Она быстро повторила то, что Рольф говорил ей.

— Я пойду туда и убью всех.

— Сделай это, любимая, — сказал Князь-Демон нежным голосом, который звучал как колокольчик из этого растерзанного тела. И вновь она ощутила уверенность и надежность, как всегда бывало в его присутствии.

— Я убью девочку. Я принесу тебе сердце гнома и человека, если они попытаются защитить ее.

— Лучше убей их быстро. Они опасная пара, отчаянная и быстрая. У гнома оружие, выкованное в давние времена, чтобы убивать богов. Они оба безжалостные убийцы.

— Они оба хороши, когда мертвы. Я защищена твоим предсказанием. Никто не одолеет меня в битве. Если то, что ты говорил, правда.

— Послушай свое сердце, любимая. Ты знаешь, что я никогда не лгу. И знай еще вот что: если ты сделаешь это, то бессмертие и место среди избранных будет принадлежать тебе по праву.

— Я сделаю это.

— Тогда иди с моим благословением. Сей хаос и ужас и не оставь никого в живых.

Его время истекло. Тело упало в грязь и рассыпалось в прах. Юстина повернулась к своим воинам и отдала им приказ наступать.

Феликс разглядывал узорный золотой молот. Солнечные лучи проникали в открытые двери храма, и в свете зари он казался меньше и теснее. Руны, украшавшие навершие молота, напомнили ему узоры, вырезанные на его собственном оружии. Он ничуть этому не удивился. Его мечом владели когда-то лучшие рыцари сигмаритского Ордена Верного Сердца — ничего удивительного, что лезвие было покрыто их знаками.

В храме были и другие люди: пожилая женщина, которая сидела, скрестив ноги на полу, и молилась. Дети и их матери снаружи дышали свежим воздухом, пока это было возможно. Феликс представил себе, как здесь будет душно, когда закроют двери.

Храм был обычным святилищем. Алтарь служил лишь для того, чтобы ударами молота подтверждать бракосочетание и договоры. Сигмар не был столь уж популярным богом здесь. Большинство лесных жителей молилось Таалу, богу лесов, прося у него защиты, но тем не менее, культ Молота находил и своих сторонников. Некоторые люди искали его милости. Кроме того, храм обеспечивал связь с далекой столицей: он был символом Империи, ее законов и тех, кто следил за их исполнением. Государственная религия была нитью, связующей разбросанных жителей государства в единый народ.

На стенах не было фресок и гобеленов, как принято в более богатых областях. Даже сам алтарь вырезан из дерева, а не из камня. Ягер очень хотел потрогать молот, чтобы узнать, резьба это или просто краска. «Однако алтарь украшен необычно», — подумал он. Ему понравились завитки по краям и образ первого императора — в кафедральном соборе в Альтдорфе такого нет. Он подумал, кто же сделал эту резьбу по дереву? И еще он подумал, сгорит ли вся эта красота, когда придут зверолюды?

Феликс покачал головой, сделал Знак Молота и принялся молиться. Он молился о том, чтобы город выстоял, и чтобы пощадили его жизнь и жизни его друзей. Ягер тронул рукой молот, а затем свой лоб, чтобы привлечь удачу, поднялся на ноги и потянулся, чувствуя, как трещат суставы. Прошлую ночь он провел в укрепленном доме Фрица Месснера и его семьи. Пол, несомненно, гораздо лучше влажной груды листьев. Юноша подумал, что иногда очень скучает по своей мягкой перине в родном доме в Альтдорфе, что те времена, когда он играл роль сына богатого купца, не так уж и плохи. Например, сейчас Феликс мог бы возлежать на кровати в своих покоях, а не ждать нападения войск Хаоса в поселке, о котором он раньше даже не слышал.

— Феликс… — Это была девочка, бледная и неулыбчивая. — Господин Месснер приказал мне найти тебя.

— Конечно, Кэт. Что я могу для тебя сделать?

— Мне приснился кошмар прошлой ночью. Как будто что-то вышло из леса и утащило меня туда. Мне почудилось, что я потерялась в темноте, и все вокруг пугало меня…

Феликс мог понять страхи девочки. Много раз он тоже видел нечто подобное.

— Не бойся, малышка. Это все неправда. Сны не могут причинить вреда.

— Боюсь, что могут, Феликс. Я видела тот же самый сон в ночь, когда на деревню напали чудовища.

У Феликса внезапно мороз пробежал по коже. Он живо представил себе, как сейчас зверолюды пробираются по лесу, подходя все ближе, неся с собой неизбежную смерть.

Юстина возвышалась в седле на своем вороном скакуне. Над ней собирались грозовые облака, огромные тучи, которые, казалось, отражали кипение крови ее спутников. Эта тропа, часть имперской дороги, была очень удобной. Ее построили много лет назад, чтобы посланники императора могли легко добираться сюда.

Она подумала с усмешкой, что эти же дороги ускорят продвижение темных сил по Империи. Да, посланникам демона будет легко пройти на запад. Она подумала об этих тропах, как о болезни, которая использует кровь самого тела, чтобы распространяться. «Что ж, — подумала она, — Империя умирает, а Хаос — та болезнь, которая убьет ее». Таинства идолопоклонников уже распространились в городах, банды зверей и мутантов наводят ужас в лесах, рыцари Павших Сил бродят у границ Кислева и в пустошах. Она знала, что это не случайные вспышки, а признаки тех же самых сил. Вначале Империя, а потом и все царство людей будет поклоняться им. Нет, она не должна думать о них, как о болезни, приказала она себе. Это священный поход по очищению земли.

Она обернулась на маленькую армию, шагающую за ней. Первыми шли зверолюды, огромные, бесформенные и могущественные, каждый за своим вожаком. За ними катилась огромная черная повозка с ее секретным оружием — Громовержец, пушка с огромным дулом, позволила ей уничтожить ворота замка Кляйна и, может быть, пригодится и для остальных крепостей. Повозку тянули рабы, ведя под уздцы облаченных в черные доспехи лошадей. Замыкала шествие нестройная толпа зверолюдов, которые следовали за ними, как шакалы за львом. Это были мутанты, изуродованные и обозленные люди, которых изгнали из своих домов разъяренные сородичи. Их вели за собой ненависть и готовность мстить человечеству.

Все ее воинство здесь, подумала Юстина. Эта дорога — путь к смерти и разрушению, но это всего лишь часть избранного ею пути. Эта мысль несколько опечалила женщину; сегодня она более чем когда-либо чувствовала себя опустошенной. Словно бы две души поселились в ее теле: одна была мрачной, насыщаемой злобой и кровопролитием — она торжествовала в своей силе и уничтожала все человеческие слабости, в том числе и ее собственные. Она знала, что эту душу Кацакитал взращивает так же бережно, как садовники Парравона питают свои адские цветы. Она сеяла демонское дело и безнравственность. Эта ее часть полностью состояла из ненависти, преданности, упорства и силы.

Но вторая, ненавистная ей душа была слабой. Она страдала от той беспредельной жестокости жизни и хотела прекратить ее. Она чувствовала боль, и боялась ее, и сопротивлялась боли других людей. Она питалась воспоминаниями и радостями ее прежней жизни. Но до смерти Гуго Юстина даже подумать не смела о существовании этой второй ее части. И эта мысль была слишком страшной, а необходимость мстить оказалась слишком горячей и сильной. Она заключила соглашение с демоном семь лет назад и вынуждена была следовать его условиям, чтобы отомстить. А теперь ее мечта исполнилось, и снова появились сомнения.

Сомнения касались ребенка. Она помнила, как вынашивала девочку, как та росла и пихалась в ее животе. Юстина родила ее после долгого и опасного странствия по лесу, когда она питалась ягодами и кореньями, пила воду из источника и спала на мягких листьях под деревьями. Девочка сопровождала ее все время после того, как она бежала из замка от страха и ненависти. Она была частью ее — так же, как голод, тяготы и страх, сводившие ее с ума.

Юстина подумала, что они бы с дочкой никогда не выжили, если бы не примкнули к зверолюдам в лесу, которые охраняли и кормили ее. Она помнила, что те были на удивление скромны и даже добры по сравнению с горрами и унгоррами. Конечно, они просто следовали указаниям своего повелителя-демона, теперь это ясно, но она не была им за это менее благодарна. Зверолюды забрали девочку сразу же после ее рождения, и Юстина ни разу не видела ее до того дня в деревне. Теперь она знала, — вернее, заслужила право узнать, пройдя за многие годы через проверки и битвы, — что это все входило в планы ее господина. Что это был его дьявольский замысел для того, чтобы убить все человеческое в ней и сделать одной из Избранных. Девочка была единственной ниточкой, связывавшей Юстину с людьми, и она ненавидела и любила ее одновременно.

Она вспомнила, как все начиналось. Демоны приволокли ее к лесному Черному алтарю, связали перед черными камнями, исписанными ужасными рунами. Затем ее положили на алтарь и Гринд перерезал ей горло, а потом много раз взмахивал своим острым, как бритва, обсидиановым клинком, произнося молитвы и призывая Бога крови.

Она думала, что умрет, и надеялась, что это положит конец ее страданиям. Но неожиданно она увидела темень новой жизни. Ее кровь хлынула на алтарь. Она каким-то невиданным усилием воли заставила себя подняться на ноги, ярость, гнев и ненависть заполнили ее. Именно тогда она и почувствовала Его присутствие, впервые увидела Его.

В луже собственной крови она вдруг заметила, как демон обретает обличье. Костлявые руки появились из красной жидкости, губы прошептали вопросы, ответы и обещания. Он спросил ее, хочет ли она отомстить своим гонителям. Он объяснил, что мир действительно настолько испорчен и зол, как она его себе представляет. Он обещал ей мощь и вечную жизнь. Он произнес свое заклинание. Она встала, покачиваясь и наполняясь болью, покорная его приказу. Потом она вспомнила, как ее собственная кровь, шипя и дымясь, исчезла с алтаря и влилась в ее вены. Раны затянулись, когда гнев и ненависть вошли в нее.

Четыре дня она горела желаниями новой жизни, пока ее тело изменялось, затронутое демонической сущностью, распространившейся по ее крови. Тьма обступила ее, придавая новую мощь. Во рту выросли клыки, а глаза стали видеть сквозь мрак; мускулы стали гораздо сильнее, чем у простого смертного. Она очнулась от транса, зная, что она не случайно оказалась на этом Черном алтаре в лесу, где закончилась ее прежняя жизнь. Это был рок и воля демона.

Откуда-то зверолюды принесли черные латы, покрытые рунами. И когда Моррслиб стала полной, они повторили ритуал. Вновь ей перерезали горло, и она увидела демона. Ее облачили в латы, и когда кровь снова вернулась в тело, то вены, мышцы и плоть слились воедино, а металл превратился во вторую кожу. Эта процедура ослабила ее. Она вновь забылась, и в этих дремах увидела то, что должна была сделать.

Она ушла от зверолюдов и отправилась в долгие странствия. Ее путь привел ее на север, через Кислев, через страну Троллей, к Пустыне Хаоса, где пылала вечная война между последователями Тьмы. Она сражалась во имя темных богов, и в каждом бою Кацакитал доказывал свое пророчество. Она одолела Германа Железного Кулака, героя Кхорна, человека с бычьими рогами. Она принесла в жертву Марлану Марассу, пламенную жрицу Тзинча, на ее же собственном алтаре. Она одолела Закария Каена, тучного любимца Слаанеша, сражавшегося надушенными ручками. Она участвовала и в мелких схватках, и в великих битвах. Она отреклась от своей человеческой веры в разрушенных копях покинутой гномьей столицы Караг Дам. Там же она набрала слуг Громовержца.

Каждая битва приносила ей новые возможности и силу. Тень, свою лошадь, она отбила у Сетрама Шрейбера, вырвав у него сердце и посвятив его Кхорну. Она вытащила свой адский меч из искалеченного тела Леандра Кйана, вожака Отряда Девяти, после великой битвы во Вратах Преисподней. Она побеждала мутантов и зверей, и сила и ловкость ее росли, пока ее повелитель не объявил ей, что время настало, и не велел вернуться и отомстить. В течение всего этого времени она чувствовала возбуждение от побед, и радостный звук битвы отзывался в ее покрытом татуировками теле. Впрочем, иногда она думала о том, что же стало с ребенком, и пощадили ли его зверолюды.

Девочка ничего для нее не значила, и она знала это. Между ними не было никакой связи: просто еще один кусочек плоти родился и умер в этом безнадежном и жестоком мире. Ребенок был последней точкой в ее деле, которое принесет ей могущество и бессмертие. Вот и все.

Так она говорила себе. Но она знала, что Кацакитал ничего не делает просто так. И убийство девочки тоже имело свой смысл. Может быть, это последняя проверка. Может быть, демон надеется обнаружить последние человеческие чувства в ней? В этом случае он будет разочарован, убедившись, что ее воля тверже камня. И пусть Темные боги заберут каждого, кто попытается встать у нее на пути.

Феликс смотрел на облака над своей головой. Они заполняли небо сплошной массой, гонимой сильным ветром. Облик леса изменился — из светло-зеленого он сделался темным и зловеще мрачным. Деревья, как и все вокруг, чего-то ждали.

Он стоял на мостике над деревянными укреплениями и глядел в поля, надеясь уловить первые признаки движения в лесу. Врага следовало ждать ближе к ночи. Рядом сидел Готрек и без особого интереса изучал свою секиру. Через каждые десять шагов на стене затаились лучники, мастера, способные попасть в глаз быку за сотни шагов. Рядом с каждым было несколько колчанов со стрелами. Прикидывая расстояние до леса, Феликс подумал, что место для городка выбрано удачно: нападающим придется пройти по открытым полям, подставляясь под выстрелы.

Он попытался приободрить себя, но у него это не получилось. Ночь в лесах — это не то же самое, что освещенная ночь в Альтдорфе. Когда здесь наступает тьма, она поглощает все. Человек в шести шагах уже ничего не видит, единственным светом остается только луна, но и ее могут затмить облака.

Днем раньше местные жители поставили ловушки у выхода из леса: острые прутья отвели назад и привязали, так что они с силой вырвутся вперед, как только ловушка сработает. Они постарались спрятать волчьи ямы, прикрыв их дерном и нарезанным торфом, медвежьи ловушки и капканы со сжимающимися челюстями тоже были готовы схватить врагов. Если поселенцы выживут после нападения, то им предстоит долгая работа по уничтожению собственных преград. «Может быть, та основательность, с которой они укрепляли лес, была признаком того, что они не надеялись выжить», — подумал Феликс.

Юноша в раздумье водил рукой по стенам, чувствуя мягкий и мокрый мох под пальцами. Готрек что-то напевал себе под нос, не замечая раздраженных взглядов лучника. Ожидание было тяжелее всего. Не так страшна сама битва, как приготовление к ней. Как только начнется сражение, все изменится. Он будет перепуган, но простая мысль о спасении собственной жизни заполнит все его существо. Сейчас же ему ничего не оставалось, как шагать взад-вперед и ждать, прогоняя от себя воображаемых призраков.

Феликс представил себя раненым, над которым склонилась морда зверолюда, представил женщину в черных доспехах и вздрогнул, вспомнив резню в Кляйнсдорфе и свой страх, рвавшийся наружу. Но, к своему удовольствию, он попытался вспомнить и то, как чувствовал себя после победы над зверолюдами в лесу. Эти воспоминания согревали его. Феликс попробовал описать сцену после будущей битвы, в которой они с Победителем предстанут героями, уничтожившими войска и отбросившими зверей. Но это было неубедительно.

— Враги скоро будут здесь, человечий отпрыск, — почти радостно заявил Готрек.

— Вот этого-то я и боюсь.

Жуткие фигуры появились из леса. В бледном свете луны Феликсу почудилось, что он видит огромные рогатые головы за деревьями. Стрела скользнула по парапету и упала вниз. Да, это они. Становилось видно все больше чудовищных силуэтов. Земля задрожала, она колыхалась огромными волнами. Разошлись облака, и показалась луна, осветив страшную картину.

— Прах Грунгни! — чертыхнулся Готрек. — Ты посмотри на это!

— На что?

— Вот там, человечий отпрыск! У них есть осадные орудия. Теперь понятно, почему пал Кляйнсдорф.

Феликс увидел латников в черных доспехах. Они окружали огромную машину с длинным хоботом, похожую на многие подобные стенобитные орудия. Кнутами они подгоняли сгорбленных мутантов. Когда Феликс пригляделся, то увидел их вожака, взобравшегося на место стрелка. Подле него суетились другие черные воины, напрягая бронированные ноги, чтобы придать машине устойчивость. Затем их вожак начал разворачивать орудие к поселку. Ее ствол был отлит в форме шеи и головы дракона. Даже отсюда Феликс слышал скрежет остова. Еще больше стрел полетели в сторону врагов, но, как и предыдущие, упали намного раньше, чем достигли цели. Из леса эхом доносились воинственные крики.

— Что это, Готрек? Что она затевает?

— Черт побери, это пушка! Ну, теперь мы знаем, что разворотило укрепления Кляйнсдорфа.

— Что мы можем сделать?

— Ничего! Когда станет совсем темно, они разрушат стены и набросятся на нас. Зверолюды видят в темноте, а местные — нет.

— Это слишком умно для зверей.

— Мы не только со зверолюдами будем драться, человечий отпрыск. Это Воительница Хаоса и ее армия. У них нет недостатка в мозгах. Поверь мне, я уже дрался с подобными тварями раньше.

Феликс попытался было посчитать количество зверей в лесу, но не смог. Он плохо видел в сумерках, но понимал, что незнание численности противника лишь больше напугает защитников города. Страх неизвестности был еще одним оружием. Феликс почувствовал, как у него оборвалось сердце.

— Может быть, стоит устроить вылазку и уничтожить пушку? — спросил Феликс.

— Этого они и ждут. Если мы умрем там, то это облегчит им работу.

— У них наверняка есть луки, хотя… они же зверолюды.

— Это не имеет значения. Там полно ловушек, кто-нибудь да попадется в них.

— А я думал, ты ищешь героической смерти.

— Человечий отпрыск, да если я буду просто стоять здесь, она все равно ко мне придет. Смотри!

Феликс посмотрел в ту сторону, куда указывал толстый и грязный палец гнома. Он увидел облаченную в черные латы Воительницу Хаоса, восседающую на коне позади пушки. Теперь он увидел, что сотни зверских морд выглядывают из-за деревьев. Пока он смотрел на них, эти рогатые головы шевельнулись, исчезая в листве. Зверолюды начали перестраиваться вне досягаемости стрел. Где-то далеко в лесу грянули огромные барабаны. Где-то на юге ответили огромный рог и другой барабан. Вопли и завывание наполнили ночь. Постепенно, сквозь шум непонятных слов, он отчетливо различил разборчивые звуки. Он понимал, что именно они говорят, как будто бы обладал этим знанием с незапамятных времен, но только сейчас обнаружил его. «Кровь для Бога Крови. Черепа для Трона из черепов». Он тряхнул головой, чтобы развеять наваждение, но это не помогло: что бы он ни делал, смысл этих слов возвращался к нему.

Шум достиг предела, затем стих и повторился вновь. Он будоражил нервы; в животе у Феликса все сжалось. Выглянув наружу, Ягер понял, что пение имело двоякий смысл, понижая храбрость врагов и помогая последователям Хаоса настроиться на битву. Он увидел, как они стучат оружием по щитам, водят пальцами по остриям и ранят сами себя. Зверолюды безумно отплясывали, высоко задирая ноги и резко топая по земле, словно бы крушили головы своих врагов копытами.

— Скорей бы они подошли сюда. Я хочу сразиться с ними, — прошептал Феликс.

— Скоро твоя мечта осуществится, — успокоил его Готрек.

Воительница Хаоса подняла меч. Толпа мгновенно замолчала. Она повернулась и заговорила с ними на их зверином языке, а те отвечали ей возгласами радости и криками. Повернувшись к закованным в доспехи воинам на пушке, она сделала им знак действовать. Один из них спрыгнул и запалил фитиль. После пяти медленных, гулких ударов сердца жуткое орудие издало оглушительный грохот. Послышался громкий свист, и часть стены возле Феликса обвалилась, осыпав землю вокруг обломками дерева, пылью и кусками плоти. Зверолюды завопили от радости, как исчадия ада, пытающие жертву.

Феликс задрожал, когда пушка вновь качнулась на лафете. Он понимал, что бревенчатым стенам никак не выстоять против колдовской силы этого страшного оружия. Укрепления не были рассчитаны на подобные удары. Может быть, разумнее спрыгнуть со стен и поискать укрытия где-нибудь в глубине города?

Готрек, казалось, угадал его мысли.

— Стой, где ты стоишь, человечий отпрыск. Следующим ударом они снесут дозорную башню.

— Откуда ты знаешь?

— Я имел дело с пушками в свое время, и эта ничем не отличается от других. Я могу рассчитать, как полетит ядро.

Феликс постарался спокойно стоять на месте, хотя пот градом катился по его спине. Он вдруг почувствовал, что дуло этого проклятого орудия смотрит прямо на него. Оно снова заговорило. Дым и огонь вырвались из его пасти. Еще раз послышался свист. Одна из опор дозорной башни рухнула, как только удар пробил дыру в ее остове. Башня качнулась назад и упала. Один из часовых вывалился из своего укрытия и, перевернувшись с растопыренными руками в воздухе, полетел вниз. Его долгий крик, перекрывающий даже рев зверей, замер, как только он врезался в землю.

Феликс почувствовал запах дыма и потрескивание огня позади себя. Оглянувшись, он увидел, что одно из зданий и остатки башни запылали — непонятно, из-за выстрела или еще почему-то. Вдалеке послышались голоса, требующие нести воду. Ягер оглядел стену, на которой несколько жалких защитников ждали своей очереди, положив рядом с собой лук. Он обменялся взглядами с ближайшим — шестнадцатилетним пареньком, на лице которого был написан ужас.

Юстина наблюдала за тем, как пушка пробила третью брешь в городской стене. Довольно, решила она. Надо сохранить порох для других крепостей. Защитники устали и напуганы. Бреши уже достаточно широки, чтобы впустить ее отряды. Она приказала наступать. Под грохот обтянутых человеческой кожей барабанов зверолюды двинулись вперед.

Юстина почувствовала, как в ней растет ожесточение и желание посвятить души Богу Крови. Сегодня, подумала женщина, она преподнесет ему богатые дары.

Феликс видел, как зверолюды хлынули сквозь разрушенные стены. Сверху полился град стрел. Медленно и методично лучники выбирали своих жертв и спускали тетиву. Стрелы прорезали темноту и впивались в косматые груди, горло, глаза. Но Искаженные неутомимо пробирались вперед, завороженные ударами в барабаны. Под музыку они начинали возносить молитвы своим богам. И снова он различил слова: «Кровь для Бога Крови. Черепа для Трона из черепов».

Его рука вспотела на эфесе меча. Феликс чувствовал себя совершенно бесполезным здесь, на этой площадке, в то время как другие сражаются и убивают врагов. Сердце учащенно забилось, дыхание стало тяжелым, как будто он только что пробежал добрую версту. Он подавил в себе панику. Очень скоро придет и его очередь вступить в бой, а пока можно наблюдать за ним с высоты, как птица. Вдали он видел черные латы Воительницы, понукающей нападавших. Он выглядела как демоница, прошедшая сквозь время за своей добычей в жажде крови и душ.

Он увидел, как упал один зверолюд с головой лося, его нога застряла в стальных челюстях капкана. Но его товарищи даже не замедлили шага. Они прошли по нему, превратив его в кровавое месиво своими подкованными копытами. Их ничто не могло остановить. Они не боялись, словно у них не было ни души, ни чувств. А может быть, признался себе Феликс, они знают, что скоро наступит час расплаты.

Зверолюды были уже почти под ними. Феликс видел, как свет факелов отражается в их глазах. На губах пузырилась кровь — очевидно, оттого, что они резали себе щеки и языки в экстазе предстоящего сражения. Феликс ощущал их тяжелый отвратительный запах. Он даже мог разобрать руны на оружии некоторых из них.

Лучники, истратив последние стрелы, хватались за секиры и спешили вниз к остальным воинам. Некоторые уже давно разбились на отряды и присоединились ксогражданам. Они перелезали через площадку и повисали на руках, прежде чем спрыгнуть на землю и вступить в свой, быть может, последний бой.

— Пошли, человечий отпрыск, — сказал Готрек. — Пришло время пролить кровь.

Феликс шевельнул затекшими конечностями. Ему потребовалось некоторое время, чтобы заставить их наконец двигаться.

Юстина улыбнулась, когда зверолюды дошли до стен и начали пролезать в их дыры, сделанные пушкой. Она слышала звон скрещенных мечей, когда они натыкались на защитников. Воительница коснулась коленками боков своей лошади и та, куда более понятливая, чем обычное животное, понесла ее к городу.

Феликс отбил удар вражеской секиры, но его мощь отдалась в руке. Феликс упал на одно колено и вытянул вверх меч, ткнув удивленного зверолюда под ребра и пронзив древним клинком храмовников его сердце. Вытащив меч, он отскочил назад как раз вовремя, чтобы избежать столкновения с охотником и зверолюдом, сцепившимися в мертвой схватке. Оба они повалились на землю подле него, стараясь побороть друг друга.

Феликс понял, что скоро могучий зверолюд возьмет верх. Что делать? Он не решался лезть с мечом в эту схватку. Но внезапно решение само пришло ему на ум. Выхватив нож левой рукой из ножен, он подкинул и метнул его прямо в могучую спину чудища. Оно подскочило, вопя в агонии, и Феликс снес ему голову с плеч.

Охотник поднялся с земли и кивнул в знак благодарности. Это был тот самый бледный мальчик, которого он видел на стене. У него было время собраться перед следующей схваткой со зверолюдом, мчавшимся на него. Где-то далеко Феликс услышал топот копыт.

Юстина ворвалась в ряды сражающихся через среднюю брешь, разя налево и направо мечом. Она убивала людей одним ударом. Конь затаптывал раненых и радостно ржал, чуя запах крови. Женщина уверенно сидела в седле, зная, что никто не посмеет противостоять ей.

— Ко мне! — крикнула она. Зверолюды подоспели, сплотились и стали оттеснять людей в сплетение улиц. Позади нее появилось подкрепление, прорвавшееся сквозь стены. Она чувствовала себя победительницей. Много душ отправится к Владыке Сражений этим вечером.

Однако чувство триумфа несколько улетучилось, когда ее лошадь дико закричала. Взглянув вниз, она увидела стрелу, воткнувшуюся в глаз животному. Даже умирая, преданная кобыла не пыталась бежать или сбросить свою всадницу, наоборот, она медленно опустилась на землю, чтобы хозяйка могла спокойно вылезти из седла.

Ярость переполнила Воительницу. Ее Тень охранял сам Хаос, и найти вторую такую будет очень непросто. Она поклялась, что кто бы ни убил ее лошадь, он поплатится за это жизнью, даже если ей придется перебить всех в этом проклятом месте. Внезапно она улыбнулась, обнажив свои острые зубы, а потом смех вырвался из ее глотки. Она только что поклялась сделать то, что уже решила совершить задолго до сражения.

Феликс спрятался в тени строения, с отчаянием следя за происходящим. Он прерывисто дышал, одежда промокла от пота и крови, рука устала рубить. Где же Готрек? Они разделились в самом начале сражения, но гном этого не заметил. В бешенстве он не способен замечать ничего вокруг, кроме передвижения врагов.

Теперь Феликс получил короткую передышку, но Готрека нигде не было видно. Феликс знал, как важно найти гнома — его шансы выжить значительно возрастут в присутствии могучей секиры Победителя троллей. А если им уже ничто не поможет, то Феликс все равно должен быть рядом с гномом, когда тот сделает свой последний вздох, чтобы исполнить свое обещание и засвидетельствовать героическую смерть Готрека. Даже если сам он падет вскоре после этого.

Все вокруг сверкало, а пожар лишь добавлял света в это адское освещение. Стеной вздымался дым. Сражение шло полным ходом. Феликс видел, как призрачные зверолюды сражаются с отчаявшимися людьми в дымке тумана. Он слышал рев чудищ, крики умирающих и звон оружия. Все смешалось в пылу схватки. Убивай или будешь убит — самый главный смысл любого боя.

Издалека до Феликса донеслись воинственные крики Победителя. Он собрал все свои силы и мужество и бросился в ту сторону, твердя короткую безнадежную молитву Сигмару, моля Повелителя Молота защитить его, Готрека, Кэт и остальных. На секунду он задумался о том, где же сейчас девочка.

Прислушиваясь к сумасшедшим крикам сражающихся, Кэт решила убежать. Она не хотела оставаться в храме, зная, что здесь будет обречена. Девочка думала найти место, где можно было бы укрыться от демонов. Но пока она его не нашла.

Кэт отбежала к стене дома и спряталась за пустой бочкой. Рядом двое парней сцепились со зверолюдом. Один схватил его за ноги, в то время как другой вышиб ему мозги сильным ударом булавы. Кэт никогда не видела ничего подобного; неистовая ярость бойцов ошеломила ее. Все вокруг, казалось, были сумасшедшими и дрались со страшной жестокостью и бездумной храбростью.

Никто никого не щадил, никто не молил о пощаде.

Огромная толпа воинов рассыпалась по главным улицам города, движимая яростью и жаждой крови. Крики умирающих зверей и людей наполнили воздух. Ночь звенела сталью, ноги и копыта поднимали пыль со скользкой от крови земли.

Зверолюды выли от восторга, когда им удавалось насадить человека на копье. Слышались ответные возгласы людей, когда тем удавалось разрубать своих противников на куски. Несколько людей окружили великана с головой быка. Как только он поворачивался к одному, на него сразу же набрасывался другой с противоположной стороны. Кровь хлестала у него из множества порезов. Разъярившись, великан бросился на ближайшего воина и сбил его с ног, разорвав таким образом замкнутый круг.

Кэт чуть не вскрикнула от ужаса, когда увидела одетую в черные доспехи женщину, пробирающуюся сквозь строй воинов. Она испугалась, что Воительница Хаоса пришла за ней. Но вдруг Готрек выступил из тени, бросая вызов на бой. Женщина резко обернулась, вытащила окровавленное лезвие и взмахнула им. Этот удар был столь молниеносным, что Кэт и глазом не успела моргнуть. Она не заметила и того, как Готрек выставил свою секиру, защищаясь. Черная сталь зазвенела о синий звездный метал, посыпались искры.

Победитель ответил на атаку женщины новым ударом, яростным, как молния, но Юстине удалось уклониться от него и выкинуть вперед руку. Каким-то образом Готрек снова смог парировать своей секирой. Они стояли друг против друга, скрестив оружие, нечеловеческая сила мерилась с могуществом демона. Ни один не сдавался. Мускулы напряглись на руках и плечах Готрека, пот катился по лицу, а вены на шее и лбу набухли. Женщина стояла неподвижно, как статуя. Доспехи словно вросли в землю, бледное лицо превратилось в костяную маску с застывшей на ней жаждой кровопролития. Ум в ее глазах исчез, глазницы засияли красным блеском.

Прошло несколько мгновений с тех пор, как они сцепились намертво — ни один не мог одолеть другого. Уголком своего глаза Кэт заметила несколько приближающихся зверолюдов, выскочивших из толпы сражающихся с явным намерением убить гнома. Не раздумывая, Кэт закричала. Готрек быстро взглянул на приближающихся тварей. В последнюю секунду он отступил на шаг и нанес удар, сокрушивший обеих тварей. Кэт боялась, что женщина воспользуется этой возможностью и толкнет его, но тревожиться было уже не о чем: внезапно сражение подкатилось ближе, Воительница Хаоса и Победитель троллей оказались разделенные воинами. Кэт вздохнула с облегчением.

Но вскоре она заметила, что женщина смотрит на нее. Она встретилась взглядом с ее красными глазами и почувствовала, как замерло ее сердце. Девочка хотела закричать, но из открытого рта не вырвалось ни звука. Закованная в черные латы женщина подошла ближе.

Жажда убийства внезапно проснулась в Юстине. Темная часть ее души, казалось, готова была захватить ее целиком. Безумие закипело в жилах. Кровь действовала на нее как дурман, битва казалась восхитительно прекрасной. Она хотела найти гнома и убить его. Самый могущественный противник из всех, достойная жертва для Бога Крови. В последний миг, когда она готова была оттолкнуть секиру и зарубить его, судьба в лице собственных болванов-воинов вмешалась и развела их в стороны. Она хотела снова найти его и закончить битву.

Но тут Юстина увидела девочку. Невольно она заметила маленькое испуганное личико, оглядывающееся вокруг, ища убежище. Юстина знала, что нужно сделать. Пришло время положить этому конец и окончательно вступить на дорогу к бессмертию, использовать свою возможность и получить достойное место рядом с Кхорном. Темная часть ее существа дозрела — и восторжествовала, наконец, зная, что пришел ее долгожданный момент.

Забыв о гноме, она пошла навстречу своей судьбе.

Феликс выскочил из-за угла, он снова был готов ринуться в бой. Жар горящих зданий опалял его, угольный запах дыма заполнил ноздри. Звон схватки донесся до его ушей. Он слышал, как крикнул Готрек, сокрушив своих врагов, — но тут, к своему ужасу, вдруг заметил Воительницу Хаоса и девочку, затаившуюся в темноте позади нее.

Теперь все стало ему ясно, как день. Он увидел белые пряди в волосах женщины. И другие похожие черты: те же большие глаза, узкие скулы. Увидев, как Воительница подняла меч, он бросился вперед, всем сердцем боясь, что подоспеет слишком поздно.

Юстина увидела, как ее тень упала на девочку, увидела страх в ее глазах, бледность ее лица. Она заметила сходство и спросила себя: почему же после всех этих лет она ничего не чувствует к своему ребенку?

— Как тебя зовут, девочка? — тихо спросила она.

— Кэт. Катерина.

Юстина кивнула, по-прежнему не понимая, почему ею до сих пор владеет такое безразличие.

Это было полное бесчувствие, последний признак падения человеческой души. Ей вдруг вспомнились все проверки, все обряды и все жертвы, через которые пришлось пройти именно для этого решающего момента. Она поняла, что вся кровь и убийства имели одну-единственную цель — превратить ее в нечто другое, убив в ней все человеческое. Ее выпестовало время, как кузнец кует меч. Юстина после всего этого кровопролития и жестокости осознала, что человеческую сущность можно использовать для чего угодно. Даже для того, чтобы сделать из нее Воительницу Хаоса. Женщина знала, что, если она отвернется сейчас от девочки, это ничего не изменит, ибо она окончательно и твердо встала на путь проклятия. Убийство девочки ничего не решит. Она могла бы это сделать, но это бессмысленно — просто еще одно событие в ее жизни и ничего больше. Она уже не могла повернуть, после того, как несколько минут назад решила убить своего ребенка. Но, сочла она, лучше довести дело до конца. И спокойно, чувствуя сейчас не больше, чем пустое дерево, она высоко подняла свой меч.

Но внезапно сильная боль в спине, как будто кто-то врезался в нее, остановила ее руку.

Феликс одним прыжком сократил расстояние между ним и Воительницей Хаоса. Он налетел на женщину, как только та занесла меч, толкнул ее, и оба упали на землю. Зная, что у него больше не будет такой возможности, Феликс выхватил свой меч и вонзил его в бок женщине. Она только вскрикнула, но ни одного признака боли не появилось на ее лице.

Когда они покатились по земле, сцепившись в смертельной схватке, Феликс понял, что уступает Воительнице. Ее руки в латных перчатках крепко схватили его за горло. Он попытался разжать их, благодаря судьбу хотя бы за то, что женщина уронила свой меч — и понял, что допустил ошибку. Воительница Хаоса была намного сильнее его, она обладала сверхъестественной мощью, а он перед ней был слаб, как ребенок. Он попытался содрать ее руки с горла, но это было все равно что вырваться из лап тролля.

Женщина нависла над ним, и вес ее доспехов сдавливал ему грудь, мешая дышать. Он перекатился, попробовав оторваться от земли и скинуть ее, но тщетно: она, казалось, легко предугадывала каждое его движение. В этот миг Феликс вдруг осознал, что умирает. Он встретился с врагом намного сильнее его, и рядом нет Готрека, который мог бы помочь ему.

Его сознание затуманилось, а перед глазами поплыли зеленые круги. Вдали слышались воинственные крики гнома и та часть Феликса, которая еще была жива, подумала с насмешкой, что это Победителю придется свидетельствовать геройскую кончину своего летописца.

— Теперь ничто тебя не спасет, смертный! — спокойно проговорила женщина, и ее пальцы начали сжимать его шею.

Феликс напряг все свои силы, сопротивляясь ее рукам, прекрасно понимая, что если он сейчас сдастся, то она переломит его шею, как прутик. Он почувствовал, как набухли его вены и задрожали мускулы от этого упорного сопротивления неминуемой смерти. Но все усилия были напрасны. Феликс умирал. Сознание покидало его. Он все вокруг видел как в тумане, слыша только собственное тяжелое дыхание и дальние удары сердца. Он знал, что побежден и больше ничего не может сделать. Постепенно его мускулы стали расслабляться. Он сдался.

Кэт смотрела на эту ужасную битву. Она знала, что Воительница Хаоса готова была убить ее, а Феликс попытался спасти. Она видела, что облаченная в черные доспехи женщина душит молодого человека — и решила действовать.

Что-то блеснуло на земле рядом с ней. Это был черный меч, который уронила женщина. Его острие ярко светилось в отсветах пожара. Может быть, теперь удастся что-нибудь сделать. Она подошла к нему и попробовала поднять, но он был слишком тяжел. Видимо, надо попробовать двумя руками. Кэт перевела дух и медленно подняла оружие. Оно дрожало в ее руках. Руны на клинке сияли красным светом из-за страшной мощи, заключенной в них.

Теперь, если только она сможет…

Внезапно Феликс ощутил, как пропало ужасное давление на его шее. Воительница Хаоса поглядела на него, а потом на свою грудь. Феликс тоже скосил глаза и увидел лезвие из черного металла, проткнувшее ее насквозь. На нем сияли красные руны. Теплая кровь капала с меча и превращалась в удушливый дым, когда касалась земли. Воительница Хаоса поднялась на ноги, слегка покачиваясь, и повернулась, чтобы посмотреть на того, кто нанес ей удар.

С трудом удалось подняться и Феликсу. Конечности почти не слушались его. Он огляделся вокруг в поисках своего меча и схватил его, как только увидел. Его пальцы сомкнулись на рукояти, и Ягер попытался поднять оружие. Ему показалось, что он поднимает ту пушку за воротами, но постепенно Феликсу все же удалось с этим справиться. Он выпрямился и огляделся — кругом никого, кроме Воительницы и Кэт. Женщина неотрывно смотрела на Кэт, ее губы искривила насмешливая улыбка. Дикий смех прорывался сквозь губы. Она сделала шаг вперед, лезвие все еще торчало в ее груди. Кэт отступила, а ее глаза расширились от ужаса.

Постепенно Феликс понял, что случилось. Кэт подняла тяжелый меч и воткнула его в спину женщины, пока они дрались. Она спасла ему жизнь. Теперь его очередь. Медленно он заставил себя подойти к девочке. Он с трудом тащился за Воительницей.

Женщина замедлила шаг, остановилась и медленно стала оседать на землю.

Юстина почти что смеялась про себя, хотя боль заполнила все ее существо. Это была последняя и ужасная насмешка в ее жизни. Она была убита той, кого сама пришла убить. Маленькая девочка сумела сделать то, что не удавалось совершить могучим воинам.

Демон тогда сказал правду. Ни один воин не смог бы одолеть ее — за них это сделало ее собственное дитя. Она наклонилась и упала в ожидавшую ее тьму.

Феликс увидел, как упала Воительница. Ее тело стало пениться, плавясь с ужасной скоростью — вскоре остался только один скелет в черных латах. Каким-то образом Феликс понял, что это тело умерло уже очень давно. От взгляда на него Феликса едва не вырвало.

Что-то мокрое упало ему на лицо. Наконец-то разразилась гроза и хлынул дождь. Отовсюду послышалось шипение — очевидно, дождь вступил в схватку с огнем. «Хорошо, — подумал Феликс, — по крайней мере, городок не сгорит».

Внезапно перед ним возникла Кэт, вынырнув откуда-то сзади.

— Все закончилось? — спросила она. Феликс прислушался к звукам битвы и кивнул.

— Скоро закончится, — сказал он. — Так или иначе.

Феликс взобрался на пенек, чтобы оглядеть городок. Месснер и Кэт сидели рядом, тревожно наблюдая за ним. Они оба считали, что ему еще нельзя подниматься. Его горло было покрыто синяками, и было больно говорить и есть, но выглядел он совсем неплохо. Просто Феликс был счастлив, что остался жив.

Кроме него, уцелело примерно двести жителей деревни, которые не погибли в битве и не умерли от ран. Теперь он слышал, как они поют молитвы, благодаря бога за освобождение города, в Храме Сигмара.

По улицам ехал рыцарь — один из лучших рыцарей, присланный герцогом в ответ на записку Месснера. У него на пике была надета голова зверолюда. Месснер и Феликс смотрели на него, и юноша мог поклясться, что охотник думает так же, как и он сам. Всадник гордо поглядывал на жителей. Конечно, теперь рыцарю легко было похваляться своим трофеем, но где же он был, когда происходило настоящее сражение? Эти герои прибыли на следующее утро после победы.

— Так вы нашли пушку? — спросил Ягер. Его голос был похож на шепот.

— Да, — ответил Месснер. — Жуткая штука. Говорят, что она на ощупь такая же теплая, как тело человека. Это дело рук темных чародеев, ясно! Мы отправили жрецов изгнать из нее темные силы. Если они не помогут, то старый герцог обещал прислать волшебников.

— Но все зверолюды мертвы.

— Да, мы охотились, идя по следу за каждым. Готрек только что, на закате, вернулся и сказал, что никого не осталось.

Они оба говорили тихо, чтобы не волновать Кэт. Никто не хотел, чтобы она услышала все это. Но как бы то ни было, эта новость обрадовала Феликса. Видимо, после смерти своего вождя зверолюды испугались и побежали, но охотники догнали и перебили всех. Теперь было понятно, что Кэт спасла весь город. Она была героиней, и все говорили ей это. Но сейчас она вновь стала обычной девочкой.

— Я по-прежнему хочу уйти с вами, — сказала она. Она не сдавалась даже после двухдневных уговоров.

— Ты не можешь, Кэт. Мы с Готреком отправляемся в очень опасные места. Оставайся с Месснером. — Он не хотел говорить ей, какую цену она заплатила за спасение их голов. Не при охотнике.

— Да, девочка, — сказал Месснер. — Твое место здесь, со мной, и с Магдой, и с детьми. И ты найдешь себе друзей среди других малышей, ясное дело.

Кэт вопросительно посмотрела на Феликса. Он покачал головой и попытался придать своему лицу твердое и спокойное выражение. Он не знал, сколько сможет так продержаться, когда услышал шаги Победителя троллей. Готрек злобно ухмылялся. Феликс догадался, что тот добавил еще один труп к длинному списку погибших в этом бою.

— Мы теряем время, человечий отпрыск. Нам надо идти.

Феликс медленно поднялся. Месснер подошел и пожал им руки. Кэт крепко обняла вначале Феликса, а потом Готрека — Месснеру даже пришлось оттаскивать ее от них.

— До свидания, — произнесла девочка сквозь слезы. — Я всегда буду помнить о вас.

— Помни, малышка, — мягко произнес гном.

Они развернулись и пошли прочь от Фленсбурга. Дорога была узкой и каменистой. Впереди был Налн и неизвестное будущее. На вершине откоса горы Феликс остановился и обернулся назад. Внизу маленькие фигурки Месснера и Кэт махали им вслед.

Повелитель мутантов

«Должно быть, читатель этих строк думает временами, что на меня и моего спутника наложено проклятье. Без каких-либо усилий с нашей стороны и без особого желания с моей мы постоянно сталкиваемся с разными почитателями Тьмы. Я и сам иногда думаю, что мы не случайно вмешиваемся в их планы, иногда даже не понимая, почему. Но подобные мысли никогда не беспокоили Победителя троллей. Он воспринимал все происходящее с ним со вздохом и покорным пожиманием плеч, и называл все рассуждения на эти темы пустой и бессмысленной философией. Но я очень много и долго размышлял над этим, и мне кажется, что если в этом мире есть сила, которая противостоит слугам Хаоса, то именно она направляла наши стопы и даже оберегала нас. Разумеется, мы часто оказывались в центре самых страшных и жестоких событий, которые служат целям самых отвратительных злодеев…»

Из книги «Мои путешествия с Готреком», том II, написано г-ном Феликсом Ягером (Альтдорф Пресс, 2505)

Услышав хруст ветки под ногой, Феликс Ягер мгновенно замер и прислушался. Его руки невольно потянулись к мечу, пока острые глаза обшаривали окрестности, но ничего не нашли. Это было совершенно бессмысленно, понимал Феликс, свет угасающего солнца с трудом приникал сквозь густую крону деревьев, и темень в лесу могла скрыть даже маленькую армию. Он поморщился и провел пальцами по белокурой шевелюре. Все, о чем предупреждал их торговец, вдруг вспомнилось ему.

Старик говорил, что по дороге ходят мутанты — очень много мутантов, которые нападают на всех путников между Налном и Фридрихсбургом. Тогда Феликс не обратил должного внимания на эти слова, поскольку коробейник пытался продать ему сомнительный оберег, который якобы благословил сам Великий Теогонист, прекрасная защита для путников и паломников, по словам торговца. Он уже купил у него маленький метательный ножик, который тайно крепился на запястье, и не желал больше тратить деньги. Феликс пощупал руку, чтобы удостовериться, что ножик действительно незаметен.

Теперь он не отказался бы от этого оберега. Тот, конечно, мог оказаться липой, но в это темное время суток на мрачных дорогах Империи кто угодно хотел бы иметь дополнительную защиту.

— Поторопись, человечий отпрыск, — сказал Готрек Гурнисон. — В Блатдорфе есть гостиница, а мое горло пересохло, как пустыня.

Феликс согласился со своим спутником. Сколько бы раз он ни глядел на Готрека, его странная и даже уродливая внешность не переставала его удивлять. Но не каждая черта в отдельности производит такое впечатление, решил Феликс. Не отсутствие зубов и не единственный уцелевший глаз или окладистая борода, в которой засохли остатки пищи. И не распухшие уши, и не жуткий узор старых шрамов. И даже не зловоние. Нет, только все это вместе делало внешность гнома столь незабываемой.

Но в то же время нельзя было не признать, что внешность Готрека была весьма внушительной. И, хотя гном в высоту едва доходил до груди Феликса (причем это считая высокий рыжий хохол на бритом и покрытом татуировками черепе), в плечах он был шире кузнеца. В одном мощном кулаке он держал покрытую рунами секиру, которую обычный человек с трудом бы поднял двумя руками. А когда он вскидывал голову, то позвякивала золотая цепочка, соединяющая его нос и ухо.

— По-моему, я что-то слышу, — пробормотал Феликс.

— Эти леса полны звуков, человечий отпрыск. Щебет птиц. Скрип деревьев, голоса зверей. — Готрек сплюнул огромный комок слизи на дорогу. — Ненавижу леса. И всегда ненавидел. Они напоминают мне эльфов.

— По-моему, я слышу мутантов, о которых говорил коробейник…

— И что? — Гном обнажил оставшиеся почерневшие зубы в оскале, означавшем улыбку, потом приподнял повязку на глазу и принялся чесать пустую глазницу, на которой зиял страшный шрам.

Послышалось какое-то шуршание. Феликс обернулся.

— Да, — прошептал он. Готрек тоже повернулся к лесу.

— Эй, мутанты! — крикнул он. — Выходите и отведайте моей секиры!

Феликс вздохнул. Победитель троллей всегда так испытывал судьбу. Он поклялся умереть в бою со страшными тварями, искупая какой-то чудовищный для гнома грех, и не упускал ни одной возможности торжественно завершить свой путь. Феликс уже в который раз проклинал ту хмельную ночь в таверне, когда он поклялся последовать за Победителем троллей и описать его странствия в поэме.

Словно в ответ на угрозы Готрека, что-то вновь зашумело — будто сильный ветер раскачивал кустарник, но только ветра-то не было. Феликс передвинул на всякий случай руку поближе к рукоятке меча. В лесу определенно что-то было, и оно приближалось.

— Да, похоже, ты был прав, человече, — признался гном. Но Феликсу показалось, что Готрек тоже знал об этом.

Толпа мутантов выскочила словно из-под земли, они изрыгали ругательства и проклятья. Цепенящий ужас при виде этих уродов пробрал Феликса до костей. Он увидел увертливую, тощую, словно обтянутый кожей скелет, тварь, которая скакала через кусты, как жаба. За ней ползла отвратительная женщина на восьми паучьих ногах. Существо с головой вороны и сероватым пухом вопило, призывая к бою. Некоторые мутанты имели прозрачную кожу, сквозь которую были видны дергающиеся внутренности. Выродки были вооружены копьями, ножами и даже ржавой кухонной утварью. Один из мутантов подскочил к Феликсу и замахнулся на него огромным, остро заточенным секачом мясника.

Феликс увернулся и ударил урода по руке прежде, чем лезвие ножа прорвало бы его кожу. Он схватил руку чудовища и, вывернув ее, ударил его же собственным секачом в голову. Зеленая жидкость полилась на ботинки Феликса, и тварь покатилась по земле.

Воспользовавшись небольшой передышкой, Феликс выхватил меч из ножен — тот, казалось, сам прыгнул ему в руку, готовый к схватке.

Огромная секира Готрека уже расчистила себе кровавую дорогу в гуще врагов. Одним взмахом гном убивал троих или даже больше. Кости трещали от его ударов, а плоть расползалась под острым, как бритва, лезвием. И вновь взлетела секира Победителя троллей, и вновь очередная отвратительная туша развалились на две части. А секира быстро и без предупреждения снесла голову другому мутанту.

Испуганные неожиданным сопротивлением, мутанты побежали. Некоторые из них пронеслись мимо Феликса и укрылись в чаще, а остальные развернулись и скрылись под землей, откуда и вылезли.

Феликс вопросительно посмотрел на Готрека, ожидая, что же тот будет делать теперь. Меньше всего молодому человеку хотелось сейчас разделяться и бегать за мутантами по лесу. Победа оказалась слишком легкой. Это могла быть ловушка.

— Пусть эти гнилые коротышки валяются здесь, — сказал Готрек, плюнув на тела мутантов. Феликс поглядел на них и согласился со своим другом: действительно, все нападавшие на них едва достигали груди Победителя троллей, и ни один из них не был выше его ростом.

— Пошли отсюда, — сказал Феликс. — Вонь отвратительная.

— Они даже смерти недостойны, — пробурчал Готрек Он был очень разочарован.

«Висельник» был одной из самых унылых гостиниц, в которых когда-либо бывал Феликс. Слабый невеселый огонек едва полыхал в камине. В комнатах пахло сыростью. Множество собак грызло кости, которые, казалось, уже несколько поколений пролежали на их соломенных подстилках. Хозяин был с виду сущей деревенщиной, его лицо украшали застарелые шрамы, а вместо правой руки был массивный железный крюк. Прислуживающий за стойкой мальчик был горбуном с бельмом на глазу и имел дурную привычку пускать слюни в кружку, в которую наливал пиво. Местные жители были очень недружелюбны. Чуть ли не каждый из тех, кто посмотрел на Феликса, сделал это так, словно бы собирался воткнуть ему нож в спину, но не совершил это просто из-за лени.

Впрочем, Феликс признал, что гостиница вполне соответствует той деревне, в которой располагается. Блатдорф был самым унылым местом на их долгом пути. Грязные хибарки, казалось, вот-вот развалятся, улицы были пусты и неряшливы. Когда они наконец-то уговорили (хоть и не без помощи угроз) пьяного стражника у ворот впустить их, с каждого крыльца на них смотрели заплаканные старухи. Казалось, что вся деревня погружена в печальный сон.

Даже замок, возвышавшийся над ней, был неопрятен и нуждался в ремонте. Его стены почти обвалились и выглядели словно после нашествия сопливых дикарей с заточенными палками — что было достаточно странно для города, который был окружен мутантами. «Впрочем, — подумал Феликс, — даже мутанты в этих краях походили на обыкновенных разбойников, нападавших на прохожих, но бегущих после первых же признаков сопротивления».

Он заказал еще кружку эля. Это было самое отвратительное пиво, которое он когда-либо пробовал, — его начинало тошнить, как только оно касалось его губ. Готрек откинул назад голову и одним залпом осушил свою кружку. Пиво исчезло так же быстро, как золотая монетка, замеченная попрошайкой на улице.

— Еще кружку «старой собачьей рвоты»! — весело крикнул Готрек и поглядел на местных посетителей. — И не оглушите меня звуками своего восторга! — прокричал он.

Посетители не желали встречаться с ним глазами. Они уставились в свои кружки, словно могли бы обнаружить там философский камень, хорошенько приглядевшись.

— Чего такие счастливые лица? — насмешливо поинтересовался Готрек. Хозяин принес ему очередную кружку пива. Готрек заказал еще. Феликс с удовольствием отметил, что даже Победитель троллей скривился, закончив пить. Это было совершенно необычным для гнома — раньше Феликс никогда не замечал, чтобы Готрек испытывал хоть какое-то недовольство или сомнения, перед тем как выпить пиво.

— Это все маг, — ответил хозяин. — Это его рук дело. Все было совсем иначе до того, как он поселился в старом замке. И с тех пор у нас постоянно неприятности. С мутантами на дорогах и вообще. Торговля заглохла. Никто к нам не ходит. Жители не могут спать спокойно по ночам.

Готрек тут же вскинул голову. На его лице появилась улыбка, демонстрировавшая остатки зубов. Ему это определенно по душе, решил Феликс.

— Волшебник, говоришь?

— Ах да, сударь, злой чародей.

Феликс заметил, что посетители как-то странно смотрят на хозяина, словно бы он сказал то, о чем нельзя было поминать или же чего от него никак не ожидали услышать. Феликс отогнал от себя эти мысли. Может быть, они просто испугались. Да и кто бы не боялся, имей он в собственной деревне слугу темных сил Хаоса?

— Страшен, как дракон с зубной болью. Так я говорю, Хельмут?

Но крестьянин, к которому он обратился за подтверждением, застыл, словно крыса, завороженная змеей.

— Так я говорю, Хельмут? — повторил хозяин.

— Ну, он не такой уж и плохой, — ответил наконец крестьянин. — Для злого чародея, конечно.

— А почему вы не нападете на замок? — спросил Готрек. Феликс подумал, что если гном сам не мог ответить на этот вопрос, просто посмотрев вокруг, то он еще глупее, чем кажется.

— Там чудовище, сударь, — сказал крестьянин, шаркнув ногой и вновь поставив ее на ковер.

— Чудовище? — переспросил Готрек, и в его глазу засверкало нечто большее, чем простое любопытство.

— Огромадное, сударь. Гораздо выше человека и изуродовано гадкой мут… мут… мут…

— Мутацией? — помог Феликс.

— Во-во, сударь, чем-то этаким.

— А почему вы не пошлете в Налн за подмогой? — спросил Феликс. — Храмовники — Белые Волки очень интересуются подобными пособниками Хаоса.

Крестьянин непонимающе посмотрел на него.

— Кто же его знает, что такое Налн, сударь. Никто из нас не был дальше нескольких верст от Блатдорфа. Кто позаботится о наших женах, если мы уйдем?

— Да еще мутанты, — вступил в разговор другой крестьянин. — Леса полны ими, и все служат чародею.

— И мутанты тоже? — почти радостно спросил Готрек. — Думаю, нам стоит прогуляться в замок, человечий отпрыск.

— Чего я и боялся, — вздохнул Феликс.

— Но вы же не собираетесь нападать на чародея и его чудовище? — сказал один из поселенцев.

— С вашей помощью мы скоро очистим Блатдорф от этой нечисти, — как можно быстрее сказал Феликс, игнорируя свирепый взгляд гнома. Победитель троллей не хотел никого больше привлекать к делу своей славной кончины.

— Нет, сударь, мы не сможем помочь вам.

— Почему? Боитесь? — это был глупый вопрос, но Феликс все же решил его задать. Он не обвинял селян. При других обстоятельствах он бы сам не пожелал вступить в схватку с чародеем Хаоса и его ручным чудищем.

— Нет, сударь, — ответил крестьянин. — Просто он забрал наших детей и держит их там в заложниках.

— Ваших детей?!

— Да, всех до единого. Он и его чудовище спустились к нам и отобрали всех детей. Мы не могли сопротивляться. Когда Большой Норри попробовал ему воспротивиться, это чудище оторвало ему руки и принялось жрать их. Это было очень страшно.

Ох, как не понравился Феликсу яростный огонек, который засверкал в единственном глазу Готрека. Горячее желание Победителя троллей пойти в замок и сразиться с его обитателями росло, как пожар. Феликс не был столь уверен в своей готовности принять бой. Он, казалось, разделял нежелание крестьян даже смотреть в том направлении.

— Разве вы не хотите освободить детей? — воскликнул он.

— Освободить, но не прикончить их. Чародей скормит их своему чудищу, как только мы дадим к этому повод.

Феликс поглядел на Готрека. Тот многозначительно указал пальцем на замок. Феликс понял: ему придется пойти туда, по доброй воле или нет. С тяжелым чувством Феликс решил, что все равно этого не удалось бы избежать. Рано или поздно, но им с гномом все равно пришлось бы отплатить Блатдорфу за гостеприимство.

В отчаянии он все еще искал пути к спасению.

— Это надо обсудить, — сказал он. — Хозяин, принесите еще вашего прекрасного эля.

Крестьянин улыбнулся и отвинтил кран, чтобы наполнить кружки. Феликс заметил, что Готрек подозрительно поглядывает на него. Он понял, что не проявил достаточной прыти в этом деле. Хозяин вернулся и принес еще две кружки пива с радостной улыбкой.

— На дорожку, — сказал Феликс и поднял кружку. Он поспешно проглотил пиво, которое было на вкус еще более отвратительным, чем предыдущее. Может быть, дело именно во вкусе? Хотя он и не был уверен, но подумал, что есть в нем какая-то искусственная примесь. Как бы там ни было, но его мысли вновь вернулись к предстоящему походу. Он увидел, что Готрек уже выпил эль и заказал еще. Хозяин сбегал за ним, и Готрек вылил себе в рот очередную порцию. Его глаза расширились, в горле что-то заклокотало, и он упал, как сраженный секирой.

Феликсу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что случилось; потом он подскочил к своему спутнику. Ноги были словно ватные, голова кружилась, и его жутко тошнило. Что-то было здесь не так, он это точно знал, но ничего не мог с этим поделать. Они что-то добавили в эль. Он никогда не видел, чтобы Победитель троллей падал вот так, сколько бы он ни выпил. Да и сам Феликс никогда не чувствовал себя настолько мерзко даже после десяти кружек. Он оглянулся и посмотрел на хозяина — тот расплывался, как будто Феликс смотрел на него сквозь туман. Он указал на него пальцем.

— Ты отравитель. Я имею в виду выпил… Нет, я хочу сказать, ты выпил нашу отраву, — произнес Феликс и свалился на колени.

Хозяин произнес:

— Ну, благодарение Тзинчу за это! Я надеюсь, они уже не поднимутся. Столько усыпляющего корня и лошадь свалит.

Феликс потянулся за своим мечом, но его пальцы закоченели, и он провалился в темноту.

— Что ж, это принесет мне немного денег, — пробормотал хозяин. Его слова были последнее, что запомнил Феликс, прежде чем потерять сознание. — Я думаю, господин Крюгер хорошо мне заплатит за две такие славные особи.

— Очнись, человечий отпрыск! — мощный голос гремел где-то над ухом Феликса. Он попытался не обратить на него внимания — вдруг голос заткнется и можно будет вернуться к своим сновидениям.

— Очнись! Или, клянусь, я доберусь до тебя и ударю вот этой самой цепью. — В голосе была такая угроза, что Феликс подумал, что ею не стоит пренебрегать. Он открыл глаза — и не поверил в то, что увидел.

Даже тусклый свет единственного факела, прикрепленного к потолку, был для него слишком ярок и нестерпимо жег ему глаза. Тем не менее, он чувствовал себя неплохо, потому что сумел отдохнуть. Сердце гулко стучало в груди, как гонг, в который бьют боевым молотом. Голова болела, словно бы кто-то отрабатывал на ней удары. Во рту было очень сухо, а язык болел, как будто его терли наждачной бумагой.

— Это самое худшее похмелье в моей жизни, — пробормотал Феликс, облизывая губы.

— Это не похмелье. Мы были одур…

— Одурманены. Я знаю.

Внезапно Феликс понял, что он стоит. Его руки были подняты над головой и прикреплены чем-то тяжелым за запястья. Он попытался наклониться вперед и посмотреть, что там такое, но не смог шевельнуться. Он поглядел вверх и увидел, что прикован наручниками. Цепь была закреплена в огромном железном кольце высоко над ним. Он убедился в этом, пристально оглядев комнату и увидев, что Готрек находится в таком же положении.

Победитель троллей висел на своей цепи, как говядина в лавке мясника. Но его ноги не были закованы. Гном был слишком маленького роста и не доставал до пола. Феликс заметил, что в стене есть железные выступы на уровне лодыжки, но Победитель не мог до них дотянуться.

Ягер оглянулся вокруг. Это была огромная комната, вымощенная большими валунами. В ней было до дюжины цепей и наручников в стенах. Странно скорченный скелет висел в другом конце комнаты. У противоположной стены слева была лавка, уставленная склянками, горелками и прочим оборудованием для алхимических опытов. В центре комнаты была нарисована мелом пентаграмма, вокруг которой были начертаны непонятные иероглифы. На каждом ее конце лежал череп животного, использовавшийся как светильник для огромной черной свечи.

Далеко справа несколько ступенек вело к тяжелой двери. В ней было окошко, через которое проникал свет, тускло освещавший мрачные углы комнаты. У самого начала лестницы Феликс увидел свой меч и секиру Готрека. У него появилась слабая надежда: кто бы ни отобрал их оружие, он оказался невнимательным. Феликс все еще чувствовал вес метательного ножа в потайных ножнах в рукаве. Он, конечно, не мог им воспользоваться, пока его руки не будут свободны от кандалов, но почувствовал себя лучше, когда понял, что нож не отобрали.

Воздух был тяжелым и спертым. Феликсу показалось, что откуда-то доносятся крики, пение и вой животных. Эти звуки были похожи на бездумную молитву и зверинец одновременно. Впрочем, Феликс не мог понять, что происходит.

— Почему хозяин опоил нас? — спросил он.

— Он состоит в сговоре с чародеем. Это очевидно.

— Или боится его. — Если бы Феликс мог, то он бы вздрогнул. — Это не важно. Меня интересует другое, почему мы еще живы?

Высокий дрожащий смех был ему ответом. Тяжелая дверь отворилась, и две фигуры заслонили свет из коридора. Сквозняк притушил на мгновение огонь, но потом лампы разгорелись с новой силой, и Феликс увидел того, кто смеялся этим дразнящим смехом.

— Хороший вопрос, Ягер, и я с удовольствием отвечу на него.

В этом голосе было что-то очень знакомое, подумал Феликс. Он был высоким, резким, очень неприятным… и Феликс уже слышал его раньше.

Пошарив глазами по комнате, Феликс обнаружил этого человека. Тот был столь же противным, как и его голос. Высокий, сухопарый, одетый в потертую серую робу с заплатками на локтях и запястьях. На тонкой шее болталась железная цепь с большим оберегом. Длинные тонкие пальцы унизаны покрытыми рунами золотыми кольцами, а ногти окрашены в черный цвет, бледное потное лицо обрамлено высоким стоячим воротником, на голове — шитая серебром ермолка.

Позади него стояло чудовищное существо — очень высокое, вполовину выше, чем человек, и раза в четыре тяжелее. Возможно, раньше это и был человек, но теперь он вырос до размеров людоеда. Волосы ниспадали клочьями, на черепе и теле бугрились отвратительные бородавки; все черты были словно бы перекручены и изуродованы. Зубы походили на жернова, а руки — даже более мускулистые, чем у Готрека, и толще, чем мог бы обхватить Феликс. Ладони чудовища были размером с тарелки, а его скрюченные, огромные пальцы могли бы камни крошить. Оно глядело на Феликса налитыми ненавистью глазами. Феликс не мог выдержать его взгляда и снова повернулся к человеку.

Лицо мужчины было сухим и морщинистым, светло-серые глаза блестели, полускрытые очками без дужек в стальной оправе. Нос был длинным, тонким и заканчивался отвратительной бородавкой; из него текли сопли. Человек хмыкнул, затолкал полоску слизи обратно в ноздри и вытер нос полой робы. Затем, с достоинством приосанившись и наклонив голову набок, он стал спускаться по ступеням. Однако его величавость слегка нарушилась, когда он наступил на полу своего одеяния и растянулся на полу.

Это было последним штрихом к всплывшему в памяти Феликса образу — теперь все встало на свои места.

— Альбрихт? — спросил он. — Альбрихт Крюгер?

— Не называй меня так! — голос человека сорвался на крик. — Обращайся ко мне «Мастер».

— Ты знаешь этого болвана, человечий отпрыск? — удивился Готрек.

Феликс кивнул. Альбрихт Крюгер проучился какое-то время с ним на отделении философии в университете Альтдорфа, прежде чем его изгнали за дуэль. Тихий прилежный юноша, которого всегда можно было найти в библиотеке. Феликс, пожалуй, не обменялся с ним и десятком слов за те два года… вместе. Он только помнил, что Крюгер исчез. Еще тогда был большой скандал, связанный с пропажей книг из библиотеки. Феликс припомнил, что несколько охотников за ведьмами из храма Сигмара проявили тогда к этому делу живой интерес.

— Мы учились вместе в Альтдорфе.

— Довольно! — прокричал Крюгер тоненько и раздраженно. — Вы мои пленники и будете выполнять мою волю, чтобы сохранить свои жалкие жизни.

— Выполнять твою волю, чтобы сохранить свои жалкие жизни? — переспросил Феликс с удивлением. — Ты слишком начитался воспоминаний Детлефа Зирка, Альбрихт. Никто так не выражается в обыденной жизни.

— Замолкни, Ягер! Хватит. Ты всегда был чересчур умный, ты знаешь. А теперь посмотрим, кто умнее, о, да, посмотрим!

— Ладно, Альбрихт. Шутка есть шутка, ха-ха. Скорее освободи нас, пока не пришел твой хозяин.

— Мой хозяин? — Крюгер выглядел озадаченным.

— Чародей, владелец этой башни.

— Ты идиот, Ягер! Я ее владелец!

— Ты? — не поверил своим ушам Феликс.

— Да, я! Я изучал ритуалы Темных богов и получил источник волшебной силы. Я знаю все секреты Жизни и Смерти, я питаюсь мощью Хаоса и скоро буду настолько силен, что завладею всей Империей.

— Поверить не могу! — честно признался Феликс.

Тот Крюгер, которого он знал раньше, ничего из себя не представлял и на него никто не обращал внимания. Кто же знал тогда, какая жажда власти скрывается в его душе?

— Думай, что хочешь, ты, умненький Ягер, со своим правильным выговором и повадками вроде «мой-папа-богатый-купец-и-я-слишком-хорош-для-особ-вроде-вас»! Зато я овладел тайнами самой Жизни, управляю алхимическими тайнами гнилого камня и постиг секретТрансмутации!

Краем глаза Феликс заметил, как напряглись мускулы Готрека, пытающегося растянуть свои цепи. Лицо гнома покраснело, борода спуталась, тело изогнулась, а лодыжки старались достать до стены. Феликс не знал, чего хочет добиться этим Победитель. Эти цепи были слишком прочны для человека или гнома.

— Так ты используешь гнилой камень? — Это многое объясняло. Он знал не так уж и много о камне, но то немногое, что было ему известно, спокойствия не внушало. То была сама суть Хаоса, источник мутации. Даже маленькой щепотки этого камня достаточно, чтобы свести человека с ума. Но, судя по тону Крюгера, можно было предположить, что он употребил целую бочку. — Ты с ума сошел!

— Это мне и втолковывали тогда в Альтдорфе, в университете! — Слюна вскипала на губах Крюгера. Феликс вдруг заметил, как вспыхнули зеленым злым светом его глаза, словно болотные огни. Острые, как у вампира, клыки показались из-за его губ. — Но я покажу им всем. Я нашел запретные книги, раскрывшие мне глаза. Они говорили, что эти книги не предназначены для смертных, но я прочел их, и они не причинили мне вреда.

— Оно и видно, — насмешливо пробормотал Феликс.

— Ты думаешь, что ты умный, да, Ягер? Ты такой же, как все, все те, кто смеялся надо мной, когда я сказал, что стану величайшим магом после Теклиса. Что ж, я покажу, что ты не прав. Посмотрим, каким умным ты будешь, когда я изменю тебя, как изменил Оллека.

Он похлопал чудовище по плечу с отцовской гордостью. Оно ухмыльнулось, как собака, которой хозяин почесал брюхо. Феликс очень разволновался. Позади него Готрек уже почти уперся ногами в стену. Его руки напряглись, а цепи крепко держали, так что он повис параллельно полу. Победитель троллей посинел, его черты исказили ярость и гнев, и Феликс чувствовал, что они вот-вот вырвутся наружу. Либо цепи оборвутся, либо Победитель лопнет, как кровеносный сосуд. «Может, второе было бы и лучше», — подумал Феликс. Он не представлял, как гном сумеет справиться с чудовищем без своей секиры. Победитель троллей был очень силен, но чудовище скрутило бы его, как ребенка.

Крюгер поднял свой жезл. На его верхушке Феликс увидел зеленоватый шар гнилого камня, сжатого свинцовыми когтями. Феликс ничего не мог поделать, но увидел, что рука Крюгера, державшая жезл, покрыта чешуей, а его ногти стали похожи на когти дикого животного.

— Мне понадобились годы, чтобы усовершенствовать Заклинание Трансмутации, годы! — прошептал Крюгер. — Ты даже не представляешь, сколько опытов я проделал. Сотни! Я работал как одержимый, но в конце концов открыл тайну. Скоро и ты ее узнаешь. — Волшебник хихикнул. — Увы, это для тебя плохо кончится. Ты будешь таким глупым, что даже разучишься разговаривать. Зато ты станешь прекрасным товарищем для Оллека.

Переливающееся навершие жезла все приближалось к Феликсу, странный свет мерцал в глубине шара. Его поверхность, казалось, сверкала и переливалась всеми цветами радуги, как масло на поверхности воды. Ягер почти ощутил ужасную силу мутации, исходящую из гнилого камня — она выплескивалась оттуда, как жар от углей.

— Полагаю, просить о милосердии бесполезно? — презрительно спросил Феликс. Он гордился тем, что его голос не дрогнул.

Крюгер покачал головой.

— Уже слишком поздно. Скоро ты будешь еще большим олухом, чем сейчас.

— Тогда я должен сказать тебе одну вещь.

Мускулы Готрека окаменели, когда он предпринял последнюю сверхчеловеческую попытку спрыгнуть, как делает ныряльщик, отрываясь от скал и летя в море.

— И что же это, Ягер? — Крюгер придвинулся ближе к нему.

— Ты никогда мне не нравился, тронутый!

Чародей готов был его ударить жезлом, но вместо этого улыбнулся, обнажая острые зубы.

— Скоро, Ягер, ты познаешь всю природу сумасшествия. Каждый раз, заглядывая в зеркало, ты будешь вспоминать этот миг.

Крюгер запел на странном, журчащем наречии. Это был не эльфийский, а какой-то более древний и, пожалуй, более зловещий язык. Феликс уже слышал его раньше, когда они с Готреком были свидетелями шабаша поклонников Хаоса. Что ж, похоже, силы Тьмы хотят сыграть с ними свою последнюю злую шутку. Скоро они с гномом присоединятся к ним, хотя и против своей воли.

С каждым словом молитвы Крюгера гнилой камень сиял все ярче. Его зеленоватый свет разлился по всей комнате, из него начали выползать мерцающие щупальца. Поначалу это был просто туман, но постепенно он превращался во что-то более плотное, отвратительное и болезненное. Когда Крюгер встряхивал жезлом, это вещество оставляло за ним след, как хвост у кометы, наливаясь мощью с каждым волнообразным движением руки мага.

Теперь его пение напоминало вопли безумца. Испарина покрыла лоб поклонника Хаоса, поблескивая, как стекло. Оллек, Искаженный, подвывал в лад хозяину. Его густой рев был, очевидно, необходим для заклинания. Феликс почувствовал, как встали дыбом его волосы, когда пение прекратилось, и в башне воцарилась тишина.

Какое-то мгновение все было спокойно. У Феликса мутилось в глазах — так сильно он бы напуган жезлом Крюгера. Он слышал только стук собственного сердца да тяжелое сопение чародея, у которого перехватило дыхание в ходе ритуала. Раздались странный металлический треск и трение металла о камень. Феликс открыл глаза и увидел, что цепи гнома вырваны и болтаются под потолком, а сам Победитель троллей свалился вниз, приземлился на каменные плиты и разразился проклятиями.

Крюгер повернулся на звук. Чудовище открыло рот и грозно зарычало.

Феликс затаил дыхание. Он надеялся, что Готрек успеет добежать до лестницы и схватить секиру — тогда он смог бы противостоять твари. Но Победитель все еще висел на одной цепи, и все, что он сумел сделать, так это перекувыркнуться на ней, когда чудовище пыталось схватить его своими лапами.

Крюгер, казалось, понял то же самое.

— Взять! — выкрикнул он приказ чудовищу.

Оллек бросился вперед, и Готрек едва успел отскочить. Тяжелые металлические звенья хлестнули мутанта по глазам. Тот завопил от боли, закружился на месте и отскочил, врезавшись в Крюгера. Воспользовавшись передышкой, гном вырвал цепь из стены. Лицо мага побелело, он развернулся и помчался со всех ног к лестнице. Последнее, что видел Феликс, так это его дрожащие лопатки.

— Ну а теперь посмотрим! — произнес Готрек в ярости.

Внезапно чудовище прыгнуло вперед, выставив огромную руку. Готрек махнул цепью вперед и вниз, замотав ею руку мутанта. Но тот снова вырвался. Готрек одним быстрым взглядом смерил расстояние до секиры. Феликс почти прочитал его мысли: слишком далеко. Если гном сейчас развернется и побежит к двери, чудовище на длинных лапах настигнет его по пути.

Возможно, ему следует постепенно отступать. Но, как обычно, Феликс недооценил боевой настрой гнома: тот, и не думая пятиться, бросился вперед, взмахнул своей цепью и ударил ею чудовище в грудь. Потом вторая цепь хлестнула по искаженному лицу.

Но в этот раз Оллек ожидал боли: он не отступил, а набросился на гнома и обхватил его медвежьей хваткой. Феликс вскрикнул, когда увидел, как все крепче сжимаются лапы мутанта, и испугался, что сейчас ребра Готрека треснут, как сухие прутья.

Готрек боднул Оллека головой в лицо. Послышался хруст переломанного носа, кровь хлынула и залила гнома. Завопив, Оллек отшвырнул Готрека одним мощным ударом лапы. Готрек врезался в стену и рухнул на пол, звякнув цепями. Но в следующее мгновение Победитель троллей уже вскочил на ноги.

— Возьми секиру! — крикнул ему Феликс.

Но ошарашенный гном был не в состоянии последовать его совету. Кроме того, Готрек окончательно осатанел. Он кинулся на Оллека, который выл, щупая разбитый нос. Затем, услышав приближающиеся шаги гнома, он оглянулся и с воплем ярости и боли ринулся на него, наклонив голову и разведя руки, чтобы удушить Победителя в своих смертельных объятиях. Готрек стоял, покачиваясь, как повозка на ухабах. Феликс отвернулся, чтобы не видеть, как огромный мутант затопчет гнома своими слоновьими ногами. Но страх заставил его посмотреть.

Оллек почти что настиг гнома, но тот в последнюю минуту наклонился и, проскочив у чудовища между ног, развернулся и замахнулся цепью. Удар пришелся прямо по голени. Готрек дернул цепь, Оллек упал и покатился, оплетенный цепью, как змеей.

Готрек накинул петлю из цепи ему на горло, но Оллек уже вскочил на ноги, потянув за собой гнома. Вес Готрека только усилил давление на цепь вокруг шеи чудовища. Стараясь удержать равновесие, Готрек подтянулся вверх, продолжая наматывать цепь. Плоть вокруг впившихся в тело звеньев побелела, петля сдавила дыхательные пути. Феликс увидел, что Готрек собирается удавить чудовище.

Медленно, с трудом, мутант тоже осознал замысел гнома и постарался обеими руками содрать с себя удушающий ошейник. Он тянул за цепь, стараясь запустить под нее пальцы, но они были слишком толстыми, а цепь затянулась слишком туго. Тогда он попытался сбросить Готрека, но тот вовремя уклонился от удара и спрыгнул вниз. Он тянул цепь вперед и назад, как пилу. Феликс увидел, как под железом набухли кровавые рубцы.

Оллек вцепился в волосы Готрека, но лишь несколько мгновений сумел удерживать их, а потом пальцы чудовища заскользили по намазанной медвежьим жиром гриве Победителя. Феликс увидел страх и отчаяние в глазах чудовища. Он ослабел и запаниковал, мечась от одной стены к другой и неистово швыряя Готрека на камни. Но ничто не могло разжать руки гнома — даже смерть, как внезапно подумал Феликс, увидев остекленевшие глаза Победителя троллей, и его рот, ощеренный в жуткой ухмылке.

Постепенно Оллек совсем ослаб, и силы покинули его. Он упал на четвереньки. Удушающий кашель вырвался из его глотки, он опустился на пол и затих. Готрек затянул ошейник в последний раз, чтобы удостовериться, что все кончено, затем встал, потирая руки.

— Легко, — пробормотал он. — Где моя достойная смерть?

— Сними меня отсюда, — попросил Феликс.

Готрек подобрал секиру. После четырех мощных уларов Феликс был свободен. Он побежал к лестнице и схватил меч. Сверху послышался звук снимаемого засова, затем скрип железных дверей и крики кровожадной толпы. Феликс с Готреком едва успели принять боевую стойку, когда дверь распахнулась и в комнату ввалилась толпа мутантов. Феликсу показалось, что он узнал кое-кого из участников вчерашнего боя. Так вот откуда они появлялись в лесу.

Один из них вынырнул снизу, его змеиные глаза кровожадно блестели. Феликс оборвал жизнь мерзкой твари, выставив клинок против ее груди. Затем он с усилием потащил меч назад — тело буквально соскользнуло по лезвию. Мутанты все прибывали, гонимые жаждой крови и наступавшими им на пятки новыми уродами. Оказавшись в средоточии их злобной дикости, Феликс спина к спине с Победителем троллей рубился с исчадиями Хаоса.

Готрек извергал проклятия, выписывая в воздухе восьмерки окровавленным лезвием секиры. Никто не мог встать у него на пути. Цепи все еще болтались у него на запястьях, но он яростно прорубал кровавый путь в воющем скопище чудищ. Феликс тоже не отставал, разбрасывая нападающих направо и налево и прикончив пятерых тварей, сумевших уклониться от секиры гнома.

Где-то наверху Феликс увидел Крюгера. Чародей снова воздел свой жезл. Зеленые блики играли на его лице, озаряя все вокруг адским сиянием. Крюгер пропел заклинание, и внезапно голубовато-зеленая молния вырвалась из жезла. Она устремилась вниз, в Феликса…

Но мутанту, стоявшему прямо перед Ягером, не повезло. Его мех загорелся, а глаза вылезли из орбит. Он весь затрясся, пораженный огромной силой заклинания чародея, и рухнул на землю обгорелый, почерневший, разорванный пополам. Феликс метнулся в сторону, уклоняясь от второго разряда. Готрек неумолимо прорывался вперед, разбрасывая мутантов на пути к лестнице.

Молния хлестнула вновь — на этот раз по Готреку. Ему не так повезло, как Феликсу — зеленая стрела ударила гнома в голову. Ягеру показалось, что Победитель троллей обрел наконец долгожданную гибель. Но хохол гнома вздыбился еще выше обычного, руны на его секире вспыхнули пунцовым светом. Он выкрикнул, наверное, самое жуткое проклятие на родном языке — и случилась странная вещь. Зеленый блеск миновал тело гнома, переметнулся на цепи, все еще свисавшие с запястий, добежал до их конца и снопом искр ушел в землю, не причинив никакого вреда.

Феликс почти вслух расхохотался. Он и раньше слышал о подобных вещах на отделении натурфилософии. Это называлось «заземлением»: то же, что притягивает молнию к железному шесту, отвело зеленую стрелу по металлическим цепям в землю и спасло Готрека. Феликс размышлял над этим несколько секунд, а потом вытащил потайной нож из рукава и метнул его в Крюгера.

Это был хороший бросок. Метко и верно нацеленный нож беспрепятственно вошел прямо в грудь чародею. Он торчал там, раскачиваясь, пока Крюгер не прервал пение и не опустил глаза, чтобы понять, что же случилось. Потом волшебник выронил жезл и схватился за рану. Зеленая кровь вырывалась, из нее, струясь меж пальцами чародея. Он с ненавистью поглядел вниз на Феликса и, шатаясь, отступил в коридор.

Феликс повернулся обратно к схватке, но все было уже кончено. Мелкие мутанты не устояли против секиры. Победоносный Готрек весь был покрыт кровью и слизью. Руны на секире медленно гасли. Медвежий жир блестел на спутанных волосах.

Феликс взлетел вверх по лестнице и помчался по коридорам. Дорожка зеленой крови вела к выходу, мимо сотен открытых пустых клеток. Феликс понял, что именно оттуда выпустили мутантов, созданных опытами Крюгера.

— Давай освободим детей и уйдем отсюда, — сказал Феликс.

— Я хочу вырезать чашу из черепа этого чародея! — плюнул Готрек.

Феликс вздрогнул:

— Ты это серьезно?

— Да нет, для красного словца, человечий отпрыск…

Но, взглянув в лицо Готрека, Феликс ему не совсем поверил.

Они пробирались вниз по коридору к своей цели. Мысль о спасении детей согревала Феликса: наконец-то они с Готреком смогут сделать что-то хорошее и вернуть малышей их родителям. Впервые они вели себя как истинные герои. Феликс уже видел залитые слезами лица счастливых матерей и отцов, когда они увидят своих отпрысков.

Звон цепей Готрека начал действовать Феликсу на нервы. Они повернули в очередной проход и подошли к двери, которую Готрек одним ударом секиры снес с петель. Они вошли в комнату, которая когда-то была мастерской Крюгера.

Огромная серебристая луна светила сквозь единственное окно.

На стол навалилось изуродованное Хаосом тело чародея, зеленая кровь залила страницы огромного фолианта в кожаном переплете, но руки все еще слабо шевелились, словно он еще пытался сотворить защитное заклинание.

Феликс схватил мага за волосы и задрал ему голову. Он поглядел прямо в угасающие глаза Крюгера, чувствуя дикое торжество.

— Где заложники?

— Какие заложники?

— Дети поселян! — рявкнул Феликс.

— Ты имеешь в виду опытный материал?

Ужас холодом пробежал по жилам Ягера — он все понял. Его губы едва разжались, чтобы задать последний вопрос:

— Так это с ними ты ставил опыты?

Крюгер криво улыбнулся.

— Да, их проще изменить, чем взрослых. И они быстрее вырастают до нужных размеров. Они должны были стать моей армией… но вы всех перебили.

— Мы всех… перебили… — Феликс не мог пошевельнуться. Его видения радостных жителей деревни растаяли. Он поглядел на кровь, покрывавшую его руки и одежду.

Внезапно слепая ярость, горячая, как пламя ада, охватила Феликса. Этот маньяк превратил детей в мутантов, а он, Феликс Ягер, приложил руку к их убийству. Значит, он столь же виновен, как и Крюгер. Поразмыслив, он поволок чародея к окну. Оно выходило на спящую деревню с высоты отвесной скалы в сотню саженей.

Он дал Крюгеру время, чтобы понять, что сейчас произойдет, и швырнул его сквозь добрую прочную раму. Она разлетелась, и чародей рухнул вниз в холодном ночном воздухе с распростертыми, как крылья, руками. Эхо повторило его крик несколько раз, прежде чем он затих навсегда.

Победитель троллей смотрел на Феликса с явным одобрением.

— Очень хорошо, человечий отпрыск. А теперь пойдем к трактирщику. У меня с ним счеты.

— Но сперва подожжем замок, — мрачно произнес Феликс. Он ушел не раньше, чем превратил это проклятое место в большой погребальный костер.

Дети Ульрика

«Несмотря на все наши усилия, мы не сумели добраться до Нална раньше наступления зимы, — как, впрочем, и следовало ожидать. И хуже того, не имея компаса или другого прибора по определению направления в глухом лесу, мы снова потерялись. Я полагаю, что это одно из самых страшных испытаний для путника — оказаться в лесу снежной зимой. Но, к несчастью, злой рок, который неотступно следовал за нами, приготовил нам еще более страшную долю…»

Из книги «Мои путешествия с Готреком», том II, написано г-ном Феликсом Ягером (Альтдорф Пресс, 2505)

Волчий вой оглашал лес, словно вопли грешников на костре. Феликс Ягер потуже затянул свой плащ из красной саденлендской шерсти и пошел сквозь снег.

В течение последних двух дней он несколько раз замечал тени своих преследователей под высокими елями. Они были рослыми, тощими, с высунутыми языками, горящими глазами — и жутко голодные. Дважды волки подходили на расстояние выстрела и дважды убегали, следуя далекому призыву своего вожака — существа настолько страшного, что ему следовало бы поклоняться.

Думая о нем, Феликс невольно вздрагивал. В этом вое слышалось что-то разумное и в то же время дикое, отчего в его памяти оживали сказки про темный лес, которыми няня пугала его в детстве. Он постарался отбросить жуткие мысли, убеждая себя, что просто слышит вой волка, существа более красивого и большого, чем остальные звери. И, к тому же, слава Сигмару, вой волков нравился ему гораздо больше, чем звуки населявших эти места чудовищ.

Снег скрипел под ногами, холодная сырость проникала сквозь дырявые кожаные ботинки, и толстые шерстяные носки промокли. Это было очень плохо. Он слышал от лесных жителей, обморозивших ноги в сапогах, что им приходилось отрезать пальцы ножами, чтобы по всей ноге не пошло заражение.

Неудивительно, что они оказались глубоко в самом сердце Рейквальдского леса, когда началась зима. Уже не в первый раз он проклял тот день, когда повстречал своего спутника, Готрека Гурнисона, поклялся следовать за ним и описать его судьбу в героической поэме.

Они шли по следу огромного чудовища — тролля, по словам Готрека, — когда выпал первый снег, и окончательно потеряли дорогу в этой белоснежной пустыне.

Феликс, как мог, боролся с паникой. Да, вполне возможно, что им придется долго кружить так на одном и том же месте, прежде чем они умрут от голода или жажды. Это случается с путниками, затерявшимися в лесу.

Или пока волки не нападут на них, напомнил он себе.

Гном был не так расстроен, как Феликс. Он опирался на рукоять своей секиры, как на походную палку, проверяя глубину сугробов. Высокий сальный хохол крашеных в рыжий цвет волос, как всегда, птичьим гнездом топорщился над его лысым татуированным черепом. А неописуемое безумие, сквозившее в его единственном глазу, становилось, казалось, тем сильнее, чем хуже складывались обстоятельства. Огромный ком снега свалился на его перебитый нос.

— Сплошные деревья! — пробурчал он. — Больше деревьев я ненавижу только эльфов.

Вновь протяжный вой раздался сбоку. Он был похож на предыдущий, столь же полный разума и голода; Феликса наполнил слепой первобытный страх. На всякий случай он откинул плащ за плечо, высвобождая руку, и коснулся эфеса меча.

— Нет необходимости, человечий отпрыск, — произнес гном. В его голосе, однако, отчетливо слышалось удивление. — Что это? Он опять отзывает своих товарищей от нас. Они, похоже, нашли другую добычу.

— Дети Ульрика… — со страхом произнес Феликс, вспоминая старые нянины сказки.

— Да что тут делать волчьему богу Мидденхейма, человечий отпрыск?

— Говорят, что в молодости Ульрик бродил среди людей и имел детей от смертных женщин. И те, у кого в жилах течет его кровь, могут менять форму своего тела и быть то волком, то человеком. Они убежали в дикие места очень давно. Говорят также, что их исказил Хаос, и теперь они приохотились к человечине.

— Что ж, если парочка из них наткнется на мою секиру, я с удовольствием посмотрю на их гнилую кровь.

Внезапно Готрек жестом приказал замолчать и навострил уши. Потом он резко припал к земле.

Феликс в страхе остановился, тоже прислушиваясь. Но до него не доносилось ни единого звука. Волки-преследователи исчезли. Поначалу он слышал только биение своего сердца да прерывистое дыхание, но потом различил и то, что остановило Готрека: звуки борьбы, воинственные крики и дальний вой волков, уносимый ветром.

— Похоже на схватку, — сказал он.

— Пойдем, прикончим несколько волков, — сказал Готрек. — Может, те, кто с ними сцепился, знают дорогу из этого проклятого места?

Продираясь бегом сквозь заснеженный кустарник, чьи ветки хлестали их по лицу и рвали одежду, они все отчетливее слышали звуки борьбы. Щелкала тетива дюжины арбалетов, стрелы свистели в воздухе, остро пахло озоном, повсюду лежали тела людей и волков.

Медленно Феликс поднял руки повыше. От его частого дыхания шел пар. Пот тек по лицу — несмотря на холод, он подумал, что не очень-то удобно бежать по зимнему лесу в тяжелой одежде. Надо запомнить это, если, конечно, он останется в живых. Закованные в латы странники выглядели совсем недружелюбно.

Их было примерно человек двадцать, и некоторые были очень хорошо одеты и с мечами, что выдавало их знатное происхождение. Они отдавали приказы остальным — грубоватым, бдительным солдатам. Но при всем своем опыте они выглядели очень обеспокоенными, и в их глазах читался страх. Феликс знал, что они уже приблизились на расстояние выстрела из арбалета.

— Не стреляйте! — крикнул он. — Мы хотим помочь!

Он поискал глазами Готрека. Где же он? Ведь бежал совсем рядом… От возбуждения Феликс забылся, и его длинные ноги отнесли его далеко от гнома. Сейчас это могло оказаться роковой ошибкой, хотя он не был уверен, что даже гном устоял бы против стрел.

— О, вы? Вы? — спросил их насмешливый голос. — Лесные бродяги, да? Услышали звуки сражения и пришли проверить это маленькое недоразумение, да?

Это был рослый вельможа. Феликс никогда особо не любил имперскую знать, а этот, очевидно, был худшим представителем своей породы. Жидкая черная борода обрамляла узкое бледное лицо с яркими темными глазами, горбатый орлиный нос придавал лицу несколько хищное выражение.

— Мы с моим другом заблудились в лесу. Мы услышали вой волков, лязг оружия и пришли помочь, если сможем.

— Ваш друг? — спросил он насмешливо и ткнул пальцем в сторону высокой красивой молодой женщины, которая стояла неподалеку, скованная цепью. — Вы имеете в виду ту ведьму?

Он огляделся. Гнома нигде не было видно. «Может, это и к лучшему, — подумал Феликс. — Победитель троллей не привык к такому обращению. Хотя вряд ли он сказал бы сейчас что-нибудь такое, за что их обоих могли бы убить».

— Я путешествую с товарищем… — Внезапно Феликс подумал, что лучше не упоминать Готрека. Победитель троллей был сомнительной личностью, объявленной вне закона; возможно, этот человек захочет получить вознаграждение, если узнает его.

— Он, очевидно, потерялся, — тихо закончил фразу Феликс.

— Сложите оружие! — Феликс повиновался. — Свен, Генрих! Свяжите его.

Двое воинов ретиво подскочили к нему и повалили Феликса на землю. Он упал в снег лицом и почувствовал, как намокает его рубашка.

Открыв глаза, он увидел, что лежит возле туши волка. Пока он смотрел в остекленевшие глаза животного, двое солдат ловко и быстро связали ему руки за спиной. Феликс почувствовал, как холодный металл коснулся его запястья и удивился, что они не ограничились веревкой.

Затем кто-то откинул капюшон его плаща и приподнял голову за волосы. Зловонное дыхание донеслось до его ноздрей. Холодные и безумные серые глаза глядели на него. Он тоже взглянул в худое, морщинистое лицо, украшенное седеющей бородкой; пар от дыхания оседал на ней поблескивающими на морозе капельками воды. Судя по всему, этот человек был волшебником.

— Хаос, похоже, не коснулся его, — сказал чародей удивительно приятным и мягким голосом. — Может быть, он сказал правду. Я узнаю больше, когда мы вернемся обратно в дом.

Его снова положили на снег. Уже знакомый голос произнес:

— Даже если так, не церемонься с ним, Вурман. Если он соглядатай, то должен умереть.

— Я выясню правду, как только доберусь до своих инструментов. Если он работает на врагов Ордена, мы это узнаем!

Вельможа пожал плечами и пошел прочь, вручив судьбу Феликса в руки волшебника. Сапог ударил Феликса по ребрам, отчего у него перехватило дыхание.

— Вставай и иди в дом, — грубо сказал капитан. — А если упадешь — пристрелю.

Феликс встал на ноги и слегка пошатнулся. Он уставился на капитана, стараясь запомнить каждую черточку его лица: если удастся уцелеть, он это припомнит. Проследив его взгляд, один из охранников натянул тетиву арбалета, целясь в пленника.

Волшебник покачал головой.

— Не надо, он мне нужен невредимым.

Феликс вздрогнул. Было что-то куда более жуткое в спокойных словах волшебника, чем в грубости солдата. Он поднялся в повозку.

Насколько Феликс мог определить, войско состояло из знати, нескольких слуг, воинов и волшебника. Вельможи ехали верхом, воины поспевали на лыжах или подсаживались на телеги.

Рядом с ним сидела молодая женщина. Ее волосы были серебристого цвета, а глаза золотого. Она была поразительно красива от природы, а ее надменность не пропала даже после того, как ее приковали к задней стене повозки, а на руки надели наручники из металла со странными рунами.

— Феликс Ягер, — пробормотал он, желая представиться. Но она ничего не ответила — лишь холодно улыбнулась и погрузилась в свои мысли, больше не замечая его присутствия.

— Потише, — сказал устроившийся напротив них маг. И вновь в его спокойном голосе было больше угрозы, чем во всех злобных взглядах охранников.

Феликс решил, что лишь ухудшит свое положение, если будет возражать старику. Он оглянулся на лес, надеясь увидеть там Готрека, но того и след простыл. Феликс вслушивался в морозную тишину. Он сомневался, что гном сможет нагнать их, но утешал себя мыслью, что он хотя бы пойдет по следам на снегу — если, конечно, они останутся.

А что потом? Феликс не знал. Он высоко ценил силу и отвагу Победителя троллей, но вряд ли гном одолеет эту маленькую армию.

Случайно он обратил внимание, что женщина рядом тоже бросает тревожные взгляды на деревья. Он не знал, надеется ли она на помощь друзей, которые придут спасти ее, или просто измеряет расстояние до своей свободы.

Вдали завыл волк. Странная нечеловеческая улыбка мелькнула на лице женщины. Феликс вздрогнул и отвернулся.

Феликс почти обрадовался, когда сквозь пелену снега показалось имение. Низкие толстые стены дома почти терялись в сугробах. Феликс заметил, что дом выстроен из камня и бревен.

Но он ощущал и сильную тревогу. Голод, холод и длительный путь по снегу истощили его. Внезапно он понял, что они прибыли к месту назначения, где ему предстоит стать жертвой дурацких замыслов волшебника, но у него уже не оставалось сил думать об этом. Он просто хотел лечь куда-нибудь в тепло и выспаться.

Кто-то подул в рог, и ворота открылись. Окруженные воинами сани въехали во двор, и створки захлопнулись.

Феликс оглядел небольшой внутренний дворик усадьбы, окруженный четырьмя стенами, защищавшими дом. Он изменил прежнее мнение: это был не охотничий домик, а крепость, в которой можно укрыться в случае осады. Он выругался: значит, и шансов убежать у него немного.

Все выкарабкались из саней. Вельможи потребовали горячего вина, кто-то приказал извозчикам отвести в конюшню коней. Закипела беспорядочная деятельность. Дыхание людей и лошадей вырывалось изо ртов клубами пара.

Охранники втолкнули Феликса в одно из зданий. Здесь было холодно и сыро, пахло землей, сосной и старой копотью. Огромный каменный очаг был сооружен прямо посреди прихожей. Воины и вельможи заходили внутрь, протягивали руки к огню, спасаясь от холода. Слуги сновали между ними, разнося бокалы с горячим, сдобренным специями вином. От этого запаха у Феликса потекли слюнки.

Один из воинов подложил еще поленьев в огонь, посыпались искры, однако сырые дрова никак не разгорались.

Волшебник смотрел на все это с удивительным спокойствием, но потом, очевидно, не выдержал, покачал головой, сделал знак рукой и произнес заклинание. Маленький огонек вспыхнул среди поленьев там, куда указывал его палец. Дерево зашипело и загорелось. Запах озона наполнил воздух. Голубые языки пламени заиграли на дровах, затем их поглотил разгоревшийся огонь.

Знать и волшебник прошли в соседнюю комнату, оставив арестантов с воинами. Воцарилась напряженная тишина, потом вдруг все разом заговорили. Словно все слова, придержанные в дороге, вырвались из губ солдат разом.

— Великий Сигмар, ну и драка была! Я был уверен, что волки перегрызут всех нас, как орешки.

— Я здорово струхнул, когда увидел, что эти твари несутся на нас из-за деревьев. Зубы-то у них острые.

— Да, но они быстро умирали, когда ты запускал им стрелу в глаз или лезвие в глотку.

— Хотя все это как-то неправильно. Я никогда не слышал, чтобы волки нападали на такие большие отряды. И никогда не видел волков, сражающихся так долго.

— Думаю, в этом виновата ведьма.

Девушка выразительно поглядела на них, хотя никто не осмеливался встретиться с ней глазами. Феликс вдруг заметил, что у нее странные глаза — огонь отсвечивал в них, как в глазах собаки…

— Да, хорошо хоть кудесник был с нами. Старый Вурман показал им настоящее колдовство!

— Интересно, зачем она понадобилась графу?

Холодная улыбка пробежала по лицу девушки. Ее зубы были мелкими, белыми и очень, очень острыми. Когда она заговорила, голос ее звучал низко и слегка дрожал, но был удивительно музыкален.

— Ваш граф Хротгар дурак, если он думает, что сможет удержать меня здесь или убить безнаказанно. И вы тоже глупцы, если хотите выбраться отсюда живыми.

Капитан занес руку в перчатке и ударил ее. От удара на ее бледной щеке остался розовый след. Ярость в глазах девушки обожгла его, как адский огонь, и капитан отпрянул, словно его тоже ударили. Девушка снова заговорила, неторопливо, холодно и размеренно.

— Слушайте меня. У меня дар Видения! Будущее не скрыто от меня. Каждый из вас, жалких приспешников графа Хротгара, погибнет. Вы не уйдете отсюда живыми.

Голос ее прозвучал так убедительно, что все вздрогнули. Лица присутствующих побелели. Люди переглянулись в ужасе. Сам Феликс не сомневался в ее словах. Первым очнулся капитан. Он встал, обнажил кинжал и подошел к девушке, направив обнаженное лезвие ей в глаза.

— Тогда ты умрешь первой, ведьма, — сказал он. Но девушка смело поглядела на него. Он замахнулся. Внезапно разозлившись, Феликс подался вперед. Вытянувшись, насколько позволяли цепи, он попытался ударить воина ногой и попал. Раздалась густая брань, и целый шквал ударов посыпался на него со всех сторон.

Солдаты поставили Феликса на ноги, и каждый из них норовил пнуть его покрепче. Искры брызнули у него из глаз, он упал на землю, стараясь уворачиваться от тяжелых сапог, втянул голову в плечи и подтянул к груди ноги. Но боль пронзала его тело насквозь. Очередной удар пришелся по горлу, голова запрокинулась, и все потемнело вокруг.

Теперь он правда испугался. Разъяренные солдаты готовы были забить его до смерти, и он ничего не мог поделать.

— Хватит! — Феликс узнал голос волшебника. — Эти двое принадлежат мне. Не прикасайтесь к ним!

Удары прекратились. Феликс с трудом поднялся на ноги. Он дико огляделся вокруг, потом заметил лужицу красной жидкости на полу, возле неподвижной фигуры капитана.

Один из солдат перевернул его, и все увидели кинжал, торчащий из груди. Глаза капитана были широко раскрыты и неподвижны. Лицо побелело, грудь не вздымалась. Видимо, он упал на собственный кинжал, когда Феликс толкнул его.

— Отнесите их в подпол, — велел волшебник. — Я потолкую с ними позже.

— Смерть взялась за дело! — с торжеством провозгласила девушка, взглянула на растекающуюся лужу крови и облизнулась.

В сыром погребе пахло дровами, металлом и еще чем-то из бочек. Феликс уловил также аромат копченого мяса и сыра. Он почувствовал зверский голод и вспомнил, что не ел как следует уже несколько дней.

Звон цепей напомнил ему о девушке. Он чувствовал ее присутствие в темноте, слышал прерывистое дыхание. Она была где-то поблизости.

— Как вас зовут, сударыня? — спросил он. Довольно долго было тихо, и он уже засомневался, что она ему ответит.

— Магдалена.

— Что вы здесь делаете? Почему на вас цепи?

Вновь долгое молчание.

— Солдаты думают, что вы ведьма. Это правда?

Молчание, затем прозвучало:

— Нет.

— Но у вас есть второе зрение, и волки сражаются за вас.

— Да.

— Вы не слишком общительны.

— А с чего бы?

— Потому что мы оказались в одной лодке и можем попробовать спастись вместе.

— Отсюда нет спасения. Здесь только смерть. Скоро наступит ночь. Тогда придет мой отец.

Похоже, она считала этот ответ совершенно исчерпывающим. В ее голосе была та же сумасшедшая уверенность, которая звучала, когда она предсказывала смерть воинам.

Неожиданно Феликс вздрогнул. Было жутко оказаться в подвале в полной темноте среди врагов да еще и с сумасшедшей женщиной. Но еще менее приятна была мысль: а что, если она не сумасшедшая?

— Что они сделали с вами?

— Я для них приманка, чтобы пришел мой отец.

— Тогда почему граф хочет вашей смерти?

— Не знаю. Веками мой народ жил в мире с графским родом. Но Хротгар не похож на своих предков. Он другой. Они оба искажены — и он, и его чародей.

— Как они вас поймали?

— Вурман волшебник. Он выследил меня при помощи заклинаний. Его колдовство слишком сильно для меня. Но скоро придет мой отец.

— Ваш отец, должно быть, могущественный человек, если он собирается вступить в схватку с местными обитателями.

В ответ послышался только легкий звенящий смех. Феликс знал, что ему лучше убраться отсюда — и чем скорее, тем лучше.

Дверь в подвал широко раскрылась, лучи света озарили стены. Тяжелые шаги сообщили о приближении волшебника Вурмана, который нес в руке лампу и опирался на тяжелый посох. Он наклонил голову, чтобы поглядеть на Феликса.

— Поговорили с этим чудовищем, мой мальчик?

Было что-то ядовитое в его голосе.

— Она не чудовище. Она просто печальная, удрученная молодая женщина.

— Не надо говорить того, чего не знаете, мой мальчик. Если я сниму с нее эти наручники, ваше благодушие мгновенно исчезнет.

— Правда? — насмешливо спросил Феликс.

Волшебник покачал головой.

— Вы так самоуверенны, верно? Настолько, что даже не понимаете, что творится в мире? Что вы ответите мне, если я скажу, мой мальчик, что в наших краях появились поклонники Хаоса? И что скоро они нарушат весь сложившийся порядок в Империи?

Голос волшебника звучал почти торжественно.

— Отвечу, что вы, возможно, правы. — Он заметил, что его ответ немало удивил чародея — тот явно ожидал, что Феликс, подобно всем образованным людям в Империи, начнет отрицать очевидное.

— Ты заинтересовал меня, мальчик. Почему ты так думаешь?

Феликс и сам не был уверен, почему он ответил именно так. Он только что признался, что обладает теми знаниями, за которые легко оказаться на костре, если охотники за ведьмами услышат его. Но сейчас он был голоден, замерз и очень устал, и его не задевали раздражение и любопытство волшебника.

— Потому что я видел доказательства этому своими собственными глазами.

Он услышал, как часто задышал чародей, и почувствовал, что тот впервые стал внимательно слушать его.

— Правда? Время Перемен грядет, да? Арракай Нидлек Царуг Тзинч? — Вурман прервался, ожидая ответа и склонив голову набок. Он вытер нос кончиком пальца, и вновь его тяжелое дыхание достигло ноздрей Феликса.

Феликс не понимал, что происходит. Эти слова были произнесены на языке, который он уже слышал во время ритуала идолопоклонников, который они с Готреком прервали в Таинственную Ночь. А имя Тзинча было ему очень знакомо и пугало. Оно принадлежало одной из самых темных сил. Медленно Вурман кивнул.

— Нет, ты не один из Избранных. Но, по крайней мере, ты знаешь хоть несколько слов нашей Литании. Я это вижу по твоим глазам, но не думаю, что ты член Ордена. Как это получилось?

Было очевидно, что волшебник не ждал ответа, и вопрос этот задал скорее себе. Внезапно где-то рядом послышался вой волков. Волшебник дернулся, но потом улыбнулся.

— Должно быть, другой мой гость прибыл. Я должен спешить. Однажды он уже ускользнул из ловушки, но обязательно придет за своей девочкой.

Волшебник проверил, крепки ли цепи, сковавшие Магдалену. Он внимательно осмотрел руны, и, явно удовлетворенный, ухмыльнулся и стал подниматься наверх. Проходя мимо, он поглядел на Феликса. Молодого человека передернуло — вдруг чародей решил убить его прямо сейчас. Волшебник улыбнулся.

— Нет, это произойдет позже. Мы еще о многом побеседуем, прежде чем ты умрешь.

Как только чародей закрыл за собой дверь, свет погас. Страх наполнил Феликса.

Феликс не знал, как долго он лежал в отчаянии, прислушиваясь к биению собственного сердца. Он оказался в западне, безоружным, рядом с помешанной женщиной. Чародей намеревался убить его. Совершенно непонятно, где сейчас Победитель троллей и удастся ли ему подоспеть на помощь. Возможно, Готрек просто заблудился в лесу. Медленно он осознал, что если он собирается отсюда бежать, то ему придется сделать это самому.

Дело плохо. Его руки скованы за спиной, он голоден и устал от холода и тягот пути. Синяки болели, а ключ от его наручников висел на поясе у волшебника. К тому же у него не было оружия.

«Ладно, все по порядку, — решил он. — Посмотрим, что можно сделать с цепями». Феликс задержал дыхание и подтянул колени к груди. Цепи обматывали его лодыжки, но, переворачиваясь и изгибаясь, он сумел протащить под собой руки так, что они оказались спереди. От усилий он тяжело дышал, а руки болели, словно их вытягивали из железных перчаток. Но теперь он двигался гораздо свободнее, а длинную и тяжелую цепь он мог нести в руках и использовать как оружие. Примеряясь, он попробовал швырнуть ее перед собой. Цепь со свистом рассекла воздух.

Девушка рассмеялась, когда поняла по звуку, что он делает. Теперь Ягер медленно и осторожно двигался, переступая ногами и проверяя камни, как человек, идущий по краю скалы. Он не знал, на что он может наткнуться в темноте, но был уверен, что необходимо соблюдать осторожность. Он мог бы упасть и сломать руку.

Его усилия были вознаграждены, когда он почувствовал лестницу под ногами и медленно, осторожно двинулся со ступени на ступень. Насколько он помнил, лестница была прямой и ровной. Внезапно вытянутые руки нащупали дерево. Цепи слегка позвякивали, ударяясь друг о друга. Феликс замер и прислушался. Ему показалось, что где-то далеко слышен шум борьбы и вой волков.

«Отлично, — подумал он. — Волки проникли в усадьбу». Он представил себе длинные тощие фигуры, рыщущие по охотничьему домику, и отчаянную схватку людей и зверей над тем самым местом, где он стоит. Эта мысль была не слишком-то утешительной.

Какое-то время он стоял в нерешительности, но потом толкнул дверь. Она не открывалась. Он выругался и попробовал нащупать ручку — скоро пальцы наткнулись на холодное металлическое кольцо. Он повернул его, потянул на себя, и дверь открылась. Феликс выглянул в длинный коридор, едва освещенный тусклым светом факелов. Он снял одну лампу, но потом подумал о девушке.

Конечно, она тронутая, но она тоже здесь в плену — можно ли бросать ее на милость Вурмана? Снова спустившись по лестнице, он жестом позвал ее за собой. Феликс заглянул ей в лицо — бледное, напряженное и острое. Свет отражался в ее глазах, как у зверька. Эта нечеловеческая черта в ее облике не давала покоя Феликсу. Он шагнул было вперед, но девушка оттолкнула его и прошла первой.

Он был только рад, что эти звериные глазки не смотрят ему в спину.

Звуки сражения стали отчетливее. Выли волки, звучали боевые кличи людей. Магдалена открыла дверь. Они вновь оказались в широких переходах усадьбы. Там никого не было. Все стражники, по-видимому, пошли на звуки битвы. Двери выстроились вдоль одной из стен коридора. С одной стороны виднелась лестница наверх. С другой была дверь, за которой и шло сражение. Ноздри Феликса дернулись. Ему показалось, что он чувствует гарь. Где-то в ужасе заржали лошади.

Чутье подсказывало ему, что надо идти на лестницу. Вступать в сражение он не хотел, а если его обнаружат, это конец. Чем дольше затянется битва, тем дольше не вспомнят о нем, и это даст ему лишнюю возможность для побега.

Магдалена, однако, думала иначе. Она направилась к двери в конце коридора — той, за которая шло сражение. Феликс схватился за ее цепь, чтобы задержать, но остановить ее не сумел. Несмотря на то, что он был выше и тяжелее ее, девушка оказалось очень сильной — возможно, даже сильнее его.

— Куда ты идешь?

— А как ты думаешь?

— Не будь дурой. Ты ничего не можешь там сделать.

— Откуда ты знаешь?

— Оглянись вокруг. Может быть, если мы пойдем по этой лестнице, то избавимся от цепей.

Какое-то время она стояла в нерешительности, но последний довод убедил ее. Они вместе стали подниматься по лестнице. Звуки борьбы за спиной достигли предела и затихли. На секунду Феликс подумал, что произошло. Неужели волки одолели защитников имения?

Но затем он услышал голоса охранников. Вельможа приказал внести раненых внутрь. Он понял, что победа за людьми… пока.

Наверху лестницы зияло окно во внутренний двор. Он рассмотрел дюжину мертвых волков там и, может быть, пяток убитых людей. Кровь алела на снегу.

— Как, черт побери, открылись эти ворота? — услышал он недовольный голос графа. Феликс и сам подумал об этом. Сквозь распахнутые ворота и ринулись волки. Но потом он увидел кое-что удивившее его еще больше.

На крыше конюшни стояла серая фигура получеловека-полуволка. УФеликса волосы встали дыбом. Человек-волк поднялся и спрыгнул с крыши, оставив Феликса думать, не привиделось ли ему это. Он поблагодарил Сигмара за то, что тот помог ему бежать. Но что здесь происходит, он не понимал. Похоже, здесь были дети Ульрика.

— Идем, — прошептал он и пошел дальше по коридору.

Они вошли в библиотеку. Шкафы с книгами были такими высокими, что для того, чтобы доставать фолианты, необходимо было приставлять лестницу. Феликс был поражен этим изобилием. Граф не производил впечатление ученого, но эта библиотека была достойна собраний университетских профессоров в Альтдорфе. Он догадался, что здесь обитал волшебник.

Феликс пробежал глазами по корешкам книг. Многие были написаны на высоком классическом языке ученых Старого мира. Те, что он видел, в основном касались различных путешествий и открытий, древних легенд и справочников гномов.

На столе перед ним лежала раскрытая книга. Феликс подошел и взял ее в руки. Никакого заглавия на кожаном переплете. Пергаментные странички были толстыми, засаленными и очень древними. Несмотря на толщину книги, в ней было совсем мало страниц. Она не была отпечатана передвижными литерами Гильдии Печатников. Нет, это была очень древняя рукопись с миниатюрами на полях. Феликс раскрыл ее и принялся читать, но вскоре пожалел об этом.

Магдалена тоже заметила, как изменилось его лицо.

— Что там? Что? Что написано?

— Это заклинания… Какая-то магия.

Да, именно так. Он быстро перевел их и вздрогнул от ужаса. Насколько он понял, это было заклинание Трансмутации, которое могло изменять тело человека во что угодно, придать ему любое обличье. Если эта книга подлинна, значит, волшебник мог принять любой облик.

В другое время и при других обстоятельствах Феликс решил бы, что все это просто смешно, но сейчас это выглядело вполне убедительно. И это было похоже на сумасшествие.

Ничто не утешало Феликса. Он оказался в ловушке, среди безумных поклонников Тьмы и их телохранителей. Их логово окружено голодными волками и отрезано от дорог сугробами. Но если его подозрения верны, то в усадьбе сейчас не один, а два оборотня. И один из них стоит позади него.

Феликса передернуло.

Они крались по второму этажу башни по тусклым коридорам, под глухое завывание волков. Крайне неприятный запах мокрой шерсти и крови донесся до Феликса, прежде чем они свернули за угол. Он осторожно высунул голову и увидел вооруженного человека, лежащего на полу. Глаза солдата были широко раскрыты. Огромные острые когти разворотили его грудь. Лицо солдата было бледным и бескровным, как у вампира. Кровь вытекла из прокушенной огромными челюстями яремной вены.

Меч по-прежнему лежал возле мертвой руки. На поясе висел нож. Феликс повернулся и поглядел на девушку. Она злобно улыбнулась. Феликсу очень хотелось взять меч и убить ее, но он не сделал этого. Внезапно ему пришло в голову, что можно взять ее в заложники и договориться с оборотнем-отцом. Он подумал и отверг эту мысль, как глупую и недостойную.

Вместо этого он наклонился над человеком, взял его меч и нож — острый, граненый клинок вроде стилета. Замок на его цепи был большим, громоздким и грубо сработанным. Он зажал нож правой рукой и попытался всунуть в отверстие наручников. Механизм дрогнул, когда кончик клинка коснулся его. Через некоторое время замок поддался и открылся. Огромная тяжесть упала у Феликса с плеч, как только он освободил запястье. Теперь он попытался сделать то же самое с правым наручником. Но левая рука слушалась хуже, и это заняло больше времени.

Секунды превращались в минуты, и ему чудилось, как тень с волчьей головой подкрадывается к нему сзади. Но вот раздался щелчок, и он освободил вторую руку. Радостно он обернулся назад — и улыбка слетела с его губ. Девушки нигде не было.

Феликс осторожно пробирался по усадьбе. Волки больше не выли. В его руках был меч, тяжелый, как сама смерть. Он наткнулся на два трупа охранников в коридоре — у обоих было вырвано горло. Ужас застыл на мертвых лицах. В воздухе стоял какой-то странный запах.

Феликс подумал, что ему делать дальше. Он мог бы перебежать через двор, но зачем? Снаружи были только снег и волки. Да и без них он все равно не продержался бы долго на морозе без еды.

Внутри усадьбы был чародей, жаждущий его смерти, и дети Ульрика. Да еще все эти перепуганные охранники, для которых он — чужак. Это тоже не сулило ничего хорошего.

Здравый смысл подсказывал, что надо найти убежище и затаиться, пока одни не перебьют других. Может быть, под лестницей, а может, в укромной комнате.

Послышались голоса, и в коридор скользнул луч света. Феликс мгновенно открыл первую попавшуюся дверь и проскользнул внутрь. Он оказался в портретной галерее графа Хротгара. Огромные жалюзи закрывали окна. Семейные портреты глядели на него. Доспехи стояли в нишах, роскошные кружевные занавеси скрывали окна.

Что-то подсказало Феликсу перебежать через комнату и спрятаться за тяжелыми гардинами. Это было как раз вовремя.

Дверь в комнату распахнулась и вошли, громко разговаривая, двое. Феликс узнал голоса графа и волшебника.

— Проклятье, Вурман! Я думал, ты крепко приковал этих демонов. Как они могли исчезнуть?

— Но заклинание не нарушено. Я чувствую это. Я думаю, что потребуются дополнительные усилия. Может быть, твои люди…

— Думаешь, мои люди что-то понимают в этом?

— Или кто-то из твоих слуг. Они находятся здесь круглый год. Кто знает? Дети Ульрика живут в этих краях дольше тебя. Говорят, что местные им поклоняются и даже жертвы приносят.

— Может быть, может быть. Но ты должен найти беглецов. Они не могли просто раствориться в воздухе. Теперь что касается моих людей. Половина из них мертва, а остальные прячутся по углам, боясь собственной тени. Тебе надо что-то предпринять, волшебник, а не то придется отвечать перед Магистром Магистров. Все пошло не так, как ты обещал Ордену.

— Не паникуй, все в порядке. Мое волшебство намного сильнее их магии. Грядет Время Перемен, и мы оба используем благословенное волшебство Тзинча. Мы будем бессмертны и непобедимы.

— Возможно. Но сейчас, когда один из этих зверей находится в этих стенах… или оба, если ты соврал насчет юноши.

— Это не важно. Для заклинания превращения все готово. Скоро мы победим. Я пойду и найду сосуд для души.

— Ты собираешься найти сосуд, волшебник? Вот это мне больше нравится. Будь осторожен. Магистр приказал мне не церемониться с тобой, если ты не докажешь верность Ордену.

Послышался звон металла, как будто оружие покинуло ножны.

— Убери это, граф, — нервно произнес волшебник. — Ты не знаешь силы подобных вещей. Нам это не понадобится.

— Понадобится, Вурман, будь уверен.

Дверь открылась и снова закрылась. Феликс услышал, как граф опустился в кресло. Он задумался об этом Ордене, о том, кто такой загадочный Магистр. Видимо, он глава этого тайного культа. Феликс отогнал от себя эти мысли. Ему хватало других забот.

Он отодвинул занавеску и увидел лысину на затылке у графа. Перед ним на столе лежал кинжал, покрытый странными рунами. Пытаясь рассмотреть их, Феликс едва не сломал глаза. Тем не менее, кинжал мог оказаться полезным.

Граф потер шею, потревоженный внезапным сквозняком из окна, и потянулся к кинжалу. В этот момент Феликс выпрыгнул из-за занавески и ударил его по голове яблоком меча. Граф медленно осел на пол.

Мгновенно Феликс подскочил к кинжалу. Его волосы зашевелились, когда он протянул к нему руку. От лезвия исходила опасная сила. Он тронул рукоять и заметил, что она отлита из тусклого металла: свинец.

Похоже, что при изготовлении этого кинжала использовали гнилой камень. Это оружие было опасно как для жертвы, так и для хозяина. Оглядевшись, он и заметил полотенце, из которого граф вытащил оружие. Завернув кинжал в тряпку, Феликс почувствовал себя немного уверенней.

На мгновение он приоткрыл лезвие — и снова завернул. Неужели он обрел хоть какую-то защиту в этом проклятом месте? Подвесив полотенце к поясу, он собрался двинуться дальше.

Трое слуг на кухне были мертвы — им тоже перегрызли горло. Похоже, оборотень задумал прикончить всех в усадьбе. Феликс не сомневался, что он тоже включен в его список.

Вид мертвецов почти лишил Феликса аппетита. Почти. Он нашел свежеиспеченный хлеб на столе и говядину с сыром в кладовой и мгновенно проглотил их. Эта еда показалась ему самой лучшей в жизни.

Дверь отворилась, и вошел перепуганный воин. Он поглядел на тела, потом на Феликса. Страх наполнил его глаза. Феликс потянулся за обнаженным мечом, который оставил на столе.

— Ты убил их, — произнес человек, указывая на него пальцем.

— Не будь дураком, — невнятно проговорил Феликс с набитым ртом и проглотил хлеб с сыром. — Им перегрызли горло. Это звери.

Человек остановился в нерешительности. Он, казалось, боялся нападать, но и не мог отступить.

— Ты их видел? — наконец спросил он. Феликс кивнул.

— На что они похожи?

— Огромные! Голова, как у волка. Тело, как у человека.

Страшный вой раздался в коридоре. Он все приближался. Мужчина оглянулся и бросился во двор. Как только он выскочил, на него набросилась серая тень и сбила с ног. Волки спокойно ждали снаружи.

Феликс рванулся вперед — но было уже слишком поздно. Выглянув наружу, он увидел, что ворота опять раскрыты. Рядом с ними стояла девушка и смеялась, запрокинув голову.

Ягер тихо закрыл дверь и опустил засов. Он был в ловушке, но, по крайней мере, вой уже не приближался. Он сел за стол, решив закончить трапезу — пусть даже последнюю.

Феликс снова выглянул в коридор, держа в одной руке меч, а в другой блестящий кинжал. Он отсиживался на кухне, пока не прошел страх. В конце концов, он решил выйти навстречу своей судьбе, а не сидеть тут, как трусливый заяц.

Феликс шагнул в огромный коридор. Потолки были очень высокими, с них свисали флаги с гербом и девизом графа Хротгара. Стены украшали многочисленные охотничьи трофеи. Он увидел впереди две фигуры — волшебника и оборотня. Человек-волк был раза в полтора выше Феликса, грудь его круглилась, как бочонок. На пальцах загибались длинные когти, а в волчьих глазах сиял адский огонек.

— Ты явился, как я и ожидал, — произнес Вурман. Вначале Феликс удивился тому, как волшебник узнал об этом, но потом понял, что он разговаривает со зверем.

— И теперь ты умрешь, — губы, непригодные для человеческой речи, коверкали слова. Волшебник отступил назад, его одеяние развевалось, а вокруг посоха вспыхивали искры. Волк замер на мгновение, но потом бросился вперед и обрушил мощную лапу на голову мага. Тело человека покатилось по коридору, окатив оборотня кровью из разодранного горла.

Снаружи Феликс услышал вой волков и звуки боя. «Несомненно, это отбиваются последние защитники усадьбы», — подумал он, осторожно высматривая зверей.

Кровь волшебника все еще текла. Красное облако сгустилось над его телом и кинулось на Дитя Ульрика. Туман пробрался в ноздри и горло зверя, и тот трепыхался какое-то время, не в силах дышать. Свет погас в его глазах, но затем они вновь вспыхнули страшным зеленоватым светом.

— Наконец-то, — произнесло существо голосом Вурмана. — Заклятие Трансмутации удалось. Бессмертие и сила мои! Сила оборотня моя. Я буду жить, пока Повелитель Тзинч не овладеет этим миром. И все тогда изменится.

Феликс замер в изумлении. Постепенно страшное осознание того, чему он только что стал свидетелем, прояснилось. План Вурмана удался. Ловушка захлопнулась, и проклятая душа волшебника овладела телом оборотня. Его злой гений и ум будут жить теперь в теле человека-волка. Вурман получил нечеловеческую силу детей Ульрика, сохранив свое злое мастерство.

Медленно ужасные зеленые глаза обратились к Феликсу, и тот почувствовал, как его сила тает под этим взором. Снаружи доносились вой волков и странно знакомый боевой клич. Человек-волк взмахнул рукой, и Феликс подошел ближе к нему, пока не оказался в пределах досягаемости его когтей. Вурман замахнулся покрытой шерстью и кровью рукой…

Одолевая страх, Феликс выбросил вперед руку с мечом. Но с тем же успехом он мог бы рубить каменное изваяние: только острие меча погнулось. Неуязвимый оборотень полоснул когтями его куртку. Боль пронзила Феликса, и он отскочил. Только быстрота реакции и спасла ему жизнь.

Казалось, все происходит убийственно медленно. Человек-волк кружил вокруг него, выжидая удобного случая. Феликс поворачивался на одном месте лицом к нему. Зверь прыгнул быстрее молнии. Он схватил Феликса и сжал так, что ребра затрещали, как охапка хвороста. В отчаянии Феликс опрокинулся навзничь, взмахнув левой рукой, в которой был зажат обернутый в полотенце кинжал. К его удивлению, нож проткнул толстую шерсть животного. Послышался запах горелого мяса, и человек-волк завыл, откинув голову.

Феликс колол и колол, чувствуя, как обмякает плоть под лезвием, как слабеет волчья хватка. Освободившись, он продолжал наносить удар за ударом. Черные пятна выступили на теле человека-волка, как гниль на плодах. Его затрясло. Зверь упал, и гниение пробежало по всему телу, пожирая его. Могучее существо истлело под маленьким, покрытым рунами кинжалом. Затем адское свечение оружия угасло, и кинжал словно бы обмяк в руках Феликса. Разжав онемевшие пальцы, тот выронил клинок на пол.

Прошло много времени, прежде чем он поднялся на ноги и огляделся вокруг. В дверях безмолвно стояла девушка, а позади нее — Готрек, словно палач. Лезвие его огромной секиры лежало на ее шее.

— Я думал, этому конца не будет. Мне пришлось убить почти полсотни волков, чтобы добраться сюда, — сказал Победитель троллей, деловито осматривая картину бойни. — Ну, человечий отпрыск, похоже, этой ночью ты времени не терял. Я надеюсь, ты оставил мне хоть кого-нибудь, чтобы убить.

Джош Рейнольдс Дорога Черепов (не переведено)

Не переведено.

Уильям Кинг Истребитель скавенов

Коготь скавена

«Хотел бы я позабыть долгий и трудный поход сквозь зимние леса, последовавший за нашей встречей с Детьми Ульрика. И по сей день мне причиняет боль воспоминание о казни, что свершили мы над девушкой Магдаленой; однако спутник мой был непреклонен, а зло на нашем пути не знало пощады, если выдавалась такая возможность. В тот раз иначе быть не могло. С тяжёлым сердцем мы снова вступили в лес и направились на север.

В конце долгого пути мы оказались в великом городе Нульне — средоточии утончённости, изысканности, богатства, высокой образованности — городе, в котором моя семья издавна занималась торговыми операциями. В то время графиня Эммануэль находилась в зените своей славы, власти и красоты, а её город привлекал богатеев, аристократов и знаменитостей, как пламя свечи притягивает мотыльков. Нульн был одним из прекраснейших городов во всей Империи.

Конечно же, наше вступление в городскую жизнь произошло на самом нижнем уровне социальной шкалы. Голодные, утомлённые долгим путешествием, с деньгами на исходе, мы были вынуждены подрядиться на работу, которая, возможно, была самым худшим занятием за все наши длительные странствия. Тогда — то мы и повстречались со злодеем, который сглазил наши пути — дороги на долгие последующие годы».

„Мои странствия с Готреком“ Том III, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

— Застрять в канализации, охотясь за гоблинами. Эх, что за жизнь, — с чувством проворчал Феликс Ягер, проклиная всех богов.

В своё время он считал себя кем — то вроде эксперта по малопривлекательному окружению, но эта ситуация воистину оказалась на призовом месте. Двадцатью футами выше население города Нульна проводило день в законопослушной деятельности. А он тут, во тьме, пробирается по узким проходам, где, оступившись, можно с головой оказаться в зловонных нечистотах. Сутулость на протяжении часов вызвала боли в спине. В действительности, за всё время долгого общения с Истребителем Троллей Готреком Гурниссоном он никогда так низко не падал.

— Кончай ныть, человечий отпрыск. Это работа, не так ли? — бодро произнёс Готрек, не обращая ни малейшего внимания на вонь, узость проходов и близость пузырящегося месива экскрементов, которое стражи канализации прозвали „рагу“.

В бесконечном лабиринте кирпичных стен и каналов Истребитель чувствовал себя как дома. Коренастая мускулистая фигура Готрека была намного лучше приспособлена к этой работе, чем тело Феликса. Подобно коту, гном уверенно прокладывал свой путь по краям канав. За те две недели, что они служили в канализационной страже, Готрек стал более искусным в работе, чем ветераны, более десятка лет находящиеся на этой службе. Но ведь он был гномом, его соплеменники обитали в недоступных свету местах глубоко под поверхностью Старого Света.

«Это весьма полезно — обладать зрением в темноте и не зависеть от мерцающего освещения, что дают светильники дозорных, — думал Феликс. — Однако это не объясняет того, как ему удаётся выдерживать вонь. Вряд ли даже в цитаделях гномов воняет настолько мерзко». Здесь, под землёй, зловоние было особенно отвратительным. Он испытывал головокружение от испарений.

Истребитель Троллей выглядел непривычно без своего непременного оружия. Феликс уже начинал подумывать, что боевой топор таки прирос к руке Готрека. Но теперь огромный топор из небесного металла был закреплён на ремнях за спиной. В большинстве канализационных проходов было слишком тесно для замаха. Феликс безрезультатно пытался убедить Готрека оставить оружие в оружейной комнате стражи наряду с его собственным магическим мечом. Даже возможность, оступившись, утонуть в нечистотах, будучи утянутым на дно весом топора, не подвигла Истребителя расстаться со своей излюбленной фамильной ценностью. По этой причине Готрек нёс метательный топорик в правой руке и здоровую боевую кирку в другой руке. Мурашки побежали по коже Феликса, когда он представил, какова эта кирка в действии. Она была похожа на здоровенный молот с устрашающего вида шипом с одной стороны. Феликс не сомневался, что в руках гнома, обладающего внушительной физической силой, она с лёгкостью способна дробить кости и разрывать мышцы.

Феликс крепче сжал свой острый меч, мечтая о том, чтобы снова вооружиться магическим клинком с эфесом в форме дракона, что достался от рыцаря — храмовника Альдреда. В отсутствие привычного оружия вероятность повстречать во тьме гоблинов не прибавляла ему бодрости. Возможно, Готрек всё же не зря оставил свой топор при себе.

В сумрачном свете светильника тёмные фигуры стражников из их группы выглядели зловеще. Они были одеты по — разному, за исключением непременных шарфов, обёрнутых вокруг голов наподобие аравийских тюрбанов, с длинным, закрывающим рот отворотом. Однако за последние пару недель Феликс достаточно узнал их, чтобы различать по очертаниям.

Высокий и худощавый Гант, чьё скрытое шарфом лицо со следами оспы похоже на лунную поверхность, а шея с набухшими прыщами — на архипелаг вулканического происхождения. Гант, вероятно, был лучшим наглядным подтверждение того, что не стоит оставаться стражем канализации на протяжении пары десятков лет. Феликса едва не передёргивало при мысли о его беззубой ухмылке, скверном дыхании и дурных шутках. Но он никогда не показывал этого перед лицом Ганта. Сержант намекал, что за это им было убито немало людей.

Приземистый, обезьяноподобный гигант Руди, с большой бочкообразной грудной клеткой и ручищами величиной с Готрека. Он и Истребитель Троллей частенько после трудового дня боролись на руках в таверне. Несмотря на столь чрезмерные усилия, что пол лился градом с его плешивой головы, Руди никогда не побеждал гнома, хотя был ближе к этому, чем кто — либо из людей на памяти Феликса.

Хеф и Паук, которых Гант называл новичками, так как они были среди стражей канализации „всего“ семь лет. Они были неотличимыми близнецами; на поверхности они жили с одной и той же женщиной и имели привычку продолжать высказывания друг друга. Их вытянутые лица с квадратными челюстями и крупными рыбьими глазами, выглядели настолько странно, что наводили Феликса на подозрение — а не обошлось ли тут без кровосмешения или мутации. Не вызывало сомнения, что в рукопашной они смертельно опасны, верны друг другу и своей девушке Гильде. Феликсу как — то довелось видеть, как они своими длинными загнутыми ножами жестоко расправились с сутенёром, что посмел её оскорбить.

И вместе с этими людьми работали Феликс и коренастый одноглазый гном, в команде самых отчаявшихся из когда-либо ему встречавшихся. Они были людьми порочными, не имевшими возможности подыскать достойную работу, но в конце концов нашёлся работодатель, не задававший лишних вопросов.

Временами Феликс готов был сдаться, пойти в контору компании отца и просить денег, чтобы покинуть это место. Он знал, что их получит. Ведь он сын Густава Ягера, одного из богатейших купцов Империи. Но он также понимал, что известие об этом дойдёт до семьи. Они поймут, что после всего своего бахвальства он готов приползти к ним обратно. И они узнают, что он взял деньги, к которым относился с таким презрением. Конечно же, в тот день, когда он со скандалом покинул семейный дом, презирать деньги было просто, никогда не испытывая в них недостатка. И угроза отца, что тот отречётся от него, не имела смысла — Феликс её просто не осознал. Он вырос в богатстве. Бедняки же, то совсем иной вид человека — унылые, болезненного вида фигуры, попрошайничающие на перекрёстках и мешающие проезду экипажей. С тех пор он поумнел. У него случались затруднения, и Феликс полагал, что умеет справляться с ними.

Но, возможно, последней каплей станет та нужда, что заставила стать стражем канализации, нижайшим из всего наёмного отребья Нульна. Но ничего другого просто не оставалось. С момента их прибытия никто более не пожелал нанять таких потёртых бродяг, как он и Готрек. Мысль о том, какой внешний вид он имеет в своём залатанном плаще и изорванных штанах, приносила Феликсу страдания. Он всегда одевался изысканно.

А теперь им нужны деньги, любые деньги. Их долгое странствие через земли князей Порубежья не принесло дохода. Они отыскали утраченное сокровище Карака Восьми Вершин, но оставили его призракам былых владельцев. У них был выбор — найти работу, воровать или голодать; но чувство собственного достоинства не позволяло Феликсу и Истребителю Троллей воровать или попрошайничать. Так они оказались в канализации Нульна — средоточия учёности, второго по величине города Империи, который Феликс мечтал когда — то посетить, — обследуя склизкие туннели под резиденцией курфюрста Эммануэль — самой известной красавицы государства.

Это было непереносимо. Феликс постоянно размышлял о том, что родился под несчастливой звездой. Он утешал себя мыслью, что, по крайней мере, всё спокойно. Возможно это и грязная работа, но пока она не кажется опасной.

— Следы! — услышал он крик Ганта. — Хе, хе! Похоже, мы обнаружили мелких негодников. Приготовьтесь, парни.

— Хорошо, — пробасил Готрек.

— Чёрт! — пробормотал Феликс.

Даже неопытный страж, вроде Феликса, не мог не заметить эти следы.

— Скавен, — Готрек отхаркнул здоровенный комок слизи в главный канал канализации, и тот заблестел на куске светящихся водорослей. — Крысолюди, отродье Хаоса.

Феликс чертыхнулся. На работе всего только пару недель и уже повстречалось одно из созданий глубин. Он уже готов был посчитать байками россказни Ганта, полагая их фантазиями человека, которому нечем более занять своё унылое времяпрепровождение.

Феликс долго удивлялся, а может ли вообще существовать под городом абсолютно ненормальный подземный мир, описанный Гантом. Могут ли там быть группы мутантов — изгоев, которые нашли убежище в тёплой темноте и по ночам выбираются для набегов на рынок в поисках объедков? Существуют ли на самом деле подземелья, где запретные культы проводят жуткие ритуалы и приносят человеческие жертвы Силам Разрушения?

Возможно ли, что огромные крысы, внешним видом подражающие строению человека, действительно скрываются в глубинах? При взгляде на эти следы подобное неожиданно показалось достаточно возможным.

Феликс замер в раздумьях, припоминая рассказы Готрека о скавенах и их сети подземных туннелей, распространяющейся по всему континенту. Гант дёрнул его за рукав.

— Ладно, займёмся этим, — сказал сержант. — Мы не должны терять время.

— Раньше я тут не бывал, — прошептал Хеф, и голос его эхом отразился от протяжённых стен коридора.

— И не хотел бы оказаться здесь снова, — добавил Паук, потирая на своей щеке татуировку синего паукообразного.

На этот раз Феликс был вынужден с ним согласиться. Даже для канализации Нульна это место выглядело гнетущим. Стены были осыпающиеся, со следами гниения. От старости очертания маленьких горгулий на поддерживающих сводах размылись так, что детали уже невозможно было разглядеть. „Рагу“ пузырилось, и крошечные язычки испарений поднимались от прорвавшихся пузырей. Воздух был спёртый, зловонный и тёплый.

И было кое — что ещё — атмосфера этого места была более гнетущей, чем обычно. Волосы на шее Феликса встали дыбом, как бывало, когда он ощущал вблизи скрытые магические силы.

— Выглядит не слишком надёжно, — заявил Руди, подозрительно разглядывая потолочный свод.

Лицо Готрека скривилось, словно ему нанесли личное оскорбление.

— Чушь, — ответил он. — Эти туннели сооружены гномами тысячелетие назад. Качественно выполнены руны Кхазалида^[10]. Простоит вечность.

В доказательство он стукнул кулаком по своду. К несчастью, именно в этот момент горгулья свалилась со своего насеста.

Избегая удара по голове, Истребитель отпрыгнул в сторону, едва не соскользнув в „рагу“.

— Ну, разумеется, — добавил Готрек. — Кое — что было сделано мастерами — людьми. Например, вон та горгулья — типичное низкопробное творение человеков.

Никто не засмеялся. Только Феликс осмелился всего лишь улыбнуться. Гант уставился на потолок. Светильник у его ног еле освещал лицо, придавая ему жуткий и демонический вид.

— Должно быть, мы под Старым Кварталом, — тоскливо произнёс он.

Феликс заметил, что тот представил себе квартал дворцов. Необычно печальное выражение отразилось на вытянутом костлявом лице Ганта. Феликсу было интересно, размышляет ли тот о различии своей жизни и золочёном существовании тех, кто наверху, представляя роскошь, которой он никогда не знал, и возможности, которых никогда не имел. На мгновение он испытал что — то похожее на сочувствие к этому человеку.

— Должно быть, там целое состояние, — сказал Гант. — Хотел бы я забраться и завладеть им. Ладно, нет смысла терять время. Вернёмся к нашему делу.

— Что это было? — внезапно спросил Готрек.

Остальные испуганно оглядывались вокруг.

— Что за что? — спросил Хеф.

— И где это что? — прибавил Паук.

— Я что — то слышал. Вон там.

Все посмотрели в сторону, куда был направлен указательный палец Истребителя Троллей.

— Тебе показалось, — сказал Руди.

— С гномами подобного не случается.

— Эй, сержант, будем осматривать? Домой хочется, — заныл Руди.

Гант потёр свой левый глаз костяшками пальцев правого кулака. Похоже, он призадумался. Феликсу были понятны его колебания. Он, как и остальные, хотел бы побыстрее свалить и оказаться в таверне, но это была его ответственность. Именно его голова легла бы на плаху, если бы что — нибудь скверное произошло под дворцами и выяснилось, что находясь там, они ничего не предприняли.

— Лучше пойдём, поглядим, — в конце концов произнёс он, не обращая внимания на стоны остальных стражей. — Это ненадолго. Бьюсь об заклад, там ничего нет.

Памятуя о своём везении, Феликс решил, что эту ставку принимать не стоит.

Вода стекала по своду туннеля. Гант так прикрыл отверстие своего светильника, что были заметны только слабые проблески света. Впереди послышался звук голосов. Теперь даже Феликс услышал их.

Один был голосом человека, судя по произношению — аристократа. Но нельзя было даже предположить, что другой голос принадлежит человеку. Это было зловещее пронзительное чириканье. Так могла бы говорить крыса, получившая возможность пользоваться человеческой речью.

Гант остановился и оглянулся на своих людей, его лицо было бледным и озабоченным. Было понятно, что идти дальше ему не хочется. Оглядев лица своих спутников, Феликс понял, что все чувствуют то же самое. День подходил к концу, они все утомлены и напуганы, а впереди нечто такое, с чем встречаться нежелательно. Но они — стражи канализации, единственным достоинством которых было мужество и готовность лицом к лицу встретить то, что другим не под силу, там, куда другим не дойти. Они обладали неким чувством собственного достоинства.

Готрек подбросил топорик в воздухе. Тот закрутился, отражая лезвием слабые отблески света. Когда он упал вниз, Истребитель Троллей без видимых усилий поймал его за рукоять. Паук вытянул из ножен нож с длинным лезвием и пожал плечами. Хеф недобро усмехнулся. Руди поглядел на свой короткий меч и кивнул головой. Гант оскалился. Истребитель Троллей выглядел довольным. Он вполне разделял тот вид безумия, что овладел его спутниками.

Гант сделал бесшумный жест, и они медленно двинулись вперёд, тщательно и без шума выбирая путь по покрытому слизью уступу. Когда все прошли поворот, он открыл свой светильник, чтобы осветить их цель.

Феликс услышал, как голос аристократа произнёс: «Прими это, как знак моего уважения. Кое — что для тебя лично». Две фигуры застыли, подобно сказочным троллям, окаменевшим под действием внезапного яркого света. Одним из них был высокий мужчина, облачённый в длинную чёрную робу, похожую на монашескую. Лицо аристократа — прекрасно сложенное, равнодушное и надменное. Коротко остриженные чёрные волосы, оканчивающиеся „вдовьим пиком“^[11] на лбу. Он склонялся вперёд, чтобы передать другой фигуре нечто, переливающееся зловещим светом. Феликсу оно было знакомо. Он уже видел это вещество раньше, в покинутой гномьей крепости Карак Восьми Вершин. То был шар искривляющего камня. Невысокий получатель сего человеком не был. Его мех был серым, глаза розовыми, длинный безволосый хвост напоминал Феликсу огромного червя. Щёлкнув хвостом, существо обернулось, косясь на свет. Оно полезло внутрь своей длинной залатанной робы и что — то сжало в своих когтистых лапах. За ремнём у него висел обнажённый ржавый клинок пилообразной формы.

— Скавен! — прорычал Готрек. — Готовься к смерти!

— Дурак — дурак, ты сказал, что за тобой не следили, — прочирикало существо своему собеседнику — человеку. — Ты сказал — никто не знает.

— Стоять на месте! — крикнул Гант. — Кто бы вы ни были, вы арестованы по подозрению в колдовстве, измене и жестоком обращении с животными.

То обстоятельство, что их только двое, восстановило уверенность сержанта. Его не устрашило даже то, что один из злоумышленников — чудовище.

— Эй, Паук, хватай и вяжи их.

Крысоподобное создание внезапно метнуло сферу, которую извлекло из своего одеяния.

— Умри — умри, глупые людишки.

— Задержать дыхание, — закричал Готрек.

Одновременно он метнул топорик вперёд.

Сфера скавена звякнула и разлетелась вдребезги, и зелёное, опасно выглядящее облако вырвалось наружу. Толкнув Феликса в обратном направлении прохода, Готрек схватил Руди и потянул его за собой. Из газового облака донеслись булькающие и удушливые звуки. Феликс почувствовал, что его глаза начинают слезиться.

Всё оказалось во тьме, когда погасли светильники. Это было похоже на кошмарный сон. Ничего не видать, страшно сделать вдох, вокруг узкий подземный коридор и где — то в нём чудище, вооружённое смертоносным и непонятным оружием.

Феликс ощущал скользкую слизь на камнях под своими руками. Передвигаясь на ощупь, он внезапно ощутил пустоту. Его рука находилась над „рагу“. Потеряв равновесие, он боялся пошевелиться, чтобы не свалиться куда — нибудь и не окунуться в нечистоты. Он закрыл глаза, предохраняя их от жжения, и заставил себя двинуться дальше. Сердце его колотилось. Лёгкие готовы были взорваться. Между лопатками по коже побежали мурашки.

Каждое мгновение Феликс ожидал, что пилообразное лезвие вонзится в его шею. Он услышал, что кто — то за его спиной пытался вскрикнуть и не смог. Раздались булькающие звуки и ужасно тяжкое дыхание, словно лёгкие были наполнены жидкостью.

«Это газ», — подумал Феликс. Готрек рассказывал ему об используемых скавенами омерзительных видах оружия, созданных в результате соединения извращённого нечеловеческого воображения и алхимии, навеянной Хаосом. Он знал, что одного вдоха этого мерзкопахнущего воздуха достаточно, чтобы умереть. Он также понимал, что не сможет сдерживать дыхание бесконечно.

«Думай, — сказал он себе. — Найди место, где воздух чист. Двигайся. Убирайся подальше от убивающего облака. Не паникуй. Не думай об огромной крысоподобной тени, всё ближе подкрадывающейся во тьме со своим обнажённым клинком. Пока ты сохраняешь спокойствие — ты в безопасности». Мучительно медленно, дюйм за дюймом, с лёгкими, жаждущими воздуха, он заставил себя продвигаться в безопасное место.

Потом что — то тяжёлое упало на него. Серебряные звёздочки замерцали в глазах, и весь воздух вышел из лёгких. И прежде, чем он смог себя остановить, вдохнул полный рот отвратительного воздуха. Он лежал во тьме, тяжело дыша, и медленно до него дошло, что он не умер. Он не задохнулся. Никто не воткнул нож в его спину. Он пытался заставить себя двигаться, но не смог. Похоже, что — то очень тяжёлое его придавило. Ужас объял его. Возможно, сломан позвоночник. Возможно, перелом конечностей.

— Это ты, Феликс? — услышал он шёпот Руди.

Феликс чуть не засмеялся от облегчения. Его придавил здоровенный приятель — страж.

— Да… где остальные?

— Я в порядке, — услышал он Хефа.

— Я тоже, братец.

То был Паук.

— Готрек, ты где?

Тишина. Наглотался газа? В это невозможно поверить. Истребитель Троллей не мог быть мёртв. Даже столь коварная штука, как газ, вряд ли смогла его убить. Это было бы несправедливо.

— Где сержант?

— У кого — нибудь есть огонь?

Чиркнул кремень. Замерцал, разгораясь, светильник. Феликс увидел нечто большое, в тенях продвигающееся к ним по уступу. Инстинктивно его рука потянулась за мечом. Меча не было. Он выронил его при падении. Остальные изготовились и ждали.

— Это я, — сказал Истребитель Троллей. — Чёртов человек сбежал. У него ноги подлиннее.

— Где Гант? — спросил Феликс.

— Сам поищи, человечий отпрыск.

Феликс протиснулся мимо и пошёл искать. Газ развеялся так же быстро, как и появился. Но над сержантом Гантом он успел поработать. Тот лежал в луже крови с широко раскрытыми глазами. Красные струйки стекали из ноздрей и рта.

Феликс осмотрел тело. Пульса не было, и оно уже остывало. Ран на теле не оказалось.

— Почему он умер, Готрек?

Феликс знал о магии, но в голове у него не укладывался факт, как можно убить человека, не оставив следов.

— Он утонул, человечий отпрыск. Захлебнулся в собственной крови.

Голос Истребителя был полон холодной ярости.

«Возможно, именно так он справляется со страхом — преобразуя его в ярость», — задумался Феликс. Только когда гном отошёл и начал пинать какой — то труп, Феликс заметил мёртвого скавена. Его череп был разрублен метательным топориком.

* * *

Феликс уныло лежал на своём соломенном тюфяке и разглядывал растрескавшийся потолок, слишком уставший даже чтобы спать. Снизу доносились отзвуки криков, то Лизаветта ругалась с кем — то из практически бесконечного потока своих клиентов.

Феликс хотел было застучать в пол и крикнуть им, чтобы заткнулись или выметались, но знал, что это только прибавит ему проблем. И, как каждую ночь, решил, что поисками другого постоялого двора займётся завтра. Хотя знал, что назавтра он слишком устанет, чтобы заниматься этим.

Мысли в его мозгу метались подобно резвящимся крысам. Он был в таком состоянии, когда возникающие под воздействием усталости мысли самому себе кажутся чуждыми. Несвязанные между собой видения и запутанные цепочки рассуждений являлись из ниоткуда и так же исчезали. От усталости он даже не мог сожалеть о судьбе сержанта Ганта, убитого при исполнении службы, предназначившей ему могилу для бедняков на краю Садов Морра. Капитан стражи явно скучал и не уделил должного внимания донесению о чудищах в канализации. Ни семьи, чтобы оплакивать, ни друзей, кроме сослуживцев — стражей, прямо сейчас выпивающих в память о нём в „Пьяном Стражнике“.

Теперь Гант — хладный труп. «И то же самое легко могло произойти и со мной», — думал Феликс. Если бы он оказался не в том месте, когда взорвалась сфера. Если бы Готрек не сказал ему задержать дыхание. Если бы Истребитель не оттолкнул его в сторону от газа. Если бы, если бы, если бы … Слишком много „если бы“.

Чем он занимается? Собирается ли он провести остаток дней своих, выслеживая чудищ во тьме? Казалось, смысл жизнь для него утрачен. Она просто протекает от одного бурного события к следующему.

Феликс задумался о других вариантах. Где бы он оказался сейчас, если бы не убил Вольфганга Красснера на той дуэли, не был бы отчислен из университета, не был бы лишён наследства своим отцом. Стал бы таким, как его братья, работающие в семейном деле — женатым, обеспеченным, обустроенным. Или что — то ещё пошло бы наперекосяк? Кто знает…

Небольшая чёрная крыса прошмыгнула по балкам комнаты. Когда он впервые осматривал этот чердак с единственным небольшим окном, то представлял себе, что, возможно, здесь хотя бы нет крыс, наводнявших все здания Нового Квартала. Он обманывал себя, полагая, что от попыток вскарабкаться по всем этим ступенькам грызуны получат сердечный приступ. Он ошибался. Крысы Нового Квартала были наглыми и рискованными, а питались, похоже, получше большинства людей. Он видел одну, здоровенную, гоняющуюся за кошкой.

Феликс содрогнулся. Он пожалел, что начал думать о крысах — это заставляло его вернуться мыслями к таинственному аристократу и скавену из канализации. Что было целью той тайной встречи? Какую выгоду рассчитывал получить любой человек, имея дело с настолько чуждым уродом. И как случилось, что население может кутить и развратничать на многочисленных улицах Нульна, не подозревая о том, что злобные создания копаются, ползают и гнездятся не более чем в шести футах у них под ногами? Вероятно, они просто не хотят знать об этом. Возможно, правдиво утверждение некоторых философов о том, что приближается конец света, и лучше просто отдаться поиску удовольствий, какие только возможны.

На лестнице послышались приближающиеся шаги. Он слышал, как скрипят под весом старые расшатанные доски. Он давно собирался пожаловаться на то, что всё это здание представляет собой смертельную опасность в случае пожара, но фрау Зорин постоянно выглядела слишком несчастной и жалкой, чтобы её этим беспокоить.

Шаги продолжали приближаться, миновав лестничную площадку внизу.

Феликс нащупал свой кинжал под подушкой. Он не знал никого, кто мог бы посетить его в это время суток, а постоялый двор фрау Зорин находился в самом бандитском районе Нового Квартала.

Не поднимая шума, он поднялся и босыми ногами, на цыпочках, подошёл к двери. Он воздержался от проклятий, когда в подошву ступни вонзилась заноза. В дверь постучали.

— Кто там? — поинтересовался Феликс, хотя ответ уже был ему известен.

Сквозь тонкое дерево двери он распознал тяжёлое дыхание старой вдовы.

— Это я, — выкрикнула фрау Зорин. — К вам посетители, господин Ягер.

Феликс осторожно приоткрыл дверь. Снаружи стояла пара здоровенных плотных мужиков. В руках они сжимали дубинки, и было похоже, что пользоваться ими они умеют. Феликса заинтересовал мужчина, по бокам которого те стояли. Мужчина передал домовладелице золотую монету, которую та взяла с заискивающей улыбкой. В тот момент, когда он обернулся в сторону двери, Феликс узнал его. То был Отто — его брат.

— Заходи, — произнёс Феликс, оставляя дверь открытой.

Отто долго стоял, уставившись на него, словно не мог признать своего младшего брата. Затем он вступил в комнату.

— Франц, Карл, оставайтесь снаружи, — спокойно произнёс он.

В его голосе слышались властные нотки, чего Феликс ранее за ним не замечал — похожим образом, тихо и отрывисто, разговаривал отец.

Внезапно Феликс чётко осознал бедность, окружавшую его — пол без ковра, убогий соломенный тюфяк, голые стены, дыра в наклонной крыше. Он взглянул на эту картину глазами своего брата, и это его не впечатлило.

— Что тебе нужно, Отто, — резко спросил он.

— Твой вкус в выборе жилища не сильно изменился, не так ли? Всё те же трущобы.

— Вряд ли ты проделал весь путь от Альтдорфа, чтобы обсудить обстановку моего пристанища. Что тебе нужно?

— Ты так и будешь держать тот нож наизготовку? Я не грабить тебя пришёл. Иначе я захватил бы с собой Карла и Франца.

Феликс плавно вставил кинжал в ножны.

— Возможно, я удивил бы Карла и Франца.

Отто наклонил голову в сторону и изучил лицо Феликса.

— Возможно, ты бы смог. Ты изменился, братишка.

— Как и ты.

Так и было. Отто был такого же роста, как Феликс, но значительно шире. Он поднабрал вес. Его грудная клетка расширилась, и бёдра увеличились в размерах. Широкий кожаный ремень туго стягивал его большое рыхлое брюхо. Феликс предположил, что под его густой белой бородой скрывается несколько подбородков. Щёки заплыли жиром и казались надутыми, волосы поредели, появились мешки под глазами. Голова вызывающе выдавалась вперёд. Он стал походить на старика.

— Ты всё больше похож на отца.

Отто криво усмехнулся.

— Печально, но справедливо. Я боюсь, что от хорошей жизни. Ты же выглядишь так, словно тебе бы это не помешало. А то стал кожа да кости.

— Как ты меня нашёл?

— Да ладно, Феликс. Ты думаешь, как я смог тебя найти? Мы хотели разыскать тебя, и у нас есть свои шпионы. Как ты полагаешь, сколько в Империи высоких блондинов, путешествующих в обществе гномов — истребителей? И когда в мою контору пришло донесение о двух наёмниках, подходящих под описание, я решил, чтолучше проверю это лично.

— Твоя контора?

— Я теперь веду дела в Нульне.

— Что случилось с Шаффером?

— Пропал.

— С деньгами?

— По — видимому, нет. Мы думаем, его посчитали политически неблагонадёжным. У графини весьма эффективная тайная полиция. Подобные вещи нынче происходят в Нульне.

— Только не Шаффер! Во всей Империи не было более верноподданного гражданина. Он же боготворил Императора.

— Нульн всего лишь часть Империи, брат. Здесь правит графиня Эммануэль.

— Но, говорят, она самая легкомысленная женщина в Империи.

— Фон Гальштадт, её главный судья, весьма эффективен. Он — настоящий правитель Нульна. Он ненавидит мутантов. А ходили слухи, что Шаффер начинал показывать стигматы.

— Никогда.

— Так говорил и я. Но поверь, братишка, Нульн не то место, где можно попадать под подозрение в мутации. Такие люди исчезают.

— Но это же наиболее свободный от предрассудков город Империи.

— Уже нет.

Отто боязливо огляделся, словно почувствовав, что сболтнул лишнего. Феликс с сожалением покачал головой.

— Не беспокойся, брат. Шпионов тут нет.

— Не будь так уверен, Феликс, — сказал он приглушённо. — Нынче в этом городе и стены имеют уши.

Когда он заговорил опять, его голос был громок и в нём были нотки показной сердечности.

— В любом случае, я зашёл спросить, не желаешь ли завтра со мной отобедать. Если ты не против, мы могли бы перекусить в каком — нибудь заведении.

Феликс одинаково хотел и отказаться, и поговорить с братом ещё. Была возможность узнать множество семейных новостей и даже вероятность возвращения в отчий дом. Одна эта мысль одновременно пугала и привлекала его.

— Да, с удовольствием.

— Хорошо. Моя карета заберёт тебя отсюда.

— После работы.

Отто медленно покивал головой.

— Разумеется, Феликс. Разумеется.

Они распрощались. И только после ухода брата Феликс призадумался, что же могло настолько напугать человека с властью и влиянием Отто, чтобы тот беспокоился о соглядатаях в местах, подобных постоялому двору фрау Зорин.

* * *

Фриц фон Гальштадт, глава тайной полиции Нульна, размышлял, обложившись документами. Чёртов гном едва не поймал его. Тот почти дотронулся до него своими немытыми лапами. Он уже был так близок к тому, чтобы все его труды пропали даром. Одного удара было бы достаточно. Это ввергнет во тьму и хаос город, который фон Гальштадт поклялся защищать.

Фон Гальштадт потянулся и достал свой укороченный стеклянный кувшин. Вода ещё была тёплой. Хорошо, слуга кипятил её точно одиннадцать минут, как он приказывал. Он был удовлетворён. Фон Гальштадт налил что — то в стакан и внимательно осмотрел. Он поднял стакан к свету и проверил на наличие осадка и взвесей. Ничего не было. Никаких загрязнений. Хорошо.

Хаос приходит легко. Он повсюду. Мудрый знает это и использует себе на пользу. Хаос принимает множество форм — одни лучше, другие хуже. Существуют относительно лёгкие формы, вроде скавенов, и существует разлагающая болезнь мутаций.

Фон Гальштадт полагал, что крысолюди всего лишь желают оставаться в покое, чтобы править своим подземным королевством и вести присущий им образ жизни. Они разумны и опытны, с ними можно иметь дело. Если у тебя есть то, что им нужно, они готовы заключать и соблюдать соглашение. Разумеется, у них есть свой интерес, но это делает их предсказуемыми, контролируемыми. Они не любят мутантов — мерзких, коварных и злых созданий, что таятся повсюду, тайно управляя миром.

«Все мы легко можем оказаться марионетками в руках мутантов, — раздумывал он. — Именно поэтому мы должны быть бдительны. Враги повсюду, их постоянно рождается всё больше и больше. Хуже всего неопрятные, ленивые и бесполезные простолюдины, плодящиеся бесконечной чередой. Большинство мутантов рождается в этом стаде. В этом есть свой извращённый смысл. Их множество и они ужасающе безнравственны, похотливы и распущены».

От подобной мысли он в ужасе застыл. Он знал, что мутанты пользуются тупостью простолюдинов. Они умнее. Они используют необразованных ленивых болванов, забивают им головы мятежной чушью, подкармливают их завистливое раздражение на вышестоящих, подстрекают их к бунту, грабежу и разрушению. Погляди, как они разорили его несчастного отца, когда в ходе одного из своих жестоких восстаний сожгли усадьбу до основания. А ведь его отец был добрейшим и великодушнейшим человеком на свете.

Ладно, Фриц фон Гальштадт не сделает подобной ошибки. Он слишком умён и слишком силён. Он знает, как разобраться с революционерами и выскочками. Он охранит и защитит человечество от угрозы мутантов. Он будет бороться с ними их собственным оружием — террором, хитростью и беспощадной жестокостью.

Вот почему он хранит свои папки, хотя его горячо любимая правительница Эммануэль смеётся над ними, обзывая „его секретной порнографией“. Среди этих записей, любовно детализированных и снабжённых перекрёстными ссылками, скрывалась особенная сила. Информация — это сила. Он знал всех потенциальных революционеров. Его сеть шпионов и соглядатаев обеспечивала информацией. Он знал, кто из людей благородного происхождения принадлежит к Тёмным Культам, и постоянно следил за ними. У него были источники, способные проникнуть в любое место встречи, которых бы никто не заподозрил.

Это было частью его сделки со скавенами. Они много чего знали и могли узнать ещё больше. Их маленькие шпионы повсюду и находятся вне подозрений. Он использует их тёмную мудрость и воспользуется услугами меньшей из двух зол, чтобы сдержать великую анархию.

Он поднял маленькую рамку с портретом, что получил от Эммануэль, и облизнул свои тонкие губы. Задумался, почему для его папок с документами она выбрала слово „порнография“. Он был потрясён, что она пользуется подобным словом, наверняка зная, что оно означает. Должно быть, это всё её братец! Дурное влияние Леоса. Эммануэль слишком хороша, чиста и незапятнанна, чтобы самой выучить подобное слово. Возможно, следует приставить к ней его шпионов, просто проследить за …

Нет, она же его правитель! Все его труды — для неё. Даже если сейчас графиня не сознаёт их ценность, однажды она её признает. Шпионить за ней означало пересечь тот предел, который он сам себе определил. С другой стороны, иногда он подозревал, что среди тех наветов, что он о ней слышал, предположительно могут содержаться зёрна правды, и обнаружить это было бы слишком мучительно.

Он поставил портрет обратно на стол. Он позволил себе отвлечься от главной проблемы. Гном и стражи канализации. Могли ли они его узнать? Что же ему следует сделать, если им удалось? Они обычные мужчины, выполняющие свою обычную работу. Как и он, они стараются сдержать Хаос. Но смогут ли они понять необходимость его действий? А если нет, то возможно понимают, что необходимо обеспечить их вечное молчание.

* * *

Страдающие от похмелья стражи медленно спускались под землю. Спускаясь через канализационный люк, они один за другим карабкались вниз по лестнице. Руди, назначенный сержантом, зажёг фонарь и осветил туннель.

Несмотря на то, что он осторожно сошёл с лестницы на бортик, вонь ударила по Феликсу подобно молоту. Это была самая ответственная часть работы. Между краем пешеходной дорожки и лестницей был чистый промежуток всего в один фут шириной. Неверный шаг — и многие непротрезвевшие стражи оказывались в „рагу“.

— Ты пропустил вчерашнюю ночь, малыш Феликс, — сказал Хеф.

— Мы проводили сержанта со всеми почестями, — добавил Паук.

— Готрек опустошил семь кружек эля одну за другой, и ему даже не поплохело. Ещё до первой стражи мы потратили недельное жалование.

— Я весьма рад за вас, — сказал Феликс.

После своих подвигов Готрек выглядел не хуже обычного. Из всех стражей он был единственным, кто не выглядел больным. Остальные были бледны, напоминали призраков и передвигались шаркающей стариковской походкой.

— Эх, ничего лучше „рагу“ не прочищает голову с похмелья, — сказал жутко больной Хеф, пытаясь высунуть голову за край пешеходной дорожки.

— Отлично прочищает голову, — добавил Руди без всякой иронии.

— Да уж вижу, — сказал Феликс.

— Мы проследуем к месту, где был убит сержант, — сказал Руди. — Мы вчера так решили. Посмотрим, может удастся выследить подонка, что снюхался со скавенами. Возможно, если не найдём его, то обнаружим кого — нибудь из его маленьких приятелей с розовыми хвостами.

— А что если у них ещё больше таких газовых бомб? — спросил Феликс.

— Не о чем беспокоиться. Готрек — старый туннельный вояка. Он объяснил, как с этим разобраться.

— Да неужели?

— Да. Мы намочили свои шарфы в моче и дышим через них. Это не пропускает газ.

— Я предполагал нечто подобное, — сказал Феликс, пристально глядя на Истребителя Троллей, гадая, действительно ли остальные убеждены в правоте заявления Готрека, либо просто подшучивают над ним.

Единственный взгляд на их измождённые решительные лица убедил его в том, что справедливо первое.

— Это правда, человечий отпрыск. Это срабатывало, когда мои предки воевали со скавенами в Караке Восьми Вершин.

— Как скажешь, — ответил Феликс.

Он мог бы добавить, что предстоит долгий день.

Тем же путём, что в предыдущий день, они проследовали до местности под Старым Кварталом. Пока они шли, у Феликса нашлось время поразмышлять над странностями своей жизни. Где — то над головой находился дом его брата, а он и не знал об этом. Он даже не знал, что Отто в городе. И тот факт, что брат смог его разыскать, служил доказательством эффективности его шпионской сети.

Феликс догадывался, что подобная сеть была бы необходима любому, кто в нынешнее время желал бы вести дела в Нульне. Его также беспокоило то, что Отто рассказал про Шаффера и тайную полицию графини. Феликсу было жаль старика, но за себя он всё же беспокоился больше. За своё участие в большом бунте Оконного налога в Альтдорфе он и Истребитель Троллей разыскивались законом. И если здесь тайная полиция настолько эффективна, то будучи столь узнаваемыми, он и Готрек тоже могли исчезнуть. Он успокоил себя мыслью, что до столицы довольно далеко, а местные власти скорее всего не интересует то, что происходит вне их юрисдикции.

С другой стороны, ещё более обнадеживало то, что он был частью канализационной стражи. Негласно понималось, что стража особо не интересуется биографией своих рекрутов. Несомненно, что это верный способ, позволяющий им не обращать внимание на твои былые преступления. Все остальные на разных этапах своей жизни принимали участие в преступлениях с применением насилия, либо заявляли об этом. «Нет, тут не о чем особо беспокоиться», — надеялся он.

Более насущными были опасения, что у них есть шансы наткнуться на скавенов. Ему не особо хотелось встречаться с такими злобными врагами на их территории. Он ожесточённо пытался воскресить в памяти то, что Готрек рассказывал ему про крысолюдей, надеясь вспомнить нечто, что даст ему преимущество в бою. Он знал, что это раса крыс — мутантов, результат воздействия искривляющего камня с незапамятных времён. Рассказывали, что они населяют огромный загрязнённый город, именуемый Скавенблайтом, местонахождение которого никому не ведомо. Ходили слухи, что скавены разделены на кланы, каждый из которых имеет свою специализацию: применение магии, ведение войны, разведение чудищ и так далее. Они легче человека, но куда быстрее, более злобны и жестоки, обладают интеллектом, что делает их смертельными противниками.

Он вспомнил одну прочитанную книгу о давних сражениях, в которой описывались некоторые случаи их участия в битвах на поверхности; ужасающие атаки огромных чирикающих орд, извращённое зло и склонность к истязанию пленных. Это орда скавенов произвела подкоп стен замка Зигфрида и завершила двухлетнюю осаду. В легенде говорилось, что принц Карстен заплатил ужасную цену за услуги своих союзников. Сам Сигмар уничтожил целую армию скавенов перед своим восшествием на небеса. Это один из его менее известных подвигов.

Феликс сам наблюдал проявления деятельности скавенов в Караке Восьми Вершин. Воспоминания о колодцах, отравленных искривляющим камнем, и огромном тролле — мутанте бросали его в дрожь даже по прошествии длительного времени. Он надеялся, что до конца жизни больше не встретится с этими чудовищными созданиями. Поглядев на остальных, он понял, что эту его надежду они не разделяют.

До вчерашнего дня Феликс никогда особо не задумывался о количестве крыс в канализации. Сейчас он замечал их повсюду. Они разбегались от света при приближении стражников, а проходя мимо, он мог слышать сзади частые постукивания их лап. От их глаз отражался свет фонарей, и они поблёскивали, как крошечные звёздочки, далеко во тьме подземелья.

Он начал думать о том, связывает ли что — либо крыс и скавенов. Он стал представлять, как маленькие создания шпионят для своих больших собратьев. Он сознавал, что это была безумная фантазия, прямиком из волшебных историй, прочитанных в детстве, но чем больше он задумывался об этом, тем более ужасала его подобная возможность. Крысы были повсюду в крупных городах людей, обитая среди мусора и отходов цивилизации. Они могли перемещаться, пусть не всегда незаметно, но по меньшей мере вне подозрений; многое подсмотреть; многое подслушать.

Проходя мимо, он начал ощущать их холодные недоброжелательные взгляды. Стены коллектора угрожающе смыкались над ним, и он вообразил себя запертым в огромном лабиринте кроличьих нор. Размышляя об отсутствующих скавенах, он внезапно представил, что в бескрайней норе он и остальные уменьшены до размера мыши, а скавены — обыкновенные крысы, прямоходящие и одетые в стиле, подражающем человеку.

Фантазия становилась столь живой и захватывающей, что он начал прикидывать, то ли запахи „рагу“ что — то проделывают с его головой, то ли предписанные городскими алхимиками подавляющие обоняние снадобья имеют побочный галлюциногенный эффект.

— Успокойся, человечий отпрыск, — услышал он Готрека. — Ты выглядишь весьма бледно.

— Я просто думаю о крысах.

— В туннелях твой мозг создаёт своих собственных врагов. Это первейшая вещь, от которой должен научиться защищаться боец в туннелях.

— Значит, ты думал о подобных вещах ранее, — полусаркастически сказал Феликс.

— Конечно, человечий отпрыск. Я воевал в глубинах ещё до рождения твоего отца. Дороги вокруг Вечной Вершины никогда не безопасны от врагов, и все граждане Королевского Совета часть своей военной службы проводят в глубинах. Там погибает больше молодых гномов, чем где — либо ещё.

Готрек был необычно откровенен, как иногда бывало в моменты большой опасности. Опасность делала его словоохотливым, словно он изъявлял желание общаться с другими только тогда, когда сознавал, что другого случая уже может не представиться. Хотя, возможно, он ещё не протрезвел после вчерашней ночи. Феликс понимал, что вряд ли узнает точно. Уяснить чуждые мотивы гнома было ему почти так же недоступно, как понять скавена.

— Я помню свой первый день в туннелях. Всё выглядело гнетущим, каждый звук казался отзвуком шагов неведомого врага. В страхе от услышанного скоро начинает казаться, что ты окружен неприятелем. И когда появляется реальный противник, ты уже не можешь распознать, где он. Сохраняй спокойствие, человечий отпрыск, проживёшь дольше.

— Тебе легко говорить, — пробормотал Феликс, когда дюжий Истребитель протиснулся мимо.

Как всегда, присутствие Готрека его ободрило.

С некоторым трепетом они приблизились к месту, на котором был убит Гант. Туман поднимался с поверхности „рагу“, и местами было заметно слабое течение по осадку нечистот. Место столкновения выглядело точно так же, как запомнилось Феликсу, за исключением отсутствия тела. Изменился участок, где ранее лежал труп.

По слизи шёл след, неожиданно обрывавшийся у края бортика, похоже, что тело немного протащили, а затем сбросили. Он понимал, что надо было забрать тело вчера, пока была возможность, но для этого они были слишком потрясены, взволнованы и расстроены случившимся. Никто не изъявил желания тащить паршивый труп крысочеловека. А теперь тело пропало.

— Кто — то забрал его, — сказал Хеф.

— Кто бы это мог быть? — спросил Паук.

Готрек обследовал место, где лежало тело. Он наклонился и тщательно рассмотрел следы, затем потёр глазницу правым кулаком. При этом в опасной близости от его татуированной головы оказался топорик, которым был убит скавен.

— В любом случае, то был не человек. Это точно.

— В канализации полно разных падальщиков, — сказал Руди. — Ты не поверишь, какие создания обитают в „рагу“, — высказал он распространённое убеждение стражей.

— Не думаю, что это было животное — падальщик, — сказал Готрек.

— Скавены, — озвучил Феликс общую невысказанную мысль.

— Слишком большое. По крайней мере, одно. Остальные следы могут принадлежать скавенам.

Феликс вглядывался в сумрак, внезапно сделавшийся ещё более пугающим.

— Насколько большое?

Он выругался про себя за столь односложную манеру разговора, присущую остальным.

— Готрек, насколько велико упомянутое тобой существо?

— Вероятно, повыше тебя, человечий отпрыск. Вероятно, поздоровее Руди.

— Мог ли это быть один из мутантов, которых, по твоим словам, разводят скавены? Своего рода гибрид?

— Да.

— Но куда могли пропасть все эти следы? Не могли же они все попрыгать в „рагу“, не так ли? — спросил Феликс.

— Колдовство, — сказал Хеф.

— Чёрная магия, — добавил Паук.

Готрек поглядел с бортика и выругался на родном языке. Он был рассержен, борода встала дыбом. В его единственном глазу засветился огонек безумной ярости.

— Они не могли так просто исчезнуть, — сказал он. — Это невозможно.

— Может у них была лодка? — предположил Феликс, высказав лишь сейчас возникшую мысль.

Остальные поглядели на него с недоверием.

— Лодка? — произнёс Хеф.

— В „рагу“? — добавил Паук.

— Не тупи, — заключил Руди.

Феликс покраснел.

— Я не туплю. Погляди, следы обрываются здесь. Довольно просто было бы для кого — то сойти с бортика в небольшую плоскодонную лодку.

— Глупее этого мне слышать не доводилось, — сказал Руди. — У тебя неплохое воображение, малыш Феликс. Кому только могла прийти в голову идея использовать лодку в этом месте?

— Мало ли вещей, о которых ты никогда не задумывался, — огрызнулся Феликс. — Но размышления — не твой конёк, не так ли?

Он поглядел на остальных стражей и покачал головой.

— Вы правы, лодка — это бессмыслица. Гораздо лучше предположить, что они волшебным образом испарились. Может быть, толпа пикси^[12] прилетела и унесла их отсюда.

— Точно, пикси. Мне это больше по душе, — сказал Руди.

— Руди, он насмехается, — произнёс Паук.

— Весьма язвительный паренёк, наш малыш Феликс, — добавил Хеф.

— Возможно, то здравая мысль, — сказал Готрек. — Не так уж трудно привести сюда лодку. Канализация ведь стекает в Рейк. Легко можно украсть небольшую лодку.

— Но все стоки в реку зарешечены, — сказал Руди. — Чтобы бродяги не залезали.

— А в чём же заключается наша работа, как не отлавливать тех самых бродяг, когда они всё же проникают через решётки? — поинтересовался Феликс.

Он заметил, что доходить начало даже до тупоголового Руди.

— Но зачем, человечий отпрыск? Зачем использовать лодку?

Феликс немного приободрился. Готрек нечасто соглашался с тем, что Феликс знает о чём — то лучше него. Он быстро прикинул возможные причины.

— Для начала, они не оставляют следов. Возможно, они занимаются контрабандой. Предположим, как вариант, кто — то завозит по реке искривляющий камень. Вчера наш беглец — аристократ, похоже, расплачивался им с крысочеловеком.

— От лодок меня мутит. Больше лодок я ненавижу только эльфов, — проговорил Готрек, когда они двинулись дальше.

За оставшуюся часть дня они не нашли следов скавенов, однако обнаружили, что распилена решётка на одном из стоков в Рейк.

* * *

Феликс вошёл с улицы в „Золотой Молот“. Он как будто попал из реальности в сон. Швейцар придержал для него большую дубовую дверь. Подобострастные официанты провели его с убогой улицы в обширный обеденный зал.

В свете огромных хрустальных канделябров, за ломящимися от яств столами восседали богато одетые люди, беседуя за трапезой. Со стен на обедающих грозно взирали портреты великих героев Империи. Феликс узнал Сигмара, Магнуса и Фредерика Отважного — работы Веспасиана, наиболее известного художника Нульна за три последних столетия. Дальняя стена была полностью занята портретом курфюрста Эммануэль, восхитительной красотки с волосами цвета воронова крыла, облачённой в нескромное бальное платье.

Феликсу хотелось, чтобы одолженная одежда более подходила ему. Он надел кое — что из старых нарядов своего брата. Когда — то он и Отто были одного роста и телосложения, но Отто потучнел, а Феликс исхудал за годы странствий. Льняная рубаха сидела на нём мешковато, вельветовый камзол был велик. Брюки удерживал кожаный ремень, застёгнутый на самую последнюю прорезь.

Однако обувь была удобной, как и шляпа. Он сдвинул её в щегольской манере, выставляя напоказ ленту с павлиньим пером. Рука его лениво поглаживала золотой шарик с ароматическим составом, раскачивающийся в цепи на шее. Из него исходил аромат отличного бретонского парфюма. Было замечательно обонять нечто отличное от канализации.

Слуга проводил его к угловой кабинке, в которой находился Отто. Тот пером делал пометки в лежащей перед ним счётной книге в кожаном переплёте. Когда Феликс приблизился, он поднял глаза и улыбнулся.

— Добро пожаловать, братишка. После бани и смены платья ты выглядишь гораздо лучше.

Феликс был вынужден согласиться; чуть ранее ему довелось рассмотреть себя в огромном серебряном зеркале в особняке Отто. Горячая ванна, ароматное масло и смена одежды позволили ему ощутить себя другим человеком. В зеркале он узрел того пижонистого молодого франта, которым он некогда был, но добавилось морщин вокруг глаз и рта.

— Весьма очаровательное заведение, — сказал он.

— Если пожелаешь, можешь обедать здесь каждый вечер.

— Что ты имеешь в виду, брат?

— Только то, что для тебя найдётся место в семейном деле.

Феликс оглянулся вокруг, посмотреть, не подслушивают ли их.

— Знаешь ли ты, что меня всё ещё разыскивают в Альтдорфе по делу Оконного налога?

— Ты преувеличиваешь свою дурную славу, братишка. Никто не знает, кто были лидеры того бунта. Сам понимаешь, Альтдорф — не Нульн.

— Не ты ли говорил, что Готрек весьма легкоузнаваемая персона.

— Мы не предлагаем трудоустройство Истребителю Троллей. Мы предлагаем то, что принадлежит тебе по праву рождения.

Именно этого Феликс одинаково боялся и желал. Семья примет его обратно. Он может оставить беспокойную, полную лишений жизнь искателя приключений и возвратиться в Альтдорф, к своим книгам. Это означает, что жизнь пройдёт среди гроссбухов и на складах, но будет безопасной. И когда — нибудь он разбогатеет.

Это была заманчивая перспектива. Никаких ползаний по канализации. Никаких побоев от головорезов. Никаких неизвестных болезней, подцепленных в ужасающих затерянных местах. Никаких изматывающих мышцы походов через дикие дебри. Никаких спусков в темноту. Никаких столкновений с поклоняющимися Хаосу последователями неизвестных культов. Никаких приключений.

Ему не придётся больше сносить угрюмость и причуды Готрека. Можно забыть о своей клятве сопровождать Истребителя Троллей и описать его гибель в эпической поэме. То обязательство было сделано спьяна, разве можно принимать его в расчёт? Он станет сам себе господин. И всё же, что — то его сдерживало.

— Я обдумаю это, — сказал он.

— О чём тут думать, парень? В самом деле, не хочешь ли ты сказать мне, что предпочитаешь быть стражем канализации, а не купцом? Да большинство людей пошли бы на убийство за подобную представившуюся возможность.

— Я сказал — подумаю.

Они продолжили обед в неловком молчании. Через некоторое время дверь в большой зал отворилась, и слуга провёл высокого мужчину. Он был облачён в чёрное, и его роба, похожая на монашескую, выглядела не к месту в помпезном окружении. Лицо было худым и аскетичным, чёрные волосы образовывали на лбу „вдовий пик“.

Пока он шёл через помещение, всё затихало перед ним. Феликс увидел, что богатые посетители боятся его. Когда тот подошёл ближе к столу, Феликс был потрясён, опознав, что это, несомненно, был тот человек, которого видели со скавеном в канализации. Его рассудок помутился. Он представлял себе того человека кем — то вроде чародея или вероотступника. Он предполагал последователя культа или головореза. И никак не ожидал обнаружить его здесь, в прибежище богатейших и наиболее уважаемых граждан Нульна.

— Что случилось, брат? Ты выглядишь так, словно увидел привидение.

— Кто… кто этот человек?

Отто издал глубокий вздох.

— Тебе не нужно знать. Он не из тех, о ком ты мог бы задавать вопросы. Он тот, кто задаёт сам.

— Кто он, Отто? Может быть, мне пойти и спросить у него самого?

Феликс заметил тревожный и восхищённый взгляд, которым одарил его брат.

— Я полагаю, ты бы смог, Феликс, — прошептал он. — Хорошо. Это главный судья Фриц фон Гальштадт, глава тайной полиции графини Эммануэль.

— Расскажи мне о нём.

— Некоторые видят в нём борца с всеобщим упадком. Он не жалеет сил, и никто не сомневается в его искренности. Он искренне ненавидит мутантов и потому имеет поддержку Храма Ульрика. Его жилище охраняется рыцарями — храмовниками.

— Я полагал, что Храм Ульрика не имеет здесь власти, ведь графиня недолюбливает их.

— Так было до того, как к власти пришёл фон Гальштадт. Он быстро поднялся от незначительного чиновника двора до наиболее могущественного человека в государстве. Говорят, что благодаря шантажу, а ещё говорят, что его враги имеют привычку погибать при странных обстоятельствах. Он высоко поднялся для человека, чей отец был мелким помещиком где — то в глухой провинции и, по общим отзывам, хитрой и бессердечной старой сволочью.

— Фон Гальштадт хладнокровен, безжалостен и опасен, и не только благодаря своему влиянию. Его клинок смертоносен. Он убил несколько человек за оскорбление чести графини.

— Я полагаю, её брат Леос справлялся с этим и без него.

— Леос не всегда рядом, и ещё ходят слухи, что наш главный судья готовится к бою с ним за графиню. Вероятно, он добивается её благосклонности.

— Тогда он безумец. Леос — опаснейший фехтовальщик Империи, а Эммануэль не стоит того, чтобы за неё биться.

Отто пожал плечами. Феликс разглядывал фон Гальштадта, раздумывая, что может связывать скавенов и главу тайной полиции графини. И надеялся, вопреки очевидному, что мужчина его не узнал.

* * *

Фон Гальштадт устал. Даже превосходный, как обычно, ужин не поднял ему настроение. Его мысли были полны беспокойств и забот своего высокого поста. Он оглядел обедающих и ответил на приветствия, но глубоко в сердце он презирал их. Недалёкие, изнеженные скоты. Разодетые, как аристократы, но с душой лавочников. Он понимал, что они нуждаются в нём. Он нужен им, чтобы сдерживать Хаос. Он нужен им, чтобы выполнять работу, для которой они слишком мягкотелы. Они едва достойны его презрения.

Это был день испытания. Молодой Гельмут Слацингер не признался, несмотря на то, что фон Гальштадт лично руководил применением пыток. Странно, что некоторые из них отстаивают свою невиновность даже до могилы. Даже зная, что он знает об их виновности. Его тайные информаторы сообщили, что этот Слацингер состоит в нелегальной ячейке культа поклоняющихся Слаанешу. Тюремщики не смогли обнаружить следы татуировок, которыми обычно отмечены участники сборищ, но это ничего не значит. Его наиболее доверенные информаторы — скавены, открыли ему секрет. Под страхом его беспощадной войны с нечестивцами, его тайные враги начали использовать магические татуировки, видимые лишь для своих — участников шабашей.

О боги, как же коварны мутантские твари. Теперь они могут оказаться повсюду, могут сидеть прямо в этом зале, с очевидными для своих татуировками посвящённых на рожах, а он и знать не будет. Даже сейчас они могут находиться тут, насмехаясь над ним, а он ничего не может с этим поделать. Тот долговязый молодой парень в плохо сидящей одежде может быть одним из них. Не вызывает сомнения, что он пристально изучает фон Гальштадта. И если задуматься, то есть в нём что — то недоброе. Вероятно, стоит сделать его следующим объектом официального расследования.

«Нет», — сказал себе фон Гальштадт, проявив самообладание. Они не могут вечно скрываться. Ослепительный свет логики может пробить глубочайшую тьму лжи. Так всегда приговаривал отец, побоями наказуя его за грехи, реальные и надуманные. Нет, прав был отец. Это фон Гальштадт делал что — то неправильно. Даже если он не мог определить, что же именно. Побои были для его же блага, дабы отвратить от греха. Его отец был хорошим человеком, справедливым. Вот поэтому отец улыбался, наказывая его. Это не доставляло отцу удовольствия, как он говорил ему снова и снова. Это всё для твоей же пользы. В своём роде это был важный урок. Он научился тому, что для великой пользы часто необходимо совершать дурные, приносящие страдание поступки.

Это сделало его стойким. Это позволило ему стать тем, кто он есть в настоящий момент, освободило от слабости низших людишек. Это позволило ему стоять за правду. Это сделало его мужчиной, которым мог бы гордиться отец, и он должен быть благодарен за это. Он стал сильным не будучи злобным. Он стал похож на отца.

Ему не доставило удовольствия истязание молодого Слацингера. Ему не доставил удовольствия донос скавена о том, что дворянин был последователем культа Слаанеша. Но, несмотря на это, он полагал, что имело место удачное совпадение, учитывая сплетни, касающиеся Слацингера и Эммануэль. Что за злостная клевета — кто — либо настолько невинный, как графиня, не может и не будет иметь ничего общего с типами, вроде Слацингера. Этот червяк — шалопай с дурной репутацией, один из тех смазливых молодых повес, кто полагает остроумным высказываться против законопослушных государственных чиновников, подвергать критике жёсткие меры, необходимые для поддержания законности и порядка в этом гноящемся притоне греха.

Он отбросил мысли о Слацингере и переключился на другие проблемы. Его агент среди стражи доставил ему рапорт об инциденте с Гантом. Никаких действий не было предпринято. Полная зачистка канализации под Старым Кварталом обойдётся слишком дорого и повредит сбору дохода, который капитан стражи получает на своей должности, распределяя денежные средства. «Ну что же, иногда и коррупция может пойти на пользу», — подумал фон Гальштадт.

Более беспокоило сообщение его шпиона, что патрульная группа Ганта что — то разнюхивает на месте его смерти. Они могли случайно наткнуться на других скавенов, занимающихся своими делами. Они даже могли обнаружить лодки — плоскодонки, плавающие из доков на „Товарный склад ван Ниека“. Он опасался, что, возможно, им удастся даже выяснить, что эта лавка всего лишь прикрытие для осуществляемых правительством поставок искривляющего камня в город для оплаты услуг скавенов. Он улыбнулся.

Это было соглашение с некой радующей гармонией. Он платит скавенам той монетой, что они запрашивают. И, похоже, они не догадываются о её бесполезности и опасности. Искривляющий камень действительно вызывает мутации. Скавены утверждают, что используют его в качестве пищи. Что же, это довольно безобидный способ избавиться от крайне опасного вещества и в то же время заполучить для себя превосходный источник информации.

Да, приятная гармония, несомненно. В некотором смысле обидно, что его служба на благо Империи по уничтожению вредоносного материала таким безопасным способом не может быть предана огласке. То был счастливый день для всего человечества, когда фон Гальштадт заблудился в канализационных туннелях и наткнулся на скавенов, признавших в нём человека, с которым можно иметь дело.

Он должен получить кое — что ещё. Сегодняшним же вечером он должен встретиться с другим агентом скавенов и позаботиться о том, чтобы со стражниками произошёл несчастный случай. Ему было жаль так поступать с людьми, всего лишь выполняющими свои служебные обязанности, но собственная безопасность на первом месте.

Он единственный, кто понимает реальные опасности, угрожающие Нульну, и может спасти город. Он знал, что это истина, а не просто его тщеславие. Сегодня ночью он встретится с новым предводителем скавенов, серым провидцем Танкуолем, и прикажет ему уничтожить своих врагов. Мысли о таком тайном использовании своей власти вызывали у него дрожь. «Это не проявление удовольствия», — уверял он себя.

* * *

— Говорю вам, я видел его вчера ночью, — настаивал Феликс. Остальные канализационные стражи уставились на него из темноты. Сверху он услышал громыхание колёс тележки, проехавшей по крышке канализационного люка.

— В „Золотом Молоте“. Он был не далее двадцати футов от меня. Его имя Фриц фон Гальштадт, и это тот мужчина, которого мы видели вместе со скавеном.

— Ну разумеется, — сказал Руди, опасливо оглядываясь. — И он обедал в компании графини Эммануэль и чародея Дракенфелса^[13]. Что ты вообще делал в „Золотом Молоте“? Туда ходят высокородные. Туда не пустят канализационного стража, даже если его одежда отделана золотом. Ты полагаешь, мы поверим, что ты там был?

— Меня привёл брат. Он купец. И я твержу тебе, что видел нашего парня, это фон Гальштадт.

— Ты ведь не из Нульна, малыш Феликс, не так ли? — Хеф разговаривал спокойно и дружелюбно, словно был искренне обеспокоен устранением недопонимания, проявленного молодым стражником. — Знаешь ли ты, кто такой Фриц фон Гальштадт?

— Глава тайной полиции Нульна, вот кто он такой. Бич мутантского отродья этого города, — сказал Паук.

Челюсти близнецов словно свело судорогой. Феликс и не подозревал, что близнецы были такими горячими поклонниками фон Гальштадта.

— И глава тайной полиции не снизойдёт до общения с крысолюдьми.

— Это почему же?

— Потому что он глава тайной полиции, а глава тайной полиции не занимается подобными вещами. В этом есть смысл, не так ли.

— О, это неопровержимая логика, Руди. Но, говорю тебе, я видел его своими собственными глазами. Человек из канализации — он.

— Ты уверен, что не ошибся, человечий отпрыск? Здесь внизу было очень темно, а во тьме зрение человека не слишком хорошее.

— Я уверен, — сказал Феликс. — За всю свою жизнь я не был в чём — либо более уверен.

— Хорошо, малыш Феликс, даже если ты прав, а я, заметь, этого не говорю, то что нам с этим делать? Едва ли мы сможем подойти к графине Эммануэль и заявить: «Кстати, Ваше Величество, известно ли вам, что ваш наиболее доверенный советник разгуливает по канализации под вашим дворцом в обществе гигантских говорящих крыс?» — высказал Хеф, даже не улыбнувшись.

— Она поинтересуется, какой белены ты объелся, и прикажет своему любовнику — кислевиту бросить тебя в камеру, — сказал Паук.

Феликс понимал эту позицию. Что они могли сделать? Они были обычными стражниками, а человек, о котором шла речь, наиболее могущественной личностью города. Может быть, лучше забыть обо всём. Сегодня вечером он снова повидается с Отто и отведает превосходных яств в его особняке. Скоро он может быть далеко отсюда, и это уже не будет его проблемой.

Но мысль привязалась к нему. Что же делал великий и ужасный шеф тайной полиции графини в обществе скавенов? Чем они могли его привлечь?

— Ладно, парни, заканчивайте, — сказал Руди. — За работу.

* * *

Командующий Царкуаль Скаб оглянулся на своих штурмовиков^[14]. Они заняли весь зал этого туннеля, наполняя воздух сладким мускусным ароматом. Его сердце наполнилось неким подобием гордости. Это были крупные здоровенные скавены, чьи чёрные шкуры были гладкими и лоснящимися. Им хорошо подходили превосходные, полированные чёрные доспехи и шлемы из чёрного металла, инкрустированные рунами. Они были элитой — хорошо откормленные, хорошо экипированные, дисциплинированные, настолько же крупнее небольших клановых крыс и рабов, насколько он сам крупнее штурмовиков. Он командовал двумя дюжинами лучших бойцов, которых мог выставить их клан. С учётом приближающейся войны их количество могло возрасти до двух сотен или больше.

Для этого задания все силы ему не требовались, оно было несложным. Уничтожить несколько розовокожих человечишек. Легко. Серый провидец Танкуоль дал ясно понять, что так и будет. Несмотря на то, что ему не понравился преемник Скрекуаля, он согласился. Он сомневался, нужны ли четыре отряда штурмовиков чтобы разобраться с несколькими незначительными воинами человечишек. За его спиной Танкуоль тактично покашлял, выказав нетерпение. Сопровождающий заклинателя крысоогр рассерженно заурчал.

Царкуаль испытал небольшой укол страха, когда рассматривал огромные мышцы и когти гиганта — гибрида. Он не хотел бы встретить „это“ в бою. Должно быть, подобное приобретение у разводчиков клана Творцов обошлось серому провидцу в порядочный запас искривляющего камня; но судя по известным Царкуалю слухам, оно доказало, что стоит каждой потраченной унции.

Пока он не мог позволить себе спешки. Следовало соблюсти некоторые условности. Он обязан сохранить лицо перед рядами своих отрядов. Он не позволил, чтобы его опасения отразились на манере поведения, и сдержал порыв испустить мускус страха^[15].

Царкуаль повелительно вздёрнул нос и щёлкнул хвостом, привлекая внимание. Две дюжины пар внимательных розовых глаз уставились на него.

— Мы отправляемся навести шороха под городом людей, — огласил он. — Мы отправляемся убивать пятерых человечишек, которые патрулируют туннели. Они враги нашего лорда и убили до смерти брата по клану, да. Возмездие и кровь людей будут за нами. Сражайтесь славно, и вам достанется больше самок и искривляющего камня. Сражайтесь плохо, и я перегрызу ваши кишки собственными клыками».

— Мы слышим, командир, — громогласно заверещали они. — Слава клану. Месть за брата по клану!

— Да — да, кровная месть за нашего брата!

Царкуаль улыбнулся, обнажив ряд острых пилообразных зубов. Его сторонники притихли — у скавенов это было выражением угрозы. Его порадовало, как он нагнал на них страха. Да, он жаждал мести за Скрекуаля. Они были из одного помёта, оба отвоевали себе дорогу на самый верх в своём клане. На пути к власти они заключали союзы, убивали и подсылали убийц. Ему были понятны амбиции брата, и он доверял Скрекуалю не более, чем кому — либо. Он жаждал крови его убийц. В какой — то мере это будет компенсацией за неудобства, связанные с поиском другого союзника в большой игре клановой политики.

Возможно, им станет Танкуоль, если серый провидец не попытается сперва сунуть кинжал ему в спину. Будущее покажет.

Он скрыл зубы, и штурмовики расслабились. Царкуаль с нетерпением ожидал очередного посещения подземелий города. Ему нравилось, крадучись, проходить через огромный пахучий лабиринт, который напоминал ему Скавенблайт. Это давало возможность отлучиться с этой ужасно скучной заставы в Подземных Путях, которую был вынужден занимать с момента назначения его сюда полководцем Скабом. Он был доволен тем, что тупому человечишке хватило здравого смысла сообщить им о своей проблеме. Стражники оказались потенциальной угрозой великому плану. Ничто не должно угрожать марионетке скавенов до тех пор, пока город не будет ими захвачен.

Не имело значения, что он не знал, в чём именно состоял великий план. Он обыкновенный солдат. Ему не уместно размышлять о том, каким именно образом Тринадцать Владык Разложения управляют вселенной. Его дело простое — убивать врагов клана Скаб. Вот этим он и намерен заняться.

* * *

Феликс был обеспокоен. Его тревожило даже не количество увиденных им крыс, а то, каким образом они следовали за ним. Он уговаривал себя не быть дурнем. Крысы не могут его преследовать. Они всего лишь обитают здесь, в канализации так было всегда. У него, как обычно, разыгралось воображение.

Он обвёл глазами то, что другие стражи канализации называли „кафедральным собором“. Это было главное место слияния нескольких самых больших городских канализационных коллекторов. Стиль, в котором оно было выполнено, Феликс видел ранее в залах Карака Восьми Вершин. Он называл его „гномий имперский“. Феликс знал, что гномы, построившие эти канализационные ходы, были беженцами. Они покинули горы Края Мира, когда на их землях стало чересчур опасно. Они пришли на земли людей, принеся с собой величайшие запасы знаний по инженерному делу и громадную ностальгию по подгорным жилищам своих предков.

Курфюрст Нульна того времени был личностью просвещённой. Он с пользой применил их знания и навыки, направив на улучшение санитарных условий своего быстроразрастающегося города. Их ответом на сложную задачу стало создание мест, более похожих на великие храмы, чем на канализацию. Могучие арки поддерживают каменную кладку, которая выстояла уже почти тысячелетие. Арки украшены замысловатой резьбой по камню, изображающей традиционные для гномов рисунки молота и щита. Работа была выполнена не только красиво, но и функционально. Разумеется, время не пощадило большую часть украшений. Там, где поработали ремонтные бригады людей, менее искушённых, чем первоначальные строители, трещины были заделаны грубыми заплатами из штукатурки и кирпича. Но в этом месте, находящимся практически под дворцом курфюрста, канализация выглядела достойной императора.

Внезапно Феликсу кое — что открылось. Он осознал, сколь уязвимым сделали город мастера — строители древности. Ему вспомнилась история Готрека о том, как скавены атаковали Карак Восьми Вершин с наименее ожидаемого направления — снизу.

Канализационные коллекторы позволяли оказаться под любым важным местом города. По ним могли перемещаться группы убийц или ударные отряды приспособленного к темноте противника.Они были идеальным плацдармом для вторжения скавенов. Великие крепостные стены Нульна не будут для них препятствием. Наблюдатели на крыше храма Мирмидии ничего не заметят.

Опасность для города была даже серьёзнее, учитывая, что главный судья состоит в союзе с крысолюдьми. Кусочки головоломки встали на места. Он догадался, как именно пропадали враги фон Гальштадта. Скавены утаскивали их в глубины подземелий. Он был готов спорить на что угодно, что существует паутина туннелей, дающих возможность доступа к дворцам и огороженным стенами особнякам на поверхности. Можно домыслить, помимо прочего, что пройти по каналам канализации мог бы сравнительно небольшой убийца.

Теперь основной вопрос — зачем? Почему фон Гальштадт пошёл на это? Чего он ожидал достигнуть? Избавления от врагов? А может он — мутант, заключивший союз с силами тьмы. Возможно, он безумец. Феликс задался мыслью, может ли он бросить всё это сейчас, обладая такими знаниями. Может ли он принять спокойную работу вместе со своим братом и оставить второй по величине город Империи в руках врагов?

Феликса сильно раздражало то, что сам он ничего не мог сделать. Никто не поверит ему, если он бросит обвинение городскому судье. Что значит слово стража канализации против наиболее влиятельного человека города? И если он раскроет его реальный облик, то только себе создаст большие неприятности. Феликс известен, как революционер и товарищ гнома, виновного в убийстве десяти всадников элитного полка самого Императора. Никто не станет беспокоиться, если они оба исчезнут. Возможно, это лучшее, что может произойти. И только он пришёл к этому решению, как обнаружил, что крысы пропали, а за спиной слышен слабый мельтешащий звук.

— Нас преследуют, человечий отпрыск, — тихо промолвил гном. — Несколько групп. Одна позади. Две по параллельным туннелям. И ещё больше впереди.

— Преследует? Кто? — выдавил Феликс.

Гортань его сжалась, и голос мало чем отличался от шёпота.

— Скавены?

— Да. Впереди — засада. Наши шныряющие друзья должны были бы вести себя потише. У гнома чуткие уши.

— Что нам делать?

— Смело сражаться и, при необходимости, достойно погибнуть, человечий отпрыск.

— Тебе это подходит, ведь ты — Истребитель. Остальные из нас не настолько стремятся быть убитыми.

Готрек поглядел на него с презрением. Феликс ощутил потребность разъяснить свои опасения.

— А вдруг это — вторжение? Кто — то обязан известить город. Это наша обязанность. Вспомни клятву, данную нами при вступлении в стражу.

Он заметил, что на Истребителя Троллей это произвело впечатление. На гномов всегда производят впечатление рассуждения о долге и чести.

— В чём — то ты прав, человечий отпрыск. По крайней мере один из нас должен ускользнуть и предупредить город. Давай — ка переговорим с остальными и выработаем план.

* * *

Царкуаль заметил, что его жертвы остановились. Они собрались в круг и тихо переговаривались. Он знал, что они напуганы. Даже до их тупых человеческих мозгов наконец дошло, что их преследуют. Ему был известен тот оправданный страх, который вызывали у большинства людей истинные бойцы — скавены. Ему доводилось видеть полный ужаса взгляд в глазах многих людей. Ужасающее величие и достоинство облика скавена внушало в человечишек трепет.

Он выпрямился и пригладил шерсть своим языком. Временами, разглядывая себя в зеркале отполированного щита, он почти понимал охватывающие их чувства. Без сомнения, своим впечатляющим обликом он выделялся даже среди прочих высокопоставленных скавенов с их величественным внешним видом. Как и подобает, высшая раса вызывает должное впечатление у человечишек.

Жестом Царкуаль приказал своим штурмовикам остановиться. Он дал своим жертвам минутную отсрочку, чтобы полностью насладиться их страхом. Он хотел, чтобы они осознали безнадёжность своей позиции. Может быть, Царкуаль даже позволит им просить о спасении своих жизней. Некоторые жертвы так и поступали. Он считал это подобающим тому впечатлению, которое он производил.

— Командующий. Атакуем сейчас? Рубим — убиваем человечишек, пока они в замешательстве? — спросил лидер клыка Газат.

Царкуаль покачал головой. Газат продемонстрировал полное отсутствие понимания тонкостей стратегии. Он полагает, что лучше тупо атаковать, вместо того, чтобы выждать правильный момент, когда врагов парализует страхом.

Командующий снисходительно подёрнул хвостом.

— Нет — нет. Пусть почувствуют страх. Когда они поймут, что надежды нет, и обгадятся, мы нападём — нападём.

Царкуаль заметил сомнения Газата. Ладно, быть посему. Скоро он увидит, насколько тактические познания его командира превосходят его собственные.

— Командующий! Они повернули обратно, в нашу сторону.

— Не иначе, как в панике бегут от ужаса. Приготовьтесь встретить их с оружием в руках.

Бортик в этом месте был достаточно широк для шеренги из пары скавенов. Штурмовики заняли позицию, изготовив свои алебарды для отражения атаки. Царкуаль терпеливо выжидал.

Сердце его наполнилось ликованием, когда охваченные ужасом человечишки столкнулись с его элитными бойцами. Настолько напуганные, что даже не остановили свой опрометчивый натиск, в панике слепо бросаясь на лезвия.

Разумеется, только удачей можно объяснить то, что топорик гнома прорубился сквозь обе алебарды. Да, теперь он видит это более отчётливо. Гном столь напуган, что у него идёт пена изо рта, как у бешеной клановой крысы^[16]. Он в страхе выкрикивает молитвы богам, которым поклоняется. Гном понимает, что обречён.

И всё — таки, в ужасе он нанёс тяжёлые повреждения, что иногда случается с паникующими здоровяками. Одним незримым взмахом снёс голову солдату. Яростный удар его топора отбросил двух надёжных бойцов в канаву сточных вод.

Если бы Царкуаль не знал их довольно хорошо, он мог бы поклясться, что скавены прыгнули в нечистоты, избегая лезвия. Да быть того не может! Высокий беловолосый человечишка присоединился к гному. Он бился с определённой точностью. Выпад его короткого меча пришёлся в горло ещё одному скавену.

Нет! Такого не могло произойти. Повержены четверо его лучших бойцов, а человечишки даже не понесли потерь. Удача улыбнулась созданиям без меха. Он испытал чувство гордости, когда ещё больше отважных штурмовиков вступило в схватку.

Ну теперь — то победа будет за ним. Человечишки просто не осознали этого. Они продолжали приближаться. Всё больше грызунов бесполезно погибало под ударами их оружия. Царкуаль решил, что его предали! Вместо элитных штурмовиков ему прислали бесполезных клановых крыс. Это организовал какой — то коварный враг из Скавенблайта, чтобы дискредитировать его.

Только так можно объяснить то, почему два ничтожных обитателя поверхности смогли прорубиться через полдюжины так называемых воинов — скавенов, не получив ни царапины. Царкуаль приготовился встретить врага. Он, по крайней мере, не боится ни топорика гнома, ни меча человека. Он — командующий. Ему неведом страх.

Это всего лишь от волнения дёрнулся его хвост и напряглись мускусные железы, когда гном небрежным ударом своего небольшого топорика кровью раскрасил стены канализационного коллектора. Царкуаль не сомневался, что сможет побить любого человечишку, но решил повременить, когда лидер клыка Газат бросился на гнома. В целях получения преимущества Царкуаль решил изучить стиль боя своего врага.

То, как гном поймал летящего скавена за горло и размазал его мозги по поверхности бортика, было, безусловно, впечатляющим.

И разумеется, не ужас вынудил Царкуаля спрыгнуть в нечистоты, когда он оказался перед бешеным берсерком. Он просто понял, что для боя не совсем подходящее время. Более изысканным будет сразить врага неожиданно, например, во время сна. И меньше жизней скавенов будет потрачено. Он так и скажет Танкуолю, как только выплывет.

— Они пришли за нами, не так ли? — проговорил Феликс, опасливо оглядываясь.

Он прикоснулся к пятнам крови на своём лице и брезгливо осмотрел кончики пальцев. Он не был удивлён, узнав, что кровь у скавенов чёрная.

— Не будь глупцом, человечий отпрыск. Зачем мы им нужны?

Феликса раздражали личности, говорящие ему „не быть глупцом“.

— Не странно ли, что за две недели обходов мы не встретили ни души, а потом попали в засаду через пару дней после того, как ты убил скавена? Подумай, всего лишь на следующий день после того, как я видел фон Гальштадта в „Золотом Молоте“. Вероятно, он меня узнал.

Готрек встряхнул топорик перед собой. Там, где упали капли чёрной крови, бортик покрылся пятнами.

— Человечий отпрыск, он не мог тебя узнать. Начнём с того, что ты был по — другому одет. И ты стоял позади фонаря, когда Гант его осветил; он мог лишь увидеть твои очертания. Это всё, что он мог в принципе увидеть. Но наиболее вероятно, что он был более озабочен удиранием.

Медленно намёк в словах Готрека дошёл до него. Точнее то, что Готрек не высказал. Он не подвергал сомнению тот факт, что Феликс видел фон Гальштадта в „Золотом Молоте“.

Другие стражи канализации вернулись после обследования трупов.

— Отличная работа, вы двое, — сказал Хеф. — Это был тот ещё бой.

— Может, оставили кого — нибудь нам, а? Мне казалось, что несколько заходило сзади нас, но они остановились, когда оба вы начали действовать.

— Наверное, мы их напугали.

— Хорошо, захватим тело и покажем капитану стражи. Может, на этот раз нам поверят.

— Вот именно, малыш Феликс. Ты потащишь его?

Феликс прикрыл рот, пока наклонялся, чтобы поднять вонючую мохнатую тушу. Даже в сравнении с вонью канализации запах трупа был отвратителен. Феликс был весьма благодарен, когда на полпути к выходу на пост стражи Хеф предложил свою помощь в транспортировке тела.

* * *

— И ты утверждаешь, брат, что под городом имеются крысолюди? Прямо в канализации?

Обозрев обеденный зал дома Отто, Феликс легко мог понять недоверчивость брата; всё окружение выглядело основательно, безопасно и непоколебимо. Дорогие парчовые шторы отгораживали от ночи столь же эффективно, как окружающие сад высокие стены отгораживали от города. Добротная мебель из тикового дерева говорила о богатстве, покоящемся на прочном фундаменте процветания. Отдельные для каждой смены блюд столовые приборы из серебра представляли мир порядка, где всё находится на надлежащих местах. В этом защищённом стенами доме его брата сложно было припомнить детали кошмарного боя, в котором он тем утром принял участие.

— Так и есть.

Выговорив это, он снова представил рычащие, озлобленные крысиные морды убитых им скавенов. Он припомнил кровавые пузыри, вздувавшиеся на их губах. Он вспомнил ощущение, как на него наваливались, падая, их вонючие трупы. Он заставил себя сбросить наваждение и сконцентрироваться на бокале превосходного парравонского вина, предложенном ему братом.

— Да в это же практически невозможно поверить. Даже если до тебя дошли слухи.

— Что за слухи, Отто?

Купец посмотрел по сторонам. Он встал и прошёлся по залу, проверяя, что каждая дверь надёжно закрыта. Его жена, бретонка Анабелла, удалилась в свои покои, оставив двух мужчин пообщаться наедине. Отто уселся на своё место. От вина его лицо покраснело. Пламя свечей отражалось в мелких бисеринках выступившего на его лице пота.

— Говорят, что в канализации обитают мутанты, гоблины и прочие твари.

Феликса позабавил серьёзный тон его брата. Отто сообщал это стражу канализации, и как бы по большому секрету.

— Ты можешь насмехаться, Феликс, но я общался с людьми, которые клялись, что это правда.

— Да неужели?

Сдержать иронию в голосе при этом замечании оказалось непросто. Но Отто ничего не заметил.

— Ага, они же клятвенно заверяют, что есть большой подземный город мутантов, называемый Ночной Рынок. Где — то на границе города, на заброшенном кладбище. Он часто посещается последователями неких извращённых культов.

— Ты имеешь в виду, поклоняющимися Слаанешу?

Отто чопорно поджал губы.

— Не произноси подобных слов в моём доме. Они наводят порчу, а мне незачем привлекать внимание Тёмных Сил. Или их последователей.

— Наводят порчу или нет, но подобные вещи существуют.

— Довольно, брат.

Поначалу Феликс с трудом поверил в то, что его брат говорит всерьёз. Феликс задумался, а что бы брат ответил, расскажи он ему, что однажды лично наблюдал оргию слаанешитов в Ночь Таинств. Уж лучше не рассказывать. Разглядывая серьёзное, подёрнутое страхом лицо брата, он осознал, насколько велика разница между ними.

Мог бы он однажды стать столь же безмятежным, как его старший брат, трясущийся от страха при упоминании тёмных сил, о которых не имеет ни малейшего понятия? Он вынужден был признать подобное вполне возможным. Он начал понимать, каким образом культистам удается ускользать. Вся эта тема для благовоспитанного общества была скрыта завесой тайны, она не упоминалась и не обсуждалась. Люди предпочитали верить или притворяться верящими в то, что ничего подобного культам Хаоса существовать не может. Если про те упоминалось, они не желали это обсуждать. Зато все ненавидели мутантов и повсеместно об этом говорили.

Всё было замечательно. Просто выбрав заметную цель, люди получали фокус для выхода глубоко укоренившегося беспокойства. Но стоило завести разговор о том, что обычные, вполне вменяемые люди могут быть заинтересованы в поклонении тёмным богам, и дверь захлопывали у вас перед носом.

Прав был драматург Детлеф Зирк^[17], написавший: «Скована молчанием земля наша, не услышать правды в наше время». Люди попросту не желают её знать.

Но почему? Феликс не мог этого понять. Неужели они искренне полагают, что проблемы исчезнут, если притвориться, что их не существует? Сегодня капитан стражи глядел на тело и уже не мог отрицать его существования, хотя этого ему явно хотелось. Он был вынужден доложить об этом деле вышестоящему начальству.

Неожиданный холодок ощутил Феликс, когда узнал, кто именно пришёл забрать труп для расследования. То были люди из ведомства главного судьи фон Гальштадта. Феликс полагал, что это тело мёртвого скавена более никто не увидит.

— Расскажи мне поподробнее о фон Гальштадте, — попросил Феликс. — Где он живёт?

Отто был рад сменить тему разговора.

— Отец был мелким помещиком, его убили в начале семидесятых в одном из крестьянских восстаний. Он учился на жреца Сигмара, но не был посвящён в духовный сан. Намекали на какой — то скандал, что — то вроде подглядывания за монашками. Он знает своё дело. Говорят, что на любого у него есть досье. И его оппоненты таинственным образом пропадают.

Феликс примолк. Кое — что вырисовывалось. Он верил, что начинает понимать происходящее. Нужно провести небольшую проверку. Он займётся этим завтра с утра пораньше.

— Ты говорил, он живёт неподалёку.

— Через две улицы. Возле дворца, на площади Эммануэль.

— Так, так, — Феликс откинулся в кресле и широко зевнул. — Ладно, братец, уже поздно и мне пора. Утром на работу.

— Отлично. Отто позвонил в стоящий рядом с тарелкой небольшой колокольчик. — Я велю Францу принести твой плащ.

* * *

— Я говорил твоим предшественникам, чтобы никогда сюда не приходили, — проговорил фон Гальштадт, уставившись на скавена с едва скрываемым отвращением.

Он терпеть не мог, когда кто — либо, кроме него, входил в помещение с его картотекой.

— Тебя могли видеть слуги.

Крысочеловек спокойно встретился с ним взглядом. Было в нём нечто такое, что заставляло фон Гальштадта нервничать. Была ли это серая с проседью шкура или странные, выглядящие слепыми глаза, но что — то в нём было особенное. Что — то пугающее.

— Я есть не такой как остальные, человечишка. Я есть серый провидец. Лорд — маг на службе Тринадцати. Не из клана, по соглашению с ними. Важно повидать тебя. Со стражами получилось плохо. Многие скавены умерли.

— Но мои слуги …

— Не беспокойся, глупый человечишка, они спать — храпеть. Простое заклинание.

Фон Гальштадт опустил свою папку. Он положил вместо закладки чистое перо и осторожно её закрыл. Положил руку возле эфеса своего клинка. Прикосновение к нему его немного успокоило. Судья встретил пристальный взгляд скавена и отвёл глаза.

— Я не привык к тому, чтобы меня называли „глупый“. Больше так не делай.

Скавен улыбнулся. Это не успокаивало. На мгновение судья ощутил, что тот может броситься на него и укусить. Рука его осталась на оружии. Почти незаметно кивнув головой, скавен прекратил улыбаться. Он подёрнул хвостом.

— Конечно. Сожжжалею. Приношу извинения, да. Скорблю о потере соплеменников. Замена будет стоить много кусков искривляющего камня.

— Извинения приняты.

Фон Гальштадт успокоился. Что — то слабо притягательное было в том, что даже такие чудовищно выглядящие создания, как крысолюди, способны ощущать потерю от гибели своих близких. Однако он обнаружил, что с нетерпением ждёт того дня, когда сделка со скавенами станет не нужна и можно будет их уничтожить. Он поднял папку и вернул её на положенное место в надлежащем шкафу.

— Человечишки опасны для нашего союза. Знают, как ты выглядишь, могут показать — указать на тебя остальным. Мы не можем позволить им угрожать нам или тебе.

— Правильно.

Мысль его обеспокоила. У фон Гальштадта было полно врагов, и малейший повод для скандала мог быть использован против него. Он был уверен, что вероломные стражи канализации могут продать эту информацию тому, кто больше заплатит. Он испытывал отвращение от отсутствия у них преданности общему делу человечества. Они заслуживают смерти. Подумать только, а когда — то он испытывал к ним жалость.

— Они должны умереть.

— Да — да, а ты должен показать нам, где их искать.

— Это достаточно ясно. Сегодня я опрашивал их капитана стражи.

Он открыл новый шкаф и достал тонкое досье.

— Вот документы на них.

— Хорошо — хорошо. Скоро они умрут — умрут.

* * *

Вернувшись без приключений в канализацию, серый провидец Танкуоль выругался про себя. Его утомляло общение с болванами, вроде Царкуаля и человечишки фон Гальштадта. Он предпочёл бы вернуться домой, в тёплую нору в Скавенблайте, к своим самкам, с несколькими пойманными человеками, чтобы гонять их по своему лабиринту. Он скучал по прекрасному аромату гниения из болот, и его беспокоили интриги, которые могли возникнуть в его отсутствие. Танкуоль возненавидел идиота Царкуаля, неспособного должным образом выполнить простую задачу убийства пяти человечишек.

При воспоминании о чирикающем извинения командующем Танкуолю захотелось в ярости укусить собственный хвост. Во имя Тринадцати, так и есть! Если тебе нужно, чтобы кость была обгрызена правильно, обгрызи её сам. Нет смысла доверять жизненно важные задачи на волю бесполезному командующему.

Однако хозяева прикрепили его к клану Царкуаля, и он связан клятвами своего ордена ускорять и осуществлять их планы. А этот план был грандиозным. Он отзовётся на репутации клана Скаб в Великой Игре, разыгрывающейся в Скавенблайте. Он вполне представлял, что несмотря на свою тупость, фон Гальштадт представляет собой ценного агента в нужном месте. Из всех когда — либо встреченных Танкуолем людей, главный шпион мыслил почти как скавен — честно говоря, как весьма тупой скавен, но тем не менее. Испытывая странную ревность и влечение к самке Эммануэль, тот готов был верить во что угодно, пока это имело к ней отношение, поэтому им было легко манипулировать. Представить себе, что скавены используют городских крыс в роли шпионов — что за глупый человечишка!

Однако фон Гальштадт доказал свою полезность, устраняя тех, кто представлял опасность для долговременных планов Тринадцати, был умелым и эффективным поставщиком искривляющего камня, так необходимого для продолжающихся научных исследований провидцев.

Да — да, мудро было сдержать порыв лишить человечишку жизни. Он был более полезен живым, чем мёртвым, по крайней мере, до наступления Великого Дня, когда человечество снова будет корчиться от боли под когтями скавенов.

Танкуоль легко расшифровал непонятные каракули, называемые людьми „записями“. Он учился этому всю свою жизнь. Изучение людей и их ремёсел было его коньком. Фон Гальштадт заботливо приложил карту, указывающую ближайшие канализационные выходы у жилищ жертв. Этот человечишка всё — таки не полностью некомпетентен. Как удобно. Двое человечишек обитали в одном легкодоступном месте. Сначала он займётся ими.

— Пошли — пошли, Костодёр. У меня есть для тебя работа на сегодняшнюю ночь, — проскрипел Танкуоль.

Крысоогр ответил из темноты рыком согласия. Он мягко выпустил громадные когти, предвкушая трапезу.

* * *

Хеф пьяной шатающейся походкой спускался по грязной улочке, когда услышал звуки борьбы из хижины, которую он делил с Гильдой и своим братом. Он знал, что зря остался в таверне на ту последнюю пинту с Готреком. Если Большой Джекс и его люди вернулись отомстить, пока его не было, он никогда себе не простит.

Он вытащил нож и сжал в руке, ощутив его холод. Хотел бы он быть трезвее, но это бы не помогло. Он перешёл на быстрый шаг, и практически сразу же споткнулся о кучу гниющего мусора на пути. Ночью, без уличного освещения, Новый Квартал был смертельной ловушкой.

Хеф поднялся и более осторожно двинулся по улочке. Он помнил, что неподалёку открытый канализационный люк, и не хотел туда упасть. Он услышал вскрик Гильды, закончившийся стоном боли, и все помыслы об осторожности пропали. Он побежал, перебравшись через мусор, опрокинув кучу навоза. Хеф знал, что кроме него никто не откликнется на крик о помощи. Такое уж место Дешёвая улица.

Над крышей хижины к небу начало подниматься пламя. Должно быть, в пылу борьбы кто — то опрокинул лампу. Он услышал доносившееся из хижины дикое рычание. Должно быть, Джекс привёл своих приручённых боевых псов, как и грозился. Одним финальным рывком Хеф преодолел открытое пространство перед входом. В дрожащем свете пламени он заметил, что дверь сорвана с петель.

Внутри что — то двигалось. Хеф встретил брата у дверей. Паук попытался заговорить, и открыл рот. Оттуда хлынула кровь. Хеф подхватил его, когда тот рухнул вперёд. Когда его руки сомкнулись на спине брата, он нащупал дыру и большую мягкую массу лёгкого, колыхающуюся в ней. Паук простонал и затих.

Это был кошмар. Хеф вернулся домой и застал его в огне. Его брат мёртв. Нет, этого не может быть. Он и Паук не разлучались с тех пор, как научились ходить. Они нанялись на одну и ту же рыбацкую лодку, украли одни и те же деньги, бежали в один и тот же город, жили с одной и той же женщиной. У них была одна общая жизнь. Если Паук теперь мёртв, то…

Хеф застыл в полной неподвижности. Слёзы стекали по его лицу, когда из обломков горящей хижины появилась чудовищная тень и нависла над ним. Последнее, что он услышал, был чирикающий звук позади него.

* * *

Феликс проснулся ни свет ни заря. Он прошёл по загрязнённым улицам Нового Квартала, не обращая внимания на облако дыма поднимавшееся над трущобами в районе Дешёвой улицы. «Очередной пожар», — предположил он. Ему повезло, что ветер не раздул пламя в направлении многоквартирного дома фрау Зорин. Если бы это произошло, он мог погибнуть во сне. А прямо сейчас он не мог позволить себе помереть. Ему предстояло кое — что сделать.

Он свернул налево в конце Гнилого Ряда и достиг мощёных улиц Коммерческого Пути. Громыхали экипажи — купцы отправлялись по кофейням перед тем, как начать свой торговый день. Он отыскал Зал Архивов и направился в отделение производственного ведомства, отвечающее за канализацию.

Он полагал, что найдёт здесь то, что ему требуется. Через три четверти часа, после просмотра множества древних, покрытых пылью папок и рисунков, двух угроз и одной взятки, он убедился в своей правоте. Довольный собой, Феликс направился на пост стражи.

Стражи были немедленно определены на подмогу остальным стражникам на погоревшей территории — хоронить умерших, искать в завалах выживших. Они выдвинулись на осмотр трущоб. Пожар пронёсся через множество лачуг, повсюду были обгоревшие и обезображенные мертвецы. Маленький мальчик с чёрным от сажи лицом сидел рядом с пожилой причитающей женщиной.

— Что тут произошло, сынок? — спросил Феликс.

— Это дело рук крысы — демона, — ответил парень. — Я сам его видел. Он прикончил мужчин, которые жили вон там, и утащил их вниз, чтобы сожрать. Ма говорит, что если не буду слушаться, в следующий раз он придёт за мной.

Феликс обменялся взглядом с Готреком. В единственном глазу Истребителя Троллей был заметен необычайный интерес.

— Крыс — демонов не существует, пацан. Лучше не ври нам — мы тут со стражниками.

— И всё же существуют. Я видел его своими глазами. Он повыше тебя и посильнее того здорового одноглазого гнома. Его привёл небольшой крысочеловек с серой кожей и рогами на голове.

— Кто — нибудь ещё его видел?

— Не знаю. Я прятался. Думал, они могут прихватить и меня тоже.

Феликс покачал головой и пошёл проверить обломки хижины Хефа и Паука. От жалкого строения мало что осталось, кроме обгоревших обломков и обугленного трупа женщины.

— Ни следа Хефа или Паука?

Готрек покачал головой и указал ногой на что — то серое и острое, лежащее среди пепла.

— Вот нож Хефа.

Феликс наклонился и подобрал его. Лежавший на тлеющих углях металл был всё ещё тёплым. Феликс посмотрел на труп. Запах жареного мяса пощекотал его ноздри.

— Гильда? — произнёс Феликс.

Феликс покачал головой. Его наполнили печаль и ярость. Ему нравились братья. Они были славными ребятами. И теперь он хотел отомстить.

* * *

— Когда — то ты был инженером, Готрек. Расскажи мне, что это означает.

Феликс проигнорировал недоверчивый взгляд Истребителя Троллей. Он очистил место на столе в комнате стражи и разложил чертежи. Руди с удивлением наблюдал, как Феликс разгладил поверхность старого потрескавшегося пергамента и придавил каждый его угол пустой чайной кружкой.

Истребитель снова обратил внимание на бумаги.

— Это чертежи канализационных коллекторов, человечий отпрыск. Выполненные гномами планы Старого Квартала.

— Правильно. Они изображают местность под особняком главного судьи. Если ты посмотришь внимательнее, то обнаружишь, что это недалеко от места гибели Ганта. И я готов поставить на то, что если поищем, то найдем путь из канализационного коллектора в его дом.

Руди неодобрительно повёл бровями.

— Ты предлагаешь проникнуть в дом Фрица фон Гальштадта! Да нас повесят, если поймают. Мы можем даже без работы остаться!

— Какая жалость. Что скажешь, Руди, ты в доле?

— Ну, я не знаю…

— Готрек?

— Да, человечий отпрыск, но с одним условием.

— Каким?

— Если фон Гальштадт и есть тот самый поклоняющийся Хаосу скавенолюб — снотлингофил^[18], которого мы видели в канализации, то мы его завалим.

В помещении повисла тишина, вызванная шоком, когда до их мозгов дошёл смысл слов Истребителя Троллей. Феликс почувствовал сухость во рту. Гном подразумевал обычное банальное убийство.

«Нет, — решил он, вспомнив Ганта и мертвецов в Новом Квартале, — это правосудие, а не убийство. Он согласен на это».

— Отлично.

— Назад пути не будет. Руди?

Лысоголовый мужик выглядел потрясённым. Его лицо побледнело, и в глазах отражался страх.

— Ты понятия не имеешь, что предлагаешь.

— Так ты с нами или как?

Руди помолчал несколько секунд.

— Да, — сказал он наконец. — Я пойду. Но я надеюсь, что вы ошибаетесь.

— Вряд ли, — сказал Феликс.

— Вот это меня и пугает.

* * *

Канализационные коллекторы никогда не казались Феликсу столь угрожающими. Тени плясали в свете фонаря. Всякий раз, слыша позади себя тяжёлую поступь Руди, он подавлял побуждение оглянуться. Звук от постоянного простукивания гномом стен лезвием своего топорика заставлял его нервничать. Феликс понимал, что Готрек делает это лишь для того, чтобы обнаружить пустоты, но легче от этого не становилось.

Чего — то не хватало. Теперь он это понимал. Что — то убило Хефа и Паука вместе с их девушкой, и скорее всего прикончит остальных, если они позволят этому произойти. И это „непонятно что“ ужасало. „Непонятно что“ охотится на них. И неизвестно почему. Неизвестно, как много скавенов может появиться и какая у них поддержка. Братья были грозными бойцами, и они мертвы.

Но что ещё хуже, с ними погибла половина обитателей трущоб Дешёвой улицы. Какие бы тёмные силы их не отыскали, они ни испытывали колебаний уничтожить множество народа, чтобы добраться до тех, кто нужен. Феликс не понимал, почему до сих пор просто не покинул этот город — государство^[19].

Он мог бы сейчас быть в дороге, а не ковылять в этой тёмной вонючей дыре. Какого чёрта он влез в то, что его лично не касалось?

Феликс знал ответ. Где — то, в чём — то он должен занять жёсткую позицию. Иначе, чем он лучше своего брата Отто и других, вроде него, делающих вид, что не знают о происходящем; заключающих сделки с Тёмными Силами, чтобы те их не трогали; притворяющихся, что всё в мире идёт своим чередом, зная, что это не так.

Знание о том, что происходит нечто нехорошее, вынуждало его действовать даже в том случае, если единственной причиной было сохранение собственного достоинства и чувство превосходства над теми, кого он презирал. И уж если это давало возможность приравнивать себя к героям прочитанных в детстве книжек, то вообще здорово.

Помыслы о своих побуждениях занимали его мысли и давали возможность забыть о страхе. Он заставил себя сконцентрироваться на том, что ему известно. Единственно стоящей нитью было знание того, что глава тайной полиции города состоит в союзе со скавенами. Это он видел своими глазами. Он понятия не имел о причинах, но факт сговора был налицо. И это следовало прекратить.

— Заканчивай мечтать, человечий отпрыск. Мы тут внизу уже несколько часов и до сих пор не нашли твоего секретного прохода. Наверху скоро уже стемнеет, а мы ходим без толку.

Феликс вернулся мыслями к обследованию стен. И снова возобновилось простукивание Готреком кирпичных стен лезвием топора.

* * *

Танкуоль оглядывал затемнённую комнату. Здесь, на поверхности, над землёй, он не ощущал себя в безопасности. Он посмотрел в единственное окно и перевёл взгляд на соломенный тюфяк. Костодёр, согнувшись, стоял у дверного проёма, изогнув свои огромные когти.

Уже пару часов стояли они здесь в темноте, но жертва всё не показывалась. От досады он щёлкал хвостом. И где носит этого глупого человечишку? Почему не дома, в постели, где ему полагается быть? Все они одинаковы, тратят время на пьянство и дебоширство. Они заслуживают того, чтобы их сменила раса Хозяев. Он поклялся, что конкретно этот человечишка заплатит за потраченное серым провидцем драгоценное время.

Танкуоль не мог больше ждать. Ему нужно встретиться с фон Гальштадтом и проверить приготовления, сделанные для бала, который дает графиня. Через какое — то время можно будет сообщить фон Гальштадту, что гость Эммануэль, сводный брат Императора, тайный мутант и, что ещё хуже, последний любовник графини.

Тот факт, что к истине эти события не имеют никакого отношения, несущественен. Существенным было то, что когда фон Гальштадт похитит князя и подвергнет пыткам, молва об этом распространится. Между Нульном и остальными частями Империи будет война. Император не потерпит оскорбления, если его сводного брата замучает тайная полиция курфюрста. Кофликт перерастёт в гражданскую войну. Величайшее королевство людей будет ввергнуто в анархию. Мощь скавенов возрастёт.

Эта мысль настолько впечатлила Танкуоля, что он принял понюшку порошка искривляющего камня, чтобы успокоить нервы. Наркотическое средство достигло мозга и наполнило его видениями пыток, кровопролития и агонии.

Приближающиеся звуки шагов на лестнице прервали его мечтания. Он кивнул Костодёру. В дверь осторожно постучали.

— Господин Ягер, это я, фрау Зорин. Пора платить за аренду!

Прежде чем Танкуоль отменил приказ, Костодёр распахнул дверь и втащил старуху внутрь.

— Господин Ягер, что вы себе позволяете!

То были последние слова фрау Зорин перед тем, как Костодёр разорвал ей горло.

«Ладно, хоть крысоогра часа три не придётся кормить», — подумал серый провидец. Он подождал, пока Костодёр закончит трапезу.

— Идём — идём, у нас есть дела кое — где ещё, — сказал он Костодёру. И они отправились в канализацию, на встречу с фон Гальштадтом.

* * *

— Вот оно, человечий отпрыск! — воскликнул Готрек и постучал ещё раз для уверенности.

Он самодовольно кивнул головой.

— Я обнаружил проход, или моя маманя была троллем.

Феликс подумал, что не стал бы делать ставки, но оставил это при себе. Он наблюдал за Готреком, который опустил топорик и начал ощупывать кирпичную стену пальцами.

— Славно замаскировано, превосходная работа. Вероятно, гномья, так скажу. Неудивительно, что я не заметил ранее. Мерзавец, должно быть, заплатил команде гномов за прокладку этого узкого туннеля и взял с них клятву молчания. И если я не ошибаюсь, то тут должен быть…

Своими толстыми сильными пальцами он надавил на один из кирпичей. Тот ушёл в стену. Раздался тихий скрежет, как от сдвига отлично сбалансированного противовеса. Часть стены скользнула назад. Взору Феликса предстал небольшой тамбур с ведущей наверх металлической лестницей. Готрек повернулся и улыбнулся своим щербатым ртом. Он выглядел искренне довольным.

— Несомненно, отличная работа. Негодяй, стало быть, обогнал меня, свернул за угол и нырнул сюда. Неудивительно, что я его не нашёл. Мои глаза всё ещё жгло из — за газа.

— Не нужно извиняться, Готрек, — сказал Феликс.

— Я и не думал, человечий отпрыск. Просто хотел…

— Мы собираемся стоять тут всю ночь, малыш Феликс, или ты полезешь наверх и поглядишь что к чему? — вмешался Руди.

— Я?

— Ну, это ведь была твоя идея.

Феликс заметил следы беспокойства на лице Руди. Здоровяка пугала перспектива незаконного проникновения в жилище столь важного гражданина.

«Неудивительно, — подумал Феликс, — он же стражник. Последний десяток лет он занимался ловлей преступников, а не являлся таковым».

— Ты сделаешь это, человечий отпрыск, или мне идти?

Намерение Готрека подобраться к подъёму подтолкнуло Феликса к действию. Он запомнил слова Отто о рыцарях — храмовниках Белого Волка, которые могли нести караул наверху. Его не привлекала перспектива быть обнаруженным ими.

— Я сперва погляжу, — сказал он, — и дам тебе знать, если всё чисто.

Феликс задержал дыхание и бегло осмотрелся. Лестница заканчивалась в таком же маленьком помещении с единственной дверью. Та вела в огромный винный погреб.

Поглядев назад, Феликс увидел, что дверь приделана к винному стеллажу таким образом, что в закрытом виде была практически незаметна. Феликс проверил этикетку на одной из бутылок. Он сдул пыль, и стала заметна эмблема одного из лучших парравонских виноградников — Десгулле.

«Кое — кто имеет дорогостоящее пристрастие», — подумал он про себя. Феликс резко повернулся, схватившись за меч, когда услышал скрип на лестнице позади него. Голова Готрека высунулась из — за края дверного проёма.

— Не обмочись, человечий отпрыск, это я, — заявил он.

За ним показался Руди.

— Так, давайте обследуем дом и поглядим, тут ли наш приятель, главный судья.

— Наверху тихо. Вроде бы никого нет.

— Будем надеяться на это.

— Я остаюсь здесь, — сказал Руди. — Буду прикрывать наш путь к отступлению.

Феликс пожал плечами. Будет только лучше, если здоровяк не будет путаться под ногами.

— Так и сделай.

Феликс осторожно проследовал к подножию лестницы, прикрыв отверстие своего фонаря таким образом, чтобы выходил лишь слабый отблеск света.

— Говорю тебе — дом пуст, — сказал Готрек.

«Похоже, гном прав, — согласился Феликс. — А где стража из Белых Волков? Где слуги?»

— Охрана, скорее всего, в сторожке у ворот. Но где же слуги? В подобном месте они должны быть.

— Полагаю, ты знаешь, о чём говоришь.

— Разумеется.

Феликс мягко поставил ногу на ступеньку. Дрожь пробежала по его позвоночнику, когда та скрипнула под его весом. Он остановился, задержав дыхание. Никто не появился поглядеть, в чём дело.

— Зачем ты соблюдаешь тишину, человечий отпрыск? Нет тут никого.

— Не знаю. Может потому, что это не мой дом. Я ощущаю себя преступником. А ты почему шепчешь?

— Ты и есть преступник. Как и я. Давай обыщем это место и поглядим, что удастся найти. Ты поднимаешься, я иду позади.

Феликс обнаружил, что Готрек тоже передвигается скрытно, настолько же тихо, как он сам. Феликс двинулся вверх по ступеням, надеясь, что они не заскрипят.

В спальне Феликс полностью прикрыл отверстие фонаря, прежде чем проскользнуть за шторы и выглянуть наружу. Внизу находился большой огороженный внутренний двор, а за высокими стенами он мог видеть улицу. Во двор открывались большие ворота. С левой стороны находилась конюшня и сарай для карет, на правой стороне — небольшие казармы и комнаты прислуги. Площадь ограничивали старые дубы. Там находились часовые — высокие светловолосые мужчины при полном наборе доспехов, украшенных спадающими с плеч волчьими шкурами. Один двигался от сторожки у ворот через внутренний двор.

На мгновение Феликс испугался, что мужчина может войти внутрь, но тот вскоре повернул и направился в сторону небольших казарм за конюшнями. Феликс дал шторе медленно скользнуть на место, после чего позволил себе сделать вдох.

Нет, нельзя дать себя тут схватить. Белые Волки имели репутацию свирепых бойцов, подобных Истребителям, а тут их по меньшей мере полдюжины.

Когда он обнаружил запертую дверь, то самым напрашивающимся решением было вскрыть её. Он взломал её, использовав в роли фомки лезвие своего короткого меча, и вошёл внутрь. Место, в котором он оказался, напомнило ему помещение с бухгалтерскими документами на складе отца в Альтдорфе.

Комната была просторной; господствующее положение занимал дубовый стол, достаточно огромный, чтобы за ним разместилась целая компания. Вдоль стен располагались ящики картотеки — сотни и сотни ящиков. Он наугад открыл один и вынул стопку бумаг, исписанных аккуратным почерком. Просматривая их, он наткнулся на имя графини и заметки, касающиеся некоторых наиболее известных её любовников. Там же был обширный раздел о расследовании по подозрению в мутациях в её семье. Было допрошено множество источников.

Внимание Феликса привлекли ссылки на „наш особо важный источник“ и „наши друзья снизу“. Он взял другую папку и просмотрел её. Там были похожие записи. В одной указывалось на необходимость устранения некоего Слацингера. Папки были размещены в алфавитном порядке. Он не смог отказаться от представившейся возможности и поискал досье на семью Ягеров. Отыскав одну, имеющую отношение к семье однофамильцев — кондитеров с Пирожной улицы, он со второй попытки нашёл папку на свою семью. Феликс ощутил тяжесть в желудке, когда дошёл до заметок о торговом доме „Ягер и сыновья“. В документах отмечалась благонадёжность его брата Отто и сообщалось, что он известная личность, щедро спонсирующая фонд курфюрста по поддержанию гражданского правопорядка. Перевернув страницу, он увидел упоминание своего имени и стал читать.

Войдя, Танкуоль сразу же обнаружил, что тайным проходом к фон Гальштадту кто — то воспользовался. Возле подножия лестницы в воздухе помещения ощущался незнакомый человечий запах. Если точнее, запах нескольких человек, и, по — видимому, гнома.

Дурак — дурак! Он чертыхнулся, прикусив кончик своего хвоста. Мастер — шпион был обнаружен. Чтобы понять, кем именно, смышлёному Танкуолю даже не пришлось напрячь мозги. Ему оставалось убить двух человечишек и гнома.

Что ж, человечишки избавили его от заботы их выслеживать. Желание вмешаться в чужие дела приведёт их к гибели.

Он подозвал Костодёра и прочирикал ему инструкции. Лестница застонала под весом крысоогра. Тот быстро взобрался по ступенькам с проворством обезьяны.

Феликс потряс головой. Он назывался младшим сыном — транжирой, пропавшим при загадочных обстоятельствах. Была записка про его дуэль с Красснером, с небрежно набросанной карандашной пометкой о необходимости дополнительного расследования.

Да уж, скорее всего здесь есть вещи и похуже, чем о паршивой овечке в семействе Ягеров. Следовало бы показать это Готреку. Возможно, в папках есть и что — нибудь на Истребителя. Он как раз хотел посмотреть, когда услышал, что внизу открылась дверь.

«Какого чёрта», — подумал он, закрывая дверь комнаты.

Феликс стал ждать.

Фон Гальштадт сознавал, что опаздывает. Он надеялся, что скавен тоже опоздает. Он не желал произвести неправильное впечатление даже на скотину вроде скавена. Но Эммануэль завтра должна возвратиться, и ему хотелось, чтобы при дворе каждая мельчайшая деталь была безупречна.

Он представил улыбку, которой она вознаградит его за усердие, и решил, что все его усилия будут оправданы. И даже то, что он был вынужден затратить пятнадцать минут на наказание лакея за небрежность в размещении картин. От проведения порки судья вспотел и утомился, ему требовалось принять ванну.

Он поднял и зажёг домашний фонарь. Темнота отступила. Фон Гальштадт позвал слугу принести воды, но затем вспомнил, что на сегодняшнюю ночь всех отпустил, ожидая прихода скавена. Придётся отложить удовольствие помыться на потом. Вести от скавена намного важнее.

Прошлой ночью, перед отбытием, он был извещён, что его агенты близки к раскрытию весьма значительного заговора мутантов. Фон Гальштадт вынужден был признать, что намного более озабочен попыткой убийства стражей канализации. Он знал, что Хеф и Паук мертвы. Его соглядатаи доложили о пожаре на Дешёвой улице.

Это была замечательно проделанная работа по ликвидации двух предателей и полсотни отбросов общества впридачу. Если подумать, возможно, крысочеловек непреднамеренно способствовал решению ещё одной проблемы.Возможно, стоит устроить пожары в Новом Квартале. Это, безусловно, сократит количество поклоняющихся мутантам подонков, которые там обитают.

Мысль о том, чтобы спалить отбросы общества в их гниющей выгребной яме порока, согрела его сердце. Перепрыгивая через две ступеньки сразу, он помчался по коридору в свою картотечную комнату. Но у него похолодело на сердце, когда он увидел взломанную дверь. Судья пришёл в ярость. Кто — то осквернил его святая святых. В его жизни любимые папки по важности находились на втором месте после Эммануэль. Если кто — то повредил хотя бы страницу…

Он вынул меч и открыл дверь, толкнув её ногой. В лицо ему посветил фонарь.

— Вечер добрый, фон Гальштадт, — проговорил вежливый голос. — Я думаю у нас с тобой есть кое — какие дела.

Когда глаза главного судьи привыкли к освещению, он узнал лицо молодого мужчины, которого видел недавно с Отто Ягером.

— Ты кто такой, молокосос? — поинтересовался он.

— Моё имя Феликс Ягер. Я тот, кто пришёл убить тебя.

* * *

Никогда раньше Руди не видел столько вина. В погребе оно было повсюду; старые бутыли покрывал толстый слой пыли и паутины, новые — только слабый налёт пыли. Их было настолько много, что он сомневался, в состоянии ли один человек всё это выпить. Разве что, по предположению Руди, у него бывает много гостей.

Что это был за шум? Наверное, показалось. Лучше прикинуться, что там ничего нет.

Всё пошло наперекосяк с тех пор, как они обнаружили крысочеловека в канализации. Пожалуй, нужно спрятаться. Но здесь не было такого места, куда он мог бы втиснуть своё крупное туловище.

Ему следует вернуться к лестнице и посмотреть. Он был уверен, что слышал скрип металлических ступеней. Да, нужно взглянуть.

Руди сглотнул и попытался заставить себя вернуться к скрытой нише. Его конечности повиновались неохотно, как будто из них ушла вся сила. Сердцебиение гулко отдавалось в его ушах. Он выдохся, словно только что пробежал милю.

Руди обнаружил, что затаил дыхание, и позволил себе глубокий вдох. В тишине звук вдоха казался ненормально громким. Хотел бы он, чтобы Готрек или даже этот молодой, самоуверенный сноб Феликс вернулись назад. Ему само по себе не нравилось торчание здесь, в подвале у могущественного аристократа, чьё богатство и влияние он лишь с трудом мог себе представить.

«Это же нелепо», — уверял он себя. Почти пятнадцать лет провёл он в канализационных коллекторах, охотясь во тьме на мутантов и чудищ, из мальчишки став мужчиной. Он не должен так пугаться. Да, но ситуация несколько отличалась. Тогда он был моложе и с ним были приятели и друзья — Гант, братья и другие, ныне умершие или ушедшие.

Последние несколько дней по — настоящему потрясли его. Крепкое основание его существования рассыпалось. Он одинок — ни жены, ни детей. Его оставшиеся друзья мертвы или пропали. И если прав юный Феликс, тот порядок, охранять который он поклялся, правители города, которых он дал обет защищать от всех врагов, сами были врагами. Жизнь более не имела смысла.

Погоди! Совершенно точно что — то передвигалось внутри ниши. Что — то тяжёлое по — тихому перелезло через край спускового колодца. Оно тут, в погребе.

— Кто здесь? — спросил Руди.

Его голос прозвучал тихо и непривычно. То был голос незнакомца. Мягкой пружинящей походкой что — то приближалось.

Его фонарь показал очертания, как только оно появилось в винном погребе. Оно было огромным, на голову выше него и, похоже, в два раза крупнее. Здоровые мышцы выпирали под его красноватой шкурой, длинные когти выскользнули из подушечек его пальцев. Его морда была сочетанием крысы и волка. Злобный холодный огонёк разума горел в его небольших розовых глазах — бусинах.

Руди поднял свою дубину, защищая себя, но оно одним скачком оказалось перед ним, невероятно быстро для такого большого создания. Боль вспыхнула в руке с оружием, когда огромный коготь вонзился в плоть запястья Руди. Он открыл рот и закричал. Руди посмотрел в розовые глаза смерти. Он ощутил на себе дыхание чудовища. Оно пахло кровью и свежим мясом.

* * *

— Не будь дураком, юноша, — проговорил Фриц фон Гальштадт.

Сказав это, он положил руку на рукоять своего длинного меча. Он был уверен в себе. Он превосходно владеет мечом, а у его противника всего лишь короткий колющий клинок.

— Один крик и тут появятся шесть рыцарей Белого Волка. Они вручат мне твою голову.

— Вероятно, их заинтересует тот факт, что ты водишь компанию со скавенами и хранишь запись о своих сделках с ними.

От слов Феликса фон Гальштадта холодком проняло до костей. Он не знал, в доме ли уже серый провидец или только прибудет. При таком раскладе он не мог рисковать, призывая рыцарей. Они, несомненно, противники мутантов, но с энтузиазмом разберутся и с кем — либо вроде скавена.

— Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, парень! — возразил судья.

Его клинок описал полукруг, когда он выхватил его из ножен.

— Боюсь, что имею. Ты знаешь, что я недавно видел тебя в канализационных коллекторах. Видел собственными глазами. И едва поверил им, увидев тебя снова в „Золотом Молоте“.

Молодой человек держался уверенно. Бессмысленно ему объяснять, он должен умереть. Подходя ближе, фон Гальштадт опустил кончик клинка к полу. Он опустил плечи, своим видом якобы признавая поражение.

— Как ты узнал?

— Я страж канализации.

— Этого не может быть. Стражи канализации не обедают в „Золотом Молоте“. Только не в обществе Отто Яге…

Лишь только он проговорил эти слова, фон Гальштадта осенило. Феликс Ягер, Отто Ягер. Паршивая овца в семействе. Он знал, что стоило это расследовать.

— Чего тебе нужно, парень? Деньги? Повышение по службе? Я могу устроить всё это, но потребуется время.

Судья незаметно приблизился.

Юноша немного расслабился, видя, каким он сделался испуганным. Скоро настанет момент для атаки.

— Нет, я думаю, мне нужна твоя голова.

Феликс ещё говорил, когда фон Гальштадт с быстротой змеи ударил. К его удивлению, юноша парировал удар. Клинки встретились, сталь высекла искры. Феликс ногой ударил по голени фон Гальштадта. Ногу пронзила боль. Только он умудрился отпрыгнуть с дороги, как юноша ответил выпадом. Фон Гальштадт понимал, что нужно держать дистанцию, чтобы воспользоваться преимуществами длинного меча.

Они кружили и вертелись с расчётливостью мастеров, выискивая открытые места. Клинки вращались и блестели в отсветах двух фонарей. За их перемещением невозможно было уследить глазом, они танцевали со своими жизнями, выискивая слабину в обороне противника. Фон Гальштадт издал возглас удовлетворения, обагрив кровью руку Ягера. Он улыбался, нанеся опасный порез над глазом юноши.

Скоро кровь начала стекать, ослепляя Феликса. Теперь оба тяжело дышали. Но Фриц фон Гальштадт знал, что выиграет этот поединок. Он чувствовал это. На какое — то время он мог уйти в защиту. Его победа — всего лишь вопрос времени.

Танкуоль услышал шум наверху. Он звучал, как будто танцевали. Тяжёлые сапоги стучали по каменному полу. Хорошо — хорошо, это он удачно зашёл. Похоже, враги фон Гальштадта выследили того в логове и в настоящий момент пытаются убить.

В политике скавенов убийству принадлежала долгая и почётная история, и возможность дать ситуации развиваться своим чередом соблазняла Танкуоля. Его незначительная злоба на человечишку будет удовлетворена, если он позволит тому умереть. Удовлетворившись этой мыслью, он решил, что не может доставить себе такую радость. Слишком многое в его великом замысле может измениться.

Он пнул Костодёра. Крысоогр поднял свою окровавленную морду от остатков своей трапезы и зарычал на него. Танкуоль смотрел на него, заставляя своего раба почувствовать его волю. Крысоогр медленно поднялся. Он полез вверх по лестнице из погреба в направлении сражения.

По прошествии времени Феликс был вынужден признать, что всё происходящее, возможно, было не лучшей идеей. Не следовало по — молодости так увлекаться спектаклями Детлефа Зирка. Ему всегда хотелось поучаствовать в одной из таких мелодраматических сцен, где герой противостоит злокозненному негодяю.

К сожалению, события развивались не совсем как в пьесе. Это была история его жизни. Руки горели от усталости, и причиняла боль нанесённая фон Гальштадтом рана. Он резко дёрнул головой в сторону, смахивая текущую по лбу кровь, что было рискованным движением перед лицом столь искусного мечника, как его противник.

Красные капли забрызгали крышку стола. Феликса успокоило, что фон Гальштадт не был достаточно проворен, чтобы воспользоваться преимуществом того, что Феликс открылся. Дыхание Феликса стало учащённым и затруднённым. Оно звучало, как мычание. Боль влияла на плавность его движений.

Длинный меч фон Гальштадта, казалось бы, был повсюду. Вся разница была в мече. Феликс верил, что если бы их клинки были одинаковой длины, он бы уже превзошёл аристократа. Но они разные, и это будет стоить ему жизни.

— Быстро — быстро! — Танкуоль приказал Костодёру, когда они подбежали к нижней ступеньке.

Бой наверху продолжался, но сейчас он решил не испытывать судьбу и спасти свою марионетку. Несчастный случай на этом этапе был бы крайне нежелателен. Костодёр издал короткий стон и остановился настолько внезапно, что бежавший Танкуоль врезался ему в спину и отскочил. Его морда ощутимо болела. Серый провидец выглянул из-за спины своего любимца. Он увидел, почему остановился Костодёр.

Там стоял гном, закрывая проход. Он был широким, на его шкуре выделялся странный хохол. В одной руке он держал огромный боевой топор. Было похоже, что он также бежал наверх, чтобы вмешаться в идуший там бой. И похоже, он тоже изумлён, обнаружив в доме кого — то ещё.

— Чёртовы дворцы, — проворчал он. — Никогда не знаешь, кто тут может встретиться.

— Умри — умри, глупый гномишка, — прочирикал Танкуоль. — Костодёр! Убить! Убить!

Костодёр дёрнулся вперёд, выставив когти. Он навис над гномом, как ужасное демоническое видение, живое воплощение зловещего воображения магов — учёных клана Творцов. Танкуоля бы не удивило, парализуй гнома от страха при виде Костодёра, как и многих до него.

— Попробуй — ка вот это, — сказал гном.

Повсюду разлетелись мозги, когда топор разрубил голову Костодёра пополам. Танкуоль оказался напротив разгневанного гнома.

Выпрыснув мускус страха, он полез в свой мешок за оружием. Потом, решив, что осторожность лучше бесстрашия, он развернулся и поспешно сбежал. К его облегчению, гном не стал преследовать, а побежал вверх по лестнице. Танкуоль направился в канализационные коллекторы, клятвенно обещая, что заставит гнома заплатить, даже если это займёт всю его оставшуюся жизнь.

Оба мужчины услышали шум снизу. Он прозвучал так, словно огромное дерево пало на землю. Феликс заметил, что глаза фон Гальштадта стрельнули в сторону окна. Он понял, что это его единственный шанс. Отбросив осторожность, он поднырнул к дворянину, практически не защищаясь. Мгновенно он почувствовал, как клинок фон Гальштадта задел его в грудь. Но отвлечения внимания на долю секунды оказалось достаточно. Противник запоздал изменить положение клинка. Феликс уже был в пределах досягаемости. В свою очередь он нанёс удар, и его короткий меч пронзил живот фон Гальштадта под рёбрами и попал в сердце. Издав булькающий звук, главный судья умер. Феликс рухнул, потеряв сознание от боли.

— Очнись, человечий отпрыск. Нет времени тут отлёживаться.

Феликс почувствовал брызги воды на своём лице. Он закашлялся, отряхнулся и затряс головой.

— Что случи…

— Нам лучше свалить отсюда, пока не подоспели Белые Волки.

— Оставь меня.

Феликсу захотелось просто лежать тут.

— Иди и дерись с ними. Ты всегда хотел погибнуть героически.

Готрек шаркнул ногой, он выглядел смущённым.

— Я не могу, человечий отпрыск. Я — Истребитель. Я обязан умереть с честью. Если нас сейчас поймают, народ может подумать, что мы совершили кражу со взломом.

— Ну и что?

— Воровство — это позор. А я пытаюсь загладить своё собственное бесчестье.

— Я могу представить ещё худшее преступление, например, утопление умирающего.

— Ты не умираешь, человечий отпрыск. Это всего лишь царапина.

— Ладно, если уж так нужно.

Феликс поднялся на ноги. Он посмотрел на папки. Ему пришло на ум, что при правильном подходе эта информация может принести целое состояние. Даже небольшая её выборка была бесценна — бесконечная возможность шантажа и вымогательства.

Он поглядел на Истребителя и припомнил, что тот говорил о воровстве. Готрек не смирится с тем, что он возьмёт бумаги. Но даже если бы было возможно, Феликс не стал бы брать их. Они прокляты, это дело жизни маньяка вроде фон Гальштейна. То, что содержится в этих документах, способно разрушать человеческие жизни. В Нульне и так слишком много тайн. Слишком уж много власти, чтобы попасть в чьи — либо руки. Он взял фонарь и маслом из него полил шкафы с папками. А потом поджёг.

Сбегая вниз по лестнице и обоняя запах горящей бумаги, Феликс, как ни странно, почувствовал себя свободно. Он осознал, что после всего случившегося не станет работать с Отто, что его необыкновенно порадовало.

(обратно)

Диверсанты

«Нужно ли говорить, что мы не могли сообщить властям всю правду о нашем столкновении со скавенами, так как это могло связать нас с убийством высокопоставленного чиновника двора графини Эммануэль. А убийство, независимо от того, насколько заслуживала это жертва, — преступление, караемое смертной казнью.

Мы были уволены со службы и вынуждены искать другую работу. На счастье, во время пьяного кутежа в одной из самых неблагополучных частей города, мы забрели в таверну, владельцем которой оказался товарищ Истребителя по временам его бытности наёмником. Нас наняли выставлять из бара нежелательных личностей, и поверьте моим словам, люди должны были быть весьма, по — настоящему нежелательными, чтобы их приказали выкинуть из „Слепой свиньи“.

Работа была тяжёлой и неблагодарной, связанной с насилием, но я надеялся, что мы хотя бы в безопасности от скавенов. Разумеется, как довольно часто случалось, я ошибался. Как оказалось, по крайней мере один из них не забыл нас и замышлял отмщение…»

„Мои странствия с Готреком“ Том III, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Феликс Ягер уклонился от удара кулака пьяного наёмника. Кулак с кастетом пронёсся над его ухом и так ударил в дверной косяк, что полетели щепки. Феликс нанёс удар коленом, угодив наёмнику в пах. Мужчина застонал от боли и согнулся. Феликс обхватил его за шею и потащил в сторону двустворчатой двери. Пьяница едва сопротивлялся. Он был слишком занят выблёвыванием подпорченного вина. Феликс пинком открыл дверь и вытолкнул наёмника наружу, придав ему ускорение мощным пинком пониже спины. Со слезами, текущими из глаз, и широко раскрытым в гримасе боли ртом, держась за пах, наёмник покатился в грязь Торговой улицы.

Феликс демонстративно потёр руки, прежде чем развернуться и зайти обратно в бар. Он сознавал, что со стороны каждого зажжённого факела за ним наблюдают глаза. В это время ночи на Торговой улице было полно головорезов, уличных девок и наёмников. Поддержание репутации крутого парня было обыкновенным проявлением здравого смысла. Это уменьшало его шансы получить нож в спину, прогуливаясь по ночным улицам.

«Что за жизнь такая», — думал он. Если бы год назад кто — либо заявил, что ему предстоит работать вышибалой в самом заштатном баре Нульна, он бы над таким посмеялся. Он бы ответил, что был учёным, поэтом и джентльменом, а не каким — то кабацким скандалистом. Даже возвращение обратно в стражу канализации было бы предпочтительней этой работы.

«Обстоятельства изменились, — подумал он, возвращаясь в переполненный бар. — Обстоятельства конкретно изменились».

В лицо ему ударила вонь застарелого пота и дешёвых духов. Он прищурился, привыкая к мрачному, освещённому светильниками интерьеру „Слепой свиньи“. Он был уверен, что в этот момент все взоры окружающих были направлены на него. Он нахмурился, надеясь, что это придаёт ему устрашающий вид, и повёл свирепым взглядом, точно повторяя манеру Готрека. Большой Хайнц, владелец таверны, подмигнул ему из — за стойки бара, одобряя то, как Феликс разобрался с пьяницей, и вернулся к работе у кранов.

Хайнц нравился Феликсу. Здоровяк был давним приятелем Готрека в бытность того наёмником. Феликс был ему признателен. Хайнц был единственным человеком в Нульне, который предложил им работу после того, как их с позором уволили из стражи канализации. За всю долгую и неблаговидную историю канализационной стражи, он и Готрек были единственными бойцам, которых оттуда выперли. На самом деле, им ещё и повезло избежать отсидки в Железной Башне — печально известной тюрьме графини Эммануэль. Готрек назвал капитана стражи продажным, неспособным снотлингофилом, когда мужчина отказался всерьёз отнестись к их докладу о скавенах в канализации. Но что ещё хуже, гном сломал мужчине челюсть, когда тот приказал их высечь.

Феликс содрогнулся. На нём ещё не совсем сошли синяки от последовавшей затем драки. Они дрались против половины поста стражи, пока их не вырубили дубинками. Он вспомнил, как на следующее утро очнулся в грязной камере. Его брат Отто вовремя вызволил их оттуда, желая замять любой возможный скандал, способный очернить имя семьи Ягеров.

Отто хотел, чтобы они оба покинули город, но Готрек настаивал, чтобы они остались. Он не станет бежать из города, как какой — то обычный преступник, особенно, когда скавен — волшебник всё ещё планирует крупное и несомненно ужасное преступление. Истребитель Троллей, почувствовав возможность дать отпор силам тьмы во всём их злобном величии, не позволит отобрать у него шанс достойно погибнуть в бою против них. И связанный своей давней клятвой Феликс остался с гномом, чтобы описать эту смерть для потомков.

«Достойную гибель», — мрачно подумал Феликс. Сейчас он мог видеть, как Готрек общался в углу с компанией гномов — воинов в ожидании своей смены. Его огромный гребень окрашенных в рыжий цвет волос возвышался над толпой. Его большая мускулистая фигура наклонилась над столом. Гномы глотали пиво из огромных пивных кружек, шумели, дёргали свои бороды и бормотали что — то на своём грубом труднопроизносимом языке. Не иначе, как они припоминали старые оскорбления, нанесённые их народу, или прорабатывали длинный список обид, за которые следовало отплатить. А возможно, они просто вспоминали старые добрые дни, когда пиво стоило медную монету за кувшин, и люди выказывали должное уважение Старшим Расам.

Феликс покачал головой. О чём бы ни была беседа, Истребитель Троллей был основательно ей увлечён. Он даже не заметил драки. Это было само по себе необычно для гнома, чью жизнь настолько же занимают сражения, как жизнь других людей сон и приём пищи. Феликс продолжил осмотр таверны, косыми случайными взглядами оглядывая каждый стол. Вытянутый низкий зал был переполнен.

Каждый залитый пивом стол был занят группами людей. На одном, кружась и подпрыгивая, танцевала полуголая эсталийская девушка, а группа хмельных алебардщиков бросала серебро и побуждала её сбросить оставшуюся одежду. Уличные девки вели пошатывающихся солдат к затенённым нишам у дальней стены. Шум у бара заглушал хрипы, стоны и звон золота, меняющего владельцев.

Один длинный стол был целиком занят конными лучниками — кислевитами, охранниками пришедшего с севера каравана. Поглотив огромное количество картофельной водки домашнего приготовления Хайнца, они орали свои пьяные песни, в которых не было ничего, кроме как о лошадях и женщинах, иногда в весьма непристойных сочетаниях.

Что — то было в них такое, что беспокоило Феликса. Кислевиты, выросшие под холодным солнцем на суровой земле, рождённые лишь для сражений и скачек, были нелюдимыми. Когда один из них поднялся из — за стола и направился в отхожее место, его переваливающаяся походка и ноги „колесом“ подсказали Феликсу, что перед ним прирождённый всадник. Воин держал руку неподалёку от своего длинного ножа — нет такого момента, когда мужчина более уязвим, чем освобождаясь от полпинты картофельной водки на улице в тусклом свете луны.

Феликс усмехнулся. Половина всех воров, отчаянных голов и крепких парней Нульна собралось в „Слепой свинье“. Они пришли пообщаться с новоприбывшими охранниками каравана и наёмниками. Более половины из них он знал поимённо, Хайнц показал их ему в первую ночь.

За угловым столиком сидел Мурдо Мак Лаглан Король Взломщиков, заявлявший, что он принц Альбиона в изгнании. Он носил штаны из клетчатой шерстяной материи и длинные усы, подобно воинам — горцам с этого далёкого, полумифического острова. Его мускулистые руки были покрыты татуировками, характерными для лесных эльфов. Он восседал в окружении толпы поклонниц, развлекая их сказками о своей прекрасной горной родине. Феликсу было известно, что настоящее имя Мурдо — Хайнрик Шмидт, и он никогда в жизни не покидал Нульн.

Два высоких крючконосых уроженца Аравии, Тарик и Хаким, сидели за своим постоянным столиком. На их пальцах блестели золотые кольца, в мочках ушей светились золотые серьги. Свет факелов отражался на их чёрных кожаных камзолах. Длинные изогнутые мечи висели на спинках их стульев. Время от времени к ним подходили и подсаживались незнакомцы — иногда уличные оборванцы, иногда аристократы. Начиналась торговля, деньги переходили из рук в руки, и посетители также неожиданно и таинственно поднимались и уходили. А день спустя кого — то находили в Рейке, плавающим лицом вниз. Ходили слухи, что эти двое были лучшими наёмными убийцами Нульна.

За столом у ревущего огня в одиночестве сидел Франц Бекенхоф, о котором говорили, что он некромант, а кое — кто считал шарлатаном. Но ни у кого не находилось мужества присесть рядом и спросить, несмотря на то, что места за его столом всегда были свободны. Он бывал тут каждую ночь, потягивая свой единственный стакан вина перед разложенной книгой в кожаном переплёте. Даже учитывая, что тот занимал места, которые могли бы использовать другие, более расточительные посетители, старый Хайнц никогда не просил его передвинуться. Девиз Хайнца — никогда не стоит сердить чародея.

Столь же неуместные, как павлины в гнездовье грачей, громко и напряжённо хохоча, тут и там сидели раззолочённые дворяне, развлечения ради забредшие в трущобы. Они выделялись своими превосходными одеяниями и холёными дряблыми телами; хлыщи из высшего света выбрались поглазеть на мрачное подбрюшье своего города. Их телохранители, как на подбор крупные, спокойные, наблюдательные мужчины с оружием в отличном состоянии, следили за тем, чтобы их хозяева не пострадали во время своих ночных приключений. Хайнц обычно заявлял, что нет смысла ссориться с высокородными. Шепни они в нужное ухо, и таверна могла закрыться, а персонал оказаться в Железной Башне. Уж лучше остерегаться, льстить и сносить их отвратительные манеры.

У огня, неподалёку от предполагаемого некроманта, находился бретонский поэт — декадент Арманд ле Левре, сын знаменитого адмирала и наследник состояния семейства ле Левре. Он сидел в одиночестве, попивая абсент. Его взгляд застыл на какой — то точке, а из угла рта стекала тонкая струйка слюны. Ежедневно в полночь он, шатаясь, поднимался и провозглашал, что приближается конец света. Затем входили двое слуг, закутанные в плащи с капюшонами, относили его в ожидающий паланкин и отвозили домой, сочинять очередную из его богохульных поэм. Феликса бросило в дрожь — кое — что в молодом человеке напоминало ему другого мрачного сочинителя — Манфреда фон Диела — знакомого Феликса, которого лучше позабыть.

Столь же неуместными и невоздержанными были обыкновенные буйные юноши из студенческого братства, которые приходили в эту самую неблагоприятную часть города, чтобы доказать себе и своим друзьям, что стали мужчинами. Это были худшие из нарушителей спокойствия — избалованные, обеспеченные молодые люди, которые демонстрировали свою крутизну всем, кого видели. Они держались стайно и спьяну были способны на жестокость, подобающую последнему портовому головорезу. Возможно, они были худшими, потому что полагали себя выше закона, а своих жертв чем — то вроде насекомых.

Со своей позиции Феликс заметил, как компания пресыщенных молодых хлыщей тянет за платье отбивающуюся официантку. Они требовали поцелуя. Миловидная девушка по имени Элисса, недавно работающая здесь, упорно сопротивлялась. Она попала сюда прямо из провинции и не привыкла к подобному обращению. Её сопротивление только распаляло хулиганов. Двое из них схватили её за ногу и начали тащить в сторону альковов. Один зажал ей рот рукой, чтобы заглушить её крики. Второй непристойно размахивал огромной кровяной колбасой.

Феликс переместился, встав между молодыми людьми и альковами.

— Не стоит этого делать, — спокойно произнёс он.

Старший из двух юношей мерзко ухмыльнулся. Перед тем, как высказаться, он откусил здоровый кусок кровяной колбасы и проглотил. Его лицо побагровело, а на лбу и щеках выступил пот.

— Она — вздорная девка, возможно, ей доставит удовольствие вкус отличной нульнской колбаски.

Шалопаи ответили на отличную остроту вызывающе громким смехом. Получив поддержку, тот взмахнул в воздухе колбасой, как генерал, командующий сбор войск.

— Я так не думаю, — сказал Феликс, с трудом сдерживая себя. Он страстно ненавидел этих избалованных молодых аристократов, ненавидел ещё со времени обучения в университете Альтдорфа, где он находился среди им подобных.

— Наш приятель считает себя крутым, Дитер, — сказал младший из двух, коротко остриженный великан поздоровее Феликса. Он щеголял покрытым шрамами лицом студенческого забияки, который дерётся с целью заработать шрамы и тем повысить свой авторитет.

Феликс огляделся по сторонам в поисках поддержки. Остальные вышибалы пытались утихомирить драку между кислевитами и алебардщиками.

Феликс заметил возвышающийся посреди драки окрашенный хохол Готрека. Ждать помощи оттуда не приходилось. Феликс пожал плечами. «Попробуем сделать хорошую мину при плохой игре», — подумал он. Он поглядел прямо в глаза забияки.

— Просто оставь девушку, — подчёркнуто мягко проговорил он, а затем какой — то чёрт дёрнул его добавить, — и я обещаю не делать тебе больно.

— Ты обещаешь не делать нам больно?

Забияка выглядел маленько сбитым с толку. Феликс заметил, что тот пытается сообразить, не издевается ли над ним какой — то вышибала. Дружки студента собрались вокруг, готовясь начать потасовку.

— Мне кажется, этому дерьму следует преподать урок, Руперт, — произнёс Дитер. — Думаю, мы должны показать ему, что он не настолько крут, как полагает.

В этот момент Элисса укусила руку Дитера. Он заорал от боли и, практически случайно, заехал девушке кулаком по голове. Та повалилась, как подкошенная.

— Сука отхватила мне кусок руки!

Внезапно Феликс решил, что с него довольно. Он прошёл сотни лиг, сражаясь со зверьём, чудищами и людьми. Он повидал мертвецов, восстающих из своих могил, и злобных сектантов в Ночь Таинств. Он прикончил самого главу тайной полиции Нульна за его союз с погаными скавенами. Он не станет сносить наглость этих избалованных щенков и, разумеется, не будет смотреть на то, как они избивают невинную девушку.

Феликс схватил Руперта за грудки и, размахнувшись, врезал лбом по носу забияки. Раздался отвратительный хруст, и молодой бугай завалился на спину, схватившись за лицо. Феликс схватил Дитера за горло, демонстративно отвесил несколько пощёчин, а потом приложил студента мордой о крепкую столешницу. Опять раздался хруст. Опрокинулись пивные кружки.

Зрители отодвинули свои стулья назад, чтобы не забрызгало. Феликс пинком подсёк ноги Дитера, а когда тот свалился на пол, пару раз пнул его по голове. Это было совсем не по — джентльменски, но Феликс был не в настроении затягивать драку с этими парнями. Они его достали, и он был рад случаю выпустить свою ярость наружу.

Когда дружки Дитера бросились вперёд, Феликс выхватил из ножен свой меч. Острое как бритва лезвие заблестело в свете факелов. Разъярённые студенты застыли, словно услышав шипение ядовитой змеи.

Внезапно настала мёртвая тишина. Феликс опустил клинок возле головы Дитера.

— Ещё шаг, и я отрежу ему ухо. А потом заставлю вас съесть.

— Он так и сделает, — пробормотал кто — то из студентов.

Вдруг они перестали выглядеть угрожающе — просто напуганная и перепившая компания молодых дураков, которые обрели больше проблем, чем рассчитывали. Феликс крутанул клинок, тот ударил по уху Дитера, порезав до крови. Молодой человек застонал и завертелся под сапогом Феликса.

Руперт хныкал и зажимал свой нос мясистой рукой. Между пальцев струилась кровь.

— Ты мне нос сломал, — промямлил он жалобным обвиняющим тоном.

Это прозвучало так, как если бы он даже помыслить не мог, что кто — то способен сделать что — либо более жестокое.

— Скажи ещё хоть слово, и я заодно сломаю тебе пальцы, — проговорил Феликс.

Феликс надеялся, что никто не попытается просчитать, а как же он собирается это сделать. Он был в себе не вполне уверен, но беспокоиться было не о чем. Все воспринимали его абсолютно серьёзно.

— Эй, вы, забирайте своих друзей и проваливайте отсюда, пока я действительно не потерял терпение.

Он сделал шаг в сторону от лежащего Дитера, держа меч между студентами и собой. Те метнулись вперёд, помогли раненным товарищам подняться на ноги и заторопились к выходу. Некоторые из них при этом испуганно глядели на Феликса.

Феликс подошёл к Элиссе и помог ей подняться на ноги.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Вполне. Спасибо, — ответила она, посмотрев на него с благодарностью.

И снова Феликс убедился, насколько она хорошенькая. Она ему улыбалась. Её круглое лицо обрамляли аккуратные чёрные локоны. Губки надуты. Она дотянулась и подоткнула за ухо один из своих чёрных как смоль локонов.

— Лучше иди, переговори с Хайнцем. Расскажи ему, что произошло.

Девушка торопливо ушла.

— А ты учишься, человечий отпрыск, — послышался позади голос Истребителя Троллей.

Феликс поглядел назад и был удивлён, увидев злобно ухмыляющегося ему Готрека.

— Полагаю, что так и есть, — ответил он, хотя прямо сейчас ему было немного не по себе.

Следовало чего — нибудь выпить.

* * *

Серый провидец Танкуоль восседал на трёхногом костяном табурете перед дальновещателем и покусывал свой хвост. Он был вне себя, настолько разгневан, как никогда ранее. Он сомневался, что был более разгневан в тот день, когда совершил своё первое убийство, хотя тогда он был, несомненно, весьма и весьма разгневан. Он вонзал свои клыки в хвост, пока не начинал ощущать, что его розовые глаза слезятся. Затем отпускал. Он устал причинять себе боль. Ему хотелось заставить страдать кого — то ещё.

— Торопись — торопись! Бегите быстро — быстро, иначе я сдеру плоть с ваших никчёмных костей, — заверещал он, стегая хлыстом, принесённым как раз для подобных случаев.

Рабы скавенов^[20] беспокойно пищали и бежали ещё быстрее внутри раскачивающегося колеса, прикреплённого к огромному механизму дальновещателя. Когда они так делали, энергетические сферы начинали еле — еле светиться. На стенах отплясывали тени техномагов^[21] клана Скрайр, налаживающих тонкую машину лёгкими постукиваниями кувалд. Слабый привкус искривляющего камня и озона начал ощущаться в воздухе.

— Быстрее! Быстрее! Или я скормлю вас крысоограм.

«А было бы неплохо», — подумал Танкуоль. Если бы у него только был крысоогр, чтобы накормить этими рабами. Каким разочарованием оказался Костодёр — тот проклятый гном уложил его настолько же легко, насколько Танкуоль мог расправиться со слепым щенком. Только при мысли о бритоголовом выскочке — гноме Танкуолю захотелось испустить мускус страха. И в тоже время ненависть до потрохов проняла Танкуоля и продолжала снедать его так же яростно, как новорождённый крысёныш обсасывает кость.

Во имя зловонного дыхания Рогатой Крысы, он желал отомстить Истребителю Троллей и его прихвостню. Помимо уничтожения Костодёра, стоившего Танкуолю немалого количества ценнейшего искривляющего камня, они ещё убили фон Гальштадта и тем самым повредили главному замыслу серого провидца — ввергнуть Нульн и Империю в хаос.

Разумеется, у Танкуоля были и другие агенты на поверхности, но никого столь же высокопоставленного и покладистого, как бывший глава тайной полиции Нульна. Танкуоль не горел желанием докладывать о провале на этом этапе операции своим хозяевам в Скавенблайт. В действительности, он насколько возможно откладывал отправку доклада. Сейчас ему уже ничего не оставалось, кроме как переговорить с повелителем провидцев и сообщить, как обстоят дела. Он с опаской поглядывал на огромное зеркало на верхушке дальновещателя, в котором ожидалось появление изображения его господина.

Теперь рабы скавенов бежали ещё быстрее. Свет сфер из искривляющего камня становился ярче. Танкуоль почувствовал, как его шерсть встала дыбом, и дрожь пробежала по позвоночнику до самого кончика хвоста, когда из сфер на обоих концах беговой дорожки посыпались искры, взметнувшиеся в направлении огромного зеркала на вершине агрегата. Обзорное зеркало начало светиться зеленоватым светом. Маленькие маховики начали гудеть. Огромные поршни внушительно поднимались и опускались.

На короткое время Танкуоль ощутил чувство гордости за потрясающий триумф инженерии скавенов — устройство, сделавшее связь через огромные расстояния между Нульном и Скавенблайтом не только возможной, но и мгновенной.

Реально ни одна из рас не может сравниться с изобретательностью скавенов. Эта машина всего лишь ещё одно из доказательств, которые в принципе не требуются, превосходства скавенов над остальными расами, называемыми разумными. Скавены достойны править миром, и потому Рогатая Крыса отдала его на их попечение.

Изображение в зеркале приняло очертания. Увеличенная фигура пристально смотрела на него. Танкуоль снова задрожал, на сей раз от неконтролируемого страха. Он знал, что видит контуры лица одного из членов Совета Тринадцати в далёком Скавенблайте. Картинка была немного смазана, и он не мог предположить, кто же это именно. Может быть, это и не повелитель провидцев Тискуик. Водовороты и пятна интерференционной картины отплясывали на мерцающей поверхности зеркала. Вероятно, Танкуоль должен был поручить инженерам клана Скрайр произвести некоторые корректировки их устройству. Но сейчас не время этим заниматься.

— Что … можешь… доложить провидец Танк…

Величественный голос члена совета донёсся из труб — громкоговорителей машины в виде оглушительного бормотания. Танкуоль приготовился высказаться. Своей вытянутой лапой он ухватил переговорную трубку из бедренной кости человека, присоединённую к машине кабелем из чистейшей меди.

Он отчаянно пытался избежать бормотания и сбивчивости речи.

— Великий триумф, повелитель, и несколько мелких неудач, — прочирикал Танкуоль.

Его мускусные железы напряглись. Он удержался от того, чтобы нервно сжать зубы.

— Говор… Серый… Я … внимательно слушаю тебя … и Танкуоль решил, что с машиной дальновещания определённо какой — то непорядок. Многие слова повелителя провидцев пропали и, несомненно, что всего лишь несколько слов Танкуоля дошли до его повелителя. «Возможно, — подумал серый провидец, — это можно использовать себе на пользу». Он должен просчитать подобную возможность.

— Множество побед, повелитель, и несколько мелких неудач! — Танкуоль заорал так громко, как только мог.

Его рёв напугал рабов, и они прекратили бежать. Беговая дорожка замедлилась, изображение замерцало и расплылось. Длинные разряды молний потускнели.

— Быстрее, идиоты! Не останавливаться!

Танкуоль подбодрил рабов резким ударом своего хлыста. Изображение медленно восстанавливалось, пока снова не стали видны размытые очертания гигантского лорда — скавена. Из дальновещателя начало подниматься облачко неприятно пахнущего дыма. Пахло так, как будто внутри машины что — то горело. Двое инженеров стояли с вёдрами вонючей воды, набранной неподалёку прямо из канализации.

— … неудачи, серый …видец Танкуоль?

«Если и использовать небольшие неполадки в работе машины, то сейчас самое время», — подумал Танкуоль.

— Да, хозяин. Удача! Много побед! Пока мы разговариваем, наши воины проводят разведку под городом людей. Вскоре мы будем располагать всей информацией, требуемой нам для неизбежного триумфа!

— Я говор … неудач … провидец Танкуоль.

— Я тоже рассчитываю на удачу, великий. Задействованы все пригодные воины — скавены, чтобы составить карту города.^[22]

Член совета наклонился вперёд и покрутил рукоять. Изображение замерцало и стало немного отчётливее. Танкуоль теперь мог видеть, что голову говорящего закрывал большой капюшон, скрывающий черты лица. Так часто поступали члены Совета Тринадцати. Это делало их более таинственными и угрожающими. Танкуоль заметил, что тот повернулся и что — то проговорил кому — то за пределами обзора. Серый провидец предположил, что его повелитель выругал кого — то из инженеров клана Скрайр.

— … и как поживает … агент фон Гальштадт…

— Он чувствует себя неважно, — ответил Танкуоль, на его взгляд слишком уж поспешно.

Это звучало гораздо лучше, чем сказать, что тот мёртв. Он решил быстро сменить тему разговора. Ситуацию нужно было спасать, и побыстрее.

Он понимал, что не имеет значения, насколько хитроумно он отвлечёт своих хозяев при помощи дальновещателя; в конце концов до них дойдёт весть о смерти фон Гальштадта. В каждом войске скавенов было полно шпионов и осведомителей. Это всего лишь вопрос времени, когда новости о провале его плана достигнут Скавенблайта.

— У нас новости… смена планов… мы посылаем армию в Нульн… когда готовы… такуйте город.

Слова лорда провидцев заставили уши Танкуоля подняться от удовольствия. Если в Нульн отправляют армию, он будет командовать ей. Захват города неизмеримо повысит его статус.

— Полководец Вермек Скаб будет командовать… оказать ему любое… можное содействие…

Танкуоль сжал зубы от разочарования. Его отстраняют от командования армией. Он зафыркал, представляя себе последствия. Хотя… С Вермеком Скабом может произойти несчастный случай. Тогда серый провидец Танкуоль величественно возвысится, чтобы по праву полностью получить свою долю славы.

Нос Танкуоля защипало. Облако извергнутого машиной дыма теперь заполнило почти всё помещение, и Танкуоль был совершенно уверен, что устройство не должно было выбрасывать подобные снопы искр. Также не показался ему добрым знаком тот факт, что оба инженера бросились бежать к двери. Он решил последовать за ними.

— Я предвижу присутствие … дурных факторов в твоем будущем, Танк… Я предсказываю тебе беду пока … сделать что — то с этим.

Внезапно Танкуоль прирос к месту, разрывающийся между желанием убежать и желанием услышать больше. Он почти выпрыснул мускус страха. Если повелитель провидцев что — то напророчил, то можно считать это практически случившимся. Но, возможно, повелитель обманывает его для каких — то своих целей. Это частенько случалось, о чём Танкуолю было хорошо известно.

— Беду, хозяин?

— Да… вижу гнома и человека… предназначение переплетено с твоим… ты не убил их когда…

Тут послышался чрезвычайно громкий финальный хлопок. Танкуоль метнулся с табурета и укрылся на полу. Во рту ощущался едкий привкус. Медленно дым рассеялся, и он увидел перекрученные и расплавленные останки дальновещательной машины. Среди них лежало несколько мёртвых скавенских рабов с обуглившимися шкурами и сгоревшими усами. В одном из углов в состоянии шока лежал свернувшийся комком техномаг, хныкающий и мучающийся от боли. Его судьба не волновала Танкуоля. Слова повелителя провидцев наполнили его огромным страхом. Он хотел бы иметь возможность подольше поговорить со своим хозяином, но увы, это невозможно. Он поднял маленький бронзовый колокольчик и позвонил им.

Медленно в помещение вошли его телохранители. «Лидер когтя Газат вроде бы выглядел разочарованным, заметя меня среди живых», — подумал Танкуоль. На краткий миг в мозгу Танкуоля пронеслась идея, что этот воин мог подстроить поломку дальновещателя. Он отбросил её — Газату недостало бы воображения. В любом случае, у серого провидца имелись более важные поводы для беспокойства.

— Вызвать диверсантов^[23]! — прочирикал Танкуоль в наиболее повелительной манере. — У меня есть для них работа.

На мгновение в помещении воцарилась тишина. Противный запах заставил подёргиваться усы Танкуоля. Простое упоминание ужасающих ассасинов из клана Эшин вызвало у лидера когтя Газата выделение мускуса страха.

— Быстро! Быстро! — добавил Танкуоль.

— Незамедлительно, хозяин, — печально ответил Газат и поспешно побежал в лабиринт канализационных проходов.

Танкуоль злорадно потёр лапы. Диверсанты не подведут, в этом уж он был уверен.

* * *

Феликс отпер дверь и вошёл в свою комнату. Он широко зевнул. Проработав более двенадцати часов, он более ничего не хотел, кроме как улечься на свою соломенную постель и заснуть. Он поставил фонарь возле набитого соломой матраса и расшнуровал свой камзол. Он пытался, насколько возможно, не отвлекаться на происходящее неподалёку, но сложно было игнорировать громкие страстные стоны из соседней комнаты и пение пьянчуг этажом ниже.

Помещение было недостаточно хорошим для платежеспособных посетителей, но его вполне устраивало. Ему доводилось устраиваться и получше, но у этого главное достоинство — бесплатность. Оно досталось вместе с работой. Как и небольшая часть работников старого Хайнца, Феликс решил поселиться там, где работал.

Небольшая кучка вещей Феликса занимала один угол под зарешеченным окном. Среди них кольчужный жакет и маленький заплечный мешок со всякой всячиной, вроде наборадля розжига огня.

Феликс бросился на постель и укрылся своим старым потрёпанным шерстяным плащом. Он проверил, что его меч находится в пределах досягаемости. Нелёгкая жизнь бродяги заставляла его быть подозрительным даже в сравнительно безопасных местах, а мысль о том, что неподалёку по сию пору могут находиться недавно встреченные ими скавены, наполняла его ужасом.

Он отчётливо припоминал лишь огромный труп поверженного крысоогра, лежащий у подножья лестницы в особняке фон Гальштадта. Зрелище отнюдь не успокаивающее. Почему — то он не был удивлён, что ничего не было слышно про пожар в особняке фон Гальштадта. То ли власти не обнаружили тел скавенов, то ли замяли дело. В настоящий момент Феликсу не хотелось размышлять об этом.

Феликса изумляло, как люди могли игнорировать рассказы про скавенов. Во время студенчества ему встречались учёные книги, доказывавшие, что скавенов не существует, либо они ныне вымерли, если даже когда — либо и существовали. Ему попадались некоторые ссылки на них в связи с Великой Чумой 1111 года, а тогдашний Император был известен под именем Мандред Истребитель Скавенов. И это всё. Имелось бесчисленное количество книг об эльфах, гномах, орках, но сведения о крысолюдях были редки. Он уже практически предположил наличие организованного заговора по их прикрытию, но подобная мысль была слишком тревожной, и он отогнал её.

В дверь мягко постучали. Феликс остался лежать и попробовал проигнорировать стук. «Наверное, это один из подвыпивших посетителей заблудился и ищет свою комнату», — подумал он.

Стук повторился, на сей раз более долгий и настойчивый. Феликс поднялся с постели и прихватил меч.

В эти тёмные времена мужчине чрезмерная осторожность не помешает. Может быть, какой — нибудь молодчик шныряет тут, полагая, что опутанный сном Феликс может стать лёгкой добычей. Всего лишь пару месяцев назад через три двери от него Хайнц обнаружил убитую пару, лежащую на покрытых кровью простынях. Мужчина был известным виноторговцем, девушка — его малолетней любовницей. Хайнц подозревал, что убийцы убрали купца по заказу старой карги — жены, но полагал, что это его не касается. Пока Феликс сбросил тела в реку, вся его новая рубаха покрылась кровью. Его не слишком взволновало то, что снова пришлось воспользоваться тайным маршрутом через канализацию.

Стук прозвучал в третий раз, и он услышал голос женщины, прошептавший: «Феликс».

Феликс освободил меч из ножен. То, что он слышал женский голос, не означало, что за дверью его ожидает только девушка. Она могла прихватить с собой пару дюжих приятелей, которые накинутся на него, как только откроется дверь.

Он почти уже решил не открывать и просто подождать, пока дама и её дружки попробуют вышибить дверь, и тут осознал, насколько параноидальным он стал. Он пожал плечами. После гибели Хефа и Паука у оставшихся стражей канализации были все основания стать параноиками. И всё же, не собирается же он прождать всю ночь? Он отодвинул засов и открыл дверь. Там ожидала Элисса.

Она с нервозностью смотрела на него, расчёсывая локон со лба. Элисса была низкорослой, но тем не менее, на вкус Феликса, весьма и весьма привлекательной.

— Я… я хотела поблагодарить тебя за помощь, — наконец произнесла она.

Феликс подумал, что для этого несколько поздновато. Не могла она подождать до утра? Медленно до него стало доходить.

— Не за что, — пробормотал он, чувствуя, что краснеет.

Элисса быстро оглядела коридор слева и справа.

— Ты не пригласишь меня войти, я отблагодарю тебя должным образом.

Она поднялась на цыпочках и поцеловала его в губы. Ошеломлённо застыв на секунду, он затем втянул её в комнату, с шумом захлопнул дверь и задвинул засов.

* * *

Чанг Скуик из клана Эшин вздёрнул свой нос и принюхался к запахам ночи, как только его приспешник Куег досчитал до двенадцати.

«Чудно, — подумал он, — насколько же приятны запахи человеческих городов в Далёком Катае и неприятны местные». Здесь он учуял говядину, репу и жареную свинину. На востоке вместо этого пахло солёной капустой, рисом и курятиной. Еда пахла по — разному, но всё остальное было одинаковым. Тот же запашок переполненной канализации, множества скученно живущих людей, фимиама и парфюма.

Чанг Скуик раскрыл уши, как учил его хозяин. Он услышал звон храмовых колоколов и грохот колёс повозки по булыжной мостовой. Он услышал пение пьянчуг и крик ночных стражников, оглашавших время суток. Это его не беспокоило и не отвлекало. При желании он был способен, не обращая внимания на посторонние звуки, выделить конкретный голос в толпе.

Скавен искоса оглядывал темноту. У него было острое ночное зрение. Внизу виднелись затенённые очертания мужчин и женщин, рука об руку покидающих таверну, направляясь для краткосрочных сексуальных контактов в закутки между зданиями и убогие дома с комнатами. Чангу не было до них никакого дела. Обе его цели находились в здании, которое люди именовали таверной.

Ему было неизвестно, почему достопочтенный серый провидец среди всех низкородных обитателей этого города определил для неминуемой смерти этих двух. Всё, что он знал — его задача облегчить их душам переход в утробу Рогатой Крысы. Он уже приготовил два дротика с наркотическим фимиамом и пообещал их бессмертные души для услаждения своего тёмного бога. Он почти что ощущал жалость к этим обречённым.

Они находились в таверне под вывеской „Слепая Свинья“ и не догадывались о том, что приближается верная гибель. И не догадаются, ибо Чанг Скуик годами обучался дарить бесшумную смерть. Он постигал древнее искусство своего клана по бесшумному убийству задолго до того, как покинул тёплые джунгли своей восточной родины, чтобы служить Совету Тринадцати в этом холодном климате запада. Ещё в младенчестве он на голых лапах пробегал по слою белёсых жарких углей и таскал монетки из чашек незрячих нищих в городах людей. Уже в столь раннем возрасте он заучил, что нищие обычно таки не слепы и довольно часто владеют боевыми искусствами.

Ко времени своего посвящения он стал искусен во всех видах рукопашного боя. Он был адептом третьей ступени Кровавого Когтя и носителем чёрного пояса Пути Смертельной Лапы. Двенадцать долгих месяцев он провёл в джунглях, обучаясь скрытному проникновению, и месяц постился и медитировал высоко на вершине горы Желтого Когтя, где из еды были лишь собственные экскременты.

С тех пор он убивал снова и снова во имя Совета Тринадцати. От его руки пал лорд Хижав из клана Гульчер, могучий полководец, замышлявший низложение Трота Нечистого. Чанг служил личным помощником Сникча, когда великий ассасин уничтожил Фредерика Хассельгофена и весь его двор; и в награду получил персональный урок у самого Мастера Смерти.

Длинным был список побед Чанга Скуика, а сегодня ночью он его увеличит. Его задача — ликвидировать гнома Готрека Гурниссона и его прихвостня — человека, Феликса Ягера. О провале он не задумывался.

Какие шансы у одноглазого гнома и его туповатого друга против могучего скавена, обученного всем видам искусства умерщвления? Чанг Скуик был уверен, что сам сможет позаботиться об этой двоице. Настояния серого провидца Танкуоля, чтобы он взял на дело всю свою группу диверсантов, едва ли не оскорбили его.

Разумеется, ужасные слухи об этом гноме преувеличены. Истребитель Троллей попросту не смог бы собственноручно уничтожить отряд штурмовиков. А уж совсем невероятным выглядело то, что он мог сразить крысоогра Костодёра без помощи целой группы наёмников. И конечно же, невозможно представить, что это тот самый гном, который пять лет назад сразил полководца Макрика из клана Гоуджиер в бою за Третью Дверь.

Чанг сделал долгий контролируемый выдох. Возможно, серый провидец прав. В прошлом он довольно часто доказывал это. Переложить задачу по устранению гнома на Слиту было бы обычной предосторожностью.

Чанг будет убивать человека, а если с этим возникнут сложности — побежит за подмогой своего отряда. Вряд ли сложности вообще возникнут.

Куег закончил счёт на одной сотне и похлопал старшего по руке. Чанг разок щёлкнул хвостом, показав, что он понял. Слита и его отряд сейчас заняли позицию у тайного входа в таверну, с точностью часового механизма, отличающей все военные операции скавенов. Пришла пора действовать.

Чанг опустил мечи в ножны, убедился, что его духовая трубка и метательные звёзды наготове в лапах, и свистом подал сигнал к наступлению.

Подобно тёмной волне отряд диверсантов взметнулся над крышей. В свете луны могли быть заметны лишь теневые контуры их вычернённого оружия. Ничто не звякнуло, не было видно и очертаний. Ну вот, почти и всё.

* * *

Хайнц совершал свой последний ночной обход, осматривая двери и окна на нижнем этаже, дабы убедиться, что они надёжно заперты. Просто удивительно, насколько часто ворьё пыталось забраться в „Слепую Свинью“ и обчистить погреба. Склонных к алкоголизму и безнадёжно бедных обитателей Нового Квартала от попыток не удерживала даже репутация свирепых вышибал Хайнца. Это выглядело довольно жалко.

Он опустился в погреба, освещая тёмные закоулки между огромными бочками эля и винными стойками. Он мог поклясться, что слышал донёсшийся отсюда незнакомый звук бегущих шагов.

«Наверное, показалось», — подумал Хайнц.

Он постарел, стало слышаться всякое разное. Однако он всё равно дошёл и проверил потайную дверь, ведущую вниз в канализацию. При таком освещении сложно было утверждать наверняка, но она выглядела нетронутой. Вряд ли кто — либо пользовался ей с тех пор, как пару месяцев назад Хайнц и Феликс избавились от тех трупов и уберегли всех от скандала. Да, видимо он просто стареет.

Трактирщик развернулся и захромал к лестничному проёму. Больная нога нынче разыгралась, как обычно бывало к дождю. Хайнц мрачно усмехнулся, вспоминая, как получил эту старую боевую рану. Его придавил бретонский боевой конь в бою у ущелья Красного Орка. Чистый перелом. Он припомнил, как лежал там в окровавленной грязи и полагал случившееся всего лишь расплатой за то, что пронзил своей алебардой владельца коня. То были скверные времена, худшие из тех, что он видел за всё время службы солдатом. В тот день он многое узнал о боли. И всё же он был вынужден признать, что на протяжении его карьеры наёмника были не только плохие, но и хорошие времена.

Были случаи, когда Хайнц сомневался в правильности своего решения сменить вольную жизнь наёмного солдата на жизнь трактирщика. Ночами, вроде этой, он скучал по боевому товариществу своего бывшего подразделения, попойкам вокруг лагерного кострища, обмену байками и рассказам о примерах героизма.

Хайнц десять лет провёл алебардщиком. Сначала рядовым, а затем сержантом участвовал в доброй половине сражений по Империи. За время военного похода Императора Карла — Франца против восточных орочьих орд он дослужился до капитана. За время последней заварухи с бретонцами он награбил достаточно, чтобы приобрести „Слепую свинью“. Хайнц наконец уступил настояниям старой Лотты осесть и наладить их совместную жизнь. Его старые приятели смеялись, когда он и в самом деле женился на лагерной прислужнице. Они уверяли, что она сбежит со всеми его деньгами. Но вопреки этому они были блаженно счастливы вместе пять лет, пока старая Лотта не испортила всё, подхватив Изнуряющую Болезнь, и приказала долго жить. Он всё ещё скучал по ней. Он сомневался, а есть ли ещё что — либо удерживающее его теперь в Нульне. Вся его семья умерла. Лотты больше нет.

Добравшись до верха лестницы, Хайнцу показалось, что он снова слышит звук бегущих шагов. Определённо, внизу что — то двигалось.

Он было подумал позвать Готрека или кого другого из парней и поручить им выяснить, а затем в раздражении широко развёл свои огромные руки. Он действительно стареет, если уж позволил себе разозлиться на шум крыс, рыскающих по погребу. Хайнц представил, что могут сказать остальные, расскажи он им, что испугался спуститься туда сам. Они будут хохотать до упада.

Он вытащил из — за пояса толстую дубинку со свинчаткой и повернулся, чтобы спуститься вниз. Сейчас он был действительно встревожен. Обычно Хайнц никогда не вынимал оружие. Для этого он был слишком спокоен и сдержан. Нечто действительно его напугало.

Пробудились инстинкты старого вояки, не раз спасавшие его.

Хайнц до сих пор помнил ту ночь на границе с Кислевом, когда ужасное предчувствие не давало ему заснуть. Он встал с постели и пошёл сменить часового, но обнаружил его на посту мёртвым. Он едва успел поднять по тревоге лагерь, как напали омерзительные зверолюды. Сейчас в животе его возникло похожее ощущение. Хайнц в нерешительности стоял наверху лестницы.

«Лучше пойду за Готреком», — подумал он. Сейчас в таверне остались лишь по — настоящему экстремальные пьянчуги. Остальные спят под столами, в альковах, в частных комнатах или разошлись по домам.

И вот опять, слабый скользящий звук, вроде мягкого царапания коготков по каменным ступеням. Теперь уж Хайнц был основательно обеспокоен. Он захлопнул дверь и, развернувшись, почти побежал по коридору до входа в главный бар. Несколько вышибал вяло переговаривались с официантками.

— Где Готрек? — спросил Хайнц.

Здоровяк Гельмут махнул большим пальцем в сторону отхожего места.

* * *

Слита добрался до вершины лестницы и распахнул дверь. Пока что всё хорошо. Всё идёт по плану, подобно хорошо смазанной машине клана Скрайр. Они проникли в таверну незамеченными; теперь оставалось всего лишь обыскать таверну, пока не отыщется гном, и убить его. И конечно же, убить всё, что встретится по пути.

Слита чувствовал некоторое раздражение. Это так похоже на его начальника — взять простое дело. Они уже обнаружили, где спит Ягер, и их предводитель взял на себя задачу по его устранению. Конечно же, это единственное объяснение. Быть не может, чтобы великий Чанг Скуик боялся встречи с Истребителем Троллей. Не то что Слита. Когда он отправит устрашающего гнома на тот свет, это хорошо отразится на его репутации. Он указал своим товарищам идти первыми.

— Быстрее! Быстрее! — прочирикал он. — У нас мало времени!

Диверсанты быстро переместились в коридор.

Целуясь взасос, Феликс и Элисса лежали на его постели, когда внезапно Феликс ощутил беспокойство. Ему показалось, что из — за окна доносятся слабые царапающие звуки.

Он мягко разжал сомкнувшиеся вокруг него руки Элиссы и внезапно ощутил жар и возбуждение в том месте, где соприкоснулись их тела. Он посмотрел на лицо девушки — служанки. С левой стороны, там, куда ударил студент, её лицо немного опухло, но она была действительно прелестна.

— Что такое? — спросила она, глядя на него большими доверчивыми глазами.

Феликс на мгновение прислушался и ничего не услышал.

— Ничего, — ответил он, снова принявшись её целовать.

Слита скакал по коридору, он чуял гнома. Он шёл на запах, свистом отдавая команды своим впередиидущим товарищам. Застигнутый врасплох незаметностью, скоростью и свирепостью скавенов, их слабый противник будет моментально ликвидирован. Ну какие шансы могут быть у обыкновенного гнома против смертоноснейших воинов высшей расы? Слита почти сожалел, что он находится позади, на традиционно почётном месте, которое предводитель скавенов занимает при малейшей возможности. Ему нравился шанс оказаться первым, кто пронзит гнома мечом и преподнесёт его душу Рогатой Крысе.

Они дошли до конца коридора. Зловоние от гнома усиливалось. Он должен быть где — то совсем рядом. Сердцебиение Слиты значительно ускорилось, кровь закипела в жилах. Его отвердевший хвост дёргался. На нижних конечностях инстинктивно выступили когти. Приготовившись к битве, он с рычанием сомкнул клыки. Запах был очень сильным, они должно быть уже почти возле Истребителя Троллей. Его бойцы заносчиво подёргивали хвостами, готовые сокрушить противника своим числом и свирепостью.

Внезапно глаза Слиты заволокло красным туманом. Такого не могло произойти, но похоже, что огромный топор разрубил Клискуика пополам. Как их могли обнаружить? Невозможно представить, что обыкновенный гном настолько хитёр, чтобы устроить засаду на отряд скавенов — диверсантов.

Теперь уже Хришак запищал от ужаса и боли. Огромный кулак сомкнулся на его глотке. Обух чудовищного топора разбил ему череп. Воздух наполнился густым насыщенным мускусом страха. Под действием разлагающих заклинаний клана Эшин тело Клискуика уже начало растворяться в луже чёрной слизи.

Слита посмотрел на водоворот рукопашной, где полдюжины его лучших диверсантов пытались скопом навалиться на массивную фигуру гнома. Бледность его безволосого тела подчёркивалась чёрными плащами скавенов. Слита узрел, как огромный топор неожиданно изменил движение под смертоносным углом. Он услышал хруст костей, и разлетелись ошмётки мозгов.

— Давайте — ка, попробуйте незаметно подкрасться ко мне, — пробормотал гном на рейкшпиле.

Он прибавил к этому проклятие на гортанном гномьем языке, прорубая себе кровавый путь сквозь скавенов — ассасинов. В пылу битвы гном выкрикивал и напевал слова непонятного боевого клича.

Слиту бросило в дрожь. Шум был такой, что мёртвый мог пробудиться, не говоря уже о спящих охранниках. Он понял, что преимущество скрытности и внезапности утрачено. Его глаза от ужаса расширились, когда он увидел, что гном завершил свою кровавую работу, одним ударом зарубив Сниккита и Блоджа. Внезапно Слита осознал, что остался один на один с весьма разъярённым и очень опасным гномом.

Невозможно было поверить, но гном за несколько секунд убил большинство его собратьев. Ничто во всём мире, включая ассасинов Эшина, предположительно не могло быть столь смертоносным. Слита развернулся, чтобы убежать, но на его хвост опустился подбитый гвоздями сапог, приколов его к месту. Глаза Слиты наполнились слезами боли, из желёз выпрыснулся мускус страха.

Последним, что он услышал, был свист приближающегося огромного топора.

* * *

Злясь на самого себя, Феликс снова освободился из объятий Элиссы и поглядел по сторонам. Что это за шум? Вроде как внизу идёт бой. Он был уверен, что распознал громогласный боевой клич Готрека. Девушка в недоумении посмотрела на него, удивляясь, почему это он прекратил её целовать. Она открыла рот, чтобы спросить. Феликс нежно опустил руку на её губы. Он наклонялся вперёд, пока его рот не коснулся её уха.

— Веди себя как можно тише, — прошептал он.

Холодные щупальца страха охватили его. Он мог отчётливо слышать незнакомый скребущий звук, исходящий откуда — то над окном. Феликс поднялся с лежавшей девушки и дотянулся до своего меча с эфесом в виде дракона. Он проскользнул за соломенную постель и склонился в полуприсяди.

Показывая поднесённым к губам пальцем, что ей следует действовать тихо, он жестом указал женщине встать с кровати. Она сначала в недоумении посмотрела на него, затем проследила за его взглядом в сторону окна.

И вот тогда она закричала.

* * *

Чанг Скуик наблюдал, как Нои, раскачиваясь, спускается вниз по верёвке. Он был почти горд своим учеником. Нои безукоризненно закрепил крюк на водосточном желобе, затем, подобно большому пауку, спустился на верёвке вниз по стене таверны. Он сбрызнул кислотой металлические засовы, закрывающие окно, а затем, как опытный взломщик, пропилил напильником потерявшее прочность железо. Всё подготовив, он махнул остальным из группы на крыше таверны. Те закрепили свои верёвки и приготовились последовать за Нои. Чанг будет входить последним, как и подобает прославленному боевому командиру. Нои оттолкнулся от стены, чтобы, раскачавшись, с размаху вломиться через окно.

Окно ввалилось, и через него влетел закутанный в чёрное скавен. Оказавшись на полу, он перекувыркнулся и встал в боевую стойку — в каждой лапе недобро блестели длинные изогнутые лезвия, хвост резко подёргивался. Феликс решил не ждать, пока тот сориентируется. Он метнулся вперёд со своим мечом и почти подловил скавена на внезапности. Высеклись искры, когда существо парировало удар так, что отброшенный меч Феликса всего лишь ожёг ему щёку.

— Беги, Элисса! — заорал Феликс. — Выбирайся отсюда!

Сперва он подумал, что девушка слишком шокирована, чтобы двигаться. С широко распахнутыми от ужаса глазами она лежала на соломенной постели, затем внезапно спрыгнула. Отвлечение внимания едва не стоило Феликсу жизни. Он выпустил оппонента из виду в тот момент, когда смотрел на девушку. Предупредило лишь пение смертоносного клинка, направленного скавеном ему в голову. Он пригнул голову, и меч пролетел над ним достаточно близко, чтобы срезать локон волос. Феликс инстинктивно дёрнулся назад. Скавен отпрыгнул.

— Феликс! — закричала Элисса.

— Беги! Приведи помощь!

За плечом скавена он мог видеть мрачные силуэты, сгрудившиеся в проёме окна. Было похоже, что они стараются силой прорваться внутрь, перекрывая друг другу дорогу. Окно было заполнено грязными расцарапанными мордами скавенов.

Ситуация не выглядела утешительной.

— Умри! Умри! Глупый человечишка! — проверещал скавен, прыгая вперёд.

В ложном выпаде он ударил правым клинком, затем резко ударил левым. Феликс поймал его руку за запястье и обездвижил её. Существо нахально обвило вокруг его ноги свой хвост и попыталось опрокинуть Феликса. Навершием эфеса меча Феликс двинул скавена за ухом. Тот упал вперёд, но даже в падении ударил своим клинком, вынуждая Феликса отпрыгнуть. Прыгнув обратно через комнату, он проткнул скавена, пока тот поднимался. Кровь выступила на губах умирающей мерзкой твари. Странное зловоние наполнило воздух. Плоть скавена начала пузыриться и гнить.

Феликс услышал, как Элисса открывает дверные засовы. Он рискнул посмотреть на неё. Она повернулась и глядела на него со смесью ужаса и замешательства, как будто не решила, бежать ей или остаться с ним.

— Иди! — заорал он. — Приведи подмогу. Тут тебе делать нечего.

Она скрылась в дверном проёме, и Феликс почувствовал некоторое облегчение. По крайней мере, теперь ему не нужно беспокоиться за её безопасность. Повернувшись обратно, он заметил, что убитый им скавен исчез. От него осталась лишь лужа чёрной слизи и гниющие лохмотья. Феликс задумался, какое именно смертоносное колдовство тут было применено.

Шипение разрезаемого воздуха предупредило его о другой опасности. Уголком глаза он поймал отблеск нескольких мерцающих объектов, запущенных в его сторону. Он нырнул вперёд, на постель, надеясь, что она выдержит его падение. Когда он приземлился, рот его заполнила солома из матраса. Своей левой рукой он нащупал старый красный плащ и потянул его, сжав в кулаке. Весьма своевременно. Ещё больше светящихся объектов закрутилось в воздухе в его сторону. Он поднял плащ вверх, и объекты ударились о скатку толстой шерсти. Что — то острое прорезало ткань прямо меж его пальцев. Феликс посмотрел и увидел метательную звезду, смазанную какой — то вонючей красноватой субстанцией, несомненно ядовитой.

Пара скавенов высвободилась из группы за окном и впрыгнула в комнату. Они метнулись в его сторону с неуловимой глазом скоростью, злобные тени крыс размером с человека со сверкающими в свете фонаря когтями. Он понял, что не стоит даже смотреть в сторону двери. Не было возможности достичь её, не получив клинок в спину.

«Почему я? — задал он себе вопрос. — Почему я, один и полуголый, стою тут перед стаей скавенов — убийц? Почему подобные вещи всегда происходят со мной? Подобное никогда не случалось с Сигмаром в легендах!»

Он набросил плащ на голову приближающегося скавена. Тот запутался в складках шерсти. Феликс быстро проткнул его клинком. Острый как бритва меч вошёл в плоть словно в масло. Чёрная кровь запачкала одежду. Феликс с усилием потянул меч, освобождая его. Воспользовавшись занятостью Феликса, второй крысочеловек выпрыгнул вперёд с высоко поднятыми клинками, с размаху опуская их вниз, как мясницкие ножи. Феликс отбросил своё тело назад, и с ужасным хлюпающим звуком меч высвободился. Он приземлился на спину, с зажатым в руке мечом. Он поднял остриё меча, и летящий скавен напоролся на него. Под весом упавшего меч вылетел из руки Феликса.

«Проклятье, — думал он, вставая на ноги. — Обезоружен». Было видно, что остриё его меча вылезло из спины скавена. Весьма не хотелось касаться мерзкого чудища голыми руками, но если ему нужен клинок, то выбора нет. Его плащ уже стал разглаживаться — лежащий под ним скавен разлагался с ужасающей быстротой.

Слишком поздно! Ещё несколько скавенов запрыгнули через окно. Для сомнений не было времени. Он поднял меч скавена и напал. Исключительная ярость его натиска застала скавенов врасплох. Прежде чем они спохватились, он расколол череп одному и обратным движением распорол брюхо другому. Тот упал, пытаясь одной лапой удержать вываливающиеся кишки, при этом стараясь ударить Феликса второй лапой.

Феликс рубанул его снова, отсекая конечность. В слепой ярости он рубил вокруг себя, при каждом ударе ощущая пробегающую в руке ужасную отдачу от столкновения. Медленно, но верно, в комнате оказывалось всё больше скавенов, и как бы отчаянно он не боролся за каждый шаг, его оттесняли к стене.

* * *

Хайнц с удивлением уставился на Готрека, тяжёлой поступью вошедшего в бар. Одной рукой тот удерживал свой перепачканный кровью топор. Другой его огромный кулак сомкнулся на загривке мёртвого скавена. Создание разлагалось с пугающей быстротой, словно вместо недель проходили минуты. Готрек оглядел единственным целым глазом изумлённых вышибал и бросил тело. Оно тяжело плюхнулось и образовало лужу у его ног.

— Проклятые скавены, — пробормотал он. — Целой компанией прятались прямо снаружи сортира. Слишком тупорылы, чтобы знать про чуткий слух гномов.

Хайнц подошёл и встал рядом с Истребителем Троллей. Со специфической смесью интереса и отвращения на лице, он поглядел вниз на лужу гнили.

— Так и быть, это скавен.

Готрек посмотрел на него с удивлением.

— Ну разумеется, это проклятый скавен! В своё время я достаточно их перебил, чтобы знать, как они выглядят.

Хайнц сконфуженно пожал плечами. Затем он развернулся на пятках, когда с верхней лестничной площадки донёсся крик. Хайнц изумлённо посмотрел на полуодетую фигуру Элиссы, появившуюся наверху лестницы. Девушка была бледна от ужаса.

— Феликс! — заорала она.

— Что сделал Феликс, девочка? — успокаивающе спросил Хайнц.

Она бросилась к нему. Он обхватил её дрожащее тело своими крепкими руками.

— Нет! Они пытаются его убить! Чудища хотят убить Феликса! Они в его комнате!

— Девчонка белены объелась? — поинтересовался ошалевший вышибала.

Хайнц поглядел на Готрека и остальных вышибал. Сбылись его дурные предчувствия. Он вспомнил шорохи в погребе. И заметил, что гном думает о том же, что и он.

— Что, так и будем тут стоять? — взревел Хайнц. — За мной, парни!

Так — то лучше. Это уже больше похоже на прежние времена.

* * *

Феликс осознавал, что обречён. У него не было возможности биться со всеми этими скавенами. Их было слишком много, и они были чересчур быстры. Возможно, были бы шансы выжить под ударами клинков, если бы на нём была надета его кольчужная рубаха. Но её не было.

Его враги почувствовали победу и перешли в наступление. Феликс танцевал в центре водоворота из острых лезвий. Каким — то образом ему удалось уцелеть, получив только несколько порезов и царапин. Он обнаружил, что стоит возле постели. Быстро поразмыслив, он опрокинул фонарь. Масло потекло на солому и подожгло её. В тот же момент стена пламени разделила его и крысолюдей. Он дотянулся и, схватив ближайшего, швырнул его в огонь. Скавен заверещал от боли, когда пламя охватило его мех. Он начал кататься по полу, воя и визжа. Его приятели отпрыгивали, избегая касаться горящего тела.

Феликс знал, что выиграл себе всего минуту передышки. Он понимал, что у него всего один только шанс. И он сделал то, что скавены ожидали меньше всего — прыгнул прямо сквозь пламя. Жар опалил его плоть. Он почуял запах собственных трещащих волос. Увидев пробел в ряду скавенов возле двери, он нырнул туда, едва не врезавшись в стену коридора. Сердце колотилось, дыхание с трудом вырывалось из лёгких, кровь сочилась из многочисленных порезов, но он припустил к спуску лестницы, словно все псы Хаоса хватали его за пятки.

Из соседней комнаты высунулась голова. По лысой макушке и козлиной бороде Феликс опознал барона Йозефа Манна, одного из самых преданных клиентов „Слепой свиньи“.

— Что тут, чёрт побери, происходит? — прокричал пожилой дворянин. — Звуки такие, как будто ты занимаешься извращениями с животными.

— Что — то вроде того, — ответил Феликс, проносясь мимо.

Старик увидел, кто следует за ним, и широко раскрыл глаза. Он схватился за грудь и упал.

* * *

Чанг Скуик выглядывал из дверного проёма и разочарованно покусывал кончик своего хвоста. Всё пошло не так. Всё пошло неправильно с того момента, как этот дурень Нои запрыгнул через окно. Воодушевлённые участием в убийстве, остальные члены стаи разом попытались войти за ним, жаждая урвать свою долю славы. Их верёвки, конечно же, стали запутываться, и это закончилось тем, что они ухватились за подоконник и друг за друга, ожесточённо пытаясь ворваться в комнату. Несколько идиотов разбилось насмерть, свалившись вниз на твёрдое покрытие. Дурачьё это заслужило.

«Вечное проклятие великих вождей — скавенов — быть подведёнными некомпетентными подчинёнными», — философски размышлял он. Даже наиболее блестящий замысел не выдержит исполнения неразумными кретинами. А весьма похоже, что весь его отряд состоит из подобных. Они даже одного ничтожного человечишку не смогли убить, несмотря на превосходство в неожиданности, количестве и добротном скавенском вооружении. От такого разочарования ему хотелось плеваться. Лично он подозревал измену. Вероятно, его соперники по клану прислали ему толпу необученных придурков с целью его дискредитации. Среди всех прочих, это было наиболее желательным объяснением.

На мгновение Чанг решил было сам принять участие в схватке, но этим и закончилось. Для его выдающегося интеллекта было очевидно, что произойдёт дальше. Поднимется вся таверна, и его подчинённые столкнутся с жёстким и, вероятнее всего, смертоносным сопротивлением.

«Так им и надо, — подумал Чанг. — Они заслуживают такой участи».

Скавен проскользнул обратно в комнату и, злобно швырнув в огонь для поддержания пламени кое — что из вещей человечишки, выпрыгнул в окно. Он легко поймал свисающую верёвку одной рукой и быстро полез по стене здания в безопасное место.

Чанг уже решил, что лучшим выходом будет доложить об этой небольшой неудаче серому провидцу Танкуолю.

* * *

Хайнц захрипел, когда что — то врезалось в него. Он чуть не опрокинулся назад от удара.

— Простите, — сказал вежливый голос, по которому Хайнц опознал Феликса. — Тут позади меня небольшая проблема.

Метательная звезда прожужжала мимо уха Хайнца. Его нос почуял запах дыма. Он поглядел в коридор, заполненный несущимися крысолюдьми. Холодная ярость поднялась в нём. Эти проклятые скавены пытаются спалить „Слепую свинью“ и лишить его средств к существованию! Хайнц поднял свою дубинку со свинчаткой и бросился вперёд. Ему не стоило беспокоиться. Готрек оттолкнул его в сторону и сломя голову атаковал толпу. Остальные вышибалы осторожно продвигались за ним. В дальнем конце коридора появились несколько дворян с телохранителями и ударили по скавенам с тыла. Началась жуткая резня.

Всё это весьма скоро закончилось.

* * *

Закутанный в шерстяное одеяло, Феликс сидел перед огнём и дрожал. Он смотрел на Элиссу. Девушка отвечала ему печальной улыбкой. А кругом суетились вышибалы, спеша наверх с вёдрами воды, чтобы не допустить распространения огня из комнаты Феликса.

— Я думаю, что ты очень смелый, — сказала Элисса.

Взгляд её глаз был полон восхищения.

— Совсем как герой из тех драм Детлефа Зирка.

Феликс пожал плечами. Он устал. Его покрывали множество порезов и синяков. И теперь он был уверен, что скавены действительно пытаются его убить. Он не ощущал ничего героического. «Однако, — думал он, — всё могло сложиться гораздо хуже». Он потянулся и, положив руку на плечо Элиссы, притянул её к себе. Она прижалась поближе.

— Спасибо тебе, — сказал он, и улыбка девушки на мгновение облегчила его мрачное состояние.

(обратно)

Ночной набег

— Что ты здесь делаешь, малыш Феликс?

На Феликса Ягера упала тень. Напуганный, он потянулся к рукояти своего меча. Упавшая с его колен книга чуть не оказалась в огне, когда он начал подниматься с кожаного кресла. Присмотревшись, он увидел, что это всего лишь хозяин „Слепой свиньи“, старый Хайнц, стоит рядом, протирая кружку, зажатую в огромном кулаке.

Феликс испустил глубокий вздох, словно внезапно осознав, насколько тяжело он ранен. Он упал обратно в кресло, заставив себя убрать руку с эфеса оружия.

— Что — то ты сегодня немного напряжён, — подметил Хайнц.

— Немного, — согласился Феликс.

Быстрый осмотр подсказал ему, что не работой его нагрузить пришёл старый экс — наёмник. Пока что его услуги вышибалы не требовались. Был ранний вечер, и клиентов было немного. Обычно в таверне начинали по — настоящему гудеть лишь после наступления темноты. С другой стороны, Феликс впервые обнаружил, что в „Свинье“ намного тише, чем обычно. Клиентура значительно уменьшилась после нападения скавенов на прошлой неделе, которое вряд ли улучшило и без того дурную репутацию „Слепой свиньи“.

Феликс нагнулся и поднял свою книгу — плохо напечатанный сценарий одной из драматических постановок Детлефа Зирка. Это было способом отвлечь мысли от факта, что крысолюди, несомненно, постараются добраться до него.

— Сегодня ночью будет спокойно, Феликс, — сказал Хайнц.

— Ты так считаешь?

— Я уверен.

Хайнц поднес кружку к свету — убедиться, что удалил все пятна пыли с неё. Он вернул её обратно на каминную полку. Феликс посмотрел, как свет отразился от лысой головы старого наёмника. Феликс вздохнул и положил книгу на подлокотник кресла. Хайнц был общителен и весьма любил просто побеседовать. Кроме того, может быть, Хайнц нервничает не меньше него. У хозяина таверны были все основания для этого. Он чуть не лишился средств к существованию из — за жестоких чудищ — хаосопоклонников. Прошла всего лишь пара дней, как были исправлены все причинённые крысолюдьми повреждения.

— Со времени нападения скавенов дела идут неважно, — заговорил Феликс.

— Дела снова поправятся. Так было несколько месяцев назад, после того убийства. Важные шишки какое — то время будут сторониться, но они вернутся. Им нравится ощущение опасности, когда они выпивают. Вот зачем они сюда приходят. Но, если я не ошибаюсь, этим вечером мы никого не увидим.

— Почему это?

— Праздник Верены. Сегодня особенная ночь в Нульне. Большая часть населения сидит по домам, постясь, молясь, и стараясь, чтобы всё прошло благопристойно. Верена — покровитель этого города, также как и твоих собратьев — книгочеев, и эта ночь посвящена ей.

— Кто — то всё равно захочет выпить.

— Единственные, кто будет веселиться — Гильдия Механиков и их подмастерья. Верена также и их покровитель. Для них графиня сегодня во дворце устраивает большой пир. Всё самое отменное для их удовольствия.

— Почему графиня чувствует себя обязанной устроить пир для простолюдинов? — недоумевал Феликс.

Графиня Эммануэль не славилась своей щедростью.

— Обычно она не столь обходительна с нам подобными.

Хайнц рассмеялся.

— Точно, но это особенные простолюдины. Они заправляют в её новом Колледже Инженерии. Они изготавливают паровые танки и органные пушки, а также все виды другого специфического вооружения для её войск, тем же занимается имперский Колледж для Императора. Она может позволить себе раз в году дать для них превосходный ужин, чтобы они оставались счастливыми.

— Бьюсь об заклад, она может.

— Я подумал, возможно, ты захочешь взять выходной и побыть с Элиссой. У неё сегодня тоже выходной. Я заметил, что в последнее время вы часто видитесь.

Феликс поглядел на него.

— Ты это не одобряешь?

— Я всегда говорил, что нет ничего дурного в близости мужчины и женщины. Просто отметил сам факт.

— Она на денёк отлучилась в свою деревню. Кто — то из родных приболел. Завтра она должна возвратиться.

— Жаль слышать это. Только и разговоров, что о болезни. Народ начинает бормотать о чуме. Ладно, тогда оставляю тебя с твоей книгой.

Феликс снова раскрыл книгу, но не стал переворачивать страницу. Он был удивлён, что Хайнц может быть настолько оптимистично настроен всего лишь по прошествии нескольких дней после нападения. Феликс шарахался от тени, но тот был счастлив, натирая свою кружку. Возможно, все те годы службы наёмным солдатом сделали стальными нервы старого воина. Феликс от таких бы не отказался. Сейчас же он мог лишь догадываться, что же замышляют скавены. И был уверен, что ничего хорошего.

* * *

Серый провидец Танкуоль опирался на огромную массу вопящего колокола^[24]. Он злобно оглядывал бескрайний зал, заполненный морем крысиных лиц скавенов. Вокруг себя Танкуоль ощущал бурлящую активность, унюхивал скопище отрядов скавенов, собирающихся в прилежащих туннелях. Здесь были все бойцы клана Скаб, подкреплённые контингентами от всех великих и могущественных фракций сообщества скавенов. Хорошо было уйти подальше от канализации и вернуться сюда, в Подземные Пути, что соединяют все поселения Подземной Империи. Это было славно, но прямо сейчас он не получал от этого удовольствия. Он был слишком разъярён.

Танкуоль боролся с этим чувством, напоминая себе, что где — то там, высоко над головой, люди занимаются своими делами, обрабатывают свои поля, вырубают леса, и не подозревают, что времена их доминирования почти на исходе, что скоро их город, а затем вся Империя падёт под железной лапой военного гения скавенов. Но даже подобные мысли его не ободряли и не развеивали его ярость.

Пытаясь взять свой гнев под контроль, он когтем постукивал по колоколу, выбивая слабый звенящий звук. Под нажимом серого провидца колокол незначительно качнулся и, тронувшись с места, застонала повозка, несущая на себе древний артефакт. Колебание магических энергий в колоколе немного успокоило Танкуоля. Уже скоро, утешался он, он высвободит эти чудовищные силы против своих врагов. Очень скоро, надеялся он, но прямо сейчас нужно было найти кого — то, чтобы сорвать на нём наполнявшую его ужасную всепожирающую ярость.

Перед ним в грязи распростёрся Чанг Скуик, ожидающий решения серым провидцем его участи. Почти неделя понадобилась Танкуолю, чтобы разыскать его. Этот якобы ассасин распростёрся мордой вниз в тени великого колокола. Его хвост лежал вытянувшись во всю длину, усы уныло поникли. Предводитель диверсантов продолжал бормотать жалкие отговорки о том, что его предали; что цели были предупреждены об атаке, которая иначе была неотвратимой; что они использовали мерзкое колдовство, чтобы уничтожить его бойцов; и прежде всего — что его вины тут нет. Возле ассасина стояли помощники Танкуоля, прикрывающие лапами пасти, чтобы скрыть своё веселье.

Тысячи лиц уставились на Танкуоля, страстно желая знать, что он предпримет дальше. Не часто им удаётся увидеть, как унижается кто — то из сильных мира сего. Танкуоль оглядел каждого из военачальников. Они поёживались под его взглядом. Их хихиканье смолкло. Никто из них не хотел оказаться в фокусе его гнева, но, к несчастью для них, кому — то всё же придётся.

Серый провидец посмотрел на представителей от клана Творцов, клана Эшин, клана Скрайр и клана Чумы. Каждый из них выполнял его приказы, по крайней мере, до прибытия на смену ему полководца Вермека Скаба. Но этого не произойдёт. Для полководца Танкуоль приготовил небольшой сюрприз. Скаб не доберётся до этого места живым. От этой мысли его хвост затвердел. И всё же…

Всё же, несмотря на всю контролируемую им власть, он не смог уничтожить того гнома.

От гнева и страха его желудок скрутило. Готрек Гурниссон и его никчёмный приспешник — человек всё ещё живы. Просто в голове не укладывается! Как подобное возможно?

Скорее всего потому, что на нём, великом Танкуоле, лежит проклятие. При этой мысли его бросило в дрожь. Рогатая Крыса, конечно же, не лишит своей благосклонности одного из своих избранников. «Нет, — твёрдо решил он, — действительная причина того, что гном всё ещё жив, в другом. Настоящей причиной является бесполезность его подчинённых».

Танкуоль сжал клыки и позволил гневу выйти наружу. Проклятые диверсанты подвели его. Из — за их абсолютной некомпетентности гному и человечишке удалось ускользнуть. У Танкуоля возникла неплохая идея — подвесить Чанг Скуика за хвост и с живого содрать шкуру. Лишь страх перед возможностью ответных действий клана Эшин удержал его от отдачи приказа телохранителям, чтоб схватили диверсанта.

Ходили слухи, что Скуик является привилегированным учеником самого Сникча — Мастера Смерти. По этой причине такая прямолинейная месть исключалась. «Но это не единственный способ, как можно освежевать крысу», — думал Танкуоль. Когда — нибудь он заставит Чанг Скуика заплатить за этот чудовищный провал. Сейчас же проблемой Танкуоля было изыскать безопасный способ и дать выход убийственной ярости, накопившейся в нём, по ходу не нажив себе могущественных врагов. Он разочарованно бил хвостом.

Танкуоль поглядел на Изака Гроттла. Чудовищно жирный скавен, развалившись, сидел в паланкине, который несли крысоогры. Погонщик^[25] клана Творцов прибыл сегодня ранним утром, стремясь принять участие в триумфе, который, несомненно, последует после этого массированного наступления. Он и его свита поспешно прибыла по Подземным Путям из тайной базы скавенов на Ночном утёсе в Серых горах.

Гроттл попытался выдержать горящий взор Танкуоля, но не смог. Он отвёл взгляд и опустил лапу на самого крупного из своих телохранителей — крысоогров, настолько массивное существо, что в сравнении с ним незабвенный покойный Костодёрвыглядел маленьким. Существо заревело от удовольствия, когда Гроттл скормил ему лакомый кусочек — человеческий палец. Позади Гроттла в ожидании стояли другие погонщики и их зверьё. Танкуоль решил пощадить Гроттла. Он не сомневался, что в состоянии уничтожить толстяка. Он не был уверен в том, что переживёт атаку разъярённых тварей, если те выйдут из под контроля. В любом случае, он не мог обвинить только что прибывшего погонщика в провале атаки на прошлой неделе.

Он обратил своё внимание на гниющую фигуру Вилеброта Нуля, небольшого аббата чумных монахов клана Чумы, который стоял в одиночестве на приличном удалении от других скавенов. Наполненные гноем, бесстрашные зелёные глаза аббата из глубины капюшона встретились с глазами Танкуоля. Танкуоль немедленно отбросил идею выместить свою ярость на поражённом болезнью скавене. Подобно каждому скавену, он знал, что чумные монахи абсолютно безумны. Враждовать с ними бесполезно. Танкуоль медленно скользнул взглядом дальше. Чумной монах с видом победителя высморкался рукавом своей гниющей робы. Огромные пузыри противных зелёных соплей вздулись на его запястье и затем лопнули.

Следующей в строю была бронированная фигура Хескита Одноглазого — главного техномага клана Скрайр. Одноглазый был невелик по стандартам скавенов, а рядом со своей свитой вооруженных джизелями^[26] телохранителей казался маленьким. Танкуоль всё ещё злился на него из — за взрыва дальновещателя. Он подозревал в этом попытку покушения, хотя по — правде, вряд ли за этим стоит клан Скрайр. Намеренно взорвать одно из своих собственных ценнейших устройств, чтобы убить противника, было не в их стиле. Танкуоль решил пощадить Хескита. На него ни в малейшей степени не повлиял тот факт, что длинноствольные ружья телохранителей на такой дистанции способны отстрелить крылья у мухи. Нет, ни в малейшей степени.

Он знал, что этих наказать не может. Они слишком могущественны. Их кланы слишком влиятельны, и они нужны ему на острие атаки на город людей. Но всё — таки кого — то следовало убить, дабы упрочить свою власть и для личного удовлетворения. Это просто нельзя было так оставить. Так не поступают скавены.

Урок следовало преподать.

Он переводил свой взгляд с одного из военачальников клана Скаб на другого. Все они были здесь, за исключением полководца Вермека Скаба. Все облачены в красную с чёрным форму своего клана. Каждый также имел клановую метку — шрам, проходящий от левого уха к левой щеке. Каждый из этих надменных, насколько возможно, скавенов, был неоспариваемым лидером армии свирепых воинов, однако поспешно отводил взгляд, когда серый провидец смотрел ему в глаза. По его репутации они знали, что у него скверный нрав. Даже Царкуаль, огромный предводитель штурмовиков, не смог встретить ярость Танкуоля с открытым лицом. Он изучал свои ноги, подобно мелкому крысёнышу, которого отчитывают старшие.

«Хорошо, — подумал Танкуоль, — Они напуганы». Взяв понюшку порошка искривляющего камня, он наблюдал, как они трясутся. Яркие, безумные видения ужасов и бойни пронеслись в его мозгу. Он раздулся от самоуверенности, убеждённый в это мгновение в том, что способен противостоять Совету Тринадцати и победить. Но, как обычно, вызванная действием наркотика уверенность пошла на убыль после минуты возбуждения, оставившей после себя ощущение силы первозданного Хаоса, иссушающей его жилы. Моментально, пока жар не прекратился, он выбрал жертву. Он ткнул указательным когтем в Ларка Стукача, слабейшего из военачальников и потому имеющего наименьшее число союзников тут и в Скавенблайте.

— Тебя что — то забавляет, Стукач? — потребовал ответа Танкуоль своим наиболее устрашающим громким чириканьем. — Возможно, ты думал о чём — то очень смешном?

Стукач нервно облизал свою морду. Он заискивающе покачал головой и показал свои пустые лапы.

— Нет! Нет, величайший.

— Не лги. Если есть что — то смешное в полном провале могучих диверсантов, пожалуйста, поделись этим. Подобная проницательность может оказаться весьма полезной. Давай! Говори! Говори!

Скавены по бокам Ларка благоразумно отошли, насколько возможно увеличивая расстояние между ними и их обречённым приятелем. Через несколько мгновений Ларк обнаружил, что стоит на открытом пространстве шириной в двадцать футов. Он глянул через плечо, пытаясь отыскать путь к спасению, но такового не было. Смутившись под злобным взглядом серого провидца, его оставил даже личный телохранитель. Ларк пожал плечами, взмахнул хвостом и положил руку на эфес своего клинка. Он явно решил держаться дерзко и попробовать выкрутиться.

— Если диверсанты потерпели неудачу, то только потому, что были чрезмерно хитроумны, — сказал Ларк. — Они должны были атаковать в лоб, массированным броском, с оружием наголо. Так поступают скавены. Так поступают в клане Скаб.

Чанг Скуик посмотрел в сторону скавена — воина. Если бы взгляд мог убивать, то Ларк покинул бы зал, лёжа в гробу. Внезапно Танкуоль был заинтригован сложившейся ситуацией. Появился удобный случай выкрутить ассасину хвост без навлечения на себя ответных действий. Серый провидец решил, что позволит Ларку прожить на несколько минут больше.

— Ты утверждаешь, что мог бы справиться с задачей лучше наших братьев из клана Эшин? Ты утверждаешь, что добился бы успеха там, где подготовленные диверсанты могучего клана Эшин потерпели неудачу?

Ларк молчал, захлопнув пасть. Он помедлил, оценивая последствия последнего утверждения, заметив ловушку, подготовленную ему серым провидцем. Если он открыто раскритикует Скуика, то обретёт врага в лице могущественного диверсанта и, несомненно, получит нож в брюхо как — нибудь во сне. С другой стороны, он ясно понял, что серый провидец почему — то выбрал именно его, чтобы сорвать свой гнев. Он понял, что может выбирать между мгновенной и неизбежной смертью или возможной гибелью в будущем. Как подобает истинному воину — скавену, он уцепился за возможность.

— Возможно, — заявил он.

Танкуоль захихикал. Остаточные эффекты понюшки искривляющего камня ещё кружили ему голову. Остальные скавены эхом отозвались на веселье своего предводителя мощным рёвом фальшивого чирикающего смеха.

— В таком случае, может быть, ты возьмёшь своих бойцов в лежащий наверху город людей и докажешь это?

— Разумеется, о величайший, — ответил военачальник.

Его голос прозвучал с облегчением. Всё же у него появился незначительный шанс на выживание.

— Считай, что твои враги уже мертвы.

Танкуоль как — то засомневался в этом, но ничего не сказал. Он обругал себя за снисходительность. Он позволил Стукачу выскользнуть из своих лап и в назидание остальным не разорвал его на тысячу кусочков.

В этот момент, задыхаясь, вошёл курьер. Он держал бедренную кость человека, по — традиции содержащую сообщение. Заметив Танкуоля, он немедленно пал ниц перед серым провидцем и протянул вперёд кость.

Танкуоль готов был разорвать его за дерзость. Соблюдалась старая добрая скавенская традиция убивать посланца, приносящего дурные известия, но в данный момент Танкуоль не мог знать, плохи ли новости. Любопытство взяло в нём верх, и он вынул пергамент из кости. Он заметил, что уголки помяты и, несомненно, сильно залапаны.

И не удивительно. Нет сомнений в том, что каждый шпион отсюда и до Скавенблайта подкупил посланца, чтобы взглянуть на то, что тот несёт. И это тоже стиль поведения скавенов. Танкуоля это не беспокоило. Чтобы сохранить свою переписку в секрете, он ввёл свою систему шифров, хитроумно скрытых среди обманчиво безобидных сообщений.

Он поглядел на составные руны, небрежно начертанные твёрдой лапой скавена. Сообщение было простым — «посылка доставлена». Ощущение победы заполнило Танкуоля и развеяло его недавний гнев. Он взял под контроль своё ликование и не дал ему отразиться на лице. Он глянул вниз на посланца и презрительно усмехнулся, понимая, что внешние приличия должны быть соблюдены, и наглядный пример должен быть показан.

— Предательское отродье, это сообщение вскрывали! — он зарычал и поднял свою лапу.

Вокруг сжатого кулака Танкуоля переливалась сфера зеленоватого огня. Посланец сжался и попытался молить о пощаде, но было уже поздно. Ужасные щупальца тёмной магической энергии сорвались вниз с лапы Танкуоля и окружили тело обречённого скавена. Струи разделились и, устрашающе изгибаясь, обтекали посланца, перемещаясь в воздухе подобно плывущим в воде угрям. Через несколько мгновений энергетические струи внезапно устремились внутрь, ударяя в тело скавена, проникая сквозь плоть и появляясь с другой стороны более тёмными.

Снова и снова они ударяли внутрь, срывая плоть, мышцы и сухожилия. Снова и снова посланец издавал высокотональные крики агонии. Вонь мускуса страха смешалась с запахом крови и озона. Всего лишь за секунды перед Танкуолем остался стоять только ободранный скелет. Сердцебиение спустя он рухнул, образовав кучу костей. Полосы энергии слились воедино, каким — то образом поглощая сами себя, пока от них ничего не осталось. Собравшаяся армия скавенов в едином порыве издала большой вздох удивления и недоверия, следя, как их серый провидец демонстрирует подобным образом свою силу.

Танкуоль поднял лапу, требуя тишины. Всё моментально затихло, не считая нескольких покашливаний из задних рядов.

— Скорбите, скавены! Трагические известия! — проговорил Танкуоль, и даже покашливание смолкло. — Могучий полководец Вермек Скаб мёртв, погиб в ужасной катастрофе с участием заряженного арбалета и взрывающегося осла. Почтим возвращение его души к Рогатой Крысе традиционными десятью сердцебиениями молчания.

Немедленно все скавены начали переговариваться между собой. Чириканье стихло тогда лишь, когда Танкуоль снова поднял лапу и вокруг его когтей снова появилось предупреждающее свечение. Все почувствовали угрозу в этом жесте и смолкли. Никто не желал быть следующим, кого поглотят эти ужасные извивающиеся струи энергии.

— Теперь приготовимся к следующей фазе нашей главной задачи, — сказал Танкуоль. — В отсутствие лорда Скаба я должен снова принять командование армией вторжения.

— С величайшим уважением, Серый Провидец Танкуоль, но это беспрецедентно. Это моя обязанность принять командование, как старшего по званию скавена из присутствующих, — гулкий голос Изака Гроттла заполнил зал. — Клан Творцов обеспечил финансирование этой экспедиции большим количеством искривляющего камня, и я должен удостовериться, что расходы будут оправданными.

— Что это за чушь? — поинтересовался Вилеброт Нуль.

Слова словно отхаркивались из его изувеченной глотки.

— Если кому и командовать, то мне. Клан Чумы удостоится чести уничтожить город людей. У нас великие планы! Великие планы! Город людей будет уничтожен нашим секретным оружием!

— Нет! Нет! Я не согласен, — прочирикал Хескит Одноглазый гнусавым высоким голосом. — Осадные машины Скрайра сделают победу возможной, и потому Скрайр должен предводительствовать. Соответственно, как высокопоставленный представитель клана Скрайр, теперь я принимаю обязанности верховного командующего.

— Это гнусное и незаконное присвоение привилегий клана Творцов, — проревел Изак Гроттл.

Крысоогры, слыша гнев в его голосе, заревели с едва сдерживаемой яростью. Отголоски их яростного рёва разнеслись по всей пещере.

— Мы не потерпим такого обращения! Нет! — продолжил Изак Гроттл. — Для блага армии предупредить тебя я должен, что ещё слово в подобном духе и мои воины немедленно казнят тебя за измену.

Стоящие возле Хескита вооружённые джизелями расчёты быстро перенацелили своё оружие на Изака Гроттла.

— Твои воины? Твои воины? Это речи безумного скавена. По какому праву ты именуешь воинов под моим командованием своими?

— Вы оба испытываете моё терпение, — забормотал Вилеброт Нуль. — Зрелище перебранки между двумя моими привилегированными прислужниками, да ещё в подобной детской манере, не приведёт ни к чему, кроме деморализации армии. Немедленно прекращайте подобные изменнические действия или испытаете ужасные и неотвратимые летальные последствия.

Нуль угрожающе согнул лапы, и внезапно в его руках оказался сосуд какого — то отвратительного вещества. Никто из присутствующих не сомневался, что оно опасно. Эпидемии, насылаемые кланом Чумы, были известны своей смертоносностью.

Серый провидец Танкуоль наблюдал за происходящим со стороны, сдерживая гнев и едва скрывая веселье. Наполовину он хотел, чтобы другие предводители перешли к обмену ударами, применили насилие, и это привело бы к началу бойни между ними. К сожалению, до тех пор пока обстоятельства не сложатся иначе, он предполагал, что ему потребуется любая помощь с их стороны для уничтожения города людей. Потому настало время прекратить этот вздор.

— Братья скавены, — наиболее примиряющим тоном произнёс он. — Примите во внимание следующее. До прибытия Вермека Скаба я был назначен Советом Тринадцати возглавить эту армию. К сожалению, Вермека Скаба нет более с нами, поэтому место предводителя всё ещё остаётся за мной по решению совета. Конечно же, если кто — то из вас желает бросить вызов правлению совета, то я немедленно доложу им об этом.

Как Танкуоль и рассчитывал, это их утихомирило. Ни одному здравомыслящему скавену даже в голову не придёт не подчиниться прямому указу совета. У наводящих ужас правителей расы скавенов длинные руки, и кара их быстра и неотвратима. Ссылаясь на авторитет совета, Танкуоль знал, что это обеспечит ему повиновение всех присутствующих до того момента, как они смогут перепроверить его полномочия у предводителей своих кланов и представителей в совете. К тому моменту Танкуоль надеялся поставить город людей на колени.

— Конечно же ты прав, Серый Провидец Танкуоль, — прочирикал Хескит. — И потому мне, как следующему за тобой по рангу командиру, кажется, что вот эти превысили пределы своих полномочий.

— Серый Провидец, мне непонятно, почему это Хескит заявляет, что он является вторым по рангу командиром, когда всем известно моё безграничное к тебе уважение и неизмеримая преданность твоему делу, — пробасил Изак Гроттл.

Вилеброт Нуль едва заметно откашлялся и заявил:

— Мне больно наблюдать, как эти здоровенные болваны бросают вызов твоей законной власти, Серый Провидец. Несомненно, что мощь моего клана и моя проверенная преданность твоей персоне должны означать, что я — второй по рангу командир.

— Я ещё не решил, кто будет заместителем главнокомандующего. Я должен удалиться в свои апартаменты, чтобы выработать стратегию.

Произнеся это, он спустился с повозки колокола, и бурлящее море скавенов расступилось перед ним. На какое — то время Танкуоль ощутил удовлетворение от того, что взял под контроль вызов, брошенный его предводительству.

«Так — то лучше, — думал Танкуоль. — Пусть спорят из — за объедков. Слава достанется мне. И это правильно».

* * *

Ларк Стукач прокрался в своё любимое укрытие — небольшую пещерку над узкой галереей вдали от основных Подземных Путей. Он был настолько взволнован, как может быть скавен лишь в по — настоящему нервозной обстановке. Он понимал, что есть лишь несколько дней на то, чтобы привести в исполнение своё заявление о способности ликвидировать гнома и человека, которые унизили Чанг Скуика, а иначе его ждёт та же участь, что посланца из Скавенблайта.

Его бросило в дрожь от воспоминания о той демонстрации серым провидцем своей ужасающей силы. Воистину, следовало бояться магии искривляющего камня, которой владел Танкуоль. Он понимал, что ему не спрятаться; неважно, насколько глубоко он закопается, серый провидец всё равно отыщет его. Однако старые инстинкты не так — то легко преодолеть. Ещё будучи крысёнышем, при возникновении неприятностей Ларк всегда отыскивал тайные укрытия, откуда шпионил за более крупными скавенами и замышлял свою месть.

Где — то глубоко в его мыслях на мелких пружинящих лапках проскальзывала ярость. Он знал, почему Танкуоль выбрал его, и инстинктивная жажда мести заставляла его желать перегрызть серому провидцу глотку. И от понимания причины, по которой он стал избранной жертвой Танкуоля, ему не становилось легче. Основной инстинкт скавена подсказывал ему мотивацию выбора, сделанного Танкуолем. С младых лет каждый молодой крысочеловек учится чувствовать, с кем враждовать не следует, а кого можно безнаказанно запугивать. А тот, кто не научится, погибает разными ужасными способами и, по обыкновению, съедается своими убийцами. С одной стороны, он понимал, что у Танкуоля были неплохие, политически оправданные причины выбрать его жертвой, потому что он самый молодой из предводителей скавенов и наиболее уязвим по своему положению.

Ларк достиг своего нынешнего положения молодого военачальника клана Скаб, находясь в фаворе у Вермека Скаба, а также благодаря доносительству на тех, кто злоумышлял против его дальнего родственника. У него был нюх на сбор потенциально полезной информации — более чем похвальный талант в полном интриг обществе, каковым является клан скавенов. Ларк сомневался, что даже его могущественный родич смог бы защитить его от гнева серого провидца, но теперь Вермек Скаб всё равно мёртв. «Как бы не так, — решил он, — вероятнее всего, Вермек не стал бы даже беспокоиться, посчитав, что я не настолько полезен».

Походило на то, что его многообещающая карьера подходит к концу. Он либо падёт под топором безумного гнома, которого, если верить слухам, боится даже сам серый провидец Танкуоль, либо будет разорван умопомрачающе эффективным волшебством провидца. Ни один из этих вариантов не привлекал амбициозного молодого скавена. Но в настоящий момент он вряд ли мог что — либо с этим поделать.

Ларк услышал голоса, доносящиеся снизу. Он застыл на месте, обнаружив, что кто — то другой нашёл это уединённое место с какими — то своими целями. Он знал, что лучше сохранять тишину, так как он был один, а группы скавенов были известны способностью навалиться и сожрать одинокого крысочеловека, обнаруженного в отдалённых туннелях. Если быть честным, то Ларк и сам так поступал. Он внимательно прислушался, навострив чуткие уши, надеясь выведать побольше о приближающихся скавенах.

— Будь проклят серый провидец Танкуоль! — расслышал он голос, принадлежащий Хескиту Одноглазому. — Он отказал мне в моем законном месте во главе этой армии, да. Заслуга в победе на людьми должна по праву принадлежать мне и, разумеется, клану Скрайр.

Усы Ларка подёргивались. Это были речи изменника, и он был уверен, что серый провидец Танкуоль будет рад узнать об этом. Теперь он вслушался так, словно от этого зависела его жизнь, рассчитывая, что сможет выбраться из затруднительного положения, в котором он оказался, найти способ вернуть себе доброе расположение серого провидца.

— Да — да, величайший из лордов. Танкуоль — то дурень. Возможно, с ним тоже произойдёт несчастный случай, как с Вермеком Скабом!

Ларк распознал раболепный голос, принадлежащий приспешнику Хескита — Сквиксквику.

— Молчи — молчи! Не говори о таких вещах. Другие пытались и ранее, но почему — то несчастные случаи приключались с кем — то ещё, а не с серым провидцем Танкуолем. Возможно, правдой является то, что ему покровительствует Рогатая Крыса!

Итак, даже могущественный Хескит боится серого провидца. Знание этого никак не успокоило Ларка в плане его собственного положения. Но подумать только, каким покровителем мог бы стать серый провидец, если Ларк сможет втереться к нему в доверие. Прицепившись к хвосту Танкуоля, Ларк, несомненно, смог бы высоко подняться. От услышанного далее его хвост напрягся.

— Взрыв дальновещателя должен был сработать, но у Танкуоля везение демона, самый предусмотрительный из заговорщиков.

— Никогда, никогда не упоминай об этом снова. Дальновещатель был неисправен и точка. Ничего больше. Если серый провидец Танкуоль всего лишь заподозрит, что это не так, последствия будут весьма и весьма скверные. Что по поводу… другого плана?

— Всё хорошо, величайший из техномагов! Мы обнаружили скрытый путь в город людей. Наши бойцы готовы захватить устройства по твоей команде. Сегодня вечером — благоприятный момент. Все люди приглашены на пир у своей правящей самки.

Ларк почувствовал покалывание в подошвах лап. Есть ещё кое — что, о чём можно доложить Танкуолю. Секретный план клана Скрайр по овладению сокровищами людей. Несомненно, серый провидец Танкуоль вознаградит любого, кто сообщит ему о чём — то подобном. Он незаметно наклонился вперёд, чтобы увидеть, что происходит снизу. От его движения несколько камешков сдвинулось и покатилось по полу. Шум встревожил скавенов клана Скрайр, он видел, как они приняли защитную стойку и выхватили свои клинки.

— Что это за звук — шум? — требовательно спросил Хескит.

— Я не знаю, храбрейший из предводителей — ответил Сквиксквик. — Быстро! Быстро! Пошли! Проверим.

— Место предводителя — позади. Ты иди!

Ларк проклял своё невезение. Шум помешал заговорщикам из клана Скрайр, и теперь он вряд ли узнает, что они собираются сделать.

— Скорее всего ничего особенного, мудрейший из военачальников. Просто просела почва. Туннели старые.

Оба стояли неподвижно и прислушивались. Ларк надеялся, что они не посмотрят вверх. Он даже не позволил себе отступить обратно в тень, чтобы его перемещение не привлекло внимания чутких скавенов. Ему казалось, что они могут услышать биение его сердца. Всё, что ему оставалось — удержаться от выделения мускуса страха.

Постепенно оба встревоженных крысочеловека из клана Скрайр расслабились, делая медленные и лёгкие выдохи. Через некоторое время они возвратились к обсуждению своих планов.

— Какие будут приказания, хитроумнейший из командиров?

— Мы нападём на паровые мастерские человечишек сегодня ночью, пока нет луны. Их артиллерийские орудия должны быть захвачены, чтобы мы могли внести в них усовершенствования. Их паровые колесницы должны быть обследованы, чтобы определить, каким образом мы сможем тысячекратно увеличить их эффективность.

— Как прикажешь, самый величайший из технарей.

— Проследи за этим! — рявкнул Хескит и повернулся спиной к Сквиксквику, чтобы удалиться.

Ларк смог заметить, что как только Хескит повернулся спиной, его прислужник моментально поднёс большой палец к своим выдающимся вперёд передним зубам в традиционном скавенском жесте неуважения. Хескит обернулся. К тому моменту, когда глаза предводителя остановились на нём, Сквиксквик снова принял позу раболепного преклонения.

— Нечего тут стоять весь день. Иди! Иди! Быстро! Быстро! Работы полно!

Стоя в темноте, Ларк улыбался. Здесь он узнал много полезных вещей и пора было нанести визит серому провидцу.

* * *

— Что тебе нужно? — поинтересовался серый провидец Танкуоль, оторвавшись от свитка, который он читал. — Я думал, ты отправился на поверхность. Убивать гнома!

— Нет, величайший из волшебников, — ответил Ларк, перенимая способ обращения, неплохо отработанный Сквиксквиком.

Теперь он понял его преимущества. Танкуоль заметно надулся от лести и начал приводить в порядок свою шкуру.

— Спеша подчиниться твоему мудрейшему приказу, я случайно наткнулся на доказательства заговора и решил, что лишь великий Танкуоль собственной персоной обладает интеллектом, чтобы объяснить, как в этом случае поступить.

— Заговор? Ну — ка объяснись! Торопись — торопись!

Спешно, опустив лишь детали о том, как он там оказался, Ларк кратко рассказал о том, что подслушал. Услышав известия, Танкуоль склонил голову на бок и оскалил клыки. Пока он слушал, хвост его хлестал вперёд — назад — явный знак, что скавен взволнован. Когда Ларк закончил, Танкуоль надолго уставился на него мудрым пронизывающим взглядом, с таким выражением, что Ларк испугался — не пришло ли его время быть разорванным. Но серый провидец всего лишь облизнул губы, ударил по своей рогатой голове одной лапой и произнёс:

— Ты неплохо потрудился, Ларк Стукач. Я должен обдумать сказанное тобой. Будь готов немедленно исполнить мои приказы.

— Да, проницательнейший из главнокомандующих.

— И, Стукач …

— Слушаю, могущественнейший из волшебников?

— Никому не рассказывай о том, что сообщил мне. Под страхом неизбежной и весьма мучительной гибели.

— Да! Да! Слушаю и повинуюсь, наимилостивейший из властителей.

Танкуоль развалился на троне, установленном на его импровизированном командном пункте. Он почесал свою зудящую спину о деревянную спинку трона, затем склонил свою рогатую голову вперёд, на лапу. Этот раболепный бездельник Ларк дал ему пищу для размышлений. Итак, как он и подозревал, взрыв дальновещателя не был случайностью. Стоило ему только подумать, насколько близко к гибели он находился в тот день, ярость и страх стали беспокоить его желудок. Окажись сейчас перед ним Хескит, он разорвал бы его на тысячу частей, и к Рогатой Крысе возможные последствия.

Это известие об измене Хескита проняло его до потрохов. Он старался взять себя в руки, зная, что подобные мысли опасны, что выпущенный из под контроля гнев в конце концов ведёт к неизбежному уничтожению. Следуя подобным побуждениям, он не достиг бы своего высокого положения в сообществе скавенов. Он твердил себе, что следует изыскать более утончённые способы удовлетворения своей жажды справедливого возмездия. Он найдёт другие способы отплатить подлому изменнику за покушение на жизнь Танкуоля.

И эта новая махинация Хескита — нечто подобное он и ожидал от этих одержимых машинерией предателей из клана Скрайр. Вечная жажда обладания новыми технологиями и новыми машинами. Вечно готовые предать общее дело скавенов ради своего собственного возвышения. Вечно изыскивающие способы обдурить своего законного предводителя, урвав его заслуженную долю славы.

Минуточку! А может быть, Ларк Стукач состряпал всю эту историю для того, чтобы подольститься к Танкуолю? Серый провидец немедленно отмёл подобную возможность. Ларк слишком туп, и ему не хватит воображения выдумать подобную историю. Кроме того, она сочетается с докладами, полученными Танкуолем от других шпионов, о тайном сосредоточении элитных подразделений клана Скрайр, о скрытных поставках и работах в норах, реквизированных Хескитом для своих войск.

Танкуоль обдумал вероятные последствия. Как очевидно, техномаги собираются напасть на новый Колледж Инженерии. Они рассчитывают заполучить себе паровые танки и органные пушки. Серый провидец не подвергал сомнению, что Хескит способен реализовать свои хвастливые высказывания о том, что способен миллионократно усовершенствовать эти образцы вооружения людей. Он знал, что никакая другая раса не может соперничать с гениальностью скавенов в деле конструирования машин, и, к сожалению, клан Скрайр располагает самыми выдающимися механиками этой самой выдающейся расы.

Эти новые виды вооружения, без сомнения, увеличат мощь клана Скрайр, и вместе с этим увеличится их влияние в Совете. Даже весть о том, что Хескит достиг успеха в захвате вооружения людей, поведёт к последующему увеличению престижа клана Скрайр, которое может оказаться достаточным для отзыва Танкуоля в Скавенблайт и выдвижения Хескита на верховное командование этой армией. Думать не хочется о подобных последствиях. Дешёвка вроде Хескита может лишь привести эту мощную силу к катастрофе. Для обеспечения разгрома человеческой мрази нужен титанический интеллект Танкуоля. Поэтому долг Танкуоля перед своим народом — обеспечить сохранение своей власти.

Но какие у него имеются варианты? Он уже решил, что Хескит слишком могущественен и весьма полезен, чтобы без раздумий его уничтожить. И что же ему делать? Он может уличить Хескита в измене. Не лучший вариант. Техномаг может просто отрицать это, и тогда его слово будет против слова Ларка. И он, несомненно, просто найдёт другой способ реализовать свои замыслы по похищению оборудования людей, когда Танкуоль будет озабочен более неотложными делами.

Танкуоль проклял Хескита и весь его злобный и изменнический род. И почему этому нужно случиться именно теперь? Ему следует использовать свой возвышенный интеллект для решения более срочных вопросов, а не заниматься изменниками — подчинёнными. Он должен спланировать неотвратимое покорение человеческого города Нульна и уничтожение Готрека Гурниссона и Феликса Ягера.

Минуточку! Возможно, вот он ключ к решению. Возможно, Рогатая Крыса подсказала ему способ прихлопнуть пару мух одним ударом. Замечательная идея возникла в мозгу Танкуоля. Почему бы не использовать обоих своих врагов, как оружие против Хескита? А что, если попросту известить их о том, где и когда состоится нападение техномага? Они, несомненно, предпримут меры по срыву нападения.

Да! Да! Истребитель, с его дурацким поиском славы, и тот факт, что эта парочка уже дискредитирована, удержат их от информирования туповатых человеческих властей. Несомненно, они вмешаются и будут в своей обычной неловкой манере препятствовать плану Хескита. Они слишком тупы, чтобы обнаружить, что действуют в роли пешек Танкуоля, и даже не имеет значения, если они будут подозревать западню. Личная гордость Истребителя и его стремление к героической гибели гарантируют его заинтересованность даже в случае подавляющего перевеса сил. Нет! Нет! Особенно в случае подавляющего перевеса сил.

И в этом случае, если что — то пойдёт неправильно, руки Танкуоля останутся чисты. Никто не сможет привязать вмешательство гнома к нему, уж он сумеет это обеспечить. Идея использования двоицы для расстраивания интриг других его врагов была слишком хороша, чтобы от неё отказаться.

Танкуоль всесторонне рассмотрел этот план, анализируя возможные исходы и их вероятность. Либо гном и человечий отпрыск сорвут заговор в своей обычной нелепой манере, либо будут убиты при попытке сделать это. Танкуоля устраивали оба исхода. Если они расстроят планы Хескита, то техномаг будет дискредитирован. Если они погибнут, у Танкуоля станет на пару могучих врагов меньше, и он ещё сможет организовать какие — нибудь мерзкие сюрпризы для техномагов клана Скрайр по их возвращении. Самым наилучшим из всех возможных исходов будет тот, при котором обе стороны уничтожат друг друга. Танкуоль воспользовался понюшкой искривляющего камня и ликующе поглотил её. Каков план! Такой замысловатый! Такой коварный! Достойный истинного скавена! Ещё одно доказательство его собственной потрясающей гениальности.

Теперь оставалось лишь продумать способ известить гнома и его приспешника о задумке Хескита. Способ должен быть запутанным, изысканным и оригинальным. Эти слабоумные тупицы никогда не должны подозревать, что оказывают помощь своему сильнейшему врагу.

* * *

— Для тебя сообщение, господин, — произнёс маленький чумазый мальчик, протягивая руку за оплатой. Другой рукой он сжимал кусок грубого пергамента.

Феликс посмотрел на него и прикинул, нет ли тут какого — нибудь подвоха. Мелкие попрошайки Нульна были особенно известны своей изобретательностью в избавлении тугодумов от денег. Однако не помешает присмотреться. Фонари только что зажгли. Было сравнительно рано, и пока не похоже, что „Слепая свинья“ сегодня вечером заполнится.

— Что это? Ты не похож на курьера.

— Я не знаю, господин. Тот забавно выглядящий джентльмен отдал мне этот клочок бумаги и медный грош, сказав, что я получу такой же, если доставлю это в „Слепую свинью“, высокому вышибале с белым мехом.

— С белым мехом?

— Он разговаривал как — то забавно, господин. И выглядел тоже забавно. По правде говоря, от него ещё и пахло забавно.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, у него был не совсем обычный голос. Какой — то писклявый и высокий. И он был одет в монашескую робу со скрывающим лицо капюшоном. Мне кажется, что эту робу давненько не стирали. Воняло так, словно внутри собака или какое — то другое мохнатое животное. Я это знаю, потому что мой пес Уффи…

— Неважно, что там с Уффи. Ты заметил в нём ещё что — нибудь?

— Ну, господин, он забавно шагал, постоянно склоняясь вперёд…

— Как старик?

— Нет, господин, для старика он двигался чересчур быстро. Больше похоже на одного из тех хромых попрошаек с Дешёвой улицы, разве что двигался слишком быстро для хромого и … ладно, есть ещё кое — что, но я боюсь тебе рассказывать, потому что ты можешь подумать, что я белены объелся.

— И что это?

— Ну, он уходил, и мне показалось, что у него змея под робой. Я заметил, как передвигается что — то длинное и змеевидное.

— Не мог ли это быть хвост? Вроде хвоста у крысы?

— Вполне возможно, господин. Вполне возможно. Ты думаешь, господин, это мог быть мутант? Один из изменяющихся?

В голосе ребенка проскользнули нотки удивления и ужаса. Он явно задумался о том, что мог попасть в опасное положение.

— Может быть. И где — же ты видел этого попрошайку?

— На Слепой аллее. Около пяти минут назад. Я помчался сюда, рассчитывая получить хороший кусок пирога за медный грош, который ты мне дашь.

Феликс бросил пареньку медяк и выхватил из его руки клочок бумаги. Он оглядел бар, высматривая Готрека. Истребитель восседал за боковым столом, сгорбив массивные плечи, обхватив одним крепким кулаком пиво, а вторым — свой чудовищный топор. Феликс подозвал его кивком головы.

— В чём дело, человечий отпрыск?

— Я расскажу тебе по дороге.

* * *

— Ни следа чего бы то ни было, человечий отпрыск, — сказал гном, смотря вдоль улицы.

Он встряхнул головой и провёл крепким кулаком по своему огромному окрашенному хохлу.

— И даже запаха.

Феликс не мог сказать, каким образом Истребителю удавалось унюхать что — либо среди наполнявшего Слепую аллею смрада отходов, но он не сомневался в словах Готрека. В прошлом он наблюдал достаточно много свидетельств остроты чувств гномов, чтобы теперь в этом сомневаться. Феликс держал руку на рукояти своего меча и был готов призвать стражу, если они что — нибудь обнаружат. С того момента, как ребёнок доставил записку, он подозревал западню. Но здесь никого не было. Скавен, если это был скавен, всё рассчитал правильно. У него было достаточно времени, чтобы скрыться.

Феликс снова поглядел вдоль улицы. Смотреть было особо не на что. Немного света просачивалось от фонарей лавок и окон таверн с Дешёвой улицы, но этого было недостаточно, чтобы он мог различить что — то, кроме контуров мусорных куч и потрескавшихся, изъеденных непогодой стен зданий на другой стороне аллеи.

— Она ведёт в Лабиринт, — произнёс Готрек. — Там дюжина входов, ведущих в канализацию. Наш поспешно скрывшийся маленький дружок теперь уже далеко.

Феликс представил себе извилистый лабиринт аллей, которые и образовывали Лабиринт. Это было обиталище бедняков и наиболее отчаянных негодяев города. Он не рассчитывал бы на результаты осмотра в светлое время дня, не то что пытаться отыскать здесь скавена в такой пасмурный и безлунный вечер. Готрек наверняка прав, если это и был скавен, он сейчас уже в канализации.

Феликс отступил с улицы и переместился под фонарь, освещавший вывеску работающего по ночам ростовщика. Он развернул скомканную бумагу и обследовал записку.

Почерк был необычен. Буквы были начертаны с неровными краями, больше похожие на руны гномов, чем на имперский алфавит, хотя язык был определённо рейкшпиль, только слова плохо подобраны и безграмотно написаны. Он прочитал:

Друзя — предупреждаю! Злые крысолюди придатильского скавенского клана Скрайр — да покроются они навечно прыщами, особливо тот злобный демун Хескит Аднаглазый — планируют наподать на Колледж Инжинерии этой ночю, пока не светит луна. Они хотят украсть ваши секреты для своих ничистивых целев. Вы должны остановить их или они будут на адин шаг ближе к захвату верхнего мира.

Ваша друга.

Феликс отдал письмо Готреку. Истребитель Троллей прочёл его и скомкал в могучем кулаке. Он насмешливо фыркнул.

— Ловушка, человечий отпрыск!

— Возможно, но если так, почему бы просто не выманить нас сюда и не напасть?

— Кто знает, как работают мозги у крыс?

— Возможно, не все скавены враждебны. Возможно, кое — кто из них желает нам помочь.

— Скорее уж моя бабушка была эльфом.

— Ну, хорошо. Возможно, одна фракция испытывает неприязнь к другой фракции и хочет, чтобы мы с ними разделались?

— Почему бы им не разделаться самостоятельно?

— Понятия не имею. Просто думаю вслух. Сегодня Праздник Верены. В колледже останется всего несколько человек. Все остальные будут на званом обеде для Гильдии у графини Эммануэль. Вероятно, нам следует предупредить стражу.

— И что мы им скажем, человечий отпрыск? Что скавен послал нам предостережение о том, что его братец собирается ограбить у курфюрста арсенал особого назначения. Ты, наверное, запамятовал, что произошло в последний раз, когда мы попытались предупредить всех о скавенах.

— Итак, ты говоришь, что нам не следует делать ничего?

— Я не говорил ничего подобного. Я говорю, что нам следует глянуть на это самим и не рассчитывать на помощь от кого — либо ещё.

— А что, если это ловушка?

— Если так, то так тому и быть. Подохнет множество скавенов.

— Мы также можем погибнуть.

— Тогда это будет героическая смерть.

— Лучше вернёмся сначала в „Слепую свинью“. Хайнц будет недоумевать, куда это мы подевались.

* * *

— Ты доставил сообщение, как предписывалось? — спросил серый провидец Танкуоль.

— Да! Да, изобретательнейший среди господ, — ответил Ларк.

— Хорошо. Ты свободен. Будь готов для последующих распоряжений. Если кто — либо поинтересуется, что ты делал на поверхности, отвечай, что следил за гномом, подготавливая его убийство. Некоторым образом, это вполне может оказаться правдой.

— Да, да, мудрейший из советников.

Танкуоль от радости потёр лапы друг о друга. Он не сомневался, что этот тупой гном и безволосая обезьяна попадутся в его хитроумно сплетённую ловушку. Его превосходно составленное и любовно написанное послание приведёт к этому. Всё, что ему остается теперь, это подождать и, чтобы ни случилось, принять меры к тому, чтобы бойцы Хескита провалили свою задачу. И он знал, каким способом это устроить.

* * *

Хескит с гордостью осматривал свой корпус техномагов. Он наблюдал, как отделение огнемётчиков искривляющего огня проверяет своё громоздкое и опасное вооружение со всей осторожностью, присущей хорошо обученным инженерам скавенов. Меньший из двух любовно простукивал бочку с горючим гаечным ключом, чтобы убедиться, что она полна, пока второй большую часть времени держал сопло направленным в пол, во избежание несчастного случая. Группы потных рабов сделали минутный перерыв и тяжело дышали от продолжительного напряжения, высунув языки. Они долго и упорно работали, подготавливая путь для сегодняшнего ночного дела. Они затратили множество часов на отвлечение канализационной стражи от этой местности и много дней работали обмотанными тряпьём кирками, чтобы завершить эти сооружения. Теперь все пандусы находились на местах, и они были готовы массированно прорваться на поверхность через норы людей.

Хескит обследовал их работу натренированным профессиональным глазом. За время бытности подмастерьем, он надзирал за сооружением лесов вокруг огромных боевых кораблей скавенов. «Те леса почти никогда не обрушивались, убивая находящихся на них», — с гордостью думал Хескит. Он был чудом своей норы. Что же, после сегодняшней ночи его собратья — инженеры будут удивляться ещё больше. Он превзойдёт изобретение Мекритом дальновещателя и сделает больше для развития общескавенской цели, чем Ик, изобретший передвижную пыточную машину. После сегодняшней ночи он станет обладателем всех секретов, которыми больше всего гордится человеческая раса. И потом он усовершенствует их тысячей разных способов.

Хескит понимал, что время выбрано идеально. Сегодня Праздник Верены. По сравнению с обычным количеством, стражников — людей будет немного, да и те будут пьяны. Прямо сейчас убийцы клана Эшин продвигаются наверх, чтобы снять тех нескольких часовых, что остались на посту. Скоро настанет время осуществить задуманное.

Торопливо прошмыгнул глобадьер Ядовитого Ветра^[27], с лицом скрытым под металлической маской газозащиты. Сквозь кварцевые линзы были видны лишь нервно подёргивающиеся глаза глобадьера. К груди он прижимал свою сферу со смертельным химикатом, защищая её от неожиданностей, подобно тому, как птица — мать оберегает своё драгоценное яйцо.

Хронометр Хескита пробил тринадцать раз^[28]. Он потянул за цепочку и извлёк богато украшенный латунный механизм из кармашка для часов. Он приложил его к уху и услышал звук громкого тиканья внутри любовно изготовленного устройства. Щёлкнув, он раскрыл хронометр и поглядел на циферблат. На нём был небольшой бегущий скавен. С каждым сердцебиением его ноги перемещались взад — вперёд. Его длинный хвост указывал на тринадцать часов, как и короткий острый меч, который он сжимал. Было точно тринадцать, час в час, минута в минуту. Хескит повернулся и подал знак начинать операцию.

* * *

Феликс оглядел снаружи новый Колледж Инженерии. Это было весьма впечатляющее здание, более похожее на крепость, чем на любой из колледжей Университета, в которых ему довелось побывать. Широкие и высокие угловые башни более подходили замку, чем учебному заведению. Все окна нижнего этажа были закрыты решётками. Внутрь был только один путь — через массивную арку, достаточно большую, чтобы проехала повозка с лошадьми.

Слабый приглушённый удар позади него дал знать о прибытии Готрека, скорее всего свалившегося на одну из цветочных клумб. Он услышал проклятие на грубом и гортанном гномьем языке.

— Лучше помолчи! — прошептал Феликс. — Нас тут быть не должно.

То была правда. Под страхом смерти или, по меньшей мере, длительного заключения в застенках печально известной тюрьмы графини Эммануэль, в это чрезвычайно секретное место допускались лишь уполномоченные члены Гильдии Инженеров и Механиков, их подмастерья и представители вооружённых сил Империи.

— Часовые слишком пьяны, чтобы что — либо обнаружить,человечий отпрыск. Это позор, но чего ещё можно ожидать от людей.

Феликс вытянулся и стащил свой новый плащ с низкой стены. Он был порван в местах, где его проткнули осколки битого стекла и гвозди, установленные на гребне стены. «Да уж, — печально подумал Феликс, — лучше порванный плащ, чем порезанная рука». Он посмотрел на караульные будки по обеим сторонам закрытых железных ворот и был вынужден согласиться с Готреком. Это позор.

Один из часовых был настолько пьян, что попросту валялся спящим возле своего поста. Затем Феликс заметил кое — что необычное в позе мужчины и осторожно приблизился, чтобы взглянуть поближе. Проделав это, он увидел и другие лежащие фигуры. Возможно ли, чтобы все часовые перепились и заснули? Он вгляделся пристальнее и рванул меч из ножен.

Часовые не были пьяны. Они были мертвы. Каждый лежал в луже крови. У одного в спине всё ещё торчал нож. Феликс нагнулся, обследовал его и незамедлительно опознал работу скавенов — ассасинов, с которыми лично столкнулся в „Слепой свинье“.

— Похоже, наш друг сообщил правду, — сказал он присоединившемуся к нему Готреку.

— Тогда пошли, поглядим, что внутри.

— Я боялся, что ты это скажешь.

* * *

Хескит шествовал по коридорам колледжа, окружённый своими телохранителями. Это место чем — то его успокаивало. Его окружали знакомые предметы — кузнечные горны и верстаки, токарные станки и дрели, а также все остальные инструменты, знакомые инженерам всего мира независимо от их расы. Запах древесного угля и металла разносился по помещению ночным бризом. Скавены сновали по коридорам, разграбливая помещения на своём пути подобно армии вторжения. Он надеялся, что его прислужник Сквиксквик ведёт отряд на занятие позиций в центральных арсеналах, иначе самые отборные трофеи могли исчезнуть.

Справа от себя он заметил стойку с длинными мушкетами неизвестной конструкции. Он немедленно подбежал и вытащил один. Это выглядело, как наполовину законченный новый прототип. Его ствол был прикручен медной проволокой, а сверху был установлен небольшой телескоп. «Зря волновался, — подумал Хескит, — просто посредственный образчик джизелей, которыми уже вооружены его телохранители. Без добавления искривляющего камня в свою пороховую смесь, люди никогда не смогут достичь такой же дальности и убойной силы». Он понадеялся, что другой хлам будет более достоин его внимания, или ночь пропадет зря.

— Сюда, наиболее выдающийся среди лордов, — услышал он зов Сквиксквика.

Хескит быстрым шагом пересёк большой зал и оказался в другой машинной мастерской. «Что же, это будет получше, — подумал он, заметив округлую приземистую громаду органной пушки. — Этим стоит завладеть». Он быстро подошёл и пробежал лапами по холодному металлу одного из стволов. Да, этим, несомненно, стоило завладеть.

Он посмотрел вниз и увидел механизм, который вызывал поворот стволов, и боёк, одновременно воспламеняющий фитили. Весьма умно! Он задумался над тем, сможет ли допустимая нагрузка металла выдержать использование пороха из искривляющего камня. Вероятнее всего, нет, однако, возможно на такое способен один из тех новых сплавов искривляющего камня со свинцом, с которыми он экспериментировал. У него не было с ними никаких неприятностей с того момента, как последняя автоматическая пушка взорвалась и убила десяток его ассистентов.

— Быстро! Быстро! Забирай её! — приказал он Сквиксквику.

Его прислужник прочирикал несколько команд, и группа рабов Скрайра метнулась вперёд. Когда они покатили пушку, раздалось несколько слабых писков боли. Но Хескита это не беспокоило. В действительности, он находил подобное расслабляющим.

Он двинулся дальше по залам, прикидывая, какие новые игрушки он найдёт в этом незнакомом и волнующем месте.

* * *

Феликс нащупал ручку двери. Он почти надеялся, что обнаружит дверь закрытой, но она была уже отперта, и он подозревал, что причина ему известна. В воздухе была весьма знакомая вонь — смешанный запах мускуса, мокрой шкуры и зловония канализации. Сомнений нет, тут побывали скавены.

— Может, пойдём и известим стражу? — прошептал он Готреку.

— И скажем им что? «Мы только что вломились в вашу оружейную и обнаружили там нескольких скавенов. Честно говоря, мы не пытались что — нибудь украсть. Мы просто хотели посмотреть». Быть повешенным за воровство — не так я себе представляю достойную смерть, человечий отпрыск.

— Тогда, наверное, не стоило сюда приходить, — пробормотал Феликс.

Он уже забыл, что сам согласился с этим неразумным планом. В пылу момента, вызванного развитием событий, было похоже, что в этом плане есть определённая логика, но сейчас он не мог видеть в нём ничего, кроме чистейшего безумия. Они оказались в месте, где им делать нечего и, вероятнее всего, окружены яростными воинами скавенов. К моменту, как подоспеет какая — либо помощь, они, по всей видимости, будут мертвы. А если каким — то чудом они выживут до прихода подмоги, спасители скорее всего, по предположению Готрека, вздёрнут их, как шпионов. Феликс недоумевал: «И как только ему удаётся впутываться в подобные ситуации?»

— Ты будешь тут всю ночь стоять или всё — таки дверь откроешь?

Почти ожидая ощутить, как клинок пронзает его лицо, Феликс медленно и осторожно отворил дверь. Перед ним виднелся длинный коридор. Там было темно, несмотря на проникающий снаружи свет. Феликс пожалел, что у него нет с собой фонаря. «Должно же здесь быть освещение», — подумал он, а затем понял, что это лишь привлекло бы нежелательное внимание.

Готрек выдвинулся и затопал вперёд по коридору с поднятым массивным топором, готовый сеять смерть. Не оставалось ничего другого, как только последовать за ним. Феликса не привлекала идея остаться в одиночестве в этом огромном, отражающем эхо здании.

— У нас проблема, решительнейший и ответственнейший из предводителей, — тихо произнёс Сквиксквик.

Хескит повернулся и раздражённо уставился на своего помощника.

— Проблема? Какая может быть проблема, Сквиксквик? Рассказывай! Быстро! Быстро!

— Смотритель Куи осмотрел паровой танк и полагает, что с ним возникнут некоторые проблемы. Он думает, что опоры недостаточно сильны, чтобы выдержать вес. Будет неосмотрительно спускать его вниз в канализацию.

— Передай смотрителю Куи, чтобы решил эту проблему побыстрее, иначе его заменит кто — нибудь более компетентный. Нам нужен этот паровой танк! Мы должны изучить двигатели! Мы должны увидеть, каким образом он функционирует! Клан Скрайр должен обладать этим оружием.

Хескит взобрался на верхушку парового танка. Его последователи осветили место зелёным светом ламп искривляющего камня, чтобы лучше видеть, что следует сделать. Хвост Хескита отвердел просто оттого, что он находился на верхушке этой мощной машины. Приложив лапы к губам, он принял командную позу и осмотрел помещение.

Он оглядывал этот самый большой из залов — место производства паровых танков. Тот впечатлял. Неподалёку на верстаках лежали тщательно изготовленные вручную детали. Огромные чертежи были приколоты на доске у стены для наставления подмастерий. Наверху были укреплены всевозможные блоки, провода и канаты для постановки всех частей на места. Это была достаточно сложная и запутанная паутина, способная поднять настроение любому скавену.

Неподалёку стоял частично собранный паровой танк, который все бы сравнили с полуобглоданной тушей какого — то левиафана. Над ним находились галереи, с которых мастера могли наблюдать за работой чернорабочих и следить, чтобы всё было сделано как следует. Да, здесь определённо были кое — какие идеи, которые можно было применить для пользы скавенов.

Хескит развернулся и вскоре был целиком захвачен созерцанием огромного механического чудища, потрясённый возможностями, подсказанными его конструкцией. Воистину, паровой танк был самой потрясающей идеей. Он лапой пробежал по проклёпанному металлу и почувствовал учащение своего сердцебиения. Он практически видел себя управляющим чем — то подобным, только его экземпляр был больше и лучше, с двигателем, приводимым в движение искривляющим камнем, и огнемётом искривляющего огня вместо пушки. Пули будут отскакивать от брони корпуса. Стрелы будут нейтрализованы толщиной переборок. Попав под него, враги будут раздавлены в кровавое месиво. У него будет перископ для наблюдения, чтобы не подставлять свою голову под вражеский огонь, и он будет оснащён гусеницами вместо этих дурацких колёс, чтобы с лёгкостью передвигаться по пересечённой местности.

С подобной конструкцией скавены смогут завоевать мир, а всё благодаря ему — Хескиту Одноглазому.

Впереди Феликс мог видеть огромный открытый внутренний двор. В центре двора находился огромный провал, из которого выходило знакомое зловоние канализации. Двор был освещён зловещим мерцанием зелёного света. В его свечении Феликс мог видеть орду крысолюдей, носящихся туда — сюда между провалом и зданием. У каждого на плечах был ящик или часть механизма. Было похоже, что они полностью разграбят здание. Феликс не знал, что же им теперь предпринять. Скавенов было просто чересчур много, чтобы они могли рассчитывать на победу.

Хескит спустился внутрь парового танка и осмотрел приборы управления. Здесь было маленькое сидение, сделанное под водителя — человека, но основной объём помещения был занят чудовищной пушкой и громадным паровым котлом. Не вызывало сомнений, что энергия вырабатывается котлом.

Управление было простейшим для понимания скавена с интеллектом Хескита. Этот рычаг — вперёд, тот рычаг — назад. Свисток используется, чтобы производить ужасающий шум, а также для понижения давления в котле. Это небольшое колесо позволяет направлять паровой танк влево — вправо, а это — управляет наводкой пушки. Всё достаточно просто.

Внезапно Хескит чётко осознал, что он хочет сделать, а так как главным техномагом был он сам, то некому было помешать ему. Он решил совершить пробную поездку на этом транспортном средстве, просто чтобы убедиться в его работоспособности. Заодно это сэкономит усилия по доставке его к провалу и вниз в канализацию. Он прорявкал указания прислать двух рабов, и вскоре они загрузили дрова в котёл. Через несколько минут давление в двигателе поднялось, и можно было отправляться.

Хескит потянул рычаг, и паровой танк рванулся вперёд.

Феликс услышал отдалённое урчание, как если бы дракон прочищал глотку.

— Звучит, как чудовище, — прошептал он Готреку.

— Больше похоже на звук парового двигателя, человечий отпрыск. Пошли — ка, проверим.

Они поспешили к лестнице и через галерею над внутренним двором. Тут и там лежали тела часовых, убитых такими же клинками скавенов, как попадавшиеся ранее. Феликс вздрогнул и взял меч наизготовку. В любую минуту он ожидал наткнуться на группу свирепых убийц, вроде тех, что как — то ночью напали на него и Элиссу в его комнате.

Ощущение мощи и скорости было восхитительным. Хескит никогда не испытывал ничего подобного. Он чувствовал, что способен сокрушить всё на своём пути, прорваться сквозь любое препятствие. С одним лишь этим танком он может победить любого противника. В его голове проносились видения огромных армий, на острие которых находились движимые искривляющим камнем паровые танки. С такой силой, управляемой свирепыми бойцами — скавенами, клан Скрайр может покорить мир. И, разумеется, он — Хескит Одноглазый — будет должным образом вознаграждён за свой гений в осуществлении этого плана. Он был уверен.

Хескит проверил, куда же он едет. «Что этот глупый глобадьер Ядовитого Ветра делает, стоя перед танком с паническим взглядом на лице?» — недоумевал Хескит.

Феликс появился на галерее над огромным залом, кишащим скавенами. В центре зала стоял новенький блестящий паровой танк. Из его труб поднимался дым, и пока Феликс наблюдал, транспортное средство начало двигаться. Оно быстро набрало скорость и наехало на небольшого скавена, который стоял, что — то сжимая перед собой. Скавен упал, и из его рук выкатилось что — то вроде стеклянной сферы. Сфера упала и разбилась на множество частей. Как только это произошло, появилось ужасное облако зеленоватого газа. Все крысолюди внизу, которых накрыло облаком, схватились за горло и попадали, кашляя кровью. Они лежали на полу, хвосты метались, ноги били по земле. Это выглядело так, как если бы они тонули. Он припомнил рассказы Готрека о газовом оружии скавенов. Он вспомнил то страшное мгновение в схватке со скавеном в канализации, когда он решил, что вдохнул газ. Он также припомнил, что Истребитель предлагал решение в виде пропитанного мочой платка, наложенного поверх рта. Сейчас у него не было ни времени, ни желания проверить эту теорию. Феликс с удовольствием обнаружил, что газ, по всей видимости, тяжелее окружающего воздуха и не распространяется далеко. В самом деле, тот уже начал рассеиваться.

«Он умирает? — недоумевал Хескит. — Или смог вовремя задержать дыхание?» Он не знал. Его глаза слезились от газа, проникшего через открытый люк. Перед ним, хрипя и задыхаясь, лежали два раба скавенов. Хескит знал, что никакой боли не ощущает. Вероятно, того мгновения, когда он увидел глобадьера, оказалось достаточно, чтобы сработал инстинкт. Ему хватило времени сделать глубокий вдох и задержать дыхание. Конечно же, он не потратил его на крики предупреждения остальным. И результатом его быстрых раздумий стало то, что он смог спасти свою жизнь.

Хескит вгляделся в зелёный мрак слезящимися глазами, пытаясь направить танк на свободное пространство. Что — то ударилось и расплющилось под колёсами, ему показалось, что он услышал предсмертный стон. Он проигнорировал это и сосредоточился на выживании. Это наиболее важное дело.

Он чувствовал жжение в лёгких. Сердце билось в три раза быстрее обычного ритма. Он уже выпрыснул мускус страха и запачкал свои превосходные доспехи. Это его не беспокоило. Сейчас имело значение лишь то, что он не дышал, пока не увидел чистый воздух, и это сохранило ему жизнь, несмотря на предательское нападение тупорылого глобадьера.

Вокруг себя он слышал звуки смятения, лязг переносного оружия, скавенов, выкрикивающих приказы и отрывистые команды.

— На нас напали! — услышал он крик Сквиксквика.

И когда пули джизелей начали глухо ударяться в бок танка, Хескит осознал — идиоты решили, что атакует их он.

Феликс с растущим замешательством наблюдал за побоищем. Газ убил множество скавенов. Остальные крысолюди повернули против парового танка. Несколько расчётов скавенов, вооружённых длинными ружьями, начали неприцельно стрелять по танку. Два странно экипированных скавена перетаскивали огромное и неуклюже выглядящее орудие на позицию, откуда оно могло бы обстреливать танк.

Неужели там остался выживший человек, который как — то смог привести в рабочее состояние боевую машину? И он прямо сейчас сражается за свою жизнь и отчаянно нуждается в помощи? Феликс повернулся, чтобы посоветоваться с Истребителем, и только тогда обнаружил, что Готрек ушёл. Феликс мог догадаться, куда именно.

Скавены разместили своё необычно выглядящее оружие на позиции. Один склонился под бочкой, закреплённой на его спине, другой вооружился присоединённым к ней орудием. Внезапно сильная струя зеленоватого пламени выплеснулась вперёд и разбрызгалась по танку.

Она налипла на боковые металлические панели и интенсивно горела; языки пламени осветили весь зал и чёткий силуэт Феликса, стоящего на балконе. Он понял это по тому, что целая группа скавенов внезапно указала на него и заверещала. У него возникло ужасное предчувствие того, что случится дальше.

Хескит закрыл глаза и понадеялся, что будет способен видеть, когда откроет их снова. Жар был сильным, и искривляющее пламя из огнемёта прорывалось сквозь узкие наблюдательные прорези парового танка. Хескит заорал и снова выпрыснул мускус страха, испачкав под собой сидение.

— Стоять! Стоять! Дураки! — пронзительно завизжал он. — Это я, Хескит, ваш предводитель!

Если кто — то и услышал его за рёвом парового танка, то не подал виду. Повсюду было смятение и безумие. Есть вероятность, что его собратья в смятении потеряли его из виду и решили, что он — напавший человек. Настолько же вероятно, что кое — кто из его мерзких амбициозных подчинённых отлично знал, что он внутри, и решил использовать это стечение обстоятельств для покушения на своего начальника.

В действительности, чем больше Хескит задумывался над второй альтернативой, тем более вероятной она ему представлялась. Например, эти огнемётчики не прекратили свою атаку, несмотря на его недвусмысленную команду. Они могут заявить, что не могли расслышать его за рёвом двигателя, но Хескиту лучше знать. Теперь ему всё ясно. Всё это часть дьявольского заговора по устранению его с заслуженной должности. Он ни в малейшей степени не будет удивлён, если за всем этим стоит серый провидец Танкуоль.

Охваченный праведным мстительным гневом, Хескит яростно сжал клыки и направил паровой танк прямо на огнемётчиков искривляющего огня. Слишком поздно вероломные подонки осознали опасность и попытались увернуться. Хескит был вознаграждён хрустом их костей под колёсами. А после произошёл ужасающий взрыв, когда разорвалась бочка со светящимися химикатами.

Феликс был в западне. На балкон, где он стоял, неумолимым меховым потоком выливались скавены. Их было множество, с таким количеством он не мог сражаться. Он не сомневался, что уберёт одного или двух из них в узком проходе, но пока он будет занят этим, остальные набегут сзади и вонзят свои грязные небольшие клинки ему в спину. Чёртов Готрек! Куда подевался Истребитель, когда он так нужен?

Громогласный рёв, раздавшийся прямо под ним, явился ответом на его невысказанный вопрос. Рискнув бросить беглый взгляд, Феликс увидел, как Истребитель появился в нижнем помещении, оставляя за собой след в виде мёртвых и умирающих крысолюдей. Вокруг его лица была обёрнута обильно смоченная тряпка. Истребитель, несомненно, решил не давать шанса отравить его газом, пока он стремится к героической гибели.

Внизу Феликс также увидел несущийся вперёд паровой танк. Яркое зелёное пламя бушевало вокруг его колёс и под его днищем. Сталкиваясь и отскакивая, он передвигался по мастерской, сокрушая всё на своём пути, оставляя позади себя „хвост кометы“. Затем он, почти остановившись, развернулся, направив свой нос в сторону Истребителя. Готрек встал твёрдо, противостоя массивной машине, точно как эсталийский матадор перед быком. А вокруг гнома разбегались в поисках укрытия паникующие скавены.

Это всё, что Феликс успел увидеть, пока возбуждённая толпа скавенов не набросилась на него. Он понимал, что умрёт, если останется стоять там, где сейчас. Не видя другого выхода, он убрал меч в ножны, вскочил на перила и, дотянувшись, вцепился в одну из протянутых над головой верёвок. Он быстро полез, перебирая руками, пока не оказался над центром двора. Там Феликс завис на какое — то время, чтобы перевести дыхание. Внезапно он почувствовал, что верёвка начала колебаться под его весом. Он рискнул посмотреть назад и увидел злобно ухмыляющегося скавена, перепиливающего верёвку своим клинком.

«О, нет», — подумал Феликс, когда верёвка с треском порвалась.

Хескит не верил своим глазам. Что это за гном стоит перед ним, размахивая огромным топором? Откуда взялся гном здесь, посреди человечьей норы? Или он случайно вдохнул чуток глобадьерского газку и теперь галлюцинирует? Весь танк разогрелся, причём не только из — за парового котла. Хескит определённо чуял запах горящего где — то искривляющего огня. И куда это подевались все его прислужники? Несомненно, гном и газ не смогли бы убить их всех. Что же, кое — что можно было утверждать совершенно определённо — гном не выживет после лобового столкновения с паровым танком. Хескит поддал газу и помчался прямо на Готрека.

Верёвка порвалась, и Феликс по дуге полетел вниз к земле. Он видел, что почти прямо под ним Готрек, и паровой танк почти наехал на него. Походило, что быть Истребителю раздавленным в кровавое месиво под колёсами горящего парового танка. Но в последнюю секунду тот шагнул в сторону, и его топор врезался в бок транспортного средства с глубоко звучащим звоном, похожим на бой большого колокола.

Феликс приготовился к болезненному столкновению с землёй. Затем, в последний момент он обнаружил, что угол траектории вынесет его прямо на пути парового танка. И вероятнее всего, он окажется под его колёсами.

У Хескита от дыма и громкого звенящего эха внутри танка разболелась голова. И что это за второй удар донёсся со стороны борта танка? Он уже начал жалеть, что вообще позволил своим прислужникам дать себя уговорить влезть в эту проклятую смертельную ловушку. Несомненно, как только всё это закончится, полетят головы!

Хескит сильно дёрнул тормозной рычаг, и тот остался в его руках. А перед ним вырастала стена здания. Она приближалась со страшной скоростью.

Весь воздух выскочил из лёгких Феликса, когда тот врезался в верхушку парового танка. Он почувствовал, что начинает соскальзывать. Он мог чувствовать жар, начинающий обжигать подошвы его сапог. Феликс подтянулся и схватился за что — то, чтобы удержаться. Его пальцы ухватили край открытого люка. Воспользовавшись этим захватом, он подтянулся и припал к верхушке мчащегося танка. Он видел быстро приближающуюся стену. Феликс попытался спрыгнуть, но было слишком поздно. Силой удара его головой вперёд швырнуло в люк, внутрь горящего парового танка.

Раздался сильный грохот и скрежещущий звук, когда паровой танк прошёл прямо сквозь кирпичную стену. Танк целиком содрогнулся, и запах горения усилился. Внезапно на Хескита упало что — то тяжёлое, и он обнаружил человеческие руки, вцепившиеся в его мех.

Феликс вздрогнул, когда скавен сомкнул огромные челюсти, полные острых, как иглы, зубов и рявкнул на него. «Что за ночной кошмар», — подумал Феликс. Он в ловушке, висит вверх ногами в крошечном замкнутом пространстве на борту мчащегося транспортного средства с омерзительным чудищем — мутантом, пытающимся разорвать ему горло. Феликс отвёл голову в сторону и резко ударил кулаком, попав скавену по морде. Вокруг он заметил начавший подниматься пар и вылетающие из парового котла искры. Скавен ударил его в ответ. Острые как бритвы когти оцарапали его щёку. В этот момент Феликс был рад, что недостаток пространства не позволяет скавену использовать его оружие. Он позволил себе окончательно свалиться в кабину и всем своим весом приземлился на крысочеловека. Они оба сцепились и катались по кабине, задевая рычаги управления, заставляющие паровой танк бесконтрольно отклоняться то налево, то направо. Через узкую наблюдательную щель Феликс углядел охваченных ужасом скавенов, разбегающихся в поисках укрытия. Паровой двигатель издавал странные фыркающие звуки. Жар и влажность были ужасными.

Это была беспощадная потасовка. Феликс был намного крупнее и сильнее, но скавен был на удивление жилистым и имел преимущество обладания длинными острыми зубами.

Боль пронзила Феликса, когда тот погрузил их в его плечо. Он почувствовал горячую кровь, потёкшую под рубашкой. Вместе с болью и страхом пришла сильная ярость.

— Хорошо, вот тебе! — выкрикнул Феликс, хватая руками скавена за горло и начиная сжимать. В то же время он отстранил голову скавена от себя и начал бить ей о бок парового танка.

«Не самая лучшая ночь», — подумал Хескит Одноглазый, когда безумный человек в третий раз стукнул его головой о стальную стену. Скавен чувствовал, что силы покидают его. В лёгких не было воздуха, а эти крепкие как железо руки человека на горле не позволяли дышать. Словно он снова попал в газ, только в сотню раз хуже. Этого бы никогда не случилось, если бы он не был предан своими никчёмными подчинёнными.

За плечом своего противника, через наблюдательную щель, Хескит видел открытый зев провала, ведущего вниз в канализацию. Множество скавенов ныряло туда, спасаясь с поля боя. Паровой танк также направлялся прямо туда.

Феликс испытал неприятное ощущение пустоты в животе, когда танк накренился и опрокинулся. Должно быть, они налетели на препятствие или упали в яму, подумал Феликс, когда его бросило через кабину. «Вот она, смерть моя», — подумал он. Внезапно паровой танк с неприятно булькнувшим плеском остановил падение, и знакомая вонь канализации наполнила ноздри Феликса.

Его хватка на горле скавена ослабла, и тот воспользовался удобным моментом, чтобы вырваться. Скавен резво вскочил и вылез из люка по трубе, как хорёк. Оценив пламя, вырывающееся из котла, Феликс подумал, что лучше бы ему поступить точно так. Испытывая боль, он подтянулся и вытащил своё избитое тело через открытый люк. Какое — то время он постоял на возвышающейся крыше парового танка, глядя на скавена, с которым только что бился.

Как он и догадывался, транспортное средство упало в проход, выкопанный скавенами на внутреннем дворе, и теперь тонул в канализационных стоках. Дым, пар и пламя вздымались через люк позади него, обжигая его сапоги и заставляя тлеть его брюки. Паровой танк сотрясался и целиком увяз в грязи. Вокруг себя Феликс мог заметить множество красных глаз, светящихся в темноте. Он был окружен скавенами.

«Из огня да в полымя», — подумал он.

«Откуда тут все эти воины?» — изумлённо недоумевал Хескит. Они должны сражаться наверху с гномом и его союзником — человеком, а не прятаться внизу, бежав с поля боя. Но прямо сейчас это было неважно. Будучи высококлассным техномагом, Хескит заметил все признаки очень серьёзной поломки парового танка. Он не сомневался, что у него не более нескольких минут на то, чтобы скрыться, пока тот не взорвался.

Страх придал его ногам крылья. Он выпрыгнул прямо на плотно скученную толпу скавенов. Раньше, чем они опомнились, он пронёсся по их плечам, по пути наступая на головы. Но даже сейчас он сознавал, что не успеет убраться своевременно. Была только одна возможность сделать это.

Схватившись за морду, Хескит вниз головой нырнул в канализационные стоки.

Заценив скорость, с которой охваченный ужасом скавен удрал по головам своих собратьев, Феликс понял, что сейчас произойдёт нечто страшное. Он действовал не раздумывая. Он подпрыгнул вверх, ухватился за край ямы и вытянул себя оттуда как раз тогда, когда группа скавенов вскарабкалась на паровой танк.

Он почувствовал когти, распоровшие штанину его брюк — то в него вцепился один из командиров группы. Яростно Феликс ударил другой ногой, и почувствовал, как под его ногой ломаются зубы.

Оглядев залитый зеленоватым светом внутренний двор, он увидел бегущего в его сторону Истребителя.

Феликс поднялся и побежал на гнома, крича: «Ложись! Оно сейчас рва…»

Позади него раздался чудовищный громоподобный грохот, и была мощная вспышка, подобная разряду молнии. Огромное облако вонючего дыма вырвалось наружу. Ударной волной Феликса сильно бросило на землю. Он смутно осознавал, что в сумраке вокруг него в большом количестве пролетают вперёд головой тела скавенов. Затем его голова ударилась о землю, и он потерял сознание.

Когда Феликс поднялся, Готрек стоял неподалёку, вглядываясь в зев провала. Вокруг него лежали ужасно искалеченные трупы скавенов. Феликс не пытался угадать, было ли это последствием взрыва или действий Готрека. Это не имело значения. В конце концов, в результате было бы то же самое.

Позади него оказались неожиданно мощные разрушения. Обернувшись, Феликс увидел, что целиком обрушилась стена колледжа. Кроме того, всё здание было окутано необычным зеленоватым огнём. Что — то ему подсказывало, что никакие усилия пожарных не смогут погасить это пламя, пока не истощится его колдовская ярость.

Он обернулся посмотреть на Готрека, впервые заметив крупные пятна крови, покрывавшей тело гнома и стекавшей с его топора. Готрек усмехнулся щербатым ртом.

— Расправился с большинством из них. Остальные сбежали, — недовольно проговорил он. — Похоже, у них душа ушла в пятки после того, как я убил первые полсотни.

— Да, но какой ценой! Мы сожгли колледж дотла! Задумайся обо всех этих утраченных знаниях.

— Колледжи можно отстроить заново, человечий отпрыск.

Истребитель постучал крепким пальцем по своей голове.

— А знания находятся вот тут. Мастера и подмастерья остались живы. Всё пойдёт своим чередом.

— Нам бы лучше пойти и убраться отсюда. Скоро появится охрана.

Усталые, они покинули это место. Где — то в отдалении уже звонили тревожные колокола.

* * *

Хескит поднял голову над коричневым илистым месивом и выплюнул полный рот тухлой канализационной воды. «Всё произошло слишком близко», — подумал он. Он был уверен, что выжить ему удалось лишь благодаря тому, что желеподобная консистенция этой части потока поглотила ударную волну взрыва. Было похоже, что все остальные мертвы. «Однако я всё ещё жив, и это главное», — думал он пробираясь через воду взмахами лап и ударами своего хвоста. Всё, что ему следовало теперь сделать, так это найти такое объяснение этому поражению, которое бы устроило проклятого серого провидца. Потому что каким — то образом он был уверен, что Танкуоль будет знать всё про эту ночную вылазку.

(обратно)

Чумные монахи клана Чумы

«Вот и пролито немного света на бедствие, постигшее Колледж Инженерии в тот злосчастный год. Полагаю, что теперь можно перейти к рассказу на другую тему. Как раз на этом этапе своей жизни я приобрёл больше знаний о мерзкой породе крысолюдей, известных как скавены, чем когда — либо хотел или считал целесообразным. Наши наиболее фанатично настроенные охотники на ведьм считали достаточной причиной для сожжения на костре само обладание подобными знаниями. Я часто думаю, что если бы такие люди уделяли хотя бы половину рвения, с которым они гоняются за безвинными учёными, преследованию настоящих врагов нашего общества — наш мир был бы безопасным и счастливым местом. Разумеется, подлинные враги нашего общества куда как более опасная порода, чем невиновные учёные, и имеют союзников в самых высоких кругах. Я предоставляю моим читателям самим сделать из этого выводы».

„Мои странствия с Готреком“ Том III, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Мужчина схватился за горло, издал булькающий стон и рухнул; сквозь его губы сочилась пена, мерзкая зелёная субстанция вытекала из ноздрей. Он лежал на спине в мусорной куче и яростно молотил кулаками по грязной мостовой, затем силы оставили его. Его конечности слабо дёрнулись в финальной судороге, потом он издал последний долгий стон и затих.

Неподалёку на улице люди в сильном испуге посмотрели друг на друга, а затем отбежали от тела со всей возможной скоростью. Нищие повылезали со своих лежбищ. Уличные торговцы покинули свои прилавки, домохозяйки попрятались по домам, заперев двери. Богатые купцы понукали носильщиков своих паланкинов увеличить скорость. За несколько минут улица практически опустела. Повсюду в шуме разбегавшейся толпы раздавалось одно слово — чума!

Феликс Ягер оглядел внезапно опустевшую улицу. Было незаметно, чтобы кто — либо спешил помочь бедняге, так что, похоже, эта работа легла на него. Он прикрыл рот своим оборванным плащом и опустился на колени возле тела. Он положил руку на грудь мужчины, проверяя сердцебиение.

Слишком поздно. Мужчине не требовалась никакая помощь — он был мёртв. Феликс достаточно сталкивался со смертью, чтобы понять это.

— Феликс, отойди. Мне страшно.

Феликс поднял глаза. Неподалёку стояла Элисса, с бледным лицом и круглыми глазами. Она провела рукой по своим курчавым чёрным волосам, затем поднесла её обратно ко рту.

— Нечего тут пугаться, — проговорил Феликс. — Парень помер.

— Меня пугает то, что его убило. Похоже, что он умер от нового вида чумы.

Феликс поднялся, его мысли заполнил суеверный страх. Впервые он был вынужден сопоставить смерть, свидетелем которой только что был, и причину, по которой все остальные разбежались.

Чума любой формы — ужасное заболевание. Она достает везде, убивает любого, и бедного, и богатого. Никто не знает, чем она вызывается. Кто — то говорит о тёмном влиянии Хаоса. Кто — то — о каре богов грешному человечеству. Не вызывает сомнения лишь одно — если чума выбрала тебя своей жертвой, тут уже весьма немного можно сделать для спасения. С этим смертельным заболеванием безуспешно боролись лучшие медики и наиболее могущественные маги. Феликс быстро отошёл от тела и хотел своей рукой утешающе обнять Элиссу. Она осторожно увернулась, словно он был переносчиком заразы.

— Я не болен чумой, — заявил он оскорблённо.

— Ты не можешь этого знать.

Феликс поглядел на тело и содрогнулся.

— Для этого бедняги день однозначно оказался не самым удачным, — сказала Элисса.

— Что ты имеешь в виду?

— Взгляни. На его рубахе чёрная роза. Он только что с похорон.

— Да уж, а теперь ему предстоят его собственные, — тихо произнёс Феликс.

* * *

— Сегодня это уже четвёртая смерть от чумы, о которой я слышал, — сказал Хайнц, когда Феликс рассказал ему новости. — Парни в баре ни о чём, кроме этого не говорят. Они делают ставки на то, каким будет это число с наступлением ночи.

С одной стороны эти известия порадовали Феликса. Последние несколько дней горожане обсуждали лишь сожжение Колледжа Инженерии. Большинство заявляли, что это саботаж, предпринятый последователями Хаоса или бретонцами. Феликс испытывал продолжительные угрызения совести, когда вспоминал о своём участии в том событии.

— И что ты думаешь? — поинтересовался Феликс, оглядывая, сколь много людей собралось. Бар был заполнен до отказа, и неизбежная толкотня уже приводила к размолвкам. Феликс предчувствовал, что вечер определённо не обойдётся без неприятностей.

— Я поставил на то, что их будет десять. Год назад, когда пришла Красная Оспа, к полуночи помирало до двадцати человек. Но та Красная Оспа была опасной. Худшей за двадцать лет. И всё же нельзя предугадать, эта может оказаться ещё хуже, пока не закончится.

— Я имел в виду, что, по — твоему, её вызывает? — сказал Феликс. — Каким образом она распространяется?

— Я не медик, Феликс, я — бармен. Полагаю, что её разносят непослушные дети и ведьмы. Так говаривала моя жена — старая Лотта.

— Думаешь, я мог подхватить её от того бедняги?

— Возможно. Но я не беспокоюсь. Я думаю, что когда старикан Морр вытащит из своей большой чёрной шляпы твоё имя, тут уже ничего не поделать. Я уверен только в одном.

— В чём же это?

— Это хорошо для дела. Как только приходит чума, люди наполняют таверны. Они хотят забыться, и как можно скорее.

— Может, они желают помереть пьяными.

— Есть куда худшие способы расстаться с жизнью, малыш Феликс.

— Да уж.

— Ладно, ты лучше пойди и помешай тем тилеанцам поставить друг друга на ножи, а то скоро мы сможем это пронаблюдать наглядно.

— Я разберусь с этим.

Феликс пошёл и быстро вмешался в перепалку. Через несколько секунд у него были более неотложные поводы для беспокойства, чем заражение чумой.

— Итак, чума тебя не беспокоит? — спросил Феликс, уклоняясь от замаха пьяного солдата — наёмника.

— Никогда не подхватывал, человечий отпрыск, — ответил Готрек Гурниссон.

Схватив наёмника за ухо, он опустил его голову на уровень своей и затем отвесил мужчине удар головой, от которого кровь хлынула из разбитого носа человека, добавив новый широкий след на громадный хохол выкрашенных в рыжий цвет волос Истребителя.

— Я побывал в дюжине осад. Люди мёрли, как мухи, а я был в порядке. Гномы обычно не заболевают чумой. Это удел менее выносливых рас, вроде эльфов и людей.

Феликс схватил двух скандалящих дружков наёмника за загривки и поставил их вертикально. Готрек подхватил одного, Феликс второго, и они выставили их через вращающиеся двери на грязную улицу.

— Худшее, что у меня бывало — это тяжёлое похмелье, — сказал Готрек.

— И не возвращайтесь! — проорал он на улицу.

Феликс повернулся, чтобы осмотреть бар. Как и предсказывал Хайнц, бар был полон. Дворяне, забавы ради ошивающиеся в трущобах, смешались с половиной городских головорезов и распутников. Большая группа наёмников, только что пришедших с караваном из Мидденхейма, тратила свои деньги так, словно это был их последний день.

«А может, они правы, — подумал Феликс, — может, не будет никакого завтра. Может, правы все эти пророки с перекрёстков. Возможно, приближается конец света. Несомненно одно, мир сегодня прекратил своё существование для того человека, который умер на улице».

В дальнем углу он заметил Элиссу, разговаривающую с мускулистым молодым парнем, одетым по — крестьянски, в грубую рубаху и узкие штаны. На мгновение их беседа стала оживлённой, затем Элисса повернулась, чтобы уйти. Только она это сделала, юноша поднялся и схватил её за запястье. Феликс начал продвигаться, чтобы вмешаться. Быть облапанной — профессиональный риск прислуживающих официанток, но ему не хотелось, чтобы подобное происходило с Элиссой. Она повернулась и что — то сказала юноше. Тот разжал руку и немедленно дал ей уйти, на его лице было выражение какого — то потрясения. Элисса оставила его там, с раскрытым ртом и страдающим взглядом в глазах.

Элисса поспешила мимо с поднятой головой, неся полный поднос пустых кружек. Феликс поймал её за руку, развернул и поцеловал в щёку.

— Я не болен чумой, — сказал он, но она всё равно увернулась.

Феликс слышал, что слово „чума“ обсуждается за каждым столом. Словно во всём проклятом городе не было других тем для разговора.

— Честное слово, не болен, — тихо прибавил Феликс.

Он обернулся и заметил, что юноша, с которым разговаривала Элисса, уставился на него гневным взглядом. Феликс склонялся к тому, чтобы подойти и переговорить с ним, но прежде чем он смог это сделать, молодой крестьянин поднялся и широким шагом, не сворачивая, прошёл к двери.

* * *

— Я знаю, что ты не болен чумой, — сказала Элисса, теснее прижавшись к Феликсу на соломенной постели, которую они делили.

Она достала соломинку из дыры в матрасе и начала ей щекотать его под носом.

— Тебе не нужно мне постоянно об этом говорить. В самом деле, я хочу, чтобы ты просто помалкивал на эту тему.

— Может быть, я пытаюсь убедить самого себя, — сказал он, схватив за запястье и обездвижив её руку.

Своей другой рукой он дотянулся и стал её щекотать.

— С кем это ты недавно разговаривала? — спросил он.

— Когда?

— Внизу, в баре. Молодой человек. Выглядел так, будто только что с фермы.

— А, тогда ты его видел? — спросила она голосом, полным притворной невинности.

— Именно так.

— То был Ганс.

— Кто такой этот Ганс? — спокойно поинтересовался Феликс.

— Он просто друг.

— Похоже, он так не считает, судя по взгляду, которым он на меня посмотрел.

— Мы раньше вместе возвращались в мою деревню, но он очень ревнив и у него скверный характер.

— Он бил тебя?

— Нет, он бил любого мужчину, который, по его разумению, неправильно смотрел на меня. Старейшинам деревни это надоело, и они посадили его в колодки. После этого он убежал в город, по его словам, на поиски удачи.

— И ты пришла сюда его отыскать?

— Может быть. Это было давно, а Нульн большой город. До сегодняшней ночи, когда он пришёл в „Свинью“, я никогда его больше не видела. Он не особо изменился.

— Вы были близки?

— Когда — то.

— Не теперь?

— Нет.

Элисса посмотрела на него с серьёзным видом.

— Ты задаешь много вопросов, Феликс Ягер.

— Тогда останови меня, — сказал он и начал жадно её целовать.

Но мыслями он всё возвращался к Элиссе и Гансу, гадая о том, что же произошло между ними.

* * *

Серый провидец Танкуоль взбодрил себя ещё одной понюшкой порошка искривляющего камня. Сильнодействующий, взрывающий мозг наркотик вызвал разряд чистейшей энергии по всему телу, и хвост Танкуоля затвердел в экстазе. Выдающийся успех тёплыми лучами подогревал его самолюбие.

Замысловатый план удался, и планы его соперника Хескита Одноглазого по овладению всеми технологическими секретами человеческого Колледжа Инженерии провалились. Танкуоль оскалил свои клыки в усмешке, когда представил сильнейшее разочарование Хескита. Он заставил высокомерного техномага лежать ниц в грязи на глазах всей армии, пока тот объяснял, что же произошло. Он выругал Хескита за то, что своими непродуманными действиями тот чуть не поставил под угрозу всю блистательную кампанию по нападению на Нульн, и отправил его восвояси с поджатым между ног хвостом.

Сейчас Хескит в дурном настроении уединился в своих апартаментах, ожидая прибытия подкреплений из Скавенблайта на замену бойцам, потерянным им на поверхности. Если повезёт, то никакие новые бойцы не прибудут. Хескита даже могут отозвать в Скавенблайт для объяснения своих действий перед вышестоящими. «Возможно, — подумал Танкуоль, — пара слов в нужное ухо поспособствуют именно такому развитию событий».

Занавес, отделявший личную нору Танкуоля от остальных Подземных Путей, отдёрнулся, и в помещение вошёл небольшой скавен.

Танкуоль рефлексивно прыгнул за свой трон. Жуткое свечение тёмной энергии окружило его лапу, когда он призвал магические силы для распыления непрошенного посетителя на составные части; но потом он увидел, что это всего лишь Ларк Стукач, и временно приостановил заклинание.

— Печальные известия, величайший из властителей! — прочирикал Ларк, затем молча упал, заметив магическую ауру, окружающую серого провидца.

— Нет! Нет! Милосерднейший из хозяев, не убивай меня! Не надо! Не надо!

— Под страхом мучительнейшей смерти, никогда больше не врывайся в мои покои без предупреждения, — произнёс Танкуоль, ни на мгновение не теряя бдительности.

Помимо прочего, не дано знать, когда может произойти попытка покушения. Повсюду завистливые соперники.

— Да! Да, проницательнейший из провидцев. Этого никогда более не случится. Вот только…

— Только что?

— Только я принёскрайне важные известия, о великий.

— И что это за известия?

— До меня дошли слухи …

— Слухи?! Ты ворвался в мои неприкосновенные покои и рассказываешь мне про слухи!

— Слухи от источника, обычно заслуживающего доверия, величайший из авторитетов.

Танкуоль кивнул головой. То было другое дело. По прошествии последних нескольких дней Танкуоль стал испытывать определённое уважение к сети информаторов Ларка. У небольшого скавена был талант вынюхивать информацию, в этом он мог соперничать даже с Танкуолем… почти.

— Продолжай! Говори! Говори! Не трать моё драгоценное время!

— Да! Да! Я слышал слухи, что Вилеброт Нуль и его главные помощники оставили Подземные Пути и отправились на поверхность, в человечий город Нульн, чтобы основать там тайное логово.

«Что задумал аббат из клана Чумы, — думал Танкуоль, путаясь в мыслях. — Что это значит? Это неизбежно подразумевает какую — то измену святому делу скавенов, какие — то козни по отнятию у Танкуоля по праву принадлежащей ему славы».

— Продолжай!

— Возможно, что они прихватили с собой Котёл Тысячи Болезней!

«О, нет», — подумал Танкуоль. Котёл был одним из наиболее могущественных артефактов, которые считались принадлежащими клану Чумы. С раннего детства Танкуоль слышал зловещие рассказы о его силах. Говорили, что его назначение — постоянно производить ужасные болезни; что артефакт был на заре мира украден из храма Нургла, Бога Чумы, и переосвящён для служения Рогатой Крысе.

Если котёл где — то на поверхности, то это означает одно — Вилеброт Нуль собирается наслать чуму на людей. При нормальных обстоятельствах, Танкуоль был бы только доволен такой возможностью — если бы находился на расстоянии тысячи лиг! Чума, насылаемая кланом Чумы, имеет обыкновение выходить из — под контроля, затрагивая скавенов столь легко, как и планируемых жертв. Только сами чумные монахи вроде бы имеют иммунитет. Много практически одержанных побед скавенов не состоялось лишь по этой причине. И теперь клану Чумы позволялось высвобождать свои творения только по специальному разрешению Совета Тринадцати.

Последняя вещь, которую бы сейчас хотел Танкуоль — это уничтожение его армии чумой, вышедшей из — под контроля. Он просчитывал и другие последствия. Совет, конечно же, не будет осуждать успех. Возможно, чума сможет ослабить людей, не затронув скавенскую орду. Но если это произойдёт, Совет Тринадцати может оказать протекцию Вилеброту Нулю и отменить своё покровительство Танкуолю. Нуль может даже быть вознаграждён предоставлением командования над силами вторжения.

Танкуоль размышлял. Что же ещё может за этим скрываться? Если эта затея — достойный уважения вклад содействия вторжению, то почему не поставлен в известность Танкуоль? Помимо всего прочего, он — главнокомандующий. Нет, должно быть, это какая — то подлая интрига Нуля по захвату власти. Следовало что — то предпринять по поводу этой измены и вопиющего нарушения распоряжений Совета Тринадцати.

Тут Танкуоля посетила другая мысль. Его агенты на поверхности уже докладывали о новой и ужасной болезни, распространяющейся по человечьим норам. Несомненно, Вилеброт Нуль уже начал приводить в действие свой мерзкий замысел. Нельзя упускать время!

— Быстро! Быстро! Куда отправились эти негодяи и изменники?

— Я не знаю, благороднейший из властителей. Мои агенты не говорили этого!

— Беги! Быстро! Быстро! Убирайся и отыщи их.

— Незамедлительно, решительнейший из предводителей!

— Подожди! Подожди! Перед уходом принеси мне пергамент и перо. У меня есть идея.

* * *

— Ты чихнул! — сказала Элисса.

— Вот и нет! — ответил Феликс, хорошо осознавая, что лжёт.

Его глаза опухли, и текло из носа. Также он немного потел. И не ощущает ли он первые слабые покалывания воспалённого горла?

У Элиссы начался сухой кашель. Она прикрыла свой рот одной рукой, но всё её тело сотрясалось.

— Ты кашляешь, — сказал Феликс и тут же пожалел об этом.

В уголках глаз девушки начали появляться слёзы.

— О, Феликс, — произнесла она. — Ты думаешь, мы заболели чумой?

— Нет. Однозначно, нет, — ответил Феликс, но в глубине души он не был столь уверен.

Ледяной ужас охватил его.

— Одевайся, — сказал он. — Мы пойдём к медику.

«Сегодня доктор занят, это более чем очевидно», — подумал Феликс. Тут была очередь, растянувшаяся на полквартала от его небольшой и невзрачной конторы. Походило на то, что тут собралось полгорода; кашляли, сопели, отхаркивались и сплёвывали на улицу. В воздухе веяло едва сдерживаемой паникой. Раз или два Феликс замечал потасовки.

«Это бесполезно», — решил Феликс. При таких обстоятельствах им не грозит сегодня повидать врача, а приделы Храма Шаллии уже забиты страждущими. Был вариант получше.

— Пошли. У меня есть идея, — сказал он, схватив Элиссу за руку и вытащив её из очереди.

— Нет, Феликс, мне нужно показаться доктору.

— Не беспокойся, покажешься.

* * *

— Феликс! Что ты тут делаешь? — Отто не выглядел довольным.

В действительности, он не выглядел довольным с момента, как Феликс отклонил его предложение о возвращении в семейное дело и, вместо этого, начал работать в „Слепой свинье“. Феликс пристально рассмотрел брата. Сегодня Отто был одет особенно богато, в одеяние из пурпурной парчи, отделанное мехом горностая, и Феликс остро ощутил свой собственный оборванный внешний вид. Около десяти минут он убеждал клерков позволить ему войти и повидаться с братом.

— Я думаю, ты сможешь мне помочь.

Феликс потянул носом. В помещении был странный аромат благовоний и цветов, так обычно пахнет только на похоронах. Феликса заинтересовало, откуда исходит запах.

— Разумеется, я сделаю, что смогу, — осторожно ответил ему Отто.

«Купец есть купец, — подумал Феликс, — выжидает, какую цену предложат».

— Мне нужно показаться врачу.

Глаза Отто стрельнули от Феликса к Элиссе и обратно к Феликсу. Феликсу нетрудно было понять ход мыслей Отто.

— Ты не… втянул эту девушку в неприятности, или как?

Впервые за этот день Феликс рассмеялся.

— Нет.

— Тогда в чём проблема?

Феликс кратко поведал своему брату об умершем на улице мужчине, о своих симптомах, огромных очередях у доктора и в Храме Шаллии. Отто, сцепив пальцы, внимательно слушал, изредка теребя латунную ладанку с ароматическим составом, поднося её к носу и глубоко вдыхая. Феликс сразу же определил источник запаха в помещении.

— Что это? — поинтересовался он.

— Ладанка с ароматом кореньев и специй из Далёкого Катая. Их испарения — эффективное лечебное снадобье от любых переносимых по воздуху инфекций и вредных телесных жидкостей; в чём — то подобном заверял меня доктор Дрекслер. Может быть, желаешь попробовать?

Отто расстегнул цепочку на шее и протянул маленькую перфорированную сферу Феликсу. Запах был очень сильный. Он любезно передал её Элиссе. Поднеся её к своим ноздрям, она глубоко вдохнула и начала кашлять.

— Это, несомненно, прочищает нос, — она тяжело дышала, глаза слезились.

Феликс взял шарик и глубоко вдохнул. И немедленно понял, что имела в виду Элисса. Испарения проникли в дыхательные пути подобно ножу.

У них был резкий мятный привкус, и почти сразу ощущение тепла отдалось в голове и груди. Нос прочистился, и дышать стало легче.

— Очень хорошо, — выдохнул он, возвращая изделие. — Но не поможешь ли нам повидать медика?

Отто чопорно поджал губы.

— Разумеется, Феликс. Ты же мой брат.

— А Элиссе?

— И ей тоже.

* * *

«Просто удивительно, как деньги сглаживают все преграды», — думал Феликс, разглядывая приёмные комнаты доктора Дрекслера. Он сомневался, что слуга впустил бы его в двери богато украшенного особняка доктора, не упомяни он имя Отто. Феликс признал, что это было то ещё место.

Стены из дубовых панелей были увешаны сертификатами университетов Нульна, Альтдорфа и Мариенбурга, а также рукописными благодарственными письмами от едва ли не половины коронованных особ Империи. Посреди всего этого впечатляюще выглядел массивный портрет самого доктора, написанный знаменитым Клейнманном. Разумеется, учитывая получаемые им гонорары, Дрекслер определённо был в состоянии позволить себе услуги великого портретиста.

Феликс заглянул в дверной проём. Доктор и Элисса находились в кабинете для врачебных консультаций. Феликса пока оставили снаружи. Он поднялся с удобного кожаного кресла и осмотрелся.

У одной стены располагалась коллекция больших стеклянных банок, которые пришлись бы к месту в лавке алхимика. Книжные шкафы были заполнены старомодными томами в кожаных переплётах. Феликс взял один. Это была „Сущность Зла“ Иоганна Вурмана. Не иначе, как первое издание. Страницы были помяты — это означало, что кто — то здесь читал её. Это были не просто элементы декора, попавшие сюда прямиком от переплётчиков. Феликс просмотрел остальные названия и был удивлён, обнаружив, что только половина из них относилась к медицине или алхимии. Остальные были на различные темы, от естествознания до движения Сфер. Было похоже, что доктор, несомненно, начитанный человек.

— Вы учёный, господин Ягер?

Повернувшись, Феликс обнаружил, что Дрекслер вышел из кабинета для консультаций. Он был невысоким стройным мужчиной с узким дружелюбным лицом и короткой, хорошо ухоженной бородой. Он скорее выглядел преуспевающим купцом, чем доктором. Его одеяние было не беднее, чем у Отто, и нигде не было заметно ни пятнышка крови. Феликс не заметил даже традиционной банки с пиявками.

— Я немного почитываю, — признался он.

— Это хорошо. Мужчина должен всегда совершенствовать свои умственные способности, когда представляется такая возможность.

— Что там с Элиссой?

Дрекслер снял очки, подышал на них, затем протёр краем своего халата. Он успокаивающе улыбался.

— Она в порядке. У неё сенная лихорадка^[29]. И это всё.

Феликс понял, отчего богатеи так охотно оплачивали услуги этого человека. Было что — то весьма успокаивающее в его тихом мягком голосе и спокойной уверенной улыбке.

— Не… не чума?

— Нет. Не чума. Никаких воспалений лимфоузлов. Никаких повреждений органов. Никаких гнойных язв на коже. Никаких обычных симптомов какой — либо из форм чумы. В этом я уверен.

Элисса вышла из кабинета для врачебных консультаций. Она улыбалась Феликсу. Он заставил себя улыбнуться в ответ.

— Я так понимаю, господин Ягер, что вчера вы контактировали с носителем чумы, — сказал внезапно посерьёзневший доктор.

— Да.

— Тогда лучше вас осмотреть. Позвольте мне взглянуть на вашу руку.

В течение следующих нескольких минут доктор исполнил какие — то таинственные ритуалы, подобных которым Феликс никогда не видел. Он прикоснулся к запястью и считал, следя за ходом хронометра на стене. Он болезненно простучал грудную клетку Феликса. Он осмотрел глаза Феликса через увеличительное стекло.

Это было не совсем то, чего ожидал Феликс. А где скальпели, мази и пиявки? Может быть, этот человек какой — то шарлатан? Он, несомненно, отличался от любого доктора или цирюльника, которых встречал Феликс. Во — первых, его одежда не была испачканной и покрытой коркой подсохшей крови. И мужчина был загорелым, что необычно для человека, большую часть жизни проводящего в помещении. Феликс упомянул об этом факте, и Дрекслер пристально на него посмотрел.

— Я некоторое время провёл в Аравии, — сказал Дрекслер. — Я изучал медицину в прославленной школе Ка Сабара.

Феликс посмотрел на стену. Там не было дипломов из каких — либо университетов Аравии. Дрекслер явно понял ход мыслей Феликса и засмеялся.

— В школе Ка Сабара не присваивают учёную степень. К тому времени, как ты её покидаешь, ты либо врачеватель, либо нет. А если нет, то никакой кусок бумаги тебя таковым не сделает.

— Справедливо подмечено. Но что же такого вы там изучали, чего нельзя изучить здесь, в Империи?

Подобно всем её гражданам, Феликс считал Империю наиболее развитым и просвещённым государством людей в мире. Он не представлял, чему такому могли научить арабы одного из её граждан. Эльфы или гномы — другое дело, но не арабы.

— Множество вещей, мой друг. Включая то обстоятельство, что у нас нет исключительного права на мудрость и что большинство из того, чему учат наши доктора попросту ошибочно.

— Например?

— Ну… Я не пускаю кровь своим пациентам. От этого больше вреда, чем пользы.

Феликс одновременно успокоился и был шокирован. Успокоился оттого, что подобно большинству людей его ужасал вид скальпеля медика. Шокирован потому, что мужчина явный шарлатан! Каждый знал, что кровопускание необходимо для освобождения крови от вредных телесных жидкостей и ускоряет выздоровление пациента. И после этого Отто утверждает, что этот человек — лучший врач Нульна, излечивший больше людей, чем все остальные хирурги — цирюльники вместе взятые. Более того, Дрекслер выглядит весьма культурным и образованным человеком.

— Вы думаете, я болен чумой? — внезапно спросил Феликс, удивившись страху и предчувствию, охватившему его в ожидании ответа Дрекслера.

— Нет, господин Ягер, не думаю. Я полагаю, что у вас небольшая простуда и ничего более. Я считаю, что у большей части людей этого города, которые думают, что больны чумой, вероятнее всего то же самое. И я полагаю, что паника при таких обстоятельствах будет более пагубна, чем чума сама по себе.

— В таком случае, вы не считаете, что чума реальна?

— О, я, безусловно, верю в её реальность. Я полагаю, многие люди умрут от неё, когда наступит летняя жара и ещё больше народа придёт из сельской местности. Но я знаю, что вы ей не больны, также как и любой из тех богатых людей, которых я осматривал. Если бы было иначе, вы были бы уже мертвы или при смерти.

— В таком случае, её легко диагностировать, — сухо сказал Феликс.

Дрекслер рассмеялся снова.

— Я дам вам и фройляйн Элиссе такие же ладанки с ароматическими травами, которые выдал вашему брату и его семье. Травы являются защитой от инфицирования чумой, и я к тому же наложил на них несколько заклятий.

— Кроме того, что вы доктор, вы ещё и чародей?

— Я врачеватель, господин Ягер, и я использую всё что угодно, если это лучшим образом помогает моим пациентам. Я непрофессионально занимаюсь заклинаниями защитного свойства. Я не могу полностью гарантировать их эффективность, как вы понимаете, но они должны сработать, если вы подвергнетесь воздействию чумы.

— Я благодарен вам за помощь.

— Благодарите не меня, господин Ягер. Благодарите своего брата, помимо прочего, ведь он оплачивает мой счёт.

Поворачиваясь, чтобы уйти, Феликс заметил, что Дрекслер пристально глядит на него. Его лицо побледнело, а глаза прищурились.

— В чём дело? — спросил Феликс.

— Этот … меч, что вы носите. Можно ли мне узнать, откуда он у вас?

— Пожалуйста. Он принадлежал другу, рыцарю Храма Пламенного Сердца по имени Альдред. Он умер, и я взял его меч в надежде когда — нибудь возвратить его рыцарскому ордену. Почему это вас интересует?

— Вы были другом Альдреда?

— Мы вместе путешествовали в землях князей Порубежья. Он кое — что разыскивал, когда погиб.

— Я знал Альдреда. Мы долгое время были друзьями. Мы вместе учились в семинарии сигмаритов. Довольно долго я ничего не слышал о нём.

— В таком случае, мне жаль, что я принёс вам плохие известия.

— Он погиб достойно?

— Он погиб как герой.

— Это как раз то, чего он хотел. Простите, что побеспокоил вас, господин Ягер.

— Нет, это я прошу прощения за то, что сообщил вам столь неприятные известия.

— Он выглядит, как очень любезный человек, — сказала Элисса. — И такой мудрый. Весьма убедительный.

— Что ты сказала?

Феликс посмотрел на неё. Он был взволнован тем совпадением, что Дрекслер знал умершего рыцаря — храмовника, и чувствовал себя отчасти виновным в том, что не предпринял достаточных усилий для возврата меча. Однако этот меч был превосходным оружием и не единожды спасал ему жизнь.

— Я сказала, что он весьма убедителен.

— Весьма.

Феликс кисло посмотрел на неё. Всю дорогу до „Слепой свиньи“ она пела дифирамбы доктору и не отнимала руки от ладанки с ароматическими травами. Феликс был удивлён — неужели он её ревнует. В действительности, он был согласен с женщиной, но по некоторым причинам ему было сложно признать это. Похоже, что Элисса это почувствовала. Она поглядела на него и шаловливо улыбнулась.

— В чём дело Феликс, ты ревнуешь?

Бормоча свои возражения, он изумлялся тому, что женщины обладают почти сверхъестественным инстинктом на подобные вещи.

* * *

Как только они вошли в таверну, подошёл Готрек. В массивном кулаке он держал свёрнутую трубку. Он запустил ею прямо в Феликса.

— Лови, — произнёс он.

Феликс схватил трубку в воздухе и сразу же узнал, что это такое. Это был такой же грубо изготовленный пергамент, как тот, что они ранее получили с предупреждением об атаке скавенов на Колледж Инженерии. Он торопливо развернул его, и почти не был удивлён, обнаружив, что тот исписан теми же безграмотными каракулями.

Друзя — предупреждаю!! Злобный передатели крысолюды из клана Чумы замышляют распрастронить чуйму в вашом городе, да сожрет Рогатая Крыса за это их кишки. Моя не знать, гиде или как они планировать это делать. Моя мочь лишь говорить — опасайтесь Котёла тысячи болезнев.

Ваша друга.

— Это доставили, пока ты отсутствовал, — сказал Готрек.

— Тот же посланец?

— Нет, другой попрошайка. Утверждает, что это передал ему монах.

— Ты ему поверил?

— Я не вижу причин не делать этого, человечий отпрыск. Я отвёл его показать мне место, где он встретил того монаха. Это недалеко от места, откуда доставили предыдущее послание.

— Ты полагаешь, нам стоит проверить канализацию в той местности?

— О чём ты говоришь, Феликс? — спросила Элисса.

— О скавенах, — жестко ответил Готрек, и лицо девушки побледнело.

— Не те ли это создания, что не так давно напали на таверну?

— Они самые.

— Что им нужно от тебя и Феликса?

— Я понятия не имею, девочка. А хотелось бы. Похоже, мы оказались втянуты в какую — то междоусобную борьбу между ними.

— Я бы хотела, чтобы ты мне этого не рассказывал.

— Я бы хотел, чтобы ты ей этого не рассказывал, — подтвердил Феликс.

— Ты думаешь, они снова могут напасть на „Свинью“? — спросила Элисса, оглядывая двери и окна с таким видом, что ожидает нападения в любую секунду.

— Я сомневаюсь, — сказал Готрек. — А если они осмелятся, мы их попросту снова перебьём.

Элисса присела на стул возле Истребителя. Тот склонил голову набок и улыбнулся, показав несколько отсутствующих зубов.

— Не беспокойся, девочка. Тебе ничего не грозит.

Готрек имел не тот вид, который Феликс в нормальных обстоятельствах счёл бы убедительным, но, похоже, его слова успокоили Элиссу.

— Ты полагаешь, за этой новой чумой могут стоять скавены? — прошептал Феликс, надеясь, что никто их не подслушивает.

— Наш крысиный приятель надеется, что мы поверим этому.

— Тогда почему он не рассказал нам больше?

— Возможно потому, что и сам больше ничего об этом не знает, человечий отпрыск.

* * *

Танкуоль уставился в свой гадальный кристалл. Тот оказался бесполезен. Ему не посчастливилось обнаружить чумных монахов и их проклятый котёл, и это само по себе было неутешительно. Провидец его уровня, совершивший надлежащие ритуалы и должным образом выказавший почтение Рогатой Крысе, должен был бы легко обнаружить столь мощный артефакт. А вместо этого он нигде не нашёл ни следов котла, ни следов его носильщиков. Это наводило Танкуоля на мысль, что для сокрытия своих следов ими была использована собственная магия. Он догадывался, что Вилеброт Нуль, по — праву могущественный волшебник, применил экранирующие заклинания. Ещё одно доказательство его измены — если таковые вообще нужны!

Предатель, разумеется, может заявить, что использовал магию во избежание обнаружения властями людей, но Танкуоль мог разглядеть столь прозрачные уловки. Он не вчера появился на свет. Чумные монахи попросту пытаются скрываться от своего законного предводителя до той поры, пока не приведут в исполнение свой план и не обретут незаслуженную славу.

Танкуоль сознавал, что должен любой ценой предотвратить эту возможность, разумеется, в целях обеспечения исполнения указа Совета Тринадцати. Ему попросту нужно изыскать другой способ обнаружить свою жертву. Он был бы удивлён, если бы гном и его союзник человек ещё не предприняли каких — нибудь действий. Или они слишком тупы, чтобы сделать что — то без напоминания Танкуоля?

* * *

Феликс спешил сквозь тьму с развевающимся за спиной плащом. Он остановился, бросив взгляд через плечо, и потеребил на шее ладанку, наполненную травами. Вонь свежих вечерних испражнений, выброшенных из верхних окон, оскорбляла обоняние. Он настолько же страшился наступить на них ногой, как и споткнуться об одну из куч хлама, разбросанного по улице.

«Почему все эти дома не подключены к канализации? — удивлялся он. — Почему люди настойчиво продолжают выбрасывать свои отбросы и хлам на улицы?»

Феликс обнаружил, что долгое путешествие с Готреком по глухомани изменило его. До того всю свою жизнь он был горожанином и никогда не обращал внимания на мусор, который скапливался на городских улицах. На мгновение он остановился и прислушался.

Что это за эхо отдалённых шагов? Его преследуют? Феликс напряжённо прислушивался к любому шуму, но ничего не услышал.

Но тишина не успокоила его. Это был богатейший квартал Нульна, но даже богатеи в тёмное время суток не выходили из дому без отряда телохранителей. Грабители и разбойники были повсюду. Но Феликса беспокоила не только лишь перспектива обычного тривиального ограбления. С момента ночного нападения скавенов он опасался, что ассасины крысолюдей устроят другую засаду. Он чётко понимал, что пережил их последнюю атаку лишь благодаря чистому везению, и ему было слишком хорошо известно, как стремительно может измениться чья — либо удача.

Но тем не менее, он чувствовал, что потенциальная опасность ситуации оправдывает риск прогулки по ночным улицам. Он нуждался в помощи и знал лишь один источник, откуда можно было бы получить требуемую ему помощь. Дверь, что он искал, была прямо перед ним. Дрекслер — эксперт по заболеваниям, и он мог бы сообщить Феликсу что — нибудь полезное, если за этой вспышкой чумы действительно стоят скавены. Он полагал, что, вероятнее всего, мужчина сочтёт его безумцем, но был готов использовать свой шанс. Иметь дело с противником, который использует гибельную чуму подобно тому, как человек может использовать меч, было ему не по плечу. Что ему было необходимо — знания, а Дрекслер произвёл на него впечатление человека, который мог бы обладать таковыми.

Феликс дотянулся и позвонил в дверной колокольчик. Он заметил, что тот был отлит в виде оскалившейся головы горгульи. Само по себе это не было необычно, однако в ночи и среди тумана его внешний вид причинял беспокойство. Он услышал шаги внутри здания, и смотровая щель в двери с лязгом отворилась. На уровне глаз Феликса появился тусклый проблеск света.

— Кто там? — спросил голос.

Феликс по голосу распознал слугу Дрекслера.

— Феликс Ягер. Мне нужно увидеть доктора Дрекслера.

— Это крайне необходимо?

После секундного колебания Феликс ответил:

— Да!

— Отойди от двери и имей в виду, что у нас есть огнестрельное оружие.

Феликс сделал то, что ему сказали. Он услышал, как отворяются огромные засовы, и лают очень крупные собаки. Было очевидно, что медик беспокоится о собственной безопасности, и Феликс никоим образом его за это не винил. Подобные предосторожности вполне целесообразны в крупных городах Империи.

— Сними капюшон и встань там, где я мог бы тебя видеть.

Феликс сделал, как было сказано, и его лицо полностью осветил луч фонаря. Он видел, что старик узнал его.

— Извините, господин Ягер, — сказал слуга. — В эти дни лишняя осторожность не помешает.

— Я полностью согласен, — сказал Феликс. — А теперь, пожалуйста, проводи меня к своему господину. У меня к нему неотложное дело.

Дрекслер сидел у огня в огромном рабочем кабинете. Отблески пламени подсвечивали его лицо, заставляя его выглядеть отчасти демонически. Он наклонился вперёд и кочергой постучал по раскалённым углям, пока они не раскололись, затем подбросил ещё из корзины возле камина. Когда он посмотрел вверх, в его очках отразилось пламя. Эффект был зловещий.

— Итак, чем могу помочь вам, господин Ягер? — спокойно произнёс он и улыбнулся. — вы не выглядите больным. Это девушка?

Феликс оглядел помещение. Слуга уже удалился, его шаги заглушили толстые арабские ковры. Это был впечатляющий зал, даже больше, чем отцовская библиотека в Альтдорфе, и с гораздо большим собранием книг. Острые глаза Феликса обыскали тёмные углы, как если бы он рассчитывал обнаружить там врагов, затем он повернулся и посмотрел прямо на Дрекслера.

— Что вам известно о скавенах? — спросил он напрямик.

Дрекслер на мгновение смутился, затем осторожно поместил свою кочергу обратно на подставку. Он снял очки, протёр их обшлагом своего одеяния, и со всей серьёзностью обдумал вопрос Феликса.

— Это раса крысолюдей, которую многие учёные считают вымершей. Спенглер думает, что они потомки мутировавших людей. Лейбер выдвинул теорию, что они могли быть результатом древнего волшебства. Говорят, что в древние времена они воевали с гномами, но…

— Я знаю, что они не вымерли.

Дрекслер посмотрел на Феликса пронзительным взглядом.

— Вы? Знаете?

— Да. Я сражался с ними. Они здесь. В Нульне.

Дрекслер уселся обратно в своё кресло, водрузив очки на переносицу и вцепившись руками в подлокотники кресла.

— Пожалуйста, присаживайтесь. Вы меня заинтриговали.

Феликс позволил себе плюхнуться в кресло напротив Дрекслера. Тепло очага нагрело один из подлокотников, и в нём было некомфортно.

Феликс немного отодвинул кресло от камина, прежде чем начал рассказ. Он поведал Дрекслеру о времени, проведённом в канализационной страже, и их столкновении с крысолюдьми в туннелях под городом. Он опустил лишь тот факт, что они вломились в дом Фрица фон Гальштадта и убили его. Он рассказал о нападении скавенов на „Слепую свинью“, которое, по его мнению, было своеобразной попыткой возмездия крысолюдей. Он не стал упоминать о том, что он и Готрек также сражались со скавенами в Колледже Инженерии в ту ночь, когда тот сгорел дотла. Дрекслер наблюдал за ним с возрастающим изумлением. Когда Феликс закончил, он произнёс:

— Господин Ягер, если всё это правда, то почему я об этом не слышал от других? Почему бездействуют власти?

— Я понятия не имею. Возможно, у скавенов есть союзники в высших кругах.

Он снова подумал о фон Гальштадте. Сколько же подобных ему занимают влиятельные позиции в Нульне и в остальной Империи?

— Я иногда думаю, что внутри нашего общества существует заговор по сокрытию проявлений Хаоса и всех его действий.

Феликс заметил, что при слове „заговор“ Дрекслер малость вздрогнул, но упоминание о Хаосе никак его не побеспокоило.

— Если бы вы не были столь очевидно вменяемы, я бы заподозрил, что вы душевнобольной, — добавил Дрекслер. — Кое — что из того, о чём вы рассказали, несомненно звучит, как бред сумасшедшего.

— Я понимаю, — сказал Феликс. — К несчастью, всё это правда.

— Несомненно, всё это возможно. В Аравии крысолюдей не считают легендой; и я общался с несколькими гномами, заявлявшими, что сталкивались с ними. Мореходы — эльфы тоже рассказывали истории о способностях крысолюдей. Но я затрудняюсь понять, зачем же ещё вы пришли ко мне, кроме того, чтобы поведать мне по секрету свою историю.

Феликс передал ему записку, полученную Готреком. Дрекслер развернул её и молча прочитал.

— Клан Чумы, — сказал он через некоторое время. — Да, я читал о них.

— Что?

— Клан Чумы. В некоторых старых книгах, в особенности в „Отвратительные крысолюди и весь их мерзкий род“ Лейбера, утверждается, что скавены разделяются на множество различных кланов, каждый из которых играет свою роль в обществе скавенов и обладает собственной уникальной разновидностью волшебства. Лейбер заявляет, что клан Чумы — создатели чумы. Он идёт даже дальше, утверждая, что они несут ответственность за Великую Чуму 1111 года. Если тот, кто послал вам это письмо — мошенник, то, без сомнения, весьма эрудированный. Я сомневаюсь, чтобы в настоящее время в Империи копией книги Лейбера владело бы более двадцати человек.

— А вы?

— Да. Мне попались упоминания о лейберовской теории Великой Чумы в работе Моравека, и я приобрёл её. У меня к этой области, что называется, профессиональный интерес.

— Могу ли я её увидеть?

— Разумеется. Но сперва вы должны ответить на несколько моих вопросов.

— Всенепременно. Спрашивайте!

— Вы действительно, всерьёз верите в то, что за этой новой вспышкой чумы в городе могут стоять скавены?

— Да. Исходя из того, что я видел, это для них вполне подходящий способ ведения боевых действий. Я верю, что они, по всей видимости, перейдут к активным действиям, и наш мир скоро не сможет более отрицать их существование.

— Это соответствует собственным теориям Лейбера.

— Что вы имеете в виду? — воодушевился Феликс.

— Лейбер утверждает, что скавены чрезвычайно быстро размножаются, и при подходящих условиях их популяция взрывообразно увеличивается. В подобных случаях они поглощают всю пищу в своём собственном регионе обитания и должны искать еду и ресурсы где — то ещё. В такие моменты они вырываются на поверхность мира огромными голодными ордами. И они продолжают сражаться либо до победы, либо пока их не перебьют столько, что оставшиеся в живых могут снова прокормиться в собственном ареале.

— Я должен прочитать эту книгу.

— Да. Она весьма интересна. Автор делает и другие заявления, которые сложно проверить.

— Например?

— Он утверждает, что эти пики активности обычно статистически взаимосвязаны со странными возмущениями и эксцентричным поведением меньшей луны — Моррслиба.

— Подобно тому, которое предварило Великую Чуму 1111 года?

— Вы хорошо информированный человек, господин Ягер. Да, вроде того происшествия, и другого, которое предшествовало Великому Нашествию Хаоса две сотни лет назад. Я полагаю, что ещё одно может произойти и в наше время.

— Так утверждают все прорицатели и астрологи.

— Это может оказаться правдой.

— У вас есть ещё вопросы?

— Да, но это подождёт. Я вижу, как вы обеспокоены тем, чтобы заполучить труд Лейбера, и не в моих правилах становиться между коллегой — учёным и его книгами.

Дрекслер принёс небольшую лестницу и фонарь, и они проследовали в самый дальний угол помещения вдоль рядов книжных шкафов. С самой верхней полки Дрекслер достал потрёпанный том в кожаном переплёте, благоговейно держа его обеими руками. Он сдул с обложки тонкий слой пыли и вручил книгу Феликсу.

— Там есть стол с настольной лампой. Я оставлю вас на несколько минут. У меня есть кое — какие дела.

Феликс кивнул, сейчас он был целиком охвачен волнением от обнаружения этой книги.

Книга была тяжёлой. Вытисненные на золотом листе корешка название и имя автора практически стёрлись. Две массивные латунные петли удерживали обложку и помогали её раскрывать.

Феликс уселся за стол и зажёг от свечи читальную лампу; поворачивая крошечную рукоятку в основании лампы, выставил фитиль на максимальную длину, затем поместил поверх пламени стеклянный колпак. Резкий запах ароматического масла наполнил воздух, когда он приступил к чтению.

На титульном листе книги было сказано, что она отпечатана сто восемьдесят лет назад в Альтдорф Пресс. Это означало, что Лейбер, весьма вероятно, застал последнее нашествие Хаоса или, по крайней мере, был знаком с теми, кому это довелось. Вполне возможно, что у него даже был личный опыт изучения крысолюдей.

В процессе чтения Феликс обнаружил, что именно это и утверждает автор. Во вступлении он изложил, что встретил орду скавенов во время Великой войны с Хаосом. В отличие от своих коллег, Лейбер был убеждён, что они не просто новая форма зверолюдов, но полностью отдельная раса; и следующие десять лет своей жизни он посвятил обнаружению всевозможной информации о них. Он ссылался на различные научные источники, такие как Штутт, ван Хал и Крюгер, о которых Феликс сделал в уме пометку, чтобы изучить позднее.

Его книга подразделялась на короткие главы, каждая из которых описывала определённый аспект структуры сообщества скавенов и их различных кланов. Феликс, ужасаясь, прочитал, как Лейбер в подробностях расписал отвратительные эксперименты клана Творцов над живыми существами, изменяющие их в разнообразных омерзительных чудищ — мутантов. Тех существ, которых он и Готрек встретили в Колледже Инженерии, Феликс идентифицировал, как техников клана Скрайр. Создание, которое напустило на них чудище в особняке Фрица фон Гальштадта, оказалось серым провидцем, кем — то вроде крысиного жреца. Лейбер мог излагать, как буйнопомешанный, но всё, что он написал, согласовывалось с тяжело доставшимся личным опытом Феликса. Автор всё — таки прав, несмотря на свою дурную репутацию.

Особое внимание Феликс уделил разделу о клане Чумы и тому, как они создают заболевания и используют всевозможные заразные приспособления для распространения этих заболеваний. От описания Фурункульной Болезни и Блошинных Бубонов он ощутил мурашки по телу. Эти ужасы были за пределами того, что он представлял себе ранее.

На него упала тень и, подняв глаза, он увидел стоящего над ним Дрекслера. Феликс обнаружил, что уже несколько часов читает в полумраке, и глаза его начали болеть от напряжения.

— Вы обнаружили то, что искали? — поинтересовался Дрекслер.

— Больше, чем я когда — либо хотел бы узнать.

— Хорошо. Заходите ко мне завтра, и возможно, я смогу вам помочь. Если угодно, можете взять книгу с собой.

— Помочь мне? Каким образом?

— Мы посетим городской морг.

— И чем это может помочь?

— Завтра увидите, господин Ягер. А теперь ступайте домой и поспите.

* * *

Готрек поднял глаза от своей тарелки, когда Феликс вошёл в „Слепую свинью“.

— Ты погляди, кто к нам пришёл, — сказал он, запихивая в рот краюху чёрного хлеба.

Элисса выглянула из-за гнома.

— О, Феликс, я так беспокоилась. Ты сказал, что вернёшься через пару часов, но уже почти рассвело. Я думала, что до тебя могли добраться крысолюди.

Феликс положил книгу на стол и крепко обнял её.

— Я в порядке. Просто кое — что разыскивал.

— „Отвратительные крысолюди и весь их мерзкий род“, — прочитал на корешке книги Готрек, наклонив голову.

Элисса изумлённо посмотрела на него.

— Я не знала, что ты умеешь читать, — произнесла она.

Готрек ухмыльнулся, обнажив почерневшие пеньки своих зубов. Одним засаленным пальцем он распахнул книгу и начал переворачивать страницы, пока не нашёл страницу про клан Чумы.

— А он знаком с материалом, этот Лейбер. Должно быть, обращался к гномьим источникам.

— Ага, ага, — раздражённо сказал Феликс. — Должно быть.

— Где ты это взял, человечий отпрыск?

— У доктора Дрекслера.

— Твой друг Дрекслер — человек с разносторонними интересами, если владеет подобными книгами.

— У тебя будет шанс лично удостовериться в этом.

— Да неужто? И каким образом?

— Утром мы вместе с ним идём в морг.

* * *

Серый провидец Танкуоль метался взад — вперёд, отмеряя шагами пол своего логова, подобно одному из тех пленников — людей, которых он держал для работы на беговых дорожках в Скавенблайте. Его мысли неслись ещё быстрее под действием поглощённого им порошка искривляющего камня.

Эти подлые предатели из клана Чумы всё ещё замышляют укрыться от него. Их волшебство доказало свою эффективность даже против его наиболее изощрённой и могучей ворожбы. Его шпионы не смогли разузнать ничего про их местонахождение, несмотря на все усилия. Всё это весьма расстраивало.

Где — то глубоко внутри Танкуоль со зловещей убеждённостью чувствовал, что приближается время, когда план чумных монахов будет приведён в действие. Он знал, что вряд ли ошибается в этом, в прошлом подобные предчувствия никогда не подводили. Он ведь всё — таки провидец.

Ужасное ощущение надвигающейся гибели заполнило мысли Танкуоля. Ему захотелось бежать в укрытие, метнуться в тайное место, но прямо сейчас податься ему было некуда.

«Чума, — продолжал думать он. — Надвигается чума».

* * *

— Доброе утро, доктор Дрекслер, — произнёс жрец Морра и закашлялся.

Он смотрел из — за своего стола, установленного в нише у входа в городской морг. Его чёрный капюшон скрывал лицо, делая его таким же мрачным, как бог, которому он служил. В воздухе стоял насыщенный аромат свежесрезанных чёрных роз из Садов Морра.

— Что вам нужно?

— Я хотел бы осмотреть тела последних жертв чумы.

Феликс был изумлен спокойной манерой обращения, в которой доктор изложил свой запрос. Большинство жителей города лучше бежали бы за тысячу миль, чем согласились на то, что хотел сделать доктор. Было очевидно, что жрец думает о том же. Он сдвинул назад капюшон своей робы, открыв мертвенно — бледное костлявое лицо, обрамлённое прядями чёрной бороды.

— Это самый необычный запрос, — сказал он. — Я должен получить одобрение иерарха.

— Как угодно, — произнёс Дрекслер. — Передай, что я хочу выяснить, все ли жертвы умерли от одной болезни, или этим летом мы имеем дело с различными формами чумы.

Жрец кивнул и удалился в тенистые глубины храма. Где — то вдалеке мрачно звонил большой колокол. Где — то, понял Феликс, начались ещё одни похоронные службы.

Через некоторое время жрец возвратился.

— Арх — лектор^[30] сказал, что вы можете приступать, — произнёс он. — Однако он также просил передать вам, что большинство тел уже отправлено в Сады Морра для погребения. У нас остались только четверо, поступившие прошлой ночью.

— Этого должно быть достаточно, — сказал Дрекслер. — Я надеюсь.

Феликс, Готрек и доктор Дрекслер заплатили церемониальные медяки и, следуя ритуалу, облачились в чёрные робы и головные уборы Морра. Жрец предупредил их, что им надлежит так поступить, так как это освящённое место. Робы были сделаны явно для людей, и полы одеяния Готрека волочились за ним по полу. Без лишних слов они отправились в сумрачные залы покойницкой.

Было темно и холодно. Вымытые какими — то освящёнными мазями полы были чисты. Запах масла из чёрных роз был повсюду. Не это ожидал увидеть Феликс. Он ожидал обнаружить разложение и запах тухлятины. Он ожидал запашок смерти.

Центральный зал дома Бога Смерти был уставлен мраморными плитами. На каждой плите лежал труп. Феликс отвёл взгляд. Тела принадлежали людям, которые умерли при необычных обстоятельствах, и над ними требовалось провести особые обряды, дабы обеспечить их душам лёгкий переход в загробную жизнь. Многие из них выглядели неважно. На одной плите возлежал посиневший и раздувшийся труп рыбака, который совсем недавно выловили из Рейка. На другой лежало тело женщины, которая была ужасно изрезана и покалечена каким — то безумцем. Они прошли мимо тела ребёнка, у которого, как вблизи заметил Феликс, голова была отделена от тела. Он резко отвернулся.

Здесь вонь перебивала запах ладана и мазей. Феликс начал понимать, зачем их капюшоны имеют специальные полосы ткани, которыми можно накрыть рот и ноздри. Он подогнал их, чтобы отсечь вонь, и направился в секцию, где лежали жертвы чумы. Неподалёку стояли два жреца; глаза закрыты, в руках зажаты кадила. Они бормотали молитвы за усопших, не выказывая страха по поводу того, что тех убило.

Феликс подумал, что, возможно, они попросту привыкли к страху за свою долгую близость к смерти. А может быть, они просто не боятся умереть? В конце концов, они — жрецы Бога Смерти, и им гарантировано привилегированное отношение в загробном мире. Он решил спросить об этом одного из жрецов, если они когда — нибудь потом встретятся. Стоицизм жрецов заинтересовал Феликса.

Дрекслер осторожно приблизился к плитам и обменялся парой слов и монет со жрецами. Те кивнули, прекратили своё бормотание и удалились. Без суеты Дрекслер откинул простыню с ближайшего тела. Это было тело невысокого торговца, одетого празднично. К вороту его рубахи была прикреплена чёрная роза. В смерти он выглядел необычно уязвимым и беззащитным. С момента смерти его уже обмыли.

— Несколько синяков на руках и коленях, а также на подбородке, — отметил Дрекслер. — Скорее всего оттого, что мужчина на последнем этапе своих страданий упал.

Феликс вспомнил о конвульсиях мужчины, виденного им на улице, и понял, каким образом это могло произойти.

— Замечены вздувшиеся участки на груди и горле, и слабый налёт зеленоватой субстанции на верхней губе и ноздрях.

Дрекслер оттянул веки своими пальцами, вокруг глазниц также были слабые следы зелени.

— Уверен, что если бы я провёл вскрытие, против которого возражают наши друзья — жрецы, мы бы обнаружили лёгкие, заполненные зелёной вязкой жидкостью. Вот что, в конечном итоге, убило жертву. Он, образно говоря, захлебнулся в ней.

— Ужасный способ умереть, — произнёс Феликс.

— По моему опыту, немногие болезни убивают безболезненно, господин Ягер, — сказал Дрекслер.

Он подошёл к следующему телу и откинул простыню. Это был труп женщины среднего возраста, одетой в чёрное. Её глаза были раскрыты и с выражением ужаса уставились в потолок. На её щеках были следы румян и краска для век вокруг глаз. Феликс нашёл нечто трогательное в этих попытках улучшить внешний вид того, кто уже мёртв.

— По крайней мере, она хоть одета в правильные цвета, — несколько бестактно, на взгляд Феликса, произнёс Готрек.

Дрекслер пожал плечами.

— Одеяние вдовы. Должно быть, её муж скончался не позднее года назад. Теперь она присоединилась к нему.

Он перешёл к следующей плите и изучил тело маленькогоребёнка. Налицо было фамильное сходство с умершей вдовой. Дрекслер посмотрел на кусок пергамента, закреплённого у шеи.

— Дочь. Да уж, невезучая семья.

Он повернулся и взглянул на Феликса.

— К сожалению, ничего необычного. Для чумы и других болезней весьма характерно распространение среди членов семей и вообще тех, кто проживает вместе. Похоже, эта чума может переноситься подобно сенной лихорадке.

Феликс фыркнул.

— Что конкретно мы тут ищем, господин Дрекслер?

— Зацепку. Что — нибудь необычное. Что — то, что подскажет нам, имеет ли тут место какой — нибудь общий фактор, объединяющий все эти несчастные жертвы.

— И как это нам поможет? — спросил Готрек.

Феликс уже знал ответ.

— Если мы сможем это обнаружить, возможно, мы поймём, как распространяется болезнь. Возможно, нам удастся предпринять действия для её изоляции. Либо, если это действительно исходит от скавенов, возможно, нам удастся определить её источник.

— Замечательно, господин Ягер. Это, в своём роде, как расследование убийства или тайны. Вам нужно обнаружить улики, и это выведет вас на преступника.

— И обнаружили ли вы какие — либо улики? — поинтересовался Готрек.

Дрекслер убрал простыню с последнего тела. Это был молодой мужчина, чуть старше двадцати лет. Феликс внезапно почувствовал шокирующее ощущение собственной смертности. Жертвы чумы были ненамного старше его самого.

— Есть что — нибудь? — спросил Феликс внезапно пересохшим ртом.

— К сожалению, нет, — сказал Дрекслер и развернулся, чтобы уйти.

После полумрака покойницкой дневной свет показался невероятно ярким. После тишины залов мёртвых какофония на улице казалась невероятно громкой. После ароматизированного запаха склепов уличная вонь была почти непереносима. У Феликса потекло из носа, а в суставах ощущалась лёгкая боль. «Это не чума, — говорил он про себя, перебирая пальцами ароматную ладанку, — всего лишь сенная лихорадка». Ему вспомнились ранее не прояснённые вопросы.

— Почему жрецов Морра не берёт вся эта чума и прочие болезни, от которых погибают их … клиенты? Или их бог предоставляет им какую — то особенную защиту?

— Я не знаю. Их мавзолей чист и хорошо вымыт, а по моему опыту, это помогает сдержать распространение заболеваний. Они — жрецы, а потому хорошо питаются и отдыхают, что тоже помогает.

— В самом деле?

— О, да. Горе, стресс, плохие условия обитания, грязь, плохое питание — всё это вносит вклад в распространение заболевания, а иногда и определяет того, кто сможет выжить.

— Отчего так?

— Я не знаю. Могу только сказать, что заметил истинность этого.

— Итак, вы думаете, что потому — то жрецы Морра и приобретают иммунитет к болезни?

— Я не утверждал, что у них иммунитет, господин Ягер. И сейчас, и ранее, кто — то из них заболевает.

— И что потом?

— Он отправляется к своему богу, не имея сомнений об особом отношении к себе в загробной жизни, ибо такова сила его веры.

— Это не очень — то утешает, — сказал Феликс.

— Если вам требуется утешение, господин Ягер, — поговорите со жрецом. Я — медик и, к сожалению, должен теперь вернуться к своему образу жизни. Мне жаль, что я ничем более не могу вам помочь.

Феликс ответил ему поклоном.

— Вы уже оказали огромную помощь, господин доктор. Спасибо, что уделили нам время.

Дрекслер также поклонился и развернулся, чтобы уйти. В последнюю секунду он повернулся и заговорил.

— Дайте мне знать, если произойдёт что — нибудь новенькое, — сказал он. — Ищите зацепку.

— Хорошо, — ответил Феликс.

— А я пойду поищу пива, — сказал Готрек.

— Я полагаю, что это хорошая мысль, — сказал Феликс, которому внезапно сильно захотелось очистить рот от привкуса покойницкой.

* * *

Феликс уставился внутрь третьей кружки пива и обдумывал то, что недавно увидел. Его голова немного болела от того, что он про себя продолжал считать сенной лихорадкой, но пиво помогло снять эту боль.

Готрек, развалившись, сидел у огня, уставившись на пламя. Хайнц стоял у бара, подготавливая утварь к вечерней суете. Другие вышибалы сжимали свою выпивку и играли с ножом за соседним столом.

Феликс был обеспокоен. Он ощущал себя сбитым с толку и отупевшим. Он знал, что тут должна быть какая — то зацепка, но он её попросту не замечает. Похоже, нечто невидимое и смертоносное убивает жителей Нульна, и он ничего не может сделать, чтобы прекратить это. Это расстраивало. Феликс почти желал ещё одного набега диверсантов или нападения бойцов — скавенов. Что можно увидеть, с тем можно бороться. Или, если выразиться абсолютно точно — с тем, что он видит, Истребитель может сразиться и, вероятнее всего, победить. Размышления, как обнаружил Феликс, не были его сильной стороной.

Когда — то он гордился тем, что считал себя сообразительным и хорошо образованным человеком, учёным и поэтом. Но бесконечные странствия изменили его. Феликс не мог вспомнить, когда в последний раз опускал перо на бумагу, и вчерашняя ночь была первой за долгое, долгое время, когда он открыл книгу с целью получения знаний. Он опустился до роли странствующего искателя приключений, и его мозг, похоже, впал в спячку.

Феликс сознавал, что это выше его возможностей. Он не был таким проницательным детективом, которые действуют в драмах Детлефа Зирка. Честно говоря, он не верил, что в реальной жизни всё складывается таким образом, как в театральной постановке; улики укладываются в чёткую логическую цепочку, неизбежно указывая решение. Жизнь гораздо беспорядочнее. Обстоятельства редко бывают простыми, и даже если имеются настоящие улики, то они сомнительно далеки от того, чтобы иметь одно чёткое и логическое объяснение.

Феликс подумал о Дрекслере. Пока что доктор помогал им и ничего более, но можно было с лёгкостью дурно интерпретировать его работу и его мотивы. Он обладал слишком обширными знаниями в областях, на которые в Империи смотрели неодобрительно, и это было подозрительно само по себе. В тех частях королевств людей, где сильнее распространены суеверия, всего лишь обладание книгами, которыми владел Дрекслер, было достаточной причиной для сожжения на костре. За их прочтение охотник на ведьм мог бы казнить его без суда.

А теперь Феликс сам прочёл одну из таких книг, и о себе — то он точно знал, что не является другом Хаоса. Почему же Дрекслер не может быть в таком же положении? Не может ли он всего лишь быть тем, кем кажется — человеком, который озабочен обретением любых знаний, которые могут помочь ему в его профессии излечивания людей независимо от источника этих знаний? «Всё это слишком сложно», — думал Феликс. Пиво начало кружить ему голову.

В конце концов, в глубине души он знал, что должна быть связь между смертями всех этих людей. В действительности, он был уверен, что уже видел тому доказательство, но просто оказался слишком глуп, чтобы осознать. Пока что единственная связь, о которой он мог думать, это то, что все они оказались в Залах Мёртвых храма Морра — и это само по себе не было связью. Рано или поздно каждый мужчина и каждая женщина окажутся там на пути к погребению в Садах Морра. В своё время каждый житель Нульна завершит свой жизненный путь на этом громадном кладбище.

Феликс хотел горько над этим посмеяться, но затем его осенила мысль. Погоди — ка! Вот она — связь между большинством людей, насколько ему известно, умерших от чумы. Мужчина, которого он видел на улице два дня назад, носил чёрную розу. Другая жертва, из морга, также носила чёрную розу — традиционный символ скорби. Женщина и её ребёнок — вдова и сирота. Только с последним трупом не прослеживалась какая — либо связь, но, возможно, таковая отыщется, если копнуть достаточно глубоко.

Что это означает? Сам Храм Морра вовлечён в распространение чумы? Неужели порча проникла так глубоко? Феликс почему — то сомневался. Первый мужчина, которого он видел, был только что с похорон. А все остальные? Тот, что носил чёрную розу — практически наверняка. Мать с ребёнком? Он не знал, но догадывался, как это можно разузнать. Он поднялся со стула и похлопал Готрека по плечу.

— Нам нужно вернуться в Храм Морра, — сказал он.

— У тебя развилась нездоровая привязанность к этому месту?

— Нет. Я думаю, там может находиться ключ к этой чуме.

* * *

Когда они добрались до храма, было уже темно. Но это не имело значения. Ворота были открыты, фонари горели. Как неустанно указывали жрецы, ворота в царство Морра всегда открыты, и человеку не дано знать, когда он пройдёт через них.

Феликс попросил позвать того жреца, с которым они разговаривали ранее. Ему повезло. Мужчина ещё был на службе. Подношение из нескольких серебряных монет принесло информацию, что тот всегда готов поболтать. Феликсу и Истребителю указали на маленькую, скромную прихожую. Стены были уставлены книгами. Это напомнило ему бухгалтерские книги, которыми были уставлены стены отцовской конторы. Некоторым образом, это они и были. В них содержались имена и описания усопших. Феликс не сомневался, что они содержат и записи о пожертвованиях на похоронные услуги и молитвы, предлагаемые храмом. Он ранее имел дело со жрецами Морра.

— Итак, вы ассистенты доктора Дрекслера? — спросил жрец.

— Да. Некоторым образом.

— Некоторым образом?

— Мы помогаем в его исследованиях, касающихся чумы. Мы пытаемся найти способ остановить её.

Жрец медленно и печально улыбнулся.

— Тогда не знаю, следует ли мне вам помогать.

— Почему?

— Она способствует нашему делу.

Заметив шокированный взгляд Феликса, жрец сдержанно и тактично покашлял.

— Всего лишь неудачная шутка, — сказал он через некоторое время.

— Вы выглядите усталым, — сказал Феликс, чтобы завязать разговор.

Жрец издал громкий отрывистый кашель.

— И больным.

— Честно говоря, чувствую я себя нехорошо, а день был долгим. Брат, который должен был меня сменить, сам приболел и уединился в своей келье. Ему нехорошо с тех пор, как он вчера провёл погребение.

Феликс и Готрек обменялись взглядами. Феликс тактично кивнул. Готрек недовольно заворчал.

— Ваш, эээ…, коллега не очень — то похож на медика, господин Ягер, — произнёс жрец.

— Он помогает в выполнении работы, где требуется грубая сила.

— Понятно. Итак, чем могу помочь?

— Мне нужно побольше разузнать о тех людях, которых сегодня утром осматривал доктор Дрекслер.

— Не вижу препятствий.

Он постучал по кожаному переплёту стоявшей перед ним книги.

— Все имеющиеся детали должны быть в текущем журнале. Что именно вы хотите знать?

— Посещали ли все эти усопшие совсем недавно какие — либо похоронные службы?

— Фрау Кох и её дочь — да. Я сам проводил церемонию погребения господина Коха в Садах на прошлой неделе.

— А другой джентльмен?

— Нет, я так не думаю. Он не из тех людей, кому мы позволили бы присутствовать на какой — либо из наших служб. Разумеется, за исключением его собственных похорон.

— Что вы имеете в виду? Я полагал, что любой может входить в Сады Морра.

— Не совсем так. Господин Грюнвальд относился к тому презренному типу преступников, которые промышляют ограблением семейных склепов и похищают трупы на продажу исследователям и некромантам. Он был отлучён о церкви. Под страхом высшего телесного наказания ему было запрещено приближаться к воротам Садов.

— Вы имеете в виду — под страхом смерти?

— Совершенно верно.

— А мужчина, носящий чёрную розу?

— Я проверю его записи. Я подозреваю, что, принимая во внимание вид его украшения, мы обнаружим, что он также недавно принимал участие в погребальном обряде. Вы не местный, господин Ягер? Мне это заметно по вашему акценту.

— Вы правы. Я уроженец Альтдорфа.

— Тогда, возможно, вы не знаете местный обычай — прицеплять одну из чёрных роз из Сада Бога Смерти, принимая участие в проводимой там церемонии.

— Я полагал, что люди приобретают их у цветочников.

— Нет. Розы произрастают только в Садах и ими запрещено торговать с целью получения прибыли.

На некоторое время установилась тишина, пока жрец изучал записи.

— Да, да. Его сестра скончалась на прошлой неделе. Погребена в Садах Морра. Могу сделать для вас ещё что — нибудь? — довольно осведомился он.

— Нет. Я полагаю, вы достаточно нам сообщили.

— Не могли бы вы рассказать мне, зачем всё это?

— Не сейчас. Я уверен, что доктор Дрекслер известит Вас, когда полностью сформулирует свою теорию.

— Попросите его об этом, господин Ягер.

Когда они уходили, жрец в приступе кашля согнулся почти пополам.

— Расскажи мне, зачем всё это, человечий отпрыск, — сказал Готрек, когда они вышли на улицу.

Феликс поглядел по сторонам, чтобы удостовериться, что поблизости нет никого, кто мог бы их подслушать.

— Все люди, которые, как мы знаем, умерли от новой формы чумы, недавно посещали Сады Морра. И грабитель склепов скорее всего тоже.

— И что?

— Это единственная связь, которую я смог увидеть, а Дрекслер советовал нам поискать связи.

— Это как — то неправдоподобно, человечий отпрыск.

— У тебя есть идеи получше? — спросил Феликс с долей разочарования в голосе.

Поразмыслив с минуту, Истребитель покачал головой.

— Ты полагаешь, что мы отыщем наших маленьких шныряющих друзей, которые распространяют чуму, на городском кладбище?

— Возможно.

— Есть только один способ убедиться в этом.

— Я знаю.

— И когда?

— Сегодня ночью. После работы. Там будет тихо, и мы сможем осмотреться.

Феликс вздрогнул. Он мог представить себе множество мест, где бы он мог находиться вместо того, чтобы после полуночи обшаривать главное городское кладбище на предмет присутствия толпы скавенов, но что ещё ему оставалось делать? Если они сообщат свою историю властям, то им, вероятнее всего, не поверят. Возможно, скавены почуют их присутствие и свернут свою деятельность. По крайней мере, он ощущал уверенность в том, что там не может быть чересчур много крысолюдей. Небольшая армия, расположившаяся лагерем на кладбище, была бы обнаружена. Нужно надеяться, что их как раз достаточно, чтобы разобраться с ними топором Истребителя. Феликс весьма рассчитывал на это.

* * *

Врата Садов Морра были закрыты. На стальных прутьях, закрывающих арочный проход, висел замок на тяжёлой цепи. Небольшой служебный вход охранялся ночным стражником, который сидел, согревая руки над жаровней. Высокую стену, окружавшую городское кладбище, покрывали колья. Феликс был удивлён. Кладбище некоторым образом походило на крепость, но он не был уверен, для чего именно предназначались стены — удерживать грабителей могил снаружи или мертвецов внутри. Ему подумалось, что в истории были времена, когда мертвецам не лежалось спокойно в их могилах.

«Это воздействие основного примитивного страха», — подумал он. Что — то должно отделять мёртвых от живых. В этом смысле наличие физического препятствия успокаивает. Разумеется, за исключением случая, когда нужно его перелезать, как Истребителю и ему этой ночью.

«И что я здесь делаю?» — недоумевал Феликс. Сейчас, когда ночная работа выполнена, он должен быть дома, в таверне, на своей койке вместе с Элиссой. А не прятаться в тенях, готовясь к незаконному проникновению на городское кладбище — преступлению, наказанием за совершение которого было несколько лет тюремного заключения и отлучение от церкви Храмом Морра.

Конечно же, есть способ полегче. Несомненно, кто — нибудь ещё сможет разобраться с этой проблемой. Но он понимал, что это неправильно. Кому ещё есть дело до выслеживания скавенов, кроме него и Готрека? Они — единственные, кто достаточно безумен, чтобы втянуть себя в эти дела.

Похоже, представители власти желают держать глаза закрытыми на то зло, которое происходит рядом с ними. Наилучшим возможным объяснением этому Феликс мог полагать, что они не осведомлены о происходящем или напуганы. Наихудшим возможным объяснением было бы то, что они находятся в сговоре с силами Тьмы.

Как много ещё фрицев фон гальштадтов занимает ответственные посты по всей Империи? Скорее всего, этого он никогда не узнает. Всё, что он реально может сделать — это действовать самостоятельно. Произвести те действия, которые, похоже, предопределены ему и Готреку, и надеяться, что всё сложится к лучшему.

Что он может сделать ещё? Если он покинет город, то чума, вероятно, будет распространяться, и от неё погибнут и Хайнц, и Отто, и Элисса, и другие из тех, кого он знал и о ком заботился. Возможно, погибнут тысячи, если ему и Истребителю не удастся решить эту загадку.

И, если уж быть честным с самим собой, он признавал, что чувство ответственности возбуждает его столько же, как и пугает. Это, некоторым образом, всё равно что оказаться героем какой — нибудь сказки из прочитанных им в детстве. Он замешан в интриге, где опасность и ставки высоки.

К несчастью, в отличие от детских сказок, ставки ещё и весьма реальны. Легко может произойти, что он и Истребитель не справятся, и тогда их ждёт гибель. Именно эта мысль, а не холодный ночной воздух, заставляла его дрожать.

Они шли вдоль стен кладбища, пока не нашли подходящее тёмное место. Феликс удостоверился, что его фонарь надёжно закреплён в скобе на перевязи меча, затем подпрыгнул и ухватил один из металлических зубцов, воспользовавшись которым подтянулся на верх стены. Он убедился, что зубцы были всего лишь украшением, а не служили практическим целям.

Луна вышла из — за облака, и он осмотрел кладбище сверху. В серебристом свете зрелище было жутким. Поднимался туман. Из него вздымались надгробия, подобно островам, поднимающимся из некоего мрачного моря. Деревья склонились подобно огромным великанам — людоедам, подняв ветвистые руки в молитве Тёмным Богам. Где — то вдалеке фонарь ночного стражника замерцал и затем пропал, или потому, что его владелец вернулся в сторожку, или по какой другой, более мрачной причине, о чём Феликс надеялся никогда не узнать. Было тихо. Он не был уверен в том, что именно покрыло каплями его подбородок — пот или туман.

Феликс подумал, что эта экскурсия ничем не поможет ему избавиться от простуды, и от этого несоответствия ему захотелось смеяться. Он вздрогнул, когда рядом с ним скользнуло по камням лезвие огромного топора Готрека, и Истребитель воспользовался им, чтобы залезть на стену. «Когда хотел, гном мог быть быстрым и поразительно проворным — если он относительно трезв», — подумал Феликс.

— Пойдём, разберёмся с этим, — проворчал он, и они спрыгнули вниз, на безмолвный кладбищенский двор.

Вокруг поднимались надгробия. Некоторые были опрокинуты. Другие заросли сорняками и кустами чёрных роз. Тут и там в лунном свете были еле видны выгравированные надписи. Могилы располагались длинными рядами, словно образуя улицы. Местами их затеняли старые сучковатые деревья. Отовсюду наползал призрачный туман, временами становившийся столь плотным, что закрывал видимость. Воздух был наполнен ароматом чёрных роз. Возможно, в дневное время Сады и были симпатичным местом, но ночью все мысли Феликса слишком быстро обращались к привидениям.

Легко было себе вообразить бесчисленные тела, разлагающиеся в земле; червей, копошащихся в гниющей плоти, и пустые глазницы трупов. Ещё немного воображения, и можно представить эти трупы, появляющимися из — под земли, костлявые руки поднимающиеся из грунта, подобно тому, как руки утопающих поднимаются над поверхностью моря.

Феликс старался отогнать подобные мысли, но это было трудно. Ему доводилось видеть, как происходят необъяснимые вещи; приходилось встречать живых мертвецов прежде, в холмах на землях князей Порубежья, в том проклятом путешествии через пустоши с семейством изгнанника фон Диела. Он знал, что древняя чёрная магия была способна пробудить мертвецов к нечестивому подобию жизни и наполнить их ужасным чувством голода к плоти и крови живых.

Феликс пробовал убедить себя, что это святая земля, посвящённая Морру, и что Бог Смерти защитит свою паству от подобных отвратительных происшествий. Но времена сейчас странные, и он слышал зловещие слухи о том, что силы старых богов убывают, а сила Хаоса увеличивается. Феликс пытался убедить себя, что, возможно, такие вещи и случаются в далёких землях, вроде Кислева, которые граничат с Пустошами Хаоса, но это Нульн — сердце Империи, ядро человеческой цивилизации. Но что — то в нём шептало, что и здесь присутствует Хаос, что все государства людей прогнили до сердцевины.

Желая приободрить себя, он поглядел на Готрека. Истребитель выглядел бесстрашным. Выражение твёрдой решимости было запечатлено на его лице. Его топор был готов нанести удар, и он неподвижно стоял с поднятой головой, принюхиваясь и вслушиваясь в ночную тьму.

— Сегодня много странных запахов, — произнёс гном. — Много непонятных звуков. Для кладбища слишком уж активное место.

— Что ты имеешь в виду?

— Вещи передвигаются. В воздухе ощущается что — то нехорошее. По кустам множество крыс. Ты был прав насчёт этого места, человечий отпрыск.

— Чудесно, — сказал Феликс, удивляясь тому, что прав он обычно тогда, когда ему меньше всего этого хочется.

— Давай двигаться. Нам нужно найти место, где находятся свежие захоронения. Это там проводятся похоронные церемонии. И как раз оттуда, как я полагаю, распространяется чума.

Они двинулись по проходу между могилами, и до Феликса медленно начало доходить, что Сады Морра в действительности некрополис — город мёртвых. Тут были свои кварталы и свои дворцы, совсем как в окружающем городе. Здесь были бедные кварталы, где бедняков хоронили в безымянных общих могилах. Здесь были аккуратно ухоженные обелиски, под которыми были погребены преуспевающие представители среднего класса. Они состязались между собой вычурностью своих надгробий, подобно тому, как завистливые соседи стараются перещеголять друг друга при жизни. Крылатые святые, вооружённые каменными мечами, возносили вверх книги с начертанными именами и должностями покойников. Каменные драконы склонялись над последними пристанищами купцов подобно собакам, стерегущим кости. С покрытыми капюшонами головами, с косами в руках, статуи Морра стояли стражами на постаментах из чёрного мрамора. Вдалеке Феликс мог видеть огромные мраморные мавзолеи богатых аристократов. И в смерти они также, как при жизни, располагались во дворцах.

Тут и там были насажены вьющиеся кусты чёрных роз. Их приторно — сладкий аромат раздражал ноздри Феликса. Иногда там были записки или подношения, или другие поминальные дары от живых умершим. Преобладающее чувство скорби начало смешиваться со страхом, который ранее испытывал Феликс. Подобные вещи были своего рода показателями бренности человеческой жизни. Не имело значения, насколько богаты и успешны были те люди, что упокоились в этих могилах. Теперь они мертвы. То же однажды произойдёт и с Феликсом. Некоторым образом, он понимал стремление Истребителя оставить по себе память.

Феликс подумал, что жизнь подобна надписи на песке, с которого ветер сдувает песчинки.

Они выбрали место возле выкопанных могил и спрятались за какими — то поваленными надгробиями. В нос Феликсу ударил запах свежераскопанной земли. Холод тумана пронимал его сквозь одежду. Он чувствовал влагу на штанах в тех местах, где они касались покрытых росой растений. Он поплотнее запахнул плащ от холода, и они приготовились ждать.

Феликс поглядел на небо. Луна уже прошла более половины своего пути, и пока ничего не происходило. Пока что всё, что он слышал — это шорохи обычных крыс. Всё, что они видели — мерзких грызунов с безумными глазками. Не было никаких следов скавенов.

«Возможно, я ошибся», — подумал Феликс со смесью разочарования и облегчёния. Возможно, лучше всего было бы пойти домой. Сейчас самое время уходить. Улицы должны быть пустынны. Большинство честных граждан спокойно спит. Краем своего плаща он вытер нос.

Из носа текло, и он знал, что эта ночь, проведённая на улице, не облегчит его насморк. Он разминал ноги, пытаясь снять с них онемение, когда почувствовал на плече руку Готрека.

— Тихо, — прошептал Готрек. — Что — то приближается.

Феликс замер и уставился в темноту, желая обладать таким же чутким слухом и зрением в темноте, как у гнома. Он слышал, как его сердце громко стучит в груди. Его мышцы, находящиеся в неудобном положении, начали ныть от напряжения, но он всё же оставался неподвижным и едва дышал. Что бы к ним ни приближалось, он надеялся, что оно не обнаружит его раньше, чем он его увидит.

Внезапно он почувствовал в воздухе запах омерзительной и тошнотворной вони. Воняло гниющей плотью и гноящимися язвами, как если бы тело больного в хосписе^[31] оставалось немытым неделями или годами. «Если болезнь имеет свой запах, то он должен быть подобен этому», — подумал Феликс. Он сразу же понял, что его подозрения были верны. Чтобы подавить тошноту, он держал ладанку подле носа и молился, чтобы наложенные на неё заклинания сделали его невосприимчивым ко всему, что бы ни приближалось.

В поле зрения появилась отвратительная прихрамывающая фигура. То было подобие скавена, но оно не было похоже ни на одного из крысолюдей, ранее виденных Феликсом. Тут и там на его грязной шкуре вздувались огромные нарывы, и что — то отвратительное капало с его влажной кожи. Большая часть его тела была обернута испачканными повязками, покрытыми гноем и грязью. Он был истощён, и глаза его светились безумным, лихорадочным блеском. Скавен двигался словно пьяный, раскачиваясь, как если бы от болезненных судорог у него нарушалось чувство баланса. И ещё, иногда он передвигался неожиданно быстрыми рывками, словно энергия побуждала больного собрать остаток своих сил для какой — то ужасной цели.

Передвигаясь, он омерзительно хихикал и разговаривал сам с собой на непонятном языке. Наблюдая за ним, Феликс заметил, что одной дрожащей рукой тот держит клетку, а в клетке — мятущихся крыс. Он остановился на мгновение, подпрыгнув на одной жилистой конечности. Затем отворил клетку и вытащил крысу. Остальные вырвались через открытую дверцу и попадали в могилы на грунт. Упав, они выделили мочу и вонючие экскременты. Когда те коснулись земли, на короткое мгновение возникла отвратительная непереносимая вонь, от которой Феликса едва не вырвало, а затем та медленно начала спадать. Крысы выкарабкались из могил и вяло потащились в укрытие. Феликс мог наблюдать, что на пути следования они оставляют следы ядовитой слизи, и было очевидно, что они умирают. «Что за мерзость тут происходит?» — недоумевал Феликс.

Скавен проскочил мимо. Феликс был удивлён и поражён тем, что Истребитель немедленно его не сразил, но вместо этого указал Феликсу следовать за ним и отправился по следу скавена. Несколько мгновений хватило Феликсу понять план Готрека. Они проследят за чумным монахом из клана Чумы — а Феликс догадывался, что это именно он, — до его логова. Они найдут путь в самое сердце порчи в Садах Морра.

Пока они следовали за подскакивающим чумным монахом через погружённое в туман кладбище, Феликс обнаружил присутствие других скавенов. Судя по переносимым ими пустым клеткам, все они занимались тем же недобрым делом и теперь возвращались в своё логово. Некоторые прихрамывали под тяжестью переносимых разлагающихся трупов, недавно раскопанных, судя по земле, которая всё ещё налипала на их похоронные одеяния.

Феликсу и Истребителю приходилось передвигаться с осторожностью, прятаться за надгробиями, искать убежища в тени под деревьями, перемещаясь от укрытия к укрытию. Феликсу почему — то подумалось, что это не обязательно. Чумные монахи не были столь же настороженными, как нормальные скавены. Они выглядели абсолютно безумными и часто не обращали внимания на то, что их окружает. Возможно, их мозги так же сгнили от переносимых болезней, как и их тела.

Иногда скавены останавливались и минутами царапали себя до кровотечения, либо прорыва гнойных струпьев, и затем пробовали оставшийся на когтях гной. Иногда они застывали, бесцельно уставившись в пространство. Временами зловонные экскременты вываливались из — под их хвостов, и они падали наземь и корчились в них, безумно хихикая. У Феликса мурашки пошли по телу. Даже по стандартам скавенов эти создания были безумны.

В конце концов они добрались до обширного мавзолея в глубине сектора Садов для аристократов. Они проходили по мощёным дорожкам среди ухоженных садиков. Тут и там проявлялись неясные очертания статуй над солнечными часами, бесполезными в это время суток. Становилось заметно всё больше и больше чумных монахов, и Феликс с Истребителем снова спрятались под арочными входами в гробницу какого — то дворянского семейства. Лишь когда скавены прошли мимо, они снова присоединились к кошмарной процессии, продвигаясь дальше в глубины старой части кладбища, где располагались крупнейшие и по большей части полуразрушенные гробницы.

Они остановились на углу, и Феликс отметил, что скавены пропадают во входном проёме крупнейшего и наиболее древнего из мавзолеев. Здание было выстроено почти подобно храму в старотилейском стиле, с поддерживающими свод зала прихожей колоннами и установленными в нишах между ними статуями тех, кто, по предположению Феликса, являлись представителями семейства строителя. Лишь только исчез последний скавен, Феликс и Готрек двинулись по ступенькам, ведущим к входу.

В свете луны Феликс мог наблюдать, что мавзолей находится в весьма изношенном состоянии. Каменная кладка обвалилась, декоративные элементы стен изъедены вековым воздействием ветра и дождя, на месте осыпавшихся лиц статуй — лишайник. Это выглядело так, словно сам камень страдает от какой — то ужасной болезни. Сад вокруг здания был диким и запущенным. Феликс не был уверен, но почти не сомневался в том, что построивший это место род вымер. Место выглядело неухоженным, как если бы годами никто здесь не бывал. Со временем это место станет довольно непривлекательным. И этой ночью Феликс не испытывал большого влечения заглянуть внутрь.

Однако Готрек передвигался по ступенькам настолько быстро, насколько позволяли его короткие ноги. Руны на его топоре светились в лунном свете. Он оскалился, предвкушая напасть на скавенов в их собственном логове. Некоторое время Феликс был ошарашен тем, что гном в своём роде столь же безумен, как и эти скавены. Вероятнее всего, лучшее, что может сделать Феликс — по — быстрому удалиться и предоставить всех их собственной судьбе. Подходя к дверному проёму, Феликс старался подавить это сильное желание. Он был удивлён, что тут не было входа внутрь, лишь голая каменная стена. Готрек встал перед ней, поразмыслил минуту, поскрёб пальцем свою татуированную голову, а затем потянулся и дотронулся до одного из каменных лиц на арке. Как только он это сделал, стена перед ними медленно и неслышно повернулась, открывая вход.

— Дешёвая подделка, — пробормотал Готрек. — Работу гномов было бы не столь легко обнаружить.

— Конечно, конечно, — озабоченно пробурчал Феликс и затем последовал за Готреком в гробницу через открытый вход.

Дверь за ними, тихо проскользив, закрылась.

Зловоние внутри было ужасным. Стены были основательно покрыты грязью. Феликс чувствовал, как она хлюпает под его руками, когда нащупывал себе дорогу сквозь темноту. Воспоминания о производимых чумными монахами непристойных выходках, которые ему довелось наблюдать, вызывали у него рвотные позывы. Но несмотря на это, он заставил себя следовать за слабым мерцанием рун на топоре Истребителя, который шёл впереди.

Готрек двигался быстро и уверенно, как будто даже отсутствие света не затрудняло ему видимость. Феликс подозревал, что причина в этом, и Истребитель видит столь хорошо во мраке, как и при свете дня. Ему ранее уже доводилось следовать за гномом через тёмные участки, и Феликс был уверен, что Истребитель знает, что делает. И как обычно, он хотел бы зажечь имевшийся при нём светильник.

Откуда — то издалека до него донёсся слабый скребущий звук, и Феликс передумал. Возможно, при сложившихся обстоятельствах зажечь светильник — не такая уж хорошая идея. Это непременно предупредит скавенов об их присутствии, а Феликс был совершенно уверен, что их единственный шанс выжить перед превосходящим числом скавенов — это стремительно атаковать, воспользовавшись преимуществом внезапности. Он молился о том, чтобы у него была возможность зажечь лампу перед вступлением в бой.

Феликс чуть было не опрокинулся, когда перенёс вес на перемещаемую ногу, а под ней не оказалось опоры. Восстановив равновесие, он обнаружил, что перед ним ведущая вниз лестница. Мавзолей был действительно огромен.

«Кто бы ни построил это место, это обошлось ему в кучу денег, — подумал Феликс. — А почему бы нет? Они ведь собирались провести тут вечность, такова была их идея».

Теперь он мог слышать впереди шумное чириканье. Звучало так, как если бы скавены занимались каким — то непристойным ритуалом. Слабое свечение зеленоватого болезненного света освещало лежащий впереди коридор. Похоже, что они в шаге от того, чтобы столкнуться со скавенами в их логове.

* * *

Вилеброт Нуль захихикал, когда один из его поражённых проказой пальцев отломился и упал в булькающий котел. Это было хорошим предзнаменованием. Его собственная, изъеденная чумой плоть поможет насытить духа, скрывающегося там, и усилит варево, которое вскоре принесёт смерть его врагам. Котёл Тысячи Болезней одновременно и священная реликвия, и оружие клана Чумы, и он планировал, что оба эти предназначения будут исполнены вместе.

Из своей сумки он достал полную пригоршню порошка искривляющего камня и бросил её в огромный чан. Его оставшиеся пальцы покалывало от прикосновения к искривляющему камню, и он облизал их начисто, ощущая как покалывание переходит на его язык. Нуль облизал свои дёсны, чтобы некоторое количество порошка попало на находящиеся там гнойники и язвы; возможно, это сделает их содержимое ещё более заразным.

Нуль отхаркнул в рот огромный сгусток слизи и затем сплюнул его в густое варево микстуры для лучшего эффекта, всё это время перемешивая огромным ковшом, вырезанным из бедренной кости дракона. Он ощущал болезнетворную силу поднимающуюся от котла, как обычный скавен мог бы чувствовать жар огня. И это походило на то, как если бы он находился перед мощнейшим токсичным пожаром.

Аббат глубоко вдохнул, втянув в лёгкие крепкие испарения от варева, и немедленно тяжело закашлялся. Он практически мог ощутить, как его лёгкие забиваются жидкостью под воздействием заражения. «Это всего лишь вознаграждение, — думал он. — Планы реализуются, как должно. Испытания почти закончены».

Новая чума была настолько смертоносной, как он надеялся, но наиболее важным являлось то, что это его личная заслуга. Он воспользовался старой рецептурой, но самостоятельно добавил новый секретный ингредиент. После этого, навсегда среди правоверных клана Чумы она будет известна, как „Чума Нуля“. Его имя будет вписано в великую книгу „Либер Бубоникус“. Его долго будут помнить, как создателя нового заболевания, того самого, что истребляет создания, не обладающие мехом, как безжалостный хищник свои жертвы.

С каждой прошедшей ночью варево становится всё гуще. С каждым новым зачумлённым трупом, добавленным в смесь, сила заражения увеличивается. По его оценке, скоро оно будет готово. На кладбище уже приносят тела людей, пострадавших от симптомов чумы. Он был смиренно благодарен Рогатой Крысе за то вдохновение, которое помогло ему отыскать потайное место, где он мог наблюдать за результатами своего труда. И где ещё мог бы он найти столь богатый источник заражённых трупов для употребления их в вареве?

Завтрашней ночью он отправит своих агентов побросать заражённых крыс в колодцы и внутрь огромной скотобойни, где люди забивают скот на мясо. После этого чума станет распространяться наиболее стремительно.

Нуль подбросил в смесь больше трупных роз. Это был его решающий секретный компонент в вареве. Вряд ли отыскался бы более совершенный и сильнодействующий. Они вырастали на растениях, чьи корни пробивались сквозь трупную плоть. Они созревали и усиливались, аккумулируя энергию смерти.

Аббат глубоко вдохнул запах разложения и уставился подёрнутыми пеленой глазами на своих последователей. Те в неуклюжих позах разлеглись по древнему залу склепа людей, подёргивались и почесывались, покашливали и отхаркивали, подобно истинным членам клана Чумы, каковыми они и являлись. Он знал, что каждого и любого из них объединяла искренняя посвящённость делам клана. Они отчасти представляли собой некое братство, что понимали немногие из скавенов. Бесконечные интриги и постоянная грызня за преимущества — не для них. Они искали и нашли отречение от самих себя в истинном поклонении Рогатой Крысе в её наиболее приближённой к реальности ипостаси — Вызывающая Болезни, Распространительница Чумы.

Каждому и любому из членов клана известно, что их тела являются храмами, которые скрывают бесчисленные благословения их божества. Их прогнившие нервные окончания более не чувствуют боли, благодаря чему они лишь изредка ощущают призрачное эхо своих страданий, подобно тому, как тонущий на глубине может слышать отдалённый колокольный звон. Нуль знал, что остальные скавены избегают их и считают безумцами, но это оттого, что остальные лишены их чистоты целей, их абсолютной приверженности служению своему богу. Каждый и любой чумной монах всегда готов уплатить любую цену, принести любую жертву для достижения целей клана и божества. Именно эта самоотверженность делает их наиболее достойными из всех слуг Рогатой Крысы и наиболее подходящими лидерами для всего народа скавенов.

Скоро это обнаружат все остальные кланы. Скоро эта новая чума поставит человеческий город Нульн на колени, даже раньше, чем могучие орды вредителей войдут в его границы. Скоро все станут свидетелями того, что триумф принадлежит клану Чумы, Рогатой Крысе, и Вилеброту Нулю — скромнейшему из избранных служителей рогатого повелителя. Скоро он будет утверждён, как единственный сосуд, достойный вмещать слово Рогатой Крысы. Это пригодится; несмотря на то, что он скромнейший из служителей Рогатой Крысы, он знает в чём состоит его служба, чего нельзя сказать обо всех скавенах в этот переходный период.

Нуль сознаёт, что многие из его собратьев — крысолюдей утратили образ величайших задач своей расы и потеряли себя в погоне за самовозвеличиванием. Примером подобного устремления является серый провидец Танкуоль. Он больше заботится о себе и своём статусе, чем об уничтожении врагов Рогатой Крысы. Это отвратительное поведение для того, кто числится среди наиболее посвящённых служителей великого бога; и Вилеброт Нуль нижайше молился, чтобы миновало его подобное прегрешение.

Аббат был уверен, что знай Танкуоль про их эксперимент, он бы наложил запрет просто из зависти к тому, кто обладает знаниями о силах за пределами его ограниченного воображения. Вот поэтому они тайно сбежали на поверхность и производят свои ритуалы без ведома серого провидца. Великое дело должно продолжаться, несмотря на махинации тех, кто хочет его остановить. После успеха этой чумы дурацкие указы Совета Тринадцати будут отменены, и клан Чумы сможет явить миру свою подлинную мощь. А такие, как серый провидец Танкуоль, которые стремятся остановить эти самые священные из трудов Великой Крысы, будут низвергнуты в прах.

Возможно, правду шепчут некоторые, что Танкуоль — изменник великому делу скавенов, и должен быть заменён кем — то более смиренным, посвятившим себя развитию своего народа. Это такая идея, которая заслуживает внимательного рассмотрения скромными, но просвещёнными умами.

Нуль открыл стоящую подле руки клетку, дотянулся и вытащил одну из огромных серых крыс. Та злобно его укусила, выпустив немного его чёрной крови, но Вилеброт Нуль едва почувствовал острые зубы, разрывающие его плоть. Понятие боли для него было почти бессмысленным. Он закрыл клетку, оставив остальных крыс копошиться внутри.

Взяв подопытного за хвост, и не обращая внимания на отчаянное сопротивление, он опустил его в варево. Создание забилось, когда голова его вошла в вонючую жижу. В глазах появилось безумие, и оно яростно заскребло когтями, пытаясь удержать себя над поверхностью. Аббат чумных монахов другой своей рукой притопил создание, пока его визги не стихли от жидкости, попавшей в разинутый рот. Аббат удерживал его так достаточно долго, пока сопротивление почти не прекратилось, а затем снова вытащил, мокрое и успокоившееся, и положил на пол склепа.

Крыса посидела там немного, поморгала на свет, ещё не веря в своё помилование. Нуль подхватил её и бросил во вторую клетку, где находились свежеобработанные крысы. Она принюхалась и срыгнула. Вилеброт Нуль подхватил немного тёплой рвотной массы и швырнул обратно в котел. Вскоре клетка заполнится, и он отправит одного из своих братьев выпустить их на кладбище, оттуда начнётся распространение новой чумы. А завтра он разошлёт их по всему городу.

Откуда — то до Вилеброта Нуля донеслось покашливание. Само по себе это не являлось необычным. Все его последователи были благословлены симптомами многих заболеваний. Нет, что — то было в самом тоне кашля. Он отличался от кашля скавена. Глубже, медленнее, почти как человеческий…

* * *

Феликс чертыхнулся и попытался остановить кашель, но безрезультатно. Его лёгкие восставали против отвратительной вони, стоящей внутри склепа. Слёзы текли из его глаз. Никогда в своей жизни он не обонял нечто столь же отвратительное. Это походило на то, как если бы объединённые экстракты всех запахов всех больничных палат, в которых он когда — либо побывал, атаковали его обоняние. Он чувствовал себя нехорошо, только лишь вдыхая это, и боролся с побуждением просто убежать и проблеваться.

Вид того, что происходило в погребальном склепе, также не способствовал успокоению его желудка. Он смотрел на зал, освещённый зловещим свечением светильников искривляющего камня. В цельном длинном помещении, среди открытых саркофагов давно почивших дворян, в небрежных позах развалилась дюжина или около того самых отвратительных скавенов, каких он когда — либо видел, выглядящих, как застарелые прокажённые. Огромные каменные гробы лежали плашмя наполу зала. Их крышки были сорваны, а содержимое разбросано. Повсюду кости и черепа. Среди них лежали скавены, болезненно выглядящие и расслабленные, развалившиеся в лужах собственной мочи, блевотины и экскрементов, и глодали кости умерших. В дальнем конце зала наиболее болезненно и злобно выглядящий скавен из тех, кого Феликс когда — либо видел, помешивал в огромном котле, под которым бушевал огонь, останавливаясь лишь для того, чтобы сплюнуть туда или подбросить немного отвратного гниющего мяса, оторванного от изъеденного червями трупа.

В тот момент, пока Феликс наблюдал, создание даже не моргнуло, когда один из его собственных пальцев упал в пузырящееся зловредное варево. Оно остановилось лишь чтобы вдохнуть и добавить светящегося порошка, который мог быть только искривляющим камнем, а затем продолжило помешивать. Потом Феликс стал свидетелем странного ритуала, в котором живая крыса была опущена в отвратное варево, а затем вынута. Даже Истребитель стоял прикованный к месту ужасающим представлением, наблюдая за каждым движением, производимым скавеном, словно пытался навсегда зафиксировать это в памяти.

Феликс понимал — то, что они наблюдают, имеет какое — то отношение к распространению чумы. Он не совсем точно понимал, как именно или почему, но был уверен, что это так. Эти мерзкие крысы — выродки и их отвратительный, покрытый рунами котёл, были вовлечены в создание болезни. Это можно было сказать лишь по одному взгляду на их отвратительный внешний вид. Затем его настиг неконтролируемый приступ кашля. Он пытался сдержаться, но чем больше старался, тем сильнее лёгкие испытывали жжение и угрожали разорваться. В конце концов кашель прорвался наружу. К несчастью, это произошло в одно из редких мгновений затишья в погребальном зале.

Теперь предводитель скавенов замер на месте, принюхиваясь, словно почувствовал присутствие Феликса, который не мог понять, как это возможно среди всей этой какофонии покашливаний, пердежа и скрежещущих вздохов, наполнявшей зал.

Все сомнения испарились, когда скавен указал в направлении Феликса гниющей лапой. Феликс выдохнул молитву Сигмару о защите и привёл свой меч в боевую готовность. Рядом с ним Готрек очнулся от своего замороженного состояния, поднял топор и издал свой боевой клич.

* * *

«Вмешательство чужаков», — подумал Вилеброт Нуль. Люди нашли путь в это святое место, которое скромнейшие служители посвятили наиболее священной ипостаси Рогатой Крысы. Он недоумевал, какое же злобное предательство привело их сюда? Не то, чтобы это имело значение. Глупцы скоро заплатят жизнями за своё безрассудство, ибо когда в монахах клана Чумы просыпается праведная ярость, они самые смертоносные из всех бойцов — скавенов. А если это не сработает, он может призвать могучие мистические силы, пожалованные ему его нечистым божеством.

* * *

Феликс видел, как чумной священник поднял свой посох высоко над головой и откинул голову назад. Он пролаял последовательность заклинаний на высокочастотном чирикающем языке скавенов. Слова словно бы вырывались из глубины его тела, складываясь в огненные фигуры на его языке. Когда скавен сплёвывал их, они становились пламенными рунами, обжигающими глазную сетчатку, изгибались и колыхались, прежде чем перескочить и коснуться очередного скавена. Когда это происходило, огромный ореол болезненного свечения окружал плоть скавенов, а затем будто бы впитывался их телами. Грязный мех скавенов вставал торчком, хвосты напрягались и зловещий блеск появлялся в глазах. Они грациозно подпрыгивали на своих ногах, наэлектризованные энергией. Высокие и интенсивные вызывающие крики исторгались из их глоток.

Готрек бросился в атаку в тёплый туманный зал, а Феликс последовал за ним. Крысолюди торопливо бежали на своих ногах, поднимая своё омерзительное, покрытое коркой оружие. Готрек рубил направо и налево, убивая по дороге. Ничто не могло устоять на пути его топора. Никто в здравом уме и рассудке не пытался бы противостоять ему.

И всё же эти скавены не развернулись и не кинулись в бегство, как сделали бы другие скавены. Они даже не оборонялись. Вместо того они атаковали с безумной яростью, которая была под стать ярости самого Истребителя. Они бросались вперёд с дикими и вращающимися глазами, с пеной, капавшей из пастей. На мгновение Истребитель был остановлен явной силой их напора, и тогда они накинулись на него, кусаясь, царапаясь когтями и нанося удары оружием.

Феликс рванулся к ближайшему, и тот резко повернулся к нему, изогнувшись, как змея; воздух с шипением выходил между его зубов, безумие в его глазах было явным. Феликс отметил, что бинты на груди создания запятнаны желтым гноем. Он ударил в это место своим мечом, и тот погрузился с омерзительным чавкающим звуком, как если бы Феликс ударил студень.

Боль не остановила крысочеловека. Он шёл прямо на Феликса, давя на меч и погружая его всё глубже в собственную грудь. Если он и чувствовал какую — то боль, то не подавал виду. Феликс с ужасом наблюдал, как тот раскрыл свою пасть, обнажив желтоватые клыки и белый, лепрозный, покрытый шерстью язык. Он понимал, что самое худшее из того, что может произойти — это позволить созданию укусить себя.

Феликс ударил своим левым кулаком, угодив чумному монаху по морде, боковым в челюсть. От сильного удара несколько гнилых зубов вылетели из пасти существа и рассыпались по грязному полу. Оно вгляделось в него своими широко открытыми злобными глазками. Феликс воспользовался возможностью переместить свой вес, зацепил своей ногой ногу существа и опрокинул того наземь. Он провернул свой клинок в груди чумного монаха, высвобождая его, но существо не умирало. Оно молотило кулаками по каменным плитам вокруг себя в припадках ужасной возбуждающей энергии. Феликс понимал, что раз уж столь слабые и болезненные существа так трудно прикончить, то тут не обошлось без злого колдовства.

Своим сапогом он придавил глотку существа, разбив тому трахею и пригвоздив к месту, наносил ему удар за ударом; однако потребовалось долгое время, чтобы создание отдало концы.

Феликс огляделся посмотреть, чем занимается Готрек. Истребитель защищался от безумных скавенов и не более того. Своей огромной рукой он удерживал одного на дистанции, но остальные навалились на него, обездвижив его руку со смертоносным топором. Это была обширная схватка, борцовское состязание могучей силы Истребителя против орды магически усиленных чумных монахов.

Феликс в отчаянии осматривался вокруг, понимая, что когда падёт Истребитель, жить ему останется несколько мгновений. Звук приглушённых шагов позади сообщил ему о прибытии дополнительных скавенов, возвращающихся с какой — то тайной миссии. Огненные руны всё ещё соскакивали с губ монотонно возглашающего жреца. Они перемахнули над его головой, и развернувшись, Феликс увидел зловещее сияние на меховой шкуре двух подошедших чумных монахов и внушающую страх трансформацию, происходящую с ними. «Дела складываются неудачно», — подумалось Феликсу. Всё будет кончено, если не сделать что — нибудь с этим жрецом. Удручённый, он понимал, что является единственным, кто в состоянии что — либо предпринять.

Не давая себе времени на размышление, он вскочил на верхушку ближайшего саркофага. Он перепрыгнул на следующий, проскочив над рукопашным боем Готрека со скавенами, и продолжал продвигаться в сторону монотонно возглашающего жреца. Больше и больше пламенных рун проскакивало между жрецом и его приверженцами, и Феликс был уверен, что источником силы своих последователей является этот распевающий речитативом жрец. Прыжки привели Феликса совсем близко к пузырящемуся котлу и его ужасному хозяину. На последнем саркофаге он остановился, на какой — то момент застыв от страха и нерешительности.

Его следующий прыжок перенёс бы его через котёл в единоборство со жрецом. Эта перспектива внушала ужас. Поскользнувшись или просто ошибившись в расчёте дистанции, он мог бы очутиться в этом пузырящемся вареве. Ему даже не хотелось прикидывать возможные последствия.

Он услышал боевой клич Готрека и, обернувшись, увидел, что тот схватился и с новоприбывшими. Похоже, для действия ему остались считанные секунды.

Вознося безмолвную молитву Сигмару, Феликс совершил прыжок. Он ощутил жар под собой, пока пролетал над котлом, и лицо его обволокли жуткие испарения, затем его нога вошла в соприкосновение с мордой жреца, и они оба повалились наземь. Речитатив жреца оборвался, но он вскочил на ноги как подброшенный, отреагировав с изумляющей быстротой для столь немощного вида. Феликс ударил мечом сбоку, но скавен отскочил назад и размытой дугой опустил свой костяной посох вниз, и если бы Феликс не бросился в сторону, то череп его был бы расколот.

Феликс поспешно поднялся на ноги и осторожно закружился, высматривая, когда противник откроется. Из — за котла, вне поля его зрения, донеслись звуки ужасного побоища, и он мог только надеяться, что это Готрек продирается сквозь толпу чумных монахов. К его удивлению, в отличие от многих одиночных скавенов, с которыми ему доводилось биться, экземпляр прямо перед ним атаковал свирепо и стремительно. Феликс парировал ещё один удар посоха своим мечом, и был изумлён его скоростью и мощью. Сотрясение от столкновения чуть не выбило меч из его руки. Следующий удар легко задел его по костяшкам пальцев, и на этот раз он остался без меча. Противное вкрадчивое хихиканье сорвалось с губ скавена, когда тот увидел потрясённое лицо Феликса.

— Умри! Умри! Глупый человечишка! — пронзительно провизжал скавен на рейкшпиле с плохим акцентом.

Посох снова стал опускаться. На этот раз Феликс ухитрился сместиться в сторону, и тот глухо ударился оземь в том месте, где Феликс стоял мгновением ранее. Пока скавен не поднял свой посох снова, Феликс ухватился за него. Сердцебиение спустя он оказался в противоборстве со скавеном за обладание оружием. Скавен оказался куда сильнее и выносливее, чем Феликс предполагал. Его зловонные челюсти со щелчком захлопнулись на минимальном расстоянии от лица Феликса. Вид болезнетворной слюны, сочащейся между сломанных клыков, заставил Феликса задрожать, но он удерживал захват с силой, порождённой ужасом.

Теперь у него было преимущество в весе. Он был выше и гораздо тяжеловеснее истощённого существа, и он пользовался этим преимуществом, чтобы, вращаясь на пятачке, продолжать оттягивать существо. Когда он встречался лицом к лицу в принятом направлении, он переставал тянуть за посох и, вместо этого, отталкивал. Застигнутый врасплох, скавен сбивался на обратный ход. Скавен издал пронзительный визг, когда врезался спиной в раскалённые металлические части котла. Феликс поднырнул, схватил того за ноги и поднял вверх. Мощным усилием он опрокинул предводителя скавенов в его собственный котёл.

Тот на мгновение пропал с глаз под поверхностью пузырящегося варева, затем появился на поверхности, заглатывая воздух челюстями, с которых стекала противная жидкость. Он отчаянно пытался выкарабкаться из котла. Феликс поднял посох и смачно ударил им по голове создания, отбросив его. Затем, нащупывая опущенным посохом, он ощутил движение сопротивляющегося скавена. Он моментально жёстко прижал его посохом и навалился на тот всем своим весом. Скавен, извиваясь, пытался оттолкнуть его назад, но Феликс был слишком тяжёл для этого.

Медленно сопротивление прекратилось. Через некоторое время Феликс ослабил давление и вздохнул с облегчением. Посмотрев вниз с возвышения, он увидел Истребителя, в броске обезглавившего своим топором последнего из чумных монахов. Тела остальных в разных вариациях расчленения лежали у его ног. Он глядел на Феликса, и выглядел едва ли не разочарованным тем фактом, что остался в живых. Феликс ухмыльнулся и показал ему кулак с оттопыренным большим пальцем.

И в этот миг нечто ужасное появилось из котла позади него.

* * *

Вилеброт Нуль чувствовал себя отвратительно. Он проглотил так много своего собственного варева, что готов был лопнуть. Он получил такие побои от руки проклятого человека, что даже ощущал боль. И что ещё хуже, его чуть не утопили как крысу, да, именно как крысу. Похоже, прошла целая вечность, прежде чем безжалостный человек перестал давить своим весом на собственный посох Нуля и дал тому возможность пробиться на поверхность.

Быстрый взгляд по сторонам сообщил ему о том, что всё потеряно. Его последователи замертво лежат на каменных плитах, а свирепо выглядящий гном с огромным топором бежит по направлению к нему. Нуль чувствовал, что едва ли в состоянии сопротивляться человеку. Против обоих у него не было никаких шансов.

Теперь человек, выглядящий удивлённым, очнулся и потянулся за своим мечом. Нуль понимал, что это его единственная возможность что — то предпринять. Он воздел вверх свои руки, собирая всю свою силу и призывая Рогатую Крысу спасти его. Какое — то время ничего не происходило, и Нуль подумал, что всё кончено. Меч приближался по дуге. Он не закрыл глаза и заставил себя наблюдать за приближением своей гибели. Затем он ощутил слабое покалывание в теле и понял, что Рогатая Крыса ответила на его молитву.

* * *

Феликс рубанул своим мечом, решив, что на сей раз ошибки быть не должно. Теперь — то уж противный чумной жрец сдохнет, Феликс порубит его на мелкие кусочки, только чтоб быть уверенным. Скавен пронзительно завизжал, что Феликс посчитал мольбой о пощаде, и произошло нечто странное.

Зловещее свечение окутало скавена. Феликс попытался удержать свой удар, опасаясь зловредного волшебства, но было уже поздно. В тот момент, как он увидел, что клинок вошёл в соприкосновение, случилось необычное явление. Вокруг жреца будто бы свернулось пространство, он замерцал и исчез с хлопком, как от лопнувшего пузыря. Феликс чуть не потерял равновесие, когда его меч проскочил через пустоту в том месте, где находился крысочеловек.

— Проклятие, — пробормотал он, сплюнув от досады.

— Ненавижу я, когда такое случается, — пробурчал Готрек, печально осматривая место, на котором находился скавен.

Феликс снова выругался и яростно заворчал, словно силой своих проклятий мог заставить скавена вернуться на расправу. Он соскочил с возвышения и пнул отрубленную голову чумного монаха, просто чтобы выместить свою досаду. Затем он посмотрел на Истребителя. К его удивлению, гном очень внимательно рассматривал котёл.

— Итак, человечий отпрыск, — произнёс он, — что мы будем делать вот с этим?

Феликс изучил окрестности. Место было усыпано телами. Могилы были вскрыты, а в огромном котле продолжало пузыриться заполнявшее его отвратительное ядовитое варево. Клетки, в которых содержались крысы, были разломаны в пылу битвы, и несколько зверушек пряталось по тёмным углам помещения. Остальные же пропали.

Сам Феликс находился в беспорядке. Его одежду покрывала кровь, гной и отвратительные вещества, выделяемые крысолюдьми при умирании. Волосы были грязными и спутанными. Истребитель Троллей выглядел не лучше. Из множества мелких порезов у него текла кровь, и всё тело было измазано запекшейся кровью. Некий инстинкт подсказывал Феликсу, что им следует очиститься как можно скорее, а все эти укусы и порезы следует дать обработать Дрекслеру. В противном случае, им наверняка может поплохеть.

Главная проблема же, несомненно, здоровенный котёл. Если подозрения Феликса верны, он представляет столь же большую угрозу для города, как и армия скавенов, а возможно и более значительную, ведь против армии, по крайней мере, можно сражаться. К несчастью, в вопросах чёрной магии Феликс разбирался ещё меньше, чем в омерзительных болезнях. Было очевидно, что необходимо каким — то способом уничтожить варево, чтобы оно не нанесло вреда, но вот как именно?

Слив его в реку скорее навредил бы, чем помог. Попросту оставить варево тут означало, что скавены могут вернуться и забрать его, когда им заблагорассудится. У них наверняка есть собственные тайные пути в Сады Морра, и они могут приходить и уходить по своему желанию. Не говоря уже о том, что их колдовство явно позволяет им по желанию исчезать. И никакой возможности поджечь этот склеп для них не представлялось.

Пока Феликс всё это прикидывал, оказалось, что у Истребителя возникли собственные идеи. Пока Феликс раздумывал, гном уже занимался тем, что лезвием своего топора, как рычагом, наклонял котёл. Инфекционное варево потекло с возвышения на пол, покрывая гнойные трупы крысолюдей и собираясь в мерзкую вязкую лужу. В конце концов, котёл опрокинулся и упал дном кверху.

— Что ты делаешь? — спросил Феликс.

— Избавляюсь от этой мерзкой штуки!

Готрек поднял свой топор и обрушил его на котёл. Когда лезвие из звездного металла вошло в соприкосновение с магически выкованным железом, посыпались искры, и по залу мавзолея эхом разнёсся гулкий грохочущий звук. Ярко вспыхнули руны на лезвии топора и вокруг стенки артефакта скавенов. Топор Готрека пробил стенку котла. Сверкнула мощная вспышка, за которой последовал мощный взрыв таинственной энергии, и котёл разлетелся на тысячу осколков. Феликс прикрыл глаза рукой, поскольку кругом летали куски шрапнели, добавляя ему порезов.

Крутящиеся волны энергии прокатывались по залу. Посыпались искры, трупы начали загораться. Феликс с удивлением заметил, что гном по — прежнему стоит, видимо шокированный результатами своих действий. Феликс ощутил что — то жгучее на груди и обнаружил, что это выданный ему Дрекслером талисман, очевидно раскалившийся от напряжения по ограждению Феликса от высвобождённых сил.

— Давай выбираться отсюда! — завопил Феликс, и они бросились к выходу сквозь сияющую завесу мистической энергии.

* * *

Феликс наблюдал, как сгорает его старая одежда. Он дюжину раз отмывался начисто грубым щелочным мылом, и всё ещё не был уверен, что полностью избавился от вони покойницкой. Он крепко сжимал защитную ладанку и надеялся, что та покажет себя эффективной против чумы. По меньшей мере, она уже остыла. Он прокрутил в памяти события прошлой ночи. То была долгая и утомительная прогулка от Садов Морра до двери Декслера с пошатывающимся гномом.

Готрек протопал во внутренний двор. Его царапины были обработаны какой — то мазью. У него тоже был один из амулетов Декслера.

— Ну, а ты чего ждал? — кисло поинтересовался он. — Подохнуть от чумы — неподходящая смерть для Истребителя.

* * *

Вилеброт Нуль посмотрел вокруг. Было темно и уныло, но каким — то образом он понял, что вернулся в Подземные Пути. Рогатая Крыса услышала его мольбу, и заклинание побега сработало. Для Вилеброта Нуля было очевидно, что его божество сохранило своего скромнейшего служителя ради какой — то цели. И наиболее вероятно, что эта цель — вычислить подлого предателя делу божества, который выдал замысел аббата той проклятой двоице, сующей нос в чужие дела.

Даже для столь скромного интеллекта, обладателем которого он является, при тщательном рассмотрении выглядит правдоподобным, что те двое никогда не обнаружили бы его тщательно замаскированное логово без помощи. Оно было старательно выбрано, хорошо замаскировано и окружено заклинаниями, отражающими магическое сканирование. Нет, та пара докучливых глупцов должна была воспользоваться чьей — то помощью. Маловероятно, чтобы они просто наткнулись на логово. Вилеброт Нуль поклялся, что найдёт предателя, даже если на это уйдёт вся его оставшаяся жизнь; а когда он его отыщет, то вероломный крысочеловек будет удовольствован медленной и мучительной смертью.

И пускаясь в долгое и трудное путешествие назад, к армии скавенов, прихрамывающий Вилеброт Нуль думал о том, что у него имеется неплохая идея, откуда начинать поиски. Приковыляв в лагерь скавенов, он не обратил внимания на количество бойцов, которые начинали кашлять и чихать после того, как он проходил мимо.

(обратно)

Звери Творцов

— Ты нынче вхож в высшее общество, Феликс, — заметил хозяин таверны Хайнц, неловко улыбаясь Феликсу.

— Что ты имеешь в виду? — спросил молодой человек.

— Это принесли, пока тебя здесь не было.

Он отдал Феликсу запечатанное письмо.

— Оно доставлено лакеем в камзоле герольда самой Её Высочества графини Эммануэль. И к тому же при нём было сопровождение из пары городских стражников.

Внезапно у Феликса прихватило желудок. Он стрельнул глазами в сторону двери, удостоверяясь, что путь чист. Походило на то, что его прошлое в конце концов его настигло. Он быстро припомнил все те дела, за которые власти могли его принять.

Так, действовала награда за головы его и Готрека, выставленная властями Альтдорфа за их участие в бунтах Оконного Налога. Имел место факт, что он убил главу тайной полиции графини, Фрица фон Гальштадта. Не говоря уже о том обстоятельстве, что они были замешаны в сожжении дотла её нового Колледжа Инженерии.

Как они его отыскали? Их опознал кто — то из тысяч информаторов, которые рыскают по всему городу? Или это что — то совсем другое? Где Готрек? Возможно, они ещё смогут вырваться из капкана, если будут действовать достаточно быстро.

— Ты не собираешься это прочитать? — спросил Хайнц с явно выраженным в глазах любопытством.

Феликс, прервав размышления, покачал головой. Он обнаружил, что его сердце гулко бьётся, а ладони вспотели. Отмечая, как на него смотрит Хайнц, он понял, что выглядит, видимо, как кающийся грешник. Он изобразил на лице вымученную улыбку.

— Прочитать что?

— Чёртово письмо, недоумок. Понимаешь ли, мы тут чуть не подыхаем от любопытства.

Феликс посмотрел вокруг и увидел, что Элисса, Хайнц и весь остальной персонал явно уставился на него, ожидая узнать, что за дела могут быть у него с правительницей их огромного города — государства.

— Конечно, конечно, — проговорил Феликс, заставляя себя успокоиться, чтобы не тряслись руки. Он прошёл к своему привычному месту у огня и присел. Толпа любопытных наблюдателей последовала за ним, пристально глядя ему в лицо. Феликс выразительно смотрел на них, пока они не отошли, затем занялся изучением письма.

Оно было написано на превосходной писчей бумаге, а его имя выписано высококачественными чернилами. Ни клякс, ни пятен — тот, кто это написал, несомненно, мастер своего дела. Восковая печать цела, и на ней значится герб курфюрста.

Феликс в какой — то мере успокоился. Ты не станешь писать письма тому, кого собираешься арестовать. Если ты придерживаешься формальностей, то зачитаешь приказ о заключении под стражу и затем закуёшь его в железо. А если ты курфюрст Эммануэль, то твои головорезы дадут тому дубиной по голове, и он очнётся в цепях в Железной Башне. «Возможно, дела не так уж и плохи», — подумалось ему. И всё же это его беспокоило. Его личный опыт свидетельствовал, что в этой жизни так — если неприятность может произойти, она происходит.

Дрожащими пальцами он сломал печать и изучил содержащееся внутри послание. Оно было написано той же рукой, что и адрес, красиво и изысканно, и было столь же простым, как и таинственным:

Господин Ягер,

Вам приказано сегодня к вечерним колоколам явится во дворец Её Светлости графини Эммануэль.

С совершенным почтением,

Иероним Оствальд, секретарь Её Светлости.

«Весьма любопытно», — думал Феликс, снова и снова поворачивая письмо в руках, как если бы от этого могла обнаружиться зацепка, зачем его вызывают. Таковой не нашлось. Его не переставало удивлять, что же могло понадобиться правителю одного из крупнейших княжеств Империи от нищего странствующего наёмника, и ответа не было. Он обнаружил, что все по — прежнему глядят на него. Он поднялся и улыбнулся.

— Всё в порядке. Меня всего лишь пригласили с визитом к графине, — в конце концов произнёс он.

Элисса всё ещё выглядела впечатлённой и потрясённой, словно не полностью поверила, что тут нет никакой ошибки.

— Это большая честь, — сказала она ему, когда они вместе присели у огня.

— Я уверен, что ничего подобного. Вероятнее всего, это для моего брата, Отто, и послано сюда по ошибке.

Феликс потянулся и взял её за руку.

Элисса быстро её выдернула. В последнее время она частенько так поступала.

— Ты ведь пойдёшь, не так ли? — сказала она и улыбнулась.

— Разумеется. Я не могу игнорировать приказ местного правителя.

— И что же ты наденешь?

Феликс чуть не произнёс: «Конечно же, свою собственную одежду», — но тут же понял её намёк. Его рубашка в сотне мест была испачкана и запятнана после всех тех сражений, где ему довелось побывать. Плащ был из лоскутов и подшит по краям, из которых выдирались полосы для перевязок. Сапоги были дырявыми и потрескавшимися. Штаны — заплатанными и грязными. Он скорее выглядел, как нищий попрошайка, чем как воин. Он сомневался, что в таком виде сможет пройти через парадные ворота дворца. Более вероятно, что ему бросят кость и прогонят пинками.

— Не беспокойся, — сказал он. — Я что — нибудь придумаю.

— Лучше сделать это побыстрее. До вечерних колоколов осталось всего лишь восемь часов.

* * *

Феликс посмотрел через стол на своего брата. Свежевымытый, в своей поношенной одежде, поспешно выстиранной и высушенной у огня, он ощущал себя посвежевшим. Его руки пассивно поглаживали посеребрённую ладанку, висящую на шее. Хотел бы он никогда не приходить на склад, в котором располагалась контора Отто.

Отто поднялся из — за своего массивного дубового стола и медленно проследовал к окну. Руки он убрал за спину. Феликс отметил, что правой рукой тот обхватил левое запястье. То была давняя привычка Отто. Он всегда делал так, когда их наставники вызывали его для ответа на затруднительные вопросы.

— Феликс, почему я вижу тебя только тогда, когда тебе чего — нибудь нужно? — спросил он наконец.

Феликс ощутил прилив чувства вины. У Отто были основания так говорить. В последнее время он был у брата только тогда, когда ему требовалось одолжение. Как и сейчас. Он обдумал вопрос. Это не потому, что Отто ему не нравится. Просто между ними осталось мало общего. И, вероятно, Феликс опасался, что брат снова предложит ему войти в дело, а он снова откажется.

— Я был занят, — ответил он.

— Чем занимался?

Феликс подумал, насколько много, если вообще хоть что — то, осмелится он рассказать своему брату о том, как ползал по кладбищам, сжигал дотла научные учреждения, сражался с чудовищами, убивал существ. К счастью, Отто не дал ему возможности ответить, так как имел свои собственные предположения.

— Дрался, я полагаю. Проводил время с девками из таверны и шалопаями. Растрачивал впустую дорогостоящее образование, оплаченное отцом. И это вместо того, чтобы находиться здесь, помогать вести дела, следуя семейной традиции, помогать делать…

Феликс затруднялся сказать, разозлён ли Отто, или попросту обижен. Он старался удерживать под контролем свои собственные чувства. Он вытянул ноги, отталкивая кресло назад, пока оно не встало на обе свои задних ножки. На него свысока взирал огромный портрет его отца, висящий позади стола Отто. Даже отсюда казалось, что старик смотрит с каким — то неодобрением.

— Ты знаком с графиней Эммануэль?

Вопрос, как и предполагал Феликс, прервал разглагольствования Отто. Его брат остановился, развернулся и пристально посмотрел на своего меньшого брата.

— Я встречался с ней в последний день праздника Верены, когда был представлен ко двору. Она показалась энергичной и, отчасти, ветреной молодой женщиной.

Отто прервался и отошёл от окна. Он уселся в своё комфортабельное кресло и открыл массивную бухгалтерскую книгу. Ручкой — пером он сделал заметку. Этот жест настолько напомнил отца, что Феликс улыбнулся. На мгновение от сосредоточенности на лбу Отто прорезались морщины. Он обмакнул перо в чернильницу и что — то записал в гроссбух. Не смотря на Феликса, он произнёс:

— Я слышал про неё кое — какие слухи.

Феликс наклонился вперёд, пока почти не коснулся аккуратно заставленного стола Отто. Передние ножки его кресла лязгнули о каменный пол.

— Слухи?

Отто прочистил горло и улыбнулся в замешательстве.

— Она, в некотором смысле, безнравственна. Даже более, чем в некотором смысле. Для двора Эммануэль это не является необычным. Они там все, следует сказать, не особо добродетельны.

— Безнравственна? — переспросил Феликс. У него пробудился интерес. — В каком смысле?

— Говорят, у неё в любовниках половина молодых дворян Империи. Питает особую нежность к повесам и дуэлянтам. На эту тему существует множество сплетен. Это лишь слухи, разумеется, а я не придаю значения слухам, — быстро добавил он, как человек, опасающийся, что сказанное им могут вдруг услышать. — Почему ты интересуешься?

Феликс положил письмо поверх гроссбуха, который изучал Отто. Его брат поднял его и повертел в руках. Он осмотрел сломанную печать, затем вынул из конверта пергамент и прочёл. Отто улыбнулся той же холодной и расчётливой улыбкой, как у их отца на портрете.

— Итак, ты теперь вращаешься среди аристократов. Я не буду спрашивать, как это произошло.

С давних пор, настолько Феликс мог вспомнить, у их отца был честолюбивый замысел приобрести семье дворянское достоинство. До сих пор тот не добился успеха, но Феликс полагал, что это всего лишь вопрос времени. Старик был настойчив и богат. Отто продолжал смотреть на него долгим оценивающим взглядом. Его взгляд пробежался по старой заношенной одежде Феликса.

— Разумеется, тебе нужны деньги, — наконец произнёс он.

Феликс прикинул имеющиеся у него варианты, вспоминая прошлое. Ему действительно не хотелось брать деньги у своей семьи, но при данных обстоятельствах это выглядело разумно. Ему действительно требовалась лучшая одежда для приема во дворце.

— Да, брат, — ответил он.

* * *

Феликс прошёл через дверь склада, ощущая лёгкое недомогание. Кошелёк с золотом, позвякивающий внутри его камзола, был чем — то вроде символа его измены собственным идеалам. Письмо Отто, приказывающее любому из работников Ягеров выдавать ему, что попросит, казалось замаранным его собственной жадностью. После стольких лет, которые он провёл, избегая свою семью, такое великодушие выглядело чрезмерным.

Феликс покачал головой и широким шагом перешёл на набережную реки. Он посмотрел вниз, на серые мутные воды Рейка, и оглядел большие баржи, которые, проделав весь путь от Альтдорфа, привезли груз бретонского вина и эсталийского шёлка. Покачиваясь на речном течении, они стояли на приколе у пирса, как вытащенные на берег киты. Он наблюдал, как потные портовые грузчики баграми поднимали из трюмов бочонки, и смотрел, как они по длинным трапам скатывают тяжёлые бочки в сторону склада. И он слышал громкий кашель, и видел людей, державших у рта носовые платки. Чума унесла сотни жизней за прошедшие несколько недель.

Похоже, что его и Готрека старания в Садах Морра в лучшем случае замедлили её распространение, а в худшем — не сказались никак. Он раздумывал, каким образом она распространяется, и на память ему приходила картина с крысами, которых чумной жрец окунал в тот отвратительный котёл. Он неким образом догадывался, что они имеют к этому какое — то отношение.

Один из людей, старше остальных, помнил Феликса с его младых лет. Он поднял свою руку и помахал ему. Феликс помахал в ответ. Он даже не помнил имя того человека, но был удивлён, что после всех этих лет, тот всё ещё работает. Даже в то время портовый рабочий был немолод.

Тут Феликс задумался о различии между аристократами Империи и теми, кем они правили. Тот рабочий будет продолжать трудиться за жалкие гроши, уплачиваемые ему семейством Ягеров, пока не упадёт и не помрёт. Дворяне будут бездельничать в своих дворцах, собирая доходы с поместий, и за всю свою жизнь не притронутся к тяжёлому труду. Бывали моменты, когда Феликс оказывался согласен с революционерами, которые призывали к восстанию по всей Империи.

Он иронически улыбнулся. «Замечательные слова для человека, который только что принял увесистое подаяние от собственной богатой семьи», — подумал Феликс. Однако не он создал этот мир, он всего лишь его обитатель. Феликс повернулся и пошёл вдоль берега реки, погрузившись в звуки, запахи и виды порта.

Вонь рыбы атаковала его обоняние. Феликс закрыл рот и поднёс к носу ладанку, полученную от доктора Дрекслера. Её ароматный запах начал ослабевать, но его ещё хватало, чтобы смягчить неприятный запах. Феликс заметил, что после того, как он впервые за несколько недель помылся, запахи улицы и других людей казались более резкими.

Грохот огромных перевозочных тележек соперничал с криками портовых рабочих. Вооружённый стражник в форменной чёрной накидке городской стражи остановился, чтобы взять грушу с тележки мелкого торговца. Мальчишка — карманник предпринял отчаянный бросок за кошельком пожилого торговца, слишком бедного, чтобы нанять телохранителей. Всё оставалось таким же, как с детства помнил Феликс по своим поездкам в Нульн с отцом и братьями. Он отправился дальше, в лучшую часть города.

У него было надоедливое ощущение, что кто — то его преследует, но, обернувшись, он никого не увидел.

Феликс рассматривал своё отражение в зеркале. «Очень мило», — подумал он. Он знал, что обладает прекрасной фигурой. В лучшие времена он был высоким, атлетичным и, на его взгляд, достаточно привлекательным. Теперь он оделся, чтобы подчеркнуть большинство этих черт. Он глубоко вдохнул, наслаждаясь ароматом роскоши, дубовой облицовки и превосходной старой выделанной кожи. Этот небольшой магазинчик мужского платья обслуживал только высокопоставленных аристократов и был одной из менее известных торговых точек семейства Ягеров. В последнее посещение Феликсом Нульна магазина ещё не существовало. Он был открыт Отто, который воспользовался своим знакомством с покойным Фрицем фон Гальштадтом. На этот раз Феликс был благодарен коррупционной связи Отто с человеком, которого он убил.

Его превосходное новое одеяние ощущалось, как чужое. Высокие кожаные сапоги жали. Жакет сидел немного туго, а подкладка казалась чересчур мягкой. Белая льняная рубашка пахла слишком сильно. Феликс обнаружил, насколько привычен он стал к суровой походной жизни, когда одежда его не менялась месяцами. Знакомым выглядел лишь плащ из красной зюденландской шерсти. Он напоминал его старый, испорченный кровью скавенов во время атаки на „Слепую свинью“. Меч, который достался ему от Альдреда — храмовника, был вложен в превосходные новые ножны из простой чёрной кожи.

— Не желает ли господин что — нибудь изменить? — подобострастно спросил продавец.

Феликс посмотрел на плешивого типа с кислой физиономией. Всего лишь час назад, когда Феликс вошёл в лавку, продавец посмотрел на него так, как если бы он представлял собой чрезвычайно большого и омерзительного таракана. В некотором смысле, Феликс его не винил. Он был одет подобно нищему попрошайке. Разумеется, после вторичного прочтения спешно набросанной записки Отто, отношение продавца изменилось. Раз уж сам Отто Ягер сообщал своим служащим, что этому клиенту следует дать, что пожелает, то раболепная услужливость прилагалась сама собой.

Феликс одарил мужчину своей самой снисходительной улыбкой.

— Нет. Я хотел бы, чтобы несколько экземпляров этих предметов одежды в течение дня были доставлены в мою резиденцию. И незамедлительно упакуйте и верните мою старую одежду.

— Конечно, господин. А где находится резиденция господина?

— В Новом Квартале, под вывеской „Слепой свиньи“. Доставьте одежду на имя Феликса Ягера.

Называя адрес, Феликс с удовольствием смотрел на лицо мужчины. Тот выглядел так, словно только что проглотил того крупного и чрезвычайно противного таракана.

— „Слепая свинья“, господин? Это не …

— Это моё дело, где остановиться, не так ли?

— Разумеется, господин. Простое недоразумение, господин застал меня врасплох. Тысяча извинений.

— Нет необходимости. Просто сделайте так, чтобы моя одежда была вовремя доставлена.

— Я лично прослежу за этим, господин.

Феликс сомневался, что мужчине хватит смелости самому пойти в Новый Квартал. А возможно и хватит. Ему вполне достаточно платят, чтобы окупить его труды по сохранению благорасположения Феликса.

— Это всё, господин?

— В настоящий момент, да.

Феликс вышел из магазина мужской одежды в сумрак позднего вечера. Он посмотрел вокруг. Не было заметно никаких преследователей. Даже если кто — то действительно и был, то, возможно, они утомились ожиданием, пока Феликс находился в лавке. По крайней мере, он на это надеялся.

Феликс отметил, что распрямился и чувствует себя более уравновешенным, чем ранее. Он держался совсем иначе, чем тот усталый странник, который ранее присутствовал на складе Отто Ягера. Удивительно, что могут сделать с человеком помывка и смена одежды.

Чувство нервного напряжения весь день скапливалось у него внутри. Это был не совсем страх. Это выглядело скорее как смутное беспокойство по поводу того, что его может ожидать во дворце курфюрста Эммануэль. Он вынужден был сознаться, что молится о том, чтобы не ударить в грязь лицом перед аристократами.

Феликс обдумал эту возможность и вынужденно улыбнулся. У него хорошие манеры. Он прилично одет и хорошо владеет языком. Тут нечего опасаться. И всё — таки он знал, что это не так. Аристократы не любят новичков — выскочек из купеческого сословия. За время обучения в университете он перенёс много оскорблений от молодых дворянчиков, которые взяли на себя труд пообщаться с ним. В то же время его всегда возмущало, что на него свысока смотрят люди, которые, будучи частенько хуже образованны и глупее него, отличались единственно тем, что им довелось появиться на свет в благородном семействе. Помочь тут было нечем, только посмеяться над собой. Он совсем не занимается тем, чтобы привести свои мысли в правильное русло для этой деловой встречи.

Феликс возблагодарил Сигмара за небольшое проявление милости — Готрека, по крайней мере, не позвали. Он мог представить себе столкновение между местными высокорождёнными и угрюмым Истребителя Троллей. Это была бы встреча, предопределённая окончиться катастрофой. Феликс никогда не видел, чтобы Истребитель выказывал уважение кому или чему — либо, и сомневался, чтобы графиня и её приближённые оценили независимый характер гнома.

Внезапно проявилась новая проблема, о которой он ранее не беспокоился. Улицы были грязны и полны мусора. Сточные канавы были переполнены. Толпа немытых людей была тесно скучена. Он не мог дойти до дворца без того, чтобы не запачкать в уличной грязи свои роскошные новые одежды. Он понимал, что во дворце нельзя появляться иначе, чем безукоризненно выглядящим. Он посмотрел кругом, надеясь, что решение придёт само собой.

Феликс махнул рукой, подзывая проходящий мимо паланкин. Занавеси паланкина были подняты, показывая, что он свободен для найма. Два дюжих носильщика почтительно подошли к нему. На мгновение Феликс вздрогнул. В нормальных обстоятельствах пара таких молодчиков обругала бы его или перекинулась с ним грязными насмешками, но теперь они были сама почтительность. Разумеется, понял он, всё дело в наряде. Они видели в нём аристократа и потенциально выгодного пассажира. И это впечатление нисколько не уменьшилось, когда он произнёс: «Во дворец, и побыстрее».

Он вскарабкался на обитое плюшем сидение, и носильщики отправились быстрым широким шагом. Феликс приподнял занавески на задней части паланкина, снова проверяя, не преследуют ли его. Просто показалось, или кто — то только что нырнул обратно в тот переулок?

* * *

Путь к дворцу был крутым и извилистым. Городские дома аристократов выстроились вокруг высочайшего холма в городе.

Со своего сидения Феликс мог наблюдать отличный вид на крыши торговцев внизу и большой изгиб реки Рейк. Он мог видеть шпили храмов и огромную стройку, где рабочие трудились над отстраиванием Колледжа Инженерии.

Лошадиные копыта цокали по мощёным улицам. Мимо проносились экипажи. Повсюду вертелись слуги в ливреях дюжин известных семейств, переносящие сообщения, ведущие животных, навьюченных огромными сумками с провизией. Самый низший из них был одет лучше, чем некоторые из городских купцов, а самые старшие по рангу носили униформу едва ли менее богато украшенную, чем у капитанов солдат — наёмников. Любой выглядел чище и упитаннее, чем простолюдины внизу.

Тут и там аристократы, разряженные в роскошные одеяния, прогуливались в окружении слуг и телохранителей, а толпа расступалась перед ними, словно под действием некой таинственной силы. Феликс внимательно всматривался в надменных аристократов, и посчитал, что узнал некоторых из молодых, которые по вечерам в „Слепой свинье“ прикидывались бедняками. Он сомневался, что кто — либо из них мог сейчас узнать его.

Перед ними вырастали стены дворца. Тот своей громадой доминировал над величественными городскими особняками, расположенными поблизости. Даже теперь, с заново оштукатуренными стенами и подъездными путями, богато украшенным скульптурной облицовкой, он скорее походил на крепость, чем на дворец. Главная арка ворот была огромна, а массивные дубовые ворота были окованы бронзой и выглядели так, словно могли отразить сотню осадных таранов. Часовые блокировали вход и тщательно рассматривали всех, кто пытался пройти. Некоторых сразу же узнавали и позволяли пройти, не задерживая. Остальных останавливали и опрашивали, и Феликс предположил, что окажется в последней из упомянутых категорий.

Он постучал по навесу паланкина, давая знак остановиться, заплатил носильщикам два серебряных шиллинга и добавил шиллинг чаевых, затем проследил за их отбытием. Феликс похлопал по своему жакету, чтобы убедиться в наличии приглашения, затем уверенной, насколько удалось изобразить, походкой направился в сторону ворот.

Когда один из стражников поинтересовался его делом, он предъявил ему письмо и печать, и был удивлён, когда из сторожки у ворот появился высокий худой мужчина, полностью облачённый в чёрное. Он оглядел Феликса холодными серыми глазами.

— Господин Ягер, — произнёс он спокойным бесстрастным голосом. — Не соблаговолите ли вы составить мне компанию? По дороге я разъясню вам суть дела.

Ощутив внезапное беспокойство,Феликс последовал в шаге за ним. Ему осталось только бессильно отметить, что за ними проследовали двое вооружённых стражников. Они шли длинными коридорами, миновали ряд галерей и громадный бальный зал, прежде чем спуститься по нескольким ступеням в подземелье. Где — то вдали зазвонили вечерние колокола.

* * *

Феликс осторожно осмотрел кабинет. Тот был большим и роскошно меблированным, совсем не таким, как он ожидал увидеть. Он ожидал пыточной или камеры, но не этого. Однако двое солдат вошли за ними и расположились напротив дальней стены, где встали неподвижно. Пока Феликс осматривался, вошёл фонарщик в дворцовой ливрее, несущий небольшую лестницу. Другой, держащий только зажжённую свечку, вскарабкался по лестнице и зажёг свечи, установленные в массивной люстре. Её свет заглушил лучи заходящего солнца, которые проникали внутрь через узкое окно.

Высокий мужчина указал на массивное кожаное кресло, стоящее перед громадным столом, достойным его размеров.

— Господин Ягер, присаживайтесь пожалуйста.

Феликс позволил себе погрузиться в кресло. Высокий мужчина проследовал к окну, немного поглядел, затем завесил его тяжёлыми парчовыми портьерами. Он разглядывал окно так, словно видел его впервые. Оно было узким, определённо напоминавшим бойницу для стрельбы.

— Прежде чем стать дворцом, это сооружение было крепостью, — произнёс незнакомец.

Его слова повисли в воздухе. Феликс обдумал их, пытаясь найти скрытый смысл. Он не отвечал, ожидая, что человек продолжит свои заявления, раз уж начал. Мужчина принял это во внимание и впервые улыбнулся. Его зубы были ослепительно белы, даже его бледная кожа на их фоне казалась желтоватой.

— Приношу извинения, господин Ягер. Вы не совсем такой, как я ожидал.

— И что же вы ожидали, господин …?

Мужчина отвесил ему поклон, как противнику, который только что заработал очко в фехтовальном поединке.

— Ещё раз приношу извинения. День был долгий и беспокойный, и я забыл о своих манерах. Я Иероним Оствальд. Личный секретарь Её Светлости.

Феликс не был уверен, следует ли ему встать и вернуть поклон. Такой возможности ему не оставили. Оствальд быстро подошёл к столу и присел. Феликс отметил, что даже в комфортабельном кресле тот сидел, не сгибая спины, словно соблюдал железную воинскую дисциплину.

— Отвечая на ваш вопрос… По имеющемуся у меня описанию, я ожидал увидеть кого — то менее… изысканного, чем вы. Как полагаю, попал впросак.

Он открыл лежащую перед собой небольшую книгу в кожаном переплёте.

— Как видно, вы член семейства Ягеров. Хорошо. Очень хорошо.

— Зачем я здесь?

— Дитер! Йохан! Подождите снаружи.

Оствальд подал солдатам знак рукой. Те открыли дверь, тихо и осторожно вышли из комнаты. Как только они ушли, Оствальд сложил пальцы домиком и продолжил:

— Скажите мне, господин Ягер, знакомы ли вы со скавенами?

Феликс почувствовал себя так, словно сердце остановилось. Во рту внезапно пересохло. Он надеялся, что его ответ, действительно, крайне осторожен.

— Я про них знаю. Но ни с одним не знаком лично.

Отсвальд снова рассмеялся. То был холодный механический смех, без тени юмора.

— Очень хорошо. Я понимаю, что дело не в этом.

— К чему вы клоните?

Из — за нервозности голос Феликса прозвучал раздражённо. Он не знал, как будет развиваться эта беседа, но мог представить несколько возможных последствий, ни одно из которых не было приятным.

— Просто вы служили в страже канализации и заявляли своему начальству, что встречали их там. Это не так?

— Вы знаете, что так оно и есть.

— Да. Я знаю, — Оствальд снова улыбнулся. — Вы не кажетесь мне типичным стражем канализации, господин Ягер. Сыновья богатых купцов редко хватаются за возможность поохотиться на гоблинов в наших канализационных коллекторах.

Теперь уже Феликс привык к этому. Он не настолько удивился неожиданному высказыванию, как могло бы быть. Он понял, что это всё является частью метода Оствальда. Ему нравится сбивать с толку людей, с которыми он имеет дело. Это как прощупывать своего противника на дуэли. Феликс улыбнулся в ответ.

— В моем семействе я — паршивая овца.

— Несомненно. Как интересно. Когда — нибудь вы должны пояснить мне, как такое случилось.

— Подозреваю, что вы уже знаете.

— Возможно. Возможно. Вернёмся к скавенам, господин Ягер. Сколько раз вы сталкивались с ними?

— Несколько раз.

— Сколько конкретно?

Феликс подсчитал, сколько таких событий он готов признать. Было столкновение в канализации. Было нападение на „Слепую свинью“. Было сражение в Садах Морра. Он решил, что при данных обстоятельствах было бы недипломатично упоминать встречу с крысоогром в доме фон Гальштадта и бой с магами клана Скрайр в Колледже Инженерии.

— Три.

Оствальд снова сверился с книгой. «Ещё один кусочек головоломки встал на место, — прикинул про себя Феликс. — В действительности, он знает не всё. Он забрасывает удочку. Его способ — запугивать людей и смотреть, что они сболтнут». «Конечно, — думал Феликс, — это наблюдение не принесёт ему пользы, если Оствальд прикажет отправить его в темницу и пытать». Он решил сам задать несколько вопросов.

— По чьему распоряжению вы этим занимаетесь? — спросил Феликс.

— Курфюрста Эммануэль, — абсолютно уверенно произнёс Оствальд. — Почему вы спрашиваете?

— Я просто пытаюсь понять, что здесь происходит.

Оствальд ответил долгой, равнодушной и замораживающей улыбкой.

— Я довольно легко могу вам объяснить, господин Ягер. Что вы знаете о Фрице фон Гальштадте?

И снова Феликс ощутил, как сердце ушло в пятки. Он старался не показать своё удивление и виноватость на лице. Лёгкий проблеск веселья в глазах Оствальда подсказал ему, что мужчина кое — что заметил.

— Это имя мне знакомо, — сообщил Феликс. — Я думаю, что видел его как — то в клубе моего брата.

— Очень хорошо, господин Ягер. Позвольте мне кое — что поведать вам, под ваше слово джентльмена, что ничто из рассказанного мной не выйдет за пределы этой комнаты.

Тон, которым это было высказано, дал Феликсу понять, что Оствальд рассчитывает не только на его слово джентльмена. Феликс не сомневался, что если он обманет доверие мужчины, последуют серьёзные и жестокие последствия.

— Пожалуйста, продолжайте. Я не скажу никому — даю слово.

— Фриц фон Гальштадт убит.

Феликс думал, что упадёт на месте. Он ощущал уверенность, что его виновность написана на его лице, и что Оствальд позовёт стражу, чтобы бросить его в темницу.

— Скавенами.

Феликс издал глубокий порывистый вздох облегчения.

— Я вижу, вы потрясены, господин Ягер.

— Я? — Феликс собрался после умственного потрясения. — Я имею в виду — только что?

— Да. Это ужасающая мысль, не так ли? Я скажу вам ещё кое — что. Фриц фон Гальштадт — не простой служитель короны. Он был шефом тайной полиции Её Светлости. Как мы полагаем, он, должно быть, обнаружил какой — то заговор скавенов и потому был убит.

«Если бы ты использовал слово „вступил“ вместо „обнаружил“, то я бы с тобой согласился», — подумал Феликс. Вместо этого он произнёс:

— Что навело вас на эту мысль?

— В сгоревших обломках его дома мы нашли скелет существа, которое не было человеком. Мы подозреваем, что это какое — то чудовище, заколдованное скавенами для убийства фон Гальштадта. Должно быть, тот сражался с ним и убил, а потом умер от ран. Дом загорелся, вероятнее всего, во время их борьбы.

— Продолжайте.

— Довольно любопытно, но вскоре после этого было совершено покушение на вашу жизнь. А насколько мне известно, вы и ваш товарищ, гном Гурниссон, были единственными людьми, утверждавшими, что видели скавенов. Возможно, это была их попытка замести следы.

— Кажется, мне понятно, куда вы клоните.

— Есть ещё другие вещи, о которых вы можете не знать, господин Ягер, и я сейчас расскажу вам о них, чтобы вы осознали всю серьёзность ситуации. Вы, должно быть, слышали, что был пожар в Колледже Инженерии?

— Да.

— Но вряд ли вы осведомлены о том, что пожар тоже дело рук скавенов. Я уверяю вас, господин Ягер, в этом нет ничего смешного. Боги воспрепятствовали этим крысолюдским дьяволам. Похоже, там произошёл какой — то несчастный случай, мы обнаружили на месте происшествия множество трупов скавенов.

— Почему же я не слышал об этих подробностях? — поинтересовался Феликс.

— Теперь услышали; помимо прочего, Её Светлость считает мудрым избегать паники, а паника однозначно начнётся, если толпа простолюдинов обнаружит, что наш город осаждён скавенами!

Феликс был изумлён. После множества бесплодных самостоятельных попыток найти кого — нибудь, кто всерьёз воспримет угрозу скавенов, этот кто — то теперь пытается убедить в ней его самого. Он не знал, то ли злиться, то ли хохотать. Он решил играть роль, выпавшую ему, потому как, по здравому размышлению, он понял, что выказывание большей информированности, чем ожидает от него Оствальд, могло с лёгкостью стать опасным.

— Я не шучу, господин Ягер. С тех пор, как вы и Гурниссон докладывали о присутствии боевого подразделения скавенов в канализационных коллекторах, были и другие визуальные наблюдения, даже небольшие стычки с ними. И банды крысолюдей совершили ночной набег на наши доки, похитив провиант и даже баржу с зерном. Повторяю вам, мы в осаде.

— Осада? Не сильно ли сказано? Где же армии, боевые машины, вопящие толпы?

— Это веское слово, господин Ягер, но ситуация, право же, того заслуживает. Убит руководитель тайной полиции. Совершено нападение на граждан. Уничтожен крупнейший арсенал Империи — а теперь ещё и угроза чумы!

— Я…

— Минуточку, господин Ягер. Я знаю, что вы воспримете это со всей серьёзностью. Я знаю, что вы располагаете некоторой информацией на эту тему. У нас есть общий знакомый, который всё мне сообщил о ваших действиях по этой проблеме.

— Общий знакомый?

Оствальд предъявил такую же ладанку, как и та, что висела на шее Феликса. Он поднес её к носу и глубоко вдохнул из неё, прежде чем положить на стол.

— Разумеется, я имел в виду доктора Дрекслера. Он сообщил мне о вашем посещении Садов Морра и о том, что вы там обнаружили. И кроме этого, он лечил вашего оруженосца.

— Откуда вы знаете доктора Дрекслера? — спросил Феликс, чтобы выиграть время.

Он весьма надеялся, что Оствальд никогда не будет упоминать Готрека, как его оруженосца, в пределах слышимости Истребителя.

— Я его пациент и друг. Дрекслер является врачом многих аристократических семейств.

— Но…

— Я вижу, вы предполагаете другую, более тесную связь. Я считаю подобное возможным для человека с вашими способностями.

Феликс хотел спросить: «Но зачем Дрекслер рассказал вам всё это?», — но решил придержать язык и посмотреть, какое хладнокровное и искусное объяснение выскажет сей хладнокровный и умный человек.

— Я рассказываю вам это лишь потому, что ситуация по — настоящему отчаянная, господин Ягер, и мы крайне нуждаемся в вашей помощи.

«Дела, должно быть, действительно плохи, раз уж нужна моя помощь, — подумал Феликс. — Особенно, когда я понятия не имею, о чём идёт речь».

— Дрекслер и я — посвящённые Ордена Молота.

Произнося это, он прочертил у сердца особую разновидность знака молота, противоположную нормальной последовательности налево — направо — по центру — вниз.

— Вы слышали о нас?

— В некотором роде, тайное общество сигмаритов, — предположил Феликс.

Было не сложно сделать такое предположение. Молот был символом Имперского Культа, при котором существовало множество странных закрытых сообществ со своими собственными знаками и паролями.

— Правильно. Орден посвящённых, поклявшихся защищать нашу древнюю цивилизацию от угрозы Хаоса. Мы разделяем много общих целей и весьма древние знания. Доктор сообщил мне, что Альдред сам выбрал вас своим преемником.

— Преемником? — Феликс был приведён в замешательство.

— Вы носите его клинок, господин Ягер. Вы знали этого человека.

— Ммм…

— Мне известно, что господин Альдред был членом нескольких тайных орденов наряду с тем, к которому он номинально относился. Он был благочестивым и бесстрашным человеком, господин Ягер. Также, как и вы, он посвятил себя борьбе с силами Хаоса повсюду, где их обнаружит.

— Я не принадлежу к его ордену.

— Я могу понять, почему вы это отрицаете, господин Ягер. Господин Альдред состоял во многих орденах с ещё более строгими обетами секретности, чем наш собственный. По этой причине я не буду вас принуждать.

«То что надо, — кисло подумал Феликс, — иначе ты бы обнаружил, насколько глубоко моё неведение».

Оствальд на какое — то время остановился, затем продолжил разговор, меняя тему:

— Дрекслер сообщил мне, что вы сами обладаете многими знаниями.

— Я мало чем обладаю.

— Может быть, то немногое, чем вы располагаете, господин Ягер, в действительности гораздо больше. Расскажите мне об этом необычном скавене, который писал вам письма с предупреждениями. Как вы с ним познакомились?

«Итак, вот куда вели все эти разговоры о тайных обществах и смертельных угрозах, — подумал Феликс. — К попытке получить эту информацию». Ему было ясно, что Дрекслер должен быть сообщить Оствальду обо всех их беседах, поэтому не видел смысла утаивать что — либо про письмо.

— Я никогда с ним не встречался, — чистосердечно признался Феликс. — В действительности, я не знаю, почему именно меня он выбрал для общения. А может, и не меня. Может, он выбрал Готрека.

— Это выглядит маловероятным, господин Ягер, принимая во внимание род занятий гнома. Нет, я убеждён, что выбраны именно вы. Почему?

— Возможно потому, что я умею читать.

— Вы можете читать руны скавенов?

— Нет, но читаю имперский алфавит.

— Так письмо было написано имперским алфавитом? — Оствальд выглядел потрясённым.

— Конечно. Как иначе я смог бы его прочесть?

— Эти письма у вас при себе?

— Нет, они превратились в клубы дыма через пять ударов сердца после того, как я их прочёл, — иронически произнёс Феликс.

Он хотел прибавить, что обычно не носит при себе писем, но Оствальд его перебил.

— Несомненно, мощное волшебство! Господин Ягер, вы должны кое — что понять. Я принял на себя обязанности Фрица фон Гальштадта. Безопасность целого государства Нульн находится в моих руках. Как только этот скавен снова свяжется с вами, вы должны незамедлительно сообщить мне.

— С огромным удовольствием, — искренне произнёс Феликс.

— Нет, пожалуйста, отнеситесь к этому серьёзно, господин Ягер. Я чувствую, что вы знаете больше, чем пожелали мне сейчас рассказать. Это справедливо. У нас у всех должны быть свои маленькие тайны. Но я настаиваю, чтобы вы поставили меня в известность. Я более не желаю полуночных вторжений на кладбища. Я понимаю, что вы отважный и изобретательный человек, но некоторые вещи лучше предоставить властям.

— Я полностью согласен.

— Хорошо, господин Ягер. Не пытайтесь меня обмануть в этом деле. У меня длинные руки.

— Я даже не мечтаю об этом. Даю вам слово.

— Хорошо. Тогда вы свободны. Просто запомните…

— Не беспокойтесь, господин Оствальд. Будьте спокойны, я сразу же сообщу вам, если узнаю что — либо о планах скавенов, — сказал Феликс, страстно надеясь вопреки всему, что никогда более не будет располагать подобной информацией.

* * *

Изак Гроттл вылез из своего паланкина и неуклюже поплёлся к большому решётчатому окну. Он тяжело дышал и уже ощущал голод. То было долгое и тяжёлое путешествие через Подземные Пути к этой секретной норе. Скоро настанет время снова перекусить. Он поздравил себя. Было чудом, что наиболее впечатляющие идеи вдохновения возникали из такого банального источника. Весь невероятный успех этой секретной исследовательской лаборатории возник благодаря его собственному голоду. Он сомневался, чтобы какой — нибудь другой скавен даже задумался о чём — либо столь простом и притом столь внушительном. «Пусть другие возвышаются при помощи запутанных и сложных интриг, — думал Гроттл. — Скоро я покажу всем, что простейшие замыслы являются лучшими».

Он поглядел вниз, внутрь огромного искривляющего чана, и увидел чудищ, обретающих форму внутри пузырящейся и светящейся питательной жидкости. Он внимательно осмотрел массивные шары искривляющего камня, которые подпитывали чаны тщательно вымеренными импульсами мутационной энергии, когда смотрители за чанами считали условия оптимальными. Мерзкий запах озона и необычных химикатов подымался наверх и обжигал его ноздри. Для него этот запах был успокаивающим — запахом нор клана, в которых он рос и откуда начал своё долгое восхождение к власти, которой ныне обладает.

Гроттл улыбнулся, обнажив свои большие жёлтые клыки, и снова ощутил болезненные спазмы своего ужасного голода. Все скавены время от времени страдают этим, особенно после сражения или какой — нибудь другой деятельности, связанной с насилием. Они называют это „чёрным голодом“, и для большинства из них он является символом триумфа и признаком того, что они могут пожирать свою жертву. Изак Гроттл страдал от этого постоянно. Он давно подозревал, что продолжительное воздействие порошка искривляющего камня и мутагенные химикаты что — то в нём изменили. Он не был первым из мастеров — погонщиков клана Творцов, получившим признаки некой мутации, и будет не последним. Он также подозревал, что в его случае изменения коснулись и мозга — стимулировали его, сделали его значительно умнее и хитрее, чем другие скавены, наградили удивительной проницательностью. Вот поэтому ему необходимо так много есть — чтобы питать свой невероятный мозг, разумеется.

Гроттл засунул в рот свой собственный хвост, пытаясь контролировать ужасные спазмы голода. Большие порции слюны стекали на луковицеобразное туловище. Он уже сожрал последний кусочек громадной горки сушёного мяса, которое он подготовил себе на время этого визита. Он знал, что в этой алхимической лаборатории не осталось ничего съедобного, кроме его собственных носильщиков, которые, справедливости ради, сегодня ничем не вызвали его недовольства. Окружающие склянки по большей части содержат токсичные химикаты, это не для него. Он глубоко вздохнул и постарался вернуть свой аппетит под контроль.

Скитч нервно следил за ним. Гроттл мог заявить, что маленький горбатый скавен бесполезен. Вероятно, так он думал про всех своих прислужников, которых мастер — погонщик, по слухам, сожрал. Гроттл облизал свои губы длинным розовым языком. И эти слухи весьма правдивы, как он любил повторять всем своим грызунам — исследователям. Свет светильников искривляющего камня освещал толстые линзы из горного хрусталя, которые Скитч использовал для компенсации плохого зрения. Гроттл покачал головой и щёлкнул хвостом, лишь чтобы с удовольствием посмотреть, как Скитч нервно отскочил назад.

Скитч был мал и слаб, и настолько близорук, что без своих очков с трудом видел поднесённую к морде лапу. Во многих других кланах скавенов подобная слабость привела бы к тому, что его убили и съели, но клан Творцов распознал его потенциал и сохранил ему жизнь; и Гроттл знал, что за это мелкий недомерок по — настоящему признателен. И он доказал свою пользу клану Творцов. Вполне возможно, что Скитч — лучший смотритель чанов за долгую и славную историю клана. Когда дело касалось выведения и формирования разнообразных тварей, он был гениален. Сейчас он держал клетку, в которой находилось то, что по всей вероятности станет величайшим триумфом клана Творцов.

Изак Гроттл взял клетку и обследовал её содержимое. Это была огромная, ухоженная, жирная крыса женского пола, судя по виду, уже беременная. «Нетренированный глаз выявил бы немного отличий от обыкновенной крысы», — подумал Гроттл. Они, вероятно, подумали бы, что она немного крупнее и с норовом. Возможно, даже обнаружили бы злобный проблеск какой — то необычной эмоции в глазах. Но никогда они не станут подозревать, что смотрят на одно из наиболее мощных видов оружия, какие только знал мир.

— Она не похожа на остальных, так? — произнёс Гроттл своим медленным, низким и громким голосом. — Так?

Гроттл любил повторяться. Он гордился своим голосом, таким мощным и не похожим на голос обыкновенного скавена. Скитч только того и ждал.

— Скорее нет, хозяин — но внешность обманчива.

Голос смотрителя чанов был необычно высоким для скавена, и его слова обладали необычным свойством вкрадчивого убеждения.

— Эта красотка опустошит целые города, поставит народы на колени, заставит мир склониться перед гениальностью клана Творцов!

Гроттл удовлетворённо и неторопливо покивал. Он знал, что это правда. Ему попросту нравилось слышать эти слова от своего прислужника.

— Ты уверен, что проблем не будет, Скитч? Абсолютно уверен?

— Да, да, хозяин, я убеждён. Мы вывели тысячи этих существ и проверенным способом тестировали многих, пока те не погибли.

— Хорошо! Хорошо! И что вы обнаружили?

— У них огромный аппетит практически на любой материал. Если не будет ничего другого, они будут есть древесину и отходы, но предпочитают отыскивать и пожирать зерно, мясо и другие пищевые продукты.

— Превосходно.

— Менее чем за сотню сердцебиений они могут проглотить вес, равный их собственному, и будут готовы есть снова через несколько часов.

— Впечатляющая работа, Скитч. Впечатляющая.

Горбун чуть не раздувался под действием похвалы.

— И они могут размножаться, принося в помёте до сотни.

— Разумеется, они растут быстро?

— Они полностью достигают взрослого размера в течение суток, при условии что найдут достаточно пропитания.

— А что самки?

— Как вы и предписывали, хозяин, могут давать приплод ежедневно.

Гроттл откинул голову назад и разразился низким и громким хохотом. «Такая простая идея, — думал он. — Когда этих крыс выпустят в городе людей, они за несколько дней сожрут весь провиант».

Весь собранный урожай будет уничтожен. Вся провизия в лавках исчезнет под лавиной мохнатых проглотов. Они будут безостановочно жрать и размножаться, жрать и размножаться. А когда другой пищи не останется, они сожрут людей и их животных. И когда будут исчерпаны все другие источники пропитания, они будут пожирать друг друга. Или сдохнут.

Продолжительность их жизни измеряется лишь днями. Но прежде, чем это произойдёт, люди умрут с голода или покинут свой город, а победа будет принадлежать клану Творцов. Весть об этом вскоре достигнет Совета Тринадцати, и Изак Гроттл получит соответствующее вознаграждение.

— Мы готовы начинать?

— Да, хозяин. Мы почти подготовили захваченную зерновую баржу. Переделка будет завершена за несколько дней. Мы погрузим особей на корабль, где они будут спрятаны. После этого он может быть отправлен, как только пожелаете.

— Превосходно. Превосходно.

Склады людей находятся возле доков. Всё, что им понадобится — это доставить лодку в порт и открыть клетки. С этим вполне справятся несколько из имеющихся в распоряжении военных отрядов клана. Возможно, несколько крысоогров, лишь для спокойствия.

— Сделай это сразу, как завершатся приготовления.

— Конечно, хозяин.

— Ты сказал, у тебя таких тысячи? — спросил Гроттл, открывая клетку и гладя откормленную жирную крысу.

— Да, хозяин. А что?

— А то, что я немного проголодался. Тут Изак Гроттл схватил успокоившуюся крысу и живой запихнул в свою истекающую слюной пасть. Та всё ещё тщетно отбивалась, падая в его глотку. «Хороший вкус, — подумал Гроттл. — Совсем как у победы».

* * *

Феликс прошёл через двустворчатую дверь „Слепой свиньи“, и все присутствующие повернулись в его сторону. Он поначалу удивился, но затем Катка, одна из официанток, подошла принять у него заказ, и ему стало ясно, что причина в том, что его никто не узнал. Он улыбнулся ей, и она засмущалась, пока не увидела, кто это.

— Господи, Феликс, я бы никогда не догадалась, что это ты. Это графиня дала тебе новую одежду?

— Что — то вроде, — прошептал Феликс, взбегая по лестнице, чтобы попасть в свою комнату и сменить одеяние. Он был признателен, обнаружив, что пакет с его старыми вещами уже доставили из магазина мужского платья.

«Хвала Сигмару», — подумал он. Не лезть же ему в потасовку в этом превосходном наряде. Затем его осенило, что он изменился уже от простого обладания этим новым пышным нарядом. Утром у него даже мысли подобной бы не возникло. Возможно потому, что не было такой причины. А что ему делать с полным золота кошельком, что дал ему Отто? Скорее всего, для брата это была так себе сумма, но это было больше, чем Феликс мог получить за целый сезон работы в „Слепой свинье“. Он осторожно поддел шатающуюся доску пола и положил кошелёк туда.

Переодеваясь для работы, он анализировал свою встречу с господином Оствальдом. Походило на то, что власти, в конце концов, восприняли угрозу скавенов всерьёз. В тоже время оказалось, что Оствальд сделал по поводу Феликса несколько весьма необычных предположений. По — видимому, он предположил, что Феликс гораздо смышлёнее и больше вовлечён во все эти дела, чем есть на самом деле. Он предположил, что Оствальд попросту спроецировал собственные свои мировоззрение и ощущение на ту информацию, которую знал про Феликса.

Ладно, Феликс не будет разочаровывать его до тех пор, пока тот не начнёт задавать вопросы про смерть Фрица фон Гальштадта и сожжение колледжа. Мог бы удивить сам факт того, что Оствальд смог дедуктивно вычислить обширный и отлично организованный заговор скавенов на основе нескольких несвязанных событий, в которых участвовали Феликс с Готреком, если бы не одна штука.

Было и так совершенно очевидно, что имеет место обширный и хорошо организованный заговор скавенов. Даже несмотря на то, что фон Гальштадта он убил сам, там присутствовали могущественные крысолюди. Ассасины клана Эшин чуть не сожгли „Слепую свинью“, а как раз перед тем, как пламя уничтожило большую часть Бедного Квартала, заметили чудовищ. Даже несмотря на то, что он и Готрек помешали, техномаги Скрайра разграбили колледж. Даже несмотря на то, что они остановили ритуал чумных монахов, скавены умудрились проникнуть в Сады Морра, и чума продолжала распространяться по городу подобно пожару.

Феликс поспешно одел на шею зачарованную ладанку и глубоко вдохнул запах трав. Оствальд не скрывал, что в канализационных коллекторах и других местах города отмечено присутствие патрулей крысолюдей, скорее всего, разведчиков.

Феликс помнил, что одним из существ, которых Готрек видел в доме фон Гальштадта, был серый провидец, по свидетельству книги Лейбера, один из редчайших и наиболее могущественных крысолюдских волшебников. Существо, которое, в действительности, можно увидеть лишь тогда, когда происходит подготовка крупнейших планов скавенов.

Холодок прошиб Феликса, и причиной тому была не только его одежда из лохмотьев. Он был вынужден признать, что ошибочно трактуя многие из имеющихся у него фактов, основное умозаключение Оствальд, вероятнее всего, сделал правильно. Скавены замышляют в Нульне что — то крупное. Но что?

* * *

Серый провидец Танкуоль взял другую понюшку порошка искривляющего камня и разгладил свои усы. Дела идут неплохо. Он изучил кучу бумаги, лежащей перед ним и порадовался содержащимся в ней сообщениям. Группировка численностью около десяти тысяч скавенов, двигающихся на полной скорости по Подземным Путям, скоро прибудет на позиции вокруг и под городом Нульном.

Столь огромное воинство не собиралось со времени Великого Вторжения Хаоса. Это была крупнейшая группировка, отправленная Советом Тринадцати для нападения на город людей со времени Великой Чумы, когда вся Империя людей кротко лежала под железной пятой правления скавенов. И она находится под его командованием. Когда он отдаст приказ, они пойдут в атаку и с безумной ошеломляющей яростью сокрушат этих ничтожных людей на поверхности.

На короткий миг искривляющий камень вызвал восхитительные видения разрушений и смерти перед покрасневшими глазами Танкуоля. Он представлял горящие здания, людей, изрубленных на куски или ведомых в огромных колоннах рабов. Он видел самого себя, триумфально шествующего сквозь руины. Сама мысль об этом заставила затвердеть его хвост.

Дела действительно шли весьма неплохо. Замыслам Танкуоля способствовали даже его враги. Та злобная пара, Гурниссон и Ягер, ведомая великолепной прозорливостью Танкуоля, обнаружила логово Вилеброта Нуля и походя остановила его замыслы. Аббат возвратился из внешнего мира в одиночестве, а следов Котла Тысячи Болезней не было обнаружено. Последние несколько дней Нуль провёл, ковыляя хромающей походкой по Подземным Путям, еле слышно бормоча про предателей. Танкуоль захихикал. Было в этом определённое поэтическое правосудие — это аббат замышлял предательство по отношению к Танкуолю и, разумеется, всему сообществу скавенов, которое и явилось причиной его неудачи.

Оказалось, что аббат, возможно, даже оказал услугу силам вторжения, так как агенты Танкуоля докладывали о неком ужасном заболевании, обрушившемся на людей. Это, разумеется, означало, что при завоевании Нульна количество рабов окажется меньше, и, возможно, тогда настанет время для наказания аббата. Танкуоль мог сфабриковать обвинения для Совета и дать им разобраться с Нулем. «Да, это правильно, — подумал Танкуоль, — в любой сточной канаве может отыскаться искривляющий камень, если ты только знаешь, как его найти».

Он изучал лежащий перед ним план города. Различные пути вторжения были отмечены красными, голубыми и зелёными чернилами на основе искривляющего камня. Они светились перед его глазами блестящими сплетениями и клубками линий. Тут и там были окружностями отмечены места прорыва, где армия будет выходить на поверхность. Абсолютно запутанный сложный лабиринт всего этого вызывал удовольствие в мозгу Танкуоля. Но наибольшее удовольствие он получал от размышления над тем, что произойдёт затем.

В городе будут размещены войска, на случай попыток людей его отбить. Он организует трудовые лагеря и заставит захваченных в плен людей — рабов выкопать большой ров вокруг города. Потом они могут перегородить реку огромным водяным колесом, которое будет обеспечивать энергией машины скавенов и фабрики с тяжёлыми условиями труда. В каком — нибудь месте они возведут громадную статую своих завоевателей, высотой в сотню хвостов, и Танкуолю казалось справедливым, что моделью для статуи должен быть он, так как именно он представляет собой завоевательный дух скавенов. Это будет время славы, первая из множества побед, в результате которых все земли людей окончательно и бесповоротно перейдут под управление скавенов.

Провидец услышал не особо осторожное сухое покашливание снаружи занавесей своего рабочего кабинета. Сиплый голос произнёс:

— Величайший из генералов, это я, Ларк Стукач, и я принёс весьма срочные новости.

Отвлечённый от своих грез, Танкуоль был раздражён, но Ларк совсем недавно доказал, что он ценный прислужник, и его источники информации превосходны. В настоящее время он выглядел немного нездоровым, но Танкуоль был уверен, что это пройдёт.

— Заходи! Заходи! Быстро! Быстро!

— Да! Да! Стремительнейший из мыслителей!

— Что это за срочные новости?

Ларк щёлкнул хвостом. Для Танкуоля было очевидным, что маленький скавен, несомненно, принёс интересную информацию и намерен насладиться своей минутой славы.

— Однажды я взорвал прислужника, который заставил меня ждать слишком долго. Содрал его плоть с костей.

— Минуточку, терпеливейший из хозяев, я соберусь с мыслями. Потребуются некоторые разъяснения.

— Так объясняй!

— Мой кровный родственник Рузлик служит клану Творцов.

— Допустим. И ты полагаешь, эта информация достойна внимания серого провидца?

— Нет! Нет, проницательнейший из властителей! Дело в том, что он имеет обыкновение становиться болтливым, когда выкушает грибкового винца.

— Понятно. И ты, разумеется, частенько пропускаешь с ним по паре бутылок.

— Да! Да! В действительности, как раз этим утром. Он рассказал мне, что его хозяин, Изак Гроттл, готов к воплощению большого плана. Такого, что поставит город людей на колени и…, я не решаюсь продолжать, самый понимающий из скавенов…

— Не сомневайся более. Быстро! Быстро!

— Он утверждает, что план Гроттла принесёт ему великую славу, сделает его более знаменитым, чем, — это его слова, а не мои, хозяин, — чем серый провидец Танкуоль.

Новости о таком вероломном заявлении Танкуоль воспринял без удивления. Подставы завистливых прислужников всегда были бедствием великих скавенов. Гроттл, несомненно, пытается приобрести уважение в глазах Совета Тринадцати за счёт Танкуоля. Хорошо же, серый провидец знает способы разобраться с этим.

— И каков его план? Говори! Говори!

— Увы, дурень этого не сказал. Он всего лишь слышал разговоры членов клана Творцов между собой. Он знает, что это как — то связано с зерновой лодкой, потому что сам возглавлял набег для похищения одной у людей. Других подробностей у него нет.

— Тогда иди и разыщи их. Сейчас!

— Мне могут понадобиться жетоны искривляющего камня на расходы, щедрейший из хозяев.

— Тебе будет предоставлено требуемое — в пределах разумного.

— Я пошёл, хозяин.

Отступая обратно к занавескам, Ларк кланялся и шаркал лапой.

Танкуоль соскользнул со своего трона. Некоторые вещи начали обретать смысл. Он слышал доклады, что одна из зерновых барж людей была украдена. Он посчитал, что это всего лишь какой — нибудь лидер когтя превысил свои полномочия и организовал грабёж в личных целях. Теперь оказалось, что тут был другой, тайный и злобный мотив. Танкуоль понимал, что его положение не будет безопасным, пока он не выяснит, в чём тут дело.

* * *

— Ты мне не нравишься, — произнёс мужчина, сползая вниз со своего стула. — Ты мне действительно не нравишься.

— Ты пьян, — сказал Феликс. — Ступай домой.

— Это таверна! Мои медяки не хуже, чем у остальных. Я иду домой, когда угодно мне. И не принимаю приказов от кого попало, вроде тебя.

— Логично! — сказал Феликс. — Раз так — оставайся.

— Не трать на меня своё красноречие. Я пойду, если захочу.

Феликсу это стало наскучивать. Он и прежде видал пьяниц, вроде этого, — озлобленных и агрессивных, полных жалости к себе, просто напрашивающихся на неприятности. К сожалению, обычно для этого они выбирали кандидатуру Феликса. Они всегда выбирали его, как лёгкую цель. Он полагал, что они слишком боятся Готрека и остальных вышибал. Однако в этом пьянчуге было что — то знакомое. Его грубые черты лица и коренастая мускулистая фигура выглядели знакомо даже в сумрачном освещении этого угла таверны. Он бывал тут несколько раз за те несколько дней, прошедшие с момента возвращения Феликса со встречи с Оствальдом.

— Элисса — моя девушка, — проговорил пьяный. — Тебе следует оставить её в покое.

Ну конечно же, то был деревенский парень, который раньше встречался с Элиссой. Он вернулся.

— Элисса сама в состоянии решить, кого она желает видеть.

— Нет, она не может. Она слишком добра. Слишком легкоуправляема. Любой сладкоголосый хлыщ в красивом плаще может вскружить ей голову.

Феликс понял, какую роль во всём этом отвели ему. Он был бессердечным обольстителем, сбивающим бедную крестьянскую девушку с истинного пути.

— Ты насмотрелся спектаклей Детлефа Зирка, — заметил он.

— Что? Как ты меня назвал?

— Я вообще тебя не называл!

— Нет, называл. Я тебя слышал.

Феликс за милю бы увидел нанесённый удар кулаком. Мужчина был пьян и медлителен. Феликс поднял руку в блоке. От силы удара его предплечье пронизала острая боль. Мужчина был силён.

— Ублюдок! — заорал Ганс. — Я тебе покажу.

Он внезапно лягнул Феликса, которому удар пришёлся в голень. Резкая боль пронзила Феликса. Повинуясь рефлексу, он ударил своей правой, угодив Гансу в челюсть. Это, вероятно, был самый лучший удар, который он когда — либо наносил человеку, который был не в состоянии что — либо с этим поделать. Ганс рухнул как подкошенный.

Толпа вокруг зааплодировала. Повернувшись, Феликс иронично поклонился и увидел Элиссу, смотревшую на него со страхом в глазах.

— Феликс, ты скотина! — произнесла она, проходя мимо него, чтобы положить на колени голову Ганса.

— О Ганс, что с тобой сделал этот варвар?

Просто посмотрев на неё, Феликс понял, что любые оправдания произошедшего будут бесполезны.

* * *

— Я надеюсь, ты разузнал больше о замыслах Творцов?

Танкуоль позволил ноткам своей ярости и нетерпения проявиться в голосе. За последние несколько дней Ларк потратил внушительные суммы из сокровищницы серого провидца, но пока не достиг никаких результатов. Маленький скавен тяжело закашлялся.

— Да, да, проницательнейший из хозяев. Я разузнал.

— Хорошо! Хорошо! Рассказывай — быстро, быстро!

— Дела плохи, снисходительнейший из хозяев.

— Что? Что?

Танкуоль наклонился вперёд и уставился на маленького крысочеловека, наблюдая, как тот дрожит. Немногие могли вынести пристальный взгляд красных глаз серого провидца, когда тот считал подходящим его использовать.

— К сожалению, мерзкие Творцы могли уже ввести свой план в действие.

Холодная ярость стиснула сердце Танкуоля.

— Продолжай!

— Мой кровный родственник подслушал злорадствование погонщика. Похоже, что сегодня ночью зерновая баржа, несущая на себе секретное оружие клана Творцов, прибывает в город людей. И как только она прибудет, город падёт. Он знает, что нечто произойдёт с городскими запасами зерна, но он не понял, что именно. Клан Творцов очень технологичен, и у них есть свои собственные наименования для многих вещей.

— Да прогрызёт Рогатая Крыса внутренности твоего родственника! Он слышал ещё что — нибудь?

— Лишь то, что баржу выкрасили в чёрный цвет, чтобы замаскировать от людского взора, и что она пристанет в самый разгар ночи. Это могло уже произойти, великолепнейший из хозяев.

Мех Танкуоля встал дыбом. Что ему делать? Он мог мобилизовать свои войска и вмешаться, но это означало открытое противостояние клану Творцов, и всё природное чутье, которым обладал серый провидец, восставало против этого. Что, если он призовёт свои войска, а им не удастся отыскать корабль? Танкуоль попадёт в смешное положение, и это будет невыносимо. Нельзя тратить время попусту. Он понимал, что ситуация требует безотлагательных и отчаянных мер.

Он порывисто дотянулся до пера и пергамента, и быстро написал сообщение.

— Отнеси это в нору, где обитают гном и человек Ягер. Удостоверься, что они это получили — и быстро! Доставь это лично!

— Л — л — лично, наиболее почитаемый из крысолюдей?

— Лично.

Танкуоль ясно дал понять своим тоном, что не потерпит никаких возражений.

— Ступай. Быстро! Быстро! Беги — торопись! Не трать время попусту!

— Незамедлительно, могущественнейший из хозяев!

* * *

Вилеброт Нуль смотрел слезящимися, полными ненависти глазами. Он прокашлялся, но звук его кашля был незаметен в коридорах на фоне сухого кашля другого скавена. Его терпеливость в конце концов была вознаграждена. Долгие часы залегания в ожидании возле логова Танкуоля наконец окупились. Каким — то образом Вилеброт Нуль догадался, что за провалом его тщательно разработанного плана стоит серый провидец. Так куда же отправился в такой час мелкий подхалим Ларк Стукач? Аббат знал, что есть лишь один способ это выяснить.

* * *

— Он это начал! — сказал Феликс, слишком хорошо осознавая, что это смахивает на нытьё.

Он оглядел комнату, которую они делили, и взгляд его остановился на свёртке с одеждой, доставленной из лавки. Он ещё не распаковал его.

— Это ты так говоришь, — жёстко произнесла Элисса. — Я думаю, что ты просто забияка. Тебе нравится избивать людей, таких как бедный Ганс.

— Бедный Ганс поставил мне на голень синяк размером с бифштекс! — злобно парировал Феликс.

— Так тебе и надо за то, что ударил его, — сказала Элисса.

Феликс от досады затряс головой. Он уже почти приготовился поскандалить, когда внезапно разбилось окно. Феликс бросился поверх Элиссы, прикрывая её от осколков разбитого стекла. К счастью, на них попало не так много. Феликс перекатился на ноги и обследовал помещение при свете лампы. Что — то тёмное и увесистое лежало на полу.

Он быстро достал меч и ткнул им в это. Ничего не произошло.

— Что это? — спросила Элисса, опасливо поднимаясь на ноги и плотно прижимая к себе ночную рубашку.

— Понятия не имею, — сказал Феликс, нагибаясь, чтобы поближе рассмотреть.

Он смог распознать контуры предмета и полагал, что распознал вещь, которая его оборачивала.

— Это кирпич, завернутый в бумагу.

— Что? Должно быть, это опять граф Штернхельм. Он и его дружки постоянно бьют окна, когда напьются!

— Мне так не кажется, — сказал Феликс, осторожно разворачивая бумагу.

Это был такой же толстый грубый пергамент, на котором были написаны все остальные сообщения скавенов. Он развернул его и прочитал:

Друзя! Чёрный Корабль несёт гибель ваш город! Он придёт ночю и несёт верный смерть! Зло загружен в зирновой баржа! Ви должны это остановить!

Иди БИСТРО! БИСТРО! Ви не имел много время! Они уничтожить ваш зерно!

Феликс поднялся на ноги и начал одеваться.

— Сбегай и принеси мне бумагу! Нужно отправить сообщение во дворец. Давай! Быстрее!

Настойчивый тон его голоса заставил Элиссу покинуть комнату без лишних вопросов.

* * *

Ларк потёр лапы друг о друга и вознёс благодарственную молитву Рогатой Крысе. Его сообщение было доставлено, и он каким — то образом смог избежать смерти от страшенного топора гнома. Через несколько минут после того, как он бросил кирпич в окно комнаты Ягера, он увидел, что вся таверна осветилась, а спустя некоторое время гном и человек выбежали из здания с оружием и горящими фонарями в руках.

«Дело сделано», — удовлетворённо сказал он про себя и поднялся, чтобы уйти. Он тяжело шмыгал носом, пытаясь его прочистить. Он чувствовал себя нехорошо, и с каждым днём всё хуже. Он раздумывал, не прицепилась ли к нему неизвестная новая болезнь,ходившая по лагерю скавенов… болезнь, что была так странно похожа на чуму, что обрушилась на людей. Ларк весьма надеялся, что это не так. Он пока молод и ему многое предстоит сделать. И скончаться, не достигнув цели, было бы нечестно по отношению к нему.

Он чуть не упал в обморок, когда на его плечо опустилась тяжёлая рука, и мерзкий голос зашептал ему в ухо: «Рассказывай мне, что ты натворил! Всё! Быстро! Быстро!»

Даже сквозь туго забитые соплями ноздри Ларк распознал тяжёлую вонь Вилеброта Нуля.

* * *

— Что за спешка, человечий отпрыск? — громко произнёс Готрек. — Мы даже не знаем, куда идти.

— К реке, — ответил Феликс, преследуемый странным чувством срочности дела. В записке говорилось о том, что времени у них немного, а его информатор — скавен ранее никогда им не лгал. — Корабль должен приплыть по реке.

— Я знаю, человечий отпрыск, но это большая река. Мы не можем обследовать её полностью.

— Это баржа! Здесь очень немного мест, где может пришвартоваться баржа, и она должна пройти по судовому ходу^[32].

Феликс обдумал возможности. Что конкретно может произойти, когда этот „Чёрный Корабль“ причалит, кроме как, допустим, взрыва. Затем его осенило. Огромные склады зерна находились ниже верфей, а в письме упоминалось зерно. По крайней мере, он на это надеялся.

— Зернохранилища, — пробурчал он. — Северные доки расположены рядом с зернохранилищами.

— Тогда лучшая ставка — северные доки, — сказал Готрек, взвешивая на руке топор.

— Ладно, нужно же где — то начинать.

Они перешли на бег. Феликс сильно надеялся, что мальчишка из таверны сумеет доставить его записку графу Оствальду.

* * *

Скитч выругался, когда баржа снова сбилась с курса. Это был не такой корабль, которым умели управлять скавены, и у кормчего было множество неприятностей с коварными течениями на пути вниз по реке. Скитч надеялся, что скоро они доберутся, так как весь план рухнет, если они не достигнут человечьей норы за тёмное время суток. Окрашенная в чёрный цвет баржа, не привлекающая к себе внимания в безлунную ночь, днём будет заметна, как человечий младенец среди новорождённых крыс.

«Однако, — полагал он, — корабль был необходим». Не имелось другого способа без возбуждения подозрений переправить такое огромное количество образцов по Подземным Путям и выпустить их в городе людей. Он знал, что самая последняя вещь, которой хотелось бы его хозяину — это чтобы люди или серый провидец Танкуоль получили хотя бы намёк о происходящем. Было общеизвестно, что планы соперников Танкуоля имеют обыкновение проваливаться, если тот про них разузнает. Скитч содрогнулся при мысли о том, что может случиться, если люди выяснят, что происходит.

Он покачал головой и вернулся к обследованию своих „вооружений“. Те карабкались по прутьям своих клеток, голодные и отчаянно пытающиеся освободиться.

— Скоро! Скоро! — проговорил он им, ощущая некоторое родство с этими недолго живущими грызунами, которых породил его могучий интеллект.

Скитч знал, что они дефективны, совсем как и он сам. Жить им всего несколько дней.

Корабль продвигался в ночи, всё ближе подбираясь к спящему городу.

* * *

«Ночные доки нельзя назвать ободряющим местом», — подумал Феликс. Свет лился из многих убогих таверн, и множество красных огней освещало переулки. Вооружённые патрули сторожей ходили между складами, но аккуратно избегали входить в те места, где моряки получали своё удовольствие. Они больше были заняты охраной товаров своих нанимателей, чем предотвращением преступлений. Однако Феликс приободрился, узнав, что на случай, если дела пойдут плохо, в пределах окрика находятся вооружённые люди.

Он стоял на краю верфи и вглядывался в реку. В этом месте Рейк был шириною, наверное, с милю и проходим для океанских судов. Немногие из них заплывали так далеко. Большинство торговцев предпочитали сгружать товары в Мариенбурге и отправлять вверх по реке баржами.

Отсюда он мог видеть бегающие огни обеих барж и маленьких яликов, которые перевозили народ через реку до поздней ночи. Он догадывался, что судов там намного больше, чем огней. Не все лодки или их пассажиры желали афишировать свои дела. Феликс предположил, что „Чёрный Корабль“ должен находиться в их числе. Только вместо того, чтобы перевозить груз нелегальных товаров, он везёт какое — то ужасное оружие скавенов. Феликс вздрогнул от предположений, что бы это могло быть. Котёл Тысячи Болезней и вооружение клана Скрайр были уже достаточно ужасны для него.

Дул холодный ветер, и он поплотнее натянул на плечи свой потрёпанный плащ. «Что я тут делаю», — недоумевал он. Ему следует быть дома, в „Слепой свинье“, и пытаться восстановить отношения с Элиссой.

А может, и не пытаться. Может, поэтому он пошёл сюда, избегая Элиссу.

Он прикидывал, куда могут зайти его отношения с девушкой, и не имел конкретных идей. Его словно несло по течению, и он даже не представлял, что у них может быть совместное будущее. Феликс знал, что не любит Элиссу так, как он любил Кирстен. В последнее время он даже не мог сказать, что они дружны. Он думал, что, наверное, и для неё их отношения тоже остались в прошлом, стали чем — то завершившимся. Возможно, ей будет лучше с её деревенским парнем. Он пожал плечами и продолжил вглядываться в темноту, и слушать, как мягко плещутся волны о деревянные сваи верфи.

— Наши маленькие шныряющие друзья выбрали хорошую ночь для своего дела, — проворчал Готрек, делая большой глоток из фляжки со шнапсом.

Феликс посмотрел на небеса. Он увидел, что имел в виду Готрек. Небо было облачным, большая луна выглядела длинной узкой полоской. Меньшую луну было не видно вовсе.

— Луна контрабандистов, — произнёс Феликс.

— Что?

— Мой отец называл подобное состояние лун — „лунами контрабандистов“. И я вижу почему. Темно. В такую ночь акцизным чиновникам тяжело тебя заметить.

— И речным патрулям тоже, — сказал Готрек. — В любом случае, пердёж снотлинга цена тому, как люди видят ночью.

— Допускаю, — сказал Феликс, желая возразить гному, но зная, что в данном случае он прав.

— Да ладно, человечий отпрыск, просто порадуйся, что здесь гном. Даже несмотря на то, что у него всего лишь один здоровый глаз.

— Это почему?

— Вот он, твой „Чёрный Корабль“! Смотри!

Феликс проследил за указательным пальцем гнома и ничего не увидел.

— Ты перебрал шнапса, — сказал он.

— Ваши люди ещё не сварили пойла, способного споить гнома, — возразил Готрек.

— Только мертвецки пьян…, — пробурчал Феликс.

— По крайней мере, я не слеп.

— Всего лишь сильно пьян.

— Говорю тебе, там корабль.

Феликс вгляделся в сумрак и начал думать, что, возможно, гном и прав. Там было что — то огромное, нечёткое, неравномерно движущееся по глубокой воде.

— Я верю, что ты прав, — сказал Феликс. — Приношу искренние извинения.

— Побереги дыхание, — сказал Истребитель. — Есть кого прикончить.

— Быстрее! — торопил Феликс, стоя на носу ялика и удерживая взгляд на неясном контуре впереди.

— Быстрее не могу, хозяин, — сказал лодочник, налегая на вёсла со всей энергичностью страдающего артритом дикобраза.

Он был здоровенным мужиком, медлительным и неповоротливым.

— Однорукий может управляться с вёслами быстрее, — сказал Готрек. — В самом деле, спорю, что ты будешь двигаться быстрее, если я отрублю тебе одну из твоих рук.

Внезапно лодочник нашёл где — то в себе новые силы и прибавил скорости. Феликс не был уверен, радоваться этому или нет. Его беспокоило приближение к кораблю скавенов на этом мелком судёнышке. Он хотел позвать стражу, но Готрека начала охватывать ярость сражения, и он настоял на том, что не следует терять время. Он заверил Феликса, что суматоха, которую они вскоре поднимут, привлечёт речные патрули.

Феликс не сомневался в его правоте.

Приблизившись, он смог разглядеть, что это действительно чёрный корабль — огромная зерновая баржа, выкрашенная в чёрный цвет, быстро плывущая вниз по реке. Он удивлялся, зачем скавены это сделали. Чёрный окрас, разумеется, делал корабль незаметным в ночи, но в светлое время суток баржа будет настолько же приметна, как катафалк в свадебной процессии. Возможно, она путешествовала вниз по реке неокрашенной, и они замаскировали её этим же вечером. Возможно, у них есть тайная база где — то вверх по реке, в пределах ночного перехода. Такая база могла находиться довольно далеко, так как плывущая по течению баржа, вроде этой, могла за ночь покрыть большое расстояние.

Феликс отбросил все эти предположения, как бесполезные. Он знал, что обдумывал это лишь чтобы занять мозг и отвлечься от страха перед приближающейся схваткой.

«Чем они там занимаются на барже», — недоумевал он. Если там не скавены, то это самые худшие матросы из тех, кого он видел. Похоже, сейчас баржа дрейфовала по большому полукругу. Он услышал слабый приглушённый звук барабанного боя, скрипящих и сталкивающихся вёсел. Судя по звукам, были какие — то сложности в управлении судном.

— Всё правильно, это они, — сказал Готрек. — Скавены гораздо более худшие матросы, чем я слышал.

Теперь Феликс мог расслышать далёкие чирикающие крики скавенов, и понял, что Готрек был прав.

К несчастью, лодочник тоже его слышал.

— Вы сказали „скавены“? — спросил он, на его жирном, блестящем от пота лице проявился суеверный страх.

— Нет, — сказал Феликс.

— Да, — сказал Готрек.

— Я не приближусь к барже, на борту которой находятся поклоняющиеся Хаосу чудовища, — заявил лодочник.

— Мой друг всего лишь пошутил, — сказал Феликс.

— Нет, это не так, — сказал Готрек.

Лодочник перестал грести. Готрек уставился на него.

— Я ненавижу лодки почти так же, как ненавижу деревья, — проговорил он. — И я ненавижу деревья почти так же, как ненавижу эльфов. А особенно я ненавижу людей, из — за которых я нахожусь в лодках дольше, чем нужно, в то время как есть чудовища, которых нужно расколошматить и уничтожить.

Лодочник побледнел и притих, а Феликс был почти уверен, что слышит, как тот стучит зубами.

Готрек продолжил изрекать:

— Ты будешь управлять этой лодкой, пока мы не приблизимся к этой барже крысолюдей, иначе я оторву тебе ногу и забью ей тебя до смерти. Я ясно объясняюсь?

Феликс вынужден был признать, что угроза в голосе Готрека прозвучала абсолютно убедительно. Несомненно, лодочник подумал о том же.

— Предельно ясно, — ответил он и начал работать вёслами с удвоенной скоростью.

Когда они приблизились к чёрной барже, Феликс обнаружил ещё одну проблему. Их ялик имел низкую осадку на воде, а у баржи были высокие борта. Если бы они находились на суше, на них можно было бы попросту вскарабкаться, но учитывая, что оба судна двигались и раскачивались на воде, это было делом невозможным. О чём он и сообщил Готреку.

— Не беспокойся, — произнёс Истребитель. — У меня есть план.

— А вот теперь я забеспокоился, — пробормотал Феликс.

— В чём дело, человечий отпрыск?

Истребитель всё больше походил на неистового берсерка.

— Ничего, — ответил Феликс.

— Просто возьми фонарь и будь готов действовать, когда я тебе скажу.

Ялик вошёл в соприкосновение с баржей. Как только это произошло, Готрек нанёс сильный удар топором в борт баржи. Тот вошёл глубоко и застрял, а Готрек воспользовался этим, чтобы подтянуться на нём и достать до иллюминатора.

— Весьма скрытно, — недовольно сказал Феликс. — Почему бы ещё не прокричать сердечные приветствия, раз уж ты там.

Ещё один сокрушающий удар и Готрек оказался на палубе судна. Он постоял там мгновение, а затем лезвием вперёд опустил топор вниз.

— Хватайся и держись, — проревел он.

Феликс подпрыгнул и правой рукой ухватился за рукоять топора, держа в другой фонарь. Без видимых усилий, несмотря на вес Феликса и неудобный угол, Готрек одной рукой потянул топор, поднимая его вперёд и вверх. Он перемахнул топор вместе с Феликсом через борт судна. Феликс свалился на палубу, изумлённый невероятной силой, только что продемонстрированной гномом.

— Похоже, нас обнаружили, — произнёс он, кивая головой на массу скавенов, заполняющих палубу.

— Хорошо, — сказал Готрек. — Мне нужна небольшая тренировка.

* * *

«Что это было?» — удивился Скитч. Он услышал жуткий треск и звук расщепляющегося дерева. Эти шуты снова умудрились посадить баржу на мель? Они не могли пройти мимо неё? Они заявляли, что являются опытными матросами и управление кораблем людей не составит им труда. До сих пор это не подтверждалось.

Если они поставят под угрозу это задание, Изак Гроттл разорвёт всех на части и проглотит их внутренности у них на глазах, но подобные мысли не утешали Скитча. Он знал, что станет первым блюдом на карательном пиршестве мастера — погонщика.

Когда послышались тревожные писки команды, Скитч понял, что произошло нечто более худшее, чем выброс на мель. Они обнаружены патрулем людей. Он проклял невезение, из — за которого люди смогли их обнаружить. То должен был быть один шанс на миллион. Ведь хотел же он взять с собой нескольких крысоогров. Но не сделал этого из страха, что их рёв и мычание выдадут местонахождение корабля, однако сейчас оказалось, что это не имеет значения.

Ему захотелось выпрыснуть мускус страха, но присмотр за образцами был на его ответственности. Скитч выбежал из каюты в трюм. Вокруг него в своих клетках метались крупные крысы, отчаянно желающие освободиться и поесть. Видя во взгляде их глаз дикий голод, Скитч порадовался, что покрыл себя смазкой болотной жабы — веществом, которое, как он знал, его создания находили отталкивающим.

Слыша сверху звуки ужасной бойни, Скитч принялся быстро открывать клетки. Голодные крысы устремились вверх по трапу, продвигаясь по направлению к своей живой и дышащей пище.

* * *

Феликс взмахнул фонарём. Его пламя ярко вспыхнуло, когда он пронёсся в воздухе. Стоявший перед ним скавен отскочил назад, на мгновение ослепнув. Феликс воспользовался его замешательством, чтобы проткнуть ему глотку своим мечом.

Палуба под ногами уже была скользкой от крови и мозгов. Истребитель оставлял за собой внушительный след разрушения. Его топор превратил дюжину скавенов в искалеченные трупы. Остальные убегали от него назад или прыгали за борт баржи. Феликс двигался за ним, убивая тех, кто пытался напасть на гнома с фланга, и прекращая страдания умирающих.

Сердце его гулко билось в груди. Рукоять меча в его руке была влажной от пота, но он не испытывал страха, какой обычно бывает в смертельном поединке. В сравнении с другими боями, в которых ему довелось участвовать, этот был относительно лёгким. Что было подозрительно, учитывая тот факт, что на борту судна предположительно находилось некое ужасное оружие скавенов.

«Вряд ли относительная лёгкость сражения имеет какое — либо значение», — думал он про себя, уворачиваясь боковым отскоком от ножа, брошенного одним из скавенов — матросов, и делая резкий выпад вперёд, чтобы поразить другого крысочеловека в сердце. Всего один удачный удар, и он будет столь же мёртв, как если бы его разорвал на мелкие части крысоогр.

«Сконцентрируйся», — приказал он себе, и тут же застыл в ужасе, когда волна мохнатых фигур начала выползать из трюма.

* * *

Скитч, крадучись, поднялся по лестнице и оглядел место ужасного побоища. Уродливый коренастый гном с огромным топором перебил половину команды и, похоже, намеревался добить остальных. В этом ему помогал высокий человек с белыми волосами, держащий в одной руке фонарь, а в другой опасно выглядящий клинок. Вокруг крысы — убийцы обгладывали тела мёртвых и умирающих скавенов.

Скитч замер на месте и испустил мускус страха. Его лапы удерживали последнюю клетку, в которой обезумевшие крысы изо всех сил старались отстраниться от вони смазки на его меху. Скитч узнал двоицу, которая вторглась на корабль. Они стали чем — то вроде страшной легенды среди скавенов, осаждавших Нульн. Это была грозная пара, которую не смогли уничтожить даже диверсанты; которая перебежала дорогу техномагам Скрайра; которую, как говорили, даже серый провидец Танкуоль опасался повстречать снова. То были грозные истребители скавенов — и вот они здесь, на этой самой барже!

Скитч не был воином и знал, что ничем не может помочь собратьям — скавенам в идущем наверху сражении. Возможно, даже крысы — убийцы не смогут взять верх над этими двумя, казавшимися непобедимыми. Совершенно ясно, что долг требует от него сбежать с последними из выживших крыс, чтобы сохранить их для возможного использования в будущем.

Подумав так, он поднял клетку высоко над головой и прыгнул в тёмные как ночь воды.

* * *

Феликс наблюдал, как всё больше и больше огромных крыс вылезает из трюма. Его пугал голод и безумие в их взглядах, и он подумал, что, может быть, это и есть секретное оружие скавенов. Один крупный злобный зверёк бросился на него. Он почувствовал неприятное суетливое прикосновение лап к своей ноге. Он взмахнул ногой, стряхнул и придавил зверька, чувствуя, как ломается спинной хребет под пятой его сапога.

Он оглянулся на Готрека. Истребитель обезглавил ещё одного скавена из команды судна, вызвав извержение в воздух большого фонтана чёрной крови. Труп скавена ещё не ударился оземь, как на него накинулись толпы крыс.

Что — то сверху свалилось на Феликса. Он почувствовал лапы, скребущие по его голове и маленькие острые зубки, кусающие его ухо. Противный животный запах заполнил его ноздри. Он бросил фонарь и сорвал крысу, ощущая как под шкурой извиваются мышцы. Когда он выбрасывал существо за борт в реку, клыки прокусили его пальцы.

Всё больше и больше крыс падало сверху или набрасывалось с палубы. У него возникло чувство, будто он находится в центре вихревой воронки из меха. Готрек топтал, рубил и пинал, но находился практически в такой же ситуации. Крысы были слишком злобны, и их было слишком много. Если они останутся, то умрут мучительной смертью от тысяч укусов.

— Сдаётся мне — подобная смерть не для Истребителя! — прокричал Феликс.

— Подожги это проклятое плавающее крысиное гнездо!

— Что?

— Подожги его, и сматываемся отсюда!

Феликс посмотрел вокруг и заметил фонарь. Он поднял его и со всей силы бросил на палубу. Горящее масло брызнуло во все стороны. Феликс частенько слышал от отца, как опасен огонь на корабле. Помимо всего прочего, корабли сделаны из дерева, а щели промазаны горючей смолой. Феликс никогда не думал, что будет благодарен этому факту, но сейчас именно это и произошло. Вокруг него начало вспыхивать и танцевать пламя.

До его носа донёсся запах горящей плоти и меха. Пищащие крысы носились повсюду, их мех тлел и вспыхивал, когда они пытались спастись от жгучего огня. Некоторые прыгали за борт и врезались в воду подобно маленьким живым метеорам. Другие продолжали атаковать с удвоенной силой, словно собрались, помирая, прихватить с собой кого — то ещё.

Феликс решил — это намёк на то, что пора убираться.

— Пора уходить! — прокричал он.

Обратной волной жара от пламени ему опалило волосы и брови.

— Да, человечий отпрыск, думаю, ты прав.

Феликс убрал меч в ножны, повернулся и перепрыгнул через борт. Он упал воду, а вокруг него падали крысы. После жара на горящем корабле было чуть ли не облегчением ощутить шок от сомкнувшейся над его головой холодной воды. Он вынырнул, и его голова оказалась на поверхности.

Феликс видел, что кругом находятся лодки, привлечённые видом огня. Сражаясь с весом ножен, он направился к ближайшему судну.

* * *

Насквозь промокший Феликс угрюмо и настороженно сидел на верфи. До сих пор не было никаких признаков Истребителя. Он не видел Готрека с момента своего погружения в воду. Он сомневался, умел ли гном плавать. Даже если и умел, то не мог ли он утонуть, пытаясь удержать свой любимый топор? Это была бы совсем не та славная смерть, к которой стремился гном.

Одежда Феликса была мокрой, и зубы начали стучать от холода, но он продолжал сидеть, мечтая о том шнапсе, что ранее поглощал Готрек. Феликс размышлял об оружии скавенов, якобы находившемся на борту чёрного корабля. Он понимал, что теперь вряд ли узнает, что это было. Баржа стала сгоревшим остовом, упокоившимся на дне реки. Лодочники, подобравшие его, находились на середине реки и наблюдали за пожаром перед тем, как отвезти Феликса на берег за пригоршню серебра.

Феликс осторожно поглядел направо — неподалёку раздался слабый хлюпающий звук. Одна из огромных голодных крыс тоже сбежала с корабля. Она вскарабкалась по трапу на пристань, по — собачьи отряхнула мех от воды и побежала на верфь. Феликс смотрел, как она удаляется.

Феликс почти решился снова найти лодочников и приступить к розыскам Готрека на реке. Он понимал, что эти усилия бесполезны — Рейк слишком широк, и течение сильное. Если Истребитель утонул, то его тело, несомненно, через какое — то время будет выловлено и выставлено для опознания на Старом Мосту, ожидая вместе с остальными, принесёнными рекой, когда кого — нибудь придёт и заявит на них свои права. Завтра Феликс сможет там проверить.

Он устало поднялся со сваи причала, на которой сидел, и приготовился к долгой прогулке до дома. Поднявшись, он уловил взглядом знакомую фигуру, бранящую столь же знакомого лодочника, который грёб в сторону пристани. Феликс приветственно помахал.

— Течение унесло меня вниз по реке, — крикнул Готрек, выбираясь на верфь. — Прямо вот на нашего старого приятеля. Возвращение заняло большую часть ночи.

— Шли против течения, — сказал усталый лодочник.

Феликс вряд ли когда — либо видел более усталого человека и к тому же сильно напуганного. Феликс мог предположить, какого рода угрозы использовал Готрек, чтобы мотивировать его.

— Ладно, — сказал он, — давайте вернёмся в „Свинью“ и выпьем пива. Полагаю, мы это заслужили.

— Простите меня, что не присоединяюсь к вам, — сказал лодочник. — И… остался небольшой вопрос, касающийся моего вознаграждения.

* * *

Замёрзший, мокрый и перепачканный Скитч наконец — то добрался до Подземных Путей. Это была воистину ужасная ночь. Он плыл в холодной воде, таща на себе последнюю клетку с крысами. Потом он бежал по берегу реки, пока не нашёл канализационный сток, а затем оставшуюся часть ночи скитался по туннелям, пока не обнаружил знакомый запах скавенов. Во тьме, уклоняясь от человеческих патрулей, след в итоге привёл его сюда.

Скитч был горд собой. Он справился с долгим и сложным путешествием. Он потерял свои линзы и едва видел, но всё же сделал это, и ему удалось сохранить клетку, полную дорогих ему образцов. Ещё лучше то, что в клетке находятся несколько беременных самок, так что он легко может начать всё сначала. Крысы вроде здоровы. Прямо сейчас они выказывают признаки беспокойства. «Это потому, что они чувствуют еду», — понял Скитч. Он находился вблизи хранилищ, где держали припасы для великой армии вторжения.

«Теперь нужна лишь подходящая причина, чтобы объяснить часовым своё дело, — подумал он. — Довольно просто, он лишь скажет, что принёс еду для Изака Гроттла. Любой из тех, кто знает мастера — погонщика, поверит этому».

Идея вызвала у него смех. Он всё ещё хихикал, когда его полуслепые глаза не заметили камень перед ногой, и он, споткнувшись, неуклюже растянулся в грязи. Клетка выкатилась из его лап. Повреждённый замок щёлкнул, и она раскрылась. Крысы — убийцы выскочили наружу и понеслись в сторону хранилищ скавенов.

Скитч застонал. Он понимал, какие последствия это сулит. Скоро голодным окажется не только Изак Гроттл.

(обратно)

Битва за Нульн

«День ото дня становилось безрадостнее. Голод и страх стали постоянными попутчиками. Большой заговор скавенов подходил к своему неизбежному завершению и, похоже, сама судьба вовлекла нас в него. И всё — таки, помимо тревоги и ужаса было место надежде и героизму. Наряду с потерями — слава. Час величайшей угрозы пробил, и я горжусь, что мы с моим товарищем не ударили лицом в грязь».

„Мои странствия с Готреком“ Том III, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Погружённый в раздумья Танкуоль сидел на своём огромном троне. Вокруг него была обозначена пентаграмма, начертанная у головы Рогатой Крысы, и окружённая двойным кольцом наиболее мощных защитных символов. Он воспользовался всеми известными ему защитными заклинаниями продолжительного действия дабы оградиться от дурного влияния сил, препятствующих выполнению им своего предназначения. Тут были руны, эффективные против проклятий, болезней, неудачи, а также всевозможные смертоносные заклинания. То были наиболее могущественные оберегающие заклинания, которые серый провидец изучил за время своей долгой карьеры в овладении Тёмными Мистериями. Это показывало, насколько отчаянной стала ситуация, раз Танкуоль посчитал необходимым затратить столь много своей бережно накапливаемой мистической силы для наложения их всех.

Танкуоль опустил на руки свою большую рогатую голову и барабанил своими когтями по вискам. Он был обеспокоен. Всё пошло наперекосяк. Он чувствовал, что события начали выходить из — под его контроля. Его высокотренированная интуиция серого провидца могла ощутить действующие тут силы, закручивающие дела так, что предсказать последствия было выше возможности любого скавена, вне зависимости от умственных способностей.

Танкуоль не понимал, как такое могло произойти. Поначалу всё шло замечательно. Его агенты донесли об уничтожении чёрного корабля, и он понял, что его невольные орудия — Ягер и Гурниссон — сделали работу за него. Всего лишь днём спустя Совет Тринадцати распорядился увеличить контингент сил вторжения. Похоже, что полная сокрушительная победа над людьми уже была у него в руках. Но затем…

Но затем среди его собственных войск начала распространяться проклятая чума. Вскоре Подземные Пути были переполнены больными и умирающими воинами скавенов. Пока сжигали одни тела, поступали другие — в большем количестве. Заболевали даже рабы скавенов, обслуживающие погребальные печи. Симптомы — сухой отрывистый кашель, отвратительный гной, заполняющий лёгкие, и в конце — внезапный приступ предсмертных судорог — были удивительно похожи на болезнь, поражавшую людей на поверхности. Вероятно, это была та же самая чума. Это был не первый случай, когда заразная болезнь передавалась между двумя расами.

Возникла и другая напасть, словно чумы было недостаточно. Коридоры теперь заполнили огромные, агрессивные, голодные крысы.

Они были повсюду — пожирали трупы, поедали провиант, дрались за объедки, везде испражнялись и мочились, способствуя распространению проклятой болезни, а заодно и истощению армии. Даже сейчас некоторые из них прячутся по углам его помещения, избегая пентаграммы, и грызут предметы меблировки. Он слышал, как несколько копошилось под его троном. Должно быть, они находились там, когда он наложил свои заклинания. И теперь они заперты внутри вместе с ним.

Всё было бы не настолько плохо, если действующие против них создания не были бы крысами. Это было практически знамением того, что Рогатая Крыса отвернула свою морду от великой армии вторжения и сняла с неё своё благословение. Естественно, некоторые из наиболее суеверных воинов начали ворчать об этом, и их не переубедили никакие вдохновенные речи и проповеди Танкуоля.

Ничего хорошего ему не принесло и указание на то, что люди страдают от этих двух катастроф почти так же, если не более — их амбары пусты, запасы продовольствия уничтожены полчищами грызунов. Воины — скавены ему просто не поверили. Они не имели доступа к обширной шпионской сети Танкуоля на поверхности. Они видят только то, что сами голодают, их боевые товарищи болеют, и у них самих имеются неплохие шансы в свою очередь свалиться от чумы. Боевой дух снижался, и никто лучше Танкуоля не понимал, что в армии скавенов боевой дух в лучшем случае и так всегда непредсказуем.

Серый провидец делал всё возможное, чтобы отловить подобных уклонистов, бормочущих нелояльные и изменнические замечания. Он выделил элитные части штурмовиков для расправы с дезертирами на месте. Нескольких изменников он лично взорвал с помощью своих наиболее впечатляющих и разрушительных заклинаний, но всё это было без толку. Разложение прогрессировало. Армия начинала медленно разваливаться на части. И он представления не имел, что с этим можно поделать.

Танкуоль пнул одну из крыс под ногами, обгладывавшую кости последнего посланника, принёсшего плохие известия. Та взлетела в воздух и врезалась в завесу заклинаний, окружающих пентаграмму. Посыпались искры, повалил дым, и умирающая крыса издала жуткий пронизывающий крик. Воздух наполнился вонью горелого меха и обугленной плоти, когда существо поджарилось на собственном жиру. Усы Танкуоля подёргивались от удовлетворения и, прежде чем вернуться к своим раздумьям, он злобно усмехнулся.

С тех пор, как информация о неудачах армии просочилась в Скавенблайт, подкрепления перестали прибывать. У него была не совсем та подавляющая числом армия бойцов, как он ожидал, но вполне достаточная, если Танкуоль использует своё хитроумие и правильно всё спланирует. Нужно что — то делать, чтобы спасти ситуацию, и побыстрее, пока ещё остается способная сражаться армия. Он не сомневался, что под его командованием достаточно войск для подавления человеческого города, если они атакуют стремительно и безжалостно, воспользовавшись преимуществом внезапности. Даже если армия затем распадётся, своей цели он достигнет. Нульн будет завоёван, и Танкуоль сможет доложить об успехе Совету Тринадцати. Тогда уже задачей его хозяев будет быстрая отправка сюда гарнизонных частей для удержания города. И если они не поспеют вовремя, это уже не будет провалом Танкуоля.

Чем больше Танкуоль раздумывал над этим, тем больше этот план приобретал осмысленности. Он всё ещё в состоянии выполнить возложенную на него задачу. Он всё ещё может ухватить свою долю славы. Тогда впоследствии он сможет переложить вину за всё, что происходило, на тех, кто это заслужил — на своих некомпетентных подчинённых и тех предателей делу скавенов, которые бросили армию как раз перед часом её триумфа.

Серый провидец подсчитал, какими силами командует. У него ещё оставалось около пяти тысяч условно здоровых бойцов, преимущественно из клана Скаб. У него всё ещё было несколько отрядов диверсантов и небольшая группа тренированных ассасинов клана Эшин. У него остались чисто символические силы клана Скрайр и клана Чумы из — за различных дурацких авантюр, предпринятых их лидерами. Изак Гроттл со своими крысоограми представлял внушительную силу.

Танкуоль понимал со всей очевидностью, что при данных обстоятельствах обыкновенная фронтальная атака — не лучшее из решений. Нужен был сильный удар, который приведёт к неизбежной и сокрушительной победе. И он верил, что знает, как этого достичь.

По сообщению его шпионов, самка — производитель людей, называемая курфюрст, скоро будет давать бал — маскарад, пытаясь в бесполезных потугах отвлечь свой двор от неприятностей. Если дворец будет захвачен вместе со всеми аристократами, то человеческая армия Нульна останется без командования и станет лёгкой добычей для нападения скавенов. Будет ещё лучше, если спланировать набег так, чтобы обе атаки произошли одновременно. В ночь, когда скавены захватят дворец, город погибнет в крови и ужасе. А возможно, людей даже удастся принудить к сдаче, имея в когтях их главную самку.

Чем скорее это будет сделано, тем больше надежды на успех, но как минимум, для него это шанс выхватить победу из слюнявых челюстей поражения.

Однако прежде у него есть другая небольшая проблема. Ему придётся развеять окружающие его защитные заклинания, дабы он смог покинуть свои покои и начать отдавать приказы. С долгим страдательным вздохом Танкуоль приступил к колдовству, которое позволит ему выйти за пределы пентаграммы.

* * *

Феликс Ягер пнул из — под ног огромную жирную крысу, которая, пролетев по воздуху, приземлилась в середине кучи отбросов. Она перевернулась и сразу же начала пожирать окружающие её отбросы. Феликс наблюдал за этим с отвращением и отчаянием.

Крысы были повсюду, пожирая всё, что было съедобным и многое из того, что съедобным не являлось. Их были тысячи, возможно, миллионы. Временами улицы представляли собой ни что иное, как колышущееся море грызунов. Его наниматель Хайнц слышал рассказы о том, что их заставали за пожиранием младенцев в колыбелях, их добычей становились маленькие дети. Огромные стаи злобных существ наводнили улицы города, а кошки и собаки были слишком напуганы, чтобы их остановить.

Единственным утешением было то, что крысы оказались загадочно недолговечны. За несколько дней они выглядели постаревшими на месяцы. Но когда они умирали, крысиные трупы покрывали мостовую, как какой — то ужасный меховой ковер. Это было неестественно. В действительности, всё это отдавало скавенским колдовством, и Феликс раздумывал, нет ли тут какого — либо злого умысла.

«Похоже, город Нульн проклят», — думал Феликс. В воздухе воняло блевотиной и болезнью, тела людей сжигали на больших погребальных кострах на площади снаружи Садов Морра. Целые многоквартирные дома были заколочены и превращены в усыпальницы. Феликс содрогался, когда представлял себе разлагающиеся там трупы мёртвых. Однако ещё хуже были мысли о тех, кто был там заперт заживо — жертвах чумы, которым никто не желал помочь. Ходили страшные слухи о людях, которые излечились от чумы, чтобы умереть от голода. Были ещё более худшие истории о каннибализме и людях, питавшихся мясом трупов своих родных и друзей. Представлять себе это было ужасно. И заставляло Феликса думать о том, что Сигмар и Ульрик отвернулись от этого города.

Феликс услышал впереди громыхание колёс и звон колокола. Он шагнул в сторону, пропуская чумную повозку. Кучер был облачён во всё чёрное, его лицо скрывала маска черепа и огромный остроконечный капюшон. Позади повозки служитель Морра размахивал кадилом с фимиамом, предположительно защищающим его от чумы. Похоже, что сама Смерть в сопровождении своих слуг дозором объезжает обречённый город. Феликс мог видеть разлагающиеся трупы, высоко наваленные у заднего борта транспортного средства. Тела были обнажёнными, уже избавленными от ценностей своими родственниками или наглыми мародёрами. Тела обгладывали крысы. Феликс видел, как одна выдернула глаз и проглотила его целиком.

Чумные повозки постоянно ездили по городу, звонящие колокола предупреждали об их присутствии, призывая ещё сильных и здоровых избавиться от тел тех, кто таковым не являлся. Но даже чумные повозки не были в безопасности. Если они на минуту останавливались, на них залезали крысы, сражаясь друг с другом за куски мертвечины.

Желудок Феликса заурчал, и он потуже затянул ремень. Он надеялся, что остальные были более удачливы в добывании пропитания, чем он. Он не нашёл никакой еды, которая не была бы заражена крысиными экскрементами, и даже та продавалась в десять раз дороже обыкновенной цены. Некоторые граждане наживались на гибели своего огромного города. «Всегда находятся те, кто ищет выгоды даже в самой ужасной ситуации», — подумал он.

Феликс хотел, чтобы Готрек отказался от своего безумного желания оставаться в городе. Он уже сам практически решил уйти не попрощавшись, присоединившись к тем толпам бедняков и простолюдинов, которые хватали свои немногочисленные пожитки и отправлялись. Он не сделал этого по нескольким причинам. Первая и лучшая из них заключалась в том, что он не бросает своих друзей. Вторая — желание увидеть, чем всё это закончится. Он подозревал, что скоро зловещие события достигнут своей кульминации, и желал посмотреть, что же произойдёт.

Последняя причина была простой. Он слышал слухи, что местное дворянство поместило город в карантин, и лучники стреляют по всем, кто пытается покинуть город общедоступными путями. Множество барж, отплывших их доков за последние две недели, возвратились с сообщением об имперских военно — морских кораблях, топящих любое судно, пытающееся пройти по реке мимо них.

Возможно, небольшая группа под покровом ночи и может проскочить, но Феликс не хотел пробовать без Готрека. Неподконтрольные закону земли вокруг города в настоящее время могут быть ещё опаснее, пока все местные солдаты и дорожные патрульные обеспечивают карантин, а банды вооружённых людей грабят любых беженцев.

Закон и порядок уже рассыпался на части и внутри стен города. Ночные шайки грабителей бродят по улицам в поисках еды, присваивая себе то, что не охраняется вооружёнными людьми. Всего лишь две ночи назад толпа вломилась в городское зернохранилище, несмотря на присутствие нескольких сотен солдат. Сломав ворота, они всего лишь обнаружили, что оно пусто, заполнено только скелетами крыс, которые обожрались зерна и затем подохли.

Группа одичавших детей следила за ним голодными взорами. Один из них жарил на вертеле мёртвую крысу. При обычных обстоятельствах он из жалости бросил бы им монету, но за последние несколько дней он дважды чуть не был атакован такими шайками. Обескураженные, они сдали назад лишь тогда, когда он вынул свой меч и угрожающе помахал им в воздухе.

Феликс помнил слова графа Оствальда. Город, несомненно, в осаде, но это осада наиболее устрашающего вида. Здесь нет осадных башен. Нет никакого оружия, кроме голода и болезней. Здесь нет видимого врага, с которым можно сразиться. Врагом было отчаяние, и не существовало меча, которым его можно было бы победить.

Перед ним лежала „Слепая свинья“. Снаружи вразвалку сидели несколько воинов — наёмников, которые разместились в таверне, потому что знали её владельца, и собрались в отряд для собственной безопасности. Феликс знал их всех, знали и они его, но всё же настороженно наблюдали, как он приближается. Они были крепкими парнями, которые решили как можно более комфортно дожидаться, пока их не настигнет чума, раз уж не могут оставить её позади. Курфюрст предложила двойную оплату тем, кто поможет сохранять порядок, поддерживая её гвардию и весьма поредевшую городскую стражу. Эти парни отрабатывали свою дополнительную плату.

— Какие — нибудь новости? — спросил один из них, крепкий богатырь — кислевит, известный как Большой Борис.

Феликс покачал головой.

— Какая — нибудь еда? — спросил другой, бретонец с кислой физиономией, которого все называли Голодным Стефаном.

Феликс снова покачал головой и прошёл мимо них в таверну. Хайнц сидел за столом у очага, согревая свои руки. Готрек сидел рядом, попивая из огромной кружки с элем.

— Похоже, что на ужин снова будет крысиный пирог, — произнёс Хайнц.

Феликс был не совсем уверен, шутит ли Хайнц.

— Малыш Феликс вернулся с пустыми руками.

— У вас, по крайней мере, есть пиво, — сказал Феликс.

— Если бы это был гномий эль, мы могли бы жить только им и ничем более, — сказал Готрек, — Множество кампаний я прошёл, не имея в брюхе ничего, кроме половины бочонка Багманского.

— К сожалению, это не Багманское, — сухо сказал Феликс.

С момента начала нехватки продовольствия гном постоянно предавался воспоминаниям, и самым раздражающим было про питательную силу гномьего эля.

— Видят всё больше скавенов, — сказал Хайнц. — Городская стража схлестнулась с ними прошлой ночью на Мидденплатц. Вроде бы, они тоже ищут продовольствие, как заявляет стража.

— Вероятнее всего, они хотят убедиться, что мы подыхаем с голоду, — кисло сказал Феликс.

— К чему бы ни шло, это случится уже скоро, — сказал Готрек. — Что — то такое в воздухе. Я это чую.

— Это пиво ты почуял, — заявил Феликс.

— Я слышал, графиня Эммануэль устраивает большой бал с причудливыми шмотками, — с ухмылкой произнёс Хайнц. — Возможно пригласят тебя.

— Что — то я сомневаюсь, — сказал Феликс.

С тех пор, как он был вызван к Оствальду две недели назад для объяснения сожжения чёрного корабля, он не получал вестей из дворца. Разумеется, с тех пор все эти особняки на холме превратились в укреплённые лагеря, где богатеи и аристократы голубых кровей изолировались, пытаясь избежать чумы. Ходили слухи, что тут же отстреливался любой простолюдин, хотя бы ногу поставивший на их вымощенные булыжниками улицы.

— Это типично для ваших треклятых людей — аристократов, — сказал Готрек и рыгнул. — Город катится псу под хвост — и что они делают? Закатывают чёртову вечеринку!

— Возможно, нам следует сделать так же, — сказал Хайнц. — Наступают худшие дни!

— Кто — нибудь видел Элиссу? — поинтересовался Феликс, желая сменить мрачную тему разговора.

— Она ушла пораньше, на прогулку с тем пареньком — крестьянином… Гансом вроде?

Внезапно Феликс пожалел, что задал этот вопрос.

* * *

Ларк Стукач озирался в сумрачном зале и сдерживал побуждение испустить мускус страха. Это стоило ему могучих усилий, так как никогда за всю свою жизнь его не загоняли в угол трое столь внушающих страх скавенов. Он сдерживал кашель и чихание, чтобы даже не привлекать к себе внимание, но тщетно. Его дрожащая фигура притягивала к себе те три пары недоброжелательных глаз, как магнит притягивает железо. Все трое — Вилеброт Нуль, Изак Гроттл и Хескит Одноглазый — уставились на него, как на лакомый кусочек. Особенно Изак Гроттл.

Ларку хотелось, чтобы перестало ломить тело. Ему хотелось, чтобы перестали потеть лапы. Ему хотелось, чтобы исчезла боль, грозившая расколоть его череп. Он понимал, что этому не бывать. Ларк знал, что болен чумой и потому умрёт, если Вилеброт Нуль не сделает, как обещал, и не заступится за него перед Рогатой Крысой.

Ларк отчётливо понимал, что пойман за хвост между ножом и разделочной доской. Для него единственный способ спасти свою жизнь — делать, что прикажет ужасающий предводитель чумных монахов. К несчастью, Вилеброт Нуль хотел, чтобы он предал своего хозяина — серого провидца Танкуоля. Ларка трясло при мысли о последствиях, когда этот грозный волшебник обнаружит, что произошло. Ни один здравомыслящий скавен не захочет испытать гневТанкуоля.

Трое скавенов снова сблизили головы и начали перешёптываться. Ларк отдал бы всё, чтобы знать о чем они говорят. По вторичному размышлению он решил, что, видимо, сможет жить и без этого знания, учитывая, что они, вероятнее всего, обсуждают его судьбу. Он понял, что попал в беду, как только увидел, кто ожидает в зале, куда привёл его Нуль. Затем он чётко осознал, что окупились недели переговоров, о которых упоминал аббат, и две из наиболее могущественных фракций сообщества скавенов объединились с кланом Чумы.

Хескит Одноглазый и Изак Гроттл ожидали в этом тайном зале, расположенном далеко от соглядатаев и защищённом сильной магией Нуля. Ларк понял, что игра окончена, как только их увидел. Побуждаемый Нулем, он рассказал им всё. Он объяснил, что Танкуоль каким — то образом проведал об их планах (упустив только свою роль в их обнаружении), и рассказал им также о сообщениях, посланных Танкуолем их главным врагам — человеку Ягеру и гному Гурниссону. Было без слов понятно, как эти высокомерные скавены возмущены открывшейся им подлой изменой серого провидца.

Он мог чувствовать в воздухе их убийственную ярость, и делал всё что мог, чтобы она не сфокусировалась на нём. Он слышал все кровожадные подробности о пыточных установках клана Скрайр и содрогался от рассказов о том, как Гроттл пожирает внутренности своих ещё живых врагов у них на глазах.

Дабы избежать подобной участи, он перетряхивал свою память на предмет мельчайших подробностей, чтобы убедить их в своём полном сотрудничестве. Перспектива немедленной мучительной смерти преодолела сопротивление, возникшее при мысли о том, что серый провидец Танкуоль может сделать с ним в будущем. И на ум Ларку пришла одна крохотная, хитроумная, и глубоко скрываемая мысль о том, что если эти трое достаточно разозлятся, чтобы осуществить возмездие над серым провидцем Танкуолем, то Танкуоль будет слишком мёртв, чтобы в свою очередь отомстить Ларку.

Теперь он был в значительной степени уверен, что это ему удалось. Хескит Одноглазый в ярости грыз собственный хвост, пока Ларк объяснял, как серый провидец отослал их врагам подробные детали плана клана Скрайр по захвату Колледжа Инженерии. Он даже придумал несколько убедительных подробностей, как серый провидец смеялся и злорадствовал по поводу того, что глупые враги скоро попадут в его ловушку. «Ладно, — думал Ларк, — Танкуоль вполне мог так поступить».

Изак Гроттл настолько разозлился, что даже лопотал с набитым едой ртом, пока Ларк объяснял, как Танкуоль говорил ему: «Жирный глупец никогда не догадается, что его идиотский план по тайной доставке секретного оружия в город на перекрашенной барже сорвался благодаря хитрости Танкуоля».

Вилеброт Нуль призывал проклятие Рогатой Крысы на своего соперника, пока Ларк рассказывал ему, как завидующий благосклонности их божества аббату, Танкуоль решил устранить опасного противника, раскрыв местонахождение его тайного логова на кладбище людей своим наиболее доверенным агентам на поверхности — Гурниссону и Ягеру.

— Ты уверен, что серый провидец объединился с этими двумя? — допытывался Гроттл. — Абсолютно, точно уверен?

— Конечно, могущественнейший из Творцов. Он заставил меня под угрозой ужасной смерти доставлять им записки, и они всегда выполняли его инструкции, не так ли? Я могу только сделать вывод, что либо Танкуоль им платит, либо …

— Либо что? — пробурчал Вилеброт Нуль.

— Нет. Эта мысль чересчур ужасна. Ни один истинный скавен не опустится до…

— Опустится до чего? До чего?

— Или они платят ему! — воскликнул Ларк, изумлённый полетом своей фантазии.

Это вызвало ещё один взрыв яростного чириканья.

— Нет! Нет! Невозможно, — сказал Хескит Одноглазый. — Танкуоль — серый провидец. Он никогда не подчиниться приказам от кого — либо, кроме другого скавена. Это предположение нелепо.

— И всё же…, — проговорил Вилеброт Нуль.

— И всё же? И всё же? — бубнил Изак Гроттл.

— И всё же бесспорно то, что серый провидец Танкуоль имеет связи с жителями поверхности и передал наши планы им! — сказал Нуль. — Как ещё им могли стать известны наши проекты? Как ещё столь великолепные хитроумные планы могли сорваться?

— Ты действительно предполагаешь, что серый провидец Танкуоль — предатель дела скавенов? Серьёзно? — прорычал Изак Гроттл, обнажив при этом свои ужасающие огромные клыки.

— Это возможно, — осмелился вставить Ларк.

— Боюсь, это более чем возможно, — сказал Хескит Одноглазый. — Это единственное объяснение тому, зачем серый провидец помешал нашим большим планам, когда мы все пытались содействовать делу скавенов.

— Однако человек и гном также и его враги. Судя по всему, они чуть не убили его в логове того человека, фон Гальштадта.

— И он посылал против них диверсантов, — добавил Вилеброт Нуль. — То был действительно заказ на убийство. Чанг Скуик до сих пор плюётся, как подумает о своём провале.

— А что, если серый провидец Танкуоль настолько коварен, что использовал своих врагов против нас? — взволнованно произнёс Хескит Одноглазый.

— Он натравил их на нас. Беспроигрышный вариант! Или он расстроит замыслы соперников, или они убьют его заклятых врагов.

На минуту в помещении установилась тишина, и Ларк понимал, что враги Танкуоля внезапно почувствовали огромное уважение к коварству серого провидца, неважно, что ещё они о нём думали. По размышлении, в этом он был согласен с ними. Какими бы пороками не обладал серый провидец Танкуоль, было трудно не согласиться с тем, что у него имеются все качества, присущие истинно великому скавену.

— Даже если так, даже обладай серый провидец Танкуоль дьявольским коварством — он предал нас врагу! Это не обсуждается. Он раскрыл врагам наши тайные планы и тайные планы наших великих кланов, — сказал Изак Гроттл. — Серый провидец Танкуоль — изменник и враг всего нашего народа.

— Я согласен, — заявил Хескит. — Он, почти несомненно, предатель. И более того — он наш личный враг. Однажды он уже выступил против нас, и это чуть не стоило нам жизни. Его следующая попытка может оказаться более успешной.

Все трое содрогнулись, подумав о том, какой дьявольски умный интеллект противостоит им. Ларк мог видеть страх на их лицах и нервное подёргивание усов.

— Я смиренно предполагаю, — произнёс Нуль, — что, должно быть, воля самой Рогатой Крысы состоит в том, чтобы освободить серого провидца Танкуоля от командования армией и отправить его объясняться с Советом Тринадцати.

— Я искренне согласен с твоим мнением. Искренне! — сказал Изак Гроттл. — Но как мы сможем этого достичь? Под командованием предателя остается почти пять тысяч воинов клана Скаб, в то время как наши собственные войска представляют всего лишь тень былой силы.

— Несомненно, как и спланировал предатель, — сказал Хескит.

— Несомненно, — одновременно согласились двое остальных.

— Всегда есть возможность покушения, — предложил Хескит.

— Возможно! Возможно! — сказал Гроттл. — Но кто может поручиться, что Эшин не обманет и не сообщит о подобном заказе самому предателю?

— Мы можем сделать это сами, — сказал Вилеброт Нуль.

— Но, несмотря на свою измену, серый провидец Танкуоль — чрезвычайно могущественный волшебник, — сказал Хескит Одноглазый. — Мы можем потерпеть неудачу, и мы можем погибнуть!

Все трое вздрогнули, и потом три пары глаз одновременно повернулись к Ларку. Он задрожал до пят, так как знал, о чём они думают.

— Нет! Нет! — выкрикнул он.

— Нет? — угрожающе произнёс Хескит Одноглазый, дотронувшись до рукояти пистолета.

— Нет? — прорычал Изак Гроттл, жадно облизав свои губы.

— Нет? — спросил Вилеброт Нуль, отхаркнув огромный сгусток пузырящейся зеленой слизи на пол возле Ларка.

— Нет! Нет! Милосерднейшие из хозяев, я всего лишь скромный скавен. Я не обладаю ни вашим могучим интеллектом, ни вашим внушающим трепет могуществом. Любой из вас может надеяться победить серого провидца Танкуоля в бою или хитростью, но не я.

— Тогда зачем нам сохранять тебе жизнь? — вкрадчиво спросил Изак Гроттл. — Зачем? Говори! Быстро! Быстро! Я голоден.

— Потому… потому что…, — заикался Ларк, судорожно ища выход из этого ужасного лабиринта. Он проклял и день, когда повстречал серого провидца Танкуоля, и те, когда носил его сообщения человеку и гному. Погоди! Вот он ответ. Возможно, решение его проблемы находилось в личном примере самого серого провидца.

— Потому… потому что есть лучшее решение!

— Есть?

— Да! Да! Более верное, которое содержит минимум риска!

— Ты заинтриговал меня, Ларк Стукач, — произнёс Изак Гроттл. — Ты видишь в этом что — то, чего не видим мы?

— Да! Да! Продолжай! Объясни! — сказал Вилеброт Нуль своим ужасным булькающим голосом.

— Вы можете использовать метод серого провидца против него самого!

— Что?

— Он использовал Ягера и Гурниссона против вас. Почему бы не использовать их против него?

Повисла ещё одна пауза, пока трое высокопоставленных скавенов переглядывались.

— Они, безусловно, впечатляющи, — сказал Вилеброт Нуль. — Для не — скавенов.

— Может быть! Может быть, они смогут это сделать! — прочирикал Хескит Одноглазый.

— Ты так думаешь? Они — не скавены, а Танкуоль — серый провидец. Серый провидец! — произнёс Изак Гротлл и ударил кулаком по столу.

— Со всем возможным почтением, — произнёс Вилеброт Нуль, — но ты не встречался с этой парой. Как я и Хескит из Скрайра. Трудно вообразить более злобных и опасных противников. Даже я едва ускользнул от них при всех моих магических способностях.

— Они вырезали около половины моих сопровождающих, — сказал Хескит, умолчав о своей собственной роли в бойне.

— Я полагаюсь на ваш большой опыт, — сказал Гроттл. — Остается один вопрос — как мы заставим их выступить против серого провидца Танкуоля?

— Письмо! — с явным удовольствием предложил Ларк, увлечённый участием в заговоре.

— Да! Да! Письмо, — подхватил Вилеброт Нуль.

— Это подходит — серый провидец Танкуоль погибнет тем же способом, которым он пытался погубить нас.

— Но где и как оба наших убийцы будут иметь возможность его достать?

— Мы должны ждать удобного стечения обстоятельств, — сказал Нуль.

— А как мы напишем это письмо? — спросил Гроттл. — Например, я не обладаю знаниями этих примитивных человеческих рун.

— У меня есть кое — какие знания человеческого алфавита, — чуть — ли не оправдываясь произнёс Хескит Одноглазый. — Он мне нужен для чтения чертежей людей.

— Мы должны использовать такие же бумагу и перо, как серый провидец, — сказал Гроттл.

— Наш друг Ларк может их достать, — сказал Вилеброт Нуль, обнажая гниющие зубы в ужасной ухмылке.

— И он также может своим обычным способом доставить сообщение, — самодовольно заявил Хескит.

— Похоже, что сегодня я тебя не съем, Ларк Стукач, — сказал Изак Гроттл. — Ты нужен нам живым. Но если ты попытаешься нас предать…

— Это отношение изменится, — закончил Хескит.

Ларк не знал, радоваться ему или сожалеть. Оказалось, что он продлил себе жизнь только ценой риска навлечь на себя гнев Танкуоля. И как он вовлёк себя во всё это?

* * *

— Мы уходим из города, — вызывающе сообщила Элисса.

Она смотрела на Феликса, ожидая от него возражений.

— Ганс и я. Мы решили уйти.

— Я тебя не виню, — сказал Феликс. — Это плохое место, и будет только хуже.

— И это всё, что ты скажешь?

Феликс оглядел комнату, которую они делили то недолгое время, пока были вместе. Она выглядела маленькой и пустой, и скоро станет ещё более пустой, когда Элисса уйдёт. Что ещё тут можно сказать? Он действительно не мог винить её за желание уйти, и если честно, он не видел для них совместного будущего. Так почему же ему всё — таки больно? Почему у него в груди это ощущение опустошённости? Почему он ощущает этот порыв — просить её остаться?

— Ты идёшь с Гансом? — спросил он, просто чтобы услышать её голос.

Элисса холодно посмотрела на него и скрестила руки на груди.

— Да, — сказала она. — Ты не попытаешься нас остановить, нет?

Феликсу показалось, что она словно хочет, чтобы он ответил утвердительно.

— В настоящее время за городом не очень безопасно, — сказал он.

— Мы всего лишь возвращаемся в деревню. Она недалеко.

— Примут ли там тебя? Я слышал, что если люди из города приближаются к деревням и фермам, в них метают стрелы и камни. Из опасения, что они зачумлённые.

— Мы выживем, — сказала она, но это прозвучало неубедительно.

— В любом случае, хуже, чем здесь, быть не может — с чумой, бандами, крысами и прочим. В деревне нас, по крайней мере, знают.

— Несомненно, они знают Ганса. Ты вроде говорила, что старейшины его ненавидят?

— Тебе необходимо напоминать о неприятном, не так ли? Они нас примут обратно. Я скажу им, что мы пришли пожениться. Они поймут.

— А ты? Выйдешь замуж, я имею в виду.

— Я так думаю.

— Ты говоришь не особо восторженно.

— О, Феликс, а что мне ещё делать? Провести остаток моей жизни в баре, где меня лапают незнакомцы? Шататься с вольным воином — наёмником? Не этого я хочу. Я хочу домой.

— Тебе нужны деньги? — спросил он.

Внезапно Элисса немного изменилась.

— Нет, — ответила она. — Я лучше пойду. Ганс ждет.

— Будь осторожна, — сказал он серьёзно. — За этими пределами город небезопасен.

— Тебе следует знать, — сказала она. Внезапно она наклонилась вперёд и страстно поцеловала его в губы. Но как только он её обнял, вырвалась и направилась к двери.

— Теперь заботься о себе сам, — произнесла Элисса, и он решил, что заметил мерцание слёз в уголках её глаз. А потом она ушла.

И только потом, проверяя шатающуюся доску пола, Феликс обнаружил пропажу кошелька с деньгами, который он получил от Отто. Он лежал на кровати, не зная, плакать ему или смеяться. «Ладно, — подумал Феликс, — пусть деньги будут у неё. У него мало шансов прожить достаточно долго, чтобы потратить их самому».

* * *

Серый провидец Танкуоль оглядел собравшихся в зале военачальников скавенов. Его горящий взгляд будто бы призывал каждого высказаться. Никто не осмеливался.

Ларк пересчитал присутствующих командиров. Тут были все командиры из клана Скаб, а также Изак Гроттл, Вилеброт Нуль и Хескит Одноглазый. Ассасин клана Эшин Чанг Скуик затаился в одном из углов, изредка поглядывая на Ларка полным ненависти взглядом. Он не забыл, что сказал о нём Ларк в тот давно минувший день, когда серый провидец унизил их обоих перед лицом всей армии.

Серый провидец широко развёл руки. Его лапы оставляли огненные следы, когда он концентрировал магическую энергию. «Это для привлечения всеобщего внимания», — подумал Ларк. Внезапно взгляды всех устремились на Танкуоля, как если бы он мог выбрать любого, кто не смотрит на него, и уничтожить. «И это вполне возможно», — подумал Ларк. Если он правильно распознал симптомы, серый провидец употребил внушительное количество порошка искривляющего камня.

Ларк содрогнулся и продолжил жевать противные травы, которые дал ему Вилеброт Нуль для облегчения воздействия чумы. Он сдерживал позывы проверить свои доспехи и убедиться, что похищенные им из личных запасов Танкуоля пергамент и перо не вылезли наружу. Ларк понимал, что лишние движения быстро привлекут к нему внимание. И убедил себя, что предметы на месте. Он чувствовал вонзившееся в подмышечную ямку остриё пера.

— Сегодня та ночь, которую вы все ждали! — произнёс Танкуоль. — Этой ночью мы раз и навсегда побьём — сокрушим людей. Этой ночью мы войдём в город и поработим всех жителей. Сегодня ночью мы нанесём удар по Империи, и расу скавенов запомнят надолго!

Танкуоль замолк и выразительно осмотрел помещение снова, словно ожидая возражений. Никто не осмелился высказаться, но Ларк заметил, как обменялись взглядами Нуль, Одноглазый и Гроттл, прежде чем посмотреть на него. Ради них всех он надеялся, что серый провидец этого не заметил. Он опасливо посмотрел на Танкуоля, но, к счастью, серый провидец выглядел поглощённым развитием своей собственной безумной речи.

— Железной лапой объединённой армии скавенов мы сотрём людей в порошок. Мы неминуемо обратим их в рабство. Их имущество станет нашим. Их город будет принадлежать нам. Их вопящие души станут подношением Рогатой Крысе.

Танкуоль снова сделал паузу, и Изак Гроттл нашёл в себе мужество задать вопрос, который, по мнению Ларка, беспокоил всех.

— А как нам это удастся, великий вождь?

— Как? А вот как! Благодаря плану, простому и ошеломляюще коварному одновременно. Используя силу и волшебство, о которых будут говорить века спустя. Подавляя яростью и лучшей технологией скавенов. С помощью …

— Но что конкретно имеется в виду, Серый Провидец Танкуоль? — перебил Вилеброт Нуль. — По моему скромному предположению, как и любой скавен, вышедший из детского возраста, мы все знакомы с общей тактикой нападения.

На мгновение Ларк был уверен, что Танкуоль взвешивает доводы за и против уничтожения чумного монаха за его дерзость. Он был рад, что расчётливая осторожность скавенов взяла верх, и серый провидец продолжил речь.

— Я как раз хотел об этом сказать, что ты бы, несомненно, обнаружил, если не перебил меня. Мы атакуем через канализацию. Каждый из вас поведёт своё подразделение на позицию, отмеченную на карте. И серый провидец указал на висящий за собой большой лист пергамента, исписанный сложным набором символов. Многие из назначенных командиров наклонились вперёд, чтобы разглядеть позицию выдвижения.

— Я не вижу на плане твоей руны, — произнёс Хескит Одноглазый. — Что будешь делать ты, Серый Провидец?

Танкуоль уставился на него горящими красными глазами.

— Я буду там, где вы и ожидаете видеть своего командира — выполнять наиболее сложную и опасную задачу.

Тишина воцарилась среди собравшихся скавенских командиров. Это было не совсем то, что они ожидали от своего командира. Они ожидали, что он будет в безопасности руководить операцией из задних рядов. Поглощённый Танкуолем искривляющий камень сделал его болтливым. Нарушив тишину, он продолжил.

— Я возглавлю главную атаку. Я поведу наших штурмовиков, которые захватят дворец самки — производителя Эммануэль и всех правителей города. Сегодня ночью у них бал — одно из бессмысленных общих собраний. Я неожиданно обрушусь на них и захвачу их в свои лапы. Без руководства люди, скорее всего, не выдержат нашей атаки.

Среди собравшихся скавенов послышался ропот. Это был хороший и смелый план. Ларк прикидывал, заметили ли остальные то, что приметил он. Серый провидец тщательно выбрал свою позицию в нападении. Возглавив эту смелую атаку по захвату лидеров людей, он обеспечит себе львиную долю славы. Кроме того, атаковать толпу людей и их самок, одетых по — бальному, несомненно, более безопасно, чем сражаться с размещёнными в городе войсками.

— Эта позиция слишком опасна для предводителя со столь выдающимися познаниями, — заявил Хескит Одноглазый. — Если гений Танкуоля будет потерян для сообщества скавенов — это будет трагедия. Для предотвращения подобной трагедии, атаку возглавлю я. Я приму на себя этот ужасный риск.

Ларк прикрыл лапой рот, чтобы сдержать смех — по крайней мере, один из остальных скавенов разобрался в происходящем.

— Нет! Нет! — произнёс Изак Гроттл. — Я и мои крысоогры идеально подходим для этой задачи. Мы их сокрушим…

Слова Гроттла утонули в криках остальных скавенов — добровольцев. Танкуоль позволил им несколько минут покричать, прежде чем жестом установил тишину.

— К несчастью, для проникновения во дворец понадобится моя мощная магия. Мне придётся там присутствовать.

— Тогда я с радостью отдам свою жизнь, защищая тебя, — сказал Изак Гроттл, явно рассчитывая получить свою долю славы.

— И я, — сказал Хескит Одноглазый.

— И я, — закричали все остальные скавены, включая Ларка.

— Нет! Нет! Я ценю ваше беспокойство, братья скавены, но ваше руководство потребуется на других, не менее критичных частях поля битвы.

Было ясно, что Танкуоль не собирается ни с кем делить свой славный триумф. Разочарованное чириканье присутствующих военачальников затихло.

— Здесь у меня план выдвижения и расписание для каждого из вас, снабжённое подробными инструкциями. Все свободны, кроме Ларка Стукача. С ним я поговорю отдельно.

Ларк почувствовал, что его сердце пустилось вскачь, и всё, что он мог сделать — это сдерживаться от испускания мускуса страха. Обнаружил ли серый провидец его сговор с представителями трёх кланов? Готовит ли он ужасную месть? Есть ли у Ларка какой — нибудь способ уклониться от этой встречи?

С безнадёжностью посмотрел он на трёх своих соратников по заговору и заметил, что те злобно уставились на него. Если бы взгляды могли убивать, эти трое уже уложили бы его в гроб. Они опасались, что он предаст их ради спасения своей шкуры — и разумеется, они были правы.

Пока столпившиеся военачальники друг за другом проходили вперёд, чтобы получить последние свои инструкции и благословение серого провидца, Ларк молил Рогатую Крысу сохранить его.

* * *

Феликс неторопливо прогуливался, пока не дошёл до особняка своего брата. Он не был удивлён, увидев, что тот закрыт и охраняется. Удивлён он был тем, что Отто и его жена не покинули город, и ещё больше тем, что охранники узнали его и пропустили.

Отто ожидал его в своём рабочем кабинете. Он продолжал работать, вписывая что — то в свои бухгалтерские книги и сочиняя депеши, предназначенные для других торговых филиалов Ягеров, которые, возможно, никогда не будут получены. При сложившихся тяжёлых обстоятельствах требовалось немало мужества для продолжения работы.

— Что я могу для тебя сделать, Феликс? — спросил Отто, не поднимая глаз.

— Ничего. Я просто пришёл посмотреть, как у тебя дела.

— Прекрасно! — Отто слабо усмехнулся. — Торговля процветает.

— Это так?

— Разумеется, нет! Крысы пожирают товар. Работники крадут всё, что не приколочено гвоздями. Клиенты мрут от чумы.

— Почему ты не уехал из города?

— Кто — то должен был остаться и позаботиться о наших интересах. Сам понимаешь, всё это пройдёт. Так всегда происходит с беспорядками. А затем придётся восстанавливать торговлю. Людям понадобятся дрова, шерсть и стройматериалы. Им потребуются предметы роскоши для замены тех, что разграблены. Им потребуются кредиты, чтобы всё это приобрести. И когда это произойдёт, Ягеры из Альтдорфа уже будут здесь.

— Бьюсь об заклад, это будешь ты.

— А как насчёт тебя? — спросил Отто, наконец посмотрев на него.

— Я ожидаю увидеть, чем всё это закончится. Я жду, когда скавены себя покажут.

— Ты полагаешь, они так поступят?

— Я в этом уверен. Я убеждён, что всё происходящее каким — то образом организовано ими.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

Феликс посмотрел на брата долгим и тяжёлым взглядом.

— Ты можешь хранить тайны?

— Ты знаешь, что могу.

Феликс решил, что так оно и есть. По роду его деятельности Отто требовалась изрядная доля осторожности.

— То, что я собираюсь тебе рассказать, может привести меня в петлю или на костёр.

— Для этого было достаточно и того, что ты и гном сделали в Альтдорфе. Ты далеко от столицы, Феликс, и я не собираюсь тебя выдавать.

Феликс признал справедливость этого, и, кроме того, ощущал потребность рассказать кому — нибудь о происходящем. И он поведал Отто полную историю своих столкновений со скавенами, с первого дня в канализации до последнего сражения на барже. Он не упустил ничего, даже свою дуэль с фон Гальштадтом. Отто следил за ним с выражением, изменяющимся от недоверчивости до сосредоточенности и, наконец, к доверию.

— Ты это не выдумал, нет?

— Нет.

— Ты всегда слишком серьёзно воспринимал те прочитанные истории о героях, братишка.

Феликс улыбнулся, и Отто улыбнулся в ответ.

— Да неужели?

— Ну и как тебе проживание на работе в одиночестве?

— Это не то, чего я ожидал. Совсем не то.

Феликс решил, что настало время высказать то, ради чего он пришёл.

— Отто, я думаю, тебе с женой следует покинуть город. Я думаю, что скавены скоро придут, и ничего приятного в этом не будет.

Отто расхохотался.

— Мы вооружили слуг, а этот дом — крепость, Феликс. Мы будем здесь в большей безопасности, чем за городом.

Феликс достаточно хорошо знал своего брата, чтобы понимать бессмысленность уговоров.

— Тебе лучше знать свои дела, — сказал он.

Отто кивнул.

— Теперь пойдём, перекусим, парень. Я отсюда слышу, как урчит у тебя в животе.

* * *

— В чём дело, могущественнейший из магов? Что прикажешь?

Ларк Стукач кланялся и расшаркивался перед Танкуолем, пытаясь найти спасительные слова. Он ощущал уверенность, что сверхъестественные способности серого провидца позволяют тому видеть измену Ларка, и дело идёт к наказанию. Ужасный блеск искривляющего камня наполнял глаза Танкуоля, и Ларк почти что мог ощутить кипящую в нём тёмную энергию.

— Это касается Вилеброта Нуля, — со злобной ухмылкой произнёс Танкуоль.

Ларк почувствовал, как сжимаются его мускусные железы. Он хотел говорить, но язык был словно привязан. Он ощущал, что во рту тот будто прилип к нёбу. Всё, что он мог — это виновато кивать головой.

— И Хескита Одноглазого, — сказал Танкуоль, и его злорадная усмешка стала шире.

Мольба о пощаде застряла в горле Ларка. Он пытался, но никак не мог выдавить её.

— И Изака Гроттла, — добавил Танкуоль. Его горящие глаза удерживали Ларка прикованным к месту.

Небольшой скавен чувствовал себя, как птица, парализованная взглядом змеи. Он снова кивнул и упал на колени, сложив лапы перед собой в жесте самоуничижения.

— Поднимайся! Поднимайся! — произнёс Танкуоль. — Они не настолько страшны. Нет! Ничуть. Настало время от них избавиться раз и навсегда, и ты мне в этом поможешь!

— Избавиться от них, могущественнейший из хозяев?

— Да! Ты видел, каким образом они допрашивали меня, когда я отдавал приказы по армии? Ты видел, как они пытались похитить у меня славу от моего блестящего плана? Я придумал! Я больше не буду их терпеть! Этой ночью они умрут!

— Как? Как, повелитель провидцев? Ты поразишь их магией?

— Нет! Нет! Идиот! Мои руки должны оставаться чисты. Нет, мы воспользуемся испытанным и проверенным способом. Я сообщу моим двум орудиям об их местонахождении. Вечером, после начала сражения, мои враги повстречаются с топором гнома. Будем надеяться, что затем оставшиеся их войска смогут победить эту назойливую двоицу.

— Как ты подстроишь это, умнейший из заговорщиков?

— Я назначу всех троих в одну атакующую группу. Место её появления совсем рядом с норой, где обитают Ягер, Гурниссон и толпа воинов — наёмников. Ты также будешь назначен в эту группу. Ты пойдёшь первым, под предлогом разведки, и предупредишь эту противную пару о том, что должно произойти!

— Да! Да! Считай, что это уже сделано, величайший из интриганов!

— Возьми это послание и проследи за его доставкой. Потом беги ко мне, и я позабочусь, чтобы ты был… должным образом вознаграждён за свою преданность!

Ларку не понравилось ударение, с которым серый провидец произнёс последнюю фразу, но он взял письмо и, продолжая кланяться, покинул Танкуоля.

* * *

Феликс позвонил в дверной колокольчик Дрекслера, скорее надеясь, чем реально ожидая, что доктор здесь, а потому был приятно удивлён, когда открылась смотровая щель, и слуга уставился наружу.

— А, это вы, господин Ягер, — произнёс он. — Вы один?

— Да, и я хочу поговорить с твоим хозяином.

— Тогда лучше заходите.

Феликс услышал отодвигаемые засовы и скрип открываемой двери. Он оглянулся через плечо, дабы убедиться, что никакие бандиты не попытаются воспользоваться ситуацией, затем проскользнул внутрь. Слуга захлопнул за ним дверь.

Феликс быстро шёл по коридорам особняка доктора. Ему казалось, что годы прошли с момента его первого посещения с Элиссой, хотя в действительности это были недели. «Как ситуация могла измениться так быстро?» — спрашивал он себя, подавляя приступ одиночества и печали при мысли о покинувшей его женщине. Он покачал головой и печально усмехнулся, понимая, что одной из причин его появления здесь был её уход. Он просто ходил туда — сюда, чтобы занять себя и не думать об этом.

Слуга указал ему на рабочий кабинет Дрекслера. Сидевший у камина доктор выглядел опустошённым и озабоченным. Недели лечения жертв чумы не прошли для него бесследно. На лице появились морщины, которых Феликс не наблюдал в своё последнее посещение, и сквозь его загар проступала бледность.

— Господин Ягер, чем могу вам помочь?

— Я принёс назад вашу книгу, — сказал Феликс, предъявляя экземпляр книги Лейбера, принадлежащий доктору. — Я вернул бы её раньше, но был очень занят.

Доктор печально улыбнулся.

— Господин Оствальд мне рассказывал. Похоже, Альдред выбрал достойного преемника на обладание его клинком.

— Я не столь убеждён, — сказал Феликс, небрежно махнув в направлении города. — Все наши с Готреком достижения, похоже, свелись к нулю.

— Не будьте в этом уверены, господин Ягер. Что может знать человек обо всех последствиях своих действий? Возможно, без вашего вмешательства дела бы пошли гораздо хуже.

— Хотелось бы верить, но думаю, что это не так.

— Лишь Сигмар может судить поступки человека, господин Ягер, и я верю, что он определённым образом благоволит вам и вашему другу. Вы всё ещё живы, не так ли? Много ли других могли бы утверждать то же самое, если бы на их долю выпали приключения, подобные вашим? Полагаю, что я не мог бы.

Феликс посмотрел на него, ошарашенный фактом, что в словах мужчины содержалась некоторая истина.

— Вы хороший врач, господин Дрекслер. Мне стало лучше уже только от общения с вами.

— Возможно, прежде чем благодарить меня, посмотрите счёт за мои услуги? — произнёс Дрекслер.

По улыбке было понятно, что он пошутил.

— Нашли ли вы в книге, что хотели?

Феликс положил её на стол.

— Больше, чем когда — либо хотел. Я не уверен, что мне поможет знание о том, насколько злобны и извращённы крысолюди.

— Опять же, господин Ягер, кто знает, какие знания могут оказаться полезными? Поешьте. Я сумел кое — что сохранить среди бедствий, охвативших наш город.

Феликс смущённо подумал об обеде, который уже съел у Отто. Его желудок был полон, но, с другой стороны, было неясно, когда доведётся поесть снова. Если теория Готрека о неминуемом нападении скавенов верна, ему может потребоваться вся его сила.

— Почему бы и нет? — сказал он. — Возможно, это будет мой последний обед!

— Почему вы так говорите? — спросил Дрекслер, и Феликс решил что настало самое время для предупреждения.

— Потому что я полагаю, что скавены вскоре атакуют этот город. Я также считаю, что вам следует уехать. Говорю вам как другу.

— Я благодарен вам за предупреждение, господин Ягер, но сегодня я не смогу. Понимаете ли, сегодня ночью я приглашён во дворец на бал с личным участием курфюрста Эммануэль.

Почему — то при мысли об этом по позвоночнику Феликса прошла дрожь.

* * *

Ларк понял, что попал в неприятности, когда почувствовал на своём плече тяжёлую руку одного из воинов Изака Гроттла и был бесцеремонно втолкнут в паланкин жирного скавена. Он оказался перед гигантским мастером — погонщиком и уставился на складки плоти под его подбородком. Огромное брюхо Гроттла, жившее своей жизнью, практически прижало его к занавесям паланкина.

— И куда ты теперь направляешься? — поинтересовался Гроттл. — Куда же?

Ларк быстро соображал. Ему не нравился голодный блеск, появившийся в глазах мастера — погонщика. Он подумал о письме серого провидца, которое было при нём. Он подумал о болезни, которая угрожает заполнить гноем его лёгкие, если аббат перестанет вступаться за него перед Рогатой Крысой.

— Я всего лишь шёл увидеться с тобой, величественнейший из Творцов.

— Тогда это удача, что я тебя нашёл. Расскажи мне, что это ты несёшь?

Ларк рассказал ему всё. Он ожидал, что Изак Гроттл протянет одну из своих жирных лап и сломает ему шею, но мастер — погонщик всего лишь рассмеялся низким громким смехом.

— Похоже, хитроумность серого провидца выйдет ему боком. Ты доставишь сообщение, но другое, которое под мою диктовку запишет Хескит Одноглазый.

— Как прикажешь, наимогущественнейший из всех мастеров — погонщиков.

* * *

Феликс дотащился до „Слепой свиньи“, чувствуя себя слишком объевшимся для того, чтобы двигаться. За последние несколько недель его желудок сократился и то, что раньше было обычным обедом, теперь заставляло его чувствовать себя надувшимся. Два подобных обеда за день оставляли ощущение, что он готов взорваться.

Он нёс новый травяной талисман, выданный доктором, и в кармане ещё один — для Готрека. Это его немного успокаивало. Он до сих пор не подхватил чуму, но это ещё ничего не доказывало. Никто из тех, кого он знал, тоже не заболел. Может быть, это просто случайность, что они остались живы, а может быть, помогло то обстоятельство, что по настоянию Хайнца они убивали каждую крысу, появляющуюся в окрестностях „Свиньи“. Феликс даже не стал ломать себе голову. Он только знал, что благодарен Дрекслеру за подарок.

Феликс всмотрелся в сгущающийся вокруг мрак и поёжился. Город выглядел всего лишь тенью той процветающей столицы, которую он и Готрек помнили по своему первому посещению. Множество зданий сгорело дотла. Ещё больше опустело. В большинстве многоквартирных домов не светились огни. Суетливая жизнь улиц сменилась аурой страха. Теперь хищники были единственными, добровольно выходящими из своих жилищ — и их жертвы.

Феликс почувствовал мурашки между лопаток и внезапно сообразил, что за ним кто — то следит. Он повернул голову и вгляделся в выход из ближайшего переулка. Свист рассекаемого воздуха дал понять, что он опоздал. Что — то ударило его по черепу. Он потряс головой, почти ожидая волну боли.

Но её не было. Феликс поднёс пальцы ко лбу, но не нащупал кровь. Он глянул вниз на то, что его ударило, и увидел, что оно обёрнуто куском пергамента, похожего на все другие, содержащие предупреждения касаемо скавенов. Он наклонился, чтобы подобрать его, и в то же время огляделся по сторонам. Он услышал звук бегущих удаляющихся шагов в ближайшем переулке, и вероятнее всего, это был тот, кто метнул записку.

Не раздумывая, Феликс подхватил пергамент и бросился в погоню. Максимально широкими шагами он бежал по переулку. Ему показалось, что он различает впереди себя фигуру в капюшоне. Может ли то, что высовывается из — под монашеской робы, быть длинным хвостом, как у грызунов? Это более чем возможно, решил он.

Фигура достигла конца переулка и резко повернула на другую улочку из извилистого лабиринта улиц. Феликс проносился мимо открытых дверных проёмов, расталкивая удивлённых нищих и наступая по ходу на чудовищных крыс. В его груди гулко билось сердце, а по лицу струился пот. Он чувствовал тошноту и сожалел о том, что так наелся у доктора Дрекслера, особенно после плотного обеда у своего брата. Одной рукой он крепко удерживал свиток, а второй прижимал болтающиеся на поясе ножны.

— Стой, скавен! — заорал он.

Бегущий крысочеловек никак не отреагировал на его слова. Только лишь нищие отскочили к ближайшей двери в поисках укрытия. Феликс помчался дальше.

«Зачем я это делаю?» — спрашивал он себя. Насколько он знал, тот скавен впереди не сделал им ничего, кроме как оказал услугу, предупредив о планах своих сородичей. «Тогда почему он убегает?» — спрашивал себя Феликс, но ответ уже был ему известен. Кто знает, по какой причине крысолюди что — либо делают? Кто может предположить, какие мотивы имеются у существ, которые даже не люди?

Сердце Феликса подскочило, когда он увидел, что крысочеловек споткнулся и упал. Возможно, он всё — таки сможет его догнать. Охваченный яростью погони, он отчаянно этого желал. Он хотел схватить крысочеловека, посмотреть ему в глаза и допросить. Но подумал, что тот вряд ли понимает человеческую речь. По утверждению Лейбера, у крысолюдей свои собственные языки, включая в том числе специализированные диалекты, используемые различными кланами. «Однако, — подумал Феликс, — именно этот достаточно владеет рейкшпилем, чтобы писать сообщения, а значит, может быть допрошен». Он ускорил бег, и в душе разгоралась надежда, что, в конце концов, он сможет получить некоторые ответы на свои вопросы о скавенах.

Ларк оглянулся через плечо и выругался. Всё без толку. Тот глупый человек всё ещё преследует его! Зачем? Чего он рассчитывает достичь, гоняясь за Ларком? Почему не оставит его в покое и не прочитает сообщение, записанное на пергаменте Хескитом Одноглазым? Если он это сделает, то, несомненно, обнаружит, что этой ночью у него есть более важные дела — типа отправиться во дворец и расстроить план серого провидца Танкуоля.

«Жизнь так несправедлива», — печально подумал Ларк. Вот он, с ослабленным здоровьем, запуганный несколькими из наиболее безжалостных скавенов из когда — либо существовавших, вот — вот станет врагом одного из самых могущественных волшебников своей расы. Его голова болела. Перед его глазами всё плыло от лихорадки. Его сердце словно готово было отказать от напряжения этой гонки. Лёгкие будто жгло огнём. И где он находится? Не в какой — нибудь комфортабельной норе в Скавенблайте, а на ужасных открытых улицах города людей, преследуемый большим и наводящим ужас воином. Всё это напоминает ужасный кошмар. Откровенная несправедливость подобного возмущала Ларка. Да что он вообще сделал, чтобы заслужить такое?

Скавен бросил быстрый взгляд назад и заметил, что его преследователь начал сокращать разделяющую их дистанцию. Ларк молился о наступлении ночи или возникновении тумана. Он ощущал уверенность, что в темноте и тенях он сможет оторваться от человека. Либо он будет в безопасности, если достигнет тайного входа в канализацию, где ожидает большая группировка сил вторжения. Он рискнул ещё раз оглянуться — и выругался, когда ощутил, что земля уходит у него из — под ног.

Знал же, что надо смотреть, куда идёшь!

Феликс быстро сократил разрыв, когда заметил, что скавен поднялся на ноги. Он быстренько обдумал, стоит ли остановиться и вынуть меч. И решил, что не стоит. Он потеряет время, а скавен не выглядит вооружённым. Он в любой момент сможет достать меч, когда загонит крысочеловека в угол. Тяжело дыша, он продолжил бег.

«Хвала Рогатой Крысе!» — подумал Ларк. Перед собой он увидел вход в канализацию. Он понял, что нужно всего лишь спрыгнуть вниз, и он окажется в безопасности посреди армии скавенов. Там внизу ожидали Вилеброт Нуль, Изак Гроттл, Хескит Одноглазый со всеми своими солдатами. Но пока он вставал на ноги, готовясь к мощному прыжку, который унесёт его в безопасное место, могучая рука сомкнулась на его плече.

Схватив скавена, Феликс почувствовал, как тот напрягся. Он сильно потянул, разворачивая скавена, и чуть не выпустил, когда мерзко выглядящее существо уставилось на него полными злобы глазами. Он был меньше и худее большинства скавенов, но жилистым, и удержать его было непросто.

— А теперь расскажи мне, чем ты тут занимаешься! — запыхавшись, произнёс Феликс.

Внезапная боль пронзила левое запястье Феликса, когда крысочеловек укусил его. Шокированный Феликс выпустил скавена.

Ларк освободился от хватки своего мучителя и с удовольствием провалился в канализацию. Вынырнув на поверхность, он огляделся и увидел, что атакующие силы скавенов уже в сборе. Орда крысолюдей находилась в ожидании. Он посмотрел и заметил, что Изак Гроттл и остальные ожидают на позиции командиров — позади войск. Лидер клыка штурмовиков уставился сверху вниз на Ларка, который вылез из нечистот и отряхнулся, очищая свой мех.

— В чём дело? — спросил лидер клыка.

— Меня преследовали… — необдуманно просипел Ларк.

Прежде, чем он смог продолжить свою фразу, лидер клыка среагировал, рассчитывая получить немного славы.

— Направо! — прокричал скавен. — Быстро — быстро! В атаку!

Феликс осмотрел своё покусанное запястье. «Не так уж плохо», — подумал он. Затем с ужасом поднял глаза, когда услышал, как первый скавен начал вскарабкиваться по лестнице из канализации. Всего лишь минутой ранее он обдумывал, следует ли ему преследовать сбежавшего скавена в канализации. Теперь он понимал, что это было бы самоубийством. Во мраке уже показалось злобное лицо и щёлкающие челюсти крепкого крысочеловека, облачённого в чёрную броню. Феликс не терял времени. Он отвесил мощного пинка, который отправил яростно завизжавшего скавена вниз, на головы его приятелей, затем развернулся и побежал.

Мгновение спустя группа яростно чирикающих скавенов появилась в переулке. Великое вторжение в Нульн началось немного раньше расписания.

— Нет! Нет! — завизжал Ларк, когда тесно сплочённая группа воинов — скавенов хлынула через него. Натиск покрытых мехом тел сбросил его назад, в сточные воды канализации. В какой — то ужасный момент он почувствовал, что тонет, но затем снова пробился к поверхности, как раз чтобы наблюдать, как последний из штурмовиков карабкается наверх к свету с несдерживаемой яростью. Над ним склонилось хитрое безумное лицо Вилеброта Нуля.

— Ты доставил сообщение? — пробормотал аббат чумных монахов.

— Да! Да! — прочирикал Ларк, полагая, что сейчас не самое подходящее время, чтобы сообщить Нулю о том факте, что отряды скавенов над ними делают всё возможное, чтобы изловить и убить человека, которому было доставлено сообщение.

Позади себя Феликс мог слышать крики своих мерзких преследователей и вопли тех несчастных, что попадались им на пути. Быстрым взглядом через плечо он заметил, что скавены предают мечу всех на своём пути. От этого зрелища Феликсу поплохело, но, с другой стороны, он был и рад этому. Любая небольшая пауза или заминка позволяли ему увеличить свой отрыв от преследователей.

Запястье покалывало в том месте, где его укусил мелкий скавен. Он удостоверился, что свиток, который метнул в него скавен, зажат в руке. На какой — то миг ему захотелось выбросить его. Вместо этого онсунул его за пазуху и продолжил бег. В отличие от преследователей, он хотя бы не был отягощён тяжёлой броней.

До его рассудка постепенно дошла мысль, что вторжение скавенов, должно быть, началось. Присутствие на улицах столь многих тяжеловооружённых крысолюдей может означать лишь то, что они готовы начать решительное наступление на город и не опасаются защитников. И на данный момент, по прикидке Феликса, их самонадеянность оправдана. Он не заметил ни одного бойца городской стражи. Конечно, большая часть из них, вероятнее всего, в Дворянском Квартале, вокруг дворца — обеспечивает безопасность гостей на балу графини.

Быстро входя в поворот на соседний переулок, Феликс врезался в стену и отскочил. Это место, с его узкими улочками и переулками, было настоящим лабиринтом, и он не был уверен, что двигается в правильном направлении. Он лишь бежал так быстро, как мог, и вслушивался в шум, издаваемый преследователями, молясь, чтобы по грубой оплошности не сделать полный круг и не выбежать прямо на них.

Феликс пробовал продумать план, но всё, что приходило на ум — это как можно быстрее вернуться в „Слепую свинью“ и предупредить Готрека с остальными. По крайней мере, там была мощная команда солдат — наёмников и потенциальное место сбора для бойцов. Всё, что ему теперь нужно — это найти выход отсюда. Охваченный страхом, он продолжал бежать.

Ларк старался держаться в середине плотной массы воинов. Для одного дня он перенёс достаточно волнений и не испытывал потребности в дополнительных. Он сфокусировал своё внимание на удержании в поле зрения Изака Гроттла. В приближающемся сражении его надежду на лучшую защиту представляли огромные крысоогры — телохранители мастера — погонщика клана Творцов. Ларк сильно сомневался, что кто — либо захочет нападать на огромных существ.

До сих пор казалось, что атака развивается замечательно. В этой местности силы скавенов встретили незначительное сопротивление. Он мог уловить запах гари и характерный керосинно — нефтяной запах огнемётов искривляющего огня. По отблескам света с южной стороны он определил, что какие — то огнемётчики клана Скрайр воспользовались своим вооружением против зданий. Всматриваясь сквозь тени, Ларк мог видеть, как струи пламени выплёскивались на многоквартирные дома. Огонь взвивался и облизывал деревянные конструкции. Под воздействием жара, испускаемого замечательным оружием скавенов, камни начали трескаться и раскалываться.

Ларк не был уверен, что то была хорошая идея. Ему казалось, что серый провидец Танкуоль не одобрит подобное беспорядочное уничтожение своей будущей собственности. Однако, если цель переданного Ларком сообщения будет достигнута, то серый провидец будет не в состоянии высказать своё недовольство. Он будет мёртв.

Ларк гадал, удалось ли тому человеку — Ягеру — сбежать. Частично он рассчитывал, что не удалось. Он ещё помнил руку жалкого человека, сжимающую его плечо, и ощущал боль там, где его шкуру прихватили железные пальцы. Не было ни известия о его пленении, ни известия об обнаружении тела. «Но это ещё ни о чём не говорит», — думал Ларк. Все эти витиеватые удочки были уже завалены жертвами скавенов, и тело могло лежать где угодно. Силы скавенов уже начали рассредотачиваться и ослабевать. Встретив незначительное сопротивление, некоторые из воинов уже начали обжираться и собирать добычу.

Ларк не был уверен, что и эта идея хороша. Вероятно, дела пойдут не столь легко. Возможно ли, что они встретят более серьёзное сопротивление? Где эти проклятущие воины людей? На эти вопросы не было ответа. А вокруг начинали гореть здания.

* * *

Чанг Скуик взбирался по отвесной скале, ведущей к дворцу человеческой самки Эммануэль. Привязанная к заброшенному крюку верёвка держалась крепко. В мешке за спиной надёжно покоился тяжёлый, инкрустированный рунами магический кристалл, доверенный ему лично серым провидцем Танкуолем. Чанг Скуик подтягивался и когтями на ногах расковыривал гладкий камень скалы, чтобы получить точку опоры. Дела шли неплохо. Через несколько минут он будет на месте, разместит камень в вестибюле дворца и будет ожидать применения серым провидцем мощной магии. Сегодня он примет участие в победе скавенов и этим немного смягчит свой позор от провала операции по устранению гнома и его прихвостня — человека. Возможно, по прошествии этой ночи болезненные воспоминания о том событии улягутся.

Внезапно он услышал доносящиеся снизу, с большого расстояния, слабые, но различимые боевые кличи скавенов и ответные вопли их человеческих жертв. Перевернувшись на верёвке, он поглядел вниз и заметил вдалеке зловещее свечение, которое могло быть только результатом применения огнемётов искривляющего пламени. Неужели атака уже началась? Эти дурни должны были ждать, пока он не доберётся до дворца, и план серого провидца Танкуоля не начнёт воплощаться!

Чанг Скуик выругался и удвоил усилия по восхождению. Шум и зрелище пожара привлекут к зубчатой стене над ним людей — часовых и прочих зрителей. Чанг Скуику поплохело, когда он представил, что его верёвка с крюком будет обнаружена. Один единственный человек может перерезать ножом чёрную верёвку, и долгая славная карьера Чанг Скуика завершится. Ассасин клана Эшин подтягивался вверх, удерживаясь от побуждения выпрыснуть мускус страха.

* * *

Странные зеленоватые отблески в небе подтвердили подозрения Феликса о том, что вторжение, несомненно, началось. Он опознал цвет пламени, похожего на то, что будучи выпущено из незнакомого оружия, спалило Колледж Инженерии. Оглянувшись, он увидел огонь, поднимающийся над крышами горящих многоквартирных домов. Колледж был отдельно стоящим зданием на территории, окружённой стенами. Но здания в этой части города плотно примыкали друг к другу подобно пьянчугам в переполненной таверне. Многие из них имели выступы, нависающие над уличными проходами. Некоторые соединялись мостиками, расположенными высоко над землёй на поддерживающих арочных проходах. Многие имели деревянные перекрытия и соломенные крыши. Сам не ожидая этого, Феликс содрогнулся. Мощный пожар быстро распространялся. Город горел.

Однако, похоже, на настоящий момент он оторвался от своих преследователей. Не было видно ни одного крысочеловека. Но гораздо лучше то, что он таки узнал эту улицу и находился не так далеко от „Слепой свиньи“. Феликс остановился, тяжело дыша, наклонился вперёд, обхватив руками колени, потряс головой, стряхивая пот с глаз. Когда он доберётся до таверны, то сможет совместно с Готреком и остальными составить план.

Внезапно он услышал пронзительный боевой клич со стороны ближайшего переулка. Присмотревшись, он увидел, как на вымощенную камнем улицу высыпала большая группа скавенов. Собрав все силы, Феликс побежал, спасая свою жизнь.

* * *

Серый провидец Танкуоль вёл на позиции свой элитный отряд штурмовиков. Острая интуиция серого провидца подсказала ему, что дворец находится прямо над ними. Он мог ощутить его присутствие. Он порадовался, наступив лапой на тело стража канализации. Пока что ассасины клана Эшин выполнили свою работу. Они перебили всех людей в канализации, которые могли бы сообщить об их присутствии. Сейчас команды диверсантов должны были выйти на позиции у подножия скалы, на которой возвышался дворец. И будем надеяться, Чанг Скуик тоже сейчас на месте.

Танкуоль вынул из своей робы магический кристалл. Он начал бормотать заклинания, которые должны были соединить камень с его двойником, которого нёс предводитель группировки Эшина. Подошло время мощного магического действа, которое обеспечит скавенам быструю и неотвратимую победу. Но Танкуоль знал, что для осуществления ритуала ему потребуется огромное количество энергии, и в этом скрывалась опасность.

Опасно то, что ради накопления достаточного количества магической энергии, требующейся для заклинаний, Танкуолю придётся проглотить громадное количество искривляющего камня. И не того переработанного и облегчённого вещества, которое идёт на приготовление его нюхательной смеси. Нет, то будет чистейший продукт, сильный магический экстракт, прошедший перегонку и очистку алхимиками скавенов. Эта субстанция способна обеспечить своего потребителя невероятной энергией, но её использование сопряжено со столь же соразмерной опасностью. Из — за разрушающего воздействия субстанции на психику многие серые провидцы были сброшены за грань безумия. Другие под воздействием мутагенного эффекта деградировали до безмозглых отродий Хаоса^[33]. Достаточно большие дозы искривляющего камня, принятые теми, чья воля недостаточно сильна, могли трансформировать своих потребителей в бесформенное аморфное нечто.

Но что с того ему, величайшему из серых провидцев? Танкуоль был тренированным потребителем искривляющего камня, способным поглощать его в гигантских количествах без побочных эффектов. То, что случилось с теми остальными, с ним произойти не может. Определённо, несомненно, не может…

На мгновение некие надоедливые сомнения посетили мысли Танкуоля. А если что — то не так с искривляющим камнем? Что если он не чист, а испорчен посторонней примесью? Такое уже случалось. Что если Танкуоль не столь силён, как себе представляет? Всегда возможны ошибки в дозировке. Но серый провидец колебался какие — то секунды, а затем вернулась присущая ему вера в свои невероятные способности. Он не из тех, кто пасует перед опасностями искривляющего камня. Для себя он осознал, что подобное его лишь забавляет. Он вспомнил об этом, доставая из кисета и отправляя на язык первый светящийся кусочек искривляющего камня. Тот подействовал сразу же после проглатывания. К нему возвратилась память о днях его давно ушедшей молодости. Он вспомнил своё посвящение в использование искривляющего камня.

«Нет, — думал Танкуоль, — опасаться тут нечего». Подумав так, он стал концентрировать волю, чтобы быть наготове, когда наступит верный момент для наложения заклинания, которое обеспечит победу его войскам.

* * *

Перед собой Феликс увидел огни „Слепой свиньи“. Волна облегчения прокатилась внутри него. Даже если в таверне не совсем безопасно, по крайней мере, это лучше, чем кошмарная гонка по темнеющим улицам с ордой орущих крысолюдей на хвосте. Он увидел стоящих на улице Бориса, Стефана и отряд их приятелей, изучающих далёкий пожар, прикрыв глаза руками.

— Берегись! Скавены! — закричал Феликс и отметил, что все потянулись за своим оружием.

В отблесках горящего города мечи сразу же засверкали. Из таверны на тёмную улицу высыпала группа вооружённых людей. Феликс успокоился, заметив среди них массивную приземистую фигуру Готрека. При сложившихся обстоятельствах было нечто весьма обнадёживающее в зажатом в его руках огромном топоре.

Феликс помчался к бойцам, изготовившимся к атаке скавенов. Позади него подобно лавине из меха и ярости накатывались скавены, то ли не способные, то ли не желающие отказываться от пьянящего удовольствия погони.

Феликс проскочил сквозь толпу, чтобы встать подле Готрека. Как всегда случалось перед сражением, взгляд единственного глаза Истребителя был полон безумной радости.

— Вижу, что ты нашёл наших маленьких шныряющих приятелей, человечий отпрыск, — сказал он, проводя большим пальцем вдоль лезвия топора, пока не выступила широкая красная вереница капель крови.

— Да, — ответил запыхавшийся Феликс, стараясь восстановить дыхание перед началом битвы.

— Хорошо. Давай прикончим их!

* * *

Доктор Дрекслер осмотрелся вокруг. Происходило нечто нехорошее. Многие воины отправились на зубчатые стены, понаблюдать за пожарами, и не вернулись. Оствальд уже завёл женщин обратно в бальный зал. Между Оствальдом, графиней Эммануэль и внешним миром туда — сюда сновали курьеры. Совершенно определённо, что — то случилось, и доктору нужно было выяснить, что же именно. Даже не понимая, что происходит, он мог бы поклясться, что Оствальд приказал оркестру играть погромче, чтобы заглушить звуки беспорядка.

«Несомненно, так и есть», — подумал Дрекслер, полагая, что его предположение справедливо. Что — то случилось, и Иероним скрывал это в целях предотвращения паники. Доктор мельком взглянул на остальных гостей и поправил свою маску. Большую часть присутствующих в бальном зале составляли дамы из высших слоёв общества вместе с незначительным числом навязчивых поклонников, подхалимов и тех, кто был попросту слишком пьян, чтобы покинуть бал. Разумеется, присутствовали лакеи, а также несколько стражников, но такое положение не было особо успокаивающим. Он стрельнул взглядом по Оствальду, не желая показывать связь между ними, но проявляя озабоченность происходящим. Секретарь был одет, как воин лесных эльфов, экипированный даже луком. Дрекслер прошёл в его сторону, продолжая угощаться закусками.

— Что произошло? — спросил он.

— Небольшие волнения в городе, господин доктор. Поджог, а возможно и чего похуже. С разрешения Её Светлости, я приказал расквартированным в казармах войскам разобраться с беспорядками.

— Дворцу ничего не угрожает?

— Нет, насколько мне известно, но я приказал страже удвоить бдительность.

— Помолимся Сигмару, чтобы это были всего лишь мародёры. В последнее время дела идут ужасно.

— Я опасаюсь худшего, — произнёс Оствальд, глядя на ещё одного приближающегося гонца.

Дрекслер был согласен. Что — то в его чувствах, натренированных на восприятие волшебства, подсказывало, что нагнетаются мощные магические силы.

* * *

Чанг Скуик выругался и пригнулся, прячась. Тут воняло, как на мусорной куче. Поглядев вокруг своими приученными к темноте глазами, он понял, что это отхожее место людей. «Что ж, — подумал он, — для укрытия бывали местечки и похуже», — но выполнению его задания это никак не помогало.

Ассасин понимал, что делать нечего. Он не сможет добраться до большого помещения над бальным залом, как они договорились с серым провидцем. На это указывали все украденные карты дворца, которые он изучил и сохранил в памяти. Ему попросту не хватит времени на то, чтобы туда добраться, а кроме этого, было сомнительно, что даже при всех своих высочайших навыках маскировки и скрытного передвижения, он сможет незамеченным пробраться через массы людей, заполнявших коридоры дворца и направлявшихся на зубчатые стены, посмотреть на то, что происходит внизу. Удалось добраться только до этого места.

Чанг Скуик снял заплечный мешок со спины и открыл. Тепло и сияние, испускаемое магическим кристаллом, подсказало ему, что он успел вовремя. А может даже и немного запоздал. Он прикидывал, насколько давно уже серый провидец рассматривает темноту внутри его мешка. Содрогнувшись при мысли о ярости Танкуоля, ассасин присел на корточки, прижал нос к кристаллу и подал знак, что всё в порядке.

* * *

Феликс уклонился от удара зазубренным ятаганом и ответил взмахом меча. Его удар угодил скавену под рёбра и проник дальше, к сердцу. Скавен издал жуткий высокотональный визг, схватился за грудь и помер. Он упал наземь, пока Феликс вытаскивал свой клинок из его груди.

Феликс бросил взгляд на бушующую вокруг рукопашную. Справа от себя он заметил Хайнца, который утяжелённой дубинкой в левой руке вышиб мозги предводителю скавенов, пока мечом в правой отражал атаку другого скавена. Борис и Стефан сражались спина к спине под натиском крысолюдей. Где — то подальше Готрек издавал свой боевой клич.

В этот момент сложно было сказать, как развивается сражение. Похоже, что наёмники сдерживали скавенов, и бой привлёк к себе внимание остальных. Из близлежащих домов высыпали люди. Некоторые сжимали стульчаки, кочерги и прочие импровизированные виды вооружения. Другие несли мечи, мушкетоны и другие, гораздо более подходящие орудия уничтожения. Похоже, жители решили, что лучше они встретят свою смерть в бою с врагами, чем заживо сгорят в своих домах. «Это хорошо, — подумал Феликс, — наёмникам понадобится любая помощь, пока всё больше и больше скавенов сбегается на звук сражения по полыхающим улицам».

Пока он стоял, из сумрака вылетела вращающаяся отрубленная голова, оросившая всех находящихся под ней душем из чёрных капель крови, вытекавшей из разрубленных артерий. Она падала прямо на Феликса, и он отбил её в сторону мечом. Солоноватая чёрная жидкость брызнула на его лицо, и он боролся с желанием облизать и очистить губы. Поглядев вниз, он увидел, что голова принадлежала огромному воину — скавену.

Он быстро обтёр лицо своим плащом, опасаясь, что кто — либо может воспользоваться тем преимуществом, что он отвлёкся, и ударить. Отряхивая голову, он осторожно двинулся в том направлении, откуда доносились крики Готрека. Перед ним он увидел огромную толпу. Истребитель прочно стоял на вершине того, что Феликс поначалу принял за громадную кучу тел, но быстро сообразил, что это чумная повозка. Волны разъярённых скавенов карабкались к нему, но валились вниз, сражённые невероятной силой топора Истребителя.

Вдалеке Феликс увидел клин огромных существ, возвышающихся над большой массой меньших скавенов, и подумал, что это крысоогры. Очевидно, Готрек тоже их увидел, потому что он с вершины чумной повозки нырнул в колышущееся море скавенов. Его мелькающий топор за несколько мгновений оставил вокруг него стенку из искалеченных тел и умирающих, пока он прорубал себе путь к своей цели — огромным чудовищам. Всего лишь миг Феликс размышлял, стоит ли ему последовать за Готреком, а потом устремился вперёд с криком: «За мной, парни! Давайте прикончим немного чёртовых крысолюдей».

Рубя направо и налево, Феликс надеялся, что наёмники услышали и следуют за ним, иначе он и Готрек попадут в переплёт, когда приблизятся к крысоограм.

* * *

Танкуоль уставился в свой магический кристалл. У него кружилась голова. Было ощущение, что мозг плавится. Подобно наркотическому веществу, сила искривляющего камня текла по его венам. Он одновременно чувствовал себя и замечательно, и дурно. В этот момент он ощущал уверенность, что может почувствовать основополагающую структуру мистических сил, сфокусированных на кристалле. Он сконцентрировался сильнее, чтобы заставить вещь заработать.

Наконец, тьма рассеялась. В конце концов, серый провидец смог увидеть злобную морду Чанг Скуика. Похоже, ассасин клана Эшин выполнил свою задачу. «Хорошо, — подумал Танкуоль. — Своевременно». Он едва мог сдерживать кипящее в нём громадное количество мистической энергии, вызванной искривляющим камнем. Он ощущал такое переполнение энергией, что, казалось бы, мог взорваться в любую минуту. Голова его кружилась, перед глазами плыло, всё окружающее его казалось непостоянным. Он яростно пытался вспомнить составные части заклинания, которое давным — давно заучил из большой чёрной книги в Проклятой Библиотеке.

Долгое время слова ускользали от него, проскальзывая и извиваясь где — то на периферии его мыслительных потугов. Танкуоль прикусил щёку изнутри, пока не почувствовал вкус крови. Похоже, боль обострила его мысли, и в итоге слова заклинания пришли к нему. Он раскрыл свои губы, и звуки древней речи подобно рвоте исторглись у него изо рта вместе с мутным облачком тёмной магической энергии.

Танкуоль бы не поверил, что частота, до которой ускорилось его сердцебиение, является переносимой. Сердце дико колотилось в его груди, дыхание было неровным и учащённым. Он знал, что теряет контроль над заклинанием и отчаянно старался управлять потоком энергии, пока та не уничтожила его. Его мысли заполнились взрывающими мозг видениями; он понял, что его провидческий дар достиг новых невероятных высот под действием небывалого количества проглоченного искривляющего камня. Похоже, что сознание на короткое время покинуло его тело, а видения стремительно проносились в его мозгу непрерывной вереницей.

На минуту его дух воспарил над городом, и он увидел панорамный обзор всего происходящего. Насилие и пламя захлёстывали улицы под ним. Река скавенов неслась по городу, убивая всех на своём пути. Тут и там они натыкались на очаги вооружённого сопротивления — гарнизонные войска людей или толпы простых жителей, вышедших на улицы для защиты своих домов. Он наблюдал жестокие скоротечные схватки и гигантских крыс, пожирающих как трупы людей, так и скавенов. Он видел горящие здания и изломанные тела. Танкуоль наблюдал Нульн — великий и древний город человеческой расы, целиком охваченный огнём.

Случайно попавшаяся на глаза одна отдельная схватка привлекла внимание Танкуоля, как только он опознал две тревожно знакомые фигуры. Гном и человек, за которыми следовал организованный отряд воинов — людей, прорубались сквозь бойцов — скавенов к возвышающимся над ними телохранителям Изака Гроттла. В состоянии транса Танкуоль был способен видеть ревущих крысоогров и потрясённое выражение лица своего приспешника Ларка, когда тот обдумывал перспективу неотвратимой расправы. Он видел безумные глаза Вилеброта Нуля, уставившегося в пространство, словно почувствовав присутствие бестелесного наблюдателя. Весьма походило на то, что план серого провидца осуществляется, и назойливая двоица почти приступила к уничтожению его злейших соперников.

«Хорошо, — думал он, — так им и надо! Танкуоль более не потерпит подобных несправедливых претензий на долю его славы».

Он увидел, как Хескит Одноглазый пролаял инструкции своим вооружённым джизелями телохранителям, и длинноствольные ружья повернулись, нацеливаясь на гнома. «Нет! Нет! — в ярости подумал Танкуоль. — Ничего подобного!» Едва ощутимым импульсом мысли он коснулся рассудка снайпера. Пальцы того нажали на курок, но пуля из искривляющего камня сбилась с цели и ударила в череп крысоогра, почти прикончив безмозглого зверя. Обезумевшее создание заревело и набросилось на стоящие позади отряды скавенов, убивая на своём пути.

Танкуоль почувствовал головокружение и вернулся к наложению своего заклинания. Его энергия утекала, и если он намерен осуществить задуманное, ему следует поторопиться. Рывком он послал свой дух воспарить снова, в сторону дворца. Он переправил его через связь с магическим кристаллом и снова увидел Чанг Скуика. Внезапно, с хлопком, он снова возвратился в своё тело, а слова заклинания вылетали из его рта.

Танкуоль сконцентрировал всю свою силу, призвав на помощь жёсткую дисциплину своего обширного опыта серого провидца, и восстановил контроль над заклинанием. Тёмное облако в воздухе перед ним замерцало и разошлось, открывая пространственный разрыв между точкой прямо перед ногами Танкуоля и местом вокруг магического кристалла Чанг Скуика.

— Быстро! Быстро! Вперёд! — закричал он своим штурмовикам.

Они вошли в чёрное облако, замерцали и исчезли, чтобы появиться в самом сердце дворца самки — производителя Эммануэль, на что крайне рассчитывал Танкуоль.

* * *

Феликс видел впереди крысоогров. Над толпой возвышались головы и плечи чудовищных созданий, человекоподобных, но с головами огромных злобных крыс. Огромные гнойники пробивались сквозь их запаршивевшую шкуру. Следы различных уродливых мутаций искажали их тела. У каждого лапы были размером с лопату и заканчивались кинжалоподобными когтями. По огромным клыкам, смахивающим на бивни, стекала слюна, заполнявшая их рты. Их рёв был различим даже сквозь грохот сражения.

При виде них Феликсу захотелось остановиться и дать дёру. Он был уверен, что следовавшие за ним наёмники почувствовали то же самое. Натиск их атаки спал, как только они рассмотрели вблизи ужасающий внешний вид своих противников. Лишь Готрек не выказал страха. Он прорывался вперёд, не желая или не имея возможности беспокоиться по поводу наводящей страх внешности своих врагов. Появлением Готрека крысоогры были озабочены не более, чем он ими. С рёвом, от которого закладывало в ушах, они яростно бросились на него в атаку.

Феликсу казалось маловероятным, что что — либо могло пережить безумный натиск столь огромных существ. Это было бы похоже на ожидание того, что кто — то сможет устоять перед нападением стада слонов. Ничто не сможет выстоять перед стремительной атакой столь огромной массы мышц, зубов и когтей. На минуту все головы повернулись, чтобы на это посмотреть, и даже скавены прекратили своё постоянное наступление.

Совершенно не испуганный тем, что противники вдвое выше него, Готрек приближался. Его топор сверкнул, отсвечивая красным в пылающих отсветах горящих зданий, и один из крысоогров завалился назад с отрубленной по колено ногой. Пока он падал, топор Истребителя ударил снова и отрубил существу руку. Схватив здоровой лапой кровоточащую культю, существо каталось по земле, корчась и дико вереща.

Ещё одно из огромных существ дотянулось и схватило гнома. Его бритвоподобные когти вонзились в покрасневшее тело гнома. Капли крови выступили на плече Готрека, когда могучий зверь поднял его высоко над своей головой. Он максимально широко распахнул свои огромные челюсти, словно намереваясь запихнуть Готрека туда и разом проглотить. Готрек обрушил свой топор вниз. Под действием невероятной силы могучей длани Истребителя топор расколол голову крысоогра пополам. Во все стороны полетели зубы, мозги и кровь. Подброшенный в воздух рефлексивным движением умирающего крысоогра, Истребитель отлетел назад.

Увидев, что оставшиеся крысоогры начали продвигаться в сторону лежащего Готрека, Феликс собрал всё своё мужество и закричал: «В атаку! В атаку! Отправим этих мерзких грызунов в ад, откуда они появились».

Не осмеливаясь оглянуться через плечо, чтобы посмотреть, последовал ли за ним хоть кто — нибудь, он рванулся вперёд, в перепалку.

* * *

Чанг Скуик с изумлением наблюдал, как перед ним замерцал воздух. Мгновение это выглядело, как крошечная светящаяся дыра, пронзившая материю мироздания. Сквозь эту дыру просачивался мерзкий чёрный газ, от которого несло искривляющим камнем и чёрной магией. Пока ассасин наблюдал, мерцающее облако расширялось, пока не стало выше любого скавена. Затем облако раскрылось, открывая проход между сортиром Чанг Скуика и местом пребывания серого провидца.

Внезапно Чанг Скуик услышал шум позади себя и, развернувшись, увидел входящего в туалет богато одетого человека, нащупывающего гульфик с явным намерением отлить. От мужчины несло алкоголем. Он остановился и удивлённо уставился на крадущегося скавена, затем затряс головой, пытаясь обрести ясность мысли.

— По — моему, это чертовски хороший костюм! — произнёс он.

А затем его глаза ещё более расширились, когда он увидел шеренги штурмовиков, начавших проходить через магический портал Танкуоля. Он открыл рот и издал всего лишь один предупредительный крик, прежде чем в его сердце вонзился метательный нож Чанг Скуика.

Всё больше и больше скавенов заполняли помещение, вытесняясь из туалета в коридоры дворца.

* * *

Феликс пригнулся, бросился наземь и перекатился под ударом, который, попади он в цель, снёс бы ему голову. Вблизи крысоогры выглядели ещё более устрашающе, если это только возможно. Их мышцы напоминали канаты для швартовки кораблей, и выглядели так, словно с незначительными усилиями могли пробить каменную стену. Подобно хлысту щёлкал в воздухе мощный хвост существа. Ещё хуже была вонь — ужасное сочетание запахов животного, мокрой шкуры и искривляющего камня. Она напоминала Феликсу запах старого прокисшего сыра, но была неизмеримо сильнее, едва не вызывая слёзы на глазах. Он откатился в сторону, а в то место, где он находился ранее, врезался кулак размером с голову Феликса. Он пнул по ноге крысоогра, надеясь поколебать его, но с тем же успехом мог бы пнуть и ствол дерева. Горячая слюна изо рта существа попала ему на руку. Феликс поборол желание отряхнуться и продолжил перемещаться, понимая, что от этого зависит его жизнь.

Безумная радость зажглась в маленьких бусиничных глазках существа. Оно распахнуло челюсти и так оглушительно заревело, что Феликс решил, что оглохнет.

Существо потянулось к нему, а Феликс из своей лежачей позиции взмахнул мечом и попал острой как бритва кромкой между суставов пальцев. От неожиданной боли глаза крысоогра вытаращились. Захныкав как ребёнок, тот поднёс руку к пасти и облизал рану. Воспользовавшись тем преимуществом, что внимание существа отвлечено, Феликс приподнялся и ударил вверх, погружая кончик меча прямо в пах крысоогра.

Создание издало вопль, похожий на свисток парового танка, и потянулось к своим разрубленным нижним органам. Феликс погрузил остриё меча в распахнутые челюсти существа, проталкивая его через нёбо в крошечный дефективный мозг. Свет погас в глазах существа, и оно тут же издохло. Феликс моментально ощутил прилив радости, которая столь же внезапно улетучилась, когда обнаружил, что труп крысоогра валится на него.

Феликс быстро отскочил в сторону, а чудовищная туша грохнулась оземь подобно срубленному дереву. Остановившись перевести дыхание, он посмотрел вокруг. Навалившись, как крысы на терьера, наёмники добивали последнего из крысоогров, но победа досталась дорогой ценой. Множество тел людей покрывало землю рядом с каждым из поверженных крысоогров. Похоже, лишь Феликсу и Готреку удалось победить зверюг в одиночном бою.

Однако развитие боя складывалось, кажется, в их пользу, пусть даже временно и краткосрочно. Предводители скавенов, включая чрезвычайно жирное чудище, которое приказало крысоограм атаковать, отступали для перегруппировки.

Всё больше и больше людей скапливалось на улицах, оттесняя захватчиков. Феликс расслышал вдалеке звуки рогов и барабанов, когда небольшая армия, окружавшая Дворянский Квартал, выступила в город. Ему хотелось бы понять, как развивается сражение. По яростному водовороту стычек это сложно было определить. Тут они победили, но весьма вероятно, что во всех остальных частях города победу празднуют скавены. «Возможно, настало самое время сбежать», — подумал он.

Затем он увидел Истребителя Троллей. Готрек продвигался к нему сквозь толпу. Ужасная ухмылка обнажила щербину на месте отсутствующего зуба. Безумная жажда битвы светилась в его единственном глазу.

— Ты притащил с собой хороший бой, человечий отпрыск, — произнёс он.

Феликс кивнул, а затем вспомнил, с чего всё началось. Он прощупал рубаху, чтобы извлечь клочок пергамента, затем развернул его и прочитал послание.

* * *

Серый провидец Танкуоль проследил, как последний из его бойцов проходит через портал, и затем вступил в него сам. Он ощутил чувство облегчения, когда мистический портал автоматически закрылся за ним. Удерживать портал открытым, пока через него проходили сотни штурмовиков, было ужасным напряжением даже для такого невероятно могущественного серого провидца, как Танкуоль.

Теперь он может расслабиться и наблюдать за претворением своего плана. Его хвост щёлкал в предвкушении триумфа. Победа уже близка! Скоро он будет удерживать в заложниках правителей людей и заставит их отдать своим войскам приказ о капитуляции под угрозой наиболее ужасной смерти. А если они откажутся — на что Танкуоль весьма надеялся — он на некоторых будет показывать пример остальным, пока те не согласятся. Он предвкушал приятное времяпровождение. Затем резь в ноздрях подсказала ему, что произошло что — то непредвиденное, и он беглым взглядом обвёл помещение, чтобы убедиться в своих подозрениях.

Да, так оно и было. Даже искажённые искривляющим камнем чувства дали понять Танкуолю, что комната неподходящего размера, да и пахнет, не как в большом коридоре. Воняло, как мусорная куча. Танкуоль выглянул за дверь. Он увидел коридор, в котором беспорядочно столпились штурмовики. Это был не тот проход, который они по рассказам ожидали. Он заметил, как их командир изучает свою карту с выражением замешательства на лице. Ужасная истина открылась Танкуолю — этот некомпетентный балбес Чанг Скуик разместил магический кристалл не в том месте!

Дико прорычав от досады, Танкуоль сжал клыки. «Как удачно для ассасина клана Эшин, что тот не попался на глаза», — подумал Танкуоль. Серый провидец поклялся, что сдерёт плоть с костей Скуика с помощью самой зловещей из подвластной ему магии, как только его отыщет.

Наведённая искривляющим камнем эйфория и сдерживаемая ярость боролись в мыслях Танкуоля, пока он пробирался по коридору в поисках своей цели.

* * *

Феликс рассматривал пергамент. В полумраке трудно было судить, но почерк выглядел немного иначе — мельче, чётче и более аккуратно. Но прямо сейчас это не имело значения, пока Феликс с ужасом изучал содержимое:

Люуди! Придатель серый прувидец Танкуоль захватит этой ночю дварец и зухватит производителя Емму — на — ель и все ваша передводитель! Ви должен остановить его или ваша город пасть.

Ищо этот Танкуоль оченя мощный валшобник и будет приминять свой злойный магику для остановить вас. Он должен сдохнуть — сдохнуть или не будь люуди в ваша город безопасна.

Феликс посмотрел на Готрека, а затем протянул ему записку.

— Ну? — поинтересовался он.

— Что „ну“, человечий отпрыск?

— Идём ли мы во дворец, спасать наших правителей — аристократов от этой скавенской угрозы?

— Они твои правители, человечий отпрыск, не мои!

— Я думаю, серый провидец — это то существо, которое мы встретили в доме фон Гальштадта. Крысочеловек, что ускользнул. Я полагаю, за всем этим вторжением может стоять он.

— Тогда прикончить его будет великим деянием, а погибнуть при попытке — славной смертью! — прогремел Готрек.

— Осталась одна загвоздка. Чтобы добраться туда, нам придётся с боем пробиваться через город!

— И в чём тут сложность?

— Кто знает, сколь много крысолюдей окажется на нашем пути?

Феликс ломал голову, раздумывая над этой задачей. Понадобится армия, чтобы пробиться через город.

И тут, в порыве вдохновения, достойном героев Детлефа Зирка, ему явилось решение.

* * *

Ларк Стукач сжался в тени Изака Гроттла. Громадный мастер — погонщик клана Творцов смотрел на него голодным взглядом. Похоже, он всё ещё находился в состоянии шока от зрелища поражения своих драгоценных крысоогров.

— Мне казалось, ты заявил, что человек и гном получили послание и были на пути к тому чтобы … встретиться с серым провидцем Танкуолем.

— Послание было доставлено, хозяин из Творцов! Я не могу нести ответственность за то, что произошло после этого. Возможно, они были втянуты в сражение.

— Возможно! Возможно! Тем не менее, всё это сделало нас уязвимыми. Весьма уязвимыми. Мы должны быстро найти другое войско скавенов или вернуться в безопасность канализации.

— Да, да, проницательнейший из организаторов.

— Ты видел Хескита Одноглазого или Вилеброта Нуля?

— Не видел с момента, как нас атаковали, величайший из обжор.

— Жаль. Ладно, тогда давай выдвигаться отсюда!

— Незамедлительно.

* * *

Преисполненный яростью, подпитываемой искривляющим камнем, Танкуоль прокрадывался по коридорам дворца. Чёртово здание было огромно и больше всего напоминало лабиринт, сооружённый им для своих домашних питомцев — людей. Его тщательно разработанный план сорвался из — за некомпетентности Чанг Скуика. Для подавления сопротивления он делал ставку на быстроту, внезапность и ярость скавенской атаки. Сейчас его штурмовики ослаблены беготнёй по коридорам и небольшими стычками с группками часовых. Всего лишь вопрос времени, когда люди выяснят, что же происходит, сосредоточат свои силы и начнут давать отпор. При сложившихся обстоятельствах Танкуоль пока ещё рассчитывал на победу. У него много отважных воинов, но всегда есть вероятность, что обстоятельства могут сложиться против них. Танкуоль куда более рассчитывал на внезапную ошеломительную победу и был разъярён, попав в столь сомнительное положение.

* * *

Хескит Одноглазый зачирикал от возбуждения. Снова он наблюдал, как огнемёты искривляющего огня сносят здания. Огромные строения людей замечательно горели. Их деревянные конструкции легко загорались, а мягкий камень и кирпич, из которых они сделаны, плавились от сильного жара искривляющего пламени.

Хескит подумал, что политически разумным будет отделиться от остальных после того, как его расчёт джизели случайно подстрелил одного из крысоогров Изака Гроттла. Хескит знал, что это был несчастный случай, но скавены клана Творцов были безумно подозрительны. У Хескита не было желания „случайно“ получить нож в спину от Изака Гроттла, потому он вывел свои отряды из главного сражения и продолжил производить разрушения.

И как же радовало его это занятие. Было что — то по — настоящему захватывающее в наблюдении за работой орудий разрушения; смотреть, как обваливаются эти гигантские конструкции, ощущая на лице согревающее тепло от пожаров, вызванных его воинами.

Хескит долгое время пристально наблюдал за обрушением многоэтажного дома. И лишь в самый последний момент обнаружил, что тонны кирпича и горящего дерева опрокидываются прямо ему на голову. А затем осознал, что бежать уже слишком поздно.

* * *

Феликс запрыгнул на чумную повозку. Под ногами хлюпали тела. Вонь была ужасной. Он, несомненно, предпочёл бы стоять где — либо ещё, но это был единственный способ привлечь внимание толпы.

— Граждане Нульна! — прокричал он, впервые выступая оратором с момента бунтов Оконного Налога. — Выслушайте меня!

Несколько голов повернулись в его направлении. Большинство остальных было слишком занято разрубанием трупов скавенов и радостным перекрикиванием с соседями.

— Граждане Нульна! Сокрушители скавенов! — выкрикнул он.

Чуть больше людей посмотрело на него. Они начали хватать стоящих рядом за руки и показывать в его сторону. Феликс чувствовал, что внимание толпы медленно, но верно обращается на него. Медленно, но верно сборище народа притихло. Эти люди видели, как он и Готрек сразили крысоогров. Они также видели, что в бою он вёл за собой атакующих. Эти люди были неорганизованны и нуждались в руководстве. Феликс полагал, что может обеспечить им и то, и другое.

— Граждане Нульна! Скавены напали на ваш великий город. Они сожгли ваши дома. Они убили тех, кто вам дорог. Они принесли чуму и безумие на ваши улицы.

Феликс видел, что увлёк их. Все взоры толпы были прикованы к нему. Он мог ощутить гнев, ненависть и страх толпы, и чувствовал, что находится в фокусе всего этого. Он почувствовал внезапное возбуждение от удерживаемой им силы. Феликс облизал губы и продолжил говорить, сознавая, что либо должен склонить их на свою сторону, либо потеряет их.

— Вы убили множество скавенов. Вы видели, как пали их чудища. Вы видели, что мерзкое оружие не принесло им успеха. Вам досталась победа. Вы готовы прикончить ещё больше скавенов?

— Да! — послышалось несколько выкриков из толпы.

Многие всё ещё были нерешительны. Большинство из них не были воинами — просто обыкновенные люди, внезапно попавшие в ситуацию, которую до конца не понимают.

— Вы готовы изгнать скавенов из вашего города? Потому что если это не так, они вернутся и уведут вас в рабство!

Феликс понятия не имел, правда это или нет, но скавены так поступали прежде, и звучало это подходяще. И что более ценно — это звучало устрашающе.

— Да! — прокричало больше голосов.

— Вы готовы беспощадно расправиться с этими чудовищами? Уж будьте уверены, если не вы, то они расправятся с вами!

— Да! — с яростью и страхом проревела вся толпа.

— Тогда за мной! Во дворец! Прямо сейчас главарь всего этого мерзкого отродья угрожает там жизни нашего законного правителя!

Феликс спрыгнул с повозки и приземлился на булыжную мостовую. Из толпы протянулись руки, похлопавшие его по спине. Многие продолжали поддерживать его выкриками. Он увидел, что Хайнц и выжившие наёмники показывают ему поднятый большой палец. Он поглядел на Готрека — даже гном выглядел довольным.

— Двинули, — произнёс Феликс, и они побежали.

Толпа, как один, последовала за ними по горящим улицам города.

* * *

Чанг Скуик продвигался вперёд, держа перед лицом свою длинную чёрную накидку, с клинком в руке. Он держался в тенях, беззвучно передвигаясь на подушечках пальцев ног, готовый ударить в любом направлении при малейшей опасности.

С неразличимого расстояния он ещё слышал звуки сражения. Спереди до него доносился странный отрывистый шум, который люди называли „музыка“. Он оказался на балконе и, моментально ослеплённый, поморгал глазами.

Ассасин стоял, сверху вниз смотря на громадный зал. Арочный потолок над ним был раскрашен огромными образами человеческих богов, благосклонно смотрящих вниз. Огромные люстры — по сотне свечей каждая — обеспечивали ослепляющее освещение. Внизу играл оркестр, а множество разодетых самок и несколько наряженных самцов непринуждённо стояли, радостно выпивая и закусывая. Ноздри Скуика зачесались от запаха еды и привлекли его внимание к столам внизу. Они ломились под тяжестью жареных свиней и дичи. Там были блюда с хлебом, сыром и всевозможными видами закусок.

«Для голодающего города это чересчур», — подумал ассасин Эшина. Затем он понял, что, должно быть, голодают обыватели, а правители оставили все эти лакомства себе. «Тогда в этом люди не так уж сильно отличаются от скавенов», — решил он и вздрогнул от звука шагов на балконе позади него.

Две фигуры — самец и самка — появились позади него на балконе. Их одежда была в беспорядке и выглядела необычно даже для людей. Мужчина был одет, как пастух, в некое подобие туники. Лицо было прикрыто золотой маской с маленькими рожками, типа козлиных, и он нёс свирель. На женщине тоже была маска, но она была одета во что — то вроде костюма танцовщика, с колготками ромбовидного рисунка, треуголкой и маской домино. Они уставились на Чанг Скуика и издали, к его удивлению, странный хрипящий звук, который люди называют „смех“. От них несло алкоголем.

Чанг Скуик был настолько удивлён, что на полпути прервал свой смертоносный удар. Он собирался их убить и отступить в затемнённые коридоры.

— Глянь, какой классный костюм! — сказал мужчина.

— Совершенно изумительный, — согласилась женщина.

Она наклонилась и подёргала Скуика за хвост.

— Такой реалистичный.

Скуик понятия не имел, что они говорят. Он ни слова ни понимал на их чудаковатом громыхающем языке, но в мозгу отложилось, что эти люди облачены в какие — то маскарадные костюмы, как высокопоставленные скавены для проведения религиозных ритуалов. И похоже, что его ошибочно приняли за одного из своих.

Разве такое возможно, что будучи столь пьяными и беспечными, эти люди не обнаружили, как снаружи разворачивается вторжение скавенов? К своему изумлению Чанг Скуик обнаружил, что так оно и есть. Но что хуже, он обнаружил, что все взгляды находящихся внизу устремлены на них.

Ассасин подумывал скинуть парочку с балкона и скрыться в тенях, но это означало возвращение в коридоры, в которых рыскают сражающиеся штурмовики и разъярённый Танкуоль. Ему пришёл в голову иной план. Учтиво поклонившись двум гулякам, он убрал клинок и пошёл вниз по лестнице в толпу переодетых людей в масках.

Чанг Скуик угостился закуской с подноса проходящего мимо официанта, подхватил бокал с вином, и прогуливался по залу, раскланиваясь направо и налево с теми, мимо кого проходил. Возможно, если он обнаружит альфа — самку Эммануэль, то сможет искупить свою вину в глазах серого провидца Танкуоля.

* * *

Вилеброт Нуль удивлённо смотрел на стремительно приближающуюся орду людей. Откуда они все взялись? Как они столь неожиданно смогли собрать такое огромное войско? Неужели серый провидец Танкуоль недооценил их численность? Разумеется, подобное возможно, а раз так, то это всего лишь ещё один пример некомпетентности серого провидца. Однако никакого значения это иметь уже не будет, если он не уберётся с их пути.

С того момента, как силы вторжения вышли из канализации, он провёл ночь, потерянно блуждая по извилистому лабиринту переулков и проходов в поисках Изака Гроттла и остальных, убивая каждого встретившегося человека. Он проклинал тот начальный дикий натиск, который их разделил. И теперь он остался один перед лицом этой орды без каких — либо телохранителей.

Аббат вгляделся и обнаружил, что узнаёт предводителей атаки, но что ещё хуже — они тоже узнали его! То были человек и гном, прервавшие его ритуал и уничтожившие Котёл Тысячи Болезней. Моментально неукротимый праведный гнев охватил Вилеброта Нуля. Почти не раздумывая, он призвал свою силу, и зловещий зелёный свет возник вокруг его головы и лап. Он бормотал псалмы, призывающие губительные болезни, которые поразят его врагов.

Люди даже не замедлили свою стремительную атаку. Вилеброт Нуль заметил, что они бы и не смогли. Находящиеся позади подталкивали тех, кто находился впереди. Если бы предводители замедлились, их бы затоптали. Он продолжал напевать, теперь уже отчаянно пытаясь призвать те силы, что смогут его защитить, понимая, что, скорее всего, уже слишком поздно. Люди уже прямо перед ним.

Последнее, что увидел Вилеброт Нуль — огромный топор, опускающийся на его череп.

* * *

Феликс содрогнулся. В последний момент перед тем, как толпа затоптала крысочеловека в зелёной робе, он узнал его. То был чумной жрец с кладбища. И Феликс был рад, что тот умер.

Ему было жарко, от напряжения и жара горящих вокруг зданий выступил пот. Он старался не обращать внимание на вопли запертых внутри и сосредоточился на возмездии тем, кто ответственен за случившееся. Он услышал, как где — то далеко что — то затрещало. В небо поднялся столб искр от обрушившегося многоэтажного здания. Феликс понимал, что если кто — либо выживет после сражения, им предстоит работа по расчистке и восстановлению города. Всё было настолько же плохо, как при Великом Пожаре в Альтдорфе.

Они добрались до возвышенности вокруг дворца, и Феликс отметил, что большинство строений не пострадало. Они были похожи на дом его брата, особняки — маленькие крепости. Перед ними выстроились солдаты в плащах городской стражи Нульна. Алебарды были занесены для отражения нападения, но стражники в замешательстве опустили их, когда увидели толпу людей, а не скавенов.

— Скавены! — прокричал Феликс. — Скавены во дворце!

Он не знал, поверит или нет ему капитан стражи, но особого выбора у того не было. Если его люди и дальше будут преграждать путь, то либо им придётся обратить оружие против своих же сограждан, либо их растопчут. Капитан выбрал простое решение — он рявкнул приказ, и его люди расступились. Феликс мог видеть, что огромные ворота дворца всё ещё открыты. «Должно быть, этот въезд оставлен, чтобы могли проезжать кареты гостей», — решил Феликс.

Он рванул в ту сторону, молясь, что ещё не поздно спасти графиню Эммануэль.

* * *

Дрекслер повернулся на крик. Внезапно балкон заполнили огромные скавены в чёрных доспехах. Он сразу же понял, что это не костюмы. Существа были настоящими. Чудовищные человекоподобные крысы размером с человека были вооружены огромными ятаганами и круглыми щитами с символом своего злобного божества.

Он заметил, как несколько гвардейцев из элитных подразделений двинулось, чтобы занять позицию между скавенами и гостями. Их быстро зарубили, когда организованным строем скавены спустились по лестницам в помещение. Оркестр медленно прекратил играть. Отзвучало нестройное эхо, и музыка затихла. Мощные рычащие крысолюди сгоняли вопящих гостей в забавных костюмах к возвышению с огромным троном.

Дрекслер раздумывал, использовать ли ему заклинание, но решил не делать этого. Он не сможет затронуть всех скавенов — их слишком много.

«Но где же стража, — недоумевал он. — Где все те люди, которые отправились на зубчатые стены, поглядеть на пожар?»

Затем он ощутил присутствие ужасающей магической энергии. Осмотревшись, он увидел крупного рогатого крысочеловека с серым мехом, спускающегося по лестнице. Тот выглядел, как бог зла, явившийся принести гибель всему человечеству.

Танкуоль шёл вперёд, перешагивая через тела мёртвых людей. Наконец — то он обрадовался, услышав впереди многочисленные вопли. Похоже, штурмовики всё — таки обнаружили бальный зал, и предводители людей, в конце концов, у него в руках. Охваченный потрясающим чувством своего неотвратимого и справедливого триумфа, серый провидец шествовал как победитель.

* * *

Феликс вёл атакующих во внутренний двор. Посмотрев наверх, он увидел, что на зубчатой стене идёт бой.

— Быстрее! — закричал он Хайнцу. — Зачистите стены! Убивайте всех обнаруженных скавенов!

— Будет сделано, малыш Феликс, — сказал Хайнц, бросившись в сторону лестниц в сопровождении наёмников. — За мной, парни!

Феликс оглядел скопление народа, заполнявшее внутренний двор. Они выглядели решительными, готовыми убивать всех, кого увидят. Часть из них побежала за Хайнцем.

— Куда теперь, человечий отпрыск? — спросил Готрек. — Я хотел бы схватиться с тем колдуном — крысочеловеком. Мой топор жаждет больше крови!

«Вопрос хорош, — подумал Феликс, — знать бы на него ответ». «Думай, — заставил он себя, — куда логичнее всего пойти?» Серый провидец желает захватить Эммануэль. От Дрекслера он узнал о том, что сегодня ночью состоится большой бал. Логичнее всего для графини находиться в бальном зале, через который он проходил вместе с Оствальдом в первое своё посещение дворца. Теперь бы только вспомнить туда дорогу!

— За мной! — закричал он, насколько возможно пытаясь сделать голос уверенным.

* * *

Танкуоль остановился наверху лестницы, чтобы обозреть огромный бальный зал. Он хотел дать ничтожным людишкам шанс оценить всё внушающее страх величие их покорителей. Он желал насладиться этим моментом своего окончательного триумфа.

Все взгляды были прикованы к нему. Ему казалось, что люди впечатлены присутствием столь высокопоставленного лица. Так происходило всегда. Величественный облик серого провидца всегда вызывал в равной мере восторг и уважение у всех, кто его видел. Он взглянул на толпу и стал рассматривать её в поисках своей избранной жертвы.

По правде сказать, он ожидал, что сможет определить её по изысканности одежды и тому обстоятельству, что она носит корону. Но он видел присутствующих людей разодетыми в странные, изменяющие внешность одеяния, словно они сговорились помешать ему. «Ладно, ладно, — подумал он, — вы увидите, что не так — то легко помешать серому провидцу». Он выбрал одного из самцов — мужчину, одетого словно какой — то примитивный дикарь.

— Ты, человечишка! Где твоя альфа — производительница? Отвечай мне! Быстро! Быстро! — вопрошал Танкуоль на своём лучшем рейкшпиле.

— Я ни малейшего понятия не имею, о чём ты говоришь, старик, — послышался ответ.

По лицу мужчины стекал пот. Танкуоль поразил его разрядом чистой магической энергии. Женские вопли наполнили воздух, когда голый почерневший скелет его жертвы упал на пол. Танкуоль выбрал другую жертву — женщину, вырядившуюся, как одна из человеческих богинь.

— Ты! Скажешь мне, где главная самка — производительница? Отвечай! Быстро! Быстро!

Женщина непонимающе уставилась на него.

— Что такое самка — производительница? — спросила она.

В ответ Танкуоль с помощью магии сжёг и её. Ещё один обугленный труп рухнул на пол. Танкуоль выбрал человека, весьма правдоподобно переодетого ассасином клана Эшин.

— Ты! Главная самка — производительница! Где?! — проревел Танкуоль.

Переодетый ассасином повернулся, и его хвост дёрнулся, совсем как у настоящего скавена.

— Нет, хозяин! Не убивай меня! — завопил он на беглом скавенском языке.

«Поразительно, — подумал Танкуоль. — Человек, разговаривающий на нашем языке!» А затем он обнаружил, что это был не человек. То был проклятущий Чанг Скуик, спрятавшийся среди людей. Танкуоль смотрел на ассасина и облизывал свои губы, думая о том, что неосмотрительность ассасина едва не стоила ему победы, и припоминал все остальные неудачи, ответственность за которые нёс Чанг Скуик.

«Это же замечательно, — думал Танкуоль. — Если даже кто — либо и заинтересуется, он может заявить, что произошла ужасная ошибка». Он ударил всей своей мощью. Его вполне удовлетворили вопли Чанг Скуика, пожираемого чёрной магией.

Танкуоль порадовался этому краткому, но счастливому моменту, затем указал на другого человека.

— Ты! Где главная самка — производительница? Отвечай! Быстро — быстро! Или поплатишься своей жалкой жизнью!

— Но я не знаю, что такое самка — производительница, — захныкал толстяк, выряженный огромным розовым кроликом.

Танкуоль пожал плечами и спалил его. Теперь ещё больше костей загрохотало по мраморному полу.

Даже до затуманенного искривляющим камнем разума Танкуоля начало доходить, что его стратегия в чём — то ошибочна. Похоже, люди не совсем понимают, что ему от них нужно. Как такое возможно? О чём они думают своими недоразвитыми мозгами? Он всего — навсего спрашивал об их главной самке — производительнице. Может быть, следует спросить о ней по имени? Он подал знак съёжившейся самке, указав на неё когтем.

— Ты! Ты! Это ты — главная самка — производительница Эммануэль?

Самка явно была слишком ошеломлена подлинным величием облика Танкуоля, чтобы ответить. Он спалил её в назидание остальным, дабы усвоили, что когда он задаёт вопрос — следует отвечать. Он выбрал ещё одного самца, надеясь, что тот окажется немного поумнее самки.

— Ты, где главная самка — производительница Эммануэль?

Самец демонстративно покачал головой.

— Я тебе не скажу. Я поклялся служить курфюрсту Эммануэль сво…

Танкуоль зевнул и выпустил ещё один заряд чёрной магии прежде, чем человек закончил свою фразу. Он терпеть не мог, когда они становились упрямыми. Его домашние особи в Скавенблайте иногда становились такими, особенно после того, как он забирал их самок и детёнышей для экспериментов.

«Это, несомненно, удивительная раса, — думал он, — но такая тупая».

Уголком глаза Танкуоль заметил шепчущихся между собой двух человеческих самок — производительниц. Медленно он перевёл на них свой горящий взгляд. Обе самки одновременно выпрямились, и одна из них выступила вперёд. Она сняла свою маску, открывая бледное, но решительное лицо.

— Полагаю, ты ищешь меня, — с вызовом произнесла она. — Я курфюрст Эммануэль!

Танкуоль был чуть ли не разочарован. Сила искривляющего камня ещё бурлила в нём, и он получал удовольствие от её использования. Не существовало ничего даже близко похожего на возбуждение от разрывания на части низших существ для удовлетворения ощущения своей силы.

— Хорошо! Хорошо! — произнёс Танкуоль. — Ты немедленно отдашь своим войскам приказ о капитуляции, и я сохраню тебе жизнь. Не сделаешь это и …

* * *

Дрекслер содрогнулся, наблюдая за чудовищным скавеном, проходящим через толпу. Один лишь его облик наполнял его страхом. Его пугали не красные, сверкающие глаза и дыбом стоящий мех. Его пугала столь явно заметная сила, которой тот обладал.

Дрекслер, ощущающий своими чувствами магическое воздействие, мог видеть, что существо буквально распирает от энергии чёрной магии. Он сам был чародеем в достаточной мере, чтобы заметить в этом нечто весьма противоестественное. Ни одно живое существо не способно обладать подобной силой, либо нести её в себе, не пострадав от последствий. По меньшей мере, оно обезумеет. А в большинстве случаев — взорвётся, разорванное изнутри внушительной энергией, бурлящей в теле.

«И как он обзавёлся подобной силой? — недоумевал Дрекслер. — Сказывали, что единственно возможный источник столь большого количества энергии — очищенный искривляющий камень. Может быть, создание поедает это вещество? Подобное предположение в голове не укладывается».

Но похоже, что существо не избежало последствий от употребления искривляющего камня. Невнятная речь, прерывистая и спотыкающаяся походка явно указывали — что — то с ним не так. То, как дрожали его усы и подёргивалась голова, показывало, что существо находится в крайней стадии некой пагубной зависимости. Да, это создание безумно. В этом нет сомнений. Это ясно подтверждается тем, как существо походя уничтожает всех, кто неудовлетворительно отвечает на его вопросы. Вопрос заключается в том, что же предпринять ему, Дрекслеру?

Собственная трусость приводила его в смятение. Всякий раз он мог чувствовать, когда существо сосредотачивало свои тёмные силы. Он мог бы, по меньшей мере, попробовать сотворить встречное заклинание, но этого не сделал. Он был слишком охвачен ужасом от внешнего вида существа и мыслей о том, что с ним может произойти, если он вмешается. Он был уверен, что проиграет этому крысочеловеку любой магический поединок, и было бы гибельно привлекать к себе его внимание. Даже если бы он каким — то образом смог удержать мага скавенов под контролем, помещение заполнено его прислужниками в чёрных доспехах. Скажи тот слово, и конечно, они безжалостно изрубят Дрекслера своими мечами.

Поэтому он не сделал ничего, и полдюжины людей погибло. Его впечатлило то, как поступил барон Блатчер — человек бросивший вызов скавену перед смертью. Почему же он не смог поступить столь же мужественно? Та часть его натуры, что была врачевателем, ужасалась тому, что он ничего не предпринял, чтобы предотвратить гибель людей. Теперь сама графиня находилась в опасности, пожелав спасти своих подданных ценой собственной жизни. Дрекслер поклялся, что на сей раз, если скавен попробует напасть, он вмешается.

Если он справится, то не будет больше никаких убийств с помощью магии.

* * *

— Я не сделаю ничего подобного, — возбуждённо произнесла графиня Эммануэль. — Я лучше умру, чем прикажу своим войскам капитулировать перед твоими мерзкими грызунами.

— Глупая самка, как раз это с тобой и произойдёт, если мне не подчинишься! — сказал Танкуоль.

Он поднял вверх свою лапу, и вокруг неё угрожающе заиграла тёмная магическая энергия. Самка — производительница слегка вздрогнула, но не пошевелилась и не закричала. Танкуоль раздумывал, есть ли какой — нибудь иной выход из этого тупика. Возможно, её переубедит, если он прикажет замучить несколько человек у неё на глазах. Эксперименты Танкуоля привели его к выводу, что подобная линия поведения часто срабатывает. Да, вот оно!

Затем он ощутил, что где — то рядом с ним, в бальном зале, медленно сосредотачиваются магические силы. И ни одна из них не присуща скавенам. Он также услышал быстро приближающиеся шаги и повернул голову, разыскивая их источник.

— Так, так, что тут у нас? — грубо произнёс громыхающий, как пара огромных столкнувшихся булыжников, голос, подобно ножу пронзивший Танкуоля до глубины души. — Похоже, самое время прикончить нескольких крыс.

Танкуоль подавил желание испустить мускус страха. Он узнал этот грубый грохочущий рык! Серый провидец дёрнул головой в сторону, лишь чтобы подтвердить свои худшие опасения, и увидел, что не ошибся. У входа в зал стояли гном Гурниссон и человек Ягер, а за ними плотная масса вооружённых людей.

Танкуоль взвыл от досады и ярости. Собрав свою нечестивую силу, он одним мощным разрядом выпустил всю смертоносную энергию в своих врагов.

Феликс приготовился отпрыгнуть в сторону, когда увидел чёрную молнию, собирающуюся вокруг лапы серого провидца. Нимб губительной мистической энергии вокруг головы крысочеловека был так ярок, что на него почти невозможно было смотреть. Готрек непоколебимо стоял на своём месте и выглядел абсолютно бесстрашным, когда прямо в него внезапно был выпущен мощный разряд разрушительной силы.

То была мощная вспышка и потрескивающий гулкий шум, как если бы гром прогремел прямо над головами. Воздух наполнился неприятным запахом палёного металла и озона. Феликс смутно осознавал, что из лап серого провидца было выпущено два разряда энергии. Один был нацелен в него. Один был нацелен в Готрека. Он закрыл глаза, ожидая неминуемой смерти.

Вместо ожидаемой вспышки невероятной боли он не испытал ничего, кроме слабого покалывания кожи, да волосы встали дыбом. Он открыл глаза и увидел, что его и Готрека окутало золотистым полем энергии. Длинные золотые линии исходили из рук доктора Дрекслера к ореолу, окружавшему их. Феликс видел, что лицо доктора напряжено. Благодарный целителю за их спасение, он понимал, что против бури магической энергии вокруг них доктору долго не продержаться.

— И это всё, на что ты способен? — завопил Готрек. — Крысочеловек, тебе конец!

Истребитель бросился в атаку сквозь ореол сверкающей вспышками энергии. Феликс наступал прямо за ним.

«Нет! Нет! — в панике подумал Танкуоль, видя как на него бегут оба его врага. — Этого не может быть! Как это возможно? Как могла оказаться тут эта омерзительная двоица, чтобы помешать ему в час его триумфа? Что за злобное божество оберегает их и сохраняет в живых, чтобы раз за разом они вмешивались в его планы?» Зарычав, он сжал губы и продолжил выпускать разрушительную энергию на вращающийся золотой щит, отделяющий двоицу от уничтожения. Он чувствовал, что тот начинает поддаваться под безжалостным напором его магической силы.

К несчастью, щит уступал недостаточно быстро. С той скоростью, что человек и гном сокращали расстояние между ними, они доберутся до Танкуоля раньше, чем он сможет содрать плоть с их костей. Прорычав проклятие, он сдержал своё заклинание, понимая, что теперь потребуется что — то помимо магии.

— Быстро! Быстро! — скомандовал он своим штурмовикам. — Убейте их! Сейчас же! Сейчас же!

С заметным нежеланием штурмовики двинулись в атаку. Они были наслышаны об этой паре. Среди атакующей Нульн армии стали легендами рассказы о том ущербе, который они нанесли скавенам. Само их присутствие деморализовывало войска Танкуоля. И скавенам не могло добавить уверенности зрелище того, как гном обезглавил их опытнейшего лидера клыка, словно тот был простым салагой. А также огромная орущая толпа разъярённых людей, заполнявшая бальный зал. Танкуоль почувствовал, что боевой дух его воинства близок к тому, чтобы пасть.

Быстро оценив вероятность успеха, он понял, что момент упущен, и победа выскользнула у него из когтей. Самое время теперь взвесить свои шансы на выживание. Если он уйдёт сейчас, пока его отряды замедляют преследователей, то может добраться до туалета. А там он сможет воспользоваться магическим кристаллом, чтобы создать портал обратно в канализацию. Разумеется, учитывая, что его энергия убывает, ему не хватит сил, чтобы удерживать портал открытым для всех его бойцов. На самом деле, он сомневался, что через портал сможет сбежать кто — то, кроме одного единственного скавена.

Однако он понимал, что гений Танкуоля должен быть спасён. Он вернётся в другой раз и отомстит.

— Вперёд, мои отважные штурмовики, победа будет за нами! — прокричал Танкуоль перед тем, как поджать хвост и броситься бежать со всех ног.

И ему не требовалось интуиции серого провидца, чтобы предсказать, что бойня позади него будет беспощадной и односторонней.

(обратно)

Эпилог

«И так случилось, что скавены были отброшены от города, несмотря на большие и ужасные потери жизней и имущества. Я подумывал после наших усилий передохнуть и перевести дыхание, но не тут — то было. Длань судьбы дотянулась до моего товарища. И вот так началось путешествие, которое окончилось в самом удалённом и богом забытом уголке мира…»

„Мои странствия с Готреком“ Том III, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Феликс сидел на своём любимом стуле в „Слепой свинье“ и заканчивал вписывать заметки в свой дневник. Он оставит эту книжицу на сохранение Отто, пока не придёт время вернуться и забрать её. Она будет бесценна, если когда — нибудь ему доведётся написать историю героической гибели Истребителя Троллей.

Снаружи до него доносились удары молотков. Строители уже несколько недель трудились, пытаясь восстановить былое величие пострадавшего в боях города. Феликс понимал, что пройдёт много лет, прежде чем Нульн полностью отстроится, если это вообще случится. Однако он не особо беспокоился. Так или иначе, всё закончилось неплохо.

Графиня была признательна, но она мало чем могла вознаградить двух преступников, разыскиваемых властями Альтдорфа, не восстанавливая против себя Императора. Дальше мночисленных торжественных заявлений и сладких благодарных улыбок дело не двинулось. Феликсу было всё равно. Он был рад уже тому, что не оказался в тюрьме, равно как и тому, что пережил ночь боёв, которые последовали за штурмом дворца.

Он всё ещё вздрагивал, вспоминая ожесточённые уличные бои между людьми и скавенами. Понадобилась вся ночь и большая часть следующего дня, чтобы зачистить город; и даже после этого большинство людей бодрствовали следующую ночь, не совсем уверенные в своей безопасности. После этого ещё много дней заняли розыски и выкуривание скавенов из их тайных убежищ; и он пока не был уверен, что канализационные коллекторы полностью от них очищены.

С другой стороны, чума пошла на спад. То ли большой пожар очистил город, то ли она просто забрала все жизни, которые смогла унести. Дрекслер заявлял, что так часто бывает с чумой. Теперь она исчезала. Смертей больше не отмечалось. Люди больше не заражались.

И было чудесно, что заодно закончилось великое нашествие крыс. Изо дня в день их появлялось больше и больше, но они выглядели ослабленными и несли на себе следы мутаций, словно что — то плохое произошло с ними ещё до рождения. Большинство следующих поколений было мертворождёнными. Словно скавены создали их с неким заранее спланированным изъяном. Возможно, они были предназначены, чтобы навредить городу и сдохнуть, давая возможность скавенам захватить оставшееся. От этой мысли веяло столь дьявольским коварством, что Феликс содрогался. Действительно ли крысолюди способны на нечто подобное? Или всё это было просто несчастливой случайностью?

Где — то вдалеке били церковные колокола. Разумеется, каждый священник заявил, что это его божество вмешалось, чтобы спасти Нульн. Так они обычно и поступали. Феликс видел весьма немного доказательств того, что бессмертные вообще что — либо сделали для Нульна, но кто он такой, чтобы оспаривать? Может быть, они незримо присутствовали здесь, защищая свою паству, как заявлял Дрекслер. Феликс без сомнений полагал, что ему и Готреку невероятно повезло, возможно, в этом и заключалась благосклонность богов.

Боги пощадили остальных. Отто и его жена спаслись и даже процветали. Как его брат и предсказывал, возникла огромная потребность во всевозможных материалах для реконструкции, и Ягеры из Альтдорфа помогли её удовлетворить.

Дрекслер почти полностью восстановился после своего магического сражения с серым провидцем. Феликс несколько раз навещал его с той злополучной ночи, и мужчина выглядел таким же спокойным и жизнерадостным, как прежде. Однажды в особняке доктора он даже повстречал Оствальда. Шеф тайной полиции обращался к Феликсу с почтением, близким к преклонению перед героем, что приводило Феликса в смущение.

У Хайнца и большинства воинов — наёмников дела шли хорошо. Старый трактирщик получил опасный удар по голове, и она была перевязана столь большим количеством бинтов, что он выглядел как араб, но всё же находился за стойкой бара, разливая выпивку.

Феликс понятия не имел, что с Элиссой. Со дня сражения он не видел ни её, ни Ганса, и никто из его знакомых не располагал информацией об их местонахождении. Он искренне надеялся, что она в порядке и смогла вернуться в свою родную деревню. Он всё ещё скучал по ней.

Они так и не нашли серого провидца скавенов, хотя обыскали дворец сверху донизу. Всё, что удалось обнаружить придворным магам — это некий странный магический отклик в туалете. Предположительно, Танкуоль для своего побега воспользовался магией.

Граждане были, по большей части, счастливы. Они выжили и начали отстраиваться. В любом случае, жизнь шла своим чередом, и Феликс рассчитывал на хороший длительный отдых.

Пока что избежав встречи со своей героической гибелью, Готрек несколько дней после битвы топтался вокруг, как больной на голову медведь, пока не утешился трёхдневным кутежом с попойками и потасовками. Сейчас он сидел в углу „Слепой свиньи“, страдая от похмелья и требуя эля.

Двустворчатая салунная дверь распахнулась, и вошёл другой гном. Он был короче Готрека и не столь могучего телосложения. Вокруг его головы была обёрнута полоска яркой красной ткани, а борода коротко подстрижена. Он носил клетчатую рубаху с возмутительно яркими красными и желтыми квадратами. Вошедший огляделся, и глаза его округлились при виде Готрека. Целеустремлённым шагом он направился к Истребителю. Феликс с интересом наблюдал, закрыв дневник и отложив перо.

— Это ты Готрек, сын Гурни, Истребитель? — спросил новоприбывший на рейкшпиле, как часто делали гномы, когда их могли услышать люди.

Феликс знал, что они не желали, чтобы кто — либо слышал их тайный язык.

— А если это я и есть? — спросил Готрек своим наиболее грубым и угрюмым тоном. — Тебе — то что?

— Я Нор Норрисон, официальный курьер кланов. У меня для тебя сообщение великой важности. Я прошёл тысячу лиг, что доставить его.

— Ладно, тогда переходи к делу! Мне есть чем заниматься, — нетерпеливо проворчал Готрек.

— Это не словесное послание. Оно записано рунами. Полагаю, ты умеешь читать?

— Столь же хорошо, как и выбивать зубы посланцам, которые мне дерзят.

Курьер предъявил богато раскрашенный пергаментный конверт. Готрек принял его и вскрыл. Он начал читать, и цвет его лица менялся, становясь бледным. Волосы в бороде встали дыбом, а глаза вытаращились.

— Что это? — спросил Феликс.

— Героическая смерть. Несомненно, героическая смерть.

Он поднялся со стула и потянулся за своим топором.

— Собирай свои манатки. Мы уходим.

— И куда?

— Вероятнее всего, на край света, — сказал Готрек, не намереваясь более ничего к этому добавить.

(обратно) (обратно)

Уильям Кинг Истребитель демонов

«После ужасных событий в Нульне мы отправились на север, по большей части окольными тропами, чтобы не встречаться с дорожными стражами Императора. Доставленное гномом письмо наполнило моего спутника странным предвкушением. Он выглядел почти счастливым, пока мы с тяготами добирались к нашей цели. Ни долгие недели путешествия, ни угроза со стороны бандитов, мутантов или зверолюдов ничуть не обескуражили его. Неохотно останавливаясь, чтобы перекусить и выпить, что для него было крайне необычно, на мои вопросы он отвечал лишь бормотанием про предназначение, рок и старые долги.

Что до меня — я был снедаем тревогой и обидой. Гадал, что случилось с Элиссой, и был опечален расставанием с моим братом. Едва ли я мог предположить, как скоро смогу снова встретиться с ним, и при каких странных обстоятельствах. А заодно, едва ли предполагал, как далеко занесёт нас путешествие, начавшееся в Нульне, и насколько ужасающим будет наш конечный пункт назначения».

„Мои странствия с Готреком“ Том III, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Послание

— Ты пролил моё пиво, — произнёс Готрек Гурниссон.

Феликс Ягер подумал, что обладай мужчина, только что опрокинувший кувшин, хоть каким — то рассудком, угрожающий тон ровного скрипучего голоса гнома вынудил бы его немедленно отвалить. Но наёмник был пьян, за его столом находилось полдюжины сурово выглядящих дружков, и он хотел произвести впечатление на хихикающую официантку таверны. И не собирался уступать кому — то, кто едва достаёт ему до плеча, даже если этот кто — то почти в два раза шире.

— Неужели? И что ты собираешься с этим делать, недомерок? — спросил наёмник с презрительной ухмылкой.

Гном с выражением сожаления и досады взглянул на растекающуюся по столу лужу эля. Затем повернулся на своем сидении в сторону наёмника и пригладил рукой огромный хохол крашенных рыжих волос, возвышающийся над его бритой и татуированной головой. Звякнула золотая цепь, идущая от его носа к уху. Пьяный вдрызг Готрек с особой осторожностью потёр повязку, закрывающую его левую глазницу, сцепил пальцы, хрустнув костяшками, а затем неожиданно взмахнул своей правой рукой.

Это был не лучший удар Готрека, который когда — либо наблюдал Феликс. В действительности, удар получился неуклюжим и непродуманным. Однако кулак Истребителя Троллей был здоровым, как окорок, а рука, которая им оканчивалась — толстой, как ствол дерева. Ударить такой — мало не покажется. Противно хрустнув, нос мужчины сломался. Наёмник отлетел в сторону своего стола. Он без сознания растянулся на опилках, покрывавших пол. Из его носа хлынула красная кровь.

Феликс, сам находящийся под воздействием алкоголя, по здравому размышлению решил, что отвешенный удар, несомненно, выполнил свое предназначение. Что, принимая во внимание количество выпитого Истребителем эля, было весьма неплохо.

— Кто — нибудь ещё желает отведать кулака? — осведомился Готрек, злобно взглянув на полдюжины приятелей наёмника. — Или вы все такие же слабаки, какими кажетесь?

Товарищи солдата повскакивали со своих скамей, стряхивая со стола пенящееся пиво, а с колен — служанок таверны. Не ожидая, пока они приблизятся, Истребитель, покачиваясь, поднялся на ноги и прыгнул в их сторону. Он схватил ближайшего наёмника за горло, наклонил его голову вперёд и врезал ему своей головой. Мужчина повалился как подкошенный.

Феликс сделал ещё один небольшой глоток кислого тилейского вина, подаваемого в таверне, подпитывая свои раздумья. Он уже немного перебрал с выпивкой, но что с того? Путь сюда, в Гюнтерсбад, был долог и труден. C того момента, как Готрек получил таинственное письмо, призывающее его в эту таверну, они постоянно находились в дороге. С минуту Феликс подумывал забраться в заплечный мешок Истребителя и снова обследовать письмо, но заранее догадывался, что это бесполезно. Сообщение было написано странными рунами, которые так оберегали гномы. По стандартам Империи Феликс был хорошо образованным человеком, но читать на этом чуждом языке он не умел. Расстроившись от собственной невежественности, Феликс вытянул свои длинные ноги, зевнул и обратил внимание на потасовку.

Это назревало всю ночь. С того момента, как они вошли в таверну «Собака и Осёл», местные крепкие парни наблюдали за ними. Они начали с непристойных замечаний о внешнем виде гнома. На это Готрек не обратил ни малейшего внимания, что было ему несвойственно. Обычно он бывал раздражителен, как тилейский герцог без гроша в кармане, и вспыльчив, как росомаха с зубной болью. С момента получения сообщения он стал замкнут, не обращал внимание ни на что, кроме своих собственных переживаний. И он весь вечер провёл, наблюдая за дверью, словно ожидая, что появится кто — то из его знакомых.

Поначалу Феликса весьма беспокоила перспектива потасовки, но несколько кувшинов тилейского красного скоро помогли ему успокоить нервы. Он сомневался, что кто — либо окажется достаточно тупым, чтобы затеять драку с Истребителем Троллей. Но он не принял во внимание очевидное невежество местных жителей. Это был всего лишь захолустный городок на дороге в Талабхейм. Откуда им знать, кто такой Готрек?

Даже Феликс, который обучался в университете Альтдорфа, никогда не слышал про гномий культ Истребителей до той памятной ночи, когда Готрек вытащил его из под копыт элитной конницы Императора во время бунтов Оконного Налога в Альтдорфе. Во время безумного пьяного кутежа, что последовал после, выяснилось, что Готрек поклялся искать смерти в бою с самыми свирепыми из чудовищ, чтобы искупить какое — то преступление в прошлом. Феликс был настолько впечатлён рассказом Истребителя и, по — правде говоря, настолько пьян, что поклялся сопровождать гнома и описать его гибель в эпической поэме. Тот факт, что Готрек всё ещё не погиб, несмотря на определённые героические усилия, никоим образом не поколебал уважения Феликса к его упорству.

Готрек воткнул кулак в живот другого мужчины. Его противник согнулся пополам, и воздух со свистом вылетел из его лёгких. Готрек схватил того за волосы и мощно приложил челюстью о край стола. Заметив, что наёмник всё ещё шевелится, Готрек продолжал стучать головой своей стонущей жертвы о край стола до тех пор, пока та не улеглась посреди лужицы крови, слюны, пива и сломанных зубов, с необычным выражением умиротворённости на лице.

Двое дюжих воинов бросились вперёд и схватили Готрека за руки. Готрек поднатужился, вызывающе захохотал и опрокинул одного из них наземь. Пока тот лежал, Истребитель двинул ему в пах своим тяжелым сапогом. Таверну заполнил высокотональный дикий крик боли. Феликс поморщился.

Готрек перенёс внимание на другого бойца, и они сцепились. Несмотря на то, что человек был более чем в полтора раза выше Готрека, понемногу начинала сказываться феноменальная сила гнома. Он опрокинул человека на пол, сел ему на грудь, а затем медленно и методично бил в голову, пока тот не отрубился. Последний оставшийся наёмник поспешно побежал к двери, но по пути врезался в другого гнома. Только что вошедший гном сделал шаг назад, а затем свалил наёмника одним точным ударом кулака.

Феликсу сперва показалось, что у него галлюцинации, но затем он пришёл в себя. Было необычно встретить в этой части мира другого Истребителя. Но Готрек теперь тоже разглядывал незнакомца.

Недавно прибывший гном был, возможно, даже крупнее и мускулистее Готрека. Его голова была выбрита, а борода коротко подстрижена. Хохла волос у него не было, а то, что было вместо него, выглядело, словно воткнутые в череп гвозди, раскрашенные разными цветами. Нос гнома был сломан так много раз, что был бесформенным. Одно ухо походило на цветную капусту, а второе было начисто оторвано — осталась лишь дыра с той стороны головы. В носу у него было огромное кольцо. В тех местах, где тело не было испещрено шрамами, его покрывали татуировки. В одной руке гном держал внушительный молот, а за поясом торчал топор с широким лезвием и короткой рукоятью.

Позади этого Истребителя стоял другой гном — покороче, потолще, и выглядящий более цивилизованно. Он был вполовину короче Феликса, но весьма широк. Ухоженная борода спускалась почти до земли. Широкие глаза по — совиному моргали за невероятно толстыми очками. В своих покрытых чернилами пальцах гном нёс большую книгу в латунном переплёте.

— Снорри Носокус, живой и здоровый! — проревел Готрек, противно ухмыляясь щербатым ртом. — Давненько не виделись! Что ты тут делаешь?

— Снорри здесь по той же причине, что и ты, Готрек Гурниссон. Снорри получил письмо от старого Борека Грамотея, говорящее Снорри пойти к Одинокой Башне.

— Не пытайся меня одурачить. Я знаю, Снорри, что читать ты не умеешь. Все слова были выбиты из твоей башки, когда туда забивали эти гвозди.

— Хоган Длиннобородый перевёл его для Снорри, — сказал Снорри, выглядя смущённым, насколько возможно для такого увальня, Истребителя Троллей.

Он осмотрелся кругом, явно желая сменить тему разговора.

— Снорри думает, что пропустил хороший бой, — сказал гном, разглядывая арену жестокого побоища с таким же видом задумчивого сожаления, как ранее Готрек смотрел на свое пролитое пиво. — Снорри полагает, что лучше бы ему тогда выпить пива. Снорри ощущает небольшую жажду!

— Десяток пива для Снорри Носокуса! — рявкнул Готрек. — А лучше принесите еще столько же для меня. Снорри ненавидит напиваться в одиночку.

Тишина воцарилась в помещении. Остальные клиенты поглядели на результаты побоища, а затем на обоих гномов, словно те были пороховыми бочонками с зажжёнными фитилями. Медленно, парами и по одному, они поднимались и уходили, пока не остались только Готрек, Феликс, Снорри и другой гном.

— Кто первый до десятки? — осведомился Снорри, почесывая глаз и хитро глядя на Готрека.

— Первый до десятки, — согласился Готрек.

Другой гном вразвалочку подошёл к ним и вежливо поклонился в стиле гномов, приподняв одной рукой свою бороду, чтобы она не волочилась по земле, когда он склонился вперёд.

— Варек Варигссон из клана Гримнар к вашим услугам, — произнёс он тихим приятным голосом. — Вижу, вы получили сообщение моего дяди.

Снорри и Готрек уставились на него, видимо изумлённые его учтивостью, затем начали хохотать. Варек от смущения покраснел.

— Тащите — ка пива и этому пареньку! — проорал Готрек. — Он выглядит так, словно ему не помешало бы немного расслабиться. А пока отойди в сторонку, пацан, Снорри и я заключили пари.

Хозяин гостиницы заискивающе улыбался. Взгляд облегчения проступил на его лице. Похоже, гномы потратят больше, чем можно было бы собрать с той клиентуры, что они распугали.

Хозяин таверны выставил пиво в линию вдоль барной стойки. Десять кувшинов перед Готреком, десять перед Снорри. Гномы обследовали их подобно тому, как человек мог бы изучать противника перед борцовским поединком. Снорри посмотрел на Готрека, затем снова уставился на пиво. Стремительным рывком он оказался возле своей ближайшей цели. Он схватил кувшин, поднёс к своим губам и стал глотать, откинув голову назад. Готрек оказался чуть медленнее. Его кувшин эля коснулсь губ секундой позже Снорри. Установилась долгая тишина, прерываемая только звуками глотков гномов, затем Снорри грохнул своим кувшином по столу секундой ранее, чем Готрек. Феликс смотрел с изумлением. Оба кувшина были осушены до последней капли.

— Первый идёт легче всего, — сказал Готрек.

Снорри подхватил другой кувшин, а второй рукой ещё один, и повторил представление. Готрек проделал то же самое. Он схватил по одному в каждую руку, поднёс один к губам, осушил, затем осушил второй. На этот раз Готрек опустил свою посуду чуть раньше Снорри. Феликс был ошарашен, особенно когда подсчитал, сколько пива Готрек уже выпил до прибытия Снорри. Похоже, что оба Истребителя вовлечены в часто практикуемый ритуал. Феликса удивляло, что гномы действительно намерены выпить всё это пиво.

— Я обеспокоен, что меня видят выпивающим с тобой, Снорри. Женоподобный эльф мог выпить три за то время, пока ты опустошал эти, — произнёс Готрек.

Снорри раздражённо посмотрел на него, подтянул ещё одно пиво и залпом осушил его столь быстро, что пена вылезла у него изо рта и стекла на бороду. Он вытер рот тыльной стороной своего татуированного предплечья. На этот раз он закончил раньше Готрека.

— По крайней мере, в рот мне попало всё моё пиво, — сказал Готрек, покачав головой так, что звякнула цепочка.

— Ты болтать будешь или пить? — поинтересовался Снорри.

Пятое, шестое и седьмое пиво быстро последовали друг за другом. Готрек поглядел на потолок, причмокнул губами и выдал чудовищно громкую отрыжку. Снорри быстро повторил за ним. Феликс и Варек переглянулись. Молодой образованный гном посмотрел на Феликса и пожал плечами. Меньше чем за минуту оба Истребителя приговорили больше пива, чем Феликс обычно выпивал за ночь. Готрек прищурился, и его глаза выглядели немного остекленевшими, но это был единственный признак того, что он проглотил значительное количество алкоголя. Снорри выглядел ничуть не хуже, но он не пьянствовал перед этим всю ночь.

Готрек взял и осушил восьмой кувшин, но к тому времени Снорри был уже на полпути к завершению девятого. Поставив кувшин, он произнёс: «Похоже, платить за пиво тебе».

Готрек не ответил. Он разом взял два кувшина, по одному в каждую руку, запрокинул голову назад, открыл рот и стал в него лить. Звука глотков не было слышно. Он и не глотал, просто позволял пиву стекать прямо по пищеводу. Снорри был настолько впечатлён трюком, что позабыл взять свою последнюю пинту, пока Готрек не закончил.

Готрек стоял, немного покачиваясь. Он рыгнул, икнул и уселся на свой стул.

— В тот день, Снорри Носокус, когда ты сможешь перепить меня, замёрзнет сам Ад.

— Это случится на следующий день после того, как ты заплатишь за пиво, Готрек Гурниссон, — сказал Снорри, присаживаясь рядом со своим приятелем Истребителем Троллей.

— Ладно, для начала сойдёт, — продолжил он. — Давай — ка теперь перейдём к более серьёзной выпивке. Похоже, Снорри есть, чего навёрстывать.

— Снорри, не тот ли добрый табачок с Края Мира у тебя тут? — спросил Готрек,жадно разглядывая вещество, которым Снорри набивал свою трубку.

Все они расположились на лучших местах у пылающего камина.

— Ага, старый „Заплесневелый лист“. Снорри собрал его в горах перед тем, как прийти сюда.

— Дай — ка немного!

Снорри бросил кисет Готреку, который достал трубку и начал её набивать. Истребитель уставился на образованного молодого гнома своим здоровым глазом.

— Итак, малой, — проворчал Готрек. — Что за героическую гибель наобещал мне твой дядя Борек? И почему здесь старикан Снорри?

Заинтересованный Феликс наклонился вперёд. Он и сам бы хотел побольше узнать об этом. Он был заинтригован мыслью о вызове, который взволновал даже Истребителя, обычно угрюмого и неразговорчивого.

Варек предостерегающе посмотрел на Феликса. Готрек покачал головой и сделал глоток пива. Он наклонился вперёд, поджёг в огне деревянную щепку, затем ей разжёг свою трубку. Когда трубка как следует раскурилась, он откинулся назад на своем стуле и с убеждением произнёс:

— Перед человеческим отпрыском ты можешь говорить всё, что хочешь сообщить мне. Он — Друг Гномов и Хранитель Клятвы.

Снорри поглядел на Феликса. Удивление и что — то похожее на уважение отразилось в его хмуром жёстком взоре. Улыбка Варека показала его искренний интерес, он повернулся к Феликсу и снова поклонился, чуть не свалившись со своего стула.

— Я уверен, что за этим целая история, — сказал он. — Мне бы очень хотелось её услышать.

— Не пытайся сменить тему разговора, сказал Готрек. — Что за гибель обещал мне твой родственник? Из — за его письма я притащился через пол — Империи и хотел бы это услышать.

— Я не пытаюсь сменить тему, господин Гурниссон. — Я просто хотел бы получить информацию для моей книги.

— Для этого будет достаточно времени опосля. А теперь рассказывай!

Варек вздохнул, откинулся назад на своем стуле и сцепил пальцы на своём обширном животе.

— Я немногое могу поведать вам. Мой дядя располагает всеми подробностями и поделится ими в своё время и на своё усмотрение. Я же могу вам сказать, что это, вероятнее всего, самое значительное приключение со времён Сигмара Молотодержца, и касается оно Караг — Дума.

— Затерянная крепость гномов Севера! — пьяным голосом проревел Готрек, а затем внезапно замолчал.

Он огляделся по сторонам, словно опасаясь, что его могут подслушать шпионы.

— Она самая!

— Значит, твой дядя нашёл способ туда добраться! Я считал его сумасшедшим, когда он заявлял об этом.

Феликс никогда не слышал в голосе гнома такого скрытого волнения. Оно было заразительным. Готрек поглядел на Феликса. И тут вмешался Снорри.

— Если хотите, можете называть Снорри тупым, но даже Снорри известно, что Караг — Дум затерян в Пустошах Хаоса.

Он посмотрел прямо на Готрека и вздрогнул.

— Вспомни, что произошло в прошлый раз!

— Даже если так, мой дядя нашёл способ туда попасть.

Внезапное беспокойство наполнило Феликса. Узнать расположение места — это одно. Иметь способ туда попасть — совсем другое. Значит, это не просто впечатляющее академическое исследование, но вполне возможное путешествие. Он почувствовал ужасную слабость, понимая, к чему всё это приведёт, и зная, что не желает иметь к этому отношения.

— Через Пустоши не пройти, — заявил Готрек.

Нечто большее, чем простая осторожность, послышалось в его голосе.

— Я бывал там. Как и Снорри. Как и твой дядя. Пытаться пересечь их — безрассудство. Безумие и мутации ожидают того, кто туда направится. В том проклятом месте Ад соприкасается с миром.

Феликс по — новому, с уважением посмотрел на Готрека. Немногие когда — либо забредали столь далеко и возвращались, чтобы поведать об этом. Для него, как и для всего населения Империи, Пустоши Хаоса были жутким слухом, адскими землями далеко на севере, откуда появляются ужасные армии четырёх Разрушительных Сил Хаоса, чтобы опустошать, грабить и убивать. Он никогда не слышал, чтобы гном упоминал, что бывал там, однако Феликс мало знал о приключениях Истребителя до момента их встречи. Готрек не рассказывал о своём прошлом. Казалось, он стыдится. В любом случае, явный страх гнома делал это место ещё более устрашающим. Насколько было известно Феликсу, мало что в этом мире могло привести в смятение Истребителя, и следовало опасаться всего, что могло вызвать подобное.

— Тем не менее, я полагаю, что именно туда собирается отправиться мой дядя, и он хочет, чтобы ты пошёл с ним. Ему нужен твой топор.

На некоторое время Готрек замолчал.

— Несомненно, это дело достойное Истребителя.

«Звучит, как абсолютное безумие», — подумал Феликс. Каким — то образом ему удалось удержать язык за зубами.

— Снорри думает так же.

«Значит, Снорри ещё больший идиот, чем кажется», — подумал Феликс, и слова чуть не соскочили с его губ.

— Тогда вы сопроводите меня к Одинокой Башне? — спросил Варек.

— Ради перспективы подобной гибели я последую за тобой во врата Ада, — сказал Готрек.

«Это хорошо, — подумал Феликс, — потому как похоже, что туда ты и отправишься».

Затем он покачал головой. Он уже начал заражаться безумием гномов. Неужели он всерьёз воспринял все эти разговоры о путешествии в Пустоши Хаоса? Конечно же, это всего лишь пьяная болтовня и к утру этот приступ безумия пройдёт…

— Превосходно, — сказал Варек. — Я знал, что вы пойдёте.

(обратно)

Знак скавена

Потряхивание повозки не облегчало похмелья Феликса. Всякий раз, как колесо попадало в одну из глубоких выбоин на дороге, его мутило, и желудок угрожал вывернуть свое содержимое на придорожные кусты. Внутренность рта была словно покрыта мехом. Давление внутри черепа усиливалось, как в паровом котле. Но необычнее всего было то, что у него пробился страстный аппетит к жареной пище. Видения яичницы с беконом заполняли его мысли. Теперь он жалел, что ранее не позавтракал с Истребителями Троллей; но в тот момент зрелища, как они поглощают тарелки, с горкой заполненные ветчиной и яйцами, и чавкают над громадными краюхами чёрного хлеба, оказалось достаточно, чтобы его желудок скрутило. Но теперь за такую же еду он почти готов был пойти на убийство.

Некоторым утешением ему служило то, что Истребители были более — менее молчаливы, за исключением ворчания на гномьем по поводу, как он предполагал, их тяжёлого похмелья или же явно отвратительного пива людей. Лишь юный Варек выглядел весёлым и полным энергии, но ему таковым быть и надлежало. К большому неудовольствию двух других гномов, Варек остановился после трёх кружек, заявив, что ему достаточно. Сейчас он уверенными взмахами поводьев направлял мулов и насвистывал весёлую мелодию, не обращая внимания на нацеленные в его спину кинжалоподобные взгляды спутников. В этот момент Феликс яростно ненавидел его, что можно было объяснить лишь интенсивностью похмелья.

Чтобы отвлечься от похмелья и мыслей о внушающем страх приключении, которое, очевидно, вскоре предстоит, Феликс обратил внимание на окружающий мир. Несомненно, день был превосходный. Ярко светило солнце. Эта область Империи выглядела особенно плодородной и радующей глаз. Огромные бревенчатые срубы вырастали из вершин окружающих холмов. Их окружали крытые соломой домики крестьян. За ограждениями паслись крупные пятнистые коровы, на шеях которых весело позвякивали колокольчики. Звучание каждого колокольчика различалось, из чего Феликс заключил, что пастух смог бы отследить каждую отдельную корову лишь по звуку.

Рядом с ними крестьянин вёл стадо гусей по пыльной дорожке. Поодаль прелестная крестьяночка, вилами собиравшая сено в стог, одарила Феликса очаровательной улыбкой. Он попытался найти силы, чтобы улыбнуться в ответ, но не смог. Феликс ощущал себя столетним стариком. Он смотрел на девушку, пока та не скрылась за изгибом дороги.

Повозка попала в очередную выбоину и подлетела выше.

— Смотри, куда едешь! — прорычал Готрек. — Неужели тебе не заметно, что Снорри Носокус страдает от похмелья?

— Снорри чувствует себя не очень хорошо, — подтвердил второй Истребитель и издал отвратительный булькающий звук. — Должно быть, это козлятина с тушёным картофелем, которую мы пробовали прошлой ночью. Снорри думает, что немного переел.

«Скорее всего, это тридцать или около того кружек эля, которые ты опорожнил», — скривившись, подумал Феликс. Он едва не высказал это вслух, но, даже страдая от похмелья, благоразумно воздержался. У него не было желания вылечить похмелье, подставив под топор свою голову. «Хотя, тоже вариант», — подумал он, когда повозка и его желудок совершили ещё один скачок.

Феликс снова обратил внимание на плотно утрамбованный каменистый грунт дороги под ними, который вызывал дрожь и вибрации, пытаясь сфокусировать мысли на чём — то отличном от его ужасно чувствительного желудка. Он мог разглядеть отдельные камни, выступавшие над землёй, каждый из которых был способен сломать деревянные колёса телеги, если бы столкновение произошло под неправильным углом.

Прожужжав, на обратную сторону его руки мягко приземлилась муха, по которой он нанёс сильный шлепок. Та с презрительной лёгкостью увернулась от удара и продолжала суетиться вокруг головы Феликса. Первоначальная попытка истощила Феликса, и когда насекомое слишком близко подлетало к его глазам, он лишь пытался отогнать его потряхиванием головы. Он закрыл глаза и сфокусировал свою силу воли на создании, заставляя то сдохнуть, но оно отказывалось подчиняться. Время от времени Феликс мечтал о том, чтобы быть волшебником, и это был один из таких моментов. Он бился об заклад, что они не страдали бы тогда от похмелья и неудобств из — за толстой жужжащей мухи.

Внезапно на его лицо упала тень, повеяло прохладой. Подняв глаза, Феликс увидел, что они проезжают через небольшой лес разросшихся у дороги деревьев. Он быстро оглянулся вокруг, скорее по привычке, чем из опасения — подобные леса частенько предпочитают бандиты, а в Империи бандиты не редкость. Он не был уверен, существует ли такой дурень, что способен напасть на повозку с парой страдающих от похмелья Истребителей Троллей, но кто его знает. Странные вещи происходили с ним в его странствиях. Возможно, те вчерашние наёмники вернулись, чтобы отомстить. А в эти тёмные времена везде найдутся зверолюды и мутанты. В своё время Феликс повстречал их достаточно, чтобы считать себя кем — то вроде эксперта в этом вопросе.

«Честно говоря, — подумал Феликс, — в теперешнем состоянии едва ли не с радостью принял бы удар топора зверолюда». По крайней мере, это избавит его от страданий. Он решил, что ему показалось что — то странное. Он был почти уверен, что заметил нечто небольшое и розовоглазое, прошмыгнувшее среди зарослей немного позади дороги. Всего лишь через секунду оно пропало. Феликс едва не обратил на это внимание Готрека, но передумал, потому как идея прервать восстановление Истребителя от похмелья вряд ли была правильной.

И, скорее всего, ничего особенного, всего лишь какое — то небольшое мохнатое животное сбежало, опасаясь едущих по дороге путешественников. И всё же, что — то знакомое в очертаниях той головы не давало покоя измученным мозгам Феликса. Прямо сейчас он не мог определить, что именно, но был уверен — это всплывёт само через некоторое время. Ещё один существенный наклон повозки чуть не сбросил его. Он постарался удержать в желудке вчерашнюю козлятину с тушёной картошкой. Процесс получился затяжным и завершился успехом только тогда, когда пища была уже на полпути к выходу из его глотки.

— Куда мы направляемся? — спросил он Варека, чтобы отвлечься от своих страданий.

Не в первый раз он поклялся никогда не прикладываться более к пиву. Иногда ему казалось, что большинство его неприятностей каким — то образом начинается в тавернах. В самом деле, просто удивительно, почему он не осознал это ранее.

— К Одинокой Башне, — весело произнёс Варек.

Феликс подавил потребность ударить его, скорее из — за того, что был обессилен, чем по какой другой причине.

— Звучит… интригующе, — смог, наконец, сказать Феликс.

Но, в действительности, это звучало зловеще, как и названия многих других мест, которые он посетил за свою достойную сожаления карьеру в качестве спутника Истребителя. В любой части Империи любая местность под названием „одинокая башня“, вероятнее всего, относится к тому типу мест, которые не пожелал бы посетить никто из находящихся в здравом уме. Укрепления в безлюдных местах по — обыкновению заполнены орками, гоблинами и прочими, ещё худшими существами.

— О, это действительно интересное место. Она построена над старой угольной шахтой. Дядя Борек занял её и обновил. Добрая гномья работа. Выглядит, как новая. На самом деле, даже лучше, потому как изначальная постройка людей была, без обид, немного небрежной. За несколько сотен лет до нашего прихода она была заброшена всеми, кроме скавенов. Разумеется, нам пришлось сначала избавиться от них, и некоторые, возможно, всё ещё скрываются в шахте.

— Хорошо, — проворчал Готрек. — Не могу удержаться от возможности приятного времяпрепровождения, приканчивая скавенов. Излечивает похмелье лучше, чем пинта Багманского.

Феликс сам мог бы придумать массу более приятных способов провести время, чем охота на злобных крысоподобных чудищ в заброшенной и, несомненно, небезопасной шахте, но с Готреком он ими не поделился.

Варек оглянулся через плечо туда, где его пассажиры теснились со своими пожитками. Должно быть, они имели плачевный вид, потому что Снорри был экипирован не лучше, чем Готрек или Феликс. Его вещевой мешок был пуст, как кошелёк моряка после кутежа в порту. У Снорри не было ни плаща, ни даже одеяла. Феликс был рад, что у него был красный, шерстяной зюденландский плащ, под которым можно было свернуться калачиком. Он не сомневался, что предстоят довольно холодные ночи. И его не прельщала перспектива провести ночь на холодной земле.

— Сколько нам ещё туда добираться? — спросил он.

— За короткое время мы прошли значительное расстояние. Если выберем короткий путь через Костяные холмы, то будем на месте через два, самое большее три дня.

— Я слышал нехорошие вещи про Костяные холмы, — сказал Феликс.

Это была правда. Опять же, среди городов и городков Империи было немного таких, про которые он не слышал нехорошие вещи. Готрек и Снорри одновременно посмотрели с интересом, написанным на их лицах. Феликса никогда не переставало удивлять, что чем хуже звучит дело, тем счастливее выглядит Истребитель.

— Там поселились скавены из шахты и нападают на путников. Они также спускаются вниз и совершают набеги на фермы. Однако сейчас нам не о чем беспокоиться. Мы их не увидим, — сказал Варек. — Мы со Снорри прошли на повозке весь путь досюда, не почуяв ни малейшего намёка на неприятности.

Оба Истребителя откинулись назад, равнодушно медитируя в своём похмелье. Но Феликса это почему — то не успокоило. По его опыту, походы через дикую местность никогда не проходят гладко. И что — то после простого упоминания скавенов повело к тому, что подсознательно его начали беспокоить те крысоподобные очертания, которые он тогда заметил в лесу.

— Ты проделал весь этот путь сам? — спросил Феликс.

— Со мной был Снорри.

— У тебя есть оружие? — спросил Феликс, удостоверяясь, что его длинный меч находится в пределах досягаемости.

— У меня есть мой нож.

— У тебя есть нож! Как славно! Я уверен, что он будет весьма полезен, если на тебя нападут скавены.

— Никогда не видел скавенов. Лишь иногда ночью слышал слабые семенящие шаги. Что бы это ни было, думаю, что его испугал храп Снорри. А на случай нападения у меня есть мои бомбы.

— Бомбы?

Варек пошарил внутри своей одежды и достал гладкую чёрную сферу. К её верху было приделано странное металлическое устройство. Он передал её Феликсу, который осмотрел сферу вблизи. Похоже, если потянуть за зажим наверху, он высвободится.

— Поосторожнее с этим, — сказал Варек. — Это детонатор. Потянешь вот за это, оно дёргает кремниевый ударник, поджигающий присоединённый к взрывчатке фитиль. У тебя есть около четырёх ударов сердца, чтобы метнуть, а затем — бабах!

Феликс с опаской взглянул на вещь, наполовину ожидая, что та разорвётся в его руках.

— Бабах?

— Она взорвётся. Во все стороны полетят осколки. Это если загорится фитиль. Чего иногда не происходит. На самом деле, в половине случаев, но идея всё равно оригинальная. И разумеется, крайне, крайне редко они срабатывают без всякой на то причины. Такого почти никогда не происходит. Заметь, именно так Блорри остался без кисти руки. Заменил её крюком.

Феликс поспешно передал бомбу обратно Вареку, который спрятал её во внутренний карман своего одеяния. Феликс начал думать, что этот спокойный молодой гном, должно быть, более безумен, чем кажется на вид. Возможно, таковы все гномы.

— Знаешь, это работа Макайссона. У него неплохо получаются подобные вещи.

— Макайссон. Малакай Макайссон? — спросил Готрек. — Тот самый помешанный!

Феликс смотрел на Готрека, открыв рот от изумления. Он не был уверен, что хочет встретиться с этим Макайссоном. Любой, кого Готрек мог назвать помешанным, должен быть действительно безумен. Вероятно, даже может выиграть приз за своё безумие. Готрек перехватил взгляд Феликса.

— Макайссон верит в возможность полёта аппаратов тяжелее воздуха. Полагает, что может заставить вещи летать.

— Гирокоптеры летают, — заметил Снорри. — Снорри бывал на одном. Вывалился. Приземлился на голову. Без повреждений.

— Не гирокоптеры. Большие штуки! И он строит корабли! Корабли! Для гнома это нездоровый интерес. Я ненавижу корабли почти так же, как ненавижу эльфов!

— Он построил крупнейший пароход из когда — либо существовавших, — подключился к беседе Варек. — „Непотопляемый“. Длиной в две сотни шагов. Весом в пять сотен тонн. С управляемыми паром скорострельными орудийными башнями. С экипажем из более чем трёх сотен гномов и тридцати инженеров. Он мог плыть со скоростью три лиги^[34] в час. У него был такой впечатляющий вид — с лопастями, взбивающими море в пену, и реющими на ветру флажками.

«Звучит, безусловно, впечатляюще», — подумал Феликс, внезапно обнаружив, как далеко продвинулись гномы в этой странной магии, которую они называли „инженерией“. Как и каждый в Империи, Феликс знал про паровые танки — бронированные транспортные средства, которые были остриём могучих армий государства. Но выглядит так, словно в сравнении с этой штукой паровой танк — детская игрушка. И всё же удивляло, почему он никогда о ней не слышал, если она настолько впечатляюща?

— Что случилось с „Непотопляемым“? Где он теперь?

На короткое время гномы смущённо притихли.

— Эээ… он затонул, — наконец произнёс Варек.

— Столкнулся со скалой в своё первое плавание, — добавил Снорри.

— Некоторые утверждают, что взорвался паровой котёл, — сказал Варек.

— Потонул со всем экипажем, — добавил Снорри с почти счастливым выражением лица, с которым гномы, похоже, всегда встречают худшие известия.

— Кроме Макайссона. Его позже подобрал корабль людей. Макайссона отбросило взрывом, и он уцепился за деревянный брус.

— А потом он построил летающий корабль, — произнёс Готрек с явно злой иронией в голосе.

— Так и есть. Макайссон построил летающий корабль, — сказал Снорри.

— „Неразрушаемый“, — сказал Варек.

Феликс попытался представить корабль летящим. С трудом ему это удалось. Мысленным взглядом он представил что — то похожее на старые речные баржи на Рейке, с наполненными парусами и волочащимися вёслами. Волшебство, способное на такое, бесспорно, должно быть мощным.

— Изумительная была штука, — сказал Варек. — Огромная, как парусник. Украшенные резьбой железные турели^[35]. Фюзеляж^[36] длиной почти сто шагов. Он мог лететь со скоростью 10 лиг в час, при попутном ветре, разумеется.

— Что случилось с ним? — спросил Феликс, охваченный чувством, что ответ ему уже известен.

— Он разбился, — сказал Снорри.

— Боковой ветер и утечка поднимающего газа, — сказал Варек. — Большой взрыв.

— Все находящиеся на борту погибли.

— Кроме Макайссона, — произнёс Варек, словно была большая разница.

Похоже, он считал это важным.

— Его отбросило, и он приземлился на верхушки каких — то деревьев. Они задержали его падение и сломали ему обе ноги. Следующие два года пришлось пользоваться костылями. В любом случае, „Неразрушаемый“ был опытным образцом. А ты чего ожидал? Он же был первым в своём роде. Но теперь Макайссон с этим разобрался.

— Опытный образец? — произнёс Готрек. — Погибло двадцать хороших инженеров — гномов, включая мастера Улли, заместителя главы гильдии, а ты говоришь про „опытный образец“? Макайссону следовало обрить свою голову.

— Он так и сделал, — сказал Варек. — После того, как его с позором выгнали из гильдии. Он не смог вынести бесчестья, сам понимаешь. Они устроили ему Ритуал Брючных Штанин. Жаль. Мой дядя говорит, что Макайссон был лучшим инженером из всех когда — либо живших. Он говорит, что Макайссон — гений.

— Гений в том, как убивать других гномов.

Феликс обдумал, что Готрек сказал про бритьё Макайссоном головы.

— Ты имел в виду, что Макайссон стал Истребителем Троллей? — спросил он Варека.

— Да. Разумеется. Однако он продолжает заниматься инженерной работой. Говорят, он решил доказать работоспособность своих теорий или погибнуть.

— Спорю, что ему удастся, — угрюмо пробормотал Готрек.

Феликс не слушал. Его одолевала другая, более беспокоящая идея. С учётом Готрека и Снорри, в одном месте соберутся три Истребителя Троллей. Что затевает дядя Варека? От задания, для выполнения которого требуются три Истребителя, плохо пахнет. В действительности, от него явно несёт самоубийством. Внезапно, прорвавшись даже через жуткую пелену его похмелья, в фокусе раздумий Феликса оказалось кое — что из того, что ранее рассказал Варек.

— Ты говорил, что ранее слышал семенящие шаги, — сказал одолеваемый ужасными подозрениями Феликс, думая о небольшой фигуре, замеченной им в подлеске. — По дороге на встречу с Готреком и мной.

Варек кивнул:

— Только ночью, когда мы сделали привал.

— У тебя не возникло соображений, что могло производить эти семенящие шаги?

— Нет. Возможно, лиса.

— Лисы так не передвигаются.

— Крупная крыса.

— Крупная крыса…, — Феликс покачал головой.

Это как раз то самое, что он не хотел бы услышать. Феликс глянул на Готрека, чтобы удостовериться, понял ли Истребитель ход его мысли. Но голова гнома была запрокинута, и он безучастно уставился в пространство. Похоже, что он занят своими собственными мыслями, и не обратил никакого внимания на разговор.

Крысы наводили Феликса лишь на одну мысль, и мысль эта его пугала. Они заставляли его думать о скавенах. Возможно ли, что мерзкие крысолюди выследили его даже здесь? Мысль была безрадостной.

Феликс сидел у костра и вслушивался в неровное ржание мулов. Темнота и редкий отдалённый вой волков заставляли тех нервничать. Феликс поднялся и провёл рукой по боку ближайшего к нему мула, пытаясь его успокоить, затем вернулся к костру, возле которого спали остальные.

Целый день тропа поднималась в Костяные холмы, которые оказались столь же унылыми и непривлекательными, как и следовало из их наименования. Вокруг не было деревьев, лишь покрытые лишайником скалы и крутые холмы с короткой, низкорастущей травой. К счастью, Варек додумался захватить с собой дрова, иначе они провели бы ночной привал в гораздо более неудобных условиях. Несмотря на летнюю жару днём, ночью в холмах было холодно.

Ужин составлял хлеб, закупленный в таверне в Гюнтерсбаде, и ломти жесткого гномьего сыра. После этого они расселись вокруг костра, и все три гнома раскурили свои трубки. В роли аккомпанемента для них выступал отдалённый волчий вой. Феликс находил, что вой наводит тоску лишь немногим менее, чем гномьи разговоры, которые всегда вертятся вокруг древних обид, историй о давно перенесённых напастях, и легендарных пьяных запоев. А ужаснее воя был почти заглушающий его звук гномьего храпа. Феликс вытянул короткую соломинку и выиграл сомнительную честь нести первую стражу.

Феликс старался не смотреть на огонь и удерживал взгляд в направлении темноты, чтобы не повредить своему ночному зрению. Он был обеспокоен. Он продолжал думать о скавенах, и его приводила в смятение мысль об этих крысолюдях — свирепых отродьях Хаоса. Феликс вспоминал столкновение с ними в битве за Нульн. Это напоминало видение из ночного кошмара — сражение во тьме с человекообразными крысами размером с человека, которые, подобно людям, ходят на двух ногах и сражаются с оружием в руках. Вернувшиеся воспоминания об их ужасном чирикающем языке и о том, как блестят в темноте их красные глаза, заставили его содрогнуться.

Но наиболее внушающим страх было то обстоятельство, что скавены создали свою цивилизацию — ужасную пародию на человеческую. У них была своя культура, свои собственные чуждые технологии. У них были свои войска и изощрённые виды вооружения, некоторым образом более продвинутые, чем любые из тех, что когда — либо производило человечество. Феликс видел их, когда они появились из канализации для захвата Нульна. Перед его глазами ещё возникала картина, как чудовищная орда наступает через горящие строения, уничтожая всё на своём пути. Яркими были воспоминания о зелёном пламени огнемётов искривляющего огня, переливающимся в ночи, и шипении человеческой плоти, словно поедаемой струями пламени.

Скавены были непримиримыми врагами человечества, всех цивилизованных рас, но находились те, кто за плату вставал на их сторону. Феликс лично убил их агента Фрица фон Гальштадта, занимавшего должность шефа тайной полиции курфюрста Эммануэль. «Сколько же ещё других агентов крысолюдей занимают высокие посты?» — прикидывал он. Сейчас, в этом пустынном месте, ему не хотелось думать об этом. Он отмахнулся от мыслей о скавенах и попытался поразмышлять о чём — либо другом.

Феликс позволил своим мыслям углубиться в прошлое. Вой напомнил ему о ужасных последних днях в форте фон Диела на землях князей Порубежья, где ему довелось наблюдать гибель Кирстен, своей первой настоящей любви, убитой Манфредом фон Диелом. Он стал свидетелем жестокой резни, учинённой над большинством населения волчьими всадниками — гоблинами, проникшими в форт из — за измены Манфреда. Странно, но он всё ещё помнил измождённое лицо Кирстен и её мягкий голос. Феликс раздумывал о том, мог ли он сделать что — нибудь, чтобы изменить ход тех событий. Эта мысль время от времени мучила его в тихие ночные часы. То событие по по — прежнему болью отдавалось в нём, хотя за давностью это ощущалось всё реже, и он понимал, что скорбь постепенно проходит. Теперь он даже проявлял интерес к другим женщинам. Там, в Нульне, у него была Элисса, служанка из таверны, но в итоге она ушла.

К нему приходили очень яркие образы улыбающейся крестьянской девушки на поле. Он раздумывал о том, чем она сейчас занимается. Феликс смирился с тем фактом, что вряд ли о ней когда — либо услышит, так же, как и она о нём. В мире так много подобных случайных встреч. Возможностей, что никогда не реализуются. Романтических отношений, что погибают прежде, чем им представляется шанс развиться. Он сомневался, встретится ли ему когда — либо другая женщина, которая сможет взволновать его столь же сильно, как Кирстен.

Он оказался настолько поглощён своими мыслями, что лишь через какое — то время обнаружил, что слышит семенящие шаги и мягкие звуки коготков, скребущих по каменистой скале. Он сместился ближе к поверхности земли, а затем осторожно посмотрел вокруг, внезапно испугавшись, что в любой момент в спину ему может вонзиться отравленный нож, причиняя жгучую боль. Однако семенящие звуки стихли, как только он начал двигаться.

Феликс не шевелился и затаил дыхание на длительное время, и шаги возобновились. Там. Звук послышался справа от него. Вглядевшись, он увидел блеск красных глаз и тёмные очертания, всё ближе подползающие по вершине холма. Он плавно вынул свой меч из ножен. Магический клинок, доставшийся ему от погибшего рыцаря — храмовника Альдреда, легко ощущался в его руке. Он было собрался выкрикнуть предостережение остальным, когда прозвучал чудовищный завывающий боевой клич. Он узнал голос Готрека.

Воздух наполнил странный мускусный запах, который был Феликсу уже знаком. Крысоподобные фигуры немедленно развернулись и обратились в бегство. В ночи на огромном топоре Истребителя засветились руны. Он бросился в темноту, за ним стремительно проследовал Снорри Носокус. Феликс сам было побежал за ними, но глаза человека не могут видеть в сумраке, в отличие от глаз гномов. Он вздрогнул, когда рядом с ним встал Варек с одной из своих чёрных зловещих бомб в руке. Свет костра отражался в очках молодого гнома и обрамлял его глаза огненным ореолом.

Плечом к плечу стояли они долгие напряжённые минуты, ожидая услышать звуки сражения и увидеть стремительную атаку толпы крысолюдей. Единственный услышанный ими звук был топотом сапог возвращающихся Готрека и Снорри.

— Скавены, — презрительно сплюнул Готрек.

— Они сбежали, — расстроенно произнёс Снорри.

Расценивая происшествие, как если бы не случилось ничего, заслуживающего внимания, они вернулись на свои места у костра и улеглись спать. Феликс позавидовал им. Он знал, что этой ночью ему не уснуть даже после окончания его стражи.

«Скавены», — подумал он и вздрогнул.

(обратно)

Одинокая башня

Охваченный трепетом, Феликс смотрел вниз, на вход в протяжённую долину. С того места, где он стоял, ему были видны механизмы — сотни механизмов. Громадные паровые двигатели возвышались по бокам долины, словно чудища в клёпанной железной броне. Поршни огромных насосов ходили вверх — вниз с частотой сердцебиения великана. Из огромных ржавых труб, идущих между массивными зданиями из красного кирпича, с шипением вырывался пар. Громадные дымовые трубы изрыгали в воздух огромные клубы чёрного дыма. По воздуху разносился стук сотен молотков. Адское свечение кузнечных горнов освещало сумрачные интерьеры мастерских. Сквозь жар, шум и дым множество гномов сновали туда — сюда.

На мгновение дымка рассеялась, когда по долине пронёсся холодный ветер с гор. Феликс увидел, что одно громадное строение возвышается над всей долиной. Оно было выстроено из ржавого проклёпанного металла, и имело гофрированную железную крышу. Оно было около трёх сотен шагов в длину и двадцати в высоту. С одного конца находилась массивная башня из железа, ничего похожего на которую Феликс никогда ранее не видел. Она была собрана из металлических балок, с наблюдательной площадкой и чем — то, что выглядело, словно здоровенный фонарь, на самом верху. Высоко над дальним концом долины возвышалась чудовищная приземистая крепость. Её разрушающуюся каменную кладку покрывал мох. Высоко на зубчатых стенах Феликс смог различить блестящие жерла пушек. В середине строения возвышалась единственная каменная башня. Под крышей на фасаде были массивные часы, стрелки которых показывали почти семь часов пополудни. На крыше был установлен столь же большой телескоп, направленный в небеса. На глазах Феликса стрелки дошли до семи часов, и оглушительно пробил колокол, эхо звука которого заполнило долину.

Воздух наполнился жутким воем, который мог быть лишь свистом пара — нечто подобное Феликсу уже довелось раз услышать в Колледже Инженерии Нульна. С пыхами застучали поршни, по рельсам загрохотали железные колёса, и из выхода штольни^[37] появилась небольшая паровая повозка. Она передвигалась по железным рельсам, перевозя груды угля на какой — то огромный центральный металлоплавильный завод.

Шум стоял оглушительный. Вонь была потрясающей. Вид был одновременно безобразный и впечатляющий, словно смотришь на внутренности какого — то огромного и замысловатого заводного механизма игрушки. У Феликса было чувство, что он наблюдает эпизод некоего необычного вида колдовства, которое может изменить мир, если правильно им воспользоваться. Он понятия не имел, на что способны гномы, какую силу им дают древние знания. Наполнившее его чувство удивления было столь сильно, что на какое — то время взяло вверх над опасениями, которые подсознательно беспокоили его весь день.

Затем эти мысли вернулись к нему, и он вспомнил следы, которые этим утром видел среди отпечатков подбитых гвоздями сапог Истребителей. Несомненно, они принадлежали скавенам, и довольно крупному их отряду. Феликс полагал, что не ужас стал причиной бегства крысолюдей, столь же грозных, как и Истребители. Они отступили потому, что у них были другие задачи, а вступление в бой с его попутчиками могло замедлить достижение их цели. Это единственное возможное объяснение бегства столь крупного отряда скавенов от весьма малочисленного противника.

Глядя сейчас в долину, Феликс понимал, что именно может являться возможной целью скавенов. Здесь находится нечто, что последователи Рогатой Крысы хотят захватить или уничтожить. Феликс понятия не имел, что делается в долине, но был уверен в важности происходящего. Слишком много было затрачено усилий, энергии и умственного труда, а Феликс знал, что гномы ничего не делают без выгоды.

И снова он ощутил, что сердце забилось быстрее. Здесь располагалось производство такого уровня развития, который он не представлял возможным. Что даже при невзрачном внешнем виде подразумевало удивительное понимание вещей, находящихся за пределами познаний человеческой цивилизации. В этот миг Феликс осознал, сколь многому ещё предстоит людям научиться у гномов. Позади он услышал резкий вдох.

— Если Гильдия Инженеров когда — либо узнает об этом, — громко высказался Готрек, — полетят головы!

— Давай лучше спустимся и предупредим их о скавенах, — отозвался Феликс.

Готрек посмотрел на него надменным взглядом единственного безумного глаза.

— Чего ради те гномы должны бояться кучки паршивых крысёнышей?

Склонный согласиться с этим, Феликс промолчал. Он был уверен, что придумает что — нибудь, если уделит достаточно времени. В конце концов, в прошлом скавены предоставили ему множество причин для опасений.

Где — то справа от них что — то сверкнуло, словно отблеск солнечного луча на зеркале. Феликс на короткое время задумался, что бы это могло быть, а затем выбросил это из головы, полагая тут связь с удивительными технологиями, которые он видел вокруг себя в действии.

— Давай всё равно им расскажем, — произнёс Феликс, недоумевая, зачем гномам понадобилось размещать что — то столь ярко сверкающее среди зарослей кустарника.

Серый провидец Танкуоль изучал местность через перископ. Это устройство было ещё одним великолепным изобретением скавенов, объединяющим в себе лучшие особенности телескопа и группы зеркал; оно позволяло ему под прикрытием этих зарослей кустарника незаметно наблюдать за ничего не подозревающими дуралеями. На виду были лишь линзы на самом верху механизма, и он сомневался, что даже их смогут обнаружить гномы. Они слишком уж туповаты и туго соображают.

Однако даже серый провидец вынужден был признать, что было нечто впечатляющее в гномьих сооружениях внизу. Он не был уверен в том, что это такое, но в глубине своей крысиной натуры даже он был впечатлён. Это зрелище очаровывало, подобно одному из лабиринтов, который он содержал для людей дома, в Скавенблайте. Там столько всего происходило, что глаза не знали, на чём остановиться. Там шла такая активность, что ему было со всей очевидностью ясно, что внизу происходит нечто важное — нечто, что может хорошо отразиться на его репутации в Совете Тринадцати, если он этим завладеет.

И снова он поздравил себя за своё предвидение и умственные способности. Сколько ещё серых провидцев откликнулось на донесения группы рабов скавенов^[38], которых выставили из старых угольных шахт под Одинокой Башней?

Никто из его соперников не призадумался, что, должно быть, там, в этих пустынных холмах, происходит нечто важное, раз гномы направили армию для отвоевания старой угольной шахты. Разумеется, он признавал, что у соперников не было шансов, потому как Танкуоль казнил большинство выживших прежде, чем у тех появилась возможность рассказать о ситуации кому — либо ещё. Помимо прочего, секретность была одним из главнейших средств в арсенале скавенов, и он понимал это лучше прочих. Разве не он — самый выдающийся из серых провидцев, могущественных и внушающих страх скавенов — волшебников, что ниже рангом лишь самого Совета Тринадцати? А в определённое время даже это может измениться. Танкуоль знал, что его предназначение — когда — нибудь занять своё законное место на одном из древних тронов Совета.

Как только он удостоверился, что донесение правдиво, то со своими телохранителями предпринял путешествие сюда. И сразу же, как увидел величину лагеря гномов, он запросил подкрепление из ближайшего гарнизона скавенов, именем Рогатой Крысы требуя от его командующего соблюдения строжайшей секретности под страхом долгой, продолжительной и невероятно мучительной смерти. В настоящий момент долина была почти полностью окружена мощной группировкой скавенов, и чего бы ни пытались защитить гномы, оно скоро достанется ему. Этой самой ночью он отдаст приказ, который отправит его непобедимые, покрытые мехом легионы вперёд к неотвратимой победе.

На мгновение внимание Танкуоля привлекло промелькнувшее движение — развевающееся на ветру красное нечто, которое смутно напомнило ему что — то угрожающее, что он видел в прошлом. Не придав этому значения, Танкуоль повернул перископ к склону холма, изучая мощные двигатели, построенные гномами. Жадность и сильное желание обладать ими захлестнули его, и ни в коей мере не смущало отсутствие понимания об их назначении. Он знал, что ценно уже само обладание ими. Что угодно, производящее столь много шума и выпускающее столь много дыма, само по себе было тем, что заставляло сердце любого скавена биться быстрее.

Какая — то мысль о том развевающемся клочке красного прицепилась к нему, но он её отбросил. Танкуоль начал составлять план атаки, изучая все пути выдвижения к границам долины. Ему хотелось бы призвать огромное облако „ядовитого ветра“ и отправить его вниз, в долину, чтобы газ поубивал гномов, оставив нетронутыми их машины. Его поразила элегантность этой идеи. Возможно, ему следует продать её техномагам^[39] клана Скрайр, когда он будет торговаться с ними в следующий раз. Приспособление, которое может выпускать газ таким же способом, как дымовые трубы выбрасывают дым, будет…

Погоди — ка! В мозгу всплыло странное ощущение знакомости этого развевающегося красного плаща. Он внезапно припомнил, где видел нечто похожее. Серый провидец вспомнил ненавистного человека, который носил что-то весьма схожее. Но, несомненно, это не означает, что он находится здесь.

Танкуоль торопливо развернул перископ на телескопической опоре. Он услышал, как застонал от боли раб скавенов, на спине которого тот был закреплён — но какое ему дело? Боль раба значила для него меньше, чем шерсть, которая ежедневно с него опадала.

Резкими движениями лап он сфокусировал линзы на источнике своего беспокойства. От потрясения он какое — то время боролся с почти неудержимой потребностью выпрыснуть мускус страха^[40]. Это прекратилось, лишь когда он напомнил себе о том, что безволосая обезьяна никак не может его увидеть.

Танкуоль вздрогнул и пригнул вниз свою рогатую голову, несмотря на то, что внушительный интеллект подсказывал ему, что он и так вне зоны видимости. Он оглянулся на двух своих прислужников, Ларка и Гротца, и заметил, что те смутились. Их озабоченные физиономии молча уставились на него, и убедили его в том, что он не должен потерять лицо перед своими подчинёнными. Он принял щепотку порошка искривляющего камня^[41], чтобы успокоить нервы, затем вознёс Рогатой Крысе нечто, что должно было бы быть молитвой, но могло предположительно быть истолковано, и как проклятие.

Он не мог в это поверить. Он попросту не мог в это поверить! Смотря через перископ, Танкуоль столь же явно, как свою морду, видел человека — Феликса Ягера. Серый провидец склонился вперёд и для уверенности посмотрел ещё раз. Нет, ошибки быть не могло. Ясно как день, что там стоит именно Феликс Ягер — ненавистный человек, который столь многое сделал, чтобы расстроить большие планы серого провидца, и которому всего лишь считанные месяцы назад почти удалось чрезвычайно глупейшим образом обесчестить Танкуоля перед Советом Тринадцати!

Оправданная ненависть боролась с благоразумным инстинктом самосохранения, преобладающим в душе Танкуоля. Его первая мысль была о том, что Ягер каким — то образом выследил его и проделал весь этот путь, чтобы снова расстроить планы Танкуоля по обретению славы. Холодный проблеск логики подсказал ему, что вряд ли подобное может быть причиной. Невозможно, чтобы истина была столь проста. У этого Ягера не было способа узнать, где искать Танкуоля. Даже хозяева Танкуоля из Совета Тринадцати не знали его текущее местонахождение. Его отбытие из Скавенблайта было скрыто с предельной секретностью.

Затем Танкуоля посетила ужасающая мысль — возможно, кто — то из его многочисленных врагов там, в городе Рогатой Крысы, каким — то загадочным способом обнаружил его и слил эту информацию человеку. Это не первый случай, когда нечестивые крысолюди изменяют праведному делу скавенов для получения личной выгоды или отмщения тем, кому они завидуют.

Чем больше он размышлял об этом, тем более нравилось ему это объяснение. Ярость закипела в его крови, наряду с порошком искривляющего камня. Он разыщет этого предателя и раздавит его, как червя, каковым тот и является. Он уже подумал о полудюжине подозреваемых, которые заслуживали его неотвратимого возмездия.

Затем к серому провидцу пришла другая мысль, которая чуть не вызвала испускание мускуса страха, несмотря на все его усилия в самоконтроле. Если уж тут находитсяЯгер, вероятнее всего, тот, второй, тоже здесь. Да, это означает, что единственное существо на планете, которого Танкуоль боится и ненавидит больше, чем Феликса Ягера, скорее всего находится поблизости. Он не сомневался, что увидит Истребителя Троллей Готрека Гурниссона, когда в следующий раз посмотрит в перископ, — и не ошибся.

Танкуоль сделал всё возможное, чтобы подавить мощный вскрик ярости и ужаса, что угрожал сорваться с его уст. Он понимал, что следует кое — что обдумать.

Кипучая деятельность стала ещё более заметна Феликсу, когда повозка спустилась в долину. Вокруг них целенаправленно передвигались группы гномов. Их крепкие грудные клетки были защищены кожаными фартуками. Пот стекал по лицам, вымазанным сажей. Множество необычно выглядящих инструментов, которые напомнили Феликсу орудия пыток, висели в петлях на их поясах. Некоторые гномы были одеты в странно выглядящие бронированные костюмы, другие восседали в маленьких паровых повозках с вилообразными зубцами подъёмника впереди. Эти машины по железным рельсам перевозили тяжёлые ящики и тюки между мастерскими и металлическим строением в центре.

Вокруг фабричного комплекса возник городок из хибар, в которых, предположительно, гномы и обитали. Строения были деревянные или сухой кладки^[42], с наклонными крышами из гофрированного металла. Они выглядели пустыми, все их обитатели находились на работах.

Феликс посмотрел на Готрека.

— Что здесь происходит?

Длительное время Готрек молчал, словно прикидывая, стоит ли ему вообще отвечать. Затем он произнёс медленным и торжественным голосом:

— Человечий отпрыск, ты наблюдаешь нечто, что я никогда не думал увидеть. Возможно, ты единственный из всех людей, когда — либо видевших нечто подобное. Это напоминает мне огромные корабельные верфи Барак — Варра, но… Здесь использовано столь много запретных секретов Гильдии, что я не могу перечислить их.

— Ты говоришь, всё это под запретом?

— Гномы очень консервативный народ. Нас не особо беспокоят новые идеи, — внезапно сказал Варек. — А наши инженеры наиболее консервативны. Если ты пробуешь что — то и оно не удаётся, как у бедного Макайссона, тогда ты становишься объектом насмешек, а для гнома нет ничего хуже. Немногие желают этим рисковать. Конечно же, некоторые изделия испытываются, и если испытания проваливаются столь… впечатляюще, гильдия запрещает их использование. Существуют вещи, которые известны нам столетия в теории, но лишь здесь мы осмелились применить их на практике. Я знаю, то, что собирается сделать мой дядя, представляется столь важным, что многие талантливые молодые гномы пошли на риск, чтобы тайно поработать здесь над нашим великим проектом. Они считают его стоящим попытки.

— И расходов, — произнёс Готрек, с чем — то вроде благоговения в голосе. — Сомнений нет, кто — то потратил изрядное количество монет.

— Да, и это тоже, — сказал Варек, по непонятной Феликсу причине внезапно покраснев до корней волос своей бороды.

Готрек огляделся вокруг придирчивым взглядом.

— Не особо хорошо укреплено, не так ли?

Варек извиняюще пожал плечами.

— Всё строилось так быстро, что у нас не было времени. Мы тут всего лишь чуть больше года. И, в любом случае, кому придёт в голову нападать на столь отдалённое место, как это?

Серый провидец Танкуоль засеменил вниз по склону, туда, где в сгущающихся сумерках строилась его армия. Лидеры когтя Гротц и Стукач уже находились на позициях во главе вверенных им частей. Оба смотрели на него с выражением тупой покорности, которую он и ожидал видеть у своих прислужников. Коммуникационные амулеты, которые он вколотил в их лбы, светились огнем искривляющего камня.

Танкуоль посмотрел вниз на колышущееся море неясных крысоподобных лиц, каждое из которых отражает яростную решимость победить или погибнуть. Серый провидец почувствовал, как его хвост отвердел от гордости, пока он разглядывал эту могучую орду чирикающих бойцов. Там были штурмовики^[43] в чёрных доспехах, возвышающиеся над меньшими клановыми крысами^[44]; плотно закутанные, с масками на лицах, расчёты огнемётчиков искривляющего огня; его могучий телохранитель Костодёр — второй по счёту крысоогр, носящий это имя.

Не самая внушительная сила из тех, которыми ему приходилось командовать. В действительности, всего лишь крупица численности тех войск, что Танкуоль вёл на захват человеческого города Нульна. Здесь не было ни чумных монахов, ни мощных боевых орудий, что были гордостью его расы. Он хотел бы иметь гибельное колесо^[45] или вопящий колокол^[46], но не было времени тащить их по туннелям и труднопроходимым холмам в это отдалённое место. Однако серый провидец был уверен, что для его целей будет достаточно сотен превосходных бойцов, стоящих перед ним. Особенно, если атаковать ночью и воспользоваться преимуществом внезапности.

И всё же… Приступ сомнения пронзил его и заставил мех ощетиниться. Гном и Ягер находились там, внизу, и это дурной знак. Их присутствие никогда не было хорошим предзнаменованием для планов Танкуоля. Не им ли удалось как — то помешать ему завоевать Нульн, и каким — то способом, не понятым до сих пор, уничтожить целую армию скавенов? Не они ли вынудили самого серого провидца предпринять стремительное, но тактически оправданное отступление через канализационные стоки, пока улицы наверху заливала чёрная кровь скавенов?

Танкуоль насыпал на обратную сторону ладони побольше порошка искривляющего камня из постоянно имеющегося при нём мешочка из человеческой кожи. Он поднёс к порошку морду и вдохнул, чувствуя, как гнев и уверенность снова захлестнули его мозг. Видения смерти, мутаций и прочих замечательных вещей заполнили его воспарившие мысли. Теперь он ощущал уверенность в том, что победа будет за ним. Неужели что — либо способно сопротивляться его могучей силе? Ничто не сможет устоять перед подвластным ему величайшим волшебством скавенов!

Его тайные враги там, в Скавенблайте, перехитрили сами себя, направив сюда Ягера и Гурниссона. Они думали нанести Танкуолю удар, используя против него его злейших врагов! Ладно, он покажет им, что меры, полагаемые ими коварством, являются всего лишь крайне ошибочной неосмотрительностью! Они преуспели лишь в том, что дали ему прямо в могучие лапы двух дурней, которых он более всего хотел унизить. Они предоставили ему возможность осуществить наиболее ужасное возмездие двум его наиболее ненавидимым врагам. И в то время, как он готов покрыть себя славой, захватив механизмы, построенные гномами в этом месте!

«Несомненно, — думал он, пока в его венах, подобно расплавленному Хаосу, кипело омерзительное вещество, — это будет его величайший триумф, его звёздный час!» Тысячелетие скавены будут приглушённым шёпотом рассказывать о хитрости, беспощадности и невероятном интеллекте Серого Провидца Танкуоля. Он почти ощущал вкус победы.

Танкуоль поднял свою лапу и подал сигнал замолкнуть. Вся орда, как один, прекратила своё чириканье. Сотни красных глаз выжидающе уставились на него. В ожидании его речи подрагивали усы.

— Сегодня мы раздавим — сокрушим гномов, как букашек — таракашек! — своим самым впечатляющим ораторским тоном провизжал Танкуоль. — Мы с обеих сторон навалимся на долину, и ничто нас не остановит. Вперёд, отважные скавены, к неминуемой победе!

Громкость визга орды поднималась, пока тот не заложил ему уши. Он полагал, что сегодня победа, несомненно, останется за ним.

Феликс дрожал на ходу. Его мысли заполнило дурное предчувствие. Инстинктивно он отбросил плащ назад со своего правого плеча, чтобы освободить свою ударную руку. Рука нашла рукоять меча, и он ощутил внезапную потребность вынуть его и изготовиться к бою.

Замок возвышался над ними, и он мог видеть, что вблизи тот выглядит не столь внушительно, как на расстоянии. Стены были потрескавшимися и непрочными, кое — где камни полностью вывалились. Несмотря на заявления Варека, непохоже, чтобы работа гномов хоть сколь — нибудь увеличила обороноспособность этого строения. И хотя Феликс не был специалистом, он видел, что справедливо утверждение Готрека о не особо хорошем укреплении этого места. Если на них нападут, вся долина превратится в один большой смертельный капкан.

Сейчас они были почти у замка. Дорога всё время вела их к подножию скал, на вершине которых располагался замок. Несмотря на сгущающиеся сумерки, Феликс смог разглядеть старого гнома с невероятно длинной бородой, который вышел на балкон башенки над подъёмной решёткой ворот замка. Старец помахал рукой. Феликс уже собирался помахать в ответ, но заметил, что гном приветствует Готрека. Истребитель глянул наверх, угрюмо проворчал и в приветствии поднял свой окорокоподобный кулак на несколько дюймов.

— Готрек Гурниссон, — окликнул старый гном. — Никогда не думал, что увижу тебя вновь!

— Как и я, — пробурчал Готрек.

Это прозвучало почти смущённо.

Ларк Стукач почувствовал, как от гордости, волнения и оправданной осторожности его сердце забилось быстрее. Серый провидец Танкуоль выбрал его возглавить атаку, пока сам скавен — волшебник наблюдает за полем боя со склонов позади. Это был самый выдающийся момент в жизни Ларка, и он испытывал к Танкуолю чувство, которое можно было назвать „благодарность“, не будь та дурацким проявлением слабости, недостойным скавена. Ларк не был так счастлив с тех пор, как излечился от чумы, угрожавшей его жизни в Нульне. Похоже, он прощён за своё участие в неудавшемся деле в той огромной норе людей. Он снова агент серого провидца Танкуоля, пользующийся его благосклонностью. Разумеется, если серый провидец Танкуоль когда — либо узнает, о чём Ларк тайно сговаривался с его врагами во время провала в Нульне…

Ларк отбросил эту мысль. Скавен понимал, что если нападение будет успешным, он будет вознаграждён самками, жетонами искривляющего камня и повышением в звании в своём клане. И более того, это принёсет ему огромный авторитет, что для скавена вроде него более ценно, чем всё остальное. Те родные братья, что насмехались, издевались и глумились над ним за его спиной, заткнутся. Они узнают, что именно Ларк привёл к победе над гномами могучую орду.

Робко, исподволь в его мозг прокралась мысль о том, что, возможно, даже представится возможность устранить Танкуоля и присвоить себе заслугу этой военной операции. Он немедленно отверг нелепую идею, опасаясь, что маг может через амулет на его лбу даже читать его мысли, но каким — то образом нечестивая мысль осталась, будоража его сознание, несмотря на все попытки её подавить.

Ларк посмотрел вокруг, чтобы отвлечься, и почувствовал, как тревожно забилось сердце. Они почти достигли вершины холма и пока ещё не были обнаружены. Скоро наступит момент истины. Поднявшись на вершину холма, они станут заметны гномам внизу, несмотря на то, что их продвижение скрывает дым и ночь. Ларк поднял коготь, подавая знак к тишине. Вокруг него почти бесшумно прокрадывались штурмовики, лишь изредка позвякивая ножнами о доспехи, что вряд ли могли заметить их противники — тугодумы.

Но не тот незначительный шум, что производили штурмовики, беспокоил Ларка. То был гул, который создавали эти тупые крысы клана и рабы скавенов! Не обладая высокой дисциплиной штурмовиков и их навыками, обретёнными долгими часами тренировок, те производили порядочный шум. Некоторые из них даже переговаривались между собой, пытаясь сохранить на высоте боевой дух традиционным скавенским способом — хвастаясь друг перед другом, каким мучениям они подвергнут своих пленников.

Несмотря на сочувствие их настроению, Ларк поклялся зашить губы этим болтунам после неизбежной победы. А так как с этого расстояния он не мог видеть, кто конкретно переговаривается, то решил, что просто выберет наугад нескольких крыс клана и сделает из них наглядный пример.

Ларк знал, что лидер клыка Гротц сейчас, вероятнее всего, на позиции с другой стороны долины. С типично скавенской точностью они окажутся на месте, готовые хлынуть вниз с обеих сторон долины, захватив ничего не подозревающих коротышек меж двух огней и затопив их меховой волной неудержимой мощи скавенов!

Он посмотрел вокруг себя и сотворил безмолвную молитву, надеясь, что воины вспомнят его последние лихорадочные инструкции — не поджигать сооружения, не брать трофеи. Серый провидец Танкуоль пожелал, чтобы всё осталось нетронутым, дабы продать это техномагам. Ларк застыл на минуту, не решаясь отдать приказ к наступлению. Затем подумал, что Гротц, возможно, уже спускается в долину и вся слава достанется ему. Это заставило его перейти к действию и отбросить все свои сомнения. Подгоняемый успокаивающим запахом толпы скавенов вокруг него, Ларк вскарабкался на склон и посмотрел вниз.

Перед ним протянулось поселение гномов. Ночью оно было даже более впечатляющим, чем днём. Пламя литейных и огни дымовых труб озаряли местность зловещим светом, напоминающим о величественном городе Скавенблайте. В сумраке здания казались огромными и размытыми.

Ларк надеялся, что внизу не поджидают неприятные неожиданности, но затем решил, что подобное невозможно. Разве не планировал это нападение лично сам великий серый провидец Танкуоль?

Волгар Волгарссон уставился в сгущающуюся тьму и растерянно подёргал свою бороду. Он уже ощутимо проголодался, а мысль о том, как остальные там, в Большом Зале, поглощают эль и жаркое, наполнила его рот слюной. Он похлопал себя по пузу, дабы убедиться, что оно ещё на месте. Всё — таки за четыре часа он не проглотил ни кусочка. Разумеется, за исключением булки хлеба и шматка сыра, но не в правилах Волгара учитывать подобное.

Ради Грунгни, он надеялся, что Моркин поторопится сменить его. Тут наверху, на сторожевом посту, было холодно и неуютно, а Волгар был гномом, который ценил удобства. Он, разумеется, по — своему горд личным участием в грандиозном деле, что происходит тут, но есть же предел. Волгар понимал, что недостаточно умён, чтобы быть инженером, и слишком неуклюж, чтобы помогать на производстве. Поэтому он делает, что умеет, выполняя обязанности стражника и часового — проводя долгие одинокие часы без крошки съестного в этом промозглом месте, наблюдая, чтобы никто и ничто не пробралось в долину незамеченным.

Волгар понимал, что у него хорошая наблюдательная позиция. Укрытие часового было устроено в грунте, и лишь смотровая щель была направлена на дальнюю сторону долины. Точно такие же укрытия были на другой стороне и смотрели вниз, на дорогу. Всё, что ему следовало делать — это держать глаза открытыми и протрубить в рог, если обнаружит что — либо угрожающее. Действительно, проще простого.

В своём роде, должность была хорошей. Какие неприятности могут возникнуть в этом богом забытом месте? C тех пор, как они выставили скавенов, не было ни малейшего намёка на проблемы. «То был славный бой», — подумал про себя Волгар, делая затяжной глоток из плоской фляжки, разумеется, лишь чтобы не поддаваться холоду. Им удалось свести счёты с крысолюдьми за несколько обид. Убито более сотни мелких мохнатых негодников, и ни один гном не пострадал. Он громко рыгнул, выражая свою высокую оценку.

Было так спокойно, что Волгар даже умудрился этим вечером ненадолго вздремнуть. Он был уверен, что ничего не пропустил. Была и хорошая сторона в недостатке рабочей силы, который испытывало поселение.

Тут не было назойливых приятелей — часовых, что не давали бы спать своими разговорами об эле и обидах, за которые они отплатят, когда вернутся в Караз — а — Карак. Волгар, как и другие гномы, любил поворчать про сведение счётов, но более предпочитал свою койку. Не мог отказаться от доброго послеобеденного сна. Сон помогал должным образом провести остаток дня.

И вот теперь глаза лучше видят в ночи, а уши, приученные выделять подозрительные звуки из шорохов проседающей породы в глубинах земли, лучше обычного готовы предупредить его о любой опасности. Если тут случится что — либо странное — вроде того слабого семенящего звука или даже того, что похож на лязг оружия, — который он только что услышал — Волгар это моментально обнаружит и будет готов отреагировать.

Волгар покачал головой. Ему показалось? Нет, вот оно снова, да ещё слабое высокотональное чириканье впридачу. Похоже на голос скавена. Он протёр свои глаза, чтобы устранить любые помехи зрению, и уставился в темноту через смотровую щель. Глаза его не обманывали. Потоки неясных крысоподобных фигур стекали по холму вокруг него. Их бусиничные красные глаза мерцали во тьме.

Его рука едва не дрогнула, когда он сжал рог часового. Волгар понимал, что если будет сохранять тишину, скавены, вероятнее всего, пройдут мимо. Они попросту не обнаружат его замаскированный сторожевой пост. Но если он подаст сигнал, то умрёт. Он выдаст своё местонахождение орде, которая окружит его и накинется, словно мухи на падаль. Дверь позади него заперта на мощные засовы, но они не смогут сдерживать вечно, а кроме того у скавенов имеется ядовитый газ и огнемёты, и прочее странное оружие, о котором он наслышан. Одна сфера с ядовитым газом через смотровую щель — и придёт конец старому Волгару.

С другой стороны, если он не подаст сигнал, его товарищи будут захвачены крысолюдьми и, вероятнее всего, погибнут вместо него. Огромная работа, которую они проделали, пойдёт прахом, и всё это случится по его вине. А если Волгар останется в живых, то будет жить с сознанием, что опозорил не только себя, но и своих предков.

Волгар был гномом и при всех своих пороках обладал чувством собственного достоинства, присущим гномам. Он сделал последний долгий глоток из своей фляжки; на секунду отвлёкся на последнюю, полную сожаления мысль об обеде, который он никогда не отведает; сделал глубокий вдох; поднёс рог к губам и затрубил.

* * *

Одинокий рёв рога заполнил долину. Казалось, он исходит из — под самой земли. Феликс испуганно оглянулся.

— Что это? — спросил он.

— Неприятности, — радостно ответил Готрек, указывая на бескрайнюю орду скавенов, карабкающуюся по вершине холма в долину.

(обратно)

Нападение скавенов

В состоянии крайнего ужаса Феликс наблюдал, как в его направлении с холма стекает тёмный поток скавенов. Он не был уверен, сколько их там всего, но, похоже, сотни или тысячи — в темноте сложно судить точнее. Он развернулся посмотреть, что за сильный гул поднялся позади. Поглядев вверх, он увидел, как в долину с другой стороны спускается ещё больше скавенов. Челюсти огромного капкана смыкались.

Феликс сдержал приступ паники. Почему — то это всегда было нелегко, и неважно, сколько раз он побывал в подобных ситуациях — а ему довелось побывать во многих. Он почувствовал болезненные ощущения в желудке, напряжение в мышцах, и, кроме этого, почему — то и странную беспечность. Его сердцебиение чутко отдавалось в ушах, а во рту ощущалась сухость. Хоть раз бы ему остаться невозмутимым и расслабленным перед лицом опасности, либо преисполниться дикой ярости берсерка, подобно героям из книжных рассказов. Но, как обычно, этого не произошло.

Вокруг него гномы бросали инструменты и хватались за оружие. На разный лад трубили рога; их высокие звуки, подобные воплям истязаемых существ, добавлялись к стоящей вокруг какофонии. Феликс снова развернулся и почти собрался предпринять рывок к воротам замка, когда обнаружил, что никто и не собирается так поступить. Гномы вокруг него побежали на врага, в сумрак.

«Они все спятили? — недоумевал Феликс. — Почему они не бросились в безопасное место — в замок? Несомненно, внутри его стен, кажущихся непрочными, у них больше шансов. Внутри укрепления, несомненно, безопаснее, но спятившие гномы не обратили на это внимания».

Он на мгновение застыл, преисполненный удивления и мрачных предчувствий. Его посетила мысль, что у них, видимо, есть хорошая причина не идти в замок, и вряд ли будет особо правильным выяснять эту причину лично.

Медленно до встревоженного сознания Феликса дошло, что гномы не собираются оставлять свои машины в руках скавенов. Они готовы сражаться и, если понадобится, умереть, защищая эти чудовищные, извергающие дым механизмы. Они демонстрировали решимость, что могла казаться либо по — настоящему впечатляющей, либо крайне глупой — Феликсу сложно было сделать выбор.

Пока он приводил свои мысли в порядок, позади него возник зловещий лязгающий звук, сопровождаемый звоном металла о камень. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть опускающуюся подъёмную решетку ворот укрепления. Изнутри послышался скрежет шестерён и свист котла парового двигателя, затем огромные цепи, удерживающие подъёмный мост, натянулись и стали поднимать деревянную конструкцию. Внезапно между ним и замком оказался глубокий ров. «Наконец — то у кого — то внутри хватило здравого смысла», — подумал Феликс, несмотря на то, что произошедшее оставило его снаружи, посреди рукопашной, которая обещала быть жаркой.

Громоподобный рёв раздался из замка наверху. Огромное облако дыма выбросило над его головой, и воздух наполнился резким запахом горящего пороха. Феликс обнаружил, что у кого — то там, наверху, хватило ума навести одну из пушек. Что — то со свистом пронеслось, а затем темноту разорвал взрыв. Множество атакующих скавенов взлетело на воздух, тела — в одну сторону, конечности — в другую. Гномы одобрительно закричали, скавены испустили звук, похожий на долгое шипение.

Со всех сторон гномы собирались в боевые построения. Низкие голоса выкрикивали отрывистые гортанные слова на древнем языке гномов. Феликс ощущал себя одиноким и затерянным в середине этого водоворота яростной и всё же упорядоченной активности. Он мог наблюдать, как из вихря орущих и бегающих гномов начинает формироваться согласованная картина. Инженеры и воины занимали места в рядах подле своих собратьев. Феликс ощущал себя единственным, кто не имеет понятия о том, куда ему следует идти.

Все они собираются на звук рогов, внезапно обнаружил Феликс, и теперь различная тональность их звучания обрела смысл. Это походило на те индивидуальные колокольчики, что несколько дней назад он видел на коровах. Звучание рогов идентифицировало их владельцев, указывая соратникам точку сбора — ядро, вокруг которого следовало сформировать крепкий бронированный панцирь.

Теперь Феликсу было понятно, что гномы долгое время отрабатывали эту тактику, пока не стали выполнять её безукоризненно. Там, где несколько минут назад была группа разобщённых индивидов, словно напрашивающихся на уничтожение, теперь стояли шеренги хорошо обученных воинов — гномов, повёрнутые лицом к врагу, двигающиеся в боевом порядке, который мог бы посрамить имперских копейщиков. «Кто — бы ни командовал тут, — подумал Феликс, — дело своё он знает». Возможно, не произойдёт массовой кровавой резни, как он опасался всего несколько минут назад.

Феликс не был уверен, что подобного окажется достаточно, принимая во внимание численность войска скавенов, напролом движущихся с холма, набирая скорость и импульс для неотвратимой атаки. Возбуждённая меховая орда сейчас была столь близко, что он мог разглядеть отдельных скавенов, с губами в пене и бешеным фанатизмом в глазах. Некоторые из них были крупнее и мускулистее остальных, лучше экипированы. Он сражался с подобными тварями ранее, и знал, что они более выносливы. Он пошарил глазами в поисках того неуклюжего, грубого, но всё — таки смертельно опасного боевого вооружения, которое предпочитают скавены, но, к счастью, ничего не обнаружил.

Внезапно Феликс почувствовал одиночество. Не было ему места ни в одном из спешно образованных боевых подразделений гномов. Некому было прикрывать ему спину. Возможно, что в темноте гномы даже примут его за врага. Тут для него имелось лишь одно место. Он огляделся в поисках Готрека, но тот, охваченный жаждой битвы, вместе со Снорри побежал на врага.

Феликс выругался и торопливо полез на повозку, чтобы иметь лучший обзор происходящего вокруг. Он обнаружил восседающего там Варека, с интересом вглядывающегося во тьму; иногда тот опускал бомбу, что держал в руке, на сидение подле себя, и в книге перед собой делал пометку чем — то вроде странного механического пера. Его глаза возбуждённо блестели за стёклами очков.

— Разве это не захватывающее зрелище, Феликс? — спросил он. — Настоящее сражение! Первое, в котором я когда — либо участвовал.

— Молись, чтобы не последнее… — пробурчал Феликс, делая несколько пробных замахов своим мечом, надеясь снять напряжение в мышцах, прежде чем орда обрушится на линию обороны гномов.

Он быстро пострелял глазами вокруг, надеясь, что удастся отыскать Готрека.

Истребителя нигде не было видно.

На своей позиции на холме высоко над полем боя серый провидец Танкуоль уставился в свой магический кристалл. Тот, бездействующий и пустой, лежал перед ним. В его глубине, возможно, находилось крошечное мерцание искривляющего огня, неуловимое, но не для глаз Танкуоля, столь острых и всевидящих.

Разумеется, для глаза неподготовленного скавена кристалл выглядел просто, как многогранный кусок цветного стекла, исписанный тринадцатью наиболее священными символами. Танкуоль достаточно знал расу людей и догадывался, что для человеческого глаза кристалл выглядел, словно дешёвая безделушка, используемая второсортным фокусником. Он был достаточно мудр, чтобы понимать, что зрение человека обманывается внешним видом этого артефакта, несомненно, весьма мощного.

По крайней мере, он на это надеялся. Необработанный лунный кристалл стоил Танкуолю множества жетонов искривляющего камня. Гравировка этими рунами, каждая из которых наносилась в отдельную безлунную ночь, стоила Танкуолю множества часов сна. Наложение на кристалл мощных заклинаний было оплачено кровью и болью, в том числе и самого серого провидца.

Теперь настало время определить, оправданы ли все затраченные усилия. «Самое время, — подумал Танкуоль, — начать использовать эту новую игрушку». Он торопливо нацарапал руны на твердой земле вокруг себя, выводя тринадцать Священных Знаков с привычной лёгкостью. Затем он поднёс свой большой палец к морде и крепко прикусил. Его острые зубы оросились кровью, хотя он едва ли почувствовал что — либо, одурманенный порошком искривляющего камня и заполнившей мозг бушующей магической энергией.

Из раны закапала чёрная кровь. Он подержал свой большой палец над первой руной. Как только капля упала в центр знака, Танкуоль произнёс слово силы — тайное имя Рогатой Крысы. Жидкость немедленно испарилась едким дымом, образовав над руной небольшое грибовидное облако с образом черепа. Знак вспыхнул, его контуры ярко осветились линиями зелёного огня, прежде чем угаснуть до менее явного, но всё еще заметного свечения.

Быстро и искусно Танкуоль повторил процедуру с каждой руной, и когда всё было закончено, он осторожно капнул три последние капли своей драгоценной крови прямо на сам магический кристалл. Тотчас же возникла нечёткая картинка. Он мог разглядывать сцены хаоса и надвигающегося побоища в долине под ним, словно смотрел на неё с огромной высоты, затем картинка мигнула, и кристалл заполнило облако помех. Танкуоль в раздражении нанёс удар по грани кристалла, изображение появилось и очистилось. Зрелище сражения было видно ясно, как днём. Однако по изображению проходили слабые зеленоватые волны, которые не пропадали, несмотря на все деликатные постукивания и удары, которые Танкуоль применял для настройки.

Не важно! Танкуоль ощущал себя ведущим в какой — то значительной и тайной игре. Все те скавены внизу не более чем фишки, управляемые им. Метки, передвигаемые его могучей лапой. Пешки, помещённые на доску и ведомые его титаническим интеллектом. Он взял еще одну щепотку порошка искривляющего камня и чуть не взвыл от восторга. Он чувствовал, что сила его безгранична. Не было ничего похожего на это ощущение контроля и превосходства. Лучше всего то, что он мог пользоваться этой властью незамечено, не подвергая себя опасности. Разумеется, не то чтобы он боялся опасности, всего лишь здравый смысл не подвергаться неоправданному риску. Величайшая мечта каждого серого провидца осуществилась!

Танкуоль долгое время предавался злорадству, затем обратил внимание на сражение, пытаясь выбрать, каким именно впечатляющим способом он завоюет победу и бессмертную славу среди расы скавенов.

Феликс пошире расставил свои ноги, пытаясь обрести равновесие на повозке. Транспортное средство слабо раскачивалось на своей подвеске, и он раздумывал, мудро ли будет встать тут. С одной стороны, ненадёжная опора для ног, и он будет заметной мишенью, стоя во весь рост на повозке. С другой стороны, у него, по крайней мере, будет преимущество возвышенной позиции и частичное прикрытие бортами повозки. Он решил пока оставаться там, где стоит, а при первых признаках обстрела метательным оружием — спрыгнуть на землю. Логичный выбор. Кроме того, похоже, кому — то следует остаться тут и присмотреть за Вареком.

Наивный молодой гном записывал в свою книгу всё, что считал стоящим. Феликс удивлялся — что же Варек такое видит, чтобы описывать. Из своего длительного общения с Готреком он знал, что в темноте гномы видят лучше людей, но это было поразительное тому подтверждение. В мерцающем свете печей, который освещал лишь очертания объектов, молодой гном трудился, словно писец, переписывающий рукопись в свете свечи. Само по себе это было впечатляющим искусством концентрации.

По правде говоря, Феликса бы более порадовало, если Варек уделял бы больше внимания мулам. По мере того, как приближались скавены, животные выказывали явные признаки беспокойства.

Феликс нервно скользнул по ним взглядом, прикидывая, не скрывается ли поблизости кто — нибудь из этих мерзких скавенов — ассасинов с отравленными клинками. Крысолюдям не свойственно идти в обычную фронтальную атаку без каких — либо мерзких и подлых неожиданностей. По своему горькому опыту он знал, на что они способны. Он слегка подтолкнул Варека концом своего сапога.

— Лучше смотри за мулами, — сказал он. — Они выглядят беспокойными.

Варек дружелюбно кивнул, положил перо в свой вместительный карман, защёлкнул книгу, и поднял свою бомбу.

Почему — то Феликса это не успокоило.

* * *

Танкуоль уставился в наблюдательный кристалл с яростной сосредоточенностью. Он обхватил его лапами и яростно выкрикивал заклинания, пытаясь сохранить контроль за изображением. Это и близко не было столь просто, как он рассчитывал. Он поднял свой правый коготь, и изображение сместилось вверх и направо. Он сжал лапу в кулак и ударил прямым, и фокус обзора перемещался до тех пор, пока он не получил панорамного изображения поля боя. Танкуоль видел скавенов, короткими скачками спускающихся по склону холма в сторону спешно выстраивающихся гномов. Он увидел огромный меховой клин штурмовиков, нацеленный точно в центр собирающегося войска гномов. Он увидел, что по краям клина бегут фланговые отряды клановых крыс и скавенских рабов, но почему — то с меньшим энтузиазмом. Танкуоль увидел своего телохранителя Костодёра, бегущего рядом с Ларком Стукачом. С этой высоты обзора замок над долиной выглядел, как игрушка крысёныша, а вся протяжённая и запутанная структура лагеря гномов выглядела подозрительно упорядоченной и слаженной, словно каждое здание, трубопровод и дымовая труба были частями одной громадной машины. Всё это было весьма привлекательно, и ему приходилось усилием удерживать внимание на приближающемся столкновении. Одним из побочных эффектов нюхательного искривляющего камня было то, что его потребитель начинал увлекаться самыми банальными вещами — мог созерцать величие своих ногтей на ногах, в то время, как вокруг бушует пожар. Танкуоль был достаточно опытным волшебником, чтобы осознавать это, но иногда даже он на какое — то время забывался. А тут такой радующий вид, что… Усилием воли он вернул свои мысли обратно к сражению и заставил фокус обзора переместиться, подобно глазам птицы давая крупный план центра построения гномов, повозки, на которой стоит с мечом в руке Феликс Ягер, выглядящий возбуждённым и испуганным, что при данных обстоятельствах закономерно.

Простой, но выдающийся план пришёл на ум серому провидцу. У него имелись сомнения по поводу, сможет ли этот Костодёр справиться с Истребителем лучше, чем его предшественник. Но не было никаких сомнений, что чудовище может расправиться с этим Ягером. У него были некоторые особенные инструкции для крысоогра, касающиеся человека, и он знал, что свирепый, верный и тупой зверь будет следовать им, пока не погибнет. В приливе радости он полагал, что Феликсу Ягеру гарантирована мучительная смерть.

Обнаружив свою намеченную жертву, Танкуоль стал своим магическим зрением разыскивать Костодёра. Когда он отыскал чудовищный гибрид крысы и великана, он пробормотал другое заклинание, которое должно было позволить ему мысленно общаться с этим прислужником.

Танкуоль почувствовал внезапное головокружение и коснулся сознания крысоогра, в котором, как в печи, плавились голод, ярость и звериная тупость. Он быстро передал в мозг чудовища картинку местоположения Ягера и подал ему команду: «Иди, Костодёр, убей! Убей! Убей!»

Феликс вздрогнул. Он понял, что за ним кто — то наблюдает. Он почти мог чувствовать спиной чей — то горящий надоедливый взгляд. Он оглянулся в уверенности, что увидит злорадствующего скавена, готового воткнуть ему нож между лопаток, однако там никого не было.

Постепенно жуткое ощущение покинуло его, сменившись более явным беспокойством. Скавены уже почти перед ним! Он мог слышать их чириканье, и пугающий лязг их грубого оружия о щиты. С нарастающим шипением над головой пронеслись арбалетные болты со стен замка. Гномы — арбалетчики принялись за дело, стреляя по ближним крупным скавенам. Несколько упало, но этого было недостаточно, чтобы замедлить их продвижение. Воины — скавены, в своей неистовой спешке ввязаться в бой, попросту пробежали по собратьям, втаптывая упавших в грязь.

В ушах Феликса отозвался чудовищный рёв, глубокий грохочущий бас существа гораздо более крупного, чем человек. Мулы заржали и в ужасе попятились назад, от страха на их губах выступила пена. Когда повозка сдвинулась, Феликс поменял позу, чтобы сохранить равновесие. Он повернул голову, покрепче сжал свой меч и развернулся посмотреть на чудище, которое, как он догадывался, находилось позади него.

На сей раз предчувствие его не подвело.

Ларк боролся со страхом, который наполнял его, угрожая подавить его крысиную натуру. У него было чувство, что с ним такое уже происходило. Оно прицепилось к его сознанию и твердило ему бежать от потасовки, вереща от страха. Окружённый толпой своих собратьев, он понимал, что не может так поступить без того, чтобы не оказаться раздавленным. И как только он об этом подумал, страх обратился вспять и, словно загороженная плотиной река, сменил направление.

Внезапно ему отчаянно захотелось вступить в бой, встретить лицом к лицу источник своего ужаса, зарубить его своим оружием, растоптать его поверженное тело, погрузить свою морду в его мёртвую плоть и вырвать ещё тёплые внутренности. Только это действие могло замедлить ускоренное биение его сердца, справиться с необходимостью опорожнения его мускусных желёз и положить конец этой ужасной тревоге, которая была почти непереносимой.

— Быстро — быстро! За мной! — прочирикал он, и на бегу врезался в крепкого гнома в кожаном фартуке, вооруженного топором.

* * *

Феликс сомневался, что когда — либо встречал лицом к лицу столь огромное человекоподобное существо. В сравнении с ним даже те чудища, с которыми он сражался на улицах Нульна, казались небольшими. Это создание было громадным, необъятным. Его чудовищная голова — искажённая пародия на крысиную, находилась на уровне головы Феликса, несмотря на обстоятельство, что тот стоял во весь рост на повозке. Плечи существа были почти с повозку шириной, а длинные мускулистые руки почти доставали до земли. Эти длинные руки заканчивались страшными загнутыми когтями, выглядящими так, словно способны располосовать кольчужный доспех. Громадные гнойники прорывались сквозь его тонкую шелудивую шкуру. Длинный безволосый хвост яростно щёлкал по воздуху. Красные глаза, наполненные безумной животной ненавистью, уставились в глаза Феликса.

У Феликса сердце ушло в пятки. Он сразу понял, что зверь пришёл за ним. Мрачный взгляд узнавания был в его диких глазах, и было что — то смутно знакомое в том, как тот склонял голову на одну сторону. Розовый язык облизал губы, наводя на мысль о всепожирающем голоде, жадном до человеческой плоти. В пасти чудища показались острые клыки, каждый размером с кинжал. Существо издало ещё один торжествующий рёв и потянулось к Феликсу.

Для мулов этого оказалось достаточно. Взбесившись от страха, они встали на дыбы и бросились бежать. Повозку рвануло вперёд, чуть не опрокинув, когда обуянные ужасом животные своевременно повернули, чтобы отклониться от рва вокруг замка. Повозка налетела на камень и подскочила, заставив Феликса растянуться позади. Ему хватило присутствия духа удержать свой меч.

Оставшийся позади крысоогр уставился на Феликса с тупым удивлением, а затем бросился в погоню.

«Нет!» — вскричал Танкуоль, видя, как Ягер ускользнул от захвата Костодёра. Энергия наблюдательного кристалла позволила ему рассмотреть эту сцену в подробностях. Он злорадствовал от удовольствия, видя взгляд ужаса и понимания на лице мужчины, ощущая дрожь от предвкушения, как изготовившийся Костодёр дотянется, оторвёт тому руку и сожрёт её перед обуянными ужасом глазами Ягера, — и испытал потрясение, когда запряжённые в повозку мулы понесли.

Всё это было так несправедливо.

И что характерно для удачи этого человека — лишь только тот должен был принять абсолютно заслуженную смерть — его спасают эти безмозглые и тупые создания. Какого чёрта мужчина остался жив и невредим, вместо того, чтобы корчиться в муках? Некоторое время Танкуоль с горечью недоумевал: «Неужели Ягер существует лишь для того, чтобы расстраивать его планы?» — затем отбросил это предположение. Он отправил другой мысленный приказ Костодёру: «Чего ждёшь, тупая идиотская зверюга? Достань его! Быстро — быстро за ним! Убей! Убей! Убей!»

Феликс перекатился по днищу повозки, инстинктивно пытаясь встать на ноги. Он мог слышать, как Варек покрикивает на мулов, пытаясь их успокоить и взять под контроль. На короткое время Феликс призадумался: «А надо ли?». При той скорости, с которой мулы сейчас двигались, они, по крайней мере, опережают крысоогра… не так ли?

Ему наконец — то удалось, засунув руки под себя, приподняться на колени. Как только его голова оказалась выше заднего борта повозки, он увидел, что чудовище преследует их и сокращает дистанцию с потрясающей скоростью. Его размашистые большие шаги покрывали расстояние столь же быстро, как боевой конь. Жёлтые клыки крысоогра блестели в свете печей. Длинный язык был высунут. Он яростно размахивал когтями. Феликс без тени сомнения понимал, что если окажется в пределах досягаемости этих когтей — ему конец.

Он услышал, как что — то металлическое покатилось по полу повозки, затем почувствовал у своей ноги какой — то холодный и твёрдый предмет. Он дотянулся и обнаружил, что это одна из бомб Варека. Должно быть, она скатилась с сидения повозки, когда мулы понесли. От испуга он чуть не выбросил её. Он чувствовал, что в любой момент та может взорваться, по правде, он был удивлён, что этого до сих пор не произошло. Он склонялся к тому, чтобы попросту отшвырнуть бомбу от себя настолько далеко, насколько сможет, но затем ему пришла мысль, что как раз так ему и следует поступить, но немного иначе.

Феликс повертел сферу перед лицом, стараясь удержать её, когда повозка снова качнулась, болезненно отбросив его на деревянный борт. В полумраке он смог разглядеть запальный штырь наверху сложного тяжеловесного механизма. Он старательно пытался припомнить, как тот работает: «Посмотрим… потянуть за штырь, затем есть пять… нет, четыре! секунды, чтобы бросить её. Да, так и есть».

Он осмелился выглянуть снова. Крысоогр был ближе. Похоже, что он уже почти рядом с ними. Через несколько мгновений он запрыгнет на повозку и разорвёт тело Феликса своими ужасными когтями и клыками. Феликс решил, что ждать больше нельзя. Он потянул штырь.

Феликс ощущал сопротивление, пока освобождался штырь, и что — то длинное и гибкое хлестнуло его по руке. После этого он увидел, как вырываются искры из верхней части бомбы. Похоже, к штырю была присоединена струна, другим концом прикреплённая к какой — то разновидности механического кремниевого ударника. Когда вытаскивается штырь, ударник бьёт и поджигает фитиль. Все эти мысли лениво промелькнули в голове Феликса, пока он быстро считал до трёх.

Раз. Крысоогр был всего в нескольких шагах позади, передвигаясь невероятно быстро; лицо его искажено ужасным голодным взглядом. Позади себя Феликс услышал, как Варек начинает кричать: «Вааа…».

Два. Чудовище настолько близко, что Феликс почти может сосчитать его жуткие зубы, что величиной с бивни. Ему тревожно от осознания, что огромные когти тянутся, чтобы ухватить его. Он понимает, что не должен этого допустить. Возможно, ему следует бросить бомбу прямо сейчас. Варек орёт: «… oaa…».

Три. Феликс метает бомбу. Та по дуге летит в сторону существа, оставляя за собой след из искр от шипящего фитиля. Крысоогр распахивает свою пасть с рёвом торжества — и бомба попадает туда. Очередной подскок повозки сбивает Феликса на пол, болезненно приложив о деревянные борта. Варек заканчивает кричать: «… аааа!»

Время словно растянулось. Феликс лежал на полу, с трудом открывая рот, вспоминая, как Варек рассказывал про то, что эти бомбы часто не срабатывают. Каждую секунду он ожидал почувствовать, как в его шею впиваются бритвоподобные когти и поднимают его со дна повозки. Затем он услышал глухой звук взрыва, и что — то противно влажное и студенистое брызнуло ему на лицо и волосы. Феликсу хватило нескольких мгновений, чтобы обнаружить, что он покрыт кровью и мозгами.

Танкуоль наблюдал за взрывом головы Костодёра, долго и громко проклиная тупого зверя. Несомненно, подумал он: «Если хочешь, чтобы кость была обгрызена правильно — обгрызи её сам». Глупое и ненадёжное чудище было так близко к цели. Ягер был почти в его руках. Если бы безмозглый зверь не проглотил бомбу, человек сейчас бы корчился от боли. Словно Костодёр намеренно сделал это, лишь чтобы разочаровать Танкуоля. Возможно, существо находилось в союзе с его тайными врагами. Возможно, его мозг идиота был испорчен в процессе создания. Произошли странные вещи.

Танкуоль какое — то время разочарованно жевал свой хвост и посылал сотни яростных проклятий на Костодёра, Феликса Ягера и каждого предположительного соперника в сообществе скавенов. Если предельно злобных пожеланий было бы достаточно, то в этот самый миг кости его врагов наполнил бы расплавленный свинец, головы взорвались бы, а внутренности превратились в разлагающийся гной. К несчастью, на таком расстоянии подобные славные вещи были не под силу даже волшебству Танкуоля. Постепенно он успокоился и утвердился во мнении, что существует далеко не единственный способ освежевать Феликса. Он послал точку обзора снова воспарить над огромным полем битвы.

К счастью, тут дела обстояли получше. Быстрым взглядом Танкуоль разглядел, что большинство отрядов гномов выстроились прямоугольниками, готовые к отражению атаки скавенов с двух направлений. Первоначальный натиск скавенов достиг линии обороны гномов. Он разбился об неё, словно отброшенное скалами море, но штурмовики, по крайней мере, продолжали сражаться. По мере того, как в рукопашную вступало всё больше клановых крыс и рабов, медленно начинал сказываться численный перевес. На глазах у Танкуоля один из тесно сплочённых отрядов гномов начал распадаться, и рукопашная приняла плотный и всеобщий характер. При таких обстоятельствах, огромная численность скавенов была ощутимым преимуществом.

Танкуоль видел, как на одного воина — гнома, сразившего своим молотом штурмовика, тут же со спины запрыгнул раб скавенов. Пока гном отчаянно пытался сбросить прицепившегося противника, его повалили наземь приятели крысочеловека, словно оленя, окруженного собаками. Скрываясь под кучей тел скавенов, гном умудрился нанести последний удар своим молотом, размозжив череп клановой крысы и разбрызгав во все стороны кровь, ошмётки костей и мозгов. Танкуоль не ощущал жалости к погибшим скавенам. Он охотно проделал бы такой обмен на жизнь каждого гнома. Там, откуда они пришли, всегда больше чем достаточно тупоголовых воинов.

Танкуоль полагал, что из всех скавенов лишь он по — настоящему незаменим.

Серый провидец радостно наблюдал, как зелёное пламя, выпущенное из огнемёта искривляющего огня, испепелило кучку гномов — расплавляя их доспехи, поджигая бороды, за несколько ударов сердца превращая их сперва в скелеты, а затем в прах, разносимый ветром. Он уже подумывал наградить расчёт огнемёта, когда тот сам пропал в огромном зелёном огненном шаре, уничтоженный неисправностью собственного оружия. «Тем не менее, — подумал Танкуоль, — они послужили великой цели… его цели».

Медленно, но верно ход событий по всему полю битвы складывался в пользу скавенов. Гномы, что и говорить, были мужественнее и дисциплинированнее, но их застали врасплох. Многие из них были без доспехов и вооружены лишь молотами, которые они использовали для работы. Они наносили невероятные потери скавенам, но всё это было бессмысленно. Танкуоля не беспокоило уничтожение всего его воинства, лишь бы при этом все гномы были мертвы до конца вечера. Он искренне поздравил себя с тем, что всё пока происходит точно так, как он планировал — за исключением одного уголка поля боя.

Мысленно он поспешно переместил фокус обзора в сторону непорядка. Почему — то он не был удивлён, обнаружив две крепкие бритоголовые фигуры, прорубающие кровавый путь сквозь его войска. В одной из них Танкуоль незамедлительно опознал ненавистного Готрека Гурниссона.

Второй был незнаком Танкуолю, но по — своему был столь же устрашающим. Если Гурниссон сражался, вооруженный лишь тем потрясающе могучим топором, то второй Истребитель дрался, держа в одной руке топор поменьше, а в другой — крупный молот.

Ущерб от резни, которую производила пара, был огромен. С каждым ударом погибал, по меньшей мере, один скавен. Иногда Гурниссон зацеплял своим топором несколько тел сразу, разрубая плоть и кости скавенов, словно солому. В тот момент Танкуоль отдал бы всё что угодно за присутствие нескольких расчётов джизелей^[47]. Тогда он мог бы приказать тем умелым снайперам — скавенам пристрелить ужасную пару издалека. Однако нет смысла надеяться на то, чего у тебя нет. Ему самому придётся заняться двоицей.

Его первоначальным шагом было мысленным отростком дотянуться до предводителей двух из его отрядов, вывести их из основного сражения и направить на Истребителей. Это прискорбно, поскольку снизит натиск на сражающихся гномов, но всё — таки необходимо. Танкуоль понимал, что не может оставлять тем двоим возможность свободно убивать кого ни попадя. Наряду со здравым смыслом, уничтожение Готрека Гурниссона и его приятеля удовлетворяло его собственному желанию.

Ларк с недоверием посмотрел вверх, когда голос в его голове произнёс: «Веди отряд налево от себя и уничтожь тех двух Истребителей».

Он сразу же узнал голос, принадлежащий серому провидцу Танкуолю. В его мозгу появилась ясная картина маршрута через рукопашную в направлении татуированных гномов. Минуту он раздумывал, а не пригрезилось ли ему, но голос прочирикал снова в той знакомой повелительной манере, которую слишком хорошо знал Ларк: «Чего ждёшь, тупой мерзавец? Быстро — быстро пошёл, или я съем твоё сердце!»

Ларк решил, что лучше подчиниться. «Незамедлительно, величайший из волшебников», — пробормотал он. Он прокричал своим бойцам, чтобы следовали за ним, и побежал в указанном ему направлении.

Ведомая испуганными мулами повозка неуправляемо неслась сквозь рукопашную. Гномы и скавены поспешно бросались врассыпную, чтобы избежать молотящих копыт животных. Феликс перекатывался по полу, яростно пытаясь обрести равновесие. Он слышал, как Варек, попеременно, то орал мулам остановиться, то бешено хохотал, швыряя бомбы в проносящиеся мимо группы скавенов. Похоже, тому и в голову не приходило, что всякий раз, когда усталые мулы собирались замедлиться, он ещё больше пугал их, метая очередное из своих взрывных устройств. И Феликса нимало не удивляло, что несчастные мулы испуганы до ужаса. Похожий эффект бомбы производили и на него. Каждый раз он опасался, что какое — нибудь из устройств взорвётся в руке Варека, уничтожив повозку и отправив гнома с Феликсом прямиком в могилу.

Время от времени Феликсу удавалось приподняться выше уровня бортов повозки, и мельком он наблюдал зрелище, которое, как он понимал, навсегда останется в его памяти. Некоторые из строений были охвачены огнём, и пламя распространялось. Облака искр и копоти разносились ветром. Возможно, другие гномы, подобно Вареку, применяли бомбы, возможно, это результат работы какого — нибудь ужасного оружия или волшебства скавенов; однако Феликс не сомневался, что разрушительный пожар уничтожит лагерь полностью. Сгустками вырывающееся из огромных дымовых труб пламя, урывками освещало сражение, высвечивая случайные эпизоды, словно появившиеся из видений душевнобольного про преисподнюю.

Феликс видел скавена, выбежавшего из здания одной из литейных — всё его тело охватил огонь, горящие волосы оставляли след, подобно хвосту кометы. Ужасный, но дразнящий обоняние, запах горелого мяса наполнил воздух. Пронзительные крики агонизирующего существа были слышны даже сквозь рёв сражения. Он наблюдал, как умирающий крысочеловек метнулся к воину — гному и изо всех сил вцепился в него. Языки пламени от его тела охватили жертву и одежда гнома начала медленно разгораться, даже когда он прекратил предсмертную агонию существа быстрым ударом своего топора.

Повозка сотрясалась и подпрыгивала над землёй. Под повозкой заскрежетало, словно что — то треснуло и перемололось. Оглянувшись назад, Феликс увидел, что они переехали труп гнома. Колесо раздавило его грудную клетку, кровь и кашица из плоти стекали из его рта на бороду.

Пар ослепил Феликса, а кожу моментально обожгло. На его мече и на лбу выступил конденсат, и у него возникло пугающее ощущение, что, по — видимому, нечто подобное происходит, когда свариваешься заживо. Спустя краткий мучительный миг они выскочили из облака пара. Он увидел, что сломался один из огромных трубопроводов, и пар свободно распыляется на поле боя. Пока он наблюдал, из облака выкатился гном и два скавена, вцепившись руками друг другу в горло. От жара лицо гнома было красным, как варёный рак, а большие куски кожи покрылись волдырями и отслаивались. Мех скавенов выглядел отвратительно мокрым и липким.

Повозка влетела в центр массовой схватки. Тела стояли настолько близко, что ни у кого не было шансов уклониться от копыт мулов. Раскалывались черепа и ломались кости, пока повозка катилась сквозь толпу, словно боевая колесница. Те, кто упал, были раздавлены обитыми железом колёсами. Когда повозка замедлилась, Феликсу удалось вскочить на ноги и осмотреться вокруг. Варек прекратил метать свои бомбы. Теперь это вызвало бы беспорядочную бойню. Гномы и скавены настолько перемешались, что выбрать цель было нелегко.

Мулы встали на дыбы и били своими копытами. От этого повозка начала раскачиваться. В этой обширной толпе были свои волны и течения, как в море. Давление тел с одной стороны начало опрокидывать неустойчивую повозку. Феликс схватил Варека за плечо и показал, что они должны прыгать. Варек посмотрел на него и улыбнулся. Он помедлил, лишь чтобы подхватить свою книгу, а затем сиганул в толпу.

Феликсу показалось, что уголком глаза он увидел коренастые татуированные фигуры, прорубавшие себе путь через орду скавенов. С высоты своего расположения он заметил новый отряд крысолюдей, появившийся из промежутка между двумя зданиями, который понёсся на Истребителей. Задержавшись, лишь чтобы отметить направление в памяти, Феликс спрыгнул с повозки, размахивая мечом. Ещё перед тем, как он сам коснулся земли, его меч вонзился в тело скавена.

Ларк на минуту приостановился и позволил своим бойцам пронестись мимо него. Он указал на двух гномов, которых его послали убить, и прорявкал приказ: «Быстро — быстро! Уничтожить — уничтожить!»

Воодушевлённые тем обстоятельством, что численно превосходят своих врагов двадцать к одному, его отважные штурмовики с пеной у рта неслись вперёд, чтобы оказаться там в момент убийства, заслужить славу и честь. Ларк хотел было последовать их примеру, но от одного лишь внешнего вида этих двух гномов дыбом встал мех у основания его хвоста, а по позвоночнику от закономерных опасений побежали мурашки.

Ларк был не совсем уверен, что именно в них такого особенного. Конечно, для гномов они были крупными и, разумеется, выглядели свирепо со своими встопорщенными бородами, нелепыми татуировками и покрытым запёкшейся кровью оружием, однако пугало не это. Его остановило что — то в их позе, указывающее, что без малейшего страха и, возможно, даже с наслаждением они встретят сокрушительный численный перевес. Несомненно, они выглядят абсолютно безумными, и это сам по себе повод держаться от них подальше. Потом он узнал одного из них по битве за Нульн, и желания участвовать в сражении с ним у Ларка не было. Как случилось, что Готрек Гурниссон оказался именно здесь и сейчас?

Его дурные предчувствия стали сбываться, как только первый из штурмовиков достиг двоицы. Он знал этого скавена — то был заместитель командира Вришат — нахальный, злобный и глупый скавен, который слишком уж явно желал оспорить у Ларка должность лидера когтя. Дурень, но яростный боец, один из тех, кто, несомненно, в два счёта справится с их врагами — недомерками; однако гномы не выказали никакого беспокойства. Знакомый ему гном, тот, с огромным хохлом крашеных волос, поднимающимся над его выбритым черепом, взмахнул своим чудовищно большим топором и снёс Вришату голову с плеч. Он не стал ожидать, пока к нему приблизится следующий скавен, но рванулся вперёд, размахивая топором, вопя и выкрикивая нелепые вызовы на собственном грубом и варварском языке.

Ларк всецело ожидал увидеть, как гном падёт, когда его захлестнёт набегающая волна скавенов, но нет — тот даже не замедлил движения. Гном приближался, подобно стальному кораблю, раскачиваемому штормящим морем — бьёт окорокоподобный кулак; вращается огромный топор, ломая кости, отрубая конечности, убивая всех, кто стоит на его пути.

И второй не лучше. Его безумный смех разносится над полем битвы, когда он, ударяя оружием в каждой руке, с лёгкостью убивает обоими. Впечатляющая сила видна в том, как его молот превращает в желе защищённые шлемами головы, а топор успешно разрубает покрытые толстыми доспехами грудные клетки штурмовиков.

На глазах Ларка один небольшой, более хитрый скавен, с клинком, ярко отсвечивающим в свете горящих зданий, обнажив клыки, попытался забежать за Истребителя и ухватиться за его спину. Каким — то образом узнавший о скавене, даже не видя того, гном без задержки развернулся и срубил врага топором, затем для уверенности сломал ему шею молотом, всё это время громко хохоча, как помешанный, и выкрикивая: «Снорри многих поубивал!»

Так ли хорошо слышит гном, что к нему не подкрасться? Мог ли он ощутить едва заметное присутствие скавена по тени, которая в полумраке случайно наткнулась на его собственную? Ларк понятия не имел, но молниеносная быстрота, с которой гном развернулся и ударил, подсказала, что ему самому нежелательно находиться вблизи этого оружия. По крайней мере до тех пор, пока его владелец не устал и не получил тяжёлые ранения. Но это была не та мысль, которой он желал бы поделиться со своими подчинёнными. Он пинком направил ближайшего в сторону схватки.

— Поторапливайся. Они ослаблены! Ты убьёшь их.

Боец оглянулся на него с каким — то сомнением. Ларк обнажил клыки, угрожающе взмахнул своим хвостом, и был удовлетворён, видя, что скавен пошёл в атаку, почему — то больше страшась своего лидера клыка, чем противника. Ларк толкнул вперёд двух других, пронзительно крича: «Быстрее, быстрее. Вас больше числом. Их сердца хороши на вкус».

Всё, что потребовалось для воодушевления остальных бойцов когтя на вступление в схватку — это напоминание о превосходящей численности. Подобный знак превосходства всегда ободрял отважных скавенов — воинов. Ларк лишь надеялся, что подчинённые у него не закончатся раньше, чем гномы устанут.

Танкуоль выругался снова. Что за дурень запалил здания? Танкуоль поклялся, что если это один из его некомпетентных прислужников, он съест сердце дуралея прямо у того перед глазами. Если эти здания будут уничтожены, можно считать, что великая победа будет почти бесполезна. Ему хотелось овладеть ими в целости и невредимости, чтобы их могли изучить техномаги, выявить секреты и усовершенствовать превосходящей технологией скавенов. Он не желал, чтобы целый лагерь был сожжён дотла прежде, чем это случится. Но на данный момент он не видел возможности что — то с этим сделать, кроме как приказать всем своим лидерам когтя проявить больше осторожности.

Он утешался тем, что хотя бы увидит гибель проклятого Истребителя Троллей.

Мучительные вопли умирающих. Ночь пронизана колышущимся светом горящих зданий, который ещё и приглушается облаками обжигающего пара. Давление волосатых тел. Отдача от удара клинком по кости. Неприятное ощущение от тёплой чёрной крови, текущей по его руке. Взгляд лютой ненависти в тускнеющих глазах умирающих скавенов. Всё это вместе, как картина из преисподней, врезалось в память Феликса Ягера. На краткий миг между вдохами, казалось бы, время остановилось, и он находился в центре этого крутящегося и воющего водоворота, одинокий и спокойный. Его мысли освободились от страха и ужаса. Он воспринимал окружающих так, как способен лишь человек, сознающий, что каждый его вдох может оказаться последним.

Рядом с ним два коренастых гнома спина к спине сражались с группой вопящих скавенов. Бороды гномов растрепались. Молоты были покрыты запёкшейся кровью, от которой намокли и их кожаные фартуки. Крысолюди были худыми, жилистыми и истощёнными, с мрачным диким взглядом снежных волков. Кровавая пена выступала на их губах, когда они в пылу битвы прикусывали свои языки и внутреннюю поверхность щёк. У них были ржавые и зазубренные мечи. Их чесоточные шкуры покрывали мерзкие лохмотья. Глаза блестели в отражённом свете огня. Один из скавенов прыгнул вперёд, карабкаясь по своим собратьям в стремительной атаке на свою жертву. Это напомнило Феликсу возбуждённое наступление группы крыс, свидетелем которого он как — то был на улицах Нульна. Несмотря на их человекоподобную форму, в этот момент в скавенах не было ничего человеческого. Несомненно, они были зверьми в обличье человека, и сходство с человечеством делало их гораздо более ужасными.

Крик ужаса справа привлёк внимание Феликса; обернувшись, он увидел гнома, сражённого группой скавенов. Взгляд гнома отражал стойко переносимые им страдания.

— Отомсти за меня, — прохрипел он, умирая.

То, как скавены накинулись на ещё тёплый труп, вызвало отвращение у Феликса. Он прыгнул в барахтающуюся кучу и всадил меч в спину скавенского раба. Сверкающее лезвие прошло сквозь сухопарое тело и шею склонившегося скавена. Пинком был отброшен назад другой скавен. Феликс рывком освободил своё оружие и снова направил его вниз, со всей силы погружая в тела под собой. От удара оружие так изогнулось, что он опасался, не переломится ли. Движимый ненавистью, Феликс повернул рукоять, с ужасным хлюпающим звуком раскрывая рану, затем едва успел уклониться, чтобы отразить удар огромного скавена, напавшего на него.

Теперь страх отступил. Им управлял инстинкт убийства. Понимая, что нет способа избежать сражения, он бился с максимальным усилием, на которое был способен. Что делало его опасным противником. Он резко выбросил ногу, попав скавену в колено, хрустнувшее от удара. Пока тот на одной ноге отпрыгнул назад, истошно крича от боли, Феликс пронзил кончиком меча его глотку, наклонив голову, чтобы увернуться от крови, которая выплеснулась из разрубленной артерии. Сейчас не время быть ослеплённым.

Вдали он услышал знакомый голос, подобный рыку крупного животного, выкрикивающий боевой клич. Он тотчас же опознал голос Готрека и начал продвигаться в его сторону, рубя направо и налево, намереваясь всего лишь расчистить себе путь, не заботясь о том, убил ли своих противников. Скавены отступили под его яростным натиском, и через десять ударов сердца он оказался перед зрелищем ужасной резни. Снорри и Готрек стояли наверху огромной груды тел скавенов, рубя вокруг себя ужасающим оружием. С монотонной регулярностью мясницкого ножа поднимался и падал топор Готрека, и всякий раз, как он опускался, обрывалось всё больше жизней скавенов. Снорри двигался кружась, подобно танцующему дервишу, от ярости берсерка на его губах выступала пена, когда он бил топором и молотом, изредка останавливаясь, лишь чтобы двинуть головой любого крысочеловека, который оказался поблизости.

На двоицу приливными волнами наседали облачённые в чёрные доспехи огромные воины — крысы, вооружённые лучше большинства скавенов. Зловещий символ Рогатой Крысы украшал их щиты. Этих элитных бойцов — скавенов было, должно быть, десятка два, и казалось практически невозможным, что их яростную атаку могло что — либо пережить. На глазах Феликса Снорри и Готрек пропали из вида под натиском тел. Выглядело, словно они должны были неминуемо погибнуть из — за подавляющего численного превосходства противника.

В нерешительности Феликс на мгновение застыл, прикидывая, не слишком ли поздно для поддержки, затем увидел, как топор Готрека проходит сквозь тело скавена, разрубив бронированную фигуру надвое, несмотря на доспехи. В тот же миг область вокруг Истребителей Троллей была расчищена. Похоже, ничто не могло выжить в радиусе досягаемости неудержимого топора. Скавены отступили и перегруппировались, пытаясь собрать достаточно мужества для повторной атаки.

Феликс атаковал толпу, ударяя направо и налево, вопя во всю мощь своих лёгких, пытаясь создать впечатление, что атакует не один. Готрек и Снорри двинулись ему навстречу, убивая по ходу. Скавены не выдержали и обратились в бегство, пытаясь скрыться в ночи.

Феликс оказался лицом к лицу с Истребителем, который мгновение помедлил, изучая кучу мёртвых и умирающих, которую оставил позади себя. Кровь полностью покрывала тело Истребителя, множество порезов и царапин кровоточило у него самого.

— Хороша резня, — произнёс он. — По подсчётам, я завалил около полусотни скавенов.

— Снорри считает, что он завалил пятьдесят двух, — сказал Снорри.

— Ты мне не гони, — проворчал Готрек. — Я знаю, что ты дальше пяти считать не умеешь.

— А вот умею, — бормотал Снорри. — Один. Два. Три. Четыре. Пять. Ммм… семь. Двенадцать.

Феликс изумлённо уставился на них. В окружающей обстановке неслыханных разрушений два безумца выглядели почти счастливо.

— Ладно, лучше пойдём. Тут полно кого убивать, прежде чем ночь не закончится.

Танкуоль с неистовой яростью куснул свой хвост. Он не мог в это поверить. Несмотря на подавляющее превосходство в численности и исключительную свирепость скавенов, эти неумелые дурни не смогли убить Истребителей. И не в первый раз он подозревал, что его усилия саботирует какой — то тайный враг, посылая ему никчёмных подчинённых. Сомнений нет, это те самые заговорщики, которые сперва направили Ягера и Гурниссона в это отдалённое место. Ладно, они заплатят за это, он позаботится!

Однако прямо сейчас у него не было возможности думать об этом. Самое время осмотреть поле битвы, и увидеть, чем заняты войска. Он развёл обеими руками вверх и вниз от наблюдательного кристалла, и его точка обзора смещалась, пока не стало казаться, что он парит над полем битвы, словно огромный нетопырь. Под собой он мог видеть горящие здания — чёрт бы подрал никчёмных дураков! — и признаки жестокой борьбы.

Там и тут ещё сражались огромные скученные толпы воинов. Оружие звенело об оружие. Когда меч скавена ударял по выкованному гномами лезвию топора, летели искры. Свежие раны сочились кровью. Исторгая оставшуюся кровь в яростных судорогах, корчились в пыли обезглавленные тела. В небо взлетали искры, разносимые ночным ветром.

На стенах укрепления группа потных гномов усиленно выталкивала на позицию многоствольную органную пушку.

Было очевидно, что момент кризисный. Всё колебалось в равновесии. Для серого провидца было столь же очевидно, что его скавены побеждают. Они навалились на гномов с двух сторон, явно задавливая числом своих плохо вооружённых противников. Разочарование Танкуоля от того, что два его смертельнейших врага ускользнули, начало сменяться ощущением внутреннего тепла от приближающейся победы.

Феликс понимал, что умрёт. Он устало парировал удар ятагана скавена. Повернув ноющую от усталости руку, он направил в сторону своего противника ответный удар. Крупное создание с чёрным мехом отпрыгнуло назад, плавно уклонившись от удара. Хлестнул его хвост, обвивая ногу Феликса, пытаясь опрокинуть человека, сбив его с ног. Слабый проблеск ликования промелькнул в усталом мозгу Феликса. Он ранее уже видел подобный трюк и знал, как моментально на него ответить. Взмахнув мечом, он отрубил хвост почти у основания, но едва умудрился вовремя вернуть клинок обратно в оборонительную позицию, чтобы блокировать опускающийся замах ржавого ятагана.

Его рука почти онемела от отдачи столкновения, и он рефлексивно покрепче сжал рукоять своего меча, чтобы не допустить его выскальзывания из вспотевшей ладони.

Скавен ужасно верещал и размахивал обрубком своего хвоста. Он совершил ошибку, посмотрев вниз на кровоточащую рану. Как только его взгляд переместился с Феликса, тот воспользовался преимуществом, что скавен отвлёкся, и всадил ему в брюхо свой магический клинок. Тёплые внутренности вывалились на его руку. Борясь с чувством отвращения, Феликс шагнул назад. Сжав брюхо обеими лапами, с почти человеческим взглядом недоверия на лице, скавен повалился вперёд. Дабы быть уверенным в смерти скавена, Феликс перерубил ему мечом позвоночник у основания шеи. Он видел многих бойцов, сражённых насмерть врагами, которых те полагали убитыми, и для себя решил, что никогда не совершит подобной ошибки.

На мгновение всё успокоилось. Он огляделся и увидел Готрека, Снорри и целую группу потрёпанных и свирепо выглядящих гномов. Все они, и даже Истребители, выглядели чрезвычайно усталыми. Похоже, что они часами сражались, но на место каждого убитого врага вставало двое других. Скавены наступали нескончаемыми волнами. Вдали Феликс мог слышать стук оружия об оружие, а потому понимал, что остальные ещё сражаются. Пока они прислушивались, наступила зловещая тишина, а затем прозвучал рёв, словно одновременно вырвавшийся из сотен звериных глоток. Гномы переглянулись, и это подсказало Феликсу, что они все подумали о том же, что и он. Возможно, они единственные уцелевшие гномы снаружи замка.

Это было не всё. Посмотрев вокруг, Феликс обнаружил, что они окружены свирепыми бойцами скавенов. Сотни красных глаз блестели в темноте. Свет горящих зданий отражался на таком же количестве клинков. Скавены на какое — то мгновение отошли для перегруппировки, как Феликсу показалось, перед завершающим натиском. Они двигались со странной точностью, словно управляемые каким — то быстрым, злобным и невидимым разумом. В этот миг Феликс понял, что точно погибнет прямо здесь.

Воспользовавшись временным затишьем, он смахнул пот со лба. Дыхание неровно выходило из его лёгких. Словно утопающий, он жадно глотал воздух. Все его мышцы горели. Клинок был весом с тонну или больше. Он ощущал уверенность, что не сможет поднять его снова даже для спасения своей жизни, но был благодарен тому, что достаточно опытен, чтобы понимать обманчивость подобного ощущения. Когда придёт время, всегда найдётся ещё немного сил для сражения. Но вряд ли это имеет какое — то значение сейчас, перед этими рядами молчаливых крысоподобных лиц.

Ему послышалось, как позади кто — то произнёс:

— Стройся тут. Готовься отразить атаку. Дадим этой крысиной мрази отведать настоящей гномьей стали!

Феликс был удивлён столь очевидным непоколебимым мужеством гномов. Сержант, который это произнёс, должен был понимать, что ситуация совершенно безнадёжна, но всё — таки воодушевлял свой отряд подороже продать свои жизни. Феликс приготовился сделать то же самое, но лишь потому, что выбора не было. Если он обнаружит способ убраться отсюда и выжить, он им воспользуется.

Ему показалось, что где — то вдали послышалось жужжание, словно от какого — то чудовищного насекомого или двигателя. Что происходит? Или это какое — то новое адское приспособление, которое скавены выпустили на своих врагов? Довольно странно, но казалось, что это приближается со стороны замка. Слабая надежда зашевелилась в груди Феликса. Возможно, у гномов есть сюрприз, ожидающий нападавших. Несмотря на то, что вряд ли удастся что — либо сделать до того, как скавены захватят их текущие позиции, может быть, за них отомстят.

Похоже, командиры скавенов отдают приказы своим многочисленным подчинённым. Медленно, почти неохотно, словно опасаясь оказаться первыми, кто отдаст свои жизни, скавены начали наступление на живую стену своих непреклонных врагов. Сделав свои первые нерешительные шаги, они словно обрели уверенность в себе, и их продвижение с ужасающей быстротой стало наращивать скорость и темп. Странный бренчащий шум становился гораздо громче. Похоже, он раздавался откуда — то сверху. Феликсу хотелось посмотреть вверх, но он не мог оторвать глаз от атакующих крысолюдей.

— Подходи и умри! — проревел Готрек, и скавены, приготовившись разобраться с ним за его слова, побежали в атаку ещё быстрее, размахивая своим оружием, выкрикивая свои злобно звучащие боевые кличи, яростно размахивая своими хвостами. Феликс приготовился к столкновению, а затем едва удержался от желания броситься ничком на землю, когда какой — то диковинный предмет проревел прямо над головой. На этот раз он посмотрел вверх и увидел большой отряд диковинных машин, пролетающих над ними. В ночи виднелись огненные следы от их кипящих паровых котлов. Едва заметно взгляду над их корпусами вращались лопасти громадных винтов.

— Гирокоптеры! — услышал он чей — то рёв, и понял, что оказался свидетелем ночного полёта легендарных гномьих воздухолётов.

Яркие искры света оторвались от машин и приземлились посреди наступающих скавенов. И лишь когда те начали взрываться посреди крысолюдей, Феликс понял — то были шипящие фитили гномьих бомб.

Лишь только бомбы начали разрывать своих жертв на части, натиск скавенов замедлился. Их раздражённые командиры яростно пытались возобновить атаку, но как только им это удалось, один из гирокоптеров спустился почти до высоты голов и выпустил посреди войска широкую струю раскалённого обжигающего пара. Визжа от непередаваемого ужаса, огромная группа крысолюдей развернулась и бросилась бежать. Паника была заразительной. Через несколько минут атака сменилась беспорядочным бегством. Гномы вокруг Феликса, едва веря, молчаливо наблюдали за этим, слишком уставшие, чтобы преследовать спасающегося бегством врага.

(обратно)

Великий план

Феликс плюхнулся на обломки крушения повозки и обследовал лезвие своего меча. Ему пришлось немало поработать в этом бою, но каким — то образом на мече не осталось зазубрин. Кромка была столь же остра, как всегда, даже после всех рубящих и колющих ударов, что он нанёс. Древнее волшебство на оружии явно держалось хорошо.

Где — то справа от него обвалилась стена выгоревшего ангара, не способная более выдерживать свой вес. Над головой со зловещей грацией чудовищного насекомого пролетел гирокоптер и на какое — то время остановился, зависнув над ярко горящим зданием. Его вращающийся нос наклонился вниз и с шипением разозлённой змеи выбросил струю пара. Феликс недоумевал, что же пилот ожидал этим достичь.

Пар соприкоснулся с огнём, и колышущееся пламя изменило цвет, становясь бледно жёлтым с оттенком голубого. Пока струя продолжала распыляться, огонь медленно угасал, затухая под действием испарений и конденсата, словно под небольшим ливнем. На глазах Феликса гирокоптер развернулся на месте и переместился в сторону ближайшего пожара.

Феликс внезапно ощутил невероятную усталость, битва отняла у него все силы. Он был избит и изранен, кровоточили множественные мелкие порезы и царапины, которых он не заметил в пылу сражения. Ужасно болело правое плечо — как раз этой рукой он держал меч. Феликс был почти уверен, что плечо вывихнуто от продолжительного размахивания клинком. Подобный обман чувств был знаком ему, пережившему множество других боёв. Феликсу хотелось лечь навзничь и проспать лет сто.

Посмотрев вокруг, он был удивлён, откуда только у гномов взялись силы. Они уже начали расчищать обломки на поле битвы. Тела павших гномов собирали для погребения в священной земле. Одновременно, трупы скавенов стаскивали в огромную кучу для сожжения. Из крепости спустились полностью закованные в доспехи часовые и встали на страже, на случай возвращения скавенов.

Феликс сомневался, что скавены этой ночью вернутся. По его опыту, скавенам требовалось больше времени на восстановление и переформирование, чем армии людей. Похоже, им не нравится столь быстро возвращаться на место своего разгрома, и он был этому чрезвычайно рад. Феликс сомневался, что в этот момент способен пошевелить мышцами, даже если крысоогр восстанет из мёртвых и придёт за ним. Он выбросил эту зловещую мысль из головы и переключился на более весёлые темы.

Первое — он всё ещё жив. Феликс снова обрёл веру в то, что может остаться в живых. Несколько ранее, по ходу сражения, когда страх угрожал восторжествовать над здравым смыслом, у него возникало ужасающее ощущение, что он определённо погибнет. Эта уверенность в собственной гибели преследовала его, подобно проклятию. Теперь Феликса изумляло, что он всё еще тут, сердце по — прежнему бьётся, дыхание по — прежнему вырывается из лёгких. Вокруг себя он видел избыток доказательств тому, что легко могло сложиться и не так.

Смертельно уставшие и недовольные, гномы волочили по расчищенному проходу лежащие повсюду окровавленные трупы, словно мешки. Незрячие глаза мертвецов уставились в небеса. Несмотря на свои прежние фантазии, Феликс понимал, что больше мертвецам не подняться. Им больше не доведётся ни смеяться, ни плакать, ни петь, ни пить, ни дышать. Эта мысль наполнила его глубоким унынием. В то же самое время Феликс понимал, что сам он, несомненно, жив по — прежнему, все те действия ему доступны, и по этой причине следует радоваться. «Жизнь слишком хрупка и коротка, — сказал он себе, — так что наслаждайся, пока можешь».

Он начал негромко смеяться от наполнявшего его спокойного восторга, в котором ощущалась странная примесь печали. Через минуту он страдальчески поковылял в ночь, на поиски Готрека, Снорри или какого — нибудь знакомого среди этого огромного беспорядка.

Танкуоль не мог в это поверить. Как могло всё столь быстро измениться к худшему? В какой — то момент победа была уже у него в руках. Его проницательность, казалось бы, обеспечила убедительный успех. А затем победа ускользнула столь же быстро, как раб скавенов, бегущий из сражения. Это было болезненное, сбивающее с толку ощущение. Серому провидцу потребовались долгие и горькие минуты размышлений, чтобы убедиться в том, что даже наиболее выдающиеся из замыслов могут провалиться из — за некомпетентности исполнителей. Не его вина, что ленивые, трусливые и тупые подчинённые снова подвели его.

Обретя уверенность от этого замечательного озарения, серый провидец просчитал свои альтернативные варианты. По счастью, у него был резервный план, разработанный на случай маловероятных случайностей, вроде этой. Ларк уцелел и по — прежнему доступен через свой переговорный кристалл. Если повезёт, он сможет остаться там, готовый доложить о секретах, которые пытаются скрыть бессовестные гномы.

Танкуоль снова посмотрел в кристалл обозрения и послал мысленный запрос выхода на связь.

Феликс почувствовал, что его дёргают за рукав. Опустив глаза, он увидел Варека. Голубое одеяние молодого гнома было испачкано грязью и кровью. Рукав его мантии был оторван по шву, обнажив изорванный в клочья рукав белой льняной рубахи. Его очки были сломаны, линзы покрывала беспорядочная паутина трещин. Одной рукой он сжимал небольшой боевой молот. Другой плотно прижимал к груди свою книгу в кожаном переплёте. Феликс удивился, насколько большими оказались руки Варека, а костяшки пальцев казались белыми. В глазах у гнома был безумный лихорадочный блеск.

— Феликс, это самое потрясающее событие в моей жизни, — произнёс Варек. — Я в жизни не видел ничего столь же волнующего. А ты?

— Я бы с удовольствием прожил без волнений подобного рода, — кисло сказал Феликс.

— Ты так не считаешь. Я видел, как ты сражался. Это было всё равно, что наблюдать за героем времён Сигмара. Я никогда не думал, что люди могут так славно сражаться!

Варек покраснел, сообразив, что он только что произнёс. Это в духе гномов — прямолинейно высказываться о том, что они думают о посредственных способностях младших рас.

Феликс негромко рассмеялся.

— Я лишь пытался остаться в живых. И я ненавижу скавенов, — добавил он, подумав.

Феликс был немного смущён подобными размышлениями. Он не считал себя особо вспыльчивым и мстительным человеком, но от скавенов его бросало в дрожь. Его несколько шокировала идея, что убивая их, он получает удовольствие, однако сейчас, проанализировав свои чувства, он был склонен признать, что это правда.

— Все ненавидят скавенов, — согласился Варек. — Весьма вероятно, даже сами скавены.

Ларк Стукач скрытно продвигался через выгоревшие руины. Наполнявший его сердце страх боролся с ненавистью к Танкуолю. Его мускусные железы были напряжены, и он подавлял порыв выпрыснуть мускус страха, так как это могло выдать его присутствие гномам.

Сейчас, вне меховой толпы своих собратьев и их успокаивающего запаха, он чувствовал себя ужасно одиноким и беззащитным. Ему хотелось быстро скрыться в ночи и поискать других выживших в битве. Эта мысль невыносимо манила его.

Однако главенствующее место в его мыслях занимал страх ослушаться серого провидца. Оставаться тут, вероятнее всего, было гибельно, но отказ подчиниться одному из избранных Рогатой Крысы означал неизбежную мучительную смерть. Ларк хорошо понимал, что существуют куда худшие вещи, чем быстрый удар гномьего топора. И он не желал ни того, ни другого.

— Поверни направо, — произнёс сварливый голос внутри его головы.

— Да, благороднейший из хозяев, — прошептал Ларк.

Следуя командам, он продвигался по длинному пустому проходу в сторону чудовищного строения, которое возвышалось в центре лагеря гномов. Ларк вздрогнул, размышляя о том, способен ли Танкуоль читать его мысли. Естественно, Ларк надеялся, что не способен, учитывая то, над чем он раздумывал.

Лапой он лениво поглаживал амулет, и ненадолго задумался, что произойдёт, если он вырвет его из своего тела и выбросит. Он был уверен, что нечто отвратительное. С серого провидца станется наложить на это устройство какое — нибудь замысловатое проклятие. Он не сомневался, что извлечение амулета из черепа, вероятнее всего убьёт его, либо, самое малое, вызовет сильную боль, а Ларк был не менее чувствителен к боли, чем большинство скавенов.

Снова Ларк вздрогнул, надеясь, что та мысль не дойдёт до Танкуоля по каналу связи. Он полагал, что не дойдёт — посылать можно было, лишь дотрагиваясь до кристалла и концентрируясь. Ларк полагал, что излучение его мыслей в эфир требует больших усилий. Уверенности у него не было, пробовать он не пытался, и в этот момент просто надеялся, что так и есть.

— Остановись! — пришёл властный приказ.

Ларк выполнил его сразу, автоматически и инстинктивно. Через минуту после этого он услышал впереди звук шагов обутых в сапоги гномов. Минуту спустя мимо входа на улицу проследовал маленький отряд. Ларк инстинктивно содрогнулся, увидев, что они волокут на сожжение трупы скавенов. Его усы подёргивались. Ранее он уже распознал мерзкий запах сжигаемой плоти скавенов.

— А сейчас — быстро беги через улицу. Спеши — торопись, пока путь свободен.

Собравшись духом, он выскользнул вперёд, на широкое открытое пространство между зданиями, по ходу отважившись бросить быстрые взгляды направо и налево, и увидел, что путь за спинами ушедших гномов действительно безопасен. Он вынужден был признать, что, как бы то ни было, Танкуоль — могущественный волшебник. Он не догадывался, каким образом серый провидец мог столь хорошо направлять его, но тот до сих пор не ошибся.

Ларк торопливо перебежал и укрылся в противоположном проходе. Огромное строение гномов теперь находилось прямо перед ним. Металлическая крыша блестела в лунном свете. Он заметил огромные и мощные паровые двигатели, присоединённые к стене. Проснулось его скавенское любопытство. Он гадал, что же может храниться в столь огромном сооружении.

— Быстро — быстро, следуй направо, пока не найдёшь вход, или скоро умрёшь.

Ларк поспешно подчинился. Он проскользнул через входную арку и замер, уставившись вверх широко раскрытыми от изумления глазами. С его губ сорвался возглас неприкрытого удивления и непонимания.

Феликс брёл через пылающую ночь рядом с Вареком. «Всё не столь плохо, как казалось на вид», — говорил он себе, вопреки всему надеясь, что это правда. Было заметно, что обе стороны понесли значительные потери. В бою пало много гномов и, похоже, все без исключения прихватили с собой, по меньшей мере, по паре скавенов. Вонь сжигаемых тел крысолюдей была почти невыносима. Для защиты от вони Феликс обернул плащом нижнюю часть лица. Похоже, что никого больше запах не беспокоил.

Очевидно, огромный комплекс получил множество повреждений. Феликс прикидывал, достаточно ли их для того, чтобы воспрепятствовать работе гномов, каким — бы проектом они не занимались, но решил, что не рискнёт сделать ставку. У него попросту нет достаточных знаний о том, что тут происходит.

— Чему всё это служит? — внезапно спросил он Варека.

Молодой гном перестал протирать свои сломанные очки краем рубахи и посмотрел на него. Он подышал на линзы, словно желая потянуть время и собраться с мыслями, а затем начал протирать снова, не замечая, как выпадают осколки стекла.

— Чему служит конкретно что?

— Все эти механизмы, — произнёс Феликс.

— Ммм…, видимо, мне следует оставить эти объяснения моему дяде. Он тут главный.

— Весьма осмотрительно. Где я могу найти твоего дядю?

— В замке, вместе с остальными.

Прежде чем он смог задать другой вопрос, низко над головой со свистом пронёсся гирокоптер. На посадочной опоре стоял коренастый бритоголовый гном. Он держал чудовищный многоствольный мушкет. Что — то в его позе насторожило Феликса. Гном повернул рукоять на боку мушкета, и град пуль взбил землю у ног Феликса. Феликс толкнул Варека в сторону, а сам упал ничком и перевернулся, чтобы проследить за гирокоптером, недоумевая, что за безумие овладело ненормальным гномом. Ну не мог же он спутать Феликса со скавеном? Затем позади Феликса послышался хор криков боли.

И лишь повернув голову, Феликс заметил группу скавенов, которая бесшумно следовала позади него с обнажёнными клинками. Феликс опознал в них диверсантов^[48] — ужасных скавенов — убийц, с которыми он сражался в Нульне, в таверне „Слепая Свинья“. Гном с гирокоптера сразил их своим странным оружием. Весьма вероятно, он спас им жизнь, несмотря на то, что из — за недостатка точности едва не убил обоих.

Гирокоптер понёсся обратно и, вращаясь, спускался на не особо идеальное для приземления место. Держащая мушкет фигура спрыгнула с его борта и, низко пригнувшись, чтобыбыстровращающиеся лопасти не сняли голову с плеч, поспешно отбежала от летающей машины. Нисходящий поток воздуха от машины сплющил здоровенный хохол рыжих окрашенных волос, поднимающийся над его головой.

На сильном ветру захлопал плащ Феликса, а от поднятой машиной пыли на глаза навернулись слёзы. Варек был вынужден зажмурить глаза за линзами своих сломанных очков. Гном прикрыл рот книгой, чтобы не надышаться пыли. Странный химический запах, испускаемый летательным аппаратом, достиг ноздрей Феликса даже через шерсть плаща.

Новоприбывший был невысок и невероятно широк. Обнаженная грудь демонстрировала впечатляющую мускулатуру. Его плечи петлей охватывали два одинаковых патронташа с боеприпасами. Красная повязка опоясывала лоб. Ремень с пряжкой в виде необычного серебряного черепа удерживал его зелёные штаны. Белая борода была коротко подстрижена чуть не до челюсти. На его правом плече был вытатуирован двуглавый орёл Империи.

Глаза гнома закрывали необычно толстые оптические линзы. Феликс заметил, что на них выгравировано что — то вроде перекрестий. По внешнему облику Феликс решил, что перед ним ещё один Истребитель Троллей. Незнакомец неуклюже приблизился к нему, оглядел с ног до головы, а потом сплюнул на тело одного из скавенов.

— Мерзкие, злобные мелкие создания, скавены! — произнёс он вместо приветствия. — Воны мени николы не нравылысь. Николы не нравылысь и их механизмы.

Он повернулся к Феликсу и сделал официальный гномий поклон.

— Малакай Макайссон, к вашим и вашего клана услугам.

Феликс ответил ему поклоном имперского придворного. Он воспользовался этим движением, чтобы скрыть выражение удивления на лице. Значит, это и есть тот безумный инженер, о котором рассказывали Готрек и Варек? Безумцем тот не выглядел.

— Феликс Ягер, к вашим услугам.

Гном снова повернул рукоять на мушкете. Стволы провернулись. В тела скавенов полетели пули. Струйки чёрной крови выступили на пробитых шкурах и телах.

— Излишняя осторожность с цими тварями не помишае. Прожжёные хитрюги, известное дело.

— Он говорит, что они очень коварны, — перевёл Варек.

— А, да ну тебе! Мне кажется, господин Ягер прекрасно меня понял, — шо не так, господин Ягер?

— Полагаю, я понял, — уклончиво ответил Феликс.

— Ладно, тоди двинули. Лучше подняться в замок. Старый Борек захочет побалакаты с тобой и остальными. Я думаю, тоби тоже хочется узнать, шо тут происходыть.

— Было бы замечательно, — произнёс Феликс.

— Добре. Просто жды, пока воны не опустят мост, — если токо не хочешь летить со мной. Я думаю, коптер сможет поднять дополнительного пассажира.

У Феликса заняло несколько мгновений осознать, что безумец предлагает ему прокатиться на посадочной опоре. Он постарался изобразить на лице приятную улыбку, когда произнёс:

— Я думаю, что просто подожду пока откроют ворота, если вы не против.

— Як скажешь. Тоди до встречи.

Макайссон вскарабкался обратно на посадочную опору гирокоптера и что — то проорал пилоту в шлеме и защитных очках. Двигатель заревел, и машина устремилась в небо, оставив Феликса в недоумении, — а произошла ли эта встреча на самом деле.

— Все ваши инженеры разговаривают подобным образом? — спросил Феликс у Варека.

Молодой гном покачал головой.

— Клан Макайссона происходит из долины Дымчатых Сумерек, что высоко на севере. Это изолированное место. Их манеру выражаться странной находят даже остальные гномы.

Феликс пожал плечами. Он услышал скрип огромных цепей, когда подъёмный мост в замок начал опускаться. Внезапно чётко осознав, насколько же он устал, он быстро зашагал в сторону ворот, надеясь найти место, где можно расположиться на ночлег.

Феликс проснулся от безумного жестокого кошмара, в котором огромный крысоогр преследовал его по горящему городу, в то время как гигантская фигура громадного скавена со светлым мехом злобно наблюдала с небес. Иногда город был гномьим поселением у Одинокой Башни, иногда он бежал по мощёным улицам Нульна, иногда это был его родной город Альтдорф — столица Империи. Это был один из тех снов, в которых клинки твоих врагов ярки и ужасно остры, а твой собственный попросту отскакивает от незащищённых доспехами тел. Он бежал и бежал, а паршивые блохастые скавены замедляли его, хватая за руки — ноги, в то время, как его чудовищный преследователь подбирался ещё ближе.

Феликс резко открыл глаза и обнаружил, что смотрит в потолок незнакомого помещения. Пробуждение всегда дезориентировало его, даже после многих лет странствий.

Феликс обнаружил, что лежит на кровати, предназначенной для значительно более короткой и широкой персоны, и его ноги высовывались за её край, несмотря на то, что лежал он по диагонали. Он вспотел под тяжёлыми одеялами, опутывающими его конечности, и начал догадываться, откуда могло в его сне появиться ощущение того, что его хватают и замедляют. У него остались смутные воспоминания о том, как он днём ранее вошёл в замок, ему представили различных гномов и показали его покои. Он помнил, как повалился на кровать, а после этого — ничего, кроме своих быстро развеивающихся кошмаров.

Он даже не снял свою одежду. Пятна крови и грязи испачкали простыни. Феликс присел и устало покачал головой, ощутив боль в мышцах, что осталась ему от участия в сражении прошлой ночью. Феликс всё же испытывал чувство радости. Он остался в живых — и это главное. Ни на что не похожее чувство, — понимать, что оказался в бою одним из везунчиков. Он поднялся с кровати и выпрямился, почти ожидая, что придётся нагнуть голову, а потому был более чем удивлён, обнаружив, что замок выстроен по человеческим меркам.

Феликс подошёл к узкому окну в виде бойницы для стрельбы и бросил взгляд на долину. Снизу поднимались облака дыма, а вместе с ними вонь сжигаемых тел скавенов. Он призадумался, сколько из этих закрывающих вид дымов исходит от машин, а сколько от погребальных костров, но затем решил, что ему всё равно.

Внезапно он почувствовал сильный голод. В дверь постучали, и он понял, что звуки его пробуждения не остались незамеченными.

— Войдите, — прокричал он.

Вошёл Варек.

— Рад видеть, что ты встал. Тебя желает видеть дядя Борек. Ты приглашён на завтрак в его кабинете. Проголодался?

— Лошадь бы съел.

— Не думаю, что дойдёт до этого, — сказал Варек.

Феликс засмеялся, а затем по выражению лица гнома понял, что Варек не шутил.

Это была уютная комната, напомнившая Феликсу кабинет отца. Вдоль трёх стен располагались книги с гномьими рунами и надписями на рейкшпиле^[49] на тиснёных корешках. Некоторые шкафы заполняли подставки для свитков. Всю четвёртую стену занимала огромная карта северной части Старого Света, покрытая булавками и маленькими флажками. В самой северной части мира были нанесены обозначения поселений, гор и рек в той области, которую Феликс никогда не видел ни на одной из карт людей, — в той области, которая, как он понял, была давно поглощена Пустошами Хаоса. Массивный стол в центре кабинета был завален кучей писем, свитков, карт и пресс — папье.

За столом сидел самый старый гном из тех, кого когда — либо видел Феликс. Его огромная длинная борода была раздвоена и опускалась почти до пола, прежде чем петлёй подняться к его ремню. Макушка его головы была лишена волос. Локоны снежно белых волос обрамляли лицо, жёсткую кожу которого прорезывали глубокие старческие морщины. Глаза, смотревшие из — за толстых очков в виде пенсне, блестели, как у юнца, и Феликс тут же разглядел семейное сходство с Вареком.

— Борек Вилобородый из рода Гримнара, к вашим и вашего клана услугам, — произнёс гном, поднимаясь из — за стола.

Феликс увидел, что тот согнут, почти как горбун, а ходит лишь при помощи крепкого, подкованного железом посоха.

— Простите, что не кланяюсь. Я не столь гибок, как когда — то.

Феликс поклонился и представился.

— Я должен поблагодарить вас за помощь в сражении прошлой ночью, — произнёс Борек, — и за спасение моего племянника.

Феликс собирался сказать, что он сражался всего лишь для спасения собственной жизни, но почему — то это не показалось очень подходящим к ситуации.

— Я делал то, что при подобных обстоятельствах сделал бы любой человек, — заставил он себя произнести.

Борек рассмеялся.

— Я так не думаю, мой юный друг. Немногие из народа Сигмара в наши дни помнят о старых узах и долгах. И немногие действительно способны сражаться, подобно тебе, как в это верит мой племянник.

— Возможно, он излишне преувеличивает.

— Заявляя нечто подобное, вы предъявляете серьёзное обвинение. Немногие из гномов говорят что — либо, кроме правды, господин Ягер.

— Я… я не это имел в виду…, — заикаясь, произнёс Феликс, затем по взгляду глаз старого гнома обнаружил, что тот поддразнивает его. — Я просто подразумевал, что…

— Не беспокойтесь. Я не стану упоминать об этом при моём племяннике. А сейчас, должно быть, вы голодны. Почему — бы вам не присоединиться к остальным за трапезой? Потом нам предстоит обсудить серьёзные вопросы. Несомненно, весьма серьёзные вопросы.

Завтрак был сервирован на столе в примыкающей комнате. Огромные окорока лежали на чеканных стальных тарелках. Чудовищные головки сыра смотрелись, словно памятники обжорству. Массивные тёмные листья гномьего подорожника сформировали горные цепи посреди скатерти. В воздухе пахло пивом из уже откупоренных бочек. Феликс не был удивлён, увидев Готрека и Снорри, которые сидели на корточках у огромного камина. Истребители поглощали эль и запихивали еду в свои рты так, словно только что узнали о наступлении голодных времён.

Варек наблюдал за ними, словно ожидая, что в любой момент Истребители могли показать новые примеры отваги. Его книга в кожаном переплёте лежала тут же, под рукой, на случай если понадобится что — то записать. На нём были новые очки в стиле, как теперь определил Феликс, скопированном у его дяди.

Находился здесь и другой, незнакомый Феликсу гном, который не стал немедленно подходить и представляться принятым у гномов способом. Он подозрительно уставился на Феликса, словно ожидая от него кражи столовых приборов. Игнорируя его взгляд, Феликс прошёл к столу и принялся за еду. Она была лучшей из всего, что ему доводилось пробовать, и он не терял времени попусту.

— Феликс, лучше залей это небольшим количеством эля, — посоветовал Снорри. — На вкус станет ещё лучше.

— Несколько рановато начинать утро с выпивки, — сказал Феликс.

— Сейчас за полдень, — вставил Готрек.

— Ты две ночи проспал, — добавил Снорри.

— Упущенная минута, что потраченный медяк, — проворчал гном, которого Феликс не знал.

Феликс повернулся поприветствовать его. Он заметил, что гном короче большинства своих соплеменников, но шире. У него была длинная и чёрная борода, волосы были коротко подстрижены и разделены посередине пробором. Взгляд глаз был острым и пронзительным. Строгая чёрная рубаха и штаны выглядели старыми и поношенными, хотя были явно отлично скроены. Его высокие сапоги были старыми, но хорошо начищенными. Металлические пластины защищали каблуки от снашивания и повреждения. Гном был дородным, и его мясистое лицо напомнило Феликсу его отца и прочих богатых купцов, которых он знал. То было следствием обильных трапез в превосходно обставленных залах гильдии, где решались серьёзные торговые дела. Руки гнома были заткнуты за пояс, словно тот постоянно проверял, на месте ли его весьма немаленький кошель.

Феликс поклонился ему.

— Феликс Ягер, к вашим и вашего клана услугам, — произнёс он.

— Ольгер Ольгерссон, к вашим, — сказал гном, прежде чем вернуть поклон. — Имеете ли вы хоть какое — либо отношение к Ягерам из Альтдорфа, молодой человек?

На мгновение Феликс почувствовал смущение. Всё — таки в семье он считался паршивой овцой, и покинул отчий дом в сложных обстоятельствах, после убийства человека на дуэли. Он заставил себя невозмутимо встретить взгляд Ольгерссона и произнести:

— Мой отец — владелец торгового дома.

— В прошлом я имел с ними неплохие дела. Ваш отец — хороший глава компании. Для человека.

Некоторая презрительность в тоне гнома разозлила Феликса, но он сохранил спокойствие, напомнив себе о том, что тут он чужак. Попросту не следует возмущаться в замке, полном раздражительных гномов, которые могут приходиться родственниками этому незнакомцу.

— Стало быть, так и есть, если он смог заработать хоть какие — то деньги, имея дело с тобой, Ольгер Златохват, — неожиданно высказался Готрек.

— Ольгер — известный скряга, — весело произнёс Снорри. — Снорри знает, что когда Ольгер достаёт монету из своего кошелька, на той моргает голова короля.

Оба Истребителя громко расхохотались над этой древней шуткой. Феликс прикидывал, сколько они уже выпили. Лицо Ольгерссона покраснело. Он выглядел так, словно хотел оскорбиться, но не осмеливался.

Ни Готрека, ни Снорри не беспокоило его богатство, влияние или родственники.

— Никто и никогда не стал богаче, растрачивая деньги, — раздражённо произнёс гном, повернулся и прошествовал в другую комнату.

— Вам следует быть любезнее с господином Ольгерссоном, — сказал Варек. — Он тот, кто финансирует эту экспедицию.

От изумления Готрек прыснул полным пива ртом. Он повернул голову к молодому грамотею, разглядывая так, словно тот только что заявил, что золото растёт на деревьях.

— Величайший скупердяй гномьего царства сам отдал вам золото? Расскажи — ка об этом поподробнее!

— Через несколько минут расскажет мой дядя.

Феликс ощутил смешанное чувство беспокойства и любопытства, когда они по очереди прошли в кабинет Борека Вилобородого. Ему было любопытно услышать, что привело сюда, в эту глухомань, всех этих, столь несхожих гномов. Его беспокоила перспектива того, куда это дело могло завести. Глядя из окна на столь мощные промышленные сооружения; вспоминая, с какой свирепостью скавены пытались ими овладеть; оценивая, сколь огромное количество сил и средств было вложено в это место, — Феликсу сложно было представить, чтобы гномы не воспринимали их таинственное предназначение со всей серьёзностью. Зато представить, как Готрек и он сам могут быть в это втянуты, было весьма легко.

Борек смотрел на него с огоньком в глазах. Ольгер стоял в дальнем углу, вращая руками глобус, демонстративно повернувшись спиной к собравшимся. Пожилой учёный усмехнулся в его сторону, а затем пригласил всех занять места. Так как кресла гномов располагались слишком низко для Феликса, он остался стоять.

Пока Борек сверялся с какими — то бумагами на своём столе и делал руническим письмом пометки с помощью пера, стояла тишина. Затем он, в точности, как поступали лекторы в Университете Альтдорфа, прокашлялся, прочищая горло, и заговорил:

— Я отправляюсь на поиски затерянной крепости Караг — Дум, — произнёс он без вступления.

Когда он посмотрел на Готрека, в его взгляде был вызов.

— Тебе не удастся, — сурово сказал Готрек с оттенком раздражения в голосе. — Мы пытались годы назад. Мы потерпели неудачу. Пустоши непроходимы. Ничто не может выжить там, сохранив рассудок и не изменившись. Тебе это столь же хорошо известно, как мне.

— Я верю, что мы нашли способ.

Готрек фыркнул, затем недоверчиво покачал головой.

— Способа не существует. Мы пытались пробиться силой, организовав для этой цели военную экспедицию, хорошо экипированную и вооружённую лучше, чем когда — либо. Ты знаешь, сколько из нас выжило. Ты, я, Снорри и, может быть, горстка остальных. Большинство сейчас мертво или обезумело. Говорю тебе — это сделать невозможно. И тебе известно, сколь многие погибли в экспедициях до нашей.

— Ты не всегда думал так, Готрек, сын Гурни.

— В то время я ещё не видел Пустоши Хаоса.

— Значит, ты даже не выслушаешь моё предложение?

— Нет, нет. Я послушаю, старик. Продолжай, поведай мне, что за безумный план у тебя в голове. Возможно, я смогу от души посмеяться.

Поразительная тишина воцарилась в комнате. В конце концов, Борек продолжил:

— Караг — Дум — один из величайших городов нашей расы, мощнейшая крепость во всех северных землях. Он был потерян более двух столетий назад, во время последнего великого нашествия Хаоса, как раз перед правлением того, кого вы называете Магнусом Благочестивым. На странице 3542 тома 469 великой Книги Обид вы можете найти запись о долге крови подлым последователям Тёмных Сил. В дополнительных приложениях содержатся записи об именах всех павших и обо всех истреблённых кланах. Последнее сообщение, что мы имеем — о том, что Тангрим Огнебородый руководил своим отважным войском при обороне обречённой цитадели от мощной армии, пришедшей с севера при расширении Пустошей Хаоса. С тех пор нет никаких известий из Караг — Дума, и ни один гном из наших земель не смог туда добраться.

— Почему? — спросил Феликс.

— Потому что Пустоши Хаоса расширились и поглотили все земли между Караг — Думом и перевалом Чёрной Крови.

— Тогда откуда ты знаешь, где искать её?

— Я был тем, кто доставил последнее сообщение из Караг — Дума, — сказал Борек, в печали склонив голову. — Это был мой родной город, господин Ягер. Я из рода самого короля Тангрима. В течение последних ужасных дней наши враги призвали могучего демона, и мы отчаянно нуждались в помощи. Среди многих мы выискивали тех, кто сможет донести весть о нашей нужде до наших братьев. Были выбраны мой брат и я. По секретным проходам, известным лишь нескольким, мы покинули цитадель. Лишь я и мой брат Вариг, отец Варека, смогли пройти сквозь Пустоши. Это был трудный путь, не из тех, что я желал бы сейчас вспоминать. Достигнув юга, мы обнаружили, что тут тоже свирепствует война, и помощи нам не получить. А затем обнаружили, что нет и пути назад.

«Возможно ли, что этот гном настолько стар?» — думал Феликс. Несомненно, тот выглядел древним, и Феликсу было известно, что гномы живут дольше людей. Но даже если так, мысль о том, что этот гном старше его в десять раз, а то и больше, потрясла Феликса. Затем ему пришла в голову другая мысль.

— Если Пустоши столь смертоносны, почему, пройдя через них, тебе не удалось вернуться обратно? — спросил Феликс.

— Я вижу, ты сторонник скептицизма, господин Ягер. Мне следует убедить тебя. Ладно, позволь мне лишь добавить, что в дни нашего побега Пустоши лишь немного расширились, а влияние Хаоса было не столь велико. К тому времени, как мы попытались вернуться, ужасная мощь Хаоса возросла многократно, и земли стали непроходимы. Теперь, с твоего разрешения, я продолжу…

Феликс понял, что перебив старого гнома, он вынудил того повторять то, что остальным присутствующим было уже известно. Внезапно он почувствовал себя неловко.

— Разумеется. Извините меня, — произнёс он.

— Расскажи нам о сокровищах, что были утеряны, — вмешался Ольгерссон.

Борек не выглядел довольным повторным прерыванием. Он бросил быстрый взгляд на купца. Феликс уловил блеск, который появился в глазах скряги. Это было нечто сродни помешательству, и Феликс достаточно хорошо узнал гномов, чтобы распознать золотую лихорадку. Внезапно для него перестало быть загадкой, почему Ольгер вложил деньги в финансирование этих поисков. Того сжигала почти безумная алчность к золоту, которая иногда овладевала даже самыми рассудительными из гномов.

— Да, огромные запасы Караг — Дума пропали с падением города, и все сокровища были утеряны. А из всех утерянных сокровищ самым драгоценным был Молот Судьбы, могучее оружие самого короля Тангрима, и Топор Рунных Мастеров.

В этот момент Борек повернулся и посмотрел на Феликса.

— Знай, Феликс Ягер, что мы говорим о таких вещах, которые могут обсуждаться лишь с гномом или Другом Гномов. Готрек, сын Гурни, поручился за тебя, но теперь мне нужно твоё слово, что ничто из обсуждаемого здесь ты не станешь рассказывать никому, кроме чистокровного гнома или другого Друга Гномов. Если ты полагаешь для себя невозможным дать такое обещание, мы поймём, но будем вынуждены просить тебя покинуть это собрание.

Внезапно, словно озарённый воссиявшим над ним светом, Феликс ощутил, что достиг границы, переход через которую основательно изменит его жизнь. Он сознавал, что если согласится остаться, то будет некоторым образом связан неявным обязательством участвовать в любом безумном плане, который предпримут те гномы. В то же самое время он признавал притягательность обсуждаемого — этой истории про потерянные города, древние сражения, старые счёты и огромные богатства. Он, несомненно, был заинтригован, а в том, чтобы просто послушать, не было никакого вреда.

— Я даю тебе слово, — вымолвил он едва ли не раньше, чем решил высказаться.

— Очень хорошо. Тогда я продолжу.

Феликс почему — то ожидал чего — то большего. Он ожидал, что его попросят произнести клятву, а может, скрепить обещание кровью, как сделал Готрек во время той грандиозной попойки. Его слово попросту приняли на веру, — и Феликсу казался слишком легкомысленным такой подход к тем, кого посвящали в утраченные тайны Старшей Расы. Должно быть, изумление отразилось на его лице, и Борек улыбнулся.

— Нам достаточно данного тобой слова, Феликс Ягер. Среди моего народа слово воина — свято; оно крепче камня, долговечнее гор. Мы не просим ничего более. Если ты не собираешься его сдержать, что изменят письменные договора, принесённые перед алтарями клятвы и тому подобное?

Феликс решил, что несогласие лишь неблагоприятно отразится на нём, а потому сохранял молчание, пока старый учёный продолжал говорить.

— Да, Молот Судьбы и Топор Рунных Мастеров — возможно самые могущественные из артефактов, завещанных нам Богами — Предками — были утеряны, а вместе с ними и большая часть нашего наследия и древнего могущества. Когда пал Караг — Дум, мы посчитали их потерянными навсегда. Подобно морю разложения, унылые Пустоши Хаоса нахлынули на наши древние земли, погребая древние вершины, а мы стенали и скрежетали зубами, потеряв силу духа, и смирились со своей утратой. Мы считали их утраченными навечно, и так было два столетия.

— И они остаются утраченными, — неумолимо произнёс Готрек. — И останутся таковыми всегда. Повторяю — через Пустоши нет пути.

— Возможно. А возможно и нет. Готрек, после провала нашей последней попытки я возобновил свои поиски в библиотеках и залах знаний. В главном зале знаний Караз — а — Карака я осматривал старейшие галереи, доставая с полок покрытые пылью тома, которые тысячелетие лежали там, разрушаясь. Я записал каждое слово из рассказов тех, кто утверждал, что посещал Пустоши и выжил. Я получил доступ в запретные склепы Храма Сигмара в Альтдорфе. В их записях, столетия составляемых из признаний подвергаемых пыткам еретиков, я нашёл упоминания о рунах, заклинаниях и талисманах, которые могут защитить от влияния Хаоса. На этот раз я решил добиться успеха. И я верю, что нашёл того, кто сделает это возможным.

— И кто же это? — насмешливые нотки в голосе Истребителя как — то поутихли.

— Парень, с которым ты встретишься довольно скоро, Готрек. Он убедил меня в том, что его чары действуют. Даю тебе честное слово, я верю тому, что они нас защитят.

— Как долго ты можешь защищать от безумия и мутаций тех, кто отправится в Пустоши Хаоса?

— Возможно, недели. Несомненно, дни.

— Недостаточно долго. Переход через бесплодные земли до Караг — Дума может занять месяцы.

— Да, Готрек, — пешком или в бронированных повозках, которые мы пробовали использовать в последний раз. Но есть другой способ. Способ Макайссона.

— На воздушном судне?

— Да, на воздушном судне.

— Да ты спятил!

— Нет, никоим образом. Послушай. Я долго изучал феномен Пустошей Хаоса. Теперь мне известно гораздо больше, чем нам тогда. Большинство мутаций вызывается пылью искривляющего камня, заражающей пищу и воду, или вдыхаемой незащищёнными лёгкими. Вот что сводит с ума разумных существ и коверкает их тела и облик.

— Да, а ещё она присутствует в самой почве Пустошей и облаках, что с неё поднимаются. Она содержится в пыли песчаных бурь и в колодцах.

— Но что, если мы взлетим выше облаков?

Готрек помедлил с минуту и, видимо, обдумал это.

— Тебе придётся опускаться, чтобы уточнить курс, свериться с ориентирами на местности.

— Воздушный корабль будет закрыт экранами из мелкоячеистой сетки. В нём будут иллюминаторы и фильтры такого типа, что ты видел на подводных судах нашего флота.

— Воздушному кораблю, возможно, придётся опускаться из — за бурь, ветров или механических повреждений.

— Амулеты защитят экипаж, пока ремонт не будет выполнен или буря не утихнет.

— А если отремонтировать будет невозможно?

— Это, разумеется, риск, но в пределах допустимого. По крайней мере, амулеты позволят выжившим попытаться маршем пройти домой.

— Ни один воздушный корабль не сможет взять на борт достаточное количество угля для двигателей, чтобы путешествовать без остановки.

— Макайссон разработал новый двигатель. Вместо угля тот использует чёрную воду. Его мощность способна двигать воздушный корабль, а горючее достаточно легковесно для совершения путешествия.

Казалось, Истребитель находил новые возражения столь же быстро, как отметались прежние. Он неистово искал брешь в аргументах учёного.

— Как быть с пищей и водой?

— Воздушный корабль может нести на себе и то, и другое, на всё путешествие.

— Достаточно большой для этого воздушный корабль построить невозможно.

— Наоборот, мы уже сделали это. Именно его мы строили здесь.

— Он никогда не взлетит.

— Мы уже делали пробные полёты.

Готрек выложил свой козырь:

— Макайссон его создатель. Корабль обречён разбиться.

— Может так. А может, нет. Но мы всё равно собираемся попробовать. Ты пойдёшь с нами, Готрек, сын Гурни?

— Чтобы остановить, тебе придётся убить меня!

— Это как раз то, что я надеялся услышать.

— Воздушный корабль — это его искали скавены?

— Скорее всего.

— Тогда тебе следует выдвигаться быстрее, пока они не собрали другую армию.

Феликс помедлил мгновение, его голову вскружили услышанные известия. Похоже, Готрек со всей серьёзностью воспринял весь этот безумный разговор о полёте в Пустоши Хаоса на неопробованной и крайне опасной машине, созданной известным безумцем. И Феликс не сомневался — Истребитель ожидает, что Феликс к нему присоединится.

Ещё существовала высокая вероятность, что в конце пути их ожидает огромный злобный демон.

Что ещё хуже, похоже, что скавены прознали об этой новой машине, и ни перед чем не остановятся, чтобы заполучить её. Каким адским колдовством они воспользовались для обнаружения чего — то столь недавно созданного и хорошо замаскированного? Или в этом месте даже среди гномов у них есть тайные агенты? Подобное свидетельство предвидения и организационных способностей скавенов ощутимо повысило уважение Феликса к дьявольскому интеллекту и обширности сферы влияния крысолюдей.

Услышав приближающихся гномов, Ларк быстро отбежал в укрытие. Большая часть ночи у него ушла на прогрызание себе прохода в задней стенке заполненного ящика, и он едва успел, наконец — то, пробиться. Ларк забился в содержимое ящика прямо перед тем, как тот был подхвачен одной их странных подъёмных машин с паровыми двигателями. Похоже, его везли по какому — то пандусу.

Мысли Ларка всё еще путались от увиденного прошлой ночью. Внутри огромного ангара, в воздухе, без признаков каких — либо поддерживающих балок, парила массивная блестящая штука, похожая на громадную акулу. Штука подскакивала вверх — вниз, как разозлённый зверь. Сходство усиливалось тем, что гномы посчитали необходимым привязать её стальными тросами. Вид чудища вызвал у Ларка испускание мускуса страха, но по этому поводу он не испытывал ни малейшего стыда. Он не сомневался, что в подобных обстоятельствах то же самое произошло бы с любым другим скавеном, даже с великим серым провидцем Танкуолем.

Наблюдение заняло у него долгие минуты, в течение которых он опасался, что его колотящееся сердце вырвется из груди, прежде чем он обнаружил, что, в действительности, это не живое существо, а машина. Нечто весьма напоминающее изумление заполнило его мысли, когда он прикинул размер этого объекта. Тот был длиной в несколько сотен скавенских хвостов, более массивным и куда как более впечатляющим, чем любой другой механизм, который Ларк видел в Скавенблайте или в этом поселении гномов.

Ларк был изумлён волшебством, которое могло удерживать в воздухе штуковину, выглядящую столь внушительно. Призвав в помощь свой боевой опыт, скавен мысленно перебрал возможные области применения. С такой машиной армия скавенов может пролетать над городами людей, сбрасывая сферы „ядовитого ветра“, мешки с заражёнными чумой вещами и всевозможное другое оружие, даже не подвергаясь нападению от находящихся внизу защитников. Становится реальностью мечта каждого скавена — военачальника — способ нападения, от которого нет верной защиты! Очевидно, столь большой бронированный воздушный корабль должен защитить от чего угодно, вплоть до нападения драконов. И даже в таком случае воздушный корабль обеспечит неплохие шансы на выживание, принимая во внимание его размер и вон те орудийные башни — а это, несомненно, они — что встроены в его корпус. В лапах любого скавена, достаточно разумного, чтобы понять открывающиеся возможности, воздушный корабль окажется потрясающим оружием.

В этот момент, по его предположению, к такому же умозаключению пришёл серый провидец Танкуоль, чьё мощное чириканье раздалось в голове Ларка: «Да — да, эта летающая машина должна стать моей! Моей!»

Возможно, как обнаружил Ларк, у него вскоре появится шанс захватить её, потому как ящик, в котором он спрятался, наверняка будет поднят внутрь могучего воздушного судна.

(обратно)

Отправление

Феликс наблюдал со стен замка. Всю долину внизу заполнял городок гномов, но его глаза были прикованы к огромному центральному строению, в котором, как он теперь знал, находился воздушный корабль. Подле него к зубчатой стене привалился Готрек. Его массивная голова покоилась на руках, которые держались за перила. Топор лежал возле его руки.

Феликс видел, как внизу длинные цепочки гномов собирались в шеренги перед огромными дверьми центрального ангара. Небольшие, но мощные паровые машины двигались по рельсам к входу. Он взял телескоп, который одолжил ему Варек, и поднёс к глазу. Покрутив руками, он сфокусировал картинку. Далеко внизу он различил Снорри, Ольгера и Варека. Они стояли во главе шеренги гномов, словно бойцы по стойке „смирно“.

На опорах громадной башни, возвышающейся над ангаром, развевались флаги. Это была внушительная конструкция, более напоминавшая паутину балок, чем укрепление. На самом верху башни находилось нечто, напоминающее небольшую хижину или наблюдательный пост с небольшой подвесной верандой по всему кругу.

Где — то вдали долгим одиноким воплем прозвучал паровой свисток. Один из инженеров потянул за огромный рычаг на стене ангара. Мощно поднимались и опускались поршни. Поворачивались большие шестерни. Из чудовищных труб, спешно залатанных после вчерашнего боя, просачивался пар. Медленно, но верно открывался верх ангара. Сама крыша разошлась в стороны, сложившись по бокам здания. В итоге на свет показалась громадная конструкция, словно гигантская бабочка, вылезшая из кокона чудовищных размеров.

Феликс сразу понял, что на всю оставшуюся жизнь запомнит тот момент, когда он впервые увидел воздушный корабль. Это был самый впечатляющий объект из когда — либо виденных им. С мучительной медлительностью стравливались здоровенные тросы, и воздушный корабль поднимался, словно громадный воздушный шар. Сперва Феликс видел лишь крошечные колпаки, поднимающиеся над верхней поверхностью транспортного средства и цепочкой уходящие назад, в сторону громадного хвоста, похожего на рыбий. Затем, подобно киту северных морей, выныривающему на поверхность, блестящая громада воздушного корабля всплыла снизу.

Это было всё равно, что наблюдать рождение нового вулканического острова посреди бескрайнего океана. Протяжённый корпус судна был длиной почти с ангар, и плавно закруглялся вниз, подобно берегам острова, сбегающим к морю. Пока огромное судно продолжало подниматься, Феликс увидел, что это сравнение оказалось ошибочным, потому как в самом широком месте корпус стал снова изгибаться, образуя гладко закруглённый цилиндр. На корме судна располагались четыре массивных ребра, подобных перьям на арбалетном болте.

В нижней части корпуса была подвешена маленькая цилиндрическая конструкция из проклёпанного металла. В этой небольшой конструкции были сделаны амбразуры, из которых выглядывали пушки, пропеллеры и прочие механические устройства, о назначении которых Феликс мог лишь догадываться. Он навёл туда фокус телескопа и смог разглядеть, что эта небольшая конструкция напоминает корпус самого судна. Прямо на носу воздушного корабля располагалось огромное стеклянное окно. Сквозь него он мог видеть Малакая Макайссона, стоящего у средств управления. Рядом с ним находилось множество инженеров.

Медленно Феликса осенила странная мысль. «Возможно ли, — спрашивал он себя, — что настоящим кораблём является маленькое судно, подвешенное под огромной конструкцией, которая является чем — то вроде паруса корабля или наполненной горячим воздухом огромной оболочкой, необходимой для осуществления движения, но не относящейся к жилой и рабочей области?» Сквозь тень сомнения Феликс уже осознал, что захвачен одновременно восхищающей и отталкивающей идеей — хоть раз в своей жизни взойти на борт этого судна. То была мысль, которая наполнила его страхом и любопытством. Он взглянул на Готрека, который наблюдал за происходящим с таким же восхищённым вниманием.

— Ты серьёзно собираешься отправиться через Пустоши Хаоса на этой штуке? — спросил Феликс.

— Да, человечий отпрыск.

— И ты ожидаешь, что я отправлюсь с тобой?

— Нет. Это решать тебе самому.

Феликс уставился на гнома. Готрек не упомянул о клятве, которую дал Феликс, то ли потому, что не считал напоминание необходимым, то ли потому, что искренне предлагал Феликсу сделать выбор. Даже проведя долгое время в обществе Готрека, Феликс испытывал сложности в определении его настроения.

— Ранее ты пытался пересечь Пустоши с Бореком и остальными?

— Да.

Феликс забарабанил пальцами по холодному камню крепостной стены. На долгие минуты затянулось молчание, а потом, как раз когда Феликс уже решил, что гном больше ничего не скажет, Готрек заговорил снова.

— Тогда я был моложе и глупее. Там нас было много — самодовольных молодых гномов. Мы слушали рассказы Борека про Караг — Дум и потерянное оружие, и про то, как оно снова сделает наш народ великим, если мы его отыщем. Другие предупреждали нас, что эти поиски — безумие, что ничего хорошего из затеи не выйдет, что это невозможно. Мы не слушали. Мы считали, что знаем лучше них. «Даже если нам суждено пасть, — твердили мы себе, — мы падём с честью, пытаясь восстановить гордость нашего народа. Если мы умрём, то отдадим свои жизни достойному делу, а не будем свидетелями долгих и тягостных лет истощения, что пожирает наше царство и наш род». Как я сказал, мы были глупцами, настолько самоуверенными, насколько способны лишь глупцы. Мы понятия не имели о том, во что позволили себя втянуть. Это была безумная затея, но мы готовы были рискнуть ради той славы, что обещал Борек.

— Молот Судьбы — что это такое?

— Это великий боевой молот, размером с твоё предплечье, но гораздо более тяжёлый. Его навершие сделано из гладкого сверхпрочного камня, с глубоко врезанными рунами, которые…

— Я имел в виду, почему он столь важен для твоего народа?

Не знай Феликс Готрека лучше, он мог бы заподозрить, что Истребитель пытается избежать этой темы.

— Это священный предмет. Боги — Предки начертали на нём главные руны, когда мир был юн. Некоторые думают, что в нём заключена удача нашего народа, что его утрата навлекла на нас проклятие, которое мы можем снять, лишь вернув молот. Несомненно, с тех пор как молот был потерян, дела у нашей расы пошли плохо.

— Ты действительно веришь, что возвращение молота изменит это?

Готрек медленно покачал головой.

— Может — да. А может — нет. Может случиться, что возвращение молота придаст новые силы народу, который потерял столь много за прошедшие столетия. Может случиться, что само оружие снова высвободит свою магию в помощь нам. Или этого не произойдёт. Даже если так, говорят, что Молот Судьбы — потрясающее оружие, способное высвобождать молнии и уничтожать наиболее могущественных противников. Я не знаю, человечий отпрыск. Я сознаю, что это — выдающееся приключение, а погибнуть в подобном приключении — достойная смерть. Если нам доведётся найти Караг — Дум. Если мы сможем пересечь Пустоши.

— А топор?

— О нём я знаю ещё меньше. Он столь же древний, как молот, и немногие даже видели его. Он всегда хранился в тайном священном месте и извлекался лишь во времена огромной опасности, используемый верховным Мастером рун^[50] Караг — Дума. За три тысячелетия он побывал в бою менее дюжины раз. Ходят слухи, что это сам утраченный Топор Гримнира. Лишь верховный Мастер рун Караг — Дума мог знать правду о том, что такое в действительности этот топор, но тот мёртв, сгинул, когда Пустоши поглотили то место.

— Пустоши настолько плохи?

— Гораздо ужаснее, чем ты можешь себе представить. Намного ужаснее. Некоторые утверждают, что они — входная дверь в преисподнюю. Другие заявляют, что они — место соприкосновения нашего мира и ада. Я могу в это поверить. За всю свою жизнь я никогда не видел более омерзительного места.

— И теперь ты собираешься туда возвратиться!

— Разве у меня есть выбор, человечий отпрыск? Я поклялся искать смерти. Как я могу остаться в стороне, если отправятся старый Борек и Снорри, и даже тот молодой щенок — Варек? Если останусь в стороне, меня запомнят, как „Истребителя, который отказался сопровождать Борека в его поисках“.

Казалось необычно слышать, как Готрек высказывает сомнения, и допускать, что тот собирается сопровождать учёного лишь потому, что другие могут запомнить его ненадлежащим образом. Обычно Истребитель Троллей настолько свиреп и полон уверенности, что большую часть времени Феликс воспринимал его скорее как стихию, чем как живое существо. С другой стороны, Истребитель — гном, и его доброе имя значит для него больше, чем даже для достойнейшего из людей. Этим Старшая Раса казалась глубоко чуждой Феликсу.

— Если мы преуспеем, наши имена будут жить в легендах до тех пор, пока гномы разрабатывают недра гор. Если же мы потерпим неудачу…

— Вы всего лишь умрёте, — иронически произнёс Феликс.

— О нет, человечий отпрыск. Только не в Пустошах Хаоса. Там тебя действительно может ждать участь куда как более худшая, чем смерть.

После этого Готрек замолчал, и было очевидно, что более говорить он не собирается.

— Пошли, — сказал Феликс. — Если уж мы едем, то лучше спуститься вниз и присоединиться к остальным.

Теперь воздушный корабль полностью появился из ангара. Словно галеон на якоре, он был пришвартован к верхушке огромной стальной башни. И лишь стоя под ним и глядя вверх на огромную высоту металлической башни, Феликс смог правильно оценить реальные размеры этой штуки. Она казалась столь же большой, как облачная гряда, достаточно крупной, чтобы закрывать солнце. Она была крупнее любого корабля из тех, что когда — либо видел Феликс, а ведь он был из Альтдорфа, где время от времени причаливали океанские суда торговцев, проплывая вверх по Рейку весь путь от Мариенбурга.

Феликс переоделся в чистую одежду. На ветру развевался его красный шерстяной плащ. Его вещмешок висел на плече. Он полагал, что собрался и готов отправляться, но сейчас, впервые оказавшись в тени огромной металлической башни вместе с Готреком и Снорри, Феликс испытывал смутные сомнения по поводу того, что ему действительно следует участвовать.

С высоты спускалась металлическая клеть, удерживаемая большим металлическим тросом, стравливаемым с барабана в основании конструкции. Барабан приводился в движение одним из паровых двигателей. При потребности поднять или опустить клеть, двигатель, вращаясь, сматывал или разматывал трос. Феликсу это показалось механической диковиной, но Готрек не был впечатлён, утверждая, что подобные штуки используются в гномьих шахтах на всём протяжении гор Края Мира.

Клеть остановилась возле них, и один из инженеров отворил закрытую на засов дверь. Он кивнул и жестом пригласил их войти. Феликс ощутил дрожь по телу, прикидывая, достаточно ли крепок трос, чтобы выдержать общий вес клети и трёх пассажиров; и что может произойти, если он порвётся или что — нибудь плохое случится с механизмом.

— Эге — гей! — загоготал Снорри. — Снорри нравятся клетки. Снорри так и катался бы в этой вверх — вниз целый день. Это лучше, чем кататься на паровой повозке. Поднимаешься гораздо выше!

Словно ребёнок, получивший неожиданное угощение, он запрыгнул внутрь. Не показывая каких — либо эмоций, за ним проследовал Готрек с небрежно закинутым на плечо огромным топором. Феликс неуверенно шагнул внутрь и ощутил, как под его ногой прогнулся металлический пол. Ощущение не было успокаивающим.

Инженер захлопнул дверь клети, и Феликс внезапно почувствовал себя, словно заключённый в камере. Затем другой инженер потянул рычаг, и поршни двигателя начали ходить вверх — вниз.

Когда клеть начала двигаться и земля осталась под ними, желудок Феликса замутило. Инстинктивно он дотянулся и ухватился за один из прутьев, обретая устойчивость. Нервничая, как случалось прежде, в бою со скавенами, он заглотнул воздух. Он отметил, что может видеть землю под ногами сквозь маленькие дыры в полу.

— Ух, ты! — радостно воскликнул Снорри.

Лица гномов, стоящих на земле под ними, уменьшались. Вскоре машины стали столь же малыми, как детские игрушки, а обширный корпус воздушного корабля над ними вырастал всё больше. Взгляд вниз доставил Феликсу весьма тревожное ощущение. И не оттого, что они действительно поднялись гораздо выше самойвысокой постройки замка, а по какой — то другой причине.

Возможно, что — то было в самом перемещении, или то был ветер, свистящий сквозь прутья клетки, но Феликс не на шутку перепугался. Было нечто неестественное в том, чтобы стоять, вцепившись в холодный металл так, что побелели костяшки пальцев и напряглись мышцы, пока мимо скользят балки металлической башни. У него чуть сердце не остановилось, когда клеть замерла, и прекратились все движения, кроме слабого покачивания клети на тросах.

— Теперь ты можешь отцепиться, человечий отпрыск, — с сарказмом произнёс Готрек. — Мы достигли верха.

Феликс разжал свой хват, чтобы дать возможность инженеру наверху открыть клетку. Он шагнул через дверь и оказался на балконе. Это была конструкция из металлических балок, что кругом огибала верхушку башни из металла. Холодный ветер развевал его плащ и заставлял глаза слезиться. Он внезапно застыл от страха, когда увидел, насколько высоко оказался над землёй. Теперь он уже не мог охватить взглядом весь воздушный корабль. Тот был слишком огромен, чтобы уместиться в поле зрения. Вершину башни и дверь в нижней части воздушного корабля соединял металлический трап. На дальней стороне трапа он разглядел Варека, Борека и остальных, ожидающих его.

С минуту он не мог заставить себя сдвинуться с места. Земля была не менее чем в трёхстах шагах под ним, а этот металлический трап был не особо надёжно закреплён на башне и воздушном корабле. Что если тот прогнётся под ним, и он упадёт? Нет шансов выжить при падении с такой высоты. Гулкий звук его колотящегося сердца отдавался в ушах Феликса.

— Чего ждёт Феликс? — послышался голос Снорри.

— Двигай, человечий отпрыск, — услышал он Готрека, а затем мощный толчок отправил его вперёд. — Просто не смотри вниз.

Феликс почувствовал, как тонкий металлический мост напрягся под его весом и тут же подумал, что тот собирается прогнуться. Феликс, по сути, впрыгнул на палубу воздушного корабля.

— Добро пожаловать на борт „Духа Грунгни“, — услышал он голос Борека.

Варек ухватил Феликса и подвинул немного в сторону.

— Макайссон хотел назвать этот корабль „Неудержимый“, — прошептал гном, — но по некоторой причине мой дядя ему не позволил.

Феликс плюхнулся на пол подле Макайссона у штурвала воздушного корабля. Спустившись вниз, он был вынужден пригибаться. Воздушный корабль был спроектирован для гномов, и потолки тут были ниже, а двери шире, чем требовалось для людей.

Сегодня инженер был одет иначе. На нём была короткая кожаная куртка с большим воротником из овчины, поднятом для защиты от простуды. Кожаная шапка — ушанка закрывала его голову. Сверху был вырезан ещё один лоскут для хохла волос Макайссона. Глаза гнома закрывали очки, видимо, для защиты от ветра, если разобьётся лобовое стекло. На крупных руках гнома находились тяжелые кожаные перчатки. Макайссон обернулся и посмотрел на Феликса с сияющим видом — так мог бы выглядеть гордый отец, показывающий достижения любимого ребёнка.

Насколько мог судить Феликс, некоторые органы управления напоминали такие же на океанских судах. Тут имелось огромное рулевое колесо, которое выглядело скорее, как колесо телеги, за исключением рукоятей под хват, расположенных по ободу на заданном расстоянии для удобства управляющего штурмана. Феликс сообразил, что вращением этого штурвала штурман мог изменять направление движения судна. Подле штурвала была установлена группа рычагов и прямоугольный металлический ящик с всякими странными и непонятными измерительными приборами. Здесь, в отличие от морского судна, штурман стоял на носу корабля за стеклянным экраном, через который мог видеть, куда ему править. Посмотрев через окно на нос судна, Феликс увидел там резную фигуру какого — то орущего бородатого божества гномов, очевидно, Грунгни.

— Бьюсь об заклад, ты впечатлён, — произнёс Макайссон, поглядывая на Феликса. — Так и должно буть — это самый большой и лучший из когда — либо построенных воздушных кораблей. На самом деле, наскильки мени известно, таких було построено всего два.

— Ты уверен, что эта штуковина полетит? — нервно спросил Феликс.

— Настолько же уверен, як в том, шо на завтрак ел ветчину. Аэростат — та здоровая штука над корпусом — заполнен секциями с подъёмным газом. Цього достаточно, шоб удерживать в воздухе вес в два раза больше нашего.

— Подъёмный газ?

— А, знаешь, таке вещество, яке легче воздуха. По своей природе воно стремится подняться к небу, и при цьом потянет за собой и нас.

— Как тебе удалось собрать вещество, если оно легче воздуха? Почему оно попросту не улетучилось?

— Достаточно практичный вопрос, паренёк, показывающий, шо из тебе может получиться инженер. Да, в природе воно встречается реже, чем зубы у курыци, но мы зробылы его сами, внизу, в поселении. Наши алхимики постаралысь. Затем мы по трубам закачалы его в аэростат над нами.

„Аэростат“. Это заставило Феликса забеспокоиться ещё больше. Он подумал о крошечных горячих воздушных шариках, которые он ребёнком делал из бумаги. Казалось немыслимым, чтобы подобная вещь могла поднять вверх вес цельного металла, что он и высказал.

— Так и есть, подъёмный газ гораздо эффективнее горячего воздуха, а аэростат над твоей головой сделан не из металла, неважно, шо вин так выглядыть. Вин зроблен из более пластичного материала. Его тоже создали алхимики.

— Что если газ просочится?

— О, такого не случится! Бачишь, внутри того велыкого аэростата есть сотни маленьких шариков. Мы называем их газовыми мешками или ячейками. Даже если одын из ных порвётся, це не буде иметь велыкого значения, потому шо для подъёма у нас останется множество других. Может прорваться даже половина маленьких шариков, прежде чем мы потеряем высоту, причём це буде происходить постепенно. Було б неестественно, если вси воны прорвались одновременно.

Феликс мог понять смысл подобной схемы. В самом деле, маловероятно, что разом прорвёт все те тысячи маленьких шариков, что находятся в аэростате.

Если по ним выпустят сотни стрел, которые даже смогут пробить внешнюю оболочку аэростата — будут проколоты лишь те ячейки, что ближе к внешней стороне. Ясно, что Макайссон существенно озаботился безопасностью своего детища.

Где — то в задней части корабля прозвенел колокол. Оглянувшись, Феликс увидел, что трап втянут на место, а отверстие закрылось. Это его немного успокоило.

— Ось сигнал, шо мы готовы отправляться, — сказал Макайссон.

Он потянул за один из небольших рычагов у руки, и прозвучал паровой свисток. Внезапно инженеры, заполнявшие корабль, стали занимать позиции вокруг. Феликс услышал одобрительные крики, доносящиеся с поверхности земли.

— Прыстегниться! — проорал Макайссон и потянул за другой рычаг.

Откуда — то из — под корабля донёсся звук заработавших двигателей. Их гул едва не оглушал. По бокам корабля гномы начали сматывать тросы на огромные барабаны, точно толпы матросов, поднимающих якоря. Медленно Феликс начал ощущать движение. Потоки воздуха ударили в лицо. Воздушный корабль начал подниматься и продвигаться вперёд. Почти против желания, он подошёл к борту корабля и посмотрел через иллюминатор. Земля под ними начала мелькать, а весь комплекс сооружений Одинокой Башни остался позади. Крошечные фигурки гномов на земле махали им, и Феликс, повинуясь импульсу, помахал в ответ. Затем он почувствовал головокружение и отошёл от окна.

И впервые до его сознания дошло, что он действительно находится на летающем корабле, который держит путь к неизведанным местам. Потом Феликс начал прикидывать, каким образом они будут совершать посадку. Насколько ему известно, в Пустошах Хаоса нет ангаров и огромных стальных башен.

Варек провёл его вниз по металлической приставной лестнице, вделанной в корпус воздушного корабля. Феликс был рад уйти с командной палубы, подальше от толпы взволнованных гномов. Гудение двигателя было слышно даже сквозь толстый стальной корпус корабля, и иногда Феликс без всякого повода мог обнаружить, как под его ногой прогибается пол.

Внезапно весь корабль накренился на одну сторону. Феликс инстинктивно вытянул свою руку и удержался за стену. Его сердце ушло в пятки, и на мгновение он решил, что они падают навстречу своей гибели. Он обнаружил, что вспотел, несмотря на прохладу.

— Что это было? — нервно спросил он.

— Вероятно, всего лишь боковой ветер, — радостно ответил Варек.

Заметив недоумение Феликса, он начал объяснять:

— Та часть корабля, в которой мы находимся, называется гондола^[51]. К оболочке аэростата, что над нами, крепится она не жёстко. В действительности, мы подвешены на тросах. Иногда ветер налетает сбоку, и вся гондола начинает поворачиваться в том направлении. Беспокоиться не о чем. Макайссон утверждает, что спроектированный им воздушный корабль способен, если понадобится, лететь сквозь бурю.

— Надеюсь, что это так, — сказал Феликс, снова найдя в себе мужество передвигать ногами.

— Разве это не волнительно, Феликс? — спросил Варек. — Дядя говорит, что мы, наверное, первые создания, когда — либо летавшие на такой высоте с помощью механизмов!

— Это лишь означает, что падать нам придётся дольше, — пробурчал Феликс.

Феликс лежал на короткой гномьей койке и разглядывал стальной проклёпанный потолок своей каюты. Ему сложно было расслабиться из — за мысли о большом расстоянии до земли и периодических раскачиваний судна. Он был рад обнаружить, что небольшая койка была привинчена к полу комнаты во избежание смещения. Так было и с металлическим сундуком, в который он побросал свои вещи. Это было хорошее инженерное решение, показывающее, что гномы задумываются о вещах, о которых он бы и не догадался. Что было вполне в их духе, и Феликс признавал, что как народ, гномы были едва ли не совершенны.

Феликс перевернулся на живот и прижал лицо к иллюминатору — небольшому кружку очень толстого стекла, вделанному в борт воздушного корабля. Почти немедленно похолодел кончик его носа, и стекло затуманилось дыханием. Он протёр его и увидел, что они поднимаются всё выше и под ними лежит почти безбрежное белое море облаков.

В представлении Феликса то было зрелище, ранее доступное лишь богам и волшебникам, и оно вызвало по всему его телу дрожь возбуждения и страха. Сквозь внезапный пробел в облаках он мог видеть пёструю мозаику полей и лесов, лежащих далеко внизу. Корабль находился столь высоко, что в тот момент Феликс мог рассматривать поверхность мира, словно карту, переводя взгляд от деревни к деревне простым поворотом головы. Он мог проследить течение ручьёв и рек, словно они были набросками пера какого — то богоподобного картографа. Затем облака снова сомкнулись, проносясь под ним словно заснеженное поле. А над ними было несравнимо голубое небо.

Бросив всего лишь взгляд с подобной высоты, Феликс почувствовал себя избранным. Возможно, подумалось Феликсу, нечто подобное чувствует сам Император, когда смотрит вниз с седла своего пегаса и оглядывает свои владения, протянувшиеся далеко за пределы его царственного взора.

Феликс решил, что гондола „Духа Грунгни“ весьма впечатляюща, если рассматривать с точки зрения тесноты и клаустрофобии. Она была столь же велика, как речная баржа, и, несомненно, куда более комфортабельна. По пути в свою каюту он прошёл через много других помещений. Среди них была небольшая, но отлично оснащённая кухня, оборудованная своеобразной переносной печью. Была и кают — компания, достаточно просторная, чтобы за столом разместилось тридцать обедающих гномов. Имелась комната с картами, таблицами и небольшой библиотекой. Был даже огромный грузовой трюм, заполненный деревянными ящиками, которые, по заверению Варека, были заполнены провизией и принадлежностями, которые могут понадобиться на севере. Это напомнило Феликсу, что когда они в следующий раз остановятся — если они вообще остановятся, — ему следует подобрать для себя зимнюю одежду и снаряжение. Он предполагал, что по мере их дальнейшего продвижения на север теплее не станет.

Феликс недоумевал, как так получилось, что он решился присоединиться к гномам. Уверенности у него не было. По сути, перспектива была впечатляющей — совершить путешествие на мощном воздушном корабле, посетить место, куда три тысячи лет не ступала нога человека. Если бы только вместо Пустошей Хаоса они направлялись в любое другое место, он бы моментально уверился в том, что ему повезло.

Феликс не был особо мужественным человеком, но без ложной скромности полагал, что не является и трусом. Мысль о том, на что способно это судно, взволновала его. Горы и моря — не преграды для машины, которая способна попросту пролететь над ними; и этот воздушный корабль способен развивать скорость гораздо большую, чем быстрейшее из морских судов. По словам Варека, корабль мог проходить в день, в среднем, более двух сотен лиг — огромная скорость.

По самым оптимистичным подсчётам Феликса, пешком и на повозке он с Готреком прошёл бы такое расстояние более чем за месяц. Это судно было способно за неделю совершить путешествие в Аравию или Далёкий Катай, на которое иначе потребовались бы многие месяцы. Принимая во внимание, что ни буря, ни нападение дракона не могут его сломать или сбросить с небес, воздушный корабль обладает впечатляющими возможностями передвижения. Торговый потенциал воздушного судна огромен. Его можно было бы использовать для скоростной доставки между городами небольших ценных и скоропортящихся грузов. Оно способно заменить сотню курьеров и почтовых карет. Феликс был уверен, что найдутся и те, кто готов заплатить всего лишь за возможность узреть впечатляющий вид, который он наблюдал сквозь разрыв в облаках. Феликс язвительно усмехнулся, обнаружив, что рассуждает так, как в подобных обстоятельствах мог бы его отец.

Но, разумеется, создав столь впечатляющее средство передвижения, для чего предназначили его эти коротконогие идиоты? Ни для чего иного, кроме как полететь прямо в смертельнейшую глухомань на планете — место, которое, как был склонен верить Феликс, населено демонами, чудовищами и теми, кто продал душу Тёмным Силам. И Готрек практически подтвердил, что это предположение истинно.

Феликс удивлялся. Что за странное побуждение засело в мозгу гномов — постоянно стремиться к поражению и уничтожению? Несомненно, они, похоже, получают такое же удовольствие от историй про бедствия и несчастья, как люди от историй про победы и героизм. Им, похоже, нравится размышлять о своих неудачах и записывать обиды на весь мир. Феликс сомневался, чтобы культ, подобный культу Истребителей, мог бы привлечь последователей в Империи и какое-то время просуществовать. Однако, возможно, всё не так. Даже невероятно злобные Боги Хаоса находят себе последователей среди людей, так что, может быть, и не было бы недостатка в людях — истребителях, если предложить им подобную возможность.

Феликс отбросил эту нить размышлений, как бесполезную, и понял, что так и не пришёл к какому бы то ни было решению в вопросе о том, следует ли ему сопровождать гномов. Он всегда сможет решить, когда они остановятся.

«Если они остановятся», — поправил он себя.

Ларк разгибал мышцы, сведённые судорогой от долгого бездействия. Он понятия не имел, где находится. Он понятия не имел, что ему следует делать. Уже прошло много часов, а у него не было связи с серым провидцем Танкуолем. Уже много часов он ощущал чувство одиночества, которое было для него новым, и чем — то его ужасало.

Ларк был рождён в огромных норах Скавенблайта и был старшим в среднего размера помёте из двадцати особей. Он достиг зрелого возраста в окружении своих братьев, сестёр и прочих в тесной норе. Он жил в городе, переполненном его собратьями — сотнями тысяч скавенов. Даже на самом незначительном из сторожевых постов их были сотни. Ларк жил и питался, спал и испражнялся, всегда сопровождаемый писком своих собратьев. За свою короткую жизнь он и часа не провёл, не будучи окружённым их мускусным запахом и экскрементами, или звуком их постоянных скрытных перемещений.

Впервые в своей жизни он ощущал отсутствие этого, словно острую боль, подобно тому, как недавно ослепший человек может воспринимать отсутствие света. Конечно, все его собратья были соперниками за расположение вышестоящих. Разумеется, любой из них пырнул бы его в спину за медяк, точно как и он сам. Но они всегда были рядом. Их многочисленность была в какой — то мере успокаивающей в этом мире, полном опасностей и низших рас, ненавидящих могучий род скавенов и завидующих их превосходству. Многочисленность являлась защитой от любой угрозы. Теперь он одинок, голоден, испытывает потребность выпрыснуть мускус страха, несмотря на то, что тут нет собратьев — скавенов, которые могли бы отреагировать на его предупреждение. Всё, что Ларку остаётся теперь делать — вслушиваться в скачущий ритм своего сердца и сжимать голову лапами в парализующем ужасе. В сей ужасный момент он обнаружил, что скучает даже по голосу серого провидца Танкуоля в своих мыслях. Что оказалось пугающим откровением.

И как раз в этот момент весь корабль начал сотрясаться.

Феликс в тревоге открыл глаза. Он решил, что, должно быть, задремал. Что за звуки громких ударов? Почему сотрясаются стены? Почему колеблется его кровать? Медленно в его спутанные мысли проникло понимание, что он на гномьем воздушном корабле, с которым, похоже, происходит нечто ужасное и непонятное. Пол ходит ходуном, через матрас ощущается вибрация. Феликс скатился с кровати, вскочил на ноги и больно стукнулся головой о потолок.

Пока вокруг него весь воздушный корабль громыхал, скрипел и сотрясался, он боролся с чувством клаустрофобии. Феликс мысленно представил, как корабль распадается, и все они падают навстречу своей гибели. «Как я вообще согласился взойти на эту ужасную машину?» — спрашивал себя Феликс, открывая дверь. Зачем он вообще взялся сопровождать этих безумных гномов в такую даль?

Ожидая, что в любой момент может произойти нечто ужасное, он распахнул дверь и переместился в коридор, неистово молясь Сигмару о спасении из этой передряги, и, вопреки всему, надеясь, что проживёт достаточно долго, чтобы выяснить суть происходящего.

(обратно)

В пути

От тряски воздушного корабля Феликса отбросило по коридору головой вперёд. Голову пронзила боль, а перед глазами замерцали звёздочки, когда он ударился черепом об одну из металлических стен. Феликс начал было снова подниматься, но сообразил, что это приведёт лишь к тому, что он разобьёт себе голову о потолок. А потому остался лежать и начал ползти вдоль коридора.

Из всех ужасов, с какими ему довелось повстречаться, эта ситуация, вполне возможно, худшая. Каждую секунду он ожидал, что корпус расколется, ветер выхватит его — а затем последует долгое падение к смерти. Имеющиеся у него знания наводили на мысль, что гондола, возможно, уже отделилась от оболочки аэростата и падает навстречу гибели. Столкновение с твёрдым грунтом может произойти в любую секунду.

Это не столько пугало, сколько приводило в смятение. Возникло чувство беспомощности. Феликс попросту не мог никак изменить своё затруднительное положение. Даже если удастся добраться до рулевой рубки, он понятия не имел, как управлять судном. Даже если он найдёт способ выбраться наружу — они находятся в тысячах футов над землёй. Никогда ранее он не испытывал подобного чувства. Даже в разгаре боя, в окружении врагов, Феликс всегда сознавал, что сам ответственен за свою судьбу и может пробить себе путь с помощью собственного мастерства и свирепости. На попавшем в шторм обыкновенном корабле он способен что — нибудь предпринять: если тот потонет — он может нырнуть в море и плыть, спасая жизнь. Его шансы и в том и в другом случае могут быть малы, но, по крайней мере, можно сделать хоть что — то. Здесь и сейчас делать было нечего, кроме как ползти вдоль этого замкнутого прохода меж гнетущих, сотрясающихся стальных стен, и молиться Сигмару о сохранении жизни.

На какое — то время что — то вроде слепой паники угрожало овладеть им, и Феликс боролся с подавляющим побуждением попросту свернуться калачиком и ничего не предпринимать. Он заставил себя дышать ровно, пока не отбросил эти мысли. Он не станет делать ничего такого, что может опозорить его перед гномами. Если смерти не миновать, Феликс встретит её стоя, или, по крайней мере, присев на корточки. Он заставил себя подняться и медленно продвигаться в рулевую рубку.

Лишь только он поздравил себя за свою решительность, воздушный корабль взмыл, затем резко провалился, словно морское судно на громадной волне. На долгое мгновение он уверился, что приближается конец, и стоял, готовясь встретиться со своими богами. Через несколько ударов сердца он обнаружил, что не умер, а ещё спустя несколько, собравшись духом, начал переставлять ноги одну за другой.

На командной палубе никто не выказывал признаков паники. Выглядящие взволнованными инженеры сновали туда — сюда, проверяя измерительные приборы и рычаги. У штурвала стоял напрягшийся Макайссон, его мощные мускулы вздулись под кожаной рубахой, хохол волос в прорези шлема вздыбился. Все гномы стояли, широко расставив ноги, чтобы лучше удерживать равновесие. В отличие от Феликса, им было несложно выпрямиться во весь рост. Он им позавидовал. «Это потому, что они меньше ростом, шире и тяжелее, — подумал он. — Центр тяжести у них расположен ниже». Как бы то ни было, Феликс им позавидовал.

Единственным, кто выказывал признаки дискомфорта, был Варек, который приобрёл неприятный зеленоватый оттенок и прикрывал рот рукой.

— Что происходит? — спросил Феликс, гордясь, что сумел сохранить голос на должном уровне.

— Ничого, о чём следовало бы переживать! — прокричал Макайссон. — Всього лишь невелыка турбулентность!

— Турбулентность?

— Ага! Воздух под нами немного нестабилен. Это почти як волны на воде. Не переживай! Через минуту воно само собой уляжется. Я сталкивался с подобным прежде.

— Я не беспокоюсь, — соврал Феликс.

— Добре! О це характер! Це старая посудина способна выдержать гораздо худшее испытание! Поверь мени! Я — то знаю — сам зробыл эту чёртову штуку!

— Как раз это меня и беспокоит, — едва слышно пробормотал Феликс.

— Я всё же хочу, шоб воны называли корабль „Неудержимый“. Не можу понять, почему чого воны не желают.

Ларк снова выпрыснул мускус страха. Внутренность ящика уже провоняла им. Мех покрылся мелкими каплями. Он хотел бы прекратить, но не мог. Грохот и тряска воздушного корабля гномов убеждали его в том, что смерть близка. Ларк понимал, что вонь мускуса, весьма вероятно, привлечёт к нему внимание, но мысль эта лишь ещё сильнее пугала его и заставляла испускать едкую неприятную вонь. Рефлекс прекращался, когда его железы опустошались и болели. Ларк ожесточённо проклинал Танкуоля и интриги, что поставили его в столь опасное положение. «Что сейчас поделывает серый провидец?» — гадал Ларк.

В необитаемой пещере высоко в горах, сгорбившись, сидел Танкуоль. Он продумывал, как бы связаться с Ларком и определить местонахождение воздушного корабля. Когда он следил за его отбытием, жажда обладания этой вещью захлестнула его так, как никогда ранее за всю его жизнь. Танкуоль, наконец, осознал, что представляет собой аппарат, над которым трудились гномы.

Возможности военного применения были бесконечны. Судя по скорости, с которой транспортное средство набрало высоту и улетело, оно способно переместиться из конца в конец Старого Света менее чем за неделю. Мысли Танкуоля заполнило видение о большом флоте таких кораблей, перевозящем непобедимые легионы скавенов к неизбежным победам. Мощные суда под знамёнами Рогатой Крысы и Танкуоля — её наиболее привилегированного служителя — затмевали небеса. Армии могли бы оказаться в тылу недоумевающих врагов прежде, чем те обнаружили неладное. Сбрасывая сверху бомбы, сферы с газом и возбудителей чумы, можно было бы поставить на колени целые города.

Глядя на тот воздушный корабль, Танкуоль понимал, что видит перед собой наиболее передовое из технологических достижений Старого Света, и удел расы скавенов — завладеть им и усовершенствовать своим собственным, неподражаемым способом. Переоснащённый замечательными двигателями и вооружением скавенов, воздушный корабль станет лучше, быстрее и гораздо мощнее, чем когда — либо представляли его создатели. Будучи одним из предводителей, Танкуоль понимал, что его обязанность перед своим народом и собственное предназначение — заполучить этот воздушный корабль чего бы то ни стоило, сколько бы времени ни заняло. Подлинный потенциал корабля мог оценить лишь скавен с проницательностью Танкуоля. Он и должен владеть им!

Однако прямо сейчас первой проблемой было отыскать, где находится эта штука. Он утратил связь с Ларком, когда его помощник вышел за пределы досягаемости переговорных кристаллов. Танкуоль понимал, что ему придётся напрячься, чтобы восстановить связь магическим способом. Соединение между его кристаллом и кристаллом его прислужника все ещё существовало, но заклинание попросту было недостаточно сильным. Он верил, что сможет самостоятельно это подкорректировать, если представится возможность.

Танкуоль быстро оглядел пещеру. Подходящее место — один из входов в огромную паутину туннелей, связывающих Подземную Империю, где вдали от мстительных гномов собирались выжившие после нападения на Одинокую Башню. Последовало долгое и утомительное бегство в ночи, прежде чем удалось добраться сюда, и Танкуолю не случалось так уставать много лет. Однако он не позволит усталости встать на его пути к овладению воздушным кораблём.

Узким когтем, оканчивающим один из его длинных изящных пальцев, Танкуоль дотронулся до амулета. Он ощутил пульсацию энергии искривляющего камня, запертую в талисмане. Серый провидец терпеливо посылал мысленные импульсы, проверяя тонкое нематериальное соединение, исходящее от амулета. Утешало то, что оно каким — то образом всё ёще сохранялось, хотя протянулось гораздо дальше любого расстояния, которое мог представить Танкуоль. Серый провидец медленно сконцентрировал свою энергию и послал мысленный импульс ещё дальше. Он закрыл глаза, чтобы было проще концентрироваться, ощущая себя кем — то, вытягивающимся всё дальше и дальше сквозь некую бездну.

Бесполезно. На таком расстоянии Танкуоль был не способен самостоятельно установить контакт. Он дотянулся до сумки и взял внушительную щепотку порошка искривляющего камня, жадно вдохнув её. Энергия искривляющего камня помогла ему, прибавив необходимых сил. Далеко — далеко, на невероятном расстоянии, он смутно ощутил присутствие несчастного испуганного Ларка. Клыки Танкуоля обнажились в победной усмешке. Он тотчас же определил расстояние и направление, в котором удалялся воздушный корабль. Когда потребуется, он сможет отыскать его снова. А теперь ему нужна более подробная информация.

— Ларк, слушай меня! Вот для тебя приказы!

— Да, могущественнейший из хозяев! — донеслось в ответ.

Феликс изумлённо смотрел через окно командной палубы. Турбулентность прекратилась. Наступила ночь. Под собой он мог видеть бесчисленные огоньки, которые отмечали местонахождение деревень и таверн, разбросанных среди холмов и долин Империи. Перемещающиеся огни отмечали повозки, что неслись через темноту к постоялым дворам, и прочих скитальцев. Слева он уловил отблеск лунного света в реке и участки насыщенных теней, которые отмечали леса. То были картины странной и жутковатой красоты, которые, в понимании Феликса, доводилось когда — либо наблюдать немногим.

Они миновали завихрения бури, и казалось, что всё идёт гладко. Гудение двигателей было нормальным. Никто из гномов не показывал ни малейших признаков тревоги. Даже Варек утратил свой нездоровый зелёный оттенок и отправился отдыхать в свою каюту. На командной палубе всё было мирно.

В воздухе они находились уже много часов, и Феликс начинал верить, что этот корабль действительно способен летать. Ранее он перенёс тряску и подбрасывание. За исключением синяка на лбу, не осталось никаких неприятных следов. Несколькими часами ранее казалось бы невероятным, что он начнёт наслаждаться ощущением полёта, путешествием на поразительной высоте со скоростью, достойной богов.

Феликс осмотрелся. В мягком освещении светильника он заметил, что на командной палубе остался лишь минимально необходимый экипаж. Большинство гномов отправилось отдыхать. Макайссон развалился в командирском кресле с мягкой обивкой, пока другой инженер стоял у штурвала. Глаза Макайссона были закрыты, но на его лице заслуженно одержанная победа отражалась безумной ухмылкой. Позади него, стоя спиной к Феликсу, Борек опирался на свой посох и глядел в окно. С бёдрами, ноющими от непривычной позы в полуприсяди, Феликс направился к нему шаркающей походкой.

— Куда мы направляемся? — тихо спросил Феликс.

— В Мидденхейм, господин Ягер. Там мы возьмём на борт горючее, припасы и нескольких пассажиров, затем направимся на северо — восток — к Кислеву и Стране Троллей. Макайссон говорит, что мы потеряли некоторое время из — за встречного ветра, но должны достичь города — на — вершине утром на рассвете.

— На рассвете! Но от Одинокой Башни до города Белого Волка путь, должно быть, неблизкий.

— Точно. Не правда ли, это быстрый корабль?

Разумом Феликс уже воспринял этот момент, а чувствами, как оказалось, нет. На самом деле и не воспримет, пока не увидит под собой узкие извилистые улицы Мидденхейма. Одно дело — просчитать в уме, насколько быстро движется воздушный корабль. И совсем другое — убедиться на личном опыте.

— Это одно из чудес эпохи, — с чувством произнёс Феликс.

Борек огладил бороду скрюченными пальцами и с трудом опустился на сидение. То было огромное, обитое кожей кресло, сделанное под гномов. Установленное поверх небольшой колонны, кресло могло на ней вращаться, и было оборудовано ремнями для привязывания седока, которые в настоящий момент свободно свисали на пол.

Старый гном с удовольствием разместился в своём кресле, достал и раскурил трубку. Он уставился на Феликса одним прищуренным глазом.

— Так и есть! Будем надеяться, что он послужит нашей цели. Иначе, второго такого, вероятнее всего, уже не будет никогда.

Ларк приподнял крышку ящика и собрал свою смелость в кулак. Медленно и осторожно он выкарабкался, оказавшись на груде ящиков. Ларк сразу же убедился, что Рогатая Крыса была благосклонна к нему. Если бы ящик, в котором он прятался, оказался внизу этой груды — ему бы никогда не выбраться. Вес других ящиков, поставленных сверху, запер бы его в ловушке на медленную смерть от голода.

Ларк остановился, подёргивая носом и обнюхивая воздух. Он не уловил поблизости от себя ничьих запахов. Он вгляделся в темноту. Его глаза были хорошо приспособлены для такой задачи. Скавены — раса подземных жителей. Несмотря на то, что их зрение в ясный день было хуже человеческого, в сумраке они видели гораздо лучше. В хранилище не оказалось признаков чьего — либо присутствия. Для большинства людей в помещении трюма стояла полная темнота. Ларк предположил, что, вероятнее всего, снаружи ночь.

Первой задачей, предстоявшей Ларку, было перемещение его убежища. Если какой — нибудь гном заглянет в ящик, он обнаружит тот подозрительно пустым и пропахшим мускусом и экскрементами Ларка. Недолго думая, они сообразят, что на борту оказался незваный пассажир, и начнут поиски. От самой этой мысли мускусные железы Ларка напряглись.

Оказалось, что пустой ящик довольно лёгок, и ему не особо сложно было поднять его и поместить подальше в ряду похожих ящиков. Возможно, ему следовало бы что — нибудь засунуть внутрь, чтобы никто не обнаружил подозрительной лёгкости ящика. Но он, хоть убей, не смог догадаться, как такое сделать, а потому отбросил мысли на эту тему и задумался над кое — чем ещё. Он голоден!

По счастью, скавен учуял запах еды. Поблизости находились мешки с зерном. Ларк прогрыз угол одного из них, просунул внутрь свою морду, и с жадностью жевал и глотал, утоляя свой голод. В дальнем углу он заметил сотни копчёных свиных туш, свисающих со стальных крюков. Разумеется, мимо подобного никто пройти бы не смог, и Ларк понимал, что мясо лучше насытит его желудок, чем зерно. Он схватил заднюю часть туши и жадно сожрал половину мяса. Не будучи сырым и свежим, оно оказалось довольно плохим, но, по его предположению, не следовало ожидать, что Рогатая Крыса позаботится обо всём. Остатки мяса он припрятал в своей одежде — на будущее. Теперь настало время приступить к заданию серого провидца, выполнить приказы Танкуоля и обыскать корабль.

Медленно он двинулся вперёд, используя все навыки скрытности, изученные им за долгие годы засад и нападений исподтишка. Его естественная осанка вынуждала наклоняться вперёд, и у него почти не было сложности передвигаться на всех четырёх лапах. В самом деле, не будь пол металлическим и не находись кругом враги, он бы чувствовал себя как дома. Эти низкие широкие коридоры странным образом напоминали скавенскую нору.

Ларк подавил чувство ностальгии. Перед ним оказалась металлическая лестница, прикреплённая к стене. Он легко вскарабкался по ней и, крадучись, направился вдоль длинного коридора. Отовсюду до него доносились звуки храпа — гномы спали, ничего не подозревая. «Если тут был бы мой отряд штурмовиков, — думал Ларк, — можно было бы захватить весь корабль». К несчастью, штурмовиков не было, поэтому он побежал быстрее.

Впереди он услышал звуки перемещающихся вверх — вниз поршней и голоса гномов, перекрикивающихся сквозь шум. Медленно, с колотящимся сердцем, он высунул голову из дверного проёма и огляделся. К счастью, находящиеся в комнате были обращены к нему спиной. Он посмотрел вокруг. Помещение было заполнено огромными машинами. Поворачивались шестерни, ходили поршни, вдоль стен вращались два огромных коленчатых вала.

Некое внутреннее чутьё подсказало Ларку, что он отыскал машинное отделение. Если бы он смог повредить этот механизм, то корабль бы остановился. Он понятия не имел, что в этом хорошего может произойти для него, но почувствовал, что лучше бы сообщить об этом серому провидцу Танкуолю.

Не желая испытывать свою удачу, он прошмыгнул назад и по запаху своих следов побежал обратно в хранилище. Он пока не нашёл того, что искал, а через бортовые иллюминаторы мог видеть, как над горизонтом начинает подниматься солнце. Ему захотелось очутиться обратно в своём укрытии, прежде чем команда окончательно проснётся.

Бегло взглянув сквозь иллюминатор, скавен внезапно обнаружил, что получил ответ на вопрос серого провидца. Вдали он мог видеть могучую вершину, поднимающуюся над лесом. Вершину увенчивали башни города людей. Ларк знал этот город.

Долгие годы он служил в составе гарнизона скавенов, который размещался в туннелях под горой, готовый по первому приказу проникнуть в столицу своих ненавистных врагов. Воздушный корабль направлялся в место, называемое людьми Мидденхейм — город Белого Волка.

Феликс резко открыл глаза. Он заснул в одном из кресел командной рубки. Он обнаружил, что гул двигателей изменился, и судно легко подрагивает, словно теряя высоту. Феликс поднялся, и лишь в последнюю секунду перед тем, как удариться головой о потолок, вспомнил, что следует пригнуться. Он медленно проковылял к окну и увидел далёкие башни на фоне восходящего солнца. Зрелище было по достоинству прекрасно — вид вырастающих строений мощной крепости, занимающей высоты великой вершины. Мидденхейма они достигли более — менее согласно расписанию.

На глазах у Феликса из цитадели поднялось крупное существо и полетело в сторону воздушного корабля. Он горячо надеялся, что у того нет враждебных намерений.

(обратно)

Мидденхейм

Пока Феликс с восхищением наблюдал, ему удалось разглядеть, что создание это — крылатый конь, один из легендарных пегасов. Его наездник был одет в длинную мантию и замысловатый головной убор волшебника. Одну из его рук окружала сфера огня, и Феликс понимал, что таинственный всадник может выпустить её мановением руки. Он видел волшебников Империи на полях сражений и знал, какой потрясающей силой они обладают.

Волшебник направил своего большого летающего скакуна рядом с кораблём. Мощные крылья ритмично двигались, с лёгкостью позволяя существу держаться бок о бок с воздушным судном. Маг тщательно всматривался, и Борек поднялся со своего кресла и проковылял к окну. Он помахал человеку, который ответил ему взглядом узнавания. Он пришпорил своего скакуна и понёсся вперёд, жестом указав, чтобы следовали за ним.

Макайссон взял штурвал и начал подстраивать курс. Это отразилось на движении воздушного корабля, который быстро снижал скорость и высоту, пока они опускались в направлении шпилей города.

Посмотрев вниз, Феликс увидел, что мощёные улицы заполнены людьми. Те с удивлением уставились вверх на проплывающее над головами судно, вытянув шеи, чтобы лучше видеть. На одних лицах было написано изумление, на других лишь страх. Отчего — то Феликсу подумалось, что осознанно или не осознанно, но те люди внизу наблюдают завершение своего образа жизни.

Тысячелетия их город безопасно и неприступно возлежал в своём скалистом орлином гнезде. Единственные способы попасть сюда — длинный, узкий и извилистый путь по склону утёса да канатная дорога, что шла из деревни у подножия. За всё время существования города ни одному завоевателю не удалось захватить эту местность. Тут были участки, где десяток человек мог с лёгкостью сдерживать тысячу, и так частенько случалось. Пегасов, виверн и прочих летающих созданий относительно немного — внушительную армию из них, несомненно, не составить.

„Дух Грунгни“ изменил всё. Он способен перевезти целое подразделение солдат в своём трюме. Флот подобных кораблей способен доставить на эту вершину целую армию. Необычно выглядящие пушки, которые Феликс заметил по борту корабля, могут издалека бомбардировать эти мощёные улицы и глиняные крыши — способ, который ранее не предпринимал ни один осаждающий. По странному стечению обстоятельств, сегодняшний день стал началом новой эры, и Феликс гадал, обнаружил ли это хоть кто — нибудь, кроме него самого.

Они пролетали над обрывами и извилистыми улицами. Высокие и узкие многоэтажные дома города вырастали на пути к центральному возвышению вершины, которая господствовала над громадами дворца курфюрста и величественного Храма Ульрика, Волчьего Бога. Два громадных строения были расположены друг против друга на самой высокой площади города, и как раз над этим открытым пространством, с ничем не перекрываемым видом на лабиринт лежащих внизу крыш и дымовых труб, воздушному кораблю предстояло остановился.

Последние несколько минут Феликс недоумевал, каким образом будет выполнена эта операция, и теперь с восторгом наблюдал за происходящим. Их, безусловно, ожидали. На площади собралась группа гномов, а в камни площади были вделаны большие металлические кольца. Макайссон сдвинул назад один из рычагов управления, и гул двигателей изменился.

— Обратный ход, — прокричал он. — Прыстегниться!

У Феликса оказалось несколько мгновений на обдумывание, что тот имел в виду, прежде чем воздушный корабль замедлился до полной остановки. Затем Макайссон передвинул рычаг в нейтральное положение, и гул двигателей практически полностью смолк.

— Отдать швартовы!

Группа инженеров стояла у сложенных тросов. Они освободили захваты, и тросы начали, раскручиваясь, опускаться. Когда тросы опустились подобно якорям, гномы внизу были наготове. Они схватили тросы и быстро прицепили их к креплениям. За какие — то мгновения воздушный корабль был закреплён. Феликс пока не понимал, каким образом они спустятся вниз. Но его любопытство вскоре было удовлетворено.

Путь вниз был долог. Они находились на самом нижнем уровне гондолы, глядя на громадный люк, который только что открыли инженеры. На глазах у Феликса через люк спустили смотанную верёвочную лестницу. Продолжая разматываться под своим весом, та вскоре достигла поверхности земли. Один из гномов на площади схватил её и попытался привязать, но та, вопреки его усилиям, начала раскачиваться взад — вперёд.

Готрек посмотрел вниз сквозь люк, схватил верёвку и выскочил наружу. С проворством обезьяны он начал долгий спуск. Он пользовался только одной рукой, бесстрашно сжимая другой свой громадный топор.

— После тебя, Феликс, — произнёс Снорри.

Феликс посмотрел вниз. Спуск был долог, но если он вообще хочет оказаться на твёрдой земле, придётся воспользоваться верёвочной лестницей. Он выпрыгнул наружу и вниз, испытав болезненное чувство страха, когда перед тем, как коснуться верёвки, ноги оказались в воздухе. Затем он ухватился за верхнюю перекладину руками и начал, крепко цепляясь, спускаться, а ветер рвал его плащ и вызывал слёзы на глазах.

Верёвочная лестница оказалась неустойчивой. На ветру она крутилась туда — сюда. Феликсу хотелось бы иметь перчатки, потому что верёвка болезненно впивалась в пальцы. Он заставлял себя спускать ноги одну за другой. Наученный опытом погрузки на воздушный корабль, он старался не смотреть вниз. Для него оказалось неожиданностью увидеть на уровне крыш высунувшихся из окон людей, машущих ему. Вдали он слышал приветственные возгласы.

Сбивающее с толку чувство головокружения овладело им, когда он посмотрел вниз, на источник звуков. Он увидел, что площадь заполнена толпой людей, которую сдерживала лишь элитная стража курфюрста из рыцарей Белого Волка. Медленно до него дошло, что эти люди приветствуют его самого. Феликс был первым и единственным человеком, который спустился из воздушного корабля, и они предположили, что это кто — то вроде героя. Поэтому он помахал им, чтобы не разочаровывать. Ослабление захвата едва не стоило ему потери равновесия, а лестница качнулась вправо, чуть не сбросив его на мостовую. Он поспешно схватился за лестницу и продолжил спуск.

Феликс был счастлив, когда сапогами коснулся земли, и сомневался, бывал ли человек когда — либо счастливее, чем он в этот момент.

Группа тяжеловооруженных и богато одетых людей выступила состороны дворца, чтобы поприветствовать путешественников. Их одеяния были сделаны из превосходнейшей ткани, а тяжёлые плащи — из норковых и собольих шкурок. На плащах находился герб курфюрста Мидденхейма — волчья голова. Внешний вид встречающих наводил на мысль о богатстве, и в то же время смотрелся необычно варварски. Феликс понимал, что это делалось для поддержания репутации города в неизменном виде, потому как по различным причинам мидденхеймцы отличались от остальных людей. Господствующей религией в городе был культ бога — берсерка Ульрика, а священнослужителей Сигмара — бога — покровителя Империи, скорее терпели, чем почитали. Это являлось источником постоянной напряжённости в Империи, но богатство и военная мощь этого могущественного города — государства позволили добиться права придерживаться собственного пути. Феликс понимал, что это редчайший случай в стране, где разногласия по религиозным вопросам часто являлись поводом для кровавой вражды между гражданами.

Похоже, что те люди были посланы для встречи гномов и препровождения их на аудиенцию у курфюрста Стефана^[52]. Феликс отметил, что на него они смотрят с выражением некоторого удивления. Вполне понятно, что чего — чего, а обнаружить человека, спускающегося из огромного воздушного корабля, они не ожидали. Однако поклонились ему в придворной манере и уведомили, что его желает видеть курфюрст. Феликс возвратил им поклон и позволил проводить себя во дворец, то ли в качестве гостя, то ли пленника — он был не совсем уверен.

Дворец был стар и роскошен. Стены покрывали огромные гобелены с эпизодами из долгой и доблестной истории города — государства. Проходя мимо, Феликс распознал сцены из сражения при Хель — Фен и войн с графами — вампирами Сильвании. Он видел воинов в плащах из волчьих шкур, вовлечённых в сражение с зеленокожими орками. И изображения омерзительных полчищ Хаоса, осадивших город двумя столетиями ранее, во времена Магнуса Благочестивого.

Вырезанный из того же камня, что и сама гора, искусными, вне всяких сомнений, мастерами, дворец был огромен. Над каждым дверным проёмом вниз смотрели головы горгулий, а на самих арках были вырезаны весьма замысловатые фрески. Массивные плиты пола покрывали ковры из Тилеи, Аравии и Далёкого Катая. В каждом зале пылали дрова в огромных каминах, отгоняя холод высокогорья. Даже в дневное время в скрытых от света залах горели светильники, отсвечивая в сумраке.

Тут и там по заданиям своих командиров проходили здоровенные коренастые дворцовые стражники, и столь же часто богато одетые советники останавливались поглазеть на гномов и их сопровождающих. Наконец, сопровождаемые необычной тишиной по пути своего следования, Феликс и его товарищи вошли в тронный зал курфюрста Мидденхейма и оказались перед лицом могущественной худощавой личности, восседающей на Волчьем троне.

Феликс заметил и остальных, сгруппировавшихся подле трона. Большинство пожилых бородатых мужчин были, по его предположению, советниками, но две персоны выделялись. Одна склонилась вперёд и что — то прошептала в ухо графа. Это был высокий и стройный мужчина, облачённый в одежду из роскошного пурпура.

На предметах одежды золотой тканью были выложены символы, в которых Феликс распознал мистические знаки. На его лбу возлежал богато украшенный головной убор, всем своим видом напоминающий высокий, конический эльфийский шлем, только сделанный из войлока и золотой материи. На пальцах мужчины сверкали кольца с драгоценными камнями. От мужчины исходила неуловимая аура власти, заставлявшая Феликса беспокоиться. То был волшебник — наездник пегаса, а прошлое общение Феликса с волшебниками редко бывало приятным.

Другая личность была столь же интригующей. Высокая женщина, пожалуй привлекательная, о чём ему было сложно судить, стояла прямо у помоста трона графа. Феликс прикинул, что она, должно быть, ростом с него. Её одежда не походила на облачение придворного, как у прочих присутствующих в зале дам. Поверх белой льняной рубахи на ней был кожаный камзол без рукавов. Кожаные штаны были прихвачены в талии ремнём из проклёпанной кожи. Высокие сапоги для верховой езды охватывали бёдра её длинных ног. Пепельно белые волосы были коротко подстрижены практически до корней. На узкой талии в ножнах покоились два меча. Выпрямившись, она стояла с вздёрнутым подбородком. Её внешний вид навевал мысли о дальних странах и отдалённых местностях. Ощутив на себе взгляд, женщина повернулась и посмотрела в направлении Феликса.

Гномы склонились перед троном курфюрста и начали свои напыщенные официальные представления. Курфюрст прервал их довольно тактичным образом, но в манере, свойственной военному, у которого нет времени выслушивать продолжительные речи. Феликс выступил вперёд, чтобы встать подле Готрека и Снорри, и отвесил лучший из известных ему придворных поклонов. Он заметил проблеск интереса во взгляде курфюрста, когда тот обнаружил человека среди делегации гномов, затем правитель снова обратил всё своё внимание на Борека.

— Наши советники подготовили для транспортировки на ваше судно материалы, которые вы запрашивали, — произнёс курфюрст Стефан.

По выражению лица Ольгера Феликс предположил, что чем бы ни были эти материалы, они, должно быть, обошлись в круглую сумму. Скряга выглядел столь бледным и несчастным, словно перенёс ампутацию.

— Я благодарю вас, благородный правитель, и приветствую это подтверждение древней дружбы, связывающей наши народы.

Курфюрст улыбнулся так, словно приходился Бореку старым приятелем, и всего лишь был рад преподнести тому подарок. Феликс поднял глаза и был поражён, обнаружив, что смотрит прямо в голубые глаза женщины на помосте. Как оказалось, она была одного возраста с ним. В отличие от женщин — аристократок, её лицо было загорелым. У женщины были высокие скулы и широкие губы, что, несомненно, придавало ей необычную красоту. Феликс предположил, что она не из пределов Империи. Она склонила голову набок и изучала его. Феликс не привык к столь прямому и оценивающе — пристальному вниманию от женщин, но заставил себя выдержать её взгляд. Она вызывающе ему улыбнулась.

— Теперь вы должны рассказать мне о вашем уникальном судне и вашей цели, — произнёс курфюрст Стефан.

Борек обвёл зал многозначительным взглядом.

— Охотно, Ваша Светлость, но некоторые вещи лучше обсуждать наедине.

Курфюрст обвёл взглядом обширный зал аудиенций, толпу слуг, стражников и прихлебателей. Он кивнул в знак понимания и хлопнул в ладоши.

— Камергер, я желаю говорить с благородным Бореком наедине. Доставьте вино и угощение в мои покои.

Камергер поклонился, а курфюрст Стефан без лишних церемоний поднялся, спустился с помоста и предложил Бореку опереться на свою руку. Зал аудиенций начал пустеть прежде, чем Феликс это заметил. Через мгновения он и остальные гномы остались в одиночестве во внезапно опустевшем зале.

Феликс повернулся к Вареку. Молодой гном пожал плечами.

— Кто такие волшебник и девушка? — спросил Феликс.

— Как я полагаю, они наши пассажиры, — ответил Варек.

— Пассажиры?

— Я уверен, что или они сами, или мой дядя расскажет больше, если тебе следует это знать.

Похоже, Варек понял, что сказал больше, чем следовало, и поспешно удалился, оставив Феликса с Готреком, Снорри, Ольгером и Макайссоном.

— Я покину экспедицию здесь, — внезапно сказал Ольгер. — Хотел бы я остаться с вами, но здесь, в Мидденхейме, мне нужно заключить торговые сделки для клана. Удачи, и возвращайтесь с золотом.

Он поклонился и удалился тяжёлой поступью.

— Пускай катится, — усмехнулся Готрек.

— Снорри думает, старый скупердяй струхнул, — сказал Снорри.

«А почему бы и нет?» — подумал Феликс.

Он начал подозревать, что скряга — наиболее вменяемый гном из тех, кого он когда — либо встречал.

— Пошли — ка, поищем пива, — предложил Готрек.

Феликс остановился приобрести выпечку у уличного торговца. Он помедлил и осмотрел улицу, радуясь тому, что снова оказался в городе людей, и наслаждался плотной толчеёй вокруг себя. Над головой маячили высокие многоэтажные дома Мидденхейма. Народ заполнял узкие извилистые улицы. Жонглёры подбрасывали разноцветные шары. Акробаты демонстрировали своё умение. Ярко разодетые люди на ходулях возвышались над толпой. Стучали барабаны. Играли дудки. Оборванные нищие протягивали грязные руки. Воздух был наполнен запахами жарящихся кур, печёных пирогов и ночных испражнений.

Феликс держал одну руку на кошельке, а вторую на рукояти меча, потому как был знаком с опасностями и хищниками городского образа жизни. Воры, карманники и вооружённые грабители были самым обычным делом. Детишки с перепачканными лицами следили за ним хищным взглядом. Там и тут сквозь толпу передвигались воины в плащах стражников.

— Привет, красавчик. Хочешь весело провести время?

Накрашенная женщина помахала ему из дверей обшарпанного дома. Её губы изобразили подобие улыбки. Другие посылали ему воздушные поцелуи из узкого окна сверху. Феликс отвернулся и прошёл мимо. Он было подумал о женщине, которую видел во дворце, но отбросил эту мысль. У него будет достаточно времени познакомиться с ней по ходу их путешествия.

От двери таверны нетвёрдой походкой отошёл пьяница и наткнулся на Феликса. Феликс сперва ощутил пивной дух от дыхания мужчины, а затем пальцы, ощупывающие его кошелёк. Подняв колено, он ударил в пах предполагаемого карманника. Застонав, мужчина свалился.

— Скорее, этому несчастному стало плохо, — закричал Феликс и перешагнул через распростёртое тело. Сбежавшись, словно волки на ослабевшего оленя, уличные прохожие склонились над мнимым пьяницей. Феликс поспешно растворился в толпе, прежде чем стражники обнаружили беспорядок.

Он улыбался. Вернувшись в цивилизацию, окружённый соплеменниками Феликс чувствовал себя замечательно. Было славно уделить немного времени себе лично. Он был рад, что у него оказался свободен день, пока Борек вёл переговоры с курфюрстом, а гномы — инженеры загружали на борт воздушного корабля бочки с чёрным веществом. Готрек и Снорри отправились в таверну на нижних уровнях города, однако Феликс был не в настроении пьянствовать целый день. Воспоминания о последнем ужасном похмелье были ещё слишком свежи в его памяти. Вместо этого, он решил прогуляться по городу, а с Истребителями встретиться позже. Феликс был уверен, что будет несложно отыскать таверну „Волк и Стервятник“. До завтрашнего рассвета ему не нужно возвращаться на воздушный корабль. У него полно времени для кутежа, если он решит, что оно ему нужно.

Феликс с сожалением покачал головой. Почему — то получилось так, что за время перелёта до Мидденхейма он явно настроился на то, чтобы сопровождать гномов. Он не совсем был уверен — зачем, потому как это, несомненно, опасно. С другой стороны, возможно, есть смысл. Если бы он стремился к спокойной и безопасной жизни, то, вне всяких сомнений, сейчас работал бы в бухгалтерии торгового дома своего отца в Альтдорфе. На каком — то этапе странствий с Готреком Феликс стал получать удовольствие от образа жизни странствующего наёмника — искателя приключений, и он сомневался, что смог бы сейчас вернуться к своей прежней жизни, даже если бы захотел.

Это приключение притягивало само по себе. Возбуждающим было просто находиться на борту воздушного корабля, что, несомненно, сильно взволновало его. В светлое время дня, в этом перенаселённом городе, даже перспектива оказаться в Пустошах Хаоса была не столь пугающей. По сути, представлялся шанс увидеть места, которые лишь несколько людей посетили и возвратились вменяемыми, чтобы поведать об этом. И, разумеется, оставалась клятва сопровождать Готрека и описать его гибель.

Разумеется, Феликс понимал, что занимается самообманом. Он мог точно сказать, в какой момент принял решение остаться на воздушном корабле. И клятвы, приключения или волнительное путешествие тут ни при чём. Феликс решился, когда обнаружил, что женщина из тронного зала тоже будет пассажиром.

«Нет тут ничего дурного, — убеждал он себя. — Если только это не закончится моей смертью».

С окраины города Феликс смотрел на простирающийся внизу лес. По извилистым улицам он проделал весь путь вниз до огромных внешних стен, где небольшой подъём вывел его на зубчатые укрепления. Отсюда он мог видеть канатную дорогу, что доставляла купцов и их товары из маленького городка внизу. Как раз сейчас последняя поклажа за этот день подтягивалась по канату в сторону конечной станции на стенах.

Посмотрев ещё дальше, он увидел протянувшиеся до горизонта леса и реку, и был впечатлён тем, что у жителей Мидденхейма почти столь же хороший обзор, как и тот, что у него был через иллюминаторы воздушного корабля. Его изумляла находчивость и решительность, что позволяли осуществлять снабжение этого обширного города. Судя по книгам преданий, что он прочитал, город Белого Волка начал своё существование, как крепость; её высоты давали убежище тем, кто бежал от постоянных военных действий, проходящих внизу.

На протяжении долгих столетий увеличивающееся по численности сообщество заселяло высоты, группируясь вокруг крепости и монастырской церкви Ульрика. Городок начинался, как обиталище аристократов и их дружин, но увеличился за счёт торговцев, обеспечивающих тех предметами роскоши. Разумеется, провиант и товары здесь более дороги, потому что доставляются снизу по канатной дороге, но аристократы владеют обширными поместьями на близлежащих территориях, и не обеднеют, заплатив пару лишних золотых. Это более чем приемлемая цена за повышенную безопасность, которой они наслаждаются в своей высокогорной обители. И, разумеется, под вершиной располагаются шахты — источник значительного богатства.

А помимо богатства и прочих, более мрачных вещей. Феликс слышал, что Готрек рассказывал про эти шахты и про протяжённый лабиринт туннелей, которые располагаются под горой. Шахты патрулируются солдатами — гномами и стражниками — людьми, потому как ходят слухи, что скавены устроили внизу своё логово. Внезапно Феликс чертыхнулся, раздумывая, а может ли он вообще когда — нибудь оказаться за пределами досягаемости проклятых крысолюдей. Вероятно, нет. Отчего — то ему казалось, что если воздушный корабль возьмёт курс на знойные джунгли легендарной Люстрии, то по прибытии они обнаружат, что под поверхностью уже рыскают скавены.

Солнце начинало садиться. Облака окрашивались кровавым светом по мере того, как оно спускалось за горизонт. На сторожевых башнях вдоль стены начали загораться светильники, и, посмотрев назад, Феликс увидел огни, появившиеся в окнах многоэтажных домов и таверн города. Он знал, что скоро появятся фонарщики, а часовые с фонарями начнут ударами колокола оглашать время на улицах.

Феликс понимал, что пора возвращаться. Он совершил беглое знакомство с сообществом обитателей Империи, и другого случая могло не представиться. Феликс ощущал себя необыкновенно расслабленным и умиротворённым, словно приняв решение об участии в экспедиции гномов, он каким — то образом освободился от всех своих страхов и сомнений. «Уж лучше решиться, чем метаться в неопределённости», — подумал Феликс. Теперь выбор сделан, и он успокоился, обнаружив, что не испытывает по этому поводу печали. Феликс развернулся и по длинному мощёному пути начал возвращение во дворец, недоумевая, чудится ли ему, или он таки слышал быстрые перебежки по крышам позади себя.

(обратно)

За Морем Когтей

Толпа с трепетом наблюдала, как воздушный корабль выбирал швартовы. Макайссон повернул штурвал и потянул рычаги, чтобы немного подкорректировать курс. Едва разминувшись с огромным шпилем храма Ульрика, они отправились по направлению на север.

Феликс отдыхал в одном из кресел командной палубы. Мест было полно. Большинство гномов отсыпалось с похмелья, и на мостике остался лишь костяк команды.

По правде говоря, и сам Макайссон имел неважный вид. Мало успокаивали слабые стоны, что тот издавал время от времени, в сочетании с тем, как вглядывался в горизонт прищуренными воспалёнными глазами. Феликс уже был не столь уверен, что следовало лететь на корабле.

— Я могу тебе помочь? — спросил он главного инженера.

— Ты о чём, Феликс?

— Может быть, я возьму управление, а ты пока отдохнёшь.

— Ну, не знаю. Это высокотехническая работа.

— Я могу попробовать. На случай, если с тобой что — нибудь случится, может оказаться полезным иметь на борту кого — нибудь ещё, кто сможет управлять кораблём. Я имею в виду, ты же Истребитель, сам понимаешь…

— Другие инженеры знают, як це робыть… однако, я полагаю, шо понял твою мысль. Иметь дополнительного пилота не повредит, так, на всякий случай.

— Означает ли это твоё согласие?

— Мени действительно не следует так поступать. Це против устава гильдии — обучать обращению с подобными механизмами кого — нибудь, кроме гномов. Однако же сама ця штука в целом против правил гильдии — и где тут вред, скажи мне?

Он поманил Феликса, чтобы тот поднялся и встал на его место.

— Беры штурвал, господин Ягер.

Феликс согнул колени, чтобы оказаться на той же высоте, что гном, и нашёл такую позу весьма неудобной. Держать штурвал в руках оказалось трудно. Он прилагал все усилия, чтобы удерживать его в неизменном положении. Штурвал, казалось, живёт своей жизнью, пытаясь повернуться то в одну, то в другую сторону, и Феликсу приходилось постоянно бороться, чтобы удержать его.

— Це всё воздушные потоки, — сказал Макайссон. — Воны давят на руль и элероны^[53]. Привыкай ими пользоваться. Поняв?

Феликс нервно кивнул.

— Подевысь чуть вныз и налево от себе. Ты побачишь там невелыкий прыбор. Це компас.

Феликс так и сделал. Он увидел компас, вращающийся на сложной конструкции шарниров таким образом, что стрелка по центру всегда указывала на север.

— Як бачишь, в данный момент мы направляемся на северо — северо — восток. Це наш курс. Як шо ты трошки повернеш штурвал, курс изменится. Просто трошки отклоны по кругу и потом верни курс обратно на северо — северо — восток.

Феликс сделал, как было сказано, и мягко, как только мог, двинул штурвал. Снаружи, за окном, линия горизонта медленно сместилась. Он повернул штурвал в обратную сторону, и они снова вернулись на правильное направление.

— Славно сработано! Ничого особенного, верно?

Феликс обнаружил, что усмехается в ответ Макайссону. Было что — то бодрящее в управлении столь массивной и быстрой штукой, как воздушный корабль.

— Что дальше? — спросил он.

— Бачишь справа от твоей правой руки ряд рычагов?

— Да.

— Добре, перший — для скорости. Ничого не робы, пока я не скажу, но если сдвинуть его вперед — двигатели прибавят скорости. Если потянуть назад — скорость снызыться. Если отвесты до конца назад, то направление движения изменится на обратное, на реверс. Успеваешь за мной?

Феликс снова кивнул.

— Теперь, этот циферблат перед тобой, с отметками в порядке возрастания. Як бачишь, вин по кругу отмечен разными цветами.

Феликс увидел указанный прибор рядом с компасом. Прямо сейчас стрелка находилась в зелёном секторе на десятом делении. До красного сектора было почти пять делений.

— Пока стрелка в зелёном секторе, всё путём. Це область допустимой работы двигателя. Двигай вперёд — но держи стрелку на зелёном.

Феликс нагнул рычаг вперёд. Тот сопротивлялся усилиям, поэтому он надавил сильнее, чем изначально собирался. Как только он это сделал, стрелка переместилась вперёд, а гудение двигателей изменилось на более высокочастотное. Казалось, земля под ними проносится быстрее, а облака по сторонам проплывают поспешнее. Внезапно Феликс ощутил твёрдую руку Макайссона поверх своей. Пальцы сжало, словно стальным обручем, и он обнаружил, что рычаг сдвинут назад.

— Я казав — держать на зелёном, понимаешь? Красный — только на крайний случай. Ты запускаешь двигатель на красном и летишь гораздо быстрее, но через некоторое время вин сгорит, возможно, даже взорвётся. На цьой высоте — не самая приятная вещь.

Феликс увидел, что по случайности загнал стрелку в красный сектор. Он попытался убрать свою руку назад, но Макайссон удержал её на месте.

— Не убирай руку с управления, пока я не скажу. Держи руку на рычаге скорости, добре?

Феликс кивнул, и инженер освободил его руку.

— Не переживай. Ты не зробыв ничего особо плохого. Итак, следующий рычаг управляет стабилизаторами. Не перепутай ци рычаги, це будет неприятно!

Феликсу захотелось, чтобы он никогда не предлагал обучаться всему этому. Оказалось, тут много возможностей для аварии, о чём он никогда не задумывался.

— Каким образом?

— Ну, стабилизаторы управляют нашей высотой над уровнем земли. Як шо потянуть тот рычаг назад, стабилизаторы в хвосте изменят положение, и мы пидем вверх. Если двинуть его вперёд — мы пидем вниз. Вот всё, шо тоби действительно необходимо знать. Настоящие причины технически сложны, и я сомневаюсь, шоб ты их понял.

— Верю тебе на слово.

— Так, потяни рычаг назад. Плавно! Мы не хочем перебудить всех. Теперь обрати внимание на невеликий прибор за циферблатом скорости. Це твоя высота. Чем больше делений, тем выше мы находимся. Ещё раз, ни в коем случае не заходи в красный сектор. Це може буть смертельно, того шо лететь мы будем слишком высоко. И постарайся не уронить штуку до нуля, так як це буде означать, шо мы ударимся о землю. Теперь верни рычаг обратно в среднее положение. Ты почувствуешь при цьом небольшой щелчок. Це означает, шо мы выровнялись.

Феликс сделал, как было сказано. В ушах послышался необычный шум, который пропал, когда он сглотнул. Он убрал руку с рычага высоты и указал на небольшой рядок коротких и широких рычагов, выведенных на панель на высоте его левой руки.

— А эти для чего?

— Ни одын из них не трогай. Воны управляют различными функциями, вроде балласта, горючего и прочего. Я тоби расскажу про ных в другий раз. А сейчас ты уже знаешь всё шо надо, шоб удержать корабль на лету. Теперь продолжай держать направление на северо — северо — восток. И бачишь вон те часы? В два часа разбуди меня. Я пойду, вздремну. Моя голова трохи болит после всей цьой вчерашней выпивки.

— Что делать, если что — либо пойдёт не так?

— Просто позовы мене. Я буду тут, в кресле.

Произнеся это, Макайссон уселся в кресло, и вскоре его храп разнёсся по мостику воздушного корабля.

Управляя судном первые несколько минут, Феликс определённо нервничал, но по прошествии времени он обрёл уверенность, что в этом нет ничего страшного. Через некоторое время на мостик пришли несколько инженеров. Некоторые глядели на него с изумлением, но заметив дремлющего неподалёку Макайссона, оставили Феликса у штурвала. Вскоре вид проносящейся под ними земли и облаков стал почти успокаивающим.

— Так ты — пилот?

Мягкий голос вывел Феликса из задумчивости. Это был голос женщины, хрипловатый, с более чем явным присутствием иностранного акцента. Предположительно, кислевитского.

Феликс покачал головой, но не обернулся к женщине. Его внимание было сфокусировано на том, куда они следуют, просто на случай, если по пути встретится что — нибудь неожиданное.

— Нет. Но можно сказать, что обучаюсь на пилота.

Мягкий смех.

— Полезный навык.

— Не знаю. Не думаю, что хочу сделать на этом карьеру. В мире не особо много судов вроде этого.

— Я полагаю, это — единственное. И принимая во внимание его назначение, сомнительно, что будут и другие.

— Значит, ты знаешь, куда мы направляемся?

— Я знаю, куда направляешься ты, и я тебе не завидую.

Феликс постарался смотреть вперёд и не оглядываться на неё. Он помнил, в чём поклялся Бореку в Одинокой Башне. Он совсем не знал эту женщину и, возможно, она выпытывает у него информацию.

— Ты знаешь наш конечный пункт?

— Я знаю, что вы следуете в Пустоши, и этого достаточно для любого здравомыслящего существа. Не думаю, что вы вернётесь обратно.

Феликс был удручён, услышав мнение, столь близко перекликающееся с его собственным. Он был также разочарован, узнав, что женщина не имеет намерения присоединиться к их поискам.

— Тогда предположу, что те места тебе знакомы?

— Столь же знакомы, как любому, кто не служит Силам Разрушения. Поместья моей семьи граничат со Страной Троллей настолько близко, насколько любой из смертных осмеливается поселиться в проклятых землях. Мой отец — Хранитель Границы. Мы проводим много времени в сражениях с последователями Хаоса, которые пытаются проникнуть в земли людей.

— Это, должно быть, интересная жизнь, — с иронией произнёс Феликс.

— Как сказать. Однако сомневаюсь, что более интересная, чем твоя. Что привело тебя на борт этого судна? Должна признать, я поражена, увидев человека, и приятной наружности, там, где ожидала увидеть лишь Борека и его соплеменников.

Феликс улыбнулся. Прошло много времени с тех пор как кто — либо, в особенности привлекательная женщина, называл его красавцем. Однако он не утратил бдительности.

— Я друг.

— Ты — Друг Гномов? Тогда, должно быть, ты совершил какие — то грандиозные деяния. Одному лишь Ульрику известно, сколь немного таковых было за всю историю.

Феликс гадал, может ли это быть правдой. Он всегда полагал, что „друг гномов“ всего лишь вежливая форма обращения. А теперь, оказывается, это в действительности может являться неким титулом. Он собирался ответить, когда за его спиной в разговор вмешался Макайссон.

— Эй, дорогуша, парень во многих происшествиях сражался плечом к плечу с Готреком Гурниссоном. И вин приложил руку к очищению священных склепов Карака Восьми Вершин. Если це не основания для того, шоб называть його Другом Гномов, тоди уж я не знаю! В любом случае, раз уж ты разбудил меня своей болтовнёй, то можешь заодно передать мени штурвал. Я приму його прямо сейчас.

Макайссон приковылял и локтем отпихнул Феликса от управления. Он многозначительно подмигнул Феликсу.

— Теперь ты и дорогуша можете обсудить дела сердечные.

Феликс пожал плечами и с улыбкой повернулся к женщине.

— Феликс Ягер, — кланяясь, произнёс он.

— Ульрика Магдова, — произнесла она, улыбаясь в ответ. — Рада нашему знакомству.

То, как она произнесла слова этого формального приветствия, показывало, что к ним она не привыкла. Она заучила их, как вежливую формулу обращения при общении с жителями Империи. Феликс подумал, что в её родной стране приветствие выглядит несколько иначе.

— Пожалуйста, присаживайся, — сказал он, ощущая себя в некоторой степени глупо при соблюдении формальностей, которых он хотел бы избежать. Они оба опустились в мягкие гномьи кресла, вытянув свои ноги. Феликс заметил, что его ранее сделанное предположение о том, что она почти с него ростом, оказалось верным. Глядя в её лицо, он пересмотрел своё прежнее впечатление от её внешности. Оно изменилось с „просто привлекательна“ до „сногсшибательно прекрасна“. Во рту у него внезапно пересохло.

— Итак, что ты делаешь на этом судне? — спросил он, лишь бы сказать что — нибудь.

Ульрика одарила его томным лукавым взглядом, словно в точности прочитала его мысли.

— Я следую домой, в поместья моего отца.

— Представить не могу, чтобы Борек попросту, без всякой причины, позволил кому — либо быть пассажиром на этом корабле.

Ульрика поднесла правую руку ко рту и погладила губу указательным пальцем. Феликс заметил, что пальцы огрубевшие, как у мечника, а ногти очень коротко подстрижены.

— Мой отец и Борек — старые друзья. Когда отец был молод, они вместе сражались во многих стычках. Он помог провести последнюю экспедицию Борека до края Пустошей. Отец позаботился о нём и твоём друге Готреке, когда те приковыляли обратно с выжившими. Он не был удивлён. Отец предупреждал их не ходить туда. Они не послушали.

Феликс пристально посмотрел на неё. Он не представлял, что в прошлой экспедиции участвовал кто — либо из людей.

— Это меня не удивляет, — печально сказал Феликс.

Он обладал значительным опытом в том, насколько упёртыми могут быть гномы.

— Кое — что удивило даже моего отца. Он не ожидал, что хоть кто — нибудь возвратится с того гибельного задания. Из — за последователей Хаоса подобное удавалось весьма немногим.

— Как давно был тот поход?

— До моего рождения. Более двадцати зим назад.

— Значит, гномы долго ожидали возможности вернуться.

— Вроде бы. Похоже, что они хорошо подготовились. Даже более того, в Мидденхейме я оказалась, доставив сообщение отца о том, что он выполнил их запросы.

— Что ты имеешь в виду?

— Борек просил отца сделать некие приготовления в нашем поместье. Собрать чёрную воду. Построить башню. Заготовить кое — какие припасы. В то время это казалось бессмысленным, но теперь, увидев этот корабль, думаю, что смысл мне ясен.

— Гномы построили базу, промежуточную станцию на земле твоего отца.

— Ага. И заплатили за это доброй гномьей сталью.

Поймав недоумённый взгляд Феликса, она улыбнулась ему и обнажила один из своих мечей, немного вынув его из ножен. Феликс заметил на клинке гномьи руны.

— У границ Хаоса золото нам без надобности. Оружие нам подходит больше, а гномы — лучшие оружейники в мире.

— Ты проделала долгий путь от Кислева до Мидденхейма. Далековато для прекрасной молодой женщины, путешествующей в одиночестве.

— Замечательно, господин Ягер! Я уже почти отчаялась услышать от тебя комплимент. В Кислеве мужчины более прямолинейны в подобных вопросах.

— Похоже, женщины тоже, — с лёгким удивлением заметил Феликс.

— Жизнь коротка, а зима долга, как мы говорим.

— Что это означает?

— Ты настолько бестолковый?

Феликс не мог ничего поделать, но чувствовал, что беседа выходит из под его контроля. Он ранее никогда не встречал женщин, похожих на эту кислевитку, и не был уверен, что это ему нравится. Женщины Империи не вели себя подобным образом, разве что за исключением маркитанток и девок из таверн, а Ульрика Магдова, несомненно, не относилась ни к тем, ни к другим. Вероятнее всего, он попросту недостаточно понимает её нрав. Возможно, это всего лишь манера поведения женщин — кислевиток.

Нарушив неловкое молчание, Ульрика произнесла:

— Я путешествовала до Мидденхейма не одна — хотя могла бы. При мне были телохранители из гусар моего отца. Они отбыли на север, а я ожидала возвращения с Бореком.

Впервые она не встретилась с ним взглядом. Он почувствовал, что она что — то скрывает и не был уверен, что же это может быть. Несомненно, тут было нечто большее, чем переглядывание. В то же время, Феликс впервые начал подозревать, что кислевитка не столь самоуверенна, как он мог предположить по её красоте и дерзости. Такое предположение внезапно сделало Ульрику более доступной и, некоторым образом, более привлекательной. Феликс улыбнулся ей снова, и она улыбнулась в ответ, на этот раз несколько печальнее. Затем Ульрика бросила взгляд за его плечо, обеими руками разгладила брюки и встала на ноги, всё это время удерживая его ослепительной улыбкой.

Феликс посмотрел в направлении её взгляда и заметил, что другой пассажир — волшебник — только что вошёл в помещение командного мостика. Он смотрел на них с недоумевающим и, как показалось Феликсу, обиженным видом. В чём бы ни была причина, незнакомец тут же взял себя в руки. Его худощавые, привлекательные черты лица приобрели выражение апатичного удивления, и он проследовал в помещение. Ульрика Магдова прошла мимо него, помедлив лишь для того, чтобы бросить снисходительный высокомерный взгляд.

— Добрый день, господин Шрейбер. Рада была пообщаться с тобой, Феликс.

— Добрый день, — негромко произнёс Феликс, поднявшись, как только Ульрика пропала из вида.

Маг опустился в кресло, которое она освободила.

— Итак, — произнёс он, — вы познакомились с прекрасной Ульрикой. И что вы думаете, а?

«Что за неуместный вопрос от совершенно незнакомого человека», — подумал Феликс, но он слышал, что маги бывают несколько чудаковаты. Затем он заметил, что мужчина улыбается и покачивает головой, словно смакуя собственную шутку. Белые зубы контрастировали с загорелой кожей — выражение лица, оттачиваемое волшебником годами. Феликс предположил, что волшебник вряд ли старше него более чем на десяток лет. Внезапно мужчина импульсивно протянул свою руку.

— Максимилиан Шрейбер, к вашим услугам. Друзья зовут меня Максом.

— Феликс Ягер, к вашим услугам.

— Феликс Ягер. Я прежде слышал это имя. Был весьма обещающий поэт с таким именем. Вы имеете к нему отношение? Несколькими годами ранее я прочёл несколько его стихов в сборнике Готтлиба. Они мне более чем понравились.

Феликс был приятно удивлён, обнаружив, что незнакомец слышал о нём. Он вернулся мыслями назад в дни студенчества, когда он писал стихи и рассылал их в различные сборники. Всё это словно происходило с кем — то другим и давным — давно.

— Это мои стихи, — сказал он.

— Превосходно. Приятная неожиданность. Почему вы перестали писать? Издание Готтлиба, вышло, должно быть, три года назад, по меньшей мере.

— У меня были кое — какие проблемы с законом.

— Что за проблемы?

Что — то в обходительных манерах мага начало раздражать Феликса.

— Я был отчислен из университета за убийство человека на дуэли. А затем последовали бунты Оконного Налога.

— О да, бунты. Итак, впридачу к тому, что вы поэт Феликс Ягер, вы ещё и известный преступник Феликс Ягер, оруженосец Готрека Гурниссона, пользующегося дурной славой.

Феликс побледнел от потрясения. Прошло много времени с тех пор, как он встречал кого — нибудь, кто мог сопоставить оба эти факта воедино, или вообще знал о том, что Феликс преступник. Империя обширна, а новости распространяются медленно. Феликс весьма долгое время не бывал вблизи Альтдорфа — места той ужасной бойни во время бунтов. Волшебник явно заметил его состояние. Его улыбка трансформировалась в усмешку.

— Не беспокойтесь. Я не собираюсь передавать вас в руки закона. Сам всегда полагал тот налог несправедливым и дурацким. И, по правде говоря, я сочувствую вашим затруднениям в университете. Меня самого вышвырнули из Имперского Колледжа Магов, правда, за несколько лет до того, как вы начали свою карьеру бунтовщика.

— Вас?

— О, да. Мои наставники полагали, что я проявляю нездоровый интерес к теме Хаоса.

— Полагаю, я с ними согласен. Это та тема, любой интерес к которой нездоров.

Слабый огонёк промелькнул в глазах волшебника, и он порывисто склонился вперёд на своём сидении.

— Я не могу поверить, что вы так думаете, господин Ягер. Подобную недальновидность я мог бы ожидать от ссохшихся стариков из колледжа, но никак не от искателя приключений вроде вас.

Феликс ощутил необходимость защитить свою точку зрения.

— Я полагаю, что знаю кое — что на эту тему. У меня больше опыта противостояния Хаосу, чем у большинства.

— Вот именно! Я тоже сражался против Тёмных Сил, друг мой, и обнаруживал их служителей в разных малопривлекательных местах. И я не думаю, что ошибаюсь, говоря о том, что в настоящее время это величайшая отдельно взятая угроза нашему государству. Нет, нашему миру!

— Тут я с вами согласен.

— И учитывая подобное обстоятельство, что плохого в изучении этой темы? Для того, чтобы бороться со столь могущественным противником, мы должны понимать его. Мы должны знать его силы и слабости, его цели и опасения.

— Да, но изучение Хаоса искажает тех, кто этим занимается! Многие вступали на этот путь с лучшими намерениями, лишь чтобы обнаружить себя порабощёнными теми силами, против которых они сражались.

— Сейчас вы говорите, несомненно, как мои пожилые наставники! А не приходит ли вам на ум, что, будучи служителем Хаоса, вы могли бы использовать точно такие же аргументы, чтобы мешать осуществлению расследования своей деятельности?

— Не можете же вы всерьёз предполагать, что ваши наставники в имперском колледже являются…

— Разумеется, нет! Я просто утверждаю, что служители Хаоса коварны. Вы не представляете себе, насколько коварны. Всё, что им требуется сделать — это поместить идеи в книгах, распространить слухи, поощрить убеждения. И, разумеется, Хаос искажает. Если ты работаешь с искривляющим камнем — он изменит тебя. Если ты проводишь тёмные ритуалы — твоя душа будет запятнана. Я признаю, что в подобной линии аргументации есть доля истины. Тем не менее, я не думаю, что это должно останавливать нас от исследования Хаоса, попыток нахождения способов воспрепятствовать его распространению, обнаружения его последователей, ослабления его ужасающей силы. Во всём нашем обществе распространился заговор молчания. Он поощряет невежество. Он даёт нашим врагам тень, в которой они скрываются, места, где они прячутся и плетут заговоры.

Феликс признавал — в словах Шрейбера что — то есть. По правде говоря, он частенько размышлял подобным образом.

— Возможно, вы правы.

— Возможно? Бросьте, Феликс, вы знаете, что я прав. Как и многие другие люди. К несчастью, я совершил ошибку, опубликовав свои соображения в небольшом памфлете. Власти сочли его еретическим и…

— Вы тоже стали преступником.

— Более или менее, суммируя произошедшее.

— Почему вы на борту этого судна?

— Потому что я продолжаю свои исследования. Я перемещаюсь с места на место, по мере возможности сражаясь против Хаоса; собираю информацию, где получается; выслеживаю злобных колдунов. В этом вопросе я самостоятельно стал кем — то вроде эксперта и, в конце концов, нашёл пристанище при дворе курфюрста Стефана. Он более дальновиден, чем большинство наших аристократов. Он и рыцари Белого Волка помогают финансировать мои исследования. Пять лет назад я повстречал вашего друга Борека, когда он посетил библиотеку храма. Он более чем заинтересовался, когда выяснил, что мне удалось, насколько я верю, найти способ защиты от наихудших проявлений Хаоса. Он призвал меня помочь защитить этот корабль на время путешествия.

Внезапно Феликс начал сознавать масштабы приготовлений, проделанных для их экспедиции. Это был размах, с которым он ранее никогда не сталкивался. Борек не только руководил строительством обширного промышленного комплекса у Одинокой Башни, он ещё и задействовал отца Ульрики в постройке передовой базы, а заодно разыскал и привлёк этого волшебника для защиты их от Хаоса. Старый гном не преувеличивал, заявляя, что это дело всей его жизни. Феликс начал прикидывать, какие ещё признаки мастерского планирования будут проявляться по ходу продолжения путешествия. Однако же, заявления Шрейбера его не совсем убедили.

— Вы нашли способ защитить этот воздушный корабль от проявлений Хаоса?

— Таковых множество, начиная с простых рун и защитных заклинаний до обычных предосторожностей, таких как гарантия должного обеспечения незараженными пищей и водой. Поверьте мне, Феликс, я бы не согласился помогать вам, не будь уверен, что имеются хорошие шансы обеспечить вашу безопасность.

— Значит, вы не последуете с нами?

— Лишь до Кислева. Не весь путь до Караг — Дума.

Феликс с изумлением посмотрел на волшебника.

— Говорю вам, Феликс, я — учёный. Это моя область. По этой теме я изучил всё, что мог. Я вполне способен самостоятельно догадаться, какую именно экспедицию с подобным размахом готовит гном вроде Борека. И для меня не было неожиданностью, когда он поведал мне о своей цели.

Шрейбер поднялся с кресла.

— Говоря об этом длиннобородом учёном, я вспомнил, что должен сейчас пойти и обсудить с ним кое — какие вопросы. Но я надеюсь на возможность пообщаться с вами ещё, пока путешествие не закончится.

Он поклонился и отошёл, но у дверного проёма повернулся.

— Я рад, что на борту находится образованный человек. Я думал, мне придётся провести это путешествие в приставаниях к прелестной Ульрике. Славно, что заодно удалось познавательно пообщаться.

Феликс не понимал, почему это замечание показалось ему оскорбительным. «Возможно, — сказал он себе, — я просто ревную». И затем удивился, с какой стати испытывает подобное чувство по отношению к женщине, которую встретил только что?

(обратно)

Кислев

Паланкин Танкуоля торопливо следовал на север по огромным туннелям Подземного Пути. Этот участок великого пути, что лежал под основанием гор Края Мира, был почти полностью пуст. В обычное время Танкуоль бы нервничал, путешествуя по этим опасным коридорам со столь малым числом телохранителей. Он легко мог подвергнуться нападению орков, гоблинов или военных отрядов гномов, пытающихся отвоевать какую — либо часть своих древних владений. Однако в этот момент серый провидец был слишком разъярён, чтобы нервничать.

В отчаянии он жевал свой хвост. От своего прислужника Ларка он знал, что воздушный корабль отбыл из Мидденхейма и направился на северо — восток. Хныкающий негодяй умудрился сообщить, что, прежде чем снова совершить посадку, они пролетели над водой, а местность под ними всё это время выглядела пустой и унылой. К счастью, Танкуоль был путешественником с внушительными познаниями, и он определил, что местом назначения воздушного корабля может быть только страна, известная людям, как Кислев.

Он понятия не имел, что могло понадобиться глупым гномам в этом варварском месте. Возможно, они слышали слухи о золоте или древних сокровищах. Несмотря на то, что расу гномов Танкуоль углублённо не изучал, он достаточно знал о них, чтобы сделать подобное предположение об их наиболее вероятной цели. К несчастью, серый провидец понятия не имел, куда их может, в конечном счёте, занести, а также сознавал, что воздушный корабль перемещается гораздо дальше и быстрее, чем Танкуоль при нормальных обстоятельствах способен его преследовать.

Танкуоль уже почти склонился к тому, чтобы приказать Ларку найти какие — нибудь способы произвести саботаж на воздушном корабле, дабы дать ему время догнать их. Помешало лишь одно обстоятельство. Значительный опыт серого провидца подсказывал, что прислужник — идиот вроде Ларка сделает что — нибудь неправильно и либо убьётся сам, либо уничтожит воздушный корабль, которым столь сильно стремился завладеть Танкуоль. Нет, отдать подобный приказ — крайнее средство, иТанкуоль решил, что испробует его, когда действительно придёт в отчаяние. Перед этим ему следует использовать любые другие имеющиеся возможности.

Танкуоль прикинул возможные варианты. Вероятно, ему следует связаться с предводителями клана Творцов. Их могучая крепость Адская Яма, расположенная в северном Кислеве, была ближайшим оплотом скавенов на вероятном маршруте воздушного корабля. Для кого — либо менее рассудительного, чем Танкуоль, этот план мог показаться мудрым. Даже могущественный — каковым он вне сомнения является — серый провидец был вынужден признать, что собственноручный захват воздушного корабля, вероятнее всего, ему не по зубам. Потребуется помощь, даже если это означает, что нужно идти, поджав хвост, к мастерам — погонщикам^[54] клана Творцов. Но у него также возникла мысль, что не мудро будет посвящать тех во все детали его плана, так как они могут попытаться захватить воздушный корабль самостоятельно. Без его руководства неумелые дурни, каковыми они являются, несомненно, потерпят неудачу.

«Нет, — решил он, — лучшее, что он может сделать — бежать на север как можно быстрее, и надеяться, что произойдёт нечто, что задержит гномов до его прибытия». Танкуоль высунулся из окна паланкина и прочирикал носильщикам, чтобы удвоили свои усилия. Опасаясь праведного гнева своего хозяина, те побежали ещё быстрее, стеная под весом своей ноши и всего магического оборудования серого провидца.

Феликс всегда думал, что Кислев — страна льда и снега, где зима никогда не заканчивается, а население ходит постоянно закутанным в шкуры. Земля под воздушным кораблём чрезвычайно отличалась от подобного предположения. Она представляла собой равнины, поросшие высокой травой, чередующиеся с густыми сосновыми лесами. Минутное размышление подсказало ему, что так и должно быть, ведь Кислев — страна, знаменитая своими наездниками на лошадях, чего довольно сложно было бы достичь, если бы те жили среди бесконечных снежных сугробов.

Феликс должен был признать, помимо прочего, что солнце сияло ярче, чем в это же время в Империи. Кислевитское лето хоть и короткое, но жаркое. Феликс прикидывал, является ли частью плана Борека отправиться на север прежде, чем штормовые зимние ветры смогут угрожать продвижению воздушного корабля. Феликс бы не удивился, обнаружив, что так и есть. Находчивость и мастерство, с которыми была спланирована экспедиция, разительно отличали её от его странствий с Готреком по воле случая. Во время своих путешествий они, когда вздумается, просто снимались с места, что в любом случае происходило, случись им поиздержаться. Подобное явно не относилось к типичному поведению гномов, однако едва ли беспокоило Готрека.

Феликс заметил, как стадо оленей, напуганное протянувшейся тенью воздушного корабля, принялось скакать прочь. Охотники привстали с корточек и прикрыли глаза, уставившись на чудо — пролетающее судно. Один из них, более смелый или менее напуганный, чем остальные, метнул своё копьё, но оно пролетело далеко под судном и упало, отметив место своего падения колыханием высокой травы.

Имелись достаточные основания лететь ниже уровня облаков. Из каждого иллюминатора и через большие окна командной палубы выглядывали наблюдатели. Они были недалеко от места назначения, и всем было приказано высматривать большую усадьбу отца Ульрики. Штурманское искусство Макайссона довело их до местности. Теперь гномы поделили поверхность земли на участки, выискивая конкретную точку, где сделают конечную посадку перед отправлением в Пустоши Хаоса.

Пока им удалось заметить редких охотников и отдалённую деревню, над которой лениво курился дым из отверстий в покрытых дёрном крышах крестьянских бревенчатых изб. Появление корабля заставило жителей деревни бросить сбор урожая и бежать на сбор внутри стен деревни — они, несомненно, посчитали воздушный корабль неким новым проявлением Хаоса, прибывшим потревожить их земли.

Феликс всё ещё удивлялся, насколько быстро они совершили перелёт. На путешествие, которое заняло бы месяцы по суше, им потребовалось всего несколько дней, и большую часть этого времени они провели в розысках усадьбы боярина в этом травяном море. Несомненно, гномья инженерия — наиболее мощная форма магии.

— Там! — услышал он крик Ульрики и, повернувшись, увидел, как она указывает на что — то вдалеке. Оно находилось в тени удалённой цепи тёмных и угрожающих гор. Феликс обнаружил, что у Ульрики, должно быть, острое зрение. Всё, что мог разглядеть он — неясное дымчатое пятно.

Руки Макайссона повернули штурвал, и нос корабля развернулся в направлении, указанном женщиной. Гном двинул рычаг высоты, и судно быстро пошло вниз, заставив стайки испуганных птиц выпорхнуть из высокой травы. Пока горы приближались, Феликс удерживал взгляд в направлении, указанном Ульрикой. Медленно в поле зрения оказалось большое и длинное здание. К его удивлению, внутри массивных стен усадьбы, подле дома находилась высокая башня — уменьшенная деревянная версия стальной махины, что возвышалась над Одинокой Башней.

Значит, это и есть то место, где они сойдут на землю. Оно вполне может оказаться последним обиталищем людей, которое Феликс когда — либо увидит.

Отец Ульрики был огромен, как медведь, на голову выше Феликса. У него была длинная и седая борода, но голова была выбрита, за исключением единственного чуба. У него были такие же потрясающе голубые глаза, как у его дочери, а зубы были жёлтыми. Тело облегала толстая кожаная рубаха. Нижнюю часть тела закрывали грубые матерчатые штаны, за исключением тех мест, где ноги закрывали высокие сапоги для верховой езды. На толстом кожаном ремне были подвешены короткий и длинный мечи. Множество амулетов побрякивало на железных цепях вокруг его шеи.

Он быстрым шагом проследовал к подножию башни, где ожидали гномы. Позади него в ритуальном приветствии поднимала своё оружие шеренга бойцов. Мужчина склонился над Ульрикой, прижал её к своей могучей груди, затем поднял с ног и закружил вокруг, как малого ребёнка.

— Добро пожаловать домой, любимая дочурка! — закричал он.

— Славно оказаться дома, отец. А теперь опусти меня и поприветствуй наших гостей.

Пожилой мужчина резко рассмеялся и затопал туда, где в ожидании стоял экипаж корабля. Он остановился, едва не заключив гномов в объятия. Вместо этого он низко поклонился в гномьей манере, продемонстрировав обширную талию и удивительную гибкость для своего возраста.

— Борек Вилобородый! Рад тебя видеть. Заверяю, ты найдёшь всё, что запрашивал.

— Я уверен в этом, — произнёс старый гном, кланяясь почти столь же низко.

— Готрек Гурниссон, добро пожаловать. Прошло много времени с тех пор, как ты почтил мой дом своим посещением. Я рад видеть, что тот топор всё ещё при тебе.

— Я рад вернуться, Иван Петрович Страгов, — произнёс Готрек своим наименее угрюмым тоном.

Феликс предположил, что Истребитель почти рад свиданию с кислевитом.

— А это кто же? Снорри Носокус? Я должен проследить, чтобы на твоём столе поставили ведро водки. Добро пожаловать!

— Снорри думает, что это хорошая мысль.

Один за другим все гномы поздоровались и были представлены, затем Ульрика подвела своего отца туда, где стоя ожидали Феликс и волшебник.

— И, отец, это Феликс Ягер из Альтдорфа.

— Рад знакомству с вами, — сказал Феликс, протягивая руку.

Страгов проигнорировал её, склонился к Феликсу, приветственно сжал его в объятиях, а затем расцеловал в щёки.

— Добро! Добро пожаловать! — заорал он в ухо Феликсу, достаточно громко, чтобы оглушить.

Прежде чем Феликс смог ответить, его оставили, и старик проделал то же самое со Шрейбером.

— Благодарю вас за столь восторженное приветствие, сударь, — произнёс волшебник, когда смог восстановить дыхание.

Феликс переглянулся с Ульрикой, затем с удивлением уставился на шеренгу воинов, которые выстроились вдоль дороги к дому. Иван Страгов, возможно, выглядел и вёл себя, как варвар, но не было сомнений в том, что на собственной земле он — могущественный военачальник. В качестве почётного караула выступала сотня всадников. У всех были обветренные лица и холодный взгляд, и похоже, что они умели обращаться с тем хорошо заточенным оружием, которое демонстрировали гномам. По словам Ульрики, здесь было ещё девять сотен неистовых всадников, которые поклялись в верности её отцу. Боярин Пограничья — явно важная должность. Феликс предположил, что так и должно быть, раз уж тот командует первой линией обороны от полчищ Хаоса.

— А теперь мы поедим! — загрохотал Страгов. — И выпьем!

За стенами усадьбы были установлены огромные столы. Мелкие должностные лица со всех окрестностей были приглашены на банкет — подивиться на гномий воздушный корабль. В огромных очагах на вертелах были зажарены олени. Блюда были завалены грубым чёрным хлебом и сыром. Огромные бутыли с обжигающим спиртным, которое Снорри опознал, как водку, были установлены подле каждого блюда. Как и было обещано, подле Снорри поставили ведро этого пойла.

Феликс последовал примеру местных и осушил свою рюмку одним быстрым глотком. У него возникло ощущение, что он проглотил расплавленный металл. Похоже, пары чего — то кислотного обожгли внутренность его гортани и вышли через ноздри, вызвав слёзы на глазах. По ощущениям, он, должно быть, вдохнул огонь, и единственное, что оставалось — сдерживаться и не выплеснуть всё обратно. Феликс предполагал, что подобное поведение вряд ли будет здесь уместно.

Он был рад, что сдержался, потому как обнаружил, что все наблюдают, как он воспримет свою первую пробу спирта.

— Ты пьёшь, как подобает настоящему крылатому гусару^[55]! — проревел Страгов, и за всеми столами застучали своими стаканами по столам в знак согласия.

Хозяин дома потребовал, чтобы все наполнили свои стаканы, а затем прокричал:

— За Феликса Ягера, который прибыл из страны наших союзников — Империи!

Разумеется, Феликсу ничего не оставалось, как предложить ответный тост за древнюю дружбу между его народом и народом Кислева. Вскоре присоединились гномы. Феликс отметил, что по желудку разлилась приятная теплота, и немного онемели его пальцы. Водку стало пить легче — осушив больше рюмок, он перестал ощущать чувство, что та обжигает его гортань.

Поглощались горы продовольствия. Тост следовал за тостом. До темноты произносились длинные речи о дружбе и гостеприимстве. Где — то по ходу вечера Феликс утратил последовательность событий. Его голова кружилась от водки, и он был лишь смутно обеспокоен тем, что слишком много ест, слишком много пьёт, и подпевает песням, слов которых не знает. В какой — то момент вечера он был уверен, что танцевал с Ульрикой, прежде чем ту увлёк на танец Шрейбер, а затем в какой — то момент после этого его тошнило за конюшнями.

Потом он уже ничего не помнил, и большая часть воспоминаний была утрачена по вине водки и гостеприимства кислевитов. Всю свою оставшуюся жизнь Феликс был не совсем уверен, с кем разговаривал, что говорил, и как попал в комнату, что отвели для него. Однако впоследствии он был всегда рад тому, как поступил в тот день.

На следующий день Феликс проснулся с ощущением, что лошадь лягнула его в голову. «Возможно, так оно и было», — подумал он, обследовав голову на предмет синяков и ничего не заметив. Он осмотрел помещение и увидел, что полом была утрамбованная земля. Матрас был набит соломой, и кто — то набросил на него толстое лоскутное одеяло. Ночью он обслюнявил свою подушку, и мокрое пятно указывало, где располагалась его голова. По крайней мере, Феликс надеялся, что подушка всего лишь обслюнявлена.

Он поднялся на ноги и пытался припомнить, действительно ли в какой — то момент прошлого вечера он вызвал Снорри Носокуса на борцовский поединок. Его воспоминания на этот счёт были смутными, возможно, это ему всего лишь приснилось. Ощущений в перекрученных конечностях было достаточно, чтобы предположить, что Феликс участвовал в подобном дурацком занятии. Возможно, так и было.

Самое неприятное в по — настоящему крутой пьяной пирушке — никогда точно не помнишь, о чём говорил, кого мог оскорбить, кого вызывал на дурацкие поединки. Ты попросту совершаешь безумные поступки. В этот миг Феликс раздумывал — правда ли то, что алкоголь — это дар Тёмных Богов Хаоса, предназначенный делать людей безумными, как заявляют некоторые из культов в Империи, проповедующие умеренность в потреблении горячительных напитков. Хотя сейчас подобное его не беспокоило. Феликс просто полагал, что никогда снова даже не притронется к выпивке.

Раздался стук в дверь. Феликс распахнул её и прикрыл глаза от неприятного дневного света.

— Поразительно, — сказала Ульрика вместо приветствия. — Ты на ногах. Не думала, что такое возможно после того количества водки, что ты проглотил прошлой ночью.

— Столь впечатляюще, а?

— Все были под впечатлением. В особенности от того, как ты карабкался на башню воздушного корабля, пока декламировал одну из своих поэм.

— Что я сделал?!

— Я всего лишь шучу. Ты только лишь вскарабкался на башню. Большинство считало, что ты свалишься и сломаешь себе шею, но нет…

— Я действительно забрался на башню?

— Разумеется, ты что, не помнишь? Ты поспорил со Снорри Носокусом на золотой, что сможешь. В какой — то момент ты собирался проделать это с завязанными глазами, но Снорри решил, что это будет нечестное преимущество, потому как не имея возможности видеть землю, ты будешь не столь напуган. Это случилось как раз после того, как ты проиграл серебряную монету, борясь с ним на руках.

Феликс застонал:

— Что я сделал ещё?

— Когда мы танцевали, ты сообщил мне, что я самая прекрасная женщина из тех, кого ты когда — либо видел.

— Что? Прости меня.

— За что! Ты был заправским льстецом.

Феликс почувствовал, что краснеет. Одно дело льстить прелестной женщине. И совсем другое — не помнить о том, как это произошло.

— Что — нибудь ещё?

— Для одной ночи этого не достаточно? — улыбнулась она.

— Полагаю, вполне.

— Тогда ты готов прокатиться верхом?

— А?

— Ты говорил мне, что ты искусный всадник, и согласился этим утром прокатиться со мной верхом. Я покажу тебе окрестности поместья. Прошлой ночью ты воспринял это весьма воодушевлённо.

Феликс представил себя пьяным и разговаривающим с невероятно привлекательной женщиной. Он предположил, что если бы она предложила показать ему свинарники своего отца, то в том состоянии алкогольного опьянения он встретил бы подобное предложение с энтузиазмом, заслуживающим доверия.

В действительности, он проявил бы по этому поводу воодушевление в любом состоянии, кроме теперешнего. С похмелья даже вид Ульрики Магдовой представлялся менее восхитительным в сравнении с перспективой завалиться на боковую.

— С нетерпением жду увидеть тебя на спине лошади. Это, должно быть, впечатляющее зрелище.

— Должно быть, я преувеличил свои способности наездника.

— Ты умеешь ездить верхом?

— Мм… да.

— Прошлой ночью ты утверждал мне, что можешь скакать верхом столь же хорошо, как любой кислевит.

Феликс снова застонал. Какой демон овладел его языком, пока он был под воздействием водки? Что ещё он сказал? И зачем он так напился?

— Готов ехать?

Феликс кивнул:

— Просто дай мне сначала умыться.

Широким шагом он вышёл во внутренний двор. Снорри Носокус лежал, навалившись на стол, с ведром на голове. Готрек храпел, лёжа в дымящихся останках одного из костров, расслабленно сжимая в руках свой топор. Феликс прошёл к водяному насосу, подставил под него голову и начал работать рычагом. Холодные струи вызвали дрожь по позвоночнику. Он запыхтел и выдохнул, продолжая качать, надеясь отогнать похмелье причинением себе значительной боли.

Действительно ли он всё это говорил, или Ульрика Магдова подшучивает над ним? Феликс полагал, что весьма легко поверить в то, что он сказал ей о том, как она прекрасна. Он думал об этом достаточно часто за последние несколько дней. Феликс знал, что, будучи основательно пьян, имеет склонность к излишней болтливости. С другой стороны, казалось едва ли возможным, что он залез на причальную мачту воздушного корабля, раз был настолько пьян, что такого не припоминает. Это было бы безумно неосторожным деянием. «Нет, — решил он, — подобное попросту невозможно. Ульрика шутит».

Снорри поднял голову из ведра. Затуманенным взором он посмотрел на Феликса.

— Что касается того золотого, что Снорри тебе задолжал…

— Да? — тревожно спросил Феликс.

— Снорри заплатит тебе, когда мы вернёмся из Пустошей Хаоса.

— Это выглядит разумно, — произнёс Феликс и поспешил в сторону конюшен.

Феликс откинулся назад в седле и повращал головой, чтобы снять оцепенение в шее. Он смотрел вниз с вершины возвышенности — туда, где небольшие ручьи прорезали обширную равнину. Местность внизу почему — то оказалась болотистой, и яркие птички сновали туда — сюда в камышах. Феликс полагал, что заметил нескольких лягушек, прыгнувших в воду. Стрекозы проносились мимо его лица, как и другие крупные насекомые, которых он не распознал. Некоторые из них имели яркие цветные панцири с металлическим отливом, гораздо более впечатляющие, чем у любых насекомых, когда — либо им виденных. «Возможно ли, что это, некоторым образом, следствие близости Пустошей?» — раздумывал он.

Феликс бросил взгляд на свою попутчицу и улыбнулся, радуясь, что, в конце концов, оказался здесь. Сперва верховая езда воспринималась, как особо изощрённая форма пытки, движение лошади вызывало спазмы протеста в ослабленном желудке Феликса. Он проклинал женщину, её скакуна, свежий воздух и яркое солнце — приблизительно в таком порядке. Но, в конце концов, физические упражнения и солнечный свет возымели над ним действие и загнали его похмелье в смутные тайные убежища внутри его черепа. Он обнаружил, что начинает интересоваться пейзажем и даже наслаждаться ощущением скорости, ветра на лице и солнечных лучей на коже.

Женщина скакала легко, словно родилась в седле. Ульрика была кислевитской аристократкой, и это подразумевало, что она начала ездить верхом с тех пор, как научилась ходить. Она не сказала ни слова с момента, как они отправились, с видимым спокойствием несясь вскачь под необъятным чистым небом. Затем они достигли этого небольшого холмика и по молчаливому согласию остановились.

Вдали, за ручьём, тёмные горы угрожающе надвигались на горизонте, их огромный массив казался высеченным из обнажившихся костей земли. Горы выглядели более пустынными, чем любое другое из посещённых им мест. Снег не покрывал их суровые вершины, но там был намёк на что — то другое, вроде маслянистой плёнки, цвета которой менялись и переливались в свете солнца. Горы навевали зловещую угрожающую атмосферу, указывающую на то обстоятельство, что за ними лежат окраины Пустошей Хаоса.

— Что это за перевал? — спросил Феликс, указывая на север, на огромный пролом, выглядящий, словно вырубленный неким гигантским топором в горной цепи.

— Это перевал Чёрной Крови, — тихо сказала Ульрика. — Один из главных путей в Пустоши и причина, по которой Царица разместила здесь нашу сторожевую заставу.

— Часто ли проходят этим перевалом Тёмные Силы?

— Невозможно предугадать, ни когда они придут, ни даже какими они будут. Иногда это огромные всадники в пластинчатой броне. Иногда это зверолюды, с головами животных и вооружением людей, а иногда другие искажённые и деформированные создания, что ещё хуже. Тут не прослеживается ни закономерности, ни смысла. Не имеет значения, лето ли в разгаре или глубокая зима — они могут прийти в любое время.

— Я никогда не мог понять, как именно действует Хаос. Возможно, об этом тебе стоит поговорить с господином Шрейбером.

— Возможно, но я сомневаюсь, что даже теории Макса могут это объяснить. Лучше просто держать дозорных у сигнальных огней, оружие наточенным и быть готовыми к сражению в любой момент.

— Сигнальные огни?

— Ага, имеется система сигнальных огней, протянувшихся от перевала. Когда они зажигаются, все жители узнают, что нужно бежать в свои деревни и закрывать ворота, а все гусары понимают, что пора собираться у дома моего отца.

— Дым — днём, огонь — ночью, — прошептал Феликс.

— Да.

— Ты живёшь в пугающей стране, Ульрика.

— Ага, но она также и прекрасна, не так ли?

Феликс поглядел на неё и на земли вокруг, кивая своей головой. Он заметил, что зрачки её глаз расширились, а губы немного приоткрылись. Ульрика легко склонилась в его сторону. Феликс вполне понял намёк.

— Так и есть. Как и ты.

Он наклонился в её сторону. Их руки встретились и пальцы переплелись. Губы соприкоснулись. Словно электрический ток прошёл через Феликса, но это закончилось почти столь же быстро, как и началось. Ульрика отстранилась и натянула вожжи своей лошади.

— Уже поздно. Мы с тобой скачем наперегонки назад в особняк, — заявила она, внезапно развернула своего скакуна и поскакала. Чувствуя больше чем лёгкое разочарование, Феликс пустился в погоню.

Ларк торопливо бежал по верхней части гондолы. Он был счастлив, имея в запасе много времени. Было темно, и незначительный экипаж, оставленный на воздушном корабле, в большинстве своём спал, за исключением гномов на командной палубе. Остальные находились внизу — пьянствовали, веселились и распевали дурацкие песни людей. В трюме было изобилие продовольствия, и пока не было никаких признаков, что его присутствие обнаружено. Теперь, когда Ларк стал ощущать себя более расслабленно, он смог потворствовать любопытству, которое было ещё одной характерной чертой скавенов. Он крался по воздушному кораблю, обследуя все углы и щели, и обнаружил несколько весьма занимательных вещей.

Он обнаружил гибкий металлический туннель, что вёл в большой шар над головой. Туннель проходил прямо через внутренность аэростата и приводил на небольшую смотровую палубу в верхней части. Там имелся люк, который выводил наверх. Сам аэростат был покрыт паутиной переплетённых верёвок, за которые можно было держаться.

В кормовой части воздушного корабля было помещение, в котором находилась одна из тех небольших летающих машин, что помогли разбить силы скавенов в бою у Одинокой Башни. Тут находился огромный люк и пандус, которые, похоже, были спроектированы, чтобы выводить летающую машину наружу. Если бы только Ларк знал достаточно, чтобы летать на этой штуке, он мог бы украсть её и героем вернуться в Скавенблайт. Влечение к тому, чтобы встать за управление, начать щёлкать переключателями и двигать рычаги, было почти неодолимо. Ларк всерьёз рассматривал идею, однако во время последнего сеанса связи серый провидец дал ему весьма конкретные указания.

Ларк не должен делать ничего и не должен трогать ничего без особых инструкций Танкуоля. Слова серого провидца были довольно оскорбительны, так как подразумевали, что Ларк — идиот, который без руководства Танкуоля, вероятнее всего, сделает что — нибудь крайне катастрофическое. Ларк подумал, что для Танкуоля это почти столь же естественно, как для него быть самим собой. Лишь волшебнику со способностями Танкуоля могло втемяшиться в голову разговаривать с Ларком подобным образом.

Нет уж, он просто будет сидеть ровно и ничего не делать, пока не получит приказы. Не остаётся ничего, кроме как ждать.

(обратно)

На север

Феликс присоединился к толпе крестьян на внутреннем дворе и уставился на воздушный корабль. Припасы грузили на борт судна — напоминание о жестоком факте, что слишком скоро они должны будут покинуть это место.

С внутреннего двора усадьбы он мог видеть поднимаемые на башню с помощью лебёдки ящики, коробки и большие кожаные мешки, которые затем по трапу переносили на судно. Похоже, что гномы собираются взять на борт обильное количество водки, чтобы заполнить свои бочонки из под эля. Снорри утверждал, что в подобных вещах лишняя предусмотрительность никогда не помешает. В основном же, продовольствие по своему составу было более традиционным — копчённое и вяленое мясо оленей, сотни буханок чёрного хлеба и множество огромных головок сыра. Чтобы ни случилось, Феликс сомневался, что им грозит голод, разве что в Пустошах Хаоса они проведут весьма длительное время. Несомненно, голод — самая меньшая из их тревог.

Он заметил, что гномы вносят усовершенствования в конструкцию корабля. Поверх вентиляционных отверстий, что позволяли воздуху проникать внутрь гондолы, были натянуты мелкоячеистые сетки. Это обеспечит отфильтровывание мутагенной пыли, что поднимается из пустынь Пустошей Хаоса. Гномы в замысловатых верёвочных корзинах свисали по бокам воздушного корабля и выполняли последние модификации двигателей и пропеллеров.

Остальные приготовления уже были сделаны. На последние три дня Макс Шрейбер удалился в небольшую башню подле особняка и выполнял какой — то загадочный ритуал. Ночами Феликс иногда мог видеть зловещее свечение в окнах башни и чувствовать странное покалывание в волосах на задней части шеи, говорящее ему о том, что действует магия. Если это и беспокоило кого — либо ещё, они не показывали вида. Предположительно, Борек рассказал им о роли волшебника в ограждении их от пагубного влияния Хаоса, и, похоже, этим волшебник и занимается. Сам Шрейбер говорил ему, что заклинания будет накладывать в последний момент, так как магия со временем утрачивает свою силу. Чем ближе к их окончательной цели он сотворит заклинание, тем дольше оно будет действовать в Пустошах. Феликс не видел причин сомневаться в компетентности волшебника.

На глазах Феликса инженеры, карабкаясь по сетке на боках огромного аэростата, прицепляли предметы, которые, судя по блеску, отбрасываемому при попадании на них света, были амулетами из драгоценных камней. Феликс заметил, что пока он находился на мостике „Духа Грунгни“, беря у Макайссона уроки управления полётом воздушного корабля, глаза фигуры на носу корабля были заменены двумя необычно сияющими камнями.

Феликсу стали доставлять удовольствие эти уроки, и он уверился, что при чрезвычайной ситуации, вероятнее всего, сможет управлять огромным судном. Однако он всё ещё сомневался, что сможет посадить эту штуку, если будет к тому вынужден. Группы небольших рычагов, как оказалось, были предназначены для выполнения множества задач. Один из них сбрасывал балласт, при необходимости вызывая быстрый подъём корабля. Другой заставлял звучать рога, которые предупреждали экипаж о приближающейся опасности. Третий сбрасывал из топливных резервуаров всю чёрную субстанцию в случае пожара — наихудшего, по заверению Макайссона, происшествия, которое могло бы произойти на воздушном корабле.

Феликс обнаружил, что испытывает огромное уважение к главному инженеру. Может, Макайссон и безумен, как утверждает Готрек, но он, несомненно, знает и любит своё дело, и даёт Феликсу понятные ответы даже на его самые технически сложные вопросы. Теперь Феликсу известно, что летает воздушный корабль потому, что газовые ячейки наполнены веществом, которое, будучи легче воздуха, обладает природной особенностью подниматься вверх. Он узнал, что чёрная субстанция — крайне легко воспламеняющийся материал и, будучи подожжённой, может даже взорваться — потому — то её и нужно сливать в случае чрезвычайной ситуации.

Всё — таки, по большей части, жизнь в поместье боярина в эти тёплые летние дни была безмятежной, и временами Феликс почти забывал об опасностях, ожидающих их на дальнейшем пути. Почти.

На его плечо опустилась рука, и тихий смех прозвучал в ушах.

— Вот ты где. Скажи мне, господин Ягер, умеешь ли ты пользоваться тем мечом?

То оказалась Ульрика.

— Да, — ответил Феликс. — У меня имеется кое — какой опыт.

— Может, пожелаешь преподать мне урок?

— Когда и где?

— Сейчас. Снаружи стен.

— Веди.

Феликс был не совсем уверен, что ожидает его снаружи. Ульрика уже вынула клинок из ножен и сделала несколько пробных выпадов в воздух. Феликс склонил голову набок и наблюдал за ней. Она двигалась правильно — ноги широко расставлены, правая нога впереди, по мере продвижения она сохраняла равновесие. Сабля ярко вспыхивала на солнце, когда она рубила какого — то воображаемого противника.

Феликс скинул плащ и камзол, высвободил собственный клинок. Это был длинный меч, весом и длиной он превосходил её оружие. Меч засвистел в воздухе, когда он проделал несколько пробных сильных ударов. Феликс уверенно двинулся вперёд. Он умело обращался с мечом, и знал об этом. Ещё в юности он выделялся на уроках фехтования, а повзрослев, выжил во множестве сражений. А меч рыцаря — храмовника, которым он пользовался, был лучше и легче всех, которые Феликс когда — либо держал в руках.

— Не этим, дурень! Вон тем, — произнесла она, кивнув в направлении другого оружия, которое лежало в деревянном ящике у стены.

Феликс прошагал туда, где возле стены лежал другой клинок. Он извлёк его из ножен и изучил. Это оказалась другая сабля, длинная и немного изогнутая. Режущая кромка была незаточена, что имело смысл для учебного оружия. Он испытал вес и баланс. Сабля была легче его собственного меча, однако в руке ощущалась непривычно. Феликс попробовал сделать несколько пробных взмахов.

— Не такое, каким я пользуюсь, — сказал он.

— Простите — извините, господин Ягер. Мой отец всегда говорит, что в бою нужно быть готовым использовать то оружие, которое имеется в руках.

— Он прав. Но обычно я стараюсь, чтобы первым оружием, попадающим в мои руки, был мой собственный меч.

Ульрика всего лишь насмешливо улыбнулась ему, откинув голову назад и немного приоткрыв губы. Феликс пожал плечами и двинулся в её сторону, небрежно удерживая клинок в своей правой руке.

— Ты уверена, что хочешь этого? — поинтересовался он, смотря прямо в её глаза и недоумевая, зачем именно они это делают.

Несколько стражников, должно быть, подумали о том же самом — поглазеть на них со стен собралась небольшая толпа.

— Почему ты спрашиваешь?

— Можно получить увечье.

— Это тренировочные клинки, специально затупленные.

— Бывают несчастные случаи.

— Ты боишься сразиться со мной?

— Нет.

Феликс собирался сказать, что боится того, что может покалечить её, но что — то подсказало ему — так говорить не следует.

— Тебе следует знать, что в Кислеве мы сражаемся до первой крови. Обычно проигравший уходит со шрамом.

— У меня их хватает.

— Как — нибудь ты должен мне их показать, — улыбнулась Ульрика.

Пока Феликс недоумевал, что же под этим подразумевалось, она сделала выпад. Феликс едва умудрился отскочить в сторону. От его рубахи был отрезан лоскут. Рефлекторным действием он парировал следующий удар, и, не задумываясь, нанёс ответный удар в её сторону. Ульрика легко заблокировала удар, и внезапно их клинки замелькали взад — вперёд столь быстро, что едва можно было уследить взглядом.

Через несколько мгновений они отпрыгнули в стороны. Ни у кого из них не сбилось дыхание. Феликс обнаружил, что женщина весьма и весьма хороша. Феликс полагал, что имея в руках свой меч, он, по всей вероятности, мечник получше. Но ведение боя с такой скоростью было, по большей части, делом рефлексов, отточенных приёмов, которые отрабатывались бойцом столь часто, что срабатывали рефлекторно. В подобном бою с молниеносной скоростью, события происходили слишком быстро для какой — либо осознанной реакции. Лёгкий изогнутый клинок не позволял ему передохнуть и давал ей преимущество. И лишь только у него появилась возможность об этом подумать, Ульрика усилила свою атаку. Стражники на стенах приветствовали её одобрительными возгласами.

— Говорила ли я тебе, что в тренировочных поединках на саблях побила всех стражников моего отца? — произнесла Ульрика, когда Феликс едва успел своевременно поставить блок, чтобы отразить её сильный удар.

Едва ли она шутила про бой до первой крови. Это не было похоже на спортивные поединки его молодости, когда сражались для демонстрации своих навыков. Скорее походило на настоящий бой. Феликс полагал, что в этом есть некий особый смысл. В столь смертельно опасной местности, как Кислев, не следовало обладать рефлексами, которые приучали тебя сдерживать силу своих ударов. Феликс знал, что ему понадобилось множество реальных боёв, чтобы потом преодолеть этот рефлекс.

— Если бы говорила, мы бы этим не занимались, — пробурчал он, возвращая ей яростный удар.

— А заодно я побила всех местных аристократов.

От её удара порвалась рубаха у него на груди и отлетела пуговица. Феликс прикидывал, не играет ли Ульрика с ним? Стражники сверху освистывали его.

— С тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, ни один человек не победил меня на саблях.

Феликс весьма сомневался, что все позволяли ей побеждать лишь затем, чтобы оказать честь её отцу. Ему доводилось сражаться со многими мужчинами, а Ульрика была намного лучше большинства из них. Его лицо раскраснелось, от напряжения он тяжело дышал. Феликс начал чувствовать небольшую злость к тому, как стражники аплодировали его унижению. Он заставил себя сконцентрироваться, сохранить дыхание и принял боевую стойку, как его учили.

Феликс обнаружил, что столкнулся с ещё одним неудобством. Большинство из проведённых им боёв имели весьма мало общего со столь формальным стилем поединка. Всё дело в том, что в пылу и неразберихе рукопашной, когда стараешься убить врага любым возможным способом, стиль не значит ничего.

Осознав, что продолжая сражаться в такой манере, он неминуемо проиграет, Феликс решил сменить тактику. Он отразил её следующий удар и подался вперёд. Когда они оказались лицом к лицу, он дотянулся и схватил левую руку Ульрики. Использовав всю свою силу, Феликс резко дёрнул, и развернул женщину. Когда Ульрика потеряла равновесие, ему удалось выбить клинок из её руки. Феликс выпустил её, Ульрика упала назад, а он опустил свой клинок остриём к её горлу.

— Всё когда — нибудь происходит в первый раз, — промолвил он.

Крошечная капелька крови скатилась вниз по её горлу.

— Похоже, что так, господин Ягер. Может быть, до трёх побед?

Заметив, что Ульрика хохочет, Феликс тоже засмеялся.

Феликс лежал у ручья возле особняка, разглядывая колышущиеся травяные равнины, погрузившись в мечты, раздумывая о том, что же происходит между ним и Ульрикой. Сама женщина стояла рядом, сжимая короткий составной лук кислевитов. С мгновение она постояла с натянутым луком в позе, которая подчёркивала её великолепную фигуру, затем послала ещё одну стрелу, которая затрепетала в центре мишени в сотне шагов. Это было её третье попадание в „яблочко“.

— Отлично, — сказал Феликс.

Она оглянулась на него:

— Это просто. Стрелять со спины скачущей галопом лошади куда как сложнее.

Феликс недоумевал, не пытается ли она произвести на него впечатление? Сложно понять. Ульрика очень сильно отличалась от других знакомых ему женщин. Она была более развязной, более искушённой в воинских искусствах, более прямолинейной. Разумеется, здесь, в Кислеве, аристократки часто сражаются в битвах плечом к плечу со своими мужчинами. Феликс предположил, что подобное в порядке вещей для такой нецивилизованной пограничной страны, где на севере — Тёмные Силы, а дикие невозделанные земли к востоку полны орков. Это суровая страна, где на счету каждый клинок. Похоже, Ульрика заинтересовалась им, как всегда интересуются друг другом мужчины и женщины, но лишь только он усиливал свои ухаживания, Ульрика отдалялась. Что крайне его разочаровывало. Феликс чувствовал, что чем больше наблюдает за женщиной, тем меньше в действительности её понимает.

На него упала тень, и по плечу легко постучала рука. Феликс поднял глаза, потревоженный в своих раздумьях. Тут стоял Варек, близоруко всматриваясь в направлении Ульрики.

— В чём дело? — спросил Феликс.

— Дядя поручил сообщить, что наши приготовления закончены. Мы отбываем завтра на рассвете.

Феликс кивнул в знак понимания. Варек низко поклонился Ульрике и ушёл.

— Что такое? — спросила она.

Феликс рассказал. Облачко прошло по её лицу.

— Так скоро, — тихо произнесла Ульрика и потянулась, чтобы дотронуться до его лица, словно убеждая себя в том, что Феликс ещё здесь.

Солнце скрылось за горизонтом. В темноте на стене стоял Феликс и смотрел в сторону далёких гор. Было ещё рано и тёплый ветерок дул над травянистыми равнинами. Две луны только что взошли. Странный мерцающий свет был виден за северными вершинами. Небо было наполнено танцующими отсветами цвета золота, серебра и крови. Это было странное зрелище, одновременно притягательное и пугающее.

Снизу доносились звуки настраиваемых музыкантами инструментов и перекрикивания поваров, готовящих вечернюю трапезу. Судя по количеству забитого скота и бутылей с водкой, Страгов готовил им поистине королевские проводы.

Слабый шум слева привлёк внимание Феликса, и он обнаружил, что находится на укреплениях не один. Готрек тоже стоял здесь, уставившись вдаль. Он выглядел сосредоточенным, и это отражалось в его взгляде.

— Это свечение — огни Хаоса? — спросил, наконец, Феликс.

— Да, человечий отпрыск, это они.

— Отсюда они выглядят почти прекрасными.

— Сейчас ты можешь думать так, но когда пройдёшь через перевал Чёрной Крови и маршем двинешься под теми небесами — будешь думать иначе.

— Там действительно настолько плохо?

— Хуже, чем я способен рассказать. Странного цвета пески пустынь, кости огромных животных, мерцающие на свету. Колодцы отравлены, в реках не вода, а какая — то субстанция, похожая на кровь или слизь. Ветры повсюду разносят пыль. Развалины, что некогда были городами людей, эльфов и гномов. Без счёта чудовищ и врагов, которых не сдерживает страх или благоразумие.

— Вы потеряли много сородичей, когда были там в последний раз?

— Да.

— Тогда какие шансы у нас — Феликс хотел прибавить „на выживание“, но понимал, что Истребителя об этом спрашивать бессмысленно — достичь Караг — Дума?

Готрек долгое время молчал. Позади них раздавались звуки пения. С травяной лужайки перед зданием усадьбы доносилось гудение ночных насекомых. Было столь безмятежно, что Феликс с трудом верил, что на границах этой земли идёт бесконечная война, а они завтра утром отправятся в Пустоши Хаоса, откуда могут никогда не возвратиться. Стоя тут, в тёплом ночном воздухе, Феликс испытывал чувство, что жизнь его будет продолжаться вечно.

— Честно говоря, человечий отпрыск, мне нечего сказать. Если бы мы двигались пешком, шансов бы не было по — любому, в этом я убеждён. С этим воздушным кораблём Макайссона, мы, возможно, сможем это сделать.

Он с сожалением покачал головой:

— Я не знаю. Многое зависит от того, насколько точны карты Борека и насколько мощными окажутся заклинания Шрейбера, выдержат ли двигатели, закончится ли топливо или провиант, от искривляющих бурь…

— Искривляющие бури?

— Чудовищные бури, вызванные мощью Тёмных Сил. Они заставляют камни течь, подобно воде, и превращают людей в зверей или мутантов.

— Почему ты хочешь вернуться? — Феликс повернулся и склонился над зубчатой стеной, чтобы оглядеть внутренний двор.

— Потому что мы можем попасть в Караг — Дум, человечий отпрыск. И если мы это сделаем, наши имена будут жить в веках. А если нам не удастся, что же, это будет достойная смерть.

После этого Феликс вопросов больше не задавал. Глядя вниз на внутренний двор и поймав взглядом Ульрику в ярком длинном платье, он не желал верить в то, что может погибнуть.

Феликс шёл к краю внутреннего двора. Позади слышались звуки танцев и попойки. Трубачи играли на инструментах, которые напоминали миниатюрные волынки, остальные музыканты ритмично били в обтянутые кожей деревянные барабаны. Аромат жареного мяса, соперничая с резким запахом водки, дразнил его обоняние. Откуда — то снаружи доносились крики, ворчание и возгласы одобрения, которыми воины подзадоривали двух борцов.

Феликс был сыт и абсолютно трезв, так как решил, что не станет проводить в попойках ещё одну ночь, даже если это будет его последняя ночь на земле. Феликс поискал Ульрику, но та исчезла раньше в сопровождении двух крестьянок, которые были то ли её служанками, то ли подругами, он не был точно уверен. Это было как — то неправильно. Вот он — облачённый в свежевыстиранную и подштопанную одежду, искупавшийся и расчёсавший волосы — и даже не может найти её, чтобы сорвать поцелуй. Феликс ощущал печаль и недовольство, и был более чем сбит с толку. Девушку даже не беспокоит то, что завтра утром он отбывает? Она даже не поговорит с ним? Для праздника, что шёл позади, Феликс находился не в том настроении. Он собирался удалиться в свою комнату и хандрить. По дороге он горько улыбался, понимая, что поступает, как ребёнок, но не желал ничего предпринимать по этому поводу.

У приоткрытой двери он помедлил. В его покоях было темно, а изнутри шёл слабый звук. Рука Феликса потянулась к мечу, пока он прикидывал, грабитель ли это или какой — то прислужник сил Хаоса, который проскользнул туда в ночи под прикрытием празднества.

— Феликс, это ты? — спросил голос, который он узнал.

— Да, — произнёс он невнятным голосом, словно внезапно сложно стало выговаривать слова.

Вспыхнул огонёк, и был зажжён светильник. Феликс увидел обнаженную руку, высовывающуюся из — под постельного покрывала.

— Я уж думала, ты никогда не появишься, — произнесла Ульрика и отбросила одеяло в сторону, открывая своё длинное обнажённое тело.

Феликс метнулся, чтобы присоединиться к ней в постели. Он ощутил её запах. Их губы встретились в долгом поцелуе, и на этот раз Ульрика не отстранилась.

Свет утренней зари и кукареканье петухов пробудили Феликса. Открыв глаза, он увидел, что Ульрика лежит рядом, опираясь на локоть, и изучает его лицо. Когда Ульрика заметила, что он проснулся, она улыбнулась несколько печально. Феликс поднял руку и провёл ей по щеке, чувствуя гладкую кожу её лица под своими пальцами. Она поймала его руку и повернула её, чтобы поцеловать в ладонь. Феликс засмеялся и потянул. Он притянул Ульрику к себе, чувствуя тепло её тела, радуясь тому, что находится здесь, радуясь держать её в объятьях и чувствовать биение её сердца своимобнажённым телом. Он смеялся от чистого удовольствия, но Ульрика вздрогнула и отвернулась от него, словно собираясь заплакать.

— Что — то не так? — спросил Феликс.

— Тебе пора идти, — сказала она.

— Я вернусь, — необдуманно выпалил он.

— Нет, не вернёшься. Ни один человек никогда не возвращался из Пустошей. В здравом уме. Не затронутый Хаосом.

Феликс осознал, почему их занятия любовью прошлым вечером были пронизаны такой отчаянной настойчивостью. Это были отношения на одну ночь — дар женщины воину, которого, как она думает, ей не придётся увидеть снова. Он решил, что подобное здесь в порядке вещей. Радость Феликса улетучилась, но он всё равно удержал Ульрику, поглаживая ей волосы.

Дверь сотряс мощный стук.

— Пора отправляться, человечий отпрыск, — послышался голос Готрека, прозвучавший, словно глас судьбы.

(обратно)

Пустоши Хаоса

Феликс чувствовал, что печаль охватывает его, словно плащ, пока наблюдал, как усадьба Страгова уменьшается позади воздушного корабля. Крошечные машущие фигуры медленно уплывали вдаль и полностью скрылись из вида, когда „Дух Грунгни“ набрал скорость. Усадьба уменьшалась в размерах, пока не пропала среди бескрайней необъятности протяжённых равнин, покрытых травой. Феликс возбуждённо мерил шагами металлическую палубу.

Он прикидывал, увидит ли когда — либо Ульрику снова. Она явно так не думала, а прожив всю свою жизнь на границе с Пустошами Хаоса, у неё было куда лучшее понимание в таких вещах, чем у него. Это было необычно, но Феликс уже скучал по ней, хотя встретил женщину всего лишь несколько дней назад.

На короткий ужасный миг у него возникло ощущение, что следует пойти к Макайссону и просить его развернуть корабль. Феликсу хотелось сказать, что произошла ужасная ошибка, и он не хотел улетать. Феликс осознал, что хотел бы остаться рядом с Ульрикой, но дела закрутились слишком быстро, и импульс гномьего приключения внезапно захватил его. Все, включая Ульрику, были уверены, что Феликс полетит, и он поступил так, несмотря на то, что в действительности не имел никакой склонности.

Что характерно, в этом мире так всё и происходит. Незначительные происшествия возникают в жизни сами по себе, и прежде чем успевает разобраться в ситуации, он оказывается вовлечён в крайне нежелательные события, весьма далёкие от его контроля. Феликс недоумевал: «В жизни со всеми так происходит или только с ним? Неужели каждый, делая выбор за выбором, по крупицам складывает из них кучу, подобно ребёнку, сооружающему горку из камешков? И лишь для того, чтобы в последний момент обнаружить, что соорудил под собой неустойчивую, ходящую ходуном гору, и нет возможности пойти на попятный, не вызвав обвал?»

Феликс понимал, что по ряду причин не может пойти к главному инженеру и просить его повернуть назад. Первая и простейшая — Макайссон может этого и не сделать, а Феликс лишится уважения и доброго расположения команды, не получив при этом ничего. Вторая причина — он понятия не имел, какой приём его ждёт, даже если удастся повернуть назад. Возможно, Ульрику к нему привлекло убеждение, что есть нечто героическое в его участии в экспедиции, а если Феликс оставит гномов сейчас — выкажет трусость. Он понимал, что в этой суровой стране люди не стремятся к общению с трусами.

И Феликс вынужден был признать, возможно, в глубине души он хочет продолжить путешествие в любом случае — увидеть новые места; посмотреть, чем всё закончится; испытать своё мужество в дикой местности, что вызывает беспокойство даже у Готрека. Феликс сознавал, что другие люди, вероятнее всего, будут оценивать его точно таким образом, как он сам судит о себе. Если он покинет „Дух Грунгни“, то уже не сможет примерять на себя роль героя и вновь станет столь же заурядным, как большинство остальных. Возможно, часть его натуры действительно желала славы, которой так жаждали гномы на борту воздушного корабля. Феликс не знал. Бывали времена, когда его мотивы приводили в замешательство его самого. Они, похоже, различались в зависимости от его настроения или похмелья.

Феликс попросту сознавал, что в данный момент чувствует себя ужасно и желает снова увидеть Ульрику. Унылое настроение, казалось, заразило весь корабль. Все гномы были молчаливы и имели горестные выражения лиц. Вероятно, они тоже чувствовали эту необъяснимую печаль. А возможно, у них обычное похмелье — прошлой ночью все до последнего напились, словно мариенбургские матросы на кутеже или, что куда точнее, гномы перед озером даровой выпивки. Феликс признавал, что в теперешнем состоянии воздушный корабль был не лучшим местом для страдающих от похмелья. Палуба заметно вибрировала, и вся гондола изредка сотрясалась, когда они проходили сквозь облака и области турбулентности.

Он проследовал в сторону командной палубы и увидел, что та почти пуста, за исключением минимальной команды, требующейся для обеспечения полёта корабля. Феликс угрюмо подошёл, встал подле Макайссона и посмотрел в окно. Протяжённый скальный массив вздымался всё ближе. Он заметил, что они направляются к перевалу Чёрной Крови. Тот разверзнулся перед ними, словно пасть какого — то громадного демона.

Вскоре они оказались на самом перевале, вокруг них возвышались горы, и самая невысокая из странных сверкающих вершин была на уровне воздушного корабля. Феликс изучил её, но глядеть на сверкающее и мерцающее вещество, которое покрывало вершину, как ни странно, оказалось трудно. Взгляд соскакивал с него, словно человек, опрокидывающийся на льду, и Феликс обнаружил, что не может сфокусироваться на вершине. Для него это был первый признак того, сколь странным способен быть Хаос. И не последний, в чём Феликс был уверен.

Сам по себе перевал был скалист и уныл. Тут и там вдоль дороги были установлены валуны необычной формы, и Феликс чувствовал уверенность, что на них начертаны незнакомые иноземные руны. Заметив, что некоторые их них отливают белизной, он позаимствовал у Макайссона телескоп и сфокусировал его на валунах. К своему ужасу он увидел — то, что он принял за начертанные мелом символы, на деле оказалось искалеченным скелетом, прикованным цепями к скале. Феликс прикидывал, были ли это человеческие жертвоприношения, оставленные здесь воинами Хаоса, или предупреждающие отметки, оставленные кислевитами. Оба варианта казались вполне возможными.

Позади Феликса появился Варек и несколько минут хранил молчание, охваченный благоговейным страхом. Феликс понял, что молодой гном разделяет его настроение.

— Шрейбер считает, что эти горы защищают весь Кислев, — наконец произнёс Варек.

— Что ты имеешь в виду?

— Я разговаривал с ним в усадьбе. У него есть теория, в которой говорится о том, что если бы не эта горная цепь, ветер разносил бы пыль искривляющего камня из Пустошей Хаоса, и население было бы поражено мутациями. Он говорит, что они все бы изменились и стали искажёнными — орудиями безумных причуд Тёмных Богов.

— Я думаю, мутанты в Кислеве и так имеются. Одному Сигмару известно, со сколькими из них я сражался в Империи. Здесь их должно быть не меньше!

Варек посмотрел на Феликса и печально улыбнулся.

— В Кислеве убивают любого, у кого проявляются малейшие признаки мутации, даже младенцев.

— То же самое делают в Империи, — сказал Феликс, зная однако, что это не совсем верно.

Многие родители скрывают своих детей — мутантов, и люди защищают своих родственников — мутантов. Во время своих странствий он сталкивался с подобными случаями. Феликс полагал, что мутанты — не скверные люди, а просто поражённые болезнью. Он горестно покачал головой, понимая, что ни один гном и, скорее всего, ни один кислевит не согласится с подобным умозаключением. Этот мир, несомненно, ужасен.

— Шрейбер заявляет, что без этих гор было бы гораздо хуже, так как они являются природным барьером, который предотвращает попадание большей части пыли на земли человечества. Он утверждает, что странное вещество на вершинах — замёрзшая тёмная магия, чистое вещество Хаоса.

— У господина Шрейбера имеется множество интересных теорий, — кисло произнёс Феликс.

— Шрейбер утверждает, что это не просто теории. Он проводил эксперименты на животных, используя пыль искривляющего камня.

— Значит, он безумец. Искривляющий камень — вредоносная субстанция. Он ведёт людей к безумию. Я наблюдал подобное.

— Шрейбер говорит, что весьма осторожен и защищает себя магией и всевозможными защитными материалами. Мой дядя доверяет его теориям. Это одна из причин, по которой внутри корпуса нашего воздушного судна находится слой свинцовой фольги.

— Я думаю, что, в конце концов, господина Шрейбера не ожидает ничего хорошего.

— Я склонен согласиться, Феликс, но, тем не менее, он прав. Мой дядя говорит, что это согласуется с традиционными знаниями гномов. Некоторые утверждают, что наш народ впервые начал строить города под землёй во время первого великого нашествия Хаоса много веков назад, и что скалы защищают нас от порчи Хаоса, которой подвержены все остальные расы.

Высказавшись, Варек смутился, словно не был уверен, как Феликс отреагирует на обвинение его народа в том, что тот затронут Хаосом. Собственный опыт путешествий по Империи и за её пределами подсказывал Феликсу, что подобному утверждению крайне легко поверить. Род человеческий слишком уж легко склоняется к поклонению Тьме. То была тягостная мысль.

— Когда мы пройдём эти горы, то окажемся на самом краю царства Хаоса, — мрачно пробормотал Варек.

— Ты думаешь, что заклинания, которые Шрейбер наложил на воздушный корабль, защитят нас? — спросил Феликс.

— Я ничего не знаю о магии, Феликс. Это не та тема, с которой знакомо множество гномов. Мой дядя верит, что они помогут, а он сравнительно искушён в таких вопросах.

— Странный человек, этот господин Шрейбер. Знаешь, он просил меня записывать мои впечатления о Пустошах, на случай если мы возвратимся.

— Меня тоже. Он сказал, что это поможет в его исследованиях.

— Давай надеяться, что по возвращении мы представим ему полезный материал.

— Конечно, давай надеяться, — улыбнулся Варек.

Ларк был обеспокоен. С того момента, как волшебник — человек взошёл на борт воздушного корабля и начал ворожить, у него не было возможности связаться с серым провидцем Танкуолем. Это было ужасно, так как Ларк понимал, что волшебник — скавен, независимо от действительной причины, будет винить в этом его. Ларк хотел бы что — нибудь сделать, но ничего не знал о волшебстве. Его охватило чувство беспомощности. А с ним пришло желание рвать и калечить, изгнать свои страхи, убив кого — нибудь — желательно кого — нибудь слабого и беспомощного. К несчастью, для вымещения его ярости тут не было подходящих кандидатов. На воздушном корабле полно хорошо экипированных и вооружённых гномов, а при Ларке не имелось множества сородичей, которые могли бы поддержать праведный гнев скавена.

Ларк понимал, что ему требуется найти выход для своей сдерживаемой энергии. И этим выходом стало обследование воздушного корабля, пока большинство гномов спало. И снова он оказался в многообещающем туннеле, ведущем на самый верхний уровень гондолы.

Медленно и осторожно Ларк повернул массивную рукоять и почувствовал, как, щёлкнув, открылся замок. Он надавил вверх со всей силы и увидел приставную лестницу, ведущую наверх. Ветер развевал его мех, и он обнаружил, что стоит над крышей гондолы. Посмотрев наверх, скавен увидел, что лестница скрывается в круглом отверстии внутри аэростата. Он пролез через отверстие и немедленно оказался в окружении того, что походило на кучу чудовищных шаров. Они были тонкой проволокой закреплены внутри аэростата длинными рядами.

Ларк быстро карабкался по лестнице, прыгая вверх с природной ловкостью скавена, ободрённый присутствием газовых шаров вокруг себя. Его чувствительные ноздри подёргивались, и усы встали дыбом. Он распознал в воздухе слабый едкий запах, который не смогли обнаружить ни человек, ни гном. Он узнал этот запах! Он уловил его следы внизу, в гондоле, но не знал, откуда так пахнет. Нет, он встречал подобный запах в великих болотах вокруг Скавенблайта, куда крысиный народец сливал химические отходы своих фабрик в грязь и зыбучие пески. Иногда там, куда закачивались промышленные отходы, надувались громадные пузыри, и когда они прорывались на поверхность и лопались, появлялся этот специфический запах.

Возможно ли, что гномы закупорили этот газ в тех тонких шарообразных мешках, и именно те тысячи мешков поднимают это судно в небеса? А может, средство создавать воздушные корабли уже находится в лапах скавенов? Должен ли он поведать серому провидцу Танкуолю о своих подозрениях?

Ларк с минуту обдумывал эту идею, и затем решил отказаться от неё. Какая смехотворная теория! Разумеется, только наиболее могущественное колдовство способно удерживать в воздухе это судно. Вот чем, должно быть, занимался волшебник — человек там, в человеческой норе — на — поверхности! Он должен был обновить заклинания, что позволяют воздушному кораблю летать. Эти шары с газом, должно быть, служат какой — то иной цели. Возможно, это оружие, вроде сфер с ядовитым газом. Тоже маловероятно, потому как Ларк никогда не слышал, чтобы болотный газ причинил кому — нибудь что — либо опаснее головной боли.

Ларк резво проскочил весь путь до верхушки лестницы, отмечая, что через огромный аэростат разбегаются различные верёвочные пешеходные дорожки, позволяющие добраться до его внутреннего содержимого. Тут может получиться хорошее место для укрытия, если он покинет нижний товарный трюм. Добравшись до верха лестницы, скавен оказался в открытом „вороньем гнезде“^[56] на самом верху корабля. Это было что — то вроде наблюдательной площадки размером с гребную шлюпку. Различные счётчики и измерительные приборы были установлены в огромном металлическом ящике. Припомнив слова Танкуоля, Ларк не осмелился до них дотронуться. Рядом с ними на большой треноге был установлен телескоп, размещённый над большим многоствольным орудием, напомнившим Ларку органные пушки, с которыми он сталкивался в сражениях с людьми и гномами. Несомненно, задачей орудия была защита воздушного корабля в случае нападения сверху.

Над его головой открывался превосходный вид на небеса. Холодный ветер трепал его шкуру, и он понюхал воздух. Во имя Рогатой Крысы! Воздух содержал слабейшие следы искривляющего камня! Мех Ларка поднялся дыбом. Если он сможет обнаружить источник этого легендарного вещества, то станет богаче, чем в своих самых дерзких мечтах, при условии, что Танкуоль позволит ему кое — что оставить. Возможно, лучше не упоминать серому провидцу про драгоценный камень Хаоса, пока не возникнет острая необходимость. В конце концов, Ларк может ошибаться.

Пешеходная дорожка шла по поверхности этого массивного сооружения к другим „вороньим гнёздам“ на носу и корме корабля. Он понял, что перед ним цепь защитных огневых позиций, похожих на эту. Похоже, гномы всё предусмотрели. Может быть, те верёвочные дорожки внутри самого аэростата ведут к другим орудиям на бортах воздушного корабля? Он проверит.

Ларк поглядел через окуляр телескопа на окружающий пейзаж, взяв на заметку большие горы со сверкающими вершинами и странные цветные сполохи в северном небе. Внезапно он ощутил себя крайне незащищённым. Здесь не место обитателю туннелей, каковым он являлся. Тут слишком много неба, свежего воздуха, а горизонт уж очень далеко. Лучше вернуться вниз.

— Вот ты где! — мысль оказалась столь мощной, что реально испугала его.

Ларк резко выпрямился и его хвост напрягся до предела.

— Где ты был?

— Нигде, самый проницательный из повелителей, — осторожно подумал Ларк. — Я тут, на воздушном корабле, как ты приказывал.

— Значит, наши враги — злодеи защитили свой корабль волшебством. Неумелый глупец — раб, они, должно быть, обнаружили твоё присутствие!

Подобная мысль ужасала, и Ларк весьма искренне молился, что это не так. Он поспешно объяснил могучему голосу, громыхающему у него в голове, о присутствии на корабле волшебника — человека, и как тот наложил таинственные заклинания. Последовавшее за этим молчание было столь продолжительным, что Ларк начал верить, что потерял связь с Танкуолем. Лишь только он вознёс благодарности Рогатой Крысе, приказывающий голос заговорил снова.

— Волшебник — человек, должно быть, наложил на судно защитные чары для оберегания от чего — то. Заклинания действуют на летательный аппарат под тобой, но не там, где находишься. Приходи на то место, где стоишь сейчас, каждый день в это же время, и я буду связываться с тобой.

— Да, могущественнейший из властителей, — подумал в ответ Ларк.

Ларк поспешно полез вниз по лестнице. Только на обратном пути вниз он прикинул, понимает ли серый провидец опасность. А если „воронье гнездо“ будет занято? Если он не сможет выполнить этот приказ? Это была пугающая мысль. Ларку хотелось бы иметь под рукой нескольких подчинённых, чтобы запугивать их и тем сглаживать собственное разочарование. По пути назад он решил полоснуть несколько шаров своими когтями. Те лопнули, выпустив в воздух потоки вонючего, но знакомого газа.

Лишь по благополучном возвращении в свой ящик Ларк начал беспокоиться о том, что может произойти с ним, если кто — либо из гномов обнаружит лопнутые им шары. Возможно, они станут подозревать о его присутствии. С другой стороны, природное любопытство скавена заставляло его прикидывать, что же случится, если он проткнёт все шары.

Феликс продолжал рассматривать поверхность земли под ними, чем занимался уже несколько часов. Теперь они достигли самых границ Пустошей Хаоса. Внизу он мог видеть первые дюны необычного разноцветного песка, начинавшие сменять унылую каменистую равнину. Небо впереди было неспокойным, заполненным изменяющимися облаками необычного металлического оттенка. Солнце проглядывало редко, а когда показывалось, то выглядело крупнее и краснее. Вид был такой, словно они переправились не только в новые земли, но и в абсолютно новый мир. Ярко сияли самоцветы в глазах статуи на носу корабля, словно теперь полностью действовало заклинание, наложенное на них.

И снова невероятная скорость воздушного корабля привела Феликса в крайнее изумление. За последние несколько часов они прошли над возвышающимися горами, затем над холмистыми равнинами. Равнины не выглядели особо отличающимися от лугов Кислева, но если присмотреться, можно было увидеть обугленные руины, где камень, по всей очевидности растёкшийся подобно воде, принял новые причудливые очертания. А пруды и озёра необычно мерцали розовым и голубым цветом, словно были загажены неизвестными химикатами.

После равнин пошла болотистая местность, а затем тундра. Температура заметно понизилась, и иногда в окна били порывы ветра с тёмно — красным снегом, который таял и стекал вниз по стеклу каплями, напоминавшими Феликсу кровь.

Со временем эти унылые земли сменились местностью, где ничего не произрастало — каменистой равниной с разбросанными по ней высокими валунами, которые напомнили Феликсу древние менгиры^[57]. Ему казалось маловероятным, что менгиры могли быть воздвигнуты людьми, но кто его знает? Иногда они пролетали над небольшими группами зверолюдов, которые били себя в грудь и вызывали на бой. В другие разы они пролетали над скопищами добывавших пропитание людей, которые разбегались при их приближении. Через телескоп Феликс видел, что все они обладают признаками мутации. Стараясь не принимать во внимание тёмные истории про каннибализм и некрофагию^[58], рассказываемые о последователях культов Хаоса, Феликс недоумевал, как они выживают на этой нездоровой земле?

Сейчас они оставили далеко позади даже те суровые земли, и смотрели вниз на мерцающую пустыню. Феликс услышал постукивание посоха Борека о каменный пол, когда старый гном приблизился, затем ощутил прикосновение твёрдой руки к своему рукаву.

— Возьми этот амулет и надень, — сказал Борек. — Сейчас мы достигли подлинных Пустошей Хаоса, и он будет защищать тебя от их воздействия. Старайся всё время держать амулет на теле, чтобы его энергия передавалась тебе и предохраняла от искажающего излучения тёмной магии.

Феликс принял амулет и рассмотрел его на свету. В оправе на серебряной цепи удерживался драгоценный камень, формой и цветом похожий на кусочек льда — что — то вроде тех заледеневших сосулек, которые он часто видел зимой на свесах крыши дома своего отца. Кристалл такого вида ему ранее не встречался, и Феликсу показалось, что вглядываясь внутрь него, он уловил слабое свечение.

Феликс дотронулся до камня, почти ожидая ощутить его холод, однако камень оказался чуть тёплым.

Феликс озадаченно поднял голову и поглядел на старого гнома.

— Он сделан господином Шрейбером, так?

Борек одарил его широкой улыбкой:

— Ты не доверяешь ему, так ведь, господин Ягер?

Феликс покачал головой:

— Я не доверяю ни одному волшебнику, ведущему дела с Хаосом.

Борек бросил взгляд через окно и печально улыбнулся.

— Как и я. И позволь мне сказать, что Максимилиану Шрейберу я доверю свою жизнь.

— Хорошо! Как мне кажется, именно это ты и делаешь.

— Ты упрям. Мы, гномы, находим это замечательным качеством. И всё — таки по поводу волшебника ты ошибаешься. Я знаю его много лет. Я беседовал с ним и путешествовал с ним. Я спас ему жизнь, а он спас мою. В нём нет порчи.

Спокойный авторитетный тон голоса учёного убеждал сильнее, чем его слова. Феликс чувствовал, что гном, скорее всего, прав, но всё же… Феликс вырос в стране, где к магии и Хаосу часто относились со страхом, и он сам испытал кое — какие ужасные переживания по вине волшебников. Трудно было отбросить копившиеся всю жизнь предубеждения. Так он и заявил.

Учёный пожал плечами, а затем жестом обвёл гондолу.

— Даже гномы могут меняться, господин Ягер, и, если уж на то пошло, мы гораздо крепче связаны традициями и предубеждениями, чем ты. Сам этот воздушный корабль противоречит традициям одной из наших главнейших гильдий. И теперь мы отбросили свои предубеждения, потому что нужда наша велика.

— И ты полагаешь, что я сильно нуждаюсь в этом амулете?

— Я думаю, пока действует его магия, господин Ягер, он будет твоей лучшей защитой от Хаоса. И поверь мне, защита от Хаоса тебе необходима.

Борек повернулся и что — то прокричал Макайссону на беглом гномьем языке. Услышать, как тот говорит на этом грубом гортанном языке, для Феликса было потрясением. За время их совместных странствий все гномы вокруг него говорили на рейкшпиле. Сперва Феликс полагал, что это из вежливости, потому что он иноземец и может не понять, но позднее пришёл к выводу, что на самом деле причина в странной подозрительности гномьего мышления. Да, они были вежливы, но также считали свой язык священным и тайным, и не желали, чтобы посторонние изучили его. До тех пор, пока не стали бы полностью заслуживающими доверия. Из всех известных ему людей лишь высокопоставленные священнослужители Сигмара были знатоками этого языка, и обучали ему лишь священников, прошедших посвящение в духовный сан. Феликс посчитал, что в данном случае принятое Бореком решение разговаривать на гномьем означает, что Феликс выдержал некое испытание и старый гном доверяет ему. Феликс ощутил смутное удовлетворение.

— Я лишь попросил пилота опустить судно к тем развалинам. Полагаю, я узнал их, — сказал Борек.

Феликс проследил взглядом в направлении, показанном указательным пальцем учёного. Там находились обвалившиеся здания и среди них прочие предметы. Он поднёс телескоп к глазам и увидел, что те напоминают полностью закрытые повозки из металла, с единственным щелевым кристаллическим окном для водителя и четырьмя прорезями по сторонам, через которые можно было бы наносить удары оружием. В их задней части находились необычные дымовые трубы, и отсутствовала упряжь для каких — либо тягловых животных. Что — то в них напомнило Феликсу имперские боевые фургоны, которые были полностью закрыты крышей, а также имперские паровые танки, которые ему довелось видеть в Нульне.

— Для нашей последней экспедиции это был первый привал в Пустошах, — сказал Борек. — Видишь те проржавевшие остовы? То наши транспортные средства. Тут мы были атакованы вражеским военным отрядом и отбили его лишь ценой величайших потерь. Те каменные пирамиды воздвигнуты над нашими павшими.

Феликс заметил, что воздушный корабль останавливается над развалинами и другие гномы толпятся у окон и иллюминаторов, смотря вниз. Гномы смотрели вниз с неким трепетом, который Феликс замечал у людей — паломников, когда те входили в святилище. В некотором роде, это было волнующим доказательством опасностей в Пустошах. С другой стороны, ободряло, так как показывало, что прежде сюда смогли добраться путешественники, и места эти не были абсолютно неизвестными.

Феликс глядел вниз, на покинутые транспорты и пустые надгробия, и печаль, охватывавшая его ранее, вернулась с удвоенной силой. Эти объекты находились там около двадцати лет, и единственными глазами, что смотрели на них, были глаза последователей Хаоса и чудовищ. Ему реально захотелось никогда не попадать сюда.

— Недалеко отсюда находятся пещеры, где Готрек нашёл свой топор, — тихо произнёс Борек.

— В этом дело? Провал твоей экспедиции был причиной того, что Готрек стал Истребителем?

— Нет. То случилось позже…

Глядя на Феликса, Борек печально улыбнулся, открыл рот, чтобы заговорить, а затем, словно обнаружив, что и так сказал лишнего, закрыл рот снова. Феликс хотел переспросить ещё раз, но до него дошло, что если старый гном не желает говорить, то нет способа его заставить.

Феликс заметил, что по — прежнему небрежно держит амулет в своей руке. Его посетила мысль, что старый гном, несомненно, куда как больше осведомлён в подобных вещах, чем Феликс. И нужно последовать совету учёного. Феликс надел серебряную цепь на шею и дал камню скользнуть под рубаху. Там, где тот коснулся тела, Феликс ощутил странное покалывание. Дрожь пробежала по телу и затем прекратилась, оставив лишь ощущение тепла, которое непонятным образом его ободрило.

Борек похлопал его по спине.

— Хорошо, — произнёс он. — Теперь ты защищён лучше, чем были мы когда — либо в те минувшие дни.

Феликс посмотрел в сторону горизонта и вознёс молитву Сигмару за души гномов, павших здесь, и за свою собственную безопасность. Внезапное предчувствие гибели посетило его и не желало покидать даже после того, как двигатели воздушного корабля снова взревели, и они начали двигаться вперёд, углубляясь в Пустоши Хаоса.

(обратно)

Искривляющая буря

Феликс прислонил свой нос к холодному стеклу окна и впервые почувствовал себя реально ужаснувшимся. Только что прозвучал рог, призывающий команду на боевые посты, и все гномы побежали занимать свои позиции у двигателей и орудий, оставив Феликса бесцельно стоять и беспомощно наблюдать происходящее. Он разглядывал жуткий пейзаж внизу.

Пустыня обрела дикую и ужасающую красоту. Громадные скалистые образования возвышались над сверкающим песком, подобно иссечённым ветром статуям чудовищ. Изумрудное озеро отливало зеленью под алым небом. На его берегах по направлению друг к другу маршировали две огромные армии, словно волны плоти и металла.

Феликс подивился своему страху. Воины Хаоса, двигающиеся внизу, не казались озабоченными присутствием воздушного корабля над головами. Их внимание было поглощено друг другом. Лишь изредка зверолюд или воин Хаоса поднимал взгляд к небу и размахивал оружием. Ни одно из их метательных видов оружия не обладало необходимой дальностью для стрельбы по воздушному кораблю. Макайссон протрубил тревогу, лишь чтобы все были начеку, и Феликс не мог винить его за это. Безумная ярость и многочисленность толпы под ними вызывала ужас.

То были две мощные группировки, возможно, крупнейшие армии из когда — либо виденных Феликсом. Тысячи зверолюдов проходили внизу, словно море вертикально стоящих рогатых и копытных животных — искажённых пародий на человека. Феликс прежде сражался с этими последователями Тьмы, но теперь сама их численность напугала его гораздо сильнее, чем когда — либо прежде. Огромные знамёна поднимались посреди войск, каждое — искажённая пародия на геральдические гербы его далёкой родины. Здоровенные мужчины, облачённые в чрезвычайно богато разукрашенные чёрные доспехи, маршировали во главе обеих армий или скакали по флангам на мутировавших лошадях, в сравнении с которыми карликами выглядели даже крупнейшие из боевых коней армий человечества.

Тут находились тысячи и тысячи бойцов. Феликса это изумляло. Как может эта бесплодная земля прокормить столь обширные полки? Тут явно не обошлось без магии. Глядя сверху на эти огромные армии, он вспомнил прочитанные им описания предыдущего нашествия Хаоса, времён Магнуса Благочестивого, когда был осаждён Прааг, и казалось, что полчища Тёмных Богов сметут весь цивилизованный мир. Те описания всегда казались ему несколько нереальными, с этими зловещими изображениями демонов и громадными ордами искажённых диких тварей, но зрелище армий под кораблём придавало тем жутким изображениям слишком уж правдоподобный вид. Феликс легко мог представить, как эти мощные силы прорываются через перевал Чёрной Крови и обрушиваются на земли людей. Впервые он начал по — настоящему понимать мощь Хаоса, и недоумевать, почему тот до сих пор не поглотил мир.

С рёвом, который был слышен Феликсу даже сквозь шум двигателей воздушного корабля, армии сокращали расстояние между собой. Феликс подготовил телескоп, фокусируясь на удаленных фигурах, и увеличивая их видимость от крошечных фигурок до живых и дышащих бойцов.

Огромная фигура, облачённая в броню из чёрного железа, на котором были выгравированы светящиеся красным руны, на покрытом бронёй боевом коне атаковала группу зверолюдов. Этот нечестивый рыцарь размахивал громадными боевыми топорами в каждой руке. Упряжь лошади была необычно изукрашена. Голову всадника защищала узорная маска, придававшая ему черты демонического дракона. Броня на его теле была сегментирована, подобно многоножке, и в каждом сегменте находилось множество дисков в форме злобной маски демона. Воин — всадник на полном скаку врезался в толпу зверолюдов. Его топоры каждым взмахом обезглавили по врагу. Копыта его коня вышибли мозги ещё одному, и он продолжал продвигаться вперёд, растаптывая тела поверженных в кровавое месиво. Позади рыцаря его собратья с безумным пылом атаковали отряды зверолюдов, превосходящие их больше чем двадцать к одному. Всадники выглядели бесстрашными и не тревожащимися о том, будут ли они жить или умрут.

В другой части поля боя чудовищные минотавры, вооружённые топорами размером с небольшое дерево, прорубали себе путь через всех тех, кто им противостоял. Они возвышались над зверолюдами, словно взрослые над маленькими детьми, и Феликсу казалось, что у зверолюда такие же шансы победить одного из них, как у ребёнка — победить зрелого мужчину. На глазах у Феликса один из великанов с бычьей головой поймал на рога создание с головой козла и оторвал его от земли, кричащее и визжащее. Взмахом головы он отправил свою пронзённую рогами жертву в полёт шагов на двадцать, где та приземлилась на своих собратьев. От столкновения полдюжины из них опрокинулись на окровавленный песок. Но затем, как заметил Феликс, остальные грудой навалились на минотавра, карабкаясь по его ногам, нанося удары копьями, донимая его, словно стая диких собак, яростно бросающихся на медведя. Массивное создание упало и скрылось в клубах пыли, чтобы оказаться растоптанным копытами зверолюдов и пронзённым их копьями.

Крылатые человекообразные демонической наружности взлетели подобно стае омерзительных летучих мышей и кружились над полем битвы. Сперва Феликс опасался, что те собираются атаковать летающий корабль, и рука его легла на эфес меча, но адская стая издала мерзкий пронзительный вопль и спикировала на орду зверолюдов. Они наносили удары когтистыми лапами, и с силой, казавшейся сверхъестественной, разрывали своих жертв на куски, пока сами не были порублены на части своими взбешёнными противниками.

В центре всего этого вопящего безумства возвышалась гигантская фигура, облачённая в самые необычно изукрашенные доспехи, которые когда — либо видел Феликс. Каждая их составная часть, казалось, была отлита в виде скалящихся черепов и злобных лиц горгулий. Воин восседал на тощем коне, который, казалось бы, едва был способен нести его огромный вес, но тем не менее передвигался со скоростью ветра. В правой руке чемпион Хаоса держал громадную косу, в левой — знамя с изображением трона из черепов, пустые глазницы которых источали кровавые слёзы. Полководец мощным размашистым взмахом косой отдал приказ своим последователям, и орды простых воинов в чёрных доспехах подчинились, устремившись навстречу своей, либо вражеской смерти со странной дикой радостью.

Феликс вынужден был признать, что зрелище ужасало. Он ошеломлённо наблюдал нескрываемую ярость, с которой проходил бой. Он никогда не видел подобной безумной ненависти, которую, казалось бы, обе стороны испытывали друг к другу, и внезапно до него дошло, что это и есть причина, по которой последователи Тёмных Сил всё ещё не захватили мир. Они были разобщены между собой, подобно нациям людей, а в действительности, даже ещё сильнее. Вероятно, слухи о соперничестве Сил Разрушения справедливы. За это Феликс был крайне признателен, так как перед ним была мощь, внушающая уважение и страх.

Всё это навевало тревожные мысли. Что если Силы Хаоса каким — то образом отбросят своё соперничество и обратят свои взоры на мир? Что если какой — нибудь могучий полководец выдвинется среди войск Хаоса и объединит их в единую неодолимую орду? А затем бесчисленные воинства маршем пойдут на Кислев и земли за ним. Крепость и тысяча гусар Страгова внезапно показались до жалости малочисленными.

За какие — то минуты воздушный корабль пронёсся над полем битвы и оно скрылось позади, затерявшись в чудовищной необъятности бесконечной пустыни. Сколь ни обширны были воюющие армии, эта местность низводила их до разряда муравьёв. Тёмный сумрак закрывал видимость горизонта на севере. Сам его вид наполнил Феликса дурными предчувствиями. Глубоко вздохнув, Феликс возвратился в свою каюту и уснул.

Тряска воздушного корабля пробудила недовольного Феликса от снов об Ульрике. Он поднялся сразу же, лишь по стальным коридорам разнеслось эхо мощного грохота, и всё судно содрогнулось, словно его ударило громадным молотом. У него прихватило живот, когда светильник на стене закрутился, заставив тени кружиться по всему помещению. В то короткое мгновение Феликс определённо почувствовал, что смерть близка.

Он поднялся и посмотрел в иллюминатор. Снаружи был клубящийся мрак. Затем последовала вспышка неправдоподобно зелёной молнии, многочисленные вилообразные разряды промелькнули сверху и пропали во тьме. Через несколько секунд прозвучал удар грома, и весь корабль содрогнулся снова. От сотрясения Феликс слетел с кровати и покатился по полу. Вспрыгнув на ноги, он ударился головой о низкий потолок. От боли в глазах заплясали огоньки, и Феликс протянул руку, чтобы схватиться за стену и попытаться сохранить равновесие. К своему удивлению, он ощутил тепло.

Стараясь удержать равновесие на раскачивающемся полу, он прошмыгнул в коридор и направился в сторону командной рубки. В ушах у него звенело от звука грома, и едва получалось держать под контролем ужас, вцепившийся в его потроха. Это было куда как хуже любой из ранее встречавшихся турбулентностей. Словно великан схватил воздушный корабль своей огромной рукой и пытается разбить его о землю. Он мог слышать рёв мощнейших потоков ветра, ударяющих в корпус. Феликс думал, что в любой момент судно может расколоться, словно спелая дыня под ударом молота, а он и все остальные на судне опрокинутся, и с расстояния в тысячу шагов будут падать сквозь взбаламученный бурей воздух, пока не разобьются о землю.

Чувство беспомощности было весьма пугающим — понимание, что ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить последствия. Не было возможности покинуть „Дух Грунгни“, кроме как выбраться через люки на крышу и прыгнуть на верную смерть. В бою он, по крайней мере, мог что — нибудь сделать — воспользоваться мечом, уничтожить врага. Здесь и сейчас ему ничего не оставалось, кроме как молиться Сигмару, и он весьма сомневался, учитывая своё местонахождение, что Бог Молота мог бы что — либо сделать для его спасения. На двадцать шагов до командной рубки, казалось бы, ушла вся жизнь, и Феликс с уверенностью полагал, что каждый его шаг может стать последним.

Добравшись, в конце концов, до командной рубки, он увидел гномов, вцепившихся в устройства управления так, словно они были их последней надеждой в жизни. Готрек стоял в центре, небрежно держа топор в одной руке; он выглядел почти расслабленным, удерживаясь на раскачивающейся палубе небольшими изменениями позы. На его лице не было заметно страха, лишь застывшая ухмылка такого вида, который он обычно демонстрировал лишь в бою. Феликс обнаружил, что руны на лезвии топора отсвечивают красным. Макайссон сражался со штурвалом, его огромные мышцы напряглись, сухожилия, словно верёвки, выделялись на его татуированном теле. Старый Борек был пристёгнут ремнями в одном из кресел, возле него притулился Варек, с лицом, выражавшим нечто среднее между страхом и изумлением. Снорри нигде не было видно.

— Что происходит? — прокричал Феликс, пытаясь расслышать самого себя в отзвуках грома, рёве ветра и гудении двигателей.

Весь корабль снова сотрясло, и возникло болезненное ощущение, что они падают, словно воздушный корабль внезапно потерял возможность держаться на плаву и словно камень полетел по направлению к земле.

— Искривляющая буря, человечий отпрыск! — проревел Готрек. — Худшая из тех, что я видел!

Зловещая зелёная молния промелькнула вновь, вспышка ярко осветила всё помещение, растянув по полу тень Макайссона, затем исчезла. Похоже, разряд прошёл мимо на расстоянии всего лишь нескольких сотен ярдов. Феликс отметил на пути его следования частицы мерцающей пыли, словно облако странно окрашенных светлячков, заполняющие обзор так далеко, насколько заметно глазу. Затем удар грома опять едва не оглушил его, и корабль снова начал падать. Через мгновение ощущение падения прекратилось, а воздушный корабль выровнялся, подобно судну на гребне волны.

Феликс подобрался к окну и посмотрел вниз. Через разрыв в облаках, в отсвете молнии, ему показалось, что он увидел землю. Она была всего лишь в нескольких сотнях шагов под ними, дюны сверкающего песка вздымались и опадали, гонимые титаническими ветрами, словно пенные буруны в штормовом море. Ветер встряхивал огромный воздушный корабль, словно терьер, трясущий крысу. Феликс понимал, что ещё через несколько дюжин ударов сердца их прибьёт к земле, судно изогнётся и сломается, как игрушечная лодочка, которую швырнул в стену дурной ребёнок.

— Малакай! Мы разобьёмся! — заорал он. — Мы почти у земли!

— Тогда иди сюда и помогай, парень. Тяни за тот рычаг высоты изо всех сил. И будь начеку. Из — за цьой бури отказали прыборы.

Феликс метнулся, чтобы встать рядом с инженером, и потянул за рычаг. Обычно тот передвигался легко, но сейчас его словно заклинило. Феликс напряг обе ноги и налёг со всей силы, но тот всё равно не сдвинулся. Холодный металл отказывался повиноваться. Мысли Феликса заполнило видение, как воздушный корабль врезается в каменистую пустыню внизу, и он потянул снова, увеличив усилия силой своего страха. Пот стекал по его лбу. Мускулы словно готовы были прорваться сквозь кожу, и он понимал, что если так будет продолжаться, у него полопаются кровеносные сосуды. Всё без толку — проклятый рычаг не двигался.

— Я не могу его сдвинуть! — позвал он.

— Це ветер давит на элероны, парень. Вин мешает тоби. Продолжай попытки. Не сдавайся!

Феликс продолжил с усилием тянуть, и по — прежнему ничего не происходило. Он понимал, что от катастрофы их, должно быть, отделяют секунды, и всё же ничего не мог поделать. Он вознёс молитву Сигмару за свою душу, сознавая, что тут, в Пустошах Хаоса, жизнь его подходит к концу. Затем внезапно рядом с ним оказался Готрек, приложивший свою огромную силу к борьбе с рычагом. И всё — таки тот не двигался.

Борода Готрека всклокочилась. На его лбу проступили вены, а потом рычаг поддался. Сперва Феликс опасался, что они попросту согнули рукоять, но нет, тот медленно, уверенно и неуклонно двигался назад. Как только они это сделали, нос воздушного корабля поднялся к небесам. Затем, как показалось, воздушный корабль швырнуло назад, словно галеон, захваченный огромной приливной волной. Палуба вздыбилась, а он и Готрек не устояли на ногах и были отброшены назад, в сторону дальней стены помещения. В растревоженных внутренностях Феликса появилось болезненное ощущение, когда корабль бесконтрольно начал то вздыматься в небо, то падать вниз.

— Держаться крепче! — проревел Макайссон. — Будет жёстко!

Ларк выпрыснул мускус страха. Он чувствовал, что его железы опорожнились до полного опустошения, но всё — таки пытались продолжать потуги. Ветер рвал его шкуру, перебирая её тысячью демонических пальцев.

Блестящая пыль искривляющего камня наполнила его рот и угрожала удушьем. Он уже проглотил порядочное количество вещества, и желудок его наполнился теплом. Его мех встал дыбом. От рёва грома Ларк едва не оглох. От страха и постоянного напора обрушивающегося ветра его глаза слезились. Он вцепился в перила „вороньего гнезда“ всеми четырьмя лапами, хвост обвился вокруг поручней, удерживая его на месте. Скавен старался держаться как можно ниже внутри наблюдательного поста, потому как ветер по — прежнему угрожал оторвать его и отправить кувыркаться навстречу гибели. Это было уже чересчур для его выносливости.

Ларк проклинал день, когда покинул свою отличную тёплую нору в Скавенблайте. Он проклинал серого провидца Танкуоля и его глупые приказы. Он проклинал тупых гномов вместе с их тупым воздушным кораблём и ихтупым путешествием. Он проклинал всё и вся — за исключением Рогатой Крысы, которой он не забывал время от времени возносить молитвы о своём спасении.

Всего лишь несколько минут назад всё выглядело так безмятежно. Ларк вскарабкался в „воронье гнездо“ из своего тайного убежища в трюме, чтобы сделать свой ежедневный доклад серому провидцу Танкуолю. Корабль немного трясло, но Ларк привык к его небольшим колебаниям и не придал этому значения. Но к тому времени, как он достиг смотровой палубы, качка усилилась, и весь корабль встал на дыбы в воздухе, словно взбесившийся конь. Но лишь просунув свою морду в нужное „воронье гнездо“ через верхний люк, Ларк обнаружил, что корабль окружён необычным светящимся облаком, в котором сверкают причудливые разноцветные молнии.

Благоразумие скавена подсказывало, что ему следует возвратиться вниз, но остался он по единственной причине — из — за покалывающего вкуса пыли искривляющего камня на языке. Это привело его в восторг и удержало на месте. Искривляющий камень был источником устрашающей силы серых провидцев, и, вполне возможно, первоосновой всей магии. Ларк подумал, что если он попробует немного, то и сам сможет обрести магические силы, но пока не наблюдалось никаких признаков подобного. К тому времени, как он попытался вернуться вниз, проклятые гномы задраили люки, и у него не было возможности открыть их снаружи. Он оказался заперт.

В отчаянном испуге скавен метался внутри аэростата, но необычно раскачивающиеся шары нервировали его, и он устал от подвесных лестниц. Поэтому Ларк вскарабкался назад в „воронье гнездо“, где его и прихватил ветер. Ему удалось спастись, лишь ухватившись за перила, а теперь не оставалось ничего, кроме как ждать и молиться, пока воздушный корабль раскачивался под ним, словно плот в бурю.

Другая серия громовых ударов заставила Ларка посмотреть вверх. Он увидел последовательность вспышек молний, передвигающихся по небу и подбирающихся всё ближе. Их зловещее великолепие ослепило его. Он плотно прикрыл глаза, но без тени сомнения понимал, что они ударят по воздушному кораблю.

Ларк припомнил, что собирался направить своё последнее проклятие в основном на серого провидца Танкуоля.

Феликс тоже видел ряд молниевых разрядов, проходящих прямо по курсу воздушного корабля. Макайссон инстинктивно завертел штурвалом, пытаясь избежать разряда, но было слишком поздно. Зеленоватые молнии ударили по воздушному кораблю. За мгновение перед тем, как мощное сияние ослепило его, у Феликса было время заметить, как драгоценные камни фигуры на носу корабля вспыхнули ярким, словно солнце, светом. Затем корабль встряхнуло, как если бы он разлетелся на части, и продолжительное время Феликс ничего не мог больше увидеть. На какое — то время его охватил ужасающий страх того, что он ослеп, но это прошло, когда зрение медленно возвратилось. Феликс обнаружил, что всё на командной палубе окружено быстро рассеивающимся зелёным ореолом.

Тепловые ощущения от амулета на его груди были такими, словно тот горел, и Феликс хотел сорвать его, однако его посетила мысль, что это вряд ли мудро — амулет, вероятно, защищает его от магии Хаоса, которая, как очевидно, содержалась в молнии. Он увидел, что амулет на обнажённой груди Готрека сияет яростным зелёным светом, поглощая ореол свечения возле гнома. Затем корабль внезапно прекратил сотрясаться, и небеса возле него очистились.

Феликс поднялся на ноги и проковылял к окну командной палубы. Он всё ещё мог видеть чёрно — зелёные облака искривляющей бури, клубящиеся под ними. Время от времени облака ярко освещались сиянием колдовского огня, когда снова и снова проскакивали молнии. Словно наблюдая сверху необычно хаотическое море, Феликс почти ожидал, что увидит, как некое громадное чудовище поднимется из его глубин и попытается схватить воздушный корабль своими челюстями.

У него ушло несколько минут, чтобы заметить изменение гула двигателей. Звук медленно замирал, пока не прекратился вовсе. Облака медленно проплывали под воздушным кораблём. Он начал медленно поворачиваться туда — сюда на ветру.

— Мы потеряли мощность, — пробормотал Макайссон. — Худо.

В этот момент в помещении появился Снорри. Он зевал во весь рот.

— Что это был за шум? — спросил он. — Он разбудил Снорри.

(обратно)

Разрушенный город

Феликс с сожалением слушал, как инженеры поочерёдно возвращаются с докладами на командную палубу, каждый принося свои проблемы. Похоже, что искривляющая буря вызвала множество повреждений. Наблюдались прорывы в аэростате, отказы двигателей, изогнутости лопастей винтов и прочие конструкционные повреждения.

— Нам следует остановиться для проведения ремонта, — невозмутимо объявил Макайссон.

Поглядев вниз через окно, Феликсу захотел поддержать уверенность гнома. Буря, наконец, рассеялась, и небеса затянуло обычной унылой смесью странно раскрашенных облаков.

Под ними лежали руины огромного города, на улицах которого не было заметно ни души. Подобная заброшенность была зловещей. Ветер печально посвистывал, взметая наносы песка, просачивающегося сквозь заброшенные строения.

Затем Феликс услышал куда более ободряющий звук — кто — то как — то умудрился запустить в работу один из двигателей. Радостный Макайссон снова обрёл контроль над своим судном. Он бережно опускал воздушный корабль вниз, пока тот не оказался всего лишь в сотне шагов над зданиями.

— Мы причалим тут. Отдать швартовы.

Швартовочные тросы сбросили. Феликс увидел, как захват зацепился за выступ обрушенной каменной стены. Этого оказалось достаточно, чтобы удержать на месте дрейфующий воздушный корабль.

— Добре, спускайтесь вниз и закрепите захваты! Я постараюсь удержаться тут.

— Погоди, — сказал Феликс. — Тут может быть опасно.

— О, ты прав, парень. Готрек, Снорри, Феликс — вы пидете вниз и позаботитесь, шоб ниякой зверолюд не сховался там внизу.

Феликс пожалел, что раскрыл свой рот.

На поверхности развалины оказались даже более обширными и заброшенными, чем с воздуха. Строения казались неизмеримо древними. Огромные каменные глыбы были поставлены одна на другую без использования строительного раствора. Изначально их вес и точность, с которой они были установлены, удерживали блоки на местах. Это был способ, который Феликс наблюдал лишь однажды — в развалинах, которые он видел над древней подземной крепостью гномов Карак Восьми Вершин. Он громко сообщил о своих наблюдениях.

— Не гномьих мастеров работа, человечий отпрыск, — усмехнулся Готрек.

Его голос был приглушён шарфом, который Истребитель обмотал вокруг нижней части лица, чтобы сдержать пыль искривляющего камня, которая могла находиться в воздухе. Снорри и Феликс поступили так же. Похоже, смерть от безумия и мутации не входила в понятие Истребителя о героической гибели.

— Похоже, но не то. Возможно, подражание, либо у строителей были инструктора — гномы, но это не гномья работа. Низкокачественная кладка. Выравнивание далеко от идеального.

Феликс пожал плечами. Его кольчужная рубашка тяжело давила на плечи, но он был рад, что надел её. В этом незнакомом месте лишняя броня не помешает. Прямо сейчас он задумывался о полном комплекте пластинчатых доспехов. Феликс огляделся. Улица, на которой они находились, была вымощена огромными плитами. На каждом камне была выбита руна иноземного языка. Ветер зловеще шептал среди опустошения. Было холодно, и у него возникло необъяснимое чувство, что за ними наблюдают.

— Я никогда не слышал о каком — либо городе людей так далеко к северу, и на работу эльфов тоже не похоже.

— Работа эльфов! — презрительно произнёс Готрек. — Противоречие в самом высказывании — эльфы не работают.

— Я сомневаюсь, что город сооружён зверолюдами или воинами Хаоса. Для них это слишком утончённо, да и выглядит очень древним.

— Здесь, в Пустошах Хаоса, внешний вид обманчив.

— Что ты имеешь в виду?

— Тут полно разнообразных иллюзий и миражей, и говорят, что глубоко в Пустошах Великие Силы Хаоса могут создавать и уничтожать вещи по своей воле.

— Значит, нам лучше надеяться, что мы не так уж углубились в Пустоши.

— Ага.

Зловещий причитающий возглас эхом отразился в развалинах, словно вопль истязаемой души или плач безумного создания, потерявшегося и покинутого в этой бескрайней пустыне. Феликс обернулся и выдернул меч из ножен.

— Что это было? — поинтересовался он.

— Понятия не имею, человечий отпрыск, но мы, несомненно, выясним, если оно подойдёт ближе.

— Снорри хочется, чтобы оно так сделало! — почти весело произнёс Снорри.

Феликс глянул на верёвочную лестницу, свисающую с борта воздушного корабля. Ему не доставило удовольствия карабкаться по ней вниз, и не радовала перспектива взбираться по ней снова, однако хорошо было сознавать, что она тут, просто на случай вынужденного поспешного отступления. Неестественный крик прозвучал снова, уже ближе, но сложно было утверждать точно.

Учитывая эхо в этих развалинах, существо могло находиться в лигах отсюда. Феликс утешился той мыслью, что на крик, по крайней мере, не последовало ответа. Он ощупал пальцами амулет на груди, но тот не давал никакого ощущения тепла. Возможно, тёмная магия не действовала тут, а возможно, искривляющая буря вызвала его перегрузку. Он отметил, что сейчас не светится ни один из самоцветов на бортах корабля. Что могло означать либо нечто хорошее, либо нечто плохое. Феликс недостаточно разбирался в магии, чтобы утверждать точнее.

Наверху Варек жестами привлёк его внимание. Похоже, он хотел узнать, обезопасили ли они воздушный корабль. Феликс покачал головой, пытаясь показать, что народ наверху не должен ничего предпринимать, пока они не установят, что издаёт этот ужасный звук.

— Следует ли нам проверить эти вопли? — спросил Феликс.

— Хорошая идея, человечий отпрыск, — гадко произнёс Готрек. — Пошли, прогуляемся по этим развалинам и поглядим, насколько далеко мы сможем уйти от воздушного корабля. Возможно, нам также стоит разделиться. Таким образом, мы охватим большую площадь!

— То было всего лишь предположение, — сказал Феликс. — Нет необходимости быть столь саркастичным.

— Для Снорри звучит, как хороший план, — произнёс второй Истребитель.

А затем посреди развалин на свет выбралась фигура. Она выглядела, как человек, но была столь омерзительна, оборвана и всклокочена, что Феликс не был уверен в своём определении. Подле себя он почувствовал, как изменились позы Снорри и Готрека. Без видимого изменения позиции, они, казалось бы, стали более настороженны, готовы ударить в любом направлении в случае необходимости.

Феликс услышал звон позади себя, и, повернув голову, мгновенно увидел, что захват на конце швартова освободился. Воздушный корабль свободно дрейфовал на ветру. Двигатели судна выбрали именно этот момент, чтобы чихнуть и затихнуть. Он беззвучно выругался про себя, потому как верёвочная лестница поднялась вне пределов его досягаемости, затем повернул голову и заставил себя снова сконцентрироваться на приближающейся фигуре.

Феликс видел, что это, несомненно, человек. Тот шагал, пригибаясь. Его волосы были столь длинны, что доходили до пояса. Борода была грязной и почти волочилась по земле. Сочащиеся болячки покрывали его руки и ноги, где только было заметно. Незнакомец устало поковылял туда, где стояли они, и издал ещё один долгий вопль. Он опирался на посох, который выглядел так, словно был сделан из человеческих костей, крепко стянутых сухожилиями. С конца посоха скалился пустыми глазницами череп.

Феликс пристально вгляделся в человека и встретил взгляд, полный мрачного безумия.

— Убирайтесь из моего города, или я скормлю вас своим зверям, — произнёс, наконец, незнакомец.

Он дотронулся до одного из множества покрытых патиной медных амулетов, которые висели на цепи вокруг его шеи. Феликс увидел, что тот вырезан в подобии кричащего черепа.

— Каким зверям? — спросил Готрек.

— Снорри думает, ты псих, — высказался Снорри.

«Кто бы говорил», — подумал Феликс.

— Зверям, которые боятся меня и мне поклоняются, — произнёс человек. — Существам, для которых я — бог.

Феликс глянул на человека и ощутил волну страха, поняв, насколько тот безумен. С другой стороны, ему попросту не хотелось убивать человека, не раздумывая, лишь потому, что тот безумен. Феликсу пришло в голову, что человек явно какое — то время находился здесь и может обладать полезной информацией. Он подумал, что ничем не рискует, подшучивая над этим помешанным.

— О могучий, как тебя называть? — спросил Феликс, надеясь, что остальным хватит ума подыграть ему.

Феликс сознавал, что надежда крайне мала, но решил, что попытаться стоит. Незнакомец, как показалось, призадумался на мгновение.

— Ганс, Ганс Мюллер — но ты можешь называть меня божественным.

— И чем ты тут занимаешься, Божественный? — мягко поинтересовался Феликс. — Ты слишком далеко от чего бы то ни было.

— Я заблудился.

— Не туда свернул, возвращаясь в Кислев, не так ли? — с сарказмом спросил Готрек.

Феликс видел, что топор Истребителя находится в готовности для удара. На лезвии слабо светились руны. Обычно это было весьма плохим знаком.

— Нет, коротышка. Я — маг. Я экспериментировал с некими заклинаниями перемещения, но что — то пошло не так. Я оказался здесь.

— Коротышка? — произнёс Готрек с нотками угрозы в голосе.

— Перемещение? — поспешно переспросил Феликс.

То обстоятельство, что человек является волшебником, не принесло ему облегчения. Осторожность в отношении чародеев не бывает чрезмерной, о чём Феликсу напоминал его печальный опыт.

— Способ передвижения между двумя точками без необходимости пересечения территории между ними. По меньшей мере, мои теории частично правильны. Я переместился. К счастью, я переместился слишком далеко и оказался здесь, где туземцы распознали мою божественность.

— Поведай нам, о Божественный, что ты знаешь о Караг — Думе? — попросил Феликс.

— Туда возвратился великий демон, — незамедлительно ответил Мюллер.

При упоминании о демонах Феликс вздрогнул. В Пустошах Хаоса слишком уж остро ощущалась вероятность существования подобных зловещих созданий.

— Демон?

— Демон, о котором говорилось в пророчестве. Великий Разрушитель. Он ожидает лишь пришествия Носителя Топора, чтобы исполнить пророчество и своё предназначение!

— Расскажи нам подробности, — вздрогнув, произнёс Феликс.

В глазах мага появился странный хитрый взгляд, когда тот заметил реакцию Феликса. Мюллер облизал свои губы кончиком тонкого розового языка. Выглядел он хитро и лукаво, и внезапно Феликс вовсе перестал доверять ему.

— Моих зверей следует покормить, — произнёс чародей, сделав затем странный жест. Его рука прошла по воздуху и словно собрала странно светящуюся энергию. Мерцающая сфера света внезапно окружила его руку. Как только он собрался её метнуть, промелькнул топор Готрека и отрубил магу руку у запястья. Сфера света выпала из разжатых пальцев Мюллера и ударилась о землю. Произошёл взрыв. Горячий воздух ударной волной пронёсся над Феликсом. Его тело покалывало, и он почувствовал необычное головокружение.

Через мгновение он очухался, и вспышки перед его глазами стихли. Он был рад, что Готрек и Снорри всё ещё тут, хотя волшебник исчез.

— Не самое разрушительное заклинание, — произнёс Феликс. — Вряд ли он был могущественным чародеем.

— Я в этом не уверен, человечий отпрыск, — сказал Готрек.

— Что ты имеешь в виду?

— Посмотри вокруг.

Феликс так и сделал. Первое, что он обнаружил — исчезновение воздушного корабля. Затем он заметил потолок, стены и необычную мозаику, выложенную на покрытом плитами полу.

— Когда мы в следующий раз встретим чародея, человечий отпрыск, — произнёс Готрек, — давай сперва убьём его, а уж потом будем задавать вопросы.

* * *

Они находились в зале необычной формы, в центре большой пентаграммы. В каждой из вершин пентаграммы находился человеческий череп, в каждом из которых что — то сияло. Зеленоватый свет исходил из глазниц черепов. Над головой был массивный каменный потолок. Стены зала были вырезаны из того же камня, что и остальные строения города. Необычно выглядящий светящийся мох рос в трещинах кладки.

— Где мы? — прошептал Феликс.

В атмосфере этого места было нечто такое, что вызывало у него желание вести себя крайне тихо. Аура настороженности, ощущение, что нечто древнее и злобное ожидает каких — то действий. Его слова разнеслись эхом. В тенях под потолком что — то задвигалось и зашевелилось, и Феликс искренне надеялся, что это всего лишь летучие мыши.

— Снорри понятия не имеет, — громко произнёс Снорри. — Наверное, где — то под землёй.

— Давай пойдём и посмотрим, — сказал Готрек, широким шагом направляясь к краю пентаграммы.

Как только он это сделал, вычерченные на полу линии начали ярко светиться. Волосы на загривке Феликса встали дыбом.

— Нет! Погоди! — закричал он.

Готрек невозмутимо продвигался. Когда нога гнома коснулась края пентаграммы, посыпались искры, и его окружило сверкающее сияние. Воздух наполнился запахом озона. Тотчас же Истребитель Троллей был отброшен обратно к центру пентаграммы. Это его даже не замедлило. Готрек снова бросился к барьеру — и снова был отброшен назад.

Феликс пристально наблюдал за происходящим. Всякий раз, когда срабатывало заклинание, глазницы черепов сияли ярче; сияние тускнело после того, как Готрека отбрасывало назад.

— Тебе следует попытаться разбить одну из этих голов, — посоветовал Феликс.

Готрек не ответил, но протопал к одной из вершин пентаграммы. Его топор понёсся вниз, руны на лезвии вспыхнули. Череп разбился на тысячу осколков. Над ним поднялось облако испарений. Раздался долгий пронзительный вопль, словно кричала душа, освобождённая после столетий заточения. Когда крик стих, оставшиеся черепа погасли. На этот раз Готрек легко перешагнул пентаграмму.

Быстрый осмотр показал, что из зала есть только один выход. Он вёл вниз по длинному пандусу в лабиринт тёмных коридоров. Всю местность освещали светящиеся самоцветы, установленные в потолке. Феликс ранее видел нечто подобное — под Караком Восьми Вершин.

— Они похожи на изделия гномов, — произнёс он, когда они двинулись вниз по сумрачным коридорам.

— Ага, человечий отпрыск, они похожи. Возможно, население Караг — Дума вело торговлю с этим городом.

— А возможно, местные люди разграбили Караг — Дум.

— Неприятная мысль, но существует и такая вероятность.

Они снова замолчали. Готрек с лёгкостью вёл их через лабиринт, всегда двигаясь уверенно и никогда не возвращаясь по своим следам обратно. Феликс поразился уверенности, которую демонстрировали гномы, потому как понимал, что будь он тут предоставлен сам себе, уже бы безнадёжно заблудился.

Настороженная тишина снова установилась над лабиринтом. У Феликса побежали мурашки. Он и так слишком часто останавливался и оглядывался через плечо, лишь чтобы удостовериться, что ничто не приближается к нему сзади. У него было ощущение, что в любой момент в его незащищённую спину может вонзиться клинок.

Пока они поспешно шли, Феликс прикидывал, где могут быть остальные гномы. Он надеялся, что те не улетят без них. В настоящий момент расклад не казался хорошим. Трое из них заперты в огромном лабиринте, без воды и пищи, и понятия не имеют о том, где конкретно оказались. Если они выберутся на поверхность, и там по — прежнему будет разрушенный город, у них будет возможность привлечь внимание воздушного корабля. Но если тот уже отбыл, перспективы у них безрадостные. Феликс без всякого удовольствия рассматривал долгий путь через Пустоши Хаоса в попытке вернуться домой. События, свидетелем которых он оказался по ходу путешествия, показывали, что вряд ли им удастся выжить.

Феликс отбросил эти мысли и заставил себя сконцентрироваться на деталях окружения. Коридор открывался в длинный зал. Свет проникал сюда высоко над головой. Блестящие частицы пыли переливались в лучах. Сам зал был высотой в несколько ярусов. На каждом ярусе находилась галерея. Огромный декоративный бассейн, наполненный затхлой водой, занимал большую часть нижнего этажа зала. В центре бассейна возвышался фонтан, который долгое время не работал. Это была статуя в образе воина, облачённого в доспехи. Воин был вполне похож на человека, за исключением того факта, что имел дополнительную руку, в которой держал какой — то посох. Феликс прошёл к краю бассейна и заглянул внутрь. Вода была мутной за исключением тех мест, где блестели пятнышки зелёного света, словно пойманные звёзды. Он ранее видел такое вещество и знал, что это — искривляющий камень.

— Мы не будем пить эту воду, — пробормотал он, и сама мысль немедленно вызвала у него жажду.

И как только он об этом подумал, обнаружил в воде искажённое отражение. Огромную крылатую фигуру, которая на глазах становилась всё крупнее.

— Берегись! — прокричал он и бросился в сторону от бассейна. Острые как бритва когти вспороли воздух в том месте, где он стоял мгновение назад. Феликс моментально понял, что перед ним злобное крылатое человекообразное, весьма похожее на тех индивидов, которых он ранее наблюдал пролетающими над полем битвы. Затем последовал мощный всплеск, когда существо свалилось в воды бассейна.

У Феликса было мгновение, чтобы опомниться и поглядеть вверх. На галерее, сделанной в стене высоко над ними, появилась стая крылатых существ, которые спрыгнули вниз.

Феликс мог слышать хлопанье их крыльев и щёлканье перьев, когда те полетели. Летали существа не бесшумно. Неслышно напавшее на него существо, должно быть, проделало вниз долгий путь в планирующем полёте.

— Гарпии! — завопил Снорри. — Хорошо!

Размахивающий своим топором Готрек смотрелся грозно. Снорри скалился, как помешанный, и подпрыгивал на месте, предвкушая грядущее сражение. Феликс бросил взгляд на воду, в которой пропал крылатый демон. Раздался мощный всплеск и капли воды потекли по его лицу, когда существо вырвалось на поверхность и расправило свои намоченные водой крылья. Попытавшись подняться в воздух, мутантская тварь издала неестественно пронзительный крик, когда огромное, покрытое присосками щупальце толщиной с канат обернулось вокруг и утащило её обратно под воду. Неожиданно Феликс весьма порадовался, что не потревожил воду, но затем времени на раздумья у него более не осталось.

Адская стая спускалась. Феликс был окружен хлопающими конечностями. Взмахи крыльев повсюду разнесли отвратительный физиологический запах существ. Он пригнулся от разящего когтя, ответным ударом отсёк руку, на которой тот коготь находился, и бросил мимолётный взгляд на чудовищно искажённое вопящее лицо. Быстрыми и резкими ударами он очистил вокруг себя территорию, на которой мог вести бой. Боевые кличи гномов донеслись до его ушей наряду с раздражающим карканьем гарпий.

Феликс покрутил головой, пытаясь увидеть, где находятся Истребители, с намерением пробиваться к ним. Пока он этим занимался, острая проникающая боль почувствовалась в плече. Весь мир покатился кувырком. Уши заполнил шум крыльев, а ноздри — вонь гниющего мяса. Он был схвачен и поднят в воздух гарпией, словно полевая мышь, которую сова тащит в гнездо на корм своим неоперившимся птенцам.

Существо обладало впечатляющим ускорением. Феликс глянул вниз и мельком заметил сражение внизу. Снорри и Готрек стояли в глазу бури^[59] из крыльев. Вокруг них лежали искалеченные тела мёртвых гарпий, но на подходе было много больше. Готрек вытянулся вверх, ухватил одну из них за ногу, стащил вниз и размозжил её голову лезвием своего топора. Рядом с ним Снорри сломал лопатку ещё одной своим молотом. Когда искалеченная тварь шлёпнулась на землю, Истребитель обезглавил её своим топором.

В бассейне вода бурлила и пенилась, пока нечто по — настоящему огромное поднималось к поверхности. Метания схваченной гарпии прекратились, когда ещё больше щупалец опутали её и сдавили насмерть. Огромная голова показалась на поверхности. Вид круглой, как у пиявки, пасти, заполненной острыми иглообразными зубами, отвлёк Феликса от его затруднительного положения. Он уже собирался ударить вверх по гарпии и надеялся, что вода внизу остановит его падение, однако теперь такой выход казался попросту способом попасть из огня в полымя.

Снорри, увидев, что произошло с Феликсом, запустил свой молот прямиком в гарпию. Феликс уклонился, когда тот чётко попал в цель. От столкновения с оружием раздался противный хруст, и Феликс внезапно полетел вниз, в бассейн.

— Нет! Ты идиот! — заорал он, пока ветер свистел в ушах и под ним вырастали бурные воды.

Тварь в бассейне глядела огромными, почти человеческими глазами. В этот момент до Феликса дошло, что существо когда — то могло быть человеком, деформированным ужасной мутагенной силой Хаоса. Затем, увидев повернувшуюся вверх голову и широко распахивающуюся пиявочную пасть, он моментально осознал, что ему предстоит погибнуть. Если его не убьёт падение, то он будет схвачен этими ужасными склизкими щупальцами и затянут в эту обширную пасть.

Феликс испытал краткий проблеск отчаянья, а затем вспышку чего — то вроде ярости берсерка. Если уж ему предстоит погибнуть, он прихватит с собой это чудовище! Он изогнул своё туловище, чтобы ноги оказались внизу и, врезавшись в чудище, погрузил свой меч глубоко в его пружинящее тело. Вся энергия его долгого падения, вес его тела и сила его рук направили магический клинок рыцаря — храмовника точно в цель. Меч прошёл сквозь плоть и вонзился прямо в мозг существа. Щупальца сразу же поникли.

Столкновение чуть дух не вышибло из Феликса, но он не чувствовал, что у него что — либо сломано. Огромная, мягкая и упругая туша чудища остановила его падение. Феликс быстро вскочил на ноги и перепрыгнул с головы твари на край бассейна, приложив значительные усилия, чтобы не коснуться воды. Даже проделывая это, он заметил, что Готрек и Снорри обратили гарпий в бегство. Большая часть выживших из стаи поднялась в воздух и поспешно размахивала крыльями, убираясь из зоны досягаемости Истребителей. Взгляд назад подтвердил, что тварь в бассейне уже скрылась под поверхностью зловонной воды.

Снорри нагнулся и поднял свой упавший молот. Он посмотрел на Феликса и ухмыльнулся.

— Хороший бросок, а? — произнёс он.

Феликс удержался от того, чтобы ударить гнома своим клинком.

— Давайте — ка выдвигаться, — произнёс Готрек. — У нас нет лишнего времени.

Феликс остановился и потёр плечо. Синяк был болезненным, и место вокруг отзывалось болью. К счастью для него, когти гарпии не проникли в его тело, несмотря на то, что порвали некоторые из звеньев цепи и оставили отметины на кожаном камзоле под доспехом и его руке. Они были более похожи на царапины, чем на серьёзные ранения. В обычных обстоятельствах он бы остановился промыть и перевязать их, но тут, среди этих, населённых созданиями Хаоса руин, у Феликса не возникло желания останавливаться, и ещё менее ему хотелось снимать свою кольчугу. По правде говоря, он не наблюдал тут и воды, которой можно было бы воспользоваться.

Пока Феликс стоял, Готрек и Снорри продолжали двигаться вперёд и вверх по казавшимся бесконечными лестницам. Он помчался догонять их, не желая оставаться в одиночестве. Гнетущая тишина этого места лишь усилилась с момента атаки гарпий, и он гадал, какие мерзкие создания им могут встретиться в следующий раз.

Его ноги ныли от постоянного карабканья по крутым лестницам. Они поднялись уже на десять этажей. Внизу под ними был всё ещё виден бассейн. Внезапно Феликс споткнулся. Деформированный череп, человекообразный, но с козлиными рогами, с шумом покатился от его ноги. С него была ободрана вся плоть. Феликс нагнулся и поднял его. Он был лёгким и холодным, сухим на ощупь. Заглянув внутрь, он увидел отметины на макушке. В его мыслях промелькнуло видение, в котором он увидел, как одна из гарпий лезет внутрь отрубленной головы, чтобы выковырять и сожрать мозг. Феликс поспешно отбросил череп. Тот упал и загремел на костях, которые усеивали галерею.

Они явно достигли местности, где гнездились гарпии, так как кости были повсюду, обглоданные и разломанные ради костного мозга. Скелеты зверолюдов, мутантов и людей лежали, перемешавшись между собой. Многие из них были запачканы светло коричневыми экскрементами — вонь была ужасной. Даже через обёрнутый вокруг рта шарф она вызывала у Феликса рвотные позывы. Он прикидывал, сколь ещё долго могут тянуться эти галереи, и доведётся ли ему пройти ещё хотя бы одну без того, чтобы проблеваться. «Зачем Мюллер устроил здесь своё логово? — недоумевал Феликс. — И как он выжил среди этих свирепых чудищ? Магия ли удерживала их от нападения на него? Или он и эти создания пришли к какому — то соглашению?» Феликс вынужден был признать тот факт, что этого он никогда не узнает и, по правде говоря, он не был уверен, что действительно желает это знать. Думать не хотелось о соглашениях и союзах, которые должны быть необходимы для выживания в месте, подобном этому, и это ещё не принимая во внимание вопросы еды и питья.

Возможно, Мюллер был даже вменяем, когда попал сюда, но сделался безумным от рациона питания, который, должно быть, состоял из испорченного мяса и заражённой искривляющим камнем воды. Феликсу думать не хотелось, что это может быть единственной доступной альтернативой для него и его товарищей, если они вскоре не найдут отсюда выход. На этот момент смерть выглядела предпочтительнее, чем подобное существование, но ещё не вечер. Возможно, принять такую жизнь станет легче, когда мозг деградирует и вызванное искривляющим камнем безумие пожрёт разум. Возможно, он даже станет наслаждаться этим. И снова Феликс выбросил эту мысль из головы, и лишь только он это сделал, обнаружил, что лестница наконец — то закончилась.

Наверху Готрек стоял перед массивным арочным пролётом. Торец арки покрывали многочисленные резные головы демонов. Они насмешливо скалились, обнажив чудовищные клыки и высунув языки. Их лица выражали сумасшествие, распущенность и очевидное безумие, и Феликс недоумевал, что за разум мог создать подобное. Сам арочный пролёт был плотно перекрыт громадной каменной плитой, на которой были вырезаны искривлённые фигуры, которые Феликс стал причислять к последователям Тёмных Сил Хаоса. Весьма очевидно, что, по крайней мере, эта часть разрушенного города долгое время была обиталищем служителей Зла.

Готрек потянулся и толкнул камень, но ничего не произошло. Плита не шевельнулась. Понемногу Истребитель прикладывал всё больше и больше усилий, пока огромные мышцы его рук и спины не вздулись и не напряглись. Капли пота выступили на его лбу, а дыхание стало прерывистым. Снорри присоединился к нему, но даже их объединённые усилия не произвели эффекта. Феликс даже не обеспокоился тем, чтобы прийти им на помощь. Для него не оставалось места, чтобы втиснуться между ними, и, в любом случае, он сомневался, что его сила чего — то стоит в сравнении с объединёнными усилиями обоих гномов.

В конечном итоге Готрек сдался. Он отступил и поскрёб свою голову могучей рукой. Он поднял топор и посмотрел так, словно прикидывал обрушить его на дверь, но затем просто усмехнулся и, потянувшись, коснулся одной из скалящихся демонических голов, вырезанных на торце арки. Готрек прижал вниз её язык. Тот сдвинулся, после чего арочный проём открылся, а Снорри, который всё ещё налегал на плиту, упал сквозь него и приземлился лицом на пыльные плиты.

— Никаких повреждений. Он же на голову приземлился, — пробурчал Готрек и шагнул вперёд.

Бросив последний взгляд на галереи позади них, Феликс поспешил следом.

* * *

Они вышли на широкое ровное пространство под открытым небом. Перед ними находился парапет ограждения, в виде стены с бойницами. Позади находилась массивная стена. Феликс широким шагом проследовал к ограждению и посмотрел вниз. Он сразу же обнаружил, что они оказались на предпоследнем уровне у самой вершины массивного зиккурата^[60], все нижние террасы которого находились под ними. Рядом был пролёт гигантской лестницы, спускающейся вниз к поверхности земли. Ступени также вели на вершину пирамиды, и Феликс быстро вскарабкался по ним. На вершине находилась большая открытая площадка. Старая и разрушающаяся, она тянулась над широким открытым пространством. Феликс осторожно подошёл к краю и посмотрел вниз.

Далеко внизу располагался бассейн, в котором обитала чудовищная тварь, и все галереи, на которых гнездились гарпии Хаоса. На огороженных стенами краях площадки были цепи и кандалы, и Феликс постепенно догадался о её назначении. Это было место жертвоприношения. Ещё живых и кричащих жертв когда — то приносили сюда, а затем сбрасывали с помоста в бассейн, где их пожирал обитатель мутных вод. Подобная участь была незавидной, и Феликс сомневался во вменяемости тех, кто придумал такое.

Мог ли весь обширный зиккурат быть построен исключительно для этой цели? Или у него когда — то было другое предназначение, но злобные силы Хаоса, распространившиеся по этой древней земле, извратили его? Возможно ли такое, что это сооружение было создано по прихоти одного из Тёмных Богов или их демонических служителей, как ранее предположил Готрек?

«Ни одно из предположений не ведёт к поиску путей спасения, — решил Феликс. — Они вышли на открытый воздух, но у них нет идей: ни где находится воздушный корабль, ни как им его отыскать. И если им это не удастся — они обречены».

Феликс отвернулся от головокружительного обрыва и обследовал горизонт. «Несомненно, — подумалось ему, — если воздушный корабль ещё над городом, его будет видно». Он бросил косой взгляд на странный свет, просачивающийся сквозь облака, и постарался сконцентрироваться, мечтая о том, чтобы при нём был телескоп, оставленный на корабле. Всё, что он смог увидеть — облако гарпий, кружащихся высоко над ними.

Затем, к своему удивлению, вдали он увидел небольшую тёмную точку, движущуюся, как показалось, по направлению к ним. Феликс страстно молился Сигмару, чтобы это оказался „Дух Грунгни“. Затем он подбежал к внешнему краю самой верхней террасы зиккурата и прокричал гномам, чтобы те поднимались к нему. В то же время он отметил, что огромная орда зверолюдов появилась из близлежащих зданий и понеслась по улицам в сторону зиккурата. Над их головами размахивали крыльями две гарпии, крича на своём мерзком языке.

Не было сомнений, что именно они привлекли внимание зверолюдов. Прежде чем Феликс смог упасть плашмя, один из зверей — хаосопоклонников заметил его, взмахнул своим копьём в воздухе и указал вытянутой рукой в сторону Феликса. Вся мерзкая орда издала победный вой и заторопилась вверх по длинной лестнице по направлению к нему. Феликс проклял своё невезение и направился навстречу Снорри и Готреку.

Оба Истребителя, казалось, были глубоко безразличны к тому факту, что в их сторону несётся несколько тысяч зверолюдов — чересчур много даже для таких грозных бойцов, как они.

— Лестница — хорошее место для нашей оборонительной позиции, — заметил Готрек. — Узкая. Немногие из них смогут разом подобраться к нам. Добрая сеча.

— Едва ли это честно, — сказал Снорри. — Они устанут к тому времени, как доберутся до нас. Вся эта беготня, а потом ещё и все эти ступеньки. Может, нам следует спуститься и встретить их на полдороги?

— Они — отродья Хаоса. Я не собираюсь делать им одолжение.

— Ладно. Снорри понял твою позицию.

Феликс в отчаянии потряс головой. Ему предстоит умереть, и умереть ему предстоит в обществе двух безумцев. Это уж слишком. Он пережил злую магию, нападение чудища с щупальцами и стаи гарпий, и лишь для того, чтобы в конце пасть от орды неуклюжих уродливых чудищ — зверей в человеческом обличии.

Феликс поднял голову к небесам, прося благословенного Сигмара просто поразить его и прекратить всё это, и тут заметил, что точка вдали выросла в ясно различимые контуры воздушного корабля. Тот направлялся прямиком по направлению к ним. Феликс снова посмотрел на подножие зиккурата. Зверолюды были уже почти на полпути к вершине. Он оглянулся на воздушный корабль. Тот был гораздо дальше зверолюдов, но и двигался куда быстрее. Феликс едва осмеливался надеяться, что тот долетит до них вовремя.

Зверолюды карабкались вверх по лестнице — стремительно несущаяся волна искажённых тел, потрясающих копьями и завывающих боевые кличи. Феликс мог отчётливо слышать цокот копыт по каменным ступеням. Его сердце колотилось. Во рту пересохло. Это было едва ли не хуже, чем верная смерть. Ведь имелась слабая надежда, что они смогут улизнуть.

Воздушный корабль стремительно снижался на зверолюдов. Феликс мог видеть, что внешний корпус очищен и все двигатели работают. Прорехи в аэростате были заделаны. Ему не верилось, что такое возможно, потому как за столь короткое время была проделана масса работы. Безусловно, гномам было чем заняться. Теперь Феликс заметил, что дверные проёмы в боку корабля открыты, как и люк в днище. Кто — то заодно распахнул иллюминаторы, и дождь из чёрных сфер обрушился на несущуюся орду. Одна из сфер взорвалась в воздухе, во все стороны полетели осколки. Зверолюды взвыли от сильной боли. Феликс понял — с корабля сбрасывают бомбы!

Всё больше и больше бомб падало вниз, проделывая огромные бреши в рядах зверолюдов. Омерзительные твари Хаоса остановились, завопили и потрясали своим оружием в небо. Один или двое зверолюдов метнули свои копья, но те взлетели невысоко, затем упали обратно в плотно скученную толпу, пронзив их соплеменников. Какое — то время Феликс осмеливался надеяться, что зверолюды будут обращены в бегство этим внушающим страх видением у них над головами. Затем здоровяк, похоже, предводитель, выдвинулся среди мечущейся толпы и заорал на остальных, чтобы шли в наступление — и зверолюды попёрли снова. Тем не менее, драгоценные минуты их замешательства дали воздушному кораблю время подойти, пока он не оказался почти над головой Феликса. В отверстии люка Феликс заметил Варека, разматывающего желанную верёвочную лестницу. Феликс издал долгий вздох облегчения, понимая, что он спасён.

Затем воздушный корабль прошёл мимо него, унося с собой верёвочную лестницу. «Что за шутки?» — подумал Феликс, отважившись бросить взгляд на приближающиеся снизу ряды зверолюдов. Нет времени на дурацкие шутки! Затем понял, что же произошло. После стремительного броска к ним на помощь, корабль сохранил движение по инерции. Вой двигателей над головой сообщил Феликсу, что Макайссон дал судну задний ход и мастерски погасил скорость.

Теперь „Дух Грунгни“ парил прямо над колодцем в центре зиккурата. Феликс повернулся к Истребителям и завопил:

— Сюда! Мы должны отыскать Караг — Дум! Это ваше предназначение!

Истребители уставились на него, как на безумца. Он осознал, что они действительно собираются сложить свои головы в безнадёжном бою против превосходящего противника. Его охватило вдохновение:

— В Караг — Думе демон! Он оскверняет священные земли гномов! Ваш долг — уничтожить его!

«Ладно, — думал он, — я сделал всё что мог, чтобы отговорить Истребителей от их безрассудного поступка. Теперь время уходить».

Не оглядываясь, он побежал вверх по лестнице и по пандусу, с которого производился сброс жертвоприношений. Лестница раскачивалась прямо по центру огромного центрального колодца — слишком далеко, чтобы прыгнуть и ухватиться за неё. Позади он слышал рёв зверолюдов. Похоже, они уже почти настигли его. Феликс отважился оглянуться через плечо и увидел Снорри и Готрека, вызывающе размахивающих своим оружием. Феликс понимал, что буквально секунды остались до того как орда доберётся до него.

Взглянув обратно, Феликс увидел, что верёвочная лестница перемещается в его направлении. Мгновенно он принял решение. Феликс вложил меч в ножны, прыгнул в воздух и попытался схватить лестницу. На мгновение у него возникло чувство головокружения от громадного провала под ним, затем его пальцы вцепились в верёвку. От рывка он почувствовал, что его рука словно вырвана из сустава, и волна боли прострелила плечо, ранее повреждённое гарпией. Каким — то образом он умудрился удержаться, а потом ухватился за раскачивающуюся верёвочную лестницу второй рукой и начал подтягивать себя вверх.

Он рискнул посмотреть вниз и увидел, что гномы бегут в направлении края пандуса.

— Снорри! Готрек! — закричал он, подгоняя их.

Прямо под ними и за ними он увидел появившихся передовых наступающих зверолюдов. Истребители поглядели вверх и почти одновременно потянулись, стараясь схватиться за лестницу. Обоим удалось удержаться на ней, когда она пронеслась мимо, поднимая их с зиккурата в воздух. Феликс поймал взглядом вид огромной массы звериных лиц, уставившихся на него, пока они проносились мимо.

Теперь с корабля дождём посыпался всякий хлам, и Феликс понял, что Макайссон избавляется от балласта, чтобы получить возможность быстрее набрать высоту. Грязь и булыжники упали на хаосопоклонников. Те ответили метанием своих копий. Рефлексивно Феликс закрыл глаза, когда метательное оружие просвистело мимо его ушей, потом зверолюды на жертвенном зиккурате остались далеко позади, а воздушный корабль быстро набирал высоту.

Оглянувшись туда, где они побывали, Феликс увидел, как там произошло нечто невообразимое. Не осознавая опасности, предводители нападающих зверолюдов добежали прямо до конца пандуса и опрокинулись вниз. Некоторые из следовавших за ними своевременно поняли, что случилось и завопили от страха и ужаса. Однако под давлением толпы они были отброшены на край пандуса и в бездну под ним.

Феликс вознёс молитву Сигмару за своё спасение и начал шаг за шагом подниматься к „Духу Грунгни“. Оказавшись в безопасности, он повернулся, склонился вниз и помог обоим гномам влезть в воздушный корабль.

— Там мы упустили хороший бой, — произнёс Снорри. — Они бы пожалели, что набросились на нас.

Феликс одарил Снорри пронизывающим взглядом. Он прикидывал, возможно ли на самом деле, что этот идиот пошутил? Даже на таком расстоянии он ещё слышал вопли падающих зверолюдов.

* * *

— Как вы нашли нас? — спросил Феликс у Варека, когда разрушенный город скрылся в дымке позади них.

— После того, как вы пропали, мы завершили ремонт, и вся команда засела за телескопы, — ответил Варек. — Нам повезло. Мы заметили огромную стаю тех крылатых существ, поднимающихся над зиккуратом в центре города, и решили, что нечто должно было привлечь их внимание. Мы подумали, что даже если всего лишь обнаружим ваши трупы, попытка того стоит.

Феликс осознал, насколько им в действительности повезло. То самое событие, что привлекло орду зверолюдов, заодно заинтересовало команду воздушного корабля. Он вздрогнул, подумав о том, что могло случиться, если бы они сражались с этими созданиями в ночное время. Их бы не нашли никогда.

(обратно)

Орды Хаоса

Ларк чувствовал себя необычно. Кожу покалывало. Шкура чесалась. Он был постоянно голоден. С того момента, как он подвергся воздействию пыли искривляющего камня во время бури, странная болезнь поразила его. Он воровал всё больше и больше из гномьих запасов и сжирал всё это в величайшем приступе обжорства, когда попросту не мог остановиться до тех пор, пока вся еда не заканчивалась. Он был крайне благодарен тому, кто через какое — то время снова открыл люк в корабль, прежде чем Ларк начал обгладывать собственный хвост.

Результаты этого обжорства уже начали проявляться. Его мышцы вздулись, хвост утолщился, и он сам начал крупнеть. Его голова часто болела, и стало сложно думать последовательно. Ларк молился Рогатой Крысе, что не подцепил какую — нибудь разновидность чумы. Он вспоминал свои опасения в Нульне о том, как бы не заболеть, и что из — за чумы он едва не погиб. И если чума теперь возвратилась, при нём не было лечебных трав Вилеброта Нуля, чтобы сохранить ему жизнь.

Медленно Ларк поднимался по лестнице в „воронье гнездо“, чтобы провести ежедневный сеанс связи с этим мерзавцем Танкуолем. Ему доставлял чрезвычайную боль этот ворчливый голос в голове, бормочущий дурацкие приказы и говорящий ему о том, что надлежит сделать. Частью рассудка он понимал, что не следует думать об этом подобным образом — это неразумно, равно как и небезопасно. Его тело болело во всех местах. Зрение становилось расплывчатым, а мех начал выпадать на тех участках, где появлялись огромные прыщи. Ларк решил не утруждать себя вопросом связи с серым провидцем. Он вернётся в свою нору и поспит. Хотя, сперва ему нужно перекусить. Скавен начал ощущать страстное желание отведать добрый кус пухлой гномьей плоти.

Феликс постучал в дверь каюты Борека. Металл зазвенел под костяшками его пальцев.

— Войдите, — произнёс гном.

Феликс открыл дверь и вошёл. Каюта Борека была больше его собственной. Вдоль стен выстроились полные книг шкафы с прозрачной передней стенкой. По центру к полу был прикреплён стол, на котором лежала древняя карта, удерживаемая на месте четырьмя необычно выглядящими пресс — папье из чёрного металла.

Заметив интерес Феликса, Борек произнёс:

— Магниты.

— Что?

— Эти пресс — папье — магниты. Они прилепляются к железу и стали. Это некий странный философский принцип, схожий с тем, который заставляет иглы компасов показывать направление на север. Давай, попробуй поднять один.

Феликс сделал, как было сказано, и почувствовал сопротивление, которого он не ожидал. Он выпустил кусок металла, а тот, как показалось, выпрыгнул из его руки и со щелчком прилепился к столу. «Как это типично для гномьей скрупулёзности, — подумал Феликс, — они умудрились найти способ удерживать карты на местах даже на таком нестабильном основании, как этот воздушный корабль». Он упомянул об этом.

— Эта сила была известна долгое время. Ей пользовались наши навигаторы на пароходах Барак — Варра.

Борек улыбнулся:

— Но, полагаю, ты тут не затем, чтобы обсуждать мелкие детали обстановки кают судна…

Феликс согласился, что не за этим, и начал рассказ, поведав Бореку о том, что случилось с чародеем, и его упоминание о демоне. Встреча с Мюллером заставила его призадуматься. Впервые он стал серьёзно воспринимать ужасающую вероятность того, что подобное создание может находиться в Караг — Думе. Старый гном слушал, кивая время от времени. Когда Феликс закончил, какое — то время стояла тишина, пока Борек набивал свою трубку.

— Как такое возможно? — спросил Феликс. — Как демон может находиться там, а не снаружи, в Пустошах?

Борек долго и сурово смотрел на него.

— Они могут существовать и вне Пустошей. Судя по нашим записям, многие из них сражались против армий гномов.

— Тогда где они теперь?

— Исчезли. А куда, кто знает? Кто может по — настоящему объяснить принципы действия Хаоса?

— Но у тебя наверняка есть теория?

— Существует множество теорий, господин Ягер. Насколько нам известно, грубая магическая энергия сквозь Пустоши течёт наиболее сильно. Весьма похоже, что демоны питаются этой энергией и нуждаются в ней для поддержания своего существования. Вне Пустошей они могут появляться на очень короткое время, прежде чем исчезнут, так как магия там слабее. Здесь, в Царстве Хаоса, они могут оставаться на куда более долгий период, потому как тут энергии для них имеется больше.

— А почему так?

— Шрейбер верит в то, что в самом центре Пустошей имеется какое — то возмущение, являющееся источником всей магии. По его словам, оно также каким — то способом искривляет время и расстояние. Многие учёные, как тебе известно, заявляют, что в разных частях Пустошей время течёт по — разному. И чем дальше углубляешься в Пустоши, тем более заметным становится это воздействие.

— Почему же тогда демоны до сих пор на нас не набросились?

— Возможно потому, что мы продвинулись недостаточно далеко. Я сомневаюсь, что демоны способны длительное время существовать настолько близко к краю Пустошей, но в действительности я не знаю, в этом ли причина. Мне неизвестно многое, что относится к этой области.

— Но ты полагаешь, что демон по — прежнему обитает в Караг — Думе?

Борек мрачно засмеялся.

— Это более чем возможно. Даже перед моим уходом возникли ужасные слухи, что было призвано какое — то жуткое создание, а король Тангрим Огнебородый и его мастера рун отправились ему навстречу. Может быть, там оно попало в ловушку или не может уйти. Я не знаю. Мы с братом покинули город перед финальным сражением.

— Это совсем не радостная мысль.

— Нет, но вскоре мы узнаем ответ. Мы должны достичь Караг — Дума на следующий день или около того.

— Что потом?

— Там будет видно.

— Скорее! Быстро — быстро! — верещал серый провидец Танкуоль. Его утомляло и беспокоило постоянное нахождение взаперти внутри паланкина. Подобному состоянию сопротивлялись все его инстинкты скавена, хотелось подняться и пуститься наутёк, но у него реально не было выбора. Последние несколько дней он ничем не занимался, кроме как пользовался заклинаниями для переговоров и на перекладных передвигался по путям — дорогам Подземной Империи, питаясь на ходу и останавливаясь лишь на то время, что требовалось для смены носильщиков и паланкинов. От длительного сидения у него на заднице натёрлись волдыри, и появилось ощущение, что спина навсегда останется скрюченной.

Его носильщики жалобно выражали недовольство, и Танкуоль собирался было разорвать на части одного — двух, чтобы преподать им урок, но понимал, что эффект будет отрицательным. Добьётся он лишь того, что замедлит сам себя, пока они не достигнут следующего пересадочного пункта, где он сможет сменить рабов. Однако серый провидец пообещал себе, что эти хныкающие прислужники будут страдать, когда они там окажутся!

Так и будет, если Танкуоль сможет найти в себе силы. Серый провидец чувствовал себя опустошённым от напряжения, вынужденный затрачивать так много энергии на разговоры с Ларком на столь далёком расстоянии. А теперь этот шут даже не отвечает на его вызовы. Как это разочаровывает! У него нет идей, что могло произойти. Ларк мёртв? Воздушный корабль разбился в какой — то ужасной катастрофе? Вся эта длительная погоня напрасна? Несомненно, быть того не может, но с тех пор, как увидел проклятущего Ягера, Танкуоль ощущал недобрые предчувствия. Чего бы ни касались человек и его негодный спутник — гном, Танкуоль всегда готовился к худшему. Похоже, эти двое рождены для того, чтобы мешать ему.

Танкуоль проклинал инженеров клана Скрайр. Почему бы им не приложить свою чёртову изобретательность к созданию каких — нибудь усовершенствованных способов перемещения по туннелям Подземной Империи? Несомненно, они бы придумали что — нибудь более эффективное, чем просто смены носилок, перетаскиваемых рабами! Не они ли постоянно проводят время в работе над более большим и эффективным вооружением? Почему бы не поработать над колесницами с двигателями на искривляющем камне или самоходными тягачами? Или над какой — нибудь версией гибельного колеса для дальних поездок? Должно быть, сделать подобные механизмы им вполне по силам. Если не забудет, то в следующем докладе Совету Тринадцати Танкуоль упомянет о своих идеях.

— Скорее! Быстро! Вперёд — вперёд! — подгонял он охрипшим голосом.

Танкуоль понимал, что ему необходимо поскорее попасть в северные земли и выяснить, что произошло с чудесным воздушным кораблём. Если только удастся наложить на него лапы, у него никогда больше не возникнет проблем с быстрым перемещением.

Он пообещал, что как только там окажется, кому — то обязательно придётся заплатить за перенесённые им неудобства.

Феликс лежал на койке в своей каюте, уставившись в металлический потолок. У него кружилась голова от всех тех вещей, что на сегодняшний день он узнал о Владениях Хаоса. Мир куда как более сложен, чем он когда — либо предполагал, и становилось всё более очевидным, что его народу многому нужно учиться у Старших Рас.

Феликс закрыл глаза, но сон не шёл. Он чувствовал усталость, но заодно и беспокойство. Плечо по — прежнему отзывалось болью, несмотря на целебные мази, использованные Вареком. Он понимал, что на какое — то время ушиб сохранит повышенную чувствительность. Однако один из подмастерий Макайссона починил его кольчугу, и та выглядела лучше, чем новая.

Проклиная судьбу, Феликс поднялся с кровати и натянул свои сапоги. Покинув каюту, он направился к кормовой наблюдательной орудийной башне корабля. Самый дальний пузыреподобный выступ башни был небольшим, там была установлена органная пушка на вращающейся платформе. Феликс плюхнулся на сидение и поработал ножными педалями, повернув её сперва налево, затем направо. Он нашёл движение странно расслабляющим, напоминающим раскачивание в гамаке или в кресле — качалке его дедушки. Он потянулся вверх и взялся за рукояти органной пушки. Это была ещё одна из необычных моделей Макайссона. Она имела рукояти, как у пистолета, а выстрел производился нажатием спускового крючка. Сам механизм пушки вращался на шарнире, и мог быть повёрнут вверх, вниз, налево, направо почти без усилий. Феликс не знал, от кого гномы ожидают нападения, летая на такой высоте, но они явно всё предусмотрели.

Он всмотрелся в местность, над которой они пролетали. Небо было тёмным, что походило на ночь. По меньшей мере, облака над ними были темнее, и не было никаких признаков солнца. Феликс подивился этому. Они достигли местности, где, как казалось, независимо от того, насколько высоко они поднимутся, небо всегда затянуто. Он решил, что это либо проявление какой — то мощной магии, либо попросту где — то вдали огромные массы пыли искривляющего камня были подняты в воздух направленными вверх мощными ветрами. Единственное освещение поступало снизу, из огромных огненных ям, расположенных на грубом ландшафте — кратеров вулканов, напоминающих пузырящиеся пасти, подле которых резвились искривлённые фигуры.

Когда воздушный корабль проходил над огненными ямами, его немного потряхивало восходящим потоком горячего воздуха. Теперь Феликса это не пугало так, как ранее. Он даже стал находить лёгкую турбулентность успокаивающей. Это было необычно. Чем больше он летал, тем чаще находил небо родственным морю. Ветры были течениями, облака временами напоминали волны.

Феликс прикидывал, есть ли в море течения на разных уровнях, такие, как возникающие на разных высотах ветры, движущиеся с разной скоростью. «Философу тут есть о чём поразмыслить», — зевая, подумал он и мягко провалился в сон.

Ларк медленно и незаметно тащился по коридорам корабля. Голод в желудке был подобен живой твари, царапающейся и старающейся выбраться. Он причинял ему реальную физическую боль. Впереди себя он почувствовал добычу. У той был запах не гнома, но человека. Ларку было без разницы. Он просто хотел ощутить, как горячая красная кровь хлынет в его пасть, и набить брюхо кусками сырого тёплого мяса — а для этой цели человек подходил столь же хорошо, как и гном.

Он вошёл в комнату на корме и услышал храп фигуры перед ним. Хорошо! Его глупая жертва ни о чём не подозревает, дрыхнет как свинья, чего ни один скавен себе не может позволить даже при отсутствии очевидной опасности. Покрытая белой шерстью голова человека откинута назад, шея обнажена, словно приглашая клыки Ларка.

Ларк на цыпочках пошёл вперёд, наклоняясь к телу спящего. Его рот наполнился слюной в предвкушении свежего мяса. Всё, что следует сделать — одним укусом перегрызть артерию! Он сожмёт свои челюсти на горле человека, подавляя его крики. Ещё пара шагов и он выйдет на позицию для удара.

Внезапно Ларк услышал шаги на лестнице, ведущей с верхней палубы. Кто — то приближается! Он беззвучно выругался, понимая, что если нападёт сейчас, то будет обнаружен прежде, чем сожрёт свою жертву, и поднимется тревога. Какие — то проблески самосохранения, запрятанные глубоко в его мозгу, подсказывали, что это совсем не хорошо; поэтому он тихо и поспешно вернулся в коридор и двинулся туда, откуда пришёл.

Феликс внезапно проснулся от звука подозрительных шагов на лестнице. Он был рад проснуться, потому что у него был кошмар, в котором гигантская крысоподобная тварь всё ближе подкрадывалась к нему в тёмном туннеле, заполненном туманом. Вне всякого сомнения, этот плохой сон был вызван зверолюдами, которых он видел сегодня. О Сигмар, они достаточно ужасны, чтобы вызывать кошмары, которых хватит на всю жизнь.

Поглядев вверх он увидел Варека, спускающегося на смотровую палубу. В одной руке у него была книга, в другой перо, и выглядел гном немного разочарованным тем, кто нашёл тут кого — то ещё, хотя желал оказаться в одиночестве.

— Добрый вечер, Феликс, — произнёс он, выдавив улыбку.

— А сейчас вечер?

— Кто его знает, — пожал плечами гном. — Нормальное время суток, как и любое другое в этом мерзком месте. Небеса темны, земли не видать, так что я полагаю, что вполне может быть вечер.

— В таком случае, и тебе доброго вечера, Варек, — сказал Феликс. — Что ты тут делаешь?

— Я пришёл сюда записать свои заметки. Это сложно делать, находясь в одной каюте с Готреком и Снорри.

Феликс внезапно порадовался, что его рост и тот факт, что он человек, дали ему право на собственную отдельную каюту. На всём воздушном корабле было всего лишь три отдельных каюты; и две оставшиеся занимали Борек и Макайссон.

— Могу себе представить. Чем они заняты?

— Готрек заявил, что в их последнем состязании по сшибанию головами Снорри победил его лишь формально. По этому поводу у обоих нашлись аргументы. Снорри хотел прямо там провести другое состязание, дабы закрыть вопрос, но от этого я их отговорил.

— Как? — Феликс не мог себе представить, чтобы этот учтивый молодой гном мог отговорить пару Истребителей Троллей от чего бы то ни было.

— Я им напомнил, что обычно у проигравшего занимает около трёх дней восстановление после поединка по сшибанию головами, и это притом, что ничего серьёзного не сломано. И если поединок состоится — один из них пропустит наше прибытие в Караг — Дум. Разумеется, предполагая, что прибудем мы вовремя. Похоже, уловка сработала. Когда я от них уходил, они вместо этого устроили состязание по распитию водки. Надеюсь, к тому моменту, как я вернусь, они оба отрубятся.

— Я бы на это не поставил, — сказал Феликс.

Варек печально улыбнулся:

— Как и я.

— Не обращай на меня внимания, — сказал Феликс. — Я просто подремлю.

Он снова откинулся на сидение.

— Пока ты не уснул, могу я попросить тебя повторить все детали сегодняшних событий? Я хочу удостовериться, что всё запомнил в точности.

— Конечно, — ответил Феликс и снова начал рассказывать историю, лишь с незначительными преувеличениями.

Феликс проснулся поздно, по — прежнему в кресле управления органной пушкой, и обнаружил, что один из инженеров моет палубу вокруг него. Зевая и потягиваясь, он поднялся и решил пойти перекусить. Встав, Феликс заметил небольшую вереницу верховых воинов прямо под ними, скачущих, несомненно, в том же направлении, что и летящий воздушный корабль.

— Они нас преследуют? — спросил он, уже понимая, что это дурацкий вопрос.

Пока он смотрел, всадники в чёрных доспехах остались далеко позади стремительно передвигающегося воздушного корабля.

— Нет, — ответил гном, — но что — то действительно происходит. Всё утро мы пролетаем над боевыми группами, передвигающимися в том же направлении. Словно они знают, куда мы направляемся, и двигаются наперехват.

— Быть того не может, — сказал Феликс, но глубоко в душе не был уверен.

В конечном итоге, кто знает, на что в действительности способны силы Хаоса.

* * *

— Ситуация ухудшается, — произнёс Варек, продолжая смотреть в телескоп через окно командной палубы. — Тут их сотни. Теперь, похоже, впереди нас их больше, чем позади.

Феликс вынужден был согласиться — это было ясно даже на невооружённый взгляд. Целый день они пролетали над группами зверолюдов, воинов Хаоса и прочих злобных тварей. Чем дальше они проходили, тем чаще те попадались на глаза. И все последователи Тьмы следовали в том направлении, в котором двигался воздушный корабль. Словно армия получила тайный сигнал и начала собираться.

— Всё это мне не нравится, — произнёс Феликс. — Неужели они действительно знают, куда мы направляемся? Они нас ожидали?

— Я не думаю, что такое вероятно, — немного раздражённо произнёс Борек. Он опустился в одно из подбитых кожей кресел и сидел там, задумчиво перебирая свою бороду пальцами заскорузлой руки.

— У них не было возможности получить предупреждение о нашем прибытии. На борту этого корабля нет предателей. Пока мы не выступили, никто не мог знать о наших планах; и даже если бы знал, то, несомненно, не смог бы отправить весть быстрее, чем мы передвигаемся.

Создавалось впечатление, что старый гном пытается убедить сам себя. Феликсу было нетрудно обнаружить изъяны в каждом из его аргументов. Об их цели знал Шрейбер, также как Страгов и кто угодно из его людей. Волшебством можно передать сообщение даже быстрее, чем воздушный корабль в состоянии передвигаться. Что ещё проще, возможно, среди последователей Хаоса имеются прорицатели, способные предвидеть будущее. Иногда Феликс поражался, насколько просто и быстро ему удавалось находить дурные признаки в положении дел.

— Мы лишь предполагаем, что им есть до нас дело, — продолжил Борек. — Ни то, ни обратное не доказано. Возможно, у них есть собственные причины собираться вдоль этого маршрута.

— И какие это могут быть причины?

— Я не знаю, но полагаю, в чём бы ни была причина, довольно скоро мы её обнаружим.

Воздушный корабль продолжал полёт. Военные отряды становились крупнее, так как множество небольших групп хаосопоклонников собирались вместе, формируя крупные подразделения. В некоторых отрядах можно было заметить до дюжины знамён, развевающихся на ветру.

Среди существ внизу стали гораздо чаще встречаться нелепые создания. Феликс видел странных воинов, полумужчин — полуженщин с огромными крабьими клешнями. Они сидели верхом на скачущих прыжками двуногих существах с длинными высунутыми языками. Пока он сверху наблюдал через телескоп, этот отряд демонической кавалерии догнал рассредоточенную группу мутантов. Отвратительные скакуны всадников выбрасывали свои длинные липкие языки, хватали своих жертв и подтягивали тех к своим хозяевам, или хозяйкам, — точно таким способом ящерицы джунглей предположительно хватают мух.

Необычные, ярко окрашенные создания, чьи ужасно увеличенные лица, казалось бы, появлялись прямо из середины их туловища, резвились среди ярких песков пустыни. Они махали пролетающему воздушному кораблю, словно приветствуя давно потерянного родственника, затем хватались за бока, кружась в безумном демоническом веселье.

Один здоровенный всадник в чёрной броне переводил стаю искажённых собак через скалы. Его животные обладали огромными гребнями, как у рептилий, а их шкура отливала ярко красным металлическим оттенком. Временами Феликсу казалось, что он наблюдает картины, выхваченные из кошмара какого — то безумца, но, тем не менее, не мог воздержаться от просмотра.

Перед ними за пустыней поднималась цепь холмов. Когда они приблизились, Феликс увидел, что эти предгорья всего лишь предваряют куда более большую цепь возвышающихся вершин, столь же высоких, как и всё остальное в горах Края Мира. Эти холмы мерцали неестественными цветами. И Феликс впервые увидел в Пустошах нечто, напоминающее растительность.

Лес чудовищных склизких грибов произрастал на склонах холмов. Каждый из мощных грибов был столь же огромен, как высочайшее дерево, а их шляпки были достаточно огромными, чтобы накрыть небольшую деревню. Каждый немного отличался нездоровым оттенком: желчно жёлтым, костяным, едко зелёным, — и каждый поднимался к небесам, словно сражаясь со своими собратьями за каждый лучик света и каждый дюйм пространства. У некоторых грибов было много шляпок, каждая из которых ответвлялась от главного ствола. Мерзкая слизь обволакивала плодовые тела грибов — деревьев и противно стекала на грунт под ними. Всё это наводило на мысли о чём — то неестественном и неприятном — о жизни, которой не место в любом нормальном мире.

Тут и там лежали упавшие или преднамеренно поваленные могучие грибы — деревья, а зверолюды и мутанты карабкались через них, словно муравьи по гнилому бревну. Они пожирали загнивающую мякоть павших гигантов и пили их слизь. Наевшись, существа орали, дрались, принимали участие в оргиях и прочей непередаваемой деятельности, словно вещество мёртвых грибов содержало какой — то неизвестный опьяняющий наркотик.

Вырастающие перед восхищённым взглядом Феликса холмы очищались, лишаясь неестественной растительности. Взамен стало заметно больше развалин. Он разглядел небольшие форты, сооружённые только лишь из собранных валунов. Замки сложной конструкции, со стенами, покрытыми сталью и латунью. Дворцы, вырезанные в породе самих холмов. Подобному не находилось логического объяснения. Возле каждого строения лежали скелеты и непогребённые тела, либо стояли виселицы с раскачивающимися на них мёртвыми зверолюдами. Со склонов холмов поднимался запах гари и смерти. Очевидно, эта местность повидала множество сражений, но теперь была заброшена, и стоило им пролететь дальше, причина стала ясна.

Через холмы воины передвигались кучно, подобно бурным ручьям перемещаясь вниз, на тропы, что проходили сквозь долины, соединяясь с двигающимся по пыльным дорогам потоком хаосопоклонников. Те ехали верхом, хромали, маршировали, ползли, прыгали, неприлично размахивали крыльями — но все они двигались, и, похоже, у всех на уме было лишь одно место назначения. Теперь не вызывало сомнений, что все эти хаосопоклонники направляются в ту сторону, что и сами путешественники — к далёким горам.

Проходили часы. Воздушный корабль пролетал над плоской равниной в тени холмов, а под ним по — прежнему протекал бесконечный поток. В центре равнины Феликс увидел четыре громадных валуна, которым придали форму чудовищной пародии на человеческий облик. Сперва он решил, что это игра света — мираж, порождённый необычными очертаниями скал и его собственными усталыми глазами, но после обнаружил, что это не так. Каждому из огромных камней была действительно придана форма одного из Тёмных Богов Хаоса, по его предположению.

Когда они приблизились, у Феликса начали возникать некоторые идеи о реальных размерах этих грандиозных статуй. Каждая была выше причальной мачты у Одинокой Башни. Он слышал, что некоторые из вершин на эльфийских островах Ультуана вырезаны в виде огромных статуй, но весьма вероятно, что даже они покажутся маленькими перед этим монументами. Некая потрясающая магия была применена для трансформации костей самой земли в эти насмешливые изваяния; и в миг изумления и ужаса Феликс пришёл к некоему осознанию реальной мощи Сил Хаоса.

Одна из статуй изображала огромное, непропорционально широкое существо, чьи бока бугрились нарывами и язвами. Его злобный облик наводил на мысль о миллионах лет чумы и смерти. Где — то на уровне подсознания голос прошептал Феликсу имя — Нургл, демонический Бог Чумы.

Другая статуя имела вид какого — то птицеголового, с огромными крыльями, обёрнутыми вокруг тела. Жуткий и неестественный свет переливался вокруг головы короной мистической энергии, подавшей мысль, что это Тзинч — Изменяющий Пути, Архитектор Судеб.

Третья статуя была вырезана в образе существа, не совсем мужчины и не совсем женщины, принявшего одновременно похотливую и насмешливую позу. Огромные пещеры представлялись пустыми глазницамы. Феликс вздрогнул, каким — то образом он понял, что это изображение одной из многих сущностей Слаанеша, Повелителя Непередаваемых Удовольствий. В прошлом Феликс много раз сталкивался с последователями этого Бога — Демона.

Последняя статуя имела облик массивного воина, с крыльями, как у летучей мыши, вооружённого мечом и хлыстом; лицо которого закрыто шлемом, скрывающим все черты. Что — то в позе подсказывало, что хоть создание неуклюже и обезьяноподобно, оно обладает невероятной физической силой. Должно быть, это Кхорн — Бог Крови, Владыка Трона Черепов. Феликс вздрогнул. Имя Кхорна внушало ужас ещё на заре времён.

У ног этих титанических статуй некоторые хаосопоклонники простирались ниц и оставляли приношения, но большинство просто салютовало и двигалось дальше. Феликс отказался от всяческих попыток сосчитать последователей Хаоса. Теперь они исчислялись тысячами. Феликс словно наблюдал армию муравьёв на марше, а мотивы орды выглядели столь же непостижимыми, как и угрожающими. Феликс мог лишь порадоваться тому, что хаосопоклонники передвигаются от земель людей вглубь Пустошей. Однако он сознавал, что достаточно всего одного приказа, чтобы развернуть эту великую армию кругом и отправить в южном направлении, если появится достаточно могущественный предводитель.

За исключением стука двигателей, на командной палубе позади Феликса стояла тишина, и Феликс понимал, что все находящиеся там гномы разделяют его мысли. Они все были охвачены ужасающим величием армии, собравшейся под ними.

Предгорья становились выше, и теперь перед воздушным кораблём вздымалась настоящая цепь горных вершин. Земля под ними выглядела вполне нормальной: с ручьями, деревьями и тем, что могло быть козлами, скачущими по гребням гор. Возможно ли, что некоторые части Пустошей остались не затронуты искажающим влиянием Хаоса? Какая — то противовесная сила всё еще борется с его воздействием? Или это какая — то уловка Тёмных Сил — безобидный покров, растянутый над тайной сущностью, более мрачной и ужасной, чем всё то, что они до сих пор наблюдали?

Макайссон выпустил дыхание длинным медленным свистом, когда потянул рычаги и повернул штурвал, направляя корабль парить через длинную долину, которую ограничивали нависающие чёрные горы. Приборами управления он постоянно вносил небольшие регулировки, борясь с боковыми ветрами и турбулентностью, пока прокладывал путь через извилистую долину.

Воздушный корабль развернулся почти на девяносто градусов вправо, и перед ними лежала протяжённая долина, кишащая последователями Хаоса. Струйки дыма поднимались от походных костров, образуя тёмное облако, которое угрожало закрыть им обзор. Десятки тысяч зверолюдов с удивлением глазели на них. Тысячи воинов Хаоса выстроились внутри сумасшедшего лабиринта земляных укреплений. Воздушный корабль непрерывно гудел, двигаясь по долине в направлении сгущающейся тьмы, что заполняла её дальний конец.

Над толпой возвышались огромные колесницы, влекомые ужасными зверьми — мутантами, более крупными, чем слоны. Тут и там какие — то из колесниц развалились, какие — то расплавились, а какие — то были попросту разбиты некой внушительной силой. Огромные кресты Т — образной формы были установлены среди рядов палаток и срубов, и на каждом находилась распятая фигура. Некоторые были тут недавно, остальных птицы — падальщики ободрали до костей.

Впереди по курсу вырастала необычайно огромная гора. Её внушительная масса закрывала конец долины. Склоны горы были покрыты рядами разломанных укреплений. Поверхность земли у предгорий была усеяна белыми костями. Укрепления поднимались до цитадели на самой верхушке горы; и было ясно, что там идёт бой, причём не так давно, так как дым всё ещё поднимался от горящих строений, и воины в чёрной броне двигались среди трупов недавно погибших.

Напряжённая тишина повисла над командной палубой „Духа Грунгни“. Казалось, все гномы задержали дыхание от ужаса и изумления. В конце концов, Борек заговорил и его голос раздался резким хрипом.

— Узрите вершину Караг — Дума, — произнёс он.

(обратно)

Караг — Дум

— Берегись! — закричал Феликс.

Посреди кишащих под ними орд, один из хаосопоклонников — увешанная амулетами высокая тощая фигура в чёрном, в серебряном шлеме с изогнутыми козлиными рогами, — поднял резной посох, указав на них. Обжигающая энергия потрескивала вокруг верхушки посоха, и с поверхности к воздушному кораблю прыгнул разряд кроваво — красной молнии. Другие колдуны присоединились, вкладывая в атаку свои магические силы, и мощность разряда увеличивалась, пока от яркости вспышки не заболели глаза, а рёв грома не стал угрожать Феликсу потерей слуха. Молния вспыхнула и затрещала вокруг „Духа Грунгни“. Запах палёного металла и озона заполнил воздух. Выглядело это так, словно корабль сам по себе оказался запертым в центре грозы. Гондола тряслась и раскачивалась. Драгоценные камни в глазах статуи на носу судна горели ярким светом, и Феликс почувствовал, что амулет на его груди потеплел. Макайссон выкрутил штурвал, дёрнул рычаг высоты, и они направились в небеса, к низко нависающим облакам.

Воздушный корабль трясся и взбрыкивал, словно испуганная лошадь, и Феликс опасался, что их магическая защита будет преодолена. Затем атака прекратилась столь же внезапно, как и началась.

«Как бы не оказалось поздно», — беспокоился Феликс. Он смотрел вниз, на стоящую лагерем армию Хаоса. Похоже, путешественники пересекли некий рубеж, подошли слишком близко и потому были атакованы. Следовательно, вполне вероятно, что пока они сохраняют дистанцию, остаётся возможность безопасно пролететь над армией. «Возможно, хаосопоклонники опасаются нападения сверху, — подумал Феликс. — Или, что столь же вероятно, они попросту безумны».

Ужасающая тишина установилась на командной палубе. Гномы обменивались потрясёнными взглядами. Сидя на корточках у окна, Феликс наблюдал за ними. Наконец Борек заговорил негромким хриплым голосом.

— Этого я не ожидал, — произнёс он, и в его голосе отразился груз прожитых лет.

Он покачал головой:

— Это невозможно.

Готрек был бледен, хотя Феликс не мог сказать, от ярости ли или какой — то другой сдерживаемой эмоции.

— Цитадель по — прежнему держится? Наш народ всё ещё там?

Борек посмотрел на него одним слезящимся глазом и покачал головой:

— Ничто не может противостоять силам Хаоса два столетия. Там, внизу, в живых не могло остаться никого.

Костяшки пальцев Готрека побелели, когда он крепче сжал топор.

— Тогда зачем там эта громадная армия? Зачем они осаждают гномью крепость? C кем они сражаются, если не с нашими сородичами?

— Я не знаю, — произнёс Борек. — Ты видел эту армию. Ты видел разрушения в долине. Крепость гномов не смогла бы выдерживать подобное нападение столь долго.

— А что, если они выдерживают? Что, если там остались выжившие гномы? Это означает, что мы бросили наших сородичей на милость Хаоса почти на два столетия. Это означает, что мы отреклись от наших старых соглашений о союзе с ними. Это означает, что наш народ не сдержал обещание.

Борек поднял свою трость и постучал её концом по стальному полу. Кроме шума двигателей, это был единственный слышимый звук. Феликс взвесил их доводы. Он был согласен с Бореком. Казалось крайне невероятным, что какая бы то ни было крепость могла около двух столетий выдерживать осаду опустошительных армий Хаоса, пусть даже удерживаемая столь упорными защитниками, как гномы. У него возникло другое возможное объяснение.

— А не может ли оказаться так, — осмелился предположить Феликс, — что Караг — Дум пал перед силами Хаоса, и какой — то военачальник Тёмных Сил занял его и сделал своей крепостью? Возможно, хаосопоклонники сражаются друг с другом за обладание ей.

Он заметил, что все посмотрели на него. На некоторых лицах было написано понимание, на некоторых — разочарование. До него дошло, что некоторые из гномов, включая Готрека, надеялись обнаружить там своих потерянных сородичей.

— Это кажется наиболее вероятным объяснением, — произнёс Борек. — И, если это правда, тогда нам нечего тут делать. С тем же успехом можем разворачивать воздушный корабль и отправляться домой.

Феликс снова почувствовал разочарование находящихся на командной палубе, на этот раз более сильное, чем ранее. Эти гномы проделали долгий путь, пожертвовали многим, чтобы попасть сюда, а теперь предводитель говорит им, что всё может оказаться напрасным. И даже сейчас все гномы кивнули головой в знак согласия. За исключением Готрека.

— Но такое объяснение — не единственное, — произнёс Истребитель. — Мы точно не знаем причину.

— Верно, Готрек, но что ты хочешь от нас?

— Высадить кого — нибудь в крепости! Организовать экспедицию в глубины, которую мы будем охранять. Поискать, остался ли там кто живой из нашего народа.

— Полагаю, ты добровольно берёшь на себя эту задачу?

— Да. Мы можем подождать, пока стемнеет, и затем спуститься на гору. Если я правильно помню твои карты, со скалы есть тайный проход вниз. Я мог бы войти там и добраться до Нижних Залов.

— Снорри тоже пойдёт, — сказал Снорри. — Нельзя дать Готреку захапать всю славу. Заодно неплохая возможность уничтожить каких — нибудь воинов Хаоса.

— И я пойду, дядя, — внезапно заявил Варек. — Я желаю посмотреть на обитель моих предков.

— Полагаю, мне лучше тоже пойти. Внизу вам понадобится кто — нибудь хотя бы с половиной мозга, — произнёс другой голос.

Феликс был потрясён, опознав в нём свой собственный.

— Прежде, чем мы что — либо предпримем, давайте ещё раз посмотрим, что происходит внизу, — сказал Борек. — Возможно, тогда нам станет понятнее, что там происходит.

Они снизили воздушный корабль чуть ниже уровня облаков и по широкой дуге двинулись вокруг горы. После облёта стало ясно, что гора окружена не одним, а четырьмя огромными военными лагерями.

Каждый лагерь занимали последователи одной из великих Сил Хаоса. Над ближайшим развевались кроваво — красные знамёна Кхорна. Над другим были вывешены светящиеся стяги Тзинча. Над третьим разными оттенками пульсировали многоцветные флаги Слаанеша. Истекающие слизью флаги Нургла поднимались над омерзительными полчищами четвёртого лагеря.

По мере наблюдения стало заметно, что последователи каждой из сил настороженно относятся друг к другу. Каждый лагерь был окружён рвом не только со стороны горы, но целиком, словно армии опасались нападения со стороны остальных. Феликс был уверен, что видел случайные стычки между воинами тут и там вдоль границ.

Он также увидел, что эти лагеря являются конечным пунктом назначения для всех хаосопоклонников, которых они заметили в пустыне. Те прибывали со всех сторон света и отправлялись по разным лагерям. Феликс готов был поставить на то, что каждый из них отыскивает лагерь своей Силы Хаоса, чтобы пополнить его ряды.

Феликс предполагал во всём этом определённую искажённую логику — если учесть, что четыре силы являлись соперниками и сражались друг с другом столь же часто, как с кем — либо ещё. Принимая во внимание разногласия, которые должны были возникать среди их последователей, имело смысл обособить их для снижения напряжённости. Никакой пользы Феликс из этого не извлёк, хотя чувствовал, что что — то упустил.

Затем, пока он наблюдал, находясь в безопасности на воздушном корабле, армия Кхорна сосредоточилась вдоль границы с армией Слаанеша и с могучим рёвом ринулась в бой. Было очевидно, что армии, помимо осады Караг — Дума, ещё и сражаются друг с другом.

— Мы будем ждать вас до тех пор, пока у нас не закончится провиант, затем мы улетим, — торжественно произнёс Борек. — Мы будем кружить на высоте и наблюдать за горой через телескопы. Если вы что — нибудь обнаружите, пробивайтесь обратно наверх и выстреливайте одной из зелёных сигнальных ракет Макайссона. Мы подойдём и заберём вас так быстро, насколько сможем.

Феликс кивнул и повторно проверил сигнальные ракеты, которые заткнул за пояс. Они по — прежнему находились там, как и другое снаряжение, которое выдали ему гномы: компас, постоянно горящий фонарь, в котором для освещения использовался один из их излюбленных светящихся камней, несколько фляжек с водой и одна с водкой. На плече у него был небольшой вещмешок, набитый продовольствием. Он снова надел свою кольчужную куртку, чему был рад.

Снова и снова Феликс спрашивал себя, зачем он это делает — и опять оказывалось, что точно сформулировать причину не получается. В том, чтобы остаться на воздушном корабле, было куда больше здравого смысла. По крайней мере, так он мог бы попасть домой, даже если Готрек и остальные потерпят неудачу. Всё же тут имело место нечто большее, чем обычное здравомыслие. Он и Готрек вместе встречали бесчисленные опасности и, несмотря на стремление Истребителя к гибели, они всегда оставались в живых. Феликс подозревал тут нечто большее, чем влияние удачи — нечто сродни судьбе, и потому в компании Истребителя у него лучшие шансы выбраться из Пустошей Хаоса живым, чем в одиночку. По крайней мере, Феликс пытался убедить себя, что причина в этом.

И, по большому счёту, есть ещё его клятва. Он поклялся следовать за Истребителем и увековечить его гибель; и Феликс подозревал, что в достаточной степени воспринял мировоззрение гномов, чтобы со всей серьёзностью относиться к своему обещанию. Феликс выглянул в окно. Внизу он мог видеть огни лагерей Хаоса и неясные фигуры, двигающиеся вокруг них. Также изредка ему были слышны звуки соударяющегося оружия, когда вспыхивали драки.

Была ночь, или то, что заменяло её тут, в Пустошах. Они ждали многие часы, чтобы небо потемнело, и в итоге их терпение было вознаграждено. На воздушном корабле тоже было темно — все огни погасили, чтобы не выдавать свою позицию. Двигатели работали на минимальной мощности, чтобы производить как можно меньше шума. Перед ними возвышалась неясная масса вершины. «Макайссон знает своё дело, — надеялся Феликс, — и они не разобьются о гору». Разумом он понимал, что в темноте гномы могут видеть гораздо лучше людей, но между обладанием подобным знанием и верой в это всем сердцем существовала разница, особенно в такие моменты, когда на кону стояла жизнь.

— Если обнаружите выживших и захотите, чтобы мы пришли за вами, зажигай красную сигнальную ракету, — сказал Борек. — Понял?

— Я понял, — ответил Феликс.

Сложно было бы не понять. За время долгого ожидания Борек объяснял им это множество раз. Сигнальные ракеты были ещё одним изобретением Макайссона — вариация стандартной ракеты, оставляющая после себя блестящий след определённого цвета.

Воздушный корабль завибрировал, останавливаясь. Феликс знал, что для них это сигнал к выступлению. Готрек пошёл первым, выбравшись через люк на верёвочную лестницу, и вниз по ней. За ним последовал Снорри, радостно прогудев себе. Следующим пошёл Варек. Он приостановился у отверстия, нервно улыбнулся Феликсу, затем также исчез в люке. У него был закреплённый на груди мешок с бомбами, а за плечом висело необычное ружьё Макайссона. Феликсу хотелось бы иметь при себе такое оружие и уметь им пользоваться, но сейчас уже поздно обучаться. Он сделал глубокий вдох, выдохнул и выбрался на верёвочную лестницу.

Ночной ветер пощипывал его тело. Ветер был холоден, чего Феликс никак не ожидал обнаружить посреди пустыни. Он призвал себя к благоразумию. Они находятся где — то далеко к северу от Кислева, и ветер обязан быть холодным. Верёвочная лестница немного раскачивалась под весом спускающихся, и желудок Феликса беспокоило.

«О Сигмар, что я тут делаю? — спрашивал он себя. — Как оказался я под летающей машиной, спроектированной безумцем; раскачиваясь и болтаясь над горой, на склонах которой стоит лагерем великая армия из тысяч воинов Хаоса? Ладно, по крайней мере, это будет занятная смерть».

Затем он собрался с духом и продолжил спуск.

* * *

Все четверо стояли на выступе вблизи вершины, в тени защитной стены. Поглядев вверх, Феликс увидел, что верёвочную лестницу сматывают обратно на воздушный корабль, и судно снова поднимается в небеса, за пределы досягаемости колдунов орды Хаоса. Он навострил уши, прислушиваясь, не поднял ли тревогу какой — нибудь часовой. И слышал лишь гудение Снорри.

— Прекрати, пожалуйста, — прошептал он.

— Конечно, — громко ответил Снорри.

Феликс подавил острое желание стукнуть его своим мечом.

— Эта тропа должна привести нас к Орлиным воротам, — зашептал Варек.

— Тогда пошли, — произнёс Готрек. — Нечего время терять.

Они остановились у чудовищной статуи орла, вырезанной в скале. Готрек протянул руку вниз, междукогтей её правой лапы, и нажал спрятанный переключатель. Небольшое отверстие, как раз такого размера, чтобы мог протиснуться гном, открылось в её основании. Они проскользнули через него. Феликс услышал щелчок другого переключателя, и позади них пропал тусклый свет внешнего мира.

Он почувствовал, как Варек тянет его за рукав. Они заранее договорились, что не будут зажигать свет, пока не поймут, что путь безопасен. Таким образом, в темноте их ничто не должно выдать. Феликс сознавал, что для гномов это не проблема, так как они реально способны видеть в темноте, но этот план оставлял его незрячим и полностью полагающимся на поводырей. Возможно, это всё — таки был не такой уж хороший план. Он протянул левую руку, чтобы почувствовать холодный камень стены, а затем последовал туда, куда вёл Варек.

— Тут имеется много подобных секретных выходов наружу, — прошептал Варек. — Они использовались для вылазок во время осад.

— А если предатели воспользуются ими, чтобы проникнуть в город? — спросил Феликс.

— Ни один гном никогда не совершит подобного, — ответил Варек.

Феликс услышал истинное потрясение в голосе молодого гнома от того, что кто — либо вообще смог сделать подобное предположение.

— Потише там, позади, — сказал Готрек. — Вы стремитесь привлечь внимание каждого зверолюда и твари Хаоса на горе?

— Это неплохая идея, — произнёс Снорри.

Послышался шум, подозрительно похожий на удар кулака Готрека по голове Снорри, затем наступила тишина.

Ларк ухмылялся. Боль прошла. Долгие дни судорог и лихорадки в его импровизированной норе закончились. Он более не ощущал пульсирующей боли в черепе и ломоты в каждой кости его вытягивающегося туловища. Он прошёл очищение болью, преобразование муками. Он — избранный Рогатой Крысы, получивший благословение Наблюдателя в Непостижимой Темноте, Суетливого Повелителя Преисподней.

Подсознательно Ларк понимал, что изменился, и эти изменения были знаком благосклонности его повелителя. Пыль искривляющего камня явилась всего лишь катализатором — веществом изменения, что несло благословение его бога. Теперь он стал крупнее, слишком большим, чтобы помещаться в своём ящике, таким огромным, что вынужден был приседать, чтобы протискиваться по коридорам. У Ларка прибавилось сил. Плечи стали широкими, как у крысоогра. Грудная клетка стала походить на бочонок из мышц. Его руки стали толще, чем когда — то были ноги, которые теперь стали колоннами пульсирующей силы.

Ларк чувствовал, что может голыми лапами сгибать стальные прутья и рвать гранит своими клыками.

Теперь его зубы стали гораздо длиннее и острее. Нижние клыки выдавались, словно бивни, и осложняли ему правильное закрытие пасти. Слюна постоянно сочилась в уголках его рта.

Череп Ларка укрупнился, и было такое ощущение, словно кости выступили сквозь его щёки и образовали маску тяжёлой брони. На лбу выросли большие рога, наподобие бараньих. Временами они вызывали у него раскалывающую головную боль, но теперь он понимал, что рога являются показателем расположения Рогатой Крысы — знаком того, что он действительно избранный; благословением, что отмечало его, как непохожего на других, особенного, более совершенного. Всю свою жизнь Ларк знал, что он лучше остальных скавенов, и, наконец, теперь этому есть доказательство.

Взгляните на его хвост: такой длинный, такой гладкий, такой гибкий, увенчанный четырьмя шипами — настоящая костяная булава. Взгляните на его когти — столь же длинные, столь же острые, каждый размером с кинжал. Ларк превратился в живую машину разрушения, движимую ненавистью и голодом, горящими в его сердце. Ему нечего бояться ничтожеств, подобных Танкуолю. Когда он возвратится в Скавенблайт, это станет абсолютным триумфом. Сам Совет Тринадцати будет лежать ниц у его ног. Ларк поведёт объединённые армии расы скавенов и сокрушит всё на своём пути. Целый мир содрогнётся и будет порабощён непобедимым и всемогущим Ларком.

Но сейчас он голоден — самое время поохотиться. Ларк услышал приближающиеся шаги гнома. Прислушавшись на мгновение, он обнаружил, что гномов там несколько. Глубоко укоренившийся инстинкт подсказывал ему, что превосходство в численности хорошо лишь тогда, когда оно на твоей стороне. Неблагоразумно нападать на группу противников. «Возможно, — решил он, — стоит подождать ещё немного, пока там не останется лишь один гном, и тогда… тогда он покажет свою невероятную мощь».

* * *

Феликс услышал низкое громыхание камня о камень, когда Готрек нажал ещё один переключатель. Порыв вонючего воздуха коснулся его лица, и он предположил, что гном открыл другую потайную дверь. Они быстро прошли вперёд, и Феликс услышал, как открытая дверь за ними вернулась обратно на место. Он не понимал, почему это произошло. Он не слышал, чтобы был нажат второй переключатель. Возможно, механизм срабатывал по времени. А может быть, тут под ногами находится плита, реагирующая на давление. Феликс понимал, что его вопросы подождут. Ему может потребоваться самостоятельно выбраться назад по этому пути, если он разделится с остальными.

Впереди был свет — тусклое и отдалённое свечение. Оно ослабевало, и время от времени пропадало, лишь чтобы снова обрести яркость. Это не было похоже на свет факела, скорее, на светящийся камень или заклинание. В этом слабом освещении Феликс теперь смог увидеть перед собой коренастые очертания гномов.

Готрек поднял руку, показывая, что им следует оставаться на местах, затем бесшумно двинулся вперёд, с осторожностью, которой Феликс от него даже не ожидал.

Он был рад, что Истребитель, как кажется, весьма серьёзно воспринимает их задание. Видимо, потребность разузнать о судьбе жителей Караг — Дума преобладала даже над его стремлением к героической смерти. «А почему бы и нет? — спросил себя Феликс. — Одно не исключает другого. Если Готрек стремится войти в анналы истории гномов, есть ли способ лучше, чем остаться в памяти спасителем затерянных сородичей? Или у него имеются другие, более личные мотивы?» Феликс понимал, что спросить он никогда не отважится.

Он сделал ещё один глубокий вдох, чтобы успокоиться. Воздух был затхлым, в нём ощущался запах гниения и чего — то ещё. Это была вонь того типа, что он помнил по логову гарпий в зиккурате — мерзкий запах зверей Хаоса. Феликс расслышал фырканье Снорри и понял, что вооружённый молотом Истребитель тоже это почуял.

Впереди Готрек достиг перекрёстка и кивнул им следовать за ним. Они заторопились вперёд, пока не достигли прохода и не оказались в другом длинном коридоре.

Дрожащий свет исходил от светящихся самоцветов, установленных в потолке. Некоторые были разбиты, некоторые извлечены. Оставшиеся были потрескавшимися и работали с перерывами, отправляя тени скользить во мраке.

Каменная кладка напомнила Феликсу архитектуру гномов, которой он восхищался в Караке Восьми Вершин. Стены поддерживались тёсаными блоками базальта. Массивные арки поддерживали высокий изогнутый свод. Каждая была произведением искусства. Ближайшая была вырезана в виде двух коленопреклонённых гномов, смотрящих друг на друга через коридор, держа свод на своих спинах.

Должно быть, они были прекрасны с момента своего создания, но теперь подверглись вандализму. Лица были сколоты, а части кладки были выщерблены оружием. Феликса разозлило, что кто — то смог повредить произведение, в которое скульптор вложил столь много труда.

Пока они медленно продвигались по коридору, Феликс заметил, что те следы разрушения были не единичным случаем. Каждая арка была обезображена подобным образом. Многие из них почернели от пламени или были опалены заклинаниями. Некоторые выглядели, словно изъеденные кислотой.

Постепенно Феликсу пришло в голову, что он наблюдает не обычный беспричинный вандализм, но признаки сражения. В этом коридоре когда — то шёл ожесточённый бой с применением разнообразного оружия, обыкновенного и сверхъестественного. Им стали попадаться скелеты, до сих пор одетые в доспехи и сжимающие оружие в костяных пальцах. Некоторые из них принадлежали гномам, некоторые — ужасно мутировавшим зверолюдам.

— Итак, нам теперь известно, что последователи Хаоса прорвались внутрь, — прошептал Варек.

— Да, и отважные гномы встретили их холодной сталью, — произнёс Готрек.

— Но жив ли кто — нибудь из них теперь? — пробормотал Феликс.

Коридоры уводили их всё дальше и дальше. Некоторые шли под уклоном вниз. Другие выводили к крутым лестничным колодцам. Всюду имелись следы давних сражений. Мумифицированные останки лежали повсюду. Над всем витала аура зла. Где — то в глубинах таилось ужасное нечто. Феликс с трудом пытался удерживать под контролем свой страх, что изводил его, нашептывая, что там, за следующим изгибом или в конце следующего пролёта лестницы им повстречается нечто опасное, сверхъестественное и ужасное.

Готрек приостановился в одном длинном зале, оцепленном колоссальными статуями. Пол был усыпан телами, но ни одно из них не принадлежало гному. Все они были зверолюдами или воинами Хаоса. Пара тел лежала с мечами меж рёбер. Ударив одновременно, они убили друг друга.

Готрек задумчиво осмотрел обоих.

— Тут произошло кровопролитие между мерзкими тварями.

— Возможно, они поссорились из — за дележа трофеев?

— Тогда где сокровища, Феликс? — поинтересовался Варек.

— Унесены победителями, — ответил Феликс.

Он рассмотрел тела вблизи и заметил, что на них разные знаки отличия.

— Возможно, они последователи разных сил или враждующих военачальников. Возможно, победители из — за чего — то повздорили.

— Может и так, — сказал Готрек.

— Почему тут так тихо? — спросил Феликс. — Снаружи целая армия, но мы не видели никого с момента, как сюда попали.

Готрек рассмеялся.

— Это одна из древнейших крепостей гномов, человечий отпрыск. Она простирается под землёй на лиги. Тут сотни уровней. Общая протяжённость коридоров и залов должна исчисляться тысячами лиг. В небольшом уголке этого города может потеряться армия величиной с одну из тех, что на поверхности.

— Тогда как мы собираемся отыскать выживших, которые тут могут оставаться?

— Если здесь внизу живут какие — нибудь гномы, то они будут находиться в определённых местах, куда мы и направляемся, — заметил Варек.

И они настойчиво двинулись в темноту.

По многим другим местам было понятно, что сражения происходили не между гномами и хаосопоклонниками, но между самими последователями Тёмных Сил. Лишь изредка им попадались признаки того, что в военных действиях принимали участие гномы. По обнаруживаемым ими телам становилось всё более очевидным, что тут шла война между силами Хаоса. Они обнаружили свидетельства сражений между воинами Слаанеша и неистовыми последователями Кхорна. Они обнаружили свидетельства, что поклоняющиеся Тзинчу сошлись в бою с зачумлёнными служителями Нургла. В одном большом зале, через который они проходили, сошлись последователи всех четырёх сил и перебили друг друга.

Феликс находил сумрак гнетущим. Блуждания по этим бесконечным коридорам со следами сражений и вид останков давних боёв приводили в уныние. Он размышлял о тех огромных армиях, стоящих лагерем на поверхности. Кого они представляют? Чего они ждут? Это казалось бессмысленным. Феликс пожал плечами. И потом, почему подобное его удивляет? По его критериям здравомыслия, хаосопоклонники невменяемы. Возможно, они сражаются по непостижимой прихоти своих Тёмных Богов. Возможно, они сражаются для увеселения той злобной твари, которую он почувствовал внизу. Столь же возможно, что Феликс с товарищами — единственные существа, которым позволено тут передвигаться из — за какой — то причуды какого бы то ни было создания, затаившегося в глубинах. Он прикидывал, ощущают ли остальные такое же тревожное чувство присутствия таинственной силы. Он не находил в себе мужества задать им этот вопрос.

По мере того, как они шли и шли через галереи, отражающие эхо, и помещения с высокими потолками, становилось ясно, что Готрек был прав. Здесь определённо хватало места, чтобы разместить множество армий, даже если все они будут по численности равны войскам, собравшимся снаружи. Феликс не представлял, как должна была проходить жизнь обитателей подземного города, вроде этого, в пору его расцвета. Даже до прихода последователей Хаоса, город, должно быть, был практически пуст. Феликс знал, что гномы — вымирающая раса, и была таковой тысячелетиями. Однако должны были быть и такие времена, когда эти улицы заполняли гномы, что продавали и покупали, смеялись и плакали, любили — словом, жили, занимаясь своими повседневными делами. Теперь город выглядел гробницей, которую оскверняли мёртвые тела захватчиков, разбросанные повсюду.

Готрек опустился на колени подле козлоголового трупа, перед которым внезапно остановился. Тот не был похож на остальные, что им встречались — он был ещё тёплым! Плоть оставалась на его костях. Под ним образовалась лужа тёплой чёрной крови. Поблизости лежали прочие зверолюды, все были мертвы.

Феликс присел на корточки, чтобы рассмотреть получше. Зверолюд и при жизни не был красавцем, а смерть его внешний вид не улучшила. У него была большая голова козла и тело человека. Мохнатые ноги оканчивались копытами. На лбу была выжжена метка Кхорна. Его странные водянистые глаза остекленели. Они безучастно уставились в потолок, возвышающийся высоко над головой. В груди зверолюда засело древко арбалетного болта, второй болт торчал в брюхе. Одна рука зверолюда по — прежнему сжимала стрелу, убившую его. Рука имела прекрасный внешний вид, напоминала скорее руку монаха, чем чудовища; и Феликс подумал о том, насколько неуместно она выглядит в сочетании со звериным обличием. От зверя несло мокрой шкурой, фекалиями и мочой.

Готрек дёрнул один из арбалетных болтов. Тот высвободился с неприятным чавкающим звуком, и небольшая струйка чёрной крови выступила из раны. Готрек повертел болт в руке, внимательно изучив своим единственным здоровым глазом. Феликс не понимал, чем Готрека так привлёк этот болт. Тот выглядел добротно, но едва ли отличался от любого другого арбалетного болта из когда — либо ему попадавшихся.

— Это оружие гномов, — наконец высказался Готрек, с чем — то вроде торжества в голосе.

— С чего ты взял? — спросил Феликс.

— Посмотри на качество изготовления, человечий отпрыск. Человеку даже не удалось бы сделать столь плотно прилегающий наконечник, или оперить болт столь качественно. Кроме того, на кончике имеются гномьи руны.

— Так ты утверждаешь, что эти зверолюды перебиты гномами?

Готрек пожал плечами и отвёл глаза.

— Может быть.

— Может быть, зверолюды нашли один из арсеналов, — неуверенно предположил Варек.

Он явно не желал возражать Готреку, и как заметил Феликс, сам надеется, что неправ. Вареку хотелось бы, чтобы внизу оказались гномы, продолжающие сражаться.

— Ты когда — либо видел зверолюда, вооружённого арбалетом? — спросил Готрек.

— Это мог быть воин Хаоса.

— Коли так, может, видел воина Хаоса, вооружённого арбалетом?

Это было справедливое замечание. Во всех своих столкновениях с последователями Тёмных Сил, Феликс никогда не встречал ни одного воина, кто пользовался бы столь продвинутым оружием. Разумеется, отсюда не следовало, что именно этот раз не мог оказаться первым. Он решил оставить эту мысль при себе. А взамен спросил:

— Тогда как мы найдём этих гномов?

— Может, Снорри спросит у тех зверолюдов? — предложил стоящий позади Снорри.

У Феликса ёкнуло сердце, когда он услышал слова Снорри. Он обернулся в том направлении, куда показывал Истребитель. Разумеется, там стояла толпа — не менее двадцати зверолюдов. С мгновение те выглядели столь же изумлёнными, как Феликс, но затем отошли от потрясения и подняли свои копья для атаки.

— А, может, нам просто убить их? — произнёс Готрек, нагибая голову и бросаясь в атаку.

— Нет! Не надо! — заорал Феликс, но было уже поздно.

Варек начал вращать рукоятку своего необычно выглядящего ружья. В зверолюдов градом полетели пули, прикончив двух и опрокинув ещё парочку. Завывая от бешенства, с пеной у рта от исступления, зверолюды ринулись вперёд. Феликс понимал, что им теперь не остаётся ничего, кроме как биться и, вероятнее всего, погибнуть в бессмысленной стычке с хаосопоклонниками. Снорри явно принял такое же решение, потому как вскинул вверх своё оружие и начал двигаться вперёд. Из — за двух Истребителей, заблокировавших ему прямую видимость, Варек начал перемещаться на новую позицию, надеясь обойти зверолюдов сбоку и открыть огонь во фланг их построения.

Феликс обнажил свой клинок и ринулся вперёд, на помощь Готреку и Снорри. Прежде чем он смог вступить в бой, прежде чем обе стороны приблизились друг к другу на расстояние двадцати шагов, град арбалетных болтов взметнулся из темноты и обрушился на зверолюдов. Стрелы падали, словно тёмный дождь. Феликс видел, как одно собакоголовое чудище свалилось с болтом в глазу и стекавшими по щеке кровавыми слезами. Пока оно падало, его грудь, словно подушечку для игл, утыкали болты. Другой зверолюд схватился за сердце и упал, чтобы быть затоптанным копытами своих собратьев. Атака зверолюдов захлебнулась, их погибало всё больше и больше. Уцелевшие останавливались и оглядывались вокруг, отчаянно пытаясь заметить, откуда ведётся стрельба.

Готрек, Снорри и Феликс столкнулись с ними и прошли сквозь их ряды, как топор сквозь гнилую древесину. Феликс почувствовал отдачу от удара, затем что — то тёплое и липкое потекло по его руке. Он рывком высвободил лезвие, пинком отправил на землю одного зверолюда и рубанул другого. Его меч попал удивлённому зверолюду в плечо, отскочил вверх и отсёк ухо. Не теряя времени на возвращение меча в ударную позицию, Феликс навершием эфеса ударил в лицо врагу и почувствовал, как у того во рту ломаются зубы. Зверолюд издал вопль боли, прежде чем Феликс сбил его с ног и заколол в сердце.

Едва начавшись, бой был окончен. Ошеломлённые яростью своих врагов, последние из выживших зверолюдов развернулись и бросились наутёк. Феликс заметил, что Готрек зарубил четверых — их искалеченные останки лежали у его ног. Снорри подпрыгивал вверх — вниз на трупе, счастливый, словно играющий в песочнице ребёнок. Залп из ружья Варека скосил убегающих зверолюдов.

Феликс смотрел вокруг, испытывая одышку, скорее как реакцию на неожиданно непродолжительный бой, чем от усилий. Ему хотелось узнать, кто же это помог им, и поблагодарить.

— Ни с места! — произнёс низкий гортанный голос. — Вы на волосок от смерти.

(обратно)

Последние гномы

Феликс замер. Он старался даже не моргать, не говоря о том, чтобы дышать. Он не сомневался, что скрывающиеся в тенях имели в виду именно то, что было сказано, и не испытывал желания быть нашпигованным арбалетными болтами.

— Вы — гномы? — спросил Варек, и, по мнению Феликса, в вопросе было больше любопытства, чем здравого смысла.

— Ага, мы самые. Вопрос в том — кто вы такие?

Тяжеловесный широкоплечий гном вышел на свет перед ними. Он был одет в кожаные доспехи, огромные металлические наплечники защищали его плечи. Голову защищал крылатый шлем с наушами. За плечом висел арбалет. Тяжёлый боевой молот раскачивался в петле на ремне. Разглядывая их, гном снял шлем, и Феликсу стало заметно, что его лицо испещрено морщинами, а глаза лихорадочно блестят. У него была длинная чёрная борода с проседью.

Лицо оказалось неестественно худым, чего Феликс ранее у гномов не наблюдал.

Незнакомец прохаживался вокруг их четвёрки, и иногда обнюхивал, что было для них почти оскорбительно. Феликсу было ясно, что Готрек и Снорри едва сохраняют самообладание, и если что — либо не предпринять, произойдёт жестокое кровопролитие.

— Двое из вас, по-видимому, Истребители, — произнёс новоприбывший. — И принадлежат к народу Грунгни. Человек же должен умереть.

Едва ли не раньше, чем Феликс осознал, что гном имел в виду его, новоприбывший снял с плеча свой арбалет и нацелил ему прямо в грудь. Феликс изумлённо уставился на сверкающий наконечник арбалетного болта.

Словно в замедлении Феликс увидел, как палец незнакомца начинает нажимать на курок. Он понимал, что ему не успеть вовремя уклониться, но мускулы напряглись для попытки.

— Погоди, — спокойно произнёс Готрек, и командные нотки в его голосе заставили незнакомого гнома замереть. — Если причинишь вред человечьему отпрыску, ты наверняка умрёшь.

Гном вызывающе захохотал.

— Слишком смелое заявление для того, кто не в состоянии за него ответить. Скажи, зачем мне его щадить?

— Он — Друг Гномов и Помнящий, и если ты его убьёшь, имя твоё надолго покроется позором и будет внесено в Книгу Обид, как имя дурака и труса.

— Кто ты такой, чтобы говорить за Великую Книгу?

— Я Готрек, сын Гурни, и я стану твоей смертью, если в этом вопросе наши пути пересекутся.

Беспристрастный уверенный голос Готрека явно был убедителен. Готрек прибавил что — то на гномьем, отчего лицо новоприбывшего покраснело, а глаза расширились.

— Так ты говоришь на Древней Речи? — произнёс он.

Феликс расслышал удивлённый шёпот в зале и внезапно обнаружил, сколь много остальных гномов наблюдает за ними.

Казалось немыслимым, как столь большое войско могло перемещаться по туннелям незамеченным. Феликс отважился оглядеться и увидел несколько десятков истощённых, устало выглядящих гномов, которые возникли из сумрака. Каждый из них наводил своё оружие на их отряд и готов был этим оружием воспользоваться. Он заметил, что всё их вооружение выглядело так, словно ремонтировалось и повторно использовалось довольно долгое время.

Последовал непродолжительный оживлённый спор на гномьем между Готреком и новоприбывшими. Феликс оглянулся на Варека:

— О чём разговор?

— Эти гномы полагают, что мы лазутчики Хаоса. Они хотят нас убить. Готрек сказал им, что мы пришли с поверхности и можем им помочь. Некоторые из них не верят и говорят, что это обман. Их предводитель сказал, что не отважится нас убить и это решать его отцу, самому королю.

Феликсу это показалось весьма сухой выдержкой из явно эмоционального спора. Тон повышался. На жёстком гортанном языке произносились угрозы. И Готрек, и предводитель гномов плевали на землю под ноги друг другу. Понимание, что сама их жизнь взвешивается на весах, а он ни высказаться, ни как — либо иначе повлиять на решение не может, вызывало у Феликса необычное чувство. Он вспомнил, каково ему было во время большой искривляющей бури. Ему оставалось лишь напоминать себе, что они уцелели тогда, а значит, смогут пережить и это.

Варек продолжал нашептывать:

— Лишь тот факт, что мы разговариваем на Древней Речи, удерживает их от немедленной расправы над нами. Они не желают верить, что какие — то хаосопоклонники смогли её изучить. Ни один гном не стал бы их учить.

— Это обнадёживает, — сказал Феликс.

Спор закончился. Предводитель гномов повернулся и обратился к Феликсу на рейкшпиле с сильным акцентом.

— Я не знаю, правдивы ли эти россказни о летающих кораблях и прочих чудесах. Я знаю лишь то, что дело это слишком серьёзно, чтобы мне самому принимать решение. Ваша судьба в руках короля, и он будет судить вас.

— Я продолжаю утверждать, что это уловка, Харгрим, — произнёс другой, пожилой и убого выглядящий гном с глубоко посаженными глазами и бородой чистого серого цвета. — Мы знаем, что внешний мир управляется Хаосом. Не осталось других крепостей гномов. Мы должны убить этих лазутчиков, а не вести их вглубь нашей территории.

— Ты высказался, Торвальд, но моё решение остаётся в силе, пока сам король его не отменит. Если мир не захвачен силами Хаоса, то это, несомненно, крайне важные новости. Может статься, что мы — не последние уцелевшие гномы.

— Да, Харгрим, а возможно и то, что Тёмные силы нас дурачат и обманывают. Но, как ты заявил — ты наш капитан и решать тебе. Будет ещё достаточно времени, чтобы убить этих чужаков, если они не выдержат проверки.

— Король решит, — закончил Харгрим. — Давай! Пошли! Мы потеряли достаточно времени, и я не хочу, чтобы Ужас поймал нас в этих залах. Свяжите их и заберите оружие.

Отряд гномов отделился от основной группы и двинулся в их сторону. Как только это произошло, Готрек угрожающе шагнул вперёд.

— Вы заберёте этот топор только через мой труп, — спокойно заявил он, и голос его был настолько угрожающим, что гномы застыли на месте.

— Это можно устроить, незнакомец, — столь же спокойно произнёс Харгрим.

Готрек поднял свой топор, и руны на лезвии сверкнули в тусклом освещении. Ближайшие гномы разинули рты от удивления.

— У него оружие силы! — выдохнул Торвальд, в его голосе послышался ужас и изумление. — Это пророчество. На нём великие руны. Ужас возвратился, а к нам вернулся топор наших предков. Настают Последние Дни.

Потрясение снова отразилось на лице Харгрима, и он приблизился к Готреку, не отрывая взгляда от лезвия топора. Когда он прочитал руны, в его глазах застыл взгляд величайшего изумления.

— Где ты раздобыл это оружие? — спросил капитан гномов, затем прибавил что — то на гномьем.

— Много лет назад я нашёл его в пещере в Пустошах Хаоса, — неторопливо ответил Готрек на рейкшпиле.

Похоже, он соображал, следует ли ему рассказать больше, затем передумал.

— Если ты в самом деле гном, то тебе благоволят Боги — Предки, — сказал Харгрим. — Это могучее оружие.

Готрек гадко ухмыльнулся и многозначительно почесал одну из татуировок истребителя троллей на своей бритой голове.

— Если боги мне и благоволят, то никак не показывают этого, — сухо отозвался он.

— Случись иначе, это оружие вряд ли бы попало в чьи бы то ни было руки. Вы можете оставить оружие при себе, пока король не решит иначе.

Харгрим долго смотрел на Готрека, и что — то похожее на тонкую улыбку исказило его губы.

— Может случиться то, о чём говорил Торвальд, Готрек Гурниссон. Может случиться, что ваше появление было предсказано. Король и его священнослужители определят.

Он обернулся к своим людям.

— Пошли. Нам предстоит долгий путь до привала, и мы не хотим попасться Ужасу, пока тот обходит Нижние Залы.

Он бросил на них взгляд через плечо.

— Следуйте за мной, — позвал он.

Четверо товарищей заняли место позади него и отправились в сумрак.

— Здесь мы сделаем привал, — сказал Харгрим, поднятой рукой показывая, что следует остановиться. Сперва Феликс не понял, почему капитан гномов выбрал это место. Это был просто ещё один разрушенный коридор, множество которых они миновали. Однако в итоге он обнаружил руну, выгравированную внизу на стене, и струю воды, вытекающую из стены в большую чашу. В этом месте они, по крайней мере, смогут напиться.

Харгрим отдал приказ одному из своих бойцов, и гном прошёл вперёд. Из своей кожаной сумки тот извлёк камень и окунул его в воду. Несколько минут он наблюдал за чашей, затем кивнул головой.

— Вода чиста, капитан, — доложил он.

Харгрим заметил недоумённый взгляд Феликса.

— Иногда чужаки отравляют колодцы. Иногда в них содержится вещество Хаоса, вызывающее безумие и мутации. На рунический камень Микала наложены древние заклятия, предупреждающие о подобных вещах.

— Полезная в хозяйстве вещь, — сказал Феликс.

— Нет, крайне необходимая вещь. Без неё, рано или поздно мы все погибнем.

— Что это за пророчество, о котором ты говорил? — спросил Феликс, решивший, по крайней мере, попробовать получить ответ.

— Тебя это не касается, — резко ответил Харгрим. — Это дело короля — выяснить истину. Лучше отдыхай, пока ещё можешь.

Усталые гномы опустились наземь на отдых, кроме четырёх часовых, которые заняли посты у каждого входа в помещение. Феликс с удовлетворением отметил, что из этого зала есть четыре выхода, поэтому, с какого бы направления не угрожала опасность, у них всегда будет путь к отступлению. Он подошёл и присел возле Готрека, Снорри и Варека.

Все трое его товарищей по непонятной причине казались воодушевлёнными. Феликс подумал, что причину он понимает — они же обнаружили своих потерянных сородичей. Гномы ещё населяют Нижние Залы Караг — Дума. Вопреки вероятности, некоторые всё — таки живы, даже после двух сотен лет изоляции в Пустошах Хаоса.

Он лёг на спину и уставился в потолок, размышляя о пути, который они проделали, чтобы добраться в это уединённое место. Путь был нелёгким. Они всё дальше и дальше углублялись в лабиринты туннелей под Караг — Думом.

За время перехода Феликс сосчитал количество гномов, окружавших его — тех было около пятидесяти. Все они были одеты в кожаные доспехи и были легковооружены, что весьма необычно для гномов — воинов, насколько он знал. Похоже, по тем залам, что когда — то были их городом, они передвигались налегке и быстро, более надеясь победить скрытностью и неожиданностью, чем грубой силой. Туннельные бойцы, как назвал их Варек.

По ходу их дальнейшего пути Феликс начал понимать, почему гномы вооружены так легко. Они проходили через территории, где присутствие Хаоса было очевидным, и признаки открытой войны между Силами были видны повсеместно. Похоже, в руинах города гномов происходила безумная и яростная борьба. Феликс спросил об этом у Харгрима, но гном не ответил. Понятно, что тут какие — то тайны. Ему всего лишь нужно найти кого — нибудь, кто их объяснит.

Ладно, сейчас нет смысла об этом беспокоиться. Он лежал и смотрел в потолок, прикидывая, что сейчас поделывает Ульрика. Через некоторое время Феликс заснул. Последнее, что он слышал, был скрип пера, которым Варек записывал в свою книгу события дня.

Жуткий вой разбудил Феликса. Вой эхом разносился по огромным коридорам и проник в его сны, вынудив пробудиться. Нечто неестественное было в звучании, нечто пробуждающее первобытные страхи. Только лишь от самого этого звука по телу побежали мурашки, и возникла слабость в ногах.

Вокруг него пробуждались гномы. Он мог слышать, как они хватаются за оружие. Глянув по сторонам, он заметил, что страх отражался на каждом лице, кроме лиц Готрека и Снорри.

— Что это? — спросил Феликс. — Ужас?

— Нет, — ответил Харгрим. — Это собаки.

— Что за собаки? — задал вопрос Варек.

— Скоро сами увидите, — произнёс Харгрим.

Он отвернулся и заговорил со своими бойцами:

— Мне нужны десять добровольцев, чтобы сдерживать собак, пока остальные стараются пробиться.

По выражению лиц было понятно, что гномы сознают — добровольцы нужны для самоубийственного задания. Тем не менее, вперёд шагнуло более двух десятков.

— Я остаюсь, — сказал Готрек.

— Снорри тоже, — добавил Снорри.

— Вы не можете. Я должен вывести вас отсюда. Ваш рассказ должен услышать король Тангрим.

— Возможно, уже слишком поздно, — сказал Феликс, глядя через его плечо на северный выход.

Из прохода выпрыгнул громадный зверь. Прежде чем кто — либо успел среагировать, он одним щелчком своих челюстей откусил руку ближайшему часовому, а второго повалил на землю и выпотрошил своими когтями. Зверь передвигался с почти сверхъестественной грацией, столь стремительно, что Феликс едва успевал следить за ним взглядом.

Через дверной проём выскочило ещё несколько огромных зверей. Они напоминали чудовищных собак с большими железными ошейниками на шеях и со странными воротникообразными кожными складками вокруг голов, как у некоторых ящериц. Свет отражался от их тел цвета крови. Каждая была крупнее человека. Одна собака распахнула пасть и залаяла. При этом её пасть распахнулась широко, словно змеиная. Похоже, что единственным укусом она могла отгрызть человеку голову. Что — то в демоническом существе вызывало у Феликса желание развернуться и спасаться бегством, взывая о помощи. Он заставил себя остаться на месте. Он понимал, что если побежит, зверюга попросту догонит его и разорвёт, как тех часовых.

— Терзающие гончие Кхорна^[61], — услышал он сдавленный голос Варека. — Я думал, что они существуют лишь в легендах.

— Стрелять по готовности, — приказал Харгрим.

Град арбалетных болтов был выпущен в направлении прожорливых тварей. Те разинули свои пасти и издевательски залаяли. Большинство болтов просто отскочили от их тел и попадали на пол. Насколько Феликсу было видно, лишь один попал в цель. Варек выстрелил, но пули оказались не эффективнее арбалетов. Собаки понеслись вперёд, своими длинными лёгкими прыжками сокращая расстояние быстрее, чем смогла бы скачущая лошадь.

— Отойдите назад, — сказал Готрек и двинулся навстречу зверям. Никто из гномов не ослушался. Феликс был уверен, что сверхъестественная аура существ подействовала на них так же, как и на него. Лишь Готрек не выказывал никаких признаков испуга. Феликс обратил внимание, что руны на лезвии топора Готрека засветились гораздо ярче, чем ему когда — либо доводилось видеть. И всё — таки Феликс сомневался, что Истребитель уцелеет. Существа слишком быстры и сильны. Они оказались перед Готреком едва ли не раньше, чем у того была возможность это заметить. Огромные челюсти широко раскрыты. Металлические зубы сверкают. Ликующий лай достиг пика громкости, способной пробудить и мертвеца.

Словно разряд молнии, сверкнул выставленный топор Готрека. Бронированная шкура первой собаки задымилась и загорелась в месте соприкосновения с лезвием. Показалось, что зверь словно взорвался, когда топор проскользнул сквозь тело, разрубив его пополам и разметав внутренности по всему полу. Следующий удар Истребителя пришёлся в ошейник второй собаки. Металл лязгнул о металл, выбив искры. Раздался резкий неприятный скрежет. Руны на топоре Готрека зардели так ярко, как раскалённые угли, и ошейник не устоял. Голова и шея терзающей гончей расстались друг с другом. Из свалившегося на землю трупа вытекал расплавленный ихор^[62]. Следующий удар рассёк третью гончую в середине по всей длине тела, обнажая кости, позвоночник и разорванные внутренние органы.

Застигнутая врасплох яростной атакой Готрека остальная стая отступила, рыча, словно затравленные волки. Затем они напали снова, проявив зловещую разумность. Две гончие одновременно с двух сторон атаковали Истребителя. Одной Готрек топором вышиб мозги, в прыжке поймав за глотку вторую. Почти без усилий гном удерживал чудовищное создание на расстоянии вытянутой руки, затем поднял так высоко, что задние конечности существа болтались в воздухе в поисках опоры. Готрек бросил гончую. Прежде чем она коснулась земли, топор разворотил ей рёбра.

Последний зверь кружился прямо позади Истребителя и уже готов был запрыгнуть ему на спину.

— Берегись! — заорал Феликс, но Снорри уже метнул свой топор. Тот отскочил от плеча существа, но сила удара отвлекла гончую Кхорна. Та подобрала под себя лапы для прыжка, но стоило ей оказаться в воздухе, Готрек в полуобороте с размаха рубанул окровавленным топором, который, с хрустом раздавив рёбра, оказался в брюхе твари. Сила удара отбросила гончую на землю. Готрек наступил на её шею. Раздался неприятный звук ломающихся позвонков, а затем топор опустился вновь, завершая противоестественное существование чудища.

Трупы созданий Хаоса начали пузыриться на местах своего падения. За минуту плоть и кости расплавились и потекли, испаряясь, словно кипящая вода. На глазах Феликса тела превратились в облачка отвратительно выглядящего пара, которые поднялись к потолку, где и пропали без следа. Выглядело так, словно гончих тут никогда и не было.

С минуту было тихо, затем гномы разразились приветственными криками и аплодисментами. Через несколько минут они, казалось, вспомнили, кому аплодируют, и замолкли.

— Если я когда — либо сомневался, что это топор Валека, то более не стану. Это был бой, достойный самого короля Тангрима, — заявил Харгрим.

— Это было легко, — сказал Готрек и сплюнул на землю.

— Нам лучше выдвигаться, — произнёс Харгрим. — Раз уж тут оказались гончие, их нечистый хозяин должен быть неподалёку; и каким — бы могучим ты ни был, Готрек Гурниссон, его тебе не одолеть.

— Давай его сюда, и мы посмотрим.

— Нет! Сейчас больше, чем когда — либо, я обязан доставить вас к королю. Он должен услышать вашу историю.

После боя с терзающими гончими Феликс отметил, что отношение гномов к ним переменилось. Они казались более терпимыми к четвёрке товарищей и менее подозрительными. Даже старый Торвальд довольствовался лишь редкими подозрительными взглядами в их сторону. Они маршем продвигались через бесчисленные тихие коридоры, и даже Феликсу было заметно, что теперь они всё время идут на спуск. Он прикидывал, как долго это продолжается. Несколько часов спустя ему стало казаться, что они будут спускаться вниз, пока не достигнут огненного сердца мира, но подобного не случилось.

Они остановились в середине длинного и, казалось бы, заурядного коридора. Пока бойцы прикрывали его от взглядов, Харгрим что — то сделал со спрятанным переключателем, который открывал небольшую потайную дверь. В стене, где ранее ничего не было, открылся проход. Гном жестом указал четырём товарищам на вход, лицо его омрачилось.

— Теперь будьте очень осторожны. Вы на священной земле, и мы убьём вас при первых признаках вероломства.

(обратно)

Огнебородый

Феликс осторожно шагнул через проход. Этот коридор вроде не отличался от остальных, разве что были целы все светящиеся камни, и воздух был немного чище. Остальная часть отряда торопливо пролезла позади него, и за ними, опускаясь, закрылась дверь. Феликс заметил, что гномы Караг — Дума заметно расслабились, а Готрек, Снорри и Варек, наоборот, выглядели более взволнованными. Он не понимал, по какой причине. Возможно, они чувствуют, что приближаются к своей цели. Феликс не разделял это чувство. Долгий путь через Нижние Залы держал его в напряжении и заставлял нервничать, и теперь ему хотелось лишь отыскать место, где можно было бы улечься и отдохнуть.

Новый коридор вёл в извилистый лабиринт проходов. Время от времени Харгрим останавливался и нажимал плиту в стене. Сделав это, он просто двигался дальше, не затрудняя себя объяснениями.

Феликс глянул на Варека, в надежде, что молодой гном объяснит ему, что происходит.

— Западни. Ямы — ловушки. Вероятнее всего, какие — нибудь оборонительные сооружения, — тихо произнёс гном, но смолк под угрожающими взглядами конвоиров.

Они миновали около дюжины часовых на постах, которые выглядели изумлёнными, увидев незнакомцев из внешнего мира. Наконец они вошли в громадный длинный зал, явно населённый гномами. Это было просторное помещение со многими выходами. В его дальнем конце глубоко в пол уходил колодец. Потолок был низким, не имевшим таких сводов, которые они наблюдали в величественных залах по дороге сюда. Лес огромных приземистых колонн поддерживал потолок. На каждой колонне был вырезан необычный символ, попытки рассмотреть который причиняли боль глазам Феликса.

— Руны Сокрытия, — выдохнул стоящий рядом Варек. — Не удивительно, что это место просуществовало так долго.

— Почему? — спросил Феликс.

— Эти руны защищают помещение от обнаружения с помощью магии, как замаскированные входы защищают от визуального обнаружения. Тому, кто не является гномом, найти это место без посторонней помощи практически невозможно.

Феликс мог видеть одетых в робы с капюшонами гномов — женщин, выполняющих работу по хозяйству. Несколько священников прохаживались взад — вперёд: поглаживали их головы, благословляли, словами подбадривали и утешали. Здесь находилось много воинов, значительная часть которых была искалечена. У некоторых были протезы в виде крюка. Некоторые передвигались на деревянной ноге. У некоторых на глазах были повязки, показывающие, что их обладатели слепы. До этого момента Феликсу не доводилось видеть столь много калек в одном месте, даже на заполненных нищими улицах Альтдорфа. Было очевидно, что сторона, на которой находятся эти гномы, терпит поражение в войне. Подтверждением чему служило то, что он не увидел ни одного ребёнка.

— Их так мало, — пробормотал Варек. — Некогда это был великий город.

— Добро пожаловать в Зал Колодца. Ожидайте здесь, — произнёс Харгрим. — Я доложу о вашем прибытии королю.

Широким шагом капитан прошёл через огромную арку и удалился куда — то вглубь города. Многие из работающих остановились и открыто уставились на них. Приблизилось несколько покалеченных воинов. Один протянул руку и недоверчиво прикоснулся к Феликсу.

— Ты — первый человек, когда — либо появлявшийся в этой крепости, — прохрипел он.

— Это честь для меня.

— Ха! Скоро ты можешь умереть, — усмехнулся покалеченный воин и отвернулся. Подошли другие гномы. Одна из женщин в капюшонах задала вопрос на гномьем. Варек ответил. Толпа издала общий вздох. Одна из женщин заплакала.

— Они спросили, откуда мы пришли, — ответил Варек на невысказанный вопрос Феликса. — Я сказал им, что мы прибыли из — за Пустошей, из королевства гномов.

— Я тебе не верю, — произнёс другой старик, развернулся и поковылял прочь.

Похоже, на глазах у него выступили слёзы. Вопреки ожиданиям, толпа не рассеялась. Она окружила и разглядывала четырёх товарищей до возвращения Харгрима, сопровождаемого отрядом воинов, полностью закованных в броню, каждый из которых нёс инкрустированное рунами оружие. Эти таинственные знаки горели загадочным светом. На сей момент Феликс достаточно узнал о гномах, чтобы утверждать, что у них в руках мощное магическое оружие. Эти длиннобороды были вооружены лучше всех остальных гномов, виденных Феликсом с момента проникновения в Караг — Дум. Они шли строевым шагом, который посрамил бы императорскую гвардию Альтдорфа. В своих сияющих доспехах они маршировали дисциплинированно и с достоинством.

— Король желает вас видеть, — произнёс Харгрим. — Сейчас ваше дело будет рассмотрено.

— Итак, наконец — то мы встретимся с легендарным Тангримом Огнебородым! — воскликнул Варек. — Кто бы мог подумать?

Готрек расхохотался неприятным смехом.

— Я никогда не видел так много рунического оружия, — зашептал Варек Феликсу. — Им вооружён каждый из тех воинов.

— Мы собрали его с тел павших, — холодно заметил Харгрим. —Здесь погибает слишком много героев.

Тронный зал короля Тангрима был просторен. У каждой стены, словно часовые, стояли огромные статуи гномьих королей. Между статуями неподвижно стояло множество тяжеловооружённых гномов. Четверых иноземцев окружил эскорт королевской гвардии. Этим устранялась всякая возможность совершить попытку покушения. Гвардейцы держали оружие наголо, и не было сомнений, что они умеют с ним обращаться.

В дальнем конце помещения выделялось возвышение. На возвышении находился трон, в котором располагалась могучая и величавая фигура, облачённая в мантию поверх тяжёлой брони. По бокам короля стояли два священнослужителя. Одной из них была жрица Валайи. Феликс определил это, заметив, что та носит с собой святую книгу. Второй носил доспехи и имел при себе топор, и Феликс предположил, что это жрец Гримнира — бога воинов.

Когда они приблизились к возвышению, Феликс смог лучше разглядеть короля гномов. Тот был стар, столь же стар, как Борек, но в нём не ощущалась немощность. Он напоминал старый дуб, искривлённый, но по — прежнему здоровый. На его сморщенных руках ещё присутствовали массивные бугры мышц, а плечи были даже шире, чем у Снорри. У него были длинные рыжие волосы, хотя и подёрнутые сединой. Борода почти доходила до пола, и тоже местами была седой. Пронизывающие взглядом глаза блестели в глубоко посаженных глазницах. Феликсу было известно, что этот гном — древний старец, но тот по — прежнему обладал острым умом.

Внимание Феликса привлекло оружие, лежащее на коленях короля. То был массивный молот с короткой рукоятью. На его ударной части были выгравированы руны, и он был притягателен для взгляда. Феликс и без подсказок понял, что это и есть легендарный Молот Судьбы — оружие невероятной мощи, ради обнаружения которого они и проделали весь этот путь.

Перед троном стража разошлась в стороны, образовав проход, ведущий к нему. Четверо товарищей приблизились. Варек опустился на одно колено, правой рукой проделав замысловатый и напыщенный жест. Возле него в небрежных до дерзости позах расположились Готрек со Снорри, ничем не выказав своё почтение. Феликс решил пойти по пути осмотрительности — он низко поклонился, затем преклонил колено подле Варека.

— Несомненно, вы достаточно дерзки, чтобы быть Истребителями, — изрёк король.

У него был глубокий и раскатистый голос, который звучал неожиданно молодо для древнего старца. Король рассмеялся, и его хохот гулом прокатился по залу.

— Я уже почти поверил в истинность той небылицы, что вы рассказали Харгриму.

— Никто не назовёт меня лжецом, не ответив жизнью, — произнёс Готрек.

Недвусмысленная угроза в его голове заставила стражу взять оружие наизготовку.

Король насмешливо поднял бровь.

— Очень немногие из тех, кто угрожал мне в моём собственном тронном зале, остались в живых. Однако я прошу у тебя прощения, Истребитель, если ты тот, кем кажешься. Мы окружены слугами Тёмных Сил. Подозрительность в подобных обстоятельствах — мудрое решение. И ты должен признать, что у нас есть причины быть подозрительными.

— Так и есть, — согласился Готрек.

— Вы пришли к нам, утверждая, что прилетели сюда из внешнего мира за нашими стенами. Я выслушаю ваш рассказ из ваших же собственных уст, прежде чем вынесу решение. Излагайте.

— Я утверждаю кое — что ещё, — внезапно произнёс Варек. — Я заявляю родство с народом Караг — Дума. Моим отцом был Вариг. Мой дядя — Борек, которого ты отправил во внешний мир за помощью.

Король Тангрим цинично усмехнулся.

— Если ты говоришь правду, отправка помощи заняла у Борека весьма длительное время, а вы не очень — то похожи на армию. Однако рассказывай.

Пока Варек говорил, король внимательно слушал, время от времени прерывая, чтобы обратиться к Готреку за подтверждением. Рассказывал Варек легко и непринуждённо, и Феликс поразился точности его памяти. Он также заметил, что жрица Валайи не отрывает глаз от рассказывающих гномов, и припомнил, что эти жрицы предположительно обладают даром различать истину. По окончании рассказа король повернулся к жрице.

— Итак? — произнёс он.

— Они говорят правду, — ответила она.

Воины в зале звучно выдохнули. Король поднял свою руку и сквозь свою превосходную длинную бороду поскрёб подбородок. Он с минуту поразмышлял, затем на его лице появилась неприятная улыбка.

— Теперь поведай мне, Истребитель, как тебе достался топор Валека, — потребовал король.

На ухмылку Тангрима Готрек ответил своей.

— Владельцу он был без надобности — тот помер — вот я его и взял. Ты заявляешь на него права?

— Тот, кто ушёл отсюда с этим топором, был моим сыном, Морекаем. Он пытался пересечь Пустоши и выяснить, остался ли там кто живой.

— Значит, он мёртв, Тангрим Огнебородый. Тело лежало в пещере на краю Пустошей. Его окружали два десятка трупов убитых зверолюдов.

— С ним никого не было? Он вышел отсюда с двадцатью товарищами, принесшими клятву.

— Там был лишь один гном. Я похоронил его в соответствии с древними ритуалами, но, нуждаясь в то время в оружии, забрал этот топор. Если он твой — я верну его.

Старый король опустил вниз глаза, скорбя. Когда он снова заговорил, голос его стал столь же старым, как внешний вид.

— Значит, он встретил свою смерть в одиночестве.

— Он погиб как герой, — сказал Готрек. — Он усеял свой путь к Железным Залам костями своих врагов.

Тангрим поднял глаза снова, и его улыбка была почти благодарной.

— Оставь топор себе, Истребитель. Подобное оружие не имеет владельца. У него своё предназначение, и оно оказывает воздействие на судьбу того, кто им обладает. Если оно теперь попало в твои руки, значит, есть на то причина.

— Как скажешь, — сказал Готрек.

— Вы дали мне достаточно пищи для размышлений, — устало произнёс Тангрим. — И примите мои извинения, что сомневался в вас. Ступайте. Отдыхайте. Мы поговорим позже.

— Приготовьте комнаты для наших гостей, — прокричал он. — И накормите их как следует.

Феликс не мог не заметить ноток горькой иронии в голосе короля.

Феликс с подозрением уставился на рыбу. Та была крупной и выглядела хорошо приготовленной, однако было в ней нечто странное. Немного поразмыслив, он обнаружил, что у рыбы отсутствуют глаза. Блюдо имело хороший аромат, остальные уплетали его за обе щёки, и лишь Феликс раздумывал о том, что наблюдал в Пустошах — о мутантах и зверолюдах, а также о всех тех фактах, которые ему рассказывали про пыль искривляющего камня. Он просто не мог заставить себя есть мутировавшую рыбу, понимая, что на то есть веские причины.

По общему мнению, считалось возможным, что мутации могут передаваться через употребление мутировавшей пищи. Говорили, что самые отвратительные мутанты — это всегда те каннибалы, которые питаются другими мутантами. У Феликса не было желания на себе проверять подобную теорию о заразности мутаций.

— Это пещерная рыба, человечий отпрыск, — произнёс сидящий напротив Готрек.

Феликс понял, что, должно быть, Истребитель заметил выражение его лица и догадался, о чём он думал.

— Это её природный облик. Гномы употребляли её в пищу задолго до прихода Тьмы. Можешь есть смело.

— На самом деле, это деликатес, — добавил Варек. — Мы разводим этих рыб в крепостях гномов. Они обитают в глубоких водоёмах. Мы откармливаем их грибами и насекомыми.

Почему — то рыба не стала казаться аппетитнее от этих известий. Не обращая внимания на производимый своей речью эффект, Варек продолжал:

— Они живут в темноте. Глаза у них отсутствуют по этой причине, как считают некоторые учёные. Рыбы в них не нуждаются. Отведай немного.

Феликс подцепил ножом немного филе и поднёс поближе, чтобы рассмотреть повнимательнее. Мясо было белым и выглядело нежным, а на вкус, когда он попробовал, оказалось великолепно. Он так и заявил.

— Она надоедает, — сказал Харгрим, сидящий по другую сторону. — Мы питаемся грибами, жуками и пещерной рыбой. Временами мне хочется какого — нибудь разнообразия.

Феликс порылся в своём мешке и извлёк шмат вяленой говядины. Харгрим оглядел её с таким же подозрением, с которым Феликс изучал рыбу.

— Попробуй, — сказал Феликс.

Харгрим взял немного и начал жевать. Через некоторое время решился проглотить.

— Занятно, — осторожно высказался он.

Снорри захохотал:

— Теперь — то вкус пещерной рыбы не кажется таким уж плохим, а? На — ко вот, попробуй смыть вот этим.

Снорри передал фляжку с кислевитской водкой. Харгрим сделал большой глоток. На мгновение показалось, что он поперхнётся, но Харгрим пришёл в себя, причмокнул губами и принял ещё.

— Так гораздо лучше, — заявил он.

Феликс вытряхнул содержимое своего мешка на стол. Тут был подорожник, сыр и вяленое мясо. Он добавил всё это к тому, что находилось на столе: грибам, приготовленным в масле пещерной рыбы, самой пещерной рыбе и кружкам с водой.

— Угощайтесь, пожалуйста, — произнёс он.

Харгрим не заставил повторять дважды.

Приняв во внимание быстроту, с которой исчезала провизия, Феликс был рад, что из местных гномов к ним за столом присоединился лишь Харгрим.

Феликс оглядел комнату. Она была богато обставлена толстыми, но видавшими виды коврами и портьерами, превосходными гномьими скульптурами и множеством изделий из золота и серебра. Это был один из королевских апартаментов. Каждому из товарищей выделили похожие помещения. Феликс подумал, что понесённые гномами потери имели единственный плюс — комнат стало в избытке. Он отогнал от себя эту недостойную мысль и понял, что опьянел.

— Я всё ещё не могу поверить, что у нас гостят незнакомцы, — заявил Харгрим.

По румянцу на его лице Феликс предположил, что капитан тоже в подпитии.

— Я изумлён. Мы так долго полагали себя последними гномами во всём мире. Мы думали — всё остальное захвачено Хаосом. Мы отправляли разведчиков и посланцев в дикие земли, но никто из них не вернулся. Казалось бы, надежды нет, но тут являетесь вы и сообщаете, что за Пустошами лежит целый мир, что Хаос отброшен, что по — прежнему существуют Империя, Бретония и все прочие места, упоминавшиеся в легендах. Казалось едва ли возможным, что остальные пережили те последние двадцать лет, а мы и знать не знали!

— Двадцать лет? — почти одновременно выпалили Феликс и Варек.

— Ага! Почему вы на меня так смотрите?

— C момента последнего нашествия Хаоса прошло две сотни лет! — воскликнул Феликс.

Харгрим изумлённо глядел на них:

— Это невозможно!

— В Пустошах Хаоса ход времени необычен, — напомнил остальным Варек.

— Необычен — не то слово, — произнёс Феликс, вспоминая рассказы Борека о странных особенностях этих мест.

Он недоумевал, то ли Тёмные Силы способны искривлять даже течение времени, то ли это некое странное свойство, присущее самим Пустошам?

— Поверь мне, — сказал Варек Харгриму, — здесь, в Караг — Думе, возможно, прошло всего лишь двадцать лет, но за пределами Пустошей миновали столетия, и там Хаос был отброшен назад.

— Как это произошло?

— Магнус Благочестивый объединил людей и гномов под своим командованием и сокрушил орды Хаоса при осаде Праага^[63], в Кислеве. Со временем, последователей Тёмных Богов вытеснили за перевал Чёрной Крови.

— И до сих пор никто не пришёл нам на помощь, — с горечью произнёс Харгрим.

Феликс не знал, что ответить.

— Все думали, что Караг — Дум пал. Последние сообщения были о том, что город захватывают орды Хаоса.

К удивлению Феликса, в разговор вмешался Готрек:

— Никто не знал, что произошло. Пустоши Хаоса отступили, но они всё же продвинулись далеко за те пределы, что занимали ранее. И продолжают увеличиваться. Караг — Дум оказался отрезан. Никто не смог пройти через Пустоши. Попытки предпринимались, поверь мне. Борек долго и упорно искал путь назад.

— Я тебе верю, Готрек, сын Гурни, ибо я видел Пустоши, смотрел на них с высочайших башен и знаю, что простираются они дальше, чем видит глаз. Я сражался с воинами Хаоса и знаю, что нет им числа, словно снежным хлопьям в пургу. У нас было недостаточно воинов, потому вскоре мы перестали отправлять посланцев во внешний мир. Многие были схвачены и зверски замучены.

— Как вам удаётся выживать? — спросил Варек.

На взгляд Феликса, прозвучало это несколько бестактно. Однако он был рад, что молодой гном задал такой вопрос. Он и сам хотел бы знать ответ.

Харгрим покачал головой.

— С огромными сложностями, — наконец произнёс он, и устало улыбнулся. — Но это не совсем честный ответ, друзья мои. Суть же в том, что враг наш разделён, а мы прячемся и по возможности сражаемся с ним.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Готрек.

— Расскажи Снорри про сражения, — попросил Снорри.

— После последнего мощного штурма, когда силы противника воспользовались ужасной магией, чтобы проломить наши стены, мы всё глубже и глубже отступали в шахты. Мы приняли решение дорого продать наши жизни и заставить врага кровью оплачивать каждый дюйм владений гномов. Наш народ разделился на кланы, и отряды отправились к своим цитаделям, которые мы приготовили на подобный случай.

— Вроде этой? — уточнил Феликс.

— Именно. Мы отступили подземными проходами на позиции, защищённые рунами мощи, а когда появились на спорной территории, чтобы внезапно напасть и дать бой, то обнаружили неожиданную ситуацию…

— Что случилось? — спросил Готрек.

— Мы обнаружили, что силы Хаоса обратились друг против друга. Тогда мы этого не знали, но от захваченных пленников выяснили, что их главнокомандующий, Скафлок Железный Коготь, был отозван к войскам на южные рубежи, а его заместители, относящиеся к разным Силам, разругались из — за трофеев.

— Когда это произошло? — спросил Варек.

Харгрим назвал дату на гномьем, и Феликс ничего не понял.

— Это случилось в 2302 году по имперскому календарю, — перевёл Варек. — Приблизительно во время осады Праага.

— Раз уж так получилось, почему вы не вытеснили их из города? — спросил Готрек.

Харгрим рассмеялся, но без радости в голосе.

— Потому что к тому времени немногие из нас остались в живых, сын Гурни. После Великой осады у нас было менее пяти тысяч воинов, которые разошлись по пяти тайным цитаделям. Даже с учётом того, что большая часть их воинов погибла, враги десятикратно превосходили нас в численности. Мы понимали, что, будучи разделёнными, они объединятся для борьбы с нами, если мы выступим мощными силами. Поэтому, на протяжении лет мы учились совершать вылазки небольшими группами и уничтожать наших врагов. Но, как мы позднее узнали, эта стратегия была не лучшей.

— Почему? — спросил Феликс.

— Потому что на смену каждому из их убитых воинов появлялся другой. Взамен каждого из уничтоженных нами отрядов из Пустошей приходили два. А когда мы теряли бойца — заменить его было некем. Мы могли убивать по двадцати за каждого павшего отважного гнома, но в итоге они могли возместить свои потери, а мы — нет.

— Я могу это понять, — произнёс Феликс. — В Пустошах множество воинов, а это подходящая крепость, чтобы обеспечить им убежище.

Харгрим печально затряс головой.

— Если ты так думаешь, Феликс Ягер, то ты совсем не понимаешь последователей Хаоса. Они пришли сюда из — за сокровищ — золота и изготовленного гномами оружия. Но превыше всего они жаждали заполучить чёрную сталь, из которой куют свои доспехи и отвратительное оружие. Они пришли сюда, потому что знали — здесь они могут найти других своего племени, сразиться с ними и тем заслужить славу в глазах своих безумных богов. Эта крепость стала чем — то вроде проверки на прочность воинов Хаоса — тренировочным лагерем, где они могут убивать друг друга в целях самосовершенствования.

Слова Харгрима открыли Феликсу глаза. Он иногда задавал себе вопрос — откуда берётся оружие воинов Хаоса? C момента, как они вступили в Пустоши, ему не попадалось ни намёка на кузни, заводы или какую — либо промышленность. Значит, последователи Тёмных Сил должны были получать своё снаряжение откуда — то со стороны. Он просто предполагал, что их снаряжение произведено волшебством или выменяно у кузнецов — вероотступников человеческой расы, однако теперь ему открылась ещё одна возможность. В Караг — Думе была руда и всё необходимое оборудование, произведённое промышленностью гномов. Если кое — что из того, что он слышал, было правдой, одна лишь эта крепость могла производить больше стали, чем Империя в целом. Он сразу же озвучил свои сомнения.

— Ты прав, Феликс Ягер. Мы пытались уничтожить кузни, горны и наковальни, которые не смогли демонтировать и перенести в тайные укрытия, но у нас не хватило времени избавиться от всех. Некоторые из них были захвачены последователями Сил Разрушения. Некоторые были отремонтированы с помощью непонятной чёрной магии. Теперь шахты разрабатываются ордами зверолюдов и мутантов — рабов, а маги — жрецы надзирают за изготовлением оружия и доспехов.

— Если эту крепость удастся отбить, силам Хаоса будет нанесён страшный удар. Откуда ещё им брать своё вооружение? — возбуждённо высказал подвыпивший Феликс.

— Может, так. Может, нет, — сказал Харгрим. — У хаосопоклонников должны быть и другие шахты, и другие кузни. А пустой, казалось бы, Караг — Дум по — прежнему крепко удерживается.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас не так, как раньше. Множество воинов Хаоса пришло сюда и основало свои собственные небольшие владения. В Подземных Чертогах имеются целые поселения, предназначенные для сторонников одной из четырёх Сил Тьмы. У каждого из них есть свои сеньоры и армии. С внешним миром они торгуют рудой, оружием и бронёй. Мечи они меняют на рабов, наконечники стрел и копий на свою отвратительную пищу, доспехи на зачарованные инструменты.

— Ты говорил, в Караг — Думе есть и другие цитадели гномов, — напомнил Варек.

— Уже нет, — произнёс Харгрим. — С годами они были уничтожены. Те гномы, что уцелели, добирались сюда. Большинству не удалось. Многих из них по пути поймали гончие Кхорна. Другие не пришли к нам, чтобы не навести слуг Ужаса на наше последнее убежище.

— Ужас? — переспросил Феликс.

— Об этом лучше не упоминать, — сказал Харгрим. — Ибо он — наша погибель. Когда он появился впервые, сложили головы сотни отважных воинов. Наш Мастер рун отдал жизнь, чтобы изгнать его. Теперь, когда Ужас вернулся, я сомневаюсь, чтобы его могло что — либо остановить. Хотя, Готрек Гурниссон, твой топор и оставляет мне некоторую надежду.

У Феликса сердце обмерло, когда он заметил обмен взглядами между Готреком и Снорри. Он понял, что Харгрим пробудил профессиональный интерес Истребителей. Это не укрылось от Харгрима, и тот покачал головой.

— Скажи мне, что об этом, на твой взгляд, думает король Тангрим? — спросил Феликс лишь затем, чтобы сменить тему. — Как считаешь, можно ли ожидать, что он отправит посланцев во внешний мир?

— Я не знаю, Феликс Ягер. Я считаю, скорее следует ожидать, что все мы тут и сгинем.

На минуту воцарилась тишина, которую нарушил Готрек:

— Я хотел бы больше узнать про существо, называемое Ужасом.

— Это меня не удивляет, — произнёс Харгрим, поднимая глаза и рассматривая татуировки гнома. — Ты желаешь отыскать его?

— Я отыщу.

— Вряд ли это разумно.

— Разум тут ни при чём. Дело касается моей судьбы.

— И судьбы Снорри, — вставил Снорри.

— Речь, достойная истинных Истребителей, — заметил Харгрим. — Ладно же. Я расскажу вам, что мне известно об этом лютом существе. Это демон Хаоса, могучий и смертоносный. В последние дни осады он был призван Скафлоком, который обращался к нему не как хозяин к слуге, но как воин к королю. Демон напал на нас у юго — западных ворот, после чего те были разрушены, и никто из нас не смог ему противостоять. Он лишил жизни множество героев, вооружённых могучим руническим оружием. Демон едва не убил самого короля Тангрима, когда они встретились лицом к лицу в Зале Теней. Они обменивались ударами не долее нескольких мгновений, но превосходство было на стороне демона. У него невероятная сила.

Готрек наклонился и схватил свой топор. Его глаза вспыхнули.

— Наверняка он должен быть сильным, если устоял перед Молотом Судьбы.

— Он сильнее, чем кто — либо, Готрек Гурниссон. Более свиреп, чем трое орков — вождей племени Красного Клыка. Более опасен, чем трое огров — магов урочища^[64] Вентраг. Даже смертоноснее, чем дракон Глаугир со своим отравленным дыханием. Я далёк от бахвальства, говоря, что находился подле моего короля, когда тот мерился силами с могучими противниками, но это ужасное создание явно оказалось самым сильным. Я сомневаюсь, что его смог бы победить даже такой великий воин, каким был Тангрим Огнебородый в самом расцвете сил.

— Тогда как вам удалось его победить? — спросил Феликс, нервно облизывая губы. — Как удалось выжить тебе — рассказчику этой истории.

— Ужас не был побеждён. Он был изгнан, когда наш верховный рунный кузнец Валек обрушил на него священный топор, что держит Готрек, а затем произнёс руну Развоплощения. От подобной раны немедленно погибло бы любое существо, кроме столь крупного. Это же создание всего лишь отступило в отдалённейшие глубины горы, к её огненному сердцу. Должно быть, оно обреталось там, восстанавливая свои силы, и теперь возвратилось. Как и предсказывалось.

— Предсказывалось?

— Перед тем, как скрыться, демон сказал, что вернётся нам на погибель. Он сказал королю, что однажды возвратится, вырвет его сердце своими когтями и сожрёт у него на глазах. Такую гибель он пообещал Тангриму. Голос его звучал настолько правдоподобно, что все из нас, кто слышал его слова, верят в это пророчество.

— Он же демон, — тихо сказал Феликс. — Демонам свойственно лгать.

— Это так. Но этот демон торжествовал, когда говорил с нами. Мы думаем, что ему предназначено погубить нас в своё время и по своему усмотрению. Некоторые из воинов даже подозревают, что именно поэтому нам было позволено выживать столь долго. И наш рунный кузнец Валек перед смертью тоже изрёк пророчество. Он сказал нам, что бояться не нужно, и его топор тоже вернётся к нам, когда придут Последние Дни. Многие из нас удивлялись такому пророчеству, ибо как мог топор вернуться к нам, если ему предназначено оставаться укрытым в наших крепостях? Затем топор забрал с собой сын короля, и мы считали его утерянным. А теперь вот, всего лишь через считанное число дней после возвращения Ужаса, вы возвращаете нам топор!

Он многозначительно посмотрел на топор Готрека.

— Понятно теперь, почему ваше прибытие так взволновало короля?

— Как удалось Валеку произнести эту руну Развоплощения? — спросил Готрек.

— Я не знаю. Он был рунным кузнецом и знал многие секреты. Я лишь знаю, что он призвал её силу, и та убила его, одновременно поглотив его жизненную энергию и изгнав демона. Топор, которым ты обладаешь, древен и неизмеримо могуч. Со стародавних времён переходит он от одного рунного кузнеца к другому. Полная история этого топора передавалась лишь от обладателя обладателю, но со смертью Валека она утрачена. Его сын и ученик погиб ещё раньше, в том финальном сражении. Сын короля, Морекай, принял топор из холодеющих рук рунного кузнеца и забрал его с собой, когда попытался пересечь Пустоши.

— Стало быть, это существо невозможно победить без руны Развоплощения? — спросил Феликс.

— Кто знает. Вне всяких сомнений, этот топор — мощное оружие даже без руны Развоплощения. Возможно, в руках достаточно сильного воина…

— Опиши этого демона, — попросил Готрек.

Харгрим, пошатываясь от выпитого, наклонился вперёд и положил свой подбородок на кулак. На какое — то время его лицо расплылось в улыбке, в которой не было ни намёка на веселье. Затем он погрузился в задумчивость, взгляд его устремился в бесконечность. Словно перед капитаном снова предстало зрелище, которого бы лучше не видеть.

— Он огромен, — наконец произнёс Харгрим. — Выше высокого мужчины раза в два, а то и больше. Крылья его широки. Широки, внешним видом напоминают крылья летучей мыши, а когда он их распахивает, слышен громоподобный хлопок. В одной руке у него ужасный хлыст. В другой — топор, украшенный омерзительными и нечестивыми рунами, при взгляде на которые больно глазам. В его очах горит огонь преисподней. Звериную голову венчают рога. На его лбу знак Кровавого Бога.

После слов Харгрима тишина и гнетущее ощущение установились в комнате. У Феликса появились ужасающие подозрения, что ему известно существо, подходящее под описание гнома. Оно упоминалось в прочитанных им старых книгах о временах Хаоса. И было, несомненно, достойно того, чтобы именоваться Ужасом.

— Блутдренгрик, — тихо произнёс Готрек.

— Бич Грунга, — пробормотал Варек, нервно дёргая свою бороду.

— Кровожад^[65] Кхорна, — прошептал Феликс, ощутив, как холодные пальцы страха касаются его позвоночника.

Только что он произнёс имя смертоноснейшего, наиболее яростного и безжалостного создания, когда — либо появлявшегося из пекла преисподней. Уступающего лишь своему господину, самому Тёмному Богу, в невероятной разрушительной мощи. Существо, с которым опасались повстречаться даже самые могучие воины.

— Давай пойдём и убьём его, — предложил Снорри.

— Давай — ка, сперва ещё выпьем, — сказал Феликс, надеясь удерживать Истребителей от этой глупой затеи как можно дольше.

* * *

Феликс проснулся с тем самым чувством потери ориентации, к которому за годы уже привык. Он очутился в незнакомом месте, глядел на необычный потолок, и чувствовал себя отвратительно. У него ушло несколько минут, чтобы обрести контроль над непослушным мозгом и желудком, и определить, где находится. Когда он таки сумел это сделать, то пожалел.

Феликс находился глубоко под землёй, в комнате разрушенной крепости гномов где — то посреди Пустошей Хаоса. И страдал от похмелья. «Однако простого смертного может постичь и куда более худшая участь», — утешал он себя. Он поднялся с роскошной, но немного попахивающей затхлостью и слишком короткой кровати, натянул свои сапоги и прошёл в коридор, чтобы найти что — нибудь для успокоения желудка. Снаружи его встретил один из тяжеловооружённых гвардейцев короля, сообщивший, что Феликса ожидают в тронном зале. Незамедлительно.

Феликс решил — не иначе, как его постигла та самая худшая участь. Он не только застрял в этом ужасном месте, но ещё и встретится со старым и раздражительным гномьим тираном на пустой желудок. Сдержав стон, он проследовал за гвардейцем.

— Мы не можем покинуть это место, — заявил король Тангрим Огнебородый. — Нас слишком много. Исходя из сказанного тобой, на вашем корабле не хватит места, чтобы разместить больше дюжины дополнительных пассажиров. Здесь несколько сотен моих подданных. Будет несправедливо выбирать, кому уходить, а кому оставаться.

Феликс признал правоту старого гнома. Войдя в покои правителя, он обнаружил, что старый король уже донимает остальных расспросами. Варек, по — видимому, высказал предложение, что народу Караг — Дума следует покинуть дом своих предков. Тангрим привёл несколько обоснованных возражений.

— Это будет всего лишь временная мера, Ваше Величество, — продолжил Варек. — Сразу после того, как мы доставим часть населения к Одинокой Башне, мы возвратимся с минимальным экипажем и заберём ещё больше. Мы будем продолжать перевозку, пока не заберём всех. Это вполне возможно.

— Допустим. Но не ты ли говорил мне, что через Пустоши Хаоса даже лететь рискованно? Есть вероятность, что ваш корабль разобьётся.

— Тем не менее, Ваше Величество, гораздо более опасно оставаться тут, когда силы Хаоса ломятся в ваши двери. Это лишь вопрос времени, когда они вас выследят и уничтожат.

Варек был взволнован и возбуждён. Через линзы очков было заметно, как округлились и вытаращились его глаза.

— Ты не понимаешь, паренёк. У нас здесь жёны и раненые. Мы не можем просто бросить их или отправить восвояси всего лишь с небольшим эскортом. Тебе известно, насколько опасно в коридорах. Ты видел собственными глазами. Для охраны отбывающих потребуется много воинов, но на вашем корабле недостаточно места и для них, и для эскорта.

— Эскорт может вернуться обратно в вашу цитадель, — предположил Варек. — Они же воины. Они и раньше поступали так.

— Твоё замечание справедливо. Но, в конце концов, нам придётся переправлять наши родовые накопления. Это немалые богатства, и я не оставлю грабителям ни одной безделушки или кусочка золота.

Феликс впервые высказался:

— Ваше величество, но если речь идёт о спасении вашего народа, золото, несомненно, не имеет значения.

Все присутствующие гномы одарили Феликса взглядами, говорящими, что он либо тронулся умом, либо круглый идиот. Никто даже не утруждал себя ответом. Феликсу захотелось провалиться сквозь землю. Ему следовало подумать, прежде чем взять, да и выдать подобный аргумент гномам в тот момент, когда обсуждается вопрос о золоте.

— Сможем ли мы перевезти сокровища наших предков на вашем единственном небольшом корабле? — поинтересовался Тангрим.

— Судя по слухам о ваших богатствах, даже если те раздуты и преувеличены, я сомневаюсь.

— Как в таком случае ты можешь рассчитывать, что мы покинем это место, пока кровь течёт в наших жилах?

— Возможно, мы сможем вернуться с более чем одним воздушным кораблём, великий король, — ответил Варек. Возможно, нам удастся возвратиться с достаточным числом судов, чтобы вывезти всех ваших людей и все ваши сокровища.

— Если вам удастся, я позабочусь о том, чтобы соответствующим образом вас вознаградить. Мне нужно обдумать твои слова. Вы можете идти.

Варек поднялся, чтобы уйти, и Феликс присоединился к нему. Он ощутил смутное чувство облегчения от того, что аудиенция у короля закончилась, и от перспективы чем — нибудь перекусить.

— Тангрим Огнебородый, — произнёс Готрек. — У меня есть настоятельная просьба.

— Поведай мне о ней, Готрек Гурниссон.

— Я желаю отыскать то существо, что вы именуете Ужасом, и либо сразить его, либо найти свою смерть.

Король Тангрим улыбнулся Готреку, и, похоже, обдумывал его просьбу.

Как бы то ни было, в эту минуту прозвучал отдалённый звук рога. Несколько сердцебиений спустя через вход в тронный зал вбежал гном, и сразу же приблизился к королю. Тангрим жестом пригласил посланца подойти ближе и затем выслушал его донесение, сделанное шёпотом. Когда посланец закончил, лицо короля выглядело весьма мрачно.

— Похоже, у тебя отпала необходимость разыскивать чудище, Готрек Гурниссон. Сейчас оно направляется сюда и ведёт за собой армию.

«Чудесно, — подумал Феликс, — а у меня даже не будет шанса вкусить свою последнюю трапезу».

(обратно)

Кровожад

— Орды Хаоса пришли вновь, — провозгласил король Тангрим. — Трубите в боевые рога. Мы собираемся на битву.

Король поднялся с трона и вознёс свой огромный боевой молот высоко вверх. В это мгновение Феликс заметил, как вокруг наконечника оружия молниями пробегает мерцающая аура. Воздух наполнился запахом озона.

Гвардейцы короля откровенно ликовали, но за этой демонстрацией бесстрашия, как показалось Феликсу, скрывалось глубокое беспокойство.

— Славно, — произнёс Готрек.

«Как же всё скверно!» — думал Феликс, представляя себе приближающиеся орды Хаоса, ведомые демоном невероятной силы. Он удивлялся, как это утром, спросонья, ему вообще пришло в голову вообразить, что дела его плохи? Единственное, что его тогда беспокоило — похмелье. Теперь ему придётся поучаствовать в решении куда как худших проблем.

В сопровождении жрецов король спустился с лестницы и размашистым шагом направился к выходу из зала. Его охрана следовала за ним на расстоянии шага. Снаружи, в Зале Колодца, поспешно собирались гномы. Через все входы вбегали воины. Некоторые на ходу пристёгивали щиты и оружие. На других болтались наскоро одетые нагрудники, ремни которые они торопливо подтягивали на бегу. На глазах Феликса один пожилой гном нахлобучил на голову шлем, сплюнул на землю и сделал несколько пробных выпадов своим топором. Заметил взгляд Феликса, он показал ему кулак с отогнутым вверх большим пальцем.

Уголком глаза Феликс заметил Харгрима, собирающего своих туннельных бойцов. Те тоже затягивали ремни тяжёлых гномьих доспехов. Похоже, время прятаться закончилось, и теперь им требуется самая надёжная защита из имеющихся. Феликс не мог их осуждать. Когда он припомнил огромные полчища звероподобных воинов, замеченные им на подходе к Караг — Думу, и подумал о легендарной смертоносности Кровожада, то собственная кольчужная рубаха внезапно показалась ему недостаточной защитой.

Но что ещё оставалось, кроме как сражаться? Он вынул из ножен свой зачарованный меч и подошёл к Харгриму.

— Как им удалось нас отыскать? — прокричал он, чтобы его услышали за шумом, издаваемым готовящимися к сражению гномами.

— Я не знаю. Возможно, они отыскали место, где мы убили гончих. А возможно, другие из их мерзкой стаи обнаружили наш запах. Какая разница? Это — пророчество. Для нас настали Последние Дни.

— Что — то ты слишком уж радостный, — заметил Феликс и огляделся, разыскивая Готрека, Снорри и Варека.

Он заметил, что Истребители стоят подле короля. Варека нигде не было видно. Феликс недоумевал, куда тот мог запропаститься. Он сознавал — что бы ни случилось в этом бою — его место рядом с товарищами. Помимо прочего, Феликс понимал, что у него нет шансов самостоятельно выбраться из этих залов. А кто угодно из остальных, скорее всего, мог проделать это с завязанными глазами.

С другой стороны, как — то уж чересчур оптимистично он оценивает какие бы то ни было шансы выбраться отсюда. Снорри и Готрек никогда не отступят, пока тут Кровожад, но он сомневался, что столь могучего демона сможет победить даже пара таких грозных бойцов.

— Удачи! — прокричал он Харгриму и побежал к Истребителям.

— Да уберегут тебя Грунгни, Гримнир и Валайя, Феликс Ягер, — ответил Харгрим и продолжил отдавать зычные приказы своим бойцам.

Теперь из прилегающих туннелей доносились звуки сражения. Пронзительные отзвуки рогов, бряцанье оружия и рёв какого — то ужасного существа эхом разносились по коридорам. Гномы заняли позиции, и линия их боевого построения протянулась поперёк Зала Колодца. Тут, несомненно, было больше гномов, чем при обороне Одинокой Башни, но само по себе это не вселяло уверенности. В сравнении с количеством воинов, которое могла выставить атакующая сторона, их было до крайности мало.

Феликс поднял глаза на короля Тангрима, стоящего на щите, который удерживали четверо гномов.

— Они прорвались через внешние ворота, — произнёс король. — На какое — то время наши часовые их задержат.

Позади Тангрима Феликс увидел, как в одном из ранее незамеченных им проходов скрываются женщины и те, кто был слишком стар и изранен, чтобы сражаться. Когда прошёл последний из них, дверь запечатали, да столь мастерски, что и намёка на потайной вход не осталось.

— Они идут к нашим сокровищницам, чтобы переждать финальное сражение, — сказал Тангрим. — Если мы победим — они выйдут наружу. Если нет — они умрут.

— Что он имеет в виду?

— Сокровищницы можно открыть лишь снаружи, — сказал Готрек.

Внезапно Феликс возрадовался, что не попытался сбежать через те двери. Он не мог представить себе ничего более худшего, чем толпиться в мрачных подвалах в ожидании смерти от голода или удушья, пока снаружи кипит бой. Здесь он, по меньшей мере, мог сам выбирать свою судьбу, а если уж суждено умереть — смерть, как он надеялся, будет быстрой.

Он заметил возвращающегося Варека. На груди молодого гнома висело ружьё Макайссона, и он нёс мешок, наполненный бомбами. С целеустремлённостью, которой Феликс ранее никогда в нём не замечал, тот подбежал и остановился рядом с Феликсом.

— Подержи — ка вот это, — попросил Варек Феликса, передавая ему ружьё.

Феликс убрал меч в ножны и взял ружьё, удивляясь его тяжести и тому, насколько легко с этим оружием обращался молодой гном. Варек извлёк перо и свою книгу и начал исписывать страницы какими — то заметками. Заметив недоумённый взгляд Феликса, он произнёс:

— Просто последние пояснения. На случай, если кто — нибудь найдёт книгу позже. Что ещё у нас осталось, кроме надежды, а?

Феликс заставил себя выдавить улыбку, но та вышла неловкой.

— Это уж точно.

Шум отдалённого сражения достиг апогея, а затем раздался звериный рёв ликования. Феликс предположил, что бой складывается не в пользу часовых.

Тангрим начал что — то выкрикивать на гномьем. Феликс не понимал из того, что кричал король, ни слова, но, похоже, гномам речь короля пришлась по душе. Они громогласно приветствовали короля, даже Готрек со Снорри. Лишь голос Варека не звучал в этом громком хоре — тот был слишком занят записями.

Феликс не отрывал глаз от дверного проёма, через который, по его пониманию, должны появиться враги. Он знал, что тем же заняты несколько сотен гномов, вооружённых арбалетами. Но уверенности у него не прибавилось. Возникло удручающее чувство надвигающейся гибели. Ёкало сердце. Душа ушла в пятки. Он сознавал, что приближается нечто ужасное.

— Готрек, спорю, что Снорри убьёт больше зверолюдов, чем ты, — заявил Снорри.

Готрек насмешливо хрюкнул.

— Человечий отпрыск, и тот убьёт зверолюдов больше тебя, — ответил он.

— Желаешь на это поставить, Феликс? — поинтересовался Снорри.

Феликс отрицательно покачал головой. Во рту было слишком сухо, чтобы ответить. Его мысли начал заполнять ужас — парализующий страх, который подтачивал его психику, вынуждая заняться поисками укромного уголка, где можно схорониться и хныкать. Рассудок подсказывал ему, что он не должен ощущать подобный неестественный страх, но противостоять ужасу по — прежнему было нелегко. Каким — то образом тот ужасный рёв лишил его присутствия духа.

— Запомни главное, Снорри, — предупредил Готрек. — Демон — мой.

— Это если Снорри не доберётся до него первым, — с ухмылкой возразил Снорри.

Обнаружив, что больше не осмеливается наблюдать за входом, Феликс перевёл взгляд на Готрека и Снорри. «Даже Истребители напряжены», — подумалось ему. Костяшки пальцев Готрека побелели от крепкого хвата, которым тот сжимал рукоять топора. Рука Снорри, сомкнувшаяся на топоре, немного подрагивала. Заметив взгляд Феликса, он ухмыльнулся. Похоже, гном постарался успокоиться, и дрожание руки прекратилось.

— Снорри не беспокоится, — произнёс Снорри. — Почти.

Феликс усмехнулся в ответ, сознавая, насколько неестественно выглядит. У него создалось ощущение, что кожа на его лице слишком натянута, а все его волосы пытаются встать дыбом, словно хохол Истребителя Троллей. «Должно быть, я бледен как смерть», — подумалось ему.

Внезапно в этот момент всё затихло. Среди жуткой тишины Феликс слышал лишь скрип пера Варека. Затем прекратился даже этот скрип, а Феликс, почувствовав, как его дёргают за руку, заметил Варека, требующего обратно своё ружьё. Феликс передал ружьё и снова вынул из ножен свой меч.

Рёв, что разорвал тишину, был столь громким и ужасающим, что Феликс едва не выронил меч. Он поднял голову и едва удержался от того, чтобы не наложить в штаны. В зал входило наиболее ужасающее создание из когда — либо виденных им, а позади него он заметил злобные взгляды сотен зверолюдов.

С удивлением и ужасом уставившись на существо, Феликс подумал: «Так вот как выглядит демон! Это же воплощённые в физическом обличии кошмары, что мучили человечество с начала времён».

Теперь он понял, что внушаемый демоном ужас был отчасти наваждением. Это была какая — то противоестественная аура, что проникала сквозь мельчайшие поры, и ни одно смертное создание не могло ничего поделать, кроме как ощутить и отреагировать. Даже от простого взгляда на Кровожада почему — то болели глаза. Сам внешний вид демона говорил о том, что это существо не из плоти и крови. Худшего, чем животный запах демона, и вообразить было невозможно. От него разило гниющим мясом, свернувшейся кровью и прочими, куда менее поддающимися описанию и куда более тошнотворными запахами.

Демон выглядел так, как описал его Харгрим. Он был много выше и гораздо тяжелее Феликса. Над его плечами изгибались крупные крылья, видом напоминающие крылья летучей мыши. Кровожад был мускулистым, как минотавр. В одной руке он держал огромный смотанный хлыст, в другой — ужасного вида топор, размером с человека. Кожа его имела красный окрас, а лицо было злым и звериным. Но глаза особенно выделялись из всего облика Кровожада, и Феликс знал, что не забудет их никогда.

Глаза выглядели, как озёра непроглядной тьмы, в которых отражался злобный и бесконечно древний разум. И где — то в этих непостижимых глубинах дрожали красные огни такой дикой ненависти и безумной жестокости, словно демон, будь это возможно, перетряхнул бы целую Вселенную в бесплодных попытках утолить свою жажду крови. Жажды, которая никогда не будет утолена. Это существо наблюдало рождение и смерть миров, и, возможно, ещё посмотрит на гибель всего сущего. В сравнении с существованием демона, жизнь Феликса была подобна жизни мухи — однодневки.

И даже не стоило сравнивать силу, свирепость и коварство демона.

Но, глядя на него, Феликс чувствовал, как отступает его страх. В конце концов, будь демон даже олицетворением ужаса, в действительности всё не столь плохо, как представлялось Феликсу. Всего лишь несколько сердцебиений назад его собственный мозг воображал настолько кошмарное создание, что Кровожаду до него далеко. Хотя демон, вне всяких сомнений, внушал ужас, был сверхъестественным и могучим существом; глядя на него теперь, Феликс чувствовал в себе силы сражаться с ним. Посмотрев на остальных, он понял, что они почувствовали то же самое. Отчасти, Феликс не особо жалел о том, что видит перед собой демона, даже если это будет стоить ему жизни. Он понимал, что сейчас наблюдает то, что доведётся узреть немногим, и находил в этом некое утешение. Также он осознал, что способен сопротивляться существу, внушающему невероятный страх, и, в конечном счёте, не окончательно пал духом.

Затем страх возвратился с удвоенной силой, когда существо заговорило:

— Каки предупреждал, я явился получить мой кровавый долг, король Тангрим.

Голос был подобен звучанию медного рога, в нём чувствовалась отрешённость и обжигающий холод. Демон настолько умело модулировал свой раскатистый голос, что в каждом слове слышалась именно та толика ненависти, которую он и планировал донести. Так мог бы разговаривать разгневанный и мстительный полубог. Феликс был уверен, что демон выражается не рейкшпилем, но, тем не менее, прекрасно понимал его и ничуть не сомневался, что и гномы понимают.

— Ты явился, чтобы снова быть низвергнутым в пропасть, — возразил король Тангрим.

Король говорил низким, отчётливым и звучным голосом, но, в сравнении с Кровожадом, выглядело это так, словно капризный малыш что — то верещит взрослому.

— Я, как и обещал, вырву твоё сердце и проглочу у тебя на глазах, — ответила тварь. — И все твои воины — коротышки тебя не спасут. Все годы моего ожидания: ежеминутно, ежечасно, ежедневно — я с нетерпением дожидался этого момента, и вот он настал.

Пока демон говорил, позади него в зал просачивалось всё больше зверолюдов и воинов в чёрных доспехах, однако никто из гномов не выстрелил из арбалета и не поднял оружие. Что — то завораживающее было в самом демоне, и его противостояние со старым королём гномов притягивало к себе внимание. Феликс хотел было подать предупреждение гномам, что нужно стрелять, но так и не крикнул. Его опутали те же чары, что и всех остальных, а поток последователей Хаоса всё увеличивался. Тангрим, похоже, собирался ответить демону, но передумал. Король выглядел дряхлым, усталым и побеждённым ещё до начала боя.

— Ты не утратил ни крупицы своего высокомерия, коротышка, но ныне ты стар и немощен, а я… Я сильнее, чем был когда — либо.

— Именно так от тебя и воняет! — внезапно проревел Готрек.

Пылающий взгляд демона обратился на Истребителя, а Феликс задрожал, когда глаза твари на мгновение остановились на нём. Словно сама Смерть уставилась на него своими пустыми глазницами. Феликс был поражён тем, что Истребитель как — то умудрился выдержать взгляд демона. Мгновение спустя Готрек даже изобразил дикую ухмылку и потряс своим топором. Руны на лезвии сияли ярче, чем когда — либо доводилось видеть Феликсу. Большим пальцем руки Готрек провёл вдоль лезвия. На пальце выступила одинокая капля крови, и Истребитель Троллей презрительно стряхнул её в направлении демона.

— Жажда мучает? — осведомился он. — Вот, попробуй. Большего ты сегодня не получишь.

— Я выпью твою кровь до последней капли, расколю твой череп, проглочу твои жалкие мозги, и душа твоя достанется мне. Ты познаешь, каков ужас на самом деле.

— Пока я познаю лишь то, какова на самом деле скука, — парировал Готрек и едко расхохотался. — Ты собираешься уморить меня своими речами, или таки подойдешь сюда и сдохнешь?

«Как смог Истребитель сказать хоть что — то под испепеляющим взглядом демона», — удивлялся Феликс, однако Готрек всё же умудрился это сделать. И тем самым воодушевил всю армию гномов. Феликс видел, как гномы сбрасывают наваждение, вызванное присутствием демона, и берут своё оружие наизготовку. Тангрим распрямился и поднял вверх свой молот, у наконечника которого вновь заиграли молнии.

Невероятно, но демон усмехнулся, распахнув пасть, в которой могла бы поместиться лошадь, и обнажил длинные клыки.

— Своим вызывающим поведением ты обрёк себя на вечные муки. У тебя будет вечность, чтобы поразмыслить над своим безрассудством. А перед смертью подумай вот о чём. В это тайное убежище привёл меня именно ты.

Заметив, что Готрек на приманку не купился, демон продолжил:

— Твой топор и я — связаны. С момента ранения этим топором я способен ощущать его присутствие, невзирая на то, насколько тщательно он спрятан. Это ощущение привело меня сюда. Я благодарю тебя, раб, за оказанную услугу.

Феликс посмотрел на Готрека, желая увидеть его реакцию. За исключением непреклонной ненависти, лицо Истребителя не выражало никаких эмоций. Феликса удивляла подобная способность Готрека. Его собственные мысли находились в смятении. Ведь выходило, что всё их долгое путешествие: и находчивость Борека, что сделала его возможным, и все перенесённые ими трудности — лишь послужили демону способом достичь своей конечной цели. Сама мысль о том, что все их усилия сводились к этому, сводила с ума. Они запутались в паутине пророчества и предназначения, о которых даже не догадывались, и попросту оказались пешками в длящейся целую вечность шахматной партии Сил Разрушения.

Феликс бросил взгляд за узкое пространство, разделяющее две армии, и его вновь замутило от ощущения неизбежного поражения. Позади демона выстраивались ряды искажённых рогатых зверолюдов. Взяв наизготовку свои невероятно впечатляющие клинки, стройными рядами стояли воины Хаоса. Стаи ужасных гончих издавали голодный вой, словно рассчитывая пожрать души своих жертв.

Выстроившаяся напротив армия гномов впечатление производила жалкое. Подле развевающегося королевского штандарта выстроилась гвардия короля, облачённая в лучшие доспехи и оснащённая мощным оружием. Между королём Тангримом и демоном расположились ряды могучих воинов, вооружённых сверкающими, покрытыми рунами клинками. Правый фланг армии располагался за позициями короля и не был виден Феликсу, но он знал, что тот составлен из отрядов арбалетчиков и молотобойцев. Тут, на левом фланге, выстроились шеренги длиннобородых ветеранов с топорами и молотами. Среди них находились Готрек, Снорри, сам Феликс и Варек. Феликс вознёс молитву Сигмару Молотодержцу. Не было никакого знамения, что бог внял его молитве.

Зато демон взметнул вверх свой топор, подавая сигнал к наступлению. В сопровождении какофонии барабанов и завывания медных рогов орда Хаоса двинулась вперёд. Поджарые псы, настроенные разорвать врага на части, вприпрыжку бежали перед пехотой. Демон наблюдал с омерзительной ухмылкой удовлетворения. Когда зверолюды приблизились, гномы начали стрелять из арбалетов, выкашивая кровавые просеки в рядах своих врагов — нелюдей.

Феликс едва не оглох, когда Варек открыл пальбу из своего ружья. Вспышки выстрелов из поворачивающихся стволов бросали отблески на лицо молодого гнома, который выпустил в приближающихся зверюг град горячего свинца. Озаряемое вспышками, перекошенное лицо Варека было искажено ненавистью и смотрелось столь же демонически, как и те создания, что ему противостояли.

Король Тангрим поднял вверх молот, и извивающиеся вокруг него молнии заставили заколыхаться гигантские тени на стенах зала. Тангрим раскручивал молот над головой, а тот, казалось, набирал всё больше силы и блеска. Сияние рун ослепляло. Синие искры дождём сыпались с них.

Запах озона стал перебивать вонь демонической армии.

Король гномов запустил Молот Судьбы. Тот с грохотом понёсся к Кровожаду, словно комета, оставляя после себя хвост из искр и потоков света. Где падали искры, там валились и зверолюды, кожа их чернела, а шерсть становилась дыбом. Пролетев по прямой, метко запущенный боевой молот врезался в демона со звуком, подобным раскату грома. Кровожад взревел от боли и пошатнулся. По армии гномов прокатился мощный радостный рокот. К удивлению Феликса, молот, вынуждая зверолюдов уклоняться и пригибаться, полетел обратно. Король протянул руку, и оружие скользнуло в неё, словно охотившийся сокол, возвратившийся на перчатку сокольничего.

На мгновение Феликса посетила надежда, что потрясающий и ужасающий боевой молот сможет повергнуть Кровожада. Но надежда разбилась, когда он отважился бросить взгляд на демона. Блестящие капли ихора сочились из раны в боку демона и, падая наземь, испарялись клубами мерзко выглядящего дыма. Однако тот, невероятно сильный и пугающий, по — прежнему стоял на ногах, насмешливо уставясь на гномов. Под горящим взглядом Кровожада радостные возгласы моментально смолкли.

— Раз уж он не желает подойти к нам, придётся нам самим идти к нему, — заявил Готрек и ринулся вперёд, навстречу атакующим полчищам Хаоса.

— Снорри думает, что это неплохая мысль! — произнёс Снорри, устремляясь за Готреком.

— Меня подождите, — воскликнул Феликс и, чертыхаясь, размашистым шагом припустил за ними.

Длинноногому Феликсу было несложно не отставать от бегущих гномов, и при этом у него оставалось время смотреть по сторонам и наблюдать за происходящим. Вместе с ними вся армия гномов пошла в атаку на приближающегося противника.

Феликс понимал, что тактически их атака ошибочна. Гномам следовало сохранять дистанцию и до последней возможности осыпать противника градом арбалетных болтов. Теперь, казалось бы, из — за присутствия Кровожада ими овладело всеобщее безумие — непреодолимое желание схватиться с врагом врукопашную, лицом к лицу, порвать его на части и уничтожить собственными руками. Феликс не мог их осуждать. После стольких лет существования в роли затравленного зверя в руинах, что некогда были их домом, сердца их были преисполнены лютой ненависти. И ради удовлетворения этой ненависти они, не задумываясь, пожертвовали своим единственным тактическим преимуществом.

Хотя, какое это имеет значение? Им в любом случае погибать, и, возможно, лучше покончить с этим таким способом. Когда первая волна зверолюдов столкнулась с ними, Феликс покрепче обхватил меч обеими руками. Время размышлять прошло, настало время убивать.

Рука Феликса сотряслась от удара, когда его клинок пронзил грудь собакоголового зверолюда. Существо повалилось на Феликса, и он ощутил тошнотворную вонь мокрой шкуры и крови. Пинком он отбросил труп и рубанул ещё одну мерзкую тварь, перерезав сонную артерию. Когда существо попыталось зажать рану, Феликс нанёс удар сквозь рёбра в сердце.

Подле него рубились в схватке Готрек и Снорри, калеча и убивая. С каждым ударом топора Готрека падал изувеченный противник, схватившись за рассечённую грудь или культю на месте отрубленной конечности, безуспешно пытаясь остановить кровотечение. Уголком глаза Феликс заметил, как Снорри, одновременно ударив и топором и молотом, поймал между ними голову зверолюда. Лезвие топора срезало созданию верхушку черепа, а мощный удар молота выбил оттуда серую желеобразную массу мозга.

Оглушительный взрыв, за которым последовали вопли агонии зверолюдов, подсказал Феликсу, что Варек метнул одну из своих бомб. Мгновением позже облако едкого дыма закрыло ему обзор и заставило глаза заслезиться. Феликс закашлялся, и этот звук привлёк внимание другого зверолюда. Сквозь дым к Феликсу со свистом приближался чудовищный топор, и он лишь успел парировать удар, подняв руку с мечом. От удара его плечо пронзила резкая боль. Мгновение спустя из сумрака вытянулась огромная рука и ухватила Феликса за горло. Железной хваткой впились ему в шею пальцы с острыми ногтями. По горлу потекла кровь.

Дым развеялся, и стал виден схвативший его зверолюд с мощной мускулатурой. Краем глаза Феликс уловил, что с поднятым копьём набегает один из мерзких собратьев зверолюда. Феликс начал всё воспринимать, словно в замедленном действии. Он понимал, что пришла его смерть. Отчаянно он пытался освободиться, но противник был сильнее и уже заносил свой топор для смертельного удара. Отражённым светом блестел наконечник копья приближающегося зверолюда. Схваченный за горло Феликс даже не мог позвать на помощь Готрека или Снорри.

Ежесекундно он ожидал, что копьё пронзит его грудь или сокрушающий топор опустится на голову. От отчаяния, сознавая, что жить осталось считанные секунды, Феликс собрал все силы и пошёл на хитрость. Отказавшись от попыток вырваться, он внезапно прекратил сопротивление и подался на противника. От его неожиданного движения зверолюд мгновенно потерял равновесие. Воспользовавшись обретённым преимуществом, Феликс развернулся на месте, всем весом своего тела увлекая зверолюда в сторону. Хаосопоклонник захрипел, когда изначально нацеленное в Феликса копьё вонзилось прямо в его спину. Судорога прошла по его мышцам, и хватка на шее Феликса ослабла. Феликс отступил назад, аккуратно прицелился и снёс голову зверолюда одним махом.

Козлиная голова с остекленевшими глазами скатилась наземь. Из разрубленной шеи к потолку взметнулись струи чёрной крови, а тело завалилось вперёд. Второй зверолюд стоял с тупым недоумением, сжимая высвободившееся копьё, словно до конца не веря, что только что убил своего собрата. Феликс немедленно воспользовался замешательством противника и всадил меч ему в пах, затем резким движением вверх вспорол брюхо, выпустив наружу кишки.

На какой — то момент Феликс оказался словно в глазу бури, окружённый вращающимся водоворотом невероятного насилия. Гном дрался со зверолюдом. Топор сталкивался с копьём и дубиной. Справа от него Готрек бился с двумя воинами Хаоса. Здоровяки в чёрных доспехах ринулись на Истребителя, рассчитывая напасть с двух сторон, чтобы, пока один отвлекает на себя внимание, второй смог поразить гнома. Готрек набросился на них, на бегу поразив первого, впечатляюще мощным ударом смяв тому нагрудник. Сама броня пробита не была, но кровь, хлынувшая из сочленений в подмышках и на талии, ясно показывала, что удар оказался смертельным. Не останавливаясь, Готрек проскользнул мимо, и выпад второго воина пришёлся в пустое пространство, где чуть ранее находился Истребитель. Готрек подловил атаковавшего противника нижним ударом с разворота, разрезав тому сухожилия на голени. Когда воин упал, Готрек проломил ему голову и, недолго думая, огляделся по сторонам в поисках других жертв.

Истребитель был покрыт кровью с ног до головы, словно мясник с какой — то дьявольской скотобойни. Феликс осознал, что сам выглядит не лучше. Руки у него были в крови, а сапоги покрывала какая — то желеобразная субстанция. Неодобрительно покачав головой, он заметил, как Готрек подал ему предупреждающий жест. Вовремя! Феликс развернулся и пригнулся, уклоняясь от удара здоровяка в чёрных доспехах. У его нового противника оказался огромный меч, по всей длине покрытый необычными рунами красного цвета. Феликс сделал прямой выпад своим мечом, но тот отскочил от лат воина Хаоса. Безумный хохот раздался из под шлема, закрывающего лицо воина, словно Феликс того всего лишь пощекотал. Мужчина снова нанёс рубящий удар, и Феликс отпрыгнул назад, за пределы досягаемости меча. Увидев, что противник раскрылся, Феликс ударил по проскочившему мимо мечу воина, отчего врага немного развернуло. Затем Феликс прыгнул вперёд и толчком в плечо сбил с ног потерявшего равновесие противника. Прежде, чем тот смог подняться, Феликс загнул назад закрытую шлемом голову и мечом перерезал мужчине глотку, оставив умирающего воина Хаоса трепыхаться, подобно вытащенной на берег рыбе.

Но наслаждаться победой было не время. Феликс скорее почувствовал, чем заметил удар, опускающийся на его незащищённую голову, и попытался отскочить в сторону. Нога поскользнулась на влажном от крови камне, и уклониться удалось лишь частично. Здоровенная дубина зацепила голову Феликса и отбросила его на землю.

У Феликса из глаз посыпались искры. Он едва не потерял сознание даже от удара по касательной. Феликс попытался было подняться на ноги, но конечности внезапно отказались ему повиноваться. Вместо этого они беспорядочно шевелились. Феликс смутно сознавал, что над ним нависает бесформенная фигура, поднимая огромную дубину, чтобы вышибить ему мозги.

Внезапно Феликс впал в прострацию. Весь шум вокруг для него затих. Он слишком устал, чтобы сопротивляться, и более не испытывал страха смерти. Опустится дубина, жизнь его оборвётся, и ничего тут не поделать. Нет смысла сопротивляться. Лучше просто расслабиться и принять неизбежное.

Всего лишь мгновение он чувствовал себя настолько беспомощным. Затем собрал в кулак всю свою волю, чтобы предпринять последнюю тщетную попытку сдвинуться с места. Он сознавал её бесполезность, потому как в столь ослабленном состоянии он не успеет уклониться своевременно. Плечи его напряглись, и каждое мгновение он ожидал смертельного удара, что разобьёт ему голову.

Но этого не случилось. Напротив, его противник завалился набок, поливая землю кровью из разрубленной спины. Над Феликсом склонился Готрек, схватил его за кольчугу и рывком поднял на ноги.

— Вставай, человечий отпрыск. Тут ещё есть кого убивать!

Истребитель взмахнул топором и одним ударом свалил зверолюда.

— Ты не можешь помереть, не увидев, как я расправлюсь с демоном!

— А где он? — спросил Феликс, по — прежнему оглушённый.

— Вон там, — произнёс Готрек, показывая направление покрытым кровью пальцем.

В указанном направлении, на промежутке между отчаянно сражающимися воинами, взору Феликса предстало зрелище беспримерного героизма. Снорри очертя голову подскочил к демону и набросился на него с топором и молотом. Демон опустил глаза вниз и издевательски захохотал, когда удары Снорри отскочили от его шкуры.

— Снорри, ну ты и идиот! — завопил Готрек. — Эту тварь можно взять лишь руническим оружием!

Если Снорри и услышал, то не подал вида. Он продолжал набрасываться на могучее чудище, безрезультатно осыпая его градом ударов, которых хватило бы завалить стадо быков; однако демону они вреда не причинили. В конце концов, когда Кровожаду наскучило наблюдать за подобными фиглярскими кривляньями, он, словно нехотя, махнул топором. Снорри попытался было выставить блок, скрестив перед собой топор и молот, но шансов у него не было. Рукояти его оружия треснули, и грубая сила удара демона запустила Снорри через зал, словно камень из катапульты. Покувыркавшись в воздухе, Снорри упал у ног короля Тангрима, забрызгав кровью его бороду.

Кровожад резво пробивался через ряды отборной гвардии короля. Глаз едва успевал уследить за взмахами оружия демона, с каждым ударом которого погибал воин гномов. Похоже, против оружия из преисподней не могла защитить никакая броня. Через какие — то мгновения отважные бойцы стали стонущими грудами искромсанной плоти. Великолепные доспехи были порваны в клочья. На глазах у Феликса Кровожад прорубился сквозь шеренгу гномов, оставив позади лишь изувеченные трупы. Однако великому демону тоже досталось. Руническое оружие гномов пробило его шкуру в нескольких местах. Когда демон двигался, на пол капал дымящийся ихор.

В глазах короля Тангрима вспыхнул огонь ярости. Его борода встопорщилась. Словно отвечая на вызов Кровожада, он вновь поднял молот и бросил его в грудь демона. И древнее оружие не подвело. Кровь демона снова заструилась из раны. Ужасная тварь пошатнулась, затем злобно оскалила клыки и с удвоенной яростью устремилась в атаку.

Ничто не могло удержать демона. Он прорубался через гвардейцев короля гномов, словно таран сквозь прогнившую деревянную дверь. Феликс увидел, что одному из гномов удалось вонзить рунический меч в спину демона прежде, чем тот его заметил. Клинок застрял в лопатке Кровожада прежде, чем тот развернулся и нанёс удар хлыстом. Феликс понятия не имел, из какого материала был изготовлен этот дьявольский бич, но тот с лёгкостью рассёк доспехи и плоть гнома до кости. Даже в тусклом свете Феликс увидел, как разошлись мышцы и кожа, словно разрезанные мясницким ножом, и обнажились белые кости да желтоватые хрящи. Хлыст ударил снова, срывая плоть с костей вопящей жертвы, заставив её завертеться волчком. Другой гном выступил вперёд и обрушил на демона инкрустированный рунами молот. Удар явно доставил какое — то неудобство демону, но взмахом своего топора он обезглавил нападавшего. И всё это время он продолжал стегать хлыстом свою жертву. Спустя несколько мгновений у ног демона лежали окровавленные и выпотрошенные останки, в которых едва ли можно было узнать гнома.

— Сколько ты ещё будешь прятаться за спинами своих бойцов, король — коротышка? — прозвучал вопрос демона, и столь ужасна была магия его голоса, что слова эти были слышны среди шума сражения даже там, где стоял Феликс. Король снова запустил свой молот, но на этот раз демон отбросил хлыст и поймал молот вытянутой рукой. На наконечнике молота вспыхнули руны, и в местах прикосновения к оружию рука демона почернела. Однако он развернул молот и запустил им в короля.

Раздался громоподобный треск и молот полетел столь быстро, что невозможно было уследить взглядом. Врезавшись в короля гномов, молот сбросил того наземь. Стон вырвался у воинов гномьей армии, когда они увидели, как опрокинулся и упал их предводитель. Демон победно взревел. Безумный хохот разнёсся над полем битвы и эхом отразился от стен зала. Армия Хаоса стала биться с удвоенной яростью, и, казалось бы, начала повсеместно одолевать гномов.

Кровожад шёл через павшие духом отряды, по пути разя направо и налево. Жрец Гримнира выступил ему навстречу и был выпотрошен ударом когтя, лишь только его боевой молот погрузился в тело демона. Пожилая жрица Валайи преградила путь Кровожаду. Словно щит, она подняла перед собой книгу. Со страниц книги брызнул свет, и демон на мгновение остановился. Затем он снова расхохотался и резко опустил топор вниз, разрубая книгу вместе со жрицей. Рассечённое на две части тело пало наземь, а демон прошел вперёд и с видом победителя встал над умирающим королём.

— Пошли, человечий отпрыск. Настало время испытать судьбу, — произнёс Готрек, и широким шагом направился к демону.

Ничто не могло остановить Истребителя. Те, кто пытался — погибали. Сейчас он был почти таким же орудием разрушения, как ранее демон. Продвигаясь к своей цели, он наносил удары налево и направо, и с каждым падал зверолюд или воин Хаоса, сражённый объединённой силой топора и той руки, что его направляла.

Пожав плечами, Феликс устремился за Готреком, покорный своей судьбе. В голове у него по — прежнему звенело от перенесённого удара, и картины кошмарной бойни воспринимались невероятно живо.

И цель Готрека теперь не казалась какой — то неправдоподобной. Не вызывало сомнений, что Готрек сразится с демоном и героически примет смерть от его руки. Феликс будет тому свидетелем и умрёт вслед за Готреком. Других вариантов нет. Оглядев зал, Феликс отметил, что гномы проигрывают битву. Поражение короля Тангрима полностью их деморализовало, и враг брал верх. Ни Снорри, ни Варека не было видно. Феликс понимал, что сражения ему не пережить. А потому, с тем же результатом он может исполнить желание Готрека. Феликс снова обязан гному спасением своей жизни, и так он сможет вернуть должок.

Кровожад возвышался над телом старого короля гномов. Он вонзил топор в древние плиты так глубоко, что тот завибрировал, и оставил его там. Затем он наклонился и обеими лапами осторожно поднял Тангрима Огнебородого, как мужчина, поднимающий младенца.

Феликс уклонился от удара топора зверолюда, отсёк нападавшему руку у запястья и побежал дальше. Его противник упал на колени, сжимая кровоточащий обрубок. Между Готреком и демоном осталось трое воинов Хаоса. Его топор, пройдя сквозь шею первого, вспорол живот второму и застрял в паху третьего. Возвратным движением топора Готрек опрокинул всех троих на пол, и Феликс смог без помех увидеть, что далее произошло между королём и его мучителем.

Подобно человеку, снимающему кожуру с апельсина, Кровожад сорвал доспехи Тангрима. Гном сумел наклониться вперёд и плюнуть в морду своему мучителю. Плевок смешался с ихором, стекающим со лба демона, и с шипением испарился. Оскалив зубы в широкой ухмылке, демон вонзил свои когти в обнажённое дело короля и стал вытягивать их наружу. Грудная клетка гнома треснула и распахнулась, обнажая внутренние органы. Кровь забрызгала Кровожада, продолжавшего своё жуткое занятие.

Демон поднял тело до уровня глаз, легко удерживая его одной рукой. Другой он дотянулся и вырвал всё ещё бьющееся сердце из груди Тангрима, подняв его так, чтобы королю было видно, что демон собирается делать дальше. Он сдавил сердце. Плоть смялась со слышимым хлюпаньем. Брызнувшая кровь потекла в пасть чудовища. Затем, словно бретонский эпикуреец, поглощающий мясо из вскрытой раковины моллюска, демон запрокинул голову и позволил сердцу соскользнуть прямо в свою распахнутую пасть. Широко раскрыв глаза от ужаса, за демоном наблюдал король.

Горло демона немного раздулось, пока он проглатывал сердце целиком. Затем Кровожад открыл пасть и с удовольствием рыгнул.

Он позволил теперь уже безжизненному, лишённому сердца трупу, что некогда был гордым королём Караг — Дума, упасть на пол, и с победным рёвом обернулся к своим собравшимся последователям.

Феликс превосходно видел всё произошедшее, и в этот момент они почти подошли к Кровожаду.

— Надеюсь, демон, твой последний обед пришёлся тебе по вкусу, — произнёс Готрек. — А теперь ты сдохнешь.

Демон опустил на него глаза и оскалился.

— А твои мозги будут моим десертом, — с непоколебимой уверенностью ответил он.

На минуту Готрек и демон замерли друг перед другом. Сверкающий топор Готрека был занесён для удара. Ярость берсерка исказила его черты лица в нечто столь же ужасающее, как морда демона. Сложив крылья звучным хлопком, Кровожад издевательским жестом предложил Готреку атаковать. Феликс перевёл взгляд с Готрека на демона, затем на тело короля. Он был наслышан, что после остановки сердца мозг ещё продолжает жить несколько минут. И на примере Тангрима понимал правдивость сего утверждения, потому как именно на это рассчитывал демон для исполнения своей нечестивой клятвы. От бессмысленной жестокости демона и безумной злобы всех созданий Хаоса Феликса внезапно охватил сильный гнев. Ему захотелось поднять меч и пронзить им грудь твари.

Долгий момент выжидания завершился. Готрек прокричал свой боевой клич и напал. Топор его промелькнул и погрузился в грудь демона. Пылающий ихор выплеснулся наружу, обжигая гнома, вынудив того на мгновение отшатнуться. Готрек пришёл в себя и нанёс ещё один удар. Второй огромный разрез появился уже на руке Кровожада, которую тот выставил, блокируя удар. На мгновение Феликс подумал, что охваченный яростью Готрек сможет победить демона, но Кровожад отступил назад, оказавшись вне досягаемости Истребителя, и сделал хватательный жест рукой.

Никто и глазом моргнуть не успел, как огромный топор вырвался из пола и влетел в руку демона. С минуту Кровожад постоял. Феликс видел, что тот ранен. Меч гнома — гвардейца по — прежнему торчал в спине демона. Молот Тангрима оставил глубокие вмятины на теле демона, сквозь которые виднелись сломанные кости. Топор Готрека оставил две зияющие раны, из которых на пол стекал дымящийся ихор. С поверхности тела Кровожада, словно дым, поднимались мерзкие испарения. Временами очертания демона начинали дрожать и расплываться, словно тот находился не совсем здесь. Затем раздался хлопок, и Кровожад вновь воплотился в ясном и отчётливом облике.

И бросился на Истребителя.

Последовал ожесточённый обмен ударами, уследить за которыми было не под силу обычному смертному. Феликс не понимал, как Готреку удалось выжить в этом столкновении, однако тот был жив, когда отступил назад с большим порезом на лбу и следами когтей на груди. На руке Кровожада красовался ещё один огромный разрез, но, как показалось, демону досталось меньше Истребителя.

— Вижу, своё ты получил, — дерзко заявил запыхавшийся Готрек.

Демон захохотал и приготовился снова броситься вперёд. Ясно представляя, что собирается совершить самоубийственный поступок, Феликс старался придать себе решимости. Ему предстоит умереть. Значения это не имело. Понимая, что если падёт Истребитель, демон расправится с ним в мгновение ока, Феликс решил, пока ещё возможно, внести свою лепту. Он выскочил вперёд и изо всех сил ударил демона. Магический меч храмовника Альдреда глубоко вошёл в тело Кровожада. Феликс выдернул меч и попробовал ударить снова. В последний миг демон, повернув морду, отбросил Феликса назад всего лишь шлепком лапы, едва не вышибив из него дух.

Когда лапа демона коснулась его, на груди что — то взорвалось, и Феликса накрыло волной боли. Меч храмовника вывернулся из его руки. Падая, Феликс приземлился на что — то жёсткое и тяжёлое, и от столкновения воздух вышел из его лёгких. Он услышал сверхъестественный вопль муки, что мог исходить лишь от Кровожада.

Готрек воспользовался тем, что демон отвлёкся, и выскочил вперёд. Тут уж Феликс было подумал, что Истребитель сможет уложить Кровожада. В яростном замахе сверкнул топор, и Истребитель едва не попал в цель. Но полученные раны сказались на скорости Готрека, и демону удалось отпрыгнуть и избежать удара, который в противном случае его бы обезглавил. Затем снова последовал яростный обмен ударами, уследить за которыми было не под силу глазу. Закончилось тем, что топор выпал из рук Готрека. Пошатывающийся гном едва держался на ногах, и демон приложил его об пол мощным ударом кулака. Готрек распростёрся у ног Кровожада. Надежда оставила Феликса.

Он потянулся и попытался подняться на ноги. Опустив глаза вниз, Феликс увидел на груди дымящиеся осколки амулета Шрейбера. Должно быть, рука демона задела амулет, когда тот ударил Феликса. Не в силах совладать с грубой мощью демона, амулет взорвался. Однако, как подумал Феликс, возможно, это спасло ему жизнь. Каким — то образом сила удара Кровожада значительно ослабла. Феликс был уверен, что тот удар его убьёт, но, к счастью, ошибся.

Меч свой ему найти не удалось, но его пальцы нащупали что — то твёрдое и тяжёлое. Оказалось, что это Молот Судьбы. Феликс попытался поднять молот, но тот не сдвинулся. Не то чтобы молот был слишком тяжёл, но какая — то сила удерживала его на месте, подобно тем магнитам, что держали карту на воздушном корабле.

Феликс выругался. У них почти получилось. Демон теперь двигался замедленно, дышал тяжело, истекал ихором из огромных рваных ран на теле и едва был способен сохранять материальную форму. Феликс был уверен, что ещё один удар прикончит тварь. Он поднапрягся до боли в мускулах, но проклятый молот не желал сдвигаться. Лишь героям — гномам было предназначено пользоваться этим магическим предметом, и преодолеть эту магию было не под силу смертному представителю человечества.

Как ранее над Тангримом, теперь Кровожад склонился над Готреком. Опустив могучую лапу вниз, он обхватил голову лежащего Истребителя. И медленно поднял его вверх.

Феликс догадывался, что произойдёт далее. Демон станет сдавливать голову гнома, пока та не треснет, как дыня, а затем проглотит мозг Готрека вместе с бессмертной душой. Позади торжествующего демона зверолюды расправлялись с последними очагами сопротивления гномов. У одной из колонн стоял Варек. Грамотей вооружился молотом, который где — то раздобыл. Волны обезумевших зверолюдов стягивали кольцо окружения.

— Помоги мне, Сигмар Молотодержец! — завопил Феликс с воодушевлением, которого не испытывал с того времени, как перестал быть запуганным ребёнком. — Помоги мне, Грунгни! Помоги мне, Гримнир! Помоги мне, Валайя! Помогите мне! Да помогите же, чёрт вас дери!

Воззвание к богам вдохнуло жизнь в молот. Руны замерцали и снова возгорелись огнём. Феликс ощутил, что оружие начинает отрываться от земли. Сперва молот был тяжёл, но по мере того, как Феликс поднимал его, постепенно становился легче. Похоже, какая — то другая сила наделяла Феликса мощью для преодоления веса оружия. Обжигающая боль пронзила руку, в которой Феликс сжимал боевой молот. Он почувствовал, как искры прожигают рукав. Неприятный запах озона ударил в нос. Боль едва не вынудила Феликса бросить молот. Он старался удерживать захват, пока руку сводило сильной болью. И каким — то образом ему это удалось.

Феликс понимал, что у него есть лишь одна попытка. Он отвёл молот назад для броска. Демон ощутил сосредоточение магической энергии позади себя и развернулся к Феликсу, небрежно, словно человек, сжимающий сломанную куклу, удерживая одной лапой Истребителя. Жуткие глаза уставились прямо на Феликса, и на мгновение его охватил уже знакомый ужас. Феликс сознавал, что демон готов броситься на него, чтобы разорвать на части, а он может оказаться недостаточно быстр, чтобы это предотвратить. Поборов свой страх, Феликс печально улыбнулся — будь что будет.

Уронив Готрека, Кровожад прыгнул, вытянув обе лапы и широко распахнув пасть, обнажая клыки. Словно сама преисподняя смотрела на мир смертных глазами твари, что уставились прямо в душу Феликса. Мерзкий запах ударил в нос. Жар тела демона ощущался через сокращающийся разрыв. Феликс резко махнул вперёд священным боевым молотом и выпустил его. Тот понёсся, словно падающий метеор, оставляя за собой след сверкающих молний. С громовым грохотом молот угодил твари точно в голову. Сила столкновения остановила стремительный бросок демона. Кровожад опрокинулся назад, но ненадолго. Молот Судьбы, отскочив от его головы, скрылся во мраке.

Демон медленно поднялся на ноги. Феликс понимал, что уж теперь — то ему демона не остановить. Тот неизбежно победит. Феликс сделал, что мог, но этого оказалось недостаточно. Ему едва хватало сил держаться на ногах, не говоря уж о том, чтобы пуститься наутёк. В груди жгло, а с руки словно содрали плоть.

Кровожад, пошатываясь, двинулся вперёд, злобно ухмыляясь. Взгляд древних глаз говорил о том, что демону понятны мысли Феликса, и он насмехается над его отчаянием. Огромная тень демона упала на Феликса. Кровожад расправил крылья, вытащил из спины рунический меч, отбросил его в сторону и развёл лапы для смертельного удара.

— Эй ты! Я с тобой ещё не закончил! — раздался позади него вопль Готрека.

Ужасное лезвие огромного древнего топора Истребителя внезапно показалось из груди Кровожада. А затем демон стал разваливаться на части, рассыпаясь дождём красных и золотых искр, что превращались в зловонный пар. На глазах у присутствующих тварь начала исчезать, словно угасающий огонь. Сквозь рассеивающийся дым Феликс увидел очертания изрядно помятого и избитого Истребителя, едва способного держаться на ногах. А Кровожад постепенно исчезал из вида.

Но перед взором Феликса по — прежнему стояли горящие глаза демона и последние его слова эхом отзывались в голове:

— Я запомню вас, смертные. И у меня есть целая вечность на то, чтобы отомстить.

«Замечательно, — подумал Феликс. — Вот только мести любимца Кхорна мне и не хватало!»

Однако душа его ликовала. Демон изгнан, и ужас, который тот внушал своим присутствием, развеялся подобно утреннему туману в лучах восходящего солнца. Феликсу показалось, что с плеч его свалилась тяжесть, о которой он даже не догадывался. Феликс почувствовал огромное облегчение.

Пошатываясь, Готрек подошёл к лежащему Молоту Судьбы и поднял его. На этот раз оружие легко оторвалось от земли, а затем стало происходить нечто удивительное. Между молотом и топором Готрека начали проскакивать разряды молний, формируя обжигающую электрическую дугу. Истребитель, казалось, стал раздуваться от едва сдерживаемой энергии. Хохол на голове встал дыбом. Борода ощетинилась. Глаза запылали необычным голубым огнём.

— Боги посмеялись надо мной, человечий отпрыск! — проревел он голосом, подобным грому.

Горечь обиды исказила черты его лица.

— Я шёл сюда, ища смерти себе, а вместо того привёл смерть за собой. И теперь кто — то за это заплатит.

Он повернулся и направился в гущу сражения. Молот Судьбы после взмаха оставлял за собой расплывающийся след света. Разящий демонов древний топор рассёк воина Хаоса и отколол огромный кусок камня от колонны позади него. Гнома теперь окружала аура страха, подобная той, что излучал демон, и хаосопоклонники попятились назад.

Готрек, издав могучий боевой клич, ринулся в самую их середину, и началась ужасная бойня. Преисполненный силой богов, которой наделило его могучее оружие, Истребитель был непобедим. Его топор без усилий рассекал и доспехи, и тела, ни одно оружие не могло перед ним устоять. Разряд за разрядом с молота соскакивали ужасающие молнии, стегавшие воинов Хаоса, подобно хлысту Кровожада.

Феликс потрясённо наблюдал за резнёй, устроенной Истребителем, пока не заметил свой меч, лежащий на полу. Схватив его вытянутой рукой, Феликс сам присоединился к схватке. Через несколько минут всё было кончено. Павшие духом после гибели своего предводителя, остатки армии Хаоса позорно бежали, не имея возможности противостоять разъярённому и непобедимому Истребителю.

(обратно)

Последствия

Феликс устало оглядывал Зал Колодца. Повсюду лежали трупы — результат противостояния безумной ярости хаосопоклонников и несгибаемой стойкости гномов. Пол покрывала высыхающая кровь. Запах смерти стоял в воздухе.

Он поглядел на бледного Готрека, неподвижно лежавшего, прислонясь к одной из колонн, что поддерживали свод. Грудь Феликса была целиком забинтована, а одна из рук неподвижно удерживалась бандажом. Заметные даже на фоне татуировок синяки покрывали голову Истребителя — хватка демона не отличалась нежностью. Бой с Кровожадом едва не стоил Истребителю жизни, да и последовавшее затем сражение внесло свою лепту. Грудь Готрека еле поднималась при дыхании, он находился между жизнью и смертью. Даже Варек не мог сказать, выживет тот или умрёт.

Взгляд молодого гнома уверенности не выражал.

— Я сделал для него всё, что в моих силах. Остальное в руках божьих. Чудо уже то, что он выжил. Как мне кажется, лишь сила Молота Судьбы сохраняла ему жизнь всё то время, что он сражался.

Феликс призадумался — не пришла ли, наконец, его пора воспеть в поэме гибель Истребителя? Несомненно, это был грандиозный бой, как раз в таком бою и желал Готрек найти свою погибель. Увидев, как был изгнан демон, гномы перегруппировались. После того, как вооружённый непобедимым оружием Истребитель — берсерк — смертоносный и безжалостный, словно какой — то античный бог войны — проложил себе путь в самую сердцевину армии Хаоса, боевой дух противника пал окончательно. Готрек учинил такую резню, что хаосопоклонники решили — их злобные божества отвернулись от них. И, в конце концов, в панике бежали из зала, оставив поле боя победителям — гномам. Лишь тогда Готрек свалился от изнеможения.

Победа досталась ужасно дорогой ценой. Феликс сомневался, что уцелело больше пары десятков гномов, причём большинство из них составляли те, кто находился во время боя в сокровищнице. Он также сомневался, что вообще остались бы выжившие, если бы не мощь Молота и не боевые навыки Готрека. А Истребитель, похоже, может жизнью заплатить за их победу.

Снорри продвигался через мертвецов, прихрамывая на правую ногу. Он выглядел не лучше Готрека. Рана на груди была зашита стежками бечёвки. То, что он остался в живых, было несомненным свидетельством невероятной живучести гномов. Ни один человек не выжил бы после удара Кровожада и вызванной этим потери крови. Самодельный тюрбан из бинтов, обмотанных вокруг головы, делал его весьма похожим на коренного жителя Аравии — но низкорослого, чрезвычайно широкого и довольно туповатого. Снорри весело насвистывал себе под нос, разглядывая кровавые останки вокруг. Но даже он утратил свою беззаботность, увидев распростёртого на полу Готрека.

— Славная была битва, — негромко произнёс Снорри, ни к кому конкретно не обращаясь.

Феликс собирался возразить. Ему хотелось высказать своё мнение о том, что не бывает „славных“ битв, есть лишь победители и побеждённые. Любая битва — грязное, малоприятное, трудное и опасное мероприятие. Но, взвесив все за и против, Феликс решил, что правильнее будет промолчать.

Однако, размышляя о битвах, Феликс понимал, что пытается обмануть сам себя. Остаться в живых и победить — подобное событие вызывало нереальную эйфорию и неописуемый восторг, которые охватили и его. А вспомнив, как складывалось сражение до их победы, вынужден был согласиться со Снорри.

— Да, славная была битва, — сказал он, размышляя о том, согласились ли бы с ним эти мертвецы, лежащие на холодных камнях пола, имей они возможность высказаться.

Даже простой разговор причинил ему боль. Феликс внимательно осмотрел свою руку. Пальцы не сгибались и были обожжены там, где он удерживал Молот Судьбы, пока тот выстреливал разряды молний. Даже целебные успокаивающие мази, которые использовал Варек, притупили боль не полностью. Он знать не знал, что за магия защищала Тангрима от подобных неприятностей, однако на людей та явно не действовала. Впрочем, магия показала себя в деле, а ему явно не пристало жаловаться, что неисповедимы пути господни.

Осмотрев повязки, которыми была обмотана рука, Феликс теперь изумился, как ему вообще удалось продолжать бой. Однако ответ, несомненно, был ему известен. В пылу сражения человек способен выдерживать боль, которая при обычных обстоятельствах свалила бы его с ног. Как — то раз он видел человека, который ещё несколько минут продолжал сражаться, получив смертельную рану. Глядя на руку, Феликс прикидывал, удастся ли ему когда — либо снова поднять ей меч. Или даже перо, которое может понадобиться для описания гибели Истребителя.

Варек заверял его, что через какое — то время это удастся, однако сейчас Феликс не был столь уверен. Тем не менее, он предположил, что всегда может переучиться держать меч в левой руке. Попробовав левой рукой вынуть из ножен меч храмовника, Феликс ощутил неудобство. Ну, ничего, переучиться времени хватит.

Всё тело ломило и хотелось попросту прикорнуть и отоспаться, однако забот по — прежнему хватало. Харгрим и остальные гномы, закончив что — то обсуждать, подошли к Феликсу. В правой руке Харгрима был Молот Судьбы. Феликс с каким — то раздражением отметил, что гнома молот не обжигал.

— Мы перед тобой в неоплатном долгу, Феликс Ягер, — заговорил Харгрим. — Не допустив, чтобы священный боевой молот наших предков попал в лапы наших врагов, ты спас честь нашего народа.

Феликс улыбнулся гному:

— Вы ничем мне не обязаны, Харгрим. Молот Судьбы спас мне жизнь. Какие тут долги?

— Речь достойного мужа. Но, тем не менее, наш дом — твой дом.

— Благодарю, но, пожалуй, я всё — таки вернусь домой, — произнёс Феликс, надеясь, что не выказал неблагодарность.

— Мы отправляемся вместе, — сказал Харгрим.

Феликс удивлённо поднял брови.

— Теперь нас недостаточно, чтобы оборонять эту цитадель, а Тёмным Силам точно известно её расположение. Их возвращение лишь вопрос времени. Пришло время уходить, забрав нашу Книгу Обид, молот и ценности, какие сможем унести.

— Феликс, я уверен, что места на „Духе Грунгни“ вполне достаточно, —заявил Варек.

Он почтительно посмотрел на Феликса, словно ожидая его одобрения. Временное обладание Молотом Судьбы явно придало Феликсу некий статус среди гномов.

— Уцелело лишь двадцать два гнома Караг — Дума. Если мы очистим трюм и уплотним каюты, то мест будет достаточно.

— Полагаю, ты прав, — ответил Феликс.

— Мы, безусловно, должны увезти отсюда священный боевой молот. И все гномьи сокровища, что сможем унести.

— Разумеется, — подтвердил Феликс, оглядывая сундуки, которые гномы вытаскивали из потайной сокровищницы. — Но меня волнует вопрос — как нам всё это вынести? Наш путь идёт через войска хаосопоклонников. И нас слишком мало, чтобы пробиваться силой.

Харгрим усмехнулся:

— Пусть это тебя не беспокоит, Феликс Ягер. Караг — Дум пронизан множеством потайных проходов, известных лишь гномам.

Феликс оглянулся на лежащего Готрека, который был слишком слаб и бледен, чтобы передвигаться самостоятельно.

— Как быть с Готреком и другими ранеными? — спросил он.

Возможно, им следует дождаться смерти Истребителя и похоронить его в сокровищнице вместе с другими павшими в бою героями.

— Когда я не смогу от слабости ходить, тогда и жить мне не стоит, — донёсся голос Истребителя Троллей.

Готрек медленно открыл свой единственный глаз. Когда он попытался подняться, все поспешили к нему.

— Значит, нам обязательно нужно выдвигаться, — радостно произнёс Феликс.

Истребитель оглядел поле битвы.

— Похоже, я опять избежал гибели, — печально заметил он.

— Не переживай, — успокоил его Феликс. — Я уверен, у тебя ещё всё впереди.

Танкуоль откинул занавес паланкина и заморгал, когда свет ударил ему в глаза. Они как раз вышли из Подземных Путей на поверхность. Яркое летнее солнце северного Кислева горело над ним, словно пристальное око какого — то безжалостного божества.

Он смотрел на впечатляющих размеров кратер Адской Ямы. Далеко внизу виднелась громада крепости клана Творцов. Он испытал чувство удовлетворения. Чтобы достичь своей цели Танкуоль много дней понукал измученных носильщиков.

— Вперёд, быстро — быстро, — приказал он запыхавшимся рабам. — Путь неблизкий!

Носильщики медленно поковыляли вниз по склону.

Зловещее эхо донеслось от башен странной формы. Рычание огромных зверей. Нос Танкуоля защипало от запаха искривляющего камня и чудищ.

Он знал, что найдёт здесь союзников, которые нужны ему для захвата воздушного корабля и сведения счётов с Гурниссоном и Ягером. Он уже заметил, как ему навстречу приближаются воины — скавены в сопровождении неуклюжих уродливых чудовищ.

Теперь всё будет в порядке, ему нужно лишь снова связаться со своим слугой — Ларком Стукачом. «И что сейчас поделывает Ларк?» — гадал Танкуоль.

Ларк не совсем представлял, чем занимаются тупые гномы, но понимал, что скоро придёт его время действовать. Он ощущал в себе силу, и Рогатая Крыса, несомненно, благоволила ему. Теперь оставалось лишь дождаться удобного случая и нанести удар. Когда дойдёт до драки — медлить он не станет, нет. Он выскочит и перебьёт своих врагов.

Наверное.

Если тех не окажется слишком много.

(обратно) (обратно)

Уильям Кинг Истребитель драконов

«Пока мы возвращались из затерянной крепости Караг — Дум, меня будоражила перспектива свидания с Ульрикой и мысль о том, чтобы какое-то время отдохнуть от наших приключений. Тем менее я ожидал, что опасности для нас только начинаются, и вскоре нам повстречаются как старые, так и новые враги, а также одно из самых могущественнейших чудовищ, с которым я когда — либо имел несчастье столкнуться».

„Мои странствия с Готреком“ Том III, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Пролог. Ночь скавенов

«Ещё немного, — думал серый провидец Танкуоль, — и мои отважные воины пойдут в наступление».

Танкуоль злорадно потирал лапы. Уже скоро окупятся все его приготовления и переговоры. Уже скоро он отомстит гному Готреку Гурниссону и его мерзкому прихвостню Феликсу Ягеру. Уже скоро они раз и навсегда пожалеют, что совали свой нос в дела столь могущественного волшебника. Уже скоро он заставит их, несомненно заслуживающих смерти, вопить и молить о пощаде. Уже скоро.

Танкуоль слышал, как вокруг занимают позиции его войска. Шеренга за шеренгой двигались сквозь мрак внушающие страх бойцы — скавены — элита вооружённых сил крысолюдей. Сверкали в сумраке розовые глаза, от подавляемой жажды убийства щёлкали длинные хвосты, слюна блестела на клыках. За спиной кровожадно бурчал чудовищный телохранитель Танкуоля — огромный Костодёр, третий по счёту крысоогр, носящий это имя.

Крысоогр был крупным — вдвое выше любого человека и раз в десять тяжелее. Голова его была ужасающим смешением черт волчьей и крысиной. В красных глазах светилась безумная ярость. Толстые и короткие пальцы оканчивались чудовищными когтями. Длинный червеобразный хвост яростно стегал по воздуху. На этого нового крысоогра, заменившего убитого Феликсом Ягером в бою у Одинокой Башни, Танкуоль потратил целое состояние в жетонах искривляющего камня. Тот был не единственным, на что потратился Танкуоль во время своего недавнего посещения Адской Ямы — огромной норы клана Творцов. В обмен на поддержку своего нового рискованного предприятия серый провидец был вынужден пообещать более половины своих личных сбережений и долю в трофеях поганым предводителям клана. Однако Танкуоль полагал сей факт несущественным. После неизбежной победы добыча с лихвой окупит все его расходы. В этом он не сомневался.

Он подсчитал силы, которые были стянуты в это захолустье для осуществления его выдающегося хитроумного замысла. Помимо штурмовиков и клановых крыс с отличительными знаками клана Творцов, тут также находились крысоогры и стаи огромных крыс, ведомые своими погонщиками. Его армия насчитывала почти тысячу бойцов.

С таким — то войском Танкуоль в победе не сомневался. Особенно потому, что их противник всего лишь какие — то люди. Разве смогут люди выстоять против потомства самой Рогатой Крысы, которое, вне всякого сомнения, унаследует мир? Ясно как день — не смогут. От гордости хвост Танкуоля затвердел, пока тот представлял себе величие победы, что скоро будет им одержана.

Нос на длинном крысоподобном рыле Танкуоля зачесался. Усы взволнованно подёргивались. Возможно, он почувствовал близость Пустошей Хаоса и присутствие огромного пласта искривляющего камня — самой сущности магической энергии. Танкуоль в очередной раз подивился недальновидному указу Совета Тринадцати, который запрещал армиям скавенов вступать в эти населённые демонами земли. Ведь нет сомнений, что потеря нескольких скавенских рабов будет с лихвой компенсирована значительными запасами искривляющего камня, который те смогут собрать. Да, в прошлом Пустоши бесследно поглотили целые армии крысолюдей, но неужели это является оправданием мнительности Совета?

Танкуоль ощущал уверенность, что под его предводительством или, по крайней мере, чутким руководством с безопасного расстояния — ибо, по правде говоря, нет смысла рисковать жизнью скавена столь выдающегося интеллекта — армия грызунов успешно выполнит задачу.

Имелись и альтернативы. Если Танкуоль станет обладателем воздушного корабля, который те проклятые гномы построили для Гурниссона и Ягера, и который до сих пор не смог захватить его прислужник — идиот Ларк Стукач — он сможет воспользоваться кораблём для поиска искривляющего камня в Пустошах. Какое — то время он разочарованно щёлкал хвостом, размышляя о некомпетентности придурка Ларка, но затем переключился на мысли о воздушном судне и злорадно потирал лапы. У Танкуоля имелись бесконечные варианты использования судна, лишь только то достанется ему.

На корабле серый провидец и его телохранитель смогут быстро перемещаться в любую точку Старого Света. Корабль сможет переправлять войска в тыл врагам. Взяв корабль за образец, можно построить воздушный флот, а с такой армадой Танкуоль, а посредством него и Совет Тринадцати — поторопился верноподданнически мысленно прибавить он, — завоюют мир.

Разумеется, сначала воздушный корабль нужно заполучить в свои лапы. Танкуоль переключил внимание на более насущные вопросы. Через подзорную трубу он рассматривал укреплённую усадьбу, населённую кислевитами — союзниками гномов. Та представляла собой укреплённое поместье, которые, по обыкновению, строили кланы людей в этой местности. Усадьбу окружал высокий частокол и ров, а сам дом был массивным строением из камня и брёвен. Окна были узкими, более напоминавшими бойницы для стрельбы. Двери и ворота — массивными и крепкими. Их назначением было противостоять нападению чудовищных созданий, что не были редкостью вблизи Пустошей Хаоса. Внутри располагались конюшни, потому как местное население с любовью относилось к своим лошадям, чего никак не мог понять Танкуоль. Он считал, что эти звери лишь на корм годятся.

Танкуоль радостно отметил, что по всем параметрам это поместье типично, за исключением одного. Рядом с главным строением находилась массивная деревянная башня с металлической площадкой наверху. За исключением материала, из которого она была построена, башня во всех отношениях была идентична причальной мачте, которую Танкуоль видел у Одинокой Башни перед тем, как воздушный корабль отправился в полёт, выскользнув из его когтей. Именно здесь, вне всяких сомнений, останавливался воздушный корабль перед тем отправиться на север, в Пустоши. Очевидно, чтобы заправиться топливом и провиантом. Проницательный Танкуоль сделал вывод, что имеется предел дальности беспосадочного перелёта транспортного средства. Весьма ценная информация. Но почему именно тут? Почему так близко к Пустошам Хаоса?

Танкуоль быстро просчитал, что это могло означать. Зачем гномы, в особенности проклятый Истребитель троллей Готрек Гурниссон, решили отправиться на столь ценном устройстве в Пустоши? Если бы только олух Ларк смог это выяснить. Если бы доложил об этом, как ему предписывалось. Серый провидец не особо удивился неудаче Ларка. Такая уж у Танкуоля судьба — иметь дело с недотёпами, что существуют лишь для того, чтобы вредить его изобретательным планам. Танкуоль частенько подозревал, что такие исполнители подбрасываются ему вследствие махинаций врагов из далёкого Скавенблайта. Политика скавенов была бесконечно сложной и запутанной, а предводитель с гениальностью Танкуоля имеет множество завистливых соперников, которые не остановятся ни перед чем, чтобы напакостить ему.

Сомнений нет, как только Гурниссон окажется в лапах Танкуоля, тот различными хитроумными способами убеждения, известными серому провидцу, постарается выяснить задание гнома. А если не удастся, возможно, разговорчивее окажется мерзкий прихвостень Гурниссона — человек Феликс Ягер. «В самом деле, — думал Танкуоль, — из этой двоицы человек, вероятно, послабее». Не то чтобы Танкуоль боялся столкнуться с чокнутым одноглазым гномом, ни в малейшей степени. Танкуоль, насколько известно, во всех отношениях бесстрашен, и никак, никоим образом его не испугает безмозглая жестокая скотина, вроде Готрека Гурниссона. Он раз за разом доказывал это, сталкиваясь с Истребителем. Однако, чтобы разговорить Ягера, понадобится меньше усилий.

Обдумав это предположение, Танкуоль вынужден был признать, что и сам Ягер в таком вопросе может проявить тупое упрямство. Возможно, проще будет захватить нескольких пленников из усадьбы и выведать у них про цель гномов. Те, разумеется, должны быть посвящены в эту тайну. Помимо прочего, разве коротышкам удалось бы с таким трудом соорудить башню в этой забытой богом степи, не поведав о своей цели союзникам — людям? Танкуолю следует позаботиться о том, чтобы для допроса его союзники взяли в плен нескольких людей. Он немедленно отдаст соответствующий приказ.

Некая мысль вызвала смешок у Танкуоля. Какой бы план не задумали гномы, тот явно важен для них — ведь для его выполнения они затратили много сил и средств, и даже рискуют воздушным кораблём. Возможно, в Пустошах они разыскивают золото или ценные магические предметы. Такое объяснение казалось Танкуолю наиболее вероятным, насколько он знал гномов. Но какие бы сокровища ни собрали его враги, Танкуоль наложит на них свою могучую когтистую лапу после того, как его замечательнейший план будет осуществлён.

Серый провидец мысленно проанализировал свой замысел. Такой простой, но притом такой замысловатый. Столь ясный, но притом завуалированный уловками. Столь мудрёный, но притом элементарный в исполнении — каковыми и должны быть все величайшие планы скавенов, дабы избежать вреда от неразумных подчинённых. Замысел являлся несомненным доказательством, каковых в принципе — то и не требовалось, исключительной гениальности Танкуоля. Шаг за шагом серый провидец заново рассмотрел свой план.

Сперва они захватят усадьбу. Затем, когда воздушный корабль возвратится, что не вызывает сомнения, они захватят гномов врасплох, лишь только те причалят. Прежде чем гномы смогут улететь, корабль будет обездвижен превосходящим колдовством скавенов — особенным заклинанием, что Танкуоль приготовил специально для этого случая. После этого останется лишь пожинать плоды победы.

Разумеется, кое — что может пойти не так. Танкуоль испытывал гордость, что составной частью его гениальности являлась способность позаботиться о непредвиденном. Для любого войска скавенов существовала вероятность провала задания исполнителями. Имелась также небольшая вероятность, что гномы могут уничтожить воздушный корабль, чтобы тот не попал в лапы скавенам. В прошлом подобное случалось, потому как гномы — гордая до дурости и упрямая до безумия раса. И была ещё столь же слабая вероятность, что обратно гномы полетят другим путём.

Танкуоль вздрогнул. Все его навыки предвидения подсказывали, что такое практически невозможно. Испытанным способом доказывая своё религиозное рвение Рогатой Крысе — целых тринадцать часов питаясь лишь перебродившим молоком, приправленным искривляющим камнем, и страдая от ужаснейшего скопления газов в кишечнике, — серый провидец затем гадал на собственных экскрементах. Освящённые указанным образом испражнения убедили Танкуоля в том, что план не сорвётся, и он встретит гномов здесь. Конечно же, следовало принять во внимание, что все предсказания имели определённый допуск на ошибку, но, тем не менее, богатый провидческий опыт Танкуоля подсказывал, что он будет вознаграждён. Другие, менее искушённые провидцы, могли допустить, чтобы их разум затуманили собственные желания и надежды, но Танкуоль изучал знаки со скрупулёзной беспристрастностью, являющейся одним из показателей его несомненной гениальности.

Он ощущал уверенность, что проклятущий Гурниссон возвратится из Пустошей. Честно говоря, Танкуоль сомневался, что что-либо может помешать этому. Танкуоль прочитал знамения и знал, что за плечами гнома стоит могучая судьба. Подобный вид предназначения может быть преодолён лишь тем, кому выпало предназначение более значительное. Естественно, серый провидец Танкуоль полагал, что он и является такой личностью. Однако не следовало недооценивать Истребителя.

Разыскивая указания на местонахождение своих врагов, Танкуоль наблюдал множество необычных видений в своих снах, навеянных искривляющим камнем. Он видел могучую крепость, глубоко вгрызающуюся в недра горы, и схватку с демоном по — настоящему ужасающей силы — существом столь губительной и превосходящей мощи, что Танкуоль даже думать об этом не хотел. Он выбросил эту мысль из головы.

Гном возвратится, а с ним и воздушный корабль. Гному предназначено пасть от титанического интеллекта Танкуоля. Нечто меньшее остановить Гурниссона не в состоянии.

Танкуоль заметил, что за ним наблюдают лидеры когтя клана Творцов. Он еле слышно выругался.

— Какие будут приказы, серый провидец Танкуоль? — пробасил самый здоровенный из них. — Что тебе нужно от нас?

— Мои приказы таковы, — многозначительно произнёс Танкуоль, — что ты и твои скавены действуете точно по плану. Захватите усадьбу и оставьте в живых как можно больше людей для допроса. Особое внимание уделите сохранению самок и их детёнышей. Когда тем начинаешь угрожать, человечишки становятся особенно податливыми.

— Их мы сохраним в любом случае, серый провидец Танкуоль. Для наших экспериментов.

Танкуоль склонил голову набок, обдумывая слова лидера когтя. Что тот имел в виду? Его клан задумывает какую — то новую программу разведения, что будет включать мутировавших людей? Это ценная информация. Похоже, скавен заметил, что проболтался, потому как развернулся от Танкуоля и грузно двинулся к подножию холма — отдавать приказы своим бойцам. Волнение охватило Танкуоля. Нападение начнётся в течение пяти минут.

Ульрика Магдова стояла на зубчатых стенах усадьбы и вглядывалась в дальние горы. Она была высокой женщиной, одетой в кожаные доспехи воина — кислевита. У неё были короткие пепельно — белые волосы, точёное и необычайно красивое лицо. Пальцы её руки постукивали по рукояти меча.

В небе над горами ярко сверкало северное сияние. Искрящийся свет Пустошей Хаоса ночами подсвечивал лежавшие перед ними вершины. Те выглядели огромными пилообразными клыками далёкого чудища, что собирается пожрать мир.

В этот момент она гадала, проглотило ли чудище Феликса Ягера и его спутников. Неделями от них не было никаких вестей, и все попытки волшебника Макса Шрейбера магическими способами выяснить их судьбу не принесли успеха. Ульрика прикидывала, увидит ли она Феликса когда — либо снова. И недоумевала — а хочет ли этого.

Не то чтобы она желала ему смерти. Совсем нет. Всем сердцем Ульрика желала, чтобы он возвратился в целости и сохранности. Дело лишь в том, что присутствие Феликса её… волновало. Ульрику влекло к Феликсу куда сильнее, чем следовало. В конце концов, он же безземельный искатель приключений из Империи, сам признающий себя преступником и революционером. Она же — дочь и наследница боярина Пограничья, одного из тех аристократов, что охраняют северные рубежи Кислева от созданий Пустошей Хаоса. Долг Ульрики — выйти замуж согласно воле отца и тем скрепить союзы с соседями, сохранив кровь её клана сильной и чистой.

«Идиотка, — твердила она себе. — Причём тут это? Подумаешь, переспала с понравившимся мужчиной, которого захотела. Ты поступала так раньше, так будешь поступать и впредь. Подобное в порядке вещей и не осуждается в Кислеве, где жизнь коротка и зачастую заканчивается насильственной смертью; где люди, раз уж довелось, получают те удовольствия, что им доступны. Какое вообще значение имеет тот факт, что ты спала с безземельным искателем приключений? Никакого будущего это не имеет». Однако с тех пор, как он улетел, Ульрика редко думала о чём — либо ином. В самом деле, как это типично для мужчины — вызвать у неё подобное замешательство, а затем отбыть одни лишь боги ведают куда.

Ульрика понимала, что у него были свои мотивы. Феликс Ягер поклялся сопровождать Истребителя Готрека Гурниссона в его поисках смерти, сколько бы они не продлились, несмотря на то, что те вполне могут закончиться смертью и самого Феликса. Ульрика происходила из общества, уважающего клятвы, насколько способны на это едва цивилизованные люди, устанавливающие свои собственные законы силой меча. Здесь, на границах, не было юристов и письменных договоров, столь распространённых в Империи. Здесь ты либо исполнял свою клятву, либо навлекал бесчестье на себя и свою семью.

И посмотри, что эта клятва сделала с недалёким человеком. Из — за этой клятвы Феликс на большой летающей машине гномов отправился в Пустоши Хаоса на поиски Караг — Дума, затерянного города гномов. Ульрика хотела было просить его остаться с ней, но ей не позволила гордость. И она опасалась, что он может отказать — а такого позора ей бы вытерпеть не хотелось.

Ульрика продолжала всматриваться в горы, словно от упорного их разглядывания она смогла бы сквозь скалы увидеть то, что лежит за ними. Но, в любом случае, она понятия не имеет, есть ли у него к ней чувство. Возможно то, что между ними произошло, для него лишь развлечение на одну ночь. Ульрика знала, что мужчины таковы. Вечером они могут пообещать тебе весь мир, а на рассвете даже слова ласкового у них не найдётся.

Ульрика улыбнулась. Она сомневалась, чтобы Феликс оскудел на ласковые слова или на слова вообще. Вот что в нём нравилось Ульрике. В отличие от местного сурового народа, Феликс был красноречив. Эта его способность вызывала зависть Ульрики — по правде говоря, ей не очень удавалось словами выражать свои чувства. Ульрика чувствовала, что Ягер — хороший человек, хоть и весьма своеобразный. Феликс умел сражаться, когда требовалось, но этим жизнь его не ограничивалась, в отличие от тех мужчин, рядом с которыми она выросла.

Иногда Ульрика полагала, что Феликсу не хватает твёрдости, но иногда он удивлял её тем, насколько холодным и безжалостным мог быть. Безусловно, лишь рискованный человек мог стать товарищем Готрека Гурниссона. Судя по рассказам, что Ульрика слышала от гномов, строивших башню, Истребитель уже стал мрачной легендой среди своего народа.

Ульрика покачала головой. Подобные рассуждения не ведут никуда. Ей следует заняться своими обязанностями. Она наследница своего отца, и нужна здесь, чтобы объезжать границы, командовать всадниками. Подобные обязанности она выполняет столь же умело, как любой мужчина, и даже лучше большинства из них.

Рядом послышались шаги. Ульрика обернулась и увидела Макса Шрейбера, идущего по насыпи в её сторону.

— Не спится? — улыбаясь, поинтересовался он. — Могу сделать для тебя снадобье.

— Проверяю часовых, — ответила Ульрика. — Это моя обязанность.

Она посмотрела на чародея. Тот был высоким и смуглым, с широкими глазами и бледностью, свойственной учёным. Недавно Шрейбер начал отращивать козлиную бородку, которая ему шла. Он носил строгое одеяние мага своего колледжа — длинную ниспадающую золотую мантию поверх зелёного камзола и жёлтых штанов. На его голове выделялась странно выглядящая шапочка. «Красавец», — подумала Ульрика, но от него она испытывала беспокойство, которое совсем не было похоже на то волнение, что вызывали у неё привлекательные мужчины. Шрейбер действительно выделялся из основной массы людей благодаря своей магической силе и той подготовке, что позволяла ему применять её. Ульрика не вполне доверяла ему, что она полагала обычным для большинства людей отношением к чародеям. Ты всегда прикидываешь: могут ли они читать твои мысли, подчинить своей воле посредством заклинания, околдовать иллюзиями? И просто на случай, если они на такое способны, ты опасаешься произносить некоторые вещи вслух или даже думать о подобном в присутствии чародеев, чтобы тех не обидеть.

Сам же Шрейбер никогда не давал Ульрике повода усомниться в его доброжелательности. Он всего лишь…

— Ты гадаешь, что случилось с воздушным кораблём? — произнёс Шрейбер.

— Значит, умеешь читать мысли?

— Нет. Просто изучаю человеческую натуру. Слыша, как вздыхает молодая женщина, и видя, как она смотрит на северные Пустоши, мне несложно сложить одно с другим. Я видел тебя и Феликса вместе. Из вас получилась хорошая пара.

— Сдаётся мне, ты слишком многое себе вообразил.

— Возможно, — Шрейбер улыбнулся, как показалось Ульрике, несколько печально. — Феликс Ягер — счастливчик.

— Что за счастье в том, чтобы отправиться пересекать Пустоши?

— Ты знаешь, что не это я имел в виду.

— Я не умею читать мысли, господин Шрейбер. Как я могла понять, что имелось в виду, если вы этого не высказали?

— За что ты меня невзлюбила, Ульрика?

— Я не испытываю к тебе неприязни.

— Не похоже, чтобы я тебе нравился.

— Это лишь потому, что ты…

— Волшебник?

— Да.

Шрейбер печально улыбнулся.

— Я привык. Люди склонны не доверять нам, и мы не особо им нравимся. Чародеев не так уж давно перестали преследовать в Империи.

— Здесь тоже время от времени сжигают ведьм. И чернокнижников. И я уверена, что кое — кому из моих людей понравилась бы идея и с тобой так поступить.

— Меня предупреждали.

— Здесь мы находимся слишком близко к Пустошам. Люди подозрительны. На твоём месте, я бы не принимала это близко к сердцу.

Он уныло покачал головой, и его печальная улыбка стала шире. Ульрика осознала, что, возможно, мужчина действительно мог бы ей понравиться.

— Не вижу способа, как иначе я мог бы отнестись к тому, что меня собираются сжечь на костре.

— Резонное замечание.

— Благодарю, — со слабым намёком на иронию ответил Шрейбер.

Внезапно он склонил голову набок. Похоже, к чему — то прислушиваясь.

— Что такое? — спросила Ульрика.

Неожиданно она испугалась.

— Тихо! Мне кажется, там что — то есть.

Он закрыл глаза, и его лицо расслабилось. Ульрика ощутила, как вокруг чародея заиграла энергия. Сквозь его опущенные веки она увидела сияющий свет, словно глазные яблоки чародея стали крошечными солнцами, что просвечивали сквозь кожу! Челюсти Шрейбера сжались. Он бормотал слова древнего языка.

Его глаза резко открылись. Ульрика заметила, как свет меркнет в них, словно угольки затухающего костра. Шрейбер дотянулся и взял её за руку. Для учёного хватка оказалась неожиданно крепкой.

— Оставайся спокойной, — произнёс он. — Чтобы ничто не отразилось на твоём лице. Там находятся твари, и мы должны уйти с этой насыпи.

— Мы должны поднять тревогу.

— Мы не поднимем тревогу, если нас пристрелит меткий стрелок, — мягко возразил он.

— Кто сможет в нас попасть при таком освещении?

— Доверься мне, — произнёс он, ведя её по насыпи. — Иди, как ни в чём не бывало, затем лезь вверх по лестнице в сторожевую башню.

— Что происходит? — спросила Ульрика.

Настойчивость в голосе волшебника сама по себе многое ей сообщила.

— Снаружи скавены. Крысолюди — последователи Хаоса.

— Откуда тебе известно? — спросила Ульрика, а затем обругала себя.

Ответ — то ей известен. Шрейбер — маг. Она уточнила вопрос, чтобы немного сгладить свою ошибку:

— Я имею в виду, что там именно скавены?

— Я досконально изучал прислужников Хаоса, — спокойным голосом ответил он.

Ульрика понимала, что спокойный тон должен был обнадёжить её, успокоить. Её немного разозлило, что, по мнению Шрейбера, она нуждалась в подобном обращении. Даже если он это заметил, то не подал виду.

— В конце концов, именно поэтому гномы меня и пригласили.

Они подошли к лестнице.

— Полезай. Через мгновение я последую за тобой. Как только окажешься в башне — звони в тревожный колокол. Времени у нас немного.

Несмотря на недоверие к магу, Ульрика никогда не сомневалась в его серьёзности. В этом отношении она полностью полагалась на Шрейбера.

Ей показалось, что уголком глаза она заметила слабую мельтешащую массу, словно приближаются быстро двигающие существа. Вскочив на лестницу, она ощутила, как между лопаток поползли мурашки. Ульрика представила, что на неё нацелен лук, арбалет или одно из тех необычных магических вооружений, которыми, по словам Феликса, пользуются скавены. Она почувствовала, как по спине потёк холодный пот.

Ульрику изумило мужество Шрейбера. Всё это время тот выглядел, как человек, ведущий непринуждённую беседу, и невозмутимо продолжал разговаривать. Сам он начал подниматься по лестнице лишь тогда, когда Ульрика оказалась наверху.

Со всей резвостью Ульрика бросилась вперёд, и как только её ноги коснулись пола башни, дотянулась и схватила верёвку большого колокола. Ульрика потянула изо всех сил. Чистый колокольный звон раздался в ночи. Она знала, что звон слышен по всей усадьбе, от глубоких подвалов до самых верхних покоев.

— Подъём! — завопила Ульрика. — Враги снаружи!

Не раньше, чем стал стихать звон колокола, она расслышала на расстоянии мощный звериный рёв. Без тени сомнения Ульрика удостоверилась, что там находятся скавены. С оружием наголо бойцы уже начали выбегать из главного здания усадьбы. Она заметила, как из темноты показалась массивная фигура её отца. На его груди находилась частично пристёгнутая кираса^[66], а один из слуг помогал подтягивать ремни, пока боярин выкрикивал приказы своим людям.

— Олег, бери свой отряд и занимай стены. Станда, мне нужны лучники на всех четырёх стенах, пока мы не увидим, с какой стороны на нас нападают. Марта! Собирай всех служанок, и набирайте воду из колодцев на случай пожара. Держать наготове бинты и мази для раненых! Давай! Шевелись!

Ульрика была рада, что отец находится здесь. Он был ветераном тысячи сражений на этом опасном рубеже. Само присутствие Страгова воодушевляло его людей так же, как её саму.

Ульрика выглянула со сторожевой башни и увидела приближающуюся к ним орду. Там находились сотни скавенов, наползающие на голую землю, словно меховой прилив. Она прикидывала, хватит ли отцу людей в усадьбе, чтобы сдержать скавенов. Почему — то она сомневалась. Приходило всё больше донесений об увеличивающемся количестве последователей Хаоса, проникающих через перевалы. Большая часть всадников патрулировала границу с Пустошами. То ли по несчастливому стечению обстоятельств, то ли благодаря коварству скавенов, но нападение произошло как раз тогда, когда множество их всадников находилось на границе.

Доставая свой меч, Ульрика прикидывала, доведётся ли ей когда — либо снова увидеть Феликса. Затем первая волна скавенов бросилась на штурм, и настало время думать лишь о битве и спасении своей жизни.

(обратно)

Возвращение

Феликс Ягер глядел вниз с мостика „Духа Грунгни“. Он был высоким широкоплечим блондином с узкими бёдрами. У него было загорелое лицо, а вследствие постоянных волнений от внешних уголков глаз расходились морщинки, которым обычно не место на лице в столь молодом возрасте. Однако, как впервые вынужден был признать Феликс, за прожитую жизнь на его долю выпало беспокойства больше чем положено.

Его руки сжимали массивный штурвал воздушного корабля, которым он корректировал курс, направляя могучее судно прямиком туда, где должен находиться, по его разумению, выход из Пустошей Хаоса. Рука Феликса по — прежнему болела от ожогов, которые он получил, воспользовавшись молотом Огнебородого. Радовало уже то, что он хоть способен этой рукой брать предметы. Феликсу повезло. Лечебная мазь гномов сделала своё доброе дело.

Острые глаза Феликса пристально разглядывали искажённую землю внизу, наблюдая, как безводная полупустыня разворачивается перед „Духом Грунгни“. Ему показалось, что он различает вдали поднимающееся облако пыли.

Феликс вздрогнул. Что бы ни подняло эту пыль, вряд ли оно дружелюбно. Как, собственно, и всё прочее в здешних местах.

Он посмотрел на компас, понимая, что в Пустошах тому не всегда можно верить. Несколько раз Феликс видел, как магнетитовая иголка вращается по кругу под воздействием злой магии. К счастью, сейчас они недалеко от края проклятых земель, и тут небо не всегда закрыто странно расцвеченными облаками, звёзды часто видимы ночами, а иногда и в тусклом свете дня. По ним он хоть как — то мог вести корабль. Несколько раз они далеко отклонялись от курса, прежде чем удавалось найти звезду, по которой можно было ориентироваться, и общее время в пути увеличивалось на лишние дни.

Феликс громко вздохнул. Он чрезвычайно устал. Теперь Феликса более не радовало, что Малакай Макайссон обучил его управлять судном, хоть это и позволяло заниматься делом, а не грузить мозг беспокойными мыслями о вещах вне его контроля.

Нос корабля поворачивался неторопливо, что неудивительно. „Дух Грунгни“ был загружен под завязку и даже чуть больше. Уцелевшие гномы крепости Караг — Дум, которые пережили последнюю смертельнюю схватку с демоном Кровожадом^[67] и его приспешниками, заполняли каждую каюту и свободный закоулок на воздушном корабле. Трюм был до отказа забит сокровищами, которые они забрали из покинутой цитадели. Феликс гадал, как Харгрим и его люди воспримут свою новую жизнь вне Пустошей.

Двигатели громко гудели, ведя корабль против ветра. Феликс чертыхнулся. Похоже, даже сами стихии сговорились помешать их возвращению из Пустошей. Он подозревал, что не обошлось без зловредной магии. В землях под ними полно чародеев, поклявшихся служить Тёмным Силам, и легко было представить, как кто — то из них вызывает ветер, дабы замедлить воздушный корабль, или бурю, чтобы сбросить его на землю. „Дух Грунгни“ был защищён от непосредственного воздействия магии, но какой — нибудь чародей мог навредить и подобными косвенными способами.

Феликс постарался изгнать подобную мысль и подумать о чём — либо приятном. Он прикидывал: чем сейчас занимается Ульрика, скучает ли она по нему, и думает ли о нём вообще. Возможно, Ульрика уже его позабыла. Возможно, для неё Феликс лишь мимолётное увлечение. Все эти мысли вылетели у него из головы, когда он услышал позади громкие проклятия.

На мостик воздушного судна вошёл Готрек Гурниссон, недвусмысленными выражениями заявивший о своём прибытии. Тяжёлой поступью он обходил командную палубу, пристально разглядывал начинающих инженеров и бросал гневные взгляды через кристаллическое окно, словно ожидая увидеть там врага, летящего по направлению к ним.

Принимая во внимание, что лишь несколько дней назад Готрек находился при смерти от ран, полученных в бою с Кровожадом Кхорна, на поправку гном пошёл поразительно быстро. Однако его внешний вид оставлял желать лучшего. Могучая грудь гнома была перебинтована. Огромный хохол выкрашенных в рыжий цвет волос высовывался из тюрбана таких же бинтов, намотанных на голову. Под той же тканью скрывалась повязка, которая обычно закрывала пустую левую глазницу Готрека. Одна из рук была подвешена на перевязи, но гном всё же умудрялся в правой руке нести свой здоровенный топор. Это был впечатляющий поступок, учитывая, что Феликс едва поднимал то оружие обеими руками.

Несомненно, то обстоятельство, что после всего произошедшего Истребитель находится на ногах, было доказательством повышенной выносливости гномьего телосложения. Феликс понимал, что получив такие же ранения, как Готрек, он или любой другой человек был бы прикован к постели на месяцы, если бы вообще остался в живых.

— Чувствуешь себя лучше? — поинтересовался Феликс.

По проклятиям Готрека он уже получил ответ на этот вопрос.

— Чувствую себя так, словно по мне пробежалось стадо ослов, человечий отпрыск.

— Улучшения есть?

— Да. Вчера я чувствовал себя так, словно проиграл Снорри Носокусу состязание по сшибке головами.

— Хорошо. Тебе повезло, что вообще сумел выжить. Так говорит Борек.

— И в чём тут везение, человечий отпрыск? Если бы я пал в бою с тем проклятым демоном, то искупил бы свои преступления, а ты сочинил бы сагу о моей гибели. А сейчас я вынужден выслушивать храп и хвастовство Снорри Носокуса по поводу того, скольких зверолюдов он сразил. Верь мне, бывает участь куда хуже смерти.

Феликс удивлённо поднял бровь. Он достаточно неплохо знал гнома, чтобы понять, что сейчас тот пошутил. Как ни странно, учитывая открыто заявляемую цель его жизни — принять героическую смерть в бою, — слова Готрека не содержали сожаления по поводу того, что он остался в живых. Феликс подозревал, что даже расслышал в голосе Истребителя нотки исполненного печали удовлетворения, но дипломатично решил не упоминать об этом. Вместо того он сказал:

— Но погибни ты, не спасся бы никто из народа Караг — Дума, молот Огнебородого попал бы в руки хаосопоклонников, а великий демон Кровожад исполнил свою месть расе гномов. Разве не следует быть благодарным, что этого не случилось?

— Возможно, тут ты прав, человечий отпрыск.

— Ты знаешь, что я прав. И мы помогли Бореку проверить его теорию о местонахождении Караг — Дума. Мы отыскали затерянный город и возвратили священный молот.

— Нет необходимости вдаваться в такие подробности.

— А ещё мы успешно противостояли силам Тьмы, забрали солидный груз золота и…

— Я сказал…

— Феликс Ягер дело говорит, Готрек, сын Гурни, — раздался глубокий сдержанный голос.

Бросив взгляд за спину, Феликс увидел вошедшего на мостик Борека — пожилого гнома — учёного. Под грузом прожитых лет тот согнулся едва ли не пополам и при ходьбе опирался на посох, но была в нём какая — то энергичность и эмоциональное возбуждение, которых Феликс никогда не замечал ранее. Борек словно светился от оживления и ликования. Их успешный полёт в Караг — Дум, если можно назвать успешным участие в сражении, в котором погибла большая часть населения города гномов, придал смысл всей жизни Борека. Они вновь обрели молот Огнебородого и возвращают его народу гномов. Феликс полагал, что Борек думает о том, что они совершили выдающийся подвиг. Сам Феликс не был столь уверен. Подле учёного находился его племянник Варек, который сопровождал Феликса, Готрека и Снорри в затерянный город и сделал записи об их деяниях. Очки Варека отсвечивали на свету, что просачивался на командную палубу. Он радостно улыбался Феликсу и Готреку.

«Да уж, на то есть причина, — подумал Феликс. — Немногие гномы могут заявить, что пережили столкновение с демоном Хаоса».

Прямо позади них стоял Харгрим, сын Тангрима Огнебородого. В знак скорби по своему отцу он покрасил бороду в чёрный цвет своих одежд.

После смерти отца он стал предводителем народа Караг — Дума. Лицо его было мрачным как смерть. Глаза отражали такую печаль, что могла быть лишь у гнома, одновременно потерявшего и отца, и обиталище предков.

Феликс заметил, каким взглядом одарил его Борек. То был взгляд, не совсем подходящий старцу, чья седая борода ниспадает на пол. Во взгляде проскальзывало преклонение, отчего Феликсу становилось неловко. С момента возвращения Феликса из Караг — Дума похожим взглядом его удостаивало большинство гномов воздушного корабля. Феликс смог поднять молот Огнебородого и воспользоваться его мощью в бою с великим демоном. Феликс, несомненно, стал первым и единственным человеком cо времён человека — бога Сигмара, совершившим подобный подвиг; и теперь гномы полагали, что он благословлён их богами. Феликс не особо ощущал на себе благословение. Всего лишь воспользовавшись мощью молота, он едва не погиб. Что до боя с демоном — Феликс надеялся, что никогда в жизни ему больше не придётся совершать подобный подвиг.

— Посмотрите вниз! — позвал Феликс.

Его острые глаза уловили движение на краю обширного облака пыли. Видят боги, оно огромно. Если эту пыль подняли люди, Феликс подозревал бы, что их там целая армия. Кто знает, что это может предвещать здесь, в Пустошах Хаоса?

Когда они приблизились, Феликс заметил группу фигур, скачущих по земле, поднимая огромное облако разноцветной пыли. С высоты полёта корабля те казались крошечными. Борек уставился вниз через линзы своего пенсне.

— Что там? Говорите! Я ничего не могу различить.

— Пылевой след, — произнёс Готрек. — Там внизу всадники. Много всадников.

— Я бы сказал, несколько сотен. Рыцари Хаоса в чёрной броне. Скачут на юг, в том же направлении, что и мы.

— Твои глаза зорче моих, человечий отпрыск. Верю тебе на слово.

— Это уже десятый отряд, что попался нам на глаза с момента вылета из Караг — Дума. Все двигаются в том же направлении.

Постепенно кое — что для Феликса стало очевидным. У него пересохло во рту, а сердцебиение ускорилось. Сейчас они пролетали над самым центром облака, и он смог разглядеть множество других фигур. Тысячи, возможно десятки тысяч. Ему показалось, что он различает уродливые тела зверолюдов и прочих, более омерзительных существ. Стало ясно, что те хаосопоклонники, которых они заметили ранее, были то ли отставшими, то ли арьергардом куда более значительного войска. Которое направляется прямиком в земли человечества.

— Ради Грунгни, это же армия на марше, — услышал Феликс голос Варека.

Молодой гном поднёс к глазу подзорную трубу и пристально в неё смотрел.

— Она больше, чем войско, что осаждало Караг — Дум. Что происходит?

— Я боюсь, Силы Хаоса готовят новое вторжение на земли людей, — произнёс Харгрим. — Нигде мои люди не будут в безопасности.

Феликс содрогнулся от страха. Последняя вещь, которой бы хотелось кому — либо в землях людей — это полномасштабное вторжение последователей Сил Разрушения. Они многочисленны и могущественны, а после всего, что довелось повидать в Пустошах, Феликс подозревал, что лишь постоянная междоусобная борьба удерживает их от того, чтобы уничтожить человеческую цивилизацию.

— Хорошо. Намечается славный бой, — сказал Готрек.

— Мне кажется, совсем недавно уж этого — то ты получил предостаточно, — недовольно произнёс Феликс.

— Истребителю никогда не бывает достаточно сражений, Феликс Ягер, — заметил Борек. — Уж ты — то должен знать.

— К несчастью, сие мне известно.

На ум Феликсу пришла очередная тревожная мысль, от которой он пытался избавиться целый день.

— Если это вторжение, то орды Хаоса двинутся через перевал Удара Секиры^[68].

— Что с того, человечий отпрыск?

— Прямо у них на пути лежит усадьба Ивана Страгова.

— Стало быть, нам следует поторопиться и предупредить их.

Феликс был напряжён и взволнован. Они пролетали через перевал. Перед ними лежали земли Кислева. Через несколько часов он снова увидит Ульрику. Феликс нервничал сильнее, чем признавался себе. Столь же сильно, как перед сражением, возможно, и того больше. Он прикидывал, будет ли Ульрика рада встрече с ним. Он гадал: что она скажет, что он ответит, что на ней надето. Феликс покачал головой. Он понимал, что ведёт себя, как застенчивый школьник, но ничего не мог поделать. Много воды утекло с тех пор, как он испытывал к кому — либо подобные чувства. Это случилось впервые с момента гибели Кирстен в форте фон Диела, произошедшей, казалось бы, многие годы назад. Как жаль, что он принесёт с собой столь плохие вести.

Он приложил подзорную трубу к глазу и обследовал горизонт, надеясь заметить усадьбу. И былвознаграждён видом того, что показалось ему причальной башней. «Скоро, — думал Феликс, — уже скоро».

— С нетерпением ждёшь возвращения? — произнёс голос за его спиной.

Склонив голову, Феликс заметил Варека. Молодой гном смотрел на Феликса с какой — то застенчивостью, словно преклоняясь перед героем. Феликс не понимал причины. Спустившись в Караг — Дум, Варек перенёс все те опасности, что и Феликс, и принял участие в успешном завершении их поисков. Причин боготворить Феликса у Варека не было, однако тот явно думал иначе. На гноме был кожаный шлем и лётные защитные очки. На обратном пути Макайссон обучал Варека управлению гирокоптером. Феликс понял, что гном только что вернулся с вылета.

— Разумеется, Феликс ждёт, — вмешался Снорри Носокус. — Это заметно даже Снорри. Он собирается повидать свою подружку.

Снорри с пониманием подмигнул Феликсу. Не самое успокаивающее зрелище. Даже перебинтованный, Снорри Носокус был единственным из когда — либо встречавшихся Феликсу гномов, чей внешний вид был более устрашающим, чем у Готрека. И вряд ли это исправили раны, полученные Снорри в Караг — Думе.

Как и Готрек, Снорри состоял в культе Истребителей, поклявшихся искать героической смерти в бою. Как и у Готрека, приземистое обезьяноподобное туловище Снорри было покрыто татуировками. Однако, в отличие от Готрека, прямо из его обритой головы торчали три гвоздя. Они заменяли хохол волос, что носило большинство Истребителей. Будучи не самым умным гномом, Снорри, тем не менее, был довольно дружелюбен для Истребителя.

Феликс сфокусировал подзорную трубу на приближающейся усадьбе. Та выглядела как — то необычно. Поначалу Феликс не разобрал, в чём странность, однако постепенно понял и указал пальцем. Не хватало людей на близлежащих полях. Вообще никого. Хотя там должны были находиться: крестьяне, повозки, рабочие лошади, солдаты, часовые и верховые курьеры, развозящие сообщения. Феликс окинул взглядом горизонт, чтобы убедиться в своей правоте. Сердце его забилось быстрее. Ладони внезапно покрылись потом. Какое — то болезненное ощущение появилось в животе. Здесь что — то не так. Неужели тут уже побывали войска Хаоса?

Феликс прошептал молитву Сигмару, чтобы ничего не случилось с Ульрикой, а затем добавил ещё одну за её отца и остальных обитателей поместья, но не было уверенности, что молитвы были услышаны. Внимательно разглядывая усадьбу, он заметил следы катастрофы.

Ворота выглядели так, словно их взломали осадным тараном. На каменных стенах виднелись следы пожара. Участки частокола целиком обвалились. Это зрелище до тошноты напоминало ему последствия бойни в форте фон Диела.

— Нет, только не снова, — бормотал он.

— В чём дело, человечий отпрыск? Что ты увидел? — спросил Готрек.

Феликс не ответил. Единственную надежду ему давало то, что не было заметно ни одного трупа. Хотя он и не был уверен, что это хороший знак. Не было заметно никаких признаков жизни. Никаких следов сражения, за исключением повреждений на зданиях и укреплениях. «Несомненно, — раздумывал он, — должны были остаться тела или хотя бы следы погребения». Он поспешно обследовал местность на предмет наличия массового захоронения или погребального костра. Возможно, вон та насыпь свежая.

— Что ты увидел, человечий отпрыск? — снова спросил Готрек.

На сей раз его голос прозвучал угрожающе.

— Усадьба подверглась нападению, — ответил Феликс твёрдым голосом, который непонятно как смог сохранить в данных обстоятельствах. — И, похоже, все попросту исчезли.

— Не оставив следов?

— Именно так.

— Мне это не нравится, — произнёс Готрек. — Попахивает западнёй.

Феликс был вынужден согласиться с мнением Готрека. Что — то неправильное было в сложившейся ситуации, что ему, по меньшей мере, тоже не нравилось. С другой стороны, Феликсу отчаянно требовалось выяснить, что случилось с Ульрикой. «Пусть она будет жива!» — молил он.

Воздушный корабль приближался к усадьбе, что казалась заброшенной.

Через окуляры своего перископа серый провидец Танкуоль пристально вглядывался в приближающийся воздушный корабль. И как всегда, это изделие гномов впечатлило его больше, чем хотелось. То обстоятельство, что столь массивному судну удаётся летать, подразумевало более мощную магию, чем его собственная. Хоть он и понимал, что в воздухе огромное судно удерживает не магия, но загадочная технология гномов.

Танкуоль начал грызть бережно хранимые кусочки измельчённого искривляющего камня, сознавая, что вскоре потребуется вся магическая сила, которую тот способен предоставить. Серый провидец ощущал небольшую слабость. Вчера ночью на магический поединок с волшебником — человеком ушли почти все силы. Тщательно подготовленные планы серого провидца едва не сорвались. Кто мог ожидать, что среди людей окажется столь сильный маг? Тем не менее, Танкуоль вышел из поединка победителем, что было неизбежно. Сила истинного служителя Рогатой Крысы всегда будет одерживать верх над хилой магией человечества. Точно так, как замечательным воинам — скавенам в итоге удалось захватить укрепление людей. Танкуоля распирало от гордости, что они таки умудрились это сделать, хотя имели превосходство в численности всего лишь десять к одному. Даже при столь ненадёжных шансах, победа досталась серому провидцу, что явилось достойной наградой гениальности его предводительства.

Они даже захватили нескольких пленных, которые, несомненно, послужат подходящим материалом для экспериментов клана Творцов, когда эта военная операция завершится. Танкуоль страдал при мысли о том, что у них не оказалось достаточно времени, чтобы как следует допросить своих пленников. Серый провидец не знал ничего более расслабляющего, чем подчинять своей воле запуганных людишек. Особенно его порадовало, что удалось захватить человека — волшебника. Человек потерял сознание от возвратной магической волны, когда попытался отразить последнее заклинание Танкуоля. Нужно будет выпытать из человека секреты его заклятий, когда тот придёт в себя, а у Танкуоля появится время.

Им даже удалось захватить нескольких самок, что явилось неожиданной удачей. Самки были заключены в подвалы, за исключением самой молодой и, по предположению Танкуоля, наиболее привлекательной, которую он собирался использовать для завлечения в ловушку Феликса Ягера и Готрека Гурниссона.

Благоприятным для него оказалось даже время прибытия воздушного корабля. Наступающие сумерки помогали скрыть размещённые в доме и погребах войска, поджидавшие гномов в засаде. При виде воздушного корабля Танкуолю пришло в голову, что Ларк мог выжить и, возможно, с ним можно будет связаться. «Во всяком случае, — подумал Танкуоль, — попытаться стоит. Может оказаться крайне полезным наличие на корабле агента, выполняющего мои задания».

У Ларка раскалывалась голова. Теперь это было обычным явлением. В недалёком прошлом он претерпел больше страданий, чем любой скавен с момента сотворения мира. Как несправедливо. Он не просил становиться незваным пассажиром проклятого воздушного корабля. Он не просил тех изменений, что произошли с его телом. «Это искривляющий камень, — думал Ларк, — и те разряды молний, что ударили по воздушному кораблю, казалось бы, лет сто назад. Они вызвали изменения». Он слышал, что похожие изменения происходят с серыми провидцами после продолжительного употребления искривляющего камня, а лишь одной Рогатой Крысе известно, сколько той пыли он вдохнул с момента, как тупые гномы завели свой дурацкий корабль в Пустоши.

Если бы он только оставался в гондоле, где было безопасно. Воздух там фильтровался сетками, было полно еды, а магия людей и гномов защищала от воздействия Хаоса. Увы, это оказалось невозможно. Его тринадцать — раз — проклятый хозяин, серый провидец Танкуоль, настаивал на ежедневных докладах, но его магия не могла связаться с прислужником, пока тот находился в защищённой зоне. И чтобы угодить проклятому хозяину, Ларк покинул защищённую гондолу. А теперь, когда гондола чуть не лопалась от коротышек, Ларку едва удавалось тут прятаться. Его обнаружение лишь вопрос времени, и Ларк сомневался, что столь многих воинов — гномов смог бы одолеть даже невероятной силы скавен вроде него.

И он не знал, что хуже — боль, раскалывающая голову, или голод, глодающий его внутренности. Ларк не мог припомнить, чтобы когда — либо был столь голоден, даже после сражения, когда каждый скавен наиболее нуждается в пище. Голод стал его одолевать после того, как изменилось его тело. Теперь он стал огромен и мускулист, как никогда ранее, с большими, как у крысоогра, мышцами и крупным, словно канат, хвостом. Тело увеличилось, наверное, раза в два против прежнего размера, а когти напоминали кинжалы. Выпячивающиеся рога, похожие на те, что находились на черепе серого провидца Танкуоля, выросли на его голове. «Неужели я становлюсь серым провидцем? — недоумевал Ларк. — Или это всего лишь знак какого — то иного благословения Рогатой Крысы?» Как раз сейчас Ларк не чувствовал себя особо благословлённым. Прямо сейчас он ощущал усталость, голод и жалость к самому себе. Ларк испытывал вполне позволительные опасения перед лицом врага, которые некоторые ошибочно называли „страхом“. А в голове раздавалось это странное жужжание. Жужжание, которое, казалось бы, начало обретать форму слов.

— Ларк! Вот болван! Это ты?

Ларк не понимал, то ли это галлюцинация, вызванная голоданием, то ли перенесённые ужасы, в конце концов, свели его с ума. Однако странно знакомым показался голос — раздражающее высокомерие и презрение ко всем остальным.

— Ларк! Отвечай мне! Я знаю, что ты тут! Я тебя чувствую!

Лапы Ларка нащупали амулет, который выдал ему серый провидец Танкуоль. «Неужели такое возможно? — вопрошал Ларк. — Неужели после долгого времени Танкуоль умудрился восстановить связь?»

— Я вижу воздушный корабль, олух ты эдакий! И могу ощущать твои ничтожные мысли. Если не ответишь мне — сожру твою жалкую душонку и скормлю твой разлагающийся труп Костодёру.

Первые слабые проблески возмущения вспыхнули в мозгу Ларка: «Кто такой этот серый провидец Танкуоль, чтобы обращаться к Ларку в подобной манере после того, что ему довелось вынести? Предпринимал ли когда — либо Танкуоль опасное путешествие в Пустоши Хаоса? Доводилось ли ему проделать столь длинный путь на опасном экспериментальном средстве передвижения? Подвергался ли Танкуоль когда — либо воздействию пыли искривляющего камня и мутировал ли в столь неудержимое создание? Пусть только попробует скормить меня Костодёру, — подумал охваченный яростью Ларк. — Я разорву это существо на куски, сожру его плоть, высосу мозг из разломанных костей, а хрящи выплюну на тебя, могучий серый провидец Танкуоль. Вот увидишь».

Однако Ларк потянулся и дотронулся до кристалла.

— Могущественнейший из хозяев, — прочирикал он. — Неужели это действительно ты? Неужели твоё всемогущее волшебство наконец — то преодолело ужасные препятствия, созданные на его пути мерзкими гномами, и ты восстановил связь со своим верным Ларком?

— Да, идиот, восстановил!

Угрожающая мысль пронеслась через эфир и засела в мозгу Ларка. Скавен был изумлён тем, как его рот и сознание могут излагать столь явную и лицемерную лесть, пока его подсознание и вся душа терзались от возмущения. Ларк понимал — представься ему возможность, он убьёт Танкуоля, и мир от этого станет только чище. Серый провидец некомпетентен и безумен. Он заслуживает смерти и замены на кого — нибудь получше. Кого — то вроде Ларка, если уж честно. Теперь Ларк понимал, что искривляющий камень изменил не только его тело, но и разум наряду с характером. Он стал умнее, и у него открылись глаза на многие вещи. Теперь ему было ясно, что он смышлёнее Танкуоля, и сможет руководить гораздо лучше, если выпадет шанс. Немного подумав, Ларк решил, что лучше всего придерживаться благоразумной осторожности скавенов.

— Где ты, могущественнейший из хозяев?

— Я в человеческой крепости под тобой, жду, когда захлопнется ловушка за этими глупцами коротышками. А теперь докладывай! Где ты был? Почему не отвечал на мои мощные магические вызовы на связь?

«Потому что до меня они не дошли, властолюбивый ты дурень», — подумал Ларк, но ответил:

— Возможно, мой слабый мозг не способен вобрать в себя столь мощное волшебство, искуснейший из чародеев.

— Докладывай! Сколько гномов на борту воздушного корабля? Имеет ли он повреждения? Где вы находились? Много ли сокровищ на борту?

«О чём говорит этот сумасшедший скавен? Сокровища? Какие тут могут быть сокровища? Серый провидец Танкуоль понятия не имеет о том, что происходит на корабле, это более чем очевидно. Он полагает, что я свободно перемещаюсь по воздушному кораблю? Что гномы радостно приветствуют меня и отвечают на все мои вопросы?» — презрение Ларка к Танкуолю росло с каждой проходящей минутой. А его рот произнёс:

— На какой вопрос я должен ответить сперва, мудрейший из предводителей?

— Отвечай, на какой пожелаешь, но быстро — быстро! У нас будет не так много времени, прежде чем…

— Прежде чем что, проницательнейший из властителей?

— Неважно. Просто будь готов действовать, когда получишь мой приказ.

— Всегда готов, представительнейший из командиров.

Закрыв глаза, Ларк мог представить перед собой серого провидца Танкуоля — красные глаза светятся безумным знанием, с губ капает пена от понюшек искривляющего камня, к которым тот пристрастился. Хотел бы Ларк, чтобы серый провидец прямо сейчас оказался перед ним в пределах досягаемости, чтобы сломать ему костлявую шею. Ларк изогнул свои когти в предвкушении.

— Скоро корабль причалит и наша ловушка сработает! Приготовься произвести как можно больше смятения и хаоса среди недомерков, но осторожнее — не повреди воздушный корабль!

«Ты имеешь в виду, приготовиться к тому, что меня прикончат из — за твоих сумасшедших интриг?» У Ларка не было намерения подвергать опасности свою жизнь ради великой славы серого провидца Танкуоля. Ему пришло в голову, что он и так довольно часто рисковал жизнью, не совершая оплошностей, за что Танкуоль ему обязан.

— Конечно, хозяин. Слушаю и повинуюсь, — произнёс Ларк.

— Хорошо — хорошо! Следи за тем, что делаешь, и будешь достойно вознаграждён. Подведёшь меня и…

— Я всё понял, убедительнейший из ораторов. Я не подведу тебя.

— Теперь отвечай на мои вопросы! На борту много гномов?

Ларк ответил на поток вопросов, осторожно преувеличивая силы гномов во всех отношениях. Заранее подготовить оправдания для серого провидца Танкуоля — идея неплохая. Кое — чему Ларк всё — таки у своего хозяина научился.

Феликс пристально рассматривал усадьбу. Как он и опасался, дело было плохо. Никаких признаков жизни. Нет! Погоди — ка! Что это там? Что за движение за окном? Он навёл подзорную трубу на окно, однако время ушло? и ничего там не оказалось.

— Я считаю, нам лучше спуститься вниз и проверить, — раздражённо произнёс Готрек, снимая руку с перевязи и пробуя пошевелить мускулами.

— А что, если это ловушка? — спросил Феликс.

— И что с того, человечий отпрыск? Даже если это и есть ловушка?

Феликс тщательно обдумал его слова. Весьма заметно, что Истребитель по — прежнему нацелен на поиски смерти. Но в этот раз Феликс стремился присоединиться к нему. Феликсу нужно выяснить, что же там внизу произошло. Не заботясь о последствиях, он хотел знать, что случилось с Ульрикой. И её народом — пришла запоздалая мысль, однако, чувствуя себя виноватым, Феликс вынужден был признать, что внизу находится лишь один человек, чья участь его действительно волнует.

— Мы спускаемся вместе, — заявил Феликс.

— Снорри пойдёт с вами, — сказал Снорри.

— Я думаю, остальные должны оставаться на воздушном корабле, — высказался Борек. — Нет смысла рисковать всем и всеми на последнем этапе путешествия.

По крайней мере, старый учёный приличия ради выглядел смущённым, произнося эти слова. Феликс его не винил. Если бы командовал кораблём он, то запретил бы спускаться вниз всей команде за исключением Истребителей. И единственная причина, по которой не запретил бы Истребителям — понимание, что отдавать им какие — либо приказы бесполезно.

— Мы причалим к башне, — сказал Борек. — И вы сможете спуститься вниз. По крайней мере, эта штука по — прежнему стоит. Да и выглядит абсолютно неповреждённой. Это удача.

— Ой ли? — заметил Феликс, обнажая свой меч с эфесом в форме дракона. — Я сомневаюсь, что тут как — то замешана удача.

Серый провидец Танкуоль тихо и злобно посмеивался. Всё складывается как нельзя лучше. Все фигуры на своих местах. Ему даже удалось восстановить связь с этим придурком Ларком. Танкуоль подумал, что мелкий крысёныш, возможно, окажется в какой — то мере полезным, хотя больших надежд на него не возлагал. В прошлом Ларк не смог доказать на деле, что является таким уж ценным слугой. Хотя, как знать.

Он рассматривал самку с белым мехом, которую приказал доставить из подвала. Как он предполагал, по странным стандартам людей она была привлекательна, и кто его знает, придётся ли ему использовать её в роли приманки. Лишь одной Рогатой Крысе известно, почему самцы — человеки так упорно защищают своих самок.

Танкуоль угрожающе оскалил на неё клыки, но к его удивлению, самка не выказала ни страха, ни трепета. Наоборот, она плюнула ему в лицо. Танкуоль слизал плевок длинным тонким языком и угрожающе изогнул свои когти. И самка снова его удивила. Она потянулась за рукоятью меча, что ранее висел в ножнах на её талии, а Танкуоль неожиданно обрадовался, что меча там не оказалось. Похоже, что эта самка может быть по — настоящему опасной.

— Веди себя тихо! — мягко и угрожающе прочирикал он. — Или лишишься жизни. Слово серого провидца Танкуоля.

Если она и знала его имя, то не подала виду.

— Всегда следует знать имя крысы, которую собираешься прикончить, — произнесла она.

Танкуоль приоткрыл глаза и дал самке возможность узреть силу его горящего взора. На сей раз она немного оробела, как едва ли не все, кто оказывался лицом к лицу перед этим сверхъестественным блеском.

— Не глупи, самка. Убить меня тебе не удастся. Жизнь твоя в моей власти. Если разозлишь меня — умрёшь.

— Ты тот самый скавен — волшебник, о котором рассказывал Феликс, — прошептала она столь тихо, что Танкуоль едва — едва, но всё же расслышал.

— Ты знаешь проклятого Феликса Ягера? — требовательно спросил он.

Похоже, она обнаружила свою оплошность, закрыла рот и более не произнесла ничего.

Танкуоль обнажил клыки в усмешке:

— Интересно. Весьма — весьма.

Серый провидец обдумал эту информацию, соображая, как он может воспользоваться подобным знанием, прикидывая, какова природа взаимоотношений этой самки и Феликса Ягера. Они спариваются? Такое возможно. Люди постоянно находятся в состоянии течки. Такова их особенность. Есть ли у них детёныши? Нет. Времени прошло недостаточно. Танкуоль выругался. Знай он об этом ранее, возможно, смог бы как — нибудь воспользоваться этой информацией. А сейчас времени нет. Ему следует подготовить свой разум к великому заклятию связывания.

— Костодёр! Следи за этой самкой. Не дай ей сбежать, — приказал Танкуоль.

Почувствовав на себе чужой взгляд, он заметил, как пристально смотрит на него лидер когтя клана Творцов, стоящий к нему ближе остальных. Серый провидец прикидывал, что тот слышал из обмена репликами между Танкуолем и самкой? Не имеет значения. Скоро появится достаточно времени во всём этом разобраться. Враги уже почти у него в лапах.

Феликс наблюдал, как воздушный корабль осторожно приближается к башне. Гномы забросили захваты и потихоньку притянули корабль на место. Между башней и кораблём протянулся погрузочный трап. Феликс вынул меч с эфесом в виде дракона и приготовился к долгому спуску на землю. Он нервничал. Ощущал на себе злобные взгляды. «Разыгралось воображение», — убеждал он себя, сознавая, что это не так.

— Готов, человечий отпрыск? — спросил Готрек.

— Как обычно.

— Снорри тоже готов, — добавил Снорри Носокус.

— Тогда пошли.

Проходя по трапу быстрым шагом, Феликс снова заметно встревожился от того, как трап прогибается под его весом, и насколько высоко они находятся. Ветер развевал его длинный красный плащ и дёргал за волосы. Лишь в северных степях ветер бывает таким студёным.

Готрек и Снорри, обмотанные бинтами, выглядели бы комично, не будь они столь серьёзны. Феликс сомневался, что кто — либо в здравом уме стал бы смеяться над двумя Истребителями, пока они в таком настроении. Ему и самому не очень — то хотелось смеяться. Феликсу ничего не оставалось делать, лишь только наблюдать, как Готрек и Снорри медленно передвигаются, оберегая травмированные части тела. Он надеялся, что нападать на них внизу некому. Феликс знал, что полностью здоровый Готрек мог противостоять практически всему, что ходит на двух ногах, и почти всему на четырёх. Но сейчас гном был тяжело ранен, что крайне плохо скажется на нём, если придётся сражаться.

— Я пойду первым, — сказал Феликс, подходя к лестнице.

Он сомневался, что сейчас будет работать подъёмная клеть, и ему в любом случае не хотелось оказаться пойманным в ней, если на них нападут. Слишком смахивает на смертельную западню.

— Размечтался, человечий отпрыск, — произнёс Готрек.

— Снорри тоже ищет смерти, — сказал Снорри. — Твоя задача — написать о ней, юный Феликс.

— Я согласился сделать это лишь для Готрека, — раздражённо ответил Феликс.

— Да ладно, случись Снорри оказаться там, где я найду свою погибель, ты же не пожалеешь для него пары строчек, человечий отпрыск?

Феликс смотрел вниз на землю. Он был почти уверен, что видел движение за окнами главного дома.

— Есть внизу кто живой? — закричал он.

Не было смысла таиться. Прибытие „Духа Грунгни“ уже бы увидел и услышал любой враг.

— Конечно же, есть, человечий отпрыск, — сказал Готрек. — Я их слышу.

— Снорри чует скавенов, — заявил Снорри.

— Замечательно, — заметил Феликс. — Как раз этого нам и не хватало.

— Я рад, что ты так думаешь, юный Феликс, — сказал Снорри. — Снорри думает так же.

— Мне нужно свести кое — какие счёты с этими крысолюдьми, — произнёс Готрек.

— Я более чем уверен, им тоже есть, что нам предъявить, Готрек, — заметил Феликс.

После Нульна он был уверен в том, что скавены едва ли склонны к общению с ними. Это уж точно. Феликс заставил себя продолжить спуск.

* * *

Ларк бродил по огромному аэростату. Он понимал, что воздушный корабль готовится к остановке. Он слышал, как шум двигателей постепенно затихал и смолк. Сначала он ощутил, как корабль вздрогнул, словно наткнувшись на что — то, а затем слабое боковое покачивание, словно корабль привязывали. Ларк понимал, что подходит его время действовать. Но в своих интересах, а не серого провидца Танкуоля. Ларк понимал, что если он вообще собирается сбежать с этого проклятого судна, полного коротышек, не будет времени лучше, чем во время атаки Танкуоля. Команда будет занята, а Ларк совершит побег. Позже у него будет время оправдаться перед Танкуолем. Ларк принялся готовиться к активным действиям.

Ульрика наблюдала за маленькими фигурами, вышедшими на верхнюю платформу башни. Среди них, насколько она разглядела, был Феликс. У неё упало сердце. Так плохо она не чувствовала себя с тех пор, как атакующие силы скавенов прорвались за стены и начали убивать её людей. Она утешалась мыслью, что убила, по меньшей мере, полдюжины шныряющих чудищ, прежде чем её огрели дубиной сзади.

Не то чтобы это что — то меняло — тварей там было слишком много. Однако по её подсчётам люди уничтожили добрую половину войска скавенов. Из — за беспокойства она чувствовала себя плохо. Целый день Ульрика провела запертой в подвале, из которого сделали тюремную камеру, не зная, жив ли ещё отец и её друзья. А теперь ещё была вынуждена наблюдать, как этот злорадный волшебник — альбинос с рогатой головой готовится напасть из засады на Феликса и его команду. Она не надеялась, что им удастся отразить атаку крысолюдей. Гномов на борту корабля было недостаточно, чтобы противостоять чирикающим ордам.

Ульрика огляделась по сторонам, желая снова обзавестись оружием. Не то чтобы Ульрика предполагала, что есть шансы против огромного крысоогра — телохранителя серого провидца Танкуоля, даже будь она отлично вооружена, но могли обнаружиться хоть какие — то возможности. Выходило, что надеяться не на что. Хотелось бы ей обладать волшебной силой Макса Шрейбера, тогда не имело бы никакого значения, вооружена она или нет. Какие опустошения маг произвёл прошлой ночью перед тем, как на её глазах его поразило какое — то заклинание безумного крысолюда! Шрейбер в одиночку уничтожил, должно быть, полсотни скавенов.

Такие мысли ни к чему не ведут. Как говаривал отец: «Будь желания лошадьми, все бы ездили верхом». Она должна сделать что — нибудь, как — то предупредить Феликса и остальных и суметь убежать. Ульрика думала над этим. Даже если нет возможности убежать, она должна предупредить гномов. Она истинная дочь своей суровой родины. Если ей суждено поплатиться жизнью — так тому и быть.

Ульрика оглядела зал и колышущееся море крысоподобных лиц. «Как ни печально, они — последнее, что мне доведётся увидеть в жизни, — подумала Ульрика и, помедлив мгновение, открыла рот, приготовившись поднять тревогу.

Серый провидец Танкуоль почувствовал прилив внутренней энергии. Почти настало его время действовать. Гурниссон, Ягер и прекрасный, замечательный воздушный корабль почти у него в лапах.

Танкуоль залез в мешочек и нащупал необходимые компоненты: кусочек намагниченного искривляющего камня; покрытый рунами обломок металла; тринадцатигранный амулет, с вырезанными на них тринадцатью смертоносными рунами невероятной мощи. У него было всё, что требовалось. Танкуоль готов был начинать. На сей раз его врагам не скрыться. В этом уж он был уверен.

Серый провидец развёл лапы, сосредоточился, зачерпнул энергию ветров магии и приготовился произнести заклинание.

(обратно)

Засада в усадьбе Страгова

Феликс смотрел вниз. Радости он не испытывал. Среди множества вещей, которых он в жизни ненавидел и боялся, скавены находились где — то в верхней части списка. Он испытывал отвращение к мерзким грызунам с момента, как вместе с Готреком впервые повстречал их в канализации Нульна. Что ещё хуже, похоже, отвратительные создания с тех пор следуют за ними по пятам — даже напали на Одинокую Башню перед тем, как экспедиция отправилась в Пустоши Хаоса. Кто мог предположить, что скавены окажутся даже здесь? Самые северные провинции Кислева сильно удалены от чего бы то ни было. Неужели область влияния Рогатой Крысы простирается столь далеко?

Однако чему он вообще удивляется в этой жизни? Временами Феликсу казалось, что он и Готрек — самые неудачники из всех существ, когда — либо населявших мир. Куда бы они ни пошли — везде натыкаются на служителей Хаоса, везде сталкиваются с бедствиями и разрушениями. Эту мысль вытеснила из его головы другая, ещё более худшая. Может ли оказаться так, что Ульрика жива и находится в лапах крысолюдей? Думать о подобном было нелегко.

— Надо ли нам спускаться? — спросил Феликс.

Они уже прошли половину пути вниз и находились на пятой площадке лестницы.

— Почему бы и нет? — возразил Готрек. — Ты же хочешь выяснить, что произошло с кислевитами.

— В подобных обстоятельствах, вполне могу догадаться и так.

— Догадываться не достаточно, человечий отпрыск. Эти люди предоставили нам кров и еду, а внизу могли остаться выжившие.

— Кров, еду и ведро водки для Снорри, — любезно вставил Снорри.

Феликс понимал, что бурчит лишь для проформы. Феликс полагал, что даже не находись тут два Истребителя, он в любом случае стал бы выяснять судьбу Ульрики и её семьи. С Готреком и Снорри по бокам, повернуть назад было невозможно. Он утешил себя мыслью, что если внизу скавены — множеству из них предстоит сдохнуть.

«Если только среди них нет тех ужасающих стрелков, — подумал Феликс. — Или кого — нибудь с арбалетами. Проще всего на свете было бы подстрелить их на расстоянии. Хотя, нет. Не при этом освещении. И не со всеми этими деревянными перекладинами вокруг. Кроме того, Готрек и Снорри невысоки, что делает их неудобными целями. Разумеется, одна заметная цель остаётся для любого прицельного выстрела». Феликс попытался выбросить эти мысли из головы, продолжая спускаться ступенька за ступенькой.

Сияние окружило серого провидца Танкуоля. На минуту Ульрика застыла, недоумевая, что за новую напасть готовится высвободить скавен — волшебник. Аура мощи, окружающая существо, была ошеломляющей. Скавен поднял два предмета, вынутые им из мешочка, и начал что — то речитативом напевать на своём пронзительном языке. На него уставились глаза всех скавенов в помещении. Крысоогр недовольно заворчал, почувствовал сосредоточение энергии. «Не имеет значения, что собирается сделать скавен, — решила Ульрика. — Для меня это лучший шанс что — либо предпринять. Какую бы злую выходку не готовится совершить Танкуоль, я это остановлю».

Ульрика прыгнула вперёд и с размаху ударила своей обутой в сапог ногой в пах серому провидцу. Скавен завизжал от боли и согнулся пополам, выронив свои магические предметы. Внезапно воздух наполнился странной мускусной вонью. Крысоогр заревел и потянулся к Ульрике. Она нырнула вперёд, под его вытянутые когти. Пройдя на дюйм ниже них, она проскочила между колонноподобными ногами чудища и понеслась к двери.

Пришедшие в замешательство скавены пронзительно кричали. Ульрика отбросила дверной засов и выбежала в следующую комнату. Позади неё в ярости ревел крысоогр. Перед собой она увидела удивлённого скавена. Отчаяние придало Ульрике сил. Она врезала скавену кулаком по рылу. Тот завопил от боли и выронил меч. Ульрика наступила скавену на ногу, а когда тот отскочил, наклонилась, чтобы поднять его ятаган. Не то чтобы она собиралась им воспользоваться, но с оружием в руке Ульрика чувствовала себя лучше.

Она осмотрелась: слева лестница вела вниз в подвал, где заперты её люди, справа был длинный коридор, заполненный скавенами. Стало быть, выбор направления понятен. Если повезёт, она сможет освободить кого — нибудь из людей. Если не получится — узкий коридор куда более удобная позиция для обороны, чем открытый проход.

При сложившихся обстоятельствах иного выбора у неё не было.

— Что это было? — спросил Феликс, услышав отдалённый рёв, показавшийся столь знакомым.

Рёву предшествовал пронзительный визг, словно от боли.

— По мне, похоже на рёв одного из тех больших крыс — чудищ, — произнёс Готрек. — Чтобы это ни было — оно моё.

— А нельзя ли Снорри взять одно себе? — жалобно спросил Снорри.

— Можешь взять себе моё чудище, — сказал Феликс, останавливаясь на нижней площадке и готовясь к бою.

— Спасибо, юный Феликс, — с благодарностью в голосе произнёс Снорри.

Серый провидец Танкуоль ругался, держась за ушибленное место. Он клялся, что глупая самка поплатится за оскорбление. Она осмелилась поднять свои грязные лапы на величайшего из скавенов — волшебников. Что хуже, она помешала, когда он уже был готов наложить заклятие, которое бы захлопнуло ловушку — заклинание неотразимой силы, что обездвижило бы воздушный корабль до тех пор, пока сам серый провидец его не освободит.

Беспокоиться не о чем, время ещё есть. Фактор внезапности пока на его стороне.

Но лишь только слёзы боли перестали течь из глаз, Танкуоль обнаружил вопиющую неосмотрительность своих подчинённых. Те, ошибочно приняв его крик боли за сигнал к нападению, повыскакивали из зданий, чтобы атаковать Готрека Гурниссона, Феликса Ягера и ещё одного Истребителя.

«Эти подчинённые так никогда и не научатся выполнять приказы?» — жалобно застонал Танкуоль.

А потом заметил, что худшее только впереди. Завидев орду крысолюдей, несущихся к основанию башни, трусливые гномы сразу же отчалили. На глазах у Танкуоля воздушный корабль взмыл вверх над полем битвы. Вполне возможно, тот ускользнёт раньше, чем Танкуоль сможет применить заклинание. Мысль об этом была ужасна.

Танкуоль поклялся, что человеческая самка реально, по — настоящему поплатится за это, когда попадёт к нему в лапы. А сейчас у него другая проблема. Нужно принять на себя управление атакой, пока та не завершилась полным провалом.

* * *

Ларк Стукач ощутил, что корабль внезапно набрал высоту. Он услышал гул двигателей. Его чуткие уши различили крики гномов, отдававших приказы по переговорным трубкам корабля. Лишь на мгновение у него возникло желание понимать этот мерзкий гортанный язык, а затем Ларк осознал, что даже этого не потребуется. Ему и так вполне ясно, что произошло. Гномы обнаружили ловушку, приготовленную им серым провидцем Танкуолем, и заняты тем, чтобы её избежать. Вот ещё одно доказательство явной некомпетентности Танкуоля, если таковые требуются.

Для Ларка в этом не было ничего хорошего. Он опять застрял на корабле, а шансы на побег почти исчезли. Скавен слышал, как гномы карабкаются вверх по лестницам внутри аэростата, чтобы добраться до орудийных башен, установленных в верхней части воздушного корабля. Похоже, они готовятся к бою.

На мгновение безрассудная ярость вспыхнула в мозгу Ларка, угрожая поглотить все разумные мысли. Он полезет наверх, разорвёт гномов на части, а затем полакомится их тёплой кровоточащей плотью. Он разобьёт их черепа и вытащит оттуда мозги, чтобы насытить свой голод небольшим, но вкусным лакомством. Он засунет морду им во внутренности и вытащит кишки, пока гномы будут вопить от боли.

Благоразумная осторожность скавенов вернулась к нему столь же быстро и взяла мысли под контроль. Возможно, для Ларка будет лучше, если он вскарабкается наверх и будет наблюдать за развитием ситуации, ожидая благоприятного стечения обстоятельств. Спускаться в гондолу, несомненно, бесполезно. Там слишком много гномов даже для такого скавена непревзойдённой силы, как Ларк. Даже в своём измученном состоянии Ларк слишком хорошо помнил, каким смертоносным может быть топор Готрека Гурниссона.

Он быстро подскочил к лестнице и начал взбираться наверх.

— Они приближаются, — закричал Готрек.

«Нет необходимости так выражать свою радость по этому поводу», — подумал Феликс, но промолчал. Он сознавал, что скоро все силы ему понадобятся для боя. Плотная толпа скавенов — воинов выскочила из главного дома усадьбы — мечи наголо, на губах пена. Всё это напоминало крайне неприятный кошмар. Сразу испарились все надежды на то, что Ульрика осталась в живых. «По крайней мере, я могу отомстить за неё, — подумал Феликс. — Через несколько минут подохнет порядочное число скавенов».

Башня содрогнулась. Опасаясь худшего, Феликс посмотрел вверх. Его опасения подтвердились. Взревели двигатели воздушного корабля, и тот стал медленно отдаляться. Можно было оставить все мысли о том, чтобы отступить на „Дух Грунгни“. «Спасибо, ребята, — подумал Феликс. — Для полного счастья мне не хватало лишь этого».

— Подходите сюда и подыхайте! — завопил Готрек.

— У Снорри есть для вас подарочек, — выкрикнул Снорри, размахивая топором в одной руке и молотом в другой.

Феликс разместился за одной из поддерживающих стоек, надеясь получить хоть какое — то прикрытие от метательного оружия, которое могли бы использовать скавены. Теперь толпа крысолюдей достигла подножия башни. Их было слишком много, чтобы сосчитать, к тому же Феликс заметил, как из дома появляется чудовищная фигура крысоогра. Учитывая число опасных ситуаций, в которые он в прошлом попадал по милости этих чудищ, вид одного из них не очень — то его ободрял.

— С этими бой много времени не займёт, — недовольно заметил Готрек.

— Да уж, проще простого, — подтвердил Снорри.

Хотелось бы и Феликсу разделить уверенность этих двух безумцев. Его желудок свело от страха, как всегда случалось перед сражением. Теперь ничего ему так не хотелось, как схватиться с противником и покончить с этим ожиданием. У него даже возникла идея спрыгнуть вниз, в толпу скавенов, но он понимал, что это будет самоубийством. Падать вниз придётся долго, а там его окружат со всех сторон и повалят наземь.

Первое мохнатое рыло сунулось на лестницу. Готрек разнёс его одним ударом своего топора. Чёрная кровь забрызгала его бинты. Скавен свалился вниз, сшибая с лестницы других. Феликсу пришло в голову, что пока они стоят тут, имеются действительно неплохие шансы на выживание. Одновременно к ним может подобраться не так много скавенов, да и те, по большей части, будут находиться в неудобной позиции — им требуется вскарабкаться на площадку, а в сей ответственный момент они весьма уязвимы.

— Как — то слишком просто, — заметил Готрек.

— Снорри думает, нам следует спуститься вниз и взяться за них как следует, — произнёс Снорри.

«Даже не пытайся», — подумал Феликс, заметив уставившиеся на него розовые глаза скавена, подтягивающегося по металлической опоре. Феликс бросился на него, но скавен с оскаленными клыками от отчаяния прыгнул вперёд, метя в горло Феликса.

Через секунду Феликс был слишком занят тем, чтобы остаться в живых, и более не думал об опасности их положения.

Варек бежал по коридорам „Духа Грунгни“. Он поспешно вбежал на палубу ангара. Гирокоптеры стояли наготове. Он забрался в кабину и включил зажигание. Прогреваясь, загудел двигатель. Поток ветра ударил в лицо Вареку, когда начали вращаться несущие винты. Гномы — инженеры уже открыли люки в корме гондолы. Один за другим гирокоптеры выскакивали наружу и скрывались в ночи. Он был рад, что за время полёта через Пустоши Хаоса они нашли время, чтобы достать летающие машины из ящиков и собрать. Похоже, теперь все они пригодятся. Варек ощутил сосущее чувство в желудке, когда его коптер скользнул вниз из воздушного корабля, затем активно завертелся несущий винт над головой, и машина начала набирать высоту. Он склонился к стоящей рядом сумке и начал нащупывать бомбу. «Это столь же захватывающее происшествие, как и путешествие в Караг — Дум», — подумал Варек.

Ульрика бежала вниз по ступенькам. К ней с ворчанием обернулся скавен. Она раскроила ему череп одним ударом украденного меча. Изумлённый напарник убитого зарычал на Ульрику. Странная резкая вонь заполнила воздух. Ульрика заметила, что существо выпрыснуло что — то вроде мускуса из желёз возле хвоста. Она ударила скавена мечом. Высеклись искры, когда её удар был парирован его клинком. Раздался металлический скрежет, когда она повела свой меч вниз по мечу скавена. Оба меча соприкоснулись гардами. Повернув свой меч, Ульрика обезоружила своего противника. Тот отскочил назад, визгливо моля о пощаде. Милосердия она не проявила.

— Что там происходит? — услышала она мощный голос.

Ульрика чуть не заплакала от облегчения, узнав его.

— Отец, это ты? — она уже распахивала дверь.

— Ульрика, — произнёс её отец Иван, потянувшись к ней и сжав в крепких объятьях. — Что происходит?

Его густая борода защекотала лицо Ульрики. Она увидела в подвале ещё дюжину избитых и оборванных людей.

— Вернулся воздушный корабль. Скавены пытаются захватить его, — запыхавшись, ответила она.

— Сколько ещё выживших?

— Я не знаю. Думаю, здесь в погребах есть ещё пленники.

Иван нагнулся и поднял меч одного из охранников — скавенов. Он бросил его своему высокому и худому, бледно выглядящему заместителю Олегу, а себе взял меч второго скавена. Его второй заместитель — невысокий, коренастый и широкоскулый Станда выглядел разочарованным тем, что ему не досталось меча.

— Мерзкое оружие, но сойдёт и такое.

— Что нам делать? — спросила Ульрика.

— Освободить столько пленников, сколько найдём. Убить столько скавенов, сколько сможем. Вооружить их оружием наших воинов, затем биться или спасаться бегством, в зависимости от ситуации.

— Весьма поверхностный план, — улыбаясь, сказала Ульрика.

— Извини, дочурка, но это лучшее, на что я способен в данных обстоятельствах.

— За работу.

Серый провидец Танкуоль покусывал свою нижнюю губу, наблюдая, как его бойцы карабкаются на башню. Как он мог видеть, дела складывались не лучшим образом. Его отважные скавены имели преимущество в численности, но у противника была удачная позиция. Готрек Гурниссон держал оборону на лестнице и зарубал топором любого, кто к нему приближался. Второй Истребитель и Феликс Ягер перемещались по площадке, убивая каждого крысочеловека, который пытался вскарабкаться по внешней стороне башни. Танкуоль разрывался между выбором: помочь своим войскам или не дать сбежать „Духу Грунгни“.

Некоторое время он не мог определиться, а затем решил следовать изначальному плану, насколько возможно. Помимо прочего, это был его собственный замечательный план, который должен сработать, несмотря на некомпетентность его подчинённых. Танкуоль открыл пасть и начал произносить слова заклинания.

В ушах у него завыли ветры магии, и он принялся черпать их энергию. Когда энергия искривляющего камня заполнила его, по телу волной распространилось невыразимое блаженство.

Феликс уклонился от удара меча и сделал выпад на атаковавшего крысочеловека. Скавен отскочил назад и заскрёб когтями по металлической поверхности башни, когда обнаружил, насколько близко оказался у края площадки. Феликс чертыхнулся. Он — то надеялся, что существо в панике свалится прямо вниз. Ладно, он всегда может немного подсобить. Феликс прыгнул вперёд, всем своим весом налетая на скавена. Скавен оказался гораздо легче Феликса и отлетел в воздух, свалившись за край площадки. «И скатертью дорога», — подумал Феликс, прежде чем заметил, что тварь умудрилась зацепиться своим хвостом за поддерживающую балку и висит вверх ногами.

Мерзко улыбнувшись, Феликс ударил мечом по длинному безволосому хвосту существа. Хвост был разрублен, и скавен полетел навстречу смерти, что — то пронзительно вереща на своём непонятном языке. У Феликса нашлось время на короткий возглас удовлетворения, прежде чем лёгкое постукивание лап по металлу предупредило о том,что позади ещё один скавен.

Поднимая меч, Феликс развернулся навстречу противнику.

Ларк высунул свою морду из люка. Он осмотрелся. Гномы заняли позиции за необычно выглядящими орудиями, которые были установлены во вращающихся орудийных башенках в верхней части воздушного корабля. Ларк повидал достаточно устройств клана Скрайр и понимал, что попытайся он напасть, эти орудия, вероятнее всего, разорвут его на кусочки. И хоть он могучий и непобедимый боец — скавен, нет никакого смысла навлекать на себя бесполезную смерть. Тут ему делать нечего.

Снизу послышался ревущий звук, и внезапно в поле зрения над воздушным кораблём появилась какая — то летающая машина. Ларк пригнулся, когда та просвистела прямо над его головой. «Могущественное волшебство», — подумал он, глядя на небольшое транспортное средство. Знай он о таком ранее, возможно, смог бы его украсть и сбежать.

— Эй! А это что? — услышал он крик одного из гномов.

Гномы обнаружили его, да поглотит их души Рогатая Крыса! Он скрылся из вида и торопливо спускался по лестнице, прикидывая, что за этим последует. Возможно, он сможет пойти и спрятаться среди мешков с газом, что наполняют аэростат. Нет. Бессмысленно. Рано или поздно, собравшись в достаточном количестве, они отыщут его и убьют. И хотя это будет почти точным выполнением приказа серого провидца Танкуоля, чтобы он отвлекал внимание на воздушном корабле, ничего хорошего для него лично из этого не выйдет. Если уж он станет помогать Танкуолю в достижении победы, то хочет остаться в живых, чтобы получить причитающуюся ему долю триумфа.

«Хотя вряд ли Танкуоль позволит кому — либо поучаствовать в дележе», — кисло заметил внутренний голос в мозгу Ларка.

Он продолжал спускаться, пока не достиг нижней части аэростата. Ларк увидел лицо гнома, рассматривающее его из люка, что вёл вниз, в сам воздушный корабль. Куда ни посмотри — везде враги. Не остаётся ничего, кроме как биться. Для него это не было напрашивающимся способом действия, но других вариантов, похоже, не осталось.

Он оскалил клыки и вытянул когти. Охваченный ужасом гном нырнул вниз и захлопнул за собой люк. Боль прострелила Ларка. Он заметил, что тяжёлой крышкой люка прижало его хвост.

«Кто — то за это заплатит», — решил Ларк.

Ульрика нащупывала себе путь через неосвещённые подвалы. Зловоние скавенов смешалось со знакомыми с детства запахами, но всё перекрывал запах множества людей, находящихся на столь небольшом пространстве. Тем не менее, она была рада. Это означало, что в живых остались многие из её народа, больше, чем она осмеливалась надеяться. Вместе с бочонками водки они были заперты в винных погребах, из которых голодная орда скавенов вытащила продовольствие.

Ей хотелось бы иметь при себе фонарь. Хотелось бы иметь больше оружия. Ульрика отбросила эти мысли. Какой смысл желать того, чего иметь не можешь? Ей придётся выполнять задачу тем, что есть в наличии. Она прислушалась. Даже сквозь плотно утрамбованную землю она услышала звуки сражения. Ульрика смогла расслышать рёв крысоогра, вопли раненных скавенов и какие — то ещё звуки. Что — то вроде взрывов. Что происходит на поверхности? Скавен — волшебник заклинанием высвободил зловещие силы? Ульрика отворила дверь последнего подвального помещения и оказалась лицом к лицу с двумя опешившими скавенами. Те явно были отправлены сюда с особенной целью, которая немедленно выяснилась. Один из них держал нож у горла Макса Шрейбера. Макс лежал без сознания, его прекрасное золотое одеяние было порвано и перепачкано. Второй скавен, огромное чудище с чёрным мехом, поднялся ей навстречу.

— Готовься к смерти, глупая самка, — прочирикал он на плохом рейкшпиле.

Феликс увидел, что обстановка складывается не в его пользу. Несмотря на его максимальные старания, на площадку взбиралось всё больше скавенов. Замедленные своими ранениями, Снорри и Готрек не могли сражаться в полную силу. Втроём они не могли перекрыть все возможные подступы к площадке. Тут имелось четыре стойки, по одной в каждом углу башни, и лестница в центре. Пока они закрывали три точки, две остальные были всегда свободны для скавенов, которых на площадке становилось всё больше, что мешало успешно удерживать даже оставшиеся позиции.

Феликс огляделся. Раненые или нет, Истребители наносили ужасные повреждения. Пол площадки был скользким от крови и вывалившихся внутренностей. В этом беспорядке всё труднее получалось крепко держаться на ногах. Феликса ужасало то, что в любой момент он мог потерять равновесие и опрокинуться за край. Тут и там в тусклом освещении он мог видеть тела, которые были буквально искромсаны топорами Истребителей. Были заметны кости, лёгкие и прочие внутренние органы.

В мозгу Феликса промелькнула страшная догадка, что расположение внутренностей скавена отличается от внутренностей человека, и ужаснула сама мысль, что ему довелось видеть достаточно вскрытых тел, чтобы понять это. Боковым зрением он заметил движение Готрека. Истребитель стоял на груде искалеченных трупов. В вытянутой руке он держал одного скавена, сдавливая тому горло, а топором описывал полукруг, удерживая приятелей скавена на расстоянии. Чёрная кровь скавенов испачкала повязки Готрека. С его губ слетала пена. Он выл, словно безумный, заглушая пугающие чирикающие боевые кличи и вопли своих противников. Рядышком Снорри размахивал своими молотом и топором, круша и рубя, словно какой — то ненормальный мясник на адской скотобойне. Сражаясь, он улыбался, явно наслаждаясь причинением увечий и не беспокоясь о близости смерти.

Вонь была омерзительной. Тут присутствовало зловоние мокрой шкуры скавенов, странный запах мускуса, который те испускали, будучи напуганными, вонь экскрементов, вскрытых тел и крови. В любое другое время, это вызвало бы у Феликса болезненную реакцию, но прямо сейчас он находил подобный запах необычайно бодрящим. Как обычно, в условиях близости смерти его чувства крайне обострялись, и, сам того не ожидая, он наслаждался каждым мигом.

Могучий рёв донёсся до его ушей. Внезапно он обратил внимание на вспышки у подножия башни и движение крупных зловещих очертаний над головой. Отважившись посмотреть вверх, Феликс увидел, как гирокоптер выскочил из воздушного корабля и пролетел над ними. Беглым взглядом он заметил безумное лицо Макайссона за управлением, пока сумасшедший инженер обрушивал бомбы к подножию башни. Он услышал страдающие, перепуганные вопли скавенов, собравшихся там. Сама башня сотряслась, словно под ударом великана, и Феликс пытался сохранить равновесие, стоя среди засыхающей крови.

Феликс взмолился Сигмару, чтобы бомбы не обрушили на землю всю причальную мачту, похоронив их всех под грудой разбитых деревянных обломков.

«Макайссон хоть представляет, что делает? — недоумевал Феликс. — Это вообще его беспокоит?» Посмотрев вниз, Феликс заметил, что действия Макайссона вызвали ужасающие потери среди скавенов. Искалеченные тела крысолюдей подбрасывало в небеса. Энергией взрывов некоторые из тел были практически разорваны на части. Прочие усыпали землю — с оторванными конечностями, кровоточащие и вопящие. Было удивительно, как скавены не пустились наутёк, подвергшись столь безжалостному нападению. Феликс заметил, что сверху продолжают сыпаться бомбы, на сей раз с воздушного корабля. Одна из них с горящим фитилём упала подле него на башню. На какой — то ужасный миг Феликс решил, что смерть пришла, и сейчас его разорвёт на тысячу частей. На миг он застыл на месте, но затем вместе с мужеством к нему вернулась возможность двигаться, и он сбросил бомбу с площадки.

Феликс видел, как та, оставляя след искр от горящего фитиля, исчезла в толпе внизу. Секундой позже скавенов разметало ужасным взрывом.

«Слишком близко», — подумал Феликс. Размахивая рукой в воздухе, он закричал:

— Следи за тем, что ты делаешь, тупой ублюдок!

Скавенам всего произошедшего оказалось достаточно. Они разбегались куда глаза глядят, более не способные выстоять перед лицом смерти, обрушивающейся на них с небес. Внимание Феликса привлекло свечение в дверях дома усадьбы. Высветившаяся там фигура была ему знакома.

Феликс едва не остолбенел от удивления. Он узнал скавенского волшебника. Это был серый провидец Танкуоль, тот самый, кто руководил нападением на Нульн. Последний раз Феликс видел его спасающимся бегством из бального зала во дворце курфюрста.

«Как он тут оказался? — недоумевал Феликс. — Неужели существо проделало весь этот путь лишь ради мести? Могло ли так случиться, что именно серый провидец стоял за нападением на Одинокую Башню?»

Закручивающаяся вокруг фигуры энергия дала понять Феликсу, что серый провидец готовится произнести заклинание.

Какие ещё беды это сулит?

Ларк стоял на верхнем краю гондолы. Подсвеченное вспышками света от бомб, адское зрелище целиком предстало его взору. Он видел, как его несчастных собратьев разрывало на части ужасными взрывами, и был абсолютно и безоговорочно счастлив, что находится не там, не внизу. Но радость испарилась, когда он задумался об опасности собственного положения. Если Ларк не сможет вскоре покинуть воздушный корабль, то гномы выследят его и навалятся всем скопом. Ему следовало уходить, но он не видел способов это сделать.

За исключением одного. Воздушный корабль снова двигался вблизи башни. Возможно, спрыгнув с верхней части гондолы, ему удастся приземлится на башню. Это опасно и может закончиться его гибелью, если он неправильно выберет время для прыжка или промахнётся при приземлении и свалится вниз. С другой стороны, оставаться тут — явная смерть, и лучше хоть какой — то шанс, чем вообще без вариантов.

Ларк собрал всё своё мужество в кулак. Он почувствовал, как напряглись мускулы, участилось сердцебиение, напряглись мускусные железы.

Он был готов прыгнуть в любую секунду.

Ульрика присела, уклоняясь от сильного удара скавена с чёрным мехом, и ударила в ответ. Существо отскочило, избегая её ответного выпада, и, столкнувшись со скавеном, который держал нож у горла Шрейбера, сбило того с ног. Ульрика догадалась, что у крысочеловека, несомненно, был приказ убить волшебника при первых признаках любых неприятностей. В этом был смысл. Сам по себе находящийся в сознании Шрейбер мог принести ущерба не меньше, чем отряд кавалеристов. Такой вот мощью обладают волшебники.

Ульрика также поняла, что если хочет остаться в живых, следует действовать побыстрее. Не дожидаясь, пока скавены поднимутся, она прыгнула вперёд и разрубила череп огромного чёрного чудища одним мощным ударом. Его тело свалилось наземь, придавливая меньшого скавена. Воспользовавшись таким преимуществом, Ульрика вонзила меч в горло второго скавена, и несколько раз пнула, убеждаясь, что тот издох.

Убедившись, что оба противника мертвы, Ульрика повернулась к Шрейберу. Тот был избит, его волосы и брови выглядели опалёнными, но быстрая проверка показала Ульрике, что сердце мага по — прежнему бьётся, чему она крайне обрадовалась. Она бережно встряхнула Шрейбера, понимая, насколько рискованно так обращаться с раненым. Однако нужно, чтобы он очнулся и помог ей. Маг застонал и забормотал, его глаза открылись. Постепенно он приходил в сознание, на разбитых губах появилась улыбка.

— Вряд ли я умер — уж очень всё болит, — наконец произнёс он. — Приятно снова оказаться в мире живых, особенно, когда тебя встречает столь прекрасное лицо.

— Макс Шрейбер, не время сейчас для комплиментов. Кругом скавены, а наверху идёт сражение. Нам нужна твоя помощь.

— Вот так всегда, — проворчал он, медленно и болезненно поднимаясь на ноги.

Он стряхнул пыль, недовольный тем, как запачканы землёй его золотые одеяния.

— Никто не желает знаться с волшебником… пока не появятся проблемы. Тогда — дело другое.

— Господин Шрейбер, ты от ран ума лишился?

— Нет, Ульрика. Я просто шуткой пытаюсь скрасить ситуацию. Ты восхитительная женщина, но, позволю себе заметить, с чувством юмора у тебя не очень.

— Давай — ка поторопись, Макс.

— Благодарю, что спасла меня. Я твой должник.

— Ни черта ты мне не должен. Только выбирайся отсюда и начинай произносить заклинания, как той ночью.

Шрейбер кивнул, а затем его лицо внезапно приобрело озабоченное выражение.

— Серый провидец концентрирует свои силы, и они огромны. Никогда я не ощущал, чтобы ветры магии струились и завихрялись столь бурно. Что за новую мерзость он готовит?

Серый провидец Танкуоль чувствовал бурлящие внутри него волны энергии. Словно в его желудке и в груди извивалась змея, пытаясь выбраться наружу. Он проглотил огромное количество искривляющего камня, которого более слабым скавенам — магам было бы достаточно, чтобы взорваться или превратиться в первозданную грязь. Но он же Танкуоль! Величайший среди серых провидцев, могущественнейший из магов, верховный волшебник народа скавенов. Не существует ничего, что было бы ему не по силам. Ничего.

«Сохраняй самоконтроль, — мысленно говорил себе Танкуоль. — Думай». Ему было слишком хорошо знакомо это ощущение непомерной самоуверенности, что переполняло потребителя искривляющего камня в такие моменты. Танкуоль верил, что у большинства скавенов — волшебников, несомненно, бывают длящиеся всего секунды моменты, когда возникает чувство абсолютного могущества, перед тем, как искривляющий камень вызовет их гибель. Он не собирался стать одним из них. Разумеется, как и все серые провидцы, Танкуоль был высокого мнения о собственных способностях, и он не допустит, чтобы забористое вещество — квинтэссенция самого Хаоса подавило его чувство самосохранения. И в этот самый момент чувство самосохранения убедительно подсказывало Танкуолю, что либо он немедленно произнесёт заклинание и даст выход энергии, либо та его уничтожит. Чистая магическая энергия струилась в жилах Танкуоля, вызывая в мозгу экстаз безграничной мощи, и сделать это было нелегко, но он понимал, что иначе — верная смерть.

Медленно он заставил себя произнести слова могущественного заклинания собственного изобретения. Одно за другим он воспроизводил замысловатые движения лап, что должны были фокусировать магию. Когда он двигал рукой, полосы чистой магической энергии следовали за его когтями, словно он наносил разрезы на саму ткань мироздания, что, по его предположению, в каком — то смысле было правдой. Амплитуда движения его рук увеличивалась, слова могущественного заклинания произносились им всё громче. Вокруг его тела заиграл нимб света. Натуральная магическая энергия начала просачиваться из его глаз, морды, верхних и нижних конечностей. Танкуоль чувствовал, как в его кишках энергия начинает вздыматься и опадать, обжигая, подобно кислоте. Он понимал, что вовлечён в гонку на время, и если вскоре не завершит заклинание, энергия разорвёт его изнутри. Частью разума, не задействованной в сложнейших и таинственных изгибах заклинания, он клялся, что никогда, никогда снова не станет употреблять так много искривляющего камня.

Он поспешно произнёс последние слова заклинания и лапами выполнил завершающие жесты. Из его тела начала неторопливо вытягиваться спутанная масса зелёных завитков. Затем эти отростки один за другим расправлялись и устремлялись вверх, разыскивая воздушный корабль. Пока это происходило, Танкуоль ощущал, как его тело покалывает от вибрирующей энергии. Мех встал дыбом, а хвост вытянулся на полную длину. Всё тело стало поразительно чувствительным. Лёгкое прикосновение воздуха к шкуре ощущалось так, словно кто — то дерёт его щёткой с ворсом из проволоки. Болезненное ощущение, хотя и не лишено приятности. Танкуоль снова заставил себя сконцентрироваться и каждый отросток энергии ощущать продолжением своего тела. Обладая возможностью контролировать своё тело, он мог отростками энергии осязать, как кончиками пальцев.

Танкуоль простирал свою энергетическую паутину. Заклинание — это гигантская лапа, которой он сможет схватить и обездвижить воздушный корабль. Теперь эти гномы узнают, сколь недальновидно было противостоять Танкуолю — величайшему из волшебников, мастеру всех магических искусств. Он возьмёт, да и разобьёт их ничтожный корабль. Он разломает его на части и сбросит на землю. Он…

«Нет! О чём я думаю? Это говорит во мне пыль искривляющего камня. Следует лишь обездвижить воздушный корабль и позволить своим прислужникам захватить его. Да. Именно так. Сконцентрируйся, — твердил он себе. — Не выпускай цель из поля зрения, раз уж она почти в твоих лапах».

Когда его рыскающие пальцы энергии нащупали гондолу воздушного корабля, Танкуоль завизжал. У него было чувство, что он обжёгся. Что за фокусы? Какое злое волшебство там задействовано? Танкуоль наблюдал, как отростки зелёного света по его команде отходят от корабля. Разумеется, воздушный корабль был защищён от магии Хаоса. Защита понадобилась перед тем, как корабль полетел через Пустоши. Танкуоль осторожно отправил дрожащие отростки к кораблю. Он понимал, что время у него есть. В его текущем состоянии то время, что у остальных проходило всего лишь между ударами сердца, для него растягивалось на минуты. Его рыскающие отростки пробежались по гондоле и отступили. Можно и не пытаться схватить корабль в этом месте. Тут он хорошо защищён. Танкуоль потянулся дальше, к аэростату. Успешно! Тут защиты нет! Стоп, поправка! Кое — какие части защищены. Те, в которых расположены орудийные башни. Пробежавшись отростками энергии по нижней части аэростата, Танкуоль внезапно почувствовал присутствие чего — то знакомого, но неуловимо изменившегося. Да это же Ларк! Одним отростком энергии Танкуоль ухватил своего своенравного прислужника, перехватив того перед прыжком. Другими он продолжил оплетать незащищённые части аэростата, удерживая воздушный корабль на месте.

Нет! Что случилось! Почему его начало поднимать в воздух! Подобного не должно было произойти… погоди — ка! Вот в чём дело! Сам по себе он не может удержать корабль на месте. Его вес незначителен по сравнению с массой летающего корабля. В этот момент к нему пришло понимание, как именно следует притянуть себя к земле.

Со скоростью мысли он создал ещё больше отростков энергии искривляющего камня и отправил их закапываться глубоко в грунт, словно корни какого — то растения, быстро вырастающие под действием волшебства. Теперь он закрепился на месте. Теперь у него есть средство противостоять двигателям воздушного корабля. Он снова напряг силы.

Незамедлительно Танкуоль ощутил, как его вновь притягивает к земле, а вместе с ним и корабль. Так — то лучше. Он великан! Он бог! С помощью своей магии он притянет „Дух Грунгни“ с небес. Танкуоль поймал его на крючок, как рыбу на удочку, и всё что теперь нужно — смотать леску. А эти жалкие глупцы ничем не смогут ему помешать.

Увеличив свои силы до максимума, Танкуоль медленно, но уверенно начал подтягивать воздушный корабль к земле.

Феликс с изумлением наблюдал, как множество мерцающих отростков света взметнулось из дверного проёма дома усадьбы, извиваясь вокруг башни, словно змеи, пока, в конце концов, не достигли воздушного корабля. На какое — то время бой приостановился, и все глаза были прикованы к магическому представлению. На миг отростки света коснулись гондолы и отступили, однако это их не остановило. Практически немедленно они опутали аэростат. Феликс заметил, как прогнулась оболочка, и в недоумении подумал, уж не собирается ли скавен разорвать аэростат и уничтожить воздушный корабль.

Секундами позже стало очевидно, что не таков план серого провидца. Феликс разинул рот от удивления, когда „Дух Грунгни“ медленно, но верно стало подтягивать по направлению к земле. Скавены прекратили бегство — настолько они прониклись благоговением от подобной демонстрации серым провидцем своей мощи. Казалось вполне возможным, что воздушный корабль будет захвачен.

Похоже, воздушный корабль был обречён, а вместе с ним и продолжение экспедиции.

(обратно)

Сражение!

Ульрика и Макс Шрейбер бежали через подвалы. Повсюду находились освобождённые пленники. Некоторые были вооружены оружием убитых скавенов — охранников, остальные вооружились ножками сломанных стульев, старыми инструментами и кухонными ножами. Ульрике это не придало уверенности.

— Сколько их? — спросила она отца.

— Около тридцати, способных сражаться. Всего же около пятидесяти.

— Так мало?

— Так мало.

— Как думаешь, наши патрули вернутся вовремя?

— Нам не следует на это рассчитывать.

— Что происходит на поверхности?

— Тебе лучше знать, дочка. Всё это время я находился здесь.

— Высвобождены мощные магические силы, — произнёс Макс Шрейбер. — Я боюсь, что скавены пытаются захватить воздушный корабль. Подозреваю, что таким и был их изначальный план.

— Их нужно остановить.

— Как? Нам не удалось остановить их прошлой ночью, когда у нас была сотня вооружённых людей, и мы удерживали стены. Каким образом мы сделаем это сейчас?

— Мы должны найти способ, дочка.

Макс Шрейбер улыбнулся:

— Прошлой ночью у нас не было того преимущества, что сейчас.

— И что же это? — поинтересовалась Ульрика.

— Для врага мы окажемся неожиданным фактором.

— Ради Таала, у тебя дар находить светлую сторону в ситуации, Мах Шрейбер, — прогремел Иван.

— Идём наверх и посмотрим, что можно сделать. По крайней мере, в неразберихе у нас будет возможность улизнуть.

— Побег не рассматривается, Макс Шрейбер. Здесь дом моих предков. Я не оставлю его каким — то вонючим и паршивым крысолюдям.

— Мне понятно, почему ты так хорошо ладишь с гномами, — заметил Шрейбер. — Все вы чертовски упрямы.

С благоговейным страхом Феликс Ягер наблюдал, как серый провидец подтягивает „Дух Грунгни“ к земле. Один единственный небольшой скавен состязается в силе с громадным судном и побеждает. Тем не менее, гномы не собирались сдаваться без боя. Двигатели воздушного корабля взревели, и по положению стабилизаторов Феликс мог сказать, что кто — бы ни принял на себя управление, он пытается поднять корабль вверх. Отростки энергии оставляли после себя переливающееся послесвечение в поле его зрения. Это была впечатляющая демонстрация мощи магии, величайшая из тех, что когда — либо наблюдал Феликс.

— Будет лучше спуститься вниз и прикончить того скавена — мага, — сказал Готрек.

— Хороший план, — сказал Снорри.

«Идиотский план, — подумал Феликс. — Надо же, нам остаётся лишь пробить себе путь через небольшую армию скавенов и лицом к лицу встретиться с волшебником, который способен силой стащить с небес воздушный корабль». С другой стороны, ничего лучше он и сам не мог придумать. Воздушный корабль представлял собой их лучшую надежду на спасение, и если он будет захвачен или уничтожен — они обречены.

— Давайте тогда этим и займёмся, — без особого воодушевления предложил Феликс.

«Вот он — миг моего триумфа, — подумал серый провидец Танкуоль. — Теперь все скавены преклонятся перед моей гениальностью. Теперь Совет Тринадцати должен оценить мои заслуги». Он чувствовал, что способен дотянуться и стащить с небесного свода звёзды и обе луны. Если подумать, то сие может оказаться неплохой мыслью. Моррслиб, меньшая луна, по слухам представляет собой гигантскую глыбу искривляющего камня. Если ему удастся схватить её, тогда…

Нет. Лучше сосредоточиться на первоочередной задаче. Сначала — захват воздушного корабля, а затем придёт черёд Моррслиба. И если ему не удастся дотянуться до луны своим заклинанием, возможно, получится долететь туда на воздушном корабле. В мозгу Танкуоля оформился величественный замысел. Он сможет использовать воздушный корабль для полётов на луну и добывать там столько искривляющего камня, сколько потребуется. Это станет непревзойдённым достижением в анналах истории расы скавенов, наградой за которое, несомненно, станет место за столом Совета. И это самое малое. Возможно, весь Совет склонится перед ним, признав его величайшим из всех служителей Рогатой Крысы. Великолепие представшего перед ним видения было таково, что на минуту Танкуоль замечтался. Лишь когда отростки энергии начали соскальзывать, он возвратился к реальности, понимая, что прежде чем всё задуманное свершится, ему сперва требуется опустить свою „рыбку“ на землю. И с обновлёнными силами он включился в борьбу.

Ларк был несчастен. Посреди прыжка он был схвачен одним из тех огромных отростков энергии, и его неистово и беспорядочно мотало по всему небу. Ларк давно знал о том, насколько могущественным является серый провидец, но до сего момента не наблюдал столь исчерпывающего доказательства мощи Танкуоля. Неужели это некий способ мести серого провидца за вероломные мысли Ларка? Неужели Танкуоль всё знал о замыслах Ларка в отношении него? Неужели он собирается прекратить мучения Ларка, разбив того оземь?

«Нет — нет, хозяин! — затараторил Ларк. — Пощади своего наивернейшего слугу. Я буду верно служить тебе до конца моих дней. Уничтожь тех, других злобных грызунов. Они ненавидят тебя. Я — нет. Я всегда делал для тебя всё, что в моих силах!»

Если Танкуоль и услышал горячие мольбы Ларка, то не подал вида. Обуянный страхом Ларк наблюдал, как навстречу ему приближается земля.

Ульрика пронзила мечом спину скавена, скрывавшегося в зале, и подошла к окну, чтобы поглядеть на источник зловещего света. Ничего подобного она раньше не видела. Почти в двадцати шагах над землёй парил в воздухе рогатый скавен — маг. С землёй его соединяли сотни отростков света, а другие сотни протянулись к воздушному кораблю, притягивая тот вниз. Внизу сотни скавенских рыл уставились в небо. Скавены застыли в благоговейном страхе, наблюдая за работой своего хозяина. Ульрика услышала, как рядом с ней Шрейбер пробормотал: «Ради Сигмара, как ему удаётся вмещать всю эту энергию и не взорваться? Должно быть, он поедает очищенный искривляющий камень, однако это не приводит его к гибели».

— Что? — спросила она.

— Ту тварь переполняет первозданное вещество Хаоса. Она черпает его энергию для заклинания. Ни одно смертное существо не способно на такое, но этот… И я не понимаю, как ему удаётся.

— Может быть, будет лучше, если ты поразмышляешь над тем, как его убить? — предложила Ульрика.

— Я не уверен, что мне хватит сил.

— Тогда дела плохи.

— У тебя дар преуменьшать, моя дорогая.

* * *

Феликс наблюдал, как Готрек спускается по лестнице. Одной рукой Истребитель держался за перекладину, с помощью другой орудовал своим топором, словно дубиной, опуская его на черепа находящихся внизу скавенов. Благодаря своей свирепости Готрек умудрился спуститься к подножию башни и расчистить пространство у основания лестницы. Несколькими секундами позже к нему присоединился Снорри. Не видя других вариантов, Феликс тоже стал спускаться.

Рёв над его головой дал понять, что гирокоптер пошёл на очередной заход. Феликс увидел бомбу, запущенную в парящего серого провидца. Время прогорания фитиля — вещь и так, в лучшем случае, непредсказуемая, — оказалось выверено неточно. Бомба, пролетев мимо Танкуоля, разорвалась среди скавенов. Осознавая опасность, те снова отчаянно попытались броситься врассыпную, но взрывчаткой гномов их разнесло на части.

Феликс вздрогнул, размышляя о том, насколько легко одна из этих бомб могла сбиться с пути и подорвать его, Готрека и Снорри. Думать о подобном было невыносимо. И, не раздумывая, он бросился вперёд, отчаянно рубя направо и налево, изо всех сил стараясь прорубить путь через плотные ряды скавенов к тому месту, где парил серый провидец Танкуоль. Хотя совсем упустил из виду, что же ему следует делать, оказавшись там.

Серый провидец Танкуоль открыл пасть и расхохотался во всё горло. Смех был безумным лишь отчасти. Энергия обострила чувства серого провидца. Сам себе он казался здоровенным великаном, разглядывающим насекомых под ногами. Его виртуальные размеры были столь же велики, как корабль, который он удерживал. Танкуоль стал существом впечатляющей величины. «Должно быть, подобные ощущения испытывает Рогатая Крыса, разглядывая мир смертных», — подумал Танкуоль. Возможно, это знамение, предвестник грядущих событий. Возможно, предназначение Танкуоля ничем не будет ограничено. Возможно, ему предстоит побывать там, где ещё не ступала нога скавена, и достичь таких высот, что он будет причислен к сонму богов. Несомненно, в тот момент, когда по его жилам растекался искривляющий камень, всё это казалось вероятным. Нет для него ничего невозможного.

Сейчас он хозяин ситуации. Ничто его не остановит. Даже проклятущий заклятый враг Готрек Гурниссон или его приспешник — негодяй Феликс Ягер. Наконец — то Танкуоль одержит над ними полную победу после всех этих долгих месяцев напряжённых усилий. Какое это сладкое ощущение!

Постой! Что такое? Он заметил пронёсшийся мимо гирокоптер. Он заметил, как бомба едва не задела его и взорвалась среди его бойцов, отправляя души скавенов к Рогатой Крысе. Как они посмели напасть на избранного посланника Рогатой Крысы на земле? Он им покажет. Со скоростью мысли Танкуоль вытянул одно из своих энергетических щупалец и шлёпнул по гирокоптеру, как человек, прихлопывающий муху. К несчастью, он оказался слишком медлителен, чтобы поймать стремительно передвигающуюся машину, и удар прошёл мимо цели.

И лишь случайно Танкуоль осознал, что нечто прилипло к одному из его щупалец. А, вот оно что! Это же негодник Ларк. Первым побуждением Танкуоля было разбить оземь своего заблудшего приспешника в наказание за провалы. Затем с помощью духовной связи, позволяющей ему чувствовать посредством отростков энергии, Танкуоль не без удовольствия осознал, что Ларк клянётся ему в вечной покорности, а также внезапно ощутил изменения, произошедшие с телом прислужника под воздействием искривляющего камня, и как именно они проявились. Тут было нечто, достойное исследования. Он на мгновение отвлёкся, чтобы не слишком нежно опустить Ларка на землю, а затем вернулся к своим попыткам сбить гирокоптер.

Тот оказался разочаровывающе неуловимым. «Тем не менее, удовлетворение от того, что разобью эту штуку, само по себе будет мне вознаграждением», — подумал Танкуоль.

Феликс с ужасом наблюдал, как отросток света столкнулся с гирокоптером. Маленькая летающая машина начала разваливаться, её осколки полетели вниз, убив при падении ещё больше скавенов. Огромное облако пара и дыма вырвалось из разбитого двигателя машины. Затем последовал мощнейший взрыв, от ударной волны которого Феликс полетел вверх тормашками. Он предположил, что это взорвался запас бомб, что находился на гирокоптере. Вопли скавенов дали ему понять, что гном — пилот оказался не единственной потерей.

Над головой пронеслись другие гирокоптеры. «Один разбился, осталось три», — подумал Феликс.

— Что нам делать? — спросила Ульрика. — Ты маг. Это твоя сфера деятельности.

— Для любого смертного существа не существует возможности удерживать в себе такое количество энергии продолжительное время. Существует вероятность, что сам носитель будет уничтожен. Также вероятно, что чего бы он там не съел, внутренние запасы энергии вскоре истощатся, и маг потеряет силу. Когда он ослабеет, я могу попытаться прервать его заклинание. Что — либо иное…

— Ты говоришь, что мы должны ничего не делать?

— Я говорю, Ульрика, что мы должны подождать. Мы ничего не добьёмся, сломя голову напав на тварь. Ты видела, каким образом она разбила тот гирокоптер. То же самое легко может произойти и с нами.

«Ах, как это было славно», — подумал серый провидец Танкуоль. Он ощутил мощный прилив удовольствия от уничтожения того гномьего летательного аппарата, пусть даже ценой жизней нескольких дюжин своих солдат. В конце концов, они расходный материал. Как и большинство скавенов. Танкуоль был рад, что к нему это не относится.

Он покачал головой, когда осознал новую заботу. Пока Танкуоль гонялся за гирокоптером, он дал уйти „Духу Грунгни“. Тот снова поднялся в небеса на большое расстояние. Танкуоль протянул свои энергетические щупальца, собираясь положить этому конец. Прежде чем снова схватить воздушный корабль, он осознал другую проблему. Готрек Гурниссон, Феликс Ягер и тот второй проклятущий Истребитель спустились на землю и продвигаются в его сторону. Разумеется, Танкуоль парил в воздухе вне их досягаемости, но даже с учётом этого он немного беспокоился. Уже само присутствие неподалёку от него Истребителей действовало Танкуолю на нервы. Он страстно ненавидел этих ужасных существ.

Теперь у него есть возможность раз и навсегда положить конец этой угрозе. То, что он сделал с гирокоптером, вне всяких сомнений, можно проделать и с отдельным конкретным Истребителем. Злобно усмехнувшись, Танкуоль приготовился раздавить Готрека о землю.

Феликс наблюдал, как энергетическая волна направилась в их сторону. Множество отростков зеленоватого света побежали от Танкуоля к Готреку приливной волной, разбрасывая в стороны вопящих скавенов. Что бы ни произошло, когда энергия достигнет их, Феликс не сомневался — для него это означает конец. Он почти уже закрыл глаза, понимая, что через несколько секунд умрёт, но в последний момент решил, что заглянет своей смерти в лицо, и заставил себя смотреть.

«Сейчас, — думал серый провидец Танкуоль, направляя свою энергию на Готрека Гурниссона. — Сейчас ты умрёшь!»

Феликс видел, как первые отростки достигли Готрека. Лишь только те приблизились, Истребитель взмахом топора прочертил огромную дугу. Руны на лезвии ярко вспыхнули, когда то вошло в соприкосновение с магией серого провидца. Запах озона наполнил воздух. В облаке искр отростки разошлись в стороны, встретив на пути более мощную древнюю магию. Феликс вознёс молитву Сигмару и прочим богам, которые могли его услышать. Остальные отростки отступили подальше от Готрека, пружиня взад — вперёд, словно готовая к броску кобра. Феликс понимал, что Готрек выиграл для них лишь секундную передышку.

* * *

У Танкуоля возникло ощущение, что кончики его пальцев попали в огонь. Разумеется, чувствует он всего лишь уничтожение заклинания, однако ощущения были схожими. Он обругал гнома. Танкуоль должен был предположить, что погубить гнома не так — то просто. Тем не менее, даже если гном неуязвим, то о его приспешнике этого не скажешь. По крайней мере, Танкуоль сможет уничтожить Феликса Ягера.

Феликс увидел, как отростки света разделяются и начинают обтекать Готрека. К своему ужасу он обнаружил, что нацелены отростки на него, и с этим ничего не поделать. Скавен — волшебник явно намеревался убить Феликса. Под действием заклинания множество щупалец направилось прямо в сторону Феликса, обходя Готрека слева и справа. «Хорошо хоть скавен — чародей убьёт ещё больше собственных воинов», — подумал Феликс. Зрелище того, как разрывало скавенов, когда энергия косой проходила сквозь них, не сулило Феликсу ничего хорошего.

Ульрика крайне разволновалась, наблюдая за происходящим. Она увидела, как Готрек отразил нападение серого провидца, и подумала было, что этого окажется достаточно. Затем она заметила, что Танкуоль намеревается напасть на Феликса.

— Ты можешь что — нибудь сделать? — спросила Ульрика Макса Шрейбера.

— Через минуту я попробую заклинание противодействия. Кажется, я понял, что именно делает серый провидец и, возможно, смогу развеять его заклинание.

— У Феликса нет этой минуты, — произнесла Ульрика, понимая это слишком поздно.

Феликс приготовился достойно встретить смерть. Он совсем не рассчитывал, что она окажется такой, но, как говорится, смерть никогда не приходит тем путём, каким ты ожидаешь. Он взял себя в руки и напряг мускулы для последнего тщетного прыжка с спасению. Феликс сомневался, что есть хоть какая — то возможность уклониться от заклинания. Всё кончено. Волна ослепительного света летит в его сторону. Он подавил желание закричать.

«Так — то лучше», — думал Танкуоль, уверенный, что на сей раз ему удастся убить хотя бы одного из своих заклятых врагов. Он покажет Феликсу Ягеру, как противодействовать мощи Танкуоля. Но прежде чем Танкуоль смог раздавить Ягера, как насекомое, каковым тот является, Истребитель снова нанёс удар. Резким взмахом, уследить за которым было не под силу глазу, своим ужасным топором Готрек перерубил энергетические ленты сначала слева, затем справа. Танкуоль завопил от боли, которая была такой, словно отрубили его собственный хвост.

Что ещё хуже, он почувствовал, что вызванная искривляющим камнем энергия внутри него начинает ослабевать и выходит с перерывами. «Только не сейчас, — подумал Танкуоль. — Нет. Не сейчас. Победа так близка». Но, к несчастью, так и случилось. Его энергия уже начала улетучиваться. Похоже, воздушному кораблю удастся ускользнуть.

«Ладно же, — подумал Танкуоль, — но мои подчинённые хотя бы уничтожат этих выскочек, Ягера и Гурниссона». Находясь в раздумьях, он подивился необычному ощущению спуска вниз. «Почему это земля становится все ближе?» — недоумевал он.

— Сейчас, — услышала Ульрика бормотание Шрейбера.

А затем маг начал делать движения руками и монотонно напевать на языке, которого она не понимала. На её глазах в пространстве перед магом начала обретать очертания сложная конструкция из света, которую тот затем жестом руки направил вращаться в сторону серого провидца. Когда та ударилась в Танкуоля, сияние вокруг скавена — волшебника померкло, и он вверх тормашками полетел к земле.

— Теперь самое время для нападения, — подсказал Макс Ульрике.

И дважды повторять это не потребовалось.

— Пошли! — закричала она и выбежала из дома, набросившись с тыла на захваченных врасплох скавенов. За ней, воодушевляя себя криками, следовали выжившие кислевиты.

Феликс с удивлением наблюдал, как гаснет свечение вокруг серого провидца, и тот начинает опускаться к земле. Феликс пригнулся, избегнув удара воина — скавена, и, стиснув зубы, парировал выпад второго. Отдача от столкновения отозвалась в руке. Сохраняя спокойствие, Феликс ударом сверху разрубил голову скавена пополам, затем с разворота ударил второго режущим ударом по горлу. Впереди Готрек и Снорри прорубали себе кровавый путь к скавену — магу. Они решили, что на этот раз их ничто не остановит. Сверху дождём продолжали сыпаться бомбы, сбрасываемые с кружащихся гирокоптеров и обретшего свободу воздушного корабля.

Феликс вздрагивал всякий раз, когда бомба ударялась о землю. Он с равной вероятностью ожидал, что одна из них взорвётся рядом с ним и разорвёт его на части. Он слышал голос, орущий глупым гномам, чтобы те перестали их бомбить, и с удивлением обнаружил, что голос — то его собственный. Феликс надеялся, что в ближайшее время кто — нибудь заметит, что происходит на земле и прекратит бомбардировку. Он сомневался, что понятие Готрека о героической гибели включает в себя вариант быть разорванным на части взрывчаткой своих же товарищей. Тем не менее, Феликс видел и куда более худшие и нелепые вещи, случавшиеся в сражении, а прямо сейчас вокруг них царил полный хаос.

Рубя направо и налево с обновлёнными силами, Феликс пробивал себе путь через войска скавенов.

«Какая несправедливость, — переживал серый провидец Танкуоль. — Как раз, когда победа уже была в моих лапах, она ускользнула из — за некомпетентности прислужников и некачественного искривляющего камня, что прислали ему те идиоты из Скавенблайта. Почему он обречён на то, что его планы постоянно расстраиваются по схожим причинам? Танкуоль хороший и преданный служитель общему делу скавенов. Он искренне почитает Рогатую Крысу в своих молитвах. Он просит столь немного. Так в чём проблема?»

Он обессилено лежал на земле, подавленный непредвиденным истощением вызванной искривляющим камнем энергии и развеиванием своего заклинания. Медленно, но уверенно он сделал из этого выводы. Где — то поблизости находится маг, достаточно сильный, чтобы развеять его заклинание; маг со свежими силами и, без всяких сомнений, не растративший энергию на самоотверженные усилия по защите неблагодарных прислужников; маг, который прямо сейчас может замышлять уничтожение Танкуоля, пока тот уязвим. Подобная мысль побуждала Танкуоля выпрыснуть мускус страха, и его железы напряглись. «Это не совсем подобающее вознаграждение за мою долгую службу Рогатой Крысе и Совету Тринадцати», — решил Танкуоль.

Внезапно его озаботила другая, ещё более ужасающая угроза. Справа от себя он расслышал звериный рёв Готрека Гурниссона, пока Истребитель прорубал себе путь через отряды скавенов. Несомненно, что в крошечном мозгу гнома нет ничего, кроме неоправданного желания уничтожить Танкуоля и лишить мир его гения. Столь же несомненно, что приспешник гнома Феликс Ягер тоже будет злорадствовать, наблюдая гибель Танкуоля.

Что же ему делать?

И тут Танкуоль услышал позади себя звуки боевого клича людей, словно уже имеющихся причин было недостаточно, чтобы задуматься об отступлении. Откуда появилось это новое войско? Во время сражения прибыли подкрепления людей? Или это работа вражеского мага? Не имело значения.

Со всей этой ужасной бомбёжкой сверху, чудовищной перспективой боя с Готреком Гурниссоном с фронта и нападением многочисленных свежих сил с тыла, Танкуоль видел для себя лишь один доступный вариант. Ему следует героически избежать пленения превосходящими силами противника, а своё возмездие отложить до следующего раза.

Собирая последние остатки своей энергии, Танкуоль бормотал слова заклинания побега. Оно всего лишь перенесёт его на несколько сотен шагов от места битвы, но этого будет достаточно. Оттуда он сможет начать тактическое отступление.

— Куда делся тот проклятый чародей? — услышал Феликс рык Готрека.

Ответа Феликс не знал. Они достигли той точки, где, как он мог поклясться, видели упавшего серого провидца, но там ничего не оказалось за исключением слабого запаха серы в воздухе. Необоснованно раздражённый Готрек зарубил двух скавенов одним ударом своего топора и оглянулся посмотреть на чудовищную фигуру приближающегося крысоогра.

— Он мой, — завопил Готрек.

— Нет, мой! — вскричал Снорри.

— Наперегонки? — предложил Готрек и рванулся вперёд.

«Давай — давай», — подумал Феликс, осматриваясь вокруг. В бою возникло неожиданное затишье. В нос попала странная вонь, ассоциировавшаяся у него с перепуганными скавенами. Феликс решил, что не может их винить за это. Их предводитель исчез. Скавенов разрывало на части бомбами, на них напали двое наиболее жестоких Истребителей во всём мире, и одновременно их атаковали с тыла. Феликс понимал, насколько скавены деморализованы. Он сомневался, что менее напуганными оказались какие бы то ни было войска людей.

Однако это не означало, что опасность миновала. Скавены по — прежнему ощутимо превосходили численностью своих противников, и если предоставить им возможность сие осознать, они могут возобновить сражение и даже победить. Сейчас было самое время захватить инициативу и повернуть ход боя в свою пользу.

Феликс посмотрел вокруг и заметил крысоогра, на которого с двух сторон обрушивали град ударов Готрек и Снорри. Тот повалился, как срубленный дуб. Уж если это зрелище не поможет им обратить в бегство войско скавенов, то не поможет ничто другое. Выкрикивая боевой клич, Феликс понесся вперёд. Готрек и Снорри присоединились к нему.

Внезапно впереди себя, как ему показалось, Феликс услышал боевые кличи людей, и один знакомый голос, отдающий приказы и подбадривающий бойцов. Сердце Феликса пустилось вскачь. Конечно же, это ему кажется. Был лишь один способ это выяснить.

Ларк прекратил грызть тело мёртвого скавена. На какое — то время он удовлетворил свой голод и теперь мог уделить внимание неотложным делам. Позади себя он слышал вопли перепуганных скавенов, победные крики людей и яростный рёв гномов — истребителей. Ему было ясно, что сражение проиграно. Это столь же несомненно, как боль в его теле от удара о землю. «Разумеется, — думал Ларк, — если бы не боль в теле, я смог бы своим вмешательством изменить ход сражения. К сожалению, этому препятствуют ушибы и возможное растяжение лодыжки».

Из сумрака по скавенам ударили лучи золотого света, сбивая с ног. Похоже, противник располагает и магическими ресурсами.

«Несомненно, всё потеряно, — сказал себе Ларк. — Явно пора сматываться». Он поднялся, огляделся по сторонам, убеждаясь, что никто его не обнаружил, и поспешно убежал в темноту.

Пробираясь по кровавому полю битвы, Феликс взглядом уловил знакомую фигуру. Сердце забилось сильнее. Ульрика была жива. Ни о чём больше не думая, он направился в её сторону сквозь толпу скавенов. Все скавены на его пути бросались наутёк. Они научились бояться сверкающего меча Феликса и двух Истребителей, что обычно находились поблизости. Самого его присутствия оказалось достаточно, чтобы лишить их присутствия духа. Феликс едва сомневался в том, что скавены разбиты. Они беспорядочно метались в поисках путей бегства, их боевые порядки смешались, дисциплины не осталось и в помине. Внезапной яростной атаки их бывших пленников и потери предводителя оказалось достаточно, чтобы обратить скавенов в бегство. Теперь нужно лишь постараться остаться в живых до момента, пока скавены не сбегут.

— Ульрика! — позвал он, но она его не услышала.

В этот момент на неё прыгнул скавен с чёрным мехом. Феликс бросился на помощь, ужаснувшись, что едва лишь отыскав, может потерять её в этот самый момент. Беспокоиться ему не следовало. Ульрика отбила удар крысочеловека и остановила того ударом в сердце. Издав булькающий звук, скавен упал на колени, затем неуклюже повалился лицом в грязь, а под ним быстро растекалась лужа крови.

Уголком глаза Ульрика уловила какое — то движение и развернулась, готовая атаковать. Долгие напряжённые секунды она и Феликс стояли лицом к лицу. Ни один из них не двигался. Никто не произнёс ни слова. Затем они одновременно улыбнулись и шагнули навстречу друг другу. Не в силах себя остановить, не обращая внимания на опасность, Феликс заключил её в объятия. Их губы встретились. Тела прижались друг к другу.

Они стояли посреди неистовствующего безумства сражения так, словно в мире не осталось никого кроме них.

Макс Шрейбер осматривался вокруг. Он устал. Как от недавнего применения магии, так и вследствие побоев, полученных прошлой ночью. От усталости конечности налились тяжестью. Даже во времена своего ученичества, когда ему приходилось нести частые и продолжительные дежурства, выполняя поручения своего учителя, Макс не ощущал себя столь измотанным. Тем не менее, они одержали победу. Скавены разгромлены, и он сомневался, что те вернутся, даже если сохранили численное преимущество. По своей природе скавены не являются храбрыми существами, и они долго будут оправляться от поражения.

Максу нравилось считать себя учёным, а не бойцом, но он чувствовал удовлетворение от того, что сделал здесь. Он выступил против сил Хаоса и помог их отбросить. В чём — то он находил такой опыт более ценным, чем наложение защитных заклинаний на дома и экипажи своих клиентов. Шрейбер начал понимать трепет, вызываемый сражением, который всегда описывался в книгах. Он печально улыбнулся, заметив целующихся Феликса и Ульрику.

Похоже, он прошёл ускоренный курс для учёного — затворника по всевозможным эмоциональным потрясениям. Шрейбер чувствовал, как его гложет ревность, и понимал, что от неё его не избавит никакая магия.

К Ульрике он испытывал нечто большее, чем лёгкое влечение. Последние несколько дней Шрейбер чувствовал, как его охватывает страсть. В действительности, ему следовало покинуть усадьбу несколько дней назад, но он остался под предлогом того, что ожидает возвращения „Духа Грунгни“. Наблюдая, каким взглядом Ульрика смотрит на Феликса, Шрейбер предположил — крайне малы шансы, что она ответит взаимностью на его страсть.

«Если только что — нибудь не случится с Феликсом Ягером», — пришла ему в голову весьма недостойная мысль.

Удивлённый собственной жестокостью, он ударил золотыми лучами по отступающим скавенам. Его сильно порадовало, как те погибали.

Тишина наступила внезапно. Бой был окончен. По всей усадьбе грудами лежали мёртвые. „Дух Грунгни“ парил в высоте, уткнувшись носом в причальную башню, словно привязанный к столбу конь. Скавены были разгромлены.

Было поздно. Феликс ощущал усталость, хотя находился в приподнятом настроении. Феликс сжимал руку Ульрики, словно опасаясь, что та может исчезнуть, лишь только он её отпустит, а сама Ульрика явно не собиралась высвобождаться. Напрасными и бессмысленными теперь казались все его переживания на обратном пути из Пустошей. Ульрика была столь же рада видеть его, как и сам Феликс рад встрече с ней. И он не мог передать словами, насколько это сделало его счастливым, мог лишь тупо стоять и смотреть в её глаза. Слова никак не приходили. К счастью, Ульрику это, похоже, не беспокоило.

Тяжёлой поступью подошёл Снорри.

— Хороший был бой, — произнёс он.

Чёрная кровь коркой покрывала его бинты, у него самого кровоточило множество небольших свежих порезов, но, похоже, гном был счастлив.

— Называешь это боем? — заметил Готрек. — Да у меня бритьё бывало поопаснее.

— Не хотел бы я встретиться с твоим брадобреем, — произнёс Феликс.

— Феликс пошутил, — сказал Снорри. — Снорри думает, это смешно.

— Пойдём, поищем пива, — произнёс Готрек. — Ничто так не вызывает жажду, как немного лёгких упражнений.

— Снорри хочет ведро водки, — сказал Снорри. — И Снорри его получит.

С башни, к которой причалил „Дух Грунгни“, начали спускаться на землю гномы. Вскоре их небольшой контингент помогал кислевитам собирать тела в кучи для сожжения.

Феликс решил, что это время ничуть ни хуже любого другого, чтобы удалиться с Ульрикой в их комнату. И та согласилась.

— Я никогда не думала, что увижу тебя снова, — сказала Ульрика.

Рассвет был прекрасен. Золотые лучи солнечного света падали под острым углом и освещали бесконечное море травы вокруг них. Пели птицы. Вокруг царил покой, и если бы не слабый запах горелой плоти в воздухе, Феликсу было бы сложно поверить, что прошлым вечером здесь произошло какое — то сражение.

— Бывали моменты, когда я думал, что не увижу тебя снова. И их было немало, — отозвался он.

— Там было скверно?

— Очень.

— В Пустошах?

— В Пустошах и в Караг — Думе. Ты мне не поверишь, если я расскажу о том, что мы там обнаружили.

— Испытай меня.

— Ну, хорошо, — произнёс Феликс, крепче прижимая её к себе.

— Я совсем не это имела в виду, — заявила Ульрика, а затем поцеловала его.

— Но именно это в данный момент и произойдёт, — сказал Феликс, увлекая её вниз на высокую траву.

— Хорошо, — отозвалась Ульрика.

Позднее, когда они обнажёнными лежали на старом шерстяном плаще Феликса, Ульрика опёрлась на локоть и начала щекотать ему лицо колоском.

— На что похожи Пустоши Хаоса?

— Мы действительно будем это обсуждать?

— Нет, если ты не желаешь.

Феликс какое — то время раздумывал, прежде чем ответить:

— Это ужасное место. Оно похоже на грёзы безумных богов.

— Подобное не столь уж необычно.

— Больше, чем можешь себе представить. Пустоши изменяются, казалось бы, наугад. Пейзаж мерцает и сдвигается…

— Это выглядит, как миражи в пустыне.

— Возможно. Но есть там некоторые вещи… Огромные идолы, величиной с холм; словно с неба свалившиеся разрушенные города, о которых не слышал ни один человек. Бесчисленные орды чудовищ, мужчин в чёрных доспехах, которые все посвятили себя…

— В чём дело? Почему ты замолчал?

— Они направляются сюда. Мы видели их с воздушного корабля. Полчища. Больше, чем я могу сосчитать, и это всего лишь передовые отряды куда более обширного войска.

— Почему ты не упомянул об этом раньше?

— Я был так счастлив тебя увидеть, но уверен, что Борек на сей момент уже всё рассказал твоему отцу.

Ульрика села, выпрямив спину, и уставилась в горизонт. От внимания Феликса не укрылось, что смотрит она в северном направлении — на горы, за которыми лежат Пустоши Хаоса. Он ощутил изменения в её настроении, какую — то настороженность, сопряжённую со страхом.

— Силы Тьмы уже приходили прежде этим путём. Мы живём на их границах. Здесь пограничье. В прошлом мы сражались с ними и побеждали.

— Но не против такой силы, что приближается. Это скорее похоже на великое вторжение Хаоса двумя столетиями ранее, во времена Магнуса Благочестивого.

Ульрика нахмурилась.

— Ты уверен?

— Я видел это собственными глазами.

— Почему сейчас? Почему в наше время?

Феликс подумал, что в её голосе распознал нотки страха.

— Я уверен, Магнус задавал себе тот же вопрос.

— Феликс, это не ответ.

Теперь прозвучали нотки гнева. Нахмуренный лоб исказил красоту её лица. На нём появилось выражение, соответствующее раздражению.

— Я не предсказатель, Ульрика. Я всего лишь человек. У меня нет ответа на эти вопросы. Я лишь знаю, что подобное соответствует тому, что я наблюдал в других местах…

— Каких других местах?

Слова Ульрики прозвучали резко. Феликсу не нравился её тон.

— В Империи увеличивается число культистов. Хаосопоклонники есть в каждом городе. Леса полны зверолюдов. С каждым годом увеличивается количество изменяющихся — мутантов. Злобные колдуны благоденствуют. Иногда я думаю о том, что правы провозвестники гибели, и приближается конец света.

— Это нерадостные слова, — промолвила Ульрика, поднимаясь и взволнованно сжимая его руку.

— Да и времена нерадостные.

Он поднялся и погладил её по щеке.

— Нам скоро нужно возвращаться. Посмотрим, что скажут остальные.

Ульрика грустно улыбнулась и наклонилась вперёд, целуя его в лоб.

— Я рада, что ты здесь, — внезапно произнесла она.

— Я тоже, — поддержал Феликс.

Макс Шрейбер слушал рассказ гномов с возрастающим беспокойством. Их описания приближающихся полчищ Хаоса проняли его холодком до костей. Картины, что возникли у него в мыслях, смогли даже вытеснить ревность, которую он чувствовал с самого утра, когда увидел, как Феликс и Ульрика ускакали вместе.

Шрейбер читал описания подобных полчищ времён великой войны против Хаоса, что произошла две сотни лет назад. И он не сомневался, что войско это похожей численности. Теперь, после долгого времени, он стал подозревать, что подобное должно было произойти. Он слишком долго изучал проявления Хаоса, не замечая, что его сила увеличивается. Шрейбер глядел на лица гномов. Они были словно высечены из камня. Сухое прагматическое повествование гномов о спуске в Караг — Дум и сражении с тварью, которую они там обнаружили, заставило Шрейбера с большим уважением присмотреться к Истребителям.

И, несмотря на ревность, причиной которой стал Феликс Ягер, Шрейбер признал, что этот мужчина столь же смел, как и удачлив. Макс не думал, что сам смог бы противостоять той твари, что описали гномы, с самообладанием, проявленным Ягером. Он мог понять, почему гномы говорили о Феликсе с уважением. Тварь, с которой тот сражался, вне всяких сомнений, великий демон Хаоса. Шрейбер недоумевал — понимают ли вообще гномы, как посчастливилось им остаться в живых после подобного столкновения? Макс понимал, что вряд ли им на самом деле удалось убить демона. Смертным не под силу уничтожить подобных существ. Всё, чего они добились — изгнали демона, уничтожив его физическое воплощение. Рано или поздно тот снова обретёт материальную форму и вернётся в этот мир, чтобы отомстить. И если не застанет в живых Готрека Гурниссона или Феликса Ягера, то будет разыскивать их потомков и наследников. В этом суть положения дел.

Временами Макс Шрейбер сожалел, что ему довелось столь долго и упорно изучать сей предмет. Обладание подобными знаниями часто вызывало у него кошмары. Тем не менее, это был его собственный выбор — он давно вступил на этот путь и имел множество возможностей отступить. Но не захотел воспользоваться ими. С того момента, как ребёнком он увидел зверское убийство своих родителей зверолюдами, Шрейбер ненавидел Хаос и его проявления. Он поклялся противостоять ему любым возможным способом, и для него сие означало, что надлежало изучать способы действия Хаоса. Когда давным — давно, став магом, Шрейбер начал свои исследования, ему повстречались те, кто думал схожим образом. Их следовало предупредить о том, что надвигается с севера. Нужно было предупредить мир об опасности.

Иван, разумеется, был согласен.

— Если правда то, о чём вы рассказали…

— Ты сомневаешься в моих словах? — спросил Готрек Гурниссон.

— Не то чтобы я сомневался в них, друг мой, просто у меня не совсем получается поверить этому. Волна Хаоса, что ты описал, способна смыть весь мир.

— Да, — согласился Борек. — Она способна.

— Кроме крепостей гномов, — решительно заявил Готрек.

— Даже они, в конце концов, падут, — возразил Борек. — Вспомни Караг — Дум.

Готрек кисло усмехнулся.

— Не вижу способа забыть о нём.

— Я должен отравить сообщение Ледяной Королеве, — сказал Иван. — Царицу нужно предупредить. Нужно созвать армии Кислева.

— Да, — согласился Борек. — Но как насчёт тебя? Ты не можешь оставаться здесь. Эта усадьба не выстоит перед многочисленными силами Хаоса.

— Я созову моих всадников и отправлюсь на юг, в Прааг. Там место сбора наших войск. Однако я должен просить тебя оказать мне услугу…

Макс Шрейбер заинтересованно склонился вперёд.

— Как и я, — произнёс он.

Иван почтительно посмотрел на него и показал, что магу следует высказаться первым. Это было мерилом того уважения, что кислевиты испытывали к Шрейберу после того, как он воспользовался своей магией в их интересах.

— Если это возможно, я прошу отвезти меня на юг на воздушном корабле, с вами. Там находятся те, кому я должен сообщить эти известия.

— Курфюрст Мидденхейма? — спросил Борек.

— Среди прочих. Я уверен, что перед лицом этой угрозы я смогу убедить его отправить помощь в Кислев. По крайней мере, на этот призыв отзовутся рыцари Белого Волка.

— „Дух Грунгни“ уже перегружен выше нормы, — заметил Борек.

Макс склонил голову, выражая понимание.

— Как жаль, старый друг, — сказал Иван, — потому как я хотел просить о том же. Я хотел отправить гонца к Ледяной Королеве, и уверен, что твоё судно передвигается быстрее самого быстрого всадника, какие только есть на свете.

— Я уверен, мы сможем найти место, — произнёс Борек. — При необходимости мы всегда изыскиваем возможности.

— Хорошо. Я хочу отправить мою дочь Ульрику с двумя телохранителями. С ней поедут Олег и Станда.

Все посмотрели на старого боярина. По унылому выражению его лица было ясно, что у того есть более весомые причины так поступить, чем только лишь отправка предупреждения Ледяной Королеве. Было понятно, что Иван хочет отправить любимую дочь подальше от опасности, хотя бы на некоторое время. За то, что старик этим обеспокоился, Макс был крайне ему признателен.

— Да будет так, — согласился Борек.

* * *

Танкуоль чувствовал себя ужасно. Голова болела. Его словно излупил дубинкой штурмовик, хотя, разумеется, вряд ли какой скавен осмелился бы так поступить с Танкуолем. Но хуже всего было ощущение провала, которое пронимало его до потрохов. Он не совсем понимал, как врагам удалось это провернуть, но был уверен, что Готрек Гурниссон и Феликс Ягер снова умудрились разрушить его замыслы. Их способность к пагубному воздействию временами казалась неограниченной. И, разумеется, всегда следует учитывать непригодность его подчинённых.

Вряд ли лидерам клана Творцов это понравится. Танкуоль был уверен, что видел, как минимум одного из лидеров когтя, спасающегося бегством после безумного разгрома. Несомненно, тот понарасскажет своим глупым соплеменникам лжи о Танкуоле, отравив сим ядом их мысли. Правда состоит в том, что при попытке захвата воздушного корабля была уничтожена небольшая армия из отрядов клана Творцов, но нельзя же Танкуоля обвинять за посредственное качество этих отрядов. В той же степени справедливо, что Танкуолю не удалось захватить воздушный корабль, как он обещал. Но лишь самые необъективные грубияны могут поставить Танкуолю в вину действия его подчинённых и Истребителей. Разумеется, он подозревал, что скавены клана Творцов имеют достаточно предубеждений, чтобы сделать подобные выводы на основании недостаточной информации. И велика вероятность, что по возвращении в Адскую Яму с Танкуолем может произойти несчастный случай. Злоба его врагов не имеет границ.

На него навалилась знакомая чёрная депрессия — последствие слишком частого употребления чрезмерного количества искривляющего камня. Враждебность клана Творцов являлась лишь частью возникшей перед ним проблемы. Второй была задача добраться до дружественной территории скавенов через тысячи лиг равнин. По своему горькому опыту Танкуоль знал, что конные лучники кислевитов — смертоносные и меткие стрелки, а чтобы оборвать даже столь замечательную карьеру, как его собственная, вполне достаточно и одной стрелы. И особенно Танкуоля волновало то, что его запасы искривляющего камня истощились, а магические силы находятся в упадке. По многим причинам ситуация была самой ужасной из всех, что когда — либо возникали за долгую и успешную карьеру серого провидца.

Что же ему делать? Танкуоль понимал, что поблизости на равнине должны находиться какие — нибудь скавены из числа выживших, но сомневался, что разыскивать их было бы правильной идеей. В конце концов, эти скавены относятся к собственным военным силам клана Творцов, и потенциально возможно, что будучи введены в заблуждение, затаили злобу на Танкуоля за провал его плана. Несомненно, проблем тут хватало, и даже обладающий столь внушительной сообразительностью Танкуоль пал духом, раздумывая над трудностями, вырастающими перед ним.

Странный запах заставил подёргиваться его усы. Запах был странно знакомым, но всё же в чём — то неуловимо изменившимся. Танкуоль услышал, как нечто массивное двигается в высокой траве. Нечто, предположительно, размером с крысоогра. Костодёр выжил? Но это был не запах Костодёра. Танкуоль поспешно призвал остатки своей силы. Что бы это ни было, беззащитным оно Танкуоля не застанет.

Внезапно чудовищное видение нависло над серым провидцем Танкуолем. Оно было здоровенным, словно крысоогр. У него была рогатая голова и большой хвост с шипами. На краткий миг Танкуоль перепугался, что видит перед собой Рогатую Крысу собственной персоной, которая пришла требовать от него отчёта за его деяния. Танкуоль почувствовал, как напряглись его мускусные железы, когда существо открыло пасть и заговорило.

— Серый провидец Танкуоль, это я, Ларк — смиреннейший из твоих слуг.

— Ларк! Что с тобой случилось?

— Это долгая история, могущественнейший из хозяев. Возможно, мне следует поведать её по дороге?

Голос у Ларка был низкий и, хотя слова его были уважительными, в глазах был голодный блеск, который не понравился Танкуолю. Совсем не понравился.

(обратно)

Гонимые бурей

С кормовой части обзорной палубы „Духа Грунгни“ Феликс наблюдал, как позади них скрывается из виду усадьба. Его охватила печаль. Дом Ивана Страгова стал местом, где Феликс был счастлив перед тем, как отправиться в Пустоши Хаоса. Но теперь он сомневался, что когда — либо увидит его снова.

Кислевиты уже собрались и начали свой долгий путь на юг. Отряд всадников на лошадях прибыл, пока они обсуждали свои планы; им удалось собрать лошадей, что разбежались во время нападения скавенов, и обеспечить средством передвижения большинство выживших. Было согласовано, что около дюжины разведчиков должны оставаться в усадьбе как можно дольше, чтобы сообщать другим прибывающим отрядам о том, что произошло. Помимо этого, Иван с остальными предполагали, что любые отряды, которые будут находиться на марше по прибытии орды Хаоса, сами вскоре разберутся в происходящем и станут действовать по обстановке. Не совсем похоже на чёткий план, но это лучшее, что они могут сделать при имеющихся обстоятельствах.

Феликс обернулся и посмотрел на Ульрику. Её лицо выражало странную смесь эмоций. Ульрику не радовало, что её отправили с воздушным кораблём на юг, чтобы сообщить царице про их затруднительное положение, в то время как другие отправились верхом. Ей хотелось разделить опасности с воинами своего клана. Феликс полагал, что если бы на воздушном корабле не оказалось его, возможно, Ульрика вообще бы не согласилась лететь. Безусловно, он полагал, что помог её убедить. Как и Макс Шрейбер.

Феликс посмотрел на мага. Ему нравился Макс, но в последнее время Феликс замечал странные взгляды, которыми одаривал его чародей, когда с Феликсом была Ульрика. Возможно ли, что тот ревнует? В это было легко поверить. Ульрика была очень красива, а Макс жил в усадьбе, пока Феликс находился в Пустошах Хаоса. Кто знает, что могло там произойти? Феликс кисло улыбнулся. Раздумывая таким образом, он словно сам испытывает небольшие уколы ревности.

Феликс успокаивал себя мыслью, что худшее уже позади, по крайней мере, на какое — то время. Им удалось живыми покинуть Пустоши и пережить засаду скавенов. Отсюда путь лежит прямиком на юг до столицы Кислева, а затем в Караз — а — Карак, где Борек собирался представить выживших из Караг — Дума и некоторые из их сокровищ верховному королю гномов. Феликсу было интересно, что по этому поводу в действительности думает Готрек.

Насколько Феликсу было известно, Истребитель был изгнан из величественного подземного города и никогда туда не возвращался. Феликс не был уверен, стало ли изгнание добровольным или оно было наказанием за преступления Истребителя. Ему казалось нетактичным спрашивать об этом. Готрек настаивал на том, чтобы остаться в Кислеве и помочь в борьбе с полчищами Хаоса. Феликс, безусловно, рассчитывал на это. Но Иван заметил, что, как бывший инженер, Готрек будет более полезен, если поможет в подготовке оборонительных укреплений к предстоящей осаде. Им следует отправиться на воздушном корабле вместе с Ульрикой и её телохранителями.

Какова бы ни была причина, Феликс был доволен. Ему хотелось остаться с Ульрикой, и он, несомненно, не желал, чтобы ему напомнили о клятве сопровождать Готрека и увековечить его гибель. Феликс не сомневался, что для этого и позже будет предостаточно времени. Учитывая, что чудовищная армия движется на юг, в недалёком будущем развернётся грандиозная борьба. И у Готрека появится масса возможностей обрести героическую гибель.

Феликс дотянулся, взял Ульрику за руку и сжал её пальцы. Она повернулась и печально ему улыбнулась. Не было сомнений, что мыслями она с теми крошечными фигурками внизу, что с увеличением расстояния медленно исчезают с глаз. Ульрика повернулась обратно и пристально смотрела на них, словно пытаясь запечатлеть эту сцену в памяти и запомнить людей, которых она боялась никогда более не увидеть.

В тусклом свете дня серый провидец Танкуоль тщательно рассматривал Ларка. Ему ненавистно было это признавать, но он был одновременно впечатлён и напуган. Выглядел его слуга так, словно мог бросить вызов крысоогру и победить. Ларк стал более чем в два раза выше Танкуоля и, по всей видимости, раз в десять тяжелее. Когти выглядели крепкими как сталь, а массивный костяной нарост на конце хвоста выглядел, как булава. В настоящий момент Танкуоль предпочитал не вспоминать обо всех тех оскорблениях, которыми осыпал Ларка в прошлом. Он не был уверен, что в своём нынешнем истощённом состоянии смог бы призвать магическую энергию, потребную для уничтожения Ларка. В подобных обстоятельствах два величайших дарования Танкуоля — хитрость и дипломатия, казались куда более подходящими средствами.

— Ларк! Я рад твоему возвращению. Хорошо — хорошо! Вместе мы должны донести до внимания Совета Тринадцати вести о провале плохо спланированной атаки клана Творцов на форт людей.

Ларк глядел на него необычно злобными глазами, отсвечивающими красным цветом. Когда Ларк при разговоре открывал пасть, становились заметны огромные острые клыки. Танкуоль сдерживался от того, чтобы не выпрыснуть мускус страха.

— Да — да, величественнейший из хозяев, — прорычал Ларк гораздо более низким голосом, чем помнилось Танкуолю.

Танкуоль едва не выдохнул с облегчением. Во время их долгого ночного перехода Ларк был странно угрюм. Но сейчас этот огромный, изменённый искривляющим камнем скавен казался послушным. Это хорошо. Он был способен защитить Танкуоля от многочисленных опасностей пути. И кто знает? Вполне возможно, что изучение мутировавшего тела Ларка сможет раскрыть множество секретов, включая тот, каким образом можно создавать таких, как Ларк. Вскрытие показывает множество вещей. «Как бы то ни было, — думал Танкуоль, чувствуя себя некомфортно под немигающим взглядом Ларка, — всё это может подождать до тех пор, пока мы не избегнем непосредственной опасности».

— Эти открытые пространства кишат конными солдатами, — сказал Танкуоль. — Присутствуют тут и войска предателей из клана Творцов. Мы должны использовать разум и хитрость, чтобы ускользнуть от наших врагов и выполнить своё задание.

— Как скажешь, убедительнейший из властителей.

«Не намёк ли на иронию прозвучал в голосе Ларка? — удивился Танкуоль. — Возможно ли, что слуга над ним издевается? Что за проблеск голода в его глазах?» Танкуолю совсем не нравился этот взгляд. Как не нравилось и то, что Ларк украдкой подбирался всё ближе. Это тревожно напоминало Танкуолю подкрадывание кота к своей жертве. Ларк жадно облизывал свои губы.

С огромным напряжением Танкуоль собрал свои силы. Мерцающее свечение появилось вокруг его лап. Ларк перестал приближаться и замер на месте. Он заискивающе кивал вверх — вниз головой. Танкуоль глядел на него, раздумывая: «А не будет ли хорошей идей взорвать Ларка на месте и покончить с этим?» Если бы он располагал всей своей магической силой, то сделал бы это без колебаний, однако сейчас Танкуоль не был уверен, что эта идея хороша. Ему не хотелось тратить остатки своей энергии без необходимости. Вокруг слишком много опасностей. Ларк осторожно следил за Танкуолем. У него был такой вид, что он готов наброситься при малейшем побуждении. Подобный взгляд Танкуоль ранее наблюдал и у других скавенов. Он слишком хорошо его понимал.

— Сперва мы отправимся на север. В сторону гор. Наши враги этого не ожидают. Затем мы по краю будем обходить равнины, пока не достигнем входа в Подземные Пути.

— Хороший план, великодушнейший из благодетелей.

— Тогда давай отправляться. Быстро — быстро! Я буду позади, на месте командира.

Ларк не стал возражать. Глядя в его широкую спину, Танкуоль продолжил раздумывать, была ли подобная идея правильной. Пешком до гор путь неблизкий, а обратная дорога в центр цивилизации скавенов и того длиннее. Будет ли ему лучше путешествовать с Ларком, или следует поразить чудище в спину прямо сейчас? Словно читая мысли Танкуоля, Ларк через плечо бросил в его сторону мрачную усмешку. Танкуоль сдержал потребность выпрыснуть мускус страха.

«Возможно, лучше всего просто ждать и наблюдать», — подумал он.

Макс Шрейбер прогуливался по воздушному кораблю. Это стало гораздо сложнее, чем он помнил по путешествию в Кислев. Каждый дюйм коридора занимали упаковочные ящики, перемещённые из трюма, чтобы освободить место для беженцев из Караг — Дума. Члены команды спали в коридорах на скатках. Вряд ли приятно было лежать на этом проклёпанном чугунном полу. На всём корабле осталось весьма мало удобств.

Максу было неудобно постоянно оставаться в полуприсяди. Воздушный корабль был построен для гномов, а это означало, что потолок был для него слишком низок. Перемещение иногда выглядело, как истязание новыми видами пыток. Разумеется, большая часть этого путешествия превратилась именно в подобное истязание.

Шрейбер ещё испытывал болезненные последствия сражения, а на сердце лежала тяжесть, вызванная ревностью к Ульрике и Феликсу. Он, разумеется, отказался, когда гномы хотели поместить его в ту же каюту, что и обоих любовников. Со стороны гномов предложение было бестактным, но он привык к подобному от представителей Старшей Расы. Для народа, который гордился тем, что создал цивилизацию, когда люди ещё носили шкуры, гномы были удивительно неотёсанны в вопросах тонкостей взаимоотношений. «В отличии от эльфов», — подумалось Максу. Разумеется, с его стороны было бы бестактно указать на это. Большинство гномов ненавидело Старейшую Расу со страстью, которую Макс находил необъяснимой.

«Не будь таким пессимистом, — твердил себе Макс. — Смотри на светлые стороны. Ты помог одержать победу над скавенами позапрошлой ночью, и твоя магия спасла несколько жизней. Ты даже излечил худшие из ран Готрека и Снорри. Проделана хорошая работа. Тебе есть, чем гордиться».

Он остановился на мгновение и огляделся. Шрейбер гадал, какое же чудище гномы, по их заявлению, обнаружили на воздушном корабле во время сражения над усадьбой? Он не сомневался, что они видели нечто, но, скорее всего, то была иллюзия или какой — то низший демон, вызванный провидцем скавенов. Это существо, несомненно, было достаточно искушённым, чтобы использовать подобную магию. Макс считал, что ему невероятно повезло выжить конкретно в этом столкновении. Ещё одно событие, за которое он был признателен.

«Произошло чудо», — думал он. В бытность учеником, защищённый своим невежеством и гордыней, Шрейбер полагал, что раз уж стал магом, то ничто более не может ему угрожать. Но за свою карьеру в изучении сокровенных искусств он, по большей части, только и выяснял, что в мире полно существ, которые куда более могущественны, чем он сам.

Развеялся ещё один пласт иллюзий. Сколько их теперь осталось? Посмотрим, вот одна из его пустых фантазий юности, когда он полагал, что однажды разучит заклинание, заставляющее женщину полюбить его. Разумеется, сейчас Шрейбер владел подобным заклинанием, также как и полудюжиной прочих, подчиняющих своей воле всех, кроме наиболее сильных духом. Но при этом он связан самыми священными из клятв, не позволяющими использовать подобные заклинания, кроме как для защиты Империи и человечества. Такова была ответственность, приходящая с властью.

Мир куда как более замысловатое место, чем он когда — либо считал по молодости. Шрейбер понимал, что если он сейчас воспользуется подобными заклинаниями, то подвергнет опасности свою бессмертную душу. Не благими намерениями вымощена дорога в ад, но желаниями, удовлетворёнными дурными способами.

Однако в раздумья Шрейбера иногда проникали мысли, что осуждение на муки вечные, возможно, не слишком высокая цена за любовь женщины, подобной Ульрике. Он быстро отбрасывал подобные мысли. «Хаос ставит утончённые ловушки, — думал он, — и в очень, очень большом количестве. Тайные наставники обучили его этому. Смотри на светлую сторону событий и перестань размышлять над столь тёмными идеями».

Несмотря на весь значительный опыт и тренировки, Шрейберу это не удавалось.

Ульрика гадала, что же происходит. Казалось, всё в её жизни неожиданно и резко изменилось. Она возвратилась из Мидденхейма считанные недели назад, а теперь она покинула свой дом, возможно, навсегда. Казалось невозможным, что ситуация может измениться столь стремительно.

Несколько дней назад она горячо желала возвращения Феликса и ужасалась этому. Теперь это произошло, и её жизнь усложнилась гораздо больше, чем она себе представляла. Разумеется, Ульрика была рада видеть Феликса, очень рада по ряду причин. Ульрика сознавала, что единственной причиной, по которой она дала уговорить себя лететь на воздушном корабле, чтобы предупредить Ледяную Королеву, было присутствие на корабле Феликса. Она не могла вынести мысли о столь скорой разлуке с Феликсом после того, как они едва воссоединились.

И в то же время это заставляло её чувствовать вину и злость. Она — воин своего народа, а воины не уклоняются от своих обязанностей только лишь потому, что их охватила страсть. Сейчас она хотела бы остаться со своим отцом. Сие было бы правильное решение, и Ульрика это сознавала. Её место подле отца.

Такие сложные переживания приводили в ярость, и Ульрика понимала, что от этого становится замкнутой и временами несносной. Имелись тут и другие осложнения. Ей было заметно, с каким видом на неё смотрит Макс Шрейбер. Мужчины на неё смотрели так и раньше. Ульрика не находила подобное неприятным, но сознавала, что хотя Макс ей и нравится, ей бы хотелось, чтобы их отношения оставались лишь дружескими. Ульрика надеялась, что сможет дать ему это понять. А если нет, всё может сложиться скверно. Ульрика знала, что не все мужчины стойко переносят тот факт, что их отвергли. Что гораздо хуже, Макс — волшебник. Кто знает, на что он способен? Ладно, об этом будем переживать в будущем. Ульрика отложила эту проблему в сторону, как одну из тех, что могут никогда и не произойти, а потому не стоят размышлений до поры до времени.

Сейчас основной вопрос — как быть с мужчиной, что стоит позади, держа её за руку. Сейчас Феликс выступил на первый план среди всех остальных проблем, что терзали Ульрику. Он безземельный скиталец, а они направляются ко двору царицы. Он связан клятвой следовать за Готреком и описать его гибель. И он изменился с тех пор, как вернулся из Пустошей Хаоса. Стал молчаливее и мрачнее. Возможно, Пустоши могут изменить человека куда более изощрённым способом, чем мутация.

И что она вообще о нём знает? Ульрика твердила себе, что все эти вещи не могут изменить её чувств к нему, но в глубине своего сердца сознавала, что это так.

Она наблюдала, как вдали собираются штормовые облака. На этой высоте облака выглядели иначе, но не были от этого менее угрожающими. «Эта буря идёт с севера, — подумала Ульрика, — из Пустошей Хаоса». И мысль сия наполнила её сердце страхом.

Снорри разглядывал собирающиеся на севере облака. Он не сомневался, что идёт большая буря. Что — то в размере и черноте облаков и в слабых мерцаниях молний вдали подсказывало это. Да. Приближается большая буря. Не то чтобы Снорри беспокоился. Прямо сейчас Снорри был пьян. Он проглотил больше ведра картофельной водки и потому ощущал небольшое недомогание. Что в последние дни было делом обычным. Снорри понимал, что слишком много пьёт. Но затем Снорри снова убедил себя, что вряд ли подобное возможно.

Снорри пил, чтобы забыть. Снорри настолько хорошо это удалось, что он забыл, ради забывания чего он напивается. Или тому поспособствовали все эти удары по голове, которых он получил немало за свою бытность Истребителем? Но сейчас ему следует выпить ещё. Это поможет ему оставаться в состоянии забывчивости, так, на всякий случай.

Снорри сознавал — что бы он ни пытался позабыть — оно скверно. Он сознавал, что сделал нечто, что должен искупить; испытал такую скорбь или позор, что единственной возможностью загладить это были поиски смерти, достойной героя. Так он мог вернуть доброе имя себе и своему клану. «Что же это было?» — гадал Снорри.

На периферии его мыслей вспыхивали образы. Жена, дети-малыши — все мертвы. Снорри убил их? Он так не думал. Кто ответственен за их смерть? Укол боли в груди подсказывал ему — да, несомненно, это Снорри. Тогда он тоже напился? Да, так и было.

Снорри сделал очередной большой глоток из своего ведра и предложил ведро Готреку. Тот покачал головой. Он почёсывал повязку на глазу костяшками большого кулака и внимательно всматривался в облака.

Буря явно подбиралась ближе. Снорри костями чувствовал, что она пришла с севера, дабы обрушиться на корабль. Ему пришла в голову мысль, что буря наслана колдунами Хаоса в отместку за действия гномов в Караг — Думе. Снорри поделился этой идеей с Готреком, но тот лишь хрюкнул.

Снорри не обиделся. Готрек Гурниссон был мрачным даже по стандартам Истребителей. Снорри понимал, что были на то причины. Когда — то он знал, по какой причине Готрек обрил свою голову. Снорри был в этом уверен. Но то ли обильное количество водки, то ли множественные удары в голову способствовали утрате этого знания. «Так оно и было», — подумал Снорри.

Снорри чувствовал ломоту в костях. Изумительно, насколько хорошо его подлечили, принимая во внимание все факторы. Заклинание того человека — мага было весьма действенным. Однако вытравить всю боль оно не смогло. За последние несколько недель Снорри довелось перенести множество ударов, побывать во множестве боёв.

Но всё замечательно. Ему нравятся бои. Безумие сражения даже лучше водки или доброго гномьего пива помогает ему оставаться в забытьи. В бою становится неважно, кто он есть и кем мог быть. Снорри сознавал, что это у него общее с Готреком. Сделав очередной глоток, он наблюдал, как стена черноты подкатывает ближе. «Худшая буря из когда — либо виденных, — предположил Снорри. — Хуже той даже, в которую воздушный корабль попал в Пустошах».

Видения „Духа Грунгни“, разбитого о землю силой бури, и его горящих обломков заполнили мысли Снорри. Он обнаружил, что это его не беспокоит. Он более никогда ни о чём особо не беспокоился. Теперь он ходячий труп. Жизнь его давным — давно превратилась в угли. На настоящий момент уже не имело значения, будет ли героической смерть, которую он встретит, лишь бы это была смерть. Но частью своего разума Снорри протестовал против подобных мыслей. Слишком уж это смахивает на предательство самого себя и своей судьбы. Однако же, часть разума рассуждала именно так. Снорри гадал, чувствует ли то же самое Готрек.

Снорри сознавал, что это ещё один из тех вопросов, которые он никогда не задаст. Он снова предложил Готреку ведро. На сей раз Истребитель ведро принял.

«Скверная приближается буря, — думал Снорри. — Бури хуже Снорри ещё не видывал».

Усиливающийся ветер топорщил мех Ларка. Его желудок бурчал почти столь же громко, как крысоогр. У него было ощущение, что целый выводок крысёнышей сидит в его брюхе и пытается прогрызть себе путь наружу. Ларк даже не припоминал, бывал ли он когда — либо столь голодным.

Над головой клубились чёрные тучи. Огромные разряды молний неожиданно вспыхивали во тьме, освещая пейзаж жутким мерцанием. Дождь стекал по его лицу, затрудняя зрение. Ларк более не ощущал запаха серого провидца Танкуоля и гадал, по — прежнему ли маг следует позади него в темноте.

По высокой траве прокатывалась рябь и волны, словно на поверхности большого океана. Травинки хлестали Ларка, словно мягкие и бессильные мечи. Это ему не нравилось. Совсем не нравилось. Ларк хотел бы очутиться где угодно, но не здесь. Он хотел бы оказаться в какой — нибудь безопасной норе из цельного камня, а не под этим взбаламученным, постоянно изменяющимся штормовым небом.

Он бесшумно обругал Танкуоля. Этот серый провидец, как всегда, является источником всех несчастий в жизни Ларка. Он жалел, что не воспользовался возможностью наброситься на серого провидца, когда у него выпал шанс. Он был уверен, что магия Танкуоля не может быть мощной постоянно. Серый провидец выглядел обессиленным, словно напряжённые усилия прошлого вечера истощили всю его энергию. Ларк понимал, что в своей изменённой форме он более чем способен взять верх над своим бывшим хозяином. Ничего ему не хотелось сильнее, чем погрузить свою морду в брюхо Танкуоля и сожрать внутренности, причём желательно, чтобы серый провидец при этом был жив.

И всё же, несмотря на гложущий его голод, Ларк не мог это сделать. Факт. Ларк не совсем понимал причины. Частично сработала привычка, частично — оправданное скавенское опасение столкнуться с магией Танкуоля и, в какой — то мере, природная скавенская хитрость. Ларк сознавал, что ему всего лишь следует выждать время, пока не представится подходящая возможность осуществить свою месть с гораздо меньшим риском для собственной бесценной шкуры.

Помимо прочего, имея дело с таким скавеном, как Танкуоль, никогда нельзя быть уверенным в том, действительно ли тот ослаблен, или притворяется. Лучше поостеречься, чем потом пожалеть.

Так вот размышлял Ларк. Но теперь поднялась эта ужасная буря, и возникло ощущение, что она уничтожит целый мир. Что хуже, он ощущал в ветре странный запах, еле ощутимое зловоние искривляющего камня. Буря пришла прямиком из Пустошей. Чем, вне всяких сомнений, объяснялся необычный вид разноцветных молний. Ларк повернулся спросить у Танкуоля, что им делать.

Вдыхая штормовой ветер, серый провидец стоял с широко раскрытыми глазами и открытым ртом,словно раб скавенов, поглощающий вино из заплесневелых ягод. Словно буря была создана для него. Ларк задрожал от страха. Вероятно, следует отложить свою месть на более долгий срок. В конце концов, он и так долго ждал. Разве имеют значение несколько минут, часов, дней или даже недель?

Если бы только он не был столь чертовски голоден. Ларк глядел на Танкуоля, словно оценивая на вес. Танкуоль заметил его взгляд, и слабая мерцающая аура энергии заколыхалась вокруг его лап. «Сейчас неподходящий момент для мщения, — подумал Ларк. — Но скоро, очень скоро».

Феликс ощутил покачивание воздушного корабля.

— Что это было? — спросила Ульрика.

Голос не был испуганным, но, лёжа рядом, он почувствовал, как она вздрогнула.

— Ветер, — ответил Феликс.

„Дух Грунгни“ внезапно поднялся на дыбы, словно корабль в штормовом море. Ульрика крепко вцепилась в Феликса. Тот сам перепугался не на шутку. Не самое приятное чувство, но прежде у него уже случался подобный опыт в Пустошах Хаоса. Если подумать, то и у неё тоже. Им довелось попасть в бурю в свой первый перелёт между Мидденхеймом и Кислевом. Феликс потянулся, погладил её волосы и дотронулся до обнажённого тёплого тела.

— Не о чем беспокоиться. В Пустошах Хаоса мне довелось испытать куда худшее.

Резкий звук разнёсся эхом по коридорам и каютам. Весь корабль сотрясся.

— Всего лишь металлическая оболочка корабля. Она испытывает нагрузку, — сказал Феликс, пытаясь вспомнить те ободрительные фразы, что говорил ему Малакай.

Феликса удивило, насколько спокойно он их произносил. Хотелось бы ему ещё и чувствовать себя соответственно. Корабль дрожал, словно живое существо. Оба любовника держались друг за друга в потемневшей каюте. Оба ждали, когда грянет беда.

Макс Шрейбер шёл на командную палубу. Дела были плохи. Он ничего не мог разглядеть сквозь чудовищные чёрные тучи перед ними, кроме редких вспышек молний. Весь корабль содрогался. От напряжения двигатели выли, словно потерянные души, направляя „Дух Грунгни“ навстречу мощным порывам ветра.

Но радовало то, что за приборами управления находился Малакай Макайссон. Из всех потенциальных пилотов корабля ему Макс доверял больше всего.

— Не так всё пагано, як кажется, — произнёс Макайссон.

Его неразборчивое гортанное произношение и странный диалект, как обычно, смутил Макса. Понять Макайссона было очень непросто.

— Я рад, что вы настолько уверенно держитесь, господин Макайссон, — произнёс Макс.

Шрейбер огляделся. На лицах тех, кто находился на командной палубе помимо Истребителя — инженера, было выражение беспокойства. Макайссон потеребил отворот своего необычного кожаного лётного шлема, в верхней части которого была прорезь под хохол волос Истребителя. Он поправил очки, что были у него на макушке, затем посмотрел на Макса и ухмыльнулся. То было не особо обнадёживающее зрелище. Макайссон и так не выглядел вменяемым большую часть времени, а в этот момент смотрелся явным безумцем.

— Нема про шо переживать! Я развернув корабль по ветру. Ша полетым впереди бури, пока та не потеряет силу. И всего — то делов.

Как ни странно, слова Макайссона были подозрительно разумны, как часто бывало, если слушать его внимательно. Макс представил себе, как воздушный корабль летит впереди ветра, словно парусное судно. Буря лишь убыстрит этот полёт. До тех пор, пока цел аэростат, они в безопасности. Но лишь только Шрейбер немного успокоился, „Дух Грунгни“ подскочил вверх, словно лошадь, преодолевающая изгородь. Шрейбер был вынужден вцепиться в край одного из кресел, чтобы остаться на ногах.

— Невелыка турбулентность, парень. Не наложи в штаны!

— Мне кажется, или буря стихает? — спросила Ульрика.

Феликс и сам недоумевал по этому поводу. Прошли часы с того момента, как на них обрушилась буря, и это оказались одни из самых долгих часов в жизни Феликса. На „Духе Грунгни“ никогда не было настолько небезопасно. У Феликса возникало чувство, что в любой миг эта штука может развалиться на части, все они будут выброшены наружу и погибнут. А присутствие Ульрики почему — то ещё и усугубило ситуацию. Перспектива собственной гибели и так не особо радостна, но ещё ужаснее была мысль о том, что вместе с ним погибнет девушка, которая лежит в его объятьях, а он не в состоянии ничего поделать.

— Похоже, что так, — помедлив, ответил Феликс.

Он почти был уверен, что говорит правду. Казалось, воздушный корабль немного замедлился. Дождь больше не барабанил по окнам столь сильно. Молнии стали вспыхивать с меньшей частотой. Возможно, самое худшее уже позади.

Ульрика положила голову ему на плечо. Он прижал её крепче и вознёс молитву Сигмару за их спасение.

Макс Шрейбер разглядывал прибор измерения скорости на панели управления. „Дух Грунгни“ явно замедлялся — по словам Макайссона, признак того, что попутный ветер стал стихать. Макс был не совсем уверен, что имел в виду гном, но полагал, что понял основную идею. И был должным образом признателен, что боги пощадили их.

— Я же казав вам, а? — сказал Макайссон, — но вы разве слушали? Нет! Я казав, шо це воздушный корабль может выдержать куда худшее, чим це, но вам же виднее, не так ли? Ну и хто оказався прав, я тебе пытаю?

— Вы, господин Макайссон, без вопросов, — ответил Макс, радуясь, что вышло, как говорил гном.

Заодно он был благодарен, что Истребитель точно знал, что следует делать для спасения своего корабля. Возможно, репутация доставителя неприятностей не совсем им заслужена. Перед ними в тёмном грозовом сумраке возвышалось что — то огромное.

— Что это? — спросил Макс.

— Це чёртова гора, идиот! Поможи — ка мени повернуть це прокляте колесо!

В отчаянии Макс навалился своим весом и помогал Макайссону в попытке смены курса. Медленно, слишком медленно „Дух Грунгни“ начал поворачивать.

Снорри проснулся. Болела голова, и он вынужден был признать, что похмелье оказалось тяжким. Казалось, пол наклонён, что обычно случалось лишь тогда, когда Снорри бывал сильно пьян. Затем до него дошло, что это, возможно, не последствия его похмелья. Он же на воздушном корабле, в конце концов. Возможно ли, что наклонилась вся эта штука? И что это за скрежет? Звук такой, словно гондола едет по камням. Они приземлились? Если так, то почему их трясёт столь зверским образом? И почему издалека раздаются все эти крики? Снорри поглядел на Готрека. Второй Истребитель мрачно уставился в сумрак.

— Я знал, что этот идиот Макайссон всё — таки нас прикончит, — произнёс Готрек.

Сквозь быстро разрежающиеся грозовые тучи Снорри видел возвышающиеся вокруг горные вершины. Скрежет продолжался. Он понял, что они зацепили скалу. В этих обстоятельствах можно было сделать лишь одно. Снорри сделал большой глоток водки и стал ждать приближения конца.

Макс Шрейбер почувствовал, как корпус гондолы скребёт по склону горы. Он отчаянно молился, чтобы они не получили повреждений. Положительным моментом было то, что с аэростатом всё в порядке. Ещё немного и они смогут освободиться. Если только воздушный корабль продержится ещё чуть — чуть. Шрейбер взмолился о помощи всем известным ему богам.

(обратно)

Столкновение в воздухе

Скрежет по корпусу неожиданно прекратился. Макс моментально ощутил прилив облегчения. Воздушный корабль снова был на лету. Они отошли от горного склона. Макайссон проорал в переговорную трубку:

— Мени нужны отчёты о состоянии корабля. Яки повреждения? Шо с двигателями? Пробоины токо в гондоле чи в аэростате тоже? И побыстрее, идиоты!

Он потянул рычаг, и гул двигателей смолк. Гонимый ветром, воздушный корабль продолжал двигаться, но его скорость снизилась практически до нуля. Похоже, буря миновала. Макс посмотрел на Истребителя — инженера.

— Какая — то проблема?

— Проблема в том, с чого начать! Я думаю, от скольжения по склону горы моглы трохи повредиться двигатели. Мысль всего лишь теоретическая, но можешь сам представыть, наскильки це возможно. И, вдобавок, у мене немае малейшего представления, де мы оказалысь.

— Очевидно, мы в горах Края Мира, — произнёс Макс. — В пределах сотни лиг это единственная горная цепь, а ветром нас отнесло на юг. Я не наблюдаю под нами Пустошей Хаоса.

— Возьмы с полки пирожок! — зло усмехнулся Малакай. — Я знаю, шо мы в горах Края Мира. Я же гном, не так ли? И в состоянии опознать горную цепь, як токо побачу. Мени непонятно токо, де конкретно мы оказались в цих горах.

Макс посмотрел на Малакая. Гном был сердит. Из тех Истребителей, что встречались Максу, Малакай Макайссон представлялся наиболее уравновешенным, и подобное выражение гнева для него было довольно необычным. Макс начал подозревать, что они влипли в куда худшие неприятности, чем ему представлялось.

— Не вижу, почему это такая большая проблема?

— Можно мени объясныть. Если у нас серьёзные повреждения, значит мы не в лучшей форме. Находясь чёрт знает де и не имея нужных запасных частей, выполнить ремонт буде нелегко. А до дому нам прыйдётся топать далеко. Теперь суть проблемы ясна?

Макс внезапно понял, почему расстроен Малакай Макайссон. Его смущает перспектива бросить свой любимый воздушный корабль. Такое Макс мог понять. Идея эта взволновала его самого, хоть и по другой причине. Горы Края Мира огромны, населены кочевыми племенами орков и прочими чудовищными созданиями, а также бесчисленным количеством диких зверей.

— Я думаю, проблема тут может быть в другом, — сказал один из инженеров — стажёров, постукивая Макайссона по плечу.

— Замечательно! И в чём же конкретно?

— В этом! — ответил гном, показывая пальцем.

Макс посмотрел в направлении, указанном пальцем гнома. Глаза его округлились. Челюсть отвисла. Сердцебиение барабанным боем отзывалось в ушах.

— Да сохранят нас боги, — выдохнул он.

— Не думаю, шо воны смогут! — произнёс Макайссон. — Токо не от цього.

— Хорошо, мы всё ещё живы, — произнёс Феликс, поднимаясь с корточек и разглаживая штаны.

— Я рада этому, — заявила Ульрика.

Феликс улыбнулся, внезапно внешне помолодев на несколько лет:

— Да и я.

Он обул сапоги, надел рубаху и прицепил к поясу меч.

— Я только схожу и посмотрю, что происходит.

Внезапно в его ушах гулом отозвался звук сапог, барабанящих по металлическому полу коридора.

— Человечий отпрыск, хватай свой меч! — услышал он вопль Готрека, когда тяжёлый кулак постучал в дверь.

— Снорри тоже думает, что это правильная мысль, — вставил Снорри.

— Во имя Сигмара, что случилось? — спросил Феликс.

— Ты сам всё увидишь через минуту.

Макс Шрейбер с изумлением смотрел через окно командной палубы. Он не мог поверить своим глазам, и не мог оторваться от зрелища, наполнявшего его ужасом.

Это был дракон, и не какой — то там, а, весьма вероятно, огромнейший из тех о ком он слышал. Не то чтобы Макс был экспертом по этой специфической теме. Это был первый и, как он искренне надеялся, последний из тех, которых ему доведётся лицезреть.

Сперва, увидев дракона на расстоянии, Макс подумал, что это всего лишь особо крупная птица. Но полёт был необычен для птиц, а когда существо приблизилось, Шрейбер получил некоторое представление о его размерах в сравнении с окружающими предметами. Существо было слишком велико для любой из тех птиц, о которых слышал Макс, включая эльфийских боевых орлов, достаточно крупных, чтобы нести на своих спинах взрослого воина.

Когда существо подлетело ещё ближе, Макс увидел, что и очертания его не соответствовали птичьим. Оно было слишком вытянутым, а крылья формой напоминали скорее крылья летучей мыши, чем птицы.

С дальнейшим приближением создания, Шрейбер отметил длинное ящероподобное тело, громадный змеевидный хвост, извилистую шею с массивной головой. Он заметил расцветку, которой не обладала ни одна из летающих птиц, кроме, разве что, птиц в Пустошах Хаоса. Основным окрасом твёрдой чешуйчатой кожи был красный, но имелись яркие пятна, переливающиеся всеми цветами радуги. Чудовищную голову окружали защитные костяные выросты. Двойной ряд острых как бритва гребней шёл вдоль всей длинной спины.

На командной палубе царило смятение. Малакай Макайссон выкрикивал приказы в переговорную трубку, одновременно передвигая рычаги управления вперёд до упора. Двигатели взревели, словно демоны, и воздушный корабль стал набирать скорость.

— Артиллеристы, занять боевые позиции! — выкрикивал Макайссон. — Мени нужны в воздухе вси гирокоптеры и незамедлительно!

Макс недоумевал: «Что хорошего они тут могут сделать?» Он был парализован страхом, пока дракон без видимых усилий приближался. Макс никогда не видел столь огромное живое существо. От носа до кончика хвоста оно было длиной с аэростат воздушного корабля. Дракон выглядел способным поднять каждой своей лапой по быку. Такое зрелище могло взять за сердце даже Истребителя.

Вокруг Макса раздавался топот гномов, спешащих выполнить приказы Макайссона. Когда гномы начали догадываться, с кем им довелось встретиться, корабль заполнили отзвуки тревожных восклицания и проклятий. Принимая во внимание, что на корабле находились выжившие из Караг — Дума, давно привыкшие жить в условиях опасности и не страшиться её, можно было понять, насколько в действительности пугающ дракон, раз смог вселить ужас в их сердца.

Варек забрался в кабину гирокоптера. «Чудище столь же впечатляет, как и ужасает, — думал Варек. — Ведь предо мной дракон — одно из легендарных существ. Одно из древнейших животных. Ещё одно чудо, свидетелем которых я стал за время этого путешествия, очередная тема для записи в книгу. Если только я выживу…». Заводясь, взревел двигатель, и гирокоптер начал подготавливаться к взлёту.

Макс чувствовал себя приросшим к месту. Если кто — либо в этот миг заявил, что Шрейбер должен или произнести заклинание, или умереть — он бы, вероятнее всего, умер. Мысли были пусты. Он не смог бы использовать магию, даже если от этого зависела бы его жизнь. Дракон открыл пасть и заревел. Этот звук громом разнёсся по горам. При этом небольшие языки пламени охватывали драконьи зубы с меч величиной. Когда тот подлетел ближе, Макс обнаружил ещё один повод для страха. То, что он полагал вкраплениями на коже создания в виде сверкающих на солнце небольших драгоценных камней, на деле оказалось осколками искривляющего камня. Макс поёжился при мысли о воздействии, которое должно оказывать на дракона это страшное вещество. Мутации и безумие — это самое малое из возможного. Возможно, это отразилось на размере существа и его необычном внешнем виде.

На этом расстоянии Макс мог разглядеть длинные отростки плоти, окружающие пасть, и длинные стеблеобразные антенны, высовывающиеся изо лба прямо над глазами. Тут и там чешуйчатую шкуру дракона покрывали обширные гнойники. Несомненно, существо испытало прикосновение Хаоса. Могло ли так случиться, что его занесло сюда бурей из самых Пустошей, силой тех демонических ветров? Шрейбер понятия не имел. Он облизал сухие губы. У него не было желания это выяснять.

Дракон находился почти подле них, летя параллельно воздушному кораблю, подобно киту, сопровождающему торговое судно. Он пока не нападал, но у Макса не было сомнений, что настроен тот враждебно. Дракон играл с ними, как кот с мышкой.

На близком расстоянии стали заметны детали его огромной головы. Сверкали жёлтые глаза с горящими, подобно солнцам, красными зрачками. В их глубине отражался злобный разум. Облако ядовито выглядящего газа обволакивало ноздри и пасть, из которой время от времени вырывались небольшие языки пламени.

О боги, тварь достаточно огромна, чтобы целиком проглотить лошадь. А когти способны разорвать аэростат на клочки, как человек кусок пергамента. Имеется шанс, что от любого выдоха твари загорится аэростат, и кто знает, что тогда может произойти. Макс содрогнулся, приняв во внимание факт, что двигатели „Духа Грунгни“ работают на чёрной воде. Это одна из самых легковоспламеняющихся субстанций, известных алхимической науке. Уж очень много тут факторов, которые могут повернуться не в лучшую сторону.

Шрейбер услышал, как взревели другие двигатели, когда гирокоптеры один за другим начали вылетать с палубы ангара воздушного корабля. После сражения при усадьбе их осталось лишь три. Пока что Макс считал, что те вряд ли способны доставить дракону больше неприятностей, чем мошкара волку. Он не видел для гирокоптеров никакой возможности выжить в столкновении.

На глазах Шрейбера первый из гирокоптеров появился в поле зрения, двигаясь прямо на дракона. Грохот, как от одновременного залпа тысячи мушкетов, подсказал ему, что из орудийных башен на верхней поверхности аэростата и под корпусом гондолы открыли огонь органные пушки. Очередь разрывов на теле дракона показала, куда попали их выстрелы.

Дракон взревел от ярости. Его длинная змеиная шея изогнулась, направляя раскрытые челюсти прямо на воздушный корабль. Макс удержался от побуждения заорать, когда облако пламени и газообразного искривляющего камня понеслось в их сторону.

Ветер хлестал Варека по лицу. Его переполняло ликование и ощущение скорости. Он дико заулюлюкал, когда гирокоптер сделал петлю и направился к дракону. Варек ощущал, что его словно вдавливает в кресло кулак великана. Никогда он не чувствовал себя столь бодро. Он решил, что теперь понял один из секретов Истребителей, одну из причин, по которой они постоянно ищут смерти. Это была жизнь на самой грани смерти, и это было наслаждение. Огромное чудовище перед ним вырастало в размерах. Страх вцепился во внутренности Варека, когда он ощутил на себе горящий взгляд. Он подавил это чувство и приготовился к атаке.

Феликс услышал, как открыли огонь верхние орудийные башни. Что это было? Что могло напасть на них тут, столь высоко над землёй? Это должно быть нечто летающее и быстро передвигающееся, чтобы нагнать их. Он ожидал, что стрельба в любой момент прекратится. Феликс однажды видел в Альтдорфе демонстрационный залп органной пушки, сделанный имперскими военными в день императорского парада. Та штука разнесла в щепки небольшое деревянное укрепление. Вряд ли существует нечто, способное устоять перед сосредоточенным огнём полудюжины таких пушек, так?

Готрек и Снорри уже карабкались вверх по лестнице через люк гондолы. Феликс начал подтягиваться вверх гораздо быстрее любого гнома. За короткое время он оказался на крыше самой гондолы и уловил краем глаза, по какому существу ведётся огонь. Промелькнул образ длинного ящерообразного тела размером с воздушный корабль, с крыльями, как у летучей мыши, а затем едкий дым от органных пушек закрыл ему обзор. «Ради всех богов, неужели это дракон? — удивился он. — Действительно ли я видел то, о чём подумал?» Он искренне надеялся, что это не так.

Снорри и Готрек продолжали взбираться вверх по лестнице. Та была сделана из гибких металлических тросов и вела прямо наверх воздушного корабля, к аэростату. Она была предназначена для обеспечения доступа к верхним орудийным башням, и позволяла команде попасть в аэростат для проведения ремонта.

Тут было холодно, а жалящие порывы ветра вызывали у Феликса слёзы на глазах, пока он не вскарабкался внутрь аэростата. Теперь вокруг него были сотни небольших мешков с газом. Феликс знал, что Макайссон придумал такую конструкцию, чтобы подъёмный газ не смог улетучиться сразу, если порвётся внешняя оболочка аэростата. По словам гнома, более половины этих мешков может прорваться, прежде чем „Дух Грунгни“ начнёт терять высоту.

Внезапно он почувствовал, как значительно повысилась температура. Он начал замечать пламя, проносящееся под ним и ужасную вонь, что напомнила ему о нечистотах и искривляющем камне. Что происходит?

— Драконье дыхание! — услышал он вопль Готрека.

«Пришла моя смерть», — подумал Феликс.

Макс едва не закричал, когда облако горящего газа окутало воздушный корабль. Он представил себе, как аэростат охватывает огонь, и всё судно разрывает на куски катастрофической ударной волной жара и пламени. На один короткий миг он было подумал, что погиб. Макс закрыл глаза, сделал испуганный вдох и ждал неизбежной вспышки невыносимой боли, которая даст ему понять, что жизнь закончена. Секунда, другая, а он по — прежнему жив. Он ощутил крен воздушного корабля, а затем понял, что это всего лишь мнимая передышка. Макс инстинктивно потянулся, чтобы ухватиться за что — нибудь и удержаться на ногах, потрясенный тем, что пока остался в живых.

Шрейбер открыл глаза и осмотрелся, заметив Макайссона, по — прежнему яростно дёргающего рычаги управления. Воздушный корабль взмыл вверх по крутой траектории. Макс заметил, как под ними дракон распахнул свои крылья, начиная долгий и неторопливый взлёт по спирали. Вокруг него, словно москиты, торопливо кружили три гирокоптера.

— Мы всё ещё живы, — произнёс Макс.

— Точно подмечено! — отозвался Макайссон. — Пока шо могила тебе миновала, так, велыкий парень?

— Но как? Почему мы не сгорели? Почему аэростат не охватило пламя?

— Шоб раскалыть металл надо куда больше, чем короткий нагрев огнём, шоб ты бы знал, якшо колы — небудь ковал железо. Из — за цього гондола не расплавилась. С аэростатом нам повезло трошки больше. Столкнувшись с проблемами, приведшими к взрыву мий предыдущий воздушный корабль, на сей раз, я обработал аэростат и мешки с газом всередыне нього невоспламеняющимся алхимическим составом. Як здорово получилось.

— Макайссон, мне плевать, что о тебе говорят остальные. Я считаю тебя гением.

— Спасибо, право же, — произнёс Макайссон, внеся небольшие коррективы рычагами управления. — А кстати, шо конкретно балакають про мене другие? Не то шоб це мене беспокоило, понимаешь ли…

Феликс оказался на верхней поверхности аэростата. Вдоль всего аэростата по центру поверхности шёл металлический каркас. С него на бока самого аэростата спускались сети, по которым могли карабкаться смелые и безрассудные. По каркасу располагались орудийные башни с органными пушками. Вдоль каркаса шёл небольшой поручень, сделанный как раз по высоте гномов. Феликс ухватился за него и выскочил на открытое пространство. Ветер трепал волосы, вызывая слёзы на глазах, и ревел в ушах, не заглушаемый грохотом органных пушек. Феликс увидел кричащих Готрека и Снорри, машущих кулаками дракону, но не слышал ни слова из того, что они говорили. Вероятно, всё как обычно, и, скорее всего, ничего вразумительного.

Феликс покачал головой, понимая, что нарочно пытается отвлечься от вызывающего трепет зрелища внизу. Там, несомненно, был дракон, поднимающийся сквозь облака. Под ним Феликс заметил ручьи и долины, которые, по его предположению, находились в горах Края Мира. Гирокоптеры сновали вокруг могучего зверя.

На минуту Феликс задумался о том, насколько малое число людей когда — либо удостаивалось чести наблюдать подобное зрелище. Но затем в голову пришла мысль, что прямо сейчас он с радостью обменял бы эту честь на то, чтобы оказаться на твёрдой земле и настолько далеко от огромного существа, насколько это в человеческих силах.

Феликс заметил, что гирокоптеры использовали против дракона струи пара, но безрезультатно. Существу, внутри которого горит огонь Хаоса, вряд ли могут повредить обжигающие струи перегретой воды. Возможно, если бы они направили струи прямо в глотку дракона, те смогли бы погасить огонь, но Феликс сомневался. В настоящий момент столь же неэффективными показали себя и бомбы, сбрасываемые пилотами. Для поражения столь быстро передвигающейся цели было сложно рассчитать дистанцию и правильно выставить фитиль по времени горения. На глазах у Феликса бомбы без всякого вреда взрывались в воздухе вокруг дракона. Затем дракон быстрым рывком повернулся и дыхнул на ближайший гирокоптер. Тот внезапно взорвался, разлетевшись подобно одной из бомб, только гораздо большими осколками. Феликс вознёс молитву за душу пилота, что падал на землю, объятый пламенем.

Дракон изогнул крылья и начал набирать высоту, быстро догоняя „Дух Грунгни“. Обстрел дракона временно приостановился — артиллеристы поджидали, когда тот снова войдёт в зону поражения.

— Он мой, — услышал Феликс голос Готрека.

— Нет, Снорри, — ответил Снорри.

— Я думаю, что хватит всем, — заметил Феликс, кладя руку на рукоять меча. — Нет необходимости спорить… Ой!

Его руку словно обожгло, и он отдёрнул её. Такого не должно было быть, но когда Феликс касался эфеса в форме дракона, то ощущал странное покалывание и волну энергии, которой ранее никогда не чувствовал. Нельзя сказать, чтобы ощущение было неприятным, скорее, неожиданным. Феликс снова потянулся, чтобы схватить меч, почти ожидая, что ему показалось. Однако, как только его рука коснулась меча, ощущение вернулось с удвоенной силой.

Странное тепло распространилось по его ладони, по руке, по телу. Он почувствовал себя хорошо. Пропал мучительный страх, который, должно быть, наводил на него дракон. Феликс чувствовал, как его наполняет ликование, энергия и сила. Он обнаружил, что спокойно наблюдает за тем, как дракон приближается на расстояние атаки.

Внутренний голос объективно вопрошал Феликса, не сходит он с ума. Ни для него, ни для этого непрочного аэростата, ни для подвешенной под тем гондолы не может произойти ничего хорошего, пока дракон не будет находиться от них в сотне лиг. Феликс понимал, что на него, должно быть, воздействует какая — то внешняя сила, какое — то колдовство. Могло ли случиться так, что это Макс Шрейбер наложил заклинание без ведома Феликса? Если так, почему не заметно каких — либо изменений в Готреке или Снорри? Магу не было смысла накладывать заклинание лишь на Феликса, миновав обоих Истребителей, которые гораздо сильнее.

Дракон вырастал в поле зрения Феликса, которого заполнило чувство надежды. Он почувствовал, что оно явно исходит от меча. Удерживая меч перед собой, он смотрел, как по всей его длине руны светятся с невиданной ранее силой и яркостью. Словно они были начертаны огнём.

Феликс удивился. Он никогда не знал истории этого клинка, который многие месяцы назад храмовник Альдред разыскивал в руинах Карака Восьми Вершин. Ему всегда было известно, что меч волшебный. Меч оставался острым, как никакой другой клинок из встречавшихся Феликсу, а во всех его многочисленных боях не получил ни зазубрины. Феликс думал, что тем и ограничиваются наложенные на меч чары.

Глядя на меч сейчас и рассматривая его поведение в присутствии огромного дракона под ними, казалось, что эфес клинка представляет собой нечто большее, чем обычное украшение. Возможно, тот отражает предназначение меча. Из ниоткуда, но, казалось бы, от самого меча пришло убеждение в том, что Феликс прав.

Удивляясь собственной безрассудной смелости, он присоединился к Истребителям, выкрикивающим оскорбления дракону. При обычных обстоятельствах, Феликс бы никогда в жизни не осмелился привлекать к себе внимание столь могучего зверя подобным образом, но, как выяснилось, меч оказал на него огромное воздействие. По изумлённым взглядам Готрека и Снорри он мог судить, что те столь же удивлены, как и сам Феликс.

Крылья яростно хлопали в воздухе, дракон поднимался выше, чтобы напасть. Следом за ним поднимались гирокоптеры, однако внутренний голос Феликса, сохранивший возможность мыслить здраво, не понимал, что те могли противопоставить столь зловещему созданию.

Через иллюминатор каюты Ульрика с растущим чувством беспомощности наблюдала за происходившим внизу боем. Она ничего не могла сделать, чтобы повлиять на исход схватки. У неё не было ни навыков обращения с любым из орудий, ни навыков управления кораблём. Ульрика сомневалась, что сможет хотя бы поцарапать ужасного зверя, даже если удастся подобраться к нему на расстояние удара. И, что сильно осложняло ситуацию, они находились в тысячах шагов над поверхностью земли. Не было никакой возможности спрятаться или сбежать, даже если бы захотелось.

Нет. Она отказывается беспомощно сидеть тут. Должно быть нечто, что она может сделать. Лишь одна вещь пришла ей на ум, которой она и занялась. Ульрика схватила короткий мощный лук из рога, которым она пользовалась при стрельбе с лошади, закрепила за плечом колчан со стрелами и отправилась на поиски позиции для стрельбы.

Макс Шрейбер был рад ощутить, как ужас отступил. Казалось, подавляющая мощь дракона, вселяющая в него страх, была чем — то рассеяна. Он был не совсем уверен, что послужило тому причиной, но где — то поблизости Макс чувствовал волны магической энергии, испускаемые чем — то вроде сигнального огня. Что бы это ни было, сила его была велика. Возможно, на воздушном корабле есть другой волшебник? Подобное выглядело маловероятным. Гномы не славятся своим мастерством в магических искусствах, и Шрейберу было известно, что ни Феликс, ни Ульрика, ни оба её телохранителя магами не являлись. Должно быть, это нечто иное.

Как бы то ни было, Макс был признателен. Разум его очистился, и он снова обрёл возможность черпать энергию ветров магии. Он потянулся в глубокие тайники своей души и зачерпнул энергию. Мысленно он начал перебирать наиболее мощные из своих заклинаний. Существует вероятность, что ему всё — таки удастся как — то повлиять на исход сражения. Как знать.

Глядя на внушающую страх фигуру дракона через окна командной палубы, Макс в этом сомневался.

Феликс наблюдал за приближением дракона. Ему казалось, что могучие взмахи крыльев слышны даже сквозь грохот органных пушек. Его впечатляли огромные размеры твари. Он не думал, что когда — либо приближался настолько близко к столь огромному живому существу. Это заставляло его наполовину ощущать себя ничтожным, слабым и жалким.

Зато другая половина ждала, когда существо подойдёт на расстояние удара, достигнет того места, где Феликс сможет вступить в бой. Поразмыслив над этим, Феликс обнаружил, что, как бы то ни было, он не сам желает боя, но под воздействием внешней силы. Нечто, исходящее от меча, заставляло Феликса размахивать оружием и выкрикивать оскорбления. Подобное его возмущало, хотя он и был благодарен за успокоение своих страхов. Хозяин своим поступкам он, а не какое — то древнее полуразумное оружие. Феликс заставил себя закрыть рот. Усилием воли он опустил меч вниз и удерживал тот в оборонительной позиции.

Это оказалось нелегко, но ему удалось. Клинок противодействовал Феликсу, извиваясь в его руке, словно змея. Некоторым образом, подобное напоминало ощущения, когда он бывал пьян и не совсем отвечал за свои действия. Вся его сила воли уходила на то, чтобы сохранять молчание и не двигаться, но чем дольше он так делал, тем яснее ощущал, как необычные побуждения отступают. То ли он снова восстановил контроль, то ли меч сохранял свою энергию для более важной схватки.

— Подходи и отведай топора, — заорал Готрек.

— А на десерт немного молота Снорри, — прокричал Снорри.

Феликс молчаливо наблюдал. Существо практически догнало их. Оно было достаточно близко, чтобы чувствовался яд Хаоса в его дыхании.

Весь корпус сотрясся, словно от удара гигантского молота. Сила столкновения едва не сбросила Ульрику с лестницы. Она почувствовала, как подскочила и закачалась гондола, и поняла, что по воздушному кораблю, должно быть, ударила одна из тех гигантских лап. Сердце чуть не выпрыгнуло у неё из груди. Её мысли заполнил живой образ того, как гондола отрывается от аэростата и падает в направлении земли, навстречу смерти. Ульрика поспешно отогнала подобные мысли и продолжила карабкаться вверх. Раз уж ей суждено умереть, погибнуть она желает в бою.

Макс, словно детская игрушка, покатился по полу командной палубы, отброшенный силой столкновения. Он почувствовал, как закачалась гондола от удара драконьей лапы в борт воздушного корабля. Внутри судна всё задрожало, словно барабан, когда на него обрушился град ударов огромных крыльев ящера. Мысленно Макс представил себе, что дракон вцепился в воздушный корабль, словно тигр в шею своей жертвы. То был не самый успокаивающий образ.

Шрейбер поднял глаза и увидел, как Макайссон сражается с рычагами управления. Гном громко ругался:

— Чёртова ящерица — переросток! Давай, пытайся слопать нас живьём! Чёртова тупая тварь, вот ты кто! Невозможно слопать твёрдую сталь. Ну, и как? Получилось, а?

В душе Макс не был столь уверен. Он понимал, что дракону совсем не обязательно сожрать их, чтобы уничтожить. Несколько таких ударов, и гондола оторвётся, а они все погибнут.

* * *

Варек был по — настоящему взволнован. Он полагал, что ничто не сможет превзойти его спуск в недра Караг — Дума с Истребителями и Феликсом, однако ситуация близка к тому, чтобы доказать ошибочность таких мыслей. «Воздушный бой с драконом! — думал Варек. — Какая глава для моей книги!» Он поднял переносную органную пушку, что дал ему Макайссон. Варек решил, что пришло время сделать несколько хороших залпов по дракону.

Феликс почувствовал, как от удара закачалась палуба под ногами. Драконья лапа ударила в борт воздушного корабля. Скрежет металла заполнил его уши, когда корпус подался под сильным ударом. Длинная шея дракона взвилась вверх. Дракон укусил аэростат, вырвав огромный кусок внешней оболочки. Мешки с газом лопались у него в пасти. Феликс вздрогнул, гадая, сколько ещё повреждений сможет выдержать корабль. Взмах огромного хвоста, обвившегося вокруг гондолы, пришёлся в одну из органных пушек, раздавив её вместе с артиллеристом. Обломки орудийной башни с силой выбросило в пространство, и те обрушились вниз на далёкую землю.

Ситуация складывалась не лучшим образом. Весь корпус заскрипел, когда дракон навалился на него своим весом. Дракон вытянул вверх длинную чешуйчатую шею, и внезапно его голова показалась над Феликсом.

Готрек и Снорри рванулись вперёд. Топор Снорри ударил и отскочил от драконьей шкуры. Его же молот не произвёл заметного эффекта. С другой стороны топор Готрека попал в цель, разрубив бронированную кожу до крови. В ярости дракон заревел. Его огромная голова повернулась и недобро уставилась на Истребителя. В глазах существа Феликс заметил злобный интеллект и понял, что дракон готовится отомстить крошечному созданию, что нанесло ему вред.

Существо раскрыло пасть. Меж челюстями горело адское пламя. Феликсу подумалось, что дракон выглядит так, словно улыбается. Под влиянием некоего странного импульса Феликс метнулся между Готреком и драконом, как только тот дыхнул. Он подавил желание заорать, когда на него понеслась волна пламени.

Макс нараспев произносил слова заклинания, черпая всё больше и больше магической энергии. Он понимал, что у него будет лишь один шанс, и желал использовать его лучшим образом. Даже если дракон их уничтожит, Макс испытывал слабое удовлетворение, полагая, что сумеет причинить вред твари.

Пока слова вылетали из его рта, Шрейбер ощущал, как закручиваются вокруг него ветры магии. Отвечая скрытым особенностям мантры, золотая магия притягивалась к нему. Своими жестами он преобразовывал и придавал ей форму, как гончар придаёт форму глине. Когда напряжение энергии стало столь большим, что та едва контролировалась, Шрейбер сделал завершающий жест и направил её в сторону дракона.

Широкий луч золотого света вырвался наружу, без всякого вреда пройдя через кристаллическое окно, прежде чем ударить в тело дракона, пробивая себе путь внутрь, к его сердцу.

Ульрика вылезла из люка в верхней части аэростата. Она как раз успела заметить, как Феликс прыгнул между Готреком и драконом, выдохнувшим огонь. В этот момент Ульрика осознала, что Феликсу предстоит умереть.

— Нет! — закричала она.

В тот самый миг её тело, повинуясь автоматическому рефлексу, подняло лук в боевую позицию, натянуло тетиву и направило стрелу в глаз дракона.

Одной рукой потянув назад рычаг управления, Варек второй рукой произвёл залп из переносной органной пушки. Эффект оказался крайне незначительным. Он видел, как от драконьей шкуры отлетели чешуйки, но это было подобно выстрелу картечью в стену каменного укрепления. Возможно, дракону подобное не понравилось, но никакого реального урона не нанесло. «Похоже, моя книга тут и закончится, — подумал Варек. — Вероятно, именно здесь истории конец».

Феликс не совсем поверил тому, что произошло дальше. Когда пламя понеслось на него, он, защищаясь, поднял меч. Это был бессмысленный и бесполезный жест, сделанный скорее в силу привычки, чем в надежде, что нечто подобное способно его защитить. И кое — что произошло. Руны на клинке вспыхнули ярче. Жар пламени и боль так и не пришли. Какая — то волшебная сила защитила его.

Он почувствовал мощное давление, словно шёл против течения реки. На мгновение он почувствовал, как его начинает сдувать с поверхности аэростата, но затем взял себя в руки и устоял на месте. Медленно он заставил себя двинуться вперёд, чтобы атаковать дракона. В преддверии удара клинок запульсировал ярче.

Ульрика выпустила стрелу. Та прямо и прицельно полетела в драконий глаз, но в последнюю секунду существо сдвинулось, и стрела вонзилась в одну из странных антенн опускающихся со лба чудовища. Яростный рёв существа был оглушающим.

Дракон Скьяландир был разочарован. То, что случилось, не входило в его планы. Это странное судно вступило в бой. На борту оказался волшебник, направивший в него свои заклинания. Какого только оружия не повидал дракон за свои две тысячи лет существования, но тот гномий топор оказался мощным, а что касается меча, которым был вооружён жалкий человек — меч почти обеспокоил его. Тот излучал древнюю злобу, направленную на всех представителей драконьего вида.

Ярость и ненависть наполняли дракона. Теперь разозлить его легко. Дракон знал это. Он изменился с тех пор, как его пробудили от долгого сна двое близнецов — волшебники — альбиносы. И он боялся, что знает, в чём тому причина. Тот, с золотым посохом, внедрил в его тело талисманы искривляющего камня. Второй, с эбеновым посохом, причинял ему боль, окружив чарами, которым дракон не мог противостоять, будучи слишком сонным. Остались какие — то воспоминания об их древнем ритуале, что наполняли его страхом и яростью. Дракон припоминал, как по его логову разносилось имя тёмного бога — Изменяющего. Он вспоминал, с каким презрением волшебники отвергли его огромное богатство. Дракон понимал, что захвачен каким — то их заклинанием, понимал, что его мысли затуманены, и ничего не мог с этим поделать.

Топор снова попал в цель, погрузившись в сухожилие на шее дракона. Для Скьяландира то было укусом муравья. Болезненным, раздражающим, но едва ли смертельным. То же относилось и к заклинанию, направленному в его бок, и к укусам тех крошечных ружей. В действительности, не было ничего, чем бы эти мелкие создания могли ему по — настоящему навредить. Настало время заканчивать эту комедию.

Скьяландир просчитал свои возможности. Он может дыхнуть огнём на аэростат над металлической гондолой. Когда он прорвал аэростат, то обнаружил внутри тысячи небольших газовых шаров. Дракона был достаточно сообразителен, чтобы подметить — именно они удерживают корабль в воздухе. И если выпустить на них огонь…

Будет ли заклинание, наложенное на меч и защищающее его владельца от драконьего дыхания, защищать неживую конструкцию? Скьяландир сомневался. Он преподаст урок этим непрошеным гостям — гномам, вторгнувшимся в его владения и загрязнившим его охотничьи угодья своими машинами. Он убьёт их, как убил всех прочих гномов, которые выступали против него. Он уничтожит это судно точно так же, как уничтожил городки вокруг своего логова, а они никак не смогут его остановить.

Или, возможно, ему следует продолжать бить по металлической гондоле? Если та отделится от аэростата, все, кто находятся внутри, полетят вниз навстречу смерти. Тогда он сможет в своё удовольствие разобраться по одному с теми созданиями, что на аэростате. Что — то внутри его измученного искривляющим камнем мозга предпочло последний вариант. Как более жестокий.

Дракон сознавал, что оставшиеся гирокоптеры приближаются. Ну и пусть. Их паровое дыхание не может повредить ему, а жалкие взрывающиеся яйца едва могут поцарапать его бронированную шкуру. Да и вряд ли они осмелятся воспользоваться своим оружием столь близко к воздушному кораблю. С куда большей вероятностью они повредят собственное судно, чем причинят ущерб Скьяландиру.

Макс почувствовал волны магической энергии над головой. «Защитное заклинание, — предположил он, — причём вызванное не волшебником». Все волшебники обладают собственным магическим почерком, столь же особенным, как голос. И если его не замаскировать, почерк этот может быть распознан собратом по магическим искусствам. Искушённый практик, вроде Макса, способен даже определить расу и, в большинстве случаев, пол заклинателя, но в данном случае зацепки не было. Возможно, предмет или руна, но всё же имелся намёк на то, что за этим стоит какой — то чуждый интеллект.

«Сейчас не время выяснять», — подумал Макс. Через некоторое время после высвобождения заклинания, он обнаружил, что обманулся, полагая, что сможет действительно нанести вред дракону. Он способен поранить, причинить боль, но так же способен убить дракона, как жало пчелы — слона. Существо слишком огромно и могущественно, и по самой своей природе окутано столь большим количеством магии, что Макс не способен нанести ему существенный вред.

«Вот и ещё одно существо, более могущественное, чем я, — криво усмехнувшись, подумал Макс. — В последнее время они попадаются мне на каждом шагу».

Среди прочих мыслей промелькнула мысль о заклинании побега, но он сомневался, что из этого получится что — либо путное. Вероятнее всего, оно не сможет перенести его через всё расстояние до земли, но даже если сможет, то он будет двигаться в том направлении, что сейчас, и с той же скоростью. Если же Макс будет и на земле перемещаться с той же скоростью в том же направлении, что и „Дух Грунгни“, то, скорее всего, разобьётся о скалу, дерево или какое — либо иное препятствие.

И Макс не был уверен, что хочет уходить. Ульрика оставалась на корабле, а он не желал её оставлять. Пока она жива, он никуда не пойдёт.

Феликс смотрел на дракона. Он чувствовал, что тот словно насмехается над ним. Существо летело чуть дальше, чем требовалось дляудара, и игнорировало оскорбления, выкрикиваемые Готреком и Снорри. Феликс сознавал — дракон желает дать понять, что способен уничтожить их в любой момент. Он играет с ними. Похоже, правдой оказалось всё то, что Феликс когда — либо читал о злобности и жестокости драконов.

Он ощутил краткий приступ отчаяния. После всего пережитого, неужели конец станет таким? Едва ли казалось справедливым, что оставшись в живых после множества приключений, Феликс погибнет в случайном столкновении в горах Края Мира. И потом, кому дано знать, когда наступит смертный час? Рано или поздно удача оставляет любого, а в последнее время Феликс начал подозревать, что и так израсходовал больше удачи, чем ему положено. Феликс жалел лишь о том, что тут была Ульрика, и что в этот последний момент он находится не рядом с ней.

Феликс бросил взгляд на Готрека, чтобы увидеть, как Истребитель поведёт себя теперь, в последние секунды своей жизни. «Вполне подобающе», — решил Феликс. Гном размахивал своим топором и выкрикивал угрозы дракону. Снорри поддерживал.

Краем глаза Феликс заметил, как нечто по дуге поднялось вверх, чтобы оказаться над драконом, а затем обрушилось вниз, словно пикирующий ястреб.

Варек сжимал рычаги управления гирокоптера и разочарованно теребил бороду. Он сделал всё что мог для уничтожения дракона, но органная пушка на того не подействовала, и Варек не смог попасть в него бомбами. Теперь дракон собирается уничтожить „Дух Грунгни“.

Но самое худшее то, что на борту воздушного корабля находятся утраченные богатства Караг — Дума и молот Огнебородого — легендарное оружие народа гномов. Если „Дух Грунгни“ будет уничтожен, молот снова будет утрачен, на сей раз, вероятно, навсегда. Варек гордился тем, что сделал для экспедиции, гордился быть членом команды воздушного корабля, и пока ещё гордился, что принял участие в экспедиции, которая возвращает древнее руническое оружие его соплеменникам. Варек сознавал, если сейчас они потерпят неудачу — он обреет свою голову и станет Истребителем, чтобы искупить свой провал. Он понимал, что не сможет жить с сознанием того, что, зайдя настолько далеко и вытерпев столь много, они всё — таки не смогли в итоге удержать успех. Варек понимал — подобное станет терзать его всю оставшуюся жизнь.

И секунду спустя его осенила мысль, он понял, как решить свою проблему. Если он станет Истребителем, ему потребуется искать смерти в бою против могучих чудовищ. Перед ним как раз такое. Он не сможет найти другое, столь же величественное — в этом Варек был уверен. Он обладает оружием, способным убить чудище, пусть и ценой собственной жизни. Но это станет великим деянием. А гибель Варека навечно внесёт его имя в анналы истории народа гномов и навеки прославит его клан и предков. Одним махом он сделается Истребителем драконов и спасёт жизни всех своих товарищей. Не собираясь предоставлять себе шанс передумать, Варек немедленно приступил к делу. Он рванул рычаг управления гирокоптером, заклинив его на максимальной скорости, и направил машину прямо на дракона.

Первыми ударили лопасти винта, вырывая огромные куски из тела дракона, затем врубились носовые винты. Внезапный сокрушающий удар разнёс двигатель на части, и по телу Варека ударила мощная взрывная волна.

Прежде чем тьма окутала Варека, его последней мыслью было сожаление о том, что книгу свою он так и не закончит.

Феликс смотрел, как гирокоптер спикировал на дракона. В последний момент он мельком заметил знакомое лицо. «Варек! — подумал он. — Не делай этого!» Но даже если бы его мысль могла повлиять на решение Варека, уже было слишком поздно. Гирокоптер врезался в дракона. Лопасти его винтов отхватили огромные куски драконьей плоти. Сила столкновения отбросила дракона вниз и в сторону от воздушного корабля. Несколько секунд спустя прогремел мощный взрыв, когда гирокоптер и его груз бомб воспламенились. Падающего дракона окутало облако пламени. Феликс не видел возможности выжить после подобного. Он ошибался.

Дракон вниз головой падал прямо в распростёртые объятья земной поверхности. Феликс думал, что тот в любую секунду может удариться о землю, но этого не случилось. В последний момент крылья дракона распахнулись, и падение прекратилось. На глазах Феликса тот снова начал подниматься вверх. Сперва Феликс опасался, что дракон остался невредим и снова приближается к ним, но затем, к своему облегчению заметил, что тварь, пошатываясь, полетела куда — то вдаль.

Горе сдавило сердце Феликса. Он поверить не мог, что Варека больше нет. Молодой гном был его товарищем в одном из наиболее опасных приключений, и так неожиданно теперь его не стало. Длань смерти дотянулась и забрала Варека. «Это несправедливо», — решил Феликс, посмотрев на Готрека и Снорри, желая увидеть, как воспримут случившееся Истребители.

Лицо Готрека выражало печаль, уважение и что — то ещё, что Феликс не смог распознать.

— Хорошая смерть, — медленно, с болью в голосе, произнёс Готрек.

— Восхитительная смерть, — сказал Снорри. — Его будут помнить.

— Он будет отомщён, — заявил Готрек, и Феликс понимал, что настроен тот серьёзно.

Пока Скьяландир удалялся от воздушного корабля, боль пульсировала в его древнем теле. Никогда за всю свою долгую жизнь не ощущал он подобной боли. И не приносило удовлетворения то, что в момент удара погибло существо, которое нанесло ему эти раны. Ему нехорошо. Лучше вернуться в логово и подлечиться. Времени для мести этим проклятым созданиям будет предостаточно.

(обратно)

Чествование героев

Феликс стоял на командной палубе „Духа Грунгни“. Он мог заявить, что дела плохи, просто изучив показания приборов. Более половины циферблатов и двигателей не работало. И прямо отсюда было слышно, сколь ужасен звук двух оставшихся двигателей.

Прихрамывая, в дверь прошёл Макайссон. Феликс никогда не видел инженера настолько разозлённым.

— Худо дело?

— Так и есть, чёрт його деры. Нам повезло, шо мы ище тут. Подвесные тросы, крепящие гондолу к аэростату, в трёх местах почти растрепались. Я поручил парням сделать кое — який ремонт, но це токо временное решение. Токо вопрос времени, колы тросы износятся окончательно.

— Не самая хорошая новость, — заметил Феликс.

Похоже, его высказывание побудило Макайссона разозлиться ещё больше.

— Аэростат порван! Два двигателя вышли из строя. Корпус пробит почти в двадцати местах! Мы потеряли орудийную башню, остался токо один гиро. Чёрт побери! Вот шо я скажу… Даже якшо це буде стоить мени жизни, я заставлю того дракона заплатить за це. Вин пожалие про той день, колы напал на мий воздушный корабль.

Феликс вздрогнул. Не сомневаясь в том, что Макайссон имел в виду именно то, что высказал, Феликс не понимал, каким образом гном собирается сдержать своё обещание. Они били дракона всем, что у них было, но тот всё равно смог улететь в своё логово. Феликс даже не был уверен, что дракон сбежал. У Феликса было ощущение, что дракон позволил им уйти, потому что его это устраивало. Феликс полагал, что у них столько же шансов убить дракона, как у него — стать императором.

Прихрамывая, на командную палубу вошёл старый Борек. Он выглядел ещё более дряхлым, чем обычно. Он неторопливо передвигал посох, словно слепой, нащупывающий себе путь. Длинная борода Борека волочилась по полу. Похоже, силы гнома были на исходе. Потеря племянника нанесла ему тяжкий удар.

— Мне жаль, что так случилось с Вареком, — произнёс Феликс. — Он был замечательным гномом.

Борек посмотрел на него и печально улыбнулся.

— Он был, Феликс Ягер. Был. Я не должен был позволить ему участвовать в этой экспедиции. Я не должен был позволить ему покинуть Одинокую Башню, но он так сильно хотел лететь…

Феликсу вспомнил, какую отвагу Варек проявил в подземельях Караг — Дума. Его привычку записывать всё в свою удивительную книгу. Как подчас тот раздражал своей жизнерадостностью. Как Варек смущал его и Готрека, преклоняясь перед ними, как перед героями. Его близорукость. Его мягкий и немного педантичный голос. Было сложно поверить в то, что никогда снова он не увидит и не услышит молодого гнома. Феликс был потрясён. Много воды утекло с тех пор, как он столь сильно реагировал на смерть.

— Вин був славным парнем, — произнёс Макайссон. — Наверное, мени не надо було поддаваться на його уговоры и обучать управлению гиро.

— Если бы ты этого не сделал, друг мой, я боюсь, никого из нас бы сейчас здесь не было.

— Да, ты прав. Паренёк — герой!

— Теперь я последний из моего рода, — произнёс Борек.

Феликс заметил две капельки влаги, скатившиеся по щекам старого гнома. Неужели это на самом деле слёзы? Феликс отвёл взгляд, не желая смущать учёного.

— Ладно, не переживай! Мы позаботимся об ублюдке, шо убил парня. Вин токо шо попал в самый верх моего персонального списка обид.

Борек лишь отвёл взгляд и скорбно покачал головой.

Макс Шрейбер находился на кормовой обзорной палубе и глядел через потрескавшееся кристаллическое окно. Должно быть, оно треснуло в какой — то момент схватки с драконом, но он даже не предполагал, как и когда именно. Ужасно выглядел весь воздушный корабль. Внутренние крепления разболтались. Грузовые ящики и сундуки с сокровищами во время сражения швыряло туда — сюда, и те нанесли повреждения всему, с чем соударялись, и повредились сами. Двое членов команды разбились насмерть. Двенадцать нуждались в лечении магией Макса.

Уже по неторопливости передвижения и по неестественному гулу двигателей, Шрейбер мог бы понять, что воздушный корабль тяжело повреждён. В сравнении с прежней их скоростью, теперь они двигались поступью улитки. Он гадал, удастся ли им вообще долететь до места назначения. Похоже, весь этот перелёт будет проходить от одного происшествия к другому. Словно их кто — то проклял. В конечном счёте, репутация Макайссона притягивать неприятности, возможно, не столь уж незаслуженна.

Шрейбер осматривал проплывавшую под ними горную долину. Они следовали руслом ручья, спускающегося в направлении низменностей. Он предположил, что вид стремительных водопадов прекрасен, если наблюдать их с земли, но понимал, что никогда не сможет в этом убедиться. Скорее всего, Шрейбер больше никогда не увидит эти места. «Наслаждайся пейзажем, — твердил он себе. — Пока ты здесь, пользуйся любыми выгодами. Сюда тебе никогда не вернуться». Почему — то утешительные тренинги его наставников из Золотого Братства казались несколько вычурными ввиду последствий сражения с драконом. И всё же Шрейбер понимал, что слова были верные. Ему следует наслаждаться моментом, и он должен быть доволен. Бой показал ему, сколь хрупка может быть жизнь, и насколько быстро она может закончиться. Достаточно вспомнить бедного Варека и дюжину, или около того, прочих пострадавших в битве.

Двигатели стали заикаться, а через какое — то время смолкли. Шрейбер сразу же ощутил, что „Дух Грунгни“ дрейфует, словно неуправляемая лодка по реке. «О Сигмар, — взмолился он, — помоги нам, пожалуйста. Не позволь этому произойти снова». В душе он опасался, что беспомощный воздушный корабль может прибить к склону горы, или прорвётся ещё больше мешков с подъёмным газом, и они упадут на землю. В долине он заметил небольшую группу быстро передвигающихся фигур. Он не был уверен, но вроде уловил взглядом что — то зелёное.

— Орки, — услышал Макс голос Ульрики.

Удивившись, он обернулся.

— Твои глаза зорче моих, — заметил Шрейбер.

— Свою жизнь я провожу, глядя вдоль древка стрелы, а не читая книги при свете свечи, — произнесла Ульрика. — И я давно научилась распознавать орков на дальнем расстоянии. Любой обитатель равнин Кислева быстро умирает, если этому не обучится.

— Значит, зеленокожие настолько грозны? — спросил Макс.

Ответ был ему известен, и он просто хотел услышать её голос.

— По — своему столь же трудные противники, как воины Хаоса. Даже более дикие, и не понимают, когда им следует помирать. Я видела, как орк с двумя стрелами в сердце и срезанной половиной головы зарубил полдюжины бойцов, прежде чем умереть.

— Подобное видел и я, — произнёс Готрек Гурниссон.

Макс обернулся на голос Истребителя. Его коренастая фигура высовывалась из люка, ведущего на обзорную палубу. Он передвигался на удивление бесшумно для такого тяжёловеса. Макс даже не слышал, как тот появился.

— Но, в конце концов, все они сдохнут от доброго топора.

Макс успокоился, услышав, как снова заработали двигатели. Корабль снова начал продвигаться вперёд.

— Куда бы мы ни направлялись, я надеюсь, что скоро там окажемся, — произнёс он.

— Мы дождёмся ночи и скорректируем наше положение по звёздам, — сказал Готрек. — А потом у нас есть идея получше.

Макс гадал, сможет ли воздушный корабль продержаться до наступления ночи. Он видел несколько оборванных стальных тросов. Чудо уже то, что они всё еще летят.

— Ты необычно молчалив, — заметила Ульрика.

Феликс кивнул и плотнее запахнул плащ. Стоять на верней поверхности аэростата было холодно, морозный ветер щипал без жалости. Они стояли на несущем каркасе аэростата, наблюдая восход обеих лун над горами. Это было необычное зрелище, волнующее своей красотой.

— Я думаю о Вареке. Теперь он умер, а я никогда по — настоящему не знал его.

— Смерть приходит за всеми, — сказала Ульрика.

Феликс посмотрел на неё. Феликс гадал, сможет ли он когда — нибудь привыкнуть к её непоколебимой склонности к фатализму. Он предполагал, что те, кто появляется на свет на равнинах северного Кислева, привыкают к тому, что смерть приходит рано. Феликс же не настолько очерствел с того момента, как впервые встал на путь искателя приключений. Будучи сыном богатого купца из Альтдорфа — столицы Империи, он вырос в тепличных условиях. Единственной смертью, которую он по — настоящему осознал, была смерть матери, когда ему исполнилось девять лет от роду. И то, он был слишком мал, чтобы сделать правильные выводы.

— Я гадаю, сложился бы для Варека день иначе, если бы он проснулся, зная, что день сей — последний в его жизни. По правде говоря, я не знаю, что бы сделал в подобных обстоятельствах.

— И ты пришёл к каким — либо выводам?

— Я мог бы сказать, что люблю тебя, — сказал Феликс, сам удивляясь своим словам.

Он сознавал, что когда — нибудь хотел ей это сказать, но боялся признаться. И не был уверен в причине. Долгое время Ульрика молчала. Феликс гадал, услышала ли она его слова?

— Я могла бы сказать тебе те же слова, — наконец произнесла она.

От её слов Феликс почувствовал странный укол в желудке. Он повернулся и посмотрел вдаль. В этот момент у него было ощущение, что она ему ближе, чем кто — либо когда — либо был.

— Могла бы? — переспросил он.

Ульрика улыбнулась и кивнула.

— Да.

Они немного подались в стороны, но руки их встретились, и пальцы переплелись. Звёзды над головой мерцали, словно осколки льда. „Дух Грунгни“ упорно двигался сквозь ночь.

* * *

Макс посмотрел на звёзды сквозь подзорную трубу.

— Ты прав, — подтвердил он. — Там — Полярная звезда, а там — Волчий Клык.

Макайссон уже делал пометки на своей карте. Мерной вилкой он измерял расстояние от точки, показывающей их местоположение, до красной точки.

— Значит, ближайшее место, де мы сможем отремонтироваться — замок Истребителей, — произнёс он.

— Замок Истребителей? — переспросил Макс.

— Карак Кадрин. Город короля Истребителей. Невелыке мрачне место.

— Ну, с таким — то названием я и не ожидаю обнаружить тут нечто из комедий Детлефа Зирка.

— Точно так же, як и де — либо ище, и да будет так.

— Я в этом уверен, Малакай. Ты же знаток.

— Да уж, я такий.

Макайссон прокричал приказ в переговорную трубку. Медленно, словно умирающий кит, „Дух Грунгни“ повернулся и лёг на новый курс — через горы к городу короля Истребителей.

Феликс и Ульрика стояли на командной палубе „Духа Грунгни“. Перед ними в лучах чистого горного утра лежал суровый и наводящий дурные предчувствия замок Истребителей. Это была массивная крепость, вырезанная в скалах самой горной вершины. Её постройки были вырезаны, по большей части, в голом камне. Выделялись лишь внешние стены. Они были сложены из массивных глыб камня, покрытых лишайником. Работа выглядела столь же древней, как сами горы.

Как бы то ни было, гора Кадрин не была высочайшей из окрестных вершин, но стояла поодаль от остального окружения, возвышаясь над большой долиной меж двумя более крупными и высокими горными цепями. Под ней текла река. Борек рассказывал Феликсу, что некогда долину заполнял лес, но его давным — давно вырубили на дрова для печей замка Истребителей. Под городом располагались некоторые из глубочайших, темнейших и наиболее опасных шахт царства гномов. Там находились залежи угля и железа, которые разрабатывались ещё со времён до основания Империи. Они обеспечивали сырьём для производства знаменитой кадринской стали, славящейся по всем владениям гномов и землям людей тем, что из неё изготавливались лучшие лезвия топоров. Облака чёрного дыма висели над городом.

Феликс не припоминал, что когда — либо видел более непривлекательное место. Это была мрачная крепость, вырезанная из необработанного камня. Зная, как гномы гордятся своим зодчеством, Феликс мог лишь предположить, что грубость архитектуры имеет под собой некое оправдание. Всё в Карак Кадрине говорило о приземлённой примитивной мощи. Сей замок создавался для обороны. Ему предназначалось выдерживать осаду. Это был аванпост на территории, где опасность постоянна. И ему не нужно особо радовать взгляд.

Они уже заметили собирающихся на стенах воинов. На них были нацелены всевозможные боевые машины. Баллисты, катапульты и прочие штуки, о назначении которых он мог лишь догадываться, были развёрнуты в их сторону. Хотя Борек даже настоял на том, чтобы под „Духом Грунгни“ вывесили рунические флаги, обитатели замка Истребителей рассматривали их, как потенциальную угрозу. Подобный смысл был понятен Феликсу. Появись воздушный корабль над любым из городов Империи, он вызвал бы похожий испуг, даже если бы нёс на себе цвета самого Карла Франца.

На глазах Феликса последний гирокоптер вылетел из корабля и полным ходом понёсся к городу. Эту машину смог бы распознать любой гном, и на ней находилось послание самому королю Истребителей, Ангриму Железному Кулаку. Макайссон перевёл двигатели „Духа Грунгни“ на реверс, и они зависли на границе досягаемости баллист, ожидая разрешения приземлиться.

— Мрачное место, — сказал Феликс Ульрике.

Она кивнула, соглашаясь с ним. С момента беседы прошлой ночью, они стали необыкновенно застенчивы по отношению друг к другу. Он не мог говорить за обоих, но для него подобное поведение было в новинку. Феликс не ощущал сильной и эмоциональной привязанности со времени гибели Кирстен в форте фон Диела.

— Насколько подобное возможно, Феликс Ягер, — отозвался Борек со своего кресла.

Он глядел на Феликса постаревшими слезящимися глазами, в которых поблекли все искорки торжества.

— Зная его историю, ты понимал бы это лучше. Замок Истребителей выдержал больше осад, чем любая другая из крепостей гномов, он является домом культа Истребителей, и тут находится храм Гримнира, наиболее кровожадного из всех наших Богов — Предков.

— Ты сказал, Гримнир кровожаден? — спросила Ульрика. — Значит, он принимает живые жертвы?

— Лишь жизни своих Истребителей. В уплату за их грехи он принимает их смерть. И их волосы.

Борек, должно быть, заметил поражённый взгляд, промелькнувший на лице Феликса, и потому прибавил:

— Большинство Истребителей приносит свои клятвы перед главным алтарём Гримнира, что расположен внизу. Там они обривают свои головы, затем сжигают волосы в пламени большой печи. Снаружи расположена улица художников на коже, где Истребители набивают на своё тело первые татуировки.

— Готрек принёс свою клятву здесь? — спросила Ульрика.

Феликс склонил голову. Тот же вопрос посетил и его мысли.

— Я так не думаю. Насколько мне известно, он ранее никогда не посещал этот город, хотя мне и неизвестны все его деяния.

— Но он действительно Истребитель? — спросила Ульрика.

Борек улыбнулся.

— Не имеет значения, где гном принесёт клятву и побреет голову. Сделав это, он становится Истребителем. Многие выбирают возможность принести клятву на алтаре Гримнира, отдавая дань традиции. Их имена вырезаются на большой колонне в храме, и таким образом, всем становится известно, что они ушли из жизни.

— Но они же ещё не умерли, — удивилась Ульрика.

— Ещё нет. Но для семьи и друзей, клана и соплеменников гном умирает в тот момент, когда приносит клятву. Возможно, поэтому Готрек выбрал тебя в качестве Помнящего, Феликс Ягер — его имя пока что не вырезано на колонне горя.

— Я тебя не понимаю, — произнёс Феликс.

— Никто не будет знать о его деяниях, если он падёт в отдалённом месте, и никто из гномов не будет тому свидетелем. Помнящий сообщит нам о гибели Истребителя и проследит, чтобы его имя было вырезано на колонне.

— Но Готрек не об этом просил меня.

Борек печально улыбнулся:

— Сын Гурни никогда не придавал значения традициям, даже до того, как стал Истребителем. Однажды он страстно возжелал прославиться. Я думаю, некоторым образом, он по — прежнему желает этого.

Феликс готов был задать другие вопросы, но его прервал унылый ревущий звук, донёсшийся издали.

— Что это? — спросил он. — Нас атакуют?

Лицо Борека растянулось в кислой улыбке.

— Могу предположить, что король Истребителей получил весточку об успехе наших поисков. Ты слышал выражение радости.

«Несомненно, так и есть», — думал Феликс, пока потрёпанный воздушный корабль дрейфовал над городом гномов. Глядя вниз, он видел лишь колышущийся океан лиц гномов, смотрящих вверх. Он слышал свист и выкрики. Били барабаны, звучали мощные рога. Из каждого окна вывесили флажки и знамёна. Феликс недоумевал — где же помещаются все эти гномы? Крепость не выглядела столь большой, чтобы всех их вместить. Затем Феликс вспомнил, что, подобно огромным ледяным айсбергам, плавающим в море Когтей, большинство крепостей гномов было скрыто из виду, оставляя на поверхности всего лишь небольшую видимую часть.

Под кораблём Феликс видел громадное строение, приземистое и массивное, с огромными скульптурами перекрещенных топоров, установленными на его крыше. Необычные руны, вырезанные в камне, напоминали Феликсу те, что он видел горящими на топоре Готрека. Он предположил, что для гномов они имели какое — то мистическое значение.

Феликс поглядел на Ульрику и улыбнулся. Насколько он припоминал, впервые в жизни его приветствовали, как героя.

Серый провидец Танкуоль смотрел на Ларка. Ларк уставился на мага ненавидящим взглядом. Магией Танкуоль свалил пасущегося лося. Прежде чем Танкуоль даже поднёс к мясу морду, Ларк сожрал большую его часть. Серый провидец не очень — то этому обрадовался. Танкуоль был согласен с тем, что ему лично требовалось куда меньше мяса, чем его мутировавшему приспешнику, и он по — любому съел бы не более одной сотой от того, что уже слопал Ларк. Но это же не оправдание! Танкуоля возмутила непочтительность. Он — серый провидец. А Ларк — ничтожный воин, даже если теперь выглядит, как огромный и могущественный мутант. Он должен был ожидать, пока не насытится Танкуоль, прежде чем начинать свою отвратительную оргию обжорства, и должен был испросить на это позволение у Танкуоля. Как бы то ни было, Ларк всего лишь слуга.

Танкуоль быстро сделал выводы из ситуации. Весьма быстро. Теперь Ларк физически гораздо сильнее Танкуоля. После сражения провидец ещё не обрёл полную магическую силу, и у него оставался лишь крошечный кусочек искривляющего камня, чтобы её увеличить. Ему хотелось бы приберечь это на крайний случай.

«Нет уж, — решил он. — На данный момент, избегать столкновения с Ларком — всего лишь благоразумная предосторожность скавена». Серый провидец сознавал, что чисто физически он не соперник огромному здоровяку. «Однако же какое это имеет значение?» — успокаивал себя Танкуоль. Будучи хилым, тощим и невысоким, он использовал свой огромный интеллект для свершения отмщения скавенам куда крупнее и сильнее его. То же самое, в конце концов, произойдёт и тут, в этом он был уверен. В то же время его посетила мысль, что чем больше Ларк сожрёт сейчас, тем меньше вероятность, что он попытается убить и съесть Танкуоля позже. Серый провидец замечал некоторые из голодных взглядов, что бросал на него прислужник. И это никоим образом не обнадёживало.

— Где мы находимся, опытнейший из навигаторов? — спросил Ларк.

Танкуоль недоумевал: «Неужели в голосе Ларка послышался намёк на иронию?» Он сразу же отмёл подобную мысль. Ларк слишком туп, чтобы издеваться над своим хозяином.

— Мы приближаемся к пункту назначения, — весьма туманно ответил Танкуоль.

— И где конкретно находится это место, проницательнейший из провидцев?

— Прекращай своё постоянное нытьё, Ларк. Я сообщил бы тебе наше местонахождение, если бы это было в твоих интересах. Позволь мне самому позаботиться о подобных вещах. А сам продолжай есть!

«Вон там», — подумал Танкуоль, показав затем Ларку. И это дало ему какое — то время на раздумья, что оказалось весьма кстати. Потому как, по правде говоря, Танкуоль понятия не имел, где они находятся. Они брели наугад сквозь бурю. Проливной дождь закрывал видимость далее нескольких длин хвоста. Танкуоль предположил, что с курса они не сбились, потому как горы по — прежнему находились перед ними. По достижении гор им нужно просто следовать в южном направлении, пока не дойдут до входа в Подземные Пути. Танкуоль понимал, что в самом худшем случае всегда сможет воспользоваться частью своей силы для заклинания прорицания. Раз уж он подумал об этом, имело смысл рассказать и Ларку. Это может удержать здоровенного болвана от того, чтобы размозжить Танкуолю голову, пока тот спит.

Танкуоль обдумал вариант ускользнуть, пока Ларк отдыхает, и добираться назад в одиночестве. Его удерживали две вещи. Он подозревал, что по равнинам будет безопаснее передвигаться с мутантом. Вне всяких сомнений, кислевиты первым делом нападут на более крупного из них, ошибочно предположив, что тот наиболее опасен. Второй причиной были опасения Танкуоля, что Ларк сумеет его выследить. Чувства Ларка были острее, чем у любого их тех скавенов, которых серый провидец когда — либо знал. И в этом случае, скрывшись, Танкуоль окажется перед непростой задачей объяснить свой поступок. Для нахального Ларка, ввиду его необычного состояния, следовало сделать исключение в подобном поведении по отношению к серому провидцу. Разумная осторожность скавенов подсказывала оставаться с Ларком, по крайней мере, на какое — то время.

«Как только всё закончится, — поклялся Танкуоль, — ситуация станет иной». Он так отомстит Ларку, что будущие поколения станут с ужасом рассказывать об этом шёпотом. Это научит Ларка не бросать серому провидцу подобных оскорблений.

Оставив на „Духе Грунгни“ минимально необходимую команду, все отправились во дворец короля Истребителей. Почётный воинский караул бил своими топорами о щиты. Харгрим и прочие уцелевшие из Караг — Дума выглядели оглушёнными размахом, с которым их встречали. Когда — то они были убеждены, что остались последними гномами на свете. Сейчас они думали иначе. Феликс был горд тем, что находится здесь. Приветственные крики толпы по — прежнему звенели в его ушах. Он вспоминал, как гномы — ребятишки бежали по улице и дотрагивались до подола плаща Феликса, чтобы когда — нибудь потом рассказывать об этом своим потомкам. До тех пор, пока они не начали протискиваться через плотную ликующую толпу, Феликс не представлял себе размах их деяния, и что оно в действительности значило для народа гномов.

Его общение с Готреком, характеризующееся, по большей части, пренебрежением к властям и нарушением порядка, никоим образом не подготовило его к происходящему. Это было подобно тому, как стать королём. «Возможно, именно так чувствует себя император Карл Франц всякий раз, когда проезжает через Альтдорф», — подумал Феликс, поворачиваясь и радостно улыбаясь Ульрике. Та с гордостью ответила ему улыбкой. Похоже, до сего момента она тоже не имела понятия о том, что совершил „Дух Грунгни“.

Глядя на своих товарищей, Феликс ощущал себя таким счастливым, как давно не случалось. Шумные приветствия, казалось, даже подняли дух Борека и Макайссона, которые с момента гибели Варека выглядели самыми несчастными гномами из когда — либо встречавшихся Феликсу, что говорило само за себя.

Лишь Готрек выглядел угрюмым. Выражение его лица было кислым, как у человека, высасывающего лимон. Единственным здоровым глазом из под сдвинутых бровей он сердито разглядывал толпу, лишь изредка останавливаясь, чтобы плюнуть в зевак, которые подходили слишком близко и дотрагивались до его топора.

— Почему столь мрачен? — спросил Феликс.

Готрек бросил на него взгляд, который устрашил бы любого другого.

— Я хочу знать, чтобы рассказать в твоей истории, — добавил Феликс.

— Это не имеет значения, — произнёс Готрек. — И не нужно упоминать об этом в поэме на мою смерть.

— Всё равно, расскажи мне.

Готрек облизал немногие оставшиеся зубы, сплюнул на землю и стал почёсывать кулаком пустую глазницу под повязкой. Феликс думал, что тот не собирается отвечать, но затем выражение досады пробежало по лицу Истребителя.

— Полагаю, погибни я после уничтожения демона, это стало бы величайшей смертью, когда — либо выпадавшей на долю Истребителя. Курьёзное, пустое тщеславие, человечий отпрыск, но оно тревожит мой разум.

Феликс не знал, что ответить, и потому промолчал. Ульрика изумлённо уставилась на Готрека, словно никогда не рассчитывала, что гном способен на подобное признание.

— Понятно, но я рада, что ты остался в живых и доставил Феликса обратно.

К удивлению Феликса, Истребитель рассмеялся. Он выглядел так, словно собирался похлопать Ульрику по спине, но удержался и заставил себя снова принять мрачный вид. Словно смутившись, Готрек уставился в землю. И в этот момент Феликс уловил некоторые намёки на то, сколь много восхваление в действительности значит для Истребителя, сколь много для него значат одобрительные возгласы его соплеменников, и как хорошо тот это скрывает.

«Я рад за него, — думал Феликс, — в его жизни так мало поводов для радости».

Король Истребителей оказался угрюмо выглядящим гномом, коренастым и мощным, как и вся их раса, с волосами, обрезанными в характерной манере и с хохлом, предпочитаемым культом Гримнира. Крупные черты лица, длинный и загнутый нос. В глазах отражался одержимый манией разум.

Когда король заговорил, голос его был мощным и раскатистым.

— Приветствую, Борек Вилобородый. Приветствую, Готрек, сын Гурни. Приветствую, Снорри Носокус. Приветствую, Малакай, сын Макая…

Феликс опасался, что король Истребителей начнёт всех их приветствовать поимённо, и страхи оказались обоснованными. Тот так и поступил.

— Вы совершили великое и славное дело, вы все. За все долгие годы, что я занимал трон своего отца, мне не доводилось слышать о подобном героизме. Возвращение молота Огнебородого — это неизмеримое благословение для царства гномов, и все дети Грунгни благодарят вас за этот день. Если у вас есть какая — либо просьба, которую я могу удовлетворить, лишь назовите её и…

— Да, есть така, — перебил Макайссон.

Король Истребителей замолчал и злобно посмотрел на Макайссона. Он лишь начал входить в ораторский раж и явно не ожидал, что кто — либо прервёт его прямо сейчас. Феликс гадал, все ли короли гномов столь многоречивы?

— Тебе надо лишь сказать мне и, если это в моей власти…

— Мени нужна мастерская, услуги двадцати кузнецов, и я желаю знать всё, шо вам известно про велыкого зверя дракона, який обитает десь в пятидесяти лигах к северо — западу отсюда…

Удивлённый ропот прошёл по залу.

— Должно быть, это Скьяландир, древний огнедышащий дракон. Но зачем? — от явного потрясения немногословно поинтересовался король Истребителей.

— Я собираюсь прикончить ублюдка, — заявил Макайссон. — Уложить под могильный камень!

— И я собираюсь ему помочь, — произнёс Готрек.

— Снорри Носокус тоже, — сказал Снорри.

Продолжительный гул аплодисментов раздался в зале.

— Вы действительно являетесь примером доблести для Истребителей всего мира, — произнёс король Истребителей. — Не успев вернуться с одного великого дела, вы демонстрируете желание предпринять другое…

Пока Феликс выслушивал эти безумные речи, ему пришло в голову, что существует более важный вопрос, который следовало бы поднять. Пока Истребителей волнует перспектива новой встречи с драконом, огромная армия Хаоса находится на марше. По большому счёту, как полагал Феликс, сие представляет собой куда как большую угрозу миру, чем когда — либо сможет представлять один единственный дракон. Феликс подумал, что видит возможность указать на это, помочь народу Ульрики и себе самому.

— Есть и другая, достойная упоминания тема, — начал Феликс.

Глаза всех присутствующих обратились на него. Он неожиданно почувствовал смущение. Феликс отлично сознавал, что не все гномы из тех, кто смотрел на него, довольны тем, что человек осмелился заговорить в тронном зале их короля.

— И что же это, Феликс Ягер? — спросил король Истребителей.

— Огромная армия Хаоса, приближающаяся с севера.

— Она вас преследует? — спросил король.

Феликс помедлил мгновение, размышляя над происходящим. Это было нечто, что он никогда не просчитывал. Неужели всё это вызвано действиями в Караг — Думе, как камешек, вызывающий лавину? Он сомневался. Подобная мысль могла завести слишком далеко.

— Нет. Я так не думаю.

— Тогда в чём проблема? Как мне видится, если…

— Вскоре она достигнет Кислева, и если там её не остановить, армия двинется дальше, в земли гномов и людей.

— Не правильнее ли переходить мост, лишь подойдя к нему?

Феликс понимал, что начинается всё та же старая — престарая история. Силы Тьмы представляют проблему для кого — то другого. Люди и гномы не объединят свои силы, пока не станет слишком поздно. С врагом будут разбираться, когда тот станет неотвратимой угрозой. А тем временем, остальные будут сражаться с ним и умирать. Феликс понимал, что не является беспристрастным в этом вопросе, но чувствовал небольшую злость. Он достаточно хорошо узнал гномов, чтобы бы позволить своей злости выйти наружу. Те становились невыносимо упрямы по любому спорному вопросу.

— Я полагаю, что тогда вся слава противостояния силам Хаоса будет принадлежать народу Кислева и их союзникам из Империи, — невозмутимо произнёс он.

Тишина повисла в помещении, и Феликс понял, что полностью завладел их вниманием.

— Я упомянул об этом лишь потому, что сия крепость гномов известна, как замок Истребителей, а когда придут силы Хаоса, среди них окажется множество могучих чудищ и грозных противников, с которыми можно схватиться в бою и убить.

По помещению прокатился шёпот. Феликс понимал, что его слова быстро распространятся по городу. Он был уверен, что даже если король не предложит помощь, многие Истребители отправятся в Кислев в надежде обрести достойную смерть. Чтобы полностью прояснить свою позицию, Феликс добавил:

— Сложить голову в подобной битве будет возвышенной и запоминающейся гибелью. Разве кто — нибудь забыл тех героев, что пали при защите Праага во время последней великой войны с Хаосом?

Ответ Ангрима Железного Кулака удивил Феликса.

— По меркам гномов, с того события прошло мало времени, Феликс Ягер, но ты привёл веское основание. Я подумаю над твоими словами.

«Разумеется, — подумал Феликс, — гномы живут дольше людей, и их хроники уходят корнями куда глубже. Для них два столетия не являются далёким прошлым. Старый Борек даже застал времена последнего великого нашествия Хаоса». Борек слезящимися глазами поймал взгляд Феликса и, казалось, понял, о чём тот думает. Старый гном склонился вперёд на свой посох и заговорил:

— Феликс Ягер говорил о достойном замысле, ваше величество. Я, конечно же, могу припомнить последнюю войну с Хаосом, и это было ужасным событием. И если в будущем возможна ещё одна подобная война, нам лучше приготовиться сейчас, заключить новые союзы и придерживаться старых. Те из нас, кто недавно побывал в Пустошах, видели этого врага собственными глазами и знают, насколько тот ужасен.

Король Истребителей кивнул головой. Борек продолжил:

— Возможно, что молот Огнебородого ныне вернулся к нам по воле Богов — Предков, чтобы помочь в приближающемся сражении. Возможно, всё это часть плана куда большего, чем мы в состоянии осмыслить.

— Я спрошу совета в храме Гримнира, — произнёс король Истребителей. — Вполне может так случиться, что ваши слова истинны.

Феликс ощутил благодарность к старому гному за его мудрость и понимание.

— Все це дуже хорошо, — вмешался Макайссон. — И всё же я желаю смерти тому дракону. Полагаю, у мене есть идея, як це можно устроить. Я хотив бы воспользоваться вашими инженерными мастерскими и кузнями.

— Тебе будет предоставлено всё, что потребуется, Малакай Макайссон, и я предоставлю в твоё распоряжение своих личных инженеров.

«Что — то Макайссон не особо рад этому», — подумал Феликс. Он предположил, что гнома не радовала перспектива делиться с королевскими инженерами своими новыми моделями. «Как и многие инженеры — гномы, Макайссон предпочитает хранить свои секреты, — предположил Феликс. — С другой стороны, не мог же он отвергнуть любезное предложение короля и по — прежнему рассчитывать на помощь?» Казалось, Макайссон пришёл к такому же умозаключению.

— Ну шож, отлично.

Феликс и Ульрика осматривали свою комнату. Та была без излишеств, в стиле, который Феликс и ожидал обнаружить в Карак Кадрине, но, по крайней мере, кровать и прочие предметы меблировки были сделаны под размер человека. Это помещение явно предназначалось для посланников — людей, и столь же очевидно, что какое — то время оно пустовало. Воздух был немного затхлым. Вместо одеял постель была застелена множеством шкур.

— Я думала, что это не кончится никогда, — сказала Ульрика. — Гномы бывают чрезмерно многоречивыми, если захотят.

Феликс согласился:

— Верно. Однако для них это важное событие. В каком — то роде, я полагаю, как если бы был утерян один из Рунных Клыков, а затем возвращён Империи. Возможно, даже больше. Похоже, молот Огнебородого имеет и религиозное значение.

— Как и всё прочее, — заявила Ульрика.

В словах её был некий оттенок неприязни. Казалось, Ульрика хочет поссориться с ним, а Феликс с ней. Так происходило с ними с момента их разговора той ночью на борту „Духа Грунгни“. Феликс предполагал, что он и она, оба переживают по поводу будущего, которое им предстоит. Он дотянулся и погладил Ульрику по щеке. Она поймала руку Феликса, перевернула ладонью вверх и поцеловала.

— Что с нами будет, Феликс? — внезапно спросила она.

Феликс пристально посмотрел на неё. Он и сам раздумывал над этим. Весь долгий день между ними сохранялась странная напряжённость, скрытая злость, которую он не совсем понимал. Что за причины так нервничать? Они пережили путешествие сюда, пережили столкновение с драконом, едва не вызвавшее крушение воздушного корабля. Почему сейчас они поступают так?

Феликс посмотрел на её прекрасное лицо. Ульрика никогда не казалась столь восхитительной. Феликс поискал ответ на её вопрос внутри себя. Возможно, это напряжение как раз и вызвано тем фактором, что они находятся в безопасности. Сейчас, по крайней мере, на какое — то время отсутствуют отвлекающие внешние угрозы, и ничего не удерживает от раздумий над вопросом, заданным только что. Что с ними будет?

Судьба их так неопределённа. С севера приближается громадная армия Хаоса. Возможно, это предвестие конца света. Возможно, где — то далеко на севере отец Ульрики и его всадники прямо сейчас лицом к лицу сталкиваются с надвигающейся ордой. Готрек, Малакай и Снорри Носокус, казалось, приняли решение идти на дракона. Ульрике поручена задача предупредить Ледяную Королеву. Почти наверняка, у Ульрики уже нет дома, куда можно вернуться. И что он может ей предложить?

Он небогат. Семья отреклась от него, а Феликс затем отверг их предложение о примирении. Он всего лишь безземельный скиталец, связанный клятвой воспеть гибель Истребителя. Что ещё хуже, он начинал подозревать, что та обернётся и его собственной смертью. Феликс и Готрек путешествовали столь долго и пережили столь много, что их судьбы казались переплетёнными. Феликс уже почти поверил — Истребителю предназначено совершить некое деяние, что потрясёт мир, — и его долг состоит в том, чтобы сие засвидетельствовать.

Феликс обнаружил, что молчание длится уже довольно долго, а он ещё не ответил на её вопрос, потому как не имел ответа.

— Я не знаю, — мягко вымолвил он, — хотя и хотел бы.

— Как и я, — произнесла Ульрика. — Как и я.

Она наклонилась вперёд, поцеловала его, и они в объятиях друг друга повалились на кровать.

Макс Шрейбер шагал по улицам Карак Кадрина, понимая, что обнаружил предмет своих поисков. Его окружали более высокие здания с более высокими дверными проёмами. Вперемешку с низкими голосами гномов с узких улочек до него доносились голоса людей. Мужчины и женщины Империи глядели на него из открытых дверей лавок. Они сидели подле своих товаров. Некоторые смотрели на Макса изучающе, принимая во внимание, кто он такой. Другие зазывали его войти и взглянуть на их товары. Макс улыбался. Даже в этих отдалённых горах, в крепости Старшей Расы, имелся маленький квартал, населённый людьми. Люди и гномы связаны множеством древних союзнических и доверительных отношений, но не было ничего древнее торговых связей. Шрейбер знал, что даже здесь, в этом отделённом городе высоко в горах, он найдёт торговцев, а в их лице и способ связаться со своим орденом и союзниками. Он покопался внутри своего одеяния и нащупал письмо, которое он собственноручно написал и запечатал персональной руной. Макс улыбнулся, чувствуя магию, которую он наложил написьмо. Никто, кроме члена его ордена, не сможет вскрыть письмо без того, чтобы его содержание не исчезло, подобно туману на утреннем солнце.

Хотя, на всякий случай, Макс записал сообщение кодом, который, как он надеялся, был читабельным только лишь для его собратьев. В письме он отметил всё, что ему было известно о путешествии „Духа Грунгни“ и надвигающейся армии Хаоса. Он упомянул об увеличении активности скавенов на границах, детально описал своё столкновение с серым провидцем и заклинания, которыми тот воспользовался. «В этом случае, — полагал Шрейбер, — даже если что — нибудь случится со мной, те, кто придут после, будут лучше подготовлены к противостоянию угрозе крысолюдей. Неким образом, являясь донесением главам ордена Золотого Молота, это ещё и завещание». Он понимал, что его донесение своевременно. Много воды утекло с тех пор, как кто — либо из членов древнего сообщества отваживался забраться так далеко на север, как Макс. И даже обладая теми знаниями о Силах Хаоса, что у него имелись, Макс был потрясён тем, что увидел и услышал. Рука Хаоса протянулась далеко, и сам Кислев находится в опасности. А Кислев служит бастионом Империи против нашествий Хаоса. Если Кислев падёт, орды Тьмы смогут устремиться вглубь земель человечества. И Шрейбер не сомневался, что им в помощь поднимется множество предателей, из лесов появятся чудовища и мутанты и…

Макс слишком хорошо знал, насколько неустойчива Империя, и как легко может она скатиться к пороку. Для предотвращения подобного и был создан его орден. Шрейбер осознавал, что обязан послать предупреждение. Он надеялся доставить послание лично, но будущее всегда неопределённо, и кто знает, что может с ним случиться? Письмо было гарантией на случай непредвиденного. Даже если ему суждено погибнуть, Макс надеялся, что предупреждение и полученные им знания попадут в нужные руки.

Он приостановился перед входом в таверну, на которой была вывеска императорского грифона. Шрейбер понимал, что ему нужно отыскать торговцев, возвращающихся в земли людей, желательно тех, которые направляются в Мидденхейм. Ему говорили, что кого — нибудь он сможет найти в этом заведении. Сделав глубокий вдох, он вошел внутрь тёплого и пропитанного пивным духом помещения.

Когда он вошёл, наступила тишина. Шрейбер понимал, что в нём опознали одного из тех людей, которые прибыли на воздушном корабле. Он огляделся и улыбнулся. Немедленно кто — то предложил угостить его выпивкой. Макс улыбнулся в знак согласия и приготовился отвечать на уйму вопросов.

Надо надеяться, что затем он сможет найти кого — нибудь, кто доставит его послание.

Феликс смотрел сквозь окно комнаты. Небольшое и округлое, оно было закрыто толстым, качественно сделанным стеклом. Сквозь него Феликсу открывался прекрасный вид на окрестные горы. Феликс услышал, как позади на кровати зашевелилась Ульрика.

— Мне вскоре нужно отправляться, — произнесла она.

Феликс кивнул, гадая, что за дело у неё может быть во дворце короля Истребителей.

— Куда ты отправишься?

— Ко двору Ледяной Королевы.

Феликс продолжал всматриваться в окрестные горы, отмечая короны из облаков вокруг их вершин. Внезапно до него дошло значение слов Ульрики, и он развернулся, чтобы посмотреть на неё.

— Прямо сейчас? — с упавшим сердцем спросил он.

— Сейчас — не худшее время, чем любое иное. Мне нужно доставить послание моей королеве.

— Ты не можешь! — воскликнул Феликс.

Она приосанилась. Лицо приобрело надменный вид.

— Что ты этим хочешь сказать? Кто ты такой, чтобы указывать, что я могу или не могу делать?

— Я и не пытаюсь говорить, что тебе следует делать.

Феликс понимал, что она права. Он намеревался сказать Ульрике, что она не должна уходить, что он не хочет этого. Однако в то же время понимал, что у него нет над ней власти. Феликс пытался найти способ спасти ситуацию.

— Я лишь говорю о том, что ты не знаешь дороги.

— Осмелюсь утверждать, что я в состоянии её отыскать. Здесь должен быть кто — нибудь, знающий путь в земли людей.

Голос Ульрики был необоснованно сердитым. И снова Феликс заподозрил, что она пытается спровоцировать ссору.

— Король наверняка знает, и тут должны быть библиотеки с картами. Возможно, король сможет дать проводника.

— Почему бы не подождать до окончания ремонта „Духа Грунгни“? Несомненно, тот доберётся до места гораздо быстрее, чем ты на своих двоих. И в гораздо большей безопасности.

— Ты имеешь в виду ту безопасность, с которой мы добирались сюда?

— Да. Нет. Я подразумеваю, что когда ремонт закончится, воздушный корабль сможет пересечь эти горы в сто раз быстрее, чем пеший мужчина или женщина.

— Возможно, но как долго продлится ремонт? И кто говорит, что я должна идти пешком? Наверняка в этом городе должны быть какие — нибудь лошади.

— Гномы не славятся своей кавалерией, — заметил Феликс.

— Нет необходимости в подобном сарказме.

— Я и не собираюсь язвить. Они не используют лошадей, кроме тягловых для повозок и пони для перевозки угля в шахтах.

— Здесь есть торговцы — люди.

— Мы находимся в горах. Куда вероятнее, что они используют мулов.

— У тебя на всё готов ответ, не так ли?

«В чём причина этой злости, — недоумевал Феликс. — Почему они оба такие вспыльчивые?» Он был сбит с толку. Это не было похоже ни на прочитанные им романы, ни на виденные им театральные постановки. Тут эмоции скрывались под поверхностью, подобно щукам в пруду. Эмоции, которые не выглядели логически связанными с их словами или взаимоотношениями, но каким — образом были частью этого, насколько понимал Феликс. Как он мог испытывать влечение к этой женщине, заботиться о ней, и, тем не менее, настолько злиться на её отношение? Как Ульрика могла испытывать схожие чувства по отношению к нему? Иногда Феликс ощущал, что между его представлением о любви и реальностью имеется глубокое расхождение, и ни книги, ни поэмы к подобному его не подготовили.

— Нет, — в итоге ответил Феликс. — Это не так. Я просто не хочу, чтобы с тобой случилось что — нибудь плохое.

Феликс надеялся, что выражение им озабоченности сможет немного успокоить Ульрику, но не тут — то было.

— Кое — что плохое уже случилось, — сказала она. — И происходит со всем миром.

Феликс не мог порицать её за подобное утверждение. Он чувствовал то же самое. Он потянулся, чтобы привлечь Ульрику к себе, но она отстранилась. Неразумно обозлившись, Феликс повернулся и ушёл, хлопнув дверью. Но сразу же почувствовал себя виноватым, бессильным и глупым.

Макс налил очередной бокал вина своим новым приятелям. Если те и замечали, что собственную выпивку он едва потягивал, то их это не особо беспокоило. Борис Чёрный Щит и его брат Хеф были бывалыми выпивохами, не слишком разборчивыми в отношении того, кто оплачивает счёт. «В конце концов, — сразу же отметил Борис, — с этим шатающимся по горам Живодёром и сжигающим долины драконом, кто знает, доведётся ли дожить до утра?» Казалось, он гордился тем, что они с братом, лишь только вступив в город, сразу же спустили весь свой заработок охранников каравана и снова остались с пустыми карманами, за исключением пары кремней для розжига огня. По большому счёту, сие всего лишь означало, что какой — бы орк их не прикончил, на этом деле он не наживётся. Макс не особо беспокоился. Их караван — баши уже удалился отдыхать в свою комнату, но перед этим согласился доставить сообщение Макса по некому адресу на Ульрикштрассе в Мидденхейме при условии, что получит несколько золотых за свои труды. Заметив блеск в глазах купца, Макс не сомневался, что письмо будет доставлено. Ульрикштрассе находилась всего в двух улицах от рынка, на который направлялся купец, и пара золотых были увесистым вознаграждением за небольшую прогулку. Заключив соглашение, Макс сознавал, что ему, скорее всего, пора удалиться, но затем он услышал мужчин, обсуждающих дорогу к городу гномов, и решил остаться. В конце концов, домой ему, возможно, придётся возвращаться пешком, если „Дух Грунгни“ невозможно будет отремонтировать, и нет никакого вреда в том, чтобы немного разузнать про дорогу. К несчастью, услышанное более чем обескураживало.

— Расскажи мне снова об этом Живодёре, — попросил он Хефа.

— Вряд ли ты хочешь это знать.

— Пожалуйста, представь, что я хочу.

— Это здоровенный орочий вождь с дурным характером. Любит живьём сдирать кожу со своих врагов и обтягивать ею свой шатёр. Говорят, в горах он собирает армию зеленокожих и собирается выставить гномов из их городов.

— Ну, такое вряд ли возможно. Это мощнейшая из крепостей, которые я когда — либо видел…

— За исключением Мидденхейма, — заплетающимся языком вставил Борис.

— За исключением Мидденхейма, — спокойно согласился Макс. — Несомненно, её не взять какому — то военачальнику орков.

— C этими орками никогда не знаешь наверняка, — возразил Хеф. — Они коварные и смышлёные дикари, а у этого, говорят, есть шаман с мощной магией.

Макс испытал укол профессионального интереса.

— Расскажи — ка об этом шамане.

— Знаю немного, — сказал Хеф. — Лишь слышал рассказы выживших из караванов, на которые нападали орки.

— Таковых весьма немного, — произнёс Борис. — И все они быстрые бегуны. А кто станет верить трусам?

— Просто расскажи, что слышал, — убедительным тоном произнёс Макс и подлил ещё вина.

— Они рассказывают, что шаман разговаривает со старыми богами орков, — сказал Борис.

— И боги ему внимают, — добавил Хеф.

— Боги слышат любого, кто им молится, — сказал Макс. — Я не могу представить, что боги орков сильно отличаются в этом от наших.

— Разница в том, что боги орков отвечают на молитвы их шаманов. Говорят, он способен воем опрокидывать утёсы и проламывать стены фортов взмахом своей руки.

— Возможно, так он поступит и со стенами этого города, — закончил Хеф.

Макс сомневался. Гномы покрыли свои стены рунами, что были столь же мощными, как любое из защитных заклинаний людей, и гораздо действеннее большинства из них. Чтобы их опрокинуть потребуется нечто большее, чем какой — то воющий заклинатель. Макс обладал внушительными познаниями в области защитной магии и сомневался, что смог бы лучше защитить этот город, даже работая над этим двадцать лет и имея сотню толковых помощников. Шрейбер сознавал, что не крепостям, вроде Карак Кадрина, грозит опасность. А тем небольшим деревням и торговым городкам, что лежат на пути.

Тем не менее, услышанные им новости по — любому добрыми не были. В горах есть драконы, собираются военные отряды орков. С севера приближается орда Хаоса, и Макс лично наблюдал, что снова активизировались скавены. Похоже, что правы оказались все те предсказатели, пророчившие наступление тёмных времён. Он подумал, что мир катится в пропасть. Вероятно, ему следует напиться. Макс старался сдерживаться.

— Расскажи мне о драконе, — попросил он.

— Он здоровенный, злобный, и спалил большинство деревней между Карак Кадрином и восточными землями.

— Это всё, что тебе известно?

— Этот старый зверь, насколько я слышал, спал столетия, пока что — то его не пробудило.

— Пробудило?

— Ага. Говорят, двести лет назад он соорудил себе логово в пещере на Драконьей горе, опустошил земли, а затем внезапно просто пропал. Некоторые думали, что дракон подох. Как теперь выяснилось, он всего лишь спал. Говорят, с драконами так бывает. Сон продолжительностью в столетия.

— Это случается с очень старыми драконами, — заявил Макс. — Так написано.

— Ты умеешь читать? — спросил Борис.

— Ага. Выпей ещё вина.

Наёмник выпил и заговорил, но Макс уже не особо прислушивался. Неужели дракон действительно спал всё это время? А если так, что его разбудило? «Возможно, только лишь пришествие Хаоса, — подумал Шрейбер. — Может статься, это всего лишь примета времени. Или нечто совсем иное». Тут вырисовывается некая система, в чём Макс ощущал уверенность. Он чувствовал работу чего — то тёмного и злого.

Кузнечный горн ярко пылал. Жар изматывал. Феликс почувствовал это сразу, как зашёл в помещение. Он на мгновение приостановился и сделал глубокий вдох. Сейчас его злость утихла, и он более чем когда — либо чувствовал себя виноватым. Вероятно, ему следует вернуться, поговорить с Ульрикой и помириться. Феликс разрывался между желанием поступить так и упрямством, которое его отговаривало. Победило второе. В любом случае, он пришёл сюда, чтобы кое — что найти, стало быть, этим и следует заняться.

Феликс огляделся, разыскивая Макайссона. Среди жара и дыма было сложно разобрать, тут ли он. Здесь было много гномов: они работали за кузнечными мехами; молотами ковали раскалённый докрасна металл, придавая ему новую форму; использовали необычные инструменты, о назначении которых Феликс даже не пытался догадаться. Все они работали с такой целеустремлённостью, на которую способны лишь занятые делом гномы.

— Где Макайссон? — спросил Феликс, вытянув руку и ухватив за плечо ближайшего из проходящих мимо гномов.

Коренастая мускулистая фигура ткнула большим пальцем в сторону одного из дверных проёмов и продолжила свой путь.

Феликс прошёл через мастерскую и, пригибая голову, вошёл в заднее помещение. Оказавшийся как раз тут Макайссон, низко склонился над столом с чертежами и схемами, помеченными теми рунами, которые, как распознал Феликс, применялись в Гильдии Инженеров. Макайссон посмотрел на вошедшего человека, причмокнул и спросил:

— Да, и чим я могу тоби помогты, юный Феликс?

— Я хотел бы узнать, когда „Дух Грунгни“ будет готов в отправке.

— Скорише всього, через несколько недель. Достаточно времени, шоб решить проблемы с цьой штуковиной и як следует разобраться с тым проклятым драконом.

— Ты шутишь, — сказал Феликс, хотя понимал, что Истребитель — инженер, скорее всего, весьма серьёзен.

Он — то надеялся, что воздушный корабль вскоре отремонтируют, и тот сможет отвезти Ульрику прямо ко двору Ледяной Королевы. Он надеялся, что это сможет удержать Ульрику при нём.

— Я серьёзно. Чёрт, та здоровенная ящерица чуть не розбыла мий воздушный корабль, и вона убила юного Варека. Скоро я сведу счёты с драконом за цю обиду, уж повирь мени.

— Как? Да мы едва поцарапали эту тварь.

— Да ладно, есть у мене кое — яки идеи по цьому поводу, не переживай. За годы у мене скопилось идей по поводу кое — яких невелыких машин, и теперь, як я полагаю, саме время построить одну из ных.

— Чем может помочь какое бы то ни было оружие против столь могучей твари, как Скьяландир?

— Мени казалось, шо теперь ты должен больше доверять моим машинам, Феликс Ягер.

— Я доверяю твоему мастерству, Малакай, но…

— Ладно, я не думаю, шо могу тебе за це виныть. Вне всяких сомнений, це чертовски велыка зверюга. И, тем не менее, её можно убыть правильным оружием. Як и любе живе существо.

— Что же ты строишь? — спросил Феликс, бросая взгляд на чертежи.

Малакай сдвинулся, чтобы встать между Феликсом и развёрнутыми листами пергамента. По предположению Феликса, подобно всем инженерам — гномам, Макайссон становился более чем раздражительным, когда дело касалось того, чтобы поделиться своими чертежами с миром. Эти гномы весьма скрытные создания.

Макайссон с мгновение рассматривал Феликса, а затем усмехнулся.

— Дывысь, коли хочешь, — разрешил он, отступая в сторону, — Хотя я думаю, шо ты в ных ни бельмеса ни смыслишь.

Феликс посмотрел на чертежи и понял, что гном был прав. Синие листы покрывали какие — то закорючки. К некоторым из линий были присоединены рунические символы, а к другим — ничего. Это было похоже на свиток, написанный крайне ненормальным астрологом.

— Ты прав. Я понятия не имею, что они означают, — признался Феликс. — Что это такое?

Макайссон удовлетворённо потёр свои мясистые ладони.

— Ты скоро побачишь, не переживай. А теперь мотай отседова, Феликс. У мене полно работы и не так уж багато времени.

С этими словами он выставил Феликса из мастерской на улицу. Феликс устало потащился обратно во дворец. Пора было сообщить новости Ульрике. Почему — то он был уверен, что она им не обрадуется.

(обратно)

Подготовка

Феликс оглядывал таверну затуманенным взором, не беспокоясь по этому поводу. „Железная дверь“ была пристанищем голытьбы: истребителей, туннельных бойцов, инженеров — ренегатов, бродячих наёмников и прочих. Она имела репутацию самого мерзкого притона в городе короля Истребителей, что говорило само за себя. Но, несмотря на это, он отметил, что угрюмые и покрытые шрамами гномы держатся от их стола на почтительном расстоянии. Феликс был только рад. Тут он был единственным из людей, и потому не сомневался, что без сопровождения Готрека и Снорри быть ему в большой беде.

Феликс понимал, что пьян. За последние несколько дней он, казалось бы, только и делал, что напивался. В то время как Ульрика изучала карты и готовилась к отправлению, Борек и Макс прочёсывали библиотеки в поисках дополнительной информации о драконе, а Малакай строил свою машину, Феликс и Истребители в основном накачивались элем. А почему бы и нет? Делать всё равно было нечего. Его ссоры с Ульрикой становились всё эмоциональнее, а перспектива отправиться на Драконью гору не приносила ему радости. Почему бы не напиться? Почему бы не развлечься?

Где Макс? Волшебник снова пропал. Он задерживался не дольше, чем на пару бокалов вина и сообщал им, что ему удалось обнаружить. Той информации, что рассказал Макс, было достаточно, чтобы запил любой человек. Скьяландир был стар и могуч. Он проснулся несколько месяцев назад, и за это время сжёг дотла большинство городков и выдворил множество гномов с высокогорных равнин. Призванные селянами отряды наёмников не возвратились, как и те Истребители, что отправились убивать дракона. Опасались, что однажды чудовище может напасть на Карак Кадрин. Никто понятия не имел, что при этом может случиться, но все понимали — будет несладко. Так почему бы не напиться? Возможно, Ульрика не одобряет — ну и что? Раз уж она заявила, что Феликс не должен указывать, чем ей следует заниматься, то почему он должен позволять командовать собой? Феликс будет напиваться, если захочет, а она пускай себе дуется.

Теперь он пьян, и неслабо. Так они и сидели: Готрек, Снорри Носокус и сам Феликс. Возможно, он опьянел чуть менее остальных, но был от этого в полушаге. Он не выпил и четверти того, что осушили гномы, однако гномий эль был гораздо крепче человеческого и, в отличие от гномов, Феликс к нему не привык.

Таверна была заполнена. Вокруг находились бывалые гномы — воины, вроде тех, которых Феликс видел, с боем пробиваясь через залы Караг — Дума. Раздумывая над этим, он обнаружил, что за ними наблюдают.

В тёмной нише таверны притаился незнакомец. Черты его лица были скрыты тенью, но по очертаниям Феликс определил, что у того имеется возвышающийся хохол волос, что было признаком Истребителя. Должно быть, незнакомец осознал, что Феликс смотрит на него, и высунул голову из тени. Феликс увидел гнома с узкими чертами лица, неприятным взглядом и коротко подстриженной бородой. Его хохол был покрашен в серый цвет и был короче, чем у Готрека. Незнакомец был некрупным и чересчур худым для гнома, а его челюсти постоянно двигались, словно тот что — то жевал. Лицо и обнаженные руки были покрыты странным сочетанием татуировок. Незнакомец неторопливо приближался к их столу. Феликс заметил притороченный к его ноге длинный кинжал и короткую рукоять кирки, выступающую над плечом.

На незнакомце были чёрные штаны, жилет и серая безрукавка.

— Слышал, собираетесь найти дракона, — произнёс незнакомец.

У него был низкий голос, а слова он, казалось бы, произносил уголком рта. Глаза украдкой оглядывали троицу за столом.

— И что с того? — спросил Готрек.

— У драконов имеется золотишко.

— Я и это слышал. Тебе — то что?

— У Скьяландира, по — любому, должна быть большая сокровищница. Старый змей наводил ужас на эти горы почти тысячу лет.

— Нас интересует не его золото, а его голова. Я собираюсь убить тварь или погибнуть, — заявил Готрек.

— Если Снорри Носокус не доберётся туда раньше, — заметил Снорри.

— Несомненно. Я так и понял. Для Истребителя это станет достойной смертью. Я тоже собираюсь попробовать.

— Не смею тебе мешать, — сказал Готрек. — Только не путайся у меня под ногами.

— Разумно. Не возражаете, если я ненадолго присяду и выпью с вами?

— Сколько угодно, пока ты в состоянии сам оплачивать своё пиво, — пригласил Готрек.

— Я в состоянии, да ещё и вас разок угощу, — произнёс чужак.

Готрек и Снорри вытаращили глаза. Феликс сделал вывод, что подобное поведение гномам несвойственно.

— Стег, именуемый некоторыми Легкопалым, к вашим услугам.

— Вор, — бестактно заметил Готрек.

— Некогда был им, к моему стыду, — сказал Стег. — Но теперь я Истребитель.

— Ты попался! — догадался Снорри Носокус.

— Ага, в сокровищнице клана Форгрунд с янтарным ожерельем в руках.

Истребители с интересом посмотрели на Стега.

— Я удивлён, что форгрундцы не отрезали тебе бубенцы.

— Собирались. Сначала они бросили меня в свою темницу, но я вскрыл замки и сбежал. Из их крепости наружу есть тайный проход. Разумеется, попавшись и будучи разоблачён, я покрыл себя позором, потому и стал Истребителем.

— Позор из — за того, что попался!? — Готрек чуть не слюной брызгал.

Феликс не удивился возмущению Готрека. Тот всегда умудрялся произвести впечатление, что у гномов мерило честности выше, чем у людей. Стег, похоже, являлся тому опровержением. Однако Феликс полагал, что вор кажется немного странноватым для гнома. Его манеру выражаться почти можно было охарактеризовать, как хвастливую, что было полной противоположностью замкнутости Готрека и Снорри. «Он что, не совсем вменяем? — думал Феликс. — С другой стороны, а много ли вменяемых среди Истребителей?»

— Да. Раз уж меня разоблачили, никто не желал со мной общаться, мой клан изгнал меня, помолвленная со мной девушка отреклась, что оказалось особенно несправедливым, потому как ожерелье я хотел всего лишь преподнести ей в качестве свадебного подарка.

Готрек пристально разглядывал Стега. Снорри уставился с беззастенчивым изумлением. Наглым и совершенно рассудительным тоном Стег признался в наиболее гнусном для гнома преступлении. Если Стег и обратил внимание на их реакцию, то не подал вида.

— Поэтому я отправился в храм Гримнира, чтобы обрить волосы и остричь бороду.

— Ты не выглядишь особо пристыженным, — произнёс Феликс.

Стег покосился на него.

— Молодой человек, по профессии я замочных дел мастер, а вор по необходимости. Мне стыдно, потому что я опозорил мой клан и попался по причине недостатка мастерства. Я попытаюсь искупить свои преступления смертью, но, прежде чем умру, намереваюсь возместить ущерб тем, кому навредил. Так как украденное золото я потратил, то возмещу его из моей доли драконова богатства.

Феликс изучал гнома взглядом. Он гадал, искренен ли Стег. Возможно, тот страдает от золотой лихорадки и попросту желает подобраться к сокровищам. Возможно, он вообще не настоящий Истребитель, а просто собирается примазаться к ним и украсть сокровища. Кто знает? Хотя Готрек выглядел немного смягчившимся после объяснений Стега. Он более не выглядел так, словно хотел опустить свой топор на повинную голову вора. Феликс обнаружил, что сам заинтересовался рассказом Стега.

— Так ты замочный мастер? Я слышал, что замочные мастера гномов необыкновенно искусны.

— Так и есть. Полагаю, что это ещё одна из причин, по которой я встал на путь преступления. Вызов. Я хотел доказать своё превосходство над остальными замочными мастерами, преодолевая их творения.

Готрек фыркнул.

— Есть некоторые вещи, о которых лучше не говорить.

— Снорри думает, что хочет ещё пива.

— А Феликс думает, что пойдёт, пошатываясь, обратно во дворец, — сказал Феликс.

— Побереги свой кошелёк, — произнёс Стег.

Феликс улыбнулся и, похлопав по своему ремню, обнаружил, что кошелька там нет. Стег протянул кошелёк в своей большой ладони.

— Прости, — сказал он. — От старых привычек сложно избавиться.

Ульрика сидела в библиотеке короля Истребителей. Светильники зловеще мерцали, освещая многочисленные ряды и картотечные ящики, содержащие свитки, книги в кожаных переплётах, карты и прочие документы. Библиотека короля Истребителей была неожиданно хорошо меблирована. Большинство книг были для Ульрики нечитабельны, потому как написаны были рунами гномов, но тут имелась хорошая подборка книг людей и полным полно карт горной местности. Они были выполнены гораздо детальнее и аккуратнее, чем карты людей. Казалось, гномы скрупулёзны до мелочей.

Перед ней на низком столе гномьей работы была развёрнута карта гор, последнее творение королевских писцов, отбражающая местность вокруг города на многие сотни лиг. Небольшие пиктограммы изображали городки и деревни, и понять их смысл было просто. Золотой топор означал золотую шахту. Красный топор — угольную или железную. Лодка изображала порт, откуда паромы или корабли могли плыть вниз по реке. Главные дороги были отмечены толстыми красными линиями, просёлочные — более тонкими. Опасные проходы сквозь недра гор были линиями красных точек. Перекрещенные мечи показывали места сражений. Головы орков отмечали, вероятнее всего, стойбища каких — то племён зеленокожих.

Глядя на карту, Ульрика видела, что перевал Пиков спускается к низменностям восточной Империи. Путь был чист, но эта дорога ко двору Ледяной Королевы была кружной и длинной. Быстрейший путь на север в Кислев лежал вдоль старого Главного тракта в Карак Унгор, а затем вниз по реке Урской до города Кислев. К сожалению, поперёк того, что на более старых картах являлось основным торговым путём, лежал символ дракона, вынуждая толстую красную линию замысловато изгибаться между вершинами, делая путь куда длиннее, чем когда — то.

«Похоже, Феликс был прав, — печально подумала она. — Возможно, быстрее будет дождаться окончания ремонта воздушного корабля. Учитывая, что тот может пролететь мимо дракона, так будет намного быстрее и куда безопаснее, судя по количеству орочьих значков на карте». Глядя на карту, Ульрика понимала, что быстрейший путь — отправиться с Истребителями вдоль Главного тракта в Карак Унгор.

А может, она попросту желает в это верить, чтобы они могли оставаться вместе немного дольше. Что раздражало, расстраивало, но заодно и печалило. Это была одна из тех причин, что вызывали такую напряжённость в их взаимоотношениях. Ульрика хотела быть с Феликсом, и это желание заставляло её уклоняться от обязанностей по отношению к отцу и стране. Она понимала, что обязана доставить сообщение отца в Кислев. Негодование Ульрики было вызвано тем, что долг службы разлучает её с Феликсом, и точно так же она злилась на него, отвлекающего её от выполнения обязанностей.

Ульрика больше не была уверена в своих чувствах к Феликсу. Пока они находились в разлуке, она постоянно грезила наяву о его возвращении, но само возвращение изменило положение дел. Он теперь был не фантазией, а реальной личностью, которую она временами находила довольно раздражающей, с его рассудительностью и изысканными манерами. По большому счёту, он вырос в столице цивилизованного мира, а она была дочерью пограничного дворянина полуварварской страны. Ульрика не представляла себе, какие разногласия могло это вызвать. Ссылки Феликса на поэтов, театральные постановки и книги ни о чём ей не говорили, временами заставляя Ульрику ощущать себя глупо. Феликсу же недоставало честного и прямолинейного подхода её соплеменников, а за свою жизнь он побывал так далеко и повидал столь много, что это пугало. При дворе в Мидденхейме Ульрика чувствовала себя дикаркой и находилась не в своей тарелке среди изысканных дам. Иногда Феликс вызывал у неё похожие чувства.

Более того, Ульрика ощущала беспокойство, что близость между ними развилась столь быстро и решительно. Всю свою жизнь она сдерживала эмоции под контролем. Она росла, чтобы стать воином, сражаться наравне с мужчинами, стать для отца подобием сына, которого тот в действительности хотел. Статус наследницы также заставлял сохранять эмоциональную дистанцию с любым мужчиной. И Ульрика не была уверена, хотела ли она устранения этой дистанции.

А тут ещё его пьянство. Ульрика выросла среди крепко выпивающих мужчин, но в Кислеве попойки ограничивались праздниками и торжествами. Уж слишком опасное это место, чтобы кто бы то ни было отваживался напиваться до беспамятства чаще, чем несколько раз в год. С момента, как они достигли города, Феликс бывал пьян ежедневно. Это её беспокоило.

Ульрика покачала головой. Как это на неё непохоже. Впервые в жизни она ощущала нечто подобное. Так переживать по поводу того, что думает о ней мужчина, и что она думает о мужчине. В прошлом она подбирала себе любовников в соответствии со свободными нравами аристократов своего народа — на ночь удовольствия. У неё никогда не было бурных эмоциональных романов или каких — либо душевных переживаний. Но в тех отношениях с мужчинами всё было понятным, обе стороны знали, что ожидают друг от друга. Ульрика не была уверена в том, что вообще понимает Феликса. И не была уверена, что у них может быть совместное будущее.

«Хотя какое это имеет значение? — невесело усмехнувшись, подумала Ульрика. — Наступают орды Хаоса, впереди тяготы и опасности пути — весьма вероятно, что вообще не будет никакого будущего, и, стало быть, переживать бессмысленно». Она выбросила подобные мысли из головы и вернулась к изучению карты, выискивая лучший маршрут к своей цели. Похоже, лучший путь — присоединиться к Истребителям.

Ульрика услышала, как открылась дверь, и кто — то вошёл в библиотеку. Шаги принадлежали человеку, однако не были лёгкой поступью Феликса. Подняв голову, она увидела Макса. Он бросил на неё пристальный взгляд и подмигнул.

— Итак, я не единственный, кто жжёт ночами ламповое масло, — произнёс Шрейбер.

Она кивнула, прикидывая, что же он думает. По взгляду глаз Макса вполне возможно было предположить, что тот пришёл сюда, зная, где её искать. В усадьбе отца Ульрики, Макс постоянно натыкался на неё, якобы случайно. В его дыхании тоже ощущался запах алкоголя.

— Что ты тут делаешь, Макс? — спросила она.

Шрейбер широко улыбнулся.

— Я воспользовался возможностью осмотреть библиотеку короля гномов. Понимаешь ли, они сберегли множество старых книг из тех, что редко встретишь в Империи. Некоторые переведены с гномьего писцами — людьми.

— Я никогда не подозревала, что существуют люди, способные читать по — гномьи.

— Среди кислевитов грамотность не считается выдающимся талантом, — заметил Макс.

Ульрика заметила иронию в его голосе. Это напомнило ей Феликса, и она почувствовала, как поднимается в ней злость. Не ведающий о том Макс продолжил:

— Среди граждан Империи отношение к грамоте иное. Некоторые умеют не просто читать, но читать гномьи руны.

— Я думала, что это тайный язык, который гномы берегут для себя.

— Теперь так. Но так было не всегда. Когда — то отношения между гномами и людьми были более доверительными, и во времена Сигмара Хельденхаммера многие обучались языку гномов. Руны гномов послужили основой для первых алфавитов людей. Согласно Незавершённой Книге, не вызывает сомнений, что Сигмар общался с гномами на их родном языке.

— Сигмар был богом.

— Принявшим человеческий облик. Его первые жрецы тоже могли разговаривать на гномьем. Они передавали знание тем, кто приходил им на смену. Гномий по сию пору используется многими учёными — церковниками.

— Ты утверждаешь, что есть люди, умеющие на гномьем говорить?

— На древнем варианте языка, который не особо отличается от современного. Представители Старшей Расы весьма консервативны, и их язык не многим изменился за прошедшие две с половиной тысячи лет. И если ты способен говорить на старом варианте языка, то сможешь объясниться и на новом варианте. И, с большой вероятностью, сможешь на нём читать.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Помимо того, что я маг, я ещё и учёный. И, подобно многим учёным, в молодости обучался в храмах. К тому же, в наши дни магам необходимы практические знания богословия и богослужения, чтобы не иметь проблем с охотниками на ведьм. Церковь по — прежнему не испытывает к нам нежных чувств. Поэтому довольно часто нам приходится доказывать, что мы богобоязненные люди.

Ульрике вспомнились предрассудки её сограждан и ненависть, которую многие из последователей Ульрика испытывали к магам в Мидденхейме.

Она видела кое — какой смысл в словах мага.

— А ты богобоязненный человек, Макс Шрейбер? Или подвергаешь опасности свою душу?

— Я гораздо набожнее, чем ты можешь предположить, Ульрика Магдова. Я всю свою жизнь был врагом Хаоса, и неважно, что могут подумать об этом охотники на ведьм.

— Макс, нет необходимости убеждать в этом меня. Я видела твой бой со скавенами.

Шрейбер подошёл и сел напротив неё. Определённо, в его дыхании ощущался винный дух.

— Вижу, ты замышляешь путешествие. Собираешься поохотиться на дракона, а?

— Нет. Я пытаюсь отыскать дорогу в Кислев, чтобы донести до нашего народа предостережение отца. Царица должна узнать о надвигающемся вторжении.

— Стало быть, с гномами идти не собираешься? Феликс — то идёт, не так ли?

— Феликс поклялся сопровождать Готрека. Я не стану просить его нарушить клятву.

Ульрика была не совсем уверена, чем вызвано то выражение, что появилось на лице Макса. В тусклом свете было сложно утверждать, удивлён тот, обрадован, встревожен или всего понемногу.

— Я думал, что вы неразлучны, — в итоге произнёс Шрейбер.

— Мы лишь спим вместе, ничего больше.

Даже произнося те слова, Ульрика сознавала, что это неправда. Однако в действительности ситуация была достаточно схожей, а потому она не ощущала себя лгуньей. Макс поморщился. Он ревнует, или это нечто иное?

— Что такое? — поинтересовалась Ульрика.

— Просто кислевитки немного более прямолинейны в… делах сердечных, чем привыкли мужчины Империи.

— Мы честны.

— Несомненно. Но ты застала меня врасплох, вот и всё. В Империи дамы не говорят о подобных вещах.

Ульрика уставилась на него.

— Тем не менее, они, безусловно, занимаются подобными вещами. Я провела достаточно времени при дворе в Мидденхейме, чтобы убедиться в этом. Мы, кислевитки, уж по крайней мере не лицемерим!

К её удивлению Макс захохотал.

— Да. Верно. Ты права.

— И нет необходимости говорить со мной свысока.

— Я и не думаю, — заметил Шрейбер, изменив тон. — Как ты собираешься отправиться в Кислев? Пешком?

— На лошадях, если сумеем отыскать здесь хоть каких — нибудь.

— Сколько вас? Будешь нанимать телохранителей?

— У меня есть Олег со Стандой, и мой верный меч. Зачем мне кто — то ещё?

— Путь отсюда до Кислева долог и полон опасностей, — он помедлил мгновение, словно что — то обдумывая. — Возможно, ты сможешь взять в дорогу ещё один меч, и даже больше чем меч — целого мага.

— Ты предлагаешь свои услуги?

Ульрика внезапно почувствовала себя неловко. Она ничуть не была уверена, что желает ехать с Максом, хоть тот и могучий волшебник.

— Да.

— Я подумаю.

— Я тебе пригожусь, — уверенно произнёс он. — В этих горах есть орки, а среди них есть шаман. Чтобы сражаться с магией, нужна магия.

— Я уже сказала, что подумаю, — отрезала она, вставая, чтобы уйти.

Макс поклонился, пожелав ей доброй ночи. Пока Ульрика шла к двери, она чувствовала на себе его пристальный взгляд. Шрейбер открыл рот, собираясь что — то сказать.

— Я люблю тебя, — внезапно произнёс Макс.

— Ты пьян, — отозвалась она, выходя за дверь.

Но она всё равно услышала, как он произнёс вслед:

— Так и есть, но это ничего не меняет.

Прогуливаясь по коридору, она обнаружила, что пришла к решению. Она отправится вместе с Феликсом и Готреком по Главному тракту до поворота на Урской; а если им удастся пережить путешествие, дальше отправится на север с Олегом и Стандой. Ульрика почувствовала себя так, словно тяжесть свалилась с её плеч. Ей с нетерпением захотелось увидеть Феликса и оказаться с ним в постели. Они сильно отдалились друг от друга за последнее время, и Ульрика ощущала долю своей ответственности за это. Она сделает попытку помириться.

Стоя в библиотеке, Макс ощущал себя глупо. Вино, ранее принятое в „Императорском грифоне“, ещё оказывало на него воздействие, и он чувствовал, как заплетается язык. С одной стороны, он был рад, что высказался, но с другой, был глубоко смущён отказом. Макс обнаружил, что жизнь, проведённая в изучении магии за пропахшими плесенью старыми книгами, никоим образом не подготовила его к общению с реальной женщиной. У Шрейбера было чувство, что он с самого начала повёл разговор неправильно.

Это отвратительно. Ему следует взять себя в руки. Максимилиан Шрейбер — магистр магии Золотого Колледжа и тайный брат древнего ордена Золотого Молота, а не какой — то там сопляк — студент. Ему не пристало подобным или вообще каким — либо способом терять самоконтроль. Учитывая его силу, так легко может произойти беда. Макс слишком хорошо знал истории о магах, что спьяну учиняли ужасающий разгром. И он не собирается последовать их примеру. Для этого он слишком мудр. Он никогда не воспользуется своими силами в состоянии опьянения. Каков бы ни был повод.

«А тут темно, — подумал Макс. — Ничего не видно из — за слабого освещения». Он знакомым замысловатым движением повёл пальцами и почувствовал, как откликаются ветры магии. Светящаяся сфера приглушённого жёлтоватого света возникла в пространстве около его руки. Макс покатил её и оставил парить в воздухе посреди помещения. Свет сферы странно мерцал, словно что — то оказывало влияние на способность Шрейбера контролировать магию. Возможно, старые защитные руны гномов. Возможно, нечто иное. Сейчас Макс не собирался беспокоиться по этому поводу.

Он покачал головой и обратил внимание на карту, которую изучала Ульрика. Было не сложно сделать выводы из того, что на ней изображено. Пробуждение дракона, вне всяких сомнений, изменило положение вещей в этой части гор Края Мира. Повсюду племена орков. Города уничтожены. Торговые пути перекрыты. Он мог легко представить себе лавину вызванных этим неприятностей.

Пробудившийся дракон начал разрушать города людей и гномов, поедать их стада. Это привело к тому, что стали хуже охраняться торговые пути и горные перевалы. Орки и прочие мерзкие существа воспользовались неразберихой, чтобы укрепить своё положение. Караванные пути удлинились, а из — за возросшей опасности наёмники подняли плату за свои услуги. В местных горах и городах людей в Остермарке поднялась цена на товары. Единственное событие вызвало волны, которые прокатились через сотни лиг, затронув тысячи людей, которые никогда в жизни даже не увидят дракона и верят, что драконы всего лишь миф.

«Насколько часто похожие цепочки событий затрагивают владения людей? — гадал Макс. — Несомненно, их куда больше, чем ему известно. Кажется более чем вероятным, что некоторое количество подобных происшествий, случившись одновременно, способно вызвать крушение Империи. Для начала, глядя на эту карту, трудно понять, каким образом гномы смогут быстро провести армию через горы, если дракон и орки решат тому воспрепятствовать. Даже если гномы захотят оказать помощь Кислеву против наступающих легионов Хаоса, у них может не получиться. Разумеется, есть ещё „Дух Грунгни“. Воздушный корабль даст возможность очень быстро перебросить множество воинов. Возможно, вот он ответ. Если могучую машину смогут починить. Но даже если так, однажды дракон её едва не уничтожил. Возможно, он попытается снова и на сей раз преуспеет».

Макс покачал головой. Он сознавал, что просто пытается отвлечься от своей неразделённой страсти к Ульрике. Или ситуация не столь безнадёжна? Похоже, что между Ульрикой и Феликсом не всё идёт гладко. Возможно, он ещё получит свой шанс, особенно, если Ульрика и господин Ягер отправятся в путешествие порознь, а Макс присоединится к ней. Кто знает, что тогда может произойти? Шрейбер позволил порыву надежды угаснуть. Из того, что Ульрика с Феликсом могут расстаться, ещё не следует, что она поедет с Максом.

Шрейберу едва не захотелось расхохотаться. Почти на пороге крупнейшее за последние два столетия вторжение сил Тьмы, а маг, поклявшийся противостоять Хаосу, расселся тут и думает лишь об этой единственной девушке. Каким — нибудь способом, но он должен восстановить соразмерность своих чувств. Макс подошёл к шкафам и изучил книги.

Несомненно, тут находилось порядочное количество книг, включая несколько копий Книги Обид Карак Кадрина, насчитывающей более трёх тысяч лет. Более ранние записи были выполнены практически на чистейшем древнем языке гномов, который он изучал в молодости. Макс перелистывал страницы, пока вскоре не захрапел, откинувшись в кресле, а книга древних повествований о вероломстве, предательстве и унынии выскользнула из его руки.

Феликс, пошатываясь, вошёл в комнату, что делил с Ульрикой. Он не особо устойчиво держался на ногах, и потому, видимо, с треском провалились его старания не производить шума. Он уже споткнулся о ночной горшок и выронил меч, который упал на пол с громким металлическим лязгом. Феликс понимал, что Ульрика не спит, хотя та в кровати не пошевелилась. И гадал, как долго она его ждала.

— Итак, ты, по — обыкновению, пьян, — произнесла Ульрика сердитым голосом.

— Сама ты напилась, — тупо возразил Феликс. — Я думал, ты пойдёшь в королевскую библиотеку, чтобы спланировать маршрут до дома.

— Не я. Макс напился.

— Ты, стало быть, пила в компании господина Шрейбера, — в угрюмом тоне, которым было это произнесено, Феликс умудрился выразить такую ревность, что и сам удивился.

— Нет. Я была в библиотеке, а он пришёл уже в подпитии.

— Чем же ты тогда занималась?

— Мы разговаривали.

— О чём?

— О языке гномов, если тебе вообще есть до этого дело.

— У тебя внезапно возник интерес к гномьему языку?

— Карты и книги в библиотеке, в большинстве своём, написаны на нём.

— Ну, бесспорно, это придаёт делусмысл, — с нескрываемой иронией заметил Феликс.

Он начал снимать свою одежду, готовясь ко сну.

— Ты умеешь быть противным, Феликс Ягер.

— По всей видимости. А господин Шрейбер не таков?

— Макс, по крайней мере, предложил сопровождать меня до Кислева.

Феликс почувствовал, как сводит его желудок. Он не ожидал, что её слова смогут настолько его задеть. Повалившись на кровать подле Ульрики, он украдкой взглянул на неё. В темноте невозможно было прочитать выражение её лица. Но, судя по голосу, она была расстроена. Феликс помедлил, раздумывая над тем, что сказать. Молчание растянулось, словно бескрайняя голая пустыня, угрожая поглотить всё, что он собирается высказать.

— Я поеду с тобой в Кислев, — наконец произнёс Феликс.

— А как же дракон?

— После того, как он будет убит…

— Вот как, значит, ты поедешь после того, как будет убит дракон…

— Я дал клятву, и знаю, что вы, кислевиты, думаете о клятвопреступниках.

И снова повисла тишина. Ульрика больше ничего не произнесла. Феликс раздумывал, что ещё сказать, но пиво ударило в голову, и щупальца дремоты, навеянной алкогольным опьянением, погрузили его в море сна.

А когда утром Феликс проснулся, Ульрика уже ушла.

С зубчатой стены над внутренним двором дворца короля Истребителей Макс наблюдал, как всходит над горами утреннее солнце. Во рту он ощущал сухость. Болела голова. Бурчало в животе. Так он не напивался уже очень давно, со времён студенчества. Шрейбер испытывал смутное чувство стыда и замешательства. Он понимал, что в какой — то мере это всего лишь последствия похмелья. Однако к этому примешивалось осознание того, что он сказал Ульрике нечто из того, что следовало, по — хорошему, оставить при себе. Кроме того, он ещё и злился на себя за то, что напился. Для магистра магии сие не есть хорошо. Макса бросило в дрожь, когда он обнаружил, что в состоянии опьянения воспользовался заклинанием, пусть даже столь простым, как вызов световой сферы. Даже в идеальных обстоятельствах магия представляет собой коварную и опасную штуку и без того, чтобы добавлять сложностей воздействием алкоголя. Макс помнил, что по этому поводу говорил его старый наставник Джаред: «Пьяный чародей — это глупый чародей, а глупый чародей довольно скоро становится мёртвым чародеем».

Шрейбер сознавал — случившегося не следовало допускать, понимая при этом, что на то были свои причины. Он маг. Он осознал состояние своего разума. Медленно и беззвучно считая до пяти, Макс сделал глубокий вдох. На счёт десять он задержал дыхание, затем, досчитав до двадцати, сделал медленный выдох. Проделывая это, он старался очистить свой разум, как учили его наставники.

Поначалу не получалось. Болезненные ощущения в желудке и головокружение препятствовали его попыткам. «Вот и ещё одна из опасностей опьянения, — подумал Макс. — Мне было бы сложно защитить себя, напади сейчас враг». Он выругался, понимая — подобные мысли сами по себе являются знаком, что ему не удаётся выполнить даже это простейшее магическое упражнение. Он продолжил, концентрируясь на своём дыхании, стараясь ощутить спокойствие и расслабленность, стараясь, чтобы напряжение отпустило мышцы.

Постепенно стал проявляться эффект упражнения. Мысли Макса стали спокойными и неторопливыми. Болезненные ощущения, казалось бы, начали пропадать. Напряжённость оставляла его. Краем своего сознания он начал замечать колебания течений магии. В сознание Макса проникли цветные завихрения: красные, зелёные и преобладающие над ними золотые. Он стал представлять себя пустым сосудом, который начинает заполнять энергия. Магия мягко вытеснила симптомы недомогания, сознание начало всё более проясняться и наполняться золотистым светом. Макс почувствовал себя обновлённым. Прикосновение магии напоминало эффекты воздействия некоторых из тех наркотических средств, с которыми он экспериментировал под наблюдением своих наставников. Оно принесло ему ощущение прилива сил и лёгкое эйфорическое состояние. Чувства обострились. Макс начал ощущать ветер, нежно ласкающий его кожу. Лёгкое покалывание, вызываемое прикосновением шерстяных одежд. Тепло камней под пальцами. Макс мог слышать слабые голоса гномов, раздающиеся в глубине дворца, которые ранее замечал лишь подсознательно. Свет стал ярче и зрение его прояснилось.

Прояснились и иные чувства, помимо тех пяти, которыми обычно пользуются представители человечества. Макс мог чувствовать течение магии вокруг себя и слабое излучение живых существ. Он мог чувствовать мощь рун, которые были составной частью сооружений гномов, и способ, которым руны трансформировали примитивные формы энергии в магическую защиту. Макс сознавал, что непостижимым для обычных смертных способом может воспользоваться этими формами энергии и трансформировать их во что угодно. В этот миг Макс ощущал чрезвычайное оживление и настоящую радость, которые, как он был уверен, доступны лишь пониманию чародеев.

Добившись освобождённости разума от мыслей, он сохранял это состояние несколько мгновений, а затем, сделав выдох, вернулся к размышлениям, рассматривая своё существование уже с новым пониманием и ясностью.

Теперь Шрейберу стало ясно, что напился он в результате того, что события в его жизни начали выходить из под контроля. За последнее время он подвергся воздействию серии происшествий, которые были чужды нормальному течению его размеренной жизни учёного. Макс принял участие в сражении, в чародейском поединке бился с магом гораздо сильнее себя. Он легко мог погибнуть и в поединке, и в сражении со скавенами. Он влюбился — страстно, неудержимо и почти неожиданно для самого себя. Возможно, в глухомани Кислева, вдали от родины, напряжённо ожидая возвращения воздушного корабля, Макс был более уязвим для подобного чувства. Верно, Ульрика красивая женщина. Но ему встречались и более красивые, и Макс не влюблялся в них до беспамятства. Как бы то ни было, причины не имеют значения, в отличие от самого факта, что подобное произошло именно с ним. Он ревновал, доходил до отчаяния, испытывал злость, которую едва ли сознавал, и всё это заставляло его совершать неверные поступки и испытывать соблазны, ранее ему неведомые. Макс сознавал, что вся эта история угрожает его душевному спокойствию, и даже, некоторым образом, его душе. Его влечение к женщине привело к тому, что он рассматривал мрачные варианты, которые должны были оставаться для него запретными, и раздумывал над вещами, о которых никогда не должен был и помышлять. Макс зашёл настолько далеко, что прошлой ночью воспользовался магией, будучи пьян. Это счастье, что он оказался не настолько пьян, чтобы применить некоторые из известных ему заклинаний, которые подчиняют других его воле.

Шрейбер закрыл глаза и обдумал тайный смысл знаний, доставшихся ему такой ценой. «Слаанеш», — подумал он. Для несведущих, это тёмный бог непередаваемых наслаждений, повелитель демонов, помешанные на удовольствиях поклонники которого предаются оргиям с отвратительной невоздержанностью. И Максу было прекрасно известно, как подобные вещи случаются. Но это не единственная угроза, которую представляет Слаанеш. Он бог соблазнов плоти, утончённых и смертоносных. Даже наимудрейшего он способен завлечь на путь разрушения, убеждая потворствовать своим желаниям. Макс понимал, что Слаанеш может сгубить человека множеством способов: влечение к пьянству, употребление наркотиков, распутство. Макс понимал, что произошедшее с ним прошлой ночью ему следует расценивать со всей серьёзностью, потому как, некоторым образом, это первый шаг на пути к погибели, если подобное будет продолжаться.

Макс сознавал, что не должен делать подобные вещи. Он поклялся противостоять Хаосу и не стать его слугой, для чего столь долго и с таким трудом обучался. Макс понимал, что должен отказаться от Ульрики, выпивки и прочих соблазнов, что могут сбить его с пути истинного, или последствия будут ужасны. Но даже когда Шрейбер принял такое решение, какой — то голос внутри него нашёптывал, что он этого делать не желает, а его новая способность проникать в суть подсказывала, что истина может быть иной.

Возможно, он столь долго изучал деятельность Хаоса по менее возвышенной причине: не потому, что ненавидит его и желает ему противостоять, но потому, что восхищён им. Возможно, всё это время он лишь дурачил сам себя.

Даже твердя себе, что подобная мысль всего лишь очередная из ловушек Слаанеша, Макс слишком хорошо осознавал, что она, хотя бы частично, имеет под собой основание.

Феликс брёл по улице. Он понятия не имел, где искать Ульрику, но, по словам часовых, она, Олег и Станда рано утром вышли из дворца и направились в сторону ярмарочной площади, что стихийно образовалась вокруг „Духа Грунгни“ в долине за стенами города. Тут прослеживался смысл. Она собиралась поискать лошадей для продолжения своего путешествия, а рынок — место получше прочих, где их можно купить.

Направляясь к подножию холма, Феликс заметил, что за ним наблюдает молодой гном необычной наружности. Гном был одет в шкуры, а его голову покрывал розоватый пушок, отчего гном выглядел так, словно недавно побрился. В перевязи за плечом у него был топор. Заметив, что Феликс за ним наблюдает, гном начал продвигаться вперёд и, остановившись в шаге, завязал разговор:

— Ты — Феликс Ягер!

Голос незнакомца, более низкий, чем у большинства гномов, был громким. Рассматривая гнома, Феликс заметил у того на руках замысловатые последовательности татуировок, изображающих огромных, истекающих кровью чудовищ. Под ними была надпись гномьими рунами. Видя, куда смотрит Феликс, гном гордо согнул руки, заставив мускулы напрячься, а татуировки разгладиться.

— Вижу, ты заметил мои тату! Надпись гласит — „Рождённый умереть“!

— Да. Весьма впечатляюще, — произнёс Феликс.

Он пошёл широким шагом, и вскоре гном почти бежал, что успевать за ним. В намерения Феликса не входило быть невежливым, но ему следовало побыстрее разыскать Ульрику и извиниться за своё поведение прошлым вечером. Если молодой гном и посчитал его бестактным, то виду не подал.

— Улли, сын Улли, к вашим и вашего клана услугам, — произнёс гном.

Он попытался поклониться на ходу и едва не споткнулся.

— Рад знакомству, — сказал Феликс, надеясь, что гном намёк поймёт и оставит его в покое.

Его похмелье не способствовало общительности.

— Ты товарищ Готрека Гурниссона, не так ли? Ты держал своей рукой молот Огнебородого?

Пока гном это произносил, в его голосе слышалось благоговение. Феликс не был уверен, в чём причина — в Готреке или в молоте. Он остановился и пристально сверху вниз посмотрел на Улли.

— Да. И что?

— Мне не нравится твой тон, человек! Желаешь вызвать меня на бой?

Феликс оглядел юношу. Тот был мускулистым, вроде обезьяны, что не редкость среди гномов, но он и близко не был столь устрашающ, как Готрек или Снорри Носокус. Однако не было смысла затевать беспричинную драку, особенно с Истребителем.

— Нет. У меня нет желания с тобой биться, — терпеливо ответил Феликс.

— Хорошо! У меня нет желания запятнать мой топор кровью человека!

— Нет необходимости кричать, — спокойно произнёс Феликс.

— Не указывай, как мне следует разговаривать! — завопил гном.

Рука Феликса инстинктивно переместилась на рукоять меча. Казалось, юный Истребитель немного отшатнулся.

— Я не указываю тебе, как разговаривать, — вежливо, насколько смог, произнёс Феликс. — Я лишь прошу тебя немного успокоиться.

— Я — Истребитель! Я не собираюсь успокаиваться! Я поклялся принять смерть в бою с ужасными чудовищами!

Феликс состроил кислую гримасу. Он уже слышал нечто подобное раньше, от Готрека, но почему — то в устах Улли Уллиссона это не выглядело столь же убедительно.

— Ты, вероятно, заметил, что я вовсе не ужасное чудовище, — произнёс Феликс.

— Ты издеваешься надо мной?

— Куда уж мне.

— Хорошо! Я требую должного уважения к Истребителю от типчиков такого сорта!

— И что же это за сорт такой? — вкрадчиво спросил Феликс.

Угрожающие нотки появились в его голосе. Ему уже начали наскучивать наезды этого хвастливого грубияна. Казалось, Улли это заметил, и снова сдал назад.

— Люди! Молодая раса! Мужчины Империи!

Стычка собирала толпу гномов — наблюдателей. Феликс слышал, как они бормочут что — то друг другу на гномьем. Некоторые из наблюдателей подталкивали друг друга локтями и указывали на Феликса. Он расслышал, что несколько раз упомянули его имя. Похоже, в городе он довольно известная персона.

— Что я могу для тебя сделать, Улли Уллиссон?

— Это правда, что вы намереваетесь охотиться на дракона Скьяландира?

— Да. Почему ты спрашиваешь?

— Я ищу достойной гибели.

— Занимай очередь, — спокойно заявил Феликс.

— Что? — проревел Улли.

— Ты не оригинален, — заметил Феликс. — Собираешься составить нам компанию в наших поисках?

— Я собираюсь отправиться на поиски дракона с вами или без вас! Однако, если ты просишь моей защиты, я её предоставлю!

— Я? Нет. Доброго тебе дня, — произнёс Феликс, развернулся и зашагал прочь.

Он не оборачивался, однако слышал, как позади громко бушевал Улли.

— Мы заблудились? Не так ли, проницательнейший из следопытов?

Серому провидцу Танкуолю не понравилось, каким именно образом высказался Ларк. В сочетании с намёком на недоверие к способностям Танкуоля, в тоне слышалась угроза, что не предвещало ничего хорошего для дальнейших отношений между ним и его приспешником. У Танкуоля болела голова. Два дня назад у него закончился порошок искривляющего камня, что не способствовало улучшению дел, потому как Танкуоль ощущал в нём сильную потребность. Возможно, ему стоит понемногу отщипывать от резервных запасов искривляющего камня? Нет! Танкуоль понимал, что должен сохранить очищенное вещество на случай крайней необходимости. Ему может понадобиться энергия.

— Мы заблудились? — снова спросил Ларк.

— Нет! Нет! — прочирикал Танкуоль, отразив в голосе, как он надеялся, абсолютную убеждённость. — Мои силы предвидения таковы, что мы оказались точно там, где и должны были оказаться!

— И что же это за место?

— Ты допрашиваешь меня, Ларк Стукач?

— Я выражаю интерес.

Танкуоль уставился на линию горизонта. Сверкающие вершины, что отмечали границу Пустошей Хаоса, казалось бы, стали намного ближе. «Не обманываюсь ли я из — за острой потребности в искривляющем камне? — недоумевал Танкуоль. — Неужели на моё чувство направления повлияла таинственная притягательность этих заброшенных земель? Или постоянное донимание пустыми вопросами Ларка начало сказываться на моей оценке? Видимо, тут всего понемногу».

И, разумеется, погода нисколько не помогала. Если не шёл дождь, то опускался туман. Если не было тумана, то становилось настолько ярко, что чувствительные глаза скавенов болели, и те были вынуждены закапываться в землю, не желая рисковать тем, что их могут обнаружить. Не имея желания, как обычно, признавать, что люди хоть в чём — то могут превосходить скавенов, Танкуоль сознавал, что человек со спины лошади, скорее всего, заметит их раньше, чем они догадаются о его присутствии. Тут, казалось бы, не было золотой середины. Дожди поливали хуже некуда. Хлестали они жёстко, и практически до нуля снижали видимость. После них шкура Танкуоля оставалась влажной, а чувство обоняния притуплялось. Словно сама стихия сговорилась с врагами Танкуоля подорвать его здравомыслие.

«И действительно, — удивился Танкуоль, — почему мне это раньше не пришло в голову? По всей видимости, эта ужасная погода вызвана заклинанием какого — то врага». У Танкуоля было несколько кандидатов на рассмотрение. «Несомненно одно, — клятвенно пообещал он себе, — возвратившись в цивилизованный мир скавенов, я заставлю кого — то пострадать за те неудобства, что перенёс. И один из кандидатов для неотвратимой мести находится не далее нескольких длин хвоста».

По мере продолжения путешествия, Ларк становился всё более непереносимым. Если тот не был нахальным, то был голодным, и бросал на своего законного господина тревожащие жадные взгляды. А если не это, то он задавал дурацкие вопросы, которые, похоже, подразумевали, что у Ларка не осталось доверия к суждениям серого провидца. «Я тебе довольно скоро покажу, насколько ты ошибаешься», — пообещал себе Танкуоль. Он не готов постоянно сносить дерзости от нижестоящих.

— Ты не ответил на мой вопрос, остроумнейший из провидцев, — произнёс Ларк.

Танкуоль пристально глядел на Ларка, пока не заметил, что тот не отвечает ему взглядом, а вместо этого уставился на что — то за плечами Танкуоля. Серый провидец, зарычав, оскалил зубы. Да это же старейшая из известных уловок. Он не собирается оборачиваться и давать Ларку возможность прыгнуть себе на спину. Стукач что, за неразумного крысёныша его принимает?

— Ты на что уставился? — спросил Танкуоль?

— Почему бы тебе не воспользоваться своими невероятными силами предсказания и не выяснить это самостоятельно? — предложил Ларк. — Возможно, тебе удастся узнать, что нам предвещает то чудовищное облако на горизонте, и не оно ли каким — то образом является причиной сотрясания земли под нашими лапами.

Сперва Танкуоль подозревал, что Ларк издевается над ним, а потом ощутил, что земля, несомненно, дрожит. Отважившись бросить быстрый взгляд за плечо, он обнаружил, что там во весь горизонт растягивается огромное облако, закрывая собой всё, даже горные вершины.

— Какое — то неизвестное и загадочное природное явление, — предположил Танкуоль.

— На мой взгляд, больше похоже на наступающую армию, могущественнейший из хозяев. Весьма и весьма огромную.

Ларку не очень — то удалось не выказать страх в своём голосе. За что Танкуоль его нисколько не винил. Если то облако и в самом деле подняла армия, то она огромнее всех, о которых когда — либо слышал Танкуоль.

Он вздрогнул. Тут уж ничего не остаётся, как спрятаться и ждать.

Ульрика оглядывала ярмарочную площадь, которая стихийно возникла вокруг лежащего за городскими стенами воздушного корабля. Сотни гномов стояли по периметру ограждения и с благоговением смотрели на могучее судно. В толпе сновали жонглёры и глотатели огня. Продавцы пирожков торговали своим товаром с лотков, закреплённых на шее. Торговцы пивом несли сквозь толпу огромные кувшины с пенящимся напитком, наливая пива всем желающим за несколько медяков. Высоко над Ульрикой на ходулях возвышался гном, отпускающий в толпу шуточки. Менестрели на всеобщей речи исполняли придуманные баллады о великом путешествии воздушного корабля.

Ульрика была разочарована. Лошадиный рынок оказался совсем не похож на таковые. Там продавались лишь существа, которым ни за что не выдержать долгий переход на север: пони для работы в шахтах, мулы и клячи, на которых в жизни не сядет ни один кислевит. К её досаде, это показывало, что Феликс снова оказался прав. Гномы не славятся ни своей кавалерией, ни своими знаниями лошадиной породы. Ульрика стиснула зубы. Сегодня она не собирается позволять мыслям об этом мужчине раздражать её. Она не желала поддаваться своему гневу. Прошлой ночью она была готова помириться с Феликсом, пока тот не показал себя нализавшимся пьянчугой. Теперь он будет извиняться перед ней.

Прежде Ульрика никогда не видела так близко столь многих гномов. Тут их должно быть сотни и даже тысячи, и большинство из них в лёгком, по меньшей мере, подпитии. Все они были решительно настроены праздновать в собственной суровой манере. Похоже, что возвращение молота Огнебородого стало для них событием великой важности. Хотя и непохоже, что гномам требовалось какое — либо оправдание, чтобы пьянствовать. В этом они были похожи на людей Кислева. Дела у торговцев пивом шли отлично, но от них не отставали кузнецы и торговцы оружием. Похоже, что торговаться, покупать и продавать почти столь же нравилось гномам, как и выпивать.

— Ты красивая девчушка, — раздался глубокий громыхающий голос возле локтя Ульрики.

Она поглядела вниз и увидела стоящего рядом гнома. Тот был приземистым, мускулистым и отталкивающе безобразным. У него был расплющенный нос, на конце которого находилась огромная бородавка, поросшая волосами. Над его бритой головой возвышался хохол окрашенных волос, растущих пучками. В ушах висели огромные золотые кольца.

— А ты Истребитель.

— Столь же умна, как и красива, как я погляжу. Не желаешь ли прилечь в кустах? — гном вкрадчиво указал на ближайшие заросли зелени.

Ульрика не сразу поняла, на что тот намекает. А когда поняла, то не знала, что делать — то ли злиться, то ли хохотать. Олег и Станда потянулись за оружием. Ульрика успокоила их взглядом. Она и сама вполне способна разобраться с этим.

— Я так не думаю.

— Сделав это, довольно скоро ты думала бы иначе. Ещё ни одна девушка не пожалела, что раздвинула ноги для Бьорни Бьорниссона.

На этот раз Ульрика расхохоталась. Если это и задело Истребителя, он не подал вида.

— Если ты передумаешь, дай мне знать.

— Обязательно, — произнесла она, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Ты знакома с Готреком Гурниссоном, — сказал Истребитель. — А с Феликсом Ягером?

Это её остановило.

— Да.

— Как я слышал, они собираются охотиться на драконов.

— Ты слышал верно.

— Тогда я полагаю, что могу к ним присоединиться. Мы сможем видеться чаще, красавица.

Истребитель повернулся и пошёл прочь. Ульрика изумлённо смотрела ему вослед. В итоге она увидела, как тот растворился в толпе рука об руку с двумя накрашенными и немолодо выглядящими человеческими девками.

— Никогда ранее не видел ничего подобного, — заметил Станда, на круглом лице которого отразилось недоумение.

Олег, соглашаясь, подёргал свои длинные свисающие усы.

— Ручаюсь в том, что прежде чем наше путешествие закончится, вы увидите немало странных вещей, — произнесла Ульрика. — А теперь пошли. С тем же успехом мы можем возвращаться во дворец. Лошадей нам тут не найти.

Она до сих пор не могла поверить тому, что только что наблюдала своими глазами. То, несомненно, был самый необычный Истребитель из тех, что ей когда — либо встречались.

„Дух Грунгни“ лежал неподвижно. Это было впечатляющее зрелище даже для страдающего от похмелья Феликса. Огромный воздушный корабль лежал в чистом поле у стен Карак Кадрина. Место было огорожено, чтобы удерживать толпу на расстоянии, и окружено стражами — гномами, которые не подпускали посторонних слишком близко. Гондола фактически лежала на земле, привязанная канатами, которые удерживались крюками, заглублёнными в землю, словно колышки для палатки. Множество канатов поднимались к аэростату, проходили через поручни, что шли вдоль его верхней части, и спускались вниз с обратной стороны. Даже сквозь гул толпы наблюдателей, Феликсу было слышно, как скрипели канаты, когда воздушный корабль слабо покачивался. Это зрелище напомнило Феликсу когда — то прочитанную старую сказку о спящем великане, которого, пока тот спал, опутав паутиной канатов, привязали к земле и обездвижили.

Феликс разыскивал Ульрику, но, как и всех остальных, его влекло на площадь, окружающую воздушный корабль. Он улыбался самому себе. Феликс уже настолько привык к „Духу Грунгни“ за время поисков Караг — Дума, что просто позабыл, насколько впечатляющ огромный воздушный корабль. А о зрителях такого не скажешь. Те пришли поглазеть на судно, как могли бы глазеть на какого — нибудь пойманного дракона.

Стражники узнали Феликса, когда тот протолкался к огороженному верёвками пространству, и позволили ему пройти. Подходя к „Духу Грунгни“, Феликс слышал, как зеваки, перешёптываясь, произносят его имя. Подобная известность была для него необычной.

Гномы столпились у фюзеляжа воздушного корабля, обмазывая аэростат смолообразным веществом, которое закупоривало прорехи. Феликс понимал, что вещество изготовлено по какой — то алхимической формуле, известной лишь Макайссону и его подмастерьям. Механики и кузнецы трудились над двигателями и вмятинами на корпусе гондолы, усердно стучали молотами, огромными гаечными ключами закручивали гайки на места. Металлический лязг был оглушающим. Сквозь иллюминаторы Феликс мог видеть, что внутри гномов ещё больше. Похоже, ремонтные работы продвигаются быстро. Борек Вилобородый склонился на свою трость и наблюдал за выполнением работ. Он выглядел старее и печальнее обычного, но когда Борек заметил приближающего Феликса, по его лицу скользнула улыбка.

— Ты видел Ульрику? — спросил молодой воин.

— Мне кажется, я видел, как она с телохранителями направлялась обратно в город.

Феликс подавил своё разочарование. Он не ощущал необходимости прямо сейчас отправляться обратно во дворец. Возможно, следует принять пивка. Сие может помочь от похмелья. Феликс быстро обдумал и решил воздержаться. Это, вероятно, не поможет, а ему потребуется ясность мыслей, когда он снова увидит Ульрику.

— Как идут дела? — спросил Феликс.

Борек кивнул головой. В его зубах была зажата нераскуренная трубка. Феликс понимал, что таким образом сказывается сила привычки. Борек не станет зажигать её так близко к аэростату.

— Медленно. Вчера сюда приходил Макайссон и сказал, что пройдёт несколько недель прежде чем воздушный корабль будет готов.

— А почему здесь нет его самого? Несомненно, он сам должен наблюдать за работами.

— Он заявляет, что его подмастерья знают всё, что необходимо. Перед тем, как мы отправились, команда была хорошо вымуштрована. Мы понимали, что он может не выжить, чтобы наблюдать за ремонтом, который может нам потребоваться.

По выражению лица старого гнома, Феликс мог предположить, что тот думает о ком — то другом, кто сейчас не может наблюдать за работами — о своём племяннике. Учёный продолжил:

— Макайссон одержим идеей убийства дракона. Он вошёл в раж. Закрылся в своей мастерской и конструирует оружие для убийства зверя. Макайссон отказывается от еды и питья, а сюда вчера пришёл посмотреть на ход ремонта лишь потому, что я целый час стучал в его дверь.

Феликс заглянул в глаза учёному.

— Даже ты думаешь, что Макайссон может создать что — нибудь, что будет способно уничтожить Скьяландира?

Борек пожал плечами.

— Если кто — то и сможет, то он. Макайссон — гений. Многие столетия сообщество гномов не порождало столь замечательного инженера, как он.

— Тогда жаль, что он стал Истребителем.

— Да. В противном случае он мог бы изменить мир. Если бы его теории были приняты. Если бы его не преследовала Гильдия Инженеров. Но его имя так и так попадёт в историю. Сооружение этого воздушного корабля — деяние, достойное Предков. И Макайссон довёл его до Караг — Дума, а это означает, что если не он сам, то имя его будет жить вечно.

— Это настолько значительное событие?

— Более, чем ты в состоянии представить. Твоё имя тоже будет жить столь же долго, как сами горы, Феликс Ягер. Твоё участие в уничтожении демона и возвращении молота Огнебородого стало тому порукой.

Феликс нашёл подобную мысль необычной. Он был не уверен, что чувствует, располагая знанием о том, что имя его будут помнить в грядущих столетиях, долгое время после его смерти. Прямо сейчас Феликсу не хотелось думать о смерти. Подобные мысли он не находил приятными.

— Где теперь молот?

— В храме Гримнира. Харгрим оставил его там до поры до времени.

Феликсу в голову пришла идея. Им овладело любопытство.

— Когда — нибудь мне захочется увидеть храм изнутри.

— Обычно люди не допускаются к осмотру святая святых храма Гримнира, — Борек помедлил мгновение. — Но ты — Носитель Молота, боги взирают на тебя с благосклонностью, и я полагаю, для тебя может быть сделано исключение.

— Мне это нравится, — сказал Феликс.

Это может оказаться важным, если когда — либо он соберётся написать историю о приключениях Готрека. Возможно, осмотр внутренности храма сможет дать ему некоторое понимание особенностей характера гномов.

— Спасибо тебе, — произнёс Феликс. — Я пойду.

— Да хранят тебя Боги — Предки, Феликс Ягер.

— Тебя тоже, — пожелал Феликс и удалился.

Серый провидец Танкуоль наблюдал, как облако пыли подбирается всё ближе. Оно поднялось до неба. Словно бы всю траву на равнинах охватило огнём, и в небо взметнулся шлейф дыма. Земля сотрясалась. Он слышал грохот сотен копыт, бьющих оземь. Нос Танкуоля подёргивался. Он ощущал небольшую концентрацию искривляющего камня, холодное оружие и плоть, человеческую и нечеловеческую. Его особенные чувства предупреждали о присутствии мощной магии. Танкуоль и Ларк обменялись испуганными взглядами, враждебность временно сходила на нет, когда они встретились с угрозой их обоюдному существованию.

Почти, да не совсем. Танкуоль быстренько прикинул, не сбежать ли ему и оставить Ларка одного встречать то, что надвигается на них. На месте его удержало лишь понимание, что это наверняка бессмысленно. Инстинкты подсказывали ему, что к ним приближается столь много врагов, что пока некоторые из них будут заниматься Ларком, у прочих будет достаточно времени, чтобы заняться его поисками. Рядом с Ларком, по крайней мере, оставалась возможность хоть какой — то защиты. В подобные моменты напряжённости, когда была велика потребность выпрыснуть мускус страха, запах других крысолюдей обнадёживал даже столь независимого скавена, как серый провидец Танкуоль.

— Конные воины, проницательнейший из властителей? — прогромыхал Ларк.

Танкуоль потряс рогатой головой и обнажил клыки. Во рту ощущалась сухость. Сердце колотилось в груди. Он сдерживал позыв начать набивать рот последними остатками порошка искривляющего камня.

— Нет. Другие. Не человеки.

— С севера? Из Пустошей?

— Да! Да! Воины в чёрной броне. Изменённые звери. Прочие твари.

— Ты видел это? Рогатая Крыса даровала тебе видение?

«Явного ощущения нет, — подумал Танкуоль, — но признаваться в этом Ларку нет никакого смысла». Поэтому Танкуоль многозначительно молчал, вглядываясь в облако. Пыль вызывала слёзы на его розовых глазах и щекотала нос. Мускусные железы Танкуоля напряглись, и он щёлкал хвостом, пытаясь снять напряжение. Ларк издал низкий угрожающий рык. Танкуоль пристально уставился в приближающееся облако пыли, пытаясь там что — либо разглядеть.

Внутри облака двигались какие — то фигуры. Массивные тёмные очертания медленно появлялись из сумрака и становились всадниками. Танкуоль повидал множество верховых воинов, называемых глупыми людишками „рыцари“, когда служил Совету Тринадцати в Бретонии. Всадники на лошадях напоминали ему тех, разве что их доспехи были сделаны из чёрного металла с латунными обводами. Броня была более замысловатой, чем любые из когда — либо виденных Танкуолем доспехов людей. Демонические лица, перекрученные руны, загадочные символы — всё это казалось отлитым в стали с помощью неких магических способов.

С нагрудника доспехов одного воина раззявила пасть демоническая рожа. Шлем воина был выполнен в виде лика демона, а из под забрала пристально всматривались блестящие красные глаза. У другого доспехи покрывали чудовищного вида шипы, а в бронированном кулаке он сжимал столь же шипастую булаву с навершием в форме вопящей человеческой головы. Доспехи третьего мерцали зловещим жёлтым светом, мягко пульсируя, словно отзываясь на сердцебиение носителя. За ними надвигались остальные всадники, облачённые в столь же необычно изукрашенные доспехи.

Покрытое пламенными рунами оружие воинов также было сделано из чёрной стали. Воины были вооружены мечами и булавами, кавалерийскими копьями и моргенштернами. На их щитах находились символы одной из четырёх Сил Разрушения — Тзинча, Великого Преобразователя. Лошади были огромны, гораздо крупнее тех скакунов, что использовали люди. Им и следовало быть такими, чтобы выдерживать своих здоровенных всадников и вес невероятно замысловатой, состоящей из нескольких частей конской брони. Как и у всадников, глаза скакунов светились недобрым дьявольским огнём. Словно распахнулись врата ада, и эти ужасные призраки выскочили прямо оттуда.

Воины Хаоса имели ужасающий вид, но, насколько понимал Танкуоль, ещё более устрашающим было то обстоятельство, что те всего лишь авангард обширной орды. «Что же натворили эти злодеи, Феликс Ягер и Готрек Гурниссон?» — гадал Танкуоль. Он ни минуты не сомневался, что наступление этой чудовищной армии как — то связано с их путешествием в Пустоши Хаоса. Как раз в их манере растревожить осиное гнездо зловредных сил, а затем сбежать, подставив других под удар. «Да пожрёт их души Рогатая Крыса», — выругался Танкуоль.

Издав ужасный вой, Ларк бросился ничком на землю, всем своим видом выражая покорность. Танкуоль проклял и его, но удерживался от побуждения самому последовать за Ларком. Мысли серого провидца метались. Если он падёт ниц перед кровожадными безумцами, те, вероятнее всего, попросту растопчут его, оставив от величайшего скавенского мыслителя современности лишь окровавленные останки. Танкуоль сознавал, что так поступать не следует. Если он хочет выжить, потребуется всё его здравомыслие.

Серый провидец эффектно развёл руки в стороны и позволил ореолам энергии заиграть вокруг его когтей. Передовая лошадь было попятилась, но всадник удержал её под контролем и изготовил оружие для удара. Мускусные железы Танкуоля готовы были опорожниться, и он отчаянно пытался сдержаться. Он высоко вздёрнул подбородок, выставляя всадникам на обозрение свою рогатую голову, светлую шкуру, великолепный мечущийся хвост. Танкуоль ощутил прилив внутренней энергии и решил, что если случится самое худшее из возможного, и он отправится приветствовать Рогатую Крысу на тринадцатом уровне Преисподней, то прихватит с собой нескольких поклонников Тзинча.

— Стой! — прокричал Танкуоль на общей речи людей, воспользовавшись наиболее впечатляющим оракульским тоном. — Я приветствую вас от имени Совета Тринадцати, благородных правителей всего сообщества скавенов.

Если на воинов Хаоса это и произвело впечатление, они никак сие не показали. Наоборот, один из них пришпорил своего скакуна, и понёсся вперёд, наклонив пику, явно намереваясь насадить на неё серого провидца.

Всё, казалось бы, замедлилось, пока приближался закованный в броню воин. Наконечник пики выглядел очень острым. Танкуоль гадал, не это ли последние мгновения его жизни.

— Погоди! Погоди! — пронзительно заорал серый провидец. — Не убивай меня. Не совершай непоправимой ошибки. Я принёс известия от Совета Тринадцати. Они желают выразить своё почтение вашей непобедимой армии!

Танкуоль думал, что смерть его почти настала. Он призывал свою силу, чтобы попытаться применить заклинание побега, что перенесёт его через искривлённое пространство. У него не было уверенности, что энергии и времени на это хватит, но ему оставалась всего лишь эта слабая надежда. Сверкающий наконечник пики приближался. Он выглядел столь же острым, как меч Феликса Ягера, и раз в десять более смертоносным. Едва не пронзив тело Танкуоля, всадник поднял пику вверх и громко расхохотался, злобно и издевательски.

— Ты желаешь присоединиться к нам?

— Да! Да!

— Или ты желаешь нам сдаться?

— Да! Да!

— Так что конкретно? Или и то и другое?

— И то и другое!

Танкуоль выпрыснул мускус страха, но сейчас это не имело значения. Что куда важнее, он сохранил жизнь и свой гений для пользы расы скавенов. Ему стоит лишь вытерпеть последующие несколько непростых мунут, а там он приступит к делу и обратит планы этих заносчивых тупиц против них самих. А в настоящий момент перво — наперво нужно спасать свою шкуру.

— К чему нам щадить тебя?

— У нас могучие армии! Мы можем помочь вам сокрушить человечество! Мы владеем информацией о городах людей и их местоположении! Нам известно множество вещей!

— Может, тебе следует пощадить этого уродца и оставить при себе в качестве шута! — проревело существо с мордой демона на нагруднике.

Танкуоль заставил себя успокаивающим образом покачать головой, хотя внутри у него всё кипело, и поклялся отомстить тому говоруну, как только выдастся подходящий момент. И момент этот не замедлит себя ждать, если вокруг столь много искривляющего камня, как он подозревает.

— Или нам следует прибить его к нашему знамени в назидание остальным его сородичам. Я раньше встречал скавенов. Я сражался с ними. Те были мерзким вероломным стадом.

— Вне всяких сомнений, то были предатели, — заметил сметливый Танкуоль. — Истинные скавены всегда верны своим союзникам.

— Это славная шутка, — произнёс „морда демона“. — Быть тебе нашим шутом!

— Этот малый — серый провидец, — заметил воин Хаоса с огромным знаменем, на котором был изображен размахивающий мечом человек со снятой кожей. — Вполне возможно, что он говорит от имени Тринадцати.

— И что?

— Наверняка нам следует его пощадить! Возможно, его захочет допросить полководец или его ручные чародеи!

Слушая этого воина, Танкуоль молился. Тот был не лишён здравого смысла. И нет сомнений, что предводитель орды достаточно мудр, чтобы вести переговоры с серым провидцем.

— А потом мы всегда сможем предложить его душу Тзинчу. Говорят, провидцы являются магами, и наш могучий повелитель, возможно, будет признателен за столь лакомый кусочек!

«Во что я впутался?» — спрашивал себя Танкуоль. Может быть, ему следовало воспользоваться заклинанием побега, но прежде чем Танкуоль осознал, всадник остановился, схватил его, поднял вверх и уложил поперёк седла, словно мешок зерна. Остальные окружили Ларка и погнали того вперёд своим оружием.

Через несколько секунд они уже направлялись в середину приближающейся орды Хаоса. Сердце Танкуоля колотилось от страха, а опустошённые мускусные железы болели от напряжения в бесплодных попытках что — то выпрыснуть. Не очень — то успокаивающее ощущение.

Феликс вошёл во внутренние покои храма Гримнира. Известность, несомненно, помогла ему. Священники не стали поднимать шума и впустили его внутрь. Они лишь казались удивлёнными тем, что кто — то из людей пожелал посетить это место. После огромного огня, который ярко горел в вестибюле храма, тут было темно и мрачно, и глаза Феликса некоторое время привыкали к освещению.

Необычайно толстые каменные стены приглушали все звуки. Воздух пах ладаном и резким запахом палёных волос. Внутренние покои были пусты, если не считать нескольких старых гномов в скромных красных мантиях. При них не было оружия. Их длинные бороды были перехвачены зажимами в виде двух перекрещенных топоров. Казалось, они мало чем занимались помимо молитв и присмотра за огромным костром, что постоянно горел в вестибюле.

Феликс огляделся. Потолок находился сравнительно ниже, чем в храмах людей, но всё же не ниже трёх ростов Феликса. Вдоль стен располагались огромные каменные саркофаги. Каждый высотой с человека и вырезан в виде лежащего на спине гнома, сжимающего на груди оружие. «Это надгробия королей — Истребителей, — понял Феликс. — Здесь похоронены многие поколения королевской семьи Карак Кадрина».

Центр помещения занимал массивный алтарь, над которым возвышалась статуя могучего воина — гнома с топором в каждой руке, попирающего ногой шею дракона. Изображённая фигура явно была Истребителем. Борода была короткой. Над головой возвышался здоровенный хохол. Перед алтарём стоял коленопреклонённый гном, тихо бормоча молитвы.

На алтаре покоился молот Огнебородого. Просто взглянув на него, Феликс ощутил, как по пальцам прошёл спазм боли. Он по — прежнему помнил, как шёл с этим молотом в бой с огромным Кровожадом из Караг — Дума. Использовать подобное оружие не предназначено смертным людям, и он заплатил за это ценой своей боли. Иногда, в тихую ночную пору, Феликс с удивлением раздумывал: «Почему из всех людей мира молот позволил воспользоваться собой лишь ему? Он не герой. У него даже не было желания оказаться в Караг — Думе, и он довольно счастливо мог бы прожить всю свою жизнь, не видя великого демона Хаоса, не говоря уж о том, чтобы сражаться с одним из них».

Истребитель вскочил на ноги и резко отвернулся от алтаря, совсем не так, как покидал бы святилище своего бога верующий человек, а скорее, как воин, получивший приказ от своего генерала и сразу же отправляющийся его исполнять. Проходя мимо, он бросил взгляд на Феликса. На его лице не выразилось удивление, что он увидел человека здесь, в одном из наиболее священных мест его народа. Глядя на Истребителя, Феликс думал, что гном обладает самым суровым взглядом, который ему доводилось видеть. Лицо гнома с тем же успехом могло быть вырублено из гранита. Черты лица обладали первобытной представительностью, которую иногда можно было видеть на древних статуях. Голова гнома была недавно выбрита, за исключением небольшой полоски волос, которая однажды вырастет в хохол. Борода была укорочена до уровня обычной щетины.

Феликс сделал знак молота и приблизился к алтарю. На нём не было никаких особенных знаков присутствия божества гномов. Алтарь был массивной конструкцией, вырезанной из цельного камня. Молот казался всего лишь мощным боевым молотом, чьё навершие несло на себе такие же руны, как и сам алтарь. Если бы Феликс сам не держал молот и не чувствовал его мощь, он мог бы подумать, что тот всего лишь впечатляющего вида оружие, а не какая — то там священная реликвия.

И снова Феликс спрашивал себя, почему он тут оказался. Что он надеялся обрести, посещая святилище? Может, некое понимание внутренней сути гномов? Беглое знакомство с необычной психологией, что вынуждает многих гномов обривать свои головы и отправляться на поиски гибели? Феликсу было крайне сложно понять подобное поведение, и он совсем не мог представить себя совершающим такой поступок, равно как и любого другого человека.

А возможно, он бы и смог. Люди постоянно совершают самоубийственные поступки. Напиваются до чёртиков и из показной храбрости совершают глупейшие выходки. Приобретают зависимость от ведьминой травы и дурного корня. Присоединяются к культам тёмных богов Хаоса. Бьются на дуэлях по самым незначительным и бессмысленным поводам. Иногда Феликс даже у себя замечал дурные и саморазрушительные устремления. Возможно, гномы всего лишь обладают этим в большей степени и, в своеобразной своей манере, обставляют рядомусловностей. Может быть, стоя здесь и наблюдая за их божеством, ему удастся понять, почему гномы так поступают.

Феликс приблизился к передней части алтаря и преклонил колено у ног статуи. Сама статуя воплощала в себе все таланты гномов в обработке камня. Она была выполнена на таком уровне детализации, достичь которого скульпторам — людям не хватило бы ни терпения, ни мастерства. Борек рассказывал ему, что над этой статуей трудились пять поколений искусных мастеров, почти тысячу лет по летоисчислению людей.

Феликс тщательно рассматривал статую, словно в ней содержался ключ к некой великой тайне, и изучая её, он смог бы прийти к пониманию, что побуждает Истребителей к их свершениям. Если статуя и хранила ответы на его вопросы, то упорно их не раскрывала. Феликс печально улыбнулся, думая, что тут нет ничего, кроме древней работы по камню. Даже если эти стены пропитались сущностью проводимых тысячелетиями жертвоприношений, как заявляли гномы, Феликс не ощущал ничего подобного. А чего он ожидал? Он человек, а боги гномов и к своей собственной расе проявляют довольно мало интереса. Так почему они должны обращать внимание на него?

Тем не менее, Феликс находится в святилище, и раз уж он тут, не будет ничего дурного в том, чтобы отважиться на молитву. Феликс не мог придумать, о чём ему просить, помимо того, чтобы древний бог даровал Готреку доблестную смерть, которой тот ищет, и сохранил Феликса, чтобы тот смог о ней поведать. В тот момент, когда его руки инстинктивно сделали знак молота, Феликсу показалось, что он ощутил нечто. Сгустившуюся в помещении тишину, обострение собственных чувств, ощущение присутствия чего — то древнего, огромного и могущественного. Феликс снова пристально вгляделся в бесстрастные черты лица Гримнира, но те не изменились. Суровые, но пустые глазницы под шлемом по — прежнему смотрели на мир без жалости и понимания.

Феликс покачал головой. Возможно, всё это игра его воображения. Лучше не рассказывать об этом никому. Он поднялся на ноги и уже почти дотянулся, чтобы напоследок коснуться молота, но лишь только он это сделал, его пальцы начало покалывать, и Феликс чрезвычайно живо вспомнил боль от удерживания сего оружия. «Возможно, это и есть то знамение, которого я ждал, — кисло подумал Феликс. — Или просто напоминание человеку, вроде меня, что поднять подобное оружие тот может лишь раз в жизни и только ради величайшей цели». Феликсу сие было неведомо.

Это вынудило его задуматься о своём необычном опыте с мечом и драконом. Феликс хотел поговорить об этом с Максом, но отношения между ним и магом стали щекотливыми. Он подозревал, что каждый из них ревнует другого к Ульрике. Феликс решил, что как только представится возможность, он должен это обсудить. Не оглядываясь, он покинул святилище и вышел на улицу. Пришла пора возвращаться во дворец. Феликс сознавал, что вскоре им предстоит оставить этот город.

(обратно)

В горах

Феликс устало шагал по горной тропе. Теперь, когда он впервые за долгое время снова надел кольчужную рубашку, та ощущалась тяжёлой и непривычной. Хотя он и был рад ей. В этих горах обитали орки, и ему хотелось защитить себя насколько возможно.

Перед ним шли Олег и Станда. Они располагались по обе стороны от Ульрики, которая нарочито не обращала внимания на Феликса. Она приняла извинения за его поведение в пьяном виде, но теперь снова дулась. Ладно, по крайней мере, до поворота на Урской она решила идти вместе с ним. Все кислевиты надели доспехи из кожи и вооружились луками. Они пристально осматривали склоны гор, несмотря на то, что окрестности перевала Пиков предположительно были безопасны. Феликс полагал, что нервничать их заставляло само пребывание в горах. Помимо прочего, их домом были плоские равнины Кислева, и кислевиты привыкли гораздо чаще передвигаться верхом на лошади, чем на своих двоих.

Прямо позади них шагал Макс Шрейбер, опираясь на тяжёлый дубовый посох. Макс элегантно смотрелся в новых одеждах из золотой и жёлтой парчи, которые ему на заказ пошили в городе. Тут он держался, как на иголках, продолжая рассматривать тропу так, словно каждую минуту ожидал обнаружить засаду. Феликсу слишком хорошо были понятны его опасения. В Карак Кадрине ходили слухи, что в горах не только дракон, но орки и гоблины. Феликс прежде сражался с зеленокожими, и его не привлекала перспектива очередного столкновения с ними.

Для успокоения он бросил быстрый взгляд за плечо. Он был удивлён, заметив, что по дороге из города они собрали попутчиков. К их отряду присоединилось четверо новых Истребителей. Как и заявлял в «Железной двери», Стег присоединился к ним. Когда они уходили, он околачивался у главных ворот Карак Кадрина. Через несколько сотен шагов по дороге за ними увязался хвастливый молодой Истребитель Улли. Омерзительно безобразный гном, зовущийся Бьорни Бьорниссон, поприветствовал Ульрику хитрым многозначительным взглядом и попросил разрешения присоединиться к ним. Похоже, что когда никто ему не ответил, он посчитал это знаком согласия и потащился за ними. Через пол-лиги они нагнали гнома с молотом, которого Феликс видел в храме Гримнира. Похоже, тот знал, кто они такие, и прибавил шаг, что держаться рядом.

Готрек шагал впереди, сурово глядя по сторонам. Его топор висел за плечом, казалось, он изо всех сил старается не обращать внимания на попутчиков. Снорри посмеивался, пока Бьорни Бьорниссон во всю глотку распевал девяносто седьмой куплет какой — то непристойной песенки об Истребителе, тролле и, помимо прочего, монастыре с толпой монахинь Шаллии. Феликс был изумлён воображением, которое проявил гном. Он сомневался, что даже половина тех вещей, о которых пел Истребитель, вообще физически возможна.

Позади них ехал Малакай. Он управлял повозкой, заполненной таинственным оборудованием, которое отказывался кому — либо показывать. Когда повозка подскакивала на изрытой колеями дороге, Феликс слышал лязг металла. За время работы в кузне инженер что — то сконструировал, понял Феликс, хотя даже не догадывался, что именно. Время от времени гном дёргал поводьями, и два небольших пони чуть резвее принимались тащить тяжёлую повозку.

Феликс кисло усмехнулся. На этот раз в немилость к Ульрике он попал из — за своего предложения, что кислевитам следует попробовать ехать на пони — единственных лошадях, имеющихся в городе короля Истребителей. Она не захотела принять это за шутку. Феликс предположил, что Ульрика всё — таки уже была достаточно раздражена тем, что сопровождает Истребителей, и его замечания оказалось достаточно, чтобы привести её в ярость. Эта догадка осенила его слишком поздно, чтобы хоть чем — то помочь.

Позади шёл Стег, чьи беглые взгляды на повозку Феликс время от времени замечал, когда они останавливались. От попыток заглянуть в повозку Стега удерживало лишь присутствие двух замыкающих Истребителей — Улли и молчаливого незнакомца. Феликс не мог решить, что хуже — пение Бьорни или беспрестанное хвастовство Улли. По крайней мере, последний гном, безымянный, был немногословен. За что Феликс был ему признателен.

Он полагал, что столь же достойно благодарности и кое — что ещё. Стоял прекрасный день. Горный воздух был чист и свеж. Небо было голубым и ясным, без признаков облаков. По бокам тропы расцвели горные цветы. И если бы не конечный пункт назначения, Феликс наверняка насладился бы прогулкой. За время своих странствий с Готреком, ему довелось побывать в куда менее приятных местах.

В этом месте перевал Пиков был широким и легкопроходимым. Он спускался в долины восточной части Империи и пересекался с торговым трактом через провинцию Остермарк. Широкая дорога была вымощена потрескавшимися плитами, которые свидетельствовали о продолжительности использования гномами этого пути. Феликс был бы рад последовать этой дорогой обратно в земли людей, но клятва сопровождать Готрека и желание быть рядом с Ульрикой вынудили его поступить иначе.

Скоро им предстоит свернуть на север, на старый Главный тракт в Карак Унгор, в долины, где обитает дракон и ненавидящие людей орки. Он всячески старался забыть об этом и сосредоточиться на окружающем виде. Остовы сосен чернели на горных склонах. Дым поднимался оттуда, где гномы работали на заготовке древесного угля. Тут и там вдоль расположенных выше троп за стадами коз и овец наблюдали гномы — пастухи. Феликсу было удивительно видеть представителей Старшей Расы, занимающихся столь заурядным ремеслом.

Он всегда думал о них, как об Истребителях, инженерах и прокладчиках туннелей. Для него, как и для большинства людей, гномы были рудокопами, обитателями подгорных туннелей, превосходными оружейниками. Даже сейчас, собственными глазами наблюдая иные свидетельства, сложно было отбросить стереотипы. Однако он, как и все прочие, полагал, что раз уж Старшая Раса потребляет пищу, то, несомненно, среди гномов должны быть пивовары, мясники и пекари. Феликс собственными глазами видел тому подтверждение в Карак Кадрине. Он предположил, что до сего момента его личный опыт общения с гномами ограничивался неординарными представителями горного народа: Истребителями, учёными, инженерами, священниками. Ранее он никогда не бывал в полноценном городе гномов, посетил лишь крошечную колонию, что ютилась среди руин Карака Восьми Вершин, да громадный пустынный лабиринт Караг — Дума. Как он понимал, огромный промышленный комплекс у Одинокой Башни, где создавался „Дух Грунгни“, был далеко нетипичным поселением. Его существование было тайной, сохраняемой даже от большинства представителей Старшей Расы.

Феликс расправил плечи, чтобы более удобно разместить заплечный мешок. Он подумывал попросить Малакая взять мешок на повозку, но затем решил оказаться от этой идеи по двум причинам. В настоящий момент Истребитель — инженер и так был достаточно раздражён, а Феликсу хотелось иметь всё своё добро при себе, на случай, если по какой — то причине отделится от отряда. Он был достаточно научен годами странствий, чтобы готовиться к худшему.

Феликс покачал головой, понимая, что попросту пытается отвлечься от мыслей об Ульрике. Феликс сознавал, что если Ульрика вела себя неразумно, то и он был не лучше, и чёрт его дери, если тому была хоть какая — то причина. Он попросту чрезмерно чувствителен к поведению Ульрики. Словно всё, что та делает, подвергается эффекту увеличения. Почему из всех прочих человеческих существ он был отвергнут за незначительную слабость, каким — то образом превратившуюся для неё в серьёзный порок. Высказывания, которые в устах любого другого были бы просто шуткой, воспринимались, как насмешки и завуалированные оскорбления, над которыми стоило детально и обиженно раздумывать. То обстоятельство, что Макс находился ближе к Ульрике, чем он, начинало беспокоить Феликса и заставляло его необоснованно ревновать. В какой — то мере он осознавал, что повышенная чувствительность является следствием его влюблённости и, возможно, странное поведение Ульрики имеет под собой то же основание. Но в то же время он не шёл на попятный и поступал в соответствии со своими необдуманными побуждениями. Ни о чём подобном сочинители стихов о любви не упоминали, и Феликса это злило. Возможно, это означает, что между ними всё — таки нет истинной любви.

А возможно, поэты упрощают переживания, чтобы получить более совершенные и понятные сюжеты. Возможно, ни он, ни она не совершают ничего необычного. Память играет злую шутку. Феликс с нежностью вспоминал свою первую любовь — Кирстен, в большинстве своём забывая проблемные моменты в их взаимоотношениях, а хорошие преувеличивая. Теперь он сознавал, что у него и с Кирстен бывали непростые дни, когда они ссорились и просто не желали общаться друг с другом. Это было по — человечески. И он заботился о ней, несмотря на размолвки, что иногда случались между ними. Иногда Феликсу казалось, что куда проще и приятнее жить памятью о минувшей любви, чем вовлекать себя в новые любовные отношения. В конце концов, свои воспоминания он может исправлять точно так же, как когда — то исправлял свои поэмы — отбирать хорошие части и полировать их, пока не заблестят. Реальность всегда имеет изъяны. Когда занимаешься любовью, бурчит в животе. Иногда не высказывается то, что следует высказать. Реальные люди полны противоречий, раздражительны и порой эгоистичны. «Как и я сам», — напомнил себе Феликс.

Он понимал, что поступил правильно. Он понимал, что Ульрика ведёт себя неразумно. Он понимал, что ему следует подождать, пока она не подойдёт и не извинится. Этого требовала как его гордость, так и необычное, почти подсознательное негодование. Но почему — то обнаружил, что ноги сами несут его вперёд, к Ульрике, губы шепчут извинения, а рука тянется, чтобы дотронуться до её руки и сжать её пальцы.

А необычнее прочего оказалось, что после этого Феликс стал, если не счастлив, то, по крайней мере, умиротворён.

* * *

Горел походный костёр. Феликс угостился очередным ломтиком подорожника и пряной гномьей колбаской. Он сквозь огонь посмотрел на Ульрику и улыбнулся. Та улыбнулась в ответ. Сегодня они помирились, по крайней мере, на какое — то время. Тёмная фигура Макса Шрейбера расположилась подальше от пламени. Скрестив ноги, тот сидел на земле, делая глубокие вдохи и, похоже, выполняя какое — то таинственное упражнение. У Феликса было стойкое ощущение, причин которого он не понимал, что кажущийся спящим Макс прекрасно осознаёт всё происходящее вокруг. Олег и Станда стояли на страже немного дальше, глядя в темноту, чтобы не повредить своему ночному зрению. Чувствуя, что выпитое ранее вино добралось до его мочевого пузыря, Феликс извинился и отошёл отлить.

По возвращении он на некоторое время остановился понаблюдать за гномами. Макайссон сидел, уставившись на огонь, в то время как его пальцы лениво перебирали детали какого — то небольшого заводного механизма. Рядом с инженером расположились Бьорни, Улли и молчаливый гном. Когда Феликс прошёл мимо, Бьорни набрался смелости и сделал то, что Феликс собирался сделать весь день.

— Как звать тебя? — спросил Бьорни незнакомца.

— Гримме, — ответил тот, и его тона и выражения лица было вполне достаточно, чтобы прекратить любые дальнейшие вопросы.

Бьорни решил, что это лишь привлечёт к нему больше зрителей.

— Ладно, Гримме, должно быть, ты слышал рассказы обо мне и трёх эльфийских девушках. Это неправда. Ну, не совсем правда. Их было всего лишь две, а эльфкой была только одна, ну, в действительности полуэльфкой, а я обнаружил это слишком поздно, хотя ту должны были бы выдать остроконечные уши, но, видишь ли, она одевала на голову шарф. И я был пьян, а ночью все кошки серы, ну и…

Если Гримме его и слышал, то не подал вида. Он просто продолжал сердито вглядываться в огонь. Феликс попытался не обращать внимания на Бьорни. Улли и Бьорни, похоже, становились родственными душами. По крайней мере, они выслушивали бесконечные хвастливые россказни друг друга. Бьорни был неиссякаемым источником забавных историй о своей личной жизни. Улли не говорил ни о чём, кроме боёв, в которых побывал, и сражениях, в которых собирается побеждать.

— … и тут я требую, чтоб она привела мне осла, — говорил Бьорни. — Ты бы видел выражение её лица…

Феликс оглядел остальных Истребителей, чтобы посмотреть, как им это нравится. Гримме лишь безрадостно глядел в огонь, погрузившись в свои раздумья о страданиях и муках. Феликсу хотелось с ним поговорить, но он понимал, что его вмешательство будет нежелательным.

Стег расположился под повозкой, обстругивая своим ножом кусок древесины и, кажется, не замечал случайных взглядов, которые время от времени бросал на него Макайссон. За повозкой на страже стояли Снорри Носокус и Готрек. Феликс пошёл поглядеть, как у них дела.

— Приближается незнакомец, — произнёс Снорри Носокус. — Снорри его чует.

Готрек хмыкнул.

— Мне об этом известно уже минут как пять. Приближается гном, и вскоре мы сможем с ним поболтать.

Феликс прекрасно понимал, что не следует подвергать сомнению слова Готрека или спрашивать, как тот узнал об этом. За годы у Феликса выработалось огромное уважение к остроте чувств Истребителя. В тёмных и диких уголках мира гном чувствует себя как дома, чего никак нельзя сказать о человеке.

Феликс уставился в направлении, которое Готрек указал тычком своего большого пальца. Там что — то двигалось. В свете двух лун Феликс заметил два тёмных силуэта. Когда те подошли ближе, он расслышал цокот копыт по камням.

Когда незнакомец приблизился, Феликс увидел, что это гном, ведущий в поводу мула.

— Здравствуйте, незнакомцы, — произнёс гном. — Может старый рудоискатель присесть у вашего огонька?

— Да, может, — пригласил Готрек. — Если он назовёт своё имя.

— Я Мальгрим, сын Хурни, из клана Магрест. А вы кто такие?

— Я Готрек, сын Гурни.

— Снорри Носокус.

Рудоискатель теперь подошёл на расстояние удара меча. Феликс разглядел, что тот — типичный гном, низкорослый, но широкоплечий. Он был одет в некое подобие куртки с капюшоном, который закрывал его голову, а длинная борода почти доставала до колен. В одной руке у гнома была кирка, и по манере, в которой тот её держал, Феликс предположил, что рудоискатель умело использует её в качестве оружия. К мешку на спине мула была приторочена лопата, а также набор сит, которыми старатели пользуются для добычи золота из речной воды. Лицо гнома было изборождено морщинами, а глаза смотрели настороженно. Они чуток расширились, когда Мальгрим увидел, что Готрек и Снорри — Истребители, и ещё больше, когда заметил, что Феликс — человек.

— Два Истребителя путешествуют с человеком из Империи, — заметил гном. — Уверен, что за этим целая история.

Феликс проводил гнома к огню. Мальгрим посмотрел на пятерых Истребителей, а затем на Готрека и Снорри.

— Я не слышал, чтобы сородичи собирались на войну, — произнёс он. — В горных кланах не поднимали боевых знамён.

— Это не сбор, — сказал Готрек и присел у огня.

Как отметил Феликс, Мальгрим подумал, что призыв к оружию является единственной причиной, по которой могло собраться вместе столь много Истребителей.

— Жаль, — заметил Мальгрим, — потому как есть на то большая необходимость. Орки в горах готовятся к войне. Угрек Живодёр собрал под своим знаменем все племена.

Феликс вздрогнул. Даже в далёком Альтдорфе он слышал рассказы о Живодёре. Его именем пугали непослушных детей. Рассказывали, что Живодёр — исполинский орк, который с живых пленников снимает кожу и делает из неё свою одежду. Феликс всегда считал ту историю всего лишь выдумкой, но тон рудоискателя убеждал в существовании этого орка, а он не выглядел таким гномом, который просто забавы ради станет рассказывать путникам небылицы.

К удивлению Феликса, следующим заговорил Макс Шрейбер.

— Ходят слухи, что в горах есть шаман зеленокожих. Говорят, он обладает мощной магической силой. А ещё я слышал, что шаман тоже присоединился к Живодёру.

— Ну, если они попадутся нам на пути, мы им покажем, как выглядят их внутренности! — завопил Улли. — Мы идём убивать дракона Скьяландира.

Рудоискатель посмотрел вокруг и медленно покивал головой, словно начиная понимать.

— А я удивлялся, что же могло привести в горы семерых Истребителей, если не поднятие боевых знамён. Это, вне всяких сомнений, та достойная смерть, к которой вы стремитесь, потому как её причиной станет дракон. С момента своего пробуждения он тщательно прочесал Высокие долины и привёл в запустение Человечьи долины. Однако я удивлюсь, если вам удастся хотя бы увидеть дракона, потому что орки многочисленны, а кроме них в холмах есть ещё и бандиты — люди.

— Да уж, плохи дела в горах, — произнёс Феликс.

Если Мальгрим и уловил иронию в его голосе, то не подал вида.

— Да. В холмах всегда были дикие люди, но теперь к ним присоединился доведённый до отчаяния народ, вынужденный бросить свои фермы из-за опустошений, чинимых орками и огнедышащим драконом. Нынче на высокогорьях жизнь дешева и коротка. Даже больше, чем обычно.

— Почему Ангрим Железный Кулак не собирает своё войско и не наводит порядок? — спросил Феликс.

К смеху Мальгрима присоединились остальные гномы.

— Задача Ангрима — удерживать перевал Пиков и препятствовать ордам орков с востока пользоваться им для прохода в земли людей. Если он со своим войском оставит эту долину и весть об этом дойдёт до зеленокожих — восточные провинции вашей Империи вскоре ощутят на себе ярость орочьих орд.

— Почему это так важно для гномов? Зачем им беспокоиться о том, будет ли вторжение в Остермарк?

Мальгрим выглядел потрясённым.

— Наши народы связаны клятвами и договорами о дружбе. Люди способны забывать старые союзы, но не наш народ. Мы обязаны следовать клятвам наших предков.

— Да, это так! — завопил Улли.

— Кроме того, — добавил Мальгрим, — перевал принадлежит нам. И мы не станем позволять зеленокожим беспрепятственно пользоваться им.

Феликс понимал, что из всего этого многословия можно сделать такой вывод — гномы не станут посылать войска на зачистку Главного тракта. Пока он раздумывал над словами рудоискателя, его осенила другая идея. Если Старшая Раса рассуждает подобным образом, то станут ли они вообще задумываться над тем, что направить помощь кислевитам? Несложное предположение подсказало ему ответ. По силе и значимости угроза Хаоса значительно превосходит обычные набеги зеленокожих орд на земли людей и гномов. Если от стремительного нападения орды Хаоса падут северные земли, то вскоре за ними последуют и все южные. По крайней мере, Феликс надеялся, что гномы тоже об этом задумаются. Если же не так, то надежда на помощь невелика.

— Я говорю, по дороге к дракону мы остановимся и завалим немного зеленокожих! — сказал Улли.

— Ты можешь поступать, як хочешь, — произнёс Макайссон. — А у мене есть дело к той велыкой твари, и воно ждать не будет.

— Зеленокожие по — прежнему будут здесь, когда мы разберёмся с драконом. Так что пусть о них заботятся те из нас, что выживут, — заметил Бьорни.

— Если на нашем пути попадётся какой — нибудь орк, мы его убьём, — заявил Готрек. — Во всех остальных случаях наша цель — убить дракона.

— Снорри думает, что это прекрасный план, — произнёс Снорри Носокус, затем с тоской добавил, — однако Снорри не может не думать о расправе над какими — нибудь зеленюками.

— Уже поздно, — произнёс Готрек. — Тем, кто не стоит на страже, следует отправляться на боковую.

Рудоискатель кивнул и улёгся у огня. Феликс вернулся туда, где сидела Ульрика и остальные люди.

— Что там был за спор? — спросила Ульрика.

— Истребители не могут решить, то ли с орков, то ли с дракона им следует начинать зачистку гор.

— Почему бы это не совместить? — с иронией поинтересовался Олег.

— Тише! — зашикал Феликс. — Они могут тебя услышать.

Кругом ярко горели огромные костры. Откуда — то неподалёку до Танкуоля доносились тревожные вопли зверолюдов и грохот огромных барабанов. Он ощущал вонь десятков тысяч зверолюдов и тысяч воинов Хаоса, облачённых в чёрные доспехи. Поэтому Танкуоль сознавал, что оказался в лагере огромнейшей армии из встречавшихся ему с той поры, как он лично командовал крупным контингентом войск скавенов под Нульном. Он также полагал, что с точки зрения грубой силы, это чудовищное войско безоговорочно превосходит даже ту мощную орду скавенов. Танкуоль достаточно знал о поклонниках Хаоса, чтобы понимать, что в поединке один на один они более чем достойные соперники для любого скавена, кроме самых могучих.

Вокруг серый провидец чуял запах искривляющего камня, и его чутьё чародея подсказывало, что возле этой армии ветры магии веют со значительной силой. Это обеспокоило Танкуоля, потому что он осознал, что сие войско обладает не только обычной физической силой, но и ужасающей магической мощью. Серый провидец понимал, что даже на пределе своих магических сил ему было бы невероятно сложно победить собравшихся здесь колдунов, а он сейчас находится далеко не в лучшей форме для использования своих впечатляющих способностей.

Только лишь по увеличению потока энергии вокруг себя, Танкуоль определил, что его пленители приближаются к сердцу орды, ядру, вокруг которого кружилась вся эта энергия. По мере приближения он ощутил присутствие могучих существ, обладающих мощью, равной которой он не встречал с тех пор как предстал перед самим Советом Тринадцати.

В центре лагеря находилось большое скопление бронированных воинов Хаоса. Кони бродили неподалёку, пока их хозяева сидели на корточках у походных костров, горящих жёлтым, зелёным и прочим разноцветным пламенем, что указывало на магическое происхождение огня. Они переговаривались на своём искажённом языке, но только лишь по тону речи Танкуоль решил, что те похваляются грядущими победами. Один лишь вид этих воинов нагнал страху на Танкуоля и заставил напрячься его мускусные железы. Он огляделся по сторонам, внезапно обрадовавшись, что Ларк здесь. Присутствие другого скавена в центре этой величественной орды каким — то образом успокаивало даже серого провидца Танкуоля.

Он был уверен, что впереди они обнаружат военное командование орды. Танкуоль почувствовал их присутствие прежде, чем увидел, а когда увидел, то убедился в правильности своих ощущений.

Огромная бронированная фигура в небрежной позе восседала на массивном троне из хрусталя, испускающего мягкие пульсации жёлтого и зелёного света. Трон парил на расстоянии распрямлённого пальца от земли. Воспользовавшись своими магическими чувствами Танкуоль заметил, что и человек и его трон пронизаны энергиями Хаоса. На коленях сидящего лежал здоровенный двуручный палаш, исписанный светящимися желтизной рунами. Танкуолю и без лишних объяснений было понятно, что сие оружие окутано эффективнейшими из смертоносных чар. Самостоятельно он обнаружил и то, что по замыслу создателей броня выступала защитой не только от обычного оружия, но и волшебства. На золотых доспехах с зеленоватыми ронделями^[69] были выгравированы руны, которые, насколько мог судить Танкуоль, были священными рунами Тзинча.

По бокам трона стояли двое. Тощие, напоминающие стервятников, они не носили доспехов, а были укутаны в огромные плащи, складки которых выглядели, словно крылья. Кожа существ отличалась белизной, свойственной альбиносам, похожий цвет имела и шкура самого серого провидца. Пристально всматриваясь в их тонкие, болезненно худые черты лица и злобно сверкающие глаза, Танкуоль заметил, что это близнецы, внешне одинаковые во всех отношениях, за исключением одного. Тот, что стоял справа от генерала, в правой руке держал отделанный золотом посох. Стоящий слева держал посох из чёрного дерева и серебра левой рукой. Рука, сжимавшая отделанный золотом посох оканчивалась длинными когтеподобными ногтями из золота. Ногти волшебника, что стоял по левую руку, были покрыты серебром. Для Танкуоля сразу же стало очевидным, что эти двое — могущественные волшебники. Неохотно признавая, что помимо членов Совета Тринадцати кто — либо может превзойти его в магическом искусстве, Танкуоль понимал, что ему потребуется проглотить значительное количество искривляющего камня, чтобы в магическом поединке одержать верх над любым из близнецов. И он даже боялся предположить, какие силы они смогут высвободить, если станут действовать вместе.

Полководец Хаоса злобно взглянул Танкуоля. Серый провидец тотчас же пал ниц и произнёс:

— Могучий полководец, я доставил приветствия от Совета Тринадцати.

— Стало быть, твои хозяева были осведомлены о нашем приходе, серый провидец? — поинтересовался полководец.

Танкуоль решил, что лучше солгать, чем сознаться. Он ощутил исходящие от обоих волшебников завитки магической энергии. Незамедлительно он предпринял всё возможное, чтобы скрыть свои мысли. Как только Танкуоль стал серым провидцем, он осознал несомненную полезность такого действия.

— Они ощутили мощную концентрацию сил на севере и отправили меня на разведку.

«Ну, это вполне могло бы оказаться правдой», — подумал Танкуоль.

— Одного и без охраны? Весьма необычно, — заметил колдун с золотым посохом.

— Меня сопровождал личный телохранитель, Ларк Стукач, а защитой мне служит моя собственная мощная магия. Разве мне нужна какая — то иная защита? — удивлённо произнёс Танкуоль, к которому частично возвратилась прежняя самонадеянность.

— Конечно же, нужна, — произнёс чародей с посохом из чёрного дерева.

Танкуоль отметил в голосе колдуна издевательские нотки и поклялся, что когда — нибудь тот за это заплатит. Как смеет эта лишённая меха обезьяна пренебрежительно относиться к величайшему волшебнику скавенов?

— Воистину, твой телохранитель носит на себе знаки благословения нашего повелителя Тзинча. Его коснулся Великий Преобразователь. Ему благоволит Изменяющий Пути.

Танкуоль уставился на Ларка, который заметно приободрился, услышав такие слова. Чёрная ярость грызла внутренности серого провидца. «А не снюхался ли Ларк с последователями Сил Хаоса, пока находился в Пустошах? — гадал Танкуоль. — Такое бы, несомненно, объяснило изменения, что произошли с ним. И если причина в этом, Ларк должен заплатить за измену делу Рогатой Крысы. Ещё один должок надлежит взыскать. Если допустить, что Танкуоль сумеет пережить эту встречу, что в данный момент пока не столь очевидно».

— Ты командуешь этой великой армией? — без обиняков спросил Танкуоль.

— Я Арек Коготь Демона, — произнёс воин Хаоса. — Избранный Тзинча. А это мои чародеи — Келмайн Чёрный Посох и Лойгор Золотой Жезл.

— О могучий, я благодарен тебе за эту информацию, — учтиво произнёс Танкуоль. — Я, серый провидец Танкуоль, тысячу раз кланяюсь тебе и предлагаю союз Совета Тринадцати.

Танкуоль сознавал, что немного забегает вперёд, но решил говорить, что угодно, лишь бы освободиться из этой западни.

— Нам не требуются союзники, серый провидец Танкуоль. Перед тобой лишь передовой отряд величайшей армии. Силы Хаоса двинули войска, в очередной раз заявляя о своих правах на земли людей. Будут уничтожены те, кто не склонится перед Силами Разрушения, и в особенности, перед моим хозяином Тзинчем. Этот мир будет очищен и перекроен так, как мы того пожелаем, а все ложные боги и их последователи будут сметены.

Что — то в голосе Арека вызывало доверие. Его слова едва не убедили Танкуоля, но серый провидец был достаточно хитроумным и искушённым в области магии чародеем, чтобы, столкнувшись с мощным заклинанием, суметь его распознать. Усилием воли он развеял гипнотическое наваждение. Быстрый взгляд на Ларка подсказал Танкуолю, что его приспешник подобных усилий не предпринял. Ларк очарованно глядел на Арека.

Причина была ясна Танкуолю. Дар Тзинча, которым пользуется полководец, поймал Ларка в ловушку, и сей слабовольный разум был очарован тёмными видениями завоеваний, что скрывались за словами воина Хаоса. Ларк даже поднял голову из грязи, чтобы лучше слышать. Оба колдуна с насмешливым интересом наблюдали за ним. Танкуоль сосредоточился на неотложных делах, решив, что следует всё разузнать получше, пока его враги в настроении отвечать на расспросы.

— Значит, в поход выступили все четыре Силы?

— Да. Таков порядок. Когда одна предпринимает действия, другие вынуждены реагировать, иначе упустят какую — нибудь выгоду.

Смысл подобного был ясен скавену с сообразительностью Танкуоля. Точно таким образом в Скавенблайте действовали кланы его расы. Серый провидец чувствовал, что начинает понимать происходящее здесь и, возможно, ему удастся использовать ситуацию к своей выгоде.

Вероятно, ему даже откроется причина, по которой эти хаосопоклонники сохранили ему жизнь.

— Союзы предоставляют дополнительные преимущества, — заметил Танкуоль. — Мой бог могущественен и располагает огромными силами. Мой народ располагает многочисленными армиями.

— Твой бог слабее наших, серый провидец Танкуоль, но его поддержка может принести пользу. Ваши армии со временем смогут присоединиться к нам. Разумеется, мы единственные, кто сделает подобное предложение. Последователи Кхорна слишком жестоки. Последователей Нургла заботит лишь распространение своих омерзительных заболеваний, а последователи Слаанеша слишком зациклены на своём стремлении к наслаждениям, и всё остальное их не интересует.

— Я передам твои слова Совету Тринадцати, и объясню всё, что ты высказал.

Танкуоль мастерски изрёк пустые обещания, по — прежнему беспокоясь о том, что происходит с Ларком.

— Позаботься об этом, серый провидец Танкуоль, и будешь достойно вознаграждён.

— Я благодарю тебя, могучий полководец.

Внезапно на ум Танкуолю пришла идея. Он сомневался, что его просьба будет удовлетворена, но спросить не помешает.

— Я ощущаю, что твоя армия несёт с собой вещество, известное как искривляющий камень.

— Это один из величайших даров нашего повелителя, который используется для ворожбы и изготовления оружия.

— Мы используем его по тому же назначению, что я воспринимаю, как знак общности наших устремлений, — произнёс Танкуоль, довольный собственным красноречием.

— Не желаешь ли немного? — спросил волшебник с золотым посохом.

Танкуоль едва верил в свою удачу. Он жадно облизал губы.

— Да — да! — утвердительно ответил серый провидец.

— Тогда держи.

Чародей проделал жест пальцами и воздух перед ним засверкал. Частицы зеленоватой пыли сливались друг с другом, образуя шар размером с кулак Танкуоля. Другим жестом маг отправил шар по направлению к серому провидцу. Танкуоль незамедлительно узнал, что это за шар, и выхватил его из воздуха. Его лапа ощутила покалывание, когда сомкнулась вокруг сферы чистейшего искривляющего камня, какой только видел Танкуоль. Провидец поспешно засунул его в мешочек. Он поверить не мог, что дурни так запросто вручили ему ключ к столь мощной силе. Но какой — то внутренний инстинкт, которому серый провидец давным — давно научился доверять, подсказывал ему быть осторожнее. Возможно, это просто обман. Тем не менее, он не понимал, что от этого получат хаосопоклонники. Он и так находится в их власти.

— Анклав твоей расы находится неподалёку, — произнёс Арек. — Место, именуемое Адской Ямой. Я прикажу своим всадникам сопроводить тебя туда. Позаботься о том, чтобы донести наши предложения до своих правителей, серый провидец Танкуоль, и будь объективен.

— Уж будьте уверены, — подтвердил Танкуоль, вознося безмолвную молитву Рогатой Крысе, благодаря её за спасение.

Похоже, что ему и Ларку удастся живыми выбраться из орды.

Но природная подозрительность, которая столь долго выручала его из бед, подсказывала, что не так всё просто.

Феликс наблюдал, как Мальгрим сворачивал свои одеяла и засовывал их в мешок на спине мула. Гном посмотрел на них и покачал головой.

— Пожелал бы я вам быть осторожными, но бессмысленно говорить подобное семи Истребителям и Помнящему, а потому я просто благодарю вас за ваш огонь, еду и общество.

— У тебя есть какие — нибудь новости о том, что происходит на нашем пути? — спросил Феликс.

— Да, — ответил рудоискатель. — Примерно в дне пути отсюда вы найдёте деревню Гелт. Это необычное место, точка сбора рудоискателей и фактория^[70] для обитателей гор. Там всё ещё есть глубокая шахта. И постоялый двор. Я полагаю, вам следует туда заглянуть, потому как тамошние доброжелательные жители — последние, которых вам доведётся увидеть в ближайшем будущем.

Мальгрим помедлил, обдумывая свои дальнейшие слова.

— Это если орки ещё не сровняли деревню с землёй.

(обратно)

Столкновение с орками

Широкими шагами Феликс спускался по тропе в небольшую долину. Он обрадовался, увидев, что деревня Гелт всё ещё существует. Она оказалась достаточно безмятежно выглядящим небольшим поселением, если не принимать во внимание высокие каменные стены, увенчанные деревянными кольями, и возвышающиеся над стенами сторожевые башни. Деревня была построена на каменистом холме, поднимающемся посреди долины. Проходящая выше уровня деревни тропа предоставляла выгодную обзорную позицию, и Феликс смог разглядеть дым, поднимающийся из отверстий в покрытых дёрном крышах небольших домиков. По центру находилось крупное строение, которое Феликс принял за постоялый двор. На скалистом выступе над деревней находилось нечто, что он поначалу принял за ещё одну сторожевую башню, но через какое — то время обнаружил, что это укреплённый вход в шахту. Каменистая тропа сбегала по склону холма и оканчивалась у ворот городка.

Судя по размеру поселения, тут обитало несколько сотен жителей, а вид укреплений наводил на мысль, что взять его штурмом будет нелегко. Феликс заметил на вымощенных камнем улочках примерно одинаковое количество прогуливающихся людей и гномов.

— Место выглядит довольно безопасным, — громко произнёс он, скорее успокоения ради, чем для чего иного.

— Ага, человечий отпрыск, если только у нападающих не окажется осадных машин, — отозвался Готрек.

— Или мощной магии, — вставил Макс Шрейбер.

— Или те не ездят верхом на летающих чудовищах, — добавила Ульрика.

Феликс обвёл взглядом своих товарищей.

— Приношу извинения за свои слова, — произнёс он в итоге. — Мне жаль, что я испортил ваш радостный настрой.

— Снорри с нетерпением ждёт промочить горло пивом, — сказал Снорри Носокус. — Старый Мальгрим говорил, что в „Сломанной кирке“ подают лучший в горах эль.

— Чего мы тогда ждём? — спросил Готрек. — Пошли — ка вниз.

— Не беспокойся, Феликс Ягер, — произнёс Улли. — Пока здесь я, ни один орк не осмелится напасть на Гелт.

— Интересно, есть ли у них какие — нибудь официанточки? — осклабился Бьорни. — Небольшая компания мне бы не помешала.

— Возможно, там играют в азартные игры, — произнёс Стег. — Я захватил с собой особенные игральные кости.

Гримме всего лишь покачал головой, причмокнул, и невозмутимо направился вниз по склону. Позади, из — за его плечей выглядывали Станда и Олег. В руках они сжимали изготовленные к стрельбе луки, но никакой явной опасности не было.

— Пошли, — произнёс Феликс. — По крайней мере, этот вечер проведём в безопасности.

— Если за нами не прилетит дракон, — заметил Олег.

— Будь оптимистом, — посоветовал Феликс.

Оставив в стороне опасения и дурные предчувствия, каждый из них немного повеселел, когда они миновали часовых — гномов у ворот.

В „Сломанной кирке“ был большой общий зал. Ревущий огонь очага отгонял холод ночных гор. Феликс осматривал собравшуюся толпу. Их отряд привлёк внимание многих, что, если подумать, неудивительно. Вряд ли им доводилось часто видеть семерых Истребителей, путешествующих в обществе пятерых людей.

Местное сборище было необычным. Гномов и людей, похоже, было примерно равное количество. У большинства гномов были бледные лица и лишённый выражения взгляд усталых шахтёров. Группа людей была более разношёрстной. Некоторые из грозно выглядящих индивидов были одеты в утеплённые кожаные одежды, высоко ценимые горными старателями. Другие выглядели, как торговцы и лавочники. Особо преуспевающим не выглядел никто, но и с голоду тоже явно не помирали.

В помещении повисла тишина, когда Истребители расселись за одним длинным столом. Учитывая близость к Карак Кадрину, всем хватило ума не выказать недовольства. Все присутствующие отлично знали, что представляют собой Истребители и на что они способны, если их разозлить. Феликс, Ульрика, Макс и оба телохранителя разместились за соседним с Истребителями столом. Некое подобие нормальной активности таверны было восстановлено после того, как Готрек потребовал пива, и его заказ был быстро повторен Снорри Носокусом и Малакаем Макайссоном.

Выглядящий процветающим, толстый гном с лысеющей головой, румяными щеками и длинной седеющей бородой лично принёс пиво. Судя по собственническим взглядам, которыми он окидывал помещение, то был не иначе, как владелец таверны.

— Не желаете ли комнаты на ночь? — осведомился он.

— Истребители будут спать в общем зале, — заявил Готрек. — А вот люди могут захотеть для себя отдельных помещений.

— Так и есть, — подтвердила Ульрика, бросив взгляд на Феликса.

Заметив это, Макс отвёл взгляд и произнёс:

— Я возьму себе отдельную комнату.

— Мы со Стандой останемся в общем зале, — заявил Олег, сердито дёрнув свой ус.

Станда взглядом одобрил решение своего товарища. Ульрика согласилась.

— Я прослежу, чтобы лучшие комнаты проветрили и застелили кровати. Воздух прохладен, и как мне кажется, вы не откажетесь, чтобы в комнатах растопили камин?

Феликс так и видел, как каждое слово увеличивает общий счёт. «Ну и что? — подумал он. — Возможно, это последняя возможность в жизни выспаться в уютной обстановке, так зачем себя ограничивать?»

— Почему бы и нет?

— Возможно, прикажете подать ужин?

— Ага. Принесите нам то жаркое, запах которого ощущается даже тут, хлеб и сыр, — произнёс Улли.

— И побольше эля, — прибавил Снорри. — Снорри помирает от жажды.

— И вы готовы расплатиться за комнаты и ужин прямо сейчас, не так ли?

Трактирщик явно решил не оставить им возможность скрыться не заплатив, несмотря на то, что это Истребители. Возможно, как раз именно по этой причине. В конце концов, ведь Истребители — это те гномы, которые, так или иначе, не смогли следовать общепринятому кодексу чести гномов. Малакай Макайссон полез в свой кошель, и золото перешло из рук в руки. Феликс не заметил, сколько там было, но глаза трактирщика округлились, и тот явно повеселел. Похоже, по поводу размещения на постоялом дворе Малакая посетили те же мысли, что и Феликса.

— И хай всю ночь подают пиво, — сказал Малакай. — Спать я собираюсь в повозке, так шо место в общем зале для мене можно не готовыть.

Казалось, Стега это немного расстроило, но после глотка эля выражение его лица понемногу становилось всё более довольным.

— Как пожелаете, — произнёс трактирщик и прокричал указания своему персоналу.

Глаза Бьорни округлились, когда подошла пышногрудая официантка. Через пару секунд он шлёпнул её по заду и что — то зашептал в ухо. Если официантка и оскорбилась,то виду не подала.

Феликс отведал немного эля и кивнул головой.

— Мальгрим оказался прав, — подтвердил он. — Это превосходный эль.

— Неплохой, — согласился Готрек, что в устах Истребителя, несомненно, было наивысшей похвалой.

Теперь, когда вопрос с оплатой был решён, трактирщик, казалось бы, стал куда более общительным.

— Стало быть, направляетесь в Радасдорп по Главному тракту?

— Если он лежит на дороге к горе дракона, то да, — завопил Улли, явно получая огромное удовольствие от того невнятного шёпота, что поднялся вокруг.

— Так вы разыскиваете дракона? — переспросил трактирщик.

— Да, — ответил Макайссон. — Мы собираемся прыкончить здоровенную крупночешуйчатую зверюгу!

— Пытались и до вас, — заметил трактирщик.

С внезапно появившимся интересом, Феликс посмотрел на него.

— Кто же? — спросил он.

— За последние пару лет мимо нас прошло полдюжины Истребителей — всех сразу и не вспомнишь, — произнёс трактирщик. — Ни один из них не вернулся.

— Их наверняка слопали орки, — прогудел один из людей.

— Или сняли с них кожу, — взволнованно добавил другой.

— Да, — вступил в разговор старый шахтёр. — Это вполне возможно. Одного из Истребителей нашли пригвождённым к дереву у дороги. С того заживо содрали кожу. Теперь болтают, что та пошла Живодёру на новую пару сапог.

— Голову второго нашли на пике возле перевала Мирнек. Вороны уже выклевали на ней глаза.

— И был ещё один из тех людей — рыцарей, на здоровенном чёрном боевом коне, — вспомнил трактирщик. — Говорят, у него был волшебный меч и кавалерийское копьё, убивающее драконов.

— Он тоже не вернулся, — уныло произнёс один из гномов.

— Скорее всего, тоже попался оркам, — заметил тот человек, что заговорил первым.

— Или лихим людям. Хенрик Рихтер — тот ещё мерзавец, — заметил трактирщик.

Заметив интерес во взгляде Феликса, он продолжил:

— Нынче он атаман местных разбойников. Он объединил банды людей в небольшую армию. Это потребовалось для их выживания, когда сюда пришёл Живодёр. Говорят, между ними скоро разразится война за контроль над высокогорными пастбищами. Я готов в это поверить.

— Всё это говорит о том, что Главный тракт стал чрезвычайно опасен, — заметил Феликс.

— Безопасным для жизни это место не было никогда, — сказал трактирщик. — Но с тех пор, как вернулся дракон, тут стало чрезвычайно опасно. Я полагаю, его нападение на Гелт всего лишь вопрос времени. Говорят, на сей момент уничтожены все прочие городки вдоль Главного тракта.

— Ты намекаешь, что нам следует всего лишь подождать тут, и он сам придёт к нам? — с надеждой спросил Феликс.

— Да. Скорее всего.

— У мене немае лышнього времени. Я хочу, шоб тварь сдохла, и чим быстрише, тым лучше.

— Гораздо больше славы в том, чтобы его разыскать! — завопил Улли. — А если какой — нибудь зеленокожий или человек попробует нас остановить — отведает моего топора.

— Ха! Если хто — небудь попытается нас остановыть, у мене для ных есть невелыкий сюрприз, — сказал Малакай.

Феликс не сомневался в его словах. Он видел достаточно подтверждений гениальности Макайссона в изобретении оружия. Разумеется, разработки Макайссона были, по большей части, экспериментальными и не всегда работали исправно. Некоторые из них в использовании могли оказаться не менее опасными, чем любой противник.

— И что же это такое? — спросил здоровенный крепкий мужик, который был похож скорее на наёмного солдата, чем на старателя.

— Каждый любопытный може напасты и подывыться, — пригласил Малакай с радостью в голосе.

Теперь Феликса действительно заинтересовало, что именно припрятано в рукаве инженера.

— В здешних горах полно тех, кого это заинтересует, — с насмешкой произнёс человек.

Феликс недоумевал: «Не надоело ли жить тому глупцу? Неразумно насмехаться над любым Истребителем, даже таким относительно выдержанным, как Малакай».

— Им больше чим рады, — только и ответил инженер, вернувшийся к дегустации своего пива.

Трактирщик произнёс:

— Не обращайте внимания на Питера. Даже в лучшие времена это угрюмый малый, а времена сейчас не лучшие. Он живёт тем, что торгует по всему Главному тракту. Но там теперь осталось чертовски мало тех, кому можно что — либо продать. Дракон позаботился.

— Мы это изменим! — завопил Улли.

На его хвастовство отозвались смехом за другими столами. По некоторой причине, присутствующие гномы отказывались воспринимать юного Истребителя столь же серьёзно, как остальных. Но Улли, как оказалось, о том не задумывался, пока находился в центре внимания.

— Смейтесь, смейтесь, но вот увидите. Вы не будете насмехаться над нами после того, как дракон помрёт.

— С тем же успехом помрёшь и ты, — прокричал кто — то, вызвав очередной хохот остальных.

— Что до этого… — прокричал Улли. — Помирают все.

— Но некоторые гораздо раньше прочих, — заметил Питер.

Официантка теперь сидела на коленях Бьорни. Она проводила пальцами по его бороде, в то время как он разглядывал её с похотливой ухмылкой. Минуту спустя её согнал оттуда крупный мужчина с могучими руками и покрытым шрамами лицом. Вне всяких сомнений, то был один из вышибал.

— Оставь Эсси в покое, — произнёс он ровным угрожающим голосом.

— Да брось, Отто, — вмешался трактирщик. — Сам знаешь, такое происходит постоянно.

— Тебе — то что за дело? — простодушно поинтересовался Бьорни.

— Она моя жена.

Феликс издал громкий стон. Он и раньше видел женщин, вроде Эсси, когда вместе с Готреком работал в таверне в Нульне. Женщин, что были замужем за крепкими вспыльчивыми парнями и искусно подогревали их ревнивое внимание. Феликс понятия не имел, какую цель преследовали женщины, поступающие подобным образом. Вышибала уставился на него.

— А ты чего там расскулился, мальчик? — произнёс он.

Феликс бросил взгляд на вышибалу. Тот был здоровенным. Вероятно, на голову выше него и пропорционально шире. Его руки выглядели столь же большими, как у Готрека.

— Эль попал не в то горло.

— Берегись, а не то я возьму ту кружку и надену тебе на…

Глядя на него, Феликс начал подниматься со своего сидения, но опоздал. Когда вышибала отвлёкся, Бьорни поднял кулак и врезал Отто между ног. Здоровяк застонал и согнулся пополам, и как только это произошло, Бьорни взял свою кружку и со звонким звуком мощно приложил вышибалу по голове. Глаза Отто закатились, и он без сознания повалился вперёд.

— Не первый из ревнивых муженьков, с которыми мне доводилось разбираться, — заявил Бьорни, похотливо поглаживая бородавку на носу. — Теперь, милочка, как насчёт того, чтобы мы с тобой нашли спокойный уголок и…

Девушка согнулась над Отто и пронзительно закричала:

— Отто, что сделало с тобой это животное?

— К утру он очухается, — произнёс Бьорни. — Теперь, не прогуляться ли нам за дровяной сарай? Вот для тебя крупный золотой самородок, если…

— Иди к чёрту, — ответила Эсси.

Бьорни пожал плечами и снова уселся.

— Ещё пива, хозяин. Моя кружка внезапно опустела.

Трактирщик снова начал смотреть на Истребителей обеспокоенно. Тем не менее, его здоровенный вышибала вырубился, а недавно прибывшие посетители вроде не собирались доставлять других неприятностей, и он решил, что лучше обратить всё в шутку.

— Больше эля, вот оно что, — произнёс он.

— Я помогу тебе отнести его наверх, — сказал Стег Эсси, подходя к распростёртому телу и делая движение, словно собираясь то поднять.

— Не утруждай себя, — произнесла девушка. — Мне от вас никакой помощи не нужно.

Стег пожал плечами и опустил тело. Феликс подивился, неужели лишь он один заметил, что кошелёк вышибалы внезапно пропал с ремня?

— Я думаю пойти прогуляться, — сказал Стег.

— Я думаю, шо пойду с тобой, — произнёс Малакай. — Саме время мени отправляться на боковую.

Если Стег и был разочарован упущенной возможностью обыскать повозку Макайссона, он этого не выдал.

— Пора спать, — заметил Феликс, поглядев, согласна ли с ним Ульрика.

Та кивнула головой, и они отправились к лестнице на верхний этаж.

* * *

Грунд Носач из племени Сломанного Носа смотрел вниз на деревню. Глаза орка были гораздо острее человеческих, и даже в тусклом свете обеих лун он разглядел всё, что требовалось. Со своей удобной наблюдательной позиции он видел повозку на внутреннем дворе. Это подсказало ему, что вскоре кто — то собирается покинуть небольшую укреплённую заставу. А это означало человеческую плоть, стальное оружие, может даже золото и крепкое алкогольное пойло. Он отполз от края скалы и отправился по своему следу обратно.

Он решил, что докладывать об этом Живодёру нет необходимости. Отряд это небольшой, а добычи едва хватит ему и его парням. Он соберёт вместе свой боевой отряд и позаботится о том, чтобы прежде, чем завтра ночью засияют звёзды, содержимое повозки досталось ему, что бы там ни находилось.

Феликс проснулся от звука ударов металла о металл, доносящегося снаружи постоялого двора. Он распахнул ставни и выглянул наружу. По звукам, он почти ожидал увидеть во внутреннем дворе полдюжины орков, сражающихся на мечах с рыцарями — храмовниками, но источник шума выявился не сразу. Через пару секунд он заметил, что крыша повозки Малакая Макайссона ходит вверх — вниз, и весь грохот исходит оттуда.

— Что там, Феликс? — спросила Ульрика.

— Не знаю, — ответил он, — но похоже, что в этом повинен Макайссон.

— Если это нечто важное, мы довольно скоро узнаем. А теперь возвращайся в кровать, — позвала она.

Взглянув на её обнажённую фигуру, Феликс не заставил просить себя дважды.

Ноги Феликса ныли от постоянного напряжения при подъёме. Ступни болели от соприкосновения с грубыми камнями Главного тракта. Он плотно укутался своим красным плащом из зюденландской шерсти, чему сейчас был рад. Несмотря на яркое солнце, в горах на этой высоте было зябко, и становилось всё холоднее. Холодный ветер дул на расположенные внизу равнины и ерошил ему волосы невидимыми пальцами.

Феликс улыбался Ульрике. Как обычно случалось после совместно проведённой ночи, сегодня между ними не возникало разногласий. Ульрика ответила ему радостной улыбкой. Феликс понимал, что она устала не меньше его, если не больше, но не собиралась это показывать. Определённое сочувствие к ней охватило Феликса. Ульрика выросла на плоских равнинах Кислева, и опыта в хождении по горам у неё было ещё меньше, чем у Феликса. По крайней мере, в горах он путешествовал ещё до того, как связался с Готреком. Олег и Станда уже шли явно заметной неровной походкой. Дышали они тяжело, и то и дело по очереди останавливались — согнувшись почти пополам, широко расставив ноги, положив руки на бёдра и склонив голову, пробовали отдышаться.

Не было конца удивлению Феликса, что из всех людей наименьшие признаки усталости демонстрировал Макс Шрейбер. Он привык думать о волшебнике, как о малоподвижном книгочее, но Макс в горах чувствовал себя как дома. Шрейбер опёрся на свой длинный посох и с ободряющими словами обратился к Олегу, затем положил руку на плечо кислевита. Феликс мог поклясться, что видел, как между двумя мужчинами проскочила искра энергии, а затем Олег выпрямился в полный рост и зашагал вперёд с новыми силами. «Возможно, вот в чём секрет Макса, — решил Феликс, — должно быть, чтобы черпать силы для движения, он пользуется своей магией, с помощью которой он и придал немного сил Олегу».

«Что бы это ни было, оно эффективно», — подумал Феликс. Казалось, Макс, как и гномы, чувствовал себя здесь как дома, что до сего времени Феликс полагал невозможным для любого из людей. Трудно поверить, что гномы были столь веселы, принимая во внимание то обстоятельство, что они Истребители и идут на задание, которое, вероятнее всего, окончится их гибелью. Без устали они двигались вперёд, преодолевая самые крутые подъёмы без видимых усилий, временами отклонялись с дороги и с лёгкостью взбирались на почти вертикальные склоны лишь удовольствия ради.

Так не поступал лишь Малакай. Он всё время оставался со своей повозкой, подгоняя пони, когда те артачились на крутых подъёмах. И не спускал глаз со своего окружения, в особенности со Стега, когда подозревал вора в том, что тот подбирается ближе к повозке. Готрек и Снорри шли впереди. Феликс видел их во главе колонны, взбирающихся на гребень ближайшего холма, где путь изгибался всё круче, забираясь дальше в горы.

— А тут красиво, а? — произнесла Ульрика.

Феликс огляделся, понимая, что она имела в виду. Горы обладали странным неброским очарованием, что воспринималось вознаграждением за усилия, затраченные, чтобы сюда добраться. По обеим сторонам возвышались огромные серые склоны гор с вкраплением тут и там зелени лесов и невысоких кустарников. Высоко над ними поблёскивала граница снегов и холодные гордые вершины. На склонах гор высились валуны, время от времени перекрывающие путь. По предположению Феликса подобное происходило там, где сдвинутые с места камни скатились вниз по склону.

Далеко внизу ему был виден Гелт. Проходя между двумя близлежащими горами, путь изгибался вниз к холодному чистому озеру.

— Да уж, — согласился Феликс. — Хотя и близко не сравнится с твоей красотой.

Ульрика покачала головой.

— Ты бесстыжий льстец, Феликс Ягер.

— Какая лесть? Одна лишь правда.

Ульрика повернулась и какое — то время глядела в сторону, а её улыбка приобрела странный печальный вид.

— Что бы я без тебя делала? — спросила она.

— Что ты имеешь в виду?

— Я никогда не встречала мужчину, который вызывал бы у меня такие чувства, как ты.

Феликс понимал, что это следует расценивать, как комплимент, однако чувствовал замешательство.

— Это хорошо или плохо?

— Я не знаю, — ответила она. — Знаю лишь, что это сбивает с толку.

В ответ он пожал плечами и не смог подобрать правильные слова, чтобы передать свои чувства. Феликс едва ли не обрадовался, когда услышал крик Готрека:

— Похоже, у нас неприятности!

Феликс и Ульрика поднялись на гребень холма. Дорога бежала дальше, спускаясь в небольшую долину, прежде чем снова забраться на ряды холмов, что вздымались до горизонта, подобно гигантским застывшим волнам. На гребне холма стояли Готрек со Снорри, очертаниями выделяясь на фоне неба.

Быстрый взгляд сразу же открыл Феликсу, что имел в виду Готрек. Навстречу им по дороге неслась группа зеленокожих воинов. Феликс попытался было сосчитать, но их было слишком много, и передвигались они очень плотным строем, чтобы его попытки увенчались успехом. Он бросил это дело, насчитав более двадцати.

— Их там сорок четыре, — сообщила Ульрика.

— У тебя зрение получше моего.

— Либо так, либо я лучше умею считать.

Феликс понял, что она собиралась пошутить, но голос выдавал напряжённость.

Олег и Станда встали позади. Они уже натягивали свои луки. Ульрика начала подготавливать свой. Макс занял позицию рядом с ними, обеими руками навалившись на посох.

— Похоже, у них превосходство в численности, — высказался, наконец, Макс.

— Это всего лишь зеленокожие, — заявил Снорри. — Не о чем беспокоиться.

— Соотношение по численности более чем четыре к одному, — заметил Макс. — Что вызывает у меня некоторое беспокойство.

— Один гном стоит десяти орков! — проорал Улли.

— Особенно в кровати, — с ухмылкой добавил Бьорни.

— Ты вообще думаешь о чём — то другом? — спросил Феликс.

— Иногда о сражениях, — произнёс Бьорни. — И я думаю, что сейчас для таких мыслей самое время.

— Ладно, — произнёс Готрек. — Вот что. Мы встретим их здесь, позволив им самим приблизиться. В нормальных обстоятельствах я бы поступил иначе, но будет жаль пасть от ятагана орка, когда в этих горах ожидает дракон.

— Звучит здраво, — отозвался Феликс с иронией.

Он услышал, как позади, взбираясь на подъём, громыхает повозка Малакая Макайссона. Феликс искренне надеялся, что у Макайссона есть оружие, которое он обещал, и оно работоспособно.

— Снорри считает, нам нужно лишь на них напасть, — заявил Снорри Носокус.

— Я думаю, план Готрека будет получше, — сказал Улли.

Феликс удивился, не послышались ли ему только что нотки страха в хвастливом голосе гнома? Это его не удивило. Любимая поговорка его отца: «Пустая бочка гремит звонче». «И ему ли этого не знать? — думал Феликс. — Отец и сам был весьма горластым человеком».

— Интересно, есть ли при них золотишко? — сказал Стег. — Никогда не знаешь наверняка. Может и иметься, если они только что ограбили старателя.

Он начал замечать взгляды, которыми одарили его остальные, и пожал плечами.

— А чего я такого сказал? Только лишь, что не угадаешь.

— Меня больше волнует то, есть ли у них луки, — произнёс Готрек. — Послужить подушкой для булавок стрелам зеленокожих — не та смерть, что нужна Истребителю.

— Возможно, я смогу об этом позаботиться, — высказал Макс Шрейбер. — Если ветры магии достаточно сильны и среди них нет шамана.

— Вроде не заметно, чтобы он там был, — произнёс Готрек. — Иначе он бы вертелся волчком и бубнил всякую чушь своим богам.

Теперь орки были от них на расстоянии около четырёхсот шагов. Пока не в зоне поражения стрелами, но приближались быстро. Феликс слышал их дикие гортанные боевые кличи. Орки угрожающе потрясывали своим оружием.

— Может, нам стоит повернуть назад? — произнёс Улли.

Феликс поглядел на него. Тот выглядел бледным и немного дрожал.

— Возможно, это неплохая мысль, — ответил Готрек.

Феликс удивлённо уставился на Готрека. За всё время их долгих совместных походов он впервые слышал, чтобы Истребитель высказал желание отступить.

— Почему? — спросил Феликс.

— Потому что там для расправы немного больше зеленокожих.

Феликс оглянулся в направлении, откуда они пришли. Позади, вниз по склонам спускались орки и прочие, более мелкие создания. Похоже, что путь к отступлению был отрезан.

— Не очень — то хорошо это выглядит, — заметил Феликс.

Он заметил, что некоторые из небольших зеленокожих едут верхом на огромных паукообразных существах. У него по телу поползли мурашки только от вида этих диких зверей. Приближались они с ужасающей скоростью. Феликс начал подумывать, что Истребители, возможно, слишком уж самонадеянно забрались в горы в таком прискорбно малом количестве.

— Для них, человечий отпрыск, — уточнил Готрек. — Для них.

— Хотел бы я разделить твою уверенность, — произнёс Феликс.

— Я розберусь с цим стадом, — заявил Малакай. — Дывысь на тых, шо перед тобой.

— Ты уверен, что справишься? — спросил Феликс.

— Ты можешь на це поставить, — ответил Малакай.

Одной рукой он потянул за рычаг, и полотняная крыша повозки сложилась. На свет показалась необычно выглядящая многоствольная пушка, установленная на треноге. Феликс ранее видел уменьшенное подобие этого оружия и знал, на что оно способно. Малакай потянул тормозной рычаг повозки, чтобы та оставалась неподвижной на позиции с обратной стороны холма.

Наездники на пауках начали продвигаться в направлении вершины холма. Феликс наблюдал, как Малакай прицелился по стволу своего орудия и крепко сжал спусковую рукоять. Феликс отважился бросить взгляд на другую сторону холма. Орки начали своё восхождение на холм, на ходу издавая самоуверенные вопли. Феликс понимал, знай враги, что их ожидает на вершине холма, они бы не были столь самоуверенны. Тем не менее, окажется ли этого достаточно?

Ульрика, Станда и Олег начали стрелять из своих коротких составных луков. Стрелы со свистом понеслись к подножию холма и воткнулись в трёх передовых орков. Двое рухнули — одному стрела попала в глаз, второму в горло. Третий продолжал приближаться, несмотря на торчащее в груди оперённое древко стрелы.

В ответ на обстрел зеленокожие стали рассредотачиваться, потому как в столь плотном строю они были слишком удобными целями. «Дикари — то они, может, и дикари, — подумал Феликс, — но отнюдь не дураки». В этот момент он пожалел, что не научился пользоваться луком. В молодости он получил некоторый опыт обращения с дуэльными пистолетами, но не в стрельбе из лука. Подобное занятие не приличествовало джентльмену, которым, как рассчитывал его отец, станет Феликс. Хотя прямо сейчас оно бы ему крайне пригодилось. Очевидно, с этим были согласны и орки, потому как некоторые из них достали луки из — за спины и начали натягивать. Походило на то, что готова вспыхнуть дуэль на луках. Рядом с Феликсом Истребители начали выкрикивать в сторону орков оскорбления, насмехаться и потрясать своим оружием.

Готрек поднял топор над головой и завопил:

— Подходи и сдохни!

— Снорри желает биться! — орал Снорри.

— Имел я ваших матерей, — прокричал Бьорни, а затем притих, когда на него уставились остальные гномы.

— Ну, жизнь заставит — ещё не так раскорячишься, — пробурчал он напоследок.

Пока гномы бросались оскорблениями, Ульрика и кислевиты продолжали методично выпускать стрелы в орков. Ещё трое упало, но остальные издали яростный боевой клич и продолжали приближаться.

Внезапно позади Феликса раздался подобный грому грохот. Оглянувшись, тот увидел, что Малакай пустил в ход своё орудие.

Промелькнуло пламя, когда кремневые бойки ударили в нужные места. По очереди сработали стволы, и орудие прогрохотало, посылая вперёд смерть. На глазах у Феликса одного из пауков смяло посередине, его тело было разорвано в клочья, а лапы слабо подрагивали. Малакай немного повернул орудие на треноге, изменяя угол обстрела. Смяло второго паука, затем третьего.

К несчастью, грохот орудия напугал пони. Или то был вид неестественно огромного паука, что приближался к ним. Они начали пятиться, взбрыкивать и лягаться своими задними ногами, ударяя по повозке, сражаясь со своей упряжью в отчаянных попытках освободиться. Один из ударов пришёлся по тормозному рычагу, передвинув механизм в свободное положение и расколов надвое. От последовавшей серии ударов неуправляемая повозка покатилась вниз по склону. Поначалу двигаясь медленно, она, разгоняясь, набирала скорость. Феликс было собрался бежать за ней и попытаться остановить, но быстро сообразил, что это бесполезно. Обычному человеку не по силам остановить несущуюся повозку.

Если происшествие и обеспокоило Малакая Макайссона, то тот ничем это не показал. Прокричав гномий боевой клич, он продолжил стрельбу, опрокинув очередного паучьего наездника. Последние два пошли ему наперехват.

— Поберегись, человечий отпрыск, — услышал Феликс голос Готрека, и снова повернул голову в направлении приближающихся орков. Полудюжине из них удалось привести луки в боевое положение и открыть ответный огонь по вершине холма. Феликс вздрогнул, когда в него полетели стрелы, а затем Макс Шрейбер внезапно поднял руки и, продолжая бормотать, завершил какое — то заклинание. Сияющая сфера золотого света возникла вокруг вершины холма. Стрелы ударили в её мерцающую и переливающуюся поверхность и, охваченные огнём, рассыпались дождём искр, не причинив вреда.

Приближающиеся орки остановились в недоумении, испуганные проявлением волшебной силы. Следующий залп кислевитов свалил ещё двух орков. По подсчётам Феликса, на сей момент они уже вывели из боя около десятка орков. Тем не менее, тех оставалось более чем достаточно, чтобы захватить вершину холма. Какой — то хруст позади него снова привлёк внимание Феликса. Он оглянулся.

Сквозь мерцающую дымку он увидел, что один из паучьих наездников оказался на пути повозки и был раздавлен тяжёлыми колёсами, обитыми железом. Последнего разнесло на куски залпом органной пушки. Малакай продолжал скатываться вниз по склону к скоплению отрядов гоблинов. Феликс заметил, что те, широко раскрыв глаза, в панике наблюдают за приближающимся Истребителем. Малакай продолжал вопить и выкрикивать оскорбления, пока повозка неслась на мелких зеленокожих.

Внимание Феликса снова отвлёк вопль с другой стороны. Орки довольно быстро преодолели свой испуг и продолжили наступление. Обнаружив безрезультатность своих усилий, зеленокожие лучники убрали свои луки, обнажили тяжёлые чугунные ятаганы и побежали догонять своих собратьев. Феликс торопливо оценил расстояние и взял наизготовку собственный меч с эфесом в виде дракона.

— Я полагаю, у тебя есть время на ещё один выстрел, а потом лучше доставай меч, — сказал он Ульрике.

Слабая улыбка появилась на её губах, когда она натянула тетиву лука до щеки и отпустила.

— Не болтай, — ответила она, когда свалился очередной орк.

Позади них раздались звуки разрывов. «Чем там занимается Малакай?» — недоумевал Феликс. Он не осмелился посмотреть, видя, что первый из нападающих орков почти вышел на расстояние удара. Ульрика выстрелила ещё раз, практически в упор, затем торопливо отбросила лук и потянулась за мечом. Феликс шагнул вперёд, готовый встать между ней и теми, кто может напасть на неё, покуда она достаёт оружие.

Звук речитатива Макса изменился, и сфера золотого света осела внутрь, тысячами отростков энергии свёртываясь в гораздо меньшие сферы, размером с голову человека, которые зависли прямо перед Максом. Следующий жест разрушил сферы и послал дождь стрел золотого света в орков.

Весь передний ряд незамедлительно был опрокинут вспышкой магической энергии. Феликс увидел, как один орк рухнул на колени, вся его грудь была разворочена и через дымящуюся дыру в доспехах были видны рёбра.

— Хорошо, парни, — произнёс Готрек. — За дело!

Иного воодушевления Истребителям и не требовалось. Все шестеро бросились на лишившихся присутствия духа орков, которые тупо уставились на них. Встретив магический отпор Макса, атака орков захлебнулась. На глазах у Феликса Готрек стремительно ворвался в середину построения орков. Размытой кровавой дугой поднялся и упал вниз его топор, разрубая одного орка и погружаясь в грудь второго. Готрек резко выкрутил топор, высвосвобождая его, и начал крошить всё вокруг — могучее волшебное оружие превратилось в его руках в водоворот смерти.

Подле него наступал Снорри, изготовив топор и молот. Он резко наносил мощные удары, не заботясь о своей безопасности. Каждый из его ударов свалил по орку, моментально превратив тех в безжизненные трупы. К Готреку и Снорри присоединились остальные Истребители, образовав клин, врубившийся в орков, словно корабль, плывущий в море зелёной крови. Феликс с благоговейным трепетом наблюдал за повреждениями, которые наносили гномы. Он сомневался, что ущерб, который за несколько кратких мгновений причинили Истребители, смог бы нанести отряд рыцарей.

Бьорни врезал одному орку головой, а когда тот упал, обезглавил его ударом своего топора. Хохоча, словно помешанный, он наступил на ногу очередному орку, наподдал коленом в пах и, пока тот не очухался, погрузил ему в грудь топор. Рядом с Бьорни находился побледневший Улли, который, вцепившись в свой топор обеими руками, срубал врагов, словно лесоруб, валящий дерево. Феликс заметил, что в сравнении с остальными гномами боевого опыта у Улли немного, но удары, наносимые его сильными мускулистыми руками, были не менее эффективными.

Стег крутился позади, набрасываясь с киркой на любого орка, который мог угрожать его товарищам с тыла. Его взгляд перескакивал с одного на другого, словно в поисках добычи, но не только лишь жадность давала ему преимущество в бурном круговороте рукопашной. Гримме в одиночку бился справа, и резню он устроил впечатляющую. Он пользовался своим здоровенным молотом обеими руками, но скоростью соперничал с Готреком. От одного мощного удара голова орка превратилась в желе. Второй боковой удар начисто снёс голову зеленокожего, отправив ту в полёт на сотню шагов вниз по склону.

Группа людей от яростной атаки гномов незамедлительно обратилась бы в бегство, но орки были слеплены из крутого теста. Лишь мгновение они колебались, а затем бросились в рукопашную с отвагой берсерков, почти под стать своим противникам. Они накинулись на гномов, пытаясь задавить тех числом. Кое — кто из них, заметив людей, выжидающе стоящих на вершине холма, проскочил мимо Истребителей и бросился в атаку. Феликс незамедлительно просчитал позицию. Что лучше, ждать или напасть? Здесь у них преимущество в возвышенной позиции. Если они пойдут в атаку, их преимуществом будет натиск.

Быстрый взгляд подсказал ему, что орки не выглядят особо задыхающимися от бега на подъём. Решение последовало тотчас же.

— Пошли! — заорал он и бросился вперёд.

За ним последовала Ульрика и её телохранители.

— Держаться ближе. Прикрывать друг другу спины! — прокричала Ульрика.

Феликс был рад, что она до этого додумалась. Это было единственным преимуществом, на которое они могли рассчитывать посреди окружающего их хаоса.

Бег вниз по склону прибавлял ему скорости. Он выбрал для себя в качестве цели самого крупного из приближающихся орков и высоко поднял меч. В последнюю секунду он опустил меч вниз, уклонился от замаха орка и возвратным движением нанёс режущий удар по его позвоночнику. Он ощутил, как хрустнула кость и подалась кожаная одежда от удара острого как бритва лезвия, а затем орк упал, более не чувствуя ног. Пробегая мимо, Станда пнул орка в голову, и тот, хрюкнув, затих.

Феликса захватило безумие схватки. Он пригибался и уклонялся, отбивал и наносил удары, делая выпады своим мечом в плотно скученную массу тел. Пот едва не ослеплял его, а лицо и руки были покрыты кровью. Он едва не оглох от воя и воплей врагов. При каждом блокировании удара из его онемевших пальцев отдачей едва не выбивало меч.

Он рубил налево и направо, всегда стараясь не упускать из вида Ульрику, чтобы враг не подобрался к ней незаметно. Феликс видел, как она сражается длинным кислевитским мечом. В схватке она двигалась, словно некая богиня воинов. Раз уж она не могла сравниться с орками силой, то компенсировала это скоростью. Казалось, Ульрикой тоже овладело безумие схватки. Феликс однажды провёл с ней тренировочный поединок, но он никогда не видел её в настоящем бою. Казалось, Ульрика была охвачена примитивной яростью, превратившей её в орудие уничтожения. Словно языки пламени, она танцевала в сражении, кружась и рубя, оставляя позади себя смерть. Рядом с ней, как одержимые, сражались Олег и Станда, прикрывая Ульрику с флангов. Им недоставало её мастерства и скорости, но сражались они со смертоносной эффективностью ветеранов.

Уголком глаза Феликс уловил проблеск золотого света. Он пробежал взглядом по Максу, пробивающемуся сквозь орков. Всё его тело было окружено сиянием желтоватого света, которое, казалось, отражало удары. Всякий раз, когда его посох ударял в орка, возникала крайне яркая вспышка, и в воздухе разносился запах палёного мяса. Феликс понимал, что зачарованное оружие мага прожигает всё, к чему ни притронется. Передышка закончилась. Феликса атаковал очередной орк, и ему пришлось с трудом защищаться. Он отпрыгнул вверх по склону, яростно пытаясь сохранить равновесие в момент отражения удара и отчаянно надеясь, что не споткнётся о какое — нибудь незамеченное препятствие, вроде булыжника или тела орка. Его противником оказался здоровенный орк, на голову выше Феликса и в полтора раза шире. Длинные, как у обезьяны, руки давали ему преимущество на длинной дистанции. Кровожадностью и ненавистью были полны красные глаза, изо рта капала смешанная со слюной пена, стекая по бивнеподобным зубам, что вылезали из нижней челюсти. Похоже, орк явно собирался убить Феликса, а затем сожрать. Орк был весьма силён и очень быстр, и на мгновение Феликс почувствовал вызывающее тошноту сомнение, что ему по силам остановить противника.

Где — то в скрытых глубинах его разума росло понимание, что если он падёт здесь, то шанс сразиться с драконом будет навсегда потерян. И словно в ответ на эти мысли, Феликс ощутил, как в него вливаются свежие силы от меча. Приливной волной энергии унесло прочь усталость и страх. Он легко заблокировал выпад орка, поставив на пути его клинка свой и без труда удержав, словно орк и не превосходил Феликса в весе на десять стоунов^[71]. Он заметил потрясённый взгляд, искрививший лицо орка, когда тот отметил, какой отпор дал ему сравнительно слабый противник.

Затем для Феликса время, казалось бы, замедлилось. Он двигался с обычной скоростью, но всё вокруг него — с половинной. Феликс отвёл свой клинок назад, и прежде чем орк смог среагировать, снёс ему голову с плеч. Затем снова полез в схватку, убивая на ходу.

Тем временем орки осознали, что столкнулись с превосходящим их противником. Один из них развернулся и дал дёру, и через мгновение все его выжившие собратья последовали этому примеру. Пока те разворачивались, чтобы сбежать, гномы зарубили нескольких. Истребители и их товарищи — люди бросились в погоню за спасающимися бегством орками. Коротконогие гномы скоро остались позади, но людям удалось догнать и зарубить в спину ещё нескольких.

Однако орков оставалось ещё слишком много, чтобы догнать и перебить всех, и Феликс подумал, что если преследование продолжить, враг может перегруппироваться и наброситься на людей. Он прокричал, чтобы Ульрика и её телохранители остановились, и те с неохотой подчинились. Орки продолжали удирать.

С обратной стороны склона холма снова раздался звук взрыва. Феликс заметил облако чёрного дыма, поднимающееся в небеса. Незамедлительно он вспомнил, что где — то там внизу Малакай Макайссон сражается с толпой гоблинов.

— Пошли назад, на подмогу Малакаю, — сказал Феликс и увидел понимание, отразившееся на лице Ульрики.

Она кивнула головой и сразу же развернулась. За ней последовали Олег со Стандой. Феликс чертыхался между вдохами, когда на его ногах сказалось напряжение от бега к вершине холма. Его одежда уже пропиталась потом и была влажной от крови. Мышцы болели от напряжённого боя. Однако он заставил себя последовать за кислевитами.

Он увидел, что Истребители уже развернулись и несутся через гребень холма в направлении второго сражения. Пока те скрывались из вида, Феликс продолжал бежать вперёд, ощущая уверенность, что раз уж они разбили диких орков, то с гоблинами, скорее всего, проблем не предвидится. А затем на ум пришла мысль о тех гигантских пауках, и его уверенность как ветром сдуло.

Узнаваемый по очертаниям на гребне холма, Макс Шрейбер высоко поднял свой посох. Вокруг него заискрился ореол желтоватого света, но менее яркий, чем ранее, и Феликс интуитивно понял, что Макс потратил огромное количество своей силы. Но даже в этом состоянии маг раскручивал над головой посох, на конце которого, казалось, загорелось пламя. Яростное золотое пламя разгоралось ярче с каждым оборотом посоха, словно тлеющая головня, раздуваемая ветром. В итоге, накопив достаточно энергии, Макс высвободил её, послав потоком в направлении подножия холма. Ответом на заклинание явились пронзительные пискливые вопли умирающих гоблинов.

Феликс, перевалив через гребень холма раньше Ульрики и её телохранителей, уставился на картину ужасающего побоища. Повозка инженера проделала кровавую борозду в рядах гоблинской орды. Огромные пауки были раздавлены или разорваны на части. Множество тел мелких гоблинов лежало на земле, свидетельствуя об ужасающей мощи органной пушки. Сам Малакай неустойчиво стоял на повозке, которая после столкновения остановилась во впадине на обочине дороги. Он швырял в толпу гоблинов чёрные бомбы.

Зеленокожие сбились в кучу, удерживаемые на расстоянии силой взрывов, пытаясь набраться мужества и атаковать изобретателя. Теперь же оказалось, что заклинания Макса и внезапного наступления шестерых Истребителей оказалось достаточно, чтобы окончательно лишить их присутствия духа. Гоблины развернулись и пустились наутёк в том направлении, откуда явились. Наблюдая их бегство, Феликс решил, что убийств оказалось более чем достаточно для одного дня, и перешёл с бега на шаг. Ульрика и кислевиты промчались мимо него, побежав вниз, догонять Истребителей.

Феликс не стал мешать. Он понимал, что теперь — то им зеленокожих уже не догнать.

Грунд бежал изо всех сил, чего ранее в жизни ему делать не доводилось. Ему весьма нравилось сражаться, как и любому орку, но эти коротышки оказались не по зубам. Он никогда не видел никого, кто бы бился так, как тот гном с волшебным топором, разве что за исключением самого Угрека. Грунд понимал, что если он собирается отомстить, ему следует рассказать о случившемся Живодёру. Угрек соберёт всех парней, они спустятся вниз и растопчут тех коротышек. Грунд надеялся, что воевода по — прежнему стоит лагерем у холма Кровавого кулака. Это менее чем в дне пути, даже гораздо меньше, если Грунд будет продолжать бежать. Подумав о коротышке с топором, он решил, что идея эта, возможно, не столь уж плоха.

Феликс прошёл мимо трупа гоблина. Наряду с дымом от тела исходил запах горелой плоти. Похоже, что зеленокожий умер от воздействия заклинания Макса. На теле не было ни отметин, ни осколочных ранений, которые бы отмечали попадание шрапнели от бомб и органной пушки. Когда Феликс пригляделся, то увидел, что глаза мелкого человекоподобного существа взорвались в глазницах и в виде желе вытекли на лицо. То был не самый приятный вид, но, опять же, то же можно было сказать о большинстве трупов.

Феликс подошёл к другому существу, лежавшему, уткнувшись мордой в грязь, и перевернул его своим сапогом. Существо не было особо большим. Его тело было немного крупнее, чем у обычного ребёнка. По соотношению к длине туловища ноги были слишком коротки, а руки чрезмерно длинны. Для такого тела голова была крупновата. Существо было одето в подобие кожаной рубахи с капюшоном, раскрашенной в ярко жёлтый и бледно — зелёный цвета. В момент смерти капюшон свалился с головы, обнажив лицо.

Черты кривого лица наводили на мысль о злобности и коварстве. Нос был длинным и узким, как морковка, рот заполняли острые зубы, напоминающие крысиные. Но больше всего его поразили руки существа. Они были огрубевшими и сильными, с крупными суставами и очень длинными пальцами, намекающими на недюжинную ловкость. Нечто в их внешнем виде навело Феликса на мысль о душителях, и он осознал, что вряд ли когда — либо захочет, чтобы такие руки ухватили его за горло.

Хотя существо после смерти выглядело на удивление жалким. Маленькое неподвижное тело имело крайне унылый вид. Он указал на это Ульрике, что наблюдала за ним, стоя рядом. Она ответила ему взглядом явного непонимания.

— Он мёртв, — заметила Ульрика. — И это здорово. Потому как он бы нас убил, выпади ему подобная возможность.

— Ты права, — согласился Феликс, но почему — то по — прежнему ощущал некое подобие стыда, глядя сверху вниз на маленькое тельце.

Феликс подошёл к Малакаю Макайссону, стоящему на повозке. Инженер злобно глядел вниз, и Феликс вскоре понял в чём тому причина. Одно из колёс повозки отскочило, и та накренилась, вывалив оборудование и инструменты инженера в грязь. Но сам Малакай, по крайней мере, пострадавшим не казался, несмотря на почерневшие пальцы и лицо, испачканное пятнами то ли сажи, то ли смазки.

— Ты в порядке? — поинтересовался Феликс.

— Да. Лучше не бувае! Не переживай, я разобрався б ще с бильшим количеством цих мелких хитрющих зверьков. Я переживаю о своём оборудовании. Я надеюсь, шо от столкновения ничого не поламалось.

— Я помогу тебе его собрать, — предложил Феликс.

— Не утруждайся. У мене на цей случай есть свий метод. Я сам все разложу, як надо.

— Как тебе угодно, — сказал Феликс.

Он отошёл туда, где плечом к плечу стояли Готрек и Снорри, пристально осматривая холмы, в которых скрылись гоблины.

— Снорри считает, что мы их больше не увидим, — заявил Снорри.

Готрек сплюнул на землю и сердито покачал головой.

— Значит, тебе следует оставить размышления для кого — нибудь другого, Снорри Носокус. Потому что они вернутся сразу же, как отыщут своих сородичей. И в следующий раз их будет больше. Можешь золотой на это поставить.

Феликс был вынужден согласиться. Какое — то чутьё подсказывало ему, что зеленокожие ещё отнюдь не сказали своего последнего слова. Позади он услышал звуки ударов молота, когда Малакай Макайссон принялся починять свою повозку.

— Мы их всех порешим, — произнёс Улли.

Феликс видел, что его лицо по — прежнему бледно, и дрожат сжимающие топор пальцы. Однако Улли достаточно хорошо проявил себя в бою.

— Встречал я в борделях Нульна гоблинских, по их утверждению, девок, — задумчиво произнёс Бьорни. — Хотя вряд ли это правда. Они просто человеческие бабёнки с выкрашенными в зелёный цвет лицами и заточенными зубами.

— Я с удовольствием проживу всю свою жизнь, даже не выяснив, правда ли это, — произнёс Феликс.

— Что ж, кое — что ты тогда не изведаешь, — заметил Бьорни, похотливо ухмыльнувшись.

Феликс отвернулся и удалился.

(обратно)

Дорожные встречи

Светало. Огонь угас, оставив от себя лишь золу и угольки. Набивая рот кусками резиноподобного сыра, откусывая кисловатый походный хлеб гномов и запивая всё это выдохшимся пивом, Феликс наблюдал, как гномы и кислевиты сворачивают лагерь.

Ульрика улыбнулась ему. Он дотянулся, пожал её руку и обрадовался, ощутив ответное пожатие. За плечом Ульрики он увидел подмигивающего ему Бьорни. Гном мерзко осклабился, затем схватил правой рукой бицепс левой и сделал качающее движение. Феликс отвёл глаза. Малакай починил свою повозку, уложил кое — какие из деталей в деревянные ящики, оставив в пределах досягаемости кучу штуковин, подозрительно смахивающих видом на оружие. После нескольких часов блужданий, прошлым вечером возвратились пони, покорно стоящие теперь в упряжке.

Остальные Истребители с оружием в руках и мешками за плечах выглядели готовыми к любым неожиданностям. Олег и Станда держали луки наготове. И лишь Макс Шрейбер был не в духе. Он казался бледным, истощённым и более чем немного усталым. На лице Макса было озадаченное выражение, словно он о чём — то размышлял. Стоял он выпрямившись. Макс чем — то неуловимо изменился, и Феликс не совсем был уверен, в чём именно дело.

— Двинули, — прокричал Готрек. — До Драконьей долины путь неблизкий.

Малакай дёрнул поводья. Истребители перешли на походный шаг. Вдали Феликс видел небольшие облака.

* **

Макс Шрейбер чувствовал себя выжатым. Вчера он потратил много сил в бою с зеленокожими. Выспаться ему не удалось. Ревность терзала его при виде Феликса и Ульрики, лежавших вместе под одеялами по ту сторону костра. Что, наряду с храпом гномов, не способствовало ночному отдыху. В конце концов, после нескольких часов разглядывания холодного сияния звёзд ему удалось погрузиться в сон. И, как показалось Максу, всего лишь через несколько минут Снорри разбудил его. Он чувствовал себя так, словно вовсе не спал. Казалось, слипались глаза, и всё болело. Однако, приняв во внимание случившееся, Макс чувствовал себя ещё не так уж и плохо, чем был удивлён.

Сделав глубокий вдох, он попробовал коснуться ветров магии. Сегодня, как он понял, они дули слабо, но всё равно прикосновение к ним отдалось жжением в его венах и наполнило его энергией. Макс закрыл глаза и исследовал собственное состояние. Он ощущал истощение, но вместе с ним, как ни удивительно, и воодушевление.

Макс также осознал, что расход энергии во вчерашнем бою сослужил ему добрую службу, хоть пока и не вполне очевидную. Иногда, насколько ему было известно, единственный способ усовершенствовать своё магическое искусство — воспользоваться им. Максу не открылось никаких новых откровений, на что он рассчитывал во время вчерашнего сражения. Однако же он сознавал, что получил таки кое — что. Он сумел справиться с управлением потоками ветров магии с большей плавностью и глубже проникнуть в тайники своей души, чем когда — либо до сего момента. Он понимал, что его магические силы увеличиваются.

За последние несколько недель Макс был вынужден неоднократно прибегать к использованию своей силы, чего ранее ему делать не приходилось. В сражении со скавенами, с драконом и вчерашними орками. Он воспользовался силой в экстренных ситуациях, будучи к тому принуждён. С подобными условиями он редко сталкивался в своей размеренной жизни учёного. Кажется, что это оказывает на него некое кардинальное воздействие.

Ухватив ветра магии и притянув их к себе, Макс осознал, что ныне стал вместилищем куда большего количества энергии, чем когда — либо ему доводилось удерживать. Казалось, что чувства его обострились. Контроль над потоком магии стал увереннее. Чувствительность магического зрения Макса возросла.

Недоступным ему ранее способом Макс теперь разобрался в переливах невероятных энергий через руны топора Готрека, и менее сильной, но, вне всяких сомнений, мощной магии, которой был пронизан меч Феликса. Ему стало понятно, что и то, и другое оружие создавалось для конкретных целей, и он почти смог проникнуть в суть того, каковы были эти цели. Макс понял, что топор Готрека был выкован для уничтожения созданий Хаоса.

А вчера, когда Феликс обнажил свой меч, Макс практически сразу начал осознавать, что клинок обладает чем — то похожим на способность чувствовать. Макс гадал, знает ли об этом Феликс. Вероятнее всего, знает. Едва ли возможно не сознавать подобное, постоянно имея при себе такое оружие. Разве что оружие само скрывало свою мощь и предназначение. Макс решил, что об этом следует поговорить с Феликсом, когда представится возможность. Тут имелось нечто, о чём следовало предупредить молодого парня.

Грунд лежал ниц перед Угреком Живодёром. Точнее, он распростёрся перед шатром Угрека Живодёра. Пресмыкание пред кем — либо или чем — либо уязвляло орочье самолюбие Грунда, но с Живодёром следовало вести себя осторожно. Тот был крайне вспыльчив, и его крутой нрав нагонял страх даже на орков. Наряду с обычаем сдирать кожу и поедать части тела своих ещё живых врагов.

Телохранители Угрека хрюкали, едва ли не в голос потешаясь над унизительным положением вождя Сломанных Носов. «Пусть развлекаются», — думал Грунд. Он довольно часто видел, каким унижениям подвергает предводитель их самих. Телохранители моментально притихли, когда полог шатра из человеческой кожи откинулся и появился Угрек. Грунд задрожал. При большом вожде находился шаман Иксикс, что не предвещало ничего хорошего. Мелкий недомерок был ещё безумнее Угрека, и утверждал, что в своих снах общается с богами. Грунд предполагал, что так оно и есть. Иначе чего ради могучий Живодёр станет выслушивать такого сморщенного мелкого недомерка, как гоблин?

— Чё такое? — спросил Угрек.

Грунд посмотрел на вождя. Он был уверен, что Угрек — самый крупный орк в мире. Тот был почти на голову выше любого орка этих гор и гораздо сильнее. В одной руке у него была волшебная чоппа, в другой — большой топор. Доспехи у Угрека были особенные, сработанные захваченным в плен кузнецом — человеком, которого вождь держал на цепи у поддерживающего шатёр шеста. Из шлема торчали два огромных рога. Глаза вождя имели насыщенный красный цвет.

Грунд поспешно объяснил, что произошло. К его огромному удивлению, Угрек глянул на шамана, а затем расхохотался. Иксикс тоже начал хихикать. Он смеялся так сильно, что вынужден был вытирать нос своим плащом, покрытым коркой соплей. Грунду не показалось, что имеется что — либо забавное в сложившейся ситуации, но лишь безопасности ради он тоже смеялся. Нет вреда в том, чтобы угождать большому боссу. Вскоре присоединились и телохранители. Как только они все покатились со смеху, Угрек жестом своего кулака угомонил их. Затем опустил глаза на шамана.

— Сон оказался вещим, — произнёс Иксикс. — Боги поведали истину. Они идут убивать дракона, а затем тебе предстоит убить их. Тебе достанется волшебный топор в пару к твоей зачарованной чоппе, а заодно и драконьи богатства.

— Я стану величайшим военачальником орков в мире? — спросил Угрек.

— Ты станешь величайшим военачальником орков в мире.

— Послать гонцов! — проревел Угрек. — Созвать племена. Мы отправляемся в Драконью долину. Нам предстоит убить кое — каких коротышек.

Лишь только все бросились исполнять приказы, Угрек снова остановил их. Это ему нравилось.

— И передайте всем своим парням до единого, чтобы оставили коротышек в покое, пока те тоже не доберутся до места. Они мои. Я собираюсь прикончить их и съесть их сердца.

Ульрика двигалась по горной дороге. Она не чувствовала себя ни несчастной, ни особо счастливой. Ульрика недоумевала над тем, что происходит между ней и Феликсом. Случались моменты, когда она со всей определённостью чувствовала, что любит его. Однако же случались и моменты, когда она с точно такой же определённостью чувствовала, что он ей вообще безразличен. Всё же странно, как страсть приходит и уходит. Временами, как прошлой ночью, когда они сидели у огня, держась за руки, у неё возникало чувство, что они тесно связаны, словно действием сильной магии. И бывали времена, вроде нынешнего утра, пока они продвигались вперёд под этими нависающими облаками, когда даже обычный его взгляд мог привести её в ярость, а тупая преданность, проблески которой Ульрика иногда улавливала в его глазах, вызывала желание дать по морде. В подобные моменты казалось, что Феликс словно становился совсем другим человеком, чем тот, который лежал подле неё ночью; становился незнакомцем, непонятным образом вторгшимся в её жизнь.

Ульрика размышляла над этим некоторое время, а затем поправила сама себя. Нет. Это себя она временами не узнавала, словно что — то внутри неё изменилось по причинам, которые были ей непонятны. Феликс лишь являлся источником разнообразных эмоций, которые одновременно привлекали и отпугивали её так, как ранее испытывать не доводилось. Она опасалась его потерять, но чувствовала, что сама от него отдаляется. Почему — то, каким — то непонятным способом, он обрёл власть над её жизнью, что Ульрику одновременно и злило, и изумляло.

Глядя на клубящиеся облака, Ульрика ощущала, что те, в каком — то смысле, являлись отражением смятения её духа.

— Лучше бы вам приготовиться, — раздался из — за её спины голос Готрека. — Похоже, будет ливень.

Серый провидец Танкуоль разглядывал ворота Адской Ямы. Над ним нависали стенки чудовищного кратера. Ядовитый на вид лишайник покрывал искривлённые скалы. Перед ним находился вход в логово клана Творцов, вырезанный в виде чудовищной крысоподобной головы с распахнутыми челюстями. Чёрные железные ворота в виде опускающейся решётки были её зубами, а из глазниц высовывались головы скавенов. Танкуоль ещё на расстоянии услышал звериный рёв и ощутил присутствие искривляющего камня, ошеломляющего воображение своим количеством. Небо над головой сверкало странными цветовыми оттенками, когда облака химикатов, поднимаясь из дымовых труб внутри кратера, загрязняли окружающий воздух.

Грохот копыт позади дал понять Танкуолю, что всадники Хаоса отбыли восвояси. Покалывание тела подсказало, что какое бы заклятье на них ни лежало, оно исчезло вместе с ними. Танкуоль был уверен, что это заклятье попросту искривляло время и увеличивало их скорость, позволяя покрыть расстояние между ордой и Адской Ямой за четверть обычно необходимого времени. По крайней мере, он надеялся на это. Насколько можно было судить, никаких побочных эффектов от магии он не испытал, и заклинание не стало действовать на него постоянно.

Танкуоль вознёс молитву Рогатой Крысе, испытывая чуть — ли не благодарность за доставку его до места. Последователи Хаоса сдержали своё слово и, не причинив ему вреда, доставили к этой крепости во владениях скавенов. «Но почему?» — испытал кратковременное изумление Танкуоль. Последователи Владыки Перемен славились хитростью своей, а не милосердием. «Тем не менее, — предположил Танкуоль, — скорее всего на них произвело впечатление моё невероятное красноречие». Танкуоль понимал, что не имеет значения, насколько они коварны — им всё равно не сравниться сообразительностью с серым провидцем. Танкуолю было ясно, что он снова превзошёл своих врагов явной мощью своего интеллекта.

Серый провидец ощущал тревогу. Менее всего он хотел, чтобы из всех возможных мест его доставили сюда. Адской Яме Танкуоль бы предпочёл любую другую крепость. «Но в бурю хороша любая гавань, — подумал серый провидец. — И я, по меньшей мере, принёс важные известия. Несомненно, перед лицом угрозы Хаоса старшинам клана Творцов хватит благоразумия, чтобы объединиться с Танкуолем ради общего дела».

Он пнул Ларка по заднице.

— Вставай — вставай. Поднимайся, ленивая тварь! Не время отдыхать!

Ларк уставился на него полными ненависти глазами. Пена выступила на его губах. Его грудь поднималась и опадала, как кузнечные мехи. Ему пришлось сильно поднапрячься, чтобы не отстать от скакунов Хаоса, на которых везли его хозяина. Однако, сильно подозревая, что если отстанет, то умрёт, Ларк каким — то образом умудрился заставить свой помятый организм поспевать. То заклинание, которое наложили колдуны Хаоса, подействовало и на Ларка. Несмотря на их сверхъестественную скорость, тот не отстал.

Танкуоль знал, что на него смотрят красные глаза скавенов, находящихся над огромными резными воротами. Он знал, что на него направлено оружие, а внутри торопливо собирается подкрепление для стражников.

Откуда — то сверху голос скавена прочирикал:

— Кто там? Что привело тебя в клан Творцов?

Танкуоль вытянулся во весь рост и склонил голову так, чтобы стали полностью видны его рога. Он знал, что стражники смогут распознать знак благосклонности Рогатой Крысы. Он дал им несколько секунд, чтобы это оценить, а затем громко прокричал своим наиболее впечатляющим ораторским тоном:

— Это серый провидец Танкуоль с важными известиями для ваших хозяев.

— Ты Танкуоль или его призрак? — донёсся сверху дрожащий голос. — Серый провидец Танкуоль мёртв. Убит гномами или их союзниками — людьми в сражении у обиталища конных воинов.

«Вечно и постоянно приходится спорить с идиотами», — недовольно подумал Танкуоль.

— Я похож на мертвеца, ты, тупой грызун?! Открывай ворота и веди меня к своим хозяевам, а не то я нашлю мучительное и смертоносное заклинание, что пожрёт твои кости!

Танкуоль позволил сиянию бледного искривляющего огня окутать свою руку в подтверждение сказанных им слов. По правде говоря, он был уверен, что вплетённая в стены кратера защитная магия, вероятнее всего, способна противостоять даже самому действенному его волшебству, но откуда это знать простому стражнику?

— Я обязан доложить моим хозяевам. Погоди! Погоди!

У Танкуоля не было уверенности, то ли стражник — скавен просил не применять заклинание, то ли просто обождать снаружи. Не имело значения. Танкуоль понимал, что как только о ситуации будет доложено властям, его впустят внутрь.

Теперь следует лишь продумать, что он собирается говорить. Ему нужно решить, что будет выгодно рассказать Творцам, а что полезнее приберечь для себя. «Это может подождать», — уверял он себя, внезапно преисполнившись самоуверенности. Он сознавал, что скавен столь выдающегося интеллекта без проблем перехитрит тупиц из клана Творцов, столь же легко, как и последователей Тзинча.

И всё же он ощущал беспокойство. Даже для скавена с его величайшими способностями, слишком уж легко ему удалось выскользнуть из когтей орды Хаоса.

Феликс пристально разглядывал долину. Его изумило то, как быстро всё менялось в горах. Этим утром было ясно и солнечно, как летним днём на равнинах Кислева. Теперь погода стала унылой и промозглой, а холодный ветер наводил мысли о снеге и зиме. Низко висели тёмные тучи. Вдали были заметны проблески разрядов молний, слышались далёкие раскаты грома.

Внешний облик самих гор столь же значительно изменился. На рассвете это были яркие и опрятные исполины вполне гостеприимного вида. Теперь, в тусклом освещении, они приобрели тёмные и зловещие очертания. Вид дальних вершин закрывали многочисленные тучи. Феликс почувствовал, как у него ухудшается настроение. Перемена погоды прибавилась к зловещей и тягостной атмосфере, навеянной осознанием того, что они всё ближе подбираются к логову дракона.

Ульрика двигалась во главе колонны и наряду со Стандой и Олегом выполняла функции разведчика. Это определённо имело смысл. Безусловно, обладая самым острым зрением в отряде, она была способна заметить опасность раньше остальных. По крайней мере, таково было её объяснение. Феликс чувствовал, что это также было сделано, чтобы оказаться от него подальше. Она снова сделалась необщительной и замкнутой, и оставляла без ответа все его попытки завести разговор. Феликс быстро пришёл к умозаключению, что никогда ему не постичь женщин, или, по крайней мере, именно эту женщину.

Он заметил, что с ним поравнялся Макс Шрейбер. На лице мага отражалось любопытство, сразу трансформировавшееся от восторженного к сдержанному. «Да уж, — подумал Феликс, — верными оказались первые утренние впечатления». Макс чем — то изменился. На волшебника он стал походить даже больше, чем когда — либо ранее. Причина в том, пытался убедить себя Феликс, что теперь он сам больше осведомлён о силах, которыми обладает маг, однако понимал, что тут кроется нечто большее. За последние несколько дней изменения, произошедшие с магом, стали проявляться отчётливо. Отныне, более чем когда — либо, внешний облик Макса выдавал скрытую в нём силу.

— Феликс, ты позволишь мне задать несколько вопросов о мече, что ты носишь?

— С какой целью?

— Он меня заинтересовал. Он кажется мне артефактом значительной силы, которая, похоже… пробуждается.

— О чём ты говоришь?

— Я ощущаю в мече изменения. В оружии сокрыта некая разновидность чувствительности, и она набирает силу.

Феликс задумался о том выбросе энергии, которую он получил во вчерашней битве, и способе, которым клинок защитил его от драконьего огня на „Духе Грунгни“. Он давно знал, что оружие обладает волшебными свойствами, но до недавних пор оно никак не проявляло себя таким вот образом. В прошлом это был всего лишь никогда не затуплявшийся клинок, на котором при определённых обстоятельствах таинственно разгорались руны.

— Ты думаешь, что это может быть в каком — то роде опасно? — обеспокоенно спросил Феликс.

Макс пожал плечами. Нахмуренные брови исказили правильные черты его лица.

— Я не знаю. Любое зачарованное оружие опасно в некоторых отношениях. Являясь хранилищем силы, подобное оружие временами может воздействовать на своего обладателя непредсказуемыми способами. Обладающее чувствительностью оружие наиболее опасно из всех, потому как способно искажать разум и душу тех, кто владеет им.

От слов волшебника по телу Феликса побежали мурашки. Он не сомневался, что тот говорит правду. Феликс сдерживался от охватывающей его бессознательной потребности просто достать и выбросить меч подальше.

— Ты говоришь об имеющейся вероятности того, что клинок способен контролировать мои действия?

— Ну, это маловероятно. Разве что меч чрезвычайно могущественен, а носитель чрезвычайно слабоволен, каковым, спешу заметить, ты не являешься. Он, вероятно, способен немного воздействовать на твои мысли или частично управлять твоими действиями в стрессовых ситуациях. Если это оружие того вида, как я подозреваю, оно не сможет тобой управлять без твоего на то позволения. По крайней мере, я надеюсь, что не сможет.

— Ты начинаешь вселять в меня беспокойство, Макс.

— Это не входило в мои намерения. Могу я узнать, как к тебе попало это оружие?

Феликс на мгновение задумался.

— Оно принадлежало рыцарю — храмовнику Альдреду из Ордена Пламенного Сердца. После его смерти меч достался мне.

Произнося эти слова, Феликс сознавал, что это правда, но не вся. Меч принадлежал Альдреду всего несколько секунд, когда тот вытащил оружие из груды сокровищ тролля Хаоса в Караке Восьми Вершин. Храмовник пришёл туда, разыскивая клинок, но меч ему не принадлежал. И всё же, Феликс считал его мечом Альдреда, или, по крайней мере, собственностью Ордена. По многим причинам Феликс считал себя только лишь временным хранителем клинка и однозначно собирался вернуть его, когда наступит подходящее время. Все эти соображения он поведал Максу. Казалось, маг погрузился в размышления.

— Сдаётся мне, клинок долгое время оказывал влияние на твои мысли, хотя и незаметно. Похоже, что ты неосознанно противился его влиянию, что является вполне обычной и непроизвольной реакцией, когда дело заходит о магии.

— Зачем этот меч пытается воздействовать на меня?

— Возможно, таково заклятие, наложенное на него. Или это оружие одно из тех, что предназначены для единственной господствующей цели. Может статься, оно было выковано специально для уничтожения конкретного врага или врагов определённого вида. Тебя когда — нибудь посещали мысли о том, что это может быть такое?

— Подозреваю, ответ тебе уже известен.

— Я бы мог сказать, что просто взглянув на то, как сработан эфес, уже получишь ключ к разгадке. Я бы предположил, что с клинком начали происходить перемены после того, как нам повстречался дракон.

— И ты бы оказался прав.

Феликс поведал магу о том, как меч защитил его от драконьего огня, и о его вмешательстве во время боя предыдущим днём, когда у Феликса возникло чувство, что он может не дожить до схватки с драконом. Макс внимательно выслушал его до конца, а затем сказал:

— Я думаю, твой меч выкован на погибель драконам.

— Уж не думаешь ли ты, что он придаст мне сил убить Скьяландира?

— Я не знаю. Думаю, меч сможет повредить Скьяландиру так, как не сумеет обычное оружие, но не поручусь за то, что тебе удастся его прикончить. В истории имеется достаточно примеров тому, как героям, экипированным самым мощным зачарованным оружием, не удавалось уничтожить крупных драконов. Даже Сигмар всего лишь поранил Великого Змия Абраксаса.

— Не обнадёжил ты меня, Макс, — заметил Феликс. — Я уж было подумал, что стану героем какой — нибудь эпической повести.

— По правде говоря, Феликс, принимая во внимание твои и Готрека деяния, сие уже свершилось. Я лишь маг, не пророк и не провидец, но мне не кажется, что лишь по чистой случайности тут оказался твой меч, топор Готрека, изобретения Малакая и даже я сам. Я вижу в этом длань судьбы. И если бы я был более тщеславным или более набожным человеком, то приписал бы это вмешательству богов.

— Мне затруднительно представить себе подобное, — произнёс Феликс. — Мне куда проще поверить, что Готрек и я богами прокляты.

— Ты чересчур скептически смотришь на вещи, господин Ягер.

— Повидал бы ты то, что довелось мне — тоже стал бы скептиком, — возразил Феликс.

Макс пристально посмотрел на Феликса, словно оценивая, насколько серьёзно его замечание. Через мгновение он отвёл взгляд.

— Готрек был прав, — заявил Макс. — Ливень будет как из ведра.

Тропа спускалась в длинную долину, каковая вполне могла оказаться на низменностях восточной части Империи. Склоны гор по краям долины поросли деревьями. Благодаря сложенным из камней стенам холмы выглядели мозаикой из заросших полей. Там и тут местами распустились полевые цветы. До Феликса донёсся характерный аромат диких ягод и цветущих роз. За стенами виднелись домики, и чужеземцу на первый взгляд могло легко показаться, что это обжитые места.

«Но более пристальный взгляд убедит его в обратном», — подумал Феликс. Серые стены сухой кладки, сложенные в виде насыпи, были покрыты копотью, словно их опалил огонь. На многих домах обвалились покрытые дёрном крыши. Огороды заросли сорняками. Нигде не видно домашних животных. Лишь одинокая одичалая собака, которая посмотрела на них голодными глазами, а затем скрылась в кустах.

— Драконова работа, — заметил Улли.

— Или работа грабителей, — произнёс Готрек, указывая на кости, белеющие в высокой траве.

Феликс подошёл к ним и обнаружил, что трава уже проросла сквозь глазницы человеческого черепа. Подле руки лежал ржавый меч, а раздвинув в стороны траву, Феликс увидел гниющие останки кожаной кирасы. Выглядели они так, словно их кто — то жевал, возможно, голодные псы.

Изучая останки, он ощутил на волосах и лице холодную влагу. Тёмные тучи над головой наконец — то разродились обещанным дождём.

— Мы можем укрыться среди тех развалин, — заметил Макс. — Часть крыши уцелела, а на остальное мы можем набросить брезент.

— Почему бы просто не залезть на повозку? — с блеском в глазах предложил Стег.

— Токо через мий холодний труп! — заявил Малакай.

Что — то во внешнем виде Стега наводило на мысль о том, что он не прочь попытаться.

— Я не думаю, что в развалинах могут обитать призраки, — прогудел Улли.

Снова он выглядел бледным и взволнованным.

— Так ты не боишься привидений? — поинтересовался Бьорни. — А?

— Я ничего не боюсь, — произнёс Улли. — Но лишь дурень рискнёт разозлить духов умерших.

— Я думаю, это означает, что нам следует послать туда Снорри, — язвительно заявил Бьорни.

— Снорри думает, что это хорошая мысль, — сказал Снорри, не заметив оскорбления. — Снорри не боится привидений.

— В этом месте нет привидений, а даже если и есть, то это призраки хныкающих людей. Так стоит ли нам их бояться? — произнёс Готрек и затопал за Снорри.

— Было бы неплохо укрыться от дождя, — заметил Феликс и посмотрел, согласны ли с ним кислевиты.

— Я просто останусь в своий повозке, — сказал Малакай Макайссон, исподлобья уставившись на Стега.

Стег покачал головой и скрылся внутри. Он самодовольно ухмылялся. Феликсу впервые пришло в голову, что Стегу, должно быть, действительно доставляет удовольствие раздражать инженера. А Малакай почему — то тоже доволен тем, что его раздражают. Феликс пожал плечами. Раз уж Истребители рады заниматься подобными небольшими перебранками, какое до того дело ему?

Дождь барабанил по крыше домика. Дом был типичным обиталищем крестьянина — единственная большая комната некогда вмещала людей, их собак и домашний скот. Протекая через дыры в крыше, вода скапливалась в лужу на утрамбованном земляном полу. Среди обломков мебели сновали крысы. Несмотря на влажность, Снорри умудрился разжечь в очаге огонь, и не столь уж неприятный запах древесного дыма заполнил комнату.

Увеличивающиеся в размерах клубы дыма перемещались по комнате, смешиваясь с табачным дымом из курительных трубок гномов. Курили все Истребители, за исключением Улли, и затягивались в мрачном молчании, которым сменилась общительность гномов.

Слушая дождь, Феликс порадовался тому, что нападение гоблинов произошло не посреди бури. «Как бы в этом случае работало пороховое оружие Малакая?» — гадал он. По его предположению, навряд ли безотказно. Он молился, чтобы погожим оказался тот день, когда они наконец — то сразятся с драконом. Это, в свою очередь, заставило его задуматься о мече. Он вынул меч из ножен и принялся тщательно, как никогда ранее, его обследовать.

Это было великолепно сработанное оружие. Всё, начиная от головы дракона на конце эфеса до рун на лезвии, говорило о высококачественной работе. Стальное лезвие слабо поблескивало. Кромки были остры как бритва, несмотря на то, что он никогда не пользовался точильным камнем. Руны отсвечивали в свете костра, но в данный момент выглядели всего лишь украшением. Не было ни намёка на то, что внутри клинка таится волшебная сила, и, рассматривая его, Феликсу было сложно поверить, что она там присутствует. Внешним видом оружие никак не выделялось, и если бы не воспоминания о его мощи, то попросту можно было бы принять его за обычный меч, который может себе позволить богатый человек. Волшебным клинок не казался. Но, опять же, молот Огнебородого в храме Гримнира тоже выглядел схоже, а уж кому, как ни Феликсу знать, насколько могучим является молот.

— Какой — то ты задумчивый, — заметила Ульрика.

Феликс посмотрел на неё. Она уже довольно давно стояла в дверном проёме, уставившись на проливной дождь.

— Зато ты выглядишь привлекательно, — произнёс он.

— И комплимент, как всегда, наготове, — ответила она, но без враждебности в голосе. — О чём задумался?

— Я думаю об этом мече, о том, как он мне достался, и о драконе.

Сам того не ожидая, он принялся рассказывать ей о том, как они оказались в Караке Восьми Вершин; как он, Готрек, Альдред и остальные с боем пробились по тёмным подгорным туннелям; как был убит тролль Хаоса. Он поведал ей о призраках гномьих королей, что предстали перед ними, и о том, как они оставили сокровища заброшенного города в склепе, и о мрачном великолепии древнего города гномов. И лишь заметив повисшую в комнате тишину, Феликс обнаружил, что его слушают и все гномы. Внезапно смутившись, он умолк, но Снорри поднял на него взгляд и произнёс:

— Продолжай, Феликс. Снорри, как и любому другому гному, нравится слушать истории, а твоя весьма занимательна.

Остальные гномы закивали в знак согласия, и Феликс продолжил рассказ, поведав о сражениях с воинами Хаоса в лесах Империи и столкновениях со злобными культистами в городах людей. Он рассказал о сражении со скавенами среди пылающих зданий Нульна, и о долгом путешествии через Пустоши Хаоса в поисках затерянной гномьей крепости Караг — Дум. Когда он закончил, уже стемнело, а в комнате стало ещё тише. Феликс заметил, что пока он говорил, дождь прекратился.

Поглядев вверх, Феликс увидел, как клубы дыма, наполняющего комнату, уносятся порывами ночного ветерка, того самого, что разогнал дождевые тучи. Сквозь отверстие в крыше он заметил холодный блеск небес. В небе висели обе луны. Большая из лун сияла серебром, заливая землю лучами холодного света. Меньшая отсвечивала зеленоватым светом, а окружающее её мерцание затмевало звёзды. Феликс был уверен, что луна светит ярче, чем он когда — либо видел, даже ярче, чем в ту жуткую Ночь Таинств, когда он и Готрек сражались с поклонниками Слаанеша. Тогда в самой укромной части своей души он осознал, что сила Хаоса растёт пропорционально свечению луны, и, сколько он себя помнил, луна эта будет становиться ярче, пока своим светом не затмит свою крупную сестрицу. Внезапно Феликс сильно испугался.

Ни один гном не подал виду, если даже и заметил его состояние. Наконец, Бьорни произнёс:

— Во имя Грунгни, Гримнира и Валайи! Феликс Ягер, ты повидал больше наших древних святынь, чем большинство гномов. Я понятия не имею, благословлён ты или проклят, но верю в то, что боги почему — то благосклонны к тебе. Как иначе бы ты был избран, чтобы воспользоваться молотом Огнебородого?

Все остальные гномы, кроме Готрека, кивнули в знак согласия. Феликс отметил, что некоторое время назад, пока он рассказывал о своих приключениях, Готрек выскользнул наружу. Теперь, когда он сам замолчал, ему стал слышен разговор Истребителя с Малакаем Макайссоном. Бьорни поглядел по сторонам, его уродливое лицо осветили отблески света. Он плюнул в огонь, потёр руки и заговорил:

— Раз уж у нас ночь историй, я расскажу байку. Кое — кто из вас, возможно, слышал ужасные слухи о той ночи, когда я встретил в Мариенбурге двух эльфийских дев. Я хочу сообщить вам, что услышанное вами — неправда. Ну, не совсем правда. Дело было так…

С мгновение казалось, что недовольный ропот и насмешки остальных гномов заставят его заткнуться, но, как ни в чём не бывало, Бьорни продолжил. Феликс обменялся взглядом с Ульрикой.

— Может, пойдём прогуляемся? — спросил он.

Она согласно кивнула.

* * *

Запах испарений и омытой дождём земли будоражил обоняние Феликса. Он осторожно огляделся. Они далеко отошли от дома и костра. Возможно, даже слишком далеко, что в этих горах было небезопасно. Однако он ощущал, что им обоим хотелось оказаться наедине и спокойно поговорить вдали от гномов. А это был единственный способ ненадолго уединиться. Он готов был пойти на риск, хотя бы на несколько минут.

Рука Ульрики была тёплой. Феликс отметил, что её пальцы огрубели от меча. От волос исходил слабый запах пота. Как и от одежды. Не самый благородный из ароматов, но он был её персональным и нравился ему. Феликс разглядывал её лицо, восхищаясь профилем. Ульрика, безусловно, была более чем красива, а в этот момент выглядела задумчивой.

— Феликс, что с нами будет? — спросила она.

Он некоторое время раздумывал над её вопросом, сознавая, что со времени посещения Карак Кадрина так и не приблизился к ответу на него. Затем он заговорил:

— Я пойду с Истребителями на дракона. Ты отправишься в Кислев и доставишь предупреждение своего отца Ледяной Королеве. Если я выживу, то потом тебя разыщу.

— И что тогда?

— Тогда, вероятнее всего, мы отправимся в Прааг или куда — то ещё, где назначат сбор войск для битвы с ордами Хаоса.

Феликс поглядел вверх, на светящую зелёным светом луну, и вздрогнул.

— А затем мы, вероятно, погибнем.

— Не думаю я, что хочу умереть, — тихо произнесла Ульрика.

Слова прозвучали так, словно их смысл оказался для неё откровением. Возможно, так оно и было. Феликс понимал, что Ульрика родилась и выросла на равнинах северного Кислева, где понятия о долге и смерти дети заучивали сразу, как только становились достаточно взрослыми, чтобы понимать их значение.

— Никто не хочет.

— Я приняла на себя священный долг перед моим отцом. Я несу его весть о чрезвычайном положении нашей госпоже. И всё — таки я обнаружила, что задумываюсь о том, чтобы… бросить свою службу и сбежать на поиски укромного места, где смогу и смеяться, и любить, и жить. Обнаружив, что думаю об этом, я пришла в ужас. Что подумает отец? Что подумают духи моих предков?

— А что думаешь ты?

— Если я сбегу, последуешь ли ты со мной?

Феликс смотрел на неё. В этот момент он позабыл о своей клятве Готреку, предназначении, о котором говорил Макс Шрейбер, о своих героических мечтах и иллюзиях.

— Да. Ты хочешь уйти?

Ульрика надолго замолчала, и происходящая в ней внутренняя борьба была заметна Феликсу по выражению её лица. Слеза скатилась по её щеке, и Феликс уже было потянулся, чтобы смахнуть её. Что — то его остановило. В этот момент он ощущал, что жизни их обоих взвешиваются на весах, и одним своим словом Ульрика способна изменить их судьбы. Вглядываясь в её глаза, Феликс заметил душевную борьбу и подумал: «Она действительно меня любит». Он собрался высказаться, но в этот момент Ульрика отвернулась. Он не шевелился. Тишина затягивалась.

— Я не знаю, — произнесла Ульрика. — Я не знаю тебя, и теперь даже саму себя не узнаю. Ты дурак, Феликс Ягер, и сделал дуру из меня. Я отправлюсь с тобой на битву с драконом.

Она развернулась и убежала от него в сторону занимаемого отрядом дома, спеша так, словно за ней по пятам гнались все демоны Хаоса. Феликс остался в недоумении, обнаружив, что не имеет даже намёка для понимания произошедшего.

Возвратившись, Феликс застал у костра незнакомца. Это был высокий, покрытый шрамами мужчина, одетый в кожу. Его лицо затеняла широкополая кожаная шляпа. В ножнах на боку покоился длинный меч. К концу воткнутого в земляной пол посоха был привязан матерчатый узел, а лютня, струны которой незнакомец небрежно перебирал пальцами, выдавала в нём странствующего менестреля.

Никто не проявлял к нему ни малейшего интереса, но, казалось, незнакомца это не особо беспокоило. Он лишь благодарно смотрел на огонь и тех попутчиков, с которыми его разделял. Феликсу и в самом деле не было дела до странника. Он желал поговорить с Ульрикой, но она уже опустилась на землю по другую сторону костра и улеглась между своих телохранителей, решительно отказываясь замечать присутствие Феликса. Непонятно почему, но Феликс обиделся. Пострадала его гордость. «Ну, раз уж она этого хочет, — подумал он, — пусть поступает, как знает». Ему в любом случае хотелось какое — то время поразмыслить над тем, что сказала Ульрика.

— Ты кто таков? — не слишком тактично поинтересовался Феликс у незнакомца.

Тот довольно приветливо отозвался:

— Звать меня Йохан Гатц, дружище. А как твоё имя?

— Феликс Ягер.

— Ты товарищ этих Истребителей?

— Да.

— Путешествующие вместе гномы и люди вполне обычное явление в этих горах. Но группа из трёх кислевитов, волшебник, имперец и компашка Истребителей — куда менее обычное зрелище. Вы объединились в отряд для большей безопасности в пути, или за этим стоит история, о которой я мог бы сложить песню?

— Это зависит от того, какие именно песни ты распеваешь, — сказал Феликс.

— Самые разнообразные.

— Как я сказал ранее, мы идём убивать дракона, — хвастливо прокричал Улли.

Йохан Гатц вздрогнул и поднял вверх брови.

— И ты сопровождаешь этих Истребителей в их поисках гибели? Твои приятели рассказывали мне самые разные истории о тебе и Готреке. Интересной жизнью живёте, ребята.

— Очевидно так.

Феликс не понимал, почему его задело любопытство мужчины, но так оно и было. Менестрелям обычно присуще любопытство. Довольно часто, помимо песен и музыки, их расхожим товаром являются новости и слухи. Похоже, гномов вообще не особо беспокоило присутствие незнакомца, но было в нём нечто такое, что раздражало Феликса. Он пытался убедить себя, что это предубеждение, что он просто разозлён разговором с Ульрикой, но нечто в этом мужчине вызывало у него подозрения.

— Что подвигло тебя на скитания по этим горам? — спросил Феликс. — Я — то думал, это опасные места для странствующего в одиночестве путника.

— Менестрель может странствовать везде, где пожелает. Даже самый свирепый разбойник не убьёт нищего музыканта, когда может получить песню задарма.

— А я и не слышал, что орки и гоблины столь ценят бродячих музыкантов.

— Я быстро бегаю, — с лёгкой улыбкой произнёс Йохан Гатц. — По правде говоря, я, должен признаться, немного обеспокоен тем, что тут обнаружил.

— В самом деле?

— Да. Последний раз я проходил этой дорогой несколько лет назад. Вдоль Главного тракта тогда стояли городки и деревни, где путник мог заработать себе пропитание и немного монет. Эти места не были столь дики и небезопасны. Здесь не было ни орков, ни бандитов. Знай я то, что знаю теперь, не ходил бы этой дорогой, а остался бы в Остмарке, несмотря на конкуренцию.

— Так было бы мудрее.

— Да, было бы. Как обычно говорила моя дорогая старая маменька: «Задним умом всяк крепок».

— Ты утверждаешь, что самые отчаянные бандиты оставляют в покое менестреля. Встречал кого — нибудь?

— Я встречал тех, которые могли бы ими оказаться, хотя меня они и не тронули.

— Слыхал что — нибудь о Хенрике Рихтере? Ходят слухи, что он король местных разбойников.

Йохан Гатц рассмеялся в голос.

— Значит, правит он довольно бедным королевством, насколько я могу судить. Мне не довелось увидеть ни огромных армий бандитов, ни что — либо услышать об этом разбойничьем короле. Хотя признаю, раз уж ты о нём упомянул, это может послужить хорошей темой для песни.

— Я вот никогда не встречал ни одного разбойника, который был бы хоть близко столь же романтичен, как те, о которых можно услышать в песнях менестрелей, — заметил Феликс. — Ни один из тех, что мне попадались, не занимался тем, что грабил богатых и отдавал добро бедным, или боролся против беззакония землевладельцев, защищая права угнетённых. Те парни, что мне встречались, желали лишь снять мою голову с плеч, а мой кошелёк с ремня.

— Должно быть, ты встречал множество разбойников, господин Ягер? — поинтересовался Йохан Гатц со странным блеском в глазах.

— Нескольких, — отвечал Феликс.

— Тогда ты, должно быть, куда более крутой мужик, чем кажешься на вид, раз всё ещё жив. С позволения сказать, ты не выглядишь наёмником или мастером меча.

— Довольно самоуверенное заявление, — произнёс Феликс, чувствуя в словах мужчины завуалированное оскорбление.

— Феликс Ягер один из самых могучих людей, которых когда — либо знал Снорри Носокус, — заявил Снорри, находящийся по ту сторону костра.

Феликс удивлённо посмотрел на него. Он и подумать не мог, что произвёл на Истребителя настолько хорошее впечатление. Он не заметил, что Истребитель внимательно прислушивается к разговору.

— Разумеется, ни о чём особом это не говорит, — быстро прибавил Снорри, вызвав общий хохот гномов.

Феликс пожал плечами и снова обратился к трубадуру.

— Мы идём убивать дракона, — произнёс он. — Если не побоишься присоединиться, из этого выйдет песня.

— Мне жизнь ещё не надоела, — ответил менестрель. — Но, доведись тебе пережить это событие, разыщи меня, и я напишу песнь на эту историю. Весьма вероятно, она меня прославит.

Он на некоторое время замолчал, раздумывая над своими словами.

— Ты искренне считаешь, что у вас есть шансы на выживание? Удастся ли вам вообще подняться на гору, если правдиво то, что ты рассказал мне про орков, гоблинов и разбойничков — людей?

— Мы уже обратили в бегство военный отряд зеленокожих, — заметил раздражённый тоном менестреля Феликс, сознавая, что это хвастовство.

И снова брови Йохана Гатца поползли вверх.

— Вам, двенадцати, это удалось?

— Один из нас волшебник. Истребители — могучие бойцы. Малакай Макайссон — превосходный оружейник.

— Значит, вы воспользовались вооружением гномов, многоствольными пушками и тому подобным?

Феликс кивнул. Трубадур весело рассмеялся.

— Похоже, к вопросу драконоборства вы подошли нетрадиционным способом. Никаких белоснежных коней, рыцарских копий, зачарованного оружия.

— Оно у нас тоже имеется, — сказал Снорри. — Топор Готрека — волшебный. Он завалил им чертовски здоровенного демона. Снорри сам видел. И меч Феликса тоже волшебный. Сам увидишь это по рунам, если взглянешь поближе.

Феликс гадал, подслушал ли Снорри его разговор с Максом Шрейбером или действительно смог понять это по рунам. С другой стороны, Феликсу не хотелось, чтобы тот что — либо рассказывал про их вооружение в присутствии любопытного незнакомца. У него и так было ощущение, что сам он сболтнул лишнего. Феликс не понимал причину, но его доверие к Йохану Гатцу уменьшалось всё сильнее, хотя с самого начала он не особо доверял трубадуру.

— Похоже, я вас недооценил, — заключил менестрель. — Ваша экспедиция выглядит в высшей степени подготовленной. Мне почти жаль любых разбойников, которые вам попадутся.

— Поздновато уже, — сказал Феликс. — Мне не помешало бы поспать.

— Здравая мысль, — с издёвкой произнёс чужак. — Помимо прочего, через несколько дней вам предстоит нелёгкая работёнка.

Феликс улёгся с другой стороны костра. Бросив последний быстрый взгляд на менестреля, Феликс не удивился, заметив, что мужчина пристально наблюдает за ним. Он удивился тому, что на Гатца с подозрением глядит Макс Шрейбер. Похоже, у того были свои сомнения насчёт чужака.

Феликс гадал, а не суждено ли ему ночью проснуться с перерезанной глоткой, но затем решил, что подобное маловероятно. Любой, кто отважится на такое в присутствии Истребителей, недолго проживёт после содеянного.

«Хотя вряд ли это послужит мне хорошим утешением, если я помру», — подумал Феликс, погружаясь в беспокойный сон.

Йохан Гатц выругался. Боги снова на него наплевали. Когда он заметил повозку, то понадеялся обнаружить там небольшой купеческий караван и, возможно, нескольких телохранителей. Он совсем не ожидал увидеть группу Истребителей и тяжеловооружённых людей. И особенно беспокоило его присутствие волшебника. Не было смысла даже пытаться ускользнуть и подать сигнал Хенрику и парням, чтобы спускались сюда с гор. Волшебник слишком внимательно за ним наблюдает, а гномы столь же подозрительны, как и угрюмы.

«Этого и следовало ожидать», — рассудил Гатц. В последнее время удача не сопутствовала банде Хенрика Рихтера. С тех пор, как появился дракон, и орки расположились вдоль Главного тракта, дела шли ни к чёрту. Когда — то на этой дороге можно было неплохо поживиться, по крайней мере, всякого добра было вполне достаточно для небольшой шайки бывших наёмников и головорезов. Но дела пошли не так хорошо, когда потребовалось кормить лишние рты. Йохан проклинал обстоятельства, вынуждающие принимать беглецов — людей из уничтоженных деревень, но других вариантов не было. Только лишь для защиты собственной крепости от орков им требовались дополнительные бойцы.

«Хотя, — решил Гатц, — следовало бы возблагодарить Сигмара за проявленную небольшую милость. По крайней мере, никто из путников не стал подвергать сомнению его маскировку под бродячего музыканта, хотя Феликс Ягер, тот мужик с тяжёлым взглядом, что — то заподозрил. Уничтожить этот отряд будет весьма непростым делом. Это совсем не то, что опоить ничего не подозревающего часового отравленной выпивкой,перерезать ему горло, а затем, подав знак фонарём, вызвать парней. Это крутые ребята, и не хочется делать лишних движений под наблюдением чародея. В любом случае, все утверждают, что гномы способны почуять яд, и это подтверждено его личным опытом».

Гатц был убеждён, что как бы ни были в себе уверены эти ребята, Хенрик Рихтер и его разбойничья шайка смогут их победить. По крайней мере, если Хенрик соберёт всю свою армию в одном месте. Возможно, они смогут победить и с той полусотней, или около того, людей, что имеются у Хенрика наготове в близлежащих горах. Главное слово тут „возможно“. Эти путники выглядят крутыми и, даже если победа будет за Хенриком и его ребятами, по всей вероятности, прихватят с собой в ад значительное количество парней, что неприемлемо. Возможно, в общем и целом будет лучше оставить их в покое.

Гатц полагал, что вряд ли сегодня ночью можно ожидать какого бы то ни было барыша. С другой стороны, сами собой напрашивались иные возможности. Как вариант, он может предложить Истребителям союз против орков. Гатц знал, что коротышки ненавидят зеленокожих куда сильнее, чем он сам. «Вероятно, это не сработает», — рассудил он. Эти Истребители идут сражаться с драконом, а уж Йохан достаточно знаком с манерами гномов, чтобы понимать, что встать между коротышкой и кучей золота — верный способ получить пинком под зад.

Затем его осенила иная мысль. Эта экспедиция превосходно экипирована. Есть вероятность, что Истребители смогут убить дракона. Возможно, им не удастся. Но всегда остаётся вероятность, что они смогут дракона убить или достаточно серьёзно поранить, чтобы того могла бы добить армия людей. А в таком случае…

Не вызывает сомнений, что Скьяландир скопил огромные богатства. Драконы всегда так поступают. И, чтобы на этом навариться, имеет смысл проследовать за безумцами и посмотреть, как всё сложится. Даже если они и добьются своего, то, по всей вероятности, будут достаточно ослаблены, чтобы не доставить проблем в бою с Хенриком и парнями. А если дело у них не выгорит, возможно, дракона они ослабят. Ему стоит поведать эту мысль Хенрику завтра утром. Гатц был уверен, что его собрат сразу же вникнет в её смысл.

Йохан облизал губы, представляя себе сокровища дракона. Гатц был убеждён, что доли, которую он сможет получить, будет более чем достаточно для приобретения небольшой таверны в Нульне, что позволит ему бросить это опасное ремесло разбойника. «Возможно, дела таки пошли в гору», — заметил он про себя, погружаясь в мечты о горах золота.

Серый провидец Танкуоль пристально разглядывал огромный вестибюль башни Творцов. Он был в ярости, и в то же время его обуревал страх. С самого момента прибытия в Адскую Яму ему приходилось ждать. Крысы клана в ливреях со знаками отличия клана Творцов сопроводили Танкуоля и Ларка в это громадное помещение и оставили тут. «С какой целью меня сюда привели?» — гадал серый провидец. Никогда ранее ему не дозволяли вступать во внутреннюю цитадель Творцов. До сего момента всё его общение с ними происходило внутри изрытых пещерами стен кратера, в помещениях, которые использовались кланом для всех деловых переговоров. У него не было уверенности, как следует расценивать тот факт, что его привели сюда — как добрый знак или наоборот. То, что он находился прямо в сердце города, заставляло Танкуоля ощутимо нервничать. Серый провидец сделал усилие и коснулся ветров магии лишь с целью самоуспокоения. Энергия тёмной магии была сильна в этом месте. Что неудивительно, принимая во внимание близость Пустошей Хаоса и количество пыли искривляющегося камня, что содержалась в воздухе. Но сам факт обнадёживал.

Танкуоль снова обследовал окружение, выискивая потайные смотровые глазки, в наличии которых он не сомневался. Менее всего вероятно, что какой — либо из кланов скавенов позволил бы незнакомцу находиться в сердце своей крепости, не приглядывая за ним, а клан Творцов, возможно, наиболее обособленный и подозрительный из кланов крысолюдей.

Танкуоль проследовал к окну и злобным взглядом уставился на окутанный ночной тьмой город. Окно было закрыто не стеклом, но каким — то полупрозрачным кожеподобным веществом с соответствующим физиологическим запахом. Это было тревожным напоминанием о том, что сырьём для проявления мастерства, фундаментом, на котором покоится благосостояние клана Творцов, является ни что иное, как сама материя жизни.

Серый провидец разглядывал жуткую панораму лежащего внизу города. Внутри кратера возвышались огромные башни, напоминавшие клыки какого — то громадного зверя. Из их тонких верхушек выходили клубы светящегося дыма: сине — зелёного, рубинового, тёмно — синего и прочих всевозможных ядовитых оттенков. Столбы дыма поднимались вверх, вливаясь в огромное облако загрязнений, которое постоянно висело над кратером и изредка опускалось вниз, образуя густую дымку, затрудняющую обзор. По слабым зловещим отблескам Танкуоль заключил, что дым содержит в себе частички искривляющего камня. Серый провидец был возмущён подобным вопиющим расточительством, но одновременно проникнулся благоговением перед столь явной демонстрацией богатства. Он понятия не имел, что происходит внутри этих башен, но какофония криков, воплей и звериного рёва давала ему понять, что вряд ли это нечто приятное.

Между башен находились прочие строения, сооружённые в явно несвойственной скавенам манере. Строения представляли собой огромные шатры из разлагающейся кожистой плоти, натянутой поверх массивных каркасов из перекрученных костей. Они имели необычный вид, напоминающий огромных клещей или жуков, которые замерли на месте под действием некой незнакомой магии. Это были бараки, в которых обитали рабы и солдаты клана. Улицы кишели скавенами, и серый провидец осознал, что Адская Яма, возможно, второй по численности населения город крысолюдей, уступающий лишь Скавенблайту.

Тут и там между широких улиц располагались отсвечивающие зеленоватым светом озёра испорченной воды, предположительно по — прежнему отравленной искривляющим камнем из метеорита, чьё падение и создало обширный кратер. Вдали Танкуоль видел блеск тысяч огоньков — окна в стене кратера. Ходили слухи, что вся стена кратера пронизана бесконечным лабиринтом туннелей и пещер искусственного происхождения для обеспечения клана жилыми норами и лабораториями. На глазах Танкуоля в стене кратера открылась огромная дверь, и наружу вышло массивное существо. В темноте и на таком расстоянии Танкуоль не мог разглядеть все детали, но что — то в облике существа наводило на мысль, что это пещерная крыса с паланкином на спине, выросшая до размеров мастодонта.

В ночном небе мелькали фигуры, которые Танкуоль поначалу принял за летучих мышей, но поспешно определил, что для тех они слишком велики. Проще всего было предположить, что это мыши — мутанты, достигшие большой величины, но когда одна из них, сменив направление, пролетела мимо башни, серый провидец обнаружил, что это скавен с перепонками между рук, похожими на крылья летучей мыши. Танкуоля в какой — то мере ужаснуло такое богохульство. Разве не по своему подобию Рогатая Крыса создала скавенов? Разве не наивысшим святотатством является коверканье облика величайшего из всех существ? Танкуоль всегда знал, что Творцы безумны. Просто он никогда не осознавал, насколько безумны они на самом деле.

Тем не менее, это, в некотором роде, замечательнейшая форма безумия. Даже ему пришлось сие признать. В этом пустынном месте на задворках цивилизации скавенов клан Творцов создавал нечто, о чём никогда даже не мечтал сам Танкуоль. «А осведомлён ли Совет Тринадцати о том, сколь многого достиг клан? — гадал он. — Несомненно, должен найтись способ воспользоваться всем этим для своей пользы».

Серый провидец снова оглядел помещение. Здесь тоже имелись свидетельства безумного гения клана Творцов. Обтянутые кожей троны и кресла чрезвычайно походили на застывших живых тварей. Всякий раз, когда Танкуоль оглядывался, их положение едва уловимо изменялось, одновременно вызывая досаду и лёгкий испуг. Серый провидец подозревал, что само помещение было задумано создателями так, чтобы внушать неловкость посетителям и выводить их из равновесия при любых переговорах. Наконец, Танкуоль нашёл то, что разыскивал. Высоко на потолке, среди светящихся под воздействием искривляющего камня шаров люстры он увидел группу наблюдающих глаз. Они слабо покачивались, следя за ним, а затем, в ответ на то, что Танкуоль их обнаружил, ушли в потолок, скрывшись из виду.

И, словно произошедшее послужило сигналом, дверь зала распахнулась, словно огромные челюсти, и вразвалочку вошла чрезвычайно тучная фигура Изака Гроттла. За ним проследовал живой стол, сервированный костяными бокалами и тарелками из полупрозрачной плоти.

— От имени Творцов приветствую серого провидца Танкуоля, — пророкотал Гроттл своим неестественно глубоким голосом. — Искренне приветствую. Такая радость — увидеть тебя снова.

Танкуоль сомневался, что старый соперник рад встрече с ним. Гроттл неоднократно пытался подставить Танкуоля, когда тот возглавлял армию, отправленную против Нульна. Между ними была застарелая вражда, и Танкуоль поклялся когда — нибудь отомстить Гроттлу. Он не сомневался, что выпади возможность, Творец попытается его уничтожить. Серый провидец понимал, что следует вести себя осторожно.

Гроттл плюхнулся на один из тронов. Кожаная обивка изогнулась по фигуре скавена, выдвинувшись наружу, чтобы вместить его жирный зад, а затем охватила тот неестественным образом. Ножки трона едва согнулись, словно под тяжестью, и Танкуоль мог поклясться, что слышал слабый стон. Через мгновение по спинке трона пошла рябь, словно она делала массаж своему седоку. Гроттл наклонился вперёд и угостился небольшой поджаренной крысой со стола, который сам занял позицию прямо перед скавеном.

— Итак, серый провидец Танкуоль, после нападения на обиталище людей — лошадников ты возвратился с трофеями, которые обещал предводителям моего клана? Ты явился сообщить об успехе захвата гномьего воздушного корабля и поделиться с моими повелителями секретами его создания? Ты пришёл с известиями о том, где находятся войска Творцов, которые сопровождали тебя в твоей операции?

Гроттл целиком запихнул крысу в свою глотку и затем мерзко ухмыльнулся. Он — то знал, что не с такими приятными новостями пожаловал Танкуоль. Серому провидцу в голову пришла мысль, что Гроттл испытывает от этого удовольствие.

— Не совсем, — произнёс Танкуоль, беспокойно подёргивая хвостом.

Гроттл угостился ещё одним кусочком.

— Не совсем? — чуть ли не со злорадством пробормотал себе Гроттл. — Не совсем. Вряд ли это хорошие известия, серый провидец Танкуоль. Вообще — то, в этом нет ничего хорошего. Клан Творцов временно предоставил в твоё распоряжение несколько сотен отличных солдат и много — много наших смертоноснейших зверей, рассчитывая на то, что мы разделим трофеи твоего успеха. По крайней мере, тогда ты должен возвратить нам наших воинов и наших зверей.

Танкуоль понимал, что Гроттл осведомлён о том, что он и этого не может сделать. Толстое чудище попросту издевается над ним, раз уж теперь серый провидец оказался в его власти. «Осмелится ли Гроттл меня устранить?» — гадал Танкуоль. — Всё — таки я один из избранных Рогатой Крысы и привилегированный представитель Совета Тринадцати. Несомненно, даже эта прожорливая тварь не осмелится причинить мне вред».

Обдумав эту мысль, Танкуоль пришёл к выводу, что, к несчастью, это не тот случай.

В настоящий момент никто, кроме Творцов и Ларка, не знал о его местонахождении. Он отбыл в обстановке величайшей секретности, надеясь захватить воздушный корабль лично и возвратиться в Совет с триумфом. Если сейчас с ним что — нибудь случится, всё будет выглядеть так, словно он попросту исчез с лица земли. Мех Танкуоля вздыбился от явной несправедливости подобного. Он по доброте душевной явился сюда, чтобы предупредить Творцов об опасности, связанной с приближающейся ордой Хаоса, а они собираются убить его за какой — то незначительный должок, который, как они полагают, за ним числится. Танкуоль уставился на Гроттла, поклявшись, что, чего бы тут не произошло, этот толстый глупец заплатит за свою дерзость. Серый провидец всё ещё способен разнести своих врагов на мельчайшие составные частицы. На свой риск Гроттл вошёл в этот зал. Словно ощутив изменение в настроении Танкуоля, Гроттл поднял глаза на него и зарычал. Это был устрашающий звук, и Танкуоль припомнил, что при всей своей огромной массе, Творец ужасающе силён и опасно быстр в бою. Танкуоль позволил своему гневу немного улечься, но находился в готовности незамедлительного применения своих сил для самозащиты.

— Разве солдаты не возвратились? — изобразив удивление, спросил Танкуоль.

— Очень немногие, — признал Гроттл, подцепил когтем очередной кусочек, отправил его в пасть и проглотил. — Они сообщили запутанные известия о сражении, волшебстве и бойне, учинённой над скавенами. Это наводит на размышление о некомпетентном руководстве, серый провидец Танкуоль. О весьма некомпетентном руководстве.

— Я доверил Творцам командование военной составляющей этого рискованного предприятия, — поспешно заявил Танкуоль, зная, что в определённом смысле это правда. — И я бы предпочёл не обсуждать их результативность. Нет вины серого провидца в том, что командиры Творцов оказались неспособны воплотить в жизнь его грандиозные замыслы.

Гроттл покачал головой, словно бы Танкуоль являлся весьма тугодумным несмышлёнышем, который не сумел понять смысл его высказываний.

— Я полагаю, серый провидец Танкуоль, верховное командование осуществлял ты? На тебе была ответственность за успех операции. Ты дал многочисленные обещания предводителям клана Творцов. Они… разочарованы. Весьма разочарованы.

Хвост Танкуоля затвердел от возмущения. В раздражении он обнажил клыки. Ореол света замерцал вокруг его пальцев, словно серый провидец готовился высвободить своё наиболее разрушительное заклинание.

— Прежде чем делать что — либо скоропалительное, серый провидец Танкуоль, прими во внимание следующее… — произнёс Гроттл. — После разгрома при Нульне я уже не столь высоко котируюсь в своём клане, как когда — то. Можно сказать, нахожусь в опале. Также можно сказать, что предводители моего клана считают меня расходным материалом, по этой причине направив на переговоры с тобой именно меня. Тебе также желательно учесть, что находишься ты в сердце величайшей цитадели клана Творцов. В пределах окрика находятся многие тысячи крыс клана. Не упоминая уже о практически бесконечном количестве изменённых зверей. Некто столь глупый, чтобы напасть на члена клана и попытаться сбежать отсюда, пройдёт не более сотни шагов. Я говорю об этом, вполне сознавая, что ты слишком мудр, чтобы попытаться проделать нечто подобное. Слишком мудр.

Танкуоль разочарованно сжал зубы. Угроза Гроттла была недвусмысленна. В его заявлении также подразумевалось, что никто не станет беспокоиться, если Танкуоль возьмёт Гроттла в заложники и попытается выторговать себе беспрепятственный уход. Серого провидца чуть не привёл в замешательство тот факт, что он даже не просчитал возможность такого варианта. Гроттл продолжил говорить. Его глубокий голос звучал спокойно, даже вкрадчиво:

— По правде говоря, я удивлён, что ты сюда заявился. Я не ожидал подобного после… затруднений с воздушным кораблём. Зачем ты пришёл?

— Я принёс ужасные известия и предупреждение хозяевам Творцов.

— И что же это может быть? — равнодушно поинтересовался Гроттл.

Он что — то слизал со своего вытянутого когтя. Как подметил Танкуоль, эти острые когти имели опасный вид.

— На юг надвигается неисчислимая и запредельная по силе орда Хаоса. Похоже, как несколькими поколениями ранее, служители четырёх Сил покинули Пустоши и двигаются к югу.

— Это мрачные новости. Если они правдивы.

— Это правда. Клянусь тринадцатью тайными именами Рогатой Крысы. Я собственными глазами видел войско и лично обонял его запах. Ларк и я едва смогли спастись.

Танкуоль подумал, что лучше не упоминать о том, что последователи Тзинча отпустили их с миром. Он не желал предоставлять Гроттлу повод заподозрить, что Танкуоль может быть шпионом или предателем дела скавенов. Он сознавал, что кругом полно завистливых крысолюдей, которые тут же сообразят именно так истолковать события, несмотря на явную нелепость подобного предположения. Танкуоль обладал достаточной мудростью для понимания того, что его враги придадут искажённый смысл даже самому невинному его деянию, несмотря на то обстоятельство, что само имя Танкуоля было олицетворением преданности делу скавенов. Он молился, чтобы об этом помнил и Ларк.

— Значит, новости действительно ужасны. Что, по твоему мнению, нам следует предпринять?

— Собирать армии, готовиться к обороне Адской Ямы от нападения сил Хаоса. Это вполне может случиться.

— А если этого не произойдёт?

— Собирайте армии в любом случае. Несомненно, на своём пути орда будет сеять ужас и смятение. В свете приближающейся войны возникнет множество возможностей продвинуться вперёд к цели скавенов.

И хотя Танкуоль немного увлёкся, он понимал, что слова его правильны. Орда Хаоса собирается напасть на королевство людей. Каким бы ни был исход, борьба, вне всякого сомнения, ослабит даже победившую сторону. Скавенам следует лишь переждать, и новые возможности сами неизбежно упадут в их протянутую лапу.

— Совет Тринадцати должен быть извещён незамедлительно.

Гроттл зевнул и поднялся с трона.

— Возможно, ты и прав, серый провидец Танкуоль. Я передам твои слова моим хозяевам. Пусть они решают, что делать дальше.

Танкуоль не мог в это поверить. Он только что передал этому жирному глупцу важнейшую информацию, а тот не замечает безотлагательность ситуации. От явного разочарования Танкуоль подумывал разнести его на части. Он воздержался, понимая, что сможет сам известить Совет. Армии начнут собирать. Планы начнут составлять. Он сознавал, что никто лучше него не готов к тому, чтобы руководить такими силами. От волнения он почти позабыл о воздушном корабле. Во время приближающейся войны возникнет множество возможностей покрыть себя славой и упрочить своё положение в глазах Тринадцати. Несомненно, Рогатая Крыса снова благословила его. Танкуоль опять оказался в нужном месте в нужное время.

У выхода из зала Гроттл остановился.

— Кстати, серый провидец Танкуоль, пока этот вопрос не будет решён, ты гость моего клана. Мы позаботимся о твоей безопасности. Мы удовлетворим любые твои потребности. Ведь ты, в конце концов, весьма особый гость. Полагаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

У Танкуоля душа ушла в пятки. Он совершенно ясно понял Изака Гроттла. Без тени сомнения он теперь осознал, что стал пленником клана Творцов.

(обратно)

В долине смерти

Феликс глядел вниз, на вход в Драконью долину. Он не наблюдал столь подавляющего своей унылостью пейзажа с тех пор, как они покинули Пустоши Хаоса. Вдоль берегов небольших озёр лежали скопления выгоревших развалин, некогда бывшие городом. В столь же разрушенном состоянии находились все дома, сторожевые башни и фермы, что некогда окружали город. Поля заросли сорняками, а среди высокой травы тут и там отсвечивали белизной предметы, которые могли быть только костями. В некотором роде, вид тут даже хуже, чем в Пустошах, так как было очевидно, что эти заброшенные земли когда — то были благоденствующими и процветающими.

В дальнем конце долины над склонами окрестных холмов возвышалась огромная гора, лишённая растительности. Эта гора вызывала какие — то весьма тревожные ощущения. Чувствовалось присутствие угрозы. Просто по виду её серых склонов можно было предположить, что там скрывается нечто ужасное.

Феликс пытался убедить себя, что у него разыгралось воображение. Гнетущая атмосфера уныния и разрушений вызывала смятение в его мыслях, подогреваемое осознанием того, что путники находятся в пределах видимости драконьего логова.

Даже пытаясь успокоиться, Феликс понимал, что прав. Нечто ужасное чувствовалось в этом месте. Не пели птицы. Ветер уныло дул в долину. Низко висели в небе тяжёлые тучи. И каждую секунду Феликс со страхом ожидал, что, глянув вверх, увидит очертания огромного крылатого существа, пикирующего на них.

Это был долгий переход. Прошло почти три дня с того момента, как они повстречали Йохана Гатца, и всё это время его подозрения насчёт предполагаемого менестреля усиливались. Ульрика полагала, что несколько раз видела людей, следящих за ними с холмов. Несколько раз он сам наблюдал зеленокожих, передвигающихся вдоль высоких склонов параллельным с ними курсом. Похоже, что пока они шли через горы, за ними следили, по меньшей мере, две группы.

Однако наблюдатели осторожничали. Они держались за пределами поражающего действия луков и моментально скрывались при первых признаках того, что Истребители готовы броситься в погоню. К тому времени, как те добирались до той точки, где заметили зеленокожих, от орков и следа не оставалось. Похоже, участь тех, кто напал на них ранее, многому научила потенциальных любителей нападений из засады. Или же они чего — то ждут. Чего именно, Феликс не догадывался. Теперь — то, когда они вошли в Драконью долину, их, возможно, оставят в покое. Или зеленокожие рассчитывают дождаться, когда дракон уничтожит незваных гостей, чтобы спуститься и поживиться барахлишком покойников? Если дракон оставит хоть что — то. Феликс не чувствовал особой радости по поводу завершения их поисков. Слишком уж легко верилось, что они все до единого сложат тут свои головы.

Феликс расправил плечи и попробовал улыбнуться, рассчитывая этим изменить своё настроение. «Если дела обстоят так, — заметил он про себя, — то Готрек хоть обретёт свою долгожданную гибель». Он поглядел на Ульрику, и все радостные мысли испарились. По дороге сюда они едва перемолвились парой фраз. В действительности, с Максом Шрейбером она разговаривала чаще, чем с Феликсом. Было очевидно, что Ульрика целенаправленно его избегает.

В некотором смысле, он не винил её за это. Какое теперь у них может быть будущее? Вероятнее всего, через несколько дней они погибнут. И даже если благодаря некому чуду они переживут столкновение с драконом, то вскоре им предстоит встретиться лицом к лицу с ордой Хаоса, которая обрушится на Кислев. Феликс даже не был уверен в своих чувствах к ней. Ему доставляло боль то, каким образом Ульрика с ним обращалась, и обида на её поведение была нелепой и преувеличенной. Иногда во время похода его более волновало то, как она избегает смотреть на него, или то, как разговаривает с Максом, чем вероятность вскоре быть убитым драконом.

Макс, по крайней мере, выглядел радостным. Он улыбался, отпуская шуточки Ульрике. У Феликса появлялось неприятное ощущение в животе, когда та улыбалась в ответ. Его охватывала ревность и чувство вины, и Феликс ничего не мог с этим поделать.

Олег и Станда тоже старались не глядеть на него. Он был убеждён, что в этом не было ничего личного, и они просто поддерживали Ульрику, как того требовал их долг. Они при всём желании не смогли бы встать на сторону Феликса. Феликс обругал себя. Даже в сравнении с теми мучительными переходами, что ему доводилось совершать с Готреком, это путешествие получилось скверным.

— Дракон где — то тут поблизости, — завопил Улли. — Я чую его вонь.

Остальные гномы одарили сопляка взглядами с примесью презрения, изумления и раздражения.

— Твой острый нюх не подсказал тебе, как скоро мы с ним встретимся? — с сарказмом в голосе спросил Готрек.

Улли замолчал.

— Я прикидываю, что до драконьей горы мы доберёмся в течение дня, — сказал Бьорни. — А там и поглядим.

— Я вот думаю, сколько же у него сокровищ? — произнёс Стег.

Феликс обеспокоенно посмотрел на него. В глазах гнома он видел блеск золотой лихорадки. Не самое обнадёживающее зрелище. Как известно, под её воздействием гномы совершали множество постыдных деяний. Похоже, Феликс оказался не единственным, кто это заметил.

— Ты даже не думай о драконьем золоте, — заметил Малакай. — Лучше продолжай думать о самой велыкой твари.

Гримме пристально посмотрел на Стега. Стег опустил глаза, разглядывая свои ноги. Он почти казался смущённым.

— Там внизу есть кое — что ещё, — произнёс Готрек. — Я чую запах. И это не дракон.

Феликс гораздо больше доверял чутью Готрека, чем обонянию Улли.

— Что это? — спросил он.

— Я не знаю, — ответил Готрек. — Но что бы это ни было, готов поставить на то, что расположено оно не дружески.

— Как я сразу то не догадался? — пробормотал Феликс.

— Кто такие? — спросила безумная женщина, когда они вошли в разрушенный город.

Она стояла перед развалинами таверны. Как и прочие здания в городе, таверна была построена из камня. Но теперь это говорило лишь о способности дракона к разрушению. Стены таверны были обожжены и покрыты копотью от её сгоревших деревянных частей. Свидетельствуя о жаре драконьего дыхания, местами камни расплавились и потекли.

Феликс смотрел на женщину. Лицо её было немытым, а одежда воняла. Одета она была в рваные лохмотья. Грязный платок удерживал спутанные волосы так, чтобы те не падали на глаза. Множество тряпок было обёрнуто вокруг ног женщины. Из ткани, оборачивающей её левую ступню высовывались огромные когтеподобные ногти. Просто заглянув ей в глаза, Феликс понял, что эта женщина давным — давно рассталась со своим рассудком.

Гномы осторожно разглядывали женщину. Несколько минут назад Готрек предупредил всех, что за ними наблюдают, и оружие взяли наизготовку. Сложно было предположить, какую угрозу она может представлять для тяжеловооружённого отряда, разве что это какая — нибудь ведьма. Феликс обменялся взглядом с Максом. Словно прочитав его мысли, тот оглядел женщину и покачал головой.

— Мы путники, идущие мимо, — произнёс Феликс. — А ты кто?

— Когда — то у меня было имя. Был мужчина. Были дети. Это был мой дом, — резким движением она указала на выгоревший остов таверны. — Ничего не осталось. Теперь я жду. Теперь пришли вы, и идёте вы навстречу смерти.

— Что ты имеешь в виду?

— Смерть поселилась на вашем пути. Она обитает в пещере на горе. Смерть пришла сюда и пожрала мою семью, моих друзей и моих детей. Смерть скоро придёт и за мной.

Феликс почувствовал неловкое сострадание к пожилой женщине. Зрелище того, как дракон уничтожил всё, что ей было дорого в жизни, свело её с ума. Вот ещё одна жертва твари, как и бедный Варек.

— Это дракон убил тех, кто были тебе дороги, — внезапно произнёс Феликс.

— Смерть — это дракон. Дракон — это смерть, — сказала она и издала пронзительный кудахтающий смех. — И у смерти тут повсюду множество слуг и почитателей. Как вы вскоре убедитесь. Как убедились другие.

— Какие другие?

— Другие гномы с большими топорами и плохими причёсками. Могучие мужчины на боевых конях, вооружённые пиками. Лютые люди, что приходили в поисках сокровищ смерти. Нынче все они — кости, разбросанные вдоль дороги к пещере смерти.

Феликс понял, что она подразумевает каких — то Истребителей, что приходили до них. Он был удивлён, услышав о рыцарях и той группе наёмников, которые, предположительно, явились в поисках драконьих богатств. Похоже, все они уничтожены Скьяландиром.

— Расскажи мне об этих наёмниках, — попросил Феликс. — Кем они были?

— Они явились искать золото смерти. У них были мечи, щиты и топоры. У них были огромные машины разрушения и волшебники, что накладывали заклинания. Они полезли на гору смерти. Смерть забрала их. Смерть проглотила их тела и выплюнула их кости. Он позволил кое — кому из них спастись бегством, а затем охотился, полетев за ними на своих кожистых крыльях. Слушал их вопли, когда на них падала тень его могучих крыльев. В итоге смерть забрала всех, но сначала он заставил их помучаться.

— Дракон играл с ними, — зловеще подытожил Макс Шрейбер.

— Смерть нельзя назвать доброй, — подтвердила женщина. — Смерть придёт за всеми нами. Некоторым он позволит жить, чтобы они могли поклоняться ему. Некоторых он покарает за непослушание его воле. Смерть — ужасный, разгневанный бог. Возвращайтесь лучше, откуда пришли, незнакомцы, покуда ещё можете.

— Ты говорила, что некоторые из выживших горожан поклоняются дракону? Ты тоже?

— Некоторые по — прежнему обитают здесь, убивают пришлецов и предлагают смерти, как жертвоприношение. Я говорю, что они глупцы. Разве смерть нуждается в их подношениях? Смерть берёт, что пожелает, а когда — нибудь заберёт и их жизни.

«Чудесно, — подумал Феликс. — Мало нам было тревог из — за дракона, зеленокожих и бандитов, так теперь ещё какие — то сумасшедшие выжившие, которые поклоняются зверю, как богу».

— Спасибо за твои слова. Тебе что — нибудь нужно? — спросил Феликс. — Еда? Вода? Деньги?

Безумная женщина покачала головой, затем развернулась и, прихрамывая, пошла внутрь развалин. Феликс чувствовал потребность что — то сделать. Возможно, позвать её назад или предложить ей защиту отряда, но затем осознал, насколько нелепа эта мысль. Вполне возможно, они сами себя защитить не смогут, и самое безопасное для неё — находиться от них подальше.

— Пускай уходит, — сказал Макс Шрейбер.

Феликс наблюдал, как женщина идёт прочь. У него возникла мысль, что для него безопаснее последовать её примеру.

Дорога извивалась вдоль берегов озера. В неподвижной воде, словно в зеркале, отражались окружающие скалы. Изредка ветер поднимал волны, которые накатывали на берег. Это был единственный звук, который Феликс слышал помимо стона ветра и скрипа колёс повозки Малакая. Окружающий пейзаж был суровым и безжизненным. Хотя признаки обитания человека и наблюдались во множестве: хижины, домики, шалаши пастухов — все они выглядели покинутыми и разрушенными. Феликс пытался представить, как должна была выглядеть долина в те времена, когда была населена. На тех холмах, должно быть, пасли овец. В хвойном лесу, должно быть, трудились дровосеки. Вероятно, вдоль кромки воды рука об руку прогуливались влюблённые парочки. Вне всякого сомнения, рыбацкие лодки растягивали в озере свои сети. Феликс видел в городе каменные опоры, что ранее поддерживали сгоревший причал. Он видел в воде почерневшие остовы перевёрнутых лодок, обожжённые драконьим огнём и пробитые драконьими когтями.

Стало холодно. Чтобы согреться, Феликс плотнее запахнул свой красный плащ из зюденландской шерсти. Бьорни разразился грубой и непристойной балладой о тролле и дочери трактирщика. Его низкий голос нарушал зловещую тишину. Феликс понимал, что Бьорни поёт, чтобы развеять своё мрачное настроение, но даже в этом случае лучше бы ему так не делать. Почему — то не казалось разумным нарушать нависшую тишину, привлекая к себе внимание каким бы то ни было образом. Подобными действиями можно навлечь на себя спускающуюся с небес погибель, как это случилось с обитателями долины.

«Возможно, — подумал Феликс, — этого — то Бьорни и добивается. В конце концов, он же Истребитель, и героическая смерть — открыто заявляемая им цель». Словно в ответ на пение Бьорни издалека донёсся рёв: низкий, животный и угрожающий. Он, подобно грому, эхом разнёсся по горам. Рёв был неестественно громким и пугающим, заслышав его Бьорни умолк. Феликс уставился на горизонт, убеждённый, что через некоторое время дракон покажется. Его рука опустилась на эфес меча, и немедленно по телу разлилась покалывающая теплота. Он огляделся, но нигде не было признаков дракона, за исключением эха его рёва.

Поглядев на Ульрику и затем на Готрека, Феликс увидел проявившееся на их лицах беспокойство, являющееся отражением его собственного. Обменявшись взглядами с остальными членами отряда, он заметил, что все они бледны и подавлены. Тишина растянулась на долгие секунды. Они сдерживали дыхание, готовясь к тому, что может произойти. Через минуту или около того, Бьорни снова начал напевать, поначалу тихо, но с каждым словом его голос набирал силу. На этот раз он пел не скабрезную балладу, но что — то иное, какой — то старый гимн гномов или боевую песнь, которая разносилась по долине. Вскоре присоединился Малакай, затем Улли, потом Стег. Один за другим все гномы, за исключением Готрека и Гримме присоединились к хору, как и Макс Шрейбер. Вскоре Феликс обнаружил, что и сам подтягивает мелодию.

В пении было что — то ободряющее, словно, поступая так, они бросали вызов дракону и вновь подтверждали собственную храбрость. И когда Феликс пошёл в ногу с остальными, он почувствовал, как мужество возвращается к нему, и шагает он с лёгким сердцем, чего не ощущал многие дни.

Перед собой он видел развилку, где от дороги отделялась тропа, которая вилась по склону Драконьей горы.

Облака висели низко. Они наползали через промежутки между окружающими вершинами, протягивая туманные щупальца и охватывая Драконью гору. Видимость ухудшалась. Воздух становился всё холоднее. Ощущение подавленности усиливалось.

В тумане вырисовывались очертания небольшого приусадебного дома. Он выглядел так, словно когда — то принадлежал богатой семье, возможно, какому — нибудь местному аристократу. Заодно Феликс заметил, что это, должно быть, одно из первых мест, разрушенных драконом после пробуждения от долгого сна. Половина стен обрушилась. Феликс очень легко смог представить себе, как те рушатся под весом могучего туловища, когда дракон проходит сквозь них.

Перед мысленным взором Феликса немедленно предстала картина того, что должно было происходить внутри здания, когда снаружи ломится могучий зверь. Он почти ощущал запах горящей соломенной крыши, жар на своём лице, дым, от которого начинают слезиться глаза. В своём видении он слышал оглушающие вопли, скрежет когтей по камню, крики умирающих, безответные мольбы о спасении. И, наконец, он представил себе неестественный вид выгибающейся внутрь стены, трескающихся и падающих вниз со своих мест камней, и в последний момент перед смертью в огне мельком увидел ужасную морду дракона и взгляд его огромных глаз.

Видение было столь ярким и пугающим, что Феликс начал прикидывать, может ли само лишь присутствие дракона накладывать на окружающую местность своеобразное вредоносное заклинание, заставляющее проходящих мимо переживать последние мгновения жизни обречённых жертв? Он старался убедить себя, что сие видение всего лишь воздействие тумана, воспоминаний о драконьем рёве и его собственного впечатлительного рассудка. А может быть, видение вызвано мечом, реагирующим на присутствие дракона. Феликс определённо ощущал струйки энергии, перетекающей в его тело из меча. Но почему — то это его не успокаивало.

Ноги ныли от продолжительного подъёма. Феликсу было холодно и тоскливо, а настроение было крайне подавленным. В душе он ощущал уверенность в приближении гибели, которую только лишь слегка сглаживало магическое тепло, исходящее от меча. Ему запомнилась утренняя встреча с безумной женщиной и её тревожащие слова, оставшиеся в памяти. Феликс на самом деле чувствовал в этот момент приближение смерти, и сознавал, что замыкается в себе, избегая принять этот факт. Казалось, с остальными происходило нечто похожее. Пение смолкло, стоило лишь ступить на тропу к логову дракона. Каждый член отряда искателей приключений, как казалось, желал остаться наедине со своими мыслями и молитвами.

Феликс раздумывал о своей жизни. По всей вероятности, она окажется гораздо короче, чем ему бы хотелось. Хотя он и не считал, что она, по большей части, прошла впустую. В своих странствиях с Готреком он много чего повидал, встречал множество людей, и даже, возможно, принёс кое — какую пользу, сражаясь с силами Тьмы. С ним происходили необычные вещи, вроде полёта на воздушном корабле и лицезрения Пустошей Хаоса. Он сражался с демонами и чудовищами, общался с магами и аристократами. Был свидетелем магических и греховных обрядов, героических подвигов. Познал нескольких достойных женщин. Сражался на дуэлях.

Однако оставалось ещё то, чего Феликс не делал, и то, что он хотел бы сделать. Он не закончил описание деяний Готрека, скорее даже едва к этому приступил. Он не помирился с отцом и своей семьёй.

Он даже не уладил отношения между собой и Ульрикой. «Среди всего прочего, уж это — то вполне возможно сделать и сейчас», — подумал Феликс.

Теперь, когда над ними окончательно нависла тень неминуемой смерти, казалось бессмысленным предаваться ревности или переживать по поводу того, что она смеётся с Максом, или даже того, суждено ли ему и Ульрике снова стать любовниками. В этот момент Феликс чувствовал, что хочет только лишь как — то выразить ей свою любовь, сделать какой — нибудь человеческий жест доверия и понимания, возможно в последний раз попытаться наладить взаимоотношения. Даже если Ульрика отвергнет его или откажется говорить с ним, он хотя бы сделает желаемую попытку.

Феликс пошёл широкими шагами, чтобы нагнать Ульрику. Оказавшись возле неё, он мягко коснулся её плеча, привлекая внимание.

— Что? — спросила она.

Тон её голоса не был дружелюбным, но не был и враждебным. Внезапно его охватило странное чувство — смесь гнева, чувства долга, сожаления и чего — то ещё. Он полностью осознал, что хотел сказать и какими именно словами, так что трудность состояла лишь в том, чтобы их произнести.

— Возможно, для нас это последний шанс поговорить друг с другом, — в итоге произнёс Феликс.

— Да. И?

— Зачем ты всё так усложняешь?

— Кажется, это ты хотел поговорить.

Феликс сделал вдох, чтобы успокоиться, и постарался припомнить, какие добрые намерения были у него всего лишь несколько минут назад. Наконец, он заставил себя продолжить разговор.

— Я хотел лишь сказать, что люблю тебя.

Она посмотрела на него, ничего не ответив. Какое — то время он ждал ответа, медленно чувствуя, как растёт в нём обида на то, что его отвергли. Она по — прежнему молчала.

Затем чудовищный рёв дракона внезапно вновь раздался в воздухе. Казалось, от него затряслась земля у них под ногами.

— Сдаётся мне, мы приближаемся, — заметил Улли.

Тропа уходила за край холма, а затем спускалась направо. Феликс видел, что они входят в длинную пустынную долину. В воздухе стоял омерзительный запах, и резкая вонь химикатов смешивалась с туманом. Такая вонь была более уместна в кожевне, чем в горной долине. В этом месте даже трава на склонах имела выгоревший желтоватый вид. Словно пагубный эффект присутствия дракона проникал в саму землю, отравляя её.

Феликс вспомнил, что нечто подобное видел ранее в Пустошах Хаоса. Весьма похоже на результат воздействия искривляющего камня.

Малакай остановил свою повозку и начал копаться там, что — то разыскивая. Одно за другим он доставал оттуда устройства, которые вешал на грудь. Кое — какие из них Феликс узнал. Одно было переносной многоствольной пушкой того вида, что Варек использовал в Караг — Думе. Другие были крупными бомбами, которые он прицеплял на свой патронташ. Последним была полая длинная труба, которую он зарядил здоровенной пулей, прежде чем повесить за плечо.

— Тепер я готов нанести невелыкий визит чудищу, — произнёс Макайссон, спускаясь по склону.

Готрек кивнул в знак согласия и провёл большим пальцем по лезвию своего топора, оставляя на том капельки крови.

— Выходи, дракон! — завопил он. — Мой топор жаждет крови.

— Хотелось бы, чтобы ты этого не делал, — тихо пробормотал Феликс.

Готрек направился вниз по тропе, плечом к плечу с Малакаем.

— Снорри думает, то будет славный бой, — заявил Снорри Носокус и, подняв оба своих оружия, отправился вслед за ними.

— Интересно, если тут поблизости какая — нибудь овца? Мне не помешало бы расслабиться, — произнёс Бьорни, затем пожал плечами и затопал вниз по склону.

Гримме пошёл с ним. На вершине холма остались стоять лишь люди, Стег и Улли.

— Полагаю, кто — то должен охранять повозку, — заявил Улли.

Он выглядел пристыженным. За это Феликс его не винил. Он и сам не стремился к встрече с драконом.

— Я думаю о том же, — сказал Стег. — В ней, должно быть, полно ценных вещиц.

Улли и Стег посмотрели друг на друга. Оба выглядели смущёнными.

— Я думал, что Истребители стремятся к героической смерти, — заметил Феликс.

— Я тоже, — согласилась Ульрика.

Улли разглядывал свои ноги. Стег уставился в небо. Оба выглядели весьма испуганными.

Феликс покачал головой, затем зашагал в долину дракона. Ульрика и её телохранители последовали за ним, держа луки наготове. Макс одарил Улли и Стега взлядом, в котором сочеталось сочувствие и презрение, и отправился в долину.

К своему ужасу Феликс обнаружил, что под ногами что — то хрустит. Посмотрев вниз, он увидел, что шагает каким — то чёрным ломким палкам. Не сразу он сообразил, что это обугленные кости.

— Ладно, как я предполагаю, теперь мы знаем, что произошло с остальным народом, который приходил сюда, — прошептал он.

Хотел бы он разговаривать смело и громко, но нечто в самом воздухе заставляло его сохранять тишину.

— Да, — согласилась Ульрика, затем прибавила, — а я — то думала, что мы всегда это знали.

Это прозвучало так, словно его комментарий она полагала идиотским. В каком — то смысле так и было, признавал Феликс. Он сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Его пальцы сомкнулись на эфесе меча, что придало ему свежих сил и решимости. Феликс чувствовал, что должен бы негодовать по поводу насильственного захвата своего тела и воли предназначением меча, но в действительности, он был за это признателен. Феликс гадал, смог ли он вообще думать о том, чтобы приблизиться к громадному чудищу, если бы не носил это оружие? Его изумляла смелость Ульрики и её телохранителей, которых даже и быть тут не должно, и которые не имели магического меча, поддерживающего их своей силой.

Феликс полагал, что его мужество прошло испытание прежде, в битве с Кровожадом в глубинах Караг — Дума, но эта ситуация некоторым образом была ещё хуже. В древнем городе гномов возможности убежать не было. Вместе с гномами он оказался в ловушке. Ничего не оставалось, кроме как встать и сражаться. Находиться же здесь не было необходимости.

Ничто не удерживало его от того, чтобы бежать прочь, или вернуться в компанию Улли и Стега. Здесьнет армии Хаоса, которая блокирует обратный путь, как было в Караг — Думе. Он не находится глубоко под землёй. Феликс сознавал, что по некоторым причинам его даже не связывает более клятва следовать за Готреком. Всего лишь недавно он наплевал на всё это, предлагая Ульрике сбежать. И вот теперь он углубляется в туман, шагает в направлении драконьего логова, руководствуясь, по всей видимости, собственным свободным выбором.

Но, если подумать, не всё так просто. Он по — прежнему целиком захвачен сложным стечением событий, отношений и чувств. Он по — прежнему чувствовал некоторую преданность к Готреку. Он не желал выглядеть трусом перед Ульрикой и остальными. Он не желал собственноручно уничтожить представление о своей персоне. Он сознавал, что презирает Улли и Стега за их трусость, хотя и слишком хорошо понимал их чувства. Он не желает походить на них. Он не желает, чтобы Ульрика, Макс и остальные думали о нём подобным образом.

И не было лёгких путей к отступлению. В горах полно орков и бандитов — одному человеку не пробиться самостоятельно, даже в сопровождении двух трусоватых гномов. Феликс гадал, сознают ли это Улли и Стег? И он подозревал, что за всеми ощущениями стоит магия его же меча, подталкивающая Феликса в желательном мечу направлении.

Феликс гадал, находились ли остальные в таком же затруднительном положении, испытывали ли они похожие сложнопереплетённые чувства, что выпали на его долю. По мрачным выражениям их лиц сложно судить наверняка. Лицо каждого, словно маска самоконтроля. Рука каждого тверда.

Не имея желания, однако вынуждаемый к этому, Феликс продолжал передвигать ноги, не сомневаясь, что каждый шаг приближает его к гибели.

Макс столь же уверенно ощущал впереди дракона, как мог ощущать ветры магии. То было присутствие зловещей силы, вызывающей у него желание дрожать от страха. Ему доводилось читать про ауру драконов; как они вселяют страх даже в самое отважное сердце, но, уже испытав подобное однажды, Макс полагал, что подготовился к этому. Он ошибался.

Макс чувствовал, что в любой момент огромный зверь может выскочить и оборвать его жизнь щелчком своих челюстей. «Так, вероятно, чувствуют себя птицы, чуя поблизости кошку», — подумал Макс. Чтобы отвлечься, он потянулся своими чувствами и ухватил ветры магии, готовясь ударить заклинанием при малейшей опасности. Он уже наложил изощрённые и наиболее мощные защитные заклинания на себя и своих товарищей. Он гадал, смогли ли они вообще это заметить?

Макс также осознавал присутствие здесь иных сил. Грозный клинок, который носил Феликс Ягер, начинал вспыхивать энергией. Для магического взора Макса меч сиял, подобно маяку. Макс ощущал, что заключённая в клинке чувствительность начинает активировать собственные чары. Не будь Макс абсолютно уверен, что клинок, как и они, настроен на уничтожение дракона, он бы создал противодействующие мечу заклинания.

Даже думая об этом сейчас, Макс недоумевал, с какой стати он столь уверен в предназначении меча? Возможно ли, что клинок воздействовал на его собственные мысли и заставил поверить в это? Макс сомневался. Он полагал, что сможет почувствовать любое подобное вторжение в свой разум. На всякий случай он проверил персональную защиту разума, выискивая повреждение, но ничего не обнаружил. Опять же, любое заклинание, достаточно утончённое, чтобы воздействовать на его разум, почти наверняка заставило бы предпринять такие же действия.

Макс едва не засмеялся. Ему ли беспокоиться из — за сравнительно незначительной вероятности, когда впереди ощущается дракон с его драконьей магией и невероятной драконьей силой. Какое значение имеет то, что делает меч? Меч тут не единственное магическое оружие. Здесь находится потрясающий топор Готрека — оружие, которое способно изгонять великих демонов.

Чем больше Макс размышлял обо всех случившихся событиях, тем больше он верил в то, что в них прослеживается некая система. Тут находится Малакай Макайссон, вооружённый самыми смертоносными приспособлениями, которые способно произвести мастерство гномов в обработке стали. Тут и сам Макс, магическое искусство которого достигло новых высот эффективности за время путешествия. Несомненно, подобные совпадения не случайны. Возможно, благожелательные силы, что защищают мир, привели их сюда с какой — то целью.

Макс обнаружил, что тихо улыбается. Это опасное направление для мыслей. Воины и волшебники, которые полагают, что находятся под особой защитой богов, по обыкновению, рано оказываются в могилах. Возможно, их смерть служит целям богов, а возможно и нет. Высшие силы редко открывают замыслы своим последователям — людям и вовсе необязательно добры к ним.

Если быть честным, то оказался Макс здесь из — за Ульрики, желая её защитить. Для волшебника это глупый и нелогичный поступок, но так и есть. И если сие приведёт его к гибели, так тому и быть…

Макс сделал очередной вдох. В ветрах магии он ощутил испорченность и искажённость. Это не был обычный запах зла. Это было похоже на смрад поражённой гангреной плоти, который ему доводилось обонять в хосписах за время своего обучения лечебной магии. Внутри него зашевелилась слабая надежда.

Возможно, дракон куда сильнее пострадал от своего нападения на воздушный корабль, чем они полагали. На мгновение у него полегчало на сердце, но затем суровая реальность вновь заявила свои права. Даже если существо тяжело ранено, вовсе необязательно, что сие добрый знак.

Драконы, как и большинство зверей, всегда наиболее опасны, будучи ранеными.

Ульрика держала лук наготове. Она не была абсолютно уверена, сможет ли одна стрела чем — либо повредить столь могучему чудовищу, как дракон, но, по крайней мере, собиралась это выяснить. Она уже отдала приказы Станде и Олегу, чтобы те делали то же самое, что собирается Ульрика — стреляли по глазам. Не имеет значения, насколько хорошо бронировано тело существа, раз его глаза по — прежнему уязвимы. По крайней мере, она на это надеялась, потому как не представляла себе, каким образом глаза тоже могут оказаться бронированными. Уверенности ради, Ульрика придерживалась этой мысли.

Это было ужасное место. Смердело разложением и смертью. Вокруг были разбросаны кости прежних жертв дракона, проглядывая сквозь проржавевшие кольчуги и оплавившиеся кожаные доспехи, уставившись пустыми глазницами в небеса. Похоже, что до них зверя пытались убить сотни претендентов, и никто не добился успеха.

В сотый раз Ульрика гадала, почему она тут оказалась. Она могла отделиться от Истребителей и попробовать пойти своей дорогой на север по Главному тракту. Она могла даже из Карак Кадрина уйти по обходному пути на запад. Ульрика этого не сделала, о чём временами жалела. Выбор иного направления означал, что придётся оставить Феликса, а к этому она не была готова. Ну и дура.

Ульрика чувствовала, что ради незнакомца отринула свои обязанности по отношению к отцу и соотечественникам. И ради чего? Она думала, что любит его, но если любовь такова, то совсем не похожа на то, что воспевают поэты. Это гнев и раздражение, и нездоровая восприимчивость по самым пустяковым поводам. Это страх как потери, так и обладания. Это ощущение, что перестаёшь быть собой и становишься совершенно незнакомой себе личностью. Это мощная грубая сила, что заставляет тебя думать о человеке, даже полагая, что поговорить с ним не придётся, даже направляясь в логово дракона.

Ульрике хотелось, чтобы в ту ночь он не согласился бы уйти с ней, но она была признательна ему, даже если это делало его клятвопреступником. Она гадала, смогли бы они ускользнуть и пробраться через горы, чтобы жить вместе, позабыв обо всём? И сознавала, что это иллюзия. Они оба не относятся к такому типу людей, которые смогли бы так поступить. Всё же она не сможет бросить семью и свои обязанности.

Осмотревшись, она заметила, что Макс улыбается, и удивилась, чего такого весёлого обнаружил тут волшебник. Человек он странный, но хороший. Не его вина, если боги наделили его необычными силами. Кажется, что Макс, по меньшей мере, изо всех сил старается применять их с пользой, а для неё и остальных членов отряда он настоящий товарищ. Ульрика была уверена, что Макс находится тут лишь из — за неё, и была тронута этим. Хотя и думала, что глупо с его стороны из — за любви становиться на путь, который, вероятнее всего, приведёт его к гибели. С другой стороны, Макс глуп не более, чем она сама.

Ульрика увидела, как впереди остановились Истребители. Они встали перед огромным входом в пещеру. Запах гниения и разложения усилился, словно они приближались к их источнику. Теперь вход в логово Скьяландира лежит перед ними. «И где же дракон?» — недоумевала Ульрика.

Улли наблюдал, как Стег тщательно обыскивает повозку Малакая Макайссона. Смущение и стыд отразились на лице Улли. Он дёрнул себя за бороду. Пнул камень. Его переживания были ужасны. Улли всегда знал, что является трусом. Он бежал из своего первого боя, за что был изгнан своим кланом. Стремясь искупить свой позор, стал Истребителем. Он полагал, что Гримнир, возможно, будет к нему благосклонен и дарует мужество, чтобы искать смерти. Надежда не оправдалась. Похоже, что в действительности его позор ещё и увеличится. Разве кто — либо когда — нибудь слышал о трусливом Истребителе?

— Нашёл там что — нибудь интересное? — спросил Улли, чтобы завязать разговор.

— Много механизмов. Много приборов, — ответил Стег. — Похоже на оружие. Я понятия не имею, как это всё соединить вместе. Должно быть, стоит оно целое состояние, но я не знаю, как этим воспользоваться.

Его голос прозвучал рассерженно и разочарованно. Улли гадал, неужели тот действительно думал обогатиться, украв механизмы инженера? Он раздумывал над этим с самого начала путешествия. Но прямо сейчас не это занимало его мысли. Несомненно, тех гоблинов обратило в бегство оружие инженера. С таким оружием у них могут быть шансы вернуться назад. Иначе же это маловероятно.

Улли оглянулся и посмотрел вниз по склону. К его удивлению, туман начал подниматься. В тумане, как ему показалось, он разглядел приближающиеся человекообразные фигуры зеленокожих. Его душа ушла в пятки. Улли понимал, что теперь, вероятнее всего, не убежать.

Он ощутил внутри некое ожесточение. Надежды нет. Обратно не вернуться. Как ни смотри, придётся погибать. Возможно, Гримнир всё же ответил на его молитвы. Улли принял решение и вскарабкался на повозку. Он заметил, что в ящиках, которые обыскал Стег, находится множество круглых чёрных бомб, столь обожаемых Малакаем. Они пригодятся. Улли схватил одеяло и, используя его в качестве мешка, начал торопливо наполнять бомбами. В это время орков заметил Стег.

— Похоже, у нас гости, — произнёс он.

— Ага, — ответил Улли. — Я бы остался и поубивал их, но дракон крупнее. То более предпочтительная гибель для Истребителя.

Стег пожал плечами.

— Да уж, ты прав. И у него, скорее всего, имеется золотишко.

— Давай — ка сваливать отсюда.

Они вместе побежали вниз в Драконью долину. Улли надеялся, что если они поторопятся, то смогут нагнать остальных. Он не совсем понимал причину, но чувствовал, что погибать лучше в компании.

Перед ними высился вход в пещеру дракона. По прикидкам Феликса, потолок находился на высоте почти пяти его ростов. Он уставился внутрь, почти ожидая заметить отблеск огромной головы рептилии за секунду до того, как его испепелит её огненным дыханием. Он не заметил ничего, кроме того, что пещера уходит глубоко в недра земли. В тусклом освещении он различил сталактиты и сталагмиты. На мгновение сама пещера показалась пастью громадного чудовища, но затем возобладал здравый смысл.

— Не наблюдаю никакого дракона, — заявил Феликс.

— Он здесь. Я чую его запах, — произнёс Готрек. — Он там внизу, скрывается во тьме. Нам просто надо войти и вытащить его.

Готрековское описание поведения дракона поразило Феликса своей нереалистичностью. Он крайне сомневался, что дракон испытывает хоть какой — то страх в отношении них. Вероятно, он их пока просто не заметил.

— Нам нужен свет, — произнёс Феликс. — Там слишком темно, чтобы что — то разглядеть.

Макс сделал движение рукой, и в воздухе перед ним повисла сфера золотистого огня. Он сделал другой жест, и сфера разделилась на пять меньших сфер, которые сместились и зависли по одной над каждым человеком. «Максу уже известно, — заключил Феликс, — что зрению гномов требуется куда как меньшее освещение, чем людям».

— Как я полагаю, мы, в любом случае, явились сюда не от дракона прятаться, — заметил Феликс, посмотрев на остальных. — Давайте покончим с этим.

Пока они спускались в темноту, Феликс возблагодарил магический свет. Тот завис прямо за его головой, и даваемого им освещения было достаточно, чтобы видеть. В этом месте освещение было явной необходимостью. Пол пещеры был неровным и круто изгибался вниз во мраке. Из пола с разным интервалом выступали камни. У него не было сомнений, что пытаясь нащупать себе путь в темноте, он мог легко свалиться и сломать себе шею.

Проход разделялся на многочисленные рукава, но по вони и липкому кровавому следу, что был под ногами, было всегда понятно, в каком направлении искать дракона. Феликс был рад и этому следу. Как он заметил, тут была не одна пещера, а обширный подземный лабиринт, заблудиться в котором было бы проще простого.

Чудовищный рёв эхом разнёсся по пещерам. Извилистые проходы усилили его до такой степени, что он стал едва не оглушающим. У Феликса зазвенело в ушах. Он понятия не имел, где мог находиться дракон. Прежде, исходя из мощности звука, он бы мог подумать, что тот поблизости, но опыт пребывания в туннелях городов гномов научил Феликса тому, что шум может быть обманчив. В некотором роде, так было ещё хуже. Неуверенность вселяла в него ужас.

Остальные возле него выглядели смутными силуэтами. Контуры людей очерчивал магический свет. Двигающиеся в сумраке гномы были едва заметны. Феликс мог видеть их силуэты и слышать голоса, но не более того. Запах гниения становился омерзительнее. Феликс рукой прикрыл рот и ноздри, чтобы сдержать тошноту.

За собой он услышал топот бегущих ног. Развернувшись, он увидел двигавшихся по коридору Улли и Стега. Феликс приметил огромный мешок, переброшенный через плечо Улли.

— Рад видеть, что вы всё же к нам присоединились, — язвительно заметил Феликс. — Успели к самому действу.

— У нас и выбора — то особо не было, — произнёс Улли, выглядя при этом весьма смущённо. — Снаружи объявилось целое племя зеленокожих.

— Путь назад отрезан, — прибавил Стег.

— Чудесно, — подытожил Феликс. — Вот только этого мне не хватало услышать.

— Не беспокойся, — сказал Снорри. — Мы позаботимся о них на обратном пути.

Пещера стала длинным высоким туннелем. В свете магических сфер отплясывали тени. След вёл всё глубже под землю. Где — то вдали послышался звук бегущей воды. Стены были влажными, покрытыми скользким зеленоватым мхом. Внезапно рёв прекратился.

— О, наверно, зверюга нас почуяла, — произнёс Малакай. — Вин знае, шо мы тут, я не сомневаюсь.

— Снорри думает, это просто замечательно, — заявил Снорри. — Снорри не хотел бы воспользоваться нечестным преимуществом.

— Существо должно сдохнуть, — сказал Готрек. — У народа гномов к нему большой счёт обид.

— Да, — подтвердил Гримме. — Так и есть. Как и у меня.

Все удивлённо посмотрели на него. То был первый раз, когда он сам заговорил с ними. Голос гнома был спокойным, угрюмым и печальным. Он невозмутимо воспринял взгляды попутчиков. Ненависть и скорбь проявились в чертах его лица.

— Зверь уничтожил весь мой клан. По торговым делам я находился в землях людей, иначе погиб бы вместе с остальными. Я вернулся, неся в сердце эту обиду. Я либо прикончу зверя, либо своей смертью смою тот позор, что не смог умереть со своим кланом.

— Зверюга сдохне, — заявил Малакай. — Вона заплатыть мени за то, шо зробыла с моим любимым воздушным кораблём.

— Дракон должен заплатить за смерть Варека, — сказал Снорри.

— Мы это сделаем, — подтвердил Бьорни.

— Вы весь день собираетесь стоять тут и хвастаться? — поинтересовался Готрек. — У меня найдётся более интересное дело.

— Пошли, — согласился Малакай.

Впереди они услышали плеск воды и увидели что — то сверкающее.

— Золото, — произнёс Стег, ускоряя шаг, внезапно перестав беспокоиться о личной безопасности.

— Или блеск драконьей чешуи, — заметил Макс. — Готовьтесь к бою.

Когда они подошли ближе, Феликс увидел вырастающую перед ними огромную пещеру. Это было грандиозное помещение, столь же обширное, как внутренняя часть храма Сигмара в Альтдорфе. С одного края в большое озерцо обрушивался водопад. Даже на таком расстоянии напитанный водными брызгами воздух увлажнил лицо Феликса. Воняло гниющей плотью.

По краям помещения разбегалось несколько уступов, достаточно широких, чтобы выдержать человека. Туннель, по которому они пришли, переходил в природный пандус, за долгие годы сглаженный массивным телом дракона. Тут и там лежали кости людей, зверей и чудищ. А сверкали в пещере, несомненно, сокровища — огромные кучи серебра, меди, золота и драгоценностей, перемешанных между собой. Они удержали взгляд на несколько мгновений, прежде чем тот остановился на существе, которое занимало господствующее положение в огромном помещении.

В центре зала возлежал дракон, самое крупное живое существо из тех, что когда — либо видел или надеялся увидеть Феликс.

Он был размером с небольшой холм — огромная масса плоти, мышц и чешуи. Кожистые крылья были плотно обёрнуты вокруг тела. Длинный хвост оканчивался веслообразным наростом с острыми как бритва кромками. Двойной ряд из зазубренных шипов величиной с высокого мужчину шёл вдоль спинного хребта. На глазах у Феликса разогнулась змеевидная шея, когда дракон поднял голову, чтобы посмотреть, кто потревожил его сон. Сверху вниз глядел он на них злыми, наполненными ненавистью глазами. В его взгляде Феликс заметил муку и безумие. Феликс почти готов был пуститься наутёк, но от меча в его руку передался поток силы, спокойствия и отваги.

Как мог заметить Феликс, даже гномы были обескуражены этими злыми глазами. Он услышал, как позади него заныли Улли, Стег и Бьорни. Даже Снорри издал стон отчаяния. Лишь Готрек, Малакай и Гримме стояли на месте, не выказывая признаков страха. Феликс чувствовал, что Макс и кислевиты обратятся в бегство при малейшем побуждении. За это он их не винил. Дракон был столь же огромен, как „Дух Грунгни“. Его огромная, заполненная зубами пасть — расщелина могла легко проглотить человека целиком. Из ноздрей вырывалось пламя вместе с облачками едкого химического дыма.

— Теперь держись, — произнёс Феликс, удивлённый тем, насколько спокойно это прозвучало.

И вновь он ощутил действие силы меча.

— Ульрика, Олег, Станда! Забирайтесь на уступы и начинайте стрелять по его глазам, глотке и прочим уязвимым, на ваш взгляд, местам. Макс! Твоя магия может защитить нас от пламени?

— Да. Я на это надеюсь. По крайней мере, на какое — то время.

— Тогда за дело!

Командные нотки послышались в голосе Феликса, и он был удивлён, заметив, что люди поспешили подчиниться. Внезапно его осенило кое — что ещё. Дракон передвигался медленно, поволакивая левую сторону. Феликса это обнадёжило. Он решил, что понял тому причину.

— Зверь ранен, — произнёс он. — Он ещё не оправился от столкновения с гирокоптером Варека.

Дракон, пошатываясь, поднялся на задние лапы, распахнув крылья для удержания равновесия. Огромная тень упала на стену позади него, но не это привлекло внимание Феликса. Он увидел, что оказался прав. В боку зверя была обширная рана, покрытая зеленоватым гноем. Вот и источник вони. Вареку удалось нанести существу повреждения куда серьёзнее, чем Феликс полагал возможным.

— Попробуйте всадить стрелы в рану на боку, — прокричал Феликс. — Чешуя в том месте осыпалась.

Ульрика и оба лучника — кислевита, рассредотачиваясь, уже бежали вдоль уступов, прячась за сталагмитами. Макс поднял свой посох, и волна энергии потекла из него, вызвав мерцание воздуха.

— В атаку! — заревел Готрек.

Все Истребители за исключением Малакая бросились вперёд. Сам не понимая зачем, Феликс сделал то же самое. Дракон двинулся им навстречу, от его тяжелой поступи сотрясалась земля. Рёв его был оглушающим. Голова метнулась вперёд на гибкой шее, и дракон выдохнул завесу пламени. Феликс поднял меч для защиты, как тогда, на воздушном корабле, но необходимости в этом не было. Мерцающее защитное поле, созданное Максом, сдержало пламя.

Уголком глаза Феликс заметил, что Стег побежал не на дракона, а в сторону самой большой кучи драконьего добра. Он нырнул в неё, словно пловец в воду, и заверещал:

— Золото! Старое доброе золотишко! Оно всё моё!

«Да он же спятил», — подумал Феликс.

Даже когда над ним навис дракон, Стег исступлённо, полными пригоршнями бросал монеты в воздух, вопя:

— Моё! Всё моё!

Откуда — то позади до Феликса донёсся чудной шипящий звук. Что — то пронеслось над головой, оставляя огненный след. Оно разорвалось в раненном боку дракона, разметав в стороны огромные куски плоти и обнажив кости и внутренности. Дракон издал страшный рёв, который оказался чем — то средним между воплем и визгом. Приблизившись к существу, Феликс услышал, что воздух с шипением выходит из лёгких дракона сквозь дыру в его груди.

Могучее существо поднялось вверх на задних лапах, расправив при этом крылья. Его движение послало в сторону нападающих волну почти непереносимого смрада гниющей плоти. Борясь с рвотными позывами, Феликс изумлённо уставился вверх. Не думал он, что когда — либо даже представит себе столь огромное живое существо. Оно возвышалось над ним, словно ходячая башня. В этом было нечто неестественное, словно здание отрастило себе ноги и отправилось на прогулку. Дракон был столь высок, что его голова почти касалась потолка пещеры, а тот находился на высоте около двух десятков человеческих ростов.

«Разве сможем мы победить это?» — подумал Феликс, едва не парализованный благоговейным страхом. Кажется невероятным, чтобы отважный человек или гном смог бы одержать верх над подобной тварью. Она же чрезмерно огромна. Они перед ней словно мыши, пытающиеся побороть взрослого мужчину. Пока в мозгу Феликса вертелись подобные мысли, Готрек достиг стопы дракона.

Ошеломлённый разум Феликса отметил, что когти на лапе существа почти с Истребителя величиной. Если это и беспокоило Готрека, тот вида не подал. В грозном замахе мелькнул топор и обрушился на лапу дракона в том месте, где у человека расположена лодыжка. Могучее лезвие разрубило чешую и плоть. Зеленоватая кровь струёй потекла из раны. Дракон снова взревел от боли и ярости, затем наклонился вперёд, и голова его пошла вниз со скоростью атакующей змеи, а огромные челюсти угрожающе распахнулись, чтобы одним махом проглотить Готрека.

«Неужели таки настал момент гибели Истребителя?» — гадал Феликс.

Ульрика отчаянно пыталась прицелиться в глаз дракона. «Это же не сложно», — твердила она себе. Его глазное яблоко крупнее тех мишеней, которыми она с детства пользовалась для занятий стрельбой из лука. Разумеется, те мишени не перемещались с места на место на большой скорости и не были закреплены на чём — либо столь же подавляюще ужасном, как дракон. С одной стороны, ей не хотелось стрелять из страха, что это привлечёт внимание существа. И при занятиях стрельбой не было помех в виде Феликса и Готрека, каждый из которых сражался с целью.

«Успокойся, — твердила она себе. — Дыши ровнее. Огромный размер зверя не имеет значения. Не важно, чем он занимается. Это всего лишь очередная мишень. Ты способна легко её поразить. Ты сбивала птиц в полёте. И это вряд ли сложнее».

Казалось, время замедлилось. Разум Ульрики очистился и успокоился. Она отвела назад тетиву со стрелой. С неторопливой, как ей показалось, медлительностью голова дракона начала опускаться. Ульрика приняла поправку на движение, прицелилась туда, где должен оказаться глаз в момент встречи со стрелой, и отпустила тетиву.

Стрела полетела прямо и точно. Ульрика взмолилась Таалу, чтобы та нашла свою цель.

Из ниоткуда промелькнула стрела и ударила в глаз дракона, как раз перед тем, как его голова дотянулась до Готрека. Истребитель метнулся в сторону, и захлопнувшиеся челюсти дракона схватили лишь пустой воздух. Собственный рывок дракона в сочетании с ударом Готрека, подрезавшим сухожилие, вывел дракона из равновесия. Он повалился вперёд. Феликс выругался, обнаружив, что чудище валится на него. Крики Улли и Стега подсказали ему, что те тоже осознали своё положение на пути падения дракона.

Дракон инстинктивно захлопал крыльями, замедляя своё падение. Феликс почувствовал, как на ветру затрепетал его плащ, и бросился в сторону. Улли поступил так же. Стег по какой — то причине сдвинуться отказался.

— Ты не получишь моё золото, — заорал Стег, замахиваясь своей киркой на дракона в момент, когда на него приземлилось огромное тело.

Лишь только успев удачно откатиться в сторону, Феликс услышал хлюпающий звук.

Он заметил, как Малакай снова что — то запихивает в металлическую трубу, что принёс с собой. Когда дракон начал подниматься, Макайссон закончил своё занятие и вскинул трубу на плечо. Дракон вытянул шею в его сторону, и как только это произошло, Малакай нажал что — то вроде переключателя в передней части трубы. С задней части трубы посыпались искры, и прямо в направлении драконьей пасти понёсся очередной снаряд. Это напомнило Феликсу фейерверки, которые запускали в Альтдорфе на праздновании дня рождения императора. Хотя ни один фейерверк и близко не взрывался с подобным неистовством. От силы взрыва вылетело несколько драконьих клыков с человека величиной, и образовалась дыра в верхней челюсти существа. «Как можно выжить после таких повреждений?» — удивлялся Феликс.

У дракона была ужасная гноящаяся рана. Огромная рваная дыра в груди. Стрела, вонзившаяся в глаз. Из пореза, сделанного Готреком на лодыжке, текла кровь. И всё же тот отказывался подыхать. В ярости он бил хвостом, подобно хлысту рассекая воздух. Крылья барабанили со звуком раскатов грома. Взмахом лапы дракон прихлопнул бы Малакая, словно муху, не пройди та выше бросившегося на землю инженера. Когда дракон поднялся для следующего удара, Феликс заметил раздавленные останки Стега, прилипшие к его груди. Между чешуек существа застряла кирка гнома, мёртвая рука которого продолжала сжимать рукоять оружия. Силой удара в кожу и доспехи гнома впечатало кусочки золота. Так Стег посмертно засверкал.

Прозвучал боевой клич Готрека, и позади дракона Феликс увидел Истребителя, рубящего топором хвост твари. Каждый удар вырезал крупные куски из тела дракона. В бой вступил Снорри, отвешивая удары молотом и топором. Феликс не заметил, принесли ли его удары хоть какой — то результат.

Вспышка золотистого света подсказала Феликсу, что Макс метнул заклинание. Необычная энергетическая стрела ударила в другой глаз дракона. Глазное яблоко зашипело и лопнуло, а дракон теперь ослеп. Низко пригнув голову, вперёд бросился Гримме, едва не вбежавший в пасть дракона. С могучего замаха опустился его молот, сминая чешую и плоть.

Дракон выдохнул огнём, и Феликс ощутил жар даже с того места, где стоял. Гримме находился слишком близко к источнику пламени, чтобы его смогло защитить любое защитное заклинание. Его доспехи и волосы вспыхнули. Тело объяло испепеляющее пламя. Плоть почернела и затем стекла, словно жидкость, под действием ужасного жара. Гримме погиб, даже не успев вскрикнуть. Дракон снова вытянулся вперёд на всех четырёх лапах и выпустил раскалённую струю пламени на своих мучителей.

Ярость вспыхнула внутри Феликса при виде ужасной кончины Гримме. Пламя продолжало колыхаться снаружи, доставая до уступов, на которых стояли кислевиты. Магический барьер Макса дрожал, но держался, однако Феликс видел, что тот начинает подаваться. Он понятия не имел, сколь долго ещё волшебник способен удерживать защиту. Как только мерцающий магический щит пропадёт, Ульрику, Макса и лучников ждёт та же участь, что и Гримме. Простая мысль о том, как это произойдёт, что — то переключило в мозгу Феликса. От меча изливалась энергия. Даже не заметив, как такое случилось, Феликс обнаружил, что бежит вперёд, на могучего зверя. На его пути оказалась груда сокровищ, с верха которой он с разбега перепрыгнул прямо на макушку драконьего черепа.

Если ослеплённый дракон и ощутил его присутствие, то ничем этого не выдал. Феликс стоял прямо на голове дракона. Руны на лезвии ярко сияли смертоносной магией. Он собрал все свои силы и с размаха опустил меч вниз, ощущая, как под ним в ярости заметался дракон.

Смертоносные заклинания, наложенные на меч древними его создателями, позволили лезвию легко пройти сквозь чешую и плоть. Сопротивление почувствовалось, когда зачарованная сталь встретила на пути кости черепа. Феликс налёг на меч всем своим весом. Помогая ему, клинок завибрировал в руках. Вскоре оружие прошло внутрь и его смертоносные руны погрузились в мозг дракона.

Дракон испустил последний предсмертный рёв, и всё его тело затряслось в конвульсиях. Феликс ощутил неприятное чувство ускорения, когда шея дракона вытянулась, и земля оказалась далеко под ним. Он немного опоздал с безопасным прыжком. Понимая, что падение означает для него смерть, Феликс изо всех сил ухватился за вонзённый в зверя меч. Затем дракон начал заваливаться на спину.

«Это была не самая хорошая мысль», — подумал Феликс, когда земля снова стала стремительно приближаться.

(обратно)

Сражение

Феликс падал. Он понимал, что жить осталось какие — то секунды. Пока он падал, в мыслях не осталось ничего, кроме страха да болезненного чувства головокружения. Ни благородных помыслов, ни прощальных воспоминаний о прожитой жизни. Лишь мысль о том, что он совершил ошибку. Один странный образ настойчиво занимал его разум. За ним по — прежнему неотрывно следовала магическая сфера. Феликсу пришло на ум, что он может попытаться дотянуться и ухватиться за неё. Магия, что позволяет сфере летать, может замедлить его падение.

Он отчаянно пытался схватить сферу, однако та оставалась вне досягаемости. Меч выпал из его рук. Он отчаянно изогнулся, вытягиваясь изо всех сил, чтобы схватить сферу света, но та ускользнула. Феликс выругался, а затем последовало столкновение.

Смерть оказалась не такой, как он ожидал. Боль. Темнота. Ощущение, что воздух покинул лёгкие. Ощущение, что на него давит мощная сила. Он не был уверен, что должен быть настолько промокшим. «Кровь, — отчего — то решил он. — От столкновения образовались разрывы тканей тела. Поэтому чувствуется влага».

А затем жидкая субстанция заполнила его рот и начала сочиться в глотку. Феликс не мог дышать. «Значит, я ещё не помер, — заключил Феликс. — Возможно, мои лёгкие полны крови, как у тех надышавшихся ядовитым газом бедняг, которых я видел в Нульне».

Его охватила паника. Это было куда хуже ночного кошмара. Ужасно сознавать, что проходят последние секунды его жизни, и с этим он ничего не может поделать.

Затем он заметил вокруг себя пузырьки воздуха. А над ним по — прежнему находилась сфера света. «Неужто галлюцинация?» — удивился Феликс. Интуитивно он почувствовал, что в сей момент происходит нечто важное. Нечто, что он упустил из виду. Затем понимание пришло к нему. Он не умер. Он в воде. Должно быть, силой последней конвульсии дракона его отбросило в озерцо на дальнем краю пещеры. По — прежнему оставались шансы на то, что ему удастся выжить. Выдохом освободив рот от воды, он отчаянно старался задержать дыхание.

Феликс обнаружил, что шансы у него небольшие. Толкавшая его вниз сила вовсе не была плодом его воображения. Вниз его толкало мощное давление массы воды, падающей в озеро. Феликс попытался подняться вверх, оттолкнувшись ногами, но не тут — то было. Ему нечего было противопоставить такой силе.

Сперва его захлестнуло отчаяние. Он всего лишь сменил один способ смерти на другой. Ему не пришлось расстаться с жизнью по вине чудища и падения, зато предстоит утонуть. В лёгких почти не осталось воздуха. Отчаянно нуждаясь в воздухе, тело инстинктивно стремилось сделать вдох. Феликсу стоило огромных усилий не дышать под водой.

Суровая решимость завладела им. Неужели он забрался в такую даль и пережил схватку с драконом лишь для того, чтобы принять смерть от водопада? Должно же быть что — то, что можно сделать. Расслабившись, он позволил давлению воды толкать его вниз. Он ударился лицом о камень. Рефлексивно Феликс едва не открыл рот, чтобы вскрикнуть, но силой воли сдержался. Лёгкие и так готовы были разорваться.

«Успокойся, — твердил он себе. — Думай». Феликс заметил, что его стало сносить в сторону. Поток разбивался о каменистое дно озера и растекался в стороны. Феликс позволил течению нести себя, и давление сверху уменьшилось.

Его зрение начало затуманиваться. Феликс был близок к тому, чтобы потерять сознание. «Держись, — твердил он себе. — Не сдавайся. Худшее позади».

Пробиваясь к поверхности, Феликс отметил, что светящаяся сфера по — прежнему следует за ним. Что было неплохо — у него оказалось хоть какое — то освещение.

Феликсу казалось, что его кольчужная рубашка словно сделана из свинца. Её вес давил на него и тянул на дно. Феликс прикидывал, не остановиться ли и не попробовать её скинуть, но сознавал, что это будет лишь напрасной тратой драгоценного времени и воздуха. Он возобновил свои усилия.

Гребок за гребком Феликс плыл к поверхности, прилагая усилия, достойные человека, взбирающегося по отвесному склону. Его конечности наливались тяжестью. Он едва мог видеть. Лёгкие собирались взорваться. Однако он продолжал плыть вперёд и вверх. Наконец, когда Феликс уже был уверен, что больше ему не выдержать, голова его выскочила на поверхность, и он полной грудью вдохнул чистый свежий воздух. Феликс был уверен, что никогда не пробовал ничего столь же приятного.

Феликс вылез на берег озерца. У ног плескалась вода. Одежда промокла. Он заметил, что к нему бегут гномы и Ульрика. Хотя казалось, что под водой он провёл не меньше столетия, выяснилось, что прошло лишь несколько минут после того, как им был убит дракон. Туша огромного зверя лежала на земле неподалёку, и от её судорожного подрагивания во все стороны разлетались золотые монеты.

Подбежала Ульрика. По её лицу текли слёзы.

— Я думала, что ты погиб, — произнесла она, обнимая его.

— Я чувствую себя так, словно именно это и произошло, — прошептал Феликс, крепче прижимая её и чувствуя на себе вес её тёплого тела.

Гномы обступили его, поздравляя.

— Ну что же, мы — богачи, — заметил Малакай, разглядывая драконьи богатства.

— Учти, что мы сможем унести лишь малую толику этих сокровищ, — напомнил Макс.

— А снаружи ожидает небольшая армия зеленокожих, — сказал Улли. — Как нам поступить с ними?

— Убить, — произнёс Готрек. — Или погибнуть самим. Нам не удалось обрести тут свою гибель. Боги приготовили нам иную.

— Для одного дня мне и того хватает, — заметил Феликс.

— Ты теперь истребитель драконов, — произнёс Бьорни. — Уверен, ты не испугаешься каких — то зеленокожих.

— Я хочу выжить, чтобы насладиться своим триумфом, — кисло ответил Феликс.

Он осмотрелся. Олег и Станда по — прежнему были с отрядом и, похоже, не особо пострадали. Готрек и Снорри, казалось, не получили повреждений. Переживший битву со Скьяландиром Улли выглядел почти торжествующе. Бьорни удивлённо разглядывал драконьи сокровища.

Потери отряда оказались на удивление небольшими. Им крайне повезло.

Варек оказал им куда большую услугу, пожертвовав своей жизнью для отражения нападения дракона, чем они могли предположить. Рана, нанесённая Вареком, в достаточной мере ослабила чудовище, чтобы они смогли его убить. Если кто и заслуживал звания „истребитель драконов“, то Варек.

Феликс подошёл к своему мечу и поднял его. В том более не ощущалось какой — либо особой магии. Казалось, вся сила из него ушла. Меч снова стал всего лишь отличным клинком. Не осталось и следа от его смертоносного предназначения.

Тем не менее, это было отличное оружие, которым Феликс собирался пользоваться и дальше. Он вложил меч в ножны.

Феликс гадал, следует ли ему предложить похоронить погибших, но Стег остался под тушей павшего дракона, а Гримме сгорел дотла. Едва ли стоило утруждаться. Особенно, когда в любой момент могут нагрянуть орки. Он обратил на это внимание остальных.

— Может, нам следует поискать другой выход наружу? — предложил Макс. — Должны же куда — то вести все эти туннели.

— Они могут образовывать бесконечный лабиринт, — произнесла Ульрика. — Мы можем заблудиться и ходить там, пока не умрём.

— Нет такого гнома, что когда — либо заблудился под землёй, — заявил Бьорни.

Остальные Истребители утвердительно покивали головами.

— Будь что будет, — сказал Феликс, — тут может и не оказаться другого выхода.

— Вот тут человечий отпрыск прав, — согласился Готрек. — А кроме того, никогда ни один Истребитель не бегал от толпы гоблинов.

Вспоминая весьма далёкое от абсолютного бесстрашия поведение, продемонстрированное некоторыми бойцами их отряда, Феликс сомневался в истинности услышанного. Однако был не совсем подходящий момент, чтобы озвучивать свои сомнения. А посему он сказал:

— И что нам теперь делать?

— Снорри думает, нам следует подняться на поверхность и перебить их, — высказался Снорри Носокус.

«Эти безумцы и в самом деле собираются уговорить всех подняться на поверхность, чтобы нас там перебили? — недоумевал Феликс. — Весьма на них похоже».

— А что, если они нас всех убьют? — спросил Макс. — Вы и в самом деле собираетесь оставить им все эти сокровища?

«Благодарю тебя, Макс, — подумал Феликс. — Ты только что упомянул единственную причину, способную повлиять на группу гномов — истребителей в этой ситуации».

— Им мимо нас не пройти, — заявил Снорри. — Мы будем стоять на горе трупов и отбросим их назад!

— Всего лишь представь, что тебе не удастся, — предложил Макс. — Все эти сокровища послужат обогащению орков. Они смогут воспользоваться ими для покупки оружия и нападут на земли гномов.

— Ни один гном никогда не продаст им оружие!

— Увы, кое — кто из людей на такое способен, — заметил Макс.

Гномы глубокомысленно покачали головами, размышляя о подобном вероломстве людей.

— Ты прав, — согласился Малакай. — Я смог бы обрушить потолок, будь у мене трошки взрывчатого порошка. Но його у мене и немае!

— Я принёс из повозки мешок с твоими бомбами, — сказал Улли.

— Молодец! — похвалил Малакай, широко улыбаясь.

Столь же быстро его улыбка и угасла, когда до него дошло, что кто — то копался в его добре. Феликс мог прочесть это по лицу гнома.

— Несколько рановато думать о подобных вещах, — заговорил Бьорни. — Уверен, нам следует отправиться к входу в пещеру и посмотреть что к чему.

— Тогда лучше соблюдать осторожность, — заметил Макс. — Пока орки думают, что дракон жив, сомневаюсь, чтобы они сюда сунулись. А если они заметят тебя наверху, то могут подумать, что мы убили дракона, и явятся по нашу душу.

— Но мы ведь уже убили дракона, — с явным недоумением произнёс Снорри.

— Все идём наверх, — заявил Готрек. — Кроме Малакая и Улли. Они остаются здесь и готовят туннель к взрыву.

— Буде зроблено, — радостно произнёс Малакай.

«И почему же мне кажется, что всё закончится печально?» — думал Феликс, шлёпая обратно к туннелю и поёживаясь в своей промокшей одежде.

Феликс полз вперёд к краю входа в пещеру. Рядом с ним ползла Ульрика. Их обоих выбрали за лучшее зрение. Чтобы не привлекать к ним внимание, Макс отменил своё заклинание световой сферы.

Под руками Феликса были влажные и холодные камни. Ему хотелось переодеться во что — нибудь сухое. Туман рассеялся, яркое солнце весело заливало всё своими лучами. Феликс осторожно высунул голову вперёд и пристально уставился на лежащую внизу долину. Он с первого взгляда понял, что ситуация хуже ожидаемой.

Вместо одной армии там находилось две. По одну сторону долины расположилась орда орков и гоблинов. Они были выстроены в неровный боевой порядок. По центру располагались крупные орки, вооружённые грубыми ятаганами и круглыми шипастыми щитами. Между рядами торопливо бежали группы гоблинов — лучников. На одном фланге расположились несколько орков — всадников, оседлавших огромных боевых кабанов. Визг и хрюканье разносилось по всей долине. На гребне холма был установлен странный механизм. Он походил на рогатки, которыми в детстве играл Феликс, только был достаточно крупным, чтобы метать валуны, а не мелкие камушки. Подле механизма находилось несколько странно одетых гоблинов в остроконечных шлемах, размахивающих странными приспособлениями в виде крыльев летучей мыши, закреплённых у них на руках. Вдоль гребня холма передвигались паучьи наездники. На спине одного паука восседал некто, весьма напоминающий шамана. Он размахивал в воздухе посохом с навершием из черепа и воодушевлял своих бойцов. Как заметил Феликс, войско зеленокожих было численностью около тысячи бойцов. Он был рад, что Истребители не бросились в лобовую атаку. Зеленокожих там оказалось слишком много, чтобы надеяться на победу.

Напротив орков, на другой стороне долины находились сотни вооружённых людей. Шеренги алебардщиков и ряды арбалетчиков. Один или два командира сидели на лошадях. Были и какие — то дикого вида горцы со здоровенными двуручными мечами. Ни у одного из людей не было приличных доспехов, но с дисциплиной дела у них обстояли гораздо лучше, чем у орков. Даже если противник превосходил их числом, шансы у людей по — прежнему оставались. «Особенно, если они будут удерживать возвышенность и позволят зеленокожим атаковать самим, — подумал Феликс. — Должно быть, это разбойничья армия Хенрика Рихтера. Что привело его сюда? Что за странное совпадение одновременно привело к пещере дракона обе эти армии?»

Феликс услышал удивлённый возглас Ульрики.

— Гляди туда! На правый фланг армии людей, — прошептала она.

Феликс сразу же заметил, что её удивило. Он опознал фигуру Йохана Гатца, менестреля. «Мои подозренияоправдались, — решил Феликс. — Этот человек — шпион разбойников. Должно быть, они пришли по следу отряда. Обе армии. Орки, вероятно, желают отомстить за бойню, что мы учинили. Люди, видимо, пришли поглядеть, не удастся ли наложить лапу на сокровища, случись нам убить дракона. Но почему сейчас они выстроились в боевой порядок и чего ждут?»

Йохан Гатц выругался. Это в план совершенно не входило. Как он и просил, Хенрик собрал армию и привёл ее сюда высокогорными проходами. Разведчики, которые постоянно наблюдали за передвижениями дракона, не видели ничего нового с момента, как тот прилетел с севера около недели назад. Один из тех, кто видел прибытие дракона, даже утверждал, что дракон выглядел израненным. Это соответствовало той истории, что поведали Гатцу гномы. Те же самые люди видели, как нынешним утром гномы вошли в пещеру и до сего момента не выходили. «Что если им действительно удалось убить зверя?» — гадал Гатц. Вероятность была невелика — по всей долине разбросаны кости тех, кто пытался. Однако было в том отряде нечто, заставляющее его подумывать о том, что подобное им по силам.

То ли они самые убедительные хвастуны, которых доводилось слушать Йохану, то ли есть в них что — то особенное. Йохан по себе знал, что обладал умением оценивать личность по её высказываниям, и его они убедили. Более того, имена Готрека Гурниссона и Феликса Ягера были ему знакомы. В своих странствиях Гатц слышал рассказы о двоице, описанием походящей на них, и даже если правдива лишь десятая часть этих рассказов, то Готрек и Феликс не из тех, кого можно взять голыми руками. Кое — кто из парней видел пролетавший над долинами воздушный корабль, что тоже подтверждало историю „Духа Грунгни“. В итоге он решил, что стоит привести сюда всю банду, чтобы избавить гномов от ценностей, если те умудрятся завалить Скьяландира. Хенрик тоже полагал, что рискнуть стоит.

Они не рассчитывали, что к подобному же решению придут орки и припрутся сюда. План был таков — затаиться и ждать, покажутся ли из пещеры гномы. Он пошёл прахом, когда тут обнаружились зеленокожие. Войска выстроились в прямой видимости. Между людьми и орками было слишком много давней вражды, чтобы какая — либо из сторон поступила иначе. «Абсолютное безрассудство и невезение», — подумал Йохан.

Знали б они о том, что собираются предпринять орки, то позволили бы зеленокожим напасть на Истребителей, а после этого набросились бы на них из засады. Но они получали лишь сообщения о том, что за передвижением Истребителей скрытно следят орки, которые поступали так с каждым караваном, который обнаруживали идущим через горы. Кто мог предположить, что орки соберут здесь все свои силы? И теперь они стоят друг перед другом, словно идиоты, и ни один не желает уступать перед лицом другого. Йохан вздрогнул, подумав о том, что может произойти, если гномы не убили дракона, и тот появится из пещеры. Возможно, бойцов тут собралось достаточно, чтобы убить тварь. Но даже в этом случае потери будут ужасны. Йохан подумывал о том, чтобы смыться, но не было возможности проделать это незаметно.

«Из — за чего же так возбудились зеленокожие?» — недоумевал Гатц.

Угрек Живодёр пристально вглядывался в ненавистных врагов. Уже в сотый раз он обдумывал, не отдать ли воинам приказ атаковать. «Будет славно почувствовать, как клинок разрубает человеческую плоть и по нему струится человеческая кровь. Будет славно крушить кости и проламывать черепа. Убивать — это славно», — думал он.

Потребность уступить своему жестокому темпераменту была почти подавляющей. Почти.

Угрек не стал бы предводителем всех орочьих племён Больших гор, если бы уступал своим побуждениям. По меркам орков Угрек обладал порядочной терпеливостью и был настолько хитроумен, что кое — кто подозревал наличие у него частички гоблинской крови. Если кто по — прежнему питал такие подозрения, то более их не озвучивал — Угрек убил и съел всех тех, кто бормотал о подобных вещах. Предводитель орков загнал отвлекающие воспоминания в глубины разума. Ему нужно подумать. Всегда имеется вероятность, что сны шамана ошибочны, и гномы могут не преуспеть в деле убийства чудовища. Угрек понимал, что если дракон вылезет из логова, его парням будет некстати биться с розовокожими. Это сделает их всех лёгкой добычей для чудовища, а Угрек не горел желанием сегодня обеспечивать кого бы то ни было обедом.

А если шаман прав, значит, вскоре заявится гном со здоровенным топором. С того момента, как он услышал россказни Грунда о бойне, которую учинил гном тем оружием, Угрек решил, что топор должен принадлежать ему. С таким оружием да с сокровищами дракона он сможет сколотить орду, что прокатится через земли людей подобно лавине. Со всех сторон соберутся орки, чтобы присоединиться к нему, чтобы убивать и грабить от его имени.

Его раздражало, что те люди встали на пути его предназначения. Настолько раздражало, что он в любом случае отдаст приказ атаковать. «Просто не повезло, что они оказались здесь, — подумал он. — Им не повезло. Моим же войскам достанется больше мяса». Эта мысль привела к тому, что Угрек стал гадать, каково на вкус драконье мясо. И предположил, что если сны шамана вещие, он выяснит это довольно скоро.

Ранее те сны всегда сбывались. Почему бы не сейчас?

— Что мы будем делать? — спросил Феликс.

Его описание ситуации, что сложилась снаружи, было встречено не особо радостно. Истребители помалкивали. Макс выглядел задумчивым. Кислевиты были встревожены.

— Если мы подождём здесь, произойдёт сражение, — высказался Макс. — Не вижу, как этого можно избежать.

— Возможно, они вышлют разведчиков для обследования пещер? — предположила Ульрика. — Лишь вопрос времени, когда одна из сторон наберётся решимости предпринять это.

— В любом случае, наша песенка спета, — сказал Феликс. — Похоже, нет иного выхода, как дождаться сражения и потом незаметно ускользнуть.

— Я не собираюсь ускальзывать, человечий отпрыск, — заявил Готрек.

— Если будет сражение, Снорри желает принять в нём участие, — прибавил Снорри Носокус.

— Боюсь, желание твоё сбудется, — произнёс Феликс.

— Всем умирать, рано или поздно, — заметил Улли.

Похоже, после боя с драконом он занял присущую Истребителям позицию тупого упрямства. Либо так, либо он находится в состоянии шока.

— Я надеюсь умереть в своей постели спустя долгие годы, — сказал Феликс.

— Как — то раз я тоже хотел умереть в постели. Они были идентичными близнецами, — сообщил Бьорни. — Я думал, что уж это превзойти не сможет ничто.

Остальные гномы поглядели на него с отвращением.

— Да вам всем просто завидно, — высказался в итоге Бьорни.

— Довольно, — решил Готрек. — Время помирать.

Он прошагал к выходу из пещеры и поднял над головой свой топор, удерживая рукоять обеими руками.

— Мы убили дракона! — завопил он. — Если вам нужны его сокровища, вы получите их только через мой труп.

На мгновение повисла тишина, затем раздался рёв голосов. Через мгновение Готрек отпрыгнул назад, потому что на место, где он стоял, градом посыпались стрелы. Феликс отметил, что у одних оперение чёрное, а у других белое. Интересно, какие из них выпушены людьми, а какие орками?

— Я полагаю, что быть утыканным стрелами — смерть не для Истребителя, — произнёс Феликс.

Готрек уставился на него.

— Ты скоро увидишь, какая смерть является подходящей для Истребителя, человечий отпрыск.

— Боюсь, ты прав, — ответил Феликс и приготовил меч.

«Эк их проняло», — пробурчал Йохан Гатц, залезая на один из валунов, усыпавших склон холма. Появление гнома вызвало неразбериху среди орков. Передние ряды явно не поняли слов Готрека, зато верно предположили, что заклятый враг насмехается над ними. Будучи орками, они не могли на такое не отреагировать. Стоящие неподалёку зеленокожие лучники открыли огонь по Истребителю. Ближайший отряд орков начал карабкаться на холм.

Но больше всего Йохана удивило, что стрелять начали и некоторые из людей. Что за бесполезная трата стрел. Он предположил, что, должно быть, парни от ожидания уже на взводе. Крик из передних рядов дал ему ясное понимание, насколько те были напряжены. Группа алебардщиков метнулась во фланг двигающимся к пещере оркам.

Это был камушек, запустивший лавину. Всадники на кабанах ударили прямо на ближайший отряд людей. Копыта взрыли тонкий слой горной почвы. От растущего возбуждения существа обгадились крупными экскрементами. Люди из горских кланов, никогда не отличавшие дисциплинированностью и всегда жаждущие доказать своё бесстрашие, бросились вниз по склону. Лишь только они сделали это, из рядов зеленокожих вырвался какой — то одурманенный гоблин, размахивающий здоровенным железным шаром на цепи, что был размером почти с самого гоблина, и врезался в горцев. Меньше чем за минуту среди искалеченных и вопящих бойцов образовался полный хаос.

Наблюдая за происходящим, Йохан Гатц думал о том, что при малейшей возможности смотается отсюда.

Феликс слышал звон оружия об оружие, вопли умирающих, горловые возгласы орков, громкие боевые кличи людей.

— Во имя Сигмара, что там происходит? — спросил он.

— Да вроде бой идёт, — язвительно ответил Макс.

— Твоя наблюдательность меня изумляет.

Чтобы поглядеть, Феликс осторожно подкрался, памятуя о стрелах, что едва не пронзили Готрека. Глянув вниз, он увидел, что долина преобразилась в водоворот сражения. Люди, орки и гоблины сошлись в бою. Большинство отрядов людей сумели удержаться от нападения и оборонялись на возвышенной позиции против более многочисленных орков и гоблинов. На глазах у Феликса шеренга алебардщиков отразила атаку группы здоровенных зеленокожих воинов. Обе стороны несли ужасные потери. Люди преследовали отступающих орков и сами были внезапно атакованы во фланг толпой безумных гоблинов. Феликс наблюдал, как людей захлестнула волна крошечных человекообразных существ, вполовину меньше них ростом.

Внимание Феликса привлёк необычный звенящий звук и, оглядевшись, он заметил, как странно одетый гоблин забирается в гигантскую рогатку. Группа истекающих потом прислужников натянула канат, а затем внезапно отпустила. Гоблина выбросило в воздух в направлении позиций людей. Он двигал своими руками — крыльями, словно веруя в то, что этим как — то сможет повлиять на свой полёт, и исступлённо орал. Вероятно, он справился с управлением, потому как приземлился точно на одного из командиров людей, пронзив того пикой своего шлема. Должно быть, гоблин сломал себе шею при столкновении, так как после этого не поднялся. Лишь глупец или фанатик мог пожертвовать своей жизнью столь впечатляющим образом.

Внезапно внимание Феликса оказалось приковано к более важным событиям. Одна группа орков вырвалась из общей массы и побежала вверх по холму в его направлении. Феликс опустился на корточки и отступил в пещеру.

— Они приближаются, — закричал он.

Угрек сплюнул на труп мёртвого врага. «Столь долго ждал, — думал Угрек. — Столь долго терпел. Столь много запланировал. Но стоило тому проклятому гному разок крикнуть, и тупые ублюдки из племени Сломанного Носа бросились в атаку, словно орки — новобранцы в своём первом бою». Он разобьет несколько голов и сожрёт их мозги, лишь только сражение закончится. Ради великих богов зеленокожих, так он и сделает. Угрек огляделся. Всё было не так плохо. Он полагал, что его парни могут достаточно легко обратить в бегство этих людей. А затем топор и сокровища дракона достанутся ему. В конце концов, кажись, сей день не так уж и неудачен. Он окликнул своих телохранителей и начал пробиваться через поле боя по направлению к входу в пещеру дракона.

«Я заберу топор из холодеющих мёртвых рук коротышки, — подумал Угрек. — А затем обглодаю его пальцы».

Йохан заметил, что сражение проходит в строгом равновесии. За зеленокожими было преимущество в численности, а их странное оружие и тактика сделали своё дело. Те сумасшедшие одурманенные фанатики с шарами оставляли за собой кровавый след разрушения, пока не свалились от изнеможения или не запутались в своих же цепях. Летуны убили не одного лишь отважного всадника. Было удивительно наблюдать очевидную силу и свирепость орков. Он видел, что одного из орков буквально пришлось разрубить на части, чтобы тот перестал сражаться. Казалось, они не столь чувствительны к боли, как люди.

С другой стороны, люди были дисциплинированнее. Им в основном удалось сохранить построение и удержать возвышенную позицию. Арбалетчики наносили тяжёлый урон защищённым лёгкими доспехами оркам и гоблинам. Они завалили даже нескольких внушающих ужас паучьих наездников. Если бы только у них было несколько пушек или даже одна из тех органных пушек. Или эскадрон тяжёлой кавалерии. Они смогли бы одной атакой смять ряды орков. «С тем же успехом можно пожелать, чтобы появился Сигмар с войском почивших праведников, — подумал Йохан. — Среди нас нет ни одного рыцаря. Остаётся побеждать лишь тем, что имеется».

Гатц не был уверен, что это достижимо. По крайней мере, часть орков отвлеклась, попытавшись разобраться с гномами в пещере. И, похоже, предводитель орков, великий Угрек собственной персоной, пытается пробиться туда. Йохан решил, что ему не хочется дожидаться прибытия Живодёра. Даже за всё золото драконьих закромов.

Феликс зарубил последнего орка. Он тяжело дышал, пропитавшая его одежду вода смешалась с кровью. Часть которой была его собственной. Он пристально осмотрел вход в пещеру. Повсюду лежали мёртвые орки. Готрек и Снорри, как обычно, выполнили свою кровавую работу. Вместе они разделались, по меньшей мере, с десятком зеленокожих. Как свидетельство смертоносности магии Макса, дымились останки ещё пятерых. Ещё трое лежали с торчащими в груди стрелами. Сам Феликс разобрался с тремя. По его подсчётам, остальные убили около дюжины.

Они тоже понесли потери. Был мёртв Станда, голову которому раскроил орочий ятаган. Опасную рану получил Бьорни. Феликс наблюдал, как Макс пробормотал какое — то излечивающее заклинание, сращивающее плоть, а затем перевязал рану лоскутом, оторванным от своего плаща. Потеряв много крови, Бьорни выглядел бледным, словно покойник. Ульрика и Олег прохаживались между тел, собирая стрелы в свои колчаны.

«Около тридцати мёртвых орков, — подсчитал Феликс. — Маловато будет». Снаружи сотни зеленокожих и почти столько же отчаянных людей, кои, вне всяких сомнений, жаждут урвать свою долю драконьего сокровища. Возможно, вот в чём решение. Возможно, следует предложить людям разделить сокровища в обмен на их содействие. «Хороша мысль, — подумал Феликс. — Теперь остаётся лишь сообщить об этом предводителю людей. А затем ожидать неминуемого предательства, если доведётся пережить сражение».

Позади послышались шаги. Феликс увидел, как из коридора выходят Малакай и Улли. Инженер чуть ли не пополам согнулся. В одной руке он держал чёрную бомбу. И сыпал из неё на землю порошок. Феликс понимал, что делает инженер. Искра подожжёт этот порошок. Порошок выступит в роли фитиля. Фитиль вызовет взрыв той взрывчатки, что они оставили позади.

— Готово, — доложил Малакай. — Порох заложен. Колы буде заметно, шо орки берут над нами верх, я запалю це порошок и разом подорву идущий вниз туннель. Тогда побачим, як вони доберутся до драконьих сокровищ, колы на ци целиком обрушится гора.

Феликс вздрогнул. Он надеялся, что до этого дело не дойдёт. Ведь если дойдёт, то сие будет означать, что он и Ульрика погибнут вместе с остальными. Не слишком обнадёживающая мысль. Феликс приблизился к женщине. Настало время поговорить.

Угрек зарубил очередного человека, врезал одному из собственных телохранителей, который случайно натолкнулся на него, и продолжил прорубаться вверх по склону холма. С его могучего клинка стекала кровь. Топор тоже был измазан запёкшейся кровью. Предводитель выкрикивал приказы и подбадривал своих последователей, не сомневаясь в победе. Воодушевлённые его присутствием, парни бились с удвоенной яростью, дюжинами сражая розовокожих. Угрек почуял аромат победы.

Йохан скрылся за скалой. Шальная стрела прошла слишком близко, угрожая его жизни, а в данный момент он не собирался подвергать свою жизнь опасности. Он огляделся и, к своему удивлению, заметил пролетающего над головой мелкого гоблина с каким — то отрешённым взглядом. Руки гоблина переходили в некое подобие искусственных крыльев, похожих на крылья летучей мыши. На голове у него был остроконечный шлем. Йохан мог поклясться, что тот кричал: «Иээээххх!».

«Это безумие, — подумал Гатц. — Безумны орки, безумны гоблины, безумны его товарищи, да и сам он безумен, раз стоит тут вместо того, чтобы сбежать». К сожалению, Гатц находил сие зрелище ужасно завораживающим.

Почти у входа в долину, стремясь добраться до людей, сцепились друг с другом два отряда орков. И теперь они сражались между собой с той же дикой яростью, которую желали выместить на своих врагах — людях. «Возможно, они из разных племён или кланов», — заключил Йохан. Или всё — таки верны слышанные им слухи о том, что когда орка охватывает пыл битвы, тому уже неважно, с кем сражаться?

На поле битвы произошли перемены. Гатц ощутил действие скрытых энергий. У него дыбом встали волосы. Что — то притянуло его взгляд к гоблину — шаману, как железные опилки притягивает магнитом.

Накидка шамана развевалась позади него. Паук шамана встал на дыбы, словно в приветствии подняв свои четыре передних лапы. Глаза гоблина ярко светились жёлтым огнём. Водоворот зелёного света мерцал на конце его посоха. С верхушки посоха срывались полосы зеленоватой энергии. Когда магическая энергия касалась орка или гоблина, их глаза разгорались красным светом, подобно крупным канатам вздувались мышцы, из ртов выступала пена, и они бились с яростью берсерков. Везде, где происходило подобное, ход сражения начинал складываться не в пользу людей.

«Возможно, сверхъестественные силы шамана способны переломить ход битвы», — подумал Йохан.

— На поле битвы применена магия, — заметил Макс. — Полагаю, шаман воззвал к силе орочьих богов.

— Я бы хотел, чтобы боги помогали и нам, — пробормотал Феликс, осматривая прореху в своей кольчуге и болезненный разрез в боку, который залечивал волшебник. Когда тела Феликса касался исходящий из руки мага золотистый свет, в том месте сперва становилось очень горячо, а затем пробирал холодный озноб. Вся сила воли Феликса уходила на то, чтобы не закричать. Через некоторое время холод отпустил, растворившись в ноющей боли. Опустив глаза, Феликс увидел, что куски кожи, рассечённой ятаганом орка, срослись вместе. Он всё ещё помнил резкую боль и ухмылку удовлетворения на лице орка, который рубанул по нему. Феликс повернулся недостаточно быстро, чтобы успеть отразить удар. Его собственный выпад обезглавил нападающего орка. Феликсу доставило явное удовольствие осознание того, что он сразил негодяя, который, как он полагал, убил его самого. Это чудо, что Феликс не был убит. Ему удалось продолжить бой, пока зеленокожие не были отброшены, и Макс не смог его подлечить.

— Боги даровали нам мужество, чтобы выстоять, человечий отпрыск, и оружие, чтобы разить наших врагов. Разве нам нужно что — то ещё? — произнёс Готрек.

— Армия рыцарей — храмовников Сигмара пришлась бы кстати, — заметил Феликс. — Я предпочитаю, чтобы помощь моего божества выражалась в материальной форме.

Готрек еле слышно хмыкнул и снова обратил внимание на вход в пещеру. С краю стоял Снорри, уставившись вниз.

— Славный будет бой, — произнёс он. — Приближаются здоровенные орки и шаман на пауке. Паук — для Снорри.

— Можешь забирать его, — согласился Готрек. — Предводитель — мой.

Бьорни потряс головой.

— Слыхал я где — то, что самки пауков съедают своих партнёров во время спаривания. Встречались мне и некоторые женщины, которые поступали точно так же.

— Ты когда — нибудь думаешь о чём — то другом? — спросил Улли.

— Только во время боя, — ответил Бьорни. — Да и то не всегда.

Макс закончил заклинание. Феликс поблагодарил его и встал.

— Настоящую боль ты почувствуешь через несколько часов, но до тех пор заклинание сохранит тебе возможность двигаться. Тебе не стоит особо бросаться в бой. Разве что…

Феликс понял ход мыслей Макса: «Разве что толпой навалятся орки, и мне придётся драться по — любому. Через несколько часов это уже не будет иметь значения, потому что мы все погибнем. Последняя волна нападавших оставила Олега медленно умирать от раны в животе, которую не смогла излечить даже магия Макса. То же самое легко могло произойти и со мной. Будь удар орка чуть более сильным. Не сумей его в достаточной мере смягчить кольчуга».

Стоны и мольбы мужчины раздавались в помещении и действовали на нервы Феликсу, подобно яду. «Было бы милосерднее прикончить Олега, — думал Феликс, — Он бы замолчал, что было бы милосерднее и по отношению к нам».

Феликс вздрогнул. Он становится таким же равнодушным, как Готрек и прочие гномы. Даже хуже. Из них — то никто не предложил подобный выход.

Морщась от боли, он прошёл туда, где подле умирающего сидела Ульрика, держа того за руку. Феликс заметил, что они оба теперь молчат. Кожа Олега приобрела восковой оттенок. Усы поникли. Из уголка рта тонкой струйкой сочилась кровь.

— Я могу чем — нибудь помочь? — спросил Феликс.

— Ничем, — тихо произнесла Ульрика. — Он умер.

Внезапно Феликс ощутил ужасное чувство вины.

Угрек вёл парней прямо на холм. По пути он зарубил кое — кого из Сломанных Носов, просто в назидание за их провинность, и остановился в двадцати шагах от входа в пещеру. Он развернулся и какое — то время глядел назад, с удовлетворением заметив, что его парни почти выиграли сражение. Помогла магия шамана. Осенённые духом богов, его воины сражались, как одержимые.

Паук вынес своего хозяина — шамана туда, где стоял Угрек. Ему никто не воспрепятствовал. Он поприветствовал Угрека взглядом небольших круглых глаз, в котором проглядывал злобный интеллект. Военачальник призадумался, правда ли то, что Иксикс несёт в себе душу его прежнего шамана? Не то чтобы это имело значение. Если шаман позволит себе какую — нибудь дерзость в адрес Угрека, то сдохнет, как и любой другой. Шаман оживлённо тараторил и на что — то указывал. Угрек обернулся посмотреть, в чём там дело.

Вдали он увидел приближающуюся небольшую точку. Ориентируясь на размер, Угрек было подумал, что это дракон, хотя гномы и заявили о его уничтожении. Просто могло оказаться, что коротышки солгали, и дракон сбежал через другой выход. «Теперь уж поздно об этом беспокоиться», — решил Угрек.

— Ладно, парни, — завопил он. — В пещеру. Убейте коротышек. Хватайте сокровища. Топор оставьте мне!

Объяснив свой план, он тут же приступил к его осуществлению.

Феликс наблюдал, как на холм безжалостной волной накатываются зеленокожие, сознавая, что предстоит умереть. Это были самые крупные, самые свирепые орки из когда — либо ему встречавшихся, хотя на фоне своего предводителя они выглядели слабыми и кроткими. Тот был огромен, в полтора раза крупнее обычного орка, и в одной руке держал мясницкий тесак, а в другой — топор. Позади него развевался плащ из человеческой кожи. С клыков капала слюна. Его голос громыхал среди гула сражения. Феликс заметил, что орк смотрит на что — то позади себя, и тоже поглядел в том направлении.

У себя за спиной он услышал удивлённый вздох Ульрики.

— Похоже, нас могут спасти.

— Ага, если мы сможем продержаться достаточно долго, — кисло заметил Феликс.

— Кто — то что — то сказал об обороне? — спросил Готрек. — А я говорю — в атаку!

— Снорри поддерживает, — сказал Снорри Носокус. — Снорри собирается прикончить паука.

Истребители понеслись вниз по склону холма навстречу изумлённым оркам. Раздался мощный звон столкнувшегося оружия, и побоище стало стремительным и беспощадным.

Йохан заметил упавшую на него тень и поглядел вверх. «Ещё какое — то гоблинское колдовство? — гадал он, заметив огромный предмет, закрывающий небо над его головой. — Нет. Хотя тут, несомненно, имеет место мощная магия, на работу зеленокожих это не похоже. По правде говоря, больше напоминает изделие гномов. На его боках руны, и летит оно под знамёнами короля Истребителей».

«Должно быть, это воздушный корабль, о котором рассказывали Истребители», — решил Йохан. Тот оказался действительно впечатляющим. На его глазах в гущу сражения начали с шипением падать чёрные бомбы. Взрывы без разбора проделывали бреши в рядах и орков, и людей. Судя по траектории падения бомб, гномы старались метить в орков и гоблинов, но без особого старания. В любом случае, подобная задача была бы невыполнима. Обе стороны слишком перемешались для какой бы то ни было прицельной стрельбы.

Грохот сообщил о том, что в ход пошли прочие вооружения гномов. Из орудийных башен на внешней стороне гондолы подали голос многоствольные орудия. Снаряды с лёгкостью разрывали на части людей и гоблинов. Йохану хватило того, что он увидел. Пришло время сваливать. Возможно, он сможет поймать лошадь.

Звуки разрывов и грохот многоствольных пушек подсказали Феликсу, что „Дух Грунгни“ приступил к своей кровавой жатве. Похоже, его молитвы были услышаны. Должно быть, гномы закончили ремонт воздушного корабля и прилетели на их поиски. Судя по изобилию нового вооружения на бортах, они приготовились и к сражению с драконом. Феликс понимал, что даже если ему суждено тут умереть, за него отомстят.

Раздавшиеся неподалёку вопли снова привлекли внимание Феликса к схватке. Он увидел, как Готрек разрубил телохранителя Угрека Живодёра. Каждым ударом гном убивал по врагу. Снорри находился прямо возле него. Верный своему слову, он устремился к пауку и его наезднику. Феликс и хотел бы вступить в рукопашную, помочь гномам, но от усталости и боли в ране был не в состоянии сражаться. Нет, в надежде на своевременное прибытие воздушного корабля он останется здесь, чтобы описать гибель Готрека, если таковая его постигнет.

Снорри был уже почти возле паука. Тот направил на гнома огромные жвала, сочащиеся ядом. Уклоняясь от укуса паука, Снорри нырнул вниз, подкатился под его брюхо и рубанул по нему. Феликс услышал противный вскрик паука и заметил, что тот осел на землю. Снорри выкатился сбоку и нанёс удар по наезднику, но шаман соскочил со своего сидения и, избежав удара, второпях убежал. Он мог обладать могуществом, но силы духа для встречи с Истребителем лицом к лицу шаману не хватило.

Ульрика, не произнося ни слова, раз за разом натягивала тетиву лука и стреляла. С каждым выстрелом падал орк. Казалось, смерть телохранителей вызвала у неё хладнокровную жажду убийства. Подле неё стоял Малакай, со своей ракетной трубой на плече. Он тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. С задней части трубы посыпались искры, и ракета с визгом разнесла ряды орков, убив с полдюжины. Малакай отбросил своё оружие.

— Це была последняя ракета, — пояснил он, снимая с плеча своё переносное многоствольное орудие и открывая огонь.

Бьорни и Улли спина к спине бились против здоровенных орков. Они искусно использовали размеры противников против них самих, в тесноте сгрудившихся тел проскакивая между ног врагов, рубя и кромсая. Феликс тяготился своей бесполезностью, испытывая желание присоединиться к схватке. Затем он увидел, как Готрек пробился к предводителю орков.

Угрек столкнулся лицом к лицу с гномом и его топором. Хорошо. Это избавило его от необходимости разыскивать коротышку, чтобы убить. Угрек выкрикнул вызов на бой и сверху вниз уставился на гнома. К его удивлению, гном даже не вздрогнул, что было необычно. Угреку не доводилось ещё встречать двуногое создание, которое не отпрянуло бы при столкновении с его массивной фигурой. От этого он ощутил слабое замешательство. Однако же не имеет значения. Он в два раза выше гнома и раза в три тяжелее. Угрек — самый крутой из когда — либо живших орков. И он убьёт этого коротышку.

Живодёр нанёс удар своей чоппой. Удивительно, но гнома там не оказалось. Что тоже было необычно. Угрек знал, что среди орков он самый быстрый. До сего момента не встречалось достойного соперника его быстроте, едва заметной глазу. Гном нанёс ответный удар. Что тоже неплохо. Угреку нравилось, когда его еда сопротивлялась. Это делало ситуацию интереснее.

От столкновения клинков высеклись искры. Сила удара Истребителя застала Угрека врасплох. Он пошатнулся. Гном оказался силён. И это тоже хорошо. Угрек получит некую толику этой силы, когда съест сердце противника. Орк ударил топором. Гном поднырнул под топор и ответным ударом попытался подсёчь ноги Угрека. Орк подпрыгнул и с размаха одновременно опустил вниз оба своих клинка, полагая, что от обоих у гнома уж нет возможности уклониться.

Гном и не пытался. Вместо этого, он перехватил свой топор обеими руками и принял оба удара на топорище. Силой удара его бросило на колени. Откатившись назад и в сторону, гном с лёгкостью встал на ноги. Угрек наслаждался поединком. Гном уже выдержал дольше, чем кто — либо из прежних противников Угрека, и не выказывал никакого желания уклониться от боя. Угрек всегда верил в то, что орка оценивают по силе его врагов, и когда он убьёт этого Истребителя, все орки узнают, что Угрек воистину могучий орк. Такая мысль принесла ему некоторое удовлетворение.

Гном приближался к нему — борода встопорщена, в глазу безумный блеск. Он обрушил на Угрека град ударов, каждый из которых был стремительнее и мощнее предыдущего. Пока орк отчаянно отбивал удары, до него стало доходить, что ранее гном бился не в полную силу. После того, как Угрек сбил его с ног, гном предпринял более мощные усилия. Угрек был вынужден признать, что Истребитель почти столь же силён, как и он сам. Но это даже лучше. Теперь Угрек более чем когда — либо с нетерпением ожидал момента, когда сможет съесть сердце гнома.

Парируя удары гнома, орк почувствовал небольшую боль в руке. Было такое ощущение, что порезана кисть. Весьма необычно. Ранее Угрек никогда не встречал противника, способного на такое. Истребитель нанёс ещё один удар, и орк поднял чоппу, чтобы его блокировать. В последний момент он обнаружил, что чоппы в кулаке нет. На самом деле, не было и самого кулака. Та боль, что почувствовал Угрек, была вызвана отсечением кисти руки. «О боги, насколько же остр этот топор. Он должен принадлежать мне», — подумал Угрек.

Эта мысль промелькнула в мозгу орка последней, прежде чем опустившийся топор принёс с собой вечную тьму.

Феликс видел, как Готрек прикончил предводителя орков. Телохранители были на грани паники, их боевой дух уже был подорван бегством шамана, произведённым гномами опустошением и воплями находящихся позади собратьев. Некоторые повернулись и увидели воздушный корабль. Это стало последней каплей. Должно быть, они подумали, что покарать их явились боги гномов. Сначала один, потом другой разворачивались и пускались наутёк. Посмотрев вниз, Феликс обнаружил, что сражение превратилось во всеобщее бегство. Орки, гоблины и люди вперемешку, более не сражаясь друг с другом, бросились вон из долины во всех направлениях. Для них оказался чрезмерным безжалостный урожай смертей, собранный „Духом Грунгни“.

— Я полагаю, выжить нам удастся, — сказал Феликс Ульрике, а затем удивился выражению ужаса на её лице.

Он оглянулся туда, куда она указывала. В глубины горы уже убегала огненная полоска. Ракетная труба Малакая лежала рядышком. Феликс сразу же понял, что произошло. Искра от оружия подожгла взрывчатый порошок.

«Может, получится спуститься туда и остановить это?» — спросил себя Феликс. Он сознавал, что в своём теперешнем состоянии, ему такое не осилить. И он не будет просить ни Макса, ни Ульрику пытаться сделать то, что сам он делать не желает. Феликс понятия не имел ни о том, насколько мощная взрывчатка заложена внизу, ни о возможных последствиях, которые могут произойти от взрыва.

— Нам лучше выбираться отсюда, — произнёс он и, попробовав сойти с места, обнаружил, что ноги ему более не служат.

Феликс упал лицом в землю. Должно быть, его ранение оказалось более серьёзным, чем он думал.

— Уходите! — завопил он. — Спасайтесь сами!

Феликс почувствовал, как Ульрика и Макс поднимают его и несут вниз по склону в направлении гномов.

— Приготовьтесь, — услышал он голос Макса. — Туннель в любую минуту взлетит на воздух!

Гномы все как один бросились ничком на землю. Феликс ощутил, как сотряслась земля. Позади него возникла мощная вспышка огня и жара, послышался звук обрушивающихся скал и камнепада.

— Пропало такое баснословное богатство, — услышал Феликс бормотание Улли, а затем в воздухе зазвучали проклятия гномов.

(обратно)

Эпилог

Открыв глаза, Феликс увидел стальной потолок „Духа Грунгни“. Над ним склонились Борек и Ульрика. Качка подсказала ему, что воздушный корабль движется.

— Стало быть, я выжил, — заметил Феликс.

— Едва — едва, — произнёс Борек, и морщины на старческом лице разгладились, когда он благожелательно улыбнулся. — В рану попала инфекция. Я, в общем — то, удивлён, что ты жив после тех приключений, о которых поведала мне Ульрика. Убить дракона — через такое доводится пройти не каждому.

Феликс был столь же смущён, сколь и тронут его словами.

— Я рад тебя видеть. Вижу, ты умудрился починить воздушный корабль.

— Малакай оставил весьма чёткие инструкции.

— С ним всё в порядке?

— И с ним, и с остальными. Разве что все они расстроены из — за сокровищ.

— Значит, всё пропало?

— Ничто из хранящегося в земле для гномов не потеряно, — заметил Борек. — Чтобы разобрать завал уйдут годы, но, в конце концов, мы до них доберёмся.

Феликс помолчал с минуту, задумавшись о телах Стега и Гримме. Их могила получилась более основательной, что кто — либо когда — либо мог им предоставить. Мысль о том, что он столь же легко мог оказаться захороненным рядом с ними, встревожила Феликса. Он дотянулся и взял руку Ульрики.

— Не волнуйся, — произнесла она. — Макс сказал, что к тому времени, как мы достигнем места назначения, ты снова встанешь на ноги.

— Куда мы направляемся? — спросил Феликс, опасаясь, что ответ ему уже известен.

— В Прааг, — кратко ответила Ульрика.

Феликс вздрогнул, сознавая, что там же вскоре окажется и величайшая армия Хаоса последних двух столетий.

(обратно) (обратно)

Уильям Кинг Истребитель зверья

«Наше сражение с драконом Скьяландиром вывело меня из строя на много дней. К счастью, события нескольких последовавших недель прошли, как в тумане. Я узнал, что весть о приближении орд Хаоса сообщена царице Кислева. Я узнал, что мы долетели до города Прааг, где мой товарищ и его соплеменник-гном предполагали обрести свою смерть. Я знал, что в „Городе героев“ нас радушно принял сам князь, оказавшийся дальним родственником моей прелестной спутницы, Ульрики. Как бы то ни было, подробности всего этого я помню весьма смутно, вероятно по той причине, что в памяти моей их затмили те апокалиптические события, что произошли затем.

То, что происходило в последовавшие недели, заставило меня изведать новые глубины ужаса и отчаяния. Немногие места из тех, где мне довелось побывать за всю мою долгую и печальную карьеру летописца Истребителя троллей, приводили в большее отчаяние. И по сей день вспоминания о безумии и неразберихе тех ужасных дней вызывают у меня дрожь…»

„Мои странствия с Готреком“ Том IV, Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Глава первая

С привратной башни, высоко возвышающейся над внешней стеной Праага, Феликс Ягер осматривал подступы с северного направления. Словно для обретения уверенности, он положил руки на резную голову одной из огромных статуй, которым Гаргульи врата обязаны своим названием. С этой высоко расположенной наблюдательной позиции Феликсу открывался превосходный, ничем не загораживаемый обзор на лиги вдаль. Монотонный вид бесконечных равнин, окружавших город, нарушался лишь витиеватыми змееподобными изгибами протекающей на западе реки.

Вдали он мог наблюдать дым горящих деревень. Столкновения происходили всё ближе, и менее чем через день война придёт и в город. Феликс вздрогнул и, хотя было ещё не холодно, закутался в свой красный потрёпанный плащ. По правде говоря, было неестественно жарко. Эти последние дни осени в Кислеве были жарче, чем случалось в большинстве летних сезонов в Империи, на родине Феликса.

Впервые в жизни он даже молился о том, чтобы наступил снегопад. По утверждению местных жителей, зима тут смертоносна — это неутомимый союзник, уничтожающий врагов Кислева. Повелитель Зима — величайший из генералов, стоящий полчищ вооруженных людей. Феликс гадал, доведётся ли ему дожить до наступления зимнего сезона. Даже повелитель Зима может оказаться беспомощен супротив воинов Хаоса и их злой магии.

Бойцы надвигающейся армии — это не обычные смертные, а хаосопоклонники, только недавно вышедшие из Пустошей Хаоса.

Вероятнее всего, из всех бестолковых поступков, совершенных им за свою бытность подручным Готрека Гурниссона, встать на пути армий Тёмных Сил является наиболее глупым.

Феликс едва оправился от ран, полученных в сражении с драконом Скьяландиром и армией орков, что пытались завладеть драконьими сокровищами. Лечивший его волшебник Макс Шрейбер потрудился на славу, но Феликс всё ещё не был уверен, что восстановил свои прежние силы. Феликс надеялся, что к моменту прибытия воинов Хаоса он сможет с привычным мастерством обращаться со своим мечом. Меч ему понадобится. А если он не сможет, то погибнет. Хотя, скорее всего, погибнет он в любом случае. Всадники в чёрных доспехах и то зверьё, что за ними следует, не славятся своим милосердием. Они безжалостные варвары, чья жизнь состоит лишь в том, чтобы убивать и покорять во имя демонических сил, которым они поклоняются. Надолго их не сдержат даже массивные толстые стены Праага. А если не справятся эти свирепые бойцы, то успех наверняка принесёт чёрная магия их сверхъестественных союзников.

И вновь Феликс недоумевал, зачем он тут, в сотнях лиг от родного дома, стоит на холодных крепостных стенах города? Прямо сейчас ему следовало бы находиться в Альтдорфе, в одной из контор семейного торгового дела, спорить о ценах с торговцами шерстью и подсчитывать золотые. А вместо этого он готовится лицезреть величайшее вторжение, равного которому мир не видел два столетия с тех пор, как Магнус Благочестивый отбросил полчища проклятых и снова сплотил Империю. Феликс бросил взгляд на своего товарища.

Как обычно, невозможно было утверждать, о чём размышляет Истребитель. Гном выглядел даже более грубым и угрюмым, чем обычно. Невысокого роста, едва доставая Феликсу до груди, он был вдвое шире человека, а над его бритой и татуированной головой возвышался хохол выкрашенных в рыжий цвет волос. Одной рукой гном держал топор, который Феликс, будучи сильным мужчиной, с трудом поднимал обеими руками. Истребитель покачал головой, отчего звякнула золотая цепочка, идущая от уха к носу. Костяшками кулака он почесал свою пустую глазницу, скрытую под повязкой, и сплюнул за край стены.

— К закату они будут здесь, человечий отпрыск, — произнёс Готрек. — Или мой папаша был орком.

— Ты так считаешь? Разведчики сообщали, что они сжигают деревни на марше. Разве столь огромная орда может передвигаться столь стремительно?

У Феликса было лучшее представление о численности орды, чем у подавляющего большинства людей Кислева. На воздушном корабле „Дух Грунгни“ он пролетал над ней, когда с Истребителем и попутчиками — гномами они возвращались из затерянного города Караг — Дум. То было пару — тройку месяцев назад, но казалось, что с тех пор прошло полжизни. Феликс покачал головой, впечатлённый тем, насколько круто изменилась его жизнь за те месяцы, куда сильнее, чем за любое другое время с момента, как он дал клятву следовать за Готреком и увековечить гибель Истребителя в эпической поэме.

Именно тогда ему довелось полетать на воздушном корабле, посетить подземный город гномов в гибельных бесплодных землях Хаоса, сражаться с демонами и драконами, орками и зверолюдами. Он влюбился и оказался вовлечён в непростые взаимоотношения с кислевитской дворянкой Ульрикой Магдовой. Он едва не погиб от ран. Он совершил путешествие ко двору Ледяной Королевы, царицы Катарины, доставив грозной правительнице весть о неприятельской армии, а затем вместе с Готреком и остальными прибыл сюда, чтобы помочь отразить нашествие. Похоже, что у него едва ли бывало время, чтобы дыхание перевести, и теперь он застигнут полномасштабной войной с объединёнными силами Тьмы.

И снова Феликс недоумевал, какие же причины у него находится здесь? Разумеется, он держит клятву, данную Готреку. И тут находится Ульрика, ожидающая увидеть, сможет ли её отец со своими людьми достичь Праага раньше орды Хаоса. Феликс понимал, что ей предстоит разочарование.

Он откинул длинный локон светлых волос с глаз, а затем прикрыл их сверху рукой. Ему показалось, что вдали различимы отблески зловещего красного и золотого света. «Колдовство» — подумал Феликс. Демонопоклонники применяют свою запретную магию. Он снова вздрогнул, подумывая о том, а не лучше было бы для него быть счетоводом в Альтдорфе.

Но в это ему не очень — то и верилось. Феликс знал, что начал привыкать к жизни искателя приключений. Ещё до странствий с Готреком столичная жизнь казалась ему невыносимо скучной. Феликс сознавал, что не сможет снова стать таким, как прежде — и не имеет значения то, сколь часто он раздумывал о том, что житию его малая толика застоя пошла бы лишь на пользу. В любом случае, не очень — то много возможностей представлялось для этого. Он навлёк на себя позор за убийство собрата — студента на дуэли в университете. А ещё он и Готрек разыскивались законом за своё участие в бунтах Оконного налога.

— Не думаешь ли ты, человечий отпрыск, что разведчики имеются лишь у одних кислевитов? — поинтересовался Готрек. — Передовая группа разведки есть и у воинов Хаоса. Даже они не настолько безумны, чтобы передвигаться без разведчиков. И те скоро будут здесь.

Феликсу не нравилосьрассуждать о том, насколько безумны последователи Тёмных Сил для того или иного поступка. На его взгляд, желание поклоняться демонам уже в достаточной мере являлось показателем их безумия. Кто знает, что ещё от них можно ожидать? C другой стороны, если дело касается военных действий, то степень их безумия не имеет значения. Воины Хаоса столь же смертоносны, как и любая другая армия, превосходя в этом большинство из них. Тут уж Истребитель, по всей вероятности, прав. Феликс так ему и сказал. Готрек облизал почерневшие зубы.

— В это время года поздновато передвигать армию, — заметил он. — Должно быть, полководцы самоуверенно полагают, что смогут овладеть Праагом до наступления зимы. Либо так, либо им попросту всё равно.

— Вот уж спасибо, — кисло ответил Феликс. — Ты, как обычно, глядишь на события с оптимизмом, не так ли?

Мотнув головой вбок, Готрек сплюнул за край стены.

— Должно быть, они готовят какую — то хитрость.

— Возможно, они владеют колдовством. Возможно, правы те городские пророки погибели. Быть может, зима и не наступит в этом году. Тепло не по сезону.

Фразы эти вырвались у него сами, и тон оказался более взволнованным, чем ему хотелось. Феликс сознавал, что в равной степени рассчитывал на возражения Истребителя. Помимо прочего, гном куда опытнее Феликса.

Готрек осклабился, обнажив почерневшие пеньки большей части своих зубов.

— Так кто же с оптимизмом смотрит на события теперь, человечий отпрыск?

Угрюмое молчание повисло между ними. Феликс прошёлся взглядом по линии горизонта. Там по — прежнему поднимались облака дыма и пыли. Он мог бы поклясться, что расслышал доносящиеся издали звуки рогов, лязг оружия, вопли умирающих людей. «Это всё лишь воображение», — подумал он про себя.

Внизу под ними надрывались рабочие, устанавливая всё больше заострённых кольев на дне огромного рва, протянувшегося теперь у основания стен. Другие работники изнутри укрепляли дополнительными подпорами внешние стены города. Готрек вносил значительный личный вклад, надзирая за проведением работ. В обычных обстоятельствах Феликс едва бы поверил, что эти массивные укрепления требуют какого бы то ни было усовершенствования. Высотой с десятикратный рост человека, стены Праага были настолько толстыми, что по гребню можно было разъезжать на повозке. Примерно через каждую сотню шагов над стенами возвышались башни, заполненные оборонительными приспособлениями. Феликс чувствовал едкий запах алхимического огня, доносящийся из некоторых башен. Феликса бросало в дрожь при мысли об оружии, при использовании не менее опасном, чем любой враг, однако положение кислевитов было столь отчаянным, что с момента получения вестей о приближающемся нашествии производство сего оружия в гильдии алхимиков не останавливалось ни на минуту. Для оборонительных крепостных орудий заготавливались сосуды с алхимическим огнём.

«Следует отдать должное праагцам, — подумал Феликс, — горожане и их князь со всей серьёзностью восприняли полученные известия». Они прилагали все свои силы для укрепления фортификаций, которые многими считались неприступными. Эти чудовищные внешние стены были всего лишь первой линией обороны. Внутри города располагалась другая стена, ещё более высокая и труднопреодолимая, а за ней, на массивной скалистой вершине, выпирающей посреди безбрежных равнин, возвышалась колоссальная крепость, одновременно выполнявшая роль цитадели и княжеского дворца.

Феликс оглянулся через плечо. Та цитадель была сооружением, наводящим ужас, и значительно подкрепляла дурную репутацию Праага, известного, как город призраков. Стены её были столь же мощны, как у любой подобной крепости Империи, но на них было вырезано множество необычных фигур. Из камня выступали злобные головы чудищ. Опоры поддерживались огромными фигурами, изображающими страдание. Верхушки башен венчали громадные драконьи головы. Это было произведением рук безумного скульптора. «Что за разум мог задумать и воплотить в жизнь подобную композицию?» — недоумевал Феликс.

На фоне цитадели вид оштукатуренных стен и красных черепичных крыш прочих городских строений приносил облегчение. Но даже они выглядели необычно и нервировали Феликса. Высокие крыши имели крутые скаты для того, несомненно, чтобы с них легче соскальзывал снег повелителя Зимы. Шпили храмов имели вид минаретов и куполов луковицеобразной формы. Нетипичная для Империи архитектура. Окружающий вид, как и гортанный акцент воинов, среди которых они находились, напоминал Феликсу о том, что он оказался весьма далеко от дома. Здесь он ощущал себя чужаком. Необычность города давала повод верить рассказам об ужасах этого места.

Сказывали, что прямо со времени последней осады Праага, когда город был разграблен силами Хаоса, тут обитают призраки и происходят разнообразные зловещие происшествия. Сказывали, что определёнными ночами, в полнолуние Моррслиба, по улицам бродят духи умерших, а иногда оживают и камни самих строений. Из камня могут появиться новые статуи. Новые гаргульи появляются там, где их никогда не было. В обычных обстоятельствах Феликс вряд ли поверил бы этому, но нечто в самой атмосфере города подсказывало ему, что в тех старых байках есть некая доля истины. Он поспешно отвернулся, не глядя более на город.

Крестьяне продолжали работать на полях, покрывающих обширные равнины вокруг города, собирая урожай зерна с длинных гряд возделанной земли, погоняя своих животных в сторону города. Ощущалось, что внизу идёт лихорадочная деятельность — население поспешно добирает последние скудные остатки урожая. Трудились так, словно от их усилий зависело, жить предстоит или умереть. Феликс полагал, что так оно и есть. Если будет осада, нет, — когда их возьмут в осаду — то драгоценен станет самый распоследний кусочек провизии. И тем кислевитам это известно. Всю свою жизнь они живут здесь, на границах между землями людей и территорией, занятой силами Тьмы.

«Хоть кто — то из крестьян Империи мог бы столь спокойно выполнять свою работу?» — гадал Феликс. Это казалось ему сомнительным. Скорее всего, они бы уже давно сбежали, оставив урожай гнить на брошенных полях. Земли Империи располагаются далеко от войны с Хаосом, а Кислев служит бастионом между ближайшими провинциями и вечным врагом. Кое — кто в Империи ставит под сомнение само существование воинов Хаоса. Но здесь подобная роскошь непозволительна.

Поглядев по сторонам, Феликс немного успокоился. На позициях вдоль обходных дорожек уже были расставлены огромные котлы с кипящим маслом. Из башен вдоль стены высовывались мощные баллисты. Феликс сомневался, что город смогла бы взять любая из когда — либо собиравшихся армий Империи, но приближающаяся орда сильно отличалась от обычной армии смертных. Он знал, что в её составе есть чудища, зверолюды, злобные колдуны, равно как и безумные воины, благословлённые Тёмными Силами. Когда армии Хаоса наступают, их союзниками становятся даже чёрная магия, чума и разложение.

Но хуже то, что надвигающийся враг, как полагал Феликс, по всей вероятности имеет могущественных союзников внутри самого города. Хаосопоклонники многочисленны, и не все из них являются мутантами или носят вычурные чёрные доспехи воина Хаоса. Возможно, кое — кто из тех труженников замышляет какой — нибудь тёмной ночью открыть ворота города. Возможно, один из тех высокородных военачальников планирует отравить собственных людей или завести их в западню. На собственном опыте Феликс знал, что подобные вещи не являются чем — то необычным. Он отбросил мрачные мысли. Сейчас не лучшее время думать об этом.

Бросив взгляд на свою руку, Феликс подивился тому, насколько она тверда. Он изменился с тех пор, как начал странствовать в компании Истребителя. В прежние времена простого знания о том, что происходит там, в горящих городках на равнине, оказалось бы достаточно, чтобы его замутило. Теперь же он способен стоять здесь и хладнокровно обсуждать это с гномом. «Возможно, это я безумен, а не хаосопоклонники?»

Зоркие голубые глаза Феликса уловили движение на горизонте. «Облака пыли, — подумал он. — Галопом приближаются всадники». Феликс поглядел на сторожевую башню, возвышающуюся над воротами. Там располагались с телескопами остроглазые наблюдатели. Один из них поднёс к губам рог и выдул долгий звук. Сигнал был подхвачен на других башнях.

Как только прозвучал сигнал, по городу начали звонить в колокола. Работавшие внизу люди спокойно собрали свои инструменты и двинулись к воротам. Крестьяне на полях, положив по последней репе в свои корзины, подняли их и направились в сторону ворот. Люди, направляющиеся в город со своими пожитками, ощутимо заторопились. Позади себя Феликс услышал шум, производимый бегущими по стенам вооружёнными людьми.

— Возможно, местный князь безумен, но это не отражается на эффективности его стражи, — заметил Феликс, и сразу же пожалел о сказанном.

Хотя Феликс всего лишь повторил то, что озвучивали многие люди, неразумно подвергать сомнению вменяемость правителя города в военное время. Существует большая разница между тем, что приемлемо в мирное время, и тем, что допустимо в военное.

— Как скажешь, человечий отпрыск, — произнёс Готрек.

Судя по голосу, он не был особо впечатлён, но так было всегда по отношению к любому человеку. В этом вся Старшая раса. Они никогда не признают, что в настоящее время имеется что — либо не хуже, чем было пару тысячелетий назад. «Ну что за упёртые, консервативные гордецы?» — подумал Феликс.

Мимо них на стены поспешно поднимались солдаты. Большинство из них несло луки, несколько командиров размахивали мечами, отдавая приказы. Все они носили плащи с крылатым львом — символом Праага. То же изображение находилось и на сотнях знамён, развевающихся над ними. К Готреку и Феликсу быстрым шагом подошёл офицер, похоже, собиравшийся отдать им приказ удалиться. Один взгляд на Готрека разубедил его. Никто не знал, кто таков сей Истребитель в действительности, но было общеизвестно, что он и его товарищи прибыли в Прааг на том могучем воздушном корабле, доставив весть о нашествии и распоряжения самой Ледяной Королевы. Феликсу довелось слышать слухи, что Готрек и прочие истребители — посланцы из Карак Кадрина, передовой отряд могучей армии гномов, направляющейся на помощь Кислеву в час нужды. Феликсу страстно хотелось, чтобы это было правдой. Исходя из того, что он наблюдал у их противника, северянам потребуется любая поддержка, которую они смогут получить.

Он гадал, когда возвратится „Дух Грунгни“, и какую помощь он с собой принесёт. Воздушный корабль Малакая Макайссона был мощным оружием, но Феликс не был уверен, сможет ли тот что — либо противопоставить приближающейся неприятельской армии. Малакай обещал вернуться и привезти солдат, но это было не совсем в его власти. Он истребитель и инженер, а не король. Помощь от гномов придёт только в том случае, если так решат правители. Хотя, по соображениям Феликса, возможен иной вариант. В Карак Кадрине обитают сотни истребителей. Члены этого культа ищущих смерти, вероятнее всего, придут независимо от того, прикажут им или нет. В конце концов, где как не здесь, в Кислеве, они с большой долей вероятности примут героическую смерть? Если что и может искупить те грехи, из — за которых они стали истребителями, то это, несомненно, смерть в сражении с ордами Хаоса.

Феликс огляделся, выискивая, не появились ли тут остальные гномы. Насколько он смог увидеть, никого. Скорее всего, Снорри, Улли и Бьорни сидят в „Белом кабане“, под завязку накачиваясь элем и потчуя друг друга жалобами на слабоватое пиво людей. Старый учёный Борек отправился в Карак Кадрин с Малакаем Макайссоном. Он по — прежнему скорбит о гибели своего племянника Варека. За это Феликс его не винил. Временами ему самому не хватало скромного молодого грамотея. Какая жалость, что спасая воздушный корабль от дракона Скьяландира, Варек отдал свою жизнь. «Уж лучше он, чем ты», — возникла мысль у Феликса. Ему стало стыдно. Он понимал, что подобные мысли не являются достойными.

Облака пыли вздымались всё выше. Феликс разглядел скачущих верхом мужчин. К спине каждого всадника был прикреплён оперённый шест, похожий на крыло птицы. Феликс понятия не имел, какой глубокий смысл заключён в этом символе, но знал, что это знак отличия элитной кавалерии кислевитов. В настоящий момент они не были похожи на элиту. Он заметил, что выглядят всадники потрёпанными и усталыми. Если произошло сражение, Феликс мог поставить на то, что видит перед собой проигравшую сторону. Позади них он мог разглядеть других всадников, в чёрной броне и на чёрных скакунах. Он и без приглушённых проклятий Готрека понял, кто это такие. В своё время ему тоже приходилось сражаться с воинами Хаоса.

Сплёвывая и бормоча очередное проклятие, Готрек двинулся к лестнице. Он намеревался оказаться у ворот и встретиться с демонопоклонниками, если те подойдут. Феликс последовал за ним, поправляя меч в ножнах. Он не знал, то ли сожалеть ему, то ли радоваться, что меч не показывает никаких признаков таинственной силы, готовой высвободиться. Похоже, что сие оружие выполнило своё предназначение, когда Феликс убил им дракона. Он услышал, как позади воины выкрикивают боевые кличи и подбадривают крылатых гусар. Похоже, они тоже заметили, кто преследует их земляков.

Спустившись к подножию башни, Феликс увидел других крылатых гусар, скачущих наружу через ворота. Он вжался в дверной проём у подножия лестничного колодца, чтобы его не затоптали. Пока всадники скакали мимо, он отметил, что их лица мрачны. Это он понимал — перспектива встретиться лицом к лицу с воинами Хаоса не привлекала и его самого.

Как только проскакали всадники, крестьяне снова начали потоком заходить внутрь. Феликс обнаружил, что идёт против потока потных и грязных тел. Если бы перед ним не находился Истребитель, то толпа, скорее всего, затолкала бы его обратно в город. Перед Истребителем толпа расступалась, словно поток, обтекающий камень. В толчее Феликс перешёл по утрамбованной поверхности моста через ров, окружающий городские стены, а потом ускорил шаг. Через несколько шагов он догнал Истребителя и сбавил темп.

— Нет необходимости так бежать. Похоже, сражение приближается к нам, — произнёс Феликс.

Так оно и было. Приближающиеся кислевиты скакали впереди своих преследователей, направляясь к воротам. Подкрепление из города выстроилось в линию, готовясь к атаке. Их перестроение быстро скрыло от Феликса происходящие события. Он по — прежнему мог слышать впереди боевые кличи, вопли и звуки врубающихся в плоть клинков. Кажется, подумалось ему, не очень — то хороша эта идея. Ожидать кавалерийскую атаку на открытой местности — не самый мудрый план. Он гадал, стоит ли сообщить об этом Готреку? Вероятно, не стоит. Истребитель удвоил свои усилия, чтобы вступить в бой.

А впереди, мимо подкрепления проскакали первые из отступающих всадников. Феликс видел выражение страха на их лицах. Они промчались галопом, словно люди, узревшие, как позади них распахиваются врата ада. Принимая во внимание его познания о несгибаемости кислевитских кавалеристов, мысль сия не прибавляла Феликсу уверенности. Что бы ни явилось причиной разгрома и бегства крылатых гусар, оно почти наверняка способно и самых отважных лишать присутствия духа. Феликс бросил взгляд через плечо на занятые воинами стены. Он изумился тому, сколь недалеко они отошли от города, и какую дистанцию погоня прошла за то время, пока он и Готрек спускались с башни. Слишком велика вероятность того, что воины Хаоса смогут прорваться сквозь ворота, если кавалерия впереди дрогнет и обратится в бегство. Феликс внезапно осознал, что понятия не имеет, какова действительная численность атакующих. Он не думал, что у тех есть шанс взять город, но вполне возможно, что они смогут удержать ворота до подхода подкреплений. В военное время случаются необычные вещи. В любом случае, если демонопоклонники вступят в город прямо в начале осады, это не пойдёт на пользу боевому духу защитников.

Капитан находящихся впереди всадников подал сигнал к атаке. Феликс смотрел, как лошади встали на дыбы, а затем понеслись на врага. В воздухе зазвучали боевые кличи. Мгновениями позже раздался лязг от столкновения кавалерийских пик со щитами. Феликс увидел высекшиеся искры, услышал металлический скрежет наконечника копья о броню. Его уши заполнили вопли и звериный рёв. Один человек вылетел из седла. Лошади взвились на дыбы. А перед ними гибли люди. Как и ожидалось, кислевиты были разбиты. Гусары в лёгкой броне не чета облачённым в тяжёлые доспехи воинам Хаоса.

Это знание никак не повлияло на решимость Готрека принять участие в сражении. Издав мощный рык, он бросился вперёд, ворвавшись в бой словно пловец, прыгающий со скал в опасные воды. Феликс последовал за ним, сознавая, что его собственные шансы пережить битву значительно возрастут, если он останется подле Истребителя. Фигура в чёрной броне пробилась через толпу, массивным руническим мечом разрубила череп всадника — кислевита, и поскакала по направлению к ним. Готрек захохотал и на гномьей речи проревел вызов на бой. Казалось бы, всадник его понял и, пришпорив своего защищённого бронёй скакуна, направил его прямиком на Истребителя.

В тот краткий миг, пока всадник сокращал расстояние между ними, время для Феликса, казалось бы, растянулось. Как в ночном кошмаре, всё происходило крайне медленно. Он рассмотрел замысловатые узоры на доспехах воина Хаоса, изображающие рычащие головы зверолюдов и демонов. Он увидел странные зловещие руны, сверкающие на клинке воина, а внутри вычурного шлема с крыльями летучей мыши, в тех местах, где должны находиться глаза — сияние расплавленного металла. Небольшие струйки магического пламени появлялись из ноздрей скакуна, весьма некстати напоминая Феликсу о драконе, с которым он не так давно столкнулся. Глаза скакуна сияли красным светом.

Воин Хаоса скакал прямо на них. Феликс не думал, что ему когда — либо доводилось видеть лошадь, которая выглядела бы настолько крупной. Она более походила на двигающуюся гору мышц, чем на скачущего зверя. Феликс видел, как под тёмной, как ночь, кожей приближающегося скакуна напрягались и сокращались массивные мускулы. Из под копыт вздымались небольшие облачка пыли. Там, где подковы из чёрного металла ударяли в камень, высекались искры. Феликс обнаружил, что меч его почему — то уже находится в руке. Было чувство, что все силы покидают его, но достаточно побывав в боях, он знал, что сие лишь иллюзия. Он сознавал, что когда придёт время, станет двигаться столько стремительно и энергично, насколько потребуется. По крайней мере, на это он надеялся.

Готрек стоял чуть впереди, высоко подняв топор, пристальным бесстрашным взглядом следя за приближающимся противником. Увидев тех двоих, что попытались преградить ему путь, всадник презрительно расхохотался. Его лошадь с грохотом приближалась. На её губах выступила кровавая пена. Её жёлтые зубы запачкались красным, и Феликс заметил, что это не лошадиные зубы, а острые клыки наподобие волчьих. Он не понимал, почему сие его удивило. Среди последователей Хаоса он наблюдал и куда более необычные мутации. Подскакав ближе, всадник в седле склонился набок, чтобы получше нанести Готреку удар. Истребитель выжидал, стоя неподвижно, как изваяние. По крайней мере, Феликс надеялся на то, что тот выжидает. Ему никогда не доводилось наблюдать, чтобы Готрек застыл среди боя, но всё когда — то происходит впервые.

За секунду до столкновения Истребитель сдвинулся. Он взмахнул своим топором. Стремительный и неотвратимый, словно удар молнии, удар пришёлся по ногам скакуна Хаоса. Зверь упал, из его разрубленных конечностей хлестала кровь. Всадник кубарем выкатился из седла и, проскользив по твёрдому земляному грунту, грохнулся у ног Феликса с лязгом, который могла бы издавать лавка жестянщика в момент землетрясения. Практически не раздумывая, Феликс взмахнул мечом и погрузил его в горло мужчины, прорубаясь сквозь кольца кольчуги, защищающей тело между шлемом и нагрудником. Воин Хаоса издал булькающий звук. Из отверстий в броне запузырилась кровавая пена. Феликс освободил меч и рубанул снова, отделяя голову от туловища. Не испытывая сожаления, он прошёл мимо упавшего скакуна. Возможно, это безмозглый зверь, но возможно и нет. Некоторые из подобных созданий неестественно разумны. Все они опасные противники.

Феликс и Готрек направились в гущу боя. Они словно были захвачены водоворотом тел. Вокруг них вставали на дыбы лошади, молотя друг друга копытами. Гусары пиками протыкали защищённых доспехами хаоситов. Люди сражались с несдерживаемой яростью. Смертоносный Готрек двигался, рубя налево и направо, убивая всё на своём пути. Прикрывая спину Истребителя, позади шёл Феликс, поражая мечом любого, кто пытался их окружить. Мгновения спустя они стояли перед грудой мёртвых лошадей и умирающих людей. За спиной Феликса слышалось всё больше боевых кличей, и он понял, что к схватке присоединяются выходящие из города солдаты. Цокот копыт подсказал ему, что кое — кто из крылатых гусар пришёл в себя и возвращается в бой. Через некоторое время соотношение сил в бою изменилось, и воины Хаоса отступили, преследуемые кислевитами. Со стен раздались радостные крики.

Феликс обнаружил, что взгляд его остановился на молодом кислевитском аристократе, восседающем на превосходном белом скакуне. Волосы и брови аристократа были столь же белы, как и его лошадь. Взгляд голубых глаз был холоден. В отличие от остальных кавалеристов, на нём были тяжёлые доспехи немалой стоимости. Отделанная золотом рукоять меча, который аристократ держал правой рукой, указывала на немалый достаток. Феликс решил, что видел его на непродолжительной аудиенции у князя. Это был Виллем — брат правителя.

— Мало кто из людей вышел бы под атаку проклятых, отринув безопасность городских стен, — произнёс Виллем, поглаживая длинный белый ус, свисавший ниже подбородка. Такие усы были в моде у молодых кислевитских аристократов. — Похоже, мы в долгу перед вами не только за предупреждение, доставленное царице, нашей законной правительнице.

— А я не человек, — заявил Готрек. — Любому дурню заметно, что я гном.

Воины подле аристократа встрепенулись и взяли оружие наизготовку. «Просто замечательно, — подумалось Феликсу, — мало нам врагов за пределами города. Давай — ка и внутри заведём себе несколько». К его удивлению, дворянин только лишь рассмеялся. Феликс слышал, что брат князя безумен, подобно большинству представителей правящего рода. Похоже, безумие зашло столь далеко, что он снисходительно отнёсся к выходке, которую прочие сочли бы тяжким оскорблением. Каковы бы ни были причины, Феликс был рад этому.

— Слышал я, что представители Старшей расы горды и обидчивы, а истребители — более прочих, — произнёс аристократ.

— Не существует истребителя, которому есть чем гордиться, — заявил Готрек.

— Как скажешь, — ответил незнакомец, хотя по его весёлому тону было понятно, что он не совсем этому верит. — Да будут свидетелями все присутствующие, что я, Виллем из рода Козинских, выражаю благодарность за вашу отвагу, которая будет вознаграждена.

— Единственная награда, которая мне требуется — место в передних рядах в грядущем сражении.

— Это вполне легко устроить, друг мой.

Феликс молился, чтобы Истребитель не отпустил какое — нибудь едкое замечание. Помимо прочего, перед ними не какой — то там обычный аристократ — Готрек на полпути к тому, чтобы затеять потасовку с братом князя — правителя.

— Я позабочусь, чтобы мой брат и сеньор услышал о ваших доблестных подвигах.

— Благодарю вас, милорд, — произнёс Феликс.

— Нет, это я должен благодарить вас. Вы гражданин Империи. Немногие проделали долгий путь, чтобы сражаться, а возможно и погибнуть, защищая наши земли. Подобная храбрость должна быть вознаграждена.

Феликс внимательно смотрел на него. Виллем выглядел вежливым молодым человеком приятной наружности, но Феликс научился не доверять аристократам вне зависимости от того, насколько те обходительны. Тем не менее, сейчас не лучшее время говорить об этом. Судя по слухам, вражда с Виллемом может быть крайне неприятной.

— Добрая битва — всё, что нам требуется, — раздражённо произнёс Готрек. — И очевидно лишь одно, стоя тут, мы этого не дождёмся.

— Потерпи несколько дней, друг мой, — сказал Виллем. — Будут настолько жаркие и упорные бои, что хватит любому, даже истребителю.

Свита вельможи закивала в знак согласия. Феликс также не видел причин сомневаться в его словах. Готрек попросту сплюнул на землю и уставился вдаль, наблюдая за клубами дыма, поднимающимися на горизонте.

— Подать — ка их сюда, — заявил он.

Виллем непринуждённо рассмеялся.

— Хорошо, что хоть одному воину в городе не терпится встретиться в врагом, — заметил он. — Ты воодушевляешь нас всех, Готрек, сын Гурни.

— Именно этого я всегда и хотел, — кисло ответил Готрек.

Если он и отметил колючие взгляды приспешников вельможи, то вида не подал. Истребитель едва ли выказывал хоть какое — то почтение правителям своего народа, не говоря уже о том, чтобы делать это для людей.

Феликс гадал, не эта ли характерная черта послужит причиной того, что однажды их обоих прикончат. Он ощущал потребность извиниться за поведение Истребителя, но понимал, весьма вероятно, что Готрек в любом случае станет его опровергать, а потому держал рот на замке и молился на то, что Виллем столь же сдержан, как кажется на вид.

Вельможа не показал вида, что оскорбился, и, принимая во внимание наличие поблизости тысяч солдат, поклявшихся защищать его персону и город, Феликс счёл это добрым знаком.

— Сейчас я должен идти, но когда решите посетить дворец — добро пожаловать, — произнёс вельможа, отбывая.

— Я, несомненно, приму подобное приглашение, — с сарказмом пробурчал Готрек в спину удаляющегося аристократа.

Один из советников обернулся и уставился на него. Взгляд мужчины был убийственным.

«Интересно, кто прикончит нас раньше, — подумал Феликс, — кислевиты или хаосопоклонники?»

(обратно)

Глава вторая

„Белый кабан“ был переполнен. Воздух смердел пивом, застарелым потом и табачным дымом. Феликс едва не оглох от крикливой болтовни пьянчуг и похвальбы новоприбывших воинов. Но он не жаловался. Именно сейчас ему была необходима оживлённая атмосфера таверны, чтобы позабыть вид всадников Хаоса. Некоторым образом, по воспоминаниям они казались даже более пугающими, чем были на самом деле.

Феликс не мог отрицать для себя тот факт, что всадники уже здесь, за городскими стенами. Он видел их, бился с ними. Одно дело, представлять их прибытие и знать, что скоро предстоит сражаться с ними. И совсем другое — иметь абсолютную уверенность в том, что огромная армия злобных бойцов приближается к городу.

Он огляделся вокруг, гадая, здесь ли Ульрика. И в тоже время равно надеялся, что её здесь нет. В последнее время они снова вернулись к своей старой манере яростных столкновений и страстных замирений. Замирения были превосходны, но, по ощущениям Феликса, жить можно было бы и без конфликтов. Сего добра и так вскоре предстоит предостаточно, помимо тех, что наличествуют в его любовных отношениях. И всё, что в настоящий момент ему хотелось — немного мира и покоя перед неизбежным ураганом.

В то же время, частично он был разочарован, что её здесь нет. Он гадал: «А не с Максом ли она снова? И если так, то это только лишь попытка вызвать его ревность или происходит нечто более серьёзное?» Он печально улыбнулся. Если верно первое, то Феликс признавал, что это сработало. С другой стороны, он не мог точно утверждать, что она поступает именно так. Ульрике не очень — то свойственно коварство. Однако она женщина, и временами Феликсу приходило на ум, что подобные вещи совершаются женщинами почти инстинктивно. Тем не менее, он решил, что сейчас не время беспокоиться о подобном. Сейчас самое время выпить.

Как он и ожидал, тут находился Снорри Носокус и прочие гномы, и никто из них трезвым не выглядел. Вполне возможно, что они накачиваются тут выпивкой прямо с момента утреннего пробуждения. Пиво для гнома, что вода для рыбы. Снорри был крупным гномом и выглядел даже более устрашающе, чем Готрек. Его нос был сломан и вправлен обратно бессчётное число раз, а одно из ушей начисто оторвано. Голова выбрита, и прямо в череп были воткнуты три раскрашенных гвоздя. Феликс не был уверен, как сие можно было сделать, не занеся внутрь инфекцию, но это удалось. В настоящий момент Снорри боролся на руках с другим гномом — истребителем и, похоже, побеждал.

Противником Снорри был молодой гном, который предпочитал скорее кричать, чем говорить. Голова его была полностью выбрита с целью демонстрации новых татуировок, а борода была коротко острижена практически под корень. Феликс весьма сомневался, что Улли когда — либо носил длинную бороду. Скорее уж сам Феликс смог бы отрастить более длинную.

Неподалёку другой истребитель, вполне возможно самый уродливый из всех виденных Феликсом гномов, покачивал на коленях тавернскую прислужницу, вроде и не обращая внимание на то, что на него пялятся все мужчины и немалая часть гномов. Феликс был изумлён, что девушка вообще прикоснулась к кому — то настолько омерзительному. На лице Бьорни находился воистину мерзкий набор бородавок, которые, наряду с выбитыми зубами, делали его столь же отталкивающим, как какую — нибудь гаргулью. Заметив взгляд Феликса, Бьорни подмигнул ему и ухмыльнулся, а затем сунул голову между грудей официантки и пощекотал её бородой. Та захихикала. Феликс отвернулся. Да уж, Бьорни неисправим.

Осматриваясь, Феликс заметил группу крепких мужчин в тяжёлых доспехах, с плащами из белых волчьих шкур на плечах. Те сидели за отдельным столом, распевали застольные песни и кружку за кружкой поглощали эль. Один из них уловил взгляд Феликса и уставился на него. Феликс пожал плечами и отвернулся. Рыцари — храмовники Белого Волка интересовали его не более, чем сами они обращали внимание на тех, кто не поклонялся Ульрику. По мнению Феликса, это сборище религиозных фанатиков, но он был достаточно наслышан о них, чтобы высказать его. Какими бы они ни были, это смертоносные бойцы, а учитывая приближение армии Хаоса, на счету каждый меч. Феликс не мог позволить себе быть слишком разборчивым в отношении тех людей, с которыми ему предстоит сражаться плечом к плечу. Следует надеяться, что те вскоре тоже придут к схожему мнению.

И прочих тут присутствовало немало: конные солдаты кислевитов, наёмники со всей Империи и отдалённых мест. Феликс решил, что слышал неразборчивый гомон тилейцев и певучий язык бретонцев. Похоже, тут собрались воины со всех концов Старого Света. Он недоумевал, как они смогли добраться сюда так быстро. Едва ли существует вероятность, что слухи о войне достигли Империи, и однако…

Феликс выругал себя за подобную глупость. Эти люди оказались здесь не из — за вторжения. Они пришли потому, что здесь граница с Пустошами Хаоса и всегда найдётся работёнка для воина — наёмника. Большинство из них, вероятнее всего, охранники караванов, либо состоят в личных войсках каких — нибудь кислевитских аристократов. Поглядывая на одного надменного мужчину в богатом одеянии, окружённого крепкими парнями, Феликс укрепился во мнении, что кое — кто из присутствующих — телохранители путешествующих дворян с его родины. «Кто знает, что они делают здесь? — недоумевал Феликс. — Всегда находятся обеспеченные люди, которым нравится путешествовать, а кроме них учёные и чародеи, ищущие новых знаний. Большинство является представителями правящего класса. У кого ещё есть деньги на подобные интересы?» Он постарался отбросить мысль о том, что кое — кто из тех людей мог быть шпионом культов Хаоса. Он сознавал, что подобное более чем возможно, однако не желал сейчас думать об этом.

В конечном счёте, бросив напоследок взгляд, он заметил лицо, которое хотел увидеть. В таверну вошла Ульрика Магдова с признаками волнения на лице. Но даже в этом состоянии она по — прежнему была прекрасна. С коротко подстриженными пепельно — белыми волосами, высокая и стройная, но при этом крепкая как сталь. Взгляд её ясных голубых глаз остановился на Феликсе, и она украдкой улыбнулась ему. Не обращая внимания на сальные взгляды наёмников, она пошла прямо к нему. Феликс взял её за руку и притянул к себе, ощущая лишь слабое сопротивление. Недобрый знак. Ульрика была наиболее непредсказуемой женщиной из тех, что ему встречались, поэтому сложно было ожидать от неё податливости, особенно в том момент, когда Феликс ожидал от неё упорства. Он уже практически отказался от попыток понять Ульрику, однако в настоящий момент у него, по крайней мере, была идея о том, что её беспокоило.

— По — прежнему нет вестей? — поинтересовался он самым мягким тоном, на который был способен.

— Нет, — произнесла она ровным голосом, намеренно лишённым эмоций.

Феликс знал, что в надежде услышать что — либо о своём отце, она обходит караульные помещения, таверны и разных родственников из благородного сословия. С того момента, как они взошли на борт „Духа Грунгни“ и направились на юг, об Иване Петровиче Страгове не было ни слуху ни духу. Не к добру. Даже принимая во внимание немалое расстояние, разделяющее Пограничье и Прааг, старому боярину уже пора было здесь появиться. Если только не произошло нечто ужасное.

— Уверен, с ним всё в порядке, — произнёс Феликс утешающим тоном. — Он крепкий мужчина и с ним более полусотни гусар. Если это вообще возможно, он доберётся.

— Знаю, знаю. Однако… Я слышала, что разведчики рассказывали о численности армии Хаоса. Они сравнивают её со стаей саранчи. Два столетия из Пустошей Хаоса не появлялась подобная силища. Эта армия может оказаться даже крупнее той, которой противостояли Магнус Благочестивый и царь Александр.

— Тем проще её обойти стороной.

— Ты не знаешь моего отца, Феликс. Он не тех мужчин, что избегают сражения. Он способен на безрассудный поступок.

Сжав губы, Ульрика осмотрелась по сторонам. Феликс присел на ближайший стул, положил руки на талию Ульрики и усадил её себе на колени.

— Уверен, он так не поступит. Выпей что — нибудь. Это поможет тебе успокоиться.

Она ответила ему рассерженным взглядом.

— Ты слишком много пьёшь с тех пор, как мы здесь оказались.

Это была старая жалоба. Она всегда к ней прибегала. Если сравнивать с большей частью тех, вместе с которым они путешествовали, то он вообще едва пригубливал выпивку. Разумеется, большинство их попутчиков — гномы, так что вряд ли это показательно.

— Что ж, сегодня я не напивался, — заметил Феликс. — Я сражался у Гаргульих врат.

Ульрика искоса посмотрела на него.

— Я видела раненых, которых несли оттуда на лечение в храм Шаллии. Они говорили, что в нападении участвовала тысяча воинов Хаоса.

— Куда вероятнее, два десятка. Передовые разведчики. Сама орда ещё не подошла.

Феликс поднял руку и жестом позвал официантку. Женщина неторопливо подошла, без лишних слов поставила на стол две кружки эля, а затем удалилась. Феликс поднял свою кружку и сделал глоток. На вкус пиво было кислее выпитого им ранее. „Козлиная моча“, как называл его Снорри. Феликс подозревал, что гном достаточно осведомлён в предмете, чтобы дать столь точное сравнение. Чего только Снорри не пивал.

Ульрика подняла кружку и залпом отпила из неё. К этому Феликс никак не мог привыкнуть. Кислевитские аристократки выпивали на равных с представителями мужского пола. Если уж вообще начинали пить.

— Ты был у ворот? — спросил мужчина за соседним столом.

— Да, — ответил Феликс.

— Рассказывают, что с ворот можно видеть армию Тьмы. Говорят, в ней тысяч десять бойцов. Дважды по десять тысяч.

Мужчина был пьян, и речь его была сбивчивой.

— Это не имеет значения, — произнёс смуглый мужчина со свисающими длинными усами кислевитского кавалериста. — Они разобьются о стены Праага, как случилось две сотни лет назад!

Сие вызвало одобрительные крики из — за соседних столов. Как раз подобные разговоры людям нравится слышать в тавернах в ночь перед боем. Феликс повидал слишком много реальных сражений, чтобы думать о них так, как подростком читал в книгах и поэмах. С другой стороны, эти люди тоже выглядели тёртыми, однако рассуждали так, словно дело происходит не наяву. Возможно, они просто хорохорятся. Всего лишь пытаются сохранить присутствие духа. Они бы сейчас так не радовались, если бы видели то, что видел Феликс на обратном пути из Пустошей Хаоса. Он постарался выбросить из головы эти угнетающие мысли.

— Я даже не знаю, — произнёс с порога тощий мужчина с ослиным лицом. — Мой караван только что прибыл, и по дороге сюда мы встречали зверолюдов и всадников Хаоса. Крепкие воины. Даже если это отродья Хаоса. Никогда не сталкивался с теми, кого столь же трудно убить, как тех зверолюдов.

Феликс был склонен поверить этому. Взгляд на Ульрику дал ему знать, что она того же мнения, однако воины в таверне верить не желали.

— Что это за россказни прихвостней Хаоса? — вопросил здоровенный толстяк, хлопнув по столу куриной ножкой. — Зверолюды и всадники Хаоса подыхают столь же быстро, как и прочие живые существа, стоит только вонзить в них пару футов доброй имперской стали!

Больше одобрительных криков. Больше хохота. Больше бахвальства о том, сколько врагов умрёт за последующие дни. Больше разговоров, как все они станут героями песен об осаде Праага. Феликс снова огляделся по сторонам. Он заметил, что достаточно и тех, кто не разделяет подобное настроение. Многие мужчины выглядели обеспокоенными, и они — то как раз походили на тех, кто чётко знает, что тут есть о чём беспокоиться. Люди с суровыми лицами, потёртыми от употребления доспехами, которые, по всей видимости, умеют обращаться с тем оружием, которым вооружены. Феликс понимал, как глупо слышимое им тут хвастовство, но желания возражать у него не было. Ему не хотелось оказаться тем, кто подорвёт боевой дух присутствующих тут людей. Очевидно, что мужчине с ослиным лицом пришла на ум иная мысль. В городе, который скоро окажется в осаде сил Тьмы, нет места тем, кого подозревают в поклонении Хаосу.

— Да, вы правы, — произнёс он. — Они сдохли достаточно быстро, когда я и мои парни пронзили их сталью.

Но при этом он всё же не сумел изобразить особого воодушевления в своём голосе. Феликс посмотрел на него с сочувствием. Ясно, что этот мужчина сталкивался со зверолюдами прежде и знает, о чём говорит. Просто никто не желает его слушать. То, как Ульрика покачала головой, подсказало Феликсу, что та согласна с мужчиной с ослиным лицом.

— Размягшие южане понятия не имеют, о чём говорят, — пробурчала она. — Зверолюд — гор сожрёт ту толстую свинью, как она слопала ту курицу.

Феликс кисло улыбнулся. Для него олицетворением стойкости был народ Кислева — люди, обитающие на опасных землях в условиях постоянного состояния войны. Ему никогда не приходило в голову, что друг на друга они могут смотреть свысока. Разумеется, Ульрика выросла в северных пограничных землях, где владения людей соприкасаются с Хаосом. Если уж кому из здесь присутствующих рассуждать об этом, то именно ей.

Она плавно поднялась с его колен.

— Я пошла наверх. В нашу комнату.

В её тоне явно подразумевалось, что он отправится следом. В данных обстоятельствах подобный вариант выбора казался более разумным, чем ошиваться внизу, слушая пустую болтовню о войне.

Иван Петрович Страгов пристально глядел вдаль. Будучи крупным мужчиной, некогда он был полноват. Но за последние несколько недель он исхудал. Неделями они не вылезали из сёдел, спали и питались урывками, вели безнадёжные бои против превосходящих числом зверолюдов, отступая в последние мгновения, чтобы избежать гибели. Страгов пытался убедить себя, что тревожит фланги армии Хаоса, замедляет её продвижение, создавая у её генералов обеспокоенность за свои тылы. Он подозревал, что огромному войску его атаки, как слону блошиные укусы.

Он потёр повязку, обёртывающую голову. Рана опять зачесалась. Но он считал, что жаловаться по сему поводу не стоит. Если бы зверолюд оказался чуточку сильнее, или он сам на долю секунды запоздал бы с защитным блоком, то украшать сейчас его мозгам топор чудища. Похоже, лечебная мазь неплохо справилась со своим делом, и заражения раны не последовало. Временами Ивана немного лихорадило, но и только.

Страгов бросил взгляд на своих всадников. Тридцать человек, и все бывалые ветераны. Сначала с ним было более полусотни выживших после нападения скавенов на усадьбу, а по пути на юг к ним присоединилось ещё около сотни гусар. Пятьдесят Иван выделил для сопровождения женщин и обоза, отправив их на юго — запад, подальше от главной дороги в Прааг. Если повезёт, то таким образом некоторые из его людей смогут разминуться с приближающейся ордой. Оставшихся он водил в бой, донимая захватчиков внезапными нападениями — проверенная временем тактика кислевитов. Наскок и быстрое отступление, яростные ночные атаки, стремительное нападение из засады. Его люди потрудились на славу. Должно быть, число уничтоженных врагов в три раза превосходило собственные потери, но этого было недостаточно. Всего лишь капля в огромном океане погани Хаоса. «Наверное, Пустоши опустели, — подумал Иван. — Кто мог предполагать, что в этих бесплодных землях способно обитать столько населения?»

Как и все из его народа, Страгов изучал старые летописи о древних войнах с Хаосом. Наизусть помнил баллады и эпические поэмы. В „Подвиге Магнуса“ повествовалось об армии столь же многочисленной, как травинки на великих северных равнинах. Иван всегда считал, что стихотворцы преувеличивали. Теперь же он подозревал обратное.

«Ты стареешь, — твердил он себе, — позволяешь подобным мыслям забивать себе голову, в то время как под тобой конь, в руках твоих пика, а впереди враг. Не время для таких пораженческих рассуждений. Слишком много людей зависит от тебя». Иван посмотрел вокруг, и на каждом лице он читал решимость. Он испытал гордость. Эти люди не сдадутся. Страгов знал, что попроси он, и они последуют за ним к самим вратам ада. Они подобны превосходно заточенному клинку. И всё, что требуется от него — правильно воспользоваться сим клинком, указать верное направление, и его люди выполнят приказ или погибнут. И последнее кудаболее вероятно. Иван выбросил эту мысль из головы.

Страгов был рад, что Ульрики здесь нет. Он надеялся, что она в каком — нибудь безопасном месте. Он надеялся, что Ульрика доставила Ледяной Королеве его сообщение и ей хватило здравого смысла остаться в столице. Хотя это вряд ли. Она всегда была своенравной, как и её мать и, если уж честно, как он сам. Наиболее вероятно, что Ульрика отправилась с тем молодым человеком, Феликсом Ягером, а тот является спутником Готрека Гурниссона, и, следовательно, по всей вероятности снова направляется навстречу неприятностям. Всё что оставалось Ивану — молить богов присмотреть за ней и надеяться, что Ульрик внемлет молитвам старика.

— Идём на юг, — решительно произнёс Страгов. — Нанесём этим синешкурым ублюдкам удар, когда они попытаются переправиться через Урской, а потом отправляемся. Должно быть, Ледяная Королева уже объявила общий сбор и направляется на север в Прааг. Мы встретимся там и отбросим этих мразей — хаосопоклонников обратно в пустыню, из которой они появились.

Его люди отозвались сдержанными приветственными криками, принимая на веру каждое его слово. И вновь он испытал чувство гордости. Как и он, воины видели реальную численность орды и, как и он, должны были понимать, что та непобедима.

Со стен Праага Макс Шрейбер всматривался в сумрак. Он знал — где — то там ожидает величайшая из собиравшихся за последние две сотни лет армия сил Тьмы, готовясь затопить земли человечества волнами крови и пламени. Возможно, на этот раз хаосопоклонникам будет сопутствовать успех. Лишь боги знают, насколько близки они были к своей цели в прошлом, гораздо ближе, чем полагало возможным большинство ныне живущих. Раз за разом, ценой огромных усилий хаоситов отбрасывали обратно, но всякий раз Пустоши Хаоса немного расширялись, никогда не отступая. С каждым разом мир становился чуть более испорченным, а тайные последователи Тьмы немного усиливались.

Макс знал об этом. Большую часть жизни, помимо занятий магией, он потратил на изучение сих материй. При вступлении в тайное братство он поклялся всеми силами противостоять поклонникам Сил Разрушения. И в сей самый миг Макс гадал: «А не привела ли его эта клятва туда, где примет он свою смерть?» Всматриваясь во тьму, он мог разглядеть огромные тучи тёмной магии, клубящиеся над расположенной на расстоянии армией. Его магически тренированным чувствам были явно заметны потоки энергии, струящиеся там. Макс знал, что там действуют могущественные маги, концентрирующие силы, слишком огромные для контроля кем — либо из смертных.

«Но кто говорил, что это смертные? — печально подумал Макс. — Совсем не обязательно. Время странно ведёт себя в Пустошах, а одной из наиболее распространённых причин, по которым люди посвящают себя служению Тьме, является нечасто предоставляемая возможность обрести бессмертие или нечто вроде того. И не пресловутую вечную жизнь в неком далёком раю, где можешь оказаться после смерти, но настоящую, вечную молодость во плоти, в этом мире. Вечная жизнь и власть. Две вещи, за которые многие люди без колебаний отдадут свои души».

Но Макс также знал, глупцы те, кто думает так. Ничто не даётся бесплатно, в особенности сила, получаемая от Тёмных Богов Хаоса. Те подобны ростовщикам, ссужающим деньги под разорительные проценты. Отдаёшь скромное неосязаемое нечто — свою душу, в существование которой не особо и верят многие люди, и тем самым ты теряешь всё. Ты уступаешь свою жизнь и волю Тёмным Богам. Перестаёшь быть самим собой. Становишься обычной куклой, которую дёргают за ниточки гораздо более могущественные силы.

Так Макса учили. У него не было повода не доверять этому знанию, однако, если уж хочется подвергнуть его сомнению, то сейчас для этого самое время. Когда выбор предстоит между мучительной смертью или вечным проклятием, особо выбирать — то и не приходится. Безусловно, священнослужители Сигмара, Таала, Ульрика и Морра руководствуются заповедями и могут поведать, что ожидает тебя после смерти. Однако никто из них особо не стремится прекратить своё существование во плоти, какой бы рай их там ни ожидал. Макс не какой — нибудь невежественный крестьянин. И не обязан верить, что магические силы, которыми обладают священники, ниспосланы богами. Он и сам обладает немалой силой, чтобы верить этому. Официальным культам не нравится тот факт, что их давнему исключительному праву на занятие магией пришёл конец. Именно поэтому, если выпадает возможность, они продолжают подвергать гонениям волшебников, подобных Максу.

Макс потряс головой, стараясь развеять своё мрачное настроение, виной которому он выставлял присутствие тех кружащихся вдали потоков чёрной магии. Он уже был готов подвергнуть сомнению существование благожелательных божеств, хотя слишком уж уверился в Силах Хаоса. Макс твердил себе, что боги существуют, и некоторые из них оказывают помощь человечеству. Лучше верить в это и не выдавать своих сомнений, или придётся иметь дело с охотниками на ведьм. А подобных людей совершенно не волнует то обстоятельство, что он маг. В не столь отдалённом прошлом волшебников сжигали на кострах, как последователей Хаоса, и они были вынуждены практиковать своё искусство тайно. И в городе хватает людей, которые более чем охотно занялись бы поджариванием волшебника. Это было понятно по тому, как перешептывались люди, завидя его в длинной мантии и с посохом.

Ладно, пусть так. В последующие дни им понадобятся его силы, и люди будут благодарны независимо от того, считают ли они эти силы дарованными преисподней или нет. Когда человек смертельно ранен и единственная надежда лишь на магию, то предубеждения быстренько проходят. По крайней мере, у большинства людей.

Макс снова обратил внимание на потоки магии. Он мог чувствовать энергию, струящуюся сквозь камни под его ногами. Гномья это работа или творение древних жрецов — не столь уж и важно. Сильные заклинания, за столетиями усиленные теми, кто знал толк в защитных чарах. Макс был им благодарен. По меньшей мере, кое — какая защита от вредоносной магии у города имеется. Похожими рунами защищены внутренние стены, а нечто более сильное по — прежнему охраняет цитадель.

Макс не был уверен, что даже великому демону Хаоса под силу преодолеть защитный барьер заклинаний, окружающий Прааг. Разумеется, абсолютной уверенности у него не было. По сути, никто из смертных понятия не имеет, на что способны самые могущественные слуги Тьмы. Их мощь неизмерима. Возможно, скоро он сможет оценить эту мощь. Пока же ему оставалось лишь молиться на то, что это не так.

Громадное количество мистической энергии было использовано для защиты сего города, и Макс гадал о причинах. По общему мнению, это место проклято. Отсюда давно ушёл бы любой другой народ, менее упрямый, чем кислевиты. Но не они. Это был город — герой, символ их вечной борьбы с силами Хаоса, и пока смерть не заберёт последнего из жителей, они не сдадутся.

Макс опёрся на свой посох и сделал глубокий вдох. Магический барьер будет держаться столь же долго, как и сами стены. Макс сомневался, что сокрытая в камнях магия устоит, если те будут разрушены. Вот это и есть реальная угроза. Осадные орудия способны разрушить каменную кладку, и тем самым развеять вплетённые в неё заклинания. Макс гадал, имеют ли защитники хоть какое — то понятие, какие ужасы последуют в результате этого? Лучше уж им оставаться в неведении. Не нужно сеять панику.

Макс сознавал, что, несмотря на отчаянное положение, в действительности он всего лишь пытается отвлечься от собственной насущной проблемы — Ульрики. Он безумно и безнадёжно в неё влюблён, понимая, что не может обладать ею. Ульрика с Феликсом Ягером и, похоже, что этого ей и хотелось. Конечно, случались между ними размолвки, дававшие Максу повод надеяться, что когда эти двое разбегутся, Ульрика может обратиться за утешением к нему. Эти его надежды столь хрупки, что вызывают уныние и немалое смущение, однако это всё, на что он реально может рассчитывать.

Какой печальный парадокс. Он, посвящённый во многие тёмные тайны магии чародей, способный подчинять своей воле демонов и чудовищ, не в состоянии прекратить думать об одной женщине. Ульрика удерживает его сильнее, чем какая бы то ни было пентаграмма способна удерживать демона, но, похоже, что она об этом даже не догадывается. Как — то ночью в Карак Кадрине, будучи пьян, он даже признался Ульрике в своей безумной страсти, но она не обратила на это внимания, и даже после этого их отношения остались только лишь дружескими. В определённом смысле, его это оскорбляло.

Он хорош собой, имеет вес в обществе, обеспечен доходом от своих занятий магией. Многие женщины считали его привлекательным, однако в молодые годы он был слишком поглощён своей учёбой и обретением знаний о магии, чтобы обращать на них внимание. Теперь Макс наконец — то нашёл ту, которая ему нужна, но она даже лишний раз не посмотрит в его сторону. Макс был достаточно разумен и догадывался, что в его влечёт к Ульрике в том числе и поэтому. Но в то же время полагал, что, не откажи она в первый раз, он всё равно продолжал бы испытывать к ней страстное влечение. Макс достаточно знал о делах сердечных, чтобы понимать, насколько нелогично они могут развиваться.

Не то чтобы это имело значение. Макс попался на крючок и сознавал это. На грёзы о том, как он спасает ей жизнь и заслуживает её благодарность, уходило столь же много времени, как на учёные занятия. Макс понимал, что даже если все четыре великих Силы Хаоса окажутся внутри городских стен, он будет оставаться тут до тех пор, пока здесь она. Сие раздражало, поскольку Макс ощущал, что достиг нового уровня энергетических возможностей, и понимал, что необходимо все силы бросить на их изучение. Теперь Макс был уверен, что если сравнивать магические силы в чистом виде, он уже на равных смог бы потягаться с любым из своих старых учителей, и что подобного уровня мастерства достиг, будучи ещё молодым. Вероятно, причиной тому недавно пережитые им приключения, перенесённый стресс, заклинания, применённые им в сложных обстоятельствах, но было ощущение, что за последние несколько месяцев он обрёл невероятную силу.

Макс покачал головой, удивляясь, как может тратить столько времени на беспокойство об одной женщине, в то время как весь мир близок к тому, чтобы разлететься вдребезги. За последнее время он был очевидцем атак скавенов в северных землях, драконьих нападений в горах, орочьих племён на тропе войны. Похоже, что злые силы активизировались, подобно шершням из потревоженного гнезда. Есть ли какая — либо связь между этими событиями? Инстинкт и опыт подсказывали Максу, что, вероятнее всего, таковая существует.

Серый провидец Танкуоль осматривал зал. Он был возмущён. Как эти придурки из клана Творцов осмелились обвинить его в провоцировании этого нелепого бунта? Не его вина, что они неспособны держать в повиновении собственных рабов. Танкуоль осматривал зал, который был его тюрьмой, обращая внимание на необычные живые предметы меблировки, являющиеся отличительной чертой клана, удерживающего провидца в заключении. Здесь имелось покрытое шерстью кресло, подстраивающееся под фигуру Танкуоля, когда тот опускался в него, и надутое пузыреобразное существо, продуктом выделений которого являлось вино из плесневелых ягод. Тут был ковёр, что шевелился под лапами провидца, словно живое существо, и необычное окно с полупрозрачной плёнкой, которое открывалось, когда он хлопал в ладоши. Ну, по большей части. В те моменты, когда Творцы не размышляли о том, что Танкуоль попробует сбежать.

Сбежать! Само предположение раздражало его. Он — серый провидец, один из избранных Рогатой Крысы, уступающий силой и влиянием лишь самому Совету Тринадцати. У него нет необходимости сбегать. Он приходит и уходит по своей воле, без каких — либо объяснений с низшими существами. Танкуоль щёлкнул хвостом, почесал морду, затем потёр загнутые козлиные рога, выпирающие из его головы. Всё это в теории. Похоже, Творцы с этим не согласны.

Всему виной болван Ларк. За всем этим стоит он. Таково мнение Танкуоля. На это неоднократно намекало то жирное чудище, Изак Гроттл, когда они виделись в последний раз. Каким — то образом, проявив демоническую изворотливость, способности к которой Танкуоль никогда в нём не подозревал, его бывший прислужник сбежал из заключения и поднял скавенских рабов на бунт против хозяев. Вероятно, Ларк заявил, что мутации, произошедшие в его теле за время краткого пребывания в Пустошах Хаоса, некоторым образом представляют собой благословение Рогатой Крысы, а он пророк, чьё предназначение — вести расу скавенов к великой славе. Танкуоль не знал, что бесит его больше — мысли о собственном заточении или то обстоятельство, что его бесполезный слуга присвоил себе полномочия, чрезмерные даже для серого провидца. Почему — то Танкуоля не удивляло, что даже Ларк умудрился отыскать среди олухов — Творцов достаточное число остолопов, поверивших в столь очевидную ложь. Вне всякого сомнения, народ, у предводителей которого хватило глупости пленить серого провидца Танкуоля, способен поверить в любую чушь.

Дверь раскрылась и низкое негромкое хихиканье возвестило о появлении Изака Гроттла. Холодным взглядом смерил Танкуоль своего соперника и бывшего подчинённого по провальной Нульнской кампании. Отношения между ними никогда не отличались особой тёплотой, и пленение Танкуоля не способствовало улучшению ситуации. Прежде чем бросить в свою пасть нечто мелкое и живое, Творец облизал свою морду длинным розоватым языком. Существо издало пронзительный предсмертный крик. Гроттл выдал звучную отрыжку. Клыки его были в крови. Даже такого бывалого скавена, как Танкуоль, сие зрелище приводило в замешательство. Он не припоминал, что когда — либо видел столь же жирного крысочеловека, как Изак Гроттл, и столь же самовлюблённого.

— Ты готов признать своё участие в этом подлом заговоре? — поинтересовался Гроттл.

Танкуоль пристально поглядел на него. Он подумывал было вызвать ветры магии и спалить жирного скавена на месте, но оставил сию мысль. Подобно скряге, накапливающему жетоны искривляющего камня, он должен копить силы. Нет ни малейшего понятия, когда те могут потребоваться ему для побега. Если бы только тот шар необычного искривляющего камня, отданный ему магами Хаоса, таинственным образом не испарился перед началом восстания, у Танкуоля было бы больше чем достаточно магической энергии для осуществления побега. Иногда Танкуоль гадал, имеется ли какая — либо связь между этими двумя событиями, но отвергал эту нелепую мысль, из которой следовало, что его перехитрила пара человек, хотя такое практически невозможно.

— Я говорил тебе, что не знаю ни о каком заговоре, — рассерженно прочирикал Танкуоль.

Гроттл вразвалочку прошёл вперёд и плюхнулся в живое кресло. Ножки кресла согнулись, и оно издало стон боли, прогнувшись под весом скавена.

— Нелепица. Полная чушь. Совет Тринадцати будет извещён об этой дерзости. Они не потерпят неуважения, проявленного в отношении лица, отправленного по заданию Совета.

Это была чистейшая правда. Только глупец вмешается в любое из дел, получивших одобрение тайных правителей расы скавенов. К несчастью, совершенно очевидно, что глупцов в клане Творцов хватает.

— И в чём конкретно заключается это задание Совета? — спросил Гроттл, обращая на протест Танкуоля не больше внимания, чем мог бы уделить яростным жалобам крысёныша. — Если ты оказался на землях клана Творцов по заданию, то почему не предупреждены правители Адской Ямы?

— Тебе достаточно известно, в чём состоит моя миссия. Меня послали захватить воздушный корабль гномов, чтобы Совет смог изучить его и узнать его тайны.

«Ну, это почти правда, — подумал Танкуоль. — Он, представитель Совета, по своей инициативе отправился на север, сделал попытку и захватил воздушный корабль. И добился бы успеха, если бы не некомпетентность подчинённых и вмешательство той проклятой пары, Готрека Гурниссона и Феликса Ягера. Почему эти двое постоянно появляются, чтобы расстроить его тщательно продуманные планы?»

— Так заявляешь ты, однако старейшины чувствуют, что за этим скрывается нечто ещё. Вряд ли является совпадением, что с момента твоего прибытия на клан Творцов свалилась непрекращающаяся череда бедствий.

— Не следует обвинять меня в том, что вы не можете контролировать собственных рабов, — раздражённо прочирикал Танкуоль.

Он щёлкнул хвостом и угрожающе выставил коготь, придавая вес своим словам. Гроттл даже не вздрогнул. Вместо этого он почесал вытянутую морду собственным, куда более длинным когтем, и продолжил говорить так, словно не слышал ответа Танкуоля.

— Стоило тебе появиться, и мы потеряли сильное войско наших отборных штурмовиков при нападении на обиталище лошадников. Затем с севера пришла огромная орда Хаоса и принялась опустошать всё на своём пути. Мало того, с момента твоего прибытия ни один из наших экспериментов не прошёл успешно, а во время одного из них необычный мутант, сопровождавший тебя, вырвался на свободу и начал поднимать против нас собственных слуг. По ощущениям старейшин, такое не может являться совпадением.

Танкуоль поразмыслил над словами Творца. Похоже, тут прослеживается некая зловещая закономерность, вследствие чего менее искушённые индивиды, чем Танкуоль, в чём — то его подозревают. Но Танкуоль — то знает, что впервые за свою долгую, наполненную интригами жизнь, к происходящему он непричастен. Он не делал ничего, даже с Ларком не общался с момента их прибытия в огромный кратер Адской Ямы.

Серый провидец тщательно продумал свой ответ.

— Возможно, ваши старейшины совершили нечто, вызвавшее недовольство Рогатой Крысы. Возможно, они утратили её благосклонность.

Гроттл снова тихо засмеялся.

— Практически то же самое твой напарник внушает нашим рабам.

Танкуоль был разгневан. Как этот жирный глупец осмелился предположить какое бы то ни было равенство между ним и обычным воином — скавеном?

— Ларк Стукач мне не напарник. Он мой слуга!

— Стало быть, ты признаёшь, что являешься вдохновителем этого бунтовщика? — произнёс Изак Гроттл, покачивая головой, словно подтверждались его подозрения.

Танкуоль прикусил язык. Он попал прямиком в ловушку. Что тут происходит? Почему его мозг затуманен? Куда подевалась его обычная изворотливость? Словно бы он находится под воздействием какого — то заклинания. С того момента, как Танкуоль попал в плен орде Хаоса, у него немного путаются мысли. Чародей, разум которого защищён хуже, чем Танкуоль полагал защищённым свой собственный, подозревал бы, что околдован. К счастью, в отношении Танкуоля сие невозможно. Ни один из людишек не способен исказить его мысли… не так ли?

— Нет! Нет! Он мой бывший слуга! — произнёс серый провидец. — Я не имею отношения к этому восстанию.

Гроттл одарил его взглядом, сочетавшим в себе откровенное недоверие и плотоядный интерес. Танкуоль вздрогнул. Конечно же, даже Изак Гроттл не осмелится сожрать серого провидца. Огромный скавен подошёл поближе. Танкуолю не понравился блеск глаз Гроттла. Но как только Гроттл подошёл на расстояние удара, дверь отворилась, и в зал уверенным шагом вошла группа иссохшихся скавенов, выглядящих глубокими стариками. Серый провидец Танкуоль и Изак Гроттл незамедлительно пали ниц, выражая покорность.

Один из древних скавенов скрежещущим голосом произнёс:

— Встань, серый провидец Танкуоль! Тебе много нужно объяснить, и времени на это мало. Твой бывший слуга привёл наш город к гражданской войне, и, чтобы разобраться с ним, нам нужны твои советы.

Танкуоль вздрогнул и постарался удержаться от испускания мускуса страха. Затем до него дошли слова старика. Им требуется его помощь. Их город балансирует на грани анархии. Вот рычаг, которым можно отворить двери его темницы, вот ключ к его свободе.

Внезапно ситуация начала казаться многообещающей.

(обратно)

Глава третья

Феликс забрался на вершину сторожевой башни у Гаргульих врат. И был удивлён, что никто не попытался его остановить. Стража признала в нём участника сражения у ворот и компаньона Готрека и не возражала против его присутствия. Дополнительной гарантией послужила золотая монета, неприметно переданная их командиру.

Позади Феликса находились Готрек и Ульрика. Как и его самого, их интересовало приближение орды Хаоса. Оглядевшись, Феликс заметил, что не одни они такие. Плоская площадка на вершине башни была заполнена людьми, и при всём богатстве воображения не всех из них можно было счесть солдатами. Феликс заметил мужчин в толстых собольих шубах, столь обожаемых купцами, и женщин в тяжёловесных вельветовых платьях, которые нынче были в моде при дворе князя. Феликс не ощущал себя чужим в таком окружении. Среди подобных людей он вырос. Его отец был одним из богатейших купцов Альдорфа. Феликс мог бы утверждать, что и Ульрика чувствует себя похожим образом. Ведь она дочь аристократа. А Готреку было глубоко плевать на чьё бы то ни было мнение. Все трое вели себя так, словно имели полное право здесь находиться, а потому никто на них не обращал внимания.

Осмотревшись, Феликс заметил корзину для пикников и вино. Пухлый купец держал в руке серебряный бокал. Феликс неодобрительно покачал головой. Похоже, эти люди воспринимают прибытие врагов, как некое увеселительное представление. Феликс не был уверен, напускная храбрость тому причиной или же простая ослиная глупость.

— О Ульрик! Вы только взгляните туда, — донеслось до Феликса бормотание одного толстяка.

Мужчина прижимал к глазу подзорную трубу. По голосу нельзя было сказать, что мужчина заметил нечто забавное. Подняв взгляд выше, Феликс заметил причину обеспокоенности толстяка.

Насколько мог видеть глаз, орда Хаоса занимала все равнины за Праагом. Этот неумолимый чёрный прилив из стали и плоти надвигался, чтобы затопить весь мир. Впереди находились всадники, могучие мужчины на чудовищных чёрных и красных скакунах. Эти всадники — обитатели населённых призраками земель в Пустошах Хаоса, видеть их здесь, на травяных равнинах Кислева, было подобно ночному кошмару. Над морем облачённых в доспехи тел вздымались сотни покрытых рунами знамён, чьи матерчатые полотнища трепетали на ветру. Позади всадников располагались пехотинцы, защищённые более крепкими доспехами. А позади тех бесчисленные зверолюды с признаками ужасных мутаций — отвратительные существа, что передвигались подобно человеку, но имели звериные морды и рогатые головы. Рассредоченные среди обширного войска, тут находились десятки тысяч одетых, как дикари, людей — наводящие страх кочевники северных пустошей. Феликс сомневался, что даже соберись вся армия Империи до последнего солдата, численностью ей не сравниться с находящимися там зверолюдами. Войско на марше поднимало огромные облака пыли, скрывающие из вида более отдалённые отряды. Но почему — то Феликс был уверен, что будь обзор ясным, он увидел бы, как чудовищная армия растянулась до горизонта.

— Могло быть и хуже, — произнесла Ульрика.

Все богатеи, находящиеся на вершине башни, обернулись в её сторону. Кое — кто покачал головой, выражая несогласие.

— И что ты можешь знать об этом, дорогуша? — снисходительно заметил толстый купец.

Это прозвучало так, словно по его предположению ей следовало бы отправиться домой, играть со своими куклами. Готрек угрожающе хмыкнул. Стражники переключили своё внимание на него, на их лицах проявилось беспокойство.

— Да гораздо больше тебя, сударь, — не особо любезно ответила Ульрика.

Здоровяки — телохранители купца бросили на неё предупреждающий взгляд. Ульрика же просто ответила им ледяной улыбкой, поглаживая рукой навершие эфеса меча. Ни один из пары здоровяков не выглядел обеспокоенным, что было не очень — то умно. Феликсу доводилось наблюдать, как Ульрика обращается со своим мечом, она была способна дать отпор большинству мужчин.

— Я дочь Ивана Петровича Страгова.

— Боярин Пограничья, — с куда большим уважением произнёс толстяк, и его телохранители немного расслабились, словно боевые псы, хозяин которых подал знак, что прямо сейчас нападать не следует. — Не будешь ли ты столь добра, чтобы пояснить свои слова? Я уверен, что всем собравшимся будет интересно мнение дочери человека, который последние два десятка лет защищает нашу границу с Пустошами Хаоса.

— Среди них нет демонов, — произнесла Ульрика. — Нет огневиков. Никого из более причудливых чудовищ, что иногда забредают из Пустошей, чтобы жечь и разрушать.

— Почему так? — спросил купец.

— Я не знаю, — ответила Ульрика.

— Возможно, у меня имеется объяснение, — прозвучал знакомый голос.

Феликс обернулся и увидел, что на крышу поднялся и Макс Шрейбер. «Не за нами ли он следовал?» — подумалось Феликсу. Совершенно очевидно, что Макс очарован Ульрикой, что не есть хорошо. Феликсу вполне нравился Макс, но его немного раздражала настойчивость волшебника, искавшего расположения Ульрики. Феликс чувствовал, что вскоре им придётся объясниться. И сия перспектива его не радовала. Иметь врагом чародея крайне редко оказывается хорошим делом, в чём Феликс на личном опыте убедился в прошлом.

— А кто вы такой, сударь?

— Макс Шрейбер, имперский маг, некогда состоявший на службе курфюрста Мидденхейма.

Вряд ли бы Макса удостоили более холодным приёмом, объяви он, что был главным поедателем младенцев при дворе владык Хаоса. Все с подозрением уставились на него, словно чародей имел какое — то отношение к огромной армии захватчиков, простиравшейся за стенами. В душе Феликса боролись противоречивые чувства: удовлетворение замешательством своего соперника и сочувствие к человеку, который был его товарищем в опасных приключениях. Макс явно позабыл, что сейчас не в Империи находится. Даже там чародеи не пользовались популярностью, их только лишь терпели. В более уединённых же областях Кислева магов по — прежнему сжигают на кострах. Если Макс и был сбит с толку, то вида не подавал. Феликс предположил, что тот повернёт себе на пользу оказанный ему ледяной приём. Волшебник продолжал говорить, словно аудитория внимала каждому его слову, и по предположению Феликса, так в некотором смысле и было.

— В Пустошах Хаоса потоки ветров магии гораздо сильнее. Многим сверхъестественным существам вроде тех, о которых говорила Ульрика, требуется присутствие мощной магии, чтобы на какое — то время обрести материальную форму. Но так далеко к югу ветры магии куда менее сильны, особенно те, что связаны с Хаосом.

— Исходя из сказанного тобой, от демонов мы, по крайней мере, в безопасности, — заметил толстый купец.

В его голосе проскальзывало раздражение.

— Нет.

— Тогда как тебя понимать?

— Я говорю, что вы не можете наблюдать демонов по той причине, что их ещё не призвали. В этой местности силы ветров магии хватит лишь на то, чтобы подобные существа материализовались на короткое время, например, на время сражения. Я не сомневаюсь, что внизу находятся чародеи Хаоса, которым вполне по силам призывать демонов.

— Похоже, ты чересчур много знаешь о подобных вещах, молодой человек, — сказала одна из аристократок, насколько можно отстраняясь от Макса.

— Подозрительно много, — заметил толстый купец.

Феликсу не понравились взгляды, которыми уставились на Макса люди купца. Он осознал, что потребуется совсем немного, чтобы подтолкнуть этих людей к насилию. И ничего хорошего для них из этого не выйдет. Если уж на то пошло, Макс гораздо опаснее Ульрики.

— Я обучался в имперском колледже магов в Альдорфе, — произнёс Макс. — И я всего лишь сообщил вам то, что знает об этом любой сведущий маг. И вы глупцы, если настолько подозрительно относитесь к нашему ремеслу, чтобы верить в то, что я могу быть последователем Хаоса.

«Отлично, Макс, — подумал Феликс. — Ты прирождённый дипломат. Это поможет решить все проблемы, не так ли?» Феликс недоумевал, что нашло на чародея. Неужели в самом деле на него столь скверно влияет присутствие Ульрики? Действительно ли он поступает столь неосмотрительно, дабы произвести на неё впечатление? Похоже, когда Ульрика рядом, маг не в состоянии мыслить здраво. Обычно это тактичный мужчина с обходительными манерами. Среди толпы на сторожевой башне послышался ропот. Феликс гадал, а имеет ли Макс хоть какое — то понятие, насколько близко он подошёл к тому, чтобы спровоцировать насильственные действия. Эти люди напуганы и боятся, только и ждут того, чтобы обратить против кого — нибудь свой страх.

И, насколько заметил Феликс, у них есть все причины бояться. Та армия способна до ужаса напугать любого вменяемого человека. Ранее, когда они пролетали над Пустошами Хаоса, Феликс уже видел подобную армию, однако теперь имелась огромная разница — он знал, что находится на её пути, и сбежать отсюда некуда. Стоя тут, он ощущал, как растёт в нём чувство клаустрофобии. До этого самого момента ситуация в целом казалась немного нереальной. Разумом он понимал, с чем они столкнулись, но едва испытывал какие — то эмоции. Теперь же у него возникло ощущение, что он оказался внутри захлопнувшихся челюстей какого — то гигантского капкана. На его глазах всё больше и больше воинов Хаоса занимало позиции, окружая город. За ними шли бесконечные ряды зверолюдов.

Феликс понимал, что теперь он в ловушке. Из Праага не выбраться до возвращения „Духа Грунгни“, но даже тогда это может оказаться невозможным. Из Праага не выйти, пока та могучая армия не будет разбита, и это, вероятнее всего, означает, что живым из Праага не выбраться. Судя по воцарившейся вокруг тишине, Феликс оказался не единственным, кто пришёл к подобному умозаключению.

Жирный купец и его телохранители уставились на Макса, словно раздумывая, что бы предпринять. Должно быть, им хотелось сжечь его на костре, но Макс был чародеем, и никто из них понятия не имел, на что тот способен. По своей прихоти маг мог бы мановением руки испепелить их волной пламени или превратить в каких — нибудь омерзительных животных. Феликс знал, что на первое Макс способен.

— Я полагаю, что тебя следует высечь кнутом, — заявил жирный купец.

— А как ты это сделаешь, если снять твою голову с плеч? — поинтересовался Готрек.

Он всего лишь вступил в дискуссию, но выражение его лица было серьёзным. Очевидно, как и Феликсу, гному не доставляло удовольствия наблюдать за тем, как угрожают его товарищу. Охранникам купца явно стало не по себе.

— Почему ты защищаешь этого приверженца Хаоса? — заикаясь, промолвил толстяк.

— Так ты полагаешь, что я способен выступить в защиту какого — то последователя Тёмных Сил? — спросил Готрек.

Теперь в его голосе слышалась угроза. По выражению лица гнома купец понял, что находится на волосок от смерти. Феликс положил руку на рукоять меча. Он не сомневался, что реши Готрек прикончить купца, он так и сделает, и телохранители его не остановят. А затем на вершине башне произойдёт побоище. Несомненно, телохранители это тоже понимали. Они начали сдавать назад. Купец одарил их взглядом, в котором читалось, что их контракт только что аннулирован. Громкий возглас Готрека привлёк внимание купца.

— Нет, разумеется. На такое не способен ни один представитель Старшей расы.

Готрек ответил купцу ледяной улыбкой, обнажившей почерневшие пеньки зубов.

Казалось, купец был бы рад проскочить мимо Истребителя и сбежать вниз по лестнице, но духа ему не хватало.

В этот момент внимание всех привлёк вой труб и оглушительный барабанный бой. От массы воинов Хаоса отделился всадник. Это был здоровенный мужчина на самом крупном коне из когда — либо виденных Феликсом. Магические руны на крайне замысловато украшенных доспехах всадника сияли столь ярко, что было больно глазам. Было похоже, что всадник мерцает, подобно миражу, который можно наблюдать в пустыне, но внешность, явно говорившая о смертельной опасности, заставляла воспринимать его крайне серьёзно. В одной руке он держал массивную пику, на конце которой был стяг с изображением чудовищного когтя, сжимающего сияющий шар. Другой рукой всадник размахивал в воздухе огромным руническим мечом. На луке седла висел большой боевой топор. Управление злобным и агрессивно выглядящим скакуном не составляло всаднику особого труда. Он остановился вне досягаемости выстрела из лука, широко развёл руки, и огромная орда за его спиной погрузилась в молчание.

— Он собирается нам заявить, что пощадит наши жизни, если мы сдадимся, — произнёс толстяк.

Своим словам он постарался придать вид насмешки, однако прозвучало это так, словно он принял бы подобное предложение с благодарностью. Феликс чувствовал нечто похожее.

Огромный воин Хаоса обратил своё внимание на людей, столпившихся на башнях и укреплённых стенах Праага. Феликс вздрогнул, когда по нему скользнул горящий взгляд всадника. На секунду Феликсу показалось, что человек, если это, конечно, человек, смотрит точно на него, проникая взглядом прямо в душу. Феликс старался убедить себя, что подобное невозможно, однако без особой на то уверенности. Кто знает, на что в действительности способны те создания?

— Я Арек Коготь Демона, — произнёс воин Хаоса.

Несмотря на расстояние, его голос с помощью какой — то магической уловки чётко и ясно доносился до стен. То был могучий голос, предполагавший моментальное исполнение любого приказа, и нечто внушало доверие к сказанному. Не прямота, но предопределённость в чистом виде.

— Я пришёл убить всех вас.

Такова была сила этого голоса, что женщина рядом с Феликсом вскрикнула и упала в обморок. Толстый купец застонал. Феликс почувствовал, как напряглась его рука, сжимавшая эфес меча.

— Я воздвигну гору черепов выше тех стен, за которыми вы укрываетесь, и ваши души станут моим подношением богам Хаоса. Настало Время Перемен. Ложному владычеству ваших жалких королей пришёл конец. Теперь покажут себя истинные властители мира. Думайте об этом и трепещите.

Воин напоследок обвёл взглядом стены.

— А теперь готовьтесь к смерти!

Взмахом меча Арек Коготь Демона указал вперёд. Как один, вся орда Хаоса пришла в движение. Тысячи зверолюдов ринулись вперёд. Некоторые несли лестницы. Как парализованные, за этим наблюдали защитники стен. Феликс гадал, не применил ли хаосопоклонник какого — нибудь заклинания.

Неудержимо, как морской прилив, зверолюды наступали. Феликс отказался от попытки определить их численность. До сего момента он никогда не видел так много чудищ, собранных в одном месте. Там были существа с головами козлов и баранов на мощных и мускулистых человеческих телах. Там были высоченные чудовища с бычьими головами, вооружённые топорами, в сравнении с которыми топор Готрека выглядел маленьким. Там были мерзкие отродья из самых дальних закоулков преисподней. Приближаясь, они выли, ругались и монотонно напевали на своём отвратительном языке. В красных глазах сверкала неугасимая злоба. Зверолюдов было столь много, и наступали они с такой безрассудной яростью, что Феликс сомневался, может ли их вообще что — то остановить. Даже мощные стены Праага казались ненадёжной преградой против подобной концентрации силы и ненависти. Страх овладел Феликсом. Он видел страх на каждом лице вокруг себя.

Атакующие не прошли и половины расстояния до стен, как защитники города ответили. Катапульты выпустили в ряды наступающих огромные валуны, которые сминали отродий Хаоса в кровавое месиво. Запускаемые магами огненные шары взрывались среди плотно скученных тел. Тысячи стрел затмили небо. Зверолюды ревели и копытами затаптывали павших товарищей, стремясь добраться до стен Праага. Даже умирая, они воплями возносили непристойные молитвы своим тёмным богам. Феликс был уверен, что они взывают к отмщению.

Воздух наполнился характерным звуком спуска рычагов катапульт. Погибло ещё больше зверолюдов. Это заметили их предводители. Армия Хаоса ответила огненными шарами и мощными сверкающими разрядами необычной энергии. Заметив это, Феликс вздрогнул, понимая, что в ход пошла чёрная магия. Среди находящихся на сторожевой башне послышались стенания: они ожидали, что в любой момент их может настигнуть смерть.

Шары огня рассыпались фонтаном искр в каких — то дюймах от стен. Потоки энергии ослабели. Разряды молний ударили в каменную кладку, не причинив повреждений. Воздух наполнился запахами серы и озона.

— Что случилось? — спросил Феликс. — Почему не сработала их магия?

— Заслуга крепкой магической защиты стен, — ответил Макс. — Подобными заклинаниями её не пробить.

— Значит, по меньшей мере, магия нам не угрожает, — произнёс Феликс.

Макс медленно кивнул.

— Возможно. До тех пор пока мы находимся за стенами, внутри нет никого из чародеев Хаоса, и пока не будут задействованы действительно огромные магические силы. Защитный магический барьер Праага очень крепок, но непробиваемым не является. Я сомневаюсь, что те заклинания дело рук опытных волшебников. Те бы поняли, что зря тратят свои силы. Вероятнее всего, то выпендривались подмастерья.

— Твои слова меня не успокаивают, Макс.

— Мне жаль, но в этой ситуации вряд ли есть что — то успокаивающее.

Напирая вперёд, орда приближалась, потрясая оружием. Воины Хаоса молча наблюдали. По всей видимости, участия в нападении они не принимали. Макс разглядывал воинов.

— Почему их предводители участвуют в атаке? Почему никто не поддерживает этих зверолюдов? Их бездействие меня тревожит.

— Они не атакуют по той причине, что не ожидают успеха этого штурма, — заметил Готрек. — Это не атака, а всего лишь проверка.

— Незначительная проверка, — пробурчал Феликс, глядя на тысячи наступающих чудищ.

— Посмотрим, — сказал Готрек. — Мне ничего не известно о магическом барьере, но каменные стены тоже прочны.

— Для дела рук человеческих, — несколько запоздало добавил гном.

Достигнув огромного рва у подножия стен, зверолюды на мгновение остановились. Но сзади напирала масса их соплеменников, которые столкнули впереди стоящих вниз, в утыканный кольями ров. Раздались крики и рёв умирающих, но толпа продолжала напирать, пока ров не заполнился корчащимися телами, по которым остальное войско смогло перейти ров и достичь подножия стен.

«Что за безумцы могли пожертвовать столь многими жизнями лишь для того, чтобы получить доступ к стенам? — недоумевал Феликс. — И это только лишь проверка». Очередной взгляд на ряды воинов Хаоса, невозмутимо восседающих на своих скакунах, приблизил его к ответу. Им противостоят безумцы. Теперь беспокойство Феликса значительно возросло. Охваченный внезапной потребностью взглянуть на врага поближе, он выхватил из рук купца подзорную трубу и навёл её на Арека Коготь Демона. Если у купца и были какие — то возражения, то взгляда Готрека оказалось достаточно, чтобы те устранились.

Когда в поле зрения попал полководец Хаоса, Феликс вздрогнул. Тот был здоровенным, в замысловато украшенных доспехах. Зловещим блеском сияли глаза из под шлема, полностью закрывающего лицо. В нижней части шлема изгибались два массивных рога, словно жвала какого — то гигантского насекомого. На нагруднике полководца ярко сияли руны Великого Преобразователя Тзинча, Владыки Перемен. Стяг колыхался на ветру. По обе стороны воина стояли две фигуры, привлекшие внимание Феликса.

Смахивающие на стервятников тощие мужчины без доспехов, закутанные в огромные плащи, складки которых придавали им вид крыльев. С бледной, как у трупов, кожей. На лбу и щёках выведены странные руны, напоминающие руны на доспехах воинов Хаоса. В глазах сияет недобрый красный огонёк. Это были близнецы, идентичные во всех отношениях, за исключением одного. Стоящий справа от полководца в правой руке держал золотой посох. Второй близнец держал посох из чёрного дерева и серебра левой рукой. На руке, державшей отделанный золотом посох были длинные когтеподобные ногти с позолотой. Серебром были покрыты ногти того, что стоял слева.

Феликсу хватило одного взгляда, чтобы понять, что это колдуны. Они, бесспорно, были окружены аурой мощи. На глазах Феликса один из волшебников склонился и что — то прошептал в ухо полководца. Зловещая ухмылка второго обнажила два выступающих вперёд клыка, напоминающих собачьи.

Феликс гадал, о чём те могут разговаривать.

* * *

— Дела плохи, — заявил Келмайн Чёрный Посох. — Как мы тебе и говорили.

Арек Коготь Демона бросил взгляд на войска, атакующие Прааг, затем на колдуна. Его начинали несколько утомлять указания волшебников. Разве они не предостерегали его, что не стоит отправляться на юг поздним летом? Разве не предупреждали не нападать на Прааг? Разве не советовали объединить силы с другими великими полководцами вместо того, чтобы нападать в одиночку?

Раньше они постоянно строили из себя носителей недосягаемой мудрости, чем сильно раздражали Арека. Неужели они не замечают, что прочие полководцы — вероломные глупцы? Что взятие Праага до наступления зимы обеспечит его армии безопасный опорный пункт для боевых действий в южных землях? Конец лета — идеальное время для внезапного нападения, ибо никто не ожидает, что армия выступит. Они почти упустили из вида то обстоятельство, что удержаться от выступления в этом направлении было невозможно. Проявился некий инстинкт, гнавший на юг каждого последователя Великих Сил. Каждый из шаманов племён и провидцев Пустошей возвещал о приходе Времени Перемен. Каждый прорицатель заявлял, что на сей раз все четыре Великих Силы объединились, намереваясь очистить земли человечества. Неужели его волшебники не видели, что не пойди Арек на юг, последователи бросили бы его и собрались под знамёнами более отважных вождей. Направившись сюда, его армия пополнилась десятками тысяч представителей племён и зверолюдов, ответивших на призыв, глубоко звучавший в их душах.

Арек всмотрелся в мага. Он заметил ауру мощи, переливающуюся вокруг альбиноса. То был один из множества даров, пожалованных ему Тзинчем. Чёрный Посох был могущественным чародеем. Тзинч одарил Келмайна мощью, превосходящей силы любого мага, за исключением его близнеца, однако совершенно очевидно, что он не боец.

— Всё только начинается.

— Да, так и есть, — согласился Лойгор Золотой Жезл, согнув жёлтые когти. — Всем началам начало!

Его пронзительное хихиканье было раздражающим. Арек дождаться немог дня, когда потребность в услугах магов отпадёт, и он сможет предложить их души своему покровителю.

Подобно своему брату, Лойгор не смог удержаться от проявления доли иронии в своём голосе. Арек посмотрел, не обратил ли кто внимание на сию реплику. За ними наблюдал Бубар Вонючий Выдох, обрюзгший последователь Нургла. На его покрытом гнойниками лице не было ни намёка на то, что он подслушивал, но сие ничего не означало. Верно, что Бубар столь же коварен, как и поражён болезнями. Лотар Огненный Кулак, предводитель последователей Бога Крови в армии Арека, был слишком занят воодушевлением поклонников Кхорна, чтобы обращать внимание на разговор Арека с волшебниками. Большую часть времени тот едва сдерживался от демонстрации своего презрения ко всему. Сирена Янтарноволосая, полководец — гермафродит Слаанеша, облизывала свои губы, наблюдая за сражением. Сложно сказать, заметила ли она что — нибудь. Сирена столь же коварна, как Бубар, когда не находится во власти наркотических видений, навеянных чёрным лотосом.

Наблюдая, как зверолюды бросаются навстречу верной смерти, Арек не чувствовал ничего, кроме презрения. «Мерзкие, тупые, слабые существа, — думал он. — Грубые и глупые. Годящиеся лишь на то, чтобы подохнуть, служа своим повелителям и хозяевам. Их полно там, откуда они появились. Десятки тысяч стекались со всех Пустошей под знамёна Арека, привлечённые возможностью грабежа и убийства. Однако и столь незначительные создания могут оказаться судьбоносным фактором, даже если не подозревают об этом.

Одно из множества отличий Арека от этих зверей была в том, что он понимал, кто он есть. Это он знал всегда, даже столетия назад, отзываясь на другое имя и живя иной жизнью, жизнью молодого аристократа Империи. Он знал, что ему предназначены более великие деяния, чем прочим людям. И не мог допустить, чтобы ему воспрепятствовало то обстоятельство, что в роду он не старший. Арек сделал всё, чтобы получить власть, которой заслуживал. Яд, подстроенные несчастные случаи и колдовство обеспечили ему унаследование всего имущества покойного отца, по которому он не горевал. На какое — то время цель была достигнута. У него было богатство, власть и женщины. Но этого было недостаточно. И вот тогда он бессознательно расслышал зов великого нечто. Судьба не позволила ему жить, как прочие люди, или умереть, как суждено обычным смертным.

Чародей, поначалу находившийся в распоряжении ревнивого брата, оказался богатым источником иных знаний, иных выгод. То был слабый человек, считавший поклонение Хаосу более лёгким путём к страстно желаемому богатству и уважению, чем труды и лишения. Тем не менее, он сыграл свою роль. В его колдовских книгах Ареку открылись проверенные древние истины. Они научили его, что для достойных людей существует способ преодолеть смерть, обрести почти неограниченную власть, если только они согласятся служить скрытым Силам Хаоса, которые, как теперь стало известно Ареку, тайно правят вселенной. Волшебник был глупцом, но Арек испытывал к нему определённую благодарность.

У Арека годы ушли на то, чтобы узнать больше. Он примкнул к кое — каким тайным культам, недалёкие члены которых верили, что знают правду о Силах Хаоса, и пытались использовать влияние Арека в своих интересах. Годы спустя, несмотря на преследования охотников на ведьм и тайные войны между соперничающими культами, Арек постепенно отыскал то, что ему требовалось. Он выяснил, что в целях обретения власти и долголетия, необходимых для выполнения своего предназначения, он должен отправиться в Пустоши Хаоса и на расположенном там алтаре посвятить себя Изменяющему Пути.

То было долгое и трудное путешествие, но Арек теперь понимал, что оно и должно быть таковым — это испытание, предназначенное для отсеивания тех, кто недостаточно силён, умён и целеустремлён, чтобы воспользоваться благословениями верховных повелителей Хаоса. Также как и принадлежность к культам являлась тренировочной площадкой, где истина открывалась лишь тем, кто действительно искал необходимых знаний. Разумеется, вряд ли этот путь для него, но с годами Арек и сам обрёл истину. Слабый человек не пережил бы испытаний, выпавших на долю Арека, но это справедливо. Слабые не заслуживают тех наград, что он получил.

Сперва ему не хватало мудрости расценивать их, как награды. Тогда он был в ужасе, узрев появившиеся на своём теле знаки Хаоса. Теперь Ареку понятно, что знаками его наградили не без причины. Он всегда был высокого мнения о собственной наружности, всегда гордился миловидной внешностью, привлекавшей к нему женщин. После первой искривляющей бури, перенесённой в Пустошах, когда черты его лица начали оплывать и изменяться, Арек думал, что сойдёт с ума. Он не мог без отвращения смотреть на своё отражение. Разумеется, то была слабость, которую Арек вскоре преодолел.

И был вознаграждён. Великий Преобразователь даровал ему увеличение проницательности и мудрости. Перед ним раскрылись многие тайные секреты мироздания.

Когда Арек отыскал алтарь Тзинча, спрятанный в кристаллической пещере глубоко в горах Безумия, то был признан достойным стать воином Хаоса. На его тело были приживлены чёрные доспехи. С ними Арек обрёл повышенную силу и устойчивость и отправился нести в мир ужас и изменения во имя своего господина. Он присоединился к вооружённому отряду и силой добился предводительства, ибо Тзинчу, как всем Великим Силам, нравилось стравливать своих последователей друг с другом, дабы те доказали, что достойны его милости.

Арек действительно оказался достойным. Он вёл своих последователей от победы к победе, демонстрируя глубокое и чёткое понимание тактики, необходимой для победы, и политического чутья, требующегося для возвышения среди прочих избранных. Арек быстро одержал верх над громогласным Белалом — бойцом Кхорна; носителем отвратительных болезней Клублубом — чемпионом Нургла; надушенной и извращённой, но смертоносной леди Сайленфлёр — рыцарем Слаанеша. Он совершил паломничество ко всем священным для поклонников Тзинча местам в Пустошах, получив, наряду с величайшими знаниями и магической силой, множество рунических усовершенствований на доспехи и оружие.

И в это время Арек впервые повстречал волшебников — близнецов Келмайна Чёрный Посох и Лойгора Золотой Жезл, которые оказались весьма полезны в его восхождении к власти. В первый раз они встретились в пещерах Нула глубоко под горами Безумия, когда Арек совершал приношение повелителю Тзинчу в виде тринадцати пленённых душ чемпионов Сил — соперников. Во время бдения демоны нашептали ему множество тайн, а близнецы помогли ему разобраться в их непонятных предостережениях. Сегодня все они оказались здесь благодаря одной из тех тайн. Ибо Арек знал причину, по которой Скафлок приложил столько усилий для овладения цитаделью Праага, причину, которая всё ещё спрятана там.

Близнецы распознали великое предназначение Арека и присоединились к нему, позволяя пользоваться своими магическими силами, подавая ему советы по магическим, а иногда и прочим вопросам. Обычно Арек следовал их советам и был рад присутствию близнецов в своей армии, так как они никогда не оспаривали его решений и не проявляли неповиновения его приказам. Более того, способности колдунов к точным предсказаниям и пророчествам оказались таковы, что Арек считал их своими наиболее полезными слугами.

Близнецы стали своеобразным талисманом удачи, потому как с момента их присоединения Ареку начал сопутствовать гораздо больший успех, чем прежде. Стекавшиеся под его знамя зверолюды и более слабые чемпионы увеличивали войско Арека. Благодаря их магии он овладел первой из своих крепостей в Пустошах Хаоса, когда заклинаниями были открыты ворота цитадели Ардуна в скалистых утёсах над Долиной Скорби. Разумеется, воинов внутрь повёл Арек, собственноручно сразивший Старца из Ардуна, но колдуны, несомненно, оказались полезны.

И более чем полезны они оказались, когда Арек добывал свои непробиваемые доспехи из подземелий Ардуна. Каким — то образом близнецам были известны заклинания, которые разомкнули доспехи, а затем связали их с телом Арека. Как они и предсказывали, с того дня он стал неуязвим для любого оружия, изготовленного смертным или демоном.

Советы близнецов помогли Ареку создать великий союз последователей Тзинча. Они сообщали Ареку, кто заслуживает доверия, а кто ненадёжен, и, казалось бы, обладали безошибочным чутьём выявлять тех, кто злоумышлял против него. Это они предостерегли Арека о том, что доверенный заместитель Микал Львиноголовый замышляет свергнуть его и подослать убийц. Арек без промедления поменялся с предателем ролями, когда они остались в тронном зале наедине и Микал попытался застать его врасплох.

Колдуны предупредили Арека о большой западне, приготовленной для его войск в ущелье Кхайна, и, в свою очередь, предоставили возможность захватить врасплох незадачливых организаторов засады. Заклинания близнецов сделали небеса красными от магической энергии и помогли Ареку одержать победу над десятикратно превосходящими силами противника.

Они опутали Арека заклинаниями, сделавшими его неуязвимым к магическим атакам, что позволило ему победить даже демонов. Столетиями близнецы помогали Ареку в достижении власти и престижа, что, в конечном итоге, позволило ему создать величайший союз, куда входили даже последователи трёх остальных Великих Сил. Арек понимал, что это завершающий кульминационный момент в его предназначении.

На протяжении тысячелетий очень немногие полководцы обладали харизмой, военным талантом, настойчивостью и самой возможностью создать подобный союз. Последний из таких был создан две сотни лет назад Скафлоком Железный коготь, и Арек знал, что с тех пор он стал первым человеком, собравшим воедино подобную силищу. По правде говоря, войска сопоставимой численности, в настоящий момент выдвигающиеся из Пустошей, собрали, по меньшей мере, и трое других полководцев. Однако, в конечном итоге, торжествующим победителем станет Арек. Победа, одержанная здесь, в Прааге, придаст ему авторитет для объединения под своим командованием всех хаосопоклонников.

Если всё произойдёт согласно замыслам Арека, он также станет последним. Он намерен склонить под свою власть весь мир и распространить Пустоши Хаоса от полюса до полюса. Арек сознавал, что в настоящее время на это способен.

Польза от близнецов была несомненна, но теперь Ареку казалось, что они исчерпали свою полезность. Они сопротивлялись его плану отправиться на юг столь поспешно. Они хотели, чтобы Арек подождал, собрал побольше войска. Бормотали свои обычные неясные предупреждения о недобрых знамениях. Заявляли, что вскоре откроются пути Древних, и не будет необходимости в этих великих военных походах. Близнецы не замечали, что войсковым командирам уже не терпится что — нибудь предпринять, и требуется завоевательный поход, чтобы сохранить единство в армии. Впервые с момента, как близнецы признали, что ему предназначено властвовать, Арек оказался не в ладах со своими подручными чародеями.

Эту ситуацию следует быстро исправить. Нет слов, близнецы могущественны, однако полно других колдунов, желающих последовать за излюбленным чемпионом Тзинча. Арек пообещал себе, что как только этот город будет взят, и сия знаменательная победа положит начало великому нашествию, которое сплотит воедино его орду, он подыщет замену причиняющим беспокойство волшебникам.

Однако сейчас он снова обратил внимание на разворачивающееся сражение. Зверолюды тысячами погибали от боевых машин людей. Не имеет значения. Арек по — настоящему не верил, что у тех были какие — либо шансы взять город. Ему лишь хотелось, чтобы защитники увидели силу противника, с которым им довелось столкнуться, что при желании он в состоянии пожертвовать десятью тысячами подобных слуг, а орда от этого практически не уменьшится. Когда защитники осознают реальные масштабы того, с чем они столкнулись, их боевой дух упадёт. Что может иметь существенное значение в ходе продолжительной осады.

Кроме того, все участвующие в атаке зверолюды являются последователями Кхорна. Те на всё готовы ради сражения, и Арек сомневался, что ему или предводителю кхорнитов Лотару Огненный Кулак удалось бы сдерживать их и дальше без того, чтобы они не обратились против остального войска. В этом главная сложность управления сообществом вроде этого. Иногда более важным является предоставление им общего врага, чем получение выгодного военного преимущества.

На глазах Арека осаждающие достигли стены. Кипящее масло забрызгало шкуры зверолюдов, когда защитники опрокинули на них содержимое котлов. Неугасимый алхимический огонь превратил атакующих в горящие человекообразные факелы. Несмотря на это, к стене всё же прислонили несколько лестниц, по которым начали взбираться зверолюды. На мгновение показалось, что некоторым из них удастся расчистить место на укреплениях и дать возможность забраться своим собратьям. Казалось, что неистовая ярость берсерков может даровать им победу. По мнению Арека, это было бы славно.

Затем он увидел нескольких человек и гнома, появившихся у подножия одной из башен. Убивая зверолюдов, вдоль стен пронёсся разряд молнии. Что — то особенное было в том гноме — аура силы, предназначение, которое не могло укрыться от усовершенствованного зрения Арека. Один из следовавших за гномом мужчин обладал такой же аурой, хоть и в меньшей степени. Арек был поражён, обнаружив, что узнаёт топор, который нёс гном. Однажды, во время нападения на крепость Караг — Дум, он уже видел этот топор. Покрытое губительными рунами, это было могучее оружие, возможно достаточно действенное, чтобы пробить даже доспехи Арека. Вид топора вызвал у Арека дурное предчувствие.

Арек решил, что стоит посоветоваться об этом со своими подручными волшебниками. У него появилась причина сохранить им жизнь ещё на некоторое время.

Разрубив мечом череп зверолюда, Феликс огляделся. Стены были очищены. Все зверолюды либо были мертвы, либо сброшены вниз. Феликс бросил взгляд на Готрека. Покрытый грязью и запекшейся кровью Истребитель стоял неподалёку, выражение его лица было мрачным. Казалось, он поражён и разочарован тем фактом, что всё ещё жив, что вряд ли было удивительно, учитывая клятвенно принятую цель его жизни — искать героической смерти в бою. Рядом, вглядываясь в сумрак, стояли Ульрика и Макс Шрейбер. Пот струился по их лицам. Ульрика выглядела так, словно поработала в лавке мясника. От рук Макса поднимались небольшие клубы дыма. Феликс был рад, что все они остались в живых.

Ситуация какое — то время была критической. Видя огромные потери, которые нанесли зверолюдам лучники и защитные боевые машины, и даже принимая во внимание значительную численность нападавших, Феликс был удивлён, что хоть кому — то удалось добраться до стен. То, что нападающие умудрились это сделать, было явным свидетельством грубой силы и ярости хаосопоклонников. Мысль о том, что в первый же день враги оказались столь близки к тому, чтобы прорваться за внешние стены, была пугающей. Ещё более ужасали воспоминания, как они с дикой яростью бросались вперёд, совершенно не заботясь о собственной безопасности.

По лицам осаждённых, находящихся рядом с ним, Феликс мог заметить, что они обеспокоены тем же. Такого они не ожидали. Они считали стены своего города неприступными, и не без оснований. Из каждого проёма в зубчатых стенах выглядывали лучники. Подле них хорошо вооружённые воины. Подогреваемые котлы с кипящим маслом готовы опрокинуться на нападающих. На вершине каждой башни установлены машины для обстрела врага сосудами с алхимическим огнём. Но всех этих приготовлений едва не оказалось недостаточно. Яростный натиск атакующих едва не увенчался успехом. Феликс содрогнулся. Если такое произошло в первый же день, что же будет, когда начнётся полномасштабная осада, а у нападающих будет время развернуть осадные орудия и подкрепить их вредоносным колдовством?

И по — прежнему нельзя сбрасывать со счетов возможность предательства. Глядя со стен на колышущуюся массу хаосопоклонников, Феликсу даже думать об этом не хотелось. Достаточно ужасает и само их присутствие за стенами города. Не говоря уже о перспективе, что кое — кто из них уже находится внутри.

Уверенной поступью Арек вошёл в шатёр магов. Внутри было тихо. Каким — то образом рёв, вопли и крики орды смолкли, стоило ему вступить внутрь. В воздухе пахло галлюциногенным фимиамом, курившимся из стоящих при входе жаровен. Оглядевшись, Арек заметил массивные сундуки и замысловатые колдовские принадлежности. Он увидел шкатулки сандалового дерева из далёкого Катая и необычные, расписанные драконами светильники из легендарного Ниппона. В темноте возвышался скелет мастодонта. Что — то колыхалось в тенях за свисающими с потолка занавесями. И уже не в первый раз Арек удивился, как Келмайну и Лойгору удаётся запихнуть всё это барахло в свой шатёр. Временами ему казалось, что внутри шатёр больше, чем видится снаружи. Арек предполагал и такую возможность. В конце концов, они же могущественные чародеи.

Сидящие со скрещенными ногами колдуны — близнецы парили над арабским ковром на высоте ладони. Их глаза были закрыты. Перед ними без помощи рук на шахматной доске перемещались фигуры. Арек бросил взгляд на расстановку сил. С его места было заметно, что по игре явно выигрывают белые. Так было всегда, когда играли близнецы. Настолько равным было их мастерство, что неизбежно выигрывал тот, кто имел преимущество первого хода. Арек наклонился и сделал фигурой ход, ведущий к неотвратимой победе.

— Почему ты всегда так делаешь? — язвительно улыбаясь, спросил Келмайн.

— Я не могу понять, зачем вы вообще играете между собой, — произнёс Арек.

Он всегда считал несколько раздражающим чувство юмора, проявляемое близнецами. Казалось, они находят большое развлечение в обсуждении каких — то секретов, которые не желают поведать остальному миру. Тот факт, что колдуны всё ещё живы, служит доказательством их великой силы. В Пустошах Хаоса люди расстаются с жизнью и по менее существенным поводам.

— Мы надеемся когда — нибудь установить, кто из нас лучший игрок.

— И сколько игр вы уже сыграли на сей момент?

— Около десяти тысяч.

— Каков счёт?

— Как ты и предугадал, победа Келмайна выводит его на очко вперёд.

Арек покачал головой и внимательно присмотрелся к сияющим аурам своих подручных волшебников. Проглядывалось что — то похожее на насмешку.

— Ты ведь не нашу игру в шахматы пришёл сюда обсуждать, хоть она, несомненно, впечатляюща, — произнёс Лойгор.

— Что тебе нужно от нас?

— То же, что обычно — информация, пророчество, знание.

— Последним из перечисленного Тзинч наградил нас в достаточной степени.

— Как иногда думаю, даже чересчур, — заметил Келмайн.

Арек был не в настроении выслушивать подшучивания чародеев. Он быстро сообщил о том, что сегодня видел на стенах. Поведал о своём предчувствии опасности. Попросил колдунов даровать ему видение будущего.

— Несомненно, твои предчувствия оправданны, — произнёс Келмайн.

— Иногда Владыка Тзинч выбирает именно такой способ предупреждения, — прибавил Лойгор.

— Мне нужна более конкретная информация, — заметил Арек.

— Разумеется, — ответил Келмайн.

— Ты желаешь узнать больше об этом топоре и его обладателе, — произнёс Лойгор.

— Вот именно.

— Ты желаешь, чтобы мы воззвали к Владыке Тзинчу и просили его даровать тебе дар предвидения, — сказал Лойгор, голос которого приобрёл звучание и ритм, характерные для проводящего обряд священнослужителя.

Арек кивнул.

Келмайн взмахнул рукой, и в центр шатра выплыла большая металлическая сфера, неподвижно зависшая над столом. Лойгор провёл над ней рукой, и сфера распалась на две половины. Эти половины разошлись в стороны, открывая гигантский хрустальный шар, находящийся внутри.

— Смотри в Око Владыки и обрети в нём мудрость.

Арек смотрел.

В глубинах шара он видел мерцающий свет не больше булавочной головки — отдалённое пламя, разгорающееся по мере наблюдения. Ареку показалось, что он уловил вид вращающегося отдалённого мира, который узнал по большинству своих беспокойных снов, мира, что ранее являлся ему в видениях на святых местах Владыки Тзинча. В том мире небеса постоянно меняют цвет, когда по безоблачному небосводу проходит красно — зелёная рябь, и огромные крылатые фигуры с телами людей и головами хищных птиц преследуют души своих жертв на безбрежной земной поверхности, а в центре всего на троне восседает его бог.

Арек ощутил рядом ещё чьё — то присутствие, в котором распознал души своих чародеев. На пределе слышимости он различал их голоса, напевающие слова жутких заклинаний. Словно издали он наблюдал за эпизодом от сотворения мира. Здоровенный гном, каким — то образом казавшийся крупнее обычного, ковал топор, опознанный Ареком. Древний гном обрабатывал лезвие на наковальне, сквозь которую протекали мощные потоки магии, терпеливо нанося руны невероятной мощи на погибель демонам. На последнем этапе ритуала гном применил защитные чары, после чего картинка задрожала и пропала.

— Он нас чувствует, — услышал Арек мысленный голос Келмайна.

— Ерунда, брат, заклинание защищает его от любой внешней магии, включая нашу.

— Надеюсь, что ты прав.

Арек недоумевал, за кем они наблюдают и о чём они говорят колдуны. Обзор задрожал и сместился, а он увидел огромного гнома, похожего на первого, который держал два топора, за изготовлением одного из которых наблюдал Арек, а второй был таким же. Голова гнома была обрита, его кожу покрывали татуировки. Он неустанно сражался с ордами Хаоса в мире, где небеса были цвета крови, и в них сияла огромная и зловещая колдовская луна Моррслиб.

— Первое великое вторжение, — прошептал голос Келмайна.

— Когда Владыки Хаоса впервые получили доступ в этот мир, — прибавил Лойгор.

Арек видел армии гномов из гномьих городов — крепостей. Он видел непрерывную обречённую борьбу с армиями Тьмы. Видел, как обладатель топора в итоге отправился в Пустоши с целью закрыть Владыкам Хаоса доступ в свой мир. Видел, как гном отбросил топор перед своим последним, обречённым на неудачу сражением с ордами демонов.

Картинка снова сместилась. Молодой гном отыскал топор и принёс его в великую крепость Караг — Дум, расположенную далеко на севере. Защитные чары стен огромного города на тысячелетие скрыли дальнейшее наблюдение. Затем Хаос снова продвинулся, уже в известные Ареку времена. Он увидел Караг — Дум в окружении Пустошей, осаждённый многочисленным войском зверолюдов и демонов. Видел, как защитный магический барьер был пробит Кровожадным Кхорна, и смог увидеть внутреннюю часть города. Арек видел, как Кровожадный был побеждён дальним потомком первоначального обладателя топора, который скончался после победы над могучим крылатым демоном. Видел, как топор забрал сын короля, отправившийся в Пустоши Хаоса, чтобы привести подмогу своему народу. Арек был свидетелем того, как молодой гном потерпел неудачу и, приняв свой последний бой против армии зверолюдов, умер в одиночестве вдали от дома, найдя убежище в пещере.

Картинка замерцала. Через Пустоши двигался конвой странных бронированных передвижных машин — обитых сталью повозок, приводимых в движение мускульной силой находившихся внутри гномов.

— Какая — то экспедиция, брат, на поиски города Караг — Дум.

— Разумеется, обречённая на провал, — последовал ответ.

Арек видел, как повозки уничтожались одна за другой, и их экипаж поворачивал обратно, пока не осталась лишь одна. В итоге даже эта стальная повозка была атакована и приведена в негодность зверолюдами, и из неё вышли трое гномов: глубокий старик с длинной, разветвляющейся на две пряди бородой; здоровенный, грубый, выглядящий туповатым воин, третьим был гном сурового вида.

— Готрек Гурниссон, — донёсся до Арека шёпот Келмайна.

— Да, брат, — послышался ответ.

Все трое были вооружены мощным оружием, защищены бронёй и руническими талисманами. Они пробили себе путь от своей повреждённой повозки и предприняли долгий и трудный путь назад, к так называемой цивилизации.

Внезапно налетела буря, подняв тучи пыли. Трое разделились. Один из них, по имени Готрек, нашёл убежище в пещере, где его обнаружил огромный зверолюд — мутант. Загнанный глубоко в пещеры, гном нашёл останки молодого принца и топор. Когда гном поднял топор, между ним и оружием установилась связь. Вооружённый его древней силой, гном сразил зверолюда и присоединился к двум своим товарищам.

Ещё один переход. Горы. Голубое небо. Протяжённая долина. Гном, известный как Готрек. Он стал крупнее, мускулистее и ещё угрюмее.

— Топор изменяет своего обладателя, брат. Смотри, как он вырос.

Истребитель входит в долину, по виду заметно, что он счастлив оказаться здесь. В долине сожжённая деревня и множество мёртвых гномов. Гном входит в один из каменных домов. Внутри лежат в неуклюжих позах тела несчастной гномьей женщины и её маленького ребёнка. Гном склоняет голову. Вполне возможно, что он плачет.

Очередное изменение. Тронный зал правителя гномов. Здесь снова Готрек Гурнисон, яростно спорящий с длиннобородым аристократом на троне. Губы аристократа сжаты в презрительной усмешке. Похоже, что говорит он с издёвкой, а затем делает рубящий жест рукой, то ли запрещая Готреку заниматься тем, чем тот желает, то ли отдавая приказ его убить.

Готрек качает головой и мрачно усмехается. Правитель отдаёт охране приказ взять обладателя топора под стражу. Это было ошибкой. Начинается всеобщая потасовка. Вскоре все в зале, кроме Готрека и сбежавших, мертвы. Повсюду лежат тела гномов.

Гном поднимает нож и срезает свои волосы. Вскоре его голова, за исключением небольшой грубой полосы, становится обритой. Он уходит в мир, дабы выполнить то, что собирался.

Крупный город людей. Возможно, Альдорф, столица Империи.

Таверна. Высокий светловолосый, в стельку пьяный мужчина сидит за столом с гномом, который тоже явно под хмельком. Гном теперь стал старше. На его голове огромный хохол выкрашенных в оранжевый цвет волос. Бритую голову покрывают татуировки. Он покрыт шрамами, а рот искажён в циничной усмешке. Высокий мужчина явно чем — то расстроен. Они беседуют. По ходу беседы волнение мужчины усиливается. Они продолжают выпивать. Гном достаёт нож, и необычная двоица даёт что — то вроде клятвы на крови.

Теперь картины следуют с сократившимся временным разрывом. Склепы под имперским городом. Маг проводит зловещий ритуал, который прерывается двоицей. Небольшую деревню в глуши держит в страхе крылатый демон, пока двое товарищей не прекращают это. Ночной лес, озарённый светом Моррслиба. Двое сражаются с мутантами и сектантами, в итоге спасая похищенного маленького ребёнка. Караван повозок следует на юг, по ходу сражаясь с гоблинами и мертвецами. Оба тут как тут, сражаются, словно дьяволы. У ворот горящего форта истребитель побеждает целое племя волчьих всадников, теряя при этом глаз. Арек видит разрушенный город гномов, сражения с чудовищами, встречи с призраками.

Размытые сцены, ускоряясь, следуют одна за другой. Столкновения с чародеями, оборотнями и злобными людьми. Горят здания другого имперского города, по улицам которого шествует армия крысолюдей. Огромный воздушный корабль пересекает Пустоши Хаоса и прибывает в Караг — Дум. Кровожадный возвращается, но вновь терпит поражение, теперь от пары искателей приключений. Они сталкиваются с могучим драконом и убивают его. Они сражаются с целой армией орков, и каким — то образом остаются в живых.

По ходу наблюдения Ареку становится ясно, что кем бы ни были эти двое — они герои, а их предназначение — каким угодно образом противостоять Хаосу. Хотя возможно, что это не их судьба, но влияние топора. Арек не мог утверждать. Это следовало обсудить с подручными колдунами.

Внезапно последовательность видений прекратилась. Затем в воздухе что — то изменилось. Ареком овладело глубокое ощущение предчувствия. Картина почернела, и на короткие мгновения перед ним возникло гигантское лицо с мерцающими и меняющимися чертами, напоминающее то птицеголового демона, то невероятно красивого мужчину с глазами пылающего света. Арек сразу понял, что глядит на Владыку Тзинча. Существо презрительно ему усмехнулось, и перед глазами появилась последняя сцена.

Горели здания. На улицах рогатые воины сошлись с людьми в рукопашной. Арек видел себя лежащим на земле, в пробитых и искорёженных доспехах, и его обезглавленный труп покрывался снегом. Вокруг были искалеченные тела зверолюдов и воинов Хаоса. Арек видел себя сражающимся с гномом. Он был охвачен предвкушением момента своей неминуемой победы.

Картина побледнела и сменилась другой. Арек увидел, как промелькнул топор, срубая ему голову.

Третье видение ужаснуло его: Готрек Гурниссон и его товарищ — человек, израненные, но торжествующие, стоят возле трупа Арека, отрубленную голову которого человек держит в руке. Потрясённый, Арек уставился на эту картину, которая начала меркнуть. Ошарашенный, он стоял посреди шатра колдунов.

— Ваши видения никоим образом меня не успокоили, — наконец вымолвил Арек.

Келмайн посмотрел на Лойгора. И снова Арек почувствовал неловкость от понимания того, что между ними происходит бессловесное общение.

— Подобные видения не всегда точны, — в конце концов произнёс Келмайн, поглаживая висок своими золотыми ногтями.

— Иногда, своего интереса ради, вмешиваются злокозненные демоны. У наших старших братьев довольно странное чувство юмора, — добавил Лойгор.

— Видели ли вы то самое, что и я? — спросил Арек.

— Мы видели, как один из гномьих Богов — Предков создавал топор. Мы видели много событий из его истории. Мы видели осаду Караг — Дума. Видели, как Готрек получил топор. Мы видели… твою смерть.

— Как такое возможно? Я думал, Око лишь прошлое способно показывать.

— Око необычный артефакт. Оно способно открывать лишь определённые вещи…, — начал Лойгор.

— Обычно показывает лишь прошлое, — прервал его Келмайн. — Или то, что люди считают прошлым.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Арек.

Келмайн посмотрел на Лойгора. Арек понял, что они пытаются решить, кто же будет давать ему объяснения.

— Царство Хаоса, являющееся источником всей магии — это другой мир, не имеющий чёткой границы с этим миром… — начал Лойгор.

— Он полностью состоит из энергии… — снова перебил Келмайн.

— …которой может воспользоваться тот, кто благословлён даром, — закончил Лойгор.

— И? — спросил Арек.

— Между двумя мирами существуют связи. Сильные эмоции, желания, мечты, страхи — всё это приводит в движение колышущееся море энергии, которое и представляет собой подлинное царство Хаоса, — заявил Келмайн. — События, что вызывают такие сильные эмоции, могут оставить отпечаток в мире Хаоса. Сражения, убийства и тому подобные. Равно как мечты и страхи. Эти отпечатки подобны…

— Подобны пузырям, — подхватил Лойгор. — При правильном применении, Око способно показывать нам эти отпечатки. При этом артефакт подобной мощи проникает сквозь вращающиеся вихри энергии и выбирает те отпечатки, которые желает владелец.

— Стало быть, ты говоришь о том, что наши видения не обязательно бывают истинны.

— Я верю, что большинство из них в основном правдивы. Они могут быть не совсем точны, однако во многом вполне достоверны.

— Как насчёт последнего видения?

— Должно быть, это нечто, привнесённое в ритуал тобой самим, — предположил Келмайн.

— Отражение твоих собственных скрытых страхов, — насмешливо прибавил Лойгор.

— А возможно, это посланное Владыкой Тзинчем предупреждение, показывающее, что может произойти, если ты будешь продолжать следовать этому пути.

— Сложно узнать наверняка. Подобные видения всегда загадочны.

— Как, похоже, и ваши объяснения.

— Мы всего лишь скромные служители нашего почитаемого господина, — произнёс Лойгор.

Арек никогда не был уверен, Тзинча или его самого подразумевает колдун, произнося подобные слова. И подозревал, что эта двусмысленность не случайна.

— Ты знаешь этого гнома, — заметил Арек.

— Мы его знаем, — поправил Келмайн. — В прошлом он случайно расстроил некоторые из наших планов.

— Мы подозреваем, что он, вольно или невольно, является избранным чемпионом врагов нашего дела.

— Сомнений нет, обладание тем могучим топором изменило его.

— Если гном умрёт, будущее то не наступит никогда, — заявил Арек. — Без него топор не сможет меня убить.

— Возможно. А возможно, топор найдёт нового носителя.

Арек некоторое время обдумывал этот вариант, затем пришёл к решению. Гнома следует уничтожить, топор же должен исчезнуть.

— У вас имеются агенты в городе?

— Множество.

— Пусть позаботятся, чтобы гном и его оруженосец — человек умерли. Пусть позаботятся, чтобы топор потерялся и не скоро мог найтись.

— Мы приложим все силы, — уверил Келмайн, расплываясь в издевательской улыбке.

— Если видение действительно ниспослано Владыкой Тзинчем, будет богохульством пытаться помешать предназначению, которое он для тебя приготовил.

— Тем не менее, сделайте это.

— Как пожелаешь.

(обратно)

Глава четвёртая

Ульрика с отвращением осматривала зал. Но не окружающая обстановка выводила её из себя, а находящиеся здесь люди, по крайней мере, большинство из них. Зал был меблирован очень скромно, чего она не ожидала от изнеженных аристократов — южан. Здесь не было изысканной резьбы и гаргулий, покрывающих стены множества зданий города, лишь оружие и знамёна.

Чопорно восседающий на полированном деревянном троне, князь сам казался превосходно исполненной статуей воина. Князь был красивым стройным мужчиной лет за тридцать. Его чёрные волосы начали сереть. Он носил длинные свисающие усы, столь обожаемые южным дворянством, которые ему явно шли. Усы делали князя похожим на какого — нибудь дикого всадника из легенд о господарях. Сила его пристального взгляда приводила в замешательство, однако Ульрика не заметила ничего, что заставило бы поверить слухам о его безумии.

Некоторые люди заявляли, что проявлением унаследованного от отца безумия является склонность князя Энрика повсюду видеть хаосопоклонников. Для Ульрики же поддержка князем охотников на ведьм и непрерывное преследование мутантов были всего лишь разумными предосторожностями против великого врага. Возможно, так и есть. Возможно, упаднические обычаи Империи привились даже здесь, в великих цитаделях Кислева. Эта мысль вызвала у неё ироническую улыбку. Сама — то Ульрика не лучше. Не она ли выбрала в любовники изнеженного южанина? Не она ли пользовалась советами волшебника Макса Шрейбера, того самого человека, по поводу которого всего лишь несколько месяцев назад могла побиться о заклад, что сам он является хаосопоклонником? Нет, не в том она положении, чтобы порицать этих людей. Разумом она это понимала. Но сие не удерживало её от подобных мыслей.

Возле трона князя находилась большая печь, своим жаром согревающая холодный осенний воздух. Слева от трона стоял длиннобородый камергер с тяжёлым деревянным посохом. Чуть впереди трона располагались два защищённых доспехами и вооружённых алебардами княжеских стража — великаны, по меньшей мере, на голову выше любого из остальных мужчин в зале. В десяти шагах перед троном располагался верёвочный барьер, за которым ожидали просители. Здесь собралась пёстрая компания: богатые купцы, неродовитые дворяне и несколько смахивающих на оборванцев мужчин неопределённого рода занятий. Насколько Ульрика догадывалась, они могли быть волшебниками, жрецами или профессиональными провокаторами.

Осматривая прочих посетителей в зале, Ульрика удивлялась, как Энрик в состоянии выдерживать их присутствие. Выходки этих людей могли свести с ума и самого рассудительного человека. В центральной части помещения расположилась делегация от купеческой гильдии, протестующая против последнего княжеского указа о замораживании цен. Послушать их, так даже расположившаяся за воротами города огромная армия Хаоса не должна препятствовать праву продавца на установление лучшей цены за свой товар. И их не беспокоит тот факт, что использование сего права может привести к голоду среди подавляющей части населения и голодным бунтам. Среди купцов Ульрика узнала толстяка со сторожевой башни. Похоже, он преодолел свои страхи, раз гораздо сильнее обеспокоен тем, что ему не позволено продавать зерно по цене раз в десять больше той, что установлена месяц назад. «Торгаши, — думала Ульрика, выразив этим обычное презрение служилого дворянства к зарождающемуся среднему классу. — У них нет чести. Несмотря на то, что город ведёт борьбу не на жизнь, а на смерть, они думают лишь о собственных барышах».

Похоже, князь Энрик разделял её мнение.

— Как мне кажется, поддержание боевой готовности наших людей, спокойствия и лояльности к правителю среди населения в настоящий момент гораздо важнее, чем прибыли гильдии, — произнёс князь пронзительным голосом.

— Но, Ваша Светлость… — начал было жирный купец.

— Кроме того, — проигнорировав купца, продолжил князь, — мне кажется, что люди, рассуждающие иначе, по всей видимости, сами являются хаосопоклонниками и последователями Тёмных Сил.

«Это заставит купцов заткнуться, — с некоторым удовлетворением подумала Ульрика. — Такую незавуалированную угрозу они поймут столь же ясно, как и я». Князь продолжил, немного изменив акцент своей речи в сторону убеждения.

— И Осрик, в конце концов, если город падёт, какое значение имеет прибыль? Золото приносит пользу лишь тому, кто жив и способен его потратить. Я уверен, что если те твари ворвутся в наш замечательный город, пощады не будет никому, невзирая на размер богатства… разве что кроме нескольких хаосопоклонников.

Теперь до купцов явно дошёл намёк правителя. Большинство из них начало оглядываться по сторонам, надеясь, что им удастся под благовидным предлогом покинуть зал. Замечание князя о том, что золото полезно лишь живым, для них не пропало даром. И оно столь же справедливо в отношении повешенных за измену, как и для тех, что погибли от рук воинов Хаоса.

— Брат мой, я уверен, что здесь нет хаосопоклонников, — учтиво произнёс Виллем.

Посмотрев на брата, он подмигнул ему, затем развернулся и одарил купцов дружеской улыбкой. В знак согласия купцы закивали.

«Железная рука и вельветовая перчатка, — думала Ульрика. — Жаль, с одной стороны. По характеру, Энрику куда более пристало быть обычным исполнителем, а его брату — миротворцем. Возможно, для популярности правящего рода было бы лучше, если бы эти двое поменялись ролями — в таком случае руки князя оставались бы чисты, и он был бы более любим народом. Однако этого не случилось. По праву рождения стали они теми, кто они есть, и не похоже, чтобы кому — то из братьев была не по вкусу его роль, если можно называть это ролью. Возможно, братья просто ведут себя естественно». С другой стороны, о Виллеме тоже ходили кое — какие слухи. Он кто — то вроде учёного: балуется алхимией, говорят, даже читает книги, доставленные из самой Империи. Что делает его подозрительной личностью в глазах представителей старой кислевитской аристократии.

— Желаете обсудить что — либо ещё? — холодно поинтересовался Энрик.

Купцы завертели головами, и князь позволил им удалиться. К трону приблизились очередные просители. Обедневшие, судя по наряду, дворяне желали, чтобы князь рассудил небольшой спор, возникший между ними. Ульрика вскоре потеряла нить разговора, и переключила внимание на зал для приёмов.

Тот был сравнительно небольшим, с развешанными по стенам толстыми гобеленами, изображавшими сцены древних сражений. Заметно преобладали сцены последней Великой войны с Хаосом. Тут был и Скафлок Железный Коготь верхом на своей могучей виверне Роковой Клык. И Магнус Благочестивый с ореолом святости над головой, в сияющих тяжёлых пластинчатых доспехах, держащий в руке могучий боевой молот — символ императорской власти. И богоподобный царь Александр в золочёных доспехах. С толстых шерстяных полотен скалились зверолюды. Им навстречу скакали благородные рыцари и крылатые гусары. Небеса освещались зловещей луной Хаоса, которая выглядела крупнее, чем Ульрике доводилось видеть на протяжении всей своей жизни, за исключением последних нескольких недель.

В очередной раз Ульрика пожалела, что не воспользовалась преимуществом родства с княжеским родом. Посредством брачных связей они являлись дальними родственниками, и она могла бы напроситься на личную встречу, но не стала. Подобное противоречило присущему ей чувству справедливости. Её дело важно лично для неё, однако недостаточно важно для всех остальных, чтобы оправдать вмешательство в государственные дела. Ульрика решила воспользоваться часами приёма посетителей. В конце концов, всё, что в действительности ей хотелось узнать — есть ли какие — либо новости о её отце. Имелся лишь весьма незначительный шанс, что князю может быть что — то известно. Ульрика вздрогнула и постаралась успокоиться. С отцом всё в порядке. За почти полвека он пережил и войну, и голод, и чуму. Переживёт и это. Он неуязвим. По крайней мере, на это она надеялась. Для Ульрики он был всем, что осталось от её семьи.

Повышенный тон голоса князя вывел Ульрику из задумчивости. Дворяне вывели его из себя, и он кричал на них, как на непослушных детей, нуждающихся в строгой дисциплине.

— И если кто — либо из вас осмелится явиться сюда и снова попусту занимать моё время, я прослежу, чтобы обоих выпороли плетьми и лишили мест в боевом построении. Я достаточно ясно выражаюсь?

Ульрика была поражена. Эти люди могли быть незначительными и незаслуживающими внимания, но они дворяне. Крайне необычно, чтобы кто — либо разговаривал с ними в подобном тоне. Подобно всем кислевитским аристократам, они обидчивы и могут располагать собственными войсками и наёмными убийцами. Следствием столь явной грубости обычно была дуэль. На что и указал один из дворян.

— Когда эта битва закончится, граф Микал, я с радостью дам вам удовлетворение, — презрительноусмехнулся князь, голос которого не выражал никаких сомнений в отношении того, что он выйдет победителем из любой дуэли. — Но на случай, если тебе это не заметно, в настоящий момент нас беспокоят несколько более важные дела. Гораздо более важные, чем вопрос о том, кто из вас имеет первенство в выборе своих позиций на внешних стенах. Однако если прождать достаточно долго, те зверолюды за стенами могут сделать ваш спор риторическим, срубив ваши глупые головы. Это в том случае, если их не опередит моя стража. Вы можете нас оставить. Сейчас же!

Ярость в голосе князя была неподдельной, и у Ульрики не было сомнений, что Энрик имел в виду именно то, что высказал. «Если так, — подумала она, — это недальновидно. В преддверии грядущих дней ему может понадобиться добровольная поддержка этих людей и их отрядов». Это заметил и Виллем, который, прошептав что — то на ухо брату, поспешил за ушедшими, чтобы примирительно переговорить с ними. Камергер изучил свой список, ударил посохом о пол и приказал приблизиться двум другим людям.

Это были здоровяки в потрёпанных доспехах, с длинными плащами с капюшонами и амулетами в виде волчьей головы на шеях. На мрачных лицах обоих застыло выражение яростного фанатизма. Ещё до того, как они заговорили, Ульрика без всякой подсказки поняла, кто они. Охотники на ведьм.

— Ваша светлость, внутри стен Праага находятся мерзкие последователи Тёмных Сил. Мы должны преподать им урок. Сожжение нескольких из них послужило бы примером гражданам.

— И, разумеется, Улго, ты точно знаешь, кого следует сжечь? — в голосе князя слышалась явная насмешка.

Ульрика была удивлена — у Энрика была репутация непримиримого врага Хаоса, благожелательно относящегося к охотникам на ведьм. Это было одной из немногих вещей, снискавших ему популярность среди народа. Она пригляделась внимательнее. Возможно, ему просто не нравятся эти двое. Отвечал второй охотник на ведьм, у которого был спокойный и изысканный голос, чем — то напоминавший голос Феликса.

— Мы взяли на себя смелость подготовить список, ваша светлость, — произнёс он.

Князь подал ему знак приблизиться, взял свиток протянутой рукой, какое — то время изучал его, а затем принялся хохотать.

— Вашей светлости что — то показалось забавным? — вкрадчиво спросил охотник.

В его голосе слышались предостерегающие нотки. Он был не из тех, кто сносит насмешки.

— Лишь ты, Пётр, мог записать в еретики половину иерархов храма Ульрика.

— Ваша светлость, они без должного усердия занимаются выявлением совращённых Тьмой. Любой священнослужитель Ульрика, поступающий подобным образом, является изменником делу человечества и, следовательно, еретиком.

— Уверен, что первосвященник не согласится с твоими доводами, Пётр. Что, должно быть, и было причиной снятия твоего священнического сана.

— Ваша светлость, расстригой я сделался стараниями скрытых еретиков, что убоялись разоблачения перед сияющим светом истины, понимающих, что или они подвергнут меня бесчестью, или я открою, какими злобными порождениями демонов они являются. Они…

— Довольно, Пётр! — спокойно, но с угрозой произнёс князь. — Мы находимся в состоянии войны, и я объясню это лишь один раз. Я вызвал тебя сюда, чтобы кое — что сообщить, а не выслушивать твои тирады. Так что слушай внимательно и не упусти ни слова. Отныне никаких более преследований тех, кого ты или твои люди считают еретиками… кроме как по моему приказу! Никаких подстрекательств населения к сожжению жилищ тех, кого ты обвиняешь в недостатке рвения… без моего личного разрешения! Ты и твоя личная армия фанатиков будете полезны в приближающейся битве, но я не потерплю, чтобы поддержание порядка оказалось в твоих руках. Попробуешь ослушаться, и голова твоя окажется на пике прежде, чем сможешь оправдаться. Понял меня?

— Но, ваша светлость…

— Я спросил: «Ты понял меня?», — в голосе князя был холод и смертельная угроза.

Ульрика следила за происходящим, не имея уверенности, одобряет или нет. Хорошо, что Энрик жёстко обходится с неуправляемыми элементами среди населения, особенно такими возмутителями спокойствия, какими кажутся Улго и Пётр. Однако это влиятельные люди, дело их правое, и не следовало ему оскорблять их, принимая сей повелительный тон. Ульрика начинала понимать, почему Энрик менее популярен, чем его брат.

— Да, ваша светлость, — ответил Пётр.

Тон его голоса был опасно близок к неуважительному. Ульрика начала подозревать, что в этом вопросе вмешательство князя может оказать обратный эффект. Небезызвестно, что охотники на ведьм и их приспешники умеют скрывать свою деятельность.

— Тогда можешь идти, — произнёс князь.

Ульрика столь пристально наблюдала за уходом охотников на ведьм, что едва не упустила тот факт, что вызывают её саму. Она поспешно вышла вперёд и поклонилась.

— Кузина, — начал князь. — Чем я могу тебе помочь?

— Я хотела бы знать, нет ли новостей о моём отце, ваша светлость.

— Я позабыл уведомить тебя, что новостей нет. Если я получу какую — нибудь весть, то сообщу тебе незамедлительно. Полагаю, моему камергеру известно, где тебя отыскать?

— Да, ваша светлость.

— Хорошо. Тогда ступай.

Ульрика покраснела. Даже по меркам кислевского дворянства её безоговорочно выставили. Снедаемая злостью, она повернулась, чтобы уйти. Почувствовав на своём плече руку, Ульрика развернулась, почти готовая ответить ударом. И сдержалась, увидев улыбающегося ей Виллема.

— Тебе следует извинить князя, — произнёс он. — Он не самый терпеливый из людей, да ещё и раздражён множеством недавних происшествий. Для нас для всех сейчас непростые времена.

— Он местный правитель. Идёт война. Тут нечему извиняться.

— Уверен, что Энрик с тобой согласится, тем не менее, не следует забывать о вежливости, особенно если имеешь дело с кровными родственниками. Я сожалею, что у нас нет известий о твоём отце. Однако надежда есть всегда. Почтовые голуби сбиваются с пути, случается, пропадают или погибают гонцы. Я бы не отчаивался. Глядя на всю ту орду, я сомневаюсь, чтобы с некоторых пор хоть какой — то гонец с севера смог бы пробраться, миновав её.

Чувствуя обеспокоенность в голосе Виллема, Ульрика понемногу начала смягчаться. Ей стало немного лучше.

— Спасибо, — от чистого сердца произнесла она.

— Пожалуйста, не думай об этом. Рад помочь. И не беспокойся, пройдёт и это. Как я понимаю, ты прибыла с гномом — истребителем и его товарищами, волшебником и мечником. Уверен, они обворожительные и весьма мужественные люди. Мне было бы приятно как — нибудь вечером встретиться со всеми вами здесь, во дворце, на званом обеде. Мне бы хотелось воспользоваться возможностью расспросить про чудесный летающий корабль и поближе познакомиться с такой привлекательной кузиной.

Ульрика попыталась представить себе за одним столом Готрека и этого изысканного мужчину, но не смогла. Вот Феликс с Максом — другое дело.

— С удовольствием, — отозвалась она.

— Я прослежу, чтобы отправили приглашение. До встречи…

Серый провидец Танкуоль уставился в свой магический кристалл. Он чувствовал переутомление. Окружающие его старейшины Творцов смотрели на него плотоядными взглядами. Танкуоль заставил себя проигнорировать сию помеху и сосредоточиться на своём колдовстве. Он позволил своему разуму уйти в транс — первое, чему он научился, как серый провидец, выйдя из детского возраста и приступив к азам своего обучения. Он позволил своему духу свободно парить и сосредотачивать энергию чёрной магии, которую затем обратил на кристалл.

Как только он это сделал, его поле зрения сместилось. Словно бы кристалл превратился в глаз наблюдающего божества, и от подобного сравнения Танкуоля проняло до потрохов. Он увидел собственное тело со стороны. Он увидел уставившихся на него старейшин Творцов, с их необычными мутациями и серыми шкурами, и Изака Гроттла, голодным взглядом следившего за происходящим из угла зала. Гроттл высунул длинный розовый язык между желтоватых клыков, а затем принялся глодать свой хвост. Этот жест заставил Танкуоля побеспокоиться о собственной безопасности. Однако делать нечего, он сам на это вызвался. Содействие Творцам в подавлении восстания Ларка являлось быстрейшим и надёжнейшим способом вернуть себе их расположение, и чем быстрее он это сделает, тем скорее освободится из смертельной западни. Принимая во внимание ту громадную армию Хаоса на марше, Адская Яма была последним местом, где Танкуоль желал бы находиться.

Лишь только подумав об этом, он выругался. Само упоминание об армии немедленно вызвало в его мозгу яркий образ, что в его сверхчувствительном состоянии оказалось достаточно, чтобы поле зрения в кристалле сместилось наружу. Внезапно под ним оказался кратер Адской Ямы, с чудовищными зданиями из плоти, громоздящимися над местом падения древнего метеорита. Улицы, заполненные сражающимися скавенами — сторонники Ларка против войск, что остались верными клану Творцов. Всего лишь на мгновение ему открылось жестокое сражение, а затем мысленный глаз повернулся в сторону поднимающегося вдали облака пыли.

Через мгновение Танкуоль оказался там, наблюдая сверху. Он увидел тесно сомкнутые ряды зверолюдов — завывающую толпу покрытых шерстью, почти звероподобных людей, многие сотни воинов Хаоса в чёрных доспехах верхом на здоровенных и смертельно опасных скакунах. Под ним проходили чудовищные существа — наполовину драконы, наполовину огромные человекоподобные. Рядом с ними брели тролли — мутанты. Стаи человекообразных существ с крыльями летучих мышей закрывали небо. То было громадное войско, но самым худшим являлось то, что, насколько было известно Танкуолю, оно лишь часть огромных армий Хаоса, находящихся на марше. Кое — что, несомненно, останется и на долю последователей более слабых божеств, но Танкуоль не испытывал великого желания прояснять этот момент. Посредством кристалла он и так разглядывал армию с более близкого расстояния, чем когда — либо хотел.

Серый провидец зарычал и постарался взять себя в руки. Всё это замечательно, однако никак не приближает его к выполнению задания. Ему нужно выяснить, что замышляет Ларк. Ему нужно изыскать способ дать Творцам перевес в гражданской войне, которая разорвёт укреплённый город изнутри ещё до того, как приближающаяся орда соберётся извлечь преимущества из этого раздора. Танкуоль сконцентрировал мысли на Ларке. И сразу же почувствовал присутствие своего бывшего слуги — изменника. Драгоценный камень, который Танкуоль давным-давно вживил в Ларка, всё ещё выполнял свою задачу, связывая их.

Со скоростью мысли поле зрения изменилось. Теперь серый провидец находился в обширном помещении, разглядывая сверху колышущееся море решительно настроенных скавенов — оборванцев. Большинство из них крупными размерами не отличались. Это были рабы — самые отбросы иерархического сообщества скавенов, слишком слабые или слишком тупые крысолюди, чтобы пробиться к власти по примеру более достойных собратьев. Их единственная сила — численность. К несчастью, тут их было полным полно. Среди толпы то и дело попадались более крупные и лучше вооруженные скавены. Танкуоль изо всех сил старался подавить клокотавшую в нём ярость. В этом суть скавенов. Всегда находятся такие перебежчики, которые из соображений целесообразности объединяются с теми, кто по их предположению окажется победившей стороной в каком бы то ни было противостоянии. Танкуоля же насторожило количество Творцов, которые, похоже, рассуждают именно так. В той толпе, помимо множества воинов в форменных одеждах клана, находились даже огромные черношкурые штурмовики. Внезапно Танкуоль осознал, почему ему был предоставлен шанс вернуть себе расположение старейшин клана. Невероятно само по себе, но каким — то образом Ларк умудрился организовать небольшое восстание, едва не увенчавшееся успехом. Под его командование переходило всё больше и больше верных клану отрядов, и если процесс продолжится, то численный перевес изменит расклад сил в пользу Ларка.

Серый провидец Танкуоль отвлёкся, чтобы быстро просчитать такой вариант. Если уж столь многие переходят на сторону его бывшего слуги, может, так стоит поступить и ему? Или ему следует поразмыслить о переходе на сторону тех, кто стоит за Ларком, который вряд ли обладает достаточным интеллектом, чтобы самостоятельно всем заправлять. За всем этим должен скрываться проницательный интеллект. Возможно, что под чутким руководством опытного скавена, каковым является Танкуоль, тот сможет создать на месте Адской Ямы новый мощный оплот для себя и своих преданных советников.

Ларк стоял на высоком помосте, наблюдая за находящейся внизу толпой. Тот выглядел даже крупнее, чем его помнил Танкуоль. Теперь он явно был поздоровее крысоогра, почти в два раза выше и гораздо тяжелее Феликса Ягера. Длинный червеподобный хвост Ларка оканчивался массивным костяным наростом. В красных глазах был безумный блеск. Наиболее устрашающими во всей внешности Ларка были кручёные рога, похожие на рога самого Танкуоля, которые росли по бокам черепа. По правде говоря, Ларк обладал сверхъестественным сходством со всеми из когда — либо виденных Танкуолем изображений Рогатой Крысы. Несомненно, налицо все признаки невероятного подобия Рогатой Крысе, с которой Танкуолю довелось общаться в ходе ритуала посвящения. Как такое возможно? Может, Бог — Крыса действительно выбрал Ларка своим представителем? Танкуоль немедленно отмёл подобную мысль. Невозможно.

Ларк начал речь:

— Угнетённые братья — скавены! Дети Рогатой Крысы! Час освобождения настал. Время Перемен уже наступило.

Время Перемен? Выражение знакомое. Танкуоль гадал, где мог слышать его раньше.

— Мир меняется. Ничтожные возвысятся. Могущественные падут. Это обещано мне отцом, Рогатой Крысой.

От ярости у Танкуоля едва не случилась остановка сердца. Его отец? Да как осмелилась эта жалкая мутантская пародия на скавена на столь богохульные заявления? Танкуоля изумила глубина проявления собственных чувств по этому поводу. Ларк заявляет о более близком родстве с величайшим из богов, чем то, в котором состоят серые провидцы. Он принимает на себя роль духовного лидера. Танкуоля удивило, что Рогатая Крыса не поразила Ларка на месте. Разве что… Нет. Это невозможно. Заявления Ларка никоим образом не могут быть истинными.

— Те, кто последует за мной, будут многократно вознаграждены. Воздержавшиеся или те, кто предаст меня, будут наказаны так, что невозможно представить. Хотя, если вы задумаетесь о том, каково быть освежёванным заживо над огромным костром горящего искривляющего камня, при этом двое клановых крыс — палачей втыкают раскалённые железные пруты в ваши мускусные железы, а затем…

Ларк перешёл к описанию набора пыток, которые были чрезвычайно впечатляющими и довольно мучительными. Даже на этом расстоянии Танкуоль почувствовал, как напряглись его мускусные железы от подобного описания.

— … в задний проход! — закончил Ларк.

Ошеломлённая толпа замолчала. Танкуоль вынужден был признать, что Ларк, похоже, кое — чему научился за время их длительного общения. Его речь была довольно впечатляющей и успешной в наиболее желаемой для любого скавена цели — вызвать страх у подчинённых.

— Теперь, слушайте — слушайте! — продолжил Ларк. — Для успеха нашей великой священной войны мы сперва должны захватить Адскую Яму. Чтобы захватить Адскую Яму мы должны взять под контроль как воспроизводящие чаны и помещения совета, так и завод по очистке искривляющего камня. Для этого мы разделим свои силы на три части.

Танкуоль слушал, как Ларк расписывает свой план. План был весьма дерзкий. Он основывался на скорости, неожиданности, и финтах внутри финтов. Танкуоль осознавал, что едва ли сам придумал бы нечто лучшее, и план этот почти наверняка сработает, если только Танкуоль не раскроет его детали старейшинам Творцов.

Если только.

Острый скавенский ум Танкуоля просчитал имеющиеся варианты. Он понимал, что должен быть какой — то способ обернуть ситуацию к собственной выгоде. Но, занимаясь этим, Танкуоль не переставал удивляться, где и как его тупой, как животное, приспешник смог раздобыть подобный план. Разве мог столь изощрённый и коварный замысел быть результатом труда самого Ларка? Это могло быть работой лишь столь же могучего интеллекта, коим обладал сам Танкуоль. Серый провидец начал размышлять о том, как бы ему выяснить, что за направляющая сила скрывается за его приспешником.

Он был уверен, что дело не обошлось без обширного заговора. Кто из его врагов настолько хитроумен, чтобы перевербовать такого слугу, как Ларк, постоянно находившегося под присмотром?

Ларк наблюдал за своими последователями и купался в лучах славы. Он понимал, что лишь получил должное. Долгие годы он скрывал свой талант, не получая того признания, что по праву ему причиталось, но наконец — то добился своего и наслаждался моментом. Ларк улыбнулся, оскалив клыки, и получал удовольствие от вызванного этим его жестом благоговейного страха. Несомненно, так и должен был себя чувствовать его так называемый бывший хозяин, серый провидец Танкуоль, выступая перед армией скавенов в Нульне. Таких ощущений втайне желает себе каждый скавен.

Ларк отложил эту мысль на более позднее время. Он сознавал, что с каждым проходящим днём становится всё умнее и сообразительнее. Его обширному и мощному разуму происходящее было ясно. Как только прекратило мутировать его тело, начал мутировать мозг. Процесс, превративший Ларка из небольшого, но неординарного воина — скавена в огромную машину разрушения, теперь начал преобразовывать его мозг, превращая его из крайне смышлёного скавена в существо с интеллектом божества.

Сей факт был очевиден подвергшемуся недавним изменениям и усовершенствованиям разуму Ларка. Его мозг меняется под стать тому, как тело изменилось до зеркального подобия Великому Отцу всего сообщества скавенов. И Ларк сознавал, что тому есть причина. Он понимал, что сие случилось, потому что он избранный, которому предназначено стать новым верховным владыкой расы скавенов, предназначено вести их к господству и процветанию на протяжении тысячелетий.

Если приглядеться, всё это становится ясным. Очевидно, что Рогатая Крыса не без причины остановила свой выбор на нём. Ларк сознавал, что он помазанник Рогатой Крысы, её новый пророк, ожидаемый всеми скавенами предводитель, который объединит и поведёт их к неизбежной победе.

Разумеется, ему помогали видения. Они стали возвращаться к нему после разговора в лагере орды Хаоса с теми двумя необычайно похожими волшебниками — людьми, которые практически сразу же распознали его полубожественную сущность. С чем — то похожим на симпатию он припоминал, как, уединившись, они склонились над ним, а затем принялись монотонно распевать ему восхваления своими почти гипнотическими голосами. Он припоминал, что они обращались к нему вежливо, убеждали продолжать разыгрывать роль пленника, ибо так он сможет получить доступ в крепость своих врагов и начать там собственную борьбу. Они поведали Ларку, что его разум будет становиться мощнее разума любого скавена, как уже произошло с его телом. «Скоро, — думал Ларк, — я обрету более значительные магические силы, чем у любого серого провидца, и тем самым стану могущественнейшим скавеном, когда либо попиравшим твердь этого ужасного мира».

Даже недалёкие Творцы распознали его уникальность, его превосходство. Разве не пытались они запереть его внутри своих отвратительных алхимических лабораторий? Разве они не старались разгадать загадку, что именно сделало его столь непохожим на прочих скавенов?

Ларк полагал, что ему следовало бы их поблагодарить. Они окунали его в те странные питательные жидкости и даже потратили на него внушительное количество порошка искривляющего камня. Ларк всё ещё помнил, как покалывало его тело, а мысли становились ясными. Возможно, хотя и вряд ли правдоподобно, что пока над ним работали, он лепетал и молил о пощаде. Сейчас Ларк понимал, что даже если так оно и было, хотя он этого не признаёт, то сие лишь подтверждение увеличения его умственных способностей. Более того, он оказался достаточно умён, чтобы ввести своих врагов в заблуждение по поводу своей настоящей сущности и планов, внушить им ложное ощущение безопасности, и смог застать своих мучителей врасплох, когда настало время совершить побег.

Несомненной удачей оказалось то, что город уже представлял собой бурлящий котёл разногласий. Многие рабы скавенов верили, что увеличение в размерах Моррслиба, луны Хаоса, является знамением, что грядёт нечто. Они верили, что возросшее количество падающих на землю метеоров искривляющего камня — предвестие наступления великих событий. Ларку не стоило большого труда убедить их в том, что именно он является тем, на кого указывали знамения, и чьё появление давно предсказывалось. Рабы быстро собирались под его начало для борьбы с угнетателями — хозяевами Творцами. Выглядело так, словно они были заранее предупреждены, словно к подобному событию давно готовились сообщества заговорщиков. «Почему бы и нет? — думал Ларк. — Я избранный Рогатой Крысы, несомненно, там должны были быть и те, кто предсказал моё пришествие».

Сначала Ларк был удивлён, что серые провидцы не предсказали его появление, однако невероятно острый ум скоро помог ему разобраться в произошедшим. Скрытая истина открылась ему в рассуждении о природной сущности его так называемого бывшего хозяина — серого провидца Танкуоля. Серые провидцы порочны, они подвели Рогатую Крысу и лишились её благословения. Они более не являются истинными защитниками расы скавенов. Наступили новые времена, появился новый лидер, славное правление которого будет продолжаться, по меньшей мере, тысячелетия. Сегодня настал день Ларка, ранее известного под именем Стукача, а ныне просто, как Ларк Великолепный.

Он тотчас же сообщил сие откровение группе окружавших его подхалимов. Их восторженное почтительное чириканье музыкой отозвалось в его ушах.

«Сегодня Адская Яма, — думал Ларк, — а завтра весь мир!»

(обратно)

Глава пятая

Феликс смотрел вниз на приближающуюся орду Хаоса. Её увеличение за несколько последних дней было ужасающим. Похоже, в каждом направлении она протянулась до горизонта, а отдалённые клубы пыли указывали на то, что ежедневно прибывает всё больше и больше отрядов.

Он поднёс к глазу подзорную трубу и изучал расположение армии Хаоса. У неё была хорошо защищённая позиция. Большая часть лагеря была прикрыта от нападения излучиной реки. Полчища облачённых в кожи варваров лихорадочно трудились, возводя земляные укрепления и выкапывая траншеи, обращённые в сторону города. Феликс смог заметить ряды заострённых кольев, выступающие из основания земляных стен. Хаосопоклонники не оставляли никакой возможности для нападения всадникам Кислева, совершающим вылазки из Праага.

За последние несколько дней стремительные наскоки конных кислевитов нанесли порядочный урон нападающим. Для их численности ущерб был всего лишь каплей в океане, но это хорошо сказывалось на боевом духе осаждённых. Понимая, что многие в городе разделяют отчаяние, которое он испытывал при виде этого громадного войска, Феликс считал, что подобные небольшие победы для защитников столь же важны, как продовольствие.

Плохо было то, что с увеличением числа осаждающих, знамения и знаки становились все хуже. По ночам на улицах города замечали бродячих призраков. Прошлой ночью в „Белом кабане“ Феликс слышал, как два поддатых наёмника — тилейца описывали своё столкновение с призраком женщины без головы на той улице, где они снимали жильё. Большинство тех, кто прибыл издалека, отмахивались, полагая сие выдумкой, вызванной дрянным дешёвым бренди, которым накачивались тилейцы, однако местные лишь печально и глубокомысленно кивали, прикладываясь к своей выпивке. Феликс предполагал, что близко сталкиваясь с похожими призраками на протяжении жизни, местное население привыкло к подобным ужасам, но понимал, что сам никогда не сможет спокойно расслабиться в городе, где такие вещи являются довольно обыденными.

Он гадал, связано ли увеличение числа призраков с армией, находящейся за городскими стенами.

— Это возможно, — послышался знакомый голос Макса Шрейбера.

Феликс удивился, обнаружив, что говорил вслух. И был столь же удивлён, увидев тут Макса.

— Макс! Что ты делаешь на стенах?

— То же, что и ты, Феликс. Разглядываю вон ту армию и гадаю, каким образом мы сможем пережить осаду.

Феликс поглядел по сторонам и порадовался тому, что ближайшие солдаты находятся более чем в пяти шагах. Должно быть, они этого не слышали. В эти дни в Прааге не приветствовалось выражение подобных пораженческих чувств. Феликс пожал плечами. Это Макс завёл разговор, не он.

— Ты полагаешь, что те донесения о призраках на улицах связаны с осаждающей армией?

— Я в этом уверен.

Теперь на них уставились солдаты. Беседа привлекла их внимание.

— Как? Полагаю, от тебя я слышал, что магические стены вокруг города мощны, и силам Хаоса их не пробить.

Макс поплотнее запахнул своё коричневое с золотым одеяние. Сегодня на нём была необычная остроконечная шляпа, смахивающая на шлем, которая возвышалась над головой, делая его выше ростом. Щетина на лице Макса стала подозрительно напоминать бороду. Оперевшись всем телом на свой посох, он некоторое время задумчиво рассматривал орду, а затем произнёс:

— Я говорил, что связь есть. И не утверждал, что к этому причастны вон те последователи Тьмы.

Феликс уставился на волшебника. По своему, Макс ему друг, однако он ещё и волшебник, а их временами не понять простому смертному, вроде Феликса.

— Что ты имеешь в виду?

— Я предполагаю, что всё это имеет связь. Массированное нападение скавенов на Нульн. Увеличение Моррслиба в размере за последние годы. Перемещение войск Хаоса. Умножившееся количество звездопадов, мутаций и несчастных случаев магической природы. Привидения, расшевелившиеся в этом городе. Всё это части одного целого.

— И ты говоришь, что за всеми этими событиями стоят Повелители Хаоса? Ты не настолько могущественный волшебник, чтобы просчитать подобное.

— Нет, Феликс. Я полагаю, что тут имеет место грандиозный план. Возможно, результат деятельности некоего чудовищного интеллекта, может, нечто иное, более похожее на природный феномен.

— Не уверен, что „природный“ удачное обозначение, учитывая обстоятельства.

— Я имел в виду нечто сродни морским приливам или смене времён года.

— Я тебя не понимаю.

— Подумай об этом так, Феликс. Магия — это сила природы, вроде ветра, дождя или морских волн. Временами она сильна. Временами ослабевает, но она присутствует всегда, подобно воздуху, которым мы дышим. Она пронизывает мир, в котором мы живём. Потоки этой энергии волшебники называют ветрами магии.

— Так. И что?

— Возможно, существует смена периодов магии, подобно смене времён года. Возможно, мы вступили в период, когда ветры магии дуют сильнее, и сила магии увеличивается. Вот что, по всей вероятности, произошло двумя столетиями ранее.

— Довольно долгий период.

— Не прикидывайся недоумком, Феликс. Ты смышлёный человек. Я уверен, ты распознаёшь аналогию, когда слышишь её.

От тона Макса Феликса передёрнуло. Он понимал, что волшебник прав. Возможно, ревность к Ульрике заставляла его выставлять аргументы против мага.

— Ладно. Продолжай, — несколько обиженно произнёс Феликс.

— Силы Хаоса тесно связаны с магией, вероятно, их мощь возрастает и убывает в зависимости от этих периодов. Возможно, сейчас началось время, когда они в самой силе. Также вероятно, что это же самое увеличение энергии регулирует численность призраков в Прааге и вызывает повышенную активность скавенов.

Феликс обдумывал доводы волшебника. Они были логичны и осмысленны, с какой стороны ни посмотри, однако сие ничего не значило. В стенах университета Альтдорфа Феликсу доводилось слушать образованных грамотеев, доказывающих откровенно нелепые теории с помощью строгих логических построений.

— Это интересная теория, Макс, но я слышал и другие. Этим утром человек перед „Белым кабаном“ кричал, что это божья кара за наши грехи, и приближается конец света.

Макс ответил брезгливой улыбкой.

— Обе эти теории совсем необязательно взаимоисключающи, — произнёс он. — И что случилось с этим пророком?

— Городские стражники отлупили его дубинками по голове и куда — то уволокли.

— В такие времена моя теория не столь опасна для твоего здоровья.

— Это её несомненное достоинство, — заметил Феликс, снова переводя внимание на армию Хаоса.

Похоже, возле огромного чёрного шатра, возвышающегося в центре войска, происходило какое — то движение.

Иван Петрович Страгов с вершины холма наблюдал за перемещением по равнине орды кочевников Хаоса. „Перемещение“ тут не совсем верное определение. Оно подразумевает дисциплину, которой отродясь не владели эти дикие кочевники. Неважно. Их много и они обладают непоколебимой верой в своих тёмных богов. Будучи долгие годы боярином пограничья, Иван на сей счёт имел достаточный опыт. Эти идут под флагом „Освежёванного человека“.

— Господин Иван, тут их, по меньшей мере, тысяча, — прошептал Петров.

Иван обернулся и взглянул на самого молодого из своих гусар. Парню едва ли исполнилось пятнадцать, но у него уже взгляд не по годам зрелого мужчины. Чёрные тени под глазами, и лицо перекошено от усталости — слишком много скакал и слишком мало ел.

— Осторожнее, парень. Помни, что отступающий каждого врага считает дважды. Давай не будем представлять вещи хуже, чем они есть.

Голос Ивана звучал весело и уверенно, но сам он таковым себя не ощущал. Возможно, прикидки мальчишки правильны. Похоже, Пустоши исторгли всё своё паршивое население. Уже два дня, как Иван и его люди натолкнулись на их разведчиков, здоровенных, одетых в шкуры, говорящих на грубом языке мужчин, с необычными татуировками рун Хаоса или отметинами ранних стадий мутации на коже. Не к добру обнаружить столь многих из них так далеко к югу. Как предполагал Иван, это даже не часть великой армии Хаоса, а простые кочевники, движимые некой тёмной потребностью отправиться в набег на южные земли. Неважно. Многое говорило Ивану о том, что происходит нечто грандиозное. За последние несколько дней им встретились воины с татуировками „Всадников со шрамами“, „Ледяных мародёров“ и „Кровавых крикунов“. Похоже, что на юг отправились все племена Пустошей.

Его всадники заняли позицию на гребне холма. Они не скрывались, рассчитывая спровоцировать нападение кочевников. В центре группы варваров седовласый старик — шаман, судя по посоху с навершием из черепа, — призывал кочевников к атаке. Иван терпеливо ждал. Пока хаосопоклонники будут тратить время на подъём по склону, на них обрушится дождь стрел и фланговые атаки отрядов, которые Иван скрыл от взгляда за холмом. Скорее всего, кочевники клюнут на удочку. Многие из них погибнут. Слабое утешение, но это покажет, что за каждый шаг по земле Кислева он заставит их платить кровью.

В этот момент внимание Ивана отвлёк стук копыт за спиной. Повернувшись, он увидел поднимающегося на холм всадника в синем плаще, сопровождаемого парой его людей. Сразу же узнав высокого седовласого мужчину, Иван улыбнулся. То был Радек Лазло, один из гонцов Ледяной Королевы.

— Добро пожаловать, Радек! — проревел Иван. — Ты поспел вовремя, чтобы поглядеть, как мы с парням прикончим кое — кого из отребья Хаоса.

— Хотел бы я получить такое удовольствие, — заметил Радек с холодной улыбкой на тонких губах, — но у меня нет на это времени. Как и у тебя. Ледяная Королева приказывает тебе прибыть к броду Микала. Там место сбора Войска Господарского.

Иван задумался над словами гонца. До брода Микала неделя напряжённой скачки, но это гораздо ближе, чем оказалось бы Войско, не получив предупреждения о надвигающемся вторжении. Это должно означать, что Ульрике удалось прорваться!

— Мы отправляемся. А ты? Составишь нам компанию?

— Нет. Я должен продолжать путь по этим землям, передавая приказ каждому из пограничных воевод, которые мне повстречаются.

Иван удивлённо покачал головой. Радеку поручена почти самоубийственная задача — в одиночку проскакать по этим наводнённым врагами землям.

— Я могу выделить тебе своих парней для сопровождения, — предложил Иван.

— Нет. У брода царице потребуется каждое копьё. Послушай меня, Иван, ничего подобного этому я не видел за всю свою жизнь.

— Всё куда хуже, — произнёс Иван. — Мы идём с севера. Клянусь тебе, это похоже на то, что открылись врата самого ада. Попомни мои слова, нам предстоит ещё одна полномасштабная Великая война.

— Твои слова не обнадёживают меня, старый друг, — ответил Радек, устремив взгляд на приближающихся к холму кочевников.

Столь же точно оценивая расстояние, как и любой из бойцов Ивана, Радек понимал, что у них ещё осталось время поговорить.

— Есть что — нибудь о моей дочери?

— Я мельком видел её при дворе. Это она доставила Ледяной Королеве весть о вторжении. Она прибыла на том огромном летающем корабле гномов.

Сердце Ивана наполнила родительская гордость.

— Значит, она отправилась вместе с Войcком?

Радек покачал головой.

— Нет, господин. Она сопровождает гномов в Прааг.

— Это же прямо на пути захватчиков. Хаосопоклонники всегда сперва нападают на великую крепость.

— Так и есть, старый друг. Но теперь твой путь лежит на юг — к броду Микала и на войну. Не беспокойся. Несомненно, Ледяная Королева первым делом окажет помощь городу.

Пока на короткий миг в Иване боролись любовь и долг, он решил скакать прямо в Прааг. Его единственное дитя находится там в опасности. Однако он понимал, что мало чем может помочь Ульрике, а его небольшому отряду гусар никак не избежать гибели, если они натолкнутся на основные силы Хаоса возле города. Больше смысла было в том, чтобы присоединиться к Войску и затем отправиться снимать осаду со всеми вооружёнными силами Кислева. Но, несмотря на это, Иван опасался, что даже столь мощной армии окажется недостаточно, чтобы нанести поражение тем, кто им ныне противостоит.

Тихо вздохнув про себя, он отдал приказ бойцам:

— К броду Микала. Мы выступаем!

Как один, с отлаженной точностью гусары и конные лучники развернулись и рысью поскакали вниз по склону. Позади, подобно вою голодных волков, раздавались разочарованные вопли диких кочевников.

Снаружи опустилась ночь, принеся с собой холод. Улицы были заполнены марширующими людьми, занятыми строевой подготовкой. Здесь, в погребе, было темно, тепло и тихо. Одинокий фонарь освещал тайное собрание фигур в плащах с надвинутыми капюшонами, обсуждающих участь города. Мужчина, известный своим собратьям — заговорщикам под именем Халек, глядел по сторонам, понимая, что если будет обнаружен здесь охотниками на ведьм, его не спасёт даже высокопоставленное положение. И предполагал, что самым снисходительным наказанием будет смерть на костре.

Он успокаивал себя, что подобное просто не может произойти. Ведь он находится в доме одного из богатейших купцов Праага, который, несомненно, находится среди прочих скрывающих внешность людей, сидящих вокруг стола. Возможно и нет, тут может находиться всего лишь кто — то из слуг купца. Точно знает лишь собравший их всех человек — верховный жрец Великого Преобразователя, сидящий во главе стола.

«Зачем я здесь? — спрашивал себя Халек. — Как такое произошло? То, что начиналось с поиска знаний, окончилось тем, что он сидит среди врагов рода человеческого». Халек сделал глубокий вдох и напомнил себе, что теперь он тоже один из этих врагов. Тому, кем он стал, нет прощения ни здесь, в Прааге, ни, по всей вероятности, где — либо ещё. Он постарался приободриться. По крайней мере, он выбрал сторону победителей.

Любому, обладающему зрением, ясно, что в предстоящем сражении может быть лишь один победитель. Прааг удостоверится в невероятной мощи Сил Хаоса, равно как и весь мир. Им предназначено унаследовать землю. Хаос подобен смерти или времени — в итоге он наверняка восторжествует, ослабляя своих противников на протяжении долгих лет.

Пока верховный жрец монотонно произносил заклинания, Халек усилием воли привёл мысли в порядок. Подобные размышления опасны, граничат с безумием. Он был достаточно образован и понимал, что иногда по пятам за великими победами следуют неудачи. Четырём Великим Силам без разницы, свершится победа сейчас или несколькими столетиями позже, но для него сие имеет значение. Ценой нынешнего провала будет смерть или даже что похуже, потому что его хозяева не церемонятся с душами тех, кто подвёл их. Замечательно убеждать себя в неизбежной победе Хаоса, однако всё это бессмысленно, если тебя не окажется поблизости, чтобы насладиться плодами этой победы. Халек улыбнулся за своей маской из обычной ткани. Это помогло сохранить верный взгляд на вещи.

Лишь два столетия назад здесь, в Прааге, войска так называемых Сил Разрушения были отброшены обратно в Пустоши армией Магнуса Благочестивого через каких — то несколько недель после падения города. Как же этим любят похвастать его сородичи — кислевиты. Как это по — настоящему характерно для них, и столь же глупо. Совершенно не смотрят в будущее, в отличие от него. Не могут осознать, что не важно, отброшен Хаос один раз или сотню. Он возвращается всегда, и возвращается более сильным. Халек понимал, что в итоге на его решение связать свою судьбу с Хаосом частично оказало влияние и отчаяние, вызванное этим знанием. Это и тот факт, что он уже слишком глубоко увяз, чтобы без последствий дать задний ход. На тот момент, когда Халек обнаружил, что сообщество, к которому он присоединился, является не только лишь очередным тайным братством, ставящим целью получение алхимических и мистических познаний, стало уже слишком поздно. Он понимал, что его приятели — сектанты скорее убьют его, чем отпустят. А с ними он ничего не мог поделать, не разоблачив своё теперешнее положение перед всем светом. Поэтому результат один, что бы Халек не предпринял. Теперь они слишком сильны, чтобы потерпеть поражение. Нет уж, самое лучшее, что он может сделать — это держаться культа Меняющего Пути и приложить все усилия, чтобы пробиться наверх.

Какое сердце не заколотится от перспективы разделить плоды победы? Всю жизнь, находясь у средоточия власти, но не будучи властителем сам, Халек страстно сего желал. А светская власть — меньшее из того, что предлагает повелитель Тзинч. Обещания гораздо существеннее: вечная жизнь, и не в каком — то там дурацком сказочном загробном мире, а здесь и сейчас, в привычном мире смертных; власть над силами магии; способность удовлетворить любое из своих желаний, неважно, каким гнусным и извращённым считается оно в обществе.

Но Халек не один из тех слабаков, которых привлекают подобные обещания. Он пожелал служить повелителю Тзинчу по той простой причине, что божество наградит его знанием и удовлетворит его любознательность к природе всего сущего. И, кисло добавил Халек, позволит пережить приближающийся конец света. Следует лишь предать тех, кто любит его и доверяет ему. Халек постарался унять раздражение. Те люди ни на мгновение не доверились бы ему, знай они, что он присутствовал здесь, или то, что на его теле начали проявляться внешние признаки мутаций. Скрывать их и дальше у него уже нет возможности. Это вторжение подоспело как раз кстати. Через несколько месяцев ему всё равно пришлось бы покинуть город.

Стихли молитвы и заклинания, что должны были оградить помещение от прослушивающей магии, настало время перейти к подлинной цели собрания. Халек бросил взгляд на четвёрку людей за столом, закутанных в свои объёмистые одеяния, и прислушался к их разговору.

— Время Перемен приближается, братья, — произнёс их предводитель, известный под именем Альрик.

У него было грубое произношение, как у обычного купчишки, но Халек понимал, что тот может являться кем угодно, но не глуповатым простолюдином. Он обладает острым умом и сообразительностью. Сделав предположение, Халек мог бы сказать, что Альрик — непризнанный миром человек, который в лице повелителя Тзинча нашёл способ возвыситься, несмотря на своё, так сказать, неблагородное происхождение.

— Всё ли подготовлено? — спросил мужчина, именуемый Карлом.

По произношению Халек распознал дворянина. Они относятся к одному сословию. Остальные слышали, как Карл частенько жаловался на несправедливость, проявленную в его отношении проклятым князем, которого он заставит заплатить. Карл здесь из — за мести. Простой и понятный мотив. Халек полагал, что князь убьёт Карла, если тот когда — либо выступит против него открыто. Полагал ли потому, что желал спасения князю, или хотел его прикончить сам — Халек и сам не был уверен в истинной причине. Его взаимоотношения с правителем всегда были сложными.

— Вы должны знать это не хуже меня, братья, — заметил Альрик. — Если все ваши ячейки выполнили свою работу, то мы готовы.

Каждый из присутствующих здесь был главой собственной ячейки сектантов, члены которой были известны лишь ему. Это означало, что в том маловероятном случае, если кто — то из них попадёт в лапы охотников на ведьм, он сможет сдать лишь тех людей, которые ему известны по своей ячейке. Изобретательно, но именно таковы методы повелителя Тзинча. Кровавый бог Кхорн может рассчитывать на грубую силу, но последователи Изменяющего Пути предпочитают пользоваться интеллектом. Каждый из них понимает, что один заговорщик в нужном месте может быть более опасен, чем сотня мечников.

— Моя, несомненно, выполнила, — прошепелявил мужчина, называемый Виктором.

У него был иностранный акцент, вероятно, бретонский. Хотя это мог быть всего лишь хитрый приём, предназначенный для сокрытия от окружающих своей подлинной личности. Достаточно давно зная Виктора, Халек понимал, что тот мыслит нелинейно. Виктор был одним из тех людей, которые обожают замысловатые построения самой замысловатости ради. Козни и заговоры ему нравились сами по себе. Виктор был прирождённым последователем Повелителя Заговорщиков.

— Халек? — поинтересовался верховный жрец.

— Яд приготовлен. Его можноподбросить в любую из ночей.

— Вы уверены, что нам необходимо это повторять? — с недоверием спросил Дэмиен. — Несомненно, нам всем лучше знать лишь то, что следует.

— Великий день приближается, — произнёс Альрик. — Мы не можем позволить, чтобы наши люди говорили на разных языках.

Халек усмехнулся под маской. Он понял, на что намекает Альрик. Для их групп не столь уж необычным было вмешательство в планы друг друга. Иногда по случайности. А иногда нет. Он знал, что каждый из присутствующих немало времени тратил на слежку за остальными исполнителями воли повелителя Тзинча. В этом заключался один из рисков их деятельности. Являясь врагами общества в широком смысле, все они ещё и соперники в получении благосклонности своего повелителя.

— Надо ли нам постоянно из — за этого ссориться? — заметил Халек. — Все мы служим повелителю Тзинчу. Все заслуживаем доверия.

Он был уверен, что Альрик уловил иронию в его голосе. Насчёт остальных уверенности не было.

— Некоторые из нас более старательны на службе нашему повелителю, чем прочие, и более осторожны, — с раздражением произнёс Дэмиен.

— Такое может произойти с каждым, — оправдываясь, заметил Карл, приняв замечание Дэмиена на свой счёт.

Глупец, ему следовало всего лишь проигнорировать выпад. Людей, подобных Дэмиену, лишь подогревает любое проявление слабости.

— Иногда удача улыбается даже самым неуклюжим охотникам на ведьм.

— Забавно, что им всегда везёт на членов твоей ячейки, — заявил Дэмиен. — Нам повезло, что удалось устранить нашу сестру, прежде чем она начала говорить. Возможно, в следующий раз наш повелитель не будет столь благосклонен.

Халек позаботился убрать Катрину. Он не знал, что она входила в ячейку Карла, простая предосторожность заставила его озаботиться устранением брошенной в княжескую тюрьму узницы, которая вполне могла оказаться „сестрой“. В помещении на мгновение повисла тишина.

— Я получил снаружи сообщение о задании, которое нужно выполнить, — сказал Альрик.

Все уставились на него с явным интересом. Они понимали, что означает „снаружи“. Верховный жрец был на связи с предводителем осаждающей армии. Халек многое бы отдал за то, чтобы узнать, как организована такая связь. Он был уверен, что не с помощью магии. Халек довольно часто слышал, что магические стены Праага непробиваемы, и верил этому. Возможно, курьеры приходят и уходят тайными проходами, либо используются голубь или летучая мышь, либо, возможно, связь происходит посредством сновидений. Халек отбросил эти пустые домыслы и прислушался к словам Альрика.

— Сейчас в городе находятся два воина, прежде вмешивавшиеся в планы нашего повелителя, хоть сами того не знали. Нужно позаботиться, чтобы подобное не произошло снова, а за своё прошлое вмешательство они заплатили жизнью.

У Халека возникло ощущение, что он знает, о ком идёт речь, и не был разочарован.

— Эта пара, гном и человек, смертоносные противники, владеющие оружием внушительной мощи. Более того, похоже, они несут благословение других Сил, выступающих против нашего хозяина. Он вознаградит любого, кто их уничтожит, и вдвойне вознаградит того, кто доставит ему их оружие. Их имена — Готрек Гурниссон и Феликс Ягер. Вам поставлена задача проследить, чтобы они не пережили эту неделю. Халек, я хотел бы, чтобы этим занялся лично ты, но если возникнет возможность, это должен сделать каждый из вас.

Халек отбросил свои сомнения. Он никогда особо не занимался убийствами, но нужда заставит, и не то сделаешь. Даже жаль, с одной стороны. При встрече молодой Ягер ему понравился, но он не позволит, чтобы сей факт встал на пути к его персональному бессмертию. «Что же такое совершила эта пара, чтобы вызвать неприязнь повелителя?» — гадал Халек.

Собрание выродилось в мелкие политические дрязги и обсуждение вопросов материально — технического обеспечения. Халек еле дождался его окончания.

На своём огромном троне Арек сидел, склонившись вперёд, его рука покоилась на подлокотнике трона, а голова в массивном шлеме опиралась на кулак в металлической перчатке. Настроение у него было неважное. Видение, вызванное колдунами, в сочетании с его нетерпением начинать осаду, не способствовало доброму расположению духа. Злобным взглядом он уставился на стоящего внизу чемпиона Нургла, ненавидя мужчину лютой ненавистью. Ему никогда не нравились гнойные последователи Повелителя Чумы.

— Послушай, великий полководец, это сработает, или я не Бубар Вонючий Выдох. Волшебство великого Нургла принесёт тебе бесспорную победу.

В голосе мужчины, если такое слово по — прежнему подходило для ходячей, покрытой нарывами заразы, прозвучало чрезмерное, на взгляд Арека, самодовольство.

— Наша победа и так бесспорна, — заметил Арек. — Сей жалкий город не сможет противостоять мощи моей орды!

— Со всем уважением, великий полководец, но зачем бросать на штурм этих высоченных стен войска, когда способ Нургла гораздо проще и быстрее. Почему бы не позволить чуме уничтожить твоих врагов и свести на нет их оборону?

В воздухе разнеслось возмущённое бормотание. Слова Бубара пришлись не по вкусу остальным командирам. Все горели желанием получить свою долю славы за ослабление города Праага, давно вызывавшего особую ненависть в сердце каждого хаосопоклонника. Если Бубару действительно удастся то, о чём он заявляет, победа окажется для них пустым звуком, а обретённая слава — фальшивой. Тем не менее, вынужден был признать Арек, в словах этого дурно пахнущего жиробаса есть смысл. За пределами сего места лежит целый мир, ожидающий завоевания. Так зачем ему ждать больше необходимого, имея цель покорить его?

Издалека до Арека доносился звук пил и молотков — то кочевники севера начали сооружать свои громоздкие боевые тараны, которые могут оказаться ненужными, если сбудутся обещания Бубара. Арек прихлопнул одну из мух, что кружились вокруг почитателя чумы и на некоторое время задумался. Келмайн Чёрный Посох зашептал ему в ухо: «Позволь ему попытаться, великий полководец. Что тебе терять?»

«Действительно, что?» — подумал Арек. Пока Бубар проводит свои ритуалы, все работы будут продолжены. Если нурглит потерпит неудачу, время не будет упущено. А если ему будет способствовать успех, то могут быть выиграны недели. Учитывая быстрое наступление зимы, эти недели могут оказаться важными.

— Хорошо, Бубар Вонючий Выдох. Проводи свои ритуалы. Насылай чуму.

Бубар поклонился. Жужжание облака окружающих его мух многократно усилилось.

— Благодарю тебя, великий полководец. Тебе не придётся жалеть об этом.

— Позаботься, чтобы не пришлось, — отрезал Арек, поднимаясь с трона и удаляясь в свой шатёр.

— Ты тут весь день ошиваешься, человечий отпрыск, — заявил Готрек Гурниссон.

Он склонился над стеной и поглядел на лагерь хаосопоклонников. Феликс оторвался от вида собирающейся орды и посмотрел на Истребителя.

— Да. Это Макс сказал тебе, где меня искать?

— Ага.

— И что привело тебя сюда?

— Хотелось поглядеть на наших врагов и оценить их.

Готрек угрюмо замолчал. Феликс снова уставился на орду сквозь туман. Один лишь её вид вызывал у него множество вопросов.

Откуда пришли все эти воины? Он всегда знал, что Пустоши Хаоса кишат врагами, но никогда даже не предполагал, что они способны содержать такой величины армию кого бы там ни было. Наряду с ужасом армия вызывала нечто сродни удивлению. На этом расстоянии гул орды походил на шум океанских волн. Изредка за рёвом зверолюдов и злобными мужскими криками слышался монотонный речитатив или вопли истязаемых жертв.

Феликсу были заметны массивные осадные башни, которые начали возводить на вражеской стороне. Сотни одетых в шкуры варваров столпились у огромных боевых механизмов из чёрного металла, собирая их из частей, доставленных в повозках, запряжённых чудовищами. Вокруг них вырастали огромные строительные леса. Эти механизмы были больше похожи на статуи великих демонов, чем на осадные машины. Их покрывало омерзительное фигурное литьё — скалящиеся морды демонов. Из их чрева торчали тараны, похожие на кулаки злобных богов. На вид эти мощные башни могли бы сокрушить городские стены. Не очень — то обнадёживающее зрелище.

Над многочисленным войском начали подниматься массивные катапульты — требушеты с длинными рычагами, еще более высокие, чем осадные башни. Позади них на невысоких колёсах лежали длинные тараны.

— Кто его знает, чем они там занимаются, — произнёс Феликс.

— Точно подмечено, человечий отпрыск, — подтвердил Готрек. — Нападение долго подготавливалось. Это не результат прихоти какого — то воителя, которому попросту взбрело в голову отправиться на юг вместе со своими последователями.

— Даже войско, противостоявшее Магнусу Благочестивому, не было столь хорошо организовано.

— Да. Однако оно было куда многочисленнее, да и мощь Хаоса сама по себе в те времена была значительнее. До Праага долетала искривляющая пыль Пустошей и изменяла сами строения и людей.

Феликс на какое — то время призадумался, а затем поднял взгляд к лунам. Луна Хаоса Моррслиб была крупнее обычного. Она отсвечивала зловещим зеленоватым светом. Кто знает, что случится? Возможно, Хаос ещё не проявил себя в полной силе.

Возможно, эта армия со всеми своими адскими механизмами и злобными воинами является всего лишь прелюдией к тому, что последует. Разглядывая то громадное войско при зловещем свете луны, Феликсу находил более чем возможным, что приближается конец света.

Люди уже перешептывались на улицах, что ужасные Повелители Хаоса вскоре проявят себя. Даже неутомимая деятельность охотников на ведьм была неспособна подавить эти слухи. И это было не единственным проявлением религиозного мракобесия. На улицах стали появляться фанатики, в кровь исхлёстывавшие себя бичами в искупление своих грехов и грехов рода человеческого. Некогда Феликс считал подобное поведение неким видом помешательства, однако теперь гадал, а не является оно разумной реакцией на присутствие огромной армии и олицетворяемого ей зла?

— Что это? — внезапно спросил Готрек.

Феликс посмотрел в указанном ему направлении. Толпа измождённых оборванцев появилась из рядов армии противника. Её подгоняла вперёд группа тучных мужчин в грязных одеяниях с капюшонами. Эти погонщики опирались на здоровенные посохи с навершием из черепов, глазницы которых во мраке сияли зелёным светом. Даже на этом расстоянии Феликс почуял в дуновении ветра их отвратительную вонь, и его едва не вырвало. То был наимерзейший дух гниения и разложения, который ему довелось обонять с тех пор, как он сражался с чумными монахами Клана Чумы в нульнских Садах Морра.

— Понятия не имею, — ответил Феликс, — но готов поспорить, что ничего хорошего.

Когда толпа оборванцев приблизилась, Феликс смог расслышать их жалостливые причитания: «Спасите. Помогите. Пощадите нас». Эти вопли разрывали сердце, и Феликс ни на миг не усомнился в их искренности. На его глазах закутанные погонщики начали отходить назад, а оборванцы бегом устремились к стенам Праага.

— Откройте ворота! Впустите нас! Не оставляйте нас этим демонопоклонникам!

Как только толпа устремилась вперёд, на мольбы отреагировали, однако не так, как ожидал Феликс. Лучники на стенах открыли огонь. В воздухе просвистели стрелы, вонзаясь в тела передовых беглецов. Некоторые остановились и завопили, прочие же продолжили движение навстречу неминуемой смерти под градом стрел.

— Что они делают? — спросил потрясённый Феликс.

— Это дьявольски изворотливая уловка, человечий отпрыск, — отвечал Готрек. — А кислевиты отвечают на неё единственно возможным способом.

По его голосу было похоже, что он одобряет эту бойню. На глазах у Феликса пал последний из беглецов. Единственной реакцией со стороны войска хаоситов был бессердечный хохот.

— Да что же это такое? — произнёс Феликс.

— Не сомневайся, завтрашний день покажет, — заметил Готрек. — Пошли, пора бы нам выпить — если конечно в этом городе найдётся приличный эль.

Следующий день действительно всё объяснил. Трупы беглецов за ночь распухли и почернели. Через подзорную трубу Феликс с ужасом увидел, что на телах оборванцев проявились признаки заражения. На коже трупов вздулись объёмные гнойники. Вонь была ужасающей. Феликс прикрыл нос. Он понятия не имел, верны ли слухи, что чумой можно заразиться посредством этой вони, но решил не испытывать судьбу.

— Стража поступила правильно, — заявил Готрек. — Если бы этих беженцев впустили, они бы разнесли чуму по городу. Нурглова работа. Дело рук последователей Повелителя Чумы.

— Однако это, вероятнее всего, означает, что они были лишь невинными крестьянами, захваченными в плен при наступлении войска хаоситов, — заметил Феликс и вздрогнул.

— Да, — мрачно подтвердил Готрек. — Скорее всего, так оно и есть.

— Это самый недостойный способ ведения войны, — произнёс Феликс.

— Ты это им скажи, человечий отпрыск, — посоветовал Готрек, указывая на море хаоситского отребья. — Они это сделали, не я.

Феликс расслышал нотки гнева в голосе гнома. Готреку случившееся нравилось не более, чем ему самому. У Феликса возникла другая мысль. Стража тоже должна была понимать, что стреляет по своим невинным собратьям. Всё это часть несложного замысла, цель которого — подрыв боевого духа защитников. И Феликс понимал, что, по всей вероятности, это сработает. Против чумы нет защиты.

— Что мы можем сделать? — спросил Феликс.

— Я приведу Снорри с несколькими парнями, мы оттащим тела подальше и сожжём.

— Ты тоже можешь подхватить чуму, — предостерёг Феликс.

— Гномам не страшны болезни людей, человечий отпрыск. Для этого мы слишком выносливы.

Феликс искренне надеялся, что гном прав.

„Белый кабан“ был заполнен. Гномы держались особняком в одном из углов. С момента, как они возвратились после сжигания тел у ворот, с ними никто не заговаривал. Не было желающих случайно подхватить чуму. Единственными людьми, занявшими ближайшие к гномам столики, были Феликс, Макс и Ульрика. Если гномы и обижались, то вида не подавали. «Хотя, они же истребители, — пришло в голову Феликсу, — и, по всей видимости, не видят ничего необычного в том, что люди их избегают».

— Жду не дождусь, когда нападут воины Хаоса, — пробасил Улли. — Собираюсь прикончить сотню, не меньше.

Прочие истребители глядели на него со снисходительным недоверием. Тот, похоже, не заметил и продолжал хвастаться.

— Я их на куски порублю! А потом ещё и попрыгаю на этих кусках.

— Снорри не видит в этом особого смысла, — раздался пропитой голос Снорри. — Они и так будут мертвы.

— С хаосопоклонниками никогда нет полной уверенности, — завопил Улли. — Они владеют магией и всё такое.

— Да ты никак эксперт в этом вопросе, — с явной издёвкой заметил Готрек.

— Нет! Я знаю лишь то, что рассказывал о хаосопоклонниках мой старик — прадед. Он был в Прааге. В момент их последнего нападения.

Со стороны остальных столиков донёсся шепоток недоверия. Вопли Улли оказались слишком громкими, чтобы в баре на них не обратили внимания. Народу было недостаточно, чтобы общий гул заглушил слова гнома.

— Это возможно? — спросила Ульрика, понизив голос.

Феликс ответил утвердительным кивком:

— Несомненно, так и есть.

Прежде чем он смог что — либо прибавить, Макс охотно подхватил разговор:

— Да. Гномы живут гораздо дольше большинства людей. Они отличаются от нас. В среднем, гном легко достигает возраста в 250 лет. Имеются записи о некоторых гномах, доживших до 400 лет, и легенды о тех из них, кто прожил более тысячелетия.

— Сомнительно, чтобы кто — либо из этих гномов дотянул до двух сотен, — кисло заметил Феликс. — Они же все истребители.

Макс одарил Феликса такой покровительственной улыбкой, что тот почувствовал раздражение.

— В данном случае, Феликс, — педантично заметил Макс, — они скорее исключение из общего правила. Я уверен, что гномы куда менее нас подвержены заболеваниям, а эффект старения проявляется в том, что с течением времени они лишь становятся крепче и сильнее. И только лишь на самой последней стадии жизненного пути у них начинают проявляться признаки немощности.

— Восхитительно, — заявил Феликс, дотянувшись и сжав руку Ульрики, только чтобы позлить Макса.

Макс нахмурился. Ульрика убрала свою руку. Злиться теперь настал черёд Феликса. Он гадал, понимает ли она то, что происходит, или даже, некоторым образом, специально это провоцирует. Нахмуренный лоб Макса разгладился.

— Ты слышал про длиннобородых. Они самые сильные воины гномов, — произнёс Макс.

Возможно, в том было повинно пиво, но Феликса начал беспричинно раздражать голос Макса.

— Веришь ли, я достаточно настранствовался с Готреком, чтобы разбираться в сущности длиннобородых поболе большинства людей.

Макс кивнул, похоже, в знак согласия. Феликс отметил, что тот не пьёт. По правде говоря, Феликс не видел его подвыпившим с момента отбытия из Карак Кадрина.

— Не желаешь ли вина, Макс? — спросил он. — Я бы заказал. За свой счёт.

— Нет, благодарю, — ответил волшебник. — Я больше не пью.

— Почему же?

— Это вредно для моих магических способностей.

— Жаль. Хотя эти способности нам вскоре потребуются.

— Нам вскоре также потребуется и каждый мужчина, способный владеть оружием. Та армия не будет вечно стоять в сторонке.

Внезапно двери „Белого кабана“ с треском распахнулись. Вошла компания весьма примечательных мужчин, выглядящих довольно угрожающе. Все они носили забрызганные белые плащи с эмблемой глаза. Белые капюшоны были откинуты на спину, открывая их лица. Предводителем был высокий и сухопарый мужчина, смахивающий на фанатика.

— Почему продолжается это непотребство? — прокричал он.

На краткий миг воцарилась тишина, а затем кое — кто из наёмников начал интересоваться у приятелей, что означает слово „непотребство“. Похоже, это лишь ещё больше распалило фанатика.

— У наших ворот расположилась армия Хаоса. Она готова огнём и мечом прокатиться по землям человечества, однако же тут мы находим мужчин, которые пьянствуют, распутничают, играют в азартные игры и предаются всем прочим порокам.

Произнося эту речь, он остановил свой горящий взор на Ульрике. Та покраснела. И положила руку на рукоять меча. Феликс её понимал. Ульрике не понравилось, что её приняли за кабацкую шлюху.

— Проваливай! — завопил Улли.

— Не видишь, Снорри намерен как следует выпить? — прокричал Снорри.

— А я — позабавиться с парой этих девок, — прибавил Бьорни, омерзительно уродливое лицо которого искривила мерзкая ухмылка.

— Молчать, подонки — нелюди! — заорал охотник на ведьм. — Вы союзники тех мерзких демонов.

Феликс покачал головой, слишком хорошо понимая, что сейчас произойдёт. За столиком истребителей на краткий миг от удивления замолчали. Гномы переглядывались, словно не могли поверить, что нашёлся какой — то круглый идиот, осмелившийся нанести им подобное оскорбление. Феликс и сам не мог поверить, что некто оказался настолько глуп. Ладно же, этот фанатик с лужёной глоткой и его амбалы получат серьёзный урок.

— Я советую вам удалиться, — произнёс Макс, встав из — за стола и сжав посох.

Каждому было понятно, что он волшебник. Феликс прикинул, что приказ уходить, отданный магом, это не та вещь, что способна утихомирить кислевитского фанатика. Совсем наоборот, попытка Макса смягчить ситуацию лишь подлила масла в огонь.

— Тащите — ка этого негодяя — демонолюба наружу и поучите уму — разуму, — прокричал охотник на ведьм.

В настоящий момент Феликс не испытывал к Максу особо нежных чувств, однако не собирался позволить этому случиться. Макс был товарищем по многим опасным приключениям. Феликс поднялся и тоже опустил руку на рукоять меча.

— Почему бы тебе не отправиться к главным воротам? — вкрадчиво предложил он. — Там полным полно хаосопоклонников. По мне, так ты чересчур уж скор на обвинения.

— А кто ты такой, столь осведомлённо говорящий о Тьме? — спросил предводитель охотников на ведьм.

Он пристально посмотрел на Феликса, а затем на Готрека. Похоже, он узнал их. Что было неудивительно. После боя у ворот они обрели большую известность. Тем не менее, что — то в этом узнавании Феликсу не понравилось.

— Кто ты такой, чтобы спрашивать моё имя? — парировал Феликс.

— Его зовут Улго, — тихо сообщила Ульрика. — Я видела его прежде.

— И зачем ты шпионишь за мной, шлюха? — брезгливо поинтересовался Улго.

Мужчина словно обрёл уверенность в своём положении. Похоже, он собирался спровоцировать потасовку.

Феликсу это надоело. Он устал от этих людей, которым явно было недостаточно тех врагов, что стояли у города.

— Пошли прочь! — произнёс он. — Начав драку здесь, этим вы лишь порадуете Тёмные Силы. Все присутствующие здесь — враги Хаоса.

— Это ещё следует доказать, — заявил Улго с яростной убеждённостью фанатика, обнажая меч. — Вывести их наружу и сжечь, — скомандовал он своим людям.

Амбалы были только рады такому приказу. Они тоже обнажили оружие.

— Если не окажетесь снаружи к тому моменту, как я сосчитаю до трёх, вы все покойники, — произнёс Готрек.

Его угрожающий голос потряс даже Феликса. Истребитель был зол, как никогда, и был явно не в настроении терпеть этих фанатиков.

— Один.

— Не указывай мне, что делать, хаосолюб, — огрызнулся Улго, угрожающе потрясая оружием.

— Два, — продолжал Готрек.

Он провёл большим пальцем по лезвию своего топора. Появились ярко красные капельки крови. Глядя на его приземистую мускулистую фигуру, охотники на ведьм позади Улго занервничали. Улго же явно не замечал опасности. Пройдя вперёд, он угрожающе возвышался над Готреком. Меч был отведён назад для удара. «Вот слишком глупый человек, чтобы продолжать жить, — подумал Феликс. — Тот, кто чаще запугивает людей, чем пугается сам».

— Не думай, что взял меня на испуг, я вот… — и Улго начал перемещаться вперёд в выпаде.

— Три.

Сверкнул топор. Голова Улго покатилась по полу. Во все стороны брызнула кровь. Несколько капель попало Феликсу в пиво.

Лёгким движением Готрек перепрыгнул через тело и направился к дверям. Остальные охотники на ведьм развернулись и сбежали. Могильная тишина воцарилась в таверне.

— Возможно, не следовало тебе этого делать, — произнёс Феликс.

— Он прервал мою попойку, человечий отпрыск. И я честным образом его предупредил.

— Надеюсь, что городская стража будет того же мнения.

— У городской стражи найдутся дела и поважнее. Истребитель наклонился и поднял тело мёртвого охотника на ведьм. Без видимых усилий Готрек перебросил его через плечо и направился к выходу, пиная перед собой голову. Когда гном вышел в темноту, Феликс поймал себя на мысли, что есть ещё кое — кто, кого не заботит, сколько врагов он наживёт. Феликс не сомневался, что после этой ночи у них самих появится немало врагов в городе. Охотники на ведьм обычно не испытывают расположения к тем, кто убивает их предводителей. Готрек вернулся.

— Твоя очередь, Снорри, — заявил он. — И поторопись. Убийство горлопанов вызывает жажду.

Официантка уже засыпала кровь опилками. Половина посетителей разошлась, несомненно, чтобы сообщить о происшествии тем, кто, по их мнению, подороже заплатит за информацию. А Феликс снова поймал себя на мысли, что удивлён, почему он вообще оказался в этом месте.

Готрек плюхнулся за его стол.

— Занятно, — произнёс он.

— Занятно что? — спросил Феликс.

— Голова горлопана — не единственная на улице.

— Что?

— Похоже, наши приятели — демонопоклонники обстреливают город отрубленными головами своих пленников, перебрасывая их через стены. И тела тоже.

— Зачем они это делают?

— Завтра, несомненно, будет виднее, человечий отпрыск. А прямо сейчас я хочу пива.

Феликса уже начало несколько раздражать выражение, что завтра будет виднее, однако вряд ли с этим можно что — то сделать. Он покачал головой. И заметил, что Макс бросил на него тревожный взгляд.

— Что такое? — спросил Феликс.

— Кажется, тот охотник на ведьм ужасно торопился затеять драку.

— Так всегда поступают ему подобные.

— Да, но почему с Готреком?

На этот вопрос у Феликса не было ответа.

(обратно)

Глава шестая

Феликса мутило от вони. Прежде ему доводилось сталкиваться с чумой. Как и с ужасами осаждённого города. В Нульне жертвы заболевания, распространённого омерзительными чумными монахами клана Чумы, лежали на улицах, застигнутые смертью. Но он даже близко не видел ничего похожего на происходящее. Как и рассказывал Готрек, армия Хаоса с помощью построенных чудовищных требушетов и катапульт перебрасывала через стены трупы. Падая с высоты сотен футов, уже распухшие и разлагающиеся тела разбивались при ударе о камни, и во все стороны разлетались гной и ошмётки, оставляя на виду желтоватые кости и черепа.

«Кем же должны быть существа, ведущие боевые действия в подобной манере?» — недоумевал Феликс, направляясь к „Белому кабану“ по улицам, посещаемым призраками. Он даже в книгах никогда не встречал упоминаний о такой омерзительной тактике. Теперь он знал, что она эффективна. При виде трупов люди испытывали тошноту и блевали. Что ещё хуже, некоторые начинали кашлять. Феликс понимал, что это всего лишь первый, возможно самый незначительный симптом того, что последует далее. Повсюду уже распространились слухи о чуме.

Феликс смотрел на Ульрику. Она тоже имела мрачный вид. Неудивительно, окружающая действительность вогнала бы в депрессию даже подвыпившего шутника. Даже в лучшие времена Прааг не был вызывающим радость городом. Архитектурные строения наводили уныние. Рогатые гаргульи цеплялись когтями за свесы крыш. На стенах были выгравированы страшные оскаленные лица — напоминания о случившейся два столетия назад долгой войне с предшественниками той армии, что ныне стоит у ворот. Но не это самое худшее. Тягостная унылая атмосфера, которая словно усиливалась с появлением орды Хаоса, реагируя на её присутствие. Иногда Феликсу казалось, что боковым зрением он замечает странные фигуры в дверных проёмах, в глубине переулков и на крышах. Когда же он поворачивался, там не было ничего. У Феликса оставалось ощущение, что нечто просто скрывается от взгляда, но ему никогда не удавалось чётко рассмотреть, что же это такое.

Он улыбнулся Ульрике, но не получил в ответ её улыбки. Лицо оставалось бледным и нахмуренным. Она покашляла. Ульрике нравился город, мрачневший день ото дня. В эти дни делить с ней постель было всё равно что с незнакомкой. Словно им не о чем было поговорить. И ничто не вызывало удовольствия. Тем не менее, каждый раз подумывая прекратить эти отношения, он не мог решиться. Словно его связывали невидимые цепи.

Феликс понимал её обеспокоенность. Кто бы вёл себя иначе в сложившихся обстоятельствах? Их жизни в опасности. И для Ульрики это ещё тягостнее, чем для него. Вся её жизнь пошла кувырком. Отец пропал. Страну наводнил враг. Помимо физической расправы ей угрожает чума и чёрная магия. Это не совсем то, что ощущал он сам. Феликс покачал головой и едва не расхохотался.

Феликс начинал понимать, насколько он изменился за время странствий в компании Готрека. Ему было страшно, но страх был контролируемым чувством, шевелящимся где — то в глубине сознания. Его прошлая жизнь была почти обыденным делом, как мог бы выразиться его отец. Годы странствия приучили его к голоду и лишениям. Опыт, полученный во многих опасных передрягах, развил у Феликса способность игнорировать непосредственно грозящие опасности до крайнего момента. Он отчасти научился откладывать тревоги до той поры, когда придёт время разобраться с ними. Даже чума не ужасала его так, как когда — то раньше. Прежде он уже пережил одну чуму, и рассчитывал как — нибудь пережить и эту.

В любом случае, волнуешься ты или нет, результат практически одинаков. Если уж ему суждено погибнуть от чумы, то лучше не знать об этом до самого конца. Частью сознания он понимал, что занимается самообманом. Глубоко на подсознательном уровне Феликса сильно беспокоило происходящее, но он обнаружил, что в настоящий момент способен это проигнорировать.

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, выглядишь ты неестественно весело, — заметила Ульрика.

Они вышли на главную площадь рядом с внутренней стеной. Площадь по — прежнему оставалась местом торговли, где в многочисленных купеческих лавках можно было приобрести что угодно, от кожаных изделий до продуктов питания. Только нынче порции зерна для бедноты отмеряли солдаты из княжеской стражи, отсыпая каждому по кожаной чашке объёмом с небольшую пивную кружку. Те уносили зерно в горшках, мешках или заворачивали в куски ткани. Феликс только мог констатировать, что не все из присутствующих выглядят бедняками. Некоторые были одеты, как ремесленники или купцы. Большинство таких людей стражник отгонял, если те не совали ему в руку монету, что происходило довольно часто. Феликс пожал плечами. Есть нужно всем. Скорее всего, эти люди лишь заботятся о своих семьях. Возможно, и он поступил бы также. «Именно так на вещи смотрел мой отец», — подумал Феликс.

— Утро восхитительно, и мы ещё живы, — ответил он.

Это соответствовало действительности. Голубое небо над головой было ясным, с едва заметными облаками. Холод был более приятен, чем духота середины лета. Ветерок был бы освежающим, если не доносил вонь разлагающихся тел.

— Наслаждайся, пока можешь, — покашливая, сказала Ульрика. — Зима тут наступает быстро.

— В твоих устах это звучит, как благая весть.

— На это наша главная надежда, — ответила она так, словно разговаривала с недоумком.

— Почему?

— Зима в Кислеве люта. Не та это пора, чтобы находиться за воротами города. Самое время укрыться внутри, у огня, с запасами продовольствия.

Что — то в голосе Ульрики побуждало его возразить, и, на его взгляд, она сделала так намеренно.

— Вероятно, воитель Арек и его приспешники собираются к тому времени оказаться за городскими стенами, согревая руки у горящих зданий.

— Что, радости теперь поубавилось?

— Эй, внизу, поберегись!

Феликс отскочил в сторону, чтобы его не забрызгало содержимым ночного горшка, выплеснутого прямо на улицу. Сей прыжок едва не занёс его в кучу навоза. От неожиданности он едва не потерял равновесие. Ульрика поймала его за плечо и рассмеялась.

— Тебе, вероятно, нужно было стать акробатом или шутом, — вырвалось у неё.

И тон был более дружелюбным, чем за прошедшие дни.

— Возможно, — ответил Феликс.

Они завернули за угол, и прямо перед ними оказалась лавка аптекаря. Феликс понял это по ступке и пестику на вывеске над входом. А если бы даже и не понял, то подсказкой послужила бы длинная очередь мрачно выглядящих людей, выстроившаяся снаружи. Чума вынудила всех озаботиться своим здоровьем. Феликс застонал. Последнее, чего ему сегодня хотелось, это простоять в длинной цепочке народа в ожидании обслуживания.

— Почему бы Максу самому не сходить за травами? — жалобно спросил он.

— Ему есть чем заняться. Он должен подготовить заклинание. Чтобы защитить нас всех от чумы.

— Мне тоже есть чем заняться.

— Ты имеешь в виду, напиваться?

По тону Ульрики Феликс понял, что никаких оправданий она слышать не желает. Он уже начал жалеть, что предложил сопровождать её в этом деле. Однако после событий минувшей ночи это казалось хорошей мыслью. Приятели охотника на ведьм могли вернуться, желая отомстить. Хотя ни Готрека, ни остальных истребителей такая перспектива особо не беспокоила.

Пока что, признал Феликс, похоже, что их поступок оправдали. Казалось, власти вообще не обеспокоила смерть одного из многих, а приятели Улго не вернулись в поисках отмщения. Но времени прошло немного.

Они присоединись к очереди у аптеки. Кто — то кашлял, у кого — то были порезы, некоторые страдали похмельем. Феликс надеялся, что на них ещё не подействовала магическая чума. Почему — то ему казалось, что чума — это лишь начало неприятностей.

Он гадал, какую новую дьявольскую напасть приготовят хаосопоклонники.

Арек осматривал стены. Пока не было заметно никаких изменений. Защитники по — прежнему ожидали с оружием в руках. Он заметил слабые струйки дыма, поднимающиеся над котлами с кипящим маслом. Все баллисты были укомплектованы расчётами. Катапульты выглядели заряженными. Мощные стены смотрелись так, словно пробить их под силу лишь божьей длани. С одной стороны, Арека это радовало. Он жаждал боя. Он желал раздавить врагов копытами своего скакуна. Ему хотелось с триумфом въехать верхом в ворота покорённого города. Арек не желал, чтобы неотвратимая победа досталась ему усилиями гнойных недоумков, поклоняющихся чумному богу.

«Осторожнее, — говорил он себе. — Победа остаётся победой, неважно, как она досталась, а для завоевания есть целый мир. Если Бубар Вонючий Выдох и его подручные смогут обеспечить лёгкую победу, зачем переживать? Пока всё закончится, предстоит ещё множество сражений». С одной стороны, страстно желая, чтобы внимание Тзинча было обращено лишь на него, Арек отвергал эту мысль, не собираясь ни с кем делить славу. С другой стороны, постоянно строя планы по достижению благосклонности своего господина, он оценивал варианты.

Победа Бубара может оттолкнуть остальных военачальников, а ему нужна их поддержка. Она даже может поставить цели нурглитов выше его собственных, хотя сейчас это кажется маловероятным. И всегда остаётся вероятность, что что — либо пойдёт не так. Чума весьма коварное оружие. Его она не затронет, как и воинов Хаоса, и тех колдунов, что пользуются благосклонностью своих божеств, однако может сгубить значительное количество кочевников и зверолюдов, если те не поберегутся. Бубар заверил его, что на всё войско распространяется защита повелителя Нургла, однако Изрыгатель Мерзости может и снять свою защиту. В прошлом подобное уже случалось.

Арек моментально всё просчитал. Сейчас лучшее время для атаки, пока благословение Нургла ещё остаётся в силе. В конце концов, боги славятся свой неуравновешенностью, и кто знает, что взбредёт им в голову. Возможно, сейчас правильным будет приказать Бубару прекратить свои заклинания. К чему давать ему время на подготовку по — настоящему смертоносной чумы?

Арек обернулся к Лойгору и его близнецу.

— Остальные планы исполняются быстро? — спросил он.

— Да, величайший, — едва ли не насмешливо ответил Лойгор. — Рунные камни практически окольцевали город, а наши подручные почти готовы приступить к обряду мощи. Вскоре расположение звёзд будет подходящим, а Моррслиб войдёт в нужную фазу.

Арек поразмышлял над этим какое — то время.

— Хорошо, Бубар, — начал он. — Я уверен, что твоя зараза достаточно ослабила защитников для наших целей. Ты можешь прекращать свои ритуалы.

— Но, великий…

— Говорю тебе, можешь прекращать свои ритуалы. Сейчас самое время дать другим использовать свой шанс.

Тон Арека не допускал возражений. Бубар покорно склонился и отбыл.

— Весьма мудро, — заметил Келмайн.

— Сколько времени потребуется на ваши обряды? — резко спросил Арек.

— Звёзды должны быть в нужном положении, а луны в должном сочетании. Если помнишь, мы поэтому советовали…

— Я спросил „сколько“?

— Сейчас знамения благоприятны. Если приступим немедленно, великий водоворот можно завершить за неделю.

— Проследи, чтобы так оно и было.

— Как пожелаешь, хозяин.

Арек призадумался: «Не намёк ли на возмущение прозвучал в голосе его слуги?»

Серый провидец Танкуоль шёл по улицам Адской Ямы. Вокруг царило вопиющее безумие. Скавен сражался со скавеном. Творец бился с Творцом. Штурмовик зарубил крысу клана. Крысоогр выпустил кишки рабу скавенов. Чудовища, погонщики которых были мертвы, озверело метались по улицам, убивая и пожирая кого попало. «Ларк за многое ответит, — думал Танкуоль. — Но нельзя сказать, что идиоты Творцы этого не заслужили».

Однако события развивались благоприятно. По здравому размышлению, учитывая, что он по — прежнему находится во власти старейшин клана, Танкуоль в итоге решил раскрыть им планы Ларка. Заблаговременно предупреждённые, те смогли весьма удачно расположить свои войска и теперь медленно, но верно брали верх. В награду Танкуоль был освобождён из заключения и получил под командование собственный отряд, который повёл в бой. Хотя это и не совсем награда. Ему приходится рисковать собственной шкурой, чтобы обезопасить вотчину клана Творцов. Однако, взвесив всё, Танкуоль постарался изобразить должную признательность. Позже у него будет время поквитаться за это оскорбление.

Рослый штурмовик под личным стягом Танкуоля расчищал ему путь к главному заводу по очистке искривляющего камня. То было опасное место. Армия Ларка умудрилась сломить ожесточённое сопротивление и занять огромное строение. И удерживала его, отбив все контратаки Творцов. В нормальных обстоятельствах Танкуоль бы и близко не туда не сунулся, пока идут боевые действия, но ситуация была далека от нормы. Он понимал, что, пробившись на завод, сможет наложить лапу на огромные запасы очищенного искривляющего камня, того самого вещества, которое ему было жизненно необходимо. От его нехватки последние несколько дней Танкуоль начал испытывать ломку — ужасные головные боли и судороги. Потребность в искривляющем камне обессиливала Танкуоля.

И, разумеется, с искривляющим камнем магические способности Танкуоля снова станут безграничными. Они ему понадобятся, если он вообще собирается выбраться из этих проклятых северных земель и возвратиться в безопасный Скавенблайт. Вещество требовалось ему по многим причинам, и Танкуоль собирался себя им обеспечить.

На телохранителей Танкуоля обрушилась группа вопящих, обезумевших от кровопролития клановых крыс, с мордами, обмотанными красными шарфами, которые выдавали в них сторонников Ларка. Когда те зарубили лидера когтя штурмовиков, серый провидец ощутил, как напряглись его мускусные железы. Обезумевшая тварь пробилась прямо к Танкуолю. Тот встретил её клинком и прикончил. Ему слегка помогло то обстоятельство, что клановая крыса запуталась лапами в кишках, вывалившихся из распоротого брюха штурмовика. В любом случае, это неважно. Танкуоль не сомневался, что смог бы сразить врага и в бою. То было посланное Рогатой Крысой знамение, знак того, что серый провидец Танкуоль вернул себе её благословение.

«Ларк, — думал Танкуоль, — ты за это заплатить, когда попадёшь мне в лапы!»

«События развиваются неблагоприятно», — думал Ларк, пристально следя за ходом уличных боёв через сводчатое окно завода. Он заметил рогатую голову серого провидца Танкуоля, пробивавшегося вперёд. «Должно быть, наши дела действительно плохи, — решил Ларк, — раз уж это трусливое чудище осмелилось показать здесь свою рожу». Ларк посчитал сие весьма удручающим.

Какое — то время всё шло весьма замечательно. Движимые фанатичной яростью, его последователи сумели одолеть своих угнетателей, несмотря на необъяснимую осведомлённость Творцов о его планах. Ларк понял без тени сомнения — это доказывает, что среди его последователей есть предатели. Предпринятая им поспешная казнь всех своих ближайших приспешников почему — то не способствовала восстановлению боевого духа, на что Ларк рассчитывал, а враг по — прежнему знал о его планах. Расправа над сотней самых подозрительно активных последователей не помогла искоренить измену, зато почему — то оказала пагубное воздействие на боевой дух.

Но вопреки всему они ухитрялись удерживать большинство ранее занятых позиций, пока сопротивление отрядам Творцов не истощило силы. Теперь, кажется, все великие планы Ларка пошли прахом. Похоже, скоро придёт время уносить ноги. К счастью, он заблаговременно принял предосторожности и отыскал потайные туннели для бегства с завода и из города. В конце концов, это лишь проявление здравого смысла скавена. Ларк не первый скавен в истории, которого подвела никчёмность последователей.

«Да, — думал Ларк, — скоро нужно уходить. Тот, кто дрался, сбежал и выжил, получит другой шанс на победу. Возможно, для него найдётся место в той великой армии захватчиков, что движется на юг.

Сжимая в руке пучок травы, Феликс обеспокоенно глядел на Ульрику. «Не выглядит она здоровой, — подумалось ему. — Лицо бледнее обычного. На лбу выступили капли пота, и она дрожит».

— Ты в порядке? — спросил он.

Она покачала головой.

— Мне нездоровится.

— Лучше отведём тебя домой, в постель.

— Вечно у тебя постель на уме, — ответила Ульрика и попыталась улыбнуться.

Её слабая улыбка лишь сильнее обеспокоила Феликса. Поддерживая Ульрику одной рукой, он зашагал по улице. Обратный путь был неблизким, и к тому моменту, как они дошли до „Белого кабана“, Ульрика едва передвигала ноги.

— Не нравится мне это, — тихо произнёс Макс.

Феликс глядел на Ульрику. Она лежала на кровати и дрожала, хотя лоб был горячим.

— У неё все признаки нового вида чумы.

— Ты уверен? — спросил Феликс.

Внезапно все сражения и прочие его проблемы отошли на второй план. Он обнаружил, что не желает, чтобы Ульрика умерла.

— Феликс, я не доктор и не жрец Шаллии, но у меня есть кое — какой опыт врачевания и понимания того, с чем мы имеем дело. Это не естественное заболевание. Я испытал несколько пробных заклинаний, тут чувствуется рука омерзительного культа Нургла.

— Ты можешь что — нибудь сделать?

— Я уже делаю. Я дал ей микстуру из трав, и как только ты оставишь меня в покое, испробую самые сильные из известных мне лечебных заклинаний.

До Феликса дошло, что он, должно быть, мешает использовать лучшую возможность для выживания Ульрики.

— Я пойду, — сказал он.

— Так будет лучше.

Феликс подошёл к двери небольшой комнаты, которую занимал вместе с Ульрикой, и открыл её. Тогда Макс произнёс:

— Не тревожься, Феликс, я не позволю ей умереть.

Тот обернулся к магу и заметил боль в его взгляде. Между ними проскочило взаимопонимание.

— Спасибо, — сказал Феликс и спустился в заполненную народом таверну.

Вкус вина был горек. Отпускаемые воинами шуткине веселили. Феликс угрюмо уставился в свой бокал и раздумывал над превратностями судьбы.

Почему он до сих пор жив? Почему не подхватил чуму? Или это всего лишь вопрос времени? Кто знает. Он припомнил, как однажды слышал от знаменитого доктора, что в подобных случаях задействовано множество факторов. Возможно, под воздействием беспокойства за отца Ульрика стала более уязвимой, чем Феликс. Имело значение лишь то, что она должна поправиться.

Сейчас все их споры и разногласия казались ничтожными. Сейчас он с трудом вспоминал даже размолвки. В памяти всплывало лишь то, как Ульрика впервые посмотрела на него, когда Феликс увидел её в тронном зале Мидденхейма. Незванный пласт воспоминаний и образов возник перед его мысленным взором. Он вспомнил, как одним солнечным утром в Кислеве перед его отъездом в Пустоши Хаоса, Ульрика скакала рядом. Он отчётливо представил себе Ульрику: широкие скулы; небольшая горбинка на носу; лёгкие морщинки, появляющиеся у глаз, когда она улыбалась; характерное движение, которым она приглаживала волосы. Феликс вспоминал те многочисленные утра, когда он просыпался подле Ульрики, и мир от её присутствия казался ярче. Вспоминал, как держал её за руку, когда они шли среди вершин, направляясь к Драконьей горе. Внезапно Феликсу захотелось подняться наверх и потребовать от Макса спасти ей жизнь. Он понимал, что это неразумно, результатом будет лишь прерывание Макса в момент накладывания заклинаний, возможно, в ущерб шансам Ульрики на выживание.

Он проклинал то обстоятельство, что ничего не может сделать. Только лишь молиться. Возможно, ему следует найти храм Шаллии и сделать подношение.

Феликс посмотрел по сторонам, гадая, когда возвратятся гномы. Они отправились на стены в надежде принять участие в сражении и посмотреть, смогут ли чем — либо пособить в укреплении обороны. Теперь, когда у орды готовы собственные осадные орудия, стены начали обстреливать не только гниющими трупами. Нынче они метали огромные валуны, способные раздавить человека и разбить камень. Сражение перешло в новую фазу.

Внезапно Феликсу опротивело находиться в тёмном и прокуренном общем зале. Ему захотелось выйти на улицу, на относительно чистый ночной воздух. Возможно, он сможет отыскать церковь, которая ещё открыта.

Феликс поднялся и через створчатые двери вышел на загрязнённую улицу. Снаружи было темно и холодно. Температура начала понижаться с впечатляющей быстротой. Над головой ярко светила Моррслиб. Луну окутывало зеленоватое свечение, и её покрытая пятнами поверхность более чем когда — либо напоминала зловещее оскаленное лицо. Словно один из тёмных богов Хаоса вознёсся не небеса и глядит оттуда на беззащитный мир.

По улицам стелился слабый туман, в воздухе остро чувствовался запах сжигаемого дерева. Феликс представил, что чувствует вонь расположившейся за стенами орды с её переполненными отхожими местами, кострами кухонь и жарящимся несвежим мясом. Уверив себя, что это разыгравшееся воображение превратило запахи нечистот и городских дымовых труб в нечто совсем иное, он ускорил шаг и направился в сгущающиеся сумерки.

Холодный ночной воздух почти отрезвил его. Сейчас он больше чем когда — либо осознавал, почему Прааг называют городом призраков. Ночью здания наводили страх. Гаргульи на крышах выглядели, как живые, а каждая тень, казалось, что — то нашёптывала. На память ему пришли старые истории: о том, как с последней осады город был отстроен на камнях, затронутых порчей Хаоса; о том, как ежегодно на годовщину сражения, когда луна Хаоса находится в своём максимуме, на улицах замечают призраки убиенных ордой Скафлока Железный Коготь; о том, что людей иногда посещают странные сны, сводящие с ума. И прочие истории — о шабашах, которые собираются по тёмным подвалам и на своих отвратительных празднествах приносят в жертву детей.

В такую ночь, как сегодняшняя, всё это казалось ужасающе правдоподобным. Этой ночью чудовищная величина городских стен не вселяла уверенности. Сегодня у Феликса было ощущение, что стены являются частью огромной ловушки, которая удерживает его в этом наводящем страх месте. Этой ночью возвышающаяся над городом цитадель была подобна башне великана — людоеда. Угрожающе выглядели даже огни на мощных внутренних стенах. Феликс шёл быстрым шагом, держа руку на рукояти меча, и старался избегать мыслей об Ульрике, Максе и чуме. Он чувствовал себя беззащитным, как дитя. Он ничего не мог сделать в сложившейся ситуации. Судьба Ульрики в руках Макса и в руках божьих, а в последнее время не похоже, чтобы боги были чересчур благосклонны.

Вокруг него сгущался туман, заставляя знакомые улицы выглядеть необычно. Собственная тень, отбрасываемая перед ним, выглядела очертанием какого — то потустороннего чудовища. В насыщенной влагой темноте звук шагов звучал необычно. Отдалённый крик ночного стражника, возвещавшего время, тоже не придавал уверенности. Феликс мог расслышать доносившийся издалека, со стороны армии Хаоса, барабанный бой, вой и шум непрекращающейся деятельности.

Сапоги стучали по мостовой, и Феликс ненадолго остановился, думая, что расслышал позади осторожные шаги. Он прислушался, но звук прекратился, словно ему почудилось. Феликс всё равно немного подождал, зная, что иногда, если быть терпеливым, преследователь может возобновить движение и обнаружить себя. Ничего.

С одной стороны, он надеялся, что там кто — то есть. Бой мог бы стать той вещью, что отвлечёт его от тёмных дум, освободит от страха, напряжения и злости, которые он ощущает. Но более осторожная часть рассудка взывала к его здравому смыслу. Феликс понятия не имел, кем могли оказаться его преследователи и сколько их там. Если за ним следят, то самое лучшее — вернуться обратно в „Белый кабан“. Там, по крайней мере, он сможет отыскать нескольких товарищей, которые помогут ему.

Феликс услышал металлический звук, как от обнажаемого кинжала. Он замер, встав в дверной проём. Шаги! Возможно, это грабители на деле, надеющиеся раздобыть выпивку и освободить Феликса от денег. Феликс понимал, что обладай он здравым смыслом — сбежал бы, но сейчас для этого уже несколько поздновато. Он услышал, как шаги приближаются. И там явно больше одного человека.

— Я уверен, что он пошёл сюда, — послышалось чьё — то бормотание.

Голос был высоким, и в нём слышалось недовольство, словно его владелец верил, что весь мир стремится его обмануть, и только что получил тому очередное подтверждение.

— Ты уверен, что это был он? — спросил второй голос, более низкий и грубый.

Феликс испытал уверенность, что из этих двоих второй менее сообразителен. Он мысленно представил себе образ неповоротливого громилы. Во рту внезапно пересохло. Биение сердца гулко отзывалось в ушах.

— Да, это точно он, я разглядел его на выходе из таверны. Высокий костлявый парень, блондин, подобно большинству имперцев. Красный плащ. Рукоять меча в виде головы дракона.

Феликс застыл. То было довольно чёткое его описание. Возможно ли, что эти люди специально разыскивают его? Зачем? Они охотники на ведьм?

— Ягер — вот как его звать.

Оба мужчины почти поравнялись с дверным проёмом. Феликс увидел, что один из них, несомненно, здоровяк могучего телосложения. Второй был низкорослым и очень широким. Он выглядел жирным, но двигался легко.

— Феликс Ягер. Не знаю, почему его милость именно сейчас желает смерти этого человека. Время Перемен практически наступило. Вероятнее всего, в не столь отдалённом будущем он падёт от топора зверолюда.

— Не наше это дело, — произнёс более крупный мужчина, обладатель низкого голоса. — Шишкари хотят, чтобы он и гном подохли, а топор тот пропал. Нам досталось выполнить этот приказ. Давай надеяться, что мы справимся лучше, чем тот идиот — охотник на ведьм.

Феликс задержал дыхание. Эти люди — не охотники на ведьм. По разговору, они больше похожи на профессиональных убийц или сектантов. Он был уверен, что прежде уже слышал выражение „время перемен“, и не в связи с чем — то хорошим. Кто — то желает убить его и Готрека и прибрать к рукам топор Истребителя. Он задумался о причинах. Кстати, что он теперь собирается делать? Он не питал иллюзий, что сможет одолеть эту пару в рукопашном бою. Разве что воспользовавшись преимуществом внезапности. Возможно, ему удастся выпрыгнуть из своего убежища и вонзить меч кому — нибудь из них в спину, прежде чем его обнаружат. Едва ли это честно и благородно, но эти люди, вне всяких сомнений, тоже не собирались вызывать его на дуэль. Другой вариант, он может попробовать проследить за ними и выяснить, откуда они пришли. Тоже не особо привлекательная мысль. Помимо прочего, он их услышал и ждал в засаде. Кто знает, не могут ли и они поступить похожим образом?

Самое простое — дождаться, пока они не уйдут подальше, а затем вернуться в таверну. Он может рассказать о случившемся Истребителю. Если дойдёт до драки, Феликс был уверен, что Готрек в состоянии справиться и с этой парой, и с дюжиной им подобных. Если будет предупреждён. Похоже, это лучший вариант.

— Говорю тебе, Олаф, мы его упустили. Он зашёл в одну из тех дверей позади, — сказал здоровяк.

— Не, он не мог. И зачем? Кого он тут знает?

Голоса снова стали приближаться. Судя по звукам, мужчины делали короткие остановки, чтобы проверить двери по ходу движения. Феликс гадал, удастся ли ему сбежать. Он полагал, что в тумане и темноте шансы у него неплохие. Но если мужчины бегают быстрее него, или лучше ориентируются на местности, или у одного из них имеется нож, который тот сможет удачно метнуть, то для Феликса всё может закончиться плохо. Это не те люди, к которым он хотел бы повернуться спиной. Возможно, ему следует позвать на помощь. Если появится стража, эти головорезы наверняка сбегут.

«Если стража придёт, — подумал Феликс, — и если у тех парней нет поблизости сообщников, которые сбегутся на шум. Спокойно. Наверняка их тут только двое, и не нужно позволять воображению населить ночь убийцами, иначе страх не позволит ничего сделать». Феликс ощутил знакомое чувство слабости в конечностях, которое всегда испытывал перед боем, и не обратил на него внимания. Казалось, его мозг теперь работает с большей чёткостью, просчитывая варианты и игнорируя страх.

Если те двое — наёмники — профессионалы, шансов у него немного. Феликс знал, что хорошо владеет мечом, но он в меньшинстве, и если они опытны, то используют это преимущество по максимуму. Лишь один удачный или точный удар, и Феликсу конец. Он больше никогда не увидит Ульрику. Внезапно угроза, исходящая от армии Хаоса, и все его прочие проблемы отступили на задний план, сделавшись мелкими и незначительными. Необходимо лишь пережить несколько последующих минут, а там уж он разберётся со всеми прочими проблемами, которые подбросит жизнь. Внезапно потребность выжить сделалась для Феликса отчаянно важной. Не имеет значения, через день или через час армия Хаоса перекинется за стены. Он хотел жить, неважно, сколь мало ему останется, а те люди желают и это у него отнять.

Феликса охватила холодная расчётливая ярость. Он не позволит им сделать это. По крайней мере, без боя. Если ему придётся убивать, то быть посему. Его жизнь или их жизни, и тут уж нет никаких сомнений, что для него важнее. Медленно, сознавая, что ему потребуется использовать любое небольшое преимущество, которое сможет получить, Феликс отстегнул пряжки плаща и снял его, удерживая в правой руке. Как можно незаметнее, он начал вынимать меч из ножен, радуясь, что магический клинок освободился почти бесшумно.

— Тихо! — произнёс здоровяк. — Думаю, я что — то услышал.

«Лучше начать с него, — подумал Феликс. — Из этой пары он более опасен».

— Скорее всего, крысу. В городе их полно. Может это кто — то из тех крысолюдей. Слыхал я, были с ними проблемы в Нульне. Чёрт. Хотел бы я, чтобы Халек сам сделал свою грязную работу, а не посылал нас на улицу в такую ночь. Я почти ощущаю запах зимы.

— Возблагодари Великого, что ты доживёшь до зимы. А большинство в этом городе — нет.

— Ну уж Феликс Ягер точно не доживёт, коли попадёт мне в руки. Я позабочусь, чтобы он дорого заплатил за то, что я пропустил бордель. Был бы я сейчас в „Красной розе“, в тёплой постели с тёплой шлюхой, если бы не он.

— Потом на это будет достаточно времени. Как только дело сделаем.

— Да уж, если только нас опять не пошлют за гномом. Слыхал я, это тот ещё крепкий ублюдок.

— Отравленный нож разберётся с ним также, как и с любым другим, — заметил здоровяк.

Теперь его голос прозвучал прямо рядом с Феликсом. Дрожь прошла по Феликсу при упоминании слова „отравленный“. Эти ребята не оставляли никаких шансов. Он поступит также. Даже лёгкая царапина может оказаться летальной. Он сжал в кулаке плащ. Время почти подошло.

— Если бы не этот туман, я подождал бы напротив таверны и всадил в него болт из арбалета, — сказал толстяк.

— И как бы ты смог сделать это незаметно? — спросил громила, тень которого теперь оказалась прямо перед Феликсом. — Это просто ещё одна глупая мысль, которую я…

Феликс выскочил из укрытия и метнул свой плащ. Тот раскрылся и накрыл голову громилы. Пока того опутывал плащ, Феликс с молниеносностью гадюки ударил. Его меч вошёл прямо в брюхо здоровяка и вышел из его спины. Освобождая клинок, Феликс провернул его. «Яд, — думал он, переполненный яростью и страхом. — Давай, попробуй — ка использовать его на мне». Вопль здоровяка разорвал ночь.

Может его приятель и был жирным, однако оказался быстрым. Он ударил почти инстинктивно, и лишь стремительный отскок назад позволил Феликсу уклониться от ножа. Он не был уверен, но полагал, что заметил на лезвии следы вязкого чёрного вещества. Здоровяк повалился вперёд. Под его весом меч выскочил из руки Феликса. «Проклятье, — подумал Феликс. — События развиваются не совсем по плану». Он быстро отступил, не сводя взгляда с очертаний толстяка, и потянулся за своим кинжалом. Ему совсем не улыбался риск получить даже незначительный порез от того оружия.

— Ублюдок! Похоже, Сергея ты прикончил. Ладно, неважно. Это значит, что когда я принесу твою голову, его боссы меня повысят.

Феликс испытал облегчение, когда его кинжал покинул ножны. Теперь у него появился шанс, хоть и небольшой. Толстяк держал нож с уверенностью профессионала. Будучи мечником, Феликс не имел большого опыта в метании ножей. «С другой стороны, — думал Феликс, отступая от наёмного убийцы, — двух людей я таким способом убил, а сейчас самое время попытаться добавить и третьего».

Он отвёл руку назад и метнул кинжал. Попасть в темноте по нечёткой перемещающейся цели было сложно, и уже в момент броска Феликс понял, что это не сработает. Он лишь обезоружил самого себя. Мужчина пригнулся, но Феликс достиг того высочайшего уровня боевой готовности, когда мысль и действие почти неразрывны. Как только он обнаружил, что бросок пропал впустую, сработала какая — то часть его сознания, более быстрая, чем рациональное мышление. Он знал, что на долю секунды убийца отвлечётся, что даст Феликсу возможность атаковать.

Сжав кулак, он метнулся вперёд и нанёс мужчине мощный удар в челюсть. Руку пронзила резкая боль, дав Феликсу понять, что утром ему предстоит, по меньшей мере, страдать из — за отбитых костяшек пальцев. Сейчас это не имело значения. Он будет беспокоиться об этом завтра, если выживет. Мужчина захрипел и взмахнул ножом. Это был удар профессионала, короткий колющий выпад, нацеленный на то, чтобы проткнуть живот Феликса.

Лишь предсказуемость такого удара позволила Феликсу его блокировать, скорее благодаря везению, чем точному расчёту. Потянувшись вниз, он ухватил наёмника за запястье. Оно было широким и скользким от пота, и остановить нож Феликсу стоило почти нечеловеческих усилий. Толстяк оказался сильнее, чем можно было ожидать, и был явно опытнее в ближнем бою. Он крутил своей рукой с ножом, стараясь освободится и одновременно заехать Феликсу коленом в пах.

Феликс сместился так, чтобы колено толстяка пришлось в бедро, а затем проделал кое — что неожиданное для противника — крутанулся в сторону и в то же время потянул мужчину вперёд, использовав против него его же вес и инерцию. Тот неуклюже повалился и упал мордой в грязь мостовой. С губ толстяка сорвался болезненный стон, затем он дёрнулся и затих. Почти ожидая, что это какая — то хитрость, Феликс пнул его в голову. Тот не реагировал, однако в страхе и ярости Феликс бил мужчину снова и снова. Через минуту он осознал, что толстяк по — любому не притворяется. Феликс перевернул его и увидел, что тот напоролся на собственный нож. На вид всё выглядело не так уж плохо. Лезвие вошло неглубоко. В нормальных обстоятельствах, это был бы всего лишь порез, а не смертельная рана, однако убийца использовал, должно быть, сильный яд, который отправил толстяка прямиком в царство Морра или того демонического бога, которому он поклонялся.

Феликс позлорадствовал было, что Повелители Хаоса покарают убийцу за провал, однако, обретя способность рассуждать здраво, он подобрал свой нож, меч и плащ. Осмотрев их, он решил, что плащ испорчен, однако оставлять его на месте, где совершено убийство, было бы неверно. Кто знает, может, плащ опознают. Феликс свернул плащ и отправился в темноту, двигаясь быстро и целенаправленно, стараясь не выглядеть как некто, только что убивший двух человек.

По разумению Феликса, молитвы в храме Шаллии могут и обождать, пока он не очистит кровь со своих рук. Он лучше предупредит Готрека, что за ними посланы наёмные убийцы. Хотя вряд ли этим обеспокоит Истребителя.

Макс смотрел на лежавшую в кровати Ульрику. Её лицо было бледным. Лоб вспотел. Глаза широко раскрыты и ничего не замечают. Странные красные пятна выступили на прекрасном лице. Магическое чутьё подсказывало Максу, что Ульрика быстро слабеет. Её жизненные силы иссякают, душа начинает покидать тело. Макс покачал головой и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Это было трудно. Он чувствовал, что не сможет жить, если что — нибудь с ней случится.

«Спокойствие, — думал Макс. — Сейчас не время рассуждать, подобно школьнику. Нужно сконцентрировать все свои усилия на магии. Не позволить личным чувствам помешать тому, что необходимо сделать». Макс сделал ещё один спокойный вдох и произнёс одну из мантр, которые выучил на заре своего ученичества, — лишённый смысла ритмический стих, назначение которого прояснить мысли и успокоить чувства. Он раскрыл свой разум ветрам магии и почувствовал, как они откликнулись на его призыв.

Макс активно упражнялся в защитной магии. Это обязательно включало в себя лечебные и направленные на нейтрализацию заболеваний заклинания. Хотя чума не была областью его специализации, Макс знал, что её нейтрализация — крайне сложная задача. Нургл могуч, и слишком много иных факторов могут повлиять на исход.

К счастью, большинство тех, которые были ему известны, говорят в пользу Ульрики. Она молода, здорова и ей есть ради чего жить. Она не голодала. Поддерживала возле себя чистоту. Прежде отличалась крепким здоровьем. Макс надеялся, что эти факторы повлияют на результат.

Он закрыл глаза и потянулся к ветрам магии. И незамедлительно ощутил что — то неправильное. Тут присутствовало гораздо больше чёрной магии, чем должно было, и она усиливалась. Из всех видов энергии, переносимой ветрами магии, этот был худшим и сулил порчу, мутацию и существование в виде нежити. Он полагал, что подготовился к этому. В конце концов, армия Хаоса под стенами усиленно притягивала плохую энергетику, однако совокупное количество чёрной магии было почти преобладающим. Прикосновение к нему было болезненным. Макс выдохнул и рассеял энергию так быстро, как смог. Сфокусировав свой разум, он смог зачерпнуть из других разновидностей, для его цели требовалась смесь золотого и серого. Сейчас, со всей этой тёмной магией в воздухе, достичь этого было труднее, но Макс полагал, что справится.

Медленно и осторожно, стараясь избегать малейшего прикосновения к пятну Тьмы, Макс сплетал энергии воедино. Задействовав все свои магические чувства, он осматривал Ульрику. Он по — прежнему видел её лежащей на кровати, но теперь ему также была заметна и её аура — отражение духа. Дела были плохи. Нездоровая зелень окружала Ульрику, и Макс ощущал в ней отпечаток чёрной магии. Что не удивляло — чума была результатом ворожбы последователей Нургла.

Макс принялся произносить заклинание, которое позволило бы ему вытеснить тёмную энергию. Отростки энергии, которой он оплетал Ульрику, начали медленно проникать сквозь её кожу. Она зашевелилась во сне, застонала. Используя ветры магии и собственные резервы, Макс продолжал мощным потоком передавать энергию, которая воздействовала на дух Ульрики, питая её жизненную силу. На мгновение маг испытал чувство, что его засасывает в тёмный омут смерти. Макс ощутил притяжение этой бесконечной пустоты, и его собственная кожа сделалась влажной и холодной. Он направил на Ульрику ещё больше энергии, но безрезультатно, словно поливал водой пески пустыни.

Макс чувствовал, как его собственная жизненная сила угасает, и сопротивлялся этому. Вот одна из опасностей магического врачевания подобного рода. Если пациент находится при смерти, целитель также рискует своей жизнью. Небольшой частью сознания Макс почувствовал панику, которая противилась передаче энергии, побуждала его прервать контакт ради самосохранения. Он не желал обращать на это внимания и не сдавался. Макс сражался за обе жизни, свою и Ульрики, словно пловец, борющийся с сильным подводным течением. Он вознёс молитву Шаллии, и нашёл в себе ещё немного сил, а затем обнаружил, как внутри самой женщины отозвалось нечто, оказывающее ему помощь. Внезапно пик кризиса миновал. Макса покинуло ощущение, что его засасывает. Напряжение в груди пропало.

«Самое трудное позади», — твердил себе Макс, понимая, что это не совсем так. Он стабилизировал состояние Ульрики и мог поддерживать его, пока продолжает подпитку энергией, однако силы его не бесконечны, и есть сомнение, что удастся поддерживать связь достаточно долгое время, необходимое для её излечения. Организму Ульрики нужно помочь. Макс снова выпустил энергетические отростки, ощущая внутри женщины очаги тёмной магической энергии. Он наносил удар за ударом, пронзая их подобно хирургу, вскрывающему нарыв, и выдавливал чёрную магию из тела. Она выходила через рот и ноздри Ульрики в виде ядовитого облака тёмно — зелёного дыма.

Затем он направил энергию на розыск крошечных возбудителей болезни, поразившей Ульрику, существ столь малых, что они невидимы для невооружённого глаза, однако не для используемых Максом магических органов чувств. Магические потоки направились во внутренние органы и кровеносную систему, очищая их. То была тяжёлая и утомляющая работа, требующая высочайшей концентрации. Макс уже ощущал усталость, как после магического поединка с серым провидцем скавенов, однако продолжал сохранять концентрацию мыслей. Прошло немало времени, прежде чем Макс удостоверился в том, что уничтожено каждое из омерзительных существ, возбудителей чумы.

«А теперь завершающая стадия, которая заберёт последние мои силы, — устало подумал маг. Он направил мысленную команду: «Спать, поправляться, восстанавливать утраченные жизненные силы». Закончив с этим, Макс в благодарность вознёс очередную молитву. Он дотронулся до лба Ульрики. Лихорадка прошла. Потливость уменьшалась. Макс надеялся, что сделанного им окажется достаточно. Невозможно сказать наверняка. Затем он заснул в кресле у кровати.

Некоторое время спустя мага обнаружил Феликс, который зашёл за новым плащом и одеждой. Задержавшись снаружи у колодца, Феликс вылил на себя ведро воды, чтобы смыть заметные следы крови. Он сомневался, что какой — нибудь стражник пожалует в „Белый кабан“, разыскивая тех, кто расправился с наёмными убийцами, однако сделал всё возможное, чтобы замести следы. Когда Феликс вошёл внутрь, посыпались шуточки по поводу природы замочившего его дождя, на которые он ответил рассказом о том, что вылил ведро воды на голову, дабы протрезветь.

Зайдя в комнату, Феликс по звуку дыхания Ульрики понял, что она идёт на поправку, и возблагодарил Шаллию за проявленное милосердие. Как можно тихо он переоделся и отправился обратно на нижний этаж, чтобы разыскать гномов и предупредить их. Зайдя в общий зал, он услышал Улли и Бьорни, громко распевающих какую — то старую застольную песню гномов. Позади них располагались Готрек и Снорри. Ни один из истребителей трезвым не выглядел.

— На меня напали, — заявил Феликс.

— Да что ты говоришь, юный Феликс, — отозвался Снорри. — Мы пропустили славный бой?

Феликс понял, что пройдёт немало времени, прежде чем он убедит их отнестись к этому делу серьёзно.

(обратно)

Глава седьмая

Иван Петрович Страгов поглядел вверх и засмеялся. Белые хлопья снега смешивались с дождём. Холодный северный ветер угрожал застудить его старые кости. «Добро, — подумал он. — Похоже, в этом году зима пришла рано». Чем раньше, тем лучше. Метели замедлят надвигающуюся с севера армию. Пальцы на руках будут коченеть от мороза. Открытые части тела будут прилипать к металлу. Иван сомневался, что армия какого бы то ни было размера способна передвигаться в кислевитскую зиму.

Его хорошее настроение медленно улетучивалось. Кто знает, на что способны эти ублюдки хаосопоклонники? Возможно, у них имеется защитная магия. Так или иначе, Иван не сомневался, что даже если кочевые племена сдохнут с голоду, воины Хаоса и зверолюды выживут. Он и прежде сталкивался с ними, когда те выходили из Страны троллей глубокой зимой. Зверолюды, вероятнее всего, сожрут своих союзников — людей. А воины в чёрной броне, похоже, не нуждаются в пище и укрытии, как и их бесчувственные скакуны.

«Не стоит так унывать», — подбадривал себя Страгов. Поможет любая мелочь, и он будет признателен, если Господин Зима и его ледяное воинство уничтожит несколько тысяч демонолюбов. Нынче Кислеву нужна любая возможная помощь.

Иван понукал свою лошадь. Теперь до брода Микала и места сбора Войска Господарского оставалось лишь несколько часов пути. Ему не терпелось присоединиться к войску. Иван не сомневался, что если войско нападёт на орду Хаоса, прольётся много крови, независимо от того, победят они или потерпят поражение.

Феликс Ягер бежал по зубчатым стенам Праага. Всё было усыпано снегом. Холодный ветер покалывал лицо. Громадное осадное орудие ударило в стену. Камни содрогнулись под ударом мощного тарана. Загремели цепи, на которых огромный трап опускался с верхушки башни. С рёвом высыпали наружу одетые в шкуры кочевники. Их предводителем был облачённый в чёрные доспехи воин Хаоса, семи футов роста, крепко сжимающий в одной руке здоровенную булаву, а во второй — огромный меч.

Хаосопоклонники едва успели выбежать, а Готрек уже оказался среди них, сопровождаемый Снорри и Бьорни. Гномы прорубали себе путь сквозь хаосолюбов прямо к их предводителю. Прямо за ними находился Феликс, пообок от него — Улли. Деморализованные защитники — люди воспряли духом и снова бросились в бой.

Феликс ощущал, как трап прогибается под весом толпы находящихся на нём воинов. Он рубанул по щиту одного из кочевников и пинком отправил второго за край трапа — встретиться со смертью на дне утыканного кольями рва. Спереди донёсся боевой клич Готрека, который сразил предводителя атакующих и прорубался через его окружение. В такие моменты гном выглядел неудержимым, словно древний бог войны, вернувшийся, чтобы нести смерть врагам гномьего народа.

Нанося удар за ударом, Феликс ощутил, как вся огромная конструкция заходила ходуном.

— Назад! — заорал он. — Эта штука собирается обвалиться.

Он сразу же отступил на стену, защищаясь на ходу. Феликс отбил удар крупного зверолюда и ответным выпадом отсёк ему руку. На его глазах вся адская конструкция зашаталась и начала крениться набок. Оттеснив своих противников во внутренность башни, Готрек и остальные истребители теперь неохотно двинули назад. Феликс ощутил запах гари и заметил языки пламени, поднимающиеся выше стены. Похоже, осадная башня горела. Он понятия не имел, чем это вызвано. Заклинание, алхимический огонь, раскалённое масло — да какая разница. Феликс был рад получить передышку.

Когда башня, словно идущий ко дну корабль, опрокинулась и разбилась оземь, защитники разразились радостными криками. Крики смолкли, как только наблюдатели вгляделись вдаль и заметили вырисовывающиеся силуэты множества таких же башен. Феликс решил, что едва ли можно считать случившееся победой, потому как настоящей атаки ещё не было. Башню выдвинули вперёд без поддержки. Очевидно, то было дело рук нескольких безумцев, жаждущих славы, а не часть всеобщей массированной атаки. Феликс задумался, что же произойдёт, когда при поддержке колдовства и огромных требушетов вперёд двинутся все башни. Такая мысль была невыносима.

Внезапно Феликса охватила усталость. Почувствовав себя измотанным и опустошённым, он плюхнулся наземь и прислонился спиной к стене, чтобы передохнуть. Притопал Готрек. Гном оставил крупные следы на тонком ковре снега. Феликс потирал руки, согревая их. Теперь, когда бой закончился, пот начал холодить тело. Он понимал, что необходимо будет быстрее сменить эту одежду, иначе он рискует подхватить простуду или чего похуже. Его удивлял этот снегопад. Он не выглядел естественным — по большому счёту в это время года для снега ещё слишком рано. Кислевиты радовались, полагая, что сие работа Ульрика, и Господин Зима сражается на их стороне. Феликс такой уверенности не испытывал.

— Едва ли стоило сегодня напрягаться. Надо было оставаться в „Белом кабане“, и дать твоему народу самостоятельно разобраться с этим.

— Почему же ты здесь? — спросил Феликс, тяжело дыша.

— Куда лучше прикончить нескольких зверолюдов, чем ни одного.

— Вот тут ты прав, и если это всё, что тебе нужно, в будущем можешь забрать себе и мою долю.

— Давай — ка поднимайся, человечий отпрыск. Этим вечером нам есть чем заняться.

— Не думай, что я забыл, — ответил Феликс, хотя забыть ему, честно говоря, хотелось.

— Местечко, похоже, как раз по мне, — с ухмылкой заметил Бьорни.

Потерев руки, он сделал неприличный качающий жест рукой. В короткой бороде гнома застряли небольшие хлопья снега. Феликс гадал, прекратится ли вообще снегопад. Он был наслышан о кислевитской зиме. Кто — то рассказывал, что снег начинает идти в конце лета и не прекращается до весны. Он надеялся, что это неправда.

— Почему — то и мне так кажется, — пробурчал Феликс.

Только лишь бросив взгляд на „Красную розу“ из переулка, Феликс обрадовался тому, что Бьорни здесь. Учитывая, что это был один из крупнейших борделей города, отыскать его было несложно. Судя по интенсивности внутреннего освещения, спросом он, несомненно, пользовался. Что вряд ли было удивительно. Со всей этой армией хаоситов за воротами, плотских удовольствий искал каждый, кто, предаваясь им, мог позволить себе немного забыться. И, похоже, ненастная погода не отвадила никого из посетителей.

— Мы здесь не за этим, — заметил Готрек.

— Ты за себя говори, — весело отозвался Бьорни. — Слыхал я, есть тут у них девчонка — полурослик, которая умеет…

— Я не желаю это слышать, — угрожающе произнёс Готрек.

Бьорни понизил голос до тихого бормотания.

— Полагаю, говорить следует мне, — сказал Феликс. — Почему бы вам просто не пропустить по стаканчику, находясь неподалёку, на случай неприятностей?

— Снорри думает, что это хорошая мысль, юный Феликс, — произнёс Снорри.

Остальные истребители были, похоже, того же мнения.

Феликс сомневался, что его мысль так уж хороша. Вряд ли он не привлечёт к себе внимания, показавшись в „Красной розе“ одновременно с четырьмя истребителями, но зная, что поддержка под рукой, он будет чувствовать себя гораздо лучше. Столкновение с Олафом и Сергеем не вызывало у него великого желания отправиться в бордель на свой страх и риск. Однако на данный момент у Феликса оставалась единственная ниточка, ведущая к двум наёмным убийцам, и он намеревался её проследить. «Лучше уж быть охотником, чем жертвой», — подумал Феликс.

— Хорошо, заходите толпой, а я через несколько минут после вас.

— Ладно, человечий отпрыск.

Истребители затопали по переулку в сторону борделя — впереди Готрек, за ним едва не бежал Бьорни. Если бы Феликс не знал Улли, то мог бы поклясться, что тот покраснел. «Должно быть, игра света», — решил он.

Готрек зыркнул на вышибал, которые посторонились, давая ему пройти. Те явно понимали вероятные последствия, попытайся они изъять у четырёх истребителей оружие в эти неспокойные времена. В любом случае, большинство людей входили со своими мечами. «Неприятное место», — решил Феликс, когда гномы зашли внутрь. Он подождал несколько минут, всё это время молясь, чтобы гномы не впутались в неприятности. Феликс пошарил в кошеле. Неплохо, что там осталось кое — какое золотишко, потому как придётся потратиться, чтобы узнать то, что ему требовалось.

Феликс не спеша прикидывал, являлись ли Олаф и Сергей поклонниками Слаанеша. Это место как раз такого типа, где могли бы расслабляться ненормальные последователи Демона Сладострастия. Феликс хотел бы располагать большей информацией. Даже расспросов может оказаться достаточно, чтобы насторожить тех людей, которых они разыскивают, или даже спровоцировать другое нападение, если это место нечто вроде тайного храма. Феликс убеждал себя держать воображение под контролем. Дело происходит не в мелодраме Детлефа Зирка. Нет тут тайных храмов. По крайней мере, он надеялся.

Феликс понял, что попросту тянет время, не желая действовать. Сделав глубокий вдох и помолившись Сигмару, чтобы Ульрика никогда не узнала, где он провёл вечер, пока она больная лежала в комнате, Феликс пошёл вперёд. Вышибалы равнодушно скользнули по нему взглядом, пока он поднимался по лестнице, чтобы пройти через вращающиеся двери. Его окатило волной тепла. Его глаза заморгали, приспосабливаясь к неожиданно яркому освещению. В массивных канделябрах под потолком горело множество свечей. Небольшие фонари подсвечивали каждую из кабин, опоясывающих стены. Если сравнивать с дневным светом, то было мрачновато, однако гораздо светлее, чем в ночи, откуда он только что пришёл.

Войдя, он сразу ощутил запах пива и резких духов. Похоже, этим вечером „Красная роза“ забита под завязку. Едва оставалось места, чтобы стоять. Хорошо, подумалось Феликсу, меньше вероятность, что кто — либо попробует выкинуть опасный фортель. А затем ему представилось, как некто легонько царапает его отравленным клинком, а затем смешивается с толпой, и он поёжился. Феликс убеждал себя, что это вызвано тающим снегом, который стёк с волос за шиворот, но понимал, что лукавит. Он протискивался сквозь толпу к бару. И сразу же в сторону Феликса двинулось несколько обильно накрашенных женщин.

— Привет, красавчик. Хочешь хорошо провести время? — спросила одна.

— Может, позже, — ответил он, когда другая подхватила его под руку.

Феликс попытался стряхнуть руку, но женщина лишь вцепилась покрепче. «Ладно же», — подумал он и двинулся вперёд. Быстрый осмотр показал, что истребители находятся за столом у бара, откуда открывается отличный вид на большую лестницу, которая ведёт в помещения наверху. Непрерывная череда подвыпивших мужчин и скудно одетых женщин перемещалась вверх и вниз по лестнице. Низкорослый коренастый всадник — кислевит натолкнулся на Феликса и отпрянул. Феликс почувствовал руку, ухватившуюся за его пояс, и внезапно обрадовался, что убрал кошель внутрь камзола.

— Угостишь даму выпивкой? — спросила державшая его руку женщина.

— Если мы вообще доберёмся до бара, — ответил он, снова проталкиваясь вперёд.

Впереди толпа наёмников собралась вокруг стола, на котором медленно сбрасывала свои одежды молодая женщина, наряженная обитательницей арабского гарема. «А у неё занятный набор татуировок и пирсинга», — отметил про себя Феликс.

— У меня в пупке такое же кольцо, — сказала девушка. — Если пожелаешь, я тебе его покажу… наверху…

— Давай — ка, для начала чего — нибудь выпьем, — ответил Феликс.

Они пробились к бару. Всё было занято. Феликсу пришлось протиснуться между двумя здоровяками в форме имперских алебардщиков и заказать два пива.

— Я не хочу пиво, — заявила девушка. — Хочу вина.

— И ещё тилейского красного, — уточнил заказ Феликс.

Теперь он был несколько раздосадован. Он надеялся порасспрашивать об Олафе и Сергее у барменов, но было очевидно, что те сейчас слишком заняты, чтобы отвечать на вопросы. Всё оказалось гораздо сложнее, чем он полагал ранее. Благо никто, за исключением прицепившейся к нему девушки, похоже, не обращал на Феликса ни малейшего внимания. Чтобы выделяться из толпы в столь переполненном заведении, следовало быть истребителем или эльфийским принцем.

— Давай поищем, где присесть, — сказал Феликс. — Мне нужно отдохнуть.

— Надеюсь, ты не слишком устал, красавчик?

— Большую часть дня провёл на стенах, — пояснил Феликс. — Это выше человеческих сил.

— Не похож ты ни на стражника, ни на княжеского солдата. Ты наёмник?

— Вроде того.

— Так наёмник или нет?

— Я застрял тут с приходом армии Хаоса.

— Значит, охранник каравана?

Феликс кивнул, протискиваясь по направлению к кабинке. Похоже, лучше уж так, чем рассказать ей правду. Раз уж кто — то разыскивает Феликса Ягера, человека, который прибыл на воздушном корабле, то чем меньше народу знает кто он, тем лучше. Феликс оценивающе посмотрел на женщину. Она была невысокой и, как ему показалось, выглядела старше своих лет. Бледная кожа, кудрявые волосы золотистого оттенка. Лицо, хоть и миловидное, но измученное, со слегка припухшими чертами. В глазах, однако, притаился хваткий целеустремлённый интеллект. Улыбка была профессиональной, но приятной. Движение руки по его бедру — отработанным.

— Не похож ты на охранника каравана. Скорее уж на жреца или чиновника.

— Ты очень часто видишь тут жрецов?

— Ты удивишься, кто только у нас не бывает. Эльфы, гномы, маги, аристократы… да все.

— Может, ты даже видела пару крутых парней, которых зовут Олаф и Сергей? — рискнул спросить Феликс, полагая, что она может что — нибудь знать о его жертвах.

Он накрыл её руку своей. Поглаживающий массаж прекратился.

— Один из парней — здоровяк, грубоватый и сильный, очень сильный. Второй выглядит тучным, но быстро двигается и умеет обращаться с ножом.

— Они твои дружки? — подозрительно спросила женщина.

Показалось, что теперь улыбка на её лице застыла, почти заледенела.

— Не совсем.

— Тогда что тебе за дело?

— Я их разыскиваю.

— Хочешь сделать кому — то больно?

Та заминка, которую она сделала, подбирая слово, говорила о том, что женщина собиралась высказаться иначе, но передумала.

— Я удивлена, на вид ты и сам способен на подобное.

Её пальцы снова затрепетали. Феликс обездвижил руку женщины.

— Не знаешь, где я могу найти их?

— А мне что с того? — оценивающе посмотрела она на Феликса.

Он показал ей раскрытый кошель, в котором женщина могла заметить блеск золота и мерцание серебра.

— Зависит от того, что расскажешь.

— Прошлой ночью они были здесь.

— Это мне известно.

— Они сказали Саше, что вернутся, но сами не вернулись. Наверно, отправились куда — то ещё. Возможно, в „Золочёное древо“.

— Саша?

— Высокая девушка с чёрными волосами. Она в них влюблена.

— В обоих?

— Ну, все люди разные.

— Где я могу найти Сашу? Хочу потолковать с ней.

— Если отстегнёшь мне немного из тех денег, я найду её для тебя. И даже смогу убедить с тобой поговорить.

— Почему может потребоваться её убеждать?

— С твоими приятелями лучше не связываться.

— Тогда, возможно, тебе стоит запомнить ещё кое — что.

— И что?

— Со мной лучше тоже не связываться.

— Я уже начала это подозревать.

— Иди за Сашей, и если приведёшь её сюда, для тебя найдётся золотой.

— Я бы предпочла получить его сейчас.

— Ну, разумеется. Вот тебе серебряная монета, чтобы поддержать твою заинтересованность.

— Ты уже меня заинтересовал, красавчик, но серебро никогда не помешает.

Феликс следил, как женщина пропала в толпе. Не совсем понимая, во что ввязывается, он по — любому намеревался продолжать. У него действительно было желание разузнать всё, что можно о тех, кто напал на него прошлым вечером. Феликс не очень — то надеялся, однако существовала вероятность, что ему удастся выяснить, кто стоял за ними. Куда предпочтительнее использовать любой, даже незначительный шанс, чем ждать отравленный кинжал в спину.

Он только пригубил пиво, решив оставаться трезвым. Возможно, вскоре ему потребуется как следует напрячь мозги. Если только девушка попросту не смоется с его деньгами. Или если её подруга предупредит этого Великого, которого упоминали Олаф с Сергеем. Чёрт, он даже не удосужился узнать имя девушки. Да все шансы за то, что она попросту забрала его деньги и не вернётся. И только лишь у Феликса возникла сия мысль, он заметил возвращающуюся девушку. Одну.

— Она поговорит с тобой, но сюда приходить не желает.

— Тогда где?

— Наверху, где же ещё? Тебе нужно оплатить заведению комнату и её время. Это помимо того, что ты должен мне и ей.

— Хорошо. Пошли.

Феликс поднялся и пошёл за ней, по — прежнему сжимая в руке кружку пива, чтобы не выделяться среди присутствующих. Дойдя до лестницы, он обернулся и посмотрел на истребителей. Готрек поймал его взгляд и кивнул. Феликса ободрило присутствие Истребителя. Своей свободной рукой Феликс показал все пять пальцев. И надеялся, что Готрек поймёт — это пять минут. Истребитель снова кивнул. Феликс продолжил подниматься по лестнице, внезапно почувствовав себя слишком уязвимым. Если там окажется какая — нибудь ловушка, ему и пяти минут хватит, чтобы умереть.

Помещение было просторным. На стенах был развешен занятный ассортимент хлыстов и цепей. Кровать была потасканной. Девушка выглядела так же. Она была высокой и худой, но взгляд был странным, словно как у человека не совсем вменяемого или, куда вероятнее, пристрастившегося к гнилокорню. Кроме тонкой сорочки на ней ничего не было.

Феликс принюхался: в воздухе пахло застарелым потом и прочими выделениями, резкимидухами и ладаном. По тому, как засвербело в носу и напряглось горло, Феликс понял, что кто — то покуривал тут гнилокорень, смешанный с чем — то ещё, что он не распознал. Он прошёл и открыл окно. Поглядел вниз на улицу. Высоковато. Они находились на третьем этаже борделя.

— Если ты собираешься свалить по — быстрому, то это не тот выход, — раздалось жуткое и пронзительное хихиканье девушки. — Ты лишь шею себе сломаешь. Поверь мне, до тебя уже пробовали.

Феликс перевёл взгляд на неё, а затем обратно на невысокую блондинку.

— Полагаешь, мне может потребоваться сбежать по — быстрому, а?

— Раз уж ты разыскиваешь Олафа с Сергеем, и они, по словам Моны, тебе не приятели, то выбирать тебе не придётся. Можешь случайно из окна вывалиться.

— Плохие они ребята, эта парочка, — заметил Феликс.

— Так и есть. Что тебя интересует? Мона что — то говорила про золото.

— Посмотрим, что ты мне расскажешь. И насколько я тебе поверю. Сие зависит от многих вещей.

— Ты собираешься впустую потратить наше время. Один из тех чудаков, которые с девушкой хотят лишь разговаривать. Или это прелюдия к чему — то экстравагантному?

— Ничего подобного. Я лишь выясняю, зачем Олафу и Сергею могло понадобиться убивать… моего друга.

— Этот друг, он послал тебя прояснить ситуацию?

— Вроде того.

— Видок у тебя подходящий. Впервые услышав твою речь, я было подумала, что ты священнослужитель. Глядя на тебя, я полагаю, что ты мог бы оказаться одним из тех рыцарей — храмовников, святош, что режут глотки столь же быстро, как одаривают взглядом.

— А у тебя богатый опыт общения с рыцарями — храмовниками? — улыбаясь, поинтересовался Феликс, думая об Альдреде, единственном храмовнике, с которым он когда — либо был знаком. Тот явно подходил под указанное описание.

— И кого тут только не бывает, красавчик, — произнесла Мона, многозначительно поглядывая на кошель Феликса.

Ей явно не терпелось получить обещанные деньги.

— Пока что я не услышал ничего из того, что мне нужно.

— Что ты собираешься сделать, если я расскажу тебе, где найти Олафа и Сергея? — спросила Саша.

«Я очень удивлюсь», — подумал Феликс, приняв во внимание тот факт, что прошлой ночью оставил их трупы в переулке.

— Ну, это зависит… — ответил он.

— От чего?

— Удастся ли мне убедить их оставить моего друга в покое.

— Если только ты не круче, чем выглядишь, это будет сложновато.

— У меня есть друзья, на фоне которых я выгляжу жрецом Шаллии, — произнёс Феликс, зная, что говорит чистую правду.

Девушек, должно быть, убедила искренность в его голосе. Реакция Саши его удивила. Она зарыдала.

— Говорила я им, что не следует вмешиваться. Говорила, что довольно. Они не послушали.

Феликс сохранил невозмутимость на лице, раздумывая, что же имеет в виду плачущая женщина. Инстинкт подсказывал ему хранить молчание и просто позволить ей высказаться, а там будет видно. Феликс уставился на девушку с самым бесстрастным видом, который только смог изобразить. Он отметил, что Мона начала суетиться и нервничать, словно ей не нравилось направление, которое принял разговор. Похоже, что кое — что ей тоже было известно. Видно была некая истина в изречении, которое его отец постоянно произносил в застольных разговорах, выпивая со своими приятелями — купцами: «Когда доходит до выведывания тайн, ничто не сравнится с борделем». Девушка снова взглянула на него, слёзы стекали по её лицу. Трудно было представить, чтобы кто — нибудь испытывал нежные чувства к двум скотам, вроде Олафа и Сергея, но она, как видно, испытывала. «Или это просто действие гнилокорня», — цинично подумал Феликс. Девушка глядела на него, словно ожидая некой реакции. Он решил блефовать.

— Что конкретно они тебе про нас рассказали? — спросил Феликс, стараясь, насколько возможно, говорить спокойно и вежливо.

Удивительно, насколько угрожающе это может звучать при подходящем стечении обстоятельств.

— Немного. Немного. За последнее время я мало чего узнала. Они иногда разговаривали об этом, когда думали, что я не могу их слышать, и это для них было чем — то вроде забавы. Они вроде нашли себе нового… покровителя, который обеспечил их достаточным объёмом работы и собирался наградить их особенным способом.

— Под работой ты подразумеваешь…

— Работу кулаками. Улаживать то, что следует уладить. Сначала я думала, что это обычное дело: аристократы сводят счёты, купцы вредят конкурентам, но затем…

— Затем что?

— Они стали вести себя странно, приходить и уходить в неурочное время. Говорили про шантаж каких — то людей. Похоже, они полагали, что те имеют что — то на кого — то из аристократов.

Феликс перевёл взгляд на Мону.

— Ты уверена, что хочешь услышать продолжение? Есть некоторые вещи, знание которых может подвергнуть опасности твою жизнь.

Та посмотрела на него, затем на кошель. Мона понимала, но алчность в ней боролась со страхом, и Феликс недолго раздумывал о том, что в итоге победит. Он бросил ей золотой.

— Я подожду тебя внизу, — сказала Мона.

— Давай.

Она открыла дверь и вышла наружу.

— О чём ещё они тебе говорили?

— Они мне ничего не рассказывали.

— Тогда, что ты ещё подслушала?

— Ничего. Ничего.

— Ты даже не видела этого нового покровителя?

Феликс заметил, что начал изъясняться, подражая этим девушкам.

— Видела ли ты когда — нибудь их нового покровителя?

— Иногда за ними приходил здоровяк. Аристократ, если судить по манере разговора.

— Ты когда — нибудь его видела?

— Нет.

— Нет?

— Он всегда носил плащ с капюшоном, а лицо было обёрнуто шарфом.

— Как — то это необычно.

К его удивлению, женщина рассмеялась.

— Здесь? Бога ради! Многие, особенно шишкари, не желают, чтобы люди прознали, что они наведываются сюда. У них есть жёны, любовницы, соперники. Улавливаешь или нет?

— Знаешь что — нибудь ещё об этом мужчине? Они не называли его Великим или как — то вроде того?

Внезапно, какое бы там настроение не владело ей, оно прошло, и девушка, похоже, осознала, что она понарассказала.

— Если Олаф и Сергей узнают, что я тебе это сообщила, они меня убьют.

— На твоём месте я бы о них не беспокоился. Они больше никому не доставят неприятностей.

Глаза девушки округлились. Вид у неё сделался такой, словно она готовилась заорать. Феликс зажал ей рот рукой, чтобы девушка не закричала. Та слабо сопротивлялась, словно ожидала, что он нападёт на неё или оттащит к окну и сбросит вниз. Феликс выругался. Он не узнал от неё ничего такого, о чём бы сам не догадывался, за исключением того, что некий неизвестный покровитель несколько раз, как ни странно, встречался с ними здесь, в „Красной розе“.

— Послушай меня, — произнёс Феликс. — Я не причиню тебе вреда. Просто ответь на мои вопросы, а затем я уйду. Не ори и не привлекай внимания другими способами, тогда получишь золото. Поняла?

Девушка кивнула. Он думал, правильно ли поступает, отпуская её, но не видел иного выхода. Вряд ли бы ему удалось протащить её по коридору с зажатым ртом. Даже в «Красной розе» это могло привлечь нежелательное внимание, которого он хотел избежать. Феликс освободил рот девушки. Дышать ей стало легче. По дыханию не было заметно, что девушка собиралась заорать.

— Что — нибудь ещё об этом покровителе? Имя? Место встречи? Хоть что — то?

— Я знаю, что однажды они последовали следом за ним, чтобы узнать, откуда он приходит. Говорили, что он тот ещё ушлый тип, но они умели становиться незаметными, если того хотели.

«Ну не так уж и умели», — подумал Феликс, вспоминая события прошлого вечера.

— И куда тот пришёл?

— Во дворец.

«Чудненько, — подумал Феликс, — только это мне не хватало». Он изучал девушку взглядом, надеясь обнаружить признаки того, что та солгала. Но ничего не заметил. Она выглядела искренней, и снова немного одурманенной наркотиками.

— Это всё? — спросил он.

— Я слышала, как однажды они упоминали имя.

— Какое?

— Халек.

Феликс начал гадать, сколько прошло времени, и разыскивают ли его Готрек с истребителями. В данных обстоятельствах это было бы весьма некстати. Он достал несколько золотых из кошеля и бросил девушке.

— Вот, это тебе. Если снова увидишь того мужчину или что — нибудь о нём услышишь — сообщи Феликсу Ягеру в „Белый кабан“. Там найдётся для тебя ещё золотишко.

— Я запомню, — ответила она, повернулась и уткнулась лицом в подушку.

Он слышал её рыдания, пока не вышел за дверь.

* * *

— Я остаюсь здесь, — заявил Бьорни. — Вы можете отправляться, куда хотите.

— Как пожелаешь, — сказал Готрек.

— Я думаю… я останусь тоже, — смутившись, тихо произнёс Улли.

— Твоё дело, паренёк.

Феликс и Готрек вышли на улицу. Феликс торопливо изложил, что ему удалось выяснить. Это не заняло много времени.

— Мы ничуть не приблизились к отысканию этого Великого, который стоит за убийцами, человечий отпрыск.

— Нет. Хотел бы я знать, зачем они хотели нас убить. Может, это месть какого — нибудь старого врага?

— Большинство врагов мы поубивали.

— Но некоторые остались. Например, тот скавен, серый провидец.

— Сомневаюсь я, человечий отпрыск, что он смог бы выдать себя за аристократа и проникнуть во дворец, неважно, сколь велики его магические способности.

— В прошлом он использовал агентов — людей.

— Да уж, с этим не поспоришь.

— Или это может быть как — то связано с армией Хаоса за стенами.

— По мне, такое более вероятно, — заметил Истребитель, замолчал и прислушался к ночным звукам.

— Ты что — то услышал?

— Звук шагов того, кто пытается идти неслышно. Шаги, стало быть.

Истребитель поднял топор. Феликсу было почти жаль любого из вероятных грабителей, которые выскочат на них из темноты. Почти. А затем вспомнил наёмных убийц и их отравленные ножи. И тут же порадовался тому, что надел кольчужную рубаху. Феликс задержал дыхание, чтобы не выдавать себя. Из тумана появились два молодых человека со скрытыми под масками лицами, держащие в руках дубинки. Бросив единственный взгляд на Истребителя, они завопили от страха, развернулись и скрылись в ночи. Готрек пожал плечами и решил не преследовать их. Феликс подумал, что это мудро.

— Если девка не солгала, человечий отпрыск, то предатель во дворце, — продолжил прерванный разговор Готрек.

— И что нам теперь делать? Отправимся к князю и заявим ему, что в его окружении, возможно, находится хаосопоклонник? «Простите, мы не знаем, кто именно, но поверьте нам на слово?» Либо мы должны начать расспрашивать прислугу об этом Халеке. В любом случае, это, вероятно, не настоящее имя.

Истребитель пожал плечами, развернулся, и снова пошёл вдоль улицы. С неба недобро глядела луна Хаоса. Феликс мог поклясться, что гаргульи на зданиях пошевелились. «Игра света», — успокоил себя Феликс, поспешив за Истребителем. Не самый это приятный город, даже без армии Хаоса за городскими воротами.

Макс Шрейбер встал и сдвинул занавески, полностью закрывая прикрытые ставнями окна, пытаясь избавиться от холодного сквозняка. На мгновение через щель в ставне он разглядел покрытую белым снегом крышу здания напротив. Увиденное ему не понравилось. В это время года слишком рано для снега. Что — то воздействует на погоду. И то обстоятельство, что случилось это сразу по прибытии орды Хаоса, не могло быть совпадением.

Он поглядел на лежащую Ульрику, закутанную в толстое одеяло. Если это резкое похолодание не прекратится, ей может потребоваться ещё одно, или холод может свести на нет все труды Макса. Хотя, похоже, сейчас она спит здоровым сном поправляющегося после болезни человека. Кризис миновал, и делать тут ему, по большому счёту, нечего. Но Макс всё равно находился здесь, наблюдая за спящей и вознося благодарственные молитвы Шаллии за спасение её жизни. Даже если Ульрика никогда не будет принадлежать ему, Макса радовало, что она осталась в живых. Он подошёл, погладил её по голове, и на цыпочках вышел за дверь.

Макс был обессилен, словно не один день отшагал без еды, и он знал, что необходимо восстановить силы, как физические, так и магические. Он спустился по лестнице в таверну. Мужчины смотрели на него с большим уважением, удивлением и даже страхом. Каким — то образом разнеслась весть, что он спас Ульрику от чумы. Теперь не находилось желающих его рассердить. Помимо прочего, возможно, он сможет спасти и остальных, если их поразит болезнь.

Макс понимал, что в этой связи рано или поздно возникнут проблемы. Как бы ни хотелось, ему просто не хватит сил, чтобы спасти такое множество людей. Макс едва не погиб, спасая Ульрику, и испытывал сомнение, что во всём городе найдётся кто — нибудь, ради кого он снова захочет рисковать своей жизнью. Конечно, сейчас легко так рассуждать, находясь среди грубых мужчин с суровыми лицами, но что, если завтра к нему придёт какая — нибудь заплаканная мать и попросит спасти её дитя? Отвергнуть подобную просьбу будет гораздо труднее. Ладно, когда такое произойдёт, тогда он и будет беспокоиться. Нет смысла грузиться завтрашними проблемами.

Сделав официантке заказ на еду и чай, Макс затем вернулся в комнату. Ему не хотелось быть объектом пристальных взглядов посетителей общего зала, и вообще не хотелось пить вино. Он желал сохранить голову ясной, и ничем не повредить своим способностям. Макс недоумевал, куда подевался Феликс с истребителями. Вероятнее всего, выслеживают человека, который наслал прошлой ночью наёмных убийц. Макс задумался, может ли он чем — нибудь помочь. Что в настоящее время нежелательно. Каждую частичку силы необходимо расходовать экономно, пока он не придёт в норму. Но даже тогда вряд ли он сможет чем — либо помочь, если человек, как они полагают, является последователем культа. Такие люди обычно хорошо защищены от сканирующей магии. Для них это необходимость.

Макс задумался над тем, могут ли убийцы явиться по его с Ульрикой души, или их интересуют лишь Феликс и Готрек. Принимая во внимание мощь топора Истребителя, можно было понять мотив разобраться с ним, но какой смысл заниматься кем — то ещё? «Да стоит ли пытаться понять мотивы хаосопоклонников? — думал Макс. — Чрезмерные усилия в этом вопросе чреваты лишь мозгами набекрень». Насколько ему известно, прежде такое случалось. Те, кто пытался понять пути Хаоса, частенько покорялись ему. Как раз об этом его часто предупреждали.

Пока эти мысли будоражили его рассудок, Макс ощутил внезапное значительное изменение в ветрах магии. Оно было более очевидным, чем если бы выразилось в отдалённых ударах грома. Макс выглянул в окно и призвал своё магическое чутьё. И он снова отметил, что его подозрения верны. Мощные вихревые потоки начали образовывать над армией Хаоса солидное облако чёрной магии. Закручивались вниз огромные водовороты магической энергии, притягиваемой отовсюду. «Что происходит? — недоумевал Макс. — Уж точно ничего хорошего».

В дверь постучали. Макс осторожно сместился и проверил засов. Тот был на месте.

— Кто там? — спросил он.

— Вы господин Шрейбер? — в ровном голосе угадывался представитель властей.

Макс недоумевал: «Кто бы это мог быть? Какая — то западня?» Он воспользовался своей тщательно сберегаемой силой и применил сканирующее заклинание. В его мозгу проявился образ мужчины за дверью. То был высокий военный в плаще с крылатым львом Праага. Нашивки на рукавах показывали, что это пристав. Позади с ноги на ногу переминалась пара солдат. «Это посланники князя? — задумался Макс. — Весьма вероятно». Однако хаосопоклонникам не впервой прикидываться представителями власти. Макс не желал подвергать опасности Ульрику в её ослабленном состоянии.

— С какой целью интересуетесь?

— У меня повестка от князя.

А вот это хотя бы похоже на правду. Мужчина держал в руках свиток пергамента. «Тем не менее, какова цена пергамента?» — задал себе вопрос маг. Призвав ветры магии, он приготовил мощное ударное заклинание. Если эти люди наёмные убийцы, то они не застанут его врасплох.

Макс немного приоткрыл дверь. Никто не сунул туда нож. Пристав бросил на Макса недоуменный взгляд, словно поведение мага было несколько необычным. «Если мужчина тот, кем кажется, то подобная реакция очевидна», — предположил Макс.

— У меня здесь больной, который всё ещё может быть носителем чумы. Вам лучше передать мне послание и обождать внизу, — произнёс Макс.

Настал момент истины. Если эти люди наёмные убийцы, то самое время атаковать.

Макс заметил, что пристав побледнел и быстро просунул свиток в щель между дверью и косяком.

— Вы правы, господин, — сказал пристав.

Макс изучил свиток. Тот выглядел подлинным и имел печать с крылатым львом. Макс не ощутил в нём никакой магической энергии, поэтому мог утверждать, что имеет дело не с магической ловушкой. Следуя принципу, что лишняя безопасность не помешает, Макс проверил свиток магическими чувствами, но ничего не обнаружил. Пожав плечами, он закрыл дверь и сломал печать.

Маг быстро прочитал сообщение. Это была обычная просьба явиться во дворец. Сообщение было адресовано господину Максу Шрейберу из имперского Колледжа Магов. Похоже, что правящий дом Кислева желает прибегнуть к его услугам. «Вероятнее всего, на случай чумы они хотят иметь под рукой лишнего врачевателя», — цинично решил Макс.

Он бросил взгляд на Ульрику. Не хотелось оставлять её без охраны, но Прааг в осаде и на военном положении — отказ на требование правителя может быть расценен, как измена. Маг заново осмотрел послание. Там не было упомянуто время появления во дворце, а час был поздний. Глядя на спящую Ульрику, Макс быстро обдумал ситуацию и решил рискнуть неподчинением князю. Утром будет полно времени, чтобы отправиться на встречу с ним. Макс быстро набросал ответ и спустился вниз, чтобы передать его приставу.

Серый провидец Танкуоль оглядел старейшин клана Творцов. Теперь его распирало от самодовольства. С момента разгрома войск Ларка они смотрели на него с большим уважением, приправленным толикой страха. И это хорошо.

Этот зал заседаний был, некоторым образом, жалкой пародией на Зал Тринадцати в Скавенблайте. Старейшины заседали с большой ротонде, формой грубо напоминавшей подкову. Их было тринадцать, что неудивительно, потому как это одно из священных чисел в мировоззрении скавенов. Здесь находились представители каждой из гильдий клана, столь разношёрстная группа, что даже могучий интеллект Танкуоля пасовал перед попыткой понять иерархию их взаимоотношений. Он предположил что, как и в Скавенблайте, отражением статуса было место представителя на „подкове“: чем ближе к центру и дальше от концов, тем могущественнее скавен. Верховный погонщик клана восседал в центре, на оси симметрии. Серый провидец Танкуоль стоял перед ним в пространстве, окружаемом подковой, под прицелом тринадцати пар лихорадочно сверкающих глаз. Его лапы попирали руну клана Творцов, мозаикой выложенную на полу. Танкуоля не пугало его положение. Ни в малейшей степени. А незначительное напряжение мускусных желёз лишь показывает его волнение.

— Твой бывший приближённый пропал, серый провидец Танкуоль, — проскрипел верховный погонщик.

Танкуоль заметил записку, передаваемую по столу из лапы в лапу. Это был недобрый знак.

— Предатель Ларк снова ускользнул от клана Творцов, — с насмешкой произнёс Такуоль, чтобы лишь что — то ответить. — И почему меня это не удивляет?

— Мы надеялись, что ты воспользуешься своими силами, чтобы разыскать его. У клана Творцов имеются счёты к этому анормальному существу.

— Я сделал всё возможное, — прочирикал Танкуоль, — но, видимо, он покинул город.

— И что теперь делать, серый провидец?

Танкуоль наблюдал, как записка медленно передаётся с левого конца подковы к центру. «Что за информация в ней?» — гадал Танкуоль, продолжая при этом говорить.

— Возникли значительные возмущения в потоках магических энергий, — с видом мудреца сообщил Танкуоль.

То была правда. Последние несколько дней ветры магии усилились, как никогда ранее. Сканирование через такой магический шторм было равносильно попытке вглядываться в метель. В сложившихся обстоятельствах отследить Ларка не представлялось возможным.

— И? И?

— Эти возмущения воздействуют на моё видение и препятствуют всем способам сканирования.

— У тебя есть предположения, чем вызваны эти возмущения? Могут ли это быть силы, стоящие за Ларком?

Мысль тревожная, но слишком уж невероятная. Не то чтобы Танкуоль подозревал, что силы Хаоса оказывают поддержку столь ничтожному созданию, как Ларк. Скорее уж это некий мистический феномен, проявившийся одновременно с наступлением орды Хаоса. Имелась исчезающе малая вероятность, что чародеи орды вытягивали энергию из Пустошей для поддержки своей магии. Как только подобная мысль возникла в уме Танкуоля, он почувствовал, что мускусные железы сжались практически до точки опорожнения. Всего лишь вероятность подобного была ужасающей. Речь шла о силе почти за пределами воображения.

«Конечно же, — размышлял Танкуоль, — если найдётся способ получить доступ к этой мистической энергии до того, как она достигнет орды Хаоса, то чародей, осуществивший подобное, станет беспредельно могуч».

Внезапно Танкуоль понял, что его главная задача — выбраться из Адской Ямы и начать изучение той возможности. Теперь ему лишь требовался предлог. В этот момент записка была передана верховному погонщику, который развернул её, прочёл и нахмурился.

— Мы получили известие из Скавенблайта. Ты немедленно возвращаешься туда для объяснения своих действий перед Советом Тринадцати, серый провидец Танкуоль. Мы, разумеется, предоставим эскорт, чтобы обеспечить тебе переход через эти опасные земли.

В обычных обстоятельствах, по оправданной предосторожности скавенов, перспектива подобного путешествия вызвала бы у Танкуоля беспокойство. Но сейчас он ждал этого почти с нетерпением.

— Я отправляюсь незамедлительно! — заявил Танкуоль.

Он заметил, что его горячность привела Творцов в замешательство и неслабо испугала.

«Что происходит?» — недоумевал Феликс. По его телу побежали мурашки. Волосы на загривке встали дыбом. В ночном небе наблюдалось необычное свечение, переливающееся над расположившейся за городом армией. Феликсу уже были знакомы такие ощущения, они возникали как раз перед использованием чёрной магии. Ощущения были не из приятных. Вероятно, это имеет отношение к раннему снегопаду.

Прямо по курсу был „Белый кабан“, огни которого ободряюще сверкали сквозь сплошную пелену снегопада. На глазах у Феликса наружу вышли трое мужчин в форме княжеской стражи. Он поборол искушение укрыться в переулке. Неужели они приходили расследовать убийство Олафа и Сергея? Не его ли они разыскивали? Готрек не выказал признаков беспокойства. Он двинулся вперёд, не обращая никакого внимания на стражников.

Стражники явно узнали гнома, и потому держались от него подальше. Когда солдаты проходили мимо Феликса, тот услышал, как они шепчутся про сегодняшний бой. Похоже, что их действия на стенах стали широко известны.

«Отлично», — подумал Феликс. Не приходилось ждать особой выгоды от того, что они сделались героями на час, но какая — никакая польза была. Пока они полезны для обороны города, вряд ли кто — либо будет обращать пристальное внимание на прочую их деятельность.

Войдя в таверну, Феликс сразу же поднялся наверх, оставив Готрека напиваться в баре в одиночестве.

— Как она? — взволнованно спросил Феликс.

Макс сидел на прикроватном стуле. Феликс не мог определиться, что он испытывает по поводу присутствия здесь мага. Он испытывал ревность и признательность одновременно.

— С Ульрикой всё будет хорошо, — тихо произнёс Макс. — Ей лишь необходим покой и время на поправку.

— Ты сам как? Чувствуешь себя лучше?

— Немного устал, но жить буду. Узнал что — нибудь интересное?

Феликс украдкой поглядел на Ульрику, дабы убедиться, что та спит, а затем рассказал о том, где побывал и что разузнал.

— Не так уж много, но хоть что — то, — подытожил Макс. — Ты действительно надеешься выяснить имя хозяина наёмных убийц?

— Нет, но временами срабатывает удача. Если не пытаться, то ничего никогда не добьёшься, и тогда мы можем лишь отступить и ждать в спину отравленный кинжал какой — нибудь тёмной ночью. У тебя есть какие — либо идеи?

— Нет, я обеспокоен. Не очень — то успокаивающая мысль, что во дворце может находиться предатель. Хотя не могу сказать, что я удивлён.

— Как и я.

— Неужели? Ты говоришь это с такой уверенностью, Феликс.

— Мне не впервой сталкиваться с предателями из высших сфер.

Макс молча смотрел на него. Сам того не ожидая, Феликс поведал историю о своём столкновении с Фрицем фон Гальштадтом, шефом тайной полиции курфюрста Эммануэль и агентом скавенов. Макс оказался хорошим слушателем: он кивал головой, улыбался и задавал разумные вопросы, когда требовалось прояснить некоторые моменты.

— Ты полагаешь, этот предатель может оказаться столь же высокопоставленным лицом? — в конце концов спросил маг.

— Не вижу причин, почему бы ему не быть даже более влиятельным человеком. Благородное происхождение человека не является панацеей от продажности.

— Я уверен, что многие представители правящего класса категорически с тобой не согласятся, — заметил Макс. — Но не я. Доказательства тому я наблюдал даже в Мидденхейме. Помню вот…

В этот момент лицо Макса исказилось выражением неприкрытого страха. Оно побледнело. Руки задрожали. Вид у мага был такой, словно его поразило молнией.

— Что такое? — спросил Феликс.

— Мы должны отправиться на стену! Сейчас же! Захвати Истребителя!

(обратно)

Глава восьмая

Человек, именуемый Халеком, стоял на самой высокой башне цитадели и вглядывался в ночь. Его взгляду открывались покрытые снегом крыши внутреннего города, выступающие шпили храмов, лабиринтоподобная мозаика улиц и мощные внутренние стены. Дома и многоэтажные здания с такого расстояния выглядели крошечными. По сути, реальной выглядела лишь внешняя стена. Вдали виднелось раскинувшееся море огней костров, окружающее город, очертания чудовищных демонических осадных механизмов, покрытых снегом, под которым поблескивал чёрный металл. Теперь он мог видеть и другие вещи.

На днях повелитель благословил его даром. Халек изменился. Теперь его глазам было доступно больше, чем взгляду простого смертного, он мог видеть, как вокруг струятся и меняются энергетические потоки его хозяина Тзинча, Повелителя Магии. Халек знал, что вскоре глаза начнут меняться и станут явными признаки мутации, но сейчас это не имело значения. К тому времени, как кто — либо из его окружения заметит, что Халек один из Одарённых, будет уже слишком поздно что — либо с этим делать. И они, и их город будут раздавлены железной пятой Хаоса.

Халек понимал, что ему не следует так думать. Он понимал, что изменения сделали его слишком чувствительным к потокам магии, которые призывались лучшими колдунами орды Хаоса. Он понимал, что это начинает воздействовать на его разум. Вскоре сие не будет иметь значения. Скоро он сможет свободно наслаждаться ничем не ограничиваемым поклонением своему хозяину, Меняющему Пути, но сейчас дела ещё не приняли окончательный оборот, и всё ещё может сорваться. Халек частенько напоминал себе, что нет смысла в победе Хаоса, если он не увидит её собственными глазами. И не хотел рисковать разоблачением незадолго до наступления того славного дня, когда наступит Время Перемен.

С одной стороны, Халек испытывал некоторую неуверенность, а желает ли он вообще увидеть победу Хаоса? C другой — то стороны, он всё ещё предан городу, людям и князю. И этой части его рассудка хотелось, чтобы он никогда не посещал ту первую встречу, никогда не позволял себе соблазниться идеей обретения запретных знаний. «Теперь уж поздно», — твердил он себе, стараясь подавить ту часть своей личности, что чувствовала вину, усталость и боль. Осталось лишь сыграть отведённую ему роль.

Халек старался убедить себя, что изменения происходят к лучшему. Он чувствовал дары хозяина, пробуждающиеся в нём, и то, что скоро они проявятся, как у всех избранных Старого Света. Вместе с новообретённой чувствительностью к ветрам магии пришли и первые намёки на способность к их использованию. Теперь усилием воли Халек мог преобразовывать саму сущность магии. Желая доказать себе, он сосредоточился на том, чтобы вызвать свечение вокруг руки. Огромными усилиями он вызвал слабое призрачное свечение вокруг себя. Изумительно, большинству чародеев подобное даётся годами учений и напряжённых тренировок, а Халеку не потребовалось ничего, кроме усилия воли. Если он сейчас, по прошествии нескольких дней, может проделывать такое, то на что будет способен через несколько лет?

Халек уставился вдаль, и внезапно его внимание было привлечено протяжённым магическим переплетением, разворачивающимся вокруг города. Сегодня яркость его блеска была изумляющей. Сегодня, когда Моррслиб сияет во всей своей красе, завершающие обряды запечатают кольцо вокруг города, способствуя реализации Великого Плана. Халек мог наблюдать паутину силовых линий, мерцающих среди рядов армии Хаоса, пробегая между священными обелисками, пока колдуны на службе Тзинча призывали ветры магии, направляя их на свои нужды. Каждый из тех огромных, покрытых резьбой камней, был перенесён из Пустошей Хаоса сотнями освящённых рабов. Халек пока не мог предположить, каково их предназначение, но понимал, что оно должно быть грандиозным. Придёт время, и он узнает.

Халек заставил свой разум отвлечься от созерцания бесконечного очарования магического плетения, и возвратиться к насущным проблемам. Жаль, что Олаф и Сергей провалили порученную им задачу. По своему они были хорошими служителями, и Халек сожалел, что их не окажется рядом, чтобы получить награду, когда наступит великий день. Должно быть, Феликс Ягер поразительно везуч или очень крут, раз уж пережил столкновение с этой парой грозных убийц. Не слишком утешительная мысль, а ведь он считал Ягера менее опасным, чем те, которым он поручил позаботиться о его устранении.

Если уж столько усилий нужно для убийства человека, то насколько больше потребуется, чтобы разобраться с Истребителем. «Однако, — смиренно решил Халек, — все неудачи можно преодолеть настойчивостью и усердным стремлением учиться на чужих ошибках. Нужно лишь найти иной способ, вот и всё». Он ощутил уверенность, что ещё не поздно выполнить свою часть Великого Плана. Как всегда случалось и прежде.

Прямо сейчас нужно беспокоиться о других вещах. На данный момент его агенты уже должны были подбросить отраву в зернохранилище у Водяных врат. Оно станет первым из многих, если всё пойдёт путём. Он вздрогнул. Ему не нравилось заниматься такими делами. Это шло вразрез со всем, во что его воспитывали верить. Ему не нравилось думать о себе, как о предателе. В тот миг, когда сия мысль посетила его, Халека озарил проблеск понимания. С одной стороны, он испытывал вину, это верно, с другой, наслаждался безнравственностью своих поступков. Это его месть за то, что всю жизнь он был на вторых ролях, за всё то презрение, что копилось внутри. Халек освободился от смирительной рубахи чести и ответственности. Что по — своему неплохо. «Тогда почему у меня такое ощущение, словно я стою на краю бездны?» — подумал Халек.

Наблюдая, он ощутил, что в ответ на струящуюся вдали энергию, над городом начали происходить изменения. Словно прозвучал пронзительно резкий вой. Такой звук могла бы издать терзаемая душа, увлекаемая в глубочайшую преисподнюю Тзинча. «Что происходит? — недоумевал Халек. — Какая — то часть Великого Плана, о которой его не предупредили?»

Пока они неслись сквозь снегопад, из тумана начали появляться призраки. Сперва Феликс не верил своим глазам. Он решил, что видит только лишь завихрения снега, принявшие необычную форму, однако при более пристальном взгляде стало ясно, что это не так.

Очертания обрели вид туманных и расплывчатых человекоподобных существ с искажёнными мукой лицами. Они вопили и подвывали тонкими призрачными голосами, которые разносились по ветру наводящими ужас криками. Безумно бормоча, одно из созданий, за которым в воздухе закручивались длинные хвосты слабо светящейся субстанции, выплыло прямо на Готрека. Истребитель взмахнул топором, и тот прошёл сквозь жуткое существо, состоящее словно бы из тумана. Как только это произошло, существо потеряло целостность и растворилось. Вопли вокруг путников усилились, и жуткое ощущение инородного присутствия усугубилось.

Посмотрев вокруг, Феликс заметил тысячи существ, плывущих по воздуху с криками, воплями и бормотанием. Одно из них неслось прямо на него. Феликс поднял меч, чтобы защитить себя, как ранее поступил Готрек. Когда существо оказалось ближе, он заметил, что оно почти прозрачно. В свете Моррслиба существо отсвечивало зеленоватым сиянием. Снежинки падали сквозь него, словно того и было. Создание вообще не выглядело материальным. На глазах у Феликса, всё больше и больше существ появлялось прямо из камней города. «Что за новая напасть, порождённая Хаосом? — недоумевал Феликс. — Что этой ночью высвободили силы Тьмы?»

C впечатляющей скоростью существо уклонилось от его меча. Дотянувшись, коснулось лица Феликса своими неестественными светящимися пальцами. Моментально от контакта по телу Феликса пробежал разряд, столь же мощный, как если бы его поразило молнией. Однако разряд не физической, а эмоциональной природы — приступ ужаса в чистом виде. Когда страх проник в разум, угрожая снести мысли лавиной неподдельного ужаса, Феликс почувствовал, как леденеет его кровь.

Перед мысленным взором пронеслась цепочка образов, угрожая захлестнуть мозг. Он видел странно изменившийся город Прааг. Он видел огромную орду Хаоса за воротами и скалящиеся голодные лица, святящиеся под луной. Видел жалкую армию людей — защитников, разбитую воинами злых сил. Видел разрушенный город и уходящую армию Тьмы, оставившую за собой лишь призраки неупокоенных мертвецов. Затем он увидел восстановленный город и зловещие души павших, впитавшиеся в сами камни его основы, отравленные и запятнанные искажающей силой, находящейся вокруг.

Феликс сразу же осознал, чем являлось существо. Это был дух одного из тех воинов, что пали два столетия назад в Великой войне с Хаосом. Когда — то он был человеком, как и Феликс, а теперь стал почти безмозглой голодной тень того, кем был раньше. Излучаемый существом ужас был его собственным, поглотившим его рассудок за долгие годы заключения в камне. И исключительная мощь этого всепожирающего ужаса угрожала жизни Феликса. Сердце яростно забилось, пока не возникло ощущение, что оно взорвётся. Нервные окончания взбесились. Глубинная часть мозга вопила и металась в первобытном ужасе. Феликс чувствовал, что его рассудок может разрушиться от интенсивности чувств, и, понемногу теряя здравый смысл, он ощутил, как в сознание начали проникать щупальца чуждого разума. Это было чувство ненасытного голода, бессознательное стремление вновь обрести плоть и утолить столетиями подавляемые желания.

Феликс понял, что нечто пытается вытеснить его из собственного тела, изгнать душу прочь, чтобы завладеть телесной оболочкой и творить зло. Феликс осознал, что если существо преуспеет, он сам станет таким же — бестелесным духом, медленно деградирующим в пропащее безмозглое нечто. Не вполне сознавая, что нужно делать, он оказывал отчаянное сопротивление, ища способ вытеснить нечто из своего разума.

И почувствовал, как страх начинает отступать. Сердцебиение снова замедлилось. Взгляд прояснился. Он увидел перед собой призрачное, ужасно искажённое лицо. То была грубая пародия на человека, охваченная яростью и болезненным стремлением обрести телесную оболочку. Рот распахнут гораздо шире человеческого, создавая впечатление, что существо способно разом заглотить голову Феликса. Зарычав на существо, Феликс рубанул мечом. Тот прошёл насквозь. Руны на лезвии засветились, и жуткая тварь распалась на множество мелких, медленно исчезающих сгустков тумана. И сразу же чувство всепоглощающего ужаса пропало, словно его никогда и не было.

Оглядевшись, Феликс увидел Готрека, окружённого облаком вопящих призраков, которых топор уничтожал прежде, чем они могли приблизиться к гному. Неподалёку находился Макс, окружённый сферой золотого света, препятствующей существам подобраться ближе. Феликс наблюдал, как Макс сделал движение и что — то произнёс, и окружающая его сфера расширилась, убегая границами в темноту ночи. Задеваемые ей призраки уничтожались, не в силах противиться магии, высвобожденной волшебником. Феликс позавидовал силам мага. Улица вокруг них моментально очистилась от чудовищ, как и небо над головой. Из окружающих домов до Феликса доносились вопли и бессвязное бормотание. Он предположил, что не всем обитателям домов удалось успешно, подобно ему, воспротивиться одержимости духами. И тут же его охватил страх, столь же всепоглощающий, как наведённый призраком. Он бросил взгляд на Макса:

— Ульрика, она в безопасности?

Лицо мага побледнело, он закрыл глаза и выполнил серию сложных движений руками. Феликс увидел, как за закрытыми веками мага возникло яркое золотое свечение. Не слишком обнадёживающее зрелище. Этот внутренний огонь только начал угасать, как Макс снова открыл глаза.

— Не беспокойся. Она в безопасности. Охранных заклинаний, которые я там активировал, более чем достаточно, чтобы не подпускать эти существа.

— Что это за чёртовы твари? — спросил Феликс, хотя ответ был ему уже известен.

Чтобы убедиться в том, что он по — прежнему человек, ему потребовалось услышать звук собственного голоса.

— Эктоплазменные существа, нематериальные останки зла, некогда заполонившего этот город.

— Ещё раз Макс, но на понятном мне языке.

— Привидения, Феликс. Духи умерших, привязанные к месту смерти силой чёрной магии, и их личные страхи и злоба. Прааг — город призраков.

— Каким образом их освободили воины Хаоса? Мне казалось, ты говорил, что их магия не может проникнуть через защитный барьер в городских стенах.

Макс покачал головой, и свет погас в его глазах. Он пристально посмотрел на Готрека и Феликса. В ночи послышались приближающиеся тяжёлые шаги. Феликс взял меч наизготовку. Готрек покачал головой, давая понять, что оружие не потребуется. Казалось, Макс не обратил внимания на потенциальную опасность. Он продолжал говорить громким, немного показным голосом, почти напоминая Феликсу его бывших профессоров из университета Альтдорфа.

— Возможно, их магия стала достаточно сильной, чтобы пробиться через барьер. Подобное допустимо, но маловероятно. Я не думаю, что они достаточно сильны для того, чтобы проделать это.

— Тогда почему так получилось?

Феликс заметил, как над остальными частями города начали возникать расширяющиеся светящиеся сферы. Феликс и без помощи Макса понял, что сие дело рук других волшебников, повторяющих действия Макса.

— Если быть точным, я не думаю, что этих существ освободила орда Хаоса, — заявил Макс. — Я полагаю, они всегда были здесь, внутри стен. Я думаю, что нечто, сделанное чародеями Хаоса, пробудило их.

— И что это могло быть?

— Не знаю, но менее часа назад я ощутил мощные изменения в ветрах магии. Луна Хаоса в перигее. Сила чёрной магии увеличивается. Давай — ка отправимся на стены и поглядим своими глазами.

Как только Макс закончил фразу, из тумана и снегопада появился Снорри Носокус.

— Забавные призрачные штуки напали на Снорри. Глупые твари старались его стукнуть. Но ничего не случилось.

— Ты ничего не почувствовал: страх, ужас, боль? — спросил Феликс.

— Нет. Снорри такого не чувствует, — в голосе Снорри выказалась обида на само подобное предположение.

— Чтобы испытывать страх, человечий отпрыск, надобны мозги, — сказал Готрек. — А у Снорри их нет.

Снорри гордо улыбнулся в ответ на слова Готрека. Он выглядел крайне довольным, когда они побежали в сторону городских стен.

Из снежной пелены появился человек. Мертвенно бледное лицо. В глазах такое же призрачное свечение, как то, что окружало призраков. Макс сразу же понял, что это одно из тех омерзительных созданий, но обретшее плоть. Теперь скрытая плотью и мышцами тварь не могла быть уничтожена магической энергией, использованной Максом для развеивания её собратьев. Маг попытался собраться с силами, но это стало гораздо труднее. Ранее применённая магия истощила его, и он окоченел от холода. Тварь злобно рассмеялась и потянулась к Максу длинными холодными пальцами.

Но прежде, чем она дотянулась до мага, подоспел Феликс и пронзил мечом тело существа. Медленно потекла кровь, окрашивая снег. Это было неестественно для столь глубокой раны, но злобная тварь, овладевшая человеческим телом, не собиралась легко расставаться с жизнью. Руны на лезвии меча Феликса потускнели. Макс не ощущал никакой древней силы, которая проявилась, когда они сражались с драконом Скьяландиром. Если та и была по — прежнему скрыта в клинке, то бездействовала.

Когда существо повалилось, из его рта исторгся долгий вопль и белый туман. Сперва Макс испугался, что призрак попытается вселиться в Феликса или в него самого, но нет. Вместо того, тот начал распадаться, и был развеян ветром.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Макс.

Он неожиданно обрадовался, что здесь оказались Феликс, Готрек и Снорри. Это не те люди, в обществе которых он желал бы провести время в нормальных обстоятельствах, но они как раз из таких парней, рядом с которыми хотелось бы очутиться, будучи запертым в занесённом снегом городе призраков, осаждаемом силами Хаоса.

Они продолжили свой путь к стенам. Макс опасался того, что они могли там обнаружить. Сияние Моррслиб над головой внушало страх. Её свет даже превосходил яркостью более крупную луну, Маннслиб. Макс не был уверен в причинах происходящего, однако из прочитанных материалов по истории знал, что такое всегда предвещает ужасные события. По правде говоря, это ему было понятно и без изменений, произошедших с луной. О том же говорили ему его магические органы чувств. Потоки чёрной магии, закручивающиеся за городскими стенами, были визуальнозаметны, и мощный приток энергии зла стягивался туда не без причины. И маг был уверен, что в этом нет ничего хорошего.

Повсюду вокруг Макс ощущал пульсацию магии. Другие чародеи, как и, по всей вероятности, кое — кто из священнослужителей, делали всё возможное, чтобы сдержать натиск злых духов. Пока Макс раздумывал над этим, почувствовалось что — то ещё, ручеёк тёмной магической энергии, уходящий в ночь. Он был мощным и злокозненным, и исходил откуда — то неподалёку.

— Готрек! Феликс! Поворачивай направо! Немедленно! Берегись! Там злые чары!

К чести искателей приключений, те не колебались и даже не задали вопросов по поводу его распоряжений. Со Снорри во главе, они помчались по переулку в направлении, указанном магом. И сразу же магически усовершенствованный глаз Макса заметил впереди странное многоцветное свечение. От струй чёрной магии его волосы встали дыбом. Макс пробормотал заклинание, усиливающее его защитные чары, и приготовился к битве.

«Что ещё за новая напасть?» — гадал Феликс, пока они подбегали к массивному сооружению. В этом здании он распознал одно из укреплённых зернохранилищ, в которых держали городские запасы продовольствия. Обычно здесь находилась сильная вооружённая стража, но сейчас вход был открыт и не охранялся. Где же солдаты?

Приблизившись к сводчатому дверному проёму, он узнал ответ. Они лежали на снегу с перерезанными глотками, в лужах загустевшей крови. У Феликса помутилось в голове. Это невозможно. Вооружённые солдаты не станут стоять и ждать, пока им перережут горло, если у них есть воля и средства к сопротивлению. Тут возможен лишь один вариант. Вредоносная магия. Гаргульи над входом, казалось, приготовились спикировать на Феликса, когда тот прошёл под ними. У Феликса вырвался вздох облегчения, когда он вступил внутрь и ничего не произошло. Уйдя с мороза, он было обрадовался, но заметив, что ожидает внутри, внезапно почувствовал себя неважно.

Зверски убитых охранников тут было ещё больше. Горла перерезаны, глаза выпучились и остекленели. Рядом лежало оружие, не обагрённое вражеской кровью — им явно не воспользовались. И Феликс вновь ощутил болезненную уверенность, что здесь применили вредоносную магию. Эти люди не оказали сопротивления, а беспечными их никак нельзя было назвать. Принимая во внимание тех вопящих призраков, чей вой ранее разносился по ветру. Множество солдат погибло здесь, а их враги, кем бы они ни были, потерь не понесли.

Через мгновение к Феликсу подошли Готрек и остальные.

— Они явились сюда, чтобы уничтожить запасы продовольствия, — заметил Макс.

— Или отравить, — произнёс Готрек.

Феликс кивнул, вспомнив Сергея с Олафом и их отравленные клинки. Их работодатель явно обладал знаниями по части вредоносной алхимии.

— Снорри думает, что лучше бы нам их остановить, — заявил Снорри.

— Как? — поинтересовался Феликс, стараясь не выдать свой страх в голосе. — Шестьдесят городских стражей не сумели это сделать.

— Я уверен, мы что — нибудь придумаем, человечий отпрыск, — ответил Готрек, проведя большим пальцем по лезвию топора, на котором осталась яркая вереница капелек крови. — Они внизу, в бункере. Я их слышу.

— Осторожно, — предупредил Макс. — Они используют мощную магию. Я её ощущаю.

Готрек бросил взгляд на трупы и фыркнул:

— Это мне и без волшебника понятно.

* * *

Крадучись, они двинулись в сумрак. Феликс почуял в воздухе странный запах заплесневелого зерна. От пыли щекотало в горле и пересохло во рту. Они прошли мимо здоровенных желобов, предназначенных для заполнения зерном огромных бункеров хранилища. Здесь царил сумрак. Единственным источником света было слабое сияние, окружавшее Макса. Он приглушил его, насколько было возможно, чтобы не выдать их приближение каким бы то ни было врагам, и оставшегося света едва хватало Феликсу, чтобы видеть. Феликс подозревал, что волшебнику освещение требуется не более чем гномам, и был благодарен Максу, что тот побеспокоился о нём.

— Как думаешь, тут есть связь? — спросил Феликс.

— Связь между чем? — задал вопрос маг.

— Высвобождением призраков и этим нападением на зернохранилище?

— Не знаю. Больше похоже на совпадение, нападение и нашествие призраков произошли одновременно. Я думаю, что нападение было назначено на ту же ночь, что и нечто, происходящее за стенами, но сие совершенно не означает, что эти события связаны.

— Что ты имеешь в виду?

— Луна Хаоса в перигее. В такую ночь, как эта, чёрная магия наиболее сильна. Это священная ночь для последователей Сил Разрушения. И поэтому множество событий происходит одновременно.

— Но мы не можем быть уверены?

— Нет. Возможно, я лишь надеюсь, что причина в этом.

— Почему?

— Потому что, если это не так, сие означает, что у осаждающих есть какой — то способ связи с хаосопоклонниками в городе. И если такой способ существует, возможно, они способны обмениваться не только сообщениями.

— Не очень — то успокаивающая мысль.

— Феликс, это вторжение, несомненно, долго подготавливалось кем — то одним или группой лиц с дьявольским интеллектом. Кто знает, какие ещё мерзкие сюрпризы они для нас припасли?

Феликс забрался на край погрузочного пандуса и посмотрел вниз, в бункер. Примерно пятнадцатью футами ниже он заметил фигуры, по колено стоящие в зерне. Там было множество людей в робах и масках. Некоторые держали светильники, пока остальные перемещались по бункеру, поливая зерно жидкостью из больших бутылей и перемешивая. Феликс понял, что Готрек оказался прав. То был яд. «Да что же это за люди — то такие, — недоумевал он, — которые способны замыслить убийство своих сограждан в то время, как снаружи поджидает армия чудовищ?» И он уже располагал ответом на сей вопрос. Это последователи тёмных сил Хаоса. Наверняка они даже не считают свои действия предательством. Но, к несчастью для них, Феликс считал иначе.

Его немного обнадёжил тот факт, что их численность невелика. Чтобы взять верх над охраной, они воспользовались колдовством и чёрной магией, однако, следует надеяться, что Макс сможет тому воспрепятствовать. И если только они не весьма выдающиеся бойцы, то Готрек и Снорри будут им не по зубам. А Феликс охотно подсобит в этой бойне. Враги явно весьма самонадеянны, и застать врасплох их будет просто. Они даже часовых не выставили.

— Нам говорили не убивать охранников, — проворчал один из находящихся внизу людей. — Нас предупреждали, но разве ты слушал? Нет! Когда об этом прознают главари, возникнут проблемы.

— Бережёного бог бережёт, вот что я тебе скажу, — извиняющимся тоном произнёс другой.

То был мерзкий голос, с вкрадчивыми, исподволь убеждающими нотками, но Феликс ни мгновения не сомневался, что обладатель этого голоса был первым, кто начал резать стражников, испытывая при этом удовольствие.

— В конце концов, чуть меньше клинков, о которых придётся беспокоиться нашим братьям за стенами.

— Да, но теперь все узнают, что тут что — то произошло. А это должно было оказаться неожиданностью.

— Поторопитесь, — услышал Феликс третий голос, голос предводителя. — Метель не будет продолжаться вечно, а стража сменится через несколько часов. Мы не можем целую ночь тут провести.

После тех призрачных тварей, с которыми они столкнулись на улице, слышать человеческие голоса было едва ли не обнадёживающим фактом. Их противник — живые и дышащие люди; нанеси им рану и потечёт кровь. Феликса это внезапно обрадовало.

Как часто с ним случалось, прежний страх ушёл и сменился медленно разгорающейся яростью. Он был зол на тех людей за их деяния. Плохо уже то, что они скрытно перерезали охрану, но они собирались убить ещё сотни и даже тысячи людей. Феликс понимал, что если бы их замысел удался, и он, и Ульрика, и многие другие легко могли оказаться среди жертв. То, чем они занимаются — поступок подлеца и труса, не говоря уже про измену, и этому следует положить конец.

— Похоже, им пока удалось отравить лишь один бункер, — прошептал Макс.

— Тогда давай — ка прекратим это, пока они не сделали чего ещё, — произнёс Готрек и заорал, — Эй! Чем это вы там занимаетесь?

Сектанты в масках подняли головы вверх. Феликс заметил лихорадочно блестящие глаза. Некоторые держали ножи или мечи. Один из них поднял вверх руки и начал напевать. Не давая себе времени на раздумья, Феликс спрыгнул вниз, размахивая мечом. Он приземлился рядом с колдуном Хаоса, одним ударом разрубив тому череп. Сыпучее зерно смягчило удар от столкновения, и Феликс погрузился в него почти по щиколотку.

Сектанты завопили от ужаса, когда к Феликсу присоединились спрыгнувшие сверху Готрек и Снорри. Взмахом топора Готрек рассёк ближайшего сектанта пополам. Возвратным движением снёс верхушку черепа второму, забрызгав зерно его мозгами. Снорри весело завыл, размахивая своим топором и молотом.

Прогноз Феликса в отношении сектантов оказался верным. Им потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, а Феликс метнулся вперёд и проткнул брюхо второму противнику. И сразу же обнаружил неудобства в их положении. Ноги скользили по зерну. Это напоминало переход через предательские зыбучие пески. Тебя сразу же затягивало вниз, и сохранять равновесие при перемещении было крайне сложно.

— Вали их! — прокричал один из сектантов. — Их тут всего трое.

Хаосопоклонники бросились в атаку, тоже оскальзываясь на ходу. Лишь гномы никак не выказывали признаков потери равновесия. «Разумеется, для них это несложно, — подумал Феликс, — с их — то короткими ногами и широкими ступнями». Гномы шли на врага, и едва ли что — то мешало их движению.

Феликс оказался перед здоровяком, вооружённым тяжёлым палашом, и обменялся с ним ударами. Мужчина был далеко не столь искусен, да к тому же уступал в скорости, и в нормальных обстоятельствах Феликс уложил бы его моментально. Однако зерно, выскальзывающее из под ног и замедляющее движения, наряду с трудностью удерживаться на ногах при перемещении, несколько усложнили ему задачу. И сложность возросла, когда к мужчине подоспела пара его приятелей. «Замечательно, — подумал Феликс. — Вот чего бы им не пойти и не подраться с Готреком вместо того, чтобы нападать на меня?»

Он парировал один удар, едва увернулся от второго и почувствовал, как кончик меча оцарапал ему руку. Взмолившись, чтобы лезвие не было отравленным, Феликс старался, чтобы мысли не ввели его в ступор, пока он отбивал очередной удар. От сильного удара меч едва не вылетел из его онемевших пальцев. Феликс чуть не растянулся на скользком зерне.

Сверху прилетел обжигающий луч золотого света. Капюшон одного из противников охватило огнём, а луч прошёл дальше, заставив волосы вспыхнуть, а плоть на черепе оплавиться и потечь. На глазах у Феликса череп врага словно провалился внутрь, и голова откинулась назад, словно была сделана из сырой глины. Мужчина издал ужасный булькающий стон и рухнул. Один из противников посмотрел вверх, пытаясь установить источник новой угрозы. Феликс воспользовался возможностью и нанёс мечом режущий удар под рёбра, отправив своего противника прямиком в царство Морра.

Последний мужчина заорал и прыгнул на Феликса, но тут топор Готрека обрушился ему на затылок, прошёл через туловище и рассёк надвое. Поглядев вверх, Феликс увидел стоящего там Макса Шрейбера, правую руку которого окутывала золотая дымка. Феликс кивком поблагодарил его и оглядел бункер. Здесь словно разыгралась сцена из какой — то преисподней Бога Крови. Повсюду валялись части разрубленных тел. Кровь просачивалась в зерно. Сосуды с ядом опрокинулись, и их содержимое вытекало наружу.

— Снорри не хотелось бы отведать хлеба, сделанного из этого зерна, — заметил Снорри.

«Снорри, хоть раз в своей жизни ты сказал нечто осмысленное», — подумал Феликс.

— Что будем делать? — обеспокоенно спросил Феликс. — Ждать прихода стражи?

У него было достаточно опыта в подобных делах, чтобы понимать, что стражникам может хватить лишь одного взгляда на учинённую здесь резню, чтобы бросить их в княжескую темницу. Это если явится какая — нибудь стража. А может и не явиться, учитывая последствия высвобождения призраков Праага.

— Является ли это зернохранилище единственным, на которое совершено нападение, вот в чём вопрос, — высказался Макс. — Единственная причина, по которой этим сволочам не удалось задуманное — это наше вмешательство. Если нечто подобное происходит в каждом зернохранилище города…

— Нам следует кого — нибудь предупредить, — сказал Феликс.

— Кого? Раз уж во дворце предатель…

— Мы должны доложить лично князю. Сомневаюсь я, что он предатель, но, если это так, то наша проблема куда значительнее.

— Я полагаю, князь меня примет, — произнёс Макс. — Он просил меня завтра поутру прибыть ко двору. Он, вероятно, выслушал бы и Ульрику, но она пока не поправилась.

— Он выслушает любого, кто прибыл сюда на „Духе Грунгни“, — быстро обдумав, заявил Феликс.

— Тогда давайте не будем терять время на обсуждение, — решил Готрек. — Пошли!

Снегопад временно прекратился. На укрытых белым одеялом улицах было неестественно тихо. Ночной воздух холоден и неподвижен. Откуда — то издалека доносились пронзительные вопли и звуки, похожие на причитание. «Похоже, ужасы ночи нескончаемы», — подумал Феликс. Макс застыл неподвижно, с видом человека, прислушивающегося к едва различимому шуму. Через некоторое время он произнёс:

— Сила чёрной магии велика сегодня ночью.

— Сразу видно, кто тут у нас волшебник, — саркастически заметил Готрек. — Думаю, нам это и без тебя понятно.

— Я не это имел в виду, — раздражённо произнёс Макс. — Почему бы нам не заниматься каждому своим делом: ты — не лезешь в ворожбу, я — не размахиваю топором.

— Звучит справедливо, — заметил Снорри.

— А что конкретно ты имел в виду? — спросил Готрек.

— Там происходит что — то значительное, — сказал Макс.

Никто не задал вопроса „где это, там?“. Всем было понятно, что имеется в виду лагерь за стенами.

— Какой — то древний и весьма действенный обряд. Они притягивают все ветры магии с севера, направляя их в мощную магическую бурю.

— С какой целью? — спросил Феликс. — Чтобы преодолеть магический барьер города?

— Возможно, — произнёс Макс. — А, возможно, и с иной целью.

— И что это может быть за цель?

— Дай мне подумать.

— Тогда думай на ходу, — заявил Готрек. — Двинули!

Пока они проносились по улицам, продуваемым ледяным ветром, Макс в очередной раз изумился, насколько хитроумно был восстановлен Прааг. Город был лабиринтом, назначением которого было привести в замешательство любого, кто не знаком с его планировкой. Помощи от этого чуть, раз уж у осаждающих имеются проводники из сектантов внутри городских стен. Стража у ворот внутренней стены довольно легко пропустила их внутрь, и отряд бегом направился к массивному скальному выступу, на вершине которого расположилась цитадель.

Макс был сильно обеспокоен, как никогда ранее в своей жизни. Абсолютная чудовищность ситуации, в которой они оказались, словно свинцовым грузом давила на его плечи. Он, Ульрика и остальные заперты здесь. А кроме почти подавляющего численного превосходства неприятеля за стенами, есть ещё и предатели внутри города. Хуже того, во вражеской армии имеются колдуны, более могущественные, чем кто — либо из ранее встреченных Максом, и прямо сейчас они проводят некий зловещий магический ритуал, назначение которого ему до сих пор неясно.

«Думай, — твердил он себе. — Чем они, в действительности, заняты? Стягивают к себе тёмную магическую энергию со всего континента. Зачем? Какую цель преследуют? Они могут сотворить заклинания невероятной силы. Или что? Или на короткое время могут увеличить концентрацию тёмной магической энергии в этой местности до уровня Пустошей Хаоса, а возможно и выше. Внезапно у Макса засосало под ложечкой. Все имеющиеся у него сведения сошлись на одном действии, которое могло быть совершено при помощи всей этой энергии.

— Я полагаю, они собираются призвать полчища демонов, — произнёс Макс.

У Феликса вырвался слабый стон. Снорри выдал нечто похожее на радостный возглас. Готрек мрачно усмехнулся.

— Что навело тебя на эту мысль? — спросил Феликс.

«Как им это объяснить, — недоумевал Макс. — Они же не чародеи. Не обладают ни знаниями, ни навыками, позволяющими оценить всю чудовищность ситуации». В отличие от него. Он специализировался в этой области. В мире смертных демонам требуется огромное количество магической энергии для поддержания материальной формы на любой временной интервал. Для демонов магия, что воздух для людей или вода для рыб. Это среда, необходимая для их существования. К счастью для человечества, большая часть мира относительно бедна магией, и демонов удаётся призвать лишь на очень короткий отрезок времени. Обычно на минуты, в лучшем случае, на часы. И лишь на территориях вроде Пустошей Хаоса встречается достаточно магического вещества, чтобы демоны могли постоянно сохранять свою форму. Если колдуны в осаждающей армии смогут стянуть к Праагу достаточное количество энергии, то у них получится воссоздать такие условия. И как только сие будет достигнуто, кто знает, на что будут способны демоны со всей той высвобожденной энергией? Вряд ли над этим задумывались даже наиболее могущественные волшебники древности.

Макс почувствовал, как его до костей проняло холодом, куда худшим, чем от морозного ночного воздуха.

Перед ними высилась заснеженная цитадель. Она была огромной, крупнее любого из дворцов правителей Империи, однако, по мнению Феликса, было в ней нечто странное. Она выглядела как — то неправильно. Слишком массивные двери, непропорциональные флигеля, словно в процессе их проектирования архитектор жевал гнилокорень, а работники затем просто взяли и построили то, что он понапридумывал.

Всё это обладало волнующей красотой. Чудовищные гаргульи цеплялись когтями за свесы крыш. Огромные каменные балконы с замысловатой резьбой выступали под оконными проёмами. Здоровенных чудовищ вырезали в позах, намекающих, что те появились из живого камня, дабы сразиться с изваяниями противостоящих им героев. Подле главного входа возвышалась огромная статуя Магнуса Благочестивого с поднятым молотом, который касался клинка царя Александра, стоящего по другую сторону. Эти два героя Великой войны с Хаосом стояли у входа на вечном посту. Феликс задумался, есть ли доля истины в легенде, которая гласит, что если возникнет необходимость, они снова оживут и будут защищать город. Почему — то ему не верилось. Если и говорить о крайней необходимости, то сейчас она возникла, а оба каменных воина не выказывали ни малейшей склонности ожить и присоединиться к сражению с ордами Тьмы. Феликс их не винил. Вероятно, им и так досталось на своём веку.

Являясь напоминанием о том, что прежде люди уже одерживали победу над Хаосом, статуи должны были поднимать боевой дух, но подобного не происходило. Внезапно Феликс осознал, почему архитектура этого места казалась такой безумной, а украшения столь тревожащими. Дворец был возведён теми, кто видел подобных чудовищ и сражался с ними. Это такой же памятник той борьбе, как и величественные статуи безымянных воинов, которые стояли напротив, по другую сторону дворцовой площади. Возможно, опасения Феликса по поводу вменяемости строителей необоснованны. Восхищения достоин каждый, кто сумел сохранить достаточную связь с реальностью, чтобы заниматься строительством после Великой войны с Хаосом. Феликсу страстно хотелось, чтобы кто — нибудь из людей Праага сумел бы создать нечто, способное удивлять потомков пару столетий спустя. Он страстно надеялся, что будут существовать и потомки, и мир, в котором им предстоит жить.

Часовые у ворот скрестили алебарды, не позволяя искателям приключений войти. Феликс заметил, что и позади них стражей хватает. Недоверчивых мужчин с жёстким взглядом и обеспокоенным выражением глаз. Что в подобных обстоятельствах было неудивительно. Событий сегодняшней ночи хватило бы и самому доверчивому, чтобы стать подозрительным, а гвардия Праага никогда не славилась своей терпимостью.

— Доложите о своём деле! — произнёс браво выглядящий сержант. — И побыстрее!

— Мне не нравится твой тон, — противным голосом ответил Готрек, поднимая свой топор.

«Не сейчас, — подумал Феликс. — У нас хватает врагов и без того, чтобы затевать потасовку с личной охраной князя».

— У нас информация для князя. В городе находятся предатели. Они пытались отравить зернохранилище у Водяных врат.

— Зернохранилище охраняют несколько десятков солдат, — заявил сержант. — Они никогда не смогут прорваться…

— Там было несколько десятков человек, — фыркнул Готрек. — И теперь их на несколько десятков меньше.

— Для их устранения использовали чёрную магию, — произнёс Макс.

Сержант поглядел на волшебника и, похоже, узнал его.

— Ты маг из „Белого кабана“. Слишком занятой, чтобы явиться к его светлости. Передумал?

Теперь вспылить пришёл черёд Макса.

— Радуйся, что так вышло, — заявил он, — и возблагодари этих смелых воинов, иначе в какой — нибудь из последующих дней все вы отведали бы отравленного хлеба.

Интонация Макса, и, несомненно, его репутация волшебника, похоже, произвели впечатление на сержанта.

— Ступай к капитану, — произнёс он. — Ему всё это и объяснишь. Проходи. Помилуй Ульрик, в такую ночь, как эта, нам пригодятся все имеющиеся волшебники.

Феликс впервые заметил явный страх в голосе солдата. Он, как и прочие гвардейцы, был напряжён до предела. Феликса посетила мысль, что если колдуны Хаоса высвободили призраков преднамеренно, чтобы подорвать моральный дух горожан, то превосходно справились с задачей.

«Князь выглядит усталым, — подумал Макс, — и вряд ли усталость смягчит его крутой нрав. К тому же, нам всем пришлось несладко. Эта ночь вымотала все нервы». В душе Макс благодарил сержанта. Капитан оказался разумным и деятельным человеком: выслушав всё, что они ему рассказали, он отправил их в покои князя, где правитель и его совет проводили чрезвычайное совещание.

— Я так рад, что вы решили присоединиться к нам, господин Шрейбер, — начал князь.

В его голосе слышался неприкрытый сарказм.

«Князь Энрик не из тех, кто внушает симпатию», — подумал Макс. Было в его резкой манере общения нечто такое, что производило на людей худшее впечатление. Макс помолился Верене, чтобы Готрек унял свой характер и держал язык за зубами. Он понимал, что шансов маловато, но если он сможет опередить…

— И как любезно с вашей стороны явиться со свитой вооружённых телохранителей, — внезапно князь впервые улыбнулся, и его лицо сделалось почти приятным. — Насколько я наслышан, вряд ли на этом континенте можно найти лучших.

Он мгновенно перевёл взгляд на истребителей и произнёс на гномьем:

— Вы пришли сдержать древние союзные клятвы?

Макс был поражён. Он сомневался, что в городе есть кто — то ещё, способный понимать древний язык старшей расы, за исключением самого Макса, нескольких учёных, священнослужителей Сигмара и, собственно, гномов.

Энрик не только понимал. Он, определённо, мог свободно изъясняться. Впечатляющее достижение для кислевитского правителя. Возможно, не все они такие варвары, как думал о них Макс.

— Да, — ответил Готрек на языке Империи. — Мы это сделаем.

— Тогда добро пожаловать. Что привело вас сюда посреди ночи?

Макс быстро обрисовал вечерние происшествия. По ходу его рассказа лицо князя становилось всё мрачнее. Когда Макс закончил, правитель резко отдал приказ, чтобы к каждому зернохранилищу и ко всем колодцам отправили стражу. Затем повернулся к искателям приключений и произнёс:

— Мерзкие деяния свершились этим вечером. Наш долг отблагодарить вас за искоренение изменников. Я подумаю, как вас вознаградить.

— Единственно нужная мне награда — толпа хаосопоклонников впереди и топор в руке.

Энрик выдал одну из редких улыбок.

— Принимая во внимание наше теперешнее положение, это довольно легко устроить. А вы, господин Шрейбер, похоже, более осведомлены в подобных вопросах, чем все маги и священники в моём совете. Я желаю, чтобы вы поскорее проявили свои таланты, и предлагаю вам место в моём совете.

— Это честь для меня, — ответил в свою очередь Макс.

— Тогда и поглядим, каков вы есть. А теперь ступайте и поспите. Я поговорю с вами завтра.

(обратно)

Глава девятая

Серый провидец Танкуоль уставился на снег. Он его ненавидел. Тот был повсюду: морозил нос, таял на шкуре, заставляя её куриться. Ни в каком виде это проклятое вещество не подходило для метаболизма скавенов. Танкуоль сделался жалким и больным. На кончике его морды повисла замёрзшая сопля, а он даже не мог найти сил, чтобы смахнуть её. В который раз ему снова страстно захотелось оказаться в своей прекрасной тёплой норе в Скавенблайте или хотя бы в безопасности Подземных Путей, что остались позади.

Он огляделся. Убежищем от вьюги им послужил один из дремучих сосновых боров, что нарушали монотонное единообразие бескрайних равнин Кислева. Склонившиеся под снегом ветви перекрывали свет, обеспечивая комфортный сумрак. Танкуоль слышал, как вокруг него мягко хрустит снег под лапами сотен скавенов. Единственная слегка обнадёживающая вещь во всей этой ситуации.

С одной стороны, он убеждал себя, что было бы правильнее повернуть назад, потому как нет ему смысла оставаться здесь, на поверхности, среди леденящего холода и ослепляющей белизны. Если он подхватит простуду и умрёт, сообществу скавенов это не пойдёт на пользу. Танкуолю отчаянно хотелось поддаться этому убеждению, но он не мог. Ему необходимо побольше разузнать про эти громадные волны чёрной магии, накатывающие с севера. Для его магических чувств огромный поток тёмной магической энергии был столь же заметным, как нос на его морде. Этот поток струился в небесах, неся с собой мощнейший заряд энергии. Танкуоль пока не осмеливался дотянуться и предпринять попытку направить немного энергии на себя. Серый провидец опасался, что, поступив подобным образом, привлечёт внимание неких сил, создавших эту бурлящую реку энергии, и не был уверен, что уже готов с ними встретиться.

Помимо того, была и иная причина. Его солдаты обследуют территорию, разыскивая следы армии Хаоса и её цель, и слишком велика вероятность, что повстречавшись с ней в отсутствие чуткого руководства со стороны Танкуоля, они могут совершить какую — нибудь глупость, которая приведёт к гибели. Серый провидец сомневался, что Изак Гроттл, назначенный его заместителем, способен справиться с угрозой, которую представляют воины Хаоса. А если и справится, то, несомненно, попытается использовать любые свои заслуги в подобном деянии для подрыва власти Танкуоля.

И то, и другое Танкуолю без надобности. В прошлом он был мастером в тонкостях командования армиями скавенов, и имеет большой личный опыт по части предательства Гроттла. Танкуоль по — прежнему полагал, что Гроттл приложил руку к срыву его замечательного плана по завоеванию города Нульна. Возможно, он даже раскрыл вернейшую задумку Танкуоля людям. Чем ещё можно объяснить тот факт, что Гроттл выжил, тогда как все прочие военачальники великой армии, исключая Танкуоля, были уничтожены?

C другой стороны, у Танкуоля более не было уверенности, что подземные пути безопасны. По дороге на юг в секретных туннелях им неоднократно попадались зверолюды и человекоподобные мутанты. Танкуоль не совсем понимал, как они там оказались. Неужели тайные проходы им показали предатели из скавенов? Это куда более правдоподобное объяснение, нежели предположение, что те случайно наткнулись на тайные пещеры, скрытые под снегом. Танкуоль и думать не желал о глупом предположении Гроттла. Он давно усвоил, что самое простое объяснение редко бывает лучшим. В реальной жизни все вещи находятся в сложных взаимоотношениях, как правило, вследствие вражеских козней.

Однако в сложившейся ситуации есть и хорошие стороны. В Адской Яме он пополнил свои запасы порошка искривляющего камня. Разумеется, Танкуолю удалось убедить Творцов, что ему понадобится значительное количество вещества, принимая во внимание причину чрезвычайной ситуации. Это был лучший и наиболее чистый порошок, когда — либо ему попадавшийся. «А не отправляли ли Творцы тайно своих воинов в Пустоши, чтобы собрать его, или у них имеется какой — то иной источник?» — раздумывал Танкуоль. Он решил, что займётся выяснением, когда всё закончится.

Серый провидец принял щепотку порошка и незамедлительно ощутил, как его покалывающая теплота проходит через рот и проникает в кровь. Он снова ощутил себя живым и мог не обращать внимания на ломоту от простуды. Использовав слабейший вариант заклинания, он растопил соплю — сосульку на носу и избавил своё тело от приступов лихорадки. Как славно снова воспользоваться своей силой. И хорошо, что его окружают столь многочисленные воины — скавены. Долгий переход через равнины Кислева в компании и под ненадёжной защитой предателя Ларка сделал его более сведущим в подобных делах. Хорошая идея, заслониться от любых приближающихся врагов большим количеством своих мохнатых соплеменников.

Танкуоль хотел, чтобы клан Творцов предоставил более крупные силы. Имея в своём распоряжении всего лишь несколько тысяч бойцов, серый провидец испытывал беспокойство. Глупцы утверждали, что большая часть армии им требуется для защиты родовой крепости Адская Яма. Они упустили шанс получить богатую добычу и великую славу, следуя по пятам орды Хаоса и выжидая удобного случая для нападения. Вызванная искривляющим камнем вспышка презрения и убеждённости охватила Танкуоля. Разве сохранение бесполезной груды камней важнее защиты величайшего из всех скавенских гениев?

Изак Гроттл наблюдал за ним своими красными глазами. Если бы не искривляющий камень в крови, взгляд этот вызвал бы у серого провидца оправданные опасения. С одной стороны, как бы ему хотелось, чтобы сей тучный полководец Творцов спровоцировал его, и можно было бы его уничтожить. «Хотя, — подумал Танкуоль, — зачем ждать провокации? Почему бы просто не поквитаться с жирным чудищем?»

Словно прочитав его мысли, Гроттл обнажил клыки в угрожающей ухмылке, а затем подал знак сотням окружающих его крупных штурмовиков клана Творцов. «Почему бы и нет, — подумал Танкуоль. — Неплохой повод». Он не сомневался, что с помощью своей невероятной магической силы способен уничтожить сотни этих бесполезных грызунов, если те окажутся проблемой, однако он не мог убить армию целиком. Не раньше, чем дотянется и овладеет тем потрясающим потоком энергии, струящимся в небесах. Он уже почти поддался искушению. Некоторое время серый провидец стоял, подёргивая хвостом и обнажив клыки, отвечая взглядом на взгляд Гроттла. Потребность зачерпнуть ту энергию и убивать сделалась практически непреодолимой.

Вызванный искривляющим камнем порыв прошёл столь же быстро, как возник, и Танкуоль покачал головой. Красная пелена упала с его разума. Желание убивать и калечить отчасти пропало. У серого провидца появилось ощущение, что его только что отпустило какое — то пагубное заклинание. На мгновение его посетило краткое, но яркое озарение. Вся его длительная подготовка серого провидца и весь огромный опыт использования магии навели его на невероятную догадку.

Что — то в самом искривляющем камне отзывалось на этот поток магии Хаоса, а посредством искривляющего камня на это нечто реагировал и сам Танкуоль. На мгновение он почти утратил самоконтроль и едва не уничтожил войско скавенов, которые, пусть даже и очень заслуживали смерти, но могли послужить достижению его интересов. И, что куда хуже, ради этого он едва не рискнул собственной драгоценной шкурой.

Серый провидец вздрогнул и уставился вдаль. Мир менялся. Старые боги напрягали свои силы. Каким — то образом им почти удалось повлиять даже на серого провидца Танкуоля. Он понимал, что следует быть крайне осторожным. Он не рискнёт зачерпнуть из этого потока энергии.

Во всяком случае, не сейчас.

— Что там происходит? — спросил Феликс, щурясь от утреннего света.

Пока он приглядывался, зловещее свечение вокруг менгиров^[72] и осадных машин вроде бы поблекло. Он понимал, что оно не пропало, а просто стало незаметным в ярком свете солнца. Феликс гадал, сколь долго это продлится. Морсслиб по — прежнему присутствовала на небе — зеленоватое пятно её света было заметно даже сквозь серые облака.

Они снова находились на главной сторожевой башне, возвышающейся над Гаргульими вратами. Здесь стены были почти в десять шагов толщиной. Высотой башня была в двадцать человеческих ростов, и вся ощетинилась катапультами и прочими боевыми машинами. Группа наёмников — имперцев откуда — то притащила органную пушку и затаскивала её на позицию. Работа была нелёгкой, и даже в этот зимний день люди обильно пропотели. Феликс поплотнее запахнул свой красный зюденландский плащ, и посмотрел на своих спутников. Откуда — то доносилось зловоние алхимического огня, раздражавшее его обоняние.

Готрек выглядел мрачным и угрюмым. Макс — взволнованным. Ульрика была бледна, но держалась твёрдо. Остальные истребители, похоже, страдали от похмелья.

— Армия готовится к массированной атаке. Это ясно даже для Снорри, юный Феликс, — произнёс Снорри.

— Я имел в виду свечение. Что за мерзостную магию там используют?

Рукой в перчатке Макс вцепился в камень зубчатой стены. Князь поручил ему явиться сюда и доложить о действиях армии. Похоже, правитель почему — то вообразил, что Макс наиболее могущественный и искусный чародей в городе. Феликс подозревал, что тот, возможно, даже прав.

— Они призывают демонов, — сказал Макс, — и огромное количество магической энергии. Я лишь могу предположить, что они собираются с этим делать.

— И каковы твои предположения? — спросил Готрек.

— Могу предположить, что некоторые из демонов будут помещены в те осадные механизмы, чтобы приводить их в движение, подобно тому, как вы используете пар для работы собственных боевых орудий. Я читал, что подобные вещи возможны.

— Энергия пара не имеет ничего общего с демонами, — заметил Готрек.

— Это всего лишь аналогия. Я полагаю, жизненная сила демонов будет использована для перемещения этих громадных металлических башен, задействования их вооружения и, возможно, ещё чего — нибудь этакого.

— Вроде чего?

— Защиты тех, кто находится внутри, от магических атак.

— Ты говоришь, для этого используют некоторых из тех демонов. Как насчёт остальных?

— Они материализуются во плоти и будут использованы в качестве ударных сил.

Феликс вспомнил огромного Кровожадного из Караг Дума и вздрогнул. Он надеялся никогда больше в своей жизни не встречаться с такой тварью, а теперь перед ними вырисовалась вероятность встречи с армией подобных. Он высказал свои опасения Максу, который покачал головой.

— Я сомневаюсь. Такие существа столь могущественны, что даже огромное скопление магической энергии способно поддерживать лишь нескольких из них.

Феликса поразила невозмутимость, с которой Макс произнёс „нескольких из них“. Одного такого существа почти достаточно для уничтожения целой армии. А нескольких более, чем хватит, чтобы разнести весь Прааг. Кроме того, теперь они не смогут воспользоваться силой молота Огнебородого. Макс продолжал рассуждать, не догадываясь о мрачных мыслях Феликса.

— Кроме того, я полагаю, что наши приятели — хаоситы могут найти и другое применение накопленной энергии.

— Это какое? — задал вопрос Готрек.

— Думаю, они могут использовать её для преодоления защитных рун сегмента стены, затем с помощью магии обрушат башни, создав пролом, через который их войска смогут проникнуть внутрь.

— Есть мысли, где они попробуют прорваться? — спросил Феликс.

— Нет, пока они не предпримут попытку. Тогда я смогу почувствовать, куда направлены потоки энергии. Однако я бы поставил на то, что это произойдёт в том месте, где концентрация их войск будет наибольшей.

— Если только это не окажется военной хитростью, — заметил Готрек.

— Взгляни на эту армию, Истребитель. Ей не требуется хитрость. Ей достаточно только силы.

На сей раз даже Готрек смутился и промолчал. Несколько мгновений спустя он поднял голову и усмехнулся, продемонстрировав свой гнилой зуб.

— У этих ворот произойдёт славное побоище, — заявил он.

— Да уж, — без особого энтузиазма подтвердил Макс.

— Мы все умрём! — вопил фанатик. — Настал конец света. Демоны явились с севера. Они несут с собой смерть. Они несут с собой чуму. Они несут с собой голод. Они несут с собой всевозможную мерзость и порчу.

«Тот факт, что этот костлявый фанатик умудрился обзавестись столь внимательной аудиторией в толчее рыночной площади, показывает, насколько изменилось настроение в городе, — думал Феликс. — Несколькими днями ранее кислевиты открыто глумились над ним. Теперь же явно внимают его словам».

— Пришло время раскаяться в ваших грехах и очистить души. За нашими воротами ожидают демоны. Они явились потому, что мы утратили достоинство, изменили законам наших предков и погрязли в распутстве и пьянстве. Сожительствуя с иноземцами, мы не смогли сохранить чистоту подлинной крови Кислева.

Феликс нахмурился. Оратор обрёл ещё нескольких слушателей. Феликс не мог утверждать наверняка, но ему показалось, что некоторые из них бросали взгляды на него и Ульрику. По речи, одежде и лицу Феликса было явно заметно, что он не кислевит. Слишком длинный нос, не столь высокие скулы и резкие черты лица. И он был слишком высок, чтобы походить на жителя Праага.

— Князь поощряет это. Его правление — беззаконие, среди которого процветают опорочившие себя роды, иноземцы вовлекают в разврат исконных дочерей Кислева, а всевозможные иноземные пороки подрывают силу и храбрость нашего народа.

— У него явно заскок на сей счёт, — пробурчал Макс. — Похоже, нынче повылезли все городские безумцы и пустомели.

«Истинно так, — подумал Феликс, — однако, в данных обстоятельствах, это не самое тактичное высказывание, особенно когда поблизости навострили уши приятели фанатика и сочувствующие». Он посмотрел вокруг. И решил, что заметил среди толпы кое — кого из тех фанатиков, что несколько дней назад были выставлены Готреком из „Белого кабана“. И тут ему захотелось, чтобы Готрек оказался рядом, однако тот предпочёл пьянствовать с остальными гномами, предоставив Феликсу и Ульрике сопровождать Макса в цитадель.

— Нынче во дворце радушно принимают волшебников. Этих любителей чёрной магии. Вульгарных, погрязших в грехе развратников, одержимых непередаваемыми пороками.

Макс совершил ещё одну ошибку. Он улыбнулся, словно не принимая все эти реплики всерьёз. Фанатик же явно старался довести себя до белого каления и распалить толпу. Именно в этот момент он уставился на Макса, который опирался на посох с резными рунами и выглядел ослепительно в одеянии из золотой парчи.

«Не мы ли превосходное наглядное подтверждение его слов? — подумал Феликс. — Порочный волшебник и целомудренная кислевитская дева, совращённая пьяницей — иноземцем». Он состроил противную ухмылку и положил руку на рукоять меча. Толпа уставилась на них, следуя за взглядом фанатика.

Феликс видел бледные испуганные лица, истощённые от голода. Эти люди боялись врага за воротами, который выглядел непобедимым. Разумеется, некоторым из них нужен был лишь кто — то, на кого можно было бы выплеснуть свои сдерживаемые эмоции. И Феликсу не составило труда догадаться, кто же окажется наиболее вероятными мишенями.

— Вот он, среди нас, представитель того самого зловещего братства, один из тех развращённых любителей Тьмы, что навлекли на нас погибель. Видите, как он ухмыляется, радуясь успеху своих злобных замыслов. Узрите печать порока на его развратной спутнице. Взгляните на его похотливого распут…

— Тебе, наверное, следует пореже пользоваться аллитерацией^[73], — заметил Макс, — и почаще мозгами.

К удивлению Феликса, волшебник говорил абсолютно спокойным голосом, со значительной примесью скуки. В его тоне слышалась непоколебимая уверенность. Похоже, маг не сомневался в своих способностях сдержать окружающую их толпу, что отражалось на его лице. Толпа тоже почувствовала это и сдала назад. Фанатику не улыбалось сделаться посмешищем. Черты его лица исказились, изо рта полетела слюна. Он наставил на Макса палец столь резким движением, словно надеялся силой сего жеста пробить дыру в груди волшебника.

— И ты смеешь! И ты смеешь говорить! Тебе следует преклонить колени и валяться в грязи перед этими добрыми людьми. Тебе следует проявить смирение и нижайше покаяться в своей мерзости. Тебе следует просить у них прощения. Тебе, твоей шлюхе и твоему телохранителю — иноземцу следует…

— Нам следует преподать тебе урок за то, что ты растрачиваешь попусту время этих славных людей! Нам следует отвести тебя к князю, чтобы ты ответил за свои изменнические речи. Нашим единственным желанием является оказание помощи в борьбе с силами Тьмы, что расположились за городскими стенами. А твоим, видимо, — посеять смуту и раздор.

Феликса вновь поразили сила и презрение в словах Макса. Волшебник был в ярости, но то была контролируемая ярость, и она, похоже, придавала ему сил. Ничем не изменив свою внешность, Макс каким — то образом стал более крупным и угрожающим. Его внутренняя мощь, обычно скрытая, внезапно стала заметной. По — своему, он стал столь же грозным, как Готрек. Феликс был впечатлён. Про толпу он мог сказать то же самое. Люди подались назад, сторонясь Макса и фанатика.

Фанатик соскочил со своего возвышения, запахнул рваные одежды и направился в сторону мага. Он был невысоким и тощим, Макс был куда выше и шире. Феликс подумал, что какими бы изъянами не обладал этот человек, трусость среди них не значилась. Боковым зрением Феликс отметил, что громилы из „Белого кабана“ сместились на фланговые позиции. Он толкнул Ульрику локтем, чтобы предупредить, но та уже была начеку.

Невысокий мужчина с поднятым подбородком и сжатыми кулаками шёл прямо на Макса. Его глаза безумно блестели. Остановившись перед волшебником, онизогнул пальцы, словно собираясь его придушить. Макс отвечал ему невозмутимым взглядом.

— Боги покарают тебя за грехи, — уверенно заявил фанатик.

— Если бы они собирались, то сделали бы сие раньше, — с насмешкой, резонно возразил Макс.

Со скоростью змеи фанатик выхватил из своего одеяния кинжал. Он, видимо, собирался нанести Максу удар, но, опередив фанатика, от мага к клинку метнулся разряд энергии. Клинок моментально раскалился докрасна. Фанатик издал вопль, когда оружие выпало из обожжённых пальцев.

Внутренняя сила Макса начала быстро увеличиваться. Он массивной фигурой возвышался над скулящим фанатиком, подобно разъярённому божеству. Вытянув руку, он мягко коснулся мужчины. От очередного разряда энергии фанатик отлетел шагов на двадцать и без сознания распластался в грязи.

Толпа загалдела, одновременно проникнувшись благоговейным страхом и гневом. Эти чувства были понятны Феликсу. Сколь бы часто ни наблюдал он, как Макс пользуется магией, в той всё равно оставалось нечто тревожное и пугающее. И велика вероятность, что толпа либо бросится наутёк в панике, либо набросится всей своей массой. А пока люди стояли и смотрели, не определившись, как им поступить.

— Ступайте по домам! — прокричала Ульрика.

В этот момент она всем своим видом представляла кислевитского аристократа, отдающего приказ. Таким голосом она могла потребовать беспрекословного повиновения от эскадрона крылатых гусар.

— Расходитесь по домам и готовьтесь к войне! Завтра силы Тьмы пойдут в атаку, и нам для обороны стен потребуется каждый гражданин, способный держать оружие. Не слушайте глупцов, подобных тому побитому псу, — произнесла Ульрика, указывая на лежащего без сознания фанатика. — Может у них и добрые намерения, но они лишь разжигают страх и раздор среди тех, кому завтра придётся встать плечом к плечу. На рассвете понадобится каждый из здесь присутствующих, и даже он. И нам потребуется любое оружие, даже волшба, чтобы выстоять против враждебных сил!

Сама Ульрика оказала на толпу такое же воздействие, как и её речь. Подобно Максу, она показала себя с иной стороны, которую Феликс никогда ранее не замечал в ней. Когда Ульрика говорила в такой манере, она обретала какую — то мистическую силу, ауру власти, что заставляла людей внимать её словам и, когда следует, подчиняться. Толпа начала расходиться, кроме нескольких человек, которые вышли вперёд, поклонились Ульрике и Максу и пожелали им всего хорошего в предстоящей битве. Отступили даже громилы — фанатики, но Феликс не был уверен, двигал ими страх или уважение. По правде говоря, он был доволен результатом, а причина его не беспокоила.

Пока они шли своей дорогой к древнему сердцу города, никто их более не задержал.

Арек Коготь Демона оглядывал своих воинов с верхушки высочайшей осадной башни. Дрожал насыщенный энергией воздух. Огромные осадные машины начали оживать под действием жизненных сил заключённых в них демонов, которые позволят тяжёлым громадам двинуться вперёд и сокрушить стены Праага. Своей латной перчаткой он мог чувствовать, как энергия заключённого внутри существа просачивается сквозь чёрные железные стены башни.

Вокруг него вся огромная орда пришла в движение с одной целью и одним желанием — и это было его желание и цель. Скоро он сокрушит лежащий перед ним город и принесёт души жителей в жертву своему богу. Арек поклялся, что не оставит камня на камне. Никогда больше люди не возведут город на этом месте. Такой будет месть за поражение, которое нанёс Хаосу проклятый Магнус Благочестивый два столетия назад. Арек был уверен в себе. Кольцо менгиров вокруг города направляет на его армию огромнейшее количество тёмной магической энергии. С каждым днём из Пустошей Хаоса прибывает всё больше бойцов, привлекаемых обещаниями крови и душ, смерти и славы, грабежа и убийства. Под его знамёна стекаются крупные зверолюды, здоровенные огры, могучие воины Хаоса в чёрных доспехах, неистовые грабители и кочевники из северных племён, всевозможные искорёженные и мутировавшие твари, следуя, кто сознательно, кто нет, за приливом текущей с севера энергии.

На глазах Арека поднялась вверх стая гарпий, как облаком заслонив часть неба над армией; их хриплые вопли и крики разносились по воздуху, а взмахи крыльев поднимали ураганный ветер. Гарпии понеслись в сторону города и были встречены тучей стрел, выпущенных со стен. Большинство стрел не долетело, но несколько попало в цель, и гарпии развернулись и стали кружить в отдалении. Это не было атакой: даже неистовые крылатые чудища помнили свои приказы и придерживались их.

Арек был не совсем спокоен. Он знал, что в армии есть те, кто злоумышляет против него. Сие не было неожиданностью. Так уж повелось в армиях Хаоса с начала времён. Не имеет значения. Всегда находятся те, кто завидует вышестоящим и плетёт интриги. Арек понимал, что до тех пор, пока его победа выглядит неизбежной, основная масса войск будет хранить ему верность. Они слишком увлечены перспективой разгрома ненавистного города Прааг, чтобы заниматься бессмысленной междоусобной борьбой.

Несколько сильнее его беспокоили иные слухи. Разведчики сообщали, что с юго — запада приближается армия людей. Жалкий сброд, едва ли достойный называться армией, если сравнивать с его собственным могучим войском, однако, появившись в неудачное время, она может создать проблемы. Другие заметили накатывающееся с севера многочисленное войско злобных крысолюдей, которых люди именуют скавенами. Похоже, что хитроумный план Лойгора и Келмайна по уничтожению города крысолюдей провалился, и зверьё, вероятно, жаждет мести. Однако в настоящий момент они тоже не представляют собой особой проблемы.

Куда более беспокоило отсутствие донесений из города, касающихся участи Готрека Гурниссона и Феликса Ягера. Арек ожидал, что к этому времени с их убийством успешно справятся его агенты. Было бы славно узнать, что устранён обладатель того смертоносного топора. Кто знает, на что способно оружие подобной силы? Временами Арека всё ещё беспокоило видение, что было ему явлено. С другой стороны, ничего не случится, если только он сам не вступит в схватку.

Арек бросил взгляд за плечо и заметил стоящих там близнецов. Он был ими недоволен. В последнее время они стали неторопливы в исполнении приказов, зато скоры на обсуждение его решений. Шпионы докладывали Ареку, что близнецов видели в обществе его военачальников, и он подозревал, что они попросту сговариваются против него. Если так, он скоро покажет им всю ошибочность подобного поведения. В действительности, он в любом случае вскоре собирался это сделать. Как только сработают заклинания, которые откроют ему путь в Прааг, близнецов можно будет отправить на свалку истории.

Лойгор заметил взгляд Арека и улыбнулся, обнажив свои сияющие белизной клыки. От подобной улыбки кому — нибудь пожиже Арека сделалось бы тревожно. Но тот лишь подумал: «Смейся сколько угодно, колдун, скоро твои весёлые деньки закончатся».

Лойгор глядел на предводителя и улыбался. Похоже, это лучшее, что он мог сделать на сей момент. День ото дня положение Арека становилось всё более шатким, однако, в настоящее время он пока ещё предводитель орды. Это скоро изменится. Сей надменный глупец был подходящим номинальным главой этого великого священного похода тёмных сил, однако Арек уже почти исчерпал свою полезность, а значит, и жизнь его подходит к концу. В чём есть и его вина.

Если бы он только следовал их пожеланиям, то ни Лойгор, ни его брат не возражали бы оставить Арека номинальным предводителем священного похода столь долго, как тот пожелает. Помимо прочего, кто — то должен был вести войска, а Лойгор и Келмайн не были ни воинами, ни генералами. Не для того они появились на свет. Пока Арек следовал их распоряжениям, он был хорошей марионеткой. Он плясал, как кукла, когда они дёргали за ниточки, но теперь стал слишком могущественным и самодовольным, чтобы внимать гласу рассудка.

Лойгор крепко сжал своей рукой золотой посох. Он ощущал, как через него пульсирует неисчерпаемая энергия. Часть его разума была постоянно занята плетением и поддержанием заклинаний, которые притягивали с севера огромные потоки энергии. Теперь Лойгор был настолько искусным чародеем, что для этого ему хватало и части разума, хотя подобные усилия могли бы повредить рассудок более слабых магов. Лойгор сомневался, чтобы в этом жалком мире нашлось бы более нескольких чародеев, способных осуществить то, чем занят он, и был уверен, что ни один из них не способен проделать это с такой лёгкостью. Возможно, Нагаш в зените своей мощи, или король — чародей тёмных эльфов, или Теклис из Белой башни. Возможно, они на такое способны. Сие неважно, ибо он и его брат это явно могут. На них лежит благословение Тзинча, и если они сосредоточат усилия, мало что по части магии останется им неподвластным.

Вот в чём всегда заключалось их предназначение. С рождения они были отмечены благосклонностью Меняющего Пути. Во время оргий великого зимнего солнцестояния, проходивших в пещерах племени, их мать совокупилась с демоном. И появление на свет близнецов — альбиносов с клыками и когтями, готовых начать свою первую трапезу с мяса, было знамением, что предстоят им великие дела. Старый шаман племени Страннокровых сразу же распознал, с кем имеет дело, забрал их у матери, взяв под свою опеку. Не достигнув шести лет от роду, они уже изучили всё, чему смог выучить старый чернокнижник, и пользовались уважением совета племени.

Изменяющий Пути являлся им в снах, нашёптывал тайны запретной магии, давал им указания, помогающие вести племя к тайникам с древними артефактами, давно утерянным в Пустошах. Им не исполнилось и десяти, когда близнецы покинули племя, чтобы пуститься в долгие странствия по землям людей. Они отыскали в Пустошах Хаоса древние святилища, извлекли из развалин Улангора свои посохи, и вручили свои души Повелителю Изменений на кристаллическом алтаре Нула. Близнецы побывали везде, где обитали последователи Тзинча, скрывая свою внешность, если приходилось странствовать по землям людей.

Закутанные в плащи с капюшонами они гуляли по улицам Альтдорфа и покупали книги с запретными знаниями на книжных базарах Мариенбурга. Они общались с лишёнными сана священнослужителями Верены, и доплывали на корабле даже до Тилеи. И везде близнецы побывали вместе, связанные узами магической силы и способностью мысленно общаться друг с другом на расстоянии. Со временем, в способностях к созданию заклинаний они значительно превзошли своих прежних учителей и стали посланцами Тзинча: надзирали за организациями сектантов во многих странах, подстрекали к бунтам, покровительствовали мутантам, искушали слабых, запугивали сильных. Тзинч вознаградил близнецов многочисленными дарами, огромным могуществом, и наиболее ценным даром из всех — продолжительной жизнью. Они прожили столетия, наблюдая за угасанием своих современников, не нуждаясь ни в чьей компании, кроме друг друга.

В итоге, их деятельность среди людей завершилась, и близнецы возвратились в Пустоши, чтобы осуществить задуманный ими план. Было решено, что они возвысят полководца и поставят его во главе военной кампании по приведению Старого Света под власть Тзинча. Арек выглядел неплохой кандидатурой.

Отмеченный благосклонностью Тзинча, сильный и сообразительный Арек был грозным полководцем и дипломатом — сочетание качеств, редкое среди воинов Хаоса. Это был полезный союз, и близнецы помогли Ареку обрести величие, аккуратно ведя от победы к победе, пока его репутация не стала достаточной, чтобы скрепить мощный союз военачальников Пустошей. Почти десятилетие всё складывалось замечательно. К несчастью, именно текущий момент Арек выбрал для того, чтобы своим ослиным упрямством попытаться разрушить планы близнецов. Он предпринял атаку слишком рано, прежде чем откроются проходы Древних, и позволил своим войскам отбиться от рук.

А теперь он замышляет отстранить их от власти. От внимания Лойгора не уклонилось, что его с братом не пригласили на недавний военный совет. «Скоро Арек узнает, кто здесь является подлинным избранником Тзинча — думал колдун. — Что вряд ли ему понравится».

Улицы были заполнены марширующими воинами. Выражение их лиц говорило о спокойной обречённости. Феликс заметил, что они не питали больших надежд на выживание, однако в их мрачном облике просматривалось и кое — что другое. Они собирались дорого продать свои жизни. На огромной площади у основания цитадели проходили муштру старые деды и мальчишки с проржавевшим древним оружием, вынутым из каких — то тайных хранилищ. Из пекарен женщины выносили караваи хлеба. У каждой лавки стояла княжеская гвардия, следившая, чтобы цены находились в соответствии с княжескими указами. Не время сейчас наживаться.

«Возможно, Энрику не хватает популярности и такта, однако он понимает, как управлять этим городом», — подумал Феликс. И, по крайней мере, кое — кто из горожан тоже, похоже, начал это понимать. Феликс подслушал разговор каких — то прачек, одобрительно отзывавшихся о решении по ценам на хлеб. Лишь некоторые из купцов оставались единственными людьми, не особо довольными ситуацией. Однако они не смели громко выражать своё недовольство. Князь угрожал насадить головы спекулянтов на колья перед дворцовыми воротами. И никто не сомневался, что у него слова не разойдутся с делом.

Они легко прошли внутрь цитадели. Часовые узнали их и не стали задерживать. Похоже, поступил высочайший приказ незамедлительно пропустить Макса, как только тот возвратится. Похоже, право входа распространялось и на Феликса с Ульрикой.

Феликс бросил взгляд на Макса и Ульрику. С тех пор, как маг её исцелил, они проводили много времени вместе и, похоже, ладили лучше, чем когда — либо Феликс и Ульрика. С момента своего выздоровления она стала отдаляться от него. С одной стороны, он ревновал, но с другой был рад этому. Феликсу не нравилась мысль, что Ульрика может предпочесть ему другого мужчину, но в то же время его утомили бесконечные споры и постоянные ссоры. Сейчас, когда миновала критическая стадия болезни Ульрики, глубокое, как он полагал, чувство любви к ней, похоже, начало развеиваться перед лицом её холодности. Феликс покачал головой. Он сомневался, что когда — нибудь сможет постичь природу их взаимоотношений.

И был бы удивлён, если это удалось бы Ульрике.

* * *

Ульрика торопливо шла по коридору. Мраморные плиты отражали звук её шагов. Несмотря на окружавшую её атмосферу ужаса, Ульрика ощущала необычную удовлетворённость. Она жива и здорова. Слабость, вызванная чумой, прошла. Кошмары, которыми были наполнены дни её болезни, стали изглаживаться из памяти. Всё тут ясно и понятно, и сердце Ульрики было преисполнено оправданным восторгом. Она вернулась от ворот царства Морра, и жизнь, похоже, хороша.

Она ощущала себя другим человеком. У Ульрики открылись глаза на многие вещи, и её жизнь предстала перед ней с ясностью, недоступной ранее. Глядя на Феликса, она поражалась власти, которую тот некогда имел над ней. Казалось, что та Ульрика, которая влюбилась в него, давно была какой — то иной, какой — то более юной и куда более наивной. Он по — прежнему был ей небезразличен, однако сильная безудержная страсть прошла. Ульрика излечилась от неё, как излечилась от болезни.

Она удивлялась. Неужели это тоже результат воздействия магии Макса? Мог ли он каким — то образом повлиять на её мысли и чувства, когда проводил лечение? Если так, то Ульрика полагала, что её посещают не совсем те мысли, на которые она могла бы рассчитывать. Было почти облегчением освободиться от постоянного присутствия Феликса в её мыслях, от постоянной потребности сохранять собственное достоинство и некоторую дистанцию между ними. Теперь Ульрике стало ясно, что именно тут скрывались причины всех их споров, и избавиться от этого было славным ощущением.

Она поглядела на Макса. Тот, похоже, тоже изменился. За последние несколько недель он словно возмужал. Стал более уверенным в себе, более зрелым. Теперь сила облегала его, словно плащ, похоже, что он заслуженно пользуется уважением, которое оказали ему стражники, когда они входили в зал княжеского совета.

Она обязана ему жизнью. И Ульрика чувствовала уверенность, что в приближающейся битве у неё появится шанс выплатить этот долг.

— Итак, — произнёс князь, когда они вошли, — что тебе удалось выяснить?

Несмотря на неприветливый тон князя, Феликс умудрился сохранить на лице доброжелательную улыбку. Казалось, Макс немного смущён таким резким обращением, но он тоже улыбался. «Неплохо, — подумал Феликс, — ты учишься». Он слушал, как Макс быстро изложил суть своих теорий о происходящем. Возможно, князь не был обходителен, но был хорошим слушателем, а его советники воздержались от замечаний. Прежде чем заговорить, он дослушал Макса до конца. Феликс думал, что никогда ранее ему не приходились лицезреть такое количество богатых и могущественных людей, собравшихся в одном месте: гвардейцы, аристократы, священнослужители, богато одетые купцы — кого тут только не было.

— Видимо, нам следует ожидать, что скоро начнётся основной штурм. Пока что мы имели дело лишь с несколькими случайными атаками. На сей раз предстоит настоящее дело. Насколько мы готовы?

Вопрос был адресован Борису, капитану княжеской гвардии, непосредственной обязанностью которого было наблюдение за состоянием обороны города.

— У нас на стенах все способные сражаться мужчины. Они разделены на три караула, каждый из которых может при необходимости быть поддержан остальными. Городское ополчение созвано и может быть поднято набатом^[74]. У нас достаточно продовольствия, чтобы протянуть зиму, если распределять его правильно, и остальные зернохранилища не отравлены. Люди напуганы, но готовы помогать. Мы готовы к битве.

Князь перевёл взгляд на первосвященника храма Ульрика, пожилого мужчину с мощным телосложением и прямой спиной воина. Тот поправил лежащий на плечах плащ из волчьих шкур.

— В храме ежедневно возносятся молитвы. Мы рассчитываем на божью поддержку. Защитные руны стен по — прежнему сильны, но наши предсказания говорят о том, что враги концентрируют огромное количество энергии. Конечная их цель пока неясна. У нас в городе двадцать священников и двенадцать чародеев, способных применять боевые заклинания. Я не сомневаюсь, что мы можем и должны выстоять.

Пришёл черёд высказаться женщине в белом одеянии. Она по — прежнему сохраняла красоту, хотя волосы были седы и лицо прорезали морщины. Её руки теребили серебряный амулет в форме голубя, висящий на шее.

— Пока на попечении общины сестёр Шаллии находится четыре сотни раненых, и много случаев заболевания чумой. К счастью, в настоящий момент болезнь, похоже, находится под контролем. Я думаю, что сдержать её распространение некоторым образом помогли снежные метели. Либо те, кто призвал чумную магию, попросту прекратили свои усилия или сосредоточились на иных задачах.

Друг за другом высказывались высокопоставленные горожане Праага: главы гильдий, священнослужители, купцы, строители. Постепенно стала вырисовываться общая картина. Казалось, Прааг отлично подготовлен к осаде, насколько это возможно для любого города. И если бы за стенами города располагалась любая иная армия, а не бесчисленная орда мутантов, город однозначно смог бы отразить нападение. Однако никто в действительности не знал, на что способны хаосопоклонники, и эта неуверенность вызывала глубоко укоренившееся беспокойство. И умозаключения Макса никоим образом не успокоили собравшийся совет. Из всех присутствующих обеспокоенным не выглядел лишь князь да, чуть в меньшей степени, его брат. Они излучали спокойствие и твёрдую уверенность, что было бы ободряющим знаком почти во всех иных обстоятельствах.

— Как скоро, на твой взгляд, начнётся штурм? — спросил у Макса князь.

— Очень скоро. Они должны будут что — то сделать со всей этой накапливаемой энергией. Неважно насколько сильны их колдуны, но я не вижу способа, которым бы они надеялись удерживать её под контролем продолжительное время.

Князь кивнул в знак согласия.

— Хорошо. Мы будем ждать нападения в любой момент. Благодарю всех присутствующих. Полагаю, вы все посетите угодные вам храмы и помолитесь о нашем спасении.

«Надеюсь, боги нам помогут», — подумал Феликс. Иных путей к спасению он не видел.

«Стан Войска Господарского впечатляет», — думал Иван Петрович Страгов. На равнине у брода Микала высились сотни палаток. Воздух был наполнен запахом лошадей и угольных жаровен. Вдали виднелся огромный шатёр, являющийся походной резиденцией Ледяной Королевы. Должно быть, царица провела тотальную мобилизацию, чтобы собрать столь многочисленное войско за столь короткий срок. Здесь находилось более пяти тысяч всадников: конных лучников, крылатых гусар, лёгкой кавалерии. Проезжая сквозь толчею, он окликивал многих старых товарищей и куда большему количеству салютовал в ответ рукой.

Тут находился граф Фолксграда Максимилиан Траск, победитель тысячи стычек с орками в Восточных степях, о чём свидетельствовало ожерелье из орочьих ушей на его шее. Окриком слева обратил на себя внимание Страгова Станислав Леский. Старик Одноглазый по — прежнему выглядел бодрячком, несмотря на свою шестидесятую зиму. Он скакал впереди, своим мастерством наездника посрамляя два десятка внуков, что ехали позади с эмблемой серого волка на своих развевающихся знамёнах. Иван поприветствовал его взмахом руки и прокричал: «Сегодня водку пьём в моём шатре!»

Здесь был и Каминский, старый соперник Ивана, с которым было множество стычек из — за межевых споров, по окончании которых было выпито множество мировых чарок. Теперь Каминский такой же безземельник, как он сам. Однако было славно видеть его здесь, даже если его всадники не превышали числом всадников самого Ивана. А чего ещё можно было ожидать? Как и Страгов, Каминский оказался прямо на пути наступающей орды.

Иван проезжал между палаток. Под копытами его коня расползался мягкий снег. Грунт под снегом был твёрдым как железо. Перед своими людьми Иван решил выдать сие за добрый знак. Полководец Зима собирает своё белое воинство для защиты Кислева. В действительности же он беспокоился. Как и для любой иной армии, для кислевитов снег столь же затруднял передвижение и снабжение. Возможно, воины Хаоса пользуются магией для своего пропитания. Но земляки Ивана её не используют. Но сейчас нет смысла волноваться по этому поводу. Он должен доложить своему правителю о том, что видел по пути.

Ожидающий у огромного голубого шатра конюх принял коня у Ивана, который без излишних проволочек был допущен внутрь. Внутри было холодно, не так холодно, как на снегу, однако гораздо прохладнее, чем могло ожидать большинство людей. Иван решил также посчитать это хорошим знаком. Когда Ледяная Королева применяет свои внушительные магические способности, воздух вокруг неё неизбежно холодеет.

Иван поплотнее закутался в шкуры и по устланному коврами полу пошёл в направлении стоящего в отдалении трона. Крупные мужчины в одеяниях из шкур посторонились, позволив ему пройти. Спустя несколько мгновений Иван оказался перед лицом государыни.

Она была высокой, выше его самого, со столь бледной кожей, что он мог видеть синие вены на её лице. У неё были удивительно холодные голубые глаза, но ярко красные губы и волосы. Длинные ногти сверкали, словно драгоценные камни. Её дородное, чувственное тело покрывали богатые одежды. Когда она заговорила, голос оказался низким, хрипловатым и возбуждённым.

— Приветствую, Иван Петрович. Какие новости с севера?

Иван почтительно ответил на приветствие и поведал ей о своём путешествии, понимая, что мало что из того, что он рассказывает, станет для неё неожиданностью. У Ледяной Королевы есть свои способы узнавать о том, что творится в её королевстве. Говорят, что в массивном бирюзовом шаре, что находится подле её трона, царица способна видеть самые отдалённые места.

Закончив свой рассказ, Иван честно и откровенно, как и подобает верному кислевиту при обращении к своему сюзерену, спросил царицу:

— Но что Империя, моя госпожа? И наши древние союзники?

— Император собирает войско, чтобы встретить орду. Но от Альтдорфа до Кислева путь неблизкий, и ранее весны мы не рассчитываем его увидеть. Из Мидденхейма скачут Белые Волки, их мы надеемся увидеть раньше. Гномы гор Края Мира также обещали помощь, однако в это время года переход через горы труден, и кто знает, когда подоспеет помощь с той стороны.

Это было гораздо больше, чем ожидал Страгов. Предприняв нападение в столь позднее время года, воины Хаоса получили преимущество. Напади они весной, как поступила бы любая из армий человечества, и союзники Кислева смогли бы прийти на помощь. Теперь они вряд ли получат существенную подмогу до конца зимы. Иван видел лишь один слабый проблеск надежды.

— Возможно, со своим воздушным кораблём гномы смогут подойти быстрее.

— Возможно. У нас нет вестей с момента отбытия корабля в Прааг. Мы можем лишь надеяться, что с ним не произошёл несчастный случай.

Иван отчаянно взмолился, чтобы причина оказалась не в этом.

— Когда мы отправимся в Прааг?

— Завтра, — заявила Ледяная Королева. — Однако при мысли о том, что мы там обнаружим, меня наполняют дурные предчувствия.

(обратно)

Глава десятая

Халек с сожалением выслушал своего агента. Феликс Ягер побывал в „Красной розе“, где его видели беседующим с девушкой Сашей, связанной с Сергеем и Олафом, покойными приспешниками Халека, о которых тот не сожалел. Оглядев свой богато обставленный кабинет, он поднялся с подушек кресла и направился к двери. Открыв её, он удостоверился, что никто не подслушивает. Находясь во дворце, в этом никогда нельзя быть уверенным. Тут повсюду слуги. В обычных обстоятельствах он бы никогда не согласился встретиться со своим подручным в собственных апартаментах, но мужчина заявлял, что дело безотлагательное, а его суждению Халек научился доверять.

Что девушка могла сообщить Ягеру? Он был уверен, что ничего явно указывающего на него. Она никогда не видела его лица, и Халек никогда не позволял двум наёмным убийцам узнать, кто он на самом деле. Нет, он уверен, что никакой опасности нет. Халек дотянулся и взял небольшую эбеновую статуэтку, причудливую резную фигурку, сделанную в Аравии или в одной из прочих южных стран. Он был уверен, его брат знал, откуда она, тот отлично разбирался в подобных вещах. Рука Халека с такой силой сжала статуэтку, что едва не сломала её.

«Держи себя в руках», — твердил он себе. Выказывать любую напряжённость перед своими слугами является дурным тоном, такого он обычно себе не позволял. Сие знак того затруднительного положения, в котором он оказался. Руководители Халека, которые стоят выше него в иерархии тайного ордена, считают его ответственным за продолжающееся существование Готрека Гурнисона и Феликса Ягера, и тот факт, что они оба послужили орудием в срыве отравления зернохранилищ, явно не говорил в его пользу. И необходимость что — либо с ними сделать теперь сильно угнетала его. Халек покачал головой, в тысячный раз посетовав на то, что принял то первое приглашение изучать тайные секреты алхимии.

Но всё это неважно. В любом случае, город скоро падёт. Халек сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться и взять под контроль свои мятущиеся мысли. И хотя он понимал, что окажется на стороне победителей, ожидание победы стало значительным напряжением. Халек желал, чтобы ожидание закончилось, и город пал. «Это лишь вопрос времени», — подбадривал он себя.

От горьких раздумий он заставил себя вернуться к делам насущным, к этой кабацкой девке. Она не в счёт. Не сможет ему навредить. Вероятно, лучше всего было бы не вмешиваться в развитие событий. Это, скорее всего, лучший вариант. В обычных обстоятельствах Халек, несомненно, предпочёл бы так и поступить. Но теперь, когда у него проявляются эффекты скрытых мутаций, возник стресс от всех этих ожиданий и то постоянное ощущение, что любым своим действием он совершает предательство, Халек чувствовал потребность что — нибудь предпринять.

Помимо прочего, зачем оставлять саму возможность?

Быстро и решительно он отдал распоряжения агенту. Возможно, будет лучше, если девушка незаметно исчезнет. Ему было жаль обрекать её на смерть, но он старался оправдать себя тем, что проявляет милосердие. Скорее всего, через несколько дней она всё равно окажется мертва.

В „Белом кабане“ было тихо. Все были напряжены и угрюмы. События последних дней встревожили каждого. Призраки, чёрная магия и слухи о предателях, отравляющих зернохранилища, никоим образом не способствовали подъёму боевого духа, уже подорванного чумой и численностью армии осаждающих. Феликс смотрел по сторонам, недоумевая, куда подевалась Ульрика. В последнее время она необычно отдалилась. Он начал думать, что даже их ссоры были бы лучше, чем эта растущая отчуждённость. Это с одной стороны. С другой, он даже чувствовал растущее чувство облегчения, свободы. Феликс гадал, куда отправились Улли, Бьорни и Снорри. Скорее всего, снова в „Красную розу“. Несомненно, Бьорни оказывает плохое влияние на юного Улли, каждую ночь таская его с собой в бордель. Хотя, он же не принуждает младшего из истребителей с ножом у горла. Феликс уставился в свой бокал с вином, поболтал красную жидкость и сделал глоток. «Что — то я слишком уж возбуждён сегодня», — подумал он, кисло улыбаясь.

Учитывая обстоятельства, то едва ли удивительно. Его разыскивают наёмные убийцы. Он находится в зачумлённом, населённом призраками городе, который осаждает демоническая армия, и он с сотоварищами оскорбил многих горожан, включая злобных охотников на ведьм. Да это естественно быть возбуждённым, при таком — то раскладе. Феликс пытался убедить себя, что попал в тяжёлую ситуацию, однако из этого не вышло ничего хорошего. Он поглядел на Готрека. Истребитель мрачно разглядывал своё пиво. И поглядывал по сторонам, словно ожидая, чтобы кто — нибудь из собравшихся посетителей осмелился криво на него посмотреть. Но никто не оказался столь неразумным, даже группа храмовников Белого Волка.

— Нет необходимости затевать драку, — произнёс Феликс. — Утром в них недостатка не будет.

— Ага, скорее всего, — подтвердил Горек.

— И, без сомнений, у тебя будет шанс найти свою смерть.

— Так и есть, человечий отпрыск.

— Что — то не слышу радости в голосе.

— Это меня угнетает.

Феликс был потрясён. У Истребителя появились иные мысли в вопросе поисков героической гибели?

— Что тебя гнетёт?

— То, что силы Хаоса могут захватить этот город. То, что они могут победить.

— Какое тебе до этого дело? Вот же смерть, которую ты ищешь.

— Да, смерть. Но значимую смерть. А не безвестную, в какой — нибудь большой куче.

— Почему — то я сомневаюсь, что такой окажется твоя судьба.

— Увидим.

— Возможно, у тебя будет возможность вызвать на поединок кого — нибудь из предводителей орды. Это будет достойная гибель.

Готрек поднял на него глаза, словно хотел удостовериться, что Феликс не подшучивает над ним.

В этот момент дверь „Белого кабана“ распахнулась и забежали Снорри и Улли. Они подошли прямиком к столу.

— Лучше бы вам отправиться в „Красную розу“ — завопил Улли.

— Снорри думает, там есть на что вам посмотреть.

«Впечатляюще, — думал серый провидец Танкуоль, уставившись на небо. — Так много энергии. Так много магии». Облака были красны. Не тем багрянцем, который он мог видеть при восходе солнца, но краснотой крови, в которой закручивались водовороты чистой мистической энергии, а вокруг проскакивали разряды молний, даже не достигавшие земли. Солнце скрывалось за облаками, что радовало; снег отсвечивал кровавым светом. Пока Танкуоль осматривал поле боя, его скука рассеялась.

«Очередная великая победа», — твердил себе Танкуоль. Потери составили всего несколько сотен, а уничтожено войско, численностью почти в четверть их сил. Ещё одно доказательство военного гения серого провидца. Можно утверждать, что впечатлён даже Изак Гроттл, хотя и недовольно бурчит, что их противник и так уже был измотан предшествующим сражением.

Словно это что — то меняет. Танкуоль охотно признавал, что их противник уже побывал в битве. Тот факт, что именно такой момент он выбрал для нападения, является лишь очередным доказательством его тактического мастерства. Гроттл может утверждать, что это лишь удача, но Танкуоль знал, что все великие полководцы свою удачу создавали сами. Что с того, что хаосопоклонников измотали атаки нескольких кислевитских всадников? Сие никоим образом не уменьшает значимости одержанной Танкуолем победы.

По — прежнему приятно было чувствовать, что его сила растёт, как и эта красная буря с севера. Использовать магию стало проще, чем когда — либо, и серому провидцу почти не требовалось поглощать истолчённый искривляющий камень даже для сотворения самых мощных из его заклинаний. Похоже, Рогатая Крыса снова благословила его. «Давно пора», — пронеслась в его мозгу глубоко скрываемая мысль. Танкуоль был уверен, что окажись сейчас перед ним Феликс Ягер и Готрек Гурниссон, он с лёгкостью бы расправился с ними. Как это было бы славно.

Он сопротивлялся ощущению, что сродни опьянению. Ему кружила голову насыщенность воздуха таким количеством энергии. Дуновение ветров магии было гораздо сильнее, чем он когда — либо испытывал. Моррслиб светила столь ярко, что её зелёный свет пробивался даже сквозь красноватые облака. Магия проникала в его кровь через шкуру. «Воистину, самое прекрасное время, чтобы жить», — думал Танкуоль.

Самонадеянно полагая, что он способен разобраться с любой угрозой, которая может возникнуть, серый провидец отдал войску приказ поспешно двигаться на юг. Стоящий рядом Изак Гроттл, получивший распоряжения следовать приказам серого провидца, засопел и застонал. И в этот момент Танкуоль изумлённо замер, потрясённый невероятным количеством энергии, скапливающейся к югу от него. Внезапно у него возникло желание зарыться поглубже в землю и не вылезать до тех пор, пока не будет уверен — что бы там ни происходило, оно его миновало. И Танкуоль решил, что до тех пор, пока не удастся это осуществить, будет к лучшему предпринять тактическое отступление. Он было начал отдавать приказы, но Гроттл отменил их:

— Мне было поручено сопроводить тебя в Скавенблайт, и именно это намерен я сделать.

Танкуоль едва не поразил его на месте, однако воздержался от проявления своей оправданной ярости. Время беречь свои силы, на случай, если потребуется по — быстрому улизнуть.

Стоя на башне, Макс Шрейбер пристально осматривался. Скоро начнётся атака. Это очевидно. Когда солнце скрылось за зловещими красными облаками, над полем битвы начал собираться необычный туман. Он был почти такого же цвета, как и облака, и был заряжен той же враждебной энергией. Видя закручивающиеся внутри силовые линии, Макс понимал, что готовится заклинание невероятной силы. Даже принимая во внимание недавно обретённую уверенность в собственных силах, Макс сознавал, что ему не хочется встречаться с теми, кто творит это заклинание. Даже при поддержке сотен помощников, требовалась почти богоподобная сила, чтобы управлять таким количеством накопленной энергии. Хотел бы Макс иметь какой бы то ни было способ воспрепятствовать происходящему, однако не смог придумать ничего подходящего. Он сомневался, что смог бы что — либо сделать даже в том случае, если бы располагал поддержкой всех магов своего колледжа.

Он повернулся к Ульрике. За последние несколько дней они сблизились. Она была благодарна ему за спасение своей жизни, но он чувствовал и нечто большее. Макс отбросил эту мысль, понимая, что, вероятнее всего, принимает желаемое за действительное. Размышляя о том, что мужчинам легче постичь таинства могучей магии, чем секреты человеческого сердца, он изобразил кислую улыбку.

— Чему ты улыбаешься? — радостно спросила Ульрика.

— Скорее всего, этого тебе узнать не захочется, — ответил Макс.

Он смутился. Большую часть жизни он провёл, занимаясь исследованиями и давая советы людям, как следует защищаться от вредоносной магии. А это не те занятия, что могли бы его подготовить к общению с женщинами, вроде Ульрики.

— Не желай я узнать, не стала бы и спрашивать.

Скрывая своё замешательство, Макс поскрёб отросшую бороду. Иногда буквальное восприятие Ульрики сбивало с толку.

— Я… я рад быть здесь с тобой, — отважился произнести он, — даже принимая во внимание сложившиеся обстоятельства.

Теперь уже Ульрике нечего было сказать. Она отвела взгляд, рассматривая вместо орды Хаоса блестящие крыши Праага. Наблюдаемый с высоты стен, в лучах заходящего солнца вид был чудесен — целое море побеленных стен и красночерепичных крыш, из которого поднимаются колокольни, маковки и золочённые шпили церквей. Даже снежный покров вносил свой вклад в красоту картины. Макс подошёл к Ульрике и положил руку на её плечо, закрытое меховой одеждой. Она не отстранилась, но по — прежнему не глядела на него.

— Ты рада? — спросил Макс.

— Не знаю, — ответила она. — Я в замешательстве.

— Из — за чего?

— Из — за многих вещей.

— Ты и Феликс?

— Да. Помимо прочего.

— Я могу чем — нибудь помочь?

Выскользнув из его захвата, она снова подошла к краю зубчатой стены. Ульрика наклонилась вперёд, облокотившись на ограждение, и посмотрела в сторону неприятеля. В тумане блестели здоровенные боевые машины, высокие, как башни, и точёные, словно статуи. На их боках начали оживать зловещие красные руны, а их сигнальные огни отражались в лежащем внизу снегу. Такова была их мощь, что они так и привлекали взгляд. Они выглядели статуями злобных божеств. Небольшие фигуры, передвигавшиеся у подножия машин, скорее напоминали копошащихся насекомых, чем людей.

— Феликс рассказывал мне, что в Пустошах Хаоса есть огромные статуи Владык Хаоса, — произнесла Ульрика. — Как ты думаешь, выглядят ли они так же, как те машины?

— Такое возможно, — уклончиво ответил Макс, немного уязвлённый тем, что она не ответила на его вопрос. — Но я полагаю, что Феликс видел именно статуи. А это механизмы из металла и колдовства.

— Колдовства?

— Чтобы привести их в действие, в них заключили демонов. И я опасаюсь, что вскоре они оживут.

— А затем?

— А затем они перекатятся через эти стены и сокрушат всё на своём пути.

— И мы ничего не можем сделать?

— Мы можем молиться.

— Узнаёшь его? — спросил Бьорни, указывая на мужчину в бессознательном состоянии.

К своему удивлению, Феликс узнал. Он знал, что где — то уже его видел, только не мог вспомнить, где именно. Возможно, в этом повинен большой синяк на лице мужчины.

— Кого — то он мне напоминает, — ответил Феликс, склонившись и, ухватив мужчину за подбородок, поворачивая его голову из стороны в сторону, чтобы лучше рассмотреть. У мужчины были длинные волосы, падавшие на лицо. Он был в одежде аристократа — хорошая ткань, дорогой покрой. Повидав много подобного товара на складах своего отца, Феликс в этом разбирался. Мужчина, лёжащий на полу в обшарпанной комнате „Красной розы“, явно был тут не к месту.

— И с кем же это ты якшаешься, юный Феликс? — с усмешкой поинтересовался Бьорни.

Своей тяжёлой мускулистой рукой гном приобнял дрожащую девушку Сашу, и с удивительной благожелательностью вытер слёзы с её лица. Феликс глядел на полуголого истребителя, развешанные по стенам кнуты и цепи, и гадал, насколько оправданы его подозрения о том, чем тут занимались Бьорни и Саша.

— С мерзкими типами, — заметил Готрек, нагнувшись и подняв кинжал, лежавший возле рук мужчины.

Обнюхав клинок, он ткнул им в направлении Феликса. Тот заметил зеленоватое вещество, покрывающее острую сталь.

— Бьюсь о заклад, это тот самый яд, что был на клинках Сергея и Олафа, — заявил Феликс.

— Думаю, ты бы выиграл, — произнёс Готрек.

— Что здесь произошло? — спросил Феликс, посмотрев на Бьорни, а затем на Сашу.

Оба были, по большей части, раздеты. Лифчик девушки был наспех застёгнут. На ней была лишь короткая ночная рубашка. На Бьорни были лишь штаны. Сапоги и оружие лежали возле кровати.

— Ну, как я полагаю, юный Феликс, для своих вопросов ты выбрал неправильный подход, а потому считаю, что лучше уж я… допрошу Сашу своим способом.

— Так вот для чего здесь все эти кожаные плётки и цепи, — заметил Феликс, указывая на кучу приспособлений у кровати.

Бьорни поднял глаза к потолку, а затем кивнул.

— Вроде того. Как бы то ни было, только мы собирались приступить к делу, за дверью возник беспорядок, и внутрь вломились какие — то люди. Они были вооружены и явно собирались причинить вред.

— Ты им помешал?

— На двух я набросил простыню, а затем врезал оставшемуся головой по бубенцам, — с удовлетворённым видом произнёс Бьорни. — Думаю, они явно не рассчитывали на сильное сопротивление, а потому запаниковали, услышав, что на подходе Снорри и Улли. Вот и пустились наутёк. Этого же я приложил канделябром по голове.

— Забавно, но никто из вышибал не явился выяснить причину суматохи, хотя шум был слышен на весь коридор, — добавил Улли.

Его лицо покраснело, и по какой — то причине он выглядёл смущённым.

— Они явно были подкуплены, — произнёс Готрек.

— И я так считаю, — подтвердил Феликс. — Тебе знаком кто — нибудь из этих людей? — спросил он у девушки.

— Они не были здешними клиентами, — произнесла она, — если ты это имел в виду.

Феликс пожал плечами и снова уставился на бесчувственного мужчину, размышляя о том, что самое время его привести в чувство. Вопрос был лишь в том, сдать его властям или оставить на милость истребителей. У него возникло ощущение, что в сложившихся обстоятельствах выбор у них небольшой. И будет лучше, если они возьмут это расследование на себя. У него не было абсолютной уверенности в том, что произойдёт, если они сдадут этого неудавшегося убийцу страже.

Пока эти мысли витали в его голове, Феликс внезапно вспомнил, где он ранее видел этого человека. Это был один из тех молодчиков, что у Гаргульих врат в день начала осады находился в эскорте Виллема, брата князя. «Очаровательно», — подумал Феликс, поражаясьтому, как глубоко пустила корни порча. И тут мужчина застонал и пошевелился.

Он посмотрел вверх и побледнел, увидев мерзко ухмыляющиеся лица окружавших его истребителей.

— Расскажи — ка, — задал вопрос Феликс, — Виллему известно, что ты здесь?

Ответ мужчины удивил Феликса.

— Да он меня убьёт, если только узнает.

— Тебе бы из — за нас стоило беспокоиться, — заметил Готрек, угрожающе поднимая топор.

В своих покоях Халек расхаживал взад — вперёд по толстым арабским коврам. Отовсюду до него доносились звуки дворцовой деятельности. Он подошёл к окну, отодвинул плотный парчовый занавес и посмотрел сквозь забранное массивной решёткой окно. На оконной раме лежала снежная наледь. Далеко внизу виднелся расчищенный путь, ведущий через площадь Героев к храму Ульрика. Задумавшись о том, как в том месте поступают с пойманными еретиками, он ещё сильнее занервничал. Вряд ли кого — либо из людей обрадует перспектива быть отданным на милость рыцарям — храмовникам Ульрика.

Халек жёстко обругал Яна Павеловича: «Ты мне за это заплатишь, идиот безмозглый, если только я до тебя доберусь». Он отвернулся от окна, прошёл к книжным шкафам, достал экземпляр „Деяний Магнуса“, который он в внимательно изучал в пору детства, и постарался успокоиться. Не следует обвинять в произошедшем Яна Павеловича. Разве кто мог знать, что в момент нападения там окажется один из тех проклятых истребителей, который смог отбиться от четырёх вооружённых мужчин лишь тем, что под руку попалось?

Нет. Такое случается. Временами судьба изменчива, или, быть может, старые боги Кислева сговорились помешать ему. Нет смысла винить Яна Павеловича. Многие годы юноша верно и преданно служил Халеку, с момента, как тот приобщил его к культу Изменяющего Пути. Ян предан великой цели. Он не виноват, что остальные сбежали, бросив его. В этом скорее уж повинны те дурни, которые оставили его истребителю.

Текст на странице поплыл перед глазами. Это ему ничем не поможет. Какая разница, кто тут виноват? Ущерб уже причинён. Единственный вопрос, как много им рассказал Ян Павелович. Халек проклинал тот день, когда он оказался настолько глуп, что позволил юноше узнать свою подлинную сущность. А, возможно, это не столь уж важно. Против его собственного слова будет лишь слово его обвинителей, да Яна. А Халек имеет огромное влияние при дворе. Он, вероятнее всего, сможет опровергнуть любые обвинения.

Пока в дело не вступят храмовники. Или кто — нибудь не потребует осмотреть его на наличие отметин Хаоса. Или кто — либо из тех магов, например, Макс Шрейбер, не уличит его с помощью волшебства. Это было бы некстати. Как ему поступить? Великий план столь близок к завершению. Вскоре город падёт. Если только Халеку удастся продержаться до того времени, он будет вознаграждён. Он мог бы бежать из дворца и найти укрытие среди своих собратьев, пока великий день не настанет.

А есть ли такая возможность? Он не справился с убийством Готрека Гурниссона и Феликса Ягера. Вероятно, за это его ожидает кара тайных руководителей секты. У них всё же были свои причины желать гибели этой двоицы, а он не обеспечил выполнение. И перспектива вверить себя милости типов, вроде Виктора или Дамиена, Халека тоже не радовала. В сложившихся обстоятельствах слишком уж привлекательной им может показаться возможность избавиться от потенциального соперника.

Кроме того, у него был собственный план, как поспособствовать окончательной победе. В самый разгар надвигающегося штурма он намеревался открыть для орды Хаоса одни из вспомогательных ворот. Он обладал полномочиями и возможностью это сделать. Сим поступком он заслужит великую милость Тзинча. Неужели он действительно готов сдаться? Разве есть у него какой — нибудь выбор?

Ситуация уже не выглядела столь радужной, как в тот момент, когда он утром встал с постели. «Не паникуй, — твердил себе Халек. — Думай, и решение найдётся».

Внезапно ему на ум пришёл способ исправить свои промахи. Это был столь простой и замечательный выход, что Халек удивился, почему он не отважился прибегнуть к нему ранее. И покачал головой. Он знал почему.

Это был бросок костей наудачу, вариант для отчаявшегося человека, а он никогда ранее не попадал в столь отчаянное положение. И никогда в действительности не имел желания убивать собственного брата.

Феликс опустил взгляд на помятого и избитого еретика. В итоге, при не очень — то обходительном содействии Бьорни, тот рассказал им всё. А теперь лежал тут, бледный как мел, и наблюдал за ними исполненными ужаса и муки глазами.

Феликс глядел на истребителей. И понятия не имел, испытали ли они от открывшегося им такое же потрясение, как он сам. Их лица ничем не выдавали этого. Готрек был мрачен. Бьорни выглядел довольным. Снорри казался сбитым с толку. Улли выглядел таким же взволнованным, как Феликс. И если только это не какая — нибудь изощрённая выдумка сектанта, то подозрения Феликса подтвердились. Во дворце находится столь высокопоставленный изменник, что это превосходило даже худшие опасения Феликса. Кто бы мог предположить, что до такого опустится брат самого князя? И почему?

Он опустил глаза на стенающего молодого дворянина, назвавшегося Яном Павеловичем. Феликс сомневался, что в этом состоянии юнец мог придумать столь дерзкую клевету. Тот попросту не выглядит способным на такое. С другой стороны, кто знает, на что способны последователи культа Тзинча? Быть может, он способен выносить побои безумного истребителя, даже если по его виду этого не скажешь. Феликс вздрогнул. Культ Изменяющего Пути умудрился проникнуть даже в высшие слои кислевитского общества. Они готовились урвать свою долю в великой победе орды, если верить Яну Павеловичу. И хотят уничтожить его и Готрека.

«Но зачем? — недоумевал Феликс. — Чем мы вообще насолили этой тайной секте? Ну, помимо срыва плана в зернохранилище и убийства нескольких подосланных убийц. И зачем я вообще тогда согласился сопровождать Истребителя в его поисках».

Феликс понимал, что это недостойная мысль, он должен гордиться тем, что враги рода человеческого считают его достаточно опасным противником, чтобы упоминать его отдельно от Истребителя. У него просто не было подобного ощущения. Он гадал, что произойдёт, когда орда ворвётся в город. Ничего приятного, уж будьте уверены. Он отбросил эту мысль и вернулся к размышлениям о том, что им следует предпринять.

Отправиться во дворец и обвинить Виллема? Он сомневался, что после такого они долго проживут. В конце концов, против княжеского наследника имеются лишь слова этого сознавшегося еретика. Кто им поверит без дополнительных доказательств? Вероятно, можно попробовать и кое — что другое — войти во дворец и убить Виллема. Но ему не особенно хотелось участвовать в этом. Что, если они ошибаются? Истребители возможно и способны казнить человека, который может оказаться невиновным, но не Феликс. И куда это их заведёт?

Феликс чувствовал, что запутался. Ему требуется совет кого — то более искушённого в мистических вопросах. Может быть, Макс сможет наложить заклинание, которое вынудит юнца сказать правду. А может и нет. Даже если так, как они могут быть уверены? У сектантов наверняка имеются магические способы избегать обнаружения и сопротивляться подобным заклинаниям. Макс сам об этом рассказывал. Феликс встал и выпрямился во весь рост. Он посмотрел на Истребителя.

— А ты что думаешь? — спросил он.

— Я думаю, нам следует прикончить это предательское отродье.

Остальные истребители согласно закивали. На ковре под ногами Яна Павеловича расползалось мокрое пятно.

— Он нужен нам живым. Нужно, чтобы он изложил свой рассказ князю.

— С чего бы князю ему верить?

Феликс пожал плечами. Несмотря на свою внешность, Готрек был далеко не глуп, и его взгляд на ситуацию был явно близок к собственной оценке Феликса.

— Макс может применить к нему чары.

Истребитель пожал плечами.

— Это может сработать. Я ничего не знаю о чарах, за исключением того, что, по большей части, они мне не нравятся.

— Снорри согласен, — произнёс Снорри.

Феликса посетила ещё одна догадка. Неудавшиеся убийцы сейчас, должно быть, уже сообщили своему хозяину о неудаче. Он, несомненно, подготовит им какой — нибудь мерзкий сюрприз. Феликс понимал, что им лучше действовать незамедлительно, но не мог придумать никакого чёткого плана. Не имея ничего лучше, он сказал:

— Снорри и Бьорни, оставайтесь здесь и никуда не отпускайте нашего приятеля. Улли, разыщи Макса и сообщи ему о произошедшем. Посмотрим, чем он сможет помочь. Готрек и я отправляемся во дворец.

Феликс направился в двери. Открыв её, он повернулся и добавил:

— И не убивайте его. Он нужен нам живым.

Он мог поклясться, что заметил разочарование, промелькнувшее во взгляде Бьорни.

Прогуливаясь с Ульрикой по улицам, Макс Шрейбер направлялся в сторону „Белого кабана“. Морозный воздух бодрил. При выдохе образовывались облачка, что походило на дым из ноздрей дракона. Ноги мёрзли даже в сапогах, но это его не беспокоило. Как и то, что люди пялятся на них. Макс просто радовался тому, что они вместе в этот, вполне возможно, последний день их жизни. Ульрика остановилась посмотреть на уличную палатку, в которой мужчина затачивал клинки. Когда тот прижимал кинжал к точильному камню, от него отлетали искры. Пронзительный скрежет металла о камень раздавался в воздухе. Максу внезапно вспомнились крики призраков, когда те просачивались сквозь камни Праага, и он едва удержался от дрожи. Всю свою жизнь имея дело с тем, что большинство людей называют сверхъестественным, он наблюдал крайне мало феноменов, которые могли бы сравнится с тем необычным и ужасающим зрелищем. И это если не принимать в расчёт армию, расположившуюся в снегах снаружи Праага. Макс не сомневался, что на рассвете они увидят такие высвобожденные силы, мощнее которых не наблюдал никто из ныне живущих. Неспешное сосредоточение энергии было столь же ощутимо для чувств мага, как напряжённость перед бурей для обычного человека. Но даже это едва ли заставляло его чувствовать себя несчастным. Большую часть дня он провёл с Ульрикой, природное очарование которой делало его счастливым. За что Макс испытывал благодарность. Простые радости можно отыскать, даже находясь под покровом смерти и ужаса.

Отряды горожан, мобилизованных в милицию, спешили мимо с бледными напряжёнными лицами. По большей части, это были напуганные юнцы и старики. Профессиональные военные уже находились на стенах, противостоя врагу. Некоторые окидывали Макса завистливыми взглядами, но он не был уверен была ли тому причиной находящаяся с ним Ульрика, либо то, что он волшебник, либо попросту тот факт, что он ещё не направляется на поле боя. Возможно, всё перечисленное понемногу.

Посмотрев по сторонам, Макс заметил знакомую фигуру, проталкивающуюся к нему из толпы. То был раскрасневшийся молодой истребитель, Улли. Улли также явно узнал Макса, и пробивался к нему, расталкивая плотную группу людей. Выражение его лица подсказало Максу, что идиллия закончилась. Сильной рукой гном ухватил запястье Макса.

— Феликс сказал, чтобы ты пришёл, не мешкая. Мы изловили предателя! — завопил Улли.

Громкий голос гнома привлёк внимание множества людей, обернувшихся поглядеть, что к чему. Макс одарил Улли тяжёлым взглядом. Это не та тема, о которой следует орать на улице, заполненной напуганными людьми. Подобное слишком легко может привести к бунту или расправе без суда. Оглянувшись и заметив, что Ульрика уяснила себе происходящее, Макс сделал знак, чтобы она двигалась за ним. Он молился о том, чтобы никто в толпе не собрался проверить истинность слов истребителя. «Феликс мог бы выбрать и более тактичного посланца», — подумал Макс, но затем догадался, что у Феликса, вероятнее всего, на выбор были только истребители. Ни один из которых не был хорошим вариантом.

— Показывай дорогу, — произнёс Макс. — Расскажи мне, что произошло, и постарайся не орать.

— У тебя есть план, человечий отпрыск, или ты просто собираешься импровизировать по ходу событий? — спросил Готрек, когда они бежали к цитадели через площадь Героев.

— Последнее, — ответил Феликс. Он даже не запыхался. Быстрый бег Истребителя был для Феликса торопливым шагом.

— Неплохо. Мне ненавистна мысль о том, что мы собираемся совершить нечто осмысленное.

— Будет, очевидно, хорошей мыслью не кидаться тебе на Виллема, как только мы его увидим. В конце концов, он может оказаться невиновным.

— Однажды слышал я кое от кого высказывание, что лучше наказать десяток невиновных, чем дать уйти одному виноватому.

— Уверен, от гнома.

— От предводителя охотников на ведьм храма Ульрика.

Феликс бросил взгляд на огромный храм волчьего бога, стоящий в другом конце площади. Воспитанного в сигмаритском вероучении Империи, Феликса никогда особо не волновало это мрачное божество варваров и его столь же варварские почитатели, но прямо сейчас он не отказался бы иметь на своей стороне группу рыцарей — храмовников Белого Волка.

— Тем не менее, желательно не начинать кровопролитие, пока мы не установим его вину или невиновность.

— И как мы это сделаем?

— И я хотел бы знать.

Виллем шёл по княжескому дворцу к главному залу совета. Даже в столь поздний час здесь было полно посетителей. В осаждённом городе всегда найдётся кто — нибудь, кому нужно повидать правителей. Виллем ответил на приветствие стражников и вошёл внутрь. Дабы удостовериться, что отравленный клинок по — прежнему при нём, он дотронулся до его рукояти. Виллем гадал, представится ли ему шанс пустить клинок в дело.

Энрик по — прежнему восседал на троне, выслушивая мнения своих советников по проделанной работе. Он устало поглаживал виски. На его худощавом лице проявлялись признаки невероятного напряжения, в котором он находился. «Хорошо, — подумал Виллем, — по крайней мере, не я один нахожусь в напряжении». Он недоумевал, как его брат вообще выдерживает этих дурней? Они постоянно галдят, чтобы их жалкие рассуждения были выслушаны. Словно имеет какое — либо значение, чей отряд занимает какую из башен, или каким образом распределяется провиант между людьми на передовой? Завтра все они станут мертвецами. Уж в этом — то он был вполне уверен.

Виллем гадал, на местах ли его приспешники. Он надеялся на это. Возможно, так они смогут возместить своё неумелое покушение на девушку. Эта единственная попытка покушения должна стать успешной. Ему следует лишь выманить брата в нужное место. Что должно быть не особо сложно.

— Господа, господа, — любезнейшим голосом начал он. — Разве вы не видите, что правитель устал и должен немного отдохнуть?

Энрик поднял на Виллема взгляд, одарив его ледяной улыбкой. Тот заставил себя подавить болезненное ощущение, пронизавшее внутренности, и улыбнуться в ответ.

— На это нет времени, брат, — заметил Энрик. — Мы должны осмотреть расположение войск и решить, как именно мы утром встретим хаосопоклонников.

— Несомненно, это может и подождать минут десять, брат. В конце концов, мы даже точно не знаем, будут ли они завтра атаковать.

Первосвященник Ульрика с презрением оглядел Виллема:

— Если бы ты потрудился прийти на собрание пораньше, то знал, что все знамения указывают на неизбежность нападения.

— Знамения и раньше оказывались ложными, — мягко произнёс Виллем. — Я припоминаю, как архиерей Сигмара был уверен, что дождь из падающих звёзд предрекает конец света.

Но даже напоминание о конфузе с величайшим из его соперников не смягчило выражение лица первосвященника.

— Сегодня брат Амос также говорил и о предательстве в самых верхах, — зловеще заметил он.

Виллем выругался про себя: «Тот старый безумец и раньше предсказывал подобные вещи, и обычно оказывался прав. Давно следовало кому — нибудь его прирезать. Ладно, после этой ночи это уже не будет иметь значения. Будет уйма времени, чтобы разобраться с пророчествующими отшельниками… если уж тем действительно удастся пережить приближающуюся резню».

— Похожие обвинения делались и раньше, особенно теми, кто пытался посеять раздор в рядах истинно верных людей, — невозмутимо заметил он.

— Ты намекаешь, что один из старейших наших братьев может оказаться еретиком?

Улыбка Виллема сделалась шире, словно показывая, что тот всего лишь шутит:

— Ну, ведь это он сам предупредил тебя опасаться предателей в высших сферах.

При этом рассмеялись некоторые придворные, преимущественно из приближённых к Виллему. Первосвященник остался холоден. «Плохо дело», — подумал Виллем. Ему не улыбалось всю ночь перебрасываться словами с этим старым фанатиком. Брата необходимо прикончить. Сие прискорбно, но необходимо. И следует сделать поскорее.

— Ну же, господа, разве вы не позволите мне спокойно переговорить с братом, пока он обедает? Нам необходимо кое — что обсудить между собой.

Он заметил, как выражение удивления пробежало по лицу Энрика. Его брат явно недоумевает, какие такие вопросы предположительно требуют обсуждения наедине в столь поздний час.

— Его светлости не помешало бы слегка перекусить, — произнёс камергер. — Он с самого утра ничего не ел.

Виллем про себя благословил старика. Частенько у него возникало желание придушить занудного старого хрыча, однако тот только что возместил все те долгие и скучные часы, проведённые в пору отрочества на уроках этикета.

— Полагаю, мы можем сделать десятиминутный перерыв, — произнёс князь. — О чём конкретно ты желаешь поговорить со мной, Виллем?

— Некое безотлагательное личное дело, — ответил Виллем, многозначительно оглядываясь по сторонам.

Энрик лишь пожал плечами, словно говоря этим: «Ну, как скажешь». Члены совета уже начали покидать зал.

— Пошли, прогуляемся до обеденного зала, ты сможешь размять ноги.

— Не самая плохая идея в этой ситуации. Мне пойдёт на пользу немного упражнений. Расслабит перед грядущим днём.

Положив руку брату на плечо, Виллем направил его в сторону выхода, что вёл в обеденный зал.

— Слишком уж ты беспокоишься о завтрашнем дне, брат.

Оглядев прихожую, Феликс заметил Бориса, капитана княжеской стражи. Пока всё неплохо, он и Истребитель умудрились пройти столь далеко без помех. Теперь ему осталось лишь отыскать князя. Он взмахнул рукой, привлекая внимание капитана стражи. Борис увидел его и сразу же подошёл быстрым шагом.

— В чём дело, господин Ягер?

— Где князь?

— Он удалился откушать в обеденный зал. Совет снова соберётся через несколько минут. Зачем вы желаете видеть князя?

Феликс отчаянно пытался найти повод, который позволил бы ему переговорить с князем наедине. Внезапно его посетило вдохновение.

— У меня для него срочное сообщение от господина Шрейбера о войсках демонов, осаждающих город.

Феликс отметил, что он вызвал интерес у многих присутствующих. Волшебник или нет, Макс Шрейбер явно пользовался уважением среди этих людей. Ладно, первый барьер взят. Теперь ему осталось лишь найти способ изложить новости князю, не лишившись при этом своей головы.

— Где найти князя? — спросил он без всякого намёка на праздное любопытство.

— Он только что отправился в обеденный зал, чтобы перекусить и переговорить с братом без посторонних.

Феликс и Истребитель обменялись потрясёнными взглядами. Этот факт мог значить, что тот совершенно невиновен, но мог означать и нечто куда более зловещее.

— Как пройти в зал? — спросил Феликс.

Заметив недоумённый взгляд на лице капитана, Феликс прибавил:

— Я неоднократно слышал рассказы о красоте его гобеленов.

— Это за главным залом приёмов, возле большой лестницы. А куда в такой спешке направился твой отважный приятель? Я надеялся поговорить с ним о его подвигах на стенах.

— Думаю, ищет сортир. Ранее он прилично выпил.

Виллем шёл рядом с братом по сумрачным залам дворца. Он был рад, что на дворе ночь и, несмотря на свет факелов, тут царит полумрак. Ему не хотелось слишком отчётливо видеть лицо брата, как не хотелось и обратного, чтобы его лицо видел брат. Он опасался, что лицо слишком явно выдаёт его намерение и вину.

— Итак, брат, о чём ты хотел поговорить со мной?

Виллем мысленно пытался просчитать, как далеко они от места, где ожидают Ларс и Павел. «Не так уж далеко, — решил он, — возможно, десятка три шагов. Они должны ждать здесь, в нишах. Надеюсь, они помнят свои инструкции. Чёткие инструкции». Он снова проверил отравленный клинок, вспоминая часть плана, о которой им не сказал.

После того, как они предательски убьют своего князя, им придётся умереть от руки его скорбящего брата. Пара царапин от его кинжала их обездвижит. А после он сможет разделать их тела по своему усмотрению, чтобы было похоже, что здесь произошло кровопролитное сражение. А пока этим были заняты его мысли, Виллем гадал, как дошло до того, что он ведёт на смерть собственного брата? Неужели он действительно столь низко пал?

— Ты выглядишь весьма озабоченным, — прибавил Энрик. — Что тебя гложет?

Голос брата звучит обеспокоенно. В какой — то мере это по — настоящему трогательно. «Сейчас нужно быть безжалостным, — твердил себе Виллем. — Нельзя позволить себе проявление чувств. Или он, или ты». О таких вещах легко думать, когда имеешь дело с незнакомцами или соперниками по службе Тзинчу. Теперь же это куда труднее. В конце концов, это его брат — человек, которого он знал дольше, чем кого — либо, который рос вместе с ним, с которым он играл в детстве. Тот, кто знал Виллема в прежние времена, до того как он запутался в тенёта Тёмных богов и их последователей, во времена, когда жизнь была проще и куда невиннее.

— Ты помнишь, мы были мальчишками и старый Борис обучал нас владению мечом?

— Это то самое важное дело, о котором ты хотел со мной поговорить? — мягко поинтересовался Энрик.

В его голосе не было раздражения, лишь удивление и толика нежности. Эта его сторона не была заметна большинству людей, которые видели в нём лишь холодного и высокомерного князя. «Он такой же человек, — подумал Виллем, — и лишь я в действительности знаю это». Этому человеку Виллем преданно служил многие годы, и как бы то ни было, даже теперь, после присоединения к культу Изменяющего Пути, он полагал, что не вся та преданность была притворной. Когда он прикончит убийц князя, некоторым образом это станет подлинным возмездием скорбящего брата.

Он действительно будет скучать по Энрику и в глубине души по — настоящему сожалеть, что события привели к такому исходу. Однако его брату, в любом случае, никак не пережить несколько последующих дней. Арек Коготь Демона и его орда, несомненно, возьмут город, и его брат погибнет вместе со своим войском. В некотором смысле, Виллем оказывает брату услугу, позаботившись о том, чтобы тот не дожил до кровавого рассвета.

«Довольно притворства, — заявил он себе. — Твой брат должен умереть, чтобы обеспечить тебе обретение вечной жизни из рук Великого Преобразователя. Вот так всё просто». Однако он понимал, это не так. Слишком часто в прошлом он жалел о своём решении присоединиться к хаоситам, и хотел бы обладать достаточной смелостью, чтобы бросить их, невзирая на последствия. Виллем был уверен, что когда дело дойдёт до суда Тзинча над ним, от бога это не скроется и будет свидетельствовать против него. Не обладает он жестокостью и напором, чтобы преуспеть у Владыки Перемен. Он проклят независимо от того, какой выбор сделает. Не может он свернуть с выбранного пути, дальнейшее продвижение по которому также ведёт к гибели. Виллем покачал головой и вздохнул.

— А ты вообще собираешься посвятить меня в эту великую тайну, которую скрываешь? — беспечно поинтересовался Энрик.

Это была, разумеется, шутка, однако Виллем внезапно ощутил убийственную потребность сознаться во всём, полностью раскрыть брату ту великую тайну, что хранит. Он не хотел ни каяться, ни молить о прощении, он даже на понимание не рассчитывал. Виллем попросту устал, придавленный грузом своих запретных знаний. Он хотел покончить с этой тайной и выйти из дела.

Она больше не давала ему чувства превосходства на толпой обывателей. Она больше не давала ему ощущения принадлежности к избранной элите. Она лишь смертельно его утомила.

— В последнее время я часто думал о них, об уроках фехтования, — произнёс он, чтобы хоть как — то прервать молчание.

Сколько ещё осталось до ниш? Десять шагов? Пятнадцать? Было трудно определить точно.

— Я вспоминаю о том, как потерял самообладание, ударил тебя со спины и ранил в голову, а ты сказал Борису, что это был несчастный случай. Я так и не поблагодарил тебя за это.

— И это всё время тревожило твой разум? — спросил Энрик и рассмеялся.

Это был здоровый искренний смех, смех человека в расцвете сил. «Не слишком — то честно обрывать этот смех», — удручённо подумал Виллем. Теперь до него дошло, что ничего из сделанного им в действительности не имело значения. Он погубил многих людей без какой бы то ни было цели, приближая развязку, в которую сам никогда по — настоящему не верил, а теперь по той же самой причине обрекает на смерть собственного брата. Самое время прекратить это безумие. Только может ли он теперь остановиться? Всё зашло слишком далеко. Они уже почти возле ниш. Он был уверен, что видит тени подкарауливающих наёмных убийц. Внезапно вперёд выпрыгнул Павел.

Виллем был не совсем уверен, что толкнуло его под удар клинка наёмного убийцы: раскаяние, любовь, преданность… возможно, просто понимание, что вся жизнь его прошла неправильно, и теперь настало время искупления. Глубоко заложенный инстинкт самосохранения заставил его обнажить кинжал; он закричал: «Берегись, убийцы!», — и оттолкнул брата в сторону, опрокинув его. Внезапная острая боль в боку подсказала, что клинок Павла вонзился в тело. Несколько мгновений, и яд прикончит его. Если только…

Он обратился внутрь своего существа и обнаружил искру мистической силы, что пробудилась не так давно. Она тускло мерцала, но он инстинктивно ухватился за неё и принялся нейтрализовывать яд. Виллем понимал, что добился лишь частичного успеха, всего лишь купил себе несколько дополнительных секунд жизни, но, возможно, и этого окажется достаточно. Виллем сделал выпад в сторону Павла, но наёмный убийца оказался чересчур быстрым. Он заметил проблеск удивления на лице Павла, когда тот увидел, кто именно на него напал. Это продолжалось лишь мгновение. Каждый последователь Тзинча хорошо осведомлён, что среди них процветает предательство, и следующий кинжал может быть направлен рукой одного из союзников.

Павел среагировал незамедлительно, уклонился назад и опять ударил. Его клинок снова пронзил бок Виллема. Виллем почувствовал, как мускулистая рука охватывает шею, и осознал, что его схватил и крепко держит Ларс, пока Павел снова и снова вонзает клинок в его тело. Боль отступила. Силы покидали его. Перед глазами всё расплывалось. Наблюдая, как навстречу приближается пол, он понял, что бывшие соратники его отшвырнули. Он и не представлял, что человеческое тело способно вынести столь многое.

Оглянувшись, Виллем увидел, что брат по — прежнему лежит ничком на полу. Князь неудачно упал, когда брат оттолкнул его. Чувство досады охватило Виллема. Все его усилия пошли прахом. По несчастливой случайности он либо убил брата, либо предоставил такую возможность наёмным убийцам. Словно издали донёсся до него боевой клич, и Виллем заметил движущуюся по коридору крупную неясную фигуру. То был гном, которого он узнал — Готрек Гурниссон, истребитель.

«Какая ирония, — подумал Виллем. — Всё это время я пытался его уничтожить, а теперь молю о том, чтобы гном поспел вовремя и победил. Как, должно быть, веселятся боги!»

На глазах Виллема гном приближался к Ларсу и Павлу. Они обернулись ему навстречу, но не им было тягаться с рассвирепевшим гномом. Топор сверкнул раз, второй, и всё было кончено. Истекающие кровью останки его приятелей — сектантов кусками лежали на полу позади Виллема.

— Благодарю тебя, — попытался произнести Виллем, но не смог выдавить ни слова из — за алой струи, что хлынула из его горла.

Тьма сгустилась вокруг Виллема, и он почувствовал, как его тянет вниз, к тому, что ожидает за порогом смерти. Внизу было жарко, и всё заполнила обжигающая боль. Там ждал его Владыка Перемен.

(обратно)

Глава одиннадцатая

Со стен у Гаргульих врат Феликс оглядывал окрестности. Нет сомнений, сегодня тот самый день. Это понимали полчища хаосопоклонников. Это понимали все защитники стен. И это понимали все укрывшиеся за стенами горожане. Что — то этакое кружилось в воздухе, и не требовалось быть чародеем, чтобы это обнаружить.

По красным облакам в небе время от времени пробегали чёрные и серебристые сполохи. Багровый туман навис над окрестностями, окрашивая снег в кровавый цвет и скрывая от взора отдалённые части армии Хаоса. От этого сияния кожу на загривке Феликса покалывало. Он и без помощи Макса Шрейбера смог понять, что тут не обошлось без вредоносной магии. На его глазах тысячи и тысячи воинов перемещались, занимая отведённые им позиции.

Феликс полагал, что для собравшейся внизу толпы вряд ли подходило такое чёткое определение, как „полки“. Та больше походила на сборище примитивных варваров, сплотившихся по воле какого — то могущественного вождя. Они копошились у подножия демонические боевых орудий, зловеще тихих в багряном свете. Сколько же племён этих подонков — хаоситов там собралось?

Он смог насчитать, по меньшей мере, дюжину различных знамён, и это только среди облачённых в звериные шкуры людей. На одном был человек с содранной кожей. На другом — лицо с зашитыми губами. Над одним из отрядов реяло изображение воющего трёхголового пса. Над головами прочих развевались флаги с изображениями каких — то демонов. Феликсу хотелось бы быть уверенным в том, что единственные хаосопоклонники — люди поблизости — это те, что расположились с внешней стороны стен. События предшествовавшего вечера бросали его в дрожь.

Он полагал, что никогда не узнает, был Виллем изменником или же нет. Тот, безусловно, был мутантом — знаки уже проявились на его теле. Однако, по словам князя и Готрека, Виллем сражался за жизнь своего брата, когда они угодили в засаду, и при этом погиб. Предположительно, он был невиновен, а все обвинения были частью замысла Яна Павеловича по разжиганию розни среди городских властей. Сие подразумевало, что Ян Павелович занимал высокое положение среди сектантов, в истинности чего Феликс откровенно сомневался. Он гадал, действительно ли молодой аристократ сам выбросился из окна, пока Снорри и Бьорни пьянствовали, или к этому приложили руку истребители. Расспрашивать об этом было бы неучтиво, да и не было смысла ссориться с остальными сейчас, перед сражением. Им всем нужно стоять плечом к плечу, если хотят использовать малейший шанс на спасение.

Феликс покачал головой, недоумевая, о чём он только думает. Подобные мысли никогда не посещают истребителей. Они находятся тут не за этим. Истребители стремятся к героической смерти. И, как полагал Феликс, нынешним утром в смертях недостатка не будет. Он искоса поглядел на остальных, определяя, каков их настрой.

Готрек, как обычно, выглядел угрюмым. Он не сводил глаз с приближающейся орды, похоже, выискивал отдельных противников и оценивал, достойны ли они, чтобы сойтись с ними в поединке. Разглядывая Истребителя, Феликс улыбнулся. Этот дорого продаст свою жизнь и заберёт с собой в ад, по меньшей мере, дюжину врагов.

Снорри стонал, обхватив голову. Похмелье, видимо, беспокоило его куда больше грядущей гибели. Время от времени он прекращал стенания, чтобы выкрикнуть в адрес хаосопоклонников, оторвавших его ото сна, что — то, весьма смахивающее на гномьи ругательства. Неподалёку стоял Бьорни, обняв одной рукой Сашу, а второй Мону. Феликс недоумевал, как гном умудрился протащить кабацких девок с собой на стену и убедил их отправиться вместе в это смертельно опасное место. Скорее всего, с помощью денег, хотя судя по тому, как они к нему жмутся, возможно, дело в искренней их привязанности к гному. «Этот старый мир полон курьёзов», — подумал Феликс.

Рядом находился Улли, выглядевший бледным и задумчивым. Рукой он перебирал свою щетинистую бороду, подолгу глядя в небо, словно не желая слишком пристально рассматривать врага. Феликс его не винил. Очень немногим доставляет удовольствие наблюдать, как приближается неотвратимая смерть. Даже истребителям.

Макс с Ульрикой находились возле князя и его свиты. Макс пристально смотрел вдаль, словно наблюдал за вещами, доступными лишь его взору. Ульрика даже не смотрела в сторону Феликса. Он чувствовал, что это должно бы задевать его сильнее, чем есть на самом деле. Однако было ясно, что их отношения ныне приняли иной оборот, и даже если им обоим удастся пережить этот день, что маловероятно, они, скорее всего, расстанутся.

Князь выглядел сурово и представительно, а его солдаты прилагали все усилия, чтобы держаться невозмутимо. В нормальных обстоятельствах им бы такое удалось. Над каждой башней и на вымпелах сотен отрядов развевался крылатый лев. Укрепления на зубчатых стенах были заполнены тяжеловооруженными людьми, сжимающими в латных перчатках мечи, копья и алебарды. Отряды лучников были готовы стрелять, как только враг начнёт приближаться. Через каждые пятьдесят шагов или около того, над рядами защитников возвышались камнемёты, стреломёты и прочие боевые механизмы. Феликс знал, что в толще испещрённых проходами стен под ними другие лучники изготовились к стрельбе сквозь бойницы и „дыры — убийцы“. Он чуял запах кипящего масла и горячего вара, приготовленного для прикладывания к ампутированным конечностям раненых. Сосуды с алхимическим огнём теперь вынули наружу и приготовили для заряжания в метательные орудия. Сейчас Феликсу хотелось бы встретить это утро натощак, но уже не судьба.

Вдали он заметил какое — то движение. Обширное облако гарпий поднялось из толпы хаосопоклонников, кружилось и вертелось над ними, подобно стае ласточек, кружащихся над шпилями церквей в летний вечер. «Не очень — то удачное сравнение, — подумал Феликс. — Больше похоже на стаи демонов, вознёсшихся из какой — то огненной преисподней и выискивающих себе жертву среди проклятых душ, что находятся внизу». Он надеялся, что лучники и волшебники к такому готовы. Феликса не привлекала перспектива биться с ордой этих зловонных тварей с крыльями, как у летучих мышей. Яркие воспоминания о том, как он едва ускользнул от них в Пустошах Хаоса, были ещё свежи в памяти.

Гарпии принялись медленно кружить над городом, поднимаясь всё выше и выше, пока не превратились в простые мелкие точки на огромном кроваво — красном небе. Несомненно, они не собираются нападать прямо сейчас. Внимание Феликса снова было привлечено к перемещениям на поверхности. Орды зверолюдов пробирались между людей и строились немного впереди них, оставляя промежутки, через которые могли бы пройти остальные отряды. Словно наблюдаешь за огромной шахматной доской с клетками из плоти и крови, которые постоянно перемещаются. Теперь под бой огромных барабанов вперёд двинулись воины Хаоса, облачённые в чёрное. Ряды всадников скакали по настилам, переброшенным через передовые траншеи позиций армии Хаоса. Покрытые татуировками фанатики тащили на плечах массивные походные жертвенники.

Внезапно наступила мёртвая тишина. Феликс поднёс к глазу подзорную трубу и навёл её на огромный шёлковый шатёр в центре армии. Из шатра вышел Арек Коготь Демона, его военачальники и чародеи. Феликс заметил двух злобно выглядящих близнецов — альбиносов в золотой и чёрной одежде, и толпу младших магов, каждый из которых был в толстом одеянии, покрытом странными светящимися знаками, и нёс посох, который выглядел вырезанным из кости и оканчивался навершием из человеческого черепа. По внешним признакам Феликс предположил, что между полководцем Хаоса и его волшебниками идёт какой — то спор. Тот ожесточённо жестикулировал и указывал на городские стены, в то время как маги сперва отрицательно качали головами, но в итоге кивнули в знак согласия.

«Что же там происходит?» — недоумевал Феликс.

Арек Коготь Демона был в ярости. Всю ночь он выслушивал склоки своих военачальников, каждый из которых добивался лучшей позиции для себя и своих последователей в предстоящем штурме и пытался убедить Арека дать им предпочтение перед соперниками. Всю ночь он выслушивал тупое брюзжание своих чародеев, твердивших ему, что время не совсем подходит для заклинаний, что расположение звёзд неверно, что максимальная мощь ещё не достигнута.

Он был уверен, что это всего лишь отговорки. Его шпионы, которых тут было множество, доносили ему, что Лойгор и Келмайн посетили многих из его военачальников. Когда Арек потребовал объяснений, они заявили, что просто делают всё возможное для сплочения армии и убеждения его последователей в том, что всё идёт, как надо. Арек этого не потерпит. Он знает, что они сговариваются против него, и лишь вопрос времени, когда один или несколько военачальников поднимут мятеж. Это постоянное бездействие, ссылки на звёзды и знамения лишь дают противнику отсрочку, в то время как бойцы маются от безделья и проявляют недовольство, готовя восстание против своего законного предводителя. Что хуже, это даёт врагу время собраться с силами. Разведчики сообщают, что армия Ледяной Королевы всего лишь в нескольких днях пути, а с севера приближается войско скавенов. Спору нет, эти силы ничтожны, но Ареку известно, что многие мощные армии терпели поражение из — за того, что были атакованы с тыла в неподходящий момент. С его войском подобное не случится. Сегодня будет положен конец всем помыслам о мятеже и бездеятельности.

Арек не собирается давать им на это время. Вскоре его войска окажутся слишком заняты, чтобы плести заговоры против него. Скоро он принесёт им победу, которая вновь сплотит всю орду под его командованием, а те, кто собираются бросить ему вызов, крепко призадумаются. Сегодня они перемахнут через стены Праага и одержат полную и окончательную победу.

Макс Шрейбер наблюдал, как маги орды Хаоса выдвигаются на передовую. Это был не только профессиональный интерес. Возможно, весьма скоро его жизнь и жизнь женщины, которая ему небезразлична, будут зависеть от понимания того, за чем он наблюдает.

Пристальнее всего он следил за двумя близнецами — альбиносами. В них было нечто такое, что выделяло их из остальной массы. Для тренированных чувств Макса они буквально излучали силу. Они были самыми могущественными магами, которых он когда — либо видел, куда сильнее его старых наставников и самого Макса. Прочие маги, скорее всего, их подручные. Они наблюдают за близнецами с опасливым уважением, ловя каждое их слово и движение.

Оба колдуна вышли на открытое пространство перед войском, по — прежнему за дальностью полёта стрелы со стен. Они молча остановились, на мгновение склонили головы, затем, глядя друг на друга, подняли руки и начали напевать. Сначала показалось, что ничего не происходит. Макс заметил только лёгкое шевеление ветров магии и то лишь потому, что его чувства были обострены до предела. Один за другим маги вокруг альбиносов склонили головы и тоже принялись напевать. Как только это произошло, Макс начал ощущать медленные изменения в воздухе.

Теперь ветры магии закружились быстрее, словно настоящий ветер. Холодные струйки воздуха коснулись лица Макса. Разряды энергии сорвались с посохов близнецов и метнулись к мощным боевым машинам, стоящим неподалёку. Дуги энергии перепрыгивали от механизма к механизму, образуя паутину, за которой Максу едва удавалось проследить взглядом. На его глазах в светящиеся облака над головой начали уходить направленные лучи. Прогремел гром. Вниз ударили разряды молний.

То были необычные молнии. Они были заряжены энергией, которуя орда Хаоса притянула из северных Пустошей. Огромные разряды устремились вниз, ударяя в навершие посоха одного из близнецов. От этого магов, казалось, переполнила зловещая энергия. Для натренированного глаза Макса их ауры стали ещё ярче. Сила их голосов нарастала, пока речитатив не стал слышен со стен Праага. Фразы были наполнены зловещим смыслом, и постоянно повторялось имя Тзинча. На глазах у Макса вокруг колдунов таял снег, пока территория в радиусе пятидесяти шагов не очистилась до обнажившейся коричневой земли.

Когда прогремел гром, облака принялись вращаться, словно вода в водовороте. В центре образовался разрыв, сквозь который были видны небеса. Через этот разрыв проникал свет Моррслиба, зловещей луны Хаоса. Она сияла, словно маленькое солнце, и окружавший её ореол формой снова напоминал мерзкое ухмыляющееся лицо с провалом рта и огромным языком, плотоядно уставившееся на лежащий внизу город.

Макс услышал, как окружающие его люди заныли и застонали. Он знал причину. Это мерзкое лицо было изображено на гобеленах во дворце и на скульптурах множества зданий. Такое же зловещее видение наблюдалось над Праагом во время прошлой осады. Воздух вибрировал от энергии. Лишь только лунный свет коснулся огромных осадных машин, раздался чудовищный грохот. Вокруг них засверкала аура. Металлические каркасы вздрогнули, затряслись и пришли в движение. Это было ужасающее и внушающее благоговение зрелище — наблюдать за тем, как на поле оживают массивные металлические статуи.

Колдуны не прекратили своих песнопений. Окружающий армию туман, казалось, сгущался и твердел, собираясь в огромные куски красного света. Затем эти сгустки начали съёживаться и уменьшаться, одновременно уплотняясь. После этого начали проявляться очертания человекоподобных фигур. Сперва это были расплывчатые, уродливые очертания, но время шло, пение колдунов продолжалось, и очертания преобразовались в цельные световые фигуры без определённых признаков, затем обрели форму и отчётливость, пока не стали тысячами тел непотребного вида.

Макс распознал многих из них благодаря изученным запретным книгам. Те твари, что чем — то походили на злобные двигающиеся грибы, были огневиками Тзинча, младшими демонами значительной силы. Розовые создания с крупными головами, тела которых прыгали и танцевали на земле.

Теперь за дело принялись другие маги огромной армии. Макс предположил, что это жрецы и колдуны, служащие другим силам Хаоса, выгоднопользующиеся всей чёрной магией, что собрана чародеями из фракции Арека. На глазах ошеломлённого Макса из небытия возникало всё больше и больше демонических существ.

Он узнал демонесс Слаанеша — странных обоеполых созданий с одной обнажённой грудью, безволосыми головами и мощной клешнёй, похожей на крабью. Они обладали необычной и волнующей красотой. Некоторые из отрядов демонесс ехали верхом на странных двуногих зверях с длинными дрожащими языками, прочие передвигались пешком и размахивали длинными клинками.

Среди рядов воинов Хаоса в чёрных доспехах обретали телесную форму иные создания. Крупные псы со стальными зубами и большими ошейниками на шеях. Крупные воины в доспехах на спинах мощных медно — красных скакунов со сверкающими зловещим кровавым цветом глазами, гораздо более крупных, чем любая лошадь. Странные скользкие слизнеобразные твари возникали в пузырях перед рядами поражённых болезнями последователей Нургла. Их всех окружал ореол энергии, что говорило Максу об их демонической природе. За всю свою жизнь он ни разу не наблюдал столь мощного призыва демонов, равно как и такого количества единовременно высвобожденной мистической энергии.

Макс сомневался, что проживёт достаточно долго, чтобы вновь увидеть нечто подобное.

Феликс наблюдал, как орда Хаоса пошла в наступление. Только так он мог сдержать себя и не скулить от страха, подобно некоторым из окружавших его людей. Он гадал, переживёт ли ближайший час. Массивные металлические осадные башни в виде изваяний ужасающих демонов с лязгом двинулись вперёд. Группы потных полуголых мужчин толкали некоторые из башен. Прочие приводились в движение собственной магической силой, всё ближе подкатываясь к стенам. Коромысла огромных требушетов ходили вверх — вниз, посылая в направлении стен груды массивных камней. Когда смертельный груз обрушился на защитников в дальней части построения, до Феликса донеслись крики и вопли.

Теперь в наступление пошли десятки тысяч кочевников, зверолюдов и воинов Хаоса, бегом приближаясь к стенам по снегу. Их вопли и крики наводили ужас. Громыхали огромные барабаны. Гудели здоровенные рога. Ветер донёс до Феликса вонь серы и гниющей плоти.

Он крепко сжал меч и старался успокоиться. Сложная задача. Некоторые из атакующих тварей были ему знакомы со времени посещения туннелей под Караг Думом. К примеру, те псы были демоническими созданиями, плоть которых не мог пронзить обычный клинок. Феликс недоумевал, каким образом защитники собираются остановить их. Топор Готрека способен их убить, но Истребитель не может одновременно находиться повсюду, и даже он не сможет уничтожить небольшую армию приближающихся демонов.

— Попроси их не шуметь. У Снорри небольшое похмелье, — попросил Снорри.

Феликс едва сдержал улыбку. Напряжение слегка отпустило его. Он решил, что будет рассчитывать на себя и приложит все силы, чего бы там ни приближалось и каким бы могучим оно ни было. И если уж ничего другого не останется, то он, по крайней мере, прихватит с собой кое — кого их этих поклоняющихся Хаосу ублюдков.

Гарпии над головой перестали кружить и начали по спирали снижаться. Их долгое снижение ничем не напоминало стремительное пикирование, которое Феликс наблюдал в Пустошах Хаоса. Он мог лишь предположить, что гарпии получили приказ атаковать в тот момент, когда в стену врежутся осадные башни. Этим они внесут дополнительное замешательство в ряды защитников. Несомненно, кто — то давно всё это спланировал.

Орда Хаоса подходила всё ближе. Большая часть воинов и демонов сосредоточилась у мощных осадных механизмов, ища укрытие в их тени. Впереди неслось несколько смельчаков, более безрассудных, либо сильнее стремившихся к славе. Защитники стен напряжённо наблюдали. «Уже скоро, — думал Феликс, — хаосопоклонники окажутся на расстоянии выстрела. И настанет время сократить число нападающих».

Феликс поднял подзорную трубу и бегло прошёл взглядом по приближающейся орде. В фокусе оказывались разные лица. Он видел грубых варваров с распахнутыми в яростном крике ртами, выступившей на губах пеной, вздувшимися венами на лбах, напрягшимися мышцами. А позади них — зверолюдов с бараньими головами, рогатых, мохнатых, с налитыми кровью глазами, с раззявленными в зверином ревё нечеловеческими мордами. Покрытые рунами чёрные шлемы почти полностью скрывали лица рыцарей Хаоса, оставляя на виду лишь странные сверкающие глаза. Демонические лица мерцали в омерзительном свете колдовской луны. Феликс оторвал от них взгляд и рассмотрел одну из осадных башен.

Она была даже выше стен Праага, деревянное сооружение, обитое чёрным железом Пустошей, выплавленным, вне всяких сомнений, в демонических кузнях под развалинами Караг Дума. Листы металла были отлиты в форме скалящихся голов демонов, либо покрыты непроизносимыми рунами, зловещее свечение которых причиняло боль глазам. На передней части башни, которую разглядывал Феликс, была установлена массивная литая голова Кхорна. Колёса были украшены лицами, похожими на лицо огромного Кровожадного, с которым Феликс повстречался в затерянном городе гномов. Это создавало впечатление значительной величины и прочности. Сооружение больше напоминало движущуюся башню какой — нибудь железной крепости, чем передвижное осадное орудие. И, приводимое в движение колдовством, оно неуклюже двигалось вперёд со скоростью быстро идущего человека, покачиваясь на неровном грунте и давя неосторожных зверолюдов, которым не посчастливилось оказаться на пути.

Из раскрытой пасти Кхорна высовывался огромный двухголовый осадной таран, во всех отношениях напоминавший язык какой — то здоровенной змеи. На вершине башни расчёт из людей управлял небольшой баллистой, торопливо наводя её на защитников. Через множество небольших окон в боках башни Феликс мог заметить размытые очертания находившихся внутри воинов.

Теперь рядом с Феликсом послышались звуки произносимых молитв и заклинаний. Со стен Праага сорвались огненные шары и по дуге понеслись в сторону наступающей орды. С бушующих небес посыпались разряды молний. Странное золотое сияние появилось над головами орущих воинов Хаоса. Большинство заклинаний рассеялось, поглощённое зловещим туманом, окружавшим вражескую армию, либо было отклонено стараниями колдунов противника. Хотя одно или два попали в цель. Феликс видел, как огненный шар взорвался посреди отряда зверолюдов. Пару десятков разнесло на куски сразу же. Куда большее количество было охвачено огнём, и они беспорядочно метались среди своих собратьев, горя, словно факелы, пока не были зарублены или затоптаны. Сие зрелище вызвало одобрительные крики среди защитников стен. То была первая небольшая победа. Феликс надеялся, что таковых окажется куда больше.

Скрип, за которым последовал звонкий хлопок спущенной тетивы, дал понять Феликсу, что в действие приведена одна из мощных катапульт неподалёку. Куча огромных камней взвилась над осаждающими, а затем, на удивление неторопливо, как показалось бы наблюдателю с дальнего расстояния, обрушилась вниз, убивая всё на пути. Феликса ободрил тот факт, что катапульта уничтожила не только свою непосредственную цель. Множество кочевников, пытавшихся уклониться от камнепада, были затоптаны копытами своих соратников — зверолюдов. На том участке боевой порядок атакующих был смят бросившейся врассыпную толпой, и наступление замедлилось. Натиск позади идущих бойцов вызвал огромный завал из тел людей и зверей, и количество затоптанных увеличивалось.

К ведению огня подключалось всё большее число катапульт и баллист на стенах. Число погибших от их снарядов зверолюдов и кочевников всё возрастало. Наступление, по меньшей мере, части войск Хаоса блокировалось возрастающим количеством раздавленных и искалеченных тел, вызывая водовороты и течения в этом обширном море плоти, напоминающем природный океан. В орду полетели сосуды с алхимическим огнём, обращающим людей и чудищ в горящие факелы, которые не мог погасить даже холодный снег.

Однако и защитникам приходилось несладко. Огромные требушеты за рядами атакующих метали свой смертоносный груз на стены Праага. Когда над головой пролетел огромный булыжник, Феликс пригнулся и вздрогнул от грохота, с которым тот обрушился на покрытые красной черепицей крыши позади него. Тревожные крики и запах гари подсказали ему, что булыжник либо угодил в камин или печь повреждённого им здания, либо нёс на себе злотворное заклятие, вызвавшее пожар при падении. Феликс искренне надеялся, что причиной было первое, хотя подозревал, что и второй вариант слишком уж вероятен.

Несколько чародеев со стороны атакующих выпустили по стенам заклинания, то ли запамятовав о магической защите Праага, то ли от переполнения собственным ощущением превосходства. На глазах у Феликса в сторону обороняющихся полетел горящий шар, на котором было заметно скалящееся лицо. Однако древние защитные чары сработали на совесть, и заклинание развеялось за несколько шагов до укреплений, обдав защитников лишь неприятным запахом серы. Крики радости и облегчения по всей линии укреплений подсказали Феликсу, что старые добрые чары сработали повсеместно.

Зазвучали спущенные тетивы тысяч луков. Тысячи стрел, посланные в полёт силой коротких составных кислевитских луков и арбалетов гномьей работы, скосили ряды наступающих. Вопли боли смешались с кровожадными криками. Ещё залп, и снова сотни павших. Командиры отдавали приказы, лучники перезаряжали оружие и стреляли. Арбалетчики взводили механизмы своих арбалетов. Снег покрылся трупами, которые колёса приближающихся осадных башен давили всмятку. Смерть властно шествовала по полю боя, с жадностью поглощая души павших.

Отвратительная вонь, щёлканье крыльев, распахнутых для замедления быстрого спуска, и хриплое карканье предупредили Феликса, что гарпии наконец — то перешли в нападение. Он уклонился от взмаха лапы с железными когтями и нанёс рубящий удар прямо в запястье нападающего. Хлынула чёрная кровь, крылатое человекообразное свалилось за гребень стены и упало вниз, прямо на установленные во рву колья. Феликс смахнул ихор^[75] с лица и сплюнул, а затем проследовал взглядом вдоль стены.

Сотни человекообразных существ с крыльями летучих мышей схватились с защитниками, отвлекая лучников и прервав стрельбу боевых машин в сей критический момент сражения. Всё большее число гарпий налетало сверху и опускалось на город, разнося огонь и смятение. С некоторым удовлетворением Феликс наблюдал, как лучники с лежащих внизу улиц сбили нескольких гарпий, но ещё больше их спускалось с кроваво — красного неба, чтобы продолжать подрывную работу.

До слуха Феликса донёсся боевой клич Готрека. Взмахом топора Истребитель сразил пару мерзких тварей, лезвие из звёздного металла словно обжигало их плоть, проходя сквозь неё. Снорри придавил одну гарпию ногой к земле и вышиб ей мозги молотом, удерживая при этом приятелей твари на расстоянии вращающимся топором. Бьорни куда — то спрятал двух девушек и теперь боевой киркой наносил атакующим ужасающие повреждения. На скользких от крови камнях недалеко от Феликса Улли схватился врукопашную с одной из гарпий. Феликс подбежал и рубанул мечом по спине твари.

С недовольным видом Улли поднялся на ноги, сплёвывая кровь.

— Я мог с ней справиться и самостоятельно, — прокричал он.

Феликс сделал круговой жест рукой.

— Тут их полным полно.

Улли кивнул и снова бросился в битву. Знакомый яркий золотой свет растекался вдоль стен укрепления. Феликс понял, что в ход пошла магия Макса. И довольно впечатляюще. Под её действием полдюжины тварей сморщились и попадали вниз. Посмотрев по сторонам, Феликс заметил стоящих плечом к плечу Макса и Ульрику, вокруг которых уже не было ни одной твари. Он жестом показал им, что всё в порядке, на что они ответили кивком.

Внезапно гарпии решили, что с них довольно. Вызывающе крича, они поднялись со стен и полетели в город. По меньшей мере, на этом конкретном участке обороны защитники оказались чересчур сильны для них. Феликс перевёл взгляд на приближающуюся орду. Атакующие удачно воспользовались возникшим беспорядком и приблизились к городским стенам. От подножия укреплений их отделяло теперь лишь несколько сотен шагов.

Феликс утёр пот с лица и возгласом подозвал одного из водоносов. В горле было сухо, как в песках Аравии. Паренёк протянул ему бурдюк, содержимое которого Феликс не замедлил поубавить. На языке почувствовалась сладость, словно в глотку потекло вино. Следует использовать возможность утолить жажду, пока вода не закончилась. Через несколько часов, если выживет, ему, вне всяких сомнений, придётся довольствоваться снегом. «Если повезёт», — подумал Феликс.

Радостные возгласы со стороны привлекли его внимание. Под непрекращающимся огнём катапульт обороняющихся одна из огромных осадных башен остановилась и теперь начала опрокидываться. Некоторое время она раскачивалась, подобно повозке, передние колёса которой угодили в канаву. Затем со звуком, как от удара молота в металлический гонг, но в сотню раз более громким, в неё врезался ещё один крупный камень. Для демонического сооружения это был перебор. Оно накренилось, как корабль в шторм, и обрушилось в середину толпы зверолюдов. Судя по крикам и воплям боли, пострадавших были сотни. Затем раздался мощный взрыв, и чёрное сооружение сразу же развалилось, открывая взгляду горящий внутри жёлтый огонь, словно мистический портал в какой — то раскалённый ад. Во все стороны полетели огромные металлические осколки с острыми краями, наносящие значительный смертельный урон, обезглавливая кочевников Хаоса и пронзая закованных в чёрную броню рыцарей.

— Одной меньше, двенадцать на подходе, — пробормотал Улли.

— Я мог бы показать им башню побольше, — раздалось ворчание Бьорни, — и мою столь быстро по — любому не свалишь.

Похоже, никого это не заинтересовало. На позицию рядом с ними выдвинулся свежий отряд лучников. Командир прокричал приказ. Наложив стрелы, солдаты натянули тетивы до уха, а затем отпустили. Многие хаосопоклонники повалились наземь.

— Мы валим их, как на скот бойне, — бахвалился Улли.

— Это самая лёгкая часть! — прокричал в ответ Готрек. — Погоди, пока они не заберутся на стены.

Молодой истребитель изменился в лице.

«Браво, Готрек Гурниссон, — с сарказмом подумал Феликс. — Всегда можно рассчитывать, что в трудной ситуации ты поднимешь боевой дух». Но если кто из людей и был удручён словами гнома, то не подал виду. «Наверное, слишком заняты выбором новых целей, — подумал Феликс и возблагодарил Сигмара за эту небольшую милость.

Мимо проносились гонцы, доставляющие князю вести из других башен и с остальных частей поля боя. Феликс сомневался, что кто — либо способен мыслить здраво в этом водовороте сражения, однако князь отослал всех гонцов обратно и выглядел удовлетворённым теми распоряжениями, что им отдал. На подобную мысль Феликса навела спокойная и невозмутимая внешность отдававшего приказы правителя. Люди верят тому, во что хотят верить.

Ближайшая из оставшихся осадных башен находилась теперь лишь в сотне шагов. С её крыши здоровенные, одетые в шкуры варвары вызывающе размахивали своим оружием и выкрикивали оскорбления защитникам. Кислевиты ответили стрелами. Большинство дикарей сумело своевременно укрыться за перилами. Запоздавших сородичи потом сбросили с башни вниз. «Раненым тут не помогают, — подумал Феликс. — Видимо, Кхорну нужны и их души».

Он подошёл к Ульрике и Максу. Женщину и волшебника покрывала запёкшаяся кровь. Феликс понятия не имел, сколько в ней их собственной.

— Вы в порядке? — спросил он.

— В полном, — ответила она, и, пристально разглядывая Ульрику, Феликс заметил, что тому есть причина.

Она выглядела отлично. Горела от возбуждения, словно находилась под воздействием сильнодействующего наркотика. Феликс повидал многих воинов в подобном состоянии, неоднократно сам испытывал похожие ощущения, да и сейчас его слегка зацепило. Нет ничего более волнительного, чем пережить смертельное сражение. Ульрика бросила взгляд на море орущих хаосопоклонников.

— Подать — ка их сюда, — произнесла она и расхохоталась.

То был жуткий смех, в нём чувствовалась немалая толика безумия. Это напомнило ему Готрека в пылу жажды убийства. Феликс проследовал за Ульрикой взглядом. Заметил, что многие из вопящих варваров у подножия осадных механизмов несут длинные штурмовые лестницы.

— Они довольно скоро будут здесь, — заметил он.

— Феликс напуган? — с издёвкой спросила она.

Он улыбнулся:

— Безусловно.

Склонив голову на сторону, она оглядела его с ног до головы.

— По тому, как ты сражаешься, этого не скажешь.

— Считаю, чувство страха придаёт мне дополнительный стимул сражаться лучше.

— Ты странный человек, Феликс Ягер. В подобных чувствах не сознается ни один воин — кислевит.

— Возможно, я всего лишь более честен, — пробурчал он.

— Что? — прокричала Ульрика, явно не расслышав его в грохоте битвы.

— Берегись! — предостерегающе закричал Макс и поднял руки.

Их моментально окружили золотые сферы. Вверх полетели лучи энергии. Вовремя поглядев вверх, Феликс заметил, как пикирующая гарпия обратилась в почерневший обугленный остов. Он свалился на стену у его ног и раскололся, обнажив красноватое мясо и белые кости. Феликс с отвращением отвёл взгляд. В нос ударил мерзкий запах горелой плоти.

— Полезный фокус, Макс, — произнёс он.

— Мне пришлось довольно много практиковаться в последнее время, — ответил волшебник и отвернулся, направив яростный сверкающий поток энергии на ближайшую осадную башню.

Нечто вокруг демонической конструкции поглощало энергию. Феликс видел, как дрожит воздух, словно какое — то едва заметное поле прогибается под давлением. Туман сместился от точки энергетического удара, словно вода в пруду, потревоженная брошенным камнем. Макс увеличил силу заклинания, и свет медленно продвинулся ближе к верхушке башни и коснулся воющего зверолюда, плоть которого оплавилась и потекла. Через несколько секунд баллисту, которой он управлял, охватил огонь.

Феликс мог лишь надеяться, что пламя распространится и на остальную конструкцию. Пока же он видел, что дым продолжает подниматься над верхушкой башни, а языки пламени взмывают всё выше. Похоже, дерево или то, из чего бы там ни была сделана эта штука, легко воспламеняется. С волнением Феликс наблюдал, как ворота в боку башни, явно предназначенные, чтобы опускаться и дать возможность находящимся внутри штурмовать стены, раскрылись, и оттуда начали выпрыгивать люди, встречая смерть пятьюдесятью шагами ниже. Феликс повернулся к Максу.

— Если ты только способен проделать подобное несколько раз, мы сможем их сдержать.

Волшебник согнулся пополам. Он выглядел бледным и болезненным, словно человек, поправляющийся после долгого недуга. Все силы покинули его. Ульрика стояла рядом, поддерживая мага. Феликс подавил приступ бессмысленной ревности и подошёл посмотреть, нужна ли его помощь.

— Мне… мне не следовало это делать, — произнёс Макс, тяжело дыша и обливаясь потом. — Там, внутри башни, заключено что — то живое, что — то демоническое, злобное, старое как мир. Усилия по его изгнанию едва не прикончили меня. Я лишь почувствовал, что защитные чары поддаются, и подумал, что если приложу больше усилий, смогу преодолеть их. У меня получилось, да?

— Да, — ответил Феликс, подхватывая волшебника, когда тот начал медленно опрокидываться.

Он и Ульрика торопливо перенесли мага и прислонили спиной к ограждению. Макс выглядел так, словно в любой момент мог испустить дух.

— С ним всё будет хорошо? — спросила Ульрика.

Голос её звучал весьма озабоченно. Феликс проверил в мага пульс. Пульс был частым, но сильным. У волшебника был очень горячий лоб.

— Полагаю, что так, но я не доктор и не волшебник. Не знаю, какое истощение вызывает использование магии. Не видно никаких следов, похоже, он в порядке…

— Не думаю, что он полностью восстановил силы после моего излечения, — виновато произнесла Ульрика.

Феликс посмотрел на неё и покачал головой.

— Ерунда. Макс был в отличной форме, когда помог нам отразить нападение на зернохранилище. Не вини себя. Нам есть о чём беспокоиться.

Несмотря на убедительную речь, Феликс был не совсем уверен в своей правоте. В последнее время Макс потратил множество энергии на сражения, на лечение, на изгнание напавших на них призраков. Возможно, он перерасходовал свои жизненные силы, и теперь пришло время расплаты. Пока эти мысли пролетали у него в мозгу, Феликс почувствовал, что его дёргают за рукав и, опустив глаза, увидел печальную улыбку Макса.

— Я буду в порядке, — прошептал маг. — Пара минут отдыха, и стану, как новенький.

Вид волшебника не соответствовал его словам, но они, кажется, ободрили Ульрику. Она одарила мага сияющей улыбкой и нежно дотронулась до его лица. Феликс почувствовал, что краснеет. Не происходит ли между этими двумя чего — то такое, о чём он не догадывался? В этот момент они были больше похожи на любовников, чем когда — то Феликс и Ульрика. «Держи себя в руках, — подумал он. — Здесь не место и не время для подобных мыслей».

Заклинания метались между стеной и осадной башней. Воздух трещал, когда срабатывали защитные чары. Приближающиеся войска поднимали клубы пыли. Смертоносное пение стрел раздавалось в воздухе, едва различимое среди воплей раненых и рёва надвигающегося моря плоти.

Устрашающая ярость охватила хаосопоклонников. Присутствие среди них демонов явно подгоняло их лучше чего бы то ни было. Несмотря на внушительные потери, они бесстрашно приближались. Казалось, никакой урон не может поколебать их решимости. Феликс понимал, что предстоит бой насмерть.

Группа зверолюдов раньше прочих достигла рва у подножия стен. Они пришли не с пустыми руками. Мощная лестница взмыла вверх и, прежде чем она коснулась стены, на ней уже оказался воин с козлиной головой, карабкающийся с удивительным проворством, несмотря на свои копыта. Едва лестница ударилась о стену, её схватили и отбросили назад. Зверолюд сорвался было, но одной сильной рукой ухватился за перекладину и продолжил свой путь. Ему и нескольким его копытным собратьям удалось пройти половину лестницы, пока защитникам удалось её повалить. Вместо того чтобы свалиться назад, та упала набок, а зверолюды нашли свою смерть на острых кольях во рву.

Стена содрогнулась, когда в соприкосновение вошла первая из могучих осадных башен. Феликс наклонился за парапет, чтобы посмотреть, что произошло. Башня въехала прямо в ров, сломав колья своим весом. Осадной таран в её брюхе бил в стену, расшвыривая в стороны осколки камня. На вершине конструкции уже спустили мост, и по нему повалили появляющиеся из башни воины. На глазах Феликса другие хаосопоклонники, обезумевшие от жажды боя, начали карабкаться вверх по боку башни, цепляясь руками за выступы демонических лиц. Всё большее количество врагов, присоединяющихся к трудному подъёму, навело Феликса на мысль о муравьях, карабкающихся на пень.

Вдоль всей стены прочие осадные башни входили в соприкосновение, являя всё большее количество хаосопоклонников, выкрикивающих имя Кхорна и хвалу ему на своём гортанном языке. Феликс взял меч наизготовку и оглянулся на истребителей. Как и ожидалось, те понеслись в самую гущу сражения. Феликс бросил взгляд на Ульрику, которая склонилась над Максом, поглаживая его лицо. Феликс ощутил прилив ревности, раздражения и жажды боя.

— Приглядывай за Максом, — произнёс он и побежал в сторону сечи. — Я скоро вернусь.

А пока бежал, Феликс всё гадал, зачем он это делает. Бежит он, чтобы оказаться подальше от них, или пытается произвести на девушку впечатление своей храбростью? Он сомневался, что когда — либо узнает ответ.

* * *

Арек наблюдал, как его воины начинают штурм стен Праага. Кое — что прошло даже лучше, чем он рассчитывал. Что — то сложилось хуже. Он не ожидал потерять две башни ещё до того, как те достигнут стен. Будь проклят тот волшебник и инженеры, управляющие теми катапультами. С другой стороны, гарпии проделали внушительную работу по отвлечению обороняющихся, и судя по языкам пламени, поднимающимся за внешней стеной, даже сейчас продолжали сеять панику во вражеском городе.

Арек заворожённо смотрел, как огромные осадные башни исторгли на стены свой груз из воинов. Северные дикари и рычащие зверолюды сражались бок о бок, преисполненные неистовой жаждой убийства. В этот момент Арек почты завидовал им. Он всегда считал, что победа над противником в пылу сражения приносит глубочайшее удовлетворение. Случалось, он даже подозревал, что был бы рад оказаться одним из берсерков Кхорна. Он никогда не проигрывал поединков и знал, что благодаря всем тем дарам, которыми наделил его Великий Преобразователь, вряд ли будет побеждён. Арек был почти непобедим, когда дело касалось схватки, и по этой причине ни один из военачальников никогда не пытался вызвать его на поединок за предводительство над ордой. Если бы только не то проклятое видение…

Вдоль укреплений мелькали разряды молний, сбивая некоторых из его людей. Магический барьер, который явно препятствовал его чародеям использовать заклинания против самих стен или перебрасывать через них, никак не мешал тем, кто уже находится там. Он недоумевал, почему же так происходит. Так ли обстоит дело за стеной или там пространство, ограниченное двумя барьерами? Следует спросить об этом своих приближённых чародеев, когда представится возможность. Возможно перед тем, как казнить их за недостаточное рвение по защите его войск. Они клялись, что башни полностью защищены от вражеских заклинаний и неуязвимы для вражеского оружия. Сегодняшние события доказали, что они ошибались в обоих случаях.

Тем не менее, механизмы действуют и, похоже, выполнят своё предназначение, а это главное. Арек понимал, что сегодня проделали чародеи: все огромные запасы энергии, столь старательно собранной с северных земель, были затрачены на оживление башен, на призыв демонов и развеивание защитных чар. Он знал, что колдуны будут истощены несколько последующих дней.

«Самое время схватить их и преподать им урок», — подумал Арек.

Феликс с боем продвигался по стене. Камни были скользкими от крови и рассечённых внутренностей. Красные лужи запачкали снег. Он отпрыгнул в сторону от тянувшегося к нему умирающего зверолюда. Этот прыжок вынес его к парапету стены со стороны города. В его поле зрения оказались лежащие внизу красные черепичные крыши и горящие здания вдалеке. Казалось, люди там сражаются друг с другом. Феликс гадал, были то обезумевшие от страха горожане, или обнаружили себя многочисленные сектанты, помогающие своим соратникам в битве?

Об этом будет время беспокоиться потом. Если он переживёт то, что сейчас разворачивается вокруг него. Зверолюд приподнялся на одной руке и припал к земле. Судя по ранам, это почти покойник. Феликс предположил, что тот собирается прихватить его с собой, и даже ясно себе представлял, как именно. И оказался прав. Зверолюд прыгнул, широко расставив руки, чтобы схватить Феликса. Ожидавший этого Феликс пригнулся и откатился в сторону, а здоровенное существо пролетело над ним и парапетом и свалилось вниз, навстречу смерти.

Снег морозил его руки, и холод начал пронимать лежащего Феликса через одежду. Кольчужная рубаха, которую он носил под одеждой, никак не защищала от холода. «Можно подхватить простуду», — подумал Феликс и тут же засмеялся. Это будет меньшая из его забот. Он обхватил рукоять меча и приподнялся, встав на колени как раз вовремя, чтобы заметить очередного зверолюда, опускавшего ему на голову здоровенную шипастую булаву. Феликс метнулся вбок, перенося вес на одну руку, и взмахнул мечом. Булава пронеслась рядом с головой. Удар Феликса зацепил зверолюда прямо под коленями, пустив ему кровь. Тварь запрокинула голову и заревела от боли. Феликс ткнул мечом вверх, целясь в пах. Рёв стал невероятно пронзительным, а затем перешёл в жалобные завывания. Освободив меч, Феликс поднялся на ноги и резким взмахом практически перерубил врагу шею. Голова повисла, всё ещё держась на сухожилиях. Наружу вырвалась чёрная кровь, растапливая снег. Феликс продолжил путь. Начался снегопад. Снежинки попадали в глаза и частично ухудшали видимость. Кажется, поднимался ветер. «Это следствие волшебства, или просто обычная перемена погоды в этом холодном северном краю?» — гадал Феликс.

Впереди он заметил истребителей, сражающихся среди толпы зверолюдов и дикарей, более чем успешно сдерживая их. Вокруг них повсюду лежали тела мёртвых и умирающих врагов. Воодушевлённые присутствием истребителей, кислевиты дрались, как одержимые. Здесь, по крайней мере, хотя бы на секунду можно было поверить в то, что победа останется за ними. В стену ударилась другая огромная осадная башня. Какой — то запах, похожий чем — то и на мускус, и на духи, защекотал ноздри Феликса. Какое-то время он об этом не задумывался, но затем кожу начало покалывать, а в горле начало першить. Феликс почувствовал, как агрессивность покидает его, и обернулся поглядеть, где источник этого восхитительного аромата.

А вокруг него люди и зверолюды поступали так же, временно забыв о своей вражде ради потребности отыскать источник сладких запахов. Феликс увидел, как на стену укрепления обрушился массивный металлический подъёмный мост. Из осадной башни выпрыгнули причудливые, необычайно прекрасные и странным образом знакомые существа, и бросились в бой. Они выглядели, как женщины с бритыми головами. Несмотря на холод, они были практически голыми, одетыми в чёрные кожаные рубахи, что выставляли напоказ одну грудь идеальной формы. Вместо одной руки у них была клешня, похожая на крабью. В другой они держали: кто длинные острые мечи, кто хлысты, кто сети. Двигаясь со сверхъестественным изяществом, они рассыпались по зубчатым стенам. И везде, где они показывались, погибали люди. Феликс узнал созданий Слаанеша, Повелителя Непередаваемых Наслаждений.

Феликс увидел, как здоровенный воин — кислевит, только что расправившийся с тремя зверолюдами, стоял, словно баран на бойне, пока одна из прекрасных женщин клешнёй отсекала ему голову. Вместо того чтобы отомстить за его смерть, товарищи кислевита молчаливо ожидали, когда смерть придёт и к ним. Феликс очарованно наблюдал за происходящим, и его переполнял необычайный восторг. Было нечто крайне завораживающее во всём этом представлении: изящество женщин и то, как идеальными красными каплями искрится на снегу кровь. Нечто чувственное и глубоко возбуждающее. Феликс сомневался, что когда — либо видел хоть что — то столь же привлекательное, как эти женщины — демоны. Каким наслаждением будет принять смерть от их рук. В самом деле, он едва мог сдержаться. Феликс шагнул к ним, страстно желая почувствовать объятья смерти.

Глубоко сокрытая в душе часть его сущности вопила о том, что это неправильно. Они не женщины. Это демоны. Это враги. Он одурманен их феромонами или какими — то иными чарами. Однако Феликс ничего не мог с собой поделать. Ноги продолжали идти, словно принадлежали кому — то другому, меч ненужным грузом свисал в руке, и всё, что мог сделать Феликс — лишь не дать ему выскользнуть из пальцев на землю. На лице застыла улыбка. Такую же улыбку он мог видеть на губах прочих зачарованных защитников.

Зверолюд направил в него свой удар. Феликс не этого желал. Это помешает ему обнять облюбованное им женское существо, очаровательное создание с бледной кожей и яхонтовыми губами. Феликс уклонился от удара и отрубил нападавшему руку у запястья. А когда тот завалился назад, пронзил ему мечом горло. Позади он услышал топот бегущих ног и смачные звуки чего — то тяжёлого, врубающегося в плоть, словно мясницкий нож. Феликс искренне пожелал, чтобы это оказался не очередной соперник за благосклонность его избранницы. Он хотел оглянуться, чтобы удостовериться в том, однако не смог отвести от неё глаз. Только посмотри, как она улыбается, открывая взору эти сверкающие клыки цвета слоновой кости!

Что — то пронеслось мимо, и Феликс уже почти нанёс удар, прежде чем распознал Готрека. Истребитель собирается вызвать его на поединок за благосклонность демонической женщины? Что же, поглядим. Феликс уже примерился ударить Истребителя в спину, но что — то его удержало. Похоже, он не в состоянии двигать рукой. Посмотрев вниз, Феликс увидел сильную руку, обхватившую его запястье. Пытался побороться, но что — то обездвижило его с такой лёгкостью, словно он был ребёнком.

— Снорри думает, что уже довольно, — послышался за спиной Феликса грубый голос, откуда — то из области поясницы.

Феликс боролся со стальной хваткой и выкрикивал проклятия, видя, что задумал беспощадный Истребитель. Готрек продвигался среди последователей Слаанеша. Их лёгкое вооружение не могло соперничать с его топором, который теперь ярко сверкал зловещим красным светом. Одного за другим валил Истребитель на своём пути. Они погибали не так, как воины — люди. Упав, их тела исчезали в дожде искр и облаках мерзкой вони. Почуяв этот запах, Феликс освободился от чар и обнаружил, насколько был близок к гибели под действием пагубного заклятия. Похоже, это же уяснили и прочие люди вокруг него. Они встряхнулись, посмотрели на врага и снова бросились в бой.

Готрек зарубил последнюю из женщин — демонов, подскочил к стене и ударил топором по опущенному подъёмному мосту. Могущественные заклятья на оружии, достаточно мощные, чтобы изгнать из мира смертных даже величайшего из демонов, нанесли осадной башне столь огромные повреждения, каких нельзя было ожидать даже от сильного удара Готрека. В месте удара из чёрного металла брызнули искры, но вместо того чтобы исчезнуть, они мерцали и становились крупнее, охватывая адский металл, словно крошечные цепи кроваво — красного огня. Они мгновенно распространились из точки удара, пока не охватили всю огромную осадную башню, которая засверкала так, чтобы было больно глазам.

Феликс изумлённо наблюдал. Столкновение с могучим оружием Готрека каким — то способом нарушило заклятье, оживлявшее это сооружение, и высвободило заключённую внутри демоническую энергию. Запах озона и серы наполнил воздух, вытеснив вонь поверженных демонесс. Даже Готрек выглядел ошарашенным последствиями своего поступка. На какое — то время он неподвижно застыл, наблюдая за необычным ореолом из молний, охватывающим демоническую башню. Изнутри раздались вопли и донеслась вонь горелой плоти и шерсти. Коснувшиеся свечения снежинки бесследно испарялись. Затем башня попросту обрушилась, и её обломки дождём посыпались вниз.

Феликс жалел, что здесь нет Макса Шрейбера, который объяснил бы им случившееся. Волшебник, вне всякого сомнения, осведомлён в подобных вещах. Феликс же мог лишь строить предположения. Он полагал, что башня, по меньшей мере, частично созданная с применением чар, удерживается магической энергией. Топор Готрека нарушил заклинание, скрепляющее воедино её части, что повело к разрушению башни.

Истребитель замотал головой, словно стряхивая пелену с глаз, а затем, видимо оценив содеянное, дико расхохотался. Он помчался вдоль стены укрепления, разыскивая остальные башни. Феликс поспешно двинулся следом. Он понимал, что нужно во что бы то ни стало оберегать жизнь Истребителя.

Если что и способно изменить ход сражения, так это его топор.

Макс Шрейбер изумлённо наблюдал за тем, как развеялось удерживающее башню заклинание. Даже частично притуплённое бесновавшейся вокруг бурей чёрной магической энергии, чутьё мага не обманулось в том, что произошло. Топор Готрека был выкован для изгнания демонов. В этом Макс был уверен. Внутри тех башен была заключена оживляющая их демоническая сущность из мрачнейших глубин ада. Макс узнал это в своё прошлое прикосновение к башне, когда расплетал заклинание, удерживавшее злобное существо.

Когда топор изгнал демонов из мира смертных, оболочка, в которой они удерживались, обрушилась, не связываемая более их присутствием. Макс с благоговением наблюдал, как истребители прокладывали себе путь по крепостным стенам, а Готрек одно за другим обратил в обломки сперва одно, затем второе и третье из чудовищных сооружений. Это было потрясающее зрелище. Похоже, что сами боги решили — таки прийти защитникам на помощь, неким образом обеспечив присутствие столь мощного оружия и его могучего обладателя. Не этого ли предназначения ради Истребитель столь долго оставался в живых? Максу то было неведомо.

Собрав последние из магических сил, он позволил своим чувствам покинуть тело, зрением и магическим видением свободно обходя стены крепости, следя за ходом сражения. Повсюду взгляду его представало побоище. Дикари, зверолюды, воины Хаоса и защитники — люди сошлись в кровавой схватке. По стенам крепости, словно разгневанные боги, блуждали Готрек, Феликс и остальные истребители, сея смерть.

Но даже несмотря на увиденное, Максом начала овладевать уверенность, что этого будет недостаточно. Готрек не мог поспеть всюду, и башни уже сделали своё подлое дело. На многих участках стены воины Хаоса, зверолюды и мерзкие дикари достаточно долго удерживали позиции, чтобы всё большее количество их собратьев успевало вскарабкаться вверх по лестницам и подтащить более привычные боевые механизмы. Стены крепости, похоже, будут захвачены несмотря на усилия истребителей.

Но штурм дорого обошёлся орде. Откуда — то зазвучали звуки рога. Макс высматривал источник звука и увидел подкрепления из города, которые обрушились на стены. В битву бросались свежие бойцы, рубя и закалывая своих мерзких врагов. Один за другим отбивались захваченные хаосопоклонниками плацдармы, и неуклонно, шаг за шагом, стены были очищены.

Макс почти уверился, что им может достаться победа в этом бою, и стены будут удержаны до следующего штурма, но лишь только он подумал об этом, как почувствовал, как другая часть стены подверглась магической атаке. Он поспешно направил свой дух воспарить, отыскивая источник возмущений. Магическое зрение следовало по периметру стен, по — прежнему ограниченное защитными чарами между внутренней и внешней стенами. И вскоре Макс увидел, что произошло.

Нападению других демонических башен подвергласть удалённая часть стены, находящаяся далеко от месторасположения истребителей. Макс видел, что они разрушили участок каменной кладки. На этом участке защитные заклинания развеялись, что дало Максу возможность переместить точку обзора за внешний предел ограждающего периметра. Его взгляд скользнул по массе воинов Хаоса и зверолюдов, через разлом проникающих в город. На его глазах таран самой крупной из башен начал бить в мощные ворота. Хватило всего лишь нескольких минут, чтобы окованные металлом деревянные брёвна полностью расчистили путь. Макс видел, как дерево расщепилось, металл прогнулся, а затем ворота упали целиком, пропуская вопящую толпу в город.

Макс поднял взгляд на Ульрику. Её лицо было озабоченным.

— Ступай, сообщи князю о взятии восточных ворот, — произнёс он. — Орды Хаоса проникли в город.

(обратно)

Глава двенадцатая

Раздались громкие звуки рога. Отряды кислевитов на стенах начали терять присутствие духа. Феликс знал, что означает этот сигнал — за стены прорвался враг. Все предпринятые ими тяжкие усилия обернулись ничем. Он стиснул зубы и сплюнул на снег. Отчего — то во рту оказалась кровь. Возможно, он прикусил язык или щёку. Или расшатался один из зубов. В бою Феликс получил несколько скользящих ударов, а на ногах и лице кровоточили многочисленные порезы. Он устал и испытывал страх, а зрелище того, как окружающие его стойкие защитники начинают паниковать, никак не способствовало уменьшению его собственного волнения. Феликс оглянулся посмотреть, чем заняты истребители.

Готрек выглядел неважно. Он устало покачивался на ногах и был бледен. С той поры, как закончился бой в Караг — Думе, Феликс не видел, чтобы Истребитель выглядел столь плохо. Было очевидно, что сколь бы могуч ни был топор, его использование отнимало у Готрека много сил. Гном перехватил сочувственный взгляд Феликса и пробурчал:

— Я ещё не помер, человечий отпрыск.

Однако это всего лишь вопрос времени. Даже столь яростный боец, как Готрек, не может долго сражаться в таком состоянии. Воины Хаоса, лишь недавно отброшенные со стен, вернулись с обновлёнными силами, устанавливая лестницы и толкая на позиции осадные башни более привычного вида.

Снорри, Бьорни и Улли выглядели не многим лучше. У всех троих был такой вид, словно они выкупались в крови. По одну сторону лица Бьорни свешивался лоскут кожи, обнажая находящиеся за ним зубы. Татуировки Снорри бы ли едва различимы на фоне тёмных кровоподтёков. Улли выглядел так, словно готов был удариться либо в слёзы, либо в ярость берсерка, и колебался в окончательном выборе. Однако вид у всех истребителей был решительный, и Феликсу было понятно, что против атакующей орды они собираются стоять на стенах насмерть. По всей вероятности, это самоубийство, но, в конце концов, таковой и была цель их жизни, скреплённая клятвой.

«Безумие, — думал Феликс, — просто безумие». Недавно во время боя он на короткое мгновение испытал нечто вроде надежды. Мощь топора Готрека, обрушившая демонические башни, и то, как гномы помогли усталым защитникам воспрять духом, почти вселили в него веру в возможность победы. «Бесплодные мечты», — понимал Феликс сейчас, наблюдая, как князь выкрикивает приказы и отправляет собственную гвардию прикрывать отступление остальных своих солдат. Лишь благодаря самообладанию правителя удалось предотвратить беспорядочное бегство.

Ульрика и Макс уже спускались вниз по лестнице, и Феликс помахал им. Женщина поддерживала усталого волшебника, но Феликс не испытывал к нему зависти. Макс заслужил свой шанс на выживание, и Ульрика обязана ему своим спасением. Феликс понимал, что она возвратит сей долг, чего бы ей это не стоило. Он старался не обострять свою ревность, размышляя об иных причинах, которые могли у неё быть. Не время.

Заметив, что княжеский стяг по — прежнему реет на стенах укрепления, некоторые из огромных осадных орудий снова открыли огонь, явно целясь в единственный флаг, всё также дерзко развевающийся перед глазами,и не обращая внимания на то, что подвергают опасности собственных бойцов. Феликс непроизвольно пригнулся, когда у них над головами пролетел огромный камень и обрушился на многоэтажный дом позади.

— Мимо! — загоготал Снорри.

— Даже близко не прошёл, — пробурчал Улли без особой уверенности.

Готрек, прихрамывая, двинулся вдоль стены, криками вызывая зверолюдов на бой.

«Не делай этого, идиот», — мысленно вскричал Феликс, но не нашёл в себе достаточно мужества, чтобы повторить сие вслух. Люди князя теперь прикрывали лестницу, ведущую вниз из башни. Сам князь прокричал:

— Давайте! Ещё есть время уйти! Сейчас для защиты города каждый воин на счету!

Гномы почти последовали на его призыв. Было видно, что он задел в них какую — то струну. Гномы понимали, что слова князя справедливы. Улли, шаркая ногами, начал смещаться в сторону лестничного колодца. Бьорни покачал головой. Снорри пожал плечами, пробежал по стене и одним рывком мощных плеч отбросил обратно очередную лестницу. Готрек даже не обернулся. Улли застенчиво встал на месте, словно не решив, остаться ему или уйти.

— Пойдём, Ягер, ты нам тоже нужен! — прокричал князь.

Он явно понимал, что происходит с истребителями, и знал, что тут не помогут ни призывы, ни приказы. Феликс снова посмотрел на гномов.

«Они не уйдут, — подумал Феликс. — Всё. Конец пути. Они собираются ждать здесь, принять бой с зверолюдами, когда те взберутся на стены, и погибнуть тем самым неразумным героическим способом, которого и желали. Идиоты». И, злясь на себя, Феликс понял, что заразился их безумием. Он тоже не собирается уходить. Он поклялся увековечить гибель Готрека и полностью сдержит свою клятву, если постоит в том проёме и дождётся момента, когда стену заполнят воины Хаоса. Лишь тогда он озаботится собственным спасением, если таковое ещё окажется возможным. Оглянувшись на князя, Феликс прокричал:

— Идите! Я догоню!

Князь одарил его слабой улыбкой и приказал солдатам отходить. Спустя несколько мгновений стена опустела. Стало необычно тихо. Поглядев на четвёрку гномов, Феликс осознал, что в этот момент он, должно быть, единственный представитель рода человеческого на стенах Праага. Он гадал, сколько времени потребуется зверолюдам и дикарям, чтобы начать подъём по лестницам, очевидно, не так уж и много.

Чего они ждут? Откуда у него это ощущение неотвратимой угрозы? Посмотрев по сторонам, он ничего не заметил, а затем краем глаза уловил что — то массивное, летящее к ним по воздуху. Нет, не к ним, а туда, где недавно находился князь со своими людьми. Инженер какого — то из требушетов наконец рассчитал дистанцию.

Феликс вздрогнул, когда огромный камень начал опускаться на них. Снаряд врезался в укрепление едва ли в дюжине шагов от Готрека, разметав в стороны снег и осколки разбитой каменной кладки. Когда место столкновения прояснилось, Феликс увидел лежащего Истребителя, возле головы которого снег окрасился кровью. Топор выпал из его разжавшейся руки. Бросив взгляд на остальных истребителей, Феликс увидел, что они потрясены, равно как и он сам. Возможно, все они разделяли некую тайную веру в непобедимость Готрека. Было видно, что они шокированы.

«Проклятие, — подумал он, — это же один из самых глупых и крайне недостойных способов умереть».

Серый провидец Танкуоль уставился в красное небо. Он почувствовал, как где — то впереди, не столь уж и далеко, высвобождаются огромные магические силы. Сколько бы энергии не собрали с Пустошей Хаоса, теперь она растрачивалась с невероятной быстротой. Он притянул к себе немного, решив не дать ей ускользнуть полностью, и использовал, чтобы послать своё сознание перед армией. Ещё никогда это не было настолько легко. Словно его дух был подхвачен потоками энергии и увлечён к водовороту, в который они засасывались.

Танкуоль был очарован и потрясён тем, что открылось его взору. Он видел могучую армию Хаоса, штурмующую стены Праага. Он видел, как катятся вперёд огромные башни, преисполненные демонической силой. У их колёс Танкуоль видел множество воинов. Если бы в сей момент он находился в своём физическом теле — выпрыснул бы мускус страха. Танкуоль всегда полагал, что соединённые орды сообщества скавенов, несомненно, должны представлять самую многочисленную армию мира, однако теперь он не был столь уверен. Орда Хаоса выросла с того момента, как он повстречал её на марше по тундре северного Кислева, и стала ещё мощнее.

Серый провидец хотел отправить свой дух воспарить над городом, дабы разведать, что происходит внутри, но лишь только тот достиг стен, некая таинственная сила, причинив боль, отбросила его. Защитные чары, разумеется. Возможно, это к лучшему. Будет лучшим направить свой дух парить на большей высоте, за пределами возможностей обнаружения магов, присутствие которых Танкуоль ощущал внизу. Двое из них обладали такой силой, что привела в замешательство даже серого провидца Танкуоля. Никогда в жизни, даже в зале Совета Тринадцати, он не встречал столь мощных аур. Танкуоль был вынужден признать, что наряду с ним самим те два находящиеся внизу существа — самые могущественные маги мира. Ужасающая мысль. Гораздо более ужасающая теперь, когда он опознал их. Это были близнецы — альбиносы, которых он встречал в лагере Арека Коготь Демона.

Танкуоль постарался утешиться мыслью, что они сильнее его в магии лишь потому, что пронизаны энергией, притянутой из демонических земель севера, но почему — то мысль сия его не обнадёжила. По — прежнему страшно признать тот факт, что существуют два создания, способных быть проводниками такой энергии, что под стать божествам. Танкуоль был уверен, что даже ему не под силу повторить сей подвиг. Он уже было собрался вернуться в свою телесную оболочку, чтобы исключить всякую возможность обнаружения этими магами, но что — то его удержало.

Для его острого магического чутья было очевидным: осуществляемое заклинание столь сильно и сложно, что всё их внимание должно быть поглощено этим процессом. Танкуоль окинул взором поле боя и подсчитал количество появившихся демонов. Впечатляет. Он не поверил бы, что подобное возможно столь далеко к югу от Пустошей. Как видно, он заблуждался. Ужас пронял его до потрохов. Вот угроза всему сообществу скавенов, а возможно, даже благополучию и планам на будущее самого серого провидца Танкуоля. Любой ценой нужно как — то разобраться с этим. И лучше бы чужими руками.

Он заметил, что начался массированный штурм, и в нём взяло верх природное скавенское любопытство. Для него казался невозможным исход, при котором люди на стенах не ударятся в паническое бегство при виде могучих осадных машин и окружающих их орд людей, демонов и чудовищ. И снова у него возникла привычная мысль, что непроходимой глупости безволосых обезьян нет предела. С огромным изумлением он следил, как люди умудрились огнём катапульты замедлить и уничтожить одну из массивных демонических конструкций, а затем, с куда большим изумлением увидел, как другая была уничтожена заклятием развоплощения. Но ещё сильнее Танкуоля встревожило то, что он опознал магический почерк волшебника, который это сделал. Он противостоял тому волшебнику в двух сражениях у обиталища конных солдат. Похоже, с тех пор силы мага даже возросли. Как такое возможно, в чём его секрет? Танкуоль заставил дух свой воспарить ещё выше. Обнаружилась ещё одна персона, избегать которую следует любой ценой.

Танкуоль удовольствовался наблюдением за главным событием с высоты птичьего полёта. Находясь почти у нижней границы облаков, он смог получить широкий обзор тактических действий армии Хаоса. Большая часть войск Хаоса была сосредоточена для лобовой атаки на северные ворота, украшенные гаргульями, но отдельные значительные силы штурмовали восточные и западные ворота. Столь велика была численность орды, что стало возможным осуществить все эти атаки, выстроившись изогнутым полумесяцем, по — прежнему превосходя защитников числом на каждой позиции. «Тактика массированной атаки подходит и для любой армии скавенов», — подумал Танкуоль.

Он наблюдал, как человечишки внизу гибнут, подобно муравьям. Что никак его не трогало. Он скавен, и смерть представителей низших рас ничего для него не значит. По правде говоря, равно как и смерть большинства скавенов. Единственной эмоцией, которую вызывала у него чья — либо смерть, было ощущение победы, если это происходило с кем — нибудь из его заклятых врагов. Яростный бой развивался. Боевые машины обменивались выстрелами. Стрелы заслоняли небеса. В схватку вступили демоны. Танкуоль с изумлением следил за происходящим, когда произошло нечто непредвиденное.

Многие демоны погибли. Одна из огромных осадных башен обрушилась — развеялось связывающее её заклинание. «Что могло послужить тому причиной? — гадал серый провидец. — Какая — то магия невероятной силы».

Он изменил угол обзора, сместив его к стенам, чтобы взглянуть поближе. И ничуть не удивился, увидев проклятого Готрека Гурниссона, что стоял по центру таинственного пожара, сжимая в руках ужасный, полыхающий энергией топор. Ненависть и страх боролись в Танкуоле. Он убеждал себя, что гном — тугодум никак не сможет его увидеть, но сохранял разумную дистанцию от места происшествия.

Истребитель и его товарищи — прочие гномы и тот мерзкий человек Феликс Ягер — носились по стенам, разрушая всё большее число осадных башен. Танкуоль с изумлением следил, как зловещий топор выполняет эту работу. Теперь он вполне отчётливо видел наложенные на него рунические заклятия. Серый провидец всегда знал, что это могучее оружие, но даже предположить не мог, насколько могучее. Сияющий внутренним светом топор обладал силой, сравнимой с той, которой обладали те колдуны из армии Хаоса, если даже не большей. Для столь опытного провидца, как Танкуоль, не составляло никакого труда заметить, что эти две противостоящие силы не могли бы оказаться в том же месте в то же самое время по воле случая. Он предположил, что, некоторым образом, все они являются фишками в игре, разыгрываемой богами. И в настоящий момент он был только рад тому, что его физическое тело находится далеко отсюда.

Внимание Танкуоля привлекла суматоха у восточных ворот: он быстро отправил свой разум в том направлении и стал свидетелем падения ворот. Похоже, несмотря на всё сопротивление, оказанное защитниками, город обречён. Со злорадным удовлетворением Танкуоль смотрел, как через пролом в город вливаются атакующие зверолюды и дикие варвары.

Он уже начал прикидывать, каким способом можно извлечь из происходящего свои преимущества. Как вариант, он может неожиданно напасть на армию Хаоса после того, как она возьмёт город. Разумеется, не тогда, когда она сильна. Это будет самоубийством. Но орда, возможно, отправится дальше, оставив только гарнизон. Вот тогда и придёт время для стремительного и уверенного удара в истинно скавенской манере. Да. Да. Он сможет такое организовать.

Танкуоль поспешно направил своё сознание обратно в то место, где находились Готрек Гурниссон и Феликс Ягер. Если повезёт, их могут настигнуть при беспорядочном отступлении и зарубить. Он молил Рогатую Крысу о подобном исходе. Серый провидец видел, как люди оставили внешние городские стены, на которых остались лишь туповатые истребители, да Феликс Ягер. Ситуация складывалась всё лучше и лучше.

Он заметил выпущенный требушетом огромный камень, на полной скорости опустившийся на стены. Видел, как разлетевшиеся от удара куски каменной кладки сразили Готрека Гурниссона, и Истребитель рухнул на снег. Душа Танкуоля ликовала в победном восторге. Рогатая Крыса откликнулась на его молитвы. Магическим зрением серый провидец лично наблюдал падение своего самого ненавистного врага.

Стало очевидным, что если он повременит ещё немного, то заодно станет свидетелем гибели и омерзительного Ягера. Сегодняшний день обещает стать лучшим в жизни Танкуоля.

Арек видел, как Истребитель пал от огромного снаряда требушета. И продолжал смотреть, пока не уверился, что Готрек Гурниссон более не поднимется. Прошли долгие мгновения, и он почувствовал, как огромная тяжесть свалилась с его плеч. Теперь уж видение, показанное ему близнецами, никак не сможет оказаться пророческим. Оно лишь часть их некоего жестокого заговора. Ареку захотелось заорать от облегчения. Он и не предполагал, как сильно видение подавляло его до сих пор. Теперь он снова стал самим собой. Теперь он может верхом отправиться в битву, как и подобает герою — завоевателю.

Иван Петрович Страгов пришпорил свою лошадь. Они устало продвигались по снегу. То был долгий и тяжёлый марш верхом в сложных условиях, и лишь то обстоятельство, что объединённое войско вело с собой сменных лошадей, позволило добраться до Праага в столь короткий срок. Иван осматривал небо. Вид недобрый. Облака имели отвратительный красный окрас. Такие небеса Иван наблюдал и раньше, над горной грядой, что отделяла северный Кислев и Страну троллей от Пустошей Хаоса, но он никогда не ожидал увидеть нечто похожее столь далеко к югу, глубоко внутри родной земли. Возможно, правы прорицатели, и наступает конец света. Он повернулся к царице и произнёс:

— Мне это не нравится. Такое небо — недобрый знак. Словно сами Пустоши сместились к югу.

Царица взглянула на него светло голубыми глазами:

— Такое случалось и раньше, старый друг. Во времена Магнуса и Александра, когда роковая луна последний раз сияла на дневном небосклоне.

Иван сдержано улыбнулся:

— Такие слова никак меня не ободряют, ваше величество.

Царица пожала плечами. Верхом она ездила получше большинства мужчин, и её скакун не показывал никаких признаков усталости. «Волшебство», — думал он, но на неё он не мог сердиться.

Её магия была магией зимы и старых богов Кислева. Она не содержала в себе порчи Хаоса.

— Во всяком случае, всё хуже, чем ты думаешь. Впереди задействована мощная магия.

— Ты полагаешь, нас обнаружила орда?

— Я в этом уверена, старый друг, но сомневаюсь, что те жуткие заклинания предназначены для нас. Думаю, они направлены против стен Праага и воинов, что их защищают.

— Там моя дочь, — заметил Иван. — И многие из моих друзей.

— Молись за неё и за них, друг мой. Я боюсь, что к тому времени, как мы прибудем, нам останется только отомстить за них, и даже это может оказаться выше наших сил.

Феликс смотрел на безжизненное тело Истребителя. С одной стороны, он не желал верить, что это случилось. С другой, не мог. Истребитель был непобедим и, несмотря на саму суть его персональной цели, неуязвим. Готрек Гурниссон не может умереть. Однако Феликс сомневался, что кто — либо может выжить, получив удар по голове столь огромным куском скалы. Любой человек погиб бы моментально.

Он склонился вперёд и на всякий случай проверил у Истребителя пульс. Волна облегчения прокатилась по телу Феликса. Сердце Готрека билось по — прежнему, и билось сильно. Есть за что быть благодарным.

— Он жив, — произнёс Феликс.

Улыбки, осветившие лица гномов, быстро сменились их обычным угрюмым выражением.

— Что ты хочешь от Снорри, юный Феликс? — спросил Снорри Носокус.

— Наверное помощи, чтобы перетащить его отсюда.

— Какая с того польза? — поинтересовался Бьорни. — Мы найдём свою гибель здесь, Феликс Ягер.

— Да, какая с того польза? — поддержал его Улли.

Голос его прозвучал так, словно он надеялся, что Феликс назовёт ему какую — нибудь стоящую причину, чтобы уйти отсюда.

Феликс оглядел их, не веря своим ушам. Теперь они тут спорят, пока зверолюды взбираются на стены. Он напряг мозги, чтобы отыскать причину, что побудит этих упрямых идиотов оказать ему помощь.

— Ну, хотя бы то, что мы можем предотвратить попадание этого топора в руки богов Хаоса. Разумеется, вам всем понятно, что топор особенный. Возможно, это наш ключ к победе.

Бьорни и Улли медленно кивнули. Похоже, они задумались.

— И, раз уж Готрек жив, вы явно окажете ему огромную услугу. Такая смерть не к лицу победителю великого Кровожадного, герою Караг Дума.

— Снорри думает, в этом ты прав, юный Феликс, — сказал Снорри. — К тому же, он всё ещё не расплатился за пиво, которое Снорри оплачивал прошлой ночью.

— Ладно, тогда пошли, — позвал Феликс. — Чего ты ждёшь?

Он указал пальцем в сторону огромной армии Хаоса.

— В конце концов, ты всегда можешь вернуться и поискать смерти позже. И, давай начистоту, остаётся вероятность, что мы вообще не сумеем спастись.

Феликсу оставалось лишь надеяться, что его слова не прозвучали слишком уж правдоподобно.

Он поспешил приподнять неподвижное тело Готрека. Это оказалось непросто. Истребитель был весьма и весьма тяжёл. Снорри Носокус потянулся, схватил его за могучую руку, и легко поднял Истребителя.

— Снорри понесёт его, — сказал он.

— Один из вас пусть берёт топор, — произнёс Феликс.

Улли и Бьорни лишь тупо посмотрели на него.

— Но это же его топор, — заявили они.

Феликс раздражённо вложил свой меч в ножны и поднял топор из звёздного металла. На это потребовались усилия обеих рук, и он сомневался, что сможет воспользоваться им.

— Давайте — ка выбираться отсюда, — заметил он.

Уже за спиной он услышал брань и боевые кличи варваров, перелезавших через парапет.

«Жизнь так несправедлива», — думал Танкуоль. В тот восхитительный миг, когда увидел упавшего Истребителя, он решил, что тот мёртв. И дело явно шло к тому, что вскоре к нему присоединятся Ягер и те чокнутые гномы. Затем все его чудесные мечты мгновенно пошли прахом. Он увидел, как Ягер склонился над Истребителем и сообщил, что тот жив, а остальные помогли ему унести гнома.

Танкуоль был готов грызть собственный хвост от разочарования. Если бы у него только была возможность вмешаться, какой — нибудь способ сотворить заклинание: но сие было невозможно. Защитный барьер по — прежнему окружал эту часть стены, но даже если бы он отсутствовал, Танкуоль бы не рискнул привлечь внимание тех волшебников из орды. Какое разочарование: получить такой шанс разделаться с одним из самых опасных своих врагов, и не суметь использовать его. Всё бы решило одно простое заклинание. В тот момент Истребителя не защищала даже сила его топора.

Танкуоль проклинал мир, богов, врагов и всех, кого мог вспомнить, кроме собственной персоны. Он был потрясён явной несправедливостью произошедшего. Распираемый потребностью выть от отчаяния, он решил, что увидел достаточно. Пришло время возвращаться в своё тело, к своим планам. Возможно, у него найдётся какой — нибудь способ проникнуть в город и отомстить Готреку Гурниссону, пока тот находится без сознания.

Серый провидец поклялся, что если такой способ существует, и это не подвергнет большому риску драгоценную шкуру Танкуоля, он им воспользуется.

* * *

Арек прискакал к Гаргульим вратам. Его воины захватили и открыли их, а теперь вливались через них в оставленный без защиты город. Повсюду вокруг горели здания, огонь охватывал деревянные перекрытия, и каменная кладка обрушивалась, образуя почерневшие развалины. Зверолюды и варвары — кочевники с дикими криками носились по улицам города. Некоторым из них посчастливилось обнаружить бочки с элем, несомненно, среди развалин какой — то таверны, и они осушали кружку за кружкой.

«Пусть невежественная чернь развлекается, — подумал Арек. — Вскоре они пожалеют, что спалили эти здания. Они подумали, где им придётся расположиться теперь, когда наступила зима? Своими дикими песнями они, вероятнее всего, празднуют свою же неминуемую гибель, хотя об этом не догадываются». Демонический скакун моментально отозвался на мысленный приказ, Арек продолжил путь, а его телохранители из рыцарей Хаоса взглядами победителей разглядывали городские руины.

— Мы победители, — произнёс Баяр Рогатый Шлем.

Голос его звучал глухо из глубины панциря его богато украшенных доспехов.

— Пока нет, — ответил Арек.

Впереди можно было видеть внутреннюю стену, что была выше внешней, а за ней дерзко возвышалась могучая твердыня цитадели Праага. Арек понимал, что битва не закончена, пока не пали оба эти укрепления.

— Это лишь начало.

— Вряд ли они смогут долго сопротивляться нам.

Арек покачал головой, удивлённый невежеством даже собственных соратников из числа поклоняющихся Тзинчу. Уж им — то следовало проявить большую смекалку. Потери при взятии внешней стены оказались значительней, чем ожидалось, и теперь уничтожено более двух третей огромных демонических осадных механизмов. Большая их часть — тем проклятым гномом и его паршивым топором. Но хуже то, что, хотя стена и была захвачена, ни труп гнома, ни его топор не были обнаружены. Видение, что показали Ареку волшебники, снова принялось беспокоить его. Он видел гнома и человека, с видом победителей стоящих над его трупом. «Это всё ещё может произойти, — думал Арек. — Нет. Я этого не допущу».

— Объявите, что тот, кто принесёт мне голову истребителя Готрека Гурниссона и его товарища, человека Феликса Ягера, получит добычу на выбор и благословение повелителя Тзинча.

Его глашатаи незамедлительно поскакали выполнять приказ. Несмотря на победу, Арек был охвачен недобрыми предчувствиями. Похоже, выдвигаться вперёд было преждевременно.

* * *

Феликс, пошатываясь, шёл по узкой улице. Топор был убийственно тяжёл. Он начал понимать, каким образом Истребитель стал таким сильным. Достаточно всего лишь поносить это оружие несколько недель, чтобы обзавестись мускулатурой, как у кузнеца.

Феликс почуял запах гари. Издалека доносились победные крики воинов Хаоса и грохот обваливающихся зданий. Вдали он заметил одну из громадных демонических осадных башен, возвышающуюся над красными черепичными крышами зданий. Солнце скрывалось за дымом и зловещими красными облаками, но всё вокруг было освещено потусторонним заревом горящих домов. В конце улицы он заметил толпу веселящихся дикарей и зверолюдов. Не знай он о том, что происходит, мог бы подумать, что умер и попал в ту самую огненную преисподнюю, что так любят упоминать бездарнейшие из проповедников — сигмаритов.

— Куда? — спросил Улли, нервно облизывая губы.

Это был хороший вопрос. Что им требуется, так это разыскать, по — возможности, Макса Шрейбера, или лекаря, на худой конец. Лучший шанс — храм Шаллии, где жрицы голубиной богини даруют милосердное благословение своей госпожи больным и раненым. Это если предположить, что какой — нибудь из храмов пока уцелел. Вероятнее всего, они все сожжены и разграблены хаосопоклонниками. Почему — то ему не верилось, что те позволят устоять домам иных богов.

— Бессмысленно идти во внутренний город, — заявил Бьорни. — Сейчас ворота должны быть накрепко закрыты, если защитники хоть чего — то соображают.

— Прошло недостаточно времени, — сказал Феликс. — Сомневаюсь, что князю удалось столь быстро привести туда всех своих людей.

— Нет никакой разницы, — уверенно произнёс Бьорни.

Эту сторону характера уродливого истребителя Феликс никогда ранее не замечал. В пылу битвы Бьорни говорил, как настоящий солдат, а не тот скабрезный грубиян, которым был в обычных условиях.

— Кто не успел, тот не успел. Долг стражей ворот — закрыть их и удерживать, неважно, кто там остался снаружи.

— И куда нам теперь деваться? — спросил Улли. В его голосе явно слышалась паника.

— Как обычно, в дерьмо зверолюдов, — ответил Бьорни и загоготал.

— Что — то ты слишком уж весел, учитывая обстоятельства, — заметил Феликс.

Бьорни глянул на него и подмигнул.

— А почему нет? Я жив, хотя ожидал уже просить прощения у своих предков в аду. И перспектива гибели по — прежнему никуда от меня не делась. Почему бы не скрасить эти несколько лишних минут среди живых?

— Действительно, почему? Но нам всё же нужно доставить Готрека к лекарю.

— В одном из тех переулков находится церковь Шаллии, — сказал Бьорни. — Одна из жриц излечила меня от мерзкой сыпи, которую я подцепил от …

— Избавь меня от подробностей, — произнёс Феликс. — Показывай дорогу.

Макс смотрел, как огромные ворота внутреннего города с лязгом захлопнулись за ним. Он не мог припомнить, чтобы когда — либо так уставал. Он чувствовал себя полностью выжатым, однако им также владело ощущение, что он должен кое — что сделать. Посмотрев по сторонам, он увидел князя. Тот выглядел разгневанным, но хорошо это скрывал. Макс видел, как личная охрана князя буквально забросила его на спину лошади, как только была оставлена внешняя стена. Его телохранители едва не растоптали копытами лошадей тех, кто оказался на пути. Макс был только рад, что его и Ульрику посчитали достаточно ценными для того, чтобы прихватить с собой. Его не привлекала идея оказаться запертым в ловушке между городскими стенами с неистовствующими хаосопоклонниками.

Ульрика так вглядывалась в огромные деревянные створки, обитые железом, словно смогла бы что — то за ними увидеть силой своего взгляда.

— В чём дело? — спросил Макс.

— Там Феликс и остальные.

— Теперь уже слишком поздно об этом беспокоиться, — произнёс он. — Ты им ничем не поможешь.

— Я знаю. Я лишь желаю, чтобы мы были вместе.

Хотя Феликс и был его соперником, Макс испытывал похожее чувство, и не только потому, что сдружился с парнем и Истребителем. Он почему — то ощущал уверенность, что если кому и доведётся пережить эту заваруху, так это тем двоим. И в этом случае было бы неплохо находиться рядом с ними.

Князь уже прошёл в боковой проход, что вёл к лестнице на сторожевую башню. «Отправился посмотреть, как горит его город, — подумал Макс. — Полагаю, нам следует к нему присоединиться».

Внутри церкви было холодно и тихо. Феликс оглядел иконы на стенах, изображающие богиню и её святых, и огромный символ голубя, вырезанный на алтаре. Помещение было заполнено испуганными и израненными людьми. Окровавленные перебинтованные мужчины лежали на полу. Повсюду находились плачущие женщины и кричащие дети. Эти несчастные явно не сумели добраться до безопасного внутреннего города.

Феликс гадал, может ли хоть чем — то помочь этим людям. Вряд ли. Все они, вероятно, обречены. Лишь вопрос времени, когда сюда доберутся воины Хаоса, или церковь загорится от пожара. Он сомневался, что деревянное здание долго продержится, какая бы из двух зол ни возникла.

Феликс смотрел, как Снорри и остальные истребители несут Готрека, проталкиваясь к алтарю сквозь толпу. Он устало проследовал за ними, разглядывая по пути иконы. В Альтдорфе он, будучи малолетним ребёнком, много раз бывал в храме Шаллии. Его мать умирала от изнурительной болезни, и они приходили умолять богиню смилостивиться над ней. Несмотря на все подношения отца, богиня по какой — то неисповедимой причине не вняла мольбам. Это событие оставило у Феликса двойственные чувства к церкви. Ему нравились добрые, негромко разговаривающие жрицы, но он не мог понять, почему Шаллия не ответила на его молитвы. В конце концов, она же богиня, в её власти, предположительно, сделать почти всё, что угодно. Он подавил эти мысли. Незачем терять время попусту.

Навстречу истребителям поднялась жрица. Она выглядела бледной, усталой и обессиленной, так же выглядел Готрек после уничтожения демонических башен. Видимо, жрицы милосердной богини в процессе лечения затрачивают и собственные силы. Сие вполне логично, учитывая то, что Макс рассказывал ему о природе чародейства. Феликс лишь надеялся, что женщина сохранила достаточно сил, чтобы оказать помощь Готреку.

— Кладите его вниз у алтаря, — сказала она.

Снорри без разговоров подчинился, затем встал рядом, почтительно приложив к сердцу свою огромную лапищу. Жрица провела рукой надо лбом Готрека.

— Его дух силён, — заметила она. — Он может выжить.

— Сейчас нам нужно поднять его на ноги, — заявил Феликс. — Ты можешь чем — нибудь помочь?

Женщина подняла глаза на Феликса. Он пожалел, что столь резко разговаривал с ней. Огромные чёрные круги у глаз выдавали сильную усталость. Она едва не падала от истощения. Увидев в руке Феликса топор, она удивлённо вздохнула:

— Это его топор?

— Да. А что?

— Это оружие великой мощи. Даже отсюда я ощущаю его силу.

Она снова посмотрела на распростёртое тело Истребителя.

— Я посмотрю, что смогу сделать.

Она опустилась на колени рядом с Готреком и положила руку на его лоб. Закрыв глаза, она принялась раскачиваться из стороны в сторону, произнося имя своей богини. Ореол света замерцал вокруг её головы и руки. Края раны на голове Готрека начали срастаться, и через некоторое время его здоровый глаз задрожал и раскрылся.

— Ты позвала меня обратно, — произнёс гном слабым и изумлённым голосом. — Я стоял у ворот Зала Предков, и они не позволяли мне войти. Они заявляли, что я не искупил свою вину в бою. Моя душа обречена скитаться без приюта в вечном мраке.

— Помолчи, — сказала жрица, гладя его по голове, словно ребёнка. — Тебя ударило по голове. От такого часто возникают необычные мысли и видения.

— Это не было похоже на сон.

— Иногда бывает и так.

— Тем не менее, я в долгу перед тобой, жрица. И этот долг я выплачу.

— Тогда не забудь, что ты ещё должен Снорри пиво, — заметил Снорри.

Готрек уставился на него.

— С какой стати?

— Я дотащил тебя сюда.

Готрек одарил его кривой улыбкой.

— Тогда я угощу тебя кружкой или двумя, Снорри Носокус.

— Значит, правду говорят, — радостно заметил Снорри, — что всё когда — то происходит в первый раз.

Арек ругался, пока проезжал по разорённым улицам Праага. Кругом царило безумие. Армия развалилась, предаваясь грабежу и разрушениям. Воины напивались, ссорились и приносили в жертву своим демоническим покровителям души тех защитников, до которых смогли добраться. Теперь потребуется несколько дней, чтобы восстановить порядок, а этих — то дней у них может и не оказаться. Необходимо взять и удержать Прааг, прежде чем наступит глубокая зима. Им требуется укрытие, а не город, обращённый в развалины.

У Арека стало появляться ощущение, что его бог издевается над ним. Он понятия не имел о масштабах сложнейшей задачи поддержания целостности своего войска. Ещё несколько подобных побед будут равны поражению. Арек глядел на пьяных воинов, горящие здания, на явный идиотизм всего происходящего, и еле сдерживал порыв убивать. Огонь полыхал, как в печи, совершенно бесконтрольно. Он даже со своего места чувствовал жар.

— Прикажите воинам прекратить поджоги зданий, — распорядился Арек, подозревая, что уже слишком поздно, и пожар никак не сдержать.

— Это не наши воины, — заметил Баяр Рогатый Шлем. — Это всё кислевиты. Их рук дело. Они подожгли свои дома, когда отступили в цитадель. Упрямый народ.

Арек кивнул. Ему следовало этого ожидать. Кислевиты не глупцы. Они понимают ситуацию не хуже него. Знают, что зима отомстит за них завоевателям, оставшимся без продовольствия и укрытия. Арек понимал, что он и его воины Хаоса выживут, как и большинство чародеев, но зверолюды и люди опустятся до пожирания себе подобных, как бывало в холодное время года. Огромная орда испарится. Арек не сомневался, что вскоре различные группировки перессорятся и начнут охотиться друг на друга. Либо так, либо воины разбегутся, рассчитывая пристать к армии другого великого полководца.

Хотя ему было крайне неприятно это признать, колдуны оказались правы в том, что рискованно нападать в такое время года. Арек сделал ставку и проиграл. Однако он успокаивал себя мыслью, что постарается, на крайний случай, чтобы никто из кислевитов не дожил до момента, когда смог бы насладиться своей жалкой победой. Прискакал гонец:

— Сообщение, повелитель Арек.

Полководец жестом указал ему продолжать.

— Армия кислевитов приближается с запада. Севернее от нас появилось войско скавенов. Моргар Меч Погибели повёл свои войска им навстречу.

Арек выругал военного предводителя кхорнитов. Вечно тот ищет славы. Вечно ищет больше побед, больше крови и душ в жертву своему ненасытному унылому богу. Как будто ему недостаточно сперва зачистить Прааг от защитников. Ему подавай другие сражения. Арек с трудом взял себя в руки. В сложившихся обстоятельствах, это, возможно, неплохая идея. Всё — таки не дело иметь за спиной скавенов, способных атаковать его армию с тыла. Арека беспокоил вопрос, что делать с приближающимися кислевитами? Они, должно быть, неслись вскачь подобно демонам, чтобы поспеть сюда так скоро. Арек сомневался, что его воины, опьянённые резнёй, сейчас в состоянии остановить кислевитов.

Он поспешно перебрал имеющиеся у него варианты. Ему нужно погасить этот пожар и сохранить город. Сейчас такое возможно лишь с помощью магии. Вот работа для Келмайна и Лойгора, чёрт дери их непокорные души. Если кто и в состоянии справиться, так это они. Резервы, ожидающие снаружи городских стен, могут сдерживать кислевитов, пока он не соберёт превосходящие силы, чтобы бросить против них. Кроме того, кислевитов ненадолго задержат холодные воды реки. Понадобится время, чтобы перевести армию по мостам и бродам.

Арек быстро отдал распоряжения гонцу, а затем поскакал в толпу, жёстким командным голосом отдавая приказы.

— Серый провидец Танкуоль! Очнись! — проревел в ухо знакомый низкий голос.

Танкуоль вывел себя из транса, сдержав порыв поразить Изака Гроттла самым разрушительным из своих заклинаний.

— Да! Да! В чём дело? — спросил он.

— На нас напали, — сообщил Гроттл. — Воины Хаоса, демоны и зверолюды подошли с юга. Почему ты нас не предупредил?

«Потому что я наблюдал за более интересными вещами», — едва не ответил Танкуоль, но сдержался. До него начал доходить смысл слов Гроттла. Войско воинов Хаоса вот — вот атакует их! Положение серьёзное! Танкуоль должен немедленно предпринять действия по спасению своей драгоценной жизни.

— Сколько их? Как близко? Быстрее! Быстрее! — заверещал он.

— Тысячи. Почти подошли к нам, — заикаясь, ответил Гроттл.

— Почему ты не известил меня раньше?

— Мы пытались, но ты был в глубоком магическом трансе. Мы подумали, что ты, должно быть, общаешься с самой Рогатой Крысой.

— Весьма скоро это предстоит всем нам, если не приготовимся к обороне.

Танкуоль поспешно прорявкал приказы и распоряжения. Его бойцы, охваченные дурными предчувствиями, помчались их исполнять.

Готрек поднял свой топор и внимательно его осмотрел. Как обычно острое, лезвие сверкало. Ярко горели руны. Казалось, Истребитель черпает силы из оружия. Он по — прежнему был бледен, как привидение, но выглядел способным сражаться. Безумная ярость светилась в его единственном целом глазу. Снаружи доносились отдалённые звуки сражения.

— А ну — ка пошли, — заявил он. — Время убивать.

(обратно)

Глава тринадцатая

— Не то чтобы я испытывал какие — либо сомнения в отношении слов вашего величества, но вы полагаете, что он выдержит? — с опаской спросил Иван Петрович Страгов.

Обычно Ледяная Королева — весьма спокойная и хладнокровная женщина, но если уж теряет терпение, то сравнимо это со снежным бураном.

— Он выдержит, старый друг, — ответила она, с удовлетворением осматривая дело своих рук. — Я гарантирую.

Убеждённость в её голосе заставила поверить и его, хотя, не наблюдай он сие собственными глазами, посчитал бы всю эту затею немыслимой. Несомненно, магия Ледяной Королевы сильна. Иван видел, как она встала подле медленно текущих серых вод реки и произнесла заклинание. Широко разведя руки в стороны, она призвала восточный и западный ветра. На реку посыпался снег, воздух стал невероятно холодным. Через мгновения прямо на глазах на поверхности реки образовался тонкий ледяной слой, который с невероятной скоростью распространился от места, где стояла Ледяная Королева. За минуту образовались массивные льдины. Через десять минут вся река покрылась плотным слоем льда. Теперь сверху нанесло снега, и если бы не ложбина, образованная берегами, Иван не смог бы утверждать, что там вообще находится река.

— Идите, — сказала царица. — Он выдержит наш вес.

Подкрепив слова действием, она пустила лошадь в галоп и поскакала через замерзшие воды. С мощным криком Войско Господарское последовало за ней.

— Смотри туда! — сказала Ульрика, указывая в небо.

Макс поднял взгляд, ожидая увидеть опускающихся на них гарпий. Он, разумеется, увидел несколько этих ужасных созданий, но они летели вверх, чтобы атаковать нечто огромное, спускающееся сквозь облака.

— Это „Дух Грунгни“, — изумлённым голосом сообщила Ульрика.

«Хвала Сигмару, — подумал Макс, устыдившись своих мыслей. — По крайней мере, у нас будет способ убраться отсюда».

У него на глазах борта воздушного корабля озарились яркими вспышками. Гарпии посыпались на землю, скошенные мощным оружием „Духа Грунгни“.

Глядя на своего брата — близнеца, Келмайн видел, как на знакомом лице отражается его собственное истощение. Ни одно живое существо не способно без последствий выдержать стресс, который они испытали в этот день. Они воспользовались силами, обычно доступными лишь величайшим из демонов, и это вымотало их до предела, оставив практически без сил. Обратная магическая отдача от уничтожения башен едва не привела их к безумию. Многие из их подручных оказались не столь удачливы. Они бессвязно бормотали и корчились в снежных сугробах неподалёку. Пока ни он сам, ни его брат не способны накопить энергию, чтобы убить их.

— Ты тоже чувствуешь это, брат? — произнёс Лойгор.

Келмайн смог лишь кивнуть. Они ощущали на западе таинственные возмущения огромной силы, мощную человеческую магию, использующую силу холода кислевитской зимы. На севере находилось другое возмущение, иное, затронутое Хаосом, но тоже огромной силы. По предположению Келмайна, то были скавены, и он был уверен, что брат с ним согласится. Близнецов, силой не уступающих этим возмущениям, в нормальных обстоятельствах не беспокоила бы вызвавшая их причина. Лишь очень немногие чародеи мира вызывали у них опасения. Но обстоятельства сейчас далеки от нормальных. В последующие дни ни один из братьев не сможет использовать магию в полную силу. Высвобожденные сегодня братьями катастрофические энергии истощили большую часть их собственных сил.

Приближался скачущий всадник. Келмайн пристально глядел на воина Хаоса, заметив серебряный шлем, который носили личные гонцы Арека. Всадник подскакал прямо к ним и, останавливая скакуна, поднял его на дыбы.

— Повелитель Арек приказывает вам погасить пожар в городе, — дерзко прокричал он.

Келмайн посмотрел на брата. Лойгор ответил ему взглядом. Оба одновременно расхохотались.

— Передай повелителю Ареку, что мы, со всем сожалением, должны отказать в его вежливой просьбе, — произнёс Келмайн.

— Что? — пролепетал воин Хаоса.

— К сожалению, в настоящий момент это невозможно, — пояснил Лойгор.

— Невозможно? Повелитель Арек прикажет содрать с вас кожу живьём.

— Угрожать нам — крайне недальновидная мысль, — заметил Лойгор.

— Точно, крайне недальновидная, — подтвердил Келмайн.

Он собрал достаточно энергии, чтобы расплавить доспехи гонца. Капли металла зашипели на снегу.

— Брат, это было неразумно, — произнёс Лойгор, одобрительно улыбаясь.

— Согласен, но он того заслуживал.

— Что будем делать теперь?

— Ждать и наблюдать. Я подозреваю, повелитель Арек вскоре обнаружит, что удача от него отвернулась.

— Мы предупреждали его о неправильном расположении звёзд. Но разве он слушал?

— Как думаешь, сколько ещё демоны смогут оставаться в этом мире? Это по твоей части.

— Ещё час, самое большее. Куда вероятнее, гораздо меньше.

— Ладно, сейчас на юге есть и другие полководцы, а пути Древних скоро откроются.

— Тогда давай во что бы то ни стало поглядим, что же произойдёт.

Феликс зарубил очередного зверолюда. Он уже сбился со счёта, скольких убил с момента, как они выбрались из лабиринта переулков, окружавших церковь. Он посмотрел вокруг. Гномы казались довольными собой. Убивая, они ухмылялись, словно безумцы. Он полагал, что этого и следовало ожидать. Гномы близки к тому, чтобы найти свою долгожданную погибель.

Феликс парировал удар здоровенного, одетого в шкуры варвара. На шее мужчины висело ожерелье из ещё кровоточащих ушей. Феликс заметил, что многие из ушей достаточно малы, чтобы оказаться детскими. Мужчина проорал что — то на непонятном языке, и снова неуклюже замахнулся на Феликса чёрным железным мечом. Феликс пригнулся и с размеренной жестокостью, которой в себе не ожидал, прицельно ударил в живот, провернув меч в ране, прежде чем вынуть его. Напоследок он пнул упавшего и вопящего мужчину прямо в зубы.

— Погляди вверх! — услышал он вопль Улли.

Феликс отважился поднять взгляд и, несмотря на отчаяние, почувствовал душевный подъём. Над ними пролетал хорошо знакомый контур „Духа Грунгни“. Похоже, возвратился Малакай Макайссон. Феликс мог лишь надеяться, что тот привёз подкрепления.

Однако он сомневался, что воздушный корабль способен нести в себе достаточно людей, чтобы хоть как — то изменить соотношение сил в этом противостоянии.

Вокруг Арека обваливались горящие здания. Стена огня метнулась наружу, вынудив его и рыцарей сместиться на другую сторону улицы. Он посмотрел в небо и потряс кулаком. Падала ещё одна чёрная бомба, сброшенная с того летающего корабля. Взрывом Арека сбросило с лошади. Куда подевались гарпии? Почему его маги молниями не собьют с небес этот проклятый воздушный корабль? Оглядевшись, он увидел, что взрывом убило нескольких его телохранителей. Остальные ускакали. Они явно потеряли его в этом хаосе из дыма, огня и взрывов.

Не имеет значения. Неподалёку слышны боевые кличи зверолюдов. Он отыщет их, возглавит и вернётся в бой. А когда Арек снова увидит своих любимых колдунов, у него найдётся для них кое — что похуже бранных слов.

Танкуоль наблюдал, как рыцари Хаоса волна за волной накатываются на его войско. Огромные воины бросались сквозь снег с именем Бога Крови на устах, и угрожали пересилить даже штурмовиков. Уже дважды Танкуоль был вынужден прибегнуть к магии, чтобы их отбросить, дважды ситуация становилась критической. Серый провидец воспользовался рассеянной вокруг тёмной магической энергией, чтобы наделить своивойска свирепостью, ранее невиданной для любой армии скавенов, и всё же этого оказалось едва достаточно. Танкуоль давно собирался воспользоваться заклинанием побега, чтобы перенести себя подальше от схватки, но не было уверенности, что армия Творцов без него не развалится, а тогда он будет быстро настигнут кхорнитскими всадниками. «Возможно, до этого ещё дойдёт, — думал он, пережёвывая кусочек очищенного искривляющего камня, высвобожденная энергия которого понеслась по его венам.

— Они идут! Они идут снова! — завопил ему в ухо Изак Гроттл.

Танкуоль сделал для себя мысленную пометку: если дела пойдут хуже некуда, перед попыткой побега следует разнести тучного Творца на составные части.

Иван Петрович Страгов скакал сквозь ряды хаоситов, рубя каждого, кто оказывался на пути его сабли. Сверху нависало кроваво красное небо. Горящий город Прааг пульсирующим светом освещал всю адскую картину боя. Впереди Ивана зверолюды, что — то прокричав, побежали к своим окопам. Все земляные укрепления противника были обращены к городу, что показывало, насколько он самонадеян. «Отлично, — подумал Иван, — теперь вы за это поплатитесь».

Впереди кто — то поджёг массивный требушет. Огромная осадная машина вспыхнула, словно гигантский факел. Как прирождённый воитель, рядом с Иваном сражалась Ледяная Королева и её телохранители. Меч царицы пылал в её руке. Древние руны сверкали по всей длине клинка. Неожиданно местность была очищена от последних зверолюдов. Воспользовавшись затишьем, Ледяная Королева заговорила:

— От этого места несёт злой магией. Стянутые сюда энергии не наблюдались уже столетиями. Здесь были демоны, да, и кое — что похуже.

— Что может быть хуже демонов, ваше величество? — осторожно спросил Иван.

— Люди, которые призвали их.

В этом Иван не был уверен, но возражать не стал. Впереди он заметил новых врагов, тысяча за тысячей выходящих из ворот Праага, охваченных боевой лихорадкой и готовых умереть в бою.

— Моя королева, беспокоиться о тех мерзких людях нам, похоже, придётся позже, — заметил он.

— Да, старый друг, сейчас мы должны сосредоточиться на демонах.

Глядя на пылающие фигуры по центру приближающейся орды, Иван ясно понял, что она имела в виду. Он помедлил, лишь чтобы вверить Ульрику свою душу и душу дочери, а затем вновь приготовился к атаке.

По раскачивающейся верёвочной лестнице Макс карабкался в гондолу воздушного корабля. Ветер впивался в его лицо, и Макс бросил последний взгляд вниз. Подъём был долог. Далеко внизу лежали улицы горящего города. Ульрика помахала ему рукой и побежала догонять княжеские войска. Он молился, чтобы с ней всё было хорошо. Она и собственная жизнь имели для Макса равное значение. Однако он не представлял, что плохое может угрожать ей теперь. Никто не покинет внутренний город, чтобы отправиться в это пекло.

Приветствовал его коренастый, одетый в кожу истребитель — инженер, Малакай Макайссон. Кожаный лётный шлем гнома имел прорезь под возвышавшийся над его головой окрашенный хохол. Очки из хрусталя, которые он одевал, управляя гирокоптером, были сдвинуты на лоб.

— Ты не торопился, Малакай, — заметил Макс.

И всё же обнаружил, что улыбается, протягивая руку, чтобы обменяться с истребителем рукопожатием.

— Да, ну це, у нас появылысь невелыки техничны проблемы, потом неприятности из — за встречного ветра, да ще ушло время, шоб собрать всих хлопцив, — произнёс Макайссон несколько смущённым голосом. — Да ище „Дух“ трошки перегружен.

— Ну, лучше поздно, чем никогда.

— Ось и я так всегда кажу. Де Готрек и той хлопець, Феликс Ягер? Воны не с тобой?

Пришёл черёд смущаться Максу.

— Я не знаю, где они. Последний раз видел их на внешней стене. В цитадели их нет. Вероятно, сейчас они сражаются в городе.

— Шо ж, як шо кому и вольготно в цьой неразберихе, так цьой паре, так шо я лучше займусь делом.

— Что за дело?

— Король — истребитель поручив мени доставить сюда його воинов. Прыняв на борт сотню, роспыхав по всим углам и закоулкам. Де якых даже наверх, в аэростат. Лучше бы нам высадыть хлопцив на землю, тоди вони зможуть прынять участие в бою, а я всерьёз возьмусь за зверолюдов.

Пока Макс и истребитель беседовали, воины — гномы с суровыми лицами протискивались в люк и спускались по верёвочной лестнице вниз.

— Я собирався отправыться назад за остальными, но, похоже, воно того не стоит. До того времени, як я вернусь, сражение вполне може закончиться.

— Пригодится любая помощь, Малакай.

— Да, я тут установыв на „Дух Грунгни“ кое — яке нове вооружение. Я покажу тоби через мынуту, як тильки хлопци спустятся. Це одна из тих причин, шо задержала мене так довго. Я думав, мени може прыгодиться шото особенне.

Макс гадал, что же такое мог привезти Малакай Макайссон, столь смертоносное, что способно изменить ход сражения. Он знал, что если кто и мог создать подобную штуковину, то это истребитель — инженер.

— Это последние? — спросил Феликс.

— Снорри так не думает! — произнёс Снорри, вглядываясь в сумрак.

Под ногами Феликса начал хлюпать снег, растопленный жаром горящих зданий. Кровь смешалась с водой. Отблески пламени на красноватой грязи выглядели необычно.

— Тогда куда они все подевались? Кажется, их стало меньше, чем минутой ранее.

— Это потому, что мы многих перебили, юный Феликс, — сказал Снорри.

Феликс покачал головой. «Как вообще Снорри Носокус дожил до своих лет, будучи настолько тупым?» — недоумевал Феликс.

— Человечий отпрыск прав, — поддержал Готрек. — Что — то увело их отсюда, и это не только „Дух Грунгни“.

— О чём только думает Макайссон? — спросил Улли. — Повисел с минуту над головами, побомбил хаосолюбов, а затем пропал.

— Нам просто не видно его отсюда, — сказал Феликс. — Полагаю, он направился в цитадель. Должно быть, привёз каких — нибудь бойцов или оружие.

— Скоро мы это узнаем, — произнёс Бьорни. — Пошли. Посмотрим, сможем ли мы отыскать ещё немного зверолюдов на расправу.

— Снорри думает, что это хорошая мысль, — поддержал Снорри.

— И если потянешь цей рычаг, — сказал Малакай Макайссон, потянув рычаг, — на мелких ублюдков буде сброшен алхимический огонь. От так!

Макс знал достаточно, чтобы понимать, что происходит. Это было то самое вещество, что использовали боевые машины на стенах — неугасающий огонь древних. Даже вода или снег не могли его потушить. Он будет гореть целыми днями. Раздавшиеся внизу вопли подсказали волшебнику, что зверолюдам знание это досталось тяжёлой ценой.

— Малакай, разве не опасно перевозить алхимический огонь на воздушном корабле? Ты всегда твердил про опасность пожара, а это одно из самых легковоспламеняющихся веществ, какие только известны чародеям.

Малакай дёрнул другой рычаг управления и покрутил колесо, развернув „Дух Грунгни“ для очередного захода на орду Хаоса.

— Ну… ладно, ты прав, но, знаешь ли, я подумал, шо на цей раз риск цього стоить. Я не змог прыдумать ничого получше. Якшо може це, — добавил он, потянув другой рычаг.

— А это что?

Снизу донёсся звук невероятно мощного взрыва.

— Чертовски велыки бомбы. Багато, багато пороха. Стоило це сумасшедших грошей, но чого нет, раз платыть король — истребитель?

— Малакай, ты сошёл с ума, — вздрогнув, сказал Макс.

Алхимический огонь и тонны пороха на перегруженном воздушном корабле, летящем сквозь бурю! Чудо, что они вообще долетели. Знай он об этом, никогда бы не вызвался подняться на борт, чтобы сообщить истребителю, как обстоят дела. Весьма вероятно, в настоящий момент это наиболее опасное место на поле боя.

Если всего лишь одно заклинание огненного шара сможет пробиться сквозь защитные чары, которые он наложил на корабль перед его отправлением в Пустоши Хаоса — сила взрыва забросит всех находящихся на воздушном судне на Моррслиб. Не удивительно, что Малакай летает с минимальным экипажем. Это чудо, что вообще кто — то сознательно решил остаться на борту.

— Я тоби ось шо скажу, Макс. Пару раз за цей перелёт я чуть не наложив в штаны. Николы больше не решусь на подобное. Даже якшо доживу до пятисотлетия.

— Рад это слышать, — произнёс Макс.

Он гадал, чем сейчас занята Ульрика. Прямо сейчас не сражается ли она в городе? Малакай снова потянул за рычаг. Послышался долгий свист, за которым последовал мощный взрыв.

— Превосходно, — заявил Малакай, глядя назад и вниз. — Попал в одну из тых здоровенных осадных башен.

— Похоже на взрыв, — заметил Феликс. — Мощный. Что за новая дьявольщина?

— Я бы сказал, что это проделки Малакая Макайссона, — произнёс Бьорни.

Все они видели воздушный корабль, пролетевший над головами несколько минут назад, и знали, на какие выдумки горазд истребитель — инженер.

— Похоже на много взрывов, — сказал Снорри.

Он тоже был прав. Звук был такой, словно вдали прогремели продолжительные раскаты грома. Земля содрогнулась, и несколько пылающих зданий едва не обвалились. Когда они пробегали через площадь, в нос ударил необычный химический запах. Готрек звучно принюхался.

— Алхимический огонь. Только безумцу, вроде Макайссона, могла прийти мысль притащить это на воздушный корабль.

Но в его голосе прозвучало восхищение сумасшедшим инженером.

Келмайн с братом наблюдали за огромным воздушным кораблём, пролетающим над ордой Хаоса, вываливающейся из горящего города.

— Защита, — заметил он.

Руны, защищающие летящую машину, его магическим чувствам виделись горящими маяками.

— Солидная, — согласился Лойгор. — Хотя, имея время, мы бы её преодолели.

— Имея время и отсрочку на восстановление сил, ты имеешь в виду, — добавил Келмайн, хитро подмигивая брату — близнецу.

— Думаешь, нам стоит попробовать?

— Нет. Что бы ни случилось, армия Арека обречена. Глупцу следовало прислушиваться к нашим советам. Зачем тратить наши силы в попытке отсрочить неизбежное? Они потребуются нам, чтобы удрать отсюда.

— Боюсь, ты прав, — согласился Лойгор.

— Придёт и наше время, — сказал Келмайн. — Когда откроются пути Древних, мы сможем делать, что пожелаем. Мы можем объединить остальных полководцев и приблизить завершение великого плана.

— Арек всё ещё может победить.

Келмайн засмеялся.

— Ты действительно в это веришь? Я думаю, что здесь он столкнулся с противостоянием древних сил. Я уже чувствую, как исчезают демоны.

— Тогда мы, может, пойдём, пока нас не поймали.

Колдуны взмахнули руками. Воздух замерцал, и через мгновение оба исчезли, оставив после себя около дюжины трупов подмастерий, чью энергию они позаимствовали.

Арек вёл своих зверолюдов вдоль улицы. Его переполняло бурлящее чувство досады. Он чувствовал, что события почему — то обернулись против него, и он занимается не тем, чем должен. Вот сейчас ему следовало бы вести свою армию на кислевитов. Глядя, как огромный воздушный корабль сеет смерть среди его войск, Арек понимал, что тем необходим кто — то, кто организует их для отражения нападения.

«Где же чародеи? — снова спросил он себя. — Они непременно должны сбить эту штуку с неба». Арек снова выругался. Если бы он только не использовал гарпий ранее, те могли бы навалиться на воздушный корабль и свалить его с небес, несмотря на смертоносное вооружение. А теперь лишь очень немногие проскочили мимо тех смертоносных пушек. «Да уж, век живи — век учись, — подумал он. — В следующий раз буду умнее».

Впереди шёл тяжёлый бой. Зверолюды дрались с людьми и гномами. Арек бросился в битву. Резня приносила ему наслаждение. Прошло некоторое время с тех пор, как он последний раз удовлетворил свою склонность к кровавым побоищам, и Арек почти позабыл, каким наслаждением может оказаться использование своего физического превосходства. Рубить и резать в бою — в этом было нечто изначальное, первобытное. В подобных случаях он понимал, почему люди поклоняются кровавому богу Кхорну.

Его атаковал воин — человек в плаще с крылатым львом Праага. Лицо мужчины было бледным, а широко раскрытые глаза не выражали мыслей. На губах выступила пена. Ареку было ясно, что перед ним берсерк, почти обезумевший от ярости и страха. Тот бросился на воина Хаоса, выкрикивая что — то невразумительное. Под шлемом лицо Арека скривилось в мрачной усмешке. Это чересчур легко.

Стражник направил удар прямо в голову Арека. Тот легко отбил удар руническим мечом, отколов при этом куски стали от клинка противника. Взмахом топора Арек снёс голову мужчины с плеч. А затем бросился в схватку, рубя на ходу. Каждый удар попадал в цель, отрубая конечности, снося головы с плеч, оставляя на мостовой изувеченные, истекающие кровью тела и внутренности.

Арек позволил себе насладиться боем, сражаясь с хладнокровной точностью, присущей последователям Тзинча. То было славное развлечение. Чётко рассчитывалось каждое движение: удар, блок, шаг, уклонение. С молниеносной скоростью и математической точностью Арек оценивал окружающую обстановку. В рукопашной он двигался, словно смертоносный вихрь, разметая вокруг крошечные частички жизни — плоть и кровь. С каждым ударом сердца он забирал души.

Арек был почти рад, что цепь сложившихся обстоятельств привела его в это отдалённое место, в самую гущу боя. «Слишком долго я отсиживался на троне повелителя, — думал Арек. — Это крещение кровью необходимо, дабы вспомнить, что я не только последователь Тзинча, но и воин».

Он почувствовал что — то неподалёку: могучую таинственную силу, враждебную ему и ему подобным. Внезапно в мыслях Арека пронеслось видение Истребителя и его топора. Возможно ли, что гном уцелел и каким — то образом смог вернуться в бой? Если так, то уже слишком поздно что — либо менять.

Часть его сознания, понимая, что тут присутствует нечто, способное покончить с бессмертным существованием Арека, предупреждала его убираться подальше от того, чем бы оно ни оказалось. Та часть разума, что позволила ему прожить столь долго и вознестись столь высоко, знала, что риск того не стоит, что по — прежнему остаётся незначительная вероятность его поражения. Если бы Арек не прислушивался к голосу разума, не бывать ему тем, кем ныне стал. В конце концов, бессмертия он достиг, используя обстоятельства и сводя риски к минимуму. Если живёшь достаточно долго, когда — то может сработать и один шанс из миллиона.

В то же время частью сознания он воспринимал тот факт, что перед ним достойный противник, куда более значительное испытание, чем эти жалкие смертные вокруг. Эта столь долго дремавшая часть, что пробудилась в пылу сражения, желала встретить угрозу и победить. И Арек был достаточно умён, чтобы осознать, что сей вызов привлекателен и для иной части его личности. Запрятанная ещё глубже, чем прочие, однако всё ещё существующая, эта часть пресытилась долгой жизнью, утомилась вечной войной, устала от постоянной рутины ежедневной борьбы. Арек опознал эту сторону своей личности — подлинного внутреннего врага, слабую человеческую сущность, что подчас испытывала вину или страх, и попросту желала со всем этим покончить.

Он понимал, что должен искоренить эту сущность. Она груз, тянущий его назад, привязывающий к бытию смертного, искушающий провалом и уничтожением. Арек знал, что должен выйти из боя, избежать той силы, что подходит всё ближе. И всё же не мог. Глубоко сокрытая часть его существа, слабая, жалкая и скулящая, та часть, которую он презирал, по — прежнему обладала некоторой силой, как и жажда битвы, как и стремление показать себя достойным. И, сложившись воедино, эти причины гнали его вперёд, в битву, в то время как более мудрая часть сознания твердила, что лучше для него убраться прочь.

Феликс Ягер смахнул пот со лба. И сразу же заметил, что его рукав стал красным. «Кровь, — подумал он. — Вопрос лишь в том, моя она или чья — то ещё?» Этого он не знал. Он ничего не чувствовал. Боли не было. Само по себе сие ничего не значит. И прежде он неоднократно получал раны в бою, даже не замечая этого до той поры, пока сражение не закончится. Феликс хотел было потрогать лоб, дабы почувствовать, не рассечена ли плоть, не обнажились ли мышцы или кость, однако не осмелился. Вокруг разворачивался беспорядочный и безумный бой, отвлечься даже на долю секунды могло оказаться самоубийством.

Чуть правее он увидел Улли в окружении группы зверолюдов. Молодой гном был весь покрыт порезами и царапинами. Его камзол был разорван. Он где — то потерял один сапог, и на обнажённой ступне гнома был глубокий разрез, из которого на камни сочилась кровь. Однако он продолжал сражаться. Молот гнома проломил череп зверолюду, разметав во все стороны осколки костей и ошмётки мозгов.

— Получай, тварь! — громче обычного завопил гном. — А остальные чего ждут? Подходите и подыхайте!

Второе приглашение зверюгам не потребовалось. Кровожадно завывая, они бросились на молодого гнома, которому удавалось остаться в живых лишь благодаря отчаянному отражению ударов. Феликс видел, что долго тот не протянет. Не беспокоясь по поводу того, будет ли гном благодарен или нет за вмешательство в его героическую гибель, Феликс метнулся в схватку. Меч пронзил бок одного растерявшегося зверолюда, который, кашляя кровью и умирая, рефлексивно отмахнулся, и Феликс сохранил голову на плечах лишь потому, что моментально пригнулся.

Нижним ударом он подрезал подколенное сухожилие второму зверолюду. Быстрый выпад в горло добил упавшего. Град ударов, направленных в его сторону, подсказал Феликсу, что зверолюды обратили на него внимание. Внезапно, всё это уже не казалось столь хорошей задумкой. Он отступил, отчаянно отбиваясь, моля Сигмара, чтобы никакой зверолюд не напал на него сзади, как сам поступил только что. «Где же Улли? — гадал Феликс. — Самое время ему отплатить за оказанную помощь».

Зверолюды были куда сильнее Феликса, и лишь благодаря своей скорости и навыкам ему удавалось защищать свою жизнь от их многочисленных атак. Он отбил очередной выпад, и сила удара едва не выбила меч из его руки. Выругавшись, Феликс сделал ответный выпад и был вознаграждён видом пары отрубленных пальцев зверолюда. Тот удивлённо выронил огромную дубину, и Феликс воспользовался появившимся преимуществом, чтобы проткнуть ему пах, прежде чем продолжить своё отступление.

Сейчас он ощущал себя во власти бушующего моря, где волны яростного сражения бросают его туда — сюда и увлекают прочь от товарищей. Пот почти ослепил его. Сейчас Феликс чувствовал необычную отстранённость своего тела. Он бился механически, понимая, что усталость замедляет его движения, и ничего тут не поделать. Он знал, что раз уж он жив и продолжает сражаться, то усталость пройдёт, и силы вернутся. И это знание необычайно ободрило его. Когда — то он пришёл бы в ужас, оказавшись в центре этой бури клинков, но где — то по ходу своих долгих странствий с Готреком Феликс стал ветераном.

Вдруг два зверолюда, находящихся перед ним, повалились вперёд, и Феликс удержал руку, едва не зарубив Улли. Свирепый восторг горел в глазах молодого истребителя. Подобное выражение Феликс наблюдал лишь на лицах гномов, погружённых в созерцание золота. Однако он сомневался, что мысли Улли в настоящий момент занимают золотые.

— Завалил ещё пару ублюдков! — завопил он и ликующе вздёрнул руку к небу, потрясая оружием, словно призывая на бой самих богов. — Подходи и сдохни!

Это оказались его последние слова. Сзади на его голову опустился топор зверолюда. Осколки костей и частички плоти полетели в лицо Феликса.

Ярость захлестнула Ягера кровавой пеленой. Он прыгнул вперёд, сражаясь с обновлёнными силами и отчаянным желанием убивать. Ему не очень — то нравился Улли, но они вместе пережили безнадёжное и опасное приключение. Зрелище того, как на твоих глазах убивают кого — то знакомого, воспринимается гораздо ближе, чем смерть незнакомца. Это ужасающее напоминание о собственной смертности, которое можно отогнать лишь яростным позывом к отмщению.

Один за другим зверолюди гибли от его меча. Феликс дрался, как никогда прежде, достигнув нового уровня мастерства, скорости и ярости в своей жажде крови. Стремительный, как молния, его клинок сражал дикаря за дикарём. Он видел, как за мгновения до смерти в глазах мужчин появлялся страх, и убивал их без всякой жалости. Он более не испытывал ни малейшего сострадания. Само его присутствие начало вселять во врагов страх. Закалённым бойцам достаточно было увидеть выражение его лица, чтобы отпрянуть. И за мгновение, когда поддавались панике, они довольно часто расплачивались собственной жизнью. Вместо того чтобы отразить его удары, они замирали, а такого преимущества оказывалось более чем достаточно для мечника с мастерством Феликса.

Он заметил, что его яростное стремительное нападение привлекло внимание разношёрстной компании людей: стражников, ополченцев и горожан, вооружённых кирками, граблями и бытовыми инструментами. Они присоединились к нему, одобрительно гомоня.

Краем глаза Феликс уловил красный блеск. Звучный боевой гномий клич донёсся до его ушей, и он заметил, как Готрек пробирается через толпу зверолюдов с высоко поднятым топором, неудержимый, как море. «А вот и более подходящий предводитель, чем я», — решил Феликс.

— За мной! — прокричал он и начал прорубать себе путь к Истребителю.

С нестройными радостными возгласами изготовившиеся к бою защитники последовали за ним.

Ульрика смотрела со стены вниз, выискивая цели. В них не было недостатка. Орда Хаоса шныряла по горящему городу, калеча и убивая всё, что подвернётся. Ульрика натянула тетиву до щеки, отпустила её и была вознаграждена зрелищем того, как стрела сразила крупного дикаря в медвежьей шкуре. Она автоматически достала другую стрелу, поставила её на тетиву и принялась выбирать очередную цель.

Ульрика не помнила, откуда у неё оказался лук. Возможно, она забрала его из рук раненного защитника. Важно не это. Важно то, что у неё есть оружие и она может убивать чудовищ, оскверняющих своим присутствием улицы Праага. И Ульрика намеревалась взять с них кровавую плату за такое святотатство.

Пока подготовленное годами тренировок тело действовало, в мыслях она гадала, где сейчас Феликс и чем занят Макс. Она даже была бы рада увидеть Готрека или Снорри, или кого ещё из истребителей. Они бы стали знакомыми ориентирами в этом сошедшем с ума мире. Ульрика никогда и близко не сталкивалась с подобным. Казалось, весь её мир и вся жизнь ужались до текущего момента, до этого места. Словно всё, что происходило ранее, было лишь сном. Нет будущего. Нет прошлого. Лишь этот безумный ад смерти и разрушения.

Странным оказалось то, что сие её не волновало. Необычно раскрепощающим и волнительным было не беспокоиться ни о чём, кроме текущего момента, не иметь иных забот, кроме сиюминутных. Сейчас она могла понять с предельной ясностью, почему некоторые мужчины любят сражения больше, чем вино, женщин, или любые иные удовольствия. Ульрику, как и каждого из находящихся рядом, от гибели отделяет лишь секунда, однако в своих руках она держит силу жизни и смерти, используя её всякий раз, как выпускает стрелу. Сие ощущение можно описать лишь как богоподобное.

«Возможно по этой причине некоторые из тех злобных людей внизу поклоняются Кхорну, — думала она. — Вероятно, в них зла не больше, чем во мне самой, они просто пристрастились к острым ощущениям смертельной битвы. Это, наверное, и есть приманка Бога Крови». Пока эти мысли проносились в её голове, Ульрика гадала, не являются ли они частью какого — нибудь необычного заклинания, наложенного на поле боя, дабы склонять смертных воинов на сторону Хаоса.

Она отбросила сию мысль. Сейчас это не имеет значения. У неё есть лук. Есть цели. Ей есть чем себя занять, пока бьётся сердце и видит глаз.

Арек как — то догадался, что снова пробился к главным улицам. Тела вокруг были тесно прижаты друг к другу. Он чуял запах пота, крови и гари. Стоя здесь, невозможно было догадаться, кто побеждает. В голосах зверолюдов и дикарей севера сквозила растерянность и паника. Это ничего не значит. Ареку слишком хорошо было известно, что бойцы в одной части поля боя реагируют иначе, чем в другой. Весьма вероятно, что в целом силы Хаоса контролируют город, даже если эта небольшая их часть попала в засаду и вырезается. Арек понимал, как можно это изменить.

— Ко мне! — заорал он. — Держаться! Победа будет за нами!

Таковы были уверенность и сила в его голосе, что сотни глаз уставились на него. Он увидел, как воины Хаоса воспряли духом и сражаются с обновлёнными силами. Внешность и репутация Арека были известны, и воины безгранично верили в его невероятную силу. Только лишь его присутствие снова заставило воинов почувствовать, что победа у них в руках.

Пока к окружающим возвращалось присутствие духа, сам Арек чувствовал, что теряет его. У него возникло ощущение, что события вышли из — под его контроля и обернулись против него. Досадно чувствовать, что его боги от него отвернулись. Он не совсем понимал, как и почему сие произошло, но чувствовал, что причина именно в этом. Арек пытался убедить себя, что это лишь ему кажется, но знал, что неправ. Его ощущение развития событий обострилось за столетия практики, и он понимал, что воспринимает сплетение и течение сражения иными, нечеловеческими чувствами.

Сам Арек не испытывал бы по этому поводу настоящего беспокойства, не присутствуй поблизости та ужасная враждебная сущность. Он знал, что его доспехи почти неуязвимы для оружия смертных, а его сила и выносливость таковы, что даже будь он и без доспехов, обычному воину против него не выстоять. Но было нечто тревожащее в той силе, которую он ощущал поблизости. Точно такое же ощущение возникло у него, когда он увидел того гнома на городских стенах. Давно забытое чувство начало исподволь пробираться в его разум. У Арека ушло несколько секунд, чтобы распознать это чувство.

То был страх.

Плечом к плечу Готрек и Феликс пробивались в самую гущу схватки. Убивая на своём пути, они бросались туда, где сражение разворачивалось ожесточённее всего. Где бы они ни появлялись, их присутствие вселяло мужество в защитников: объединяя их там, где наседал враг; побуждая к более яростным атакам там, где они держались уверенно. Где — то по ходу яростной рукопашной Феликс обнаружил, что к ним присоединились Бьорни и Снорри. Оба гнома выглядели так, словно поработали на скотобойне. Лица и руки были в крови. Туловища покрывала липкая грязь. Но, сражаясь, они улыбались и, убивая врагов, хохотали.

В яростной лихорадке боя оба, казалось, позабыли о погоне за героической смертью и настроились убить столько врагов, сколько получится. Почти также, как и появление Готрека, их вид пугал суеверных дикарей и, казалось, вызывал беспокойство даже у зверолюдов. Истребители ни перед чем не останавливались, ничего не боялись, не теряли присутствия духа перед противником, превосходящим размерами или числом. Их жажда убийства была неутолима. Они казались живым олицетворением своих древних богов, оживших, чтобы уничтожить давних врагов гномьей расы.

Феликс следовал за ними, испытывая ощущение, что движется по пятам за сокрушительным ураганом. Его прежняя ярость, вызванная гибелью Улли, сменилась холодной расчётливостью. Теперь он сражался скорее для того, чтобы остаться в живых и засвидетельствовать деяния Истребителя по уничтожению его врагов. Страх полностью оставил его мысли. Но не то чтобы он не хотел жить. Если бы Феликс задумался об этом, то мог сказать, что страх никуда не делся, но он настолько свыкся с ним, что считал это нормальным. Страх попросту сделался чем — то таким, что обостряло его разум и ускоряло рефлексы.

Теперь Феликс чувствовал, как впереди сопротивление демонопоклонников усиливается. Он увидел фигуры в чёрной броне, перемещающиеся в толпе, и понял, что там находятся воины Хаоса, похоже, Готрек и остальные встретят более достойного противника.

Прежде чем снова погрузиться в бурлящее море битвы, Феликс на краткий момент задумался о том, как развивается сражение.

Иван Страгов наблюдал, как падающие дождём с воздушного корабля бомбы превращают приближающуюся волну зверолюдов в груду горящей плоти. Вопли зверолюдов были ужасны даже для слуха ненавидящих их людей. Лишь демоны продолжали наступать, не обращая внимания на пламя, что полыхало вокруг.

Когда первые ряды существ показались из огненной преисподней, Ледяная Королева взмахнула рукой, и обжигающая волна ледяного холода понеслась в их сторону. Иван искренне надеялся, что этого окажется достаточно, чтобы их остановить. Он слишком стар, чтобы сражаться с демонами.

Арек увидел, как истребители приближаются к нему из сумрака. Вновь начался сильный снегопад. Передвигаться стало сложно. Мёртвые тела лежали вповалку, частично присыпанные снегом. Арек сразу узнал эту картину. Она была такой же, как в видении, что показали ему маги. Нет. Не точно такой. Некоторые детали различались. Гномов было больше, а он окружён большим количеством своих воинов.

Арек вспомнил, что говорили ему близнецы. Будущее не определено. Они рассматривают лишь вероятности. Тогда он понял, что у него есть шанс. То издевательское предвидение, что даровал ему Владыка Перемен, не обязательно должно сбыться. На взгляд Арека, детали уже довольно сильно различаются, чтобы изменить всю картину. Он надеялся на это.

Глядя на гнома, Арек чувствовал, как проходит его страх. В отличие от гнома в видении, этот уже был ранен. Он передвигался не с такой грубой напористостью, как ожидал Арек. Полководец Хаоса знал, что ему встречались противники поопаснее. Он не понимал, как один низкорослый гном сможет выстоять против него.

Словно почувствовав на себе взгляд Арека, гном поднял глаза. Электрическая искра взаимного узнавания проскочила между двумя воинами. Арек понял, что каждый из них знает, кто в этом бою их настоящий противник.

Прокричав свой боевой клич, Арек направился к безумному гному.

Феликс заметил приближающихся воинов Хаоса. Он узнал того, кто вёл их. То был полководец, который в первый день осады прокричал яростный вызов, тот самый, объявивший целому городу, что собирается убить их всех.

Феликс признавал, что Арек приложил немало усилий, чтобы сдержать своё обещание. Повсюду лежали мертвецы, лишь слегка припорошенные наносами свежего снега. Там и тут на белом проявлялись пятна: красные — крови, чёрные — желчи, коричневые — мочи. Даже неистовство надвигающейся бури не могло полностью скрыть смрад смерти.

Феликс глубоко вдохнул, гадая, не умер ли он уже, оказавшись в аду? Здания продолжали гореть. Издали доносились звуки мощнейших взрывов и вонь алхимического огня. Белые хлопья испарялись, когда ветер бросал их в пламя. Вокруг кричали, стонали и умирали люди. И не только люди. Он видел, как в сумраке перемещаются демоны, зверолюды и прочие твари, которых у него не возникло желания рассмотреть пристальней. А над головой, сквозь образовавшиеся в облаках разрывы потусторонним светом сияла луна Хаоса, затмевая тусклые звёзды.

Воины Хаоса, ведомые могучим полководцем, надвигались. Чтобы спровоцировать Готрека, ничего иного и не требовалось. Безумно завывая, он понёсся им навстречу.

«Да уж, — думал Феликс, — а разве мне есть куда ещё податься?» Он бросился за Истребителем туда, где, как он чувствовал, его ждала верная смерть.

Макс Шрейбер смотрел вниз с воздушного корабля. Он видел, как заклинание Ледяной Королевы ударило в приближающийся отряд демонов. Маг сомневался, что в нормальных обстоятельствах даже столь мощное противодействие смогло бы сдержать их, но демоны были ослаблены — чёрная магия, пропитавшая местность, быстро истощалась, и развеивались заклинания, удерживающие демонов в этом мире. Макс более не ощущал присутствия магов, которые совместно поддерживали сложное переплетение энергий. Возможно, они бежали? Означает ли это, что люди Кислева таки одержат победу, всякой вероятности вопреки?

Воздушный корабль явно нанёс серьёзнейший ущерб орде Хаоса. Огромные воронки свидетельствовали о мощи бомб Малакая Макайссона. Пылающие лужи с плавящимися трупами свидетельствовали о дикой разрушительной силе алхимического огня. Разглядывая истребителя, Макс осознал, что Малакай Макайссон использует своеобразные, но столь же мощные силы, как и любой маг, а возможно, даже более мощные. Если бы был построен флот таких кораблей, он мог бы изменить ход истории. Но инженер этого делать не собирается. Он предпочитает ни с кем не делиться своими секретами. По своему, чародеи и инженеры не столь уж и различаются. И те, и другие ревниво относятся к своим знаниям. «А почему бы и нет? — думал Макс. — В конце концов, знание — сила».

Он обнаружил, что лишь пытается отвлечься от побоища, разворачивающегося внизу. Он видел, как конница кислевитов набросилась на остатки орды. Нападение воздушного корабля сгладило перевес сил. Теперь у конных воинов появился шанс, но и только. Сражение по — прежнему протекало в равновесии, и Макс понимал, что даже самая малость может склонить чашу весов в ту или иную сторону.

Хлопья снега кружились перед его взглядом. Воздушный корабль вздрагивал, попав в турбулентность. Ветер завывал среди стоек и тросов, крепящих гондолу к аэростату. Макайссон развернул корабль, и Макс увидел город.

То было ужасное зрелище. Башни и церкви пылали. Огромные многоэтажные дома обрушивались, когда огонь выжигал их изнутри. Порывы снежного ветра порой полностью закрывали обзор. По — прежнему возвышавшаяся над внутренним городом цитадель Праага пока не подверглась нападению и обеспечивала хоть какую — то защиту. Огненные траектории снарядов и взрывы указывали на то, что оттуда всё ещё ведётся стрельба из метательных машин.

— Так — так, — произнёс Малакай Макайссон, — то булы последни бомбы. Полагаю, нам лучше развернуться и спустыться, шоб всерьёз принять участие в битве.

Макс уставился на гнома с изрядным удивлением. Для изменения хода сражения этот безумец сделал не меньше, чем целая армия. Его гением только что от угрозы Хаоса был спасён город и, возможно, вся эта часть света, но теперь он собирается рисковать собой в водовороте битвы. Он именно так представляет себе настоящее участие в сражении! Макс выдал гному ухмылку, и Малакай Макайссон усмехнулся в ответ.

— Думаю, ты прав, Малакай! Я отправлюсь с тобой и погляжу, чем смогу помочь.

— Отлично! Довольно балакать. Пора убивать!

Арек усмехнулся, когда первый же его удар заставил гнома пошатнуться. Истребитель казался медлительным. Он едва успел заслониться тем страшным топором. Арек напомнил себе не проявлять излишней самоуверенности. Это всё же оружие невероятной мощи. Если что и способно пробить его непреодолимую броню, то именно оно, и у Арека не было желания проверять сие частное предположение на практике.

Теперь он уверенно двинулся вперёд. За его спиной громко зашумели воины Хаоса и зверолюды, не сомневающиеся в его победе. Арек осознал, какой страх начал внушать им Истребитель за последние несколько дней. Вид гнома, занятого на стенах своей кровавой деятельностью, явно не пошёл на пользу боевому духу. Будучи смертоносным убийцей, внушающим страх каждому, кто оказывался на его пути, Истребитель стал ещё и символом упорного городского сопротивления. «Ладно же, сейчас этому придёт конец», — подумал Арек. Никогда и никому он не проигрывал бой, не собирается делать это и сегодня.

Он спокойно сделал шаг вперёд, наметив, куда направит свой следующий удар. «Ложный выпад мечом, — думал Арек, — заставит врага раскрыться под смертельный удар топора». Он направил прицельный удар прямо в голову Истребителя. В последний момент тот пригнулся, и острый как бритва меч Арека срезал большую прядь окрашенных волос с головы гнома. Последовавший затем удар топора Арека, который должен был пробить гному грудную клетку и рассечь сердце, был встречен топором Истребителя. От удара адской стали о древний звёздный металл посыпались искры.

«Гном куда лучший боец, чем я себе представлял», — подумал Арек, невозмутимо отступая назад, парировав мечом два оглушающе мощных удара.

Истребитель сражался инстинктивно, повинуясь рефлексам, и был не менее опасен, чем загнанный в угол волк. Арек остался доволен. Тем слаще окажется его неизбежная победа.

Феликс краем глаза мимолётно взглянул на поединок. Оба бойца двигались слишком быстро, чтобы он мог за ними уследить. Их оружие выглядело лишь отблескам света, от столкновения которых сыпались искры, и раздавался звон ударов стали о сталь. «Словно наблюдаешь за богами, фехтующими молниями», — подумал Феликс, снова переключая внимание на зверолюда, который попытался срубить ему голову.

Феликс уклонился от удара и ответил прямым выпадом, пронзив клинком брюхо зверолюда. Движением запястья он изменил угол, направив клинок вверх, чтобы тот зацепил сердце или какие — либо жизненно важные органы. С учётом долгосрочной перспективы, это было не столь важно. Такая рана в живот неизбежно станет смертельной, если не применить магию. Однако, убив противника сразу, Феликс обезопасил себе жизнь. Многие из раненных бойцов утягивали противника за собой в ад. Феликс же хотел, по возможности, избежать подобного.

Он отступил назад, когда наружу хлынула кровь и желчь, и развернулся как раз вовремя, чтобы заблокировать удар утыканной шипами дубины, нанесённый здоровенным воином Хаоса. Феликс заметил, что мужчина потерял равновесие, и воспользовался этим, чтобы сбить того с ног подсечкой. Как только воин опрокинулся на спину, Феликс вонзил меч в щель его забрала. Он почувствовал, как ломается кость, а из отверстий шлема хлынула горячая кровь.

Феликс видел, как плечом к плечу сражаются Снорри и Бьорни, пытаясь прорубить себе путь к Готреку и воину Хаоса. Феликс был уверен, что Готрек вряд ли обрадуется их вмешательству в его судьбу, но он сейчас не в том положении, чтобы возражать. В конце концов, предводитель этой орды — желанная добыча для любого истребителя. Пасть в бою с ним — это как раз такая смерть, которую оценят они все. Честно говоря, именно этого Феликс был бы рад избежать, но понимал, что если трое истребителей погибнут, он, вероятнее всего, последует за ними, разве что окажется невероятно везучим.

Он отважился ещё разок взглянуть на поединок. На взгляд Феликса, всё складывалось не в пользу Готрека.

Теперь Арек оценил своего противника. Истребитель быстр, оружие у него мощное. Более того, для усовершенствованных чувств Арека было очевидно, что между гномом и его оружием имеется некая связь. Топор передаёт ему силы и энергию каким — то архаичным способом. Арек предположил, что, как и подозревали близнецы, за те годы, пока Истребитель владел топором, тот изменял его, делая сильнее и подвижнее, чем обычно бывает гном. У Арека был большой опыт использования подобного оружия. Хаос одаривал таким оружием против множества своих врагов.

Только топор сей был создан не последователями Тёмных богов. То было нечто иное. Что — то древнее и могучее создало топор. Руны, что горели на лезвии из звёздного металла, увеличивали его мощь, направляя в него ощутимые потоки магической энергии, добавляя кромке лезвия остроты, а владельцу проворства. Более того, топор источал враждебную силу, губительную для Арека и ему подобных.

Сейчас это не имело значения. Арек знал, что он превосходит гнома. Ни одному смертному не сравниться с ним в скорости или коварстве, а доспехи и оружие Арека столь же мощны, как топор Истребителя. Через несколько мгновений он уже будет лицезреть труп гнома.

Арек снова двинулся вперёд, сокрушительным ударом опуская меч вниз, целя в голову Истребителя. На сей раз гном уклонился медленнее, и Арек оставил ему порез на виске. Его топор снова обрушился на оружие Истребителя, вынудив гнома отступить ещё на шаг. Скоро оба окажутся у входа в горящее здание, и отступать гному станет некуда.

Арек видел в единственном целом глазу безумного гнома пылающую ярость и что — то похожее на страх. Его противник понимал, что обречён. И поэтому сейчас он стал ещё опаснее. Скоро гном вложит все свои силы в последнюю отчаянную атаку. Арек всё своё внимание сконцентрировал на противнике, готовясь встретить момент величайшей победы.

Для него оказалось полной неожиданностью ощутить, как что — то на полной скорости врезалось в него прямо под коленом. Нога начала подкашиваться. Он услышал голос, завопивший:

— Это от Бьорни Бьорниссона!

Арек бросил взгляд назад и внизу увидел второго, невероятно уродливого истребителя, уставившегося на него. Рефлексивно он мощным ударом опустил меч вниз. Краем глаза Арек уловил, как нечто металлическое, покрытое горящими рунами, сверкнуло в направлении его головы.

То было последнее, что он увидел. Последней мыслью, пронёсшейся в его мозгу перед смертью, было осознание того, что повелитель Тзинч сыграл с ним ужасную шутку.

Для Феликса все произошедшее случилось мгновенно. Только что стоял торжествующий Арек, готовый покончить с Готреком одним ударом. И тут же Снорри и Бьорни врезались в воина, изменив всё.

Бьорни ударил полководца прямо под левое колено, выводя его из равновесия. Оружие отскочило от вычурных доспехов Хаоса, но сила удара оказалась достаточной, чтобы опрокинуть Арека.

В то же мгновение Снорри с размаха ударил и топором, и молотом. От его мощных ударов полководец стал заваливаться.

Но даже в таком положении Арек оставался смертельно опасен. Падая, он нанёс жесточайший рубящий удар по голове Бьорни, разрубив череп надвое, и взору Феликса предстал вид гномьих зубов, мозгов и черепной коробки — зрелище, без которого он с радостью жил бы и дальше. В тот же миг Арек изогнулся вправо, пытаясь достать Снорри своим топором. Истребитель успел выставить в блоке оба своих оружия, но мощный удар Арека срезал навершие молота и разрубил рукоять топора, после чего вырвал кусок плоти из груди Снорри.

При виде этого Готрек взвыл, выругался и нанёс удар топором. Могучее лезвие из звёздного металла издало скрежет, ударив в подшлемник доспехов Арека. Брызнули искры. Руны на лезвии топора ярко вспыхнули, подобно маленьким солнцам. Затем топор прошёл сквозь доспехи, как нож сквозь гнилой сыр. Голова Арека слетела с плеч, ударилась оземь, отскочила и подкатилась к ногам Феликса.

Моментально её поймав, Феликс, не совсем понимая, зачем он это делает, поднял шлем вверх и начал размахиватьим.

— Ваш предводитель мёртв! — заорал он.

Из рассечённой шеи Арека текли капли чёрной крови. Там, где они падали, снег шипел и таял.

— Ваш предводитель мёртв!

Зверолюды уставились на него и отпрянули в замешательстве, словно не желая поверить в то, что видели собственными глазами. Феликс посмотрел на Готрека. Истребитель в отвращении сплюнул на забрызганный кровью снег.

— Похоже, человечий отпрыск, с героической смертью я снова пролетел! — завопил он, глядя на Снорри так, словно считал гнома лично ответственным за это.

Снорри пожал плечами, взглянул на остатки своего оружия, осторожно наклонился и поднял топор Бьорни.

— Здесь по — прежнему есть кого убивать, Готрек Гурниссон, — спокойно произнёс он.

— Ради Гримнира, тут ты прав! — заявил Готрек.

С этими словами он повернулся и ринулся на испуганных зверолюдов подобно пловцу, ныряющему в океан крови.

Поначалу медленно, но затем всё быстрее, весть о гибели Арека распространилась среди остатков армии Хаоса. Спасающиеся бегством зверолюды сеяли панику и беспорядок в рядах своих собратьев. Даже не особо понимая причин, эти собратья тоже присоединялись к общему бегству. Ведущие бой защитники, наконец — то почувствовав, что удача обернулась к ним лицом, бились с обновлёнными силами.

Заметив, что ход сражения изменился, князь Энрик вывел остатки своих войск из внутреннего города, помогая оттеснить мутантов и чудищ обратно к проломам в стенах.

С отбытием колдунов развеялись и исчезли заклинания, поддерживаемые энергией чёрной магии. Демонические боевые машины утратили силу и стали безжизненными остовами. Последние из смертоносных демонов истончились, стали прозрачными и исчезли в клубах серного дыма.

У Гаргульих врат князь и его люди соединились с всадниками Ледяной Королевы. Мельком поприветствовав друг друга, они повели свои армии вперёд, довершать первую победу во Второй Великой войне с Хаосом.

(обратно) (обратно)

Уильям Кинг Истребитель вампиров

Книга первая. Прааг

«В тот момент, когда ужасная зима была в разгаре, мне казалось, что я в должной мере познал страх и боль. За время осады Праага я потерял многих верных товарищей, сражённых отродиями Хаоса. Но все перенесённые мной ранее невзгоды оказались крайне незначительными в сравнении с тем, что произошло после. Ибо Истребителю и мне, то ли по странному капризу судьбы, то ли по прихоти Тёмных богов, было предназначено повстречать древнее и ужасное зло, и самым необычным и ужасным способом лишиться ещё кое — кого из тех, кто был нам близок. И самые мрачные наши дни ждали нас впереди».

„Мои странствия с Готреком“ Том IV Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Глава первая

Феликс Ягер шёл сквозь руины Праага — сгоревшие строения, развалины и кучи мусора повсюду, куда ни кинешь взгляд. Из покрывавшего всё вокруг снега торчали обгорелые остовы нескольких обрушившихся многоэтажных домов. Там и тут люди грузили на повозки тела, чтобы вывезти и сжечь их. То была неблагодарная и практически бесполезная затея. Многие трупы вряд ли получится отыскать до весенней оттепели, когда растает снежный покров. «И то, если тела не раскопают и не съедят раньше», — подумал Феликс. На лицах всех окружавших его людей отражались последствия голода.

Феликс потуже запахнул свой полинялый красный плащ из зюденландской шерсти, и зашагал в направлении «Белого кабана», точнее туда, где тот находился до сражения. Феликсу наскучили праздничные пиры в цитадели в обществе кислевитских аристократов. Уши уже не выдерживали такого количества речей, славящих мужество защитников города и бесстрашие освободительной армии. Его терпимость в выслушивании дифирамбов о героизме, которыми аристократы потчевали друг друга, в последнее время значительно поубавилась. Пришло время поглядеть, чем там заняты Истребители. Те ещё прошлым вечером покинули банкетный зал, и с тех пор ни слуху, ни духу. Феликс догадывался, где тех можно отыскать.

Он шёл по остаткам того, что ранее было Шёлковым Рядом, осматривая сгоревшие обломки огромных складов. Вокруг, кутаясь в меховые лохмотья, худые и голодные люди с поникшими головами брели по снегу к руинам старых складов в поисках укрытия. Многие разглядывали Феликса, словно оценивая, достаточно ли у него с собой наличности, чтобы оправдать попытку грабежа. Некоторые смотрели так, словно испытывали к нему, мягко выражаясь, гастрономический интерес. Феликс придал своему лицу самое злобное выражение, на которое был способен, а руку держал у рукояти меча.

Издали доносился праздничный перезвон церковных колоколов. «Неужели лишь мне одному кажется странной эта радостная шумиха?» — недоумевал Феликс. Он был удивлён, замечая радость на лицах многих людей, учитывая отчаянность их положения. Почти не верится, что огромная орда хаоситов была обращена в бегство, а великий полководец Хаоса — Арек Коготь Демона — повержен. От этой необъятной армии город избавили ожесточённые бомбардировки с воздушного корабля „Дух Грунгни“ и подоспевшее Господарское войско. Вопреки всем обстоятельствам, героический город Прааг выстоял против атак величайшей армии за два последних века.

Победа была куплена дорогой ценой. Большая половина Новиграда — новой части города, чьи обширные и густонаселённые скопища узких улочек располагались между внешней стеной и старой внутренней стеной, опоясывающей цитадель, перестала существовать, дотла сожжённая буйствующими воинами Хаоса, прорвавшимися в город. Судя по беглым неофициальным подсчётам, выполненным чиновниками князя, погибла почти четверть населения города. Ожидалось, что столько же умрёт от голода, болезней и отсутствия крова в суровую стужу северной зимы. И это если из северных пустошей не появятся другие армии захватчиков. Внешняя стена по — прежнему имеет бреши в трёх местах и не сдержит новых атак.

Феликс уловил доносящийся издали тошнотворно приторный запах горящей плоти. Где — то там люди согревали свои руки возле погребальных костров павших. То был единственный способ быстро избавиться от такого количества трупов. Слишком уж их много, чтобы хоронить, и земля чересчур тверда для лопат. И по — прежнему опасения вызывает чума. Ужасная болезнь, во время осады распространённая последователями Повелителя Чумы Нургла, по окончании битвы снова набрала силу. Некоторые утверждали, что так Демон Чумы мстит за уничтожение своих последователей. Волшебник Макс Шрейбер полагал, что население, вероятнее всего, стало более уязвимым для переносчиков заболевания вследствие холода, голода и угнетающего воздействия кислевской зимы. Феликс кисло усмехнулся: «Макс Шрейбер — тот человек, у которого найдётся теория на любой случай», — однако мрачно признал, что большинство этих теорий всё же подтвердили свою состоятельность.

Причитающая женщина яростно пыталась остановить двух работников повозки, которые уносили тело мёртвого мужчины, вероятно, её любовника, мужа или брата. Большинство жителей города потеряли, по меньшей мере, хоть одного из родственников. Погибли и целые семьи. Феликс подумал о тех людях, кого он знал лично, и кто погиб в ходе боя. Два гнома — Истребителя, молодой Улли и невероятно уродливый Бьорни, были сожжены на тех огромных погребальных кострах.

«Почему это произошло? — недоумевал Феликс. — Что вынудило хаосопоклонников покинуть свои отдалённые земли на крайнем севере и напасть на город? Почему для своего нападения они выбрали время за несколько недель до начала зимы? Это безумный поступок. Даже взяв Прааг, они бы испытали на себе те же последствия стужи и снега, которым сейчас подвергаются горожане. Более того, кислевиты были настроены столь решительно, что предпочли бы сжечь свой город дотла, чем видеть его в руках своих заклятых врагов». Феликс полагал, что войска демонов испытывали бы куда меньше колебаний в пожирании трупов или даже друг друга, но даже так их нападение было безумием.

Он покачал головой. Да какой вообще смысл в том, чтобы пытаться их понять? Если добровольно поклоняешься демоническим богам Хаоса — ты уже безумец, достаточно и этого. И любому человеку в здравом уме нет смысла даже пытаться понять мотивы тех заблудших душ. Феликс, разумеется, слышал множество теорий на сей счёт. Макс Шрейбер заявлял, что из Пустошей Хаоса на юг огромным потоком струится тёмная магическая энергия, и это стимулирует новые вспышки безумной ярости у демонопоклонников.

— Покайтесь! Покайтесь! — вопил тощий мужчина с горящим взором.

Стоя на пьедестале, некогда занимаемом статуей царя Александра, мужчина выступал перед толпой. Пена выступила в уголках его рта. У него были длинные и прямые волосы. Внешний вид мужчины наводил на мысль, что тот уже давно не дружит с головой.

— Боги карают вас за грехи ваши.

Похоже, что проповедующие на выгоревших городских площадях фанатики располагали собственными теориями о происходящем. Они заявляли, что приближается конец света, и орда Хаоса лишь провозвестник куда более худшего будущего. И эта теория не сильно утратила в популярности, принимая во внимание факт, что те же самые люди заявляли ранее, что конец света придёт вместе с армией Хаоса. Когда орда была разбита, им пришлось немного скорректировать свои проповеди. Феликс подавил желание заткнуть мужчину. У людей хватает проблем и без нагнетающих речей одержимых фанатиков. Быстрый взгляд дал понять, что побуждение Феликса бесполезно. Никто не обращал внимания на фанатика, хотя тот яростно колотил себя кулаком по обнажённой груди. Большей частью, горожане торопливо проходили мимо, стараясь закончить свои дела и вернуться в те убогие укрытия, которые у них, вероятно, имеются. Проповедник с тем же успехом мог бы изливать свою ярость ветру.

На углу площади Симонеров было установлено несколько ларьков. Люди князя в плащах с крылатым львом скупо отвешивали порции зерна веренице голодных людей. Порция нынче уменьшилась до половины чашки. Не удивительно, теперь на княжеском довольствии находилось ещё и объединённое господарское войско, почти пять тысяч воинов и их верховые животные. Они стояли лагерем в сохранившейся части города и в прилегающих сожжённых фермах. Феликс поспешно двинулся по краю площади, тщательно стараясь избегать огромной массы кашляющих, чихающих и чешущихся людей. Одну руку он положил на рукоять меча, второй придерживал кошель. В местах скопления народа лишняя осторожность не помешает.

Феликс слышал обывательские разговоры о том, что Ледяная королева — царица Кислева — обладает властью над зимней погодой. «Если так, — думал Феликс, — почему бы ей тогда не ослабить хватку зимы на горле собственного народа? Вероятно, подобная магия превосходит её возможности. Похоже, сие не по зубам даже Повелителям Хаоса, хотя у большинства из них есть основательные причины проделать подобное, если только всё настоящее вторжение не является некой мрачной забавой божеств, предпринятой ради собственного развлечения». Феликс считал их и не такое способными после того, что ему довелось повидать за время полёта над Пустошами Хаоса.

Лишь только он покинул площадь, начали падать огромные пушистые хлопья снега, холодным прикосновением щекоча его щёки. Снег морозной коркой ложился на волосы окружающих. От этого зрелища Феликсу стало не по себе. Он — то полагал, что знаком со снегом. Зимы в Империи долги и суровы, но в сравнении с местной зимой то были летние пикники. Таких обильных и внезапных снегопадов он не видел никогда, да и такой стужи тоже. Ходили слухи, что на городские окраины забредают огромные белые волки и утаскивают малых и слабых. Он слышал и другие, куда худшие слухи. Похоже, что у кислевитов хватает ужасных историй по любому связанному с зимой поводу. Феликс не особо удивлялся, а вдосталь повидав мир, он понимал, что в большинстве этих историй, вероятнее всего, содержится зерно истины.

Феликс напоминал себе, что не стоит быть таким угрюмым. В конце концов, он остался жив, хотя и ожидал неминуемой смерти во время нападения орды Хаоса. Он даже мог бы покинуть город на могучем воздушном корабле „Дух Грунгни“ вместе с Малакаем Макайссоном. Разумеется, это означало бы возвращение в Карак Кадрин, приземистую и суровую обитель культа Истребителей, однако даже это было явно предпочтительнее зимовки в Прааге. На подобное решится лишь глупец или безумец.

Феликс понимал, что выбора — то у него, по сути, не было. Он связан клятвой следовать за Готреком и воспеть его гибель. Куда бы ни решил отправиться Истребитель, Феликс вынужден следовать за ним. Но почему же Готрек остался в Кислеве, сделав столь неочевидный выбор? Феликс покачал головой. Скорее всего, тому виной исключительно упрямство Истребителя. Того, похоже, радует, когда ему сопутствуют неудобства, а Феликс мог представить себе мало мест, способных обеспечить более неудобств, чем этот покрытый снегом, выгоревший остов города.

Теперь, когда он и Ульрика Магдова окончательно расстались, у Феликса не было веских причин оставаться. Он немного призадумался, что сейчас поделывает кислевитская аристократка? Скорее всего, она всё ещё на пиру в обществе Макса Шрейбера, в последнее время эти двое стали закадычными друзьями.

Ульрика утверждала, что причина в её долге чести перед волшебником, который спас ей жизнь во время чумы. Но Феликс не был столь уверен. Ему было трудно не испытывать ревность в отношении мага, даже при том, что Ульрика и Феликс более не являлись парой.

«Да уж, — сказал он себе, — лучше бы двигаться дальше».

Снег хрустел под его сапогами. Он направился к угольной жаровне, возле которой торговец продавал крыс на вертеле. Феликса более привлекло тепло, чем какой — либо из четырёхногих „цыплят“, которыми торговал мужчина.

Торговец, вероятно, прочёл мысли Феликса и одарил того сердитым взглядом. Феликс невозмутимо отвечал мужчине взглядом, пока тот не опустил и не отвёл глаза. Даже обладая внешностью книгочея, Феликс испытывал уверенность, что такие времена мало кто в городе мог бы создать ему проблемы. За долгое время общения с Истребителем он научился по своему желанию устрашать всех, кроме самых уверенных в себе.

Со стороны входа в аллею Распутниц, над которым даже этим пасмурным днём горел красный фонарь, до Феликса донеслись звуки рыданий. Осторожность призывала его двинуться дальше, избегая каких — либо неприятностей. Любопытство подстёгивало посмотреть, в чём там дело. Борьба чувств длилась недолго, и он направился к входу в аллею. Он увидел рыдающую пожилую женщину. Она склонилась над чем — то, а затем откинувшись назад, издала ужасный вопль муки. Похоже, никто больше не обращал внимания. Этой зимой невзгод в Прааге в избытке, и никто не испытывает особого желания разделять чьё — то ещё горе.

— Что случилось, матушка? — спросил Феликс.

— Кого это ты назвал матушкой, священничек? — отозвалась пожилая дама.

Теперь в её голосе наряду со скорбью слышалась злость. И она искала на ком бы её выместить, чтобы отвлечься. Феликс решил, что только что сам предложил себя в качестве цели.

— Я тебя оскорбил? — по — прежнему вежливо поинтересовался он, внимательно изучая женщину.

Он заметил, что не так уж она и стара. Просто выглядит так. Скрывая следы оспы, её лицо покрывали румяна. Слёзы не лучшим образом отразились на её косметике. Чёрные струйки стекали по напудренным щекам. «Уличная проститутка, — решил Феликс, — из тех, что продаёт себя за грош». Затем он опустил взгляд к её ногам, и слабый холодок потрясения пробежал по телу, когда Феликс увидел причину её рыданий.

— Она была твоей подругой?

Там лежал бледный труп другой девушки. Сперва он подумал, что та умерла от холода, а затем заметил, что бледность её крайне неестественна. Наклонившись, Феликс заметил, что горло девушки раздавлено. Повинуясь инстинкту, он прикоснулся к нему пальцами. Плоть была разорвана, словно её терзал какой — то зверь.

— Ты стражник? — вызывающе спросила женщина. Вытянув руку, она ухватила его за плащ и приблизила своё лицо к Феликсу. — Тайная полиция?

Феликс покачал головой и мягко убрал её руку. Будет очень плохо, если в этом опасном районе города его примут за одного из шпионов или провокаторов князя. Может собраться толпа и линчевать его. Ранее Феликс уже подобное наблюдал.

— Значит ты всего лишь зевака, и мне нечего тебе сказать.

Женщина закашлялась, и он услышал, что лёгкие её забиты мокротой. Чем бы она ни болела, Феликс надеялся, что это не заразно. Женщина не выглядела здоровой. Феликс холодно посмотрел на неё. Он промёрз до костей, устал и был явно не в настроении становиться мишенью для злости больной сумасшедшей. Он поднялся и произнёс:

— Твоя правда. Сама разбирайся с этим!

Он развернулся, чтобы уйти, и заметил небольшую собравшуюся толпу. К своему удивлению он ощутил хватку на запястье и, повернувшись, увидел, как уличная девка смотрит на него и рыдает.

— Я говорила, чтобы она не ходила с ним, — произнесла она после очередного приступа кашля. — Говорила ей, говорила Марии, но она не слушала. Говорила ей, что он скверный малый, да тут ещё и все те недавние убийства, но она не послушала. «Нужны деньги на лекарства для малого», — сказала она. И кто теперь за ним присмотрит?

Феликс недоумевал, о чём лопочет эта женщина. Ему захотелось уйти отсюда так быстро, насколько возможно. За свою жизнь он повидал немало трупов, но что — то в этом теле вызывало у него тошноту. Не догадываясь о причинах, он просто понимал, что более не хочет иметь к этому делу никакого отношения. И всё же…

И всё же он не мог попросту уйти. Смысл слов женщины достиг его онемевшего мозга, как и гам собравшейся толпы, и звуки чётких шагов по хрустящему снегу. Обернувшись, он увидел отряд алебардщиков в плащах с крылатым львом, которые прокладывали себе путь сквозь собравшуюся толпу, суровых ветеранов городской стражи под предводительством сержанта с пепельными волосами. Бросив взгляд на Феликса, тот спросил:

— Ты её обнаружил?

Феликс покачал головой:

— Всего лишь проходил мимо.

— Тогда проходи дальше, — сказал сержант.

Феликс шагнул в сторону. Ему не хотелось вступать в спор с княжеской стражей. Сержант склонился над трупом и пробормотал грубое ругательство.

— Чёрт, — произнёс он. — Ещё один.

— Это Красная Мария, сержант, — заметил один из солдат. — С Кремниевой улицы.

— Вы ранее видели что — либо подобное? — спросил Феликс.

Сержант поднял на него глаза. Выражение его лица явно свидетельствовало о том, что сержант не в настроении отвечать на вопросы каких бы то ни было праздношатающихся гражданских. Феликс и сам не знал, почему задал вопрос. Это ведь явно не его дело. Но что — то в тоне сержанта задело его, и какие — то соображения в отношении этого убийства витали на периферии его мыслей. Он сознавал, что, вероятнее всего, расследования не будет. В своё время, кажется, целую жизнь назад, он сам был стражником в Нульне и знал, что стражники вряд ли потратят больше усилий на уличную проститутку, чем требуется на то, чтобы оттащить её к погребальным кострам. Глядя на лежащий внизу труп, он в итоге начал воспринимать её, как личность.

«Кем ты была? — гадал он. — На что была похожа твоя жизнь? Почему ты умерла? Кто твой убийца? Твоя подруга сказала, что у тебя есть ребёнок. Любила ты его? Любила, должно быть, иначе вряд ли ты отправилась с опасным незнакомцем в зимнюю ночь навстречу своей смерти».

Он ощутил знакомый слабый гнев из — за явной несправедливости произошедшего. Где — то там, на свободе разгуливает чудовище, а ребёнок, вероятнее всего, умрёт от голода, и Феликс тут ничем особо помочь не может. Он опустил руку на талию и запустил пальцы в кошелёк. Хоть и тощий, но золото там было. Феликс повернулся так, чтобы закрыться от непрошенных глаз, и положил золотые в ладонь женщины.

— Бери, найди ребёнка и позаботься о нём. Скоро встретимся. Отведи его в приют при храме Шаллии. Они будут заботиться о нём, если ты сделаешь пожертвование.

«Глупец, глупец, глупец», — твердил он себе. Скорее всего, женщина оставит деньги себе. Или её ограбят, или ребёнок уже окажется мёртв. Но чем ещё он может помочь? Он понимал, что это глупый поступок, но он, по крайней мере, сделал хоть что — то, некий незначительный жест перед лицом огромной равнодушной вселенной.

— Похож на тот, с Церковной улицы пару ночей назад, — услышал Феликс шёпот одного из солдат.

Повернувшись, он сразу же заметил, как мужчина сложил знак волчьей головы для защиты от злых сил. Указательный палец и мизинец вытянуты, а два средних прижаты к ладони большим. Стало быть, стражник является последователем Ульрика, как и большинство кислевитов.

— Вероятнее всего, очередной псих, — произнёс сержант.

— Или демон, — прибавил суеверный солдат.

Ходили слухи, что некоторые из демонов, которые были призваны во время штурма города ордой Хаоса, по — прежнему находятся на свободе. Феликс знал, что сие маловероятно. Он выслушал от Макса Шрейбера достаточно лекций на эту тему, чтобы понимать причины. В настоящий момент здесь просто отсутствует достаточная концентрация магической энергии, чтобы поддерживать демона.

— То был не демон, — заметил он.

— А ты, я полагаю, в этом эксперт? — произнёс сержант.

Феликс окинул мысленным взором свою долгую карьеру в качестве спутника Истребителя, и всех мерзких созданий, с которыми ему довелось сражаться, включая великого Кровожадного из Караг Дума.

— Больше, чем ты в состоянии себе представить, — пробурчал он.

— И что это было? — резко спросил сержант.

Феликс поспешно замолчал. Заявить о том, обладаешь знаниями о демонах — в этом городе прямой путь оказаться в исповедальне охотников на ведьм. А сейчас он вряд ли готов к железным башмакам и дыбе.

— Ничего, — ответил он.

Сержант одарил Феликса таким взглядом, словно прямо сейчас готов был накинуться на него. И Феликс понимал причину. Тело имело крайне необычный вид, вызывающий ярость и страх одновременно, и мужчине нужен кто — то, на кого их можно выплеснуть. Неожиданно на помощь Феликсу пришла проститутка.

— Он прав. То был не демон. То был человек, — сказала она. — Я его видела.

— Демоны способны принимать человеческое обличие, — заметил угрюмый солдат.

Он явно не собирался отказываться от своей теории без борьбы.

— Это был человек, — повторила она. — Богач. Шишка. С иностранным акцентом, как у этого незнакомца.

Взгляд, которым сержант глядел на Феликса, стал более жёстким и оценивающим. Феликс догадывался, о чём тот думает.

— Это не он, — торопливо добавила женщина.

— Ты уверена, Нелла? Я заметил, как он передал тебе какие — то деньги. Это весьма подозрительно, на мой — то взгляд.

— Не он это, — более уверенным тоном заявила женщина, теперь явно заметив, по какому тонкому льду они ступают. — Тот был повыше, более худой и смуглый. Было в нём нечто такое, отчего по моей коже бежали мурашки.

— Почему — то у меня мурашки бегут от этого вот типа, — заметил сержант.

Весь отряд грубым хохотом отозвался на остроту сержанта, кроме мрачного солдата, который повторил:

— От демонов у тебя мурашки. Это явно был демон.

— Не похоже на дело рук человеческих. Погляди на её горло. Скорее уж собака сделала такое. Никогда не видел, чтобы человек убивал кого — нибудь таким способом.

— Я видел, — заявил сержант. — Помните Безумного Олафа? В своё время он загрыз нескольких официанток.

— Олаф в сумасшедшем доме, — заметил сторонник демонической теории.

— Кто его знает? — парировал сержант. — Сумасшедший дом сгорел при осаде. Кто знает, сгорели ли с ним все психи?

— Безумный Олаф подходит под описание девушки? — спросил Феликс, теперь сообразивший, что ему следует отводить от себя любые подозрения.

— Ни разу. Безумный Олаф — плешивый коротышка, работавший на улице Кожевников. Воняло от него так, что в шести шагах сбивало с ног. Уверен, что Нелла бы это заметила, не так ли? Или ты всё это затеяла, чтобы отвести подозрения от этого миловидного паренька?

— Ничего общего с Безумным Олафом, — ответила она, качая головой. — Хотя пахло от него как — то странно…

— Странно? Как? — одновременно спросили Феликс и сержант.

— Какие — то духи, вроде тех, что обычно используют шишки, но покрепче. Похоже на те специи, что можно купить на Перечном рынке. Кора…, коримса…, корипа…

— Может, корица? — помог ей Феликс.

— Да, то самое слово.

— Итак, мы ищем высокого смуглого мужчину, одевающегося, как аристократ, и пахнущего корицей, — саркастически подытожил сержант.

Теперь он явно полагал, что Феликс попусту тратит его время. Он разглядывал Феликса, словно прикидывая, не арестовать ли того на всякий случай.

— Где ты был прошлой ночью, незнакомец? — поинтересовался сержант.

Феликс был рад, что у него имеется хороший ответ.

— Во дворце, — ответил он. — Возможно, тебе стоит спросить об этом князя, когда там окажешься.

Сержант сразу же сделался слегка более уважительным, но лишь слегка. Феликс понимал, что тот гадает, не подшучивают ли над ним. Помимо прочего, какова вероятность, что некто неряшливо одетый, вроде Феликса, мог обедать вместе с правителем второго по значению города — государства Кислева?

— Возможно, ты захочешь сопроводить меня во дворец и удостовериться в моих словах? — спросил Феликс.

Он был уверен, что события развиваются в его пользу. После их героического сопротивления на стенах и победы над Ареком Коготь Демона, его, Готрека и Снорри Носокуса чествовали, как героев. По правде говоря, Феликс понимал, что такой приём был оказан ему лишь за компанию с гномами. Те, помимо прочего, доказали, что до сих пор являются лучшими и единственными союзниками кислевитов в их борьбе. Для снятия осады воздушный корабль гномов сделал больше, чем объединённое Господарское войско.

— В этом нет необходимости, — после долгой паузы произнёс сержант. — Пошли, отнесём этот труп к погребальным кострам.

Феликс и Нелла обменялись взглядами, и каждый пошёл своей дорогой.

Макс Шрейбер осматривал огромный банкетный зал, гадая, закончится ли когда — нибудь празднество. Похоже, кислевитам нравится отмечать свои победы обильным пиршеством и бесконечными тостами. А ему, похоже, едва ли удастся поспать перед тем, как его разбудят на очередной круг грандиозной пирушки. Живот настолько раздулся, что Максу казалось, что он лопнет. К счастью, после того неловкого происшествия между ним и Ульрикой в Карак Кадрине Макс решил пить только воду, и придерживался своего решения. Что дало ему возможность поизучать окружавших его кислевитов. Давно уже ему не приходилось оказываться в столь благородной компании.

На почётном месте во главе стола, обычно занимаемом самим князем Праага, восседала царица Кислева Ледяная Королева Катарина, холодная и безупречно красивая женщина с глазами, напоминающими голубые льдинки. Сегодня её волосы были цвета зимней стужи. Макс знал, что их цвет меняется по её прихоти. Было нечто не совсем человеческое в её идеальных лице и фигуре, красотой напоминающих нестареющее скульптурное изваяние, и на царице, похоже, никак не отразились два дня пиршеств и возлияний. Глядя на неё, Макс легко готов был поверить в россказни о нечеловеческой крови, которая, как говорят, течёт в жилах царского рода Кислева.

Что бы ни выступало источником её красоты, оно же наделило царицу вызывающей страх аурой магической мощи. Будучи сам волшебником значительной силы, Макс был способен распознать мощного мага при встрече, и царица, несомненно, была таким магом. «Нет, — подумал он, — это не совсем так. Сила царицы также отличается чем — то странным и не совсем человеческим». Он ощущал её не так, как всех остальных волшебников — людей, когда — либо ему встречавшихся, а когда он пустил в ход своё магическое зрение, то увидел окружавшие её водовороты энергии, тоже отличающиеся от тех, что сопутствуют магам — людям. Холодная голубая аура царицы, казалось, распространяется наружу далеко за пределы поля зрения Макса. Узоры магической энергии кружились вокруг неё, словно снежные хлопья в пургу. Словно она напрямую соединена с холодной энергией своей земли. Макс сомневался, что в магии, которой пользовалась царица, есть что — либо изысканное, однако понимал, что та эффективна, словно таран. Откуда — то она черпает значительную энергию.

Похоже, царица ощутила внимание Макса, и обратила на него свой холодный изучающий взгляд. Он слышал слухи о ней, как и о легионе её любовников, и не испытывал особого желания устанавливать их истинность. Он поспешно отвёл взгляд. Словно прочитав его мысли, царица ответила слабой насмешливой улыбкой. Макс провёл рукой по бороде, чтобы скрыть румянец, выступивший на его щеках. Он ещё не привык к развязности кислевитских женщин. Они весьма отличались от дам его родины, Империи.

Глаза Макса инстинктивно отыскали Ульрику. Она сидела через стол от него, рядом со своим отцом, здоровенным пожилым боярином Пограничья Иваном Петровичем Страговым. Глядя на эту пару, Макс удивлялся, как получилось, что отцом такой стройной и привлекательной женщины оказался кряжистый, смахивающий на медведя мужик. Иван Страгов был великаном, огромным в плечах и с почти столь же огромным животом. До пояса спускалась его длинная борода, напоминавшая гномью. На лишённом волос лбу блестел пот. В огромном кулаке он сжимал глиняную пивную кружку. В столь массивной, похожей на окорок руке та выглядела немногим крупнее изящного винного бокала.

В противоположность отцу, дочь была стройной, как клинок, с высокими скулами и широко расставленными глазами. Пепельно — белые волосы были коротко стрижены, на манер мужских, а держалась Ульрика с грацией танцора. На ней была рубашка и штаны для верховой езды, как и подобает истинной дочери одного из крупных коневладельцев Кислева. Она смеялась и обменивалась шутками с отцом, подобно любому простому воину, а её остроты вызывали громкие раскаты хохота, от которых брюхо старика колыхалось, словно пудинг.

Сидящий рядом с Максом князь, высокий мужчина угрюмого вида с длинными свисающими усами и впалыми щеками, склонился вперёд, чтобы наполнить вином кубок царицы. Глаза князя светились необычным блеском, и Максу пришли на память слухи о том, что Энрик не вполне нормален. Что неудивительно — управление населённым призраками Праагом даже самого здравомыслящего человека способно привести за грань рассудка. Казалось, что с того момента, как его брат погиб от рук хаосопоклонников, князь сделался ещё угрюмее и язвительнее, чем обычно. «Известна ли князю теория Феликса Ягера о том, что его брат сам был членом секты хаоситов?» — гадал Макс, понимая, однако, что вряд ли когда — либо это узнает. Кто рискнёт задать такой некорректный вопрос столь высокопоставленному аристократу? Не Макс, это уж точно.

Макс обвёл зал взглядом, рассматривая остальных. За главным столом сидела царица, князь и несколько избранных, в окружении дворцовых фаворитов. За другими столами находились предводители объединённого войска Кислева — грозные воины, командиры десятков, сотен и тысяч кавалеристов. На взгляд Макса, они более походили на дикарей, чем на аристократов, однако он держал это мнение при себе. Являясь союзниками Империи, его родины, эти люди представляют цвет дворянства своей страны.

При любых обстоятельствах не стоит настраивать против себя подобных людей. Макс очень хорошо это понимал, проведя достаточно времени при дворах богатых и знатных вельмож. На краю главного стола с видом человека, ожидающего собственной казни, сидел гном Малакай Макайссон, единственный Истребитель, который озаботился принять княжеское приглашение на сегодняшний пир.

Макайссон был невысок ростом и, как все гномы, весьма и весьма широк. Без огромного хохла окрашенных волос, возвышающегося на его бритом черепе, его голова едва доставала Максу до груди, но он значительно превосходил Макса массой, причём весь этот дополнительный вес приходился на мускулы. Сдвинутые с глаз кристальные очки гнома расположились посередь его лба, во всех отношениях напоминая глаза какого — то гигантского насекомого. Кожаный лётный шлем висел на шее. Массивное туловище гнома облегала кожаная лётная куртка с меховым воротником. Его руки покрывали татуировки в виде переплетённых драконов.

Гном подметил взгляд Макса и улыбнулся ему щербатым ртом, прежде чем поднять свой кувшин с пивом. Макс ответил Макайссону улыбкой, ему нравился дружелюбный и общительный, насколько это вообще возможно для Истребителя, гном, являющийся гением в своём ремесле.

Макс волшебник, а не инженер, однако, он повидал достаточное количество изделий Малакая Макайссона и признавал, что гному подвластны силы, в своём роде почти столь же могущественные, как волшебство. Макс видел, как огромный воздушный корабль „Дух Грунгни“ снял осаду Праага с помощью алхимического огня. Как тот выдержал нападение дракона и обратил в бегство армию орков. Как доработанное Истребителем огнестрельное орудие за какие — то мгновения уничтожило множество гоблинов. Он слышал рассказы о построенных гномом могучих судах и осадных орудиях и отдавал должное его могучему, хоть и со своими заскоками, интеллекту, равному любому из тех, что когда — либо выставляли учебные заведения Империи и Колледжи магии. «А весьма возможно, и более великому», — признавал Макс.

— Жаль, что сегодня здесь не смог появится никто из твоих товарищей, — язвительно заметил князь, обращаясь к Малакаю Макайссону. — Похоже, их не привлекает оказанная честь отобедать с царицей.

Если Истребитель и был смущён, то никак это не показал.

— Це их дело, твоё княжеское величество, — ответил он. — Я не можу несты за ных ответственность. Готрек Гурниссон и Снорри Носокус — самая своенравная пара гномов из колы — небудь живших на свете.

— Это кое — что проясняет, — весело произнесла царица, вызвав смех за столом избранных.

— Серед гномов це считается велыким комплиментом, — благоразумно заметил Малакай Макайссон, словно не заметив насмешки.

«Либо гном слишком простоват, чтобы её распознать, — подумал Макс, — либо в дипломатических интересах решил оставить это без внимания. Второе куда менее вероятно, но кто его знает? Никто, кроме безумца, не назовёт Малакая Макайссона глупцом».

— Тут они или нет, — произнёс Иван Страгов, — но в последнем сражении гномы были на высоте.

— Они славно послужили Кислеву, и должны быть вознаграждены, — заявила царица.

Малакай Макайссон поперхнулся своим элем. Макс прикидывал, стоит ли ему разъяснить Ледяной Королеве ситуацию. Готрек и Снорри ищут не наград или чести — они ищут смерти в искупление своих грехов. Он решил, что, скорее всего, не его дело рассказывать об этом. С другой стороны, царица выглядит чрезвычайно хорошо информированной женщиной. Вероятно, ей известна и эта информация.

— Пока эта война не закончится, нам будут крайне нужны такие бойцы, — продолжила Ледяная Королева.

Макс вздрогнул. Всё верно, идёт война, возможно, самая крупная в истории. До осады у него фактически не было времени задуматься об этом, Макса беспокоило лишь надвигающееся сражение, которое казалось заведомо проигранным. Теперь же он знал, что всему Старому Свету предстоит грандиозный бой. Он предопределён массовым исходом хаосопоклонников с севера. Ледяная Королева снова обратилась к Малакаю Макайссону, и сразу же стала очевидна цель, с которой тот был приглашён на пир:

— Вы обдумали наше предложение, господин Макайссон?

В очередной раз основательно приложившись к пиву, Малакай твёрдо встретил взгляд царицы:

— Дорогуша, если б це зависело от мене, я б це зробыв. Но мий воздушный корабль и мои услуги вже обещаны. Я должен вернуться в Карак Кадрин и помогты королю — Истребителю собрать войска.

— Господин Макайссон, вы, безусловно, можете уделить нам несколько дней, самое большее неделю, — заметила царица.

Голос царицы был вкрадчивым, однако Макс уловил в нём угрозу. Он гадал, как она поступит, если у Малакая Макайссона достанет дерзости открыто ей отказать. Царица не выглядела женщиной, легко принимающей отказы.

— Ваш воздушный корабль стоит целой армии разведчиков. За считанные дни вы сможете осмотреть территорию, на которую десяти тысячам моих смелых всадников потребуется месяц.

— Да, ты права, — произнёс Макайссон. — Я можу. И я понимаю, наскильки ценна буде ця информация. Хто знае, куда прыйдеться следующий удар цих обожающих Хаос ублюдков, извиняюсь за выражение.

— Значит, вы это сделаете? — решительно спросила Ледяная Королева.

Малакай звонко цокнул языком:

— Я дуже постараюсь, но треба прынять во внимание други факторы. Якшо мий любимый воздушный корабль собьют або взорвут в воздухе с помощью чародейства, або вин подвергнется нападению тых бестий с крыльями летучих мышей, яки вечно кружатся над хаосопоклонниками? Пользы от цього не буде никому. И я не владелец „Духа Грунгни“, всего лишь його создатель. Не мени им рисковать.

Макс едва не вмешался. Он сам накладывал на „Дух Грунгни“ заклинания, отражающие Хаос, и знал их силу. Мало кому из магов удастся преодолеть их быстро. И он был почти столь же уверен, что тяжеловооружённый воздушный корабль в состоянии отразить любое нападение. И если уж говорить о риске воздушным кораблём, то, насколько осведомлён Макс, у Истребителя — инженера на борту и так имеется немало всяких опасных приспособлений. Маг заставил себя держать рот на замке, понимая, что Малакаю всё сие известно не хуже Макса, и если уж гном собрался отказать Ледяной Королеве, на то у него имеются собственные веские причины.

Ледяная Королева вновь одарила гнома своим сердитым взглядом. Большинство мужчин от этого бросило бы в дрожь, однако Малакай лишь в очередной раз приложился к пиву.

— Мы, разумеется, возместим любые риски, с которыми вы можете столкнуться… — вкрадчиво произнесла царица.

Макс уже ожидал возражений Малакая Макайссона, что, будучи Истребителем, тому неуместно вести разговор о рисках. Макайссон его удивил:

— Я ж там и умерты могу. Подывымся, шо вы можете предложить.

После этих слов Малакай Макайссон и Ледяная Королева принялись торговаться. Макс не понимал, почему его удивило такое развитие событий. В конце концов, ведь Малакай Макайссон гном — представитель расы, известной своим пристрастием к золоту.

Однако Макс подумал, что подобное постоянное акцентирование собственных интересов теми, кто считается союзниками, не сулит ничего хорошего тому, как будет развиваться война.

Феликс Ягер был удивлён. „Белый кабан“ стоял по — прежнему. Ну, по большей части. Часть крыши сгорела и была наскоро заделана досками, добытыми из развалин близлежащих многоэтажных домов. Дверной проём скрывало одеяло, у которого на страже стояли два вооружённых до зубов наёмника, провожающих подозрительными взглядами всякого, кто проходил по улице. Феликс расправил плечи и двинулся вперёд, всячески стараясь придать себе вид, что его не заботят их подозрительные взгляды.

Оказавшись внутри, он вновь был удивлён, на сей раз заполненностью заведения. Похоже, что едва ли не половина всех городских наёмников попыталась набиться сюда, скрываясь от стужи. Феликс подозревал, что даже не гори в очаге огромный костёр, для поддержания тепла в помещении хватило бы и плотно стоящих тел. Услышав в громких воплях знакомые голоса, он направился прямо к тому столу, за которым на руках боролись двое гномов — Истребителей.

Готрек Гурниссон выглядел так, словно совсем не пострадал от ужасных ран, полученных во время осады. Целители из храма Шаллии потрудились на славу, заштопав его раны. Прямо сейчас его единственный целый глаз блестел от нервного напряжения. На лбу его вздулись вены, а огромный хохол крашенных в рыжий цвет волос стоял торчком. По его татуированному черепу струился пот, стекающий со лба прямо в повреждённую глазницу, прикрытую широкой глазной повязкой. Мощные жгутоподобные сухожилия вздулись на его огромной ручище, которой он боролся с другим гномом, даже крупнее его самого.

«Вид у Снорри Носокуса даже глупее обычного», — подумал Феликс. Напрягшись, гном идиотски облизывал свои губы. И выглядел так, словно среди всех его занятий борьба на руках требовала наибольшего интеллектуального напряжения. Три крашенных гвоздя, торчащие из обритого черепа, являлись явным свидетельством его животной тупости. Снорри почти столь же уродлив, как покойный Бьорни Бьорниссон. Одно ухо начисто оторвано, второе напоминает кочан цветной капусты. Нос был сломан так часто, что на лице смотрится потёками воска из оплывшей свечи. Руки у него толще, чем бедра крепкого мужчины. Мышцы бугрятся и перекатываются, когда Снорри пытается перебороть хватку Готрека. Медленно и неуклонно начала сказываться феноменальная сила одноглазого Истребителя. Снорри выругался, когда его рука врезалась в столешницу, едва не опрокинув его пиво.

— Теперь ты мне должен ещё одну кружку этого подобного моче людского пойла, Снорри Носокус, — произнёс Готрек, мрачный голос которого прозвучал даже более презрительно, чем обычно.

— Снорри считает, нам следует продолжать до двадцати семи побед, — заметил Снорри.

— Ты всё равно проиграешь, — уверенно заявил Готрек.

— Возможно, Снорри удивит тебя, Готрек Гурниссон, — произнёс Снорри.

— Пока у тебя не очень получается.

— Всё когда — то происходит в первый раз, — немного обиженно, как показалось Феликсу, ответил Снорри Носокус.

— Ты во что — то вляпался, человечий отпрыск? — поинтересовался Готрек. — Это у тебя на лице написано.

Феликс быстро поведал историю о мёртвой девушке и том, как избежал когтей стражи. Готрек слушал с каким — то неоправданным интересом, что показалось Феликсу плохим знаком. Даже Снорри ловил каждое его слово. Закончив рассказ, Феликс произнёс:

— Кажется, ты совсем не удивлён тому, что от меня услышал.

— За последние несколько дней я слышал несколько историй, похожих на твою. Похоже, где — то там шатается озверевший убийца.Которого следует завалить.

— Считаешь, что это твоя задача? — с опаской осведомился Феликс.

Если уж подобная идея втемяшивается в голову Истребителя, Феликс обычно оказывается вместе с ним в каком — нибудь мрачном и мерзком месте. Готрек пожал плечами.

— Если ублюдок попадётся мне на пути, я с радостью это сделаю, человечий отпрыск, однако я пока что не собираюсь заниматься его розысками.

— Пока что? Это хорошо.

— Снорри гадает, не может ли это всё же оказаться демоном, — заявил Снорри. — На взгляд Снорри, тот солдат говорил вполне разумно.

Готрек покачал головой.

— Будь то демон, уже каждый волшебник в городе выкрикивал бы свои заклинания, а каждый священник с церковной крыши распевал экзорцизмы.

— Что же это может быть? — спросил Феликс.

— Твои предположения будут не хуже моих, человечий отпрыск, — заметил Готрек и сделал долгий глоток из свой пивной кружки. — С уверенность можно утверждать лишь одно. Ничего хорошего.

«„Лук и певец“, возможно, лучшая таверна Праага, — думал Адольфус Кригер, оглядываясь по сторонам, — но это ещё ни о чём не говорит». В любом из небольших городков Империи он видел таверны и получше. Он понимал, что ему следовало бы оставаться в особняке Осрика, однако странное беспокойство, снедавшее его с недавних пор, снова погнало его вон на ночь глядя. Когда это настроение накатывало, Кригер даже своего верного слугу Роча едва выдерживал.

Он запахнул на себе плащ и изучал собравшуюся в таверне толпу. Кригер мог различить каждый отдельный запах, расслышать биение каждого сердца, ощущать алый поток, струящийся по каждой вене. «Столь много людей, — думал он, — столь много крови». Он ощущал себя чревоугодником, обозревающим тилейский пир.

«С чего начать? — думал Кригер. — Может, с той молодой аристократки, расположившейся вон там со своим любовником?» Она была почти красавицей, однако он находил в ней что — то слегка отталкивающее. Адольфуса, как правило, не волновали женщины — кислевитки с их невыразительными крестьянскими чертами лица и короткими мускулистыми телами. «Нет, не с неё».

Официантка одарила его широкой улыбкой и предложила принести ещё вина. «Возможно, — предположил Кригер, — так она отреагировала на мой приглядный внешний вид, хотя куда вероятнее, что на покрой одежды. Чует деньги, либо в виде чаевых, либо за иное, не связанное с работой обслуживание». Адольфус покачал головой и приветливо улыбнулся. Он только что незаметно выплеснул на пол половину своего очередного бокала. Много времени прошло с тех пор, как Адольфус употреблял вино. Официантка двинулась дальше с нахальной усмешкой на губах. Когда — то давно она бы могла заинтересовать его, но сейчас он даже в роли жертвы её не рассматривал.

Адольфус покачал головой и принялся рисовать кончиком пальца по столешнице, используя для этого пролитое вино. Настроение у него необычное, а он не прожил бы столь долго, не научившись осознавать опасность подобных ситуаций. Он становился жертвой разнообразных необычных побуждений и гадал, что же это предвещает.

К примеру, прошлой ночью Кригер полностью осушил ту девушку, хотя собирался сделать лишь небольшой глоток. В этом не было необходимости. Её кровь была пресной и жидковатой, без какого — то было намёка на интерес. И сама девушка была просто коровой, едва ли стоившей его внимания. Зачем же он так поступил? Зачем выпил столь много, что она умерла, и зачем зубами разорвал ей горло в жалкой попытке замести свои следы?

Это едва поддаётся пониманию. Помутнение рассудка накатило на него так, словно опыта многих столетий как не бывало. Он высосал кровь девушки, словно юнец в свою первую ночь после обращения. Так случилось и ночью ранее, и в ночь до того. Вспоминая свои лихорадочные действия теперь, Кригер находил их крайне неестественными. Словно бы его охватывает какое — то безумие, и безумие это усиливается.

Адольфус всегда презирал Восставших, что убивали без разбора. Это было грубо, бесхитростно и крайне, крайне неэффективно. Этот путь ведёт к охотникам на ведьм, волшебникам и жрецам с их смертоносными заклинаниями, по крайней мере, до той поры, пока Адольфус не исполнит древнее вампирское пророчество. Один на один, и даже один на десять, Восставший более чем достойный противник для любого смертного, однако скот многочисленнее и у них имеется магия и могущественные союзники.

Совсем не похоже на прежние дни, о которых с пиететом рассказывают Прародители. Род человеческий стал гораздо сильнее с тех пор, как представлял собой одетых в шкуры варваров, на которых охотились в лесах.

Разумеется, ситуация может измениться. И раньше человеческая цивилизация скатывалась в анархию. Адольфус мог припомнить времена трёх императоров и попытки фон Карштайна восстановить превосходство Восставших. То была отважная, но обречённая попытка.

Фон Карштайн не был ни достаточно могуч, ни достаточно умён, чтобы победить в той войне. Адольфус знал, что когда придёт его время, всё произойдёт иначе. Он избранный. Он Повелитель ночи. Глаз и трон будут принадлежать ему!

Если только тот старый дурень отдаст ему талисман, никаких недоразумений не произойдёт. Адольфус подавлял желание отправиться прямо в особняк старика и завладеть вещью, однако это слишком шумно, слишком заметно, и такой поступок раньше намеченного привлечёт к Адольфусу внимание в определённых кругах. Нежелательно, чтобы графиня или кто — либо из её трусливого окружения обнаружили, что он собирается предпринять. «Нет, — решил Кригер, — лучше подождать».

Он снова обратил внимание на аристократку. «В действительности, не столь уж она плоха, — подумал Кригер. — Среди собравшегося сегодня стада она явно лучшая». Он заметил, что она почувствовала его взгляд и посмотрела на него краем глаза. Не раздумывая, Адольфус привёл в действие свою силу воли. Женщина застыла и уставилась на него так, словно видела впервые. Адольфус улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ. Он снова опустил взгляд на стол и позволил ей освободиться. На сегодня достаточно. Связь установлена. Он воспользуется ей после, когда придёт время, возможно, не сегодня, но в другую ночь, если почувствует жажду. Кригер заметил, что её спутник, молодой аристократ, судя по его платью, смотрит на него, а затем на неё. Тот явно заметил их обмен взглядами, и, весьма вероятно, ревнует. Он склонился вперёд и что — то взволнованно прошептал на ухо женщине. Та покачала головой, словно что — то отрицая. Если бы Кригер пожелал, то мог бы услышать их разговор простой концентрацией на нём своих мыслей. Как и все Восставшие, он обладал фантастически острыми чувствами. «Скот всегда слишком предсказуем», — подумал Адольфус.

Он выбросил смертных из своих мыслей. Это к делу не относится. Что беспокоило Кригера, так это недостаток самоконтроля. Он не мог себе такого позволить. Не сейчас, когда столь близки к осуществлению все его планы, и то, над чем он кропотливо трудился, уже почти в пределах досягаемости. Сейчас ему требуется всё его здравомыслие. Требуется вся его хитрость и изворотливость. Нужно держать свои планы в секрете, пока у остальных Восставших или кого — нибудь ещё, кого это затронет, не останется времени, чтобы остановить его. Вместо этого он ударился в кровавый кутёж, насыщаясь и убивая без разбора, оставляя след, по которому специально обученный охотник может последовать с лёгкостью лесника, выслеживающего мамонта. Это просто не укладывалось у Кригера в голове. С ним такого не случалось с того момента, как все эти столетия назад его первая госпожа даровала ему кровавый поцелуй. Почему же это с ним происходит? И почему сейчас?

Кригер слышал, что подобные вещи случались ранее. Иногда Восставших посещает необычное безумие, проникающее в кровь и превращающее их в безумных кутил. Когда подобное происходит, те часто становятся объектами охоты, как для своих соплеменников, так и для скота. Никому из Восставших не нужно, чтобы скот пришёл в ярость. Адольфус знал, что, продолжай он в том же духе, лишь вопрос времени, когда за ним явится кто — нибудь из Совета, а этого нельзя допустить, пока талисман, по крайней мере, не окажется в его руках. Как только это произойдёт, и предмет подстроится под него, они могут посылать кого — угодно. Но до тех пор самое вредное для него — попасть под контроль, если только он не хочет закончить с колом в сердце и черепной коробкой, набитой ведьминым корнем, служа назиданием для остальных не поступать так, как Кригер.

От Кригера не укрылось, как и всё прочее происходящее в зале, что молодой любовник поднялся с места и подошёл к группе своих богато разодетых дружков, стоящих у бара. Он указывал рукой в направлении Адольфуса, и указывал агрессивно. «Ну не сейчас, молодой ты идиот, — подумал Кригер. — Мне это не нужно». Группа юнцов начала продвигаться к его столу, держа руки на рукоятях мечей.

В маленьких городках Адольфус наблюдал, как точно такой походкой к домам своих жертв приближается толпа линчевателей. Он смотрел, как юнцы приближаются к его столу, смутно надеясь, что те пройдут мимо, при этом сознавая, что вряд ли такое случится. Теперь он пожалел, что не захватил с собой Роча. Его здоровенный прислужник всегда неплохо отвлекал внимание в подобных ситуациях.

— Стало быть, ты тот, кто разглядывал Анну — Лизу, — послышался рядом голос с акцентом, свойственным классу богатых купцов Праага, но его тон был одновременно раздражённым, заносчивым и самонадеянным.

«Молодой ревнивец, — подумал Адольфус, — собирающийся совершить величайшую ошибку в своей короткой жизни». Кригер не отвечал, но внимательно изучал содержимое своего бокала. Резко взметнулась рука и опрокинула его бокал.

— Слышь, сударь, я к тебе обращаюсь. Не игнорируй меня.

Адольфус поднял взгляд и пристально вгляделся в говорившего. Пижонистый молодой дуралей, одетый по последней моде: длинный плащ, яркие панталоны, широкополая шляпа с пером. Узкое лицо, белые острые зубы и дикий яростный взгляд глаз. Оспины на его не лишённом привлекательности лице заретушированы косметикой.

— Твои действия сделали это весьма сложным, сударь, — заметил Адольфус, глядя вверх.

Он почувствовал алкоголь в дыхании молодого мужчины. Пристально поглядев тому в глаза, Кригер попробовал установить контакт, но глубоко охваченный пьяным гневом ревности юнец уже был недосягаем. «Тем хуже для него», — решил Адольфус, чувствуя, как демон гнева зашевелился в его собственном небьющемся сердце. Он скользнул взглядом по дружкам юнца. «Все сделаны из того же теста, — подумалось ему, — молодые, пьяные, ошибочно полагающие, что могут сделать с находящимся тут незнакомцем всё, что им вздумается, и безнаказанно уйти. В обычных обстоятельствах, они, вероятнее всего, оказались бы правы. Однако тут имеют место необычные обстоятельства».

— Я хочу, чтобы ты сейчас поднялся, вышел и больше никогда не показывал свою уродливую рожу в этом заведении.

Адольфус пожал плечами. В нормальных обстоятельствах он, вероятно, сделал бы то, что потребовали эти грубияны. Сейчас ему не нужны неприятности, которых можно избежать. Но где — то на периферии его мыслей зашевелился затаившийся демон, тот, что заставил его осушить тех женщин. Он чувствовал растущее внутри раздражение, незначительное назойливое чувство, которое быстро раздулось, принуждая заупрямиться. Кто такие эти болваны, чтобы помыкать им? Всего лишь скот, насекомые, едва достойные его внимания. Кригер поглядел на них с отвращением, позволив тому проявиться на его лице. И увидел на их лицах гневную ответную реакцию.

— И как ты собираешься меня заставить, парень? — поинтересовался Адольфус. — С какой стати я должен слушать ребёнка, которому требуется полдюжины товарищей по играм, чтобы передать простое предупреждение? Это так обычно поступают так называемые мужчины Праага? — А внутренний демон заставил его добавить, — Разве удивительно, что Анна — Лиза предпочла настоящего мужчину безбородому мальчишке, вроде тебя?

Лицо юнца искривила ярость. Он сам себя загнал в ловушку и понимал это. Акцент Адольфуса выдавал в нём аристократа, пусть и из какого — то захолустья Империи. Просто наброситься на него толпой будет бесчестием. Единственно приемлемый вариант — вызвать Адольфуса наружу и драться на дуэли. Кригер заметил, что юнец начал глядеть на него словно в первый раз, оценивая рост, ширину плеч, потрясающую уверенность в себе, с которой Адольфус противостоял целой группе вооружённых людей. Однако даже опьянённые мозги юнца сохранили достаточно здравого смысла, чтобы тому явно не понравились выводы из увиденного. Адольфус гадал, как же тот собирается выкрутиться. Результат оказался предсказуем.

— Вытащите этот мусор наружу и отделайте его до полусмерти, — произнёс юнец.

— Рогоносец, да ещё и трус, — усмехнулся Адольфус.

Он оглядел остальных. Кригер ещё частично сохранил здравый смысл и полагал, что следует хотя бы попытаться дать им возможность выбраться из того, что готово свершиться. Расправа над шестерыми сыновьями местных богатеев однозначно привлечёт к нему огромное и нежелательное внимание.

— Вы действительно собираетесь сражаться вместо этого труса в затеянной им ссоре? — спросил он.

Кригер заметил, что справедливость его слов дошла, по крайней мере, до двух из них. Тем явно не хотелось драться в подобной ситуации, не больше, чем ему самому. Они понимали, что в их действиях нет чести. Один или двое колебались. Адольфус поймал взгляд одного из них и начал подавлять своей волей. Юноша заколебался и произнёс:

— Полагаю, Курту следует вызвать этого человека наружу, если он столь жёстко настроен.

Курту такая идея явно не понравилась.

— Вы все струсили? Так вас напугал один жалкий иноземец?

И тут оказалось, что патриотизм кислевитов обладает не менее слабым воздействием, чем обращение Кригера к их храбрости. Он почувствовал, что юнцы снова колеблются.

— Вытащите его наружу и покажите, что происходит в Прааге с надменными иноземцами, которые не держат язык за зубами.

Адольфус снова посмотрел по сторонам. Он заметил сочувствующие взгляды, но на помощь никто не спешил. Эту группу юнцов тут явно хорошо знали и боялись. Похоже, не осталось иного выхода, кроме как биться. Как неудачно. Кригер лишь надеялся, что сможет сдержать свою жажду крови.

Настоящей же проблемой сейчас является проблема тактики. Как ему разобраться с этой компанией молодых хулиганов, не вызвав подозрений о своей подлинной сущности? Видимо, ему всё же следует просто уйти. Кригер встал со стула и навис над Куртом.

— Не утруждайтесь, я ухожу. Слишком уж для моего пищеварения силён тут запах трусливых свиней.

Адольфус выругался про себя. И что вот заставило его это сказать? Если бы он уверенным шагом попросту проследовал к двери, оставался шанс, что они дадут ему уйти. Теперь же вариантов не осталось. Кригер знал ответ на собственный вопрос. Глубоко в своём сердце он не желал оставлять в живых этих наглых скотов. Он не лучше их самих. Не та мысль, что способствует повышению его самоуважения, и Кригер знал, что заставит юнцов за это заплатить.

Курт протянул руку и схватил Адольфуса за плечо.

— Э, нет, не пойдёт. Так просто тебе от меня не уйти, дружок.

Адольфус пристально посмотрел на него сверху вниз, позволяя своему гневу отразиться во взгляде. Курт на мгновение спасовал, и Адольфус было решил, что тот даст ему уйти, однако грубиян с поросячьей рожей оказался слишком тупым и пьяным, чтобы довериться своим инстинктам. Он попытался преградить Адольфусу путь, когда тот легко избавился от его хватки.

— Вы сами на это напросились, — заметил Адольфус, выходя из дверей в ночь со следующими за ним молодыми дуралеями.

Он посмотрел по сторонам. Они находились на улице. Стражников не заметно. Как и свидетелей. Идиоты сделали всё за него. Пока ковыляли за ним, они надели на руки кастеты и достали небольшие тяжёлые дубинки. «Бывалые кабацкие драчуны, — подумал Кригер. — Но это им не поможет».

— А теперь ты получишь то, что заслужил, — произнёс Курт.

— Один из нас уж точно, — ответил Адольфус и улыбнулся, впервые показав все свои зубы. В тусклом свете юнцам потребовалось несколько секунд для осознания того, что они видят перед собой. И тут их лица побледнели. Курт начал вопить.

Адольфус продолжал улыбаться, зная, что убьёт их всех, и что всегда так и собирался поступить.

(обратно)

Глава вторая

Феликс глядел вниз из кабины „Духа Грунгни“. Там он видел пустыню из снега и льда, кажущуюся бесконечной. Далеко на горизонте виднелась серая полоса, где пустоши выходили к свинцовым водам моря Когтей. Холодный ветер налетал на стальные стены гондолы и заставлял скрипеть находящийся над ней огромный аэростат. За завываниями ветра был едва слышен шум могучих двигателей. Феликс перевёл взгляд на Малакая Макайссона, который стоял у огромного штурвала, передвигая рычаги и наблюдая за измерительными приборами с уверенностью опытного пилота.

— Ты действительно собираешься взять за эту работу 5000 золотых, Малакай? — спросил Феликс.

Он был удивлён, услышав об этом от Макса. Феликс никогда не думал, что Истребитель — инженер лично помешан на золоте. С другой стороны, он же гном, а в каждой гномьей душе скрывается этот порок.

— Да, юный Феликс, собираюсь! По правде сказать, я б зробыв це и даром, но чёртова ледяная баба давыла мене, давыла, и я решил, шо хай тоди платыть.

Феликс кивнул головой — такое вполне возможно. Малакай Макайссон упрям, как любой другой гном, и не любит принуждения. Феликса удивило, что тот сразу не отказался. Малакай вполне на такое способен, несмотря на то, что имел дело с царицей. Гномов мало беспокоят титулы и благородное происхождение людей. А Истребители даже собственным правителям не выказывают должного почтения, так зачем им выказывать его прочим расам?

— Почему же ты согласился этим заняться? — с любопытством поинтересовался Феликс.

— Того шо вона, чёрт возьмы, права. Нам надо знать, чим заняты ублюдки — хаоситы, а „Дух Грунгни“ лучше всього подходыть для цьой роботы.

Феликс также был слегка удивлён тем, что Малакай способен чётко понимать суть этого дела, обычно он одержим лишь одной вещью — своими механизмами. В отличие от большинства Истребителей, он, как кажется, не тратит много времени на думы о собственной смерти или своих грехах. По признанию Феликса, Малакай далеко не дурак, кроме того, любому, кто способен спроектировать подобный воздушный корабль, доподлинно известны все его боевые возможности.

Краем глаза Феликс уловил какое — то движение. Он сфокусировал на нём подзорную трубу, и картинка появилась на виду. Феликс вздрогнул. То оказалось ещё одно огромное войско зверолюдов, направляющееся на юг вдоль побережья моря Когтей. Те пробирались вперёд с суровой решительностью, с развевающимися на ветру массивными знамёнами.

Наблюдая за открыто демонстрируемыми символами богов Хаоса, Феликс испытал страх. Там были знаки, которых его с самого детства приучали бояться и ненавидеть. Этот имел вид глаза, из которого выходили восемь стрел. Он был выписан кровью на белом полотнище, и крепился к перекладине, сделанной из человеческих костей, над которой возвышался рогатый череп какого — то огромного чудища.

— Это уже десятый отряд на этой местности, — произнёс Феликс.

— Насколько велик?

— Полагаю, больше тысячи, — Феликсу теперь не требовалось их пересчитывать. За те прошедшие дни, что они вылетали на разведку, он почти стал экспертом в количественной оценке войск Хаоса. — И откуда они все явились?

Внезапно ему на глаза попалось что — то ещё, и он быстро сфокусировался на нём. Сперва он не поверил своим глазам, затем реальность того, что он видел, потихоньку дошла до его разума. То был огромный корабль, продвигающийся сквозь ледяное море. Он был весь сделан из чёрного металла, а парусов не было видно. Нос корабля был целиком вырезан в виде громадной головы демона. На борту светились красные руны.

— Какой чёрт заставляет эту штуку двигаться? — спросил Феликс.

Малакай Макайссон выхватил подзорную трубу из его руки.

— Прыймы управление, юный Феликс, и подведы нас поближе до цього корабля. Я хочу як следует його роздывыться.

Феликс с отработанной лёгкостью взялся за управление и развернул воздушный корабль носом к морю. Малакай уже давно научил его, как летать на корабле, и Феликс много практиковался на обратном пути из Пустошей Хаоса. Наряду с острым зрением, то была одна из причин, по которой Феликс был взят наблюдателем в этот полёт. Скорость воздушного корабля была столь высока, что вскоре они оказались над бурными водами.

— Чёрт, не иначе, — произнёс Малакай Макайссон. — Не бачу нияких гребных колёс, и немае ничего, шо указовало бы на наличие под цьой штуковиной ходового винта. На ум прыходыть лишь чёрная магия, а тут я не силён. Не можу прыдумать ничего, шо ще могло бы сдвинуть такую громадину. Чёртово пекло. Николы не думав, шо ци ублюдки — хаоситы способны на шо — то подобное. Воно движется так быстро, як пароход на полном ходу, и буде крупнише всього, шо я колы — небудь бачив на воде.

— Всё это замечательно, Малакай, — отозвался Феликс. — Но что из этого следует?

— Из цього следует, шо тоби лучше бы помолыться всим своим человеческим богам, шоб у ных не оказалось цилого флота таких штуковин, юный Феликс. Потому шо иначе воны в состоянии высадыть армию в любом месте побережья Старого Света, де им заблагороссудыться. Грунгни, да по чёртову Рейку воны можуть подняться аж до Альдорфа или Нульна.

Феликс вздрогнул, когда Малакай принял управление и вернул ему подзорную трубу.

— Полагаю, Сигмар не в настроении откликнуться на любые мои молитвы, — произнёс он.

— Почему?

— Взгляни туда, — ответил Феликс, показывая на флот чёрных кораблей, неуклонно продвигающихся по бурному штормовому морю.

— Давай — ка поворачивать домой, — предложил Малакай. — Думаю, для одного дня мы уже собралы достаточно паганых новостей.

Феликс был вынужден с ним согласиться.

Феликс был рад вернуться в Прааг, и ещё радостнее ему стало, когда он увидел, что под ними мерцают огни города, а впереди высится огромная цитадель, сияющая огнями. Сидя в „Белом кабане“, он предвкушал горячий ужин, а затем сон. Нынче в воздушном корабле всегда было холодно, и не важно, сколько одежды на тебя одето, согреться всё равно не удавалось. Во рту ощущалась сухость, а пальцы рук и ног необычно покалывало. Феликс надеялся, что не подхватил какую — то болезнь.

Отовсюду до него доносился гул разговоров, болтовни наёмников и купцов, застигнутых в городе зимними снегами. Гильдия ожидала позволения снова поднять цены на зерно, однако князь не одобрил. Он хотел, чтобы всё городское население было, по возможности, накормлено, и не было голода. И хотя Феликсу князь никогда не нравился, он уважал его и проводимую им политику. Тот, похоже, настолько справедлив, насколько возможно для аристократа, однако Феликс никогда так по — настоящему не избавился от подозрительности в отношении правящего класса, которое заложил в него его отец — купец.

Кажется, прошлой ночью в потасовке в купеческом квартале убито шестеро молодых дворян. Судя по слухам, они вывели наружу какого — то богатого иностранца, чтобы поучить уму — разуму, да так и не вернулись обратно. Их тела были обнаружены в снегу. Полагали, что снаружи поджидали телохранители или друзья иностранца, потому как маловероятно, что один человек смог одолеть шестерых. Феликс не был столь уверен. Он неоднократно наблюдал, как Готрек побивал стольких в бою, а иногда и сам проделывал подобное, находясь в отчаянном положении.

Феликс отбросил эти мысли. Не его это дело, даже если семьи юнцов предлагают солидное вознаграждение за помощь в розыске убийцы. Зачем ему беспокоиться? Он мог представить себе тех молодых людей, испорченных хлыщей того сорта, с которым он некогда вынужден был каждую ночь иметь дело в таверне „Слепая свинья“ в Нульне. У самого Феликса совершенно не вызывали симпатии те, кто рассчитывал поразвлечься, выходя шестеро на одного. Скорее всего, они лишь получили то, чего заслуживали.

Рассказ о ночной бойне оказался не единственным. Ещё две уличные проститутки были найдены мёртвыми и совершенно обескровленными. Теперь со страхом заговорили о неком бродящем по ночам демоне, а кое — кто даже обронил внушающее ужас слово „вампир“. Феликс вздрогнул. Его старая няня рассказывала ему леденящие кровь истории о кровососах. В детстве он провёл немало бессонных ночей, боясь, что один из них сможет проникнуть в его комнату. Феликс попытался отбросить свои страхи и обнаружил, что не может. Слишком уж много прочих детских страшилок, оказавшихся реальностью, довелось ему повидать в этом ужасном мире. Он лишь молился, что никогда не встретит вампира. Говорят, они крайне опасные противники.

Феликс заметил, что один мужчина внимательно прислушивается к разговору. Высокий аристократ, щёгольски одетый по моде, сжимающий в руке ладанку. Черты его лица были несколько бледноваты, возможно, из — за пудры. Холодный взгляд и выражение напряжённой концентрации на лице.

Мужчина почувствовал взгляд Феликса, глаза их встретились и Феликс ощутил какой — то проблеск, словно установилось что — то вроде связи. Внезапно он почувствовал желание отвернуться, но собственное природное упрямство ему не позволило. Он выдержал взгляд незнакомца, и пристально его рассмотрел. У мужчины была необычная причёска в старинном стиле, лоб прикрывал квадрат подстриженных волос, а по бокам свисали длинные пряди. Что — то в нём было такое, от чего волосы на загривке Феликса встали дыбом. Мужчина обладал какой — то аурой, подобно Максу. «Вероятнее всего, это чародей, — решил Феликс, — тот человек, с которым лучше не связываться». На этот раз он отвёл взгляд, и как раз вовремя, чтобы заметить входящих в „Белый кабан“ Ульрику и Макса Шрейбера. Они твердым шагом направились к его столику. «И что их сюда привело?» — гадал Феликс.

Адольфус поднял взгляд и проследил, как волшебник и женщина вошли в заполненную народом таверну. Ради всех тёмных богов, она красавица. Ни мужской костюм, ни меч не могли умалить её очарования. Наоборот, они странным образом даже подчёркивали его. Кригер ощутил прилив влечения, подобного которому не испытывал уже давно. Как жаль, что сопровождающий её мужчина обладает силой, окутывающей его, словно плащ.

За своё продолжительное существование Адольфус встречал лишь нескольких более могущественных чародеев. Он был достаточно искусен по части волшебства, чтобы сразу распознать мастера. Кригер лишь надеялся, что его собственные экранирующие заклинания окажутся действенными, и мужчина его не приметит.

Он обругал себя глупцом. Ему следовало оставаться в особняке и изучать чёртову книгу Носферату. Эти ночные похождения могут привести его к гибели. После вчерашнего убийства тех грубиянов, он пришёл в это убогое заведение, чтобы избежать излишнего внимания. И что он сделал первым делом, спустившись в общий зал? Заметив, что его разглядывает беловолосый мужчина, он решил использовать на нём свой взгляд, чтобы заставить отвернуться, но смертный неожиданно оказался обладателем твёрдой воли, и не поддался внушению. Что необычно само по себе. А теперь мужчина оказался приятелем мастера магических искусств. Возможно, этим и объясняется его твёрдая воля, а возможно и нет. Как бы то ни было, дело плохо. Кригер лишь надеялся, что смертный не станет обращать на него внимание волшебника, ибо это требуется Адольфусу менее всего. Он выругался, кажется, слишком уж часто на его веку боги зло подшучивают над ним. И теперь, когда все его мечты готовы сбыться, всё идёт наперекосяк.

Прошлой ночью он дал волю своей жажде крови и перебил тех молодых глупцов, словно скот, каковым они и являлись. По крайней мере, ему хватило здравомыслия не пить их кровь. Он сумел сдерживать свою жажду до тех пор пока позднее не выпил насухо ту пару проституток. Несмотря на все свои усилия, он не смог удержаться от насилия, и даже не захотел. С момента его обращения жажда не была столь сильна. Что с ним происходит? Какое безумие на него находит? Почему эта постоянная жажда крови сжигает его, словно лихорадка? Кригер не понимал.

Возможно, всё дело в окружении. Говорят, Прааг — город призраков. Возможно, на него воздействуют таинственные силы города. А может это огромная луна Хаоса, которая сияет в небесах и преследует его во сне. Кригер не понимал и не мог ответить. Он знал лишь то, что для него самого и его планов худшего времени для происходящего выбрать было невозможно. Если бы только старый дурень оказался более сговорчивым. Адольфус решил, что если ему вскоре не удастся продвинуться в переговорах, он убьёт мужчину и покончит с этим.

Даже размышляя над этим, он понимал, что налицо ещё один симптом овладевающего им безумия. Понимал, что должен сдерживаться. Всё почти что у него в руках. Сейчас ему непозволительно продолжать совершать ошибки. Он поднялся и направился к чёрному ходу, чтобы вернуться в особняк Осрика. Лучше не приближаться к тому волшебнику без крайней на то необходимости.

Выходя наружу, он задержался и бросил на прекрасную женщину последний долгий взгляд. «Однажды ночью, — пообещал он себе, — я за тобой вернусь».

— Что случилось? — поинтересовался Феликс, заметив, что Макс и Ульрика выглядят мрачно и в то же время взволнованно.

— Где Готрек? — спросил Макс.

— Пошёл пьянствовать со Снорри Носокусом. Если пойдешь по следу из покалеченных тел, оставшихся на улице, то, вне всякого сомнения, его отыщешь.

— Не смешно, Феликс, — заметила Ульрика.

С момента расставания она обращалась к нему весьма прохладным тоном.

— Я не шучу, — заявил Феликс. — Сама знаешь, каким он бывает, когда не в настроении. И чего вам от него вообще нужно?

— Нам предложили работу.

— Нам?

— Всем нам. Включая тебя.

Про себя Феликс гадал, кто же это настолько не дружит с головой, чтобы предложить работу паре Истребителей. Предположительно, некто действительно отчаявшийся. Или кому требуется выполнить немалый объём связанной с насилием работёнки.

— В неё входит убийство здоровенных чудовищ или бои с подавляюще превосходящим противником? — насмешливо поинтересовался Феликс.

— Я так не думаю, — ответил Макс. — По крайней мере, доподлинно мне сие неизвестно.

— В таком случае, их, вероятно, это не заинтересует.

— Тут замешана куча золота, — произнесла Ульрика.

— Это существенно меняет дело.

— Тогда давай разыщем гномов и познакомимся с нашим потенциальным нанимателем.

— Кто он такой? — спросил Феликс, поднимаясь и поправляя пояс с мечом. Он заметил, что весьма зловеще выглядящий аристократ исчез.

— Мой дальний родственник, — ответила Ульрика.

— Твоими дальними родственниками является половина дворян этого города, — заметил Феликс.

— У кислевитского дворянства так принято, — немного раздражённо, на взгляд Феликса, произнесла Ульрика.

Особняк был велик и производил весьма глубокое впечатление по части неопрятности и ветхости. Феликс задержался, чтобы выглянуть из окна на огромный, радующий глаз сад, окружённый стенами с пиками на верхней кромке. «Должно быть, это место стоит целого состояния, — подумал он, прежде чем последовать за остальными. — Внутри высоких стен Праага расценки наивысочайшие, а тут такая огромная территория».

Все ниши и углы в доме были уставлены антикварными вещами. Необычное экзотическое оружие и маски из отдалённых южных стран висели на стенах коридоров, которыми их вели пожилые слуги. Фарфоровая статуя какого — то четырёхрукого обезьяньего божества, привезённая, по предположению Феликса, из далёкого Катая, охраняла вход в обширный зал собраний, где на огромном антикварном диване возлежал хозяин дома.

Дальний родич Ульрики граф Андриев сильно напоминал Феликсу крота. Невысокий мужчина, очень широкий и тучный. С огромным носом и длинными усами, свисающими ниже подбородка. На громадном носу помещались небольшие круглые очки, скрывающие его маленькие водянистые глаза. На графе было длинное шёлковое одеяние в катайском стиле. Он был не очень — то похож на воина, хотя Ульрика уверяла их, что в молодости граф был известным мечником. Теперь он опирался на длинную чёрную трость, сжимая её набалдашник в виде стеклянного шара своими скрюченными артритом пальцами. Граф пристально оглядел зал и всех вошедших. Потянув за шнур, прикреплённый к звонку, он вызвал высокого худого дворецкого, почти столь же старого, как сам граф.

— Не желаете ли что — нибудь … кхмм… выпить? Может, чаю?

Снорри Носокус и Готрек переглянулись, словно не веря своим ушам. Оба казались удивлёнными тем, что они здесь делают. Из таверны их выманили разговорами о солидном золотом вознаграждении. Когда Феликс их отыскал, гномы были заняты потасовкой с какими — то кислевитскими кавалеристами. Пока два Истребителя мутузили вчетверо превосходящих их числом противников, Феликс с остальными стояли в сторонке, ожидая, когда на них обратят внимание.

— Пива, — пробурчал Готрек.

— Водки, — заявил Снорри. — В ведре.

— Я бы выпил чая, — сказал Макс.

Ульрика утвердительно кивнула. Феликс покачал головой. Едва ли не вопреки собственному желанию теперь ему стало интересно. Совершенно очевидно, что сей пожилой аристократ достаточно богат, чтобы содержать персональных телохранителей, а собранные в этом доме ценности, вне всякого сомнения, стоят кучу денег. Зачем же они ему потребовались? А если уж на то пошло, откуда он вообще о них узнал?

— Чего тебе нужно от нас, старик? — спросил Готрек.

«Каков дипломат», — кисло подумал Феликс.

Андриев наклонился вперёд. Похоже, у него не всё в порядке со слухом. А в этих близоруких глаза заметен слабый безумный блеск.

— Представитель культа Истребителей, — пробурчал он себе под нос. — Восхитительно.

— Кто я такой, мне известно, старикан. Я спрашивал, чего тебе от нас нужно.

Граф прочистил горло и слабым дрожащим голосом начал говорить:

— Извините. Это займёт какое — то время.

— Снорри полагает, что это займёт меньше времени, если ты перейдёшь сразу к делу, — заявил Снорри Носокус, который, по наблюдениям Феликса, не отличался особой терпеливостью.

— Кхмм, пожалуй, да. Итак…

Старик сделал паузу и поглядел по сторонам, словно убеждаясь, что все они внимательно его слушают. Феликса самого уже начало немного раздражать поведение Андриева.

— Я, как вы уже явно заметили, являюсь собирателем разнообразных странных и необычных антикварных предметов. Это стало моим хобби с момента, как мальчишкой я получил от своего дедушки весьма искусно вырезанную боевую маску из южных стран, по — настоящему изысканную вещицу, отмеченную тремя символами тёмных богов Тароума. Она была…

— Возможно, будет лучше, если вы перейдёте к тому, зачем вам понадобилась наша помощь, — предложил Феликс со всей учтивостью, на которую был способен.

Старик откинулся назад, испытав лёгкое замешательство, и от неожиданности прикрыл рот рукой.

— Разумеется, кхмм, прошу прощения. Я стар и моим мыслям свойственна рассеянность. Довольно давно у меня не было собеседников и потому…

— К делу, — немного резко закончил Феликс.

— Извините. Да. Как я и говорил, я собиратель древностей. За годы я приобрёл множество весьма интересных вещей. Некоторые из них, как бы это сказать… мистические. Сам я не чародей и не могу утверждать доподлинно, но мой оценщик брат Бенедикт заверил меня в этом.

— И? — спросил Готрек.

Было заметно, что он стремительно теряет терпение. Несомненно, сейчас его особенно сильно манит таверна.

— Я был убеждён, что некоторые из моих вещей могут оказаться необычайно ценными для чародеев определённого склада. Много лет назад, после нескольких происшествий в сообществе коллекционеров я заплатил немалое вознаграждение магам Золотого братства за защиту моего особняка и моей коллекции разнообразными заклинаниями. Я полагал, что эти заклинания смогут защитить мой дом от недавних неудобств, связанных с теми хаоситами.

Феликс гадал, насколько старик вменяем. Для большей части города осада была чем — то большим, чем „неудобство“. С другой стороны, если ты старик, затворившийся в собственном укреплённом доме почти в центре города в окружении слуг и телохранителей, то самое худшее тебя, скорее всего, могло и не затронуть.

— Стало быть, тут у тебя какое — то ценное барахло, — подытожил Готрек. — И что с того?

— Несколько дней назад мой оценщик брат Бенедикт, бывший священнослужитель Верены, оставивший храм после случившегося там инцидента, к которому, по его заверениям, он не имел никакого отношения, а наоборот…

— Я уверен, что брат Бенедикт прекрасный человек, — поспешно перебил Макс. — Но не могли бы вы перейти сразу к сути дела?

— Кхмм, да, да, прошу прощения. Несколько дней назад к брату Бенедикту обратился незнакомец, аристократ из Империи, заявивший, что заинтересован в приобретении одного из моих предметов. Бенедикт сообщил ему, что моя коллекция не продаётся, однако предложенная сумма оказалась столь высока, что он решил меня уведомить. Я, разумеется, обожаю свою коллекцию и не собираюсь расставаться ни с одной из её частей, даже с тем небольшим осколком ниппонского фарфора с изображением двух цапель…

— Прошу вас, — произнёс Феликс. — Окажите любезность.

Ульрика негодующе поглядела на него. Похоже, лишь она одна способна вытерпеть этого старого зануду. «У неё — то всё в порядке, — подумал Феликс. — Они родственники, и это явно не она страдает от начинающейся головной боли». Он вытер краем плаща нос и не удивился, обнаружив на нём сопли. Феликс очень надеялся, что не подхватил какую — то заразу.

— Да, извините. Итак, я решил, что было бы интересно встретиться с собратом — коллекционером. Встретить родственную душу — довольно редкое событие. Моё хобби относится к весьма специализированной области, интерес к которой проявляют немногие…

«Скорее это ты не вызываешь у них интереса», — подумал Феликс, но оставил свою мысль невысказанной. Вместо того, он громко откашлялся. Кашель оказался мокрым.

— Да, да. Как бы то ни было, я согласился на встречу с ним. Не знаю, как бы это сказать, но что — то в нём мне не понравилось. Он напугал меня, хоть это и не совсем точное определение.

— Что, должно быть, непросто, — издевательски заметил Готрек.

— Кхмм, уж поверьте мне, сударь, — с раздражением заявил старик. — Меня совсем нелегко запугать. Юношей я шёл в бой бок о бок с царём Радхи Бохой и собственноручно сразил огромного огра из Тронсо. То был сравнительно известный подвиг и…

— Никто не подвергает сомнению ваше мужество, — перебил Макс. — Расскажите нам, пожалуйста, чем этот человек вас так напугал, что вы почувствовали необходимость обратиться к нашим услугам?

— В нём есть что — то очень зловещее. Нечто, внушающее страх. Что — то такое в глазах… Когда он глядел на меня, у меня возникло желание сделать так, как он говорил, и вся моя сила воли потребовалась, чтобы от этого удержаться. Я полагаю, он чародей, в некотором роде, и довольно сильный. После того, как я отверг его предложение, мне на мгновение показалось, что он набросится на меня, и это в присутствии моих собственных охранников и чародея. Брату Бенедикту тоже так показалось. По его мнению, лишь защитные заклинания на окружающей усадьбу территории удержали того человека от агрессивных действий. Я приказал охране проводить его к выходу, и он ушёл. Однако заявил, что вернётся, а у меня есть неделя на то, чтобы заново обдумать его предложение. Это случилось несколько дней назад.

— Где брат Бенедикт?

— Я не знаю. Обычно он навещает меня каждое утро. Уже два дня он не показывался. Вот ещё одна причина моего беспокойства. Бенедикт — человек с устоявшимися привычками. Лишь серьёзная болезнь могла удержать его от посещения, но проблема не в ней. Я посылал слуг ему на дом и в контору, однако брат Бенедикт, похоже, пропал.

Феликс бросил взгляд на Готрека и Снорри Носокуса. Гномы теперь притихли и казались более заинтересованными. Похоже, их внимание привлекло упоминание о злобных чародеях. Которое подкреплялось таинственным исчезновением брата Бенедикта.

— Вы уверены, что он просто не выехал из города?

— Может быть, Бенни ударился в загул, — предположил Снорри Носокус.

— Оба варианта невозможны. Брат Бенедикт известил бы меня о своём отъезде. Он работает на меня двадцать лет. Что касается вашего предположения, господин Истребитель, то он абсолютно не употребляет алкоголь. Не пьёт ничего крепче воды. Утверждает, что всё остальное мешает его способности концентрироваться.

Причина показалась Феликсу обоснованной. Он часто слышал, как Макс заявлял тоже самое.

— Итак, пропал твой чародей. Что — нибудь ещё? — спросил Готрек.

— Кхмм, думаю, да. Охрана докладывает, что за домом следят.

— Таинственный незнакомец? — поинтересовался Феликс.

— Нет, другие лица, прилично одетые мужчины и женщины, старающиеся остаться незамеченными, но явно, кхмм, не столь опытные, чтобы избежать обнаружения.

— Значит, это не шайка профессиональных воров, — заметил Макс.

Заметив, что все на него смотрят, маг пожал плечами и произнёс:

— За свою жизнь я сотворил немало всевозможных защитных заклинаний от людей. А потому имею некоторое представление о способах действия подобных людей.

— Это одна из причин, по которой я пожелал нанять вас, сударь. Ваша репутация широко известна. Сам князь высокого мнения о вас, а моя дорогая родственница утверждает, что вы самый способный чародей из тех, что ей встречались.

— Тогда зачем вам понадобились мы? — спросил Феликс. — Уверен, мечей вы можете нанять достаточно.

— Есть ещё одна странность во всём этом деле. Ещё до исчезновения брата Бенедикта некоторые из моих охранников не явились на службу. В основном дневные охранники, которые не живут здесь, в усадьбе, однако даже несколько из постоянных её обитателей ушли и не вернулись.

— Времена сейчас необычные, — заметил Феликс. — Город был в осаде. Многие жителиголодают. Возможно, они ушли из города, если решили, что смогут добыть больше денег и еды где — нибудь ещё.

— Не хочу, чтобы это показалось похвальбой, господин Ягер, но будучи весьма и весьма обеспеченным человеком, я испытываю чувство гордости, видя, что мои люди хорошо содержатся. Я сомневаюсь, что где — нибудь ещё в этом городе при нынешних бедственных обстоятельствах им будут платить больше или кормить лучше. Мои погреба полны запасов. Дом готов к самой суровой из зим. Я старый кислевит и знаю, как этого достичь.

— Почему бы не обратиться с этим делом к князю? — спросила Ульрика.

— И что я ему скажу? Что один незнакомец угрожал мне в моём собственном доме? Что моим охранникам чужда верность, а мой маг исчез? Сейчас князь обеспокоен более важными делами! Идёт война, и зачем ему нужны проблемы одного старика?

— Вы не выясняли, по какой причине ваши охранники не явились на службу? — спросил Феликс.

— Опять же, я отправил слуг. Некоторых не оказалось дома. В некоторых случаях, как думали слуги, в доме кто — то был, но никто не отозвался.

— Это весьма странно, — произнёс Феликс.

— Всё это дело весьма странно, господин Ягер. Именно поэтому мне нужна ваша помощь, за которую я готов щедро заплатить.

— Насколько щедро?

— Если вы уладите для меня сию проблему, я выплачу каждому из вас по сотне золотых монет и, смотря по развитию событий, дополнительную премию.

— Выглядит замечательно, — заметил Феликс, а взгляд на гномов дал ему понять, что те с ним согласны.

Торговаться начал Макс.

— За накладываемые чары и заклинания мне обычно платят отдельно от прочих гонораров.

— Я заплачу по вашим обычным расценкам в дополнение к тому, что уже упомянул.

— Отлично.

— Значит, по рукам?

Посмотрев на остальных, Феликс понял, что все готовы вписаться. Похоже, именно ему выпало задать очевидный вопрос:

— А что незнакомец хотел у вас приобрести?

— Пойдёмте, я вам покажу.

Излюбленные сокровища графа Андриева явно хорошо охранялись. Старик провёл их в середину своего особняка, а затем спустился в подвал, защищённый толстыми стенами, достойными гробницы императора. Вход в сокровищницу скрывался за рядом огромных дверей с противовесами.

— Сделано гномами, — с гордостью заметил старик.

— И защищено несколькими крайне сильными заклятьями, если я не ошибаюсь, — добавил Макс, по голосу явно впечатлённый.

— Вы не ошиблись. Эти для меня сотворил сам великий Эльтазар. Два десятилетия назад я специально привозил его из Альтдорфа. Полагаю, вы о нём знаете?

— Он был одним из моих наставников в Колледже чародеев, — нейтральным тоном ответил Макс. — Великий волшебник, но очень… консервативный.

— Вы…, кхмм, его недолюбливаете, судя по голосу.

— До того, как я покинул Колледж, у нас были некоторые разногласия.

— Его работа, на ваш взгляд, нехороша?

— Нет. Я уверен, что она превосходна. Он весьма искусный и сильный волшебник.

— Рад от вас это слышать. Но если почувствуете, что можно что — то улучшить, не постесняйтесь сообщить.

— Не постесняюсь, уверяю вас.

Сокровищница напомнила Феликсу пещеру из какой — то сказки о богатствах Аравии. Здесь находилось множество ценных и прекрасных предметов: золотые статуэтки из пустынь Земли мертвецов; замысловатые амулеты из Аравии; прекрасные ковры из Эсталии; металлические изделия гномьей работы, инкрустированные всевозможными сложными рисунками; флаконы с ценными жидкостями, расписанные гладким письмом эльфов. Феликс понимал, почему старик потратил на их защиту так много денег. И теперь понимал, в каком отчаянном положении тот находится, раз вынужден нанимать пятерых едва знакомых бойцов себе в помощь.

Ульрика, разумеется, его родственница, а Макс настолько известен на поприще магии, что гномы наняли его для защиты своего воздушного корабля. Пожалуй, не столь уж это и странно. А рекомендаций Ульрики оказалось достаточно, чтобы предложить работу Истребителям и ему самому. Феликс подумал о вознаграждении. Сотня золотых — кругленькая сумма. Вполне достаточная, чтобы человек месяцами мог вести аристократический образ жизни.

Старик указал им на большой закрытый сундук. Из своих одеяний он извлёк ключ. Замок и ключ тоже походили на изделия гномов. «Совершенно ясно одно, — подумал Феликс, — Он знает, как заботиться о своих сокровищах».

— А, вот и он. Глаз Кхемри, — произнёс граф, извлекая из шкатулки небольшой тёмный предмет.

Он поднёс его к свету. После длинной истории, Феликс ожидал увидеть нечто, выглядящее более впечатляюще. Макс протянул руку:

— Могу я взглянуть?

Похоже, граф Андриев с большой неохотой, но, в конце концов, вложил предмет в протянутую руку Макса. Феликс подошёл поближе и, встав рядом с Ульрикой, смог заглянуть за плечо мага. Он увидел маленький овоид, вырезанный из чего — то похожего на чёрный мрамор. В окружении необычных пиктограмм с изображениями мужчин и женщин с головами животных, представляющих, вероятно, каких — то древних богов, находился глаз. Оправа в виде серебряной руки удерживала овоид в захвате остроконечных пальцев. Сам амулет висел на почерневшей от времени серебряной цепи.

Посмотрев на лицо Макса, Феликс заметил, что волшебник нахмурился.

— Что это? — спросила Ульрика.

Макс сжал губы и смотрел сосредоточенным взглядом. Заметив слабые проблески огня в глазах мага, Феликс понял, что тот призывает силы.

— Я не знаю, — ответил Макс. — Что — то весьма необычное. Талисман магический, но содержащаяся в нём энергия, похоже, слаба…

— И? — спросил Феликс.

— Зачем в таком случае кому — то впутываться в неприятности, чтобы завладеть им?

— Так вы утверждаете, что сия безделушка явно является волшебным артефактом? — уточнил Андриев.

— Несомненно. В данный момент больше ничего не могу добавить. Граф, вы позволите мне исследовать его?

— Я буду рад узнать о нём больше, если вы не планируете выносить его из хранилища. Я всегда полагал, что это какая — то реликвия царей гробниц. Человек, что продал мне его, заявлял, что обнаружил это в развалинах Кхемри. Всегда считал, что он хвастается. Теперь я не столь в этом уверен.

— Вещь, несомненно, древняя. Никогда не встречал ничего подобного.

— Вопрос в том, что мы собираемся делать с человеком, который желает её заполучить? Будем разыскивать или дожидаться его возвращения?

Феликс не был уверен, что разделяет идею разыскивать чародея даже в обществе Макса и Готрека. Слишком они могущественны и непредсказуемы, и велика вероятность вляпаться в неприятности. Феликс был свидетелем того, что Макс может сотворить словом и взмахом руки, и не хотел бы оказаться на пути разряда молнии.

— Не вижу препятствий сделать и то, и другое, человечий отпрыск, — заявил Готрек, высказав именно то, чего ожидал и опасался Феликс.

— С чего начнём? Граф Андриев, незнакомец называл вам своё имя?

— Он сказал, что его имя Адольфус Кригер.

— Имя уроженца Империи, — сказал Макс.

— Нет ничего проще, чем назваться вымышленным именем, — заметил Феликс. — Особенно неплохая идея, если ты собираешься угрожать людям.

— Вполне логично, — произнесла Ульрика. — Это должен быть очень уверенный в себе человек, чтобы угрожать кислевитскому аристократу в его собственном дворце в центре Праага.

Феликс подумал о пропавшем чародее и дезертировавших охранниках.

— Вероятно, на то есть причины. Он может оказаться весьма могущественным магом.

— Я и раньше убивал волшебников, — заметил Готрек.

«Почему же у меня возникают столь дурные предчувствия? — недоумевал Феликс. — Хоть раз все обстоятельства складываются в нашу пользу. Мы находимся в укреплённом особняке. Макс — волшебник высокого уровня мастерства, а Готрек, Снорри Носокус и Ульрика — грозное трио бойцов, сражаться рядом с которыми мечтал бы любой. Почему тогда я беспокоюсь?»

Что — то здесь не чисто. Что — то его тревожит. Феликс хотел, чтобы беспокоящее ощущение тревоги оставило его. Сосредоточиться стало немного сложнее.

— Мы можем начать с тех охранников, что прячутся в своих домах, — заявил Готрек. — Выясним, что их испугало.

— Похоже, это логичная отправная точка, — сказал Феликс, снова и снова прокручивая задачу в мозгу. У него возникли кое — какие идеи.

— Брат Бенедикт вёл записи? — спросил Феликс у Андриева. — Каким образом этот Адольфус Кригер узнал, что Глаз находится у вас? Как он вышел на Бенедикта?

— Разумеется, Бенедикт вёл записи, — ответил Андриев. — Он был последовательным и педантичным человеком, а как бывший священнослужитель Верены был ярым сторонником письменных заметок. Можете осмотреть его контору на улице Клерков. Передайте его писцам, что вас прислал я и они помогут. Что касается другого вашего вопроса, то мне неизвестно, как Кригер обнаружил, что артефакт у меня, однако я могу сделать предположение.

— Я буду весьма признателен, если вы поделитесь своими предположениями, — произнёс Феликс.

— Рынок экзотических коллекционных предметов невелик. Немногие имеют интерес и, кхмм, говоря откровенно, финансовые возможности, чтобы потворствовать своему увлечению, как я. Есть несколько торговцев, зарабатывающих этим себе на жизнь, и они стараются знать всех потенциальных покупателей в своей области. Я имею дела с некоторыми уважаемыми домами Мидденхейма и Альдорфа. Раз в год брат Бенедикт ездил туда за покупками для меня. Пока не стал слишком немощным, я ездил сам. В те дни, скажу вам, я стоял в огромном зале „Зучи и Петрилльо“ и собственными глазами разглядывал их коллекции. Как только подумаю обо всех этих сокровищах, у меня слёзы наворачиваются на глаза. Вспоминаю…

— Похоже, вы очень доверяли этому Бенедикту, — заметил Феликс, перебив старика прежде, чем тот снова смог обратиться к своим бессвязным воспоминаниям.

— Он был хорошим человеком, достойным доверия. Он отчитывался за каждый истраченный грош, и я всегда был удовлетворён его счетами.

Феликс повернул разговор в нужном направлении:

— Вы думаете, этот Адольфус мог отследить Глаз через торговцев „Зучи и Петрилльо“, у которых вы его приобрели?

— Они являются образцом осмотрительности. Клиенты им платят, в том числе, и за это.

— Людей можно подкупить или… испугать магией.

— Верно. Да.

Старик, похоже, был искренне потрясён мыслью, что его любимые торговцы могли нарушить конфиденциальность. С другой стороны, он и не отрицал подобной вероятности.

— Мне кажется, тут следует рассмотреть ещё один вариант, — сказал Макс.

— Продолжай…

— Чего ради сей Адольфус готов пойти на все эти сложности, чтобы заполучить Глаз? Что он рассчитывает от него получить?

— Ты у нас чародей. Ты и говори.

— Я считаю, что крайне важно приступить к изучению этого артефакта, — произнёс Макс. Если я сумею догадаться о его назначении, то, возможно, смогу вычислить, что нужно нашему приятелю.

Феликс кивнул. Выглядит здраво.

— Один из нас должен остаться здесь с тобой и помочь в охране этого места.

— Я останусь, — заявила Ульрика, на взгляд Феликса, слишком уж поспешно.

— Снорри тоже, — произнёс Снорри Носокус. — Если тут дойдёт до сражения, Снорри хочет оказаться рядом. Это лучше, чем разговаривать с клерками.

Феликс поглядел на Готрека.

— Похоже, мы задали все вопросы.

Истребитель пожал плечами.

— Тогда за дело, человечий отпрыск.

Небо было затянуто облаками, а снегопад продолжался. Холод пронимал Феликса даже сквозь все дополнительные слои одежды, и тот решил потратить на новые сапоги часть тех денег, что заплатит им Андриев. Как обычно, люди бросали на них взгляды. Что не было необычным. Готрек был яркой фигурой, хотя и такой, которую никто не решился бы побеспокоить. Он не подавал вида, что холод его как — либо беспокоит.

— Что думаешь? — спросил Феликс Истребителя.

Вокруг толпа заполняла узкие улочки купеческого квартала. Над ними нависали старые здания. Местность походила на лабиринт, было темно, и Феликс был рад, что они перед уходом задержались, чтобы получить от дворецкого Андриева указания, как найти контору Бенедикта.

— Я думаю, что граф Андриев — богатый старик, который может позволить себе любую прихоть, человечий отпрыск. Полагаю, его деньги не хуже чьих — либо ещё.

— Ты полагаешь, его проблема надуманная? — спросил Феликс.

Он сделал шаг в сторону, пропуская патруль улан. После секундных раздумий, Готрек поступил так же. На лошадей он глядел враждебно. Гном никогда не испытывал тёплых чувств ни к кавалеристам, ни к их скакунам.

— Нет. Я думаю, что — то там, скорее всего, происходит. Судя по всему, чародейские дела.

— Как считаешь, с остальными будет всё в порядке? — спросил Феликс.

— Ты видел, как Макс Шрейбер применяет магию, человечий отпрыск, видел Снорри Носокуса и Ульрику в бою. Они в укреплённом особняке в окружении охранников. Сам ты как считаешь?

— Вероятнее всего, они в большей безопасности, чем мы.

Готрек хмыкнул, словно рассуждения о собственной безопасности занимали его менее всего. Феликс подавил приступ кашля. В горле непривычно саднило, а потеет он, кажется, сильнее обычного. Он надеялся, что не подхватил чего — нибудь более худшего, чем простуда.

— Думаешь, это могут быть сектанты — хаоситы? — спросил он.

Ранее они сталкивались с последователями тёмных богов в городах людей. В ходе осады они предотвратили попытку отравления зернохранилищ хаосопоклонниками. И Феликс даже близко не считал, что они перебили всех.

— Кто знает, человечий отпрыск? Вне всякого сомнения, скоро мы это выясним.

Феликс и хотел бы следовать примеру невозмутимого отношения Истребителя, однако понимал, что на такое не способен. Слишком у него богатое воображение, слишком много думает. Готрека не заботит, будет ли он жить или погибнет, что и определяет его поведение. А вот Феликса — заботит. Он знает, что хочет жить — многого ещё не повидал и не сделал.

— Вне всякого сомнения, ты прав, — пробурчал Феликс, и они потащились дальше по улице.

Улицу Клерков почти не затронула осада. Она находилась в старом городе за внутренней стеной, в тени цитадели. Строения, по большей части, представляли собой многоквартирные дома и лавки. Даже несмотря на зимнюю стужу, туда — сюда сновали люди. Имея длительный опыт наблюдения за подобным в Альтдорфе, Феликс сделал вывод, что это купцы, законоведы и люди у них на побегушках. Зима ли, война ли, а дела идут своим чередом. Как раз это всегда говаривал отец Феликса.

Контора брата Бенедикта располагалась в одном из самых презентабельно выглядящих зданий — высоком, нависающем над улицей доме, который перекидным мостом соединялся со зданием напротив. Своими белёными стенами и деревянными рамами он напоминал Феликсу здания Альтдорфа, хотя уступал высотой и изысканностью, а восседавшие на дверных и оконных козырьках гаргульи выглядели бы чересчур нелепо для родного города Ягера.

Они вошли в здание и поднялись наверх по узкой витой лестнице. Контора, в которой вёл дела представитель Андриева, располагалась на третьем этаже. Феликс постучал в дверь и вошёл. Клерк с удивлением уставился на вошедших.

— Что… Что вам угодно?

Феликс передал ему свиток, украшенный графской печатью.

— Мы здесь по поручению графа Андриева. Я хотел бы проверить ваши записи.

Придирчиво изучив печать, мужчина сломал её и прочёл послание на свитке.

— Здесь указано, что мне следует оказывать вам полное содействие, — ворчливым голосом произнёс клерк.

— Я думаю, что это весьма неплохая идея, не так ли? — заметил Готрек, показывая ему кулак размером с окорок.

Поглядев на гнома, мужчина молча кивнул.

— Где твой хозяин держит свои записи? — спросил Феликс.

Клерк указал на большой кабинет.

— Ключи! — потребовал Феликс.

Мужчина засунул руку в кошель и извлёк ключи. Попробовав, Феликс убедился, что они подошли.

— Когда ты в последний раз видел своего хозяина? — спросил Ягер.

— Два дня назад.

— Было ли что — нибудь необычное в его поведении?

— Нет. Это было как раз перед тем, как он закрывал на ночь. Я уже уходил. Он жил здесь, в небольшой квартире внутри конторы.

Феликс позвенел ключами.

— Не встречался ли он здесь с незнакомцем, аристократом из Империи по имени Адольфус Кригер?

— Имя кажется знакомым. Думаю, как — то вечером он встречался здесь с Кригером.

— Вечером? Не кажется ли это немного странным? Обычно купцы ведут дела в дневное время.

— В нашем деле мы часто принимаем посетителей в неурочное время — гонцов из Империи, подозрительных лиц, имеющих на продажу что — нибудь интересное.

— Подозрительных лиц?

— Не все коллекционные предметы приобретаются легальным способом, господин Ягер. А многие из них весьма ценны. Они часто похищаются и переходят к новым владельцам. Не все коллекционеры столь щепетильны на сей счёт, как граф, и не все посредники столь порядочны, как мой хозяин.

— Твой хозяин работал исключительно на графа?

— Да. С того момента, как я был принят подручным более десятилетия тому назад.

— Не припоминаешь что — нибудь об артефакте, который мог быть доставлен из Аравии? Глаз Кхемри.

— Да. Мы приобрели его для графа около двух лет назад. Он был частью коллекции, принадлежавшей пожилому купцу из Нульна, замечательной коллекции со многими изысканными экспонатами. На мой взгляд, в Глазе не было ничего особенного, но мой хозяин полагал, что тот может оказаться магическим. Ему виднее, он же волшебник, в конце концов.

— Магическим?

— Ничего особенного. Какая — то из разновидностей защитных талисманов. Старый, и весьма вероятно, что с годами сила ушла из него. Хозяин полагал, что он привезён из Кхемри в Земле мертвецов.

«Не нужно быть экспертом, чтобы сделать подобное заключение, — подумал Феликс. — Я и сам мог такое предположить». Однако его одолевало некоторое беспокойство. Земля мертвецов имела плохую репутацию. Там когда — то находилось древнейшее из царств человечества, пришедшее в упадок тысячелетия назад. Ничего хорошего об этом месте Феликсу читать не доводилось, а вот ужасающего было достаточно. Согласно поверию, все обитатели умерли от какой — то ужасной болезни, а города представляют собой обширные гробницы, населённые призраками. Но куда хуже то, что, как сказывают, там находится родина Нагаша, Великого некроманта, чьим именем на протяжении столетий пугают детей. Феликс так клерку и сказал.

— Реликты Неехары особо ценятся некоторыми коллекционерами. Это была древнейшая человеческая цивилизация мира. Тамошние обитатели были цивилизованными за два тысячелетия до Сигмара.

— Я бы не стал для их описания использовать слово „цивилизованный“, — произнёс Готрек.

Феликс более не удивлялся, когда Готрек демонстрировал неожиданно глубокие познания. Королевства гномов гораздо древнее королевств людей, и гномы хранят огромное количество записей в своих великих книгах.

— Продолжай, — попросил Феликс.

— Они были полудикарями, которые строили огромные города для своих умерших. Они пользовались всеми видами чёрной магии. В ходе извращённых обрядов их аристократы пили кровь невинных с целью продлить собственное существование. Они изучали тёмные силы и призывание демонов.

Феликс вспомнил, что читал о подобных вещах в огромной библиотеке университета Альтдорфа. Он вспомнил и кое — что ещё.

— Плохими были не все. Там существовало много городов — государств. Правители некоторых воевали с кровопийцами. А Алкадизаар сражался с самим Нагашем и уничтожил его, хоть и лишь на время.

— Как бы то ни было, в итоге все они погрузились во тьму. Их города — это ужасные места, населённые неупокоенными мертвецами. Поверь мне. Я их видел.

— Ты их видел?

— Ага, и это не то зрелище, которое я захотел бы увидеть вновь.

— Что ты там делал?

Поглядев на него, Готрек пожал плечами. И не ответил. Феликс знал, что ничего не узнает, пока гном сам не пожелает ему рассказать. Он был удивлён. Ягер знал, что до встречи с ним Истребитель прошёл через множество приключений, но он никогда не подозревал, что гном побывал в отдалённых землях к востоку от Аравии.

— Нам некогда, — заявил Готрек. — Раз уж ты собираешься проверить здешние записи, то лучше бы приступить.

— Что вы разыскиваете? — спросил клерк.

— Если я на это наткнусь, то узнаю, — сказал Феликс. — А ты можешь идти. Пообедай.

Мужчина на мгновение поднял на него глаза.

— Вы умеете читать? — спросил он.

Феликса сие не удивило. Грамота не являлась распространённым навыком.

— Да, — ответил он и указал пальцем на Готрека. — Как и он.

— Тогда, если помощь не нужна, я вас оставлю.

— Не думаю, что она потребуется.

Феликс прошёл к шкафам с записями и открыл их. Он взял книгу, с которой совсем недавно работали и начал бегло её просматривать. Как было сказано клерку, Феликс точно не знал, что он ищет, и лишь надеялся, что они смогут найти какую — нибудь зацепку, а Максу повезёт ещё больше.

Макс пристально разглядывал Глаз Кхемри. Чем дольше он глядел, тем больше убеждался, что с предметом что — то не так.

Макс внимательно осмотрел камень. Он видел нечто подобное во время начальной стадии своего обучения в Колледже. Он был уверен, что это обсидиан, камень, часто используемый древними неехарцами. Насчёт пиктограмм Макс был менее уверен. Он никогда не занимался детальным изучением этого непонятного и практически забытого языка. Сию область знаний скрупулёзно изучают лишь некроманты, а Макс никогда не испытывал великого интереса к этому тёмному и опасному искусству.

Что — то в этом талисмане ускользало от его понимания, неуловимый изъян, который Макс никак не мог нащупать. Казалось, вещи присущ слабый налёт тёмной магии, словно она некогда применялась для накопления тёмной магической энергии. Подобные вредоносные предметы были довольно обыкновенным явлением, и Макс часто встречал их в своих странствиях. Однажды Глаз явно был использован, как вместилище тёмных энергий, но с той поры они давно выветрились. По крайней мере, так кажется. Макс был не совсем уверен, что вся энергия была полностью потрачена. Он знал, что потребуется применить некоторые сложные предсказательные заклинания, чтобы удостовериться, так ли это. И прежде чем приступить к делу, Макс хотел на всякий случай принять некоторые элементарные меры предосторожности.

Он закрыл глаза, сосредоточившись на своём магическом зрении, затем потянулся, чтобы достать ветры магии. Здесь это было трудно. Особняк опутывали защитные заклинания, а хранилище было наиболее тщательно охраняемым его помещением. Любому, за исключением искуснейшего волшебника, вообще было бы практически невозможно притянуть хоть какую — то энергию. К счастью, Макс был мастером своего дела, и ему не требовалось много энергии на то, что он задумал.

Шрейбер чувствовал, как энергия медленно пронизывает его. Так слабо поток энергии он не ощущал с тех пор, как был учеником. И хотя Макс недолюбливал Эльтазара, он вынужден был признать, что старый чародей знает своё дело. Магический барьер был крепким и плотным. Все силы Макса уходили на то, чтобы сохранять концентрацию и сплетать простой узор вокруг талисмана. Сие заняло куда больше времени, чем обычно, и к моменту завершения Макс обильно пропотел. Он чувствовал себя истощённым и ослабленным, но знал, что заклинание наложено. Он тщательно изучал переплетение энергий вокруг талисмана, подрезая высвободившийся поток тут, усиливая сплетение там, пока полностью не убедился, что заклинание будет держаться столь долго, насколько ему потребуется. «Хорошо, — подумал Макс, — первый этап работы завершён».

Теперь время приступать к исследованию. Макс полностью высвободил своё магическое зрение, игнорируя собственное заклинание. Он позволил своему зрению пробежаться по Глазу, выискивая любой слабый намёк на то, что предмет не таков, каким кажется. Поначалу ничего не происходило. Он лишь мог по ауре предмета понять, что тот древний и некогда явно содержал порядочное количество чёрной магии. Предмет походил на такого рода талисман, который любой достаточно сильный некромант мог бы создать себе в помощь для колдовства, талисман, что давным — давно послужил своему предназначению и выработал всю свою энергию. Это, похоже, бесполезный отработанный сувенир. Не будь у него причины предполагать иное, Макс сразу же и завершил бы своё исследование. Однако причина была, его любопытство было уязвлено, а Шрейбер был не такой человек, чтобы легко отступить, когда пробуждена его жажда к познанию.

Он продолжал поиск, ещё более пристально фокусируя магическое зрение на талисмане, выискивая любой намёк на аномалию, слабейший след того, что предмет не совсем таков, каким кажется. Он прежде слышал о подобных вещах. Иногда чародеи экранируют могущественные артефакты маскирующими чарами, чтобы помешать своим врагам уяснить их ценность и предназначение, пока не станет слишком поздно.

Макс подозревал, что нечто подобное может иметь место и в случае с Глазом, однако пока не смог обнаружить тому подтверждение. Если предмет экранирован, то кто — то проделал поистине мастерскую работу. Шрейбер сомневался, что даже сам могучий эльфийский маг Теклис смог бы скрыть что — либо от того обследования, которому подвергся Глаз, и тем не менее Макс ничего не обнаружил.

В мозгу мага возникла мысль, что он, возможно, ошибался. Возможно, этот талисман всего лишь то, чем кажется, и дальнейшее обследование ничего не даст. Макс поразмыслил над этим, а затем подумал над вероятностью, что та мысль могла не сама возникнуть в его голове, а в действительности оказаться неким проявлением изощрённого заклинания внушения, наложенного на Глаз.

Макс, с одной стороны, гадал, насколько далеко может завести подозрительность, с другой, искренне верил, что ни один искусный чародей не может оказаться настолько подозрительным. Существует немало коварных ловушек, которые способны наложить завистливые соперники. Он проверил защиту своего разума, и нашёл её неповреждённой. Максу захотелось рассмеяться. Любое внушение, столь тонкое и мощное, чтобы проникнуть сквозь его прочно удерживаемый мысленный щит, наверняка способно скрыть любое подобное вмешательство после его воздействия. Так он ни к чему не придёт.

И Макс снова вернулся к своему кропотливому поиску, всё свое внимание сосредоточив на обнаружении любых несоответствий в ауре камня. Вот! Что это было? Возможно, ничего. Лишь слабый намёк на отзвук магического потока, необычный отголосок древнего заклинания. Макс едва не проигнорировал его, а затем осознал, что это единственная зацепка, которую он пока что обнаружил. Мысленно сосредоточившись, он задействовал всю магическую силу, какую смог, и двинулся по следу отголоска.

Сие напоминало касание паутины, след был столь слаб, что несколько секунд Макс сомневался, что вообще чего — то обнаружил. Возможно, это ему привиделось. Поначалу ему действительно показалось, что там ничего нет, а затем он уловил слабейший намёк на столь тонкое и сложное сплетение, что казалось едва ли возможным, что сие дело рук какого бы то ни было чародея — человека. Макс перевёл своё сознание на новый уровень, отсекая все видимые внешние раздражители, и в поле его зрения материализовался узор.

Очевидность раскрылась перед ним, и Макс внезапно испытал благоговение. Он понимал, что наблюдает чародейство наивысшего порядка, далеко за пределами его собственных возможностей, а может быть и возможностей любого из ныне здравствующих. Некто таким способом внедрил в талисман необычайно тонкие нити магической энергии, что даже почувствовать их было на пределе способностей Макса, не говоря о том, чтобы обнаружить. И эта работа была скрыта маскирующим заклинанием, столь неразличимым, что Шрейбер его почти и не заметил.

Макс понимал, что имеет дело с работой одного из подлинных мастеров. Возможно у таинственного Адольфуса Кригера всё же имелась веская причина возжелать сей талисман, хоть Макс пока и не смог разгадать его предназначение. Он лишь руководствовался подозрением, что оно явно недоброе. Те, кто применял тёмные магические энергии на пользу человечеству, были крайне немногочисленны. Прежде чем продолжить, Макс проверил и перепроверил защиту своего разума, и наложил на себя быстродействующие и наиболее мощные защитные чары.

Концентрируя все свои силы, он едва лишь мог разобрать плетение. Макс выбрал одну тонкую прядь и начал следовать за ней. За время своего ученичества он выполнял такое упражнение множество раз, изучая плетение заклинаний, сотворённых его наставниками, теперь же ставки гораздо выше. Он понимал, что сейчас нужно действовать крайне осторожно. Тот, кто способен предпринять столь значительные усилия для сокрытия подлинной силы талисмана, более чем способен оставить ловушки для тех, кто захочет разгадать его секреты.

Макс следовал за плетением медленно и осторожно, подобно человеку, который идёт над пропастью по прогнившему деревянному мосту, зная, что тот может рухнуть в любой момент. Постепенно он начал постигать порядок и логику узора. Талисман окружала некая разновидность области принуждения, предназначенная для воздействия на мысли других людей, хотя было не совсем понятно, какая именно разновидность. Это заклинание было многоуровневым и переплеталось с несколькими другими. Осознание, что пользователь талисмана каким — то образом мог притягивать энергию тёмной магии настолько тонкой и мощной сетью, исполнило мысли Макса глубочайшим почтением, подобное которому мог бы испытать архитектор, оказавшись во внутреннем святилище великого храма Сигмара в Альдорфе. Шрейбер понимал, что, вне всяких сомнений, наблюдает работу гения.

По мере продвижения, Макс замечал, что эти заклинания сплетаются с множеством прочих, чьё предназначение он не мог постичь. Сие захватывало дух. Он более не сомневался, что тому Адольфусу Кригеру, или как бы там его ни звали по — настоящему, был нужен действительно Глаз. Любой тёмный маг убил бы за этот артефакт, даже имея лишь слабое представление о его истинной силе.

Заинтригованный Макс продолжил изучение плетения, ошеломлённый изящным лабиринтом энергий, созданным неизвестным творцом. Уверенный, что сможет окончательно и полностью выявить предназначение заклинания, постигнув сущность узора, Шрейбер позволил своему сознанию скользить вдоль замысловатых петель и завитков магической энергии, наращивая скорость.

Его мысли всё быстрее неслись вскачь, а магическое зрение мчалось к самому центру узора. Макс ощутил растущее возбуждение, словно вскоре перед ним могут раскрыться все сокровенные тайны вселенной магии. И частью сознания он слишком поздно распознал неестественную природу сего ощущения. Часть сознания слишком поздно обнаружила, что Глаз действительно окружён ловушками.

Макс отчаянно пытался укрепить свою мысленную защиту, понимая, что вскоре она подвергнется нападению. А пока он этим занимался, его сознание, наконец, достигло центра замысловатой магической конструкции. В тот момент, как раз перед тем, как его накрыла пелена черноты, Макс заметил, что движимый тщеславием или манией величия создатель Глаза оставил на нём свою подпись. Вне всяких сомнений, он хотел, чтобы те, кто раскрыл его секреты, перед своей смертью узнали имя их создателя.

Макс испытал удивление и ужас, глядя на эту магическую печать, столь явную и заметную любому чародею, как если бы она была написана рукой. Прежде чем тьма поглотила его, Шрейбер безошибочно установил личность создателя Глаза Кхемри, чем был весьма и весьма напуган.

(обратно)

Глава третья

— Нашёл что — нибудь, человечий отпрыск? — спросил Готрек скучающим и разражённым тоном.

Феликс понимал гнома. Несколько часов копаний в записях брата Бенедикта не дали почти ничего. Приобретённый у „Зучи и Петрилльо“ из Альтдорфа, Глаз Кхемри был частью лота, проданного аукционному дому вдовой какого — то барона Кейнстера из Варгхафена. Феликс никогда о таком не слышал, что вряд ли было удивительно. В Империи полным — полно древних аристократических родов, чересчур много, чтобы кто — то это отслеживал. Феликс только знал, что тот Варгхафен — маленький городок близ Талабхейма, что не сильно помогло делу. Он снова покашлял, чувствуя небольшой озноб. Нашлись упоминания о встрече с Адольфусом Кригером. Нашлась даже пара его писем, написанных чётким и плавным почерком, в которых Кригер просил о встрече с Бенедиктом и его клиентом, называя себя коллегой по увлечению древностями. Там были упоминания о предстоящем посещении Праага, а обратный адрес находился в Мидденхейме. Сейчас не было способа проверить адрес, разве что суметь убедить Малакая Макайссона проделать на „Духе Грунгни“ весь путь до города — государства на горе, однако, принимая во внимание текущие обстоятельства, сие выглядело легкомысленной тратой времени гнома. В любом случае, Малакай готовится покинуть город и направиться обратно в Карак Кадрин, чтобы доставить в Прааг больше гномьих войск до военных действий, что возобновятся весной, если только не раньше. Ему есть чем заняться вместо сумасбродной затеи разыскивать какого — то типа, чьё имя и адрес, вероятнее всего, вымышлены. Но Феликс всё равно забрал письма. По меньшей мере, у них имеется доказательство, что таинственный Кригер существует, а не является плодом воображения Андриева.

— Кое — что, — ответил Феликс Истребителю. — Бенедикт был педантом и фиксировал все свои встречи, но здесь нет ни малейшего намёка на то, где он находится и почему пропал.

— Значит, пришло время навестить таинственно дезертировавших охранников.

Феликс кивнул. Ничего иного ему в голову не приходило. Здесь они потратили всё послеобеденное время и добрую часть вечера.

Адольфус шёл по засыпанным снегом улицам. Его плащ был плотно запахнут, а капюшон скрывал лицо. В данных погодных условиях никто не счёл бы сие необычным. Улицы были практически пусты, и прохожие этим вечером часто были ещё более закутаны, чем он. Адольфус всё ещё ощущал небольшую усталость. Как и всех его собратьев, дневной свет замедлял Кригера и бил по глазам. От слишком долгого пребывания на солнечном свету он мог бы жестоко обгореть и испытать значительные страдания, а для излечения потребовалось бы много свежей тёплой крови.

Он чувствовал себя немного заторможенным. Адольфус знал, что намедни существенно перебрал с едой, а значительный избыток крови для него столь же плох, как и её недостаток. Голова болела. Мысли разбегались, и было сложно сосредоточиться. Кригер гадал, дело тут в испорченности какой — то крови из той, что он пил, или он стал жертвой какого — нибудь не проявляющегося явно безумия, которым столетия существования иногда награждали его собратьев. Однажды, будучи молодым и отчаянным, он выпил кровь мутанта, чьи вены были поражены искривляющим камнем. Тогда у него возникли похожие ощущения, хотя и близко не столь неприятные.

Было сложно сконцентрироваться. Глубоко внутри разгоралась ярость. Адольфус чувствовал потребность рвать и кромсать, найти жертву и убить её лишь жажды убийства ради. Он старался взять себя в руки. Такое ему не нужно, не сейчас, когда на кону стоит столь много, и талисман, который он так долго и упорно разыскивал, почти у него в руках. Ему необходимо сохранять рассудок на случай, если остальные почуют, что он собирается сделать. Если графиня или какой — либо другой представитель Совета Древних прознает о его местонахождении и догадается о его цели, всё может пойти прахом. В конце концов, им, как и самому Кригеру, также известны пророчества Носферату, даже если не хватает смелости попытаться их воплотить. Нет, он не может позволить себе оплошность.

Может ли такое быть, что он сам желает себе провала? За своё долгое существование Кригер повидал немало странностей. Он знавал некоторых своих собратьев, которые пускались в долгие странствия, чтобы поддерживать в себе мотивацию и интерес, но позволяли себе сойти с тропы и угаснуть, как только достигали своих целей. Возможно, какая — то его часть желала избежать подобной участи.

Почувствовав, что за ним наблюдают, Адольфус позволил своей чувствительности сферически распространиться наружу. Позади слышались мягкие шаги. Он почувствовал только двоих, и они находились не слишком близко. Вероятнее всего, это разбойники, причём отчаянные, чтобы выйти на дело в ночь, подобную этой. Адольфус ускорил шаг. На этот вечер у него намечены дела, и Кригер не желал, чтобы ему помешали. Он слишком много времени потерял на переговоры с упрямым стариком. Время переходить к более прямым методам. Адольфус отправил своего слугу Роча созвать свиту. Ему пришлось пойти на такой риск, и дело плохо, если об этом узнают агенты Совета. Время выходит. Ему нужно позаботиться о других вещах. Кригер хотел найти Глаз до того, как им полностью овладеет безумие. Возможно, он сможет преодолеть его последствия, заполучив талисман. А если безумие является воздействием этого проклятого города, то чем быстрее он его покинет, тем лучше.

Кригер заметил, что лишь только он прибавил скорость, то же сделали и преследователи. Он покачал головой, стараясь побороть побуждение развернуться и порвать их в клочья, как зверь свою добычу. «Тихо, — уговаривал он себя. — Сохраняй спокойствие. В этом нет необходимости». Но зверь, поселившийся на задворках его разума, твердил иное: «Те люди глупцы и заслужили смерть. Как оскорбительно, что подобные скоты осмеливаются его преследовать. Их законная роль быть жертвой, а не хищником, и ему следует показать им ошибочность их поведения».

Кригер замедлил шаг. Теперь его преследователи решились. Они приближались, не снижая темпа. Как хорошо ему знакомо это ощущение. Решение принято. Время подобраться для смертельного удара. Адольфус ждал до последнего мгновения, прежде чем развернуться к ним. Двое мужчин, как он и определил. Среднего роста. Закутанные в плотные накидки. Зоркие глаза Кригера подметили каждый стежок на заплатах. Лица горят решимостью. В руках блестят длинные ножи. Они не намерены проявлять милосердие. Они собираются его убить и забрать его имущество, ну, так они думают.

Адольфус даже не побеспокоился достать свой меч. Он знал, что тот ему не понадобится. По сравнению с ним люди двигаются ужасно медленно. Когда первый подошёл к нему, Адольфус легко уклонился от неуклюжего выпада своего противника, вытянул руку и схватил того за горло. Один быстрый рывок и шея мужчины сломана. Адольфус почувствовал, как под пальцами хрустнули позвонки, и увидел, что свет меркнет в глазах мужчины. Напарник грабителя пока даже не заметил, что произошло, а Адольфус не собирался дать ему на это время.

Кригер решил показать этому глупому смертному смысл понятия „ужас“. Он ударил того рукой. Удар был столь силён, что кулак пробил плоть и глубоко проник в брюшную полость мужчины. Адольфус почувствовал вокруг своей руки мокрые липкие органы. Со сноровкой, которая вырабатывается лишь столетиями, он вытянул и сжал свои пальцы. Что — то хлюпнуло и, когда он это вырвал, раздался странный булькающий звук.

Мужчина лишь тогда начал кричать, когда Адольфус выставил кусок плоти перед его глазами. Грабителю понадобилось несколько секунд, чтобы опознать в том куске свою печень.

«В нездоровом месте проживает охранник», — подумал Феликс. Что бы Андриев не говорил о том, как он щедро платит своим стражникам, тут деньги явно пошли не на аренду. Дом был старым. Пока они поднимались по улице, за ними следили блестящие глаза крыс. Феликс невольно вспомнил скавенов, с которыми повстречался в Нульне. Дверь на частично сломанных петлях распахнулась со скребущим звуком трущегося о камень дерева. Место пропахло дешёвым маслом для жарки, вонью ночных горшков и множества людей, скученных на небольшой территории. «Возможно, до осады дела обстояли лучше, пока многие люди не лишились жилищ», — думал Феликс, сомневаясь при этом. Здание выглядело так, словно уже давно пришло в упадок.

Войдя, он обнаружил, что за ними следят не только глаза грызунов. На них уставилась пожилая женщина.

— Чё вам надо? — требовательно спросила она резким свистящим голосом, напомнившим Феликсу крик попугая.

— Мы разыскиваем Хенрика Глассера, бабуля. Не знаете, где его можно найти?

— Он вам тоже денег должен, а? И я тебе не бабуля!

— Нет. Мы лишь хотим с ним поговорить.

— Не похожи вы на тех, кто приходит просто спокойно поговорить, да и Хенрик не тот тип, с кем можно посудачить.

— Просто скажи нам, карга, где его найти, и не нарывайся на грубость, — произнёс Готрек.

Голос его прозвучал даже суровее обычного. У старухи был такой вид, словно та собирается высказать какую — нибудь колкость, но брутальная внешность и единственный безумный глаз Истребителя заставили её передумать.

— Вверх по лестнице, этажом выше. Левая дверь, — сказала она и скрылась в каморке под лестницей гораздо быстрее, чем оттуда появилась.

Феликс услышал звук поворачиваемого в замке ключа.

— Нам тут неприятности не нужны, — прокричала женщина, как только дверь надёжно закрылась за ней. — Это порядочный дом.

— А моя маменька была троллем, — пробурчал Готрек. — Пошли, человечий отпрыск, нечего попусту терять вечер.

Феликс стал подниматься по лестнице. Десятью секундами спустя он постучал в дверь Хенрика Глассера. Ответа не было. Феликс опустил взгляд на Истребителя.

— Там кто — то есть, — заявил Готрек. — Я слышу дыхание.

Феликс ничего не слышал, но он уже давно знал, что слух у Истребителя гораздо острее его собственного.

— Открывай, Хенрик! — закричал он. — Мы знаем, что ты там.

По — прежнему нет ответа.

— Если ты не откроешь на счёт три, я вышибу дверь, — пригрозил Готрек.

Феликс не услышал никакого движения. Он посмотрел на гнома.

— Три, — произнёс Истребитель, и его топор разнёс дверь в щепки.

— Не очень — то это любезно, — укорил его Феликс, перепрыгивая через порог.

— Он не собирался отвечать, человечий отпрыск.

Резкая вонь в помещении резко врезала пообонянию Феликса и, словно пальцами, закупорила его ноздри, обратив на себя внимание. В комнате воняло нестиранной одеждой, немытым телом и объедками, равно как и резким запахом дрянного самогона. На сломанном столе в центре комнаты стояла на тарелке одинокая оплывшая свеча. Феликс скорее услышал, чем увидел краем глаза проскользнувшее мимо нечто. Но сзади находился Готрек, который через мгновение и вытащил на свет бледного испуганного человека.

— Что вам от меня надо? Проваливайте! Я ничего вам не скажу, — произнёс мужчина.

— Это мы ещё посмотрим, — сказал Готрек, голос которого был не менее угрожающим, чем предупреждающее рычание волка.

— Нам лишь нужны ответы на некоторые вопросы.

— У меня вообще нет денег, — произнёс мужчина. — Я говорил это Ари, и тебе скажу то же самое. Может, на следующей неделе. Может, подыщу ещё работу. Сломаете мне руки — это делу не поможет. Так Ари долг никогда не получит.

— Мы не от Ари, — заметил Феликс.

— Нет смысла мне угрожать. У меня нет наличных. Передайте Ари, что золото на деревьях, понимаете ли, не растёт.

— Мы не от Ари. Просто хотим задать несколько вопросов.

— Вы не от Ари?

— Нет.

— Тогда у вас нет права так врываться, выломав мою дверь.

— Кто так сказал? — спросил Готрек самым угрожающим тоном.

У мужчины был такой вид, словно он собирался сказать что — то умное, но затем передумал. Феликс его не винил. При желании Истребитель мог излучать куда большую опасность, чем стая акул.

— Мы от твоего прежнего нанимателя, графа Андриева. Припоминаешь такого? — спросил Феликс.

Мужчина кивнул. Вид у него стал слегка опечаленный. Даже скорбный.

— Никогда не работал на графа, то был мой брат Хенрик.

— Ты не Хенрик Глассер?

— Нет. Паули. Хенрик пропал. Исчез. Имейте в виду, я его не осуждаю. Суровая зима, осада и всё такое. Я посчитал, что ему просто опостылело работать на того старого психа, и он отправился с караваном.

— В это время года из Праага не ходят караваны, — заметил Феликс. — Как и в Прааг.

— Ходят, если знать, где поискать.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Феликс, хотя чувствовал, что ответ ему уже известен.

— Занятие контрабандой всегда прибыльно, особенно в подобные времена, когда лютуют княжеские сборщики налогов и всё такое. Сечёшь, о чём я?

— Более чем.

Феликсу вспомнились постоянные жалобы отца на альтдорфских сборщиков налогов, и тот факт, что его старик имел тесные связи с контрабандистами. То была одна из тех причин, благодаря которым компания Ягера достигла своих нынешних размеров. Феликс прекрасно понимал, как делаются такие дела. Даже в трагические времена всегда находятся люди, желающие подзаработать неправедным путём.

— Думаешь, твой брат отправился с контрабандистами?

— А куда же ещё? Хотя он мог бы и весточку мне оставить, вместо того, чтобы сбежать без вашего разрешения, а мы должны за аренду и всё такое. Не думаю, что вы собираетесь одолжить мне немного серебра до тех пор, пока я не найду работу и…

Феликс смотрел на обнаглевшего мужчину, не совсем веря своим ушам.

— Как давно пропал твой брат?

— Пару дней назад. Что касается серебра, будет достаточно и одной монеты.

— Было что — либо ещё необычное в его исчезновении? Помимо того, что он не сообщил, куда отправляется.

— Мне дверь придётся менять, в конце концов. Старая Герти особенно придирчива к таким вещам, а вы её сломали…

— Если ты не начнёшь отвечать на вопросы, то будет не единственная вещь, которую я сломаю, — пригрозил Готрек.

Феликс пощупал кошель, словно раздумывая, не достать ли деньги. Он знал, сколь полезна морковка на палочке, когда дело доходит до получения ответов.

— Нет. Разве что, он ничего не сказал и Нель, своей девушке, а они не разлей вода. Даже ближе. Она уже несколько раз спрашивала о нём и не поверила, что я не знаю, где он есть.

— Я тоже тебе не верю, — произнёс Готрек, угрожающе поднимая топор.

— Это ни к чему. Я рассказал вам всё, что знал. Честно. Ульрик свидетель, зачем мне врать на сей счёт? По правде говоря, я желаю, чтобы вам повезло с розысками моего брата. Когда найдёте, напомните ему про его долю за аренду.

Феликс посмотрел на Истребителя. Похоже, обоим пришла в голову одинаковая мысль. Больше тут ловить нечего.

— Кое — что вышло из этой пустой затеи, — заметил Феликс, плотнее укутываясь от холода плащом.

Истребитель уставился в темноту.

— Просвети меня, человечий отпрыск.

— Что же, мы, по крайней мере, знаем, что Кригер, или как он там себя называет, существует, а Андриев не соврал про охранников и исчезновение своего ручного чародея. Не думаю, что нам следует проверять кого — либо из остальных. Я и так весьма хорошо знаю, что мы обнаружим. Не думаю, что Паули увидит своего брата снова.

Истребитель снова кивнул.

— Стало быть, назад в особняк.

И они потащились сквозь ночь и усиливающийся снегопад.

Адольфус оглядел комнату. Тёплая. Роскошная. Осрику всегда нравилось создавать комфорт себе и своим гостям. Кригер чувствовал аромат вина, свежеприготовленной пищи и крови — большого количества человеческой крови. Толстые парчовые занавеси закрывали окна, отгораживая от ночного холода. По стенам развешены портреты благородных предков. Толстые ковры, массивная антикварная полированная мебель. Помещение было под стать богатству его остальных почитателей. Которые глядели на Кригера с обожанием во взгляде.

Теперь он этим воспользуется. Адольфус лично отобрал их, как только прибыл в город. С некоторыми из них он познакомился в другое время и в других местах. С баронессой Ольгой он впервые встретился лет десять назад. Адольфус испил её крови в душистом саду на жарком юге Бретоннии, и с тех пор она стала его добровольной рабой, подыскивающей для него новых прислужников, знакомящей с другими аристократами, обеспечивая влияние и количественное пополнение его свиты.

Она доказала свою исключительную полезность, хотя её худоба и нездоровый блеск глаз подсказывали Адольфусу, что ей осталось недолго. Смертным не идёт на пользу проводить столько времени на солнце. А близкое личное общение с Восставшими имело свойство преждевременно иссушать молодость и физические силы смертных, даже если тех оставляли в живых.

Не имеет значения. Всегда найдутся другие, желающие выделиться и занять освободившееся место. Скот всегда испытывает восхищение перед своими хозяевами. Вряд кто лучше Адольфуса знает, как на них действует аура бессмертия, власти и красоты. Когда он впервые встретил графиню столетия назад, его самого переполняли чувства, и она его выбрала.

Кригер понимал, что ради этого всё и делается. Стать избранным. Все эти богатые и могущественные люди, собравшиеся здесь этим вечером, надеются, что в своё время он их выберет. Всем им известно, что вряд ли он станет выбирать, но ими движет надежда, мотивируя добровольно исполнять желания Адольфуса. Не то чтобы у них был особый выбор. Кригер испил кровь каждого из них, создав связь, которую под силу разорвать лишь самым волевым людям.

Он поглядел на них снова. Для каждого из присутствующих будет счастьем подчиниться его воле. Все они его невольники и с радостью исполнят всё, что бы ему ни потребовалось. Адольфус не испытывал к ним ничего, кроме презрения. Они медленные, тупые, жадные, уродливые, скупые, безрассудные. Они все отвернулись от общепринятых норм морали, от своих старых богов, вознеся его на их место. Всё это было написано на их лицах. Адольфус гадал: «Не это ли чувство сродни ощущению божественности? Возможно, помимо Восставших, это единственные оставшиеся существа, с которыми у него много общего. Может, мир разделён не на хищников и добычу, как он всегда полагал, а на поклоняющихся и объекты поклонения?»

Откуда у него эти мысли? Почему они пришли в голову именно сейчас? Не имеет значения, кто эти люди, или кем они себя считают. В действительности, от них требуется лишь быть его инструментами. Подобно всем последователям Восставших, они обеспечивают деньгами, клинками, поклонением и кровью. Вот и всё, на что они в действительности годятся.

Кригер оглядел их ещё раз. Здесь находились аристократы, мужчины и женщины, страстно желающие бессмертия, подобно пропойце, жаждущему выпивки. Все богатые и могущественные, потому — то их и отобрали, но в этот момент они выглядят, словно кучка доведённых до отчаяния детей, горящих желанием удостоиться расположения равнодушного родителя. Хорошо. Ему нравилось держать их в подобном состоянии.

Единственным, кто стоял, был Роч. Его здоровенный слуга стоял, склонившись набок, с циничной улыбкой на рябом лице, пальцы его мощных рук душителя сплелись в пародии на молитвенную позу. Роч понимал, что происходит. Роч видел такие сборища ранее и разделял презрение своего хозяина к ним. Он был уверен в благорасположении Адольфуса, равно как его отец, а до него и дед. Семья Роча поколениями служила Адольфусу. Им Кригер доверял настолько, насколько вообще мог доверять кому — либо из смертных. Они заботились о его интересах среди смертных: охраняли склеп, пока он спал; управляли его каретой, когда он путешествовал; от его имени общались со скотом, когда не требовалось его присутствие. Роч был слугой, однако понимал, что обладает большей властью, чем многие из вельмож, и высокомерие было написано на его лице. Адольфус не возражал, пока тот помнил, кто здесь настоящий хозяин. Возможно, вечером он позволит Рочу выбрать одну из аристократок и зачать наследника. В конце концов, Роч моложе не становится, его коротко остриженные волосы приобрели тёмно — серый оттенок, а морщины вокруг глаз стали глубже. «Как быстро, — подумал Адольфус. — Жизнь смертных проходит быстро, как у подёнок».

Адольфус рассматривал своих рабов, гадая, действительно ли он в них нуждается. Он избавился от большинства охранников — ветеранов Андриева, а труп алчного чародея обнаружат не ранее весенней оттепели. Либо старик отдаст ему талисман за предложенную цену, либо Кригер заберёт Глаз из его холодных мёртвых рук. На мгновение второй вариант показался предпочтительнее. Деликатность больше ни к чему. Сейчас он уже стал слишком заметен. Если в городе находится графиня или кто — либо из её агентов, то для них уже слишком очевидно, что тут находится ещё один Восставший.

Кригер заметил, что один из его последователей, толстый купец Осрик, пытается заговорить. Мужчина явно полагал, что ему есть, что сказать. Он потирал свой двойной подбородок и намасленные волосы, напряжённо уставившись на Адольфуса. Кригер гадал, следует ли ему предоставить мужчине страдать и дальше, но передумал. Бог должен быть выше подобных мелочных игр.

— В чём дело, Осрик? Похоже, тебе не терпится высказаться.

— Да, хозяин, у меня важные новости для тебя.

Осрик не обращал внимания на взгляды остальных членов свиты, которые не меньше жаждали внимания Адольфуса. В мыслях Кригера возник образ султана в своём гареме. Идея не из тех, что ему нравились.

— Тогда продолжай, раздели сие откровение со всеми нами, — насмешливо произнёс Адольфус.

Свита улыбнулась его словам. Подхалимство было той вещью, на которую они особенно надеялись.

— Как вы знаете, хозяин, мои агенты днём и ночью следят за домом старого графа Андриева.

— Именно так я и приказывал.

— К старику приходили посетители.

Если бы сердце Адольфуса продолжало биться, сейчас оно бы замерло. Он сразу же предположил, что графиня или какой — то другой агент Совета обнаружили, чем занимается Кригер.

— Кто? — невозмутимо поинтересовался он.

Кригер столетиями практиковался скрывать свои эмоции, и никогда не выказывал признаков беспокойства перед скотом.

— Он вызвал помощников. Чародей, два гнома — истребителя, а также пара воинов — людей.

Адольфус позволил себе слабую удовлетворённую улыбку. Они не похожи на тех агентов, которых могла бы использовать графиня. Гномы практически никогда не были частью какой — нибудь свиты. Что — то в их крови не подходило большинству Восставших.

— Едва ли это тянет на главную проблему, Осрик.

— Это очень могучий чародей, хозяин. Он княжеский советник. Я навёл справки и кое — что о нём узнал. Его имя Максимилиан Шрейбер. Он известен своими защитными заклинаниями. Он был советником курфюрста Мидденхейма по этим вопросам, и князь Праага принял его на службу в том же качестве. Судя по всему, это весьма могущественный волшебник.

Это звучало не столь многообещающе. Мало кого из смертных страшился Адольфус, однако первоклассные чародеи вызывали у него опасения. Имея время на произнесение заклинаний, те могли представлять угрозу для любого из Восставших. Похоже, старик не собирается сдаваться без боя.

Безумие, таившееся на периферии мыслей Адольфуса, сей факт порадовал — больше смертей, больше крови, больше убийств. Адольфус подавил потребность обнажить клыки.

— Я верю, что мы в состоянии победить любого отдельно взятого чародея.

— Истребители тоже крайне опасны.

Адольфус позволил улыбке исказить свои черты лица. Он не боялся смертных воинов.

— Я не думаю, что нам следует из — за них беспокоиться, — уверенно произнёс Кригер.

К своему удивлению, он заметил, как смутился Осрик, словно собираясь возразить Адольфусу. Это было необычно для члена свиты. Он уже было проигнорировал опасения толстого купца, однако какой — то инстинкт удержал его от поспешности.

— Вижу, ты озабочен, Осрик. Почему бы не рассказать нам причины?

Толстяк вздохнул. Его пухлые щёки затряслись.

— Один из Истребителей — Готрек Гурниссон. Я как — то встретился с ним на стенах до начала осады. Он внушает ужас.

«Как интересно, — подумал Адольфус, — что для описания этого Готрека Гурниссона Осрик воспользовался словами „внушает ужас“. В конце концов, купец член свиты и встречал одного из Восставших. После такого, очень немногих смертных может впечатлить нечто ещё. Этот Истребитель однозначно может представлять проблему. Его слава достигла даже ушей Адольфуса. За время осады гном стал весьма известным. Говорят, что он сразил полководца Хаоса Арека Коготь Демона и владеет волшебным топором. В разгар штурма он сплотил защитников на стенах, и говорят, даже уничтожил огромные демонические осадные башни. В разгар битвы Адольфус находился в глубоком сне и сам этого не видел.

Кригер почесал лоб. В прошлом у него был неприятный опыт знакомства с руническим оружием гномов в сражении при Хел Фенн. Кригер знал, что оно способно причинить ему вред, а судя по тому, что он слышал, Истребитель мастерски управляется со своим топором. Тем не менее, Адольфус сомневался, что гном может представлять большую опасность, хотя и не собирался это проверять.

— Ты хорошо поработал, Осрик. И ты собирался закончить. Кто те остальные наёмники, которых нанял старик?

— Со всем уважением, хозяин, но это не наёмники. Одна из них аристократка Ульрика Магдова, дочь боярина Пограничья Ивана Петровича Страгова и дальняя родственница графа Андриева. Второй Истребитель — некий Снорри Носокус, гном необыкновенной силы. Последний — мечник Феликс Ягер, товарищ Готрека Гурниссона. Он тоже сыграл важную роль при осаде города и пользуется благосклонностью князя.

«Становится всё хуже и хуже», — подумал Адольфус. Словно Древние Силы вмешались, чтобы сорвать его планы. Если граф обратился к отцу Ульрики, то в его распоряжении может оказаться небольшая армия. Адольфус был достаточно знаком с кислевитской политикой, чтобы понимать, что боярин Пограничья имеет влияние на царицу, а если остальные имеют влияние на князя, то Кригеру, возможно, придётся иметь дело с грозной коалицией врагов. Даже скот может представлять опасность, если его много. Что хуже, если этот Макс Шрейбер компетентный чародей, а судя по всему, так и есть, он может раскрыть истинную природу талисмана и забрать его себе.

Адольфус издал возглас досады, а вся свита побледнела и задрожала. Он заметил, что бессознательно позволил своим клыкам показаться из дёсен. Сие не то зрелище, на которое большинство смертных может смотреть без опаски. События выходят из — под его контроля. Всё это время его тревожило, что графиня или Совет узнают о его планах, а неожиданный удар, похоже, нанёс ему глупый сумасшедший старик. Кригер понимал, что теперь следует действовать быстро. Время ожидания прошло. Даже если сие означает открыть своё присутствие в городе любому Восставшему, ему следует действовать, и быстро, прежде чем смертные смогут собрать свои силы, чтобы ему помешать.

Он слишком долго выслеживал талисман, чтобы теперь позволить разрушить свои планы. Он Принц Ночи. Он исполнит пророчества Носферату. Если кто — либо окажется на его пути на этой заключительной стадии, то умрёт.

Кригер начал отдавать распоряжения свите. Он знал, что с их помощью сможет быстро собрать небольшую армию приспешников. Что хорошо, потому как похоже, что она ему понадобится.

Ульрика смотрела на лежащего Макса. Она беспокоилась. Несколько часов назад волшебник закричал и свалился со стула, на котором сидел. Странный талисман лежал возле его руки. Ульрика осмотрела Макса и убедилась, что тот дышит, а его сердце бьётся, хоть и слабо. Однако ей не удалось привести его в чувство. Она послала за доктором, но тот тоже не смог ничем помочь. Сейчас Макс лежал без сознания на полу в хранилище. И было не похоже, что в ближайшее время он может очнуться.

Ульрика чувствовала беспомощность, и это было не из тех ощущений, что ей нравились. Она в долгу перед Максом за своё спасение от чумы, и у неё нет возможности вернуть этот долг. Похоже, что сейчас она ничем не поможет. Чтобы привести Макса в чувство, понадобится другой волшебник или, возможно, священнослужитель. Она гадала, к кому обратиться — в храм Шаллии или к князю. Она уже начинала жалеть, что ввязалась в это необычное дело. Ей нужно было просто проигнорировать послание Андриева. В конце концов, он всего лишь дальний родственник со стороны её матери. Она едва могла припомнить, что отец вообще упоминал о графе за время её взросления, и всегда к этому примешивалась жалость и презрение. Её отец был воином и не имел иных интересов помимо лошадей, сражений и управления усадьбой. Для него увлечение Андриева выглядело каким — то ребячеством, недостойным мужчины. Ульрика покачала головой. В этом вся суть взаимоотношений между аристократами с границ Кислева и теми, кто проживает в городах. Большинство сельского населения считает своих городских собратьев неженками и вырожденцами. Большинство горожан считает, что пограничные аристократы лишь немногим отличаются от дикарей. «Некая правда есть в обеих точках зрения», — подумала Ульрика, снова переводя внимание на насущные проблемы. Она понимала, что лишь пытается хоть как — то от них отвлечься.

Снорри Носокус поднял на неё глаза. В его жёстком взгляде выражалось беспокойство.

— Снорри думает, что Максу лучше не становится, — заметил Снорри. — Разумеется, Снорри не доктор.

Ульрика попыталась улыбнуться Истребителю. Снорри туповат, но у него доброе сердце, и он был хорошим товарищем во многих отчаянных приключениях. Он не заслуживает того, чтобы выслушивать её колкости, невзирая на то, насколько ей хочется ему ответить. Она гадала, когда возвратится Феликс. Возможно, у него появятся мысли, что можно сделать. Он умный мужчина. Чересчур умный, как ей часто казалось. Явно чересчур умный и чересчур высокомерный, хотя в действительности он всего лишь сын купца. Теперь Ульрика гадала, что она в нём вообще нашла. Тем не менее, он всё еще обладал силой злить её, даже когда она всего лишь думала о нём. И тут она услышала звук дверного колокольчика.

Через несколько минут в помещение вошли Феликс и Готрек.

— Что с ним? — спросил Готрек, указывая большим пальцем в сторону Макса.

Ульрика рассказала. Феликс пристально посмотрел сначала на Макса, затем на Ульрику.

— Где талисман? — спросил он.

— Это всё, что тебя беспокоит?

— Нет, но если мы позовём другого чародея взглянуть на Макса, тот может захотеть изучить и талисман.

— Макс как раз изучал его, когда это с ним произошло.

— Ты уверена?

— Возможно, как раз в тот самый момент, когда он изучал талисман, у него случился приступ, но я предпочитаю верить, что эти два события взаимосвязаны, — ответила она.

— В сарказме нет необходимости.

Ульрика уставилась на него. Когда захочет, Феликс способен быть таким невыносимым.

— Теперь тебе понятно, что вызов другого чародея не лучшая идея?

— Не могу придумать ничего лучше, чем позвать лекаря, или отнести Макса в храм.

— Тогда лучше послать за лекарем.

— Лекарь захочет получить пожертвование на храм. Так бывает практически всегда.

Андриев посмотрел на Феликса.

— Я заплачу. Всё это случилось, когда он был на службе.

В этот момент сверху донёсся треск.

— Что это было? — спросила Ульрика.

— По мне, звук такой, словно кто — то сломал дверь, — произнёс Готрек.

Феликс не сомневался, что Истребитель прав. Тот обычно разбирался в подобных вещах.

— Снорри думает, нам следует пойти и проломить несколько голов, — сказал Снорри Носокус.

Готрек проворчал своё согласие, и оба Истребителя понеслись к лестнице. Феликс посмотрел на них, затем оглядел открытое хранилище и лежащую фигуру Макса.

— Снорри явно не лучший стратег, — заметил Феликс. — Предлагаю защищать это место.

— Иногда лучший способ защиты — это нападение, — произнесла Ульрика. — Иди и помоги им! Я останусь здесь с Максом и позабочусь, чтобы никто не проник в хранилище.

Феликс заметил решимость Ульрики и то, что её слова не лишены здравого смысла. Будет гораздо лучше, если незваных гостей удастся остановить до того, как они попадут сюда. Феликс бросил взгляд на Андриева. Он почему — то не сомневался, что Снорри Носокус и Готрек способны удержать всё, что меньше небольшой армии.

— Хранилище можно открыть изнутри?

— Кхмм, да. Можно. Здесь есть потайной рычаг.

«Хорошо», — подумал Феликс.

— Я закрою за собой дверь. Если мы в течение часа не вернёмся, сами решайте, как вам поступить.

Пока бежал вверх по лестнице, Феликс размышлял, надолго ли хватит воздуха в запертом хранилище. И надеялся, на достаточно долгий срок.

Сверху донёсся звук сражения. Феликс распознал громкие боевые кличи обоих Истребителей и чавкающие звуки вонзающегося в плоть оружия, за которыми сразу же следовали вопли боли. Гномы, похоже, делают ту работу, за которую им заплачено. Время и ему заняться тем же.

Меч легко чувствовался в руке. Сердце колотилось. Феликс не был испуган, лишь чувствовал небольшую слабость. Казалось, всё происходит немного медленнее, чем обычно. Феликс узнал симптомы. Так с ним всегда случалось перед боем.

Он оказался в атриуме и сразу увидел всё происходящее. Через дверь, раскачивающуюся на петлях, задувал холодный ночной воздух и снег. Большая группа закутанных в плащи людей, вооружённых мечами и кинжалами, билась с двумя Истребителями. Повсюду в лужах своей крови лежали слуги и охранники. Похоже, незваные гости не были слишком разборчивы в том, кого убивать.

Но теперь обстоятельства переменились. Готрек наседал на врага, как бешеный бык. Каждый удар его топора оставлял кровоточащий труп, а бил он часто, передвигаясь со скоростью, за которой едва мог уследить человеческий глаз. На глазах у Феликса Истребитель зарубил двоих нападавших и головой вперёд нырнул в отряд людей, пытающихся пробиться внутрь через дверь.

Снорри был не менее опасен. В одной руке он держал топор с широким лезвием, в другой — тяжеленный боевой молот. Обоими он орудовал проворнее большинства бойцов с одним оружием, наносил удары резко и практически одновременно, вращаясь среди врагов, словно одурманенный дервиш. Как только один из мужчин в капюшонах упал под градом мощных ударов, Снорри перепрыгнул через его труп, чтобы схватиться со следующим. Всё это время с его губ не сходила радостная идиотская ухмылка, и время от времени из его мощной груди вырывались безумные вопли ликования.

Пока Феликс наблюдал, в зале прибавилось людей, вошедших через другие проходы. То ли они прошли здесь раньше, поубивав слуг, то ли залезли через окна. Феликсу не хотелось думать о том, что сие означает. Кто бы ни хотел завладеть талисманом, с собой он привёл небольшую армию. Не очень — то обнадёживающая мысль. Феликс с криком бросился в рукопашную.

Он гадал, находится ли где — то в этой куча — мале таинственный Адольфус. Честно говоря, Феликс не горел желанием с ним встретиться.

Адольфус Кригер неслышно передвигался по дому. Располагай он временем, это место могло бы ему понравиться. Каждый угол был заставлен антикварными вещами и артефактами былых времён. Адольфус заметил вазы, которые, должно быть, вышли из гончарной печи ещё до его обращения. Некоторые из гобеленов на стенах были сотканы во времена его детства. Это едва не вызвало у него ностальгию. Почти.

Снизу до него доносились звуки сражения. Похоже, служители его свиты обеспечивали отвлекающий манёвр, который ему требовался. Возможно, им даже удастся одолеть защитников усадьбы. Но Адольфус почему — то в этом сомневался. С ним у нападавших возможно и были бы шансы, но они сами по себе. Зверь, что таился в его подсознании, желал отправиться туда — рвать, кромсать и пить кровь, но Адольфус не собирался ему уступать. Зачем ему рисковать своим многовековым существованием, если можно этого избежать? Шансы за то, что он сможет одолеть гномов, но стоит ли испытывать судьбу, даже если вероятность их победы лишь один к тысяче?

Если достаточно часто идти на риски тысяча к одному, то однажды один из них тебя прикончит. Поэтому он старался по — возможности не рисковать, благодаря чему и прожил столь долго, в то время как другие его собратья погибали, словно задутые свечи. Нет, если сие неизбежно, он встретится с гномами и убьёт их, но не было смысла искушать судьбу без особой на то необходимости. Несмотря на эти соображения, Адольфусу стоило значительных волевых усилий не броситься в драку, не ринуться туда, где проливается горячая кровь.

Двигаясь настолько тихо, что его вряд ли бы услышал даже кот, Адольфус углублялся внутрь особняка. Перед своей печальной кончиной чародей Бенедикт снабдил его детальными описаниями и грубым планом помещений. Адольфус обладал практически идеальной памятью Восставшего, что, в сочетании со способностью видеть во тьме, позволяло ему без труда ориентироваться в тёмных коридорах.

Удалившись от места сражения, он испытал чувство облегчения, а жажда убийства немного уменьшилась. Он попал в ту часть особняка, где была сильна магическая защита. Адольфус раскрыл свои магические чувства потоку энергии, протекающему вокруг него. Насколько он заметил, здесь не было магических ловушек, лишь простые защитные и охранные заклинания, плетение маскирующих заклинаний, скрывающих помещение от любопытных глаз, и чары, предназначенные для противодействия прямому магическому нападению. Кто бы ни установил эти чары, свою работу он знал, хоть и не воспользовался вредоносными магическими энергиями, равно как и строители хранилища не использовали никаких физических ловушек, вроде капканов.

Это Адольфус понимал. Разумеется, найдутся и настолько параноидальные личности, чтобы воспользоваться подобными вещами, но их меньшинство. В конце концов, кому охота жить в доме, где малейшая оплошность может сбросить тебя в яму или поразить огненным шаром? Такие вещи случаются, что бы ни говорили чародеи о том, сколь они осторожны. А когда это происходит, у тебя, как правило, уже нет возможности жаловаться на последствия.

Адольфус удержался от улыбки. Он сделал предположения, которые могут оказаться гибельными. Он не был абсолютно уверен, что здесь та самая причина. Вполне возможно, что волшебник, наложивший эти чары, более искусный чародей, чем Кригер, который попросту не почуял ловушек. Лучше и дальше проявлять максимальную осторожность, пока он не удостоверится, в чём тут дело.

Теперь он оказался у лестничного спуска. Он знал, что лестницы ведут вниз, к подвалам и хранилищам. Он помедлил, позволив себе насладиться предвкушением. Теперь он близко, так близко, что почти может дотронуться. Предмет, который Адольфус столь долго и упорно разыскивал, уже почти у него в руках, а вместе с ним и сила совершать такое, о чём и не мечтал никто из Восставших со времён графов — вампиров. Он станет тем, кто исполнит пророчества Книги Теней и Гримуар Некрониум. Неужели время уже пришло? Армии Хаоса на марше, старый порядок рушится, и новый мир родится в крови и пламени. Самое главное, в крови. Адольфус станет Королём Ночи и его царствие будет вечным, тёмным и преисполненным отравленной красотой.

Кригер покачал головой. Цель не станет ближе от таких мыслей. Пора сделать несколько последних шагов, которые приведут его к наивысшему величию.

* * *

Феликс осматривал место побоища. Повсюду громоздились мёртвые тела. Готрек и Снорри были покрыты кровью, словно поработали на скотобойне. Феликс догадывался, что и сам выглядит не лучше. И не вся кровь принадлежала его противникам. На нём было с полдюжины отметин и порезов, хотя ни одна из этих ран не была, на его взгляд, серьёзной.

— И это называется боем? — проворчал Готрек. — Даже для людей эти были скверными бойцами.

— Снорри убивал тараканов покруче, — с кислым видом подтвердил Снорри Носокус. — Снорри как — то наступил на муравья, который и то лучше сражался. Было у него мерзкое ядовитое жало.

Феликс был не совсем согласен с Истребителями в вопросе о крутости их противников. Имея явное преимущество в численности, несколько раз его едва не одолели, а боль в теле напоминала, что бой был достаточно опасным. Однако, гномы в чём — то правы. Эти люди сражались не так, как большинство из тех, кто ему попадался. И не то чтобы они были посредственными бойцами — тут было нечто иное. Они бились, словно лунатики. Словно их время вышло, и им было безразлично, жить или умереть. Они блокировали и наносили удары чисто механически. Феликса осенила догадка.

— Они бились, словно находясь под действием заклинания, — заявил он.

— Наверное, заклинания, от которого становятся очень плохими бойцами, — отозвался Снорри Носокус.

— Полагаю, ты прав, человечий отпрыск, — согласился Готрек. — Даже люди обычно не настолько плохи. Эти же сражались так, словно лишились всех своих чувств.

— Ну, Снорри это никогда не мешало славно подраться, — заявил Снорри.

По его раздражённому тону любому могло бы показаться, что те люди попытались облапошить гнома на медный грош. Тот всё ещё был явно разочарован качеством противника, с которым встретился.

Феликс не придал сему значения. Его мысли уже неслись вскачь, выискивая причины случившегося. Этот Адольфус Кригер был кем — то вроде чародея, и те люди явно находились под его воздействием. Вопрос был в том, зачем он послал их в атаку сейчас. И ответ был очевиден.

— Это отвлекающий манёвр, — произнёс Феликс. — Чародей уже находится в доме.

Обменявшись с взглядами, они с Готреком одновременно воскликнули:

— Хранилище!

Адольфус стоял у входа в хранилище. Дверь была большой, очень крепкой и могла, наверно, удержать группу людей с тараном. В этих проходах нет места, чтобы даже размахнуться. Несколько мощных чар на двери служили для нейтрализации заклинаний открывания и отмыкания замков. Адольфус сомневался, что сможет преодолеть эту магию. Он был весьма знающим магом, но не особенно сильным. Графиня, к примеру, была гораздо сильнее. Что изменилось бы, имей он талисман.

В данных обстоятельствах ему не требовалось быть могущественным магом. Созданные гномами замаскированные вдавливаемые панели могли бы обмануть глаза многих, но не его. В темноте он видит лучше кого — либо из людей, гораздо лучше. Даже хитроумно замаскированные в кладке щели в волос толщиной были столь же заметны ему, как края булыжников мостовой были бы видны смертному.

Адольфус вытащил свой кинжал и провёл его лезвием по ближайшей щели в кладке. Раздался щелчок и камень скользнул в сторону, открывая под собой вдавливаемую панель. Нажав её, Кригер был вознаграждён ещё одним щелчком, подсказавшим, что проход частично открыт. Он повторил эти действия с другой стороны двери. Теперь остался лишь основной замок на самой двери. К счастью, у него на сей случай было простое решение. Он тщательно подготовился.

Сунув руку за пазуху камзола, он бережно извлёк два приготовленных ранее сосуда. Кригер улыбнулся. Возможно, он не самый величайший из чародеев, но обладает внушительными познаниями в алхимии, которые совершенствовал на протяжении столетий. Смешав содержимое обоих сосудов, он получит мощное едкое вещество, способное за короткий срок разъесть цельный металл.

Он осторожно налил немного жидкости на поверхность вокруг замка. Когда зелёная жидкость встретилась с красной, появился едкий химический запах. С шипением и клокотанием металл замка начал плавиться, словно снег под солдатской струёй.

Уже очень скоро талисман окажется в его руках.

— Что это было? — нервно спросил Андриев.

Ульрика посмотрела вверх. Она тоже услышала странный булькающий звук. Несколькими минутами ранее они оба слышали слабое пощёлкивание, словно кто — то ковырялся в замках. Ульрика лишь могла надеяться, что это вернулся Феликс с остальными. Но почему — то ей не верилось.

— Не знаю, — ответила она.

Ноздрей достигла слабая вонь ядовитых химикатов. Она помнила вонь алхимического огня, но то был не он. Она принюхалась снова. Запах шёл со стороны двери. Теперь Ульрике показалось, что она также слышит слабое шипение.

— Снаружи кто — то есть. Я думаю, они пытаются войти, — сказала она, становясь с мечом в защитную стойку.

Андриев крепче сжал своё оружие. На их глазах дверь начала подаваться внутрь, словно уступая медленной и непреодолимой силе, вроде движения ледника.

— Кто бы там ни находился, это не человек, — заметил Андриев.

Ульрика вздрогнула. Ей слишком уж отчётливо вспомнились рассказы Феликса о его столкновениях с демонами. Что же такое Адольфус Кригер прислал за талисманом?

Осторожно избегая места, где всё ещё пузырилась разъедающая жидкость, Адольфус нажал на дверь со всей силы. Он был гораздо сильнее любого из людей и знал, что через несколько мгновений ослабленная дверь поддастся. Можно было просто дождаться, пока кислота доделает свою работу, но он чувствовал, что время на исходе. Позади него звуки сражения стихли. Это могло означать, что его послушным орудиям удалось перебить защитников, однако Кригер почему — то испытывал сомнения. Гораздо вероятнее, что Истребители уже идут за ним. Адольфус не собирается рисковать и сражаться, если сего можно избежать, особенно сейчас, когда он близок к своей цели.

Он слышал звуки голосов за дверью. Один принадлежал Андриеву, второй — молодой женщине. Долго им против него не выстоять.

Феликс нёсся по дому, сомневаясь, что его действия разумны. Ноги у него длиннее гномьих, бегает он гораздо быстрее, и поэтому значительно их опередил. А что если в доме ещё остались околдованные бойцы? Что если он в одиночку наткнётся на чародея? Эта встреча, скорее всего, станет смертельной, если только Феликс не застигнет того врасплох. Он не питал иллюзий, чем может закончиться любое противостояние между ним и опытным волшебником.

С другой стороны, Ульрика в опасности и, несмотря на их взаимоотношения, ему не хотелось, чтобы она хоть как — то пострадала. Она могла быть высокомерной, властолюбивой, непостоянной, заблуждающейся гордячкой, но он не хотел её смерти. По правде говоря, Феликс удивлялся глубине своих чувств сейчас, когда знал, что Ульрика в опасности. «Никуда они пока не делись», — печально подумал он.

Феликс достиг лестничного спуска и остановился. Снизу до него доносился скрежет раздираемого металла. Звук был такой, словно вход в хранилище сломался под действием мощной силы. Феликс уверял себя, что такое невозможно — дверь выдержит и осадное орудие. Но находящийся внизу мужчина является чародеем. Кто знает, на что тот способен? Возможно, наложенные на хранилище чары не так уж сильны, как утверждал Макс, или чародей оказался гораздо более могущественным, чем они ожидали. Не очень — то обнадёживающая мысль.

Феликс прислушался, желая разобрать что — либо ещё. Он надеялся услышать, как приближаются Готрек и Снорри Носокус, но без толку. Он слышал, как их сапоги грохочут по каменному полу. Феликс смог услышать, как Ульрика неразборчиво прокричала какой — то вызов, но ответный шёпот оказался слишком тих, чтобы его разобрать. А затем внизу наступила зловещая тишина.

«Лучше пойти и приготовиться к худшему», — подумал Феликс. С неохотой спускаясь вниз по ступенькам, он думал: «Возможно, это Готрек будет тем, кто напишет о моей героической кончине».

Ульрика наблюдала, как дверь взрывается внутрь. Камень проскрежетал по камню. Она ожидала увидеть толпу воинов с тараном небольших размеров или мага в ослепительном сиянии энергии. Вместо этого она увидела высокого, величественно выглядящего человека, одетого в модный наряд. В ножнах на его боку висел меч. В нём была какая — то сверхъестественная грация, которая ассоциировалась скорее с акробатом, чем с чародеем. Он смотрел на неё, не делая угрожающих движений.

— Если ты умеешь пользоваться тем мечом, чародей, предлагаю тебе его достать. Ненавижу убивать безоружных.

К её удивлению он улыбнулся, обнажив сверкающие белизной зубы. Глаза, встретившие её взгляд, были тёмными и пронзительными.

«Он очень привлекательный мужчина, — подумала Ульрика, — почти красавчик. Держит себя с таким властным видом, которому мог бы позавидовать царь».

— А мне было бы ненавистно убивать столь прекрасную молодую женщину, — весело ответил незнакомец.

Голос его выдавал выходца Империи, но в нём присутствовал еле заметный намёк на иностранный акцент. Будь необходимость выбирать, она предположила бы, что акцент бретонский.

— Я не боюсь твоей магии, волшебник, — произнесла Ульрика, гордая тем, насколько твёрд её голос.

Что — то в манерах мужчины подсказывало ей, что она легко может тут и погибнуть. Он рассмеялся зловещим приятным смехом.

— Так вот кто я, по — твоему?

— А кем ты ещё можешь быть?

— Кем — нибудь за пределами твоего воображения, — ответил мужчина.

Адольфус узнал женщину, что была той ночью в „Белом кабане“, как узнал и мужчину, лежащего рядом в отключке. «Мир тесен», — подумал он. Хотя, Прааг город небольшой, и лишь немногие таверны продолжали работать после снятия осады. Он снова ощутил прилив влечения.

Она была красоткой и держалась достойно. Он находил трогательной её отвагу, хотя на лице женщины явственно читался страх. Он бы и хотел с ней пообщаться, но уже и так потерял много времени. Кригер увидел то, за чем явился. Талисман был на столе рядом с лежащим человеком в одеянии волшебника.

Адольфус заметил, что мужчина ещё жив, но биение жизни в нём настолько слабо, что тот восстановится не скоро, если сие вообще случится. Стало быть, одной проблемой меньше.

Между ним и талисманом стояли лишь молодая женщина и старик. Чтобы справиться с ними, ему даже не понадобится меч.

Позади с лестницы донеслись шаги человека, старающегося двигаться тихо. Смертный бы не заметил этого и вовсе, но где тот находится, Адольфус мог определить по звуку дыхания, не говоря уже о слабом шуршании сапожных подошв о камень. Кригер улыбнулся. Один мужчина тоже для него не угроза.

— Отойди от талисмана, и я оставлю тебя в живых, — спокойным голосом сказал Адольфус девушке. — Станешь мешать — скорее всего умрёшь, что не доставит мне удовольствия.

Женщина с удивляющей быстротой сделала выпад в его сторону. Она явно умела обращаться со своим длинным мечом. Адольфус легко отступил в сторону. Для смертного она быстра, но в сравнении с ним двигается, словно поражённый артритом калека. Пока женщина нападала на Адольфуса, старик потянулся к талисману. Кригер не собирался это допускать.

Он ускорился и дотянулся до амулета одновременно со стариком. От быстрой пощёчины Адольфуса Андриев перелетел через комнату и врезался в стену. Раздался неприятный треск, и старик сполз на пол. Из его разбитой головы вытекала кровь. Когда Адольфус поднял амулет, его наполнило ощущение победы.

Кригер был разочарован, не ощутив ни всплеска силы, ни значительного притока магической энергии. Не прогремел гром. Не сверкнула молния. Мир никак не изменился. Он проявил глупость, ожидая чего — то подобного. Перед использованием талисман нужно изучить и настроить. У Кригера не было сомнений, что он нашёл именно то, за чем явился. Внешний вид с точность подходил под описание в колдовской книге и Утерянной книге Нагаша. В настоящее время в мире не существовало иного артефакта, соответствующего этому описанию. Кригер получил то, что хотел. Пришло время откланяться.

Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить бегущую на него женщину, и высокого светловолосого мужчину, появившегося в дверном проёме. Неужели эти глупцы действительно собираются его остановить?

Феликс не думал, что когда — либо видел человека, двигающегося столь стремительно. Глазами не уследить. Должно быть, на его скорость воздействует какое — то заклинание. По крайней мере, здесь только сам чародей. Хоть это радует. Наблюдая за мужчиной, Феликс понимал, что у него нет ни шанса, если тот обнажит свой меч. «Лучше бы не дать ему такой возможности», — подумал он, входя в комнату.

Ульрика тоже неслась вперёд, направив в шею мужчины удар, который должен был снести тому голову с плеч, попади она в цель. Не попала. Кригер присел, и клинок пролетел над его головой. С грацией тигра, бросающегося на оленя, он прыгнул вперёд. И сразу же обездвижил Ульрику, взяв в захват её шею. Попытки Ульрики освободиться были столь же безрезультатны, как у мыши вырваться из когтей кота.

— Ульрика! — завопил Феликс.

Мужчина поглядел на него, и Феликс не удивился, заметив красный блеск в его глазах. «Чародей», — подумал он, а затем обнаружил нечто неуловимо знакомое во внешности мужчины. Феликсавнезапно осенило. То был волшебник из таверны, тот самый, который исчез, стоило появиться Максу и Ульрике.

Феликс услышал на лестнице Готрека и Снорри Носокуса. Помощь была на подходе.

— Если тебе небезразлична эта девушка, отойди, — произнёс Кригер. — Или я сломаю её шею, словно ветку.

— Если ты причинишь ей хоть какой — нибудь вред, я тебя убью, — заявил Феликс, и был удивлён, обнаружив, что об этом и думает. Сколько бы времени и усилий не потребовалось, он будет преследовать этого человека до гроба.

— Почему — то мне так не кажется, — заявил Кригер вежливым тоном.

— Если не человечий отпрыск, то это сделаю я, — послышался голос Готрека из — за спины Феликса.

Не было сомнений, что гном не шутил.

Высокий мужчина рассмеялся, но его глаза полыхали:

— Твои сородичи уже пытались, и без особого успеха. А теперь назад, или девчонка умрёт.

Истребитель сверлил тёмного мага взглядом. Феликс гадал, станет ли Готрек атаковать, позволив Ульрике умереть. И знал, что не может это допустить.

(обратно)

Глава четвёртая

— Снорри думает, нам следует с ним разобраться, — сказал Снорри Носокус.

— А я — нет, — произнёс Феликс. — Если нападём, он может убить Ульрику.

— А потом его убьёт Снорри, — заявил Снорри, чья жажда битвы явно не была утолена столкновением с приспешниками чародея.

Он был готов броситься в атаку, невзирая на увещевания Феликса. Ягер умоляюще посмотрел на Готрека. В безумном взгляде единственного глаза Истребителя никак не отразилось какое — либо понимание. Пауза затягивалась. Готрек и Кригер пристально глядели друг на друга. В глазах чародея снова промелькнул странный блеск. Похоже, между ними происходит что — то похожее на поединок воли. Никто из них не опускал взгляд.

Феликс почувствовал сухость во рту. В помещении пахло пылью, смертью и ещё каким — то едва ощущаемым запахом, возможно, корицей. Поодаль лежал Андриев, разбитая голова которого служила свидетельством того, насколько хрупкой может быть жизнь. Макс выглядел немногим лучше.

— Убейте его, — задыхаясь, произнесла Ульрика. — Не тревожьтесь обо мне. Лучше смерть, чем бесчестие.

Речь Ульрики грубо прервалась, когда Кригер крепче сжал её горло. Для чародея тот был силён. Ягер был не особо уверен, что идея противостоять Кригеру с мечом в руке ему нравится. Теперь лицо Ульрики сильно побледнело. Феликс видел, что ей тяжело дышать. Истребитель не отрывал своего взгляда. Ягер ощутил, что приближается развязка, и события сейчас могут повернуться в любом направлении. В помещении повисла напряжённость, толкавшая на насильственные действия. К несчастью, Феликсу было понятно, что если последует взрыв, всё закончится смертью Ульрики.

— Отпусти её и можешь уходить, я обещаю, — произнёс он, рассчитывая убедить Истребителей разговорами о чести и клятвах. С гномами такой подход обычно срабатывает. Готрек напрягся. Истребителю не понравились действия Феликса. Чародей лишь рассмеялся.

— Как бы ни хотелось мне обсудить такое предложение, боюсь, в данных обстоятельствах это вряд ли разумно. Девушка — это мой щит, и лишь глупый воин отбросит свой щит перед битвой.

— Ты не воин, — возмущённо выдавил Готрек. — И понятия не имеешь о том, что означает сие слово.

Улыбка Кригера сделалась кислой и немного печальной.

— Некогда имел и, возможно, лучше, чем ты. Увы, всё меняется.

Готрек приготовился броситься вперёд. У Снорри в предвкушении боя изо рта выступила пена. Однако он ожидал сигнала от Готрека. Ульрика попыталась врезать каблуком по ноге Кригера, но тот легко уклонился. Он сжал руку сильнее, заставив кислевитскую аристократку взвизгнуть от боли. Требовалось всего ничего, чтобы сломать ей шею.

Феликс опустил руку на плечо Истребителя. Он понимал, что если гном решил атаковать, шансы его сдержать не больше, чем удержать на привязи свирепого волка, однако Феликс решил, что попробовать стоит.

— Не надо, — сказал он. — Должен быть иной выход.

— Так и есть, — подтвердил Кригер. — Дайте мне уйти и, оказавшись на свободе, я отпущу её, куда она пожелает.

— Ты не принял моё предложение, — произнёс Феликс, глядя на волшебника, улыбка которого стала ещё шире. — С какой стати я должен принять твоё?

— У тебя нет иного выбора, — убеждённо ответил Кригер.

Адольфус поднёс к губам висевшую на шее ладанку и с наслаждением сделал долгий вдох. Он выглядел необычайно спокойным и собранным. И вёл себя, словно аристократ. Феликс всегда их недолюбливал.

— Дайте ему уйти, — сказал Феликс. — Мы всегда сможем выследить его позже.

— Сможете попытаться, — поправил Кригер.

Готрек, похоже, вышел из своего смертоносного транса.

— Сколько бы это ни заняло, и как далеко бы ты ни скрылся, я тебя найду и прикончу, — произнёс гном.

— И вдвое тебе того же от Снорри Носокуса, — добавил Снорри.

— Отойдите, — сказал Кригер.

Гномы так и сделали, медленно и неохотно. Подняв Ульрику, словно та ничего не весила, Кригер прошёл между ними и стал подниматься по лестнице, по — прежнему сжимая в руке талисман.

В хранилище повисла тишина.

— Что будем делать теперь? — спросил Феликс.

— Пойдём следом, — отозвался Готрек. — Он не мог далеко уйти.

Они поднялись по лестнице вслед за Кригером, но когда вышли на ночную улицу, тот пропал и Ульрика вместе с ним. Феликсу показалось, что издали донёсся звук скользящих саней, но была ночь, и множество саней сновало туда — сюда между особняками аристократов.

Улицы поглотил ледяной, замораживающий туман. Он опустился слишком уж быстро, чтобы быть природным явлением. «Не воспользовался ли чародей каким — то заклинанием, чтобы замести следы?» — гадал Феликс. Подобное было более чем вероятно. Феликса охватило отчаяние. В руках злого волшебника оказался и талисман, который они согласились охранять, и Ульрика. Андриев погиб. Макс был в коме. Феликс ощущал горький вкус поражения.

— Должно быть, чтобы убраться, он воспользовался магией сразу, как покинул хранилище, — предположил Феликс. — Чары более не могли его удерживать.

— Не знаю, — произнёс Готрек с яростью в голосе. Ситуация нравилась гному не более, чем Феликсу. — Я ведь не чародей.

— Как и Снорри. Но нам лучше бы заняться тем, чтобы поскорее его разыскать. Снорри Носокус поклялся, и если Снорри придётся обыскать этот город дом за домом, Снорри так и сделает.

— Всё за то, что мы к тебе присоединимся, — пробурчал Феликс. — Ладно, пойдём внутрь и займёмся Максом.

Никто из них и не подумал бить тревогу и вызывать стражу.

Кригер развалился на мягком сидении саней. Обзор ему закрывала широкая спина Роча, управляющего лошадьми. Рукой он обхватил бесчувственную Ульрику. Хорошее прикрытие. Они всего лишь двое любовников, возвращающихся с ночной прогулки на санях. В прошлом такую сцену Кригер неоднократно разыгрывал со скотом, прежде чем вкусить крови. Никто не обратит на них внимания.

Адольфуса переполняло тёплое ощущение победы. Он было подумал, что всё может закончиться ужасно. Если точнее, мощь топора гнома была для Адольфуса очевидной. Он не сомневался, что сие оружие способно прервать его бессмертное существование одним точным ударом. Он никогда не видел ничего, что обладало бы столь ужасной убийственной силой. Топор фактически излучал смертоносную силу, что было очевидно кому — либо с чуткими магическими чувствами, вроде Кригера, а его обладатель был под стать — то ещё мрачное и свирепое существо.

Оружие человека было не столь могучим, но к удивлению Адольфуса, оно тоже оказалось волшебным и было способно причинить ему вред.

Удивительно, как Андриеву удалось найти двух таких охранников за короткий срок. Знай Адольфус об этом, он не был бы столь самонадеян. Он не сомневался, что из любого боя с этой парой вышел бы победителем, но тут был и риск, а в тот момент, завладев талисманом, Кригер был не настолько глуп, чтобы рисковать.

И всё же, та его часть, что требовала насилия и смертей, желала втравить его в сражение, желала, чтобы он бился и порвал своих противников в клочья. Свирепый зверь по — прежнему сидит в нём. Адольфус пытался убедить себя, что дело не только в этом. Его злило, что враги остались живыми и невредимыми. Раздражало высокомерие гнома. Едва ли не святотатством казалось то, что какой — то смертный осмелился угрожать одному из Восставших. Также было очевидно, что гном постарается сдержать своё обещание, выслеживая Кригера годами, если потребуется.

Сейчас сие не имело значения. Скоро Адольфус станет достаточно могущественен, чтобы править миром, и отомстит им. Гному не придётся его разыскивать. Как только пророчество Носферату будет исполнено, он будет мстить. Он старался убедить себя, что не страшится того могучего топора, но был достаточно умён, понимая, что это ложь. Вот причина, по которой внутренний зверь столь раздражён. Он ощутил угрозу. Он поколебался. Впервые за долгие, долгие годы Кригер повстречал нечто, что вызвало у него страх.

Возможно, ему следует насладиться этим незнакомым ощущением. В конце концов, любое новое эмоциональное переживание было желательным, принимая во внимание скучное существование на протяжении столетий. Но почему — то Адольфусу в это не верилось. Лучше быстрее убраться подобру — поздорову, и пусть Истребители безрезультатно занимаются его поисками. Кригер способен путешествовать так быстро и скрытно, что у них не будет шансов его отыскать, если сам он не пожелает.

Сейчас основная задача в том, что ему требуется время, чтобы разобраться, как высвободить силу талисмана, настроить тот на себя, и научиться пользоваться его энергией. Как только это свершится, мало что будет ему не по силам, по крайней мере, если верить Носферату, а уж этот вампирский провидец разбирался в подобных материях.

Девушка подле него постанывала, но не приходила в чувство. Он посмотрел на неё. Древняя злоба пробудилась в его мыслях. Было очевидно, что тот мужчина беспокоился о ней, а гномы достаточно её уважали, чтобы удержаться от нападения. Она может стать ценным заложником и, ради всех Тёмных богов, она прекрасна. В его долгом путешествии компания для приятного времяпрепровождения может прийтись кстати, и он всегда сможет от неё избавиться, если девушка окажется скучной. Адольфус сомневался, что ему будет с ней скучно, по крайней мере, некоторое время. Девушка знакома с гномами и мужчиной с волшебным мечом, а потому может что — нибудь рассказать ему о его врагах. Ему, по меньшей мере, потребуются их имена, когда настанет время их отыскать.

Разумеется, он дал мужчине обещание, что отпустит девушку, а за все долгие столетия своего существования Адольфус никогда не нарушал своих обещаний. Верно и то, что тщательно выбирая слова, он давал такие обещания, что устраивали его самого. Он обещал, что отпустит девушку, куда она пожелает. У Адольфуса имелись способы убедить девушку, что она не желает покидать его.

Кригер осторожно оттянул воротник рубашки и погладил шею девушки, нащупывая восхитительную вену, которую знал, где искать.

Феликс осматривал учинённый в особняке разгром. Повсюду лежали трупы — останки пожилых слуг Андриева и искалеченные тела людей, убитых им, Готреком и Снорри. В воздухе неприятно пахло кровью, развороченными внутренностями и тухлятиной. Что не улучшало его настроения. Сейчас он не отказался бы от такой ладанки, что была у мага. Её аромат мог перебить запах смерти.

Эта мысль что — то всколыхнула в его мозгу. Она напомнила ему о том едва ощутимом запахе, который он тогда почувствовал в хранилище. Что это было? Почему сейчас в его мыслях возник образ мёртвой женщины?

«Идиот, это оттого, что вокруг тебя трупы», — обругал он себя, понимая, что разгадка не в этом. Феликс вспомнил, как глядел на мёртвую женщину, найденную в снегу, вспомнил слова её подруги. Та упомянула аристократа. И вспомнила весьма характерный запах, напоминающий корицу. Именно этот запах он почувствовал в хранилище. Возможно ли, что убил и искалечил проститутку тот самый мужчина, который забрал Ульрику?

Феликс взмолился, чтобы оказалось не так. Многие имперские аристократы носят ладанки, чтобы перебить уличные запахи, и Кригер всего лишь один из таких. Благовония на основе корицы довольно распространены. Нет, разве он может оказаться тем самым мужчиной? А почему нет? Он — чёрный маг, и кто знает, какие злодеяния мог он совершить? Феликс слышал рассказы о злобных чародеях, пожиравших мозги своих жертв, чтобы поглотить их души; возможно, эти истории правдивы, и то был как раз такой человек. Внезапно Феликсу сильно захотелось, чтобы Макс очнулся. Макс может знать гораздо больше о подобных вещах, чем когда — либо доведётся узнать Феликсу. Он поделился своими подозрениями с Истребителями.

— Снорри думает, что тебе следовало позволить нам его убить, — едва ли не с обидой заявил Снорри.

«Я должен был позволить? — подумал Феликс. — Да разве мог я хоть как — то помешать Истребителям, если бы им втемяшилось в голову броситься в бой?»

Он посмотрел на двух сердитых гномов. Было очевидно, что те находятся не в лучшем настроении. Они смотрели на Феликса так, словно он нёс личную ответственность за то, что лишил их возможности геройски умереть. Некоторым образом, так оно и было. Но он не собирался особо беспокоиться по сему поводу. Жизнь Ульрики гораздо важнее, чем гибель гномов. У них будет другая возможность, когда они разыщут мага. Почему — то Феликс не сомневался, что они сумеют. Теперь осталось только отыскать способ.

Первым делом следует отнести Макса к лекарю. Макс специалист в таких вопросах, и если кто и знает, как отыскать чёрного мага, так это он. Феликс подумал, что не мешало бы сообщить властям о том, что здесь произошло. Не городской страже — та скорее всего бросит всех четверых в темницу просто по подозрению, а окажись они там, кто знает, когда оттуда удастся выбраться? И это в том случае, если Готрек и Снорри не начнут биться с теми, у кого хватит безрассудства попытаться их арестовать. Лучше доложить о случившемся прямо наверх — князю. Он их выслушает, а возможно, даже окажет помощь.

А ещё здесь находится отец Ульрики. Феликс не испытывал желания сообщать старому аристократу новости о похищении и возможной гибели его дочери. Не то чтобы он готов был признать, что Ульрики может уже не быть в живых. Об этом думать не стоит. Нет, расскажи они Ивану Петровичу Страгову, и тот без сомнения предложит им помощь, даже если это не сделает князь.

Феликс обдумал свой план с разных сторон. Нет смысла отправляться на бесплодные поиски чародея в этом тумане, даже если очень захотят Истребители. Возможно, ему даже удастся убедить князя закрыть ворота и привлечь его людей на прочёсывание города. В таком случае стражники могут оказаться полезными, и несколько тысяч человек скорее преуспеют в поисках, чем трое.

Он вкратце изложил свой план остальным. И они отправились в ночь.

Феликс заглянул в больничную палату, в которой лежал Макс. Жрицы закончили свои обряды. Была применена лечебная магия. Феликс мог только молиться, что на волшебнике она сработает лучше, чем когда — то давно на его матери. Князь наблюдал со своего места возле кровати. Даже в этом пристанище целителей по обе стороны от него находились капитаны стражи. Опасные нынче времена.

Вид у Энрика был подавленный. Казалось, он излучал печаль и уныние, начиная от больших глаз с мешками под ними, заканчивая длинными свисающими усами. Феликс слышал, что князь подвержен приступам глубокой депрессии и даже безумия, но сам никогда подобного не замечал. Князь Праага был одним из самых осведомлённых и деятельных аристократов из всех встречавшихся Феликсу. Князь решительно и мужественно руководил обороной города от орд Хаоса. Было очевидно, что потеря брата при отчасти таинственных обстоятельствах сильно его подкосила. Князь двигался, как старик, и причиной тому были не только его раны.

— Ты принёс крайне прискорбные новости, Феликс Ягер, — сказал князь.

Голос у него был чёткий и повелительный, абсолютно не соответствующий внешнему виду. Столь надменный командный тон и можно было ожидать от предводителя второй по численности армии Кислева.

— Ульрика приходится мне родственницей, дальним родственником был и Андриев, хотя отношения между нами не были тёплыми. Он был более близок с моим братом. Оба увлекались древними предметами и магией.

Феликс подозревал, что брат князя был вовлечён в секту хаоситов. Возможно ли, что Андриев тоже? Это могло бы объяснить его интерес к волшебным предметам и желание не привлекать к себе излишнего внимания. Но если так, то у него самого могли быть союзники, в том числе чародеи, и ему не потребовалось бы приглашать Феликса, Ульрику и Готрека. Разве что Андриев хотел что — то скрыть от своих приятелей — демонопоклонников. Феликс был достаточно наслышан о ударах в спину и предательстве, в которых погрязли последователи Тёмных богов. Лишь одних подобных мыслей оказалось достаточно, чтобы у него закружилась голова.

Может был старик замешан в таких делах, может нет. В любом случае, лучше не рассуждать об этом, не имея на руках веских доказательств. Сейчас и так забот хватает.

Князь повернулся, отдал приказ капитану стражи, и тот удалился. Феликс знал, что скоро городская стража и часовые на всех воротах получат приказ проверять всех, кто похож на Ульрику и её похитителя. Солдаты поспешат подчиниться приказам князя.

— Сожалею, что не могу сделать больше, — произнёс князь Энрик, — но прочёсывание дома за домом в настоящий момент практически невозможно. Есть и другие задачи, требующие внимания.

Феликс понимал, что тот имеет в виду. Во дворце князя расположилась Ледяная Королева, чью безопасность нужно обеспечивать; в городе лагерем стоит армия, и требуется поддерживать общественный порядок; не говоря уже о планах противодействия приближающейся орде Хаоса. Это напомнило Феликсу, что мир не стоит на месте из — за его личных проблем. Величайшее за два последних столетия вторжение в Старый Свет всё еще происходит. Князь, похоже, решил, что вопрос закрыт, но Феликс рискнул воспользоваться моментом.

— Ваша светлость, её отец извещён? — спросил Феликс.

— Я вызвал его. Ты поступил мудро, сначала сообщив новости мне. Думаю, такое лучше узнать от родича. Он очень любит Ульрику. Она его единственное выжившее дитя.

Феликс заметил, как неуверенно прозвучало слово „выжившее“. Князь тоже старается рассчитывать на лучшее.

— Есть какие — либо идеи, что это за талисман и на что он способен?

Феликс был неглуп, и понял, что на другую тему разговор переведён неслучайно.

— У меня нет идей, но это должно быть нечто важное, учитывая, какие усилия предпринял этот Адольфус Кригер, чтобы его заполучить. Наша лучшая надежда на то, что Макс вскоре восстановит силы. Возможно, он сможет что — то рассказать.

— Это изучение талисмана привело его в такое состояние?

— Так сказала Ульрика.

— Я сообщу тебе, когда он очнётся, — заверил князь, отчётливо дав понять, что аудиенция закончена. Князь выглядел, как человек, на плечах которого грузом лежит весь мир.

— Благодарю вас, ваша светлость, — произнёс Феликс и удалился.

Адольфус обвёл взглядом зал особняка. Осрик освободил лучшие комнаты, чтобы их мог занять его хозяин. Занавеси были плотными и тяжёлыми, на массивном столе из красного дерева стояло непочатое отличное вино, ярко горел камин. Хотя Адольфус больше не испытывал холода и не находил удовольствия в вине, он всегда считал, что следует поддерживать видимость. Языки вечно судачат, и нет возможности предостеречь или сделать мысленное внушение каждому из слуг. Для Адольфуса все они на одно лицо. И он решил поддерживать вкус к роскоши, сохранившийся от его прежней жизни, до того, как его выбрала графиня. Этому потворствовал его статус, как одного из Восставших.

Единственной действительно необходимой вещью в комнатах были плотные занавеси, не пропускающие солнечный свет. Он так и не привык к дневному свету. От него по — прежнему болели глаза, а кожу болезненно обжигало. Количество выпитой им крови не имело значения — при выходе на свет Адольфус всегда располагал лишь долей своей подлинной силы. На солнечном свету он становился почти столь же слабым и немощным, как смертный. Адольфус ощущал вялость, которая подсказывала ему, что на дворе по — прежнему день.

Некоторые из слуг считали странным, что его не следовало беспокоить в дневное время. Насколько им было известно, Кригер был дальним родственником, кутилой и выпивохой, который ночами развлекался в тавернах и борделях города, а днём восстанавливал силы после ночных похождений.

Адольфус не жалел, что покинет Кислев. Это варварское место, а когда придут орды Хаоса, тут станет ещё хуже. Похоже, массовое кровопролитие всегда пробуждает в кислевитах диких кочевников.

«Однако, — подумал он, — ситуация выглядит многообещающей». Будет легко воспользоваться анархией предстоящих месяцев и лет, и он станет достаточно могущественен для этого. Пророчества из Гримуар Некрониум будут исполнены. Адольфус был уверен, что наступают те самые Кровавые Времена, о которых говорится в древней книге. И он станет Бледным Королём — повелителем ночи. С талисманом это станет реальностью. Никто из прочих не сможет противостоять ему и талисману, и все они, даже графиня и Совет, принесут клятву верности.

Женщина пошевелилась на своей кровати. «Как же она прекрасна, — подумал Адольфус. — Ни следа той коровьей тупости, что обычно написана на лицах кислевитских аристократок. Выглядит она крепкой, резкой и яростной, словно ястреб. Есть в её красоте нечто плотоядное. Возможно, она достойна стать избранной, достойна тёмного поцелуя. Возможно, она — та самая».

Долгими столетиями он отказывался создать собственное порождение, с тех самых пор, как графиня объяснила ему, насколько захирели генеалогические линии со времён ламийцев. Большинство Восставших из его поколения могло создать лишь единственное порождение, и даже оно могло оказаться жалкой пародией того, чем должно было стать, дебильной, слабой, безумной — чудовищем, вмещающим все странные стереотипы, которые сложились у смертных в отношении Восставших. Сам Кригер ни разу не решился на такое, потому как пока не встретил никого, кто был бы достоин его выбора. Несколько раз за те столетия он был близок к этому, но в тех людях всегда присутствовал изъян.

Так, посмотрим. Одной была бретонская аристократка Катерина, которая оказалась не более чем пустым претенциозным инструментом. Её красота на какое — то время сбила его с толку, заставив предположить, что она может обладать интеллектом и изяществом и быть достойной вечно находиться рядом с ним. Как он ошибался. Женщину больше беспокоило собственное отражение в зеркале, чем что — либо ещё. Было особым удовольствием наблюдать за её брезгливостью, когда на лице прорезались морщины, в волосах появилась седина, и годы источили её красоту.

Затем была крестьянская девушка, ставшая куртизанкой в Нульне. Как же её звали? О да, Марианна. Она была всем, о чём он мечтал. Красивая, сообразительная, остроумная, очаровательная и даже культурная, обладающая эрудицией, доставшейся собственным тяжёлым трудом. Шаловливая и любопытная, она внушала надежду, что не будет легко подвержена скуке, и Адольфуса к ней влекло по многим причинам. Но она же была вероломной, эгоистичной и коварной. Помня, как сам он выступил против графини, Адольфус предвидел, что Марианна тоже поступит так в своё время, а перенести такое было бы чересчур болезненно. Поэтому он помогал ей, присматривал и защищал, пока она в итоге не умерла богатой и уважаемой, одной из величайших аристократок Империи. Её возвышение доставило удовольствие им обоим.

Была Алана, та странная суровая женщина, полуведьма — полупровидица, которая обучила его тёмному колдовству и показала силу магии смертных. Своим знанием чародейства он обязан ей не меньше, чем графине, как и тем знанием, которое смертные стараются скрыть даже от себя. Ещё до того, как у него возникли мысли на её счёт, Алана погибла, став жертвой собственных чрезмерных амбиций и жажды власти, будучи разорвана каким — то ужасным существом, призванным во время нечестивого обряда в Ночь Таинств. У Кригера не было уверенности, но он полагал, что не стал бы её выбирать. Их взаимоотношения постоянно вращались вокруг власти — кто её получит и как распорядится. Она бы захотела привязать его к себе с помощью магии, как любой из скота связывается тёмным поцелуем.

Были и другие, множество других за все те столетия. Их лица иногда проносились перед взором Кригера, когда он входил в состояние транса, заменявшее Восставшим сон. Иногда все они сливались воедино, иногда сменялись лицами, которые он никогда не видел, но в своё время ещё увидит. За столетия ты чётко усваиваешь одно — рано или поздно большинство вещей произойдёт.

«Как странно, — размышлял Адольфус, — что — то плотское остаётся с тобой после того, как ты выбран, а что — то пропадает». Он более не нуждается в еде и питье, сексе и наркотиках. Но ему по — прежнему нужна компания. Возможно, только это и осталось у него общим со скотом. Кригер по — прежнему разыскивает ту единственную особенную женщину, как это случилось в тот день, когда, будучи зелёным юношей, он впервые повстречался с графиней три сотни лет назад в Парравоне, на своём первом балу при дворе короля.

Адольфус отбросил эти мысли. Он находится на пороге величайшего триумфа, которого не добивался ни один Восставший, и на грани безумия, к которому его подталкивает нечто ему непонятное, а думает о женщинах. Кригер криво усмехнулся. Это одна из немногих привычек его смертного существования, от которых он не смог избавиться.

«Наверное, — раздумывал он, — теперь мне следует убить эту женщину, выпив её досуха в экстазе поцелуя, чтобы лишь доказать себе, что по — прежнему на такое способен. Нет смысла, ты и так знаешь, что способен. Слишком уж легко ты проделывал подобное за последние несколько недель. Если действительно хочешь доказать, что способен держать себя в руках, следует оставить её в живых». Реакция зверя в его подсознании, которому идея не пришлась по вкусу, показала Адольфусу, что он оказался прав. Стало быть, на какое — то время он позволит ей жить. Она может немного попутешествовать с ним. На случай нужды, лишний сосуд поблизости никогда не помешает. Кригер не мог позволить себе ослаблять Роча, питаясь его кровью во время путешествия, и испытывал крайнее отвращение к крови животных. Теперь лишь самая крайняя необходимость вынудила бы его на это. Тому, кто вот — вот станет повелителем всех вампиров, в любом случае не подобает пить оленью кровь.

Адольфус распознал приближающиеся по коридору шаги задолго до того, как в дверь постучали. У Роча весьма характерная походка. Для столь массивного мужчины он передвигается весьма плавно. Острые чувства подсказали Кригеру, что кроме Роча поблизости никого нет. Он подошёл к двери и повернул ключ в замке. Элементарная предосторожность, о которой он никогда не забывал с тех пор, как горничная вошла в его комнату и обнаружила Адольфуса с обескровленным трупом проститутки на руках. Это произошло спустя несколько дней после того, как он был возвышен графиней.

Адольфус смерил оценивающим взглядом невесело глядящего на него Роча. Тот был здоровяком с силой кузнеца, стремительностью кота, манерами камергера и моралью ассассина. Как отец и дед до него, Роч был наиболее доверенным личным слугой Кригера, посвящённым почти во все его сокровенные тайны. К этой роли его готовили с самого детства.

— Сани поданы, хозяин, — произнёс Роч мелодичным и довольно печальным голосом, что мог бы принадлежать священнику, которым тот часто и прикидывался. — Мы можем отправляться, как только пожелаете.

— Очень хорошо, Роч.

— А юная леди?

Голос Роча был спокоен. Он всего лишь хотел знать, что ему делать. Ему могли приказать завернуть даму в простыню и отнести в повозку, или порубить её на мелкие куски и скормить собакам. И то и другое он бы выполнил одинаково тихо и эффективно, как уже случалось в прошлом.

— Она будет нас сопровождать.

— Хорошо, хозяин. Я предполагал, что вы, возможно, пожелаете так поступить, и взял на себя смелость загрузить дополнительные припасы. Надеюсь, вы одобрите.

— Роч, как всегда, ты всё продумал.

— Я рад услужить, хозяин.

Они обменялись понимающими улыбками.

— Отправляемся, Роч. Перед нами долгий путь, и чем быстрее мы покинем это захолустное королевство, тем радостнее мне станет.

Сейчас Иван Петрович Страгов успокоился. Феликс был рад. Лишь несколькими минутами ранее боярин сыпал угрозами и проклятиями, от которых покраснел бы и портовый грузчик. Теперь же он ограничился лишь несколькими отборными анатомическими терминами. Он повернулся и уставился на Феликса. Молодому человеку внезапно показалось, что в шатре стало слишком тесно.

— Мы найдём её, — заявил боярин с таким вызовом в голосе, словно Феликс только что возражал ему. — А когда мы найдём её похитителя, я подвешу его за яйца и …

И он продолжил детально описывать, что собирается сделать. Будь это кто — то другой, Феликс бы предположил, что тот говорит иносказательно, но Иван Петрович был боярином Пограничья. И собирался полностью осуществить свои угрозы, не заботясь тем, насколько физически невозможными они выглядят. Феликс не позавидовал бы Адольфусу Кригеру, попади тот в руки старого дворянина.

— Сначала нам нужно его найти, — произнёс Готрек.

Если сравнивать с кислевитом, его грубый рассудительный голос звучал почти спокойно, но содержавшаяся в нём угроза с лихвой перекрывала все яростные выпады Ивана Петровича. Эффект оказался таким, словно в лицо кислевита плеснули ледяной водой.

— Как нам это сделать?

Истребитель покачал головой. Он выглядел сбитым с толку и разочарованным. Феликс знал, что это лишь сделает его ещё более вспыльчивым. Феликс подошёл к жаровне с углями и согрел руки. Пожелай Иван Петрович, и он бы получил апартаменты в цитадели, но боярин решил остаться со своими людьми, которые разбили традиционный палаточный лагерь кислевитов — всадников на окраине города. Феликс мог бы посетовать на холод, но он уже выслушал столько замечаний об изнеженности южан, что хватило на всю жизнь.

Боярин Пограничья задал хороший вопрос. Феликс не испытывал особой уверенности, что Кригер выполнит своё обещание и освободит Ульрику, а за последние несколько дней умерла даже эта слабая надежда. Как отыскать одного мужчину и его пленницу в таком огромном и беспорядочном городе, как Прааг? Как воспрепятствовать им уехать, если они соберутся это сделать? У Ивана Петровича были всадники, но стужа и снег могли сильно осложнить патрулирование вокруг города. Положительная сторона ситуации в том, что гораздо заметнее будет тот, кто выезжает. В настоящее время очень немногие покидают город. Ручейки беженцев по — прежнему стремятся внутрь.

Феликс был расстроен. Ему требовалось больше информации. Ему требовалось знать о предназначении талисмана, и как чёрный маг намеревался им воспользоваться. Ему отчаянно нужно знать, жива ли ещё Ульрика.

«Будь я злым колдуном, который пожелал бы залечь на дно в Прааге, что бы я сделал?» В прочитанных по юности книгах и сценическим постановках ответ был простым. Злые чародеи обитают в разрушенных башнях, кладбищенских склепах и огромных особняках, построенных на неправедным путём полученные доходы. Обыскав все подобные места в городе, можно обнаружить похитителя. К сожалению, Феликс уже весьма давно усвоил, что на деле всё редко оказывается настолько просто. Если Кригеру не чужд здравый смысл, то он постарается не привлекать внимания и каким — либо способом изменит свой внешний вид. И Феликсу хотелось бы знать, как тот это сделает.

— Ты выглядишь погружённым в раздумья, человечий отпрыск, — произнёс Готрек. — Появились какие — нибудь полезные предположения?

Несмотря на заметную иронию в голосе гнома, его вопрос показался Феликсу серьёзным. За время их длительного знакомства обдумывание ситуаций, похожих на текущую, обычно выпадало на долю Феликса. Жаль, что в час великой нужды мысли его бесплодны. Он покачал головой, опустился на покрывающий пол шатра толстый ковёр и начал перебирать пальцами его завитки. Болела голова, слезились глаза, и текло из носа. Он явно чем — то заболел.

— Нам нужен чародей, — заявил Феликс.

— Был у нас один, — заметил Готрек. — К несчастью, похоже, он более не с нами.

— Это может измениться, — возразил Феликс.

— Ты говоришь, что нам следует запастись терпением? — произнёс Иван Петрович. В его голосе слышался упрёк Феликсу, словно тот полагал, что они обсуждают какую — то ерунду.

— Иногда это всё, что остаётся делать, — устало произнёс Феликс.

— Избавь нас от своих мудрых поучений, человечий отпрыск.

— Если у тебя есть идеи получше, я готов их выслушать.

Ответом послужила удручающая тишина.

Роч направил сани к воротам. На санях лежал дешёвый деревянный гроб, сумки с лошадиным кормом, потрёпанная палатка и ещё какое — то барахло. Он хлестал поводьями, подгоняя животных. Полозья проскрипели по снегу, когда они подъехали к воротам.

Стражники глядели на него с куда большей подозрительностью, чем обычно следовало. Роч ответил невинным взглядом. Сержант поглядел в свиток, затем снова на Роча, словно сверяясь, подходит ли тот под описание. Роч сохранял на лице глупое непонимающее выражение. Оно соответствовало его крестьянскому наряду. Если те глупцы разыскивают хозяина, то будут высматривать аристократа и, возможно, светловолосую девушку. Вряд ли им нужен он.

Он был уверен в себе. Если они обыщут сани, у него наготове легенда, которая подтверждена всеми доказательствами. Но, несмотря на это, он чувствовал, как внутри растёт слабое беспокойство. Дело может обернуться плохо. Так уже бывало, и так может случиться и сейчас.

— Ты по какому делу, крестьянин? — спросил невысокий мужчина, появившийся из — за спин стражников. Его превосходная униформа и высокомерные манеры указывали на то, что он какой — то офицер и, вероятнее всего, один из так называемых кислевских аристократов. Его поведение Рочу не понравилось. Он запомнил лицо мужчины на случай, если в будущем представится возможность поквитаться. В данных обстоятельствах сие маловероятно, но всегда есть надежда. Несколько минут наедине с Рочем и его инструментами для свежевания избавит этого аристократа от наглости наряду с большей частью кожи.

— На ферму возвращаюсь, похоронить брата, — ответил Роч с хрипатым и гортанным акцентом кислевитского простолюдина, который он умел убедительно изображать. — Я ему обещал. Он сказал перед смертью, что хочет лежать рядом с ма, и я сказал, что позабочусь.

— Мой тебе совет — вези его назад и сожги. Сейчас в лесах, несмотря на патрули, полно зверолюдов.

Это были слова сержанта. Его тон не был недружелюбным. В нём слышалось явное сочувствие. Офицер смерил сержанта тяжёлым взглядом. Выражение на лице стражника сделалось пустым, и он заткнулся. В городской страже Праага по — прежнему применяли бичевание для насаждения дисциплины. Роч посчитал, что в принудительном подчинении мало что есть от дисциплины.

— Люди пытаются контрабандой провозить в гробах разные вещи, — заявил офицер. — Люди способны на всякое.

Роч поглядел на надменного идиота, но не изменил выражения лица. Большинство контрабандистов пытается ввезти товар в город, а не наоборот. Однако крестьянину не пристало указывать аристократу на подобное несоответствие. Крестьяне в Кислеве покорны, равно как и дома, в Сильвании.

— Я ему обещал, — сказал Роч, прикидываясь тупым и обращаясь к сержанту. — Он заставил меня поклясться Шаллией и Ульриком, что я это сделаю. Он любил мать. Любил нашу старую ферму. Он говорил, что не следовало нам приезжать в город. Говорил, что хочет лежать под соснами.

— Открой ящик, — приказал офицер.

Было ясно, что по какой — то причине он невзлюбил Роча. Люди частенько так поступали. Роч уже привык. Он полагал, что дело в его внешности. Однако сейчас с этим ничего не поделать.

— Но он же мёртв, — произнёс Роч.

— Если не откроешь сам, это сделают мои люди.

Роч заметил, как передёрнуло солдат. Они охотно и без колебаний зарубили бы человека, но никому не хотелось открывать гроб, в котором мог оказаться труп недельной давности.

— От чего он умер? — нервно спросил один из стражников, парень с побледневшим лицом и в тесном мундире.

— Кашель. Месяц назад он был здоров, как ты. Однажды начал кашлять и хрипеть, говорил, что ему трудно дышать. Два дня назад он помер, месяц пролежав в горячке и лихорадке, выхаркивая лёгкие. Тяжёлое зрелище.

Теперь солдаты казались встревоженными ещё сильнее. Со времени осады в городе распространилось множество необычных заболеваний. Возможно, это всё отголоски злобного колдовства последователей Повелителя Чумы Нургла. А может, всего лишь следствие перенаселённости, гнилой пищи, холода и антисанитарии. Сказывали, что с момента снятия осады от болезни померло даже больше народа, чем в бою. Роч этому верил. Так чаще всего и происходит.

— Я приказал открыть ящик. Давай — ка поглядим, что там у тебя.

— Мертвец, — угрюмо пробурчал Роч.

— Скоро ты сам им станешь, если не откроешь гроб, — пообещал офицер.

Он был явно одним из тех малозначительных людей, которым нравится максимально использовать полученную власть. И ему явно нравится показывать своё превосходство таким неуклюжим здоровякам, как Роч. Роч как следует запомнит этого мужчину. Возможно, если хозяин позволит, он даже специально приедет за ним в Прааг. Не любит он, когда наезжают.

Роч слез с саней и потащился к лежащему позади гробу. Все солдаты немного сдали назад, за исключением офицера, который бесцеремонно шагал рядом. «Я прошу всего лишь одну минуту и свежевательные приспособления», — подумал Роч. С помощью рычага он открыл гроб, постаравшись встать так, чтобы его тень падала на хозяина. Он знал, как на нежную кожу Кригера влияет солнечный свет.

Офицер опустил глаза на лежащее тело. Хозяин тоже был одет по — крестьянски, а его волосы были в беспорядке. Бледность Кригера не потребовала косметики, и пятна грязи на его лице это подчёркивали. Они уже неоднократно проделывали подобное ранее, когда требовалось спешно убираться из города. Роч помнил, что его отец и дед тоже рассказывали о таких отъездах, при обстоятельствах гораздо более опасных, чем нынешние.

Офицер снял перчатку и положил руку на грудь тела, словно не желая верить собственным глазам.

— Явный покойник, — разочарованно констатировал он.

— Поэтому я и собираюсь его похоронить.

— Ты мне не дерзи, — пригрозил капитан. — Ещё слово, и мои люди снимут с тебя шкуру.

Роч уставился на свои сапоги, чтобы скрыть яростный взгляд. Он страстно ненавидел этих мелких чиновников — выскочек, будучи вынужден сталкиваться с ними чаще, чем того хотелось. «Сейчас не время», — твердил он себе. И постарался напустить на себя полностью соответствующий запуганному крестьянину вид.

По лицу офицера читалось, что тот всерьёз раздумывает, а не приказать ли своим людям разломать гроб. «Это не очень — то хорошая идея, — подумал Роч, — потому как они могут обнаружить под хозяином тайник, в котором лежит талисман. Кто знает, что тогда может сделать хозяин». Роч отлично знал, насколько тот одержим этой древней побрякушкой, будучи вынужден бессчётное количество раз выслушивать рассказы о ней и о планах своего хозяина, пока даже его это не достало. «Если я ещё хоть раз услышу имя Носферату, — подумал Роч, — я…»

Офицер снова пристально посмотрел на его хозяина. Роч затаил дыхание. У него в сапоге был спрятан кинжал. Случись что, он первым делом воткнёт его в брюхо этому надменному офицеру и там провернёт. Если всё сделать правильно, помирать человек будет долго. Хотя даже того, в конце концов, утомили мелкие придирки.

— Пшёл вон отсюда, — произнёс офицер. — Хорони своего покойничка.

Роч с глупым видом кивнул, залез на сани и хлестнул поводьями. В глазах солдат он заметил что — то похожее на сочувствие.

— Похоже, ваш друг начинает поправляться, — сказала жрица Шаллии.

Седина уже показалась в её волосах, но невозмутимое лицо выглядело весьма миловидно. При разговоре она улыбалась.

— Он ещё очень и очень слаб, но, думаю, худшее уже позади. Я верю, что он выживет.

Феликс оглядел небольшой аскетический зал. По настоянию князя, Макса перенесли в хоспис на территории храма, где всегда были под рукой самые выдающиеся врачеватели. Феликс ответил женщине улыбкой:

— Я рад это слышать.

— Господин Шрейбер очень волевой человек, и эта сила в нём способствует излечению.

— Вы знаете, что с ним произошло?

— Нет. Но главная целительница утверждает, что в его мозг каким — то способом проникла некая пагубная энергия. Вывести её оттуда стоило огромных усилий. Теперь целительница будет вынуждена целый день провести в своей келье. Ваш друг, видимо, очень важная персона, раз князь настоял, чтобы его лечила она.

— Я уверен, что он сделает весьма весомое пожертвование богине, — кислым тоном произнёс Феликс.

Похоже, политическое влияние распространяется даже на предположительно независимых и альтруистических сестёр Шаллии, заботящихся о бедных и слабых. Он не знал, почему осознание сего вызвало у него чувство удивления и разочарования, но так уж случилось. Женщина почувствовала изменение в его тоне, и её лицо слегка утратило приветливость.

— Могу я на него взглянуть? — выдавив улыбку, спросил Феликс.

Лучше не раздражать жриц. Может так случиться, что твоя собственная жизнь будет зависеть от их помощи. Похоже, их травы и молитвы помогли и от его собственной болезни. Даже если он и не выздоровел окончательно, то чувствовал себя намного лучше.

— Если пожелаете, но тихонько. Он спит, и для выздоровления ему необходим покой. И прикрывайте рот платком. Будет ужасно, если мы его потеряем из — за вашей простуды, когда он только оправился от собственного недуга.

Феликс кивнул и настолько тихо, насколькосмог, прошёл в больничную палату. Тут пахло мятой, камфарой и другими травами, которые он помнил по своему детству, когда навещал мать во время её длительной болезни.

Феликс был потрясён. Макс всегда был сильным, энергичным мужчиной. Сейчас он выглядел бледным и истощённым, словно перенёс чахотку. За столь короткое время изменения были ужасными. Хоть дыхание у него глубокое и стабильное. Поглядев на настенное изображение голубя, Феликс вознёс молитву Шаллии за её милосердие и спасение волшебника. Не было никакого знака, что молитва услышана богиней.

Феликс повернулся, чтобы уйти, и услышал, как изменилось дыхание мага. Обернувшись, он увидел, что глаза Макса широко раскрыты, вид у них дикий и испуганный. Вытянув слабую руку, маг прошептал единственное слово, от которого холодок побежал по спине Феликса.

— Нагаш, — произнёс Макс и снова потерял сознание.

— Нагаш, — мрачно повторил Готрек.

Одного слова было достаточно, чтобы бросить Феликса в озноб, как от лихорадки, хотя он и находился в тепле таверны, среди сотен выпивающих воинов, окружённый пивным запахом и звуками танцев и пения. Он пытался убедить себя, что это следствие продолжающейся простуды, но на сей раз знал, что лукавит. Имя вызывало образы отдалённых времён, когда тёмные боги бродили по миру и уничтожали целые царства. Даже самая жестокая мать не стала бы этим именем стращать своё крайне непослушное дитя.

— Имя, явно сулящее несчастья, — произнёс Иван Петрович, залпом опрокидывая очередной стакан водки. Его рука дрожала.

— Снорри оно не нравится, — заявил Снорри, и на сей раз Феликс был с ним полностью согласен.

— Итак, человечий отпрыск, наш волшебник полагает, что талисман как — то связан с Великим некромантом?

— Мы как бы это не обсуждали. Макс произнёс единственное слово, прежде чем снова впасть в забытье. Хотя, сие объясняет, почему Кригер так старался заполучить талисман.

Феликс подумал над этим, сделав очередной глоток водки. Огненная жидкость согрела его желудок, но не смогла выгнать холод из сердца. «Великий некромант, — подумал он. — Существо, с которым ещё до основания Империи сражался человек — бог Сигмар, которое, если верить мрачным легендам, несло ответственность за истребление целой нации на заре мира. По общему мнению, Нагаш был величайшим волшебником, которого только знал мир, некромантом, которому были подвластны тёмные тайны жизни и смерти. Кто знает, что за инструмент абсолютного зла он был способен изготовить? Что бы это ни было, сейчас оно в руках Адольфуса Кригера, если это его настоящее имя. Как и Ульрика».

Феликсу не хотелось думать об этом. Он и так долгое время гнал из своей больной головы мысль о том, что Кригер кровосос, убивший тех женщин.

Ягер вздрогнул. Только этого им не хватало. Ульрика похищена, Макс в коме, орды Хаоса на марше, а теперь ещё и древний артефакт попал в руки сумасшедшего чародея. Куда уж хуже?

Адольфус чувствовал себя лучше. Была ночь и его кожа начала излечиваться. Зловещий лунный свет придал покрытому снегом ландшафту призрачную красоту, и вызвал у Кригера потребность поохотиться. Из окна охотничьего домика он наблюдал, как приближается толстяк Осрик со своими людьми. Там было множество саней с телохранителями. Острые глаза Кригера различили закутанных в тяжёлые шкуры мужчин и женщин. Вне всякого сомнения, они не встретили препятствий при выезде за городские ворота. В конце концов, они группа известных местных аристократов, и если уж им взбрело в голову отправиться на охоту, то ни один стражник возражать не собирался.

Адольфус видел с ними Ульрику, склонившую голову на жирное плечо Осрика. Она ещё не пришла в себя после поцелуя, который он даровал ей прошлой ночью. Кригеру не терпелось отведать очередной глоток её крови. Похоже, план сработал. Теперь все они за городом, и приготовления для путешествия в Сильванию сделаны. Его свита позаботилась о том, чтобы снабдить его, Роча и девушку всем необходимым для путешествия. Скоро все они будут готовы отправиться.

Кригер сжал талисман. Теперь тот висел на его шее. Адольфус что — то чувствовал в нём, что — то, откликавшееся на его присутствие. Он сжал его в руке лишь для того, чтобы ощутить пальцами холодную поверхность камня. Это была гипнотизирующая вещь, по крайней мере, для его сородичей, что и делало её столь опасной.

Как только он вернётся на свою вторую родину, талисман даст ему немыслимую власть над аристократами ночи. Он станет истинным повелителем вампиров, чьё правление будет длиться вечно.

Время пойти и встретить девушку. Возможно, она докажет, что является той единственной.

(обратно) (обратно)

Книга вторая. Сильвания

«Зима — не время для путешествий по Кислеву. Снег, волки, бесконечная скукота передвижения на санях сделали это путешествие гораздо худшим, чем мои прежние совместные походы с Истребителем. Прибавьте сюда ещё и болезнь, продолжавшую донимать меня, и постоянную мрачность моих спутников. Тем не менее, испытав то, что случилось по достижению нами места назначения, я бы лучше проделал сотню поездок по ледяным пустошам Кислева, чем то единственное путешествие через суровые сосновые леса Сильвании»

„Мои странствия с Готреком“ Том IV Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Глава пятая

— Как долго я был… болен? — спросил Макс Шрейбер.

Он чувствовал слабость, а в мозгу засел страх, которого ранее там не было. Маг поднял руку. Она больше напоминала когтистую лапу, лишь мышцы да кости. Длинные и неостриженные ногти. Кожа казалась почти прозрачной. Движение руки потребовало больших усилий.

— Три дня, — ответил Феликс Ягер.

Макс присел на кровати и сфокусировал взгляд на поэте — бунтовщике. Феликс тоже выглядел неважно. Красные глаза, лохматый и небритый. Со своего ложа Макс чувствовал исходящую от него вонь, смесь дешёвой выпивки и нестиранной одежды. Прикрыв рот кулаком, Феликс разразился сухим кашлем. Макс попробовал улыбнуться. У него возникло ощущение, что от подобных усилий кожа на лице может потрескаться.

— Как я вижу, ты всё это время пьянствовал.

— Почти угадал, — ответил Феликс.

Голос у него был невесёлый, а выглядел он и того мрачнее. Глаза были какими — то дикими, чего раньше не замечалось. Он выглядел скорее, как Истребитель, чем был похож на прежнего любезного человека.

Сидение истощило силы Макса. Он позволил себе откинуться обратно на кровать и уставился в потолок. Тот был белёным. В комнате пахло мятой и целебными травами. Стены тоже были белыми. Краем глаза он заметил изображение голубя.

— Не хочу показаться банальным, но где я? — поинтересовался Макс. Он догадывался, каков окажется ответ, но хотел удостовериться.

— В хосписе храма Шаллии.

— Я был настолько плох?

— Да.

Макс сделал глубокий выдох и попробовал собраться с мыслями. Последнее, что он помнил — это дом дворянина Андриева. Нет. Он что — то изучал, талисман. А потом его воспоминания… путались. Он помнил кошмары: скелета — великана с мёртвым и ужасающим лицом, скалящиеся зубы, отваливающуюся с лица плоть, и глаза, бывшие лужицами зеленоватой разлагающейся слизи. Помнил странные видения: пустыня и огромная чёрная пирамида; войны, в которых мертвецы сражались с живыми; бледные аристократы, пьющие кровь из бронзовых кубков и пользующиеся чёрной магией для продления своих неестественно долгих жизней. Макс полагал, что его знания помогут ему опознать ту фигуру и ту далёкую пустынную и мёртвую страну. Но ему не хотелось. Он обнаружил, что мысли уклоняются от тех воспоминаний. Там таились вещи, с которыми он не был готов разобраться сейчас. А возможно, никогда.

Протянув руку, Макс ощупал своё лицо. Длинная нестриженая борода. Ввалившиеся щёки. Он приложил руку к сердцу. Оно по — прежнему билось. Он почему — то боялся, что будет не так.

— Ты похож на человека, увидевшего привидение, — заметил Феликс.

— В некотором смысле, так и есть.

— Ты бредил, когда был болен. Постоянно называл одно имя.

Макс мог предположить, что это было за имя. Ему не хотелось, чтобы Феликс называл его, напоминая о том, что магу довелось увидеть. Но тот не остановился.

— Нагаш.

Макс напрягся. Он понимал, что рано или поздно придётся с этим столкнуться. Не будь у него сильной воли, он бы не стал искусным волшебником. Шрейбер заставил себя дышать нормально и контролировать сердцебиение, не обращая внимания на выступивший на лбу холодный пот.

— Да, — подтвердил он через какое — то время. — Нагаш.

Воспоминания вернулись. Талисман содержал столь много скрытой энергии, сплетённой с такой ловкостью и искусством, что Макс по — прежнему не мог до конца поверить. Предмет имел защиту как раз от такого обследования, которое проводил Макс, и тот угодил в ловушку. Чудо, что он вообще остался жив. Чародей предположил, что был на грани. Нагашу явно пришлось потрудиться, чтобы сохранить свои секреты, но сие было понятно. Великий некромант был далеко не единственным чародеем, пытавшимся утаить свои секреты от прочих магов. Просто его защитные заклинания оказались куда эффективнее большинства. И хотя за миг до атаки Макс умудрился оградить себя от основного удара, та всё равно преодолела его защиту. Шрейбер понимал, что теперь ему потребуется время: оценить ущерб; удостовериться, что мысли не искажены, что воспоминания цельны, что его навыки…

Он инстинктивно потянулся к ветрам магии. Энергия текла. Он зачерпнул из потока и попытался сплести нечто пробное, а затем высвободил энергию, обнаружив, насколько слабым стал. «По крайней мере, я могу применять магию, — подумал Макс. — Мои навыки никуда не пропали».

Макс заметил, что Феликс вытаращил на него глаза, положив руку на рукоять меча.

— Что такое?

— Твои глаза засияли, и ты резко сел. По твоему взгляду показалось, что ты можешь наброситься на меня.

— Нет. Я лишь пробовал убедиться, что… что по — прежнему способен пользоваться магией.

Феликс кивнул, хотя по выражению его лица было очевидно, что он всё ещё не понимает.

— Что сделал Нагаш с Глазом Кхемри?

— Он его создатель. Он сделал его давным — давно с определённой целью. По крайней мере, мне удалось это выяснить до того, как сработала ловушка.

— И для чего он нужен?

Макс задумался. Он был уверен, что знал предназначение Глаза, но теперь это знание скрывалось в его мозгу под грузом страшных видений и картин. Со временем он сможет всё сложить воедино. Со временем он вспомнит. По крайней мере, Макс надеялся.

— Я пока не знаю.

— Пока?

В настоящий момент Максу не хотелось объяснять Феликсу ситуацию в целом.

— Мои мысли всё ещё немного путаются. Знание придёт.

Его посетила другая мысль:

— Где Ульрика?

Реакция Феликса его удивила. Даже порази он юношу магическим разрядом, тот вряд ли бы выглядел более страдающим. Внезапно до мага дошло, что пьянство Феликса может оказаться небеспричинным, как и тихий нерешительный голос.

— Она ведь не мертва? Что случилось? Что произошло в особняке Андриева?

Феликс стал рассказывать. Макс слушал. Услышанное его не порадовало. Когда Феликс закончил, маг посмотрел по сторонам.

— Где моя одежда? Я должен встать на ноги. Мы должны её отыскать.

Феликс насмешливо усмехнулся:

— Как? Мы с Готреком сбились с ног, разыскивая её. Мы обошли весь город, осмотрели каждое кладбище и проверили каждый слух о присутствии чародея. Ничего. Иван Петрович со своими людьми прочесал местность вокруг города. Ничего. Князь передал описание Кригера и Ульрики страже каждых ворот. И знаешь что? Ничего.

Максу не понравился тон и внешний вид Феликса.

— Стало быть, потом ты обследовал каждую таверну и каждый стакан до донышка, дабы убедиться, что её там нет? — злобно осведомился маг.

Феликс так сжал рукоять меча, что пальцы побелели, но затем на его лице появилось виноватое выражение.

— Я больше ничего не смог придумать. Я попробовал всё, что пришло в голову, и ничего не сработало. Я надеялся, что ты сможешь что — нибудь сделать, когда поправишься. По этой причине я жду здесь.

В голосе Феликса столь явно слышалась боль, что Макс сжалился над ним:

— Ты поступил правильно. Я смогу её отыскать. Надеюсь, что смогу, по крайней мере.

— Как? C помощью магии?

— Да.

— Значит ты куда лучше, чем половина прорицателей этого города.

— У меня есть перед ними преимущество.

— Какое?

— Перед тем как приступить к изучению талисмана, я наложил на него заклинание местонахождения. Если повезёт, и оно всё ещё держится, я смогу проследить талисман.

— Значит, ты можешь отыскать амулет. Сие не означает, что ты можешь найти Ульрику.

— Феликс, не тупи. Кригер через многое прошёл, чтобы заполучить талисман. Сомневаюсь, что просто для того, чтобы его выбросить. Особенно, если талисман настолько могущественен, как я полагаю. Ни один чёрный маг не откажется сохранить талисман и попытаться его использовать. Если я смогу отыскать амулет, то смогу найти и Кригера, а когда я найду Кригера, мы сможем разыскать Ульрику.

— Если она ещё жива. Если он не принёс её в жертву какому — нибудь тёмному божеству. Если…

Макс оборвал Феликса взмахом руки, хотя от его слов сердце мага едва не замерло от страха. Ульрика должна быть жива. Она не может умереть. Макс любит её и не позволит такому произойти. По правде говоря, все шансы за то, что опасения Феликса верны, но Макс даже не позволял себе раздумывать над такой вероятностью.

— Держи себя в руках, парень. Если мы его разыщем, и Ульрика будет жива — мы её освободим. Если же она умерла… — от этих слов у Макса пересохло во рту, а язык словно не желал двигаться. Он заставил себя продолжить, — Если она умерла, я отомщу Кригеру и всем, кто может быть с ним связан.

Феликс выпрямился, и дикий блеск в его глазах немного поугас. Он убрал руку с меча и провёл ей по подбородку, словно впервые обнаружив, насколько отросла его щетина.

— Когда мы сможем приступить? — спросил он.

— Сразу, как я выберусь из этой постели. И, Феликс…

— Что?

— Иди отдохни. Ты ужасно выглядишь.

— Ты уверен, что это сработает? — в сотый раз спросил Иван Петрович Страгов.

Макс издал вздох раздражения и снова уставился на городские стены. Феликсу было заметно, что маг всё ещё слаб. Он держится только лишь на силе воли, а постоянные придирки боярина Пограничья лишь сильнее утомляют его.

— Если не доверяешь моей магии, то ты волен собрать своих людей и скакать в любом тебе угодном направлении, — произнёс волшебник. По тону было очевидно, что его терпение иссякло. Мгновение казалось, что старик так и поступит. Беспокойство о судьбе дочери сделало его гораздо несдержаннее, чем обычно, хотя он и раньше не отличался терпеливостью.

— Я убеждён, что Макс более чем способен отыскать твою дочь, — дипломатично заявил Феликс.

Феликс хотел, чтобы старик и его два десятка всадников оставались с ними. Скакать по Кислеву в разгар зимы и в лучшие времена было скверной идеей. А сейчас, когда на марше орда Хаоса, да и скавены могут оказаться в окрестностях, это практически было самоубийством. Готреку и Снорри сие бы замечательно подошло, но Феликс собирался выжить, чтобы освободить Ульрику, а двадцать закалённых ветеранов северных пустошей во главе с отважным командиром значительно повышали его шансы.

Иван мгновение постоял, а затем от всего сердца так хлопнул Макса по спине, что тот закашлялся.

— Я не хотел тебя обидеть, друг мой Макс, я лишь…

На Макса было жалко смотреть, он изнурённо улыбнулся боярину и произнёс:

— Я понимаю. Мы все тоже за неё беспокоимся.

Феликс посмотрел на их небольшой отряд. При каждом всаднике находилась пара дополнительных пони. Трое саней — для провианта, для Макса и для гномов. Все сани были под завязку загружены провизией и зерном. Феликс надеялся, что запасов окажется достаточно. Не единожды у него появлялось желание узнать, когда вернётся Малакай Макайссон на „Духе Грунгни“, если вообще вернётся. Об огромном воздушном корабле давно не приходили вести, а они более не могли ждать. Когда Феликс последний раз видел инженера — Истребителя, тот что — то бормотал про ремонт у Железной башни. Если бы сейчас он находился здесь, их задача оказалась бы гораздо проще.

Готрек и Снорри с подозрением косились на пони. Оба гнома полагали, что лошади годятся лишь на мясо, но даже им был очевиден смысл передвижения на санях в такую погоду. Феликс лишь надеялся, что животные способны переносить холод лучше него самого. Даже под двумя слоями одежд и толстым плащом с рукавицами он чувствовал, что замерзает. Хотелось бы ему оказаться в „Белом кабане“, согревать руки у огня да попивать горячее вино со специями. Неделями донимавшая его простуда возвратилась во время его пьяного кутежа, и, похоже, особо не помогли ни травы жриц, ни заклинания Макса. Он лишь надеялся, что не станет хуже.

— Пора ехать, — заявил Готрек, вскарабкиваясь на сани позади Феликса и бросая на пони грозные взгляды.

Если бы животные умели распознавать убийственные взгляды, они бы поняли, что стоит вести себя получше. Снорри забрался позади Макса. Сам Иван сел за поводья в третьих санях. Всадники растянулись в походный строй. Пара разведчиков поехала вперёд, две пары прикрывали фланги, замыкающий приглядывал за хвостом процессии. Остальные скакали перед санями колонной по двое.

Снег хрустел под копытами и шуршал под полозьями. Феликс натянул поводья, и сани резко дернулись вперёд. Они уезжали. А далеко позади постепенно скрывались с глаз золотые купола башен Праага.

Макс закрыл глаза и снова призвал заклинание поиска. Потоки магии вошли в него и укрепили длинные тонкие узы, связывающие мага с Глазом Кхемри. Это было похоже на необычайно длинный и прочный канат, связывающий его и талисман. Макс не мог точно определить расстояние, но знал, что оно велико, и им предстоит двигаться на юго — запад.

Оставалась надежда, что подобравшись ближе, он сможет выяснить больше, но сейчас и этого было достаточно. Ему повезло, что слабая связь сохранилась даже на столь дальнем расстоянии. Чёрт, да он счастливчик, потому как пережил встречу с ловушками, оставленными Великим некромантом.

За последние несколько дней Макс часто размышлял над этим. Он по — прежнему способен призывать силы. Его память и навыки более — менее не затронуты. Он не смог обнаружить никакого вреда для собственной души, который могла бы нанести неудержимая волна чёрной магии. Само по себе сие мало значило. Любое заклинание, способное искажать его мысли, может заодно и препятствовать попыткам своего обнаружения. Макс понимал, что на подобное способен лишь чародей выдающихся способностей и силы. Несколько дней назад он вообще не верил, что подобное возможно. Теперь Макс знал, что ошибался. Только лишь по плетению, что Нагаш оставил на Глазе Кхемри, Макс понял, что тот на подобное способен. Мужчина, или то, кем он стал, обладал почти божественной силой.

«Как такое возможно? — гадал Макс. — Как смог какой бы то ни было из чародеев обрести подобное могущество? Возможно, на заре мира магическая энергия была куда более обильной. Может быть, Нагаш жил в то время, когда волны тёмной магической энергии поднимались до высот, о которых в нынешнее время и не мечтали. Возможно, подобное происходит и сейчас, раз Пустоши Хаоса расширяются, и армии Тёмных сил двигаются на юг».

Либо Великий некромант попросту с рождения обладал мощью далеко превосходящей силы любого современного волшебника. Такое возможно. Все чародеи различны по силе и потенциалу. Макс знавал людей, вдвое превосходящих его возрастом и опытом, однако не обладавших и десятой долей его нынешних сил. Макс знавал учеников, которые при должной практике могли, как он полагал, силой его превзойти. По крайней мере, сейчас он в это верил.

Столкновение с защитой, которую Нагаш установил на Глаз Кхемри, наполнило Макса сомнениями. За всю свою жизнь он никогда не встречался с работой чародея, настолько его превосходящего. Колдуны, что творили заклинания для орды Хаоса во время осады, были посильнее Макса, но ему, по крайней мере, было понятно, чем они занимаются. И он знал, что силой они частично обязаны тому огромному потоку чёрной магии, из которого её черпали. А тот серый провидец скавенов стал более могущественным благодаря использованию искривляющего камня, что придал ему сил, однако Макс сомневался, что тот действительно оказался бы более сильным или искусным, дойди дело до применения магии.

Но Нагаш в чём — то был абсолютно иным. Макс никогда ранее не встречал ни столь утончённого мастерства, с помощью которого были наложены чары на талисман, ни столь огромной естественной силы, отголоски которой просуществовали три тысячелетия. Наткнувшись на защитное заклинание в Глазу Кхемри, он столкнулся с работой существа, настолько его превосходящего, насколько он сам превосходил любого обычного человека, если дело шло о магии. Макс понимал, что никогда не сравнится с этим существом, как бы прилежно он ни учился и какие бы значительные силы ни приобрёл.

Произошедшее с ним оставило после себя не только ужасные видения и кошмары. Был нанесён вред его самоуважению, уверенности в собственных силах, и Макс понимал, что для чародея сие может оказаться смертельным. Столь много в чародействе зависит исключительно от силы воли, и всё ослабляющее волю уменьшает твои способности. Небольшая ошибка при сотворении опасного заклинания может привести к смертельному исходу. Макс слышал, что подобное случалось. Итог оказывался печальным как для самого мага, так и для окружающих. Макс понимал, что на данный момент не может себе позволить подобных ошибок. На кону жизнь Ульрики.

Шрейбер гадал, не может ли появившееся чувство уничижения являться неким последствием защиты талисмана. Порождение сомнений в собственных силах могло явиться весьма изысканным способом уничтожения чародея — неприятеля. Шрейбер сомневался, что Нагаш прибёг бы к такой изысканности, но не подвергал сомнению способность Великого некроманта совершить подобное. Зачем он скрыл энергию внутри талисмана? Зачем снабдил его такой защитой?

На последний вопрос Макс хотя бы мог ответить. Он достаточно над ним размышлял. Чародей вроде Нагаша должен иметь множество недоброжелателей, и стремление защитить свою работу от попадания в руки врагов обусловлено простым здравым смыслом. Мысли о врагах вызвали очередной водоворот хаотических кошмаров и видений в мозгу Макса. Он снова увидел тех бледных аристократов — кровососов, и понял, что талисман каким — то образом воздействует на них — но каким? Макс мог лишь надеяться, что беспорядок в его разуме, вызванный талисманом, вскоре уляжется, и он сможет извлечь здравый смысл из того безумного сплетения странных мыслей. Он твердил себе, что от этого зависит жизнь Ульрики. И, что немаловажно, от этого зависит и его собственная жизнь, причём разными способами. Он должен знать, с чем они столкнутся, когда настигнут, наконец, Адольфуса Кригера. Ему следует начать с восстановления уверенности в собственных силах.

«Думай, — твердил Макс себе. — Найди положительные стороны. Изучи полученный опыт и воспользуйся им для того, чтобы стать лучшим человеком и лучшим чародеем. Ты всегда знал, что существуют более могущественные маги, чем ты. Сие ни в коей мере не умаляет твоих достижений. С полученным тобой даром ты сделал всё, что в твоих силах. Ты выжил после случившегося, и оно тебя не сломило. Ты кое — что узнал. Мог бы прожить и без этого знания, но так уж получилось. Много ли людей может похвастаться тем, что заглянули прямо в мысли Великого некроманта? Многие ли пережили удар одного из его заклинаний?»

Неторопливо, понемногу Макс одерживал верх над собственными сомнениями. Он понимал, что снова обрести себя — процесс длительный, однако уже сделал первый шаг. Шрейбер лишь надеялся, что будет готов встретиться лицом к лицу с тем чёрным магом, когда придёт время. Пока его мысли неслись кувырком, ему пришла в голову более пугающая возможность.

Он сам заставил ловушку сработать, приняв на себя основной её удар. Восстановится ли заклинание? Или у Кригера уже не возникнет проблем настроиться на амулет? Макса посетила ещё одна мысль. Защита амулета сработала лишь после того, как он попытался проанализировать его устройство. Возможно, талисман предназначен для применения и имеет некое зловещее и тайное предназначение, которое Великий некромант пожелал утаить. На мгновение Макс почти почувствовал, как из далёкого прошлого тянется огромная мёртвая рука, чтобы повлиять на судьбы смертных.

Он вздрогнул и призадумался, окажут ли они Адольфусу Кригеру услугу, убив его, или же нет?

Иван Петрович Страгов сжимал поводья саней в руках, что стали неуклюжими из — за надетых меховых рукавиц. Падал снег, занося следы конских копыт и приглушая позвякивание упряжи. Ветер покалывал кожу. Повсюду над дорогой нависал сосновый лес. Он слышал, как позади скользят по снегу остальные сани.

Он проклинал погоду. Он проклинал человека, который похитил его дочь, но больше всего он проклинал себя. Его не оказалось рядом, когда дочь в нём нуждалась. Пока какой — то помешанный чародей уносил его дочь, Иван развлекался на княжеском пиру. Он баловал Ульрику самым бессовестным образом с самого момента ранней смерти её матери, позволял делать почти всё, что ей захочется, даже спутаться с тем молодым иноземцем Феликсом Ягером, вместо того, чтобы держать в безопасности дома.

Только теперь уже нет дома. Месяцы назад его усадьба была практически уничтожена нападением скавенов, а то, что осталось, вне всякого сомнения, обращено в развалины наступающей ордой Хаоса. Все его смутные надежды о спокойной старости в окружении внуков теперь пошли прахом. Он ощущал необычную тревогу и неуверенность. Прошедшие месяцы партизанских действий и стремительных передвижений с созванным войском дали ему понять, что он уже далеко не молод. Он старый толстый старик, привыкший к комфорту и изнеженный хорошей жизнью. Огромные волевые усилия потребовались, чтобы держаться наравне с более молодыми воинами из его отряда, не показывая своего отчаяния и усталости. А сейчас их потребуется куда больше.

Страгов старался убедить себя, что Ульрика отважная и находчивая молодая женщина, обученная владению оружием не хуже, чем любой из его бойцов. Без толку. Он мог лишь молиться и надеяться, что дочь по — прежнему жива, а не принесена в жертву какому — нибудь тёмному божеству. Он мог лишь надеяться, что Макс Шрейбер разбирается в том, что он делает. Иван правил санями, снедаемый чувством вины и тревоги, и его думы были столь же гнетущими, как погода и безрадостный окружающий ландшафт.

Адольфус Кригер осмотрел внутреннее убранство кареты. Здесь было комфортно. Роскошные кожаные сидения, полно места и для него, и для девушки. Карета была сделана для Осрика лучшим мастером в Кислеве, и качество ощущалось. Роскошная карета на полозьях — забава для богатого человека. Хотя, в стране, где зима длится шесть месяцев и большую часть времени земля покрыта снегом, владение таким экипажем имеет больше смысла, чем обычной каретой. В любом случае, каковы бы ни были причины, Адольфус был рад, что Осрик побаловал себя сим экипажем.

Девушка бросила на него сердитый взгляд. Вид у неё был бледный, истощённый и дерзкий. Она не понимает, что с ней произошло. Немногие смертные способны понять последствия тёмного поцелуя. Она с ними боролась. «Это замечательно, — подумал Адольфус. — Мне доставит удовольствие сломить её волю». Он улыбнулся ей, не показывая зубов.

— Признайся, — вкрадчиво произнёс он. — Тебе же это нравится. Прошлой ночью ты подставила свою шею даже раньше, чем я попросил.

То было не совсем так, но довольно близко к правде. Она не сильно сопротивлялась, когда Адольфус её обнял. Он знал, что большинство смертных испытывают удовольствие, когда пьют их кровь. Это ни с чем не сравнимый экстаз. Привыкнув к нему однажды, они пойдут на всё, чтобы испытать его снова, даже если при этом погибнут. Как часто и происходило.

Девушка пристально глядела на него, не желая признавать, что в его словах скрывается хотя бы крупица истины, не желая даже себе признаться, что такое возможно. И всё — таки он прав. Постепенно это знание уже невозможно будет отрицать. Постепенно она преодолеет свой страх, отвращение и отрицание. И зародившееся зерно сомнения преодолеет её сопротивление, когда она поймёт, что более не может доверять своим суждениям, своим прежним моральным принципам. На протяжении столетий Кригер наблюдал подобное неоднократно. Начавшись, процесс становится необратимым, если только Адольфус сам не решит остановить его.

Он раскрыл свою книгу, старую потрёпанную пергаментную копию „Пророчеств Носферату“ в переплёте из человеческой кожи. Она раскрылась на главе, содержащей предсказания о наступлении Кровавого века. Вполне очевидно, что налицо все признаки. Армии зверья на марше. Голодная луна пожирает небеса. Горят города людей. А теперь Бледный принц обрёл Глаз Великого Неживого. Вот он, сверкает на его горле. Он ощущал неуловимую мощь предмета. Краем глаза Адольфус уловил внезапное движение.

Со скоростью змеи девушка потянулась к своему кинжалу. Адольфус улыбнулся. Он ожидал этого. То была одна из причин, по которой он оставил ей оружие. Она очень быстра. Будь Кригер смертным, кинжал пронзил бы сердце быстрее, чем он смог отреагировать. Но он не был смертным. Адольфус поймал её запястье и почти нежно отвёл её руку. Давление было столь же неодолимым, как и деликатным. Через мгновения он заставил её вложить оружие в ножны. Книга упала ему на колени.

— Спокойнее, спокойнее, моя милая, — насмешливо произнёс он, снова схватив Ульрику за запястье, когда та попыталась его ударить.

Она должна усвоить, что тут она беззащитна, помешать ему не в её силах. Сначала она усвоит это на физическом уровне, а затем, неизбежно, сердцем и душой.

— Кровосос, — злобно произнесла она, отвернулась и уставилась в окно.

Адольфус видел два крошечных прокола на её шее. Он нашёл сие зрелище необычно возбуждающим и почувствовал потребность вновь отведать её крови. Кригер подавил желание, хоть сие было непросто — было в крови девушки что — то такое, что доставляло ему большое удовольствие. Возможно поэтому он потратил на неё так много часов своего бодрствования, исподволь выспрашивая про её спутников. Кригер был доволен, что смог преодолеть искушение. С увеличением расстояния между ними и Праагом, внутренний зверь тревожил его всё меньше. А возможно, сказывалось удаление от севера. Как бы то ни было, сие не имеет значения — важно то, что его самоконтроль восстанавливается.

— Я такой, — подтвердил он, приправив свои слова толикой гордости, — и быть таким неплохо. Я прожил столетия и видел такие чудеса, что превосходят твоё воображение.

— Эти столетия тебе достались ценой крови невинных.

Кригер рассмеялся:

— Большинство отдалось мне вполне добровольно, как скоро произойдёт и с тобой.

— Никогда, — ответила Ульрика с уверенностью в голосе. — Я скорее умру.

— О, не будь столь мелодраматичной. Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. В конце концов, в могиле ты проведёшь много времени. Так зачем туда торопиться? Спешишь дать червям возможность выесть твои прекрасные глаза, а личинкам ползать по твоим полным и чувственным губам?

На какое — то время она замолчала, а затем спросила:

— А что знаешь о смерти ты? О настоящей смерти? О вечном покое? Ты ходячий труп, чьё существование поддерживается кровью живущих.

Стало быть, она всё же выбрала тяжёлый путь. Хорошо. Борьба всегда делает вещи более интересными. Сломить её волю — чем не занятие, пока он доберётся до замка и сможет настроить талисман?

— Я знаю достаточно, дабы понять, что подобный опыт я предпочёл бы не получить.

— Это не ответ.

— А чего ты от меня ожидала? Я не священник, чтобы со знанием дела рассуждать о вещах, которые никогда не видел, или говорить о мирах, в которых никогда не бывал. Зачем мне лгать?

Адольфус подозревал, что теперь привлёк её внимание. Его слова звучали искренне, и хотя Кригер был способен мастерски имитировать искренность по своему желанию, в данном случае он так не поступил. В этом не было необходимости. Он всего лишь обратился к собственным страхам и сомнениям, что чувствуют все смертные, которые испытывал и он, будучи смертным, и время от времени испытывает даже сейчас.

— Ты говоришь, что священники лгут? Что Книга Морра не истинна? Что слова о богах лживы?

Вытянув руку, он взял её за щёки и мягко, но настойчиво повернул голову Ульрики так, чтобы она смотрела ему в глаза.

— Красавица, а ты когда — нибудь разговаривала с богом?

— Я молилась.

— И бог когда — нибудь тебе ответил?

— Мои молитвы были услышаны.

— Я имею в виду не то, что ты получила на свои просьбы, или думаешь, что на них получила. Я имел в виду — говорил ли когда — нибудь бог с тобой напрямую?

Адольфус заметил, что сейчас её дыхание участилось. Её глаза с вызовом встретили его взгляд.

— Нет. Разумеется, нет.

— И всё же ты добровольно принимаешь на веру слова священников, которые утверждают, что говорят истину. Ты добровольно веришь в существ, которых никогда не видела.

— Я никогда не видела Альтдорф, однако знаю, что он существует.

— Если пожелаешь, ты можешь отправиться в Альтдорф, но можешь ли ты разговаривать с богами твоих священников?

— Священники творили чудеса от имени своих богов.

— Мы оба верим в магию. Я полагаю, тебе знаком волшебник. Уверен, что он сможет повторить результаты большинства тех чудес. И кто сказал, что священники сами не являются просто чародеями?

Молчание. Он не стал его нарушать и насмешливо улыбнулся Ульрике. Та не уклонилась от его взгляда. Кригер решил удивить девушку.

— Я верю, что боги существуют. И видел тому немало доказательств. Я лишь не верю, что они таковы, как говорят священники.

— Ты видел доказательства?

— Как и ты, если подумать. Лишь глупец может отрицать существование Повелителей Хаоса, увидев орду хаоситов.

— А как насчёт наших богов?

— Твоих богов, я полагаю?

— Если так тебе угодно.

— Я верю, что существует нечто, но не думаю, что они такие, каковыми считают их смертные.

Она отказалась от ничьей и продолжила:

— Я думаю, что боги — существа, столь же отличающиеся от обычного смертного, как тот отличается от собаки. Как думаешь, когда собака смотрит на тебя, понимает ли она, что происходит в твоём разуме?

— Мой старый пёс понимал.

— Мог он понять поэзию?

— Не вижу, какое отношение это имеет к делу.

— Я имею в виду, что существуют материи, которые ты способен понять и уразуметь, на что собака не способна, даже если она отлично распознаёт твои эмоции и настроение. Думаю, что боги подобны таким существам.

— Полагаю, они взирают на смертных свысока и забавляются. В конце концов, у них впереди уйма времени и знания, значительно превосходящие твои.

— Полагаю, что ты переносишь на богов своё собственное восприятие. Ты не более способен их понять, чем, по твоему мнению, понимаю я.

Адольфус поглядел на Ульрику, удивлённый, насколько проницательным оказался довод. Девушка явно сообразительна. Отлично, она составит замечательную компанию в этом скучном путешествии. Адольфус уже начал скучать в компании Осрика и прочих членов свиты. Раболепное почтение и преданность начинает вгонять в тоску, как и любое излишество со временем. Разве что за исключением крови.

Теперь, когда непосредственная угроза отступила, Адольфусу скорее не хватало вероятности того, что могут объявиться Истребитель и его товарищи. Что добавляло немного изюминки в происходящие события. Однако сказывают, что эти земли опасны. Кригер в некоторой степени ожидал, что до окончания путешествия произойдёт что — нибудь интересное.

— По крайней мере, мы движемся в сторону Империи, — произнёс Феликс, щурясь от снегопада. От ледяного ветра глаза слезились, а слёзы замерзали на щеках. Он был рад, что прикупил дополнительную пару рукавиц перед отбытием из Праага. Феликс опасался, что руки могут примёрзнуть к поводьям, даже несмотря на двойные толстые рукавицы. Всё это усиливало его страдания от простуды. Видимо, пьянствовать на протяжении всех тех ночей в Прааге оказалось не столь хорошей идеей. Он так и не выздоровел.

Готрек ничего не ответил, лишь уставился на снег с таким видом, словно тот был его личным врагом. Его лицо приняло то мрачное выражение, которое всегда сопутствует гномам, когда те вынуждены переносить трудности. Однако Феликс подозревал, что под этой маской Истребитель прячет получаемое наслаждение. Похоже, гномам доставляет удовольствие переносить физические нагрузки. На взгляд Феликса, то была одна из самых малопривлекательных их особенностей. Трудности были тем, без чего бы Феликс с радостью обошёлся в жизни.

Впереди были едва заметны Макс и Снорри, а всадники выглядели лишь тёмными тенями среди снегопада. Феликс недоумевал, как разведчикам вообще удаётся находить путь в таких суровых погодных условиях, но те каким — то образом умудрялись. Он предполагал, что в своём захолустье северного Кислева они привыкли к такой погоде. Они посмеялись над словами Феликса про холодную погоду, заявив, что по сравнению с погодой у них дома, эта напоминает весну. Ягер не был уверен в том, что они пошутили. И подозревал как раз обратное.

Разумеется, кислевиты демонстрировали невероятные способности в отыскании и обустройстве укрытий. Прошлой ночью Иван Петрович даже показывал им, как строить небольшой круглый дом изо льда и снега. Дом оказался удивительно тёплым внутри, гораздо более удобным и менее продуваемым, чем палатки.

Продвигались они медленно. Передвижение через эту часть Кислева в разгар зимы было кошмаром. Если бы не беспокойство за судьбу Ульрики, Феликс умолял бы их повернуть назад. Он был сыт по горло непрекращающимся холодом, пронзительным ветром и отдалённым волчьим воем. Слишком уж это напоминало ему о столкновении с Детьми Ульрика, которое произошло в Империи при схожих обстоятельствах. Трёх таких дней было более чем достаточно на всю жизнь. Хоть он и знал, что сможет вынести гораздо больше. По словам Макса, между ними и талисманом лежит не меньше сотни лиг, и тот продолжал двигаться.

За время продвижения по этим белым пустошам Феликс не раз чувствовал тщетность того, чем они занимаются. Это какое — то безумие — имея лишь слабую надежду на то, что Ульрика жива, гнаться по этим унылым холодным территориям за чародеем, который выехал с большим отрывом.

По крайней мере, он и Макс занимаются именно этим. Феликс был уверен, что Готрек, Снорри и Иван будут преследовать этого Кригера на край земли, чтобы отомстить за её смерть, или, в случае Истребителей, просто сдержать клятву, которую они дали.

Но были и небольшие милости, за которые следовало благодарить Сигмара. Им до сих пор не встретились ни зверолюды, ни воины Хаоса. С воздушного корабля казалось, что местность кишит ими, но на поверхности всё выглядело иначе. В заблуждение вводила скорость передвижения „Духа Грунгни“. На поверхности же ты начинал понимать, насколько огромны и пустынны земли Кислева, и сколь большое расстояние отделяет одно войско от другого.

Феликс гадал, что же произойдёт после того, как они настигнут Кригера и возвратят Ульрику. Опасность не миновала. Зима лишь немного замедлила великое вторжение Хаоса, при этом практически заблокировав любые перемещения со стороны людей. Когда наступит весна, разразится тотальная война таких масштабов, что мир не видел уже два века. Возможно, на фоне всего происходящего попытка спасти единственную женщину выглядит напрасной. Скоро все они, вероятно, будут мертвы. Под Праагом им удалось сдержать и разбить лишь небольшую часть огромнейшей армии. Силы Хаоса выглядят бесконечными, и их демонических повелителей не заботит, сколькими жизнями будет оплачено достижение их целей. Перед лицом подобного противника Феликсу иногда казалось неизбежным и их поражение, и конец мира в руинах и огне.

Но что он может сделать? Лишь то, что считает лучшим. И, по правде говоря, немного огня сейчас бы не помешало, хотя без руин вполне можно и обойтись. Хоть шутка и была плоха, но немного его развеселила, пока через несколько минут холод не стал снова пронимать до костей и не начался сухой кашель.

Сравнительно недавно здесь находилась деревня. А теперь уцелели лишь покрытые сажей развалины нескольких каменных строений. От деревянного частокола остались лишь обугленные пеньки, поднимающиеся из снега. Следы человеческого обиталища были погребены под снежными заносами, равно как и большинство трупов. Феликс почувствовал угрызения совести, словно это его недавние мысли каким — то образом воплотились в жизнь. «Не глупи, — сказал он про себя, — это место уничтожено уже давно». Однако чувство вины осталось и усугубило его уныние.

— Поглядите на это, — позвал следопыт Марек.

Он размахивал чем — то длинным, окрашенным в белый цвет с коричневыми пятнами. Феликс присоединился к Готреку, который направился туда. Там уже оказался Иван Петрович. С небес падали снежные хлопья. За исключением жуткого завывания ветра, над холмистой равниной стояла тишина.

— Что это? — спросил Феликс.

— Человеческая кость, — ответил Готрек, глядя на предмет в руке Марека.

— Бедренная кость, — уточнил Марек. У него было узкое задумчивое лицо, и он редко болтал попусту. — По крайней мере, часть кости. Сломана ради костного мозга.

— Волки? — с надеждой спросил Феликс.

Только лишь слова слетели с губ Марека, в мозгу Ягера возникли более ужасные предположения, однако он не желал оказаться тем, кто их озвучит. Волки не нападали на укреплённые деревни и не сжигали их дотла.

— Не, эта расколота вдоль, такое не сделать волчьими зубами. Это сделали люди или кто — то на них похожий.

— Зверолюдова работа, — пробасил Иван Петрович. — На границе я повидал достаточно, чтобы её опознать.

— Они,должно быть, проголодались и остановились перекусить перед долгим маршем, — сказал Готрек.

Взгляд у него стал дикий. Он ненавидел зверолюдов.

К ним присоединился подошедший Макс. Он двигался медленно, словно по — прежнему берёг силы. На его толстые шерстяные одежды был наброшен огромный плащ из медвежьей шкуры. Спрятанные в рукавицы руки сжимали посох.

— Как думаешь, Ульрика и Кригер могли оказаться здесь, когда было совершено нападение? — спросил Феликс, озвучивая вопрос, который занимал все его мысли.

Макс покачал головой.

— Талисман всё ещё движется.

— Его могли забрать зверолюды, — кисло заметил Феликс.

Макс одарил его холодным взглядом.

— В этом месте нет следов магии. Будучи атакован, Кригер бы наверняка воспользовался чёрной магией для самозащиты. И я бы узнал, будь это так. Не думаю, что он находился здесь, когда случилось нападение.

Он говорил столь уверенно, что Феликс не стал возражать. Видимо, ему просто не хотелось рассматривать иные возможности.

— Думаешь, зверолюды где — то поблизости? — спросил Феликс, тревожно поглядев на остальных.

— Нет. Это произошло пару дней назад. Они давно ушли, — заявил Марек.

— Жаль, — пробурчал Готрек, проводя большим пальцем по лезвию своего топора, на котором остались яркие капли крови.

— Не переживай, Готрек Гурниссон. Прежде, чем мы закончим, для твоего топора найдётся немало работы. Этой зимой все адские орды двинулись в путь.

— Подать — ка их сюда, — заявил Готрек, мрачным взглядом оглядывая лес. — Немного упражнений поможет согреться.

По ночам Адольфус слышал отдалённый вой волков, преследующих жертву. Жертвой был его небольшой караван. В обычных обстоятельствах звери не доставили бы им никаких хлопот, но к волчьему вою примешивались и другие голоса — гоблинов, наездников на волках. «Должно быть, это отчаянные зеленокожие, — подумал он, — раз уж зимой забрались столь глубоко в земли людей. Несомненно, с насиженных мест их согнало передвижение орды Хаоса на юг. От неё, подобно оленю перед загонщиками, бежали не только люди. Ладно же, пусть приходят — скоро они узнают, какой глупостью будет нападать на него».

От крови Ульрики он ощущал безмятежность. Она согревала его, словно некогда отличное вино. Он слышал, что некоторые из Восставших вместе с кровью своих жертв впитывали их память и эмоции, однако до сего момента он никогда ни с чем подобным не сталкивался. Похоже, некоторая часть страстности девушки просочилась и в его вены. Ощущение было странным, хоть и приятным. Сама девушка спала, раскинувшись на кожаном сидении с улыбкой удовлетворения на лице. По опыту Адольфус знал, что проспит она несколько часов. Сейчас он мог чувствовать некоторые из её эмоций. Между ними укреплялись узы крови.

Вздрогнув, сани остановились. В окно постучали, и появилось уродливое лицо Роча, рябое, словно лунная поверхность.

— Хозяин, нас, похоже, преследуют, — сообщил он с таким спокойствием, словно на хвосте у них не висело полсотни голодных зеленокожих. — Мне продолжать движение или предупредить остальных, чтобы готовились к сражению?

— Я не верю, что дело дойдёт до боя, Роч, — заметил Адольфус. — Сомневаюсь, что волки на нас нападут. Уж я эту породу знаю.

Он открыл дверь и спустился в холодный ночной воздух. Он ощущал холод не так, как раньше, и находил уколы ледяного ветра освежающими. Вокруг них деревья были покрыты снегом. Кригер всегда любил снег. У него цвет кости или чистого бумажного листа. Это говорило ему о невинности и возможности начать всё заново. Осрик и прочие аристократы с беспокойством наблюдали за ним их своих саней. У выживших телохранителей был такой вид, словно они ещё не решили, то ли сражаться, то ли убегать. Адольфус одарил их улыбкой, которую они должны были счесть обнадёживающей.

— Не беспокойтесь, мои отважные друзья, — произнёс он. — Я вас защищу.

Он прошёл назад по их следу, пока не оказался между небольшой группой саней и их приближающимися преследователями. Пока ждал, он изучал свои ногти. Под ними была лишь слабая розовая пульсация от крови, что он недавно выпил.

Волчий вой приближался. Хотя звук производила стая, он звучал тоскливо, что говорило о многом. Несмотря на его слова Ульрике о собаках и поэзии, Адольфус чувствовал, что между ним и существами имеются узы. Им, как и ему, знакомо одиночество хищника. Кригер покачал головой. Сейчас не время и не место для подобных мыслей. Должно быть, это действие крови девушки, или близость талисмана.

Внезапно, разбрасывая снег в стороны на бегу, из леса выскочила стая. Огромные существа, далеко превосходящие размерами обычных волков, в белой зимней шкуре, с красными голодными глазами. Существа были прекрасны, а вот их всадники нет.

Размером с крупного десятилетнего мальчишку, они были мельче людей, с зелёной кожей, закутанные в многочисленные шкуры и одежду, что выглядела старыми, разноцветными, сшитыми из кусков лохмотьями. Во рту полно огромных острых зубов. Жёлтые глаза размером с блюдце позволяли им видеть в темноте не хуже Адольфуса. Руки были непропорционально длинны по отношению к туловищу, возможно, раза в полтора длиннее, чем человеческие. В своих грубых больших руках они сжимали копья, луки и ятаганы. Адольфус уверенно направился в их сторону.

Сие их смутило. Не этого они ожидали. Один из гоблинов, более крупный и уродливый, чем остальные, поднял вверх лапу, и неровные ряды всадников остановились. Наездник прицелился из своего короткого лука и выпустил стрелу. Адольфус сделал шаг в сторону, позволив стреле пролететь мимо и удариться в борт стоящей позади кареты. Он сомневался, что стрелы с каменными наконечниками способны причинить ему вред, но били они больно, а боль Адольфусу нравилась не больше, чем кому — либо ещё. Предводитель развернулся и уставился на меньшого гоблина, который сделал выстрел. Почуяв приближающегося Адольфуса и уловив его запах, волки начали попеременно то рычать, то переминаться. Вожак стаи, мощный зверь, следил за ним таким же яростным взглядом, как и предводитель гоблинов.

Адольфус остановился в двадцати шагах от гоблинов. Как он догадывался, сейчас Роч зарядит свой арбалет и прицелится в главного гоблина. Вряд ли сие необходимо, но Кригер полагал, что слуге хоть есть чем заняться. Он сомневался, что от телохранителей будет много проку, если дойдёт до боя, но сие его не беспокоило. Положив руку на эфес меча, он презрительно оглядел волчьих всадников. Те беспокойно заёрзали в сёдлах, не понимая, что им теперь делать, потому как происходящее вышло далеко за рамки их привычного опыта.

— Убирайтесь сейчас, и я позволю вам жить. Или оставайтесь и примите верную смерть, — уверенно произнёс Адольфус, глядя прямо в глаза предводителя.

Он почувствовал, как взгляды встретились, и начался поединок воли. Гоблин был свирепым, тупым, претенциозным и не терпел препятствий. Схватка не была неравной.

Прочие всадники потрясали оружием и выкрикивали угрозы и насмешки на своём грубом гортанном языке. Кригер весьма сомневался, поняли ли они хоть что — то из того, что он сказал. Вести себя подобным образом было для них естественно. Предводитель смотрел на Адольфуса, явно недоумевая, что же происходит. Он чувствовал присутствие магии, которое его нервировало. И его ярость обернулась страхом.

— Убить волшебного человека, — прокричал он, а затем отдал приказ на своём языке.

Волки зарычали и присели перед прыжком. Гоблины взяли копья наперевес, подняли ятаганы. Адольфус пожал плечами. Надежда была слабой, но попробовать стоило. Теперь придётся перейти к альтернативному плану.

Яростно вспыхнувшим взглядом он позволил волкам увидеть скрывающегося в нём зверя, узнать, что перед ними куда более опасный хищник, чем они сами. Перемена была мгновенной. Шерсть на волках встала дыбом, и они съёжились, словно побитые дворняги — хвосты поджаты между лап, пасти распахнуты, языки вывалились. Боевые кличи всадников сменились слабыми испуганными возгласами.

Адольфус потянулся к тёмной магической энергии, струящейся в ночи, и направил свою волю на животных. Возможно, это лишь его воображение, но имея Глаз, теперь это оказалось сделать проще. Он ощутил недолгое сопротивление зверей, но воля его была слишком сильна. За мгновения звери ему подчинились, и Кригер послал свой приказ прямо им в мозг.

Волки почти одновременно встали на дыбы и взбрыкнули, выбросив всадников из сёдел, и накинулись на них, чтобы разорвать глотки. Долгие секунды потребовались гоблинам, чтобы оправиться от потрясения и понять, что происходит. К тому времени уже более половины были мертвы.

Они не собирались сдаваться без боя. Некоторые умудрились остаться в сёдлах. Адольфус увидел, как предводитель наклонился вперёд и кинжалом перерезал горло своему волку. Волчья кровь окрасила снег. Предводитель выкатился из седла и побежал к Адольфусу, сжимая окровавленный кинжал. Кригера едва не рассмешила его безрассудная отвага.

Даже не вынимая меча, он пошёл вперёд, навстречу существу. Поравнявшись с гоблином, он шагнул в сторону и рукой схватил того за горло. Одним рывком он сломал предводителю шею. Хрустнули позвонки. Что — то влажное и липкое скатилось в снег по ноге гоблина. Кригер поднял труп над головой и бросил его в другого сражающегося всадника.

Из — за спины вылетел арбалетный болт, попав в горло ещё одному гоблину. Кригер услышал, как телохранители начали продвигаться вперёд, чтобы принять участие в схватке, что уже казалась выигранной. Для зеленокожих это оказалось последней каплей. За несколько ударов сердца выжившие развернулись и бросились наутёк, однако были настигнуты собственными волками. Через минуту снег окрасился жёлто — зелёной кровью, а все гоблины были мертвы.

Адольфус позволил волкам поесть. Они охотно подчинились. Зима явно оказалась суровой, а бывшие хозяева кормили их скудно. Кригер развернулся и направился к карете. Роч невозмутимо наблюдал за ним. Свита следила за Кригером с выражением, в котором обоготворение было смешано с ужасом. В глазах телохранителей читался страх, когда они расступились, освобождая ему путь.

— Когда мы отправимся дальше, — произнёс Адольфус, — у нас, похоже, будет эскорт.

— Очень хорошо, хозяин, — сказал Роч. — Я подожду, пока ваши новые последователи не закончат трапезу.

— Мне не нравится, как всё это выглядит, — заметил Макс Шрейбер. — Это неестественные следы.

Феликс почувствовал глубоко запрятанное беспокойство. Вокруг них был тёмный и дремучий лес, засыпанный белыми хлопьями. Перед ними же снег был взрыхлён, словно совсем недавно этим путём прошла большая группа людей или других существ. Феликс сильно сомневался, что любой вменяемый или честный человек отправился бы в путешествие по такой погоде без крайне веских причин. С усилением мороза и значительным ухудшением погодных условий, идея отступиться становилась для него всё более привлекательной.

Не то чтобы он не хотел спасти Ульрику. Просто, чем больше времени проходит, тем меньше шансов на то, что она ещё жива. Всё верно, они поклялись отомстить за неё, но насмерть замёрзшие в снегу или потерявшие конечности от обморожения вряд ли способны мстить за кого бы то ни было.

Пока что Феликс держал подобные мысли при себе. Вряд ли они будут тепло восприняты Истребителями, Максом и отцом Ульрики. Одно время они у него самого не находили отклика. Из — за них он был отвратителен сам себе, однако в последнее время подобные мысли всё чаще его посещали. Феликс понимал, что болен — простуда вернулась с осложнениями. Он надеялся, что не подхватил пневмонию.

Феликс пытался убедить себя тем, что ни один герой историй, которые он прочитал в детстве, не отступал из — за того лишь, что страдал от холода, голода, раскалывающейся головной боли или от того, что мысли об очередном обеде вяленой говядиной вызывали у него тошноту. Но дни тянулись, и он замечал, что именно вышеперечисленные вещи сильнее всего его обескураживали.

Феликс мог разобраться с прямой угрозой. Хоть его и не особо привлекала мысль столкнуться с физической опасностью, он знал, что такое происходило ранее, и поведение его было достойным. Медленно, но уверенно его подтачивали разные мелочи: потрескавшиеся губы, бурчащий желудок, непрекращающаяся боль в висках из — за простуды, которая никогда не отступала, несмотря на частые попытки лечения и травяные настои Макса. Феликс лишь чувствовал истощение, словно его жизненные силы высасываются духами зимних лесов. Временами Ягер думал, что даже если они настигнут Кригера, он окажется слишком слаб, чтобы сражаться.

«Чтобы мысленно представить образ подвергающейся опасности Ульрики теперь мне требуется волевое усилие, — подумал Феликс. — Настораживающий факт. Я — то думал, что люблю её. Нет, ты её любил, а теперь серьёзно намереваешься бросить». Очередной обнаруженный им факт, что не всё происходит так, как описано в книгах. Там герои всегда пытаются спасти тех, кто им дорог. Они демонстрируют полную уверенность и невероятную страсть. И никогда не испытывают сомнений или неуверенности в том, что действительно кого — то любят.

Подобные сомнения были для него чем — то обыденным. Иногда, будучи голоден или напуган, испытывая усталость или похмелье, Феликс легко забывал, что любит Ульрику. Он мог легко припомнить все случаи, когда она бранила его, обзывала глупцом или причиняла ему боль. На ум ему пришли все мелкие разногласия, скопившиеся в его памяти. Детлеф Зирк никогда даже не побеспокоился упомянуть о подобном в своих пьесах. Феликс гадал, может в целом свете он такой один, кто чувствует себя подобным образом? Весьма сомнительно.

Затем, когда он уже пришёл к выводу, что все чувства к Ульрике угасли, те странным образом напомнили о себе. Феликс обнаружил, что вспоминает её необычную кислевитскую манеру делать ударение на определённые слоги, её привычку качать головой, но при этом улыбаться, когда он выдаст что — нибудь особенно глупое. Он не понимал, почему именно эти вещи посчитал милыми, так уж получилось само собой. Они лишь являются звеньями цепи, неким образом их связывающей, даже если сам он считает, что ту подточило время, расстояние и чувство голода. Возможно, он никогда так и не будет уверен в своих чувствах к Ульрике, однако знает, что до тех пор, пока она жива, существует и надежда. Если же Ульрика умерла…

«Просто продолжай двигаться, — твердил себе Феликс. — Продолжай идти по следу. Продолжай питаться вызывающими отвращение сухими пайками кислевитов. Продолжай преодолевать болезнь и холод, ворчание гномов, насмешки кислевитов и постоянно озабоченное выражение лица Макса. Просто перетерпи. Так или иначе, пройдёт и это. Однажды, если повезёт, ты с теплотой припомнишь это время, точно так же, как сейчас воспринимаешь некогда перенесённые трудности, оставшиеся далеко позади».

Феликс знал, какие странные фортели выкидывает подчас память, и сие испытание будет вспоминаться со светлой стороны, если ему доведётся его пережить. Он будет помнить их товарищество и совместно перенесённые опасности. Будет вспоминать неожиданные и удивительные красоты, попадающиеся даже в этом захолустье в разгар зимы. Будет вспоминать очаровывающий вид заснеженных лесов, замечаемый лишь походя, пока они бредут по следу. Будет вспоминать ускакавшего в испуге оленя, которого заметил вдали, и как мелькает олений круп, пока тот мощными скачками увеличивает дистанцию. Будет вспоминать и чистый свежий и морозный воздух, звук рассекающих снег полозьев, ржание пони, словно переговаривающихся друг с другом для поднятия духа. Будет вспоминать необычное ощущение спокойствия, когда всадники распевают свои зимние песни, сидя вокруг костра в хижинах, которые вырезают каждый вечер изо льда.

Без непосредственного воздействия ощущений боли и тошноты, беспокойства и страха, происходящие сейчас события отложатся в его памяти, как чудесное путешествие. Разумеется, всё это будет ложью, но обаятельная ложь куда уж лучше, чем реальность. Возможно, подобно всем прочим рассказчикам, он будет распространять эту ложь, заставив всех думать, что происходило нечто удивительное. Но самое странное, он не будет кривить душой, поступая подобным образом, а будет искренне верить в то, что рассказывает.

Марек спешился, чтобы осмотреть следы. Он тщательно их изучил.

— Я полагаю, они не намного нас опередили, — заявил он. — И настроены они враждебно.

— Откуда тебе знать? — спросил Феликс.

— Всё просто. Среди отпечатков ног попадаются следы копыт. Раздвоенных копыт. Подобные следы оставляют только зверолюды. Если повезёт, мы их скоро догоним.

«И причём тут везение?» — подумал Феликс, обхватив руками свою больную голову.

Максу было тревожно. Не от перспективы встречи с неизвестным количеством зверолюдов, но от продолжительности времени, которое займёт преследование. Они уже почти неделю в пути и по — прежнему не приблизились к талисману. Более того, расстояние увеличивается. Кем бы ни был Кригер, он явно знает, как перемещаться по этой местности в зимнее время.

По — своему сие хорошо. Макс убедился, что чёрный маг продолжает двигаться, и его не замедлили встреченные по пути опасности. Сие означает, что Кригер способен защитить Ульрику, если оставил её в живых, а Макс лишь на это и надеялся. Однако есть и обратная сторона. Их шансам на возвращение девушки знание о силе Кригера не сулит ничего хорошего, особенно если тот выяснил, как черпать энергию из талисмана.

Макс вздрогнул, и не холод был тому причиной. С момента похищения Ульрики Макс довёл себя до такого состояния, которое ранее даже не считал возможным. Иногда он чувствовал, что держится исключительно лишь силой воли. Шрейбер стал человеком из камня. Он не чувствовал ни холод, ни голод, ни усталость. Он лишь хотел возвратить женщину.

С одной стороны, он был почти благодарен ситуации. Она помогла ему восстановиться после ужасного умственного потрясения и прийти в себя после столкновения с защитными чарами талисмана. Она дала ему причину преодолеть собственную слабость и жалость к себе, противостоять пучине сомнений, в которую угодил его разум. Он понимал, что должен выкарабкаться даже не ради себя, а скорее ради Ульрики.

Макс раньше думал, что любит Ульрику, однако то было лишь бледной тенью чувства, которое он испытывал к ней сейчас. Перспектива её потерять была для него почти непереносима. Никогда за всю свою жизнь он подобного не испытывал. Потребность отыскать Ульрику стала невероятным побудительным стимулом, она затмила собой его физические потребности и слабости.

Он сожалел о каждом мгновении, которое не было потрачено на погоню. Вероятность столкновения со зверолюдами раздражала Макса скорее тем, что могла замедлить продвижение, чем из — за возможности оказаться покалеченным или убитым. Он ненавидел каждую потерянную минуту, которая давала Кригеру возможность увеличить расстояние между ними. Его раздражало то, что время тратилось на обустройство ночлега, сооружение ледяных хижин, разведение костра. Если бы мог, Макс отправился бы в путь один, не отвлекаясь на еду, питьё и сон.

С одной стороны, он понимал, что это безумие. Без всех тех вещей он умрёт, чем вряд ли кому поможет, и менее всего Ульрике. Однако разумное мышление и идущие из глубины души чувства — вещи разные.

Жизнь Макса упростилась до единственной истинной и реальной цели — он должен спасти Ульрику. Он считал, что сойдёт с ума, если в этом не преуспеет.

Пока что они не встретили никого — ни чудовищ, ни зверолюдов. И единственными, кто об этом сожалел, были Истребители. Все остальные испытывали облегчение. Феликс недоумевал, как зверолюдам удаётся выживать в разгар зимы. Иван знал ответ.

— Когда не могут добыть человечинки, они пожирают друг друга. Те, что поздоровее, съедают тех, что помельче. Сильный пожирает слабого. Полагаю, они считают это испытанием, посланным их богами, чтобы выживали лишь сильнейшие. Не мне судить. Знаю лишь то, что зимой повидал достаточное количество их трупов и неоднократно сражался со зверолюдами, чтобы видеть тому подтверждение.

Готрек кивал, словно соглашаясь с каждым его словом. Феликс вздрогнул. Он с радостью прожил бы жизнь и без подобных знаний. К сожалению, похоже у судьбы на сей счёт иные планы.

— Лучше продолжать двигаться, — произнёс Истребитель. — Похоже, этой зимой выступили в поход все мерзкие твари Хаоса. Рано или поздно мы на каких — нибудь наткнёмся.

По его злой ухмылке Феликс понял, что Истребителя подобное, без сомнения, порадовало бы.

(обратно)

Глава шестая

Обе луны ярко сияли над головой. В лесу лежал толстый слой снега. Вокруг были узловатые древние деревья, склонившиеся над дорогой. Адольфус сделал глубокий вдох. Наконец — то они здесь. У воздуха был иной привкус — резкий, с ощутимой примесью крови, чёрной магии и древних тайн. Кригер понял, что он дома. Ни в одном месте в мире не пахло так, как в Сильвании.

Разумеется, он родился не здесь, однако провёл тут многие столетия своего существования в виде нежити. Здесь пристанище для его сородичей. Страна, которая столетиями управлялась бессмертными графами, в которой крестьянство и низшая так называемая аристократия давно осознали своё реальное место в великом плане мироздания, склонили головы и стали служить Восставшим. Он ещё увидит, как снова вернутся те деньки. Наступило Время крови. Совет и те, кто ему подчиняется, должны будут измениться или отправятся в преисподнюю. Он лично об этом позаботится.

Сопровождаемый волками, бредущими за ним следом, словно стая верных псов, Кригер шагал за каретой. Даже в глубоком снегу ему было несложно от неё не отставать. Для таких, как он, сие не являлось препятствием. Холод его не замедлял, а от таких человеческих слабостей, как обморожение, он уже давно избавился. В эту ночь, ночь своего возвращения, Кригер желал находиться на воздухе, бродить в ночи, подобно вынюхивающему жертву хищнику, добывая кровь древним способом. Здесь, как нигде больше, подобное было возможно без страха и возмездия. И он желал быть один, наслаждаясь моментом, вдали от мелочности свиты и равнодушного наблюдения Роча.

В сей древней твердыне вампирической силы скот прекрасно понимал, что означает подняться против своих хозяев. Даже в тёмные времена, когда войска так называемого императора загнали Восставших в подземные убежища, в Сильвании их боялись и уважали. Смертные понимали, что не имеет значения, кто объявил себя властелином этой страны, настоящими правителями здесь всегда останутся те же. Тут власть людей мимолётна. А власть Восставших возродится вновь. Смертные и их хозяева пришли к компромиссу, который, как было известно Адольфусу, удовлетворял глубинным потребностям обеих сторон. Разве для грубых крестьян с их скоротечной жизнью может быть кто — то лучше, чем сочетающий в себе все черты феодального владельца и бессмертного бога? Подобным людям всегда необходимо помнить своё место в мире, и Восставшие об этом позаботились. По — своему скот даже был рад ощутить на себе твёрдое правление. Они более счастливы, когда знают своё место, когда за них принимают решения.

Адольфус знал, что однажды таким станет весь мир. Сильвания — образец того, что последует. Теперь, когда талисман у него в руках, Кригер скоро будет обладать необходимым могуществом для осуществления чего — то подобного. Кригер никогда не был наиболее искусным из чародеев — его таланты всегда находились в иной плоскости — но добравшись до Дракенхофа и воспользовавшись находящимся там древним источником силы, он подчинит Глаз себе.

Он улыбнулся. Потрачены десятилетия на исследования и годы на изучение непонятных книг и пророчеств, но теперь он обладает ключом к абсолютной власти. Он держит в своих руках артефакт Великого некроманта, созданный тем на пике своих сил, предмет, который некогда сжимал сам могучий лич, придавший ему часть собственной безграничной силы. Нагаш был коварен и безжалостен в своей ненависти ко всему, что могло бросить ему вызов. Он создал талисман, когда стало очевидным, что древние вампирские царицы Ламии и их последователи со временем могут восстать против него. Имея под боком столь могущественных бессмертных колдуний, Нагаш рисковать не собирался и принял предосторожности, создав Глаз Кхемри, чтобы тех уничтожить.

Глаз содержит руны, которые при правильной активации подчиняют Восставших воле владельца талисмана. Так он создал Псов Нагаша, что преданно служили ему, находясь под действием чар. Прочие Восставшие бежали и схоронились в дальних уголках мира. Разумеется, Нагаш никогда не предполагал, что расстанется с Глазом. При всём своём могуществе он не смог предвидеть собственное поражение сперва от руки героя — царя Алкадизаара, а затем от человека — бога Сигмара. История умалчивает, что случилось с Глазом после гибели Нагаша, и тот переходил от одного неизвестного владельца к другому, пока не оказался на шее Влада фон Карштайна. Даже ближайшее окружение Влада не знало, что такое сей талисман, находясь под его контролем. Временами Адольфуса одолевали сомнения, а догадывался ли в действительности первый и величайший из графов — вампиров, чем он обладает? Теперь Влад сгинул навечно, и Адольфус сожалел, что не сможет спросить его лично. Глаз переходил из рук в руки между наследниками графа, не подозревавшими о его истинной силе, пока, в конце концов, не был утерян в битве при Хел Фенн. Лишь годы спустя, внимательно перечитывая главы одной из трёх сохранившихся копий ужасной „Либер Оккультус“, имевшие отношение к истории древней Неехары, Кригер выяснил, чем являлся Глаз. Так начались его долгие поиски.

Теперь талисман в его руках, и он почти настроил его на свою волю. С ним он способен стать бесспорным правителем Восставших. Может объединить вокруг себя всю Сильванию и создать непобедимую армию. Разумеется, потребуется время и терпение. Восставшие могут считать себя тайными властелинами мира, однако основной проблемой, препятствующей этому, является, в действительности, их разобщённость. Они больше времени тратят на заговоры друг против друга, вместо того, чтобы распространять власть собственного вида.

Адольфус положит этому конец. Он организует Восставших и будет править железной рукой, заменив нерешительный Совет. Он станет их королём, но позаботится о том, чтобы создать чёткую иерархию, как в любой империи, чтобы каждый знал своё место и имел собственные, чётко определённые вотчины. Кригер поездил по свету. Место найдётся для всех, как и достаточно крупное стадо человеческого скота, чтобы вечно их поддерживать. Сейчас Кригер был взволнован. Видения того, что случится, горели перед его мысленным взором, и он обнаружил, что желает ими поделиться.

Оставив волков, он вернулся к своим последователям и скрылся в карете. Девушка уставилась на него. Он заметил, что сопротивление понемногу покидает её вместе с кровью. Теперь к её гневу примешана жажда и да, даже потребность. Так действует на них экстаз тёмного поцелуя, и не имеет значения, сколь долго они сие отрицают. Она по — прежнему держится за свой кинжал, всё ещё собирается устроить шоу, сражаясь с ним. Адольфус, походя, наклонился к ней и забрал кинжал, словно игрушку у ребенка. Сегодняшним вечером он был не в настроении играть в подобные игры. Он хотел поговорить, с ней ли, с Рочем или волками. Адольфус почему — то чувствовал, что сообщить ей будет правильным поступком.

— Скоро я собираюсь править этой страной, — произнёс он.

— Ты безумец, — ответила она.

От слабости её голос стал вялым и хриплым. Адольфус ощутил, как в нём снова пробуждается острое желание отведать её крови. Он подавил желание. Кригер хотел поведать ей свой план, заставить взглянуть на события его глазами, чтобы она осознала, кем он был и кем будет.

— Нет, — сказал он. — Не безумец. Я в состоянии сделать так, как заявляю.

Она недоверчиво покачала головой, но он заметил, что она заинтересовалась.

— Восставших много и их свиты довольно влиятельны в мире. Ты бы удивилась, узнав сколь много богатых и могущественных тайно состоят в них.

— И что?

Адольфусу нравилось то, как она воинственно задирала свой подбородок при разговоре, несмотря на слабость, несмотря на головокружение, вызванное поцелуем. Так намного интереснее.

— Я собираюсь править Восставшими.

— Как?

— Не будь угрюмой, Ульрика. Тебе это не идёт. Я собираюсь воспользоваться этим талисманом, который ты и твои друзья так храбро защищали. Он обладает значительной силой. Талисман создан Великим некромантом Нагашем, и позволил ему много столетий назад подчинить себе мой вид. Сила по — прежнему скрыта в нём. Я буду править Восставшими, а через них стану править этой страной.

— Императору это может не понравиться. У тебя могут быть деньги и влияние, но они не смогут победить армию.

— Ульрика, Ульрика, иногда я думаю, что ты намеренно прикидываешься тупой, чтобы я стал тебя недооценивать. Можно собрать солдат, имея влияние и деньги, и мы оба знаем, что многие обладающие ими люди уже располагают наёмными солдатами. Что существенно, Нагаш был Великим некромантом. Я могу воспользоваться силой этого талисмана, чтобы при необходимости поднять армию из любого кладбища и захоронения. И многие из Восставших также являются могущественными некромантами. Вместе мы можем создать такую громадную армию, против которой не выстоит ни одна армия смертных.

— Армию ходячих трупов.

— Уверен, они не станут возражать. В конце концов, они уже мертвы. Вечны лишь боги и Восставшие.

Адольфус ненадолго замолчал, позволив ей осмыслить эти слова. Рано или поздно большинство смертных соблазнялись такой силой. Даже если он никогда не предлагал сделать кого — то из них Восставшим, те начинали задумываться об этом. Они начинали рассматривать возможности и те приятности, что могли из того последовать. Не нужно бояться старения, не нужно бояться могилы. Нет нужды бояться покинуть этот мир. Это обещание больше, чем что — либо, заставляло их добровольно служить ему. Такой монетой могли заплатить лишь собратья Адольфуса. Ему показалось, что он углядел посетившее её искушение, и по выражению лица мог сказать, что Ульрика искушение отвергла. Он не беспокоился. Многие смертные так сперва поступали, прежде чем им выпадало время как следует над этим поразмыслить. Так некогда поступил и он…

— Силы Хаоса точно будут возражать. Они, похоже, одержимы тем, чтобы захватить мир для себя.

Она указала в окно, на рябое лицо Моррслиба, ярко светившее в небес.

— Как и прежде, они будут отброшены. Объединившись, Восставшие будут обладать достаточными для того силами. Возможно, они единственные, кто на такое способен. Ты думаешь, что у загнивающих королевств человеческой расы есть сила?

— У них достаточно сил, чтобы остановить тебя. Как фон Карштайна, что был остановлен при Хел Фенн.

Кригер улыбнулся, обнажив все свои зубы. Ульрика вздрогнула. Немного от страха, но он был уверен, что и от желания тоже.

— Хел Фенн? Я отлично помню. Фон Карштайну не следовало давать там сражение. Скверное место для битвы. Некуда отступать, кроме как в болота. Он был уверен, что отступать ему не придётся. Глупо…

— Ты был при Хел Фенн?

Он заметил проблеск понимания в её глазах. Она начала осознавать, кем он является и что способен предложить. Теперь до неё дошло, что он принимал участие в сражении, состоявшемся два столетия назад.

— Я всё ещё здесь, — ответил он. — Сколькие из тех так называемых победителей могут похвастать тем же?

Она не ответила. Не осталось никого.

— Наконец — то мы приближаемся к зверолюдам, — заметил Марек.

Феликс посмотрел на следопыта сквозь сгущающиеся сумерки. Его обветренное лицо было напряжено от подавляемого волнения. Все всадники — кислевиты выглядели готовыми к бою. Макс вытянул руки, и Феликсу на мгновение показалось, что он заметил слабый ореол света, заигравший вокруг согнутых пальцев волшебника.

— Я слышу впереди звуки сражения, — сказал Готрек.

Феликс ничего не слышал, но удивлён не был. Слух у Истребителя острее, хотя он и видит лучше гнома при свете дня.

— Кто сражается? — спросил Феликс.

— Люди, звери, воины Хаоса. Выкрикивают имя Кхорна, но мы скоро положим этому конец.

Хотел бы и Феликс чувствовать такую уверенность. Иван Петрович кивнул. Его всадники перешли на рысь. Феликс щёлкнул поводьями, побуждая пони ускориться. Вскоре и он услышал звуки сражения.

Кровь покрывала снег. Группа людей в доспехах имперских рыцарей отчаянно оборонялась в центре поляны. Они пытались защитить карету. Вооружённые люди мёртвыми лежали в сугробах, выронив копья из безжизненных пальцев. Топча павших своими раздвоенными копытами, их окружали зверолюды — рогатые страшилища, полулюди — полукозлы с оружием в уродливых руках. Их красные кровожадные глаза горели. Из пастей выступала пена.

На глазах Феликса лошадь заржала в ужасе. Ярко раскрашенный в красные и золотые цвета всадник вылетел из седла. Мощный зверолюд, сжимающий знамя с изображением раздутого голодного лунообразного лица, оканчивающее навершием из человеческого черепа, выступил вперёд и с неприятным хлюпающим звуком вонзил обитое металлом древко знамени в грудь мужчины. Издав булькающий звук, мужчина умер.

Зверолюд обернулся, привлечённый топотом разбрасывающих снег копыт. Иван прокричал приказ своим людям, и двадцать копий встали в боевую позицию. Лошади кислевитов понеслись вперёд и обрушились на ряды не ожидавших нападения зверолюдов. Те с криками валились наземь, пронзаемые копьями и растаптываемые подкованными копытами. А тут подоспели Готрек и Снорри с оружием в руках, неудержимые, как удар молнии. Макс нараспев произнёс заклинание, и на поляне стало светло, как днём.

Над головой волшебника возник сияющий солнечный диск, а затем по команде мага вперёд устремились стрелы обжигающего света, подпаливая шкуры зверолюдов и наполняя воздух запахом горящей плоти.

Феликс едва успел выхватить меч из ножен и слезть с саней, как всё закончилось. Дикие зверолюды, не готовые к такой бойне, дрогнули и бросились спасаться в лесу. Большинству это не удалось. Они были настигнуты всадниками или повержены магическими стрелами Макса. Готрек и Снорри с крайне недовольным видом прикончили раненых.

— Разве это правильный бой? — бурчал Готрек.

— Зверолюды нынче не те, что были в юности Снорри, — заметил Снорри. — Им следовало с нами биться.

Феликс был рад, что те не стали. Медлительный из — за болезни и измученный холодом, Ягер гадал, смог бы он пережить столкновение со зверолюдом. Лучше о таком не думать. Он направился к карете, которую так старались защитить рыцари. Прежде чем он дошёл до экипажа, путь ему преградил здоровяк с гривой золотистых волос. Он поднял свой клинок, явно показывая Феликсу, чтобы тот держался подальше. Феликс пожал плечами и остановился.

— Мы не желаем вам зла, — произнёс он.

Подошли Готрек со Снорри, встав рядом с Феликсом. Они и близко не выглядели такими безобидными, как хотелось Феликсу. Гномам явно хотелось в бой, и этот рыцарь, вполне возможно, мог им сие устроить. Тот выглядел так, словно просчитывал подобную возможность. Феликс решил, что лучше что — нибудь сказать, пока ситуация не вышла из — под контроля.

— Во имя Сигмара, опустите своё оружие. Мы только что спасли ваши жизни.

Четыре выживших рыцаря обступили мужчину с золотистыми волосами. Судя по тому, что они ожидали его реакции, Феликс предположил, что тот является их предводителем.

— Мы отлично справлялись и сами, — в конце концов ответил тот низким командным голосом, выражающим абсолютную уверенность. Похоже, он сам верил в то, что говорил.

«Только очередного высокородного идиота мне и не хватало», — подумал Феликс. Было нечто необычное в акценте мужчины, не свойственное ни имперцу, ни кислевиту. Нечто, напомнившее Феликсу манеру общения персонажей из старых книг.

— Стало быть, то, как твои люди бросались на зверолюдские копья, было частью твоей стратегии? — с сарказмом поинтересовался Готрек. — Замечательный план.

Феликсу показалось, что рыцарь собирается поднять меч на Готрека. Позволить ему это было искушением. «Если этот идиот желает покончить с жизнью, сражаясь с Истребителем, то зачем мне вмешиваться?» — снисходительно подумал Феликс. Он вытер нос краем плаща и стал ждать.

— Что здесь происходит, Родрик? — осведомился женский голос из кареты. — Почему бы тебе не поблагодарить добрых незнакомцев за помощь против тех злодеев?

— Миледи, у них дерзкие манеры и недостаток вежливости. Вам не стоит оскорблять свой слух выслушиванием их речей.

Готрек и Феликс обменялись взглядами. Если бы Феликс не знал Истребителя хорошо, то мог бы предположить, что тому весело.

— Я думаю, это тебе не хватает рыцарских приличий, Родрик. Истинный рыцарь в подобных обстоятельствах высказал бы благодарность, а не искал оправданий.

Рыцарь выглядел удручённым, и, вернувшись взглядом к Истребителям, он исполнил превосходный придворный поклон.

— Простите мои манеры, — произнёс он. — Мне служит извинением лишь то, что я позволил взять верх беспокойству за безопасность прекрасной дамы. Молю о прощении.

Готрек сплюнул на землю у его ног. Он был не из тех, кто благосклонно принимает извинения. К чести Родрика, тот даже глазом не повёл. Хромая, подошёл Макс. Он выглядел ещё более усталым и истощённым, чем обычно. Применение магии против зверолюдов дорого ему обошлось.

— Довольно необычно для людей путешествовать в такую погоду по столь опасной территории, — заметил он.

Рыцарь посмотрел на него с подозрением. Феликс столь долго находился в обществе волшебника, что успел позабыть, насколько обычные люди недолюбливают чародеев.

— Могу заметить тоже самое о вас, — парировал Родрик.

Такой ответ оказался куда разумнее, чем ожидал от рыцаря Феликс. Возможно, тот не столь туп, как кажется.

— У нас миссия, — вежливо пояснил Макс, хотя в его взгляде промелькнул отголосок боли. — Можно сказать, поиски.

Реакция оказалась ожидаемой. Феликс заметил, что Родрик заинтригован. Поиски были как раз той темой, что понятна рыцарям, в особенности таким, как Родрик, который, похоже, думает, что живёт в каком — то рыцарском романе. Феликс слышал, что такие ещё встречаются, но никогда в подобное не верил до сего дня. Он полагал, что подобным образом ведут себя лишь бретонцы.

— И что же это может быть?

— Наша знакомая, прекрасная молодая дама, была похищена злым чародеем. Мы намерены её спасти или отомстить за неё.

Использованные слова могли бы прозвучать нелепо, но то, как Макс их произнёс, придали каждому слову вес и убедительность. Феликс заметил, что Родрик впечатлён.

Занавески на окне кареты раздвинулись, и показалось бледное прекрасное лицо в чёрном капюшоне, частично скрытое под тонкой сеткой вуали.

— Если это не очень отвлечёт вас от вашей миссии, мы могли бы предложить вам ночлег. Неподалёку находится замок, где нас ожидают. Самое меньшее, что мы можем предложить за вашу помощь, это жаркий огонь и подогретое вино со специями.

Против такого не стали возражать даже Истребители.

Родрик и его люди поскакали перед каретой. Разведчики Ивана Петровича скакали впереди них. Сани пристроились позади.

— Я заметил, что о себе они нам не рассказали, — произнёс Феликс.

— Вне всякого сомнения, скоро мы всё узнаем, человечий отпрыск, — успокоил его Истребитель.

— Похоже на замок с привидениями из мелодрамы Детлефа Зирка, — пробормотал Феликс.

Истребитель поглядел на него. Феликс гадал, знает ли тот вообще, кто такие драматурги?

— И мне это не нравится.

Замок цеплялся за вершину холма, как ястреб за насест. Было в нём нечто хищное. У Феликса возникли мысли о баронах — разбойниках, бандитах и прочих менее приятных вещах из старых сказок. Обстановка почему — то казалась зловеще знакомой. Феликс твердил себе, что не стоит давать волю воображению. Он болен и замёрз, а в этой ледяной стране любое место выглядит зловеще. Замок выглядел внушительно, стены были толстыми. Орудийные башни внутреннего двора замка строились так, чтобы выдержать осаду, и всё же было тут нечто, что наводило на иные мысли. Феликсу представились камеры пыток, призраки в позвякивающих цепях и злобные старые бароны, угрожающие героине участью куда куда худшей, чем смерть.

— Это замок, человечий отпрыск, и хорошо укреплённый. Неплохо сработано для людей.

Феликс мог догадаться, что гном будет рассматривать вещи в наиболее практичном смысле. «Явно не самые наделённые воображением существа», — подумал Феликс, хотя в настоящий момент и он желал бы обладать такой способностью. Это место почему — то обостряло его нервозность.

— Он заставляет меня нервничать, — признался Феликс. — Нечто такое во внешнем виде зданий, что…

Пока он произносил эти слова, его осенило. Он вспомнил, где ранее видел нечто похожее на этот замок. В прочитанной в детстве книге ужасных историй, действие которых происходило на землях Сильвании. Это место было почти точным подобием одного из замков в книге. Возможно, оно и послужило моделью для картинки. Феликс надеялся, что лишь его память делает замок столь зловещим.

Город под замком был, по большей части, разрушен. Феликс заметил, что разрушения были давними. Большинство зданий обвалилось десятилетия назад. Город, по внешнему виду построенный для пятитысячного населения, сейчас был заселён лишь одной десятой от этого количества. Даже в центре города на главной улице, что вела к замку, заселённым казался лишь один из каждых трёх домов, да и те выглядели полуразрушенными. Люди были более грубыми и угрюмыми, чем когда — либо встречались Феликсу. Они равнодушно, без всякого смысла, слонялись по почти пустынным улицам. Воздух вонял гнилью и человеческими экскрементами.

И это Вальденхоф, по местным стандартам крупный и процветающий город. Феликс решил, что жить здесь ему бы не понравилось.

Дорога вела по крутому склону холма к раззявленной пасти въездных ворот. Даже вблизи ворота напоминали Феликсу пасть огромного чудища, клыками которого была подъёмная решётка. По спине унего пробежал холодок.

«Лихорадка», — подумал Феликс, не совсем этому веря.

— Добро пожаловать в Вальденшлосс, — произнёс человек, ожидавший их во внутреннем дворе.

Это был высокий напыщенный аристократ, одетый несколько старомодно. Гульфик и подбойка на плечах его накидки в Империи вышли из моды полвека назад. Нечто подобное Феликс выдел лишь на старых портретах. Прочие люди вокруг были одеты похожим образом. Что вполне подходило к их слегка старомодной манере разговора.

— Мы благодарны вам за услуги, оказанные моей невестке, графине Габриелле, и моему сыну Родрику. Похоже, что без вашего вмешательства сейчас мы вряд ли имели бы удовольствие встречи с ней. Ничто не сможет выразить, насколько мы благодарны за вашу доброту, но мы сделаем всё, что в наших скромных силах. Я Рудгар, граф Вальденхофа, и вы мои самые уважаемые гости. Надеюсь, что до своего отъезда вы узнаете, каким бывает настоящее сильванское гостеприимство.

От потрясения мысли Феликса немного спутались. Они забрались дальше, чем он полагал, и, несомненно, имел желание, если уж пересекли границу печально известной провинции Сильвания. Не то это было место, посетить которое он испытывал бы острое желание, даже в разгар лета и без заполнявших леса зверолюдов. Очень уж недобрая у неё репутация.

Последовали прочие представления, но голова Феликса по — прежнему кружилась от лихорадки, и он их не запомнил. Он припомнил, что заметил взгляд графини Габриеллы, брошенный на него, и, несмотря на свою вдовью вуаль, Феликс увидел, что она очень красива.

— Ваше здоровье, — произнёс граф Рудгар, поднимая бокал.

Пот выступил на его плешивой голове. Кончики длинных усов свисали в его вино. Он поднёс бокал и осушил его целиком одним большим глотком. Молчаливый слуга проскользнул вперёд и почти автоматически наполнил бокал снова.

Феликс вынужден был признать, что сейчас чувствует себя намного лучше, просидев несколько часов за обеденным столом в большом зале, возле горящего очага, и набив желудок говядиной, жареным картофелем и каплуном в подливе. Полбутылки лучшего графского вина сотворили чудо, также несколько изменив к лучшему его отношение к окружению. Он заметил, что большинство остальных вполне разделяют такое отношение.

Лишь Готрек подозрительно смотрел по сторонам своим единственным уцелевшим глазом, словно каждую секунду ожидая нападения вооружённого противника. В этом не было ничего необычного. То, что для гнома было нормальным явлением, стало для Феликса нежелательным напоминанием, что ему тоже не помешало бы быть начеку. Макс не пил, и хотя волшебник довольно любезно общался с сильванскими аристократами, Феликс заметил, что и тот не совсем спокоен. Уловив взгляд Феликса, Макс кивнул ему, словно говоря, что и он разделяет подозрения своего товарища в отношении сего места.

Кислевитские всадники и Снорри Носокус энергично осваивались, поглощая пищу и вино так, словно это был их последний обед. Если подумать, то так и может случиться. Иван Петрович сидел за их столом. Его люди расположились за другим столом в глубине зала, вместе со свободными от несения службы солдатами замка и прочими воинами.

Феликс был удивлён, обнаружив, что отряд графини не единственные тут гости. Похоже, Вальденшлосс посетили многие сильванские аристократы, хоть Феликс и не понимал, зачем это понадобилось им посреди зимы. Слишком уж много он прочитал рассказов и повидал пьес, в которых на пирах в замках Сильвании происходили ужасные события, чтобы чувствовать себя спокойно. И хотя вызванная вином теплота разливалась по его желудку, Феликс почти ожидал услышать отданный приказ, по которому спрятавшиеся воины набросятся на гостей, и начнётся резня. Подобные вещи случались в рассказах сплошь и рядом.

Он посмотрел по сторонам, стараясь снова сопоставить имена и лица. На сей раз он был уверен, что всё сделал правильно. Болезненного вида старик справа от него, худой, как скелет, и полностью седой, был Петром, графом Сварцхафена. Он выглядел довольно приятным, мягким и обходительным, но было что — то в его глазах, какая — то особенность, подсказывающая Феликсу, что перед ним человек, который повидал то, что выпадает немногим смертным. Напротив Феликса, с другой стороны стола сидел высокий мужчина в расцвете сил. Кристоф, барон Лейхебурга, был обладателем безупречных чёрных волос и надменной физиономии, на которой выделялись горящие чёрные глаза. Справа от него сидел Йохан Рихтер, привлекательный молодой человек, манерами немного напоминающий графа Сварцхафенского. Насколько Феликс узнал, в этой части мира все они были важными аристократами, но если приглядеться внимательнее, все они были напуганы. Все присутствующие, за исключением Готрека, подняли свои бокалы для тоста. Почувствовав на себе взгляд, Феликс посмотрел налево и заметил, что на него своими удивительно чистыми голубыми глазами над вуалью оценивающе смотрит графиня Габриелла.

— За здоровье наших весьма неожиданных и крайне желанных гостей, — произнёс Рудгар. — Я благодарен им за спасение жизни моего сына и моей уважаемой невестки.

Родрик был немного смущён, однако держал рот на замке. Вне всяких сомнений, он не желал выслушивать очередные лекции о благодарности от отца или графини. Слова графа были поддержаны одобрительным шумом из — за столов. «Что бы там не говорили о сильванских аристократах, — подумал Феликс, — они явно учтивы, с изысканными старомодными манерами».

— Теперь, когда мы перекусили, можно перейти к делу, как я полагаю, — заметил барон Лейхебургский. У него был глубокий и звучный голос, такой, что мог бы заполнить театр или помещение, или без усилий разноситься над полем боя. Феликс ему позавидовал. — Я бы не проделал весь этот путь посреди наихудшей зимы за последние два столетия лишь ради глотка твоего вина, старый друг, хотя твой винный погреб превосходен.

Граф грациозно склонил голову, отвечая на комплимент, и тут же произнёс:

— Да, есть сложность. Это худшая зима за последние два столетия, и не только из — за снега. В лесах расплодились волки, зверолюды перекрыли Императорский тракт и в движение снова пришли прочие, куда худшие силы.

Феликс не был уверен, что ему понравился тон графского голоса. От него волосы на загривке Ягера встали дыбом. Граф Сварцхафенский поднёс кулак ко рту и сухо прокашлялся.

— Ты говоришь, что древнее проклятие вернулось, чтобы снова нас потревожить?

Феликс бросил взгляд на Готрека. Истребитель сидел напряжённо, словно собака, натянувшая поводок, почуяв запах жертвы. Без сомнения, он полагает, что здесь для него найдётся работа. «Замечательно, — подумал Феликс, — мало нам того, что нужно вытаскивать Ульрику из когтей чёрного мага, так ещё и собираемся связаться с каким — то древним злом. Только этого мне не хватало».

— Ты сомневаешься? — спросил Рихтер.

Он наклонился вперёд и бережно поставил свой бокал на стол, однако его глаза горели с почти безумным выражением. Феликс не был уверен, что желает узнать, что могло вызвать у человека подобный взгляд.

— Налицо все признаки. Две недели назад купец видел на Чёрных топях ведьмины огни. На Старой дороге в Красное аббатство были замечены чёрные кареты. Нечто разворошило могилы на кладбище в Эссене. По пути сюда я побывал на погосте Микалсдорфа, и обнаружил его пустым. Там поработали грабители могил.

— Звучит скверно, — мягко заметил граф Сварцхафенский.

Сие заявление вызвало безрадостный смех остальных аристократов, а также вынудило воинов за другим столом примолкнуть и поглядеть на своих господ. Правда, лишь на несколько мгновений, затем разговор продолжился.

Барон Лейхебугский окинул всех взглядом и продолжил:

— В Мрачном лесу снова начали пропадать девицы, а крестьяне стали вывешивать над своими дверями пучки ведьмогона и кровавых корней. Обычно я бы над этим даже не задумывался. Достаточной причиной для их предосторожности может являться суровая зима и многочисленная хаоситская погань, однако видели и одетых в чёрное мужчин с бледными лицами.

— Я не думаю, что могут остаться какие — либо сомнения, — поддержал Рудгар. — Неумирающие возвратились.

Что — то в голосе мужчины заставило Феликса вздрогнуть.

— Неумирающие? — переспросил он.

Феликс полагал, что понял, о ком идёт речь, но желал удостовериться.

— Последователи фон Карштайна, кровососы, — произнёс Йохан, обратив на Ягера свой горящий взгляд.

— Вампиры, — сказал Макс Шрейбер. — Ты говоришь о вампирах.

Рудгар горько усмехнулся без тени радости, едва сверкнув зубами.

— Это Сильвания, — заметил он. — Земля графов — вампиров.

Снова повисла тишина. Не двигались даже слуги. Словно кто — то расхохотался на похоронах или озвучил известную каждому ужасную правду, которую, тем не менее, пока никто не отваживался высказать.

«Чудесно, — подумал Феликс, — злобные чародеи, нашествие Хаоса, а теперь ещё и возвращение графов — вампиров. Как я впутался во всё это?»

— Кому — нибудь ещё вина? — поинтересовался граф Рудгар, прерывая молчание.

Казалось, что его усы обвисли ещё сильнее. Он выглядел, как человек, которому только что сообщили, что семья его заболела чумой и у него неплохие шансы тоже её подхватить. Феликс достоверно знал, каково оно бывает.

Макс топил взгляд в своём по — прежнему полном бокале, словно мог там увидеть тайны грядущего. Готрек едва ли не радостно потирал свои здоровенные руки. Иван Петрович излучал даже более суровую решимость отыскать свою дочь. Феликс едва удержался, чтобы не застонать.

— У нас ещё будет время обсудить всё это позднее, — мелодичным, спокойным и игривым голосом произнесла графиня Габриелла. — Возможно, наши гости захотят рассказать нам, что их привело в наши края в это опасное время.

Макс посмотрел на Феликса, словно спрашивая, кто из них будет рассказчиком. Феликс жестом предложил говорить Максу. Без сомнения, маг сможет рассказать их историю лучше него. Макс поведал о похищении Ульрики и их погоне через замёрзшие земли. По ходу повествования он был вынужден рассказать и про осаду Праага, и про вторжение Хаоса.

Сильванские аристократы сохраняли молчание, пока Макс не закончил рассказ, а затем переглянулись между собой. Их лица по большей части были спокойны, но Феликс был убеждён, что разглядел страх в их глазах, а до сего момента он был уверен, что этих людей не так — то просто напугать.

— Похоже на конец света, — в конце концов произнёс граф Сварцхафенский.

— Несомненно, мы живём в зловещие времена, — согласился барон Лейхебургский. — Куда более зловещие, чем я себе представлял.

— Император созовёт свои армии, — сказал Макс. — Я уверен, что будущей весной он двинется на врага.

— Будь что будет, — сказал Рудгар. — Никто из нас с ним не отправится.

Феликс почувствовал смутное негодование. Аристократы постоянно заявляют о своих правах и привилегиях. Но, насколько помнилось Феликсу, у них имеются и кое — какие обязанности, одна из которых — защищать Империю, когда их призовут. Похоже, что из всех присутствующих лишь Родрик заметил выражение лица Феликса и смутился.

— Не то чтобы мы этого не хотели, — торопливо добавил он. — Ничего бы мне так не хотелось, как скакать в битву подле императора, но наш долг оставаться здесь, с нашим народом. Если неумирающие снова выползут из своих укрытий, то это наш долг — загнать их туда, откуда они выползли.

Заключительная часть его речи прозвучала со значительно меньшей уверенностью, чем её начало. Феликс не удивился. Если история правдива, то в последнее восстание графов — вампиров потребовалась вся военная мощь Империи и её союзников, чтобы их разгромить, ценой многих лет и бесчисленных жизней.

— Я согласен с юным Родриком, — заявил старый седовласый граф Сварцхафенский, снова сухо покашляв. — Для Империи не будет ничего хорошего, если император отправится сражаться с отродьями Хаоса и обнаружит угрожающих с фланга неумирающих. В действительности, я боюсь, что это станет катастрофой.

Феликс не являлся экспертом в военном деле, но прозвучало это правдоподобно. Имея перед собой столь сильного противника, для имперской армии станет катастрофой любая угроза для снабжения или флангов. И сейчас ему вспомнилось и нечто другое об армиях графов — вампиров. Большинство их солдат — ходячие мертвецы, оживлённые самым чёрным колдовством. Зимние снега для них вообще не помеха. Наоборот, в такое время они опаснее всего. Пока они тут болтают, у сил тьмы может появиться могучий союзник.

— Самое лучшее, что мы можем сделать для Империи — раздавить неумирающих, прежде чем те обретут полную силу, а затем отправиться на подмогу императору.

— Давайте помолимся за такой исход, — предложила графиня Габриелла.

Все за столом, за исключением Готрека, сложили знак молота. Гном лишь хмыкнул и сделал очередной глоток вина. Графиня наклонилась вперёд над столом, и в её холодных голубых глазах появился дикий блеск.

— Мне кажется, что боги благоволят нам. Наши друзья сегодня оказались здесь не случайно.

Феликс увидел, как обернулись к ней Макс и Готрек. Иван был поглощён своим вином, но что — то в его внешности подсказало Феликсу, что тот тоже слушал внимательно.

— Что вы имеете в виду? — спросил Макс.

— Имя Адольфус Кригер нам знакомо, — произнесла она.

У Макса перехватило дыхание.

— Он некромант?

— Хуже. Он один из неумирающих. Крайне опасный отпрыск династии фон Карштайнов.

— И что сие означает? — спросил Феликс, чувствуя, что должен что — нибудь сказать, чтобы скрыть охвативший его страх.

Кригер — вампир! Это многое объясняет, и его сверхъестественную быстроту, и невероятную силу. Возможно, даже есть связь между Кригером и убийцей, терроризировавшим улицы Праага, выпивая кровь жертв. Феликс вспомнил, что проститутка Нелла упоминала об аромате корицы, и вспомнил ладанку, что была на Кригере в сокровищнице.

Графиня рассмеялась:

— Извините меня, господин Ягер. Сидя за этим столом, иногда легко забывается, что не каждый разделяет наши знания и навязчивый интерес к неумирающим. Будь вы сильванским аристократом, вы бы выросли на этом.

— Я думал, что большинство аристократов Сильвании — вампиры, — едко заметил Готрек.

Не самое тактичное высказывание в данных обстоятельствах, но именно это всегда слышал Феликс, хотя большинство его знаний о предмете досталось от няньки, которая обожала пугать подопечных детей ужасными историями.

Похоже, что реакцией на слова Готрека стало охлаждение за столом. Рука Родрика невзначай опустилась на меч, и Феликс был уверен, что лишь ледяной взгляд отца удержал юношу от вызова Готрека на дуэль.

— Ваши знания слегка устарели, — заметил барон Лейхебургский.

Он изучал Готрека с таким видом, словно тот был мерзким насекомым, ползающим по столу. Если Готрек и оскорбился, то не подал вида. Он проглотил очередную порцию вина и громко отрыгнул. На сей раз от того, чтобы вскочить на ноги и вызвать гнома на поединок Родрика удержала рука отца на плече. Лицо старика выдавало его беспокойство. Вероятнее всего, он мог предугадать исход подобного поединка, равно как и Феликс.

— Вижу, вам не терпится меня просветить, — произнёс Готрек.

— Пару столетий назад твои слова были бы абсолютно истинными, — произнёс граф Сварцхафенский. — Два столетия назад эта страна лежала под каблуком графов — вампиров и их союзников. После Хел Фенн они были … истреблены, и император даровал эти земли во владение доверенным вассалам.

Феликс припомнил, что на сей счёт что — то читал в библиотеке Альтдорфского университета. Хотя в книге ничего не упоминалось про доверенных вассалов. Там говорилось, что земли Сильвании были розданы обедневшим дворянским родам и падким до земельной собственности младшим сыновьям, которые не могли получить таковую иным путём. В книге намекалось, что нужно быть по — настоящему отчаявшимся, чтобы пожелать править какой — либо частью этой провинции.

— Я слышал куда более поздние рассказы о вампирах в Сильвании, чем со времён Хел Фенн, — заметил Макс. — Из достоверных источников мне известно, что они до сравнительно недавнего времени правили значительными территориями на этой земле. Я верю храмовникам Белого волка, которые подвергли осаде замок Реграк десятилетие назад, когда выяснилось, что его владелец был кровососом.

— Реграк был кровососом, — подтвердил граф Сварцхафенский, — но он был смертным, как и мы с вами. Он всего лишь полагал, что поглощение крови юных девственниц сохранит его молодость и придаст магические силы. Насколько мне известно, вышло иначе. Поверьте мне, будь он вампиром, храмовникам было бы значительно сложнее сжечь его имение.

— Как бы то ни было, наш учёный друг прав, — заметила графиня. — Со времён Хел Фенн были и другие случаи правления неумирающих в Сильвании, и нам они слишком хорошо известны. Даже если количество подобных случаев меньше, чем в широко распространённых слухах, которым верят несведущие, то сути это не меняет.

— Графиня, вы не ответили на мой исходный вопрос, — сказал Феликс.

По голосу и неразборчивости собственных слов Феликс понял, что уже пьян. Что вряд ли удивительно. Он давно нездоров, и за всё время их путешествия не употреблял вино. Вот и утратил навык.

— Что вы имели в виду, говоря о династии фон Карштайнов?

И снова ответил Макс, удивив Феликса. Маг никак не мог удержаться от демонстрации собственных познаний, едва выпадала такая возможность.

— Исследователи данной темы полагают, что неумирающих можно классифицировать на несколько династий, если тут уместно такое понятие. Считают, что эти династии образованы потомками изначальных вампиров города Ламии в царстве Неехара, созданных Нагашем более трёх тысячелетий назад. Предполагается, что каждая из династий обладает некоторыми особенностями своего прародителя, и имеет свои слабости и сильные стороны, зависящие от предков.

Во взгляде графини на Макса Феликс заметил смесь восхищения, уважения и заинтересованности. Он ощутил укол ревности. Она явно весьма привлекательная женщина. Внезапно Феликс почувствовал отвращение к самому себе. О чём он только думает? Ульрика находится в лапах того, кто хуже безумца и чёрного мага, а он тут испытывает вожделение к другой женщине. Однако более циничная часть его сознания давала понять, что испытываемое чувство вины никак не в состоянии изменить ситуацию.

— Вы очень образованный человек, господин Шрейбер. Я удивлена. Это не относится к распространённым знаниям. Как — нибудь вы должны рассказать, как вы обрели подобные познания.

Макс снисходительно кивнул.

— Благодарю вас, — произнёс он. — Я давно изучаю тёмные и запрещённые знания и…

— Тем не менее, в одном — двух утверждениях вы ошибаетесь.

— Ошибаюсь?

— Вампиры не были созданы Нагашем. Они по праву были могущественными чародеями, получившими некоторые из своих знаний во время длительных войн на заре веков.

Макс не выглядел согласным, но промолчал.

— Времена тогда были не более спокойные, чем наше.

— Династия Карштайнов? — напомнил Феликс, всё ещё рассчитывающий получить ответ на свой исходный вопрос.

— Это одна из главных вампирских династий, — произнесла графиня. — Возможно, в Империи это основная династия.

— По имени так явно наиболее известная, — сухо заметил Феликс. — Войны графов — вампиров и всё такое.

— Поэтому династия и известна, как род фон Карштайнов. Влад фон Карштайн изначально был наиболее известным из всех графов, и широко распространившееся поверие назвало этим именем всех его последователей.

— Судя по вашим словам, вы с этим не согласны? — спросил Макс, даже тут с придирчивостью учёного прицепившись к незначительному спорному термину, словно речь шла не о массовом убийце, чьи безумные захватнические планы привели к гибели десятков тысяч людей.

Графиня ответила лёгким пожатием плеч, жестом, который у Феликса ассоциировался с богатыми бретонскими купцами, посещавшими владения его отца.

— Не вижу смысла. Нам мало что известно о предках фон Карштайна. Он был первым из своего рода, кто обрёл дурную славу. С тех пор его потомки стали куда активнее, особенно в Сильвании.

— Похоже, что с недавних пор они стали ещё активнее, — заметил Феликс. — Интересно, почему?

— Полагаю, это нам и следует выяснить, — произнёс граф Рудгар. — Многие жизни могут зависеть от этого.

«В том числе и наши», — подумал Феликс.

Он снова заставил себя сосредоточиться, несмотря на вызванную вином раздражительность, духоту и ощущение расслабленности, вызванное единственным плотным обедом за многие дни лишений.

— Похоже, вы что — то знаете о Кригере, — произнёс он, стараясь отчётливее выговаривать слова. — Не поделитесь ли с нами вашими знаниями?

— Позже, — ответила графиня. — День был долгим и, полагаю, все мы утомились. Дело подождёт до утра. Некоторые вещи лучше обсуждать в дневное время.

Учитывая обстоятельства, Феликс не мог не согласиться с такой мотивацией.

Помещение было просторным и холодным, в нём доминировал огромный портрет сильванского аристократа с холодным взглядом, казалось, следившего за Феликсом с недобрыми намерениями. Он сразу же подумал об осмотре комнаты на предмет потайных ходов. Судя по старым сказкам, в сильванских замках их полным — полно, но в комнате было слишком холодно, а Феликс был слишком пьян, чтобы этим обеспокоиться. Он предпринял некоторые предосторожности, закрыв дверь на засов и прислонив меч к стене так, чтобы его легко можно было достать с кровати.

Проваливаясь в тревожный сон без сновидений, Феликс мог поклясться, что расслышал вдали волчий вой.

(обратно)

Глава седьмая

Было темно. Карета быстро и бесшумно скользила сквозь ночь. Позади, словно призраки, мягко неслись по снегу волки. Глаза волков горели. Облачками вырывалось дыхание. Они выглядели измученными и яростными одновременно. Они двигались по воле вампира всё дальше и дальше, и теперь с ними происходило нечто крайне неестественное.

Ульрика понимала, что они чувствуют. Она была смущена. Её эмоции находились в смятении, и ей иногда казалось, что в её мысли и душу проникает ночная тьма. Она ненавидела Кригера. Она его презирала. Он был заносчивым, высокомерным, самоуверенным, деспотическим, презирающим тех, кого считал ниже себя, к каковым относилась большая часть мира. Ульрика была уверена, что он вынашивает злобные планы, и всё же иногда ей хотелось стать их частью.

Прекращая раздумывать, она понимала, что должна уйти, должна каким — то образом выбраться из кареты и сбежать, или найти какой — нибудь способ убить Кригера.

И всё же сие было невозможно. Он был слишком силён, слишком могуч. Она неоднократно пыталась пырнуть его своим ножом, и он отобрал её нож, как взрослый мог отнять игрушку у ребёнка. Дважды она пыталась сбежать по снегу вглубь зимнего леса. Она бежала туда, не беспокоясь о том, что может умереть от холода или голода.

Один раз он просто последовал по её следу, перехватил её в темноте и принёс обратно в карету. Будучи схвачена, она могла сопротивляться не более, чем мышь в кошачьих лапах. Во второй раз Ульрика посчитала, что ушла чисто, но холод пронимал через её тонкое одеяние, и она потеряла сознание в снегу. Очнувшись, она обнаружила себя в карете, отогретой каким — то неестественным способом. Ульрика вполне уверилась, что Кригер всё время наблюдал за ней, играл с ней, позволял думать, что ей удалось убежать, и лишь затем вновь разрушал её надежды. Но самым удивительным было то, что ей не пытался помешать никто из слуг вампира. Словно у них был приказ не вмешиваться.

Она продолжала высматривать деревню, где могла бы освободиться и найти укрытие, но они никогда и нигде не останавливались надолго, а Роч или остальные закупали все припасы, пока их хозяин обездвиживал её своей неестественно крепкой хваткой и подчинял горящим взглядом. Ульрика даже не могла заставить себя застонать и позвать на помощь, что тоже её удивляло.

Как она узнала, в её пленении была и тёмная сторона. В горячих объятиях вампира таилось наслаждение, которого она никогда не знала, удовольствие, превышающее своей интенсивностью всё, что она когда — либо испытывала. Она слышала, что некоторые последователи демонического бога Слаанеша приобретали привычку к определённым наркотикам и становились полностью от них зависимыми. Ульрика начинала подозревать, что понимает, что они чувствуют. Бывали времена, когда она обнаруживала, что с нетерпением ждёт приближения ночи, и бывали времена, когда они испытывала разочарование, если у Кригера не возникало желания испить её крови. Бывали времена, когда она чувствовала ревность, видя его выходящим из кареты какого — то из своих последователей с тем ленивым сытым взглядом на лице.

И что хуже, она подозревала, что Кригеру это известно. Явно насмешливые взгляды, которыми он её одаривал, говорили куда яснее слов. Казалось, Кригер в этом ничуть не сомневался, был настолько уверен, словно ранее проделывал подобное сотни раз, наблюдая, как сотни женщин становятся его бездумными рабынями.

Подобная мысль вызывала вспышку сопротивления в мыслях Ульрики. Она не собирается становиться чьей бы то ни было бездумной служанкой. Она не собирается по доброй воле становиться его жертвой. Если он так думает, то будет удивлён. Как — нибудь, когда — нибудь она найдёт способ выбраться из его ловушки и тогда…

И что тогда? Есть и другие вещи, которые следует принять в расчёт. Она далеко от дома, без денег, экипировки и друзей. Ульрика была уверена, что сейчас они находятся в нечестивых землях Сильвании, о которой ходили зловещие легенды, и не то это место, чтобы оказаться тут в одиночку посреди зимы. За ними постоянно следовали волки. Без защиты Кригера они легко могут разорвать её на части. Вглядевшись в сумрак, она увидела там Кригера, шагавшего в окружении волков — хищника среди хищников.

При взгляде на него, в её мысли вернулась тьма, а вместе с ней и искушение. В последнее время в его с ней разговорах Ульрике подспудно предлагались некоторые вещи. Не подкуп, не золото и драгоценные камни, но власть и бессмертие. Кригер делал это насмешливым, поддразнивающим способом, и потому она никогда не была уверена, правдивы ли его слова или он просто намерен помучить её, прежде чем убить.

«Мне не интересны подобные предложения», — твердила Ульрика себе. — Мне не хочется обрести бессмертие ценой собственной души. Мне не хочется неестественным образом продлевать свою жизнь за счёт чужой крови. У меня нет желания изучать темнейшие тайны чародейства. Нет. Ничего этого мне не нужно. Нет тут никакого искушения».

Но временами она замечала, что размышляет над подобными вещами. Будучи бессмертной, она однажды станет ему ровней, сможет изучить его секреты, убежать или отомстить. Ульрика была уверена, что бессмертие со временем предоставит ей такую возможность. Вот единственное подлинное искушение, как она пыталась себя убедить. К несчастью, она не была уверена, что сие действительно так.

Иногда в разговоре он, казалось бы, давал ей мимолётный взгляд на более значительный тёмный мир, обладающий древней и ужасающей красотой, в котором правят аристократы ночи, занимающие тайные дворцы в окружении легионов добровольных, если не более, служителей. Кригер рассказывал о далёких местах, где побывал, о том, что там увидел, и она была уверена, что смертный за всю свою жизнь не сможет столько повидать.

Он видел Землю мертвецов и великую Чёрную пирамиду Нагаша в полночь. Он слышал шёпот мертвецов, наполняющих города — гробницы. Он посещал окраины Царства Хаоса, и это, похоже, его не ужаснуло. Он побывал в Бретоннии, в Эсталии, в Тилее и в каждом из известных государств людей. Он общался с известными художниками и поэтами, равно как и с королями, королевами и менее значительными правителями. Он обсуждал философию с Ньюманом, поэзию и драматургию с фон Диелом, Зирком и Таррадашем.

Кригер обладал такими знаниями и изысканностью, что в сравнении с ним каждый из когда — либо встречавшихся Ульрике людей выглядел мелким и незначительным. Такой глубиной познаний не мог похвастаться даже Макс. «Конечно, — подумала она. — Макс ведь не похитил столетия жизни у невинных, чтобы обрести свои познания».

Кригер подошёл к боку кареты и распахнул настежь дверь. Вместе с ним вошёл холод ночи. Кригер протянул руку и прикоснулся к её щеке ледяной рукой. Ульрика отпрянула, но не так быстро, как ей бы хотелось.

— Ты думала над тем, что я спрашивал?

— Ты не учитель, а я не твой ученик, — ответила она. — Мне не требуется отвечать на какие — либо твои вопросы.

Он улыбнулся, показав зубы, похожие на зубы обычного смертного. Убийственные клыки он держал втянутыми.

— Я не просил тебя отвечать. Я просил поразмыслить над этим, — спокойно заметил он. — В действительности, я знаю, что ты думала над этим. Разве не так?

Снова эта самодовольная самоуверенность, снова убеждённость, что она поступит не иначе, как ему хочется. Раздражает тот факт, что он прав. Он умеет так поставить дело, так подать саму ситуацию, что невозможно думать иначе, чем он от неё хочет. И снова Ульрика ощутила себя мухой, попавшейся в особо крепкую и искусно сплетённую паутину. Она проигнорировала его слова, понимая, что любой ответ даст ему лишь очередную победу. Кригер пожал плечами и уставился в окно, на луну.

Несмотря на попытки сдерживаться, заданные Кригером вопросы терзали её разум. Словно само его присутствие какой — то мистической силой помещало их в её мысли. Кригер спрашивал, какая разница между ним и Ульрикой? Он поддерживает свою жизнь, забирая жизнь у смертных. Она поддерживает свою, лишая жизни скот, птицу и прочих живых существ.

Сначала ответ казался таким простым. Он убивает людей, существ, наделённых сознанием, способных любить и ненавидеть, размышлять и предаваться чувствам. Он спросил, как она может быть уверена, что животные не испытывают те же чувства? Разве не она как — то сказала, что собственный старый пёс её понимал?

— Ты готова убить, чтобы защитить свою семью? Можешь не отвечать. Я уже знаю, что ты скажешь.

Ульрика всё же ответила назло ему:

— Разумеется.

— Какая разница между этим убийством и убийством ради продления собственной жизни?

— Разница в том, что не я атакующая сторона. Я лишь защищаю себя.

— Как насчёт защиты своей земли?

— Я буду сражаться, чтобы её защитить.

— Следовательно, ты утверждаешь, что ценишь свою землю дороже чьей — то жизни.

— Да, если они пытаются захватить мою землю.

Он покачал головой и выдал ей насмешливую улыбку.

— И если тебя призовёт твой союзник, станешь ли ты убивать, защищая его землю?

— Я буду связана честью.

— Значит, честь тебе дороже чьей — то жизни. Полагаю, что я более искренен, чем ты. Я способен правдиво утверждать, что собственное существование ценю больше, чем чужую жизнь.

— Это твоё право, — ответила Ульрика. — А что произойдёт, если ты столкнёшься с кем — то, кто испытывает то же самое по отношению к тебе?

— Ответ тебе уже известен.

Ульрика умолкла. Она понимала, что его вопросы являются лишь одной из его уловок, направленных на то, чтобы вынудить её почувствовать себя приниженной и слабой, сломить её сопротивление. Она не понимала, зачем это нужно Кригеру, разве что он находит тут какое — то нездоровое садистское удовольствие.

Ульрика не считала, что располагает каким — то особенным философским образом мыслей. Вряд ли подобная штука необходима дочери кислевского аристократа, проживающего на границе. Всё что от неё требовалось — это управление поместьем и владение оружием, а не ответы на заумные этические загадки. Тут она оказалась не на своём поле, столкнувшись с головоломкой из области, лежащей за пределами всего её прежнего опыта.

Она охотно признавала, что вечная жизнь и вечная молодость не лишены привлекательности. Но слишком уж высока запрашиваемая цена.

А рядом ухмылялся Адольфус Кригер, словно в точности знал её мысли.

В этот момент Ульрика действительно хотела пронзить кинжалом его сердце, однако подозревала, что даже случись так, не было бы никакой разницы. Он выглядел таким неуязвимым.

Со стен Вальденшлосса Макс наблюдал восход солнца. Зрелище его не радовало. Съеденный поздней ночью обед словно свинцовой тяжестью давил на желудок. Маг ещё не оправился от слабости, которую чувствовал с момента своего восстановления после исследования Глаза Кхемри. Он призвал частичку силы и завернулся в неё, чтобы отогнать холод и согреться. Его старых наставников передёрнуло бы, увидь они то, как он использует силу, но в настоящий момент Максу было всё равно.

От разошедшегося по коже тепла порозовели его щёки, но сердца оно не коснулось. И не удивительно, одного вида из замка было достаточно, чтобы у любого кровь застыла в жилах. Замок возвышался на вершине огромного скалистого утёса. По мере отступления ночных теней, виду открывался труп города. Таким словом он точнее всего мог описать разрушенный и полупустой городок. Вальденхоф был менее похож на живой город, чем тюрьма или лагерь, в котором после какого — то ужасного бедствия собрались беженцы, ожидая, когда на них свалится очередная напасть.

Вдали, за обрушившимися городскими стенами, лежал казавшийся бесконечным тёмный лес. Он вызывал какое — то тягостное ощущение присутствия, словно там таились древние злобные существа, выжидающие момента напасть. Сказывали, что со времён Сигмара леса Сильвании стали прибежищем созданий тьмы. Как заметил Макс, в это легко верилось. Даже струйки дыма, подымающиеся из лежащих внизу покрытых снегом хибар, его не успокаивали. Город ещё менее располагал к себе при свете дня, чем то было прошлой ночью.

Макс думал, что хорошо выспится этой ночью. В конце концов, ему досталась настоящая кровать в настоящей комнате, согретой настоящим камином. Но не тут — то было. Сон его был полон кошмаров. Его тело настолько привыкло к твёрдой земле, что он постоянно ворочался на матрасе, стараясь устроиться поудобнее. Казалось, что в комнате душно, и тяжело дышать. Возможно, он заболевает, однако внутренний мониторинг физического здоровья не давал тому никакого подтверждения. Его защитные заклинания выглядели действующими. Макс сомневался, что подцепил простуду или чуму. Должно быть, всё дело в волнении и истощении.

Он призвал заклинание обнаружения Глаза Кхемри. Тот перестал двигаться, как часто бывало в это время дня. Ладно, по крайней мере, нашёлся ответ на одну загадку. Если Кригер кровосос, это объясняет, почему он путешествует, по большей части, ночами. Макс молился, чтобы вампир, наконец, достиг своей конечной цели, и они смогли бы его вскоре догнать. Казалось логически обоснованным, что сие им удастся — целью вампира, вероятнее всего, была Сильвания. Вопрос в том, какую мерзость тот задумал сотворить по достижении пункта назначения? Он явно собирается использовать Глаз для какой — то неизвестной цели.

Макс заметил, что на крепостной стене появился Феликс. Тот выглядел сильно потрёпанным. Феликс был бледен и, несмотря на холод, потел. Волосы слиплись, борода нечёсана. Вокруг плеч туго запахнут потрёпанный красный плащ. Ягер сильно закашлялся, отчего содрогалось всё его тело. Он ковылял по стене в направлении Макса, передвигаясь очень осторожно, словно старик. Волшебник не удивился. Камень был скользким, а падать до вымощенного плитами внутреннего двора пришлось бы долго.

— Утро доброе, Макс, раненько ты поднялся, — произнёс Ягер.

Голос у него был сиплый, и Макс был уверен, что слышит хрипы, исходящие из груди Феликса.

— Я плохо спал.

Феликс улыбнулся.

— Выглядишь ты неважно.

— То же могу сказать и о тебе, — заметил Макс.

— Тягостное это место.

— И не говори.

— И тягостные времена. Разгар зимы. Орды Хаоса на марше. Собираются войска мертвецов, а мы аккурат посерёдке. Смешно, но будучи ребёнком, я всегда хотел приключений, навроде тех, о которых читал в книгах. Теперь приключений у меня хватает, и я хотел бы снова оказаться ребёнком в доме своего отца.

— Тёмные времена, — согласился Макс.

К его удивлению, Феликс расхохотался и продолжал смеяться до тех пор, пока его веселье не прервал приступ кашля.

— Ты чего? — спросил Макс.

— Макс, временами ты разговариваешь, как положено настоящему волшебнику. Не желаешь ли изречь какие — нибудь зловещие пророчества?

— Не думаю, что ты сейчас в нужном расположении духа, чтобы их выслушать. Я, пожалуй, подожду, пока опустится тьма и снаружи завоют волки. Возможно, тогда мои пророческие откровения должным образом тебя проймут до дрожи.

— Думаю, что я и сейчас дрожу вполне достаточно.

Макс повернулся и посмотрел в сторону горизонта. Вдали он заметил огромный столб поднимающегося тёмного дыма.

— Что это? — спросил он, и сам ответил на свой вопрос. — Скорее всего, дым очага из жилища какого — то горожанина.

Феликс покачал головой.

— Нет. Дыма слишком много и он слишком чёрный. Это не обычный огонь. Разве что ради того, чтобы согреться, горожанин поджёг всю свою улицу. Если и так, не мне его судить.

От одной из близлежащих сторожевых башен донеслись звуки рога. Сигнал эхом пронёсся по внутреннему двору и был подхвачен на остальных башнях.

— Похоже, мы не единственные, кто это заметил, — произнёс Феликс.

За несколько минут во внутреннем дворе собралась группа солдат.

— Я полагаю, нам лучше пойти и помочь в расследовании, — без особого энтузиазма заметил Феликс.

Прежде чем заковылять к лестнице, он долго и тяжело прокашливался.

На глазах Макса у замка собралась толпа людей, появившихся из обвалившихся улиц разлагающегося города. Выглядели они так, словно спасались бегством. Среди них были мужчины в лохмотьях, женщины, прижимающие к груди младенцев, и маленькие дети. Кое — кто из мужчин сжимал вилы и другое оружие. У некоторых за плечами находились жалкого размера мешки, в которых, по предположению Макса, находились их пожитки. Все выглядели испуганными. Селяне из расположенных внизу хижин вышли из своих домов им навстречу. После нескольких секунд общения, они начали кричать своим хозяевам, чтобы те открыли ворота.

— Похоже, ночью случился очередной набег, — произнесла графиня.

Она подошла к Максу с Феликсом и посмотрела на них. Макс ответил ей взглядом. Графиня была бледна и очень красива, явно изнеженная аристократка, и всё же что — то в ней магу не нравилось.

— Рудгар и его люди верхом собираются на разведку, хоть я сомневаюсь, что они что — либо найдут. Сейчас существа уже скрылись в лесах. Они всегда так поступают, и это у них хорошо получается.

Пока она произносила эти слова, Рудгар, Родрик и группа рыцарей во весь опор пронеслись мимо, направляясь в лес, и выглядело всё так, словно они выехали на охоту. Некоторые даже улюлюкали и трубили в рога, словно преследуя добычу. Макса не очень впечатлила предпринятая ими тактика. К чему извещать врага о своём появлении? Он всегда подозревал, что граф и его сын — люди недалёкие, и вот тому подтверждение. Теперь по лестнице, потрясая оружием, спускались Готрек и Снорри Носокус, выглядевшие столь же радостно, как люди, направляющиеся на бал у курфюрста.

— Лучше поторопитесь, — ехидно заметил Макс. — Или пропустите сражение.

Оба гнома усмехнулись, словно не заметив его сарказма, и припустили в сторону дыма. Феликс покашлял в руку и пошёл тоже. Макс предположил, что тот связан условиями своей клятвы.

— Подождите, — произнесла графиня. — Возьмём лошадей из конюшни. Так получится быстрее.

Макс заметил, что его, похоже, тоже сюда включили. И обнаружил, что почти автоматически направился в сторону конюшен. Что — то неуловимое промелькнуло в командном тоне графини.

Двадцатиминутная скачка по засыпанным снегом улицам привела их на окраину города, которая соприкасалась с лесом. Вокруг нависали прогнившие строения, из тёмных проёмов выглядывали испуганные люди. Дыхание Макса вызывало в воздухе облачка пара. Лошадь несла его мягко, работая крепкими мускулами. Скачка бодрила, и он подумал, что теперь ему понятно недавнее поведение молодых дворян.

— Господин Шрейбер, у вас очень мрачное лицо, — заметила графиня Габриелла. — Вы всегда такой или на то есть особая причина?

Макс заставил себя улыбнуться и слегка расслабиться. Графиня могла ему не особо нравиться, но быть грубым не было необходимости. Это ни к чему. И кто он такой, чтобы её судить? В конце концов, он едва её знает.

— Я беспокоюсь. По поводу Ульрики и Адольфуса Кригера.

— У вас на то все причины. Он очень плохой человек.

Макс поглядел на графиню. В чистом морозном свете утра, он разглядел, что та не столь уж молода, как он сперва подумал. Под вуалью были заметны тонкие линии в уголках её глаз. Мастерски наложенный макияж почти скрыл их, но они там были. А блеск её чёрных волос позволял Максу предположить, что те окрашены. По предположению Макса, графиня была старше него, по меньшей мере, лет на десять.

— Вы говорите по личному опыту?

Макс не был уверен, зачем он это сказал, слова просто вылетели сами. Он заметил предостерегающий взгляд Феликса. «Возможно, я высказал это несколько равнодушным тоном, — подумал Макс, — но так уж получилось». По какой — то причине женщина затрагивала в нём худшие стороны.

— Можете сказать и так, — ответила она. — Он старый враг семьи моего мужа. Или наоборот, они его давние враги.

— Почему?

— Император пожаловал нам замок, который Кригер занимал до Войн графов — вампиров, когда ещё никто не знал о его сущности. Тот сильно разозлился, и поклялся возвратить замок и отомстить всему роду моего мужа.

— Он явно знает, каково сносить обиду, — заметил Феликс, с лёгкой иронией в голосе.

— Вы не понимаете, господин Ягер. Вам не постичь образ мыслей неумирающих. Они выглядят, как смертные, но таковыми не являются. Они не в своём уме, если опираться на ваше видение здравомыслия. Их новая сущность искривила разум. Будь мы в состоянии прочесть их мысли, большинству людей они стали бы не более понятны, чеммысли пауков.

— Это было бы затруднительно, — произнёс Феликс, из голоса которого ушла ирония.

— Неумирающие вызывают беспокойство. Они хищники, а смертные — их добыча. Ими движут потребности и побуждения, непостижимые для живых существ.

Макс подавил дрожь. Где — то там Ульрика находится в руках подобного создания, и это лучшее из того, на что он мог надеяться, ибо существо могло просто убить её и выпить её кровь для поддержания своего неестественного существования. Где — то в глубине его сердца начал разгораться пылающий гнев. Если это так, Адольфус Кригер заплатит — не важно, сколько времени уйдёт, но Макс выследит его и прикончит. Неважно, насколько могущественным полагает себя существо, оно обнаружит, что в этом мире есть и другие силы.

Макс снова потянулся и прикоснулся к плетению своего обнаруживающего заклинания. Оно всё ещё действовало. Макс мог его чувствовать. Внезапно ему захотелось просто оказаться отсюда подальше, снова идти по следу. Здесь они теряют время впустую. Каждая секунда промедления может оказаться гибельной. Он отбросил подобные мысли. Эта женщина может рассказать им что — нибудь такое, что окажется полезным. Лучше как следует изучить своего врага, особенно когда тот могуч и опасен, каковым мог, по опасениям Макса, оказаться Адольфус Кригер. Ещё несколько часов задержки вряд ли что — либо изменят, а вот дополнительный отдых позволит им в последующие дни двигаться быстрее. Уже одно это делало задержку стоящей.

Макс пытался убедить себя, но по — прежнему ощущал чувство вины.

— Расскажите нам что — нибудь ещё об Адольфусе Кригере, — попросил он.

— О нём мало что известно. Он был одним из самых доверенных приближённых фон Карштайна. Во время Зимней войны он командовал его полевыми армиями. Говорили, что сам фон Карштайн его побаивается. После Хел Фенн Кригер пропал. Многие полагали, что он уничтожен вместе с прочими неумирающими. Но не семья моего мужа.

— Почему?

— Случалось разное. При таинственных обстоятельствах погибали мои родственники, а потом всегда докладывали о том, что видели в округе кого — то похожего на Кригера. Некоторые думали, что его дух вернулся, чтобы преследовать нашу семью. Прочие знали, что Кригер остался жив и издевается над ними. Неумирающие могут себе позволить надолго растянуть свою месть, и это доставляет им удовольствие. Играющий с мышью кот, и тот милосерднее, если сравнивать с ними.

Она продолжила рассказ, поведав о леденящих кровь злодеяниях Кригера и эпизодах из жизни её семьи. По ходу повествования перед Максом начала вырисовываться ужасающая картина того, кем являлся Кригер. И у этого существа находится амулет Нагаша! Максу стало очевидно, что, даже не беря в расчёт спасение Ульрики, оставлять в когтях Кригера Глаз Кхемри было бы крайне неразумно.

Передвигаясь верхом, Феликс слушал разговор Макса и Габриеллы. Его кашель стал хуже. Он чувствовал, что лёгкие забиты, но заставлял себя держаться в седле. Он продолжал пристально изучать окрестности. Если тут имеются зверолюды, он предпочёл бы обнаружить их раньше, чем они его заметят. Эти полузаброшенные улицы идеальное место для засады. Феликс гадал, куда подевались Истребители. По дороге они их не нагнали, но он не отвергал возможности, что Готрек и Снорри двинулись напрямик.

Ноздри покалывало. Запах гари доносился спереди. Похоже, они ближе, чем он полагал. Жаль. Он хотел задать графине Габриелле пару вопросов. Похоже, из всех сильванских аристократов она наиболее информирована, хотя Феликс и полагал, что на его вопросы вполне сможет ответить любой из них. Он хотел больше узнать о неумирающих и о династии фон Карштайнов, особенно после того, как почувствовал холодную уверенность, что в одну из последующих ночей окажется в каком — нибудь захолустье, выслеживая Кригера и ему подобных. Слишком уж часто его карьера спутника Истребителя была отмечена подобными моментами.

Феликсу хотелось узнать, сколь многие из историй о вампирах правдивы, а какие являются старушечьими россказнями, и ему казалось, что сильванцы более других способны дать ответ. «Сейчас самое подходящее время», — подумал он.

— Графиня, правда ли, что неумирающие гораздо сильнее обычного человека, и достаточно сильны, чтобы голыми руками вырвать человеческое сердце?

Если Макс и был недоволен вмешательством Феликса, то не подал вида. Он выжидающе смотрел на графиню. Та немного задумалась.

— Некоторые из них явно таковы. Если верить старым рассказам, то и Кригер тоже.

«Чудесно, — подумал Феликс. — Я находился в одной комнате с существом, способным голыми руками порвать меня на части, и едва был готов с ним сражаться. Скоро это снова может произойти».

— Почему вы сказали — „некоторые из них“? — спросил Макс.

Хороший вопрос, Феликсу тоже стоило об этом подумать.

— Неумирающие гораздо больше людей различаются своими особенностями. Вы можете услышать о них множество историй, и почти все из них имеют под собой какое — то основание. Просто не в каждой истории говорится правда о любом кровососе.

— Можете ли вы привести пример?

— Говорят, что они не переносят знака молота или не могут войти через окно, заложенное демоновым корнем. В некоторых случаях это справедливо. Имеются документированные свидетельства о неумирающих, бежавших от священнослужителей Сигмара при виде из священных символов. Но также имеются достоверные сведения, что они разрывали на части выступивших против них священников, прыгали на священных символах и хохотали.

— Я бы удивился, если те истории были бы о тех же самых вампирах, — заметил Макс.

Графиня поглядела на него с некоторым уважением. Феликс недоумевал, на что именно намекает Макс. Ему хотелось, чтобы не так болела голова. Хотелось, чтобы движение лошади не вызывало у него тошноту.

— По большей части, вы оказались бы правы, господин Шрейбер. А там, где рассказы пересекаются, всегда есть вероятность путаницы.

— Есть несколько простых возможных объяснений, — произнёс Макс. — Возможно, подобные вещи полностью определяются тем, насколько верит в себя конкретное существо. С волшебниками подобное происходит постоянно. Некоторые способны творить заклинания лишь тогда, когда при них любимый посох. Некоторые безоговорочно верят в то, что их заклинания не подействуют на определённых людей, вроде священнослужителей или носящих на себе знак молота, и, как ни странно, так и получается. Даже если прочие волшебники не испытывают при этом никаких трудностей. Магия во многом столь же зависима от уверенности и силы воли, как от прикосновения к ветрам магии, а неумирающие явно должны быть даже более связаны с магией, чем любой волшебник.

— Вы ссылаетесь на теорию систем убеждений Карела Лазло, — заметила графиня.

Макс улыбнулся.

— Я — то думал, что на ближайшие сотни лиг являюсь единственным человеком, знающим об этой книге, не говоря уже о её прочтении.

— В Сильвании мы понимаем полезность и более необычных знаний, и стараемся их заполучить.

Голова Феликса кружилась, но у него по — прежнему имелись вопросы, на которые он хотел получить ответ, и он не мог позволить этим двум пускаться в отвлечённую дискуссию по каким — то застарелым вопросам, интересовавшим столетия назад почивших философов, хотя в нормальных обстоятельствах это могло вызвать у него интерес.

— Правда ли, что они погибают, оказавшись на солнечном свету? — спросил он, снова меняя тему разговора.

— Эффект снова различен, — ответила графиня. — Некоторые очень сильно обгорают при дневном свете, некоторые погибают, а некоторые, похоже, способны переносить его без особых повреждений. Хотя, все свидетельства указывают, что они явно менее опасны при свете дня, если только не приняли значительного количества крови или не укрепили свои силы с помощью магии. Причины неизвестны никому.

— Я читал, что некоторые из них способны передвигаться снаружи даже днём, если позаботятся о защите своей кожи от лучей света, — заявил Макс.

Графиня поправила вуаль и посмотрела на него.

— Вероятнее всего, это тоже правда.

Феликс гадал, сколь многое из того, что он, как полагал, знал о вампирах, было правдой, частичной правдой или относилось лишь к некоторым из них, либо было всего лишь бабушкиными сказками? Он возобновил натиск.

— Могут ли они летать или превращаться в летучих мышей, волков или других животных? Я читал, что они это могут.

И Макс, и графиня уставились на него, некоторое время не произнося ни слова. Он не догадывался, принят ли его вопрос всерьёз или на него глядят, как на идиота, но невозмутимо встретил их взгляд. Вопрос его не был глупым, потому что от этого могла зависеть его жизнь. В итоге графиня заговорила:

— Сказывают, что в династии фон Карштайнов есть такие, кто может превращаться в существ ночи.

Макс немного призадумался.

— Нет причин, чтобы подобное было невозможно. Некоторые волшебники способны на такие уловки при использовании особых заклинаний превращения. Я никогда подобное не наблюдал, но не вижу причин сомневаться в такой возможности. Многие необычные вещи могут происходить при должном применении правильных сил.

«Расклад становится всё хуже и хуже, — подумал Феликс. — Вполне возможно, что этот Кригер обладает всеми силами, которые легенды приписывают кровососам, и столь же возможно то, что против него не сработает ни одна защита из тех, о которых говорится в рассказах». Он попробовал убедить себя, что смотрит на вещи в самом худшем свете из возможных, но в прошлом случалось и самое худшее, а потому это не утешало.

«Где Готрек?» — недоумевал Феликс. Иметь поблизости силу его древнего топора было бы весьма обнадеживающе.

Когда они прискакали, здание всё ещё горело. Плотные маслянистые клубы дыма поднимались от торфяных стен близлежащих хижин. Феликс слышал, что крестьяне Сильвании живут в более нищенских условиях, чем большинство людей в иных местах, и доказательство тому прямо перед его глазами. Фермеры из окрестностей Альтдорфа держат свиней в свинарниках, которые выглядят более пригодными для жизни, чем должны быть некоторые из этих хижин.

Феликс слышал, что жизнь крестьян в Сильвании тяжела, и грубостью нравов вошла в поговорки. Глядя на это, он тому верил. Он никогда не видел столь маленькие и нищие лачуги. Крестьяне, повылазившие из укрытий, обнаружив прибытие рыцарей, были более мелкими, более тощими и выглядели болезненнее любых человеческих существ, которых довелось встретить Феликсу, и большинство из них были изуродованы оспой, имели бельма на глазах или взгляд врождённых идиотов. «Может что — то в самой земле так уродует человеческую жизнь?» — недоумевал Феликс.

Он и не заметил, что произнёс это вслух, пока не увидел обращённый на него взгляд Макса.

— В Сильвании очень сильно вредное воздействие чёрной магии, — произнёс волшебник. — Говорят, что сама земля подверглась чудовищному загрязнению звездопадом из искривляющего камня, который предварил Великую чуму 1111 года. Возможно, это подействовало на людей, но сейчас явно не место и не время это обсуждать.

Феликс кивнул. Посетив Пустоши Хаоса, он полагал, что нет худшего места на земле, однако сейчас стал испытывать сомнения. Печать тьмы куда более явно наблюдалась в Пустошах, но из — за относительно близкого знакомства с Сильванией всё выглядело гораздо хуже. Это часть Империи. Эти люди живут на родной земле, и всё же вредоносная магия разными способами и на разных уровнях калечит их жизни. Он гадал, на что была бы похожа его собственная жизнь, будь он рождён здесь.

Размышляя о несколько эксцентричном облике и манерах встреченных им аристократов, Феликс гадал, а отличаются ли они вообще от своего народа? Возможно то, что изменило этот народ внешне, изменило аристократов внутренне. Возможно, есть некая правда во всех тех историях о безумии, процветающем в сей проклятой провинции. Он покачал головой. Слишком уж много он сделал предположений, основываясь на немногих фактах. Он позволил себе поддаться удручающей атмосфере этого разлагающегося места.

Феликс поскакал туда, где несколько крестьян пинали труп. Или то, что сперва показалось трупом. Он поглядел снова, придержал лошадь и спешился, а затем плечами проложил себе путь через небольшую толпу, собравшуюся вокруг тела. Возможно, когда — то оно принадлежало человеку, хотя это должен был быть очень тощий и дурно выглядящий человек. Феликс толкнул его сапогом, и голова перекатилась на сторону. Лицо было отвратительным, и не столь уж походило на человеческое. Кожа была зеленоватой и чешуйчатой, странно напоминающей кожу рептилий, хотя Феликс не стал пробовать её на ощупь.

Желтоватые глаза были гораздо крупнее обычных и выпирали из глазниц. Лицо было очень длинным и худым, а челюсти очень узкими. Застывший в смертельном оскале рот был полон бесцветных и слишком уж острых зубов. Ногти на руках были длинными и походили на когти.

— Что сие такое? — спокойно спросил он.

— Это гуль, человечий отпрыск, — ответил Готрек, раздвигая толпу. — Поедатель человечины.

Феликса замутило. Как и все жители Империи, он слышал россказни об этих мерзких каннибалах, питающихся мясом трупов, но никогда в действительности не ожидал наткнуться на одного из них.

— Барин, это Гётц прикончил его своими вилами, — сказал один из крестьян. — Аккурат перед тем, как две таких же твари схватили его и сбежали. Думаю, в какой — нибудь день мы найдём его кости, разломанные, чтобы добраться до мозга.

Теперь Феликс реально ощутил тошноту. Достаточно тревожным было увидеть кости тех, кого убили и сожрали зверолюды, но если легенды правдивы, гуль этот некогда был человеком, до того как пристрастился к запретному мясу.

— Этот немного смахивает на Вильгельма, — с каким — то тупым любопытством заявил другой крестьянин. — А я — то всё гадал, что с ним приключилось.

— Ты говоришь, что знаешь это существо? — недоверчиво спросил Феликс.

— Может так. Он был бы не первым из местных, кто попробовал сладкой свининки, если понимаете, о чём я. Зима длинна и еды порой не хватает. Чем заплатить мяснику?

Феликс не знал, что ужаснуло его больше — информация, которой поделился мужчина, или та небрежность, с которой он сие произнёс. Заметив на себе кривой взгляд Феликса, мужчина вздрогнул и прибавил:

— Не то, чтобы я сам такое пробовал, вы понимаете.

Грохот копыт возвестил о прибытии Рудгара.

— Это или крайне отчаянные или весьма уверенные в себе твари, чтобы напасть на сам город.

Голос графини Габриеллы был холоден.

— Боюсь, они становятся всё более уверенными.

В этот момент глаза гуля открылись, и он издал леденящий злобный смех.

— Настали Кровавые времена, — прогоготал он и сделал рывок в сторону Феликса.

Даже прежде чем тот успел отступить, топор Готрека снёс голову твари с плеч. Крови оказалось на редкость немного.

Крестьяне подались назад, взволнованно бормоча и сотворяя знак молота и некие другие защитные знаки, которые Феликс не распознал.

— Тварь была мертва, уж мне ли не знать, — произнёс крестьянин, говоривший о сладкой свинине.

— Теперь мертва, — подтвердил Готрек и плюнул на безголовое тело.

— Оно явно выглядело мёртвым, когда я пнул его сапогом, — сказал Феликс, когда они через руины вышли на окраину города. Стены здесь были высотой почти с четырёхкратный рост человека, с шипами наверху. Разумеется, в иных местах имелись огромные бреши, каменная кладка там обвалилась и не была восстановлена. Стало сразу понятно, как твари проникли внутрь.

— Любой может ошибиться, человечий отпрыск, — заметил Готрек.

— Оно могло быть мертво, — заявил Макс. — Возможно, там внутри него оказались какие — нибудь остатки чёрной магии, что позволили ему напоследок возвратиться к подобию жизни.

— Возможно, — согласился Истребитель. — Как возможно и то, что оно было лишь ранено и притворялось.

— Скорее всего, ты прав, — сказал Макс, но голос его прозвучал неуверенно. Феликс гадал, начала ли и на волшебнике сказываться атмосфера этого места? Обычно Макс Шрейбер гораздо более недоверчив.

— Вампиры, гули, зверолюды — чего ждать дальше? — пробормотал Феликс.

— Некоторые из этих крестьян выглядят так, словно не отказались бы отведать доброй сладкой свининки, — брезгливо заметил Готрек.

— Они выглядят так, что им не помешало бы хорошенько поесть, — сказал Феликс.

— Не беспокойтесь по поводу этих подонков — пробасил Родрик, шагая по грязной улице. Он явно подслушивал. — Они поедят. Эти своего никогда не упустят. Вероятнее всего, они запрятали в своих мусорных кучах полные мешки репы, вместо того, чтобы заплатить налоги.

— Полные мешки? Репы? — мягко произнёс Феликс.

Ирония в его словах явно ускользнула от молодого рыцаря, который глубокомысленно кивнул.

— Это негодяи и подонки, явные и бесхитростные. Крадут у своих сеньоров всё, что плохо лежит, грабят проходящих незнакомцев, забирая их обувь себе на суп. Если не угрожать им кнутом, то они вернутся к своим старым обычаям. Слишком долго они были под властью графов — вампиров.

«Скорее всего, слишком долго были под властью тебе подобных», — подумал Феликс, которому вспомнились сразу все причины, по которым он недолюбливал аристократию своей родины. Он посмотрел на молодого рыцаря с нескрываемым отвращением. Если Родрик и заметил, то не подал вида.

— Больше нам здесь делать нечего. Лучше вернёмся в замок, — предложил Родрик.

Феликс кивнул. У них найдётся занятие получше, чем торчать тут, давая возможность этому громиле из высшего общества притеснять крестьян. Однако он должен был признать, что некоторые из крестьян бросают на него слишком уж голодные взгляды.

Макс был рад снова продолжить путь, хотя радость оказалась несколько омрачена решением графини Габриеллы составить им компанию с Родриком и его приятелями в качестве эскорта. Похоже, что их пути пролегли рядом на многие лиги. Если справедливо утверждение графини, что Кригер претендует на земли её мужа, возможно, они смогут стать союзниками.

Встреча аристократов завершилась безрезультатно. Они договорились посылать помощь друг другу в случае нападения, но, похоже, планировали по большей части пересидеть зиму в своих замках, затем созвать вассалов и собрать войска для освобождения страны. По правде говоря, окромя они мало что могли сделать. Армии не смогут предпринять марш в разгар зимы, а снабжать сколько — нибудь значительное войско будет практически невозможно. Лишь гонимые и отчаянные пустятся нынче в путь. Макс мрачно улыбнулся. Такие люди, как они, иными словами. И те, кто служит тёмным силам, добавил он после короткого раздумья.

Он гадал, какими реальными шансами располагают сильванские аристократы против войска, которое может собрать Кригер. Макс сомневался, что их шансы хороши. Это бедная и неплодородная страна, не способная прокормить много людей. Численность войск аристократов сравнительна мала в сравнении с теми силами, что можно собрать в других частях Империи. Он сомневался, что посетившие собрание в Вальденшлоссе владельцы вместе способны собрать столько солдат, сколько насчитывает городская стража Праага. Не очень — то воодушевляющая мысль.

Также шли разговоры о привлечении наёмников, но Макс сомневался, что из того выйдет нечто путное. Ни один находящийся в здравом уме наёмник не захочет отправиться в Сильванию за ту плату, что предложат эти обедневшие дворяне, и даже если таковые найдутся, большинство, вне всякого сомнения, с большей выгодой наймутся на службу императора в его кампании против Хаоса.

Макс отбросил подобные мысли и присмотрелся к внешнему окружению. Под копытами пони хрустел снег. Воины — кислевиты передвигались колонной, молча обозревая окрестности настороженным взглядом. Макс не мог обвинять их в малодушии. Он и сам никогда ранее не видел более зловеще выглядящего леса. Деревья были больны, и там, где их не покрывал снег, выступала какая — то паразитическая плесень, светящаяся в темноте. Местность была угнетающей и стояла могильная тишина, нарушаемая лишь звуками, производимыми передвигающимся отрядом.

Макс содрогнулся. Эта дорога вела к Дракенхофу, месту, известному всему миру своей дурной репутацией. В Дракенхофе впервые возникло бедствие в виде графов — вампиров. В Дракенхофе поднял своё знамя первый из печально известных фон Карштайнов, провозгласив себя правителем Сильвании. Сказывали, что сам замок был построен в особенно неблагоприятном месте, на пересечении ужасных чёрных магических энергий, где злокозненные защитные чары переплетены столь туго, что доводят до безумия любого смертного, задержавшегося здесь. Сказывали, что военные инженеры, которым император Иоахим поручил разрушить это место, сошли с ума и сожрали друг друга. Сводя всё воедино, это было не то место, которое Макс хотел бы посетить. К несчастью, похоже, именно оно было конечным пунктом назначения Адольфуса Кригера. И это не давало покоя.

По крайней мере, кем бы ни были люди из Вальденшлосса, на припасы они не поскупились. Они помогли восполнить запасы зерна и галет в повозках путников из своих скудных запасов. Макс предполагал, что у них имелись собственные скрытые мотивы. Если эта экспедиция имеет хоть малейший шанс избавить их от Кригера, она стоит того, чтобы оказать поддержку. Судя по взглядам, которыми отряд провожали при отбытии, немногие высоко оценивали их шансы.

У Макса были и иные причины для благодарности. Находясь в замке он воспользовался тамошней библиотекой и получил огромное количество малоизвестной информации, касающейся Сильвании и графов — вампиров. Семейные хроники аристократических домов, по большей части, оказались столь же сухими и скучными, как и подобные хроники семейств из других мест, однако содержали и некоторые замечательные крупицы информации.

На всех ведущих к Дракенхофу путях Маннфред фон Карштайн разместил распятые тела своих врагов. Одним тёмным осенним вечером он приказал все их поджечь, чтобы осветить своё триумфальное вступление в город. Многие из жертв ещё были живы, когда факелы коснулись их облитых маслом тел. «Что за безумец мог совершить подобное?» — гадал Макс.

К несчастью, ответ слишком уж очевиден, когда имеешь дело с представителями династии фон Карштайнов. Похоже, есть в их потомстве что — то порченное, словно древнее проклятие безумия неотвратимо овладевает каждым их представителем. Не то чтобы любой другой из неумирающих мог похвастать вменяемостью. Из других своих письменных источников Макс знал, что почти все династии вампиров, так или иначе подвержены безумию. Макс гадал, а задумываются ли об этом сами вампиры?

Откуда ему знать? Они живут настолько долго и их взгляд на будущее настолько отличен, что, возможно, собственное поведение кажется им нормальным. Если ты прожил столетия, считая людей скотом, то идея использовать их вместо факелов может показаться тебе естественной. Однако Макс не мог полностью принять эту точку зрения. Он подумал, куда более вероятно, что существа настолько пропитаны чёрной магией, что она извратила их разум и души, если таковыми они ещё обладают. Хорошо задокументированы изменения, происходящие с чёрными магами и теми, кто имеет дело с Силами Разрушения. Нет причин полагать, что вампиры имеют к ним иммунитет, по сути, скорее наоборот.

Макс не знал, куда заведут его все эти допущения, хотя по факту он знал несколько заклинаний ослабления и рассеивания чёрной магии, которые могут оказаться крайне полезными против существ, частично обязанных сей пагубной энергии своим существованием. Однако тут были и некоторые тактические сложности. Если Кригер один из тех, на кого воздействует солнечный свет, то Макс знал и несколько заклинаний воспроизводящих эффект солнца. Они тоже могут прийтись весьма кстати. Эту проблему следовало рассмотреть с разных сторон. Ставки слишком высоки, чтобы позволить себе любую ошибку в расчётах. От этого может зависеть не только его жизнь, но жизнь Ульрики и всех остальных членов отряда.

* * *

— Итак, вы пишете стихи? — спросила графиня Габриелла.

Феликс кивнул, удивляясь, зачем она попросила его составить ей компанию. Явно не ради того, чтобы просто поговорить с ним о поэзии. Перед тем, как кивнуть, Феликс поглядел наружу, в собирающиеся сумерки. Рядом с каретой скакал Родрик. Поймав на себе взгляд Ягера, он ответил ему взглядом, в котором читалась ревность. Феликс отвернулся. Последним из того, что ему требовалось, были какие бы то ни было проблемы с молодым вспыльчивым аристократом.

Он ощущал сонливость. Покачивание кареты на полозьях убаюкивало его. В карете графини было тепло, а мягкие кожаные сидения были гораздо комфортнее жёсткой скамьи в санях с припасами. А сама графиня была намного более приятной компанией, чем Истребитель, который, образно выражаясь, чаще всего был не приятнее дохлого барсука. К чести женщины, она была гораздо лучшей компанией, чем большинство знакомых Феликсу людей — остроумной, эрудированной и очаровательной.

— И они были напечатаны?

Он поглядел на неё. Казалось, её глаза под вуалью блестят в тусклом свете. Тонкий пряный аромат её духов наполнял внутренность кареты.

— В Альтдорфе, издательством Альтдорф Пресс. По большей части, в составе сборников современной имперской поэзии.

— Значит, ваши стихи в имперском стиле, а не в классическом.

— Это современное направление, — как бы в оправдание сказал Феликс.

Подобно большинству образованных людей, он мог со знанием дела читать и писать на старом языке, если того хотел, но идея сочинять на нём стихи его не сильно привлекала. Этим языком пользовались слишком многие из выдающихся мастеров, что вызвало бы нежелательные сравнения.

— В наши дни большинство издателей ориентируется на местную публику. Она многочисленнее.

— Вполне возможно, — несколько резко заметила графиня. — Но не думаете ли вы, что классический язык значительно более элегантен?

В её голосе послышался некий вызов. Феликс почувствовал себя, как на экзамене у профессоров университета.

— Не знаю, соглашусь ли с вами, — ответил он. — Я думаю, что элегантность высказывания скорее зависит от выбора слов, чем, если вам угодно, от языка, на котором оно написано. Я полагаю, что на классическом написано столь же много плохих поэм, как на имперском. В действительности, даже больше, ибо учёные и поэты изъяснялись на этом языке гораздо дольше.

— Интересно, — заметила графиня. — Вы весьма необычный молодой человек, господин Ягер, с оригинальным ходом мыслей.

Феликс бросил взгляд на графиню, дабы посмотреть, не шутит ли она. Он лишь сказал ей то, что сказало бы большинство интеллектуалов и профессоров. За последние двадцать пять лет такой подход стал почти общепринятым. Однако в её голосе и манерах не было никакого подтрунивания. Он предположил, что такое возможно. В конце концов, Сильвания — это захолустье, далёкое от основного течения интеллектуальной жизни. Большинство из книг в Вальденшлоссе были рукописными, и вместо того, чтобы отдать в печать, их переписывали писцы. Что было необычно, учитывая прорыв в издательском деле после представления Иоганном из Мариенбурга своей печатной машины более столетия назад. Феликс слышал чьи — то слова о том, что теперь каждый год печатается больше книг, чем было написано за всю историю Империи до появления книгопечатания, и каждый год выходит больше новых книг, чем было написано в любое из предыдущих столетий. Феликс не знал, насколько сие справедливо, но звучало оно явно правильно, на его взгляд.

Чтобы хоть что — то сказать, он сообщил это графине.

— Да, — подтвердила она. — Кажется, вещи настолько изменились. Когда — то можно было быть в курсе всех новых веяний в литературе, философии и естественных науках. Жаль, что теперь такое невозможно. Мир несётся вперёд с куда большей скоростью и, как я опасаюсь, несётся сломя голову к не самому хорошему итогу.

Она выразилась предельно ясно.

— Я полагаю, что расширение познаний — вещь хорошая, — сказал Феликс. — Чем больше мы сможем узнать — тем лучше.

Графиня вздохнула.

— Убеждённость молодых.

Феликс не был уверен, что её тон пришёлся ему по душе. Нынче он не ощущал себя очень уж молодым. Он беспокоился, что испытания состарят его преждевременно. Графиня продолжила, словно не замечая его холодного взгляда, хотя Феликс был уверен, что это не так. Графиня была весьма наблюдательной женщиной.

— Как вы полагаете, хорошо ли распространение знаний о тёмных культах? Или то, что вскоре тайны чёрной магии станут доступны любому умеющему читать балбесу, в то время как когда — то они сохранялись теми, кто знал их опасность и цену?

— Гильдии чародеев и храмы по — прежнему пристально охраняют свои секреты, — ответил Феликс. — Как и инженеры вкупе с алхимиками.

— И сколько, по — вашему, это будет продолжаться? Как долго, по — вашему, продержится мир?

«Законный вопрос», — подумал Феликс. Ему довелось видеть армии Хаоса на марше. Слишком уж вероятно, что им остаётся доживать последние деньки. Те радужные обещания, что дают магические исследования и естественные науки, могут никогда не сбыться. Вместо того, подкованные копыта орд Хаоса могут растоптать весь Старый Свет. Однако едва ли возможно обвинять в этом распространение книгопечатания. Графиня пристально глядела на Феликса, словно её крайне интересовал его ответ.

Феликс чувствовал, что должен сказать что — то обнадёживающее, например, что победа будет за императором и в итоге всё пойдёт замечательно, но он слишком многое повидал, чтобы верить в подобное. Войска Хаоса удалось остановить у Праага, но для них это была лишь временная неудача. Скоро они оправятся и ещё глубже проникнут в земли людей.

— Я не знаю, — сказал он в итоге. — Настали тёмные времена.

— Более тёмные, чем вы полагаете, — произнесла графиня.

Феликс спустился из кареты, беседа с графиней Габриеллой странным образом его обеспокоила. У графини был дар заставлять его размышлять о тех вещах, о которых он и думать не хотел, и она была весьма эрудированной женщиной в своём старомодном стиле. Также казалось, что он вызывал у неё особенный интерес, хотя и не понимал тому причин. Феликс мог бы сказать, что вполне нормально, когда мужчина интересует женщину, но всё же ей была присуща сдержанность и скрытность, столь щедро приправленные выжиданием, наблюдением и критицизмом, что выглядело сие необычно. «В высшей степени необычная женщина», — решил Феликс, пробираясь по снегу к саням с поклажей.

Он покрепче запахнул плащ от ветра. По меньшей мере, чувствовал он себя немного лучше. Из носа перестало течь, кашель больше не мучил его тело и не вызывал слёзы из глаз, и лихорадило его меньше прежнего. Возможно, что остановка в замке всё — таки пошла ему на пользу.

Он вскарабкался на сани, уселся рядом с Готреком и взял в руки поводья.

— Лучше побереги себя, человечий отпрыск. Есть тут парень, выглядящий так, словно хочет пырнуть тебя в спину кинжалом.

В голосе гнома слышалось подтрунивание в присущей ему суровой манере. Оглядевшись, Феликс заметил на себе взгляд Родрика, смазливое лицо которого выражало нечто почти похожее на ненависть. Похоже, Родрик ревниво отнёсся к Феликсу за проведённое с графиней время.

— Родрик слишком благороден, чтобы вонзить кинжал мне в спину, — пробурчал Феликс.

— Тогда он может попробовать вонзить меч в твои потроха.

Феликс рассмеялся.

— Не думаю, что сейчас время биться на дуэли за руку графини.

— Он может с тобой не согласиться.

— Когда это произойдёт, тогда и буду беспокоиться.

Готрек недобро усмехнулся.

— Как бы ни оказалось слишком поздно.

— Запах несколько затхлый, — произнёс Роч.

Адольфус Кригер оглядел вестибюль Дракенхофа. Тот выглядел хорошо. Его слуги устранили кое — какие повреждения, причинённые вандалами две сотни лет назад. Обгорелые стены были перестроены, была убрана разросшаяся у входа растительность и срублены огромные деревья, проросшие сквозь крышу. В камине горел огонь. Кригер любил смотреть на него, хотя тепло ему не требовалось. В отличие от большинства его соплеменников, он не испытывал чрезвычайного страха перед огнём. «Хорошее начало», — решил он.

— Запах замечательный, — заявил Адольфус, не кривя душой. — Пахнет домом.

Он был удивлён, как многое это для него значит. У него возникло чувство, что десятилетия его постоянных скитаний закончились. Он чувствовал, как текут сквозь камни старые потоки магических энергий. Это было место силы, где он сможет сделать то, что ему требуется. Здесь он сделает заключительные шаги на пути к своему предназначению.

Ульрика вошла в зал. Выглядела она бледной и слегка пошатывалась. В глазах у неё был восторженный взгляд, который появляется у большинства смертных после тёмного поцелуя. Её взгляд на него, который за столетия стал Кригеру привычным, был смесью обиды, ненависти и желания.

— Покажи девушке гостевые комнаты, — приказал он горничной.

Его позабавил слабый проблеск ревности, появившийся в глазах женщины. Та была одной из его наиболее доверенных слуг и вела себя с должной скромностью, хотя некогда была гордой дочерью одного из благороднейших родов Кислева. Она была красива, но не смогла долго поддерживать его интерес.

«Что же делать с Ульрикой?» — гадал Кригер. Она красива, умна, амбициозна и нравилась ему, насколько это возможно с его холодностью. Кригера восхищала её кровь, и была в Ульрике скрытая порочность, которая, на его взгляд, способна по праву сделать её одной из Восставших. Возможно, пришло для него время обзавестись потомством. Возможно, он пожалует ей дар бессмертия. Хоть и не теперь. Она не совсем готова. Ульрика ещё не приняла его точку зрения. Если он дарует ей завершающий поцелуй, она может сойти с ума или убить себя, или, что даже хуже, полностью освободиться от него и пойти своей дорогой. Он этого не хотел. Подобное перечеркнуло бы всю цель исследования, каково иметь при себе кого — то, чтобы вмести идти сквозь вечность. Размышляя о себе и графине, Кригер не знал, желает ли такого исхода.

Разумеется, она неизбежно его покинет. Так рано или поздно поступают все потомки. Он и сам порвал со своим предком, чтобы найти собственный путь в мире. Хотя было бы лучше, если такое произойдёт не столь скоро. Однако, если всё пойдёт согласно его плану с Глазом Кхемри, то ему не о чем беспокоиться. Используя силу талисмана, он сможет подчинить своей воле Ульрику и любого из Восставших, кого только пожелает.

Как же графиня пожалеет, что вообще поделилась с ним знаниями! Кригер злорадно усмехнулся. Он заставит свою благородную прародительницу пожалеть о том, что она вообще проговорилась об этом много лет назад. На время, разумеется, пришлось скрывать горевшее в сердце желание заполучить Глаз. Кригеру потребовалось обрести силу и знания, прежде чем порвать со старшим вампиром, на что ушли десятилетия мнимой неволи. Не то чтобы он за это испытывал ненависть к графине. Это лишь её назойливая любовь и забота о его благополучии, которые слишком уж напоминали Кригеру всепоглощающее внимание к нему собственной матери. Это связывало и душило его, заставляло ощущать себя пойманным и посаженным в заключение. Даже лишь мысли о ней вновь вызывали у него эти чувства.

Уже скоро ему не придётся беспокоиться о ней и прочих Восставших. Об этом позаботятся древние заклятия, наложенные Нагашем на Глаз Кхемри.

(обратно)

Глава восьмая

Адольфус закончил вычерчивать на полу пентаграмму. Возле углов он начертал символы всех четырёх великих Сил Хаоса. Сам он стоял в треугольнике в центре пентаграммы. Перед ним лежала связанная нагая и испуганная девушка. Меж её грудей блестел Глаз Кхемри. Адольфус видел панику и замешательство в её глазах. Ещё вчера она легла спать в доме родителей неподалёку от замка. А сегодня, похищенная слугами Кригера, проснулась в глубоком подземелье замка.

В его руках сверкнул острый чародейский нож. Было заметно, что девушка хочет закричать.

Как было предписано ритуалом, Адольфус взывал к Тёмным богам, нараспев повторяя их имена. Девушка начала метаться, её ужас преодолел даже мощные подчиняющие чары, наложенные Кригером. Возможно, ему следовало просто её связать. Возможно, он несколько переоценил свои способности. Адольфус отбросил эти мысли. Сейчас любая потеря концентрации может оказаться гибельной.

Вокруг него поднималась тёмная магическая энергия. Его магическому зрению она казалась красноватой — цвета крови — и её капли просачивались сквозь камни стен подземелья и стекали к границам пентаграммы. Глазам смертной девушки было не дано этого видеть, но она, кажется, почувствовала, что происходит, и завизжала.

Дыхание Адольфуса было глубоким. Чёрная магия обладала собственным уникальным запахом, как кровь, но ещё богаче. От неё покалывало кожу и гудело в голове. Он почувствовал, как внутри него зашевелился зверь. Что происходит? Он не ощущал такого с Праага. Почему же ярость поднимается в нём именно сейчас?

Невероятным усилием воли он поборол жажду крови. Сейчас он не мог позволить себе потерять контроль. Девушка начала подниматься. Если она сотрёт границу пентаграммы, внутрь бесконтрольно хлынет чёрная магия. Что хуже, войти смогут и какие — нибудь привлечённые ею демонические сущности. Адольфус не был уверен, что даже в его силах одержать победу над подобными существами, по крайней мере, пока Глаз не будет настроен.

Продолжая напевать, он перешагнул через девушку и схватил её за горло. Не обращая внимания на слабые удары её рук и ног, он с лёгкостью поднял девушку вверх одной рукой. Он поднимал девушку, пока их глаза не оказались на одном уровне, а затем пригвоздил её взглядом, словно ударом молота. Зрачки девушки расширились, рот расслабился и издал слабый стон, а тело обвисло в его захвате. Он снова легко опустил её на осквернённый алтарь.

По потоку чёрной магии пошла зыбь, принимающая очертания злобных существ. Ритуал начал привлекать демонические сущности: огромные собаки с большими кожаными гребнями на шеях дрались с когтистыми человекоподобными; чудовищно толстые, покрытые гнойниками создания боролись на полу со странными дисками, края которых были усажены глазами. Они сражались за небольшие доли энергии, которую Кригер черпал из тёмных глубин под замком. Этого было достаточно, чтобы они смогли обрести форму. Теперь даже глаза смертной девушки были способны различать их в колеблющихся в темноте тенях. В груди Адольфуса выл зверь, отчаянно стремясь в битву, хотя та могла, вероятнее всего, окончиться его гибелью.

Ему нужно ускорить процесс. Если он не использует накопленную энергию до того, как существа полностью материализуются, может произойти нечто ужасное. Тёмная магическая энергия хлынула внутрь через точечный разрыв, который он оставил на северном луче пентаграммы, указывающем на Пустоши Хаоса. Кригер продолжал распевать слова ритуала, теперь уже на древнем языке Неехары. Его мысли неуклонно приходили в нужное для завершения заклинания состояние. Поток слов не прекратился, даже когда злобные сущности окружили края пентаграммы, привлечённые к ней находившимися внутри душами.

Адольфус подавил приступ паники. Он не лучший из волшебников. Существовали чародеи, способные достичь ожидаемых им результатов без ритуалов и дополнительной энергии, которую ему потребовалось почерпнуть у древнего зла, находящегося под замком. Возможно, он совершил ошибку, попытавшись совершить нечто, лежащее за пределами его возможностей. Возможно, это конец.

Нет! Он не позволит этому произойти. Кригер взял волю в кулак и продолжил произносить давно заученные фразы. Изящными ритуальными движениями он водил ножом, поочерёдно указывая им в направлении каждой из вершин звезды, а затем высоко занёс нож над девушкой и вонзил его в её сердце.

Та издала единственный отчаянный вопль, пока душа покидала её тело, а кровь заливала алтарь. В этот самый момент Адольфус ощутил тёмную жажду внутри. Зверь хотел полакомиться той кровью. Кригер подавил позыв и позволил крови течь, пока та полностью не покрыла алтарь и не начала тонкой струйкой стекать на пол. Коснувшись потока чёрной магии, кровь начала шипеть и пузыриться, разбрызгиваясь каплями от каменных плит пола. Внутренность пентаграммы заполнил густой красный туман. Адольфусу показалось, что из — за ограничивающих магических стен доносится тонкий вой и вопли демонов. Он продолжал распевать и жестикулировать, направляя закручивающийся туман, пока тот одновременно не коснулся его тела и Глаза Кхемри.

В этот момент между Кригером и амулетом образовалась связь. Он ощутил содержащуюся в талисмане энергию и древние заклинания. У Адольфуса возникло чувство, что его засасывает внутрь, и он сопротивлялся, словно пловец, борющийся с течением стремительной реки.

Затем всё внезапно свершилось. Амулет подчинился ему. Он приступил к обряду отклонения, и призванная им энергия начала утекать. Демонические существа сопротивлялись процессу, но не были способны его остановить. Когда потоки чёрной магии иссякли, демоны оказались в роли вытащенной из воды рыбы, бьющейся на дне высушенного солнцем озера. Один за другим они исчезли, возвращаясь в ту преисподнюю вне пространства и времени, из которой они появились, оставив Адольфуса наедине с его наградой. Талисман пульсировал в его руке, пока Кригер настраивал его на собственные магические силы.

Занимаясь этим, он обнаружил переливающиеся в темноте силовые линии, настолько тонкие, что были едва различимы. Они выходили из пентаграммы через оставленный разрыв и терялись вдали. Они не имели отношения к содержащейся в амулете энергии. Эти линии были более свежими, и несли на себе отпечаток другого волшебника. Что ж, не важно. Адольфус взмахнул чародейским ножом и обрубил нити. Через мгновение они рассеялись.

Теперь амулет принадлежит ему, и Кригер собирался воспользоваться его силой для достижения своей конечной цели. На него уставились пустые безжизненные глаза мёртвой девушки. Кригер наклонился, обмакнул кончики пальцев в её кровь и поднёс их к губам. У крови былочень сладкий вкус.

Феликс заметил, как Макс подался вперёд и едва не свалился с нагруженных припасами саней. Ягер спрыгнул со своего места, оставив поводья Готреку, и побежал вперёд.

— Что — то не так? — спросил он.

Вид у волшебника был бледный и истощённый. Пот заливал его лоб, и у Макса был такой вид, словно он испытывал сильнейшую боль.

— Только что разрушилось заклинание, которое я наложил на Глаз Кхемри, — простонал Макс. — Приятным это ощущение не назовёшь.

— Ты всё еще способен обнаружить Глаз?

Макс безнадёжно покачал головой.

— Нет. Я больше его не чувствую.

— У тебя есть идея, где может быть Глаз?

Медленно и болезненно волшебник кивнул.

— Я знаю направление, в котором мы должны двигаться. Отсюда я смогу ему следовать, ориентируясь по положению солнца.

— Это вряд ли поможет. След ведёт через лес. Мы легко можем с него сбиться.

Макс стиснул зубы и снова кивнул.

— Есть кое — что похуже, — произнёс он.

— Здорово, — воскликнул Феликс. — Поведай мне все прочие радостные детали.

— Как раз перед тем, как моё заклинание было разрушено, у меня возникло странное ощущение, что с амулетом что — то произошло. Я почувствовал волну энергии и душу, кричащую от ужаса. Подозреваю, что Кригер воспользовался самой тёмной из магических сил, чтобы привязать к себе амулет. Думаю, он принёс кого — то в жертву.

По выражению лица Макса, Феликс понял, что они оба подумали об одном и том же.

— Ульрика?

— Я не знаю, — сказал Макс. — Возможно.

— Проклятие! — воскликнул Феликс, ударяя кулаком в борт саней.

Боль от удара по дереву помогла ему привести чувства в порядок и взять под контроль поднимающуюся панику и ярость. Он снова посмотрел на Макса. Вид у чародея был нездоровый.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Буду. Чтобы не совершил Кригер, я намерен его наказать.

— Я помогу тебе, — заверил Феликс, желая, чтобы и его чувства соответствовали этим уверенным словам.

— Сперва нам нужно его разыскать, — заметил Макс.

— Что — то подсказывает мне, что сие будет не особо сложно. Он проделал весь этот путь до Сильвании не без причины, и я полагаю, мы оба о ней догадываемся.

— Захватить всю чёртову провинцию, и это лишь начало.

Как только слова прозвучали, Феликс понял, что Макс прав. Вот — вот снова начнутся войны графов — вампиров.

Макс склонился вперёд на своем сидении, почти не способный управлять поводьями. К счастью, измученным пони можно было вполне доверить выбирать путь самостоятельно. Холодный ветер ударял в лицо, вызывая слёзы на глазах. У Макса не было сил снова вызвать согревающее заклинание. Он лишь мог удерживать себя в вертикальном положении и сосредоточиться на дыхании.

Сперва возникло незначительное ощущение потери. Связь с Глазом, которая столь долго им поддерживалась, полностью исчезла. Даже не концентрируясь на предмете постоянно, он всегда знал, что тот где — то там. Теперь он не чувствовал его присутствия. Через некоторое время, Макс обнаружил, что ему стало лучше. Словно у него только что удалили зуб, который неделями причинял зудящую боль.

По — своему его это успокаивало. Связь с древним злом внутри Глаза Кхемри была тягостной и отражалась на настроении Макса, не важно, насколько далеко находился талисман. Теперь же, невзирая на обстоятельства, маг почти испытывал радость. Было сложно удержаться от улыбки, несмотря на его беспокойство об Ульрике и том, что может сотворить вампир. Макс понимал, что это неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Словно он только что начал восстанавливаться после долгой болезни. И мир в целом выглядел немного ярче.

Ульрика разглядывала мерцающий на груди Кригера талисман. Каким — то образом тот делал вампира более высоким, представительным и уверенным, чем обычно. Он почти по — приятельски улыбался ей. Она покачала головой и отвернулась, недоумевая, почему, несмотря на темноту, всё в помещении выглядит для неё чётче и яснее, чем обычно. Что с ней происходит? Она не была уверена, что хочет узнать ответ.

Ульрика оглядела необычный тронный зал, куда её привёл Кригер. Зал был расположен в глубине этого заброшенного замка с его странными коридорами, в которых, казалось, искривляется пространство и время. Тут царило спокойствие, которое можно найти лишь в старейших из храмов, и ощущение нависшей злой силы, которое не оставляло сомнений, что она находится в средоточии порчи, окружающей это место. В нишах стояли комплекты древних доспехов, сжимающие старое, но по — прежнему пригодное оружие.

Ей показалось, что над головой, среди огромных балок гигантского сводчатого потолка, она заметила какое — то движение. Над огромными канделябрами колебались длинные тени, казалось, вне всякой зависимости с отбрасываемым светом. В этом месте возникало ужасающее ощущение какого — то присутствия, на которое ей крайне хотелось не обращать внимания.

— Теперь начнётся, — заявил Кригер, поднявшись на массивное возвышение и развалившись на огромном троне из резного и полированного дерева. Спинка трона была выполнена в виде крыльев огромной летучей мыши или дракона. Над головой Кригера нависал череп громадной летучей мыши. В её глазницах сияли сверкающие рубины.

Голос Кригера почему — то стал более глубоким, звучным и вызывающим трепет. Обладателю подобного голоса сложно было не поверить. Ульрика противилась этому побуждению, напоминая себе, что Кригер — злобный бездушный кровосос. Но почему — то некогда присущей ей горячности теперь достичь не удавалось. Сложно было думать о чём — то ином, кроме удовольствия от его последних объятий. Она недоумевала, как подобное могло произойти, а затем отбросила неуместную мысль.

Подобное случилось и ей необходимо этому сопротивляться. Только это ей и следует знать.

— Ульрика, талисман теперь мой. Скоро я стану Принцем ночи.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь.

— В древние времена сей талисман создал сам Великий некромант. Одним из многих присущих ему свойств является увеличение … влияния его владельца на Восставших.

— Зачем?

— Нагаш опасался возрастания их силы и видел в них потенциальных соперников. Он создал этот талисман и с его помощью подчинил своей воле многих Восставших — они стали его псами, существами, которых боятся и по сей день. Когда Алкадизаар одолел Нагаша, амулет был потерян. Столетиями им владели глупцы, которые не замечали его подлинной сущности. Этому пришёл конец. Сегодня ночью я заявил свои права на талисман, равно как и на трон фон Карштайна.

— Откуда тебе знать, что он по — прежнему действует спустя все эти годы?

— Нагаша не зря называют Великим некромантом. Созданные им предметы не теряют своих сил. Он был величайшим чародеем своего времени и величайшим некромантом всех времён. Никто и близко не понимает некромантскую магию так, как он. Я знаю, что Глаз действует. Я это ощущаю. И ты уже поддаёшься его влиянию.

Тон его голоса потряс Ульрику. Она никогда не слышала, чтобы кто — либо говорил таким торжествующий голосом.

— Что ты имеешь в виду? Как я должна ощутить его влияние?

Ульрика подозревала, что ответ ей уже известен.

— Потому что каждую ночь из последних трёх ты становишься на шаг ближе ко мне. Кажется, вполне справедливо, что рядом со мной окажется кто — то, чтобы разделить наслаждение моей победой. Ты станешь обладательницей вечной жизни.

У неё внезапно пересохло во рту. Ей хотелось закричать. Хотелось с воплями выбежать из зала. Хотелось вонзить нож в грудь этого бессмертного упыря. Но удивительно, значительная её часть почти с умилением была благодарна за предложение.

— Нет, — заставила она себя произнести.

— Да, — сказал он, прыгая на неё с обнажёнными клыками и горящими адским светом глазами.

Ульрика пыталась увернуться, но оказалась слишком медленной и ошеломлённой. Кригер легко поймал её. Его пальцы жгли шею Ульрики. Обхватив его запястья, она попыталась отвести руки, но он был слишком силён. Медленно он наклонялся к ней, словно собираясь подарить ей нежнейший поцелуй. Глаза Кригера горели красным светом. Его собачьи клыки блестели, словно слоновая кость. Она заметила, что они длинные и острые, словно иглы.

Волна удовольствия прокатилась по телу Ульрики, когда зубы Кригера впились в её шею. Силы покинули её вместе со всяким желанием сопротивляться. Медленно её зрение затуманилось, а слух слабел до тех пор, пока слышимым не остался лишь звук её собственного сердцебиения. Ульрика почувствовала у себя во рту окровавленный палец и присосалась к нему так жадно, как младенец к материнской груди.

Пока это происходило, тьма продолжала сгущаться. Сердцебиение громом отдавалось в ушах, а затем прекратилось.

— По крайней мере, в этой деревне есть таверна, — мрачно заметил Иван Петрович Страгов, уставившись на вывеску „Зелёный человек“. — Это явно лучше, чем провести очередной ночлег в снегу.

Феликс был не уверен, что с ним согласен. Таверна „Зелёный человек“ была сильно укреплённым строением, возвышающимся над очередной полуразрушенной сильванской деревенькой. По своему небольшому опыту, Феликс не испытывал великого желания останавливаться в городках и деревнях этой страны, хотя вынужден был признать, что отдалённый волчий вой даже сие убогое место делал привлекательным выбором.

Он фыркнул и поглядел на Готрека.

— У них может оказаться пиво, — заметил Истребитель, словно такой причины было достаточно, чтобы устроиться на ночлег в кишащем клопами сарае.

— Снорри нравится пиво, — в качестве пояснения прибавил Снорри.

— Рад, что ты мне сказал. Сам бы я никогда не догадался.

— Не нужно насмехаться, юный Феликс.

Ягер печально отметил, что одним из худших следствий его продолжительного общения со Снорри стало то, что способность гнома замечать сарказм с практикой значительно улучшилась.

— Пинта или две, как раз та вещь, что отгонит ночной холод.

«Скорее пинта или десяток», — подумал Феликс, но не стал озвучивать свою мысль. Он заметил, что спорит лишь самого противоречия ради, чтобы дать выход собственной злости и тревоге за Ульрику и их миссию, и жалости к самому себе из — за болезни. Подобное поведение неконструктивно, пользы не приносит, а кроме того, с тех пор как в их отряде поддержкой пользуются иные лица, мнение Феликса вообще не принимается в расчёт.

Феликсу вспомнились все прочитанные в юности истории о тёмных и населённых привидениями тавернах Сильвании. Там частенько поселялись убийцы или чудовищные вампиры, охотящиеся на невинных путников. Он уже хотел сделать мрачное заявление по поводу того, как они все могли такое позабыть, но воздержался. Такое привело бы лишь к нагнетанию состояния обречённости, которое уже начало сказываться на их путешествии.

Внутри таверна оказалась не так плоха, как ожидал Феликс. Здание было сложено из камня, что, возможно, служило показателем более процветающих времён в этой местности, хотя Феликс не припоминал, что когда — либо слышал о временах процветания в Сильвании.

Небольшое сборище народа притихло, когда внутрь вошла группа рыцарей, Истребители и более двух десятков кислевитских всадников. Хозяин таверны, пузатый бочонок с холодными расчётливыми глазами на радушном лице, вышел им навстречу из — за барной стойки. Он нервно теребил рукой грязный фартук, в явной неуверенности, клиенты перед ним или бандитская шайка.

Родрик сообщил ему о цели их визита и потребовал комнаты для своих товарищей и отдельное помещение для графини. Феликс и Макс взяли отдельные комнаты. Истребители и кислевиты решили остаться в общем зале. Хотя, несколько конных лучников предпочло остаться на конюшне со своими лошадьми. На ум Феликсу пришло множество непристойных шуточек, касающихся любви кислевитских кавалеристов к своим лошадям, но он тактично воздержался от их упоминания.

Феликс рассматривал посетителей. Для этой части света таверна была сравнительно процветающей, как ему показалось. Немногие из собравшихся в общем зале походили на местных. Большинство выглядело, как купцы и их телохранители, хотя казалось, что в этом году для них ещё рановато находиться в пути.

Некоторые выглядели опустившимися аристократами, потрёпанными людьми с благородными манерами, коих всегда можно найти в отдалённых концах Империи, надуривающих местных в карточные игры или предъявляющих возмутительные требования, основываясь на своём более высоком, предположительно, статусе. Прочие выглядели наёмниками, опасными мужчинами в потёртых доспехах и с суровыми лицами. У большинства из них были голодные, полные надежды взгляды. Они напомнили Феликсу стаю голодных волков, почуявших раненного оленя.

В одном из углов сидел жрец Морра в своём чёрном одеянии с капюшоном, надвинутым на лицо. Его присутствие было настолько избитым штампом в мелодрамах, что Феликс едва не расхохотался. Вместо этого он прошёл к бару и заказал эль для себя и гномов. Иван Петрович и его люди уже расслаблялись, а Макс и аристократы вместе с графиней скрылись на лестнице к верхним этажам, чтобы осмотреть комнаты.

Как только Феликс откинулся на барную стойку, от углового столика к нему бочком направился один из потрёпанных субъектов. На нём был изорванный меховой плащ и шляпа, и грязный пышный наряд, выдававший принадлежность к аристократии. У него были бегающие испуганные глаза, костлявое вытянутое лицо и сильно выдающееся вперёд адамово яблоко.

— Только что прибыли? — поинтересовался он.

У него был взгляд человека, оценивающего, предложит Феликс купить ему выпивку или же нет. Акцент выдавал в нём аристократа, либо того, кто хорошо научился подражать. Мужчина облизнул губы.

— Откуда вы, сударь?

Феликс заметил, что пальцы мужчины нервно поигрывают рукоятью длинного меча. Эфес был изукрашен до абсурда. Что вполне сочеталось с вычурным одеянием мужчины и гульфиком.

— Вальденхоф, — ответил Феликс, скорее из вежливости, чем желая завязать разговор с этим человеком.

Мужчина поднял брови, словно показывая, что им обоим понятно, что Феликс пошутил. Феликс на уловку не поддался.

— А вы? — поинтересовался он.

— Оттуда и отсюда, — произнёс мужчина.

Пришёл черёд Феликса иронично улыбнуться. Он повернулся и стал наблюдать, как бармен разливает напитки, надеясь показать, что разговор окончен.

— Только что приехал по дороге из Лейхеберга.

— Неудачное время года выбрали вы для путешествий, — заметил Феликс.

— Могу сказать то же самое о вас, — пробурчал незнакомец.

— У нас в этих краях важное дело, — заверил Феликс.

— Возможно. Мне ничего не остаётся, как только гадать, что за важное дело могло с такую ночь привести в „Зелёного человека“ двадцать всадников — кислевитов, пару Истребителей, волшебника, нескольких сильванских рыцарей и графиню Нахтхафенскую. И, разумеется, образованного человека вроде вас.

Феликс посмотрел на мужчину с чуть большим интересом. Тот не был пьянчугой, каким казался, глаза и мысли его были быстры. Кислевитов он сосчитал верно. Феликс сохранил на лице равнодушие.

— Важное дело, — повторил он.

— Должно быть, — произнёс мужчина.

— Что привело сюда вас?

— Всякое разное. Зуд в ногах, желание посмотреть, что лежит за следующим холмом, некоторые семейные неурядицы.

— Семейные неурядицы?

— Спор с братом за наследство. Потребовалось немного увеличить расстояние между мной и поместьем предков, — доверительно сообщил мужчина и бросил на Феликса быстрый оценивающий взгляд.

Он, похоже, рассчитывал, что проявив откровенность, побудит к тому и Феликса. Ягер ранее уже встречал людей с подобными манерами — в притонах Альтдорфа и Нульна. Большинство из них было профессиональными осведомителями.

— Вам знакомо, каково это?

— Не очень, — ответил Феликс. — С братьями у меня всегда были хорошие отношения.

— Скверная штука, когда родичи ссорятся из — за наследства, — заметил мужчина, издав давно заученный вздох, но особо расстроенным он при этом не выглядел.

— Могу себе представить, — произнёс Феликс. — Я полагаю, достаточно скверная, чтобы в это время года привести в сие захолустье человека вроде вас.

Мужчина быстро оглядел помещение беспокойным взглядом. Уставившись на столешницу, он принялся рисовать на ней круги кончиком пальца.

— Считаю себя счастливчиком, что оказался здесь, — зловещим голосом произнёс он.

— Почему?

— Купите мне выпивку, и я расскажу, — заявил мужчина. — Если направляетесь на юг, это может вам пригодиться.

— Намекните мне.

— Неумирающие пришли в движение, — торжественно прошептал незнакомец.

— Неужели? — насмешливо спросил Феликс. — Расскажите мне что — нибудь помимо того, что известно каждому.

Незнакомец ухмыльнулся.

— В лесах собираются гули. В старом замке Дракенхофа снова появились обитатели. Проходя мимо, я видел в окнах странные мерцающие огни. Мы заметили огни в лесу и подумали, что нам могут предоставить убежище на ночь. В такую стужу любое место лучше палатки. Но когда я увидел те огни, то поменял мнение.

— Мы?

— Парни вон за тем столом были со мной. Мы все путешествовали вместе. „Безопасность — в большом количестве“ — хорошая поговорка, а в Сильвании она как никогда верна в такие — то времена.

Феликс поглядел на группу, указанную незнакомцем. Они были неряшливо выглядящей компанией, судя по виду — нищие наёмники. Такая замечательная коллекция искалеченных ушей, сломанных носов и выбитых зубов ему не встречалась с момента отбытия из Карак Кадрина, города Истребителей.

— Они не выглядят людьми, которых можно напугать несколькими огнями, — заметил Феликс.

«Как раз наоборот, — подумал он, — выглядят они так, что скорее сбегутся на огни, посмотреть, нельзя ли ограбить кого по соседству».

— Увидев их, вы бы тоже испугались, а возможно, даже и ваши приятели Истребители. Те огни — проявление злой магии, я нисколько не сомневаюсь.

— Стало быть, вы эксперт по злой магии, — заметил Феликс.

— Не нужно насмехаться, приятель. Любой мог бы сказать, что те огни — работа чего — то злобного. Они отсвечивали зеленью и шипели, гасли и затем начинали светиться снова. Похоже, они плыли через лес.

Учитывая собственный опыт, Феликс подумал, что рассказ звучит довольно убедительно, но на лице сохранил недоверчивый взгляд.

— И когда это было?

— Три ночи назад.

Феликс кивнул. В ту ночь, когда Макс сказал, что разрушилось заклинание, связывавшее его с Глазом Кхемри. Тут прослеживалась система, даже если незнакомец ничего о ней не знал. Возможно, ему следует отвести мужчину к волшебнику, чтобы он повторил ему свой рассказ. Феликс решил сам всё передать Максу и посмотреть, что на это скажет волшебник.

— Так вы говорите, нужно держаться подальше от замка Дракенхоф? — спросил Феликс.

— Как от чумы. Так что насчёт пива?

Феликс заметил на себе взгляд бармена. Он кивнул.

— Всё будет хорошо, — произнёс мужчина.

— Чего хотел тот франт? — слишком уж громко спросил Готрек, когда Феликс принёс пиво.

Ягер вполголоса пересказал рассказ мужчины.

— Думаю, мы навестим этот замок, — заверил Истребитель.

Снорри активно закивал в знак одобрения.

— Я знал, что ты так скажешь, — произнёс Феликс.

— Сходится, — произнёс Макс.

Он сосредоточенно слушал рассказ кабацкого завсегдатая, пока Феликс не закончил. Ягер поднялся и прошёл к окну. От холода окно было закрыто ставнями. Он всё равно несколько мгновений прислушивался, затем оглядел комнату. Для такого захолустья комната была на удивление хорошо меблирована, хотя вся мебель выглядела древней. Кровать на четырёх столбах с балдахином была украшена резьбой в виде угрожающе выглядящих драконов. Большой и тяжёлый платяной шкаф слишком уж напоминал Феликсу гроб.

Макс сидел в кресле с ножками в виде лап и рассматривал его ясным взглядом.

— Я допускал, что Кригеру захочется сотворить какое — нибудь заклинание там, где некогда находилось насыщенное чёрной магией место, и Дракенхоф, говорят, как раз из таких. И это случилось в ту самую ночь, когда было разрушено моё заклинание. Надлежаще мощное и действующее на дальнем расстоянии заклинание может обнаружить себя в свете таких огней, которые описал мужчина.

— Не слишком ли хорошо всё сходится, на твой взгляд?

— Ты о чём? — спросил Макс.

— Я о том, каковы шансы, что сидящий внизу тип той ночью чисто случайно проходил мимо замка со своими приятелями, а теперь чисто случайно оказался здесь, чтобы поведать нам об этом?

— Подобные совпадения случаются, — заметил Макс. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Совпадения, Макс? Да ладно. Сейчас зима в разгаре. Почему кто — то вроде него вообще оказался в пути? Если он тот, за кого себя выдаёт, то почему бы ему не подыскать себе приличную таверну где — нибудь в Мидденхейме, где можно переждать зиму и откуда его не так — то просто достать. Говорю тебе, мне его взгляд вообще не понравился. Он проныра, я встречал таких раньше.

Макс тактично не поинтересовался, где именно. Вместо того он некоторое время поглаживал свою бороду, а затем забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Думаешь, его подослал Кригер? Чтобы отвлечь от него и пустить нас по ложному следу?

— Я не знаю. Возможно, он разобрался, как заставить талисман работать на себя, и хочет заманить нас в ловушку.

— Всё это лишь домыслы, Феликс.

Феликс мрачно улыбнулся:

— Сама эта земля даёт слишком много поводов для домыслов.

В знак согласия Макс кивнул.

Пламя в фонаре замигало и погасло. Феликс проклял порыв ледяного ветра и плохое качество изделия. Похоже, этот фонарь освещал гостям путь ещё со времён Великой чумы. Он пошёл по погружённым во мрак коридорам, одной рукой касаясь стены, чтобы не потеряться в темноте, пальцами перебирая по каменной кладке, чтобы почувствовать, когда встретится дверь. Холодная штукатурка под пальцами напомнила ему простые и нелепые игры его детства, и он слегка улыбнулся.

Феликс знал, что его комната за третьей справа дверью от верхнего конца лестницы. Из — за покатого потолка последнего этажа таверны ему приходилось пригибаться. Это напомнило ему стеснённые условия на воздушном корабле „Дух Грунгни“, что в свою очередь напомнило об Ульрике. Мысль о ней болью отозвалась в его сердце. Внезапно он почуял что — то впереди себя в темноте, и положил руку на эфес меча.

— Спокойно, господин Ягер. Это всего лишь я, — произнесла графиня Габриелла.

«Ради всех богов, — подумал Феликс, — у женщины, должно быть, глаза кошки, если она способна разглядеть меня в этом мраке».

— Я хотела бы переговорить с вами наедине, если это возможно.

— Разумеется, — согласился Феликс, гадая, что именно та имеет в виду.

У него был некоторый опыт общения с дамами, требующими частной беседы в вечернее время. Кто его знает? На его руке сомкнулись холодные сухие пальцы, отводя её с эфеса меча, и графиня с удивляющей силой повела его по коридору. Он услышал скрип ключа в замке и увидел силуэт женщины в дверном проёме её комнаты. Спьяна он заметил, что графиня была худощавой, но с удивительно хорошей фигурой. Она зашла внутрь и жестом пригласила его войти.

Это было лучшее помещение в таверне, превосходно меблированное в античном стиле. Слабый запах корицы перебивал затхлость воздуха. Феликс сомневался, что комнатой этой часто пользовались. Графиня закрыла за ним дверь, и он снова услышал поворот ключа в замке. Внезапно у него возникло паническое чувство, что он попал в западню. Графиня жестом пригласила его занять одно из плотно набитых кресел, удобно разместившись в другом.

Феликс остался стоять, его беспокойство усилилось, когда он услышал свист ветра за окнами. Особенно сильные его порывы начали хлопать деревянными ставнями.

— Садитесь, господин Ягер! Уверяю, я не причиню вам вреда, — в голосе графини слышались весёлые нотки.

Феликс подозревал, что эта небольшая хрупкая женщина способна нанести ему огромный вред, если только захочет, однако опустился в кресло и вытянул к огню свои длинные ноги.

— О чём вы желаете со мной поговорить?

— Вы кажетесь благоразумным человеком, господин Ягер, и, похоже, повидали более чем достаточно необычных … ситуаций.

Феликс криво улыбнулся. Ягер сомневался, что будь верно первое утверждение, он последовал бы за Готреком Гурниссоном, но второе явно было истинным. Случались моменты, когда он был удивлён, что его волосы ещё не поседели от ужаса увиденного.

— Возможно.

— И я думаю, что вы человек тактичный.

— Это тот случай, когда требуется тактичность?

— Пожалуйста, господин Ягер, это не то, о чём вы думаете. Я собираюсь доверить вам тайну, которая может стоить жизни нам обоим.

Феликс ощутил, что его улыбка стала шире. Было что — то в Сильвании, вызывающее не только ужас, но и настраивающее на мелодраму.

— Уверяю вас, нет повода для веселья.

Феликс не смог удержаться. Он засмеялся. На мгновение у графини был такой вид, словно она собирается подняться и влепить ему пощёчину, но Феликс махнул ей рукой. Сквозь смех он поговорил:

— Нет. Извините меня, пожалуйста. Просто я сейчас в сильванской таверне. Снаружи окна царапает ветер, дрожит пламя свечей и прекрасная женщина собирается посвятить меня в ужасную тайну. Я чувствую себя так, словно оказался в мелодраме Детлефа Зирка. Для полного сходства не хватает лишь волчьего воя.

— У вас весьма необычное чувство юмора, господин Ягер.

— Оно появилось от прочтения в юности слишком большого количества небылиц. Простите. Пожалуйста, расскажите мне, что собирались.

— Могу я сначала получить ваше слово, что без моего позволения вы никому не расскажете о том, что здесь узнаете?

Феликс задумался.

— До тех пор, пока от этого не будет вреда мне и моим товарищам.

— Вы осторожный человек. Хорошо.

— Это также означает, что я намерен держать своё слово до тех пор, пока соблюдаются мои условия. Иначе, зачем они нужны?

— Действительно, — сухо произнесла графиня. — Хотя нечто подобное мог бы сказать и опытный лжец.

— Это вы пригласили меня сюда. Вы собираетесь поведать мне тайны. У вас уже должны быть некоторые идеи относительно того, можно ли мне доверять.

— Вы совершенно правы, — подтвердила она. — Я горжусь тем, что хорошо разбираюсь в людях. За свою жизнь я крайне мало ошибалась на сей счёт.

— Похоже, вы женщина, обладающая внушительной мудростью.

Феликс был вполне серьёзен. Нечто в ней внушало уважение. Он сплёл пальцы и наклонился вперёд, уперев локти в колени. Он пристально глядел на неё, пытаясь рассмотреть черты лица под вуалью.

— Что именно вы хотели мне рассказать?

— Скажите, верите ли вы всему, что слышали о неумирающих?

— Здесь и сейчас мне больше ничего иного не остаётся, — искренне ответил он.

— Верите ли вы, что все они представляют собой то, что вы называете злом?

— А что я называю злом?

— Господин Ягер, это не одна из дискуссий в университете Альтдорфа. Мы здесь не для того, чтобы вдаваться в тонкости и обсуждать, сколько демонов сможет станцевать на кончике иглы. Время выходит и на кону стоит множество жизней.

Внезапно у Феликса возникло слабое подозрение, к чему всё идёт, и он поборол позыв немедленно потянуться за мечом. Он сомневался, что это ему поможет, если подозрения окажутся оправданными.

— Вы очень хорошо себя контролируете, господин Ягер, для смертного. Однако ещё раз заверяю вас, что желай я причинить вам вред, уже бы это сделала.

Ягер с ужасом поглядел на неё, словно в кресле напротив сидел гигантский паук, а не хрупкая и привлекательно выглядящая женщина. У Феликса возникло чувство, что он на волосок от смерти. От чего он резко протрезвел.

— Жаль, — мягко вздохнула она. — Вернёмся к делу. Не все неумирающие являются чудовищами, которыми вы их считаете.

— Я с трудом этому верю, — заметил Феликс.

— И почему? Потому что они пьют человеческую кровь для продления своего существования? Сие не означает, что все они убийцы. Верите или нет, множество людей добровольно отдают свою кровь. Вы удивитесь количеству таких в вашей родной Империи.

— Я сомневаюсь, что удивлюсь любой мерзости, происходящей в Империи.

— Не будьте столь ограниченным, господин Ягер. То, что по доброй воле происходит наедине между двумя людьми, касается только их, если никому не причиняет вреда.

— Зависит от того, насколько добровольно поступает один из них.

— У меня нет времени обсуждать с вами этическую сторону. Мне нужна ваша помощь. Чудовище на свободе и его следует остановить. С моей помощью вы и ваши друзья сможете это сделать.

— Почему я должен доверять вам?

— У вас небольшой выбор. Вам потребуется моя помощь, если вы собираетесь отыскать Адольфуса Кригера и остановить его, прежде чем он станет настолько могущественным, что лишь Повелители Хаоса смогут помешать ему. Вам нужна моя помощь, если вы собираетесь освободить свою женщину от его влияния. Что, честно говоря, теперь я полагаю невозможным.

Феликс почувствовал, что сердце его замерло. Во рту пересохло.

— Почему вы так сказали?

— Потому что сейчас она или обескровленный труп, безнадёжно им порабощённый, или его супруга, и последний вариант я считаю наименее вероятным, если только она не является в высшей степени необычной и выдающейся женщиной.

— Она такая.

Графиня пожала плечами. Жест был человеческим, но у Феликса было чувство, словно он наблюдает за пауком. Наблюдение за ней было из разряда притягательности ужаса. Он полагал, что так червяк мог бы наблюдать за птицей, или кролик — за лисой.

— Вы вампир, — произнёс Феликс.

Он был горд собой. Ягер неоднократно хотел произнести эти слова, но выдавить их почему — то казалось опасным. Графиня насмешливо хлопнула в ладоши.

— Очень хорошо, господин Ягер, никто не сможет обвинить вас в том, что вы медленно схватываете суть.

Феликс почувствовал, как его пальцы сжимают головку эфеса меча.

— Должен предупредить вас, это зачарованное оружие. Не знаю, способно ли оно действовать на ваших сородичей, но если вы меня спровоцируете, я попробую это выяснить.

— Я знаю, что это грозное магическое оружие, хотя и близко не столь грозное, как тот ужасающий топор, которым владеет ваш друг. Оружие тоже входит в те причины, по которым я полагаю, что у вас есть шанс остановить Кригера, если действовать быстро.

— Почему вы собираетесь оказать нам помощь против одного из своих сородичей?

— Хотите верьте, хотите нет, господин Ягер, но, подобно людям, мы разные и со своими пристрастиями. Нас лишь гораздо меньше. Большинство предпочитает жить в неком подобии гармонии с вашим видом. Вы гораздо многочисленнее и за последние столетия слишком усилились, чтобы мы хотели чего — то иного. Большинство из нас желает оставаться в покое со своим стадом.

— Стадом?

— Поклонниками, добровольными жертвами — называйте их как вам угодно, господин Ягер. Видите, я с вами откровенна.

— Отлично. Большинство из вас, как вы сказали.

— Есть такие, кто мечтает о возвращении былых дней, кто желает, чтобы ночь принадлежала нам, как, по их верованиям, некогда было. Большинство из них молоды и не подозревают, что в том смысле, как они думают, ночь не принадлежала нам никогда. Вещи никогда не бывают настолько простыми.

От полученной новой информации у Феликса голова пошла кругом. Он никогда не думал, что вампиры могут испытывать страх перед людьми, как люди испытывают страх к ним. То, что поведала графиня, имело смысл. У людей имеется превосходство в численности, способность работать в дневное время, когда неумирающие слабеют, и они также располагают мощной магией.

Графиня некоторое время изучала Феликса, словно оценивая эффект своих откровений, а затем продолжила:

— Как я говорила, имеются такие, кто верит, что мы должны вернуть себе древнюю славу, сколько бы им не твердили, что это фикция. Адольфус Кригер один из них.

— Я вам верю.

— Хорошо. Кое — чего мы добились.

— Скажите, знает ли граф и те прочие аристократы из Вальденшлосса, кто вы на самом деле?

— Да. Существует соглашение между теми Восставшими, кто желает избежать возобновления древних войн, и нынешними правителями Сильвании. Мы не желаем, чтобы против нас устроили погром.

— А Родрик?

— Он и его последователи являются частью моего стада.

Феликс помедлил, чтобы привести в порядок всю полученную информацию. Это удавалось ему с большим трудом. Было сложно поверить, что он сидит здесь и спокойно обсуждает с графиней все эти вещи, не пытаясь напасть на неё или сбежать из комнаты. В голову пришла мысль.

— Стало быть, граф и его друзья кое — что скрывают от нас.

— Почему он должен посвящать вас во все свои тайны? В конце концов, вы незнакомцы. У него нет причин вам доверять.

— А у вас?

— У меня нет выбора. Мне известно, что планирует Кригер.

— И что конкретно?

— Он собирается объединить вокруг себя всех Восставших и исполнить древнее пророчество нашего вида. Пророчество сделано безумцем, и ему не суждено исполниться, однако сие не удержит Адольфуса от попытки.

— Учитывая уже вами рассказанное, не похоже, что он сможет это сделать.

— Господин Ягер, он обладает средством это сделать. Вы видели и держали его в руках.

— Глаз Кхемри?

— Если вам так угодно его называть. Лучшее для него название — Глаз Нагаша.

— Глаз действительно столь могущественен?

— Я верю, что так.

— Почему?

— Он был создан Нагашем для подчинения моего народа своей воле. Если владелец достаточно силён, Глаз может призывать через огромные расстояния и заставлять подчиняться.

— Если?

— Вам, несомненно, известны истории о том, что Восставшие способны навязать свою волю смертным.

Феликс кивнул.

— Чтобы связь установилась, требуется существенная разница в силе воли, и даже в таком случае она, в большинстве случаев, временна. Честно говоря, именно поэтому я не пыталась подчинить вас или ваших товарищей. Я сомневаюсь, что сие достижимо без вашего согласия, без установления уз крови. Куда менее известный факт, что Восставшие способны на то же самое в отношении себе подобных. Помимо прочих своих даров, Глаз усиливает эту способность у того, кто на него настроен. С одним из нас это сработает гораздо более эффективно, чем когда — либо с Великим некромантом. В конце концов, изначально мы все одной крови. Каковы бы ни были причины, используя Глаз, Кригер действительно сможет призвать нас всех и подчинить своей воле. В действительности, я думаю, что процесс им уже запущен. Даже пока мы разговариваем, я ощущаю … притяжение на периферии моих мыслей. Не сомневаюсь, что через несколько ночей оно усилится, потому что мощь Кригера возрастает.

— Откуда вам всё это известно?

— Это имеет значение?

— Да. Я желаю знать, что нам противостоит.

— Господин Ягер, я прожила очень долгую жизнь. Я получила множество необычных и малоизвестных знаний, и на их усвоение у меня были многие, многие столетия. Поверьте мне, наряду с большинством моих соплеменников я одержима Великим некромантом и его трудами. Я перечитала предположительно все из запретных книг: „Девять книг Нагаша“ в переводе ван Хала, „Книгу мёртвых“, запрещённые „Гримуары Тал Ахада“. Я посещала древние места, собирая сведения о Нагаше. Я ходила по пескам Земли мертвецов и посещала пирамиды Кхемри. Мне потребовалось бы больше времени, чем мы располагаем, чтобы объяснить, как я отсеивала все небылицы и несоответствия, и в конечном итоге сложила части головоломки. Просто поверьте мне на слово, когда я утверждаю, что говорю вам правду.

— Похоже, выбор у меня небольшой. Может, мне следует пригласить Макса присоединиться к нам?

— Возможно позже. В настоящее время я предпочитаю, чтобы всё осталось между нами, и дать вам шанс подготовить ваших товарищей. Для нас всех будет лучше, если они не предпримут ничего опрометчивого.

Подумав о том, что сделает Готрек, если обнаружит среди них вампира, Феликс счёл такое развитие событий наиболее мудрым. Если графиня является потенциальным союзником, будет к лучшему, что её голова останется на плечах. Или, напомнил он себе, если она очень могущественна, то лучше бы Истребителю не торопить свою давно ожидаемую гибель до той поры, пока Ульрику не освободят или не отомстят за неё. По кивку графини Феликс понял, что она уже посчитала его согласие полученным. «Неужели я для неё действительно настолько хорошо предсказуем?» — недоумевал Феликс. Он предположил, что прожив столетия, она, должно быть, обрела подобный дар понимать смертных. Он жестом предложил ей продолжить.

— В древние времена Нагаш специально создал Глаз, как оружие против моего вида, потому как опасался, что мы можем бросить ему вызов за господство над древним миром. Он даже воспользовался им, чтобы заставить некоторых Восставших служить себе. Именно тогда мы узнали о скрытой в Глазе силе. В страхе перед тем, что может произойти, остальные Восставшие бежали настолько поспешно и далеко, насколько смогли, и спрятались посредством заклинаний, какие только смогли использовать.

Феликс заворожено слушал, пока она рассказывала о древних интригах, о войне Нагаша со скавенами и последующем рассредоточении сокровищ Великого некроманта. Она говорила об исчезновении Глаза, пока тот не оказался во владении Маннфреда фон Карштайна, который воспользовался Глазом, чтобы создать армию нежити, что сражалась в Войне графов — вампиров. Она утверждала, что на прекращение тех войн потеря Глаза при Хел Фен оказала не меньшую роль, чем уничтожение графов.

— Разумеется, постфактум, — продолжала графиня. — Легко проследить, что произошло далее. После Хел Фен большинство Восставших уверовало, что Глаз уничтожен или утрачен навечно, и были тому рады. Должно быть, после сражения Глаз нашёл кто — то из смертных и забрал его себе в качестве трофея, на память об ужасном противоборстве. Не будучи магом, он понятия не имел, что оказалось у него в руках, и Глаз стал обычной фамильной ценностью. Со временем кто — то из наследников, имея потребность в деньгах, продал коллекцию, и талисман попал на открытый рынок. Затем он переходил из рук в руки, пока не оказался, наконец, в коллекции Андриева.

— Как вы и Кригер узнали об этом?

— Увы, не все Восставшие верили, что Глаз утрачен. Кому — то его мощь не давала покоя. Таким был и Адольфус Кригер.

Феликс бросил взгляд на графиню. «А как насчёт тебя? — подумал он. — Не для себя ли ты хочешь эту штуковину?» И она снова, похоже, прочла его мысли.

— Некоторых из нас страшит возвращение Глаза, господин Ягер. Мы опасаемся, что поднимется очередной фон Карштайн. Что может оказаться концом для многих из нас, а нас и так уже слишком мало. Мы не можем допустить ещё одну Войну графов — вампиров.

— Говорите, что у вас нет личной заинтересованности в Глазе Кхемри?

Феликс не совсем понимал, зачем ему дразнить эту женщину, у которой, вероятнее всего, достаточно возможностей прикончить его на месте, но он ощущал в том необходимость.

— Вы не станете его использовать, попади он к вам в руки?

— Я приложу все силы, чтобы уничтожить Глаз, или, по меньшей мере, упрячу так, что его долго не найдут, если сие вообще случится.

— В самом деле?

— Я не жду, что вы мне поверите, но у меня имеются известные причины нежелания пользоваться амулетом.

— И какие же?

— Глаз создан Нагашем. В нём содержится частичка его силы, его дух, если угодно. Со временем он портит всех своих обладателей, и ведёт их к погибели. Нагаш ревниво относился к своим творениям. В действительности, они не служат никому, кроме него.

— Кригеру, несомненно, это известно.

— Может и нет, а даже если так, он может в это не верить. А возможно, он верит, что сможет управлять Глазом. Или уже подпал под влияние талисмана. Это могло случиться столетия назад, когда Кригер был близок к фон Карштайну.

— Может, нам просто стоит не вмешиваться и ждать, когда Кригера постигнет ужасная участь?

Феликс гадал, что ему делать. Казалось, выбор невелик и нужно принять предложение графини. Пока не доказано иное, она представляет собой могучего союзника, который гораздо лучше понимает их врага, чем они могли надеяться. Однако Феликс понимал, что с большой неохотой доверится этому бессмертному хищнику. Он ощущал себя оленем, который пытается договориться с волком. Возможно, именно поэтому он чувствует необходимость в продолжении ослабления позиций графини.

— Я полагал, что ваш вид с радостью окажет любую помощь для победы Тёмных владык Хаоса. Разве вы не их порождение?

— Мы не более являемся созданиями демонических богов, чем вы, и любят они нас не сильнее, чем вас. Им нужны лишь души и рабы. Некоторые из Восставших в прошлом служили им, равно как и многие из ваших сородичей. Мы лучше вашего учились на ошибках тех, кто полагал, что сможет как — нибудь использовать служение Повелителям Тьмы себе во благо.

«И тут присутствует некая правда, — решил Феликс, — как минимум, в том, что касается множества людей, отдавших свои души злу». Графиня наклонилась вперёд и пристально посмотрела на него. Её движение было столь стремительным, что Феликс в испуге подался назад.

— Смотрите, господин Ягер, всё очень просто. Либо вы мне верите, либо нет. Либо вы мне доверяете, либо нет. Это я рискую здесь всем. Среди моих сородичей имеются такие, кто захочет моей гибели, стань им известно, о чём я вам рассказала. Вы можете сообщить своим друзьям, кто я такая, и они, несомненно, помогут вам меня уничтожить. Подозреваю, силы у них имеются. Господин Шрейбер крайне могущественный волшебник, и я не думаю, что за всю свою долгую жизнь встречала более могучее оружие, чем топор Готрека Гурниссона.

— Я бы мог, если вы оставите меня в живых.

— Можете уходить, если вам угодно. Я останавливать не стану.

Феликс уже был готов встать, но ему не хотелось проверять на себе её слова. В конце концов, именно так она бы и сказала, если бы захотела застать его врасплох. Пытаясь открыть дверь, он будет наиболее уязвим, частичнооказавшись к ней спиной. Возможно, он мог бы позвать на помощь, но апартаменты графини расположены далеко от остальных, а стены тут очень толстые. Возможно, что его вообще никто не услышит за громкими порывами ветра снаружи.

Он снова заговорил, и ответ интересовал его не меньше, чем потребность выиграть немного времени на размышления:

— Слушая вас, я почувствовал что — то личное в вашей враждебности к Кригеру. В чём истинная причина, по которой вы хотите, чтобы мы выступили против него?

К его удивлению, она рассмеялась.

— Не думала, что я настолько прозрачна. Я так привыкла распознавать поведение смертных, что практически перестала верить, что они способны на подобное в отношении меня.

Почему — то Феликс в этом сомневался. Он склонялся к мысли, что сие древнее бессмертное существо никогда и ничего не делало без причины, что все её поступки были результатом долгих размышлений, и если уж она допустила промах, то лишь для того, чтобы он был замечен. Он решил, что лучше подобные мысли оставить при себе. Вслух же он сказал:

— Вы не ответили на мой вопрос.

Повисла долгая тишина, и Феликс сперва подумал, что он неверно оценил ситуацию, и графиня не собирается отвечать.

— Кригер — моё создание. Моё дитя, если угодно. К моему постоянному сожалению, я сделала его тем, кто он сейчас. В некотором смысле, он — моя ответственность. Не вмешайся я в его жизнь, Кригер уже столетия был бы мёртв, и у нас бы не возникло повода беспокоиться по поводу тех вещей, что он сейчас собирается сделать.

— Что вам от меня нужно?

— Я хочу помощи от вас и ваших друзей. Я не хочу сражаться с ними, пока занята борьбой с Кригером.

Феликс поднялся с кресла и направился к двери. Она не шевельнулась, чтобы ему помешать. Он заметил, что ключ находится в замке.

— Я подумаю над вашими словами, — заверил он, открывая дверь.

— Не раздумывайте слишком долго, господин Ягер. Час уже поздний.

Добравшись до своей комнаты, Феликс был не только напуган, но и обеспокоен. У него было чувство, что он едва спасся. И как теперь поступить с информацией, что поведала ему графиня, и со сделанным ей предложением?

Она, разумеется, должна понимать, что поставила его в безвыходную позицию. Макс Шрейбер может принять её, какая она есть, и заключить союз, но Феликс не думал, что на это пойдут Готрек и Снорри. Он мог представить реакцию Истребителей на известие, что среди них находится кровосос. Они сначала нападут, а думать будут потом. Вряд ли Иван Петрович Страгов и его люди примут вампира любезнее гномов. Они уроженцы пограничья Кислева, где не рождаются люди, идущие на сделку с тьмой.

Кем бы она ни была, в уме графине не откажешь. Всё это должно быть ей известно. На что она рассчитывает? Прокручивая ситуацию в голове, Феликс не мог ничего обнаружить. Однако сам факт, что он не замечает для графини выгод, совершенно не означает, что их там нет.

И лишь после всех этих размышлений, посетивших его мысли, Феликс осознал, что частично принял предложение графини. Он не собирается стремглав нестись к Истребителям и сообщить о ней, по меньшей мере, не ранее, чем просчитает все последствия. Однако он решил, что нужно с кем — нибудь переговорить.

— Графиня что? — воскликнул Макс Шрейбер.

— Тихо, — сказал Феликс. — Я не хочу, чтобы узнала вся таверна.

Вокруг руки волшебника заиграла огненная аура, и Феликс увидел, что Макс всерьёз раздумывает вломиться в комнату графини. Учитывая обстоятельства, сие была последняя из нужных Феликсу вещей. Противоборство между могучим волшебником и вампиром может разнести в щепки всю таверну. Он начал жалеть, что рассказал волшебнику всё, чем поделилась с ним графиня.

— Мне просто не верится, что ты вот так вот стоишь тут, Феликс. В доме находится одно из тех чудовищ, а ты ничего не делаешь.

— Я разговариваю с тобой, не так ли?

— Я бы подумал, что собрать толпу и вломиться к ней в комнату было бы более подходящим действием.

— Макс, от тебя последнего я ожидал услышать подобные разговоры. Должно же у волшебника быть какое — то понимание. В конце концов, не так давно люди похожим образом относились и к тебе подобным.

— Полагаю, я возмущён, Феликс. Не вижу никакой связи между смертными волшебниками и массово убивающей нежитью.

Феликс пожал плечами. Вряд ли дипломатично было так говорить, но он по — прежнему был потрясён реакцией Макса. Обычно волшебник проявлял больше самоконтроля. Возможно, напряжение последних нескольких недель сказалось сильнее, чем заметно по нему. Феликсу хотелось жёстко ответить на слова Макса, но кому — то из них следовало сохранять спокойствие и, похоже, что по обстоятельствам эта роль выпала ему.

— Мне жаль, что я так выразился, Макс, но только задумайся. Что если она говорит правду? Она может стать нашим лучшим союзником в борьбе с Кригером.

Внезапно Феликс ощутил пробежавший внутри холодок. Макс тяжело уставился на него и выглядел так, словно намеревается перейти к насилию. Феликсу оставалось лишь сдерживаться от обнажения меча.

— Она зачаровала тебя? — прошептал волшебник. — Подчинила своей воле?

Феликс вздрогнул, когда Макс сделал жест рукой. За пальцами волшебника, начертившими в воздухе замысловатый символ, протянулся огненный след. Светящийся знак остался висеть. Феликс закрыл глаза, но казалось, что остаточное изображение руны осталось на его сетчатке. Он испытывал искушение броситься на волшебника, но тоже желал знать ответ на его вопросы. У Феликса не было ощущения, что он находится под действием заклинания, но откуда ему знать? Возможно, подчинение чужой воле препятствует жертвам обнаружить сам факт подчинения.

Спустя несколько секунд он услышал тихий вздох Макса и открыл глаза. Волшебник выглядел более спокойным. На лице появился задумчивый взгляд.

— На тебе нет стойких чар, которые я смог бы обнаружить.

— Ты в этом разбираешься поболе моего, — заметил Феликс.

Макс подошёл к своей кровати и опустился на неё. Его комната была поменьше и попроще, чем комната графини. Феликс уселся на единственный стул.

— Как мы с ней поступим?

— Если ты действительно всерьёз подумываешь принять её помощь, то говорить про это Готреку плохая, на мой взгляд, идея, — заявил Макс.

— Подобная мысль уже приходила мне в голову, — согласился Феликс. — Мне это не по душе, но я считаю, что сейчас наша основная задача — спасение Ульрики. И предотвращение чего бы там ни задумал Кригер.

Напряжение понемногу отпускало Макса.

— Согласен. Вопрос в том, можем ли мы доверять графине? Что если она просто желает сама получить Глаз? Окажись он у неё, всё может сложиться столь же плохо, как она заявляет о Кригере.

— Знаю. Я полагаю, нам лучше позаботиться, чтобы она Глаз не получила. Думаю, нам не стоит доверять ей больше, чем то необходимо, и одному из нас нужно постоянно присматривать за ней.

— Похоже, тебе это уже более чем удаётся.

— Она очаровательная … женщина.

— Будет лучше, если ты перестанешь так о ней думать.

— Поверь, я уже перестал. От одного её присутствия у меня бегут мурашки по коже.

— Я слышал, что некоторые мужчины наслаждаются обществом бессмертных. Например, ходили слухи про Детлефа Зирка.

— Некоторые мужчины — возможно, но я к ним не принадлежу. Мне не нравится идея, что кто — то будет рассматривать меня в качестве своей следующей трапезы.

— Рад это слышать. Как насчёт рыцарей? Нашего импульсивного приятеля Родрика и его спутников?

— Надо полагать, что они полностью находятся под действием её заклинания.

— Похоже, она была с тобой весьма откровенна.

— Похоже, что так. Однако несколько дней она путешествовала вместе с нами. Как думаешь, возможно ли, что некоторые из наших товарищей могли попасть под её влияние?

— Такое возможно. Утром я проверю.

— Аккуратно.

— Да.

Несколько часов они провели, шёпотом обсуждая свои планы. И на первом месте в мыслях обоих стояла вероятность предательства.

(обратно) (обратно)

Книга третья. Логово вампира

И вот, путь с неизбежностью привёл нас в замок Дракенхоф, место действия ужасных легенд. К несчастью, я могу лишь констатировать, что старые истории нисколько не преувеличены. Более того, действительность куда хуже. Я не стремлюсь потревожить сны моих читателей или вызвать кошмары, но честность и необходимость изложить деяния Истребителя в подлинной хронологии событий, заставляют меня и подобные вещи доверить бумаге. Впечатлительные читатели могут на этом остановиться. И пусть те, кто продолжит, не говорят потом, что их не предупреждали»

„Мои странствия с Готреком“ Том IV Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Глава девятая

— Сегодня ты какой — то очень задумчивый, человечий отпрыск, — пробурчал Готрек.

Феликс щёлкнул поводьями, подгоняя пони, затем повернулся и посмотрел на Истребителя. Впереди них уже скакали кислевиты. Карета графини Габриеллы и её эскорт следовали позади. Феликс слышал громкие разглагольствования Родрика, что будущей весной эта часть леса станет хорошим местом для охоты на зверолюдов. На взгляд Феликса, прямо сейчас она выглядела неплохим местом для охоты зверолюдов на самих путешественников.

— Мне нужно о многом подумать, — сказал он.

Он гадал, стоит ли ему, наплевав на всё, рассказать Истребителю об откровениях графини, сделанных прошлым вечером. В конце концов, Готрека стоит предупредить на случай, если та окажется предательницей. Уж это, на взгляд Феликса, гном заслуживал. Он и Истребитель вместе прошли через множество отчаянных приключений, и гном столько раз спасал ему жизнь, что Феликс сбился со счёта. Ягер чувствовал, что утаивать этот секрет от гнома неправильно. Исходя из личного опыта, графиня может оказаться всего лишь весьма убедительной обманщицей, ведущей их всех прямиком в ловушку.

— Я не доверяю тем сильванцам, — наконец произнёс Феликс.

— Кажется, ты вполне хорошо ладишь с графиней Габриеллой, — заметил Истребитель, в голосе которого звучало веселье.

— Она — часть проблемы.

Готрек посмотрел на него с недоумением. Похоже, гном сегодня находился в необычно добром расположении духа, несмотря на огромное количество эля, поглощённого прошлым вечером. Возможно, его радует перспектива встречи с Кригером и приближение долгожданной гибели. По гномам сложно догадаться.

— Продолжай.

— Не уверен, что могу.

Усмешка Истребителя сделалась шире.

— Почему нет?

— Дело в доверии. Я дал слово.

Теперь гном выглядел куда серьёзнее. Его народ крайне серьёзно относился к клятвам.

— Тогда я не буду настаивать, — заявил он.

Феликс был разочарован. Он — то почти надеялся, что гном задаст несколько вопросов. Он поглядел на дорогу, изучая их путь через заснеженную страну. Дорога проходила через лес, который с каждым пройденным шагом становился темнее и мрачнее. Ему вообще не нравился вид этой местности.

— Если тебя это утешит, человечий отпрыск, у меня тоже имеются подозрения на счёт наших случайно встреченных спутников.

Феликс ощутил нервную дрожь, вызванную страхом. Готрек сам разгадал секрет графини? Ягер знал, что, несмотря на брутальную внешность, Готрек далеко не глуп.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Я думаю, что они не совсем те, кем кажутся.

Феликс гадал, о чём конкретно догадывается Готрек. Вряд ли ему известна вся правда, иначе он бы уже атаковал карету графини с высоко поднятым топором. Феликс решил, что лучше ему предпринять какие — нибудь действия.

— Ты доверяешь моему суждению? — внезапно спросил он.

Истребитель долго и пристально смотрел на него. Глядя в единственный безумный глаз гнома, Феликс сразу вспомнил, насколько чуждой является раса гномов. Они выглядят вполне как люди, но таковыми не являются. Они продукт иной культуры, иного воспитания, дети иных богов.

— Да, — наконец ответил Готрек.

— Я знаю очень опасную тайну графини, которая может послужить поводом твоего недоверия к ней. Обещаешь ли ты не нападать на неё или любым иным образом не причинять ей вред, пока мы не освободим Ульрику или не покончим с Кригером?

Феликс заметил, что теперь он вызвал любопытство гнома. Раздумывая, Истребитель долго не отвечал. Феликс гадал, правильной ли была его оценка ситуации, и не попытается ли Готрек прямо сейчас отправиться к Габриелле, чтобы выбить тайну у неё самой. Возможно, гном просто рассматривает ситуацию со всех сторон. Феликс знал, что гномы крайне серьёзно относятся к клятвам и обещаниям, и не дают их попусту.

— Ты установил интересный временной предел, человечий отпрыск, — наконец произнёс Готрек.

Феликс осознал, что тот прав. Похоже, что, несмотря на убедительность аргументов графини, он не собирается доверять ей в долгосрочной перспективе.

— Ты обещаешь?

— Да, при условии, что она не попытается навредить кому — либо из нас, — подытожил Готрек.

Слова вылетели у него неохотно, словно вопреки его собственному мнению. Феликс почувствовал гордость за то, что Истребитель готов настолько довериться ему. Что сильно упростило ему задачу пересказать всю историю.

Рассказывая, он думал, что Готрек взорвётся. По его поведению было явно заметно, что Истребитель чувствует себя несчастным от мысли, что на расстоянии его удара находится один из неумирающих, а он ничего не может поделать. Феликс поспешно перешёл к объяснению причин, по которым им следует принять помощь графини, по меньшей мере, до момента освобождения Ульрики. Готрек смотрел на него с таким видом, словно считал себя обманутым. Феликс почти ждал, что в любой момент Истребитель спрыгнет с обозных саней и помчится к карете, но тот удержался. Судя по мрачному и сердитому взгляду, Готреку расклад не нравился. Феликс видел, как напряглись костяшки его пальцев, сжимающие рукоять топора.

— Мне это не нравится, человечий отпрыск, — произнёс гном.

— Однако оставь её в покое. На время.

— Клятва есть клятва.

Слова Истребителя вызвали у Феликса кратковременное чувство вины. Ему стало нехорошо от того, что он рассказал Истребителю тайну графини. Феликс твердил себе, что это смехотворно. Он ничего не должен вампирше. Она чудовище, питающееся кровью невинных мужчин и женщин. Несмотря на чувство вины, он почувствовал, что с его плеч словно упал тяжёлый груз. По крайней мере, Истребитель предупреждён о происходящем и будет начеку.

Если графиня замыслила предательство, ей предстоит принять смерть от топора, которого она столь опасается. Не особо обнадёживающая мысль, но на сей момент иной у него нет.

— Кто ещё знает об этом? — пробурчал Готрек.

— Только Макс.

— Несомненно, к лучшему будет не упоминать об этом при Снорри Носокусе, — почти смущённо произнёс Истребитель.

Феликсу оставалось лишь согласиться.

По мере их продвижения в лесу становилось тише и пустыннее, пошли более низкорослые и искривлённые деревья. Макс постоянно оборачивался назад, стараясь держать в поле зрения карету графини. Он явно не доверял ей, равно как и Феликс. Маг держал Глаз Кхемри в руках и чувствовал его силу. Он понимал, что талисман будет столь же полезен не одному, так другому вампиру, и, несмотря на заявления графини, маг не мог заставить себя поверить в абсолютное бескорыстие её мотивов.

Он чувствовал, как меняется сущность леса. Место было порченным, но весьма тонким способом. Он испытывал слабое подташнивание, которое иногда возникало у него в присутствии Хаоса. Максу начало казаться, что недалеки от правды истории о том, как эта земля была испорчена звездопадом искривляющего камня 1111 года.

Помимо этой догадки, он чувствовал необычное изменение ветров магии в этом месте, почти напоминавшее тот способ, которым те притягивались при атаке Праага ордой Хаоса, хотя и не такое сильное. Пока что. Он гадал, связаны ли между собой все эти события. Похоже, что в настоящий момент потоки чёрной магии слишком уж податливы воле злобных чародеев. Возможно, Повелители Хаоса приложили усилия, чтобы поддержать своих последователей. Макс вздрогнул, и не холод был тому причиной.

Применив своё магическое зрение, возле кареты он не увидел ничего. По крайней мере, графиня не пользуется магией, которую он мог обнаружить, и сие означает, что она, по всей вероятности, не плетёт заклинаний. Макс был достаточно компетентным чародеем, чтобы обнаружить подобное. Теперь даже мастер магии не сможет скрыть от него своей заклинательной активности.

Макс обдумывал план, к которому он и Феликс пришли прошлым вечером. Даже если графиня — вампирша останется верна своим заявлениям, лучше удостовериться, что Глаз Кхемри не попадёт в её руки. Если получится, его заберёт Феликс. Максу крайне не хотелось делать это самому. Феликс чародеем не является, и вряд ли предмет способен оказать на него такой эффект, как на Макса. Но даже если так, отсутствие у Ягера магических способностей станет гарантией того, что вреда он не получит.

Макс пытался вспомнить о Глазе всё, что он выяснил за короткий контакт с тайным сердцем талисмана. Кажется вполне возможным, что то удивительно сложное нагромождение заклинаний в ядре талисмана способно оказывать эффект, о котором говорила графиня. Там явно были заклинания усиления и принуждения, и самого необычного вида. Ни то, ни другое не выглядели так, словно предназначались для подчинения людей.

Макс понимал, что они брели в темноте, ориентируясь на слабый направляющий свет, если тот вообще был. Они собирали воедино намёки, смутные воспоминания и подозрения, чтобы построить теорию о своём враге и его намерениях, но не было никакой уверенности, что их суждения верны. Им оставалось лишь двигаться дальше и надеяться, что когда придёт время, они будут готовы к схватке с вампиром.

Луна Хаоса столь ярко сияла над головой, что Маннслиб казалась тусклой. Адольфус Кригер шёл через лес, окружающий его новый замок. До сих пор у его приспешников не было времени, чтобы очистить местность, оставив мёртвую землю, но вскоре всё изменится. Он улыбнулся, обнажив клыки.

Он чувствовал силу. Ему принадлежал Глаз Кхемри. Его заклинание призыва распространялось по стране. Скоро на его зов начнут собираться гули и прочие создания тьмы. Он знал, что в своих потаённых снах все дети Тьмы в пределах сотен лиг начнут ощущать притяжение его воли. Скоро у его порога соберётся аристократия ночи, чтобы спланировать возвращение всего, что некогда им принадлежало.

Сегодня у Кригера была иная цель. Путь привёл его к протяженному кладбищу, скрытому в глубине леса недалеко от обрушившихся руин городка Дракенхоф. Это была огромная территория, изначально посвящённая Морру, богу смерти. Место, где люди некогда рассчитывали улечься на веки вечные, убежище, место упокоения.

Адольфус собирался всё изменить. Сегодня кладбище станет призывным пунктом для величайшей армии в истории. Сегодня он поднимет первые из множества полков, составленных из рядов мёртвых.

Коснувшись талисмана, он ощутил его силу. Сразу после того Кригеру показалось, что он слышит голос, нашёптывающий ему тайны мощной некромантии. Его понимание природы чародейства странным образом углубилось после того, как он настроил Глаз.

Древние заклинания, некогда казавшиеся ему бессмысленными, ныне обрели скрытое значение. Он мог выявлять и контролировать потоки чёрной магии с лёгкостью, что его удивляла. Кригер всегда был равнодушен к изучению магического искусства, но теперь у него возникло чувство — со временем он докажет, что является одним из величайших мастеров. Похоже, нет конца дарам, которыми наделяет творение Нагаша. Кто знает, со временем он может сравниться познаниями с древним личем и сам сможет создавать столь же могущественные артефакты.

Кригер отбросил эту мысль. Такие сладкие мечты — дело будущего. Сейчас же для него найдётся более важная работа. Сейчас он должен сделать очередные шаги на пути к империи. Пророчества исполнятся. Его долг — стать глашатаем Кровавого века.

Он ловко запрыгнул на покорёженные останки древнего мавзолея. Отсюда ему открывался отличный вид на всё кладбище. Он видел множество опрокинутых надгробных камней, статуй с отбитыми конечностями, изображений давно позабытых мертвецов, что вскоре восстанут его солдатами.

Запрокинув голову назад, Кригер открыл рот и начал проговаривать слова древнего ритуала.

— Во имя Нагаша, повелителя нежити, я призываю тебя…

На его горле сиял Глаз, холодным чистым светом озаряя окрестности. Вокруг Кригера закрутились ветры магии, легко касаясь его на пути к талисману.

— Во имя Нагаша, повелителя нежити, восстань…

Жгучие огненные змеи крутились и извивались в его внутренностях. На сей раз для управления ими не пришлось прилагать усилий. Ему подчинялась вся эта сила. Тёмная магическая энергия проходила сквозь Кригера, стекая на порченную землю Сильвании.

Щупальца энергии распространялись подобно сложной корневой системе. Посредством их он мог чувствовать — то была странная комбинация зрения, осязания и прочих чувств, не имеющих названия. Он узнал о многих сотнях трупов, закопанных в земле и столетиями сохраняемых слабой концентрацией искривляющего камня в почве. Он увидел копошащихся раздутых белых червей и других мерзких существ, вид которых вызывал отвращение даже у него.

Когда энергетическая паутина касалась тел, возникали слабые отголоски жизни, что некогда сильно пылала внутри них. Там был гордый аристократ, хоронивший своих крестьян в грязи. Рыцарь, при жизни бывший благородным защитником своей веры. Кригер коснулся женщины, умершей при мучительных родах, и мужчины, умершего от голода во время одного из периодических неурожаев, случавшихся в Сильвании.

Кригеру не было дела, как они умерли. Его не волновало, кем они были при жизни. Нужно лишь, чтобы они служили ему в смерти. Его заклинание отворило путь куда — то ещё, в параллельный мир, колышущееся море неукротимых хаотических энергий, в которых скрывались злобные сущности. Некоторые из слабейших были захвачены потоком и вошли в гниющие тела, сливаясь с ними и приводя в движение.

Своим мысленным взором Кригер увидел зелёные ведьмины огни, вспыхнувшие в пустых глазницах. Увидел движение белых костяных конечностей, сгибание костяных пальцев. Объеденные червями скелеты пришли в движение, погружаясь в море грязи, словно пловцы. Не имело значения, что их похоронили вниз лицом, чтобы сбить с толку на случай тёмного воскрешения. Они чувствовали направление поступавшей к ним энергии, и они пришли.

Извиваясь, ворочаясь, вращаясь и ввинчиваясь, они пробивали себе путь на поверхность. Пока Кригер повторял древние запретные слова, его голос трансформировался в пронзительный вой. Земля дрожала, пока сотни мертвецов пробуждались от своего долгого сна. Где — то вдали в ужасе завыл волк. Зловещие охотничьи кличи гулей раздались в ночи, как бессознательная реакция на силы, высвобождение которых они почуяли этой ночью.

Губы Кригера исказила усмешка, знаменующая его триумф. Он открыл глаза. В воздухе дрожали энергетические линии. Словно в ответ на его чудодейство с небес посыпался дождь падающих звёзд, сияющих на фоне скалящегося лика луны Хаоса. Зловещие зелёные остаточные следы прорезали ночь, словно когти некоего гигантского хищника, располосовавшего тонкую, словно пергамент, поверхность неба.

Слабая белая точка возникла на земле. Она могла оказаться головой одного из тех червей — альбиносов, которых Кригер видел в глубине, но нет, то был кончик пальца. Показались четыре почти идентичные палочки цвета слоновой кости, затем из земли целиком появилась костяная рука, размахивающая в пустом воздухе, словно тонущий на глубине пловец.

Рука ладонью упёрлась в грунт, создавая рычаг, и появился остальной скелет. Сперва череп с горящими глазами и злобным оскалом, затем грудная клетка и вторая рука, потом хребет, бёдра и странные, выглядящие удлинёнными, ноги. Первый солдат нового набора армии Адольфуса встал в ночи и торжественно вытянулся, победно вытягивая руки к небесам. Когда он двигался, раздавалось пощёлкивание. Скалящиеся челюсти раскрылись и захлопнулись, безумно пародируя человека, делающего глубокий вдох.

Воздух наполнился запахом разложения и свежевскопанной земли, пока всё больше и больше оживлённых трупов выбиралось на бледный лунный свет. При появлении скелетов опрокинулись надгробья, попадали старые таблички. Некоторые скелеты оглядывались, вертя головами по сторонам и поскрипывая шеями. Другие дико отплясывали среди могильных плит, словно проверяя свою подвижность после проведённых в земле столетий. Несколько рассудительно кивнуло, словно осознав и приняв случившееся.

Затем один за другим, пощёлкивая при движении, они приблизились к Кригеру и склонились в поклоне, подобно почитателям какого — нибудь грозного древнего бога перед его покрытым кровью алтарём.

«Сегодня, — думал Кригер, — наступила новая эра. Этой ночью я сделал первый шаг к империи, что просуществует вечность. Эта ночь запомнится на тысячелетия. И я тоже запомню её».

Он продолжал произносить слова, накачивать больше энергии и увеличивать зону действия заклинания, формируя из тёмной магической энергии расширяющуюся сферу, поглощающую лигу за лигой. Повсюду, куда дотягивалось заклинание, мертвецы начинали двигаться в своих могилах.

На горле Кригера глазом злобного божества сиял талисман Нагаша. Время Крови пришло.

Макс отвернулся от костра, возле которого они все скучились. Он заметил, что все почувствовали выброс огромного количества энергии где — то в лесу. Чтобы его заметить, не требовалось быть волшебником. Импульс оказался столь сильным, что даже самый недалёкий мужлан мог почувствовать его и испытать страх. По тому, как даже закалённые кислевиты вздрогнули и уставились в окружающий сумрак, маг понял, что они тоже это почувствовали.

Если событие стало заметно и тем, кто был лишён дара, для Макса оно было подобно удару грома. Всё его существо отозвалось на выброс энергии, который он почувствовал. Макс понял, что где — то там, в ночи, плетётся заклинание невероятной силы. Направление ощущалось им столь же отчётливо, как горящий в ночи маяк. Столь же явно, как рулевой корабля чувствует ветер, маг чувствовал накатывающиеся волны энергии. «Что предпринял этот неумирающий безумец?» — гадал Макс.

Группа метеоров прорезала небеса, словно некое небесное существо подало знак о пришествии зла. Цвет их яркого остаточного следа подсказал Максу, что это частицы искривляющего камня — концентрированного экстракта чистого зла. «Что такого в этой стране, что притягивает сюда и это вещество? — гадал Макс. — Почему именно сюда направлен чрезмерно плотный устрашающий звездопад? Географический рельеф? Притяжение подобного к подобному? Божественное проклятие? Или появление этого звездопада вызвано заклинанием, действие которого ощутил? Узнаю ли когда — нибудь?»

Пока разум был занят такими мыслями, Макс ощутил дальнейшие нарушения в ткани реальности. Они были достаточно сильны, чтобы определить точное направление и расстояние, и всё же достаточно отдалёнными, чтобы доставить Максу сильные неудобства. Маг подозревал, что окажись он ближе, то испытал бы кое — что похуже, чем слабое ощущение головокружения и тошноту.

Он с неохотой поднялся от костра и пошёл к небольшому шатру, в котором расположилась графиня Габриелла. Словом и жестом он призвал шар света. Тот повис в воздухе над его плечом, освещая путь. Другой жест и заклинание, и вокруг него возникла незримая паутина энергии, заметная лишь глазу чародея. Кто или что — либо, любое заклинание или пагубное воздействие вызовет срабатывание многочисленных мощных защитных чар. Макс решил не рисковать.

Возле шатра товарищи Родрика преградили ему путь перекрещенными клинками, но самого Родрика нигде не было видно.

— Что тебе нужно, волшебник? — спросил младший из них.

Голос у него был пронзительный и немного женственный. В сиянии магического огня Максу было отчётливо видно его молодое лицо с небольшой полоской пробивающихся усов над верхней губой. Парень был немного напуган, но старался показать отвагу, что было заметно по голосу.

— Мне нужно поговорить с графиней Габриеллой.

— Всё в порядке, Квентин. Дай ему пройти, — донёсся из шатра голос графини.

Юные воины неохотно расступились. Макс одарил их приятной улыбкой, хотя по коже у него побежали мурашки при мысли о том, кем они являются. Несмотря на защитную паутину, он не исключал вероятности получить меч в спину, пока откидывал полог шатра и входил внутрь.

Внутри пахло мускусом и корицей, а сильный аромат духов перебивал запах чего — то ещё. Возможно, неживой плоти. Пол устилал арабский ковёр. По одну сторону стояли два тяжёлых сундука. Помимо сияющего шара мага в шатре не было иных источников света. По предположению Макса, обитатели в свете не нуждались.

Родрик растянулся на полу. Выглядел он истощённым и счастливым. Лицо было румяным. Губы опухшими и покусанными. Дыхание было судорожным, словно у человека, только что пробежавшего длинную дистанцию. Рядом лежала графиня, обхватив руками его плечи. Её голова была запрокинута. Вуаль по — прежнему была на ней. Судя по обстановке, Макс не сомневался, что только что пропустил зрелище того, как графиня принимает вечернюю трапезу из вен своего поклонника.

Хладнокровно и взвешенно, Макс мысленно перебрал все быстрые и наиболее разрушительные заклинания, известные ему. Движением руки светящийся шар может быть превращён в орудие разрушения. Одно слово, и более сложное плетение отправит сотни остроконечных лучей света во мрак. Ещё одно, и он окажется внутри кокона защитной энергии. Он глубоко вздохнул и расслабленно улыбнулся, в то же время готовый поразить насмерть за единственный удар сердца.

— Нам нет нужды прибегать к насилию, господин Шрейбер, — весело произнесла графиня, словно прочитав его мысли.

— Будем надеяться, что так, — сказал Макс, не теряя бдительности.

— Не смей угрожать миледи, — слабо произнёс Родрик, стараясь подняться на ноги.

Голос у него был невнятный, словно у человека, перебравшего алкоголя или наркотических веществ.

— Неразумно угрожать мне, — в ответ произнёс Макс, переводя взгляд с рыцаря на женщину, чтобы не было сомнений, кому адресованы его слова. — Оставь нас, Родрик. Мне нужно кое — что обсудить с твоей госпожой.

Вопреки желанию, Макс не удержался и сделал ударение на последнем слове, подчёркивая его двусмысленность.

Затуманенным взором Родрик уставился на графиню. Та почти с любовью погладила его по щеке и кивнула в знак согласия. Юный рыцарь собрался с силами, поднялся на ноги и нетвёрдой походкой направился к выходу.

— Миледи, если понадоблюсь, я буду неподалёку.

— Какая трогательная преданность, — иронично заметил Макс, когда Родрик вышел, сделав неуклюжий поклон.

— Уверяю вас, господин Шрейбер, его преданность вполне искренняя и добровольная. И я уверена, что вы пришли сюда не для того, чтобы насмехаться над моими поклонниками.

— Отличный способ сменить тему, — заметил Макс.

— Я полагаю, что господин Ягер всё вам про меня рассказал. Это было также заметно по вашему поведению в пути.

— Давайте проясним один момент, — предложил Макс. — Мне не нравитесь вы и то, кем вы являетесь. Так случилось, что сейчас мы союзники, потому что нуждаемся друг в друге. При иных обстоятельствах мы были бы врагами.

— Вы откровенны, господин Шрейбер. Хорошо, раз уж, как вы заметили, мы нуждаемся друг в друге, я прощу вам неучтивые манеры и то, как вы явились ко мне укутанным энергиями. И буду общаться, как разумная личность. Ожидаю того же и от вас.

Макс холодно улыбнулся ей. Упрёк был сделан отменно, тоном родителя, делающего замечание недовольному ребёнку. Только этого бы хватило, чтобы напугать многих мужчин. Но Макс был не из таких.

— Ваш протеже Кригер приступил к делу. Вы должны были бы почувствовать это столь же отчётливо, как и я.

— Как вы думаете, почему я пошла на риск, принимая Родрика в моём шатре? Скоро мне потребуются все силы, которые я смогу собрать, равно как и вам. Я боюсь, что мой потомок явно становится чрезвычайно сильным.

— Я понял, что он незаурядный чародей. Запущенное этим вечером заклинание не было работой неуклюжего подмастерья.

— Тогда мы можем предположить, что он либо многому научился за последние несколько лет, либо Глаз Кхемри усилил его способности в этой области.

— Если так, то перед нами воистину ужасающий противник.

— Который, если только я не ошибаюсь, призывает себе армию. То, что мы оба ощутили, является некромантией самого мощного и тёмного вида. Поверьте, господин Шрейбер, у меня достаточно опыта в подобных вещах.

— И что ваш опыт подсказывает нам предпринять?

— Поспешить в крепость Кригера и уничтожить его, если удастся. Я уже чувствую, как увеличивается воздействие Глаза Кхемри на мой разум. Он вызывает Восставших, и на расстоянии сотен лиг немногие способны сопротивляться побуждению.

— Вы говорите, что он, возможно, сможет обратить вас против нас?

— Да, господин Шрейбер, именно это я и говорю. Видите, я честно предупреждаю вас обо всех опасностях.

Макс глядел на графиню, размышляя над её словами. С одной стороны, он приветствовал бы возможность уничтожить это существо, но с другой, не хотел, чтобы до такого дошло, потому что ситуация тогда станет воистину отчаянной. Она кивнула головой, словно снова прочитав его мысли.

— Я верю, что смогу долго сопротивляться влиянию Кригера. Я гораздо старше него и значительно опытнее в этих вопросах.

— Думаю, Глаз Кхемри способен всё это изменить.

— Вам виднее. У вас было более близкое знакомство с талисманом, чем у меня.

— Расскажите мне всё, что вам о нём известно.

Макс принялся слушать рассказ вампира, стараясь заметить любое несоответствие между тем, что говорят ему, и сказанным Феликсу. Он уже подозревал, что расхождений не найдёт. Внимая чистому успокаивающему голосу графини, Макс обнаружил, что мыслями обратился к Ульрике. Его действительно ужасало то, что могло с ней произойти.

Ульрика очнулась в темноте. Она чувствовала слабость и необычное ощущение. Что — то не так с её глазами. Она почти отчётливо могла видеть окружающие предметы, но все они полностью утратили цвета. Всё смотрелось в разных оттенках чёрного и белого.

Она приподнялась. Движение вызвало у неё головокружение. Всё тело болело. Болела голова. Мутило желудок. Рот пронизывала боль. Ульрика огляделась. Она лежала на холодных камнях в усыпальнице. Похоже, что её похоронили в каком — то склепе. Ульрика ощутила панику. Неужели её заключили в какой — то склеп, ошибочно посчитав умершей, в то время как она по — прежнему жива?

«Могло быть и хуже», — решила она. Её могли похоронить в гробу. По крайней мере, когда они придут её хоронить, она будет на ногах. Если её придут хоронить. Что произошло? Она подозревала, что Кригер выпил так много её крови, что она провалилась в напоминающий смерть транс. И было легко ошибочно принять её за мёртвую.

Мысль о вампире и его последнем объятии вызвала у неё поток противоречивых эмоций: ненависть, негодование… и скрываемое, заслуживающее порицания удовольствие. Она вытянулась и встала, чтобы пройтись по помещению. Оно было небольшим, с вырезанными на стенах изображениями скелетов, черепов и прочих символов смерти. Она понюхала воздух. Кажется, чувства её стали острее, чем некогда. Пахло пылью и слабым ароматом коричного парфюма, которым пользовался Кригер. Дальше ощущался очень слабый запах разложения. В воздухе она ощущала запах плесени, а издалека доносился свежий запах живых существ. Ульрика прислушалась. Ей показалось, что она различает звук далёких шагов.

Нестерпимый голод усиливался. Побуждаемая каким — то животным инстинктом, Ульрика двинулась к выходу. Дойдя до лестничного колодца, она обнаружила, что путь закрыт. Проход закрывали хоть и узорчатые, но ржавые металлические ворота. «Как это по — сильвански, — подумала она, — превращать свои мавзолеи в темницы, словно мертвецы как — то могли сбежать из своего заключения». Ульрика покачала головой. Произошедшее с ней показывало, что какое — то оправдание этому имеется. Её мысли обратились к тем вопросам, о которых ей пока размышлять не хотелось. Вместо того, она попробовала прутья на крепость, чувствуя холод металла под своими пальцами.

Они казались старыми и непрочными. «Явно проржавели», — с благодарностью подумала Ульрика, с силой давя на прутья. Даже будучи столь слабой, Ульрика умудрилась достаточно разогнуть их, чтобы образовался зазор, через который она смогла выбраться и затем побежать вверх по лестнице. Что ей теперь делать? Где Адольфус Кригер? Имеет ли это значение?

Она, наконец — то, предоставлена сама себе, и есть шанс на побег. Лучше бы ей поскорее выбраться, пока Кригер или его омерзительные почитатели — люди не явятся проверить склеп. Ульрика взвесила имеющиеся варианты. Голод усиливается. У неё нет ни оружия, ни зимней одежды. В этой населённой призраками стране по снегу ей далеко не уйти. Ей нужно разыскать оружие, припасы и тёплую одежду, и неважно, насколько это рискованно. Из сего следует, что нужно обыскать дом и молиться всем богам, чтобы ей не встретился вампир или его прислуга. Часть её существа восставала против самой идеи бегства, а часть желала снова и снова оказываться в объятиях вампира, несмотря на последствия. Она безжалостно подавила подобные мысли. Он них никакой пользы.

Насколько возможно тихо, она двинулась дальше. Ульрика оказалась в той части усадьбы, где никогда ранее не бывала, что вряд ли удивительно, поскольку она, по большей части, не покидала своих комнат, за исключением тех случаев, когда Кригер призывал её в тронный зал. Ноздри Ульрики пощекотал слабый запах готовящейся еды, жарящегося на жиру мяса животных. Несмотря на чувство голода, запах вызвал у неё отвращение. Тем не менее, она заставила себя двинуться в том направлении.

Одну за другой, она проходила двери. Ульрика знала, что следует задержаться и проверить их, поискать нужные ей вещи, но обнаружила, что не может. Какое — то побуждение, лишь наполовину осознанное её смятённым разумом, вело туда, где она могла встретить людей.

Впереди она заметила движение. Первой мыслью было метнуться за дверь и спрятаться, однако Ульрика заметила, что её шаги ускоряются и она уже бежит к толстому купцу Осрику. Тот стоял с куриной ножкой в руке, мясистые губы были измазаны жиром, а выражение лица сделалось удивлённым и испуганным. Он поднял руку, словно хотел заслониться от Ульрики. Все его действия казались Ульрике невероятно замедленными, словно в каком — то кошмарном сне. Она ощущала исходящее от него тепло, сладость крови, струящейся в его теле. Она видела биение пульса на его шее. Оно завораживало её, привлекая к себе всё внимание. Голод стал невыносимым. Она чувствовала себя пассажиром кареты, что неслась, не разбирая дороги, наездником, объезжающим дикого жеребца. Теперь она утратила осознанный контроль над своим телом, и не стремилась его обрести.

Боль во рту усилилась. Она чувствовала, как что — то прорывается сквозь её дёсны. Рот наполнился вкусом старой, застоявшейся и почерневшей крови. Ульрика прыгнула на вопящего служителя, руками схватила его шею, смыкая свои объятия. Даже против такого слабого противника, как она, его отчаянное сопротивление ни к чему не привело. Похоже, сил у него, как у маленького ребёнка.

Все осознанные мысли улетучились, когда Ульрика наклонилась вперёд и почувствовала, как её клыки вонзились в его горло. Словно дикий зверь, она порвала артерию, увеличив разрыв, из которого кровь брызгала во все стороны. Та повисла красным туманом, закрывая Ульрике обзор, прилипая к её коже. Не важно. Здесь достаточно тёплой красной субстанции, чтобы напиться.

Когда кровь потекла в горло, восхитительная теплота охватила её, чувство умиротворённости, гораздо более сильное, чем любое из испытанных ей ранее удовольствий. Объятия вампира оказались всего лишь слабым эхом. Удовольствие вытеснило все прочие чувства — ужас, вину, сдержанность. Ульрика жадно и безостановочно глотала кровь, желая, чтобы этот миг никогда не прекращался. Она слышала крики и вопли прочих слуг, но не обращала на них внимания. Тело Осрика билось в конвульсиях, но потуги его мышц никак на неё не влияли. Ульрика легко удерживала его на месте, хоть он и был гораздо тяжелее.

Вся вселенная Ульрики сократилась до её рта и горячего потока чудесной, дарящей жизнь жидкости. Она смутно отметила замедление, а затем остановку сердцебиения Осрика, после чего поток крови сократился до капель. Однако тепло крови уже циркулировало в ней. Оно разливалось по венам и желудку со столь ярко выраженной приторностью, что была едва выносима. Но затем словно прорвало некий барьер, за которым удовольствие трансформировалось в боль, а страх и ужас заполнили её разум наряду с осознанными мыслями.

Теперь она чувствовала пресыщение, тошноту и невероятное переполнение. Ей казалось, что она может лопнуть, словно переполненный бурдюк. Хуже оказалось осознание того, что она совершила и кем стала.

Недомогание сделалось настолько сильным, что Ульрика едва держалась на ногах. Она чувствовала приближение других слуг, но ничего не могла сделать. Она понимала, что нужно бежать, но не могла. Понимала, что они убьют её, и приветствовала смерть. Однако тело предало её. Шатаясь, она вышла в коридор, где тошнота стремительно настигла её, словно огонь. Ударившись головой о стену, Ульрика упала на колени, а затем вслепую поползла по коридору, извергая по ходу кровь, желчь и разлагающиеся остатки пищи.

Слабость мгновенно овладела ей, и Ульрика оказалась лежащей лицом в луже мерзкой блевотины, и её охватило отвращение к себе, к тому существу, которым она стала, и к тому, кто сделал её такой. Снова перед её глазами сгустилась темнота и Ульрика провалилась в столь желанный обморок.

— Интересно пообщались? — спросил Феликс, когда Макс уселсярядом.

Волшебник выглядел усталым и мрачным. «Неудивительно, при таких — то обстоятельствах, — подумал Феликс. — Для любого станет стрессом общение с кем — либо из неумирающих». Внезапно он обрадовался, что поделился информацией о графине с Готреком и Максом. В его случае поговорка, что поделившись проблемой ты её уменьшаешь, реально действенна.

Сидевший по ту сторону костра Готрек поднял голову. Отблески пламени в единственном глазу Истребителя придавали ему жуткий и сверхъестественный вид.

— Весьма, — осторожно произнёс Макс. — Графиня очень образованная… женщина.

Это было сказано так, словно маг испытывал некоторые проблемы с произнесением последнего слова. Феликс подумал, что догадывается, каково сейчас Максу. У него самого между лопаток чесалось при мысли о графине, находящейся позади во тьме. Это ощущение даже усилилось с того момента, как ранее этим вечером он почувствовал странную тревогу, и волосы у него на загривке встали дыбом, как в те моменты, когда где — то поблизости применяли магию.

— Что — нибудь у неё узнал? — закашлявшись, спросил Феликс.

Он чувствовал, что в лёгких мокрота, но всё же чувствовал себя лучше. По крайней мере, не столь ослабевшим.

— Я узнал, что нам стоит опасаться предательства.

Макс огляделся. Кроме Готрека и Снорри Носокуса, у костра никого больше не было. Кислевиты предпочитали общество своих товарищей у других костров. Иван Петрович скрылся во мраке и стоял поодаль, вглядываясь в темноту. Снорри громко храпел. Готрек смотрел на них. Феликс не сомневался, что Истребитель с его острым слухом услышал всё сказанное Максом.

— Графиня думает, что Глаз Кхемри может быть использован для контроля над ней, чтобы обратить её против нас.

— Замечательно, — пробормотал Феликс.

Эта новость усилила его тревогу.

— Она также считает, что мы должны поспешить с нападением, пока сюда не прибыли другие её сородичи. Кто знает, они уже могут направляться сюда.

— Всё лучше и лучше. Напомни мне снова, зачем я тут оказался.

— По той же причине, что и я, чтобы освободить Ульрику.

— Что если нам не удастся? Что если она мертва? — напирал Феликс.

— Тогда мы отомстим за неё.

— А что если она… перешла на другую сторону?

— Тогда мы убьём её.

Глядя на Макса, Феликс гадал, хватит ли у них духа на такое. Он уловил блеск глаза Готрека. Если уж они не смогут заставить себя убить женщину, это сделает гном. Феликс молил Сигмара, чтобы до такого не дошло.

Под зловещим светом луны трупы выбирались из своих могил. Остатки саванов по — прежнему охватывали их плоть. Их руки стали когтистыми лапами. Они жаждали живой плоти, но другая, более настойчивая потребность заслонила их голод. Где — то в ночи что — то звало их с силой, которой они не могли противиться. Сопя и спотыкаясь, двигаясь подобно немощным слепцам, они направились в сторону своей цели. По всей проклятой стране Сильвании крестьяне попрятались по домам, моля Сигмара спасти их. Нежить пришла в движение.

— Итак, теперь ты знаешь, — произнёс Адольфус.

Ульрика была удивлена. В его поведении не было торжества, лишь беспокойство. Он смотрел на неё, как мог бы смотреть любовник, или отец, или король, разглядывающий вассала, пользующегося его расположением; в его взгляде было понемногу от каждого. Ульрика огляделась. Она лежала в своей комнате на большой кровати с четырьмя столбами и балдахином. Кто — то позаботился сменить её одежду и смыть кровь и блевотину.

— Дай мне умереть, — сказала она.

Она чувствовала себя жалко и в физическом, и в духовном плане. Тело страдало от болезни, а разум от ненависти к себе и чувства вины.

— Ты не умрёшь, если только кто — нибудь тебя не убьёт или ты не покончишь с собой. Ты чувствуешь себя ужасно из — за того, что выпила слишком много крови. Это обычная ошибка недавно переродившихся. Можно сравнить с тем, что случается, когда ужасно голодный человек попадает на пир. Его желудок просто не в состоянии справиться со всей поглощаемой им едой. Это также чем — то напоминает состояние человека, перепившего вина. То состояние, которое называется похмельем.

— Я не хочу жить. Я убила человека без причины.

— Ты убила человека для продления своей жизни. Люди так поступают ежедневно. Мы это обсуждали. Сейчас ты чувствуешь вину, потому что твой поступок идёт вразрез со многими фальшивыми моральными принципами, усвоенными с детства. Однако это тоже пройдёт, поверь мне.

— Но я не хочу менять своих чувств.

— Однако изменишь. Поверь мне. Изменишь.

— Я так не думаю.

— Поначалу все мы так говорили.

— Ты настолько уверен в себе, а? — усмехнулась Ульрика.

Адольфус пожал плечами.

— На то есть все причины. Я прошёл через то, что тебе предстоит пройти. И знаю, что однажды ты будешь благодарна мне за величайший из даров, когда — либо тебе достававшихся.

— Превращение меня в чудовище?

— Превращение тебя в бессмертную.

Ульрика подняла вверх брови, уставившись на него.

У неё возникло ощущение, словно её огрели. Ей хотелось ногтями расцарапать его лицо до кости, погрузить клыки в его горло. Кригер сделал шаг назад.

— Для тебя будет крайне глупо сейчас на меня наброситься, — заметил он. — Я знаю вещи, которые необходимо узнать тебе. Без этих знаний ты станешь жертвой любого попавшегося вампира, который решит получить над тобой преимущество.

— Мне кажется, ты это уже сделал.

— Верно, но я твой предок. Ты мой потомок. У меня есть определённая ответственность в отношении тебя, как и у тебя в моём отношении. Ты, в буквальном смысле, моё дитя.

— У меня уже есть отец.

— У тебя был отец. Как думаешь, что он сделает, когда обнаружит, кем ты стала теперь?

Ульрике хватило секунды на раздумье. Она знала, что сделает её отец. Люди Кислева не потерпят, чтобы среди них жило чудовище.

Эта мысль вызвала у неё вспышку боли в груди. Не имеет значения, насколько сильно отец некогда любил её, свой долг он выполнит. Он сделает, что должен, даже если это сведёт его в могилу.

— Посмотри на ситуацию с другой стороны, — безжалостно продолжил Кригер. — Как думаешь, что ты можешь сделать с ним, если он окажется поблизости, когда тебя охватит жажда?

В её воображении промелькнула картина того, как она проделывает с отцом то же самое, что сделала с толстым купцом. Зрелище было одновременно ужасающим и странно привлекательным. Она вздрогнула и попыталась выкинуть картинку из головы, но не тут — то было.

— Вижу, ты поняла. Будет к лучшему, если свои смертные привязанности ты отбросишь нынче же. Ты пока новичок. Ты не способна контролировать себя, когда нахлынет жажда убийства.

— Смогу ли я когда — нибудь?

— Хорошо, ты начинаешь осваиваться со своим новым статусом, приняв его.

Ульрика осознала, что так и есть. Слишком легко она приняла своё новое положение. Частично повлиял присущий кислевитам прагматизм. Она та, кто она есть, и теперь ничем этого не изменишь. Но частично повлияло и нечто иное.

— Ты как — то влияешь на мои мысли, — сказала Ульрика.

Он кивнул с видом учителя, довольного способным учеником.

— Потому что я твой предок. Между нами существует очень сильная связь. А также вот это, — сказал он, указывая на талисман на горле.

Талисман приковал её взгляд. Она ощущала его силу. Это было похоже на то, как наблюдать за огромным пауком, висящим на его шее. Неужели он не чувствует скверны и мощи этого предмета?

— Хорошо, чтобы ты с самого начала усвоила своё положение. Я многому собираюсь научить тебя, а времени у нас немного. Скоро мы оба будем очень заняты.

— Заняты чем?

— Создавать здесь, в Сильвании, новое королевство, править ночью, а наших слуг поставим править днём.

— Ты действительно считаешь, что тебе это удастся?

— Я уже приступил. А теперь слушай! Тебе многое предстоит узнать.

По скрытому в его словах приказу она умолкла и просто пристально смотрела на Кригера, ожидая, когда тот поделится с ней своей дьявольской мудростью.

— Ты обнаружишь, что множество вещей изменилось. Тебе больше не нужно пить и есть, как это делают смертные. Кровь обеспечит тебя всем необходимым для поддержания существования. Теперь она для тебя всё. Альфа и омега твоего бессмертного существования. Она будет питать тебя, лечить тебя, давать тебе силы, о которых ты могла лишь мечтать, будучи смертной. С её помощью ты вечно сможешь поддерживать своё существование. Без неё…

Он временно умолк и посмотрел в окно, словно раздумывая над чем — то.

— Ты не умрёшь, в том смысле, как это понимают другие. Случится нечто худшее.

— Худшее?

— Ты просто зачахнешь, утрачивая силу, молодость и красоту. Твои мышцы усохнут. Мозг деградирует. Ты не сможешь двигаться, говорить, думать. Тело станет высохшей оболочкой, и всё же часть тебя по — прежнему будет заперта в нём, весьма расплывчато сознавая, что с тобой произошло и кем ты раньше была. То будет вечность, наполненная мучениями, голодом и жаждой, которую невозможно утолить. Нечто, напоминающее ад.

— Ты говоришь так, словно пережил это сам, — мягко произнесла Ульрика.

— Начальную стадию, однажды, очень давно. Меня спас другой, принеся мне кровь. Она придала мне достаточно сил, чтобы снова охотиться самостоятельно. Но довольно древних воспоминаний — поговорим о том, что тебе необходимо знать.

— Тогда продолжай, — несколько разочарованно произнесла Ульрика.

Кригер протянул руку и дотронулся до её щеки. Дрожь прошла по её телу. Прикосновение его холодной кожи вызвало у неё странное ощущение. Он улыбнулся, словно зная, что она чувствует.

— Я говорил тебе, что между нами есть связь. В тебе есть немного моей крови, точно так же, как однажды часть твоей крови окажется в твоём потомке. Теперь мы повязаны кровью и тьмой.

Ульрика задумалась. На каком — то глубинном уровне она инстинктивно понимала, что это правда. Между ней и Кригером существовала связь, которую она никогда не ощущала с каким — либо другим человеком. «С каким — либо человеком», — горько поправила она себя, понимая, что сама более человеком не является.

— Сегодня я поведаю тебе основы того, что необходимо знать. Правила просты. Не выходи наружу днём, если можно этого избежать. Найди себе укромное место и пережди светлое время суток.

— Зачем? Ты ведь иногда выходишь.

— Я обладаю терпимостью к свету. Некоторые — нет. Некоторых наших сородичей солнечный свет сжигает столь же верно, как горящее масло. Некоторых всего лишь делает вялыми, если они не примут большого количества крови, но даже тогда их разум притупляется. Единственный способ определить, к какому типу ты относишься, это рискнуть и поглядеть, а это совсем не то, что следует делать, пока ты не окажешься в величайшей опасности или не укутаешься в самый толстый плащ из тех, что сможешь отыскать, оставив на виду как можно меньше плоти.

— Могу я просто оголить немного кожи, скажем, обратную часть ладони, на короткое время?

— Можешь, если у тебя есть желание увидеть, как она оплавится до обрубка, если ты одна из тех, кто уязвим. А иногда для некоторых Восставших имеется дополнительный риск. Солнечный свет не сжигает их немедленно. После длительного воздействия их кожа обгорает, покрывается волдырями и трескается, вызывая нестерпимую боль. Это как смертным получить солнечный ожог, только в тысячу раз хуже.

— Почему так?

— Я не специалист в естественных науках. Не знаю. Могу лишь пересказать слышанные истории. Некоторые говорят, что наш вид проклят богом солнца давно угасшего царства Неехары. Другие говорят, что такое случается оттого, что нас пронизывает чёрная магия, разрушаемая солнечным светом. Единственно, что мне известно точно — весь наш вид практически слепнет днём, если сравнивать с тем, как мы видим ночью. Что — то изменилось в наших глазах, приспособив их к темноте и сделав слишком чувствительными к солнечному свету. Днём лучше отсыпаться. В любом случае, в это время мы естественным образом становимся вялыми.

— Могу я летать? Превратиться в летучую мышь?

Ульрика понимала, что вопросы детские, но способность летать, как птица, была её детской мечтой, и она, по возможности, хотела извлечь что — нибудь приятное из произошедшего с ней.

— Трансформации можно обучиться, но овладение ей долгий и сложный процесс. Я научу тебя тому, что знаю сам, когда будет время. В настоящее время ты должна быть рада тому, что имеешь. Болезни смертных больше на тебя не действуют. Теперь ты во много раз сильнее, выносливее и быстрее любого смертного, и неуязвима для большинства их оружия.

— Почему?

— Большинство внутренних органов теперь для тебя бесполезны. Со временем они атрофируются. И клинок в живот не причинит тебе реального вреда. Большинство ран затянется очень быстро, если ты примешь достаточно крови.

— Как насчёт кола в сердце?

— А, старая байка. Да. Это тебе повредит. Любой удар в сердце. Оно по — прежнему бьётся, но так слабо, что это едва различимо, за исключением случаев, когда ты напилась. Сердце продолжает качать кровь через твоё тело. Если его повредить, уйдёт много времени на самовосстановление. Ты по — прежнему будешь жить, но из — за недостатка крови произойдут все те неприятности, о которых я рассказывал. Это будет период мучений, а по его окончании ты можешь стать слишком слабой, чтобы питаться. Следует также беречь голову. Это вместилище твоей души или, по меньшей мере, твоего разума. Если повредить мозг, ты можешь спятить, потерять память или стать бездумным бездушным животным. Самый верный способ обрести подлинную смерть — это отделить голову от тела, вынуть мозг и сжечь. Ты должна избегать подобного.

— Как насчёт магических сил? Я всегда слышала, что посредством союза с Тёмными владыками вампиризм даёт значительные магические силы.

— Наши силы исходят не от Повелителей Хаоса, но они не менее реальны. Существует множество способов подчинить смертных своей воле, очаровать их, запутать и, в конечном итоге, приказывать им. Опять же, овладение подобными способами потребует много времени, и я обучу тебя их применению, когда смогу.

— Похоже, ты собираешься держать меня в крепкой зависимости от себя.

— А почему нет? Таково традиционное распределение ролей в нашем обществе. Я господин. Ты ученик. Я тебя учу, взамен ты мне служишь.

— А если я не желаю? Что будешь делать тогда?

Кригер улыбнулся, показав все свои зубы, и жестом указал на талисман у горла.

— Поверь, выбора у тебя нет. Я приказываю тебе подчиняться во всём, служить мне и защищать меня, пока я не освобожу тебя.

Пока он говорил, Ульрика почувствовала, как на её разум навесили оковы принуждения, подобно горячим кандалам из кузницы, которые крепят на конечности осуждённого узника. Ей хотелось кричать и сопротивляться, но она ничего не могла сделать. Сила Глаза Кхемри и воля, стоящая за ним были слишком велики. Она понимала, что не может сопротивляться, как ранее случилось при красной жажде. Часть её существа действительно хотела подчиниться. Заклинание было очень сильным.

— Это великая честь, Ульрика. Ты станешь первой из многих, связанных служением мне. Вместе мы выкуем новую империю и погрузим мир в новый тёмный век.

(обратно)

Глава десятая

— Теперь мы очень близко, — произнёс Макс.

Голос у мага был грустный и мрачный, с примесью страха и досады, однако Феликс не сомневался, что Макс прав. Присутствие зла почти ощущалось в воздухе. Было чувство, что из каждой тени за ним следили чьи — то глаза. Возникало желание развернуться и убежать, прежде чем подкарауливающее нечто выскочит, чтобы его схватить. Лишь усилием воли он удерживался от постоянного оглядывания за плечо.

А всё эти развалины. Они угнетали Феликса даже сильнее, чем обычные строения Сильвании. «Следует радоваться, — убеждал он себя, — что мы нашли хоть какое — то укрытие». В надвигающуюся бурю даже этот старый покинутый особняк с обвалившимися стенами и обрушившейся крышей лучше, чем ничего. Стены, по крайней мере, дают хоть какую — то защиту от ветра. Хотелось лишь, чтобы особняк не столь напоминал ему о тех историях, что он читал в юности.

Лес был густым и тёмным. Запах разложения ощущался сильнее. Снег тонкой коркой покрывал отравленную землю, с которой поднимались вредные испарения. Временами Феликс замечал, что становится тяжело дышать. Был поздний вечер и тени удлинялись. Пони обеспокоенно ржали. Феликс поплотнее запахнул плащ, а затем убедился, что меч легко ходит в ножнах.

Спереди доносились звуки понукаемых к движению лошадей. Снова пошёл снег, быстро падая крупными хлопьями, которых было столь много, что видимость уменьшилась всего до нескольких футов. Холодное прикосновение хлопьев к щекам было похоже на прикосновение мёртвых пальцев. Феликс выругался и стал гадать, не станет ли метель причиной их гибели. После того, как они проделали весь этот путь, подобное выглядело бы насмешкой.

Феликс вытер сопливый нос краем плаща и поглядел на Готрека. В тот же миг впереди он услышал приближающийся слабый звук движения. Его рука скользнула на рукоять меча.

Истребитель небрежно держал в руках свой топор. Он выглядел более расслабленным, чем обычно.

— Это всего лишь возвращаются разведчики, человечий отпрыск.

Мгновением позже Феликс увидел, что гном прав. Возвратились двое кислевитов, Марек и ещё один. Выглядели они возбуждёнными и испуганными. Они подскакали к Ивану Петровичу, и Марек быстро заговорил громким голосом, чтобы слышали все.

— Замок Дракенхоф лежит впереди, до него около двух часов быстрой скачки. Зловещее и ужасное место, наполовину лежащее в руинах, но, по меньшей мере, частично населённое. Мы заметили множество людей, направляющихся в его сторону по снегу. По крайней мере, выглядели они людьми, но двигались медленно, словно под действием какого — то злокозненного заклинания.

Иван Петрович поднял голову.

— Сколько их?

— Много. Идут со всех сторон в направлении замка. И мы заметили иных существ. Во всяком случае, их следы, пока не начался снегопад.

Нервная дрожь пробежала по телу Феликса.

— О чём ты говоришь?

— На снегу вокруг усадьбы мы видели отпечатки ног. Много отпечатков. Они похожи на человеческие…

— Похожи?

— Это отпечатки голых стоп, без сапог и башмаков.

— И возле пальцев небольшие выемки, похожие… ну, на следы когтей.

Феликс вернулся мыслями к тому, что они видели на окраине Вальденхофа. Выглядело, как следы гулей. По последним словам разведчиков стало понятно, что они подумали о том же.

— Мы можем разбить лагерь на ночь здесь, — предложил Марек. — Нет смысла идти дальше сквозь бурю.

Иван Петрович выслушал доклад разведчиков до конца, затем развернул лошадь и поскакал к Готреку с Феликсом. Туда же подошёл Макс и встал возле их саней. С ним был Родрик.

— Похоже, мы нашли то, что искали, — заметил Макс. — Думаю, мы проследили чудовище до его логова.

— Ага, но нет возможности добраться туда сегодня. Не в такую погоду.

— Что мы будем делать?

— Мы должны разбить тут лагерь, — сказал Иван Петрович. — Люди устали и голодны. Я бы предложил подождать до завтрашнего утра и двинуться дальше.

Макс кивнул в знак согласия, как и Родрик. Готрек смотрел по сторонам с таким видом, словно собирался возразить, но, к удивлению Феликса, бросил взгляд на карету графини и промолчал. Феликс решил, что понял мысли гнома. Истребитель не доверяет графине и не собирается бросать людей на её милость. Кроме того, если она нападёт, то не сдерживаемый более клятвой, он сможет сразиться с графиней. Феликс не сомневался, что для цели Готрека этот вампир ничуть не хуже, чем тот.

— Сегодня нам стоит особо позаботиться о страже, — заметил Макс.

— Я удвою число часовых и позабочусь, чтобы они несли караул парами, не давая друг другу заснуть, — сказал Иван Петрович.

— Я тоже не сомкну глаз, — заявил Готрек.

Он так демонстративно потёр повязку на глазу, что Феликса разбирало сомнение, уж не пошутил ли гном.

— Они там, — сказал Адольфус Кригер, склоняясь вперёд на Кровавом троне.

Принёсший известие гуль распростёрся на растрескавшемся мозаичном полу, раскинув перед собой руки в жесте смиренного подчинения. Адольфус обращал на него не больше внимания, чем на какой — нибудь предмет мебели. Он оглядел Ульрику, Роча и остальных своих последователей. Те беспокойно смотрели по сторонам. В тенях над головами пролетело что — то крупное на кожистых крыльях.

— Кто они? — спросила Ульрика.

Ей явно было сложно понять невнятную речь гуля. Кригер нежно ей улыбнулся. Похоже, она хорошо приспосабливается к своей новой роли. Она стала послушной и покорной. Даже заметив в её взгляде скрываемый ужас, он решил не обращать на это внимания.

— Наши враги. Какие — то воины, в большинстве своём не местные. Похоже, иноземцы, укрывшиеся в развалинах старого дома Раттенбергов. Гуль мало что знает, чтобы рассказать нам больше.

— Что ты намерен предпринять?

Она вышла вперёд и встала перед возвышением, смело глядя на него. Кригер гадал, что она чувствует. Для неё всё внове. Он вспомнил собственный ужас и удивление необычностью собственного состояния сразу после того, как его возвысили. Он почувствовал чувство привязанности, которую очень давно не испытывал к другому существу. «Такое ли чувство испытывают люди к своим детям? — гадал он. — Такое ли чувство испытывала к нему графиня? Способен ли он вернуть те чувства с хотя бы частью былой интенсивности? Испытывает ли к нему Ульрика чувства, похожие на те, что он некогда испытывал к графине?» Он отбросил эти незначительные мысли, как только принял решение.

— Я сам пойду и взгляну на них. Возможно, я преподам им урок, насколько неосмотрительно вторгаться в мои владения.

— Может, мне пойти, хозяин? — предложил Роч.

— Сегодня не та ночь, чтобы смертному бродить снаружи, старый друг, — произнёс Кригер.

На лицах остальных членов свиты отразился страх. Они не хотели, чтобы он покинул их тут, в населённом призраками месте, наедине с недавно обращённой Ульрикой и собирающейся армией нежити. Всем было известно, что произошло с Осриком. Кригер злорадно усмехнулся.

— Не переживайте. Я вернусь.

Метель прекратилась, накрыв лес глубоким покрывалом свежего снега. С грацией леопарда и уверенностью короля, по снегу шёл Кригер. Он знал, что если он сам не захочет, его не заметит никакой смертный. Ночь была его родной стихией. Если вампиру не требовалось иного, ночь скрывала и защищала его.

«Что это за дурни, — гадал он, заметив отдалённые огни костров, мерцающие за деревьями, — которые путешествуют по Сильвании в разгар зимы, оказавшись так далеко от наезженных дорог? Неужели они не знают, насколько близко от них находится заброшенный замок Дракенхоф? Неужели охотники за ценностями, стремящиеся доказать свою храбрость и поискать в древнем замке таинственных сокровищ? Если так, их ожидает неприятный сюрприз».

Возможно, он будет милосерден, тихо и незаметно убьёт нескольких часовых, оставив предупреждение, от которого остальные придут в ужас. А может, ему стоит созвать гулей и оживлённых скелетов, чтобы перебить всех, оставив только одного, который понесёт весть о бойне обратно в земли людей? Так даже лучше. Это посеет на пути его армий страх и ужас, а уж они — то всегда были величайшими союзниками Восставших, направляющихся на войну.

Кригер быстро двигался вперёд от одной тени к другой. Хоть такое развитие событий и соблазнительно, возможно, выход не самый мудрый. Он пока что не готов выступить в поход. Правда, к нему присоединились несколько сотен оживлённых трупов и скелетов, но есть и другие спрятанные погосты, которые следует посетить. Каждую ночь к нему стекается всё больше гулей. Скоро должны прибыть и первые Восставшие. Лишь когда сие произойдёт, он обретёт уверенность в своих силах. Будет неосмотрительно нанести удар преждевременно и предупредить своих врагов. Возможно, первый вариант всё же лучше. А может, ему следует призвать волков, чтобы те разобрались с незваными гостями?

Глаз затрепетал на его горле. Кригер чувствовал в ночи нечто неправильное. Внутри древних развалин находился поток энергии, которому не было здесь места. Он полностью открыл своё магическое зрение и изучил окрестности. Возле костра он заметил слабую паутину силы, какое — то заклинание, вне сомнения, защитное или предупреждающее. Отличная работа, почти невидимая. Кригер подозревал, что не будь при нём Глаза, он мог бы даже её не заметить. В лагере есть волшебник. Адольфусу явно следует поостеречься.

С чрезмерной осторожностью он двинулся по снегу, мягко ступая, чтобы ослабить хруст белого вещества под ногами. Внутри обвалившихся стен расположился большой лагерь, с каретой, несколькими санями и множеством лошадей привязанных внутри того, что осталось от конюшни. Некоторые нервно заржали, почувствовав его запах. Там было много воинов, слишком много, чтобы волки могли справиться с ними без помощи прочих его слуг. А если волшебник силён, то даже этого может оказаться недостаточно.

«Кто эти люди, — гадал Кригер, — какой — то аристократ со своим эскортом? Только аристократы достаточно богаты, чтобы нанять волшебника для сопровождения. А может, карета принадлежит самому волшебнику, а прочие являются телохранителями? Известно, что чародеи заняты разнообразными сомнительными исследованиями, ради которых могут искать уединения в сильванской глуши, чтобы продолжать свои нечестивые занятия без вмешательства властей и охотников на ведьм. Возможно, он наткнулся на одного из таких. А возможно, что тот оказался здесь, привлечённый заклинанием самого Кригера. Использование им Великого ритуала должно было быть заметно за многие лиги достаточно чувствительному магу.

Послышался чей — то зов. Кригер замер, прислушиваясь. Он обнаружен? Нет. Всего лишь один нервничающий человек решил убедиться, что другой рядом. Возможно, беспокойство животных передалось и часовым. Нужно быть поосторожнее. В обычных обстоятельствах он бы воспользовался своими силами, чтобы затуманить мысли часовых, но находящийся поблизости волшебник мог это почувствовать.

«Не будь глупцом, — твердил себе Кригер. — Теперь ты обладаешь мощью. У тебя есть Глаз Кхемри. Эти смертные ничем не смогут повредить тебе». Однако он не прожил бы столь долго, если бы швырял предостережения на ветер. Больше, чем когда — либо, ему следует теперь быть осторожным, когда готово исполниться его предназначение.

Было что — то смутно знакомое в тех голосах. Они говорят на диалекте Кислева! Далеко же от дома оказались эти люди. Может, они всего лишь странствующие наёмники, или весь отряд — беженцы, спасающиеся от наступления армии Хаоса. А может, они как — то связаны с его недавним посещением Праага. Кригер понял, что неплохо бы выяснить поподробнее.

Подойдя ближе, он увидел, что большинство из них одето в стиле кислевитских кавалеристов. Это низкорослые коренастые мужчины с кривыми ногами от постоянного передвижения верхом. Один казался очень высоким. Когда мужчина отошел, чтобы отлить, Кригер заметил, что у него белые волосы.

Потянув носом воздух, Адольфус уловил наличие несколько знакомых запахов. Гном, подумалось ему. Возле одного костра он заметил коренастую фигуру с возвышающимся на голове хохлом волос и здоровенным топором в руке. Похоже, Готрек Гурниссон серьёзно отнёсся к своей клятве и выследил его! Кригер недоумевал, как гном умудрился пройти по его следу через тысячи лиг зимних лесов. Возможно, тут замешан волшебник.

Кригер двинулся вокруг лагеря, держась в тени. Он заметил, что тут есть и несколько сильванцев. Их лошади были крупнее поджарых скакунов кислевитов, назначением этих боевых коней было нести на себе человека в полном комплекте доспехов. На одежде была эмблема Вальденхофа. Все они собрались у шатра и большой кареты на полозьях.

Какая странная компания. Что вообще могут делать так близко от его жилища гномы, кислевитские лучники, местные лордики и волшебник? Он некоторое время это обдумывал. Истребители явно явились, чтобы выполнить свою клятву. Возможно, они наняли волшебника, либо это тот самый Макс Шрейбер, о котором рассказывала Ульрика. Чем дольше он думал об этом, тем более склонялся к такому варианту. Замеченный им высокий блондин — это Феликс Ягер. Кислевиты либо наёмники, либо были посланы властями Праага, чтобы отдать его под суд. Местные могли выступать в роли проводников. Вне всякого сомнения, они окажут помощь любому, кто выступит против Кригера. Разумеется, он не был абсолютно уверен, но такое объяснение выглядело наиболее вероятным.

Вопрос в том, как ему с ними поступить? Он сомневался, что может в одиночку одолеть такое количество людей. Особенно, когда среди них волшебник и бойцы с таким грозным оружием, как у Готрека Гурниссона и Феликса Ягера. Многих он убьёт, но остальные, вне всяких сомнений, могут его одолеть. У Кригера не было желания рисковать жизнью против того топора.

Он может призвать волков, гулей и скелетов и напасть на лагерь. Но на сбор сил уйдёт большая часть ночи, да и волшебник может почувствовать его призыв. Если сражение не закончится к утру, с восходом солнца Кригер окажется вдали от укрытия и в окружении врагов, а такой участи он любой ценой стремился избежать.

Если они пришли за ним, то лучше сразиться с ними на своей территории, в знакомом месте по его выбору. В Дракенхофе, если всё сложится хуже некуда, он может досуха выпить кровь кого — нибудь из своих слуг — людей и сражаться при свете. Хотя лучше отправить волков беспокоить и замедлять врагов, а также использовать гулей для организации засад и ловушек, чтобы до него они добрались как можно позже. Лучше будет заманить их в развалины и убирать по одному.

Там в усадьбе у него остался мощный союзник. Ульрика будет вдвойне полезнее. Она сильна и смертоносна, но что более важно, из — за отношений с Феликсом Ягером смертные вряд ли нападут на неё, пока не будут абсолютно уверены, что она стала союзником Кригера. Возможно, он даже сможет использовать её, чтобы заманить их в ловушку.

«Да, — подумал Кригер, — это куда лучший план». На обратной дороге он сможет продумать детали. Когда его преследователи утром выступят, для них будет припасено несколько неприятных сюрпризов.

— Что — то приходило сюда ночью, — сказал следопыт Марек, нахмурив жесткие брови. — Вы заметите, если внимательно присмотритесь. Вот отпечатки сапог, которые ещё не успел засыпать снег.

— Слишком близко к лагерю, — заметил Феликс. — Часовые заснули?

— Этой ночью ни один из моих людей не сомкнул глаз, Феликс Ягер, — устало сказал Иван Петрович Страгов.

Феликс подумал, что тот ужасно постарел.

— С ними я проскакал от границ с Хаосом, и я за них ручаюсь. Это ветераны и люди чести.

— Ничто не потревожило мои чары, — заметил Макс. — Иначе я бы проснулся. Прошлой ночью никто и ничто не могло ни войти, ни покинуть лагерь.

То как Макс упирал на невозможность оставления кем — нибудь лагеря, дало Феликсу понять, что их мысли пошли по одному пути. Похоже, что никто из лагеря не отправился предупредить Кригера.

— Снорри думает, что не имеет значения, если один человек пришёл пошпионить, — сказал Снорри.

— Если это был Кригер, то сие означает многое, — заметил Феликс. — Он больше, чем человек.

— Или меньше, — не согласился Макс.

— След идёт в ту сторону, куда мы направляемся, — сообщил следопыт.

— Значит, мы должны приготовиться к засаде, — сказал Феликс. — Если это был Кригер, то в этой местности у него могут оказаться приятели.

— Может стоит разделиться с графиней и её людьми? — спросил Иван Петрович Страгов, который, в некотором роде, был рыцарем и не хотел, чтобы женщине грозила опасность. — Она может пожелать отправиться другой дорогой.

— Я ей предложу, — сказал Феликс, уходя в направлении кареты.

— Не затягивай там со своими предложениями, человечий отпрыск. Мы выступаем немедленно, — заявил Готрек.

— Значит, вы думаете, что это был он, — сказал Феликс.

Когда карета закачалась на полозьях, он подобрался, не желая, чтобы его бросило ближе к графине, чем сейчас. Он и так уже держался от неё так далеко, насколько было возможно в ограниченном пространстве.

Вампирша поправила вуаль и зевнула, прикрыв рот рукой. Феликс не был уверен, было ли это намёком на то, что он её утомил, или просто результатом воздействия дневного света. Он решил не обращать внимания.

— А кто ещё это мог быть? Кто мог подобраться настолько близко к лагерю, не будучи обнаруженным часовыми и не потревожив защиту вашего приятеля волшебника?

— Полагаете, он смог проникнуть внутрь?

— Нет. Я сама осмотрела её и сомневаюсь, что даже сам Великий некромант смог бы проскочить сквозь это плетение, не потревожив его. Макс Шрейбер очень компетентный чародей.

— Уверен, он оценит столь высокое доверие.

— Передайте ему, если угодно. Лишь бы он был начеку. Дракенхоф — средоточие силы, священное для Восставших. Оно защищено сильными чарами. Сами камни пропитаны убийственной магией, а само место опутано мощным переплетением экранирования и иллюзий, действующих на всех, кроме Восставших и тех, кто связан с ними кровью. Кригер вряд ли позволит нам приблизиться и обезглавить себя. Думаю, сейчас он явно готовит нам весьма холодный приём.

— Не очень обнадёживающие слова.

— Это не увеселительная прогулка, господин Ягер. Мы направляемся прямо в логово крайне опасного зверя.

— Буду иметь в виду.

Внезапно снаружи раздалось перепуганное ржание лошадей и крики воинов, перемежающиеся с воем, от которого стыла кровь.

Феликс настежь распахнул дверь кареты и спрыгнул на снег, по приземлении выхватив из ножен меч. Прямо впереди кипела рукопашная. Из теней под деревьями появились длинные, передвигающиеся скачками фигуры, напавшие на лошадей. Громадные красноглазые волки выпрыгивали из укрытий, чтобы вцепиться в ноги лошадям и разодрать глотки всадникам, вылетевшим из сёдел.

Феликс побежал вперёд. Перед ним волк терзал конного лучника — кислевита. Крупный и сильный зверь с белой шкурой сжал челюстями руку мужчины. Он не давал мужчине обрести равновесие и выхватить нож, в то время как его сородич кружил рядом. Феликс пнул волка в голову, опрокинув зверя на спину. Тот немедленно вскочил и напал снова, сверкая безумными глазами. «Действие злых чар, — подумал Феликс, — приведших зверей в состояние бешенства».

Сжав рукоять меча обеими руками, Феликс широко размахнулся и ударил прыгнувшего волка в грудь. Столкновение с массивным телом едва не сбило Феликса с ног. Восстановив равновесие, он ударил снова и наполовину отрубил волку голову. Ягер обернулся посмотреть, чем занят второй волк, и увидел, как солдат борется с ним, катаясь по снегу. Одной рукой он держал того за глотку, а второй наносил удары кинжалом.

Вдалеке прозвучал взрыв, сразу после которого донеслась вонь горящей плоти. «Макс применил магию», — предположил Феликс. Не отвлекаясь, Феликс аккуратно прицелился во второго волка и ударил. Клинок прошёл между рёбер зверя, изо рта которого выступила кровь. Волк издал булькающий звук и издох. Воин поднялся на ноги и отряхнулся. Это оказался Марек.

— Ловкий удар, — заметил он. — Спасибо.

Феликс выразил признательность кивком и изучил поле боя. Множество волков скакало по снегу. Тут и там лежало несколько сражённых стрелами. У большего числа головы были проломлены лошадиными копытами. Множество волчьих трупов лежало в лужах красной крови, став свидетельством смертоносного мастерства, с которым мужчины Кислева владели саблей. Вдалеке поднимался дым и вспыхивал золотой свет. Макс Шрейбер по — прежнему жив и использует свои ужасающие силы.

Готрек и Снорри стояли на обозных санях, выкрикивая боевые кличи и провоцируя волков к нападению. Оба пони были мертвы. Небольшая куча белошкурых трупов показывала, что Истребители зря время не теряли. Родрик и его спутники выстроились вокруг кареты Габриеллы, намереваясь защищать её от нападения, но участия в битве не принимали. Ни один волк к ним не приблизился. Феликс гадал о причинах.

По меньшей мере, дюжина людей и лошадей были убиты. И судя по крикам, за ними последуют и другие. Ягер направился к обоим Истребителям. За ним по пятам следовал кислевит.

— Это неестественно. Волки не станут нападать на большую группу вооружённых людей, если их не спровоцировать, — прокричал Феликс.

— Я восхищён твоей наблюдательностью, человечий отпрыск, — презрительно усмехнулся Готрек, спрыгивая с саней. — Думаю, за это мы должны благодарить нашего друга — кровососа, к которому направляемся.

Снорри спрыгнул в снег возле Готрека.

— Снорри думает, что неправильно посылать сражаться с ним бедных волков. Тот должен был прийти сам.

— Обязательно передай ему, когда мы встретимся, — вкрадчиво посоветовал Феликс. — А сейчас лучше поможем Ивану Петровичу и его парням.

Готрек многозначительно посмотрел на четырёх рыцарей, окруживших карету и не спешащих на подмогу кислевитам.

— Похоже, кое — кто с тобой не согласен.

— Разберёмся с ними позже. Всё по порядку. Сперва убьём немного волков.

— Ладно, человечий отпрыск.

— Снорри это не по душе. Бедные зверюшки.

— Ты выбрал плохой момент, чтобы терзаться угрызениями совести из — за убийства зверей, — заметил Феликс.

— Снорри не говорил, что не будет их убивать. Снорри лишь сказал, что ему это не по душе, — заявил Снорри Носокус, бегом помчавшись в бой.

— Скольких мы потеряли? — спросил Феликс.

Иван Петрович смерил его усталым взглядом. Дыхание с трудом вырывалось из его груди. Рукавом он смахнул с плешивого лба кровь и пот.

— Всё не так плохо, как кажется. Макс проделал хорошую работу по излечению. У нас трое погибших и пятеро раненых. Двое из которых по — прежнему в состоянии сражаться, как только перевяжут их раны. На оставшихся трёх пока можно не рассчитывать.

— Что вы собираетесь делать?

У Феликса было, что предложить, но предводителем всадников был Иван, поэтому ему и решать. Втянув щёки, Иван какое — то время раздумывал.

— В нормальных обстоятельствах тех двух, что способны сражаться, я бы оставил охранять тех, кто не способен, отдав им сани, для которых у нас нет пони. Но сейчас я не склонен так поступить. Могут вернуться волки, или появятся какие — нибудь другие твари, и тогда я худшему из своих врагов не пожелаю той участи, что ожидает этих оставленных парней.

Как раз этого и боялся Феликс. Целью нападения было замедлить их, а с ранеными так и получится. Было подозрительно, почему волки бежали сразу же, как половина из них была перебита. Они напали, словно понуждаемые сильным голодом, но бежали, не прихватив никакой пищи. Это неестественно. Феликс поглядел на Макса. Чародей немного вспотел, а грудь у него ходила, словно от одышки.

— Как себя чувствуешь, Макс?

— Хуже.

— Пока можешь применять заклинания?

— Да.

— Я подозреваю, что этим нападением нас хотели ослабить.

— Хотел бы я возразить, Феликс, но нечем.

— Мы должны быть готовы, что прежде чем достигнем Дракенхофа, на нас ещё не раз нападут.

— Что тоже нас замедлит. Нам нужно двигаться осмотрительнее.

— Будем надеяться, что всё — таки сможем добраться туда затемно, — сказал Феликс, почему — то в этом сомневаясь.

Тени удлинялись, ветер становился холоднее. Феликс поплотнее запахнул плащ и поплёлся по снегу. Их носа текло. Он ощущал небольшой жар. Позади он слышал ворчание Снорри Носокуса и Готрека, тащивших сани. Феликс был потрясён такой демонстрацией силы. Два гнома почти весь день тащили тяжёлые сани, не выказывая никаких признаков усталости. Могло даже показаться, что сие их развлекает, если бы те изредка не ворчали и не чертыхались. «Никогда мне не понять гномов, — подумал Феликс, — чем хуже обстоят дела, тем счастливее они выглядят».

— Знал бы, как хорошо у вас двоих это получается, запряг бы вас в сани раньше. А пони могли бы скакать со мной.

— Снорри думает, нам нужно было их съесть, — проворчал Снорри.

— В шахтах гномы переносят равный своему весу груз и тянут собственные тележки с рудой, — сказал Готрек, в голосе которого прослеживалась ностальгия.

— Снорри однажды три дня без роздыха таскал тележку вверх — вниз по стволу шахты „Чёрная яма“. А в конце еще дрался с племенем гоббосов. Ублюдки пытались стащить у Снорри тележку.

— И ты не мог такое допустить, да? — иронично заметил Феликс.

Он оглянулся через плечо. На карете графини горел небольшой фонарь, и Феликс заметил скачущих по бокам Квентина и двух его товарищей. Родрик, без сомнения, находился внутри, обеспечивая вампира пропитанием. Что же, сегодня её сила, вероятнее всего, потребуется, если только графиня их не предаст.

Юные сильванцы выглядели весьма сердито, чему способствовали выслушанные ими ранее тирады Готрека и Снорри по поводу неучастия в сражении. Лишь графиня смогла удержать их от нападения на обоих гномов. Разумеется, Готрек в нескольких тщательно подобранных выражениях высказал им то, что думает о их храбрости теперь, когда убежали те большие плохие волки. Что вряд ли улучшило ситуацию. Однако Феликс мог понять раздражение гномов и затаённую обиду, которую испытывали к рыцарям кислевиты. Не очень — то хорошо иметь спутников, которые не утруждают себя участием в бою. Феликс и сам испытывал возмущение, хоть и знал причины такого поведения.

Теперь, разумеется, рыцари отчаянно стремились доказать своё мужество и смыть с чести позорное пятно. Воинственным взглядом они отвечали всем, кто бы на них не посмотрел. Феликс заметил, что Квентин засёк его взгляд и ответил на него своим яростным взглядом. Феликс покачал головой. «Идиот», — подумал он. Иван Петрович, по крайней мере, прекратил попытки отослать графиню восвояси. Теперь, со всеми этими волками, а возможно, и куда худшими существами, ожидающими в засаде, он не мог так поступить.

Впереди, на вторых санях, где Макс мог о них позаботиться, лежали раненые. Иван Петрович скакал рядом, подбадривая их разговором. «Учитывая все обстоятельства,старый боярин Пограничья держится весьма хорошо, — подумал Феликс, — принимая во внимание его возраст и заботы». Феликс чувствовал вину, что не рассказал старику тайну графини. С другой стороны, кто знает, как бы отреагировал Иван, учитывая тот факт, что его дочь находится в руках собственного „сына“ графини? Феликс решил, что лучше не рисковать.

Ягер гадал, что случится, когда они найдут Ульрику. И предполагал, что сие зависит от того, кто она теперь. Если она пленница — они её освободят, но если она стала одной из неумирающих, то что тогда?

Феликс по — прежнему не определился в своих чувствах к этой женщине. Когда — то он думал, что они любят друг друга, но когда первоначальная страсть прошла, отношения стали сложными и неопределёнными. Ульрика не самая покладистая женщина в мире, хотя Феликс полагал, что и он не подарок. Однако между ними что — то было, какая — то эмоциональная привязанность, по крайней мере, с его стороны. Феликс не знал, сможет ли он набраться решимости и убить её. Нет, неправда. Он был уверен, что не сможет, как не сможет оставаться в стороне, позволив сделать это Готреку. И был в значительной степени уверен, что Макс испытывает схожие чувства.

Но будет ли Ульрика так же чувствовать себя по отношению к ним? Вот главный вопрос. Он говорил об этом с графиней, и она приложила все усилия, чтобы побороть его, как она выразилась, суеверные страхи. Он вырос на вере в то, что вампиры одержимы губительным чудовищным демоном, который в попытках утолить свою ужасную жажду обращает их против собственной плоти и крови.

Графиня сообщила ему, что это не так. Вампирам приходится пить кровь, но они сохраняют все свои старые привязанности, предпочтения и память. Проблема недавно обращённых вампиров состоит в том, что, почти не контролируя свою жажду, они будут нападать на всё, что окажется в пределах их досягаемости. Подобное слишком часто случается с её сородичами, если только тех не будет наставлять другой, более старый и мудрый вампир. Феликс не очень — то был уверен, что разъяснения графини его обнадёжили. Они, в некотором смысле, были не лучше теории демонической одержимости.

Что важнее, графиня сообщила ему, что если Ульрика теперь стала одной из Восставших, то практически несомненно находится под влиянием Кригера. Графиня утверждала, что ни один из недавно обращённых вампиров не сможет устоять перед мощью Глаза Кхемри. Она убеждала Феликса, что на его месте лучше держалась бы от Ульрики подальше или убила бы её. Когда графиня говорила об Ульрике, в её голосе появлялись необычные нотки. Словно она испытывала ревность. Чувствовала ли она в Ульрике потенциальную соперницу за привязанность Кригера? Если так, то что это может сказать о её истинных мотивах?

В собирающихся сумерках, в окружении этого зловещего леса слишком уж легко можно было поверить в то, что всё происходящее — некий сложный план по заманиванию их всех в ловушку. Неужели графиня действительно выступит на стороне смертных против собственных сородичей? Подобное не выглядит вероятным. Феликс даже представить себе не мог, что объединяется с Восставшими против своих соплеменников.

Он покачал головой и горько усмехнулся. «Какой ты лицемер, Феликс Ягер, — подумал он. — Всего лишь несколько минут назад ты уже размышлял о том же самом, когда пытался решить, позволишь ли Готреку убить Ульрику. Похоже, что ситуация явно может сложиться непростая. Раз уж ты судишь о мотивах вампиров, основываясь на мотивах людей».

Где — то в ночи завыл волк.

— Мохнатые ублюдки, — пробормотал Готрек.

Феликс был удивлён, когда они преодолели последний холм и взору предстал Дракенхоф. Казалось невозможным, что они лишь сейчас заметили столь огромное сооружение. И хотя логика подсказывала ему, что деревья и округлость холма скрывали Дракенхоф до сего момента, его внезапное появление было сродни волшебству. Феликс ожидал увидеть что — то небольшое, вроде тех укреплённых усадьб кислевитской аристократии. То, что он видел перед собой сейчас, было построено совсем в другом масштабе. Казалось, замок был вырезан из огромного холма. Некогда это сооружение было не меньше цитадели Праага, и его архитектура выглядела столь же искажённой, хоть и иным образом.

Каменная кладка была не такой замысловатой. Даже при свете садящегося кроваво — красного солнца Феликсу это было видно. Господствующими украшениями были кости и черепа. Проёмы окон были вырезаны в виде черепов. Грандиозные главные ворота были встроены в зияющую пасть другого гигантского черепа. По сторонам здания разместились скелетообразные гаргульи с крыльями летучих мышей. Феликс почти ожидал, что они оживут и спикируют. На каменной кладке коркой лежал снег, усиливая гнетущий вид.

Было очевидным, что замок столетиями пролежал в руинах и был взят осадой. В стенах остались огромные бреши, пробитые осадными орудиями. Лица многих статуй были изуродованы, и кто — то явно поработал молотом, стараясь уничтожить символы на каменной кладке. Это добавляло свой вклад в атмосферу былого величия сего места и к зловещему ощущению нависшего над ним зла.

Немного шокирующим было обнаружить столь грандиозное сооружение в глубоком лесу. У Феликса уже сложилось мнение о Сильвании, как об обедневшей стране, где всё было мелким и жалким по сравнению с остальными уголками его родины. Такого он не ожидал. На что и указал Максу.

— Это лишь свидетельство того, что можно сделать силами нежити, — произнёс волшебник.

— Что ты имеешь в виду?

— Без сомнения, строение это было воздвигнуто с помощью некромантии, теми, кого обыватели называют ожившими скелетами и зомби. Им не требуется еда, сон и жалование. Нужно лишь обеспечить строителей материалами и те будут работать, пока всё не будет сделано. Поискав в округе, мы бы обнаружили каменоломни, из которых добыт этот камень. Возможно, и древесина была местной, но за два столетия лес мог вырасти снова.

Феликс бросил на волшебника изумлённый взгляд.

— А как насчёт тех орнаментов? Сомневаюсь, что они могли быть сделаны безмозглыми автоматами.

— Феликс, графы — вампиры обратили в рабство всё население Сильвании. Они подчинили его страхом, суеверностью и колдовством. Без сомнения, в их распоряжении имелись умельцы, которые могли выполнить такую работу в обмен на собственные жизни и жизни своих семей.

— Вы правы, Макс Шрейбер, — подтвердила графиня.

Феликс вздрогнул. В сгущающихся сумерках вампирша — аристократка приблизилась столь неслышно, что он её не заметил. Хотя Макс не выглядел удивлённым. Либо у волшебника имеются свои способы заметить её приближение, либо он скрывает свои чувства лучше Феликса. Возможно, и то и другое.

— Я могу вспомнить, как это место было столицей всей Сильвании, где аристократия ночи потягивала кровь из хрустальных бокалов в дрожащем свете канделябров. Где самые прекрасные юноши и девушки в белых одеяниях ожидали, когда отведают их крови, всё это время надеясь, что будут избраны и станут одними из нас.

— Нет необходимости говорить об этом с такой ностальгией, — заметил Макс.

— То было прекрасное и ужасное время, — сказала Габриелла, и в её голосе слышалась печаль. — С самого момента падения Ламии Восставшие не правили смертными столь открыто, неограниченно потакая своим желаниям. Это чётко отражено в хрониках бессмертных. Мало кто из побывавших здесь когда — либо это забудет. А некоторые никогда не перестанут мечтать о возвращении тех времён.

— Вы, разумеется, не из таких.

— Я из сомневающихся, Макс Шрейбер. Я полагала, что из всех людей вы — то проявите хоть немного сочувствия. Волшебники тоже были изгоями, избегаемыми теми, кто боялся их и подвластных им сил. Вы можете представить, каково это, не скрывать своей истинной природы, но гордиться тем, кто ты есть?

— Волшебники никогда не пытались создать собственное царство, и никогда не пытались притеснять тех, кто не обладал их силами.

Смех Габриеллы был мелодичным, чистым и весьма пугающим.

— Как вы упрямы и наивны, господин Шрейбер. История изобилует примерами того, как волшебники стремились урвать себе владения. Кем был Нагаш, как не волшебником, а ведь он завоевал величайшую империю древности. У моего народа есть причины помнить это. Многие другие чародеи преуспели в присваивании себе владений, пусть и временных. Поверьте, я достаточно стара, чтобы помнить кое — кого из них.

— Возможно, но как раса, или класс, или вид, мы никогда не стремились возвыситься над остальными.

— Возможно пока, однако я считаю лишь вопросом времени, когда кто — нибудь додумается попробовать. Смертные постоянно экспериментируют с формами своего правления. Рано или поздно кто — нибудь задумается: «А почему бы страной не править тем, кто владеет магией? Разве в большинстве своём они ни умнее и ни образованнее своих сородичей, не говоря о том, что они куда могущественнее?»

— Я стану противодействовать таким волшебникам, — заявил Макс.

Феликс почувствовал в воздухе напряжённость. Волшебник и вампир сердились друг на друга, отчасти возможно и потому, что в некотором смысле были так похожи.

— Может, нам стоит отложить эту дискуссию до утра? — предложил Ягер. — Там будет полно времени для подобных споров. А прямо сейчас, когда перед нами логово нашего общего врага, мы лишь тратим время попусту.

Оба некоторое время смотрели на него так, словно готовили колкий ответ. Он как можно сдержаннее встретил их взгляды, и напряжение потихоньку спало.

— Ваше предложение не лишено смысла, господин Ягер, — согласилась графиня.

Макс кивнул в знак согласия. Феликс заметил, что остальная часть их отряда уже скрывается среди деревьев под склоном холма.

— Тогда давайте поспешим присоединиться к остальным, пока они далеко от нас не оторвались, а то придётся пробираться через этот проклятый лес в одиночку.

Пока они всё ближе подходили к мощному замку, у Феликса усиливалось ощущение, что он идёт в тени какого — то ужасного великана, который в любой момент может очнуться и сокрушить его.

Вид масштабных руин был гнетущим. Они созданы ещё в те времена, когда древние деревья были всего лишь семенами. Их древность заставляла его ощущать себя подёнкой. «Что за человек мог выбрать такое место для обитания? — гадал он. — А может на мои чувства просто действуют защитные чары, о которых предупреждала графиня?»

Воины устало брели в направлении зияющего входа в здание. Казалось, их прежнее мужество испарилось. Все молчали. Тишину нарушали лишь редкие стоны раненых, когда сани наскакивали на корень в земле.

Холодный ветер рвал плащ Феликса. Хлопья снега летели в лицо. В других обстоятельствах он поспешил бы попасть внутрь, чтобы укрыться от ветра и стужи. Но сейчас его ноги еле передвигались, словно не испытывали желания приблизить его к месту назначения.

Когда тьма сгустилась, спереди донёсся крик. Подняв глаза, он увидел причину суматохи. В одной из высочайших башен появился зловещий зелёный колдовской свет. Недолго померцав, он потух. Похоже, место населено, хотя не хотелось думать о том, что за создания могли пользоваться тем зловещим светом.

— Похоже, нас ждали, — произнёс Феликс.

Готрек бросил на него взгляд.

— Экая неожиданность, человечий отпрыск.

— Что думаешь об этом месте?

— Кладка грубая даже по стандартам людей.

— Я не это имел в виду.

— Думаю, войдя внутрь, мы увидим то, что увидим. А до того нет смысла гадать.

Феликс покачал головой, изумляясь тому, как гном сохраняет невозмутимость перед лицом опасности и ужаса. Нет, не совсем так. Он довольно хорошо узнал Истребителя, чтобы распознать в его голосе нотки предвкушения. В единственном целом глазу гнома появился неистовый блеск. Его лицо могло, как обычно, оставаться суровым и равнодушным, но Феликс знал, что Готрек, как он сам, испытывает возбуждение. «Он вполне на такое способен», — подумал Феликс.

— Это место окутано чарами, — заметил Макс.

Он какое — то время стоял, оперевшись на посох, похоже, обдумывая собственные слова.

— Нет. Не совсем так. В стенах присутствуют самые обычные защитные чары, которые можно ожидать в замке подобных размеров, но они выглядят какими — то извращёнными.

— Ты о чём? — спросил Феликс.

— Не уверен, что смогу объяснить это тому, кто не является чародеем.

— Попробуй! — поддел его Готрек.

Чародей продолжил движение, легко подстроившись под шаг товарищей. Феликсу показалось, что он заметил небольшой поток тепла, обволакивающий волшебника. «Он пользуется магией, чтобы согреться?» — недоумевал Феликс. Это явно многое объясняло.

— Что — то тут действует ещё. Весь замок пронизан чёрной магией. Какая — то порча, словно в кладке содержится искривляющий камень, или где — то глубоко залегает богатая жила этого вещества. Как бы то ни было, я думаю, что его присутствие изменило защитные заклинания, подвергло мутации, если угодно.

— И? — поторопил его Феликс.

— И я понятия не имею, каким может оказаться результирующий эффект. Подозреваю, это может оказаться нечто мерзостное, а кроме того, будет препятствовать использованию заклинаний внутри замка.

— Чудесно, — язвительно подытожил Феликс. — Стало быть, твоя магия здесь бесполезна.

— Не обязательно. Просто её эффект может быть умеренным, либо непредсказуемым.

— Полагаешь, это воздействие талисмана?

— Нет. Тут сами камни сочатся чёрной магией. Для этого потребовались столетия. Думаю, здесь находится средоточие тёмной энергии. Причина мне неизвестна.

— Какие ещё туманные предостережения ты можешь поведать нам? — усмехнулся Готрек. — Может мне стоит спросить, что думает об этом Снорри Носокус? Он явно выразится яснее.

— Все мы тут слегка напряжены, Готрек, — заметил Макс, продемонстрировав, по мнению Феликса, выдающуюся выдержку. — Нет необходимости в сарказме.

Готрек буркнул и сплюнул на землю. Перед ними возвышался массивный вход в замок. Феликс заметил, что некогда тут имелась подъёмная решётка, но её прутья проржавели. Металлические полосы, некогда усиливавшие дверь, кусками валялись на земле. Место выглядело покинутым, но внешний вид мог быть обманчивым. Впереди кислевиты остановились, чтобы зажечь факелы и подлить масло в несколько имевшихся у них светильников. Лошади нервно ржали. Макс взмахнул рукой и прямо над его вытянутыми пальцами появился шар золотого света. Следующим жестом шар был отправлен вращаться вокруг мага.

Хотелось бы и Феликсу знать, как делается подобный трюк. По его представлению, способность наколдовать свет может оказаться весьма полезной, когда они будут внутри замка.

— Это главный зал, — произнесла графиня Габриелла.

Она владела таким фокусом, что её тихий уверенный голос каким — то образом доносился до каждого из членов отряда.

— И не говори, — заявил Готрек.

— Снорри никогда бы не догадался, — добавил Снорри, усмехнувшись затем собственным словам.

Зал был огромен. Сводчатый потолок над головой почти терялся из виду. Зал опоясывали массивные галереи. Столбики перил были выполнены в виде обнажённых скелетоподобных людей. Пол под ногами покрывала разрушенная мозаика, что некогда, по предположению Феликса, представляла собой геральдический герб владельца замка.

В ледяном воздухе ощущалось гниение. На галереи вела большая лестница в дальнем конце зала. Макс жестом отправил свой светящийся шар к потолку. Тот остановился в останках огромной хрустальной люстры, и его свет отбрасывал в зал зловещие отражения.

Готрек отправился исследовать углы обширного помещения. Феликс увязался за ним. Он уже давно осознал, что его лучшие шансы на выживание — держаться поближе к гному и его огромному топору. Множество дверных проёмов вели в меньшие проходы и другие залы. Тут и там попадались изуродованные картины. Часть стен была покрыта огромными пятнами чёрной плесени. От света разбегались здоровенные тараканы.

— Какое отвратное место, — заметил Феликс.

К его удивлению, гном рассмеялся. Смех его напоминал звук сталкивающихся льдин.

— Похоже, наш волшебник не единственный, кто обладает даром утверждать очевидное.

Они двинулись назад к остальному отряду. Тут находились все воины со своими лошадьми, через огромные ворота замка были затащены и сани. Графиня и её рыцарский эскорт, похоже, о чём — то спорили с Максом и Иваном Петровичем. По мере приближения, Феликс стал различать слова.

— А я говорю, здесь мы разобьём лагерь на ночь, ярко разожжём костры и приготовимся к нападению, — заявил Иван Петрович. — Не сомневаюсь, что оно последует.

— Здесь не самая удобная оборонительная позиция, если враг навалится на нас числом, — заметил Макс. — Слишком открытая, со слишком многими подходами. Нам нужно найти зал поменьше.

— И оказаться в ловушке, словно кролике в норе, когда придёт горностай? — поинтересовался Иван Петрович.

Использование подобной аналогии подсказало Феликсу, насколько взволнован кислевит под своим напускным самообладанием.

— Вы забываете, кто и что построило это место, — вмешалась графиня. — Весь замок пронизан тайными проходами. Если мы расположимся лагерем здесь, то, по крайней мере, заметим, откуда приближается противник.

— И у нас будет открытое место для сражения, — сказал Родрик. — Я не собираюсь прятаться от врага.

— Как в тот раз, когда мы сражались с волками, да? — прокричал Готрек.

Если бы взгляды могли убивать, то рыцарь уложил бы гнома на месте. Гном с презрением посмотрел на графиню.

— Тайные проходы, да? Я гном, и не построено таких тайных проходов, которые не смог бы найти гном.

— Ты предлагаешь, чтобы мы прятались, словно напуганные дети? — спросил Квентин таким пронзительным голосом, что тот едва не срывался.

Готрек посмотрел на него с неприязнью.

— Как раз их ты мне и напоминаешь.

«Экий дипломат, — подумал Феликс. — В помещении полно вооружённых людей, напуганных и готовых начать потасовку, и что делает гном? Пытается бросить искру на этот сухой трут».

— Никто не предлагает, чтобы мы прятались, — поспешно вмешался Феликс, пока ситуация не стала хуже. — Мы обсуждаем план, как нам лучше поступить, чтобы уничтожить обитающее здесь чудовище. Вот и всё.

К его великому удивлению, большинство закивало, словно только что он сказал нечто здравое, а Готрек даже умудрился удержать язык за зубами. Ягер продолжил развивать успех.

— Нам нужно место, где раненые будут в безопасности, а наши припасы под охраной. Они нам понадобятся, когда мы соберёмся в обратный путь, если только кто — то из вас не открыл способ питаться снегом.

Он посмотрел по сторонам.

— Эта темень явно не лучшее время, чтобы осматривать прилежащие помещения в поисках убежища. Кто знает, что там можно найти, да и силы нам разделять нежелательно.

Он заметил, что все снова начинают проявлять нетерпение. Им не нужна была взвешенная оценка сложившейся ситуации. Большинство были напуганы и ожидали чёткого приказа. Как раз такого, который он им сейчас отдаст.

— Ставим костры здесь, делимся на две стражи и ждём окончания ночи. Утром, когда станет светлее, мы отправимся на поиски врага.

Они согласно кивнули. Люди уже двинулись складывать костры в центре зала. Некоторые привязывали лошадей к полозьям кареты и саней. Кое — кто натягивал тетиву лука и устанавливал светильники выше, чтобы те давали больше света. Макс послал больше шаров кружиться под потолком. Свет дрожал и зловеще мерцал, но, по крайней мере, шары давали хоть какое — то освещение.

Откуда — то издали донёсся пронзительный вопль гуля. Из — за пришедшего отовсюду эха было невозможно сказать, откуда раздался вопль. С другой стороны пришёл ответ.

Феликс внезапно обрадовался, что они не стали обследовать прилежащие помещения. И был уверен, что остальные тоже.

С балкона над главным залом Адольфус Кригер смотрел вниз на собравшихся смертных. Магическим зрением он видел мерцающую паутину магических чар, сплетённую волшебником. Она искрила, когда с ней сталкивались чары самого замка, но почему — то сохраняла целостность.

На фоне грандиозного сооружения люди выглядели муравьями, но внешний вид обманчив. Он не собирался недооценивать своих врагов. Это важнейшая ошибка, которую столь многие его сородичи делают, имея дело со смертными. Кригер думал воспользоваться превосходством в силе, собрать все ходячие трупы и оживлённых скелетов и бросить их против незваных гостей мощным таранным ударом, но отверг эту мысль. Для подобного будет время потом. Тут он на своей земле. Гули и его последователи — смертные знают местность лучше, чем расположившиеся внизу люди, а старые чары не будут препятствовать их продвижению. Сперва он перебьёт нескольких незваных гостей, по одному за раз, а потом уничтожит остальных, когда силы их ослабеют, и упадёт боевой дух.

Кригер наблюдал за ними, довольный самим собой, пока на глаза ему не попалась знакомая фигура, двигающаяся среди собравшихся смертных. Графиня! Что она здесь делает? Он не ожидал увидеть её так скоро. Как странно, что та по — прежнему волнует его после стольких лет. Он всё ещё чувствует себя школьником, собирающимся предстать перед властной матерью. Кригер твердил себе не быть смешным, у него ведь есть Глаз Нагаша, и теперь она ничего не может ему сделать. Легко было внушать себе подобное, но потрясение и необычные отголоски старых чувств, пронёсшиеся в его мыслях, от этого не уменьшались.

Графиня, вне всяких сомнений, объединилась с его врагами. Но зачем? Как союз с этими глупыми смертными может служить её планам?

Он пожал плечами. Это довольно легко объяснимо. Графиня явно рассчитывает, что они его убьют и позволят ей завладеть Глазом Кхемри. Как всегда, она предпочитает использовать других в качестве своих марионеток. Удивительно то, что она проделала весь этот путь, подвергнув опасности свою драгоценную персону. Обнажив зубы, он улыбался, пока его заполнял гнев.

Кригер прошёлся по балкону, теребя пальцами бесценный талисман. Опять же, она никогда не была трусливой, и он предполагал, что графиня в отчаянном положении. Маловероятно, что она сможет обмануть конкретно этих смертных, чтобы те отдали ей амулет. А после того, как призывание началось, вскоре здесь окажутся другие Восставшие. Вряд ли она пойдёт на риск, чтобы амулет достался им. Похоже, всё же её мотивы просты и понятны.

Кригер гадал, догадываются ли одураченные ей смертные, во что они позволили себя втянуть? Они оказались между ним и графиней, и пережить такое событие для них нет шансов. В некотором смысле, он окажет им услугу, если расправится с графиней, прежде чем та испытает на них свою волю.

Разумеется, они послужат и ему, иным способом, как солдаты его оживлённых легионов.

— У меня такое чувство, что что — то за нами наблюдает, — сказал Феликс. Он поглядел вверх и по коже побежали мурашки, потому что он как — то узнал, что на расположенном наверху балконе что — то разглядывает их, словно ястреб мышь — полёвку.

— Это хорошая ставка, человечий отпрыск, — сказал Готрек. — Возможно, нам следует пойти и посмотреть.

«Ты спятил?» — хотел сказать Феликс, но не стал. Он и так знал ответ. Истребитель невменяем, если отталкиваться от того, как большинство людей оценивают здравомыслие. И потому он произнёс:

— Не думаю, что сие хорошая мысль.

Однако Истребитель уже затопал в направлении огромной лестницы. Сперва Феликс решил позволить тому уйти в одиночку, но затем последовал за гномом. Отчасти потому, что поклялся следовать за гномом и воспеть его гибель, отчасти по подозрению, что в этом месте безопаснее держаться поближе к Истребителю и его топору. Затем, обнаружив, что там нет света, он метнулся обратно в толпу людей и схватил светильник.

— Эй! Куда ты собрался? — окрикнул его Снорри Носокус.

Ягер увидел, что и другие у костра глядят на него.

— Всего лишь немного разведаю окрестности, — отозвался Феликс.

— Без Снорри ты не пойдёшь. Если завяжется бой, Снорри желает в нём поучаствовать.

— Как тебе угодно, — произнёс Феликс, когда второй Истребитель поспешил присоединиться к нему.

Заметив смущённые взгляды собравшихся у костра людей, Феликс не удивился, что других добровольцев не оказалось.

Кригер смотрел вниз, не веря своим глазам. Два гнома и человек явно собирались подняться к нему. То ли они безумны, то ли невероятно уверены в себе. В любом случае, сие его не беспокоило. Это возможность, посланная самой преисподней. Его враги разделились, и это снизит их эффективность. Он собирался полностью использовать такое преимущество. Ему лишь следует какое — то время подождать.

— Тут не помешает небольшая уборка, — заметил Феликс, пока они поднимались по лестнице.

Между опорами перил висела паутина. Очень крупные пауки разбегались от света. Ступеньки зловеще скрипели у него под ногами. Не первый раз он пожелал видеть в темноте так, как гномы. Этот светильник делал из него легкую мишень для всего, что скрывалось во тьме. Все встреченные тут до сего момента существа сложностей с отсутствием света не испытывали.

— Жалуйся слугам, человечий отпрыск, — сказал Готрек, ненадолго останавливаясь наверху лестницы, чтобы осмотреться.

— Полагаю, нынче сложно найти хорошую прислугу, — заметил Феликс, выглядывая из — за плеча гнома. — Так всегда утверждал мой отец.

Лестница привела на галерею, которая уходила налево и направо, опоясывая главный зал. Тут было множество дверей, ведущих в другие помещения. Тут и там на стенах висели большие картины. С каждой стороны, примерно на расстоянии, равном половине зала, вверх уходили другие лестницы. Было очень тихо. Феликс слышал голоса находящихся внизу людей и слабое испуганное ржание лошадей. Феликс провёл пальцем по перилам. На нём остался толстый слой пыли. Не было заметно никаких следов врага, но по коже Феликса продолжали бежать мурашки. Он поглядел на потолок, почти ожидая увидеть громадного паука, готового спрыгнуть ему на голову. Но ничего не увидел на потолке, который также являлся полом находящейся выше галереи, кроме расписной, но покрытой пятнами штукатурки.

Феликс пошёл дальше по галерее. Пол прогибался под его ногами. Он гадал, насколько тут безопасно. В конце концов, здание находилось в запустении два столетия. Он осторожно двинулся дальше, отчасти ожидая, что пол под ним провалится в любой момент.

Ягер подошёл к ближайшей картине, держа светильник повыше, чтобы ту можно было разглядеть. В золочёной раме тонкой работы находился портрет высокой бледной женщины, классической красотки, чёрные волосы которой были уложены и замысловатую высокую причёску. Она стояла у окна. Над ней в ночном небе висел огромный полумесяц. В одной руке женщина держала хрустальный бокал с красной жидкостью — красным вином, как надеялся Феликс. Вторая была возложена на голову коленопреклонённого мужчины. В чертах лица мужчины прослеживалось что — то звериное.

Художнику удалось передать впечатление, что женщина поглаживает голову мужчины, как имперская аристократка могла бы гладить ручного леопарда. Порванная серебряная цепь, свисающая с шеи мужчины усиливала впечатление.

— Снорри думает, что она плохая, — сказал Снорри Носокус из — за спины Феликса.

Тот согласился. Что — то во внешнем облике женщины говорило о властности и утончённой жестокости. Возможно, слегка раздувающиеся ноздри и слабый изгиб полных красных губ.

— Без сомнения, одна из графинь — вампирш, — сказал Феликс. — Некогда все они собирались здесь, насколько я слышал.

По разрушающейся галерее они прошли к следующему портрету. На сей раз это был высокий мужчина с бледной кожей, аристократической наружности и бородатый. Его тёмное одеяние было изысканным. Он тоже держал в руке бокал красного вина. На его шее висел массивный золотой охотничий рог. Обутая в сапог нога покоилась на груди мёртвого мужчины, как мог бы стоять над поверженным оленем удачливый охотник. Дело снова происходило ночью. На губах мужчины была уверенная улыбка, обнажившая два длинных выпуклых клыка. Он излучал силу и уверенность, убеждённость в собственном превосходстве и праве господствовать над остальными. Как и первая, эта картина была выполнена с мастерством, достойным гения. Казалось, что мужчина собирается сойти с портрета. Феликс вздрогнул. О такой вероятности и думать не хотелось.

Они шли мимо других картин, других мужчин и женщин, которые были изображены столь искусно и волнительно, как и первые им попавшиеся. Везде был ночной пейзаж. Одна изображала женщину в образе богини, с венком из лавровых листьев на голове и луком в руке. На другой — обнажённый до пояса мужчина могучего телосложения, выглядящий здоровым, как бык. Голова была выбрита, но зато он был обладателем внушительных усов, длинных, как моржовые бивни. Он салютовал наблюдателю бокалом красной жидкости, а за его ногу с видом обожания держался ребёнок. Глаза ребёнка сияли зловещим красным светом.

Феликс задержался перед пятой картиной, на которой, как ему показалось, он узнал черты лица графини. Пропорции явно были верными, и лицо выглядело так, как можно было предположить по наблюдению через её вуаль. Разумеется, невозможно утверждать наверняка, но Феликс знал, что графиня вполне могла позировать художнику столетия назад.

Он поспешно прошёл дальше. Готрек и Снорри не так много времени провели в обществе графини, как он, так что Ягер сомневался, что кто — нибудь из них её опознает. Но не хотел, чтобы у Снорри появился хотя бы шанс. Тот может просто броситься обратно в лагерь с разоблачениями, хотя это, возможно, не столь уж плохая идея. Феликс бросил взгляд через плечо. Готрек и Снорри проверяли двери, обследуя комнаты за ними. Он решил осмотреть следующую картину и там их дожидаться.

Феликс сразу же узнал мужчину на картине. Без тени сомнения, то был Адольфус Кригер, облачённый в плотное чёрное одеяние, сжимающий в левой руке книгу, а в правой бокал с красной жидкостью. Пред ним склонились две женщины, одетые лишь в прозрачные мантии, на лицах которых был написан взгляд, который можно было охарактеризовать лишь как боготворящий.

Феликс внимательно рассматривал картину. Всем своим видом Кригер демонстрировал аристократа — надменного, чванливого и бесстрашного. На его губах играла непроницаемая улыбка.

— Весьма хорошее сходство, не находите? — послышался рядом голос.

Феликс резко крутанулся, выхватывая меч из ножен. Он смотрел в направлении, с которого донёсся голос. Было почти похоже, что сбылась его недавняя фантазия об ожившей картине. Там стоял Кригер, выглядевший сошедшим с картины.

— Белардо был гением в своём искусстве. Величайшим из тилейских художников, как я полагаю. Разумеется, обыватели никогда не простили ему то, что он взялся за наш заказ. Я слышал, что после Хел Фенн его публично сожгли на площади в Талабхейме на куче из его работ. Кто — то выдал его, когда он попытался тайно проследовать через город.

Не отводя глаз от вампира, Феликс поставил светильник на пол.

Кригер выглядел расслабленным, как на картине, однако инстинкт подсказывал Феликсу, что нападать на вампира было бы крайне неразумно. Вместо того он начал понемногу смещаться вперёд, держа меч наготове, а нервы в напряжении. Феликс сомневался, что за всю свою жизнь испытывал большее волнение, чем сейчас. Не сводя глаз с вампира, он заорал:

— Готрек! Снорри! Глядите, кого чёрт принёс!

— Ну и ну, господин Ягер, не очень — то это вежливо. Я пришёл мило с вами пообщаться, а вы начинаете бросаться оскорблениями.

— Да я лучше сброшу тебя с балкона. Что ты сделал с Ульрикой?

Вампир улыбнулся, обнажив все свои клыки. Приближающийся топот дал ему понять, что Истребители бросились на подмогу.

— Уверяю вас, я не причинил ей никакого вреда. Уверен, она будет рада вас увидеть.

Феликс оказался слишком близко к краю. Теперь его очень беспокоила перспектива свалиться вниз, в главный зал. Ягер не сомневался, что вампир достаточно быстр и силён, чтобы легко сбросить его с балкона при малейшей возможности. Он не собирался предоставить такую возможность, если удастся.

— Где она?

— Если она вам нужна, разыщите её сами. Она где — то в замке.

Теперь Феликс почти вышел на расстояние удара. Опасаясь оказаться в ловушке, он попробовал пол, мягко нажимая на него ногой, прежде чем перенести на неё весь упор. Ему не нравился уверенный взгляд вампира. Тот даже не обнажил своё оружие. Глаз Кхемри гипнотически блестел на горле Кригера.

— Теперь ты сдохнешь, кровосос! — заорал Готрек.

Улыбка Кригера сделалась шире. Он широко развёл руки в стороны. У его ног заклубился туман, окутавший тело. Как только это произошло, вампир начал таять, словно его тело растворялось в кружащемся тумане. Слабый запах гниения донёсся до ноздрей Феликса. Он прыгнул вперёд и рубанул мечом туда, где, как ему казалось, он видел контуры вампира.

Меч не встретил сопротивления. Вместо этого Феликс резко покачнулся, когда его нога провалилась сквозь прогнившие доски пола. Всё перед ним закружилось. Он выпустил меч, отчаянно пытаясь зацепиться за что — нибудь, чтобы избежать падения на находящийся далеко внизу каменный пол главного зала.

— Готрек! Снорри! Стойте! Это ловушка! — завопил он.

Далёкий злобный смех донёсся до его слуха. Пол под ним просел, и Феликс начал падать. Он руками схватился за край дыры. Острые щепки впились в его ладони. Нервные окончания пронзила боль. Феликс сопротивлялся желанию разжать хват, понимая, что в этом случае он, вероятнее всего, полетит навстречу смерти. Старые прогнившие доски начали ломаться. Феликс исступлённо молотил правой рукой, пытаясь ухватиться получше. От смещения веса тело его развернулось, и Феликс ощутил, что его пальцы соскальзывают. Далеко внизу его ожидала смерть.

Застонав, он попытался за что — нибудь ухватиться, но безрезультатно. Последняя его слабая опора просела. Желудок скрутило, когда под действием силы тяжести он полетел вниз, навстречу неминуемой гибели.

(обратно)

Глава одиннадцатая

Сильные пальцы сомкнулись на запястье Феликса. У него возникло чувство, что рука едва не вывернулась из сустава. Глянув вверх, он увидел татуированную руку Истребителя. Вес Феликса Готрек удерживал одной рукой. Широко расставив ноги, стоял Снорри, удерживая в захвате пояс Готрека на случай, если подадутся гнилые доски под ногами Истребителя. Мгновением позже Ягера вытянули из пролома.

Феликс судорожно дышал. Вытерев пот со лба, он постарался успокоить бешено колотящееся сердце. Никто из гномов не выказал признаков напряжения. Снорри спокойно подошёл к лежащему мечу Феликса, поднял его и вернул владельцу.

— Снорри думает, что не время бросаться оружием, юный Феликс, — заметил он.

— Я склонен с тобой согласиться, — сказал Феликс, похромав к оставленному светильнику.

Когда пальцы сомкнулись на ручке светильника, Феликс вздрогнул. Деревянные щепки из проломленных досок пола глубоко вонзились в его тело. Он потратил некоторое время на осмотр руки, воспользовавшись кинжалом, чтобы вынуть занозы.

— Что произошло, человечий отпрыск? — буркнул Готрек.

Феликс поглядел на гнома.

— У него Ульрика. Она где — то тут. Как он утверждает.

— Возможно, он просто хочет, чтобы мы бросились на её поиски.

Феликс кивнул. Это выглядело весьма вероятным, учитывая произошедшее. В конце концов, тут вампир на своей территории. Которая досконально ему известна. Он способен водить их за нос, пока они не попадут в очередную ловушку. Однако Феликс не видел других вариантов действий.

Пока он размышлял, Кригер снова появился на балконе, но гораздо дальше. Вампир насмешливо помахал рукой, словно приглашая их подойти и сразиться с ним. Снорри Носокус бросился вперёд, преследуемый по пятам Готреком.

— Стойте! — закричал Феликс. — Что, если он заманивает нас в ловушку?

— Тогда мы не хотим его разочаровывать, человечий отпрыск. Не так ли?

— Полагаю, что нет, — пробормотал Феликс, бросаясь вдогонку за гномами.

Макс Шрейбер изучал потолок. Мгновение он наблюдал за ногами Феликса, танцующими в проломе пола, затем тот снова пропал наверху.

— Что там происходит? — спросил Иван Петрович.

— Я и сам гадаю, друг мой, — ответил Макс.

— Нам следует отправиться к ним на помощь.

— Я не слышал никаких призывов о помощи, — заметил Макс. — И я не знаю другую подобную троицу, способную лучше позаботиться о себе.

— Полагаю, ты прав.

— Не беспокойся. Скоро они вернутся.

Подошёл один из лучников.

— Думаю, я видел на галерее с ними ещё одного мужчину.

Макс не сомневался, что у лучника угол обзора был лучше, и он мог что — то увидеть.

— Опиши его.

— В сумраке я не смог хорошо его разглядеть. Но он высокий, с чёрными волосами и бледной кожей. Похож на того, за кем мы явились.

Голос у кавалериста дрожал, и Макс его не осуждал.

— Может, нам стоит подняться туда? — спросил Иван.

Макс покачал головой. Он сконцентрировался и начал творить заклинание. Пока Макс преодолевал необычное сопротивление этого места, у него возник приступ головокружения, а затем он уже смотрел из светового шара, что висел над его плечом. На секунду он потерял ориентацию, пока мозг приспосабливался к тому факту, что стоящий внизу мужчина — это сам Макс. Усилием воли он заставил шар подняться и наблюдал, как лагерь под ним уменьшается в размерах, а затем направил шар к отверстию в полу галереи. Желудок мага испытывал слабые рвотные позывы. Макс никогда не любил пользоваться этим заклинанием. Когда его поле зрения смещалось на большую высоту, он испытывал тошноту и головокружение.

Посмотрев сквозь пролом, он ничего не заметил. Макс торопливо запустил шар света вдоль галереи, зная, что действовать необходимо быстро. Превращение шара в глаз потребовало применения сложной комбинации сил, которую тут было трудно поддерживать. Она быстро слабела даже при самой тщательной концентрации. Он мимоходом ругнулся на тёмные магические чары, наложенные на это место.

Его глаз нёсся по галерее с портретами. Он никого не заметил: ни следов борьбы, ни тел, ни крови. Товарищи Макса просто исчезли. Самым логическим объяснением было то, что они вышли с галереи через одну из множества дверей. Но вот куда и зачем? Выходов было слишком много, чтобы он успел все их обследовать, прежде чем заклинание рассеется. Он лишь тратит силы впустую. Чародей открыл собственные глаза и позволил заклинанию развеяться. В вышине золотой глаз рассыпался дождём искр.

— Их нет, — сказал Макс Ивану Петровичу.

— Мертвы? — в голосе старого боярина прозвучало беспокойство.

Макс покачал головой.

— Просто скрылись за пределы моего магического зрения. Нет нужды предполагать худшее.

— Это здесь — то?

Макс пожал плечами.

— Они могут сами о себе позаботиться.

Хотелось бы ему ощущать ту же уверенность, с которой он сие произнёс, и Макс обругал Истребителей за их безрассудную затею.

— Я возьму несколько человек и отправлюсь на их поиски.

— Это неразумно, Иван Петрович. Наши силы и так уже рассредоточены больше, чем требует здравый смысл. Нужно ли сие усугублять?

Он подозревал, что в этом месте и в это время им может потребоваться объединить все имеющиеся силы, чтобы остаться в живых. Он заметил, что графиня и её эскорт смотрят на него оценивающим взглядом. Макс искренне надеялся, что они не перекинутся на сторону врага. Но судя по тем взглядам, золото бы он на это не поставил.

«Есть у гномов одна неплохая черта, — размышлял Феликс, быстрым шагом двигаясь по коридору, — За ними легко угнаться. Из — за коротких шагов любая гонка, в которой те участвуют, в действительности весьма нетороплива. Стоило только захотеть, и вампир оставил бы их позади в любой момент, а сие означало, что у него собственные причины заманивать их всё дальше и дальше внутрь древней крепости».

С того момента, как они оставили позади главный зал, Феликс почти полностью утратил ощущение времени и расстояния. У него не было никаких идей по поводу того, где они находятся и как собираются выбраться назад. Всё здание представляло собой лабиринт. Погоня вела их через бесконечную вереницу комнат с обветшалыми предметами роскоши, гниющей мебелью и пришедшими в упадок элементами декора. Он вспоминал мимолётные взгляды на отслаивающиеся обои и покрытые чёрной плесенью стены, на расписной потолок, на котором со сцен дьявольской жестокости взирали богоподобные вампиры, изображённые потускневшими красками. Ноздри наполняла вонь плесени, разлагающейся кожи и затхлой воды.

Дополнительные десять минут беготни через трухлявые помещения подвигли его на иное заключение: «Плохая черта гномов в том, что по человеческим меркам они почти не устают». Длительные приступы болезни Феликса оставили его далеко не в лучшей форме. По лбу струился пот, дыхание было затруднено. У него появилась одышка, и кололо в боку. Далеко впереди, издеваясь, маячила фигура Кригера. Феликс решил, что с него хватит.

— Стой! — задыхаясь, прокричал он, согнувшись пополам и уперев руки в бёдра. — Стой! Так мы никуда не попадём, только потеряемся.

Истребители с неохотой остановились и повернулись к нему.

— Гномы не теряются, — заявил Готрек.

— Это не совсем верно, — заметил Феликс. — Я припоминаю несколько случаев. Например, когда мы возвращались из Порубежных княжеств…

— Давай я выражусь иначе, человечий отпрыск. Гномы не теряются под землёй, в шахтах и глубоких норах.

— Возможно, я не семи пядей во лбу, но здесь мы не под землёй.

— Мы в здании. Принцип тот же. Я могу вспомнить все изгибы и повороты каждого пройденного нами коридора. Как и Снорри.

— Верно говоришь, — подтвердил Снорри. — Снорри может отыскать обратную дорогу с закрытыми глазами.

— Не думаю, что нам это потребуется, — сказал Феликс.

Он окинул взглядом коридор. Кригера нигде не было видно.

— Похоже, наш приятель — кровосос теперь дуется, что мы не участвуем в его маленькой игре.

— Похоже, что нет, человечий отпрыск.

— Что ты имеешь ввиду?

— Думаю, он привёл других товарищей по играм.

Феликс уставился на Истребителя. Он понятия не имел, о чём говорит Готрек.

— Слушай! — сказал гном. — Разве ты их не слышишь?

Феликс покачал головой. Он слышал лишь звук собственного тяжёлого дыхания и колотящееся в груди сердце. Готрек и Снорри многозначительно переглянулись. Плохой знак. У Феликса сердце ушло в пятки.

Несколькими мгновениями спустя он услышал то, о чём ему говорили — далёкую осторожную поступь множества ног, необычные пронзительные голоса, в которых ещё оставалось что — то человеческое.

— Гули, — угрюмо произнёс он и принялся размахивать мечом, чтобы подготовить расслабленные мышцы к схватке.

— Много гулей, — радостно поправил Снорри.

— И позади нас тоже, — почти ликующе прибавил Готрек.

— Ловушка, — подвёл итог Феликс.

— Мы ещё посмотрим, для кого, — заявил Готрек, мерзко ухмыляясь.

Он провёл большим пальцем по лезвию топора. Появились яркие капли крови. В отчаянии Феликс бросил взгляд направо и налево. В обоих направлениях он заметил слабые точки красноватого света — отражение света его светильника в глазах чудовищ.

Кригер радостно улыбался. Дела шли превосходно. Глупых гномов оказалось невероятно просто выманить от их боевых товарищей. Теперь его армия гулей навалится на них превосходящими силами. Это может действительно оказаться хорошей возможностью изменить его первоначальный план и позаботиться о кислевитах в главном зале. Он нёсся по коридору, нежно поглаживая пальцами Глаз Кхемри и посылая свой беззвучный призыв во тьму. Изо всех концов огромного здания отозвались его неживые слуги.

Макс открыл глаза, когда почувствовал, что вампир коснулся паутины заклинаний, которую он сплёл вокруг себя. Он мгновенно проснулся, с радостью стряхнув кошмары, и уставился на графиню.

— На вашем месте, я бы не стал подходить ближе, — с опаской заметил он.

Мысль о том, как это существо подкрадывается к нему спящему, была не из приятных.

— Вы можете привести в действие некоторые особо неприятные чары.

Графиня поправила вуаль.

— Я заметила. Поэтому и не сделала попытки до вас дотронуться.

Значит, она способна достаточно хорошо различать его магическое плетение, чтобы знать, что приводит к его срабатыванию. Это полезная информация. Макс отложил её рассмотрение на будущее. Графиня вздрогнула.

— Я пришла сообщить, что Кригер что — то предпринимает, направляя призыв всем тёмным силам, способным здесь на него откликнуться. Подобных сил тут множество.

— Я вам верю, — сказал Макс.

Услышанное в немалой степени его взволновало. Собственные чары должны были его пробудить при первом намёке на что — то подобное. Похоже, чёрная магия, пронизывающая это место, сильнее подавляет его силы, чем он рассчитывал. Не в первый раз Макс проклял тех, кто был за это ответственен, но после отбросил сию затею, как ребяческую. Проклятиями теперь не поможешь ни себе, ни Ульрике.

— Думаю, нам следует приготовиться к нападению, — сказала Габриелла. — Я уже отправила Родрика будить остальных.

Вокруг него кислевиты протирали глаза со сна и тянулись за оружием. Лошади беспокойно топтались, словно понимали, что приближается нечто ужасное. «Чёрт, — выругался про себя Макс, — и почему Готрек с Феликсом не могли усидеть на месте? В любом сражении их клинки стали бы большим преимуществом. Но нет смысла желать невозможного. Что сделано — то сделано. Нужно справляться тем, чем располагаем».

— Можете вы почувствовать поблизости присутствие прочих? — спросил он, делая выводы из той информации, что только что поведала ему графиня.

— Лишь когда они очень близко. Большинство созданий нежити приводятся в движение искрами чёрной магии. Как и мне, они должны быть вам заметны. Я почти уверена, раз уж Кригер направил призыв, то он ожидает, что на него ответят.

— Это выглядит логично.

Габриелла кивнула.

— Господин Шрейбер, скоро нам придётся сражаться за собственные жизни, и ценой поражения может стать нечто куда худшее, чем смерть. Перед тем, как бой начнётся, я хочу чётко прояснить некоторые вещи.

— Какие?

— Например, то, что мы оба на одной стороне. Я не желаю, чтобы в разгар сражения со мной или моими людьми произошёл несчастный случай. Будет довольно сложно сражаться и с одним противником, чтобы ещё беспокоиться о другом за своей спиной.

— Я думал о том же самом.

— Значит, перемирие?

— Между нами перемирие с момента отбытия из „Зелёного человека“. Я не собираюсь первым его нарушать.

— Как и я.

— Весьма на это надеюсь.

Вампирша развернулась, чтобы уйти.

— Графиня!

Она бросила на него взгляд через плечо.

— Нарушите наше перемирие, и ваше существование завершится. Уж будьте уверены.

На секунду в её глазах вспыхнули адские огоньки. В них отражалась злость, явная и неприкрытая. Она угрожающе обнажила клыки.

— Мне не нравятся угрозы, господин Шрейбер.

Макс пожал плечами.

— Это не угроза. Это обещание.

Роч выглядывал из дверного проёма, сжимая пальцы и подавляя желание похрустеть костяшками. Он не мог поверить, что столь небольшой отряд осмелился войти в замок, собираясь бросить вызов его хозяину. Чтобы с ними справиться, достаточно будет и так называемых членов свиты. А вместе с теми магическими созданиями, оживлёнными хозяином, они сметут врага, как волна сносит выстроенный ребёнком замок на песке.

«Разумеется, они не знают, что их тут ожидает, — убеждал себя Роч. — Иначе они бы не пришли. Они бы прятались по своим жалким замкам, пока бы хозяин не явился и не выковырнул их оттуда, словно моллюска из раковины». Роч достал свой короткий колющий клинок и огляделся.

В дальнем конце коридора двигались скелеты и, мягко похрустывая костями, занимали свои места, отвечая на беззвучный зов хозяина. Роч улыбнулся, заметив, как при виде скелетов дрожат члены свиты. В собственных странах они могли быть богатыми и могущественными людьми, но то дело прошлого. Роч гадал, что они предпримут, обнаружив, что хозяин не собирается даровать им бессмертие. Видимо, начнут ныть и злословить, ничего более. Те, у кого хватит духа, быстро узнают, сколь безрассудно противостоять воле хозяина. А затем они закончат тем, что продолжат служить уже в качестве ходячих трупов, как те глупые кислевиты. За последние несколько дней хозяин ощутимо усовершенствовал свои навыки владения некромантией. Это очередное подтверждение того факта, что великий план хозяина действует.

Новая супруга хозяина будет единственной смертной в этом замке, возвышенной до почти божественного состояния. Роч признавал, что ощущает небольшие уколы ревности. Глубоко в своих мечтах он всегда лелеял слабую надежду, что ему могут оказать высшее благодеяние. «Это ещё может произойти», — подумал он.

Роч заметил, как пробуждаются кислевиты. Значит ли сие, что те поняли, насколько близка их гибель? В действительности, Рочу было всё равно. Ему даже нравилась мысль, что те проснулись и осознали происходящее. Рочу всегда нравилось, когда жертвы немного сопротивлялись.

Феликс зарубил очередного гуля. Меч с хрустом раскроил тому череп. Ужасное создание рухнуло, лишившись половины головы. Феликс рубанул следующего, затем ещё одного. Чёрная густая кровь покрывала всё тело Феликса, как и необычная зелёная слизь из разрубленных внутренностей гулей. Его тошнило от вони и убийств.

Чудовища были сильны и ужасно проворны, а когти их были острыми словно ножи. Из множества небольших порезов и укусов у Феликса текла кровь. Пот почти ослеплял. Мышцы болели. По крайней мере, ему не приходилось самому сдерживать гулей. Метод был прост. Он стоял между Готреком и Снорри Носокусом, позволяя Истребителям выполнять большую часть работы. В узком коридоре одновременно могли атаковать лишь несколько чудищ, и гномы наносили ужасающие повреждения. Гули устрашали, но Истребители были машинами по уничтожению. Феликсу было известно немногое в мире, что могло бы выстоять против Готрека, когда тот был охвачен жаждой убийства, а Снорри был более чем серьёзным противником для гулей.

Сначала Феликс лишь стоял там, убивая каждое чудище, проскочившее гномов. Но бой продолжался, гномы теснили толпу, и всё большее число гулей как — то проскакивало мимо и нападало на Феликса, который казался более лёгкой жертвой. Один раз, когда Готрек сражался в одном конце коридора, а Снорри в другом, Феликс оказался наедине с тройкой гулей. Ситуация складывалась отчаянная, пока Истребители с боем не отошли назад, вернувшись к более тесному построению.

Феликс зарубил очередного гуля, а затем, к его удивлению, всё закончилось. Наступила тишина. Двигались лишь гномы. Множество мёртвых и обезглавленных тел гулей заполняли коридор. Готрек сплюнул на ближайшее тело.

— Надеюсь, чёртов вампир окажется лучшим бойцом, — пожаловался Готрек, вытирая кровь гулей со лба татуированной рукой.

— Снорри думает, Феликс бы расправился с ними и сам, — сказал Снорри Носокус.

Феликс попытался усмехнуться. Снорри Носокусу явно достанет идиотизма поверить в подобное, но не Феликсу. Он не питал иллюзий, что без Истребителей у него были хоть какие — то шансы на выживание.

— В следующий раз, я оставлю их тебе, человечий отпрыск. А Снорри Носокус может просто стоять рядом и давать тебе указания по поводу твоего стиля боя.

— Спасибо, — сказал Феликс. — Жду с нетерпением. Но что теперь? Кригера нигде не видать. Не следует ли нам вернуться к остальным? Они будут гадать, что с нами случилось.

Готрек посмотрел вокруг и кивнул.

— Вполне возможно. Кто знает, вдруг им нужна наша помощь.

Ульрика слышала отзвуки далёкого сражения и гадала, что там происходит. Адольфус сказал ей ждать в своей комнате, держась насколько возможно дальше от незваных гостей. Уйти следовало лишь если бы её жизни что — то угрожало, или когда он сам придёт за ней. Похоже, его беспокоило, что в текущем состоянии недавно возвышенного вампира она может оказаться уязвима для нападения, но Ульрика чувствовала, что дело не только в этом. Она гадала, не скрывает ли Кригер что — то от неё.

Ей бы хотелось, чтобы побуждение подчиняться не было столь сильным. Жажда точила её мысли и Ульрика чувствовала острую необходимость утолить её, невзирая на то, насколько процесс её ужасал.

Она сидела на кровати и обдумывала затруднительное положение, в котором оказалась. Сила Глаза была такова, что Ульрика не могла не подчиниться прямой команде. Или могла? Она пошла к двери. Она даже не успела дойти, как ноги унесли её обратно. Ульрика зарычала, как попавший в ловушку зверь.

Оставалось одно. Если уж она слышала звуки сражения, которые только что смолкли, возможно, её смогут услышать воины. Стоило попробовать. Он открыла рот и издала долгий ужасный вопль.

Макс Шрейбер сконцентрировался на том, чтобы сохранять спокойствие. Что было нелегко. Впавшие в панику лошади метались по огромному залу, отчаянно ища способ покинуть опасное место. Если что — нибудь не предпринять, то скоро они затопчут кого — нибудь насмерть. Иван явно пришёл к тому же заключению.

Старый боярин кивнул паре своих бойцов.

— Откройте главные ворота! Выпустите животных!

Оба кислевита этому не обрадовались. Максу было ясно, что те думают о том, что будут делать, оставшись тут без лошадей.

— Делайте! — заорал Иван. — Сейчас!

Солдаты поспешили подчиниться, бросая нервные взгляды в сторону большой лестницы. Как и все прочие, они полагали, что именно где — то там находится то, что нервирует их скакунов. Макс знал, как это выяснить.

Он снова создал летающий глаз. Усилием воли он послал его в нужном направлении с большей скоростью, чем у бегущего человека. С высоты своей точки обзора Макс заметил какое — то движение возле одной из арок. Он отправил глаз на разведку.

Внезапно он увидел, что там ожидает, и содрогнулся от ужаса. По всему коридору маршировали скелеты, сжимая костяными пальцами ржавое и зазубренное оружие. Ходячие трупы с гниющей кожей, лоскутами отслаивающейся от омертвелой плоти, облачённые в изорванные остатки могильных саванов, медленно ковыляли вперёд, и их разлагающиеся глаза горели злобным огнём. Тут и там ожидали вооружённые люди в доспехах. Большинство из них явно чувствовали себя не лучше Макса. Их предводителем был здоровенный мужчина с бритой головой и суровым аскетичным лицом фанатика.

Все смертные смотрели вверх на светящийся шар. Один из них бросился к нему и взмахнул мечом. Макс прервал связь до удара.

— Приготовьтесь к бою, — сказал он кислевитам. — Сюда идут мертвецы. Готовьтесь!

К нему обернулись нервные побледневшие лица. Он заметил, что кое — кто из молодых и хотел бы удариться в бегство, но не собирался себя позорить.

Все эти люди родом с границ Кислева, они повидали довольно ужасов. Тем лучше. У них больше шансов выжить тут, со своими приятелями, чем спасаясь бегством через зимнюю тьму снаружи.

Родрик и его товарищи теснились возле графини, приготовившись защищать её со всем пылом, с которым рыцари Бретоннии сражаются за честь своей дамы сердца. Это зрелище изумляло Макс и одновременно вызывало у него отвращение. Он сделал глубокий вдох и приступил к упражнениям, предназначенным успокоить мысли. Он заставил себя расслабиться и почувствовать течение ветров магии.

Силовые потоки были здесь бурными, словно стремительные воды, пробивающиеся сквозь скалы. Необычные искажённые чары стен и пагубная энергия, глубоко запрятанная под замком, вызывали странные завихрения и водовороты. Потребуются все его навыки и концентрация для применения мощной магии.

Он сложил ладони домиком, переплетя и согнув пальцы, чувствуя, как плечи покидает напряжение. Ожидание закончилось. Впереди бой. Его судьба в собственных руках. С помощью силы и навыков он выживет.

Или хотя бы отправит в преисподнюю как можно больше врагов, прежде чем погибнет.

Адольфус Кригер снова посмотрел вниз с галереи, наблюдая, как кислевиты и волшебник готовятся встретить его войска. «Следует отдать им должное, — подумал он, — они отважны. Мало кто из людей смог бы принять бой с войском нежити ночью, да ещё в стенах этого замка. Разумеется, они ещё не знают, что в действительности им противостоит. И вполне возможно, что они находятся под воздействием чар графини. Стоять и сражаться, когда твоя воля находится в чужом подчинении, имеет мало общего с мужеством».

Кригера подмывало опробовать защиту, установленную волшебником вокруг лагеря, но он воздержался. Он ещё не совсем уверен в своих магических навыках, чтобы рискнуть на прямое противостояние с могущественным чародеем. Лучше дождаться подходящего момента, а затем нанести удар. Он успокаивал себя тем, что будет наблюдать за ходом сражения, пока такой момент не наступит.

— Что это было? — спросил Снорри, когда стихло эхо вопля.

— Похоже на голос Ульрики, — ответил Феликс, гадая, не очередная ли это ловушка.

Даже если так, придётся проверить. Они проделали столь долгий путь ради её поисков, и не могут позволить себе проигнорировать любой возможный след.

— Звук пришёл оттуда, — сказал Готрек, затопав по коридору в направлении источника шума.

«Выбор сделан», — подумал Феликс. По его телу пробежала нервная дрожь от страха и ожидания того, что же они обнаружат.

* * *

Зловеще звеня костями, скелеты вливались в главный зал и строились в подобие полкового построения людей. «Ни одно человеческое войско не способно маршировать с такой слаженностью», — подумал Макс. Вся группа перемещалась в унисон, повинуясь воле одного существа.

В зал вошла ещё одна группа скелетов, затем ещё одна. За теми следовали ходячие трупы, а последними вошли люди, которых он заметил ранее, одетые в чёрные штаны и сюрко с эмблемой черепа с двумя зеркальными полумесяцами по бокам. Макс попытался подсчитать численность противника. По его расчётам, враг превосходил их числом, по меньшей мере, десять к одному. А секундой позже маг осознал, что произнёс это вслух.

— Неплохие шансы, — услышал он бормотание Ивана Петровича.

Старый боярин посмеивался. Его люди восхищённо глядели на своего предводителя. Как и Макс. Страгов явно знал, как поднять дух своих солдат в тяжёлой ситуации.

— Может, половине парней стоит постоять в стороне, чтобы дать этим любителям гулей равные шансы? — заметил Макс.

Шутка была так себе, но большинство мужчин рассмеялось, словно маг сказал нечто крайне забавное.

— Может вам всем следует постоять в стороне, а я разберусь с ними сам.

По изумлённым взглядам на некоторых лицах он понял, что его слова восприняли серьёзно. Щёлканье костей усилилось, когда враг двинулся на них. Отсутствие боевых кличей и похвальбы приводило в смятение не меньше, чем сам вид врага. Наступление армий людей всегда сопровождается сильным шумом.

— Позвольте мне показать воочию, — сказал Макс, разводя руки широко в стороны и открывая разум для привлечения к себе ветров магии.

Над его головой и вокруг каждой руки появился ореол света. Он произносил слова мощи, сфокусировав мысли на заученных заклинаниях. Потоки энергии сопротивлялись. Как только одна часть плетения занимала нужное место, другая выскальзывала. Требовалась предельная концентрация, гораздо выше нормы, чтобы подчинить ветры магии своей воле.

В воздухе над головой, между разведённых рук чародея, возникла запутанная паутина света. Сверкающие полосы энергии переплетались между собой, словно куча змей в корзине. Макс старался удерживать магическую конструкцию на месте, пока вливал в неё столько энергии, сколько мог. Напряжение было невероятным. У него возникло чувство, что голова взорвётся от давления. Мозг пронзала боль. Лоб словно сжимали огромные тиски. Руки тряслись, словно на них пришёлся вес целого мира.

Сила привлекала силу, как подобное стремилось к подобному. Теперь всё больше и больше энергии вращалось внутри, вовлечённое в созданный им вихрь. Её завитки проявлялись в реальном мире, призрачные пальцы рвали одеяние чародея, словно порывы ветра. Кожу покалывало. В кончиках пальцев возникло ощущение, словно они касались раскалённого металла.

Сначала он с трудом закачивал энергию в плетение, а теперь у него возникли сложности с её высвобождением. Со всех сторон на него накатывались волны энергии, направляемые внутрь. Макс сделал глубокий вдох, прокричал последние слоги заклинания, до предела фокусируя свою волю и магические силы, и выпустил созданный разрушительный шар на врага.

Макс почувствовал, как что — то уступило нажиму, но не был уверен, заклинание ли, или нечто внутри него. Невероятный вес не давил более на него, в поле зрения пронеслась вспышка света.

Адольфус Кригер изумлённо наблюдал за стараниями волшебника сплести заклинание. Он бы и не подумал, что хоть кому — то из смертных удастся пропустить сквозь себя столько энергии в окружении чар этого замка, но маг не только сделал это, но ещё и держал под контролем самый могучий поток энергии из тех, что Кригеру когда — либо доводилось видеть.

Обжигая воздух, из каждого угла зала вырывались змейки света притягиваемые в шар над чародеем. Они были столь яркими, что чувствительные глаза Кригера едва выносили их вид, хоть он и заставил себя за ними наблюдать.

Откуда ни возьмись, налетел ветер, пронёсшийся по залу. Кригер недоумевал, как может человек обуздать такое количество энергии. Казалось невозможным, чтобы любое человеческое тело может выдерживать такое дольше нескольких секунд. Вся кожа волшебника светилась. Глаза выглядели шарами расплавленного золота.

Затем волшебник высвободил энергию. Множество змеевидных лучей золотого света полетели в направлении орды нежити. Они преодолели расстояние почти мгновенно. При столкновении с лучами скелет рассыпался гремящей кучей костей. Огни в глазах черепов меркли и угасали. Когда луч касался зомби, ходячий труп превращался в ссохшийся остов, который осыпался пыльным дождём. Когда свет касался людей, те загорались, издавая вопли. Кригер внезапно весьма обрадовался, что решил не возглавлять атаку.

Кислевиты радостно закричали, когда половина врагов пало от заклинания Макса. В оставшихся нападавших отправили залп стрел. Некоторые стрелы вонзились в тела ходячих трупов и остались там, похоже, не причинив вреда. Другие звучно отскакивали от грудных клеток оживших скелетов. Несколько стрел свалили кое — кого из людей. Результат оказался не таким, на который надеялся Макс, но вряд ли сие удивительно. Ходячие трупы — тяжёлые противники.

Макс почувствовал усилие, которым кто — другой притягивал магическую энергию. Своим магическим зрением он увидел волну чёрной магии, увлекаемую к графине. Возле неё возникла паутина тьмы, отростки которой затем метнулись в сторону нежити. Когда отросток касался нежити, та просто останавливалась на месте.

По мнению Макса, в иных обстоятельствах заклинание было бы неплохим, но оно не обладало ни силой, ни разрушительным воздействием его собственного заклинания. Оно сразило около полудюжины врагов. Остальные за несколько шагов преодолели отделяющее их расстояние. Макс сжал свой посох и приготовился защищаться.

Вокруг со звоном сталкивались клинки людей и оживших чудовищ. Макс сделал, что мог. И лишь надеялся, что этого окажется достаточно.

— Хотелось бы, чтобы она перестала так кричать, — сказал Феликс.

Он был зол, но подозревал, что просто скрывает злостью глубоко сидящее беспокойство. В голосе было что — то крайне беспокоящее, слабые нечеловеческие нотки, подразумевавшие, что его обладатель находится на грани душевного равновесия, либо за этой гранью.

— Обязательно сообщи это ей, когда мы её увидим, — посоветовал Готрек.

Он двигался осторожно, держа свой чудовищный топор в правой руке. Покрытый кровью гулей, гном выглядел не менее ужасным, чем всё то, что они могли тут повстречать.

Они пересекли большой зал, пол которого представлял собой чередующиеся плиты цвета кости и крови. На старых покрытых плесенью гобеленах, покрывающих стены, были изображены всадники — мужчины и женщины, охотящиеся в лесу на обнажённых людей.

— Кем бы ни был обставивший это помещение, он невменяем, — пробурчал Феликс.

Ответа он не ожидал и не получил. Они прошли длинный осыпающийся пролёт мраморной лестницы и остановились перед дверью, из — за которой слышались вопли. Как только они подошли, вопли смокли. Феликс не успел дотянуться до ручки, как топор Готрека обрушился на дверь, расщепив её. Руны на лезвии вспыхнули. Быстрыми ударами Истребитель проделал проход в комнату.

Ульрика ожидала внутри. Она выглядела очень бледной и исхудавшей, но в целом невредимой. Комната была богато обставлена мебелью и чище, чем большинство попадавшихся с этом мерзком замке, хотя и здесь по углам потолка висела плотная паутина, а в воздухе ощущался слабый запах гниения.

Феликс хотел подбежать к ней, взять за руки и утешить, но какой — то инстинкт остановил его. Ульрика посмотрела на него и улыбнулась, и сразу же из её дёсен показались длинные клыки, а в глазах появился красный блеск. Наблюдая за этими изменениями на хорошо знакомом лице, сразу трансформирующими его в нечто злое и зловещее, Феликс почувствовал, что его разум балансирует на грани.

— Мне жаль, человечий отпрыск, — произнёс Готрек, проходя в комнату с занесённым для удара топором.

— Снорри тоже жаль, Феликс, — сказал Снорри Носокус, входя следом.

Феликс стоял в дверях, не в состоянии принять решение, что ему делать. Глядящая на них Ульрика омерзительно зашипела.

Роч направил удар в стоящего перед ним кислевита. Его могучая рука разрубила кожаный доспех мужчины, глубоко загнав клинок в его внутренности. Тот, умирая, кричал. «Ещё один слуга для моего хозяина», — радостно подумал Роч, вынимая клинок. Тёплые канатообразные кишки высыпались ему на руку. Он оглянулся по сторонам, оценивая ход сражения.

Бой складывался иначе, чем он надеялся. Более трёх четвертей войска хозяина было повержено. Волшебник стоял, прислонившись спиной к карете, к нему шли два зомби. На глазах у Роча чародей ударил одного по голове посохом, увернулся от второго и произнёс слово. Что — то появилось из его рта, на секунду блеснуло в воздухе, а затем яркий сияющий свет вызвал слёзы на глазах и боль в мозгу. Секунду спустя голова зомби взорвалась в воздух, обдав всех находившихся поблизости дождём из ошмётков мозгов и осколков костей. Роч облизал губы. Занятный вкус. Он быстро прикинул идею атаковать волшебника самому и попытаться ошеломить его градом ударов. «Это может сработать», — подумал Роч. Волшебник сделал движение рукой, и луч золотого света рассёк позвоночник ближайшего скелета. Тот рухнул на пол двумя частями, и сияние померкло в его глазах. «Опять же, может и не сработать», — пришла вторая мысль.

Слева от Роча в ходе сражения произошёл очередной неожиданный поворот. Невысокая, хилая на вид женщина, прыгала среди членов свиты. Одним взмахом руки она оторвала Гаю голову. Роч знал, что силой не обижен. При необходимости, он мог сломать шею мужчины голыми руками, но даже обеими руками не сумел бы оторвать голову с плеч. Что же это за женщина? И сразу же в уме возник ответ — она такая же, как хозяин. Это плохо. Почему хозяин его не предупредил? Роч прогнал сию мысль. У хозяина, несомненно, были свои причины.

Не всё складывалось в пользу пришлецов. Много кислевитов было убито, наряду с большинством сильванских рыцарей. Из оставшихся Роч насчитал лишь волшебника, старого толстяка, графиню и одного из рыцарей. Быстрый осмотр подсказал Рочу, что на подходе ещё более дюжины зомби и пара членов свиты. «Должно хватить, — сказал он себе. — Так и будет».

Он побежал к старику, надеясь застать того врасплох, а затем уж позаботиться о волшебнике. Внезапно, он был остановлен на бегу и прикован к месту тонкой рукой. Роч заметил длинные пальцы, покрытые красной кровью, а на одном из пальцев — сверкающий рубин. Он по привычке оценил его стоимость, и тут низкий, удивительно мягкий женский голос прошептал в его ухо:

— А теперь, лакей, ты отправишься в могилу.

Последовала вспышка боли, ужасно напряглась шея, а затем боль и напряжение пропали. Перед ним крутанулся пол, а затем Роч обнаружил, что видит перед собой шатающееся огромное безголовое тело. Потрясением стало то, что тело было его собственным. Похоже, мозг способен несколько секунд прожить после отделения головы от туловища. Губы Роча сложились в молитве в помощь его хозяину, но без лёгких та осталась невысказанной.

Макс собрал энергию и сделал жест. Луч золотого света рассёк грудную клетку ходячего трупа, разрезав того пополам, словно огромным тесаком. Тело рухнуло наземь, еще несколько секунд продолжая двигаться. Верхняя часть по — прежнему пыталась добраться до Макса, а нижняя молотила ногами по брусчатке. Макс не оставил никаких шансов. Очередной жест и другой разряд энергии сжёг существо.

Тут и там несколько групп воинов ещё сражались. Иван Петрович одним ударом сабли срубил пару оживших скелетов. Старик был покрыт порезами, а большая рана на его руке обильно кровоточила. Родрик бился подле графини, прикрывая ей спину. Но той вряд ли была нужна защита. Вампирша двигалась с феноменальной скоростью, разрывая на части всё на своём пути. К своему ужасу Макс обнаружил, что на ногах оставалась лишь их группа. Все прочие кислевиты лежали. Многие стонали от боли. На глазах Макса скелет вырвал глотку одному из раненых.

По — прежнему борясь с необычной искажённой энергией окружающего места, уставший Макс снова применил магию. Разряд энергии поджёг хрупкие кости оживлённого скелета. Плавящиеся кости потекли на лежащие рядом тела.

Внезапно всё стихло, за исключением шёпота холодного ветра, задувавшего хлопья снега через открытый вход. Макс огляделся и обнаружил, что всё закончилось. В зале только он, Иван, графиня и Родрик оставались на ногах. Тишина была почти нервирующей после ужасного грохота сражения.

Макс оглядел своих товарищей и улыбнулся, без теплоты и ощущения победы. То была улыбка человека, оставшегося в живых, когда большинство его товарищей пало, и на лицах двух других мужчин была написана такая же. Графиня не улыбалась. Она стояла, склонив голову набок, в позе прислушивающегося человека, но вот к чему она прислушивалась, Макс даже не предполагал.

Волшебник увидел, что Иван Петрович пристально глядит на графиню, словно раздумывая, не пронзить ли ту мечом. Должно быть, старый боярин видел устроенную ею резню и теперь, несомненно, удивлялся, с кем ему довелось вместе путешествовать до замка. Возможно он, как Макс, напрягал память, пытаясь вспомнить, не стал ли жертвой графини кто — нибудь из кислевитов.

Макс таких не припомнил, но в пылу битвы он мог кого — нибудь и не заметить. Он вспомнил свою недавнюю браваду и угрозы. Применение магических сил далось ему дорого. На преодоление сопротивления местных чар он потратил не меньше сил, чем на сами заклинания. Он чувствовал усталость, словно несколько дней прошагал без сна. Макс сделал глубокий вдох и успокоил мысли. Не стоит показывать своё состояние.

Он подошёл к Ивану Петровичу.

— Позволь мне осмотреть твою руку, — тихо сказал Макс.

Боярин рассеянно протянул руку, не отводя взгляда от графини Габриеллы.

— Ты видел, что она сделала? — спросил он.

Макс кивнул. На лице кислевитского аристократа в равных частях проявлялось благоговение и ужас.

— Что за зло ты сюда привёл? — спросил старик.

Макс пробежал пальцами по ране и сконцентрировался. От кончиков его пальцев к руке боярина потекло мягкое свечение. Кровотечение прекратилось. От прикосновения плоть срасталась. По ходу процедуры боярин морщился от боли, но не издал ни звука. Графиня обернулась к ним. Макс заметил, что вид крови словно гипнотизировал её. Она облизала губы. Этот жест напомнил волшебнику мелькание змеиного языка.

— Он близко, — произнесла она, нарушая молчание. — Как и талисман. Я чувствую, как его присутствие терзает мой разум.

— Где? — спросил Макс.

— Где — то над нами.

Макс уже готов был в третий раз на дню призвать золотой глаз, когда графиня поморщилась.

— Он удаляется прочь.

— Увидев, что мы тут натворили, он бежит в страхе, — смело заявил Родрик.

— Тогда мы пойдём за ним, — произнёс Иван Петрович.

— Сперва мы сожжём эти тела, — заявил Макс. Не хотелось бы, чтобы они вернулись к жизни. Я бы не хотел столкнуться с трупами тех, кто отважно сражался на нашей стороне.

— Как мы сожжём стольких? — спросил Родрик.

— Облей их маслом для светильников, — сказал Макс. — Я сделаю остальное.

Со спины доносился тошнотворно приторный запах горящей плоти, смешанный с ароматическим маслом светильников. Макс шёл рядом с Иваном Петровичем. Первой шла графиня, за ней Родрик. Макс был уверен, что со стороны графини это был преднамеренный жест — повернуться к ним спиной, показать, что она вполне доверяет им, подвергая себя опасности, даже если они ей и не доверяют. «А возможно, она просто относится к нам с пренебрежением», — подумал Макс. В настоящий момент он чувствовал себя таким слабым, что подобное предположение выглядело оправданным. Макс молился, чтобы до их возвращения с ранеными ничего не случилось. Он бы больше времени уделил лечению, но понимал, что необходимо беречь оставшиеся силы.

— Будьте крайне осторожны, — произнесла графиня обманчиво мягким голосом. — Тут ещё могут оставаться гули и кое — что похуже, а с поля боя бежало немало членов его свиты. Адольфус Кригер не единственный враг, с которым мы можем столкнуться, хоть он, несомненно, самый опасный.

Макс огляделся. Это место и ранее не давало расслабиться, а теперь, без поддержки воинов, в компании только лишь Ивана Петровича, вампирши и её приспешника, оно нервировало и того хуже. Казалось, в каждой тени прячется неизвестная опасность. Каждый дверной проём выглядел распахнутой пастью, готовой извергнуть толпу нежити.

Что дальше? Придётся ли им обыскивать весь этот отвратительный замок в поисках Кригера, или тот явится к ним сам? Какие ещё мерзкие сюрпризы таятся здесь?

— Нет! — завопил Феликс. — Не надо!

На мгновение все в комнате замерли. Ульрика стояла на полусогнутых ногах, готовясь напасть. Оба гнома преодолели уже половину разделяющего их расстояния.

— Уверен, мы можем всё решить разумно.

Феликс не был уверен, как этого добиться, но раз уж он пришёл к соглашению с графиней, они явно смогут договориться и с Ульрикой, если только та не сильно изменилась.

Он встал между гномами и женщиной, широко расставив руки в стороны, умоляя Готрека и Снорри не нападать.

— Никому нет необходимости тут умирать.

— Это не так, Феликс, — услышал он шепчущий в ухо голос Ульрики, когда его шея оказалась в захвате очень сильной руки.

Он посопротивлялся, но не успешнее мыши, схваченной челюстями кота. Боги, какой сильной она стала. Его ноги не касались земли. Феликс обнаружил, что стал щитом между Ульрикой и гномами.

— Значит, ты собираешься меня убить, — полностью расслабившись произнёс он.

Феликс чувствовал, что покорился судьбе. Если ему предстоит умереть, да будет так. Ирония в том, что сие произойдёт от руки женщины, которую он явился спасать из такой дали.

Снорри и Готрек разделились, обходя Ульрику с боков. Не один, так другой собирались нанести удар ей или ему, если она решит прикрыться от удара телом Феликса.

Внезапно, мир завертелся перед глазами Феликса, запущенного в сторону Готрека. Краем глаза он заметил размытую фигуру, метнувшуюся к двери между двумя Истребителями. Готрек отпрыгнул в сторону, избегая столкновения. Феликс покатился по плитам пола. Боль от удара пронзила его тело. Феликс продолжал катиться, влекомый инерцией, и врезался в стену. Перед его глазами заплясали искры.

Приподнявшись, Феликс осмотрелся и заметил, что оба Истребителя мрачно уставились на дверной проём.

— Она слишком быстра для нас, — произнёс Готрек. — Сбежала на какое — то время.

Смущённое выражение промелькнуло на его жестком лице. Он сердито покачал головой и сплюнул на пол. Феликс поглядел на Истребителя. Он был почти уверен, что Готрек не опечален бегством Ульрики и стыдится этого. Хотя сейчас не лучшее время проверять это наблюдение.

— И что теперь? — спросил Феликс.

Снорри пожал плечами. Готрек пристально посмотрел на Феликса.

— Когда мы встретим её в другой раз, бей, человечий отпрыск, а не болтай!

Феликс вспомнил, каково ему было чувствовать хватку Ульрики. Он был уверен, что находился на волосок от смерти. И понимал, что Истребитель прав. В следующий раз не будет пощады и попыток договориться.

Ульрика спасалась бегством через обширный лабиринт замка. Её трясло. Жажда стала всепоглощающей. Она не знала, как ей удалось собрать силу воли, чтобы не вонзить клыки в шею Феликса и не выпить того досуха.

Напрягая ноги, она перепрыгивала лестничные пролёты, беззвучно спускаясь по побитым молью красным коврам. Возможно, Феликса спас какой — то отголосок некогда испытываемого ею чувства. Ей нравилось думать так, но уверенности не было. Столь же вероятно, что то был глубоко таившийся инстинкт выживания. Поддавшись в тот момент своей жажде, она бы стала отличной мишенью для Истребителей. Многие смертные могли бы дрогнуть и обратиться в бегство от одного вида жадно насыщающегося Восставшего, но Ульрика знала, что в их число Готрек и Снорри Носокус не входят. Ульрика была уверена, что подставиться под прицельный удар топора Истребителя для неё означало гибель, а в своём новом состоянии она ещё не была готова к окончательной смерти. Прежде всего потому, что собиралась отплатить Адольфусу Кригеру за то, что он с ней сделал, даже если на это уйдёт вечность.

Возможно, сейчас Ульрика привязана к нему потребностью в знаниях и силой талисмана, но способ уничтожить его она отыщет. Она знала, что это возможно. В конце концов, если она будет осторожной, у неё есть всё время мира, а уж за столетия всё может сделаться возможным.

Вопрос в том, что ей делать прямо сейчас? Нужно держаться подальше от преследователей и разыскать Кригера. Если не получится, то следует убраться отсюда, а затем подождать, чем всё закончится. Не лучший из планов, но другого в голову не приходит. По разным противоречивым причинам она не собиралась оставаться и сражаться с Феликсом и Истребителями.

Почему Кригер не сказал ей, что они здесь? Зачем утаил этот секрет, и какие ещё секреты он от неё скрывает? Когда придёт время, с ним предстоит свести и эти счёты.

Какой — то инстинкт подсказал ей свернуть направо, выбрав длинный коридор, ведущий в огромный обеденный зал. Почему? Может, её по — прежнему зовёт талисман? И этот зов в итоге приведёт её к Кригеру? Может и так. Ульрика решила довериться чувству и следовать инстинктам. Что ещё оставалось делать? Она побежала по пути, ведущему в тронный зал.

— Он направился туда, — произнесла графиня, останавливаясь у развилки двух коридоров и указывая на левый.

— Почему вы столь уверены? — спросил Макс.

После прогулки у него осталось нехорошее ощущение. Замок был окутан защитными и обманными чарами, назначением которых было сбить с толку любого, за исключением нежити и их слуг. Использование магического зрения для преодоления этих чар вызывало у него тошноту.

— Он пользуется талисманом, чтобы призвать сюда всех наших сородичей. И он даже не подумал прервать призыв. Возможно, по недосмотру.

«А возможно, он просто заманивает нас в другую ловушку», — подумал Макс.

* * *

«Дела могли бы сложиться и получше», — думал Кригер. Авангард его непобедимой армии нежити потерян, разбитый врагом, который по — прежнему беспрепятственно продвигается по замку. Все тщательные приготовления пошли насмарку.

С другой стороны, могло быть и хуже. Ульрика по — прежнему на свободе, насколько он чувствовал через связь с ней. И здесь графиня. В действительности, глупо с её стороны вот так вот отдавать себя в его власть. А это означает, что потенциально у него в здании есть ещё два весьма могучих орудия.

Теперь нужно всего лишь подстроить всё так, как ему нужно, и выбрать место, где он расправится со своими врагами. Что может быть лучше тронного зала? Там он соберёт остатки своих сил в замке и направит события к их неизбежному итогу.

— Ах, Ульрика, я так рад, что ты смогла ко мне присоединиться, — произнёс Адольфус Кригер.

Ульрика вошла в тронный зал. Это было омерзительное место, где доминировал огромный трон из чёрного дерева, инкрустированный различными черепами. У каждого черепа были рубины в глазах. На стенах висели гобелены, изображающие великие победы времён Войн графов — вампиров. Пол покрывала чёрная и белая плитка, за исключением подножия тронного возвышения, вокруг которого лежал гниющий ковёр. На троне развалился Адольфус Кригер. Как Ульрика и подозревала, она оказалась тут, привлечённая силой зловещего талисмана, сверкающего на его горле.

— Особого выбора у меня не было, — кисло заметила она.

— Верно, но сие нисколько не уменьшает мою радость лицезреть тебя.

— Почему ты не рассказал, что сюда явился Феликс?

— А разве что — то бы изменилось? Ты по — прежнему будешь делать то, что я пожелаю.

— Я всё равно хочу услышать ответ.

— Зачем? У тебя печальный голос. Ты убила его?

— Нет.

— Жаль.

— Хотя он и Готрек едва меня не убили.

— Мне было бы жаль. Значит, Истребитель и его товарищи всё ещё живы?

— Более чем, когда я видела их в последний раз.

— Полагаю, придётся позаботиться ещё и о них.

— Ещё?

— Ещё здесь находится твой приятель волшебник с какими — то кислевитами и моя бывшая партнёрша. Я думаю, они разыскивают то, чем я сейчас обладаю.

— Кислевиты?

— Твои земляки, моя дорогая. Под предводительством толстого старика.

Вспышка страха и вины пронзила мозг Ульрики. Это мог быть только её отец. Разумеется, раз уж Макс и Феликс смогли её тут отыскать, он отправился с ними. Он бы доскакал до ворот самой преисподней, чтобы спасти её. В некотором смысле, так и случилось.

— Они мертвы?

— Кто?

— Волшебник и предводитель кислевитов.

— Прискорбно, но оба были живы, когда я в последний раз их видел, но не волнуйся, это ненадолго. Тебе знаком старик?

Ульрика на мгновение призадумалась. Она не видела никакой выгоды в сокрытии правды. Возможно, если случится самое худшее, она сможет позаботиться, чтобы отцу сохранили жизнь.

— Он мой отец.

— О… Сие объясняет, зачем он проделал весь этот путь ради твоих поисков. Я должен был догадаться.

— Ты не собираешься убить его, правда?

— Именно таковым было моё намерение, моя дорогая. Что? Что у тебя ещё на уме?

— Пощади его!

— Какая сентиментальность, Ульрика. Он больше не отец тебе. Я твой отец. Сомневаюсь, что он пощадил бы тебя, когда нашёл.

Ульрика признавала справедливость замечания. Воспитанный в пограничном Кислеве Иван Петрович не шёл на компромисс с силами тьмы, к которым сейчас, несомненно, относилась и она. Весь этот путь он проделал столько же ради спасения Ульрики, сколько и для того, чтобы убедиться в подлинности смерти своей единственной дочери. Этого требовала честь, а Иван Петрович был человеком чести. Однако же, даже если ей суждено погибнуть от его руки, она не желала ему смерти.

— Тем не менее, я прошу тебя пощадить его.

Адольфус Кригер наклонился вперёд на своём троне и провёл по подбородку пальцами левой руки.

— Он явился сюда, чтобы попытаться меня прикончить. Я не намерен проявлять милосердие.

Над головой, в тени свода, двигалось нечто крупное.

Макс взорвал последний ходячий труп. Тот разлетелся на куски, словно стоял на взорвавшейся пороховой бочке. Воздух заполнила вонь горелой плоти. Макс уже слишком привык к подобному, чтобы испытывать тошноту. Он посмотрел по сторонам и увидел, что потерь среди его товарищей нет.

— Тут их поменьше, — заметил Иван Петрович со слабой усмешкой. —И организованными они не выглядят.

— Я полагаю, они всего лишь остатки главных сил, бесцельно блуждающие по замку, — сказала графиня. — Не думаю, что их специально отправили против нас.

Макс согласился. То небольшое количество зомби не представляло угрозы. Графиня могла разорвать их на части и самостоятельно. Макс решил, что в следующий раз в похожей ситуации он постоит в сторонке, позволив ей сделать всю работу.

— Сколько ещё идти? — спросил он.

— Теперь близко, — произнесла графиня со странным блеском в глазах.

— Она пошла туда, — сказал Готрек.

— Ты уверен? — спросил Феликс.

Он нервно дёргал свой плащ. Ощущение гнетущего зла усугублялось. Ему действительно не хотелось тут находиться.

В ответ Истребитель в сомнении покачал головой.

— Я не следопыт, как Марек, но на этой плесени её следы.

— Возможно, те огни впереди тоже зацепка, — заметил Снорри Носокус.

Феликс и Готрек поглядели в указанном направлении. Феликс решил, что заметил Ульрику, шмыгнувшую в низкий арочный проход. Он был уверен, что ни арочного прохода, ни огней не было видно мгновение назад. Феликс был уверен, что или он, или Готрек их бы заметили.

— Это очень удобно, — заявил Готрек.

— Разве? — отозвался Феликс.

Без лишних рассуждений они двинулись вслед за огнями.

— Господин Ягер! Господин Гурниссон! Для меня большое удовольствие увидеть вас снова.

Огромный тронный зал, похоже, был хорошо отремонтирован, и тут было тихо. На огромном троне из чёрного дерева развалился Адольфус Кригер. Рядом на корточках присела Ульрика. Левая рука вампира играла прядью её пепельно — белых волос таким манером, как человек мог бы поглаживать голову любимой собаки. Правой рукой он теребил знакомый талисман, висевший на его шее.

— Эй, наглый ублюдок, Снорри Носокус тоже здесь, — заявил Снорри.

— Прошу прощения. Я не был уверен, стоит называть тебя господином Носокусом или нет, — с улыбкой произнёс вампир.

Его лицо было отчётливо видно в свете громадной люстры.

«Как её зажгли? — гадал Феликс. — И для чего?» Вдоль стен стояли бесчисленные комплекты древних доспехов, занимая каждую нишу. Каждый держал меч, пику, либо иное оружие устаревшего вида, но очевидного предназначения. Ягеру показалось, что над головой он уловил движение. Быстрый взгляд заметил лишь колебание глубоких теней во тьме над огнями.

— Это не важно, — сказал Готрек, продвигаясь к трону. — Ты покойник.

Вампир поднял свои руки.

— Подождите секунду, — сказал Кригер. — Мои остальные гости вот — вот появятся.

В огромный тронный зал Макс вошёл сразу же за графиней. Его взгляд скользнул по массивному трону и, словно притянутый магнитом, остановился на Ульрике. Она выглядела такой бледной. Во рту были заметны клыки. У него опустилось сердце, когда он обнаружил, что Ульрика стала вампиром.

Макс спрашивал себя, что собирается делать. Он проделал весь этот путь ради её спасения, но ей, похоже, уже не помочь. Действительно ли он сможет её убить? Сможет ли он просто стоять и смотреть, как это попробует сделать Готрек?

Макс почти обрадовался, когда внезапный мощный всплеск магической энергии привлёк его внимание к трону.

Феликс увидел Макса Шрейбера, Ивана Петровича, графиню и её ручную собачонку — Родрика, входящих с другой стороны зала. Похоже, они были обоюдно удивлены увидеть здесь друг друга. Феликс заметил на лице Макса полный ужаса и отчаяния взгляд. Он слишком хорошо его понимал.

Что теперь замышляет Кригер? Зачем он собрал их здесь? У него явно должен оказаться туз в рукаве, иначе он не был бы столь спокоен. Разве что он абсолютно безумен. Или крайне уверен в собственных силах.

— Графиня Габриелла. Давненько не виделись. Я так рад, что ты первая откликнулась на мой призыв. Уверяю, остальные не заставят себя ждать, — улыбнулся Кригер.

— Мне следовало уничтожить тебя сразу, как только я тебя породила, — произнесла графиня с ледяной ненавистью в голосе.

У Феликса пропали все сомнения по поводу вражды между этими двумя. Графиня искренне желала Кригеру гибели. «Что ж, теперь нас двое», — подумал Феликс. Готрек с интересом наблюдал за противостоянием вампиров, и начал двигаться к трону, держа топор наготове.

— Увы, графиня, время для подобных сожалений давно минуло. Теперь хозяин я. Ты станешь мне служить столь же преданно, как юная Ульрика.

Что там порхает среди потолочных балок зала? Феликс был уверен, что кое — что услышал. Снова взглянув вверх, он был уверен, что заметил промелькнувший силуэт огромной чёрной тени. «Тут вещи не такие, каковыми кажутся», — напомнил он себе. Ягер поставил светильник на землю, осторожно держа меч.

— Увидим, — сказала графиня.

Феликс был уверен, что слышал намёк на сомнение в её голосе.

— Несомненно, увидим. Теперь я управляю Глазом. Позволь мне показать.

Талисман на горле Кригера ослепительно вспыхнул. Лишь от одного этого вида у Феликса закружилась голова. Готрек на мгновение остановился, прикрывая глаз рукой. Графиня издала вопль и упала на колени. Родрик заботливо подбежал к ней. Макс очень внимательно наблюдал за происходящим, словно следуя своим магическим зрением за невидимым потоком энергии. Снорри Носокус выглядел таким же ошеломлённым, как и Феликс.

Ульрика печально смотрела на своего отца. Тот разглядывал её, не веря своим глазам. Феликсу не хотелось смотреть на их лица, на которых был написан ужас и страдание. Он поспешно перевёл взгляд обратно на Кригера. Как бы то ни было, вампир, похоже, был ещё больше доволен собой.

Графиня подняла голову. Странный блеск появился в её глазах. Выражение лица полностью изменилось. Судорожно и механически она поднялась, словно её разум боролся с чем — то за контроль над телом. Страх, ненависть и бессильная ярость отражались на её лице. Родрик придвинулся, касаясь графини с нежностью, присущей обеспокоенному любовнику.

Готрек приготовился к атаке. Феликс собирался за ним последовать.

Макс наблюдал за невероятно сложными потоками энергии, исходящими от вампира на троне. Это на некоторое время отвлекло его от ужасных мыслей о том, кем стала Ульрика. Плетение было невероятно сложным, быстрым и тонким. Оно напомнило ему защиту, с которой он столкнулся при обследовании Глаза Кхемри.

Было сложно уследить за столь стремительным и сложным чародейским процессом, но Макс очень старался. Тут присутствовали элементы принуждения, усиленные мощными нитями чёрной магии. Сила амулета была впечатляющей. Макс сомневался, что подобным заклинанием смог бы воспользоваться смертный — оно было слишком тщательно подстроено под вампира, под его пронизанную чёрной магией сущность.

Тонкие отростки тёмной магической энергии, исходящие от трона, оплетали камни замка. Огромные корни магической энергии, проходя сквозь пол, углублялись в каменную кладку. Кригер настроил себя на замок, и потому ему не нужно было преодолевать чары замка, как приходилось Максу.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что отростки через трон соединены с самим Глазом Кхемри. В настоящий момент Кригер вытягивал энергию из замка с целью, о которой Макс пока не догадывался, хотя и мог видеть, как тёмная магическая энергия вокруг тела вампира начинает мерцать. Энергии было столь много, что волшебник удивлялся, почему её не замечают остальные.

Графиня заявляла, что Кригер посредственный чародей. Что — то явно изменилось. Тот с превосходным мастерством управлялся с двумя весьма мощными заклинаниями. Макс сомневался, что сам бы справился с этим столь же хорошо.

Макс поставил бы на то, что Кригер не всегда творил заклинания подобным образом. Теперь он настроен на талисман, и тот воздействует на его магическую подпись, делая её похожей на подпись своего создателя. Скорее всего, этим изменения, вносимые талисманом, не заканчивались. Без сомнения, разум вампира тоже был тонко изменён. Макс задрожал при мысли, что сам едва спасся. Кто знает, куда этот процесс мог завести?

Графиня двинулась в его сторону. Макс приготовился защищаться.

Как только Ульрика увидела женщину, называемую графиней, то сразу поняла, что тут ещё один вампир. Возможно, подобное тянется к подобному. Ульрика сразу смогла понять, что эта незнакомка неизмеримо сильнее и старше её. Она с отчаянием наблюдала, как графиня пыталась сопротивляться связывающему заклинанию Кригера и потерпела неудачу. Она видела её отчаянную борьбу. Похоже, она почувствовала отголоски той борьбы в собственном разуме, и как только это случилось, Ульрика почувствовала, что удерживающие её узы немного подались.

Возможно ли, что пока Адольфус использовал свои силы для подчинения графини, его хватка на Ульрике каким — то образом ослабла? Если так, вернётся ли всё обратно, когда сопротивление графини будет сломлено? Ульрика понимала, что не может упускать шанс. Она яростно пыталась сломать удерживающие её ментальные оковы, чтобы подобраться Кригеру и напасть на него.

Феликс заметил, что Ульрика начала двигаться, и Готрек воспринял это за угрозу. Истребитель поднял топор и приготовился напасть, хотя от помоста его отделяло, по меньшей мере, двадцать шагов. Заметив это, Кригер расхохотался и сделал жест правой рукой.

С потолка вниз метнулось что — то массивное и чёрное. Чтобы остановить падение расправились огромные крылья и раскрылись мощные челюсти, полные острых клыков и блестящей слюны, готовые рвать и кромсать. Это была огромная летучая мышь с телом крупнее человеческого. Крюки на её крыльях были острыми как бритва. Существо резко бросилось на Готрека, и Истребитель крутанулся и пригнулся, нанеся удар наугад, когда существо проскользнуло мимо.

Движение воздуха за спиной было единственным предупреждением для Феликса. Он плашмя бросился наземь, когда крылатая тень выросла на полу перед ним. Боль пронзила рассечённое плечо, словно кислотой. Взгляд вверх выявил другую гигантскую летучую мышь, удаляющуюся от него к потолку зала. Зловещий пронзительный визг донёсся до ушей Феликса.

Лязг металла возвестил о новой угрозе. Один из комплектов доспехов шагнул вниз с возвышения и направился к Феликсу. Другие лязгающие звуки подсказали Феликсу, что прочие доспехи тоже воспрянули в ужасном подобии жизни.

— Берегись! — заорал он, когда несколько бронированных фигур неуклюже направились к Истребителю.

Адольфус Кригер чувствовал, как две его пленницы борются с оковами, которыми он сковал их разум. Он знал, что сие бесполезно. Для них не существовало способа противиться ему. Даже женщины с такой сильной волей не способны сопротивляться мощи Глаза Кхемри. А Служители трона позаботятся о прочих незваных гостях.

Внимание Кригера привлёк лязг металла о металл. Бросив взгляд вниз, он увидел проклятого Истребителя, прорубающегося через его бронированных защитников. Могучий топор гнома рассекал металлические нагрудники, обнажая кости оживлённых скелетов, находящихся внутри. На глазах у Кригера из срубленного шлема выкатился череп, красные глаза которого померкли и угасли.

Два чудовищных Служителя спикировали сверху. Феликс Ягер уклонился от взмаха мощного перепончатого крыла и ударил по нему мечом, разрубая плоть и сухожилия. Глубокая рана крыла сказалась на полёте, и Служитель рухнул на каменные плиты. Другой Служитель схватил когтями Снорри Носокуса и поднял того в воздух. Пока Истребителя уносило всё выше к сводчатому потолку, тот сопротивлялся, словно мышь в когтях совы. Яростная борьба Истребителя позволила ему выскользнуть из окровавленных когтей существа. Снорри камнем полетел вниз, молотя руками и ногами по воздуху. Кригер ухмыльнулся. Выжить после подобного невозможно.

Феликс наблюдал, как Снорри падает навстречу смерти. Его охватило растущее чувство беспомощности. Он ничем не мог помочь гному. Затем Снорри махнул топором и зацепился за громадную люстру. Там он и висел, а люстра раскачивалась, словно маятник, и ужасная летучая мышь делала новый смертельный заход на цель. К Феликсу метнулись две другие крупные твари. Похоже, всё внимание потребуется ему для собственного выживания. Беспокоиться за Снорри Носокуса придёт время после. Он уклонился от взмаха острого как бритва когтя, перекатился под двумя другими когтями, что пытались его схватить, и ударил мечом вверх, в брюхо раненной твари. Брызнула чёрная желчь, закрывая ему обзор.

Макс наблюдал за графиней, обратившей свой взгляд к нему. Столкновение их взглядов было почти материальным. Раньше он много слышал о гипнотическом взгляде вампиров, но испытать его на себе было совершенно иной вещью. У него возникло ощущение, что вся сила воли его покинула, он мог лишь стоять на месте, словно маленькая птичка, загипнотизированная змеёй.

От попыток сохранять концентрацию среди противодействующих чар замка Макс испытывал головокружение. В обычных обстоятельствах он мог бы с лёгкостью сопротивляться её взгляду, но нынешние обстоятельства обычными не являлись. После продолжительного сражения он обессилел, а голова кружилась под воздействием защитных чар замка. Ему удалось лишь не поддаться её силе сразу же.

Пока Макс стоял парализованный, к нему с мечом наголо направился Родрик, преданный пёс графини.

Иван Петрович смотрел на свою любимую дочь, понимая, что перед ним теперь не она. Её душа поглощена, а тело одержимо демоном. Теперь ему ничего не остаётся, кроме как убить Ульрику и упокоить её тело с миром. Надеясь, что это освободит её душу, которая обретёт вечный покой. Так говорится во всех древних сказаниях.

И всё же он обнаружил, что ему не так уж хочется подойти и исполнить свой долг. Он помнил её маленьким беззащитным младенцем, помнил её смех и радость в тот день, когда она получила своего первого пони, помнил её скорбь от кончины матери. Разве он способен забыть, как ребёнком качал её на руках, или все те воспоминания об их совместной жизни? Разве теперь он сможет убить её?

«Она мертва, — твердил он себе. — Это не она, а лишь демон, принявший её обличие. Ты должен исполнить свой долг, даже если ничего тяжелее этого тебе совершать не приходилось. Всё остальное будет предательством тех отличных бойцов, что погибли на пути сюда, да и предательством самой Ульрики. Погоревать сможешь опосля. Ты обязан сделать это даже ценой собственной жизни».

Не отводя от Ульрики взгляда, он с мечом в руке бросился к помосту. И лишь в последний момент Иван услышал шелест крыльев в воздухе и почувствовал острые как бритва когти, вцепившиеся в шею.

Глядя вниз с высоты трона, Адольфус Кригер видел, что дела идут замечательно. Старый толстяк был мёртв. Более глупый из Истребителей вот — вот умрёт. Графиня и её прислужник позаботятся о волшебнике. Феликс Ягер стоял на коленях, с залитыми кровью глазами, пока двое Служителей порхали над его головой, словно ястребы, готовые спикировать на добычу. Оставался лишь Готрек Гурниссон и его топор. Кригер позаботится о нём лично.

Истребитель сокрушил последнего закованного в доспехи защитника и встал у подножия помоста, потрясая своим могучим оружием. Его борода встала дыбом, а единственный безумный глаз горел от неукротимой ярости. Гном выглядел, словно какой — то бог сражений в действии. На мгновение Кригер едва не ощутил страх, но то было лишь мгновение.

«Пришло время прекратить этот фарс», — решил он, широко разводя руки в стороны и используя Глаз в полную силу. Его кости начали дрожать и удлиняться, а кожа растягиваться. Внешний вид трансформировался в новую сущность. Из плоти на кончиках пальцев вылезли длинные когти. Невероятная сила наполнила Кригера, и он осознал, что для него нет ничего невозможного.

Ежесекундно опасаясь услышать рассекаемый воздух и взмах когтей, Феликс яростно очищал глаза от чёрной субстанции и шарил рукой в поисках меча. Закончив, он краем глаза уловил трансформацию Адольфуса Кригера.

Кожа вампира лопнула. За мертвенно бледной треснувшей кожей показалась красноватая плоть, словно оплывающая восковая свеча, принимающая новую форму. Его лицо удлинилось, уши стали крупнее, а волосы, похоже, втянулись в череп. Из туловища выдвинулись белые кости, утоньшающиеся по мере удлинения, между ними возникли складки полупрозрачной плоти, ставшие огромными перепончатыми крыльями, как у летучей мыши, но оканчивающимися причудливыми человеческими руками. Из кончиков пальцев выскочили наружу огромные когти, напоминающие косы. Глаза сделались более крупными и тёмными, а голова приобрела форму, близкую к треугольной. Из головы выдвинулись крупные уши, а нос стал плоским.

Всё тело Кригера вытянулось и стало выше, вынуждая его склониться вперёд наподобие зверя. Спустя мгновения над Истребителем навис ужасный гибрид летучей мыши и человека, отбрасывающий чудовищную тень. Пока сие происходило, на Готрека накинулись другие бронированные защитники, в ещё большем количестве. Атаковавшие Феликса гигантские летучие мыши улетели, чтобы присоединиться к нападению на гнома. Готрек яростно крутил топором вокруг себя, стараясь удерживать противника на расстоянии.

Пока гном был занят обороной, существо, прежде бывшее Кригером, метнулось вперёд с ужасающей скоростью, настолько быстро, что у Готрека не было времени на удар. Острые как бритва когти тут же вцепились в горло гнома. На его кожу брызнули красные капли. С замиранием сердца Феликс гадал: «Не здесь ли завершится сага об Истребителе? Если так, то вскоре последует моя собственная гибель».

Когда Ульрика увидела смерть отца, её захлестнула волна ужаса и отчаяния. Опасаясь, что старик собирается её убить, Ульрика затем испытала кратковременное чувство вины, почувствовав облегчение при виде его гибели. Он знала, что отец был единственным существом в мире, от которого она не стала бы защищаться. И эта вина усилила её гнев и отчаяние. Её ярость требовала выхода, и отдушиной стала чудовищно мутировавшая фигура Адольфуса Кригера. Это он виноват во всём. Он притащил её сюда. Он изменил её. Это по его вине Иван Петрович оказался здесь, разыскивая свою дочь, вместо которой нашёл свою смерть.

Ульрика бросила всю силу воли против сдерживающих её оков. Те были крепки, но она почувствовала, как они дрогнули. И Ульрика отдалённо ощутила, что в своей борьбе она не одинока. Другая воля соединилась с её собственной в противодействии заклинанию Кригера — воля древнего, сильного и куда более искушённого в чёрной магии существа, чем Ульрика. Вместе они начали сбрасывать путы, сковывающие их.

Макс наблюдал, как опускается клинок Родрика. Он смог лишь заставить себя уклониться в сторону. Меч задел его руку и окрасился кровью. Макс заметил, как вампирша облизала губы. Оттолкнув в сторону своего прислужника, она прыгнула вперёд, чтобы схватить волшебника. Клыки цвета слоновой кости сверкнули у его шеи. Её глаза стали глубокими омутами, которые угрожали поглотить его сознание и разум.

Внезапно, графиня остановилась, и адский блеск в её глазах задрожал. Макс ощутил, что подчиняющая его воля слабеет, словно отвлекаясь на что — то. Возможно, так и было. Он почувствовал, как оковы заклинания Кригера начинают ослабевать. Невероятно сильные руки отпустили его горло. Упав на пол, Макс заметил, как чудовищное, похожее на летучую мышь существо, которое было Кригером, бросило Готрека оземь. Оно нависло над Истребителем, словно тень смерти.

Адольфуса Кригера распирало от торжества. Для его изменённой формы гном не был достойным противником. «Только посмотрите на его жалкое сопротивление в попытках подняться на ноги», — подумал Кригер.

Он обнажил клыки. Время покончить с этим. И тут он почувствовал, что Ульрика и графиня угрожают вырваться из под его влияния. Их совместные усилия вызвали отдачу, которая почти парализовала его. Кригер направил против них всю свою силу воли, глубоко черпая силу Глаза. Их отчаяние было для него бальзамом. Они знают, что он непобедим. И в этот момент Кригер услышал, как над ним что — то пришло в движение. Поглядев вверх, он был потрясён видом опускающейся на него огромной хрустальной люстры, оканчивающейся сверкающим, словно лезвие меча, металлическим шипом.

Внимание Макса привлёк раздавшийся над головой боевой клич. Он увидел Снорри Носокуса, который каким — то образом забрался на люстру и разрубил удерживающую её цепь. Люстра рухнула вниз на огромное гибридное существо, которым стал Кригер. В последнюю секунду чудовище почувствовало опасность и поглядело вверх, и промелькнувшее в его глазах отчаяние выглядело странно по — человечески. А затем огромная конструкция, набравшая ускорение за счёт собственного долгого падения и веса Снорри Носокуса, острым шипом в своём основании пробило грудь Кригера.

Вампир вскочил на ноги, отчаянно разбрасывая обломки люстры. Его неестественное обличие снова стало трансформироваться в человеческое. На его лице остались отметины, говорящие об уязвимости. Макс собрал последние силы и послал в изменяющиеся глаза вампира луч ослепляющего света. Кригер издал неестественный вопль ярости и боли. Тональность вопля повышалась вместе с изменениями глотки вампира, пока не вышла за пределы, доступные человеческому слуху.

Готрек поднялся на ноги и обрушил свой топор на шею вампира. Лезвие топора ударило в Глаз Кхемри и прошло сквозь него, глубоко погрузившись в грудь Кригера. Когда магический топор разрубил древний талисман, все бронированные стражи рухнули, утратив подвижность. Огромные летучие мыши, которыми не управляла более чужая воля, поднялись вверх, подальше от сражения. На мгновение всё, казалось, застыло на месте. Неестественная энергетическая аура потрескивала вокруг тела Кригера, пока талисман отдавал последнюю энергию, а затем магическая энергия рассеялась в мощном взрыве, разнося вампира на части.

Взрывная волна ударила в ослабевшего Макса, сбив того с ног и лишив сознания.

Не отводя глаз от графини, Феликс наклонился и поднял свой меч. У него всё болело, но он возносил хвалу Сигмару за своё спасение. Одежда Феликса обгорела, как и волосы, чувствовалось, что лицо тоже обожжено. Хотя, в целом всё могло оказаться гораздо хуже. Однако при взгляде на графиню, Феликс и думать забыл о благодарности. Та глядела на него голодным взглядом.

— Подходи и сдохни, — прорычал Готрек откуда — то из — за спины Феликса.

Ягер приготовился к неотвратимой атаке. Но нападения не последовало. Вместо этого графиня лишь посмотрела на него, затем на Истребителя, и покачала головой, словно стряхивая остатки дурного сна.

— Нам нет нужды биться, — сказала она. — Мы сделали то, за чем явились.

— Вы уверены? — спросил Феликс.

— Угроза, которую представлял Глаз, более не существует.

Феликс посмотрел туда, где должно было находиться тело Кригера. Всё, что от него осталось — несколько протухших кусков плоти, да несколько частей разбитого Глаза. На глазах у Феликса осколки обратились в пыль.

Графиня поглядела на Ульрику и поманила её рукой.

— Пойдём со мной, дитя. Твой предок более не существует, а тебе многому предстоит научиться.

Ульрика направилась туда, где лежало тело её отца. Вид у неё был такой, словно она собиралась заплакать, но не очень помнила, как это делается.

— Сперва я должна его похоронить.

Графиня кивнула. Ульрика наклонилась и подняла тело старика, словно то совсем ничего не весило. Феликс поглядел на Готрека. Он гадал, станет ли Истребитель на неё нападать. По виду гнома нельзя было сказать, что тот поддастся щенячьей нежности и позволит вампиру уйти. Взрыв обдал его грязью. От опалённых бровей и хохла поднимался дымок. Из множества порезов текла кровь. Похоже, гном едва сдерживался, чтобы не броситься в бой. Снорри Носокус лежал среди обломков люстры. «И оттуда никакой помощи», — подумал Феликс.

— Её поступки были следствием влияния, которому она не могла противиться, — произнесла графиня. — Она не испытывает к вам злобы.

Похоже, Ульрика впервые их заметила.

— Это правда, — подтвердила она.

Её голос не был извиняющимся. Он был холодным, сдержанным и чуждым. Феликс гадал, осталось ли в ней хоть что — то от той женщины, которую он некогда знал.

— Она пострадала от Кригера более, чем кто — либо из присутствующих. И она не заслуживает наказания за то, что совершила не по своей воле. Я заберу её с собой, буду обучать и прослежу, чтобы она никому не причинила вреда, — заявила графиня.

Истребитель вздрогнул, словно раздумывая, нападать или нет. К удивлению Феликса, гном удержался. Готрек глядел на Ульрику со странной смесью эмоций, проявившихся на его суровом лице.

— Проследи, — в итоге произнёс он. — Или я разыщу вас обеих.

Графиня опустилась на колени возле Макса и мягко дотронулась до его лба.

— Он будет жить, — произнесла она. — А когда очнётся, то подлечит вас.

Графиня и Ульрика вместе покинули зал. Родрик последовал за ними, как ручной пёс. Готрек невесело оглядел хаос, воцарившийся в тронном зале, а затем уставился на дверь, словно стараясь определиться, следует ли ему отправиться за ушедшими вампирами. В итоге он покачал головой, и устало плюхнулся на пол. Феликс внезапно осознал, каких усилий стоило Истребителю оставаться на ногах.

— Слишком много времени провожу я в компании людей, — тихо произнёс Готрек. — Я размяк.

— Я так не думаю, — заметил Феликс. — Что теперь?

— Повсюду силы Хаоса. По — прежнему предстоит война, человечий отпрыск, и остались ещё чудовища. Уверен, мы найдём, чем заняться.

Со стонами из обломков люстры поднялся Снорри Носокус.

— Хорошо, что падение Снорри было чем — то остановлено, — произнёс он. — И где теперь этот чёртов вампир?

— Ты убил его, — заметил Феликс.

Вид у Снорри Носокуса был довольный.

(обратно) (обратно) (обратно)

Уильям Кинг Истребитель великанов

«Сильвания подтвердила свою репутацию средоточия ужаса. После событий в замке Дракенхоф мы были полны печали и страха. Мы предотвратили наступление великого ужаса, но заплатили страшную цену. И от сражений и ужасов даже не удалось передохнуть. Лишь только мы одолели нашего врага — нежить, как обнаружили, что сломя голову ввязались в ещё более отчаянное приключение, в котором, наряду с титаническим наследием давно почившей расы и столкновением с величайшим чародеем современности, наличествовали сражения с более смертоносными и ужасающими врагами, едва ли не превосходящими всё, что встречалось нам прежде. За время этих приключений я узнал о сокровенной истории нашего мира гораздо больше, чем когда — либо желал, а моя душа и жизнь подверглись величайшей из опасностей. Даже теперь, мысленно возвращаясь к тем ужасным событиям, я удивляюсь тому, что остался в живых. Многие из моих товарищей оказались не столь удачливы…»

„Мои странствия с Готреком“ Том IV Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

(обратно)

Пролог

Земля сотрясалась. Вокруг него кричали люди. Раскачивались огромные здания. Пока земля извивалась умирающей змеёй, статуи богов выпадали из своих ниш в молельнях древних храмов, раскалываясь на тысячи частей. Он бежал по улицам древнего города, замечая гримасы ужаса на лицах своих сородичей. Он миновал разваливающиеся особняки, в которых иссохшиеся призраки прежних владельцев невнятно бормотали в страхе. Впереди закачалась, а затем обрушилась могучая колонна Мореплавателя. Король — Феникс слетел со своего высокого постамента, и когда падал вниз, казалось, что его вытянутая рука машет в ужасе.

Когда он достиг вершины высоких холмов, возвышающихся над огромной гаванью, то беглый взгляд на опоясывающие город вершины показал, что дела обстоят хуже некуда. Горы ярко светились под действием неукротимой магии, вышедшей из — под контроля. Её несдерживаемая мощь ощущалась даже на этом расстоянии, и не требовалось прибегать к какому бы то ни было прорицанию для осознания того, что с древними заклятиями, защищающими его страну и народ, произошло нечто весьма и весьма неправильное.

Каким — то образом, сам того не сознавая, он оказался на гребне могучей стены, на протяжении многих веков защищающей гавань. Бросив взгляд на море, он увидел то, чего опасался превыше всего. Движимая силой, что превратит город в обломки, надвигалась огромная волна, раза в два превышающая высоту стены. Внутри неё, пытаясь освободиться, ревели и рычали могучие левиафаны, поднятые на поверхность из глубин, окружающих континент — остров. Но сила, способная за секунды разнести в щепки самый крупный корабль, была бесполезна в объятиях этого ужасного цунами.

Сознавая, что всё бесполезно, что нет вариантов это пережить, он приготовился сопротивляться, сосредотачивая все свои силы и призывая самые могучие из доступных ему защитных чар, но по какой — то причине ничего не получилось, как он и предполагал. Энергия втекала в него тонкой струйкой, хотя некогда захлёстывала, подобно наводнению.

Готовая обрушиться вниз волна возвышалась над его головой, высотой своей в сотню раз превышая рост самого высокого человека. На мгновение он встретился взглядом с глазами попавшего в западню морского чудища, ощущая в нём явного товарища по несчастью, а затем распахнулась огромная пасть, сверкнули зубы размером с мечи, и могучая волна с невероятной неукротимой силой столкнулась со стеной и обрушилась вперёд.

Она смыла его, сдавила, захлестнула с головой, утянула в глубины и понеслась дальше, чтобы смести с лика планеты последний и величайший из эльфийских городов.

Внезапно он оказался в каком — то ином месте, вне пространства и времени. Здесь присутствовали мистические силы, и каждая представляла собой могучего мага — ни живого, ни мёртвого. На их лицах запечатлелись следы неисчислимых веков страданий, шрамы сражений, в которых ни один смертный не должен был бы принимать участия. Даже он сам, считавшийся одним из могущественнейших волшебников мира, был обескуражен мощью наличествующих вокруг заклинаний. Но ещё больше его страшило то место и время, в котором он, по собственному разумению, оказался.

Призрачные фигуры плясали вокруг него, постоянно следуя ритуалу, который не должны были прекращать, ибо иначе навлекли бы на мир катастрофу. Они походили на призраков, а их движения были медлительными и исполненными боли, напоминая фигурки в часах гномьей работы, пружинные механизмы которых медленно раскручиваются. Он знал, что они некогда были эльфами, величайшими волшебниками своего времени, которые пожертвовали собой ради спасения страны и народа.

— Приветствую кровь Аэнариона, — произнёс древний голос, сухой и невыразительный, но по — прежнему сохраняющий едва заметный мелодичный акцент горцев Каледора.

— Приветствую повелителя драконов, — произнёс он в ответ, понимая, кто перед ним, и гадая, не снится ли ему происходящее, хоть и сознавал его реальность.

— Значит, живые по — прежнему помнят нас? — поинтересовался голос.

— Помнят и почитают.

— Это хорошо. Хоть какое — то возмещение за наше самопожертвование.

Намёк на жалость к себе более чем прослеживался в голосе. «Вполне логично, — предположил он. — Вероятно, я и сам испытывал бы жалость к самому себе, доведись мне оказаться заточённым на пять тысяч лет в центре огромного вихря и с трудом поддерживать целостность паутины заклинаний, которая позволяет континенту — острову держаться на плаву».

Картинка пошла рябью, словно отражение на поверхности потревоженной воды. Казалось, жуткие призрачные фигуры сдали назад, чему он был рад. Ему следовало бы позволить им удалиться, но он понимал, что доставлен сюда не без причины.

— Зачем я здесь? — прокричал он, и его слова, казалось, эхом разнеслись по бесконечным пещерам, зазвучав в отдалённых веках.

— Старые преграды рушатся. Пути Древних открыты. Мы не можем поддерживать Узор в такой ситуации.

— Что мне делать?

— Отыщи источник возмущений. Найди прорицательницу Говорящих правду. Она расскажет тебе всё необходимое. Закрой древние пути. Иди один и поторапливайся. По дороге ты найдёшь необходимых и весьма неожиданных союзников. Ступай. Осталось мало времени. Даже передача этого сообщения ослабляет нас, а мы должны сохранять те малые силы, что ещё остались.

Голос стихал, пока эти слова доносились из глубин бесконечности. Великий страх охватил его.

Архимаг Теклис резко принял сидячее положение, стащив шёлковые простыни с обнажённых тел своих партнёрш. У него выступил холодный пот, запах которого он почуял даже сквозь резкий парфюм, которым пользовались две куртизанки.

— Что случилось, мой повелитель? — спросила Шиенара, с выражением озабоченности на прекрасном узком лице. — Что тебя встревожило?

— Ничего, — солгал он, вставая с кровати, и, пошатываясь, пересёк комнату. Он взял кубок и хрустальный графин с вином, сделанный в форме дракона.

— Опять сны, кошмары?

Он бросил на неё холодный взгляд.

— Почему ты думаешь, что это кошмары? — спросил он.

— Ты говорил во сне, мой повелитель, и метался, вот я и предположила.

Он глядел на неё долгим и тяжёлым взглядом. Его многочисленные враги дорого бы заплатили за такую информацию.

— Это не кошмары, — произнёс он, потянувшись к энергии. Та потекла сильным потоком, а не как во сне. — Это не сны. Ты должна забыть это.

Слабая бледность выступила на её прекрасном лице под действием заклинания. Посмотрев на него, она озадаченно улыбнулась.

— Спи, — сказал он, — когда проснёшься, ты всё забудешь.

Она тут же повалилась рядом с телом своей сестры — близняшки. Он пожал плечами, сам желая заснуть столь крепким сном, но понимая, что без помощи магии это ему недоступно, и подобное он более не может себе позволить. Мимолётное чувство вины охватило его за подобное обращение с соплеменницей — эльфийкой, но времена нынче непонятные и недобрые, а безопасность превыше всего. Древние враги не дремлют. Старые боги пробуждаются. Отсюда и до далёкого Катая, каждый оракул и предсказатель пророчит гибель. О том же говорят его собственные звёздные таблицы. Не поморщившись, он сделал глоток горького вина.

По его жесту мантия перелетела через комнату и окутала его обнажённое тело. Он надел туфли, изготовленные из лучшего катайского шёлка. Вытянул руку, и в неё скользнул посох. Прихрамывая, он вышел из комнаты и пошёл по холодным гулким коридорам дома своих предков. Он направился в рабочий кабинет, понимая, что следует поступить по обыкновению и найти утешение в знаниях. Несколько бодрствующих пожилых слуг поторопились удалиться с глаз, поняв по мрачному выражению лица хозяина, что лучше не прерывать его раздумий.

Он знал, что грядут тёмные времена. Теперь уже невозможно игнорировать сны, и он давно усвоил, что это в любом случае недальновидно.

Будучи расположенным в глубочайших подвалах под особняком, рабочий кабинет предоставлял ему должное убежище. Войдя, маг произнёс приказ. Защитные чары незамедлительно активировались. Воздух замерцал от их сдерживаемой мощи. Преодолеть их не мог даже самый могучий из демонов.

Пойманный гомункул слабо шевелился в банке с консервирующей жидкостью. Когда маг, прихрамывая, прошёл мимо, тот показал ему неприличный жест. Существо было не очень — то довольно своим обиталищем. На его шее раздувались крошечные жабры. Тонкие кожистые крылья взбалтывали жидкость, поднимая муть. Маг одарил гомункула холодной улыбкой, и тот замер, не завершив жеста. Мало кто в этом мире и за его пределами обладал мужеством столкнуться с Теклисом, когда тот пребывал в дурном настроении.

Он шёл через помещение мимо упорядоченно расположенных ниш, в которых находились мистические предметы и тщательно пронумерованные ряды книг на сотне языков, как употребительных, так и мёртвых. Со временем он нашёл, что искал: странный прибор, почти две сотни лет назад извлечённый им из земли в развалинах древнего катайского города. Массивный шар из покрытой патиной бронзы, с гравировкой из необычных рун, напоминающих ему работу переживающих упадок обитателей Люстрии.

Теклис уселся, скрестив ноги, перед Шаром судьбы и раздумывал над своим сном. Уже трижды за менее чем месяц сон этот приходил к нему, с каждым разом становясь всё ярче и отчётливее. Однако в этот раз древние впервые заговорили с ним. Неужели он в самом деле разговаривал с духами волшебников — предков, которые защитили его страну? Неужели они дотянулись через удерживающие их преграды и общались с ним? Теклис кисло улыбнулся. Он понимал, что те сны могут быть посланы в качестве предупреждения или для причинения вреда, но в равной степени сознавал, что сны иногда являются лишь обращением его собственного подсознания, выражающимся в страхах и интуитивных действиях. Либо некая дружественная сила или его собственные глубинные инстинкты пытаются о чём — то его предостеречь: источник не суть важен.

Ему следует действовать.

Не требовалось быть великим чародеем для осознания, что в мире происходит нечто неправильное. В донесениях капитанов кораблей рассказывается о бедствии, постигшем отдалённейшие страны. В Катае военачальники подняли восстание против Посланца небес. В Арабии фанатик, именующий себя пророком закона, подбивает местное население очистить страну от зла, а его определение зла включает всех, кто не является человеком. В городах своей подземной империи зашевелились скавены. Войска Короля — Колдуна снова шагают по землям Ультуана. Армии эльфов собираются, чтобы отправиться на север и дать им отпор, а эльфийский флот постоянно патрулирует северные моря. Но месяц назад Теклис был вызван сюда, в Лотерн, ко двору Короля — Феникса, для обсуждения этих вопросов, и ему было сказано готовиться к войне.

Он положил руки на шар. Оболочка из металлических полос сложилась внутрь, открыв молочно белый самоцвет, пульсирующий собственным неземным светом. Маг произнёс слова заклятия, которые обнаружил на насчитывающем без малого три тысячи лет свитке времён царствования Бел — Корадриса, и на поверхности самоцвета заплясали огни. Теклис щёлкнул пальцами, и свечи из галлюциногенного вещества, полученного из листьев чёрного лотоса, вспыхнули и разгорелись. Он глубоко вдохнул их аромат и полностью раскрыл свои магические органы чувств, ощущая, как его поле зрения затягивается в глубины кристалла. Долгое время ничего не происходило. Он видел лишь темноту и слышал только приглушённое биение своего сердца. Он продолжил читать заклятие, без усилий управляя заклинанием, на овладение которым у менее искушённого чародея ушла бы целая жизнь.

Похоже, что теперь его точка обзора расположилась высоко над Ультуаном. Теклис отлично видел даже во тьме и был способен разглядеть вещи, доступные лишь взору чародея. Он видел потоки магии, привязанные к сторожевым обелискам, которые удерживали континент — остров над волнами. Воздвигнутые тысячелетия назад магией старого мира, теперь они нуждались в той же самой магии, чтобы не погрузиться под поверхность моря. В своих снах Теклис разговаривал с теми, кто поддерживал эти заклинания. Он знал, что это важно. Он наблюдал крошечные вспышки, которые были результатом работы с магией его собратьев — чародеев, и замысловатые конструкции заклинаний, сплетаемые мастерами самого искушённого в магии народа мира.

Ощущая нарушение в потоках энергии, Теклис направил в том направлении своё сознание. Далеко на севере он ощущал мерзость, которая ожидала на далёком полюсе. Та уже не находилась в состоянии покоя, но пульсировала энергией, обещая гибель мира. Хоть она ещё не полностью пробудилась, но всё же…

За мгновения его нематериальные глаза воспарили над Пустошами Хаоса, продвигаясь к сфере влияния полярной мерзости так близко, насколько осмеливался Теклис, и заметили огромные орды воинов в чёрных доспехах, расположившихся лагерем на холодных равнинах, и сопровождающие их мерзкие полчища рогатых зверолюдов. Теклис заметил мощные потоки хаотической энергии в пролетающих над ними ветрах магии, но не увидел ничего из того, что могло вызвать какие — либо возмущения на его родном острове. Тем не менее, беспокойство вызывала сама численность этой громадной армии вторжения. Она была крупнее всех сил, которые могла выставить ослабевающая мощь эльфов, и маг понимал, что перед ним всего лишь малая толика сил, накапливаемых Тёмными богами.

Теклис сместил точку обзора по небу в сторону древнего города Прааг, и увидел, что тот по — прежнему лежит в руинах, хотя население прилагает героические усилия для его восстановления. Занимательно, что там находятся гномы. Похоже, что в час нужды на помощь людям пришли древние враги его собственной расы.

Он позволил взгляду задержаться на массивной цитадели, окутанной чарами, преодолеть которые было не под силу даже ему, и гадал, что же скрыто в недрах этой укреплённой вершины. Какая древняя тайна раз за разом влечёт сюда армии Хаоса? Какие древние клятвы заставляют людей восстанавливать свой населённый призраками город в условиях неразрывного цикла разрушения? Строить предположения было бы интересно, но это его никуда не приведёт. Увиденное лишь подтвердило уже услышанное им: Старый Свет подвергается величайшему вторжению за прошедшие столетия, для отражения которого, как он опасался, потребуется нечто большее, чем объединённая мощь людей и гномов.

Теклис смещал точку обзора всё выше, пока спящий мир не превратился в очертания, а энергетические линии протянулись в ночи, словно громадная паутина, видимая ему даже сквозь белые закручивающиеся вихри облаков. Он пристально изучил их, выискивая указания на разгадку проблемы, и отыскал их. Обычно нормальное протекание энергетических линий с северного острова Альбион к Ультуану сделалось слабым. Временами эти линии искрили и исчезали. Иногда ярко разгорались, и мощные всплески энергии проносились над морем в направлении континента — острова. Импульсы энергии из Пустошей Хаоса приходили к Альбиону, а затем ослабевали. С Альбиона потоки направлялись дальше, струясь по направлению к Империи, Бретоннии и Ультуану.

Что здесь происходит? Что это за магия? Существование этих паутин энергийвосходит к самым древним временам, так что же способно воспользоваться ими в собственных целях? Он был уверен, что это не к добру. Он направил точку обзора шара приблизиться к Альбиону. Она пробилась через окружающие остров магические преграды и оказалась в тумане, а там окончательно и полностью остановилась.

«Не к добру», — подумал Теклис. Альбион всегда был окружён чарами великой силы, предназначением которых было укрывать его от глаз чужаков. И эти чары явно продолжают действовать. Но это не совсем так. Теперь он ощущал разницу. В них присутствовала едва уловимая порча, вызванная злыми силами и чем — то ещё.

Маг быстро поразмыслил над увиденным, и в его разуме возникло жуткое подозрение. Ему вспомнились фрагменты неких запрещённых древних текстов, написанных безумными эльфийскими чародеями на заре веков. Легенды о наиболее древних богах мира, которые рассказывали о вещах, которым лучше оставаться в забвении. Однако некто, очевидно, о них вспомнил. Некто потревожил то, что следовало оставить в покое. Страх сжал сердце мага при мыслях об этом. Ему необходимо свериться с некими древними источниками и сделать это, не откладывая. Если его подозрения верны, то не стоит терять время.

Рассвет застал Теклиса на балконе библиотеки: на коленях раскрытая книга, а руки подпирают голову. Старый особняк был построен на склоне высочайшего из возвышающихся над городом Лотерн холмов, и отсюда открывался восхитительный вид на гавань. Она была спокойна и безмятежна, как пруд: ни малейшего намёка на гигантскую приливную волну из его кошмаров.

На краткое мгновение Теклису хотелось снова оказаться в башне Хоэта, где под рукой была величайшая библиотека мира и сородичи — маги, с которыми можно было посоветоваться, но это желание было глупым. Политика привела его сюда. Ему не нравилось это место, которым он владел вместе со своим братом. Он не любил это место, когда они были детьми, не любил и сейчас. Слишком много старых воспоминаний, как он полагал, слишком много напоминаний о долгих вечерах, проведённых в немощном и болезненном состоянии. Дом слишком напоминал ему хоспис или один из тех храмов эвтаназии, куда приходили старые и уставшие от жизни, чтобы окончить свои дни в мире и покое.

Теклис отогнал эти мысли. Лишь только он это сделал, земля вздрогнула. Очень мягко. По поверхности вина в бокале пошла слабая рябь. Стены старого дворца едва дрогнули. Это могло быть обыкновенное землетрясение, но он сомневался. Все признаки были отчётливыми. Что — то вмешивается в действие древних заклинаний, которые связывают воедино континент — остров Ультуан и не позволяют ему снова скрыться под волнами. Если ничего не делать, его кошмары обретут реальность.

Вошёл Альдрет, один из его старейших слуг. Теклис понял, что повод был важный. У старого эльфа был приказ ни в коем случае не беспокоить Теклиса, разве что вызовет сам Король — Феникс.

— Ваш брат желает поговорить с вами, — произнёс слуга.

Теклис кисло усмехнулся. Находясь в этом доме, у него не было возможности отказать. Это место настолько же принадлежит Тириону, как и является собственностью Теклиса, а слуги столь же преданы его брату — близнецу, как и ему самому. «Более преданны», — раздражённо подумал маг. Брат, разумеется, уйдёт, если Теклис покажет, что желает уединения. У него отменные манеры, как и почти всё остальное. Теклис отвёл взгляд от моря. «Поганое же у тебя сегодня настроение», — отметил он про себя.

— Приведи моего брата, — сказал маг. — И приготовь еду, если ему будет угодно откушать.

— Не слишком ли рановато для этого марочного вина? — поинтересовался Тирион, широкими шагами выходя на балкон.

Намёк на укор в его голосе в других устах был бы эквивалентен громогласному хору неодобрения. Теклис посмотрел на брата. Такой высокий, такой стройный. Ровные, без изъяна, руки и ноги, открытое и честное лицо. Голос прекрасен, как возвещающий рассвет церковный колокол. «Изумительно, — подумал Теклис, — что это замечательное по своим качествам создание является моим близнецом. Похоже, боги щедро наградили его своими дарами, всё дурное оставив на мою долю».

— Полагаю, сие означает, что ты не составишь мне компанию, брат?

Теклис понимал, что несправедлив. Боги наделили его даром управлять магией, которому не было равных в современном мире, и волей, необходимой для должного использования этого дара. Бывали, однако, времена, когда он с радостью сменял бы всё это на популярность, без усилий достававшуюся Тириону, на его непринуждённость и учтивость, на его способность быть счастливым даже в самые несчастные времена и на его выдающееся крепкое здоровье.

— Наоборот, мой братский долг не позволяет оставить тебя напиваться в одиночестве. Лишь боги знают, к чему это может привести.

Это и было проявлением знаменитого обаяния, способностью изменить настрой ситуации улыбкой и внешне непритязательной шуткой. Тирион дотянулся до кувшина и налил себе полный бокал. Здесь не было места формализму, этому бесконечно бессмысленному ритуалу, который Теклис так презирал на дружеских встречах эльфов. Для воина, домом которому служил, скорее, походный лагерь, чем двор Короля — Феникса, то был непреднамеренный жест, и всё же его брат знал, что именно так сможет легко разрядить обстановку. Теклис понимал, почему при дворе находятся те, кто сравнивает его брата с Малекитом древних времён, когда король — колдун ещё не показал свою истинную натуру. Зная брата всю свою жизнь, даже Теклис не был уверен, сколь много искусства вложено в столь аккуратно выглядящую естественность.

Тирион помахал рукой, и Теклис поднял взгляд. С находящегося выше балкона в ответ помахали Шиенара и её сестра Малирия. В их взгляде на Тириона открытое желание смешивалось с восхищением, которое тот всегда вызывал у женщин. Бесполезное дело, разумеется, ибо брат замечал только свою супругу, Вечную королеву. В отличие от большинства эльфов — мужчин, он никогда не совершал супружеской измены.

— И в чью честь возносится тост этим ранним утром? — поинтересовался Тирион.

— За конец мира, — ответил Теклис.

— Настолько плохо? — спросил Тирион.

— По меньшей мере, за конец нашего мира.

— Я не думаю, что в этот раз Тёмный нас одолеет, — заметил Тирион.

Как раз подобное и ожидал услышать от него Теклис, но теперь брат стал осторожен и осмотрителен. Внезапно он стал выглядеть именно тем, кем являлся — наиболее смертоносным воином — эльфом на протяжении жизни двадцати поколений.

— Меня беспокоит не наш дорогой родич и его приспешники, а сам Ультуан. Кто — то или что — то причиняет вред сторожевым обелискам, либо силе, что является их основой.

— Стало быть, те землетрясения и извержения не являются случайными? Мне тоже так показалось.

— Нет, они не случайны.

— Значит, ты скоро уедешь.

Это не был вопрос. Теклис, кивнув, улыбнулся. Брат всегда понимал его лучше, чем любое иное живое существо.

— Понадобится ли тебе компания в твоём путешествии? Я собирался вести флот на север, чтобы встретить отродье Наггарота, но если ты говоришь правду, я уверен, что Король — Феникс сможет обойтись без моих услуг.

Теклис покачал головой.

— Ты нужен флоту. Ты нужен нашим армиям. Там, куда я отправлюсь, заклинания будут куда полезнее мечей.

Теклис резко поставил свой бокал на превосходный стол из слоновой кости. Вино едва не забрызгало лежавшие там пергаменты. На составление этих записей у мага ушла большая часть ночи.

— Проследи, пожалуйста, чтобы копии были сделаны и доставлены его величеству и мастерам Хоэта, — отдал он распоряжение Альдрету. — Теперь мне нужно идти. Впереди долгий путь, а времени мало.

(обратно)

Глава первая

С тяжёлым сердцем Феликс Ягер наблюдал, как оставшиеся в живых воины — кислевиты кладут тело Ивана Петровича на погребальный костёр. Старый воин почему — то выглядел менее внушительно, словно смерть уменьшила его. На его лице не было выражения умиротворения, которое, предположительно, обретали те, кто входил в царство Морра, бога смерти, но Феликс полагал, что последние мгновения жизни Ивана приятными никак не назовёшь. Он стал свидетелем превращения Ульрики, своего единственного дитя, в вампира, бездушную тварь — кровососа, и сам принял смерть от руки приспешников её неживого господина. Феликс вздрогнул и завернулся в свой потрёпанный красный зюденландский плащ из шерсти. Некогда он полагал, что любит дочь Ивана. Какое чувство ему следует испытывать сейчас?

Он не знал ответа. У него не было уверенности даже тогда, когда она ещё была жива. Теперь же, как он понимал, у него никогда не будет реальной возможности это выяснить. В глубине его души медленно начинало разгораться угрюмое негодование против богов. Он начинал понимать, что чувствует Готрек.

Феликс поглядел на Истребителя. На брутальном лице гнома было не свойственное ему выражение задумчивости. Приземистое массивное туловище, значительно превышавшее шириной любого из людей, выглядело неуместным среди кислевитских воинов — кавалеристов. Костяшками пальцев массивной руки гном задумчиво почесал повязку, прикрывающую пустую глазницу, а затем свою бритую татуированную голову. Огромный хохол рыжих крашеных волос поник от снега и холода. Гном поднял глаза и, перехватив взгляд Феликса, покачал головой. Феликс полагал, что Готреку по — своему нравился старый боярин пограничья. Более того, Иван Петрович был каким — то образом связан с таинственным прошлым Истребителя. Он был знаком с гномом со времени первой экспедиции Готрека в Пустоши Хаоса много лет назад.

При этой мысли Феликс задумался о том, насколько далеко от дома погиб Иван. Отсюда, от тёмных лесов Сильвании, до холодных земель на краю Кислева, которыми некогда правил боярин, должно быть не менее трёх сотен лиг. Разумеется, владений старого боярина ныне не существует — они сметены обширным вторжением Хаоса, которое на юге дошло аж до Праага.

— Снорри думает, Иван умер хорошей смертью, — произнёс Снорри Носокус.

Он выглядел печальным. Несмотря на мороз, второй истребитель был одет не лучше Готрека. Возможно, в отличие от людей, гномы просто не испытывают неудобств. Хотя куда вероятнее, что они просто слишком упрямы, чтобы обращать на это внимание. Обычно глуповато — радостное лицо Снорри несло на себе отпечаток грусти. Возможно, он не настолько бесчувственный, каким выглядит.

— Не бывает хороших смертей, — пробурчал Феликс себе под нос.

Осознав, что сделал, он вознёс беззвучную молитву, чтобы его не услышал никто из гномов. В конце концов, он поклялся сопровождать Готрека и воспеть гибель Истребителя в эпической поэме, хоть это и было, кажется, целую жизнь тому назад. Гномы живут лишь с целью искупить какой — то предположительный грех или преступление, встретив смерть от руки могучего чудища или противника, значительно превосходящего числом.

Выжившие кислевиты колонной прошли мимо, отдавая последнюю дань уважения своему бывшему господину. Многие из них пальцами левой руки складывали знак волчьего бога Ульрика, затем, бросив взгляд за плечо, складывали его снова. Феликс понимал их. Они всё ещё находятся в тени замка Дракенхоф, могучей зловещей крепости, которую лорд — вампир Адольфус Кригер собирался сделать своей. Он обладал древним амулетом и планировал подчинить себе всех аристократов ночи. Но преуспел лишь в том, что навлёк собственную погибель.

Но какой ценой? Столь многие лишились жизни. Рядом находится ещё один большой погребальный костёр, который выжившие кислевиты поспешно сложили для павших товарищей. И ещё один, с останками приспешников вампира. Эти люди не собирались оставлять тела несожжёнными в проклятых землях Сильвании, где те предположительно могли быть воскрешены чёрной магией некроманта.

Опираясь на свой посох, вперёд вышел Макс Шрейбер, в своих золотых одеяниях на все сто выглядя горделивым волшебником. Достоинство мужчины не умаляли даже проделанные мечом прорехи и брызги крови на одежде, но мрачные черты лица и какой — то неживой взгляд роднили его с Готреком. Макс любил Ульрику, возможно, даже сильнее Феликса, и теперь он тоже потерял её навсегда. Феликс надеялся, что пребывающий в печали волшебник не совершит ничего неразумного.

Макс ждал, пока последний из кислевитов пройдёт мимо тела боярина, а затем бросил взгляд на Вульфгара, их старшего по званию предводителя. Кавалерист ответил кивком. Макс произнёс слово и трижды ударил оземь нижним концом посоха. С каждым ударом один из погребальных костров охватывало пламя. Волшебство было сильным и явным. Вокруг сырой древесины вспыхивал золотой огонь, который затем разгорался. Вживлённые в череп Снорри гвозди отражали свет, что выглядело так, словно на бритой голове гнома пляшут маленькие языки пламени.

Медленно поднимался дым, дерево почернело, а затем вспыхнуло более естественным пламенем. Феликс был благодарен магии волшебника. В подобных условиях даже гномы не способны каким бы то ни было способом разжечь костёр. Огонь быстро разгорался, и вскоре воздух наполнился тошнотворным приторным запахом поджариваемой плоти. Феликс не был готов остаться и наблюдать, как пламя пожирает Ивана. Мужчина был его другом. Он развернулся и вышел из разрушенного зала на свежий воздух. Тут ожидали лошади и повозки с ранеными. Землю покрывал снег. Где — то там находится Ульрика со своей новой наставницей, графиней Габриеллой, но сейчас они вне его досягаемости.

На севере ожидает война. Хаос наступает, и истребители рассчитывают встретить там свою судьбу.

У пожилой женщины был утомлённый вид. Шагающие подле неё дети выглядели голодными. Одеты они были в лохмотья, что являлось обычным делом для сильванского крестьянства. В глазах застыло выражение безнадёжного страдания. Рядом несколько мужчин в забрызганных кровью рубахах сжимали вилы в замёрзших пальцах. По их лицам Феликс видел, что усталость борется в них со страхом и потихоньку побеждает. Они страшились всадников и гномов, но были слишком усталыми и напуганными, чтобы броситься в бегство.

— Что с вами произошло? — спросил Готрек, голос которого был каким угодно, но не успокаивающим. Ещё более угрожающий вид ему придавал огромный топор, удерживаемый одной рукой. — Зачем вы скитаетесь по этим дорогам зимой?

То был хороший вопрос. Сейчас всякий здравомыслящий крестьянин сидел бы в своей лачуге. Ответ уже был известен Феликсу. Это беженцы.

— Пришли звери, — наконец ответила старуха. — Из леса. Они сожгли наши дома, сожгли трактир, сожгли всё, большинство людей перебили, а остальных забрали.

— Скорее всего, на завтрак, — произнёс Готрек.

Выражения лиц беженцев подсказали Феликсу, что сия информация оказалась для них излишней.

— Зверолюды? — оживился Снорри, как всегда бывало в надежде на бой.

— Ага, во множестве, — сказала старуха. — Пришли из ниоткуда в разгар зимы. Кто бы мог подумать? Может, фанатики правы. Может, приближается конец света. Говорят, бледные владыки снова вернулись, и в замке Дракенхоф снова появились обитатели.

— Ну, об этом — то вам более не следует беспокоиться, — заявил Феликс, тут же пожалев о сказанном.

Карга глядела на него, как на идиота, каким он себя полагал, заявив подобное. Разумеется, любого сильванского крестьянина будет беспокоить замок Дракенхоф и его обитатели независимо от того, что наговорил какой — то оборванный незнакомец.

— Вы сказали, что они сожгли трактир? — спросил Макс.

— Ага. Убили трактирщика и большинство посетителей.

— Снорри очень рассчитывал на ведро водки, — заметил Снорри. — Снорри думает, что тем зверолюдам следует преподать урок.

Готрек кивнул в знак согласия. Этого и боялся Феликс. Гнома никак не обескуражило то обстоятельство, что менее чем дюжине боеспособных кислевитских конных лучников, двум истребителям, Феликсу и Максу будет противостоять, по словам, множество зверолюдов. По выражению лиц кислевитов — закалённых бойцов пограничья, где земли людей соприкасаются с Хаосом — Феликс заметил, что тем хватило здравого смысла, чтобы забеспокоиться.

— Не ходите, — сказала старуха. — Лишь себя погубите. Идите лучше с нами. Стефансдорп всего лишь в паре дней пути к югу отсюда. Без снега можно добраться менее чем за день.

— Это в том случае, если его тоже не сожгли дотла, — без особой любезности заявил Готрек.

Несколько детей захныкало. Один или два мужика выглядели так, словно сами едва сдерживали слёзы. Феликс их не винил. Вне всякого сомнения, лишь мысль обрести убежище среди сородичей в ближайшей деревне заставляла их двигаться дальше. На глазах у Феликса один мужчина упал на колени, выронив вилы из онемевших пальцев. Он сложил на груди знак Шаллии и склонил голову. Двое детей подошли к нему и принялись тянуть за рукава, шепча: «Па — па».

— Если мы собираемся перехватить этих зверолюдов, нам лучше отправляться, — сказал Готрек.

Снорри поддержал его кивком. Вульфгар покачал головой.

— Мы будем охранять этих людей по дороге к их сородичам, — заявил он. — Мы должны подыскать место для наших раненых.

Когда он произносил эти слова, вид у него был почти пристыженный. Однако Феликс не осуждал его. Кислевиты были крайне деморализованы смертью Ивана, а произошедших в Дракенхофе событий было достаточно, чтобы подорвать мужество даже в самом отважном. Мгновение Готрек пристально смотрел на Вульфгара. Феликс опасался, что Истребитель собирается несколькими тщательно подобранными словами высказать кавалеристу своё мнение о мужестве и стойкости людей — кислевитов, но тот лишь пожал плечами и покачал головой.

— А как ты, Макс? — спросил Феликс.

Волшебник некоторое время раздумывал, прежде чем ответить:

— Я пойду с вами. Следует очистить нашу землю от этих зверолюдов.

Тон голоса волшебника обеспокоил Феликса. Тот выглядел почти столь же озлобленным и полным ярости, как Готрек. Феликс надеялся, что скорбь о судьбе Ульрики не лишила мага душевного равновесия. С другой стороны, он был рад, что Макс отправляется с ними. Когда дело доходит до боя, волшебник ценнее отряда конных лучников.

На краткий миг Феликс призадумался о присоединении к кислевитам, но отверг эту идею. Дело было не только в нарушении клятвы следовать за Истребителем, однако Феликс чувствовал себя в большей безопасности в компании Готрека, Снорри и Макса, пусть даже те собираются поохотиться на зверолюдов, чем в обществе кислевитов.

— Тогда лучше бы нам отправляться, — с удивлением услышал он собственный голос, — если мы собираемся добраться туда до наступления ночи.

— Это место явно изменилось в тех пор, как мы здесь побывали, — сказал Феликс, разглядывая всё ещё дымящиеся развалины того, что некогда было обнесённой стеной деревней.

Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Они сами были заняты разглядыванием пепелища.

Тут мало что осталось. Большая часть лачуг была сделана из прутьев и грубой штукатурки, и крыта соломой. Крыши сгорели, а стены были проломлены. Лишь трактир был прочным строением из камня и брёвен. Феликс предположил, что его обрушение заняло немало времени. Несомненно, огонь должен был быть яростным, чтобы разрушить здание. «Жаль, что так вышло», — подумал Феликс, потому как погода уже начала портиться.

Пока он разглядывал трактир, внутри задвигались тёмные фигуры. Для человека они были слишком большими и уродливыми. Так могло выглядеть лишь одно существо. Зверолюды! Снорри почти завыл от радости, когда осознал, кто перед ними, и затряс над головой своими топором и молотом. Готрек поднял топор вверх, провёл большим пальцем по лезвию, пока тот не стал кровоточить, и выкрикнул проклятие.

Если это и устрашило зверолюдов, те не подали вида. Из развалин трактира появилась толпа. У некоторых были бычьи головы, у прочих головы козлов, волков и других зверей. Все были крупными и мускулистыми. У каждого были грубые копья, массивные шипастые дубины или молоты. Зрелище было то ещё. Когда Феликс в последний раз был тут, „Зелёный человек“ был занят людьми, а он провёл вечер в необычной беседе с графиней — вампиршей. Теперь вся небольшая деревня вокруг трактира была уничтожена. За свою жизнь Феликс повидал немало побоищ и множество разрушенных деревень, но знал, что никогда к подобному не привыкнет. Бессмысленная кровавая бойня распалила его ярость и негодование.

Дюжина зверолюдов понеслась вперёд. Встретив столь незначительный отряд противников, они явно не испытывали страха. Откуда — то из заснеженного леса, окружающего разграбленную деревушку, донеслись ответные вопли. Феликс надеялся, что он и остальные откусили не больше, чем в состоянии прожевать.

Пока зверолюды вприпрыжку неслись вперёд, Готрек и Снорри бежали им навстречу. Хотя на взгляд Феликса, «бежали» не совсем верное слово в сложившихся обстоятельствах. Короткие ноги гномов перемещали тех со скоростью, которая для Феликса была вполне комфортабельной рысцой. Как бы то ни было, расстояние между противниками быстро сокращалось. Бросив взгляд на Макса, Феликс заметил, что волшебник готовится сотворить заклинание. Макс осмотрел окрестности на предмет других нападающих. Казалось, он был уверен, что истребители справятся со зверьём. Готрек врезался в толпу чуть раньше Снорри. С размаха обрушился его топор: отрубил руку ближайшему зверолюду, распорол брюхо другому, выпустив на землю поток крови и желчи, и снёс поднятую дубину, которой третий пытался парировать удар. Мгновение спустя Снорри сразил обезоруженного зверолюда молотом, который держал в одной руке, и вонзил в череп другого топор. Когда топор угодил в цель, раздался неприятный хруст, словно треснуло прогнившее дерево.

Пятеро зверолюдов были повержены за несколько ударов сердца. Готрек и Снорри ничуть не устали. Готрек прыгнул вперёд и разрубил пополам существо с волчьей головой, туловище и ноги которого отбросило в разные стороны. Снорри закружился, словно арабийский дервиш, и обрушил оба своих оружия на очередное порождение Хаоса. Плоть смялась под молотом, в то время как топор взрезал рёбра и глубоко погрузился в лёгкие существа. Ещё мгновение оно держалось на ногах, выпуская из груди пузыри кровавой пены, а затем рухнуло наземь.

У выживших зверолюдов не хватило времени даже оценить масштаб понесённых потерь. Они неслись вперёд, намереваясь смести своих врагов. Зверолюды явно были уверены в грубой мощи своих ударов, но не учли силу неистовой свирепости Готрека и Снорри. Описав топором широкую двойную дугу, Готрек вынудил их сдать назад. Снорри ныряющим боковым движением упал на снег и покатился по нему кувырком. Он врезался в ноги одному зверолюду, вынув того споткнуться, и в то же время ударом топора под колено опрокинул наземь второго. Не замедляя бег, Готрек дважды со всей силы рубанул сверху вниз своим топором. Приняв во внимание ужасную силу этих ударов, Феликс понял, что ни один из упавших зверолюдов более не поднимется. Мгновение спустя топор взметнулся вновь, обезглавив очередного зверолюда.

Теперь создания Хаоса пришли в смятение. Они развернулись и бросились наутёк. Топор Готрека ударил очередного врага в спину. Снорри поднялся на ноги и метнул свой молот, угодив в затылок ещё одному, опрокинув того в снег. Несколько мгновений спустя Снорри подобрал свой молот и с его помощью превратил череп зверолюда в месиво.

Феликс огляделся по сторонам. Из леса высыпало ещё несколько групп зверолюдов, которые как раз стали свидетелями бегства своих собратьев. Феликс заметил, что их не столь уж много, как он опасался. Три группы максимум по пять особей. Похоже, что в трактире находилась большая часть их отряда. Тем не менее, они, похоже, собирались ринуться в атаку, но Макс поднял руки и начал произносить заклинание. За секунды вокруг каждого из его сжатых кулаков появилась сфера света, что был ярче солнца. Когда маг разжал пальцы, разряды сияющей золотом энергии метнулись вперёд. Они плясали среди зверей, сжигая плоть и оплавливая кости. Для созданий Хаоса это оказалось перебором. Они развернулись и сбежали в лес.

Феликс был потрясён. События развивались столь стремительно, что ему даже не пришлось обагрить кровью собственный меч. Осознав это, он едва не смутился. Заметив выражение лица Феликса, Готрек произнёс:

— Не беспокойся, человечий отпрыск. Ты получишь свой шанс убить отродье Хаоса, когда мы проследуем за этими зверьми до их логова!

— Это я и боялся от тебя услышать, — ответил Феликс.

Он вошёл в развалины трактира. Повсюду лежали изрубленные тела. На снегу лежали человеческие кости, раздробленные мощными челюстями ради костного мозга. Феликс почувствовал тошноту, но сдержался.

— Похоже, они останавливались тут перекусить, — заметил Готрек.

Два часа спустя они оказались в окружении массивных деревьев. Снегопад был столь силён, что Феликс видел не далее десяти футов перед собой. Они уже давно потеряли все следы зверолюдов. Теперь оставалось лишь пробиваться сквозь пургу, не упуская из виду широкую спину Готрека. В ушах завывал ветер. Снежные хлопья таяли в волосах. Дыхание вырывалось морозными клубами. Пальцы слишком закоченели, чтобы удерживать меч. Феликс не был уверен, способен ли он вообще сражаться, напади сейчас противник. Он искренне надеялся, что истребители находятся в лучшей форме. Прямо сейчас ему отчаянно хотелось оказаться с кислевитами. Не то это время, чтобы в лесах Сильвании оказаться застигнутым внезапно налетевшей метелью. Нужно поскорее найти укрытие, или они обречены.

(обратно)

Глава вторая

— Я хочу лично убить Готрека Гурниссона, — заявил Грум из Ночного Клыка. Он возвышался в тенях, словно небольшая гора из брони и металла. Замысловатая сеть мощных заклинаний на его доспехах едва не ослепляла магическое зрение Келмайна. Полководец словно ошалел с того момента, как потрёпанные разведчики вернулись из метели, сообщив о присутствии гнома. Сейчас Келмайн жалел, что упомянул об этом, но он был у Праага и знал, что данному разведчиками описанию соответствует лишь Готрек Гурниссон и его спутники.

— Зачем? — спросил волшебник Хаоса лишь спора ради.

Келмайн разглядывал каменные стены древнего вестибюля, пытаясь обрести терпение. Руны восхищали его, как и причудливая резьба, но уж очень беспокоила вонь. Он прикрыл рот и нос когтистой рукой. От Грума несло потом, а также застарелой кровью и мозгами, засохшими на его доспехе. Обычно Келмайн не считал себя брезгливым, как и следовало любому в его сфере деятельности, но это было уже на грани.

— Затем, что его топор сразил Арека Коготь Демона, и он нужен мне самому. Такое оружие будет достойным меня. Принимая во внимание неуязвимость доспехов Арека, — низким голосом пробасил Грум.

Снаружи, отражённые сплетёнными Келмайном заклинаниями, вихрились ветер и снег.

Келмайн вгляделся в парящий кристалл и увидел внутри своего близнеца Ллойгора. Он тоже мог бы находиться в зале того унылого храма на острове Альбион, а не в без малого тысяче миль оттуда. Высокий, худой, лисьи черты лица, бледная кожа. Разница была в том, что Ллойгор был в золотом одеянии, а не в чёрном, и при нём был рунический золотой посох, в отличие от его собственного посоха из эбена и серебра. Ллойгор помахал рукой перед носом, а затем прикрыл ей рот. Келмайн понял, на что тот намекал. Келмайн недоумевал, почему из всех собравшихся полководцев Хаоса в сопровождающие для этой разведывательной вылазки ему достался Грум? Почему не Кестранор Оскопитель? Мускусный запах последователя Слаанеш был, по крайней мере, приятен. Даже Тчулаз Хан, покрытый гнойниками последователь Нургла, был бы в этом отношении предпочтительнее. Жаль, что Келмайн вытащил короткую соломинку и был вынужден сопровождать эту разведывательную миссию. Этому он предпочитал даже жалкую сырую погоду того мерзкого острова. «Однако кто — то должен это сделать», — твердил он себе. Их ученики целиком заняты проводом войск по путям, и, по правде говоря, сама идея использования древней паутины межпространственных проходов возбуждающе на него воздействовала.

— Это чрезвычайно опасное оружие, — сказал Келмайн и сразу же пожалел, что раскрыл рот.

Вонь едва не вызвала у него рвоту. Вероятно, здесь замешано нечто магическое. Обычно он не столь подвержен тошноте. А возможно, к этому имеет отношение ужасное оружие последователя Кхорна. Один лишь взгляд на него магическим зрением вынуждает волшебника поёживаться. Не хотел бы он принять смерть от подобного оружия. В этом случае смерть станет наименьшей заботой.

— Всё оружие опасно, но я последователь Кхорна, — с презрительной усмешкой заявил Грум, всем своим видом выражая, что великий полководец снисходит до объяснений со своим прислужником — колдунишкой.

«Идиот! — подумал Келмайн. — Почему всегда приходится работать с такими шутами, у которых мышцы заменяют головной мозг?» Временами он подозревал, что Великие силы Хаоса избирают своих чемпионов за их тупость, в особенности, Кровавый бог.

— Разумеется, таков он и есть, — прошептал голос Ллойгора в голове Келмайна, и тот понял, что близнец думает в точности о том же самом.

— Мне не нравится работать вместе с вами, последователями Изменяющего пути, не более чем тебе нравится работать со мной, — произнёс Грум, — но Великие сказали своё слово, и демоны донесли его до меня. Пришло время нам объединиться и уничтожить слабые королевства людей.

«Разумеется, пришло, — подумал Келмайн. — И я удивлюсь, если ты осознаёшь, сколь важное отношение к этому имеет место, где мы находимся». Он обвёл взглядом останки древней арки, нависающей над залом. То было чрезвычайно изысканное волшебство, богоподобное по своей сложности, столь замысловатое, что даже в бездействующем состоянии угрожало повредить его рассудок. «Пути Древних, — с восхищением думал Келмайн. — Мы открыли их, или, правильнее, открыли наши повелители, и мы можем использовать их, как пожелаем. Скоро они предадут весь этот древний и испорченный мир в наши руки, и мы изменим его согласно нашим мечтам. Но для достижения этого мы должны сотрудничать с идиотами, которые только и желают нас использовать в собственных недалёких целях».

Грум поднял забрало, открыв обрюзгшее и уродливое лицо. В диком блеске маленьких свиноподобных глаз полководца проглядывало коварство. Келмайн почти мог прочесть его мысли. Топор Готрека стал легендой среди хаосопоклонников. Во время осады Праага топор пробил неуязвимый, как предполагалось, доспех великого полководца Хаоса Арека Коготь Демона. Гибель этого могучего чемпиона привела к развалу его армии и снятию осады с Города героев. Ходили слухи, что гном даже уничтожил физическую оболочку одного из великих демонов Кхорна в затерянном городе Караг — Дум.

Келмайн был одним из немногих, кто в точности знал, насколько правдивы те слухи. Грум уже владел несколькими экземплярами могущественного оружия, внутри которого заключены души могучих демонов и чемпионов. Очевидно, что он желает добавить к своей коллекции гномий топор. Столь же очевидно, что после победы сил Хаоса, когда придёт время, он намерен использовать топор против своих противников.

Такой план великолепно подходит тому, кто, обладая крайней глупостью, считает себя хитрецом. «Будет сложно, — подумал Келмайн, — объяснить ему все опасности попытки воспользоваться этим топором. Это оружие, несомненно, потребует невероятных усилий, чтобы обратить его на службу Хаосу, и глубочайших познаний в магии. Грум абсолютно ничего не смыслит в подобных вещах. Келмайн же понимает, но не склонен пойти на риск потратить свои силы на столь опасное мероприятие в такое критическое время. Им нужно следить за использованием приспособлений Древних и обеспечить их должное служение Хаосу. Тем не менее, нельзя ли подыскать иное применение честолюбивому стремлению Грума?» Он снова заглянув в кристалл, дабы удостовериться, что брат следит за ходом его мыслей. Ллойгор улыбкой показал, что следит.

— Известно ли тебе, что произошло с последним волшебником, который подшутил надо мной? — спросил Грум угрожающим голосом.

Он излучал самоуверенность, зная, что под рукой находится небольшая армия зверолюдов. Потери, нанесённые Готреком и его приятелями, сократили её численность лишь на пятую часть или около того. Келмайн удержался от зевка.

— Полагаю, что его душа отправилась на корм демону, который обитает в твоей дубине, — произнёс он. — Или ты предложил её в качестве закуски покровительствующему тебе князю демонов? Я позабыл. Тому, кто за эти дни повидал многих могучих чемпионов Хаоса, просто невозможно запомнить все ужасные наказания, которым они подвергли тех, кто над ними подшучивал.

— Ты играешь в опасную игру, колдун, — произнёс Грум. Его звериные черты лица исказила ярость. Он навис над магом, почти вдвое превосходя того в росте. Руку он положил на рукоять необычной волшебной булавы, которая обычно висела на его запястье. — Именем Кхорна, ты заплатишь запредельную цену.

— Ты демонстрируешь недостаток интеллекта, которым столь заслуженно славятся последователи Кхорна, — ответил Келмайн извиняющимся и вкрадчивым раболепствующим голосом, который явно смутил воина Хаоса. — Если ты убьёшь меня или скормишь мою душу своему могучему оружию, некому будет открыть для тебя Пути Древних… или отыскать Истребителя.

— Тогда делай, что я тебе прикажу, — заявил Грум с очевидным удовлетворением в голосе.

Как и ожидал Келмайн, тот обратил внимание на тон, а не на слова. Этот громила пригодится для продавливания его цели через сопротивление прочих.

— Почему бы и нет? Если ты преуспеешь, у нас будет одним врагом меньше. Я не испытываю любви к Готреку Гурниссону и буду рад его смерти. Я предоставлю тебе чары, которые позволят тебе отыскать Истребителя и его топор, — сказал Келмайн. — Когда отыщешь его… убей.

И тихо, чтобы не услышал Грум, прибавил:

— Если сумеешь.

Келмайн наблюдал, как внутри вестибюля собирается войско Грума. Резные головы непотребных жабообразных богов, казалось, взирали на происходящее с усмешкой. Заглянув в наблюдательный кристалл, Келмайн встретился взглядом с братом. Ллойгор выглядел немного уставшим. Использование заклинания для общения на столь отдалённом расстоянии было утомительно даже мага с его силами.

— Ты найдёшь Готрека Гурниссона, — заметил Ллойгор. Это было утверждение, а не вопрос.

— Да. Моя ворожба показывает, что наши спасшиеся бегством зверолюды были правы. Он недалеко от сильванского узла, где мы находимся. Можно подумать, что это судьба, — сказал Келмайн.

— Возможно, так и есть. Он явно отмечен предназначением. Или силами, которые нам противостоят.

— Вероятнее всего, не к добру для того здоровяка — идиота, — добавил Келмайн, указывая посохом на Грума, который не обратил на него внимания, сосредоточившись на понукании части отрядов к занятию позиций. — Мне следовало бы закрыть этот портал и бросить его, вынудив предпринять поход через заснеженную Империю.

— Если тебя так беспокоит его здоровье в условиях зимы, брат, то, позвав обратно, ты всегда можешь отправить его в Люстрию, — улыбка Лллойгора была холодной, но в ней присутствовал злой юмор.

— Или к вратам в затонувшем Мелэе, где его доспех отмоется, — произнёс Келмайн.

— Не думаю, что наша последняя разведгруппа возвратилась после проверки пути, который ведёт к сердцу Огненной горы. Немного лавы может отлично согреть нашего большого приятеля.

— Или на Ультуан, поучить эльфов, что случается с теми, кто противостоит чемпионам Кровавого бога, — прибавил Ллойгор, почти в точности воспроизведя гулкий голос чемпиона Хаоса.

Келмайн рассмеялся, и звуки его веселья оказались настолько жуткими, что оглянувшиеся на него зверолюды вздрогнули.

— Шевелитесь, — проревел Грум.

Келмайн пожал плечами и экспансивно взмахнул рукой.

— Вижу, у тебя иной план, брат, — заметил Ллойгор с выражением злобного веселья на лице.

— Ты как всегда отлично меня понимаешь. Существует множество способов прикончить гнома.

Он поднял магический шар, который забрал в развалинах древней Ламии. В его руках шар был холоден, как камень. Драгоценный камень в центре безупречного шара переливался магической энергией. Маг пробормотал заклинание, шар взмыл в воздух, спикировал к воину Хаоса и принялся описывать вокруг него круги. Закрыв глаза, Келмайн сосредоточился на связи с шаром. Его точка обзора сместилась к драгоценному камню. Тот стал глазом Келмайна, и он мог через него видеть.

— Он приведёт тебя к тому проклятому гному, — заявил Келмайн, голос которого благодаря заклинанию доносился из Глаза. — И позволит нам наблюдать твою великую победу! Иди и убей Готрека Гурниссона.

Немного устав от вызванной ритуалом нагрузки, Келмайн зевнул. То же сделал и его брат. Небольшое, но важное предчувствие триумфа наполнило Келмайна, когда он готовился переместить своё сознание в Глаз. Так или иначе, Готрек Гурниссон уже почти покойник. Как и его спутники.

Грум и его воины уже выходили из зала на снег.

— Думаешь, Грум способен одолеть Готрека Гурниссона?

— Он силён и у него многочисленное войско, но даже если он не справится, это послужит нашим целям. Если они не сумеют одолеть Истребителя, то приманят его сюда: а в Путях Древних есть твари, способные уничтожить даже его.

(обратно)

Глава третья

Когда он вошёл в конюшню, слуги глядели на него с благоговением. Теклис был в боевом облачении, с боевой короной Сафери на голове и посохом Лилеат. Не обращая внимания на их взгляды, он осмотрел грифона. То был величественный зверь, крылатый орлоголовый лев, достаточно крупный, чтобы эльф мог ездить на нём верхом. Открыв пасть, грифон издал пронзительный крик, от которого куртизанки нервно взвизгнули, а затем захихикали. То был боевой клич, который на протяжении веков приводил в ужас врагов эльфов. Теперь, когда большинство огромных драконов впало в спячку, подобные волшебные существа стали излюбленными летающими скакунами эльфов. Они, разумеется, встречались нечасто. Этот экземпляр, чемпион гонок, королю людей обошёлся бы в целое состояние. Знаменитый грифоновод Раганор лично вырастила его из яйца, которое забрала с высоких круч Выводковой горы.

Временами Теклис испытывал желание обучиться мастерскому управлению грифоном, но так и не удосужился. Этому навыку могли научиться лишь наиболее сильные эльфы, и искусство сие следовало изучать смолоду. В юности Теклис был слишком уж хилым. Он бы никогда не сумел передвигаться на одном из этих величественных созданий, не укротив сначала его ярость с помощью магии, что в корне губило весь смысл затеи. Ему бы пришлось использовать заклинание подавления, чтобы сделать существо достаточно послушным для поездки на нём верхом.

Он ощутил приступ головокружения. Они становятся всё хуже. Он медленно сосчитал до двадцати, и не удивился, когда задрожала земля и здание зашаталось. Его сверхъестественная чувствительность к колебаниям уровня окружающей магической энергии, являющаяся побочным эффектом заклинаний, которыми он пользовался для придания себе здоровья и сил, предупредила его о землетрясении. Он понял, что нужно приниматься за дело, ибо у его страны и народа остаётся всё меньше времени, а если связывающие чары разрушатся, то, вероятнее всего, не уцелеть и ему.

Он сделал глубокий вдох. В воздухе конюшни преобладали запахи звериных тел, перьев и навоза. Его пожилые слуги закрепили на спине животного большое седло, всё время стараясь держаться подальше от его могучих когтей и огромного ятаганообразного клюва. Проверив подпругу и уздечку, они поглядели на Теклиса. Тот пожал плечами и напряг свою волю, бормоча слова заклинания. Почувствовав обволакивающий и согревающий поток энергии, Теклис направил его завитки к огромному зверю, чтобы успокоить яростное сердце и умиротворить разгорячённый мозг. Когда заклинание подействовало, веки существа опустились, а горделивая осанка поникла. Теперь зверь почему — то выглядел не таким крупным и куда менее величественным.

Пробормотав слова извинения, Теклис, прихрамывая, подошёл, устало забрался в седло и пристегнулся. Не для него бравада некоторых молодых эльфов, которые ездят на скакунах без седла и упряжи, исполняя трюки на их спинах. Теклис удостоверился, что все крепления в порядке, чувствуя себя при этом немного смущённо. Маг, разумеется, знал заклинания левитации, но если он на мгновение отвлечётся или будет оглушён, или дуновение ветров магии попросту будет недостаточно сильным, то падение может оказаться ничуть не менее гибельным.

Брат подошёл, чтобы поглядеть на него, не обращая внимания на здоровенный клюв и огромные когти со спокойствием, которому Теклис завидовал. Подле зверей даже наиболее смелые обычно выказывали признаки нервозности, но не Тирион. Он выглядел столь же непринуждённым и расслабленным, как если бы сидел за обеденным столом, и сие не было показной бравадой.

— Ты уверен, что не хочешь, чтобы я составил тебе компанию? — спросил Тирион.

— Твой долг находиться здесь, брат, с твоим флотом, а эту задачу лучше выполнить лишь при помощи волшебства.

— Я склоняюсь перед твоими всеобъемлющими знаниями, но мой личный опыт показывает, что отточенный клинок может пригодиться в самых неожиданных случаях.

Теклис левой рукой похлопал по висящему на боку клинку.

— У меня есть отточенный клинок, и пользоваться им научил меня мастер, — произнёс он.

Тирион ухмыльнулся и пожал плечами.

— Надеюсь, ты хорошо усвоил мои уроки, братишка.

Любовь и снисходительность в его голосе крайне возмутили Теклиса, но тот скрыл это посредством кислой улыбки.

— Живи тысячу лет, брат.

— И ты, Теклис из Белой башни.

Со своей обычной безупречной слаженностью Тирион отступил с пути грифона и исполнил превосходный придворный поклон.

Теклис помахал женщинам и слугам, натянул поводья и ждал. Под ним напряглись мышцы ног грифона, готовящегося к прыжку. Когда существо прыгнуло вперёд и поднялось в воздух через проём в балконе, он ощутил в животе резкий спазм. На короткий головокружительный миг он увидел под собой весь раскинувшийся город — от дворца — храма Короля — Феникса до огромной статуи Аэнариона, котораяприветствовала в гавани возвращающихся мореходов — весь залитый золотым солнечным светом.

Желудок взбрыкнул снова, когда грифон спикировал к земле. Удерживающие ремни безопасности, которые лишь недавно казались довольно неплохой идеей, теперь превратились в смертельную ловушку. За время, необходимое для освобождения от них и сотворения заклинания левитации, маг вместе со своим скакуном разобьются о твёрдый мрамор, находящийся внизу. Теклис подавил неудержимое желание закрыть глаза и смотрел, как приближаются пурпурные черепичные крыши вилл неродовитых аристократов.

А затем грифон щелчком расправил свои громадные крылья. С громовым звуком они взрезали воздух. На мгновение захватывающее дух падение прекратилось, и существо, казалось, парило в воздухе, уравновешивая силу гравитации силой собственного восходящего движения. На секунду Теклис ощутил себя невесомым — ужасающее и одновременно возбуждающее чувство, — а затем грифон сильнее заработал крыльями, и его огромная магическая сила возобладала над земным притяжением.

Под собой Теклис ощущал, как раздувается и сокращается грудь животного, словно то дышит в унисон с взмахами крыльев. Он мог ощущать биение сердца грифона, гонящего кровь к мышцам и наполняющего их энергией, словно некий мощный двигатель. Грифон издал пронзительный крик очевидного торжества, и Теклис в точности понимал, что тот чувствует. Глядя вниз на распростершийся город, похожий на модель в игровой комнате какого — нибудь эльфа — подростка, маг ликовал. «Возможно, подобное чувство испытывают боги, — подумал он, — когда они глядят с небес на занятия своих смертных созданий».

Он видел людей на улице: тиранокцев на своих колесницах, гордых повелителей драконов на лошадях, учёных — невольников из далёкого Катая, купцов из многих земель человечества, — и все он смотрели вверх, на него. Узнали ли они его, главного чародея этой страны, направляющегося по своим делам? В действительности, сие не важно. Они глядели вверх с удивлением и благоговением при виде пролетающего над головами эльфийского владыки, приветственно кричали и взмахивали руками. Он махал в ответ, позволив скакуну нестись над крышами в сторону гавани, к тысячам возвышающихся мачт, отмечавших расположение кораблей.

Он пролетал над разваливающимися особняками, над пустыми домами, отмечая полупустые улицы, построенные в расчёте на население, десятикратно превышающее нынешнее его количество, и чувство триумфа оставило его. Осознание того, что его народ — вымирающая раса, как всегда обрушилось на него с силой удара молота. И никакая пышность и церемониалы не способны это скрыть. Бесконечные парады и ритуалы не способные это утаить. Выдающийся гений, который окаймил каждую улицу могучими статуями и высокими колоннами, понемногу исчезает из этого мира. Рабы и иноземцы населяют многие здания вокруг гавани, наполняя их гудением жизни, которая подражает древней славе Лотерна. Но это не эльфийская жизнь. Это жизнь иноземцев, тех людей, что лишь недавно пришли на этот континент — остров и никогда не выходили за пределы квартала иностранцев этого единственного города.

Как часто случалось, в его мыслях оформилось видение неизбежной гибели всего, чем он дорожил. Он понимал, что однажды на этих улицах, в этом городе и на всём континенте не останется эльфов. Его народ сгинет, не оставив даже призраков, и в руинах того, что некогда служило ему домом, будут эхом разноситься лишь шаги тех чужаков.

Он попытался отогнать образ, но не смог. Подобно всем эльфам, он был склонен к меланхолии, но, в отличие от соплеменников, не получал в ней удовольствия. Он презирал её, считая слабостью, но сейчас, покидая этот древний славный город, как может оказаться, навсегда, не мог не поддаться порыву. Он уже мог разглядеть, что корабли людей в гавани едва не превосходят численностью эльфийские.

Да, там находится множество могучих «орлов», «соколов» и «кровавых ястребов», вытянутые и узкие корпуса которых созданы для пронзания волн подобно копью. Движимые магическими ветрами, они являются самыми быстрыми и маневренными судами на море, но даже в своём родном городе, в величайшем из всех эльфийских портов, они окружены судами иных рас. Здесь присутствуют могучие галеоны из Бретоннии и Мариенбурга. За ними можно увидеть дау из Арабии, паруса которых похожи на дельфинов или акул, и ринки из далёкого Катая, ют и треугольные паруса которых созданы для дальних морских переходов. Все они прибыли сюда для торговли, для приобретения магических предметов, сильнодействующих снадобий и лекарств, которыми славятся эльфы, а взамен привезли шелка, экзотическую древесину, парфюм, пряности и рабов, обученных доставлять удовольствие — всё необходимое, чтобы создать комфорт для его народа, существование которого клонится к закату.

Резкий солёный запах моря ударил ему в нос. Теклис заметил человека, который через подзорную трубу уставился на него с «вороньего гнезда» одного из кораблей. Маг подавил недоброе, похожее на кошачье, побуждение направить грифона пролететь поближе к голове человека, чтобы его напугать, и, натянув поводья, повернул своего скакуна к северу и вверх, в направлении облаков и отдалённых гор, окутанных мощной аурой древних и могучих заклятий. Теклис осознал, что на мгновение едва не поддался искушению старого бессердечия своей расы, которая к жизням представителей прочих низших рас относилась, почти как к игрушкам, и ощутил приступ тошноты и ненависти к самому себе, которая делала его столь непохожим на остальных представителей его народа.

Случались моменты, когда ему казалось, что эльфы с их высокомерием заслуживают того, чтобы на их место пришли более молодые расы. Те, по крайней мере, пытаются что — то строить, обучаться, воссоздавать вещи, и во многих случаях им это удаётся. А его народ живёт прошлым, мечтами о давно ушедшей славе. Они все считают, что уже знают всё достойное изучения, что эльфийские мастера усовершенствовали все заклинания до высочайшего уровня. Теклис долго и упорно изучал тайны магии и знал, насколько глубоко его народ заблуждается. В юности он мечтал открыть новые заклинания и воссоздать позабытые виды искусств, что он и сделал, однако в последние годы даже к этому Теклис утратил интерес, а о некоторых вещах он желал бы не знать вовсе.

Он думал о письме с объяснением происходящего, которое оставил брату для передачи Королю — Фениксу. Думал о сообщениях, уже отправленных чародейским способом мастерам Белой башни. Он сделал, что мог, чтобы предупредить тех, кого поклялся защищать, и теперь ему предстоит выполнить свой долг или погибнуть. Учитывая значительность стоящей перед ним задачи, последнее вовсе не кажется маловероятным.

Он натянул поводья послушного грифона и по дуге направил его к дальним горам.

Внизу под собой он видел резные вершины Кариллиона. Древняя магия преобразовала их в гигантские статуи, в свидетельство мощи эльфов. Теклис содрогнулся при мысли о том, сколько магической энергии, сколько лет труда чародеев было потрачено на придание этим камням облика огромных зверей. По краям долины возвышались два могучих пегаса, каждый высотой с сотню эльфов. Под их крыльями клубились облака. Поза обоих показывала, что они то ли взлетают, то ли наносят удары массивными копытами. Выглядело сие так, словно в любой миг они могли ожить и раздавить Теклиса, словно мелкое и презренное насекомое.

Но здесь они находились не просто для красоты. Магическое зрение открыло Теклису, что статуи окутаны чарами фантастической сложности, сетью чистой магической энергии, которая пульсировала и потрескивала от напряжения. Они были частью огромной паутины заклинаний, покрывающей континент Ультуан и поддерживающей его стабильность. Без этой сети, откачивающей энергию и преобразующей ту для иного применения, вся страна может утратить стабильность и снова затонуть под волнами, либо будет разорвана на части колоссальной вулканической активностью.

Эти огромные статуи были далеко не самой выдающейся работой его народа. В северных землях целым горам был придан облик ещё более фантастических и гротескных существ.

«Есть у нас безумная отличительная черта, — подумал Теклис, — которая ярче пылает в сердцах наших тёмных собратьев из Наггарота, но скрывается в сердце каждого эльфа. Гордыня, безумие и извращённый талант к искусству проглядывает в тех статуях, равно как и в каждом городе эльфов. Возможно, гномы правы на наш счёт. Возможно, мы в самом деле прокляты». Он отбросил эти мысли и сосредоточился на предстоящей задаче.

Теклис кружил на грифоне над долиной, высматривая предмет, который, как он знал, скрывается где — то в тени тех огромных крыльев. Сейчас перед магическим зрением эльфа тот пылал даже ярче, чем линии магических полей. Это было в новинку. Он таким не был в прошлый раз, когда Теклис был здесь. Что — то здесь оказывает воздействие на работу древних.

Маг опустил грифона ближе. Здесь возвышался стоячий камень огромного размера, для охраны которого и были предназначены пегасы. Он был цельным, изъеденным тысячелетиями погодных воздействий, но всё же стоял по — прежнему.

В тени камня, на склоне холма располагался входной проход. Он вёл в вестибюль, который тысячелетиями был запечатан, и на то была причина. За ним располагалось творение, способное бросить вызов всей мощи и мудрости эльфов, артефакт народа, который покинул эти земли ещё в те времена, когда предки эльфов пребывали в варварстве. Это было то проклятое место, упомянутое Тасирионом в его книге, одно из нескольких, расположенных на древнем Ультуане.

Теклис потянул за верхний ремень упряжи, подавая грифону сигнал приземлиться. Он не заметил ничего угрожающего, но был настороже. В этих землях встречается множество необычных чудищ, и даже в такой близости к Лотерну иногда появляются боевые отряды тёмных эльфов. Стоило ли предпринимать все предосторожности против магической атаки, чтобы оказаться сражённым какой — нибудь отравленной стрелой?

Пока зверь спускался, На Теклиса снова накатила волна слабости, и земля затряслась. Камень зашатался. Могучие крылатые кони задрожали, словно в страхе. Вдали вулканические горы выпустили в небеса необычные многоцветные клубы дыма. Теклис выругался. Чем бы это ни было, оно усиливается, либо он находится вблизи эпицентра.

Когти грифона царапнули землю. Теклис ощутил, как сокращаются под ним мышцы зверя, приняв на себя силу удара. Зверь замер, словно в нерешительности, пока под ним колыхалась земля. Мгновение спустя всё снова пришло в норму. Теклис выбрался из седла, борясь с иллюзией, что земля снова начнёт трястись, и он каким — то образом погрузится в неё, словно в воду. Землетрясение некими разнообразными способами повлияло на органы чувств, заставив мозг засомневаться во многих вещах. Теклис почти удивился, когда земля под ним не прогнулась.

Он подошёл ближе к входу, осматривая его. Каменная арка с каменными вратами преграждала путь внутрь. На вратах был вырезан древний указ, запрещающий любому эльфу следовать дальше. Теклис понимал, что, открывая врата, он нарушает закон, принятый ещё во времена их сооружения. Это было преступление, караемое смертью.

То была одна из причин, почему он не захотел взять с собой брата.

Для большинства эльфов всё это вряд ли имело значение. Очень немногим были известны заклинания, открывающие эти запретные помещения: Вечной королеве, нескольким мастерам из Белой башни и самому Теклису. Тасирион прочёл эти заклинания и воспользовался ими столетия назад, что привело к его вечному забвению. Его участь стала предупреждением для прочих, кто мог бы потревожить то, что находится здесь. Задумавшись об этом на мгновение, Теклис произнёс заклинание. Наложенные его предками защитные чары были сняты, и огромная дверь неслышно скользнула внутрь, открывая путь в просторный тёмный вестибюль. На дальней стороне зала находился арочный проход, внутри которого Теклис увидел дорогу, что вела во тьму. Огромная арка высотой во много раз превосходила рост мага. Её покрывали резные руны и выгравированные жабоподобные головы древней расы. Внутри он мог видеть мощный магический поток. Он излучал ощущение зла, которое было почти осязаемым. Теклис вздрогнул и, вступая из тёплого солнечного света в холодные тени, пробормотал защищающее от Хаоса заклинание. Дверь позади него плавно закрылась. Он продолжил спуск, пройдя под ещё несколькими арками. Стены были сложены из массивных блоков обработанного камня, покрытого необычными рунами, состоящими из прямых линий. Внутри них он тоже ощущал зло.

«Нет, — мысленно поправил себя Теклис, — зло не в самих камнях, а в веществе, что просачивается сквозь них. Тут присутствует чёрная магия в чистом виде, основополагающее вещество Хаоса, излучение, способное искажать мысли и тела разнообразными способами. Встроенные в арку заклинания призваны его сдерживать, но теперь Теклису было заметно, что древние чары истончаются и приходят в негодность, и вследствие их ослабления зловредная энергия просачивается внутрь.

По этой причине на место сие были наложены защитные заклинания, и народу эльфов был запрещён вход. Со временем вся окружающая местность будет заражена и загажена, став раковой опухолью в сердце Ультуана, пятном тьмы, что начнёт медленно расползаться по стране. Однако сейчас у Теклиса иные заботы. Если он не решит таинственную проблему, вызывающую землетрясения, то никому, за исключением некоторых глубоководных рыб, не придётся беспокоиться по поводу заражения чего — либо, ибо его родная земля скроется под очищающими волнами. Он должен разыскать Прорицательницу правдосказов и выяснить, что необходимо предпринять.

Вытянув руку, он коснулся поверхности одного из камней. Камень не был гладким — на нём были выгравированы необычные угловатые руны, иероглифические символы, похожие на те, которые эльфийские исследователи привезли с затерянного континента Люстрии, из душных, окружённых джунглями городов народа рептилоидов. Под ними он ощущал магическое течение — стремительные, мощные и глубокие потоки. Из почерпнутых в книгах знаний он знал, что такого, предположительно, быть не должно. Полагалось, что пути запечатаны и бездействуют. Сквозь них не должно было проходить такое количество энергии. Теперь Теклис понял, что его подозрения верны. Источником нестабильности, угрожающей Ультуану, является это место и ему подобные. Их активность выкачивает энергию из сторожевых обелисков, нарушая шаткое равновесие заклинаний, оберегающих страну. Они забирают из системы огромные объёмы магической энергии, и если это не прекратить, всего лишь вопрос времени, когда произойдёт катастрофа.

«Кто же сумел такое проделать», — гадал Теклис. Всегда сохранялась возможность, что всё произошедшее результат колоссального события мирового масштаба, или древние чары просто перестали действовать. В системе столь сложной, древней и хрупкой подобного невозможно исключить. Однако инстинкты Теклиса подсказывали ему, что причина не в этом. Он не доверял ничему, в чём была замешана тёмная сила Хаоса. В мире происходит слишком много иных событий, чтобы он мог успокоить себя мыслью, что всё это является совпадением.

В Старом Свете армии тьмы пронеслись по землям, подобно багровой волне, оставляя за собой окровавленные развалины. Моря стали опасны, потому как из глубин поднялись чудовища, и чёрные корабли Хаоса уничтожали всех повстречавшихся на пути. На севере зашевелился древний враг. Война приближалась к Ультуану и уже пришла в остальной мир. В подобные времена глупо верить в совпадения.

Он подошёл к последней, наиболее отдалённой арке, глубоко уходящей в землю, изучая руны и основополагающую структуру направляемой ими магии. Теклис сотворил заклинание проницательности, которое обнажило перед ним весь сложный узор. «Прямо дух захватывает от гениальности выполненной работы», — подумал он, разглядывая магические линии. Это выглядело так, словно миллионы пауков на протяжении тысячи лет сплетали паутину почти невообразимой сложности. За все столетия исследований он не встречал работы, настолько ослепившей его своим великолепием.

Ему не нужно было понимать, каким образом сие создавалось, не более чем потребителю повышающего потенцию зелья необходимо понимать алхимический процесс, с помощью которого то изготовлено. Теклису нужно лишь понять, для чего эта вещь предназначена, что казалось вполне очевидным.

Некоторые из заклинаний были защитными чарами, предназначенными для блокирования прохода через них. Теперь они по большей части износились и развеялись, более не обладая достаточной мощью, чтобы служить целям своего создателя. Сейчас Теклиса интересовало, от чего они защищали. Чары защищали проход, открывающийся куда — то ещё. Эльфийские чародеи издавна знали о существовании подобных вещей, но предки закрыли их по каким — то собственным необъяснимым причинам, и эльфы древности решили, что лучше оставить всё, как есть. В более поздние времена их можно было открыть лишь некоторое количество раз, когда расположение звёзд было правильным, и временно проявлялись изъяны в старых заклинаниях. «Так было до сих пор, — поправил себя Теклис. — Теперь кто — то или что — то явно обнаружило способ открыть их снова».

Скрестив ноги, он сидел в центре зала. Он размышлял о древней сети заклинаний, созданной его предками для поддержания стабильности континента — острова. Обычно предполагалось, что она была творением эльфов, уникальным произведением эльфийской гениальности. Возможно ли, что те маги древности просто сделали надстройку над изделием Древних, черпая его энергию для собственных нужд? Теперь же, когда некто вновь задействовал эти артефакты Древних, те будут забирать энергию из магической защиты Ультуана. «Да, — подумал маг, — почти наверняка причина в этом. Это путь к катастрофе».

Теперь остаётся лишь одно: он должен отыскать источник происходящего и дать делу обратный ход. Он должен найти способ пройти сквозь врата и снова их закрыть. Теклис закрыл глаза и принялся медитировать. Он понимал, что времени остаётся всё меньше.

(обратно)

Глава четвёртая

— Хотел бы я, чтобы эта погода унялась, — заявил Феликс, плотнее запахиваясь в свой выцветший красный зюденландский плащ из шерсти и склоняясь ближе к маленькому потрескивающему костру. Тот едва освещал пещеру целиком. Феликс был рад и этому. Еще несколько минут в снежном буране его бы доконали.

— Это зима, и это Сильвания, человечий отпрыск. Ты ожидал чего — то иного? Предположительно, она столь же холодна, как эльфийское сердце.

Феликс поглядел на Истребителя. Если могучий гном и испытывал какой — либо дискомфорт от жалящей стужи, то никак сие не показывал. Снег набился в его огромный хохол ярко оранжевых волос и покрывал татуировки на бритом черепе, но на гноме по — прежнему был лишь плотный кожаный жилет, штаны и сапоги. У руки лежал его здоровенный, покрытый рунами топор. Гном отодвинулся чуть дальше от костра, словно подчёркивая свою выносливость. Бывали времена, когда Феликс ненавидел странствия с гномами. Он поглядел на Макса, желая увидеть, как волшебник отнесётся к этой демонстрации внешней суровости, но тот погрузился в собственные думы, уставившись в огонь, словно мог разглядеть в нём некие таинственные узоры.

Маг оставался таким с тех пор, как они в замке узнали о судьбе Ульрики. Макс отозвался лишь на просьбу Феликса разжечь костёр с помощью магии, когда даже попытки гномов с кремнем и трутом не увенчались успехом. Волшебник выглядел человеком, оказавшимся во власти чрезвычайно злой галлюцинации. Феликс мог это понять. Всего лишь мысль об Ульрике и случившемся с ней пронзала его собственное сердце остриём противоречивых эмоций. Что бы там раньше их не связывало, теперь всё кончено, чему виной её обращение в нежить. Феликс пытался отбросить эти мысли. Ему не хотелось думать о подобных вещах здесь, в дремучих лесах этой древней, населённой призраками страны.

— Снорри надеялся, что в этой пещере окажется медведь, — заметил Снорри.

У него был разочарованный вид. Почти комическое выражение огорчения промелькнуло на его широком глуповатом лице. Подняв массивную лапищу, он ударил по раскрашенным гвоздям, что были вбиты в его череп. Ширина плеч Снорри была почти равна его росту, и он представлял собой сплошные мышцы, как и Готрек, однако, по мнению Феликса, в случае Снорри к мышцам относилось и пространство между ушами.

— Почему, — поинтересовался Феликс. — Ты хотел снять с него шкуру и носить её в качестве плаща?

— Какой прок Снорри в плаще, юный Феликс? В сравнении с зимой в горах Края Мира, эта напоминает летний пикник.

«Если я ещё раз услышу это высказывание про летний пикник, я вколочу в его голову ещё несколько гвоздей», — кисло подумал Феликс. Вот уже несколько дней, как он с растущей враждебностью выслушивал радостные гномьи комментарии об ухудшающейся погоде.

— Думаешь, это холод, человечий отпрыск? — спросил Готрек. — Оказался бы ты на Высоких перевалах в Суровую зиму. Вот где был холод!

— Уверен, что ты расскажешь мне об этом, — произнёс Феликс.

— Снорри помнит то время, — сказал Снорри. — Снорри был в боевом отряде Гурни Гриммсона, преследующем орков. Было так холодно, что однажды ночью у Форгаста Щербатого все пальцы почернели и отвалились прямо в суп, который он помешивал. Суп тоже был неплох, — он рассмеялся, словно от тёплых воспоминаний. — Так холодно, что его борода замёрзла целиком и разбилась на куски, словно сосулька.

— Ты это выдумал, — заявил Феликс.

— Нет, Снорри не выдумщик.

«Что правда, то правда, — подумал Феликс. — Снорри не хватит воображения, чтобы что — либо выдумать».

— Той бородой он очень гордился, а когда возвратился домой, жена его не узнала. Ему было так стыдно, что он обрил голову. В итоге его сожрал тролль. Так он задушил его, застряв в глотке. Вот это был истребитель! — одобрительно заявил Снорри.

Готрек кивнул. Феликс не был удивлён. Истребители живут лишь с целью для искупления грехов или совершённых преступлений погибнуть в бою с самыми опасными и здоровенными чудовищами. Феликс не был уверен, что удушение тролля насмерть в процессе твоего пожирания можно считать героической смертью, но сейчас не стал об этом упоминать.

— Хотел бы я, чтобы в этой пещере оказался медведь, — мечтательно произнёс Снорри. — Здоровенный. Или пара. Медведи хороши на вкус.

— Тебе виднее, — заметил Феликс.

— Лучше, чем белки, или кролики, или зайцы, — сказал Снорри. — Хотел бы я, чтобы в этой пещере оказался медведь.

— Некоторые говорят, что местные пещеры населены призраками, — произнёс Макс.

Впервые за долгое время он принял участие в разговоре и сделал это так, как соответствовало его мрачному настроению.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Феликс.

— В „Легендах Сильвании“ Нойманн упоминал, что пещеры вокруг Дракенхофа считаются населёнными призраками. Местные их сторонятся. Некоторые утверждают, что своими корнями пещеры уходят прямиком в ад.

— Возможно, тебе следовало сообщить об этом раньше, до того как Снорри и Готрек привели нас в эти пещеры, — заметил Феликс.

— Это всего лишь рассказ, Феликс. И разве бы это действительно тебя остановило, учитывая альтернативу замёрзнуть насмерть?

Феликс полагал, что нет, но всё равно чувствовал раздражение.

— Как думаешь, Макс, есть ли какая — либо правда в тех рассказах?

— Некоторые рассказы содержат намёки на истину, Феликс.

— Есть ли что — нибудь ещё, о чём ты забыл нам сообщить?

— Говорят, что те, кто забирается глубоко в пещеры, пропадают, и более их никто и никогда не видит.

— Может, там были медведи, — сказал Снорри. — Медведи могли их сожрать.

Он с надеждой посмотрел на вглубь пещеры, словно ожидая, что та продолжается ещё глубже. Феликс был рад, что уже проверил это раньше. Пещера уходила вглубь холма ещё всего лишь на несколько шагов.

— И там попадается множество изменённых тварей, которые иногда используют их в качестве укрытия.

— Используют медведей? — сконфуженно переспросил Снорри.

— Пещеры, — ответил Макс.

Феликс заметил, что Готрек перестал слушать и поверх его плеча уставился глазами в ночь. Его пальцы сомкнулись на топоре. Макс выпрямился и тоже вглядывался в темноту.

— Что случилось? — спросил Феликс, уже опасаясь худшего.

— Снаружи что — то есть, — сказал Готрек. — Я чую зверей. В ветре ощущается порча Хаоса.

Снорри тут же радостно воскликнул:

— Пошли, разберёмся с ними.

— Да, — едко заметил Феликс. — Давай не станем беспокоиться о таких незначительных вещах, как их количество и то, что они могут нас поджидать.

— Конечно, нет, — подтвердил Снорри. — Зачем Снорри этим заниматься?

— Там действует магия, — произнёс Макс мрачным голосом. — Тёмная магия. Этой ночью сильно дуновение ветров Хаоса.

Феликс застонал. «Ну почему, почему как раз в тот момент, когда я полагаю, что ситуация хуже некуда, всё становится ещё хуже? Сидеть в промёрзшей пещере у потрескивающего костра в компании двух ищущих гибели гномов и угрюмого волшебника, в то время пока снаружи свирепствует вьюга — это уже достаточно скверно. А теперь, похоже, к этому ещё готовы примешаться войска Хаоса и тёмная магия. Почему боги так меня ненавидят?» — гадал Феликс.

— И кое — что ещё, — сказал Макс. Его худое лицо выглядело напряжённым, а в глазах появился лихорадочный блеск.

— Больше меня ничем не удивишь, — усмехнулся Феликс. — Но ты, в любом случае, говори.

— Я не знаю, что это. Задействована сила, подобной которой я ранее не встречал. Используется необычная магия. Я почувствовал это час назад.

— Как любезно, что об этом ты тоже упомянул, — произнёс Феликс.

Оба гнома пристально уставились на них.

— Не было смысла беспокоить тебя в момент отдыха, пока у меня не появилось отчётливое понимание, что это такое. Оно может не иметь к нам никакого отношения.

— По всей видимости, имеет.

— Да. По какой ещё причине сюда приближаются зверолюды? Как они смогли отыскать нас в такую ночь, как эта?

— Говоришь, они пришли за нами? — переспросил Феликс, вынимая меч.

— Они уже здесь, человечий отпрыск, — заметил Готрек.

Феликс вгляделся в метель за Истребителем. Он увидел массивные фигуры, лишь смутно напоминавшие людей, и могучих воинов в чёрных доспехах, внешний вид которых был ему слишком хорошо знаком.

— Они всю дорогу следовали за нами от Праага? — поинтересовался Феликс, скривив губы.

— Если так, то они проделали долгий путь, чтобы умереть, человечий отпрыск.

— Снорри думает, что Снорри следует пойти первым, — заявил Снорри и перешёл от слов к делу, бросившись в атаку, размахивая топором в одной руке и молотом в другой. Взметая снег сапогами, он за мгновения оказался среди зверолюдов, пробившись сквозь них, словно разряд молнии. Выражение радости на его простом и грубом лице напомнило Феликсу играющих в снежки детей.

За ним последовал Готрек, двигаясь через снег так, словно того и вовсе не было, и глубокие сугробы мешали ему не больше, чем зверолюдам или воинам Хаоса. Феликс услышал, как находящийся за его спиной Макс начал произносить заклинание. Он знал, что лучше не оглядываться. Потеря концентрации в бою часто бывает гибельной, и он не отводил глаз от своих противников.

Здесь находилось по меньшей мере два десятка зверолюдов. Как всегда, они выглядели неудачной пародией на человека, с козлиными, волчьими или бычьими головами. В своих мутировавших руках и лапах они сжимали разнообразное, грубо сработанное оружие. На их щитах помещался символ Хаоса — восемь стрел, в виде лучей исходящих из огромного глаза, напоминающего кошачий. Предводительствовал ими исполинский воин Хаоса, вероятно, самый крупный из всех, что встречались Феликсу ранее. Он был огромен, словно огр, вероятно, некогда он был одним из них. Ростом он в полтора раза превосходил Феликса, а тот был высоким человеком. Феликс предположил, что вес воина Хаоса четырёхкратно превышает его собственный, и это не считая исписанного рунами доспеха, который закрывал массивное тело.

Делать было нечего. Феликс и так долго медлил, не вступая в схватку. Или нужно сражаться, или его зарубят. И хотя несколько минут назад он мог бы подумать, что смерть предпочтительнее скучных гномьих разговоров, теперь, когда жизнь его подвергалась опасности, даже банальности Снорри казались ему не лишёнными очарования.

Завывая, словно сумасшедший, Феликс атаковал ближайшего зверолюда, со всей силы замахиваясь своим клинком с эфесом в виде дракона. Зверолюд поднял копьё для отражения удара. Острый клинок отколол куски от древка. Феликс ударил ногой, угодив зверолюду между ног. Тварь взвыла от боли и согнулась. Следующий удар Феликса срубил её голову с плеч.

Не дожидаясь, пока к нему подойдёт другой зверолюд, он прыгнул вперёд, что оказалось затруднительным из — за снега и неустойчивости опоры для ног. Драться он обучался в оружейных альтдорфских мастеров меча, на полах из твёрдой древесины и камня. «Странно, что мои учителя фехтования вообще не озаботились рассказать мне, что большинство сражений происходит не в столь идеальных обстоятельствах», — с горечью подумал Феликс.

Он было пожелал иметь при себе пистолет, но затем осознал, что при такой сырости и влажности ему потребовалась бы удача, чтобы тот сработал. Он скрестил клинки с массивным зверолюдом, который был короче его на голову, но раза в два шире. Одна из рук существа оканчивалась клубком сочащихся слизью щупалец. Когда эта рука метнулась к лицу Феликса, он заметил в центре ладони пиявкообразный рот. От подобного зрелища он некогда застыл бы в ужасе, но за последние несколько лет уже привык к подобному. За время странствий с Готреком ему доводилось видеть гораздо худшие вещи.

Щупальца ударили по его лицу, и Феликс почувствовал какое — то жжение. «Слизь едкая, — подумал он, — или, что хуже, ядовитая». От страха и отвращения он ударил изо всей силы. Удар его клинка пришёлся твари по запястью, отрубив её мутировавшую конечность. Следующим ударом Феликс раскроил тварь от грудины до паха.

Над головой с шипением пронеслось что — то яркое. Он понял достаточно, чтобы прикрыть глаза. Последовала сверкающая вспышка золотого света. Ком плавящегося снега обжёг ему лицо. Подняв глаза, Феликс увидел, что огненный шар Макса проделал в снегу воронку, и многие зверолюды стоят, тупо моргая и тряся головами, словно пытаясь очистить взгляд. В центре воронки в луже кипящей воды лежало несколько обгоревших тел.

«Сейчас не время для благородного боя», — решил Феликс, разглядев в свете горящих кустов, что приближается ещё больше зверолюдов. Размахивая мечом, он бросился вперёд, стараясь убить как можно больше ослеплённых зверолюдов. Двигаясь в сторону приближающейся толпы, Снорри и Готрек занимались тем же самым. Оборонялся лишь могучий великан в чёрных доспехах. Над его головой, описывая круги, двигался какой — то необычный предмет. Как предположил Феликс, некий магический драгоценный камень.

На головой пролетело ещё несколько огненных шаров, которые взорвались среди набегающей толпы зверолюдов, обратив одного или двух в пылающие факелы из плавящейся плоти, а прочих отбросив на землю силой столкновения. Понимая, что это безумная затея, но не придумав ничего иного, Феликс прокричал: «За мной, Снорри. Давай — ка разберёмся с ними!»

Безумная затея сработала. Снорри охотно последовал за ним, проигнорировав огромного воина Хаоса, ибо не мог позволить какому — то человеку опередить себя в состязании по убийству зверолюдов. «Пока всё идёт хорошо, — подумал Феликс. — По крайней мере, моя спина прикрыта». Он понимал, что если кто и сумеет позаботиться об огромном воине Хаоса, так это Готрек. Гном пока не проигрывал боёв, и Феликс сомневался, что этот станет исключением.

Добравшись до зверолюдов, Феликс нацелился на раненых и упавших, выбирая лёгкие цели и зарубая тех, кто был ослеплён. Снорри подобной дискриминацией не занимался. Он нападал на ближайших, не важно, были ли те раненными или невредимыми, ослеплёнными или зрячими, а также спасающимися бегством. Убивая, он хохотал и был счастлив, словно ребёнок, получивший новую игрушку. Макс посылал всё больше огненных шаров. Их взрывы на короткое время обращали ночь в день, а снег в пар. Феликс видел, как упал один зверолюд: его лицо представляло скопище волдырей, кожа отваливалась от плоти, а плоть слезала с костей, напоминая переваренный окорок. Потратив мгновение, чтобы сориентироваться, Феликс бросился вперёд, последовав за Снорри в самую гущу боя. Позади раздался мощный звонкий звук, сообщивший о том, что топор Готрека столкнулся с клинком огромного воина Хаоса.

— Теперь готовься к смерти, убийца Арека, — прогудел низкий бас недоступного никому из людей диапазона. — Твой топор достанется мне.

— Размечтался, — отозвался Готрек, резкий голос которого был слышен даже сквозь рёв сражения.

Феликс поднырнул под замах другого зверолюда и прыгнул вперёд, погрузив клинок в брюхо существа, обойдя его защиту. Он направил остриё вверх, под рёбра, целя в сердце, а затем извлёк меч наружу. Хлынула кровь, и тварь упала вперёд: из волчьей пасти стекала кровь, а огромные зубы лязгнули столь близко от горла Феликса, что тот ощутил её мерзкое дыхание. Феликс снова взмахнул мечом, очерчивая им окружность вокруг себя, и обнаружил, что неуправляемым вихрем сражения его вынесло прямо к Готреку и его противнику.

Феликс мрачно констатировал, что воин Хаоса воистину огромен. Со времени сражения у Одинокой башни с телохранителем — мутантом серого провидца Танкуоля, Феликс не видел никого, столь же крупного и в человеческом обличье. А по части боевого мастерства и сравнить было не с кем. Это существо носило светящуюся, исписанную рунами броню воина Хаоса, на чёрной металлической поверхности которой были выгравированы необычные знаки и головы демонов. В его правой руке находился здоровенный щит, отлитый в форме скалящегося лица Кровожадного, одного из величайших демонов. В левой руке он держал булаву из какого — то необычного металла, у которой было навершие в форме черепа какого — то другого крупного демона. Возможно, это и был череп, вычерненный и позолоченный. Он излучал странную мощь. Пустые глазницы сияли адским огнём, что выглядело так, словно демон был живым. Когда воин Хаоса поднял булаву, та издала истошный вопль, столь громкий, что он мог бы пробудить и мертвеца.

— Я Грум из Ночного Клыка, и быстрой смерти от меня не жди, — проревел воин Хаоса. — Я сломаю тебе колени, раздроблю суставы, а затем брошу твоё искалеченное тело на потеху моим последователям.

— Ты сюда хвастаться пришёл или сражаться? — презрительно усмехнулся Готрек.

— Твоя смерть станет долгой и ужасной, и твои родичи будут стенать и скрежетать зубами, когда узнают об этом.

— У меня нет родичей, — заявил Готрек, и от только что сказанных слов его борода яростно встопорщилась.

Гном нанёс прямой удар топором. Его лезвие с лязгом ударилось о щит. От удара топора лицо демона словно исказила гримаса удивления. Словно кровь или слёзы потёк расплавленный металл.

«Какое странное колдовство», — подумал Феликс, уклоняясь от удара очередного зверолюда, попытавшегося снести ему голову.

Совершив круговое движение, он обрушил рукоять меча на морду зверолюда. Раздался хруст, когда кость и хрящи прогнулись внутрь. Феликс свободным кулаком врезал твари по новоявленному болезненному месту, в награду услышав мучительный вопль. Когда зверолюд отпрянул назад, Феликс мечом отсёк часть его лица, обнажив зубы и белые кости, а затем прекратил муки существа, отрубив ему голову.

Вокруг него взрывались огненные шары, очищая пространство. Феликс остановился, моргая глазами. То ли Макс освоил прицельную точность в использовании своей магии, то ли ему просто нет дела до того, будет ли задет Феликс. То была не самая обнадёживающая мысль.

Феликс огляделся. Главные силы зверолюдов обошли рукопашную стороной и теперь вышли из под обстрела, пытаясь разобраться с Максом до того, как он снова применит магию. Мгновение Феликс и Снорри обменивались взглядами. Истребитель убил всех в пределах досягаемости. Он моргал и тупо глядел на Феликса, словно не понимая, куда внезапно подевались все его враги. Феликс увидел, как Грум обрушил на Готрека свою воющую булаву. Удар оказался невероятно быстр и должен был превратить гнома в месиво, но Истребителя там уже не оказалось. Переместив вес с ноги на ногу, тот сместился с линии удара.

По выражению лица Готрека Феликс понял, что тот отчаянно пытается сосредоточиться на бое. Это ничуть не удивляло, потому как неестественные вопли демонической булавы сбивали с толку даже на расстоянии пятидесяти шагов. Одним лишь богам известно, каково находиться вблизи их источника. Лишь тот, кто столь же часто, как Феликс, видел гнома в бою, мог бы подметить, что Готрек выглядит более медленным, чем обычно, и скорость его движений отличается от привычной, неуловимой глазом стремительности.

Чудовищный воин Хаоса ужасающе рассмеялся, словно понимал, какое воздействие оказывает его оружие, и часто наблюдал подобное ранее. Когда он заговорил, в его голосе слышалась явная уверенность:

— Булаве — черепу Маларака противопоставить нечего. Она сковывает конечности и леденит сердца своих противников. Готовься к встрече со своими предками.

Феликс прикинул расстояние между ним и воином Хаоса, нацеливаясь в точку, которая выглядела слабым местом в наспиннике его доспеха. При этом он сознавал, что находится слишком далеко, чтобы поспеть вовремя. Неужели таки пришёл смертный час Истребителя?

(обратно)

Глава пятая

Когда Феликс метнулся вперёд, он почувствовал необычную вонь, вроде запаха гниющего мяса и свернувшейся крови. Он был уверен, что запах исходил от воина Хаоса, и был столь же тошнотворным, как и ожидалось. По приближении Феликс всё сильнее убеждался в том, насколько огромен Грум — настоящая гора закованной в броню плоти. От воплей его булавы у Феликса болела голова и ныли зубы. У него возникло ощущение, что уши начинают кровоточить. Он даже предположить не мог, как всё это выносит Истребитель.

Сквозь пелену вони Феликс видел, что булава опускается, а Готрек застыл на месте. Верный своему слову, Грум нацелился не в голову Истребителя, а на его руку с топором. Он явно вознамерился захватить Истребителя живьём и пытать. Что не сулило ничего хорошего остальным. Позади себя Феликс едва слышал звуки побоища, которое Снорри учинил среди зверолюдов.

Безумный грохочущий смех Грума был едва различим за демоническими воплями его оружия. Застывшее лицо Готрека выглядело бледным. Булава падала вниз, словно молот какого — то безумного бога войны. В последнюю секунду сверкнул топор Готрека. Покрытое рунами лезвие ударило в демонический череп. На небесном металле засверкали огненные полосы. Голова демона разлетелась на тысячу частей. Вопли тут же прекратились, и вонючая пелена стала рассеиваться.

— Ты мне кости переломаешь, да? — спросил Готрек, словно ведя непринуждённый разговор.

Мелькнул топор, угодив великану прямо под колено. Вычурная броня прогнулась, словно была сделана из жести. Хлынула кровь. Грум начал заваливаться назад, словно подрубленное дерево. Феликс отпрыгнул в сторону, чтобы его не придавило.

— Ты бросишь моё искалеченное тело на забаву своим последователям, да?

Уже на другую ногу великана снова обрушился топор, рассекая доспех и сухожилия, и обездвижил её. Грум начал подниматься вверх на руках. Сверкнул топор, рассекая левую руку у запястья. Следующий удар отсёк правую руку по локоть. Плюнув на лежащую фигуру, Готрек повернулся лицом к зверолюдам. В действиях Истребителя сквозила столь ужасная бессмысленная жестокость, что Феликс оторопел. Практически лишённое конечностей тело воина Хаоса металось на снегу, истекая кровью.

Готрек многозначительно направился к зверолюдам, держа топор наготове. Для них это оказалось последней каплей. Они развернулись и резво бросились наутёк. Пока те убегали, Феликс заметил, что необычный, напоминающий глаз предмет по — прежнему висит в воздухе, почти невидимый во мраке. Он вращался туда — сюда, словно отслеживая их действия.

«Что это за новая напасть?» — гадал Феликс.

Келмайн обернулся, чтобы посоветоваться с колеблющимся изображением брата.

— Чересчур для могучего Грума, — произнёс он. Образ умирающего воина Хаоса всё ещё стоял перед его мысленным взором.

— Это было предсказуемо. Индивидов, подобных Готреку Гурниссону, не одолеть Грумам этого мира. Тот топор несёт в себе увесистый груз предназначения.

— Тогда, может, нам лучше устранить его с игровой доски мира? — с улыбкой спросил Келмайн.

— Приступай к своему плану, — ответил Ллойгор. — Расставляй ловушку.

— Нет! — прокричал Феликс, когда Готрек и Снорри скрылись во мраке. — Погодите, нам нужно составить план!

Он понял, что уже опоздал. Обернувшись, он смотрел на приближающего Макса Шрейбера. Тот был окружён сиянием. Казалось, что снег шипит у его ног, обращаясь в пар. Это было жуткое зрелище, придававшее магу нечеловеческие черты.

— Слишком поздно, Феликс, — произнёс волшебник. — Нам лучше последовать за ними.

— Ты видишь тот странный летающий глаз? — спросил Феликс.

Макс кивнул.

— Магическое приспособление внушительной силы, служащее фокусом некой разновидности наблюдательного заклинания, насколько я предполагаю.

— Ты имеешь в виду, что за нами наблюдает волшебник?

— Ага, и к тому же весьма могущественный. Вероятнее всего, это он спланировал это нападение и навёл на нас хаосопоклонников.

— Замечательно, впридачу к тому чудищу ещё и волшебник Хаоса, — кисло заметил Феликс. — Ты можешь что — нибудь с этим сделать?

— Посмотрим после того, как найдём остальных, — сказал Макс Шрейбер. — Нам лучше пойти, или мы их никогда не догоним.

— Не тревожься, — заявил Феликс. — У гномов короткие ноги. Они не сумеют от нас сбежать.

Через каждую сотню шагов им попадались свидетельства того, что преследуемые по пятам зверолюды были вынуждены отбиваться от гномов. Их неудачу наглядно демонстрировали лежащие в снегутела мутантов. Сейчас начинали падать крупные и плотные хлопья снега, покрывая тела и засыпая следы. Феликс понял, что вскоре там, где некогда были живые дышащие существа, останутся лишь странно выглядящие сугробы. Всё это приводило его в уныние.

Рядом шагал Макс, выглядевший нечувствительным к холоду. Феликс был рад, что маг поблизости. Окружающая того аура давала достаточно тепла, чтобы служить некой защитой от стужи. Возможно, Макс специально сделал так, чтобы ему помочь. Феликс был не в настроении спрашивать. Кроме того, аура давала достаточно света.

— Они пошли туда, — сказал Феликс, указывая на следы Готрека. Отпечатки ног Истребителя были очень узнаваемыми. След был крупнее и шире человеческого, а шаг был короче.

— Меня это не удивляет, — заметил Макс.

— Чувствую, что ты собираешься сказать нечто, что мне не понравится, — произнёс Феликс, вглядываясь во мрак, лежащий за световым кругом, в поисках отблеска в глазах зверолюда. Без истребителей его и Макса могут одолеть. Чтобы вывести из строя волшебника, достаточно лишь одного удачно брошенного копья, и тогда Феликс останется один против чудовищ.

Лицо Макса напряглось.

— В том направлении находится мощный источник магической энергии. Он пылает, словно маяк. Я его ощущаю даже отсюда. Мощь его запредельна, и он испорчен силами Хаоса.

— Почему ты не сообщил нам раньше? Полагаю, не хотел нас беспокоить?

— Нет, Феликс, я не сказал тебе раньше, потому что раньше его здесь не было.

«Что за новый ужас нас теперь ожидает?» — гадал Феликс.

Спереди донёсся шум сражения. Феликсу показалось, что он узнал рёв Готрека и боевой клич Снорри. Он побежал вверх по заснеженному склону и оказался у лесной поляны. Перед ним возвышался большой курган или невысокий холм, выглядящий древним и существенно источенным природными явлениями. В нём была арка, состоящая из двух массивных стоек и каменной перекладины. Весь курган, за исключением арки, был покрыт коркой свежевыпавшего снега. Арка необычно светилась, и когда на неё попадал снег, то хлопья тут же таяли. Феликс предположил, что запах горящих растений в воздухе исходит от подожжённого лишайника.

— Что за дьявольщина тут происходит? — спросил Феликс.

— Магия, — ответил Макс. — И весьма могущественная.

Феликс заметил, что у входа в курган кипит бой. Снорри и Готрек рубили направо и налево, прокладывая себе путь через массу зверолюдов. Арьергард отступающих чудищ сражался отчаянно, и они скрылись внутри. Феликс и Макс направились к входу. Спуск выглядел необычно, подобное Феликс ранее не встречал. Стены представляли собой массивные блоки необработанного камня, покрытого необычными угловатыми рунами. Коридор под углом уходил в темноту, а свод поддерживали другие арки. Где — то вдали во тьме ярко светилась ещё одна арка.

Группа зверолюдов пробежала под сияющей аркой и попросту исчезла. Это было необъяснимо. Только что они были там, а в следующий миг исчезли, оставив за собой лишь зыбь в мерцающем воздухе. Пристально вглядевшись, Феликс заметил, что над местом происшествия висит светящийся глаз, меняющий своё положение с головокружительной скоростью, чтобы занять позицию, с которой открывался лучший вид на сражение.

Феликс решил, что лучше бы ему заняться своей частью общего дела. Он метнулся вперёд, чувствуя странную дрожь, пробегающую по позвоночнику, когда он оказывался под одной из каменных арок. Ему не требовалось быть могущественным чародеем, вроде Макса, чтобы понимать, что тут происходит нечто сверхъестественное.

Кружащийся Снорри прорубал себе путь через трупы зверолюдов, отсекая конечности и круша головы с беззаботной импульсивностью. Когда он оказался вблизи светящейся арки, произошло нечто странное. Массивное щупальце, толщиной с якорный канат корабля, выскользнуло из свечения и обвилось вокруг него. Прежде чем Феликс успел издать предупреждающий крик, щупальце сократилось, и Снорри утянуло внутрь свечения. Тот мгновенно исчез.

Готрек проревел проклятие и удвоил свои усилия, изничтожая последних оставшихся зверолюдов. Феликс приблизился к нему.

— Что за штука схватила Снорри? — спросил он.

— Скорее всего, демон, и скоро либо он сдохнет, либо я погибну, — ответил Истребитель.

Он без оглядки прыгнул прямо в свечение. И через секунду тоже исчез.

— Подожди! — закричал Макс. — Ты понятия не имеешь, куда ведёт тот портал.

Феликс стоял перед светящейся аркой и гадал, что делать. От истребителей, зверолюдов и чудища с щупальцами не осталось и следа. Не доносилось ни звука. На его глазах мерцающее сияние начало исчезать. Внезапно что — то промелькнуло над его головой. Раздался неприятный хруст. Оглянувшись, Феликс увидел, что это Снорри был выброшен из портала со скоростью выпущенного из пращи камня. То ли случайно, то ли намеренно, его отбросило прямо на Макса. Оба в бессознательном состоянии распростёрлись на полу.

Инстинкт подсказал Феликсу, что на принятие решения остались лишь мгновения. Он понимал, что если будет стоять на месте, пока не исчезнет свет, то в какой бы портал ни прошёл Истребитель, тот закроется, и последовать за гномом не останется никакой возможности. И пока он нерешительно стоял, что — то маленькое, круглое и твёрдое врезалось ему в спину, толкая его прямиком в свечение. «Ну, разумеется, — подумал Феликс. — Я совсем забыл о летающем глазе».

По телу пронеслась волна холода, и на мгновение ошеломляющее ощущение головокружения грозило возобладать над всеми его чувствами. У Феликса возникло ощущение, словно он падает в огромный шахтный ствол, ускоряясь до невероятной скорости. Он подобрался для столкновения и был удивлён, обнаружив, что, спотыкаясь, бредёт по твёрдой поверхности. Мгновение спустя из — за ужасающего зрелища, открывшегося его взору, он пожелал оказаться в ином месте.

Впереди находилась огромная тварь с щупальцами, нечто среднее между змеёй и кальмаром, какой — то страшенный демон — мутант Хаоса. Оно хлестало щупальцами, пытаясь ухватить Готрека, но Истребитель стоял твёрдо и отмахивался от них своим топором, отрубив некоторым концы, с которых летели огромные кровавые брызги. Вокруг лежали искалеченные тела пары дюжин зверолюдов. Несколько ещё продолжали сражаться, схваченные гигантскими щупальцами. Было очевидно, что кем бы ни был сей громадный зверь, выбирая себе жертв, он не делал различия между своими приятелями — хаосопоклонниками и всеми прочими.

Что — то просвистело над головой Феликса, и он увидел пронёсшийся мимо мерцающий глаз. На мгновение он мог поклясться, что слышит леденящий потусторонний смех, а затем предмет скрылся с глаз. Вдали, за демонической тварью, Феликс заметил фигуру в чёрном одеянии, которая вытянула руку и поймала драгоценный глаз, а затем скрылась во мраке.

Феликс почувствовал за спиной жар, и мерцание света померкло. Обернувшись в ту сторону, откуда пришёл, он был удивлён, не увидев ничего кроме огромного арочного прохода, который вёл в бесконечное, казалось бы, пространство. Там и тут во мраке блестели огоньки. «Это не звёзды, — подумал он, — а блуждающие огоньки колдовского света».

На краткий миг он почувствовал, что его здравомыслие поколеблено. Каким — то образом его перенесло в абсолютно иное место за пределами его обычных познаний. Тут не было ни усыпанного снегом леса, ни огромного кургана, ни Макса Шрейбера со Снорри. Лишь арка, формой напоминающая ту, через которую он прошёл, но почему — то выглядящая более новой, украшенная резными ликами гаргулий в виде каких — то необычных жабоподобных существ. «Это явно сильная магия», — подумал он, сожалея, что не уделил большего внимания словам Макса.

Раздавшийся позади завывающий боевой клич напомнил Феликсу, что бой по — прежнему продолжается, и он является его действующим персонажем. На его глазах последний из зверолюдов был высоко поднят щупальцами демона и брошен в его огромную раззявленную клювообразную пасть. Раздался отвратительный хруст ломающихся костей, и из пасти демона брызнула кровь. В то же самое время несколько чудовищных щупалец проскользнули мимо Готрека и развернулись в сторону Феликса. Тот отпрыгнул в сторону, избежав их присосок, и нанёс удар мечом. Клинок глубоко погрузился в резиноподобную плоть. Чёрная кровь медленно сочилась наружу. Феликс пригнулся и двинулся вперёд, нанося рубящие удары по оказывающимся вблизи щупальцам, пробиваясь в направлении Готрека. В подобные моменты там было наиболее безопасное место.

Напор потревоженного воздуха послужил предупреждением, и Феликс прыгнул вперёд, в то время как огромное щупальце пронеслось там, где только что находилась его голова. Феликс кувырком покатился по полу, заметив, что тот выглядит необычно. Пол был выстлан старым камнем, который выглядел так, словно был выщерблен чем — то вроде кислоты. На каждом камне были странные руны из прямых линий и змееподобных завитушек. Они не были похожи ни на что, виденное им ранее.

Феликс позволил инерции движения вынести его к ногам Готрека, и едва не поплатился головой. Топор Готрека остановился на расстоянии нескольких пальцев от его лица. Он почувствовал облегчение от того, что Истребитель настолько себя контролирует, иначе Феликс точно был бы мёртв.

— Видал я тварей и покрасивше, — произнёс Феликс, разглядывая существо.

То было огромным, окружённая щупальцами пасть располагалась на высоте, примерно в четыре раза превышавшей рост Феликса. Он видел, как из пасти капает слизь. Направленные на Феликса глаза существа были полны злобного и ужасно человеческого интеллекта.

— Оно, вероятно, то же самое думает о тебе, человечий отпрыск, — заметил Готрек, пригнувшись под взмахом массивного щупальца, шаг за шагом отступая перед напирающим туловищем существа.

Феликс осознал, что это безнадёжный бой. Даже могучий топор Истребителя был практически бесполезен против чудовища таких размеров и силы. Мощные порезы, наносимые Готреком, были как удары столовым ножиком, которым мальчик тыкает в быка. Они доставляли чудищу неудобства, но вряд ли могли убить его.

Феликс ощутил приступ отчаяния. Как же такое случилось? Несколько минут назад они сидели вокруг ободряющего костра в удобной пещере, и теперь они находятся бог знает где, сражаясь с какой — то отвратительной демонической тварью.

Если только он не предпримет нечто отчаянное, шансов на выживание нет. Зарычав, он размахнулся и, словно копьё, запустил свой меч прямо в один из огромных глаз зверя. Бросок оказался прямым и точным, и меч угодил в мерзкий студень огромной немигающей сферы. Он вонзился глубоко, и Феликс надеялся, что меч достал до мозга существа.

Спустя секунду он пожалел о своём поступке. Чудище издало злобный пронзительный вопль и начало слепо молотить по воздуху своими щупальцами. Феликс увидел, как Готрек вверх тормашками полетел на пол от судорожного взмаха щупальца твари. Феликс сам плашмя бросился на пол, чтобы его не раздавило, словно букашку.

Огромное чудище начало отступать, продолжая молотить щупальцами по воздуху. Через несколько секунд из отверстий по бокам его клюва выступило мерзкое облако чёрнильно — чёрного газа. Феликсу едва хватило времени задержать дыхание, прежде чем облако накрыло их, скрыв всё из виду.

Феликс ощутил, что его кожу покалывает, а из глаз текут слёзы. Мерзкая вонь, заполнившая ноздри, была хуже, чем запах от гигантского воина Хаоса. Феликс не сомневался, что этот газ столь же ядовит, как и газ некоторых отвратительных разновидностей скавенского оружия. Он отчаянно бросился назад, надеясь, что выберется до того, как запас воздуха в лёгких закончится, и они заполнятся газом.

В этот момент он заметил размытые очертания чего — то огромного и змееподобного, приближающегося сквозь туман. У него оказалось всего мгновение, чтобы опознать в нём одно из щупалец демона, а затем оно вошло в соприкосновение с его головой. Сила удара огромного каната из мускулов отбросила его на пол. Он непреднамеренно раскрыл рот, и набрал полные лёгкие мерзкого загрязнённого воздуха.

«Проклятье», — подумал Феликс, когда его грудь словно охватил огонь, и чёрная пелена перед глазами погрузила его во тьму.

(обратно)

Глава шестая

Теклис думал, что теперь нашёл ключ к тому, как открыть проход. Он мгновение помедлил, проверяя, на месте ли его защитные чары и действуют ли те разнообразные талисманы и амулеты, которые он носил. Он пробормотал отворяющее заклинание, затем зачерпнул в себя энергию и направил её отростки наружу — коснуться древних заклинаний. Подобно многоопытному вору, вставляющему в замок отмычку, он столь же деликатно ввёл свою магию в соприкосновение с древней магией. Какое — то время ничего не происходило. Он едва не выругался, но затем ощутил поначалу слабые, но непрерывно усиливающиеся колебания в таинственной структуре заклинаний. Огни перепрыгивали с камня на камень, подсвечивая арочный проход. Их кружение напоминало полярное сияние, некогда виденное им на крайнем севере.

Путь открылся. Ничто не мешало Теклису ступить в Пути Древних. Вдали он почувствовал очень слабые колебания, когда магическая энергия хлынула внутрь системы. Он не заметил ничего неправильного. Он не привёл в действие ловушки, по крайней мере, те, которые мог бы почуять, хотя очевидно, что строители сего места были способны создавать почти неразличимые заклинания. Он гадал, стоит ли продолжать. То было бессмысленно. Он мог бы оставаться здесь до конца света, размышляя о подобных вещах. Поддавшись инстинкту, он решил двигаться дальше и шагнул в арочный проход.

Переход произошёл мгновенно. Только что он стоял в подземельях Ультуана, а затем оказался где — то ещё. Место напоминало собой всего лишь огромный коридор, выложенный камнями, на каждом из которых были древние руны в несвойственном человеку стиле. Пристальный осмотр показал, что каменная кладка местами повредилась и подверглась отвратительным изменениям, и Теклис тут же понял, что путями свободно пользуется Хаос. Над головой испускали тусклый зеленоватый свет необычные самоцветы, установленные на потолке.

Теклис оглянулся через плечо. Позади по — прежнему оставался открытый проход. Он прошёл обратно в подземелье, лишь чтобы удостовериться, что может это сделать. Теклис было думал подняться на поверхность за грифоном, но осознал, что попытка заставить того последовать за магом в этот обширный лабиринт может привести зверя на грань безумия, а возможно, и за неё. Он освободил грифона от действия заклинания и сделал ему внушение возвращаться в Лотерн. «Что теперь? — раздумывал Теклис. — Оставить сей проход открытым будет не лучшей идеей. Сюда кто — нибудь может случайно забрести, или, что куда важнее, что — нибудь отсюда может проникнуть в земли Ультуана». Пожав плечами, он снова прошёл через портал и произнёс заклинание, которое должно было закрыть проход. Тот закрылся столь же стремительно, как опускается топор палача. Вид подземелья исчез, сменившись длинным каменным коридором. Теперь решение Теклиса стало окончательным.

Вокруг он ощущал потоки магической энергии, пульсирующие внутри древней сети. Они пронизывали каменную кладку и руны. Маг подумал о нескольких сохранившихся описаниях этого места, сделанных Тасирионом и другими чародеями, осмелившимися его исследовать. Большинство утверждало, что место мертво, иные заявляли, что оно находится в бездействии, потребляя лишь минимум энергии. Теперь же всё иначе. Энергия переполняет это место.

«Являются ли эти предшественники современных рун работой гномов, — гадал Теклис, — или же они представляют собой некое параллельное направление развития? Возможно, они вообще никак не связаны». У него нет способа в этом удостовериться. Как чародей, он был восхищён и хотел, чтобы у него было время изучить этот предмет и сделать наброски для показа своим коллегам — чародеям, но следовало думать о более неотложных делах и двигаться дальше внутрь этого огромного магического лабиринта.

Маг понимал, что оказался где — то на полпути — в месте, находящемся за пределами известного ему мира, вблизи владений Хаоса, хотя и не являющемся их составной частью. Теклис чувствовал себя так, словно стоит на краю огромного шахтного ствола, который спускается вниз к почти бесконечным глубинам. Где — то впереди располагается другой, более крупный и мощный портал.

В тот момент, когда к нему пришла эта мысль, Теклис осознал, что он здесь не один. Он ощущал присутствие иных сущностей: огромных, могущественных и, вероятнее всего, демонических. Как он понял, они ещё его не учуяли, но это лишь вопрос времени. Укрывшись под наиболее мощными маскирующими чарами, он двинулся дальше.

Коридор был необычен. Пока Теклис шёл по нему, тот, казалось, становился выше и шире, словно пространство и время были деформированы. Маг понял, что это и могло являться причиной, ибо на ум ему приходила лишь одна вещь, благодаря которой путешествия продолжительностью в несколько месяцев возможно совершить за несколько дней. Или это всего лишь некий трюк, которым его мозг вводит в заблуждения чувства? Подобное вполне возможно там, где задействовано огромное количество магической энергии.

В книге Тасириона содержались намёки на то, что эти древние пути каким — то способом проходят через демонические владения Хаоса, однако обладают ограничениями, которые как — то позволяют сохранять управляемость. Это необходимо, ибо вещество Хаоса — вещь вредоносная, способная искривлять тела и души тех, кто с ним соприкасается. Некоторые утверждали, что это вещество представляет собой саму сущность магии — изменчивую, могущественную и разрушительную. Подобная идея была явно не рассчитана на ободрение тех, кто выбрал своим призванием чародейство.

Эльфы, разумеется, обладают большей сопротивляемостью к губительной мощи Хаоса, чем большинство прочих жизненных форм. Говорят, что таковыми они были созданы. Однако же, сопротивляемость не означает иммунитет. Теклис частенько подозревал, что сила Тёмных богов оказывает куда большее влияние на эльфов, чем те готовы признать. Иногда у него возникала мысль, что тёмные эльфы являют собой результат тысячелетнего влияния Хаоса на эльфийский дух. То была одна из тех идей, которые являются недоказуемыми, но выглядят весьма правдоподобно.

По мере продвижения он отметил, что стены становятся выше и тоньше. Кое — где она выглядели изношенными, и сквозь них просвечивали причудливые световые узоры. Похоже, что по мере его продвижения состояние дороги ухудшается всё сильнее. Теперь он был рад, что надел свои самые мощные защитные амулеты. Единственное, чего он, пожалуй, желал, так это чтобы они были ещё мощнее. Маг чувствовал, что приближается к разыскиваемому им порталу.

Теклис гадал, передвигались ли древние по этим дорогам пешком? Некоторые тексты говорили об ином. В них заявлялось, что Древние ездили на огненных колесницах, преодолевающих эти пути на огромной скорости, так что на перемещение между континентами уходили не дни, а часы. Что — то в этом было. Теклис задумался и над другими теориями, о которых читал.

Некоторые утверждали, что скавены прорыли под континентами огромную систему туннелей. В своё время он видел некоторые образчики их трудов и знал о пугающем размахе землеройных работ крысолюдей, однако существование туннелей длиной в тысячи лиг казалось маловероятным. Возможно ли, что скавены каким — то образом получили доступ в эту древнюю сеть путей и пользуются ей для собственных мерзких целей? Сие показалось ему весьма вероятным, особенно после того, как его нос начал улавливать в воздухе слабый, но безошибочный неприятный запах искривляющего камня. Чего только не сделают эти подлые создания ради обладания сей вредоносной субстанцией, и нет сомнений в том, что оказавшись здесь, они бы её учуяли.

«Здесь есть не только искривляющий камень», — решил маг. Ощущение некоего присутствия, испытанное им ранее, возвратилось с удвоенной силой. Он бросил взгляд за плечо. Теклис не нервничал, вовсе нет. Он знал собственные возможности, а в мире этом или каком ином существовало лишь несколько вещей, которые его обескураживали. Но даже с учётом этого, он испытывал некоторую потребность быть настороже. Теклис мысленно перебрал все известные ему смертоносные заклинания и приготовился немедленно их сотворить.

Что бы сие ни было, оно приближалось. Вдали, в свете сияющих рун, он наблюдал какое — то движение. Маг произнёс заклинание зрительного восприятия, и его точка обзора резко сместилась вперёд. К своему удивлению, он увидел зверолюдов, ведомых воином Хаоса в чёрных доспехах. По меньшей мере сотня зверолюдов двигалась по Путям Древних, направляясь в сторону ворот, открывающихся в Ультуан.

Теклис незамедлительно осознал все ужасные последствия увиденного. Сотня зверолюдов не являлась угрозой владениям эльфов, но она могла быть лишь первой среди многих. Целые армии могли пройти этими путями и вторгнуться в королевство задолго до того, как будут мобилизованы любые силы сопротивления. В этих обстоятельствах эльфийское господство на морях вокруг Ультуана обращается в ничто, в действительности становясь лишь обузой. Все воины, составляющие экипажи кораблей, не смогут принять участия в отражении сухопутного вторжения. А если эти зверолюды поделятся своей тайной с Тёмными из Наггарота…

Теклис напомнил себе, что его умозаключения поспешны. Он понятия не имеет, являются ли эти хаосопоклонники авангардом приближающейся армии, или они всего лишь злополучные глупцы, случайно забредшие в это странное место. Даже если они владеют способом входить в Пути Древних по желанию, возможно, в землях Короля — Колдуна никаких врат нет.

Это не обнадёживало Теклиса. Книга Тасириона упоминала о протяжённой сети врат, и Древние были явно способны соорудить систему подобных туннелей, простирающуюся на весь мир.

Опасность угрозы для его страны увеличилась вдвое. Эти древние пути не только самим своим существованием угрожали стабильности континента, но и служили маршрутом вторжения для хаосопоклонников — смертельнейших врагов всех здравомыслящих рас. Более чем когда — либо Теклис понимал, что необходимо установить источник этой угрозы и разобраться с ним.

Он было подумывал вернуться, чтобы предупредить свой народ о грядущем, но решил, что времени нет. Каждая потраченная впустую секунда может стать критической, если врата не возвратятся в состояние бездействия. Мгновением позже Теклис лишился возможности выбора решения. Воин Хаоса поднял взгляд, словно что — то почувствовав, и жестом указал зверолюдам двигаться вперёд.

Слишком поздно Теклис обнаружил, что перед ним не заурядный воин Хаоса, но тот, кому Изменяющий пути даровал колдовские силы. Заклинание Теклиса было замечено, и теперь его разыскивают безжалостные враги. Эльф — чародей подумывал было остаться на месте и принять бой, но решил, что не может себе позволить подобное без необходимости. Ему нужно сберечь силы для более важных вызовов, а не растрачивать их по мелочам в случайных стычках с теми, кто повстречается в этих межпространственных кроличьих норах.

Он сплёл заклинание левитации, ощутив при этом сопротивление. В этом месте разлагающее влияние Хаоса служило помехой чистому волшебству эльфов. Пока маг произносил заклинание, зверолюды подошли ближе. Это его не пугало… пока что. В прошлом он преодолевал более значительные трудности. Заклинание подействовало, и Теклис сделал шаг вверх. Потолок над ним находился на высоте десятикратного человеческого роста, и маг с каждым шагом приближался к нему. Могут возникнуть сложности, если зверолюды решат воспользоваться метательным оружием, но Теклис знал заклинания, которые смогут его защитить. Его не особо беспокоили любые заклинания, которыми мог располагать воин Хаоса. Теклис был абсолютно уверен в собственной способности разобраться с подобными вещами. Он уже давно привык к тому, что мало кого из чародеев этого мира ему следует опасаться.

Заняв безопасную позицию, Теклис раздумывал над вариантами наступательных действий. Существует множество заклинаний, способных управиться даже с такой огромной толпой зверолюдов. Он может распылить на них раскалённую плазму, либо взорвать огненными шарами. Он может обрушить на них дождь из магических стрел. Он может напустить на них туман и иллюзии, которые вынудят их вцепиться друг другу в глотки. Если дойдёт до крайности, то он может просто распылить их на составные атомы, хотя это потребует больше энергии, чем он рассчитывал потратить.

Эти расчёты настолько поглотили мага, что ему потребовалось несколько секунд на осознание того факта, что зверолюды не атакуют, а спасаются бегством от чего — то. «Замечательно, — подумал Теклис. — Это в корне меняет дело». Когда момент раздражительности миновал, маг улыбнулся. «Вот мне урок, — подумал он. — Мир не вращается вокруг меня».

Маг поднялся выше и обернул себя светоподавляющими заклинаниями, которые сделали его незаметным. Десять секунд спустя он порадовался, что так поступил. Преследователем зверолюдов оказалось ужасающее титаническое существо, выглядевшее, как помесь слизняка и дракона. Его огромная бронированная туша мягко скользила по проходу, оставляя позади след из пузырящейся едкой слизи. Размером тварь была с корабль, а длинная змееобразная шея поднимала её голову почти на высоту текущего местоположения Теклиса.

Было в существе нечто эдакое, какая — то аура мощи и угрозы, от которой дрогнул даже стойкий дух эльфийского волшебника. Он не винил зверолюдов и их предводителя в том, что те удирали от этой твари.

Пока он наблюдал, существо распахнуло пасть. Теклису доводилось видеть великих драконов Ультуана, и он догадывался, что последует дальше. И снова маг был удивлён. Вместо потока пламени на зверолюдов была извергнута отвратительная гнойная масса слизи. Она быстро затвердевала в тех местах, где касалась зверолюдов, и обездвиживала их, удерживая на месте. Похоже, она обладала некоторыми свойствами паучьей паутины, кокона бабочки и ещё кое — чем. Когда она касалась зверолюдов, те вопили, словно истязаемые души.

Алхимик в Теклисе был восхищён. «Яд или разъедающее вещество? — гадал он. — Что бы это ни было, оно, похоже, вызывает мучительную боль». У Теклиса не было сочувствия к зверолюдам. Они были подлыми существами, которые жили лишь для того, чтобы убивать, мучить и насиловать. И они, вне всякого сомнения, заслуживают такой участи.

На его глазах огромная голова метнулась вниз, и чудовище принялось жрать. Оторвав взгляд от сего зрелища, Теклис двинулся дальше по Путям Древних. Ему было необходимо проследовать этой дорогой к источнику возмущений. Впереди коридор оканчивался выступом. Должно быть, через него сюда попали и зверолюды, и чудище. Там не было ничего, кроме другой светящейся арки, за которой, как чувствовал Теклис, начинается настоящая опасность.

(обратно)

Глава седьмая

— Что ж, человечий отпрыск, ты жив, — произнёс Готрек.

В его голосе не было ни радости, ни разочарования. Выражение на его лице было словно вырезано из камня.

Феликс поднялся на ноги. Он ощущал лёгкое головокружение и боль в лёгких. Он отхаркнул и заметил чёрное пятно мокроты в том месте, куда сплюнул. «Наверное, это не к добру», — подумал он.

— Что произошло?

— Ты ослепил зверя, и он извергнул то ядовитое облако, а затем отступил.

Рука Феликса потрогала пустые ножны. Теперь его единственным оружием остался нож. Поняв, о чём думает Феликс, Готрек указал большим пальцем в пол. Феликс увидел, что там, сверкая, лежит его клинок.

— Должно быть, выпал, когда тварь трясла головой, — сказал Феликс, направляясь к мечу, чтобы его поднять.

Следы желеобразной субстанции покрывали клинок. Феликс протёр его оторванной от плаща полосой, и затем вернул меч в ножны. Затем снова обратил внимание на внешнее окружение.

— Где мы? — спросил он.

Готрек покачал головой.

— Понятия не имею, человечий отпрыск. Эти туннели — не гномья работа, и от них смердит колдовством.

— Туннели? — переспросил Феликс.

То была мысль вслух. Разумеется, это туннели, они просто не похожи на все прочие, которые ему доводилось видеть раньше. Больше всего походило на то, что они оказались внутри некой огромной чуждой конструкции наподобие лабиринта. А лабиринты из легенд всегда наводнены чудовищами.

— Ага, туннели, человечий отпрыск, хоть и не похожие ни на что, выкопанное гномами. И они по — прежнему несут на себе рунические письмена. По ним колдовство течёт, не иначе.

— И не говори, — насмешливо произнёс Феликс. — Я бы никогда не догадался, как же мы прошли через ту арку и исчезли.

Готрек ответил ему ничего не выражающим взглядом. У Феликса возникло чувство, что гнома он повеселил. В сарказме было нечто сродни гномьему чувству юмора, и Феликс время от времени подозревал, что Истребитель таковым обладает.

— Ближе к делу, как мы выберемся обратно?

— Не думаю, что у нас получится, человечий отпрыск. Полагаю, что путь позади нас закрылся.

У Феликса возникло пугающее ощущение, что ему известны последующие слова Готрека, и, конечно же, он не был разочарован.

— Единственно, что мы можем сделать, это двигаться дальше в надежде найти выход или нашу смерть.

Феликс устало поплёлся вслед за гномом, через каждый второй шаг отхаркивая противную чёрную мокроту.

— Как думаешь, чем питаются те чудовища, если не подвернутся зверолюды? — спросил Феликс.

Сей вопрос весьма занимал его мысли. Он начинал ощущать сильный голод. Прошло много времени с того момента, как он поел, а все его припасы находились в мешках, которые остались в пещере. И, коли на то пошло, там же была и его фляга с водой. Как только его посетила эта мысль, во рту сразу пересохло.

— Любопытными человеками, — проворчал Готрек.

Феликс гадал, пошутил ли гном.

— Вероятно, они попадают сюда через каменные арки.

— Возможно. Я не знаю, человечий отпрыск. Я не волшебник.

— Раз уж речь зашла о волшебниках, то, как думаешь, куда направился наш приятель в чёрной мантии?

— Как можно дальше от меня, если у него есть какое — никакое здравомыслие. А может, его сожрало чудище.

— Почему — то я сомневаюсь, что нам настолько повезло.

Келмайн вышел из Путей Древних в зале храма. Он был рад, что избежал топора Истребителя. И был даже больше рад, что выбрался оттуда, ибо вне зависимости от величины защитных сил амулетов, изготавливать которые он научился у своих повелителей, то место всегда таило в себе ужасную опасность. Никогда не знаешь, когда могут сработать какие — нибудь древние защитные механизмы, или какой — нибудь бродячий демон из Искажённых Путей захочет поглотить твою душу, не обращая внимания на предупреждающие руны талисмана.

Келмайн был рад увидеть на лице своего помощника проявление тех опасений, которые он сам столь тщательно скрывал. Молодой Тзеши выглядел бледнее обычного, несмотря на тот факт, что с ним была по меньшей мере сотня зверолюдов и воинов Хаоса. Заметив Келмайна, он поклонился и жестом изобразил своё глубочайшее почтение. Келмайн кивнул и подал ему знак продолжать. Уже уходя оттуда, Келмайн услышал, как юный чародей начал произносить заклинание, которое должно было расширить зону действия защищающих его чар на всех его спутников.

Не было причин не делать подобного. До сих пор их эксперименты проходили успешно, и их разведгруппы охватили половину планеты. Если всё пойдёт по плану, скоро армии Хаоса смогут быстро переместиться из Пустошей Хаоса в любое государство на поверхности планеты, миновав границы и укрепления и оказавшись в глубоком тылу своих врагов.

Переполняемый видениями о славе, он двинулся по древним заброшенным залам, чтобы побеседовать с братом.

Феликс вздрогнул. Они шли уже несколько часов, а дорога становилась всё необычнее. Камни приобрели бесформенный, расплавленный вид, который Феликс начал связывать с искажающим влиянием Хаоса. Иногда они принимали вид скалящихся со стен лиц, или неподвижных тел, заключённых в камень. Временами у Феликса возникало чувство, что они медленно смещаются, когда он отводит свой взгляд. Необычные самоцветы в потолке иногда исчезали, а вместе с ними исчезал и свет. Когда такое происходило, Феликс двигался вперёд, полагаясь на острые чувства выросшего в туннелях гнома и ориентируясь на сияние рун его топора. Теперь руны светились постоянно, что никогда не было добрым знаком. В прошлом сие всегда предвещало присутствие злой магии или отвратительных чудовищ.

Продвижение сквозь мрак уверенности не придавало. Возникало чувство, что нечто прячется здесь и ждёт. Временами ему казалось, что во тьме, прямо за спиной, скрываются странные бесформенные твари. Его взору рисовались огромные распахнутые челюсти, готовые на нём сомкнуться. Даже понимая бесполезность этих действий, он часто оборачивался и вглядывался в темноту позади себя. Феликс подавлял желание выхватить меч и размахивать им вокруг себя. Он убеждал себя, что Истребитель бы узнал, окажись тут что — либо, и принял бы меры. Эта мысль приносила слабое утешение.

— Эти туннели проходят не под землёй, — почти задумчиво произнёс Готрек.

— Что ты имеешь в виду?

— У гнома есть чувство глубины. Только калека не может знать, как глубоко под горами он находится. Всю свою жизнь я пользовался этим знанием и никогда о нём не задумывался. Но сейчас оно ушло. Это почти похоже на утрату зрения.

Феликс был не совсем уверен в равноценности сравнения, но сознавал, что в его положении узнать сие не дано. Феликс раздумывал, как бы чувствовал себя он, внезапно утратив представление, где находится верх и где низ, и поймал себя на мысли, что такое просто не укладывается у него в голове.

— Меня действительно удивляет, куда подевался тот чародей, — сказал Феликс.

Он не то чтобы стремился изловить чародея — хаосита. Его просто удивляло, куда тот пропал. Предположительно, должны быть какие — то проходы, ведущие в это странное место и из него, и чародей должен о них знать. И если только они его отыщут, то, возможно, сумеют убедить вывести их отсюда. Феликс сомневался, что в нынешних обстоятельствах даже самый злобный из чародеев Хаоса смог бы устоять против силы убеждения Истребителя. Раз уж на то пошло, он сам поможет Готреку в случае необходимости.

— Вне всякого сомнения, он бежит с такой скоростью, на которую только способны его ноги, человечий отпрыск. Я ещё никогда не встречал волшебника, который, при наличии выбора, встретился бы лицом к лицу с холодной сталью.

Феликса эти слова удивили. Он мог вспомнить столкновения с несколькими чародеями, которые не спасались от них бегством. Однако сейчас было не время указывать на это Истребителю.

— Он может оказаться нашим единственным шансом выбраться отсюда.

— Нам не следует надеяться на последователей Хаоса.

— Нам придётся. Иначе твоя героическая гибелью окажется смертью от голода.

Готрек хмыкнул. Судя по звуку, он не был впечатлён.

— Чему быть — того не миновать.

Впервые Феликс был вынужден действительно признать факт, что они могут здесь умереть. Здесь нет еды и нечего пить. Разве что они вернутся назад, чтобы съесть трупы зверолюдов и выпить их кровь, но он не мог себе представить, чтобы Истребитель проделал подобное. Да в любом случае, те, вероятнее всего, ядовиты, даже если предположить, что их ещё не сожрали какие — нибудь другие отвратительные обитатели этих сверхъестественных дорог.

«Держи себя в руках, — твердил себе Феликс. — Мысль о смерти посетила тебя лишь минуту назад, а ты уже обдумываешь поедание зверолюдов и прочие, бог знает какие мерзости. События ещё не привели к подобному исходу, а ты бывал и в худших передрягах. Ты прошёл битвы, осады и трудные долгие походы через замёрзшие горы. Ты сражался с драконами, демонами и всевозможными чудовищами. И ты ещё жив». Но эти самоубеждения не помогали Феликсу, у которого возникло чувство, что они ещё никогда не были столь одиноки и не оказывались настолько далеко от дома.

Теклис приблизился к выступу с необычными светящимися рунами. Лежащий впереди путь оканчивался другим арочным проходом, внутри которого текли странные многоцветные вихри энергии, виденные им ранее. Ощущение безмерности контролируемой энергии, содержащейся там, вызывало благоговейный страх. Какое — то время он медлил, понимая, что надлежит сделать, но не будучи к этому готовым.

Это был проход, о котором писал Тасирион. Теклису оставалось лишь ступить в него. Все те необычные межпространственные коридоры, через которые он сюда добрался, были лишь подготовкой. Они служили лишь подступами к подлинным Путям Древних. Теперь их устройство стало ему интуитивно понятно. Они были подобны туннелям, проделанным в поверхности реальности. А то, что возвышалось перед ним, более походило на устье подземной реки.

След был отчётливым. Почему же он колеблется? Ответ был Теклису известен. Со времён Древних всё здесь пришло в упадок. Это было отчётливо заметно. Их работа была внушительной, но в неё проникла искажающая сила Хаоса. Кто знает, будут ли Пути функционировать так, как им положено, или хотя бы так, как в те далёкие времена, когда этим проходом воспользовался Тасирион?

У Теклиса, по сути, было два варианта. Он мог повернуть назад, возвратиться тем путём, по которому пришёл, и попытаться отыскать иной способ предотвратить гибель Ультуана. Если это вообще возможно в оставшийся лимит времени. Или он может двигаться дальше, положившись на собственные знания и заклинания, как поступал всегда. Не удержавшись, маг улыбнулся. Многие называли его самонадеянным, и он полагал, что доказывать ошибочность их суждения теперь уже слишком поздно.

Он шагнул вперёд и прикоснулся к поверхности светящейся субстанции. Та была текучей и холодной на ощупь, и она расступилась под его пальцами, скрыв их из виду. Маг сделал глубокий вдох и прошёл сквозь неё. Мгновение спустя он был подхвачен стремительным потоком. На краткий миг его взору предстал огромный коридор из тысяч и тысяч блестящих многоцветных сфер, проносящихся мимо, словно астероиды в космосе. Он ощутил угрожающее тёмное присутствие и приготовился к встрече с ним.

— По крайней мере, опять вернулись огни, — произнёс Феликс, сознавая, что ведёт себя, как нытик.

Они снова могли нормально видеть. Путь изгибался вверх, а может, вёл вниз под необычным углом: Феликс больше не был уверен. Он лишь знал, что даже когда сохраняется ощущение, что они идут по плоской поверхности, он может видеть перед собой извилистый путь. Этот эффект был наиболее дезориентирующим. Возможно, он таки сможет понять, что имел в виду Готрек, ранее упомянув, насколько его сбивает с толку отсутствие ощущения глубины. Ориентиры, которые он получал при помощи зрения, более не соответствовали ощущениям его тела. Что вызывало сильнейшее чувство потери ориентации в пространстве.

— Тут есть и другой источник света, — заметил Готрек.

Феликс убедился, что гном прав. Впереди дорога разветвлялась на две части: одна вела вверх, а вторая — вниз. Оба пути примерно через пятьдесят шагов оканчивались светящимися арочными проходами. Те казались заполненными каким — то веществом, напоминающим ртуть, за исключением того факта, что оно светилось и переливалось всеми цветами. По поверхности плавали мерцающие пятна, словно масло на воде, пульсируя по мере движения. Зрелище было жуткое и явно сверхъестественное.

Как только у него возникла сия мысль, Феликс услышал позади отчётливый звук скольжения. Нечто огромное вылезало из тёмных туннелей, через которые они прошли. Его предчувствия в итоге оправдались.

Массивное существо с обрюзгшим туловищем выбралось из темноты. У него была драконоподобная голова, но на месте рта находилось скопище щупалец, напоминающих кальмаровые. Когда те зашевелились, Феликс разглядел в центре огромный пиявкоподобный рот размером с крышку канализационного люка. Если на то пошло, выглядело это существо даже хуже, чем та тварь, что повстречалась им первой.

Воняло от него ужасно, а кожа выглядела сгнившей. Когда Феликс присмотрелся внимательнее, то заметил копошащихся под ней крупных личинок, временами прогрызающих себе путь наружу. Мгновение спустя он осознал, что те представляют собой молодь. Тварь пожирается заживо собственным потомством, хоть и не похоже, что сие как — то уменьшает её собственный аппетит: в этом зрелище и вони было нечто знакомое, напомнившее Феликсу последователей Нургла, бога Чумы, которых он видел во время осады Праага. Возможно ли, что эта тварь является некой разновидностью болезнетворных демонических существ повелителя чумы? Феликс решил, что это вряд ли будет иметь значение, если существо его сожрёт. И тут он заметил, что может произойти даже куда худшая вещь. В его сторону ползли выбравшиеся наружу личинки.

В довершение ко всему, откуда — то с высоты головы чудовища раздался ужасный пронзительный смех. Присмотревшись, Феликс увидел, что один из наростов на черепе твари выглядит подозрительно похожим на человеческую голову. Осознав это, он услышал слова чудовища:

— Некогда я был подобен тебе, а скоро ты будешь таким, как я, ха — ха! Тебе достанется дар Владыки Нургла, и ты будешь принадлежать ему, ха — ха!

Феликсу некогда довелось видеть, как личинки осы, проклюнувшиеся из отложенных внутри гусеницы яиц, сожрали ту заживо. Он гадал, произойдёт ли с ним то же самое, если его покусают эти жирные хлюпающие комочки мерзости. Феликс приготовился к бою, в то время как их мерзкий родитель навис над ним. Тень твари упала на него, неся с собой омерзительную вонь. Затем тварь склонилась вперёд, словно лавина плоти и гноя.

«Я сражался с несколькими ужасными тварями, — подумал Феликс, — но это явно наихудшая из них».

Потоки магии несли Теклиса по бесконечному коридору из многоцветных огней. Он чего — то коснулся, пролетел через едва ощутимую паутину из энергии и оказался на другой стороне. Не успел он сориентироваться, как его понесло головой вперёд. У мага возникли странные галлюцинации. Перед ним проходили сцены, которые он отлично помнил. Его детство, его первая книга заклинаний, опустошительные сражения времён его юности, когда на Ультуан вторглись Тёмные родичи. Мощное столкновение на Финувальской равнине,где он бился с Королём — Колдуном и в итоге победил. Видения проносились мимо. Они сменялись моментами, в которых он просто летел по длинному межпространственному коридору. Иногда видения несколько отличались. В некоторых он глядел в книгу и видел, как заключённое в заклинаниях зло обращало его на тёмную сторону. В некоторых он сражался не против Короля — Колдуна, а вместе с ним, и был облачён в тёмные доспехи, подобные доспехам самого Малекита. В иных он видел себя стоящим над телом своего умирающего брата — близнеца и хохочущим. Даже испытывая ужас от увиденного, Теклис сознавал, что эти моменты отражают нечто, скрывающееся в нём самом, некие вероятности. Возможно, это его тайные мечты и кошмары, а возможно, нечто иное. Теклис дотронулся до защитного амулета на груди и сосредоточился, очищая свои мысли от видений. Когда рассудок вернулся к нему, на ум пришла фраза из книги Тасириона: «Пути Древних испорчены Хаосом, и тебе следует опасаться Искажённых Путей». Теперь он понял, что имел в виду безумный маг. Тасирион утверждал, что Искажённые Пути находятся там, где творение Древних пересекается с пузырями первозданного Хаоса. Они податливы. Они откликаются на мысли, мечты, а иногда и просто на присутствие разума. Осознав, что он падает сквозь них, Теклис, тем самым подвергся их воздействию. Пузыри, поднимающиеся из бурлящего внепространственного моря Хаоса, являются, в некотором роде, окнами в иные миры, временными континуумами, существующими на протяжении одного удара сердца, или десяти, а может, целой жизни или тысячелетия. Маг понял, что при желании сможет направиться к ним и войти внутрь.

Теклис гадал, каково это, оказаться внутри такого пузыря — миниатюрной вселенной, созданной из собственных потаённых желаний, отражающих собственное альтернативное прошлое? Способен ли он создать рай? Способен ли создать мир, где его не поразит болезнь, и он будет таким же сильным и безупречным, как Тирион; где скрывающаяся внутри него тьма никогда не проявит себя; где ему никогда не придётся чувствовать ревность, или зависть, или горечь утраты?

Не в этом ли тайна исчезновения Древних? Отбыли ли они из нашего мира в это место, чтобы создать собственные пузыри — вселенные, укрывшиеся в море Хаоса? Возможно ли подобное в принципе? Эта концепция потрясала разум. Как только сия мысль его посетила, он ускорил продвижение по коридорам этого странного места. По ходу он видел, что вместе с ним, подобно каплям ртути, падающим из патрубка перегонного куба, движутся пузыри вещества Хаоса. Временами пара пузырей сталкивалась и сливалась воедино, временами они расщеплялись и расходились в разные стороны. Это было подобно наблюдению за простейшими формами жизни. Маг смещался, чтобы уклониться от тех, что оказались слишком близко, опасаясь, что они могут оказаться полуразумными, либо привлечены к нему иной причиной, и могут его поглотить. Галлюцинации прекратились, как только он о них подумал. Теклис внимательно изучал окружение, отметив, что движение сфер вызывается мощными энергетическими импульсами, от которых те колышутся из стороны в сторону, словно увлекаемые волнами морские водоросли. Он почти сразу же обнаружил, что энергетические течения связаны с возмущениями на Ультуане и иных местах. Отследив их до источника, он, вероятнее всего, сможет установить причину возмущений.

Здесь присутствовали и иные сущности, ни одна из которых не была смертной. Некоторые были чуждыми и не проявляли к нему интереса. Другие были враждебными, и следовали за ним, как акулы за кораблём. Это были демоны, которым как — то удалось пробраться в этот колоссальный лабиринт. Маг понимал, что на расстоянии их удерживают лишь его защитные амулеты, и при первом же проявлении слабости они на него набросятся.

Внезапно у него возникло странное интуитивное чувство прикосновения бесстрастных призрачных сущностей, подобных тем, что были в его сне. Теклис гадал, является ли оно плодом его воображения, или те чародеи действительно смогли его коснуться? Или это некая утончённая форма нападения, спланированного преследующими его существами? Усилием воли он замедлил движение, и сразу же заметил арочный проход, мерцающий странным, но уже знакомым способом. Более того, он обнаружил отзвук необычайно мощного магического резонанса, вызванного вещью, которая не относилась к Хаосу. На самом деле, резонанс был вызван оружием или приспособлением, которое обладало значительной устойчивостью к Хаосу, артефактом почти божественной мощи. Было ли оно неким сокровищем, давным — давно утерянным в путях? Не его ли он разыскивает?

Подобный предмет может оказаться весьма полезным в его поисках. Усилием воли маг направил своё тело в сторону арочного прохода. За какие — то мгновения он пролетел через него, чтобы встретиться лицом к лицу с ужасом.

Когда к нему опустились щупальца, Феликс отпрыгнул в сторону. Он отмахнулся мечом, срезав у некоторых кончики, и покатился по полу, успев заметить массу жирных белых личинок, направлявшихся в его сторону. По обе стороны от их пиявкоподобных пастей он заметил небольшие россыпи глаз, напомнивших ему паучьи, однако в этих был заметен злобный блеск и необычный интеллект, что не поддавалось объяснению. Хоть они и были крупными, Феликс не видел, как ещё они могут ему повредить, пока он не подпускает их на расстояние укуса. А он не намеревался позволять себя укусить.

Готрек уже находился среди группы личинок, выкашивая тех своим топором. Их желеобразные трясущиеся тела не оказывали сопротивления. От удара они лопались, разбрызгивая во все стороны молочную жидкость, запахом напоминающую скисшее и протухшее молоко. А над головой снова зазвучал пронзительный смех демонической твари. Феликс гадал, что же ей известно такое, чего не знает он.

Он бросился вперёд, держась позади Истребителя и прикрывая его спину от всего, что проскочит мимо. Но опасность этого была невелика, учитывая то избиение, которое учинил гном. Огромное чудище наклонилось вперёд, снова вытягивая щупальца. Длинные растягивающиеся конечности с присосками, как у кальмара, угрожали схватить Феликса. Он рубанул мечом, и тот вошёл глубоко, в результате чего наружу хлынул поток мерзкой молочной жидкости. Феликс заметил, что поверхность под его ногами становится липкой, замедляя движения. Тошнотворная вонь становилась невыносимой.

Готрек не выказывал признаков замедления. Когда рядом с ним опустилось щупальце, он разрубил его пополам. Однако то не погибло. Ударившись оземь, оно начало извиваться, словно змея, тем самым показывая, что способно жить независимо от своего изначального хозяина, пусть и не обладая разумом. На глазах у Феликса отрубленное щупальце стало отрастать, подобно конечностям легендарного тролля или головам какой — нибудь демонической гидры.

Огромное жирное тело чудовища стало раздуваться, как шар, когда оно принялось всасывать воздух. Феликс чувствовал, что это не предвещает ничего хорошего, но жизненный опыт не мог подсказать ему, что должно произойти. Тварь была слишком чуждой, а обстоятельства, в которых они оказались, не укладывались в пределы накопленного им опыта. Феликс начинал подумывать, что они каким — то образом оказались брошены в ад. Что в настоящий момент было весьма похоже на правду.

Чудовище сделало смердящий гудящий выдох, подобного которому Феликс ещё никогда не встречал. То был мощный порыв чёрного ветра, громом обрушившегося на его уши, а затем Феликс обнаружил, что гудение не имеет отношения к выдоху — это биение крыльев миллионов мерзких мух. Однако то не были обычные мухи. Эти представляли собой крупных существ с толстыми телами, сверкающими, как драгоценные камни, а в их глазах светился такой же разум и злоба, как у чудовища и личинок. Возможно, все они были частью одного целого и разделяли один и тот же разум.

Это была его последняя осознанная мысль перед тем, как на него налетел ужас. Миллионы жирных гудящих мух налетели на него, их крылья мягко и неприятно щекотали его тело, и они лезли в глаза, а также угрожали забить ноздри и рот. Он исступлённо отмахивался, но это было подобно сражению с туманом. Перекатываясь по полу, он раздавил сотни, возможно даже тысячи, но их налетало всё больше и больше. Феликс уже представлял себя под огромной копошащейся кучей насекомых, покрывающих каждый дюйм его тела. Он чувствовал, что они пытаются протиснуться между губами, залезть в уши. Вонь усиливалась, а гудение крыльев обрело собственный голос. Феликсу казалось, что в этом жужжании он различает слова „Нургл“, „хвала“ и „чума“, но не был уверен, что они реальны, а не являются плодом его собственного перепуганного воображения.

И только Феликс подумал, что хуже уже и быть не может, как его обхватил массивный канат мышц. Присоски впились в тело. Что — то подняло его вверх, словно он ничего не весил, и Феликс не сомневался, что его тащат в пасть чудовищного существа — повелителя всех этих мух.

(обратно)

Глава восьмая

Когда Теклис появился из арочного прохода, перед ним предстала сцена битвы. Две человекообразные фигуры, укутанные покрывалом из мух, посреди отвратительного белого тумана, смердящего хуже орочьей выгребной ямы. Одна из фигур явно была гномом. Его очертания лучше просматривались сквозь покров из мух, а одной рукой он держал топор, который мог быть только гномьим руническим оружием, причём оружием огромной мощи. На топоре мух не было. Касаясь лезвия, мухи исчезали, а руны вспыхивали чуточку сильнее.

Именно этот предмет почувствовал маг и думал, что тот, предположительно, может пригодиться. Лишь топор мог быть этим предметом. Тут было и другое магическое оружие, более грубой работы и меньшей силы. Владельца этого оружия сжимало щупальце чудовища.

Теклис изучил все чародейские книги своих предков, которые жили в те времена, когда по земле ходили демоны. Более того, по части демонов у него имелся богатый личный опыт, которым вряд ли обладал кто — либо, не являющийся хаосопоклонником, однако Теклис не смог опознать эту тварь. Она немного походила на зверя Нургла — одну из низших сущностей, сопровождающей Повелителя Болезней — но выросшего почти столь же огромным, как дракон, и мутировавшего почти до неузнаваемости. Более того, она с внушительным темпом порождала меньших тварей, и Теклис заметил, что лишь вопрос времени, когда одна из них доберётся до гнома, учитывая его полуослеплённое состояние. Было бы интересно увидеть, что случится потом, потому как маг предполагал, что личинки были, в некотором роде, переносчиками заразы, и посредством своего яда могли заразить порчей Хаоса, если уже не сделали это своей кровью. Если подобное произойдёт, сможет ли невероятно мощное оружие уберечь гнома, или обратит свою силу против него, приняв за очередную тварь, испорченную Хаосом?

Хоть у Теклиса и возникла мысль поставить эксперимент, он от неё отказался. «Два магических оружия, — думал Теклис, — в руках двух героев. Это два союзника, которые могут оказаться бесценными в предстоящих поисках, если их можно убедить прислушаться к доводам разума». Возможно, по этой причине к ним было привлечено его внимание. Но сначала следует разобраться с демоном и его порождениями».

Теклис зачерпнул энергию, сохранённую в своём посохе, предпочитая рассчитывать на неё, чем на мощные, но подпорченные потоки энергии, протекающие по Путям Древних. Он произнёс заклинание изгнания духов и развоплощения. Заклинание получилось надёжным и устойчивым: ленты высшей магии выскочили из распростёртых рук чародея, отсекая связанное с мухами переплетение энергии, вследствие чего те сразу же обратились в безмозглых насекомых. Маг также придал заклинанию небольшой зажигательный эффект, вызвавший воспламенение мух. Теклис сотворил другое заклинание, чтобы очистить омерзительный воздух, испорченный демоническими миазмами, а затем сосредоточил усилия на самой огромной твари, направив той в голову множество энергетических линий. Магический огонь проник в отвратительное жирное тело твари множеством раскалённых нитей. Хихиканье твари сменилось воплем.

Теперь, когда видимость не застилали жужжащие насекомые, гному более не требовалась какая — либо поддержка, чтобы нанести удар. Он понёсся вперёд и обрушил здоровенный топор на склизкую шкуру чудовища. Вопли усилились, когда покрытое сияющими рунами лезвие попало в цель. Мощные щупальца развернулись, когда существо забилось от боли. Захваченный щупальцем человек полетел по коридору, словно выпущенный из катапульты снаряд.

Теклис призвал небольшого ложного сильфа, чтобы поймать человека и смягчить его падение. Это крошечное воздушное существо, созданное из магической энергии для исполнения воли мага, не являлось истинным элементалем, а было продолжением самого мага, однако Теклис посчитал, что именно в такой форме ему проще использовать свою силу.

Однако человек летел с такой скоростью, что Теклис не успел. К тому моменту, как маг отдал сильфу приказ действовать, человек уже миновал арочный проход и скрылся в Путях Древних.

Гном, казалось, едва обратил внимание на произошедшее. Он бросил лишь быстрый взгляд. Заметив Теклиса, гном прищурил единственный уцелевший глаз, однако продолжил рубить массивное создание Хаоса. Теперь демон обратился в бегство и уползал в темноту, а за ним двигались отпрыски — личинки. Теклис понимал, что он должен прекратить этот фарс как можно скорее, если собирается использовать преимущество внезапности своего появления. Он направил вслед чудовищу очередную волну магической энергии, которая сожгла личинок и поджарила плоть чудовища. То завопило и издохло.

Гном плюнул на дымящиеся останки, а затем повернулся лицом к волшебнику.

— Теперь, эльф, я разберусь с тобой.

Феликс ощутил, как его внезапно обволокла волна тепла, а затем жужжание прекратилось. Открыв глаза, он увидел, как с него осыпается покров из обугленной пыли. Щупальце плотно и болезненно сжалось вокруг рёбер, затрудняя дыхание. У него возникло ощущение, что кости вот — вот сломаются. В отчаянии он покрепче ухватил меч и попытался ударить по чудовищному щупальцу, однако угол был неудобный.

Он услышал звуки боевого клича Готрека и угодившего в цель топора. Воздух заполнило золотое сияние, и налетевший ветер развеял надоедливую вонь твари. «Что здесь происходит? — недоумевал Феликс, когда сияние усилилось, а огненные линии пронзили тело демона. — Применена магия, и это вполне очевидно. Нас догнал Макс?»

Прежде чем он успел это обдумать, щупальца твари развернулись, и Феликс обнаружил себя летящим по воздуху. Он непроизвольно закрыл глаза. Он понимал, что если на такой скорости его ударит о стену или пол, то в самом лучшем случае ему переломает кости, а в худшем он умрёт, превратившись в мягкую желатиновую массу, напоминающую личинок. Он подобрался в ожидании удара, до которого, как он понимал, остались считанные секунды.

Однако вместо удара он почувствовал, как его обволакивает прохлада. Открыв глаза, он увидел, что находится по другую сторону светящегося барьера, оказавшись в калейдоскопе меняющихся цветов. У него было лишь несколько секунд, чтобы оглядеться, а затем он ощутил возросшее ускорение. Словно его скорость, и так уже достаточно значительная, возросла на несколько порядков.

Он отчаянно озирался по сторонам, но видел лишь какую — то бессмыслицу. Создавалось впечатление, что его несёт по бесконечному коридору с пригодной для дыхания атмосферой, стены которого с каждым ударом сердца меняют свой цвет. По этому же коридору движутся необычные сверкающие сферы, которые пульсируют и меняются, перетекая из одной с другую, подобно каплям ртути. Внутри каждой, как казалось, находилась колеблющаяся картинка. Феликс понятия не имел, где он оказался и куда направляется. К нему, десятикратно усилившись, возвратилось ранее испытанное во тьме ощущение потери ориентации.

Хуже всего, Феликс оказался в одиночестве внутри какой — то огромной колдовской ловушки, из которой, как он понимал, ему никогда не выбраться.

Теклис посмотрел на гнома и прикинул вероятность собственной гибели. Чем больше он разглядывал тот топор, тем больше проникался уважением к его мощи. Не возникало сомнений, что перед ним древнее руническое оружие высшего порядка. Аура древности, окружающая топор, была очевидной. Ослепительно яркие руны были мощнее любых, когда — либо им виденных, а повидать ему довелось немало.

Владелец оружия выглядел не менее устрашающе. Внешне он выглядел обычным гномом, хоть и мощного телосложения и внушительной физической силы, однако окружавшая его аура открывала нечто иное острому и чувствительному магическому зрению Теклиса. Гном во многом изменился. Его плоть и кровь были пропитаны магией. Исходящей от топора магией, которая значительно изменила гнома. И продолжает его изменять. Он стал значительно крепче и сильнее, чем доступно любому из гномов, а также обладал куда более действенным иммунитетом к магическим эффектам. В Теклисе интерес сражался со страхом. Перед ним существо, которое под влиянием магии, более древней, чем эльфийская цивилизация, находится в процессе трансформации в нечто иное. Теклис отдал бы целое состояние ради возможности изучать это оружие, но в настоящий момент у него были иные заботы.

— Я с тобой не ссорился, гном, — произнёс Теклис.

— Я могу это исправить, — ответил гном.

Он приближался, угрожающе подняв топор.

Теклис прикинул свои возможности. Он потратил большую часть сохранённой в посохе магии, а все те магические энергии, которые он мог бы притянуть внутри Путей, будут испорчены Хаосом и, вероятнее всего, отражены топором. Теклис не стал бы ставить золотой на то, что в этих обстоятельствах сумеет преодолеть защитные руны топора. На Ультуане всё могло быть иначе, но здесь не Ультуан.

Приемлемым вариантом не выглядело и противостояние гному с мечом в руках. Теклис недурно владел мечом, но один лишь взгляд на этого гнома подсказывал ему, что даже магического клинка в руках умелого бойца может оказаться недостаточно для победы.

— Я спас жизнь тебе и твоему спутнику, — произнёс Теклис, пятясь к арочному проходу.

В сложившихся обстоятельствах благоразумие выглядело предпочтительнее бесстрашия. Тем не менее, эльфу претила мысль попросту сбежать. Теклис обладал гордостью всех представителей рода Аэнариона, и, более того, он чувствовал, что этот гном каким — то образом важен для него, и встреча их неслучайна.

— Подобное предположение меня не радует, — сказал гном голосом, походившим на скрежет камня о камень.

«Разумеется, нет, — думал Теклис, глядя на необычную причёску и татуировки, а также обычную угрюмую манеру поведения гнома, — ты ведь истребитель, поклявшийся обрести смерть в бою. Стало быть, я не оказал тебе услугу». Он продолжал пятиться от приближающегося Истребителя, продолжая просчитывать свои варианты в поисках решения, которое даст ему преимущество. И лишь одна вещь сразу же пришла ему на ум.

— Если хочешь спасти своего спутника, тебе придётся поработать вместе со мной, — произнёс Теклис.

Стремительно проносясь мимо, Феликс начал замечать какие — то вещи в сферах. Поначалу те выглядели совершенно размытыми, но затем он начал различать картины, мимолётные отражения себя самого и других. Некоторые из них явно были воспоминаниями. Другие он не припоминал. Он могли быть мечтами кого — то другого, хотя он узнавал тех, кто в них присутствовал.

Феликс видел молодого себя в доме отца, спорящего со стариком. Он видел себя молодым студентом — радикалом в университете Альтдорфа, выпивающим, дерзко себя ведущим и сочиняющим стихи сомнительной ценности в кабаках сомнительной респектабельности. Он видел свою дуэль с Вольфгангом Красснером и труп у своих ног, на губах которого всё ещё пузырилась кровавая пена. Он видел дикую ночь, когда встретил Готрека в „Топоре и молоте“ и поклялся сопровождать гнома, чтобы увековечить его гибель. Он видел своё роковое столкновение с имперской кавалерией во время бунтов Оконного налога.

Всё больше видений открывалось его взору, а его ощущения каким — то образом становились более реальными и похожими на сон. Что происходит? Что это за место, сквозь которое он движется? Похоже, оно откликается на мысли и воспоминания с магической быстротой. Феликс не мог это осмыслить. Он не был чародеем и не стремился стать им. В некоторых книгах по натуральной философии он читал, что чистое вещество Хаоса предположительно похоже на это. Он слышал о похожих странных происшествиях, имевших место во время первой осады Праага, прежде чем город был спасён благодаря вмешательству Магнуса Благочестивого. Камни текли, словно вода, материализовывались ужасные чудовища, по улицам бродили кошмары.

Всё больше сцен проносилось перед его взором. Он видел древний замок в Сильвании, где он и Готрек противостояли вампиру и спасли девушку. Он опознал вампира по картине, которую некогда видел в замке Дракенхоф. Это был Маннфред фон Карштайн.

Он видел великое сражение, в котором армиям Империи противостояла орда орков, и павшего в бою Снорри Носокуса, оплакиваемого группой истребителей. Он видел огромную пылающую гору, на вершине которой Готрек сражался с демоном с нетопыриными крыльями, который выглядел как помесь человека с эльфом, только был значительно крупнее. Феликс знал, что подобные события не происходили никогда. Возможно, это галлюцинации, вызванные его растревоженным мозгом: предсказания будущего, отражения альтернативных миров, которые могли возникнуть, если бы он выбрал иной путь? Феликс не знал, да и знать не хотел. Он уже чувствовал, что его чувства находятся на грани перегрузки, и если это будет продолжаться, то его разум разрушится под грубым напором поступающей информации, и он превратится в безумное бормочущее существо. Затем он заметил, что приближаются какие — то другие объекты, обретающие новую форму. Феликс ощущал некие сущности, приближающиеся, окружающие его и преследующие сквозь эфир, словно собравшиеся вокруг мечущегося пловца акулы. Обрывок мысли, вкрадчивой, злой и враждебной, дотянулся до него, проникнув в мозг: «Скоро мы подкормимся. Твоя душа принадлежит нам».

Гном остановился.

— Это какая — то эльфийская уловка? — поинтересовался он.

Теклис покачал головой.

— Твоего друга унесло через портал Древних. На нём нет защитных чар и амулетов с заклинаниями. Он понятия не имеет, как защитить себя. При нём нет таких рун, которые можно видеть на твоём замечательном топоре. Если его вскоре не отыскать, он умрёт или будет сожран тамошними обитателями.

Гном снова поднял топор и с явным выражением решимости на лице двинулся вперёд. Теклис опасался, что тот собирается драться. Однако гном направился к порталу.

— Я найду его. И мне не нужна твоя помощь, эльф.

— Это не так просто. Ты не чародей. Тебе не отыскать его среди путей. И без правильного ключа не сможешь отыскать выход. Ты останешься там навсегда или до той поры, пока не повстречаешь что — нибудь, что не сможет сразить даже твой топор.

— Но ты мне поможешь? — спросил гном с неприкрытой иронией в голосе. — И почему же я чувствую какой — то подвох?

— Потому что взамен ты поможешь мне выполнить мою миссию. Простая сделка. Уж это — то гном понять в состоянии.

Гном уставился на Теклиса.

— Не тревожься. Я не потребую ничего, что могло бы затронуть твою гномью гордость или своеобразное представление о чести.

— Что эльф может знать о чести?

Теклис улыбнулся.

— Тогда после спасения твоего друга я предоставлю тебе самому судить о достойности моей просьбы.

Гном вздёрнул голову. Он подозревал подвох. «Так мог бы выглядеть и я, — подумал волшебник, — если бы заключал сделку с демоном». Он снова улыбнулся, некоторым образом догадываясь, что сейчас происходит в голове гнома.

— Хорошо, — сказал гном. — Но если это обман или предательство, то ты, вероятнее всего, умрёшь, ибо я заберусь в глубины ада, но тебя убью.

С губ Теклиса исчезла улыбка. По голосу гнома можно было сказать, что тот сделает именно то, о чём предупреждал. Да и вид у него был соответствующий.

— Если мы собираемся путешествовать вместе, нам нужно знать имена друг друга. Я Теклис из рода Аэнариона, — произнёс маг, выполнив придворный поклон, предназначенный для персон с неопределённым статусом.

— Я Готрек, сын Гурни, — ответил гном. Кланяться он не стал. — И если мой летописец мёртв, ты вскоре последуешь за ним.

«Это мы ещё посмотрим», — подумал Теклис, понимая, что как только они окажутся внутри Путей Древних, баланс сил сместится в его пользу.

Феликс гадал: «А может, я умер и оказался за железными воротами чертогов Морра?» Подобное выглядело вполне возможным, хотя, если загробная жизнь такова, то это больше похоже на преисподнюю. Вероятно, произошло следующее: его поместили в одно из чистилищ, где злодеи отбывают наказание за свои грехи. Феликс при жизни не считал себя каким — то особенным негодяем, но боги, возможно, судят смертных по иным критериям.

Теперь он оказался в необычном тёмном месте. Повсюду были огненные ямы. К стенам были прикованы страдающие смертные, которых истязали демонические существа. Вес его собственных цепей был огромен, а их жар обжигал конечности.

Но хуже было то, что приближалось нечто крупное, рогатое, с крыльями летучей мыши. Оно напомнило ему ранее виденных демонов. У него были такие же злобные глаза с выражением нечеловеческой жестокости. Оно остановилось перед Феликсом и подняло взгляд туда, где он висел.

— Теперь ты наш, — произнесло существо. — Мы будем угощаться твоей плотью и душой. Для нас это будет эпизод приятного времяпрепровождения. А для тебя — вечные мучения.

— Погоди, — сказал Теклис. — Перед тем, как мы ступим в этот арочный проход, я должен сотворить заклинания оберега и отслеживания.

Гном сплюнул на землю и провёл по лезвию топора большим пальцем. На том выступили капли яркой крови. Зрелище было не особо приятное. Теклис снова задействовал защитные чары, наложенные на его амулеты, и расширил зону их действия от собственного тела до окружности радиусом в три шага. Топор, скорее всего, по дороге будет защищать своего обладателя от худших проявлений Хаоса, но лучше не рисковать.

Следующим делом было обнаружение мужчины. Подобная ворожба и в лучшие времена давалась нелегко, а человека он видел лишь мельком. Однако меч обладал весьма отчётливым магическим отпечатком, а у Теклиса была отличная память, достойная эльфийского чародея. В юности он проделал тысячи упражнений для увеличения объёма памяти. Подобное умение находило применение во многих областях и было бесценным для чародея, что он как раз собирался доказать.

Теклис мысленно представил себе мужчину, выбрав момент, когда тот был отброшен демонической тварью. Он снова увидел соломенно — светлые волосы, испуганные голубые глаза, смуглое и изборождённое морщинами лицо с выражением ужаса на нём. Маг представил высокую фигуру, закутанную в потрёпанный красный плащ. Представил ауру мужчины и ауру клинка. На ум пришёл образ огромного дракона, и, покопавшись в памяти, Теклис пришёл к выводу, что голова дракона служила узором на рукояти клинка. Как только маг удостоверился, что воссозданный образ идеально отвечает его ожиданиям, он сотворил заклинание обнаружения и послал энергетические нити сквозь портал, рассчитывая на то, что принцип магического отклика приведёт их к его источнику. Какое — то время у него были опасения, что он ничего не найдёт, что связь слишком слаба, и даже его мастерства недостаточно для выполнения этой задачи, но затем почувствовал что — то вдали, продолжающее удаляться.

Установив контакт, Теклис сразу же об этом пожалел. Мужчина был охвачен ужасом, а в его мыслях присутствовала тень иной сущности. Маг подозревал, что это тень демона.

— Нам нужно идти. Твой друг в смертельной опасности, — сказал Теклис.

— Веди, — ответил гном, когда Теклис шагнул через светящуюся арку в кошмарную действительность Искажённых Путей.

(обратно)

Глава девятая

Теклис обнаружил, что на этот раз другой мир выглядит иначе. Он вообще не видел те же самые вещи. Возможно, тому причиной увеличенный радиус действия его защитных заклинаний, но маг подозревал, что всё дело в присутствии того топора. Чем дольше маг находился рядом с топором, тем сильнее убеждался в могуществе этого оружия. Более того, теперь, когда Готрек Гурниссон находился в зоне действия его заклинаний, маг ощущал сильную магическую связь между гномом и оружием.

Ранее он слышал о подобном феномене, но впервые видел столь мощное его проявление. Со временем между любым магическим предметом и его носителем образуются духовные узы. Неизбежный побочный эффект магических сил, но в данном случае имело место нечто большее. По этим узам к гному течёт энергия, достаточно неприметная, чтобы изменять даже такое устойчивое к магии создание, как гном, но достаточно мощная, чтобы удерживать на расстоянии присутствующие здесь потоки Хаоса. Теклис многое бы отдал, чтобы узнать историю и происхождение этого оружия. Однако он сомневался, что гном поделится с ним подобной информацией.

Если гнома и пугала неестественность их окружения, то вида он не подавал. Теклис гадал, те ли самые вещи ли они наблюдают? В настоящий момент они плыли внутри пузыря чистого воздуха, образованного границами его заклинания. За его пределами текли магические потоки Путей Древних. Теклис чувствовал тут обитателей. Некоторые из них были нейтральными духами, элементалями и прочими существами, способными напрямую подпитываться потоком магии. Большинство же было явно враждебными созданиями Хаоса, которые, проникнув на пути, оказались запертыми здесь. А возможно, они просто решили здесь поселиться. Здесь были и отклики более старых существ, враждебных Хаосу духов, которые, возможно, были стражами, оставленными самими Древними, но уже давно впали в спячку или были повреждены.

И снова Теклиса охватило восхищение исследователя. Здесь можно столь многое изучить, что не хватит даже жизни эльфийского принца, и так мало на это времени. Это место содержит материал для сотен исследований, если только он уцелеет, чтобы их записать. Теклис старался обратиться мыслями к первоочередной задаче. Сначала ему необходимо отыскать человека, а затем продолжить свои поиски. Теклис сомневался, что вообще предложил бы свою помощь, не возникни у него настолько сильное интуитивное чувство в отношении гнома и его топора. И всё же некий инстинкт подсказывал магу, что он поступил правильно. Вряд ли бы он случайно встретил владельца подобного оружия. Он был уверен, что в этой точке их судьбы соприкоснулись и переплелись.

Кое — что осталось неизменным — мощная приливная волна энергии по — прежнему гуляла взад и вперёд по Искажённым Путям, раскачивая пузыри реальности из сторону в сторону. Теклис снова воспользовался заклинанием обнаружения и почувствовал боль и страх человека. Если они вскоре до него не доберутся, будет слишком поздно что — либо предпринимать. Он заставил сферу двигаться вперёд сквозь эфир, надеясь, что с помощью грубой силы собственной воли сумеет оказаться там вовремя.

Феликс наблюдал, как приближается другой демон. Он метался в цепях, уже понимая, что это бесполезно. Цепи достаточно крепки, чтобы устоять даже перед внушительной силой Готрека. Меч Феликса лежал прямо за пределами досягаемости, оставленный там в качестве довеска к его мучениям и отчаянию.

Демон наклонился к Феликсу. Тому было видно, что глаза твари не похожи на человеческие. Поначалу они выглядели впадинами чистого пламени, но когда глаза уставились на Феликса, том заметил скрывающийся внутри злобный интеллект. Вместо зрачков в янтарных провалах глазниц плясали небольшие огни — огни разумные, огни чистого зла.

Демон захохотал, и сей звук даже в жару вызывал озноб. Это был смех существа, для которого неописуемая жестокость была обыденнейшим делом, которое получало удовольствие от страха и боли других, смакуя эти эмоции, словно гурман, вкушающий маринованные язычки жаворонков. Пасть демона раскрылась шире, и стали видны жёлтые зубы и длинный змеевидный раздвоенный язык. Существо наклонилось к нему, и Феликс почувствовал исходящий от него жар. Тварь испускала его, словно печь. Язык метнулся вперёд и облизнул лицо Феликса.

«Это не реальность, — подумал Феликс, — это просто ужасный сон». Однако он понимал, что неправ. Понимал это и демон.

— Ты мой, — заявил он. — Клянусь Тзинчем, не следовало тебе сюда приходить.

— То была не моя идея, — ответил Феликс.

Существо наотмашь ударило его тыльной стороной раскрытой ладони. Феликс заметил, что у него длинные когтеподобные ногти.

— Мне не нравится твой человеческий юмор, — заявил демон. — Мне нравится твой страх и боль.

— Стало быть, для шутника здесь не так уж много занятий, — заметил Феликс, не придумав ничего лучше.

Шутка была слабовата, но вызвала раздражение у демона, и это было практически всё, что мог сделать Феликс в настоящий момент. Тварь снова дернулась с неуловимой глазу быстротой. Голова Феликса ударилась о тёплый камень. Перед глазами заплясали звёздочки. Боль затуманила его взгляд. Феликс взмахнул ногой, но тяжёлая цепь замедлила движения, и тварь легко уклонилась в сторону.

— Мне нравится, когда моя добыча сопротивляется, — произнёс демон таким тоном, с которым бы кот обращался к мыши, умей он говорить.

— Теперь я вижу, чем могу угодить, — сказал Феликс, снова резко налегая на цепи, в надежде зацепить тварь одной из них. Та уклонилась и ответила взмахом когтей.

Теклис заметил впереди светящийся овал и колеблющиеся рядом с ним фигуры. Он понял — задача предстоит не из лёгких. Человека втянуло в один из пузырей реальности, плавающих в путях. Возможно даже созданный его собственными мыслями и страхами. Человек заперт внутри, а вокруг него расположились демоны. Некоторые уже проникли в пузырь, чтобы подпитаться. Теклис понятия не имел, что их ожидает, но понимал, что для спасения человека им придётся попасть внутрь пузыря.

— Впереди демоны, — сказал он гному.

— Подать их сюда, — произнёс Готрек Гурниссон. — Мой топор жаждет крови.

Феликс сдержал крик, когда когти демона пронзили его бицепс. Кровь испачкала рубашку. Кровь заполнила рот. Вся эта кровь была его собственной, несмотря на отчаянные попытки ударить демона.

— Так быстро сдаёшься? — произнёс демон с издёвкой в голосе. — Я только начал, а мои собратья пока ждут своей очереди. По нашим ощущениям, давненько мы так не развлекались. Вы, люди, не часто настолько глупы, чтобы вступать на Пути Древних без защиты.

— Отправляйся в ад, — воскликнул Феликс.

— Мы уже в аду, разве ты не заметил?

Как только они коснулись пузыря реальности, Теклис понял, что дело плохо. Люди всегда отличались причудливыми суевериями и буйными фантазиями в отношении преисподней, и Теклис полагал, что сейчас он оказался внутри одной из таковых. «Однако всё могло быть куда хуже, — подумалось ему, — окажись мы внутри грёз тёмного эльфа».

— Я чую демонов, — заявил гном. — Где мы?

— Тебе что, знаком запах демонов? — поинтересовался Теклис, не успев скрыть насмешку в голосе. «Молодец, — подумалось ему, — прямо прирождённый дипломат».

— Как ни удивительно, эльф, знаком. И сейчас я его чую. Наряду с запахом серы.

— Верю тебе на слово, — сказал Теклис. — Мы в пузыре реальности, созданном из вещества Хаоса. Я полагаю, что это один из вариантов человеческого ада.

— Пузырь чего? — переспросил гном, продвигаясь вперёд по полосе красного камня между огненными ямами. — Неважно. Полагаю, мы нашли то, за чем пришли.

Ухмыляющаяся демоническая фигура заметила их и произнесла:

— Славно, ещё больше еды.

Теклис улыбнулся в ответ. Лицо демона застыло, он вгляделся пристальнее, а затем ухмылка полностью стёрлась с его лица. Теклис быстро сплёл простенькое заклинание преграды, которое должно было помешать собратьям твари прийти ей на помощь, по крайней мере, на время. Он наложил на эту часть территории чары заклинание подавления, ограничивающее силы твари. Он не хотел использовать что — либо более внушительное, ибо желал сберечь силы для более насущной потребности. Маг не хотел использовать испорченные магические энергии Путей Древних без крайней на то необходимости.

Осознав, что делает маг, демон отвернулся от человека. Он бросился на Теклиса, в прыжке изменяя свою форму. Демон стал более крупным и ещё более уродливым существом с чешуйчатой рептилоидной шкурой и огромными челюстями, полными иглоподобных зубов. Теклис тут же выхватил меч, но прежде чем он успел что — либо предпринять, вперёд метнулся массивный топор. С щелчком расправились крылья демона, в последний момент уводя его назад из под удара. Тем не менее, несмотря на головокружительную скорость демона, гном умудрился его зацепить. Там, куда угодил топор, плоть демона почернела, словно от огня. Глаза демона расширились, выражая злобу и ненависть. Ярость и страх отразились на его лице. Раскрыв пасть, он издал долгий протяжный вой, словно волк, призывающий стаю на помощь. Издалека донёсся ответный вой, и Теклис почувствовал давление демонов на выставленные им защитные чары. Эти заклинания были предназначены не для сдерживания демонов, а лишь для их замедления и причинения боли. Удостоверившись, что даже в этом странном мире заклинания отлично выполняли своё назначение, маг испытал чувство удовлетворения.

Чего нельзя было сказать о демоне.

— Скоро мы пожрём ваши души, — произнёс тот, хоть и без особой уверенности в голосе.

— Мне уже наскучила эта бесконечная похвальба, — заявил гном. — Пора тебе сдохнуть.

Теклис заметил, что внешнее окружение изменилось. Осыпающиеся выщербленные стены теперь были сложены из хорошо обработанного камня. Они даже несли на себе следы изящной эльфийской отделки. Маг предположил, что присутствие гнома и его самого оказывало невольное воздействие на этот пузырь реальности. Что было вполне ожидаемо для столь податливой материи.

Демон поглядел на гнома, а затем на топор. Оценивая противника и собственные силы, демон явно решил, что их недостаточно. Он стремительно развернулся и ринулся к человеку, намереваясь убить его, но не дать освободить. Теклис не мог это допустить. Он направил в демона разряд энергии. Этого оказалось недостаточно для уничтожения твари, но хватило, чтобы причинить ей внушительную боль. Воспользовавшись молнией в качестве кнута, маг отбросил демона от его жертвы. Тот, завывая, скрылся в каменных проходах.

— Он вернётся, — произнёс Теклис. — И прихватит с собой друзей.

— Меня это не волнует, — заявил гном, подходя к человеку.

Сверкнул топор. Цепи порвались, и человек резко наклонился вперёд, но пришёл в себя и смог удержаться от падения. Мгновение спустя он опустился вниз и поднял свой меч. Как только в его кулаке оказался меч, человек поднялся, распрямился и выглядел готовым к действию.

— Благодарю за спасение, — произнёс он. — Ты нашёл союзника, или это ещё один демон из этого мерзкого места?

— Куда хуже, человечий отпрыск, — ответил Готрек Гурниссон. — Это эльф.

Теклис проигнорировал насмешку: ему было чем заняться. Приближались демоны, проникая в этот пузырь реальности в поисках жертв. Их численность была внушительной, и маг сомневался, что даже ему и гному удастся устоять перед всеми сразу, по крайней мере, в этом месте. К тому же демоны применяли новую стратегию. Вместо того чтобы мучительно пробиваться через его чары, они спускали пузырь реальности, проколов его с двух сторон и позволив магическим энергиям поступать внутрь и размывать искусно сплетённое заклинание Теклиса подобно приливу, накатывающемуся на детский песчаный замок.

— Эльф вы или демон, примите мою признательность, сударь, — произнёс человек.

Они представились друг другу.

— Не стоит благодарности, однако сейчас нам нужно уходить, — сказал Теклис.

Гном уставился на него. У Теклиса возникло ощущение, что, принимая во внимание основное призвание истребителей, не самым мудрым поступком будет сообщить гному о превосходящих силах противника, готового накинуться на них. Он решил сообщить не столь значимую, но не менее тревожащую причину.

— Этот пузырь реальности вот — вот разрушится, и его захлестнёт волна неудержимой магической энергии. Я сомневаюсь, что к такой гибели ты стремишься, Истребитель. Это будет бессмысленная смерть.

Гном кивнул. Теклис снова собрал вокруг себя магические энергии, укрыв ими себя, гнома и человека. Секундой позже пузырь лопнул. Маг ощутил вал магической энергии, обрушивающийся на его изысканно сплетённые заклинания. Спустя мгновение стены засияли и исчезли, а они снова оказались в колышущемся море магической энергии. Это было не самое лучшее место для сражения с демонами. Это родная стихия демонов, и их чувства гораздо больше приспособлены к подобному месту, чем чувства любых смертных существ, включая Теклиса. Он было подумал, что сможет воздействовать своей волей на пузырь реальности и создать место, более подходящее ему и его спутникам, однако решил, что в итоге подобная стратегия не принесёт пользы. Ему придётся защищать этот пузырь от совместных усилий демонов, направленных на его прорыв, и в массе своей те могут оказаться сильнее, по крайней мере, здесь и сейчас. В настоящее время им необходимо, прежде всего, выбраться отсюда, и есть только один способ это сделать.

Он позволил защищающей их сфере заклинаний свободно плыть по течению. Та понеслась вперёд, словно надутый винный бурдюк, брошенный в ручей. Теклис укрепил стенки сферы наиболее мощными и болезненными защитными чарами, спрессовав те как можно плотнее. Силой своей воли он заставил сферу двигаться быстрее в потоке энергии в нужном направлении. Поначалу они неслись вперёд с увеличивающейся скоростью, и Теклис было подумал, что им удастся оторваться от преследующей их орды демонов, но те бросились в погоню, словно учуявшие кровь акулы.

Теклис чувствовал, что демоны настигают. Руны на топоре гнома разгорались ярче. Лицо человека выглядело напряжённым, что вряд ли было удивительно, принимая во внимание обстоятельства его спасения. Скоро все они могут оказаться в подобномположении, если Теклис не найдёт выхода отсюда. Или они могут разбиться насмерть, а их души станут добычей демонов.

Феликс смотрел сквозь стенки необычной колышущейся чародейской сферы, внутри которой они находились, и гадал, насколько реально всё видимое им. Опыт столкновения с демоном оставил ему сомнения в собственных чувствах. Действительно ли Готрек и этот эльф появились и спасли его, или всё это навеяно адским отродьем и представляет собой некий вид утончённой пытки? Что если в любой момент он снова окажется в том зловонном подземелье, в когтях того кошмарного существа? От самой этой мысли сердце его забилось быстрее, а ладони вспотели. На мгновение у него возникло чувство, что сия ужасающая перспектива может повредить его рассудок. Он ощущал себя балансирующим на краю глубокой пропасти. Что если в действительности он уже мёртв и находится в некой разновидности ада?

Медленно, по шагу за раз, он отступал от края. Если это ад, то уж очень специфический, и Феликс сомневался, что даже воображение демона простирается настолько далеко, чтобы представить Готрека в компании эльфа. Слишком уж призрачна вероятность подобного события. Чтобы отвлечься от невесёлых дум, Феликс сконцентрировал внимание на своих спутниках. Истребитель выглядел глубоко несчастным. Он бросал сердитые взгляды на эльфа, а затем на Феликса, и что — то бормотал на языке гномов. Феликс недоумевал, чем он заслужил подобные взгляды, но затем до него понемногу дошло, что эльф — это волшебник, и Готреку пришлось заключить с ним какой — то договор ради освобождения Феликса. Он мог легко себе представить, что подобный долг чести — это не тот вид обязательства, которым хотел бы оказаться связанным гном.

Но кто этот незнакомец, и откуда он появился? Вряд ли он просто бродил по этим странным межпространственным путям. Феликс пристально оглядел эльфа. Ранее ему никогда не представлялась возможность рассмотреть эльфа на таком близком расстоянии, хотя в юности он видел нескольких на улицах Альтдорфа.

Теклис был выше человека и значительно стройнее. Более того, выглядел он каким — то хилым, даже в сравнении с теми эльфами, которых Феликсу доводилось видеть ранее. Он был очень тощим, тело его казалось почти прозрачным. Руки были длинными, с очень тонкими и изящными пальцами. Лицо было узким, и на нём не было заметно следов физического недуга, от которого мог бы страдать эльф. Такое лицо, изменённое столетиями боли, могло бы принадлежать падшему богу. Миндалевидные глаза были ясными, холодными и безжалостными. Узкие губы изогнуты в злобной усмешке. Если все эльфы выглядят так, то Феликс мог понять, почему гномы так настроены против них. Казалось, что эльф с постоянным презрением глядит на мир, всё оценивая по высоким стандартам собственной расы и находя в итоге недостойным.

«Осторожнее, — предостерёг себя Феликс, — ты этого не знаешь. Ты просто можешь судить о нём так, исходя из настроя Готрека. Он не сделал тебе ничего дурного, напротив, он помог тебя спасти, а сейчас, похоже, делает всё возможное, чтобы вывести нас из этого ужасного места». Эта мысль навела Феликса на другую причину его предвзятого отношения к эльфу.

Теклис был чародеем, и, несомненно, чародеем весьма могущественным. Феликс мог принять сей факт в отношении человека подобного Максу Шрейберу. Он знал, что Максу не чужда обыкновенная человечность, что с волшебником его связывает общий набор моральных ценностей. Однако, глядя на эльфа, он не был уверен, что может сказать о нём то же самое. В его равнодушном прекрасном облике было нечто почти столь же чуждое, как в облике орка или вампира. Внешне Теклис мог выглядеть, как человек, в некоторых отношениях, даже больше, чем Готрек, но Феликса не покидала мысль, что мировоззрение эльфа ещё сильнее отличается от человеческого, чем мировоззрение Истребителя.

Феликс пытался вспомнить, что рассказывали про эльфов его наставники. Он знал, что эльфы являются древней расой, приобщённой к цивилизации ещё в те времена, когда люди пребывали в варварстве. Они были искусными мореплавателями и исследователями, а также непревзойдёнными чародеями. Говорили, что они жестокие, развращённые, полностью сосредоточенные на удовольствиях. Эльфийские работорговцы часто совершают набеги на побережье Старого Света, и тех, кого они забирают, больше никто из людей никогда не увидит. Некоторые учёные утверждают, что существуют две разновидности эльфов — некоторые привержены свету, некоторые — тьме, — и порабощают людей последние. Другие заявляют, что это лишь удобная отговорка, позволяющая эльфам — торговцам отрицать ответственность за действия своих безжалостных собратьев — корсаров. Откуда Феликсу знать, кому и чему следует верить? У него практически отсутствует личный опыт в подобных материях.

Некоторые говорят о бессмертии эльфов, другие — о чрезвычайно долгой продолжительности их жизни. Этот эльфийский чародей вполне может оказаться тем самым Теклисом, который два столетия назад, во времена Магнуса Благочестивого, сражался против последнего великого вторжения Хаоса. Возможно ли такое? Скорее всего, его просто назвали именем того могучего волшебника.

Феликс покачал головой. Глядя на это древнее, гладкое лицо без возрастных признаков, он легко мог поверить в то, что перед ним тот самый чародей. Возможно, он спросит об этом эльфа, когда они выберутся отсюда. Затем до него дошёл смысл посетившей его мысли: возможно ли, что его спас от демонов герой древних времён, чьё имя упоминается в прочитанных Феликсом книгах? Неужели легендарный персонаж по — прежнему открыто ходит по миру? Внезапно он услышал слова волшебника:

— Берегись! Опасность близко!

(обратно)

Глава десятая

Феликс заметил, как снова меняются непостоянные течения окружающего их чуждого пространства. Уродливые лица приникали к сфере снаружи. Некоторые напоминали людей, которых он некогда знал: Ульрику, Макса, Снорри, Альбрехта и многих прочих, но их лица были омерзительно искаженными, злыми и клыкастыми. Некоторые были похожи на отца и братьев Феликса, другие были абсолютно неузнаваемы, и, тем не менее, всех их объединяла общая черта — жуткий и злобный вид. Там были лица гномов, как мужчин, так и женщин и детей; в некоторых даже отчётливо проглядывало фамильное сходство с Истребителем. Были и эльфийские лица, прекрасные и смертоносные. Среди них были красавцы — мужчины и прекрасные женщины, а также высоченная фигура в чёрном, покрытом рунами доспехе. Феликс слышал, как у его спутников перехватывало дыхание, когда они узнавали некоторые лица. Готрек выругался и ударил топором в стенку сферы. Тот прошёл сквозь неё, обрушившись на одно из скалящихся лиц. Прозвучал жуткий вопль, а сфера вздрогнула и едва не разрушилась. Эльф сделал судорожный вдох и произнёс:

— Не делай этого! Если ты разобьёшь сферу, мы все потонем в этом мерзком веществе. В настоящий момент она наша единственная защита.

— Мне не нужна защита, — раздражённо заявил Готрек.

— Не будь так уверен, гном, — заметил эльф, в мелодичном голосе которого проявилась ранее не наблюдаемая резкость. — Даже этот топор не сможет вечно защищать тебя в этих мистических течениях. Вскоре ты уподобишься им — потерянным душам, демонам — и станешь позором своего клана.

Последнюю фразу эльф добавил как бы невзначай, однако Феликс решил, что это была утончённая подколка. Лицо Готрека скривилось.

— Я и так уже позор своего клана.

— Значит, у тебя не останется шанса на искупление, и бесчестье твоё лишь усугубится.

Хоть волшебник и был эльфом, в гномах он явно кое — что понимал. Готрек притих, пробормотав очередное проклятие.

Феликс даже не успел ничего сказать, как пронзительный звук пронёсся сквозь сферу. Такой звук — спокойный, умиротворённый и восхищённый — могла бы издать душа, испытавшая восторг. Он обещал всё, что может пожелать твоё сердце. Мир, если ты устал от борьбы; радость, если тебе наскучила тоска; даже абсолютное счастье казалось возможным, как сейчас, так и навечно.

Поначалу показалось нелепым, что те лица способны петь подобные песни, и Феликс осознал, что это просто некое тонкое заклинание, которым демоны воспользовались, чтобы его очаровать. Жалкая уловка, явная приманка, которую легко заметить и проигнорировать. Затем, вглядевшись пристальнее, Феликс заметил, что лица изменились. Теперь они выглядели приветливыми и улыбались ему, как некто, радующийся внезапному возвращению долго отсутствовавшего любимого человека.

— Они не могли пробиться через мой барьер, пока твой приятель не помог им своим топором, — произнёс Теклис. — Но теперь это лишь вопрос времени. Молись своим человеческим богам, чтобы нам удалось выбраться раньше. В этом месте ни одному из нас не под силу долго им сопротивляться.

«Что имел в виду волшебник? — думал Феликс. — Ведь совершенно очевидно, что существа снаружи нам не угрожают. Они приветливы, дружелюбны: всё произошедшее ранее — это простое недоразумение. Они хотят поделиться с нами секретом вечного счастья. Остаётся всего лишь выслушать их».

Частью сознания Феликс понимал, что сие не может быть правдой. Это ложные обещания демонов. Но другая часть его сознания, усталая и напуганная, отчаянно хотела поверить в истинность сказанного ими, чтобы навсегда положить конец этому страданию и страху. Феликс вознёс молитву Сигмару. Такими вот способами коварнейшие из демонов воздействуют на людей, искушая их в трудных жизненных ситуациях обещаниями прекращения их невзгод. Он понимал, что не должен им верить, но желал верить по — прежнему. Хуже того, он понимал, что его желание растёт, тем самым ослабляя защищающие его заклинания. Чары ослабляет сама его связь с демонами.

Феликс заметил ещё одно знакомое лицо. Это было истязавшее его существо. Оно больше не выглядело таким злобным. У него был смущённый, извиняющийся вид. Оно манило Феликса приблизиться, чтобы дать возможность принести извинения. Сам того не желая, Феликс ощутил потребность откликнуться на призыв.

Снаружи сферы стремительно проносились Пути Древних. А вокруг неё сгрудились демоны, выжидая момент, когда падут защитные заклинания.

Теклис понимал, что разрушение его чар — это лишь вопрос времени. Топор гнома нарушил целостность плетения. При случае Теклис мог бы залатать брешь, но в настоящий момент мог лишь удерживать её закрытой. Но хуже то, что Феликс Ягер колебался. После того, как он побывал в когтях местных демонов, у него установилась с ними связь. Теклис понимал, что если они выберутся отсюда живыми, ему впоследствии придётся провести какие — нибудь ритуалы экзорцизма, чтобы снять порчу с души мужчины и обрубить любую оставшуюся связь с адскими созданиями. Если они выживут… А прямо сейчас ему нужно отыскать способ сие обеспечить.

Брошенный на гнома взгляд дал понять, что тот в порядке. Гномья раса, если уж на то пошло, даже более устойчива к искушениям Хаоса, чем эльфы — в них ещё при создании была заложена изрядная доля упрямства. Но даже если причина не в этом, оружие Готрека Гурниссона будет защищать его от любых уловок демонов. Вне всякого сомнения, первые несколько тварей, которые проломятся через магическую защиту, встретят окончательную смерть, но Теклис не представлял, как потом даже могучему гному удастся выжить в этом месте.

К своему разочарованию маг ощущал, что они приближаются к источнику отслеживаемых им возмущений. С каждой секундой всё ближе становится могучее биение энергии, угрожающее уничтожить эту древнюю сеть тоннелей. Если только у них было бы время: маг чувствовал уверенность, что сможет обнаружить источник возмущений и нейтрализовать его. Если рассматривать расстояния внутри путей, то пройти оставалось не так много. К несчастью, остались считанные мгновения до того, как его защита рухнет и они окажутся в потоке, предпринимая всё возможное, чтобы разобраться с демонами.

В тот момент, когда его посетила сия мысль, Теклис заметил неподалёку кружащийся вихрь энергии. Он был уверен, что это путь к выходу. Располагая несколькими секундами, они могли бы до него добраться и вернуться в мир людей, эльфов и гномов. Песнь соблазнения зазвучала громче, и сквозь защитную сферу проникла когтистая рука. Маг почувствовал, что они со всех сторон окружены демонами. Иного выбора не оставалось: если они намерены выбраться отсюда — нужно делать это сейчас, а потом уже столкнуться с последствиями принятого решения.

— Готовьтесь к бою, — произнёс Теклис и направил сферу в сторону портала.

Феликс услышал слова эльфа и взял себя в руки. Он понятия не имел, что вот — вот произойдёт, но не ожидал ничего хорошего. Он почти сожалел, что эльф прервал его грёзы, ибо Феликс чувствовал, что из всех людей он наиболее близок к пониманию обитателей этого необычного и чудесного места. Он понимал, что если только удастся пообщаться с этими необычными разумными существами, ему могут открыться невероятные тайны, о которых даже не помышляли обычные смертные.

Все эти мысли улетучились, как только он почувствовал внезапный и резкий рывок ускорения. Они оторвались от преследователей и направились прямиком в кружащийся водоворот света. Мгновение спустя они влетели в то, что выглядело привычной атмосферой, и приземлились на твёрдые камни. Феликс почувствовал, как от силы столкновения у него перехватило дыхание. Он ударился оземь и покатился, предпринимая всё возможное, чтобы погасить скорость. Он знал, что в процессе получил несколько новых царапин. Феликс поспешно поднялся на ноги. Они снова оказались в длинном каменном коридоре, напоминающем тот, в котором он и Готрек находились до того, как Феликса отбросило в водоворот чужеродной энергии. Позади располагался сияющий арочный проход, похожий на виденный им прежде, хоть этот был отмечен иными рунами. Быстрый как кот, Готрек уже стоял на ногах, развернувшись лицом к арочному проходу. Эльф почему — то остался парить в воздухе на высоте плеч и был окружён необычным таинственным сиянием. Вокруг его посоха пробегали зигзагообразные молнии, установленные в браслетах и высоком головном уборе драгоценные камни излучали зловещий свет. Выражение его лица было таким же мрачным, как у Готрека. Оба выглядели готовыми сражаться.

Феликс полной грудью вдохнул воздух, радуясь ощущению его материальности, хотя тот был влажным и отдавал плесенью. Из того, чем приходилось дышать в Путях, воздух был довольно редко встречающимся веществом. Феликс ощущал слабое головокружение, но держался прямо и ждал, когда появится то, что ожидают его спутники.

Ждать пришлось недолго. Мгновения спустя в переливающемся свете арочного прохода показались демонические фигуры — человекообразные, но с крыльями и когтями, — выныривая из него, словно пловцы из воды. Их внешний вид никак не внушал Феликсу оптимизма. Некоторые из них были женоподобными, но с бритыми головами и крабьими клешнями. От них исходил необычный мускусный запах. Кроме них там были псы с длинными цепкими языками и кроткими глазами оленихи, в которых отражалось злобное веселье. Феликсу уже доводилось видеть таких существ ранее, во время осады Праага. Мысль о том, что он способен распознавать подобных тварей, была весьма тревожащей.

Их предводителем был гуманоид с нетопыриными крыльями, напомнивший Феликсу пытавшее его существо, однако этот выглядел одновременно и более прекрасным, и более устрашающим. За ним можно было видеть существ, пытающихся пройти через портал. Руны на арке сияли, а по световой поверхности пробегали красноватые сполохи молний. Демоны и их псы вопили, но продолжали напирать. Было очевидно, что они вызвали срабатывание какого — то древнего устройства, предназначенного для защиты от им подобных, однако, что бы это ни было, сейчас оно было слишком слабо, чтобы сдерживать демонов долго.

Готрек захохотал и метнулся вперёд. Огромный топор врезался в демонов, рассекая их на части. Те распадались россыпью искр с тошнотворным сладковатым запахом. Трупов не оставалось. Феликс видел, что некоторые искры пытались пройти обратно через портал, однако натыкались на красные молнии и гасли.

Несмотря на участь, постигшую их товарищей, демоны и их длинномордые звери продолжали натиск. Имея абсолютное численное превосходство, они оттеснили Истребителя от портала. Готрек продолжал рубить и резать, уничтожая наступающих на него демонов. Некоторые решили поискать более лёгкую добычу и, обойдя Истребителя с флангов, приближались к эльфу и Феликсу.

Феликс столкнулся с первым из демонов с женской головой. Тварь сделала выпад клешнёй в направлении его головы. Огромная, напоминающая лобстерную, клешня выглядела способной перекусить шею Феликса, словно ветку. Он пригнулся под удар, направив свой меч вверх, и угодил твари в горло. Та исчезла в россыпи искр, оставив после себя лишь специфический запах мускусного парфюма.

Ранее Феликс уже сражался с этими существами, и тогда они выглядели значительно крепче. Он сомневался, что сам стал сильнее, поэтому оставалось лишь предполагать, что некое волшебство этого места ослабляет их и делает более уязвимыми. Похоже, если внутри чародейской паутины Путей он и его товарищи испытывали затруднения, то здесь преимущество явно на их стороне.

Крылатое существо, которое ранее мучило Феликса, перелетело через голову Готрека и понеслось к Теклису. Оно натолкнулось на окружавшее мага свечение и с воплями отскочило. Охваченный яростью и жаждой мщения, Феликс подпрыгнул, вонзил меч в промежность существа и провернул. Оно тоже исчезло, а то, что от него осталось, тщетно пыталось возвратиться на ту сторону портала.

Феликс мрачно усмехнулся и двинулся на помощь Готреку, хоть Истребитель и не выглядел нуждающимся в помощи. Он уже прорубил себе путь через противостоящих ему демонов. Натиск извне ослаб, и в этот момент эльф начал произносить заклинание. И оставшихся тварей тут же затянуло обратно в портал, где при соприкосновении с красной световой паутиной они разваливались на куски, словно разрезанные тончайшими невидимыми нитями. За считанные секунды коридор очистился, хотя сквозь портал было видно беснующуюся толпу. На глазах Феликса красноватый свет начал утолщаться и застывать, сначала образовав на портале прозрачную плёнку, а затем твёрдую непроницаемую заглушку. Феликс затряс головой, не вполне понимая происходящее.

— Похоже, что это вторжение активировало какую — то древнюю защиту, — произнёс эльф. — К несчастью, какое — то время она будет препятствовать нам самим воспользоваться порталом снова, хотя у меня есть сомнения, что его повторное использование будет хорошей идеей. Вне всяких сомнений, демоны будут поджидать нас, надеясь, что мы окажемся достаточно глупы и вернёмся тем же путём, дав им возможность отомстить.

Готрек громко хмыкнул, но ничего не сказал. Присутствие эльфа его чем — то напрягало. Выглядел он так, словно только и хотел схватить топор и начать рубить. Феликс был рад, что гном от этого воздержался. Было явно заметно, что у Готрека перед волшебником долг чести.

— Где мы? Что это за место? Как нам отсюда выбраться? — спросил Феликс.

— Мы находимся внутри артефакта Древних, и сейчас не время и не место для обсуждений. Что касается выхода отсюда — следуйте за мной, — ответил эльф и с преувеличенной учтивостью добавил, — будьте так любезны, господин гном.

Пальцы Готрека крепче сжали рукоять топора. Феликс видел, как они побелели. Здравомыслящий человек тут же бросился бы наутёк, а вот эльф, казалось, этого не замечал. Феликс гадал, смогут ли долго выдерживать подобное напряжение его собственные нервы.

Он пошёл за эльфом, раздумывая над его словами. Древние были легендой, расой богоподобных существ, которая исчезла давным — давно. Некоторые учёные заявляли, что они были предками нынешних богов, изгнанными своими мятежными детьми. Другие писали о том, что Древние навлекли на себя какую — то катастрофу космического масштаба и сбежали. В большинстве книг о них вообще не упоминается. Даже в наиболее древних письменных источниках встречаются лишь смутные намёки.

Несмотря на это, эльф был явно уверен в своих словах, а кому из всех лучше знать, как не ему. Теперь Феликс переключил внимание на окружение, высматривая указания на существ, которые создали все эти вещи. Камни кладки были грубо стёсаны, но несли на себе символы каких — то необычных рептилоидных очертаний. Феликс не знал, откуда у него возникло такое впечатление, но воспринял его, как должное. Возможно, это были простые украшения, возможно, защитные чары. «Откуда мне знать? Вот у Макса Шрейбера, несомненно, возникла бы теория на сей счёт, — думал Феликс. — И почему его никогда нет рядом, когда он нужен?»

Внезапно его посетила другая мысль. Эти коридоры явно служат связью между реальным миром и странным миром, лежащим за порталом.

— Прихожая, — вслух произнёс он.

— Хорошее предположение, Феликс Ягер, — сказал эльф. — Да. Это место несомненно служит мостом между нашим миром и местом, через которое пролегают те пути. Оно не относится ни к одному из миров, но находится между ними.

— И сие должно означать, что на дальнем конце этого коридора мы отыщем дорогу в наш мир, — подытожил Феликс.

— Я очень на это надеюсь, — сказал Теклис. — Иначе мы с тем же успехом можем застрять здесь навсегда.

— Быть похороненным заживо с эльфом, — пробурчал Готрек. — Вот она, истинная дорога в ад.

(обратно)

Глава одиннадцатая

Теклис был в отчаянии, хотя прилагал все усилия, чтобы это скрывать. Обратный путь в Пути Древних с этой стороны был, по существу, запечатан. Даже если бы ему удалось пробить древние защитные заклинания, по ту сторону, несомненно, их ожидают демоны. Они злобные и бессмертные существа, и могут сидеть там, сколько пожелают. Он же не мог рисковать, ожидая, что они уберутся восвояси.

В душе он проклинал своё решение спасти человека и гнома. Эта задача стоила ему ценного времени и энергии, необходимых для его миссии, и что же он получил взамен? Неблагодарного угрюмого изгоя — истребителя и человека, который, похоже, находится на грани безумия или обращения к Хаосу. Маг знал, что позже ему следует проверить его на возможность одержимости демоном. Как только они выберутся отсюда, непременно нужно провести обряд экзорцизма.

Теклис синхронизировал дыхание и ритм шагов и выполнил успокаивающие разум упражнения, изученные за время ученичества. Что сделано, то сделано. Нет смысла об этом сожалеть. И он не верил, что простой случай столкнул его с гномом и его топором. Маг чувствовал в этом божественный промысел. Вопрос в том, каких именно богов. Насколько он мог судить, не сил Хаоса, не с этим оружием. Возможно, Боги — Предки гномов или его собственного народа. Встреча обладателя этого топора и могущественнейшего среди ныне живущих эльфийских чародеев, обладателя посоха Лилит и боевой короны Сафери, содержало в себе более глубокий смысл.

Самообладание вернулось. Теклис осмотрел окружение. Камни выглядели менее изношенными и затронутыми Хаосом, чем те, что находились на Ультуане. Он задал вопрос, уже некоторое время тревоживший его подсознание:

— Как вы оказались внутри Путей Древних?

— Это был несчастный случай, — ответил Феликс Ягер. — Мы преследовали чародея Хаоса и его приспешников, когда появился огромный демон и…

Теклис тихо рассмеялся. Поведение человека вполне соответствовало обстоятельствам, хотя он говорил о таких вещах, которые бы привели в ужас многих древних эльфов.

— Что — то тебя забавляет, эльф? — спросил гном.

Теклис покачал головой.

— Я нахожу ваше хладнокровие перед лицом подобных вещей… удивительным.

— В тот момент я не был особо спокоен, — сказал человек. — Но как только мы вошли в зал, события стали развиваться столь внезапно…

Несомненно, это был такой же зал, как на Ультуане. Должно быть, его открыл волшебник Хаоса. И это означает, что виденные им зверолюды оказались в путях не случайно. Похоже, что последователи тёмных сил действительно получили доступ к Путям Древних. Должно быть, они пользуются ими для быстрых перемещений между различными местами. Вопрос в том, известны ли им иные последствия их действий? Какая разница. Последователи Четырёх Сил Разрушения достаточно безумны, чтобы продолжать пользоваться путями, невзирая на то, что это приведёт к уничтожению Ультуана. Скорее, наоборот, будут пользоваться ради затопления континента — острова.

— Странно, но я уверен, что видел того волшебника раньше, — добавил Феликс Ягер.

— Да?

— У Праага, во время осады. Он был одним из тех, кто призвал демонов, и совершил куда худшие деяния.

— Худшие деяния?

— Макс Шрейбер утверждал, что волшебники Хаоса закачивают с севера энергию чёрной магии.

— Макс Шрейбер? Кто он?

— Наш знакомый чародей.

— Он знал, о чём говорил. Если у Праага были призваны демоны, то что — то должно было поднять уровень окружающей магической энергии, чтобы те смогли материализоваться.

— Макс сказал нечто похожее. Он больше меня осведомлён в подобных вещах.

— Тебе уже известно столько же, как и большинству волшебников, Феликс Ягер.

— Только вот пользы от этого…

Теклис обдумал его слова. Эти люди были у Праага, как и преследуемый ими чародей. Маг размышлял о Прааге и его древней скрытой тайне, и о том, почему силы Хаоса с таким постоянством нападают на этот город, а правители Кислева постоянно отстраивают его вновь. Не обращая внимания на его мрачную задумчивость, человек продолжал рассказ, подробно излагая их приключения внутри огромного межпространственного лабиринта. Теклис кивал головой, побуждая человека продолжать, пока они приближались туда, где по ощущению мага должен был находиться выход.

Он остановился перед каменным арочным проходом и осмотрел руны, а затем пробормотал заклинание открытия. Он очутились в месте, выглядящем, как очередной каменный коридор, ведущий вверх, и молча двинулись вперёд, по направлению к свету. Впереди оказалась очередная закрытая дверь. Теклис отворил её заклинанием. Мгновение спустя его ударил в лицо порыв холодного ветра с дождевыми каплями. Он наступил в грязь и осмотрелся, морща губы от отвращения.

Ветер отбросил на глаза Теклиса локон волос, и маг приладил его на место. Издали доносился запах болота. Небо над головой было свинцовым, полностью закрытым тучами. Вокруг было много тёмных, наводящих тоску деревьев. Где — то вдали прогремел гром, и на небе промелькнул кратковременный разряд молнии. Было нечто необычное в том, как здесь дули ветра магии. Их энергия бурными вихрями проносилась по небу. Здесь придётся быть осторожным при сотворении заклинаний. Однако это позволило ему установить, где они оказались.

— Как я и подозревал, — сообщил Теклис. — Мы на Альбионе.

При словах эльфа Феликс застонал.

— Быть того не может, — произнёс он.

— Ты только что прошёл Путями Древних, сражался с демонами и лицезрел создание пузыря реальности, а теперь говоришь мне, что такое невозможно? — сардонически поинтересовался Теклис.

— Но Альбион находится в тысяче лиг к северу от Старого Света, он — место туманов и великанов, и…

Феликс оглянулся вокруг. Местность была достаточно холодной и сырой для Альбиона.

— До Альбиона около сотни лиг от самой северной точки твоей страны, Феликс Ягер, — сказал Теклис. — Эльфийские корабли всегда следуют мимо его побережья.

— Эльфийские корабли!

Слова буквально вырвались изо рта Готрека. И прозвучали они, словно непристойная брань. Феликс решил, что сие объяснимо, принимая во внимание отношение Истребителя к эльфам и кораблям. Его всё ещё удивляло, что Истребитель не разрубил своим топором голову чародея.

— Но Альбион… — повторил Феликс.

Внезапно он осознал, как далеко оказался от дома. Даже если эльф говорит правду, раньше они находились в Сильвании — в десятках, если не сотнях лиг от побережья. За время, которое в лучшем случае не превышало одного дня, они преодолели огромную часть континента и пересекли море. Такие чудеса не укладывались в его голове. Он снова посмотрел по сторонам, оглядывая лес на предмет чудовищ. Пока оттуда ничего не собиралось появиться, но это могло измениться в любой момент.

Феликс покачал головой, а затем натянул на неё капюшон плаща, укрываясь от дождя. С чувством вины он осознал, что понятия не имеет, что произошло с Максом или Снорри, и остались ли они, вообще, в живых. Теперь это не выяснить раньше, чем через несколько месяцев, если им вообще удастся отыскать путь домой. Феликса совсем не прельщала идея снова войти в Пути Древних. Одного раза ему вполне хватило на всю жизнь.

— Как мы собираемся попасть домой? — спросил Феликс.

Портал уже закрылся. На крайне короткий миг он думал было попросить эльфа открыть проход и вернуться в него обратно, но затем отверг эту мысль. Лучше уж он отправится домой вплавь, чем вернётся тем путём, откуда они пришли.

— Сначала нам предстоит заняться другими делами, — ответил эльф.

— Нам? — переспросил Феликс.

Феликс чувствовал себя в долгу перед Теклисом, однако не был уверен, что ему по душе предположение, что он станет автоматически выполнять приказы эльфа. И ещё меньше ему нравилась мысль, что волшебник ожидает того же от Готрека. Гномы — раса гордая и обидчивая, как обедневший дворянин, обременённый долгами. К его удивлению, Истребитель не возмутился. Он лишь пожал плечами и спросил:

— Что ты от нас хочешь? Мне не терпится оплатить мой долг.

— Мне потребуется некоторое время на объяснения, — произнёс эльф. — И мы сначала должны убраться отсюда. Кто знает, что ещё может выйти из этих порталов.

— Мне без разницы, — заявил Готрек.

— А мне, увы, нет. Сложно объяснить такое явление, как Пути Древних, когда пытаешься отбивать нападение демонов. Я не думаю, что им удастся найти способ пройти сюда, но не склонен оставлять хоть какой — то шанс.

— В этом есть смысл, — поддержал его Феликс, которому ещё меньше эльфа хотелось встретиться с любыми чудовищами, которые могли бы появиться. — Давайте поищем укрытие. Ты можешь всё нам объяснить по дороге.

Они двинулись вниз по склону, удаляясь от круга камней. Зарядил сильный дождь. Молнии вспыхивали ближе. Гром грохотал громче.

К удивлению Теклиса, два его спутника быстро схватили суть его объяснений о событиях на Ультуане. Феликс Ягер и Готрек Гурниссон кем — кем, а глупцами не были. Они выслушали и осмыслили сказанное магом.

— Ты говоришь, что если мы ничего не сделаем, Ультуан скроется под волнами, — подытожил гном. — Не вижу тут никакой проблемы.

— Я мог ожидать нечто подобное от гнома, — с неожиданной обидой заметил Теклис.

Угрюмость гнома действовала ему на нервы, а теперь ему не приходилось опасаться кого — либо ещё.

— Вся раса эльфов будет уничтожена, — заметил Феликс Ягер.

— Не вся, но большая её часть, — поправил Теклис.

— Я по — прежнему не вижу проблемы.

— Тогда я, возможно, попробую объяснить, — сказал Теклис, пытаясь, хоть и не совсем успешно, удержаться от насмешливого тона. — Что тебе известно о Древних?

— Они — легенда, — ответил Готрек Гурниссон. — Раса богов, которые древнее самих богов. Некоторые утверждают, что они создали этот мир. Другие же, что их вообще не существовало.

— Они существовали.

— Как скажешь, эльф.

— Я сверялся с „Книгой Иши“ в Библиотеке Королей — Фениксов. Она написана во времена, предшествовавшие Аэнариону. Записи о золотом веке, когда эльфы и гномы жили в мире, а Древние всё ещё надзирали за этим миром. Я прочёл „Книгу Валайи“…

— Чего? — перебил гном.

— Я прочёл „Книгу Валайи“.

— Эльф прочёл одну из священных книг…

— Копия книги есть в библиотеке Хоэта.

— Мир изменился. Теперь лишь жрицы Валайи заглядывают в эти книги с железным переплётом.

У Истребителя возникла другая мысль:

— Ты прочёл книгу, написанную Высоким слогом гномов?

— Эльфы и гномы не всегда были врагами, Готрек Гурниссон. В давно минувшие времена были составлены словари и грамматические пособия. Теперь эльфы не особо часто изучают старогномий язык, но мне подобные вещи были интересны…

Гном уставился на Теклиса, но больше ничего не сказал. Похоже, он был готов вспылить.

— В обеих книгах утверждается одно и то же. Древние обладали мощью, во многом превосходящей даже наших богов. Они не только изменили климат нашего мира, но сделали это путём смены его положения в космосе. Они изменили времена года и очертания самих континентов. Они подняли со дна моря Ультуан и сделали его обиталищем эльфов.

— Избавь меня от уроков по эльфийской мифологии, — презрительно заявил гном.

— Это не мифы, это истина. Они использовали почти невообразимую магию, чтобы зафиксировать континенты на их местах и удержать Ультуан над волнами. Они развернули магическую паутину от полюса до полюса, окружив планету силовой решёткой. Её частью являются Пути Древних.

— Зачем? — спросил человек.

У него, похоже, не возникло сложностей представить себе рассказанное, однако он, как и все люди, был любопытен.

— Я не знаю. Кто может догадываться о мотивах подобных существ? Не я!

Теклис гадал, стоит ли рассказать им о своих подозрениях. Все события нескольких последних часов служили подтверждением его теорий. Он решил, что нужно привлечь эту пару на свою сторону. Здесь они его единственные союзники, и потенциально весьма могущественные.

— Вполне возможно, что весь проект: перемещение планеты, подъём континентов, возвышение обоих наших народов из трясины варварства, был ничем иным, как крошечной частью некого великого плана космических масштабов, назначение которого мне неизвестно. Я знаю, что когда Древние покинули наш мир, пришёл Хаос. Я уверен, что эти два события связаны. Древние выстроили всю эту систему так, чтобы она соединялась с мощным порталом Северного полюса, вратами таких размеров и протяжённости, в сравнении с которыми пройденные нами порталы напоминают детские игрушки. У меня есть подозрения, что Древние могли использовать их для прохода в другой, невообразимо отдалённый мир. Возможно, они потерпели здесь кораблекрушение и то, что они построили, было маяком или спасательной шлюпкой. Какова бы ни была цель, перед отбытием они работали над неким могущественным ритуалом, который не удался, по меньшей мере, частично. С порталом случилось нечто незапланированное. Он открылся не в то место. Тёмные силы Хаоса воспользовались им для проникновения в наш мир, и едва не захватили его. С тех пор они остаются на севере, по большей части находясь в покое, но временами взрываясь, подобно вулкану.

— Бог Гримнир в поисках портала отправился на север и нашёл способ его закрыть. Как записано в „Книге Камня и Боли“: «Во времена, когда небеса истекали огнём, и мир был навеки изменён», — продекламировал Готрек. Похоже, что эти слова вырвались у него неосознанно.

— Значит, наши мифы в чём — то пересекаются, Готрек Гурниссон, ибо то же самое записано в „Книге Иши“.

— Я по — прежнему не вижу, какое это имеет отношение к Путям Древних.

— Все эти вещи связаны между собой. Прежде чем я продолжу, я должен взять с вас слово, что это останется между нами.

Феликс кивнул. Готрек задумался, словно размышляя, не содержится ли в словах эльфа ловушка, а затем произнёс:

— Даю слово.

— Века назад злые маги попытались уничтожить Ультуан. Их целью было распутать сеть энергий, которая удерживает его над морем. Благодаря усилиям многих героических эльфийских чародеев, отдавших ради этого свои жизни, эта попытка провалилась. Чародеи стабилизировали систему и, насколько смогли, залатали великую сеть, однако выяснилось, что творение Древних повреждено сильнее, чем они себе представляли. Хаос воспользовался Путями Древних для вторжения в наш мир и для распространения порчи. Те места, где Пути выходили наружу, стали заражёнными. Мощь, находящаяся внутри Путей, потребовалась моим предкам для стабилизации Ультуана. Я подозреваю, что они достигли желаемого путём откачивания энергии из Путей.

— И теперь что — то снова открыло Пути, — произнёс человек.

— Количество магической энергии, необходимой для поддержания моей родины, уменьшается, и если вскоре ничего не предпринять, она будет уничтожена.

Готрек Гурниссон выругался. Он повернулся, поднимая топор. Раздался ужасный треск, когда гном одним ударом перерубил дерево. Во все стороны полетели щепки. Дерево начало заваливаться. Теклис открыл рот от удивления: это было самое внушительное проявление силы, когда — либо виденное им. Дуб был крепким, толщиной почти с тело эльфа. При падении ветви дерева издавали оглушительный шум, ударяясь о ветви других деревьев. Звук был таким, словно через лес продирался мастодонт.

— Я ненавижу деревья почти так же, как ненавижу эльфов, — заявил Готрек Гурниссон.

— Что с тобой случилось, гном? — спросил Теклис.

— Ты только что дал мне способ отомстить за Бороду, — ответил Истребитель.

— За что? — встрял Феликс.

— Это давняя история, — ответил Теклис, — которую лучше не вспоминать. Король эльфов постыдным способом оскорбил посла гномов. Достаточно лишь добавить, что из — за этого между эльфами и гномами разразилась кровопролитнейшая война в истории. И гномы по сей день желают отомстить за то оскорбление.

— Следует ли понимать, что ты допустишь уничтожение густо населённого людьми континента в качестве отмщения за бороду? — спросил у гнома Феликс Ягер недоверчивым голосом.

— Страны, густо населённой эльфами, — резким голосом поправил гном. — И не просто в качестве отмщения за сбривание бороды, но ради исправления многих несправедливостей, которые числятся за эльфами в Великой книге обид.

— Ну, это меняет дело, — саркастически заметил Феликс Ягер.

Теклис был рад видеть, что человек принял его сторону, ибо магу показалось, что для Готрека Гурниссона простейшим способом обеспечения гибели Ультуана будет воспользоваться топором и заполучить голову Теклиса. После этого не останется никого, кто способен своевременно отвратить надвигающуюся катастрофу. «Возможно, — подумал Теклис, — пришло время воспользоваться самыми разрушительными заклинаниями. Лучше убить гнома, прежде чем тот убьёт меня самого». Тем не менее, он ещё не сделал последний бросок костей.

— Ты поклялся помогать мне, — напомнил эльф.

— Если это не будет бесчестным, — произнёс Готрек Гурниссон. — И ты предоставил решать это мне.

Теклис выругался про себя.

— Говорят, что гномы будут торговаться по поводу сделки, даже пока вокруг рушится мир.

— Говорят, что слова эльфа такие же скользкие, как машинное масло.

— Это глупо, — вмешался человек. — Вы оба упёрлись и препираетесь, в то время как на кону стоит существование целого народа.

— Больше, чем народа, — поправил Теклис. — если это имеет хоть какое — то значение.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Древние силовые линии поддерживают не только Ультуан. Они проходят и через другие территории, например, горы Края Мира.

— Я не верю тебе, — заявил гном.

— Разве не бывало так, что горы сотрясались, отчего страдали многие города гномов? Внезапно не появлялись скавены, чтобы захватить одну из ваших крепостей?

— Карак Восьми Вершин, — произнёс человек.

— Скавены некогда экспериментировали с механизмами, которые работали на энергии силовых линий. Мне неизвестно, делалось это обдуманно или наугад. Зная крысолюдей, я бы предположил последний вариант. Как бы то ни было, механизмы оказались чрезмерно смертоносными даже для них…

— Если только не они стоят за нашими теперешними проблемами, — предположил человек.

— Откуда тебе знать, чем занимаются скавены? Разве что ты водишь компанию с крысами, чего бы я никогда не подумал об эльфах.

— Мы вмешались, когда почувствовали волшебство скавенов, и отправили для их уничтожения магов и воинов. Немногие из них вернулись, чтобы рассказать нам о сражении.

— Должно быть, то был славный бой, чтобы так хорошо запомниться, — усмехнулся Готрек Гурниссон.

— Не все бойцы жаждут славы, — парировал Теклис, чувствуя, что его терпение подходит к концу, — чтобы их имена потом жили вечно. Некоторые добровольно отдают свои жизни ради выживания остальных, не прося ничего взамен.

— И один из таких ты, не так ли, эльф?

Теклис злобно усмехнулся.

— У меня вообще нет намерения умирать, если то в моих силах, — ответил он.

— Разумно, — донеслось до эльфа слабое бормотание Феликса.

— Ты со мной? Или желаешь отказаться от своего слова? Очевидно, что даже гном вряд ли углядит что — либо бесчестное в предотвращении катастрофы, способной затронуть их собственные подгорные чертоги.

— Ага, если слова твои правдивы.

— Если я лгу, убей меня, — заявил Теклис.

— Это само собой, — сказал гном.

— Что ты от нас хочешь? — спросил человек.

Выглядел он напряжённым и настороженным, отчётливо проявляя признаки внутренней борьбы чувства самосохранения с желанием оказать помощь.

— Что бы мне ни пришлось совершить, помощь двух столь могучих воинов может пригодиться, — сказал Теклис. — Боюсь, что прежде чем всё это закончится, мне потребуются мечи и топоры.

— Я тоже так думаю, — произнёс человек. — А имел я в виду следующее: что ты хочешь от нас сейчас?

— Нам нужно разыскать источник неприятностей и ликвидировать его. Я должен найти Прорицательницу правдосказов, кем бы она ни оказалась. Если нам сейчас это не удастся… Что ж, мы на Альбионе и, возможно, близки к цели, ибо в записях говорится, что в древние времена здесь находились величайшие храмы Древних. Здесь находится главный узел силовых линий, основное место пересечения всех их магический энергий. Мы должны его отыскать, а уже там найти способ закрыть Пути.

— Ты волшебник, — сказал Феликс Ягер. — О таких вещах тебе известно побольше нашего. Веди нас к храму, и мы поможем тебе проникнуть внутрь. После этого всё уже зависит от тебя.

Человек бросил взгляд на гнома, словно ожидая возражений, и был явно удивлён их отсутствием.

— Отлично, — сказал Теклис. — Но сначала мы должны отдохнуть и провести необходимые ритуалы.

— Ритуалы? — переспросил человек.

— Сначала нам необходимо убедиться, что демоны несмогут захватить тебя снова.

— По мне, не очень — то хорошая идея. Как ты сможешь убедиться в этом?

— Существуют заклинания, которыми я воспользуюсь для предохранения твоей души и тела и разрыва любых связей, которые могли сохраниться.

— Связей? Ты говоришь, что те твари из потустороннего иного мира могут отыскать меня снова?

— Почти наверняка, если только я не приму меры. Они явятся к тебе в твоих снах… поначалу.

Человек притих. Выглядел он напуганным и озабоченным. Гном же выглядел просто разгневанным, но для него это было нормальное состояние.

— Тогда лучше бы тебе заняться заклинаниями, — сказал человек.

— Будет немного больно, — предупредил эльф.

— Как я и подозревал, — подтвердил человек. — Приступай.

Теклис первым шёл по лесной тропе, надеясь, что те двое следуют за ним. Он был впечатлён человеческой отвагой. Феликс почти без жалоб перенёс заклинания экзорцизма, а Теклис знал, насколько болезненными они могли быть. Хотя этот процесс оставил свой след. Пальцы мужчины постоянно теребили амулет, отданный ему Теклисом. Теклис размышлял о мудрости такого поступка. Ради уверенности в том, что его спутник не будет одержим демонами, стоило пожертвовать частью собственной защиты. Маг был почти уверен в успехе своих заклинаний, но течение магии на Альбионе было необычным, и лучше было не оставлять никаких шансов. Были и иные причины передачи талисмана человеку. Если гном выступит против Теклиса, то лучше иметь союзника, неважно, добровольного или вынужденного.

Даже сейчас он ощущал яростное возмущение гнома и тревогу человека по поводу предстоящих опасностей. «Феликс Ягер тревожится не напрасно, — подумал Теклис. — Кто бы или что бы ни открыло Пути Древних, наверняка оно окажется могущественным противником».

У Теклиса вырвался протяжный вздох. С этой опасностью он столкнётся, когда придёт время. Прямо сейчас его величайшим беспокойством был удар топором в спину от свихнувшегося гнома. «Брат справился бы с подобной ситуацией гораздо лучше», — подумал маг.

(обратно)

Глава двенадцатая

Феликс поплотнее завернулся в промокший плащ и наблюдал, как при дыхании выходит пар. «Здесь тоже зима, — думал он, — но не такая, как в Империи. В Империи снег лежит на земле толстым покрывалом. Здесь всего лишь идёт дождь, хотя столь холодный, словно тысячи ледяных ножиков покалывают твоё тело. Земля хлюпает под ногами. У неба свинцовый цвет. Из дёрна выпирают камни. Снег, наверное, был бы предпочтительнее. А то кажется, что небеса изливают на землю свои рыдания».

Тем не менее, местность была не лишена привлекательности. Временами, когда им попадались бреши в лесной чаще, сквозь просветы он замечал извилистые суровые холмы, по склонам которых струились резвые ручьи. Изредка удавалось мельком увидеть оленя или косулю, пробирающихся через лес. Временами вдали был виден тонкий столб поднимающегося к небу дыма. Поначалу он не был уверен, потому как на фоне неба дым был практически неразличим, но через несколько лиг трудного пути Феликс понял, что они приближаются к жилью, и всё это время эльф вёл их именно туда. Феликс понял, что зрение эльфа значительно острее его собственного.

Его удивляла уверенность эльфа. Он бы не смог сохранять столь превосходное самообладание с бормочущим Готреком за спиной. Однако эльф никак не показывал, что его сие беспокоит. Он спокойно и размеренно спускался по склону, никогда не оскальзываясь даже на скользком дёрне. Несмотря на свой болезненный внешний вид, эльф, казалось, не знал усталости. Рассматривая его, Феликс подметил и другие вещи. Его собственные сапоги были заляпаны грязью, брызги которой попали на штаны и плащ. Сапоги Готрека были очень грязными, а на его оголённых руках выделялись полоски красной глины. Лишь Теклис был таким же чистым, как прежде. Его сапоги блестели, а синяя мантия мерцала. Грязи не было даже на том конце посоха, которым маг касался земли.

«Как такое возможно? — удивлялся Феликс. — Его одежда зачарована, чтобы отталкивать грязь, или это результат действия какого — нибудь заклинания?» Из рассказов Макса Шрейбера Феликс знал, что на каждое применение магии чародей затрачивает часть собственной силы и выносливости, что вызывает усталость, подобную усталости обычного человека, участвовавшего в забеге. Разве даже столь могущественный волшебник, каковым казался эльф, станет расходовать свои силы лишь на то, чтобы оставаться незапачканным? А может, всё дело в кошачьей ловкости Теклиса, которую Феликс считал обычной для эльфов. А ещё, каждый раз, когда ветер дул от эльфа, Феликс улавливал слабый аромат мускусного парфюма, напоминающего женские духи. Имперские аристократы носили ладанки для перебивания уличной вони, хотя он слышал, что некоторые даже пользовались духами. «Очередная область, в которой эльфы отличаются от людей», — подумал Феликс.

Даже с замысловатым головным убором, драгоценными украшениями и превосходной шёлковой мантией в эльфе не было ничего женственного. Он всего лишь одет по иным стандартам, отличным от человеческих. Аристократы — люди выряжаются напоказ, словно павлины, демонстрируя своё богатство. Возможно, это справедливо и для эльфов. В Теклисе было нечто весьма аристократичное, заносчивые и томные манеры, которые Феликс находил раздражающими в аристократе, но которые почему — то не возмущали его в эльфе. У Феликса не возникало ощущения, что поведение эльфа имеет целью поставить его на место, как сына наглого купчишки, метящего в высшее сословие: оно просто является естественным для Старшей расы.

Феликса посетила мысль о том, а не скопировано ли позёрство человеческой аристократии, по большей части, с поведения старой и более цивилизованной расы? Вряд ли он когда — либо узнает. Да и какое отношение всё это имеет к текущей ситуации?

Он снова поглядел на поднимающийся столб дыма и почувствовал укол смутного мрачного предчувствия. Они здесь чужаки, а он слышал слухи о том, что всё население Альбиона — каннибалы. Возможно, то всего лишь россказни моряков. Ходили и другие рассказы, о человеческих жертвоприношениях и необычных болотных чудовищах. Вся страна укрыта непроницаемым туманом и окружена острыми рифами, а потому моряки редко высаживаются на берег, кроме как из — за кораблекрушения, и ещё реже кому — либо удаётся вернуться и поведать о своём опасном путешествии. Кто знает, можно ли вообще доверять рассказам? Моряки, рассказывающие в тавернах о своих странствиях, не славятся правдивостью.

Возвращаясь к недавним событиям: кошмарное путешествие через Пути Древних уже начало восприниматься сном. Феликс сомневался, что мозг человека действительно способен принять то, что он там повидал. Всё выглядело абсолютно нереальным, особенно теперь, когда он мокнет под слишком уж реальным дождём Альбиона. Феликс отбросил эти мрачные думы.

Альбион! Неужели они действительно на Альбионе? Теклис выглядит уверенным, а кому из них знать, как ни ему? Как быть с его другим заявлением, что демоны могут учуять Феликса и даже явиться за ним? По собственному опыту он считал, что в подобное легко поверить. Он ранее встречал таких существ, в Прааге и в Караг — Думе. Он не сомневался в их злобности, как и в том, что они могли посчитать личным оскорблением его спасение из их когтей. Он вознёс молитву Сигмару за спасение своей души, но, учитывая действенность его молитв в прошлом, сейчас он не рассчитывал на какую — либо помощь от Молотодержца. Его рука снова нащупала защитный амулет, переданный ему эльфом вместе с предупреждением никогда его не снимать, даже укладываясь спать. Это была красивая вещица эльфийской работы. Цепочка была из какого — то серебряного сплава, а сам амулет представлял собой диск из слоновой кости с вставками резных эльфийских рун, выполненных из серебра. Феликс надеялся, что амулет столь же действенен, как и красив. Мысль о том, что его душу пожрут демоны, была не особо радостной.

Феликс снова обратил внимание на Готрека. Истребитель выглядел даже более угрюмым, чем обычно. Его единственный здоровый глаз был устремлён в спину эльфа, словно он раздумывал попрактиковаться на ней в искусстве владения топором. Вспоминая, как Готрек походя срубил то дерево, Феликс был ещё сильнее впечатлён хладнокровием эльфа. Тем не менее, он не ожидал, что Готрек бросится на эльфа, по крайней мере, без предупреждения. Зарубить невооружённого противника было не в стиле Истребителя.

Феликс пошёл рядом с Истребителем, но Готрек мельком посмотрел на него и отвёл взгляд. Феликс пожал плечами и прошёл вперёд, чтобы поговорить с эльфом. Нужно хоть чем — то отвлечь себя от этого непрекращающегося промозглого дождя.

— Не родня ли ты Теклису, который сражался вместе с Магнусом Благочестивым?

— Это я и есть.

У Феликса едва челюсть не отвисла. Что можно сказать, встретив персону, о которой мальцом когда — то читал в исторических книгах, которая общалась с современниками твоего пра — пра — пра — пра — прадедушки? Он полагал, что существует множество вопросов, за возможность задать которые его пожилые профессора пошли бы на убийство, но сейчас ему ничего не приходило в голову.

— На что это было похоже? — спросил Феликс.

— Отчаяние, грязь, кровь и мерзость, — ответил волшебник. — Как и большинство сражений. Я видел друзей, умирающих раньше положенного срока. Теперь эльфов осталось мало, и потеря каждого становится трагедией.

— Это как посмотреть, — пробасил Истребитель.

Эльф с поразительной выдержкой проигнорировал его слова. Феликс знал, что сам бы не смог.

— Ты в самом деле сражался с Королём — Колдуном Наггарота?

— Меня удивляет, что ты слышал о таких событиях, — произнёс Теклис.

— Мой отец — купец. Он часто ведёт дела с Мариенбургом. Там по сей день находится эльфийская колония. Идёт общение. Распространяются истории.

— Могу себе представить. Купцы вечно разносят слухи. Полагаю, это неотъемлемая часть их торговли.

Феликс осознал ещё одну деталь, касающуюся эльфа. Его речь имела похожий акцент, который он некогда, в самом раннем детстве, слышал от своего дедушки. Он произносил слова на старомодный манер, что указывало на существо внушительного возраста, и сей факт не очень сочетался с моложавым внешним обликом эльфа. Феликсу внезапно вспомнилась графиня — древний вампир, встреченный им в Сильвании, и он поёжился. На сей раз не от холода.

— Что — то не так? — вежливо поинтересовался эльф. — Тебя расстроили мои слова?

— Нет. Просто ты напомнил мне кое — кого из прежних знакомых.

— Судя по твоему виду, это неприятные воспоминания.

Феликса удивило, что эльф столь проницателен в отношении людей, но затем он предположил, что после нескольких столетий общения с людьми вполне может выработаться понимание, доступное очень немногим. И снова мысли привели его к вампирам, а затем к Ульрике, что тоже не добавляло радости.

— Это был вампир, — выдавил Феликс.

Готрек издал короткий смешок. Феликс предположил, что гном нашёл его сравнение крайне удачным.

— Ты встречал одного из Восставших? — с заметным интересом спросил Теклис.

— Нескольких, если быть точным.

— Похоже, ты избрал весьма занимательный род занятий, Феликс Ягер. Меня постоянно удивляло, сколь много вам, людям, удаётся вместить в свои короткие жизни.

Феликс сознавал, что Теклис не имел в виду ничего обидного, но начинал понимать, почему гномы недолюбливают эльфов. Он начал пересматривать своё прежнее мнение о манерах эльфа. В голосе эльфа звучала снисходительность, непреднамеренная, но не становившаяся от этого лучше.

— Вижу, что я чем — то тебя обидел, — заметил эльф.

По его тону было очевидно, что его это ничуть не беспокоит. Возможно, чувства и мнения низших существ ничего для тебя не значат, если ты могущественный волшебник, чей возраст измеряется веками. Феликс выдавил из себя вежливую улыбку. «В эту игру можно играть и вдвоём», — подумал он.

— Вовсе нет. Возможно, это я обидел тебя, непреднамеренно сравнив с нежитью. Если так, то прими мои извинения.

— Не нужно извинений, Феликс Ягер. Я не в обиде.

«Тем лучше», — подумал Феликс. Последнее, чего бы он хотел, это разозлить могущественного чародея. Сложившаяся ситуация и так довольно взрывоопасна, чтобы её раскачивать.

— Что ты думаешь о Восставших? — с неподдельным интересом спросил эльф. — Почему я напомнил тебе одного из них?

— Не совсем верно, что ты мне их напомнил, — начал Феликс, тщательно выбирая слова. — Я просто думал о том, что у тебя за долгую жизнь могло сложиться схожее понимание и восприятие человека.

— Нет. Восставшие рассматривают твой вид в качестве добычи, — произнёс Теклис. — Существует несколько замечательных монографий времён ваших графов — вампиров, которые довольно убедительно поясняют их точку зрения. Например, „Размышления о бренности“ и „Бессмертие и безнравственность“ Манхейма.

— Никогда о них не слышал, — заметил Феликс.

Он действительно был удивлён. Он считал себя, в некоторой степени, человеком учёным, и всё же никогда не слышал ни о книгах, ни об авторе.

— Автор был одним из Восставших, прихлебателем фон Карштайнов. Он воображал себя кем — то вроде философа. Его книги были отпечатаны и распространены в узком кругу ему подобных. Некоторые из книг попали в руки Финрейра после Войн графов — вампиров. Он захватил их с собой на Ультуан.

— Вероятнее всего, остальные обнаруженные экземпляры были сожжены охотниками на ведьм, — сказал Феликс.

— Я знаю, — произнёс эльф. — Какое гнусное преступление.

— Гнусное преступление? Я так не думаю. Что может быть гнусного в уничтожении труда одного из тех злобных созданий?

— В уничтожении знания нет ничего хорошего, — заявил Теклис. — И кто может решать, что есть добро и зло? Манхейм считал себя не большим злом, чем фермер — человек. Он даже считал себя меньшим злом, ибо не убивал свой скот, но делал всё возможное для его благополучия.

— Только эльф способен сказать нечто подобное, — вмешался Готрек.

— Это слова Манхейма, а не мои. И он не был эльфом.

— Сравнение людей со скотом предполагает порабощение, — произнёс Феликс. — Разве правильно порабощать людей?

— В прошлом так поступали эльфы. У людей это распространено до сих пор.

— А вот у гномов — никогда, — заметил Готрек.

— Да, да, — произнёс Теклис. — И мы должны принять, как данность, что твоя раса ценит моральное превосходство превыше всех остальных? И тем самым согласиться с самими гномами.

— Эльфы продолжают порабощать. Людей, гномов, эльфов, — заявил Готрек. — Работорговцы по — прежнему нападают на побережья.

— Это правда, — подтвердил Феликс.

— Тёмные эльфы, — поправил Теклис.

— А разве существуют какие — нибудь другие? — спросил Готрек.

Теклис мгновение помедлил, развернулся и уставился на Истребителя. Похоже, он едва сдерживал себя. Готрек осклабился в предвкушении.

— Существуют гномы, поклоняющиеся Хаосу. Означает ли это, что все гномы являются хаосопоклонниками?

Костяшки пальцев Готрека побелели, когда он крепче сжал топор. Подняв большой палец, он провёл им по лезвию топора. Выступили капли яркой крови. Феликс понял, что если он не вмешается, то драки не миновать.

— Лишь последователи Хаоса окажутся в явном выигрыше, если мы сейчас набросимся друг на друга. Нам предстоит выполнить миссию, которая значительно важнее, чем этот мелочный спор.

— Подобные обвинения нельзя считать мелочными, человечий отпрыск, — произнёс Готрек с крайней резкостью в голосе.

— Я всего лишь указал на изъян в твоей логике, а не предъявлял обвинение, — заметил Теклис.

— И снова подтверждается древняя поговорка, что эльф способен искажать значение собственных слов, чтобы те подходили под любые цели.

— Полагаю, это гномья поговорка. На это я могу ответить эльфийской…

«Что происходит с этими двумя? — недоумевал Феликс. — Готрек редко мыслит рационально, но он не глупец. Неужели он не видит необходимости в сотрудничестве? Теклис выглядит очень разумным индивидом, но что — то в гноме явно вызывает у него сдерживаемую ярость. Словно наблюдаешь кота и пса, пристально следящих друг за другом. По правде говоря, мне самому это начинает действовать на нервы».

— Кошки и собаки, эльфы и гномы, люди и бретонцы, — выпалил Феликс.

— Что? — спросил Теклис.

Гном уставился молча.

— Это старая шутка, — ответил Феликс. — Из Империи, откуда я родом. Я подумал, что раз уж мы все выставляем напоказ наши предрассудки, то почему бы мне не выставить собственные.

— Ты головой повредился от своего визита в тот ад, человечий отпрыск? — спросил Готрек.

— Отличный пример человеческого юмора, как я полагаю, — заявил Теклис, от голоса которого, словно от ветра, пробирала дрожь.

«Чудесно, — подумал Феликс. — Мне удалось отвлечь их друг от друга, перенеся их раздражение на себя». Он отметил эффективность этой стратегии, но не был уверен, много ли дней он сможет так прожить.

Феликс пожал плечами. Пропитавшийся влагой плащ неудобно сдвинулся. Он хотел было сравнить поведение спутников с ребячеством, но было совершенно очевидно, что это плохо отразится на его здоровье. Поэтому он произнёс:

— Возможно, нам стоит сосредоточиться на насущных проблемах. Я полагал, что ты желаешь спасти свой народ, Теклис с Ультуана. И мне казалось, что ты пообещал ему помочь, Готрек.

Гном было рассвирепел, и Феликс испугался за свою жизнь, но затем, словно боевой пёс, передумавший вцепляться в горло, Готрек успокоился и опустил топор.

— Уже дошло до того, что гному необходимо напоминание человека о данном им слове, — произнёс он.

В его голосе явно слышались слабые нотки раскаяния. Феликс был рад, что Теклис из вежливости не стал злорадствовать. Более того, эльф и сам выглядел немного смущённым. «Возможно, мне всё — таки удастся выжить, — подумал Феликс. — А может и нет, учитывая ситуацию и переменчивый характер моих спутников».

Они стояли на возвышенности, глядя вниз на самую необычную деревню. Даже в сгущающихся туманных сумерках её необычность была очевидной. Она располагалась в центре озера, среди зарослей камыша, а дома стояли то ли на сваях, то ли на небольших искусственных островках. Собственно, слово „дома“ тут было не совсем уместно. Они выглядели даже более примитивными, чем хижины сильванских крестьян. Они соединялись насыпями из грязи и брёвен. Внутри горели костры. Несколько человек находилось снаружи. Некоторые сидели на насыпях и ловили рыбу. Другие дрейфовали по озеру в плетёных лодках, обтянутых кожами. Несколько прогуливались, казалось, по поверхности болота, и Феликс подумал было о магии, но при более пристальном рассмотрении оказалось, что они пользуются ходулями.

Феликс посмотрел на Теклиса.

— Что теперь?

— Мы могли бы поискать здесь ночлег. Там найдётся еда, тепло, возможно, даже святилище, в котором я смогу провести нужные ритуалы.

— И что же это будут за ритуалы? — раздался поблизости голос.

И эльф, и гном отреагировали молниеносно. Готрек поднял топор и закружился. Теклис поднял посох, и вокруг него заиграл ореол света. Феликс был впечатлён. Прежде он не встречал никого, кто застал бы Истребителя врасплох. Да и эльф не выглядел тем, кого можно легко подкараулить в засаде.

Феликс положил руку на рукоять меча, но не стал его вынимать.

— Мир, — произнёс голос. Звучал он мягко и мелодично, однако слабости в нём не чувствовалось. — Нет необходимости прибегать к насилию. Я лишь задал вежливый вопрос.

— Там, откуда я родом, — сказал Феликс, — человек обычно представляется, прежде чем задавать другим вопросы.

— И что же это за место, мой юный друг?

Феликс вглядывался в темноту, чтобы увидеть, кто же этот помешанный самоубийца. Он предоставил этому человеку повод вежливо представиться двум наиболее опасным индивидам, которых только встречал Феликс, но тот опрометчиво им не воспользовался.

Он разглядел лишь фигуру старика, узловатого, что дубовая ветвь, и столь же крепкого на вид. На нём были узкие клетчатые штаны и складчатый шерстяной плащ с клетчатым узором, переходящим на подкладку. За спиной на перевязи висел длинный меч. Он опирался на длинное копьё, как на посох. Старик был обладателем курносого и маленького носа, широкой улыбки, жёлтых зубов и дикого облика. Когда он ответил взглядом своих блестящих голубых глаз на осмотр Феликса, в них промелькнул злобный огонёк. Лоб и щёки незнакомца были покрыты необычными угловатыми татуировками.

— Империя, — ответил Феликс.

Старик рассмеялся.

— Уже давно никто из Империи не проходил сквозь туман, ещё со времён моего деда, когда прибыли те чёртовы зеленокожие отродья.

— Если ты имеешь в виду орков, то они не из Империи, — поправил Феликс.

— Они обитают на тех же землях, — сказал старик.

— А люди из Империи прибыли в то же самое время? — спросил Теклис.

Старик бросил на него подчёркнуто презрительный взгляд.

— Лишь твой народ приходит и уходит, когда вздумается, отродье Наггарота, — произнёс старик. — И ещё до конца ночи одним станет меньше, если только вы не сложите оружие.

Готрек ответил ему лишь скептическим взглядом. Незнакомец поднял руку и издал пронзительный свист.

Из высокой травы вышли два десятка лучников. Но больше всего Феликс изумился, когда из болота показалось ещё больше копьеносцев, готовых метнуть свои длинные гарпуны.

— Нет необходимости прибегать к насилию, — сказал Теклис.

— Я боюсь, что необходимость есть, — ответил старик. — Разве что вы тотчас же сдадите оружие.

— Этот топор ты заберёшь из моих окоченевших мёртвых рук, — заявил Готрек. — Хотя мне и претит защищать эльфа.

Феликс вздрогнул, ожидая в любой момент почувствовать стрелу, проникающую в спину или глаз.

«Дело явно дрянь», — подумал он. А затем снова зарядил дождь.

(обратно)

Глава тринадцатая

Старик снова взмахнул рукой, и внезапно в воздухе засвистели стрелы. Феликс бросился наземь, целясь в старика, но тот, с удивительной для человека его возраста подвижностью, уже скрылся из виду, откатившись за камень. Феликс выругался и бросил взгляд назад, чтобы поглядеть, не задет ли Готрек или эльф. Он поразился увиденному.

Отражённые сияющей сферой, в центре которой находился эльфийский чародей, стрелы отскочили в стороны. Теклис сделал движение, и люди Альбиона тут же замерли на месте. У некоторых вырвались вздохи испуга, но все стояли на месте, словно камни. Феликс пригляделся к тем, которые предположительно появились из воды, словно водяные. Он заметил, что каждый сжимает во рту срезанную камышинку, используемую, вероятнее всего, в качестве дыхательной трубки. Ему доводилось слышать о подобной уловке, но чтобы действительно воспользоваться ей, нужно быть не отважным, а невероятно терпеливым.

Феликс заглянул за камень и увидел стоящего там старика. Застывшего. Капли пота стекали по его лбу, пока он пытался противиться заклинанию. Феликс было подумал полоснуть его мечом, но сдержался. Он был напуганным и уставшим, но это же не повод для убийства. Пока не повод.

— Твоя магия сильна, слуга Малекита, но Свет восторжествует.

Феликс оглянулся на эльфа, ожидая увидеть его рассерженным. Однако у того был весёлый вид.

— Похоже, нам встретился тот, кто разделяет твоё мнение об эльфах, Готрек Гурниссон.

— Разумный человек, — произнёс Готрек. — Мне будет жаль его убивать. Да и нет чести в том, чтобы обрушить топор на людей, которые стоят, словно овцы на бойне.

— Дело говорит твой фамильяр, — поддержал старик. — Освободи нас и решим это, как подобает воинам.

Ярость проступила на лице Готрека. Он выглядел так, словно собирался сразу же рубануть старика топором.

— Никогда я не был фамильяром эльфа, — заявил гном.

Феликс покачал головой. Дипломатия явно не является сильной стороной всех здесь присутствующих. Он присмотрелся к старику. На его лице был вытатуирован необычный геометрический узор, что — то напомнивший Феликсу. «Разумеется, — подумал он, — руны на стоячих камнях».

— Ты действительно так устал от жизни, старик? — поинтересовался Феликс. — Мало тебе было приказать атаковать могущественного чародея, так ещё и нанёс оскорбление гному — истребителю. Черта между отвагой и глупостью тонка, и ты её переступил.

— А ты явно порабощён эльфийской магией. Я часто видел подобное. Хорошие люди часто возвращаются рабами на службе Тёмных.

— Теперь ты задел уже всех нас троих, — заметил Феликс.

Он оглянулся на эльфа, ожидая указаний. Макс Шрейбер рассказывал, насколько изматывающей может быть магия, но эльф не выказывал никаких признаков напряжения, удерживая в неподвижности множество воинов. «Что нам делать? — недоумевал Феликс. — Мы же не можем просто перерезать глотки всем этим людям, не так ли?»

— Я не тот, кем ты меня считаешь, — сказал Теклис. — Я не слуга Короля — Колдуна. Наоборот, я много лет являюсь его врагом.

— Как скажешь, — произнёс старик. — Но это лишь твои слова.

— Ответь мне, разве тебя не настораживает тот факт, что вы находитесь в моей власти и до сих пор живы, несмотря на оскорбления, нанесённые мне и моим спутникам?

— Должно быть, это какая — то эльфийская хитрость. Возможно, ты хочешь поработить нас или погубить каким — нибудь тёмным и ужасным способом…

Глаза волшебника вспыхнули, и когда он заговорил, слова его звучали угрожающе. Он преобразился, внезапно окутавшись необычной аурой величия, производя впечатление безмерной мощи.

— Я Теклис из рода Аэнариона, из перворожденных Ультуана. Если бы я пожелал погубить или поработить тебя, или уничтожить вашу жалкую варварскую деревеньку, то это бы уже случилось, и ни ты, ни твои последователи, ни твоя ребяческая магия не смогли бы мне помешать, старик.

Феликс ему верил. В этот момент эльф выглядел таким грозным, что прежде Феликсу ничего похожего видеть не доводилось, хотя в своё время он повидал и могущественных демонов. В этот момент в самом облике эльфа было нечто демоническое. Затем Теклис пожал плечами, и наваждение прекратилось. Внезапно старик и его сторонники обрели свободу перемещения. Они повалились на землю, а оружие выпало из их затёкших пальцев.

— К счастью для тебя, мне это не нужно, — сказал Теклис. — Нам потребуется еда, кров и место для ночлега. Вы нам это предоставите, и утром мы отправимся своей дорогой. За свои хлопоты вы будете вознаграждены.

Ответные слова старика вылетели из его рта словно против его собственной воли:

— Да, как пожелаешь. На эту и только эту ночь вы будете гостями Кранног Мера.

Феликсу доводилось слышать более сердечные приглашения. Он гадал, понимает ли эльф, что он делает. Ночью они могут быть разбужены ножами, воткнутыми в глотки. Он поглядел на эльфа, а затем на Готрека, и решил, что подобного опасаться нечего. Какая бы смерть ни ожидала эту пару, это явно не удар ножом в темноте от какого — нибудь дикаря.

Они проследовали за дикарями к кромке берега. Феликс не сводил с них глаз, потому как опасался, что, несмотря на слова своего предводителя, они в любой момент могут развернуться и напасть. Он понимал, что в этом случае произойдёт резня.

Оказавшись у воды, люди продолжили идти вперёд. Феликс открыл рот, ибо ему показалось, что дикари идут по воде. Их ноги едва погрузились под водную поверхность, хотя здесь было достаточно глубоко, чтобы копьеносцы могли спрятаться. «Неужели какой — то новый вид магии?» — гадал Феликс.

Теклис последовал за ними, как и Готрек, предварительно фыркнув и пожав плечами. Понимая, что его ждут остальные, Феликс опустил ногу в воду, и тайное сразу же стало явным. Прямо под поверхностью была проложена узкая гать, которую так умело замаскировали, что её можно было увидеть лишь в непосредственной близости. Обитатели Кранног Мер явно помнили дорогу наизусть, потому как даже не смотрели под ноги. Как и Готрек, который всегда выглядел твёрдо стоящим на ногах в похожих ситуациях. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что эльф на самом деле парит чуть выше поверхности воды, перемещаясь без усилий и явно при помощи магии. Феликс на ходу смотрел под ноги, ибо гать извивалась, словно змея, чтобы запутать возможного противника. Простая и эффективная система, столь же простая, как использование этого болота в качестве рва.

Когда они приблизились к воротам, их окликнули женщины, вооружённые копьями и луками. Они сидели на низкой деревянной изгороди, которая окружала главный остров, очевидно являвшийся центральным укреплением общины. Было очевидно, что женщины прятались, дожидаясь возвращения мужчин. Столь же очевидно было и то, что некоторые из них были готовы сражаться вместе с мужчинами.

— Они гости, Клара, — произнёс старик. — По крайней мере, на эту ночь они нам не враги.

— Но среди них Тёмный…

Готрек загоготал.

— А другой похож на какую — то разновидность низкорослого демона.

Смех гнома резко оборвался, и тот угрожающе дотронулся до лезвия топора.

— Я гном с гор Края Мира.

— О, и где же они находятся? — поинтересовалась женщина.

Готрек не снизошёл до ответа, хотя показалось, что он раздумывал над тем, стоил ли обрушить на ворота топор. Феликса удивляла уединённость этого места. Он вырос в городе, на улицах которого можно было часто видеть прогуливающихся эльфов и гномов. Он предположил, что космополитизм менее свойственен крошечной деревне в центре болота.

— Как бы то ни было, они наши гости, — сказал старик. — Мы находились в их власти, и они нас не убили. Они утверждают, что нам не враги, и пока не будет доказано обратное, мы поверим им на слово.

— А я удивляюсь, чего это вы стоите тут, как большие бестолковые недотёпы, — заметила женщина. — Они маги, что ли?

— Один из них маг и весьма могущественный. Даже посильнее Мудрой, если я не ошибаюсь.

— Она тебя за такие слова не похвалит, — произнесла женщина.

— Мы тут всю ночь будем стоять и обсуждать это, женщина, или ты таки откроешь ворота? — возмутился старик.

— Полагаю, что нам придётся открыть ворота.

Ворота со скрипом распахнулись, и они вошли внутрь, где их встретила вонь горящего торфа, нечистот и рыбы, а также лай собак и детский плач. Теклис поднёс руки к носу и деликатно покашлял.

— Нюхивал я и что похуже, — заявил Готрек.

— Сомневаюсь, что ты вообще моешься, — заметил эльф.

До Феликса не сразу дошло, что эльф пошутил. Он подозревал, что до Готрека не дошло вовсе. Пока они шли по улице, Феликс смотрел по сторонам. Маленький мальчик с чумазыми щеками посмотрел на него и ударился в плач. Других детей матери отогнали в стороны. Они подошли к огромному зданию с крышей из дёрна, которое возвышалось на центральной насыпи. Местные глядели на них враждебно. Если бы Феликс занялся подсчётами, то смог бы утверждать, что враждебность и страх сельчан направлены, по большей части, на Готрека и Теклиса, хотя и для него тоже приберегли небольшую порцию. Похоже, что ночь будет неспокойной.

Здание было низким и вытянутым, и едва освещалось смоляными факелами и лампами с каким — то ароматическим маслом. Оно явно было жилым помещением, предназначенным для общественных празднеств. У одной стены размещался большой очаг. Другую занимали предметы, похожие на небольшие бочонки с алкоголем. Мужчины сбросили плащи и расселись, где смогли, либо на корточках, либо скрестив ноги, если позволяло место. Однако с оружием они не расстались, и Феликс заметил, что у ворот по — прежнему выставлены часовые.

— Я Мурдо Мак Балдоч, и добро пожаловать в сей дом, — произнёс старик.

— Я Теклис с Ультуана, благодарю за приглашение.

— Готрек, сын Гурни.

— Феликс Ягер из Альтдорфа. Благодарю за приглашение.

Мурдо обошёл комнату и по очереди представил каждого из мужчин. Снаружи Феликс заметил подглядывающих женщин. Те выглядели любопытными и испуганными в равной степени. Он предположил, что в этих местах не часто видят незнакомцев, большинство которых, вероятнее всего, являются врагами. Об этом свидетельствуют укрепления вокруг деревни. Люди не строят подобные сооружения без явной на то необходимости.

Старик взял со стойки бокал и наполнил его из одного бочонка. Сразу же донёсся явный спиртовый запах крепкого алкоголя. Старик поднял бокал, сделал пробный глоток, а затем передал Теклису. Эльф заглянул в бокал, принюхался и произнёс:

— Легендарное виски Альбиона. Благодарю.

Он сделал глоток и оставил у себя бокал. Мурдо повторил процедуру с Готреком, который бросил на эльфа презрительный взгляд и осушил бокал одним глотком. Его поступок вызвал у местных вздох, который Феликс принял за удивление.

— О, да ты выпивоха, Готрек Гурниссон, — произнёс Мурдо.

— Я гном, — возразил Готрек. — Виски хорош, для человеческого пойла.

— Значит, выпьешь ещё?

— Ага.

Мурдо снова наполнил бокал Готрека, а Феликсу принёс ещё один. Тот понюхал. Запах алкоголя был очень сильным. Он сделал глоток и едва не выплюнул обратно. Алкоголь обжёг язык Феликса, а его мощные пары, пронеслись по горлу и шибанули в нос. Вкус был немного копчёный, но не противный, если к нему привыкнуть. И явно не хуже, чем кислевитская картофельная водка.

— Очень хорош, — произнёс Феликс, заметив, что Готрек осушил второй бокал и не прочь повторить. На этот раз сельчане разразились аплодисментами. Что бы там они ни думали о незнакомцах, любителей выпить люди Альбиона явно уважали. И, словно по сигналу, каждый мужчина взял бокал и наполнил его из бочонка. Похоже, что у каждого был свой персональный бокал, или, возможно, такой имела каждая семья. Феликс заметил, что в группах мужчин все наливают из одного и того же бочонка, но это была единственная отличительная деталь.

Все расселись у стен, повернувшись к ним спинами, и образовали круг. Кто — то извлёк инструмент из небольших духовых трубок и нечто, напоминающее скрипку, и начала играть музыка. Аромат готовящейся еды начал преодолевать неприятные запахи.

— Что привело тебя на Альбион, волшебник из Ультуана? — спросил Мурдо.

Лицо его выражало равнодушие, но глаза выдавали острый интерес. Феликс заметил, что старик лишь пригубил своё виски, в то время как остальные пытались повторить подвиг Готрека. Феликс мог поручиться, что Истребитель тоже прислушивается, хотя внешне он лишь отрешённо глядел на огонь.

— Выполняю миссию, — ответил Теклис. — Как и мои спутники.

— Миссия? Дело волшебников и мудрых, не иначе. Не буду лезть не в своё дело.

— Ты и не лезешь, друг Мурдо. Возможно, ты сможешь нам помочь. Я разыскиваю Прорицательницу правдосказов, а если не удастся, то древний храм, который, возможно, недавно захватили силы тьмы.

Феликс мог поклясться, что блеск в глазах старика усилился. Тот кивнул.

— И что ты собираешься делать, разыскав её?

— Буду просить о помощи. Она мне крайне необходима.

— Не часто представитель твоего народа признаёт подобное.

— Настали тёмные времена.

— Да уж, конец мира, похоже. Ты говорил о храме, что ты о нём знаешь?

— Говорят, он создан Древними. Ты, должно быть, знаешь о них?

На сей раз старик отчётливо вздрогнул. Феликс видел, как его пальцы перебирают амулет на груди. И впервые обратил внимание, что на каменный наконечник копья старика нанесены руны. Старик явно чародей, в некотором роде.

— Я о них знаю, хотя это не та тема, которую мудрый человек обсуждает на публике. Это относится к священным таинствам.

— Стало быть, это дело правдосказов?

Теперь старик выглядел несколько удивлённым.

— А ты хорошо осведомлён.

Ответную улыбку эльфа Феликс принял за проявление ложного смирения.

— Что собираешься делать, если найдёшь храм, соответствующий твоему описанию, который захвачен тёмными силами?

— Я изгоню их оттуда или, в случае неудачи, сделаю так, чтобы они не смогли воспользоваться находящейся в храме мощью для собственных злобных целей.

— Ты и твои спутники собираетесь это сделать? Нелёгкую же задачу ты себе поставил.

— Тебе известны вещи, о которых я говорю?

— Я знаю о таких вещах.

— Ты расскажешь мне? Я не могу раскрыть все причины, но верю, что моя миссия принесёт пользу и твоему народу.

— Каким способом?

— Не участились ли недавно землетрясения? Не испортилась ли погода?

— На Альбионе всегда плохая погода, но недавно она стала особенно плохой. Сильные бури обрушиваются на землю. Реки выходят из берегов, смывая деревни. Великое проклятие лежит на нашей стране, Теклис с Ультуана. Сначала с гор спустились орды зеленокожих, а затем случилось всё то, что ты описывал. Некоторые говорят, что боги Света отвернулись от Альбиона, и Семеро больше не присматривают за нами.

— Я уверен, что все эти события связаны, — заявил эльф. — Злые люди пробудили древнюю магию. Эти заклинания сконцентрированы на Альбион. Если это проклятие, то оно имеет источник, и этот источник можно очистить.

— Так утверждает Прорицательница, и я ей верю. Она говорит, что открыты древние пути и по ним крадутся демоны. Некоторые заявляют, что она состарилась и утратила провидческий дар, но сам я в этом не уверен.

— Твой народ не един в этом вопросе?

— Говорящие правду разделились.

— И снова ты упомянул орден волшебников Альбиона…

— Да, но откуда тебе известно о таких вещах?

— В моей библиотеке содержатся записи… но ты первый, кого я встретил.

— Первый и слабейший, Теклис с Ультуана. Я не выдающийся волшебник, так что не суди о силах моего братства по моим собственным.

— Ты не худший из смертных чародеев, которые мне встречались, Мурдо, и нет стыда в том, чтобы быть побеждённым мною. В своё время я посрамил самого Короля — Колдуна.

— Похваляются, что немногие вообще осмеливаются вызвать на себя гнев Тёмных.

— Это далеко не так.

Голос эльфа звучал убедительно, и Феликс видел, что старик колеблется.

— Говорят, что у эльфов серебряные языки, — произнёс Мурдо.

— А я всегда слышал про жёлтую печень, — пробурчал Готрек.

Здоровенный татуированный мужчина уставился на него. Готрек поднял на него глаза и осушил очередной бокал с виски.

— Ты на что уставился? — спросил мужчина.

— Не знаю, — ответил Готрек, — но оно отвечает мне взглядом.

Феликс оценивающе оглядел воина. Тот был широк в плечах, как Готрек, и выглядел почти столь же свирепо. Судя по внешнему виду, его нос был сломан в нескольких местах, а уши приобрели вид цветной капусты, как у профессионального кулачного бойца. Голова была лысой, а борода — длинной и рыжей. Мужчина был мускулистым, словно кузнец. «Быть ему скоро мертвецом, если станет задирать гнома, — подумал Феликс. — Если тут вспыхнет бой, то в этом ограниченном пространстве он перерастёт в бойню. Если вмешается волшебник, то, скорее всего, деревня будет сровнена с землёй вместе с этими людьми, которые пока ничем нам не повредили. Их, похоже, больше пугают собственные проблемы, чем что — либо ещё, и их недоверие к чужакам вполне объяснимо». К тому же сейчас, после неурядиц минувших нескольких дней, ему не очень — то хотелось ввязываться в драку.

— Считаешь себя сильным, человечек? — ухмыляясь, произнёс незнакомец, сплетая пальцы и похрустывая костяшками.

— Я гном, но, как вижу, ты слишком туп, чтобы запомнить это.

В зале установилась тишина.

— Послушай, Кулум, — начал Мурдо. — Эти люди — наши гости, и неприятности нам ни к чему.

— Да я больше думаю о каком — нибудь состязании, — ответил здоровяк.

— И что же это за состязание? — спросил Готрек.

— Ты умеешь бороться на руках?

Гном расхохотался.

— А ты умеешь задавать глупые вопросы? — парировал Готрек.

Феликс был рад заметить, что виски в достаточной степени расслабило Истребителя, и тот не схватился за топор. Гном поднялся и размял пальцы. Оба бойца склонились над столом и схватились руками. Местные принялись скандировать имя Кулума.

— Он никогда не проигрывал схватку, — гордо заявил Мурдо.

Феликс отметил, что между этими двумя есть некое семейное сходство.

Огромные мускулы напряглись. Феликс оценивающе осмотрел бойцов. Кулум был даже массивнее Готрека и шире в плечах, хотя руки его были не такими крупными, но Феликс знал, что есть в гномах нечто такое, что делает их сильнее людей сопоставимой массы. И он никогда не понимал, что же именно. А Готрек был силачом даже среди гномов. Глядя на бойцов, Феликс понимал, что соревнуются внушительные силы. Кулум выглядел способным голыми руками корчевать пни. Его мышцы вздулись, на лбу выступил пот. Медленно, но уверенно, рука Истребителя уступала давлению. Радостные крики сельчан стали громче. На лице человека появилась широкая улыбка. Готрек свободной рукой поднёс бокал и глотнул виски, а затем усмехнулся, показав гнилые зубы. Движение его руки к крышке стола замедлилось и прекратилось. Феликс был изумлён, что гном может удерживать руку под таким углом. Кулум усмехнулся в ответ и усилил нажим. На его руке и шее вздулись мощные сухожилия.

И всё же рука Готрека не двигалась. Ухмылка Кулума становилась всё кислее, по мере того, как он напрягался всё сильнее. На лбу набухли вены, а глаза выпучились, как у рыбы. Радостные крики сельчан смолкли. На толщину волоса за раз, рука Кулума была оттеснена в верхнее положение, а затем, медленно и неумолимо стала смещаться к поверхности стола. С гулким звуком она хлопнулась на стол, и повисла полная тишина. Затем местные принялись радостно кричать и аплодировать. Готрек обвёл их взглядом, но это не остановило восхваление ими его силы стуком бокалов о стол.

— Это подвиг, о котором менестрели будут петь много лун, — сказал Мурдо. — Я бы никогда не поверил в такое, не увидь собственными глазами.

Казалось, что после начального потрясения даже Кулум отнёсся к произошедшему спокойно. Печально усмехнувшись, он протянул руку Готреку. Истребитель обменялся кратким рукопожатием и снова вернулся к выпивке.

Принесли еду: похлёбку, грубый хлеб, сыр и варёный окорок. Теперь местные выглядели дружелюбнее, но это могло быть из — за виски. Феликс заметил, что эльф пригубливает свой бокал, но тот не сильно пустел после каждого глотка. Феликс решил, что для него будет лучше последовать примеру эльфа. Хотя сейчас эти люди вполне дружелюбны,ему не хотелось проснуться с перерезанной глоткой.

Пока тёмные мысли проносились в его голове, он заметил, что эльф и старик разговаривают и, похоже, пришли к какому — то соглашению. Феликс бросил взгляд на Истребителя, который с унылым удовольствием насыщался едой. Он заметил, что топор Готрека лежит поблизости от него. Пьяный или нет, гном не оставлял противнику шансов. Феликс гадал, что происходит в мыслях их номинальных хозяев.

(обратно)

Глава четырнадцатая

На следующий день Феликс проснулся от звука воды, омывающей стены деревни, и стука дождевых капель о крышу. Он почувствовал, что вполне согрелся, и отбросил в сторону плащ, отметив, что меч лежит неподалёку, где он его и оставлял. Он оглядел зал и заметил, что большинство мужчин всё ещё спит, громко похрапывая. Теклис сидел на деревянном стуле, глаза его были открыты и фокусировались на средней дистанции. Казалось, он был в трансе. Истребителя нигде не было видно.

Феликс поднялся и почесал спину. Спина побаливала, а лежание на соломенном матрасе никак не улучшило ситуацию. Он пожал плечами, наклонился и застегнул пояс с мечом на талии. Откуда — то издалека донёсся запах варящейся рыбы. Он вышел наружу, в туман и дождь. Холод сразу же пронял его, и голова начала проясняться. Феликс потянулся, вздрогнул и постарался размять мышцы.

Странные сны беспокоили его прошлой ночью, сны о демонах и тварях, которых он видел в Путях Древних. Для самоуспокоения он дотронулся до эльфийского амулета и подумал, что могло случиться, если бы уснул без него. Неужели он действительно мог стать жертвой одержимости демонами, или эльф сказал это, лишь чтобы его напугать. То одна из тех материй, о которых он судить не в состоянии. Теклис волшебник, а Феликс нет. Более того, Теклис — эльф, и не Феликсу судить о его мотивах. Он понятия не имел, что скрывается за теми холодными раскосыми глазами. Насколько знал Феликс, мысли эльфа могли быть столь же чуждыми, как мысли паука или скавена.

— Доброе утро, красавчик, — произнёс рядом чистый голос.

— Доброе утро, Клара, — ответил Феликс, оборачиваясь к женщине, которая прошлым вечером приветствовала их у ворот.

— Запомнил моё имя, — произнесла она. — Это хорошо.

— Я Феликс Ягер, — поклонившись, сказал он, почувствовав себя глупо, когда она рассмеялась.

— Необычное имя.

— Не там, откуда я прибыл, — сообщил он.

— О, и это, должно быть, Империя.

— Похоже, слухи тут расходятся быстро.

— Быстро, как каноэ по течению, — заметила она. — Это маленькая деревня, мы маленький клан, и, по правде говоря, мужчины так громко орут о всяком — разном, что женщины узнают об этом, хотят они того или нет.

Феликс рассмеялся: его больше позабавил её тон, чем слова. У неё было неплохое чувство юмора, и она была хорошенькой. У неё было привлекательное лицо с веснушками и волосы глубокого каштанового цвета, полные губы и чистые голубые глаза.

— И вы собираетесь посетить Прорицательницу, — добавила она. — И она решит, что делать с твоим эльфийским другом и его маленьким фамильяром.

— Будь я на твоём месте, я бы постарался, чтобы Готрек этого не услышал.

— Почему нет?

— Он не фамильяр, он гном, и ему не нравится, когда его хоть как — то ассоциируют с эльфами, в какой бы то ни было форме.

— Однако же все вы путешествуете вместе…

— Необычные обстоятельства, — произнёс Феликс.

— Должно быть. Это необычный год, и ваше появление не менее необычно.

Феликс почувствовал, как пробудилось его любопытство.

— Неужели? — произнёс он, позволив словам повиснуть в воздухе.

— Ага, — ответила Клара. — Так и есть. Появляются странные знамения и сильные бури. Молнии пляшут на вершинах холмов, рогатые люди разгуливают по болотам и повсюду зеленокожие, чума на них всех.

— Ты имеешь в виду орков?

— Юрки, орки, зеленокожие: называй, как хочешь. Они такие же плохие, как Тёмные, хотя говорят, что они забирают людей на корм, а не в рабство.

— Я тоже это слышал, хотя видеть никогда не доводилось.

— Да откуда бы тебе знать, красавчик? Ты больше похож на кандидата для колледжа бардов, и на тебе нет шрамов, за исключением той маленькой царапины на лице.

Феликс не обиделся. Он сознавал, что ни внешним видом, ни голосом не соответствует представлению большинства людей о воине, и никогда себя не считал таковым.

— Тем не менее, свою квоту зеленокожих я убил, — сказал он. — Может, даже немного больше.

— О, да ну тебя.

— Это правда, хотя, если на то пошло, большинство из них убил Готрек.

— Фамильяр? Он выглядит достаточно свирепо, а тот топор, похоже, способен причинить кое — какой урон.

— Способен, — сказал Феликс, удержавшись от искушения рассказать Кларе несколько историй.

Он осознал, что из него выманивают информацию точно таким способом, которым он надеялся получить сведения от неё.

— Однако ты рассказывала мне о странных событиях года.

— Да. Паршивый год. Рыбалка ни к чёрту, а ячмень в холмах едва дал всходы. Говорят, что горные кланы голодают, а болотные звери снова рыскают в поисках добычи.

— Болотные звери?

— Здоровенные вредные штуки, полностью покрытые мохоподобной гадостью и достаточно сильные, чтобы вырывать из земли деревья, если им взбредёт.

— Вроде древолюдей? — спросил Феликс, стараясь соотнести услышанное с чем — нибудь ему известным.

Хотя, по правде говоря, всё, что он знал о древолюдях, было почерпнуто из книг. Предположительно, эти живые существа — полулюди, полудеревья — были союзниками эльфов и силой превосходили троллей, обладая способностью размалывать камни в своих узловатых кулаках.

— Никогда не видела древочеловека, поэтому не могу сказать.

Феликс пожал плечами и рассказал ей, что знал о них сам.

— Полагаю, ты скажешь, что с ними тоже сражался? — заявила Клара.

— Нет. Пока ещё нет, хотя, судя по тому, как проходит моя жизнь, это лишь вопрос времени.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Временами кажется, что я уже сразился с доброй половиной чудовищ из старых рассказов, — ответил Феликс.

— О, ты так говоришь, чтобы произвести на меня впечатление.

Феликс рассмеялся:

— Нет, это правда. Хотя, честно говоря, сражался, по большей части, Готрек. В действительности, я лишь наблюдатель.

— Что это значит?

— Я поклялся следовать за ним и воспеть его гибель. Он же поклялся искать смерть в бою с самыми могучими и чудовищными противниками.

— Тогда, похоже, он не очень — то держит свою клятву.

— Причина тому не в отсутствии старания.

— Да, у него взгляд одержимого. Я прежде видела его на лицах тех, кто полагает, что слышит вой своих духов смерти, хотя такой рожи, как у него, испугается даже Смерть.

— Да уж.

— Возможно, тогда ему стоит поискать одного из болотных зверей и испытать на нём свою удачу.

— Говори тише, он может тебя услышать.

— Я полагаю, ты не очень — то стремишься увидеть его гибель.

— Если что — либо окажется достаточно сильным, чтобы убить Готрека, я не сомневаюсь, что вскоре после этого оно убьёт и меня.

— Стало быть, боишься смерти?

— Как любое разумное существо.

— Мало от кого из местных мужчин ты сможешь услышать такое признание. И на твоём месте, я бы не стала говорить подобное во всеуслышание, иначе они подумают, что ты не мужчина.

— Неужели?

— Здесь мужчина гордится отвагой и своими делами. Он рассказывает о них при каждой возможности. Мужчины — кучка хвастунов, но им есть чем похвастаться.

Феликс внезапно вспомнил Теклиса. Возможно, эльфу среди них не будет конкурентов. Клара неправильно расценила его улыбку.

— Не следует их недооценивать, — заметила она. — Они парни удалые.

— Тогда лучше буду надеяться, что они не станут недооценивать меня.

— На твоём месте я бы не беспокоилась, Феликс Ягер. Мало кто из местных совершит такую ошибку.

— Меня тревожит, что возникнет недопонимание. Нам неприятности не нужны. Мы пришли сюда ради нашей миссии.

— Это Альбион, красавчик, здесь неприятности всегда находят тебя сами. И раз уж зашёл разговор, то вот мой муж…

Феликс поднял глаза и увидел направляющегося к ним Кулума. Посмотрев на них, тот нахмурился. Феликс внезапно пожалел о своём развязном поведении. Он никогда бы не предположил, что кто — либо столь же кокетливый и разговорчивый, как Клара, связан узами брака. Взгляд на лицо Кулума дал ему понять, что будет непоправимой ошибкой сделать подобное заблуждение снова. Феликс поспешно удалился. Это Готрек ищет тут смерти, а не он.

Истребитель вглядывался в густеющий туман с деревянного частокола. Его, похоже, не беспокоил дождь и не донимал холод. Феликс пожелал гному доброго утра.

— Что в нём доброго, человечий отпрыск?

Феликс чуть было не сказал: «Мы по — прежнему живы», — но затем осознал, что это неподходящая фраза.

— А что в нём такого плохого? — задал он встречный вопрос.

— Я дал клятву помогать паршивому эльфу, — ответил гном.

— А почему ты так поступил? — спросил Феликс.

Готрек ответил ему лишь взглядом. «Разумеется, — подумал Феликс, — он это сделал, чтобы помочь мне. Готрек не чародей. У него не было шансов отыскать меня без помощи эльфа». Феликс был неподдельно удивлён и испытывал немалую благодарность.

— Я уверен, что это не отразится на твоей репутации, — в итоге сказал Феликс.

— Я помогаю одному из отрезателей бород, — произнёс гном.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Эти эльфы некогда обрили гнома, словно овцу.

— Это настолько плохо?

— Для гнома нет большего оскорбления.

Феликс раздумывал над его словами. Он ничего не знал о религиозных запретах гномов, но почти готов был поверить, что многие из них связаны с волосами на лице.

— Даже если так, разве это весомая причина для долгого раздора между Старшими расами?

— Да, человечий отпрыск, так и есть. Особенно потому, что борода принадлежала брату короля гномов. Ни один гном не успокоится, пока подобное оскорбление не будет отмщено. А если расплата за обиду не свершится при его жизни, он передаст её своим потомкам.

— Будет мне напоминанием никогда не ссориться с гномами, — сказал Феликс.

Готрек проигнорировал его слова, погрузившись в собственные мрачные раздумья.

— Но это не единственная причина. Эльфы всегда предавали нас, подло убивали наш народ атаками исподтишка, применяли отвратительное волшебство, чтобы напасть врасплох. Они предали наше доверие и наши древние соглашения. Они захватывают рабов и приносят их в жертву своим тёмным богам.

— Не похоже, чтобы Теклис хотел принести кого — нибудь в жертву тёмным богам.

— Кто знает, каковы мысли эльфа? Кто знает, лгут они или просто искажают истину, словно кузнец, кующий раскалённый металл?

Феликс пристально смотрел на своего товарища.

— Тебя тревожит то, что он, возможно, говорит правду?

— Да, человечий отпрыск, тревожит. Мне нет дела до того, потонет остров эльфов или удержится на поверхности. Будет лучше, если мир избавится от разряженных, надушенных, остроухих…

— Однако?

— Однако, что если он говорит правду о том, что может случиться с горами Края Мира и землями человечества? Мой народ принёс древнюю клятву верности твоему народу, а мы своих клятв не забываем…

Судя по голосу, Готрек находился в замешательстве. Феликс предположил, что это из — за данной эльфу клятвы, которую он угрожал не сдержать.

— Готрек, если есть всего лишь шанс, что он прав, мы должны ему помочь. Мы не можем рисковать.

— Да, человечий отпрыск, к такому же решению пришёл и я. Хотя, когда это дело будет улажено, мы, возможно, ещё посчитаемся.

— Здорово, — тихо пробормотал Феликс, надеясь, что Истребитель его не услышит. — Это даёт нам некую цель, к которой стоит стремиться.

— Ага, — сказал Готрек. — Так и есть.

Феликс поплотнее запахнул плащ и всмотрелся в туман. Ему показалось, что в нём двигаются огромные угрожающие фигуры, но он надеялся, что это лишь очертания деревьев.

Когда они возвратились в дом, их поприветствовал Теклис.

— Я поговорил с Мурдо. Он согласился отвести нас к Мудрой.

Феликс уставился на старого волшебника.

— Ты изменил свой настрой, — заметил Феликс. — Вчера мы были отродьями Тёмных. Сегодня ты готов нам помогать.

— Я лишь скажу, что ничто так не раскрывает характер человека, или, если на то пошло, эльфа и гнома, как совместная попойка.

Феликса удивили его слова. Он не был уверен, что поверил старику. С другой стороны, особого выбора у него не было.

— Я ненавижу лодки почти так же, как ненавижу эльфов, — заявил Готрек, когда они вскарабкались на борт лодки.

— Спасибо что поделился с нами, — сказал Феликс, наблюдая, как восприняли заявление гнома Теклис и владельцы лодки из Кранног Мер, и был рад, что они дипломатично воздержались от комментариев. — Полагаю, что ты предпочёл бы пешком отправиться к месту назначения?

— Ага, будь у меня выбор, человечий отпрыск.

— Если попробуешь, с головой уйдёшь под воду, — сказал Мурдо и, заметив мрачный взгляд Истребителя, прибавил, — как и я.

Феликс был удивлён, увидев Мурдо и двадцать воинов, забирающихся на борт позади него. Похоже, что жители Кранног Мер выделили им почётный эскорт. Его радость была несколько омрачена, когда он заметил среди них Кулума. Проходя мимо, тот подозрительно оглядел Феликса. «Не может же мужчина быть столь ревнивым», — подумал Ягер, однако здравый смысл подсказывал ему иное.

Он оглядел лодку. Она была необычной конструкции. У неё было плоское дно с очень незначительной осадкой, совсем не такой, как у кораблей, плавающих по Рейку: по сути, она больше напоминала баржу. Феликс предположил, что тому причиной сравнительно невысокий уровень воды. В конце концов, тут огромное болото, а не открытое море и не полноводная река. Некоторые мужчины взяли длинные шесты и начали отталкивать лодку от берега. Со стен молчаливо наблюдали женщины, а несколько детей махали на прощание. Где — то вдали играл дудочник, извлекая звуки, напоминающие причитания. Прощание не было радостным.

— Почему это все выглядят такими счастливыми? — саркастически поинтересовался Готрек.

— Ни одно путешествие через великое болото не проходит легко, Готрек Гурниссон, — ответил Мурдо. — Подстерегают многие неожиданные опасности: болотные звери, водяные демоны, ходячие мертвецы, всевозможные проклятия, наложенные на эту страну. Кто знает, когда мы снова увидим свои дома, если это вообще случится?

Феликсу не понравился интерес, который проявился на лице Истребителя.

— Какие бы из ваших болотных тварей ни показались, оставьте их мне, — заявил гном. — Пусть отведают моего топора.

— Отлично сказано, — заметил Мурдо.

Некоторые мужчины с луками и копьями стояли на страже. Похоже, их больше интересовало то, что можно услышать, а не увидеть. Феликс предположил, что тому виной туман, ограничивающий видимость.

Старый Мурдо стоял на возвышении на носу лодки, направляя её ход и указывая путь, когда они приближались в развилке в протоке. По мере плавания Феликс обнаружил, что, помимо всего прочего, болото представляет собой огромный лабиринт из мутной воды и неустойчивой суши. Он сомневался, что сможет отыскать обратный путь в Кранног Мер, даже если очень того захочет. Возможно, это было частью плана.

— В чём дело, Феликс Ягер? — спросил Теклис. — Ты выглядишь печальным.

Феликс понимал, что открытая палуба лодки, где тебя каждый может услышать, была не лучшим местом для озвучивания его подозрений. Между ними и людьми Альбиона и так сложились довольно натянутые отношения. Сейчас от местных зависело, попадут ли они туда, куда направляются.

— Думаю о том, как мы после этого собираемся попасть домой, — произнёс он.

Эльф рассмеялся.

— Это хорошо, что ты с оптимизмом смотришь на вещи, Феликс Ягер.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве кто — то говорил, что потом мы отправимся домой?

— Всегда лучше иметь план.

— Переходить через мост будем, когда до него дойдём, — ответил эльф, снова обращая всё внимание на водные протоки.

Похоже, эльф намерен запомнить путь. «Возможно, это ему удастся», — подумал Феликс, проклиная дождь и туман.

— Здесь всегда так? — спросил он у Мурдо.

— Обычно здесь не настолько замечательно, — с весёлой ухмылкой ответил Дугал, один из жителей Кранног Мер.

Феликс смеялся, пока не осознал, что парень не шутит.

Поначалу во время движения Феликс замечал только плеск воды о борта лодки и от ударов входящих в неё шестов. Изредка кто — нибудь из мужчин неосознанно что — то бормотал, а затем, словно спохватившись, замолкал. Через некоторое время Феликс начал различать другие звуки: щебет птиц, рычание зверей, отдалённый приглушённый всплеск, словно в воду вошло что — то крупное. Воздух был душным и влажным, с запахом гниения. Болото чем — то напомнило ему старый полуразрушенный дом у реки, куда они с братом однажды на спор забрались, будучи детьми. Вспоминая о том давнишнем приключении, Феликс был уверен, что самым худшим, что угрожало в том доме, были фантомы, порождённые их собственным воображением. Здесь всё было иначе. Альбион — страна, населённая призраками. Чтобы это понять, не нужно быть чародеем, как Теклис или Макс Шрейбер. Это можно ощутить самому. Тут действуют древние силы, сам воздух насыщен сильной магией. Ягеру вспомнился рассказ Теклиса о том, что сей остров является существенным компонентом магической составляющей мира, и теперь он в это верил.

Вокруг он видел искривлённые деревья, поднимающиеся из мутной воды. Они выглядели угрожающе, больше напоминая троллей и злобных великанов, чем растения. Какие — то существа сновали по их ветвям. Один раз что — то свалилось на палубу лодки прямо перед ним и принялось по ней ползать. Поначалу Феликс подумал, что это змея, но затем разглядел, что перед ним членистоногое насекомообразное. Кулум наступил на него тяжёлой, обутой в сандалию ногой, и бросил на Ягера взгляд, говорящий о том, что ему жаль, что на месте твари не оказалось горло Феликса.

Мурдо подошёл, чтобы осмотреть существо. Феликс изучил останки вместе с ним. Тварь напоминала огромную многоножку, но со здоровенными жвалами, напоминающими муравьиные.

— Древесный ползун, — заявил старик. — Тебе повезло, что он тебя не укусил.

— Ядовит? — спросил Феликс.

— Точно. Однажды мне довелось видеть укушенного. Тот оглянуться не успел, как его рука опухла, почернела и начала источать яд. Руку мы ампутировали. И всё же он умер, в бреду говоря о демонах и дьяволах. Некоторые шаманы и волшебники собирают яд ползуна и используют в малых дозах, чтобы вызвать видения. Я считаю, что это путь к безумию.

Подошёл Теклис и оглядел труп ползуна. Его глаза светились от любопытства.

— Интересно, — сказал он, проткнув спину существа своим кинжалом. — Раньше никогда таких крупных не видел.

Ягера удивляло, как может эльф столь невозмутимо обращаться с тварью. Самого Феликса передёргивало лишь от вида существа. Лапки твари продолжали двигаться, несмотря на то, что её тело было раздавлено посередине. Теклис извлёк из своих одеяний маленький мешочек и осторожно вскрыл голову ползуна, выставив напоказ ядовитые железы. Он поддел их кончиком кинжала и положил в мешочек. Взмах руки, слово — и мешочек завязался.

— Неизвестно, будет ли позже у меня возможность добыть такой образец.

— Чокнутый остригатель бород, — донёсся голос с кормы.

Феликс был уверен, что голос принадлежит Готреку.

Феликс сидел на корме и прислушивался к звукам сумерек. Они приобрели иное качество. Птичьи трели стали более низкими и менее мелодичными. Что — то крупное и крылатое временами с уханьем проносилось над головой. Светящиеся жуки появлялись из воды и кружили вокруг, словно потерянные души. Тени удлинялись. Всё это действо обладало странным и несколько пугающим очарованием.

— Далеко ещё? — спросил Феликс у Мурдо.

Старик стоял неподвижно, как скала, не выказывая признаков усталости, хотя провёл в таком положении большую часть дня.

— Какой ты нетерпеливый парень. Чтобы добраться до Мудрой, предстоит ещё больше дня работать шестами, но на сегодня наше путешествие почти закончилось. Мы пристанем неподалёку от Заброшенной цитадели.

— Звучит заманчиво, — с сарказмом заметил Феликс.

— Бояться не стоит — это место пустует на протяжении жизни уже дюжины поколений.

— Будем на это надеяться, — сказал Феликс, когда в тумане проявились очертания гигантской и зловещей скалы.

(обратно)

Глава пятнадцатая

Мужчины Кранног Мер подвели баржу к острову и остановили на дистанции, едва превышающей дальность полёта стрелы. Для этого они воспользовались простым способом: воткнули в дно шесты и длинными пеньковыми верёвками привязали к ним лодку. По одному часовому выставили на носу и на корме. Остальные достали из рюкзаков мясо, хлеб и сыр, принялись попивать виски из своих фляжек, разбавляя его жидкостью из больших кожаных бурдюков, запахом напоминающей пиво. Мурдо предложил Феликсу попробовать.

— Лучше пей это, потому как здешняя вода часто непригодна для питья и в ней водятся мерзкие болезнетворные духи.

Феликс налил себе. Жидкость оказалась слабым пивом из воды и солода. Ему доводилось слышать утверждения, что в процессе варки пива вода очищается. В любом случае, пиву он был рад. Теклис стоял на носу и изучал развалины. Туман слегка рассеялся, и над головой был заметен слабый блеск лун. Один лишь взгляд на каменную кладку подсказал Феликсу, что строение возвели не люди. Но он не мог явно указать, что не так в этом сооружении.

— Ворота квадратные и слишком низкие, — произнёс Готрек, словно прочитав его мысли. — На камнях вырезаны руны. Видишь, они почти полностью скрыты мхом.

— Если бы я только мог видеть в этом сумраке, как гном, — отозвался Феликс, не сомневаясь в словах Готрека.

— Это место построено не моим и не твоим народом, — сказал Готрек. — И не эльфами. Никогда не видел ничего похожего.

— Я видел, — заявил Теклис. — На берегах Люстрии. Один из покинутых городов сланнов, заросший джунглями.

— Я думал, что сланны — это только легенда, — заметил Феликс.

— Ты обнаружишь, что многие легенды скрывают под собой истину, Феликс Ягер.

— Меня учили, что сланны вымерли давным — давно. За грехи их постигла божья кара, и они были стёрты с лица земли огнём, наводнением и чумой.

— Я верю, что они по — прежнему живы, — осторожно заявил эльф, словно обдумывая каждое слово. — Я верю, что в сердце Люстрии сохранились города, где они проводят свои древние ритуалы.

— Откуда здесь крепость сланнов? Мы же далеко от Люстрии.

— Я не знаю. Сланны предпочитают места, где тепло. Они холоднокровная раса, и холод делает их медлительными. Это место очень древнее, возможно, когда его строили, климат был иным. Или были какие — то другие причины, — похоже, у эльфа были некоторые соображения по поводу этих причин, но он не желал их обсуждать. — Я бы никогда не предположил, что в центе Альбиона мы сможем обнаружить нечто подобное.

— Не ты его обнаружил, — заявил Мурдо. — Мы знали о нём столетиями.

— Хочу взглянуть на него поближе, — произнёс Теклис.

— Утром, — сказал Мурдо. — Когда будет светлее и безопаснее.

— Мне свет не нужен, — заявил Теклис. — И я не боюсь ничего из того, что мы можем тут обнаружить. А завтра нам нужно снова отправляться в путь.

— Стало быть, ты предлагаешь сойти на берег?

— Да.

— Тогда я буду сопровождать тебя вместе с Кулумом и Дугалом. Я поклялся тебе помочь и буду опозорен, если с тобой что — нибудь случится.

Феликс посмотрел на Готрека, уже зная, что собирается сказать Истребитель.

— Куда бы ни пошёл эльф, туда может пойти и гном.

Феликс пожал плечами. Что — то не нравилось ему в этом месте, оно наводило какой — то необъяснимый страх, не имеющий ничего общего с заброшенностью, но вызываемый присутствием в руинах чего — то чуждого и нечеловеческого. «Это просто твоё воображение, — подумал Феликс, — на которое оказали влияние поздний час, туман и разговор о сланнах дочеловеческой эпохи».

Но подсознательно он понимал, что дело не только в этом.

Мужчины Кранног Мер с помощью шестов подвели баржу ближе к берегу, к тому месту, где огромный корень дерева, словно вцепившийся в край острова палец великана, выходил из пролома в стене и скрывался под водой. Теклис без усилий выпрыгнул из лодки на корень и бежал по нему, пока не скрылся за стенами.

Следующим пошёл Готрек. Его топор легко вошёл в древесину, и гном подтянулся за его рукоять. Не уступая эльфу в кошачьей ловкости, он тоже молча скрылся в проломе стены. Вокруг него кружились светлячки.

— Некоторые говорят, что они — души мертвецов, утонувших в болоте, — сказал Дугал. — Я имею в виду, светлячки.

Никто, похоже, не собирался ему возразить. Он подпрыгнул, вскарабкался на ветку и скрылся с глаз. За ним последовали Мурдо и Кулум. Другие сельчане передали им факелы. Феликс подпрыгнул, вцепился за корень и был неприятно удивлён тем, что его поверхность мокрая, скользкая и склизкая. Он почувствовал, что пальцы начинают соскальзывать, а потому отчаянно и неуклюже полез наверх. Поверхность корня оказалась такой же скользкой. «Как Теклису и Готреку удалось проделать всё с такой видимой легкостью?» — гадал Феликс, наклоняясь за факелом. Широко расставив руки, с факелом в одной и мечом в другой, он осторожно двинулся по ветке к развалинам строения, возведённого Старшей расой.

— Ты это видел? — негромко выругавшись, произнёс Дугал.

— Не удивительно, что люди избегают это место, — заявил Теклис.

Посмотрев вниз, Феликс увидел, что имел в виду эльф. За стенами находилось множество небольших зданий. Там, где могли располагаться разделяющие их улицы, теперь протекали каналы или затхлые канавы с водой омерзительного вида. Между некоторыми зданиями висела огромная паутина. Кое — где в ней попадались опутанные тела размером с крупное животное или человека.

— Не хотел бы я встретить паука, который это сплёл, — сказал Феликс.

— А я бы хотел, — заявил Готрек, многозначительно проводя пальцем по лезвию топора.

— Насмотрелся достаточно? — спросил Феликс у эльфа.

Он частично надеялся, что маг будет обескуражен и вернётся назад. Однако полагал, что на здравомыслие Теклиса можно рассчитывать не больше, чем на здравомыслие Готрека.

— Что — то тут есть, — произнёс Теклис. — Я чувствую здесь силу, подобную силе в кольце камней. Возможно, мы обнаружили другой вход в Пути Древних.

— Великолепно, — язвительно заметил Феликс. — Так вот почему тебе захотелось обследовать это место — ты уже что — то почуял.

— Частично по этой причине. Однако меня в самом деле заинтересовало это место.

— Готов поспорить, так и есть.

Феликс мог поклясться, что видел, как вдали двигается что — то крупное. Он указал на него остальным.

— Это паук, — сказал Теклис. — Здоровенный. Кое — что об этом болоте начинает проясняться. Эти искривлённые деревья и мутировавшие светящиеся насекомые — всего лишь последствия. Они изменяются под действием силы, заключённой внутри этих развалин. Её пагубное влияние отравило всё живое, должно быть, на лиги вокруг.

— Так вот почему пить воду из этих мест вредно для здоровья, — произнёс Мурдо так, словно сказанные эльфом слова расходились с чем — то, уже известным старику.

— Конечно. Не пейте и не ешьте ничего, что находится рядом с этим местом.

— Спасибо, что предупредил, — сказал Готрек. — Я как раз собирался подкрепиться.

— Кто ж знает этих гномов? — заявил Теклис. — Слышал я, вы питаетесь слепой рыбой и грибами из темнейших подгорных глубин.

— Ты на что намекаешь?

— Нельзя предугадать, что способен съесть гном.

— Странно слышать такое от персон, которые поедают маринованные язычки жаворонков в овечьей блевотине.

— В заливном.

— Разве это не то же самое?

— Мы так и будем всю ночь стоять тут и обсуждать кулинарные вопросы, или делом займёмся? — поинтересовался Феликс.

Эльф и гном уставились на него. Феликс начал подозревать, что подкалывание друг друга доставляет этим двоим некое извращённое удовольствие.

Они двинулись вдоль стены. Древние скользкие ступени привели их к краю воды. Мурдо проверил глубину копьём и обнаружил, что воды здесь лишь по пояс. Вокруг них кружили святящиеся жуки.

Феликс поглядел на спутников.

— Неужели вы серьёзно собираетесь идти этим путём? Кто знает, что прячется в этом дерьме.

— Есть лишь один способ выяснить, человечий отпрыск, — сказал Готрек, прыгая в воду. Вода доставала гному до середины груди. Передвигаясь, он бережно держал топор над её поверхностью. За ним последовал Теклис, но его ноги не погрузились под воду. Наоборот, казалось, что он плавно скользит по ней. Его превосходная обувь даже не намокла.

Остальные последовали за Готреком, высоко подняв факелы, чтобы те не погасли. Феликс было подумал над предложением подождать здесь до их возвращения. Что — то не нравилась ему эта вонючая стоячая вода. У него возникло ощущение, что в любую секунду что — нибудь может вынырнуть и наброситься на него. Задержавшись на мгновение, он вошёл в воду, стиснув зубы. Вокруг хлюпала жижа. Вода оказалась теплее, чем он ожидал. Запах гниения усилился.

Преодолевая тягучее сопротивление воды, он двинулся вслед за остальными. «Чудесно, — подумал он. — Я стою по пояс в тине посреди окутанного туманом и населённого призраками болота в сотнях лиг от дома, а вокруг меня варвары и огромные насекомые — мутанты. Что может быть хуже?»

В этот момент он заметил, что его укусило насекомое, и место укуса тут же стало опухать. «Полагаю, что боги мне ответили», — подумал Феликс. Он посмотрел на Теклиса с чувством, близким к ненависти. Очень раздражает видеть эльфа таким спокойным, чистеньким и выдержанным, в то время как остальные испытывают неудобства. У него возникло абсурдное желание обрызгать эльфа грязью или тянуть за плащ, пока тот не свалится в тину. И он знал, что в этом деле его поддержит, по крайней мере, одна персона.

«Держи себя в руках, — сказал себе Феликс. — Ты всего лишь устал, напуган и направляешь свою агрессивность на ближайшую лёгкую цель. Если события будут развиваться предсказуемо, скоро появятся иные причины для беспокойства». Феликс понимал, что реально его страшит именно это.

Впереди остальные к чему — то приблизились. Над стоячей водой между двумя зданиями был переброшен древесный ствол. Во всех отношениях это выглядело, как грубый мост. «Неужели мы столкнулись с проявлением некоего интеллекта? — гадал Феликс. — Только огромных разумных пауков нам и не хватало». Хотя зачем паукам мог потребоваться мост, он так и не сообразил.

— Похоже на работу человека, — услышал он слова Теклиса.

— Я слышал рассказы о мутантах и прочих выродках, обитающих в отдалённых частях болота. Возможно, они используют это избегаемое всеми место в качестве убежища.

— Зачем мы вообще сюда явились? — спросил Феликс, но на его слова никто не обратил внимания.

Остальные были заняты тем, что забирались на бревно и шли по нему к проёму в ближайшем здании. Феликс решил последовать их примеру.

Внутри здание было массивным, сложенным из огромных необработанных каменных блоков разной формы. Камни не были скреплены раствором, но были подогнаны столь тщательно, что казались непоколебимыми, хотя эту иллюзию немного развеивали ползучие растения, а также ветви и корни, проходящие через проломы. Однако растения казались органичным компонентом этого места, частью большого плана, а не просто случайным вмешательством природы. Феликс решил, что у него слишком богатое воображение.

Он заметил, как Готрек провёл по каменной кладке своими короткими и толстыми пальцами. Пристальный взгляд открыл Феликсу, что гном обводит странный рунический узор. В нём опять были одни лишь прямые углы, и он напомнил Феликсу татуировки жителей Кранног Мер. «Какой в них заключен смысл?» — недоумевал Феликс.

Вода стекала с потолка, образуя на полу лужи. Твари со сверкающими глазами разбегались от света факелов, и Феликс был рад, что заметил их лишь мельком. Феликсу не нравились твари, размером с тех, что скрылись с глаз. Они вошли в зал и увидели разбросанные по всему полу кости. Их разломали, чтобы добраться до костного мозга. Истребитель их тоже осмотрел.

— Человеческие, — заявил он. — Или моя мамаша была троллем.

Мурдо и Дугал согласно кивнули.

— И они были съедены в сыром виде, — слегка вздрогнув, добавил Теклис.

«Как будто это в корне меняет дело», — подумал Феликс.

Он сомневался, что обитатели этого места легко могли добыть огонь. А мгновение спустя задал себе вопрос: «Что со мной стало? Я рассуждаю о сложности зажигания огня для приготовления человечинки. Да раньше я бы с воплями выбежал отсюда при одной лишь мысли об этом. А теперь собственная реакция лишь развлекает и немного пугает меня». Он понял, что далеко ушёл от дома не только в плане расстояния.

— Похоже, теперь здесь никто не живёт, — сказал Готрек.

— Возможно, они отправились за покупками, — произнёс Феликс.

Эльф поднял руку, и её окружило сияние, усиливающееся до тех пор, пока яркостью не приблизилось к солнечному. Всё помещение обрело чёткость. Поначалу Феликс вздрогнул, ожидая увидеть какое — нибудь огромное чудище, изготовившееся к нападению, а затем заметил, что внимание эльфа привлёк массивный каменный стол в центре помещения. Теклис положил на него руку, и вспыхнул огонь, который выжигал мох и лишайник, вынуждая тот съёживаться и исчезать в клубах странно пахнущего дыма. Когда всё закончилось, взгляду Феликса открылся рисунок на столешнице, который был странно знакомым, хотя Феликс, хоть убей, не мог припомнить, откуда именно.

— Что это — спросил он.

Эльф продолжал разглядывать столешницу.

— Если только я не ошибаюсь, что вряд ли, то это карта.

Выгравированные в камне линии явно напоминали что — то в этом роде.

— Карта чего? — спросил Феликс.

— Мира.

Феликс рассмеялся, осознав, что ему показалось знакомым. Часть рисунка напоминала карты Старого Света, которые были у его отца. Однако лишь местами.

— Не может быть. Так близко у побережья Эсталии нет суши, — заметил Феликс. — Иначе наши моряки давно бы её обнаружили.

Теклис обвёл пальцем часть рисунка. Это было кольцо островов, окружающих внутреннее море.

— Выглядит, как Ультуан, — произнёс он, — но это не он. Хотя похож.

Эльф снова передвинул руку.

— Это побережье Северной Люстрии, но расположено оно в неправильном месте. А это холодный ад Наггарота, но он неправильно расположен относительно места, где должен бы находиться Ультуан.

— Может, глаза составителя карты были не похожи на наши? — предположил Готрек.

Феликс не был полностью уверен в том, что гном шутит.

— Возможно, — согласился Теклис. — А может, это карта того, как мир выглядел в иное время. Когда континенты были другими. Говорят, что Древние, как часть своего великого плана, сместили континенты и закрепили их в новых местах.

— Возможно, — предположил Феликс, — это карта того мира, каким его намеревались сделать.

— А вот это ужасающая мысль, Феликс Ягер, — сказал Теклис.

— Почему?

— Может потому, что кто — то, возможно, по — прежнему намерен завершить работу?

Феликс поглядел на эльфа, не совсем понимая, как реагировать на его слова. Теклис казался погружённым в раздумья.

— Возможно, планы Древних не были завершены. Может быть, им помешали. Возможно, открытие Путей — знак того, что вновь задействованы и другие механизмы.

— Это безумие, — заявил Феликс, не в силах собраться с мыслями.

— Неужели, Феликс Ягер? Мы имеем дело с работой существ, которые так же далеко превосходят нас, как мы оба превосходим насекомых. Как мы можем судить о том, вменяемы они или нет? В той же степени мы могли бы рассуждать о вменяемости богов.

— Боги Хаоса безумны, — вклинился Готрек.

— А с их точки зрения, возможно, и нет, Готрек Гурниссон.

— Только эльф мог заявить нечто подобное.

— Потому, возможно, что мы обладаем не таким закостенелым мышлением, как гномы.

— И не такими нормами нравственности.

— Лишь эльф и гном могут спорить о подобных вещах, когда идёт обсуждение судьбы мира, — заявил Феликс, и оба спорщика смерили его угрожающими взглядами. — Если только континенты собираются сместиться, подобно коврам, наш народ и наши города будут растёрты в пыль.

— Если только, — заметил Готрек. — Пока что всё, что мы до сих пор слышали, является некими пространными домыслами остроухого любителя деревьев и распевателя песенок…

— Даже если существует хоть малейшая вероятность, что он прав, нужно что — то делать, — быстро перебил Феликс, не давая Готреку закончить свою оскорбительную фразу. — Земля будет сотрясаться, горы извергнут огненный дождь, мерзостная пыль искривляющего камня будет сыпаться с небес…

Произнося эти слова, Феликс осознал, что описывает события эпохи легенд, эпохи до Сигмара и основания Империи. Он заметил, что эльфа посетила та же мысль.

— Возможно, всё это уже происходило ранее, — сказал Теклис. — В эпоху Рассвета, ещё до Войны Бороды, когда эльфы и гномы были союзниками перед лицом общего врага.

— И это не гномы изменили своим клятвам, — запальчиво заявил Готрек.

— Да уж, — произнёс эльф. — Однако, временно дистанцировавшись от этого ожидаемого возражения, скажу, что верю в правоту Феликса Ягера. Если существует даже малейшая возможность осуществления чего — то подобного, наша древняя неприязнь должна быть отложена… до лучших времён, хотя я понимаю, насколько маловероятно то, что гном забудет обиду.

— Мне кажется, что вы занимаетесь построением массы домыслов на основании одной лищь старой карты. Откуда известно, что она вообще имеет отношение к Древним и их деятельности? — спросил Мурдо.

Феликсу показалось в поведении старика нечто странное. Он гадал, заметили ли сие остальные.

— Весь Альбион имеет к ним отношение, — заявил Теклис. — Он является средоточием их деятельности. Он служит важной частью их великого замысла, не менее значимой, чем Ультуан. Я уверен, что эта крепость является частью некой большой схемы.

Мурдо выглядел озабоченным, словно эльф коснулся материй, которые лучше оставлять невысказанными. «Сколь много в действительности известно Мурдо о таких вещах? — гадал Феликс. — Он ближе знаком с этими древними тайнами, чем внешне показывает».

— Возможно, теперь нам стоит вернуться назад, — сказал Феликс.

— Ещё нет, — произнёс маг. — Мы находимся недалеко от входа в другой портал. Я это чувствую. Мы должны его обследовать, прежде чем покинем это место. Нам нужно ближе подобраться к сердцу этого сооружения.

— Я боялся, что ты собираешься сказать нечто подобное, — сказал Феликс.

Эльф засмеялся, приняв его слова за шутку.

Когда они вышли из зала, туман сгустился. Каким — то образом он просачивался сквозь стены. В тумане парили светящиеся насекомые. Их жужжание раздражало Феликса. Кожа чесалась от их укусов. Он заметил, что к эльфу не приблизилось ни одно из насекомых, хотя всех остальных они донимали. «Как же это раздражает», — подумал Феликс. Эльф вёл их всё дальше в древнее строение, через каменный лабиринт, от которого у Феликса кружилась голова. Иногда они упирались в тупик и были вынуждены возвращаться обратно по следам. Некоторые проходы поворачивали под прямым углом без всякой видимой причины. Похоже, эльфа это не расстраивало. Он лишь кивал головой, словно что — то подтверждая.

Феликс приблизился к Готреку, который в подобных местах ориентировался, как дома, что было недостижимо для Феликса.

— Ты сможешь найти отсюда выход? — шёпотом спросил он.

— Конечно, человечий отпрыск, ещё ни один гном не заблудился в простом лабиринте, вроде этого. Если потребуется, я найду выход даже с завязанными глазами.

— Не думаю, что это потребуется. Хотя звучит впечатляюще.

— Есть что — то странное в этом месте.

— Что?

— План этого лабиринта выглядит несогласованным и бессмысленным. Погляди налево и увидишь тупик. Если же мы пойдём направо, то я не сомневаюсь, что после поворота коридор упрётся в тупик.

— Почему ты так уверен?

— Очевидно, что это некий узор.

— Не для меня, — заметил Феликс.

— Ты же не гном, выросший в бесконечных коридорах Караз — а — Карака.

— Верно. И какой узор ты видишь?

— Если моя догадка верна, он такой же, как те рисунки, которые мы видели на камнях в Путях Древних и на скалистых стенах внутри холма в Сильвании, и на стенах в этом месте. Похожие татуировки нанесены на лица наших друзей.

— Ты их все запомнил? — спросил потрясённый Феликс.

— У гномов хорошая память, и помнят они не только обиды.

Феликс обдумал его слова и решил, что, вероятнее всего, это правда. Он никогда не замечал, чтобы Истребитель лгал. Но если тот прав, то всё это каким — то образом представляет часть внушительной головоломки, которую Феликс не вполне понимал. И если верить эльфу, то не поймёт, возможно, никогда. Его разум не способен ухватить, какую цель могли преследовать существа, близкие к богам, создавая подобное сооружение.

Они бродили по лабиринту, пока не оказались в огромном зале, в котором находилась внушительных размеров яма. Потолок обрушился, и тонны упавших камней раздавили то, что находилось внизу. Новая крыша, частично закрывающая лунный свет, была образована мощным переплетением паутины. Сквозь неё просачивался дождь, и мокрые капли заставили Феликса вздрогнуть.

— Мы в центре этого сооружения. Вход в Пути прямо под нами, — объявил Теклис.

Раздался резкий безумный хохот Готрека.

— Значит, дальше тебе не пройти. Будь у меня сотня гномов — шахтёров и месяц времени, мы могли бы пробраться через этот завал. Возможно. Но сейчас дальше хода нет, если только ты не воспользуешься магией.

— Эти камни по — прежнему частично защищены рунами, — сказал Теклис. — С десятью чародеями и за десять дней мы могли бы расчистить завал, но сейчас нет времени.

— И что теперь? — спросил Феликс.

— Вернёмся назад и поищемдругую дорогу к нашей цели, — сказал Теклис, глядя на Готрека так, словно побуждая его высказаться.

Гном напрягся и глядел по сторонам, наклонив голову, словно прислушиваясь. Его поза свидетельствовала о предельной готовности завязать бой.

— Что — то приближается, — произнёс Готрек, поднимая топор. — И я сомневаюсь, что оно дружелюбно.

(обратно)

Глава шестнадцатая

— Что это? — спросил Феликс.

— Что — то неестественное, — ответил Истребитель.

Люди уже взяли оружие наизготовку. Дугал и Мурдо стояли с поднятыми копьями. Кулум достал огромный молот с каменным бойком. Теклис положил руку на меч. По клинку смещались яркие руны.

Твари, появившиеся из других входов, были не совсем уж паукообразными. Длинных паучьих лап, на которых они проследовали по краю огромной впадины, было всего лишь шесть, а высоко на их брюшках располагался узор, зловеще похожий на человеческое лицо, и Феликсу показалось забавным, что в такое время он ещё и подмечает подобные детали. В глазах существ проглядывал интеллект, абсолютно не свойственный каким бы то ни было паукам. Бока покрывал светящийся грибок. Из пастей вырывались дикие завывающие вопли. Их было примерно около дюжины. Феликс заметил в передней части их тел пару маленьких хватательных рук. Вполне возможно, что именно эти существа разгрызли те кости. Несколько тварей взбежали на стены и передвигались там, чудесным образом за них цепляясь. Позади пауков наступал отряд людей — мутантов. Отмеченные Хаосом искажённые создания, появившиеся из каждого входа в громадный зал, бросали на пауков взгляды, в которых страх смешивался с почитанием. Вооружение мутантов было представлено копьями, пращами и дубинами.

— Вероятно, нам стоит отсюда уходить, — заметил Феликс.

Готрек по краю ямы бросился в атаку на паукообразную тварь, идущую первой. Теклис поднял руки и послал в сторону мутантов волны золотого огня. Кое — кто из них успел метнуть в мага копья, которые вспыхнули огнём и ещё в полёте обратились в чёрный пепел. Когда плоть мутантов расплавилась и потекла, словно воск, древние залы наполнились разносящимися эхом воплями. Однако продвижению пауков это не помешало. Пятнистый узор на их боках лишь вспыхивал ярче там, где его касалось магическое пламя, и пауки, казалось, начинали двигаться быстрее. «Неужели на них не действуют заклинания?» — удивился Феликс.

Теклис пошёл по воздуху, занял позицию над центром огромного провала и сделал движение руками. Из его рук вырвалась молния и начала бить в камни. По водяным лужам пробегали искры. Феликс увидел, как разрядом молнии подбросило в воздух мутанта с лицом ящерицы. Однако паукам это не вредило, и они продолжали приближаться.

— Они древние демоны — стражи, — прокричал Мурдо. — Не трать на них свои заклинания.

А Готрек тем временем встретился с передовым пауком. С глухим звуком топор ударил в бронированный бок. Вместо того, чтобы его рассечь, как обычно происходило, топор глубоко погрузился в хитиновый панцирь и застрял в нём. Феликс вздрогнул при мысли о том, насколько непробиваемыми должны быть существа, чтобы выдержать внушительную силу ударов Истребителя. Возможно ли, что здесь, в очаге порчи среди забытых богом болот Альбиона, он и гном таки встретят смерть?

Больше времени на подобные размышления не осталось. Краем глаза уловив движение, Феликс пригнулся. Позади него врезался в стену выпущенный из пращи камень. Феликс выругался и продолжил движение, ища укрытие и гадая, стоит ли ему выбросить факел, который делает его слишком уж явной мишенью. Света здесь достаточно, чтобы видеть, но предстоит возвращение через каменные коридоры. Это не будет проблемой, если вместе с ним будет кто — нибудь ещё, но вот если они разделятся…

Над головой он заметил огромного демонического паука, перемещающегося по стене. Из кончика его луковицеобразного брюшка вырвалась нить паутины, зацепившаяся за грунт возле Феликса. Тот отпрыгнул назад, избегая прикосновения липкого вещества, и заметил, что другой паук с невероятной скоростью сокращает разделяющее их расстояние. Паук спрыгнул со стены и приземлился среди мужчин Альбиона, разбросав их в стороны. Повинуясь безошибочному инстинкту, он направился прямо к Феликсу.

— Живым им не давайся! — проорал Мурдо. — Иначе отложат в тебя свои яйца, и сделают тебя таким же, как они.

«Какая отвратительная идея», — подумал Феликс, размахивая факелом, отчего тот разгорелся ярче. Когда существо оказалось рядом, Феликс ткнул его в морду факелом, надеясь ослепить. Секундой позже его меч обрушился на твёрдый хитиновый панцирь существа. Ягер прицелился в уязвимую точку и разрезал лапу в сочленении. Когда нога существа отлетела, оно завизжало от боли. Из раны потекло чёрное вещество, образовавшее корку. Другая лапа метнулась вперёд. Подобно удару молота, лапа с силой отбросила Феликса на спину. Факел выпал из его беспомощных пальцев. Ему лишь удалось не выронить меч.

Феликс откатился в сторону, а тварь нависла над ним корпусом, и снова нанесла удар передней ногой. Феликс заметил на ней крючки, способные рассечь плоть до кости. Ему едва удалось увернуться, но нога твари зацепила плащ, пригвоздив тот к земле. Левой рукой Феликс отчаянно пытался расстегнуть застёжку плаща, в то время как мечом нанёс колющий удар вверх. Клинок пронзил подбрюшье твари, и из раны закапало чёрное вещество. Оно обжигало, попадая на кожу. «Возможно, то была не лучшая идея», — подумал Феликс, замечая ноги приближающихся мутантов.

Вонь была почти невыносимой и представляла собой запах гниения, плесени, чего — то старого и затхлого, перемешанный с запахом тухлых яиц и прокисшего молока. От неё Феликсу хотелось блевать. Но он сжал зубы, вцепился в рукоять меча обеими руками, провернул его и, словно пилой, стал расширять рану. Обжигающая кровь текла по его рукам. Паукообразная тварь завопила громче. У Феликса возникло такое же желание, но он сдержался.

Сверкала молния, и плясал огонь. Вихри золотого пламени кружили по залу. Находящийся под пауком Феликс почувствовал, что тот снова полез на стену, потащив за собой и его. Он прижал голову к груди, чтобы не удариться ей о камни. Шея болела от напряжения и мышцы напрягались, вызывая ощущение, что под кожей находится туго натянутая проволока. Клинок медленно высвобождался из тела паука. Поглядев вниз, Феликс заметил, что большинство мутантов отступает из зала, не в силах противостоять сжигающим энергиям, высвобожденным эльфом — волшебником. Феликс высвободил меч и упал на пол. Над его головой раненная тварь, казалось, сдувается, словно проткнутый пузырь с желчью, пока, прихрамывая, лезет вверх по направлению к теням.

В других местах не всё складывалось в пользу его спутников. Готрек одолел свою тварь простым способом — порубил на куски. Сколь бы крепкими ни были пауки, этого оказалось недостаточно, чтобы долгое время сопротивляться ужасному топору. Однако пока Феликс наблюдал, ещё три твари стали окружать Истребителя, выстреливая из своих брюшков клейкую паутину, которая замедляла гнома. Ещё двое наступали на людей Кранног Мер. Если тут и были остальные твари, то их не было видно.

Феликс побежал в сторону Готрека. Прыгнув с разбега, он оказался на спине паука. Его пальцы вцепились в мохнатую шкуру паучьей спины, и он подтянулся выше. Тварь издала рёв, осознав, что собирается сделать Феликс. Она попыталась загнуть назад маленькие передние лапы, чтобы схватить его, но их длины оказалось недостаточно, а расположение остальных ног не позволяло сбросить его со спины. Феликс стиснул зубы и обрушил меч на затылок человекообразного лица твари. Сейчас его пальцы немели от попавшего на них ранее яда, и Феликс отчаянно старался нанести урон до того, как они окончательно откажут. Когда клинок попал в цель, лицо завопило, и голос его странно напоминал детский. Демонический паук принялся взбрыкивать и трястись из стороны в сторону, рассчитывая сбросить свою ношу. Феликс держался крепко и продолжал наносить удары, а сопротивление твари тем временем стало ослабевать. Пока паук раскачивался туда — сюда, Феликс мельком заметил остальных. Кулум частично смял одного из пауков массивным молотом, а Мурдо воткнул копьё в незащищённый глаз твари. А вот Дугал вопил, будучи схвачен дьявольскими жвалами и поднят в воздух. Схвативший его паук пятился к одному из выходов. Феликс и хотел бы помочь, но ничего не мог поделать.

Волна огня спустилась от эльфийского волшебника и накрыла Готрека. «Предательство? — недоумевал Феликс. — Теклис настолько обезумел, что убил их самого могучего воина в разгар отчаянной схватки? Или он всё это время был союзником тех мерзких демонов? А может, его разум отравлен каким — нибудь злым колдовством?» Феликс почувствовал, как его онемевшее и охваченное болью тело захлёстывает волна отчаяния. Если эльф обратился против них, то никакой надежды не осталось.

Однако несколько мгновений спустя стала понятна цель безумного поступка чародея. Колышущийся вокруг Готрека огонь выжег липкую паутину, которая угрожала обездвижить гнома. Секунду спустя могучий удар топора разрубил грудную клетку одного из пауков. Обе половины ещё мгновение продолжали движение, а затем упали на пол. Сопротивление твари под Феликсом утихло, что оказалось вемьма кстати, потому как ему было всё труднее удерживать хватку онемевшими пальцами. Напоследок он нанёс ещё один удар для уверенности, а затем спрыгнул вниз, перекатившись по полу, чтобы смягчить столкновение.

Феликс поспешно поднялся на ноги и направился на помощь Дугалу. Думая, что он обнаружил слабое место этих тварей, Феликс целился туда, где лапа соединялась с телом, и панцирь выглядел менее прочным. Попасть в цель было не просто, и первый удар получился кривым. Но второй угодил в цель и дал ожидаемый результат. Клинок попал в слабозащищённую точку панциря и легко проник внутрь. Феликс снова провернул меч. Тварь затряслась и заметалась от сильной боли, выронив Дугала. Мгновение спустя на неё с ожесточением набросились Кулум с молотом и Мурдо с копьём. Паук торопливо отступил в сумрак, оставив их одних наблюдать, как Готрек разделывает своего противника.

Феликс осмотрел Дугала. Вопли прекратились. Дугал был спокоен и холоден, словно труп. На его рубахе Феликс заметил проколы. Он взял нож и срезал рубаху. На теле были синяки, а из тех мест, где в него вцепились жвала, медленно сочилась кровь. Ужас в глазах мужчины подсказал Феликсу, что тот по — прежнему в сознании и понимает, что с ним происходит.

Мурдо присел на корточки возле Дугала. Он провёл руками над ранами мужчины и пробормотал заклинание. С его татуированных пальцев на рану снизошёл свет. Глаза Дугала закрылись, а дыхание стало неглубоким и ровным. Старик покачал головой.

Теклис, словно падающий лист, спланировал на землю и опустился на колени рядом с Мурдо.

— Превосходная работа. Сейчас, не имея при себе нужных трав или доступа к алхимической лаборатории, вряд ли я могу что — то улучшить. Я могу лишь замедлить распространение яда.

— Возможно, хватит и этого, — сказал Мурдо. — Если мы вовремя доставим его к Прорицательнице. Нет никого, кто был бы опытнее неё в исцелении.

Едва уловимое сердитое выражение промелькнуло на лице эльфа. «Не может же он быть настолько тщеславным?» — подумал Феликс. Он поднял руки к лицу и осмотрел их, гадая, есть ли шансы на то, что желчь паукообразной твари отравила и его. Руки посинели и очень болели.

Эльф посмотрел на них и произнёс слово. Между его рукой и руками Феликса проскочила искра. Синюшная кожа затвердела, потрескалась и осыпалась хлопьями. Теперь руки Феликса выглядели розовыми и чувствительными, а болели ещё сильнее, словно смазанный алкоголем порез. Жидкий огонь пронёсся по венам обратной стороны рук. Сухожилия дёрнулись, сжались и расслабились.

— Если там и был какой — либо яд, сейчас он вычищен, Феликс Ягер, — произнёс эльф.

— Спасибо, полагаю, — сказал Феликс.

Его руки по — прежнему жгло, и удерживать меч было больно. Однако лучше уж это, если альтернатива — смерть.

— Сейчас нам тут делать нечего, — заявил Теклис, бросив взгляд на провал. — Лучше бы нам уйти. И побыстрее.

Готрек с тоской поглядел вслед паукам, и Феликсу было ясно, что гном раздумывает над тем, преследовать их или нет. В данный момент Феликс не испытывал к этому никакого желания. Однако в итоге гном покачал головой и повернулся, чтобы последовать за остальными. Кулум с лёгкостью, словно младенца, понёс Дугала. Выражение его лица давало Феликсу понять, что всё случившееся Кулум почему — то считает его виной.

Они вышли наружу под лунным светом. Он переливался на тёмной маслянистой воде, скрывающей полузатопленные строения. Остальные сельчане приветствовали их с беспокойством в голосе.

— А мы гадали, не утащили ли вас демоны, — произнёс низкий коренастый мужчина, у которого на теле было даже больше татуировок, чем у остальных. — Я собирался пойти на поиски.

— Нет необходимости, Лоджи, — мягко ответил Мурдо. — Мы вернулись.

— Дугал выглядит не очень, — заметил Лоджи.

— Его укусил один из местных обитателей.

— Нехорошо.

— Нет.

Феликс заметил, что все сельчане пристально уставились на него, словно тоже винят его за произошедшее с их соплеменником. Ему потребовалось несколько неприятных секунд, чтобы осознать, что их взгляды в действительности направлены мимо него — на эльфа. Волшебник не подал вида, что заметил взгляды или что они его обеспокоили, хотя вряд ли от него укрылся враждебный настрой толпы. Феликс позавидовал его самообладанию, хотя, возможно, то была простая самонадеянность.

Не говоря ни слова, эльф склонился над Дугалом, который теперь лежал на мокрой палубе баржи. Он наклонил голову набок, словно раздумывая над чем — то, а затем начал медленно напевать нечто, что звучало, как заупокойная. Поначалу ничего не происходило, а затем Феликс заметил, что посох эльфа словно притягивает к себе лучи света от более крупной луны. Его мягкое сияние понемногу становилось ярче. Ягер заметил, что эльф снова и снова произносит имя „Лилеат“, которое, несомненно, принадлежало какому — то богу или богине эльфийского пантеона. Остальные наблюдали, положив руки на оружие, не совсем понимая происходящее. Несмотря на жжение в руках, Феликс делал то же самое. Он почувствовал, что его кожу начинает покалывать, а волосы на загривке встали дыбом. Феликс ощутил присутствие некой сущности, зависшей как раз за гранью его поля зрения, но когда он повернул голову, то не увидел ничего, лишь возникло нервирующее чувство, что чем бы это ни было, оно по — прежнему находится там, невидимое.

Через некоторое время вокруг эльфийского посоха сплелась паутина света. Длинные серебристые нити, предположительно свитые из лунного света, были намотаны на посох, как на веретено. От посоха они протянулись к трясущемуся и стонущему телу Дугала и оплетали его, пока оно не замерцало, словно отражённая в воде луна. Затем нити медленно начали исчезать, внешне никак не повлияв на тело. «Неужели только я заметил, что грудь мужчины перестала подниматься и опадать? — недоумевал Феликс. Но это продолжалось недолго.

— Ты его убил, — заявил Кулум, угрожающе поднимая молот.

Эльф покачал головой. Здоровяк наклонился и коснулся груди Дугала.

— Сердце не бьётся, — произнёс он.

— Подожди, — сказал Теклис.

На лице Кулума появилось выражение недоумения. Долгая пауза тянулась в нависшей тишине.

— Я почувствовал сердцебиение, — сказал Кулум. — Но сейчас его нет.

— Жди дальше.

Феликс насчитал больше тридцати торопливых ударов собственного сердца, прежде чем Кулум кивнул снова.

— Это заклинание стазиса, — произнёс Теклис. — Я замедлил его жизненные функции: дыхание, сердцебиение и прочие. Для него время идёт медленнее, чем для нас. Распространение яда замедлилось, время до момента смерти увеличилось.

— Его мучения тоже немного уменьшились, — словно спохватившись, добавил эльф.

— Но он всё — же умрёт, — приглушённо сказал Мурдо.

— Да, если только эта ваша Прорицательница чем — нибудь ему не поможет, — произнёс Теклис.

— Тогда нам лучше поспешить.

— Желаешь отправиться тотчас же?

— В тумане и при таком освещении? Вряд ли получится.

— Если тебе нужен свет, я это организую, — заверил Теклис.

Мурдо кивнул. Мощная вспышка осветила ночь. На мгновение Феликсу показалось, что сама Маннслиб слетела с небес и расположилась на кончике посоха Теклиса, но затем он разглядел, что это лишь холодное сияние очередного заклинания. Согнув пальцы, он заметил, что боль уже начала стихать, а излечение ускорилось до невероятной интенсивности.

Сельчане налегли на шесты и направляли лодку по окутанным туманом каналам. Со стороны древнего, населённого призраками города до них донёсся бой барабанов. Феликс гадал, что это означает, и опасался, что ничего хорошего сие не предвещает.

— Вероятно, за нами будет погоня, — произнёс он.

— Если это окажутся те изменённые твари, то опасаться нам нечего, — проскрежетал Готрек.

— Подозреваю, что в этом болоте нас поджидают куда худшие твари, — заметил Феликс.

Истребитель выглядел задумчивым, что было ему не свойственно. Он втянул носом болотный воздух, а затем провёл своими толстыми пальцами по внушительному хохлу окрашенных волос.

— Да уж, человечий отпрыск, полагаю, ты прав, — едва ли не радостно заявил он.

Для Феликса подобное было наиболее худшим предзнаменованием.

(обратно)

Глава семнадцатая

Медленно занимался рассвет. Слабый солнечный свет неуверенно пробивался через рассеивающийся туман. Феликс сидел, привалившись спиной к борту лодки, и прислушивался к плеску воды о шесты и нос лодки и к щебету ранних утренних птиц. Оставшийся позади звук барабанов стихал, но всё ещё был различим. Феликсу звук этот казался сердцебиением огромного чудовища, которым представлялось болото.

Он провёл пальцами по щетине на щеках и потёр свои покрасневшие глаза. На твёрдой и мокрой палубе лодки спать удавалось, в лучшем случае, лишь урывками, к тому же сказывалось близкое присутствие умирающего Дугала. Мужчина лежал молча, хоть это выглядело неестественно, однако всё равно угнетающе действовал на всю команду. Все они понимали, насколько он близок к смерти, и это на них сказывалось. «Вероятно, даже больше, чем на мне, — подумал Феликс. — В конце концов, я его, в сущности, не знаю, а они выросли с ним вместе».

Феликс покачал головой и вознёс молитву Шаллии. И хотя он более не верил в её милосердие, похоже, изжить старые привычки оказалось трудно. «Как часто теперь мне приходится это делать? — гадал Феликс. — Как часто приходится сидеть и наблюдать за смертью людей, с которыми едва знаком?» Феликсу казалось, что такое случалось сотни раз. Он чувствовал себя тысячелетним, выжатым до предела постоянным чередованием событий. Феликс спрашивал себя, стал бы он той ночью спьяна приносить клятву следовать за Готреком, зная, что последствия окажутся такими? Увы, он понимал, что ответ был бы положительным.

Дугал, возможно, при смерти, но Феликс по — прежнему пребывает среди живых, и осознавать сие прекрасно. Даже этот закисший, дурно пахнущий воздух более приятен на вкус, а среди заболоченной местности можно заметить проявления необычной красоты. Крупные цветы распускаются на длинных стволах вьющихся растений, свисающих с высоко расположенных ветвей деревьев. По каналам плывут огромные кувшинки в окружении массивных листьев. Даже растущие в протоках водоросли, замедляющие движение, издают необычный наркотический аромат. На носу, словно резная фигура над водорезом парусника, неподвижно стоит Теклис. На его необычных точёных чертах лица застыло выражение, не свойственное человеку, а сам эльф выглядит не более усталым, чем деревянное изваяние. Когда утренний свет просочился сквозь кроны деревьев, Теклис приглушил свет от своего заклинания и теперь просто наблюдал, как Мурдо направляет лодку краткими командами, сообщая людям с шестами принять влево или вправо, сообразно фарватеру.

Внешний вид эльфа никак не наводит на мысль о его внушительном возрасте. Он выглядит ладным и статным, как восемнадцатилетний юноша. И всё же было нечто, что намекало на возраст эльфа, правда, Феликс никак не мог сообразить, что именно. Возможно, это самообладание, написанное на лице. Или излучаемая им аура мудрости, а возможно, это лишь богатое воображение Феликса.

Готрек привалился спиной к деревянному борту, был неподвижен, как эльф, и столь же насторожен. Что бы там ни почувствовал гном прошлой ночью, оно на глаза не показалось, однако бдительность Готрека не ослабла. Казалось, наоборот, она возросла. Грубые рубленые черты лица гнома могли бы принадлежать какой — нибудь первобытной статуе. Он выглядел пожилым и могучим, как какой — нибудь бог — воин времён рассвета мира. Топор выглядел ещё старше. «Какие истории мог бы он нам поведать, обладай голосом?» — гадал Феликс.

Он медленно поднялся и прошёлся по палубе корабля, осторожно обходя спящих. Мужчины Кранног Мер несли стражу и отдыхали посменно. Похоже, они твёрдо намерены не останавливать лодку, пока не доберутся до места назначения, где, возможно, их товарищу окажут помощь. Феликс почти физически ощущал, как Кулум сверлит взглядом его спину. Это начинало действовать на нервы. Феликс понимал, что ничего не изменится, даже если он прямо заявит Кулуму, что всего лишь поговорил с девушкой. Он прежде встречал подобных типов. Здоровяку втемяшилось в голову, что Феликс ему не нравится, и никакими словами этого не изменить.

«Ладно же, — подумал Феликс, — если дело дойдёт до драки, то так тому и быть. В настоящий момент я ничего не могу с этим поделать». Однако именно сейчас Феликс не мог не завидовать магическим способностям эльфа.

Теклис стоял на носу лодки и жадно усваивал всё увиденное. Он хотел зафиксировать сие в памяти, понимая, что может никогда больше не пройти этим же путём. Ему редко доводилось оказываться в совершенно незнакомой ситуации, и он хотел почерпнуть из этого опыта всё стоящее.

Он разглядывал скользкие ветви, усыпанные ползучими насекомыми и огромными, злобно выглядящими цветами. У эльфа было достаточно острое зрение, чтобы различать снующих многоножек и ядовитых пауков, а также сидящих на листьях блестящих стрекоз с фасеточными глазами. Он замечал тени и серебристые очертания рыб, плывущих в болотной мути. Он чувствовал аромат по меньшей мере семи различных видов одурманивающих цветов, и пообещал себе взять их образцы для каталогизации, если удастся вернуться сюда обратно. На это будет полно времени, если он выживет.

Эльф ощущал на себе укоризненные взгляды людей, и это его забавляло. Он чувствовал себя взрослым в окружении группы рассерженных детей. Они могут злиться и дуться, но никак не способны ему повредить. Теклис с трудом удерживался от улыбки. Он понимал, что начинает вести себя подобно тем эльфам, которых он столь презирал за свойственную им манеру отношения ко всем молодым расам. «Как же легко перенял её я сам», — подумал Теклис.

Возможно, это лишь реакция на события прошлой ночи. Эльфа потрясла встреча с существами, столь устойчивыми к его магии. И они явно для этого и были предназначены. Несомненно, что Древние оставили в своём храме — крепости стражей, способных разобраться с любыми нарушителями. Много времени минуло с тех пор, как Теклису встречалось что — либо, от чего его не могла защитить магия, и подобное куда сильнее его обеспокоило, чем он рассчитывал.

Тем не менее, он, в некотором смысле, был рад случившемуся. Тот бой вызвал у него волнение, которое он уже некоторое время не испытывал: ощущение того, что на карту поставлена собственная жизнь, стало для него редким. И от этого Теклис почти почувствовал себя молодым. Почти.

Он раздумывал над сущностью врага, встреченного прошлой ночью. Его теория включала не только очевидные домыслы. Некоторые малодоступные книги содержали упоминания, что Древние оставили стражей, но встреченные им существа были затронуты порчей Хаоса. Возможно ли, что тысячелетия воздействия энергий, просачивающихся сквозь портал под башней, смогли их изменить? Он полагал, что да. Не имеет значения, какой устойчивостью к внешним воздействиям наделили Древние своих созданий, ведь вряд ли они менее подвержены порче, чем сами Пути. Хаос искажает живые существа гораздо легче, чем неживую материю. Теклис полагал, что со временем то же самое может произойти и с эльфами. В конце концов, на Ультуане плотность магических порталов, врат и проходов выше, чем где бы то ни было на планете, равно как высока и концентрация магической энергии.

«Возможно, — рассуждал Теклис, — изменения уже проявились. Возможно, разделение на тёмных эльфов и мой собственный народ имеет под собой простую физиологическую причину. Столь же вероятно, что изменению подверглись и мои соплеменники. За тысячелетия могли быть изменены и они. Очевидно, что сие, в некотором роде, имеет место быть. Сейчас рождается мало эльфов. Как понять, изменились ли остальные? Лишь Малекит и его внушающая ужас мать могут знать это наверняка, и довольно сомнительно, что когда — либо удастся выведать у них правду, даже если встреча состоится не на поле боя, а где — либо ещё».

И уже не в первый раз Теклис ощутил искушающие позывы тёмной стороны своей личности. Возможно, когда — нибудь он организует подобную встречу ради обмена знаниями. Его едва не рассмешила собственная недальновидность. Единственным знанием, которое только ему удастся обрести от посещения Наггарота, будет изученная на личном примере боль, которую доставят ему пыточных дел мастера тёмных эльфов. Нет, сей путь закрыт для него на веки вечные.

Теклис почувствовал взгляд гномьих глаз, буравящий его спину. Он задумался о Готреке Гурниссоне. Есть тут загадка, которая когда — нибудь потребует разъяснения. Носимый им топор является оружием невероятной мощи, во многих отношениях изменившим гнома. Во время сражения прошлой ночи, когда гном и его оружие, казалось, слились воедино, гораздо отчётливее проявились знаки, отбрасываемые его аурой. Эльф был уверен, что во время того столкновения энергия перетекала между ними в обе стороны, хотя способ, которым это происходило, поставил в тупик даже его самого. Внушительными были знания тех древних гномьих рунических кузнецов. Древние открыли им тайны, которые утаили даже от эльфов. Поизучать бы с год это оружие. Маг улыбнулся. Вероятность подобного сравнима с вероятностью получения им знаний от Короля — Колдуна тёмных эльфов, и опасность лишь незначительно меньше.

Тем не менее, гном может стать могучим союзником в каких бы то ни было предстоящих испытаниях. Столкновение с демоническими пауками показало Теклису, что тут встречаются места, где мощь топора придётся кстати. Не следует сбрасывать со счетов и человека, Феликса Ягера. Он отважный и находчивый мужчина. Возможно, боги послали их обоих ему в помощь.

Теклис переключил мысли на другого человека, о котором думал, как об умирающем. Судьба Дугала уже предрешена, если только эта Прорицательница не обладает запредельным мастерством. Всё что удалось сделать Теклису — отсрочить неизбежное, и это был вопрос не только милосердия, но и политической целесообразности. Эльфу было необходимо, чтобы его помощь человеку была замечена, иначе ответственность за судьбу Дугала легко могла быть возложена на Теклиса, а он по — прежнему нуждался в содействии жителей Кранног Мер, по крайней мере, в настоящее время. И нет никакого вреда в том, что в нынешних натянутых обстоятельствах сельчане станут думать, что судьба их товарища связана с судьбой волшебника.

Разумеется, случись Дугалу умереть, ситуация изменится. Но эту проблему Теклис станет решать, когда она возникнет. Он не желал никакого вреда ни Дугалу, ни прочим сельчанам, но если встанет выбор между выживанием Ультуана и Теклиса, с одной стороны, и их жизнями, то исход очевиден. Теклис знал, что принесёт в жертву всех присутствующих, включая себя, и ещё десять тысяч раз по столько же, если это потребуется для спасения королевства эльфов.

Он почти физически ощущал на себе холодный оценивающий взгляд безжалостного гномьего глаза. «Чепуха, — убеждал себя эльф, — ты лишь проецируешь вовне собственные сомнения. В сложившихся обстоятельствах Готрек Гурниссон сделал бы такой же выбор. Хотя какое значение вообще имеет мнение гнома? В настоящий момент он лишь очередное орудие, служащее достижению моих целей».

Эта мысль позабавила Теклиса. Возможно, гномы правы в своих суждениях об эльфах. Задумавшись об этом на мгновение, Теклис решил, что в этом отношении гному до него далеко. Ни один гном никогда не признает правоту эльфа в подобных вещах. Гномы суровы, неподатливы, категоричны и не умеют прощать. Таковыми они были всегда и таковыми останутся.

Тем не менее, даже этому можно найти применение.

Феликс смотрел на открытое небо. Они наконец — то оставили болото позади, и дождь прекратился. В настоящий момент даже укусы мошек и комаров досаждали меньше. Теперь перед ними лежала область низких бесплодных предгорий, переходящих в огромные вершины со снежными шапками. По горным склонам сбегали сотни речушек и ручьёв, доставляя к болоту воду почти непрекращающихся дождей. Нескольким лучам солнечного света удалось пробиться сквозь свинцовые тучи и пронзить сумрак. «Эта страна обладает красотой, — подумал Феликс, — суровой, но всё — таки красотой».

Жители Кранног Мер не произнесли ни слова. Теперь они казались встревоженными, словно оставление болота, в отличие от Феликса, произвело на них противоположный эффект. Они озирались по сторонам, словно горожане, внезапно оказавшиеся в середине леса. Феликс осознал, что на сельчан подействовало то, что известная им местность сменилась более — менее незнакомой. Феликс столько раз сам оказывался в такой ситуации, что теперь едва замечал подобное. Разве он не шагал по заснеженным лесам Сильвании всего лишь несколько дней назад? Почему — то казалось, что времени прошло гораздо больше. Удивительно, насколько быстро разум приспосабливается к смене обстоятельств, когда сие случается.

Он оглядел своих спутников. Истребитель, как всегда, выглядел угрюмым и невозмутимым. У Теклиса был такой вид, словно он искренне рад увидеть солнце. Он почти приветственно развёл руки в стороны. Мурдо выглядел менее настороженным, чем прочие, как человек, ранее неоднократно проделавший сей путь. Кулум просто глядел на Феликса, словно испытывая к нему тихую ненависть за то, что оказался здесь. Внезапно день показался Феликсу менее светлым, а дуновение ветра более холодным.

Сельчане шестами погнали баржу через открытую воду в направлении берега. На дне под водой Феликс мог разглядеть серые скалы. Некоторые были остры, как лезвие меча, и при столкновении могли пропороть лодку. Мурдо осторожно направлял своих людей краткими отрывистыми командами. Впереди возвышались горы. Над головой на распростёртых крыльях парил единственный огромный орёл, неспешно обозревая лежащую внизу землю в поисках добычи.

Занимаясь похожим делом, Феликс гадал о том, какие ещё существа могут здесь оказаться. Эта земля поражена Хаосом и древней могущественной магией. И они явно ещё не видели всех местных чудовищ.

Лодку подогнали к берегу, вытащили на сушу и отволокли в высокую траву, которая хотя бы частично её скрывала. Половина людей была оставлена для присмотра за ней. Остальные будут сопровождать гостей к пещере Мудрой. Феликс не был взволнован тем, что одним из сопровождающих стал Кулум. По крайней мере, пока у того руки были заняты тем, что несли бесчувственного Дугала.

— Мы пойдём вдоль ручья к его истоку, — сказал Мурдо. — Если мы разделимся, найдите ручёй и следуйте его течением. Если пойти вниз, оно приведёт вас обратно к озеру и лодке. Если вверх, то в итоге окажетесь у дома Мудрой. Она, несомненно, вас отыщет, если того захочет.

Остальные натянуто рассмеялись, заставив Феликса призадуматься над тем, какую роль эта Мудрая играет в сообществе обитателей Альбиона. В отношении к ней людей в равной степени прослеживались уважение и страх. Он предположил, что подобное совсем не удивительно, если она ведьма. На ум пришли образы старой карги из сказок его юности, с кипящими котлами и угощением из богомерзкой плоти. При всём старании он не мог от них отделаться.

— И будьте начеку в отношении орков, — добавил Мурдо.

— Орков? — переспросил Феликс.

— Ага, за несколько последних месяцев в этих холмах неоднократно видели зеленокожих. Что — то их взбудоражило. И взбудоражило очень сильно.

Как обычно, у Мурдо был такой вид, словно он знает больше, чем рассказывает.

«Какие же тайны ты скрываешь, Мурдо?» — гадал Феликс.

(обратно)

Глава восемнадцатая

Феликс тяжело дышал на ходу и проклинал непрекращающийся дождь. Склоны круто уходили вверх. Из — за щебня тропа была неустойчивой. Они следовали изгибам ручья, и на протяжении долгих часов заметили лишь дикого длиннорогого барана и нескольких коз. Жители Кранног Мер невозмутимо продвигались вперёд и были насторожены, как люди, оказавшиеся в непривычном окружении. Готрек, казалось, был чуть ли не счастлив снова оказаться среди бесплодных холмов и далёких гор. Его не обескураживал холодный ветер, и даже снова начавшийся дождь не омрачал его настроения. Теклис выглядел задумчивым, сосредоточенным на чём — то, весьма далёком от их нынешнего окружения. Приблизившись к нему, Феликс вздрогнул, обнаружив, что на одежду эльфа не попадает дождь. Отражённые каким — то невидимым щитом капли не долетали до эльфа на толщину пальца. Вблизи это придавало мерцающую ауру, дополняя необычный облик эльфа.

— В чём дело? — спросил Теклиса Феликс, хоть и сомневался в разумности отвлечения чародея от его задумчивости.

— Сквозь эти холмы проходят магические течения: древние, глубокие и испорченные. Хаос глубоко проник в эти земли, затронув не только поверхность.

— Мне доводилось видеть куда худшее, — заявил Феликс, думая о тех землях, через которые он и Готрек некогда путешествовали в поисках затерянного города Караг — Дум.

Эльф поднял на него взгляд и недоверчиво изогнул брови.

— Северные Пустоши Хаоса, — добавил Феликс.

— Ты там был? И возвратился незатронутым. Это впечатляющий подвиг, Феликс Ягер.

— Не такой, о котором мне хотелось бы рассказать, — отозвался Феликс.

Он был уверен, что гном не поблагодарит его, если он поделится с эльфом историей путешествия воздушного корабля „Дух Грунгни“, поэтому удержался от рассказа. Вместо этого Феликс спросил:

— Ты упомянул, что эти земли испорчены, но каким образом? С чем мы можем столкнуться?

— Я полагаю, что тут загрязнение пошло вглубь. По какой — то причине Альбион притянул внушительное количество тёмной магической энергии. Я слышал рассказы, что Кольца Огама — огромные круги камней — притягивали её и каким — то образом обезвреживали. Возможно, некогда так и было, но я подозреваю, что ныне они неисправны. Все заклинания со временем истощаются, все механизмы в итоге приходят в негодность. Возможно, Кольца по — прежнему притягивают тёмную магию, но их способность её накапливать или очищать истощилась, либо вовсе утрачена. Возможно, это как — то связано с раскрытием Путей Древних. Возможно, всё это части того же самого большого узора. Я не знаю. Мне известно, что поблизости находится круг камней, который изменяет течение магии в этом месте и влияет на погоду. Возможно, в этом причина дождей. Ну а дожди явно являются причиной, по которой бесплодно большинство этих холмов.

— Как такое возможно? Общеизвестно, что для вызревания посевов необходим дождь.

Теклис пожал плечами.

— В большинстве случаев это справедливо. Но затопление не способствует произрастанию зерна.

— Сложно затопить холм, — заметил Феликс. — По крайней мере, таким способом. Вода стекает вниз по склонам. Она не застаивается.

— Точно, и если поток достаточно сильный, он смывает верхний слой почвы, оставляя лишь голую скалу, на которой способны расти лишь мох и лишайник.

Глядя по сторонам, Феликс видел, что эльф прав. Возле быстротекущего ручья были лишь скалы и камни, и не росло ничего, за исключением нескольких упорных растений, укоренившихся на клочках грунта, застрявшего между валунами. Зелень снова появлялась лишь вдали от ручья. Феликс задумался над увиденным.

Некоторые из профессоров естественной истории отстаивали мнение, что мир обрёл форму под действием стихий: дождя и ветра, льда и вулканов, — и из — за способа воздействия различные территории стали такими, какие они есть. Прочие, а также священнослужители, заявляли, что мир таков потому, что таковым его создали боги. Высказывание Теклиса о Древних, изменяющих континенты, служило подкреплением этой теории. А то, что эльф сказал о верхнем слое почвы, поддерживало первую. Возможно ли, что справедливы обе? Или стихии, возможно, являются для богов лишь инструментами?

Нет, быть такого не может. Столетия, если не тысячелетия, потребуются реке, чтобы источить остовы гор. Однако ощущение времени у Древних вполне могло отличаться от нашего, возможно, столетия для них, что глазом моргнуть.

— Ты выглядищь смушённым, Феликс Ягер. О чём задумался?

Феликс рассказал эльфу.

— Возможно, Древние и использовали стихии так, как ты думаешь, но наши легенды гласят иное. У них не было необходимости ждать тысячелетия, пока эрозия и геологические силы выполняют свою работу. Они могли пронзать тектонические плиты лезвиями из космической руды, и при помощи заклинаний сравнивать горы. Так они и поступали. Они придавали форму континентам таким же способом, каким я мог бы ваять статую.

Но Феликс пока не желал отбрасывать собственную идею.

— Ты говоришь, что они были подобны деятелям искусства, стремящимся создать законченное произведение. Что если они больше походили на садовников? Возможно, они подрезали ветви тут, поливали там. Сеяли семена, которые лишь через века достигнут своего окончательного вида. Возможно, они придавали форму континентам, не следуя точным чертежам. Может, они лишь привели в движение определённые силы, зная, что в итоге это приведёт к определённому результату.

Феликс ожидал услышать насмешку, но вместо этого эльф призадумался.

— Это необычная идея, над которой я не задумывался. И, насколько мне известно, никто из эльфов. Твоя мысль может быть верной или ошибочной, но ты дал мне почву для размышлений.

— Рад оказать услугу представителю Старшей расы, — с иронией произнёс Феликс. — Дай знать, когда завершишь свои размышления.

— Тебя может уже не оказаться в живых, Феликс Ягер. Я могу не прийти к какому — либо выводу за сотни лет, если это вообще случится.

Феликс был несколько потрясён зияющей пропастью, внезапно открывшейся в ходе обмена мнениями, взгляд в которую указал ему на собственную недолговечность. Немногие люди в Империи доживали до шестидесяти лет. В пятьдесят лет человек считался стариком. Феликс уже давно может лежать в могиле, в то время как это существо с моложавой внешностью будет по — прежнему размышлять над его словами. У него возникло отчётливое чувство обиды.

— Если ты ещё будешь жив. Все мы можем умереть в ближайшие дни.

Склон становился круче. Идти стало труднее. Теперь они шли по горной тропе, и промоченный дождём откос становился опаснее. Дыхание Феликса стало прерывистым, и дождевая вода, промочившая его одежду, начала смешиваться с потом.

Он огляделся вокруг. Теперь вершины поднимались ближе, а облака выглядели более плотными. Болото позади них выглядело низким мрачным скоплением деревьев и воды. Ему казалось, что он видит огромный каменный остов Заброшенной цитадели, маячащий в сумраке, но это вполне могло оказаться игрой воображения.

Земля вокруг теперь выглядела более гнетущей, но даже её тусклые цвета скрадывались дождём. Воды ручья теперь неслись шумным потоком, вспениваясь в тех местах, где ложе сужалось и они ударялись о скалы. За последние часы близящегося заката дня путники миновали цепочку водопадов, которые так забрызгали влагой их лица, что это было заметно даже на фоне дождя. Там и тут попадались массивные валуны, высотой значительно превосходящие человеческий рост, стоящие вдоль тропы, словно часовые. Временами Феликсу казалось, что они сохранили некое подобие древних статуй, очертания которых смазались под воздействием времени, и лишь с большой неохотой он полностью списывал наблюдаемое на собственное воображение.

Все жители Кранног Мер пыхтели и отдувались ещё похуже Феликса. Они не были горцами, и их утомил этот постоянный подъём. Феликс знал, какой нагрузкой мог служить подъём для икр и бедёр непривычных к подобному людей. Ему довольно часто приходилось бывать в горах Края Мира, чтобы знать это на личном примере.

С каждой минутой становилось холоднее и промозглее, и Феликс чувствовал, что холод так глубоко проник в его кости, что никакой костёр не смог бы полностью изгнать его оттуда. Он был подобен холоду могилы. Лишь гном и эльф не выказывали признаков утомления. Готрек неустанно шагал вперёд, словно человек, совершающий летнюю прогулку в альтдорфском парке. Вид Теклиса раздражал ещё больше: при всём своём хрупком телосложении и прихрамывающей походке, тот не выказывал ни малейших признаков усталости. Феликс полагал, что дело не обошлось без заклинаний, которые защищали волшебника от сырости и холода, но от этого не становилось легче при взгляде на Теклиса. «Мог бы и на остальных распространить действие своего щита, эгоистичный эльфийский ублюдок», — подумалось Феликсу.

Его пальцы нащупали амулет, который отдал ему эльф — тот, что по утверждению Теклиса должен защищать его от демонов. Этот поступок не был эгоистичным, если только справедливы слова эльфа. Злобные существа не тревожили Феликса, но прошло лишь несколько дней, а потому не было достаточных оснований для сомнений. С другой стороны, нет сомнений, что из Путей Древних их вытащил и спас Теклис. Даже Готрек признавал это, хоть и скрипя зубами. Это была не та тема, которую Феликс собирался бы когда — либо обсуждать с гномом, по крайней мере, без необходимости. Гном и в лучшие времена достаточнообидчив.

Рядом от приближающихся шагов проскрипел щебень. Подняв взгляд, Феликс удивился, увидев пообок Мурдо, подладившегося под его шаг.

— Я за тобой наблюдаю, — сообщил старик.

— И что ты видишь?

— Не похоже, на мой взгляд, что ты находишься под воздействием каких — либо чар, и ты отважно сражался против демонических пауков. Я думаю, что ты тот, за кого себя выдаёшь, и это же относится к твоим спутникам.

— Спасибо, коли так.

— Проблема в том, что если я принимаю это за факт, то должен принять и прочие их утверждения, что меня пугает, паренёк.

— Да, полагаю, что так. Мы живём в тревожные времена.

— Да уж, погода ухудшается, орки и зверолюды выходят из своих укрытий и воюют по всей стране. Ходят и иные слухи: о распространившихся по стране злобных магах.

— Они распространены в каждой стране, — кисло возразил Феликс. — Почему твоя страна должна отличаться?

— В нашей стране каждый мужчина и женщина, которые показывают следы таланта, принимаются в братство, дают клятву сохранять наш древний жизненный уклад и находятся под наблюдением своих собратьев. Я и сам обладаю талантом в достаточной степени, чтобы понимать, что этот Теклис могуществом превосходит любого из магов, ныне живущих на Альбионе, возможно, даже любого из когда — либо живших здесь. И он напуган, хотя отлично это скрывает. Это меня и пугает.

— Ты мудр, как я полагаю.

Мурдо кивнул головой.

— К чему ты мне это рассказываешь?

— К тому, что, хотя наше знакомство выдалось неудачным, все мы в одной лодке, которая дала течь. Я хочу, чтобы ты знал, что можешь рассчитывать на мужчин Кранног Мер в грядущих событиях.

— Такое всегда знать полезно, но зачем говорить мне? Почему не Теклису или Готреку?

— Потому что ты человек, проще сказать тебе. А те двое не совсем того сорта собеседники, с которым ты можешь быть чистосердечен.

«А может, ты замышляешь предательство, — подумал Феликс, — и думаешь, что меня проще провести, чем их». Но он почему — то не мог заставить себя поверить в подобное. Похоже, искренность даётся старику нелегко, и он явно опасается его спутников, а это Феликс вполне мог понять. Зная Готрека годами, он по — прежнему находил его необщительным, а у эльфа были такие манеры, что могли вызвать оторопь у императора Карла — Франца.

Высказавшись, Мурдо направился к своим людям, словно ожидая посмотреть, что предпримет Феликс. Тот пожал плечами. Он скажет об этом остальным, если на то возникнет необходимость.

Какая — то мысль некоторое время крутилась в подсознании Феликса, и этот момент она выбрала, чтобы проявиться. Он всегда собирался когда — нибудь письменно изложить историю Готрека, когда она подойдёт к своему неизбежному концу, но, возможно, ему следует приступить к этому в скором времени, на случай, если с ним самим что — нибудь произойдёт раньше, чем она завершится. За время странствий он видел события, достойные изложения, и встречал людей, имена которых явно должны остаться в истории и легендах. Возможно, если он когда — либо вернётся в Империю, ему следует сделать записи о странствиях с Готреком и оставить их в каком — нибудь безопасном месте. Возможно, у брата или у Макса Шрейбера, если волшебник всё ещё жив. Феликс расправил плечи и принял решение. Так он и поступит, как только представится возможность.

У него возникла ещё одна тревожащая мысль. В прошлом он часто сталкивался с возможностью смерти, собственной и других людей. Бывали времена, когда он полагал, что смерть близка, но сейчас, в этом далёком захолустье, он столкнулся с её неизбежностью. Возможно, на это повлияло его пребывание в темнице демона или встреча с нестареющим эльфом и общение с ним на тему времени, но по какой — то причине подлинная сущность собственной бренности укоренилась в его мыслях.

Даже если он избежит все удары мечей, вредоносные заклинания и зубы чудовищ, если его минует чума, мор и несчастный случай, когда — нибудь его не станет. Смерть столь же неизбежна, как наступление очередного дня, возможно, лишь немногим отстоит по времени, и теперь Феликс, как никогда ранее, ощущал потребность совершить нечто, что напоминало бы о нём, увековечило бы его имя наряду с именами Готрека, Теклиса и прочих, встреченных им.

В этот момент ему показалось, что он стал чуть ближе к пониманию того, что должно быть чувствовал Готрек, когда Феликс поклялся задокументировать его гибель. «Я это сделаю, — думал Феликс, — письменно зафиксирую твою смерть, и свою, и всех прочих, с кем встречался. Есть некоторые вещи, которые должны остаться в памяти. Если рассчитывать на то, что я ещё не покину сей мир, чтобы сделать записи, как только всё закончится. Однако это не будет эпической поэмой. Теперь я не могу представить, чтобы мне удалось нечто подобное. Это будет книга или серия книг, в которых будут описаны все произошедшие события, как они мне запомнились. „Мои странствия с Готреком“ или „Гибель истребителя троллей“. Или что — то в этом роде».

Думая об этом и обо всех книгах, которые прочёл в юности и за время обучения в университете, он пришёл к мысли о том, что ему необходимо узнать. Очевидно, ему потребуется что — нибудь написать про Альбион, ибо о нём мало что известно в Империи. Есть шанс кое — что прибавить к этому совокупному знанию и поделиться им, в расчёте, что кто — нибудь переживёт приближающееся вторжение Хаоса или то, что может произойти, если верны утверждения Теклиса.

Феликс пожал плечами. Он рассчитывал, что кому — нибудь сие удастся. То было убеждение в будущем, когда наступят лучшие времена и можно будет одолеть Хаос. Сколь ни отдалённой сейчас казалась подобная возможность, он будет следовать предположению, что такое может произойти. Это был незначительный, возможно тщетный поступок, демонстрирующий веру перед лицом зловещих событий космического масштаба. И это его поступок. Сама сия мысль каким — то образом принесла ему некоторое облегчение, хотя он не совсем понимал причину. Феликс отошёл назад, чтобы присоединиться к старому правдосказу.

— Расскажи мне о своей стране, — попросил он Мурдо.

— Что ты хочешь узнать?

По мере их продвижения грохот бегущей воды становился громче. Он эхом отражался от скал, словно громыхающий бас рассерженного великана. Феликс был обеспокоен. Подобный звук мог прикрыть гул приближающейся армии, а видимость и так была ограничена облаками, туманом и россыпью скальных обломков, через которые они пробирались.

Теперь ручей сузился, его течение убыстрилось, и несколько раз они проходили мимо гигантских водопадов, обрушивающихся сверху, и вынуждены были удаляться от ручья, потому как тропа отклонялась в сторону и приводила к нему позже, уже выше по склону. Темнело, и они уже восходили по горному склону. Феликс старался не думать о том, что горы населены орками, и сосредоточился на том, что рассказывал ему старый Мурдо.

В обычных обстоятельствах Феликс бы испытал восторг, ибо татуированный мужчина был интересным рассказчиком и обладал уймой знаний и сказаний о своей стране. Феликс узнал, что люди Альбиона разделялись на множество племён: горцев и низинных жителей. Племена взаимодействовали друг с другом и некогда, в не столь отдалённом прошлом, здесь царил золотой век согласия, но так было до появления орков и прочих налётчиков, пришедших по морю. Похоже, тёмные эльфы отыскали какой — то способ проникнуть через вечный туман, окружающий зачарованный остров: удалось это и остальным. Феликс немедленно подумал о том пути, по которому прибыли он, Готрек и Теклис, но не стал об этом упоминать. С приходом чужаков разразилась война. Феликс старался осмыслить сложившуюся ситуацию.

Орки прибыли столетия назад, и поначалу были немногочисленны, видимо, на островах они потерпели кораблекрушение. Они быстро размножились, распространившись повсюду, и лишь союз племён под предводительством героя Конарка в итоге принёс людям победу и загнал орков обратно в горы. Орки нашли пристанище среди древних развалин в отдалённых долинах.

Для удержания их там время от времени происходили войны. Кажется, теперь количество орков снова умножилось, и что — то гонит их с гор на равнины. Они даже проникли на великое болото, которое столетиями обеспечивало безопасность народу Кранног Мер. Орки — зло, но хуже мысль о том, что нечто оказалось достаточно свирепым и могущественным, чтобы выгнать их с гор. Теперь племенам людей снова нужен предводитель, который всех объединит, или они будут сметены. Говорят, что в этих самых горах герой по имени Крон, заявляющий, что является потомком Конарка, объединил несколько племён. Феликс сделал вывод, что Мурдо помогает им по той причине, что верит в способность Теклиса разгадать тайну внезапного нападения орков и, возможно, устранить её. Феликс тоже на это надеялся.

Он размышлял над тем, что узнал. Похоже, что без проблем не обходится ни в одной части мира. Огромный континент Старого Света опустошается Хаосом. Ультуан сотрясают землетрясения. Альбиону досаждают орки и ужасные бури. Феликс не удивился бы, узнав, что даже в далёком Катае случился какой — нибудь катаклизм. Возможно, правы все те провидцы, что предрекают конец света.

Он снова обратил внимание на Мурдо. Складывался образ Альбиона. Он был менее развитым, чем Старый Свет. Здесь был неизвестен секрет изготовления пороха, и редко встречались доспехи прочнее кожаных, изготавливаемых племенами с побережья, которые, похоже, и были основными строителями крупных поселений и городов. Повсеместно встречались огромные круги камней, фокусирующие магические силы и энергию, и прочее наследие древних обитателей. Разрушенные города, заброшенные башни, странные лабиринты под открытым небом, стены которых были исписаны таинственными рунами. Некоторые охранялись чудовищными мутировавшими великанами, иные — необычными существами, такими как гиппогрифы, мантикоры и прочие демонические мутанты. Здесь были известны большинство богов Старого Света, но к ним относились, скорее, как к выдающимся духам, чем к божествам, которые были ему знакомы. Ульрик был духом — волком войны и зимы. Таал, бог природы, считался верховным. В Империи встречались староверы, которые по — прежнему почитали Старую веру, и то, что он услышал от Мурдо, напомнило Феликсу прочитанные заметки о них. О Сигмаре тут не слышали, что Феликса не удивило.

Гномы были существами из легенд и старых сказаний. Даже если здесь когда — либо и были города гномов, больше они не существовали. Феликс не был очень уж удивлён: Альбион был островом, а гномы не любили корабли. По той информации, которую удалось выведать у Готрека, их паровые лодки были сравнительно недавними изобретениями в истории, которая насчитывала тысячелетия. Эльфы тут были известны, как Тёмные, и имели репутацию предателей и обманщиков. Хаос боялись, о четырёх силах тьмы знали, но, как шёпотом сообщил Мурдо, никогда их не называли, чтобы не привлекать к себе их внимание. Старик понятия не имел о географии мира за пределами его острова, никогда не слышал об Арабии или Катае. Бретонния была легендарной страной, истории о которой занесли потерпевшие кораблекрушение моряки. Кислев считался ледяным островом на севере мира. Империя была другим, более крупным островом, которым правили три императора, постоянно сражающиеся между собой. Феликса веселило это искажённое понятие об истории, пока он не осознал, что его собственные мысли в отношении Альбиона до появления здесь были столь же странными, как и представления Мурдо. И он был вынужден напомнить себе, что рассказы старика, возможно, представляют собой лишь домыслы. Мурдо явно верит в то, что рассказывает, но он всего лишь неграмотный селянин из крошечной изолированной деревни, расположенной посреди огромного болота на задворках захолустья. Феликс признавал возможность того, что рассказ старика содержит неточности.

Однако в описании тех мест, что находятся неподалёку от его дома, рассказ Мурдо был вполне правдоподобен. Феликс решил сохранять беспристрастность, пока сам не увидит что — либо, расходящееся со словами Мурдо. Он потуже запахнул плащ и занялся изучением окружения. Они вышли на широкий плоский уступ, который, по большей части, занимало озеро пузырящейся воды, подпитываемое огромным водопадом, воды которого вспенивались и бурлили, обрушиваясь на скалы. Озеро окружали массивные валуны, покрытые влажным зелёным мхом, кроме того места, где вода переливалась через каменный край, дабы продолжить свой путь в расположенные ниже земли. Воздух был насыщен водяной пылью. Рёв стоял такой, словно подавал голос огромный раненый зверь.

У Феликса несколько мгновений ушло на осознание того, что по краям озера лежат мёртвые тела. Ещё через несколько секунд он обнаружил, что тела принадлежат женщинам. Он подбежал к ближайшей. Она была юной и стройной, а умерла от копья в спину. Судя по кровавой пене на губах, она, видимо, захлебнулась собственной кровью. Рядом с её холодными сжатыми пальцами лежало копьё. Феликс заметил выступающую из — под воды зелёную руку, и следы зелёной крови в воде подсказали ему, что там лежит мёртвый орк.

— Дыхание Таала, — пробормотал Мурдо. — Это Лейра, которая была предводителем дев — стражей провидицы. Вон и другие рядом: похоже, что их убили орки.

Феликс осмотрелся. Теперь он увидел, что некоторые из, как ему казалось, покрытых мхом валунов оказались на деле орочьими трупами. Глаза обманулись из — за тумана, водяной пыли и меркнущего света.

— И где теперь орки? — спросил Феликс.

Галька захрустела, когда Готрек подошёл к берегу озера. Попутно он сплюнул на затопленное тело орка.

— Где бы они ни были, мы их отыщем, — заявил он.

— Чудесно, — отозвался Феликс. — Жду не дождусь.

Вокруг него мужчины из Кранног Мер изготовились к сражению.

(обратно)

Глава девятнадцатая

Мужчины Кранног Мер стояли с оружием наготове. Кулум бережно положил Дугала на землю и снял с плеча молот с каменным бойком. Теклис осторожно осмотрел окрестности, словно ожидая, что в любую минуту с окружающих склонов помчится орда свирепых зеленокожих. Готрек радостно загоготал и несколько раз взмахнул топором, словно дровосек, разминающийся перед тем, как срубить дерево.

— Возможно, они отогнали орков, — сказал Феликс.

— Нет, паренёк. Если б так, то нас бы окликнули девы — стражи. Таков порядок.

— Видимо, орки ушли.

— Эти трупы едва остыли, человечий отпрыск, — заявил Готрек. — С момента боя не прошло и часа.

— Почему с нами постоянно случается подобное? — Феликс высказал своё недоумение вслух, и сразу же пожалел об этом.

Взгляды сельчан дали понять, что те и так готовы подозревать, что три чужака каким — то образом ответственны за всё произошедшее. Не важно, что говорил Мурдо: большинство мужчин, похоже, им не доверяет. «Хотя возможно, что только Теклису», — подумал Феликс, заметив, что большинство убийственных взглядов направлено на эльфа.

— В самом деле, почему? — спросил Теклис. — Разве может оказаться чистой случайностью то, что орки совершили нападение буквально за час до нашего появления?

По выражению его лица было заметно, что вопрос был риторическим, и он не ожидает от остальных ответа.

— Что теперь? — спросил Феликс.

— Прорицательница находится внизу, если только её не забрали орки. Возможно, прямо сейчас она вместе с девами — стражами ожидает помощи, — произнёс Мурдо.

— Если тут есть зеленокожие, которых следует убить, то давайте займёмся ими, — заявил Готрек с куда большим энтузиазмом, чем понравилось бы Феликсу.

— Внизу? — многозначительно поинтересовался Феликс. — И где конкретно? Я не наблюдаю пещер.

В ответ Мурдо пошёл к краю озера, к утёсам, на которые обрушивался водопад. Казалось, он растворился в воде, а за ним поочерёдно и мужчины Кранног Мер, оставив Дугала под прикрытием камней.

Подталкиваемый любопытством, Феликс двинулся к тому месту, где пропали люди. Он увидел там свободное пространство, достаточно широкое, чтобы позади водопада могли плечом к плечу пройти два человека. Там начинался каменный уступ, но людей не было видно. Готрек прошёл мимо него на уступ, не обращая внимания на тонны бурлящей воды, проходящей в непосредственной близости, и, казалось, тоже исчез в стене. Феликс последовал следом, и через десяток шагов нашёл слева вход в пещеру. Внутри находились мужчины и Истребитель, осматривавшие ещё большее количество мёртвых тел женщин и орков. Феликс нашёл сие зрелище крайне неприятным. Он не привык видеть такое количество мёртвых дев. Большинство из них были прекрасны, мимоходом отметил он.

Теклис встал позади него и осмотрел место. Он прошёл мимо Феликса, и тот почувствовал, как на него попала влага, отражённая заклинаниями чародея. Это было несколько бестактно, но Феликс протестовать не собирался, принимая во внимание тот факт, что он уже промок. Теклис сделал жест, и пещеру заполнил свет. Феликс увидел, как тот рассеивается в глубине тьмы, уходящей под горы.

— Полные орков туннели, — заметил Феликс. — Что может быть хуже?

— Что может быть лучше? — возразил Готрек.

Его тень угрожающе отплясывала на стене в странном волшебном свете, наколдованном эльфом.

Мурдо ощупывал углы и трещины в стенах, пока не отыскал факелы. Теклис зажёг их одним словом. Поначалу Феликс недоумевал, зачем об этом беспокоиться, если эльф способен осветить им путь, но затем его посетила мысль, что с эльфом может что — нибудь случиться. Не особо обнадёживающая мысль.

Готрек двинулся первым, по пятам за ним шёл Мурдо с горящим факелом в одной руке и копьём в другой. Казалось логичным, что в этом тёмном подземном пространстве проводником должен быть гном: для него это более привычная обстановка, чем для любого человека или эльфа. Феликс с оружием наголо шёл подле Теклиса. Сельчане двигались позади.

Готрек уверенно шагнул в сумрак. Феликс сделал глубокий вдох.

— Понеслось, — произнёс он.

Повсюду попадались признаки сражения. Вооружённые девы — воины отчаянно прикрывали отступление вглубь системы пещер. Они лежали там, где их зарубили, окружённые трупами орков и гоблинов. Некогда, в не столь отдалённом прошлом, Феликс испытывал некое чувство жалости при виде тел гоблинов, размером напоминавших детские. Но не сейчас. Какую бы симпатию он ни испытывал, она давно пропала. Теперь, со своими глазами навыкате и рядами бритвенно — острых мелких зубов, они ничем не отличались от прочих мелких злобных чудищ. В некотором отношении они были столь же ужасающи, как их более крупные собратья — орки. Эти обычно нападают толпой. Крупным оркам в том нет необходимости.

Пока что факелы и колдовской свет не были необходимостью. В нишах стен были установлены масляные светильники, дающие слабый мерцающий свет. Кое — где они были сброшены и раздавлены, но на сыром полу туннелей затухало любое пламя. Слабый аромат лампадного масла с примесью какого — то ладана наполнял воздух.

Феликс почувствовал, как на него начинает давить вес горы, и возникло резкое беспокоящее ощущение нависшей над головой массы камней и скал, готовой раздавить его. Едва осознавая собственные действия, он прислушивался, ожидая услышать скрип земли, когда гора начнёт проседать. Он не услышал ничего, но не мог сдержать игры воображения. Феликс сразу же почувствовал, что с каждым шагом становится теплее.

Брошенный на эльфа взгляд подсказал ему, что у Теклиса дела идут немногим лучше, чем у него. Впервые, насколько помнилось Феликсу, на вид эльфу было крайне не по себе. Его плечи были опущены, и он сутулился, хотя высоты туннеля здесь было достаточно даже для кого — нибудь с него ростом. Его взгляд перебегал с места на место, словно высматривая угрозу. Феликс и без слов понимал, что нахождение под землёй напрягает эльфа даже больше, чем его самого.

Лишь Истребитель выглядел беззаботным. Он выпрямился и вышагивал даже с большей уверенностью, чем обычно. Феликс мог поклясться, что тот даже насвистывает какую — то беспечную мелодию. Тем не менее, топор Готрек держал наготове. На глазах у Феликса он остановился, понюхал воздух и произнёс:

— Поблизости орки. Много орков.

Туннели уходили вглубь. Пол стал менее влажным. Поначалу Феликс недоумевал, как кому — то пришло в голову поселиться в таком холодном и сыром месте, но сейчас стало тепло, а воздух отдавал почти мускусным ароматом. Он заметил, что в любое время года, даже в зимнюю стужу, здесь должно быть уютно.

— Чем живёт эта Прорицательница? — спросил он у Мурдо. Его не удивило, что слова вырвались у него шёпотом, и старик ответил в том же стиле. Феликс затеял разговор, лишь чтобы скрыть свою нервозность. Он понимал, что глупо шуметь, когда поблизости могут оказаться орки, но не смог удержаться. — Где они находят пропитание?

— Племена приносят дары, а девы — стражи держат коз и овец на высокогорных пастбищах. Я полагаю, что орки, возможно, их обнаружили и последовали за ними сюда.

— Это выглядит логично, — поддержал Феликс. — Но почему они вообще тут поселились? Почему не в каком — нибудь более доступном месте?

— Это место священно, Феликс Ягер. Оно благословлено Светом. Здесь первая Прорицательница общалась с Великими духами, когда заблудилась в горах. Боги привели её к убежищу в этих пещерах, когда бушевала снежная буря, а за ней охотились волки. В глубинах пещер она отыскала алтарь Света, и тот даровал ей магические силы.

На мгновение Теклис слегка утратил свой нездоровый вид и выказал проблеск профессионального интереса. Феликс предположил, что так поступил бы любой чародей, коль дело коснулось темы магии.

— Это был древний артефакт? — спросил эльф.

— Я не знаю, Теклис из народа эльфов. Я не посвящён в эти тайны. Я знаю, что взамен зрения её глаз он даровал иной вид зрения. И я знаю, что с того первого дня по нынешний здесь находится Прорицательница. В каком бы уголке Альбиона они не проживали: будучи призваны, они приходят сюда.

— Призваны? — переспросил Феликс.

Мурдо кивнул.

— Они знают, когда настанет их время явиться сюда, как и старая Прорицательница знает, когда придёт её смертный час. Свет дарует им это знание.

Феликс гадал, в какой пропорции суеверие тут смешано с истиной. В своё время ему доводилось наблюдать множество необычных вещей, поэтому всё казалось возможным. «Встреча с этой прорицательницей должна получиться интересной, — подумал он. — При любых иных обстоятельствах, кроме нынешних».

Туннель расширялся, переходя в пространство с пещерами. Феликс заметил, что те некогда были жилыми помещениями. На земле лежали спальные соломенные тюфяки. Повсюду валялись изорванные части одежды, свет отражался от золотых ожерелий и сверкающих драгоценных камней. Тел здесь было ещё больше, а спереди доносился звук сражения. Орда зеленокожих сгрудилась у входа в пещеру. Похоже, они силой пытались преодолеть упорное сопротивление. Их подгоняла тёмная, закутанная в плащ фигура, вооружённая копьём с каменным наконечником.

Готреку не требовались дополнительные стимулы, и он с громогласным рёвом бросился вперёд так быстро, как позволяли ему короткие ноги. За ним последовали мужчины Альбиона, легко опередив его за счёт длинных шагов. Феликс решил держаться ближе к Истребителю: то же самое решение, как очевидно, принял и эльф. Казалось, он лишь немного удлинил свой прихрамывающий шаг, и оказался подле Готрека. На ходу эльф развёл руки и принялся напевать. Впереди взметнулась стена пламени, и воздух заполнили крики и вопли умирающих орков и гоблинов.

Мужчины Альбиона остановились, не имея возможности пробиться сквозь ревущее пламя. Даже с того места, где находился, Феликс мог чувствовать исходящий от пламени жар. Это было, словно стоять рядом с открытой печью. Похоже, ничто не способно выжить вблизи этого раскалённого добела огня.

Феликс ошибался. Издав звериный рык, из огня выскочил крупный орк. Его одежда дымилась. Его зеленоватая кожа местами была обожжена дочерна, но он бесстрашно приближался. Мгновением позже выскочил следующий, а затем ещё несколько. Все они были огромны — крупнее человека и значительно мускулистее. На их желтоватых клыках блестела пена. В огромных кулаках сверкали внушительного вида ятаганы. Глаза были полны безумной ненавистью и ненасытной яростью. Их было всего полдюжины, но их облик и то, как они проскочили сквозь огонь, казалось, привело в смятение жителей Кранног Мер. Феликс очень хорошо понимал, что они ощущают. Предводитель орков, который был крупнее остальных и носил бронзовый шлем с бычьими рогами, что — то прохрюкал своим приятелям на их грубом языке, и те безумно расхохотались на бегу.

Феликс не сомневался, что в этот момент мужчины Альбиона обратились бы в бегство, не будь здесь Готрека. Он и сам едва сдержался. Но вместо этого сместился в позицию чуть левее и немного позади Истребителя, полагая, что это лучшее место, чтобы прикрыть тому спину. Теклис сместился вправо, сжимая в левой руке мерцающий рунический клинок, а в правой — сияющий энергией посох.

— Спокойно, парни, — произнёс Мурдо. — Эти зеленокожие дьяволы заплатят нам кровью за то, что совершили здесь.

Этого оказалось достаточно. Люди встали в боевой строй по обе стороны от трёх спутников. Кулум угрожающе поднял молот. Феликс наблюдал, как приближаются зелёные здоровяки. Он ощутил сухость во рту и усиление сердцебиения. Почувствовал внезапную слабость, и всё, казалось, происходило значительно медленнее, чем обычно. Он проигнорировал физические ощущения, неоднократно ранее испытанные им в сражениях, и приготовился к столкновению. Долго ждать не пришлось.

Он видел, как один орк прыгнул вперёд, насадив себя на заслон из копий. Орк бесстрашно потянулся вперёд, дотянулся и сломал шею одному мужчине и зарубил клинком второго. Ещё больше копий вонзилось в его тело. Но он продолжал сражаться, безумно хохоча, и его жизненная сила была столь неестественной, что, казалось, его нельзя убить обыкновенным оружием. Второй двинулся на Кулума. Высеклись искры, когда клинок столкнулся с молотом, и крупный мужчина был отброшен назад ещё более внушительной силой, чем его собственная.

Два орка приближались к Готреку. Тот не стал их дожидаться, а вместо этого двинулся вперёд, уклонился от взмаха ятагана и своим ответным ударом подсёк орка с обратной стороны колена. Зверь вверх тормашками полетел вперёд, не имея возможности продолжить движение на культе, оставшейся от ноги. Второй удар Истребителя пришёлся на ятаган и был частично отражён. Готрек презрительно хмыкнул и нанёс другой удар, заставивший орка отпрыгнуть назад, отчаянно избегая лезвия, которое проделало бы дыру в его рёбрах, попади оно в цель.

Но именно Теклис удивил Феликса. Демонстрируя не больше сдержанности, чем Готрек, он бросился на предводителя орков. Существо было даже выше эльфа, и куда более массивнее. Мощные канатоподобные мышцы вздувались под блестящей зеленой кожей. Он что — то прохрюкал на орочьем и рассмеялся, когда эльф ответил ему на том же языке. Горловые звуки, произнесённые более высоким голосом эльфа, прозвучали необычно.

— Погоди, — прокричал Феликс, понимая, что их положение может сделаться отчаянным, если эльф будет убит. — Оставь его мне.

Феликс двинулся вперёд, навстречу орку, но было уже слишком поздно. Вожак зеленокожих нанёс удар со стремительностью и яростью летней грозы. Его удар был подобен разряду молнии, но эльфа там попросту не оказалось. Перемещаясь со стремительностью, от которой рябило в глазах, он уклонился от атаки орка и угодил клинком в плечо орка. Существо взревело от ярости и нанесло удар, который рассёк бы стройного эльфа пополам, попади он в цель. Теклис наклонился в сторону, выполнив почти что придворный поклон, и ятаган прошёл над его головой. Его ответный удар был нанесён вверх с силой распрямившейся пружины. Он обрушился на рёбра орка, выпустив зеленоватую кровь. Лишь собственная молниеносная реакция вожака орков не позволила клинку погрузиться во внутренности. Двое бойцов настолько быстро обменялись ударами, что Феликсу едва удалось уследить. Эльф изящно отступал, смещаясь назад, словно перетекающая через камень вода. Орк преследовал, громко хрюкая, пока не оказался почти рядом с Феликсом. В своей ярости он целиком сконцентрировался на эльфе — насмешнике, который, уклоняясь, дразнил орка на его собственном языке и своими ответными выпадами уже нанёс ему дюжину небольших порезов.

Углядев благоприятный момент, Феликс сделал выпад. Его меч пронзил бок орка, прошёл между рёбер и угодил прямо в живот. Феликс извлёк меч и отпрыгнул назад, когда орк рефлекторно, словно умирающий скорпион, нанёс удар в его сторону. В этот критический момент, клинок эльфа поразил отвлёкшегося орка в глаз, и тот рухнул наземь, уже будучи мёртв.

— То было не очень благородно, Феликс Ягер, — заметил Теклис.

— Это не игра, — сердито отозвался Феликс, раздражённый беззаботностью эльфа. — Ты мог умереть тут точно так же, как любой другой.

— Разве это не является частью возбуждения, вызываемого боем? — угрожающе произнёс эльф.

Феликс призадумался над степенью апатии, испытываемой эльфом.

— А кто спасёт Ультуан, если ты погибнешь здесь? — спросил Феликс, отворачиваясь, чтобы снова вступить в бой.

Как раз в этот момент он заметил, что фигура в тёмном плаще подняла руку. Волна магической энергии понеслась в направлении Феликса. На краткий миг ему показалось, что люди вокруг него трансформировались в демонов. Он услышал, как у мужчин Кранног Мер перехватило дыхание от ужаса. Он ощутил беспричинную потребность развернуться и обратиться в бегство и видел колебания остальных. Взгляды их лиц выражали ужас, словно они только что увидели перед собой воплощение своих худших кошмаров.

Амулет на груди Феликса засветился, и он ощутил исходящее от амулета тепло, развеявшее страх. Он услышал спокойный равнодушный смех и обнаружил, что это смеётся эльф. Этот звук бесстрастного веселья в некотором отношении был более леденящим кровь, чем даже зрительное воплощение разнообразных страхов Феликса.

— Решил испробовать на мне свои примитивные чары, альбионец? Я верну их тебе, усилив вдвое, а затем ещё вдвое.

Эльф произнёс заклинание, и фигура в тёмном плаще издала пронзительный вопль ужаса, перед тем как схватиться за грудь и упасть наземь. Мужчины Альбиона взяли себя в руки и продолжили бой.

Готрек гнал своего орка, пока тот не упёрся спиной в стену. Разок сверкнул топор гнома, и грудная клетка орка вдавилась внутрь, а от силы удара во все стороны полетели части внутренностей. Феликс огляделся, чтобы понять, как обстоят дела у мужчин Альбиона. Кулум в итоге заметил брешь в защите и обрушил молот прямо на голову зверя. От силы удара проломленная с одной стороны голова слетела с плеч, пролетела по воздуху, шлёпнулась на землю и покатилась, словно мяч. Он остановилась у ног Феликса, словно здоровяк так и задумывал, и глядела на него с лютой ненавистью в угасающем взгляде.

Остальным сельчанам удалось окружить последних двух орков, и они донимали их, словно преследующие оленя собаки. Быстрые, как змеиный язык, вперёд выскакивали копья и пронзали зелёную плоть. Раненные, истекающие кровью из многочисленных ран, орки в итоге были повержены. «Хотя часть людей они забрали с собой в преисподнюю», — подумалось Феликсу. Из мужчин Кранног Мер в живых осталось полдюжины.

Готрек направился к проходу, из которого доносились звуки сражения. Феликс последовал за ним в последние пещеры.

Там были гоблины, мёртвые орки и ещё больше мёртвых женщин. Несколько амазонок ещё держалось, сражаясь с суетящейся массой кривоногих гоблинов. Позади них находилась фигура в белом одеянии, ради защиты которой женщины, похоже, были готовы пожертвовать собственными жизнями. Феликс побежал вперёд, опережая Истребителя, и последние несколько шагов, отделяющих его от гоблинов, преодолел в прыжке. Удерживая меч обеими руками, он рубил наотмашь, поразив многих мелких страхолюдин ещё до того, как они узнали о его присутствии. Их предсмертные вопли вызвали панику у их собратьев, и те поспешно развернулись, чтобы встретить новую угрозу лицом, дав женщинам время вывести свою подопечную за пределы боя.

«Превосходно, — подумал Феликс, — один против орды зеленокожих. Вот куда завели тебя рыцарские манеры». Он продолжил сражаться, хотя отчаянно сдавал назад, зная, что неподалёку находится Истребитель. И не был разочарован. Спустя несколько мгновений мимо его плеча промелькнул массивный топор, разрубивший пополам вопящего предводителя гоблинов. Затем Готрек двинулся сквозь их строй, словно разрушающий вихрь. Там, где проносился взмах его топора, в живых не оставалось никого. Его удары разбивали щиты, и парировать их столь небольшим существам было бесполезно. Их шансы устоять перед Истребителем были не больше шансов Феликса выдержать нападение быка.

Через несколько мгновений подоспели мужчины Кранног Мер и присоединились к избиению. «Дело сделано», — подумал Феликс, разглядывая сцену побоища. Обернувшись, он обнаружил ряд копий, нацеленных ему в грудь.

(обратно)

Глава двадцатая

Женщины были вооружены копьями и небольшими кожаными щитами. Дружелюбными они не выглядели. Феликс недоумевал: «Затем они столь угрожающе наставили на меня копья? Разве не я помог им спастись? Разве не я убивал орков?» Он по — прежнему оставался неподвижен. Ошибки случаются. Недоразумения легко могут стать летальными, если в деле замешано оружие.

— Это священная земля, — произнесла одна из женщин.

Она была почти столь же высокой, как Феликс, а её волосы были заплетены во множество косичек. Её лицо и руки были покрыты татуировками, которые придавали ей дикий, варварский облик.

— Извините меня, в следующий раз я с уважением отнесусь к вашим запретам и позволю оркам зарезать вас на вашей священной земле.

Ему не совсем удалось сдержать язвительность в голосе. Судя по внешнему виду, женщина собиралась на него напасть. Феликс приготовился отпрыгнуть в сторону.

— Успокойся, Сиобхейн, — произнёс дрожащий голос. — Он здесь чужак, и он помог спасти наши жизни. Он заслужил право находиться здесь.

— Но он не нашей крови, — возразила Сиобхейн. — Любой дурак способен заметить, что …

Её раскрытый рот захлопнулся, словно стальной капкан, когда она осознала, что только что произнесла. Заметный даже в тусклом освещении, на её татуированном лице выступил румянец. Мгновением позже Феликс понял причину. У пожилой женщины, с которой пререкалась Сиобхейн, были молочно белые глаза. Она явно была совершенно слепа. Девушка бросила на Феликса такой взгляд, словно во всём винила его. Он пожал плечами.

— Ты Феликс Ягер, — произнесла старая женщина.

Феликс едва не раскрыл рот от удивления. Как она могла узнать его имя? Рационализм подсказывал ему, что существует множество различных способов: почтовый голубь или гонец, ускользнувший из Кранног Мер глубокой ночью, но он знал, что это не так. Здесь замешана магия. Эта старуха явно какая — то ведьма.

— Рада встрече, — произнесла пожилая женщина, а её пальцы совершили замысловатый жест, который мог быть частью заклинания или благословения.

Феликс вздрогнул, но ничего не произошло.

— Рад встрече, — ответил он, поклонившись с максимальным изяществом, которое смог изобразить.

Почему то сие показалось ему правильным поступком. Он почувствовал, что внимание старухи переключилось с него, и получил возможность её изучить. Она была высокой женщиной, с острыми, но по — прежнему прекрасными чертами лица. Её одеяние было изготовлено из толстой серой шерсти. Косички были даже более сложными, чем у Сиобхейн. На её лице тоже были татуировки, но они померкли практически до полной невидимости, словно надписи на пергаменте, который слишком долго оставался на солнце. «Как подобное могло случиться?» — удивлялся Феликс.

— Тебе здесь тоже рады, Теклис с Ультуана. Ты первый из своего народа, чья нога ступила сюда за тысячелетия.

Голос эльфа прозвучал язвительно.

— Насколько мне известно, я первый из моего народа, чья нога вообще ступила сюда, Прорицательница.

— Значит, тебе известно не всё, — заметила пожилая женщина.

Теперь её голос сделался резким и ломким. Феликс предположил, что она привыкла к более уважительному обхождению. Сельчане явно относились к ней с благоговением. На это указывало выражение на их лицах.

— Я знаю это на протяжении больших столетий, чем ты прожила, — заявил эльф.

Его голос сделался просто резким. «Да уберегут нас боги от тщеславия чародеев», — подумал Феликс. Странная улыбка промелькнула на губах старухи, словно она узнала, о чём он думает. Готрек буркнул на слова эльфа и прошёл вперёд.

— Я Готрек, сын Гурни, — произнёс он, не дав старухе времени назвать его имя. — А кто ты?

Дев — стражей и сельчан покоробил его тон. Руки сжали оружие. Казалось, Готрек с полнейшим равнодушием относится к перспективе неминуемого столкновения. Феликсу хотелось бы быть в состоянии разделить позицию гнома.

— Тебе тоже рады, Истребитель.

Если Готрек и удивился тому, как она узнала, кто он такой, то на его лице это никак не проявилось.

— От своего имени я отказалась, когда приняла титул прорицательницы.

Истребитель пожал плечами. Каким — то образом даже этот жест ему удалось сделать угрожающим. «Неужели мы действительно проделали весь этот путь лишь для того, чтобы вступить в бой с людьми, которые должны бы быть нашими союзниками?» — недоумевал Феликс. Нужно было что — то делать, и побыстрее.

— Как здесь оказались орки? — спросил он. — Это не то место, на которое можно просто наткнуться.

— Их сюда привели, — сказала прорицательница.

— Привели! — потрясённо воскликнул Мурдо.

— Да, Мурдо Мак Балдоч, привели.

— Да какой человек из племён стал бы их сюда приводить? Разве может кто — либо настолько отвернуться от Света?

— Это больше, чем человек из племён, Мурдо. Это один из Совета. Сиобхейн, сделай что — нибудь полезное! Ты и Марьяд, принесите к нам тело незнакомца в тёмном плаще.

Пока две девы — воина не вернулись с телом чародея, стояла тишина. Мудрая подошла к нему и откинула капюшон, открывая худое, бледное, татуированное лицо. Даже в смерти черты лица этого человека были искажены ужасом. На губах по — прежнему была слюна. Похоже, он явно умер от страха.

Лицо Мурдо побледнело.

— Балдурач! — воскликнул он. В его голосе одновременно отразился страх и неверие. Плечи старика поникли, и он уставился в пол под ногами. — Стало быть, мы преданы, и преданы одним из наших, — очень тихо произнёс он.

— Встречаются те, кто внимает нашёптываниям Тёмного духа, — произнесла прорицательница.

— Здесь не место для подобных разговоров, — заявил Мурдо, многозначительно поглядывая на трёх путешественников.

Казалось, его взгляд не миновал и собственных соплеменников, хотя Феликс и думал, что это ему лишь показалось.

— Где, если не здесь? — возразила прорицательница. — Эти трое должны услышать то, что будет здесь сказано. Остальных отошли.

Она махнула рукой своим стражам, и те начали выгонять мужчин. Прорицательница развернулась и направилась вглубь пещер. Она двигалась легко и изящно, никак не выдавая тот факт, что слепа. Феликс почувствовал, как на загривке встопорщились волосы. Существуют и иные чувства, помимо зрения, напомнил он себе. А может, она настолько долго ходила по этим залам, что, возможно, знала на память все препятствия. И снова что — то подсказывало ему, что причина не в этом.

Готрек и Теклис направились вслед за ней. Колдовской свет эльфа почему — то потускнел, но по — прежнему давал достаточно освещения. Мурдо бросил на эльфа взгляд, сочетающий в себе страх, уважение и благоговение, и жестом пригласил Феликса присоединиться. Феликс последовал за ними в сумрак. Тяжёлая поступь старика подсказала ему, что Мурдо идёт сразу позади него.

Это помещение было маленьким. Стены были покрыты более абстрактными узорами, которые, похоже, изображали какой — то колоссальный лабиринт. В центре располагалось массивное, безупречно выполненное каменное яйцо, на котором были вырезаны похожие узоры. Только от взгляда на них Феликс почувствовал лёгкое головокружение. На верхушке каменного яйца находилась выемка, в которой что — то лежало.

— Ты уверена, что эти чужаки должны присутствовать здесь? — спросил Мурдо.

— Они являются частью происходящего, — произнесла прорицательница.

Скрестив ноги, она присела в тени яйца, и жестом пригласила остальных присаживаться подобным образом. Феликс и Теклис присоединились к ней. Готрек прислонился к стене, небрежно сжимая топор обеими руками. Мурдо взглянул на него, а затем тоже присел.

— Что?

— Тёмные тени сгущаются, Мурдо. Освобождается то, что долго находилось в заключении. Некоторые из наших братьев и сестёр обратились против Света и истины, и теперь служат тому, что мы старались сдерживать. Древнее братство распалось. Грядёт время раскола и хаоса.

— Невозможно!

— Нет, Мурдо, ничуть. Мы лишь смертные, а оно вечно. Мы подвержены ошибкам и порче. Некоторые стали падшими. Как и было предначертано.

— Следовательно, это должно случиться в наше время. Древнее доверие должно быть предано.

— И оно предано. И орки нашли путь в сердце этого священного места. Мы должны радоваться, что Балдурач привёл только орков, а не что похуже.

Феликс гадал, разделяют ли его смущение эльф и гном. По ним не было заметно. Казалось, Теклис сосредоточенно внимает сказанному. Готрек просто уставился в никуда, словно ему было скучно.

— Ты сказала, что они часть происходящего.

— Да. Иноземцы захватили храм Древних. Они открыли древние пути. Тем самым они открыли лазейку, через которую может ускользнуть древний враг.

— Что это за враг, о котором ты говоришь? — спросил Феликс.

— Древний дух тьмы, долго находящийся в заточении, связанный могучими заклинаниями на заре истории. Он стремится к абсолютному могуществу и превосходству.

— Он пленён с помощью энергии Путей и силовых линий, — произнёс Теклис.

Это было похоже на обсуждение лекарями причин лихорадки. Прорицательница кивнула.

— То был единственный способ. Ни один смертный не может обладать подобной силой.

— И теперь, когда течение энергии нарушено, кандалыслабеют.

— Да. Хотя это не твоя проблема. Твои заботы более неотложны. Ты стремишься предотвратить затопление своей родины, не так ли?

— Да. Откуда тебе известно?

— Мысли и видения способны проходить через Пути Древних, как и живые существа. Я общалась с теми же бессмертными существами, с которыми говорил ты. Они поведали мне о вашем приходе. Наши судьбы связаны. Ибо вы должны очистить храм Древних и снова закрыть Пути, или страна твоя обречена.

— Мы должны это сделать? — вмешался Феликс. — Почему мы?

— Потому что никто иной на Альбионе не обладает силой и знанием, чтобы осуществить необходимое. Храм находится в руках ужасных сил Хаоса. Они прогнали орков и пленили бога, которому поклоняются зеленокожие.

— Они пленили бога? — переспросил Феликс. — При всём должном уважении, я считаю, что противоборство существам, способным на такое, немного превышает наши возможности.

Он не стал смотреть по сторонам, опасаясь, что эльф или гном могут не согласиться с ним. Те хранили молчание.

— Это не истинный бог, Феликс Ягер. Это одно из созданий Древних — страж, установленный для охраны их храма и их созданий.

Феликс подумал о паукообразных тварях, с которыми они сражались в болоте. Это воспоминание нисколько не усилило его склонность взяться за предлагаемую задачу.

— Что же это за чудище?

— Один из великанов Альбиона, Феликс Ягер.

Феликс выдавил стон. Ему даже не нужно было смотреть на Истребителя, чтобы понять, насколько тот заинтересовался.

— Великаны были созданы Древними очень давно, чтобы охранять их сокровища и тайны. Они почти бессмертны, но с годами, как говорят, они изменились, превратившись в выродившуюся пародию на тех благородных существ, коими некогда были. Они опустились до поклонения Хаосу и прочих отвратительных поступков. Они стали злобными, хищными созданиями, которые охотятся на всё, что слабее них, но по — прежнему странным образом вынуждены выполнять свои обязанности, связанные магическими заклятиями, наложенными на них Древними. Они поселились в старых развалинах, сделали их своими логовами и наполнили сокровищами, собранными нечестным путём.

Ситуация становилась всё хуже и хуже: помимо чудовищ ещё и сокровища! Феликс был удивлён, что сейчас изо рта Готрека не потекли слюни.

— И ты утверждаешь, что один из них пленён силами Хаоса.

— Да, Магриг Одноглазый, могущественнейший из великанов древности, некогда изничтожал драконов и огромных чудовищ, пока его разум не стал затуманен, и он не пристрастился к человечьей плоти.

— Здорово, стало быть, это не какое — то там обыкновенное здоровенное страховидло, — заявил Феликс.

— Нет. Он ростом с небольшой холм и способен проломить стену замка ударом своей дубины.

— И теперь его принудили служить Хаосу? — спросил Теклис.

— Да, Келмайн и Ллойгор, два самых мерзких и наиболее могущественных чародея из всех слуг Изменяющего.

Старуха сделала жест, и в мерцающем тумане, возникшем меж её рук, проявилось изображение. Оно показывало двух миниатюрных чародеев, близнецов — альбиносов, одного в чёрном, а второго — в золотом одеянии. Их головы были лысыми или обритыми, а пальцы напоминали птичьи когти.

— Я их знаю, — произнёс Феликс, не сумев сдержать удивление в голосе. — Мы преследовали одного из них, оказавшись в Путях Древних. И оба находились в орде Хаоса у Праага, — поспешно добавил он, прежде чем его слова могли быть неверно истолкованы.

— Ага, — поддержал Готрек. — Они самые. Они давали советы Ареку Коготь Демона и его полководцам. Они призвали те огромные живые осадные механизмы и демонов, которые штурмовали стены.

— Они — ваши старые враги? — спросил Мурдо.

— Старее они не станут, если окажутся в пределах досягаемости моего топора, — заявил Готрек.

— Это хорошо, — заметила Прорицательница, — ибо они злобные люди, одержимые убийством.

Феликс подсчитал число противников.

— Один великан, два колдуна огромной мощи, а ещё кто? Три дракона?

— У чародеев есть телохранители, и с каждым днём они проводят через Пути всё больше воинов Хаоса. Они планируют воспользоваться древними путями для захвата многих земель. И они то ли не знают о последствиях своих действий, то ли это их не тревожит.

— Стало быть, ещё армия Хаоса. Хорошо, всё выглядит довольно просто. Может, нам просто пойти и вызвать их всех на честный поединок?

— Я не думаю, что ты абсолютно серьёзно оценил ситуацию, Феликс Ягер, — заметила Прорицательница.

— Ты это заметила? Понимаю, почему они называют тебя прорицательницей, — похоже, Феликс не мог удержать рот на замке.

Рука Мурдо потянулась к ножу.

— Тебе следует проявить немного уважения…

— Или что? Убьёшь меня? Похоже, при таком раскладе твоя прорицательница и так намерена это сделать.

Феликс понимал, что речь его звучит язвительно и истерически, но ничего не мог поделать. Так он выражал свои чувства. Похоже, что из котла тролля они угодили прямиком в огонь. Как могут трое чего — либо достичь в подобных обстоятельствах? Это невозможно. Там армия чудищ. Там великан. Там два самых могущественных и злых мага на планете. И не имеет значения, насколько могучим воином является Готрек или насколько могущественным чародеем является Теклис: слишком уж велик перевес сил. Феликс затряс головой, стараясь взять себя в руки. Разве это ему внове? Он и раньше встречался с превосходящими трудностями и выжил. Он и Истребитель с боем проложили себе путь наружу из многих мрачных мест. Будет всего лишь одним больше. Он посмотрел на прорицательницу.

— Прошу прощения, — тихо произнёс Феликс. — Я просто устал и напуган.

— В подобных обстоятельствах это вещи объяснимые, Феликс Ягер. То, что ты понимаешь это, делает тебе честь.

— Некоторое время я просто не представлял, что мы можем поделать.

— А теперь представляешь? — с улыбкой спросил Теклис.

— Это просто, — ответил Феликс. — Нам лишь нужна армия, чтобы занять воинов Хаоса. Мы с Готреком убьём великана, а ты можешь позаботиться о колдунах. Чего уж проще.

— Хороший план, человечий отпрыск, — произнёс Готрек. Феликсу показалось, что в голосе Истребителя он заметил намёк на сарказм, но не был в этом абсолютно уверен. — А если эльф не сумеет разобраться с этими бормотунами заклинаний, то разберусь я.

— Хотел бы я разделить твою уверенность, Готрек Гурниссон, — заметил эльф.

Его вид не очень — то обнадёжил Феликса.

— Думаю, часть того, что вам понадобится, можно подготовить, — сказала прорицательница. — Нужно лишь поискать в правильном месте.

«Превосходно, — подумал Феликс, — я уже готов советовать слепой женщине, как следует что — то отыскать». Он оставил свои мысли при себе. Слепая женщина улыбнулась, словно бы всё равно прочла их.

— А теперь, Теклис из эльфов, — произнесла она, — ты должен взять вот это, я дам тебе инструкции по его использованию, а затем осмотрю Дугала.

Она сняла амулет с верхушки яйца с замысловатыми рунами. Феликс заметил, что тот сделан из камня и покрыт уже знакомыми ему рунами. Так как было ясно, что прорицательница намерена оставить только эльфа, Феликс поднялся, поклонился и удалился.

— Надеюсь, она научит его какой — нибудь могущественной магии, — произнёс он, когда позади смолк звук бубнящих голосов. — Нам это понадобится.

(обратно)

Глава двадцать первая

Феликс потуже запахнул плащ. Ветер в этих горах был холодным и пронизывающим. Когда они перевалили через вершину горы, он увидел, насколько в действительности обманчив ландшафт. То, что казалось цепью высоких вершин, по факту оказалось группой пересекающихся горных цепей, между которыми располагалось множество долин и озёр.

Здесь, наверху, на земле лежал снег, и растительность была скудной. Единственными обитателями дикой природы были высоко летающие птицы, да несколько диких баранов предусмотрительно ускакали прочь, завидев людей. Внизу располагались сосновые леса, которые местами спускались почти к берегам озёр. К северу он заметил нечто напоминающее бесплодную долину. Он было удивился, что делает одну долину плодородной, а другую нет, затем пожал плечами. Это всего лишь один из тех вопросов, на которые он вряд ли когда найдёт ответ.

Позади него растянулись в цепочку сельчане из Кранног Мер. Во главе колонны находилась дева — страж, которую прорицательница определила им в проводники. Эльф — чародей и гном стояли на вершине холма, осматриваясь по сторонам. Феликс был уверен, что их внимание привлекла не дикая красота ландшафта, а скопление округлых каменных башен, которые оседлали вершину следующего хребта. То были массивные грубые сооружения, предназначенные выдерживать осаду. Их единственным украшением служили вездесущие руны, которые перекликались с вытатуированными узорами на лицах воинов. Эти руны были нарисованы на каменной кладке яркими пылающими цветами. Они, несомненно, несли некий таинственный смысл. «Возможно, стоит спросить об этом эльфа», — подумал Феликс.

Из башни высыпала группа воинов и понеслась по гребню горы в их направлении. По приблизительным подсчётам их было несколько десятков, и все были вооружены. Феликс подошёл поближе к Готреку и Теклису. Он не сомневался, что последователям Мудрой будет оказан тёплый приём, но не был уверен, что для чужаков всё пройдёт хорошо. Он решил, что в подобных обстоятельствах лучше оказаться в безопасности.

В народе Карн Маллога, на взгляд Феликса, было больше медвежьих черт, чем волчьих. То были крупные мужчины, крепкие и с суровыми лицами. У них были длинные и косматые волосы, лица заросли бородой, почти такой же длинной, как у гномов, которую заплетали всевозможными чудными узорами. Щёки и рука, держащая оружие, были покрыты татуировками. За спинами были закреплены огромные двуручные мечи. В руках они сжимали копья. Их одежда состояла из кожаной куртки и шерстяного килта. На плечи большинства были накинуты длинные клетчатые плащи. У других плащами служили медвежьи или волчьи шкуры. Похоже, то были наиболее влиятельные люди. Они настороженно глядели на Теклиса и Готрека. По их взгляду было понятно, что их сомнения перекликаются с сомнениями Феликса.

— У этих людей есть мечи, — сказал Феликс Готреку. — У мужчин Кранног Мер их нет. Как думаешь, почему?

— В болоте сложно обрабатывать металл, человечий отпрыск, — ответил гном.

— У Мурдо меч есть, — заметил Феликс лишь возражения ради.

— Я бы предположил, что он сторговал его у горцев. Шахты и металл, по большей части, можно найти в горах.

— Почему?

Гном пожал плечами.

— Спроси богов, — посоветовал он. — Это они поместили туда металл. Гномы лишь добывают его.

Феликс понял, что лучшего ответа ему не получить. Теклис ответил мужчинам вежливым взглядом, не обращая внимания на их открытую враждебность. Мурдо подвёл к ним здоровенного, как медведь, мужчину и быстро представил их друг другу. Оказалось, что это Бран Мак — Керог, вождь людей Карн Маллога. В приветствии, которым он обменялся с ними, не было теплоты, лишь подозрение и, возможно, осторожное уважение.

— Благодарю вас за помощь Прорицательнице, — произнёс он. — Да пребудет с ней Свет.

— Нет необходимости в благодарности, — заявил Феликс, видя, что его спутники отвечать не собираются. — Мы лишь поступили так, как любой человек, окажись в подобных обстоятельствах.

Произнеся эту фразу, Феликс понял, что этого делать не стоило. Он сомневался, что и Готрек, и Теклис будут ему благодарны за сравнение их с людьми. Он заметил, что в голову Брана уже пришла мысль, что они людьми не являются. Несмотря на грубый вид, в суровом лице и холодных голубых глазах проглядывал стремительный интеллект. Феликс сомневался, что мужчина стал вождём племени горцев лишь благодаря происхождению.

— Вы будете пить с нами виски, — произнёс Бран.

Феликс не был уверен, просьба это, приказ или приглашение.

— Будем, — поспешно ответил он, пока остальные не восприняли ситуацию неправильно.

Все направились к башням, потому как ночь начала окутывать вершины, словно плащ.

Теклис, прихрамывая, шёл между Мурдо и Сиобхейн. Те вернулись, переговорив с мужчинами Карн Маллога. За те дни, что ушли на то, чтобы добраться сюда, оба, казалось, приняли эльфа. Феликс полагал, что сие далось им проще, чем Старшей. Оба свободно и непринуждённо общались в его присутствии, по крайней мере, пока находились вдали от чужих ушей. Теклис вполуха прислушивался, пока его мысли были заняты тайнами, открытыми ему Мудрой. Они повергли его в глубокий шок.

— Плохо дело, — произнёс Мурдо. — В горах снова скапливаются орки. Ходят слухи, что шаманы провоцируют их на то, чтобы попытаться вновь захватить свои долины. Среди них объявился какой — то пророк. Похоже, они настолько давно селились там, что считают те долины своими собственными.

— Неужели? — высказался Теклис.

Похоже, его подозрения оправдались. Храм был ключом ко всему происходящему. Он располагался в центре обширной паутины Путей Древних, и только оттуда эти загадочные Пути могли быть снова закрыты, хотя цена, похоже, окажется чрезмерно высока. Он снова вернулся мыслями к прочим вещам, о которых поведала ему пожилая женщина. Неужели действительно возможно, что правдосказы посвящены в некоторые тайны Древних, о которых неведомо даже эльфам?

— Разумеется, Теклис с Ультуана, так и есть, — сказала женщина.

«Она как — то странно улыбается мне, — подумал Теклис, — и дотрагивается до руки, когда говорит. Если мои подозрения верны, это открывает интересные возможности».

Он улыбнулся и вернулся мыслями к ранним событиям. Подобная информация явно способна нанести удар по тщеславию его народа, если она истинна и станет общим достоянием. Согласно утверждению Прорицательницы, основание ордена правдосказов восходит к легендарным временам, когда по земле ходили Древние. Почему об этом не было сообщено эльфам? У Древних должны были быть собственные причины. Возможно, среди Древних были различные группировки, как и среди каждой из рас. Возможно, они не хотели, чтобы только одна раса получила все магические познания. В конце концов, умение создавать руны они передали только гномам.

— Похоже, что помимо армии хаосопоклонников нам может противостоять и армия зеленокожих, — заметил Мурдо.

Он оглядел дальние вершины таким взглядом, словно подозревал, что там могут скрываться враги.

— Не к добру это, — сказал Теклис, снова переключая внимание на мужчину. — Мы должны добраться до Зала тайн в храме Древних, если я собираюсь сделать то, что должно быть сделано.

— Я помогу тебе всем, чем смогу, — заявил Мурдо. — Любым возможным способом.

— Как и я, — поддержала Сиобхейн.

«В её взгляде точно промелькнула вспышка», — подумал Теклис. Что ж, многие человеческие женщины на протяжении веков находили его привлекательным, но в настоящий момент ему нужно сосредоточиться на иных вещах.

Похоже, что Древние предвидели какую — то надвигающуюся катастрофу, и обучили этих людей — чародеев, как к ней подготовиться. Огромные круги камней являются средством захвата и контроля энергии Хаоса. Если верно сказанное Прорицательницей, то это не эльфийские чародеи изменили ход древней войны против Хаоса, но правдосказы и их круги камней. Откачав в критическое время магическую энергию Хаоса, они притупили магически поддерживаемое нападение на мир, хоть и ценой загрязнения собственной страны, потому как энергия камней сработала слишком хорошо.

Возможно, это стало реальной причиной начала загрязнения Путей Древних. Возможно, тому виной магическая энергия, перетёкшая в них с Альбиона. Теклис отверг эту теорию. У него недостаточно знаний. Он оценил информацию, которую Прорицательница рассказала о храме, и осмотрел амулет, который теперь висел у него на груди.

Похоже, что не осталось правдосказов, обладающих достаточной силой, чтобы использовать амулет как должно, поэтому сие предстоит ему. Он лишь надеялся, что сумеет выполнить задачу. Эльф дотронулся до амулета длинными пальцами. Разумеется, он сумеет. Он ведь Теклис — величайший чародей своего времени. Если уж он не сумеет закрыть Пути, то не сумеет никто. И это была наиболее беспокоящая мысль. Если он не сумеет это сделать…

Впереди них возвышалась первая из огромных каменных башен. Похоже, они прибыли как раз вовремя, ибо наступила ночь. Вскоре он с Браном и остальными обсудит план прорицательницы. А затем… Он улыбнулся женщине. Она улыбнулась в ответ. «Поживём — увидим», — подумал Теклис.

— Насколько велика, в таком случае, армия твоей Империи, Феликс Ягер? — спросил Бран.

Все здоровенные крепкие мужчины, собравшиеся вокруг него, тут же насторожились.

— Точное число мне неизвестно, но полков много, — ответил Феликс. По дороге к башне предводитель горцев выказал огромный интерес к Империи и её вооружениям. «Война — его удел, — предположил Феликс, — и он лишь проявляет профессиональный интерес. Либо так, либо он вытягивает из меня информацию на случай будущего вторжения. В любом случае, расспросы и разговор, похоже, всегда крутятся вокруг вопроса о военной мощи».

Феликса эта мысль не пугала. Судя по тому, что он видел среди народа Альбиона, Империи опасаться нечего. Насколько он мог судить, они не знали пороха, у них не было специально созданных колледжей боевой магии и не было доступа к боевым машинам, таким, как паровые танки или органные пушки. Их умение обработки металлов выглядело примитивным в сравнении с людьми Империи или гномами. Однако было нечто такое в этом вожде горцев — явно выраженные амбиции в его взгляде, — что вынуждало Феликса осторожничать со своими ответами.

— Ты говоришь, твой народ купцы? Не воины?

Воины из числа его телохранителей подталкивали друг друга локтями и хохотали, словно вождь сказал какую — то шутку. Феликса это уже начало немного утомлять.

— Мой отец — купец.

— Я не это имел в виду. Ты говоришь, что богатства твоему народу приносит торговля. Твой народ очень богат?

Феликс ответил холодной улыбкой. Бран глядел на него так, как грабитель мог бы оценивать богатого купца, или вымогатель — хозяина лавки. Теперь неприкрытая жадность в его взгляде стала очевидной.

— Очень богат, — заявил Феликс.

Если этот полководец из захолустья желает питать фантазии по поводу разграбления Империи, то кто Феликс такой, чтобы развеивать его иллюзии?

— Но у гномов золота даже больше, чем у нас… — злонамеренно прибавил он.

— Да, но если все их воины подобны Готреку Гурниссону, то придётся биться крепко, чтобы забрать у них золото.

Феликс сразу же понял, каковы предположения вождя. Он считает Готрека типичным представителем всех гномов, а Феликса — представителем людей Империи. Его это совсем не оскорбило. Готрек значительно крепче Феликса, и это простой факт, хоть и есть в этом допущении нечто обидное.

— Ты можешь обнаружить, что народ Феликса Ягера куда крепче, чем ты полагаешь, — заявил Мурдо, подстраиваясь под их шаг. — Он и сам такой.

Феликс был удивлён, увидев его. Мурдо и Теклис стали закадычными приятелями. Взглянув через плечо, Феликс заметил, что эльф шагает рядом с Сиобхейн. Вряд ли происходит то, о чём сразу же подумал Феликс. А может, и нет. Возможно, Мурдо проявил скромность.

— Мы ещё вернёмся к этому разговору, когда окажемся внутри броха^[76], — сказал Бран. Похоже, он не хотел продолжать беседу в присутствии правдосказа. — Сейчас мне нужно переговорить с моими вождями. Был рад общению, Феликс Ягер. И рад тебя видеть, Мурдо Мак Балдоч.

Когда здоровенный мужчина важно удалился, Мурдо рассмеялся:

— Хороший человек, этот Бран, но жаден и хорошо известен своими налётами.

— Как я и предполагал, — сказал Феликс.

— Схватывает с полуслова, — добавил правдосказ. Не очень — то распространяйся о богатствах своей родины, а то он легко забудет о неотложных делах и будет уговаривать тебя на экспедицию против твоей Империи.

— Все его вожди такие, как он?

— К несчастью, большинство из них. Они скорее предпочтут грабить, чем растить собственный скот. Поэтому нашим людям так сложно объединиться кроме как перед лицом внушительной опасности.

— Что же, сейчас таковая налицо, не так ли?

— Так и есть, Феликс Ягер. Так и есть.

Как только дверь башни была закрыта, Феликс почувствовал себя пленником. Стены были толстыми и массивными, а само место было слабо освещено и смердело немытым человеческим телом, животными и горелой древесиной. В сумраке со всех сторон напирали тела. «В подобных обстоятельствах слишком уж просто воткнуть кинжал в чью — нибудь спину, — заметил про себя Феликс. — Разве что они способны видеть в темноте, как эльф или гном».

«Опасаться тут нечего, — успокаивал он себя. — Мы пришли с благословения Прорицательницы, и никто на нас не нападёт. Подобное станет непростительным оскорблением лично ей и их богам». Феликс кисло улыбнулся. «У тебя есть только лишь их слово, — напомнил он себе. — И разве сама древняя предсказательница не намекала, что есть и те, кто работает против неё и её собратьев? Да и что это за собратья такие?»

У него возникло ощущение, что он снова оказался в огромном лабиринте. Он не знает, как отсюда выбраться. Ничему нельзя верить без доказательств. На глаза попался гном. Ладно, почти ничему. Он может рассчитывать на Истребителя с его обычно неуступчивым характером. Феликс не был уверен, что сие является преимуществом, когда ты заперт в крепости с ордой вооружённых людей. Он сомневался, что даже Готрек способен одолеть такое их количество.

Он изучил обстановку, высматривая выход наружу. Насколько он мог видеть, такой отсутствовал. Место было по — дикарски простым. Здесь было лишь одно огромное помещение с массивным деревянным кострищем в центре. Дым поднимался к деревянному потолку и через группу отдушин уходил наружу сквозь крышу башни. Феликс осознал, что в целом место напоминает один громадный дымоход. Судя по тому, что он выяснил, каждая из массивных башен принадлежала одной семье, а все семьи были членами одного большого клана. Таким было общественное устройство в этой части Альбиона.

Из тени, в которой он стоял, Феликс мог слышать доносящиеся голоса. Одним был басовитый голос Брана.

— Мы отправим гонцов к другим кланам с вестью о вашем прибытии. Они встретятся с нами у Кольца Ога. Зеленокожие зашли слишком далеко, когда совершили нападение на священные пещеры.

— Да, — согласился Мурдо. — Слишком далеко.

— Для попойки времени предостаточно, — заявил Бран.

Всех гостей подвели к длинному столу, на который выставили виски. Всех их рассадили так, чтобы легко можно было услышать крик вождя. Бран хлопнул в ладоши, и принесли подносы с едой, а скрипачи и волынщики принялись играть. Вскоре Теклис и Мурдо принялись, каждый в своё ухо, объяснять вождю ситуацию, отвечая на его пытливые вопросы. Похоже, тот очень быстро понял ситуацию, не переставая попивать виски и закусывать ломтем баранины. Внимание Феликса было привлечено иными вещами: он уже вдоволь наслушался о дорогах и опасностях, сопутствующих его жизни, а виски вызвало приятное тепло в животе.

«Возможно, — подумал он, — мне следует остаться здесь, когда остальные уйдут. Довольно странные, хоть и приятные фантазии».

Он почувствовал, как кто — то тихо подошёл и расположился рядом с ним. То была Мораг, одна из дев — стражей. Она была хорошенькой: с веснушчатым лицом, вздёрнутым носиком и коротко остриженными коричневыми волосами с рыжеватым оттенком. Мораг улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.

— Итак, расскажи мне об эльфе, — заявила она. — Как долго ты путешествуешь вместе с ним?

Феликс простонал и начал рассказ. Удар кубка о стол привлёк его внимание обратно к Теклису и Брану.

— Нет. Это безумие, — воскликнул Бран. — Я не поведу своих людей в подобную западню.

В его голосе явно чувствовалась горячность.

— Если ты не покажешь нам прямой путь в долину, о которой говорила Прорицательница, то не покажет никто. Проклятие продолжит распространяться по стране. И частично это будет по твоей вине.

Голос эльфа звучал убедительно, но у Брана, похоже, не было особых сложностей сопротивляться его логике.

— Оркам дорога известна. Она будет под наблюдением. Подожди, пока соберутся кланы, а затем мы пробьёмся силой.

— У нас нет времени, — возразил Теклис. — Сбор армии займёт недели, а недель у нас больше нет. Остались, в лучшем случае, дни.

Внезапно Феликс всё внимание обратил на этот разговор. То было новое развитие событий. Он полагал, что они собираются идти в долину с армией, но теперь всё выглядело так, словно план изменился. «Как мило, что с нами поделились такими деталями», — подумал Феликс.

— Говорю тебе, за перевалами будут наблюдать.

— Зеленокожие сосредотачивают свои силы у храма. В лучшем случае, они оставят лишь небольшой отряд.

— Небольшой отряд — это всё, что нужно, чтобы сдерживать нас на перевалах. Даже если я возьму с собой всех моих воинов, будет невозможно пробиться сквозь организованное сопротивление.

— Я волшебник огромной силы. Уверен, это будет сложно, но не невозможно.

— Мне нет дела, даже если ты обладаешь силой богов, и я не собираюсь отправляться с тобой, — заявил Бран. — Даже если ты пройдёшь в долину, там будет полно орков.

— Если мы попадём в долину, я уверен, что смогу скрывать нас от любопытных глаз, по крайней мере, до тех пор, пока мы не достигнем храма.

— А если тебе не удастся? Я присоединюсь к верховному королю у Камней Ога, и мы силой разберёмся с зеленокожими.

— Земля может столько не протянуть, — вмешался Мурдо. — Если находящаяся внутри храма мощь будет полностью высвобождена…

— Нет, Мурдо, — произнёс Теклис. — Я вижу, что благородный Бран принял осмысленное решение. Не дави на него. Мы должны идти дальше сами. В конце концов, когда мы попадём в Зал тайн, будет особо не с кем делить его сокровища…

— Сокровища? — спросил Бран, в голосе которого проявился невиданный доселе интерес. — Расскажи мне об этих сокровищах!

— Нет. Ты принял решение. К чему тебе знать о сокровищах?

— По той же причине, что и любому человеку: говори, эльф!

Готрек бросил на него взгляд отвращения, но Феликс видел, что тот тоже прислушивается.

Ночь тянулась. Мораг ушла прочь. Феликс пьянел всё сильнее, пока не стали закрываться глаза. Он отыскал тёмное местечко под огромной деревянной опорой и укрылся своим плащом. Несмотря на звуки попойки, он практически сразу провалился в сон.

(обратно)

Глава двадцать вторая

В тусклом свете утреннего солнца горных долин события прошедшей ночи почти казались сном. Феликс изо всех сил старался не обращать внимания на головную боль и бурление в желудке. «Довольно с меня виски», — подумал он. Тем не менее, россказни эльфа о сокровищах сыграли свою роль. Феликс смутно припоминал звучные пьяные тосты, провозглашаемые за сокровища Древних. Он гадал, действительно ли они существуют или всего лишь являются наживкой для жадности Брана. Неужели кто — либо из присутствующих действительно думает наложить свои лапы на добытые сокровища? Шансы один против тысячи.

Он поглядел на Истребителя. Несмотря на невероятное количество поглощённого алкоголя, после пьяной ночи Готрек выглядел ничуть не хуже. Феликс завистливо хотел чувствовать себя так же. Он бросил взгляд на дорогу позади. На ней было много горцев и обитателей болот из Кранног Мер, а также дев — стражей Прорицательницы. Шагал вперёд эльф, попутно беседуя с Сиобхейн и не замечая, казалось бы, восхищённого взора женщины и ревнивых взглядов большинства мужчин. Феликс начинал понимать, почему так не любят эльфов. Негодование мужчин было почти материально ощутимым.

В этом месте они двигались вдоль края отвесного обрыва, и Феликсу не хотелось рисковать тем, чтобы кто — нибудь случайно вытолкнул его за край. Они шли по крайне узкой тропе вверх по горному склону. Теперь стало очень холодно, а внизу можно было наблюдать облака. Феликс украдкой бросил взгляд в сторону Истребителя. Тот выглядел удивительно оживлённым.

«Что же, почему бы и нет, — подумал Феликс. — Мы снова оказались в чёртовых горах, и нам предстоит самоубийственная миссия в землях врага. Весьма вероятно, что скоро он обретёт свою смерть». Феликс пожал плечами. На фоне похмелья его не очень — то это беспокоило. Он продолжил устало взбираться по горному склону, ощущая себя тысячелетним стариком.

— О чём ты думаешь, — спросила женщина по имени Сиобхейн.

Она выглядела обеспокоенной.

— О многих вещах. Ни одну из которых я сейчас не готов обсуждать, — ответил он.

Она не стала настаивать, хотя Теклису было понятно, что ей не терпится узнать больше. Теклис гадал, правильно ли он поступает. На его взгляд, всё делается слишком медленно. Теперь он мог ощущать впереди беснующуюся безумную мощь. Она казалась настолько материальной, что его удивляло, как это не ощущают прочие, даже не обладающие его чувствительностью к магии.

То, что он пытается сделать сейчас — безумие. В этих горах полно орков. В храме полно хаосопоклонников, а у него есть всего лишь этот небольшой отряд дикарей, гном и имперский мечник, не горящий желанием сражаться. Шансы на успех мизерны. Однако что он может сделать? Какие у него варианты? Он может оставить эту маленькую армию и пробраться в храм сам. Укутавшись защитными и маскирующими заклинаниями, он, предположительно, сможет пройти в центр храмового комплекса незамеченным, но что потом? И Келмайн, и Ллойгор — могущественные чародеи, и они будут сражаться на выбранном ими поле боя, которое, вероятнее всего, окружено их собственными защитными заклинаниями. Возможно, они даже могут обратить себе на пользу защитные механизмы Древних.

Хотя в собственных силах он уверен, шансы складываются явно не в его пользу. Если он не сумеет быстро одолеть чародеев Хаоса, их защитники смогут одолеть его физически. Всего лишь один удар меча, и его долгая жизнь может оборваться. А там будут не только мечи. Там будут всевозможные чудища, поклоняющиеся Хаосу, да ещё и тот великан, о котором говорила Прорицательница. Ему потребуется физическая защита, когда он окажется вблизи Путей Древних и враждебной боевой магии, и это означает, что одной магии недостаточно. В какой — то момент ему в любом случае понадобится армия и топор Готрека Гурниссона.

Он задумался о паре бойцов. Чем дольше он находился в их компании, тем яснее он видел в действии длань предназначения. За ними наблюдают некие силы: эльф не был уверен, к добру это или нет, но был убеждён, что здесь задействованы древние и могущественные силы, которые он способен наблюдать лишь полумельком.

Теклис улыбнулся. Он становится таким же суеверным, как какой — нибудь эльф из Атель Лорена. Судьба, шанс или рука богов — не имеет значения. Он знает, что прежде чем всё закончится, ему, вероятнее всего, потребуется их помощь. Впереди высвобожденная энергия Древних, заметная лишь чародею, волнами поднималась в небо. Просто глядя на неё, он понимал, что подобную энергию не удастся сдерживать долго. Он лишь надеялся, что они подоспеют вовремя. В этот момент он бы многое отдал, чтобы узнать побольше о своих противниках.

Келмайн сверху вниз глядел на Магрига с каменной платформы на грани зиккурата^[77]. Великан также смотрел на него единственным здоровым глазом. «Ты явно не красавчик, не так ли? — подумал Келмайн, оглядывая мутировавшее лицо и огромное смердящее тело. — Что ж, полагаю, я бы выглядел не лучше, доведись мне сражаться в стольких же боях, как тебе. Тот, последний, с твоим меньшим и не особо оплакиваемым собратом, должно быть, был тот ещё бой, судя по тому, что ты потерял глаз, а он лишился жизни».

— Приходили мелкие зеленокожие! Магриг многих убил, но их придёт ещё больше, — произнёс Магриг голосом, подобным раскатам грома. — Их много и у них могущественная магия. Возможно, их слишком много даже для Магрига.

— Я уверен, что ты очень постараешься, — заявил Келмайн.

Он оглядел дальние холмы, покрытые странной мутировавшей растительностью. Болотный запах окружающего леса почти так же раздражал его обоняние, как и вонь великана. Он удивлялся, почему сегодня великан кажется таким пугающим. Разумеется, будучи существом размером с осадную башню, он излучает внушительную физическую силу, но дело не в этом: в конце концов, крошечный мозг великана по — прежнему находится под надёжным контролем связывающего заклинания. В таком состоянии он находится с тех пор, как они застали спящего великана врасплох, когда впервые появились из портала в этом древнем комплексе. Нет, не похоже, что они теряют над ним контроль.

И тут Келмайна осенило. Разумеется, своей угрожающе массивной фигурой, рыжими спутанными волосами и пустой глазницей великан напоминал ему чудовищно огромную пародию на Готрека Гурниссона. «Имеет ли это какое — либо значение? — гадал Келмайн. — Не является ли сие знамением? Возможно, мне стоит принести в жертву одного из пленников, захваченных зверолюдами, и посмотреть знаки на внутренностях? Возможно ли, что гном каким — то образом выбрался из Путей? Нет. Хоть гном и могуч, он не чародей. Он останется там до скончания времён».

С другой стороны, времени остаётся всё меньше. Ллойгор сообщил, что Пути становится всё труднее контролировать. Некоторые из них теперь постоянно извергают энергию Хаоса, и безумие начало распространяться из Искажённых Путей в ранее не затронутые. Не возвратилось несколько их учеников со своими отрядами, и тут находится меньше воинов Хаоса, чем ему хотелось бы, учитывая сосредоточение племён зеленокожих в холмах. Похоже, их страх и благоговение перед Магригом начинают исчезать. Возможно, этот план всё же не настолько хорош.

«Зачем тогда наши хозяева приставили нас к этому делу? — недоумевал Келмайн. — Для чего мы продолжаем поливать находящийся внизу алтарь жертвенной кровью из человеческих сердец? Зачем наши ученики и мы сами круглые сутки продолжаем работать против той странной силы, которая пытается закрыть Пути? Может ли это быть работой проклятых эльфов? Или это нечто иное, какой — нибудь мерзкий сюрприз Древних, оставленный, чтобы препятствовать посторонним использовать их игрушки? Если так, то они потерпели неудачу. Этим миром правит Хаос. Ничто не сможет нам противиться. Ничто».

Келмайн мог ощущать отвратительную магию зеленокожих, действующую в тех холмах. «Возможно, их шаманы немного пособят нам в том, чем мы тут занимаемся, и попытаются нас остановить, — подумал он. — Это пойдёт им на пользу».

— Оставайся рядом с храмом и сокрушай всё, что придёт сюда! — приказал он Магригу. — Но приходи, если я тебя позову.

— Слушаю и повинуюсь, древний, — ответил Магриг.

Келмайна порадовало, что великан обратился к нему так, как, должно быть, давным — давно общался со своими создателями. И снова он ощутил зеленую вспышку орочьей магии. «Что же они задумали?» — гадал он, пока, развернувшись, спускался по ступеням в сердце зиккурата.

Заркхул очнулся от транса. Даже лёжа, было необычно ощущать вокруг успокаивающую массу тысяч орков и черпать энергию их присутствия. Они собрались здесь со всего острова. С боем пробивались, чтобы присоединиться к его клану, привлечённые древним групповым инстинктом орочьей расы. Происходит нечто скверное. Он чувствует это. Даже ещё хуже. Магриг, спящий бог, которому они так долго приносили подношения, обернулся против его народа, и теперь его видения говорят о временах смерти и голода для племён.

Вновь и вновь Боги — Близнецы показывали в видениях Заркхула, как земля раскалывается и пожирает орков, как отвратительные зверолюды Хаоса появляются из города — храма, словно личинки из трупа, как небеса цвета крови изливают огонь и мерзкую пыль искривляющего камня. Каким — то образом он самым нутром понимал, что если они не вернут себе город и не изгонят чужаков со своих священных камней, то весь его народ постигнет бедствие. Боги разговаривали с ним. Они даровали ему убеждённость и властные полномочия, вынудившие вождей прислушиваться к нему, хотя многие из них являлись его заклятыми врагами, и он часто сражался с ними за контроль над одним или другим зиккуратом.

Теперь, словно стадо бизонов, сбившееся в кучу, чтобы противостоять общей угрозе, все племена действуют, как одно. Подобное случается с людьми, когда с ними поговорят боги. Теперь они отложат свои разногласия и последуют за ним в великой Ваааргх. Это необходимо. Ибо в своём последнем видении он увидел, что время заканчивается, и вскоре им придётся действовать, чтобы отвратить катастрофу.

Заркхул почувствовал давление на свои мысли и открыл свои нематериальные глаза. Над ним возвышался дух шамана Гурага, невидимый никому, кроме него. Он заговорил голосом, слышимым лишь Заркхулу.

— Люди гор приближаются по тайным тропам. Они заключили союз с эльфами.

— Собери силы и сотри их в порошок! Насыться их костным мозгом! — сказал Заркхул, общаясь с помощью голоса, который голосом не был.

— Да, этой ночью мы отведаем человечьей плоти, да и плоти эльфов тоже.

Дух задрожал и исчез, когда Гураг вернулся в своё тело.

«Странно, — подумал Заркхул, — что столь тучный во плоти индивид, в духовном воплощении представляет себя таким гордым и мускулистым воином».

Отбросив эту мысль, военный предводитель орков обратил внимание на зиккураты находящегося внизу города — храма. Жизнь, проведённая в боевых столкновениях на улицах города со своими прежними соперниками, снабдила его знаниями о лучших направлениях для атаки, равно как и о тайных проходах под городом. Если повезёт, недавние пришлецы о них не узнают. Он соорудит из их черепов гору высотой с один из зиккуратов, в качестве подношения Богам — Близнецам. На её вершине будет возлежать череп Магрига и двух его необычных фамильяров — людей. Лишь когда он сделает своё подношение, боги будут умиротворены. Лишь тогда катастрофа будет предотвращена.

Теперь нужен лишь знак от шаманов, который даст ему знать, когда начинать атаку. Он надеялся, что тот вскоре поступит. Вдали сверкнула молния, и прогремел гром. Заркхул прикинул, не было ли то знаком. «Вероятно, нет, — подумал он. — Такая погода здесь слишком обычна, чтобы воспринимать её в качестве знамения».

Феликс шагал по горной тропе, не особо обнадёженный беседой с эльфом. Теперь воздух сделался холоднее: погода менялась стремительно, как всегда бывало в горах. В долине под ними виднелись облака, а они медленно взбирались по склону горы, пока не оказались в тумане, в котором даже ближайшие люди выглядели размытыми очертаниями. Феликс гадал, то ли это результат действий эльфа, то ли работа их противника, а затем решил, что сие не важно.

Приземистая массивная фигура появилась перед ним в сумраке. Он был рад услышать впереди грубый голос гнома, бормочущий что — то на родном языке. Внезапно грянул гром, а вдали сверкнула молния. Вспышка отразилась в тумане кратким насыщенным сиянием, а затем погасла. Феликс гадал, было ли это опасно, и не могла ли молния угодить в него. Он ощущал себя крайне уязвимым, как ползущее по оконному стеклу насекомое, которого в любой момент может прихлопнуть огромная рука.

— Чёрт бы побрал эту погоду, — произнёс Феликс.

— Странно, — заметил Готрек. — За все проведённые в горах годы я никогда не видел, чтобы облака набегали столь быстро, а гром был настолько сильным.

— Здесь, на Альбионе, погода — это проклятие, — сказал Феликс.

— Возможно, ты прав, человечий отпрыск. Что — то её здесь портит, это уж точно.

Тихо, словно привидение, из тумана появился Мурдо.

— Камни Огама.

— Я — то полагал, что это имеет какое — то значение, — произнёс Феликс.

— Иногда. В окрестностях кругов камней погода часто искажается. За последние годы стало значительно хуже.

— Стало быть, эти камни обладают огромной магической силой?

— Ага, они — работа Древних.

По его виду было заметно, что он может сказать больше, если захочет, но делать это не собирается. А может, уже сделал. Всегда сложно быть уверенным с любой разновидностью чародеев. Иногда они многозначительны и таинственны потому, что нечто знают. Иногда потому, что скрывают своё неведение. Будучи дилетантом, Феликс не мог об этом судить.

— Почему орки явились сюда в то же время, что и мы? Может ли сие оказаться совпадением?

— Кто знает этих орков? Временами ими, похоже, овладевает массовое сумасшествие, и без явно выраженной причины они начинают действовать коллективно. Это сродни леммингам, бросающимся со скалы, или миграции птиц. Возможно, с ними говорят боги. Возможно, камни столь же священны для орков. В местах силы часто проще привлечь внимание богов или великих духов.

— Что ж, сегодня будет как раз такая ночь, — сказал Феликс. — Погода явно неестественная.

— Да, — подтвердил Мурдо. — Неестественная. Возможно, когда вы преуспеете в своей миссии, мир вернётся к нормальному состоянию, если эльф говорит правду.

— Возможно, — сказал Феликс.

Ещё одна яркая вспышка света рассеялась в тумане, затем раздался удар грома, на сей раз значительно ближе, и, казалось, сотряслась вся гора. Феликс едва удержался, чтобы не вздрогнуть: так яростен и внезапен был раскат. Он было задумался, насколько велик здесь шанс схода лавин, затем решил, что не желает этого знать. По тому, как будут развиваться события, он узнает ответ на свой вопрос. Несколько мгновений спустя брызги дождя попали на его лицо. Тот был холоден, как горный лёд.

— Превосходно, — заявил Феликс. — Только этого мне не хватало, чтобы довершить этот день.

Не успели эти слова сойти с его языка, как в сумраке эхом разнёсся вопль.

— Как обычно, с высказыванием я слишком поторопился, — заметил Феликс, поворачиваясь лицом в сторону источника звука.

(обратно)

Глава двадцать третья

Феликс нёсся сквозь туман и смятение. Некоторые воины — горцы обнажили свои огромные мечи, другие потрясали копьями, оглядываясь в поисках новой угрозы. Из окружающего сумрака доносились воющие боевые кличи: мощный протяжный рык, говорящий о присутствии крупных здоровяков — орков, невнятная болтовня и скулёж, указывающие нагоблинов.

Внезапно из сумрака раздался звон оружия об оружие, за которым последовал хруст кости и вопль раненного человека. Феликс наткнулся на что — то крупное и отскочил. Через секунду он осознал, что с разбега налетел на спину орка. Спустя ещё секунду он мечом перерубил ему позвоночник. «Сейчас не время состязаться», — подумал Феликс.

Бой стал кошмаром. Были лишь секунды на то, чтобы определить, что за тень появляется из тумана — человек или чудовище. Если это оказывался орк — Феликс рубил мечом, если человек — он старался сдержать удар. Он не был абсолютно уверен, что это ему удавалось каждый раз. По телу бегали мурашки. В любой момент он ожидал удар с неожиданного направления, который пронзит его тело и отправит вопящую душу в тёмное царство Морра. По доносящимся отовсюду звукам он понимал, что подобное происходит довольно часто.

Ему необходимо двигаться осторожнее, ибо он помнил, что край тропы обрывается головокружительным провалом. Бессмысленно избегать ударов врага, а потом сорваться и найти смерть в глубокой бездне. Этот образ едва не его не парализовал. Феликс на мгновение застыл на месте, окаменев при мысли о падении в лежащий внизу мрак. Где — то слева от него возникла вспышка света, золотое сияние, которое было не молнией, но результатом эльфийского заклинания. Он понял, что там во тьме за свою жизнь сражается Теклис.

Ещё ближе раздался яростный вопль Готрека. За ним последовал звук, как при разделке туши мясником, когда топор угодил в цель. В силу привычки Феликс двинулся в сторону источника звука, понимая, что в подобной дикой рукопашной самое безопасное место — подле Истребителя.

Теклис проклинал туман и странное течение магии сквозь горы Альбиона. Его защитные заклинания лишь за секунду предупредили его о нападении. Он мгновенно создал вокруг себя заклинание щита.

— Оставайся рядом со мной, — сказал он Сиобхейн и обнажил меч.

С его стороны это не был чисто рыцарский поступок. Ему был нужен кто — то, кто защищал бы его спину, и эльф был уверен, что женщина не пронзит её копьём.

— Я с тобой, — отозвалась Сиобхейн.

Потоки магии здесь были медленными. Если только он не ошибся в своём предположении, то сейчас все они притягиваются к Камням Огама, которые, скорее всего, являлись источником этой мерзкой погоды. Он было раздумывал над тем, чтобы попытаться направить ветры в свою сторону, но решил не связываться. Слишком велики шансы вызвать какой — нибудь неожиданный побочный эффект. Камни значительно искажали магию. Этот факт является причиной того, что ему потребуется использовать личную энергию и энергию посоха Лилеат. Следует надеяться, что этого окажется достаточно.

Теклис поспешно свил паутину предчувствия, сетью раскинув вокруг себя магические щупы. Они резко дёрнутся в присутствии орков и других зеленокожих и предупредят его за тридцать шагов. Затем он направил в свою сторону обыкновенный ветер, расчищая туман. Тот моментально раздвинул облачность, позволив эльфу беспрепятственно видеть тропу. В их направлении бежало полдюжины орков. Эльф заворчал и направил в них разряд разрушительной энергии. Те взвыли от ярости и боли, когда разряд пронёсся сквозь них, и плоть слезала с костей, словно переваренное мясо. Один из орков, оказавшийся почти вне действия заклинания, был лишь слегка ошпарен. Он прыгнул вперёд с едва уловимой глазом скоростью, сжимая обеими руками поднятый ятаган, готовый поразить чародея.

Теклис сделал шаг в сторону и нижним взмахом посоха подсёк ноги орка. Когда тот растянулся мордой вниз, эльф с хирургической точностью воткнул свой клинок ниже назатыльника орочьего шлема, разрубив шейные позвонки и повредив спинной мозг. Умирающее существо забилось в характерных конвульсиях, утратив контроль над двигательными функциями. Теклис не видел причин избавлять его от страданий и осматривался в поисках новой цели. Сиобхейн пронзила спину орка копьём.

Орда мелких зеленокожих суетливо неслась вперёд. В сторону эльфа полетела волна коротких копий. Не было времени на что — нибудь более утончённое. Эльф произнёс заклинание, и волна пламени спалила большинство запущенных в него предметов. Он отпрыгнул в сторону с места, куда нацеливались копья как раз вовремя, чтобы услышать, как те ударяются о камни.

Раздражённый тем, что его застали врасплох столь примитивные существа, он направился прямиком в их гущу. Его клинок мелькал, пронзая, то глаз тут, то горло там. Гоблины отвечали собственным оружием, но их удары частично отражал энергетический щит, который эльф заблаговременно создал вокруг себя. Это было тонкое заклинание его собственного изобретения, которое использовало силу вражеских ударов против них же. Чем сильнее гоблины наносили удары, тем ожесточённее отбрасывались их клинки. Опасность крылась в том, что они могли нанести удар с силой, достаточной для перегрузки заклинания. По этой причине лучше продолжать перемещаться, меняя направление движения, подсаживаться и уклоняться.

Сейчас Теклис улыбался. В каждом эльфе, как он подозревал, скрыты зачатки кровожадности и то, что некоторые могли бы назвать жестокостью. В бою это выходило на поверхность. Он часто видел, как маска цивилизованности спадала с лиц многих его собратьев — воинов, чтобы не суметь распознать подобное в себе. Он не испытывал к этому отвращения, которое мог бы испытать человек, для него сие было лишь очередной занятной эмоцией, которую стоило изучить и, если быть честным, получить от неё удовольствие. «Может всё дело в порченной крови Аэнариона?» — подумал Теклис.

Он рассмеялся и был удивлён, заметив, что его смех вызвал ответные, полные страха взгляды у Сиобхейн и находящихся поблизости людей. Разумеется, они, по всей видимости, не чувствуют, как радость битвы растекается по венам. В конце концов, они не эльфы. Им не дано понять, что это значит лично для него. Он уклонился от очередного удара и опустил конец посоха на хрустнувшую обутую ногу гоблина. Мелкое существо взвыло от боли и схватилось за пальцы рукой, несколько секунд комично подпрыгивая, пока эльф не проткнул его мечом.

«Нет, — подумал он, — им не понять». В юности его дразнили Теклисом — слабаком, Теклисом — калекой, Теклисом жалким. Так продолжалось, пока он не научился придавать себе сил заклинаниями и зельями. Теперь ему дышится столь же легко, как любому иному эльфу, а единственным признаком его прежней слабости является незначительная хромота левой ноги, из — за которой он чуть менее стремителен и изящен, чем любой иной эльф. Некогда его могли одолеть такие существа. Некогда для защиты от них Теклису был нужен брат. «Больше необходимости нет, — подумал он, извлекая свой клинок из гоблина в брызгах зелёной крови, а затем делая длинный выпад, чтобы поразить следующего. — Теперь я сам могу о себе позаботиться и наслаждаюсь боем, как и должно быть».

Смех Теклиса сделался громче, и люди отвернулись. Лишь Сиобхейн сражалась рядом с ним, но даже на её лице был написан страх. Подобно вспышкам молнии, проносились в его мозгу мысли. Ему казалось, что он двигается настолько стремительно, что между ударами у него остаётся время на осмысление вечности. Это было необычно: его брат, вполне возможно наиболее смертоносный из когда — либо существовавших эльфов, был единственным из всех встреченным Теклисом эльфов, кто, казалось бы, не испытывал удовольствия от этой дикой радости боя. «Почему так получается?» — недоумевал Теклис.

— Почему так получается? — спросил Теклис у гоблина, который изрыгнул на себя последнюю трапезу, когда в брюхо ему вонзился клинок эльфа.

Тот, разумеется, по эльфийски не разумел, и глядел на Теклиса, как на сумасшедшего. В этой мысли было нечто настолько неотразимо комичное, что эльф захохотал ещё сильнее. Теклис всё ещё продолжал смеяться, когда огромная вспышка магической энергии разорвала ночь и повергла Теклиса в пучину боли.

Феликс слышал раздающийся в тумане жестокий пугающий смех. Что же это: какой — то орк хохочет над смертельной агонией своего врага или демон, призванный одним из их шаманов? Нет. Было в этом смехе что — то знакомое.

— Это эльф, человечий отпрыск, — послышался рядом голос Готрека.

Возвратным движением он рубанул атакующего орка и рассёк его пополам. Феликс прикрылся рукой, чтобы его не ослепили брызги крови, и заметил, что на него нападает другой огромный орк. От силы нанесённого существом удара у Феликса онемела рука. Он, защищаясь, отступил, проклиная тусклый свет, из — за которого было вдвойне сложно сосредоточиться на мелькающем клинке противника. Он почувствовал, как что — то продавилось под его пяткой. Он наступил на тело. Он постарался удержать равновесие и ответить орку ударом на удар, чтобы не быть оттеснённым назад и не опрокинуться на ненадёжной опоре. Он услышал удаляющиеся в тумане боевые кличи гнома.

Это была ошибка. Феликс был сильным человеком, но орк был сильнее. Его удары едва не выбили клинок из его руки. Феликс понимал, что не сможет долго выдерживать подобный стиль боя. Ему нужно воспользоваться шансом и поскорее его завершить. Феликс присел, позволив клинку орка пролететь над головой, а затем сделал прямой выпад мечом, проткнув орочье брюхо. Тварь оглушающе взревела и врезала Феликсу массивным кулаком. От силы удара перед глазами Феликса поплыли звёздочки. Боль была тошнотворной. Он откатился в одну сторону, а орк откатился в другую и исчез в тумане. Отовсюду доносились звуки боя и ужасный пронизывающий хохот.

«Сосредоточься», — твердил себе Феликс, стараясь удержать обед в желудке и не поскользнуться на скользкой от крови земле. Огромного волевого усилия ему стоило держаться прямо и не пригибаться. Со всех сторон до него доносились звуки суетливых шагов. Его окружали мелкие зеленоватые фигуры в кожаных куртках с капюшонами. Приближаясь, они гоготали и пританцовывали.

«Плохо дело», — подумал он. Затем возникла вспышка зеленоватого света, и жуткий эльфийский хохот смолк.

Теклис старался не потерять сознание. Он понимал, что ему повезло. Его магическая защита приняла на себя основной удар, но боль всё равно ощущалась каждым нервным окончанием, пока он старался сдержать и развеять направленную на него смертоносную энергию.

«Глупец, — обругал он себя, сохранив хладнокровие и ясность мыслей. — Вот что случается, когда уступаешь жажде убийства. Тебя застал врасплох обладатель мощи. Причём хитроумный. Он защитил себя и экономил силу до тех пор, пока не подошёл достаточное близко, чтобы нанести убийственный удар. И почти преуспел. Однако „почти“ — это всё же недостаточно хороший результат».

Теперь, обнаружив себя, орк — шаман стал столь же заметен колдовскому зрению Теклиса, как сигнальный огонь, разожжённый ясной ночью на вершине холма. Эльф улыбнулся, наблюдая жёлто — зелёное свечение энергии зеленокожих, окружающее его противника. То был знакомый магический почерк шаманов. Они накапливали свою энергию весьма необычным способом. Аура стала ярче, когда шаман выпустил ещё один разряд. На сей раз Теклис был готов, и его контрзаклинание расплело нити чуждой энергии ещё до того, как она преодолела половину разделяющего их расстояния. Теклис ответил разрядом энергии, но контрзаклинание орка оказалось мощным и стремительным. У шамана было преимущество свежих сил и ясности чувств. Теклис по — прежнему испытывал последствия первого удара шамана. Эльф надеялся, что сие не станет для него летальным.

Что хуже, его чувствительная сеть подсказывала, что с обеих сторон приближаются зеленокожие: трое, по меньшей мере, а за ними ещё больше. «Куда подевалась девушка? — недоумевал он. — К несчастью, заблудилась где — то в этом проклятом тумане». Он уязвим, пока его внимание сосредоточено на шамане. Он может попробовать физически отбиться сам, и, весьма вероятно, будет повержен шаманом. Он может разобраться с шаманом и получить за свои труды удар мечом. Он может с куда меньшей эффективностью сражаться на два фронта, разделив между ними своё внимание. Ни один из вариантов не выглядел особо привлекательным. Однако ему придётся выбрать один, и уже вскоре. Смерть подбирается всё ближе.

Феликс заставил себя выпрямиться, намереваясь погибнуть, по крайней мере, крепко стоя на ногах. Заметив, что их добыча намерена дать бой, гоблины притормозили.

— Не слишком — то смелы, а? — прокричал он, угрожающе размахивая мечом.

Находящиеся перед ним гоблины подались назад, но прочие, получив преимущество от того, что он отвлёкся, напали слева и справа. Лишь шорох обутой ноги по камням предупредил Феликса. Он махнул мечом влево и вправо, отгоняя их назад, сделал разворот на случай, если кто — либо приближается сзади, а затем снова развернулся к первоначальным противникам, которые уже набрались смелости и снова приближались.

«Это ни к чему не приведёт, — подумал он. — Останусь здесь — умру». Моментально переходя к действию, он бросился вперёд, рубя мечом, и обрушился на сплочённую группу зеленокожих, раскидав тех с помощью превосходства в весе и свирепости. Он яростно рубил направо и налево, и был вознаграждён скрежетом клинка о кость и криками боли своих врагов. Мгновение спустя он вырвался из окружения, снова оказавшись в основной гуще сражения. Он оказался лицом к лицу с Мурдо, Кулумом и мужчинами Кранног Мер.

— Рад вас видеть, — воскликнул Феликс, присоединяясь к их группе, готовящейся отразить очередную атаку орков и гоблинов.

Теклис прыгнул вверх, произнося заклинание левитации. В конце своего прыжка он зашагал по воздуху, надеясь, что сие приведёт в замешательство его врагов и выведет его за пределы досягаемости их клинков. Снизу послышалось разочарованное бурчание, когда зеленокожие обнаружили, что добыча от них ускользнула. Как он и рассчитывал, туман скрыл его перемещения.

Однако он не избавился от шамана. Внизу возникло кошмарное зелёное свечение, вулканический выброс энергии, для отражения которого потребовалось всё умение Теклиса. Смертоносное жало предшествующего разряда теперь устранилось, и эльф мог спокойно сосредоточиться на непосредственной задаче. Теклис окутал заклинание противника сферой энергии, которую затем по косой траектории направил вниз, прямо на него. Некоторое время контрзаклинания шамана держались, затем одно за другим стали рушиться. От перегрузки талисманы взрывались ярким дождём искр. Фигура шамана стала статуей цвета расплавленной бронзы в образе чудовищно тучного орка, а затем плоть была сорвана с костей, скелет растворился, и шаман навечно покинул мир.

Теклис вознёсся над битвой и на мгновение поднялся выше облаков тумана. Это было богоподобное ощущение. Снизу до него доносились звуки сражения, но в этот момент он в нём не участвовал. Он мог спокойно обдумать варианты действий.

Не желая снова быть застанным врасплох, Теклис разослал в разные стороны чувствительные щупы, отростки энергии, предназначенной предупреждать его о присутствии любых вражеских чародеев или заклинаний. Заклинание не было безупречным: Теклис сомневался, что подобное широкомасштабное сканирование сможет обнаружить присутствие того, кто находится под действием маскирующего заклинания, но надеялся, что сможет почувствовать что — нибудь неправильное. Подобное было сложно на Альбионе, где потоки магии настолько искажались присутствием кругов камней.

Ничего. Это хорошо. Теперь он может высвободить немного энергии и посмотреть, что можно предпринять в связи с этим нападением. Как раз в этот момент что — то вылетело из тумана в его направлении. Эльф сместился в сторону, и оно пронеслось мимо. Поднятый его пролётом ветер, встряхнул одеяние эльфа. На мгновение он поймал краткий неверящий взгляд существа, похожего на гоблина в остроконечном шлеме, размахивающего крупными кожаными крыльями. Теклис потряс головой, едва веря своим глазам. Должно быть, эту тварь запустили из катапульты, то было единственное объяснение. Он мог слышать её безумное хихиканье, когда она скрылась из вида в облаках, а затем рухнула в пропасть.

Теклис просканировал окружающее пространство. За грудой расположенных выше камней он заметил скопление гоблинов и какие — то необычные механизмы, которыми они пользовались, чтобы запускать себя в воздух. «Возможно ли, — гадал Теклис, — что эти существа — самоубийцы всё это время сыпались на поле боя, а я и не замечал?» Всё явно выглядело так. На его глазах несколько гоблинов было запущено в воздух и пропало в облаках тумана. Через некоторое время снизу донеслись крики.

Теперь некто, видимо, какой — то предводитель, указывал гоблинам на Теклиса. Эльф заметил, что некоторые из механизмов были развёрнуты в его сторону. Он наслал бурю света, вычищая вершину хребта разрядами чистой магической энергии. И механизмы, и летунов охватило пламя. Как только Теклис удостоверился, что разобрался с видимым противником, он задумался над тем, какие дальнейшие действия предпринять.

(обратно)

Глава двадцать четвёртая

Феликс встал плечом к плечу с Мурдо и Кулумом, и они начали с боем пробиваться через массу орков и гоблинов. Камни под ногами были скользкими от росы и пролитой крови. Угол наклона тропы тоже никак не помогал сохранять равновесие. Её ненадёжный край был причиной постоянного беспокойства, и в тумане не было способа узнать, кто берёт верх.

Руки Феликса болели от ударов по оркам. Дыхание сбилось. Он гадал, что стало с Истребителем и эльфом. Если с кем — либо из них что — нибудь случилось, его положение здесь становилось весьма ненадёжным. Он был чужаком в стране, о которой знал крайне мало.

Бой стал лишь вопросом парирования, рубящих и пронзающих ударов по любому противнику, который оказывался рядом. Он оберегал спины своих товарищей, а те прикрывали его спину. В водовороте битвы колкости и противоречия были забыты. Феликс неоднократно отражал удары, направленные в спину Кулума. Несколько раз мужчина с большим молотом появлялся из тумана, чтобы превратить в месиво голову орка, нападающего на Феликса.

Наиболее странным из всего оказались гоблины с нетопыриными крыльями, которые, казалось, падали с небес, пронзая людей своими остроконечными шлемами и увлекая за собой за край обрыва. Похоже, зеленокожие понятия не имели о самосохранении. Из их ртов капала пена, а широко раскрытые глаза свидетельствовали о воздействии какого — то наркотика. Феликс ранее видел подобных им в горах Края Мира на границе Империи. Казалось необычным встретить так далеко от дома нечто хоть и отвратное, но смутно знакомое.

Где — то в тумане прогремел гром, и сверкнула золотая вспышка. Феликс почувствовал смутное утешение, уверившись, что эльф — волшебник по — прежнему принимает участие в схватке. И ему не раз казалось, что он слышит громкий боевой клич Готрека.

Со временем, после того, что показалось вечностью в аду, шум битвы притих. Вопли орков затихали и принимали испуганный оттенок, пока те ретировались в туман. Пронзительные крики, хихиканье и скулёж гоблинов замирали вдали. Мало — помалу голоса людей стали доминировать, а боевые кличи сменились перекличкой и расспросами о здоровье братьев, товарищей и родичей.

Феликс заметил, что разглядывает Мурдо и гадает, выглядит ли сам хоть вполовину так плохо, как старик. По лицу и рукам Правдосказа стекала кровь: красная человеческая, и зелёная орочья. Он получил несколько ран. На его лбу был срезан лоскут кожи, обнажив розовое и кровоточащее мясо. Мурдо приложил руку и пробормотал заклинание, после чего рана затянулась, оставив лишь свежий розовый шрам. Феликс заметил, что и сам получил несколько порезов на руках и туловище, но его кольчужная рубаха, похоже, защитила его от худшего.

И, словно спало вредоносное заклинание, туман развеялся, открыв картину ужасающей резни. Тропа была завалена трупами людей, орков, гоблинов и даже каких — то огромных бесформенных чудовищ, неизвестного Феликсу вида. Люди Карн Маллога сражались отважно, но полегла половина из них. От изначального боевого отряда из Кранног Мер осталась лишь пятая часть. В воздухе над ними завис эльф, окружённый аурой мощи. Феликс почувствовал запах гари и заметил пламя на странных деревянных боевых механизмах, расположенных выше на скалах.

Готрек шагал через бойню, словно залитый кровью демон войны. Он выглядел решительно довольным собой, и пинал впереди себя отрубленную голову орочьего вождя, словно играющий мячом ребёнок.

— Вижу, ты всё ещё жив, — заметил Феликс.

— Да, человечий отпрыск. То были слабые создания, и пасть от их руки было бы недостойно.

Феликс оглядел груды мёртвых человеческих тел и подумал, согласились ли бы они с оценкой, данной Истребителем их противнику. Почему — то это выглядело маловероятным.

— Возможно, по ходу нашей миссии мы встретим что — нибудь более смертоносное, — кисло заметил он.

Готрек пожал плечами и поднял взгляд на эльфа, словно раздражённый тем, что по — прежнему видит его живым. Либо так, либо он раздумывал, окажется ли волшебник достаточно достойным противником, чтобы избавить его от страданий. Феликс искренне надеялся на первое. Затем он заметил, что эльф на что — то указывает.

— Полагаю, нам лучше бы посмотреть на то, что он обнаружил, — сказал Феликс.

Внизу они могли видеть обширную долину, окаймлённую горами. В середине долины виднелось грандиозное строение, окружённое клубящимися тучами, подсвеченными разрядами молний.

— Храм Древних, — произнёс Феликс.

— Точно, — подтвердил Теклис. — Храм Древних.

Феликс пристально осмотрел здания. Судя по виду с этой высоты, они должны быть громадны. Каждое было построено в форме зиккурата, ступенчатой пирамиды с семью огромными уровнями. Каждый уровень был отмечен рунами, и туда вёл пандус с уровня, расположенного ниже. Зиккураты соединялись странного вида пандусами и туннелями, которые проходили между деревьев, которые, как казалось, заполонили остальную часть города. Мерцающие внутри огни показывали, что это место или населено, или является пристанищем призраков, или домом какого — то словами непередаваемого колдовства, или, возможно, всё это вместе.

Готрек покачал головой, словно был сбит с толку.

— Что такое? — спросил Феликс.

— Я кое — что вспомнил, вот и всё.

— Что?

— Зиккураты гномов Хаоса.

— Ты думаешь, тут может быть какая — то связь? — спросил Теклис.

— Я не знаю, эльф. И не желаю больше обсуждать эту тему.

— Как пожелаешь, — произнёс эльф. — Я скажу остальным располагаться на отдых. Завтра им потребуются все силы.

Тропа петляла по обратной стороне горы, спускаясь в потайную долину. Все передвигались с осторожностью, не вполне веря, что заклинания эльфа прикроют их, как он утверждал. Этим утром они не заметили ни одного орка, но кто его знает?

— Ты уверен, что твоя магия действует? — спросил Феликс. — Я не замечаю никакой разницы.

Эльф одарил его вымученной улыбкой.

— Ты находишься внутри области действия заклинания.

— Как оно работает?

— Оно возвращает неверные сведения любопытным глазам и сканирующей магии. Лишь оказавшись за дюжину шагов от нас, кто — либо сумеет нас обнаружить. А теперь, с твоего позволения, я должен сосредоточиться на его поддержании, пока мы не окажемся под прикрытием деревьев.

По мере движения Феликс замечал изменения окружающей среды. Воздух стал теплее и к нему примешивался мерзкий гнилостный запах, который оказался куда хуже, чем те запахи разложения, которые ему доводилось обонять в болоте. По мере того, как они спускались ниже, становилось более влажно и попадалось больше растительности. Поначалу лишь штучные узловатые чёрные деревья цеплялись за горный склон, вгрызаясь корнями в камень и грунт. Они оказались лишь первыми часовыми обширной армии растительности, орды могучих деревьев и кустарников. Ни одно из них не выглядело нормальным. На ветвях паразитировали грибы. Ползучие растения опутывали их, словно змеи. Странные животные резвились возле огромных стволов. Тут и там огромная блестящая паутина бликовала в тусклом солнечном свете. Феликсу не особо хотелось увидеть существ, которые её сплели.

Готрек посмотрел на это и сплюнул.

— Я ненавижу деревья почти так же, как ненавижу эльфов.

Теклис рассмеялся.

— Что вообще тебе сделали деревья, Готрек Гурниссон? — поинтересовался он.

Феликс гадал, нравится ли эльфу подвергать жизнь опасности. Истребитель был не из тех, кого стоило провоцировать.

Готрек посмотрел назад. Мужчины Карн Маллога теперь передвигались молча. Некоторые сбросили свои звериные шкуры, когда стало теплее. Бран шагал рядом с Мурдо и Сиобхейн. Лёгкая испарина выступила на его лице. Он выглядел нервным и слегка издёрганным. Что бы он там раньше не думал, теперь ему явно не нравилась идея дальше углубляться в это поражённое болезнью место. Феликс не мог его винить, потому как наконец распознал в воздухе слабый покалывающий вкус серы.

— Искривляющий камень, — пробормотал он. — Дело плохо.

— Ты прав, Феликс Ягер, — подтвердил Теклис. — Это явно проклятие Древних.

Феликс уставился на эльфа. На сей раз он понял, что рядом с ним находится некто, способный ответить на его вопросы и, в отличие от Истребителя, похоже наслаждающийся возможностью поучать.

— Что есть искривляющий камень? — спросил Феликс, сознавая, что является не единственным слушателем. Похоже, его вопрос привлёк всеобщее внимание.

— Концентрированное вещество Хаоса, — ответил Теклис. — Прошедшее перегонку, загустевшее, затвердевшее: некая комбинация этих трёх состояний. Чистый продукт тёмной магии.

— Я некогда видел скавена, проглотившего это вещество, — сказал Феликс.

— Значит, это был весьма незаурядный скавен, ибо искривляющий камень крайне ядовит даже для таких мутантов, как крысолюди. Я читал, что некоторые серые провидцы способны поглощать значительные количества его очищенной вариации и извлекать из неё энергию. Если так, то я не могу представить, чтобы они очень долго сохраняли здоровье или вменяемость, хотя их чародейская мощь должна быть невероятной.

Феликс подумал о чародее крысолюдей, с которым он и Готрек часто сталкивались. Подобное существо легко подходило под описание эльфа.

— Искривляющий камень поступает с Моррслиб, луны Хаоса, — заметил Мурдо. — Его куски отламываются и падают на землю в виде огромных метеорных дождей. Такие метеорные дожди регулярно падают на Альбионе. Похоже, что — то их притягивает. Возможно, круги камней. Может, у них такое назначение.

— Я так не думаю, — возразил Теклис, но, заметив недовольный взгляд на лице старика, перефразировал. — Позволь мне выразиться иначе. Я верю, что Моррлиб вполне может состоять из искривляющего камня, а описанные тобой метеорные дожди явно подтверждаются многими эльфийскими летописцами, но я не верю, что Моррслиб является единственным источником искривляющего камня. Это просто масштабный необычный астрономический феномен. И я не верю, что кольца камней созданы для привлечения метеоров, хотя вполне могут осуществлять подобное. Я полагаю, что у них иная функция.

— Ты вполне можешь оказаться прав, — заявил Мурдо, явно не желающий спорить с эльфом.

— Всё это крайне интересно, — вмешался Феликс, — но меня больше беспокоит воздействие, которое это вещество на нас оказывает.

— Здешний воздух содержит лишь незначительные следы, — заметил Теклис. — Так или иначе, я сомневаюсь, что мы останемся здесь достаточно долго, чтобы испытать на себе значительное воздействие.

— Это очень успокаивает, — произнёс Феликс.

Он воздержался от побуждения указать на тот факт, что пока эльф, по всей вероятности, защищён своей магией, остальным этого не дано.

Тропа, спускаясь, петляла по склону горы. Окружающая листва становилась гуще. Из подлеска раздавалось множество странных звуков хрюканья и пыхтения, а также звуки перемещения среди ветвей крупных зверей. Воины Брана заметно стали значительно нервознее. Напряжённость усиливалась. Готрек крутил головой из стороны в сторону, словно сканируя подлесок на предмет опасности.

— Я понимаю, почему великан подвергся порче, — произнёс Теклис, — если это место его обитания. Проведённые здесь тысячелетия могут исказить любой мозг.

— Если только его мозг не был искажён изначально, — многозначительно заметил Готрек.

— Его физический облик тоже вполне мог мутировать, — произнёс эльф, не обращая внимания на слова Истребителя.

— Каким образом? — спросил Феликс, у которого внезапно пересохло во рту.

— Весьма вероятно, он стал крупнее и носит на себе многие отметины Хаоса. Он мог перенести множество мутаций, благодаря которым его будет сложнее убить.

Феликс подумал о тролле, с которым он и Готрек некогда сражались под развалинами Карака Восьми Вершин. Кто — то намотал цепь с куском искривляющего камня вокруг его шеи, и с троллем произошли все те изменения, которые описал эльф. Феликс поразился глубине познаний волшебника. Похоже, тот немало знал о многих вещах. «Полагаю, это одно из преимуществ того, что ты живёшь столетия и являешься могущественным чародеем, — подумал он. — Об этом стоит упомянуть, когда дело дойдёт до написания моей хроники приключений Истребителя». Некоторые учёные с готовность заплатят только лишь за подобную информацию, хотя Феликс не был уверен, что ему хочется, чтобы его труд вызвал интерес этих представителей человеческого рода. Это заодно привлечёт к книге интерес охотников на ведьм и имперской цензуры. «Возможно, тогда просто стоит об этом умолчать», — решил он.

Тонкий слой грунта, покрывающий скалистую тропу, утолщался по мере спуска в долину, а заодно перешёл в ужасную чёрно — коричневую грязь, которая налипала на сапоги Феликса и производила хлюпающие звуки, когда он поднимал ногу для очередного шага. Что — то влажное и склизкое коснулось его лица. Он вздрогнул, подумав о пальцах утопленников или щупальцах какого — нибудь особенно отвратительного чудовища. Вместо этого он увидел лишь лиану, свисающую с вышерасположенных ветвей. Ветви смыкались над головой, образуя проход через окружающий их густой лес, и Феликс изумлялся изменениям окружающей среды. Лишь несколько часов назад они дрожали на туманных высотах. Теперь они оказались в тёплых едва ли не джунглях, которые напомнили ему сказки о Тёмном континенте, прочитанные в юности. Тишина сгущалась. Он мог слышать собственное дыхание. Феликс ощущал уверенность, что вот — вот произойдёт нечто ужасное.

Минуты тянулись медленно, словно сползающий по стене слизняк. Феликс сделал глубокий вдох, испытав облегчение. Он прошёл вперёд и оказался на краю огромной лужи с мутной коричневой водой. Земля по её краям поднималась наподобие чаши, и в её очертании было нечто смутно знакомое.

Феликс покачал головой, недоумевая, почему массивный контур, замеченный в диких землях Альбиона, показался знакомым городскому пареньку из Альтдорфа. Осознание медленно формировалось в его мозгу, и значительные размеры наблюдаемого феномена постепенно проявлялись в мыслях. Он твердил себе, что подобного не может быть. Лишь благодаря простой случайности мог появиться подобный рисунок.

— Это отпечаток ноги, — произнёс Теклис.

— Ага, — с явным мрачным удовлетворением подтвердил Готрек. — Он самый.

— Быть того не может, — поспешно возразил Феликс.

Он шагами измерил сторону внушительного отпечатка. Тот оказался длиной точно в два широких шага Феликса. Если бы Феликс лёг рядом, то длина следа была бы сравнима с его ростом.

— Существо, которое его оставило, должно быть выше меня, как минимум, раз в шесть.

— И на что ты намекаешь, человечий отпрыск?

Феликс обдумал свои только что высказанные слова и уяснил, что не желает верить в то, что нечто столь огромное в облике человека способно разгуливать по земле. С другой стороны, из того, что он боится встречи с подобным созданием, вовсе не следует, что того не существует. В прошлом ему встречались многие огромные чудовища, так почему бы не встретиться великану?

Он пытался вспомнить, мог ли какой — либо ранее услышанный шум оказаться поступью подобного чудовища. Откуда ему знать? Это лишь повод для домыслов. Вместо этого он подумал о столкновении с подобным существом, пытаясь мысленно представить его размеры. В лучшем случае, Феликс был для него, что дитя. Удар мечом для подобного существа походил бы на нападение ребёнка с булавкой. Оно могло поднять Феликса одной рукой и в один укус откусить ему голову. Поспешно выбросив сей образ из головы, он повернулся к Теклису и произнёс:

— Надеюсь, тебе известны какие — нибудь заклинания контроля над великанами?

— Как говорят, великаны Альбиона — своенравные, весьма устойчивые к магии существа.

— И всё же те чародеи Хаоса одного контролируют.

— Возможно, эта информация не точна. Возможно, существо заключило соглашение с Хаосом. Или у них есть доступ к заклинаниям, которыми я не владею, Феликс Ягер. Я один из величайших волшебников, это правда, но даже я не знаю всё на свете.

— Это исторический момент, — осклабился Готрек. — Возможно впервые в подтверждённой письменными источниками истории эльф когда — либо признаёт подобное. Не забудь это записать, человечий отпрыск.

— Постарайся записать всё, — произнёс Теклис. — Если выживешь.

Где — то вдали взревело нечто огромное. В ответ на вопль послышался звук рогов и барабанов.

— Похоже, там не только великан, — заметил Теклис. — Звуки весьма характерны для орков и гоблинов.

— Это вселяет уверенность, — произнёс Феликс, когда они двинулись дальше по тропе.

(обратно)

Глава двадцать пятая

А тропа всё так же шла через зловонный лес. Грязь становилась гуще, но массивные следы больше не попадались, чему Феликс был крайне признателен. Вместо этого лес становился всё более затронутым порчей: деревья были искривлены сильнее, а мутации животных были заметнее. На глаза попался олень с двумя головами. Над головой сновали пауки размером с кулак мужчины, сверкающие, словно драгоценные камни. Путники перешли вброд поток черноватой воды, в которой были заметны слабо светящиеся частицы. Феликс предположил, что вода отравлена искривляющим камнем. Его опасения подтвердились, когда Теклис произнёс:

— Передайте остальным, чтобы не пили местную воду и не ели ничего, что здесь найдут, каким бы съедобным оно не выглядело.

— Не думаю, что кто — либо нуждается в подобных предупреждениях, — заметил Готрек.

— Дополнительная осторожность никогда не помешает, — парировал эльф.

На сей раз гном возражать не стал. Воздух становился более душным и давящим, вызывая ощущения, часто предвещающие бурю. Феликс внезапно соскучился по чистому воздуху и холодному дождю гор. Через брод он переходил, прыгая с камня на камень, не желая, чтобы заражённая вода касалась даже его сапог. «Чего ты испугался? — спрашивал он себя. — Мутировавших сапог?» Подобная мысль не выглядела очень забавной. Он слышал о странных вещах в населённом призраками Прааге. Феликс проклинал всех богов. Похоже, ему судьбой предназначено посетить все самые отвратительные уголки мира. Он хотел бы, чтобы странствия Готрека хоть раз привели их в гарем арабийского шейха или во дворец императора. «Судя по сопутствующей нам удаче, — подумал он, — они окажутся захваченными мутантами или обиталищами злых магов».

Начался дождь. Он был теплее дождя в горах, и Феликсу не нравились ощущения, вызванные попаданием его капель на кожу. Многие из них просачивались через листья и ветви тех больных узловатых деревьев. Одни боги знают, какой яд они могут содержать.

Он снова огляделся. Ему показалось, что наверху он уловил блеск похожих на блюдце глаз. Феликс присмотрелся внимательнее. Среди зелени он разглядел отвратительное зубастое лицо. Не успел он произнести и слово, как промелькнуло угодившее в лицо копьё, и в хлюпающую грязь свалилось тело гоблина.

— Интересно, сколько ещё вокруг таких, как он? — произнёс Феликс.

Сиобхейн вытащила своё копьё из трупа. Воины Альбиона продолжили путь. Мысленному взору Феликса предстали гоблины с дикими глазами, следящие за ним из тёмного подлеска. От этого его настроение не улучшилось.

Он старался сосредоточиться мыслями на том, что здесь происходит. Похоже, что они не единственные, кого интересует храм Древних. Собираются ли орки занять его для собственных целей, или здесь разворачивается нечто более зловещее?

Теклис покачал головой.

— Посмотрим, смогу ли я снова окутать нас завесой невидимости, — произнёс он.

— Не перенапрягись, эльф, — поддел его Готрек.

Последние избитые выжившие из числа орков Гурага доковыляли до лагеря Заркхула. Тот разглядывал их подавленного предводителя. Того звали Кур.

— Что случилось?

— Гураг убит эльфом. Они прорвались через нас. Они в долине. Они идут к храму.

Заркхул гадал: «Не это ли тот знак, которого я ожидаю? Возможно. Теперь собрались все племена, которые вернулись после захвата кругов камней и подпитки шаманов их энергией. Похоже, для нападения это столь же удобное время, как и любое другое».

— Вытаскивайте мечи! Докажите нам всем свою отвагу. Мы идём в город!

Мощный рёв вознёсся над собравшейся ордой, когда его слова, подобно магии, разошлись по её боевым порядкам. Заркхул был убеждён, что даже самые отдалённые кланы орут в один голос, отвечая на его приказ. В подобные времена орки действуют, как одно тело, их можно направлять, как один меч, и он их предводитель.

Впереди возвышался холм. Феликс, Готрек, Теклис и Мурдо поднялись на его гребень. Они оставались в тени деревьев и передвигались бесшумно, хотя Феликсу было непонятно, кто мог бы их услышать за постоянным шумом дождя. Когда они оказались на гребне холма, их взору открылось лежащее внизу пространство. Оно было диким, открытым и каменистым на протяжении всего пути, ведущего к храму.

Феликс отметил, что ближайший зиккурат огромен, как холм. Храмовый комплекс занимал территорию, сравнимую с территорией многих городов людей. Над ним висела аура значительной древности и необычности. Феликс легко мог поверить, что это место сооружено не людьми и не прочими существами, отдалённо напоминавшими человека, такими, как эльфы или гномы. На сторонах были вырезаны огромные символы: прямоугольные лабиринты, которые каким — то образом притягивали взгляд. Он старался отвести взгляд, продолжая разглядывать узоры. У Феликса возникло ощущение, что если ему удастся дойти взглядом до конца, он может быть вознаграждён необычным пониманием вселенной, но это было не то, что ему хотелось. Он чувствовал, что для постижения этих рун придётся пожертвовать человечностью и рассудком.

Его осенила догадка.

— Карты, — воскликнул он.

— Что, человечий отпрыск? — спросил Готрек.

— Руны — это карты путей или структуры путей, или чего — то что можно сделать с … — сбивчиво закончил он, осознав, что остальным его слова, должно быть, кажутся бреднями сумасшедшего.

— Возможно, ты и прав, — заметил эльф. — Это интересная теория. Или они могут оказаться защитными чарами. Символы способны нести в себе заклинания. Они являются узорами мистической силы. Я полагаю, что подобным образом действует гномья руническая магия.

— Веруй, во что тебе угодно, — заявил Готрек. — Но это не приведёт нас ближе к цели.

И, словно в ответ на его слова, зиккураты сотряслись.

— И время у нас заканчивается, — заметил Теклис. — Содержащаяся внутри энергия начинает выходить из — под контроля.

— Мы идём внутрь? — спросил Феликс.

— Мы идём внутрь, — согласились остальные.

А затем по долине загрохотали барабаны. Похоже, орки тоже приняли решение. Мурдо повернулся и заговорил со своими людьми, Бран — со своими. Девы — стражи подняли свои копья и приготовились.

Почти не раздумывая, все включились в дикую гонку вниз по склону, напрягая все силы, чтобы добежать до камней и укрыться за ними. Феликс не совсем понимал, зачем они это делают. Некий инстинкт побудил их как можно скорее найти укрытие на этом открытом месте. Стены древнего храма не сулили безопасности и надёжного укрытия, но всё — таки выглядели предпочтительнее, чем вариант быть застигнутым на открытой местности.

Одного побежавшего оказалось достаточно, чтобы его примеру последовала вся обеспокоенная команда. Когда они приблизились к огромным каменным сооружениям, у Феликса возникло чувство, что из храма Древних за ним каким — то образом наблюдает некая огромная и безжалостная сущность, и ему сильнее всего хотелось как можно скорее убраться с глаз.

Он почти почувствовал облегчение, когда ступил ногой на первый пандус, ведущий вверх по грани пирамиды. А посмотрев назад, испытал нечто весьма отличное от облегчения. Весь лес на окружающих пирамиду холмах внезапно ожил. Из — за мерзких деревьев, вопя и улюлюкая, тысячами появлялись орки. «Что же мы тут потревожили? — недоумевал Феликс, понимая, что путь назад отрезан. Выстоять против такого числа противников не было шансов. На его глазах орочья орда начала с грохотом спускаться вниз по склону, двигаясь с неудержимой силой лавины. «Возможно, это взгляды орков я почувствовал», — подумал он, понимая, что ошибается.

— Вот твоя погибель, — сказал он Готреку, указывая на могучую орду.

— Моя погибель находится внутри этой пирамиды, — ответил Готрек, глаза которого уставились в спину эльфа.

Феликс был не совсем уверен, что этим хотел сказать гном, но это ободрило его ещё меньше, чем вид всех тех орков.

— Что теперь? — спросил он Теклиса.

— Внутрь, — ответил тот. — Мы близки к средоточию всей этой мощи, я это чувствую. Наши поиски почти завершились.

Позади раздались боевые кличи зеленокожих.

— Так или иначе, думаю, тут ты прав, — подытожил Феликс.

Феликс прикинул размер сводчатого прохода, по которому они шли. Тот был высотой с десятикратный человеческий рост и достаточно широк, чтобы им мог воспользоваться великан из видения Феликса. «Чудесно, — подумал он. — Как будто и без этого забот недостаточно».

Место освещали странные зелёные светильники, установленные в потолке. Они напомнили Феликсу те, что он видел в Путях Древних. Каменная кладка тоже напоминала вход в Пути, хотя её размеры были куда более внушительными. «Зачем таинственным Древнимпотребовалось соорудить здесь столь огромный проход? Что же настолько огромное они забрали с Альбиона? Или моё воображение слишком уж прозаично воспринимает причину? Возможно, арки сделаны столь огромными для совершенно иной цели. Возможно, в их размере, форме и очертаниях скрывается некий мистический смысл, который я просто не способен уловить? Быть может, они являются частями чего — нибудь похожего на руну, которая может быть прочитана лишь божеством? Вряд ли это имеет значение в настоящий момент, — думал Феликс. — Если мы попадём в лапы тех орков, все подобные домыслы закончатся ничем». Полный тревоги, он прошёл под аркой, оказавшись в протяжённых мрачных коридорах, начинающихся за ней.

Как только все прошли внутрь, стены снова сотряслись.

— Теперь мы должны поторопиться. К Залу тайн!

Окружающие стены сотряслись опять, и светильники в потолке погасли. Несколько человек вскрикнуло в страхе. Тёмный зал внезапно стал угрожающим. Теклис уверенно шёл впереди. Из навершия его посоха исходил свет, освещавший им путь и вынуждавший суетливых существ разбегаться в стороны. Феликс мельком заметил, как нечто похожее на крупную летучую мышь устремилось к погружённому во тьму потолку. И он вновь осознал, какой громадный вес массы камней давит на всё, что их окружает. Феликс находился внутри рукотворной горы, и что — то с ней связанное угнетающе действовало на саму его душу.

С каждым шагом, сделанным в древнюю темноту, он всё больше верил в то, что это место населено привидениями. Он не был уверен, какими именно: быть может, призраками Древних или духами давно почивших существ, но с уверенностью чувствовал — там что — то есть. Слишком уж часто ему казалось, что как только они входили в помещение, какая — то крупная тень ускользала, зависнув как раз за границей видимости, злобным своим интеллектом наблюдая и выжидая, когда они допустят какую — нибудь оплошность или просто потеряют путь в вечном мраке.

Что хуже, в воздухе усиливалась вонь искривляющего камня. Что — то давило на его уши, макушку головы, внутреннюю поверхность щёк, и усиливалось, пока не стало болезненным. Болели даже его зубы. Феликс не сомневался, что эльф был прав. Они приближаются к сердцу самой могущественной магии, с которой только сталкивался Феликс. Он чувствовал, как вокруг них пробуждаются давно спящие силы.

Похоже, это чувствовал даже Готрек. Двигался он осторожно, вертя головой по сторонам и присматриваясь. Феликс заметил, что руны на топоре гнома начали наливаться собственным внутренним светом. По его опыту, это не предвещало ничего хорошего.

Позади он слышал разносимые эхом крики орков. Казалось, звук грохотал в древних залах подобно грому. Животный рёв десятикратно усилился, пока не стал походить на голос рассерженного бога. Воображению Феликса рисовалась огромная армия зеленокожих, движущаяся по коридорам — неторопливый, неумолимый и неотвратимый зелёный прилив, заполняющий всё сооружение.

Феликсу казалось необычным, что они зашли столь далеко, не наткнувшись на какое — либо подобие сопротивления. Его личный опыт показывал, что силы Хаоса никогда не уступали захваченное без боя. Если только всё это не было западнёй. Внезапно возникшая уверенность в этом потрясла его. Не заманивают ли их глубже в пирамиду на погибель? Не будут ли они принесены в жертву каким — нибудь непередаваемым словами способом в ходе некого ужасного ритуала? Может, их уже заживо проглотил огромный тёмный бог, которым является сама пирамида?

Феликс попытался изгнать эти мысли из головы и заметил кое — что ещё. Амулет, отданный ему эльфом, нагрелся достаточно, чтобы Феликс мог почувствовать его тепло на груди. Дотронувшись до амулета пальцами, он удивился, насколько горяч оказался тот, и заметил, что засветились руны, выписанные на амулете плавным и изящным эльфийским письмом. Что — то активировало его защитную силу.

Теперь вдали он расслышал другие звуки: звучные боевые кличи и удары оружия об оружие. Где — то там люди или похожие на людей существа выкрикивали имена тёмных богов. Орки отвечали грубыми воплями на своём зверином языке. Пока что отряду никто не попался на выбранном пути. Это ещё больше походило на западню, словно спускаешься вниз по глотке могучего зверя, который в любой момент мощным глотком может отправить их всех в свой громадный желудок. Феликс покрепче сжал рукоять меча, словно твердостью хватки мог каким — то образом сдержать заодно и свои страхи.

Очередная мысль постепенно проникла в мозг Феликса. Они оказались не в теле какого — то громадного зверя, а внутри некой огромной адской машины — вроде гномьих механизмов, которые перерабатывают руду в металл, — только эта перерабатывает души и производит… что? Он даже предположить не мог. Внезапно Феликс почувствовал сильное желание действовать. Нервы были натянуты, лоб покрывал холодный пот. Ожидание какой — нибудь жуткой смерти, которая вот — вот случится, казалось нестерпимым. Он сопротивлялся позыву броситься в ту отдалённую битву, погрузиться в бездумную резню и утопить своё сознание в приливе кровожадности берсерка.

Талисман на его груди становился горячее. Руны на топоре Готрека ярко сияли. Аура сияния амулетов Теклиса почти ослепляла Феликса. В странном сиянии он мог видеть лица других людей. Все они выглядели необычными и похожими на животных, их тени были тенями сутулых человекообразных обезьян, черты лица выражали неконтролируемую ненависть и жестокость. Кулум злобно таращился на него. Казалось, что лицо Сиобхейн искажено безумной ненавистью. Бран выглядел настороженным, словно опасался, что кто — нибудь из соплеменников вонзит ему в спину копьё, чтобы самому занять его место. Казалось, все они оказались в каком — то безумном сне.

Эльф взглянул на Феликса, и по его ненавистному нечеловеческому лицу пробежало выражение озабоченности.

— Это место, — произнёс он. — Оно корёжит твои мысли. Хаос и магия Древних сплелись между собой, чтобы породить нечто, с чем не приходилось сталкиваться смертным. Успокойся. Сопротивляйся. Скоро мы окажемся там, где нужно.

И, словно насмехаясь над его искренними словами, звуки битвы усилились, и вся пирамида сотряслась, словно от удара громадного молота. Мерцающие светильники снова вспыхнули, и возник необычный пронизывающий, ноющий звук. Феликс и думать не желал, от чего такое внушительное каменное строение могло содрогнуться, словно дрожащий зверь. Он чувствовал, что высвобождаются силы, которые способны расколоть целый мир, словно яйцо. Ему хотелось оказаться где угодно, только не здесь.

Впереди располагалась обширная площадь под открытым небом. О том, что тут некогда была крыша, свидетельствовали разбросанные повсюду огромные расколотые камни. Мощные каменные колонны поднимались вверх, поддерживая потолок, которого более не существовало. На них тоже были заметны признаки эрозии. На их замысловатой резной каменной кладке разросся мох. Охряные пучки подчёркивали некоторые из линий и скрывали прочие.

В небе над головой клубились тёмные тучи, поблёскивая, словно содержали пыль искривляющего камня. Сверкали мощные разряды молний. Должно быть, теперь они ударяли совсем близко. Вид открытого неба усилил клаустрофобию Феликса, вместо того, чтобы её снять. Он напомнил ему, что спустя несколько минут они снова погрузятся в кромешный мрак. Местный воздух не был свежим. В нём чувствовались следы какой — то новой порчи. Теклис пробурчал что — то, что могло быть проклятием на эльфийском, и двинулся в сторону основания одной из колонн.

Оно было сильно разрушено, а из камней высовывалась белая рука. Феликс подошёл ближе и, глядя из — за плеча эльфа, отметил, что это не человеческая рука. Кисть руки оканчивалась только тремя костяными пальцами, которые были шире и длиннее пальцев любого из людей. Эльф постучал по каменной кладке концом посоха, и камни обвалились, обнажив скелет, который лишь отдалённо напоминал человеческий.

Скелет повалился вперёд и клацнул о пол. Должно быть, эльф применил какую — то непонятную силу, ибо скелет не разбился на тысячу частей, как того ожидал Феликс. Вместо этого скелет поднялся в воздух, словно оживлённый. На мгновение Феликс испугался, что существо возвратилось к некоему подобию жизни после смерти, как скелеты и зомби, с которыми он сражался в развалинах Дракенхофа. Остальные тоже отпрянули. Лишь Готрек и эльф остались на месте.

Не заметив непосредственной опасности, Феликс осторожно приблизился. Скелет принадлежал существу, которое было высотой почти с человека, но шире, а форма головы и расположение конечностей наводило на мысли о представителе земноводных. «Если бы человекообразную обезьяну скрестили с жабой, у гибрида мог бы оказаться подобный скелет», — подумал Феликс.

— Сланн, — произнёс Теклис. — Один из Старейшей расы, избранных служителей Древних. Его замуровали внутри колонны. Похожие скелеты можно найти в основании каждой их этих колонн. Они были погребены заживо.

— Но зачем? — спросил Феликс.

— Как часть некого ритуала, предназначенного освятить это место. Их души должны были исполнять роль стражей. А может, они были подношением тому, кому поклонялись Древние. Или же их предназначение слишком чуждо для нашего понимания. Кто знает? Однажды, когда у нас будет больше времени, я хотел бы вернуться и обследовать это место. Кто знает, какие тайны сокрыты здесь?

— Это нас никуда не приведёт, — произнёс Готрек, угрожающе поднимая топор. — Веди, эльф. Доставь нас в сердце этой штуки.

Теклис стряхнул с себя задумчивость, но помедлил, бросив последний любопытный взгляд на скелет. Феликс подумал, что понимает его. Сколько времени минуло с тех пор, как это существо жило, дышало и ходило под светом солнца? По меньшей мере, тысячелетия. Задолго до рождения Империи. Задолго до того, как в древней Нехекхаре возникла первая цивилизация людей. Как выглядел тогда мир? Свидетелем каких необычных феноменов стало это существо? На краткий миг Феликс осознал, чем частично привлекательна некромантия. Способностью заставить подобное существо говорить и выдать свои тайны. Он вздрогнул и отвёл взгляд, недоумевая, откуда у него возникли подобные тёмные мысли. «Это место действительно оказывает на меня воздействие», — подумал он.

Все вместе они пересекли огромный внутренний двор и снова углубились во внутренности храма.

Феликс на ходу осматривал окружающий коридор. В этой точке тот был широк, словно дорога, и защитные ограждения находились в тех местах, где через каждые пятьдесят шагов или около того из стен выступали поддерживающие арки. Если в коридоре и находились входы в какие — нибудь помещения, то они были скрыты настолько искусно, что были неразличимы. Ещё с момента обнаружения скелета в основании колонны, Феликс начал подозревать, что повсюду вокруг них находятся скрытые комнаты с тайнами и скелетами. Слишком легко его воображению рисовались запечатанные залы, в которых лежат легионы тел земноводных, отдавших жизни ради своих извращённых богов, и зловещие механизмы пульсируют энергиями древнего колдовства.

Над головой устрашающе сияли зеленоватые огни. Они обеспечивали тусклое, наводящее жуть освещение, которое скрывало не меньше, чем высвечивало. Тени причудливо выплясывали, когда свет мерцал и колебался. Наряду с дрожащей землёй это говорило о том, что вокруг текут и пульсируют незримые энергии. И снова в мыслях Феликса возник образ некой огромной, сложной и абсолютно непостижимой машины. Но он был готов поверить, что здесь задействованы силы, способные медленно и неумолимо смещать континенты.

Как только его посетила сия мысль, Феликс снова услышал звуки битвы, эхом разносящиеся по огромному строению.

Шум ожесточённого противостояния слышался всё ближе. Феликс, щурясь, вглядывался в сумрак. У следующей развилки яростно сражались орки и зверолюды. Столкнулись две мощные группы чудовищ, и никто не желал уступать. Феликс не мог сказать, кто побеждает, но сие его и не волновало. Он лишь хотел выбраться из этого места и окружающего их вечного сумрака.

Теклис поднял руку и жестом показал всем остановиться. Мужчины и женщины приготовили оружие: нацелили копья, занесли для удара мечи. Феликс не представлял себе, как даже в этих широких коридорах можно использовать столь внушительные клейморы. Он сомневался, что здесь достаточно места, чтобы в одном ряду могло биться более двух или трёх мужчин, вооруженных подобным образом. В ограниченном пространстве они могут представлять для друзей не меньшую угрозу, чем для врагов.

— Нет, — произнёс эльф. — Мы сражаться не станем. Не сейчас. Мы должны найти другой путь.

Они напряжённо ждали, что сражение повернёт в их сторону, но этого не случилось. Вместо этого оно сместилось в сторону и затихло вдали. Маленькая армия людей снова продолжила движение.

Они подошли к другому пандусу, который вёл вниз, в глубину. Оттуда доносился мерзкий запах давнего гниения и стоячей воды, заражённой искривляющим камнем. Здесь стены покрывала плесень, необычная чёрная субстанция, почему — то казавшаяся ядовитой. Она выела древнюю узорную резьбу, образовав новые причудливые очертания, которые напоминали чудищ и гаргулий, хотя и не являлись ими.

Не останавливаясь, Теклис повёл всех вниз, в вечный мрак. Феликс поглядел на гнома, но тот казался поглощённым собственными мрачными думами, и мыслями погружённым в себя, как частенько бывало перед моментами исключительного и взрывного неистовства.

Даже ведущий вниз пандус оказался огромен. Он круто спускался во мрак, который ещё больше сгустился, когда зелёные потолочные огни стали попадаться реже. Феликс шёл во главе колонны, позади эльфа и гнома. Даже здесь он находил их присутствие ободряющим. Затем его глаза уловили нечто, от чего он застыл на месте.

Дальнейший путь был преграждён тем, что выглядело огромной разломанной стеной из кольев. Феликс подошёл ближе и увидел, что это не колья, а кости, которые являются частью другого, гораздо большего скелета. Над ним возвышалась грудная клетка чудовищных размеров. Он прошёл вдоль разбитого позвоночника в сторону явно человекообразного черепа, который был проломлен каким — то титаническим ударом.

Это был скелет великана. Он полностью перегородил коридор. Его размер полностью соответствовал тому существу, образ которого представил себе Феликс, когда увидел огромный отпечаток ноги в лесной грязи.

— Не думаю, что он был похоронен здесь, как часть некого древнего ритуала, — заявил Феликс.

Он осмотрел скелет на предмет признаков мутации и ничего не обнаружил. Кости были огромными, гораздо толще, чем кости обычного человека при сопоставимых размерах, и Феликс предположил, что при жизни великан был значительно шире, если пропорционально сравнивать с человеком. Однако ни рогов, ни когтей не наблюдалось. Недоставало нескольких костей рук и ног, но Феликс видел, что их разбитые и треснувшие останки лежат неподалёку. Это напомнило ему о привычке орков и зверолюдов раскалывать кости, чтобы высосать костный мозг. Он подавил дрожь.

— Что способно убить и сожрать великана? — спросил он, не особо ожидая услышать ответ.

— Другой великан, — мрачно отозвался Готрек.

Он прошёл вперёд, встал под громадной грудной клеткой и на мгновение задумался, словно примеряясь к скелету. Феликс гадал: «Какие мысли проносятся в мозгу гнома?» В сравнении с этим громадным созданием, даже могучий топор Готрека выглядел детской игрушкой. Не очень — то обнадёживающая мысль. Виденный ими снаружи отпечаток был оставлен недавно, и образ великана — каннибала, достаточно сильного, чтобы убить даже своего могучего сородича возник в мыслях Феликса.

По выражению лиц остальных людей, стоящих возле него, Феликс понял, что у них возникла та же мысль. С явной неохотой они продолжили спуск в чрево пирамиды.

(обратно)

Глава двадцать шестая

Теклис изучил нити энергии, которую ощущал вокруг. Теперь он был близок. Близок к чёрному сердцу загадки, ради решения которой он пересёк континенты. Близок к источнику ужасающих энергетических возмущений, которые влекли за собой гибель его родины, если только их не удастся прекратить. Он чувствовал рядом мощный поток энергий, который был даже сильнее тех, который связывали сторожевые камни Ультуана. Сравнивать его с ними было то же самое, что сравнивать горный ручей с могучей рекой Рейк.

Что — то тут было не в порядке. Потоки энергии были неустойчивыми. Они испытывали резкие колебания. В один момент они мощно нарастали, а в следующий спадали почти полностью, словно кто — то призывал их мощные энергии, но не вполне мог их контролировать, и, по сути, пытался обуздать. Эта мысль заставила его содрогнуться от страха, пробившегося даже сквозь его безупречное самообладание. То, что некто пробудил этого спящего демона, не зная его истинного имени, и возбудил всю эту мощь, не имея понятия, как её полностью контролировать, страшило больше, чем мысль о том, что злодеи использовали её для службы Хаосу.

Ибо если позволить бесконтрольно изливаться силе, которая поддерживает континенты и способна смещать планеты с их орбит, то конец мира, вероятно, не заставит себя ждать. Совершенно очевидно, что сгинет этот храм и, возможно, остров, а затем, как неизбежное последствие, и Ультуан. Хуже то, что даже тот частичный контроль, который здесь наблюдается, указывает на могучих чародеев, которые, возможно, даже превосходят его самого. Теклиса не радовала перспектива столкновения с ними.

Вариантов у него явно немного. Им нужно продолжать движение, чтобы поскорее попасть в самый центр происходящего. Он вёл остальных вниз, к сердцу пирамиды. Вокруг пульсировала энергия. Вокруг кипел бой.

Путь завершился массивной аркой. За ней лежал огромный зал с множеством входов и выходов. Феликс огляделся. Казалось, здесь не было никакой гармонии или смысла. Это был огромный лабиринт, сооружённый по непонятным ему принципам. Сверху располагалось множество галерей и мостков. Впереди находилось открытое пространство, и когда он подошёл к краю и заглянул вниз, то увидел там ещё больше спускающихся галерей. Выглядело так, словно он смотрел в огромный колодец.

Зрелище снова напомнило ему необычный город, в котором он, Готрек и Снорри потерялись во время своего похода через Пустоши Хаоса. Есть ли какая — либо связь между тем и этим местом? Архитектура явно была схожей, но этот храм размерами был куда эпичнее. Воображению Феликса внезапно предстали дюжины подобных мест, разбросанных по миру и соединённых паутиной странных энергий, складывающиеся в узор, столь же непостижимый разуму смертного, как и их внутреннее устройство.

Из состояния мечтательности Феликса вывело появление орды орков на галерее, расположенной напротив и выше. Их предводитель был кем — то вроде шамана, и нёс посох с навершием из черепа. Он что — то прокричал и указал на людей. «Вот и накрылось заклинание маскировки», — подумал Феликс. Заметив внизу людей, орки подняли луки и выпустили в их сторону тучу стрел. Расстояние было порядочным, но в принципе невозможно было высчитать, с какой силой пущены стрелы. Феликс присел, укрывшись за каменными перилами. Вокруг него застучали падающие стрелы. Прилетела вторая волна, и Теклис спалил её заклинанием. Заметив это, зеленокожие прекратили огонь и принялись выкрикивать насмешки и оскорбления на своём мерзком языке. Готрек ответил несколькими ругательствами на гномьем, к нему присоединились и воины — люди. Эльф казался более обеспокоенным тем, куда зеленокожие двинутся дальше.

Орки начали заполнять галерею, выискивая способ добраться до противника. На глазах у Феликса из другого входа появились зверолюды и воины Хаоса в чёрных доспехах, наткнувшиеся на орков. Последовала грандиозная рукопашная.

Феликс удивлялся сопутствующей им удаче. Почему они не встретили сопротивления? Почему воины Хаоса сосредоточены на зеленокожих? Ответ мгновенно пришёл ему в голову. Для них орки большая угроза. У них, в конце концов, огромная армия, несравнимая с их небольшим отрядом. Возможно, полководцы Хаоса не смогли обнаружить людей у себя в тылу. «Если причина в этом, — подумал Феликс, — то лишь вопрос времени, когда они устранят эту оплошность».

Предчувствия Феликса сбылись, не успели они пройти и сотню шагов. Эльф провёл их по массивному балкону, пройдя который они попали в огромный зал с множеством странных колонн. Эти излучали зловещий зелёный свет. Феликс почти ощущал струящуюся сквозь них энергию. По всей длине колонн сияли крупные руны. Из входа в другом конце зала внезапно появилась орда зверолюдов. Во главе их был воин Хаоса в чёрных доспехах, на груди которого ярко сиял символ Глаза Хаоса.

Завидев непрошеных гостей, зверолюды подняли вой, выкрикивая оскорбления и молясь своим тёмным богам, и бросились вперёд. Воины Альбиона выскочили, чтобы схватиться с ними в рукопашной. Через несколько мгновений среди колонн закипел безумный бой.

— Держитесь ближе, — произнёс Теклис. — Мы не можем позволить задержать нас здесь. Время подходит к концу.

— Как и моё терпение, — заявил Готрек.

Говоря это, он зарубил волкоголовое существо, вооружённое внушительных размеров копьём, а затем рассёк козлоголового от горла до паха. Феликс парировал удар другого козлоголового здоровяка, а затем, отведя его копьё вниз, сделал выпад кончиком меча. Существо взвыло и отпрыгнуло в сторону, чтобы не быть проткнутым. Спиной оно натолкнулось на одну из светящихся колонн. Тут же его вопли усилились, а воздух наполнился ужасной вонью горящей плоти. Когда зверолюд повалился вперёд, Феликс увидел, что его спина и плечи стали чёрным обугленным мясом. Добивая зверолюда, Феликс почти физически чувствовал, что избавляет того от нестерпимой боли.

Готрек и Теклис наступали: гномий топор и эльфийский клинок мелькали в унисон. Феликс видел, что Теклис более чем достойный противник даже для мастера меча, но по части удали до гнома ему было далеко. На каждого убитого эльфом зверолюда Истребитель зарубал четверых. Однако Феликс полагал, что для изнеженного волшебника эльф действует совсем не плохо. Время от времени он останавливался, произносил заклинание и делал жест рукой. С его посоха срывался разряд энергии, распыляющий противников на составные части.

Они втроём сформировали остриё клина, в котором воины Альбиона прорубали себе путь через своих врагов — нелюдей. Гном и эльф были неудержимы, по крайней мере, для любого из тех, кто в настоящее время им противостоял. Народ Альбиона не был настолько везуч. Феликс замечал, как редели ряды воинов Брана под ударами отчаянных зверолюдов. Мурдо и Кулум двинулись ему на помощь, прорубая себе путь через боевые порядки чудищ, дабы поддержать стражу короля горцев и дать ей возможность с боем вырваться из толпы врагов. Готрек и воин Хаоса сошлись в поединке. Несколько кратких мгновений топор из звёздного металла сталкивался с выкованной в преисподней чёрной сталью, затем чемпион Хаоса был повержен, и его войско начало в беспорядке отступать.

— Вперёд, вперёд! — кричал Теклис. — Пока ещё не поздно, мы должны добраться до сердца пирамиды.

Его голос был столь настойчив, что даже Готрек не стал возражать. Пирамида снова содрогнулась. Сияние окружающих колонн, покрытых рунами, вспыхнуло столь ярко, что почти ослепляло, а затем резко потухло. Живые тела и трупы, задетые сиянием, загорались. Феликс заторопился, чувствуя отчаяние эльфа, о причинах которого ему нисколько не хотелось задумываться.

Чем глубже они забирались вглубь пирамиды, тем сложнее становилось Теклису скрывать их от сигнальных и сторожевых чар. Один раз его концентрация уже нарушилась, и их заметил орк — шаман. Потоки магической энергии становились хаотичными: частично из — за активизации сосредоточенных в пирамиде сил, частично из — за всплесков энергии, высвобожденной шаманами зеленокожих и колдунами Хаоса. Последние были мизерны в сравнении с первыми, однако в сложившихся обстоятельствах привносили неустойчивость в систему.

Каждое сотворение заклинания было подобно крошечной песчинке, перемещающейся в пустыне. Сама по себе она ничего не значит, однако даже незначительный лишний вес и давление, создаваемое ей, способны привести к тому, что целая дюна сотрясётся и изменит свои очертания. Так было и здесь. Возможно однажды, если выживет, Теклис изложит эти свои теории на бумаге. В настоящее время у него были иные заботы.

Дабы не вносить вклад в неразбериху, эльф пользовался энергией, сохранённой в посохе, и собственными запасами энергии, что чрезвычайно его утомляло. При себе он имел некоторое количество измельчённых в порошок корней и трав, которые могли бы помочь ему, но предпочитал их не использовать до той поры, пока не возникнет крайняя необходимость. Платой за обновлённую энергию была потеря концентрации и остроты мышления, а в настоящий момент ему была необходима вся доступная сообразительность.

Его отряд был слишком мал, чтобы рисковать им в очередной рукопашной. Время поджимает. Ему необходимо найти самый безопасный путь в сердце этого лабиринта и бросить вызов орудующим там чародеям, и для прикрытия ему потребуются клинки людей и гнома. Теклис понимал, что придётся пойти на риск сотворения собственного заклинания, положившись на то, что все прочие маги, вероятнее всего, слишком заняты перипетиями боевой магии, чтобы заметить нечто столь тонкое, что он собирается осуществить.

Махнув рукой остальным, чтобы подождали, он закрыл глаза и пробормотал заклинание всевидения. Поначалу, как обычно, ничего не изменилось, затем границы его чувствительности начали раздаваться наружу, словно медленно надуваемый пузырь. Внезапно он обрёл способность выйти за пределы тела и видеть на триста шестьдесят градусов. Он чувствовал головокружение, пока мозг старался подстроиться к ощущениям, для которых никогда не был приспособлен, чтобы видеть вещи в перспективе, обычно недоступной смертному. Если бы не десятилетия практики и выработавшаяся за столетия дисциплина, Теклис сомневался, что смог бы проделать подобное. Насколько ему было известно, ни один человек никогда не достигал приспосабливаемости умственных способностей, необходимой для осуществления этого ритуала без использования сильнодействующих галлюциногенных наркотиков. Но он сомневался, что даже в этом случае заклинание будет им очень полезно. Похоже, лишь эльфы способны осуществить ритуал, и, разумеется, Древние, которые их ему обучили. Возможно, подобное вполне доступно сланну, но кто знает, на что вообще способна эта странная земноводная раса?

Теклис заметил, что начал отвлекаться, словно его мозг старался избежать нагрузки, которой он его подвергал. Он глубоко дышал, мысленно успокаивал колотящееся сердце, позволяя своему сознанию распространяться дальше.

Ему стали известны все коридоры, расходящиеся от его текущего местонахождения. Теклис видел, что большинство из них пусты, но по некоторым бегут зверолюды и скрытно передвигаются орки. Похоже, что происходящее поблизости сражение за пирамиду перешло в новую фазу, фазу незаметного подкрадывания, когда каждая из сторон старалась захватить другую врасплох. Его чувствительность распространялась дальше, подобно тому, как круги от брошенного камня расходятся по тёмной неподвижной поверхности пруда.

Он видел очаги жестокого боя между орками и зверолюдами. Он видел шаманов, сотворяющих заклинания с помощью костяных магических палочек, и колдунов, отвечающих утончёнными и запутанными тзинчитскими заклинаниями. Он ощущал разрывы в ткани реальности, которые отдавались болью внутри его черепа.

Всё дальше и дальше дотягивалось его зрение, пока он не увидел пирамиду целиком, словно огромный копошащийся муравейник противостояний и насилия, в котором орды чудовищ с решительным настроем причиняли друг другу вред. Он видел здоровенных троллей и чудовищных драконоогров. Он видел неестественных безруких чудовищ, почти полностью представлявших собой пасть с глазами, которые скачкообразно носились по полю боя с вопящими гоблинами на спинах. Он видел гарпий, которые, хлопая крыльями, слетали с галерей на рычащих чёрных орков, чтобы выцарапать им глаза острыми как бритвы когтями.

Много чего увидеть ему не удалось. Некоторые области были защищены необычными рунами. Другие от его взора скрывали головокружительные вихри и потоки космической энергии, ослеплявшие его при попытке на них сконцентрироваться. Теклис заставил свой мозг фиксировать, что можно, и запоминать необходимое, а затем сфокусировался на том, что искал — странном громадном водовороте энергии, который скрывался в центре этого безумного сооружения.

Эта часть далась легко. Вихрь притягивал внимание Теклиса, словно мотылька на пламя или тонущего пловца к центру водоворота. Эльф видел сторожевые заклинания, установленные для его защиты. Они были сильными и внушительными, но им недоставало изящности и мощи защитных чар сланнов. С помощью умения, концентрации и удачи он сумеет их обойти. Теклис направил своё сознание скользить по замысловатым узорам, избегая таинственных растяжек и ловушек и стараясь не зацепить ни одно из сигнальных устройств. Это ощущалось им, как изматывающий, мучительный труд, но Теклис знал, что в действительности он по — прежнему находится во временном промежутке между двумя ударами сердца. По мере продвижения он видел воинов, которые ожидали в центре пирамиды, и огромную тварь, что разгуливала там, чувствовал её первобытную ярость и голод. Затем его разуму наконец — то открылось искомое: центральный зал, сердце безумия, место, где энергия перетекала из иного мира в мир смертных.

Теклис увидел массивное сооружение, в котором угадывался скользкий от крови жертвенный алтарь с рукоятями управления каким — то замысловатым механизмом. Он видел кучи трупов, которые были принесены в жертву бог знает кому. Он видел огромные колонны на каждой стороне зала, через которые направлялась собранная и уплотнённая магическая энергия, а также видел громадную замысловатую паутину силовых линий, которые расходились из этого места в сотни прочих. Здесь располагался один из крупных узлов Путей Древних, возможно, величайший из них, не считая той огромной бездны, что зияла на северном полюсе.

Теперь ему было понятно, как здесь оказались все эти воины Хаоса и зверолюды. Они прошли по Путям Древних и вышли здесь. Пока он наблюдал, всплеск энергии сообщил ему о прибытии очередного боевого отряда. Теклис видел, как бойцы сразу же получили приказы от чародеев, контролирующих это место, и побежали наружу, чтобы принять участие в битве.

Стало быть, тут, по крайней мере, находятся существа, которые потрудились открыть это место — почти идентичные близнецы — альбиносы с лисьими чертами лица. Один был в золотом одеянии, а второй в одеждах глубокого чёрного цвета. Теклис сразу же почувствовал, что перед ним маги, обладающие значительной тёмной силой. Узы крови и магия создавали между ними некую связь, напомнившую ему ту, что связывала его с братом — близнецом, но эта была сильнее. Он ощутил их злобу и веселье от выполняемой работы и осознал, что они отнюдь не здравомыслящие существа. Их не беспокоит, что они разрушают этот остров или этот мир. Возможно, они даже будут рады. Он никак не сможет убедить их остановиться, так что этот незначительный шанс исчез. Таких, как эти, придётся одолеть силой. Он лишь надеялся, что сил на это ему хватит.

Наблюдая за ними, он заметил, что один из магов использует заклинания, похожие на его собственное, для руководства войсками Хаоса против орков. Второй присматривал за механизмом в центре зала, предположительно либо не догадываясь, что пробудил силы, которые ему контролировать не по силам, либо не беспокоясь об этом.

Теклис развеял своё заклинание, и его сознание незамедлительно снова оказалось в оболочке, представленной его телом. Он покачал головой и проверил заклинания сокрытия, которые были им наложены на отряд. Теперь они нужны, как никогда. Если один из тех магов почувствует их до того, как они достигнут сокровенного святилища, то сможет бросить против них достаточное количество воинов Хаоса и зверолюдов, чтобы их одолеть. Теклис надеялся, что его плетение крепко и эффективно. В настоящий момент он больше всего боялся, что колдунам о них доложит кто — нибудь из прислужников. Единственная защита от этого — стремительность.

(обратно)

Глава двадцать седьмая

Заркхул продвигался к центру пирамиды. Он привёл свой отряд телохранителей сюда, в сердце самого крупного зиккурата. Он был близок к своей цели. Вскоре он и его воины перебьют незваных гостей, которые захватили храм. Они очистят это место кровью. Он призвал духовную мощь воинов и их богов, и обратил их благословение на своих бойцов. «Теперь, — подумал он, — свершится расплата».

Келмайн почувствовал нарушение защитных чар. Он полагал, что чувствовал подобное и раньше, но не был уверен. Приливы энергии здесь были настолько бурными, что понять было сложно. На сей раз было иначе. Этот всплеск нёс отпечаток магии зеленокожих и был близким, очень близким и невероятно мощным. Кажется, орки как — то смогли отыскать путь к сердцу города. Их было слишком много, чтобы оказать им сопротивление, по крайней мере, до призыва подкреплений. Нужно время, чтобы успокоить бурлящие энергии Путей и снова взять их под контроль, а затем можно будет снова вызвать подмогу. Келмайну потребуются все оставшиеся войска, чтобы оборонять Зал тайн до этого момента. Он сотворил заклинание призыва, которое должно привлечь к нему Магрига.

У Феликса сбилось дыхание. Эльф быстрым шагом вёл их через лабиринт. Феликс не был уверен, как тот сумел отыскать этот путь и придерживаться его, но, казалось, это сработало. Пока они спускались в глубины, им удавалось избегать случайных отрядов зверолюдов и орков. Путь был чист. Судя по давлению в голове Феликса, они всё ближе и ближе подходили к своей цели. Тут была задействована мощная вредоносная магия.

Теперь впереди он мог видеть странное пульсирующее свечение. Оно то ярко разгоралось, то сходило почти на нет. Более чем когда — либо он ощущал себя букашкой, ползающей по комнатам в доме какого — то громадного существа. Размеры коридоров подавляли. Они были достаточно велики, чтобы по ним мог пройти даже тот мёртвый великан. «Что сюда принесли? — гадал Феликс. — Для чего потребовались столь огромные проходы? Древние притащили сюда корабли? Или они сами были великанами?» Столь много вопросов и столь мало ответов.

Внезапно поблизости он услышал звуки безумных разъярённых воплей, столь громкие, что едва не оглушали, и столь ужасные, что Феликс чуть не застыл на месте. Подобный шум могло произвести лишь существо значительно крупнее человека. Только великан. Более того, вопли приближались, неся с собой звуки сражения.

Феликс обменялся взглядами с Готреком и Теклисом. Они тоже понимали, что приближается. Эльф выглядел спокойным. Готрек выглядел рассерженным. Его борода встопорщилась, и он водил большим пальцем по лезвию топора, пока не выступили капли крови. Люди Альбиона по виду были готовы обратиться в бегство. Похоже, что этот ужас может оказаться финальным испытанием для их расшатанных нервов. Казалось, они готовы в любой момент сломаться и побежать.

То, что случилось затем, произошло слишком быстро для осмысления разумом. Далеко в нижнем конце прохода появилась огромная тень, заслонившая собой потолочные светильники. Отовсюду доносились неразборчивые крики и боевые кличи. В сравнении с воплями огромного чудища те казались тонкими трелями болотных птиц. Передвигаясь огромными шагами, великан оказался рядом с ними раньше, чем они успели среагировать. Феликс бросил быстрый взгляд на тварь. Та некогда выглядела, как человек, но те времена давно минули. Теперь она была ужасным образом искривлена. Пропорциями тела великан почти напоминал гнома. У него были невероятно широкие плечи. Ноги напоминали стволы массивных деревьев. Подобное сравнение легко напрашивалось, поскольку в одной руке тот держал дубину, которая была не чем иным, как лишённым ветвей остовом дерева. Но тем, что Феликсу будет вспоминаться в кошмарах, оказалось лицо.

Возможно, некогда оно имело черты превосходно сложенного человека, хоть и с внушительно огромной челюстью. Теперь эти черты изменились, словно расплавленный воск, и обрюзгшие щёки свисали почти до груди великана. Единственный здоровый глаз выражал боль и слабоумную ярость. Между зубами размером с надгробный камень сочилась слюна. Вонь была ошеломляющей. Великан смердел, словно легион нищих, которые целыми днями прочёсывали канализацию в поисках отвратительнейших объедков. У Феликса возникли рвотные позывы.

Вокруг существа находились орки и воины Хаоса, сражающиеся с ним и друг с другом. Великану было всё равно. Он размахивал дубиной, превращая тех в желеподобное месиво. Сила его ударов была неотразимой. Одного хватило бы, чтобы разнести в щепки военный корабль. Перемещаясь, он давил ногами окружавших его мелких существ, словно букашек.

Бросив на отряд единственный взгляд, он походя обратил в месиво дюжину жителей Альбиона и проследовал в чрево пирамиды, оставив их сражаться в яростной рукопашной.

— Быстрее, — произнёс Теклис. — Мы должны следовать за ним.

— Ты шутишь, — отозвался Феликс, блокируя удар крупного орка за секунду до того, как топор Готрека рассёк того пополам.

Эльф покачал головой.

— Он направляется к средоточию силы. Туда его или влечёт, или он был призван.

— Призван? — переспросил Феликс. — Что способно призвать подобное?

— Я не знаю, — сказал Теклис. — Но уверен, что мы это выясним.

Эльф не успел договорить, как гном уже проскочил мимо него, неистово рубя топором, казалось, отчаянно стремясь идти по следам чудовища, достойного принести ему погибель. Феликс последовал за ним. Больше ничего не оставалось.

И вот так они попали в сердце храма, в тайные залы, где старинные механизмы Древних были снова запущены тёмным волшебством Хаоса. Они вступили в огромный зал, где находилась дюжина открытых порталов. Через два из них проходили воины Хаоса, зверолюды, минотавры, гарпии, демонические псы в железных ошейниках и прочие кошмарного вида существа, которых Феликс надеялся никогда более не встретить. Вокруг повсюду лежали груды мёртвых тел: и зеленокожих, и зверолюдов.

На громадном алтаре стояли Келмайн и Ллойгор. Один манипулировал энергиями, проводя руками по рычагам управления древними машинами. Второй казался застывшим на месте. Перед ним возвышался великан, вслушивающийся в чарующий злобный голос. Феликс тут же заметил, зачем призвали это существо. Через несколько прочих входов в огромный зал вливались орды зеленокожих, которых хватало для того, чтобы одолеть находящихся здесь защитников. Феликс понятия не имел, как зеленокожие здесь оказались, но если верить людям Альбиона, это место столетиями служило домом для зеленокожих, пока тех не вытеснили, а потому они могли знать какие — нибудь потайные ходы. Не суть важно. Похоже, что Феликс и его товарищи вот — вот окажутся между хаоситским молотом и орочьей наковальней. В этом зале тысячи врагов и два самых смертоносных чародея, какие только ему встречались, не говоря уже о порабощённом ими громадном слуге. Феликс вознёс Сигмару последнюю молитву. Он понимал, что это ему пережить не удастся.

Лишь только сия мысль пронеслась в его голове, стены содрогнулись. Руны на них засверкали. Лицо Ллойгора перекосилось, когда он попытался взять под контроль магическую отдачу. Даже на неискушённый взгляд Феликса было очевидно, что тот не справляется.

Внезапно Феликс осознал, что происходит, и почему здесь так мало воинов Хаоса. Маги высвободили силы, которые не могут контролировать. Через открытые порталы Феликс мог видеть бушующее море энергии. Оно медленно двигалось сквозь порталы, неумолимо и неотвратимо, словно лава. Феликс понял, что больше не будет подкреплений из Пустошей Хаоса. Вероятнее всего, их поглотило базовое вещество Хаоса, протекающее по Путям. Однако он не сумел испытать какое — либо сочувствие к подобным существам.

Его посетила другая мысль. Взять верх могут орки, и их победа будет не лучше победы Хаоса. Ибо если древние механизмы не будут отключены, высвобожденные силы разорвут на части Альбион и Ультуан, а в итоге, вероятно, весь мир.

— Что мы собираемся предпринять? — спросил Феликс.

— Защищайте меня, — ответил Теклис. — Я должен добраться до алтаря.

— Типичный эльф, — заметил Готрек с почти заметным сарказмом в голосе. — Мир гибнет, а его беспокоит лишь собственная безопасность.

Однако когда эльф двинулся с места, Истребитель пошёл следом, а за ним увязался Феликс.

Воины — люди сформировали плотный строй вокруг эльфа, и они с боем пробивались через зал. Они понятия не имели, что собирается сделать Теклис, но были намерены защищать его в любом случае. А вокруг орки бились с зверолюдами и воинами Хаоса.

Феликс видел, что это работает им на руку. Лишь изредка враги предпринимали осознанные атаки в их сторону. В подобных случаях разворачивался жаркий и смертельный бой, гибли и мужчины, и женщины. Феликс уклонился от взмаха клинка воина Хаоса, и нанёс хлёсткий ответный удар по абсолютно чёрной металлической броне. От силы удара меч едва не выпал из его онемевших пальцев. Древний магический клинок пробил зачарованный наплечник и вонзился в руку воина Хаоса. Вторым ударом Феликс поразил противника под латный воротник, и клинок глубоко вошёл тому в горло.

Впереди Готрек и Теклис бились, словно демоны, зарубая всех, кто оказывался на пути. Человек или чудище, зверь или орк — выстоять не мог никто. Они нанесли внушительный урон врагу. Они прошли уже полпути к своей цели, когда всё пошло не так.

Теклис понимал, что лишь вопрос времени, когда чародеи Хаоса его обнаружат. Его заклинания не позволяли защитным чарам обнаружить отряд, пока тот продвигался по пирамиде, но теперь они заметны магическому зрению. Один из близнецов был занят, пытаясь взять под контроль мощный поток энергии, проходящий через главный алтарь. Второй, похоже, подпитывал его своей силой, в то же время управляя войсками Хаоса. Теклис мог чувствовать заклинания призыва, направленные в каждуючасть пирамиды. Не нужно было разбирать их язык, чтобы понять, что те побуждают всех вернуться в этот зал как можно быстрее.

Как только заклинание было завершено, одетый в чёрное альбинос открыл глаза и посмотрел вокруг. Его глаза встретились с глазами эльфа. Теклис почувствовал, как между ними проскочила искра взаимного узнавания. Каждый из них тут же понял, кем является другой — искусным чародеем. Колдун Хаоса злобно улыбнулся и что — то прокричал на древнем полуузнаваемом языке. Теклис уклонился от орочьего клинка, отчаянно пытаясь за грохотом сражения разобрать, что прокричал его враг. Он был уверен, что это не заклинание. Хотя следующим оказалось именно заклинание: мгновение спустя мощный разряд энергии ударил в сторону эльфа и Истребителя. Теклис отчаянно готовил контрзаклинание. И в этот момент на эльфа упала чудовищная тень.

Феликс поднял глаза. Его взгляд проследовал по громадным колонноподобным ногам, могучему бесформенному торсу и в итоге снова остановился на ужасном лице великана. Все вокруг застыли, словно парализованные. Феликс их не винил. Отчётливой свирепости в рёве великана было достаточно, чтобы лишить самообладания большинство людей. На мгновение всё стихло. Казалось, ничто вокруг не двигается.

Феликс не был уверен, происходило ли сие в действительности или было иллюзией. В прошлом часто в критические моменты казалось, что вещи застыли или движутся невероятно медленно. Возможно, это был как раз такой случай.

Секунду спустя он в этом удостоверился. Громадное чудище подняло дубину и с размаха опустило вниз, намереваясь превратить эльфа в кровавую лепёшку. Мысли Феликса неслись вскачь, пока он пытался сообразить, что делать. Решение не пришло. Он не мог сдержать удар. Феликс начал смещаться вперёд, думая, что ему, возможно, удастся оттолкнуть эльфа в сторону, затем он заметил, что с мучительной неторопливостью именно это и делает Истребитель.

Одна из окорокоподобных рук Готрека отпихнула эльфа с опасного места, затем Истребитель сам отскочил в сторону. Сила толчка Истребителя была такова, что эльф был сбит с ног и покатился по полу. Феликс подозревал, что гному это, вероятнее всего, доставило удовольствие. Мгновение спустя с громоподобным грохотом дубина ударилась о камень. От удара во все стороны полетели каменные осколки. Один угодил Феликсу в лицо, оставив на щеке кровоточащий рубец.

Не устрашённый громадными размерами своего врага, Готрек прыгнул вперёд. Его топор обрушился на лодыжку великана. Из внушительного пореза потекла кровь. Безумно захохотав, гном ударил ещё раз. Руны на топоре ярко вспыхивали, когда тот входил в изменённое Хаосом тело великана. «Неужели Готрек может преуспеть и сразить даже эту титаническую тварь?» — гадал Феликс.

Он заметил, как позади великана маг Хаоса запускает в них очередное заклинание. Феликс понимал, что ничего хорошего это не предвещает. Он бросил взгляд на Теклиса, дабы убедиться, что эльфийский чародей что — нибудь предпринимает, но тот лишь только поднимался на ноги. Секунду спустя красный пылающий шар сорвался с руки мага и, вращаясь, полетел в Истребителя, оставляя за собой светящийся кроваво — красный след.

Готрек не колебался. Топор гнома взмыл вверх на перехват шара, и казалось, что смерть его неминуема. Мгновение спустя шар врезался в топор и взорвался в ослепительной вспышке света. Секунду спустя Истребитель, неуклюже двигаясь, отскочил назад: он явно был ослеплён. Чародей Хаоса снова что — то прокричал на каком — то непонятном языке.

Великан издал идиотский смешок, наклонился и схватил Готрека огромной рукой. Феликс ежесекундно ожидал увидеть, как сжимается кулак, превращая гнома в кровавое месиво, но теперь он был слишком далеко, чтобы хоть как — то помочь Истребителю.

Теклис поднялся на ноги. Его рёбра болели от удара Истребителя, который тот нанёс, чтобы оттолкнуть его с пути великана. Он не знал, злиться ему или благодарить. По ощущениям, несколько рёбер сломано. К тому же была уязвлена его гордость. Он бы не поверил, что кто — то сумеет нанести ему удар врасплох, однако же Истребитель сумел. Это многое говорит о мастерстве гнома. Мысли проносились в мозгу Теклиса, пока он отстранялся от борьбы между гномом и великаном. Он был практически уверен, что на сей раз Готрек Гурниссон откусил больше, чем способен прожевать. К сожалению, Теклис не мог ему помочь. Перед ним стояла другая, более значительная проблема — как одолеть чародеев Хаоса и закрыть Пути Древних до того, как прилив Хаоса захлестнёт этот храм и разрушит все труды Древних по преобразованию планеты, утопив Ультуан и опустошив земли человечества.

В этот момент ревущий великан перекрыл Теклису обзор. Он отскочил вправо, зарубив зверолюда, который подошёл слишком близко, и парировав удар нацеленного в него гоблинского копья. Мурдо был за его спиной, его копьё мелькало. У эльфа не было времени на благодарность.

— Ты должен их остановить! — прокричал старик.

Теклис не ответил на это ненужное заявление. Он был слишком занят, сосредотачиваясь на том, как это сделать. Видя, что его игнорируют, старик пробормотал молитву. По всей длине его копья вспыхнули руны, и Мурдо метнул его прямо в чародея в чёрном. Копьё полетело с невероятной скоростью, словно молния, так стремительно, что Теклис едва мог уследить за ним взглядом. Эльф был удивлён, когда копьё, лишь частично отражённое защитными заклинаниями чародея, поранило ему бок, как от удара меча. Но ещё сильнее впечатлило то, как копьё развернулось в полёте и устремилось обратно в руку старика. Похоже, магия людей ещё способна удивить Теклиса.

Чародей Хаоса оказался не особо рад. Он сделал жест, и многоцветная сфера света заиграла вокруг его руки. Ещё взмах: и в сторону Мурдо полетел поток вещества Хаоса. Правдосказ отпрыгнул в сторону. Вещество угодило в двух людей позади него, и те развалились на куски, словно их окатило кислотой.

Мучительный рёв откуда — то слева и сзади подсказал Теклису, что вопреки всему Готрек Гурниссон, похоже, жив и продолжает отвлекать великана. Понимая, что гном долго не продержится, Теклис решил, что ему лучше сделать свой ход сейчас, пока чудище занято. Собрав всю силу, он приготовился действовать.

Напрягая мышцы, Готрек каким — то образом сопротивлялся чудовищной силе. Его рука с топором оказалась вне захвата великана и продолжала молотить, каждым взмахом проливая кровь. Великан поднял гнома на уровень своего рта. Феликс наблюдал, охваченный страхом, понимая, что последует дальше. Рот существа был столь огромен, что мог разом перекусить Истребителя.

В последнюю секунду перед тем, как отбивающегося Готрека почти запихнули в рот твари, тот затряс головой и, похоже, снова восстановил зрение. Его положение было ужасным. Даже если он освободится, то без вариантов разобьётся насмерть о твёрдый каменный пол. Словно осознав это, гном вызывающе взревел и рубанул топором, порезав великану пальцы. Захват разжался, и Готрек, ногами оттолкнувшись от ладони великана, прыгнул вперёд и воткнул топор прямо в середину огромного великаньего лба. Магриг издал болезненный рёв, от которого у Феликса едва не лопнули ушные перепонки.

Словно скалолаз, использующий ледоруб для удержания себя на отвесной скале, Готрек повис на топоре, затем вытянул руку и врезал ей прямо в великаний глаз с блюдо величиной. Феликс поморщился, когда гном подлез рукой под веко и выдавил глазное яблоко из глазницы. Великан содрогнулся и попытался прихлопнуть гнома. Готрек выдернул топор и соскользнул вниз, всё ещё цепляясь за желеобразный шар, что некогда был глазом. Феликс думал, что гном разобьётся насмерть, и был удивлён, заметив, что за глазом великана тянется жгут жилистых волокон. Феликс понял, что Истребитель раскачивается на остатках зрительного нерва великана. Удар великана с силой обрушился на его собственную голову. Теперь он выронил дубину, вопя и беснуясь от невыносимой боли. Великан остановился и затряс головой, словно это как — то могло уменьшить боль. Разумеется, та лишь усилилась.

Готрек раскачивался туда — сюда, словно маятник часов, спустившись ещё ниже, когда великан согнулся пополам. Кровь и мозговая жидкость начали сочиться через глубокую рану во лбу великана. В самой нижней точке своего колебания, Готрек поднял руку и перерезал нерв топором, пролетел последнюю дюжину футов до земли, и вскочил на ноги. Вид у него был ужасный: покрытый запёкшейся кровью гном по — прежнему не желал успокаиваться, хотя из уголков его рта тоже сочилась кровь. Снова взмахнув топором, он ударил великана по тыльной части голени, разрубив ахиллово сухожилие толщиной с корабельный канат. Великан зашатался, больше не видя и не контролируя одну из ног. Медленно, словно огромное подрубленное дерево, он начал заваливаться набок. Феликс уже смещался, уходя с пути падающего чудища. Многие орки и гоблины оказались не столь удачливы. Они были раздавлены огромной массой великана и более уже не поднялись.

Однако с великаном ещё не было покончено. Проявляя необычайную живучесть, он катался по полу, сметая всё вокруг. То ли он продолжал слышать звуки движения, то ли просто молотил наугад. Феликс не стал дожидаться, чтобы проверить свои допущения с близкого расстояния. Он поспешно отошёл назад. Но не Готрек. Двигаясь с потрясающей, принимая во внимание его раны, скоростью, тот подбежал ближе, под молотящую руку великана.

Феликс прервал отступление и смотрел, что произойдёт дальше. Истребитель ударил дважды. Одним ударом вскрыл великану горло, вторым перерубил яремную вену. Словно гейзер, вверх ударил поток крови. В тот же миг раздался отвратительный булькающий и скрежещущий звук, когда великан попытался наполнить лёгкие воздухом, и тот клокотал, проходя через оставленный Истребителем разрез. «Сделано ли это намеренно, как умышленное проявление жестокости, — гадал Феликс, — или Истребитель просто промахнулся своим первым ударом?» Феликс сомневался, что когда — либо это узнает.

Пока Истребитель отходил на безопасное расстояние, великан лихорадочно взмахнул руками, намереваясь отомстить своему мучителю. Одна из массивных рук скользящим ударом зацепила Истребителя, метнув его в воздух, словно огромная катапульта. Последний раз Феликс увидел Готрека, когда его полубессознательное тело обрушилось на толпу кричащих гоблинов, которые, издав ужасающий победный вопль, приготовились разорвать свою добычу на куски.

(обратно)

Глава двадцать восьмая

Теклис сотворил заклинание левитации и взмыл в воздух, намереваясь подняться над рукопашной. В то же время он сотворил многочисленные, перекрывающие друг друга щиты для укрепления тех, что были созданы его талисманами и амулетами. Его окружила искрящаяся золотая сфера. Шум битвы уменьшился, заблокированный защитными заклинаниями. Но даже так рёв мучимого болью великана был почти оглушающим, как и громоподобный грохот его падения на землю. «Что происходит? — гадал Теклис, не желая спускать глаз с чародеев Хаоса. — Неужели Истребитель сумел убить великана? Это такой подвиг, что в голове не укладывается».

Естественно, что зависшая над полем боя светящаяся золотая фигура привлекла внимание прочих врагов. По сути, эльф собственноручно сделал себя очень привлекательной мишенью. Навстречу ему полетели копья и камни и отлетели в сторону, отражённые силой защитных чар.

Лицо мага Хаоса в чёрном облачении исказила усмешка. Теклис отметил, что рана у него в боку уже затянулась под действием мощной регенерирующей магии. Он ожидал нечто подобное. У этой пары имеются всевозможные хитроумные способы защиты. Самое время испытать их в действии.

Теклис взмахнул рукой и воззвал к Лилеат. Сила пела в его венах, пока эльф сотворял заклинание внушительной мощи. Шары разрушительной энергии заплясали на кончиках его пальцев, оставив в воздухе кометоподобные следы, когда он направил их в сторону противника. В ответ маг Хаоса поднял свой посох, и в воздухе между ними возникла переливающаяся преграда из чистой энергии. Ударившись в неё, золотые шары взорвались, послав во все стороны от места столкновения ударные волны. Людей, мутантов и орков силой взрыва сбивало с ног. Нейтрализуя ударные волны взрывов, ярко вспыхнули внешние слои магической защиты эльфа.

Очевидно, что противник быстр и опытен, однако не ему тягаться в скорости с эльфом. Противник лишь начинал плести атакующее заклинание, а Теклис уж проводил очередную атаку. Волна за волной срывались с его пальцев потоки разрушительной энергии, способные превратить стену замка в кучу шлака.

Вокруг мага Хаоса возникла чёрная аура: были задействованы его собственные талисманы и защитные чары. Они вспыхнули ещё ярче, пока тот старался нейтрализовать постоянно увеличивающееся количество энергии, направляемой эльфийским чародеем. Более того, это дало Келмайну достаточно времени, чтобы прервать собственное атакующее заклинание и приступить к созданию защиты. Теклис стиснул зубы и направил в Келмайна ещё большее количество энергии, будучи уверен, что в итоге окажется победителем.

В этот миг он почувствовал, что в его направлении со стороны алтаря запущен колоссальный разряд энергии. Было уже поздно что — либо делать, кроме как молиться, чтобы защитные чары устояли. Похоже, что второй чародей Хаоса решил прекратить попытки взять под контроль порталы и вступил в схватку.

Внутри центрального зала Феликс наблюдал лишь резню и хаос. Повсюду плясали огромные гротескные тени, пока над головой, словно разгневанные боги, бились маги. Ослеплённый, истекающий кровью великан, у которого было перерезано горло и ахиллово сухожилие, подняв руки, пытался остановить поток крови, вытекающей из его шеи. А вокруг него, нанося удары, с воплями скакали кровожадные гоблины, орки и зверолюды, словно демоны, терзающие павшее божество в неком подобии ада. Не в силах выдерживать истязания, великан отмахивался кулаками, сокрушая нескольких своих мучителей и отгоняя подальше прочих. Закончилось тем, что великан распростёрся в увеличивающейся луже собственной крови. Несколько зверолюдов, впавших в неистовство берсерка, а потому не способных отступить, были раздавлены, когда великан забился в конвульсиях.

Не желая к ним присоединиться, Феликс на некоторое время выпустил Истребителя из виду. Из сумрака выскочили несколько мужчин — альбионцев и оставшиеся девы — стражи, ведомые Сиобхейн. Среди них оказался Мурдо, копьё которого было окружено необычным сиянием, а с наконечника поднималась какая — то чёрная, нездорово выглядящая дымка, словно он проткнул какую — то злобную тварь с едкой кровью.

— Хвала Свету, мне полегчало на сердце при виде того, что ты всё ещё жив, Феликс Ягер, — произнёс старик. — Мы должны сделать так, чтобы наш последний бой был достоин героев древности. Мы должны сразить тех мерзких колдунов или погибнуть.

Остальные, обступив их, потрясали оружием. Феликс был больше заинтересован в поисках Готрека, чем в героическом последнем бое. Он понимал, что у него явно нулевые шансы выбраться из этой преисподней, если Истребитель погиб. И он вовсе не был уверен, что отчаянная попытка убить колдунов закончится чем — нибудь хорошим. Если колдуны потерпят поражение, высвобожденные здесь силы выйдут из — под контроля. «Однако, — предположил Феликс, — именно для этого тут присутствует Теклис».

— Мы должны отыскать Истребителя, — прокричал он и, заметив взгляды альбионцев, добавил, — его топор может сразить тех колдунов.

В этот момент краем глаза он заметил гоблинов. Похоже, они вокруг чего — то копошились. Не оглядываясь на то, следуют ли за ним остальные, Феликс бросился в атаку на гоблинов. Дюжина широких шагов, и он сшиб с ног первого из мелких зеленокожих и проткнул мечом второго. Двумя стремительными взмахами он обезглавил ещё двоих. Заметив нового противника, гоблины развернулись к нему лицом. Двигаясь по инерции, Феликс налетел на очередного гоблина. Он ударил ногой, и зеленокожий отлетел, словно подброшенный пинком кот. Второй получил мечом в грудь. Удерживая меч обеими руками, Феликс, словно дровосек, зарубил находящихся перед ним гоблинов и оказался лицом к лицу с Готреком.

Истребитель выглядел измождённым. Из множества мелких ран у него текла кровь, он опирался на рукоять своего топора, а кулаке у него, словно кролик со сломанной шеей, болталось тело гоблина. Прочие лежали под ногами.

Готрек одарил Феликса изумлённым непонимающим взглядом, что было вовсе неудивительно, принимая во внимание перенесённые им побои.

— Ты, — произнёс гном. — Пришёл, стало быть, засвидетельствовать мою гибель.

— Стоящая гибель, — поддел Феликс, надеясь вывести Истребителя из транса. — Сражён ордой снотлингов.

— Это не снотлинги, человечий отпрыск. Они слишком крупные.

Рядом остановился Мурдо.

— Ты владеешь целительной магией — так сделай что — нибудь! — в сердцах произнёс Феликс.

Мурдо кивнул и махнул рукой остальным. Они образовали круг возле него и Истребителя. Старик начал монотонно напевать. Феликс надеялся, что заклинание сработает, ибо, судя по развитию событий, им отчаянно понадобится топор Истребителя.

Судя по свету, которым сияла в вышине золотая фигура Теклиса, атакованная с двух сторон парой чародеев Хаоса, защита эльфа начинала сдавать. Сернистый запах искривляющего камня наполнил воздух, когда вещество Хаоса начало выползать из одного портала. Храм сотрясся, словно по нему врезали громадным молотом. Земля взбрыкивала и ходила ходуном. Феликсу не нужно было быть волшебником для понимания того, что приближается конец.

Теклис проклял свою излишнюю самоуверенность, когда его тело пронзила резкая боль. Буквально за секунду он перешёл от нападения к отчаянной обороне. Успокоенный предположением, что сможет одолеть Чёрного Посоха, а его близнец — маг явно будет занят попытками взять под контроль высвобожденные энергии, Теклис не ожидал, что тот бросит это занятие и придёт на помощь брату. Тем самым колдун сделал ситуацию вдвойне отчаянной, ибо если что — нибудь не сделать со стремительным разрушением средоточия окружающих сил, всех их постигнет катастрофа. К несчастью, в настоящий момент Теклис мог лишь прилагать усилия для укрепления своей защиты и держаться, вопреки здравому смыслу надеясь на какое — нибудь чудо, которое даст ему преимущество над врагами до того, как его настигнет смерть.

Теклис заставил губы изогнуться в улыбку, в которой было столько же боли, сколько и веселья. Что бы ни случилось, он погибнет, сражаясь. Если дела пойдут хуже некуда, он высвободит всю энергию своего шлема и посоха в единственном финальном разрушительном ударе. Умирая, он прихватит тех двоих с собой. Но кто тогда спасёт Ультуан? Этот вопрос вертелся на периферии его мыслей, но ответа на него у Теклиса не было.

— Довольно, старик, довольно, — послышался знакомый сердитый голос. — Ещё немного твоих заклинаний, и моя голова взорвётся.

Оглянувшись, Феликс увидел, что Истребитель выглядит лучше. Не то, чтобы совсем хорошо, но он способен думать и двигаться. Его заляпанная кровью фигура имела мрачный вид, но хватка на топоре была крепкой, а шаг — уверенным. Отовсюду доносились звуки битвы, пока остатки альбионцев удерживали позиции от наседающих орд. У Феликса рука устала отбиваться от орков и зверолюдов.

— Надо бы колдунов прикончить, — заявил Феликс.

— Один из них эльф? — спросил Готрек.

— Нет.

— Жаль, хотя я полагаю, что с этим справятся те поклоняющиеся Хаосу мерзавцы.

Истребитель протиснулся через боевой строй людей и, словно пловец, бросающийся в глубокие воды с высокой скалы, снова погрузился в гущу боя. Феликс держался прямо позади него.

Ллойгор смеялся, призывая всё больше и больше энергии и бросая её в эльфийского волшебника. Он был удивлён, что волшебник по — прежнему держится. Ллойгор и его брат — близнец выпустили в него достаточно энергии, чтобы убить демона или сровнять с землёй небольшую гору. Невероятно, но их противник всё ещё был жив, хотя теперь Ллойгор чувствовал, что тот слабеет. Ещё через несколько мгновений с ним будет покончено. Тем лучше, принимая во внимание, насколько близок к извержению узел средоточия. И если сие произойдёт, то этот храм, весь остров и добрая часть континента взлетит на воздух вместе с ним.

Ллойгор улыбнулся. «Разве это такая уж плохая идея? — спросил он себя. — Даже при том, что мы больше не сможем перемещать через Пути армии Хаоса. С другой стороны, земли людей и эльфов ожидает такое опустошение, от которого они не оправятся и за тысячу лет. Города людей будет разрушены. Выжившие скатятся до варварства и станут лёгкой добычей. Они будут сметены ордами Хаоса. Уцелевшие будут пресмыкаться перед идолами своих новых богов, прежде чем их плачущие души станут приношением на почерневших алтарях.

Тот факт, что он и Келмайн тоже могут умереть, разумеется, мало что значит, однако даже этого можно избежать. По — прежнему остаётся возможность уйти по нескольким из открытых Путей Древних. Они могут убить эльфа и ретироваться, предоставив своих приспешников и тех, кто на них напал, их судьбе. Чем больше Ллойгор об этом думал, тем больше ему нравилась идея.

В этот момент он заметил знакомую фигуру гнома, направляющегося в его сторону через толчею сражения. Тот факт, что Готрек Гурниссон выжил, был куда более поразительным, чем то, что ещё жив эльф. Это определило его решение: он ни за что не останется, чтобы столкнуться с тем топором, если этого можно избежать. «Да будет так, — подумал Ллойгор. — Пусть эти дурни сражаются до смерти. Мы же убьём эльфа и сбежим».

Феликс увернулся от крупного куска каменной кладки, обрушившегося с потолка. Пока он продвигался через рукопашную, его мотало, словно пьянчугу на палубе попавшего в бурю корабля. Толчки усиливались, запах серы становился ощутимее. Из всех них лишь Готрек двигался легко, с кошачьей уверенностью удерживаясь на ногах. На поле боя распространялась паника. Свирепость орков и ярость зверолюдов сходили на нет перед перспективой обрушения храма. Умирающий в центре сражения великан расчистил себе место. Многие бойцы уже начали спасаться бегством, надеясь ускользнуть до неминуемого разрушения храма. От Феликса ускользал тот факт, где те рассчитывают спрятаться. Если строение обрушится, что кажется весьма вероятным, идти будет некуда.

Некоторые от страха бросались в открытые порталы. Некоторых поглотили прибывающие волны материи Хаоса. Другие скрылись в тенях. После лично пережитых встреч внутри этого чуждого межпространственного лабиринта Феликс им не завидовал. Паника создала другую проблему. Теперь им приходилось с боем пробивать себе путь через массу бойцов, намеренных спастись любой ценой. Гоблины вскарабкивались на плечи оркам, зеленокожие и зверолюды бежали плечом к плечу: перед масштабами надвигающейся катастрофы их враждебность пропала.

Феликс следовал по пятам за Истребителем, прорубавшим путь через массу тел. Казалось, что все вокруг охвачены несдерживаемой паникой. Все разделяли общее предчувствие надвигающейся гибели. Феликс пронзал мечом каждого, кто по внешнему виду намеревался приблизиться к Истребителю, и в итоге они добрались до огромного постамента, на котором стоял алтарь.

С алтаря поднимались огромные, внушающие ужас плети энергии, хлещущие по парящей фигуре эльфийского чародея. Защищающие его сферы света темнели, казалось, с каждой секундой. Феликс понимал, что если они вскоре его не спасут, то потом будет уже поздно.

Готрек запрыгнул на постамент и помчался к чародею Хаоса в золотом одеянии. Похожий на лису человек почуял его приближение и поднял посох: запах озона и серы наполнил воздух, когда огромный разряд энергии полетел в сторону Истребителя. Готрек поднял топор. Руны вспыхнули столь ярко, что их остаточный образ наложился на поле зрения Феликса. Он почти ожидал, что Истребитель сгорит, однако Готрек стоял, хотя его бороду и волосы опалило. Как бы то ни было, произошедшее ввергло его в ярость берсерка. Гномы крайне серьёзно воспринимали ущерб, наносимый растительности на их лицах.

Готрек бросился вперёд, и в тот же миг копьё Мурдо пролетело над его плечом и пронзило тело чародея. На лице чародея промелькнул панический взгляд. Феликс понимал, что никогда не забудет выражение его лица. Тот выглядел скорее ошарашенным, чем испытывающим боль, словно никак не мог поверить в случившееся, а затем рядом оказался Готрек.

Чародей поднял посох, чтобы отразить топор. Готрек безумно захохотал и с размаха опустил топор. Тот наткнулся на посох и разбил его вдребезги. Ярко сияющая энергия взрывообразно выплеснулась наружу, но топор продолжил своё неумолимое движение и рассёк чародея надвое. Не успокоившись на этом, Готрек порубил тело мага на мелкие куски. Небольшие разряды молний ударяли из тела в поверхность алтаря, словно разряжалось множество заклинаний.

Второй чародей Хаоса закричал, когда умер его брат — близнец. Он обернулся посмотреть на тело, и на секунду на его лице отразилась вся та ужасная и невыносимая боль, которой, казалось, избежал его брат. Его концентрация нарушилась, и в тот же миг на него обрушился раскалённый поток энергии эльфа. Очертания чародея ещё мгновение угадывались внутри сияния. Феликс видел, как тонкие тёмные линии внутри сияния истончились, а затем мага Хаоса не стало. Поток энергии захлестнул труп его брата, очищая мир от скверны.

Феликс с уцелевшими альбионцами стоял на крупном возвышении в центральном зале храма Древних. Теклис спустился, чтобы присоединиться к ним. Казалось, они стоят на островке душевного спокойствия посреди бушующего вокруг хаоса.

— Что теперь? — спросил Феликс.

— Я должен исправить вред, причинённый этими безумцами, — заявил эльф. — Вы должны уходить, пока это место не разрушилось.

— Я полностью поддерживаю эту идею, — согласился Феликс, — но как ты предлагаешь это сделать?

Он указал на толпы спасающихся бегством врагов и на стены, которые, казалось, готовы были обрушиться.

— Есть только один путь, — сказал Теклис.

Эльф указал на всё ещё открытые порталы, которые вели в Пути Древних. Похоже, некоторые из них не затронула порча Хаоса.

Феликс покачал головой.

— О, нет, — возразил он. — Я не пойду туда снова.

— Другого пути нет, — заявил эльф.

— Мы не знаем, как отыскать дорогу через Пути. Там внутри демоны.

— Не все Пути искажены. Я знаю дорогу, — сказал Мурдо. — Я знаю ритуалы. Я смогу нас вывести.

— Очень хорошо, — произнёс эльф. — Теперь идите. Мне предстоит работа.

— Ты уверен, что справишься? — спросил Мурдо.

— Если не сумею я, то не справиться никому, — ответил эльф. — Идите.

— Могу я чем — нибудь помочь? — спросил Мурдо.

— Молись, — произнёс эльф. — А теперь уходите!

Мурдо повёл жалкую колонну выживших к проходу в стене. Оглядев руны на арке, он сделал им знак пройти под ней. Обернувшись к алтарю, Готрек рассматривал эльфа. Он какое — то время медлил, словно собираясь что — то сказать, затем развернулся и двинулся за Мурдо. Похоже, он понял, что это работа для волшебника, и ему тут делать нечего.

Феликс коснулся плеча эльфа.

— Удачно тебе выбраться, — произнёс он.

— И тебе, Феликс Ягер, — ответил эльф. — Будь осторожен. В Путях те твари всё ещё могут прийти за тобой.

Феликс подошёл к арке.

— Надеюсь, у него получится, — сказал он Готреку.

— Если потерпит неудачу, то в этом будет лишь одна хорошая вещь, — заметил Истребитель.

— Какая?

— В мире станет одним эльфом меньше.

Они спускались в древнюю тьму, что вела к Путям Древних. Позади эльф начал распевать заклинание.

(обратно)

Глава двадцать девятая

Теклис стоял на древнем алтаре в Зале тайн. Всё вокруг него указывало на неотвратимую катастрофу. Стены тряслись, и огромные каменные глыбы падали с потолка, накрывая и зеленокожих, и зверолюдов. Великан по — прежнему дёргался и метался, хотя теперь уже медленнее, а его вой был слышен даже за грохотом разбивающихся камней и паническими криками. Сернистый запах искривляющего камня и Хаоса наполнил воздух. Перед колдовским зрением Теклиса мерцали и вытанцовывали огромные взаимосвязанные узоры энергий.

Он коснулся амулета, который отдала ему Прорицательница. Пришло время им воспользоваться. Краткий миг он раздумывал над тем, не последовать ли за остальными и искать спасения в Путях. Масштаб предстоящей задачи обескураживал Теклиса. На то, чтобы отключить огромную сеть магии, созданную Древними, ему остались всего лишь какие — то минуты. Выбора нет. Всё равно, в случае неудачи бежать ему некуда, и он не подведёт свой народ. Он обязан совершить то, за чем его послала Прорицательница. Он должен пробудить стражей Древних.

Теклис вознёс молитву Азуриану и сделал глубокий вдох, чтобы очистить мысли, затем обратил внимание на алтарь. Это был крупный прямоугольный блок, покрытый знакомо выглядящими угловатыми рунами. Большинство из них светились. Все они что — то собой представляли. Поначалу они казались чем — то непостижимо чуждым, но он сознавал, что его бывшим противникам как — то удалось их активировать, следовательно, это по силам и ему. Особенно, когда при нём этот древний талисман. Держа его на свету, эльф произнёс заклинание, которому его научили. Сразу же от него к амулету потекла энергия. Казалось, что струйки энергии перетекали с амулета на алтарь, связывая тот с эльфом. Руны разгорелись ярче. Земля тряслась, словно испуганный зверь.

Было бессмысленно пытаться понять сами руны. В любом случае, они всего лишь символы. Ему же необходимо постичь, какие силы они представляют. Теклис открыл свои мысли, направив всю свою мистическую проницательность на имеющуюся проблему. Для его цели подходила любая руна, поэтому он выбрал ту, в которой опознал руну, которая присутствовала на каждом из виденных им порталов, и сфокусировал на ней колдовское зрение.

Когда его область обзора укрупнилась, Теклис увидел, что перед ним изысканная работа, от которой перехватывало дыхание. Сама руна была соединена со всеми остальными рунами разветвлённой паутиной пересекающихся сил. По сути, они представляли собой вселенную. «Что сверху, то и снизу», — подумал он, гадая, сможет ли он путём манипулирования рунами управлять самими силами. Однако, для экспериментов сейчас не время. Быстро, работая во временном промежутке между двумя ударами сердца, он позволил своему сознанию проследовать через талисман и расшириться наружу, чтобы охватить разветвлённую мистическую сеть целиком, как ранее он старался понять схему пирамиды.

Всё увиденное им склонялось к тому, что его подозрения верны. Алтарь был осью обширной системы: её структура содержала в себе глубокий смысл, и в ней было нечто странное и смутно знакомое, хотя в настоящий момент он не смог бы отчётливо это выделить.

Рисунок задрожал и начал исчезать. Теклис видел, что вся система находится на грани уничтожения, и его сердце бешено заколотилось в груди. Постамент под ногами ходил ходуном. Всё больше камней выпадало со своих мест. От предсмертного воя великана его зубы ныли. На мгновение он осознал, что вся протяжённая замысловатая паутина готова взорваться, и ничего ему с этим не поделать. Вся выведенная из состояния стабильности система вот — вот высвободит свою энергию в завершающем сметающем потоке. Теклис ждал наступление конца, понимая, что находится в самом эпицентре надвигающейся катастрофы.

Прошла секунда, затем вторая. Ничего не происходило. Теклис снова задышал и стал размышлять над тем, чему стал свидетелем. Теперь он понимал, что напомнил ему рисунок. Наблюдаемый под опредёленным углом, он был почти идентичен карте из Заброшенной цитадели. Завитки энергии Хаоса распространялись по всему строению. Совокупность энергий, представленных рунами, была не чем иным, как картой Путей Древних, и вся сложная система тектонических сил была с ней взаимно связана. Теперь Теклис видел, что своими корнями вся система Путей уходит в Царство Хаоса — другой мир безгранично опасных энергий. Теперь он видел, что она расположена на полпути между этим миром и миром демонов. Одна внезапная ослепительная вспышка прозрения, и он разглядел все узловые точки, через которые пульсировала энергия.

Он также заметил, что теперь система повреждена, заражена Хаосом; древние защитные приспособления вышли из строя то ли из — за какого — то колоссального происшествия космических масштабов, то ли из — за злого умысла. «Не имеет значения, — подумал Теклис. — Если что — нибудь в скорости не предпринять, то будет слишком поздно». Однако, хотя его понимание волшебства было восхитительным, контролировать эту разветвлённую сеть магии, охватывающую весь мир, было ему не по силам. Он не мог даже надеяться понять её за столь ограниченный промежуток отведённого ему времени. Подобной работой можно заниматься всю жизнь, но даже в этом случае он не был уверен, что мозг смертного способен полностью постичь её сущность. Пока что Теклис не обнаружил ни следа стражей. Он рассчитывал, что они явятся на его призыв, но напрасно. Возможно, они умерли.

Теклиса снедало разочарование и страх. Он так далеко зашёл и столько сделал, но, похоже, опоздал на целую жизнь. Он и весь его народ стали мишенью какой — то космически огромной шутки. Он проделал весь этот путь лишь для того, чтобы стать свидетелем окончательной гибели своего народа. Теклис подавил ругательство. Должно быть что — то, что он может сделать. Должен отыскаться какой — нибудь способ спасти ситуацию. Ему нужно лишь его найти.

Феликс следовал за Мурдо в недра земли. Во рту у него пересохло, а рука постоянно покоилась на амулете, который ему дал эльф. Феликсу не хотелось идти дальше. Он осознал, что никогда и ничего в жизни не боялся так, как боялся возвращения в Пути Древних. Он чувствовал, что на его ноги словно надеты свинцовые сапоги. Каждый последующий шаг стоил ему мощных усилий. «Лучше я умру, чем снова войду в тот жуткий иной мир, — думал Феликс. — А именно это и случится, если ты не войдёшь. Оставшись здесь, будешь, в лучшем случае, погребён заживо или, в худшем, пожран надвигающимся приливом Хаоса. Однако, пройдя через портал, ты можешь потерять даже свою душу». Должен быть иной путь. Возможно, он сумеет отыскать обратный путь через туннели. Он понимал, что это безумие, как только у него возникла сия мысль. У него нет никаких шансов пройти столь большое расстояние до того, как обрушится храм. И даже если боги будут к нему благосклонны, и он сумеет это сделать, то окажется в огромном заброшенном лесу в сотнях лиг от дома, в окружении остатков армии Хаоса и зеленокожих. Не было шансов выбраться этим путём. Он ощущал себя крысой, которую загнал в угол кот. Феликсу хотелось размахнуться и что — нибудь ударить, но он понимал, что ни к чему хорошему это не приведёт.

Впереди Мурдо остановился у знакомо выглядящего уступа. За ним находился переливающийся портал, на поверхности которого сменялось множество цветов. Феликсу показалось, что он видит там демонические фигуры, обретающие очертания, но твердил себе, что это лишь плод его воображения. Старый правдосказ принялся напевать, и блестящая поверхность подверглась изменениям. Она начала темнеть и застывать, и Феликсу показалось, что он видит себя и остальных отражающимися в каком — то большом мутном зеркале. Что происходит? Похоже, что старик всё же не врал, заявляя, что кое — что знает о секретах Путей.

Стены снова затряслись. Вонь искривляющего камня усилилась. Феликс чувствовал, что задохнётся, если останется здесь. Похоже, что эльф со своей задачей не справился. Толчки теперь происходили гораздо чаще.

Мурдо поговорил со своими людьми. Один за другим те проходили через ворота и пропадали. Феликс посмотрел на Истребителя. Готрек шагнул вперёд, держа наготове топор, словно собирался сразить какого — то врага. Феликс двинулся, чтобы присоединиться к нему. Он почувствовал руку на своём плече.

— Я открыл путь, парень. Не бойся, он безопасен. Теперь я должен вернуться и помочь эльфу.

Феликс остановился, с одной стороны, благодарный за то, что ему помешали, с другой, торопящийся покончить с этим суровым испытанием.

— Ты уверен? Он хотел сделать это в одиночку.

— Бывают вещи, которые в одиночку не сделать, и эта одна из таких. Я пойду. Да пребудет с тобой Свет.

— И с тобой, — произнёс Феликс, наблюдая, как старик, прихрамывая, идёт по коридору обратно. — Удачи.

Затем он шагнул в портал. По телу пронёсся холодок. Феликса охватила паника. Возникло внезапное ощущение огромного ускорения.

Теклис лихорадочно просматривал огромную руническую карту в поисках чего — нибудь, что могло бы ему помочь. Он понимал, что это практически безнадёжная задача, но отказывался сдаваться. За несколько секунд он просмотрел внешние пределы Путей, и, не обнаружив ничего полезного, обратил внимание на ближайшее окружение, на саму пирамиду. Она была центром всей системы. Тут явно что — то должно находиться. Иначе призраки острова Мёртвых не стали бы посылать его сюда.

Другое воспоминание промелькнуло в его мыслях: колонны, содержащие внутри скелеты давно умерших сланнов. Он не понимал, почему в тот момент у него возникла эта мысль, разве что из — за воспоминания о призраках. Возможно, эту мысль послали ему находящиеся в заточении чародеи. Не важно. Он поискал символ, представляющий таинственное здание огромного зиккурата, и обратил внимание на зал с колоннами. «Да, — подумал он, — что — то там есть. Что — то слабое, но по — прежнему присутствующее». Теклис дотянулся слабым отростком магической энергии и активировал колонны.

И тут же он ощутил, как иная сущность тянется через замысловатую сеть энергий, чтобы его коснуться. Поначалу он насторожился, гадая, является ли сие некой разновидностью ловушки или же через распадающуюся систему, поражённую Хаосом, своё присутствие даёт почувствовать демон. Теклис экранировал свои мысли, но чужое присутствие было постоянным, и Хаос в нём не ощущался. Было в нём нечто медлительное, холодное и чуждое. Ощущение мощи и озадаченного интеллекта, словно некое большое холоднокровное существо пробуждается после долгого сна.

— Кто ты?

Мысль эта пришла не на эльфийском, и хотя Теклис не мог полностью уловить всю суть вопроса, основной смысл был ясен.

— Зачем ты пробудил нас?

— Я Теклис из народа эльфов, и мне нужна ваша помощь в предотвращении катастрофы, — он мысленно обрисовал происходящее и отправил картинку наружу.

— А — а — а, ты представитель молодых рас, тех самых, обучению которых мы способствовали, когда были живы. Твоя раса значительно изменилась за столь короткое время.

Теклис иронически улыбнулся. А вот эльфы так не думают. Они считают себя консерваторами, цивилизация которых веками существует в неизменном виде.

— Это, что глазом моргнуть, по временному восприятию Древних, Великих.

— Кто вы? — спросил Теклис.

— Мы хранители, которым Древние назначили надзирать за великим планом. Мы отдали жизни, чтобы наши духовные сущности могли остаться и присматривать за работой, но что — то пошло не так, и мы закрыли пути, чтобы избежать катастрофы. Мы заснули, и наша мощь была выкачана, и теперь нависла катастрофа. Другие вмешались в план, преобразуя его под собственные нужды, и нанесли огромный вред.

В мозгу эльфа промелькнули образы. Он увидел собственный народ, сооружающий сторожевые обелиски и выкачивающий энергию. Он увидел предков людей Альбиона — высоких, гордых и значительно более развитых, чем нынешние, — возводящих свои огромные круги камней. Он видел, как они, хоть и имея добрые намерения, исказили положение вещей. Ещё больше мысленных образов промелькнуло в его мозгу, и Теклис увидел более раннее время — открытие огромных межпространственных врат и разрушения, причинённые этим событием структуре магии Древних.

— Да, вот причина. Увы, даже обладай мы максимумом своих сил, обратить вспять последствия было бы за пределами наших возможностей. Это было не под силу даже богам.

— Значит, ничего нельзя сделать? — выпытывал Теклис. — Труды Древних будут разрушены, и моя родина будет уничтожена?

— Нет, юнец, если ты пожелаешь, способ есть. Ты обладаешь могучей силой, и с её помощью мы, возможно, сможем закрыть и запечатать пути, по крайней мере, на время.

— Годится любая отсрочка, но на какое время?

— На несколько сердцебиений Великого Хранителя. Десять циклов оборота мира вокруг глаза небес. Возможно, двадцать.

Теклис обдумал эти слова.

— Не долго.

— Не долго, и этому есть своя цена.

— Назовите её, — потребовал Теклис.

— Одна из колонн разбита. Одна из наших душ утрачена. Нужна замена, чтобы сделать нашу систему снова цельной.

— Вы говорите о смерти, о жертвоприношении. Моём.

— Да.

Теклису не требовалось время, чтобы прийти к решению.

— Я согласен. Что я должен сделать?

— Это не обязательно, эльф, — сказал другой голос.

Теклис опознал в нём голос Мурдо. Он понял, что сейчас старик стоит возле алтаря, положив руку ему на плечо, и тем самым соединён с ним, одновременно находясь там и в этом подпространстве.

— Об этом я знаю больше тебя, — продолжил Мурдо. — Мой народ изучал тайны узоров. Моих предков этому обучили те холоднокровные существа. У меня шансы лучше. Кроме того, я стар и вскоре должен покинуть этот мир. У тебя же впереди столетия.

— Лишь если мы преуспеем, — заметил Теклис.

— Мы обязаны преуспеть.

— Хорошо. Давай приступать.

У Феликса возникло ощущение, что его голова готова взорваться. Что — то пошло совсем не так. Тысячи образов проносились в его мозгу. Он замечал образы множества вещей, мест, миров и пузырей внутри Путей. Казалось, мгновение будет длиться вечно. Он почувствовал, что за ним идут голодные твари, и понял, что демоны снова напали на его след. У него возникло ощущение, что его с фантастической скоростью несёт по коридорам бесконечности. Где — то вдали он чувствовал пульсирующую в Путях Древних энергию, словно пробудилось давно спящее нечто. Голодные твари подходили ближе, и появилось ужасающее ощущение, что их целью является он и только он, что они каким — то образом чуют его присутствие и желают пожрать его душу.

Внезапно впередипоказался другой портал. Феликс гадал, удастся ли ему достичь его вовремя.

Направляемый духовными сущностями древних стражей, Теклис принялся за дело. К нему поступали знания. Он начал понимать громадную совокупность энергий, которые текли по Путям. Он видел, что каждая часть была создана, как отлично сконструированная машина. Теперь машина была сломана, и тот факт, что частично она всё ещё функционирует, ведёт к её катастрофе, словно колесницу, которую по — прежнему несёт по дороге, хотя у неё сломана ось. Ему требовалось закрыть порталы, чтобы те не привлекали те дикие и неконтролируемые энергии.

Теклис открыл глаза и оглядел главный зал. Мурдо теперь лежал на алтаре. Теклис раздумывал над тем, что собирается сделать, и испытывал отвращение. Всю свою жизнь он провёл, полагая, что принесение в жертву разумных существ является варварским деянием. Что именно проведение подобных обрядов отличает тёмных эльфов от его народа.

Он твердил себе, что Мурдо пошёл на это добровольно, что он осознанно жертвует своей жизнью ради великого блага, как и древние сланны тысячелетия назад. Теклиса одолевали сомнения. Мурдо не сланн, и ритуал, возможно, даже не сработает: тогда как он может надеяться, что присоединится к тем древним духам чуждого биологического вида? Теклис сознавал, что может провести ритуал, но всё это окажется напрасным. На то были весьма неплохие шансы. И даже если они преуспеют, решение окажется лишь временным. В наилучшем случае, десятилетия. Старая открытая рана в образе северных врат по — прежнему останется там. Пути снова можно будет открыть силой. Для эльфа, каковым являлся он сам, десятилетие — это незначительный временной отрезок. Так какой смысл?

Теклис старался подавить своё отчаяние. Смысл в том, что они выиграют больше времени. За десятилетие он может узнать больше, собрать более внушительные силы, вернуться сюда с более значительными знаниями и мощью. Это стоит того, чтобы использовать шанс и выиграть время. Если им будет сопутствовать успех.

— Готов? — спросил он у Мурдо.

Старик кивнул. Он явно хотел высказаться, но не мог. Несмотря на браваду, в его глазах был страх. Теклис подумал над собственными сомнениями и нашёл, что они незначительны в сравнении с теми, которые, должно быть, одолевают правдосказа. Тот, раскинув руки, лежал на алтаре в позе, указанной сланнами, его голова и ноги были выровнены по древним мистическим полюсам силы.

Теклис произнёс слова, которым его обучили: его горло скручивало, пока он старался извлечь чуждые звуковые слоги. Это ему удалось лишь благодаря столетиям упражнений в загадочных языках. Когда он произнёс слова, то обнаружил, что его внутреннее восприятие меняется, осмысление и сила потекли сквозь него. У Теклиса не было священного ножа, как у древних жрецов — чародеев, но подойдёт и его меч. Когда ритуал достиг своей кульминации, и храм сотрясался, словно испуганный зверь, а в носу чувствовался запах тлена и искривляющего камня, Теклис резко направил клинок в цель, вскрыв грудную клетку Мурдо и вырвав его сердце, оросившее алтарь кровью. Он содрогнулся при виде муки в глазах старика. Однако некая его часть, тайная и тёмная, которую он сам едва ощущал, почувствовала скрытое удовлетворение. «Разница даже между величайшим из высших эльфов и самым мерзейшим из тёмных всё же не столь уж велика», — подумал Теклис, испытывая глубокое волнение от неправильности своего удовлетворения. Кровь хлынула наружу, выплёскиваясь на алтарь и растекаясь по древним руническим дорожкам.

Теклис ожидал знака. Ничего не происходило. Ничего, после всего случившегося. Мурдо напрасно отдал свою жизнь, а Теклис впустую нарушил законы своего народа. Он сдержал проклятие и удержался от побуждения запустить в алтарь мощный разряд энергии. Он осматривал его глазами и чародейским зрением, и по — прежнему не замечал никакой разницы. Кровь продолжала вытекать, свет померк в глазах старика. По — прежнему ничего.

Погоди. Теклису показалось, что краем глаза он заметил, что свечение рун начало складываться в иной рисунок. Посредством заклинания, соединяющего его с алтарём, Теклис почувствовал рывки энергии, и помог им усилиться. Залитые кровью руны начали светиться. Теклис заметил, как дух Мурдо покидает его тело и устремляется внутрь алтаря. В то время как губы произносили слова, и его сердце продолжало биться, Теклис освободил собственный дух и направил его следом. И снова его сознание скользнуло в безграничный лабиринт энергии. Он заметил, как дух старика, который теперь выглядел молодым и купался в свете, несёт к двенадцати прочим. Они выглядели, как огромные прямоходящие жабы, но в их облике угадывался интеллект, величие и мощь, которые впечатлили даже Теклиса. Дух старика присоединился к ним, заполнив брешь в их рядах, и сразу же начало действовать их великое заклинание. Теклис присоединился, подпитывая их собственной силой и выполняя функцию, которую в древние времена исполняли живые жрецы — чародеи, обеспечивая связь между этими духами и миром живых.

«Будет больно», — говорил голос в голове Теклиса. Он не лгал. Став одним из них, он обнаружил, что они представляют одно целое с системой Путей и способны чувствовать наличие порчи внутри неё, как приступы сильной боли. Полярные пространственные врата были для них настоящей раной, которая приносила им огромные мучения. Что хуже, они ничего не могли с этим поделать. Теперь Теклис мог понять, почему они закрыли Пути и впали в спячку. Столетиями испытывая подобную боль, они явно сошли бы с ума.

Вместо этого они сосредоточились на рунических отметках Путей, тех элементах, которые черпали энергию из Царства Хаоса. Закрыть ей дорогу здесь было непросто. Дикая примитивная энергия демонического мира пробивала себе путь через бреши, которые поддерживались рунами, словно лава, прорывающаяся сквозь земную твердь.

Теклис почувствовал усиление боли, когда они напрягли усилия, чтобы закрыть Пути. Это было почти невыносимое напряжение. Он заставил себя сконцентрироваться, воспользоваться собственными сокровенными резервами, и сфокусировался на заклинании. Где — то очень далеко его тело продолжало напевать. Теклису хотелось вернуться в тело, прекратить боль хотя бы на мгновение, но он понимал, что сие может оказаться гибельным: если он покинет круг до того, как заклинание будет завершено, то всё пропало.

Теклис продолжал напевать, пока одну за другой запечатывали руны. Боль усиливалась. Он гадал, прекратится ли это вообще, или он умрёт от этой боли и дух его навечно останется здесь.

Небольшая устойчивая часть его рассудка молилась, чтобы остальные выбрались. Не самая лучшая ситуация — оказаться запертыми внутри Путей Древних, когда проход окончательно закроется. Боль усиливалась в мозгу, иссушая Теклиса. На краю сознания зависла чернота. Он отчаянно старался оставаться в сознании, когда они предприняли единственное заключительное усилие.

Феликс почувствовал, как мощная волна, давящая на него, спадает. Он не понимал, что происходит, но, кажется, его скорость стала снижаться. В то же самое время злобное присутствие усиливалось, словно преследующие его твари сокращали разделяющее их расстояние. Феликс сделал волевое усилие, чтобы двигаться быстрее, но ничего не произошло. На грани восприятия сознания у него пронеслась мысль, что он слышит победные демонические вопли. Он знал, что обречён, если попадёт в когти к ним. Теперь Теклис его не спасёт, а Готрека нигде не видно.

Почувствовав тянущиеся к нему когти, Феликс вытянулся в сторону портала. «Теперь он ближе, но, возможно, недостаточно близко», — подумал Феликс, чувствуя призрачные пальцы на своём плаще. Он подвинулся дальше, максимально вытянувшись вперёд. Почти на месте. Теперь он был уверен, что нечто его коснулось. Призрачные пальцы, которые становились сильнее и были чешуйчатыми. Победные вопли в его мозгу стали громче. Вырисовывалась вечность, наполненная мучениями.

Затем что — то изменилось. Некая сила изменилась внутри необычного межпространственного лабиринта. Располагающаяся впереди воронка, казалось, вращалась медленнее, словно утрачивая энергию. Победные вопли сменились испуганным визгом. Что — то напугало его преследователей. Феликс чувствовал, что те отступают, скрываясь вдали, словно отчаянно пытаясь достичь безопасного убежища до того, как произойдёт нечто ужасное. Возможно, эльф добился успеха. Возможно, он закрыл для Хаоса Пути Древних.

Феликса посетила и другая мысль. Возможно, эльф заодно закрыл Пути для всех. Если так и есть, он будет заперт здесь. Вместе с демонами, если тем не удастся сбежать. Феликс отчаянно завертелся, посылая своё тело в сторону воронки. Теперь та стала меньше, слабее и быстро смыкалась. Феликс нацелился на неё, словно ныряльщик, и помолился Сигмару о своём спасении. Тягостно тянулись мгновения, ничего не происходило, а затем он каким — то образом прошёл насквозь и снова вывалился в знакомый ему мир.

Феликс приземлился лицом на твёрдый камень и лежал, судорожно вдыхая воздух. Когда он посмотрел вверх, над ним стоял Истребитель. За плечом гнома он увидел уцелевших людей и кусок голубого неба. В воздухе пахло солью и морем.

— Что тебя задержало, человечий отпрыск? — спросил Готрек.

— Лучше не спрашивай.

— Где Мурдо?

— Он не захотел присоединиться к нам, как, полагаю, и Теклис.

— Невелика потеря.

— Думаешь, им удалось?

— Ну, пока что нет никаких признаков конца света, но для уверенности нам лучше пару деньков подождать.

Феликс поднялся на ноги и, хромая, пошёл на свет. Они вышли на полпути к вершине мелового утёса и вглядывались в затуманенное море. Кричали чайки, и бледный солнечный свет просачивался через толстый облачный покров. Сиобхейн и Кулум уставились на Феликса, но тот не позволил себе расстраиваться из — за их враждебности, по крайней мере, не сейчас. Феликс ощущал себя человеком, которому было даровано возвращение к жизни, и он намеревался ей насладиться.

Как только у него возникла сия мысль, начался дождь.

У Теклиса было ощущение, что его очень основательно избили здоровенной деревянной дубиной. Болели кости, болели мышцы, в голове звенело, словно гоблин использовал её в качестве барабана. Воздух был зловонным и отдавал искривляющим камнем и смертью. Лежащий неподалёку от алтаря труп великана смердел хуже выгребной ямы. Теклис находился в тысячах лиг от дома, до которого непонятно как добираться, в обрушившихся развалинах древнего храма, по всей вероятности, в окружении орков и зверолюдов.

Теклис не позволил себе об этом беспокоиться. Он по — прежнему жив, а Пути Древних закрыты. Угроза разрушающей континенты катастрофы временно снята. Им сопутствовал успех. Он поглядел на тело Мурдо и нежно закрыл его широко раскрытые глаза. Теклис гадал, где теперь находится дух старика. Заточён в камне вместе со сланнами?

Не имея собственной колонны, он неизбежно подвергнется разложению, а вместе с тем и сплетённое ими заклинание.

Теклис понимал, что ему потребуется возвратиться сюда и посмотреть, что он сможет в этой связи предпринять, вероятно, вместе с армией и группой магов, но прямо сейчас он испытывал усталость, находился далеко от дома и нуждался в сне. «Оставим завтрашние проблемы на завтра», — сказал он себе, заковыляв прочь в поисках безопасного места, где мог бы восстановить силы и начать долгое путешествие домой, на Ультуан.

(обратно) (обратно)

Натан Лонг Истребитель орков (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Натан Лонг Убийца людей (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Натан Лонг Убийца эльфов (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Натан Лонг Победитель шаманов (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Натан Лонг Истребитель зомби (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Дэвид Гаймер Город проклятых (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Джош Рейнольдс Змеиная королева (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Дэвид Гаймер Губитель рода (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Дэвид Гаймер Рубака (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Уильям Кинг Дочь Красной Руки

Глава первая Шторм

Паровой корабль «Молот бури» мчался по волнующемуся морю, оставляя за собой длинный хвост жирного чёрного дыма. Гребные колёса молотили воду, поднимая в воздух потоки брызг. Корабль шёл со скоростью, невообразимой для любого парусного судна в этих бурных морях. Несколько чаек с криком пытались угнаться за судном. Небо над горизонтом было затянуто тучами, и поблёскивающие в них грозовые молнии не предвещали ничего хорошего.

Феликс Ягер, держась за поручни, смотрел, как волны с шумом бьются о борта корабля. Рядом с «Молотом бури» резвились дельфины, то и дело, выпрыгивая из воды и с брызгами плюхаясь обратно. Они с лёгкостью обгоняли пароход, и казалось, что они скорее летят под водой, нежели плывут. Наблюдая за ними, Феликс невольно улыбнулся, на дельфинов было приятно смотреть. Их лоснящиеся тела, улыбающиеся пасти и природная жизнерадостность резко контрастировали с кислыми физиономиями окружавших его гномов.

Феликс ещё никогда не видел, чтобы представители этой расы выглядели настолько жалко. А ведь за время своих странствий с Готреком он уже достаточно успел на них насмотреться. Гномы выглядели слегка зелёными — почти всех сильно тошнило. Феликс и сейчас видел как некоторые, перегнувшись через леера, опустошали свои желудки в море. «Может быть, поэтому чайки преследуют корабль?», — думал Феликс, пытаясь не обращать внимания на рвотные звуки, — «Ищут еду?».

Он сочувствовал гномам. Ему и самому было плохо в первые часы после выхода из порта, когда «Молот бури» оказался в открытых водах Аравийского Залива. Несколько часов кряду он просидел на орудийной башне, пытаясь удержать на месте содержимое своего желудка. Плохо было так, как будто Феликс беспробудно пил предыдущую половину недели. Однако, спустя некоторое время, ему полегчало. Феликс всё ещё испытывал некоторый дискомфорт, но к качке, похоже, привык. У гномов дела обстояли хуже. Судя по всему, вся их раса была предрасположена к морской болезни.

Феликс вспомнил, что где-то читал про врождённую тягу гномов к земле и про неприятие их морскими богами. Существовала ещё теория, что чувствительное внутреннее ухо, позволявшее гномам чувствовать расстояние и направление под землёй, отказывало им, когда корабль начинал раскачиваться на волнах. Какова бы ни была истинная причина, Феликс готов был с ней согласиться.

Он поискал взглядом Готрека, но Убийцы нигде не было видно. Наверное, он был внизу в машинном отделении или же открыл очередной бочонок эля и приговаривал его. Если верить гномам, эль — лекарство от любых болезней и особенно — от морской.

Скорее всего, именно поэтому от всех, кто мог стоять на ногах, разило спиртным за версту. Даже капитан Ахабссон, стоя на мостике, крутил штурвал своим крюком-протезом, а в здоровой руке держал большую глиняную кружку. В этот момент он как раз наклонился к одной из переговорных труб и что-то сказал. Через несколько секунд раздался протяжный паровой свисток, всполошивший чаек, которые с пронзительным криком взмыли высоко в небо, а на мостик вскарабкался короткобородый — так гномы называют своих молодых — неся в руках новую кружку со свежим пенящимся элем. Капитан одобряюще оглядел её и сделал большой глоток, после чего уверенно дёрнул один из рычагов управления. Пароход увеличил скорость и помчался вперёд ещё быстрее, разбивая корпусом волны и поднимая при этом тучи брызг, долетавших теперь и до того места, где стоял Феликс.

Он вытер солёные брызги очередной волны краем своего старого красного плаща и продолжил глазеть на дельфинов. Феликс был рад находиться здесь. Он был рад, что полные неупокоенных душ пустыни Аравии вместе с её фанатичными воинами, вороватыми предсказателями и гробницами личей остались позади и уже скрывались за горизонтом. Он порядком устал от нескончаемых лабиринтов городских улочек и бескрайних роскошных базаров. Хотел бы он вообще никогда больше их не видеть, хватит с него уже обречённых принцесс, коварных танцовщиц и спрятанных сокровищ. При мыслях о сокровищах Феликс криво усмехнулся.

Он сомневался, что они с Готреком когда-нибудь прекратят охотиться за сокровищами. И хотя подобные приключения никогда не приносили им счастья или удачи, а лишь приводили к поединкам с огромными чудовищами или злыми волшебниками, золотая лихорадка гнома вместе с клятвой смерти заставляли их не пропускать ни одного.

Феликс снова посмотрел на черные, быстро приближающиеся тучи. Ахабссон достал подзорную трубу и некоторое время наблюдал в неё горизонт, после чего поднёс ко рту большой рупор и закричал:

— Полундра! Задраить люки! Приготовить насосы! Шторм надвигается!

«Наконец-то заметил», — подумал Феликс. Гномы оторвались от лееров и, вытирая рты, побежали выполнять приказания. На ходу они хватали кружки и наполняли их элем из открытых бочек. Гномы были пьяны, их всё ещё тошнило, но двигались они целеустремлённо. Насколько понимал Феликс, целеустремлённость была характерной чертой всех гномов. Одеты гномы были необычно. Их одежда представляла собой мешанину из дорогих вещей и дешёвых тряпок. Некоторые были в банданах, кто-то был босиком, но в то же время носил китель, возможно выброшенный каким-нибудь бретоннским адмиралом, и изношенные дырявые брюки. Некоторые были обнажены по пояс, у них были до черна загорелые плечи и руки, а когда ветер задирал их бороды, были видны совсем не загоревшие животы. У большинства борода и волосы были заплетены в косички, покрытые смолой. Также у многих были крючья вместо рук, деревянные ноги или повязки на глазах. Завершали их внешний вид устрашающего вида шрамы, покрывавшие всех без исключения.

Да, этих гномов едва ли можно было считать обычными. Впрочем, этого следовало ожидать. По словам Готрека, мало кто из гномов рисковал выйти в море, а те, кто всё же отправлялись, были просто сумасшедшие. Феликс счёл эту оценку несколько преувеличенной, учитывая, что прозвучала она из уст гнома-убийцы, которого и самого-то едва ли можно было считать в своём уме.

«Плыть на корабле, полном пьяных, страдающих от морской болезни гномов, направляясь прямиком в надвигающийся шторм», — думал Феликс, — «что может быть хуже?». Тут он заметил, что дельфины куда-то пропали, исчезли, как будто их никогда и не было. Не прошло и пяти минут, как стало ясно, почему они исчезли. На поверхности показалось что-то огромное: сначала голова, а потом — массивное тело. Морской левиафан! Чудовище было едва ли не больше, чем «Молот бури», а его пасть могла запросто проглотить целиком человека. Оно злобно глядело на пароход, словно примериваясь к бою с этим непрошенным в его владениях гостем. Из отверстия на спине чудовища вырвался фонтан воды, и оно скрылось под водой. Последнее, что успел увидеть Феликс прежде, чем животное полностью скрылось в пучине, был гигантский хвост, поднявшийся высоко над водой. Похоже, что даже у морских чудовищ хватало ума, чтобы избегать надвигающегося шторма. «Слава богам, что оно скрылось раньше, чем кто-нибудь успел позвать Готрека», — подумал Феликс.

Больше, чем когда-либо Феликс чувствовал себя бесполезным. Все гномы были заняты делом. Одни крутили брашпили, другие закрывали клапана, третьи задраивали люки и закупоривали бочки с элем. Закупоренные бочки откатывали в трюм. Несколько гномов стучали молотками, забивая новые заклёпки, другие — проверяли исправность насосов. И только Феликсу нечем было заняться. Здесь он был чужаком, ненужным и бесполезным.

И всё же он считал, что тут не на что жаловаться. Пароход был настоящей благодатью. Одиночные Барак Варрские бронированные торговцы были чрезвычайно редки в этих краях, и когда один зашёл в порт Куадиры, они были просто счастливы подняться на его борт. Готрек даже смог преодолеть свои предрассудки по отношению к кораблям, лишь бы сбежать от умопомрачительного летнего зноя. Им пришлось отдать последние золотые монеты из тех, что они взяли из гробницы Сульмандера, а также пообещать защищать корабль, если на него нападут. Это был единственный путь из царства жарких пустынь обратно к цивилизации или хотя бы куда-нибудь к ней поближе.

В общем-то, уже не было жарко. Набравшие силу ветра начали приносить с собой первые капли дождя. Море тоже внезапно посуровело. Сквозь шум волн Феликс слышал напряжённый гул моторов, вращающих гребные колёса.

Феликс подошёл к рулевой вышке и посмотрел на капитана:

— Разрешите подняться на мостик, — крикнул он, зная, что никто не может находиться там без приглашения капитана. Удивительно, но даже обычно непокорный Убийца принял это правило.

— Да, Феликс Ягер, ты можешь подняться и выпить со мной, — «Капитан, похоже, растерял всю свою неразговорчивость теперь, когда в нём уже было около десятка пивных кружек», — подумал Феликс, поднимаясь по металлической лестнице наверх.

— Ну, что, человек, бьюсь об заклад, что ты никогда не видел ничего подобного! — проревел сквозь шум моря Ахабссон, глядя, как Феликс уставился на рычаги управления.

— Вообще-то видел, — ответил Феликс, а Ахабссон поперхнулся своим элем.

— Где это? — прокричал капитан, — говори!

— Здесь всё очень похоже на капитанский мостик воздушного корабля «Дух Грунгни», — прокричал в ответ Феликс.

Ахабссон не смог скрыть своего удивления:

— Знавал я одного гнома, бредившего постройкой воздушного корабля. Но он был просто сумасшедшим!

— Малакайя Макайссон. Я знаю его.

— Ты знаешь Макайссона? — похоже, удивлению капитана не было предела, — величайшего кораблестроителя всех времён и народов? Даже, несмотря на то, что, как я понимаю, его «Непотопляемый» имел пару недостатков…

— Как я понимаю, он утонул, — проговорил Феликс, разглядывая надвигающиеся облака. Теперь они заполняли практически всё небо, и волны превратились в настоящие водяные горы. «Молот бури» как раз начал взбираться по гигантскому склону одной из них.

— Да, но это был потрясающий корабль. Великолепный. Я видел, как он покидал порт во время своего первого и, увы, последнего плавания. Портовые крысы говорят, что Макайссон побрил голову после этого.

— Он стал Убийцей, — подтвердил Феликс.

— Печально. Его компрессорные двигатели — до сих пор лучшие двигатели во всём мире.

— Он построил свой воздушный корабль. И я летал на нём в Пустоши Хаоса.

В этот момент корабль накрыла волна. Феликс вдруг остро ощутил, что ветер стал очень холодным, и во всю уже льёт дождь. Все гномы за исключением вахтенного в вороньем гнезде и капитана на мостике находились в трюмах. Все люки были задраены. Стоя на мостике, Феликс чувствовал себя очень беззащитным и одиноким.

— Если бы ты не был спутником Готрека Гурниссона, я ни за что бы тебе не поверил.

Феликс оглядел рычаги управления:

— Вот этот, скорее всего, отвечает за скорость, — указал он на рычаг рядом с рукой капитана, — а эти индикаторы показывают давление пара. Вот тот компас, если ему не мешает искажающее влияние Хаоса, указывает на истинный север.

— Однако! Я думал, что это тайны, известные только морякам и инженерам гномов. Откуда ты их знаешь?

— Малакайя Макайссон учил меня управлять «Духом Грунгни», — ответил Феликс.

— Думаю, тут он переборщил, — сквозь рев бури проорал капитан, — хотя он никогда не был собственником. Значит, ты говоришь, что умеешь управлять кораблём?

— Ну, думаю, что если понадобится, то смогу, — в ответ прокричал Феликс.

— Возможно, что пока мы в открытых водах, ты действительно смог бы. Но, бьюсь об заклад, ты ничего не знаешь о течениях, приливах и отливах.

— А зачем о них знать, если ты летишь? — ответил Феликс.

— Действительно, незачем, — ответил Ахабссон. Вой ветра практически заглушал его выкрики, и Феликс с трудом расслышал его слова. Очередная гигантская волна накрыла корабль, окатив капитанский мостик густой солёной пеной.

— Тебе лучше спуститься вниз, приятель, — прокричал Ахабссон, — похоже, нам сейчас придётся несладко.

Феликс скользнул по лестнице вниз так же, как это делали гномы. Едва он вошел в трюм, ему снова захотелось подняться на мостик — в трюме был спёртый воздух и пахло отвратительной смесью: эля, блевотины и машинного масла. Из бойлерных тянуло серой. Вдобавок ко всему, стоял оглушительный лязг поршней, крутящих гребные колёса. Создавалось впечатление, что Феликса угораздило попасть внутрь гигантского барабана, по которому молотил какой-то огромный великан. Проходы были рассчитаны на гномов, и Феликсу пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о потолок. Только оказавшись здесь, он, наконец, осознал, что находится всего лишь в металлической бочке, полностью окружённой водой. В иллюминаторе не было ничего, кроме черноты и поднимающихся вверх пузырей, так что создавалось ощущение нереальности подводного плавания.

Он пробрался в кубрик, где за самым большим столом обнаружил Готрека Гурниссона. Все скамьи и столы были из металла, их ножки были прикручены к полу. Вокруг Готрека сидели выглядевшие больными гномы, причём все уже были изрядно пьяны, но продолжали прикладываться к своим кружкам. Убийца разительно отличался от моряков. Он был значительно мускулистее, шире в плечах и на голову выше любого из окружавших его гномов, даже без учёта ирокеза, возвышавшегося над его татуированным черепом. В одном огромном кулаке он сжимал огромную кружку, в другом — топор, с которым никогда не расставался. Топор был большой и тяжёлый, и Феликс мог поднять его только двумя руками.

— Да, как раз в такую ночку пошёл ко дну «Карак Варн», — кричал Кривой Урли, — ужасный шторм был.

— Его выбросило на берег недалеко от Крегарака. С огромной дырой в борту. Одни говорят, что он наткнулся на рифы, другие, — что на него напало морское чудовище. Гигантская драконовая акула, — сказал низенький даже по гномьим меркам Моби.

— Нет, — перебил его Тоби, один из короткобородых, — это был кракен.

Готрек с интересом прислушивался к разговору. Его всегда интересовали огромные чудовища. Впрочем, это было не удивительно, ведь он поклялся искать смерть в бою с подобными созданиями. Однако Феликс с удовольствием обошёлся бы без историй о них. Но гномы даже в самой отчаянной ситуации, похоже, могли найти время, чтобы поболтать о былых катастрофах или жутких чудовищах.

Феликс практически на карачках начал пробираться через помещение. И в этот момент корабль сильно тряхнуло, болтанка многократно усилилась. Феликс почувствовал новый приступ тошноты. Наверное, что-то огромное ударило по кораблю. Перед его глазами возникла картинка «Молота бури», опускающегося на морское дно, словно большой подводный металлический гроб.

Корабль тряхнуло ещё раз, все гномы ухватились за столы, скамьи и вообще — за всё, что было прикручено к полу или переборкам. И только Феликса подбросило в воздух. «Интересно, это огромное чудовище или просто гигантские волны?» — ещё успел он подумать в краткий миг полёта.

Гномы меж тем ухитрялись продолжать пьянство, как будто бы ничего особенного не происходило.

— … и из морской пучины поднялся корабль мертвецов, — продолжал свою историю Нарли, старый седой гном с лицом, похожим на сморщенную сливу, и косматой бородой, путавшейся у него в ногах.

Даже сквозь грохот шторма Феликс слышал, как трещал корпус корабля, и видел, как прогибались переборки. Сколько ещё он сможет выдержать, прежде чем стихия разорвёт его пополам? Хотел бы он быть инженером, чтобы разбираться в таких вещах. Однако один взгляд в сторону Готрека убедил его, что, наверное, лучше не разбираться.

Убийца поднялся из-за стола и направился к лестнице:

— Ты куда? — спросил его Феликс.

— Свежим воздухом подышать, — бросил Готрек.

Он поднялся по лестнице и только открыл люк, как тут же в него ударил сильный поток воды. Было похоже, что кто-то снаружи плеснул из огромного ведра прямо ему в лицо. Не обращая на воду никакого внимания, Готрек вышел на палубу. И прежде чем другие гномы захлопнули люк, Феликс успел увидеть как, воздев руки, Убийца бросал вызов штормовому небу и всем морским богам.

Люк захлопнулся, как раз когда корабль накрывала очередная гигантская волна. Феликс обернулся и посмотрел на гномов. Их лица были перекошены от суеверного ужаса. Многие что-то бормотали на гномьем…

(обратно)

Глава вторая Орки-пираты

Феликс устало выполз на палубу. Простиравшееся вокруг море было похоже на гигантское зеркало. На голубом небе было ни облачка, и лишь огромный альбатрос парил в вышине, широко раскинув свои длинные крылья. Гномы палили по нему из кормового орудия, но птица была слишком высоко.

Готрек стоял на носу, глядя вдаль. Капитан Ахабссон спал на мостике, сидя в металлическом кресле, у руля стоял один из его помощников. Корабль выглядел так же плохо, как чувствовал себя Феликс. Вся палуба была покрыта многочисленными вмятинами, поручни и мачты погнуты. Гребные колёса громко скрежетали, их тоже не пощадил шторм. Установленные на палубе насосы безустанно откачивали из трюмов воду, а раздававшийся оттуда стук молотков, подтверждал, что гномы во всю заделывают течи.

Феликс ещё раз осторожно ощупал шишки на своей голове. Всю ночь его швыряло вверх вниз и из стороны в сторону, двигатели корабля надрывно пыхтели, а корпус трещал по швам. Периодически Феликса рвало. Временами он был настолько уверен, что бушующее море вот-вот поглотит их всех, что готов был сам броситься за борт, лишь бы весь этот кошмар поскорее кончился.

При свете ясного солнца подобные мысли казались сущим бредом, но прошлой ночью они выглядели очень разумно. Феликс направился к Готреку:

— Где мы?

— Будь я проклят, если это знаю! — ответил Убийца, — вон там, не острова ли? — указал он рукой.

Феликс поднёс руку к глазам, чтобы лучше рассмотреть то, что виднелось вдали. На горизонте точно что-то было. Может это виднелись вершины далёких гор. А может быть, это было что-то другое, что-то двигающееся.

— Выглядит как другой корабль, — сказал он.

— Ну что ж, твои глаза лучше, чем мои.

Феликс поднялся в воронье гнездо, опустевшее во время ночного шторма. Он надеялся, что гном сам спустился с мачты, а не был унесён в море яростной стихией. Феликс вытащил подзорную трубу из защитного футляра, установленного в гнезде, и направил её увеличивающие линзы на видневшееся на горизонте пятнышко. Увеличение было очень сильным. Феликс, как его учили, подкорректировал резкость и чётко увидел предмет, находившийся на горизонте, и тут же пожалел об этом и ужаснулся. Это действительно был корабль. Корабль, какого Феликс до этого никогда не видел.

Он выглядел, как если бы бретоннский галеон скрестили с плотом. В движение его приводили множество весёл, гребные колёса и несколько парусов. Феликсу не надо было вглядываться на его палубы, чтобы понять, чей это корабль, топорная конструкция наряду с простой функциональностью говорили сами за себя. Он начал звонить в колокол и кричать: «Орки! Орки по курсу!»

В одно мгновение все гномы высыпали на палубу, они напряжённо вглядывались в приближающийся корабль. Ахабссон встал из своего кресла и навёл на вражеский корабль свою подзорную трубу. Феликс последовал его примеру.

Корабль был примерно в два раза больше, чем «Молот бури», и орки численностью примерно раз в пять превосходили гномов. Их массивные фигуры заполняли практически весь ют и бак. По кораблю, управляясь с парусами и снастями, носились гоблины. Паруса были разрисованы непонятными символами. На главной мачте были закреплены череп и перекрещенные кости какого-то гигантского чудовища. На носу корабля была установлена вращающаяся платформа, на которой располагалась огромная катапульта. Такая же, но чуть поменьше, находилась и на корме.

Реакция гномов в корне отличалась от того, что себе представлял Феликс. Он видел, как капитан Ахабссон наклонился вперёд и дёрнул за один из рычагов. «Молот бури» начал набирать скорость, направляясь прямо на видневшегося вдали неприятеля. «Да что же эти маньяки делают!?» — изумился Феликс. Он ожидал быстрого бегства подальше от противника, объективно превосходящего их по силе. В конце концов, Готрек был единственным Убийцей на борту, а трюмы были полны дорогих заморских пряностей.

— Капитан, мы направляемся прямо к оркам! — прокричал Феликс в переговорную трубу.

Даже искажённое переговорной трубой его хихиканье было хорошо различимо:

— Не боись, приятель! Мы их сейчас достанем! Ты только смотри в оба и дай мне знать, если что!

— Вы намереваетесь их потопить? — недоверчиво спросил Феликс.

— Нет! Взять их на абордаж! Это ж пираты, у них должно быть в трюмах полно награбленного добра.

— Ха! Капитан, а я и не знал, что вы тоже пират, — не удержался Феликс и тут же пожалел об этом.

— Капер, а не пират, приятель! И не забывай об этом. У меня есть свидетельство, выданное Корабельным Советом Барак Варра.

— Ну, тогда другое дело, — пробормотал Феликс. Носовая орудийная башня начала поворачиваться в направлении орочьего корабля. По мере её неторопливого вращения раздавался громкий скрежещущий звук, один из короткобородых бросился поливать основание башни машинным маслом. «Интересно, — подумал Феликс, — насколько серьёзно был повреждён корабль во время шторма?»

Гномы заняли места на своих боевых постах, приготовили к бою арбалеты и зарядили установленные на палубе ручные пушки. Готрек наблюдал за орками, стоя на носу парохода. Даже с высоты вороньего гнезда Феликс видел, как он, разминаясь, играл буграми мышц.

Феликс снова стал разглядывать пиратов. По мере их приближения становились видны всё новые подробности, и чем лучше Феликс их видел, тем меньше они ему нравились. Несмотря на то что «Молот бури» был построен из металла, а орочий корабль — из дерева, пароход гномов явно уступал ему по своей мощи. Пиратский корабль был просто огромен, да и команды у него было во много раз больше. Что ещё хуже, Феликс разглядел на полубаке шамана, танцующего вокруг катапульты и выкрикивающего какие-то заклинания.

Множество гоблинов в набедренных повязках, обливаясь потом, крутили вороты, устанавливавшие рычаги катапульт в позицию стрельбы, а также — поворачивали платформы, на которых эти катапульты были установлены. За работой гоблинов следили орки. Судя по всему, заниматься физическим трудом было ниже их достоинства. Орки были воинами. Огромные, в два раз выше любого гоблина они надменно стояли рядом и громко выкрикивали приказания. На многих были надеты брюки и банданы. Руки, шеи, а также уши и даже носы орков были щедро украшены бусами с жемчугом и другими драгоценными камнями. Вооружены они были в основном абордажными саблями, но Феликс заметил и нескольких лучников.

Феликс перевёл взгляд на корму судна, здесь на юте окружённый своими телохранителями стоял орочий капитан. Он был самым огромным орком из всех, а на его голове красовалась треуголка какого-то Бретоннского адмирала. Его большие клыки были покрыты золотом, и в каждой руке он держал по большой сабле.

Феликс прокричал в переговорную трубу всё, что увидел.

— Всё лучше и лучше, — услышал он ответ Ахабссона, — Ураг Золотой Клык — самый грозный пират во всём Заливе. Султаны давно назначили за его голову награду в бриллиантах, равную её весу.

Ураг… от этого имени по спине Феликса побежали холодные мурашки. Он хорошо помнил, как на базарах и в чайханах Кадиры бывалые моряки со страхом в голосе рассказывали о Золотом Клыке. О его ярости и жестокости ходили настоящие легенды!

В этот момент орочий вождь отошёл в сторону, и Феликс увидел, кого скрывала его массивная фигура. Это была женщина. Высокая, стройная и статная. Её красоту не могли скрыть даже лохмотья формы бретоннского моряка, в которые она была одета. Её иссиня чёрные волосы волнами спадали на плечи. Она держалась гордо, несмотря на то, что была закована в цепи. Феликс был настолько поражён, что даже не сообщил капитану об увиденном.

Море вспенилось вокруг «Молота бури», корабль стремительно набирал ход. Снопы искр и клубы чёрного дыма вырывались из его труб. Чайки пронзительно кричали. Корабль изменил курс, чтобы быстрее добраться до врага.

Феликс увидел, как на корабле орков сработала катапульта. Шар яркого пламени взлетел и понёсся к «Молоту бури», оставляя за собой длинный огненный след неестественно зелёного оттенка. Он пролетел быстрее и дальше, чем мог любой из обычных камней, и, подняв огромный столб пара и кипящей воды, упал в воду прямо перед носом «Молота бури». Со своей позиции Феликс проследил, как всё ещё светящийся под водой зелёным светом шар канул в морскую пучину.

На горизонте показались острова, уже можно было различить горную гряду, и один массивный пик, выделявшийся среди остальных. Феликс понимал, что они слишком далеко, чтобы до них можно было добраться вплавь, даже если надеяться на отсутствие акул. Ахабссон вёл корабль по курсу, который запросто мог привести их всех к смерти, так как Феликс сомневался, что орки позволят им воспользоваться спасательными шлюпками. Лучшее, на что они могут надеяться, это — плен, а значит, их либо съедят, либо сделают рабами. Феликс глянул на Готрека, Убийца размахивал своим топором, выкрикивая угрозы приближавшимся врагам. «Среди нас есть один, кому не грозит ни то, ни другое, — подумал Феликс, — для него есть только победа или смерть».

Гоблины изо всех сил крутили ворот, и катапульта снова была готова выстрелить. Шаман продолжил свой непрекращающийся танец, и Феликс увидел зеленоватое свечение, нимбом окружавшее его голову. «Слишком далеко для арбалетного болта», — прикинул Феликс, он был уверен, что зеленокожий колдун ещё попортит им крови сегодня.

Форштевень «Молота бури» резал волны, неумолимо приближаясь к кораблю орков. Дуло носовой пушки поднялось. Раздался оглушительный грохот, орудийную башню окутало облако дыма. Феликс услышал свист летящего ядра, и уже в следующее мгновение увидел, как оно попало в борт орочьего судна, пробив доски и оставив большую дыру.

Ахабссон выкрикнул на гномьем ещё несколько команд своим комендорам, продолжавшим прицеливаться, в то время как «Молот бури» нёсся навстречу врагу. Феликсу показалось, что он начал понимать дотоле казавшуюся безумной стратегию капера. Корабль орков галсировал по направлению к ним, сохраняя свой курс, «Молот бури» должен был выйти на пирата с надветреной стороны и немного сзади. Если повезёт, они смогут сломать гребные колёса, уничтожить катапульту и потом тогда уже без проблем расстрелять всю команду.

Шестерёнки левого гребного колеса громко скрежетали, и Феликс надеялся, что пароход гномов не получил повреждений, которые скажутся именно в этот момент.

Катапульта выстрелила снова. Шаман продолжал танцевать и прыгать, и в это самое время огненный шар внезапно изменил в воздухе траекторию своего полета и направился прямо на «Молот бури». Феликс смотрел на шар как заворожённый. Ему доводилось видеть колдовство, но это было что-то новенькое. Если Ахабссон и был удивлён происходящим, он не подавал вида. Он просто следил за приближающимся огненным шаром. У Феликса пересохло во рту, пылающая сфера собиралась накрыть их. Ему даже показалось, что она попадёт прямо в него, и что он умрёт здесь. Шару достаточно просто попасть в мачту, на которой находится воронье гнездо, чтобы его сбросило в океан. За всю свою жизнь он ни разу не чувствовал себя таким уязвимым. Он мог даже различить, что охваченное магическим огнём ядро шара состояло из расплавленного камня.

Когда шар начал снижаться к кораблю, Ахабссон крутанул рулевое колесо и резко дёрнул один из рычагов управления. Раздался оглушительный скрежет, и одно из гребных колёс начало вращаться в обратном направлении. «Молот бури» сильно качнуло в сторону, и он лёг на новый курс. Огненный шар лишь вскользь задел пароход, но и этого было достаточно. Яркая вспышка ослепила всех, и волна раскалённого воздуха прокатилась по пароходу, содрогнувшемуся от попадания. Шрапнель застучала по металлу корпуса, несколько гномов вскрикнули от боли, Феликс пригнулся, уклоняясь от раскалённых обломков, рикошетивших от вороньего гнезда вокруг него. В следующее мгновение начали раздаваться вторичные взрывы.

Когда Феликс выглянул из гнезда, он увидел, что часть корпуса «Молота бури» была обуглена, многие металлические пластины были помяты, а две палубные ручные пушки взорвались от перегрева. Несколько гномов неподвижно лежали на почерневшей палубе, к ним уже направлялся корабельный врач со своими помощниками. Ещё один страх охватил Феликса. Здесь не было колдуна, который при случае магически залечил бы его раны. Взглянув по-новому на грубые зубцы пилы, которую нёс врач, Феликс внезапно осознал, почему у многих гномов были деревянные ноги или крюки вместо рук. Раздробленные кости попросту отрубались, культи опускались в расплавленную смолу. То, что никто из моряков при этом не кричал, было подтверждением чрезвычайной выносливости гномов, хотя даже с высоты мачты Феликс видел, что лица их были искажены страданием и болью.

«Это ведь и со мной может случиться, — пришла в голову неприятная мысль, — можно запросто лишиться руки или глаза». От понимания этого его чуть не вывернуло наизнанку. Меж тем гномы успели откупорить несколько бочонков эля и даже чего-то более крепкого. Урли и Моби уже раздавали матросам кружки с какой-то чёрной жидкостью отталкивающего вида, и гномы с удовольствием глотали её, запивая элем.

Лишь Готрек стоял в стороне, не отрываясь глядя на корабль орков, подобно гончей, приготовившейся к броску. От него исходили практически осязаемые волны сомнения, было похоже, что он раздумывал, не броситься ли ему за борт и не отправиться ли вплавь до пиратского корабля. Феликспонимал его чувства. В этой битве Убийца не мог контролировать свою судьбу. Он не мог сблизиться с врагом, пока этого не захочет Ахабссон. А кто мог знать, когда это произойдёт?

Снова выстрелила пушка, то ли случайно, то ли нет, но ядро угодило прямо в полубак приближавшегося судна. Последовавший за этим взрыв разнёс катапульту в щепки, а вспыхнувший огонь моментально охватил всю палубу, шаман куда-то пропал. Феликс вздохнул с облегчением. Если колдун выведен из строя, то возможно у них есть шанс пережить всё это.

Матросы взревели от радости, они начали пронзительно свистеть и кричать. В это время подгоняемые пинками и тумаками, раздаваемыми орками, по кораблю забегали гоблины, спешно пытаясь погасить пламя ведрами с водой.

«Дело за второй катапультой», — подумал Феликс.

Ахабссон крепко держал штурвал, и «Молот бури» прошёл так близко от кормы пиратского судна, что Феликс мог различить лица орков без помощи подзорной трубы. Пароход гномов начал разворачиваться, чтобы занять позицию прямо позади вражеского корабля и стрелять из носовой пушки прямой наводкой. Феликс увидел, что вторая катапульта, находившаяся на юте, уже разворачивалась в их сторону. «По крайней мере, теперь нет шамана, чтобы направлять камни своими заклинаниями, — пробормотал себе под нос Феликс, — остался только Золотой Зуб, его гвардия и пленница».

Феликс прикинул, не стоит ли рассказать Ахабссону о девушке, но понял, что капитан уже и сам мог её заметить. Однако, было не похоже, что он собирался менять свой план из-за одного человека. Его заботили только свой корабль, команда и сокровища.

«Молот бури» лёг на курс в кильватере судна Золотого Зуба, пароход развернулся так быстро, что успел пересечь собственный бурунный след. Золотой Зуб махнул своей огромной рукой, катапульта на орочьем судне выстрелила. Огромный булыжник просвистел в воздухе и угодил в носовую орудийную башню парохода. Корабль вздрогнул, башня стала вибрировать и звенеть словно огромный колокол. Сначала Феликс подумал, что за исключением серьёзной вмятины в броневой пластине никаких других повреждений нет, но тут же заметил, что башня перестала поворачиваться в сторону корабля орков, и из её щелей повалил дым. По-видимому, поворотный механизм был повреждён, да и обслуживающий расчёт был наверняка оглушён. Короткобородый, добавлявший смазку на вращавшуюся поверхность орудийной башни, лежал в луже собственной крови. Огромный булыжник, отскочив от башни, одним махом размозжил большую часть его туловища. «Здесь врачу делать уже нечего», — подумал Феликс.

Ахабссон выкрикнул что-то в одну из своих переговорных труб. У Феликса создалось впечатление, что он требовал от комендоров ответить, почему те спят на посту. Но комендоры не отвечали. Матросы схватились за свои арбалеты, и дождь болтов, хоть и несколько неприцельный, обрушился на орочий ют. Феликс увидел, что Золотой Зуб заслонил пленницу собой. Несколько орков и гоблинов упали, сражённые стрельбой, но сам орочий капитан оставался невредим.

Пока Феликс продолжал смотреть, всё больше и больше орков поднималось на палубу, они кричали и размахивали топорами, совсем не обращая внимания на дым и пламя, полыхавшее у них за спинами. Казалось, их больше заботила предстоящая схватка, нежели то, что их собственный корабль постепенно превращался в погребальный костёр.

«Интересно, — подумал Феликс, — что он будет делать?». Теперь, когда главное орудие «Молота бури» было выведено из строя, план Ахабссона был несостоятелен. Самое разумное, что приходило Феликсу в голову, это отойти за пределы радиуса действия орочьей катапульты и подождать, пока пламя не охватит весь вражеский корабль. Естественно, это также означало отказ от сокровищ и обречение пленницы на верную гибель, но, по крайней мере, это гарантировало бы им их собственные жизни. Даже если оркам удалось бы погасить огонь, какое-то их число при этом обязательно погибло бы, да и корабль был бы повреждён ещё сильнее.

Капитан, похоже, пришёл к такому же выводу, так как гребные колёса завращались в обратном направлении, позволяя пароходу оставаться на одном месте. Очевидно, Ахабссон надеялся, что его комендоры смогут заставить пушку стрелять, потому что удерживал нос корабля на одной линии с кораблём орков. Ведь даже если орудийная башня и не могла вращаться, она всё ещё могла стрелять.

На палубы гномьего парохода начали сыпаться стрелы, но матросы попросту укрывались за орудийной башней или пригибались за броневыми листами, защищавшими леера. Феликс был рад, что ни одному из зеленокожих пока не пришло в голову стрелять в него, однако предполагал, что это лишь вопрос времени. Он прикинул, стоит ли рискнуть и спуститься вниз или лучше остаться в вороньем гнезде, ожидая пока дым от огня не скроет его. Однако судьба сама сделала выбор за Феликса.

В недрах парохода раздался громкий скрежет и треск, и гребные колёса замерли. В воздухе сильно запахло палёным. «Похоже, что повреждения оказались более серьёзными, — промелькнуло у Феликса в голове, — а может быть, это результат попадания колдовского огненного шара, или комбинация и того и другого». «Молот бури» начал терять скорость, начав фактически дрейфовать по воле волн.

Что было ещё хуже, орки убрали свои паруса и начали тормозить. Они пустили в обратный ход собственные гребные колёса, и огромное судно сначала остановилось, а потом начало медленно двигаться назад, приближаясь к пароходу гномов. И хотя гребные колёса орочьего корабля значительно уступали в эффективности колёсам гномьего судна, они всё же справлялись со своей задачей.

Из-под палубы доносился стук молотков, гномы-инженеры пытались починить паровую машину, но Феликс понимал, что им ни за что не успеть. Стрелы орков заставляли гномов не высовываться из своих укрытий. Даже Готреку пришлось укрыться, и он стоял наготове за большой отлитой статуей на носу корабля. В одно мгновение они из хищников превратились в добычу.

Судно орков приближалось, и чем ближе оно становилось, тем устрашающе выглядело. В воображении Феликса представился гигантский айсберг из северных морей, нависший над пароходом огромной горой. Палуба юта была практически вровень с вороньим гнездом, в котором находился Феликс. Он пригнулся так, чтобы как можно меньше высовываться из гнезда.

Орки торжествующе вопили, толпясь у лееров. Феликс отметил, что поручни, видимо, были трофеями с какого-то бретоннского судна. Гоблины и орки толпились на палубе, перевешиваясь за ограждения, им очень не терпелось скорее перепрыгнуть на «Молот бури».

В этот момент Феликс заметил, что дуло носовой пушки начало подниматься, а капитан Ахабссон кричал в переговорную трубу что-то про картечь. Если орки и заметили это, они не обратили никакого внимания. Только Золотой Зуб проревел что-то своим телохранителям и повёл их прочь от края палубы.

В следующее мгновение раздался гром и из пушки вырвался язык пламени. Всё, что находилось на юте орочьего судна в мгновение ока было порвано в клочья, включая такелаж, паруса, борта и, конечно, орков и гоблинов. Крики триумфа сменились воплями боли. Многие из переживших выстрел попадали в море, острые чёрные акульи плавники, видневшиеся в волнах, означали, что акулы собирались знатно пообедать.

Как только стрелы орков прекратили угрожать гномам, те выскочили из своих укрытий. Огонь мушкетов, арбалетов и ручных пушек обрушился на палубы орочьего судна. И ещё больше орков и гоблинов было сражено. Феликсу показалось, что зеленокожих охватила паника, но именно в этот момент появился Золотой Зуб. Он спасся, вовремя уйдя из зоны поражения картечью. Теперь он выкрикивал приказы направо и налево, подкрепляя их размашистыми оплеухами и пинками.

С оглушительным звоном металлический корпус «Молота бури» ударился о борт корабля орков. Первая волна зеленокожих уже перепрыгивала с одного судна на другое. Орки бросали крюки и кошки, пытаясь притянуть «Молот бури» к своему кораблю.

Несомненно, если бы выстрел картечью не выкосил ряды орков, то матросы «Молота бури» были бы побеждены в первые же минуты абордажа. Теперь же гномы, побросав мушкеты и арбалеты, схватились за топоры и тесаки и бросились вперёд, чтобы отбить атаку.

(обратно)

Глава третья Пленница

Орки и гномы набросились друг на друга. Молоты дробили кости, тесаки разрубали плоть. Палуба стала скользкой от крови. Феликс чувствовал себя бесполезным, наблюдая за разворачивающейся под ним схваткой. Он обнажил свой меч и оценил варианты дальнейших действий. Он мог спуститься на палубу, используя линь, но это было сложно сделать с мечом в одной руке. Он также мог медленно спуститься по лестнице, но тогда бы он стал беззащитен перед орочьими стрелами. Или он мог просто оставаться на своём месте, не предпринимая ничего.

Всё больше и больше орков и гоблинов перебиралось на борт «Молота бури». Гномы никак не могли помешать им, потому что им и так приходилось сражаться с зеленокожими не на жизнь, а на смерть. Ахабссон вытащил целую связку пистолетов и палил из них в орков, хватая новый после каждого выстрела.

— Прочь с моего корабля! — ревел он.

В этот момент из своего укрытия выскочил Готрек. Он бежал меж орков, рубя своим топором направо и налево. Ничто не могло остановить его. Он кромсал врагов подобно крестьянину, косящему пшеницу, прорывался сквозь них, подобно боевой колеснице, проносящейся сквозь пехотный строй, разбрасывал зеленокожих, подобно урагану, срывающему листья с деревьев. Как будто один из древних гномьих богов войны ступил на скользкую от крови палубу «Молота бури», чтобы отомстить за свой народ его извечным врагам. Гоблины прыгали в кишащие акулами волны, лишь бы спастись от него, орки предпочитали сражаться и умирали все как один. Гномы-матросы, только что бывшие в смятении, воспряли духом. Вслед за Готреком они все вместе бросились в новую атаку на орков, всё ещё лезущих на палубу гномьего парохода.

Внезапно порыв ветра или особенно большая волна заставили мачту качнуться в сторону орочьего судна. Сквозь клубы дыма Феликс увидел женщину, боровшуюся со своими жестокими пленителями, — действуя инстинктивно, Феликс схватился за фал и прыгнул вперёд.

В следующее мгновение его сапоги уже коснулись палубы орочьего корабля. Он бросился сквозь дым туда, где последний раз видел женщину. Она стояла на самом краю юта, прижимаясь спиной к леерам, и пыталась отбиться от орка связкой цепей, сковывавших её запястья.

Феликс проткнул орка мечом, клинок прошёл насквозь, выйдя из груди зеленокожего. Феликс выдернул меч, и орк повалился на деревянную палубу, а цепи, раскрученные женщиной, размозжили ему череп. Феликс оказался с ней женщиной лицом к лицу. Даже покрытая кровью и измазанная сажей она была очень привлекательна. На её губах промелькнула улыбка, но потом она высокомерно произнесла:

— Ну, чего ты ждёшь? Освободи меня!

У неё был низкий чуть с хрипотцой голос и сильный тилейский акцент. Феликсу не понравился её тон, но сейчас не было времени на лишние церемонии.

— Где ключи?

— У Золотого Зуба!

Феликс наступил на цепь ногой, воткнул меч в одно из её звеньев и начал его проворачивать. Почувствовав лёгкое покалывание в руках и повнимательнее глянув на металлические манжеты, в которые были закованы руки женщины, Феликс увидел что они были полностью исписаны загадочными рунами.

Острие меча вошло в доски палубы, лезвие изогнулось. Обычный клинок сломался бы от напряжения, но Феликс был уверен в прочности своего магического меча, доставшегося ему в глубинах Карака Восьми Вершин. В конце концов, ему удалось разогнуть одно звено и разъединить цепь.

— Как тебя зовут? — спросил Феликс, разглядывая металлические манжеты, на них определённо были какие-то руны. Возможно, у орков была своя система обозначения принадлежности раба.

— Катя Мурилло. А тебя?

— Феликс Ягер.

— Ну что ж, Феликс Ягер, как бы не было приятно познакомиться, я попросила бы тебя побыстрее снять с меня эти цепи.

— Я работаю над этим, — он увидел, как зрачки женщины расширились, при виде чего-то за его спиной, и обернулся, чтобы узнать, что там такое.

Клубы дыма не могли скрыть огромную фигуру капитана орков, Золотого Зуба. На его морде читалось удивление, видимо он никак не ожидал обнаружить на своей палубе человека. Феликс воспользовался этим замешательством и, держа меч двуручным хватом, нанёс удар, целясь вожаку орков прямо в голову. Но тот успел среагировать. Одним из тесаков он блокировал клинок Феликса, а вторым махнул сам.

Феликс отпрыгнул, уворачиваясь от неминуемой смерти. Вскинув руку с мечом, он успел парировать следующий удар Урага, от столкновения клинков посыпались искры. Удар был такой силы, что чуть не выбил меч из руки Феликса. Орк был на голову выше Феликса и значительно тяжелее. Огромные мускулы бугрились под упругой кожей Золотого Зуба, теснившего его назад.

Несколько мгновений Феликсу казалось, что ему не справиться с капитаном орков. Он никогда ещё не сталкивался с таким сильным противником. Тот с одинаковой лёгкостью орудовал обеими руками, а его скорость была просто поразительной. Феликс считал себя фехтовальщиком выше среднего уровня, и тоже был физически сильным, но было очевидно, что он уступает Урагу по всем статьям.

Феликс бросил взгляд по сторонам, пытаясь найти способ спастись, но всё было тщетно. Женщина скрылась в клубах дыма, и всё, что он мог видеть, — это только буквально нависавшую над ним фигуру орочьего капитана. Высекая искры, их клинки встретились в очередной раз, а меч в левой руке Урага оставил кровавую полосу на груди у Феликса. Он знал, что будь оно на долю секунды быстрее, лезвие просто разрубило бы его пополам.

От огненного жара пылающей палубы начинала трещать кожа. Пот заливал глаза, рубашка промокла насквозь и прилипла к телу. От едкого дыма щипало глаза и першило в горле. Со стороны «Молота бури» слышался шум боя и вопли умирающих. Феликс слышал боевые кличи Готрека, а также крики гномов-матросов вперемешку с рычанием орков. Не было видно, как развивается бой, но было ясно, что помощи от гномов ждать нечего. Похоже Готреку придётся искать себе нового летописца для своей смертельной саги, потому что Феликс будет уже слишком мёртвым, чтобы её закончить.

В это мгновение он услышал свист цепей, вращающихся в воздухе, они ударили Урага в голову, оглушив орочьего капитана. Катя Мурилло была здесь! Золотой Зуб посмотрел в её сторону, чтобы оценить новую опасность, и в эту же секунду Феликс нанёс ему стремительный удар. Даже оглушённый орк оказался поразительно увёртливым. Он успел отклониться в сторону и немного отпрыгнуть назад, что спасло ему жизнь. Клинок Феликса оставил лишь глубокий порез на его лбу. Ураг оскалился, бросив на Феликса полный ненависти взгляд, и бросился прочь, скрывшись в клубах дыма.

— Нам лучше убраться с этого корабля, — сказала Катя, — у него нет шансов, огонь уже не потушить.

— Чудесно, — ответил Феликс, — И как нам это сделать?

Но женщина уже направлялась в сторону откуда доносились звуки битвы. Феликс последовал за ней, и когда они оказались на краю юта, им открылась фантасмагоричная сцена бойни. Тела порубанных орков и гоблинов горой лежали на палубе «Молота бури». Готрек стоял на самой вершине, чередуя призывы всем зеленокожим с ним сразиться с нечленораздельными ругательствами на гномьем. Орки принимали вызов и карабкались по трупам своих мёртвых товарищей, чтобы добраться до Убийцы, а гоблины карабкались по абордажным канатам и сетям, пытаясь убраться с «Молота бури». Феликс приготовился встречать их с мечом наперевес. Оставшиеся в живых гномы вместе с Ахабссоном заняли оборону на корме, на большее им уже не хватало сил.

Внезапно гребные колёса «Молота бури» завращались, вспенивая воду. Корабль начало трясти. Возможно, что некоторые инженеры продолжали чинить корабль даже во время боя. Феликс мог только догадываться об этом. А вот в чём он был абсолютно уверен, так это в том, что если он сейчас же не переберётся на пароход гномов, ему придётся добираться до него вплавь, и, скорее всего, в сопровождении ненасытных акул, снующих в морских волнах. Он огляделся в поисках Кати и увидел, что та аккуратно перебиралась по абордажным верёвкам на пароход. У Феликса уже не было на это времени, он перепрыгнул через борт и буквально кубарем покатился по абордажной сети к кораблю гномов, попутно лягая оказывавшихся у него на пути гоблинов. Словно по молчаливой договорённости гоблины и Феликс проследовали каждый в своём направлении, не атакуя друг друга и не чиня препятствий. Когда Феликс наконец-то переполз через леера и оказался на палубе «Молота бури», Катя уже была здесь.

Колёса гномьего корабля были повреждены, одно крутилось быстрее другого, и пароход начал закладывать длинную дугу, постепенно удаляясь от орочьего судна. Гребные колёса на корабле орков были вдребезги разбиты во время столкновения кораблей.

Орки наконец поняли, что происходит. Некоторые бросились в воду и поплыли к своему пылающему судну. Другие допустили ошибку, они на секунду дольше разглядывали свой, охваченный огнём корабль, упустив из виду Убийцу, и больше в этой жизни они уже ничего не разглядывали. Гномы последний раз собрались с силами и сбросили всех орков с палуб своего корабля в море. За считанные секунды на «Молоте бури» не осталось ни одного живого зеленокожего.

Раздавая громкие приказания Ахабссон вернулся на свой мостик, где принялся энергично дёргать разные рычаги и недовольно стучать кулаком по циферблатам приборов. Повреждённый пароход гномов и пылающий корабль орков медленно расходились в разные стороны. Феликс видел, как на орочьем судне пламя распространилось с юта на основную палубу, мгновения спустя вспыхнули паруса и такелаж. Тушить пожар было бесполезно.

Тем временем утренняя дымка окончательно рассеялась, начался новый день. Корабли отдалились друг от друга ещё больше. Оставшиеся в живых зеленокожие сбросили на воду шлюпки и направились к островам. Вскоре после этого их догорающее судно ушло под воду, оставив на поверхности лишь густое облако белого дыма.

К Феликсу подошёл Моби:

— Всё. Тю-тю сокровища Золотого Зуба, — сказал он с печалью в голосе, — не быть нам богатыми.

— Ошибаешься, — прозвучал у него за спиной голос Кати. Феликс подозревал, что для его физического здоровья и душевного спокойствия было бы лучше, чтобы она молчала.

— То есть? — спросил Моби, — И, кстати, кто ты?

— Я буду говорить с твоим капитаном, — ответила Катя.

— Ага, — согласился Моби, — Не сомневаюсь, что он и так хочет поговорить с тобой!

— Но сначала найди какой-нибудь молот и освободи мне руки от этих цепей, — надменно произнесла женщина.

— Мне может приказывать только Капитан Ахабссон, женщина, — отчеканил Моби и, развернувшись, пошёл прочь.

(обратно)

Глава четвёртая Остров Страха

— Кто ты и что делаешь на моём корабле? — задал вопрос Ахабссон, баюкавший в своих забинтованных руках огромную кружку пенистого эля. Феликс и Готрек с интересом следили за женщиной. С мостика было также хорошо видно, как снующие по палубе гномы бесцеремонно выбрасывали за борт тела орков. Феликс заметил, что у многих орков были сильно растянуты мочки ушей, и с них свисали медные цепи, видимо, заменявшие оркам серьги. У некоторых медными шпильками были проткнуты носы, и все они без исключения были покрыты варварскими татуировками.

— Я — Капитан Катя Мурилло, из Тилейского Тобаро.

— Капитан чего?

— Капитан «Золотой чайки»!

— Женщина-капитан? Что ещё вы, человеки, придумаете? — проворчал Ахабссон, — Как ты попала в плен к Золотому Зубу?

— Моя «Чайка» бороздила эти воды в поисках сокровищ Красной Руки, когда Золотой Зуб взял её на абордаж. Орки скормили половину моей команды акулам, а вторую — сожрали сами.

Атмосфера на мостике моментально поменялась. Гномы вдруг начали обмениваться быстрыми взглядами и теперь стали очень внимательными. Они всегда так выглядели, когда речь заходила о сокровищах.

Урли облизал свои толстые губы:

— Почему здесь?

— Сокровища где-то на этих островах, — ответила Катя.

— А с чего ты это взяла? Красная Рука исчез дюжину лет назад, и ни человек, ни гном не знает, что стало с ним и его добром.

— Он был моим отцом.

— Хм, — Ахабссон кивнул, — ну, тогда ясно.

— У него была карта. Она была вырезана на внутренней стороны крышки шкатулки, которую он оставил моей матери перед своим последним путешествием. Карта была замаскирована под один из Аравийских узоров, и только когда я получила свой капитанский жетон, я поняла, что это такое на самом деле.

— И где же эта шкатулка?

— На дне моря, вместе с кораблём Золотого Зуба.

— Значит сокровища пропали?

— Нет! Я запомнила карту и смогу найти их.

— Ты уверена, женщина?

— Абсолютно.

— И, я полагаю, ты щедро поделишься с нами, для того чтобы мы доставили тебя на острова и забрали обратно.

— Ага. Поделим три к одному, если ты дашь мне своё слово.

— Три к одному в мою пользу, правильно? — поднял бровь Ахабссон.

— Нет, в мою.

— Но у меня — корабль и команда, которой нужно платить.

— Три четверти от ничего — это и есть ничего. И, судя по вашему кораблю, вам так и так придётся плыть к островам, чтобы чиниться.

— А мы ведь можем просто высадить тебя на одном из этих островов и всё.

— Но вы ведь не поступите так с собратом-капитаном?

— Уверена?

Женщина пристально посмотрела на Ахабссона, тот пожал плечами:

— Ты права. Делим пополам и я даю слово.

— Договорились.

На этом капитаны пожали друг другу руки, предварительно плюнув на свои ладони. Феликс глянул на Готрека, Убийца был обильно обмотан бинтами и выглядел ужасно, но Феликс знал, что он вылечится очень быстро. Как обычно лицо Готрека не выражало никаких эмоций и было словно высечено из камня. По крайней мере, он не выражал особого воодушевления по поводу золота. Корабельный врач позаботился и о ранах Феликса, смазав их какой-то целебной мазью. Поначалу раны очень жгло, но довольно быстро боль полностью ушла.

— Орки пощадили тебя из-за сокровищ?

— Точно, — ответила Катя, — у меня был выбор, рассказать о сокровищах или быть съеденной, как моя команда.

— Получается, что уже два корабля пошли на дно из-за этих сокровищ, — проговорил Готрек, — хочется надеяться, что этот не станет третьим.

— Верно, — согласился Ахабссон, — и теперь самое время заняться ремонтом моего корабля.

Инженеры починили колёса, и теперь они медленно вращались, тихонько шлёпая по воде. Феликс вглядывался в неторопливо приближавшийся остров. Издалека была хорошо видна высокая гора, также можно было разглядеть отвесные скалы из красно-коричневого камня, выделявшиеся необычными формами. Самые высокие были примерно в сотню раз выше Феликса, с некоторых вершин, казалось, сбегали застывшие каменные ручьи, как если бы камень сначала тёк, а потом застыл как воск. Вокруг утёсов с пронзительными криками летали чайки, свившие на неприступных уступах свои гнёзда.

Морские волны, беспрестанно разбивающиеся мириадами пенных брызг, подточили подножия утёсов, и Феликс не представлял, как они смогут забраться наверх.

— Эти утёсы из лавы, — сказал Готрек, — а та гора — вулкан.

Феликс не стал спрашивать его, откуда ему это известно, ведь гномы отлично разбираются во всём, что касается камней и земли.

— Ну, тогда будем надеяться, что он не начнёт извергаться, пока мы тут, — ответил он, с большим вниманием разглядывая гору.

— Ага, будем.

— Что с тобой? Ты не выглядишь особо счастливым, каким должен бы выглядеть гном, вот-вот собирающийся найти сокровища.

— Что-то мне в этом острове не нравится, человек. Совсем не нравится.

Несмотря на полуденный зной, по спине Феликса пробежали холодные мурашки. Всё, что могло вызывать беспокойство у Готрека Гурниссона, у любого разумного человека не вызывало ничего кроме тихого ужаса.

Инженеры сбили с рук Кати оковы, и теперь она стояла на мостике рядом с Ахабссоном. Из кучи трофеев она выбрала себе саблю и выглядела сейчас настоящим пиратом, внешне ничем не уступая грозному виду Золотого Зуба. Глядя на неё, не возникало никаких сомнений, что она — дочь Красной Руки.

Капитан передавал Катины лоцманские инструкции по переговорной трубе. «Молот бури» по-черепашьи полз между возвышающимися над водой скалами. Внезапно перед ними открылась небольшая природная бухта, окаймлённая пальмовыми деревьями, с берегом из чёрного песка. С обеих сторон бухту закрывали высокие скалы, а сразу за песчаным пляжем начинались густые джунгли. Феликс не заметил никаких следов чьего-либо присутствия.

С гулким звоном «Молот бури» бросил якорь. Сейчас Феликс мог оценить потери, понесённые их командой, за время поиска подходящей гавани. Практически каждый матрос был ранен. Некоторые отделались всего лишь царапинами, другим повезло меньше, они потеряли руки или ноги. Третьи были сильно ошпарены раскалённым паром, вырвавшимся из лопнувших труб. Половина из них умерли. Обычно мертвецов зашивали в мешки и бросали за борт, но, учитывая непосредственную близость земли, Ахабссон решил похоронить всех на острове. Любой гном предпочёл бы быть похороненным в земле, и капитан по мере сил шёл своей команде навстречу.

Корабль был потрёпан не меньше своей команды. Он практически полностью потерял управляемость и возможность развивать скорость. По словам главного инженера Мальгрима над «Молотом» придётся серьёзно потрудиться, прежде чем он сможет снова без опаски выйти в море. Ещё один такой шторм, как накануне, не говоря уж о морском сражении, корабль пережить, точно, не сможет. Но все гномы были веселы, они сновали по палубе туда-сюда, занимаясь своими делами, даже раненые пытались помочь по мере своих сил. Удивительно, что только возможность найти спрятанное золото, так воодушевляла гномов.

— Я не против вновь почувствовать под ногами землю, человек, — проговорил Готрек. Феликс кивнул в знак согласия, однако что-то в пестрых джунглях не давало ему покоя. У него было ощущение, как будто оттуда что-то очень злобное следило за ними.

— Что ты можешь сказать про эти острова? — спросил гнома Феликс.

— Да ничего, человек. Я ведь не моряк.

— Они могут быть частью Мегаллановых Гор, — вставил Моби, — и могут простираться далеко на юг. А может быть, об этих островах ещё ни один моряк и не слышал, ведь из-за шторма мы могли попасть куда угодно.

— Ну, по крайней мере, одна женщина слышала о них, — сказал Феликс, кивая в сторону Кати, — и один мужчина — её отец.

— Всё возможно, — проворчал старый Нарли, поглаживая своё морщинистое лицо, — Красная Рука был ужасом здешних морей на протяжении пары десятков лет задолго до появления Золотого Зуба. У него даже был собственный флот. Со своими головорезами он плавал, где хотел, как-то даже разграбил Магритту. Что, правда, и стало для него концом. Король Эсталии проявил личный интерес, послав всех своих адмиралов охотиться на него. Пиратский флот был разгромлен в Заливе Щедрости. Однако, говорят, что самому Красной Руке удалось ускользнуть вместе со своими сокровищами. Больше о нём никто и никогда не слышал. Вообще о Красной Руке ходили разные слухи. Поговаривали, что он был женат на морской ведьме. Ей подчинялись волны и ветры, и она помыкала им как хотела. В любом случае они друг друга стоили, пили кровь и приносили души своих пленников в жертву её тёмным богам. Я не удивлюсь, если эти сокровища прокляты. Хотя, золото, оно и есть золото.

— Интересно, что с ним стало, — сказал Феликс.

— Я думаю, ты ещё узнаешь, человек.

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы ты был пиратом, зарывшим золото, разве ты бы не вернулся за ним?

— Думаю, да. И, если он не бросал свою семью, то всё ещё может быть здесь.

— Или его труп. При условии, что он сейчас не в Катае, посмеивается над нами и прочими глупцами, пытающимися найти его сокровища. И это, если считать, что история этой девки правдива.

— О! Она правдива, — сказала Катя. Феликс не слышал, как она подошла, но был уверен, что обладающий исключительным слухом Готрек знал о её приближении. Но, похоже, его просто не волновало, что он мог обидеть Катю, либо он специально хотел вызвать её тем самым на откровенность. — По правде говоря, я и сама не знаю, хочу ли я узнать правду. Если мой отец забрал сокровища и живёт сейчас где-то далеко, что ж, пусть Боги присматривают за ним. Если он умер здесь, то я хочу найти его могилу. А если здесь есть сокровища, то я хочу получить то, что по праву моё.

Она улыбнулась Готреку и потом Феликсу:

— Команда собирается отправиться на берег, чтобы похоронить мёртвых и поискать пресной воды. Не составите нам компанию? Мы могли бы поискать какие-нибудь следы.

— С удовольствием, — быстро сказал Феликс.

— Я бы тоже не прочь почувствовать под ногами твёрдую землю, — сказал Готрек. Феликс был рад, что Убийца решил пойти с ними, чем больше он смотрел на джунгли, тем больше росло его беспокойство.

— Интересно, Золотой Зуб доплыл до берега? — спросил он, но никто ему не ответил.

Феликс уже отвык от твёрдой земли и хрустящего под ногами песка. Он всё ещё немного покачивался, будто ощущая плавные движения палубы у себя под ногами. Удивительно, как всего за несколько дней, проведённых в море, можно так сильно свыкнуться с морской качкой.

Гномы уже снова возвращались на корабль, чтобы перетащить на берег следующую партию мертвецов. Несколько завёрнутых в парусину тел уже лежали в свежевыкопанных песчаных могилах, в которых будут покоиться до скончания времён вдали от дома. Внезапно Феликса охватила глубокая печаль, он понял, что возможно такая же судьба ждёт и его самого.

Готрек похоже уловил его мысли:

— По крайней мере, отсюда видно гору, пусть и с пламенем в сердце.

В этот момент, словно услышав его слова, земля задрожала. Как испуганный зверь мелкой дрожью трясся песок. В своих мешках заворочались мертвецы, подталкиваемые вибрацией. Даже сквозь толстую подошву сапог Феликс ощущал сильные толчки.

— Это ещё что? — пробормотал он.

— Землетрясение, — ответил Готрек, — Слабое. Похоже у духа этой горы неспокойный сон.

— Хотелось бы надеяться, что он не проснётся, пока мы здесь, — сказал Феликс.

— На этом острове всегда земля неспокойна, а горы извергают огонь и дым, — сказала Катя и, заметив как Феликс уставился на неё, добавила, — я помню, отец рассказывал мне об этом месте, когда я была маленькой.

— А больше он ни о чём не рассказывал? — спросил её Убийца.

— Конечно. Он рассказывал о руинах древнего города. Я думаю, что мы их ещё найдём, когда отправимся вглубь острова.

— Отлично, — сказал Феликс, представляя все разрушенные, кишащие чудовищами места, из которых за время, проведённое рядом с Убийцей, ему еле-еле удалось унести живым ноги. Среди прочих ему вспомнились Карак Восьми Вершин в Горах Края Мира и Храм Древних на Альбионе. Ни одно из этих мест он не хотел бы посетить снова. — Опять руины.

Они нашли ручей. Вода в нём была чистой и свежей. То тут, то там сквозь листву пробивались яркие солнечные лучи. Повсюду было полно следов разных животных, от парнокопытных до каких-то крупных хищников. Воздух был наполнен разными диковинными ароматами, было тепло и почти не душно. Несмотря на все свои тревоги, Феликс даже немного расслабился. Здесь была еда и вода, а значит, по крайней мере, они не умрут от голода или жажды.

Они пошли вверх вдоль ручья, поднимаясь выше и выше. Феликс обнаружил, что после вынужденного бездействия на корабле, ему было тяжело карабкаться по склону. Катя, напротив, прыгала с камня на камень подобно газели, без сомнения радуясь своей свободе. Естественно, Готрек будучи гномом тоже не испытывал никаких проблем даже с самыми крутыми склонами, взобравшись на вершину холма, он совсем не сбил дыхание. Здесь они обнаружили первую руину. Судя по виду, когда-то это была небольшая сторожевая башня, собранная из больших грубо отесанных камней. Её архитектура была не похожа ни на что из того, что повидал на своём веку Феликс.

— Люди строили, — сказал Готрек, после некоторой паузы, — очень криво. И разрушено орками, если судить по этим костям.

— А как давно? — спросил Феликс, лишний раз желая перестраховаться. Хотя ответ был очевиден, — среди развалин птицы уже успели свить свои гнёзда, и их помёт толстым слоем покрывал старые камни. Признаков присутствия орков не было. Феликс, было, собрался разорить несколько гнёзд, чтобы полакомиться свежими яйцами, но передумал, решив, что у него ещё будет такая возможность до их отплытия. Тем более что он даже не был уверен в съедобности этих яиц, однако был готов рискнуть.

— Сейчас здесь нет орков.

— Многие племена орков кочуют. Они могли уйти вглубь острова в поисках дичи, или потому что их боги послали им знак, или потому что их вожак решил покорить племена орков с другого края острова. С орками никогда нельзя быть в чём-то уверенным.

Феликс знал Убийцу достаточно долго, чтобы проследить ход его мыслей:

— Думаешь, Золотой Зуб со своей командой появился отсюда?

— Возможно. Может быть он набирает воинов на этих островах. А может быть у него здесь логово.

— Золотой Зуб набирает на этом острове команду, я уверена в этом, — подтвердила Катя, — Он знает эти воды как свои пять пальцев. И мой отец говорил, что на острове водились орки. Они часто нападали на его людей.

— Ты выбрала подходящий момент, чтобы рассказать нам об этом, — поморщился Феликс.

— Ни одного гнома это известие всё равно не заставило бы передумать, — ответила женщина.

Готрек с бурчанием кивнул в знак согласия, но Феликс расстроился:

— Возможно, ты и права, но им бы не повредило знать заранее, какие опасности могут их поджидать.

Катя усмехнулась. Она успела умыться и, похоже, отлично представляла, насколько привлекательно выглядело её курносое личико:

— Вулканы. Орки. Гоблины. Землетрясения. Дикие звери. Они и так знали, ну, или могли догадаться.

— А что-нибудь ещё? Твой отец случайно не упоминал о злых колдунах, проклятиях, лежащих на сокровищах, об ужасных драконах или других огромных чудовищах, а? И когда ты вообще в последний раз его видела?

— Я уже говорила. Десять лет назад или около того, перед тем, как он отправился в своё последнее путешествие. Я просила, чтобы он взял меня с собой, но он сказал, что я ещё маленькая.

— Очень трогательно, — Феликс сам не мог понять, что его раздражало. Что-то было в поведении Кати, что делало его подозрительным, — не хочешь ли ты сказать, что местные жители позволяли пирату жить вместе с ними?

— Тилея — дело тонкое, Феликс Ягер. Иногда не бывает разницы между крестьянином и пиратом. Мой отец часто возвращался в свою деревню, и вся родня с радостью встречала его. Он жил как король и был по-королевски щедр.

— А твоя мать? Разве она не была колдуньей, поклоняющейся демонам?

— Враньё! Моя мать была простой Тилейской девушкой, — в её голосе послышались истерические нотки. Феликс явно задел её за живое. В груди засвербело желание извиниться, но он подавил его. Он всё ещё сердился на нее за то, что она сразу не рассказала про орков. С ее стороны это было как небольшое предательство, хотя Феликс и сам понимал, что не в праве требовать от Кати большего — ведь они были знакомы меньше одного дня. Поэтому он просто промолчал.

— Было ещё кое-что, — сказала Катя, посмотрев на гнома.

— Так-так, — сказал Феликс.

— Отец упоминал, что в руинах обитало что-то. Какое-то чудовище, охранявшее большой магический самоцвет, размером с твой кулак. Чудовище было слишком сильным для его людей. И отец дал зарок, что вернётся с большой армией и победит его. Это было как раз, когда я видела его в последний раз.

Теперь Готрек выглядел заинтересованным. Рассказы о таинственных чудовищах всегда привлекали его внимание. Феликс размышлял, как много Катя могла знать о Культе Убийц, и не могла ли она специально подсунуть эту историю Готреку. Он был уверен, что у неё вполне могло хватить на это мозгов. В этой женщине определённо скрывалось больше, чем казалось на первый взгляд.

— Ну, нам не за чем волноваться по этому поводу, — сказал Феликс, — нам вполне хватит сокровищ Красной Руки.

— Ничего не знаю, человек, — сказал Готрек так, как Феликс боялся, что он и скажет.

— У вас будет возможность взять и то и другое. Мой отец спрятал сокровища в городе, — вставила Катя.

— Какое совпадение, — ответил Феликс. У него было стойкое ощущение, что ими манипулируют. С другой стороны он понимал почему. У Кати Мурилло не было ни корабля, ни команды, и слова были её единственным способом заставить их сделать то, что ей нужно.

Где-то внизу раздался мушкетный выстрел. Феликс вздрогнул, но выстрелов больше не было. Возможно, это был сигнал для них о возвращении на корабль.

— Нам лучше возвращаться, — сказал он, — может быть им нужна наша помощь.

(обратно)

Глава пятая В джунглях

Вернувшись на берег, они обнаружили, что Урли подстрелил оленя. Гномы очень радовались, ведь это было их первое свежее мясо за много дней. Кто-то успел сложить костёр, и пламя уже разгоралось среди веток. Урли снял с убитого животного шкуру и деловито потрошил его. Шлюпка направилась к кораблю, чтобы доставить к пиршеству на берегу других гномов, похоже на ночь на пароходе гномов останется лишь несколько матросов. Феликса это вполне устраивало.

Помимо гномов шлюпка привезла бочонки с элем. На вертеле, крутящемся над весело потрескивающим огнём, поджаривалась сочная оленья туша, тут же короткобородые запекали и жарили найденные на острове клубни батата и разные фрукты.

Несмотря на то что Феликсу хотелось расслабиться, он решил не пить ничего крепче воды. Он не мог видеть в темноте так хорошо, как гномы, и у него не были такими же острыми слух и обоняние, поэтому он и хотел, чтобы голова оставалась ясной. Ночью ощущение опасности усилилось, хотя ничего потенциально опасного видно не было. Волны тихонечко накатывали на берег. Отражение большой луны Маннслиб яркой дорожкой лежало на воде. А Моррслиб ещё не показалась.

Готрек выглядел задумчивым. Он держал в руках кружку, но не пил как обычно, когда он с угрюмым выражением лица мог осушать одну за другой. Время от времени он вставал, отходил от костра и от травящих байки и поющих песни матросов к самому краю джунглей и подолгу стоял там, вперив взгляд в ночную тьму. Было похоже, что он раздумывал, не пойти ли ему самому навстречу неведомой опасности. Феликс был рад, что, в конце концов, Убийца решил остаться на берегу.

Порадовало Феликса и то, что около полуночи, когда всё мясо было съедено, а пылавший жаром костёр превратился в кучу багровых углей, гномы всё-таки решили вернуться на корабль. Оставив тех, что были уже не в состоянии передвигаться, они, пьяно покачиваясь, отправились к шлюпке. Феликс не удивился, что Готрек решил остаться. Сам он, усевшись на берегу, глядел на огни гномьего парохода.

Он был немного удивлён, когда несколько минут спустя, рядом с ним присела Катя. Она протянула ему кружку эля, но Феликс покачал головой.

— Я хотела поблагодарить тебя за моё спасение из лап Золотого Зуба, — сказала Катя, — У меня ещё не было подходящей возможности, я надеюсь, что ты понимаешь. Всё было так сумбурно…

— Расслабься, — ответил Феликс, садясь поудобнее. «Возможно она не так уж и плоха», — подумал он. Однако, всё же было в ней что-то такое, что его настораживало. И, похоже, она очень хотела добиться его расположения.

— Красиво здесь, — сказала Катя, обводя взглядом бухту. Феликс понимал, что она имеет в виду, но не мог с ней согласиться.

— Ага, но что-то мне здесь не нравится.

— Ты прав, — вздохнула Катя, — я тоже иногда чувствую что-то такое, что у меня кровь стынет в жилах.

— Ты действительно думаешь, что сокровища твоего отца здесь? — спросил Феликс.

— Ага, — кивнула она, — я уверена в этом.

— Но зачем он выбрал такое место? Здесь ведь наверняка найдётся дюжина других, более гостеприимных островов.

— Наверное, поэтому он и выбрал именно этот остров. Он знал, что его будут сторониться.

— Звучит логично, но если бы я был на его месте, я всё-таки оставил бы этот остров в покое и спрятал сокровища где-нибудь в другом месте.

Катя пожала плечами:

— Его тянуло сюда. Я уверена. Он хотел этот самоцвет больше, чем что-либо ещё на этом свете.

— Но почему?

— Могу предположить, он думал, что камень таит в себе секрет могущества и вечной жизни, — Феликс чуть не рассмеялся, но в её голосе ему послышались нотки того же страстного желания, которое, как она говорила, тянула сюда её отца.

— Такие слова больше подошли бы твоей матери.

— Моя мать была простой женщиной.

— А Нарли считает по-другому…

— Про Красную Руку и его команду рассказывали много страшных историй, — покачала головой Катя, — но не больше, чем рассказывали про любого другого пирата.

— Но ведь не все истории — выдумка.

— Наверное. А почему ты путешествуешь на гномьем корабле? — Феликса рассмешила такая неприкрытая попытка сменить тему.

— Это длинная история. Несколько лет назад, будучи изрядно пьяным, я поклялся следовать за Готреком и написать эпическую поэму о его гибели.

— Значит, у тебя ещё всё впереди, — усмехнулась Катя.

— Ты не представляешь, насколько Готрек силён, — ответил ей Феликс, — я уже устал считать, скольких чудовищ он убил.

— Сегодня он определённо убил кучу орков.

— Он ненавидит орков.

— Я слышала, что гномы ненавидят всех, кто не является гномами.

— Ну, они не ненавидят людей. Они наши союзники.

— Они союзники твоей Империи, а это не совсем одно и то же.

— Наверное, ты права. Расскажи мне о Тилее, какая она?

— Прекрасная. Горячая. Бедная. С богатой знатью и древними городами. Продажная. Со множеством предубеждений, суеверий и войн. Наши мужчины становятся наёмниками или бандитами, или моряками…

— Ваши женщины, похоже — тоже, — улыбнулся Феликс.

— Я — моряк, так что да, — она улыбнулась в ответ, — ты прав.

— И ты ищешь пиратское золото.

— Почему бы и нет? Его бывшие хозяева всё равно в нём теперь не нуждаются.

Феликс хотел, было, напомнить ей, что это её отец убил этих людей, но передумал. Она ведь могла отвечать за поступки своего отца не больше, чем он сам за поступки своего. Густав Ягер был очень богатым купцом, и Феликс был уверен, что в его шкафу тоже было достаточно скелетов.

Феликс откинулся на спину и стал разглядывать звёзды. Они были не такие, как в холодных небесах Империи. Феликс задумался, почему так могло быть, но, не найдя ответа, оставил этот вопрос вместе со многими другими, на которые не находил ответа. Тут он заметил, что Катя встала и вглядывается куда-то в сторону.

— Тот маленький гном что-то долго не возвращается, — проговорила она.

Феликс подумал, что она, наверное, права. Он поднялся на ноги и подошёл к Готреку, который сидел у костра:

— Моби пошёл за водой и пропал.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, человек? Мне найти его и научить, как ходить за водой?

— С ним, наверное, что-то случилось.

— Моби! — закричал Готрек, разбудив своим рёвом нескольких пьяных матросов и спугнув с деревьев стаю каких-то птиц, — Моби!

Ответа не было. Готрек не спеша поднялся и направился к тому месту, где короткобородого Моби видели последний раз. На песке остались следы, но они вели только в одну сторону, обратных следов не было. Утихшее было беспокойство Феликса вернулось к нему с новой силой. Ему всё это совсем не нравилось.

Они шли с Готреком вдоль кромки джунглей, но пока не встретили никаких следов молодого гнома.

— Может, он заблудился в джунглях? — спросил неуверенно Феликс.

— Может, и так. Всё равно сейчас уже ничего не разглядеть. Придётся подождать до утра.

Но когда наступило утро, они не нашли больше никаких следов и понятия не имели, куда мог пропасть короткобородый. Поисковые группы также вернулись из джунглей ни с чем.

Катя повела гномов ещё глубже в дебри. С ней пошли десять самых крепких матросов, старшим из которых был Урли. Ахабссон решил остаться с кораблём и наблюдать за ремонтом. Феликс решил, что это означало, что капитан доверяет им. С другой стороны они никуда не могли деться без корабля, поэтому Ахабссон мог это себе позволить.

Оказавшись на твёрдой земле, гномы нацепили на себя более традиционное боевое снаряжение. Теперь они были в кольчугах, на спинах несли щиты. Были у них и шлемы, но из-за ужасной духоты практически все оставили их болтаться на ремешках, завязанных на шеях. Гномы были вооружены мушкетами и арбалетами, а Урли держал в руках устрашающего вида мушкетон. Даже у Феликса за поясом имелась пара позаимствованных у капитана пистолетов. Он, как и гномы, надел кольчугу, и хотя лезть в гору в ней было сущим адом, ему было спокойнее под её защитой. И только на Готреке и Кате Мурилло не было никаких доспехов.

В воздухе роились москиты, попадавшиеся на пути болотца кишели пиявками, а по веткам и стволам деревьев сновали большие муравьи, которые больно кусались, о чём Феликс узнал, попытавшись голыми руками смахнуть парочку со своей одежды. Посреди всех этих тропиков гномы выглядели совсем неуместно, точно так же, как выглядели бы орки на эльфийской свадьбе. Феликс тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Он вырос в столице Империи, Альтдорфе, и сейчас с удовольствием предпочёл бы находиться именно там.

А вот по Кате не было заметно, чтобы она испытывала какого-либо рода беспокойство. Она продолжала бодро вести их отряд вдоль ручья, всё дальше уходя вглубь острова. Феликс видел, что она хорошо может скрывать свои чувства. Девушка присела на ствол упавшего пальмового дерева и сделала глоток из фляжки. Гномы столпились вокруг, всматриваясь в сумрак джунглей, многие тоже приложились к своим бурдюкам с элем.

— И что теперь? — спросил Феликс, — Что мы ищем?

— Старую дорогу или тропу. На карте была линия, которая могла означать только это.

— А не слишком ли ты доверяешься узору на шкатулке для драгоценностей?

— Мой отец был хитрым, Феликс Ягер, и очень дотошным. Я также помню, что он упоминал какую-то древнюю дорогу, проходившую через джунгли.

Феликс подумал, что они гоняются за химерами. Остров — огромен как Имперский баронат или даже целое графство, а они рыскают по нему в поисках сокровищ, которых на самом деле может вообще не быть, опираясь лишь на обрывочные воспоминания старых историй, рассказанных Кате её отцом. И это, считая, что она говорит правду, в чём Феликс был уже не совсем уверен.

«Только гномы могут польститься на такой след», — подумал Феликс и тут же осознал, что обманывает себя. Многие путешественники шли на гораздо более безумные поступки, полагаясь на ещё более туманные слухи. Да, он и сам вместе с Готреком поступал так. Тем более, что им всё равно было нечем больше заняться, пока корабль ремонтируется.

Феликсу пришло на ум, что Ахабссон на самом деле не рискует ничем кроме жизней простых солдат. Все важные члены экипажа: инженеры, комендоры и матросы остались на борту корабля. Капитан приказал им всем остаться, не обращая внимания на их протестующее ворчание. Если поисковый отряд никогда не вернётся из дебрей джунглей, Ахабссон попросту закончит ремонт, поднимет якорь и отчалит. Верил ли он рассказам девушки, спрашивал себя Феликс, вполне возможно, что не очень-то. Он рискнул жизнями своих пассажиров и части экипажа, в надежде найти сокровища. Вот так просто. Уважение Феликса к деловой хватке Ахабссона росло пропорционально его возмущению к ней.

— Что будет, когда найдём тракт? — спросил Феликс, гномы замолчали, явно ожидая, что скажет девушка.

— Скажу, когда мы до него дойдём, — ответила она. Теперь, когда они оказались в лесу, её поведение изменилось. Оно стало более царственным. Она вела себя так, словно привыкла, что бы ей всегда беспрекословно подчинялись.

— А что если с тобой что-нибудь случится?

— Постарайтесь, чтобы не случилось, — со смехом ответила Катя, но Феликсу было очевидно, что она просто не хочет рассказывать.

— Мы очень постараемся, — ответил он.

К полудню они вышли на древнюю дорогу. Она оказалась сильно заросшей, сквозь трещины между камнями разрослась высокая трава. Но кое-где брусчатка была всё ещё хорошо видна, она напомнила Феликсу о дорогах, виденных им на другом конце мира.

— Это немного похоже на кладку, которую мы видели на Путях Древних и в храме на Альбионе, да? — обратился он к Готреку.

— Ага, человек. Я думал, когда же ты заметишь. Однако они не совсем такие же. Больше похожи на сделанные людьми копии более древних сооружений, — Катя бросила на них косой взгляд.

— Вы бывали на Альбионе? — спросила она. Феликс ответил кивком.

— Вы необыкновенно много попутешествовали.

— Можно сказать и так, — проговорил Феликс, он ускорил шаги и, обогнав гномов, направился вперёд в джунгли. У него были очень неприятные воспоминания, связанные с Путями Древних, и он ни за что не хотел переживать их снова. Он шагал, не обращая внимания ни на заливистое пение птиц, ни на хлеставшие его лицо ветви.

— Феликс, остановись! — услышал он окрик девушки, — Ты идёшь не в ту сторону.

— Думаешь, здесь были Древние? — спросил Готрека Феликс, поравнявшись с ним. Убийца склонил голову набок, раздумывая над ответом.

— Возможно. Это не похоже на работу орков.

Феликс заметил, что Катя смотрит на них.

— Вы знаете о Древних? — спросила она, — Я думала, только учёные или колдуны знают о них.

— Совсем чуть-чуть. Нам попадались их творения раньше. Очень далеко отсюда. А ты спрашиваешь так, как будто знаешь о них больше меня.

— Мой отец был по-своему учёным. Он рассказывал о какой-то доисторической цивилизации, построившей города и храмы, и об орках, уничтоживших её. Скорее всего, после Древних и до орков здесь жили люди, ведь Древних давным-давно нет, я лично расспрашивала про них многих учёных.

— Спроси пять учёных про Древних, получишь пятнадцать разных мнений, — хмыкнул Феликс, — О них ничего неизвестно наверняка.

— Меня всё равно больше интересуют сокровища, — улыбнулась ему Катя, но что-то в её взгляде говорило Феликсу об обратном.

— Древние оставляют стражей в своих храмах, — сказал Феликс, вспомнив некоторых ужасных чудовищ, встретившихся им с Готреком на Альбионе, — И большая часть их творений извращена влиянием Хаоса.

— Это которое из пятнадцати мнений, Феликс Ягер?

— Это горький жизненный опыт, — перед глазами Феликса снова как наяву встали жуткие извращённые Хаосом твари с Альбиона. Он очень опасался встретить таких же на этом острове.

Ночь застала их всё ещё на древней дороге. Они поднимались на покрытые джунглями холмы и спускались в лесистые долины, они проходили мимо зловонных болот и курящихся топей, но Феликс знал, что на самом деле они постепенно поднимаются, приближаясь к огромному вулкану, возвышавшемуся в сердце острова.

— Твой отец не мог выбрать местечка попроще, для того чтобы зарыть свои сокровища? — оглядывая кажущиеся бескрайними джунгли, спросил он Катю. Сейчас Феликс всем своим существом ощущал каждый фунт своей кольчуги, но всё равно снимать её не хотел. Он устало прихлопнул москита, севшего ему на щёку. От насекомого осталось довольно большое пятно крови, скорее всего собственной крови Феликса.

— Я думаю, что смысл был в том, чтобы их было тяжело найти, — ответила Катя, даже не улыбнувшись.

— Думаю, что вполне хватило бы и того, что они закопаны на острове, не нанесённом на карты.

— Ага, но только на этих островах бывают пираты, каперы и аравийские доу. Даже эльфийские корабли частенько проходят мимо.

Её слова вызвали недовольное ворчание гномов, что совсем не удивило Феликса. Вражда между эльфами и гномами была стара как мир, и малейшая вероятность того, что сокровища могут попасть к эльфам, заставит гномов искать сокровища до скончания веков. Феликс, было, задумался, знала ли об этом Катя, но потом решил, что проявляет излишнюю подозрительность. «Наверное, дело в острове», — подумал он, — воздух был буквально пропитан страхом и недоверием. Феликс надеялся, что это были только его ощущения.

Впереди из джунглей показалась ещё одна разрушенная башня. Урли сходил осмотреть её.

— Там повсюду орочьи руны. Недавние, но и не свежие. Похоже, на этом острове определённо есть орки.

— Это хорошо, — провозгласил Готрек, — мой топор соскучился!

Феликс хотел бы, чтобы Убийца не говорил так громко. Он никак не мог избавиться от ощущения, что кто-то или что-то может услышать их.

На ночь было решено остановиться в руинах. Было тепло и особой нужды в костре не было, но Феликс был рад, что гномы всё-таки разожгли огонь. Ведь в отличие от них он не мог видеть также хорошо в темноте, а заодно огонь отпугнёт диких зверей. Но всё же Феликс надеялся, что сквозь полуразрушенные стены башни и плотной стеной обступавшие их густые джунгли, никто не сможет заметить отряд.

Феликс расположился в углу башни и наблюдал за тем, как гномы тащили жребий, кому стоять на часах. Катю и Феликса исключили из участия, что оставило одновременно смешанное чувство облегчения и обиды. Он был уверен, что дело в предвзятом отношении гномов к человеческой храбрости, он поделился своим соображением с девушкой.

— Может быть, они просто хотят, чтобы часовые могли видеть в темноте, — ответила Катя, — Я, в общем-то, совсем не против их решения, тем более что хочу спать.

Феликс долго не мог заснуть. Ночью джунгли шумели также громко, как и днём. Кто-то шуршал в ветвях деревьев, то и дело доносились пронзительные птичьи крики. Феликс понимал, что там, в темноте шла непрерывная борьба, в которой и убивали, и умирали и пожирали убитых. А здесь над ухом надоедливо жужжали москиты. Крыши у башни давным-давно не было, и Феликс мог видеть наверху звёзды, проглядывавшие сквозь листву. Он вдруг ощутил себя в жуткой дали от дома, а заодно почувствовал абсолютную свою беззащитность. И хотя «Молот бури» был всего в дне пути, сейчас это было также далеко, как до луны. Их отряд был полностью изолирован.

Феликс размышлял, есть ли среди руин вход в старинные катакомбы Путей Древних, и, если есть, то не просачивается ли через них извращающее влияние Хаоса? Он поёжился, вспомнив демонических тварей, с которыми ему приходилось сталкиваться, невольно посмотрев на амулет, который подарил ему эльфийский маг Теклис. На удивление, амулет был холодным на ощупь, что обычно было хорошим знаком, так как он нагревался, когда рядом творилось враждебное колдовство. Если поблизости и была угроза, она пока не была неизбежной.

Готрек поднялся и подошёл к выходу. Склонив голову набок, он прислушался к чему-то, а затем вернулся на своё место, прислонившись к стене спиной. Своим единственным глазом он, не мигая, уставился на проём входа. «Вот уж кто не даст застать себя врасплох», — думал Феликс, пытаясь подавить зевок. Сон, наконец, навалился на него, и в следующее мгновение Феликс уже спал. Но в тот последний миг, когда сознание покидало его, Феликсу показалось, что он увидел бесшумно промелькнувшую тёмную тень, на мгновение закрывшую собой звёзды.

Феликса разбудил дождь. Было темно, и капли с шипением исчезали в тлеющем костре. Гномы не обращали на дождь ни малейшего внимания. Феликс прихлопнул мошку на щеке и поднялся на ноги. Из своего рюкзака он достал краюху хлеба и немного сушёного мяса и принялся жевать. Гномы и Катя уже были готовы отправиться в путь. Дождь был тёплым, но туника и бриджи Феликса промокли, и ему было не очень приятно. Он не жаловался, нет, понимая, что жалоба лишь вызовет у гномов насмешки.

— А где Снелли? — громко спросил Урли, — Если он дрыхнет сейчас под каким-нибудь кустом вместо того, чтобы стоять на страже, то мой сапог скоро задаст его заду. Снелли!!

Крик разнёсся по джунглям, спугнув птиц и мелких животных, но ответа не последовало, и отряду пришлось начать поиски очередного пропавшего гнома. Довольно быстро удалось найти следы, ведущие к краю леса, где Снелли собирался отлить, но дальше, как и в случае с Моби, следы просто исчезали.

— Колдовство! — пробормотал Урли.

Готрек покачал головой и посмотрел вверх на деревья. Феликс догадался, о чём думал Убийца. Возможно, что-то схватило Снелли сверху и утащило его по ветвям. Он вспомнил тень, которую, он видел прошлой ночью. Может, ему просто показалось, но он всё-таки решил рассказать о ней.

— Если ты увидел что-то, почему не разбудил нас? — спросил Урли.

— Я тогда уже почти спал и подумал, что это могло мне присниться.

— А могло и нет.

Гномы опять ворчали между собой. Они, конечно, многое повидали, но сейчас чувствовали себя неуютно, ведь двое их товарищей исчезли безо всякого следа. Феликс прекрасно их понимал. В джунглях было что-то, что могло в темноте подкрасться к зазевавшемуся гному и бесшумно утащить его. Это нервировало всех. Один только Готрек выглядел невозмутимо, когда отряд двинулся по старой дороге, но Феликс заметил, что он внимательно следил за нависавшими над ними ветвями.

В полдень остановились на привал. Готрек, отказавшись от любой компании, углубился в лес. Он много выпил, и его основательно покачивало. Феликсу показалось это странным, ведь обычно Убийца мог выпить здоровую бочку подобного пойла безо всякого для себя эффекта. Феликс решил, что ему лучше проследить за гномом, и отправился вслед за Готреком. Когда он вошёл в небольшую рощу, у деревьев которой были особенно толстые ветви, он увидел Убийцу, тот сидел, прислонившись спиной к одному из деревьев, пьяно склонив голову.

Внезапно сверху спустилась петля верёвки. Но на этот раз самонадеянный враг выбрал жертву не по зубам. Прежде чем петля успела затянуться на шее Готрека, он резко открыл глаза и схватил верёвку. Сильно рванув, Готрек сбросил с дерева двух татуированных гоблинов. Сверкнул топор, и оба гоблина лишились своих голов ещё до того, как их тела коснулись земли.

— Теперь будет меньше исчезновений, — сказал Убийца и, увидев вопросительный взгляд Феликса, добавил, — Они весь день шли за нами поверху.

— Думаешь, будут ещё?

— Почти наверняка, человек. И чем дальше, тем больше.

— Это обнадёживает, — пробормотал Феликс, следуя за Убийцей назад к лагерю, опьянение Готрека исчезло начисто.

(обратно)

Глава шестая Сокровища, ловушки, стражи

Полдень застал их высоко на склоне вулкана. Дорога кончилась. Перед путниками открылась долина, большую часть которой занимали древние руины. Когда-то здесь был большой город, среди руин выделялось несколько ступенчатых пирамид, напомнивших Феликсу о приключениях на Альбионе. Ещё он заметил несколько больших строений, возможно когда-то бывших дворцами. Джунгли уже успели поглотить город, и на древних улицах теперь разрослись деревья, и ползучий плющ, словно ковром, покрыл полуразрушенные стены зданий. Город выглядел полностью заброшенным.

— Тихо, как на поминках у эльфа, — пробормотал Нарли.

— Пришли? — спросил Готрек, и Катя утвердительно кивнула.

— Надеюсь, нам не придётся здесь всё обыскивать, — громко сказал Урли.

— Нет. Нам надо найти центральный дворец, именно там мой отец оставил сокровища.

— И магический самоцвет? — поднял бровь Готрек.

— И его тоже.

— Тогда вперёд, — с этими словами Готрек и последовавшие за ним гномы начали спускаться к руинам мёртвого города, продираясь через густые заросли.

— А здесь тихо, — произнёс Феликс.

— Было, пока ты не начал говорить, человек, — ответил ему Готрек, явно пытавшийся что-то расслышать, вращая головой из стороны в сторону.

— И, тем не менее, — не смутился Феликс. После какофонии джунглей на склоне вулкана здешняя тишина казалось подозрительной, похоже было, что даже звери боялись подавать тут свои голоса.

Катя повела отряд по улицам древнего города, расположенным перпендикулярно друг к другу и образующим строгий геометрический рисунок вокруг пирамид. Наверное, пока их не поглотили джунгли, по ним было удобно передвигаться.

— Невольно задумываешься, да? — спросил Феликс Катю, лишь бы только нарушить нервировавшую его тишину.

— О чём? — не поняла девушка. Как и Убийца, она была очень сосредоточена, но в её случае это без сомнения было связано с близостью к наследству отца. В каждом её движении проглядывало сильное возбуждение и напряжение. Её лицо было неестественно бледным, но навряд ли причиной этому был страх.

— О том, как это случилось. Может быть, Альтдорф однажды будет выглядеть также, поглощённый бескрайними лесами.

— На это можно только надеяться, человек, — пробурчал Готрек, смерив взглядом ближайшее дерево, словно намереваясь сейчас же срубить его, — ненавижу деревья, — прорычал он, ни к кому не обращаясь.

— Ну, тогда тебе здесь не понравится, — произнёс Феликс.

В это время из разведки по прилегающим улицам вернулся Урли:

— Орки, — выдохнул он, — здесь, в городе. Следы повсюду. Залезал на крышу, думаю, видел нашего знакомого Золотого Клыка с ордой гоблинов.

Феликс повернулся к нему:

— А он что здесь делает?

— Он знает, что сокровища где-то здесь, — сказала Катя, — я ему рассказала.

— Это больше, чем ты рассказывала нам, — громко раздражённо произнёс Феликс, — Когда ты успела так с ним подружиться? — он увидел, как в глазах Кати сверкнул гнев, её пальцы сжимались и разжимались так, как это обычно делал Макс Шрейбер, когда собирался бросить заклинание. «А не колдунья ли она?» — мелькнуло в голове Феликса, но в следующее мгновение, Катя уже взяла себя в руки, и её мимолётная вспышка прошла, словно её и не было.

— Он угрожал мне пытками, — ответила она, — мне пришлось рассказать ему всё.

— Если мы тут будем сидеть, — громко произнёс Урли, — то он обязательно придёт сюда и будет пытать нас всех. У него ведь целая армия этих маленьких зверёнышей.

— Великолепно, — рыкнул Готрек, — покажите мне их!

— Давайте сначала разберёмся с золотом, — подал голос один из гномов, — не все из нас побрили головы.

Готрек поразмыслил над предложением, как и любой другой гном, он очень любил золото.

— Неплохая идея, — наконец произнёс он, — Сначала — золото, потом — убийства.

Когда это здание было дворцом и довольно большим, возможно, здесь располагалась резиденция правителя города. Катя смело прошла через большой проём главного входа и направилась вглубь обширного зала. Феликс не удивился, увидев, что зал освещался светящимися зелёными драгоценными камнями, прикрепленными к потолку. Точно такие же камни освещали Храм Древних на Альбионе.

Странное свечение со стороны одного из боковых залов привлекло внимание Феликса. Осторожно ступая, он решил подобраться поближе, чтобы проверить его источник. Во входном проеме его ударила струя горячего воздуха, глаза сразу же высохли, а кожа затрещала от жара. К нему приблизился Убийца, и они вместе осторожно двинулись дальше. Перед ними оказалась яма, светившаяся ярким оранжевым светом. Феликс подошёл к самому краю и глянул вниз. Далеко внизу плескалось яркое жидкое пламя.

— Лава, — ошеломлённо произнёс рядом Готрек, — зачем кому-то строить дворец с шахтами, ведущими прямо в лаву?

— Может, они хотели утеплить помещение, — неуверенно произнёс Феликс, но Готрек лишь покачал головой.

— На тропическом-то острове? Нет. У них, наверное, были другие цели.

— Колдовство? — спросил Феликс, он не знал наверняка, но это представлялось ему возможным объяснением.

— Может быть, — сказал Готрек, — а может, здесь приносили жертвы?

Феликс поёжился. Слова Убийцы были не лишены жуткого смысла.

— Хочешь сказать, что они умиротворяли гору человеческими жертвоприношениями?

— Не обязательно человеческими, человек. Но, да. И это не первый случай в истории, подобное случалось и раньше.

— Древние были слишком цивилизованными для этого, — ответил ему Феликс.

— Никто не знает, какими были Древние, а уж ты тем более не можешь этого знать. Может, здесь существовало деградировавшее племя Древних, опустившееся до варварства, или это были не сами Древние, а одна из выведенных ими рас рабов, а, может, это был кто-то совсем другой.

По-видимому, что-то в этом месте привлекло внимание Убийцы, — Готрек разразился, наверное, самой длинной тирадой, не касавшейся упадка человеческой цивилизации и старых добрых деньков. Феликс почувствовал на себе чьи-то взгляды и, оглянувшись, увидел в проёме коридора Катю и остальных гномов. Гномы нетерпеливо топтались, а Катя выглядела задумчивой, и у Феликса мелькнула мысль: «Что же она расслышала из нашего разговора?»

— Нам лучше поторапливаться, — громко произнёс Урли, — зеленокожие неподалёку, не забыли?

Готрек ещё некоторое время заворожено смотрел в пламенную бездну, а потом смачно плюнул туда. Феликс же размышлял о том, каково это, быть сброшенным вниз. Какие мысли могли промелькнуть в голове во время этого последнего долгого падения. Не хотелось даже думать об этом. Он стоял, уставившись в огненную бездну на мерцающий огонь, пока не сообразил, что остальные уже ушли. Феликс бросился вслед за гномами, инстинкт подсказывал, что в этом месте лучше не бродить в одиночку.

Отряд продвигался по центральному нефу вглубь дворца, где начинался небольшой проход, который вывел гномов на большую открытую небу площадку. Посередине, окружённый статуями горгулий, возвышался каменный алтарь, украшенный витиеватой резьбой, в виде различных ящерок.

— Пришли, — провозгласила Катя.

— Что-то я не вижу никаких сокровищ, — заявил Урли, ни к кому явно не обращаясь.

— Мой отец обнаружил это случайно, — сказала Катя, подойдя к алтарю и начав поворачивать фигурки вырезанных ящерок. Готрек кивнул, словно понял, что делает девушка, он направился к одной из горгулий и сильно потянул за неё. Изящная статуя не сломалась, а сдвинулась в сторону. Мгновение спустя раздался скрежещущий звук, и алтарь медленно пополз вбок, открывая под собой каменные ступени, уводящие во тьму подземелья.

— Поразительно, сколько всего твой отец смог написать на крышке шкатулки для драгоценностей, — язвительно произнёс Феликс, но Катя лишь пожала плечами.

— Когда я была маленькой, он рассказывал мне сказку про принцессу, дракона и спрятанное сокровище. И как только я увидела этот алтарь, я сразу узнала его и поняла, что нужно делать.

— Как скажешь…

— Почему ты не веришь мне, Феликс Ягер?

— Я верю. Просто я думаю, что ты не всё нам рассказываешь.

— Конечно, не всё. Вот когда это всё закончится, и у нас будет время, я с удовольствием расскажу тебе историю всей своей жизни, если ты этого так хочешь, но сейчас мы должны спешить, — с этими словами Катя начала спускаться по открывшейся лестнице и быстро скрылась из виду.

Всё происходило слишком быстро. В городе вокруг них было полно орков, и Феликс был уверен, что Катя водит их за нос.

— Интересно, эта лестница тоже ведёт прямо к лаве? — угрюмо произнёс Готрек, и, несмотря на жару, по спине Феликса пробежал холодок.

Лестница привела их в подземный зал, пол которого покрывали причудливые узоры. И не нужно было быть магом, чтобы догадаться, что они были колдовскими. Ах, как он хотел, чтобы Макс Шрейбер или даже эльф Теклис были сейчас рядом, уж они бы смогли рассказать, что это за узоры. Хотя, вспомнив обо всех окружавших его гномах, насчёт эльфа Феликс передумал.

В подземном зале было не только ужасно жарко, но ещё и очень душно. Путешественники моментально взмокли, по лицам ручьями струился пот. Ощущения были, как будто они оказались на противне гигантской печи. Феликс глянул в сторону Кати, её лицо буквально светилось ликованием. «Наверное радуется, что до сокровищ её отца уже рукой подать,» — подумал Феликс, — «Хотя может быть дело не в этом.»

— Будьте осторожней, — предупредила девушка, — не наступайте на эти линии.

— Почему это? — требовательно спросил Готрек, — Боишься, что это принесёт нам несчастье?

— Нет. Эти линии являются частью защитного заклинания.

— И откуда ты это знаешь? — задал вопрос Феликс, но Катя сделал вид, что не услышала его.

Она уже продвигалась к двери, видневшейся в дальней стороне зала, аккуратно ступая по дорожке, очерченной причудливыми линиями. Дорожка петляла по напольному узору как в настоящем лабиринте, но, в конце концов, Катя без происшествий добралась до своей цели. Гномы сразу же последовали за ней. Готрек пожал плечами и тоже стал пересекать комнату. Феликс же внимательно наблюдал за происходящим. Что-то было не так, но он никак не мог определить что именно. Наконец он заметил, что руны на лезвии топора Готрека светились. Феликс дотронулся до своего эльфийского амулета. Он был горячим, слишком горячим, даже учитывая жару подземного зала. Может быть, Катя была права, и эти линии действительно были частью колдовской защиты.

Феликс сомневался, что это открытие может что-либо изменить. Лица гномов светились золотой лихорадкой, Катя же излучала какой-то странный восторг. Готрек, уже успевший преодолеть лабиринт линий, водил руками по рунам, окружавшим массивную дверь. Одна из плит, на которых были нанесены руны, поддалась, и тяжёлая дверь медленно и бесшумно отползла в сторону, открыв за собой ещё один зал.

Все как один гномы издали радостный вопль и бросились вперёд, не обратив ни малейшего внимания на возгласы Феликса, просившего дождаться его. Даже со своего места он видел в новом зале отблески сверкающего золота и какое-то непонятное свечение. Феликс бросился вдогонку за гномами, торопливо продвигаясь по дорожкам нанесённого на полу лабиринта.

Открывшийся зал оказался меньше, чем предыдущий, и в нём действительно было золото. Горы золота громоздились прямо на каменном полу, здесь были и странные квадратные монеты с дыркой посередине, и диковинные драконьи маски, и сундуки, доверху забитые золотыми и серебряными монетами явно человеческого происхождения, и выглядевшими более-менее современно. На мгновение Феликса, как и всех гномов, охватила золотая лихорадка. Гномы уже отбросили все сомнения, они уже были богаче, чем им виделось в их самых смелых жадных мечтах. В этом зале находилось громадное богатство, но не оно привлекло внимание Феликса.

В дальнем конце зала был большой бассейн с кипящей и пузырящейся лавой. Узкий мостик вёл к центру бассейна, где на маленькой площадке располагался небольшой каменный столб, испещрённый диковинными рунами. На верхушке столба лежал огромный самоцвет, светившийся изнутри кроваво-красным цветом. Камень был изумительно красив, и даже не очень опытный в делах оценки драгоценностей Феликс понимал, что это была самая дорогая вещь в зале.

Определённо, Катя считала точно также, потому что она, не обратив внимания на горы золота, в которых уже радостно копошились гномы, сразу же устремилась к самоцвету. Только Готрек и Феликс следили за ней, остальные же были слишком заняты, копаясь в грудах золота и вопя от счастья. Алчное возбуждение охватило и Феликса, но он был настороже. За время своих приключений он побывал во многих сокровищницах, и никогда они не доставались охотникам за драгоценностями так легко. Наверняка, и здесь тоже должен быть какой-нибудь страж.

Опасения Феликса подтвердились. Как только Катя ступила на мостик, лава внизу вспучилась и начала подниматься. Температура и без того жаркого воздуха резко повысилась. Лава начала вытекать из бассейна, и, пренебрегая всеми законами мироздания, она текла, вздыбливаясь вверх, и формируя массивную человекообразную фигуру, цвета раскалённого камня с прожилками тёмного огня и как минимум в полтора раза превышавшую рост обычного человека. Когда фигура начала издавать какие-то звуки, создалось впечатление лопающихся пузырей в лавовом озере. Можно было различить слова:

— Я — страж этого места, смертные. Убирайтесь прочь, иначе навлечёте гибель на себя и на этот остров. Огненное сердце горы не для вас. Предостерегаю, что Древние поставили меня здесь охранять плоды своих трудов. И я не подведу их!

Мгновение Катя стояла неподвижно, а потом посмотрела на Готрека:

— Вот противник достойный твоего топора.

— Действительно, — ответил ей Готрек.

Создание из лавы взревело и сделало шаг из бассейна. Пол трещал и вспучивался, где ступали его ноги. В воздухе сильно запахло серой. Гномы спешно набивали свои заплечные мешки драгоценностями, разрываясь между жадностью и страхом. Страх победил, так как лавовое существо продолжало приближаться. От него пыхало жаром как из открытой доменной печи. Готрек облизал пересохшие губы и решительно направился ему навстречу.

— Что это за тварь? — прокричал Феликс, на ходу подбирая с пола пригоршни диковинных древних монет, какое-то золотое ожерелье и тут же распихивая всё по карманам своей туники.

— Огненный дух, заключённый в тело из расплавленного камня, — ответила ему Катя, — но не бойся, за то время, что он находится здесь, он сильно ослаб.

— Теперь я узнаю тебя, колдунья, — проревел огненный дух, приближаясь к девушке, — у тебя ничего не получилось в прошлый раз, не получится и в этот. Я всё ещё достаточно силён, чтобы уничтожить всех вас.

— Это мы ещё посмотрим, — бросаясь в бой, рявкнул Готрек.

Слова огненного чудовища на мгновение заставили Феликса задуматься. Его не оставляло ощущение, что они совершают ужасную ошибку. Что имел в виду дух, когда сказал, что Катя уже бывала здесь? Она ведь не могла быть здесь раньше. И почему он назвал её колдуньей? Жуткое подозрение закралось в голову Феликса.

Чудовище переключило всё своё внимание на Убийцу. Языки пламени гуляли по всему его телу, на его левой руке начала сгущаться лава, образуя большой щит, а меч из раскалённого камня появился в правой. Пышущая жаром фигура тут же отбила щитом удар топора Готрека и без промедления ударила в ответ своим пламенным мечом.

Снопы искр брызнули во все стороны от Убийцы. Феликс почувствовал запах палёного мяса и волос, но даже если Готрек и ощущал боль, он не подавал виду. Он лишь ответил ударом на удар, и на этот раз каменный щит треснул, и лезвие гномьего топора вонзилось в руку огненного духа. Чудовище издало булькающий вопль и снова махнуло мечом. Убийца отскочил назад, а пылающая фигура двинулась на него, чтобы снова атаковать. Феликс отметил, что на каменном полу позади чудовища осталась лужица пылающей крови.

Воспользовавшись тем, что страж этого зала отвлёкся, Катя снова вступила на узкий мостик и начала осторожно продвигаться к сверкающему самоцвету. Феликса поразила её алчность, сейчас было совсем не время думать о сокровищах, сейчас лучше было последовать примеру матросов: ноги в руки и бежать. Хотя секунду-другую Феликс и сам подумывал рвануть за самоцветом, но на подсознании понимал, что не сможет так поступить. Прежде он обязательно должен был стать свидетелем гибели Убийцы, и только потом думать о разных самоцветах. Вдобавок к этому он считал, что должен, по крайней мере, попытаться вступить в бой с огненным чудовищем? Одни боги знали, сколько раз Готрек спасал ему жизнь, и даже если гном лишь искал свою смерть, Феликс просто обязан был помочь ему в схватке. Собрав всё своё мужество, Феликс Ягер пошёл на врага.

С каждым шагом, приближавшим его к чудовищу, жар становился всё невыносимее. Он окружал раскаленную фигуру буквально осязаемой аурой. Совершенно непонятно как Убийца мог выдерживать такое пекло. Феликсу приходилось заставлять себя передвигать ноги, ставя одну перед другой, его кожа готова была лопнуть от жары, а глаза стали такими же сухими как пески Аравийской пустыни. Но даже ужасающий жар той пустыни, в которой Феликс с Готреком чуть не умерли от жажды, не мог и близко сравниться с этим кромешным адом.

Готрек с чудовищем обменивались ударами. Огненный дух был сильнее Убийцы, но тот был быстрее. Гном молниеносно уклонялся от взмахов раскаленного меча и уворачивался от попыток сбить себя с ног каменным щитом. А ответные удары Готрека достигали цели, разбрызгивая по плитам пола похожую на лаву кровь. Но кажущийся успех Убийцы ему самому наносил немалый ущерб, — капли раскалённой лавы, беспощадно жгли его тело. Да и удары, в итоге, не приносили желаемого результата. Каждый раз когда Убийца наносил чудовищу рассекающий удар топором, его расплавленная плоть тут же сливалась воедино, не оставляя даже следов от раны.

Феликс на ходу лихорадочно пытался придумать какой-нибудь выход. В своих приключениях они с Готреком встречали великое множество разных чудовищ, но этот огненный дух казался неуязвимым, созданный из чистого колдовства, он, должно быть, мог быть побеждён тоже лишь колдовством. Так и не придумав ничего лучше, Феликс размахнулся и изо всей силы ударил лавовую фигуру мечом.

Ощущение было такое, будто он ударил по скале. Шок от удара вместе с волной жара прошёл по его руке. Кончик лезвия его магического меча раскалился докрасна, а ведь это оружие в своё время выдерживало драконье пламя. Чудовище взмахнуло щитом, Феликса обдало очередной волной раскалённого воздуха, но он успел падая отскочить назад, чтобы избежать соприкосновения с расплавленным камнем. Приземлившись на спину, он сразу же откатился в сторону, уклоняясь от нового удара. Огромный кулак раскалённой лавы ударил в то место, где мгновение до этого был Феликс, капли расплавленного камня полетели в разные стороны. Его плащ уже начал дымиться, и Феликс был рад, что так и не снял свою кольчугу.

Бросив быстрый взгляд по сторонам, Феликс отметил два момента: Катя добралась до самоцвета, а Готрек замахнулся, чтобы нанести сокрушительный удар по спине отвлёкшегося на него чудовища. Мощный удар Готрека расколол огненную фигуру пополам, чудовище сразу же потеряло свою форму, превратившись в большую лужу расплавленного камня.

— Наконец-то Огненное сердце — моё! — воскликнула Катя.

Её усмешка придала лицу какой-то демонический вид, и, уже не в первый раз за время в своих приключениях, Феликс подумал, что они с Готреком только что совершили ужасную ошибку. Катя протянула руку и схватила светящийся самоцвет. Она подняла его в воздух, и земля содрогнулась, а из раскалённых глубин лавового бассейна раздались звуки, больше всего напоминавшие рёв разъярённого дракона.

— Смертные глупцы, что вы наделали!? — взревел огненных дух, снова принимая человекоподобную форму, — вы обрекли себя на гибель, лишь этот камень удерживал гору в спокойствии. Лишь благодаря ему город дожидался возвращения своих хозяев. Теперь же…

Речь огненного духа была прервана на полуслове, когда Катя резко выбросила в его сторону руку и выкрикнула заклинание. Поток ледяного воздуха обдал чудовище, и его тело, остывая, начало темнеть. Готрек воспользовался ситуацией и снова нанёс мощный удар, разбив тело чудовища на тысячу маленьких кусочков осколков, после чего взглянул на девушку.

— Что здесь происходит?

— Благодарю за помощь, Убийца. Из тебя получился лучший союзник, чем из Золотого Зуба, даже до того, как он решил предать меня. Советую тебе бежать отсюда. Ужасные вещи скоро произойдут в этом месте.

— И одна из них произойдёт с тобой, если ты не объяснишь мне, что происходит.

— Этот камень, — Катя посмотрела на самоцвет у себя в руках, — имеет огромную магическую силу. Я уже давно желала заполучить его… ещё до того, как Красная Рука стал моим супругом. Но у него не хватило сил победить огненного стража. А ты справился. Теперь, прощай!

Пока девушка ещё произносила свои последние слова, её силуэт начал мерцать, и прежде чем Феликс с Готреком успели что-либо сделать, она растворилась в воздухе, оставив их в недоумении.

— Колдуны! — прорычал, сплюнув, Готрек.

Феликс озадаченно уставился на то место, где только что стояла Катя. Он был несколько сбит с толку произошедшим, но ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что пора было уносить ноги. Зал сотрясался, из бассейна выплёскивались всё новые и новые порции лавы. Убийца, похоже, тоже был согласен с тем, что надо поспешить.

Пока Феликс бежал по ступеням каменной лестницы, он прокручивал в голове слова огненного духа. На Альбионе эльфийский волшебник Теклис рассказывал ему, что все континенты оплетены древними леями, удерживающими их в устойчивом состоянии. Было очень похоже, что здесь был именно такой случай, и что энергия лей фокусировалась через этот древний самоцвет. Теперь, когда самоцвет пропал, вулканические силы ужасающей мощи оказались, выпущенными на свободу.

Феликс с Готреком, выбежав из подземелья, оказались перед входом в залы древнего дворца, отовсюду раздавались кличи орков и гоблинов. Выслеживавшие их отряд зеленокожие оказались в смертельной ловушке, когда отовсюду начала появляться лава, стремящаяся поглотить всё вокруг. Феликс мельком успел подумать о судьбе других гномов, но тут же решил, что им с Готреком сейчас самое время заботиться о собственных шкурах.

По крикам из ближайшего зала стало ясно, что их заметили. В коридорах перед ними было полным-полно гоблинов и орков, позади — поднималась пузырящаяся лава. Становилось невыносимо жарко. И выбирать между возможностью свариться заживо или сразиться с ордой зеленокожих на самом деле не приходилось. Зеленокожие численно превосходили их в пропорции примерно сто к одному, тем не менее, Готрек с Феликсом не раздумывая бросились прямо на опешивших от такого поступка гоблинов.

Топор Готрека рубил налево и направо, прорубая товарищам дорогу напролом через копья, щиты и зелёные тела, оставляя позади себя кровавый след. Феликс пнул одного гоблина в живот и тут же вонзил меч в горло другого. Он шёл за Убийцей, прикрывая его сзади от каждого зеленокожего, решившего обойти гнома с тыла. За пару минут ожесточённого боя им удалось пробиться в соседний зал. Пол под ногами ходил ходуном, стены тряслись. Начали падать высокие колонны, расположенные вдоль стен зала. За спиной усиливалось оранжевое свечение, предупреждавшее о неумолимом приближении лавы. Феликс понимал, что надо было как можно скорее выбираться отсюда, пока здание не рухнуло им на головы, принеся Убийце бесславную, и главное, не оставив никого, кто мог бы написать ему достойную эпитафию.

Звуки побоища привлекали всё новых и новых зеленокожих, — сбитые с толку и напуганные лавой, они, похоже, с облегчением бросались в бой. В центре зала возвышался постамент, на котором до землетрясений стояла какая-то статуя. Оценив количество орков и гоблинов, напиравших со всех сторон, Феликс пришёл к выводу, что, так или иначе, но конец близок. Он глянул на Убийцу, единственный глаз гнома светился безумной яростью.

— Вперёд, — рыкнул он и бросился в гущу врагов.

Феликс не отставал, они вместе прорывались через орду зеленокожих, рубя и коля всех, кто вставал у них на пути. А вокруг было полным-полно орков и гоблинов, готовых встать на место упавших. Феликсу пришлось отбросить все свои приёмы фехтования и просто наотмашь махать мечом вокруг себя. В данном случае нападение было лучшей и единственной формой защиты. Это работало — они медленно, но верно продирались сквозь гущу врагов.

Тем не менее толпа злобных, крикливо тараторящих тварей, становилась все плотней. С губ и жёлтых клыков во все стороны летели брызги слюны. Гоблины таращили свои похожие на блюдца глаза, в которых отражались яркое свечение лавы. Они тыкали в Феликса своими копьями. Одни ему удавалось отбить мечом, другие отводились в сторону его кольчугой, но некоторые доставали его плоть, оставляя кровоточащие порезы. Феликс сознавал, что рано или поздно кому-то из этих маленьких тварей удастся нанести ему смертельную рану. Но он продолжал драться с прежним ожесточением.

Готрек рубил, кромсал и кроил словно одержимый. Кровь струилась из дюжины небольших ран, но это не могло остановить его. Ужас, который он внушал зеленокожим, был Готреку только на руку. Они замирали перед Убийцей на то самое критическое мгновение, когда лезвие топора отсекало им головы. Некоторые пытались броситься наутёк, но натыкаясь на других зеленокожих, становились лёгкой добычей для топора Готрека.

Убийца двигался сквозь толпу орков и гоблинов, словно тигр — сквозь свору мелких шавок, сокрушая черепа, дробя руки и ноги и ломая позвоночники каждым своим ударом. Каждый взмах его топора нёс смерть врагам гнома, сопровождаясь жутким звуком скотобойни, когда тесак забойщика разрубает приготовленную на убой тушу.

Казалось, что с ним невозможно сражаться, но задние ряды напирали на передние, и вся эта неуправляемая толпа гоблинов продолжала наседать на Убийцу. Когда в центре зала передФеликсом оказался запримеченный ранее постамент, он без раздумий вспрыгнул на него, через мгновение рядом с ним оказался и Готрек. Стоя плечом к плечу, они оглядели окружавшее их море зелёных морд. Гоблины бесновались и кричали, размахивая копьями и щитами. Феликс видел их длинные носы, огромные глаза и длиннющие зубы. Некоторые были в ошейниках, утыканных шипами, другие были все в пене, словно бешеные псы.

В дальнем конце зала Феликс увидел Золотого Зуба со своими орками-телохранителями. Орочий пират тоже увидел их с Убийцей и, издав яростный вопль, начал проталкиваться сквозь дикую толпу. Феликсу совсем не улыбалось снова встречаться с вождём зеленокожих и его громилами. Повсюду с оглушительным грохотом сыпались камни и крошились колонны. Жара зашкаливала. Творившееся в зале безумие подсвечивалось ярким оранжевым светом. Эта жутковатая картина отпечаталась в мозгу Феликса, как если бы все застыли на одно мгновение, и какой-то художник запечатлел это на своём холсте. Но уже в следующий миг — гоблины снова лезли в атаку, изо всех сил карабкаясь на пьедестал, и бой кипел с удвоенной силой.

Феликс рубил наотмашь, отсекая руки, тянувшиеся к его лодыжкам. Он топтал без остановки, дробя пальцы тех, кто пытался взобраться на пьедестал. Он вонзал меч прямо в орущие морды, рассекая плоть, кости и мозги. Тем временем Золотой Зуб и его приближённые подобрались уже вплотную, и огромный вождь, оглушительно ревя и размахивая над головой двумя ятаганами, вызвал Убийцу на поединок.

Взревев в ответ, Готрек без промедления бросился на новых противников, подобно пловцу, бросающемуся в бушующее зелёное море. На одно мгновение оно накрыло его с головой, но уже в следующее он снова появился, расчистив вокруг себя пространство, взмахами своего грозного топора и убив всех, кто оказался слишком близко. Феликс сразу же спрыгнул с пьедестала, чтобы быть рядом с Убийцей.

Моментально завязался бой с орками Золотого Зуба. Несколько здоровенных зеленокожих насели на гнома, Феликс же обнаружил себя нос к носу с самим вождём орды. К счастью удары Золотого Зуба не имели своей былой мощи:

— Где она!? — рычал огромный орк, — Где эта ведьма!? Где обещанные сокровища!? Твоя сказать мне и умереть быстро! Иначе твоя умереть очень, очень медленно и больно.

— Какое заманчивое предложение, — процедил сквозь зубы Феликс, делая очередной выпад, и пытаясь добиться хоть какого-нибудь преимущества. Сейчас он нужен был Золотому Зубу живым, Золотой Зуб же не был ему нужен совсем. Их клинки, встречаясь друг с другом, высекали снопы ярких искр. Феликс снова убеждался, насколько силён был орк, даже сдерживая свою силу, он каждый раз практически выбивал меч из рук Феликса.

Сбоку мелькнул наконечник копья. Очевидно, один из гоблинов решил воспользоваться ситуацией. Феликс отбил копьё в сторону и только потом запоздало сообразил, что остался беззащитным перед Золотым Зубом. К счастью, Феликс действительно был нужен орочьему вождю живым, иначе уже лишился бы головы. Но при этом он едва-едва успел пригнуться, чтобы всё-таки сохранить её себе. Тем не менее, Золотой Зуб задел его голову рукояткой, звёзды посыпались у Феликса из глаз. Силы покинули его, подобно вину, вылившемуся из прохудившегося меха. В отчаянии он ещё раз махнул мечом, но это лишь рассмешило Золотого Зуба, с лёгкостью отбившего своим ятаганом эту слабую атаку. Орк поставил лезвие меча на грудь Феликсу и произнёс:

— Твоя говорить, где она, или умереть.

— Вон там, — сказал Феликс, указав за спину орку.

Золотой Зуб повернул голову. Там не было Кати, но вместо неё там был Готрек, только что покончивший с последним из его телохранителей. На губах гнома играла зловещая улыбка.

Между Готреком и Золотым Зубом начался поединок. Он был яростным, но коротким. Топор и ятаганы мелькали так быстро, что их практически невозможно было разглядеть. Орк прыгнул вперёд, желая разрубить Убийцу ударом сверху. Готрек парировал, и в этот момент Феликсу показалось, что второй ятаган орочьего вождя рассечёт гнома пополам, но тот успел подставить рукоять топора, и ятаган со звоном отскочил от покрывавших её древних рун. А Убийца тут же со всей силой ткнул ею в живот огромного орка. Воздух со свистом вышел из его лёгких, а сам Золотой Зуб согнулся пополам, подставив свою шею как на блюдечке. Взмах топора, и голова орка покатилась по полу. На одно мгновение в зале воцарилась гробовая тишина, а затем, завопив во всё горло, окружавшие их гоблины снова бросились в атаку.

Даже на Убийце потихоньку начинала сказываться усталость. Из его многочисленных ран сочилась кровь. Кожа почернела в местах ожогов. Ещё практически незаметно, но движения его замедлялись. Феликс боялся, что скоро гном падёт жертвой превосходящих сил зеленокожих. Казалось, спасения не было.

Но вот из дальнего конца зала раздались ещё более жуткие вопли. Феликсу, показалось что это вернулись гномы, чтобы попытаться спасти их, но уже через несколько секунд он понял, что дело было в другом. Сильный запах палёного мяса, усилившийся жар и оранжевый свет говорили о том, что задние ряды плотной массы зеленокожих просто тонули в лаве. Дикие вопли погибающих подействовали на тех, кто ещё не приблизился к роковой черте, и по всей толпе моментально распространилась паника.

Их можно было понять. Феликсу и самому не хотелось быть зажаренным заживо.

— Нам надо убираться отсюда! — Феликс пытался перекричать обезумевшую толпу.

— Я не бросаю драку с гоблинами, человек! — Готрек продолжал орудовать топором, разрубая по нескольку гоблинов за взмах, разбрызгивая кровь вперемешку с кишками и вырывая ещё бьющиеся сердца.

Феликс уклонился от очередного выпада гоблинского копья и заколол нападавшего ответным ударом.

— Я не о гоблинах говорю! Меня волнует лава!

Повсюду гоблины начали отступать. Находившиеся ближе всех к топору Готрека старались делать это осторожно, остальные же просто начинали бежать. Воодушевившись, Готрек и Феликс насели на них с удвоенной силой, гоня перед собой гоблинов словно скот. Битва на смерть превратилась в кровавую бойню, но за это надо было благодарить лаву. Это обстоятельство полностью устраивало Феликса. И теперь всё, что им с Готреком было нужно, это обогнать лаву.

Земля снова затряслась. За спинами Готрека и Феликса рухнули несущие колонны, и каменный потолок обрушился. Сотни тонн скальной породы обрушились с оглушительным грохотом, похоронив под собой практически всех гоблинов, находившихся в зале. Выживших же ожидала скорая встреча с лавой. Задерживаться в этом месте было смерти подобно.

Они стояли плечом к плечу на вершине склона и смотрели вниз на долину, наблюдая, как улицы древнего города погружались в огненную пучину. У Феликса ныло всё тело, и он был признателен гоблинам за то, что они в панике разбежались на все четыре стороны. По всему небу расползалось чёрное облако пепла, вырывавшегося из жерла вулкана, по склонам которого текли раскалённые лавовые потоки. Очень скоро они дойдут до джунглей и подожгут их словно промасленный факел.

Феликс никак не мог отдышаться. Он вымотался и устал, но никак не мог остановить мысли, крутившиеся у него в голове. Теперь он, кажется, разобрался, что произошло. Катя была колдуньей, вышедшей замуж за Красную Руку. Они были вместе, когда обнаружили самоцвет. И Красная Рука, без сомнения, погиб, тщетно пытаясь, добыть его для Кати. А она сбежала и вернулась в Старый свет, где, должно быть, несколько лет готовила своё возвращение на остров. Возможно, она попала в плен к Золотому Зубу, хотя скорее всего заключила с ним сделку, а уже потом тот её предал. Руны на её цепях, по-видимому, сдерживали её колдовские способности. Ну, а Готрек просто оказался подходящим противником для огненного стража. Вот как-то так, наверное, всё и произошло.

— Прощайте, сокровища Красной Руки, — с печалью в голосе произнёс Убийца, глядя, как крыша центрального дворца скрылась в потоках лавы.

— Ну, не все, — сказал Феликс, демонстрируя ожерелье и пригоршню монет.

— Человек! Там были сокровища, достойные королей. А на это не снимешь и эльфийскую шлюху.

— Некоторым всегда мало. Давай лучше возвращаться к кораблю.

— Я бы лучше остался на этом чёртовом острове, чем снова вышел в море, — мрачно произнёс гном.

— Так и будет, если мы сейчас же не отправимся в путь.

— По крайней мере, тут есть гоблины, которых можно убивать, — пробурчал Готрек.

На этом они отправились к кораблю, а Феликс всё задавался вопросом, встретятся ли они ещё с этой так называемой «дочерью» Красной Руки. И у него было предчувствие, что обязательно встретятся.

(обратно) (обратно)

Натан Лонг Победитель Бога Бури (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Дэвид Гаймер Проклятие вечной жизни (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Уильям Кинг Смерть и слава!

— Покайся! Это твоя последняя ночь на земле! Конец Света грядёт! — вопил флагеллант.

Феликс Ягер проклял тёмную судьбу, что вовлекла его в эти ужасные события. Он должен быть дома, в отцовском особняке, а не слушать разглагольствования безумного маньяка перед битвой, которая, наверняка, должна стать величайшей в истории Империи. Это было не место для начинающего поэта.

Почему он должен быть здесь? И где Готрек? Последний раз он видел его, когда Истребитель Троллей напивался в компании с таким же, как и он, гномом-изгоем. Вот что за непруха — они проводят в горах шесть дней, охотясь на троллей, а когда возвращаются, то находят армию Империи, расположившуюся лагерем под стенами Хауптмансбурга, а всех трудоспособных мужчин, призванными на службу. Всё, что хотел Феликс — это приличной еды и удобную кровать, а не участвовать в генеральном сражении с орочьими ордами.

— Откажитесь от мирских благ! Избавляйтесь от вещей! Они более не понадобятся вам! Конец грядёт! — не унимался флагеллант.

Феликс с некоторым отвращением уставился на зилота. В отблесках огня зрелище, что предстало перед его глазами, было довольно-таки неприятное. На его худом теле не было одежды за исключением набедренной повязки и рванья, что некогда, возможно, было камзолом. Старые шрамы крест-накрест исполосовывали его руки и ноги. Ярко-красная кровь капала из свежих рубцов на плечах. Гноящие, незаживающие раны уродовали лицо и живот. Безумные голубые глаза смотрели с измождённого голодом лица фанатика. В костлявой руке он сжимал дубинку из дубовой ветки, утыканную ржавыми гвоздями. Некоторые из колотых ран на его теле были явно нанесены собственноручно.

— Легко тебе говорить, отец. У тебя ни медного пфеннинга за душой! Мы…я требую хорошей платы за драку, — крикнул Эузебио. Его тонкая льняная рубашка придавала оттенок истинности его словам. Феликс видел дворян, которые были хуже одеты, чем тилейский наёмник.

— Слишком хорошей, — проговорил сержант Лотар под громкий смех собравшейся толпы. — Всё, что от вас требуется — это стоять в стороне и стрелять из своих арбалетов по зеленокожим дьяволам. Это нам, алебардщикам, предстоит встретиться с ними нос к носу и одержать победу. Вне всякого сомнения, в то время как наши благородные лорды и господа будут стоять в сторонке и поздравлять себя с победой в очередной битве.

Эузебио красноречиво пожал плечами. Очевидно, он думал, что если Лотара хотел рисковать своей жизнью в ближнем бою, то это было его собственной дуростью.

— Да, смейтесь! — возопил фанатик. — Смейтесь, пока можете! Улыбайтесь, как улыбаются черепа! Завтра смерть поглотит всех вас!!

Феликс вздрогнул и поплотнее закутался в свой красный плащ, хотя холодно не было. Сотни пылающих костров и тысячи плотно сгрудившихся тел держали ночной холод в узде. Все солдаты вокруг замолчали. Они были крайне суеверны, а завтра им предстояло бороться за собственные жизни. Слова фанатика содержали грубое зерно истины. Чувствуя, что завладел вниманием воинов, флагеллант выпрямился в полный рост. Он ткнул обвиняющим перстом в Эузебио.

— Ты, тилеец! Ты так гордишься собственной внешностью! Как эта прекрасная рубашка будет выглядеть завтра, искромсанная и пропитанная кровью? Лучше взгляни на меня. Подготовь своё тело к завтрашним ранам.

Эузебио сделал знак молота у груди, словно отгоняя злого духа. Тилеец, видимо, был в Империи уже достаточно долго, чтобы обратиться к её богу-покровителю, Зигмару Молотодержцу, для защиты. В толпе раздалось какое-то бормотание. Лучник с гортанным акцентом уроженца Рейквальдского леса выразил согласие с фанатиком. Феликс услышал, как один из Великих мечей Штирланда проговорил, что такие слова приносят несчастье, многозначительно сжав рукоять своего могучего меча. Менее религиозный или более здравомыслящий человек, чем фанатик, заткнулся бы. Этот клинок был ростом почти с Феликса, а Феликс достаточно высокий мужчина.

Флагелланта же подогревала его вера. Ухмыляющийся молодой пистольер оглянулся себе за спину и жестами показал своим товарищам, что зилот был безумен.

— С севера грядёт Хаос. Фавориты четырёх Великих Сил идут во главе, облаченные в черноту и бронзу. В левой руке огонь. В правой руке — меч. За ними идёт тьма. Перед ними — разрушение. Их замки построены из черепов! Их одежды сшиты из содранной женской кожи! Они будут попирать города людей коваными копытами! В лесах скрываются звери, что ходят как люди! Они собираются ныне, чтобы приблизить последние дни!

Он посмотрел прямо на Моррслиб. меньшую из лун.

— У них есть союзники! Люди, что продали души тьме! Мутанты и нечистые твари, чья кровь запятнана искажающим камнем. Жирные купцы, что стремятся обладать бессмысленными атрибутами власти и богатства!

На краю толпы начался переполох. Феликс смог разглядеть человека в сияющих доспехах с плюмажем на шлеме рыцаря Рейксгвардии. Он прошёл весь долгий путь от шёлковых дворянских шатров, чтобы узнать причину беспорядков. Пот блестел на лбу флагелланта. Его глаза остекленели. Тонкая ниточка слюны текла из уголка его рта. Руки дрожали. Он напоминал Феликсу человека в тисках смертельной лихорадки.

— С гор на востоке придут орочьи орды: зеленокожие дикари с сердцами зверей и яростью сумасшедших. Они повергнут царства людей и поселятся в руинах городов, пока не взойдёт заря последнего дня, и Хаос не поглотит мир. Завтра костлявый коготь Морра дотянется до каждого из вас.

— Ты там, заканчивай эти разговоры! — мощный голос рейксгвардейца перекрыл безумный лепет. — Завтра мы столкнёмся с орочьими отбросами и восторжествуем, как и всегда со времён Зигмара!

Фанатик уставился на рыцаря. Он выглядел так, словно собирался спорить, но в конце концов пожал плечами.

— Нет больших слепцов, чем те, кто не хочет видеть!

Он отправился на окраину лагеря, где ждала большая группа его собратьев. Толпа расступилась на его пути, и никто не осмелился встретиться с ним взглядом.

— Остальные должны немного поспать. Завтра вам предстоит тяжёлый бой. Империя нуждается в вас всех хорошо отдохнувших!

Толпа рассеялась, и Феликс опустился на колени рядом с ближайшим костром и закутался в свой плащ. Бешеные вопли флагеллантов были слышны всю ночь. Даже уже засыпая, Феликс подумал, что это плохое предзнаменование.

Лязгая броней, мимо проехали Рыцари Пантеры, и Феликс отступил с дороги, позволяя им проехать. Только дурак встал бы на пути этих облачённых в броню людей и их, закованных в металл, могучих коней. Со шлема одного из рыцарей безглазая голова большой кошки невидяще наблюдала за предстоящей битвой.

— Ты там! Что ты шастаешь, как потрясённый недоумок! Отправляйся к своему подразделению!

Феликс оглянулся. Крепкий мужчина с бычьей головой, символом Остланда, на своём щите орал и яростно размахивал копьём. Феликсу потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что человек обращался именно к нему. Он почувствовал соблазн послать его в ад, но вместо этого расправил плечи и целенаправленно отправился подальше отсюда, полный решимости найти Истребителя Троллей до того, как начнётся битва. Он был связан клятвой описать гибель Истребителя в эпической поэме, так что чувствовал, что, как минимум, должен присутствовать при этом.

Он взобрался на вершину холма, на котором расположились имперские орудия. Повсюду расхаживали занятые артиллеристы и осадные инженеры. Артиллерийский капитан наклонился над стволом своей пушки, измеряя дальность и консультируясь с небольшой книгой с таблицами и графиками. Мускулистые артиллеристы, обнажённые по пояс, поспешно сваливали пушечные ядра рядом со своими массивными чугунными орудиями. Слегка вспотевшие мальчишки дули на небольшие тигли, поддерживая в них постоянный огонь.

Отсюда было видно всё поле боя. Вдалеке Феликс мог видеть зелёную орду: огромную бурлящую толпу из худощавых горбатых гоблинов-пехотинцев и ревущих орков. Огромные тролли нависали над сгрудившимися толпами. Он увидел длинную линию волчьих всадников-застрельщиков, мельтешивших в авангарде орочьей армии. От леденящего кровь воя огромных зверей мурашки пробежали по спине Феликса. Он уже сталкивался с волчьими всадниками ранее, и это воспоминание было не из приятных. На крайнем правом фланге орки отвели назад напряжённые рычаги огромных грубых катапульт. Рядом с ними растянулись в линию вдоль низкого узкого хребта ряды орков-арбалетчиков. Зеленокожих было слишком много, чтобы можно было подсчитать.

Феликс слышал мрачные слухи о размере зеленокожей орды. Сейчас он понял, что они даже были скорее занижены — силы Империи превосходили многократно.

Солдаты Императора расположились между двумя небольшими холмами. На том, где стоял Феликс, расположились две больших пушки. На другом — две внушающие ужас залповые пушки «Адское пламя» и третья большая пушка. Оба холма защищали ряды стрелков. Ниже по склону Феликс увидел тилейских арбалетчиков. Эузебио обернулся и иронично отдал Феликсу честь.

Рейкландские лучники защищали залповые пушки. Слева, у подножия холма, разместился огромный отряд безумных флагеллантов. Они выли и бичевали друг друга. Феликс не знал, испугают ли врага их вопли, но его они определённо пугали.

Между холмами стояли основные силы армии Империи, расположенные в шахматном порядке. Передовые отряды перемежались подразделениями из конницы и пехоты. Феликс увидел Рыцарей Пантеры, занявших позицию рядом с пешими рыцарями Рейксгвардии. Рыцари Белого Волка размахивали огромными двуручными молотами и весело переругивались с алебардщиками из Мидденхейма. За ними расположились копейщики из остальных провинций: тёмно-красные камзолы Карробурга контрастировали с чёрными плащами воинов Нульна. Перед армией Императора барражировала широкая линия конных застрельщиков из Кислева.

Феликс заметил гордую фигуру самого молодого Императора Карла Франца. Он только что закончил осмотр войск центра. Вскочив в седло своего пегаса, Северного Ветра, он поднялся в небо на размахивающем белоснежными крыльями звере. Могучий одобрительный рёв раздался в рядах войск, когда конь поднял Императора под облака.

С громким лязгом траков и пыхтением поршней паровой танк двинулся на свою позицию в центре имперских войск. Воздух вибрировал рядом с его монотонно гудевшим двигателем. Едкий запах выхлопов заполнил ноздри Феликса.

Войска разошлись, чтобы пропустить паровой танк. Его огромная бронированная туша была потрясающим зрелищем. Феликс конечно слышал об этом изобретении Императорского инженерного колледжа, но воочию не видел ни разу. Решив, что приветствие было адресовано ему, командир снял шляпу с плюмажем и взмахнул ей в знак признания этой дани уважения. В ответ прокатилась волна солдатского свиста.

Вдруг императорская армия замолчала. Из орочьих рядов появилось что-то огромное. С хлопаньем кожистых крыльев это подняло себя в небеса. Феликс увидел, что то была виверна, а на её спине сидел огромный орк. Он попытался было оценить размах крыльев существа, но быстро сдался. Оно было огромно. Виверна раскрыла огромную драконоподобную пасть и издала могучий рёв. Молчание опустилось на солдат Империи. Каждый человек почувствовал, как ужас заползает в его сердце.

— Притащите эту большую ящерицу сюда! — взревел безошибочно узнанный Феликсом голос. — Я ещё не завтракал!

Феликс обернулся и глянул вниз с холма. Группа гномов, хромая, устало тащилась вверх по склону. Они выглядели достаточно угрожающе: у каждого на голове красовался огромный гребень крашеных волос, тела покрывала замысловатая вязь татуировок, и каждый размахивал могучими боевыми топорами и молотами. Они были отмечены знаками членов культа Истребителей, странной группы обречённого братства, члены которого поклялись искать смерть в бою. Их лидером был чрезвычайно мускулистый гном с одним глазом, закрытым широкой чёрной повязкой. Именно он кричал всаднику на виверне.

— Это Готрек Гурниссон, — услышал Феликс слова одного из артиллеристов. — Он псих. Я видел, как он выпил целую бочку эля вчера вечером.

Словно отвечая на вызов Готрека, виверна снова взревела. Её звериный рёв вновь прокатился по полю боя. Имперская армия вновь смолкла.

— Спустись сюда и скажи мне это в лицо, — закричал Готрек. Флагелланты разразились могучим криком.

— А вы заткнитесь, — взревел Истребитель Троллей. — Не видите, что у Снорри Носокуса похмелье?

Если флагелланты и услышали крик гнома, то предпочли проигнорировать его. Вдалеке, орочья армия пришла в движение.

— Утро доброе, человечий отпрыск, — сказал Готрек, когда гномы, наконец, взобрались на холм. Он глубоко вздохнул и ухмыльнулся, продемонстрировав свои отсутствующие зубы. Как и всегда, когда впереди маячила перспектива кровавой бойни, он казался неприлично весёлым. — Похоже, хороший день для этого.

— Для чего? — спросил Феликс. Он испытал смутное облегчение, увидев Истребителя Троллей. Хотя и не совсем понимал, почему. Вряд ли зрелище безумного гнома с большим топором было успокаивающим.

— Для смерти, — Готрек ткнул коротким, но толстым пальцем в сторону зеленокожей орды. Он выглядел как ребёнок, которому преподнесли какой-то особенно хороший подарок в день особого празднества. — Гля Снорри, тролли!

Истребитель рядом с Готреком покачал головой и сонно кивнул. «Действительно ли эти три шипа были вкручены в кость?» — подумал Феликс.

— Снорри думает, что ты прав, Готрек, — сказал Снорри и махнул рукой, в которой был зажат огромный молот, в сторону орков. — Снорри думает, что мы должны пойти и переброситься парой слов с ними.

Гномы помчались вниз по склону так быстро, как им позволяли их короткие ноги. Вкратце Феликс поспорил сам с собой, должен ли был последовать за ними. Внезапно раздался тревожный вскрик артиллеристов. Краем глаза он увидел что-то огромное, мчащееся в его сторону. Он бросился плашмя и мгновение спустя, вытесненный огромной массой воздух всколыхнул волосы на его голове. Земля вздрогнула от могучего удара. Оглянувшись, Феликс увидел огромный валун, которого прежде там не было. Две ноги торчали из-под него. Кровь забрызгала камень, и красный ручеёк просачивался из-под гигантской каменюки.

Вопли флагеллантов усилились, конкурируя с далёким звериным хрюканьем орков. Если бы он не знал лучше, то мог бы подумать, что зеленокожие ведут обратный отсчёт. Этого не может быть…нет, орк не мог отсчитывать последние три.

Вдруг орки прекратили скандирование. Рычаг огромной катапульты метнулся вперёд. Новый огромный валун устремился по дуге к холму. Феликс смотрел, как он летел, чувствуя свою ужасающую беспомощность в этой ситуации. Он хотел бежать и укрыться, но не имел ни малейшего понятия, в каком направлении это делать. Возможно, если бы он сдвинулся, то просто оказался бы на пути валуна, как тот бедолага, что стоял за ним.

Раздались вздохи облегчения, когда валун пронёсся над холмом. Увидев суетившихся орков, спешивших снова загрузить свои метательные машины, Феликс рискнул бросить взгляд на поле боя. Орда гоблинов-лучников выдвинулась вперёд. Это были мелкие, низкорослые существа, одетые во всё чёрное. Ночные гоблины! Он слышал страшные слухи об их токсичных, вызывающих безумие настойках и ужасающих фанатиках, порождаемых ими. Гоблины-лучники открыли огонь, но их стрелы упали далеко от глумящейся имперской линии. Гигантские волки вприпрыжку легко понеслись вперёд, несмотря на вес гоблинов, сидевших на их спинах. Дисциплинированные ряды огромных орков-воинов двинулись вперёд. Впечатление непобедимой орды подпортило зрелище двух отрядов, остановившихся в тылу и начавших перебранку. Три огромных тролля нависли над перепалкой и смотрели на шумную ссору с озадаченным потрясением.

Что это там? Нет, конечно, это не может быть правдой! Но это было. Феликс вздрогнул. Далеко слева от себя он увидел огромного паука со всех ног несущегося вперёд. На его спине сидел невнятно бормочущий гоблин-шаман. Гоблинский маг размахивал костяным посохом, который окутывал светящийся нимб света. Шаман ткнул посохом в сторону холма, на котором стоял Феликс, и он почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом, ощутив странное покалывание на коже. «Нет, — подумал он. — Ещё и подлое колдовство». Он приготовился умереть.

Перед тем, как что-то успело произойти, Феликс услышал, как рядом читают заклинание. Высокий мужчина в сером плаще поднял руки и сделал короткий рубящий жест ребром ладони по воздуху. Волна мистической энергии вокруг развеялась так же быстро, как и сгустилась.

С рёвом императорская армия ринулась вперёд. Конные кислевитские лучники помчались на ночных гоблинов. Чуть позади них неслись Рыцари Пантеры и Белые Волки. Паровой танк прогрохотал в сторону противника, слегка покачиваясь на неровной поверхности. С дисциплинированной точностью отряды алебардщиков и копейщиков двинулись вперёд, готовые закрыть образовавшиеся бреши в имперской линии. Гордое знамя Империи развевалось точно в середине войска.

— Быстро, заставьте умолкнуть эти катапульты, — закричал капитан артиллерии. Земля вздрогнула, и огромное чёрное облако дыма накрыло холм. Воздух в лёгких Феликса казалось завибрировал, а звук выстрела на мгновение оглушил его. Свист пушечного ядра заполнил воздух. Земля около орочьих чукк вздыбилась. Комья грязи взметнулись на высоту примерно футов двадцать.

— Неплохой выстрел, командир первого орудия. Но вот как это делается. Ганс, изменить угол направо на два градуса.

— Два градуса вправо. Есть, сэр.

После того, как потные артиллеристы поправили орудие, капитан взял пальник, зажжённый в огне тигля, поддерживаемого мальчиком, и прикоснулся к запалу. Запал заискрился и зашипел, а затем погас.

— Да, это делается именно так. Блестяще, — хмыкнул командир первого орудия.

На дальнем холме взревели пушки. Дым клубился внизу, скрывая тилейцев из виду. Вдалеке катапульта разлетелась на куски в ливне щепок. Феликс увидел, как орк, заряжавший катапульту, взлетел в воздух, когда неожиданно высвободился рычаг катапульты.

— Неплохой выстрел, — небрежно сказал один из артиллеристов. Лучники и арбалетчики открыли огонь, обрушив град стрел и болтов на врага. Орки падали, хватаясь за деревянные стебли, что неожиданно выросли у них из груди, подобно непристойным саженцам. Воздух мерцал, когда заклинания и контрзаклинания мелькали между двумя армиями. Град железных болтов отлетел от сероплащного мага и проткнул нескольких волчьих всадников, остальные отступили к своей собственной линии, пока их командиры отчаянно пытались вновь сплотить их.

Гигантский валун приземлился прямо посередине группы Рыцарей Пантеры. Двое храбрых мужей умерли мгновенно. Рыцарский стяг хрустнул, словно прутик. Ужасное ржание раненых лошадей наполнило воздух. Остальные рыцари непоколебимо продолжили нестись вперёд на глумящихся орков и гоблинов. И тут их накрыла сокрушительная волна болтов из орочьих арбалетов. Один из воинов упал на землю с болтом, торчащим из смотровой щели шлема. С болтом в груди кувыркнулся ещё один конь, подмяв под себя всадника. С пеной у рта последний конь, обезумев от страха, унёсся с поля боя, прихватив с собой наездника.

Кислевиты помчались вперёд на ряды ночных гоблинов. В это мгновение из рядов облачённых в чёрное тварей появилось три неистово кружащихся существа. Каждый держался за длинную цепь, на конце которой крепился большой металлический шар. Очень быстро их кружение приобрело практически неостановимый импульс, и вес шаров потащил их в сторону кислевитов.

Всадники отчаянно остановились, пытаясь увести лошадей с пути кружащейся стальной погибели. Два фанатика пронеслись мимо, но один вломился прямо в центр кислевитских рядов. Огромный шар посеял кровавый хаос. Кровь и мозги забрызгали всё вокруг. Падали люди и лошади с раздробленными костями и размолотыми телами. Феликс отвёл глаза.

Вновь заговорили пушки. На этот раз их выстрелы поразили вторую камнеметалку, полностью её уничтожив. Артиллеристы разразились восторженными криками. Капитан первого орудия, торжествуя, взмахнул кулаком. Феликс почувствовал небольшое облегчение, лишившись перспективы падения огромного камня на голову.

Остальные кислевиты мчались вперёд к вражеской линии. Ещё больше фанатиков поддались искушению, соблазнившись на представлявшиеся им лёгкими мишени. Феликс увидел, как столкнулись два вращающихся маньяка. Их цепи безнадёжно переплелись, и разрушительные шары крутились по всё уменьшающейся спирали, пока, наконец, не столкнулись, измельчив между собой своих неудачливых владельцев.

Справа раздался грохот — это залповые пушки произвели пробный выстрел. Даже на таком большом расстоянии они прорезали кровавую линию в рядах зеленокожих. Арбалетчики снова выстрелили, прикончив ещё двоих фанатиков. На таком расстоянии стрельба была хороша. Туча стрел избавилась от оставшихся.

— За Зигмара и Карла Франца! — пришёл боевой клич от имперской линии. В ответ орки взревели свои боевые кличи. Воющая зелёная волна разбилась о стальную стену императорской линии. Вспыхнула круговерть ближнего боя, накрыв почти полторы лиги земли.

Зоркие глаза Феликса осматривали поле битвы в поисках Готрека. Там! Он разглядел безумных гномов, прорезающих себе кровавый путь через ряды гоблинов в сторону троллей. Большой топор Готрека поднялся, а затем опустился кровавой дугой уничтожения. Он причинял опустошение едва ли меньшее, чем паровой танк, когда тот покатился вперёд, сокрушая всё на своём пути. Вокруг танка люди и зеленокожие сошлись в яростной схватке. Белые Волки ворвались в ряды вопящих орков, смешав их ряды и обратив в бегство.

Заставив замолчать вражескую артиллерию, пушки стали сеять хаос в задних рядах вражеских полчищ. Глядя в воющий водоворот битвы, Феликс порадовался тому, что сам находится на безопасном холме. Потери внизу были просто ужасающими. Многие из тех, кто не умер на месте, умрут позже от ужасных ран. Многие другие останутся калеками на весь остаток жизни. Внизу он видел стрелков и алебардщиков, сошедшихся грудь в грудь с железоподобными орками. В сжатых рядах было сложно шевельнуться, не говоря уж о том, чтобы размахнуться оружием. Многие нашли свою смерть под ногами своих товарищей, когда линия битвы изгибалась вперёд и назад.

Феликс поздравил себя с тем, что на этот раз оказался в нужном месте, в нужное время. Что на этот раз он избежал жестокой рукопашной схватки. После уничтожения вражеских камнеметалок, он был в безопасности и мог спокойно наблюдать за ходом сражения. Теперь всё, что было необходимо, чтобы армия Империи одержала верх. Ну, пушки могли бы помочь в этом сейчас.

Вдруг из рядов близстоящих артиллеристов раздался вопль ужаса. Феликс проследил взглядом за рукой капитана. Маленькая точка в небесах стремительно увеличивалась в размерах, приближаясь к ним. Виверна! Зигмар, нет! Этого просто не могло быть.

Лёгким движением виверна раскрыла свои огромные крылья, замедляя падение. Все артиллеристы мгновенно обратились в бегство в приступе страха. Одетый в серый плащ маг поднял голову и начал читать заклинание. Но было уже поздно. Тварь рухнула на него, расплющив человека своими огромными когтистыми лапами.

Слишком поражённый, чтобы двигаться, Феликс замер на месте. Неожиданно похолодало, когда виверна встала над ним в полный рост. Он стоял в тени титанических кожистых крыльев. Затхлый запах кожи зверя заполнил ноздри. Длинная шея чешуйчатой твари изогнулась и огромная, размером почти с человека, голова уставилась на Феликса. Он поднял глаза, посмотрев в холодные рептильи зрачки твари. Существо издало каркающий рёв и продемонстрировало зубы величиной с кинжалы.

О Зигмар, тварь была огромной. Стоя в полный рост, она раз в пять превосходила Феликса. Существо дёрнуло хвостом, который был толщиной с бревно для тарана. Раздавшийся при этом треск напомнил щелчок кнутом, но был столь же оглушителен, как выстрел из мушкета. Яд капал с острого жала. Когда капли коснулись земли, трава почернела и увяла. Мелькнул длинный, блестящий от слизи язык, и Феликса бросило в дрожь.

Орк, возвышавшийся на троне на спине чудовища, был самым огромным из всех виденных Феликсом и определённо командовал этой ордой. В левой руке он держал ятаган, который, вероятно, весил столько же, сколько Феликс. В правой — причудливый посох, увенчанный головой демона. Он посмотрел вниз на человека своими жёлтыми, полными ненависти глазами, и Феликс понял, что сейчас умрёт.

Быстрая, как молния, голова виверны метнулась вперёд, раскрыв могучие челюсти. Порыв вонючего дыхания опалил лицо Феликса. Инстинктивно он отскочил назад, и челюсти с резким стуком захлопнулись прямо перед его лицом, напомнив медвежий капкан. Феликс обернулся, выискивая что-нибудь большое, что можно было поместить между ним и монстром. Он быстро запрыгнул за пушки, ощущая на спине холодное дыхание зверя на каждом шагу. Теперь же он обернулся в страхе, зная, что не было никакого способа сбежать от монстра. Для этого было уже слишком поздно. В тщетном жесте бессмысленной бравады он выхватил меч, вознамерившись, по крайней мере, умереть в бою.

Взмахом гигантского когтя виверна отбросила пушку прочь. Феликс едва успел отскочить. Он вновь присел в оборонительную позицию, которой его когда-то учил мастер фехтования. Это был рефлекс, въевшийся в него за долгие годы практики.

— Теперь ты умрёшь! — хрюкнул орочий вождь на отвратительном рейкшпиле.

— Спустись и скажи мне это в лицо, — крикнул Феликс с большей смелостью, чем чувствовал. Челюсти виверны раззявились. «Теперь», — подумал Феликс. Один хороший удар, и он сможет воткнуть меч прямо в глотку твари и, кто знает, возможно, даже сможет добраться до крошечного мозга существа, если воткнёт меч достаточно глубоко. Агония зверя, вероятно, прикончит и его, но что ещё ему оставалось делать? Он умрёт в любом случае.

Всё, казалось, замедлилось. Он видел всё с предельной ясностью, он ощущал свои движения с полной точностью. В отдалении он мог слышать крики приказов и вопли умирающих. Запах крови, пороха и страха забил ноздри. Холодный пот побежал по спине. В любую секунду тварь нанесёт удар, и тогда Феликс ответит, ударив мечом, подобно ядовитому жалу умирающего скорпиона.

Тень пала на виверну. Могучие крылья забили в воздухе, и вниз упала белая молния. Воин в золотой броне нанёс удар. Титанический молот взлетел в неотразимой дуге, и голова орочьего военачальника слетела с плеч. Виверна, показалось, заскулила. Фонтан зелёной крови забил из шеи орка, и безголовое тело свалилось с трона. Избавившись от веса своего наездника, виверна мгновенно взметнулась в воздух, свободная искать свой горный дом.

Феликс оказался лицом к лицу с Императором Карлом Францем над трупом орочьего военачальника. Император поднял забрало и посмотрел на Феликса острым, прозорливым взглядом.

— Это был самый смелый поступок, который я когда-либо видел, — произнёс он.

— Это был пустяк, — ответил Феликс, и в этот миг реакция от пережитого накатила на него, и он упал в обморок.

Огромное красное солнце садилось за полем битвы. Под его красноватым светом зрелище, представавшее перед глазами, напоминало картины ада. Повсюду лежали искалеченные тела. Имперские солдаты сваливали в горы орочьи трупы для последующего сжигания. Крики раненых и умирающих висели над полем, подобно жалобам проклятых душ. Бешено вопящие флагелланты высмеивали любую претензию на победу. Феликс набрёл на умирающего человека, умолявшего дать ему воды. У Феликса ничего не было, поэтому он отвёл глаза и пошёл дальше.

Он нашёл Готрека на неприветливом склоне. Истребитель Троллей сглаживал последние комья земли на могиле. Он не поднял взгляд, когда подошёл Феликс, казалось, потерявшись в своих нечеловеческих и горьких мыслях.

— Вечер добрый, человечий отпрыск, — пробормотал Готрек. Он опёрся на ручку лопаты и повернул голову, чтобы оглядеть сцену бойни. Внезапно он показался очень старым и очень уставшим. Он показал на могилу своей широкой правой рукой.

— Снорри Носокус лежит здесь. Он убил трёх троллей, — Истребитель горько рассмеялся. — Последний упал на него.

— Я сегодня встретил Императора Карла Франца. Он спас меня от виверны. Я думал, что умру.

Вдалеке паровой танк оттаскивал конские трупы, закованные в латы. Искры вырвались из дымохода и сверкали в ночи, подобно светлячкам.

— Мы все умрём, человечий отпрыск. Важно лишь то — как.

— Мы выиграли, Готрек. Белые Волки сломили диких орков. Пушки уничтожили ещё большее количество гоблинских отрядов. Даже флагелланты сыграли свою роль: атаковав гобблу с фланга. Ну, по словам Эузебио.

Феликс покраснел. Он уже решил не упоминать о том неловком факте, коим был обморок перед лицом Карла Франца.

— Ещё одна великая победа над силами зла, — насмешливо сказал Готрек. Он покачал головой, зазвенев цепью, что вела от его уха к ноздре. — Согласно Грунгни, даже выигрывая, мы проигрываем. Здесь нет конца оркам, воинам Хаоса и иным врагам. Однажды они пронесутся через королевство гномов и Империю людей, и всё закончится во тьме и крови.

— Ты начинаешь походить на флагелланта, — сказал Феликс. Он был жив, хотя думал, что уже мёртв. Феликс нашёл, что ему было трудно разделить мрачные мысли Готрека. — Мы выиграли здесь. Мы отбросили армии орков. Империя спасена.

— Пока, человечий отпрыск. Пока.

(обратно)

Уильям Кинг Повелитель нежити

— Мне действительно не нравится это место, — снова заныл Феликс Ягер, с опаской оглядывая окружающее. Он бросил взгляд на далёкий вход, просто для того, чтобы убедиться, что опускная решётка не развалится. Всё тут напоминало ему сцену одной из пьес ужасов Детлефа Зирка. Нет, поправил себя молодой студент, этот замок, вероятно, был прототипом для всех них.

Злобные горгульи смотрели с каждого угла древнего здания. Высокие вызывающие дрожь башни нависали высоко над головой. Как только кроваво-красное сильванское солнце скрылось за массивными стенами, на это место опустилась аура страха. Запах плесени и гнили наполнял воздух. Казалось, что каждый разрушающийся камень заросших лишайником стен пропитался кровью и злом. Феликс вздрогнул, когда огромная крыса перебежала через двор и скрылась в развалинах древней конюшни.

— У них здесь есть маленькие пони, — пробормотал его компаньон, проведя массивным кулаком по огромному гребню ярко окрашенных волос. Феликс повернулся и посмотрел на него. Он был рад тому, что Готрек рядом. Несмотря на то, что он был на голову ниже Феликса, гном был практически в два раза тяжелее и это — чистые мышцы. Вид чудовищного топора, который гном небрежно держал в руке, был ещё более обнадёживающим.

— Это была крыса, Готрек. Крыса. Я ненавижу крыс, — сказал Феликс, перебросив через плечо свой потрёпанный красный плащ, чтобы освободить руку. Это была правда. Он действительно ненавидел крыс. Он ненавидел этих распространяющих заразу тварей ещё с той встречи со скавенами в канализационных стоках под Нульном.

— Это была шутка, человечий отпрыск, — пробормотал Готрек. оценивающе осматривая мрачные руины замка своим единственным глазом. Феликс нервно огляделся. Возможно, гном и мог шутить здесь, но он — нет. Он был напуган. Всю свою жизнь он слышал рассказы о фон Карштайнах, ужасающих графах-вампирах Сильвании, а теперь стоял на развалинах их прародины.

«Как я вообще оказался здесь? — спросил он себя. — Почему этому проклятому трактирщику понадобилось рассказывать сплетни о залёгшем, якобы, здесь некроманте при Готреке? Почему Истребитель Троллей решил, что это было обязанностью их двоих — проверить достоверность этих слухов»? Он чувствовал, что гномье желание смерти может завести слишком далеко и его. Феликс знал, что истребитель дал великую клятву — найти смерть в битве, но схватка с некромантом могла принести ему не только лишь смерть, но вечность рабства в виде ожившего трупа. Простая мысль об этом чуть не заставила Феликса с криком бежать прочь от крепости.

— Что это за шум, человечий отпрыск?

— Наверное, это стучат мои зубы.

— Я серьёзно!

Феликс осторожно посмотрел на Истребителя. Он знал, что слух гнома был острее, чем у него. Если Готрек сказал, что что-то слышит, значит, там действительно что-то было.

— Вероятно крысы, — предположил Феликс без особой надежды.

— Кровожадные большие крысы, — пробормотал Готрек. Феликс пожелал, чтобы гном не произносил бы слово «кровожадные» так громко. Это напомнило ему о пресловутой жажде крови, которой, как говорят, страдали графы-вампиры.

— Гляди, — сказал Готрек, — след!

Феликс проследил взглядом за коротким пальцем гнома. Он разглядел, что там, в грязи двора, действительно были следы. Это выглядело так, словно по земле протащили что-то тяжёлое. Они прошли к точке, откуда шли следы, и обнаружили там огромную чёрную карету, похожую на те, которые использовали гробовщики в Альтдорфе, родном городе Феликса. Нигде не было никаких признаков лошадей.

— Должно быть, именно об этой карете говорили селяне, — крякнул Готрек.

— Конечно, нет, — проговорил с нервной иронией Феликс.

— Я думаю, нам стоит заглянуть внутрь главной башни.

— О, отлично, — сказал Феликс без малейшего энтузиазма.

Внутри главной башни всё было спокойно. Стоя в главном зале, Феликс и Готрек осматривалиокружающее. Полусгнившие гобелены покрывали холодные стены. Висевший над огромным холодным камином портрет элегантно одетого высокого человека (хотя наряд его вышел из моды уже столетия назад) смотрел на них сверху вниз. Феликс подошёл поближе и стёр пыль с латунной пластинки на нижней раме картины. Оно гласило: «Маннфред фон Карштайн, граф-выборщик всей Сильвании».

Феликс поднял взгляд на картину. Граф был красивым мужчиной, но что-то дикое и хищное виднелось в его чертах. Его кожа была бледной, и художник ещё подкрасил его глаза, словно намекая, красным цветом. На пальце было надето большое кольцо с рубином, расположенным между крыльями летучей мыши.

— Маннфред фон Карштайн, — сказал Феликс.

— Мой отец сражался с ним при Хел Фенн.

— Твой отец? — удивился Феликс. — Но Хел Фенн же был почти триста лет назад…

— И?

Феликс пожал плечами. Гномы жили долго, поэтому их представление о времени было не таким, как у людей.

— Айе, — сказал Готрек. — Частенько он рассказывал нам о том ужасном дне, когда солнце скрыло свой лик от резни, и армии гномов и людей попали в западню Повелителей Нежити.

Гном выглядел погрузившимся в воспоминания. Его грубые и жестокие черты расслабились, и лицо приобрело выражение, которое можно было описать почти как нежное. Его огромный топор был небрежно зажат в одной руке. Когда Готрек, наконец, заговорил, то, казалось, вспоминал чужой рассказ и слово в слово воспроизводил его по памяти.

— То был пасмурный день. Небо было чёрным и покрытым тучами. Солнечный свет — тусклым и водянистым. В сгущающихся сумерках великое множество желтокостных скелетов усмехнулись и заклацали зубами, размахивая своим иззубренным и ржавым оружием. Гниющие ряды зомби хлынули вперёд — огни светились в их гниющих глазах. Их плоть местами была полуразложившейся. В некоторых местах их костяки были уже очищены от плоти, и сердца, которые не бились, и вены, по которым не текла кровь, колыхались на ветру. Над головой мертвенно-бледные птицы хлопали крыльями, подобно демоническим воронам, что спустились на поля адских сражений. В центре орды стоял последний из вампиров-аристократов, его кожа была белая и гладкая, словно фарфор, а глаза горели красным от неестественной жажды.

— Это был долгий бой и один из тяжелейших дней. Людей наполнял страх от зрелища ходячих мертвецов, а лошади паниковали от запаха наступающих врагов. Когда эти две силы столкнулись, то только гномы выдержали натиск, но, казалось, что и их вот-вот поглотит море врагов. И тогда курфюрст Штирланда собрался с силами и сошёлся лицом к лицу с графом-вампиром. В центре поля столкнулись они, и некоторое время казалось, что Маннфред одержит победу, но тут Рунный клык курфюрста нанёс ему глубокую рану и вампир развернулся и сбежал, затерявшись где-то на окраине Хел Фенн. Его тело так и не было обнаружено.

Готрек встряхнулся, выходя из задумчивости.

— Я часто мечтал о том, чтобы испытать себя в схватке с князьями нежити, подобно моему отцу, — сказал Готрек.

Лично Феликс понадеялся, что он так и не получит этого шанса.

Они спустились по лестнице в подземелья. Впереди послышался звук пения на чужом языке. Через некоторое время Феликс признал резкие и гортанные ритмы арабийского, хотя интонация и отличалась от применяемой купцами, что бывали в отцовской лавке. Из всей долгой литании ему удалось узнать лишь одно слово. Этим именем родители пугали его, чтобы заставить успокоиться, когда он был ребёнком. Это было имя печально известного лич-лорда Нагаша.

Готрек также узнал его, ибо вздрогнул, а затем широко ухмыльнулся, показав свои отсутствующие зубы. Он провёл большим пальцем по лезвию своего огромного топора, и на коже выступила ярко-красная капелька крови. В сложившихся обстоятельствах от зрелища того, что сделал Готрек, Феликса пробила дрожь. Он понадеялся, что поблизости не было никого, кто мог бы обратить на это своё внимание.

Голос, повторявший заклинание, был высоким и трескучим, заставившим Феликса вспомнить о сумасшедших попрошайках, которых он частенько видел разглагольствующими на мощёных улицах Альтдорфа. Тех, что постоянно пророчили приближающийся конец света, и утверждали, что настало время для покаяния.

Они вошли под своды склепа, и пение постепенно прекратилось, угаснув в зловещей жуткой тишине. Феликс почти физически мог ощутить потоки тёмной магии, витающие в воздухе. Это было похоже на ледяные пальцы, скребущие кожу.

Голос заговорил вновь.

— Скоро, господин, скоро, — он вскрикнул. — Скоро вы вернётесь, дабы распространить страх и благоговение среди граждан Империи. Вскоре скот, что зовёт себя людьми, будет унижаться в прахе у ваших ног. Скоро все узнают, что вы вновь идёте из лесов Сильвании.

Тон голоса изменился вновь.

— Они говорили, что я сошёл с ума, вы знаете. Они говорили, что сие никогда не может быть сделано. Годы и годы я потратил на прочёсывание тьмы Хел Фенн. Все говорили, что это не могло быть сделано, что это не должно было быть сделано, но мне удалось. Я нашёл его тело. Я докажу, что они не правы, моя милая. С твоей девственной кровью я вновь верну Маннфреда фон Карштайна к не-жизни, и все будут трепетать от моего гения. Я, Герман Штилльман, проведу величайший ритуал некромантии за века.

— Пожалуйста, позвольте мне уйти, — сказал женский голос. — Обещаю, я никому не скажу.

— Это правда. Вы действительно не сможете этого сделать. Вы будете мертвы.

Готрек зарычал от едва сдерживаемого гнева, и рука Феликса нащупала рукоять меча. Звук плача девушки заставил его отринуть все свои дурные предчувствия. Он посмотрел на гнома. Готрек кивнул, и они с оружием наготове ворвались в комнату. Когда их глазам предстало то, что ожидало их внутри, то Феликс пожелал, чтобы они этого не делали.

Склеп был огромен. Дрожащая девушка была прикована к одной из влажных и холодных стен. Её гибкое тело резко контрастировало со скелетами, свисавшими с цепей рядом с ней. Перед нею стоял высокий, худой мужчина с бритой головой и лисьими чертами лица. В одной руке он сжимал нож с чёрным лезвием и небольшим латунным черепом на навершии рукояти. Облачённый в не очень-то чистую чёрную робу мужчина держал его напротив груди. На полу перед ним лежала груда гнилых костей, к которым цеплялись куски грязи и остатки болотной тины. Всё это уже было достаточно зловеще, но захватило внимание Феликса и заставило оцепенеть от страха то, что стояло по углам склепа.

Десять огромных серых трупов, каждый вцепился в чудовищное ржавое оружие. Как только Готрек и Феликс переступили порог, они открыли глаза и светящиеся колдовским огнём взгляды пристально уставились на вошедших. Сквозь рваные щёки были видны зубы, а из отслаивающейся кожи торчали кости. Вонь порчи и гниения была практически всеподавляющей.

— Стоять! — вскрикнул некромант. Готрек не уделил ему ни капли внимания. С удивительной для своего роста и комплекции скоростью, он рванулся в помещение, высоко подняв топор. Зомби мгновенно шагнули вперёд, чтобы перехватить его, словно омерзительные куклы в дьявольской игре. Топор Готрека мелькнул — и один из гигантских трупов упал на землю, обезглавленный. Топор опустился вновь, и другой труп лишился правой руки. Третий удар прошёл сквозь гнилые рёбра зомби, словно через труху. Четвёртый удар пришёлся чуть-чуть мимо и врезался в каменный пол склепа, высекая голубые искры, взлетевшие в воздух. Руны на лезвии топора Готрека ярко мерцали красным цветом, словно в ответ на присутствие злой магии.

Феликс заставил себя вступить в бой и тут же оказался лицом к лицу с огромным шаркающим зомби. Вид червей, копошащихся в гниющих глазах, и хрипящие звуки, раздававшиеся из груди твари, в сочетании с его кладбищенской вонью заставили Феликса почувствовать себя физически больным. Он едва успел поднять меч, чтобы парировать стремительный удар создания. Через силу Феликс заставил себя двигаться. Его меч глубоко погрузился в холодную плоть, а второй удар начисто срубил склизкую руку твари. Капли гноя, что когда-то давно, возможно, был кровью, плеснули ему в лицо. Потребовалась вся его воля, чтобы сосредоточиться на врагах, а не остановиться, чтобы стереть мерзкую жижу с лица.

Некромант оправился от потрясения и вновь принялся петь вслух. Холодный страх пробежал вдоль позвоночника Феликса, когда нимб тёмной силы затрещал вокруг головы и рук Штилльмана, а затем перекинулся на скелетов, висевших на стене. Девушка закричала, когда в зияющих глазницах замерцали огни. Цепи спали с конечностей скелетов, и, выпрямившись, они ринулись в схватку.

Если Готрека это и встревожило, то он не подал виду, продолжая рубить в куски всё, что попадалось ему на пути. Топор вспыхнул, описав большую восьмёрку, и четыре зомби рухнули на землю, рассечённые громовой мощью ударов Готрека. Пена выступила на губах Истребителя, его борода встопорщилась, и он выл в безумной жажде битвы. Кое-как справившись с собственным страхом, Феликс вновь присоединился к битве, схватившись с одним из зомби.

Его желудок всколыхнулся, когда Феликс поскользнулся на скользком полу, наступив на лужу гноя. Он упал на спину, едва успев отдёрнуть голову, чтобы не удариться ею о камень пола. Сердце бешено забилось в груди, когда он увидел ещё пару неупокоенных мертвецов, что неуклюже брели в его сторону, занося над головами оружие. Липкая грязь покрыла руку Феликса, когда он откатился в сторону, еле-еле увернувшись, в то время как удары, что превратили бы его в кровавое месиво, крушили пол рядом. Некромант продолжал свою песнь и всё больше и больше скелетов сбрасывали свои цепи и, шатаясь, шли вперёд, останавливаясь лишь затем, чтобы забрать оружие своих павших товарищей.

Рёв Готрека смешался с криком девушки и песней мага. Шум заполнил всё пространство склепа, угрожая оглушить Феликса. Он заставил себя сосредоточиться и продолжил борьбу.

Готрек что-то пробормотал и, рассмеявшись, бросился к охваченному ужасом волшебнику. Двое скелетов, словно повинуясь какой-то молчаливой команде, попытались схватить его. Подобные канатам жилы Истребителя Троллей вздулись, когда он, напрягшись, сбросил их с себя, а затем его топор стремительной, неостановимой дугой опустился на голову злобного колдуна, практически раскроив того надвое, столь велика была сила удара.

В тот же миг зомби рухнули на пол, словно топор обрубил удерживавшие их нити. Скелеты также распались гремящим костяным ливнем. С облегчением Феликс поднялся на ноги. Готрек же подошёл к девушке, его топор дважды блеснул, и цепи упали на пол, начисто разрубленные. Феликс бросился вперёд и едва успел поймать девушку за мгновение до того, как она упала бы на пол. Он почувствовал, что тоже хотел бы иметь кого-то, кто поймал бы его самого. Затем он ощутил, как девушка напряглась в его руках и испустила слабый вздох.

— Посмотрите, — прошептала она. — Зигмар, спаси нас.

Феликс обернулся, чтобы поглядеть, на что она смотрит. Сначала он ничего не увидел, но затем ужасные подробности происходящего проявились во всей красе.

Струйка ярко-красной крови вытекала из искореженного тела некроманта. Она коснулась кучи костей, что лежали в центре склепа, и как только это произошло, кровь вскипела и испарилась в тонком красном паре. Это облако быстро расползлось, покрывая кости. Сквозь кроваво-красный туман Феликс смотрел за тем, что происходило дальше.

Сначала вся грязь и тина испарились с костей, сделав скелет ослепительно-белым. Феликс заметил в челюсти черепа два ярко выраженных длинных клыка. Затем слои мышц и сухожилий сгустились из тумана и обернулись вокруг костей. Вены прорыли себе путь через гнилистую плоть. Красные глазные яблоки выросли в пустых глазницах. Могучие кабели мышц, формируясь, корчились подобно змеям.

Все трое, они стояли, замерев, и смотрели на это причудливое воскресение. Даже Готрек, казалось, не мог пошевелиться. Он зачарованно смотрел, как белая плоть окутала человека, подобно форме, и блестящие чёрные волосы прорвались на поверхность его головы. И тут в потрясённом разуме Феликса вспыхнуло озарение: то, что только что предстало перед его глазами, было зрелищем разложения трупа, только наоборот и на большой скорости. Медленно бледное существо поднялось на ноги и улыбнулось, продемонстрировав длинные белые клыки.

Феликс мгновенно узнал тварь, хотя его мозг и отказывался верить в реальность происходящего.

— Маннфред фон Карштайн, — выдохнул он.

— Воистину, — сказал граф-вампир низким хорошо поставленным голосом. — И я благодарю вас за участие в моём воскрешении. Это было не совсем то, что задумывал господин Штилльман, как мне кажется, но, тем не менее, результат оказался удовлетворительным.

— Неживая мразь, готовься к смерти, — проскрежетал Готрек.

Вампир махнул одной длинной, напоминающей когтистую лапу, рукой, и Готрек застыл на месте. Вены вздулись на лбу гнома и напряглись мышцы на груди и руках. Он выглядел так, словно боролся в тисках невидимого гиганта. Единственным знаком этого противостояния было проявившееся напряжение на лице графа-вампира.

— Нет, Истребитель, — сказал он. — Я был бы глупцом, если бы столкнулся с таким топором, как твой, в своём вновь возрождающемся государстве. Пожалуй, я вынужден перенести удовольствие смирить тебя на другой вечер. Пока же, прощай.

С могучим рёвом Готрек рванулся вперёд, разрывая свои невидимые путы, но в тот же миг, когда истребитель пришёл в движение, образ графа-вампира замерцал и растаял в чёрном тумане. Топор Готрека пронёсся сквозь туман, и Феликсу показалось, будто он услышал слабый болезненный вскрик. Капельки крови застыли на лезвии топора. Затем с тихим издевательским смешком облако скользнуло вверх по лестнице и исчезло.

Готрек помчался за ним, изрыгая клятвы и проклятия. Феликс же обернулся и посмотрел на девушку, затем снял плащ и накинул его на её дрожащее тело. Она ошеломлённо посмотрела на него.

— Ты в порядке? — спросил он. Девушка кивнула.

— А он был довольно-таки красив. Граф, я имею в виду, — мгновение спустя сказала она.

Феликс застонал и отправился к лестнице. Чем раньше они покинут это проклятое место, тем счастливее он будет.

(обратно)

Уильям Кинг Потерянные родичи

Старый гном умирал медленно и в больших мучениях. Феликс Ягер смотрел на разорванное и искалеченное тело и кровавый след, что исчезал над скалистой тропой. Он попытался угадать, чего гному стоило перетащить свои сломанные конечности по этой пересечённой местности. Это должно быть стоило нечеловеческих волевых усилий. Феликс знал, что он бы не смог сделать этого. Он бы сдался и умер.

— Отомстите за меня, незнакомцы. Не дайте мне умереть зря, — выдохнул гном. Феликс увидел кровь, просачивавшуюся сквозь его раздробленные зубы. Гном протянул руку, чтобы ухватиться за ногу Феликса обрубками пальцев, которые превратились в пеньки, обожжённые на открытом огне. Феликс посмотрел на обгоревшее мясо и еле-еле сдержал рвотный позыв.

— Кто сделал это, брат? — спросил Готрек Гурниссон голосом холодным, как северный ветер. Его тень упала на умирающего гнома. Тот поднял взгляд на ярко-рыжий гребень Готрека, его звенящие украшения, его покрытое вязью татуировок мускулистое тело.

— Потерянные родичи сделали это, Истребитель Троллей. Они нашли нас, когда мы промывали золото под Мчащимся Водопадом. Они застали нас врасплох, и разбили нас, и пытали нас. После этого они отпустили меня.

Дыхание умирающего гнома перешло в болезненные хрипы и глубоко в груди его послышалось ужасное бульканье.

— Я пытался найти помощь. Я пытался, но я не могу ходить. Они сломали мои ноги. Я слишком медленный, чтобы пойти и привести помощь, и они знали об этом. Ах, моя семья…

Феликс видел, что гном бредит, отчаянно пытаясь удержаться в сознании, чтобы досказать свою историю. Готрек Гурниссон наклонился и с удивительно нежностью приподнял голову гнома. Гном поднял руку и с мольбой протянул её.

— Это были потерянные родичи. Это они ответственны. Отомсти за меня, незнакомец. Освободи их. Это были потерянные род…арргх!

Его рот наполнился кровью, а глаза широко распахнулись. Готрек мягко опустил голову и, протянув руку, закрыл ему глаза.

— Всё кончено. Отправляйся к предкам, брат. Твой дух свободен, — сказал Истребитель Троллей.

Истребитель встал, и Феликс вздрогнул от ярости, пылавшей на его лице.

— Отдыхай спокойно, — сказал Готрек. — Ты будешь отомщён.

Они продолжили свой путь через длинный, открытый всем ветрам перевал. Феликс поплотнее завернулся в плащ, чтобы защититься от пронизывающего холода. Северная оконечность гор Края Мира была самым холодным местом из всех, в которых он когда-либо бывал. Готрек посмотрел вверх по склону в северном направлении. Огромная мрачная ярость, казалось, вела его вперёд.

— Потерянные родичи, — пробормотал он и покачал головой.

— Кто они такие? — осторожно спросил Феликс. Готрек повернулся и уставился на него. Феликс заметил, как побледнели костяшки на руке, сжимавшей топор. Истребитель сплюнул на землю.

— Не спрашивай! — угрожающе сказал он.

— Я это только что сделал, — ответил Феликс. — Если я собираюсь рисковать своей жизнью в сражении с ними, то хочу знать, почему это делаю. Кто они и почему вы их так ненавидите?

Готрек надолго замолчал. Феликс гадал: собирается ли гном ответить ему или же проклясть его и отправить восвояси.

— Я не ненавижу их, — в конце концов, сказал Готрек. Сложная смесь эмоций слышалась в его голосе: печаль, смущение и ненависть. — Я ненавижу то, что создало их. Я ненавижу то, что говорит в них обо мне.

Запутанный, Феликс посмотрел на него сверху вниз. Пока они шли вверх по долине, Готрек продолжал говорить.

— Давным-давно мы, гномы, стоим против Сил Старой Тьмы. С Зари Веков и до Конца Времён мы были отмечены, как их величайшие враги, и не зря. Казалось, мы были неподвластны искажающей силе, что была величайшим оружием Хаоса. Не было среди детей гномов тех, кто рождался со следами мутации. Наши войска не превращались в шаркающие ужасы, когда прилив Хаоса тёк над ними.

Он посмотрел на далёкие горы.

— Мы думали, что неподвластны силе Великого Изменителя. Это было источником нашей гордыни. Другие расы, такие как короткоживущие люди, или коварные, изнеженные эльфы могли пасть под его влиянием, но не мы.

Готрек горько рассмеялся: — Как и многое другое, что давало нам гордость, иммунитет к Хаосу сыграл с нами злую шутку. Во время последнего великого вторжения Хаоса некоторые из наших армий попали в искривляющие шторма более свирепые, чем все могли вспомнить. Они исчезли, и мы думали, что они мертвы.

Феликс понял, что произошло дальше: — Однако они не были мертвы, — сказал он.

— Ты прав, человечий отпрыск. Вскоре мы услышали рассказы от одетых в чёрное гномов, что пришли из Пустошей. Когда мы послали войска, чтобы помочь нашим союзникам, то обнаружили, что это правда. Вся мошь Великого Изменителя была обрушена на наши армии — и они изменились. Наши воины столкнулись со своими собственными сородичами, изменёнными и одержимыми. Ты не можешь представить себе каким ужасом стали те гномы, человечий отпрыск.

Истребитель троллей замолчал, погрузившись в задумчивую тишину. Они продолжили свой путь в сгущающемся мраке. Далеко-далеко на севере Феликс разглядел танцующее сияние радуги, что знаменовала собой начало Пустошей Хаоса.

С последним ударом Феликс срезал своего противника. Удивительное выражение благодарности появилось на его лице. Первое, что заметил Феликс, столкнувшись с ними, — это выражение чистого мучения на их лицах.

Последние крики умирающих стихли. Феликс оторвал взгляд от трупа гнома-альбиноса, которого он убил. Его рука болела. Оторвав от плаща кусок ткани, он начал перевязывать глубокий порез. Феликс посмотрел на Готрека.

Истребитель выглядел так, будто только что вышел с бойни. Он был весь в крови и грязи. Большая часть крови была его собственной. Его гребень слипся. У его ног лежали шесть маленьких, мёртвых тел.

Готрек подошёл и встал рядом с Феликсом.

— Нам повезло, — сказал Феликс, — поймать их, упивающихся захваченным бренди.

Гном кивнул. То был рукопашный бой. Гномов казалось обуревала ненависть к самим себе, и они сражались, не думая о сохранении собственной жизни.

— Мы освободили их, — сказал Готрек.

— Что ты имеешь в виду?

Готрек указал на мёртвого гнома Хаоса, и Феликс заметил, как тот изменяется. Его острые клыки втянулись, а игольчатые зубы вновь приняли нормальный вид. Его бледность перестала быть болезненной. Он стал похож на обычного гнома.

— Их души борются против контроля Изменителя. Иногда в смерти они становятся свободными.

Слабый намёк на гордость послышался в его голосе. Он наклонился и закрыл глаза нома.

— Всё кончено. Отправляйся к предкам, брат. Твой дух свободен, — мягко сказал Истребитель Троллей.

(обратно)

Натан Лонг Красный снег (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Лори Голдинг Обервальдский потрошитель (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Джош Рейнольдс Кровавый спорт

Визг эхом разносился над миром, отражаясь от вершин Серых Гор. Это был вопль дикой животной агонии, остановивший полёт воронья и заставивший лошадей натянуть удила. Эхо визга затихло, и василиск упал, змеевидный хвост трепетал, его неестественный ихор окрасил суровую почву. Копыта резко опустились, впечатавшись в голову зверя, размозжив череп чудовища и отбрасывая уже безжизненное тело.

Гиппогриф встряхнулся, издав сердитый вскрик. Он поднялся на копыта, хлопая крыльями от ярости, в то время как его передние, когтистые конечности вцепились в жертву. В крике зверя, вопящего среди ликующей толпы, Феликс Ягер услышал первозданную ненависть и вздрогнул.

— Опасный зверь, — сказал он.

— Да, — Готрек Гурниссон хмыкнул, его единственный здоровый глаз с прищуром уставился на гиппогрифа.

— Ты уверен, что речь именно о нём?

— Да, — ответил гном. Татуированный убийца подрагивал от того, что в его случае могло сойти за рвение. Он шёл в темпе, который нельзя было назвать быстрым, но это компенсировалось его неумолимостью.

— Мы не нуждаемся в деньгах до такой степени, Готрек, — сказал Феликс, идя за гномом вниз по шаткой трибуне. Арена, примыкающая к горной фактории, была сделана из камней, оказавшихся под рукой, и наскоро застелена, и нынче стонала под весом запрудившей её толпы. Она представляла собой смесь отребья с обеих сторон ущелья Гизоро, тут слышался любой говор, от Кислева на севере до Тобаро на юге. Сама арена представляла собой большой кратер из камня и дерева, затянутый сверху толстой, плетёной сетью.

Готрек повернулся и посмотрел на Феликса.

— Речь не идёт о деньгах, человечий отпрыск, — прохрипел он. Рукоять топора заскрипела, когда он покрепче обхватил её. Феликс отступил на шаг.

— Готрек, это… — начал он. Готрек повернулся и начал протискиваться сквозь людское скопление, его огненно-рыжий, засаленный гребень волос, отмечал его путь столь же эффективно, как плавник акулы, рассекающей океанские воды. Его могучие руки, локти и плечи столь же уверенно проделали ему путь сквозь толпу.

— …возможно, не самый мудрый поступок, — вяло закончил Феликс. Он посмотрел на букмекерский купон, зажатый в руке, и пожал плечами. Если Убийца решил сойти в яму со зверем, то он мог сделать очень немногое, чтобы помешать этому. По сути, он не мог сделать вообще ничего.

Они направлялись в Бретоннию, когда их впервые настигли разговоры о, так называемом, «Короле Ущелья». Травля зверей, как это ни прискорбно, была достаточно распространённым явлением по обеим сторонам ущелья. Жизнь участников этих боёв измерялась днями, если не часами.

Король Ущелья выживал в течение трёх лет.

Гиппогриф снова завопил и прыгнул вверх, пытаясь порвать сетку, державшую его в ловушке. Это было великолепное животное, несмотря на хаотическое слияние лошадиных, птичьих и кошачьих черт. Старые шрамы покрывали его когда-то блестящую шерсть и яркий цвет малинового оперения поблек от возраста и грязи. Он упал и нанёс удар массивным плечом по плитам, отделяющим его от зрителей. Из его клюва раздавался звук, смешавший в себе рычание зверя и клёкот птицы.

Длинные охотничьи копья просунулись сквозь щели ограждения, отгоняя зверя. Он отшатнулся к центру арены и начал наворачивать круги, трубя вызов. Наконец на его вопль пришёл ответ. Раздался трубный звук охотничьего рога и из открывшихся ворот на арену вышел Готрек Гурниссон.

Гиппогриф и Убийца мгновение смотрели друг другу в глаза. Готрек поднял топор, и в тот же миг зверь сорвался в галоп. Гном уклонился с, казалось бы, невозможной для столь мощного существа скоростью и когти зверя вспороли поверхность плит, где мгновением ранее находился Истребитель. Крыло щёлкнуло над гномом. Топор Готрека в ответ срубил пучок волос на хвосте зверя. Копыта метнулись, целясь в плечо Готрека, и Феликс замер, услышав глухой щелчок. Толпа взвыла.

Готрек ухватился за выбитое плечо и, не выказав никаких эмоций, вправил его обратно. Жестокие лица охранников, работавших на Фактории, приобрели несчастный вид. Результат не вызывал сомнений, но Феликс подумал, смогут ли он и Готрек забрать выигрыш прежде, чем их прибьют. Зверь приносил владельцам этой арены стабильный доход в течение трёх лет, так что они вряд ли будут счастливы, когда Готрек прикончит их золотого тельца. Он слегка ослабил меч в ножнах.

Гиппогриф вскрикнул и, развернувшись, снова бросился на Готрека. Убийца снова нырнул, метнувшись между ног существа. Он оказался у него за спиной, и Феликс напрягся. Вот сейчас.

Однако этого не произошло.

Готрек ухватился за клок шерсти на спине гиппогрифа и рывком забросил себя на его спину. Тот дико закричал и начал брыкаться и крутиться. Но Убийца крепко вцепился в него. Толпа замерла в удивлении, не понимая, что происходит. Феликс не отличался от остальных. Его сердце подпрыгнуло к самому горлу, когда гиппогриф взметнулся в воздух. Его крылья метались как ураган, когда он нёсся вверх. Готрек стоически продолжал цепляться за его спину.

Существо ударилось о сеть и забилось в ярости. Гном, пойманный в ловушку между сетью и зверем, пытался высвободить свой топор. Букмекерский купон смялся в руке Феликса, его горло пересохло. Готрек наконец освободил топор и, взмахнув им… разрезал сеть.

Толпа издала коллективный стон, когда гиппогриф умчался в небо с победным криком. Готрек упал на пол арены. Феликс выхватил меч и, резким взмахом разрубив доски, отделяющие его от арены, в мгновение ока оказался рядом с гномом, когда тот с трудом начал подниматься на ноги. Толпа была в смятении, охранники метались среди зрителей, изо всех сил пытаясь восстановить порядок. Многие из них спешили в их сторону, печать убийства горела на их лицах. Похоже, время ставок закончилось.

— Готрек, зачем ты это сделал? — вопросил Феликс, пока охранники бежали в их с гномом сторону.

— Все мы должны быть свободны в поисках собственной гибели, человечий отпрыск. — Готрек провёл большим пальцем по лезвию топора, рассекая его, и, щелчком отправив каплю крови в сторону бегущих охранников, продолжил:

— А теперь давай поможем этим дуракам с их собственной, а?

(обратно)

Джордан Эллингер Давай, потягаемся!

Когда в трактир вошёл Феликс, в общем зале повисла тишина. Его зюденландский плащ был заляпан красным, на кольчуге налипла грязь вперемешку с полузапёкшейся алой кровью. Он смахнул со своих светлых волос дорожную пыль, и на него уставилось несколько пар колючих, словно армейские сухари, глаз.

— Подвинься, человечек, — пробормотал Готрек и направился к бару.

Не обращая внимания на окружающих, он взгромоздился на стул. Трактирщик, слепленный из того же теста, что и здешние завсегдатаи, протёр кружку толстыми пальцами.

— Эля, — заказал Убийца, постучав перед собой по барной стойке.

Феликс подсел к Готреку и беспокойно оглядел местную публику. Те с неприязнью смотрели на него.

— Могу я где-нибудь привести себя в порядок? — спросил он хозяина, когда тот с грохотом поставил перед гномом кружку с элем.

Трактирщик фыркнул и поглядел Феликсу через плечо, затем, ни слова не говоря, вернулся на своё место в конце барной стойки.

— В переделку попал, а, блондинчик? — раздался за спиной грубый голос.

Феликс обернулся. Возле него почти вплотную стоял один из местных.

— На нас напали бандиты на холмах за городом, — ответил он.

Кто-то из присутствующих ударил кулаком по столу и резко встал.

— У меня ж братец там, в холмах!

Феликс встревоженно погладил рукоять меча.

— Готрек… — осторожно прошептал он, и принялся было вставать, но получил удар в грудь и плюхнулся обратно на стул.

Опустевшая кружка грохотнула о барную стойку. Вставая, Готрек махнул трактирщику, словно говоря, что много времени это не займёт, и когда он вернётся, хотел бы увидеть полную кружку. Затем он перевёл взгляд на местных задир.

— Может, с гномом попробуешь?

Здоровяк набычился, но прежде чем он пошёл в разнос, вмешался хозяин.

— Только не в городе, Боксен. Заявится шериф, и все пятеро загремите в кутузку.

— Нам ссоры не нужны, — произнёс Феликс. — Мы с другом просто хотим выпить эля и после отправимся своей дорогой.

Тонкие губы Боксена растянулись в улыбке.

— О, значится, гном выпить любит?

— Больше чем твая мамашка любит за пару медяков, — ответил Готрек, обнажая пожелтевшие зубы.

Боксен нахмурился и зарычал, — Давай, значится, так. Мы все пьём с тобой пинту за пинтой. Если ты, гном, не отстаёшь, мы оставим вас в покое.

— А если мы проиграем? — осторожно спросил Феликс.

— Тада выволочем вас за город да поотрываем бошки.

— Идёт! — проревел Готрек, с размаху вонзив топор в барную стойку. — Тащи бочонок, хозяин!

В глазах Боксена заплясали огоньки, и Феликсу стало не по себе. — Не думаю…

— В день, когда меня сможет перепить человек, вешаю топор на гвоздь, — прогудел Готрек.

Трактирщик выкатил из подсобки бочонок и откупорил его. Наполнив шесть кружек, он поставил их на стол в центре зала. Боксен с дружками заняли свои места, Готрек и Феликс уселись напротив.

Боксен смело осушил первую пинту и перевернул кружку перед собой. Гном схватил причитающуюся ему пинту, и та в рекордное время исчезла в его нутре, оставив после себя лишь хлопья пены на рыжей бороде, которые Готрек проворно слизнул языком.

Вместо того чтобы выпить ещё пинту, Боксен предложил её одному из своих товарищей — тот язвительно улыбнулся и неторопливо осушил её. Как только пустая кружка опустилась на стол, Боксен махнул рукой, показывая, что теперь должен пить гном.

— Постой, — сказал Феликс, — сейчас не его очередь.

— Ещё как его, — ответил Боксен, — гном должен перепить "нас". Мы выпили две кружки, так что он пьёт опять.

— Но вас же пятеро, — возразил Феликс, изо всех сил стараясь не сорваться на жалобный крик.

О готрековом умении пить даже гномы слагали легенды, но перепить пятерых здоровяков у него не было ни шанса.

— Надо было привести восьмерых, — проворчал Готрек и осушил свою пинту.

Крякнув, он поставил пустую кружку на стол.

Эль лился пинта за пинтой, и вскоре трактирщику пришлось откупорить ещё один бочонок. Кружки не мылись, люди были слишком пьяны, чтобы добрести до сортира — они просто отходили в ближайший угол и справляли нужду там. Моча впитывалась в рассыпанные на полу опилки. Если у трактирщика и были какие-то возражения, они снимались один взглядом Боксена.

Прошла уже половина ночи, и вот первый из местных не смог подняться из-за стола. Боксен громко выругался и попытался пнуть своего приятеля, однако получилось только спихнуть его со стула в мокрые опилки.

— Ещё, — бессвязно выкрикнул Готрек.

Он поднял бочонок и выбил из него пробку, давая последним каплям эля стечь ему в рот, затем грохнул им об пол, словно гигантской кружкой.

За следующий час исчезли ещё два бочонка, а вместе с ними и боксеновы дружки. Тощий человек с рябым, облезлым крысиным лицом рухнул как подкошенный, падая, он приложился головой о стол, и забрызгал всё вокруг своей кровью. Боксен этого даже не заметил, мутными глазами он смотрел на Готрека.

— Ты-э… чудовище, — пробормотал он.

— Не, я г-гном-мище! — ответил ему Готрек, не отрываясь от кружки.

Он довольно забулькал над своим каламбуром и схватил следующую кружку. Пусто. Он потянулся за бочонком, но и в нём тоже ничего не было.

— Тащи ещё! — проревел он.

Рядом вырос трактирщик.

— Всё, нету больше. Вы, парни, выпили в полтора раза больше, чем целый княжский полк. Пусто у меня.

Феликс облегчённо выдохнул. Кажется, на этот раз обойдётся без драки.

— Что ж, господа, по всей видимости…

Однако прежде чем он успел договорить, пролетевшая через весь зал бочка врезалась в чернявого деревенского парня, который был настолько пьян, что даже не сумел увернуться.

Феликс обернулся и вздохнул. Рядом, слегка покачиваясь, стоял Готрек.

— Чего? — спросил он и пожал плечами. — Не получается напиться, так хоть подерусь.

С этими словами гном оттолкнул Феликса от косо пущенной в того кружки и бросился на Боксена. Раздался грохот ломающейся мебели, кто-то получил бутылкой в лицо.

Феликс поднялся на ноги и покачал головой. Обойдётся без драки? Как же. С пьяным Готреком — это вряд ли…

(обратно)

Джош Рейнольдс Борода Бертольда

Не пели птицы.

Феликс Ягер остановился, положив ладонь на рукоять меча, его бесцельно блуждающий взгляд мазнул по разрушенному косяку, затем по растрескавшейся стене и зияющим потолочным перекрытиям. В древнем доме было больше дыр, чем в аверландском сыре, и он весь провонял старостью и зверьём. Может быть, дом и стоял на каменном фундаменте, но верхняя его часть была из дерева, которое к этому времени изрядно подгнило. Стены наклонились друг к другу, а крыша оседала вниз с пугающей неумолимостью. Сгнившие потолочные перекрытия воткнулись в пол, словно клыки какого-то давно умершего левиафана. Мохнатая шкурка покрывала каждую поверхность дома, и когда он пробрался внутрь сквозь отверстие в стене, половицы под ногами заскрипели и угрожающе прогнулись, так что Феликсу на какое-то короткое тошнотворное мгновение показалось, будто он идёт по спине огромной дышащей твари.

— Готрек, — прошипел он. А затем громче. — Готрек!

Ответа не последовало, были слышны только звуки медленно разрушающегося здания. Где-то взвизгнула разбухшая древесина. Феликс остановился и посмотрел через плечо. Ещё с того момента, как они вошли в дикие холмы к северу от Вольфенбурга, у него появилось ощущение, будто кто-то идёт по их следам. Срединные горы на протяжении последних столетий изобиловали зверолюдьми: вырождающимися потомками орды Гортора Повелителя зверей, что расплодились в тёмных ущельях и чащобах.

— Альдрих, — сделал ещё одну попытку Феликс. Альдрих Бертольд был единственным наследником могущественной торговой империи вольфенбургских Бертольдов, семьи, с членами которой в последнее время было связано излишне много трагических происшествий: самоубийства, случайные самосожжения, и, по крайней мере, один инцидент с участием каракатицы. Кроме того, Альдрих был номинальным владельцем руин, в которых в данный момент находился Феликс.

Звёздный Чертог, как это некогда называлось, был оставлен столетия назад, во время нашествия вышеупомянутого Повелителя зверей. Бертольды оставили свою прежнюю жизнь сельских дворян позади и перебрались в городской комфорт Вольфенбурга, где и процветали до сей поры. По крайней мере, если верить сплетням и балаганным шутам. Но, хотя он и был заброшен, Звёздный Чертог сохранился, как и его секреты.

Феликс выругался.

— Готрек! — закричал он. — Готрек, где ты!?

Им потребовалось несколько дней, чтобы достичь Чертога, местонахождение которого тщательно скрывалось кланом Бертольдов, и только действительно серьёзная причина могла заставить Альдриха рассказать о нём. Но явно не особо хорошо охраняемый, ибо острый нюх Готрека уловил запах приготавливаемой на огне пищи ещё до того, как они перевалили через крутой холм и Феликс с Альдрихом смогли разглядеть в сгущавшихся сумерках тонкую струйку дыма, поднимавшуюся над полуразрушенным зданием.

Готрек настоял на том, чтобы обойти его кругом. Альдрих вскоре исчез. Так и получилось, что Феликс оказался в незавидном положении, совсем один.

Древесина внезапно скрипнула.

Инстинкты, полученные во время обучения одним из лучших мастеров фехтования в Альтдорфе и после, в сотнях рукопашных схваток, позволили ему почти нежно выставить меч на пути фальчиона с грязным лезвием, который метнулся к его голове. Восприятие мира замедлилось до скорости улитки в первые мгновения неожиданного нападения, но теперь, когда клинки столкнулись и зазвенели, движение, мысль и время вновь возвратились к своей нормальной скорости, и Феликс не остановился на обороне. Вместо этого он расстегнул свой красный зюденландский походный плащ, развернулся и, используя импульс прыгнувшего на него противника, невнятно фыркающего зверолюда, запутал того в складках плаща.

Существо, более козёл, чем человек, и более человек, чем собака, шатаясь, опустился на колени. Края плаща всколыхнулись, открыв широкую волосатую спину. Феликс воткнул Карагул между лопатками зверолюда и с профессиональной жестокостью раскроил тварь, прервав блеющую агонию. Убитый зверолюд явно не был тем, что могло прийтись по вкусу Феликсу. Когда он высвободил меч, то услышал радостный рёв Готрека и отметил, что для некоторых, однако, это было как раз то, что надо.

Чувство облегчения наполнило его, когда ещё один зверолюд в вихре щепок пробил одну из гнилых стен и приземлился окровавленной грудой. Затем ещё один последовал тем же манером, его кабаноподобная пасть была раззявлена в отчаянном визге. Мгновение спустя, издавая кровожадный рёв, показалась низкая, но чрезвычайно широкая фигура.

Готрек Гурниссон воткнул лезвие своего покрытого рунами топора в огромное брюхо свиноподобной твари с такой силой, что от удара существо подбросило вверх, оторвав от земли его ноги, слишком уж напоминающие детские. С треском кости и рвущейся плоти вопящая тварь развалилась на две извивающиеся половины.

— Ха! — прорычал Готрек, его единственный здоровый глаз блестел от жажды битвы, когда гном развернулся. — Давайте, отбросы, подходите к Готреку!

Зверолюди, привлечённые вызовом, вырвались из отверстия в стене и, словно стая слюнявых гончих, кувыркаясь, бросились на Убийцу. На мгновение приземистая фигура гнома практически полностью скрылась под телами нападавших, лишь ярко-рыжий хохол волос торчал над волосатыми телами. Потом из свалки вылетел зверолюд с висящей под странным углом бычьей головой и почти срезанной челюстью и врезался в одну из покосившихся опорных балок. Старый дом застонал в ответ, и Феликс испугался, что дряхлое здание вот-вот рухнет им на головы. Но затем он оказался слишком занят: отражение атаки птицеголовой твари заняло все его мысли. Существо было столь же быстро, сколь и ворона, которую оно напоминало, и хриплые, неразборчивые проклятья исходили из его глотки, когда тварь набросилась на Феликса, держа в когтях потрёпанный топор дровосека.

Неистовая атака существа заставила Феликса отступить назад, к одной из повалившихся балок. Это всё, что он мог сделать, чтобы парировать или увернуться от мелькающего около его лица и конечностей топора. Вдруг птицетварь издала испуганный пронзительный вскрик и, пошатнувшись, повернулась кругом, открыв взгляду Феликса зияющую рану в спине. Феликс скривился, когда на его лицо брызнула кровь и перья, а затем Готрек пнул мёртвую тварь в сторону.

— Возникли проблемы, человечий отпрыск? — снисходительно хмыкнул Убийца.

Его мощное тело было полосатым от залившей его крови, так что испещрявшие его татуировки были практически не видны, а рука, шириной с человеческую ляжку, сжимавшая рунный топор, была красна по локоть.

— Когда-то их не было, Готрек? — огрызнулся Феликс, убирая с глаз странные волосатые перья. На каком звере могли вырасти одновременно перья и шерсть? Они, казалось, свернулись вокруг его пальцев, когда Феликс впопыхах стряхивал их прочь. Готрек снова что-то проворчал с тем, что, возможно, могло сойти за юмор. С обычно молчаливым Готреком было трудно понять, когда он шутил.

К этому времени от зверей осталось примерно полдесятка, хотя они уже не выглядели столь уверенными в том, что количество даст им хоть какое бы то ни было преимущество. Видя Готрека в деле куда больше раз, чем ему бы хотелось, Феликс мог понять колебание тварей. Готрек поднял топор и угрожающе двинулся вперёд. Смотреть за бегом любого гнома было всё равно, что наблюдать за сходом лавины, и невозможно плавная тяжеловесная атака Убийцы не была исключением. В ней было некое ощущение неистовой неизбежности, которое всегда впечатляло Феликса.

Но на зверей это, казалось, произвело обратный эффект, и они с воем, лаем, кошачьими воплями и хрюканьем бросились на Готрека. Феликс сдержал проклятие и бросился вслед за Убийцей. Не то, чтобы Готрек нуждался в помощи, но узы чести, которые связывали их, требовали, чтобы он оказал гному посильную помощь. И если это означало хранить его от подлейшей из смертей — смерти от удара в спину, так как Готрек был слишком увлечён тем, что было перед ним, и не слишком обращал внимания на то, что творилось позади, — значит, так тому и быть. Готрек заслуживал куда лучшей смерти, чем от лап этих жалких уродцев.

На него бросился дикий зверолюд, размахивая дубиной с привязанной к ней клыкастой челюстью волка. Феликс отскочил в сторону и увидел, как голова Готрека врезается в живот жуткой парнокопытной твари, в то время как колено другой твари познало остроту его топора. Дубина снова опустилась на него, и Феликс отпрыгнул в сторону, пожелтевшие зубы челюсти куснули лишь пустой воздух. Владелец дубины был столь же волосат, как и остальные: его козлиноподобный облик был практически скрыт за копной грязных, свалявшихся волос. Тварь завопила и снова бросилась на него, насадив себя на лезвиевыставленного Карагула. Феликс ворчливо хмыкнул, почувствовав, что меч воткнулся в кость существа, так что ему пришлось упереться ногой в грудь твари, чтобы высвободить его.

Ещё до того, как ему это удалось, за спиной послышался скрип копыт по дереву. Он повернулся, пытаясь судорожным рывком высвободить меч, и в этот миг что-то, обладающее одновременно кошачьими и лошадиными чертами, прыгнуло на него с одной из обвалившихся балок. Раздался треск выстрела, и существо, сбитое в полёте, упало на пол и, пробив его гнилые половицы, скрылось в темноте внизу. Феликс разинул рот, а затем огляделся и увидел Альдриха Бертольда, сидевшего на корточках возле щели в наружной стене. Альдрих махнул дымящимся пистолетом.

— Следи за спиной, Ягер!

Феликс выдернул Карагул из туши как раз вовремя. Топор, направленный ему в голову, скользнул прочь по подставленному клинку в ливне из хлопьев ржавчины и искр. Феликс пнул обезьяноликого мутанта в коленную чашечку и, когда тот, хрюкнув, упал, разрубил его череп надвое мощным ударом меча. Феликс повернулся и успел увидеть, как Готрек повергает последнего зверочеловека.

Руки Убийцы сжимались на шее одной твари, а его топор торчал из черепа другой. Пока Феликс подходил к нему, Готрек уверенно раздавил горло отчаянно бьющегося в его хватке зверя. Убийца позволил твари упасть на пол и вытер руки о штаны.

— Грязные животные, — проворчал он, плюнув на тело.

— Моя благодарность, Альдрих, — произнёс Феликс, вытирая меч. — Это было своевременное вмешательство.

— Я дорого плачу за ваши услуги, Ягер, — ответил тот. — А я не люблю смотреть, как мои деньги улетают в трубу.

Глаза Готрека сверкнули при упоминании денег. Даже малейший намёк на деньги делал с гномами странные вещи, и это было одной из немногих вещей, которые могли заинтересовать Готрека, кроме, естественно, возможности героической гибели. Альдрих обещал им заплатить золотом столько, сколько весил Готрек, за то, чтобы они сопроводили его в Звёздный Чертог. По традиции в данное путешествие обычно отправлялись в одиночку, но излишне большое количество странных смертей среди близких Альдриха сделали того осторожным, так что, будучи последним из рода Бертольдов, он предпочёл нарушить традицию. Феликс не мог винить его за это.

— Ты нашёл костёр? — спросил Феликс. — Это были звери?

Готрек утвердительно хмыкнул.

— Там, — сказал он, ткнув большим пальцем за плечо. Готрек посмотрел на дыру, в которую провалился расстрелянный Альдрихом зверолюд, и добавил. — Вонь порчи идёт оттуда.

— Кто знает, как долго эти твари обитали здесь, — сказал Феликс, вкладывая меч в ножны. Он посмотрел на Альдриха. — Я удивлён тому, что никто никогда не говорил об этом с вами.

— Я много чего не знаю, — ответил Альдрих, убирая пистолет. — Несмотря на фамилию, до конца прошлой недели я даже не знал, что был связан с этой семьёй. — Он огляделся. — Я даже не ожидал, что придётся сюда отправиться.

— Так или иначе, зачем мы здесь? — спросил Феликс. — Вы так ничего толком и не объяснили в Вольфенбурге.

Альдрих нахмурился.

— Я кое-что ищу, — наконец, после небольшой заминки, ответил он.

— Что?

— Бороду.

Феликс моргнул: — Что?

Альдрих скривился.

— Ну, прядь из бороды.

— Может быть, тебе стоит объясниться, человече, — прогрохотал Готрек, вытирая топор о гриву одного из зверолюдей.

— Бертольды — большая семья, точнее были большой семьёй, — сказал Альдрих, — а их состояние куда больше. Звёздный Чертог был построен на это состояние Боллином Бертольдом, первым Бертольдом. — Альдрих огляделся. Солнце закатывалось, и тени становились всё глубже и неспеша ползли по полу. — Он был погребён здесь, в склепе внизу, прежде чем Повелитель Зверей предал Остланд огню. Когда семья уехала, его оставили здесь. Это стало…традицией, в некотором роде, для тех, кто претендует на наследство: прийти в Звёздный Чертог и сорвать волос с бороды первого Бертольда, чтобы доказать свою кровь юридическим представителям семьи, фирме «Флайвел, Шистер и Флайвел». — Альдрих скривился. — Они представляли интересы семьи ещё со времён Трёх императоров.

— Странная традиция, — сказал Феликс. Он огляделся. Ему послышался звук, источника которого он никак не мог определить. Слабое шебуршание или скольжение, но, прислушавшись на мгновение, он решил, что это ветви шелестят на ветру.

— Не более странная, чем всё остальное, что вы, люди, придумали, — проговорил Готрек. — Это место до сих пор воняет зверями.

— Нам стоит разжечь огонь. Темнеет, — сказал Альдрих, тревожно оглядываясь.

— Я думал, вы бы хотели сперва получить то, за чем прибыли, — ответил Феликс.

Альдрих покачал головой.

— Раз уж рядом есть звери, то я предпочту подождать до утра, если вы не против, Ягер, — усмехнулся он. — В конце концов, одна ночь вряд ли существенно повлияет на что-нибудь.

— Можно использовать очаг зверей, — произнёс Готрек. Они прошли за Готреком сквозь дыру в стене и дальше, через комнату, лежавшую за ней. Когда-то это была гостиная, решил Феликс. Архитектурные стили в Империи не сильно изменились за годы, а в Остланде и того меньше. Помещение было в таком же плохом состоянии, как и остальные части здания, в полу и стенах было полным-полно отверстий, некоторые из которых Феликс определил, как крысиные. В центре был выложенный камнями очаг, в котором всё ещё дымилась обугленная растопка. Феликс фыркнул.

— Я ожидал, что здесь будет пахнуть, как в хлеву, — сказал он.

— Может быть, мы были неправы, и зверей не было здесь до этих пор, — ответил Альдрих.

— Кто-то был, — произнёс Готрек, постучав топором по камням очага. — Если эти звери не разжигали этот огонь.

Феликс было начал отвечать, но вдруг вновь услышал мягкий шуршащий звук. Крысы в стенах, может быть? Или что-то ещё… Феликс посмотрел на то, как волосистые лишайники, цеплявшиеся к стенам, заколыхались под ветром, и с трудом сдержал дрожь.

— Конечно, это были звери, — ответил Альдрих. — Кто же ещё?

Феликс увидел что-то, что было слегка не к месту среди мусора, заполнявшего комнату. Он подошел и вытащил это из кучи, используя лезвие Карагула.

— Может быть тот, кому принадлежит это? — задал он вопрос своим спутникам, демонстрируя ботинок.

— Это ботинок, — сказал Альдрих.

— И на нём есть кровь.

— Ба, звери, вероятно, убили нескольких путешественников, — встрял Готрек. — Не всем так повезло с мечом, как тебе, человечий отпрыск.

Феликс проигнорировал сомнительный комплимент.

— Но сначала заставили их разжечь огонь?

— Я слышал и более странные вещи, человечий отпрыск, — ответил гном, пожав плечами. — Это не имеет значения. Тот, кто зажёг огонь, ушёл, звери мертвы. А если есть ещё, то… мы скоро это исправим. — Он провёл пальцем по кромке топора, словно подчёркивая последние слова.

Как только языки огня вспыхнули вновь, возвращаясь к жизни, небо, видное сквозь дыры в потолке, потемнело. Феликс смотрел, как поднимающийся дым скрывается в зияющих провалах крыши. Готрек сидел и глядел в огонь, казалось, он углубился в себя, как никогда ранее. Иногда, Феликс гадал, что представало взгляду Убийцы в такие моменты. Но только иногда — по большей части он был рад тому, что эти вещи были от него скрыты.

Альдрих, с другой стороны, казалось, становился всё более нервным с каждым часом. После того, как Феликс увидел, как он хладнокровно подстрелил зверолюда, ему казалось, что Альдрих — человек не робкого десятка. Но с другой стороны, сейчас Феликс не мог обвинять своего спутника за то, что тот был немного не в своей тарелке. Огонь отбрасывал на стены жутковато танцующие тени, да и звуки, разносящиеся по ночному дому, также не способствовали расслаблению. Каждый скрип и вздох заставлял волосы Феликса шевелиться, а самого его вздрагивать. И было кое-что ещё… Постоянный звук, далёкий, но безостановочный, напоминающий бой барабанов.

Наконец, он не выдержал.

— Готрек, ты слышишь это?

Альдрих вздрогнул, когда он заговорил, и чуть не выплюнул кусочек вяленого мяса, который жевал. Сухое мясо и сыр были всеми припасами, что они взяли с собой в дорогу. Феликс надеялся, что им удастся подстрелить птицу либо кролика на пути, но жизнь словно бы отступала при приближении к Звёздному Чертогу, впрочем, он винил в этом зверей. Но не менее странным было и то, что, казалось, даже деревья и трава старались расти подальше от этого места.

— Слышу что, человечий отпрыск? — спросил Готрек, выныривая из раздумий.

— Это, — ответил Феликс, жестикулируя. — Этот звук, что это… Ты слышишь?

— Это вода, — отмахнулся Готрек. — Вода, бьющая по камню. Эти горы слабо устойчивы к воде, их корни слабы, и слишком много известняка. — Готрек постучал костяшками пальцев по камням очага. — Этот камень мягок. Вот почему вы, люди, могли делать из него то, что хотели. Для этого даже не нужно было особого умения.

В тишине эхо от жеста Готрека было громким. Оно отскакивало от столба к столбу, вырастая и затихая. Феликс почувствовал холод, который не имел ничего общего с ночным.

— И всё-таки, почему это место назвали Звёздный Чертог? — спросил он, скорее, чтобы заполнить гнетущую тишину, чем из реального любопытства.

— На самом деле, причина достаточно банальна, — рассеянно ответил Альдрих. — В это место упала звезда. На расчищенном при падении месте и был построен дом…

Готрек неожиданно вскочил на ноги, и было на его лице то, что обеспокоило Феликса. Он принюхался, вдруг встревожившись от вони, на которую он мог бы не обратить внимания в течение всей ночи. Он думал, что это был запах мёртвых зверей, но так ли это было на самом деле? В запахе ощущалась стойкая сырость. «Словно мокрая шерсть», — подумал он.

Звук снова вернулся, на этот раз громче. Не только монотонный гул, но суетливое движение. Резко вспотевшие ладони Феликса опустились на рукоять Карагула. Альдрих не двигался, но было понятно, что он тоже всё слышал.

В тени мелькнули фигуры. Готрек издал торжествующий крик и прыгнул на одну из них, его мощные руки вцепились в трепыхающиеся конечности. С рёвом он выкинул фигуру на свет.

— Ха! Поймал тебя, — закричал он. Феликс вскочил на ноги с мечом в руке. — Посмотри за ним, человече, а я позабочусь об остальных, — сказал Готрек, дико ухмыляясь.

— Готрек… — начал Феликс с ужасом глядя на пленника гнома. Убийца схватил топор и бросился в тени, не обращая на Феликса никакого внимания. Феликс посмотрел на тело, которое Готрек свалил к его ногам. Человек был мёртв, и, судя по нанесенным ранам, уже несколько дней. Но не это вызвало ледяной страх, скрутивший кишки Феликса.

Что-то длинное, чёрное и блестящее тянулось от тела к теням, и пока Феликс смотрел, это дёрнулось, и вместе с ним задёргалось тело, а затем, шатаясь, поднялось. После чего, не издав ни звука, он было утащено в темноту. Готрек невнятно заорал, и Феликс увидел, как он ударил по танцующим, качающимся фигурам, движения которых более походили на управляемых нитями кукольника марионеток, чем живых людей. Но кто держал эти нити?

— Альдрих, ты ви… — Феликс повернулся и уставился в дуло пистолета Альдриха.

— Я видел гораздо больше, чем мне бы хотелось, Ягер, — прохрипел Альдрих, широко раскрыв глаза, его лицо подёргивалось, словно от нервного тика. — Теперь будь хорошим наёмным мечом и присоединись к своему другу.

— Что за…?

— Просто выполни свою работу, Ягер. Сделайте то, за что я заплатил вам и вашему низкорослому другу, — помогите достать мне то, за чем я…

Знакомая тварь пролетела по воздуху, стуча сломанным клювом. Волосатая птица, что немногим ранее чуть было не прикончила Феликса, упала перед ними, размахивая когтями. Феликс бросился в атаку на тварь и ударом меча отбросил её в сторону. Существо безвольно плюхнулось в огонь, вьющийся чёрный усик, что управлял тварью, словно рука кукольника, заизвивался, когда пламя лизнуло его, но спустя мгновение сбил огонь. Мерзкая вонь, напоминающая сожжённые волосы, наполнила ноздри Феликса, и вдруг всё накрыла тьма.

Узкая полоска лунного света виднелась сквозь дыру в потолке. Феликс подавился вонью и развернулся, держа меч обеими руками. Раздался звук, напоминающий клубок змей, скользящих по полу.

— Альдрих, — произнёс Феликс, и спустя мгновение. — Готрек?

Он услышал стоны последнего мертвеца и хлюпающий звук, когда топор Готрека врезался в протухшую плоть. Они сталкивались с ходячими мертвецами и раньше, но тут было что-то другое. Что-то порченое… Что-то мягко коснулось его лица. Феликс вскрикнул от отвращения и отмахнулся.

— Альдрих, зажги огонь, или Готрек — хоть кто-нибудь!

Ещё что-то скользнуло вокруг его талии и рук, обвивая его тёплыми кольцами, словно пеньковой верёвкой.

Он сорвал это с ноги и швырнул на пол. Карагул выскользнул из рук, и когда он отчаянно вцепился в него, то тут же могучая сила грубо и быстро поволокла его прочь. Его тащило через груды мусора, пока Феликс отчаянно пытался найти хоть что-то, за что можно было бы уцепиться. Щепки впились в пальцы, и Феликс закричал, а затем его со всего маху ударило о стену. Он почувствовал, как стена прогибается, и плесень, словно снег, посыпалась на него сверху.

Неожиданно тёмная фигура выросла над ним, затем раздался свист металла, разрезавшего воздух, и Феликс почувствовал, что свободен. Сильная рука схватила его за ворот рубашки и подняла на ноги.

— Ты жив, человечий отпрыск? — спросил Готрек.

— Пока да, — выдохнул Феликс. — Что это за твари?

— Чем бы они ни были — они меня рассердили, — прорычал Готрек. Он оттащил Феликса от стены обратно к костровой яме. Вопреки тому, что показалось Феликсу мгновением ранее, в ней всё ещё светились красным свечением догорающие угли. Готрек бросил кусок дерева в костёр и перемешал топором угли, вызвав вспышку света и тепла. Феликс опустил глаза и в отвращении выругался.

— Аааргх! Отцепи это от меня! — он бил себя по рукам и груди, пытаясь оторвать последние нити, что всё ещё цеплялись за него. Готрек оторвал один, и тот заизвивался в его руке.

— Что это? — скривился Феликс.

— Волосы, — произнёс Альдрих. Феликс приподнялся на ноги, а Готрек напрягся, когда Альдрих вступил в круг света, держа в одной руке пистолет, а в другой — меч Феликса. — Не дёргайся, господин гном… Мне бы не хотелось, чтобы ты завершил свой путь столь бесславной кончиной.

Готрек молча зарычал и дёрнулся было вперёд, но Феликс схватил его за руку, останавливая. Как ни странно, ему это удалось.

— Итак, что происходит, Альдрих, — спросил Феликс. — Вы привели нас сюда, чтобы скормить этой…этой твари, чем бы она ни была?

— Если это будет необходимо, — ответил Альдрих. — Вы не были моим первым выбором, если вам от этого будет легче.

Феликс вспомнил выражение лица другого человека, когда он нашёл ботинок.

— Кто они? Не друзья, я надеюсь?

Лицо Альдриха скривилось в усмешке.

— Скорее сотрудники. Они были достаточно эффективны, как убийцы, но, видимо, недостаточно для боя с монстрами.

— Ты прикончил собственную родню, — прогрохотал Готрек. Когда Убийца заговорил, в голове Феликса всё встало на свои места.

— Вы убили остальных членов своей семьи за наследство, — выпалил он. Под ногами грохотали доски пола, словно что-то огромное двигалось под ними.

— Убийство? Скорее — услуга, — прошипел Альдрих. — Если бы вы знали то, что знаю я, то не обвиняли бы меня в убийстве…скорее поблагодарили бы. — Он воткнул меч Феликса в пол и протянул руку. — Дайте мне волосы.

Готрек улыбнулся щербатой улыбкой: — Приди и возьми, убийца родичей.

— Не заставляй меня тратить пулю на тебя, Убийца, или твоего спутника, — сказал Альдрих. Он склонил голову, прислушиваясь к звукам в глубине руин. — Вы слышите? Они держали его здесь всё это время. Вот почему они ушли, никудышные ублюдки…не от зверей, а чтобы сбежать от собственного позора, собственной порчи. — Он горько улыбнулся. — Впрочем, от моей, я полагаю, также. Деньги смогут облегчить боль. — Он начал отступать. — Вам стоит беречь костёр, — продолжил он. — Это ненавидит свет. Я бы тоже возненавидел его, живя во тьме столько веков.

Крыша и балки сместились с печальным вздохом. Феликс снова услышал шум воды, только на этот раз громче. Это было похоже на волны, приближающиеся со всех сторон.

— Оно признаёт своих, это единственное объяснение, которое я могу придумать. Только поэтому они могли это делать, — продолжил Альдрих, облизнув губы. — Зверолюди поклонялись ему и кормили, но когда приходили Бертольды, оно охраняло родичей от них. Но не меня…оно узнало. Каким — то образом оно узнало том, что я совершил, и пришло за нами. За мной, — прошипел он. Его глаза задёргались. — Но я сбежал! Или, быть может, оно отпустило меня, — паникующий взгляд обратился на Готрека. — Я гадал, как мне справиться с этим, но потом я увидел тебя, мистер гном, и понял — ты именно тот, кто мне нужен.

— Звёздный Чертог, — произнёс Готрек, его здоровый глаз медленно моргнул.

— Что? — вздрогнул Альдрих.

Готрек поднял зловеще блестевшую прядь волос и принюхался к ней.

— Ха! — рыкнул он. — Я думал, что это я воняю варп-камнем. — Он ухмыльнулся Альдриху. — Оказывается, не только у крысолюдей настолько мало мозгов, чтобы строить свои логова в таких порченых местах…

Феликс почувствовал, как его обдало холодом. Кожа вдруг зачесалась в тех местах, где волосы коснулись её, и он с трудом преодолел желание немедленно раздеться догола и проверить себя на наличие признаков мутации.

— Что это, Альдрих? Хотя бы расскажите нам. Что за дьявол скрывается во тьме?

— Разве вы не догадались? — сказал Альдрих и протянул руку. — Ты что, глухой? Отдай мне эти волосы!

— Сначала расскажите нам, что движется там внизу, — ответил Феликс, его мышцы напряглись. Если бы он смог добраться до своего меча и Альдрих не успел бы выстрелить первым, они смогли бы справиться с ним.

— Боллин, — хрипло произнёс Альдрих. — Боллин Бертольд. Он не умер, но, тем не менее, был погребён.

Из глубин усадьбы вырвался стон, послав дрожь отвращения по всему телу Феликса. Альдрих дёрнулся.

— Тайный позор семьи Бертольдов, что открывается только тем, кто готов воспользоваться её богатствами, — пробормотал он. — Что-то, похороненное здесь, изменило его, и семья бежала, лишь затем, чтобы возвращаться снова и снова… Но после меня больше этого не будет, нет. Я сменю фамилию. Я уйду на запад, в Мариенбург, и оставлю всё это позади, — он дико огляделся. — Я не желаю этого, ты слышишь? — закричал Альдбрехт. — Мне не нужно твоё проклятое имя!

Эхо крика затихло, и наступила тишина.

А затем грохот трескающейся древесины разорвал молчание дома, когда пол вздыбился и поднялся. Вопль Альдриха заглушил грохот, когда что-то огромное и волосатое вырвалось из тьмы, его дряблые губы с хлопком сомкнулись на последнем из Бертольдов. Это представляло собой корчащиеся волосы за исключением лица, и, что бросало в дрожь, это лицо было лицом человека, на котором отчётливо были видны схожие с Альдрихом черты, только перекрученные жестокой и бесчеловечной ухмылкой. Было такое ощущение, что кто-то вытащил человеческую голову из переплетения брёвен, и хлеставшие, словно щупальца, волосики его усов и бороды жадно вытянулись, дрожа от предвкушения. Огромные квадратные зубы сомкнулись на куске плоти, что был Альдрихом, и перемололи его в кровавое месиво, а затем оно повернулось, и безумные, пустые глаза уставились на них.

— Подбавь огоньку, человечий отпрыск, — сказал Готрек, поднимая топор. — Пора кому-то поставить крест на этом вредителе-из-дыры.

С невнятным криком истребитель бросился к порождению Хаоса, топор мелькнул, разрывая волосы, что попытались поймать его в ловушку. Феликс начал быстро-быстро подбрасывать дрова в огонь, отчаяние и страх придавали ему скорости и сил.

Готрек был похож на человека, попавшего в заросли ежевики, рассекающего и рубящего, но не имеющего возможности продвинуться больше чем на несколько шагов. Его рёв смешался с шелестом волос твари, и поток саднящего звука ударил по ушам Феликса. Его руки кровоточили от щепок, но он бросал всё больше и больше деревянных обломков в огонь. Свет отбросил тени, осветив битву.

Тело Готрека было в синяках и кровоподтёках от ударов хлещущих, дёргающихся волос-щупалец, но он, шатаясь, шёл вперёд. Вслепую, он оттянул горсть волос-щупалец и обрушил топор, позволив рукояти скользнуть в руке. Лезвие топора вонзилось в выпуклую, пастообразную плоть щеки твари, и из неё хлынул фонтан зловонной жидкости. Бертольдова тварь завопила и отшатнулась, едва не сбив Готрека с ног.

— Прочь с дороги, человечий отпрыск, — проревел Готрек. Феликсу не надо было повторять дважды. Как только он нырнул в сторону, истребитель прочно встал на свои пнеобразные ноги и мышцы на его руках и груди набухли. И тогда хаоситская тварь нехотя заскользила из дыры в полу, пока не появилось то, что могло сойти за ноги, и в этот момент Готрек резко рванул топор на себя и запустил тварь, словно шар, в огонь.

Раздался оглушительный вопль, и мерзкий запах ударил в ноздри, а затем жирный хруст голодного пламени заглушил всё. Отчаянно сучившие волосы-щупальца разбросали горящие обломки по сторонам, и спустя несколько мгновений плесневелые стены, пол и потолок дома были охвачены огнём. Боллин Бертольд — если эта тварь действительно некогда была им — горел сам, и поджёг дом, что он когда-то построил.

— Вставай, человечий отпрыск, — сказал Готрек, помогая Феликсу подняться. — Пора уходить.

Феликс вскочил на ноги и, схватив Карагул, устремился за Готреком. Вместе они бежали сквозь полыхающие развалины, свет очищающего огня освещал ночь. Крики существа преследовали их даже тогда, когда они выбрались на чистый воздух, и были слышны ещё мучительно долго после.

После того как они выбрались, Готрек остановился и с кислым выражением на лице смотрел, как полыхает Звёздный Чертог.

— Ни гибели, ни злата, — проворчал он. В его единственном глазу отражался свет кострища.

— Ну, с одним я могу помочь, пожалуй, — сказал Феликс. Он нагнулся и оторвал тонкий завиток волоса от опалённого топора Готрека. — А что касается другого — кто знает? — Он поднял волос так, чтобы Готрек мог увидеть его. — Как ты думаешь, офис «Флайвел, Шистер и Флайвел» уже открыт?

Готрек рассмеялся, и они пошли в Вольфенбург, оставив догорать Звёздный Чертог и его секреты.

(обратно)

Джош Рейнольдс Миг свадьбы (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Дэвид Гаймер Летописцы

Феликс никогда не видел полярного сияния так далеко на юге. Ветра Магии бурлили в изломанном небе, накатывая волнами синих, пурпурных и зеленых цветов, сверкавших там, где облака разрывал гром. Световая буря кружила над раздувшимся руслом Урскоя и мерцала в сотнях соленых прудов, разлившихся вокруг на заливных лугах. Воздух казался густым и сухим от запаха соли.

Наводнение в этих краях было обычным делом, происходящим из-за стечения обстоятельств, таких как повсеместное таяние снегов, дожди и восходящие приливы в заливе Альтвассер. Но даже такая мелочь грела душу. Остатки естественного порядка всё еще держались в этом мире, разрываемом на части Хаосом. Это Феликс осознал, когда небеса забурлили и вскипели, словно старый жир на сковородке. Звезды двигались, мир вращался, зима сменялась весной, а некоторые вещи оставались прежними и грели душу.

Империя.

Прошел целый год, и он наконец-то был дома.

Феликс перебросил рваную красную накидку через плечо и вытянул меч. Воин-курганец продирался к нему через густую грязь. Его броня представляла собой выдубленную бычью шкуру, покрытую слоями кожи и меха. Вот он поднял свой меч — длинный выкованный кислевитами концерз, за годы небрежного использования покрывшийся зазубринами, оставшимися от рубящих ударов. На его юном и удивительно гладком лице вайдой была вытравлена причудливая татуировка, а рот распахнут в боевом кличе, который Феликс не слышал сквозь рев грома.

Они все становились моложе…

Меч северянина встретился с клинком Феликса. Над головой вновь громыхнуло, словно эхо удара переливающихся клинков. Курганец скользнул вперед, напирая на Карагул. Небрежный поворот плеча сбил северянина с ног, открыв его спину и бок. Феликс, боровшийся с тянущей его вниз грязью, изменил позу, шагнув в сторону от падающего курганца, затем сменил хват рунного меча и погрузил клинок в тяжелую шкуру, которая закрывала спину курганца. Юнец замер, словно содрогнувшись от удара молнии, а затем рухнул лицом в грязь.

Феликс убрал меч, уперся ногами, как мог, а затем огляделся, проверяя, как там другие.

Битва растянулась на несколько километров заливных лугов до самого брода, где Урской вливался в Талабек, где пенились волны на сверкающих от залежей драгоценных камней отмелей. Повсюду виднелись обломки. Феликс сомневался, что на такой земле могли бы устоять даже возведенные гномами здания, и потому предположил, что он видит остатки Золотистого Бастиона, полумагической преграды, когда-то тянувшейся от самого моря Когтей до Краесветных гор и сдерживавшей беснующиеся у врат Империи орды Хаоса. Теперь же разрушенные основания Бастиона стали укрытием для одетых в широкие шинели коссарей, перестреливавшихся из луков с курганцами. Воины с топорами и копьями бились среди глыб из отполированного базальта ростом с человека. В свете северного сияния их оружие переливалось, выглядя волшебным, но в грязи и курганцы, и кислевиты казались одинаковыми сражающимися дикарями.

Где-то на юге клубы черного дыма поднимались в небо, словно горькое предупреждение. Возможно, что это горел Бехафен, но точно этого не знал никто.

На западе, где раскинулись земли сердца Империи, рассеянные воины арьергарда Хаоса собирались, идя на встречу предположительно грозному воинству. Они переливались в свете колдовского сияния, словно разбросанные на черном шерстяном ковре кусочки мрамора, тысячи и тысячи осколков, тянущихся через луга в леса. Их было более чем достаточно, чтобы легко сокрушить Феликса и его небольшой отряд беженцев, если бы они захотели. Если бы им было до них дело. Далеко на горизонте над чащобами вздымались исполинские осадные машины, словно мерцающие во вспышках молний темные шпили.

Казалось, что они были зажаты прямо в пасти громадного чудовища…

— Нет ничего милее дома, а, имперец?

Кислевит Коля смотрел на него с груды обломков с выражением, которое казалось сардонически натянутым курганским составным луком. С концов его лука свисали лошадиные волосы и разноцветные ленты, а на обнаженных мускулах левой руки виднелись выведенные хной очертания лошади.

Феликс проворчал что-то в ответ. Ему никогда не нравился Коля, да они и не пытались подружиться.

Кислевит ухмыльнулся, прицелился куда-то через плечо Феликса и спустил тетиву.

Стрела вонзилась прямо в прикрытую дублёной кожей щёку мародёра-курганца, одного из примерно десятка дикарей, собравшихся вокруг орущего от ярости и бушующего Готрека Гурниссона. Гном провалился в грязь по колени, словно ударенное молнией дерево, и в свете огня казался грозным истуканом, покрытым закручивающимися синими татуировками и ублажаемым кровавыми подношениями культом живущих в чащобах дикарей. Воин закружился и рухнул в тот момент, когда тяжёлый топор убийцы уже летел к его шее. Взревев, Готрек сменил хват, превратив рубящий удар в глотку в рассекающий кишки. Его топор погрузился прямо в живот умирающего мародёра. Другая стрела уже торчала из сделанного из дублёной чешуи нагрудника дикаря.

— Ты это специально, проклятый любитель лошад…?!

Предназначенные кислевиту слова Готрека заглушил глубокий раскат грома.

Третий воин пал под сокрушительным ударом наотмашь, кровь брызнула с его разбитого лица. Остальные бежали или пытались сделать это. Один из мародёров заорал, поняв, что он застрял. Готрек оскалил потрескавшиеся зубы. Напрягая мускулы, он поднял огромный топор над головой и одним ударом отсек дикарю ноги от ребер до бедра. Убийца свирепо ухмыльнулся.

Феликс отвернулся, чувствуя тошноту, и потряс головой.

— Сюда, летописец!

Привычка повела Феликса на этот грубый зов, и лишь затем он понял, что говорили не ему. Коля подмигнул имперцу, а затем, опёршись ногой на скрытую бронёй грудь мёртвого человека, обеими руками схватил запястье убийцы. Рука Готрека была такой широкой, что пальцы кислевита просто не могли сомкнуться на ней. Он потянул. Готрек выругался, чувствуя, как алчно хлюпает вокруг его лодыжек грязь. Прогремел гром.

— Они направляются на запад вдоль дороги, — закричал Феликс, стараясь, чтобы его услышали сквозь вой неба и земли. — Такая большая армия может идти только на Талабхейм.

Ноги Готрека выскользнули из топи. Гном зарычал, сплюнув комок мокроты на землю, осмелившуюся схватить его. Другой рукой он ковырялся в пустой и побагровевшей глазнице, чистя её от мерзкой смеси крови и ила.

— Можешь не благодарить, — усмехнулся Коля, носивший насмешливый тон и улыбку, словно кольчугу.

— Готрек?

— Я не глух, человече, — взревел убийца. — И я не слеп.

— Мы должны что-то сделать.

— Разгромить около пятидесяти тысяч северян с горсткой остермаркцев, тонкой как подошва их кожаных сапог, и этим сбродом из Кислева?

— Можешь не благодарить, — повторил Коля.

Феликс скривился. Кислев погиб, но Империю ещё можно было спасти. Он не был наивен и не верил, что сможет сделать это в одиночку, но не сомневался, что сможет что-то изменить.

— Это будет славная смерть, — почти с тоской сказал Коля, глядя назад — на брод через Урской и возможно на некогда великий народ.

Готрек заскрежетал зубами. Его плечи поднялись и сжались так, словно левое схватилось с правым.

«Давай же» — мысленно умолял его Феликс.

Не то чтобы он хотел выбросить свою жизнь, как и жизнь своих друзей, да и убийца не особенно заслуживал славной смерти, которую так долго искал. Но Феликс хотел верить, что в его старом спутнике осталось что-то кроме горечи и ненависти.

— Пусть о Талабхейме заботятся сами талабхеймцы, — проскрежетал Готрек голосом, похожим на скрип камня о кремень. — Настал Конец Времен. Мы идем в Альтдорф по самой безопасной дороге.

Феликс понуро повесил голову.

Нет, Готрека Гурниссона не ждала славная смерть. Не здесь и не сейчас. Его летописцев не ждала свобода. У убийцы была кровь на руках и что важнее — еще не исполненная клятва вернуть Феликса к его жене и возможно, даже к его ребенку.

Окруженный кровавым сиянием рунного топора гном указал на север вниз по реке — туда, где курганский арьергард был тоньше всего, на чёрно-зелёные просторы великих оствальдских чащоб. Феликс всегда ненавидел леса, пусть это и делало его всё равно, что гномом, боящимся камня…

Безопасная дорога.

Как будто такая еще где-то осталась.

(обратно)

Уильям Кинг Тьма под миром (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Дэвид Гаймер Тилейский талисман

Отныне Сискритт намеревался делать всё так, как ему было велено. Ни больше, ни меньше. Он съёжился под столом, пока вокруг него бушевала резня. Дрожа, он рискнул бросить взгляд сквозь когти, прикрывавшие глаза. Такое ощущение, будто по залу пронесся ураган: столы и стулья были разбиты в щепки, а солома, устилавшая пол, набухла от крови бесчисленных трупов, как детей Рогатой Крысы, так и людишек.

Несмотря на ковёр из падали, драка продолжалась в дыму, что притуплял нюх Сискритта. Уши были заложены от рёва варп-огня, в котором горела таверна, пальцы чёрно-зелёного пламени жадно лизали стены и потолок, окуная кровавую вакханалию в неземной яркий свет и заставляя его усы подёргиваться от запаха варп-камня.

Внезапный грохот над головой едва не заставил его подпрыгнуть, и Сискритт впился зубами в камень на рукояти его нового блестящего меча, чтобы не завизжать от ужаса. Грязная, покрытая золотым мехом рука появилась перед его глазами, изрубленный щит, покачиваясь, соскальзывал с неё, пока не упал около ног скавена. Символ Рогатой уставился на него. Молча, он завизжал в драгоценный камень. Это был знак. Он умрёт здесь.

Неосознанно, его лапа обхватила висящий на шее талисман.

Это стоило того, что бы ни случилось. Талисман теперь принадлежал ему. Он защитит его. Ужасы зала, казалось, исчезли, когда магия талисмана, просочившись сквозь его мех и плоть, лениво потекла вверх по лапе и успокоила мысли скавена. Он закрыл глаза и практически услышал шепчущий голос талисмана: успокаивающий, ободряющий.

Он вытащил меч изо рта и внимательно посмотрел на его блестящий клинок. Это было смешно, особенно теперь, когда он подумал об этом. Это был всего лишь один гном.

Сискрит зарычал, качая головой, когда воздействие талисмана прошло. Это был не просто гном — это была словно питаемая варп-камнем машина смерти.

Гном вырвал топор из чрева очередного скавена и использовал импульс от этого движения, чтобы отрезать ноги другому. Удар подкованного каблука сапога по трахее бьющегося воина положил конец его страданиям.

Сискритт наблюдал за тем, как, воспользовавшись мгновением затишья, гном вытер кровь скавенов со своего здорового глаза.

В дальнем углу таверны оставшиеся в живых людишки всё ещё удерживали позиции. Спина к спине и бок о бок они сражались в битве, которую невозможно было выиграть, стоя на пути бесконечного потока.

Гном с насмешкой поднял свой топор. Он открыл свой рот, чтобы заговорить, и, хотя Сискритт и не мог разобрать каждое слово, радостная воинственность, вкладываемая гномом в свою речь, была очевидна. Он бросился с вызовом на кишащих клановых крыс, проклиная их трусость, и глубоко вонзил свой топор в жилистую плоть скавенских воинов. В бешеной панике скавены обратили мечи и зубы друг на друга, пытаясь сбежать, но бежать было некуда. Гном с хохотом рванулся вперёд, кося выживших по обе стороны, словно траву. Он ворвался в спрессованную массу покрытых мехом тел, проревев боевой клич, когда занёс топор над воином, что склонился над распростёртым на покрытом соломой полу человечишкой.

Скавен забрызгал красный плащ человечишки, с которым он боролся, мускусом страха и поспешно поднял клинок, чтобы парировать удар, но топор гнома рассёк ржавый меч надвое, словно прогнившее дерево. Лезвие скрылось в темноте, когда инкрустированный рунами топор погрузился в череп крысочеловека.

Человечишка тяжело отпихнул труп скавена прочь и, кряхтя, поднялся, неожиданно сотрясшись в приступе кашля, когда его лёгкие набрали в себя окутывавший таверну дым. Сискритт не мог ясно разглядеть его лицо сквозь дым, но человечишка был высок, и его броня словно бы корчилась, отражая зелёноватые отблески варп-огня. Он признал его: это Фееликс, спутник карликовой твари. Человечишка что-то быстро тараторил на рейкшпиле, обращаясь к гному, но тот лишь рассмеялся, отправляя в полёт нового воина, после того как тот соприкоснулся с его кулаком.

Он неспеша, как и подобало гному, ответил, но Сискритт по-прежнему не мог разобрать ни слова. Он горько выругался, так как разговор шёл у него над головой.

Пронзительный вопль у дверей привлёк внимание человечишки, когда волна воинов скавенов полилась через пылающий портал. Впереди всех остальных мчался мощный, высокий крысовоин в доспехах цвета малахита с ужасающей алебардой высоко поднятой в лапах, именно из его пасти и исходил привлёкший внимание человека визг.

Гном усмехнулся. Его человеческий приятель устало чертыхнулся.

Сискритт выскочил из своего укрытия, сжимая в лапе меч. Он был спасён. Не было никого сильнее Криззака. Он бросился в бой, уже предвкушая, как благодарный вожак вознаградит его храбрость.

Гном неуклюже шагнул вперёд, чтобы встретить могучую атаку Криззака, в свою очередь взмахнув топором в смертоносной дуге. В последний момент гигантский скавен притормозил свой бег, и топор разорвал грудь одному из его менее сообразительных собратьев. Воспользовавшись этим, Криззак бросил всю свою массу на гнома, зажав его оружие и вонзая в шею гнома свои зубы.

Гном взревел, как разъярённый бык, и с силой, которую было невозможно представить, отодрал от себя скавена свободной рукой. Гном сильно сжал руку на горле огромного воина, и Криззак забился и завизжал — жалкий хныкающий звук, который казалось нереальным слышать исходящим из глотки такого гиганта — и вонзил когти глубоко в бицепс гнома. Кровь свободно побежала вниз по руке, но его хватка не ослабла. Вместо этого гном взревел и резким движением притянул к себе Криззака, разбив морду скавена в жестоком столкновении голов, забрызгав свою татуированную шкуру фонтаном из крови и слюны крысочеловека. Криззак отступил на шаг, оглушено мотая головой, перед тем как топор гнома снял её с плеч.

Слишком поздно Сискритт осознал, что оказался один, лицом к лицу с чудовищем: ярко-оранжевый ирокез, размазанная по жестокому лицу скавенская кровь, образовывавшая страшные узоры, топор, которым он орудовал с неестественной силой, с лезвия коего ещё капала тёплая кровь родичей Сискритта. Он мгновенно распылил вокруг себя мускус страха.

Слабый звон коснулся краёв его разума, смутно опознанный, как звук меча, выпавшего на пол из дрожавших пальцев.

Он резко пришёл в себя, его чувства, словно шар в игре, вернулись в его тело. Он увидел знакомое лицо, исказившееся от страха.

— Крассик? — пропищал он удивлённо. Не имея времени на долгие раздумья, он развернул своего брата по помёту и бросил его на пути гнома. — Драться, Крассик-брат! Убить-убить!

Развернувшись прочь, Сискритт бросился к свободе. Ему надо было всего лишь пробраться в подвал, а там он бы легко сбежал от гнома по туннелям. Подвал, подумал он с чёрным отчаянием, почему он просто не остался в подвале?

Сискритт споткнулся о разбитую неистовым карликом мебель. В отчаянии он бросил взгляд влево и вправо, но за дымом ничего не смог увидеть. Он заставил себя успокоиться. Да! Подвал был справа от него. Даже сквозь запах дыма, он мог разобрать прогорклый запах эля. Он бросился в ту сторону, прыгая прямо в бар, вот только на этот раз он ошибся и угодил прямо в человеческого компаньона гнома, в Фееликса. На этот раз он разглядел его страшное, почерневшее от золы лицо и светлые волосы, мокрые от забрызгавшей его крови.

Только их взаимное удивление спасло Сискритта.

Его лапы инстинктивно дёрнулись к оружию, и слишком поздно он вспомнил, что выбросил его. Глаза человечишки расширились, и он занёс свой меч для смертельного удара.

Сискритт плотно закрыл глаза и ждал смерти.

Талисман завибрировал на цепочке, приглушённый звон колокола раздался в его черепе, и на мгновение он оказался окутан щитом из раскалённого света. Человечишка закричал в испуге, когда его меч был вырван из его хватки и, словно ракета, улетел к потолку.

Неуверенно, ожидая, что его голова развалится, как растрескавшийся орех, если он будет двигаться слишком поспешно, Сискритт открыл один глаз. Меч человечишки по самую рукоятку был воткнут в потолочную балку, кисть его владельца побелела от судорожной хватки, когда он безуспешно болтал ногами в воздухе, пытаясь использовать свой вес и высвободить клинок.

Сискритт хихикнул и цапнул валявшийся неподалёку клинок. То был не его отличный новый меч, но это дело наживное. Человечишка упал на пол с пустой рукой и развернулся перед ним, встав в боевую стойку и подняв кулаки, когда скавен пошёл на него. Только один безоружный человечишка, и он будет свободен!

Вдруг человечек расслабился, и его уродливое лицо расплылось в улыбке. Нос Сискритта дёрнулся от такого загадочного поведения, но тяжёлые шаги за спиной бросили его в холодный пот, и все мысли о человечишке на его пути вылетели из головы.

Он развернулся на пятках, когда гном приблизился.

Битва закончилась. Его родичи исчезли, и таверна опустела. Единственным оставшимся звуком был треск деревянной конструкции, пожираемой варп-огнём, тяжёлое дыхание человечишки и поступь гнома, который, казалось, двигался в такт с бешеным биением крысолюдского сердца.

— Ты! — прошипел он на ломаном рейкшпиле. — Как ты до сих пор живёшь-дышишь!?

Гном поднял топор.

— Потому что ещё ничто не смогло убить меня.

Сискрит зарычал. Его талисман спасёт его. Он жил с благословением Рогатой. Он бросился вперёд, ныряя под замах гнома, чтобы ударить его в живот. Гном отступил в сторону, приняв его лезвие на запястье, и с лёгкостью, достойной убийцы клана Эшин, переместив центр тяжести, нанёс косой удар топором промеж лопаток Сискритта.

Как и мгновением раньше, талисман ожил, остановив топор на полпути.

Гном взревел, когда топор попался в неестественную хватку, руны ярко засветились красным, когда он вгрызся в мерцающий барьер. Песня талисмана превратилась в крик, наполнивший уши Сискритта болью. В тот же миг, когда он почувствовал, что более уже не выдержит, свет отхлынул от топора гнома, вернувшись обратно в талисман, оставив его оглушённым во тьме. Он в недоумении смотрел на него, когда топор гнома вонзился в его позвоночник.

Клинок выскользнул из ослабевших пальцев, и он опустился на колени, заваливаясь на бок. Его морда ударилась о пол, но он практически ничего не почувствовал, его нос заполнился запахом крови, древесной пыли и гнилой соломы.

Талисман лежал перед ним, так далеко, как только позволяла цепочка, словно хотел убежать от него. Сискритт попытался протянуть лапу и вернуть его, но они более не слушались его. Звук и цвет исчезли из его мира, его взор сосредоточился вокруг талисмана.

Почему талисман оставил его? Почему больше не слышен его шепчущий голос? Почему он предал своего нового хозяина именно в тот момент, когда был нужен больше всего?

Талисман был последним, о чём он подумал, прежде чем навсегда погрузился во тьму.

Сискритт наблюдал за работой своего брата по помёту, пока кровь крошечными ручейками стекала в щели между плитами пола, смакуя мимолётное тепло, когда она неспеша проползла между его ног. Выхватив меч, чьё зазубренное и ржавое лезвие ничего не отражало в тусклом свете факелов подвала, он неслышным шагом двинулся к месту, где лежал сдохший человечишка.

Он ткнул труп затупленным кончиком меча.

— Дурак! Разве ты не видишь, что это не тот!

Сискритт принюхался.

— Ты уверен, Сискритт-брат? Все людишки выглядят одинаково-одинаководля меня.

Сискритт зарычал, заветные убеждения в превосходстве расы скавенов были оскорблены идиотизмом его брата по помёту, смотревшего на него с отвисшей челюстью.

— Это не тот, который нужен. Это просто человеческий ребёнок. Посмотри, как он мелок! И слишком бледный. У людишек Тилеи шкуры темнее. Ты мог потратить больше времени, наблюдая за людишками дома, тогда ты бы не был настолько глупый-тупой.

Он вздохнул. Возможно, это было слишком, надеяться, что они наткнутся на свою цель, так соблазнительно стоящую на коленях: Сискритт никогда не был облечён чрезмерным благоволением Рогатой.

Смутно он понял, что его брат-мусор всё ещё говорил.

— Мы должны идти-спешить. Лесскрип убьёт-скормит крысам, если мы не справимся.

— Дурак! — Сискритт едва сдерживался, чтобы не наброситься на брата. Крассик был почти в два раза больше его, и не надо было обладать особым разумом, чтобы понять, что его брат по помёту легко справится с ним. — Никто не будет скучать по нам! Кто вспомнит о двоих, если остальных тысячи? Нет. Никто не обратит внимания.

— Но…

— Граа! — с раздражённым криком, Сискритт проигнорировал разумную оценку, сделанную им пару мгновений назад, и со всего маху врезал лапой по морде другого скавена. — Проникнуть в город людишек, как приказал Лесскрип, и красться-красться, что мы и делаем. Если другие скавены не знают этот туннель, то это потому, что ни один из них и вполовину не настолько умён, как Сискритт. Лесскрип будет доволен.

"И, кроме того, — подумал Сискритт, — случись ему найти этого человечишку купца, этого Амброзио Венто, и забрать себе талисман, что тот носит, то, возможно, он сам скормит Лесскрипа крысам…"

Сискритт нервно куснул оружие. Если что-либо из этого должно было случиться, то оно должно случиться в ближайшее время. В лучшем случае у него был час до начала атаки. Когда это произойдёт, его шанс будет потерян, и талисман Тилеи, который будет забран с трупа, станет всего лишь красивой безделушкой в руках того, кто схватит его первым и окажется достаточно сильным, чтобы удержать его в своих лапах.

А это, признался Сискритт, явно не он.

Он вернулся к непосредственной задаче, глядя на зловещие врата в поверхностный мир. Несмотря на мрачные предчувствия, сам проход был довольно незатейливым: простая, потускневшая от времени дверь, возвышавшаяся примерно на высоте человеческого роста от пола, к ней вели полдесятка грубо высеченных каменных ступеней. Гигантские бочки смутно вырисовывались в тенях по обе стороны от прохода, словно смотрящие с вожделением тролли, пока он молча двигался к ступеням. Людишкам, возможно, потребовалась бы пауза, но Сискритт был рождён в темноте.

Он прижался мордой к двери и прислушался.

Его слух был исключительным даже по меркам его расы. Он смог разобрать голоса нескольких человечишек, но они были далеко, а его знание рейкшпиля было слишком незначительным, чтобы разобрать, что говорил один голос из столь многих. Он задержался на одно долгое мгновение, запах влажной древесины заполнял ноздри, пока, наконец, не уверился, что можно безопасно открыть двери.

Он повернулся к Крассику.

— Ты смотришь-видишь, ты смотришь-охраняешь. Понимаешь? Ты наблюдать. Я иду смотреть. Кто приходит сюда, ты убивать-убивать. Тихо, — он указал на мёртвого человека. — И нет есть-есть. Ты наблюдать. Ты слушать меня. Я призываю — ты бежишь-спешишь. Понятно?

Крассик ничего не ответил, предпочтя угрюмо смотреть на свои лапы. Сискритт ухмыльнулся. Его мусор-брат не хотел, чтобы Сискритт украл талисман для себя, но Сискритт командовал, а его брат был слишком большой и глупый, чтобы помочь ему сделать это. Очень плохо для Крассика.

— Понимаешь? — он повторил.

— Я смотрю туннель. Прибегаю быстро-быстро. Я понял.

Сискритт сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, приоткрыл дверь и нерешительно нырнул в свет.

Это было ослепляюще. И страшно.

Дрожащими лапами Сискритт прикоснулся к дверной раме, убеждая себя, что в любой момент мог сбежать. Постепенно белые блики исчезли, и зрение плавно сфокусировалось. В центре его внимания оказался ведущий вверх наклонный каменный коридор. Пронзительный писк, за пределами слышимости слабых ушей человечишек, вырвался из его глотки.

Это было странно, подумал он, так бояться ходить среди людишек. Он провёл много ночей, притаившись в тенях Сартозы, используя любые, даже самые незначительные возможности для собственного успеха. Но тилейский портовый город был словно кроличья поляна, полная дыр для отступления и тайников, созданных скавенами за многие годы скрытного наблюдения, и Сискритт знал каждый дюйм лучше, чем царапины на своих когтях. Даже сейчас, после многих недель отсутствия, он мог представить себе, словно наяву, плотно укрытые тенями аллеи наполненного развалинами города, в равной мере купающегося в нищете и процветании.

Чувствуя, как мысли о доме придали ему смелости, он сумел продвинуть одну лапу на полфута вперёд. Он слегка поморщился, ожидая, что его нога вот-вот сгорит в незнакомой среде. Когда этого не произошло, он почувствовал, что его мужество возвращается, как прилив. Он, словно мотылек, метнулся по каменному коридору вверх ко второй двери, и сжался у открытого прохода, чтобы глянуть на людишек за его пределами.

Он предположил, что это было общее помещение, типичное для всех человеческих зданий, выполнявших схожую функцию: широкий, покрытый соломой пол, высокие потолки, поддерживаемые прогнувшимися деревянными балками и перекрытиями, множество прямоугольных столов и низких табуретов заставляли пространство, а напротив двери была длинная барная стойка.

Комната была почти пуста. Его острые глаза насчитали не более дюжины мужчин: старых, больных и хромых. Их разговоры были приглушены, а глаза на затравленных лицах — мертвы. Сискрита не заботил их страх.

Впервые появившись в Скверноземелье, клан взбаламутил местные племена орчишек, которые были-обожали огнём и мечом проходить это бесплодное захолустье Старого Света. Это был план серого провидца, и Сискритт не мог не восхищаться сообразительностью старого скавена, даже если малейшая мысль о серошкуром посланце Рогатой порождала страх в душе. Ценой жизней нескольких сотен клановых воинов серому провидцу удалось привлечь орды орков на территории людишек, так что даже сейчас большинство из достигших боеспособного возраста человечишек сражались где-то в Скверноземелье в надежде отбить атаки мнимых мародёров. И в то время как человечишки и орчишки убивают друг друга где-то в полях, Сискритт и его родня набирают силы, чтобы в конечном итоге стать хозяевами того, что останется.

Сискритт выглянул из-за двери позади длинной барной стойки, вытягивая голову таким образом, чтобы можно было в мгновение ока скрыться в безопасности, со всей скоростью мелькнувшего языка змеи. Он молча зарычал, прикусив в ужасе затупленное лезвие своего меча.

Бар представлял собой простую деревянную стойку, оканчивающуюся пустотой на обоих концах. Это может дать ему возможность быстро и скрытно перебежать через всю комнату к лестнице, которую он увидел на противоположном конце помещения. Это было бы возможно, если бы не толстяк, что стоял прямо на пути, словно помещённый туда самим Рогатой в какой-то понятной только ему насмешке. Сискритт снова прикусил металл и, слегка успокоившись, вновь, на этот раз более внимательно, осмотрел помещение.

Почувствовав привкус железа на губах, он выпустил из пасти меч и задумчиво посмотрел на него. Эти люди были на краю безумия после нескольких месяцев войны против орчишек, их слабые умишки были на грани, безусловно. Застав жирного врасплох одного, он мог легко и быстро прикончить его — как Сискритт и любил — и он подозревал, что был хороший шанс на то, что другие не проявят излишне большого желания прийти ему на помощь. Он может исчезнуть и оказаться далеко, прежде чем кто-либо увидит его. Хороший шанс…

Но недостаточно хороший для Сискритта. Он предпочитал быть абсолютно уверенным. Всё, что было меньшим — оставляло шанс на ошибку, а когда цена ошибки была настолько высока…

Ну, что может быть в этом мире более ценным, чем собственная жизнь?

Не в первый раз за этот день он проклял поспешность, с которой был вынужден действовать. Он не любил это. Это заставляло его мех шевелиться, а хвост начинал зудеть. Каждый звук, каждая тень, заставляли его сердце чуть ли не выпрыгивать из глотки. Как будто жизнь скавена и так не была излишне коротка! Он не понимал причин спешки, и это беспокоило его. Однако что вызывало у него куда большую озабоченность, так это то, как эта спешка может повлиять на него. Будь проклят глупый серый провидец, и Лапа Ада вместе с ним! Сискритт не понимал, как кто-то такой большой и страшный, как его военачальник, мог кому-то позволить помыкать собой, пусть даже и коварному Танкуолю.

Он вздрогнул. Он встретился с серым провидцем лишь один раз, да и то на короткое время, но этого раза ему хватило, чтобы испытать жуткое, необоримое желание быть где угодно, только подальше от этого печально известного скавена.

Что стало с Танкуолем после? Он бы многое отдал, чтобы узнать. Сискритт снова вздрогнул и передумал. На самом деле он не хотел ничего знать.

Он грыз своё лезвие, чтобы сдержать в узде свой страх, и продолжал украдкой оглядывать таверну. Толстая тварь была занята разговором, но он не мог ни понять, о чём тот говорит, ни увидеть — с кем. Впрочем, это его не слишком сильно заботило. Всё, что он видел, это несколько дюймов ярко-оранжевых волос, ярко выделяющиеся над стойкой. Ещё один человеческий ребёнок, это место казалось заражённым ими.

Распираемый от нерешительности, он дёргался вперёд и назад, одна нога за другой, словно давая выплеск беспокойной энергии, что кипела внутри него. Он зашёл слишком далеко, рискует слишком многим, чтобы всё сорвалось в последний момент из-за…грра… глупый-тупой толстяк.

Его бегущие мысли были прерваны раздавшимся откуда-то снаружи таверны криком. Он навострил уши, хотя ни один из людишек, казалось, ничего не заметил. Как будто первый был своего рода сигналом, ещё больше испуганных и страдальческих голосов человечишек начали раздаваться по всему городу, смешиваясь со звуками хлопающих дверей и вытягиваемого оружия. Эта какофония была одной из самых приятных вещей, что слышал Сискритт.

Наконец, шум достиг слабых ушей людишек в таверне. Они оторвали свои измятые лица от кружек и начали тревожно переговариваться друг с другом. Сискритт не понял практически ни одного слова из произнёсённых ими, но одно слово, слово, что было общим для всех людишек во всех частях Старого Света, он таки разобрал.

Орки.

Он не смог сдержать улыбки. Да людишки, повернитесь лицом к несуществующей угрозе орчишек, и умрите со скавенским мечом в спине. Именно в такие времена, как эти, великолепие скавенского интеллекта было просто невозможно не признать.

Приглушённые звуки проходили сквозь толстые стены таверны: растерянные крики, вопли, стук сапог по мостовой и глухой шум сталкивающейся стали.

Мужчины нервно переместились к дверям и к бару, оказавшись в опасной близости от скрывавшегося Сискритта. На мгновение он испугался, что солдаты людишек могут ворваться в подвал, но эти опасения были развеяны мгновение спустя, когда совсем рядом с таверной раздался мощный взрыв, от которого загремела дверь на петлях, а со стропил и потолка обрушились облака пыли и грязи, заставившие людей зайтись в приступе кашля. Он вздрогнул на мгновение, но затем крепко ухватился за деревянную раму двери, чтобы успокоить нервы.

Толстяк, бормоча проклятия, которые Сискритт не разобрал, обернулся к чему-то на стене, ранее скрытому от глаз скавена, и вытащил из тайника огромный боевой молот. Сискритт сглотнул, когда увидел, с какой лёгкостью седовласый толстяк поднял массивное оружие, впервые разглядев широкую спину и могучие мышцы, которые скрывались под толстым слоем жира. Бывший наёмник, вышедший на пенсию, определённо. Он должен был догадаться. Во многих отношениях жизнь в Скверноземелье напоминала жизнь в кланах: только сильный мог выжить и процветать.

Он снова проклял вынужденную спешку. Если бы у него был хотя бы один день, чтобы разведать всё в таверне…

Хозяин пересёк комнату со спокойной уверенностью, его молот светился внутренней силой. Наконец толстяк приблизился к двери, присел на корочки и вдруг испугался, словно это был портал в сами Пустоши Хаоса. Прежде чем он схватился за ручку, раздался голос. Слова на рейкшпиле были произнесены медленно и раздельно, и даже Сискритт смог разобрать их.

— Я бы не стал пока открывать эту дверь, человече.

Говоривший вышел из тени за баром, которая до этого мига скрывала его от глаз. Огромный рыжий ирокез выплыл в поле зрения, словно парус корабля контрабандистов на горизонте, а затем появились бугрившиеся мышцами и расписанные татуировками плечи гнома Убийцы.

Толстяк повернулся к гному, чтобы сказать что-то, как показалось Сискритту, достаточно безобидное, но гном выплюнул обратно ядовитый ответ, слишком быстро, чтобы скавен смог разобрать. Человечишка опустил глаза и поднял пустую ладонь в знак капитуляции, после чего вновь заговорил, на этот раз более мягко.

Сискритт проклял людишек и бессмысленное многообразие их языков и диалектов. Он бы отдал лапу, лишь бы узнать, что именно они лопочут.

Гном бросил взгляд на трактирщика, прежде чем вновь обратить его на дверь. Жирный возвышался над ним, но гном источал ауру, которая словно бы доминировала над таверной. Даже Сискритт почувствовал, как у него заложило дух от следующих слов карлика.

— Я не знаю, человече. Я просто с нетерпением жду это, чтобы убить.

Сискритт хихикнул. Глупые неудачники, не орчишки ожидают вас в этот день.

Бросив последний взгляд, он со всей возможной скоростью бросился к противоположному концу барной стойки, пользуясь её защитой. А затем коротким прыжком переместился из бара в укрытие под лестницей. Его уши дрогнули, когда шум битвы приблизился.

Чёрно-зелёное свечение пробилось сквозь щели в двери, сопровождаемое смертоносным треском варп-огня, и искупало людей в кошмарном свете. Воздух чуть ли не шипел от пепла, наполненного варп-камнем. На улице были слышны недолгие звуки борьбы: крики, вопли, пронзительные скрипы и звуки металла кромсающего мясо. Дверь сердито громыхнула, как будто что-то тяжёлое и мягкое только что было брошено в неё с другой стороны. Вой человека превратился в бульканье, а затем Сискритт увидел, как чей-то силуэт, освещённый пламенем варп-огня, медленно сползает по двери.

И вдруг, словно кто-то разбил заклинание тишины.

Толстяк начал выкрикивать приказы, и людишки пришли в движение. Столы и стулья были составлены в импровизированную баррикаду, пока те, кто ещё не достал оружие, вооружались. Сискритт разобрал смешные имена, которыми людишки называли друг друга: Руудольф, Гюнтер, Холегур, Фееликс. Один из них, которого называли Руудольфом, спешно забежал за подвальную дверь и начал возиться с тяжёлой связкой ключей.

Ощущение западни нахлынуло на него, словно когтями сжав глотку. Между растущей баррикадой и человечишкой Руудольфом не было никакой возможности улизнуть. Паника всё росла и росла, словно приливная волна, пока Руудольф приближался всё ближе и ближе.

Граа! Сейчас или никогда!

Полубегом, полуползком, он вскарабкался по покрытым соломой доскам, за тонкую каменную стенку, отделявшую лестницу от основного помещения. Он остановился, задыхаясь, на первой ступеньке, и подождал, пока его бешено бьющееся в панике сердце не стихнет. Молча он пообещал себе, что более никогда в жизни не станет делать что-либо подобное.

Он выглянул из-за стены как раз вовремя, чтобы увидеть, как человечишка исчезает в подвале. Один короткий миг, когда он вспомнил о Крассике, он подумал, что не будет горевать об идиоте, но тут же внезапное чувство одиночества проползло в его кишки. Он был один, в ловушке в логове людишек!

Сискритт сделал глубокий вдох и, несмотря на то, что воздух был насыщен страхом людишек, успокоился. С Крассиком или без Крассика, он всегда был один. Один Сискритт среди ста тысяч ничтожных скавенов. Он проигнорировал шум и крики от взволнованных человечков и вернулся к своей непосредственной задаче. Талисман был уже так близко, что он практически мог почувствовать его вес на своей шее.

Лестница была короткой. Он насчитал десять простых деревянных ступеней, ведущих вверх на второй этаж здания, но они были расположены достаточно широко: более подходяще для широкой поступи людишек, чем для коротких лап Сискрита. Он аккуратно перепрыгивал с одной ступени на другую, предпринимая все возможные усилия для того, чтобы производить как можно меньше шума при приземлении, хотя и сомневался, что скрип ступеней сможет заглушить чириканье тысяч бойцов клана, возбуждённых предвкушением предстоящего лёгкого убийства.

Верхний этаж был лучше, чем нижний. Широкая ковровая дорожка покрывала полы коридора перед Сискриттом, хотя её цвет и рисунок были уже практически неразличимы после многих лет использования. С левой стороны через одинаковое расстояние располагались три низких, утопленных в стенах двери, ведущие в номера, на каждой двери было вырезано изображение какого-либо причудливого зверя. Он не мог разглядеть рисунки на двух дальних, но на первой двери было вырезано изображение трёхглавой химеры, и достаточно реалистично для того, чтобы вызвать у него испуганный писк, когда Сискритт завернул за угол и столкнулся нос к носу с уставившимся на него изображением.

В стене справа были врезаны несколько широких и изощрённо украшенных свинцом окон, и из них открывался вид, который бы согрел душу любого скавена.

Город горел.

Половина горизонта светилась огнём, многочисленные точки зелёноватого пламени разгорались в разных частях города. Сердце Сискритта наполнилось гордостью от демонстрации величия его расы. Пусть глупые людишки сидят за своими каменными стенами и бойницами. Они были бесполезны против скавенской хитрости. Он наблюдал, как ещё один взрыв сорвал крышу с соседнего здания, стены лопнули, словно перезрелый плод, став топливом для рождённых варп-камнем пожаров.

Пламя окрасило коридор жутким зелёным светом, прошедшим сквозь окна, создавая ощущение, будто Сискритт плыл в расплавленном варп-камне, словно его засунули под стекло на потеху какому-нибудь полусумасшедшему колдуну из клана Скрайр.

Его вырвали из задумчивости звуки, раздавшиеся впереди по коридору, и он мгновенно нырнул за дверь с химерой, когда мимо с грохотом пробежала пара вооружённых мужчин, направляясь к лестнице. Из дальней двери вослед им раздался вопль на тилейском языке, который Сискритт знал достаточно хорошо.

— Я плачу вам, вы, неблагодарные собаки! И то, что происходит в городе — не отменяет этого!

В течение нескольких мгновений, Сискритт слышал, как человечишка переминается на пороге, словно ожидая, что его приспешники вернутся.

— Ну и хорошо! Сдохните, как и все остальные!

Дверь с шумом захлопнулась, и Сискритт ухмыльнулся, став бенефициаром столь невероятной удачи. Слушая, как бывшие телохранители его жертвы присоединили свои усилия к людишкам внизу, Сискритт одними губами пробормотал благодарность щедрости Рогатой.

Он окинул быстрым взглядом пустую, неприбранную комнату за дверью с химерой. Жуткий варп-свет отбрасывал длинные тени, которые танцевали по стенам и потолку. Даже в этом состоянии комната отдавала человеческой роскошью, которую он не мог себе даже вообразить… Но в один прекрасный день, уже совсем скоро, он будет иметь всё это, и многое другое. Он плотно зажмурил глаза от удовольствий, что ожидали его в ближайшее время. Его лапа опустилась на грудь, на то место, где вскоре будет висеть талисман. Да-да, он будет иметь всё это и многое другое.

Он прополз обратно в коридор, уверяя себя в том, что в ближайшее время охранники тилейца будут слишком заняты, чтобы вернуться. Удовлетворённый, Сискритт прошмыгнул мимо второй двери (Мантикора, подумал он) и, обогнув длинный стол, — к третьей.

Вдруг низкий вибрирующий звук отдался в его лапах. Он в ужасе смотрел из окна, как высотное здание на улице неподалёку начало оседать, видимо, провалившись в один из плохо укреплённых скавенских туннелей, и похоронив под собой сотни паникующих клановых крыс, что роились в нём. Сломанная черепица отвалилась от его крыши и засыпала грубо оштукатуренные стены таверны. Когда, наконец, Сискритт осознал происходящее, то мгновенно закатился под стол, в то время как черепица из высокой мансарды здания пробила окна, заполнив коридор стеклом и длинным свинцовыми элементами декора окон, которые прогремели по его жалкому укрытию. Свернувшись в клубок и спрятав нос в шерсть, он ждал до тех пор, пока скрип закончившегося осыпаться щебня и вопли заживо похороненных скавенов не сказали ему, что всё закончилось.

Осторожно, он открыл уши и высунул кончик носа из своего укрытия. Звуки резни теперь ясно доносились до него, не заглушаемые оконными стёклами, ветер принёс вопли и тяжёлую вонь из смеси дыма и горелой плоти. Он принюхался, но все запахи заглушил запах его собственной крови вытекающей из мягкой ткани его носа, куда вонзился осколок стекла. С тревожным взвизгом он укрыл свою окровавленную морду рваным рукавом своей туники.

Последние клочки мужества покинули его тело, когда скавен увидел кровь на своём драгоценном носу, и он отпрыгнул от стола, слепой ко всему, ведомый единственным инстинктом — бежать. Он врезался головой в стену, свалившись вверх тормашками до того, как смог распрямиться, став нечётким пятном из крови и меха. Обезумев от паники, он дрожал в тени стены, судорожно глотая воздух, словно заживо погребённый, делающий последние вздохи. Медленно, его самообладание вернулось, и он осторожно отнял рукав от своей морды. Он сперва осторожным касанием, словно очищая, дотронулся до — условно говоря — бока своего носа и чуть не потерял сознание от облегчения, когда, бросив после этого осторожный взгляд, не обнаружил на нём кровь.

Он поднёс ткань своей одежды, чтобы понюхать для пробы. Кровь, грязь, фекалии. Все знакомые запахи.

Используя подоконник для опоры, он поднял себя в вертикальное положение, крошечные осколки стекла, застрявшие в его мехе, мгновенно отразили огненный зелёный свет, и глянул вниз на то, что осталось от улицы.

Город людишек был захвачен. В дальних районах ещё были слышны звуки боя, но здесь орда клановых крыс текла по улицам, словно приливная волна в гавани Сартозы, и только редкие крики ещё не осознавших свою смерть человечишек, умоляющие о пощаде, разбавляли их возбуждённое чириканье.

Всюду, насколько он мог видеть, орды воинов скавенов выливались из открытых дверей, таща награбленные сокровища и людищек: живых, мёртвых и полусожранных. Гостиница, казалось, единственная останавливала их продвижение — одинокий оплот на пути непреодолимого прилива. Один из наиболее изобретательных скавенов уже смастерил таран из брошенной тележки и теперь пытался пробиться в последний очаг сопротивления из находившихся в пределах досягаемости. Сискритт с презрением смотрел, как собранный наспех таран развалился, не оставив даже отметины на тяжёлых дверях.

Дураки. Кто-то заплатит за эту неудачу. Сискритт мог бы сделать намного лучше.

Правда, кое-кто из неудачников — неважно, был он виновен или нет — уже был выбран одним из своих ближних сородичей, и суматошная драка вспыхнула мгновенно, словно трут, пока относительный порядок не был восстановлен пронзительным шквалом угроз и похвальбы, исходившим от мощной крысы в мутно-зелёной броне клана.

Пока Сискритт наблюдал за тем, как разворачивалась эта небольшая интермедия, суматоха на улице ощутимо усилилась. Внимательно разглядывая толпу, он с лёгкостью смог разглядеть огромного покрытого чёрной шерстью скавена, появившегося из одной из боковых улиц.

Это был Криззак, первый помощник Лапы Ада и второй по старшинству командир во всём клане. Он вместе со своими элитными штурмовиками пробил себе путь сквозь ряды своих меньших братьев, в то время как небольшая группа невысоких фигур шла за ним по пятам, сжимая в своих лапах разнообразное оружие, выглядевшее крайне зловеще.

Нос Сискритта дёрнулся.

Смазка…ускоритель…коктейль из химических веществ, которых он не мог идентифицировать, но отлично помнил по опыту, доставшемуся тяжёлой ценой, так что мог узнать за версту. Восхитительный запах варп-камня достиг его ноздрей с мрачной неизбежностью.

Метатель варп-огня!

— Нет, нет, нет. Не сейчас-сейчас, не прежде чем Сискритт доберётся до жалкой людской твари!

Он повернулся к последней двери, на которой был вырезан какой-то монстр с перьями. Грифон…или, возможно, василиск? Не важно. Это было лишь последним препятствием между ним и первым шагом на его пути к величию. Мех крысолюда начал покалывать.

Выхватив меч, он с рычанием ударил в дверь. Раз. Другой.

На третьем ударе замок поддался и дверь распахнулась. Сискритт бросился сквозь дверной проём, испытывая браваду, которая могла прийти только после абсолютного смертельного ужаса, выставив перед собой клинок, словно тот был взбесившейся чумной крысой, которую он держал за хвост.

В этот самый момент боковая стена таверны расплылась в сгустке варп-огня, выпущенного стоявшей внизу командой. Всё ещё бывшие целыми окна взорвались внутрь, когда огненные щупальца лизнули балки и штукатурку.

Тилейский купец упал на пол и завопил, когда Сискритт бросился на него, расплывшись в ореоле чёрно-зелёного пламени. Оловянный кубок, который он сжимал в руке, выпал из дрожащих пальцев, правда, к тому времени его кроваво-красное содержимое уже пропитало шёлковые одеяния человека.

Не обращая никакого внимания на глупого человечишку, Сискритт шипел и рычал, хлопая лапами, пытаясь сбить язычки огня, перекинувшиеся на его мех и одежду, кончик его бешено размахивающего, подпаленного хвоста сплёл паучью паутину из остаточных изображений. Его обезумевший взгляд метался по комнате в поисках спасения…

Но в это мгновение он увидел талисман.

Его дыхание перехватило, а глаза сузились, жестокая, ревнивая жадность мгновенно подавила ужас. Он был здесь. Он будет его!

Курясь дымком от подпаленной варп-огнём шкуры, он двинулся к хнычущему человечку, раздавив упавший кубок под своими лапами, пока тот отползал назад. Он был непобедим. Я Сискритт, страшный и большой, кара человечишек и скоро-быстро стану любимцем Рогатой Крысы!

Человечек, которого, как знал Сискритт, звали Амброзио, отползал до тех пор, пока не уткнулся в угол комнаты и теперь смотрел на него широко раскрытыми от страха глазами, на его дряблом лице было непонимание. Сискритт не испытал ни капли сочувствия, пока подбирался к нему короткими, быстрыми шагами. Несмотря на все доказательства, в которые его чуть ли не тыкали отвислым носом, человечек по-прежнему отвергал саму мысль о существовании скавенов.

Тилейцы из всех людей обитали ближе всех к тени самого Скавенгниля, так что должны бы были знать больше.

— Ч-чт…что, — человечишка съёжился, словно обезьяна, загнанная в угол хищной птицей. Этот может быть лучше одет, чем обезьяны, может быть более высоким, но его хлопающие губы лепетали не меньшую тарабарщину.

— Тихо, человечек. Заткнись-умолкни.

— В-вы говорите по тилейски! Вы демон, посланный наказать меня?

Сискритт ответил взрывом чирикающего смеха.

— Да-да. Я демон от…от… человеческих богов. Отдай мне талисман, и я уйду далеко-прочь.

Он выжидательно вытянул лапу, надеясь, что человечек не заметит, как она дрожит, а слабый нос не учует исходящую от него вонь страха.

Человечишка начал плакать, слёзы проделали две дорожки по его обветренным щекам. Амброзио, согнувшись в три погибели, ползал у ног Сискритта, или в рассеянности или в слепоте, не замечая запёкшуюся кровь людишек на них, жалкий и дряблый, словно желе.

Сискритт склонил голову в недоумении, когда человек начал шептать молитву о покаянии, прося прощения за многочисленные грехи, в которых он, само собой, раскаивался. Спектакль был бы довольно забавен, если бы у него было больше времени. Спина покрылась волдырями от страшной жары, и тревожные стоны истязаемых деревянных балок, разносились по таверне. Не так уж и далеко внизу под ногами он услышал, как рухнули тяжёлые двери таверны.

Там не было необходимости, в какой бы то ни было организации. Масса толп воинов просто продавит ближайших к таверне скавенов сквозь повисшую над зданием занавесь пепла, а затем и в само здание, где укрылись испуганные людишки. Первый десяток, возможно, умрёт, ступая в расплавленный металл, когда танцующее пламя подожжёт их мех и одежды.

Уже неистовые крики скавенов и людишек эхом наполнили задымленные коридоры, словно неупокоившиеся духи проклятых. И, пока Амброзио пускал сопли на ковре, звуки хаоса и резни становились всё громче.

Только огромным усилием воли Сискритт сдержался, чтобы не расклеиться, подобно человечку на ковре. Он держал лапу протянутой.

— Талисман, человечек. Быстро-быстро.

— М-мой талисман? Конечно. Он принадлежал человеку, которого я продал, как раба. Буду ли я наказан за этот грех? Если я выкуплю его на свободу, вы оставите меня в живых?

— Да-да, человечишка, ты будешь жить! Просто отдай талисман быстро-быстро, иначе глупый-глупый человечек умрёт!

Липкими от пота пальцами Амброзио сдёрнул с шеи цепь, разрывая её звенья, в спешке зацепившиеся за всклокоченную бороду, так спешил он избавиться от этой вещи. Он с таким нетерпением вложил талисман в лапы Сискритта, как если бы сбрасывал с себя проклятие богов.

Сискритт сиял от восторга. В некотором роде, так оно и было.

Его взгляд остановился на талисмане, что он сжимал в своих лапах, как будто притянутый верёвочками кукольника. Хаос битвы отступил, когда талисман забрал на себя всё внимание. Долгие секунды он не слышал ничего, кроме собственного дыхания, а стоило закрыть глаза, тихий шёпот раздавался внутри головы, поздравляющий его, такого умного скавена. Так много труда, так много риска, столько подготовки, но теперь он был его. Любовно Сискритт провёл когтями по поверхности талисмана.

Талисман представлял собой чёрный янтарь, заключённый в платиновую решётку, и висел на длинной цепочке. Даже если бы он не был волшебным, то сам по себе он мог позволить купить ему собственный клан. Но магия в нём была, Сискритт чувствовал это. Талисман был неестественно и несоразмерно тяжёлым в лапе, в нём ощущалось присутствие, словно бы приветствующее Сискрита в ответ.

Он отбросил навеваемые этим гнетущие мысли в сторону и надел цепь на шею, так что талисман повис на уровне его бедра.

Он чувствовал себя сильным. Человечишка носил его скрытно под своими шелками, но Сискритт будет гордо нести его поверх своих лохмотьев. Пусть другие видят, что я — скавен, с которым нужно считаться!

Амброзио опустился на одно колено, словно его путешествие через океаны безумия завершилось и он, наконец, вышел на другую сторону.

— Я служил тебе, слуга богов. Сдержишь ли ты данное мне обещание? Позволишь ли ты мне жить?

Сискритт подошёл к купцу и протянул лапу за мечом в руке человека. Купец без сопротивления разжал хватку. Сискритт с восхищением смотрел на клинок, который оказался в его лапах. Это было длинное и красивое оружие, обоюдоострое с крестообразным эфесом и сужающимся к концу в злобную точку лезвием, которое словно призывало пустить кровь, когда Сискритт сжал пальцы на рукояти. Элегантная гравировка вилась по лезвию от кончика клинка до эфеса. Он признал арабийскую вязь, но понять то, что было там написано, было не легче, чем понять разум человечка перед ним.

Это действительно было прекрасное оружие.

Сискритт посмотрел на Амброзио.

— О, конечно я сдержу, человечек. Ты помогаешь-помогаешь — я спасаю-спасаю.

Купец вышел за ним в коридор, но остановился, глядя на разбитые окна. Ветер был яростен, его горячее дыхание наполнено запахами зелёно-огненного пламени, жареного мяса и крови, словно неизменный, всепроникающий железный шепоток на языке, крови.

Амброзио был ошеломлён.

— Что здесь произошло? Неужели расплата за мой грех пала на всех?

— Тихо сейчас, человечишка. Я сказал, что Сискритт поможет тебе.

Улица была практически пуста, за исключением нескольких дезертиров, которые успешно избежали драки. Весь фасад здания горел варп-огнём, и даже стоять здесь, около окна, было дискомфортно: ощущение было сродни тому, которое ощущал себя обед, нанизанный на вертел и подвешенный над очагом голодного великана.

Тихо Сискритт подкрался к Амброзио. Оттолкнувшись одной ногой, он прыгнул и нанёс мощный удар в спину человеку другой. Если бы это было далеко от окна, то тот мог бы и не упасть, но неуклюжие ноги зацепились за основание стены и человечишка, споткнувшись, полетел вперёд с непристойным взвизгом, его шелка развевались в потоках восходящего горячего воздуха. Человечка мгновенно поглотило пламя, не оставив ему даже малейшего шанса крикнуть.

Зловещий стон половиц под дымящимся ковром заставил Сискритта молнией метнуться к лестничной клетке. Как ни странно, битва внизу всё ещё бушевала: он мог слышать гром боевого клича безумного карлика, призывающий сплотиться выживших перед последней схваткой. Сискритт выхватил очаровательное новое оружие и стал ждать подходящего момента, чтобы присоединиться к драке. Он был ранен и окровавлен, так что никто не сможет упрекнуть его в том, что Сискритт не участвовал в битве с самого начала.

Он нежно погладил свой талисман и улыбнулся недоброй улыбкой, полной пожелтевших зубов. Он почти мог почувствовать величие, что ожидало впереди. Лесскрип, Краззик, Лапа Ада и да-да, даже сам Танкуоль. Они все признают его могущество.

Он, словно тень, полетел вниз по лестнице, чтобы присоединиться к своим победоносным братьям.

Готрек уделил своему товарищу мимолётный взгляд, прежде чем идти туда, где лежал последний крысочеловек. Он вытащил топор из позвоночника мёртвой крысы, лезвие вышло из кости с влажным визгом и небольшим сгустком крови. Почти машинально, он наступил на мелкий брелок, который носила жалкая тварь, измельчив в пыль чёрные осколки.

Он оглядел комнату в поиске новых врагов, но, к его великому сожалению, похоже, больше никого не осталось в живых.

Феликс подошёл к нему, отрывисто и сухо кашляя от дыма.

— Ну что, теперь мы можем уйти? Или ты будешь настаивать на том, что сперва надо ещё выпить?

Готрек проигнорировал его, вместо этого вскарабкавшись на один из немногих оставшихся столов и схватившись за рукоятку застрявшего в потолке рунного клинка своего приятеля, выдернул его без видимых усилий. Удивлённый Феликс еле успел поймать меч, который кинул ему гном.

— Нет, — сказал он наконец, — эль в этом месте на вкус, как орочий плевок.

Феликс удивлённо поднял залитую кровью бровь и пожал плечами, прежде чем направиться к двери, ведущей в подвал. Готрек остановил его, подняв мясистый кулак.

— И куда это ты собрался, человечий отпрыск?

— Этот последний крысочеловек направлялся именно сюда, так что, я думаю, здесь есть выход.

Готрек покачал головой и рассмеялся глубоким, раскатистым смехом. Неуклюже перейдя на бег, он прорвался сквозь пламя и выбрался на улицу. Звуки боя возобновились.

Феликс вздохнул, проглотив проклятие.

— Горящий город, полный крысолюдей? Ну конечно, какой ещё другой путь.

(обратно)

Уильям Кинг Волчьи наездники (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Натан Лонг Честь рубаки (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Джош Рейнольдс Бочонок "Винтерса"

— Снорри уже хочет выпить! — радостно крикнул Снорри и опустил свой молот на заострённую голову гоблина. Всхлипнув, гоблин упал на плодородную лесную почву. Зеленокожий ещё дёргался, когда Снорри перешагнул через него и вырвал топор из его приятеля. Гоблин свалился на землю, когда приколовший его к низкорослой сосне топор вышел из тела. Вытирая лезвие о штанину, Снорри огляделся.

Гоблины устроили засаду со всей хитростью прирождённых негодяев. Полных три десятка низкорослых созданий вырвались из укрытий как раз тогда, когда Снорри и его спутники начали своё восхождение на склон. В грязных балахонах, с налепленными на них листьями и ветками, гоблины явно поднаторели в нападениях на торговцев, что оказались достаточно смелыми, чтобы выбрать этот маршрут через перевал Чёрного Огня, а не Старый Гномий Тракт.

Вот только, к сожалению для зеленокожих, Снорри и его спутники были совсем не торговцы. Яркий тому пример — Волг Шталь из Аверхайма, лидер импровизированной экспедиции. Шталь, иногда называемый «Толстяк», был могучим мужчиной с ещё более могучим голосом. Облачённый в потрёпанный пластинчатый доспех, он орал похабную застольную песню, когда снёс трёх гоблинов сразу одним взмахом своего огромного меча.

— Ха-ха! Поспеши, истребитель! Победитель угощает! — взревел Шталь, его имбирного цвета бороду покрывала гоблинская кровь. Рядом с ним, трое его собратьев-рыцарей, также не отставали. Впрочем, в то время у храмовников ордена Чёрного Медведя было достаточно возможностей попрактиковаться в сражениях с гоблинами. На самом деле, за исключением шугания полуросликов, это было их излюбленным времяпрепровождением. Однако Шталь и его братья-рыцари покинули тёплые пивные Аверхайма и променяли их на холодные пики перевала Чёрного Огня не только ради славы и чести, но и по просьбе последнего члена их компании.

В нескольких футах от рыцарей, это лицо воткнуло крюк, который заменял ему левую руку, в ухо гоблина и злобным рывком сломал тощую шею твари. Он был гномом и, как и Снорри, Истребителем, хотя его гребень ещё и был невелик, а борода едва-едва отросла после ритуального бритья в храме Гримнира. Он называл себя Груди Полурукий, хотя братья Чёрного Медведя знали его под другим именем.

Некогда Груди Полурукий был Груди Винтерсом, сыном Олгепа Винтерса, мастера-пивовара и близкого друга Каспиана Родора, бывшего верховного магистра ордена Чёрного Медведя. Теперь Родор и Винтерс были мертвы, как и пивоварня. Именно поэтому они все и были здесь сегодня, сражаясь с гоблинами на заросших низкорослым кустарником склонах Чёрных гор.

Бодро насвистывая, Снорри со всех ног рванул к драке, затухающий солнечный свет отражался на трёх металлических гвоздях в его черепе, которые заменяли гребень истребителя.

— Оставь Снорри немного, толстяк! — крикнул он, набирая скорость. В последний момент истребитель метнул себя вперёд, врезавшись в ряды гоблинов подобно удару молнии, размахивающей молотом и топором.

— Не называй меня толстяком, коротышка! — прорычал Шталь, хватая гоблина и ломая ему шею. Он бросил тушу в Снорри, и та отскочила от массивных плеч истребителя. Снорри расхохотался без единого намёка на раскаяние и наступил на гоблина.

Гоблин сдавлено пискнул, а затем на склон опустилась тишина. Снорри огляделся, разочарование, словно плащ, накрыло его.

— О, они что, уже все мертвы?

— Нет. Несколько уродцев смылись, — ответил один из рыцарей, устало опускаясь на сухую корягу. Затем он снял шлем и провёл рукой по взмокшим волосам. Огромный блондин, Ангмар из Нордланда, был новичком в Ордене, хотя хмурое выражение на его лице говорило о том, что, несмотря на молодость, на его долю выпало достаточно, и мало что из выпавшего можно было назвать хорошим. — Живы, братья? — продолжил он. Два других рыцаря откликнулись один за другим. Они были необычной парой, даже среди пёстрых рядов рыцарей ордена Чёрного Медведя.

— Я пока жив, дамы Аверхайма могут быть спокойны, — ответил Фландерс Драль, красавец, с изящно подстриженными усами, воспитанник Мариенбургской школы дуэлей ради забавы и прибыли. Вооружён он был рапирой, а не полуторным мечом, и был облачён лишь в кожу и кольчугу. Рядом с ним — Грим Хоган, кислевит с лицом, напоминающим грозовые тучи, и тяжёлой булавой, покрытой кровью.

— Пфф, гоблины. Было бы о чём заботиться, — крякнул он. — Они бегут, как крысы, едва им окажут сопротивление.

— А почему бы им и не сбежать? Мы — могучие воины, разве нет? — рявкнул Груди Полурукий, стукнув крюком по обнаженной груди. Мгновение спустя он побледнел, и некоторое время провёл, пытаясь вытащить из груди кончик протеза. Снорри усмехнулся и другой истребитель уставился на него. — Ну, некоторые из нас могучие воины, — злобно добавил он. — Другие — просто дряхлые старики с ржавым черепом!

— Сейчас Снорри не чувствует себя столь же могучим, сколь его жажда, — сказал Снорри, не обращая внимания на насмешку. — Где эта твоя пивоварня, Груди Полурукий? Где бочонок «Винтерса», который ты обещал Снорри?

— Уже близко, Носокус. Просто подняться вверх по склону, — ответил Груди, проведя крюком-протезом по своему щетинистому гребню. — Там, где я оставил… — он запнулся и покраснел. — Где я последний раз видел его.

Снорри хмыкнул. Два истребителя различались, как день и ночь. Груди был молод и стремился умереть, в то время как Снорри был… Снорри.

Больше и шире, чем большинство гномов, Снорри напоминал бочонок из мускулов, которые равно покрывали шрамы-рубцы и татуировки. Его гребнем были три металлических гвоздя, некогда окрашенные, но с тех пор потускневшие, выщербившиеся и покрывшиеся ржавчиной. Груди предполагал, что последнее и было в ответе — по крайней мере, отчасти — за некоторую тугодумность Снорри. Ржавчина в голове вряд ли могла быть полезной для мозгов. Но, впрочем, то же самое можно было сказать и о гвоздях.

— Снорри думает, что мы должны найти это пиво, Груди Полурукий, — продолжил гнуть своё Снорри, похлопывая молотом о бедро, напоминающее ствол дерева. — Убийство гоблинов вызывает у Снорри жажду.

— Всё, что делает Снорри, вызывает у него жажду! — ответил Груди, махнув крюкорукой под носом у Снорри. — Дыхание вызывает у Снорри жажду! Если Снорри так сильно хотел пить, то Снорри мог бы остаться в Аверхайме!

— И в чём бы было веселье, если все друзья Снорри были бы здесь? — заметил Снорри.

— Мы рады, что старый Снорри с нами, да ребята? — проревел Шталь, хлопая Снорри по плечу. — Любой, кто может перепить двенадцать щенков ордена за одну ночь, станет достойным попутчиком в этом походе!

— Я по-прежнему считаю, что делонечисто, — встрял Хоган. — Полая нога, может быть.

— Единственное, что у Снорри пустое, — это его голова, — сказал Груди, всё ещё размахивая крюком под носом у Снорри.

— Не смейся над Снорри, — ответил Снорри, мягко отводя крюк в сторону. — Ты ещё не заслужил. — Груди поколебался, а затем убрал свой крюк. Он задумчиво сглотнул. Было так легко забыть, что старый истребитель пережил больше сражений, чем выпало на его долю, даже столь никчёмных, как это. Говорили, что Снорри сражался с демоном, по крайней мере пережил битву с одним. Груди же, в свою очередь, откусил руку орк. Да, орк был большим, но всё же… Не то чтобы это было столь уж славно, учитывая все обстоятельства. — Только друзья Снорри могут смеяться над Снорри, — продолжил Снорри, оглядываясь по сторонам.

— У Снорри должно быть много друзей, в таком случае, — пробормотал Груди.

— Один или два, — ответил Снорри и одарил Груди щербатой ухмылкой. Улыбка потускнела, когда Снорри вспомнил, когда последний раз видел Готрека Гурниссона и Феликса Ягера. Он был втянут в светящийся портал бурей из демонических щупалец, а Готрек, к сожалению, спас его. Выброшенный из портала, он столкнулся с волшебником Максом Шрайбером и потерял сознание. Когда они с волшебником пришли в себя, то ни Готрека, ни Феликса уже не было, а сам портал был тёмен.

Куда они ушли и какова была их дальнейшая судьба, Снорри не знал. Магия Шрайбера не смогла найти их, а когда Снорри совершил паломничество по старым излюбленным местам Готрека, то и там никто ничего не слышал про одноглазого истребителя. С тех пор минуло три года, и Снорри потихоньку начал подумывать, что Готрек всё-таки нашёл то, что так долго искал.

Впрочем, как бы то ни было, со стороны Готрека это было эгоистично: самому обрести славную погибель, а скучную жизнь оставить несчастному Снорри. С другой стороны, если что и можно было сказать о Гурниссоне, так это то, что ему была предназначена гибель, которая вполне заслуживала двух саг, а то и трёх. — Хотя Снорри тоже хотел бы сагу, — пробормотал Снорри. — Хотя бы небольшую.

— Что? — спросил Груди, покосившись на него.

— Снорри говорит, что ненавидит гоблинов. Они заставляют Снорри вспоминать что-то ужасное.

Груди повернулся с открытым ртом, чтобы задать очевидный вопрос. Но, увидев выражение рассеянной задумчивости на лице Снорри, остановился и произнёс другое.

— Мы все ненавидим гроби, — сказал он. — Даже другие гроби ненавидят гроби.

— Это были фуражиры — заметил Шталь, пиная одно из тел. — Орки будут посылать их партию за партией, пока те не смогут чего-нибудь добыть.

— Тогда они всё ещё там, — сказал Хоган. — Сколько их было, Полурукий? Сотня? Три? — он посмотрел на молодого истребителя пристальным взглядом твёрдых, словно кремень, глаз. — Сколько зеленокожих захватили пивоварню?

— Не более дюжины, после того как мы прорвались через них! — уверил Груди.

— Снорри возьмёт на себя первых шестерых, — сказал Снорри, почёсывая голову лезвием топора. — Вы можете разделить остальных между собой.

— Несправедливо, — прогрохотал Шталь. — По одному на каждого.

— Забирай их всех, если хочешь. Моя единственная забота — честь нашего ордена, — сказал Ангмар. — Я намерен убедиться, что мы вернём то, что принадлежит нам по праву, — он встал и надел свой шлем. — Двинулись. Если мы собираемся сразиться с орками, то я бы не хотел делать это в темноте.

— Зануда, — сказал Снорри, засовывая оружие за пояс. — Однажды я заборол орка, когда у меня оба глаза были залеплены дерьмом.

— Было ли это до или после того, как ты разгромил орды демонов в Пустошах? — съязвил Груди, шевеля бровями. — Или это было после того, как ты сполз по глотке дракона и загрыз его собственными зубами?

— После. И до, — ответил Снорри, тяжело глядя на другого гнома. — Ты снова смеёшься над Снорри?

— Нет, — твёрдо заявил Груди, закинув топор на плечо. Он оглянулся на рыцарей. — Если мы поторопимся, то сможем добраться до пивоварни засветло.

— Отлично! — ответил Шталь, потирая руки. — Как раз вовремя, чтобы выпить, а, Снорри? — продолжил он, шутливо ткнув кулаком истребителя. — Выпьем в память старого Родора. Его и безумного, неудачливого Лейтдорфа! — верховный магистр Родор пал в бою вместе с бывшим графом-выборщиком Аверланда, Мариусом Лейтдорфом, отражая прошлогоднее вторжение зеленокожих.

Отбросы от того вторжения как раз таки и были теми, кто убил Олгепа Винтерса и захватил вторую по известности пивоварню из всех, когда-либо созданных старшей расой для себя. Снорри вздохнул, вспомнив, что весь этот эль и пиво будут растрачены на наполнение бездонных желудков гроби. Если это преступление не могло вызвать праведный гнев, то Снорри уж и не знал, что тогда могло.

— Снорри хочет не просто выпить. Снорри хочет «Винтерс», — сказал Снорри, потирая плоские верхушки его гвоздей-гребня. Рыцари ворчливо пробормотали в знак согласия. Будучи другом ордена, Винтерс снабжал их таким количеством выпивки, что в ней можно было утопить деревню. Дар, который рыцари никогда не ценили как должно. Ныне в Аверхайме оставалось не так много мест, где их принимали (из-за склонности рыцарей к не-рыцарскому поведению), так что возможность добыть спиртного только приветствовалась братьями ордена.

Но «Винтерс-оригинальный» — это было нечто особенное. Говорили, что в нём так идеально сочетались вкус и привкус, что сей напиток мог заставить даже гномьих богов опуститься ради борьбы за него.

— И если зеленокожие ещё что-то оставили, то — добро пожаловать. Это будет последним, и, кто знает, может из-за этого станет ещё слаще, — мрачно сказал молодой истребитель. — Я последний из моего рода, а я больше не буду заниматься варкой, — он указал на гору. — Двинулись.

Снорри шёл рядом со Шталем. Огромный рыцарь посмотрел на Снорри и спросил: — Оно действительно так хорошо, как о нём говорят?

— Лучше, думает Снорри — ответил Снорри, причмокнув губами. — «Винтерс» был почти так же хорош, как «Багмановское-лучшее». У Снорри слюнки во рту при одной мысли о нём.

— Неудивительно, что старый Родор пожелал, чтобы его запечатали в бочку с сим напитком, — сказал Шталь, качая головой. — Ты бы видел его поминки, мой друг. Это было славное дело. Славное! — последнее было сказано таким рёвом, что над деревьями вспорхнули испуганные птицы.

— Тихо ты, здоровый олух! — шикнул Ангмар, развернувшись.

— Это так-то ты разговариваешь со своим верховным магистром? — разбушевался Шталь.

— Когда этот верховный магистр — ты? Да!

— Шумный, — сказал Снорри.

Шталь кивнул.

— И вредный. Думаю, он мог бы хоть немного оказать мне уважения, учитывая мой августейший статус. — Шталь стал главой крошечного ордена после питейного соревнования, затянувшегося на сорок восемь часов. Будучи последним из старших офицеров, кто твёрдо (ну или не очень) стоял на ногах в конце поединка, он уселся на место Родора.

Именно во время того же соревнования тело Родора было торжественно заправлено в бочку «Винтерса XVI», в ритуале, которым руководил сам старый мастер-пивовар. В годовщину смерти, каждый рыцарь ордена должен был церемониально испить из бочки, в которой упокоился Каспиан Родор. Ни один из живущих людей не пробовал подобной фильтровки, она предназначалась лишь для гномьих королей и героев. Ходило множество историй, как Родор заслужил такую честь, и вряд ли кто-либо мог с уверенностью сказать, какие из них были правдой, кроме Олгепа Винтерса, а он был мёртв.

К сожалению, когда пивоварня была захвачена зеленокожими, бочка-гроб также попала в их лапы. Правда, известный своей неорганизованностью орден не знал об этом, пока свежеобритый и окрещённый Груди Полуруким сын старого пивовара не прибыл в тот самый день, когда его отец должен был сопровождать бочку в капитул ордена в Аверхайме и не рассказал им эту печальную историю.

Тотчас, верховный магистр ордена и его избранные стражи чести (по крайней мере, те из них, кто ещё мог стоять на ногах) отправились в путь, чтобы вернуть тело и пиво обратно, хотя и не обязательно именно в таком порядке. И если они смогут помочь Груди Полурукому освободить пивоварню своего отца из лап новых владельцев, тем лучше.

— Может, вы оба успокоитесь? — сказал, глядя на них, Ангмар. — Я не горю желанием прорываться через орков, если в том нет особой необходимости.

— Снорри кажется, что, возможно, он не очень хорошо понимает о том, что значит быть рыцарем, — сказал Снорри, нахмурившись. Шталь вновь громогласно расхохотался.

— Конечно, не мой тип рыцаря, о нет! — он запрокинул голову и запел непристойную песню. Один за другим остальные рыцари присоединились к нему, как и Снорри, который пел больше с чувством, чем в такт. Ангмар и Груди переглянулись. Молодой рыцарь пожал плечами. Он был помощником Родора, прежде чем череп предыдущего главы ордена превратила в кашу дубина тролля, и в той же роли продолжал служить и Шталю. Он хорошо знал причуды и странности своего командира.

Груди же путешествовал со Снорри Носокусом всего несколько недель. Старший истребитель присоединился к нему, когда Груди спускался по Старому Гномьему Тракту, направляясь в Аверхайм, ещё гладкоголовый после принесения клятвы Истребителя в храме Гримнира. До сих пор, несмотря на относительно дурную славу Снорри, молодой гном не был впечатлён.

— Это не повод для пения, — сказал Груди, глядя на трупы. — Если только это не панихида, — тут же поправился он.

— Ты ещё более кислый, чем старый друг Снорри — Готрек, — сказал Снорри. — Однажды он так сильно нахмурился, что его глаз выскочил.

— Что?

Снорри изобразил, как его глаз вылетает из глазницы, и его редкие зубы сверкнули в улыбке.

— Снорри видел, как это происходит.

— Я читал одну из брошюр герра Ягера, — заговорил Даль. Красивый рыцарь отвлечённо пригладил усы. — Я думал, что Гурниссон потерял глаз в схватке с волчьими всадниками.

— Феликс Ягер хороший — был хорошим — человек. Хороший боец. Но плохой поэт, — сказал Снорри, качая головой. — Конечно, Готрек вставил его обратно после того случая. Так что он мог потерять его позже ещё раз… — он бросил взгляд на Груди. — Хм, Груди Полурукий всё ещё кислый.

— По-твоему, у меня для этого нет повода? — прорычал Груди, его клочковатая борода встопорщилась от гнева. Он поднял крюк к небесам. — Гроби забрали мою руку, мой дом и мою честь! Ты не можешь серьёзно принять свои обеты, ржавый череп, а я — могу!

Теперь ощетинился уже Снорри. Он покосился на другого истребителя и положил руки на оружия.

— Снорри воспринимает свои обеты очень серьёзно, бородачёнок, — тихо сказал он и его глаза потемнели от давних воспоминаний. Груди неожиданно вспомнил другие истории о Снорри Носокусе. Не о его подвигах, а о его позоре. О том, что Снорри был так решительно настроен искупить свой позор, что взял три гвоздя из храма Гримнира и вбил их в свой череп, чтобы навсегда удержать воспоминания о нём, и прежде всего в собственном разуме. Требовалось определённое безумие, чтобы гном просто остриг свою бороду, Снорри же пошёл ещё дальше — и продырявил собственную голову.

— Я никогда и не говорил обратного, — ответил Груди, неожиданно почувствовав, что рыцари собрались вокруг них. Он поднял руку в успокаивающем жесте и отступил. Снорри мгновенно расслабился, улыбка вернулась на лицо, а плечи опустились.

— О. Ну раз так, то Снорри думает, что нам стоит идти дальше.

Склон становился круче с каждым шагом, и заросли низкорослых деревьев становились гуще. Они столь близко прижимались друг к другу, что солнечному свету приходилось выдерживать отчаянную схватку, чтобы протиснуться сквозь переплетённые ветви. Рыцарям, одетым в тяжёлые доспехи, приходилось труднее всего. Даже Драль, облачённый в лёгкую кольчугу, слегка запыхался. Орден, подобно всем воинам их рода, обычно отправлялся в битву на лошадях. Аверланд славился своими конями, и у рыцарей Чёрного Медведя была возможность выбирать среди лучших. К сожалению, горы — не место для лошадей.

Так что рыцари были вынуждены отказаться от своих, гномьей ковки, лат и заменить их на менее изысканные кирасы и шлемы, выкованные лучшими кузнецами-людьми Аверхайма. Тем не менее, это по-прежнему была достаточно серьёзная нагрузка, даже для сильного человека. В противоположность людям, гномы шли в одних рваных штанах и куртках, как истинные истребители. Броня лишь помешала бы достижению их цели: гибели.

Цели, к которой Груди, казалось, стремился даже излишне горячо. Снорри посмотрел на младшего истребителя и ощутил смутное чувство досады на совершенно самоубийственное рвение другого гнома, выразившееся в том, как тот решительно пёр вперёд. Груди вело желание обрести вполне конкретную гибель, и пока они всё ближе подходили к своей конечной цели, его шаг убыстрялся, а глаза становились всё безумнее.

Снорри узнавал это безумие, правда смутно. Он и сам иногда чувствовал подобное, прежде чем один глоток или один хороший удар по голове, сверх уже многих, накрывал его мысли и воспоминания мягким одеялом отупения. Сейчас он лишь смутно мог вспомнить подобное ощущение, и призрачное присутствие гномихи и ребёнка, что преследовали его в слишком частые минуты трезвости, прежде чем он мог изгнать их алкоголем или болью.

Грубые пальцы погладили самый крупный из бледных шрамов, что исполосовали его грудь. Он хоть убей, не мог вспомнить, откуда они у него взялись, хотя он припоминал, что Готрек был там. И демон… Большой, красный. Снорри встряхнул головой и поспешил догнать Груди. Он не хотел мучиться до своей гибели вместе с бородачёнком.

— Расскажи нам об этом, — неожиданно сказал Драль.

— Что? — оглянувшись на рыцаря, ответил Груди.

— Пивоварня. Что случилось? Ты нам так и не рассказал…

— Вот зачем ему это понадобилось? Орки случились, зелёный дятел, — крякнул Хоган, постукивая булавой о набедренную пластину. — Мы все достаточно об этом знаем.

Груди нахмурился и почесал голову.

— Мы увидели первых гоблинов. Они приползли из туннелей под пивоварней, как обычные тараканы. Мы думали, что это лишь единичный налёт… Гроби любят пиво и эль.

— Учитывая то, что обычно они пьют выжимку из грибов, я не могу их винить, — заметил Шталь. Он потянул себя за бороду. — Да я бы ни секунды не раздумывая напал на пивоварню с хорошим пивом, если бы пил такую гниль.

— Но там были не только гоблины, — продолжил Груди. — Когда они напали на нас изнутри, орки атаковали снаружи. Немного, но достаточно. Нас было только четыре десятка, хороших и истинных гномов, а их раза в три больше.

— Звучит как неплохое соотношение для Снорри, — заметил Снорри.

Груди ядовито посмотрел на него.

— Для тебя, возможно. Но мы не были истребителями. Не тогда, во всяком случае, — продолжил он, слегка смутившись. — Мы не были воинами. Мы были пивоварами и виноделами. Торговцами, — он выглядел беспомощным в это мгновение, и Шталь кашлянул.

— Теперь это уже не важно. Мы покажем им, какую они совершили ошибку, молодой мастер, — Шталь хлопнул его по плечу, от чего, не ожидавший этого Груди чуть было не свалился с ног. — И заодно заберём нашу бочку-гроб!

Несмотря на резкое воодушевление, к тому времени как солнце прошло над краем самых высоких горных пиков, а затем исчезло, напоследок полыхнув оранжевым пламенем, рыцари хрипели и походка их была не очень твёрдой. Ангмар предложил остановиться, его лицо раскраснелось, а светлые локоны облепили вспотевший череп.

— Мы должны остановиться, — заявил он.

Груди развернулся, вытаращив на него глаза.

— Нет! Мы уже почти пришли!

— И много ли там с нас будет толку, как ты думаешь, если мы даже стоим-то из последних сил! — ответил Шталь, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Он присел, руки на коленях, голова опущена. — Я был не готов к такому походу, но драка…

— Но… — начал Груди.

— Мы разведаем, что впереди, — сказал Снорри. Он взял другого истребителя за плечо. — Пусть человечьи отпрыски переведут дух, Груди Полурукий, — он постучал по носу. — К тому же, Снорри считает, что гномьи носы больше подходят для поиска пива, а?

Молодой истребитель позволил себя оттащить.

— Мы так близки, — пробормотал он.

— Да. Но люди быстро устают. Снорри частенько бился рядом с ними, и он знает, что это правда, — добродушно сказал Снорри. — Пущай отдохнут. А мы пока прикончим гроби, что следили за нами с самого начала подъёма.

— Что? — тревожно оглядываясь, ответил Груди.

— Ты не знал? — Снорри покачал головой и потянул за рваную мочку единственного уха. — Ты должен научиться слушать, бородачёнок, иначе никогда не сможешь заполучить могучую погибель, — он выдернул молот и топор из-за пояса и стукнул друг о друга. — Слушай.

Из-за деревьев донеслось эхо мягкой поступи тяжёлых лап. Ноздри Груди расширились, когда он уловил вонь волчьего мускуса.

— Гроби умны, — сказал Снорри. — Умны как трусы, а не как гномы, конечно, но всё-таки умны. Они смотрят и мотают на ус. Они ждали, пока мы не разобьём лагерь. Если засада не удалась при свете, то попробуй в темноте.

Первый волк, с пеной у рта, вырвался из-за деревьев, его зубы с громким лязгом сомкнулись на протезе Груди. Кое-как сидевший на его спине гоблин тут же ткнул в гнома копьём. Груди вскрикнул и, ухватившись за копьё, сдёрнул его обладателя с волка и отбросил в сторону.

— Убери его! Убери! — крикнул Груди, пытаясь избавиться от волка, вцепившегося в протез. Зверь же в это время царапал грудь и руки Груди, его когти оставляли в плоти гнома красные шрамы.

— Снорри немного занят. Сделай это сам, — сказал Снорри, когда из темноты выскочила ещё пара волков. Его молот свистнул, раздробив череп одному, от резкой остановки восседавший на нём зеленокожий кувырком полетел в кусты. Топор обезглавил другого и отбросил прочь гоблина, выпотрошенные внутренности которого развевались словно рваный плащ.

Пронзительные вопли разорвали тишину ночи, когда всё больше и больше волчьих всадников выныривали из тьмы. Снорри схватил за загривок второго волка и послал тушу зверя в новых «гостей». Звери смешались в кусающийся, рычащий клубок. Снорри развернулся, когда гоблин, которого он пару мгновений назад обезволчил, вскочил на ноги, сжимая копьё в костистых пальцах. Он ткнул копьём в Снорри и его наконечник проделал в щеке гнома кровавую бороздку. С рычанием Снорри отбил копьё в сторону и обратным взмахом всадил оба своих оружия в череп гоблина, превратив его в вязкую кашицу.

Груди, тем временем, наконец сбил волка и свернул ему шею, хотя зверюга и искусал ему пальцы до крови. Разминая руку, он обезглавил крюком гоблина, который подошёл слишком близко. Затем он выхватил топор и приготовился, когда ещё больше волков вынырнуло из-за деревьев. Они скакали вокруг, их всадники глядели на него горящими от ненависти глазами. Дюжина, отметил Груди.

Затем, внезапно, их стало на три меньше, когда мелькнул двуручник, отсекая три головы с ушами, напоминающими крылья летучей мыши.

— Хо Аверхайм! Хо Лейтдорф! — взревел Шталь, нападая на волка, который оказался слишком нерасторопным, чтобы убраться с его пути. Краснолицый и вспотевший, Шталь бешено пнул другого волка, неизысканным ударом снося зверюге голову с плеч.

— Почувствовал себя отдохнувшим, толстячок? — крикнул Снорри, ударяя головой в морду волка и выбивая зверю клыки.

— Просто не хочу, чтобы ты встретил свою смерть, прежде чем поставишь мне пиво, которое задолжал, — ответил Шталь. За его спиной раздались боевые кличи остальных рыцарей, когда они присоединились к битве. Булава Хогана крушила черепа, в то время как рапира Драля танцевала среди низкорослых тел, а меч самого Ангмара, предназначенный для более грубой работы, разделывался с оставшимися.

Несколько мгновений спустя последние волки рассеялись, с жалобными воплями сгинув в ночи, унося своих всадников, живых или мёртвых, вместе с собой.

— Отлично! — сказал Ангмар. — Теперь они знают, что мы идём!

— Сомневаюсь, — прохрипел Шталь. — Да и что с того?

— Там соберётся армия по наши души, вот что! — огрызнулся Ангмар. — Как мы заполучим тело Родора в таком случае, а?

— Ну, если мы будем стоять здесь и ныть, вместо того, чтобы идти, то это станет уже не важно, — сказал Груди, вытаскивая топор из головы волка. — Что ж, если вы, неженки, отдохнули, то может пойдём дальше.

— В темноте? — спросил Драль.

— Темноте? Да здесь ярче, чем в туннеле с зажжёнными факелами, — хмыкнул Снорри. — Доверьтесь своим носам, человече.

Двое истребителей углубились в лес, идя по только им видимому следу. Вскоре даже рыцари услышали звук текущей воды. Ангмар. не произнеся ни слова, жестом показал, чтобы воины остановились. Истребители присели, и Снорри молотом раздвинул ветви терновника.

Под ними из склона горы вырастало крепкое трёхэтажное здание. Оно припало к земле выше глухо шумевшего горного потока, в воздухе тяжело повисла вонь гоблинов.

— Секрет хорошей варки — вода, говаривал мой отец, — пробормотал Груди, его лицо напряглось от тоски. — Один из многих секретов, что будут утеряны сегодня.

— Ты говоришь так, будто уверен в собственной гибели, — заметил Ангмар, присоединяясь к гномам. — Может быть, ты выживешь, как Снорри.

Снорри глянул на Ангмара со страдальческим выражением на лице.

— Что Снорри сделал тебе, человече?

— Я просто думал…

— Тебе не хватает вежества, Ангмар. Именно поэтому, я гроссмейстер, кстати, — громыхнул Шталь. Он неуклюже похлопал Снорри по плечу. — Я уверен, что твои мозги сегодня расплескаются по округе, мой коренастый друг.

— Истинно? — спросил Снорри, просияв.

— Конечно! В конце концов, у каждого из нас отличные шансы умереть сегодня, — сказал Шталь. — Но по крайней мере, мы не умрём трезвыми. Вытащите Медвежье Молоко! — продолжил он, обращаясь к своим людям. Остальные рыцари тут же начали рыться в своих ранцах или поясах, и один за другим извлекли на свет меха и фляги.

Ангмар вздохнул и последовал их примеру, откупорив глиняную бутыль. — Стоит ли?

— Традиция, — отрезал Шталь. — Я прихватил с собой ещё немного, — продолжил он, бросая два меха Снорри. — По одному для каждого из наших низкорослых братьев.

Груди ощетинился на замечание о его росте, но Снорри сунул мех ему в руки, прежде чем молодой гном успел открыть рот. Истребитель с любопытством посмотрел на мех.

— Что это?

— Традиция! — повторил Шталь.

— Простокваша из медвежьего молока и водка, — сказал Ангмар, запрокидывая свою бутыль.

— Традиция, — в унисон сказали остальные рыцари, подняв свои меха и фляги.

— Уф! — сказал Шталь, вытирая усы тыльной стороной руки. — А теперь, давайте посмотрим, что нас там ждёт. — Он наклонился к гномам и всмотрелся в затянутую мраком пивоварню. Она была, скажем так, повреждена. Надписи орков, сделанные субстанцией слишком отвратительной, чтобы её называть, красовались на стенах, а свежие деревянные символы — приколочены к ставням и дверям. Напротив пивоварни выросли хижины из грязи и камня, яснее ясного говоря о том, что в последнее время сюда набежало немалое количество зеленокожих. В темноте поблескивали отблески костров, и крупные фигуры бродили вокруг и внутри здания.

— Орки, — сказал Снорри. — Хорошо.

— Их больше, чем я предполагал, — заметил Драль. — Почему они всё ещё здесь?

— Кто знает? — ответил Хоган. — Может быть, они допивают остатки пива. — Груди в ужасе уставился на него.

— Орки узнают хорошие вещи, когда те попадаются им на глаза, — сказал Шталь. Нахмурившись, он вновь глотнул Молока Медведя. — Держу пари, твой отец хранил столетиями отбираемые сорта пива и эля, не так ли?

— Больше. У нас были величайшие склады по эту сторону Барак Вара, — с гордостью ответил Груди. — Этот поток проходит под пивоварней и уходит в недра горы. Мы утопили в ил сотни бочек и бочонков, чтобы они не перегрелись. Они до сих пор там.

— Если орки не нашли их, — заметил Ангмар, затем рыгнул и покачал головой.

— Подождите. Там что-то происходит. Слушайте.

Они навострили уши и были вознаграждены звуком перебранки. Вопли эхом отражались от скал, а вскоре за воплями последовал и лязг оружия. Где-то жалобно взвизгнул волк, рухнуло на землю что-то тяжёлое. Затем раздался грохот, отдача от которого ударила их в пятки.

— Что это? — спросил Груди, всматриваясь во тьму. — Что там происходит?

— Уже прошёл почти год, как они захватили пивоварню. Как будто эти скоты не нашли другого времени для грызни. Двинулись, пока они не перебили сами себя, — сказал Шталь.

— Конечно, ты имел в виду «после», — заметил Ангмар.

— Нет, определённо, — ответил Снорри, вскакивая на ноги. А затем рванулся вниз по склону, его оружие уже было в руках. Рыцари выкрикнули пьяное «ура» и, по ревущей команде Шталя, последовали за истребителем.

Орки не выставили часовых как таковых: несколько гоблинов бродили по окраинам лагеря, но они мгновенно развернулись и с визгливыми воплями унеслись к пивоварне, как только увидели несущегося на них Снорри. Первый орк, выбравшийся из хижины, тут же встретился с молотом Снорри, который превратил зелёную голову в зелёную кашицу. Второй оказался более быстрым: он успел заблокировать топором удар Снорри и оба противника замерли в силовом противоборстве друг напротив друга, пока вокруг разгоралась битва.

Снорри со всей дури врезал орку головой и зверюга пошатнулась. Затем взревела и вернула гному сторицей. Снорри качнул головой, приходя в себя, после чего ухватил орка за грязную кольчугу и повторил сокрушительный удар головой. Клыки разлетелись в стороны и зеленокожий осел в руках Снорри. Отбросив его, Снорри вытер кровь со лба и развернулся. Третий орк обрушил тяжеленную кувалду и Снорри был вынужден резво отскочить в сторону, так что оружие зеленокожего сокрушило орка, которого только что вырубил Снорри. Подняв оружие для нового удара, орк рванулся к увернувшемуся Снорри и налетел прямо на его топор. Усмехнувшись, Снорри воткнул лезвие поглубже, а затем выдрал топор из тела зеленокожего, в процессе весь забрызгавшись зелёной кровью.

Выхватив кувалду убитого, прежде чем она успела упасть на землю, он крутанулся на пятках и отправил её в полёт. Она поймала орка на бегу и отправила зеленокожего в недолгий полёт к реке. Снорри поднял свой молот и огляделся в поисках новых противников.

Рядом Груди, оседлав орка, методично втыкал крюк своего протеза ему в глотку. Шталь и его рыцари врезались в немногочисленную кучку зеленокожих, что пытались встать во что-то, напоминавшее организованную оборону, и на глазах гнома огромный человек выпотрошил орка, что встал у него на пути. Захваченные врасплох и не имеющие численного преимущества, орки мало что могли противопоставить людям.

— Это бессмысленно, — сказал Драль, ногой спихивая дёргающегося орка со своего клинка. — Где остальные? Этот лагерь должен вмещать раза в три больше этих монстров, — он огляделся. — Где сигналы тревоги? Что вообще здесь творится?

— Может, они услыхали наше приближение и сбежали, — громогласно заявил Шталь.

Когда пал последний из орков, Груди со всех ног рванул к большим дверям пивоварни. Они были сорваны с петель, но затем поставлены на место, в характерной для зданий орков примитивной манере. Не останавливаясь, он схватил орка и врезал им в двери, как тараном.

— Отец! Я вернулся! — закричал он.

— Снорри думает, что это, возможно, была плохая идея.

— Неужто? — вырвалось у Шталя.

Последовал ещё один грохот, ещё громче, чем тот, что они слышали в первый раз, а затем молодой истребитель вылетел из здания и его обмякшее тело врезалось в сосну и упало на землю. Снорри задумчиво кивнул: — Да.

— Тролль! — крикнул Ангмар, указывая мечом. И был прав. Что-то огромное и отвратительное, вонявшее стоялой водой и заплесневевшим камнем, протолкнулось через двери, огрызки сбруи свисали с его раздутого тела.

— Большой тролль, — заметил Хоган, покрепче сжимая булаву.

— Речной тролль, — уточнил Снорри, нетерпеливо ухмыльнувшись. А затем рванул к зверю, крутя кистями, словно разминая запястья для будущей схватки. Он прыгнул вперёд и вонзил топор глубоко в мясистый бок твари. Тварь хрюкнула и попыталась цапнуть Снорри перепончатыми когтистыми лапами. Используя топор как импровизированный крюк, истребитель запрыгнул на спину тролля и ухватился за сбрую.

— Снорри хотел бы сыграть тебе песенку, — сказал Снорри, занося молот. А затем он опустил его между трепетавших ушей тролля, вложив в удар всю силу до последней унции. Зверь споткнулся и покачал головой. Снорри ударил его ещё раз, и ещё. Каждый удар заставлял зверя спотыкаться, но ни один не заставил его упасть. Крякнув от огорчения, Снорри перегнулся и вырвал топор из бока тролля, а затем вонзил его в шею зверя. Тролль бешено засучил когтистыми лапами, когда Снорри занёс молот и начал забивать лезвие топора в тролля, словно клин. Монстр продолжал бешено сучить когтями, мотаясь по кругу и пытаясь скинуть Снорри.

Остальные наконец оправились от шока и начали шевелиться. Вскоре зверя окружило кольцо мечей. Но Шталь остановил их, прежде чем воины успели что-либо сделать.

— Ждите! Пусть истребитель обретёт свою погибель, если он способен на это, — сказал великан.

— Спасибо, толстячок, — произнёс Снорри, хватая ухо тролля. Он покрутился, пока не уселся на черепе тролля и продолжил забивать топор. Тролль вытянул лапу и смог-таки ухватить гнома, после чего сдёрнул и ударил о землю. Задыхающийся Снорри напрягся, пытаясь вырваться из его хватки, когда тролль раскрыл пасть и гнома омыла вонь желчи.

А затем тролль издал комичный звук, что-то между отрыжкой и хныканьем, и его голова соскочила с подрубленной шеи, сорванная потоком его собственной кипящей рвоты. Снорри отскочил в сторону за мгновение до того, как голова тролля рухнула на то место, где он только что лежал.

Снорри поднялся и пнул голову.

— Это было весело. Жажда Снорри стала ещё сильнее после такой работёнки, — заявил он, выдёргивая топор из туши тролля и отправляясь к пивоварне. — Кто-нибудь помогите Груди Полурукому. Снорри хочет свой «Винтерс»!

— Там нет «Винтерса»! — зарычал Груди, когда Ангмар помог ему подняться на ноги. Лицо молодого истребителя превратилось в большой фиолетовый синяк, а несколько зубов были потеряны безвозвратно. — Там ничего не осталось. Они всё забрали!

— Забрали? Как? — переспросил Шталь, в его голосе сквозило неверие.

— Гляньте сами! — махнул своим крюком в сторону дверей Груди. — Все ушли, — простонал он.

Снорри и остальные вошли внутрь пивоварни и увидели, что Груди ни капли не преувеличивал. Центральный зал пивоварни был гол, как могила нищего, если конечно не считать зловонные кучи дерьма орков и троллей, наваленные в углах.

Снорри побрёл вперёд, оглядывая пустоту, где до недавнего времени стояли бочонки, и бочки и цистерны, поставленные друг на друга. Он остановился около ряда каменных ступенек и присел, опёршись рукой на верхнюю.

— Что это? — спросил Шталь, протягивая ему мех с Молоком Медведя. Снорри взял мех и промочил горло, прежде чем ответить.

— Снорри чувствует воду.

— Снорри слышит воду, — ответил Шталь, дёргая себя за мочку уха. — Не твой ли друг говорил, что под зданием течёт река?

— Да, — ответил Снорри. Он потёр голову, беспечно проведя молотом по своему гребню. — Их ведь было не так много, как должно бы? — медленно проговорил он, его глаза слегка расфокусировались, пока он пытался поймать ускользающую мысль. — Гроби любят быть в толпе, чем больше, тем лучше.

— Тогда, где они все были, а? — спросил Шталь, оттянув нижнюю губу. Оба посмотрели во тьму, в которую вели ступени, один постукивая по гвоздям в своей голове, другой — почёсывая нос.

Снорри моргнул. — Упряжь.

— Что?

— Упряжь. На тролле была сбруя. Снорри привык использовать такую раньше, для шахтных пони.

— Тролль был пони?

— Да. Нет, — Снорри покачал головой. — Снорри собирается вниз. Ты идёшь, толстячок?

— Попробуй остановить меня, коротышка.

Два воина спустились по ступенькам, Снорри впереди. Орочья вонь усилилась, впрочем, как и троллья. Сломанные бочки и ремни завалили ступеньки и пол у их подножия. Шум потока также стал громче, превратившись в чуть ли не грохот.

— Не вижу взорвавшейся твари, — сказал Шталь. В ответ Снорри стукнул по камню внизу лестницы. Тотчас ещё несколько таких камней засветились мягким светом. Шталь моргнул от внезапно вспыхнувшего света. — Что за…

— Световые руны. Очень дорогие. Дела у Винтерса шли неплохо, думает Снорри, — Снорри стукнул по руне, выписанной на каменном полу у его ноги.

— Он был поставщиком большинства таверн Аверланда, — пожал плечами Шталь. — Мы пьём чутка больше, чем остальные.

— Снорри думает, что чутка больше, чем чутка.

— Это была шутка? — спросил Шталь с лёгким изумлением в глазах.

— Шутка ли? — безучастно ответил Снорри. — Снорри нашёл реку, — он взмахнул молотом и Шталь присвистнул в благоговейном трепете.

— Мелкие шельмецы построили здесь целый причал, — выдохнул он.

И он не преувеличивал. Каменные причалы и платформы заполонили глубокий, напоминающий пещеру подвал. Намного превосходя размером пивоварню наверху, пещера изобиловала всеми видами технологических достижений, равным которым Шталь ещё не видывал за всю жизнь. Снорри осторожно крался по причалу, его бритая голова крутилась по сторонам. Он вдохнул сырой воздух.

— Гоблины.

— Где? — тут же спросил Шталь, вынимая меч.

Стрела ударилась о передний гвоздь гребня Снорри и с лязгом упала на пол.

— Вон там гоблины, — указал он молотом. Мелкие, облачённые в чёрные балахоны создания заполонили верхние смотровые площадки, что протянулись над причалом. Ещё больше стрел осыпали приятелей. Шталь резко отпрыгнул и отбил стрелу мечом.

— Сколько, как думаешь?

— На один кус, — ответил Снорри, рванувшись в сторону погрузочных тросов и шкивов, висевших над причалом. Заткнув топор за пояс и взяв молот в зубы, Снорри ухватился за трос и перелетел через реку.

Пока гном делал свой ход, Шталь оказался окружён кольцом острых копий. Гоблины повыползали из-за рядов бочонков и ящиков. Они были бледнее, чем встретившиеся им ранее, и одеты в заплесневелые чёрные халаты, их красные глаза-бусинки сияли в слабом свете. Как один, они рванулись на рыцаря, издав тонкий визгливый боевой клич.

— Хо Аверхайм! — взревел Шталь, эхо его клича разнеслось по всему подвалу. Он рванул навстречу гоблинам, встречая копья мечом. В это время Снорри достиг верхней точки своего пути, после чего перепрыгнул на следующую верёвку и продолжил полёт. Таким манером он проделал весь путь и врезался животом в край ближайшей платформы.

Хрипя, он подтянулся, и тут же стрела царапнула его по плечу. Не обращая внимания на жжение в ране, он атаковал лучников и раскидал их несколькими дикими ударами. С воплями несколько гоблинов улетели к текущей вниз реке. Снорри в неподдельном огорчении смотрел, как они с плеском скрылись под водой.

— Вернитесь! Снорри ещё не закончил с вами! — проревел он.

Внизу, на крик Шталя ответили остальные. Груди с диким воплем врезался в гоблинов, убив троих в шквале безумного рвения. Остальные попытались сделать ноги, разбегаясь во всех направлениях, когда рыцари Чёрного Медведя навалились на них с удвоенной силой.

Спустя несколько мгновений, последний гоблин встретился со своими богами. Ангмар пренебрежительно пнул мёртвое тело и огляделся. — Похоже, они просто пытались нас задержать, — заметил он.

— Забавно, — хмыкнул Шталь, вытирая кровь с клинка. — А мне показалось, что они хотели нас прикончить.

Его помощник посмотрел на него. — Это да, но чего бы они тогда добились?

— Кроме того, что убили бы нас?

— Да, — ответил Ангмар.

— Снорри думает, что они пытались нас отвлечь, — сказал Снорри. — Снорри думает, что они куда-то утащили пиво.

— Как? — спросил Ангмар. — Я что-то не вижу, как бы они смог…

— Лодки, — прервал его Груди, вытирая кровь с разбитого лица. Оба рыцаря посмотрели на него. — Лодки! — размахивая руками, повторил Груди. — Они исчезли!

— Лодки?

— Колёсные лодки. С паровым двигателем. Мы использовали их, чтобы делать поставки в Жуфбар, Карак Хирн и Вечный пик по этой реке. Она течёт через все Чёрные горы и даже добирается до Краесветных, — продолжил он, топая к причалу. Он посмотрел на реку и его лицо исказила ярость от внезапного понимания. — Тролли. Они использую троллей, чтобы тащить их! Сначала они забирают нашу жизнь, потом — наше пиво, а теперь они забрали наши лодки. И они даже не могут эксплуатировать их как должно! Что дальше?

— Не все лодки, — сказал Снорри, спустившись к причалу. Он кивнул на укрытую брезентом конструкцию, покачивающуюся на волнах. — Если Снорри не ошибается. Что возможно.

— Это не лодка, — мрачно откликнулся Груди. — Это опасность. Даже у гроби оказалось достаточно мозгов, чтобы понять это.

— Выглядит как лодка, для Снорри, — сказал Снорри, скидывая брезент и открывая взглядам, что было под ним. Формой она напоминала ялик — плоскодонка с узким носом — но сзади к нему было приделано странная штуковина, выглядевшая как нечто, для создания чего использовались в равной мере детали пушки и гребного винта.

— Что это? — проворчал Драль.

— Долг, — ответил Груди. Он посмотрел на челнок. — Один знакомый инженер моего отца предложил разработать лучший перегонный аппарат. К сожалению, он дистиллировал жидкость во взрывчатку, а затем взорвал сам себя. И полпивоварни в придачу. В качестве возмещения, Малакай…

— Малакай Макайссон? — спросил Снорри и его глаза расширились.

— Да, — скрипнул Груди. — Да, Малакай Макайссон — маньяк! — он вздрогнул. — Он отдал это…это чудовище моему отцу в качестве оплаты долга. Сказал, что это поможет нам делать поставки в рекордно короткие сроки.

— И? — спросил Шталь.

— О да! Рекордно-короткие сроки, как он и обещал. Жаль только, что оно двигалось слишком быстро и для нас, чтобы мы смогли уберечь улетающий груз! — яростно жестикулируя, ответил Груди. — И не только груз. В последний раз мы к тому же потеряли трёх курьеров!

— Похоже, — сказал Снорри, поднимаясь на борт, — самое то для нас. Если, конечно, Груди Полурукий хочет поймать гроби?

— Поймать… — моргнул Груди. Затем его лицо застыло. — Конечно, я хочу поймать их! Я исполню клятву или умру пытаясь! — он протопал к лодке. — В сторону, Носокус…Я здесь единственный, кто умеет управлять этой штукой!

— Эй, подождите нас, — закричал Шталь, торопливо шагая к ним. Остальные рыцари замешкались. Гроссмейстер оглянулся на них и кровь прилила к его лицу. — Вы, трусы, идёте или нет? Мы должны вернуть своего гроссмейстера! Не говоря уже о пиве, в котором он плавает!

Рыцари смущённо поднялись на борт. Шталь на мгновение задержал на них взгляд, а потом посмотрел на Груди. — И? Чего ждём?

Груди посмотрел на Снорри.

— Носокус… Запускай двигатель.

Озадаченный Снорри прошествовал к задней части ялика и уставился на странный пропеллер хитроумного приспособления. Затем, с ворчанием он врезал по центральной панели конструкции. Она вдавилась с шипением долго бездействовавшей гидравлики, а затем последовал рык, достойный дракона. Челнок сместился в воде и пришёл в движение.

От неожиданного рывка Снорри упал на спину, а рыцари поспешно ухватились за поручни, пока Груди сражался со штурвалом, кожа на его лице натянулась, открыв плотно сжатые зубы. Такова была их скорость, что его только начинающий отрастать гребень плотно прижало к черепу, а у одного из рыцарей сорвало шлем.

Лодка вихляла из стороны в сторону, пока Груди боролся с управлением. Однако его утверждение не было преувеличением: судно не было нежнейшим в своём роду. На самом деле оно было положительно убийственным. Оно было слишком быстрым и дёргалось крайне резко, чтобы использовать его в иных случаях, кроме самых отчаянных. С Медвежьим Молоком, бултыхающимся в желудках, позеленевшие рыцари стали выглядеть практически неотличимо от орков, за которыми гнались. Снорри же — наслаждался жизнью. Присев на носу лодки, он воткнул лезвие топора в борт и заревел чрезвычайно весёлую погребальную песнь.

Они свернули за излучину реки спустя всего лишь несколько минут после начала преследования, и вдруг перед их глазами возникло большое судно. Это был колёсный пароход, двигавшийся столь медленно, что ялик и его пассажиры пронеслись мимо, словно пуля, оставив позади залитые водой от их кильватерной волны беспорядочно рассеянные по судну факелы.

Судно было огромным, квадратной формы, с навесом для лодок на корме и возвышающейся пирамидой бочонков — на носу. Бочонки были кое-как обвязаны по всей длине обрезками кожи, цепей и тряпья. Гоблины ползали вокруг, словно красноглазые муравьи, и, управляемые орками с бичами и топорами, пытались не дать развалиться своей кое-как слепленной пирамиде.

Груди взвыл боевой клич и крутанул руль, разворачивая ялик для второго захода. Как только они рванули вперёд, Снорри взобрался на поручни. Пока они стремительно приближались к судну, Снорри удостоверился, что подозрения Груди были верными: лодку тащили речные тролли. Две зверюги, привязанные толстыми канатами к носу лодки, неустанно тащили её вперёд, преодолевая течение реки.

Как только ялик поравнялся с лодкой, Снорри перепрыгнул на запряжённых троллей, используя голову одного, чтобы перескочить на другого. Приземлившись, он тут же опустил свой молот на голову зверя. Тролль сразу же погрузился в воду, едва не утянув за собой и Снорри, но тот, использовав топор как кошку, уцепился за борт и резво перемахнул на борт лодки.

Тяжело перевалившись через поручни, он столкнулся лицом к лицу со стеной укрывшихся за щитами облачённых в чёрные балахоны гоблинов. Несколько орков маячили позади, и один из зеленокожих щёлкнул кнутом над головами гоблинов, понуждая их атаковать. Снорри махнул топором и срезал наконечники ближайших к нему копий. Затем, с безумным хохотом, он врезался в толпу гоблинов, его оружия оставляли изломанные тела по всему его пути.

В это время, Груди уже вновь развернул ялик и на всей скорости нёсся к корме парохода, который, благодаря стремительной атаке Снорри, уже практически остановился. — Держитесь! — закричал он рыцарям, впрочем, не бросив на них и взгляда. Он вывернул штурвал и ялик подскочил вверх,а затем на всей скорости врезался в навес для лодок на корме, разломав дерево и стекло и раскидав по сторонам несколько зелёных тел.

Спустя несколько мгновений оглушительной тишины, Шталь пробил себе дорогу через обломки, держа в одной руке меч, а в другой — мех с Медвежьим Молоком. Откупорив его зубами, он влил в себя сей могучий напиток, причём не меньшим количеством окропив палубу, и выкрикнув клич, который был очень близок к медвежьему рёву, рванул к ближайшему орку. Ответив своими кличами на клич магистра, остальные рыцари последовали за ним, врубившись в толпу ошеломлённых гоблиноидов, кромсая и расчленяя зеленокожие тела.

Последним вылез Груди. Выхаркивая кровь и труху, он выкарабкался из-под обломков и отряхнулся. А затем вытащил топор и рванул к пирамиде из бочек.

Снорри добрался до неё одновременно с молодым истребителем, хоть и с противоположной стороны. На вершине пирамиды расселся массивный орк, наблюдая за боем и изредка рявкая неразборчивые приказы своим подчинённым. Облачённый в корявую броню из громриловых пластин, которые, очевидно, были содраны с мёртвых гномов и кое-как скреплены вместе, орк являл собой внушительное зрелище. Связка гномьих бород была привязана к его поясу, и гномьим топором размахивала зелёная лапища.

Пришедший в неистовство Груди начал карабкаться на пирамиду. Пуская пену изо рта и грязно ругаясь, он в равной степени кромсал гоблинов и бочки. Снорри в это же время карабкался с другой стороны, выкрикивая оскорбления в адрес мощного орка, который в нерешительном рвении смотрел то на одного, то на другого гнома, словно бы не в силах выбрать.

— Он мой, Носокус! — взвыл Груди, обезглавив гоблина и отшвырнув тело в Снорри. — Эта тварь забрала мою руку и жизнь моих родичей! Он мой! Моя судьба!

— Только, если Снорри не доберётся первым, Полурукий! — ответил Снорри, эгоистичное желание перехватить знатного врага рвануло его вперёд с удвоенной скоростью.

— Назад! — рыча, Груди и набросился на самодельные ремни, которые скрепляли бочки вместе. Взвизгнув, ремни разорвались и бочки пришли в движение. Снорри, ощутивший как почва уходит у него из-под ног, попытался было воткнуть топор в бочки и использовать его как якорь, но вместо этого лезвие воткнулось в уже катящийся бочонок и Снорри полетел с пирамиды вниз, вслед за бочонком рухнув на палубу. Снорри закричал от разочарования, пока расстояние между ним и орочьим боссом увеличивалось.

Бочка ударилась о палубу и раскололась. Снорри же отскочил и врезался прямо в морду тролля, который как раз поднимался из реки. Инстинктивно, Снорри нанёс удар топором, воткнув его в плечо зверя. Тот попятился, потащив Снорри через поручни.

Могучая рука ухватила его за лодыжку: то Шталь пришёл ему на помощь. — Держись, коротышка! — крикнул здоровяк.

— Отпусти Снорри, жирдяй! — закричал Снорри, пиная своего потенциального спасителя. — Снорри близок к его погибели! — тролль, ревя от боли, воткнул когти в плечо истребителя. Рука Шталя соскользнула, когда тролль вместе со Снорри опрокинулся в воду.

— Берегись! — крикнул кто-то. Шталь развернулся и увидел, как пирамида бочонков начала колебаться и разваливаться, превращаясь в разломанную груду из дерева и алкоголя. На вершине распадающейся пирамиды, Груди и орк вели жестокую дуэль, балансируя на вращающейся бочке. Топор со звоном отскакивал от топора пока, наконец, их опора не выскользнула у них из-под ног. Орк и гном исчезли под лавиной из бочек. Рыцари разбежались в поисках укрытия по палубе, когда вся пирамида обрушилась вниз беспорядочной грудой. Судно резко погрузилось от силы удара, и нескольких рыцарей почти выбросило за борт, и Шталь был одним из них.

Когда наступила тишина, последняя целая бочка соскочила с груды обломков и ткнулась в поручни. Когда она ударилась о борт, верхняя крышка отскочила и из неё вылилась знакомая до боли фигура. Шталь, взобравшись на борт, посмотрел на неё и улыбнулся.

— Привет, Родор, старый пьянчуга! Как развлекался?

Бывший великий магистр не ответил, но Шталь принял усмешку на его лице за согласие. Перешагнув через тело, он присоединился к остальным рыцарям, смотрящим на груду обломков. Ангмар покачал головой.

— Какая утрата, — тихо произнёс он. Шталь обнял своего друга за плечи.

— Я знаю. Очень много хорошего пива пропало.

— Я имел в виду Груди! — огрызнулся Ангмар. Он присел и отшвырнул кусок бочки, открыв руку с крюком на конце. Рыцари молча смотрели, как Шталь и Ангмар вытащили безжизненное тело истребителя из-под обломков.

— Он умер, как жил, — печально сказал Ангмар.

— О да. В крови и спирту, — благоговейно сказал Шталь. — Зигмар благословил мелкого безумца. И Снорри, где бы он…

Голова тролля скользнула по палубе и отскочила от тела Груди. Рыцари развернулись и увидели как Снорри, весь мокрый и покрытый чёрной кровью, тяжело переваливается через поручни. Он посмотрел на них, а затем на тело у их ног. А потом на, уже к тому времени опустевшую, бочку «Винтерса».

— Это был «Винтерс»?

— К сожалению, — ответил Шталь.

— Он мёртв? — задал другой вопрос Снорри, указывая на Груди.

— Ах…Да, — ответил Ангмар.

— Счастливый засранец, — вздохнул Снорри. — Заполучил свою гибель, в то время как Снорри даже выпить нечего, — со вздохом он сел на голову мёртвого тролля. Затем осмотрелся и снова вздохнул, почесав гвозди гребня. — Снорри начинает понимать, почему его друг, Готрек Гурниссон, стал таким кислым.

(обратно)

Джон Браннер Место Тихого Собрания

— Ваша поездка будет весьма комфортабельна, — заверил Хенкина Варша хозяин постоялого двора. — На данный момент вместе с вами места забронировали лишь два пассажира.

Это звучало достаточно многообещающе. Тем не менее, даже прежде чем постоялый двор скрылся из поля зрения, он пожалел о блажи, которая подвинула его на то, чтобы изменить изначальный маршрут и заглянуть в место, которое он последний раз посещал лет двадцать тому назад. Один из его попутчиков ещё был более-менее презентабелен, пусть и с мрачным выражением на лице — молодой, начитанного вида парень в довольно поношенной одежде, с накинутым поверх зюденландским плащом — и Хенкин вполне мог бы получить удовольствие от бесед с ним. Но третий член их компании был гномом, воняющим элем и тащившим чудовищного размера топор, и, благодаря своим крупным, увитым мускулами рукам, занимавшим куда больше места, чем это можно было предположить исходя из его роста. Но хуже всего были гребень волос и многочисленные татуировки, говорившие о том, что он являлся истребителем, который сам себя обрёк искать смерти в бою — какой попутчик мог быть хуже?!

«Если бы я только мог притвориться, что не говорю на рейкшпиле», — подумал он.

Однако трактирный коридорный мальчишка поставил крест на этой надежде. Поднимая саквояж Хенкина на крышу экипажа, он, так что сие слышала вся округа, объявил: «Этот господин родом из Мариенбурга! Держу пари, что он сможет рассказать множество новостей, чтобы скоротать дорогу!»

Предположительно, он надеялся, что лесть поможет ему заработать пару медяков на чай. Он ошибся. Нахмурившись, Хенкин дал ему мельчайшую монету из тех, что у него были, и залез в экипаж.

Так и началось сие тяжкое испытание.

Это было не только из-за того, что дорога была неровной и в рытвинах. Этого-то он ожидал. Но гном — по счастью находившийся в приподнятом настроении — с чего-то вбил себе в голову, что никто из Пустоши не обладал подобающим чувством юмора. Соответственно, он с пылом начал знакомство с того, что у него считалось за смешные шутки. Поначалу будучи обычным сортирным юмором, они выродились в непристойности и, наконец, стали совершенно отвратительными.

-.. и он был там, по уши в сортире! Ха-ха-ха! — Как и следовало ожидать, нежелание Хенкина смеяться, служило, на взгляд гнома, доказательством его первоначального предположения. Так что он пытался снова и снова, и снова, и ещё разок. К счастью, в конце концов, он исчерпал свежие — «скорее следовало бы сказать, — подумал Хенкин, — древние» — истории и с презрительной гримасой откинулся на спинку и закрыл глаза, не ослабляя при этом крепкую хватку на топоре. Через несколько мгновений он начал храпеть.

В этот момент его спутник пробормотал: — Я должен извиниться за моего друга, майн херр. У него была — хм — трудная жизнь. Феликс Ягер, кстати, к вашим услугам.

Неохотно, Хенкин назвал своё имя.

— Ну, по крайней мере, погода сегодня хорошая, — продолжил тот после небольшой паузы. Выглянув из окна, он добавил. — Мы, должно быть, приближаемся к Холенкрайсу, я полагаю.

— Нет, мы ещё не проехали даже Шатценхайма, — не сумев сдержаться, поправил его Хенкин.

— Вы знаете эту часть мира? — удивился Феликс, его брови поднялись, словно стремясь слиться с волосами.

Хенкин в свою очередь посмотрел на окружающий пейзаж. Дорога, вырезанная в холме, как выступ, едва ли была достаточно широкой для экипажа. Она петляла между угрюмых серых скал и участков покрытой травой земли. Выше по склону росли берёзы, буки и ольха — последние форпосты лесной армии, занимавшей долину, которую они покидали. Ближе к вершине они уступят место елям и лиственницам. Прибежищу волков…

— Были времена, — наконец заговорил Хенкин, — когда я знал эти места лучше, чем собственный дом.

— В самом деле? Как так?

Хенкин пожал плечами: — Меня отправили в школу, здесь неподалёку. Чтобы быть точным — при Шраммельском монастыре.

— Это название звучит знакомо… — нахмурился Феликс, вспоминая, но затем его лицо прояснилось. — Ах, конечно! Шраммель — где мы остановимся на ночь. Таким образом, мы будем наслаждаться вашим обществом и на постоялом дворе?

Хенкин покачал головой.

— Нет, к тому времени, как мы прибудем туда, ещё останется, наверное, час до захода солнца. Я отправлюсь в монастырь — это недалеко — и воззову к традиционному праву бывшего ученика на еду и постель. Вчера я, подчинившись порыву, решил, что нельзя упустить шанс заскочить туда, оказавшись так близко.

— Хм! Ваши преподаватели, должно быть, оставили о себе сильное впечатление!

— Оставили, на самом деле оставили. Всему, что мне удалось достичь в этой жизни, я обязан их воспитанию. Я не против признать это сейчас, но тогда я был непокорным юнцом, — говоря, он подумал, как, должно быть, эти слова ударили по ушам незнакомца: ныне он был дороден, хорошо одет и вообще весьма респектабелен, — доходя в своих проказах до точки, когда наш семейный священник начинал думать, что в моей природе могли быть некоторые искорки Хаоса. Это по его совету для продолжения учёбы меня отправили в монастырь под наблюдение последователей Солкана. В Шраммеле меня спасли от опасности, о наличии которой я даже не подозревал. Мне часто хотелось иметь возможность именно там закончить своё обучение.

— Вас рано забрали? — спросил Феликс.

Хенкин развёл руки.

— Умер мой отец. Меня вызвали домой, чтобы возглавить семейное дело. Но, если откровенно, я не шибко подходил для этого. В прошлом году я решил продать дело, даже если не смогу получить ничего, напоминающего разумную цену, — он смущённо кашлянул. — Видите ли, моя жена оставила меня… Если бы только мои учителя успели полностью реформировать мой характер, вылечить меня от чрезмерной склонности к тоске… Сначала я ненавидел это место, я признаю это, потому что режим был очень строгим. Я вспоминаю, как просыпался зимой до восхода солнца, чтобы сломать иней на раковине и успеть умыться до утренней молитвы! И звук сотни пустых животов, урчащих в рефектории, когда приносили хлеб и молоко — да я до сих пор слышу это, стоит закрыть глаза! Как мы, мальчишки, говаривали, это делало бессмысленным лозунг монастыря: «Место тихого собрания»!

Он издал смешок, и Феликс из вежливости вторил ему.

— Конечно, они должны были быть строгими. Неизменное следование рутине — это было их главным оружием против угрозы Хаоса — это, и зубрёжка. Зубрёжка! Боже мой, да! Они забили мою голову строками, которые я не смогу оттуда выкинуть до конца своих дней!

«Выпускайте силы беспорядка — я не дрогну!

Против сердца моего стального — не в силах Хаос устоять!»

— Как! — воскликнул Феликс. — Это же из «Барбенуа» Таррадаша, не так ли?

Хенкин криво улыбнулся.

— Да, действительно. Они заставили узнать меня всё это, заучить наизусть, как предостережение против высокомерия. Я забыл уже, что именно я сделал, но уверен — я это заслужил… Хотя, я впечатлён, что вы узнали это. Я думал, что Таррадаш вышел из моды.

— О, я могу утверждать, что поверхностно знаком с большинством великих произведений древности. Откровенно говоря, у меня самого есть амбиции на этом поприще. Как ни странно, это, отчасти, и есть причина, по которой я путешествую в такой, хм, странной компании.

— В самом деле? Ну-ка, расскажите!

Феликс не смог отказать. После подробного изложения соглашения, по которому он обязался увековечить героические дела своего спутника в поэме, он описал несколько из указанных деяний — заставив Хенкина нервно отодвинуться от дрыхнувшего гнома — и, в конце концов, перешёл к общему обсуждению литературы. Так что, к тому времени, когда экипаж, скрипнув железными ободами колёс по брусчатке, остановился перед шраммельским постоялым двором «Мёд и кубок», можно было с уверенностью сказать, что данная часть поездки была проведена достаточно приятно.

— Я бы посоветовал вам, — пробормотал Феликс, — выйти первым. Будучи разбужен, Готрек может разозлиться… Собираетесь ли вы после поездки в монастырь вернуться и присоединиться к нам в дальнейшем пути?

— Да, у меня есть такое желание, — ответил он, поморщившись. — Я должен успеть обернуться, я уверен.

— Что ж, тогда с нетерпением буду ожидать встречи. Наслаждайтесь, э-э, сентиментальным визитом.

Распорядившись, чтобы его тяжёлый багаж занесли на постоялый двор, Хенкин бодро отправился в путь с ранцем, в котором было лишь самое необходимое. Было довольно тепло для этого времени, хотя впереди уже можно было увидеть клочья наползавшего тумана. Он вспомнил, как ощущал его прилипчивую сырость на своей гладкой коже, когда его и других проказников отправляли на пробежку-наказание. Перспектива вновь окунуться в туман притушила его бодрое настроение. К тому же течение времени, казалось, сделало подъём более крутым, чем он помнил, и ему частенько приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.

Тем не менее, попадавшиеся на глаза старые ориентиры ободряли его. Вот, к примеру — корявый обломанный дуб, который его школьные приятели прозвали «Хексенгальген» — виселица ведьм. Его корона исчезла, вне всякого сомнения, срубленная в зимнюю бурю, но нельзя было не узнать его морщинистую кору, теперь покрытую заплатами грибов, которые он признал съедобными. Картина эта напомнила ему, как же голоден он был — достаточно, чтобы наддать ходу даже при воспоминании о скудных припасах, на которых держались монастырские воспитанники: хлеб грубого помола, водянистый костный бульон и немного жалких овощей.

Конечно, за прошедшие годы он привык к более изысканной пище. Так что просто понадеялся, что его желудок справится…

Путь определённо был круче, чем он предполагал. Расстояние от дубового пня до следующего ориентира — покрытой мхом скалы, известной как «Замороженный гном», так как она имела отдалённое сходство с одним из представителей этой сварливой и неприятной расы — казалось, увеличилось раза в два. Как же всё было иначе, когда ему было семнадцать!

Тем не менее, это его не остановило, и солнце ещё не закатилось, когда он преодолел последний подъём. Отсюда он мог окинуть взором мирный вид, который когда-то ненавидел, но который теперь обладал силой вызвать слёзы у него на глазах.

Да, он не изменился. Он видел здания, которые помнил так ясно, окольцованные недружелюбной серой стеной. Некоторые из них были скрыты опустившимся туманом, но он мог узнать их все. Там — дормиторий, с его крылом-лазаретом, выходившим фасадом на аккуратные квадратные участки, засаженные лекарственными травами, а так же овощами для котла. Дальше — кухня, куда их и отправляли: она была отдельным зданием, отделённая даже от рефектория из-за своего дыма, а в летнее время, из-за привлекаемых запахом мяса полчищ мух, была и вовсе вредным соседом. Вон там — схола, в которой, кроме учебных комнат, также располагалась библиотека… Он задумался, кто теперь был обладателем тяжёлой связки железных ключей, что раньше болтались на верёвке, подвязывающей коричневую рясу брата Юргена — ключей, которые предоставляли доступ к закрытой секции, куда допускались только самые лучшие и благочестивые ученики, чтобы противостоять отвратительным, но точным отчётам о зле Хаоса, что было совершено в мире. Юрген, конечно же, давно помер — он уже был согнувшимся и седым в годы юности Хенкина.

Далее располагались коровники, конюшни, сараи, где предоставляли убежище на ночь бродячим нищим, — и, наконец, привлекающий взор — словно благодаря какой-то иллюзии перспективы вид со всех точек обзора достигал там своей кульминации — храм, где велось богослужение исключительно Богу Закона, самому преданному и мстительному противнику Хаоса. Непроизвольно, строки из старого гимна коснулись губ Хенкина:

Помоги нам служить тебе, бог Порядка и Закона!

Когда мы молимся Тебе о воздаянии

Отмсти за наши обиды

О…

Странно! Имя вертелось на кончике языка, но он никак не мог его вспомнить. Может, если он снова продекламирует эти строки, то память вернётся? Он так и сделал, но в голове по-прежнему была вызывающая ярость пустота. Но ведь он же точно помнил его, когда разговаривал с Феликсом в экипаже!

— О, это просто абсурдно! — в раздражении воскликнул он. — Я, кажется, начинаю страдать старческой забывчивостью, в мои-то годы!

Раздосадованный, он поудобнее перекинул ранец через плечо и пошёл вниз по дороге, что привела его к высоким, увенчанным небольшой смотровой башенкой дубовым воротам, которые были единственной возможностью пройти за окружающую монастырь стену. С каждым шагом окружающая темень становилась всё гуще. Когда он добрался до вершины холма, солнце ещё не закатилось полностью, но к тому времени как дорога привела его к воротам монастыря, ночь уже окончательно пала на землю, и прохладный саван тумана поглотил его, как раз когда он дёрнул ржавую цепь колокола.

Глухой лязг ещё был слышен, когда сверху раздался скрежет — скользнула в сторону деревянная заслонка в смотровой башенке — и надтреснутый голос спросил, кто там.

«Удивительно, — подумал он. — Голос прям как у брата Кноблауха, который сторожил ворота в мои дни! О, я полагаю, каждый привратник старается копировать манеры своего предшественника…»

Отступив, он задрал голову, но не увидел никого, лишь слабый отсвет фонаря, и крикнул в ответ: — Хенкин Варш! Я был учеником здесь! Я заявляю право на кровать и ужин!

— Хенкин Варш! — изумлённо повторил привратник. — Ну и ну! Это восхитительно! Я мигом!

И его слова не разошлись с его делами, ибо не успел ещё Хенкин сделать пару вдохов, как тяжёлые створки распахнулись перед ним. А перед ним, безошибочно узнаваемый в слабом жёлтом свете лампы, которую он нёс в руке, находился брат Кноблаух собственной персоной, запыхавшийся от торопливого спуска по узкой лестнице.

— Но… Нет, этого не может быть! — воскликнул Хенкин. — Вы не можете быть братом Кноблаухом!

— Почему бы это? — быстро парировал старик.

— Я думал, что… Я имел в виду: я покинул вас двадцать лет назад!

— То есть из-за этого ты думал, что я уже помер? — едко ответил привратник. — Что ж, я полагаю, для любого мальца человек старше пятидесяти кажется древним старцем. Нет, я таки здесь, столь же крепкий и здоровый, каковым любой иной может только надеяться быть в моём возрасте. Как ты знаешь, мы ведём здоровый образ жизни — мы не портим наши тела пьянством и не растрачиваем наши жизненные силы на распутство! Заходи же, заходи, чтобы я мог запереть ворота. Кровать ты, конечно, так и так получишь, но если тебе хочется перекусить, то стоит поспешить. Приём пищи после захода солнца, как ты помнишь, и мы не изменили своим правилам.

Желудок Хенкина взроптал от перспективы отправиться на боковую без ужина, вызывая воспоминания о шутке, которую он рассказал своему спутнику.

— Но я не думаю, что они уже начали, — успокаивающе добавил отец Кноблаух и неуклюже рванул к рефекторию.

Он провёл Хенкина через проход для преподавательского состава, куда в детстве был ему вход заказан, и время откатилось назад, когда он ступил на огромный помост, куда ранее он попадал лишь затем, чтобы подмести его, и посмотрел вниз на тускло освещённую залу. Там, как и в старые времена, девяносто или сто напряжённых, бледных мальчиков молча сидели перед миской рагу и куском грубого чёрного хлеба. Те, чья очередь была получить свою порцию скудной трапезы, брали миски и ложки с полок вдоль стены и, наполнив их, мигом возвращались обратно на свои места, усаживаясь на деревянные скамейки, один вид которых вызвал болезненные воспоминания у ягодиц Хенкина.

— Тебе повезло, — пробормотал Кноблаух. — Молитва ещё не произносилась. Жди здесь, я сообщу настоятелю.

Хенкин проследил за Кноблаухом взглядом. Даже если привратник был тем же самым, то настоятель, уж конечно, был другой. Альбериху было за семьдесят. Но это было обычаем для служащих — обедать с поднятыми капюшонами их сутан, дабы отбить охоту даже обмениваться взглядами, что могло бы нарушить дух нерушимого правила, касающегося разговоров за столом, так что черты лица человека разобрать было невозможно. Выслушав Кноблауха, он важно кивнул и указал пальцем, куда должен был сесть гость, а также принесена ему пища — совсем так, как сделал бы Альберих.

«Нет, это невозможно, — подумал он. — Он, должно быть, просто в совершенстве перенял манеры своего предшественника!»

Один из старших мальчиков получил сигнал и быстрым шагом — никогда, само собой, не бегом — подошёл к настоятелю. Получив инструкции, он, выглядя ошеломлённым, словно не веря, что кто-то мог добровольно вернуться в это место после освобождения, подошёл к Хенкину. После чего проводил его к последнему оставшемуся незанятым стулу за длинным столом и поставил те же рагу и хлеб, что и остальной собравшейся братии. Затем он зашёл за расположенную примерно посередине левой стены кафедру, на которой покоилась большая с кожаным переплётом книга, и замер в ожидании, глядя на настоятеля.

«Ах! Всё возвращается! Всё возвращается! На второе всегда было чтение, своего рода проповедь или нравоучительная притча! Как же я ненавидел свою очередь выполнять данную обязанность, не столько потому, что я так уж плохо читал, сколько из-за того, что это означало, что я буду голодать ещё некоторое время, пока мне не будет позволено поспешно проглотить холодные объедки, прежде чем мчаться за остальными…»

Настоятель поднялся и заговорил тонким, но звучным голосом, и жесты его были такие же, как у Альбериха — и, как сию же минуту понял Хенкин, таким же был его рост. Альберих был чрезвычайно высок. Однако вместо ожидаемой молитвы он произнёс иное.

— Братия! Воспитанники! Сегодня мы наблюдаем уникальное событие. Мы разделяем нашу трапезу с бывшим учеником. Спасаясь от беспорядка мира, он воссоединился с нами в нашем месте тихого собрания. Я прошу вас всех поприветствовать Хенкина Варша.

Он повернул голову в сторону Хенкина, но тень, отбрасываемая капюшоном, была столь глубока, что ни единой чёрточки лица не было видно. В недоумении Хенкин сделал то, что сделал бы дома: поднялся со стула, неловко поклонился — сначала настоятелю, затем — основной части зала — и вернулся на своё место.

Видимо более ничего не ожидалось, поэтому настоятель начал нараспев произносить первые слова молитвы. Мгновенно столовую заполнили звуки жевания, прихлёбывания и глотания, словно огромное помещение оказалось заполнено прожорливыми кабанами, неспособными ни на что, кроме визга. К своему собственному удивлению — рагу выглядело и пахло даже ещё более неаппетитно, чем он ожидал — Хенкин обнаружил, что и сам набросился на еду с не меньшей жадностью. Она, конечно, могла быть пресной и без запаха, не говоря уж о том, что почти остыла, но всё-таки наполняла приятной тяжестью пустой желудок, благо долгий путь из Шраммеля породил в нём дьявольский голод.

Дождавшись, когда была проглочена пища, которой с ходу жадно набили рот, мальчик у кафедры возвысил свой голос. Хенкину не удалось поймать его вводные слова, ибо он с чавканьем яростно сражался с очередным чёрствым куском хлеба…

«Кстати говоря, о пропущенных словах: та молитва. Она включает в себя имя, которое я никак не мог вспомнить, как раз сейчас оно будет произнесено… вот сейчас…»

Совсем запутавшись, он встряхнул головой. Он не услышал его.

По крайней мере, уже не имело значения, что он пропустил название читаемого произведения. Он узнал первые строчки, бесчисленное количество раз слыша их ранее, да и читая тоже.

— «Дитя ненависти», — прошептал он беззвучно. — Да, несомненно.

Он успокоился, чтобы послушать старую притчу, не уверенный, слышал ли он её вживе, или это память подсовывала ему в уши столь знакомые слова.

— В далёком прошлом, в одной из провинций Бретоннии правил благородный граф по имени Бенуа, коего прозывали «Оргюль», Гордец, за неимоверное тщеславие. Это было его стремлением — торить свой собственный путь во всех делах, а так как он был сильным человеком, крупным телом и щедро одарённым природой, редки были времена, когда разочарование постигало его. Никто, однако, не может противостоять смерти: и случилось так, что его жена, которую он — в своей, конечно, манере — возможно даже любил, умерла при родах их первого ребёнка, а вскоре и дитя последовало за ней.

Обезумевший от ярости и печали, пошёл он по сёлам и городам своей земли, попрошайничая или крадя себе еду, спал в канавах и сараях, пока прохожие не стали смотреть на него, как на обычного бродягу.

И вышло так, что одним вечером он встретил женщину исключительной красоты, что кормила гусей у реки, когда две луны были полны. Сражённый её сочувствием, он раскрыл себя, сказав: «Я граф Бенуа, твой господин и хозяин. Моя жена умерла. И теперь я выбираю тебя моей новой супругой и, чтобы скрепить соглашение, я возьму тебя прямо сейчас». Хоть видел граф отражение своё в лужах, из которых пил, и тем самым знал, насколько он был грязен и неопрятен, но он привык везде торить свой собственный путь.

Однако прекраснейшая из женщин, которую звали Иветт, была сведуща в тайных знаниях. Она поняла, что он не давал пустых обещаний. И сделав реверанс, она произнесла ему в ответ: «Мой господин — это честь для меня и моей семьи. Но брать меня сейчас вы не должны. Это Ночь Жестоких Лун, время, когда силы Хаоса приносят волны видений из Северных Пустошей, и пыль искривляющего камня, как говорят, приносится ветрами. Вместо этого приходите ко мне завтра, и я охотно соглашусь стать вашей невестой».

Взбешённый, граф Бенуа бросил её на землю и использовал так, как и намеревался, несмотря на её предупреждение. Столь жестоко овладел он ей, что она потеряла сознание, а граф, сделав своё дело, закинул её на плечо и без посторонней помощи понёс к замку своему и, домой придя, наказал слугам, дабы позаботились они о ней.

На следующий день, когда она проснулась, то сказала графу: «Я сдержу своё слово. Пришлите священников, чтобы мы смогли вступить в брак». Он сделал это, ибо очень красива была она. Но не знал он, что вышла замуж за него она в наказание. Возможно, не знала и она. Случилось это на Ночь Жестоких Лун.

В своё время она родила сына и назвала его Эстеф. Он вырос высоким и пригожим, достойным наследником. Но была в нём некая угрюмая дикость, так что порой он и его юные спутники пропадали на буйных кутежах, тогда как в другие времена чёрная тоска брала его в оборот, и никому не говоря, он уходил бродить в одиночестве и лишь бормотал под нос ругательства.

Это случилось в день, когда ему исполнилось восемнадцать, когда он перерос своего отца и стал проворней его на мечах, и был в день тот он в тисках подобного отчаяния. И в этот день его мать поведала ему, как он зачат был против её воли. И в тот же миг он бросился на поиски графа и нашёл его, и пронзил его, и на зубчатых стенах играл в кикболл головой своего отца, и потому все нарекли его проклятым. И они были правы.

Мораль же такова: мы всегда должны быть на страже, ибо хитрость Хаоса безгранична.

Чтец закрыл книгу. Самые медленные едоки среди воспитанников лихорадочно проглотили последние крохи. Все встали, когда настоятель произнёс заключительное благословение — и Хенкин вновь не смог уловить имя Бога Закона, ибо пугающая мысль отвлекла его.

«А ведь, — подумал он, — что-то из того мальчика было и во мне, и по-прежнему оставалось! Слава богу, отец послал меня сюда, ибо иначе… И у меня были подобные приступы чёрной меланхолии, и я тоже неистовствовал и думал, что это смешно — бить окна или грабить крестьян, едущих на рынок! К тому же моя мать никогда не приветствовала физические знаки внимания отца, поэтому я был и остаюсь единственным ребёнком в семье… Был ли Эстеф тоже?» История умалчивала.

Но было не время для удивления. Мальчики провели перекличку, быстро, но тихо, и отправились в дормиторий, за исключением тех, в чьи задачи входили сбор тарелок и уборка. Он ожидал, что настоятели и остальные члены персонала подойдут, чтобы поговорить, узнать, почему он решил нанести этот визит, а это, в свою очередь, даст ему возможность выразить благодарность за то, что внезапно наполнило его сердце, когда мораль о судьбе графа Бенуа запала ему в душу. Но ничего подобного не произошло. Торжественно кивнув ему в свою очередь, они тоже покинули зал, и оставили его в одиночестве, за исключением одного из старших мальчиков. В его руках была свеча, и он тихим голосом сообщил ему, что должен проводить Хенкина до отведённой тому комнаты. Что ж, по крайней мере, ему было позволено спать в одиночку, а не на одной из сотни жёстких полок, застеленных мешками, набитыми ломаным папоротником, что служили воспитанниками матрасами, без подушки и только лишь под одним изодранным одеялом, совсем таким же, под которым он дрожал в старые времена. Впрочем, отведённая ему комната оказалась лишь немногим более роскошной…

В прошедшие годы он не привык ложиться в столь раннее время, так что сначала даже был уверен, что не сможет заснуть. В некотором смысле он приветствовал ожидание. Словно вернулись некоторые пережитки его юности, он рассчитывал подумать над своей досадой на столь холодный приём. Однако стоило закрыть ставни, вровень с которыми уже стоял туман, как могучая волна усталости накрыла его с головой. Зевнув так широко, что едва не вывихнул челюсть, он отбросил в сторону ботинки и одежду, прополоскал рот и плеснул в лицо воды из надтреснутого кувшина, а затем задул свечу и лёг. Он заснул даже прежде, чем успел накинуть на себя одеяло.

Он проснулся в непроглядную полночную темень. Но не безмолвную. Камни, окружавшие его, даже сам воздух, казалось, резонировали в такт грохоту огромного медного гонга…

Уже приготовившись разгневаться на сие событие, нарушившее его сон, всё тело его неожиданно тряхнуло в трепете ожидания. С ним пришла ясная и пронзительная мысль, скорее обнажённое чувство, чем обычные слова. Тем не менее, это могло быть истолковано как…

«Я забыл! Только теперь я вспомнил! Как это могло ускользнуть из моих воспоминаний, то, что предлагало вознаграждение за холод и голод, то, что делало долгие мучительные месяцы, проведённые в помещениях, лишь чуть-чуть лучше, чем тюремные камеры, потраченными не зря? Это вызов в Тихое Собрание!»

Он вскочил на ноги, судорожно хватая сапоги и одежду, отмечая шорохи вокруг, за стенами, и внизу, в дормитории, да даже на крыше, где кружили совы и, несомненно, летучие мыши: мягкое хлопанье их крыльев добавилось к чудесным раскатам гонга. Трясущимися от волнения пальцами, он таки смог, наконец, завязать шнурки и рванул к выходу.

И тут же умерил свой бег. Конечно. Он должен быть умеренным и спокойным, как и всё здесь. Воспоминания захватили его, когда он увидел воспитанников, один за другим появлявшихся на лестнице перед ним, двигавшихся так, словно всё ещё были во власти сна, но уверенно и с твёрдой решимостью.

Он пристроился позади и обнаружил — чего не ожидал, когда только прибыл, но что теперь казалось вполне естественным — настоятеля, который собственной персоной стоял рядом с открытой дверью, в которую просачивались завитки тумана. Откинув капюшон, он вместе с двумя служителями вручал мальчикам зажжённые факелы. Служители, неподвижные под своим капюшонами, тем не менее, обладали замечательным сходством с библиотекарем братом Юргеном (железные ключи и всё остальное) и братом Вилдгансом, который был главным воспитателем Хенкина. Однако в данный момент он был не в том состоянии, чтобы его обеспокоило нечто подобное.

Да, настоятелем был Альберих. И да — он словно бы не постарел ни на год. А теперь встал прямо перед Хенкиным, когда тот сошёл с последней холодной ступеньки каменной лестницы, и поклонился. Поклонился! Молча — его действия говорили больше, чем слова.

Сердце Хенкина забилось в унисон с гонгом, пока его шаги, так же, как и шаги воспитанников, подстраивались под бой. Понимая, что эта церемония была в честь него, в честь его решения вернуться, он проследовал за тройную линию факелов, которые держали мальчики. «Юрген» и «Вилдганс» пристроились по бокам, в то время как настоятель шёл позади.

Они были, естественно, вызваны в храм.

«Ах! Вот как это было, — подумал он. — Вот каким способом нас ставили лицом к лицу с первичной сущностью Закона и Порядка! Не с помощью нудной зубрёжки, не заучиванием нравоучительных историй и выдающихся произведений, не дисциплиной и смирением, которое у нас вызывали хлебом, похлёбкой, а иногда и заслуженными порками — а вырыванием из сна в глухую ночь, когда случайные капризные порыва тела становятся наиболее вялыми, наименее подверженными прихотям светлого времени дня, и демонстрацией непостижимой сущности бога, которого иначе мы бы воспринимали всего лишь как слова…! Это — то, что спасло меня благодаря самоотверженности моих учителей, святых отцов. Как мог я ни разу не вспомнить об этом за все эти годы? Как я мог забыть за эти двадцать лет это ощущение чудесного, эту пьянящую радость?»

Он ощутил, как его слегка трясёт, столь огромным был заряд предвкушения того, что пронизало его существо. Ни одно из остальных больших событий его жизни не могло даже приблизиться к этому. Ни свадьба, ни рождение детей, ни его первая удачная сделка после того, как дело отца перешло к нему, а затем другие, которые он проворачивал, когда его ранний интерес к этому уже ослабел, ни та первая (из многих) тайная любовница, — и даже последняя, которая была обнаружена и стоила ему брака и прежних средств к существованию. Они не стояли и рядом. Это было тем, что делало жизнь здесь терпимой, и он должен был испытать это вновь.

Он хотел выкрикнуть благодарность, но его язык, казалось, связали, точь-в-точь, как когда он пытался вспомнить мысль, что была навеяна знакомым гимном.

Ах, это не имело значения. В течение часа, быть может нескольких минут, имя появится у него на губах и отпечатается на его судьбе. Ему нужно будет лишь произнести его вслух, и он будет принят, неким образом, который он ещё не мог постигнуть, но он будет принят. О да, он будет принят, когда придёт это время.

И вот наконец показался вход в храм. Кноблаух стоял на страже. Проходя мимо, воспитанники строились в сомкнутые ряды по обе стороны зала перед лицом высокого и далёкого идола. Факелы, которые они несли, отбрасывали тусклый свет на гобелены, висевшие на стенах, скрытых туманом, что тоже собрался в храме, как будто занесённый сюда крыльями круживших сов и летучих мышей. Сам идол, настолько высокий, что его руки почти достигали крыши, был едва различим. Впрочем, это не имело значения. Хенкин знал со спокойной уверенностью, что бог был уважаем в этом храме: тот, чей закон поддерживал не только крышу, но даже небо, тот, которому он уже был посвящён, и тот, кто привёл его сюда спустя два десятилетия.

Ах! Сколь немногие могут похвастаться, что столь же долго хранили зарок, данный в юности!

Хенкин вошёл. Он ощутил удивительную неуверенность, была ли то мысль, что непрошенной возникла в его разуме, или то были произнесённые Альберихом слова — за которыми последовало нечто, что, как ни странно, прозвучало как смешок. Он сделал было попытку спросить, но его опередили. Кноблаух качнул створки, и тяжёлые двери закрылись с оглушительным стуком, и в тот же миг гонг — который к этому времени стал почти оглушительным — смолк.

Окружённый атмосферой всеохватывающего ожидания, Хенкин обнаружил себя идущим по центральному проходу храма — воспитанники замерли вокруг, словно каменные истуканы, не шевелясь, даже когда капли расплавленной смолы падали с факелов на обнажённые руки, с неописуемой тоской глядя на укрытого туманом идола. Хенкин вспомнил эту тоску сейчас, как она мучила, как она воспалялась, как она могла быть смягчена лишь церемонией, подобной той, что проводилась в сей миг.

Тем не менее, не было ни пения гимнов, ни процессии пышно одетых псаломщиков, ни фимиама, ни кучи даров, ни одного из тех пустяков, которые было так легко найти в любом ином храме. Конечно же, нет. Этот обряд был уникален.

Это, в конце концов, было Место Тихого Собрания.

Сами по себе его ноги перестали двигаться. Он стоял перед статуей. Если он поднимет голову, то сможет узнать её, и имя, что вертелось на языке, будет произнесено. Плод его образования созреет в тот же миг. Он станет наилучшим слугой делам бога — чего, с прошедших школьных годов, он хотел больше всего на свете.

Недоумевая, почему не вернулся сюда уже давным-давно, присоединившись к Альбериху и Кноблауху, Юргену и Вилдгансу и остальным, он оглянулся по сторонам, ища одобрения. И встретил поощряющую улыбку настоятеля.

По крайней мере, он заставил себя поверить, что это была улыбка. Она включала в себя губы, приоткрывшиеся над множеством зубов, что было поразительным для такого старого человека, и некое ожидание, сквозившее в его взгляде, так что…

Решив не смотреть слишком долго, Хенкин уцепился за остатки радости, что наполняла его на пути сюда — теперь, по неизвестной причине, начавшей рассеиваться — и смело запрокинул голову, чтобы взглянуть на образ бога.

И застыл, разрываемый между обожанием и недоумением.

То, что доставало до крыши — не было руками. Те руки, что были там, венчали чудовищные лапы, а ноги оканчивались огромными широкими ступнями. Однако кое-что вздымалось и над ними, прорастая из отвратительной головы, это были… рога? Нет — щупальца! И они изгибались! И когда они, изогнувшись, обратились к нему, то он увидел, что каждое заканчивается глазеющим, обрамлённым короной из ложноножек лицом…

Оно заговорило — каким из трёх ртов, Хенкин понять не мог. Оно заговорило голосом, напоминающим скрежет трущихся горных пород, предвещающих оползень в долине, когда вешние воды подмывают склон холма.

— Произнеси моё имя. Тебе нужно лишь произнести моё имя и жизнь без ограничений ждёт тебя. Вечная жизнь!

Имя возникло, почти. Тем не менее, где-то в сокровенных глубинах сознания Хенкина, что-то воспротивилось. Какая-то часть его возмутилась, её воображаемый голос был почти сварливым — как у матери, когда отец раздражал её, побеждая в споре — из чувства, можно сказать, стойкого упрямства.

«Это не бог Закона, — подумал он. — Он больше похож на того, с кем я боролся на протяжении всей своей жизни!»

Всё это время, которое Хенкину казалось половиной вечности, он стоял перед статуей, замерев в недоумении. Он знал имя, которое должен был произнести. Он совершенно никак не мог вспомнить какое-либо другое. Из этого следовало, по извращенной логике, которая держала его в своих руках, что он должен был произнести то единственное, которое мог произнести.

С другой стороны, если бы он делал это, там было некое наказание… или что-то… или… Подняв руки к вискам, он качнулся, чувствуя головокружение, собрал все свои силы, облизнул губы, окончательно и бесповоротно приготовившись выполнить обязательства…

И раздался громоподобный треск дубовой двери, и чудовищный топор сокрушил их деревянные створки, словно хрупкие стены крестьянской хижины.

Чем, как оказалось, они для него и были.

Медленно, как муха, попавшая в забальзамировавшую её смолу, чтобы спустя тысячу лет быть выгодно проданной в качестве янтаря, Хенкин повернулся. В дальнем конце прохода что-то двигалось так быстро, что он едва мог уследить за ним взглядом. Кроме того, его уши были атакованы даже сильнее, чем когда гремел гонг.

Движущимся предметом был топор. Его владельца он видеть не мог. Но он был, этот владелец, Хенкин слышал его. Он услышал, из того, что удалось разобрать, нечто, напоминавшее ужасный боевой клич гнома, пришедшего в неистовство. Только после того, как клич взорвался под сводами храма, отразившись от арочной крыши, он смог ощутить его силу. Первой — после двери — жертвой Готрека стал брат Кноблаух, голова которого, уставившаяся на своё распростёртое на каменных плитах тело, выражала на лице недоумение, подразумевающее, что она вроде бы должна, но не вполне способна это лежащее рядом тело опознать.

При этом зрелище мальчики, вопя во все легкие, сломали строй и побежали куда глядят глаза, топча братьев, пытавшихся остановить их, и отшвыривая факелы, не обращая ни малейшего внимания, летят ли те на каменные плиты или на гобелены, драпирующие стены храма. И взметнулось пламя. И дым смешался с туманом. Альберих и его спутники скинули капюшоны и с рычанием повернулись к незваному гостю, на время позабыв о Хенкине.

— Скорее! Варш, бегите! Сюда, вы, глупец!

Всё ещё в тисках колдовства, Хенкин посмотрел в сторону кричавшего, который отчаянно размахивал руками у двери. Он бестолково спросил: — Феликс Ягер, это вы?

— Конечно, это я! — крикнул в ответ Феликс. В руке он держал меч, но подобную работу предпочёл оставить своему спутнику. — Сюда! Быстрее! Пока Готрек не обрушил крышу на наши головы!

Хенкин вяло ожидал безмолвного позволения настоятеля — он чувствовал, что должен. Или от Юргена, или Вилдганса. Но внимание всех троих было сосредоточено на гноме. Вытянувшись в своих развевающихся рясах, в сравнении с ним ониказались высокими, словно деревья. Волшебные ауры окружили их, когда они собирали силы для магической контратаки. «Несчастный дурак!» отчётливо услышал Хенкин голос Альбериха. «Неужели он воображает, что обычный топор сможет убить тех, кто жил тысячи лет!»

Они простёрли руки. Неописуемые ужасы скопились вокруг их соединённых пальцев.

Не обращая внимания на других братьев и бегущих мальчиков, Готрек умолк. Балансируя на носках, размахивая топором, он выглядел куда более ужасающе, чем раньше: больше не танцуя в экстазе кровавой ярости, но подобравшийся, сосредоточенный, сверкающий глазами от бешеного гнева… Трясясь от головы до пят, Хенкин понял, на что он смотрел — истребителя на грани убеждённости, что пришло время, когда его поискам может прийти конец.

Как бы в подтверждение этого, гном начал петь — не орать свой боевой клич, не угрожать, не проклинать, но петь на гномьем. «Конечно же, — подумал Хенкин в изумлении. — Это была баллада о деяниях его семьи, той семьи, что должна быть мертва, иначе он не ступил бы на свою уединённую дорогу».

Презрительно усмехаясь, настоятель Альберих и его спутники собрали всю свою магическую силу, приготовившись сотворить заклинание…

И именно в это мгновение, когда у них уже не было власти, дабы удержать то, что было втянуто в их заклинание, Готрек метнул топор.

Сила броска была так велика, что гнома потянуло за ним, ибо он крепко вцепился в топорище. Был ли это бросок или прыжок? Или и то и другое? Потрясённый, Хенкин не мог решить. Всё, что он мог сказать с определённостью — такова была его сила, что летящее лезвие скосило Альбериха и его товарищей, словно стебли кукурузы косой жнеца. Гном, что, крутясь, пронёсся сквозь них, приземлился перед идолом. Запыхавшийся, но по-прежнему певший свою песнь, он вновь поднял топор, на этот раз угрожая самой статуе.

Куда же ушла сила заклинания? В топор, внезапно осознал Хенкин. Конечно же! А теперь то, что он принял за руки, поддерживающие крышу храма — то, что оказалось наполовину рогами, а наполовину — щупальцами — теперь оно опустилось, отвратительные клыкастые пасти, напоминающие расплывчатую плоть миног, сомкнулись на коренастом теле Готрека. Его пение, теперь, когда крики мальчиков стихли, оказалось не единственным шумом, который можно было услышать. Внезапно появились грозные скрипы и скрежет, когда, лишившись своей поддержки, здание начало прогибаться и раскачиваться…

— Беги, глупец! — проорал Феликс, хватая Хенкина за руку и утаскивая его прочь, на дрожащую землю, под музыку щёлкающих брёвен, опрокидывающихся камней и потрескивающего пламени, посреди обречённого на падение Шраммельского монастыря.

Неожиданно стало очень холодно, а они были очень слабы, а время, казалось, остановило своё движение.

Хенкин пожелал, чтобы двигающаяся земля последовала его примеру.

Светало. Насквозь мокрый от росы, Хенкин заставил себя открыть глаза и осмотреть окружающее в лучах возвращающегося солнца. Он увидел курганы из щебня, линию рухнувшей стены, дым, стелющийся от того, что некогда было храмом, а теперь больше напоминало навес, державшийся на сломанных столбах, — но ни единого движения, кроме падальщиков, что осторожно подбирались к развалинам в поисках добычи. А также какого-то шевеления среди тлеющих обломков, как будто след Хаоса всё ещё таился там, двигаясь и извиваясь.

И ни единого признака братьев или воспитанников.

И, если уж на то пошло, Готрека.

Закутанный в красный шерстяной плащ, Феликс задумчиво сидел на соседнем камне. Без какого-либо предисловия, Хенкин потребовал: — Где гном? Он спас мне жизнь!

Феликс угрюмо пожал плечами.

— Похоже, он обрёл то, чего жаждал. Храм рухнул, когда он был внутри. Я успел лишь вытянуть вас… Ну, с другой стороны, это именно то, чего он всегда и хотел. И, я полагаю, что должен бы радоваться, что, наконец, избавился от своего обещания.

— Но как же это всё случилось? — Хенкин осторожно приподнялся. — Может быть пыль искривляющего камня? В воздухе, пище, самой нашей крови?

— Это или иное в этом роде. Какая бы ни была тому причина, этот монастырь служил орудием для…

— Тзинча! — выпалил Хенкин. Это было тем словом, которое его так соблазняли произнести, имя, сила которого, как опасался их семейный священник, уже держала Хенкина в своих руках. И имя бога Порядка и Закона также вернулось к нему.

Посерьёзневший Феликс кивнул.

— Верно. Какой ещё способ, чтобы скрыть свою работу, может быть лучше для приспешников Изменяющего Пути, чем прикидываться, будто они служат Солкану? Должно быть, это дорого им стоило — сохранять такой неизменный облик, но в долгосрочной перспективе, я думаю, затраченные усилия с лихвой компенсировались — поместить столь много обращённых в уравновешенные респектабельные семьи.

— Если бы только мой отец и наш семейный священник могли знать о судьбе, на которую обрекают меня! — поднявшись на ноги, с горечью сказал Хенкин. — Я хотел пойти по стопам своего отца, клянусь! Я хотел создать своё дело, сделать его самым успешным в Мариенбурге, а вместо этого, вся моя жизнь пошла наперекосяк! Я вступаю в свои зрелые годы без жены, без карьеры, без всего того, что моя семья надеялась, что я буду иметь! А всё потому, что мой отец был обманут, послав меня сюда, потому что я был настолько непослушным, и потому что монастырь назывался «Местом Тихого Собрания»!

— Тихим оно не было, — проревел в отдалении голос. — Не прошлой ночью, во всяком случае!

Феликс и Хенкин в испуге обернулись. Готрек выбрался из-под развалин храма, держа топор на плече. «Это он, должно быть, — подумал Хенкин, — был причиной того, что я принял за простое проседание».

И гном ни в малейшей степени не выглядел довольным.

Хенкин едва-едва разобрал тихий шёпот Феликса: — О, нет…

Но было кое-что ещё, что он хотел узнать. Поэтому он поспешно задал крутившийся на языке вопрос.

— Как вы узнали? И почему пришли за мной? Вы ведь тоже могли попасть в ловушку!

Покорно вздохнув, Феликс объяснил.

— За обедом мы порасспросили о монастыре — о «Монстере», как они его называли. Услышав это, — он вздохнул, — мы и думать забыли о еде.

— Вы имеете в виду, что хозяин мог бы и предупредить меня? — задохнувшись от ярости, спросил Хенкин.

— Ну конечно он мог! Но он смотрел в будущее и уже примеривался к вашей поклаже.

Отряхнув пыль с гребня и бровей, гном сел рядом с Феликсом и осмотрел топор, бурча себе под нос ругательства.

— Зачем…

— Поберегите своё дыхание, — отрезал Феликс. — Готрек ему кое-что пообещал. Он знает, что с ним станет, когда мы вернёмся, если он хоть пальцем тронул ваши вещи.

— Когда…? — Хенкин с трудом сглотнул. — Но, герр гном, вы думали вернуться?

Феликс со свистом выдохнул, словно бы в тревоге.

Последовало долгое молчание. В конце концов, Готрек пожал плечами. Голосом, настолько сильно отличавшимся от вчерашнего, что было невозможно поверить, что это был тот же самый гном, который травил «анекдоты» в экипаже, Готрек хрипло ответил:

— Прошлая ночь не окупилась, но это был один из наиболее высоких шансов завершить мой путь. Ради этого я бы простил любого, даже того, у кого напрочь отсутствует чувство юмора! Если бы я не забрал такой заряд магии… В итоге, впрочем, — сердито закончил он, — всё это привело к ещё одной строчке для поэмы Феликса и очередной обманувшей меня гибели! — он поднял топор, словно чтобы ударить Хенкина изо всех сил.

Хенкин колебался. В нём, теперь он знал, хозяйничал Тзинч Изменяющий Пути, однако он до сих пор не смог подчинить его себе. Отлично! Если приспешники Тзинча могли контролировать свою природу достаточно долго, чтобы заставить весь мир поверить, будто они служили суровому Солкану, мог ли он потерять контроль над собой пусть и на один краткий миг, делать и говорить правильные и необходимые вещи? Он один из немногих, кто хоть немного знает об истребителях…

Приняв решение, он выпрямился в полный рост.

— Готрек, — сказал он отважно. — Я слышал, как ты пел перед тем, как атаковать их!

Костяшки могучих кулаков побелели, крепко сжав топорище, мышцы плеч напряглись, свечение усилилось.

— Херр гном! Я знаю, насколько это редкая привилегия! И я буду дорожить этим!

Могучие руки расслабились, слегка.

— Конечно, до конца дней своих я никогда не расскажу об этом другой живой душе! Только когда ваш спутник завершит свою поэму — великую работу, которая увековечит ваши дела.

Уголком глаза Хенкин заметил, как Феликс, явно удивлённый, кивнул.

— Жаль только, герр гном, что моя недостойная личность не смогла, в конце концов, стать средством достижения ваших чаяний!

Что, если он зашёл слишком далеко? Он уже почти тараторил.

— Если вы проводите меня обратно на постоялый двор — пусть мы и пропустили утреннюю почтовую карету — то я обещаю вам, что мы весьма приятно проведём время до следующей, с обилием еды и эля за мой счёт, и вы сможете рассказать мне все шутки, которые захотите, а я поаплодирую стихам Феликса, сложенным о ваших сегодняшних подвигах!

Мгновение Хенкину казалось, что он сможет расположить к себе Готрека. Но затем гном пожал плечами и встал. Невозможно описать словами то несчастное выражение, которое было на его лице.

— Что толку? Вы, люди, заботитесь лишь о своих жалких жизнях. Когда Феликс сочинит свою поэму о сегодняшних событиях, он упустит суть, впрочем, как и всегда… А, не важно. По крайней мере, драчка была неплоха. Так что, пожалуй, я возьму с тебя элем. Он всяко лучше воды. Хорошо, тогда двинули обратно к Шраммелю!

Феликсу не удалось подавить стон.

Однако за неимением лучшего, — а ведь минувшей ночью была спасена не только жизнь, но и душа, — Хенкин и Феликс поплелись за гномом и в должное время добрались до «Мёда и кубка».

(обратно)

Джордан Эллингер Пожиратель рода (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Бен Маккалум Пророчество

I

Гром был выражением ярости богов.

Звук имел форму рычащего проклятия. Гнев небес был богат на злобу. Он гремел в реальном мире, как прозаический раскат грома, отголосок вулканического презрения бога, божественное бешенство, переведённое в мир естественных законов и физических констант.

Это было повеление, после которого ничего не оставалось неизменным. Земля превращалась в глину от первобытной ярости бога. В бурях тектонической агонии обрушились горы, выбросив огромные клубы пыли и пепла, что скрыли горизонт. Грязный океан нефти и крови выкипел до шипящего пара за неуловимое взгляду мгновение. Ядовитые клубы тумана мгновенно образовались на его месте, его было столько, что хватило бы удушить целый народ.

Божественный грохот стал более долгим, превратившись в звериное рычание, напоминающее рёв какой-то огромной охотящейся кошки из древнейших времён. Он разверз извилистый след в выжженной земле, вызвав воспоминания об опустошающих землетрясениях на островах далёкого юга.

И, наконец, с фыркающим громом равнодушия, буйство изменения замолчало, и бог посмотрел в другую сторону.

Это была природа Пустошей Хаоса: подобные искривления и перемещения. Это была земля, порабощённая злобными энергиями, обречённая изменяться по прихотям эфира. Каждое из этих мучений было ценой, которую платила эта земля за безобразное право на существование в реальности, на северном полюсе Мира. Именно здесь дыхание богов было видно во всей его губительной мощи.

Были заражены каждый элемент природы, каждая основа бытия. Расстояние здесь было весьма причудливым понятием. Лига могла быть пройдена за несколько шагов, а могла растянуться в бесконечность в любой момент. В постоянно меняющемся пейзаже на горизонте могли вознестись горы, делая бессмысленными ориентиры и приводя в замешательство.

Время тоже стало непостоянной вещью. Любой человек, оказавшийся настолько глупым, чтобы лечь спать в Пустошах, проснувшись, мог обнаружить, что прошло лишь несколько мгновений, а мог постареть на полсотни лет.

Даже бродячие ватаги хунгов и курган отводили взоры от этих земель. Это был лишь первый шаг на долгом пути к проклятью. Разрушение, сделанное титаническим богом, было лишь разбавленным эхом чего-то ещё более жестокого, что лежало ещё дальше к северу. Амбициозные вожди проникали в глубь Пустошей, сражаясь за милости богов, проникая туда, где смесь порядка и Хаоса становилась ещё более странной, и гораздо более опасной.

Но две души не обращали никакого внимания на смерти гор и океанов. Они не слышали божественного грома, даже когда он заглушил их крики.

Двойняшки. Братья, одинаковые во всём, кроме мельчайших деталей. Их бледная кожа альбиносов приобрела нездоровый серый цвет при слабом свете отравленных небес. Глаза отмечали их, как души, коим покровительствовал бог: в насыщенном магией воздухе Пустоши в них виднелись проблески багрового огня.

Они выли, как собаки. Это не было достойным зрелищем. Они путались в своих длинных одеяниях, лаяли на призраки, пускали слюну, находясь во власти кошмаров, видимых лишь им одним. Боль исказила черты их худых лиц. И страх. Страх был острой пряностью в морозном воздухе.

Вокруг них призраки замерцали и сгинули прочь, либо из-за их собственных неконтролируемых талантов, либо из-за причуд полной привидений земли. Бесцветные фигуры замерцали, как нечёткое видение того безумия, что неистовствовало в глубине их черепов.

Это не было таким уж редким явлением в северных районах сего мира. Ибо здесь было место людских грёз.

Большинство людей грезят в покое безмолвия.

Это никогда не было их путём. Детьми, близнецы выли в сгущающуюся ночь, криками описывая спектакли, которые разыгрывались у них перед глазами. В осторожной тишине собирались старейшины, напрягаясь в попытке уловить хоть какой-нибудь смысл в мучительных выкриках отроков. Старцы будут наклоняться над их кроватками, тонкие, узловатые руки тянуться, словно в попытке выдернуть их секреты из воздуха. Пара была благословлена, все это знали, с того момента как братья покинули лоно. Обычные дети не рождаются с игольчатыми зубами плотоядного хищника.

Подобная практика вскоре прекратилась, когда близнецы созрели, и вой сменился насилием. Какими бы ни были секреты, которые Тчар шептал им, он превращал молчаливых юношей в рычащих животных. Ночь за ночью они истекали кровью под свирепыми ударами друг друга.

Утончённые зубы были не единственным признаком благосклонности Великого Изменителя. Келмайн — Золотой Жезл, как вскоре его станут называть — обладал ногтями, которые были словно острые лезвия на пальцах его правой руки, яростное золото восхода в холодной степи. Ллойгор — Чёрный Посох, верный своей более спокойной, более интровертной натуре — обладал такими же, за исключением того, что у него они были тёмно-серебристыми и росли на противоположной руке.

Каждое утро невредимыми появляясь в посёлке, они хранили свои секреты при себе. Никто не был настолько смел, чтобы пытаться более настойчиво выспрашивать у этих, столь явно благословенных Тчаром детей, что они видели. Любопытство было неразумным деянием. Когда на них нападало настроение, они шёпотом сообщали о неприятностях, которые готовили им засевшие на пути племена-противники.

Никто не знал, что даже в их молчаливом затворничестве от остальной части племени они редко говорили настоящими голосами. Это было первым выражением их колдовского таланта: умение общаться друг с другом одной лишь мыслью. Они разделяли одни и те же сны, испытывали те же страсти и голод, и через суровые годы их кочевого воспитания они вычерчивали путь своей жизни, словно нанося на карту маршрут разбойничьего судна.

С этими силами, с этими дарами, они отправились в мир, грезя мечтами о том, что должно было быть, обязанные лишь единственно Изменителю.

Сознание возвращалось вместе со сдавленным дыханием.

Зрение Келмайна закружилось, расписав мир мутными мазками. Рваное дыхание разбудило его физические чувства. Он ощутил медный привкус крови на языке и выплюнул её в нечистый ветер.

Нехорошо. Должно быть, что-то разорвалось у него внутри. Видения всегда брали своё, но это было, похоже, посерьезней, чем обычно.

Он закрыл глаза, пока его пульс ускорился в когтях панического приступа. Беспомощность дезориентации была редкой для человека, подобному ему, но окружающее вновь изменилось. Когда видение забрало его, впереди, на горизонте, были горы. Теперь же — только далёкая пылевая буря, несущая грязные чёрные пятна прочь к… северу. А может к востоку.

Он вступил в борьбу с минутной слабостью. Пытаясь задушить её, прежде чем она сможет ещё сильнее заразить его.

Он осторожно сел. В пепле под ним остался отпечаток, его одежды оставили расплывчатый силуэт на земле. Он подавил стон: каждая мышца словно бы страдала от тысячи различных мук. Это усилие вызвало ещё большую дрожь.

Напротив него очнулся Ллойгор. Где Келмайн пробуждался медленно и осторожно, его брат стремился выйти из видений как можно скорее. Приступы могли быть предотвращены, а сила воли могла заставить слушаться мышцы, но Ллойгор всегда судорожно барахтался, всегда позволяя своему страху овладеть собой. Его крики были свидетельством его слабости.

+Заканчивай,+ ругнулся он. И не было доброты в безмолвном обращении.

— Прости меня, брат, — почти тут же пришёл ответ от задыхающегося Ллойгора. Его голос, столь редко используемый, был скрипучим и хриплым. — Это всегда сильно дезориентирует меня.

Несколько долгих мгновений они сидели в тишине, собирая разумы, каталогизируя боль. Один брат сердито смотрел на бесплодную землю, мрачный и молчаливый, в то время как другой обратил к небесам багровые глаза, как если бы умолял их помочь ему.

— Брат, — голос Ллойгора ещё дрожал, и неуверенность была слышна в нём.

+Ллойгор.+

— Что же мы видели?

+Ты видел. Мы оба видели.+

— Тем не менее, — надавил Ллойгор. Лёгкая дрожь пробежала по его длинному и худому лицу. — Я хотел бы услышать, как ты произнесёшь это вслух.

— Мы видели его, — ответил он, впервые за несколько дней используя свой настоящий голос. — Мы видели Истребителя.

II

Дракон открыл глаза.

И песнь Ллойгора дрогнула. То было нечто, что лишь немногие смертные лицезрели воочию, и это испугало его, хоть он и предвидел сей момент. Увидеть такого зверя во плоти, почувствовать его дыхание, пронёсшееся над головой…

+Сосредоточься+, замечание его брата было жёстким. Раздражённым. Это момент имел решающее значение.

Келмайну было легко это сказать. Для него же, впервые настраивавшегося подобным образом, разум дракона был ощутимым соседством. Это было не просто мощное существо. Его сознание было трансцендентной вещью, на порядок превосходящим ничтожное сознание человека. Даже ничтожные эльфы, утверждавшие, что водили знакомство с драконьими богами, были детьми по сравнению с ним.

+Ллойгор, сосредоточься+.

Существо пыталось стряхнуть его чары, но он смог ухватиться за прерванный речитатив, его тонкие губы скривились, изрекая невообразимые слоги. Они поднимались и опускались в такт с медленным стуком пульса древнего создания. Его веки снова сомкнулись, скрывая расфокусированные рептильи глаза.

Несмотря на повышенное восприятие, сознание спящего бога было закрыто от мира. Его многовековая спячка, никем не потревоженная до настоящего момента, была глубоким, бездонным состоянием покоя.

На периферии сознания Ллойгор почувствовал движение своего брата. Келмайн прошёл вокруг пещеры, шаркая во тьме. Его пульс участился, когда он почувствовал, как его брат-близнец схватил что-то своей золотисто-когтистой рукой.

Келмайн поднял осколок небес, не страшась прикоснуться к нему незащищенной кожей.

Искривляющий камень, как его называли учёные Империи. Это был материал эфира, уплотненный законами смертного мира в обломок светящегося камня. Для людей цивилизованного юга это была порча в чистом виде, которая должна была быть вычищена, и избегалась любой ценой. Даже просто находиться рядом с этой изменчивой субстанцией, означало навлечь на себя мутации и безумие. Со своих амвонов, жрецы и святоши, представляющие пантеон южных богов, призывали свою паству отвергнуть заражённых, презирая тех, кто почернел от прикосновения Тени.

Он был причиной тысяч мертворождений и уродств в различных королевствах и народах смертных. Простая чешуйка, попавшая в колодец, обрекла бы всю общину. Зверолюди и крысолюды копили его как редкое и драгоценное сокровище: первые — поклонялись ему как дару Губительных Сил, вторые — высоко ценя как валюту и ценный пищевой ресурс.

Келмайн вонзил его в чешуйчатую плоть дракона.

Спящий бог застонал. Это был звук, напоминающий ворчание просыпающегося вулкана, гул глубинных тектонических волнений. Ллойгор увидел движение под его веками. Его сны — какими бы ни были сны бога — замутились. Продолжая петь, он улыбнулся.

Заклинание было простым, ещё более облегчённым наличием искривляюшего камня. Вещество было слоистым, и сохраняло свои свойства, даже будучи сожжённым или растворённым в жидкости. Оно смешалось с могучей кровью дракона, и, мягко подправляя его своей волей, Ллойгор начал вести вещество по венам существа. Оно распространилось по артериям, словно болезнь, естественным путём несомая в сердечные камеры древнего сердца зверя.

Эффект был пугающим в своей незамедлительности. Слизь начала сочиться из ноздрей дракона, его тело уже начало разрушаться под воздействием распространяющейся заразы. Такт его сердцебиения изменился, инстинкт приготовил дракона к битве с врагом, который уже выиграл.

Улыбка Ллойгора стала ещё шире, игольчато-острые зубы неестественно ярко светились в промозглой тьме пещеры.

— Это сработало, — прошептал он, затаив дыхание. Он повернулся к своему брату, видя выражение на его лице, словно отражённое в зеркале: два грифа, ухмыляющиеся над дохлой тушей. — Давай следующий. Наша работа будет сделана ещё до наступления сумерек. Скьяландир проснётся сегодня.

Новый осколок небес появился в когтистой руке Келмайна, и грёзы спящего бога стали ещё темнее.

Ему было суждено умереть. Они поняли это, но лишь после того, как их работа была завершена.

Раздувшийся, опоганенный дракон прогромыхал из своей берлоги, первый раз за прошедшие века, однако уже не тем возвышенным существом, что был когда-то. Его разум был сжат в когтистой хватке, выдавившей из него всё лишнее, пока не осталось лишь одно, главнейшее желание: защитить себя от угроз, коих не существовало.

Этот бог — пал.

Он вырвался из пещеры и встретил ночное небо рёвом, обещающим уничтожение. Его способность выдыхать сгустки пламени из клыкастой пасти ныне была испоганена: теперь лишь кислота и желчь сочилась между его зубами, когда зверь раскрывал пасть, дабы излить в небеса яростный крик.

Он взмахнул рваными крыльями, пытаясь поднять своё тело в воздух, но оно было ныне слишком тяжело. Его тело слишком деформировалось, даже для падшего бога, чтобы хоть недолгое время удержать его в воздухе. С каждым ударом крыльев он рвал собственные мышцы, стараясь удержаться в полёте.

Всё, что оказалось в радиусе мили, сжималось от воплей падшего бога. Птичьи клинья рассыпались в стороны, когда их охватывало необоримое желание скрыться подальше от сих мест. Ночные охотники выли и визжали, кусая свои собственные тела в растерянности и страхе. Сообщество людей и гномов, влачивших жалкое существование в этом относительно безопасном месте гор Края Мира, было разбужено рёвом падшего бога, что вскорости изольёт свои боль и ярость на их жилища.

Близнецы не видели ничего. Ощущение предчувствия, что захватило их, украло кошмарную сцену из их видений, заменив её вихрем ненаписанных перспектив, бурлящим штормом из пророчеств.

Это была цена, которую они платили за мощь своих видений. Пророчество было, как переживаемый приступ, как будто оно было не даром, а проклятием. Это было тем, что они оба знали и ненавидели, потому что оно напоминало им о более ничтожных прорицателях, которым требовались галлюциногены и заговоры, чтобы вдохнуть жизнь в свои способности. Подобная несправедливость весьма сильно задевала братьев.

Но эти мысли появятся уже потом, после того, как перестанут дрожать их мышцы и пройдёт головная боль. Это было горечью, которую они оба лелеяли в часы восстановления, и оба умоляли своего бога из когтей и перьев, чтобы он утишил их боль.

Он ответил лишь ещё большим количеством видений. Ещё большим количеством мук.

В объятиях видений они узрели смерть бога.

И Истребителя.

Дракон умирал.

Меч стал убийцей Скьяландира. Метровый стальной клинок, покрытый изящным орнаментом и горящими рунами, с рукоятью в форме дракона и полный ярости. Они осознали, не зная откуда, что в него была заключена цель — стать возмездием для всех драконов, заключённая в его металл, когда ещё не остыла кровь, пролитая между старшими расами.

Владелец клинка был практически не важен. Светловолосый и бранящийся, он двигался со свирепостью, которая не была его собственной. Нехарактерное для него мужество было лишь выражением желания меча, который вливал в него эти силы, дабы исполнить своё предназначение. Владелец был всего лишь ничего не подозревающей марионеткой.

Лезвие пронзило мозг Скьяландира. Всё закончилось столь же быстро, как и началось. Их план опустошить горы провалился. План, который в конечном итоге позволил бы узреть легендарную Твердыню Истребителей беспомощной пред тенью Скьяландира, умер из-за краденой храбрости одного дурака с заколдованным мечом.

Полыхавший в ликовании блаженства, теперь, когда его задача была выполнена, клинок потух.

Все эти вещи были не важны.

Убийца Скьяландира пришёл не один. Его спутники — хвастливый непрочный узел из верности и привязанности: люди и гномы, авантюристы и истребители. Видение заставило их сосредоточиться на одной душе: гноме-истребителе, который, кажется, не испытывал наслаждения от вкуса победы, как это делали другие.

+Брат, смотри…+

+Я знаю, Ллойгор. Я вижу.+

+Посмотри на его топор.+

+Я знаю. Я вижу.+

План, который они наметили много лет назад, стал странно неуместным.

Видение оставило их, как делало это всегда, но откровение о том, что им открылось, казалось, сделало ничтожной неизбежно последовавшую за этим боль.

— Масштабы сего вызывают беспокойство, — заметил Ллойгор. Его слова прозвучали слегка неразборчиво из-за крови, сочившейся из пронзённых игольчатыми зубами дёсен.

— Иногда ты просто дико преувеличиваешь, Ллойгор, но когда ты преуменьшаешь, то раздражаешь меня гораздо сильнее.

Келмайн был господином своих эмоций и несравненно маскировал свои страхи и сомнения под покровом из высокомерия и ложной уверенности. Ллойгор отвернулся, чтобы скрыть ухмылку, вызванную промахом брата. Он говорил. Он использовал свой настоящий голос.

— Тогда я буду рационален за нас обоих. Что мы будем с этим делать?

Келмайн сделал успокаивающий вдох, вновь собирая волю в кулак.

+Мы вернёмся к Когтю Демона, как будто ничего не произошло. Мы ничего не скажем о драконе, как и о глупцах, которым суждено убить его. Я никогда не смогу принять его неспособие. Его ничтожная ордёнка получит свою осаду.+

— А гном?

Келмайн посмотрел на долину. Из их наблюдательного пункта в пещере на вершине горы открывался широкий вид на окружающее пространство. Они услышали грохот далёкого буйства Скьяландира. По словам близнецов, они увидели дракона, вынырнувшего из воздуха, его огненные плевки злобно светились во тьме. В тот момент десяток души отправился в иной мир.

+Коготь Демона непроходимо глуп, но он… благословлён. Слегка. Но достаточно, чтобы он смог быть полезным для нас. Он не будет закрывать глаза на присутствие гнома. Он более-менее подозревает, что тот собой представляет.+

— Но Прааг довольно далеко отсюда. Ты думаешь, что гном сможет добраться до него и принять участие в осаде?

+Ллойгор,+ предостерегающе прошипел Келмайн. Равновесие было вновь восстановлено. +Перестань быть настолько тупым. Думай. Мы увидели этого гнома не без причины. Он обладает редкой значительностью. Он сыграет свою роль в разрушении Праага.+

— И какая же это роль?

Губы Келмайна скривились в редкой улыбке. Его хриплый голос просто сочился злобной насмешкой.

— Я думаю, что он явится, чтобы прикончить Когтя Демона.

III

Коготь Демона.

Полководец. Чемпион Изменителя. Мастерски владеющий клинком, чрезвычайно умелый колдун. Объединитель: воин Тчара, который удержал вместе враждующих рабов богов, презирающих друг друга.

И, братья знали, рождённый избалованным лордиком Империи, которую ему было суждено завоевать.

Они знали военачальника лучше, чем он сам. Они знали, какое имя было даровано ему при рождении, и знали мелкую порочность, привёдшую его к тому, что он присягнул своей душой Изменителю. Ребяческая необходимость убивать своих политических противников изысканными ядами открыла в нём небольшой дар к колдовству. Это стало тем, что подвигло его встать на путь Тчара и увело далеко на север от родных земель.

Он был…. компетентным. Это братья знали тоже. Это была история, что тысячекратно повторялась за всю кровавую историю севера. Последователи стекались к сему, начавшему своё возвышение, военачальнику, что побеждал силой и хитростью. Он посетил древние святыни, залил ритуальные круги кровью своих побед, и постепенно, долгие годы спустя, Тчар обратил на него свой взгляд.

Бог из когтей и перьев протянул свою когтистую руку — и таким образом Коготь Демона был рождён.

Конечно, многим он был обязан братьям. В начале пути, он мог бы и не сдюжить, если бы не Ллойгор и Келмайн, что узрели в нём разгорающийся огонёк потенциала. Их советы обеспечивали ему победы. Их предупреждения — спасали его армии. Их грозные силы — раздвигали океаны в глубине Пустошей, дабы его воины могли пройти беспрепятственно, а их пророческие дары интерпретировали изменчивые причуды Изменителя. Всё для Когтя Демона. Всё во имя обращении Империи во прах.

Военачальник принадлежал им. Они владели этим существом.

А теперь, накануне гибели города, в самый опасный момент для первой победы его армии, их домашняя зверушка выказывала… обиду.

Даже восстание.

Военачальник пренебрёг их предупреждением: «Перейдите Линск зимой, — наставляли братья. — Ваши воины не понаслышке знакомы с маршем через снега».

О, как же он рассвирепел. Он утверждал, что дальнейшее ожидание было идиотизмом. Они бы не стали ожидать вторжения в самый разгар лета. В тот день говорил избалованный молодой лордик, жадный до крови.

Они не противоречили ему. Они даже не выступили против него. Но братья начали задаваться вопросом. Правильный ли выбор они сделали? Действительно ли он был тем самым человеком, что возвестит о наступлении Эпохи Перемен?

Его армия была огромной. Лоскутная коалиция из племён и банд, более ста тысяч проклятых душ, жаждущих сокрушить стены града. Это говорило о власти, которой обладал Коготь Демона, о том, что чемпион Изменителя смог одержать победу над слугами иных конкурирующих сил.

Это казалось верным. Он казался… тем самым.

Лето было плохим сезоном для начала сей войны. Империя и её древние союзники, гномы, могли отреагировать незамедлительно, не стесняемые снегами, кои ограничивали бы их передвижения. Это было тем, чему не должно было быть позволено случиться. Именно поэтому братья разбудили Скьяландира, чтобы вывести из строя Твердыню Истребителей и лишить Империю подкреплений.

Но сей план провалился. И теперь ещё этот истребитель был открыт им. Что же дальше? Что он представляет из себя?

Это было разумно, решили братья — приспособиться. Стать текучими, словно жидкость. История свершится здесь.

И они сомневались, что Коготь Демона будет тем, кто её напишет.

Военачальник боялся.

К его чести, он был мастером в сокрытии подобных эмоций. Черта, которую Келмайн не мог не уважать, пусть даже его она обмануть не могла.

Арек Коготь Демона был титаном. Он двигался с ощутимым высокомерием, его походка была быстра, её не замедляла даже благословенная броня, что болезненно срослась с его настоящей плотью.

Братья лично начертали руны, украшающие её: пылающие стежки оберегающего текста — грубо светящийся огонь на чёрных железных плитах — отклоняющие нанесённый вред на того, кто оказался достаточно глуп, дабы выступить против Когтя Демона. Когда он вошёл в их палатку, чтобы потребовать от них видений, то уже был почти неуязвимым благодаря их усилиям.

Скрипнув бронёй, Коготь Демона потянулся вниз, чтобы переставить фигуру на шахматной доске. Он закончил игру победой игрока за белых.

Братья посмотрели на него снизу вверх, одинаковые злобные ухмылки отпечатались на их бледных лицах.

— Почему ты всегда так делаешь? — спросил Келмайн.

— Я не понимаю, зачем вы вообще играете друг с другом, — голос военачальника был рокочущим грохотом нетерпеливых слогов. Он поддразнивал их за невыразительным забралом его боевого шлема.

— Однажды мы надеемся выяснить, кто из нас лучший игрок, — пришёл ответ Ллойгора.

+Мой брат, его перья взъерошены. Интересно, что его беспокоит.+

+Возможно, он видел вылазку из-за стен некоего истребителя?+ неслышный разговор был полон веселья. Их улыбки стали ещё шире.

— Сколько игр вы уже сыграли к этому времени?

— Где-то около десяти тысяч.

— Какой счёт?

— Победа Келмайна, кою ты предвосхитил, выводила его на очко вперёд.

Последовало молчание. Военачальник оглядел окутанную тьмой палатку, взгляд его сапфировых глаз упал на разрозненные записи, составлявшие пожитки братьев. Снаружи стены Праага держались против массированной атаки зверолюдов. Их блеющие смертельные вопли просочились в палатку.

+Проклятье Изменителя, он раздражен, ибо узнал свои страхи. Это великолепно.+

— Ты ведь не нашу игру в шахматы пришёл сюда обсуждать, хоть она, несомненно, и захватывающа, — заметил Ллойгор.

— Чего ты хочешь от нас?

— Того же, что и всегда — информации, пророчеств, знаний.

— Последним из перечисленного Тчар наградил нас в достаточной степени, — с притворной задумчивостью вздохнул Ллойгор.

— Как иногда думаю, даже чересчур, — заметил Келмайн.

После недолгого колебания военачальник покачал заключённой в броню головой и, как в омут, бросился в то, что Келмайну и Ллойгору было уже известно несколько недель.

Коготь Демона действительно увидел истребителя.

Гном был машиной. Смертоносной машиной.

Как он оказался в Прааге, братья не знали, впрочем, сей вопрос был не слишком-то и важен. Город стал точкой, в которой сошлись тысячи судеб. Тчар поместил сюда сына Гримнира для какой-то мрачной цели. Почти наверняка, дабы помешать Когтю Демона.

Полководец рассказал, что истребитель вышел из-за городских стен подобно воплощению ярости. Он был, как сила природы. Каждое движение несло смерть. К тому времени, как он ушёл, вонючие трупы звероподобных воинов Когтя были навалены в высокие груды.

Именно его оружие, как объяснил военачальник, было тем, что доставило ему мгновения… волнения. Так, пустяк. Всего лишь любопытство.

— Твои предчувствия оказались, вне всякого сомнения, оправданны, — голос Келмайна был глубокомысленным. Терпеливым.

— Иногда владыка Тчар выбирает именно такой способ, чтобы донести предупреждение.

+О, он действительно делает сие именно так.+

— Мне нужно больше информации, чем это, — проворчал Коготь Демона. Его голос был насыщен сдерживаемой агрессией. Он был не настолько слеп, чтобы не заметить развлечение братьев.

— Само собой.

— Ты хочешь, чтобы мы узнали больше о топоре и его носителе.

— Естественно.

— Ты хочешь, чтобы мы воззвали к имени Изменителя и попросили его даровать тебе видение.

Братья синхронно переместились, внутри шатра похолодало, когда вокруг них начала собираться колдовская энергия. Коготь Демона сделал шаг назад, его окованный сапог громко звякнул, ударившись о палаточный шест, вкопанный в землю. Он и завидовал, и боялся того, на что они были способны.

+Видение действительно дар, Арек. Я молю, чтобы то, что ты увидишь, пришлось тебе по вкусу.+

— Смотри, мой господин. Пусть Изменитель раскроет тебе всё.

И открыли, как он был создан.

Гном в кузнице.

Удар молота по звёздному металлу выбросил сноп режущих глаза искр.

Наковальня была созданием древнего гения. Искусство гномьей расы посадило в клетки и укротило ветра магии, наполнив её свойствами, которые были нужны кователю рун. Топор постепенно приобретал форму на её поверхности: металл выковывался в форме смертоносной улыбки.

Вес древней предыстории наполнял своим ароматом пространство кузни, смешиваясь с кислым запахом пота гнома. Он бил, и бил, и бил, пока…

Битва.

Гном, покрытый рябью спиралевидных татуировок, мышцы, поигрывающие под чернилами, словно бы придавали им свою собственную жизнь. Кровь, что покрывала его, была нездоровой и чёрной, её вонь перекрывала все остальные запахи.

Он нёс топор. Топор, вместе с его близнецом, крепко сжимали кулаки гнома. Он владел им так, словно был рождён для этого. Словно сие было его главной целью.

— Первое великое вторжение, — услышал полководец шёпот Келмайна.

— Самое начало, — вторил ему голос Ллойгора. В их голосах сквозил страх. Тоска.

Гном возглавлял армии. Огромные… Бессчётные… Коготь Демона раньше не видел ничего подобного. Солдаты без конца. Насилие без ограничений. Небо замутилось в апокалиптическом движении, а миллион душ вёл борьбу за мир, который уже был обречён.

Военачальник увидел безумное решение гнома. Он увидел, как тот отправился на вздымающийся север, чтобы не дать бесчисленным ордам захватить свои возлюбленные горы.

Он увидел топор, выкинутый, прежде чем гном ринулся в своё последнее сражение.

Топор найден.

Караг Дум. Потерянная северная твердыня. Видение показывает стены, неподвластные разрушительному времени, и башни, укомплектованные бородатыми воинами. Они сражаются за свои души.

Пустоши были молоды здесь, но злобные энергии расширяли своё пагубное воздействие. Демоны свободно ходили по земле и бросались на каменные укрепления. Защитники были осаждёнными. Слабеющими. Их боевой дух — всего лишь мрачная необходимость выжить.

Новый владелец топора совершает не один подвиг потрясающей храбрости. Сам Кровожад, воплощение гневных целей Кровавого Бога, погибает, беззащитный перед древними губительными рунами, выбитыми на поверхности топора. Его кончина вызывает поток кипящей крови. Владелец топора умирает в жгучей муке, так и не успев насладиться своей победой.

Ещё один выкапывает оружие из земли. Его губы шевелятся, когда он приносит клятву, принести отмщение великому врагу, что угрожает поглотить весь мир.

Он оставляет Караг Дум во славе, и умирает, потерпев неудачу.

Конвой.

Повозки, обитые стальными пластинами.

— Экспедиция, — вздохнул Ллойгор. — Чтобы найти потерянный Караг Дум.

— Разумеется, обречённая на провал.

Конвой неделями тащился через Пустоши, постепенно теряя одну повозку за другой в результате нападений и разнообразных несчастий. Осталась одна, когда на неё нападают блеющие чудища, и пассажиры выходят, чтобы защитить повреждённый транспорт.

В отделённой от сего события несколькими десятилетиями палатке, установленной под стенами пылающего града, военачальник резко выдохнул.

— Это он, — заметил Келмайн. Веселье в его голосе было злобное, зубчатое, словно клинок.

— Истребитель, — проговорил Ллойгор. — Готрек Гурниссон.

Гномы бросили разрушенную повозку — смирившись с неудачей экспедиции. Пустоши сделали свою подлую работу. Трое оставшихся в живых разделились, и Готрек Гурниссон плёлся в одиночку. Увидеть его в таком виде — униженный воин, лишённый атрибутов истребителя — было поразительно. Он выглядел таким заурядным, таким… укрощённым.

А затем он нашёл топор.

В пещере обитало существо. Оно устроило в ней берлогу, утаскивая внутрь своих жертв и размазывая по стенам нечистоты. Гурниссон нуждался в убежище. Он начал драку, которую не имел шансов выиграть.

Топор валялся в задней части пещеры, скрытый под грудой костей и ржавых побрякушек, которые существо считало драгоценными. В отчаянии Гурниссон поднимает топор.

В тот миг, когда пальцы гнома коснулись рукояти, военачальник почувствовал, как братья вздрогнули. Этот момент был столь редким, что он словно бы ощутил, как звёзды, неким неслыханным, примечательным образом выравниваются в небесах. Нити судьбы вытянулись и напряглись. Некоторые даже треснули.

Гурниссон пережил эту ночь. Он даже добрался до…

…дома.

Долина. Живописная. Безмятежная.

Гурниссон уже изменился. Гномы — плотные, низкорослые существа. Однако его мышцы стали настолько могучими, что вышли за пределы нормального. И его натура тоже изменилась. Душа гнома омрачилась.

— Топор изменяет своего обладателя, брат. Смотри, как он вырос.

Дом, однако, не остался таким же, каким он покинул его. Он бродит среди сожжённых домов и трупов. Он останавливается над женщиной и ребёнком, которого она сжимает в своих окровавленных руках.

Гурниссон наклоняет голову. Среди пепла его сломанной жизни, он плачет.

Мщение.

Гурниссон в зале гномьего правителя угрожает жестоким возмездием его владельцу.

Благородный аристократ смотрит на него с несмешливым бесстрастием. Слова, которым они обмениваются, становятся всё горячее, приправленные взаимной неприязнью. Есть некое нерешённое дело между ними, которое лишь подбрасывает дров в пламя гнева.

Ленивым жестом толстой руки, аристократ отдаёт приказ прикончить Гурниссона и, таким образом, находит свою собственную погибель.

Зала превращается в покойницкую. Зала благородного лорда, богато украшенная золотыми украшениями замечательной работы и сложными гобеленами правящего клана, становится кровавым месивом из сломанных тел и залившей всё крови.

Не торопясь, Гурниссон обривает голову. Ножом, взятым с пояса убитого аристократа, он обрезает свои волосы, пока не остаётся лишь щетинистый гребень, который означает, что гном принёс клятву истребителя.

В муках стыда, он покидает сию залу иотправляется в неутомимую охоту за собственной погибелью.

Альтдорф.

Столица проклятой Империи. Место рождения самозваного бога Зигмара Молотодержца.

Обычная таверна — убогий притон, кои так распространены во всех имперских городах. Распутство и пьянство, моча и рвота, потная толпа людишек разбазаривает жалкое количество медных монет, чтобы хоть на мгновение забыть о своей суровой жизни.

Гурниссон здесь. И другой. Человек.

+Этот… дурак… прикончил Скьяландира. Это был он.+

Они пьют и разговаривают. Узы, образующиеся во время возлияний, частенько продолжаются и позже, но человек произносит, наверное, самые глупые слова в своей жизни.

Он произносит нечленораздельную клятву. И гном тоже.

Клятва.

Военачальник умирает.

Прааг пылает. Пламя поглощает внешние районы, и хриплые песни захватчиков разносятся по разрушенным улицам и переулкам.

Небеса побагровели. В буквальном смысле: облака приобрели глубокий багровый цвет артериальной крови. Волшебство заражает воздух, когда чары, заключённые в разрушенных стенах, свободно просачиваются в омрачённое небо. Повсюду вонь огня и дыма, кровь и смерть, грабежи и убийства.

Существа, которые не должны бродить на улицах, пируют на останках мёртвых. Они глядят на мир через глаза-бусинки стервятника, избегая любого, кто подходит слишком близко, и вырывая глотки у смертельно раненых.

Прааг горит, и в то же самое время — полководец умирает.

Его жизнь заканчивается в шквале насилия, в окружении вздымающейся массы собственных воинов. Лезвие, которого он боится, оружие, которому суждено окончить его жизнь, — пылает от ненависти ко всем подобным военачальнику. Оно ликует от боли, которую собирается принести. Она воет своё презрение к Губительным Силам. Гурниссон — Истребитель, владелец топора — ревёт, подобно люстрианскому карнозавру.

Броня военачальника пробита, чары, наложенные его рабами-колдунами, сгорают и становятся бесполезны. Он чувствует горячие струйки его собственной крови, стекающие по внутренней поверхности разрубленных плит его доспехов.

Топор опускается — вспышка раскалённого звёздного металла (громрила, как гномы называют сей редкий и драгоценный металл) — и сносит его голову с плеч.

Тишина опустилась на…

…стоп, остановите это. Келмайн, Ллойгор. Я увидел доста…

…силы военачальника. Они останавливают разрушение, неуверенность сменяет гул злобного торжества. Человек компаньон Гурниссона наклоняется, подбирает с земли голову вождя и поднимает её так, чтобы все могли увидеть.

«Ваш военачальник мёртв! — кричит он, оскалив зубы в гневном триумфе. — Ваш вождь мёртв!»

Он едва не упал.

Ошеломлённый, он протянул бронированную руку, чтобы на что-нибудь опереться. Дыхание превратилось в судорожные хрипы, которые его деформированное горло превращало в задыхающееся рычание.

— Ваши видения, — сказал он, когда его пульс, наконец, упокоился, — никоим образом меня не успокоили.

Братья смотрели на него с теплом ледника. В их улыбках был голод. Они смаковали слабость вождя.

+Он прикажет нам убить гнома, брат. Он думает, что может остановить это.+

+Именно это он и сделает, Ллойгор.+

+Как лучше справиться с этим?+

+Так, как мы всегда справлялись с подобным. Успокоим его. Пусть он поверит, что всё под контролем. Он почувствовал дыхание собственной смерти. И его страх будет лишь расти с приближением сего времени.+

+Эта война, этот город… Всё было напрасно?+

+Отнюдь. Подумай о том, что произошло. Тысячи погибли благодаря нашим действиям. Да, этот удар недостаточно тяжёл, чтобы сокрушить Кислев, но Прааг будет восстанавливаться годы и годы. Эта армия будет рассеяна, но это терпимо. Есть и другие, более достойные вожди.+

+Ты прав, брат. Ты прав.+

Они заверили Когтя Демона, что подобной участи можно избежать, и что смерть была всего лишь одной из возможностей. Они соткали свою ложь с невинной простотой, и он успокоился.

— Позаботьтесь, чтобы гном и его оруженосец человек умерли. Позаботьтесь, чтобы топор потерялся и не скоро мог найтись.

— Мы сделаем всё возможное, — с улыбкой солгал Келмайн.

— Если видение действительно ниспослано владыкой Тчаром, будет богохульством попытаться помешать предназначению, которое он для тебя подготовил, — не смог удержаться Ллойгор.

— Тем не менее, сделайте это.

— Как пожелаешь.

Когда он ушёл, они обменялись взглядами. Чёрные и белые фигуры вновь скользнули на стартовые позиции.

Прелестно.

IV

Видение не показало фактическую истину. Не совсем.

В конце концов, обезглавливание Арека было не настолько чистым, как сие показало видение. Каким бы оно ни было, но точно не чистым.

Гномов часто сравнивают с их человеческими союзниками и соседями. Популярная имперская литература описывает их как «мелких, но толстых», всегда подгоняя их к человеческим меркам. Вечно хмурых, бородатых властелинов гор Края Мира, дороживших обещаниями и серьёзно относящихся к своим причудливым клятвам, вне всякого сомнения было полезно иметь на своей стороне в битве.

Иногда, люди могут быть очень тупыми.

Для обвинения гномов в их излишне суровом характере, нужно было совершенно не понимать особенности психологии народа дави. Это означало проигнорировать патологическую одержимость древней культуры каждым пренебрежением, каждой несправедливостью, каждой потерей, которую они когда-либо понесли. Каждый месяц одна из твердынь атаковалась крысолюдами. Каждую неделю очередной вожак зеленокожих возвещал о собственном господстве, устанавливая свежие трофейные колья вдоль горных дорог.

Насмехаться над тем, какое значение они придают соблюдению клятв и выполнению обещаний, означало унизить общество, которое пережило кровавый рассвет цивилизаций. Нарушить обещание, наплевать на клятву — в их глазах означало разрушить братство. Это точка опоры, на которой держалось их общество. Это было всем, что у них было.

Каждый гном помнил об этом. И они также знали, что пределы их гнева намного превышают всё, что может понять любой человек.

В удар он вложил каждую отложившуюся в памяти обиду. Он вобрал каждую толику кипящей, чёрной ярости в удар, что обезглавил Когтя Демона и остановил разрушение Праага. И всё же, даже несмотря на это, топор, выкованный в древности одним из богов-прародителей, не до конца перерубил шею.

Он проворчал проклятие на хазалиде, сплюнув кровь со слюной. Наступив широкой подошвой ботинка на обух топора, словно вгрызаясь в землю лопатой, он заставил громриловое лезвие погрузиться глубже. В пространстве между наплечниками и лицевой пластиной шлема брызнула чёрная, грязная кровь, выталкиваемая из тела умирающего вождя всё ещё бьющимся, хоть с каждым мгновением всё слабее и слабее, сердцем.

Голова отскочила прочь, когда оторвалось последнее сухожилие, и бронированное тело дёрнулось на земле.

Произошедшее далее, видение показало с пугающей точностью.

«Ваш военачальник мёртв! — кричит Феликс Ягер, оскалив зубы в гневном триумфе. — Ваш вождь мёртв!»

Впрочем, братья не уделили ни одного мгновения своего внимания смерти их марионетки.

Они, само собой, оставили его. За городскими стенами они вежливо выслушали требование гонцов Когтя Демона погасить распространявшиеся по городу пожары. В конце концов, армия должна была здесь зимовать, а дымящиеся руины давали мало укрытия.

Ллойгор отказался скорбным извиняющимся тоном и небрежным жестом превратил их броню в расплавленный шлак.

— Теперь, когда фарс Арека, наконец, закончен, есть ли у нас план?

Выговор Келмайна в этот раз не содержал ни капли обычного яда. Он был почти любезным, словно разговаривал с недоразвитым ребёнком.

+Естественно у нас есть план, Ллойгор. Мы начнём всё сначала.+

— О?

Келмайн пронзительно рассмеялся. Вокруг, кабал братьев — низменные помощники и вялые ученики — слушал их, опустив обритые головы в знак уважения. Никто не комментировал кажущейся однобокости разговора.

+Пока эта зияющая рана в покрытом струпьями Кислеве зарастает, всё, что мы должны сделать, это провести новую душу по проторенной Ареком дорожке. Но на этот раз, мы будем более осторожны, и внимательнее изучим его достоинства, не так ли? Мы должны выбрать человека, который будет воображать о себе немного меньше, чем этот глупец.+

Ллойгор склонил лысую голову, уступая мудрости своего брата.

— Что ж, в таком случае, я думаю, что мы могли бы слегка изменить наш маршрут и заглянуть в горы? Мне бы хотелось изучить тушу Скьяландира.

Ответ Келмайна был произнесён вслух, так что ученики смогли его услышать.

— Мы используем для перемещения более быстрые средства, мой брат, — он показал им свои игольчатые зубы. Жест, в котором было больше угрозы, нежели ухмылки. — Вы бы умерли за нас? Мы спешим.

Не произнеся ни слова, они продемонстрировали свою верность, вскрыв себе глотки, дабы подпитать заклинания братьев. С мощным хлопком вытесненного воздуха они покинули вонь горящего города и улепетывающие орды, которые уже начали междоусобную грызню.

V

— Мы видели, — произнёс Келмайн, слова с хрипом вырвались из его внезапно пересохшего горла, — истребителя.

Ллойгор вздрогнул. Изображение было шрамами на его внутреннем зрении. Он не мог изгнать то, что видение показало ему. Он быстро-быстро заморгал.

— Прибыл ли он за нами?

+Ллойгор…+

— Должно быть, он проследовал за нами из Праага, Келмайн. Ты видел, на что он способен.

+Если хоть ещё одно пугливое бормотание сорвётся с твоих губ, то, клянусь кровью Изменителя, я сам прикончу тебя.+

Грудь Келмайна поднималась и опадала столь же от гнева, сколь и от испытываемого им страха. Что-то пошло не так. Природа видения была слишком… жестокой. Слишком яркой. Намного превосходя предчувствия, которые они обычно переносили. И слабость проходила слишком медленно.

Святое дыхание Тчара, его череп раскалывался.

Когда он поднялся на ноги, дрожь в коленях шокировала его. Судорожно обхватив золотисто-когтистым кулаком посох, чтобы не упасть, он прохромал несколько шагов, дабы восстановить кровообращение. Ллойгор остался на месте, покусывая серебряные когти в раздражённой задумчивости.

Наконец, Келмайн вздохнул.

— Ты же понимаешь — это всего лишь возможность, — он использовал свой порченый плотский голос. Ллойгор всегда лучше реагировал на него.

— Как же так? — брат даже не поднял головы.

— Вспомни видение.

— Я… я не хочу, брат.

— Ллойгор. Вспомни видение. Опиши, что мы видели.

Колдун с серебряными когтями судорожно вздохнул. Келмайн покачал головой в изумлении. Да, они действительно имели две почти общие души, что являлось фундаментальной основой их связи друг с другом, но оставались некоторые вещи, которые оставались скрытыми друг от друга. Ллойгор никогда не понимал, что обладал незначительным превосходством в чистом таланте, тогда как Келмайн добивался своего мастерства жёстким, уверенным контролем.

— Он шёл через Пустоши. Он казался разгневанным.

— Нет. Именно то, что мы видели. Очисть голову. Это очень важно. Вспомни видение как можно точнее, Ллойгор. Не бойся.

Когда спокойствие расслабило напряжённые плечи его серебряно-когтистого брата, тот начал говорить.

Не шёл.

Ковылял. Истребителя шатало.

Его сапоги были стоптаны после бесчисленных лиг, пройденных по пепельной земле Пустошей. Гурниссон едва мог стоять. Он хохотал смехом безумца, словно в этом состоянии было нечто весёлое, понятное лишь ему одному.

Золотой браслет на его руке поймал отблеск холодного солнечного света. Драгоценный металл был изношен и поцарапан за время, проведённое гномом в пути (а прошло, несомненно, не меньше месяца). Каждый час сего пути оставил свои отметины. Новые шрамы выделялись как багровые пятна на бледной татуированной коже.

Его аура словно бы уменьшилась. Это был не тот воин, что взял верх над Когтем Демона. Создаётся впечатление, что даже сила топора не сможет — или, возможно, не станет — поддерживать его. Он держит топор перед собой, пьяно размахивая им, пытаясь поразить несуществующих врагов.

С единственным оставшимся глазом, пытающимся проморгаться от забившей его пыли, он спотыкается о вехи, которые не остаются на месте, бормоча о священных горах, проклиная ложное спокойствие открытых долин.

Нет гнева. Нет ярости преследования двух близнецов-колдунов.

Просто истребитель, которому суждено найти свой рок на севере.

— Давай сами прикончим его.

Келмайн скрыл улыбку. Словно ребёнок, которому показали безосновательность его страхов, Ллойгор тут же оживился.

+Теперь ты снова мыслишь, как мой брат.+

Они пошли, не особо выбирая направление. Это казалось нелогичным, но в Пустошах не имело смысла думать о конечной точке пути. Они вели вас по своим собственным тропам, и направляли вас к своим собственным бесчисленным ловушкам.

+Я хочу извиниться, брат,+ уже во второй раз за этот день произнёс Ллойгор. +Это видение было настолько сильным. Я был сам не свой, когда вышел из него.+

+На самом деле, я тоже,+ признался Келмайн, нежелание признавать это вызвало волнение в его мыслях. +Обычно мой разум восстанавливается быстрее. Но не сегодня.+

— Что же смогло привести тебя в замешательство? Странность этого?

Келмайн пожал тонкими костлявыми плечами.

+Мы стоим на границе владений богов. Разве стоит удивляться расплывчатой ненормальности всего, что мы пережили?+

+Вполне возможно, что видение не было точным,+ Ллойгор высказывал сомнения, в кои, на самом деле, не хотел верить. +Возможно, нам что-то мешало, отравляя наше восприятие ложными видениями. +

Келмайн выдохнул, едва сдерживая раздражение.

+Если это так, то мы займёмся этим, когда придёт время. Возможность уничтожить этого Гурниссона, возможность покорить его оружие для наших целей, является слишком серьёзной возможностью, чтобы пройти мимо,+ затем добавил. +Ты сбиваешь меня с мысли. +

Дальнейший поход продолжился в тишине, братья не общались даже своим безмолвным способом. Каждый из братьев держал свой собственный совет, возможно, гадая, какая именно нить судьбы может привести к тому походу истребителя.

Или, возможно, просто раздумывая, как бы они могли его убить.

Он был почти мёртв. Уже одного этого хватало, чтобы испытывать удовлетворение от данной ситуации.

Он был более измождён, чем показывало видение. Кости проглядывали под истощёнными мышцами, его кривые рёбра тяжело поднимались с каждым хрипящим вздохом. Он не мог даже встать.

Он распростёрся над своим топором, прижав его к земле, словно бы защищая от хищников. А браслеты, украшавшие его руки, казались слишком тусклыми для настоящего золота. Любопытно.

Братья крадучись обходили его, словно стервятники падаль. Их тела согнулись от их хищнических желаний.

— Ты наш, истребитель, — поддразнил Келмайн, в словах отчётливо проскальзывала насмешка. — Наконец, ты нашёл погибель, что ускользала от тебя все эти последние десятилетия.

Однако, даже насмехаясь, ни один из братьев не рискнул подойти поближе. Гном умирал, но всё ещё оставался опасен. Закрытый его телом, выжидал тот самый топор.

— Должен ли я поздравить тебя, гном? В своём недоразвитом, придурковатом разуме, является ли сие победой для тебя? — съязвил Ллойгор. — Какой же должна была быть жизнь, чтобы смерть стала наивысшей целью.

Братья захихикали, подобно гиенам, и истребитель, наконец, взглянул на них.

Двумя глазами.

Оба светились безумием, даже несмотря на то, что один был молочно-белым глазом слепца.

— У него должен быть лишь один глаз… — начал Келмайн. Его размышления прервались, когда гном вскочил на ноги, размахивая топором с мастерством и силой младенца.

— Это не он, — выдохнул Ллойгор. — Это не Готрек Гурниссон.

Они сожгли его заживо.

Когда он бросился на них в последнем, обречённом вихре самоубийственного насилия, слабо махая своим оружием, действо столь же бесполезное, сколь и сам топор.

Поняв, что они были обмануты, проклиная любую сущность, что смогла замутить их дар, они обрушили на тело гнома кислотный огонь и наблюдали, как изумрудное пламя пожирает его истощённую плоть. Его окрашенные борода и гребень сгорели первыми в изумительной вспышке света. А затем под воздействием жара лопнула его плоть, разбрызгав кипящую кровь по пепельной земле.

— Брат, — произнёс Ллойгор, спустя долгое время, в течение которого они молча смотрели на пламя. Почерневшая оболочка имела жалкий облик, вытянутые конечности создавали впечатление последней мольбы о спасении. — Мы должны уходить, немедленно

+Позволь мне задержаться ещё чуть-чуть, Ллойгор. Позволь мне ещё немного вдыхать запах его обугленных костей. Я хочу получить хоть такое удовлетворение,+ он зарычал. +Я не люблю, когда меня обманывают. +

— Это закончилось, Он мёртв, а дух, что сконструировал сие, изрядно повеселился.

Келмайн, похоже, не слушал.

— Брат? Можешь ты успокоить свой нрав хоть на это небольшое время?

+Ллойгор… Иди сюда. Посмотри на это. +

Золотой коготь указал рядом с обожжённым телом гнома, на кровь, высохшую в пыли.

— Что?

Келмайн опустился на корточки, пристально глядя на то место, где корочка крови была наиболее толстой.

+Узнаёшь ли ты эти очертания?+

— Ну, я не уверен. Это может быть всё, что угодно.

+Ты изучил больше карт, чем я. Я уверен — ты видел это раньше.+

И в то мгновение, пока они внимательно вглядывались в кровавые очертания, что-то шевельнулось в эфирных ветрах. Засохшая кровь вновь вернулась в жидкое состояние, и по собственной воле начала стекаться в липкую, кроваво-красную лужу.

— Да, — задыхающимся от возбуждения голосом, выдохнул Ллойгор. — Да, я узнаю эти очертания. Это даже подражает контурам гор.

Их взгляды встретились. Две пары тёмно-красных сфер расширились, когда они ощутили, как искривляются, перемещаются и натягиваются нити их судьбы.

— Альбион.

Обугленный труп братья оставили в пыли.

Они ушли бок о бок, шагая с тёмной целеустремлённостью, оживлённые от воодушевляющей правоты задачи, которая лежала перед ними. Кровавое предзнаменование указало им на этот укрытый туманами островок. Как знамение, это было довольно расплывчатым, но в своём рвении, они и на мгновение не засомневались в нём.

Они даже не оглянулись на обугленную оболочку истребителя. Она покачивалась под налетевшим ветром, пепел, что когда-то был его плотью, отслаивался от костей в виде парящих хлопьев.

А потом он выпрямился.

Хруст согнувшихся костей напоминал треск ломающегося в лесу хвороста. Голова — всего лишь безликий обрубок без плоти — увидела мир без глаз, и учуяла ветер без носа.

Рывками, он поднялся на ноги, хлопья пепла сыпались с его сожжённого тела при каждом движении. Нечто, напоминающее пасть — длинную и острую, словно клюв — пронзило хрупкую раковину, которая образовывала лицо оболочки-твари.

А затем она долго и громко каркала, и в карканье была слышна изрядная доля веселья.

Когда она заговорила, то оказалось, что у оболочки-твари было несколько голосов одновременно.

— Альбион, — раздался голос Когтя Демона, разбавленный грубоватой хрипотцой Готрека Гурниссона. Насмешка была более чем очевидна. — Святое дыхание Изменителя. Это Альбион.

Она подняла клюв к небесам, и вновь разразилась хохочущим карканьем, а затем открыла жёлтые, птичьи глаза.

— И что же ждёт вас там, маленькие братья, — проговорила птица-оболочка гладким голосом Феликса Ягера, которому в идеальной гармонии вторила Ульрика Магдова. — Что же ждёт вас там, на самом деле?

Спина птицы-оболочки взорвалась в вибрирующем движении. Пернатые крылья, голубого цвета безмятежного неба, рябили на ветру, пока отпадало всё больше и больше кусков его почерневшей оболочки.

— О, я надеюсь, мы приняли верное решение, — прохрипел демон хриплыми голосами Келмайна и Ллойгора. — Я предвкушаю, что дух, сконструировавший сие, отлично повеселится.

(обратно)

Энди Смайли Последние приказы

Кальсоны Фредрика Герлаха были мокры. Однако, несмотря на это, он был уверен, что не обмочился. Тёмное пятно на промежности его штанов было всего лишь вызывающим неловкость напоминанием, что не стоило стоять близко к кранам с элем во время трактирной драки. Фредрик оставил попытки вытереться полами рубашки, которая и сама, откровенно говоря, была ненамного суше, и окинул взглядом своё заведение и разгром, который учинили в нём его завсегдатаи. Десятки бочек, бочонков и то, что выглядело как бокалы, валялись разбитыми на полу, их содержимое утекало сквозь щели. Разломанные столы и расколотые стулья валялись по всему «Пронзённому дракону». На всём были видны кровь и куски мяса, прицепившиеся к поверхности, словно грибок. Тут и там Фредрик замечал отсечённые конечности, усеивавшие помещение, подобно жутким украшениям. И тела — десятки, может полсотни — из-за их состояния определить количество было весьма затруднительно. Не в первый уж раз за эту ночь Фредрик одними губами вознёс молитву своему богу за то, что не оказался среди них.

Невысокий человек с квадратными плечами и бочкообразной грудью протиснулся сквозь то, что осталось от входной двери, жалкий деревянный обломок качнулся на петлях последний раз и с грохотом упал на пол. Фредрик узнал в человеке офицера стражи Германа Фаулькштайна, официозного ублюдка со скаредным нравом, не обращавшего ни малейшего внимания на неприкосновенность личной жизни. Фредрик шумно выдохнул и прихлопнул муху на лице, он так надеялся, что к нему пришлют кого-нибудь менее… ревностного. Он сомневался, что существует хоть малейший шанс разделаться с произошедшим без лишнего шума.

Фаулькштайн наклонился, чтобы осмотреть ближайшее к двери тело. Как и остальная часть трупов, лежавших по всей таверне, он был оставлен в ожидании служителей Морра. Жрецы бога смерти уже должны бы были появиться. Фаулькштайн вздохнул, мантии служителей Морра и их жуткие традиции вызывали у него озноб. Вытащив кинжал, стражник сунул его под голову трупа и приподнял её.

Если бы Фаулькштайн удосужился спросить, то Фредрик бы ответил ему, кто был этим телом. Он мог бы рассказать о рваной, оранжево-коричневой мантии, накинутой на его костлявые плечи. О да, и кроме того, рассказать, как это тело оказалось так близко к двери. Ансгар Эрнот был бормочущим третьесортным волшебником с позвоночником настолько слабым, что казалось удивительным, как он умудрялся держать человека в вертикальном положении. Он бы дал дёру сразу, как только кто-нибудь хоть немного поднял голос. Но даже с такой форой он не смог обогнать болт, торчавший ныне из его спины.

Фаулькштайн вытащил кинжал и вытер его о рукав. Поднявшись, он встретился взглядом с Фредриком и жестом пригласил трактирщика присоединиться к нему.

Фредрик надел самую широкую из своих улыбок — полный набор коротких почерневших пеньков — добавив ещё толику своему очевидному лицемерию, и спрыгнул со своего насеста на барной стойке. Стражник повёл его к столу в дальнем углу, одному из немногих, что остались целыми.

— Присаживайтесь, герр Герлах, — Фаулькштайн перевернул упавший стул и пригласил Фредрика сесть.

Фредрик подчинился и сделал попытку разгладить рубашку, пока стражник усаживался напротив.

— Рассказывайте, Фредрик, — начал Фаулькштайн, положив локоть на стол и уперев подбородок в кулак.

Трактирщик перестал чесать чирий на шее.

— Рассказывайте, что?

Стражник наклонился вперёд, так что его лицо заполнило всё видение Герлаха. Он тихо проговорил, уперев взгляд в трактирщика и подчёркивая каждую букву. — Всё.

Мало кто осмеливался находиться на улице в Гехаймниснахт, Ночь Таинств. В эту зловещую ночь, когда меньшая из лун-близнецов, Моррслиб, полностью появлялась в небе и заливала мир своим жутким светом. В Ночь Таинств каждый, в ком ещё оставался чуток разума, закрывал двери на все запоры, заливал пламя своего очага и молился о том, чтобы встретить утро.

Хотя, судя по армии бродяг, выползающих из «Пронзенного дракона», с их зловонием и сквернословием, далеко не каждого обитателя Мидденхайма можно было считать нормальным. Тем не менее, подумал Фредрик, помешательство было хорошо для бизнеса: он едва успевал наливать эль после последних вечерних курантов.

По опыту Фредрика людей толкали на пьянство две вещи: суеверия и женщины. В Ночь Таинств хватало и того и другого. Легенды были полны девиц, вытащенных из собственных кроватей и утащенных во тьму Драквальда, чтобы там быть принесёнными в жертву на алтаре скотского бога. И вместе с этими легендами было не меньше тех, в которых рассказывалось о ведьмах и волшебницах, чьи силы достигали своего пика под бледным светом луны Хаоса, и кои блуждали по улицам, готовые овладеть душами неосторожных.

— Эй, трактирщик! — Генрих Ловен ткнул кружку под нос Фредрику. — По-твоему, это выглядит чистым? — охотник на ведьм сплюнул сквозь смесь из обломанных зубов и металлических протезов, наполнявших его рот.

Фредрик секунду смотрел на него. Он выбрал неправильную злачную дыру, если собирался, брезгливо поджав губы, оценивать чистоту кружек.

— Собака не станет пить из этого, — закончил Генрих, хлопнув кружкой о стойку.

Не было ни единой души среди завсегдатаев «Дракона», кто бы не слышал, как охотник на ведьм рассказывает о своих кривых зубных протезах. Грозный злодей, убийца, насильник, человек, покрытый символами Тёмных Богов и наполненный их силой, ударил Генриха. Это был сильный удар: заколдованный кулак убийцы врезался в челюсть Генриха, словно молот Ульрика, ломая зубы и кости. Но даже избитый и окровавленный — Генрих не сдался. Охотник на ведьм поднялся на ноги, исполненный праведного рвения. Он взял меч и, несмотря на свои тяжкие раны, рассёк еретика от плеча до пояса до того, как тот успел обрушить на него второй удар.

Конечно, это не было правдой.

Генрих был жертвой гораздо более опасного зверя. Глумливая женщина, жена Генриха, Фрейда, сбила его с ног, когда охотник на ведьм как-то вернулся домой пьяный. А потом, когда Генрих валялся без сознания на земле, надела один из подкованных железом сапог мужа, которые Генрих имел обыкновение испытывать на ведьмах на берегу озера, и пнула своего изменника-супруга прямо в лицо.

Женщины и суеверия. Фредрик сдержал смешок, забрал у угрюмого охотника на ведьм мутную пивную кружку и убрал её за барную стойку. Она послужит ему позже, когда попадётся кто-то менее привередливый.

Протянув руку, он снял с полок на стене другую кружку.

— Эта подойдёт? — вытащив из-за пояса полотенце, он быстро протёр её и поставил перед охотником на ведьм.

Тот крякнул, забрал кружку и, пошатываясь, отошёл к своему столу.

Фредрик смотрел ему в след. Генрих был вечной занозой в заднице Фредрика, он постоянно жаловался то на одно, то на другое, но его угрюмый нрав и репутация обнаружителя «еретиков» держали ещё более странных горожан на расстоянии.

Однако собутыльник охотника на ведьм не приносил держателю «Дракона» ничего, кроме неприятностей. Армейский капитан, Густав Хельзер, сидел, нянча ту же самую бутылку с элем, что и час назад. Густав был высоким широкоплечим человеком с мускулистыми руками и костяшками, которые явно не один раз были сломаны, что делало их похожими на железные заклёпки, когда Густав сжимал кулаки. Фредрик бросил взгляд на длинный широколезвийный меч, покоившийся рядом с капитаном. Густав всегда держал его под рукой и никогда не напивался до той грани, когда бы это могло помешать ему пустить его в ход. Он был человеком, который был готов прирезать вас даже за нечто столь же мелкое, как карманная кража. Фредрик ни на грамм не доверял ему, и другие завсегдатаи «Дракона» были в этом солидарны с Фредриком.

За исключением Эрнота. Дурак волшебник доверял всем. Хм, он верил, что у них было больше монет, чем у него, что, в свою очередь, было для него достаточным основанием, чтобы попытаться добиться их внимания. Эрнот, казалось, был не в состоянии читать настроение Густава, он подошёл к его столу с намерением выклянчить монетку. Фредрик с замиранием сердца смотрел, как волшебник наколдовал огонёк на ладони вытянутой руки. Пламя набухало, увеличиваясь в размерах, пока не стало размером с пивную кружку. Волшебник поднёс её ко рту и тихо подул. Центр пламени раскрылся, словно пасть, породив новое пламя, которое угнездилось на другой руке Эрнота. Резким движением волшебник убрал руки за спину, в результате чего оба пламени зависли в воздухе. Горящие оттенками оранжево-синего цвета, огоньки закружились по кругу, присматриваясь друг к другу, словно два воина перед поединком. По незаметному жесту Энрота меньший рванулся вперёд, оставляя за собой тонкую нить угольков, и был целиком проглочен большим огоньком. Тлеющее ярко-красным, оставшееся пламя замерцало со всё растущей интенсивностью, пока не взорвалось в дымке искрящихся угольков, которые плавно начали опускаться на пол. Кто-то за соседним столиком зааплодировал. Эрнот протянул руку за оплатой.

Густав проигнорировал его, наклонившись, чтобы щелчком скинуть со стола заблудший уголёк.

Эрнот убрал руку, раздражение мелькнуло на его лице, прежде чем его манеры практикующего трюкача вновь заявили о себе.

— Славный капитан, вы же не хотите видеть своего коллегу в служении Империи в столь бедственном положении…*

Густав был на ногах, уперев острие своего меча в горло волшебника, даже прежде, чем тот успел закончить свою фразу.

— Не позорь людей, которые погибли, защищая эти земли, подобной клеветой. Ты — нарушение, отклонение от нормы, не столь уж далёкое от тех демонов, с которыми мы сражаемся. Лишь по милости Ульрика вам дозволяется идти бок о бок с теми, кто выше вас, — Густав ткнул пальцем в лоб Энрота. — Теперь сгинь с глаз и не беспокой меня более.

Веселье Энрота улетучилось, его глаза превратились в тлеющие угли, подожжённые каким-то незримым огнём. Дым начал подниматься от лезвия капитанова меча.

— Присядь, друг, — сказал Генрих, обращаясь к Густаву, однако его многозарядный ручной арбалет был нацелен на Энрота.

— Достаточно, — Фаулькштайн поднял руку, заставив Фредрика замолчать. — Я уже видел волшебника, — стражник щёлкнул пальцами в сторону пары жрецов Морра, склонившихся над телом Энрота.

Капитан сморщил нос, когда до их стола добрался едкий запах ладана из железного кадила, прицепленного к поясу жреца, и вытащил из кармана носовой платок.

— Вы двое, — стражник отвернулся от Фредрика и раздражённо посмотрел на морритов, — вы не можете подождать, пока я не закончу? Они вроде никуда не собираются уходить, — Фаулькштайн обвёл рукой трупы, в беспорядке разбросанные по всему трактиру.

— Нет, не можем, — ответил один из жрецов, не поднимая головы. — Они должны отправиться к Морру сейчас, и Бог Смерти не любит ждать. Нет, какова бы ни была важность ваших дел, — жрец остановился и, наклонив голову, посмотрел снизу вверх на капитана. — То есть, конечно, если вы не хотите навлечь на нас чуму, или ещё чего похуже, — жрец на секунду замолчал, чтобы прикоснуться к серебряному талисману, который болтался на его шее, — проклятие несмерти?

Фаулькштайн ругнулся под нос и вновь вернулся к Фредрику.

— Так, хватит болтовни. У меня нет времени, чтобы выслушивать россказни о каждой пьяной ссоре в твоей забегаловке. Расскажи мне об изгоях.

Фредрик выглядел смущённым, и не зря. Не то, чтобы он говорил им об этом в лицо, но большинство посетителей «Дракона» считались бы отбросами каждым гражданином Империи, в котором оставалась хоть крупица достоинства. Едва ли не все разыскивались кем-то за что-то. Вы бы не стали пить в глухом переулке в трущобах, если у вас не было иного выбора или, как в случае с Густавом, не любили хорошую драку.

— Изгои? — повторил Фредрик вопрос стражника, переворачивая ладони вверх и пытаясь казаться расслабленным.

Фаулькштайн в раздражении щёлкнул языком.

— Гном и человек.

— Гном и человек? Господин капитан, сэр. Это Мидденхайм. Здесь столько же людей и гномов, заливающих свои горести в тавернах, сколько крыс на улицах.

Фаулькштайн тяжело вздохнул и вцепился в стол, пытаясь держать себя в руках.

— Поэт Феликс Ягер и истребитель Готрек Гурниссон.

— Феликс Я…

— Да, — прервал Фаулькштайн, подняв руку, словно собираясь ударить Фредрика. — Ягер и истребитель, — стражник упёрся взглядом в трактирщика. — Я знаю, что они были здесь.

— Ах, они… — кивнул Фредрик, сидя в кресле и пытаясь незаметно отодвинуться подальше от кипящего стражника. — Гном и человек. Авантюристы, — Фредрик отогнал муху от лица. Тварь упорствовала, пока он не посмотрел на неё. — Да, кажется, припоминаю, — он поднял брови, словно пытаясь вспомнить подробности. — Они подошли прямо к барной стойке…

— Эля! — гном стукнул кулаком по столешнице, от чего золотые кольца, усеивавшие его пальца, задребезжали. — И любую разбавленную гадость, какая бы не пришла в голову моему спутнику.

— Деньги вперёд, — Фредрик взял себе за правило: никогда не обслуживать гнома, пока тот не заплатит. При всей своей легендарной памяти и утомительной, за гранью разумного, манере хранить любые обиды, гномы становились столь же забывчивы, как полурослики, когда приходило время платить по счетам.

— Для тебя было бы лучше обслужить меня немедленно, человечек, — разгневанный гном снова обрушил кулак на стойку. — Меня мучает жажда. Если ты заста…

— Простите моего друга, ночь была тяжёлой, — прервал гнома человек и бросил Фредрику мешочек монет. — Этого, я думаю, должно хватить до утра. — Человек сел на стул рядом с гномом и пригладил рукой свои светлые волосы.

Удовлетворённый весом кошеля, Фредрик наполнил две кружки и отправил их по барной стойке к гному.

— А моему спутнику? — сказал гном, осушив половину, эль вспенился над его красной бородой.

Фредрик прикусил язык, наполнил третью кружку и передал её человеку.

— Он всегда так…

— Борода Грунгни, — прервал его гном, с отвращением выплёвывая проглоченный первым глотком эль. — Эти помои, которые ты зовёшь элем, на вкус, как задница минотавра.

Фредрик стиснул зубы, гном испытывал свою удачу. Трактирщик подумал, а не стоит ли ему вытащить меч из-под барной стойки. А также о том, чтобы укоротить мелкому наглецу язык. Однако его взгляд упал на извивы рунических татуировок, которые ползли вверх по шее гнома и исчезали под его железным шлемом, и мускулистые предплечья, которые, вне всякого сомнения, были результатом жизни, проведённой за орудованием чудовищным топором, который был закинут за спину гнома.

Фредрик выдохнул и выдавил лучшее, что смог придумать. — Я принесу другого.

— Не оскорбляй меня, паря. Притащи мне свежачка из твоего подвала. Чего-то, достойного сына Грунгни, — гном погрозил кулаком Фредрику и разбил кружку об пол. — И молись своему богу, чтобы оно было лучше, чем эта крысиная моча, иначе я выпотрошу тебя и выпью твою кровь вместо эля.

Фредрик никогда не слышал о гноме, который бы пил кровь, обычно они обходились элем. Тем не менее, не имело смысла рисковать, выясняя, был ли гном, уперевшийся в него убийственным взором, исключением из сего правила.

— Питер, — кликнул Фредрик старого бродягу, подпиравшего задний конец бара и бросил ему пропитанное пивом полотенце — символ своей должности. — Присмотри-ка пока здесь, — он отодвинул дубовый буфет, закрывающий вход в подвал, и на секунду обернулся. — И, Питер, постарайся не пить больше, чем клиенты.

Фредрик нырнул в дыру за стойкой и выудил свечу из бочки с песком. Распрямив фитиль, он поднял его так, чтобы он слегка коснулся горевшей над головой жаровни и зажёг. Закрывая пламя свободной рукой, Фредрик спустился по каменным ступеням лестницы в подвал, стараясь не поскользнуться на слизистом грибке, что прицепился к вытертым камням. В нижней комнате он повернул направо, чтобы отправиться к хранилищу бочонков и…

— Ульрик! — вскрикнул Фредрик и выронил свечу. Он с кем-то столкнулся.

— Смотри, куда прёшь!

— Кто тут? — спросил Фредрик, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

— Погаси свет!

Рефлекторно, Фредрик затоптал пламя. Деяние, о котором он в сей же миг пожалел.

— Кто тут? — спросил он вновь, его рука потянулась к ножу на поясе.

— Это Люйпольд.

— Крысолов?

— Да, ты, придурок. А кого ты ещё ожидал? Вьющую венки деву с графского двора?

Фредрик ослабил хватку на ноже и выругал себя за глупость. Он позволил себе выслушать слишком много историй об убийствах на Ночь Таинств, чтобы задурманить свои чувства.

— Люйпольд, ты ещё здесь? — Фредрик нанял крысолова, после того как несколько бочонков с элем стали кислыми, а также услышанного им шебуршания за винными шкафами.

— Да, это требует времени, герр Фредрик, — Люйпольд возник из темноты прямо перед лицом трактирщика, от чего тот резко выдохнул.

Фредрик поморщился, от человека воняло серой.

— Ах, Люйпольд, ты напугал меня. Я думал, что ты давно уже закончил, — Фредрик подавил тошноту, вызванную обрушившимся на него ураганом несвежего дыхания крысолова. — Что это было? Двумя днями ранее?

— У тебя тут полно паразитов, — Люйпольд сунул дохлую крысу в руки Фредрика. — И я боюсь, что ты со своей свечой снова загнал тварей в их норы. — Крысолов обнял Фредрика за плечи. — Будь так добр, возьми то, за чем явился, и больше не беспокой меня, пока я не закончу работу. — Люйпольд оставил крысу в ладони Фредрика и исчез во мраке.

Фредрик осознал, что всё это время задерживал дыхание и шумно выдохнул. Он был рад избавиться от этого человека.

— Просто крысолов, — сказал он сам себе, успокаиваясь. Бросив крысу под ноги, трактирщик вытер руки о штаны и продолжил путь. В темноте, Фредрик был вынужден ощупью пробираться мимо стоек с вином к бочкам с элем, его руки срывали покрывавшую винные бутылки толстую паутину, служившую ещё одним подтверждением того, что завсегдатаи «Дракона» не были охочи до вина. Его пальцы нащупали знакомую железную полосу, скреплявшую бочонки с элем, и он остановился. Фредрик ощутил что-то липкое. Отдёрнув руку, он вытер пальцы, на них был какой-то влажный порошок, покрывавший бочку. Он начал было поднимать руку к носу, чтобы понюхать, но быстро передумал. Крысолов наверняка разбросал повсюду яд, так что нюхать всё подряд будет явно не самым умным решением. Фредрик содрогнулся.

Изгнав из головы воспоминания о жутком столкновении с крысоловом, Фредрик наклонился и начал прижиматься ухом к каждой попадавшейся бочке, пока, наконец, не уловил знакомое журчание «Брюхоеда XI». Особенно заковыристой варки, «Брюхоед» продолжал бродить пока его не выпивали, и проедал любую бочку или кружку, если оставался в них на достаточно долгое время. — Это будет своего рода, прокляни меня Ульрик, кусачий пинок под зад, — пробормотал он, довольный, «XI» наверняка умиротворит гнома, и тем самым спасёт Фредрика от побоев. Он вытащил бочонок из стойки и покатил его вверх по пандусу.

— Я ухожу, — сказал Фредрик крысолову, но тот не ответил.

— Вали на другой конец, — сказал Фредрик, присоединяя «Брюхоед» к одному крану и отгоняя Питера от другого. Проклятье, кожа на руках казалась жёсткой и раздражённой. Он посмотрел на липкую белую грязь, что цеплялась к ним, несмотря на все его усилия избавиться от неё. Она не была похожа ни на один из ядов, которые он когда-либо видел, больше напоминая мел, смешанный с порохом и чем-то ещё, чем-то густым и влажным. Он пожал плечами. Слишком долгие раздумья о чём бы то ни было, никогда не могли привести вас к чему-нибудь хорошему. Вытерев руки о спину Питера, он вытолкнул бродягу из-за барной стойки.

Кабатчик подставил пивную кружку (двойной толщины, окованную железом) под кран и наполнил её «Брюхоедом».

— А теперь, герр гном… — Фредрик оглянулся, отыскивая гнома и его спутника в толпе злобных пьяниц, заполнивших «Дракона». Он почувствовал, как его плечи напряглись в ожидании драки.

— И ты справился с ними в одиночку? Не имея пути к отступлению? — спросил один из толпы, взмахнув бутылками, которые он держал в каждой руке, и расплескав их содержимое на головы соседей.

— Айе! — ответил гном, проталкиваясь к стойке. — Это было близко к вызову, но они оказались слишком слабы для гномьей стали, — усмехнулся гном, ткнув пальцем в топор за спиной. — Мы послали их всех к их богам со следами наших сапог на спине и поражением в кишках, — толпа разразилась приветственными криками, когда гном закончил свой рассказ. Вновь заняв своё место у стойки, гном повернулся к Фредрику и указал на «XI». — Мой нос говорит, что эта вещица недурна.

— Самая лучшая, — Фредрик ощутил, как его плечи расслабляются, когда напиток скользнул по барной стойке к гному. Дурное настроение низкорослого воина, казалось, было слегка поправлено неприкрытым восхищением аудитории.

Кабатчик плеснул себе эля и, примостившись за стойкой, присоединился к толпе, внимавшей авантюристам, перечислявшим свои подвиги. Между большими глотками «Брюхоеда» гном успел рассказать историю о том, как они вычистили гнездо троллей в руинах Карака Восьми Вершин, как, отправившись вдвоём на самые окраины мира, сражались с демоническими ящерицами, что ходили на своих двоих, подобно людям. А затем пришла очередь рассказывать патловатому спутнику истребителя.

— А как раз в эту ночь, — начал он шёпотом, — мы набрели на теневой культ в Драквальде.

Толпа с воодушевлением восприняла упоминание Драквальда: многие потеряли друзей и близких, ставших жертвами порченых обитателей проклятого леса.

Искатель приключений, опытный рассказчик, подождал, пока толпа притихнет, и продолжил.

— Сперва мы подумали, что это были всего лишь заблудшие селяне, исполнявшие языческий ритуал под светом взошедших лун, но когда они сбросили свои тёмные плащи, то оказалось, что это были не мужчины и не женщины, и их глаза, горевшие зловещим светом, уставились на нас…

Тишина опустилась на собрание, пока рассказчик приканчивал выпивку.

— Ну же, кто это был? — не удержался один из слушателей, снедаемый предвкушением. Его щёки залил румянец смущения, когда все оглянулись на него. — Кто же это был? — вновь спросил он, уже тише, и предложил блондинчику кружку эля в качестве поощрения.

Улыбнувшись, тот принял подношение.

— Они не были ни людьми, низверьми, но мерзкой смесью тех и других, — продолжил он, сплетая пальцы и хмуря лоб, словно актёр театра. — У них были звериные лица, когтистые лапы и раздвоенные копыта…

Он остановился, отвлечённый переполохом в задней части его аудитории, вызванной появлением нового посетителя, который грубо раздвинул толпу могучими плечами. Новичок был равно огромен как в высоту, так и в ширину. Костистый лоб, словно высеченный из скалы, виднелся над кустистой бородой. Десятки шкур покрывали его плечи. Связанные жилами, воняющие кровью и дерьмом, они были столь же свидетельством охотничьего мастерства вновь прибывшего, сколь и защитой от холода.

Фредрик посмотрел на массивный рог, выступающий из металлической пластины, укрывавшей необъятное брюхо новичка, и почувствовал, как у него пересохло во рту. Огра было трудно с кем-то спутать. В его трактире явственно запахло неприятностями: это не могло закончиться ничем хорошим.

— Ягер, — прорычал огр, встретившись взглядом с рассказчиком.

Рот аванюриста раскрылся для ответа, его черты исказил страх.

Огр зарычал и врезал человеку лбом в нос, сломав его с отвратительным хрустом. Блондинчик, заливаясь кровью, свалился с табуретки, приземлившись на собственный зад. Взмахнув руками по сторонам, огр распихнул толпу, освобождая себе место, и посмотрел вниз на гнома. В одной мускулистой руке охотника появился молот, в другой — зазубренный нож.

Гном, быстро проглотив остатки «Брюхоеда», слез со стула и потянулся за топором.

Молот охотника опустился на голову гнома, со звоном столкнувшись с его шлемом, за мгновение до того, как нога огра врезалась в грудь истребителя, отбросив его прочь. Снеся по пути пару зевак, гном врезался в спину волшебника Ансгара Энрота. Волшебник как раз исполнял трюки с огнём перед потенциальным покровителем. Сбитый на середине заклинания, он упустил контроль над одним из подчинённых ему огоньков, от чего тот попал на неудачливого зрителя. Пламя пожрало человека за доли секунды, тот даже не вскрикнул. Поглощённый зловещим огнём, он вспыхнул и за мгновение сгорел дотла, превратившись в прах, мелкими чешуйками осыпавшийся на пол заведения, словно нечистые снежинки. Другой огонёк упал на стол Генриха, мгновенно окутав его пламенем.

— Ульрик тебя раздери! — с проклятьем охотник на ведьм вскочил на ноги, поднимая арбалет.

Эти слова взорвали трактир. Разгорячённые элем, который они весь вечер усердно вливали в себя, и зажигательными рассказами гнома, мужчины «Дракона» превратились в легендарных воинов в собственных глазах. С проклятьями и клятвами на устах, они вытащили из ножен клинки и энергично обрушились друг на друга, стремясь прорубить и прорезать дорогу к своей собственной славе.

Фредрик сунул руку под барную стойку, чтобы вытащить свой собственный клинок…

Огр вбил голову блондинчика в стойку бара в каком-то дюйме от собственного испуганного лица Фредрика. Бармен в испуге отпрянул к стене, так быстро, как только позволили его превратившиеся в желе конечности. На глазах Фредрика огр сменил хватку на молоте и обрушил его сверху на голову блондинчика. Череп человека треснул, словно яйцо, расплескав своё кровавое содержимое по всему трактиру. Охотник глянул на Фредрика и рыкнул, хотя с угрозой или насмешкой трактирщик не смог понять. Сграбастав труп авантюриста за расплющенную голову, он швырнул его в пытающегося подняться на ноги гнома. Не успевая увернуться, гном поднял руки, но снова был отброшен на пол, врезавшимся в него телом бывшего компаньона.

Любопытство перевесило страх, и Фредрик осторожно отлепился от стенки и выглянул над стойкой.

Огр двинулся к гному.

Дурак, со слишком большим количеством отваги и слишком малым — разума, атаковал его сзади, сломав стул о могучую спину. Едва ли охотник заметил сей удар. Огр продолжил движение, случайно выпотрошив человека зазубренным ножом, когда махнул назад рукой, прежде чем выбить душу из неудачливых посетителей кабака, что оказались перед ним.

Огр добрался до гнома.

Охотник навис над ним, словно неотвратимое возмездие, хрюкнув, пока гном тщётно пытался выбраться из-под трупа своего товарища. Поставив ногу в окованном ботинке на грудь гнома, огр приготовился подвести черту под судьбой авантюриста.

— Нет! Подожди! — в панике выкрикнул гном, одна рука шарила вокруг в поисках оружия, в то время как другая пыталась закрыть лицо.

Огр и ухом не повёл. Его молот качнулся по дуге и опустился на голову гнома, превратив её в кашу и расколов позвонки.

Несмотря на весь ужас ситуации, Фредрик усмехнулся. Если бы гном выжил, то стал бы ещё короче, чем был.

Фаулькштайн покатал щепотку курительного табачка между большим и указательным пальцами.

— Итак… — стражник прошёл вперёд и, обойдя тело, из спины которого, словно странный путеводный указатель для заблудших, торчал меч, указал на груду тел. «Похоже, весьма популярное место для смерти», подумал он. — Они должны бы находиться где-то здесь, не так ли? — он пнул ближайшее тело.

— Угу, — Фредрик вытянул шею, чтобы взглянуть на место, куда указывал стражник. — Да, как мне кажется, — он поднялся, продолжая энергично чесать чирий на шее, и подошёл к Фаулькштайну. — Да, всё верно. Тот человек здесь, — Фредрик опустил было руку, указывая на место, но остановился, увидев покрывающую её плёнку гноя. — Да чтоб тебя! — ругнулся он, вытирая руку о чистую часть полы своей куртки. Пока он чистил одну руку, другой он показал на окровавленное тело, лежавшее чуть ли не бок о бок с трупом слева от Фаулькштайна.

Фаулькштайн присел рядом с телом, на которое указал трактирщик. Одежда мужчины пропиталась кровью, светлые волосы слиплись от покрывавшего их содержимого его черепа, что выплеснулось после соприкосновения с молотом огра. Стражник протянул руку, чтобы перевер…

— Остановитесь! — жрец Морра, вытянув руки, встал между телом и стражником.

Вздрогнув от испуга, Фаулькштайн отшатнулся. Придя в себя, он воззрился на жреца. — Какого…?

— Я прошу вас, сэр, не беспокоить детей Морра, — ответил жрец, присев над телом и суетясь над ним с не меньшей энергией и тщательностью, чем лекарь над раненым.

Запах ладана вцепился в рясу жреца, словно тень смерти, вынудив стражника закрыть нос полой форменного кителя.

— Позволите ли мне? — с притворной вежливостью спросил Фаулькштайн, присев рядом с гномом.

— Конечно. Он — гном и не имеет никаких дел к Морру, а последователи Морра к нему, — ответил жрец и отвернулся.

Фаулькштайн обнажил кинжал и поднял с мощёного пола то, что осталось от головы гнома. Судя по всему, гном принял смерть от того же дробящего оружия, которое положило конец жизни его спутника. Если судить по размеру и углу выемки в полу, трактирщик похоже не врал: они пали от одного и того же врага.

— Я… — Фаулькштайн осёкся, его взгляд упал на грудь гнома. — Мой дорогой господин Фредрик вы, похоже, ещё более тупой плод кровосмешения, чем кажетесь.

— Сэр? — Фредрик поджал губы в преувеличенном жесте обиды.

— Этот гном — не Готрек Гурниссон, — произнёс Фаулькштайн уперевшись взглядом в Фредрика. — А это… — стражник ткнул в направлении спины светловолосого покойника, — … скорей всего не Феликс Ягер.

Трактирщик ошеломлённо уставился на него.

— Ты ничего не знаешь об истребителях троллей, не так ли? — спросил Фаулькштайн, чувствуя, как исчезают последние крупицы терпения.

— Только то, что рассказывают барды да разносчики сплетен… — Фредрик остановился, чтобы отогнать мерзкую летающую тварь от лица. — Гномы истребители — это культ опозоренных воинов. Они ищут смерть в бою, чтобы искупить тот или иной проступок, который они совершили. Это всё несколько фаталистично…

— Да, — оборвал его Фаулькштайн. — Но эти воины, господин Фредрик, которые ищут смерти, позволю себе добавить, редко носят доспехи, — Фаулькштайн стукнул кинжалом по блестящему нагруднику гнома. — К тому же сей гном не имеет в руках силы, которая могла бы помочь ему совершить те подвиги, что приписываются Готреку Гурниссону, — теперь стражник ткнул лезвием в бицепс покойника. Хотя по сравнению с человеком телосложение гнома и впечатляло, оно и рядом не стояло с теми монолитными мускулами, наличие которых Фаулькштайн подразумевал у героя, подобного Готреку Гурниссону.

Фредрик уставился на руки гнома, каждая из которых была размером с его бедро. Дрожь пробежала по спине кабатчика, когда он представил, какие же железные жилы должны были в таком случае обвивать тело Гурниссона.

— Несложно и ошибиться, на мой взгляд, герр Фаулькштайн. Гном всяко выглядит мощнее, чем я.

— Это правда, — Фаулькштайн вложил кинжал в ножны и поднялся. — Что, в свою очередь, герр Фредрик, подводит меня к последнему вопросу, — стражник двинулся в сторону трактирщика. — Как получилось, что лишь вам одному удалось пережить эту резню? Гном, охотник на ведьм, капитан больших мечей, — он по очереди указал на каждое тело. — Это были серьёзные мужи, мужи, закалённые насилием и сталью. Даже волшебник, благодаря своему дару, имел больше шансов на выживание, чем вы. — Фаулькштайн ткнул пальцем в грудь трактирщика и оттеснил его обратно к стене. — Тем не менее, все они были убиты, убиты врагом, чьё боевое мастерство превзошло даже их. Так поведайте же мне, как вы, трактирщик с каким-то жалким зазубренным ржавым ножичком, который был у вас для защиты, выжили там, где не смогли эти люди? — Фаулькштайн скрестил руки на груди, его глаза сверлили Фредрика, пытаясь докопаться до истины.

Фредрик ощутил как его кожа засвербила под пристальным взглядом стражника.

— Я-я… Я спрятался, — пробормотал он.

— Вы спрятались?

— Д-да, — чирий на шее зачесался так, что Фредрик уже не мог больше этого вынести. Он вцепился в него рукой и продолжил. — Я спрятался в погребе.

— Где?

— Погреб. Я прятался в подвале.

— Зачем же вы спрятались? Почему бы просто не сбежать?

Фредрик раскрыл было рот, чтобы ответить, но стражник продолжил. — И что с крысоловом. Где он?

— Кр-крысолов? — Фредрик ощущал себя так, словно чирий вгрызался ему в шею. Он впился в него ногтями и поморщился. — Мёртв. Он мёртв, сер. Я видел его на полу, — Фредрик вздрогнул, когда рука Фаулькштейна метнулась к его голове, словно стрела, выпущенная из арбалета.

Стражник вытащил факел из держателя в стене за спиной трактирщика.

— Показывайте.

Фаулькштайн с Фредриком, следующим по пятам, прошли через расположенную позади барной стойки дверь из крепких брусьев и ступили на пологий спуск из весьма стоптанных булыжников, который вёл в подвал. Свет факелов отбрасывал зловещие тени, что сражались и танцевали на камнях стены.

— Осторожно, дальше спуск становится скользким, — предупредил Фредрик.

Фаулькштайн споткнулся, ругнувшись на слишком поздно предупредившего его Фредрика. Изо всех сил пытаясь не дать земле выскочить у него из под ног, стражник опёрся рукой о стену. Камень на ощупь был влажный и тёплый, словно потная кожа.

Фаулькштайн выкинул образ из головы и продолжил спуск. Снизу поднимался сырой воздух, и Фаулькштайн почувствовал, как горло сжалось в спазме, когда ноздри наполнил терпкий едкий запах. Вопреки самому себе, он пожелал вновь ощутить острый запах ладана, который постоянно шёл от жрецов Морра. Казалось, его желудок попытался представить себе тот отвратный напиток, что мог храниться в месте, подобном подвалу «Дракона». Кое-как прийти в себя ему помог знакомый щелчок сгорающей в факеле древесины: звук перенёс его от тягостного спуска к домашнему очагу, к стулу напротив камина, к дому, где его ожидала изрядная чаша вина. Испытывая облегчение от того, что его расследование было почти закончено, Фаулькштайн пошёл быстрее и, наконец, ступил в сам подвал.

Несмотря на свет факела, темнота была непроницаема. Фаулькштайн шёл вперёд, ощущая, как его пульс бьётся всё лихорадочнее с каждым шагом.

— Здесь, разрешите, — словно из ниоткуда появился Фредрик. Взяв факел из рук испуганного стражника, он зажёг большую жаровню в центре комнаты. Свет взъярился в борьбе за жизнь, и рванул вверх, осветив комнату со сводчатым потолком.

Фаулькштайн моргнул, приноравливая глаза к свету, запах горящего масла заполнил ноздри. Стражник огляделся, радуясь хоть такой передышке от удушливого смрада, царившего в помещении. Слева, лежащие на боку, были составлены ряды деревянных бочонков. Впереди — единственная деревянная стойка, её заросшие паутиной полки заполнял беспорядочный ассортимент стеклянных бутылок и оловянных сосудов. Справа стояли огромные железные бочки, их бока покрывали пучки водорослей, выдавая немалый возраст. Пол покрывал грязно-белый порошок, который образовывал рисунок, не похожий ни на что, что Фаулькштайн видел в жизни: три круга, соединённых треугольником, который сам, в свою очередь, был вписан в круг. Стражник изучал образованные порошком линии, его аналитический ум пытался разгадать сию загадку.

— Герр Фредрик, — Фаулькштайн сделал паузу, с неудовольствием ощутив лёгкую дрожь, которая пробралась в его голос. При взгляде на странные круги кружилась голова. Он облизнул губы и сглотнул. Что-то тут было, что-то неправильное в самом подвале, он нутром чуял. — Где лежит тело крысолова? — стражник попытался сосредоточиться на своей задаче, надеясь избавиться от всепоглощающего желания быть в это самое время в совершенно ином месте, подальше отсюда.

Фредрик ухмыльнулся, улыбка придала его худому лицу зловещее выражение.

— Там, у входа.

Фаулькштайн обернулся и прищурился, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в полумраке. Скелет в лохмотьях, согнувшись, сидел у окутанной тенью стены.

Как?

Вопрос завис в голове стражника, подобно железной гири, угрожая утопить. Как он пропустил тело? Как оно смогло так быстро разложиться? Как…

Фредрик воткнул нож между рёбер Фаулькштайна в самое сердце стражника. Фаулькштайн содрогнулся и упал на колени, заливая пол кровью, тёкшей изо рта, он в последний раз произнёс: — Как?

— Это неправильный вопрос, герр Фаулькштайн, — наклонившись, прошептал Фредрик в ухо умирающему стражнику. — Кто? — единственный вопрос, который действительно имеет значение. — Фредрик оттащил тело стражника в центр круга и вытащил нож из тела. — Его зовут Фаро`сла, — продолжил Фредрик. пока кровь, вытекавшая из тела Фаулькштайна смешивалась с грязно-белым порошком, заставляя тот змеиться и корчиться, словно страдающую змею. — Он благодарит тебя за участие в его призыве. — Фредрик подождал, пока последняя искра жизни покинет стражника, и отрубил ему голову.

Фредрик прошёл через подвал и вышел в узкий переулок. Шёл дождь, превращая уличную грязь в илистый суп. Вздохнув, он посмотрел на небо. Двойные луны всё ещё господствовали на небе, их мертвенный свет окутывал город. Фредрик вытащил свиток из-за пазухи куртки и раскатал его. На свитке была изображена карта Империи. Ради создания этой карты многие невинные умерли, это с их кричащих лиц была содрана кожа и соединена с помощью нечистого колдовства. Фредрик мрачно усмехнулся, когда изображение Мидденхайма сменилось на болезненно-зелёную точку, которая пульсировала в такт с другими луковицеобразными метками, разбросанными по всем провинциям.

Шесть пали, один близок.

Фредрик почувствовал тошноту, вцепившуюся в его желудок, когда Нордланд начал слабо светиться, адское жужжание царапало его разум.

Север. Мысль, не его собственная, но вычлененная из жужжания насекомых, повлекла его вперёд.

Спрятав карту в складках одежды, Фредрик постарался избежать попадания в самые худшие из образовавшихся на улице луж и свернул в боковую улицу. По обе стороны от него возвышались высокие здания, их покосившиеся стены заслоняли свет лун. Он остановился на минутку, по достоинству оценивая относительную темноту — этим вечером он и так слишком много времени провёл на свету.

— Ах, вот и вы. Вы не слишком торопились, — раздался голос из тени.

Фредрик развернулся и увидел одинокую фигуру, которая прислонилась к стене, держа в зубах карандаш.

— Фредрик Герлах? Или, возможно, вы предпочитаете Люйпольд Гунда? — фигура засунула карандаш за ухо и выпрямилась, вытаскивая из ножен меч и приставляя его к горлу Люйпольда.

Люйпольд сделал шаг назад, вся ночь промелькнула у него перед глазами.

Трактирщик, Фредрик, прервал его обряд. Дурак, споткнувшись, влетел в подвал, нарушив концентрацию Люйпольда. Впрочем, от него удалось избавиться без лишних сложностей, задурив ему голову россказнями о паразитах и сложности их поимки при свете. Но Фредрик вернулся. Он искал спасения, трусливо пытаясь смыться подальше от драки, что бушевала наверху. Однако он лишь встретил ещё худший ужас, что поджидал его внизу. Люйпольда в мучительной хватке его заклятья, его кожа трескалась и изменялась, когда гнойная жижа выливалась из пор. Фредрик в ужасе развернулся и попробовал сбежать, но Люйпольд оказался быстрее, вбив голову трактирщика в крошащийся булыжник. Его сила убывала, Люйпольду был нужен новый сосуд, чтобы закончить обряд. Драка наверху привлечёт стражников. Его мысли метались, в панике от того, что последует в случае неудачи: его душа будет забрана его капризным покровителем. Он должен был торопиться. Люйпольд поднялся наверх. Присев за барной стойкой, он искал решение. Мёртвый волшебник валялся около двери. Позорное бессилие его магии порадовало бы Фаро`сла. Грубиян с палашом, Люйпольд вытравил на нём метку веры — он понял, что будет делать. Люйпольд переместился в слепую зону капитана, решив атаковать, пока тот был занят с огром, но… Люйпольд боролся с туманом, застлавшим его воспоминания. Что-то врезалось в ближайший пивной кран, который, в свою очередь, ударил его. Потом была темнота.

— Кто ты? — огрызнулся Люйпольд на незнакомца.

— Феликс Ягер.

— Поэт?!

— Собственной персоной, — Феликс склонил голову в насмешливом поклоне, после чего указал мечом через плечо Люйпольда. — А это — Готрек.

Люйпольд повернулся к гному.

— Айе, эт я, — ткнул пальцем в мускулистую грудь Готрек Гурниссон. — Тебя оказалось непросто догнать. Думал, что ты сбежал обратно в Альтдорф. — Готрек качнул в руке топор и размял шею. — Впрочем, тебе это не помогло.

Люйпольд оскалил кривые зубы. — Глупцы! Ваша кровь окропит перерождение моего господина! — Люйпольд заревел от жестокого до боли наслаждения, когда его левая нога распухла, более чем в два раза увеличившись в размере, плоть его бедра прорвалась через штанину, открыв воспалённый нарыв, который тянулся вдоль мышц. Наклонившись, Люйпольд ногтями вскрыл рану. Личинки полезли из разверзшейся плоти, заползая на руки адепта Хаоса, прежде чем свалиться на землю.

— Фу, это просто отвратительно, — пошутил Феликс, однако тошнота, скрутившая его желудок, быстро стёрла улыбку с лица. Его зрение начало расплываться, когда жужжание окутало череп и сдавило разум.

С булькающим звуком, Люйпольд вытащил костяной меч из ножен-плоти своей ноги. Лезвие сочилось неистовой злобой и гноем, что образовывал капли, которые срывались с лезвия и разъедали землю. — По воле моего господина я прикончу вас обоих за ваше вмешательство.

С этими словами Люйпольд поднял клинок и бросился на Феликса.

В одно мгновение Готрек уже был там, отбросив плечом своего обессилевшего компаньона с пути удара и подставив топор под порченый клинок Люйпольда. — Лучше отойди, парень, у этого совсем нет чувства юмора.

Люйпольд зарычал, уперевшись в землю, пока его заколдованный клинок пытался преодолеть мускулы гнома.

— Я попирую на твоём трупе, гном, — слова сочились с языка Люйпольда, словно гнойный мёд.

Готрек сражался с губительной вонью дыхания культиста, но она проникала во все поры кожи, подрывая его силы изнутри. Он почувствовал, что слабеет, лезвие противника небольшими толчками, но всё же приблизилось к его лицу.

Феликс выронил меч и закрыл уши руками, пытаясь заглушить адское жужжание. Сквозь пелену, заволокшую его зрение, он увидел, как Готрек опустился на одно колено, отвратительная туша Люйпольда зависла над ним. Не думая, он рванул вперёд и врезался в культиста. Люйпольд от неожиданности потерял равновесие и упал, его голова со всего маху ударилась о вытоптанную землю улицы. Феликс откатился, задыхаясь от плотной вони, окутавшей культиста.

— Прикончи его! — выплюнул Феликс сквозь густую мокроту, что заполнила его нос и глотку, словно порченый суп.

— Просто разминаюсь, — заверил его Готрек.

Люйпольд поднялся на ноги. Его скула была сломана. Неважно, вскоре он будет одарён неизмеримо большим. Увидев подходящего гнома, Люйпольд указал клинком на Феликса. — На это раз, гном не спасёт тебя.

Готрек посмотрел на Феликса, тот задыхался от распирающего его потока желчи, что сочилась из носа и рта. Гном хмыкнул и поднял топор.

Люйпольд атаковал, стремительно обрушив клинок вниз, как и перед этим. Готрек так же поднял ему навстречу топор. Но на этот раз, когда Люйпольд надавил, чтобы завершить атаку, Готрек не сопротивлялся. Как только культист по инерции шагнул вперёд, Готрек крутанулся и резким взмахом топора обрубил Люйпольду ноги по колено.

Вскрикнув, Люйпольд упал. Его подбородок сломался, когда он ткнулся им в землю, и крики смолкли. Люйпольд должен был бы молиться, ради спасения своей души от вечных и невообразимых мук, обещая банальности тёмному богу, которого он подвёл. Но он этого не сделал. Вместо этого он лежал, безмолвно раскрыв рот и глядя на обрубки своих ног, пока опустившийся топор Готрека не отделил его голову от тела.

(обратно)

К.Л. Вернер Вор разума (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Натан Лонг Две кроны Раса Карима (не преведено)

Не переведено.

(обратно)

Ричард Салтер Похороны Гортека Гурниссона (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Джош Рейнольдс Кладбищенское Общество (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Френк Кавалло В Долину Смерти (не переведено)

Не переведено.

(обратно)

Джордан Эллингер Расплата (не переведено)

Не переведено.

(обратно) (обратно)

Примечания

1

Муж. и жен. нагрудное украшение. Христ. П. были в осн. нагрудные кресты, надеваемые духовными лицами поверх служебной одежды. Воен. П. похожи на ордена.

(обратно)

2

Габион — от фр. — тур, плетенка, насыпаемая землей, служила для прикрытия людей от пуль.

(обратно)

3

Доломан — длиннополая одежда, спереди открытая, без застежки, с узкими рукавами, либо — гусарский мундир особого покроя, расшитый шпурами.

(обратно)

4

Сепия — ярко-коричневая краска.

(обратно)

5

Колесцовый замок — ударно-спусковой механизм, в котором порох поджигался искрами, получаемыми трением вращающегося колесика о кусок пирита. Колесико приводилось в действие заводным пружинным механизмом.

(обратно)

6

Менгир (кельт.) — один из видов доисторических (мегалитических) памятников, неотесанный, вертикально врытый в землю камень. Иногда на нем высечены таинственные знаки. Место культа.

(обратно)

7

Кальдера — котлообразная впадина с крутыми склонами и ровным дном, образующаяся обычно вследствие провала вершины вулкана.

(обратно)

8

Пядь — мера длины, равная 9 дюймам или 23 см.

(обратно)

9

Эспланада — пустое незастроенное пространство а крепости между цитаделью и городскими строениями шириной в 400–500 метров.

(обратно)

10

Кхазалид (Khazalid) — древний благородный язык и рунная письменность гномов. (тут и далее — примечание переводчика)

(обратно)

11

„Вдовий пик“ или „вдовий козырёк“ — волосы, растущие надо лбом в форме английской буквы V, напоминающей переднюю часть шляпки, которую раньше носили женщины в Англии после смерти мужа.

(обратно)

12

Пикси (pixie) — небольшие крылатые создания из английской мифологии, считаются разновидностью сказочных существ.

(обратно)

13

Дракенфелс (Drachenfels) — злобный и могущественный чародей, персонаж одноимённого романа Кима Ньюмана (под псевдонимом Джек Йовил) из цикла о Женевьеве Дьедонне. Ироничное упоминание этой персоны в указанном контексте показывает крайнюю степень недоверия Руди.

(обратно)

14

Штурмовики, они же штурмовые крысы (stormvermin) — элитная пехота кланов скавенов. Командир подразделения именуется лидером клыка (fangleader).

(обратно)

15

Подобно многим грызунам, у скавенов имеются железы секреции, производящие некие вещества защитного предназначения. Мускус страха — скавенское наименование резкопахнущей маслянистой жидкости, непроизвольно выделяемой скавенами в момент опасности. Выделение мускуса страха скавенами эквивалентно событию, именуемому людьми как „наложить в штаны“.

(обратно)

16

Клановые крысы (clanrats) — обычные скавены, составляющие костяк пехоты скавенов. Ниже них по иерархии лишь работяги и рабы. Командир подразделения именуется лидером когтя (clawleader).

(обратно)

17

Детлеф Зирк (Detlef Sierck) — выдающийся актёр и драматург Империи, современник Феликса Ягера, персонаж цикла романов Кима Ньюмана (под псевдонимом Джек Йовил) о Женевьеве Дьедонне. Романы этого цикла переводились на русский язык и могут быть рекомендованы к прочтению любителям игровой вселенной WFB.

(обратно)

18

Снотлинги (snotlings) — самая мелкая разновидность зеленокожих. Обитают подле своих старших собратьев — орков и гоблинов.

(обратно)

19

Нульн — город-государство, формально независимое от имперской провинции Виссенланд, но всё же подчиненное его курфюрсту. Однако это не представляет особой проблемы для свободолюбивых жителей города, поскольку в описываемое время графиня Нульна также является курфюрстом Виссенланда.

(обратно)

20

Рабы скавенов (skavenslaves) — скавены, рождённые в неволе, низший класс в иерархии сообщества скавенов. Их ряды пополняются за счёт пленных, во время междоусобных войн кланов скавенов. Крайне редко среди них попадаются представители и других рас.

(обратно)

21

Техномаги (warlock engineers) — техники клана Скрайр, объединившие колдовство и технологию в безумную и невероятную смесь. Воспринимая оба этих аспекта, как единое целое, они достигли выдающихся успехов в создании эффективных орудий уничтожения.

(обратно)

22

В оригинале обыгрывается звучание выражений "setback" и "send back". Танкуоль уклонился от ответа на неприятный ему вопрос, прикинувшись, что не совсем расслышал его из-за помех.

(обратно)

23

Диверсанты или бегущие — по — стокам (gutter runners) — боевое подразделение разведчиков и лазутчиков клана Эшин.

(обратно)

24

Вопящий колокол (screaming bell) — передвижной алтарь серых провидцев, могущественнейший магический артефакт. Представляет собой громадный колокол, закреплённый на повозке. При использовании в бою своим звоном производит разные магические эффекты, действующие как на противника, так и на свои войска.

(обратно)

25

Погонщик (packmaster) — специально тренированный эксперт по управлению мутировавшими боевыми тварями, созданными кланом Творцов.

(обратно)

26

Джизель (jezzail) — длинноствольное ружьё клана Скрайр, стреляющее пулями из переработанного искривляющего камня. Для зарядки и стрельбы необходим расчёт из двух скавенов.

(обратно)

27

Глобадьер Ядовитого Ветра (Poisoned Wind Globadier) — специально тренированный метатель стеклянных или хрустальных сфер, заполненных смертельным газом из искривляющего камня. Для защиты себя от газа глобадьеры носят тщательно подогнанные маски, очки и аппараты рециркуляции воздуха.

(обратно)

28

Тринадцать — священное число, играющее большую роль в жизни сообщества скавенов.

(обратно)

29

Сенная лихорадка — сезонное заболевание, причиной которого является аллергическая реакция на пыльцу растений.

(обратно)

30

Арх — лектор (arch — lector) — лицо высшей степени священства. Обычно же в Warhammer Fantasy Battles подобный термин применяется к священнослужителям культа Сигмара.

(обратно)

31

Хоспис — медицинское учреждение, в котором больные с прогнозируемым неблагоприятным исходом заболевания получают достойный уход. Основная цель пребывания в хосписе — скрасить последние дни жизни, облегчить страдания.

(обратно)

32

Судовой ход (фарватер) — часть русла реки, имеющая глубины, необходимые для плавания судов с данной осадкой.

(обратно)

33

Отродье Хаоса (chaos spawn) — конечный результат мутационных трансформаций обезумевших последователей Хаоса. Твари, именуемые отродьями, обладают тысячами обличий, и единственная их схожая черта — омерзительность нового тела.

(обратно)

34

Лига — британская и американская единица измерения расстояния. Равна 4828,032 метрам.

(обратно)

35

Турель — вращающаяся установка для орудий и пулемётов на самолётах, танках, кораблях.

(обратно)

36

Фюзеляж — корпус летательного аппарата.

(обратно)

37

Штольня — горизонтальная или наклонная горная выработка, имеющая выход на земную поверхность и обычно предназначенная для добычи полезных ископаемых или обслуживания горных работ.

(обратно)

38

Рабы скавенов — скавены, рождённые в неволе, низший класс в иерархии сообщества скавенов.

(обратно)

39

Техномаги — техники клана Скрайр, объединившие колдовство и технологию в безумную и невероятную смесь.

(обратно)

40

Подобно многим грызунам, у скавенов имеются железы секреции, производящие некие вещества защитного предназначения. Мускус страха — скавенское наименование резкопахнущей маслянистой жидкости, непроизвольно выделяемой скавенами в момент опасности. Выделение мускуса страха скавенами эквивалентно событию, именуемому людьми как „наложить в штаны“.

(обратно)

41

Искривляющий камень — физическое проявление чистой магии. Довольно редко встречающаяся субстанция, контакт с которой может вызывать мутации. Превыше всего ценится скавенами, так как играет крайне важную роль в укладе жизни их сообщества.

(обратно)

42

Сухая кладка — метод строительства, при котором здания или их элементы сооружаются из камня без использования связывающего раствора. Устойчивость сухой кладки обеспечивается наличием несущего фасада из тщательно подобранных друг к другу сцепливающихся камней.

(обратно)

43

Штурмовики, они же штурмовые крысы — элитная пехота кланов скавенов. Командир подразделения именуется лидером клыка.

(обратно)

44

Клановые крысы — обычные скавены, составляющие костяк пехоты. Ниже них по иерархии лишь работяги и рабы. Командир подразделения именуется лидером когтя.

(обратно)

45

Гибельное колесо — мощная смертоносная машина разрушения клана Скрайр. Приводится в движение мускульной силой бегущих внутри колеса рабов и управляется техномагом. Помимо того, что способно давить и сбивать противника, оснащается генератором из искривляющего камня, способным поражать молниями.

(обратно)

46

Вопящий колокол — передвижной алтарь серых провидцев, могущественнейший магический артефакт. Представляет собой громадный колокол, закреплённый на повозке. При использовании в бою своим звоном производит разные магические эффекты, действующие как на противника, так и на свои войска.

(обратно)

47

Джизель — длинноствольное ружьё клана Скрайр, стреляющее пулями из переработанного искривляющего камня. Для зарядки и стрельбы необходим расчёт из двух скавенов.

(обратно)

48

Диверсанты или бегущие — по — стокам — боевое подразделение разведчиков и лазутчиков клана Эшин.

(обратно)

49

Рейкшпиль — основной язык Империи.

(обратно)

50

Мастер рун — видимо, другое название Владыки рун. Многоопытный член Гильдии рунных кузнецов, гномов, обладающих тайными познаниями в создании могущественных рун, наделяющих предметы магическими свойствами.

(обратно)

51

Гондола — кабина управления аэростата, в которой располагается экипаж и контрольные устройства.

(обратно)

52

У автора неточность. Согласно официальной историографии Империи, в описываемое время правителем Мидденхейма является граф Борис Тодбрингер, он же курфюрст Мидденланда.

(обратно)

53

Элероны — аэродинамические органы управления, расположенные на задней кромке крыла у самолётов. Элероны предназначены, в первую очередь, для управления углом крена самолёта.

(обратно)

54

Погонщик — специально тренированный эксперт по управлению мутировавшими боевыми тварями, созданными кланом Творцов.

(обратно)

55

Крылатые гусары — знаменитые отряды кавалерии Кислева.

(обратно)

56

„Воронье гнездо“ — наблюдательный пост на мачте судна в виде прикрепленной к ней на определённой высоте бочки.

(обратно)

57

Менгир — простейшее доисторическое сооружение в виде грубо обработанного дикого камня, у которого вертикальные размеры заметно превышают горизонтальные.

(обратно)

58

Некрофагия — поедание плоти умерших (животных). Некрофаги — падальщики.

(обратно)

59

Глаз бури — область прояснения и относительно тихой погоды в центре тропического циклона. В переносном смысле — затишье, снижение уровня опасности в самом центре бурного события.

(обратно)

60

Зиккурат — многоступенчатое культовое сооружение древней архитектуры Междуречья. Представляет собой строение из поставленных друг на друга параллелепипедов или усечённых пирамид.

(обратно)

61

Терзающие гончие Кхорна — волкоподобные демоны, чьи головы с мощными челюстями одновременно напоминают рептилию и дикую гончую. Каждая гончая несёт на шее зачарованный металлический ошейник, делающий их почти невосприимчивыми к враждебной магии.

(обратно)

62

Ихор — в греческой мифологии нетленная прозрачная кровь богов. Но в данном контексте — кровь демонических существ.

(обратно)

63

Варек (или автор) ошибается. Согласно официальной историографии Империи, армии Хаоса были разбиты и отброшены при осаде города Кислев, а Прааг был взят хаоситами зимой 2302–2303 гг.

(обратно)

64

В сочетании с именем собственным используется для обозначения определённых небольших территорий, имеющих устойчивое название у местного населения. В широком же понимании урочищем является любая часть местности, отличная от остальных преобладающих участков окружающего ландшафта (лес среди полей и т. п.)

(обратно)

65

Кровожад — великий демон Кхорна, искуснейший и свирепейший боец, воплощение боевой ярости.

(обратно)

66

Кираса — общее название важнейшего компонента старинного защитного снаряжения, прикрывавшего туловище человека и изготовленного из металла или иных сравнительно жёстких материалов.

(обратно)

67

Кровожад — великий демон Кхорна, искуснейший и свирепейший боец, воплощение боевой ярости.

(обратно)

68

Возможно, у автора неточность. Самый известный перевал с названием перевал Удара Секиры (Axebite Pass) находится в Серых горах, на западных границах Империи. Согласно событиям прошлой книги, экспедиция гномов от усадьбы Страгова проследовала в Пустоши через перевал Чёрной Крови (Blackblood Pass).

(обратно)

69

Рондель — диск, закреплявшийся на латном наплечнике и прикрывающий подмышку спереди.

(обратно)

70

Фактория — торгово — снабженческий и заготовительный пункт в отдалённых промысловых районах.

(обратно)

71

Стоун — британская единица измерения массы, равная 14 фунтам или 6,35029318 килограммам.

(обратно)

72

Менгир — простейшее доисторическое сооружение в виде грубо обработанного дикого камня, у которого вертикальные размеры заметно превышают горизонтальные.

(обратно)

73

Аллитерация — древнейший стилистический прием усиления выразительности художественной речи, в особенности стиха, повторами согласных звуков.

(обратно)

74

Набат — сигнал к сбору людей в случае пожара или другого бедствия, подаваемый ударом колокола.

(обратно)

75

Ихор — в греческой мифологии нетленная прозрачная кровь богов. Но в данном контексте — кровь демонических существ.

(обратно)

76

Брох — тип круглого крепостного сооружения железного века, выложенного методом сухой кладки (то есть без использования скрепляющего раствора). Характерны для Шотландии.

(обратно)

77

Зиккурат — многоступенчатое культовое сооружение древней архитектуры Междуречья. Представляет собой строение из поставленных друг на друга параллелепипедов или усечённых пирамид.

(обратно)

Оглавление

История изменений

Время Легенд

  Гэв Торп История Раскола

    Аэнарион (не переведено)

    Малекит

      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Смерть Аэнариона Завоевание Элтин Арвана Великий Союз Князь Малекит узнает о своей судьбе

        ГЛАВА ПЕРВАЯ Нарушенное престолонаследование

        ГЛАВА ВТОРАЯ Путешествие в Элтин Арван

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ Резня в Атель Торалиене

        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Неожиданные союзники

        ГЛАВА ПЯТАЯ Верховный король

        ГЛАВА ШЕСТАЯ Звери в горах

        ГЛАВА СЕДЬМАЯ Скрепленный союз

        ГЛАВА ВОСЬМАЯ Конец золотого века

        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Поздний отъезд

        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Зов Каина

        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Найденная корона

        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Изначальные враги

      ЧАСТЬ ВТОРАЯ Культы Китарая Возвращение князя Возрождение Анлека Воля Азуриана

        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Беспокойство роскоши

        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Двор Короля-Феникса

        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Дерзкаяклятва

        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Путешествие во тьму

        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Поход на Эалит

        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Враг разоблачен

        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Война Малекита

        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Битва за Анлек

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Явление судьбы

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Колеса власти поворачиваются

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Совет собран

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Предательский поступок

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Гнев Азуриана

    Кроваворукий

      Глава первая Небольшое унижение

      Глава вторая Властелин убийства

      Глава третья Путь крови

      Глава четвёртая Помазанные в битве

      Глава пятая Культ разрастается

      Глава шестая Наследие Кхаина

    Король Теней

      Часть I Дитя Курноуса Смута в Нагарите Неотступная Тень Предательство Малекита

        Глава 1 Юный охотник

        Глава 2 Тьма Анлека

        Глава 3 Возвращение князя

        Глава 4 Герольд Каина

        Глава 5 Окутанный тьмой

        Глава 6 Возрождение Анлека

      Часть II Изгнание в Тираноке Прихоть узурпатора Возвращение надежды Падение флага

        Глава 7 Горькое прощание

        Глава 8 Темный план

        Глава 9 Тьма наступает

        Глава 10 Верный предатель

        Глава 11 Маяк надежды

        Глава 12 Темные топи

        Глава 13 Падение дома Анар

      Часть III Гнев Ворона Война с Нагаритом Король Теней просыпается Король-Колдун

        Глава 14 Преследуемый тьмой

        Глава 15 Зов прозвучал

        Глава 16 Кровь на равнинах

        Глава 17 Горькая судьба

        Глава 18 Зов Курноуса

        Глава 19 Дитя волка и луны

        Глава 20 Укрощение волка

        Глава 21 Исполненная клятва

        Глава 22 Клинки Анлека

        Глава 23 Ночь Темных Ножей

        Глава 24 Сила Эланардриса

        Глава 25 Возвращение в Анлек

        Глава 26 Король-Колдун

    Каледор (не переведено)

    Расплата

    Тёмный Путь (не переведено)

  Майк Ли Возвышение Нагаша

    Колдун Нагаш

      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

      ПАНТЕОН НЕЕХАРЫ

      КНИГА ПЕРВАЯ

        ГЛАВА ПЕРВАЯ Молитва перед битвой

        ГЛАВА ВТОРАЯ Вторые сыновья

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ Черный визирь

        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Переменчивый прилив

        ГЛАВА ПЯТАЯ Буря на востоке

        ГЛАВА ШЕСТАЯ Смерть и Жизнь

        ГЛАВА СЕДЬМАЯ Гнев Нагаша

        ГЛАВА ВОСЬМАЯ Красный дождь

        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Тайны в крови

        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Течения войны

        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Игра царей

        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Планы на корону

        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Обоюдоострый клинок

        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Кровавые пески

        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Уроки смерти Кхемри

        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Надвигающаяся тьма

      КНИГА ВТОРАЯ

        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Атака и отступление

        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Замурованный в камне

        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Кровь и вода

        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Долгий мучительный путь

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Эликсир жизни

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Духи унылых пустых земель

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Белые Ворота

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Кровь князей

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Дорога из костей

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Город Богов

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Вечный Царь

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Город Богов

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Владыка мертвых земель

        ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ Конец всего

      ЭПИЛОГ Шкатулка душ

    Нагаш Непобежденный

      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

      ПРОЛОГ Начало

      ГЛАВА ПЕРВАЯ Равновесие сил

      ГЛАВА ВТОРАЯ Пылающий камень

      ГЛАВА ТРЕТЬЯ Нежное предательство

      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Холмистые Земли

      ГЛАВА ПЯТАЯ Слово Царей

      ГЛАВА ШЕСТАЯ Замогильный вор

      ГЛАВА СЕДЬМАЯ Право царицы

      ГЛАВА ВОСЬМАЯ Глаз Пылающего Бога

      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Среди воров

      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Час мертвых

      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Необходимые жертвы

      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Канонизация

      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Кровь за кровь

      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Темный пир

      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Тень ястреба

      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Величие Нагаша

      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Бессмертный Двор

      ЭПИЛОГ Предвестники краха

    Нагаш Бессмертный (не переведено)

    Собирая кости (не переведено)

  Война возмездия (не переведено)

    Ник Кайм Великое предательство

    Крис Райт Владыка драконов

    К.Л. Вернер Проклятие Короны Феникса

  Гэв Торп Рок Драконьего Хребта (не переведено)

  Грэм Макнилл Легенда о Зигмаре

    Молотодержец

      Книга первая КАК ВЫКОВАТЬ ЧЕЛОВЕКА

        Глава первая Накануне битвы

        Глава вторая Битва у Астофенского моста

        Глава третья Жертвоприношение Морру

        Глава четвертая Братья по мечу

        Глава пятая Мечты королей

        Глава шестая Встречи и расставания

      Книга вторая КАК ВЫКОВАТЬ КОРОЛЯ

        Глава седьмая Весь наш народ

        Глава восьмая Вестники войны

        Глава девятая Оставшиеся позади

        Глава десятая Алая заря

        Глава одиннадцатая Серые земли

        Глава двенадцатая Суждено пройти одному

        Глава тринадцатая Собрание королей

      Книга третья КАК ВЫКОВАТЬ ЛЕГЕНДУ

        Глава четырнадцатая Месть

        Глава пятнадцатая Союз

        Глава шестнадцатая Что значит быть королем

        Глава семнадцатая Оковы долга

        Глава восемнадцатая Скаранорак

        Глава девятнадцатая Мечи королей

        Глава двадцатая Защитники Империи

        Глава двадцать первая Перевал Черного Огня

        Глава двадцать вторая Гибель героев

        Глава двадцать третья Рождение Империи

    Империя

      Книга первая Империя надежды

        Глава первая Последние дни королей

        Глава вторая Рождение императора

        Глава третья Почести и расплата

        Глава четвёртая Город туманов

        Глава пятая Демоны под луной

        Глава шестая Беспокойные короли

        Глава седьмая Наматир

        Глава восьмая Тьма в сердце

      Книга вторая Кровавая империя

        Глава девятая Северный огонь

        Глава десятая Проклятие мертвецов

        Глава одиннадцатая Горы, где живет страх

        Глава двенадцатая Битва у Медной башни

        Глава тринадцатая Предостережение, кое осталось без внимания

        Глава четырнадцатая Правосудие Зигмара

        Глава пятнадцатая Цена предательства

        Глава шестнадцатая Искушение Зигмара

      Книга третья Империя в войне

        Глава семнадцатая Волки Севера

        Глава восемнадцатая Империя в тупике

        Глава девятнадцатая Герои дня

        Глава двадцатая Последние дни

        Глава двадцать первая Последний день

        Глава двадцать вторая Участь людская

    Бог-Король (не переведено)

    Боги плоти и крови (не переведено)

    Да падёт Великий Топор (не переведено)

    Брат меча

  Джош Рейнольдс Кровь Нагаша

    Неферата (не переведено)

    Владыка Смерти (не переведено)

    Хозяин Моркейна

    Клыки гадюки (не переведено)

  К.Л. Вернер Чёрная чума

    Мёртвая зима (не переведено)

    Осквернённая Империя (не переведено)

    Волк Зигмара (не перевдено)

    Чумной жрец

    Чумной доктор

    Испытание веры

    Последний человек (не переведено)

  Джош Рейнольдс Король-Вурдалак

    Покоритель червей

    Империя личинок

  Эра Легенд

    Пол Кемп Маленькая победа

    Сара Коуквелл Кровавый ворон

    Ник Кайм Город мёртвых сокровищ

    Энди Хоар Последняя атака

    Гэв Торп Девятая книга (не переведено)

    Джош Рейнольдс Боги требуют

    Филипп Атанс Их город (не переведено)

    Бен Каунтер Второе солнце

Роберт Эрл Приключения Флорина и Лоренцо (не переведено)

  Пылающее побережье

  Дикие Королевства

  Город дикарей

  Высокая кухня

  Обязательство

Грэм Макнилл Хроники посла

  Посол

    Сейчас… Весна 2522 года

    Глава 1 Шесть месяцев назад

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Эпилог

  Зубы Урсуна

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Эпилог

Роберт Лоуз Анжелика Флэйчер (не переведено)

  Час Могилы

  Священная плоть

  Пик Лжеца

  Мясо и кости

  Охота за головами

Джонатан Грин Банда Бадёнова (не переведено)

  Мёртвые и проклятые

  Печать Зверя

  Колокол Нагенхофа

Натан Лонг Чёрные сердца

  Безумцы Хетзо (не переведено)

  Проклятие Вальнира

    Глава первая ЖЕРТВЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

    Глава вторая ЛЕГКО СКАЗАТЬ

    Глава третья В ОПАЛЕ

    Глава четвертая ГЛОТОК СВЕЖЕГО ВОЗДУХА

    Глава пятая ГЕРОИ НЕ ПОБЕЖДАЮТ ХИТРОСТЬЮ

    Глава шестая ВЫ ПОКОРИТЕСЬ МНЕ

    Глава седьмая ПРАВИЛЬНЫЙ ПОСТУПОК

    Глава восьмая ОНИ ВСЕ ЕЩЕ ИДУТ

    Глава девятая ПОЙМАНЫ, СЛОВНО КРЫСЫ

    Глава десятая СЛЕДУЙ ЗА ВЕТРОМ

    Глава одиннадцатая КОНЕЦ ИМПЕРИИ

    Глава двенадцатая ЗДЕСЬ НЕ БЫВАЕТ ХОРОШИХ РЕШЕНИЙ

    Глава тринадцатая НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО

    Глава четырнадцатая ОТВЕДАЙТЕ ИМПЕРСКОЙ СТАЛИ

    Глава пятнадцатая КИРАСЫ НАС НЕ СПАСУТ

    Глава шестнадцатая БРАТСТВО КЛЕЙМА

    Глава семнадцатая ЗНАМЯ ИХ ПОРАБОТИЛО

    Глава восемнадцатая КОГТИ МАНТИКОРЫ

    Глава девятнадцатая «Я БОЛЬШЕ НЕ ПОДВЕДУ»

    Глава двадцатая ВАША ЛУЧШАЯ СЛУЖБА

  Гнилой фрукт (не переведено)

  Сломанное копьё

    1 НЕПРОВЕРЕННОЕ СРЕДСТВО

    2 ВСЕ МЫ ТУТ НЕГОДЯИ

    3 ЛУЧШАЯ АРМИЯ В ИМПЕРИИ

    4 ВЕЧНО ЭТОТ ГЕНЕРАЛ

    5 ОБРАЗЦЫ ВОИНСКОЙ ДОБЛЕСТИ

    6 КУДА ОН НАС ВЕДЕТ?

    7 ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

    8 ПЕТЛЯ МАНФРЕДА

    9 КТО ТАМ?

    10 ЭТО БЫЛИ НЕ ЛЮДИ!

    11 ЗАБЕРИ ВАС ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

    12 ЧЕСТЬ РЫЦАРЕЙ

    13 ВСЕ ЕЩЕ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я ЛГУ?

    14 ДА ПОМОЖЕТ ВАМ ЗИГМАР

    15 ОНИ ЗНАЛИ

    16 ДА ПРИМЕТ ТЕБЯ ШАЛЛИЯ

    17 ПРЕДАТЬ ИЗМЕННИКА!

    18 ВООРУЖАЙТЕСЬ

    19 ВСЕ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ!

    20 ПОДВИГИ

    21 СВОБОДА

  Порченная кровь (не переведено)

Мэтт Форбек Кровавый кубок (не переведено)

  Кровавый кубок

  Мёртвый мяч

  Матч смерти

  Переполох в джунглях

Сэнди Митчелл Кровь на Рейке (не переведено)

  Посланник Смерти

  Город мёртвых

  Наследие Смерти

К.Л. Вернер Брюннер: Охотник за головами (не переведено)

  Кровавые деньги

  Кровь и сталь

  Кровь дракона

  Цена мести

  Дом для больных

  Волчья голова

К.Л. Вернер Силы Хаоса (не переведено)

  Дворец Повелителя Чумы

  Кровь Богу Крови

Хроники Малуса Тёмного Клинка

  Дэн Абнетт, Майк Ли Оплата — кровью

  Дэн Абнетт, Майк Ли Проклятие демона (не переведено)

  Дэн Абнетт, Майк Ли Кровавая буря (не переведено)

  Дэн Абнетт, Майк Ли Жнец душ (не переведено)

  Дэн Абнетт, Майк Ли Клинок варпа (не переведено)

  Дэн Абнетт, Майк Ли Владыка погибели (не переведено)

  К.Л. Вернер Идущий в крови (не переведено)

Аарон Розенберг Врата Демона (не переведено)

  День Демона

  Ночь Демона

  Час Демона

Гномы (не переведено)

  Гэв Торп Завистник

  Ник Кайм Клятвопреступник

  Ник Кайм Хранитель чести

  Гэв Торп Честь рода

Грэм Макнилл Эльфы

  Стражи Леса

    Пролог Время Зверя

    Книга первая Гаснущий огонь осени

      Глава первая

      Глава вторая

      Глава третья

      Глава четвертая

      Глава пятая

      Глава шестая

      Глава седьмая

    Книга вторая Серое отчаяние зимы

      Глава восьмая

      Глава девятая

      Глава десятая

      Глава одиннадцатая

      Глава двенадцатая

      Глава тринадцатая

      Глава четырнадцатая

    Книга третья Красная жатва весны

      Глава пятнадцатая

      Глава шестнадцатая

      Глава семнадцатая

      Глава восемнадцатая

      Глава девятнадцатая

      Глава двадцатая

      Глава двадцать первая

    Эпилог Время рыцаря

  Защитники Ультуана (не переведено)

  Сыны Иллириона (не переведено)

  Маска Смерти

  Крепость свободы или могила славы (не переведено)

  Семейная распря (не переведено)

Империя (не переведено)

  Ричард Уильямс Рейксгвардия

  Крис Райт Железная рота

  Митчел Сканлон К оружию!

  Ник Кайм Мрачные клинки

  Дариус Хинкс Воин-жрец

  Крис Райт Суд воронов

  Крис Райт Марш Рока

  Ник Кайм Мёртвый, как плоть

  Ник Кайм Рука мертвеца

  Ник Кайм Святость

  Дариус Хинкс Чудо Берлау

Ник Винсент Гилеад

  Кровь Гилеада (не переведено)

  Проклятие Гилеада (не переведено)

  Ремесло Гилеада

Гортек и Феликс

  Уильям Кинг Победитель троллей

    Таинственная ночь

    Наездники на волках

    Темные Низовья мира

    Метка Слаанеша

    Кровь и тьма

    Повелитель мутантов

    Дети Ульрика

  Джош Рейнольдс Дорога Черепов (не переведено)

  Уильям Кинг Истребитель скавенов

    Коготь скавена

    Диверсанты

    Ночной набег

    Чумные монахи клана Чумы

    Звери Творцов

    Битва за Нульн

    Эпилог

  Уильям Кинг Истребитель демонов

    Послание

    Знак скавена

    Одинокая башня

    Нападение скавенов

    Великий план

    Отправление

    В пути

    Мидденхейм

    За Морем Когтей

    Кислев

    На север

    Пустоши Хаоса

    Искривляющая буря

    Разрушенный город

    Орды Хаоса

    Караг — Дум

    Последние гномы

    Огнебородый

    Кровожад

    Последствия

  Уильям Кинг Истребитель драконов

    Пролог. Ночь скавенов

    Возвращение

    Засада в усадьбе Страгова

    Сражение!

    Гонимые бурей

    Столкновение в воздухе

    Чествование героев

    Подготовка

    В горах

    Столкновение с орками

    Дорожные встречи

    В долине смерти

    Сражение

    Эпилог

  Уильям Кинг Истребитель зверья

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвёртая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

  Уильям Кинг Истребитель вампиров

    Книга первая. Прааг

      Глава первая

      Глава вторая

      Глава третья

      Глава четвёртая

    Книга вторая. Сильвания

      Глава пятая

      Глава шестая

      Глава седьмая

      Глава восьмая

    Книга третья. Логово вампира

      Глава девятая

      Глава десятая

      Глава одиннадцатая

  Уильям Кинг Истребитель великанов

    Пролог

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвёртая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Глава пятнадцатая

    Глава шестнадцатая

    Глава семнадцатая

    Глава восемнадцатая

    Глава девятнадцатая

    Глава двадцатая

    Глава двадцать первая

    Глава двадцать вторая

    Глава двадцать третья

    Глава двадцать четвёртая

    Глава двадцать пятая

    Глава двадцать шестая

    Глава двадцать седьмая

    Глава двадцать восьмая

    Глава двадцать девятая

  Натан Лонг Истребитель орков (не переведено)

  Натан Лонг Убийца людей (не переведено)

  Натан Лонг Убийца эльфов (не переведено)

  Натан Лонг Победитель шаманов (не переведено)

  Натан Лонг Истребитель зомби (не переведено)

  Дэвид Гаймер Город проклятых (не переведено)

  Джош Рейнольдс Змеиная королева (не переведено)

  Дэвид Гаймер Губитель рода (не переведено)

  Дэвид Гаймер Рубака (не переведено)

  Уильям Кинг Дочь Красной Руки

    Глава первая Шторм

    Глава вторая Орки-пираты

    Глава третья Пленница

    Глава четвёртая Остров Страха

    Глава пятая В джунглях

    Глава шестая Сокровища, ловушки, стражи

  Натан Лонг Победитель Бога Бури (не переведено)

  Дэвид Гаймер Проклятие вечной жизни (не переведено)

  Уильям Кинг Смерть и слава!

  Уильям Кинг Повелитель нежити

  Уильям Кинг Потерянные родичи

  Натан Лонг Красный снег (не переведено)

  Лори Голдинг Обервальдский потрошитель (не переведено)

  Джош Рейнольдс Кровавый спорт

  Джордан Эллингер Давай, потягаемся!

  Джош Рейнольдс Борода Бертольда

  Джош Рейнольдс Миг свадьбы (не переведено)

  Дэвид Гаймер Летописцы

  Уильям Кинг Тьма под миром (не переведено)

  Дэвид Гаймер Тилейский талисман

  Уильям Кинг Волчьи наездники (не переведено)

  Натан Лонг Честь рубаки (не переведено)

  Джош Рейнольдс Бочонок "Винтерса"

  Джон Браннер Место Тихого Собрания

  Джордан Эллингер Пожиратель рода (не переведено)

  Бен Маккалум Пророчество

  Энди Смайли Последние приказы

  К.Л. Вернер Вор разума (не переведено)

  Натан Лонг Две кроны Раса Карима (не преведено)

  Ричард Салтер Похороны Гортека Гурниссона (не переведено)

  Джош Рейнольдс Кладбищенское Общество (не переведено)

  Френк Кавалло В Долину Смерти (не переведено)

  Джордан Эллингер Расплата (не переведено)

*** Примечания ***